Циклы фантастики и фэнтези. Компиляция. Книги 1-14 [Дмитрий Анатольевич Воронин] (fb2) читать онлайн

Дмитрий ВОРОНИН ВОИНСТВО САТАНЫ КНИГА 1 ВОИНСТВО САТАНЫ

1. ОСТАЛЬНЫЕ ПЕЩЕРЫ

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, говорю с теми, кто хочет и может услышать мои слова. Тысячу зим народ Ург ждал исполнения пророчества, что было произнесено на смертном одре Ур-Валахом, величайшим из провидцев ургов, коего и поныне чтят и вожди ургов, и простые воины. Ибо слова Ур-Валаха, что выбиты на Вечном камне, несут истину, немеркнущую в веках. Не раз наступали времена, когда вожди народа Ург пытались оспорить бессмертные строки пророчества, и всегда неверие порождало беду. Тьма опускалась на народ Ург, голод и чума, огонь и сталь — и уходили они лишь тогда, когда крепла вера.

Ивера сегодня сильна как никогда, ибо начинает сбываться пророчество и открывается дверь в стальные пещеры, где умирает магия, и воины ургов несут свои мечи навстречу огню людораков. И видел я, Ур-Шагая, как повержены были людо-раки, как вернулись воины ургов с победой и с добычей. И как предали они огню павших, коих было множество, и на погребальный костер взошли людораки числом шесть. И как выли они, когда охватило их очистительное пламя, вознося дух их в великие пещеры Ург-Дора, где станут они вечной дичью для тех воинов, кого приблизил к себе Вечный.

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, видел, как жизнь войта в Алмазную Твердь, как и предсказывал Ур-Валах. И понял я, что сам Венный избрал меня, дабы вел я летопись великих деяний народа ургов. Я расскажу вам, дети наши, о том, как воины ургов вошли в Стальные пещеры, и о том, как сам Вечный вел их к великим победам…

«Уважаемые пассажиры. Наш лайнер готовится к гиперпространственному прыжку. Пожалуйста, займите ваши места в каютах».

Приятный женский голос на мгновение замолчал, затем снова завел прежнюю песню. Жаров даже не шелохнулся — на самом деле прыжок не представлял для лайнера особой опасности… Вернее, какая-то опасность сохранялась всегда, но если что и случится, пассажирам будет абсолютно все равно, находились ли они в этот момент в своих каютах или болтались по кажущимся бесконечными коридорам корабля. Конечно, в истории трансгалов бывало, что уходивший в прыжок корабль уже никогда не появлялся в этом пространстве. Это было, и все об этом знали, несмотря на отчаянные попытки Федерации вообще и всех связанных с трансгала-ми компаний в частности скрыть сии факты от общества. Все знали — и все… ну, большинство — относились к риску с известной долей фатализма. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. В смысле — не сгорит, поскольку если уж двигатель трансгала выходил из строя, то в пространстве на некоторое время, совершенно незначительное, появлялась новая звездочка. И все… А остальные поломки, которые случаются даже у деревянной тачки, не говоря уж о полукилометровой длины трансгалактическом пассажирском лайнере, были не критичны и, следовательно, не слишком-то и опасны. На худой конец, всегда имелись спасательные капсулы… только вот никто не мог припомнить, когда и кому они пригодились. Есть — и все тут. Положено. А раз положено — стало быть, на каждый лайнер вешается двести семьдесят тонн бесполезного груза.

Сам Жаров, конечно, мог бы (и должен был бы) сейчас отправиться в свою каюту, размеры которой не слишком превышали его собственные габариты, кое-как умоститься в кресло-кровать, застегнуть защитные ремни… Сразу вспомнилась древняя и довольно черная шутка о том, что 6 , тех, кто не пристегнулся, размазало по салону, а те, кто пристегнулся, «ну прямо как живые сидели». Ерунда это все. Каждый прыжок — бросок монеты. Орел или решка. Вышли в нормальное пространство… или не вышли. Конечно, «Лиссабон» выйдет… вероятность катастрофы, по собственным подсчетам Жарова, не превышала одной десятитысячной. Да и эта цифра скорее всего была завышенной. Так что волноваться особо не стоило. Он и не волновался. И, следовательно, совершенно незачем было тащиться в тесную и изрядно осточертевшую ему каюту, когда можно было прекрасно переждать прыжок здесь, на смотровой палубе.

Он оглянулся — сейчас палуба была пуста. Она и раньше-то не отличалась многолюдностью, все-таки «Лиссабон» в этот раз совершает рейс почти вхолостую, на борту вряд ли наберется более трех десятков пассажиров. А те, кто все же уплатил за билет, преимущественно обычные земные крысы, вырвавшиеся в космос первый, максимум второй раз в жизни, а посему рьяно соблюдающие все мыслимые правила, в том числе и совершенно идиотские, оставшиеся с древних времен и по чьей-то невнимательности до, сих пор не отмененные. Как, например, это пристегивание к креслам.

Вообще корабль производил довольно тоскливое впечатление. Он был стар… не настолько, чтобы это стало причиной отправки его на металлолом или продажи задешево какой-нибудь из колоний… что, по сути, было тем же самым. И все-таки его золотые денечки давно уж миновали. Отделка коридоров и кают не блистала новизной, пластиковое покрытие пола, выполненное «поддерево», теперь местами потеряло цвет, а где-то по углам можно было заметить следы вскрытия и последующей неаккуратной пайки. Некоторые плафоны не горели, а уж о всякой автоматике, что включает свет только тогда, когда поблизости есть человек, никто и не думал.

Конечно, он еще полетает. Не год, и не два — куда больше. Его двигатели надежны настолько, насколько это вообще возможно — за этим следят с неослабевающим вниманием от момента схода лайнера со стапелей и до отправки в последний путь — на лом, будет летать, поскрипывая и покряхтывая, время от времени меняя изношенные механизмы, пока в один далеко не прекрасный для команды день специалисты сухо заявят, что дальнейший ремонт нецелесообразен. И тогда — все…

Позади раздались шаги. Жаров обернулся.

Девушка… довольно милая… Нет, если посмотреть поближе — гораздо более чем просто милая. Элегантная форма стюардессы, короткая юбка и высокие каблуки, кажущиеся несколько неуместными здесь, где все, от капитана до последнего техника, предпочитали носить удобные металлопластовые комбинезоны, которые при необходимости могут послужить даже скафандром, хотя бы и ненадолго. Кэп, правда, пару раз являлся к столу в кают-компании при параде, в темно-синем мундире с золотой отделкой… а потом, видимо, оценив публику и отметив явное отсутствие среди пассажиров хотя бы одной сколько-нибудь привлекательной женщины, махнул рукой на условности и окончательно перешел на все тот же комб, явно не новый, но, видимо, более привычный.

А эту киску Жаров еще ни разу не видел… хотя, в общем-то, полет начался лишь позавчера. И, к слову сказать, послезавтра закончится. Если бы трансгалу не нужно было уходить на порядочное расстояние от планеты, то межзвездные перевозки вообще превратились бы в краткие поездки. Хотя кто знает — может быть, есть в этом пятидневном перелете какая-то романтика. Хотя бы вот так, просто, постоять часок-другой на обзорной палубе, полюбоваться звездами. Если бы корабль чуток повернуть, можно было бы, пожалуй, даже Землю разглядеть.

— Господин Жаров? — Вопрос задан спокойно, с равнодушием механизма.

Он мысленно вздохнул — очаровательная девушка оказалась обычным киборгом, досадно. Почему-то его всегда раздражали киборги, особенно последние модели, стилизованные под человека настолько, насколько это допускалось довольно жесткими правилами Федерации. Нет, что касается внешности, никаких ограничений не было. Хотите иметь страшилище, коим только непослушных детей до заикания пугать, — пожалуйста. Хотите совершенно невероятную, невозможную в реальной жизни красавицу — сколько угодно. Но вот все остальное… эмоции, мимика… не приведи Господь. Вот и ходят теперь мускулистые парни и длинноногие девицы-красавицы… а в глазах пустота, и на лице — наклеенная раз и навсегда улыбка. Раньше было иначе. Жаров чуть заметно вздрогнул: в те времена, когда киборги, считавшие себя разумными, подняли бунт — бессмысленный, жестокий и кровавый, — он был еще ребенком. И поэтому о выжженных планетах, миллионах жертв и прочих последствиях тех выяснений, кто более разумен, он знал лишь по документам и видео. Бунт подавили, конечно, и с тех пор, обжегшись на молоке, дуют на воду с такой силой, что… И все же стоило признать, что пока эта чрезмерная перестраховка себя оправдывала. По крайней мере уже лет тридцать стальные ребята служили человечеству верой и правдой, не вызывая никаких нареканий.

Иногда Жаров и сам не понимал причины своего неприязненного отношения к киборгам. Мало ли что произошло когда-то… В конце концов сейчас пользы от них было немало. И в те далекие годы… ну, не такие уж, пожалуй, и далекие, просто в его возрасте даже пять лет казались невероятно огромным сроком — в общем, когда ему еще приходилось бряцать оружием и участвовать в боевых выбросах, киборги его нисколько не беспокоили. Напротив, присутствие рядом этих железных в прямом и переносном смысле слова парней странным образом успокаивало. И не раз бывало, когда полуразбитые машины, теряя части тел, вытаскивали с поля боя раненых людей, фактически спасая их шкуру от смерти… или от кое-чего похуже. Тогда к киборгам все, и он в том числе, относились трепетно… и похороны им устраивали ничуть не менее торжественные, чем собственным недавно еще живым товарищам. А похороны приходилось устраивать часто, поскольку придуманные в незапамятные времена законы роботехники вбивались в электронные мозги намертво — вот и гибли эти стальные парни пачками, защищая людей.

А вот теперь… сменив боевой скафандр десантника на форму Службы безопасности Корпорации «Азервейс» и общаясь теперь с людьми не через прорезь прицела, а в уютном кабинете… Жаров начал все более отчетливо понимать, что присутствие киборгов ему… сказать «неприятно»? Нет, наверное, все же не так. Он понимал их полезность и мирился с их присутствием везде и всюду — а в особенности в дальнем космосе, где их иногда было больше, чем живых людей. Мирился — и все же восторга от этого присутствия не испытывал.

— Господин Жаров? — снова повторила свой вопрос киборг.

Дурацкая ситуация. Запрет на программирование искусственного интеллекта накладывал на поведение внешне безупречных киборгов столько ограничений, что общение с ними становилось иногда мукой. Ведь не успокоится, пока не получит ответ на вопрос.

— Если только я не спер бэдж у истинного владельца. Он постарался, чтобы ответ прозвучал как можно более саркастично, однако это было пустой тратой усилий — сарказм электронные мозги тоже не понимали.

— Это вам не помогло бы, — изобразив равнодушную, нарисованную дизайнером улыбку, сообщила она. — Карточки индивидуально настроены. Вы должны быть в каюте. Разве вы не слышали объявления?

— А вы почему не в каюте? — сделав ударение на «вы», поинтересовался он небрежно. С эдакой картинной позой все повидавшего космического волка, которому прыжок — не событие, а так, досадная мелочь. — Или правила на корабле применяются только к пассажирам? А вас они ни в коей мере не касаются?

— Правила касаются всех людей. — В этот раз она не улыбнулась. И голос ее, такой приятный еще несколько секунд назад, теперь, не изменившись ни на йоту, вдруг показался Жарову холодным. — Я к таковым не отношусь.

Он нахмурился. Эмоции? Нет, ерунда… этого просто не может быть,

— Ваш серийный номер? — бросил он сухо.

— Е245146, — отчеканила она. На этот вопрос обязан ответить любой киборг, так велит программа. Протянула руку и продемонстрировала светящуюся татуировку на запястье.

Он чуть заметно расслабился, вдруг с удивлением обнаружив, что рука на несколько сантиметров приблизилась к рукояти пистолета. Это был донельзя глупый жест. Если бы киборгу были доступны эмоции, девушка бы наверняка обиделась. Хотя бы потому, что скорость реакции у этих созданий превышала человеческую настолько, что о серьезном противостоянии человека, пусть даже вооруженного, и киборга говорить не приходилось. Впрочем, эта серия была вылущена лет через десять после окончания кибервойн. И вряд ли стюардесса пассажирского лайнера имеет конструктивные элементы воина.

— Я намерен во время прыжка находиться здесь, — сухо бросил он, отворачиваясь к экрану.

— Как хотите.

Когда он обернулся, ее уже не было.

Звезды за обзорным экраном шевельнулись и уверенно двинулись в сторону — корабль начал совершать разворот для прыжка. Жаров любил это время: несмотря на то что летать ему приходилось довольно часто — работа обязывала, — каждый прыжок оставался маленьким чудом. Пройдет совсем немного времени, забортную черноту зальет ослепительная зеленая вспышка, а когда холодное пламя спадет, звездное небо станет совсем другим. Если повезет, на экране появится Канопус. Более трехсот семидесяти световых лет за один прыжок… Это красивое зрелище — вторая по яркости звезда земного неба совсем рядом, можно сказать — рукой подать. Смешно — от Земли до Канопуса пять суток, и от Земли до Марса — столько же.

За спиной раздались тихие шаги и затем деликатное покашливание. Жаров обернулся. Позади него стоял высокий, крепкого телосложения мужчина. Его волосы уже порядком подернулись сединой, а обветренное лицо было того непередаваемого оттенка, который всегда появляется у астронавтов с многолетним стажем. Кто-то называет это «космическим загаром», хотя ничего общего с настоящим загаром эти изменения, навечно остающиеся на коже, конечно, не имели. Из-за этого коричневатого налета, ранней седины и немалого числа избороздивших кожу морщин мужчина казался много старше своих лет — его возраст был Жарову прекрасно известен. Хотя вряд ли тот переживал из-за подобных пустяков: напротив, такие вот — как сошедшие с картины — звездные волки всегда нравились женщинам.

— Корабельное расписание, конечно, не для вас, Денис. Он мог позволить себе некоторую фамильярность… более того, здесь, среди этих стальных стен он вообще мог позволить себе все что угодно. Если понятие «бог» и находило какое-либо отражение в реальности, то именно здесь. На борту своего корабля капитан был богом, царем… в общем, подходили любые эпитеты.

— Ваш робот нажаловался? — хмуро буркнул Жаров.

— Не нажаловалась… — Капитан подчеркнуто употребил женский род. — Не нажаловалась, а проинформировала. Это входит в ее обязанности.

— Намерены гнать меня в койку?

— Ни в коей мере. Раз уж вам так хочется… Вы ведь на Крокус летите? — вдруг спросил капитан.

Жаров усмехнулся. Вопрос чисто риторический — можно подумать, он не знает. Богу положено знать все, это, так сказать, следует из определения его сущности.

— На Крокус. Точнее, на «Сигму-7».

— А, станция «Азервейс»… Не секрет, зачем вас понесло в такую даль?

Наверное, в другое время и в другом месте такой вопрос покоробил бы Жарова. И ответ мог бы оказаться резким… и довольно неприятным. Офицер безопасности одной из самых влиятельных корпораций Федерации имел немало полномочий, пусть даже и неписаных. Но сейчас ему лочему-то захотелось поговорить. Возможно, потому, что полученное назначение стало для него определенной неожиданностью.

— Да в общем-то сейчас это уже ни для кого не секрет, — криво усмехнулся он. — Вы слышали о происшествии на «Сигме-4»?

Конечно, капитан о нем слышал. Как слышали и миллионы, миллиарды других людей и нелюдей, населявших планеты Федерации. Журналисты пронюхали о происшествии, как всегда, одними из первых, а те, в обязанности которых входило принять в таком случае соответствующие меры, свою работу делали из рук вон плохо. Как говорится в официальных отчетах, фирма в их услугах больше не нуждалась, но это было уже скорее актом отчаяния. Джинн вырвался из бутылки.

Примерно двадцать лет назад, вскоре после окончания кибервойн, корпорация «Азервейс», владевшая не только патентом на прыжковые двигатели звездолетов, но и огромными средствами, решила вложить деньги в новые разработки транспортных систем. Предметом изучения стал проект «Туннель» — аналог гиперпространственного двигателя, но более экономичный, более дешевый… главное — менее опасный. Лайнер, уходящий в прыжок, оставлял за собой маленькую, быстро гаснущую звезду, стартуй он с планетарной орбиты — и планету вполне можно будет тут же записывать в разряд непригодных для жизни. Для любой жизни. И маршрут любого корабля… ну, по крайней мере того, где и пунктом отправления, и пунктом назначения были населенные миры, занимал около пяти дней. Два с половиной — уход от планеты на полной крейсерской, столько же — торможение и выход на орбиту. И семь секунд собственно прыжка.

Теория допускала разработку аппаратуры для гиперпространственного прыжка нового типа, но теория много чего допускает. Красивые, отточенные усилиями сотен специалистов формулы ясно давали понять — посвященным, разумеется, — что новая система не будет иметь побочных излучений, в управлении и обслуживании будет не сложнее лифта, а цена ее сделает реальной мечту о личных гиперпространственных капсулах, ведущих из квартиры к месту работы.

И как всегда, чистая теория оказалась чрезвычайно далека от практики. Двадцать лет эксперты Корпорации бились над превращением формул в пластик и металл и пока могли похвастаться только пущенными на ветер огромными средствами.

Конечно, эксперименты были… могли быть опасными. Хотя даже великий Христианссон, создатель гиперпространственного двигателя и чуть ли не единственный в мире человек, знавший о туннельном прыжке ВСЕ, утверждал, что угроза совершенно незначительна, было решено разместить лаборатории подальше от густозаселенных планет. И тогда появились исследовательские станции «Сигма». Десять штук, десять огромных комплексов, способных на многолетнее автономное функционирование, вмещающие в себя достаточное количество персонала и самого совершенного оборудования. А очень высокие, куда выше его, Жарова, оклады привлекли туда лучших из лучших. И работа закипела… как уже говорилось, без особого толка.

А потом «Сигма-4» перестала выходить на связь.

Годы относительного мира и благополучия настроили руководство «Азервейс» на спокойный лад. Конечно, космос никогда не становился по-настоящему тихим, где-то все время возникали локальные конфликты, где-то крейсера Федерации сбрасывали на головы мятежникам десантные капсулы с закованными в броню солдатами, которых по древней привычке все еще называли морскими пехотинцами, хотя моря они, бывало, не видели ни разу за весь срок службы. Отдельные темные личности пытались, и не без успеха, пиратствовать, собирая урожай в районах, где редко показывались стремительные корабли Патруля… Пару раз возникали мелкие диктаторы местного масштаба, вдруг начинавшие кричать об автономии и независимости — заканчивалось это, как правило, все теми же десантными капсулами. А в двух или трех случаях Федерация пошла по пути стояния в стороне… и уже спустя полгода-год измученная блокадой колония отправляла на Землю новоявленного царька в железной клетке, перевязанной голубой ленточкой, и слезно просилась обратно в состав Федерации…

Но все это было далеко, где-то там, на границе обитаемого космоса… внутреннее пространство Федерации почти не беспокоили подобные потрясения. И поэтому, наверное, первой реакцией тех, кому стоило бы немедленно бить тревогу, стало просто ленивое удивление. Ну, мол, не выходят на связь… значит, пьянствуют. Или праздник себе устроили. Или передающий комплекс метеором своротило… мало ли такого рода событий происходит в космосе сплошь и рядом. Подождем…

Они ждали, а кое-кто другой — нет. И первым к замолчавшей «Сигме-4» пристыковался легкий корвет «Информационного Агентства „Галактика“». Может, названьице себе эта контора выбрала и претенциозное, но работать они умели. А потому, уже спустя совсем немного времени, видеоэкраны на всех планетах Федерации заполнились изображением Кейт Феллон, этого олицетворенного проклятия всех, кто хочет сохранить хоть что-либо в тайне, перемежающимся леденящими душу кадрами.

…кровь… тела… вдребезги разбитые приборы… снова тела… и еще…

Станция была… подходящий к случаю термин подобрать было сложно. Разгромлена? Пожалуй… Как будто огромная толпа дикарей промчалась по лабиринтам коридоров, убивая все живое, разрушая все искусственное, бессмысленно и жестоко. Хотя произвести инвентаризацию в таких условиях было толком невозможно, осторожные заключения экспертов заставили развести руками и много чего повидавших офицеров Патруля, и руководителей Корпорации.

Сверхдорогое топливо. Приборы, вообще не имеющие цены, поскольку их производство никогда не ставилось на поток. Оборонительные орудийные системы, за которые любой из пиратов продал бы свою грешную душу кому угодно. Контейнеры с радиоактивными элементами. Даже удобные, мощные — и от этого тоже очень дорогие — челноки… Все это оставалось на месте. Изломанное, искалеченное — но не похищенное, Бортовой журнал станции не дал ничего — только информацию о том, что ни один летательный аппарат крупнее комара не стыковался с «Сигмой-4» за последний месяц. Ну и еще позволил определить примерное время нападения — момент, когда все камеры, размещенные в лабораториях, вдруг дружно прекратили работу.

Все, что удалось найти экспертам помимо хаоса всеобщего разрушения, — это кровь. Совсем немного чужой крови. Некоторое количество клеток чужой кожи, жменю чужих волос. Все это не просто не принадлежало homo sapiens — было совершенно неясно, кому вообще это могло принадлежать. Среди рас, известных Федерации, таких существ не было.

Установить, как они могли попасть на станцию, находящуюся достаточно далеко от границы освоенного космоса, тоже не удалось.

Идей на этот счет было выдвинуто множество, начиная от совершенно невероятных, типа пиратского космического корабля иной, неизвестной людям цивилизации, и до вполне реальных, типа неожиданного массового буйного помешательства населения станции. Среди вала кое-как обоснованных и откровенно фантастических гипотез, конечно, было высказано и наиболее очевидное предположение — что эксперимент по созданию туннеля наконец-то завершился успехом. Если, конечно, такой результат его открытия вообще можно назвать успехом. И туннель этот открылся туда, где обитают злобные, агрессивные, кровожадные существа, страдающие патологической ненавистью к любым приборам. Но доказательств этому не было — главная лаборатория выглядела так, как будто в ней был произведен небольшой ядерный взрыв. Никакие записи, никакие следы проводимой перед катастрофой деятельности не уцелели.

Ученые и администраторы, офицеры безопасности и уборщики, секретарши и Совет Директоров Корпорации еще только входили во вкус обсуждения столь неожиданно возникшей проблемы, как замолчала «Сигма-10».

Среагировали, конечно, быстро. Люди, пришедшие на замену тем, «в чьих услугах Корпорация больше не нуждалась», стремились словом и делом доказать, что они в полной мере усвоили урок. Крейсер Корпорации прибыл к «Сигме-10» со всей возможной поспешностью, опередив шустриков из «ИнфАГал» аж на пять часов — невероятно высокий показатель. А потом станцию закрыли, заставив корвет со здоровенной эмблемой в виде спиральной галактики болтаться в пространстве без всякого шанса проникнуть на столь желанный для писак объект.

Только вот толку от этого было немного — фантазия у мастеров пера работала отменно, и, к сожалению, все их умозрительные предположения оказались очень уж близки к истине. И скоро всем стало совершенно ясно, что «Сигма-10» полностью, почти до самых мелких деталей, повторила судьбу своей предшественницы.

— Ну вот, Корпорация решила усилить меры безопасности. Всех, кто имел достаточный опыт участия в боевых действиях, отправили на станции. Я просто был в отпуске… теперь вот направляюсь к новому месту службы.

— Да, заметно, — усмехнулся капитан, скосив взгляд на легкий бластер, пристегнутый к бедру Жарова. — Просто отодного энтузиазма таскать эту тяжесть я бы не стал.

— Я бы тоже, — пожал плечами Денис. — Было время, когда в эти игрушки я наигрался вволю.

— Как это вас из отпуска не отозвали, — хмыкнул капитан. — У нас это делается просто.

— У нас тоже, — вздохнул Денис, вспомнив недовольство шефа и всё то, что ему пришлось выслушать по возвращении из поездки. Правда, заодно присвоили внеочередное звание майора… скорее не в качестве поощрения, а просто чтобы он был весомее в глазах тех двух молодых парней, что отправились сюда двумя неделями раньше. — Чего уж проще… я был на Веге-4, на охоте. А там же знаете, что со связью творится…

— Опасное занятие. Я слышал, там каждый год гибнет около полусотни охотников.

— Это как наркотик. Попробовав один раз, потом считаешь жизнь пресной. На самом деле их гибнет больше, гораздо больше. Полсотни — это из числа тех, кто получил официальную лицензию. И еще раза два по столько нелегалов.

— Удачно хоть поохотились? — В голосе капитана чуть слышно мелькнула нотка зависти. Не то чтобы он не мог позволить себе такое развлечение, скорее все никак не мог на это решиться, а потому и завидовал тем, кто сумел.

— Да так… могло бы быть и получше.

— Ясно.

Капитан задумался, затем начал, несколько неуверенно, ту тему, ради которой, видимо, и пришел сюда.

— А вы в курсе, господин Жаров, что мы заходим в систему Канопус в основном ради вас?

— Я что, единственный пассажир?

— Нет, конечно, но этот рейс чертовски невыгоден. Обычно транспорты сюда идут ладно если пару раз в год. Никому не нужен ни сам Канопус, ни его планеты. Собственно, шестеро из тех, что сейчас торчат в каютах, должны на вас молиться. Не будь приказа сверху… они бы ждали рейса еще месяца четыре, не меньше.

Жаров поморщился. Он не слишком любил, когда его персона привлекала к себе излишнее внимание. Надо же… приказ. Конечно, это был не приказ, все началось, наверное, с вежливой просьбы — но учитывая, что Корпорации принадлежит чуть не половина акций любой, на выбор, транспортной компании, такая просьба и впрямь была равносильна приказу. Интересно, от него ждут чуда? Или остальных «безопасников» тоже отправили к новому месту службы вот таким вот экстренным порядком?

Зачем вообще нужно это «усиление»? Если случится что-то экстраординарное, все равно три бывших десантника — весь состав Службы безопасности «Сигмы» — вряд ли сумеют хоть сколько-нибудь серьезно изменить ситуацию. Ну разве что выжить, чтобы потом доложить руководству. Или их послали именно ради этого? Вполне, вполне вероятно…

— Я бы хотел обсудить с вами, господин Жаров, один довольно-таки… — капитан замялся, — довольно щекотливый момент.

— Я весь внимание, — пожал плечами Денис.

— Вход в систему, торможение, новый разгон… вы же понимаете, это время. А в нашем бизнесе время — деньги. Смею вас уверить, большие деньги.

На мгновение Жарову стал этот разговор неприятен. И не потому, что сейчас, через несколько секунд или минут последует какая-то не вписывающаяся в правила просьба, а потому, что капитан, царь и бог корабля, вынужден ломать свои принципы и обращаться с просьбой к пассажиру. Пусть привилегированному, но все-таки пассажиру. А ведь, бывало, и Президент Федерации, путешествуя на рейсовом корабле — ну, бывали такие случаи, бывали, хотя и редко, — подчинялся корабельному распорядку. Поэтому он решил не тянуть резину и не продлевать без надобности моральное самоистязание капитана.

— Да, я понимаю… так у вас есть какое-то предложение?

— Возможно, это не принято, но… мы могли бы отправить пассажиров в аварийных капсулах. Одна пойдет на Крокус, вторая — на вашу «Сигму». Остальные пассажиры, в общем-то, не против, так что решать вам. Капсула достигнет точки назначения примерно в то же время — но в этом случае мы сможем уйти в прыжок сразу же после прибытия в систему Канопуса. Сэкономили бы почти пять суток.

Денис задумался. Капсула, конечно, была вполне приемлемым вариантом — обладая в обычном пространстве скоростью, вполне сравнимой со скоростью лайнера, она не давала проигрыша во времени. А одному в ней было довольно комфортно. Конечно, тем, кто полетит впятером в этой утлой скорлупке, завидовать не приходится… но это, в конечном итоге, их дело. И можно не сомневаться, что капитан принял меры к удовлетворению возможных претензий.

Словно бы прочитав эти мысли, кэп, несколько неуверенно, продолжил:

— Возможно, некоторая компенсация за неудобства…

— А? — вынырнул из размышлений Жаров. — Да что вы, капитан. Разумеется, я нисколько не против прокатиться до «Сигмы» в капсуле, тем более что я от этого ничего не теряю. Там, как мне известно, автопилот?

— Да.

— Ну и чудно…

Денис взглянул на часы — индикатор утверждал, что до прибытия на станцию остаются считанные минуты. Если не меньше. Он с легкой ненавистью взглянул на экран, изображение на котором последний раз было сутки назад. Правду все же говорят, что спасательные капсулы — бессмысленный груз. Их никто никогда не использует, а те, кому по роду работы положено поддерживать суденышки в сносном виде, относятся к своим обязанностям соответственно. То есть — никак.

Первым полетел бортовой компьютер. Вернее, сам-то он не полетел, поскольку эта конструкция была хоть и древней, но сделанной для глубокого космоса, то есть имела несколько резервных контуров… на критичных участках. Пользовательский интерфейс в число критичных участков, похоже, не входил. Денис как раз собирался почитать что-нибудь высокохудожественное — а что еще делать двое суток в канистре размером два на два на пять? Монитор мигнул, потом мигнул еще раз… и счел, что этого подмигивания более чем достаточно. После чего приказал долго жить. Экран наружного обзора работал гораздо дольше — чуть ли не на двадцать часов. Все это время он старательно показывал звезды и небольшой, отсюда не более сантиметра в диаметре, диск Канопуса. Когда же капсула прошла половину пути и появилась возможность увидеть, как в обзорном экране медленно растет станция, первоначально напоминающая малозаметную точку… В общем, именно тогда система наблюдения сказала «ой» и выпустила тонкую струйку дыма.

Лететь было долго, делать было нечего. Денис некоторое время искренне считал, что вполне способен починить вышедшую из строя аппаратуру, даже сумел — после часа усилий — снять кожух с системы управления обзором. Но, взглянув на мешанину проводов с осыпавшейся от дряхлости изоляцией, только выругался — может, что-то тут и проектировалось для дальнего космоса, но только не это. Хотя — кого винить? По большому счету, спасательные капсулы были одноразовым да еще и практически никогда не применявшимся транспортом, и рассчитывать на использование в их конструкции передовых технологий было попросту смешно.

Время тянулось отвратительно медленно. Примерно триста раз Жаров уже вынес самому себе выговор за то, что не зарядил свой служебный компьютер чем-нибудь развлекательным… а список персонала станции и краткие характеристики тех, кого ему предстояло охранять от неведомых напастей, навевали тоску.

Пару раз разобрал, тщательно — кто бы в другое время прикладывал к столь нудному занятию столько внимания и усилий — прочистил табельное оружие. Легкий бластер, который ему выдали на складе Корпорации, вряд ли мог сойти за серьезный боевой излучатель — мощность не та. Но для «бытовой» ситуации сойдет, да и таскать его на бедре куда приятнее, чем даже стандартный армейский импульсник… К тому же эта игрушка хоть стену станции навылет не прошибет. Потом поел. Бортпайка капсулы, который никто, конечно, не удосужился уполовинить, хватило бы на две недели шестерым пассажирам. Во всяком случае, так утверждала инструкция. Сам же Денис решил, что пайка хватило бы дня на три. Потом он осточертел бы настолько, что… С другой стороны, армейские пайки, коих ему пришлось в свое время напробоваться вдоволь, были еще хуже.

Капсула дернулась, компьютер — вернее, то, что от него осталось, мягким баритоном сообщил, что начата процедура стыковки с орбитальной станцией «Сигма-7». На последнем слове этой короткой фразы он захрипел, потом внутри динамика что-то противно булькнуло, и голос умолк, так и не договорив до конца. Денис вздохнул, оглядел успевшее порядком надоесть помещение, сунул бластер в кобуру, пристегнул комп к поясу и встал. Понимал, конечно же, что процедура стыковки займет еще как минимум минут пять, а то и больше, — но ничего не мог с собой поделать.

Силовой экран посадочной палубы, удерживающий воздух внутри, капсула прошла мягко, лишь слегка качнувшись. Значит, автопилот настроен грамотно, скорость сбросил почти до нуля: поле можно было легко «продавить», но очень сложно «пробить» — на резкое воздействие оно отвечало столь же резким сопротивлением. Еще один мягкий толчок — капсула опустилась на отведенную ей площадку.

Несколько долгих секунд Денис ожидал, что вот сейчас, сию минуту откроется люк и он наконец-то обретет свободу. Потом еще примерно столько же отчаянно надеялся, что замок люка — или управляющий им сегмент бортсистемы —не вышел из строя. Затем выругался и снова сел в надоевшее кресло.

— Мог бы догадаться сразу, — сообщил он своему отражению в мертвом экране наружного обзора. — Это же спасательная шлюпка. Анализ окружающей среды в месте посадки у нее автономный. Он не отключается. Пока анализатор не даст добро, будешь ты, майор Жаров, сидеть здесь как миленький. А в следующий раз, когда тебе предложат влезть в эту канистру, будешь думать головой, а не седалищем.

Отражение промолчало. Наверное, обиделось.

Минуты тянулись томительно медленно. Как и все остальное оборудование, внешние анализаторы капсулы были далеки от совершенства — впрочем, тут уже сказывалось не наплевательское к ним отношение, а просто недостаток места. Полный комплекс планетарного анализатора занимал пространство вдвое большее, чем сама капсула. А безобразно урезанный «мобильный вариант» хотя и мог провести необходимый комплекс исследований, делал это неторопливо и с ленцой.

Наконец автомат закончил анализ. Вполне вероятно, что он даже попытался сообщить об этом эпохальном событии своему единственному пассажиру, но очередная неисправность пресекла попытку общения в корне. Наружный люк щелкнул и стал медленно открываться. К этому моменту Денис уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу, явно собираясь протиснуться в медленно увеличивающуюся щель.

На какой-то миг в голове его мелькнуло удивление — почему на палубе темно? Это неправильно… А в следующий миг перед глазами вспыхнули ослепительные звезды, чудовищный удар обрушился на его голову, и майор полетел назад, в салон, спиной вперед. Стремительно гаснущее сознание уловило сочный хлопок, а затем, кажется, взвыла сирена. Но разум уже проваливался в черноту беспамятства…

2. ПРОВИННОСТЬ

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, вновь говорю с вами, дети парода ургов, дабы знали вы путь ваших отцов. Ибо путь этот, осененный мудростью Ур-Валаха, был славен. Вновь вошли воины ургов в Стальные пещеры, и вновь их сила и магия посрамила людораков. Но хитры были людораки, ибо призвали на помощь себе страшных огненных червей, что сжигали душу и тело, превращая в пламень и плоть, и металл. И призвали еще ловушку, неизвестной магией наполненную, и многие воины, в ту ловушку попавшие, исчезли, как будто бы их и не было. И скажу еще, дети мои, что был с ними Аш-Танах, младший из шаманов Вечного, который прославлен был и мудростью не по годам великой, и умением воинским отменным.

Ар-Каур, третий вождь ургов, первым встретился в бою со страшными огненными червями — и ушел к Вечному, как и многие из его клана, Но сердца ургов не поддались страху — и вновь, как и ранее, пали людораки, не в силах устоять перед мужеством наших воинов. Ар-Тагар, второй вождь, пленил огненных червей и возложил их на колени Алмазной Тверди, как дар Вечному от народа ургов.

И еще скажу, дети мои, нашлись среди воинов ургов и таковые, что возжелали овладеть безмерной силой огненных червей, дабы возвыситься над вождями и над кланами. И похитили они их с колен Алмазной Тверди, но слабы были духом и телом те изменники, не сумели они, подобно великому Ар-Тагару, совладать с огнем — и теперь лишь пепел их, развеянный по ветру, может напомнить о том, что не следует пренебрегать советами мудрых. А потом великий Аш-Дагот, верховный шаман Вечного, силой магии своей заставил грозных огненных червей подчиниться воинам ургов. И мощь, что дана была этим созданиям, стала служить великому пророчеству Ур-Валаха.

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, видел, как дым уносит в Ург-Дор души людораков, и радовался я, ибо нет славы в победе над слабыми — а в день этот воины ургов обрели славу великую, и вы, дети мои, помните о том.

— Сэр, очнитесь!

Голос доносился издалека, с огромным трудом прорываясь сквозь заслоны, возведенные болью. Боль гнездилась в голове, но при малейшей попытке не то что двигаться — даже думать — она, казалось, крутым кипятком разливалась по всему телу, пронзая каждую клеточку. Тело отчаянно пыталось увернуться от боли, уклониться — и тем самым порождало новые и новые волны разрывающих плоть спазмов. И лишь одно желание оставалось — снова вернуться в спасительную черноту.

— Кейт, еще ампулу.

— Больше нет…

— Ну так сбегай на яхту, возьми у Рона. Нет, погоди… я сам схожу. А ты присмотри за этим полутрупом, чтобы опять биться не начал. А то он сам себе шею свернет.

— Рон мог бы и сам принести.

— Девочка, ты же знаешь старика, он ни за какие коврижки не нарушит правило номер пять. Кто-то один всегда должен быть на корабле. Ладно, я побежал…

— Погоди, Кир. Время еще есть. Все равно вторую дозу ему вводить пока нельзя, опасно. Что с ним вообще произошло?

— Не знаю… в конце концов, ты же у нас врач.

Кейт, высокая молодая женщина в облегающем черном костюме, который был слишком изящен для того, чтобы считаться полнофункциональным комбинезоном десантника, но явно унаследовал от него кое-какие элементы, лишь пожала плечами.

— Знала бы, не спрашивала. И потом, какой я врач… ладно, когда-то я училась…

Кир насмешливо хихикнул.

— «Когда-то я…» Тебя послушаешь, возникает ощущение, что тебе не двадцать пять, а все пятьдесят. Знания так просто не уходят, если они, конечно, вообще были.

— Были, можешь мне поверить, но пять лет — большой срок. И потом, я же не практиковала. А теория тем и плоха, что требует постоянной поддержки практикой. Но, если честно, я не имею даже предположений, Тело не повреждено, если не считать разбитого затылка — но это он об угол рассадил кожу, да и не такая уж серьезная рана, я видала и похуже. Может, мозг поврежден?

— Ты меня спрашиваешь? — усмехнулся Кир. Странно было видеть на его форме, почти точно повторяющей боевые костюмы десантников, эмблему «ИнфАГа-ла». Среди журналистов нечасто можно было встретить седых великанов с лицом, словно вытесанным из камня каменным же топором, при взгляде на которых сразу становилось ясно, что взрастила их суровая армейская школа. Пользуясь тем, что в последний десяток-другой лет отношение общества к армии было не просто лояльным, а откровенно дружелюбным, Кир пользовался своей внешностью направо и налево, даже взял в привычку носить и на работе, и вне ее легкий десантный бронекостюм, Сам он в армии не служил и дня, но великолепные природные, чуть-чуть, может быть, дополненные тренировками и усилиями визажистов данные создавали ему тот имидж, который позволял ему пользоваться огромной популярностью — в основном среди женской части аудитории. При этом ему хватало ума нигде и никогда не заявлять о своем «героическом прошлом». Коллеги над ним, бывало, посмеивались, но в целом относились к седовласому богатырю неплохо — а в их среде одно это уже дорогого стоило.

— Да нет, это так, мысли вслух.

Она щелкнула переключателем передатчика. — Мэрилин, что там у вас?

— Все то же, — с готовностью ответил женский голос. Кир, ленясь включать свой приемник, чуть повернул голову, чтобы лучше слышать. — Разгром и еще раз разгром. Стас говорит, что тут была стрельба из бластера.

— Ух ты… Он может определить, из чего стреляли?

— Обижаешь, начальник, — ворвался в разговор низкий мужской бас. — Чего уж проще, легкое стрелковое оружие класса «игла» или, может быть, «оса».

— Рон! Рон, ты меня слышишь?

— Конечно, слышу, Кейт, я все слышу. — Новый голос мог бы показаться старческим, надтреснутым… по крайней мере тому, кто не знал говорившего лично.

— Проверь в компе, на «Сигме» были бластеры полицейского образца?

— И без компьютера могу ответить — нет, не было. Согласно пункту два-три-семь…

— Значит, это…

— Погоди, дай сказать. Так вот, на станции бластеров не было, но, если ты помнишь, Корпорация направила сюда своих безопасников, а им, хотя это и не совсем согласуется с пунктом… ладно, в общем, им присвоен довольно высокий статус, разрешающий ношение лучевого оружия.

— Ты хочешь сказать, стреляли они?

Я? — В голосе Рона послышалось непомерное удивление. — Я ничего не хочу сказать. Это вы видите все своими глазами, а я в лучшем случае только изображение с ваших камер, да и то если Стас ее держит ровно. А ваша, кстати, уже минут десять показывает стену. Стена хорошая, но неинтересная. Из чего мне потом видеоряд монтировать, спрашивается?

— Не брюзжи, Рон. У нас есть еще ампулы с виталином?

— Для тебя, киска, найдется все. Как там ваш найденыш, жив?

— Жив, но ему сейчас не до разговоров. И, боюсь, долго будет не до них. — Она повернулась к спутнику, все так же неподвижно, подобно увенчанной снежной шапкой скале, сидевшему в кресле, постанывавшем под его тяжестью. — Кир, давай неси ампулу.

Кейт Феллон, проводив взглядом исчезающего за дверью Кира, снова посмотрела на неподвижно лежащего мужчину в униформе Службы безопасности Корпорации. Да уж, это сенсация из сенсаций — впервые на уничтоженной станции обнаружен живой человек. Остается только тщательно продумать, как извлечь из этого события максимальную пользу. Конечно, его придется доставить в стационарный госпиталь… но дорога займет пять дней, и если она за это время не приведет его в сознание хотя бы минут на десять, то по возвращении своими руками торжественно отправит в утилизатор свой медицинский диплом. Десять минут… только десять минут на то, чтобы втолковать этому парню, что именно «ИнфАГал» в общем и лично она, Кейт, в частности вытащили его из этого дерьма, и им (опять-таки подразумевалось,что лично ей) он обязан и целостностью собственной шкуры… и как минимум эксклюзивным интервью.

Перспективы впереди стояли исключительно радужные. Даже если парень умрет… что ж, жизнь — жестокая штука. Но и в этом случае они будут на коне. «Мы сделали все что могли, — промелькнули у нее в голове слова, которые, возможно, надо будет сказать перед камерой. — Увы, в этом случае требовалось нечто большее, чем вмешательство людей. Требовалось благоволение провидения…» Кейт поморщилась.

— Не вздумай умирать, ты слышишь? — чуть слышно, чтобы не уловили микрофоны камеры, прошептала она, обращаясь к неподвижному телу. — Это будет… будет свинством с твоей стороны, понял? Я тебя вытащу отсюда… только не умирай.

Денис открыл глаза. Над головой совсем близко маячил потолок — интересно, что можно сказать, глядя на потолок в каюте какой-то летающей посудины? В том, что это именно посудина, и именно летающая, он был совершенно уверен. Слышался тихий рокот двигателя, ощущалась еле заметная вибрация. На больших пассажирских лайнерах гула двигателей не слышно — как же, все во благо пассажиров. Чтобы их, не дай боже, ничего не обеспокоило. Особенно если вдруг движок подхватит астму и начнет задыхаться. На боевых крейсерах или линкорах Федерации гул, конечно, был слышен, даже более того — там он был раздражающе навязчивым. Но это явно не военный корабль. Слишком… ухоженный. Значит, небольшая посудина… яхта, легкий корвет.

Тело разламывалось от боли, но сейчас она была по крайней мере относительно терпимой — ровно настолько, чтобы не терять сознания. Денис что-то помнил из происшедшего, совсем немного — и даже это немногое было подернуто какой-то пеленой, скрывающей детали и не позволяющей выхватить из воспоминаний ничего конкретного. Кажется, он помнит лицо… женское лицо. Кажется — красивое. Его о чем-то спрашивали… а о чем?

Он боялся пошевелиться — боялся, что очередной приступ острой боли снова скрутит измученное тело дугой, заставит биться в конвульсиях. Да, это он помнил. Не по своим ощущениям, а с чужих слов. Этой самой женщины… она говорила, что ему порядком досталось. И еще — что ему повезло. Когда же она это говорила? Жаров попытался вспомнить — видения ускользали, стараясь перемешаться друг с другом, сбить с толку… но он упрямо распутывал этот клубок неясных образов. Постепенно Жаров сделал вывод, что в сознание он приходит уже не первый раз. Кажется, из беспамятства он выныривал и раньше, и эта женщина — ее лицо было неузнаваемо, наверное, он толком даже не,сумел разглядеть ее — говорила с ним о чем-то, кажется даже, о чем-то просила.

Нет, не вспомнить.

Он осторожно скосил глаза, пытаясь оглядеть каюту, в которой находился, и при этом случайно не пошевелиться.

Помещение было маленьким и… явственно пахло медициной. Нет, воздух был чист и имел тот очаровательный (для бывалых астронавтов) привкус, который не могут забить никакие освежители, дезодоранты и отдушки. Привкус замкнутой железной коробки. Со временем все, кому это было нужно, привыкали к особой атмосфере космических транспортных средств. А кто не мог привыкнуть — те возвращались на Землю навсегда. Так что никаких лекарственных запахов не было… и все же любой на месте Жарова мог бы с уверенностью сказать, что находится в медбло-ке. И каюта (или бокс изолятора, если уже прибегать к устоявшейся терминологии) была крошечной — значит, и сам корабль относительно невелик.

Видимо, какие-то приборы отслеживали состояние пациента, поскольку дверь с тихим шуршанием плавно отъехала в сторону, скрываясь в пазах стены, и в бокс вошла высокая брюнетка. Отличная фигурка, короткие волосы, пребывающие, на первый взгляд, в беспорядке. Но уже через мгновение становилось ясно, что каждая прядь лежит именно так, как того нужно хозяйке.

Ее лицо показалось Денису знакомым, очень знакомым — и дело было явно не в туманных воспоминаниях. Он видел ее и раньше.

— Кейт… Феллон…

— О, я вижу, вы меня узнали. — Ее голос был само очарование, мягкий, обволакивающий, ласковый. — Значит, вам уже лучше.

— Где… я?..

— Все разговоры потом, — улыбнулась она той очаровательной улыбкой, что снискала ей тысячи и тысячи поклонников всех возрастов, каждый вечер с замиранием сердца ожидающих ее появления на экранах. — Сейчас следует заняться вашим самочувствием.

— Вы еще и врач. — Он улыбнулся, запоздало понимая, что вместо улыбки получится страшная болезненная гримаса.

— Сейчас да, — рассмеялась она. — Что вы ощущаете?

— Боль… во всем теле… что со мной?

— Если бы я знала, — вздохнула она со столь натуральным сочувствием, что его вполне можно было бы счесть искренним. — Могу только сказать, что тело ваше совершенно цело. Ни царапины. Вернее, ссадин и гематом более чем достаточно, но они все вторичны, следствие… вы упали, сильно. Потом бились в конвульсиях. Как мне кажется, по крайней мере раз вы приходили в себя еще до того, как мы вас обнаружили.

— Мы?..

— «ИнфАГал», конечно. Мы прибыли на «Сигму»… если судить по бортжурналу вашей капсулы, то спустя пять часов после вашей посадки.

Денис усмехнулся. В этот раз усмешка вышла именно такой, как надо, — горькой и капельку злой. Журналисты вновь оказались в нужное время и в нужном месте. Такое впечатление, что они знали… о чем?

— Что со станцией?

Она помолчала, по точеному лицу пробежала тень. Целая цепочка эмоций — боль, сострадание, сочувствие, возмущение… Все очень к месту, но всего этого, пожалуй, слишком много. Денису все время казалось, что Кейт неискренна. Может быть, в другое время и в другом месте, под лучами софитов и под прицелами камер, он бы и не заметил тонких нюансов, но сейчас они прямо-таки бросались в глаза. Где-то в глубине души стал зарождаться гнев, смешиваясь с болью и оттого приобретая особо взрывоопасную форму.

— В живых не осталось никого.

— Понятно…

— Денис… мне же можно называть вас по имени? — Дожидаться ответа она не стала. — Давайте пока не будем об этом. Сначала надо позаботиться о здоровье телесном, потом займемся душевным, хорошо?

Она воткнула ампулу с прозрачной жидкостью в инъекционный пистолет и прижала его к бедру Дениса. Легкий щелчок, чуть заметная на общем фоне боль от удара впрыснутой прямо под кожу струи лекарства, горячая волна, начавшая движения от места инъекции вверх и вниз по ноге.

— Что за лекарство? — спросил он более для порядка.

— Виталии А-три. Двенадцать единиц. Сейчас вы уснете… а когда проснетесь, мы поговорим, хорошо?

Денис хотел ответить, что с журналистами ему говорить в общем-то не о чем. Потом ему пришла в голову мысль, что, как бы он лично ни относился к этим писакам, они все-таки вытащили его, может быть, почти с того света и сейчас пичкают немыслимо дорогими лекарствами… и такой ответ будет не слишком-то вежливым. И он даже хотел сказать, что…

Но ничего сказать он уже не мог. Язык вдруг превратился в здоровенное тяжелое бревно, которое и двумя руками не своротишь, а уж самостоятельно двигаться он и вовсе не желал. Тело заволокла приятная тяжесть, даже боль куда-то ушла — не исчезла, а скорее спряталась, на время… Последнее, что он разглядел сквозь стремительно затягивающий глаза туман, было лицо Кейт, ее глаза, смотревшие на него уже без всякого сострадания, с холодным, расчетливым интересом.

Когда Жаров снова пришел в себя, тело повиновалось ему куда лучше. Боль, не убитая, но уже побежденная, тихонько притаилась в теле, давая о себе знать лишь противным нытьем да редкими всплесками, уже не затуманивающими сознание.

Он осторожно сел на кровати, затем не менее осторожно встал. Организм слушался немного неохотно — подсознательно он все время ожидал жестокого спазма. Медленно поднялся… и тут же залился краской, обнаружив, что полностью обнажен. Будь на месте Кейт настоящий врач — он несколько не сомневался, что ее присвоение себе медицин-сюих полномочий не более чем шутка, — Денис нисколько бы не постеснялся наготы, но сейчас осознание того, что эта красивая женщина, возможно, раздевала, обмывала его безжизненное тело… Мысль не была слишком приятной.

Его одежда была заботливо сложена возле койки. Стараясь не делать резких движений, Жаров оделся, даже пристегнул кобуру к бедру, хотя, казалось бы, оружие здесь ему было абсолютно не нужно. Но бластер, по крайней мере для многих, оставался признаком определенного общественно-гв;статуса, и поэтому следовало соблюсти эту формальность.

Ладонь на мгновение прижалась к сенсорной панели двери. Массивная створка должна была бы тут же уйти в стену — но этого не произошло, только зеленый индикатор на мгновение сменился красным и прозвучала короткая трель сигнала, сообщавшего о неавторизированном доступе.

Этого следовало ожидать. Вряд ли, пока его несли сюда в бессознательном состоянии, кому-то пришло в голову настраивать замки на его биокод. Денис усмехнулся — как бы там ни было, а порядок здесь соблюдается. Он поискал глазами панель интеркома, нашел ее на привычном месте, снова усмехнулся — приятно, что хоть что-то остается неизменным — и нажал кнопку вызова.

— Вы уже встали, Денис? — с готовностью прозвучал в динамике голос Кейт. — Минуточку, я сейчас выпущу вас.

Появилась она не через минуту, и не через пять. Зато когда дверь отъехала в сторону, Денис смог по достоинству оценить, куда было потрачено время. И вынужден был признать, что время было потрачено с толком.

Кейт Феллон пробилась на вершины рейтинга не только и не столько благодаря своим внешним данным. Она обладала массой достоинств, высоко ценимых в среде журналистики и делавших своих обладателей невыносимыми для простых смертных. Она очень хорошо умела угадывать, где, когда и что произойдет, умела оказаться в нужное время в нужном месте… а ее безукоризненные — вполне вероятно, не без активного участия специалистов по пластической хирургии — внешние данные позволяли получить информацию даже у закоренелых женоненавистников, которые, как правило, в ее присутствии превращались в пушистых котят. Сейчас Денис вполне мог их понять — на какой-то момент ему и самому отчаянно захотелось запрыгнуть этой холеной красавице на колени, свернуться клубком и замурлыкать.

Она улыбнулась ему, нежно, очаровательно, той самой улыбкой, которую каждый мужчина мечтает увидеть на губах своей возлюбленной, улыбкой, адресованной ему одному. Жаров прекрасно понимал, что все это — игра на публику, пусть в данном случае вся публика и состоит из одного зрителя. Так же прекрасно он понимал и цель всего спектакля — и этих искрящихся глаз, и этих старательно написанных на лице радости и дружелюбия, и платья, в основном открывавшего, а не прятавшего безупречное тело.

— Как вы себя чувствуете?

— Сносно, — пожал он плечами. — Ваш кибердиагност сумел определить, что со мной произошло?

— К сожалению, его заключение порождает только новые вопросы. Я бы сказала-так, имела место атака на нервном уровне, серьезно поражена практически вся нервная система, хорошо хоть мозг уцелел.

— А причина?

— В компьютере не содержится информации о способах оказания такого воздействия… простите, может, это звучит несколько академично, но это почти цитата. В общем, ничего толком не ясно,

Они прошли по короткому коридору, пронизывающему яхту от носа до кормы. Перед дверью, ведущей в кают-компанию, она на мгновение задержалась.

— Знаете, Денис, я заранее хочу попросить прощения за моих спутников. Иногда они бывают несколько… бесцеремонными.

Подразумевалось, что Кейт — сама тактичность. Может быть, Денис и не слишком много общался с журналистами, но одно он усвоил точно — тактичностью они не обладали. Особенно тогда, когда собеседник был от них хоть в чем-то зависим.

Вопреки его ожиданиям вечер, а точнее торжественный ужин в честь его, пусть и неполного, выздоровления, прошел без особых сложностей. Разговоры за столом, конечно, велись исключительно вокруг «Сигмы» и ее предшественниц в этом трагичном ряду. Строились самые невероятные предположения — Денис с легкой ревностью признал, что фантазии у экипажа скоростной яхты «ИнфАГала» работает более чем нормально. Временами ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не вступить в спор. Конечно, он им обязан, конечно, он готов выражать свою признательность и словесно, и иными способами… но только не теми, которые могут привести к неприятностям со стороны его работодателей. Поэтому он отделался несколькими ничего не значащими фразами, зато старался лишний раз подчеркнуть, что превыше всего ставит лояльность по отношению к Корпорации, служению которой отдал долгие годы. Денис и сам понимал, что слова звучали напыщенно и не особо искренне… но лучше уж так, чем подвергаться перекрестному допросу.

Конечно, допрос имел место быть. Ненавязчиво, вскользь бросаемые реплики, невинные намеки и вопросы, заданные в лоб, — все это натыкалось на упрямое «не знаю», «не видел», «не заметил». Тут он говорил чистую правду.

Примерно в середине вечера он обратил внимание, что его бокал наполняется словно по мановению волшебной палочки — даже тогда, когда у остальных участников застолья они почти совсем пусты. Жаров только усмехнулся — бессмысленно пытаться напоить человека, который и в пьяном виде вряд ли скажет больше того, что готов сказать в трезвом. Тем более что ничего больше он и не знает. К тому же он как офицер Службы безопасности получил в свое время довольно неприятную прививку, которая почти лишила его одной из жизненных радостей — напиться в стельку. Алкоголь на него действовал, но довольно слабо, поэтому Денис без особого опасения опрокидывал в себя бокал за бокалом, попутно отмечая, что даже не Земле бутылка такого вина обошлась бы ему в четверть месячного заработка.

Видимо, он все же переусердствовал — во всяком случае, воспоминаний о том, как он оказался в постели, практически не сохранилось. Сквозь туман виделось, как седовласый богатырь тащит его чуть ли не волоком в каюту, как Кейт бубнит извинения о том, что, дескать, до самой Земли Денису придется ночевать в медблоке, поскольку других свободных помещений на яхте не было. А потом он ощутил под собой ласковые объятия мягкой, подстраивающейся под изгибы тела койки и провалился в сон.

Кейт нервно закурила сигарету и выпустила струю дыма в потолок, проигнорировав недовольный взгляд Рона — будучи капитаном этой скорлупки, он терпеть не мог, когда на ее борту нарушались какие-либо правила, в том числе и установленные лично им. Хотя, конечно, на Кейт никакие ограничения не распространялись — и горе было тому, кто имел глупость утверждать обратное. Поэтому и Рон ограничился лишь недовольной миной…

— Дерьмо, — сообщила она облаку дыма. — Все это полное дерьмо. Этот дурак ничего не знает, ничего не видел.

— Может, он просто умеет держать язык за зубами… даже в твоем присутствии? — не удержался от подколки Кир. Его очарование, обычно безотказно действовавшее на женщин, на этой красивой стерве не срабатывало, и Кира этот факт слегка раздражал.

Она взглянула на коллегу с плохо скрытым или скорее слегка продемонстрированным презрением.

— Если бы я полагалась только на тягу людей поговорить, я бы не сделала ни одного приличного репортажа.

Кир слегка нахмурился. Конечно, не в его полномочиях было делать замечание самой известной и, кстати, самой высокооплачиваемой ведущей, но все же…

— Я надеюсь, ты не сканировала его память?

— А если и так? — Вопрос прозвучал с явным вызовом.

— Ты играешь с огнем, Кейт, — встрял в разговор Стас. — Это незаконно…

— Нас…ть, — фыркнула она, глубоко затягиваясь. — Он ничего не докажет, мнемосканер не оставляет следов.

— Фу, как грубо, — поморщился Стас, все еще с неодобрением качая головой. — А если все же докажет?

— Тогда я скажу, что он был на грани смерти, и мнемо-сканирование было единственным и, возможно, последним шансом узнать, что же произошло на борту «Сигмы». И никто не посмеет меня осудить. А вот если бы он и в самом деле… тогда нашлось бы немало желающих бросить в меня камень… за упущенную возможность.

— Но…

— И вообще, — она зло взглянула на спутников, — кто тут командует? Так что заткнитесь все и не мешайте мне работать. Ваш счет, между прочим, напрямую зависит от того, что мы выпустим в эфир.

Сумей Денис увидеть ее в этот момент, он бы поразился перемене, что произошла с молодой и красивой женщиной. Куда делось очарование, утонченность и такт? Здесь, в окружении давно и более-менее хорошо знавших ее людей, ей не было нужды притворяться — и она, пусть и на короткое время, становилась сама собой.

— Если бы игла под ноготь заставила бы его говорить… я сама загнала бы этому кретину… Спасибо, что есть более действенные методы. — Она рывком встала. — Все, разговор исчерпан. Стас, Рон, начинаем монтаж. К моменту выхода на дистанцию устойчивой связи мы должны иметь готовый ролик.

Прощание получилось в меру теплым, в меру любезным… и все же чувствовалась некоторая натянутость. Нет, Кейт была само очарование, но ее спутники… не то чтобы прятали глаза, но явно чувствовали себя немного не в своей тарелке.

Жаров мужественно подавил в себе бурное желание заехать сначала домой и принять настоящую ванну — а не то жалкое подобие душа, которым ему приходилось довольствоваться на яхте. Вряд ли кто-то упрекнул бы его в этом желании… и все же он предпочел отправиться прямо в офис Корпорации «Азервейс». Тем более что туда добираться было даже немного ближе, чем до той пародии на жилище, где он обитал в промежутках между назначениями. Может быть, именно оттого, что промежутки эти были незначительны, а работа, как правило, уводила его достаточно далеко от Земли, стремления обустраивать это «гнездышко» Денис абсолютно не испытывал.

Расстояние от космопорта до высотного, сверкающего стеклом и металлом здания, облюбованного Корпорацией «Азервейс» в качестве своей штаб-квартиры, Жаров преодолел быстро. Двери услужливо распахнулись при его приближении, пропуская на первый этаж, туда, куда в принципе был разрешен вход простым смертным. Обычно посетителей здесь встречали три очаровательные девушки, каждая из которых получала свою отнюдь не маленькую зарплату не за то, что направляла посетителей именно туда, куда они стремились, а за умение быстро решить, стоит ли их вообще куда-то направлять.

— Привет, Джой. — Денис облокотился на стойку, откровенно любуясь точеными чертами блондинки. — Терсон на месте?

Блондинка медленно, словно нехотя, подняла на него огромные голубые глаза. В них промелькнула целая гамма чувств — немного удивления, капелька насмешки, крошка неприязни…

— Да.

Сказала как отрезала. Голос прозвучал сухо — так она обычно имела привычку разговаривать с теми из посетителей, кто зашел сюда исключительно с целью укрыться от дождя.

— Джой, в чем дело?

Неприязнь в ее взгляде усилилась, постепенно переходя в отвращение.

— Я тебе ответила? Он тебя ждет.

— Он что, знал, что я приеду? — несколько обескура-женно поинтересовался Денис.

В ответ она раздраженно дернула плечиком.

— А кто не знал… и вообще ты мешаешь мне работать. Жаров окинул взглядом пустой холл… м-да, на дверь ему было указано однозначно и недвусмысленно. Спасибо хоть не на наружную дверь. Он двинулся к скоростному лифту —предстояло подняться на самый верх, у Директора Херсона были свои представления о соответствии социальному статусу.

Матовые полупрозрачные створки лифта уже почти сомкнулись, как вдруг между ними влезла чья-то ладонь. Механизм, обнаружив препятствие, тут же с готовностью вновь распахнул двери, пропуская внутрь еще одного пассажира. — Кевин? Привет, давно тебя не видел.

Вошедший невысокий щуплый мужчина лет сорока явно чувствовал себя не в своей тарелке. Затравленно озираясь, он сунул Денису почему-то потную ладонь, буркнул что-то вроде «привет» и тут же, отвернувшись, принялся демонстративно изучать стену лифта. На взгляд Дениса, ничего интересного на стене не было,

— Вы что, все с цепи сорвались? — возмутился было Денис, но, заметив, что Кевин съежился еще больше и, похоже, готов выпрыгнуть из лифта на ходу, замолчал. Черт их поймет… ладно, там будет видно.

Секретарь Директора Терсона, завидев Жарова, выскочила из-за стола как подброшенная пружиной и тут же скрылась за массивной дубовой дверью шефа. Прошло не более секунды, и она вновь появилась в приемной. Поджав губы и не удостоив Дениса даже единым словом, она кивнула в сторону двери, заходи, мол. И отвернулась — ее плечи, напряженная спина и походка выражали явное неодобрение.

Терсон был одним из двенадцати Директоров Корпорации «Азервейс» и курировал вопросы внутренней и внешней безопасности. С одной стороны, Денис, будучи в звании майора и, по сути, назначенный руководить Службой безопасности «Сигмы», был, согласно табели о рангах, всего лишь на ступень ниже Директора. Это в теории. На практике же, конечно, меж ними была пропасть, перешагнуть которую шансов у Жарова не было никаких. Ну разве что поднабрав целый букет особых заслуг перед Корпорацией. И все же он был по крайней мере вхож в этот кабинет — девяносто девять процентов сотрудников Корпорации, проработав на нее всю жизнь, никогда не поднимались на лифте выше сорокового этажа — именно оттуда начинались офисы… нет, скорее подходило слово «покои» Директората.

Войдя в кабинет, круглый и огромный, как арена, он поежился. Его инстинкт самосохранения подсказывал, что сегодня на этой арене прольется чья-то кровь. И он подозревал, чья именно. Что с того, что «пролитие крови» — суть выражение фигуральное. Легче от этого не станет. И присутствие в кабинете Макса Шнайдера, главы отдела внутренней безопасности, человека, которого боялись, пожалуй, даже больше, чем самого Президента Корпорации, тоже не внушало спокойствия. Шнайдер, по своему обыкновению, не сидел — он стоял у окна, с преувеличенным вниманием разглядывая панораму города, и даже не повернулся лицом к вошедшему.

Зато другое лицо, присутствующее в кабинете, напротив, проявило редкостный энтузиазм. Высокая худощавая фигура, увенчанная редкими прядями седых волос и затянутая в строгий деловой костюм, на котором даже самый пристальный взгляд вряд ли заметил бы хотя бы одну лишнюю складочку, поднялась из глубокого кожаного кресла и двинулась навстречу Жарову.

— Явился… — В голосе Директора не было и намека на радость встречи. Впрочем, он всегда был сух… но обычно при этом был и вежлив. Даже с теми, кого намеревался с треском уволить. — Явился, олух царя небесного.

Где-то в седьмом или восьмом колене предки Терсона происходили из России. Имея не более половины стакана русской крови, он тем не менее с удовольствием употреблял (чаще — не к месту) русские присказки и при этом был явно неравнодушен к «землякам». Жарову оставалось только надеяться, что, в чем бы он ни проштрафился, демонстративная приязнь Терсона к славянам сыграет, пусть и маленькую, роль.

— Что ты натворил, идиот.

Это был даже не вопрос. Скорее мысли вслух.

— Я понимаю, тебе могли много дать, а пообещать еще больше… но явиться после всего этого сюда… майор… — он на мгновение запнулся, и эта заминка показалась Денису зловещей, — мистер Жаров, это даже не глупость. Это ребячество. Или вам хотелось, мистер Жаров, унизить нас еще больше?

— Простите, Директор. — Денис изобразил стойку «смирно» и, чеканя слова, продолжил: — Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите. Я не сделал ничего, что бросало бы тень на Корпорацию…

— Тень, вот даже как… — хмыкнул, не поворачиваясь, Шнайдер. — Вы умеете выбирать очень мягкие выражения, мистер Жаров.

— Если меня в чем-то обвиняют, — заявил Денис в спину шефа безопасности, — я имею право хотя бы знать, в чем именно.

— Вы говорите о правах? — В голосе Директора сквозило удивление. — И вы говорите о правах, хотя сами…

— Еще раз прошу прощения, Директор, но я настаиваю, чтобы мне объяснили, в чем меня обвиняют.

— Он настаивает, — хмыкнул Терсон, обращаясь к все еще неподвижному Шнайдеру. — Он настаивает… хотя на его месте я бы взял эти тридцать сраных сребреников… или сколько они там дали вам, Жаров, и бежал бы туда, где его никто не знает. Хорошо, мистер Жаров. — Он снова повернулся к Денису. — Я, в память о нашей совместной работе, готов выслушать ваши объяснения. Предъявлять официальные претензии не имеет смысла, ваше выступление гораздо красноречивее любого обвинения.

— Мое выступление? — обескураженно спросил Денис.

По всей видимости, ему удалось на секунду удивить Директора. Во всяком случае, тот больше не стал говорить ничего, лишь раздраженно кивнул в спину Шнайдеру. Тот, непонятно каким образом уловив безмолвный приказ, подошел к терминалу и пробежался пальцами по сенсорной панели.

— Полюбуемся вместе? — ядовито поинтересовался Терсон.

Панорамное окно, еще мгновением раньше показывавшее медленно сгущавшиеся над городом сумерки, сменилось огромным экраном. Почти всю его площадь заполнило объемное, очень детальное изображение майора безопасности Дениса Жарова, развалившегося в кресле и небрежно крутящего в руках бокал с рубиновым напитком.

— Вы думаете, гибель станции связана с экспериментами, проводимыми Корпорацией «Азервейс»? — раздался мягкий женский голос.

— Думаю, это очевидно, — произнесли его губы. Его собственным голосом.

— И эти трагедии могут повториться? — В голосе невидимой сейчас Кейт Феллон сквозила неприкрытая боль и скорбь.

— Все возможно… — Он отпил глоток из бокала. Лицо было спокойным и явно ко всему равнодушным.

— Почти три десятка людей погибли. По крайней мере трое крупных ученых… и, между прочим, двое ваших же коллег. Тело одного из них мы так и не нашли. Неужели все это может повториться?

— Издержки, — хмыкнул Жаров. — Наука требует жертв.

— Но ведь в данном случае жертвы — это не красивые слова. — Теперь в голосе журналистки слышалось негодование. — Это вполне реальные люди, люди, чьи дети стали сиротами. Я уже не говорю о том, какая это потеря для науки, которую вы упоминаете.

Камера сместилась, теперь она показывала лицо Кейт. Губы плотно сжаты, глаза зло прищурены — она явно возмущена развязным поведением функционера Корпорации, равнодушного ко всему тому, что любой нормальный человек считает непреходящими ценностями. В ее глазах — гадливость, неприязнь… но вряд ли этот циник, ни во что не ставящий даже жизни своих друзей, сумеет это заметить. Да и полноте, могут ли у такого быть друзья? Разве что попутчики, которых можно бросить в любой момент, если они уже не нужны. Все это читалось на ее лице так явственно, что Жаров — не тот, что потягивал вино там, за пределами обзора камеры, а настоящий — скривился,

— А как вы сами, господин Жаров, относитесь к деятельности Корпорации?

— Не слишком хорошо. — Камера снова показала его лицо.

— Из-за ее политики?

— Her, меня это мало беспокоит.

— Может, вы считаете, что вам мало платят?

— У вас интересный ход мыслей, Кейт. Пожалуй, вы правы,

— И все же нам необходимо разобраться в том, что произошло на станции «Сигма». Вы, единственный уцелевший свидетель, потенциально обладаете бесценной информацией…

— Все имеет цену.

— Разумеется. — Камера снова метнулась к ее лицу, продемонстрировав плохо прикрытую гримасу отвращения. — Разумеется, вы получите все, что захотите… в пределах разумного, конечно. Но вы должны согласиться на сканирование памяти. Скажем, пять тысяч вас устроят?

— Это шутка?

— Десять тысяч.

Долгая пауза. Жаров (на экране) тянется к бутылке, наливает половину бокала, смакует драгоценный напиток.

— Хорошее у вас вино… Мне даже сложно представить, сколько оно может стоить. Вижу, ваша компания не испытывает финансовых затруднений.

Наплыв камеры. Видно, как морщится Кейт.

— Я понимаю. Пятнадцать тысяч… простите, это предельная сумма.

— Хорошо. — Он ставит опустевший бокал на стол.

— Так вы согласны?

— Да.

— И вы понимаете, что ментосканирование может помимо воспоминаний о последних днях извлечь более ранние картины, например, касающиеся вашей деятельности в Корпорации?

— Это ерунда.

— То, что вы сейчас увидите, — лицо Кейт заполнило экран, — не видел никто. Даже реципиент, поскольку было темно, а он был в тот момент ослеплен ярким светом капсулы. Но глаза зафиксировали картинку, а мозг сохранил ее…

Изображение на экране сменилось. Теперь там была одна сплошная чернота.

— Компьютер обрабатывает изображение и попытается усилить яркость, — доносился из-за экрана спокойный голос Кейт. — Так… смотрите!

И точно, во тьме появилась тень. С каждым мгновением она становилась все отчетливее, окружающая темнота светлела, в то время как темная фигура оставалась все такой же непроглядно-темной. Постепенно становилось ясно, что фигура принадлежит человеку… или, если точнее, существу, схожему с человеком, гуманоиду. Приземистая, очень широкоплечая, укутанная чем-то вроде плаща… деталей было не разобрать. Тень повернулась на пол-оборота, видимо, куда-то всматриваясь, затем взмахнула рукой, в которой был зажат какой-то предмет. Экран снова сделался непроглядно-черным.

— Вы видите факт нападения, — в голосе Кейт, снова появившейся на экране, звенела струна праведного гнева. — Нападения на человека — и, смею предположить, это сделало одно из тех существ, которые уничтожили станцию «Сигма-7». Налицо агрессия против Федерации, против мирной, невооруженной научной станции, агрессия жестокая и бессмысленная…

Шнайдер выключил изображение. Окно снова демонстрировало вечернее небо и все ярче и ярче разгорающиеся огни города.

— Думаю, этого достаточно… ничего интересного дальше она не скажет — пустые разглагольствования об угрозе, вопли о принятии адекватных мер… в общем, стандартный набор видеосенсации. Ну и, понятно, обвинения в наш адрес. Целый букет.

— Что вы можете сказать на это, мистер Жаров? — поинтересовался, поджав губы, Директор.

Денис молчал. А что тут можно было сказать? Что налицо обычный, хотя и довольно профессионально сделанный монтаж. Его ничего не значащие фразы, произнесенные за столом совсем по другому поводу, были записаны и интерпретированы так, как того надо было Кейт. И, самое главное, сейчас ничего нельзя доказать. Ментосканирование — вещь эффективная, но… воспоминания о времени, когда организм находился в состоянии опьянения, настолько размыты, что даже самое тщательное сканирование памяти не принесет никаких результатов. Даже если он добровольно согласится на эту операцию… она не снимет с него обвинений. В лучшем случае подтвердит, что в тот момент он был пьян. И осе.

— Я ничего этого не говорил, — на всякий случай сказал он, прекрасно понимая, что никаких тому доказательств у него нет. — Это липа чистой воды.

Да, эта сука подстраховалась… дорогое, очень дорогое и очень хорошее вино — весьма надежный блок для желающих покопаться у тебя в мозгу. В то, что картинка черного существа была снята именно с его памяти, он вполне верил — только скорее всего это было сделано раньше, пока он валялся в бессознательном состоянии. И потом ей оставалось только заставить его говорить как можно больше и не важно, о чем, — только для того, чтобы набрать достаточное количество материала для монтажа. Кейт… даже если предъявить обвинение, она будет все отрицать. А применение мен-тосканирования, по крайней мере по закону, дело добровольное, и немало находилось людей, которые категорически отказывались от этой процедуры из этических, религиозных или иных соображений. Да и скандал «ИнфАГалу» только на руку — как и любая шумиха вокруг репортажа, способствующая подогреванию интереса к нему.

— Вы утверждаете, что этого разговора не было? — скепсис был явно написан у Директора на лице, Шнайдер скривил губы в презрительной усмешке.

— Не было. Конечно, мы говорили… о разных малозначимых вещах. — Денис говорил устало, равнодушно, скорее только для того, чтобы не молчать. В понимание он не верил. — Я старался быть немногословным… потом они, видимо, вставили нужные фразы в нужное место. Поэтому они так отрывочны…

Некоторое время Директор молчал, затем спокойно сообщил:

— С этой минуты и до окончания расследования можете считать себя отстраненным от работы. Прошу покинуть здание Корпорации. О результатах вам сообщат.

Судя по тону, разговор был закончен окончательно. Денис развернулся на каблуках и четко, почти строевым шагом покинул кабинет.

Когда за ним закрылась дверь, Херсон повернулся к Шнайдеру.

— Что вы об этом думаете, Макс?

— Он просто лжет.

— Вы в этом уверены?

— Процентов на девяносто. Вероятность того, что запись от начала и до конца подделка, все-таки остается. Если бы получить оригинал записи, мои ребята доказали бы это в два счета… если, конечно, есть, что доказывать.

— Если предположить, что это фальсификация…

— То оригинала записи, разумеется, уже нет. Иначе следует признать, что мисс Феллон — круглая идиотка. В этом я сомневаюсь.

— М-да-а… Остается только наблюдать за дальнейшим развитием событий. Во что это нам может вылиться?

— Во что угодно, — пожал плечами Шнайдер. — От запрета на проведение исследований и до введения воинских подразделений на наши станции. В любом случае правительственного расследования нам не избежать… разве что оттянуть немного.

— Дерьмо… а майор?

Нельзя сказать, что Шнайдер не любил Жарова. Точнее, он вообще никого не любил, относясь ко всем сотрудникам Корпорации как к подозреваемым. Может быть, кроме Директоров… да и то не факт. С другой стороны, Шнайдер был профессионалом, а в его работе профессионализм просто обязан сочетаться со стремлением к объективности. Поэтому он старался не давать волю эмоциям.

— Понаблюдаем… если Жаров и в самом деле ни при чем, он вряд ли станет сидеть сложа руки. Начнет мутить воду, доказывать свою правоту, скандалить. А мы ему в этом немного поможем. Если же он лжет, то скорее всего постарается вести себя паинькой и делать невинное лицо.

3.ВРАТА В АД

И снова я, Ур-Шагал, провидец и летописец, пишу о тех днях, что стали для народа ургов распутьем. Распутьем, где одна из дорог вела к славе, другая же к упадку и унынию. Какой путь изберут воины?Знайте, дети мои, что негоже воинам прозябать в безвестности и праздности, ибо только тот, кто достиг славы, сможет достойно служить Вечному в посмертии. А пока же то посмертие не наступило, следует блюсти волю Вечного и в больших делах, и в малых. И говорю вам, что не следует забывать об истине сей.

Ибо случилось так, что закрылся вход в Стальные пещеры, и даже Атазная Твердь, казалось, уснул — и многие думали, что уснул он навеки. Только я, Ур-Шагал, вспоминая пророчество Ур-Валаха, вновь и вновь говорил воинам и вождям, что людораки лишь затаились и что следует верить в мудрость Вечного — скоро, очень скоро путь в Стальные пещеры откроется, и тогда наши топоры опять принесут ургам славу, а Вечному — достойные жертвы.

Однако слова мои, исполненные мудрости предков, достигали не всех ушей, Ар-Тагар, ставший первым вождем, возомнил в гордыне своей, что сила его, укрепленная послушными огненными червями, отныне непомерна. И возжелал Ар-Тагар не одной славы, но добычи, что можно было взять у проклятых шанков, коих люди гномами называют, что живут в пещерах. И повел Ар-Тагар воинов, что слушались его во всем, в те пещеры за золотом и камнями, коими славны шахты проклятых шанков. Да только мало кто вернулся из похода, и воины многие, и первый вождь Ар-Тагар сгинули в пещерах без следа. А Урук, воин из стражей Ар-Тагара, принес огненных червей, что утратили огонь свой и умерли. А великий Аш-Дагот, верховный шаман Вечного, сказал, что умерли огненные черви от того, что слишком много возомнил о себе Ар-Тагар, за что и лишил его Венный своей милости.

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, говорю вам, дети мои, — помчите, что гордыня есть зло и что скоро покарает Вечный всякого, кто пойдет против его воли и знамений, посланных им богоизбранному народу ургов.

Первым желанием Жарова по приходу домой было напиться до бесчувствия. Вторым — пообещать себе не пить никогда. Ни рюмки. Ни грамма.

А некоторое время раздумий над сложившимся положением принесло решение. Может, и не идеальное, может быть, даже глупое, ребяческое — но это было по крайней мере связано хоть с какими-то действиями. Найти Кейт, потребовать объяснений…

Денис понимал, что именно сейчас, после скандального «интервью», ему добраться до мисс Феллон будет не просто сложно — скорее почти невозможно. Но попробовать стоило. Хотя бы для того, чтобы взглянуть этой сучке в лицо — не на экран, а глаза в глаза. Правда, вряд ли от этого будет какой-нибудь толк, не он первый, на ком журналисты делают свои репортажи, не он и последний.

Он стянул с себя комбинезон, поморщился, ощутив запах, — хотя яхта и претендовала на звание «дорогой», избытком удобств она не страдала, как, впрочем, и почти любая посудина малого тоннажа. Залез в душ, долго и с наслаждением смывал с себя пот, всей кожей ощущая, как утекают в слив злость, отвращение и другие отрицательные эмоции. Здесь можно было не думать об экономии воды — он бывал дома так редко, что вполне мог использовать месячную норму, входившую в квартплату, в течение одного-двух дней — что толку экономить, если неиспользованный остаток все равно не будет перенесен на следующий срок.

Постепенно на душе полегчало, он даже почувствовал приятную истому, расслабляющую, тянущую в постель. Перед глазами возникло зрелище гидроматраса, хрустящих от чистоты простыней… И долгого, долгого сна — часов этак с двенадцать. Картинка была такой заманчивой, что Денис даже ощутил всей кожей противный звонок будильника, доставшегося по наследству еще от деда. Будильник давно следовало бы выбросить, мало того что он был напрочь лишен полезных функций вроде получения из Сети прогноза погоды — он еще и будил своего хозяина отвратительно мерзким свистком. Денис постоянно надеялся, что этот раритет когда-нибудь сломается, и тогда с легким сердцем… но стоящий на полке анахронизм с упрямством отсчитывал дни, недели, месяцы и годы, не желая сдаваться. И Денис, уважая стойкость даже в бездушном механизме, продолжал по Утрам просыпаться от неприятного свистка, в очередной раз ощущая бегущие по телу холодные мурашки.

Он открыл глаза. Похоже, ему не показалось, похоже, в квартире и в самом деле раздался посторонний звук. Какой именно? Он попытался сосредоточиться, сбрасывая остатки сонливости.

Посторонний звук повторился, и Денис вдруг понял, что к нему заявился посетитель, в настоящее время упрямо давящий на кнопку вызова интеркома.

Жаров вылез из душевой кабинки и, оставляя за собой мокрые следы, медленно двинулся к терминалу интеркома, надеясь, что посетитель уйдет раньше, чем он нажмет на кнопку ответа. Примерно на полпути сигнал замолчал. Денис облегченно вздохнул — в настоящее время ему совершенно не нужны были гости, ему нужен был сон.

Интерком запищал снова.

— Скотина, — бросил майор в сторону ни в чем не виновного средства связи. Без особой злости — она вся ушла в трубу, смытая струями горячей воды. Конечно, можно было бы не открывать, но-., но Жаров не любил кривить душой даже перед самим собой. Протянуть минуту-другую, прежде чем приступить к неприятной процедуре, это ладно. Ну а так…

Он решительно подошел к интеркому. Экран показывал человека, стоящего перед входной дверью. Вгляделся.

Человек был уже далеко не молод. Темная… мантия?., плащ?., ряса?., с откинутым капюшоном скрывала тело, далекое от стандартов красоты. Седые волосы чуть шевелил ветерок. Лицо непрошеного гостя было Денису совершенно незнакомо — а он, как правило, запоминал лица легко, даже те, которые попадались на пути случайно. Уж этого-то человека он бы запомнил — крючковатый мясистый нос, глубокие морщины, избороздившие кожу, косматые седые брови.

Старик не проявлял ни малейших признаков беспокойства, нетерпения или раздражения. Снова и снова он с равнодушием автомата нажимал кнопку вызова, как будто бы и не сомневаясь, что хозяин рано или поздно ответит.

Денис вздохнул и с силой вдавил кнопку приема.

— Слушаю, — буркнул он не слишком дружелюбно.

— Господин Жаров, — это был не вопрос, а утверждение, — меня зовут Браун. Отец Браун, к вашим услугам.

— Я уже делал пожертвование…

— Я пришел не за этим, — перебил его священник. Его голос был настолько спокоен, что на какой-то момент Денису почудилось, что перед ним робот. Хотя вряд ли это было возможно, если и существовала работа, к которой не допускали киборгов, то это было все, относящееся к религии. Его Святейшество Папа Римский до сих пор в каждом даваемом интервью старался ввернуть свое нелицеприятное мнение о моделировании человека вообще и о киборгах в частности.

Священник закашлялся, отвернувшись от микрофона, потом, вытерев рот темным, под цвет сутаны, платком, вновь заговорил.

— Дело в том, что мне необходимо побеседовать с вами. Дело не терпит отлагательства. Касательно того, что произошло с вами…

Денис почувствовал, как ушедшее было раздражение снова наполняет тело, туманя разум.

— Я понимаю, — талдычил священник, — вам сейчас тяжело вспоминать об этом. Но… поверьте, это необходимо. Прошу, разрешите мне войти, это очень важно.

Наверное, будь на месте старика кто угодно другой — ребенок, молодой мужчина или даже смазливая стройная девчонка, — Денис послал бы их далеко-далеко, после чего отдал бы должное тем хрустящим простыням. Но старик выглядел таким… старым. Ему не довелось увидеть своих родителей старыми, они погибли еще в зрелом возрасте, у него остался только дед, который сейчас жил на другой стороне планеты… И, может быть, поэтому каждый старик напоминал ему о родителях, которые не дожили до этого возраста, которые ушли так рано и так не вовремя. Он не мог, физически не мог относиться к старикам плохо… и не мог отказать в такой пустячной просьбе.

— Входите.

Пока лифт поднимал непрошеного гостя, Жаров накинул на плечи старенький халат, мгновение подумал, а не надеть ли что-нибудь поприличнее, затем махнул рукой. Раз уж гость заявился без приглашения, следовательно, пусть мирится с причудами хозяина.

Снова пискнул интерком, на этот раз сигнал шел от двери квартиры.

— Впустить, — бросил компьютеру Денис.

Вообще говоря, системы голосовогоуправления давно вышли из моды и теперь считались чем-то вроде архаизма, совершенно неприемлемого в приличных домах. Свою квартиру Денис к «приличным» не относил и ничего в ней менять не собирался, В те редкие моменты, когда очередная появившаяся в этих стенах подружка пыталась навести здесь свой порядок, он с усмешкой заявлял, что проще поменять квартиру целиком, чем возиться с благоустройством этой. Объективности ради стоит заметить, что после таких претензий подружки в его доме обычно долго не задерживались.

Не то чтобы он панически боялся брака — скорее просто не чувствовал себя в достаточной мере готовым к тому, чтобы возложить на себя ответственность за кого-то, кроме себя самого. И когда очередная претендентка на роль спутницы жизни, нервно запихивая свои вещи в сумку, называла его одиноким волком, Денис соглашался. Да, это название вполне подходило. Он и вправду был одиноким волком — и предпочитал таким же одиноким и оставаться. По крайней мере большую часть времени.

Дверь, повинуясь команде, щелкнула замком и откатилась в сторону, пропуская священника в квартиру.

Тот вошел неспешной шаркающей походкой старого и больного человека. Жаров тут же кивнул в сторону глубокого мягкого кресла.

— Благодарю вас, — кивнул старик, медленно опуская тело в объятия мягкой кожи.

— Что-нибудь выпьете? Виски, водка, мартини?

— Простите, не употребляю, — покачал головой старик. — А вот от чашечки чая не откажусь… если вас не затруднит. И, если можно, включите камин… сегодня холодно, знаете ли. А старческие кости тепло любят.

— Не затруднит, — пожал плечами Жаров.

Происходящее постепенно начало вызывать у него интерес. Не похоже, чтобы этот дед чувствовал себя неловко, хотя ведь заперся в дом к совершенно незнакомому человеку. Хоть он и немощен, но чувствует себя уверенно.

Пока он гремел чашками, старик все так же неподвижно сидел в кресле, явно наслаждаясь теплом. Он не проронил ни слова до тех пор, пока горячий ароматный напиток не был поставлен перед ним на столик, и только после того, как с видимым наслаждением втянул в себя первый глоток обжигающей жидкости, он заговорил.

— Меня зовут отец Браун, как я уже говорил. Дело, которое привело меня к вам, мистер Жаров, столь же необычное, сколь и… простите, сколь и сам факт вашего возвращения с «Сигмы»… Я имею в виду, возвращения живым.

— О-о… — застонал Жаров. — Прошу, только не это… Мало мне неприятностей на службе.

— Неприятности на службе? — криво усмехнулся священник. — Неприятности у вас на службе, боюсь, могут оказаться лишь малой каплей.

Странно, но старик не походил на фанатиков и самозваных провидцев, всегда и с готовностью вещающих о близящемся конце света. В последнее время таких развелось немало, редко проходил месяц, чтобы какой-нибудь гуру, пророк или ясновидец не предсказал очередного конца света. Но отец Браун выглядел… в общем, он казался серьезным.

Словно бы читая его мысли, священник продолжил:

— Да, я понимаю, что сейчас предсказывать грядущие несчастья стало модным. Церковь не приветствует эту тенденцию, но бороться с ней, как вы понимаете, практически невозможно, свобода слова превыше всего. Хотя вы, пожалуй, меня поймете — было бы лучше, если бы некоторые слова не были такими… свободными.

— Да уж… — хмыкнул Жаров, прекрасно понимая, что имеет в виду священник.

— Как вы знаете, официальная церковь не приветствует прорицателей и провидцев, поскольку все делается по замыслу Божьему, а все эти… представители племени людского, утверждая, что им ведомы тайны грядущего, по сути, претендуют на знание божественного замысла, который в принципе непознаваем. Но если не трогать сейчас вопросы религии, я думаю, для этого не время и не место…

— Я бы сразу хотел уточнить, святой отец, что мое отношение к религии всегда было…

— Я бы сказал, терпимым, — прервал его отец Браун. — Нам известно, что вы не являетесь приверженцем какой-то из религий, но и в то же время не проявляли себя как воинствующий атеист. И разумеется, мне или кому-либо другому было бы поставлено в заслугу привлечь в лоно матери-церкви столь заблудшую, но не окончательно потерянную овцу. Но, как я уже говорил, явился я не за этим.

Он помолчал, отхлебывая мелкими глотками чай. Затем, с огорчением взглянув на опустевшую кружку, поднял на Дениса вопросительный взгляд. Тот понял и налил отцу Брауну следующую порцию.

— Мята, гибискус… вы гурман, мистер Жаров. Я могу называть вас просто по имени? Все ж таки я намного старше вас, позвольте старику такую вольность.

— Да, пожалуйста, — пожал плечами майор.

— Спасибо… так вот, о чем я? Ах да, я говорил о том, что церковь не приветствует попытки предсказывать будущее. Тем не менее у этого правила… как у любого правила, вы меня понимаете, есть исключения. Собственно, их немного, и все они относятся, я бы сказал, к временам давним, кое-какие даже вошли в официальные догматы…

Он замялся, подбирая слова.

— М-да… так вот, имеется одно… ну, назовем это пророчеством, хотя по большому счету скорее это обрывки, уцелевшие до наших дней. Пророчество было написано… хотя, с вашего позволения, я воздержусь от указаний на первоисточник. Дело в том, что это пророчество длительное время пребывало в архивах Церкви как образец… как пример бреда душевнобольного. Возможно, потому, что сохранилось от оригинала очень мало и интерпретировать его правильно удалось только в недавнее время.

— Мне кажется, отец Браун, что вы все ходите вокруг да около…

Браун чуть поднял бровь, затем усмехнулся.

— Русская идиома, верно? Нет, то, что я говорю, имеет большое значение, и простите меня за многоречивость. Знаете, практика богатая. Церковь редко говорит прямо, ибо вера не приемлет прямых и конкретных указаний, всегда оставляя простор для мышления. Ибо в церковь приходят не бездушные куклы, а живые люди, со своими бедами и радостями. И их мысли, их эмоции сплетаются с религиозными догматами в единое целое…

— Так и до богохульства недалеко, святой отец. Старик вдруг рассмеялся каркающим, хриплым смехом.

— Да, возможно, У меня было достаточно проблем с этим в прошлом, немало, наверное, будет и в будущем. Одно время меня вообще хотели лишить сана, но, слава Ему, ограничились лишь запретом общаться с паствой. Уже много лет я работаю в библиотеке Ватикана… и, знаете ли, я не жалею об этом. Книги…

Он мечтательно потянулся, глотнул чаю.

— Книги могут быть друзьями, собеседниками… в них — вся мудрость и вся глупость мира. Знаете, многое из того, что было когда-то написано, утрачено безвозвратно, и слова, выведенные на папирусе, пергаменте или бумаге, потеряны навечно. Бывает и иначе, когда потеряно не все. Мне попался в руки один интересный документ. Четырнадцатый век… от него, знаете ли, мало что осталось, так, обрывки фраз. Комментарии к нему сохранились лучше. По мнению того, кто писал комментарии, Всевышний лишил разума несчастного монаха.

Прелюдия была довольно длинной и, как верно заметил сам отец Браун, излишне многословной. И все же Дениса не отпускало ощущение, что все, что говорит священник, очень важно. Откуда родилось это чувство, он и сам не смог бы толком сказать, но все с большим и большим интересом вслушивался в дребезжащий старческий голос.

— В общем, от рукописи сохранились лишь фрагменты. Я постараюсь вкратце объяснить вам… не думаю же, что вы владеете латынью, верно?

— А кто ею сейчас толком владеет? — вопросом на вопрос ответил Денис.

— Да, вы правы, многие традиции уходят в прошлое, к добру или худу, — кивнул отец Браун. — Может быть, в этом тоже замысел Господень? Не знаю… Я изучал латынь много лет и, пожалуй, могу сказать, что знаю ее неплохо. Мне удалось разобрать если не дословный текст, то по крайней мере общий смысл рукописи. В ней говорится о времени, когда дальние дороги станут короткими, но человек, в гордыне своей, возжелает сделать их еще короче. Но Сатана воспользуется этим, чтобы впустить в мир наш свое адово воинство. Люди сами откроют ему дорогу, в неведении своем. Как вы понимаете, ни для кого не секрет, что Корпорация «Азервейс», владеющая патентами на межзвездные двигатели, ведет изыскания в том же направлении. Пытается создать мгновенный транспорт…

— Вы правы, это ни для кого не секрет, — кивнул согласно Жаров, одновременно подумав, что выйди сейчас на экран эта беседа, она стала бы достойным продолжением того скандального репортажа Кейт. Приплести к гибели станций еще и религиозные мотивы — что может быть лучше для раздутия вокруг этого события шумихи на всю Федерацию. — Но я не понимаю…

— Подождите, Денис, — чуть приподнял ладонь священник. — Поверьте, я знаю, о чем вы сейчас думаете. Не скрою, причиной моего прихода к вам был именно этот репортаж, который за последнее время повторяли уже не раз, и в каждом случае — с новыми и новыми комментариями и домыслами. Позвольте мне договорить, а там будем разбираться.

— Хорошо, — кивнул Денис, — только прошу вас, святой отец, постарайтесь быть кратким.

Он поднялся и подошел к терминалу, набрал на нем короткий код. Этой системой квартира была оборудована отнюдь не по его желанию, и за те годы, что прошли после установки систем защиты от прослушивания, он не пользовался ими ни разу. И даже посмеивался когда-то над бессмысленной тратой средств. Ну кому в здравом уме придет в голову вести дома сколько-нибудь секретные переговоры? И вот теперь пришла пора системе защиты отрабатывать вложенные в нее деньги — пусть это и были деньги Корпорации.

— Защита? — с пониманием поинтересовался отец Браун.

— Она самая, — кивнул Денис, наблюдая за реакцией гостя. — Сейчас в пределах этой квартиры не будет работать ни одна звукозаписывающая или звукопередающая аппаратура. Невозможно будет прослушать наш разговор и извне.

— Разумная предосторожность, — согласно кивнул отец Браун. — Но меня вы подозреваете зря. Я чужд…

— Давайте к делу, святой отец. — Денис снова плюхнулся в кресло, плотнее запахивая полы халата. Ему вдруг стало неловко оттого, что здесь и сейчас происходит важная, возможно, беседа, а он развалился в кресле, завернувшись во влажный халат, и покрывается гусиной кожей — несмотря на включенный камин, в комнате было прохладно.

— Да, к делу. Так вот, деятельность Корпорации по разработке систем мгновенного перемещения весьма схожа с фразами из этого пророчества. Я наблюдал за развитием событий на станциях «Сигма» практически с тех самых пор, как направление работ стало известно широким кругам. До недавнего времени все было в общем благополучно. Потом произошли эти события…

— В этом вашем… пророчестве… было только то, о чем вы рассказали? — осторожно поинтересовался Жаров,

— Нет, не только. К сожалению, конец пророчества пострадал более всего. Из текста можно сделать вывод, что Сатана, прокладывая дорогу своим воинам, допустит ошибку. Как вы знаете, никто, кроме Всевышнего, не совершенен, и все способны на ошибки. Ошибка Сатаны будет в том, что он упустит свидетеля. Погодите… — Отец Браун вновь поднял ладонь, пресекая попытку Жарова вмешаться. — Погодите, собственно, речь даже не о вашем чудесном спасении. Речь о другом…

Он вздохнул, несколько минут смотрел на голографи-ческую имитацию пылающих поленьев в камине.

— Странно, почему человек так любит смотреть на огонь? — задумчиво пробормотал он. — Чего в этом больше — инстинктов, доставшихся нам от диких предков… если принять в качестве основы теорию Дарвина. Или каждый из нас видит в пламени адский огонь, который ждет многих и многих… и разум заранее готовится к неизбежному. Не знаю… М-да… я, кажется, отвлекся. Есть такое понятие, магия… Что вы знаете о магии? Молчите, не стоит отвечать. Хотя бы потому, что о магии никто и ничего толком не знает. Есть древние и не очень древние свидетельства об исцелении больных, о плачущих иконах, есть записи в Библии, немало искаженные временем и многочисленными переписчиками и толкователями. Суть не в том. В нашем мире магии почти нет, а те крохи, что иногда прорываются, находятся в руках Божьих.

— Прорываются… откуда? — Денис чувствовал, что попал под власть этого дребезжащего, надтреснутого голоса, который так серьезно рассуждает о вещах совершенно невозможных. И тем не менее он заинтриговывал Дениса все больше и больше.

— Это вопрос вопросов, — улыбнулся священник. — И ответ на него, пусть и завуалированный, неполный и не претендующий на точность, хранился в этой древней рукописи. В ней говорилось, что мир, откуда придет сатанинское воинство, наполнен магией. И магия ворвется в нашу вселенную вместе с армией Сатаны.

— Это так плохо?

— Дело не в том, плохо это или хорошо, — покачал головой священник. — Дело в том, что магия чужда нашему миру. Есть теория, высказанная в свое время фантастами… а что вас удивляет, юноша? Что старик священник читает литературу подобного толка? Бывает и не такое… Да, так вот, есть теория, что чем более общество склоняется на сторону машинной, технологической цивилизации, тем менее этому обществу доступна магия. И наоборот, разумеется. Но оба эти процесса постепенные, формирующиеся веками. Если же вдруг произойдет мгновенное смешение высокоразвитой технологической цивилизации и мира, в котором правит магия… боюсь, мало кто сможет предсказать результат. И не думаю, что это слияние пройдет без потрясений.

Он замолчал. Молчал и Денис, переваривая услышанное. Нельзя сказать, что все сказанное он воспринял за чистую монету, нет, скорее он склонен был считать старика безвредным тихим душевнобольным, в мозгу которого смешались фантастика, Библия и реальность. Конечно, то, что он рассказывал, и в самом деле до определенной степени коррелировалось с событиями на «Сигмах», но… но многие тексты, авторов которых нет в живых, можно толковать тем или иным образом, в зависимости от склонностей толкователя.

— Подождите, святой отец, — наконец сказал он. — Я не хочу сказать, что верю в вашу версию. Я не хочу сказать, что не верю… в конце концов, я не теолог и не гадалка. Я хочу только спросить: чего вы хотите от меня?

— От вас? — почему-то растерянно спросил старик. — Даже не знаю. Может быть, и ничего. А может быть, хочу просто заронить в ваш разум зерно сомнения.

— Сомнения в чем?

— В доктринах, в догмах, в официальных версиях… в своей правоте или в моей неправоте. Может быть, еще в чем-нибудь. Вы спросите, что вам делать? Не знаю. Как бы там ни было, я искренне верю, что все в этом мире в руках Господа нашего, он направит, он даст совет — и совет этот будет воспринят разумом, сердцем, душою, если хотите. И не важно, веруете вы или нет.

— И вы пришли просто для того, чтобы рассказать мне содержание древней, изъеденной крысами рукописи?

— Совершенно верно. Я не даю советов, я не принимаю решений. Право каждого — идти своим путем. Засим разрешите откланяться…

Он скользнул глазами по остолбеневшему от столь неожиданного завершения разговора Денису и, кряхтя, поднялся. И только у дверей он бросил через плечо:

— Войско Сатаны… Вряд ли он остановится, верно?

Прошел уже не один час после того, как закрылась дверь за старым священником, давно уже высох под теплыми волнами, идущими от камина, банный халат, а Денис все так же неподвижно сидел в кресле и думал, думал… О чем?

Слова старика не давали покоя. Конечно, сейчас, когда магии его голоса уже не было, когда Жаров остался один, уже другим стало и отношение ко всему услышанному, более критичным, более скептическим. И все же здесь было о чем подумать. Снова и снова на память приходили кадры, полученные мисс Феллон при сканировании его памяти. Конечно, эти кадры вполне могли натолкнуть священника на столь своеобразную интерпретацию старого манускрипта. А темная фигура вполне подходила под посланника дьявола. Ладно, если отбросить мистику, то… то что остается?

Конечно, Денис был знаком с мнениями аналитиков Корпорации о причинах чрезвычайных происшествий на «Сигмах». В том числе и с тем, которое связывало гибель сотрудников станции и разгром оборудования с неведомыми разумными силами, проникшими на «Сигму» через заработавшую систему мгновенной транспортировки. Хотя и не было никаких доказательств того, что она и впрямь заработала. И все же… вряд ли какой-то там отец Браун мог читать материалы Корпорации с грифом «совершенно секретно».

Денис снова двинулся к терминалу, затем, подумав, подтащил к нему кресло. Предстояло поработать. Прежде всего он вызвал информационную систему Корпорации и ввел свой личный код. Система дружелюбно поздоровалась и впустила отстраненного от работы майора.

— Или кто-то недоглядел, — пробормотал Денис, — или меня еще не окончательно списали со счетов.

Запрос было сформулировать довольно трудно, тем более что он не был специалистом в области транспортных технологий и уж тем более в заоблачных высотах физики и математики, на которых базировались реализованные в двигателях принципы. Может быть, именно поэтому вопрос, заданный компьютеру Корпорации, был несколько дилетантским.

«Уровень совпадения направлений проводимых исследований станций „Сигма“, подвергшихся нападению, по состоянию на момент последнего получения информации от них».

Поиск занял неожиданно много времени. Затем компьютер выдал несколько сухих цифр. Денис долго и задумчиво смотрел на них. И заодно думал, прошла ли эта столь легко полученная информация мимо глаз экспертов или была ими обнаружена, систематизирована… и похоронена в ворохе гипотез и догадок.

С вероятностью 80 и 92% соответственно «Сигма-10» и «Сигма-7» находились на том же этапе экспериментов, что и погибшая первой «Сигма-4». Очень большой процент, при том условии, что у каждой станции были свои планы проведения исследований, как теоретических, так и экспериментальных… собственно, в этом и была суть решения создать целую систему космических лабораторий, идущих к общей цели каждая своим путем.

«Станции „Сигма“, находящиеся на близком этапе исследований».

В этот раз компьютер думал еще дольше. Сейчас его электронные мозги прокачивал через себя огромную массу информации, сверяя, анализируя, делая выводы. Денису оставалось только радоваться тому, что его индекс информированности позволял вообще получить доступ к этим сведениям.

Ни на мгновение у него не возникло подозрения, что уж его-то индекс информированности ни в коей мере доступа к информации такого уровня не позволял…

Возможно, он подумал бы об этом, будь ожидание еще более долгим. Но машина вдруг выдала ответ. «Сигма-2». Корреляция — 93%.

Шнайдер стоял навытяжку перед Директором Терсоном, чувствуя себя несколько не в своей тарелке.

— Значит, Жаров беспрепятственно копается в наших базах данных, а вы об этом узнаете спустя сутки, так, господин Шнайдер?

Особист поморщился — обычно Директор звал его по имени, как и всех доверенных сотрудников. И переход на «мистера» был не самым хорошим признаком.

— Поскольку было принято решение проследить за деятельностью Жарова, я счел нецелесообразным уменьшать его персональный индекс информированности. Однако в компьютерную систему был установлен… э-э… фильтр, который, создавая Жарову иллюзию пользования системой, не выпускал наружу никакой сколько-нибудь важной технической информации. И информировал бы меня о любой попытке получить доступ к действительно закрытой информации.

— Это, — Херсон тряхнул листком бумаги, — это вы считаете не важной и не технической информацией, верно? Или так считает ваша идиотская следящая система? Так вот, можете засунуть ее себе в задницу.

Шнайдер дипломатично промолчал. Поводов засунуть ему в задницу что-нибудь толстое и колючее у Директора еще представится предостаточно. В ближайшее время.

— Он обставил вас, как щенков. На выдаче запроса идут только цифры, две цифры… ну, три. И ваша, Шнайдер, идиотская, подчеркиваю, система сочла, что ничего секретного в них не содержится. Мне кажется, кто-то из программистов зря получает еженедельные чеки. Кстати, заодно надо ткнуть носом в эту бумажку наших так называемых экспертов. — Отшвырнув в сторону кресло, Директор нервно расхаживал по кабинету. — Нет, эти «специалисты» изучили проблему вдоль и поперек, выдвинули тучу домыслов разной степени глупости, а один дилетант просто правильно сформулировал вопрос и попал в точку. Более того, вы узнаете об этом с суточным опозданием.

— Я уже распорядился отправить корабль…

— Вы распорядились, — криво усмехнулся Директор. — Знаете, что такое иметь в запасе сутки? Дьявол вас раздери, даже хотя бы и несколько часов? Это вам не шоссе, где можно выбрать машину побыстрее или, к примеру, взять скутер. Ладно, где сейчас Жаров?

Шнайдер молчал, переминаясь с ноги на ногу. Затем нехотя выдавил из себя:

— Не знаю.

Несколько секунд Директор молчал, затем очень тихо спросил:

— Что вы сказали?

Вопрос прозвучал зловеще, и Шнайдер, впервые за всю свою карьеру, почувствовал, что его будущее повисло на тонком волоске.

— К Жарову пришел человек. Священник, Кристофер Браун. Последние годы работал в Ватикане, одним из рядовых служителей. Занимался чем-то связанным с библиотечным делом. После прихода заработала система защиты против прослушивания.

— О чем они говорили?

— Простите?

— О чем они говорили, я спрашиваю. Или ваши спецы не в состоянии пробиться сквозь какую-то элементарную защиту?

— Это была не элементарная защита. Это был комплекс класса «Купол-3». Разработка, может, и старая, но надежная. Она, конечно, преодолима… но никто не ожидал, что Жаров включит защитную систему.

— Похоже, вы много чего не ожидали, — буркнул Директор. — Продолжайте.

— Священник пробыл у Жарова около двух часов. После ухода направился в гостиницу, утром вылетел в Италию. Жаров ушел из дома спустя еще три часа. Еще через час мы его потеряли.

— Не ожидали? — ядовито поинтересовался Директор.

— Да! Не ожидали! — вдруг яростно рявкнул Шнайдер, прекрасно понимая, что повышать голос ему сейчас совсем не следует, но сдерживаться он не мог. — Не ожидали, что этот сопляк проявит такую прыть, что стряхнет с хвоста моих наблюдателей легко и изящно, способом проверенным и беспроигрышным. Войти в здание и исчезнуть в нем. Он не выходил, хотя все выходы был под наблюдением. Испарился. Пропал. Перекрыть канализацию никому просто не пришло в голову. Я отдал приказ заблокировать его счета, но приказ опоздал.

— Это, вообще говоря, не в вашей компетенции.

— Плевать. Он все равно опоздал, Жаров снял со счета почти все деньги, и теперь у него полные карманы наличных.

— Где он может их использовать? В дешевой забегаловке в одном из нищих кварталов?

— Ошибаетесь, сэр, наличность еще ходит… де-юре, ее использование никто не отменял, и везде эти бумажки обязаны принять.

— Разошлите предупреждения во все космопорты. По крайней мере Землю он не должен покинуть.

— Уже разослано, но там, в большинстве, компьютерный контроль. Они регистрируют документы, а не внешность. За сутки, что он находился вне нашего контроля, Землю покинули шестнадцать рейсовых лайнеров, восемь грузовиков, семь частных яхт. Контроль доступа на яхты не распространяется, грузовики проходят усиленный досмотр, и туда он вряд ли сможет проникнуть. Переговоры о предоставлении нам базы Данных компьютерного контроля космопортов ведутся, их обычно предоставляют только полиции или государственным спецслужбам. Я ожидаю решения с минуты на минуту.

Директор еще раз бросил взгляд на лист, который так и Держал в руках.

— Ладно, что мы из этого можем видеть? Эти цифры скорее всего означают, что «Сигма-2» в ближайшее время разделит участь своих предшественниц. Сообщение им направлено?

— Ближайший корабль уходит через четыре дня. Я приказал готовить яхту, Директор. Она сможет вылететь послезавтра.

— Два дня… — задумчиво протянул Терсон. — Так долго… Как вы считаете, что сделает Жаров?

— Если бы я знал об этом его запросе… думаю, он попытается добраться до «Сигмы-2»… — В кармане у Шнайдера пискнул телефон. — Прошу прощения, Директор.

Он откинул видеопанель телефона.

— Слушаю.

— Мы получили информацию с терминалов космопортов. Денис Жаров не покидал Землю в истекшие сутки.

— Хорошо…

— Но, — продолжил голос, — некий Майкл Суханофф вылетел на борту «Кассиопеи» к Альдебарану. По биометрическим характеристикам соответствует разыскиваемому на девяносто семь процентов, по внешним признакам — на тридцать шесть процентов.

Шнайдер оборвал связь и со столь ему не свойственным, растерянным выражением лица посмотрел на Директора. Тот лишь пожал плечами.

— Что ж… у него хорошая фора. Ладно, пусть корабль готовится к рейсу. Полетишь лично. Если он на «Сигме-2»… а он, конечно, будет там, не сомневаюсь, поговоришь с ним еще раз. Не дави, руки не заламывай, но приглядывай. — Терсон помолчал, затем медленно, словно нехотя, продолжил: — И верни ему полномочия, скажи… до принятия решения. Что бы там он ни собирался делать, пусть, раз уж так вышло, делает это под нашим контролем и нам же отчитывается. Слышишь, Макс? Отчитывается, черт его дери. За каждый шаг, за каждый вздох. Даже за собственный ночной пердеж. Письменно.

Говорят, в былые времена, когда полиция ловила преступников, основываясь на таких недостоверных источниках, как свидетельские показания, и число этих преступников, большая часть которых так и оставались безнаказанными, росло не по дням, а по часам, купить относительно чистые документы в большом городе не составляло особой проблемы. Говорят также, что в нынешний просвещенный век преступности положен конец, и подразделения полиции, занимающиеся отловом уцелевших, давно пора бы сокращать.

Говорить можно многое, но соответствует ли сказанное действительности, вот в чем вопрос. По крайней мере Денису понадобилось всего два часа, чтобы обзавестись личной карточкой на имя какого-то чудака, явно отягощенного русскими корнями. Карлос, когда-то лихой десантник, а нынче весьма состоятельный «бизнесмен», ох, даже удивительно, как это еще никто не заинтересовался ВСЕМИ источниками его доходов, утверждал, что ксива чистая как слеза и что указанный мистер Суханофф, согласно взятым на себя обязательствам, заявит о пропаже удостоверения не ранее, чем через неделю. А ежели старому другу Денису понадобится — то и хоть через месяц.

Подделать удостоверение личности, конечно, было вполне возможно. Все, что было создано человеком, человек же может и воссоздать — вопрос лишь в том, сколько это займет времени и усилий. И если вопрос усилий Дениса волновал мало, то время поджимало вполне ощутимо.

Хвост за собой он обнаружил сразу — дело даже не в том, что наблюдатели проявили непрофессионализм, просто Денис очень хорошо знал, чего можно ожидать от Шнайдера. Техника, позволяющая обнаружить электронное наблюдение и пресечь его в корне, давно уже вышла из арсеналов секретных служб на улицу, весьма неплохие образчики можно было купить без лицензии и без проблем — были бы деньги. За другие, тоже весьма солидные деньги можно было купить хитрые устройства защиты, уверенно сводящие на нет усилия электронных ищеек. Может быть, именно поэтому системы слежения, ориентированные на технику, столь популярные еше лет пятьдесят назад, постепенно отмирали, уступая позиции старой доброй слежке, Жаров не сомневался, что его поместят под колпак, да и не обижался — на месте Шнайдера он и сам, разумеется, поступил бы так же, работа есть работа. А работу Черный Макс, как его называли за глаза, в целом знал. Его не раз подводила — и будет наверняка подводить и впредь — самоуверенность, но… В общем, Жаров ждал слежки, искал ее и в конце концов нашел.

Дружба — великое дело. Воинское братство — это не просто дружба. Это дружба в квадрате, в кубе… нет, пожалуй, это просто неисчислимо в сухих цифрах. Поэтому Гарни Бигль и не задавал лишних вопросов, просто проводил Дениса к люку, замаскированному так, что и знаешь, где искать, — не найдешь, и выпустил из магазина. А заодно постарался сделать так, чтобы в ближайшие час-другой никто в этот магазин не попал. И денег — самых настоящих, бумажных, которых Денис не держал в руках уже несколько месяцев, отсыпал достаточно, забрав карточку. Его человек обналичит эту карточку спустя несколько часов в другом городе, пустив ищеек Шнайдера по ложному следу. И Карлос не спросил, в какое дерьмо вляпался старый приятель, просто кивнул в кресло — посиди, мол, кивнул длинноногой секретарше, живой, между прочим, не киборгу, — займи, мол, гостя — и исчез. И появился спустя два часа с ксивой и щупленьким человечком с длинными ногтями.

— Это наш мастер по… декорациям. Жаров кивнул.

Человечек некоторое время колдовал над лицом Дениса, бормоча при этом, что использование голограммы — оно, конечно, лучше, но с голограммой компьютерный контроль космопорта не пройдешь, там нужны способы попроще, потопорней. Компьютер — он же дурак, он генератор поля обнаружит, а наклеенные усы — нет.

Когда мастер закончил работу, Денис сам себя не узнал. Если судить по отражению в зеркале, он прибавил в возрасте и весе, волосы сменили цвет, и в них прибавилось седины, щеки стали тяжелыми, отвисшими — и вообще лицо утратило всякую привлекательность и стало обрюзгшим, неприятным… на такое лицо, как правило, не смотрят дважды, оно не откладывается в памяти.

— Полетишь через Ганди-3, — уверенно заявил Карлос после того, как Денис объяснил ему, куда именно собрался.

— Это ж на другой конец шарика тащиться.

— Ничего, тише едешь дальше будешь, — хохотнул Карлос, припоминая Денису его же шуточки. — У индийцев вечный бардак, хотя Ганди-3 и претендует на звание космопорта класса А. Генокод они, конечно, проверят, но идентификацию с банком данных проводить, может быть, и не станут. Экономят, понимаешь ли, генотеку запрашивают в одном случае из десяти—двадцати, больше для проформы. Тебе это на руку, если повезет, конечно. Ну… ты у нас везунчик, видел я этот репортаж.

— Карлос, это туфта.

— Ну и что? Допустим… Денис, я не собираюсь влезать в твои моральные устои. Я тебе просто верю. Дело не в этом, сам понимаешь. Если ты делаешь ноги, то тебя будут искать, независимо от того, прав ты или нет. Или чтобы оторвать тебе яйца, или чтобы вежливо извиниться — но искать все равно будут. Серьезный поиск, конечно, по генокоду тебя вычислит, но не сразу. Если, повторяю, тебе повезет.

Он на мгновение замялся.

— Если надо… мои ребята могут немного пошуметь… ну, сам понимаешь. Скажем, случайно при этом у какого-нибудь компьютера крыша съедет, и он напрочь забудет, кого сегодня на посадку пропустил…

Жаров несколько секунд обдумывал предложение. Конечно, Карлос не стал бы говорить об этом, если бы не имел реальной возможности выполнить обещание. Но стоило только представить, во что это ему выльется…

— Нет, Карлос, не стоит. Даже эта ксива уже нарушение закона.

— Ты столь трепетно к нему относишься? — насмешливо поинтересовался Карлос, движением брови давая команду длинноногой девице, молчаливо присутствующей при беседе. Та моментально поднялась, продефилировала по кабинету, весьма вызывающе демонстрируя все выступающие части точеного тела, скрылась за дверью — и тут же появилась вновь, неся скромненький поднос с двумя рюмками, источавшими дивный аромат дорогого арманьяка.

Денис принял в ладонь пузатый бокал и, вспомнив, что старый друг все еще ждет ответа, тихо пробормотал:

— Ну… дело не в этом. Сейчас нарушение закона, даже небольшое, свидетельствует не в мою пользу.

— Понятно. Ну, как знаешь. Ну… за удачу.

— Да уж, не помешает.

— Ты не подумай, Жаров, я закон уважаю. — Карлос откинулся в кресле, вытянув ноги. — Я, можно сказать, за этот закон кровь проливал… Но! — Он поднял палец для большей весомости своих слов, и в этот момент Денис вдруг понял, что старый приятель уже порядком пьян. То, что запаха нет, — видать, антиал глотанул, чтобы перед гостем выглядеть пристойно. Но таблетки — таблетками, а принятая на грудь доза все же сказывается. — Но когда старый десантник оказался не нужен, — несколько патетически продолжал Карлос, — его выперли коленом под зад. Правда, пенсию дали… Знаешь, Жаров, сколько такой вот выпивки можно купить на эту пенсию? Не знаешь… а я посчитал. Двадцать граммов. Не в день, приятель, в месяц. И это — если ничего не жрать.

— Я понимаю…

— Ни хрена ты не понимаешь, Жаров. Законы — бумажки, которые пишут всякие уроды, ни черта не смыслящие в бизнесе. Для друга я… ты только скажи, приятель, я все сделаю. Потому что друг — это навсегда.

Внезапно он посерьезнел.

— Ладно, давай о деле. Сколько у тебя тут? — Он кивнул в сторону тугого пакета, наполненного банкнотами.

— Сорок тысяч. С хвостиком.

— М-да… я чуть ошибся. — Карлос протянул Жарову новенькую, поблескивающую кредитку. — Здесь полста штук. Карточка на предъявителя. Макулатуру давай сюда, с ней только внимание привлекать.

Денис улыбнулся — да, приятель обо всем подумал. Уж сколько твердили миру об опасности таких вот карточек, деньги с которых может снять кто угодно, знающий простенький код. Никаких тебе сенсорных анализаторов отпечатка или геноформулы, никаких степеней защиты — просто кусок пластика с дешевым микропроцессором и восемь цифр. И бешеная популярность среди тех, кому отнюдь не хочется, чтобы в банк данных при каждом обращении к счету поступала информация о владельце. Отследить эти карточки было невозможно в принципе, поскольку для этого надо было как минимум узнать, кому принадлежит этот кусочек пластика с безликим номером. А эта информация попросту не существовала. Нигде. Банки тоже с готовностью выдавали «анонимки» — согласно закону, по ним не принимались никакие претензии.

Он с благодарностью стиснул руку Карлоса.

— Давай двигай, — вздохнул тот. — Ребята тебя подстрахуют… на первых порах. И, парень, будь осторожен. Можно ссориться с полицией, можно ссориться даже с твоей Корпорацией, но вот переходить дорогу нашей «свободной прессе»… врагу не пожелаю.

«Кассиопея» была кораблем новым и, следовало отдать должное, роскошным. Это сказалось в первую очередь на ценах — Денис в полной мере оценил, что означает передвижение по огромной территории, контролируемой Федерацией, за свой счет. Ему приходилось летать довольно много, но все время это кто-то оплачивал. Армия, Корпорация… всегда находился тугой кошелек, из которого финансировались дальние поездки. И вот теперь… его ресурсы стремительно таяли.

После покупки билета на счету осталось немногим более половины первоначальной суммы. Если бы не «ошибка» Карлоса, у Дениса не осталось бы денег на возвращение. А так… Ой, да и ошибся ли Карлос? С его «работой» ошибаться — роскошь непозволительная. Во всяком случае, оплатить обратный билет ему средств хватит. Если, конечно, его не доставят на Землю за казенный счёт.

Чужая ксива сделала свое дело — открыла ему дорогу на борт судна. Больше она была не нужна, на борту «Сигмы» придется, конечно, предъявить настоящее удостоверение, поскольку там обнаружение подлога будет незамедлительно означать карцер и вооруженного охранника. Тем более что бе-зопасники станции его скорее всего знают в лицо. А вот то, что Жарова отстранили от работы, им вряд ли известно.

Пять дней тянулись до отвращения медленно. Несколько скрасила их миленькая блондинка, летевшая на Альдебаран-6 к мужу, которая была явно отягощена предвкушением встречи и поэтому в последние дни свободы предпочитала оторваться на полную катушку. Уже на второй вечер Денис понял, что длинные ноги сами по себе, конечно, хороши, но когда они сочетаются с полным отсутствием мозгов — это несколько утомляет. Поэтому, когда к концу третьего дня блондиночка вылезла из его постели и отправилась искать новых приключений, Жарова это нисколько не расстроило. Он уже порядком устал от голого, не приправленного чувствами секса и даже с некоторым тайным удовлетворением наблюдал за закрывающейся дверью каюты.

Остаток пути прошед относительно спокойно. Публика, что могла себе позволить заплатить за билеты первого класса, не слишком стремилась к общению с себе подобными, те же, кто едва наскреб на более дешевые места, и вовсе не допускались на привилегированные палубы.

Первый помощник капитана, на таких лайнерах традиционно отвечающий за благополучие и, что не менее важно, благодушие пассажиров — по крайней мере из первого класса, — любезно сообщил Денису, что на «Сигму-2», кроме него, направляются еще двое. Жаров не упустил случая познакомиться с ними поближе.

Один — высокий и худой парень лет двадцати пяти, с ранней лысиной и в старомодных очках — видимо, дань какой-то новой, неизвестной Жарову моде, поскольку устранить эти дефекты было делом пары часов — представился Нильсом Олаффсоном. Он был физиком-полевиком и был приглашен на «Сигму» после опубликования в одном из занудных научных журналов какой-то статьи с не менее занудным названием. Сам оч н, похоже, был готов говорить о своих достижениях часами. Второй, здоровенный — даже выше немаленького Дениса — немец, белобрысый и мускулистый, совершенно неожиданно оказался будущим шеф-поваром станции. Жарова это удивило — он всегда считал, что на космических станциях не уделяют излишнего внимания кулинарии.

— Вьидимо, все знакомые вам станции били боевыми, не так ли, repp Жароф? — усмехнулся немец, видя его недоумение. — Я работаль на «Глобаль-1» и увьеряю вас этьи так называемые ушьоные ошень любьят хорошо покушать. И они готовы платьить за хорошую еду, да.

— Разве вам не установлен твердый оклад?

— О, конешно, оклад, да… Но мои обьязанность — гото-вьить еду. Хорошую еду, да. Но вьедь можно готовьить не просто хорошую, а отличную еду. Дьень ангела, или этьи, как у вас, русских, имьенины… Хорошее угошение… и хорошие дьеньги, да?

Эта парочка, видимо, была давно знакома, потому как проводить время они предпочитали исключительно в обществе друг друга. Заметив, как рано утром Нильс выходит из каюты Гюнтера, Денис лишь молча пожал плечами и перестал навязывать парочке свое общество — хотя бы во избежание того, чтобы они не начали навязывать ему свое.

Мысль о том, чтобы порекомендовать сладкой парочке остаться на борту «Кассиопеи» вплоть до возвращения лайнера на Землю, Денис оставил сразу. Конечно, сам он был уверен в том, что его предположения верны. Но никаких доказательств, особенно таких, чтоб их можно было убедительно преподать, у него не было. «Да и кто мне поверит, — размышлял он, раздражаясь из-за собственного бессилия. — Тоже мне, пророк нашелся».

И все же в душе осталось неприятное ощущение — кто его знает, а может быть, и стоило кричать, бить в колокола… призывать свернуть исследования, один день которых, наверное, обходился в сотни тысяч, если не в миллионы — и все это на основании предположений? Засмеют ведь… в лучшем случае. А то и наденут белый халат с длинными рукавами… за спиной в узел завязанными. Конечно, смирительные рубашки давно уступили место хитрым аппаратам, сканирующим и правящим воспаленные мозги. А поговорка осталась, И суть от этого не менялась, поскольку под раструб мнемокорректора Денису хотелось еще меньше, чем в ту пресловутую рубашечку. Хотя бы потому, что из-под этого жуткого прибора назад дороги нет.

Наконец огромный лайнер замедлил свой ход настолько, что встречающие его челноки смогли пристыковаться. Даже здесь, на «верхних» палубах появились признаки суеты, а уж внизу и вовсе творилось сумасшествие.

Толпа средней руки коммерсантов, клерков и едущего к месту назначения техперсонала стремилась побыстрее занять места в шаттлах, словно опасаясь, что те улетят без них. И стоили такого шума те несколько часов, которые им предстояло провести на борту этих суденышек, что должны были доставить их на поверхность Альдебарана-6?

Прошло не менее трех часов, прежде чем последний шаттл отчалил от борта «Кассиопеи», направляясь к висящему совсем недалеко — рукой подать — бело-голубому шару. Лайнер снова включил двигатели, разворачиваясь в сторону пятой планеты системы. Там будут выгружены оставшиеся пассажиры, там же скоростной челнок Корпорации заберет своих сотрудников, чтобы спустя десять часов доставить их на станцию «Сигма-2».

Жаров проводил взглядом стремительно уменьшающуюся каплю планетарного челнока и отправился спать. До выхода на орбиту Альдебарана-5 оставалось еще часов двенадцать.

— Добрый вечер, господа, приветствую вас на борту исследовательской станции «Сигма-2». — Стройная девушка-киборг с восхитительной копной белокурых волос встретила их на посадочной палубе. — Я провожу вас на регистрационный пункт. Пожалуйста, приготовьте ваши документы и контракты.

Жаров без особой вежливости сунул ей прямо под кос свою личную карточку Службы безопасности со светящейся красной полосой, обеспечивающей почти наивысший приоритет допуска к помещениям и информационным базам станции.

— Майор Жаров? — зачем-то переспросила киборг, проведя ладонью по карточке. — У нас нет информации о вашем визите. Вам надо пройти в офис 6-15, шестая палуба. Вас примет майор Гордон, руководитель Службы безопасности «Сигмы-2». Вам известна планировка станции?

— Я найду дорогу.

— Прошу, господа, следовать за мной, — тут же повернулась она к двум другим пассажирам челнока. Интерес к Жарову киборг утратила мгновенно — ее уровень доступа не шел ни в какое сравнение с правами, которые давала карточка безопасника. Подлинность документа она установила тут же, для этого ее тело было напичкано достаточным набором сенсоров, биокод всех гостей уже был передан из бортового компьютера челнока в центральный мозг станции, сверен и опознан. Прибывшие были именно теми, кем представлялись — и для киборга этого было достаточно. Все остальное — дело людей.

Жаров уверенно дошел до указанного ему офиса местной Службы безопасности. Планировку станции он знал неплохо, хотя в основном по компьютерным схемам. Дверь распахнулась при его приближении — хозяин кабинета явно ждал гостя.

— Заходи, заходи, Жаров, — раздался из глубины кабинета знакомый голос.

Ранее им приходилось несколько раз сталкиваться. Гордон в прошлом был десантником и, хотя служили они в разных частях и в разное время, всегда относился к бывшим военным дружелюбно.

— Садись. — Он кивнул в сторону кресла. — Коньяк?

— Привет, Джим, — кивнул Денис, опускаясь в кресло. — Давай коньяк потом, сначала оделе.

Широкоплечий и высокий, Джеймс Т. Гордон был, пожалуй, образцом военного. С него бы картины писать да на обложки журналов типа «Армия ждет тебя» снимать. Благородная седина, шрамы — как раз такие, которыми гордятся, но не уродующие… В свое время он ушел в запас полковником штурмовой бригады, решив однажды, что карьеру и связанный с ней риск пора уступать молодым. В свои пятьдесят он был еще крепок, но несколько долгих и приятных лет кабинетной работы уже начинали сказываться, и, хотя он, пожалуй, все еще мог завязать в узел железную балку, наметанный взгляд видел печальные признаки…

Армия, всегда готовая принести своим приверженцам почет и славу, на удивление плохо расставалась с деньгами, а Гордон, заполучив на грудь не один ряд орденских планок, начал подумывать и о доме. О своем доме… и тогда предложение Корпорации оказалось как нельзя кстати. И бывший полковник с готовностью «понизился» на два звания, приняв предложенный ему Корпорацией пост — может, не такой славный, но куда более денежный. Поработав некоторое время на Земле, он, соскучившись по Космосу, с радостью принял предложение возглавить СБ на «Сигме-2».

— Ну вот, все настроение испортил, — хмыкнул Гордон. Расстроенным он, однако, не выглядел. — Ладно, не хочешь о коньяке, давай о деле. Каким ветром?

— Да так… вихри враждебные веют над нами. — Эти слова, слышанные когда-то в юности, вдруг всплыли в памяти. — Джим, у меня дурные новости. И, самое главное, нет доказательств. Так что тебе придется поверить мне на слово… или не поверить.

— Я тебе что, баба, чтоб ты мне серенады пел? — поинтересовался Гордон, нахмурившись. — Давай рассказывай.

— Есть подозрение… Джим, это мое подозрение, не более, что скоро эту станцию постигнет судьба… других.

— Четвертой и десятой?

— И седьмой.

— Вот дерьмо… Седьмая тоже? Я еще не смотрел новости, что прибыли с шаттлом. Сам знаешь, информацию мы получаем с опозданием. А там что случилось?

— То же самое. Я был там, Джим. И я один уцелел.

— Вот, значит, как… — Гордон встал, достал два небольших пузатых бокала, щедро плеснул коньяка. — За ребят.

— За них. — Денис понимал, что в такие моменты отказываться нельзя. Кто знает, может быть, пройдет совсем немного времени, и кто-то вот так же, в молчании, опрокинет рюмку коньяка в память о его грешной душе.

— Мир памяти…

Гордон с силой, едва не разбив в пыль, припечатал бокал к столу. А Денис, неожиданно для самого себя, начал рассказывать. Рассказывать все — и про суку Кейт, и про разговор с Директором… и даже про бегство с Земли по поддельной карточке. Не назвал лишь имена тех, кто помог —это не имело значения. И не стал пересказывать беседу со священником, уж очень она смахивала на бред.

Он и сам не знал, почему то, что следовало бы держать в тайне — отстранение от работы, скандальный репортаж, презрение со стороны тех, кто еще недавно с готовностью жал ему руку, — почему все это он сейчас рассказывает Гордону. Расчет на воинское братство? На это не стоит надеяться, они с Гордоном не дрались плечом к плечу — и ничем по большому счету друг другу не обязаны.

— Ясно… — протянул Гордон, когда Жаров закончил рассказ. — Ну, кое в чем я тебя успокою. Два часа назад пришел по закрытому каналу сигнал с «Кентавра», они вошли в систему. Шнайдер лично прибудет на «Сигму» через два дня… с мелочью. Он запросил, прибыл ли ты уже на станцию, и приказал сообщить, что твои права восстановлены.

Он поиграл желваками. И нехотя добавил:

— Временно. Но на это время — в полном объеме. Деталей он не объяснял. Я твои цифры, конечно, проверю. Охрану… охрану усилю, только вот некем мне ее усиливать. Кроме меня, как ты понимаешь, здесь еще двое зеленых сосунков… да ты еще вот. На борту «Кентавра» два десятка оперативников, и будем надеяться, что до их прибытия ничего серьезного не случится. Вот, держи. — Он толкнул к Денису бластер в кобуре. — Даст бог, не пригодится.

— Может, объявить общую тревогу?

— Ты смеешься? — скривился Гордон. — Если я хоть чуть-чуть прищемлю яйца этим головастикам из научной группы, они меня со свету сживут. У них, черт их дери, каждый эксперимент решающий, каждая теория — прорыв, а всякий, кто попытается им помешать обниматься с их чертовыми приборами, — враг номер один. Что бы там ни говорила Корпорация, а спецы не бунтуют только до тех пор, пока я не путаюсь у них под ногами. Ты просто не успел принять командование на «семерке», иначе ты бы меня понял.

— Не знал, что так все паршиво…

— Ага, еще узнаешь, Шеф Службы безопасности. — На лице Гордона появилась презрительная гримаса. — Одно название. Любое решение должен согласовывать… с двумя тупоумными старыми пердунами, которые давно в маразм впали. Объективности ради — во всем, что не касается их теорий. Нудаладно, может, Шнайдер прояснит ситуацию. Так… завтра поставлю тебя на дежурство, не возражаешь?

— Ни в коей мере.

— Ну и славно. Сейчас иди, хоть помойся толком с дороги да поспи. Учти, подниму рано. Ну… давай еще по глоточку, на дорогу.

Если каюты первого класса на «Кассиопее» блистали роскошью, втиснутой в весьма ограниченное пространство, то здесь все обстояло с точностью до наоборот. Каюта, по меркам глубокого космоса, была просторной, в ней успешно помещались не только кровать, удобное кресло и встроенный в стену шкаф, но и весьма неплохой санузел с душевой кабиной, стол с терминалом, еще два кресла для потенциальных посетителей, и при этом еще оставалось место, чтобы при ходьбе не биться об углы. Зато обстановка была поистине спартанской — каюта была нежилая и поэтому не успела обрасти той тысячей мелочей, превращающих казенную комнатушку в уютное, почти домашнее жилье. Никаких излишеств вроде гидроматрасов, встроенных в кресло массажеров, мини-бара и прочей лабуды здесь, конечно, не было. Зато за одной из панелей скрывался самый настоящий панцирный боевой скафандр. Последний раз эти игрушки Денис видел еще будучи в Десантном корпусе — да и тогда, если откровенно, имел доступ к гораздо более скромным моделям.

Он любовно провел пальцами по шероховатой буро-зеленой поверхности панциря. Вещь отменная, надежная настолько, насколько вообще может быть надежным индивидуальное защитное средство. В таком можно и в открытый космос, и в лютую жару реакторного отсека, и в поток жесткого излучения. С тех пор как были выпущены первые модели этих костюмчиков, десант практически перестал нести потери — если не считать, конечно, случайных. Ну а место всякого рода случайностям остается всегда.

Он закрыл глаза, вспоминая. База десантного корпуса на Бетельгейзе-3, Они прибыли туда, как это часто бывало, слишком поздно — станция биологов, подавшая сигнал бедствия, встретила их пустыми помещениями, без всякого намека на разумную жизнь. Установить, куда именно подевались шестнадцать ученых и два десятка техников, так и не удалось. Вернее, не удалось сразу — потом-то все стало предельно ясно. Берт приказал развернуть стандартный защитный купол… до того момента считалось, что на потенциально враждебных планетах следует поступать именно так. Несокрушимое силовое поле…

Он помнил рев тяжелых десантных модулей, когда они рухнули на планету, заливая все вокруг лазерным огнем, выжигая сельву на несколько километров вокруг — дотла, до скального основания. Все для того, чтобы вытащить их — троих уцелевших. Пилоты модулей еще не знали, что уцелевших всего трое, они думали, что надо спасать шкуры всему взводу. А шкуры-то на самом деле спасли вот эти панцири… тем, на ком были надеты. Остальные просто не успели влезть в скорлупу, слишком доверяя силовому полю и автоматике оборонного периметра. Он помнил, как ругались ребята, которых Берт заставил нести дежурство в боевых скафандрах. Двадцать минут только на то, чтобы влезть в панцирь и наглухо соединить все швы. Тогда они возмущались — а вот самому Берту не хватило времени. И другим тоже…

Денис захлопнул панель. Усмехнулся. Если Гордон не дурак… а он не дурак и про Бетельгейзе-3 помнит, значит, ребят на дежурство поставит именно в скорлупе. Это будет правильно…

Пронзительный, разрывающий душу на куски вой сирены заставил его буквально выпрыгнуть из койки. Еще не соображая, что же все-таки произошло, он уже потянулся к бластеру. На долю секунды мелькнула мысль — скафандр — и была тут же отброшена. Боевая тревога — это не тот момент, когда можно себе позволить двадцать минут проволочки.

Денис выскочил в коридор в чем был — в трусах и с оружием в руке. Наверное, если бы он проснулся хотя бы несколькими минутами раньше, он бы повел себя иначе. Навыки десантника никуда не уходят — но годы спокойной жизни, пусть иногда и разбавляемой острыми ощущениями вроде охоты, сделали свое черное дело. Тень слева он заметил… нет, в коридоре было темно, он ее почувствовал, всей кожей ощутив вдруг угрозу, — но слишком поздно. А потом что-то тяжелое обрушилось на голову, напрочь выбивая сознание.

Наверное, в беспамятстве он провалялся немало. Внутренние биологические часы, обычно никогда не подводившие, в этот раз дали сбой — Денис не мог сказать, сколько прошло времени. Рука рефлекторно нашарила оружие, тут же мелькнуло удивление — бластер лежал здесь же, практически Жаров рухнул на него, скрыв своим телом.

Сначала он шел, затем побежал… теперь, когда он видел то, что произошло на станции, не на экране, а своими собственными глазами, то чувствовал странную смесь ужаса, бешенства и охотничьего азарта.

То тут, то там попадались трупы. Некоторые казались неповрежденными, другие же были буквально разорваны на части или страшно изуродованы. Местами пластик пола был полностью скрыт лужами крови. И нигде, нигде не было видно ни одного тела нападавших. Если они имели тело… в памяти снова мелькнула Бетельгейзе-3, там враг тоже не имел ни определенной формы, ни даже разума. Стихия…

Еще одно тело в углу. Тело, целиком затянутое в буро-зеленый шероховатый панцирь. Денис присел на корточки, ни на мгновение не выпуская из поля зрения коридор. Массивное дуло бластера искало цель, а пальцы левой руки уже давили на внешние управляющие сенсоры гермошлема. Вот с легким щелчком сложился лицевой щиток…

На Дениса смотрели широко раскрытые мертвые глаза Гордона. Лицо было чудовищно искажено болью, как будто именно она и была причиной смерти майора. Что ж, может быть, и так — скафандр не был поврежден, ни одной щели в несокрушимом покрытии. Что убило бывшего десантника?

Денис встал, рука стиснула бластер так, что побелели костяшки пальцев, а ногти до крови врезались в ладонь. Он двинулся по коридору, страстно мечтая о том, чтобы перед ним появилась хоть какая-нибудь цель. Хоть что-то, во что можно вогнать лазерный импульс. Но ни одной живой души… или лишенного души создания не попадалось на пути. Только тела. И кровь.

Сорванная с петель дверь лабораторного отсека. Хруст стекла под ногами — здесь далеко не всегда соблюдались требования к оборудованию, направляемому в космос. Тело в старомодном белом халате, навзничь лежащее в кресле. На горле, под редкой седой бородой, — рваная рана, красные потеки пропитали плотную белоснежную ткань, украсив ее странной формы разводами и пятнами. Еще одно тело… в первое мгновение Денису оно показалось каким-то неправильным, и только спустя секунду он понял — у тела нет головы. Глаза обежали лабораторию — нет, ее нет нигде. Кто бы ни отрезал ее, он унес трофей с собой.

Еше одна дверь, практически выбитая страшным ударом. Изорванный край тонкого металла сочится противной на вид зелено-коричневой жидкостью. В нос ударил резкий, незнакомый запах. Снова тела. Нога наступила на табличку, почти полностью залитую кровью. Жаров вгляделся… «Лаборатория А». Половинка прозрачной двери, все еще держащаяся в пазах, при приближении человека дернулась и попыталась отъехать в сторону. Попытка выполнить свою функцию не удалась — ударил сноп искр, дверь еще раз дернулась и замерла. Остро запахло паленым…

Посреди лаборатории, на платформе, окруженной малопонятными Денису агрегатами, было нечто. Он присмотрелся — нечто старательно уходило от пристального взгляда, непрерывно мерцая, переливаясь, искажая пространство вокруг себя. Серебристо-серое полотнище метра два в диаметре жило какой-то своей жизнью, оно не опиралось на металл платформы, оно парило в воздухе, извиваясь, время от времени покрываясь рябью. Даже цвет непрерывно менялся, хотя и оставаясь в серой гамме.

Жаров подобрал какой-то стержень, наверное, еще недавно бывший деталью сложной и дорогостоящей аппаратуры, и прикоснулся им к мерцающему полотнищу. Что бы это ни было, но его никак нельзя было назвать материальным. Может быть, какое-то поле. Стержень, не встречая сопротивления, ушел в объект на половину длины. Жаров дернул его назад, почему-то ожидая чего-то — или сопротивления, или того, что сейчас в его руке окажется лишь обрезок металла… Ничего подобного — стержень легко, как из тумана, вышел обратно, ничуть не изменившись. Не нагревшись, не став холодным…

Интуиция подсказывала Жарову, что все происходящее наверняка имеет свое начало здесь. Он и сам не смог бы толком объяснить, откуда взялось это убеждение, но в его истинности был уверен. Любой десантник, не доверяющий интуиции, долго не живет.

Майор обошел вокруг полотнища. Сбоку оно сразу теряло эффект объемности, казалось плоским, даже нет, не просто плоским — глаз даже не мог определить его толщину — она была ничтожно малой… если вообще была. Он снова сунул стержень в серебристое марево… ожидая увидеть, как он появится с другой стороны. И не увидел. Возможно, у этого странного объекта просто не было этой «другой» стороны.

— Значит, они сделали это, — прошептал он, мимолетно удивившись, каким же оглушающе громким был этот шепот.

В памяти всплыли слова отца Брауна о пути для армии Сатаны. Путь… портал… врата. Да, это было похоже на врата, врата, ведущие в неизвестность. Туда, откуда пришли те, кто вырезал все живое на станции.

Он взглянул на часы. Наверное, яхта со Шнайдером и его боевиками, зафиксировав обрыв связи со станцией, прет сейчас сюда на форсаже, калеча двигатель. В любом случае им понадобится не менее пяти-шести часов, чтобы добраться до «Сигмы». А пока… а пока здесь только он, единственный и полномочный представитель Службы безопасности. Какая странная ирония судьбы — словно ради этого момента Черный Макс даровал ему, Жарову, пусть и временное, но все-таки возвращение полномочий.

Он снова взглянул на плоское серое облако портала. Оно пульсировало все быстрей и быстрей, волны, пробегающие по поверхности, становились больше, и в серой мгле все явственнее проскальзывали оттенки других цветов — искры синего, точки красного… Похоже, портал выходил из равновесия… если, конечно, это определение имело хоть какое-нибудь отношение к действительности. Что произойдет через минуту-другую? Может, проход просто схлопнется сам в себя? Или взорвется, выжигая все вокруг до металла переборок? Это возможно… А что он потом скажет Шнайдеру? Что стоял и ждал? Можно сказать и так… А Макс, скривив презрительно тонкие губы, качнет головой в сторону яхты — иди, мол, отсюда, десантник хренов… без тебя разбираться будем.

И Денис, сам не осознавая всех возможных последствий своего порыва, еще крепче стиснул в руке бластер и шагнул сквозь волнующуюся, уже искрящуюся радугой цветов мглистую поверхность. В самый последний миг сознание ярким пламенем затопило чувство острой, смертельной опасности, рот раскрылся в безмолвном крике — но его тело уже было полностью поглощено поверхностью врат…

Еше несколько мгновений спустя помещение лаборатории «А» залила ярчайшая вспышка, превращая в пар и пепел все, до чего смогли дотянуться жгучие лучи, казалось, запылал даже воздух. А следом прошла чудовищной силы ударная волна, сметая все, что еще не сгорело, превращая в кашу стекло, остатки пластика и металла…

4. ЧУЖАК

Наверное, сам Вечный отвернулся от своих детей, разгневавшись на них за непослушание и неверие. Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, с болью в сердце наношу древние руны на полосу тонкой выделанной кожи. Много могучих воинов во славе и величии своем вознеслись сегодня в чертоги Ург-Дора, дабы служить Вечному — но слишком короток был их путь на нашей земле.

Не прав был Ар-Табир, брат ушедшего к Венному Ар-Тага-ра, когда говорил, что людораки слабы. В неверии своем кричал он, что они на самом деле не более чем просто обычные люди, живущие в Стальных пещерах. Не слушал он слов, что говорил ему я, Ур-Шагал, провидец и летописец, помнящий мудрость великого Ур-Валаха, который говорил, что людораки способны принять разные обличья, и слабыми прикинуться, и сильными, подобно самому Алмазной Тверди, обернуться.

Не прав был Ар-Табир, ибо встретил он того, кого и впрямь сравнить можно было с Алмазной Твердью. Впустую скользили мечи ургов по несокрушимым доспехам, ломались закаленные жала стрел, а огненный червь, послушный грозному людораку, сжигал ургов, лишая их благородной смерти от разящего металла,

Многому научились злобные людораки. Но сильна магия Аш-Дагота, верховного шамана, ибо сила его возобладала над заклятиями проклятых обитателей Стальных пещер. Урги вернулись с победой и пленниками, коим предстояло взойти в жертвенное пламя Огня, несущего души ввысь. Но много, слишком много вдов сегодня примут Милосердный дар, ибо велик Закон, гласящий, что воин, уходящий в чертоги Вечного, должен быть женщиной своей сопровождаем в этом пути.

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, говорю вам, дети мои, — не думайте, что враг слаб, ибо слабость эта может быть лишь хитростью воинской. И если гордыня застилает вам глаза — вспомните о тех, кто примет Милосердный дар, не встретив вас среди вернувшихся из битвы.

Таяна обычно просыпалась рано — не потому, что ее ожидали дела, хотя дел, как правило, было немало. Скорее она делала это в пику порядку, принятому при дворе. Там вставать поздно было привилегией, недоступной черни, — и благородная леди, нежащаяся среди атласа и кружев чуть не до полудня, тем самым лишний раз подчеркивала свое превосходство над простолюдинами, вынужденными вставать еще до первых лучей солнца, чтобы заработать себе на кусок хлеба.

Отсутствие куска хлеба — и если уж говорить об этом, то и кое-чего получше, Таяне, разумеется, не угрожало. И она вполне могла бы позволить себе поваляться в постели лишний час-другой… даже если спать уже и не хотелось.

Но она с какой-то злостью к самой себе вновь и вновь вставала с первыми лучами, чтобы распахнуть дверь перед посетителем, буде он рискнет побеспокоить титулованную волшебницу в такую рань. И даже немного расстраивалась, когда таких смельчаков не находилось.

Впрочем, дел хватало и без визитеров — они все равно появятся, не сейчас, так позже. Редко выдавался хотя бы день, чтобы никто не пришел к волшебнице за помощью — у кого-то занемог ребенок, кому-то требуется дождь или просто оберег от таргов нужен. Таяна лишь посмеивалась — быстро привыкают люди к полноправному титулованному магу, живущему от них буквально на расстоянии вытянутой руки. Вон, мало ли деревушек или даже небольших городов, где и проезжий подмастерье — немалая редкость. И ведь обходятся же они как-то — лечатся травами, придумывают сложную, но вполне действующую систему полива своих наделов… да и с теми же таргами справляются. Ведь тарг — он хоть и страшен на первый взгляд, да только у страха глаза велики. А грудью на топор мало какой тарг пойдет, разве что оголодавший до последней крайности. А с чего им голодать, особенно сейчас — мелкой живности в лесу немало,

Так нет же, куда как проще сбегать к магу, поклониться в ноги — и пожалуйста; и дождичек пройдет именно там, где надо, и именно столько, сколько надо, и тарги от тебя шарахаться будут, как от зомби или грифона какого…

Таяна относилась к этому легко — конечно, прозябание на роли деревенской знахарки не слишком льстило ее самолюбию, но и помогать людям ей нравилось. И нравилось, когда видела искреннюю радость в глазах баб, что всегда с готовностью собирались посудачить у колодца. Ей льстило, когда до ее ушей доносились известия о разговорах на ярмарке — мол, вот у нас-то! Настоящая, поди ж ты, волшебница, да еще и добрая — не то что некоторые.

Отец, посмеиваясь, не раз говорил, что в ней говорит не столько природная доброта, сколько обычное самолюбование. Ну а она не видела в этом ничего предосудительного — после Императорского Двора так здорово, когда тебя любят. Пусть и не за то, каков ты есть, а за вполне конкретные дела. Тем более — и отец это признавал, конечно — в помощи она никому не отказывала. И если и брала деньги, то только с тех, кому и в самом деле не в тягость заплатить.

Она спрыгнула с постели, зажмурившись от мягких теплых лучей, ласкающих кожу. Из огромного, почти на полстены, окна открывался изумительный вид на реку. Что бы там ни говорили подруги по Академии, но жить вот так, среди этой красоты — намного лучше, чем в каменном замке. Тем более что из узких бойниц цитадели если и открывается какой-то вид, то разве что на жмущиеся к стенам лачуги ремесленников. И воздух там не звенит от хрустальной чистоты, а наполнен «ароматами» конского навоза, прокисшего пива из ближайшей таверны, дыма многочисленных костров и очагов — ну и всем другим, чем богат воздух даже не слишком большого города. И будят тебя не нежные трели птиц, слетающихся, чтобы встретить вместе с тобой новый рассвет, а звон железа и перекличка замковой стражи.

Дом был хорош — строил его Мерль, а он мало того что был неплохим мастером, еще и дело это делал с особым старанием, все ж таки для нее, Таяны. Года три назад, только прибыв в эту деревушку, она спасла молодого и глупого вампира от костра. С тех пор он не знал, чем ей угодить, и хотя волшебница не раз говорила Мерлю, что не требует от него никакой службы или иного проявления благодарности и сделала лишь то, что должна была сделать, он дал сам себе слово служить ей до самой смерти. Ее смерти, разумеется, поскольку век вампиров долог, ежели его не обрывают доведенные до бешенства крестьяне. Своих привычек он скорее всего не оставил — и если при свете дня демонстративно глотал куриную или ягнячью кровь, то ночью мог слетать и на настоящую охоту. Но до тех пор, пока за его спиной не начали оставаться трупы, Таяна была спокойна — бледной шкуре Мерля ничего серьезнее хорошей трепки не грозит.

Крестьяне за последние годы привыкли относиться к молодому вампиру как к чему-то вроде местной достопримечательности, и если и замечали утром на шее у соседа пару запекшихся дырочек, это служило лишним поводом для зубоскальства. Если бы тогда, три года назад, он кого-нибудь «выпил досуха», даже вмешательство титулованной волшебницы не спасло бы его от костра. А так… ну, шалит иногда — так никому от этого особо хуже не становится. Зато как крышу перекрыть или, к примеру, колодец новый выкопать — к Мерлю идут, он и сделает душевно, и платы не возьмет… ну, разве что наведается как-нибудь ночью.

Конечно, разок-другой бывали у него и проколы, после которых приходилось Мерлю чуть не по неделе в лесу прятаться, пока шум утихнет. Как-то посетил он какую-то даму проезжую, а та из благородных оказалась, утром в зеркало взглянула да такой шум подняла, что половина собак в округе с испугу выть начали. Мужики-то, понятно, для виду с дрекольем да вилами по лесу побродили, ничего и никого, разумеется, не нашли, дамочка уехала… ну а через пару деньков и Мерль появился, голодный и несчастный, проклиная собственную глупость и давая зарок больше таких ошибок не допускать.

Таяна вышла на крыльцо, резное, все увитое искусно выточенными из дерева цветами. Такую тонкую работу и во дворце нечасто встретишь. Мерль, разумеется, был тут. Сидел, пыхтел, время от времени облизывая белоснежные клыки, и ковырялся со своими инструментами, стараясь добиться от очередной деревянной завитушки одному ему видимой идеальной формы. С точки зрения Таяны, резьба и так была — само совершенство.

— Радости тебе, Мерль, — улыбнулась она вампиру. Тот вскочил, уронив резец, и склонился перед волшебницей.

— И тебе радости, госпожа! Она чуть заметно поморщилась.

— Сколько раз просила тебя, перестань кланяться каждый раз, как меня увидишь.

Разумеется, говорить этого не стоило, и она тут же пожалела о вырвавшихся словах. Конечно, Мерль был отменным мастером, но вот приятным собеседником его назвать было сложно. Зато вполне можно было назвать изрядным занудой. Вот и сейчас, выпрямившись и обнажив в улыбке свои великолепные клыки, он начал было нудно и долго объяснять, что обязан ей жизнью, а стало быть…

Этот монолог она слышала не раз. И знала, что перебивать, пытаться сменить тему или просто уйти — бесполезно. Все равно он договорит до конца, хотя бы и в закрытую Дверь. Поэтому ей ничего не оставалось делать, кроме как набраться терпения и дослушать набившую оскомину тира-ДУ до конца.

В этот раз ей повезло. Мерль замер на полуслове, его чуть вытянутые уши шевельнулись, улавливая доступные одному лишь ему звуки.

— Сюда скачет всадник, — сообщил он, протягивая руку в сторону вьющейся меж холмов дороги,

И точно, почти у горизонта клубилась пыль.

— К нам? — спросила она, привычно бросив короткое заклинание.

Долина как будто бы рванулась ей навстречу, теперь она видела всадника гораздо лучше. На таком расстоянии это простенькое заклятие дальновидения не позволяло разобрать детали, видно было только, что всадник — из благородных, скакун статный, дорогой, и кольчуга поблескивает на солнце.

Мерль пожал плечами.

— Наверное… — и добавил, хотя в комментариях это не нуждалось: — Вон если развилку прямо проедет, стало быть, к нам. А повернет — значит, в деревню.

— А то я не знаю, — вскользь заметила Таяна, наблюдая, как всадник, не меняя аллюра, проносится через перекресток. — Ладно, пойду накину что-нибудь поприличнее. Встреть его, проводи в гостевую, хорошо? И не свети клыками, а то, не приведи Эрнис, за меч схватится.

— Как прикажете, госпожа, — снова склонился вампир. Таяна лишь вздохнула — Мерль был неисправим.

К тому времени как всадник добрался до ее усадьбы, прорвался сквозь велеречивые приветствия Мерля, успокоил скакуна, который был явно не в восторге от мысли, что в конюшню его поведет самый что ни на есть натуральный вампир, волшебница была уже готова к приему гостя. Чопорно сидя в кресле, она собиралась приветствовать вельможу как и полагается — легким наклоном головы и загадочной полуулыбкой, которая придворными прелестницами годами отрабатывается перед отполированным до немыслимого блеска хрустальным зеркалом. Но как только распахнулась дверь и пропыленный путник вошел в гостевую залу, она радостно взвизгнула, взлетела с кресла, пронеслась, не касаясь пола, через всю комнату и повисла у него на шее. Мерль, мгновенно всунувший в дверь голову, убедился, что его обожаемой госпоже ничего не угрожает, тут же убрался, вполне удовлетворенный.

— Тише, тише, Тэй, ты меня уронишь, — рассмеялся мужчина, даже не шелохнувшись от такой стремительной атаки.

Она прижалась губами к его щеке.

— Папа! Как я тебя давно не видела.

— Давно? — Он, ничуть не тяготясь ношей, прошел к креслу, уселся в него и опустил дочку к себе на колени. — Ох, молодость, молодость… для вас полгода — уже давно. А мне кажется, мы вчера только с тобой расстались.

Она высвободилась из его объятий, сделала шаг назад и внимательно обежала взглядом его фигуру.

Это был высокий мужчина, очень сильный — если можно судить о силе по ширине плеч и шеи. Короткая темная борода, искрящаяся инеем седины, не слишком шла барону Арманду, но он с упорством, достойным лучшего применения, продолжал холить и лелеять эту растительность и лишь улыбался, в очередной раз выслушивая от единственной и обожаемой дочери советы по приведению подбородка в порядок. Тяжелая кольчуга, смотревшаяся на нем совершенно естественно, обтягивала могучий торс. Длинный дорожный плащ вишневого цвета, из дорогого вилесского шелка — к нему никакая пыль не пристает, и дождевые капли бессильно скатываются, не сумев проникнуть сквозь заговоренную ткань — перехвачен на груди массивной золотой пряжкой. Этот кусок золота был, пожалуй, единственным украшением — но знаток сразу отметил бы, что работы подземных мастеров кольчуга стоит куда больше, чем эта побрякушка, На боку висел длинный тяжелый кинжал, тоже отливавший характерной голубизной гномьей наговорной стали — и можно было не сомневаться, что этим вооружение путника не ограничивается.

— Что смотришь так печально, Тэй? Постарел я?

— Нет, что ты! — замотала она головой.

— Брось, — махнул он рукой. — Я тоже вижу себя в зеркале. Годы берут свое, и когда-нибудь они одержат верх. Но это будет не скоро.

— Палка. — Она снова прыгнула к нему на колени и потерлась щекой о щеку, как кошка. Его жесткая, вся в загрубевших мозолях ладонь опустилась ей на голову, скользнула по упругой волне золотых волос. Таяна зажмурилась от удовольствия. — Папка, ты надолго?

— Проездом, Тэй, опять только проездом, — вздохнул Арманд, гладя волосы дочери. — Что поделаешь, дела государевы…

— Когда они кончатся, эти твои дела?

— Когда паду на поле брани, — рассмеялся барон. — Не думаешь же ты, что твой отец покинет юдоль сию, лежа в постели, старый и немощный? Нет уж, я такого конца и врагу не пожелаю.

— Папа, прекрати. От таких разговоров у меня мороз по коже идет.

— Ладно, не буду, не буду. — Он снова рассмеялся. Настроение у барона Арманда де Брей было отменным.

Еще бы, впервые за полгода подвернулась возможность заехать к дочери, пусть и ненадолго. Учитывая, что Его Величество имеет дурную привычку затыкать мессиром бароном все дыры, какие только возможно, это было редкостной удачей. Последние месяцы он не вылезал из стычек на северных границах и только недели две как вернулся в столицу. Разумеется, его уже ждало новое поручение, Его Величество не признавал праздности… по крайней мере у своих слуг.

— Как ты живешь здесь?

Таяна понимала, что в невинном на вид вопросе отца кроется двойное дно. Ее мать умерла уже довольно давно — владение даром магии еще не означает неуязвимости, и укус змеи, вызывающий смерть за половину вздоха, равно отправит к праотцам и простого смерда, и титулованную волшебницу. С тех пор барон относился к дочери, как цветку, место которого — в самой лучшей оранжерее мира. А таковой он, конечно, считал Имперский Двор. И все никак не мог понять, почему его прелестное дитя так стремится покинуть общество знатных дам и кавалеров, и все ради того, чтобы поселиться в этом пусть и живописном, но донельзя скучном месте.

Сам же барон скучать не умел — да и не так часто ему приходилось сталкиваться со скукой. Все, что умели его руки, — крепко держать меч. И еще — направлять его и другие, ему подобные, в нужное время в нужном месте так, чтобы добиться самого лучшего результата. Император это умение ценил, но, сознавая, что один из его лучших полководцев отнюдь не вечен, стремился получить от мастерства барона максимум выгоды. Вот и приходилось седеющему воину то усмирять непокорных данников в северных болотах, то оборонять границы от озлобленных ургов на востоке.

А дочь тем временем росла, и однажды оказалось, что по ряду вопросов у нее имеется собственное мнение. Которое она достаточно твердо и высказала отцу — а на следующий же день, собрав вещи, покинула столицу, балы, учителей и поклонников и перебралась, так сказать, на лоно природы.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Просто замечательно.

— Правда? — приподнял он бровь.

— Правда-правда! Ой… сейчас, минутку.

Таяна выскочила за дверь. Мерль, словно ожидая ее появления, уже стоял и ел глазами хозяйку. Стоит заметить, что по отношению к ней он ограничивался только этим.

— Мерль, слушай… прошу, слетай к старому Куту, в таверну, возьми мяса, эля, сыра… Только не того эля, который он всем наливает, а того, что у него в бочонке под лестницей лежит. Так ему и скажи, он знает. На вот. — Она протянула ему пригоршню мелкого серебра, перемешанного с медью. — Ну и посмотри, что там еще хорошего есть. А эля возьми кварты три… нет, возьми пять, знаю я папку.

— В один миг, госпожа…

Еще мгновение перед ней стояла высокая фигура в неизменном черном плаще, затем хлопок — и уже стремительно несется в сторону деревни огромная черная летучая мышь.

— Хм… — раздалось за спиной.

Она обернулась. Отец стоял на пороге, с явным неодобрением провожая взглядом вампира.

— Забавные у тебя здесь… слуги.

— Он не слуга, — пожала она плечами. — Скорее друг.

— Ну, тогда забавные у тебя друзья. Не шалит?

— Бывает, — улыбнулась Таяна. — Как же без этого, породу не исправишь. Но народ старается не обижать, ну и те в ответ стараются не обижаться.

— М-да…

— Брось, отец, сам же знаешь. И люди бывают разные.

— Бывают, — пожал плечами отец, все еще качая головой. — Так то ж люди.

— Что нового при Дворе?

— Много чего. — Арманд бросил на ломоть хлеба толстый кусок окорока, откусил сразу половину, проглотил и запил изрядной дозой эля. — Много чего, и в основном ничего хорошего. Опять на границах неспокойно…

— А когда там было спокойно? — фыркнула Таяна.

— Не скажи. В последнее время урги вообще обнаглели. Вот чего я не понимаю — сидели бы себе и сидели в своих лесах, никого бы не трогали — и их бы никто не трогал. Сколько раз уж сталкивались, и каждый раз мы их били. Проходит пара-тройка лет, и все начинается снова.

— Опять война? — Таяна поежилась.

— Не знаю, все может быть. Император пока не отдал приказ собирать войска, но мои легионы держит наготове. Таркин завтра выступает к восточной границе, я присоединюсь к ним позже.

— А почему? Ты же не раз говорил, что Таркин дело знает. Погостил бы у меня… ну хоть пару деньков, — в голосе Таяны появились жалобные нотки.

— Ну не могу, девочка моя, не могу, — развел руками барон. — Служба есть служба. Да и сама знаешь, мне спокойней будет, если присмотрю за моими ребятами сам. Урги… они числом сильны, умения никакого, но если уж Орда собралась в набег, то дело будет жарким. Малым числом они не ходят. Таркин рубака лихой, но когда надо подумать или схитрить… тут на него надежды мало.

Таяна налила отцу еще эля и с нежностью смотрела, как он ест.

Ее мать, тоже титулованная волшебница, при жизни не заслужила титула Великой, да и не особо к этому стремилась. С рождением дочери она и вовсе отошла от практической магии, все больше и больше времени уделяя воспитанию Тэй. Может быть, именно поэтому те, кто был гораздо менее талантлив, успешно пробивали себе дорогу при Дворе, занимая все более высокие посты, осыпаемые золотом и иными милостями Его Величества. Телла де Брей не завидовала более успешным соперницам — она была вполне довольна своей жизнью.

Когда же глупая случайная смерть пришла за нею и дочь, тогда еще совсем дитя, осталась вдвоем с отцом, между суровым воином и светловолосой голубоглазой малышкой сложились столь нежные отношения, что немало находилось тех, кто завидовал этой любви отца к дочери и дочери к отцу. Находились и женщины, в том числе и из очень знатных семей, которые совсем не прочь были бы назвать Тэй дочерью… вернее, куда больше их интересовала перспектива приставить к своему имени слова «де Брей». Ни одной из них не повезло — Арманд, при жизни боготворивший красавицу жену, всю силу неисчерпанной любви перенес на дочь. И в его сердце больше не осталось места ни для кого.

Прошло уже немало лет, но эти чувства нисколько не угасли. Тэй выросла, получила официальный титул Мастера магии — а это означало, что она как минимум не менее талантлива, чем мать. Ее красота в свое время разбила немало сердец — но на вившихся вокруг нее рыцарей, придворных щеголей и сладкоголосых менестрелей девушка смотрела чуть снисходительно, чуть насмешливо — с ее точки зрения, ни один из них и в подметки не годился ее отцу и, стало быть, не мог претендовать на высокое звание спутника ее жизни. Злые языки называли Таяну заносчивой и самовлюбленной особой, которая не в силах понять своим скудным умишком, в чем именно состоит счастье женщины. По их мнению, счастье заключалось исключительно в удачной партии — чтобы муж был богат, знаменит и близок ко Двору. Тэй лишь посмеивалась, продолжая ждать своего принца.

Барон во время становившихся все более и более редких приездов ко Двору видел это отношение и понимал, что все ближе и ближе подходит время, когда дочери все-таки придется сделать выбор. Но ему не хотелось давить на нее — он и сам в каждой женщине искал Теллу — искал и не находил. Но где-то в самой глубине души он помнил о маленькой золотоволосой девчушке… и иногда по ночам отчаянно мечтал о внучке. Или о внуке.

По молчаливому соглашению, как-то само собой возникшему между ними, разговор о браке не поднимался. лотя Таяна и понимала, что отец ждет ее решения.

— Гномы прислали посольство, — продолжал рассказывать отец. — Сам Хараудин Беремссон явился. Обычно его из пещер ничем не выманить, с тех пор как по правую руку от Престола сел, важным стал — словами не передать. И на тебе, вылез на свет, да еще и ко Двору явился.

— У них серьезные неприятности.

— Ты слышала уже? — удивленно хмыкнул барон. — Да уж, быстро новости расходятся.

— Ничего я не слышала, — усмехнулась Таяна, вновь подливая в кружку эля. — Но раз гномы на поверхность полезли, значит, неприятности. Как их еще можно заставить покинуть, пусть и не надолго, милые сердцу пещеры.

— Холодные и сырые, — вставил Барон.

— Вот именно. И что сказал почтенный Страж Правой Руки?

Барон некоторое время молчал. Затем, вздохнув, ответил;

— Ты же не думаешь, что он вышел засвидетельствовать Императору свое почтение? Урги проникли в пещеры.

— О Эрнис! Зачем?

— Затем же, зачем и люди туда лазят. За камушками, конечно. Гномы их основательно потрепали, урги, как и следовало ожидать, убрались несолоно хлебавши, но подземный мир обеспокоен. Откопали какое-то замшелое соглашение, еще эпохи Императора Таласа Третьего, по которому люди обязались в обмен на какое-то количество самоцветов приструнить дикие племена.

— А при чем здесь то соглашение? Лет-то сколько прошло? — пожала плечами Тэй.

— Ну… глупо, конечно. Тогда, если судить по летописям, Император приказал поднять на ноги всех архивариусов, пыль столбом летела — в общем, тогда камушки уплачены были, а надобность вроде как и отпала. И вот теперь гномы настаивают на соблюдении договора.

— А что Император?

— Его Величество все еще мечтает войти в летописи под именем Талас Шестнадцатый, Справедливый. Не знаю, добьется он этого или нет, но в данном случае… Империя держится до тех пор, пока все в ней уважают закон.

— Сжигать вампиров на костре — это закон? — поморщилась волшебница.

— И это тоже, — серьезно кивнул отец. — Законы бывают плохие, бывают хорошие, бывают умные, бывают глупые. Но это законы. Не хочешь исполнять — добейся отмены. А игнорировать… если все начнут нарушать собственные обязательства, куда покатится Империя? В бездну?

— Не знаю, — покачала головой Таяна. — Мне кажется, большую часть нынешних законов давно пора менять.

У двери раздалось легкое, осторожное поскребывание. Девушка чуть сощурила глаза, шевельнула бровью, и дверь приоткрылась. В щель тут же просунулась голова Мерля.

— Я прошу прощения, госпожа. Вы не будете возражать, если я на время вас покину. Дров бы надо, да… — В глазах вампира ясней ясного читался голод. — По лесу полетаю, может, дичь какая попадется.

— Конечно, Мерль, конечно… — рассеянно пробормотала волшебница. Дверь тут же закрылась, похоже, вампиру тоже не доставляло особой радости соседство с бывалым воином, да еще к тому же неравнодушным к исполнению имперских законов.

На самом деле до тех пор, пока не доказано, что Мерль кого-то «выпил досуха», ничего серьезного ему не грозило. Опять-таки согласно Закону. Хотя, конечно, в других краях, там, где власть Империи была не столь очевидна, отношение к кровососам, как презрительно называли там представителей летучего племени, было отнюдь не лояльным. И там Мерля могли проткнуть серебром или затащить на костер просто так, только за показанные клыки. Благодаря долгому общению с волшебницей Мерль вполне мог бы назвать себя одним из самых образованных вампиров современности — ну, хотя бы просто потому, что дорога в учебные заведения Для существ с белой кожей и длинными клыками была практически закрыта. И здесь бывали исключения, но лишь подтверждающие правила. Армия, некоторые виды ремесел… вот, пожалуй, и все, что отводилось в этой жизни крылатым. Таяна научила его читать и писать, рассказала немало о географии, юриспруденции, математике и прочих науках. Это не было целенаправленным обучением, но если Мерль проявлял любопытство, исчерпывающие ответы ему она, как правило, давала.

Так что он знал свои права… но те двадцать минут, что ему довелось пронести на дымных, плохо разгорающихся, сырых дровах, запомнились ему, пожалуй, на весь его долгий век.

— Что ж… — Тая на вновь повернулась к отцу, — с гномами все ясно. Опять они будут оборонять свои сундуки чужими мечами.

Она некоторое время молчала, затем, чуть покраснев, тихонько спросила:

— А… а что сейчас при Дворе носят, а, папа?

Она еще раз проверила, надежно ли пристегнута увесистая фляга с элем к его седлу. Огромный скакун без особого интереса скользнул взглядом по светловолосой девушке и отвернулся. Впрочем, он тут же переменил свое к ней отношение, как только на ладони Таяны возник, повинуясь чуть заметному движению губ, большой, чуть желтоватый кристалл сахара. Черный жеребец тут же сменил равнодушие на искреннее дружелюбие и довольно захрумкал угощением. Он был красив и прекрасно это осознавал. Но при этом понимал, что, каким бы красивым и статным ни был, все равно люди были, есть и будут его хозяевами. А с хозяевами надо по возможности дружить. Поэтому, доев сахар, он благодарно наклонил голову и издал короткое ворчание, в котором с некоторым трудом можно было разобрать что-то вроде «спасибо».

Таяна чуть удивленно подняла бровь,

— Зачарованный скакун? Папа, на тебя это не похоже.

— Увы, не было иного выбора. Путь далек, и обычное животное его не перенесет, а я спешу. Вот и пришлось… Знаешь, сейчас их становится все больше и больше. У Императора теперь их уже целая конюшня. Стало модным ездить на спине создания, которое обладает почтичеловеческим разумом.

— Мне это никогда не нравилось.

— Многим не нравится, но спрос все растет и растет.

Кому-то магиконь нужен для престижа, кому-то — просто чтобы было в пути с кем поговорить. Даже у нас в латной коннице их уже не один десяток. И… иногда я могу понять ребят, сама ведь знаешь, магиконь куда выносливее обычного скакуна и почти ничего не боится.

— И живет не более пяти лет, — скривилась Таяна,

— Да.

Некоторое время барон молчал, затем, вздохнув, прижал дочь к своей груди.

— Ну, мне пора. До встречи, Тэй.

Он на мгновение прижался губами к ее лбу, затем легко, несмотря на свои размеры, взлетел в седло.

— Папа… будь осторожен. Крепче держи меч, но не забудь про щит.

— Непременно, — усмехнулся он. Телла всегда провожала его этими словами, вот и Тэй теперь повторяет ту же фразу, слово в слово. Глядишь, еще поколение-другое, и родится новый девиз для щита де Брей. Что ж, в любой традиции есть своя особая прелесть.

— Ну давай, Гарт, давай. Нас ждет долгий путь. Повторять второй раз не пришлось. Умный скакун сделал шаг, другой, перешел на рысь… Таяна стояла и долго смотрела на все уменьшающуюся в размерах фигурку, почти скрытую завесой пыли. Почему-то укол боли пронзил сердце.

— Па-апрашу прощеньица, ra-аспажа волшебница… Таяна вздрогнула от неожиданности. Похоже, она немало времени просидела вот так, без движения, уставившись невидящими глазами на дорогу, где давно уже осела поднятая всадником пыль.

Неподалеку стоял, опираясь на посох и теребя в руке шапку, старик. Вернее, лет-то ему было немного, сорок от силы, но годы работы быстро изматывают тело.

— А… радости тебе, Камус.

— И тебе радости, госпожа волшебница, и тебе, — осклабился старик, демонстрируя пеньки гнилых зубов. — День-то сегодня какой, а, госпожа?

— Хороший день, — рассмеялась волшебница, усилием воли отгоняя темные мысли. — Хороший день, ты прав, Камус. Так ты о погоде пришел говорить?

— О ней, госпожа, о ней. Дождя уже, почитай, неделю как не было, сохнет все.

Таяна окинула взглядом небо. Ни облачка, ни даже легкой дымки. Вздохнула.

— Дождь?

— Немножечко, госпожа… Са-авсем немножечко. Ка-апельку. — Он разжал стиснутый кулак и продемонстрировал волшебнице монету, массивный серебряный струг, древний, еще, наверное, династии Турбедов… непонятно каким образом сохранившийся в целости.

— Пра-асти, госпожа, — забубнил старик, не вполне верно истолковавший брошенный на монету взгляд. — Чем богаты…

— Да не нужны мне твои деньги, — пожала плечами Таяна, прекрасно понимая, что монета эта ой как понадобится деревне, когда приедут императорские сборщики податей. — Прибереги для Синих жилетов. А дождь вам будет… скоро. Прямо вот сейчас и займусь.

— Ой спасибо, га-аспажа, — закудахтал старик, — бла-агадетельница. Жена моя вот передать просила, не откажи. — Он протянул Таяне чистую белую тряпицу.

Предвкушая удовольствие и уже зная, что увидит, девушка развернула лоскут ткани. Там лежал леденец, настоящий, домашний леденец размером чуть не с кулак, сваренный из ранних ягод, приправленный медом и, наверное, остатками прошлогоднего сахара. Конечно, для титулованной волшебницы не составило бы особого труда наколдовать целый стол, прогибающийся под тяжестью диковинных яств… да только магическая пища давала лишь иллюзорную сытость. И никак у нее не получалось создать нечто столь же замечательное и вкусное, как эта сладость, сделанная с искренними чувствами.

— Спасибо, Камус, — растроганно прошептала она. — Спасибо…

— Ну так я, эта, пойду? — Старик сиял от удовольствия. От двойного — и монета уцелела, и волшебнице радость доставил.

— Да, да… — Таяна с трудом сдерживалась, чтобы не приступить к дегустации подарка тут же. — И не волнуйся, Камус, и другим скажи. Будет дождь… хороший. Пусть бабы белье с веревок поснимают, как бы не вымокло все.

До холма, облюбованного ею для ритуала вызова дождя, было не так далеко, и она отправилась пешком. Это было хорошее место, отсюда были видны почти все поля, которые следовало полить. Правда, холм был высок и его склоны были довольно круты, поэтому Таяна потратила немало времени, шагая по узкой тропе, что спиралью вилась по зеленому боку холма.

И вот наконец она достигла вершины, огляделась, снова отметив про себя чистейшую небесную синь, лишенную даже намека на белые пятнышки облаков. Таяна привычно наметила на небосводе несколько точек, вскинула руки и начала ритуал.

Вызов дождя не считался особо сложной магией, и в Академии этим искусством овладевали практически все, даже те, кому потом так и не удавалось продвинуться дальше. Но одно дело заставить облака, в своем равнодушии к людским нуждам несущие влагу к морю или в горы, пролиться дождем именно там, где это необходимо, — и совсем другое дело создать тучи и обрушить на землю потоки воды вот так, при ярчайшем солнце. Это требовало уже немалого мастерства.

Таяна усмехнулась — несколько лет, проведенных здесь, и она вполне могла бы уже преподавать это мастерство другим. Опыт весьма богат.

Река, извивающаяся у подножия холма, как будто вскипела. Дастин или кто-нибудь другой из боевых магов, пожалуй, вполне мог бы и в самом деле вскипятить реку, превратив ее в уху, сварив всю рыбу и на долгие годы лишив эти берега жизни. Что ж, иногда и это было необходимо… особенно если, кроме рыбы, в воде находились полки форсирующих водную преграду вражеских армий. Сама Таяна не видела, но была наслышана о подобных действиях боевых магов, которых перед лицом приближающейся угрозы меньше всего заботили такие мелочи. Впрочем, о последствиях своих заклинаний боевые маги редко задумывались даже и в мирное время, их лозунгом всегда было — «успей ударить первым». Тот же Дастин…

Таяна вздрогнула, чуть было не утратив контроль над процессом излияния реки в небо, Конечно, она не собиралась сформировать на небе настоящие тучи — не хватало еще, чтобы плод стольких усилий попросту унесло бы куда-нибудь ветерком. Задачу перед собой она поставила совсем другую. Если бы поля не подходили вплотную к домам, она бы не беспокоилась и о том, что чья-то вывешенная для просушки одежда вымокнет до нитки. По крайней мере за сухость своего платья она нисколько не волновалась.

Наконец над рекой повисло клубящееся облачко, насыщенное водой настолько, что, казалось, тронь его — и тебя окатит целым водопадом. Повинуясь движению руки волшебницы, оно поднялось выше, сместилось в сторону ближайших наделов — и вдруг рассыпалось фейерверком тяжелых крупных капель, обрушившихся на иссушенную землю.

Тэй довольно улыбнулась — весьма солидный кусок работы сделан. Она снова нацелилась на реку — голубой змее предстояло отдать еще изрядную порцию животворной жидкости. А потом еще и еще…

Постепенно заклинания вошли в устойчивый ритм — устойчивый настолько, что Таяна могла позволить себе думать о чем-нибудь другом. Руки и губы жили какой-то своей жизнью, делая отточенные движения и произнося единственно нужные в данный момент слова заклинаний. А девушка в это время думала, и мысли ее не были слишком уж веселы.

Сколько лет, сколько веков прошло с тех пор, как магия, высокое искусство, постепенно начала превращаться из таинства, доступного очень и очень немногим, в обычную работу, пусть и сохраняющую все еще ореол таинственности, но становящуюся все более и более привычной, Уже давно седовласые мужи не запираются на долгие годы в высоких неприступных башнях и не пытаются, окружив себя странными и редкими реагентами, обложившись древними книгами, сложить новые, ранее невиданные заклятия… или хотя бы постараться оживить то, что было утрачено эпохи тому назад. Уже давно начали юные аколиты, изучив пяток-другой простеньких наступательных заклятий, гордо именовать себя боевыми магами — и беда была в том, что никто не разубеждал их в этом.

Те, кому следовало бы погружаться в глубины знаний, накопленных темными шаманами ургов, мрачными и неразговорчивыми магами подземного народа, далекими лесными эльфами, способными заставить любую зеленую травинку служить им, теперь почивали на лаврах, не желая рисковать своими драгоценными задницами. И уже не раз бывало, когда какой-нибудь шаман играючи сметал установленный этими «корифеями» магический заслон… сметая заодно и самих корифеев. Конечно, легионеры наводили порядок, конечно. Академия собирала все свои силы, и Империя в очередной раз одерживала «убедительную» победу… Но и потом ничего не менялось.

Кто первым выдвинул этот страшный лозунг — «то, что было хорошо для наших отцов, хорошо и для нас»? Неправда, что отказ от поиска нового ведет к стабильности — он ведет только к упадку и больше ни к чему. Из поколения в поколение маги утрачивают знания, переходя от сложного к простому, а от простого — к элементарному. Ведь было же время, когда боевой заклинатель мог выпустить навстречу вражеским колоннам стаю огненных элементалей, способных смести на своем пути все что угодно. Ведь смогли же алхимики из Хрустальной Цитадели создать ньорков… где теперь те алхимики и их знания, где сама Хрустальная Цитадель? Где великолепная Гавань Семи Ветров? Руины, среди которых ходят странные создания, оставшиеся от тех давних лет и постепенно истребляемые рыцарями, ищущими славы. Давно забыт язык, на котором написаны их книги, да и самих книг осталось всего ничего. Ну а что осталось — хранится бережно, как величайшая реликвия… в которую уже никто не заглянет.

Увы, и сама она, титулованная волшебница Таяна де Брей, только с грустью думала об уходящей славе магов. Бросить все, посвятить жизнь изучению пыльных древних фолиантов, разбираясь в сложной вязи незнакомых букв? Сутками стоять над бурлящим варевом, по крохам добавляя ингредиенты, в надежде получить что-нибудь уникальное… А ведь она так молода. И она так любит эти поля, эту реку, жг уче-красный закат и непередаваемую прелесть теплого четнего дождика… отказаться от всего этого? Она не находила в себе сил на такой шаг.

Очередное облачко рассыпалось над самым дальним полем. — некоторым усилием Таяна вывела себя из транса — наделы, что можно было видеть отсюда, с холма, были политы на славу. Она снова бросила заклинание дальновидения, второй раз за день, может, и зря — к вечеру глаза начнут немного побаливать… ну да ладно. Зато теперь она могла в полной мере оценить результаты своей работы — и впрямь дело сделано хорошо. Камус и все остальные — ну, не по собственному же он почину пришел, скорее всего его от имени всей деревни отправили — будут довольны. Пожалуй, денька через два надо будет повторить, все же земля здорово пересохла, и одним таким поливом, пусть и тщательным, дело не ограничится.

Девушка опустила руки, чувствуя, как в тело проникает усталость. Пока волшебница находится в магическом трансе, она чувствует себя почти всемогущей — расплата приходит потом. Конечно, титул не дают кому попало, право называться титулованным магом надо заслужить — и не только количеством выученных на зубок заклятий. Требуется еще и Сила, а ее всем отпущено по-разному. Любая, пожалуй, деревенская баба может заговорить небольшой порез или заставить сваренный суп простоять, не испортившись, два-три дня в тепле. Но замахнись на что-то большее — и увидишь лотом, как немеет тело, как дикая боль разрывает голову, как начинают дрожать руки, кровоточить десны…

Примерно три четверти выпускников Академии, совершив то, что только что сделала Таяна, потеряли бы сознание от такой растраты Силы. Возможно, кое-кто из них так бы и не пришел в себя. С другой стороны, титул полноправного волшебника получает ладно если один из двадцати юношей и девушек, добившихся диплома. Ну а остальные так и остаются в звании аколита, подмастерья или ученика, кто на что способен. Остаются надолго — а чаще и на всю жизнь.

Таяне повезло. Отпущенная ей Сила была велика — пожалуй, даже больше, чем у матери. Видит великая Эрнис, Таяна ей благодарна за этот дар. Она, пожалуй, и сама не знала пределов своих возможностей, а преподаватели Академии прочили ей большие успехи… И вот теперь этот дар находится на службе небольшой деревеньки, уже забывшей, пожалуй, что такое засуха, град или неурожай. Хорошо ли это? Не растрачивает ли она дарованное ей Эрнис богатство зря?

А может, именно так и должно быть. Может, магия должна служить не достижению высоких, одному волшебнику ведомых целей, а именно им, простым людям, что с утра до ночи проводят в поле — и, кстати, кормят тех самых магов. Каждый раз, когда Таяна задумывалась над такими вещами, она приходила к выводу, что поступает правильно. Чего было в этом больше — зрелого размышления или попытки самоуспокоения?

За спиной раздалось хлопанье крыльев. Девушка обернулась.

Летучая мышь, молнией скользнувшая с неба, рухнула на траву, тут же превратившись в коленопреклоненного вампира. Мерль поднялся и улыбнулся хозяйке — кого другого оскал белоснежных, острых как иглы клыков привел бы в ужас, но Тэй привыкла.

— Радости тебе, госпожа.

— Как охота? — поинтересовалась она, раздумывая, а не попросить ли Мерля донести ее до дома по воздуху. Конечно, он не откажет… но воспоминание о предыдущих полетах все еще вызывали мороз по коже. С другой стороны, она все же устала… и обратный путь по извилистой, неровной тропе девушке не улыбался.

— Неплохо, я принес молодого олененка. Если госпожа позволит, я приготовлю жаркое… оно будет изумительным.

Его глаза ясно говорили о том, что откажись она — и Мерль расстроится. Его желание услужить ей иногда бывало несколько навязчивым, но она не просто видела — чувствовала, что это служение радует вампира. И, заодно вспомнив о том, как он научился готовить в течение последнего года, она вновь не нашла в себе сил отказаться. Таяне, не избалованной множеством слуг, часто казалось, что она злоупотребляет расположением своего слуги-друга, но выхода из этой ситуации она не видела — и просто старалась сама, в свою очередь, сделать что-то для Мерля.

Ей показалось, что Мерль хочет сказать еще что-то. Изобразила глазами вопрос. Тот явно мялся, затем с легкой неохотой сообщил:

— А еще я видел в лесу… — он замялся, — сумасшедшего.

— Сумасшедшего?

— Ну, юродивого, — пояснил он, думая, что так будет понятнее. Ходит по лесу голый, в одной только тряпке вроде набедренной повязки. Что-то бормочет непонятное. На деревья натыкается. Наткнется, упадет и лежит. Потом встанет — и опять пойдет куда-то, не разбирая дороги.

— Может, он болен?

— Может, и болен, — пожал плечами Мерль. — Головой он болен, наверное. Волчевику ел, представляете, госпожа. Даже дети знают, что сейчас ее есть нельзя, отравишься. Вот дозреет, тогда можно… понемножку. А он — целыми горстями.

Таяна нахмурилась. Такое поведение на юродивого не походило, да и опасно волчевику-то… детям, конечно, опаснее, и все же.

— Взрослый?

— Да, очень даже. Здоровый, как ньорк. Мышцы… простите, госпожа, но побольше, чем у папеньки вашего.

— Ты его не…

Мерль потупился, затем неохотно выдавил из себя:

— Ну… я думал, один глоточек всего. Простите, госпожа, ежели что-то не так. Да только меня чуть не вырвало, не кровь, а… непонятно что. Горькая, и язык щиплет.

Это оказалось последней каплей. Сведения Меряя и так заинтересовали Таяну донельзя — еще бы, в этих тихих местах отродясь не появлялись столь странные незнакомцы. Конечно, можно было бы махнуть рукой, тем более, накопившаяся после колдовства усталость настоятельно требовала от тела полноценного отдыха… Но вот кровь, отвратительная для не особо избалованного этим блюдом вампира — этим стоило бы заняться. Определенно стоило бы.

— Мерль… я хочу попросить тебя…

— Все, что будет угодно госпоже, — с готовностью склонил голову вампир.

— Усыпи его и принеси в дом. Мне надо разобраться, что это за чудо завелось в нашем лесу. Нет, пожалуй, сначала отнеси домой меня, а потом слетай за этим… юродивым. Это будет не очень тяжело?

— Что вы, госпожа…

Земля стремительно уносилась вниз, и эти слова Таяна услышала уже в воздухе. К горлу подкатил ком, не то чтобы она боялась высоты, но столь неожиданный взлет всегда выбивал ее из колеи. Над ней мерно хлопали крылья, Мерль на этот раз обернулся летучей мышью лишь наполовину — в ущерб скорости ради сохранения сильных рук, которыми можно удержать пусть и хрупкую, но все же мало похожую на пушинку госпожу. Она оглянулась, насколько позволяли его руки, поддерживающие ее за талию, — холм был уже далеко. Час пути сложился в считанные мгновения.

Он бережно опустил ее возле крыльца и спустя мгновение уже стрелой мчался по направлению к лесу — теперь, завершив превращение, он мог преодолевать огромные расстояния очень и очень быстро, в любую погоду, днем или ночью. Если бы вампиров вдруг стало много, они оказались бы страшным противником рода человеческого — но создания эти встречались редко, да и к тому же кое-кто из рыцарей, наплевав на имперские законы, считал своим долгом «извести нечисть»… даже если нечисть эта ничем бы рыцарю не угрожала.

Пожалуй, следовало бы приготовить постель в гостевой комнате. После общения с вампиром этот человек, кем бы он ни был, проспит по меньшей мере до завтрашнего утра. Кстати, пока он спит, можно будет начать исследования…

Таяна почувствовала, как от предвкушения соприкосновения с неизведанным ее бросило в жар. Может быть, именно этот случай изменит ее размеренную, устоявшуюся жизнь. Хочет ли она этого? Девушка не знала ответа… но собиралась выяснить.

— Несомненно, это обычный человек, — пробормотала она, глядя на мужчину, лежащего на постели в гостевой комнате. — Все признаки налицо.

— У него нечеловеческая кровь, — буркнул Мерль, скривившись при этом, как будто бы снова ощутив на языке отвратительный привкус той гадости, что текла у этого существа в жилах. Заметив укоризненный взгляд волшебницы, вампир еще больше насупился. — А откуда я знал? И потом, я же не собирался его… досуха, так, глоточек-другой.

Погруженный в колдовской сон мужчина не шевелился, даже, казалось, почти не дышал. Разбудить его сейчас могла бы только магия — да и то не всякая, прервать насланную вампиром дрему было не так-то просто. Собственно, Таяна и не собиралась прерывать этот сон раньше времени, у нее еще были вопросы, ответы на которые можно получить и сейчас.

— На нем было только это? — Она кивнула на странную деталь одежды, которую с некоторой натяжкой можно было бы назвать набедренной повязкой. Эластичная ткань сильно отличалась от всего, что Тэй приходилось когда-нибудь видеть.

Вампир покачал головой.

— Когда я его нашел — только это. Но он был не в своем уме, может быть, сам содрал с себя одежду.

Таяна задумалась. Конечно, разные чудеса случаются, и все же… Она достала булавку и аккуратно провела острым кончиком по коже спящего. Из крохотной царапинки выступила рубиновая бусина.

— А на вид кровь как кровь, — хмыкнула она. — Смотри, Мерль, он, как ты говоришь, шатался голым по лесу, натыкаясь на деревья и кусты, падая… а царапин немного. Или он попал в лес всего пару часов назад…

— Как?

— Ни малейшего представления. Либо одежда все же была, но он ее снял. У тебя же нюх, как у… ну, в общем, может, поищешь? Вдруг какие-то его вещи найдешь?

Она еще раз внимательно осмотрела мужчину.

— Он не привык ходить босиком… кожа на ногах не загрубевшая, сильно исцарапанная… Он наверняка носил сапоги… или что-нибудь подобное. Мерль, я прошу тебя… поищи. Вещи могут сказать о человеке многое, очень многое.

— Как пожелаете, госпожа.

Вампир исчез за дверью, а Таяна снова подошла к кровати. Перед ней лежал человек высокого роста, довольно мощного телосложения — но она видела, что эти мышцы давно не были в работе, и уже появились первые признаки дряблости, пока еще совершенно незначительные. Тело приучено к одежде, почти лишено загара, кожа светлая и какая-то… слишком нежная, как будто бы человек долгие годы провел в комфорте, неге и безделье. Но мускулатура говорила о,том, что он по крайней мере одно время был воином или атлетом. Она некоторым усилием разжала стиснутые в кулак пальцы и покачала головой, давая отрицательный ответ своим собственным мыслям. Вряд ли он был воином, тот, кто достаточно долго сжимает рукоять меча или топора, наживает себе на многие годы неизгладимые мозоли.

Эта ладонь не привыкла держать оружие.

Девушка продолжала внимательный осмотр. От его кожи шел какой-то странный запах, чуточку терпкий, чуточку свежий. Запах был приятен… но казался неестественным. Таяна знала, что при Дворе встречались некоторые, с позволения сказать, мужчины, которым нравилось носить женскую одежду, пользоваться красками, благовониями и прочими атрибутами леди. Во дворце на подобные привычки смотрели косо, но в целом терпели. Может, и этот парень из таких?

Тело было на удивление… целым. Жизнь тяжела, и мужчинам в ней постоянно приходится сталкиваться со всякого рода трудностями, оставляющими отметины на коже. Клыки озверевшего от голода пса, клинок врага, пламя вспыхнувшего жилища… Этот же был цел настолько, что, казалось, все свои годы провел не выходя из стен дома, постоянно оставаясь под присмотром. Кто знает, может, он из благородных, из семьи тех, кто не считает делом чести направлять сыновей на службу Императору, предпочитая окружить их заботой, умелыми наложницами и полной свободой от любого подобия обязанностей.

Впрочем, выяснить это было не так уж и сложно. Конечно, было бы лучше, если бы сон был обычным, а не магическим, но Таяне и раньше приходилось иметь дело с пациентами, усыпленными Мерлем. Девушка приблизилась к мужчине вплотную, приложила ладони к его вискам, сосредоточилась. Вокруг пальцев возникло явственное, прекрасно видимое даже в заливавших комнату солнечных лучах голубоватое свечение. От него лицо мужчины приобрело странный неживой оттенок.

Заклинание было не из сложных, но требовало сосредоточенности. Медленно Таяна открывала дверь в разум спящего, медленно, осторожно — чтобы ненароком не навредить. Ей уже не раз приходилось проникать, и картины, которые скоро появятся перед ее глазами — несмотря на то что веки были плотно зажмурены, — она видела ранее неоднократно. Сначала это будут просто тени — чуть заметные, ускользающие, но с каждым моментом становящиеся все более плотными, все более живыми. Пройдет совсем немного времени, и видения станут столь же яркими и красочными, как то, что она видела бы своими собственными глазами. А там останется лишь постепенно подталкивать разум спящего в нужном направлении, и она без труда узнает все, что ей нужно.

И вот появилась первая тень чужой мысли. Бесформенная, ни на что не похожая — Таяну это не обеспокоило. Проникновение всегда так начинается. Губы шепнули следующие слова заклинания-проводника, что поведет ее в глубь памяти лежащего перед ней человека, в самые сокровенные уголки, закрытые от всех и, может быть, даже от него самого,

Внезапно черные тени, заполнившие все пространство перед закрытыми глазами Таяны, рванулись вперед, к ней. Ее голову пронзила боль — острая, как от укола иглой, только куда более сильная. Девушка вскрикнула, рванулась назад — отпрыгнуть от кровати, разорвать связь… но рывок этот был только мысленным, заклинание-проводник, обычно так легко разрушаемое даже просто при недостаточном сосредоточении, сейчас держало сильнее стальных канатов. Боль наносила удар за ударом, как будто бы выжигая ее мозг, память, рассудок, руки сдавили виски мужчины с такой силой, что из-под впившихся в его бледную кожу ногтей показалась кровь.

Возможно, Таяна не пережила бы этого Проникновения, возможно, ее сознание попросту не выдержало бы яростных атак чужого воспаленного разума, сдалось бы, угасло — навсегда или на время…

Страшной силы рывок сбил ее с ног, повалил на пол. Перед глазами полыхнула слепящая радуга прерванного Проникновения — это было больно, это было даже немного опасно… но не шло ни в какое сравнение с тем, чем бы ей грозило продолжение контакта. Она застонала и почувствовала, как чьи-то пальцы гладят ее волосы, а к горячему лбу вдруг прижалось что-то восхитительно прохладное. Струйка воды пробежала по виску. Таяна с трудом открыла слезящиеся глаза — над ней склонилось испуганное лицо Мерля.

— Госпожа, госпожа… — прошептали его губы, и голос вампира дрожал от страха. — Что случилось, госпожа? Вы целы?

— Что… что произошло? — вопросом на вопрос ответила она.

— Я захожу, а вы стоите возле него на коленях, и все тело бьется, как в припадке. Только вы руки все не отпускаете, только дергаетесь, как будто оторваться от него хотите…

— И еще… вы кричали. Просили отпустить…

— Я ничего не помню. — Таяна медленно приходила в себя, Мысленно она осмотрела свой разум и свое тело со всех сторон. Голова отчаянно болела, но, похоже, последствия столь неудачного Проникновения исчерпывались только этим.

— Я оторвал ваши ладони от его головы… и вас отбросило назад как ударом кулака, я еле успел вас подхватить…

Таяна с трудом поднялась, ожидая, что тело сейчас пронзят болевые спазмы. Но их не было, и даже пульсирование в висках стало стихать. Она осторожно, маленькими шажками подошла к кровати и, избегая прикоснуться к спящему, посмотрела на него. На коже висков виднелись красные ожоги — в точности повторявшие форму ее ладоней. Поднесла к глазам свои руки… ничего.

— Странно, — пробормотала она. Затем повернулась к Мерлю. — Знаешь, кажется… кажется, ты спас мне жизнь. Или по крайней мере рассудок. Я у тебя в долгу.

— Ни в коей мере, госпожа. — Мерль даже поднял руки, будто защищаясь от ее слов. — Это мой долг, служить вам и защищать, насколько хватит моих сил.

Спорить она не стала, не было сил. Подошла к скамье, устало опустилась на нее, протянув руку, взяла со стола кружку с молоком, приготовленным, вообще говоря, для спящего, сделала глоток. Поморщилась — жидкость явно собиралась проситься обратно. Закрыла глаза, откинувшись к стене, расслабилась.

— Так что же случилось, госпожа? — донесся откуда-то издалека голос Мерля.

— Я слышала о чем-то подобном. Бывает, человек болен… не телом, духом. Тогда, если маг проводит Погружение в его мысли, больной разум может встретить гостя ударом. Без всякого злого умысла, это… ну, просто как конвульсия. Как правило, это довольно неприятно. Но такого… похоже, его разум сильно разрушен. Очень сильно… Я не знаю, что тут можно сделать.

Она вздохнула и посмотрела на Мерля.

— Ну как, что-то нашел?

Он потянул из-за спины мешок.

— Вот.

На стол перед волшебницей легли два предмета. Пожалуй, ей в жизни приходилось видеть много диковинок, Двор всегда был неравнодушен к заморским забавным поделкам, изысканным творениям гномов, где оружие было похоже на драгоценности, а драгоценности и вовсе было не с чем сравнить. Среди собранных Императорами коллекций попадались и вовсе невероятные вещи, наследие давно ушедших эпох, когда магия была почти всесильной. Многим из предметов даже не удавалось подобрать названия, не то чтобы догадаться об их назначении.

Поэтому удивить Таяну необычными вещами было сложно. И она без особого душевного трепета разглядывала находки Мерля.

Первый предмет был, несомненно, обувью. Правда, вряд ли в Империи найдется хоть один мастер, способный сделать такие башмаки. Очень мягкие и в то же время невероятно прочные — она ткнула в подошву иглой, та чуть-чуть погрузилась в мягкое вещество и уперлась во что-то твердое. Голенище, которое было владельцу лишь чуть выше щиколотки, тоже было сделано из неизвестного ей материала.

— Только один? — спросила она, не поворачивая головы.

— Второй, наверное, в болоте утоп. Я и этот нашел возле трясины. Может, он один потерял да со злости и второй выбросил. А на вид обувка добрая… только странная.

— Ладно, оставим пока. Таяна взяла со стола второй предмет. Задумалась.

Девушка выросла в доме воина и, может быть, именно поэтому почувствовала, что держит в руке оружие. Бывалые рубаки говорили, что у каждого меча, у каждого лука есть своя душа, и настоящий воин всегда чувствует это. Чувствует, когда меч рвется в бой, а когда мечтает о доброй заточке. Чувствует, когда лук готов послать стрелу точно в цель, а когда он «не в настроении» и потому непременно промахнется. Всегда она считала это сказками, точнее, прибаутками, для красного словца, чтобы завязать любимый всеми воинами разговор об оружии. Еще будучи малышкой, часто втихомолку брала отцовское оружие, стремилась услышать голос мечей, почувствовать их стремления. Ей, конечно, ничего не удалось.

Уже потом, когда настала пора обучения в Академии, она узнала, что в этих приправленных элем россказнях было зерно истины. Встречались, хоть и редко, да и то во времена стародавние, мастера, способные напитать магией оружие, книги и другие предметы. Цена этих раритетов была, конечно, даже не на вес золота — на равный вес отборных рубинов или изумрудов, граненных подземными мастерами. Этих шедевров магического искусства осталось мало, хотя и до настоящего времени иногда искателям сокровищ удавалось обнаружить в развалинах той же Хрустальной Цитадели или в руинах Гавани Семи Ветров древние тайники.

Предмет, который безжизненно лежал в ее ладони, вряд ли можно было бы отождествить с любым известным ей оружием… и все-таки Таяна была уверена в правильности своего вывода. Это именно оружие, предмет, созданный, чтобы убивать. И он насыщен магией, хотя она и не чувствовала никаких признаков наложенного на странный серебристый металл колдовства. Это еще ничего не означало — магия может спать и пробуждаться лишь по велению хозяина.

— Это точно его? — Точно, госпожа. Запах не может обмануть.

Таяна осторожно положила оружие на стол. Одно из первых правил, усвоенных ею в Академии, гласило, что неизвестные артефакты могут хранить силы, опасные для неосторожного исследователя. Если понадобится, она займется изучением находки — но это потом. Пока перед ней находка гораздо более интересная и гораздо более загадочная.

Она вновь взяла иглу, прокалила ее в пламени свечи и кольнула палец спящего. Тот не шелохнулся. Рубиновая капля, повисшая на кончике пальца, лениво скользнула на тонкую пластину прозрачного стекла. Вторая, третья проба. На десятой она решила, что взяла достаточно образцов, шевельнула губами, провела над ранкой пальцами — крохотный прокол мгновенно закрылся и кожа тут же приобрела первозданный вид. Девушка двинулась в лабораторию, где хранились не слишком-то многочисленные зелья, реагенты и прочее добро, которым она пользовалась гораздо реже, чем это было нужно. Предстояло заняться исследованиями.

Спустя два часа она вышла из полутемной комнаты на свет. Мерль, все так же неподвижно сидевший в углу все это время и евший глазами спящее тело, посмевшее причинить боль его обожаемой хозяйке, приподнялся со скамьи.

— Не знаю, — пожала она плечами, отвечая на невысказанный вопрос. — Не знаю. Похожа на обычную кровь человека. Но ты прав, только похожа… она немного другая.

— Может, он оборотень?

— А ты их видел? — скептически хмыкнула она.

— Говорят… — неопределенно пожал плечами вампир.

— Да, знаю… я тоже немало слышала об оборотнях, Да и потом, ты же тоже в какой-то степени оборотень. В летучую мышь перекидываться можешь. Но настоящих людей-таргов, людей-пардов, людей-беров… их никто не видел.

Она запнулась на полуслове, вспомнив, как много лет назад в столицу привезли тарга. Крестьяне, поймавшие его, клятвенно заверяли, что это самый что ни на есть настоящий оборотень. Доказать это так и не смогли, тарг упорно не желал менять обличье, никакие усилия магов не смогли обнаружить в нем даже крохотной частички волшебства. Но когда, стоя рядом с клеткой, Дастин заявил, что тварь эта больше интереса не представляет и можно ее убить… утром следующего дня клетка была открыта настежь и, само собой, пуста. Вряд ли лапа тарга сумела бы справиться с засовом. Доказать так ничего и не смогли, и вновь поползли слухи о том, что оборотни и в самом деле существуют.

— Интересно другое. — Таяна разговаривала будто бы сама с собой, не слишком интересуясь, слушает ее Мерль или нет. За годы, проведенные здесь, она привыкла к отсутствию собеседников, привыкла спрашивать у самой себя совета и полагаться на услышанное в этой беседе мнение. — Это очень здоровая кровь. Если бы такая кровь была у простого человека, ему вряд ли грозили бы болезни. Во всяком случае, — поправилась она, — большинство болезней. Кровь убивает простые хвори почти сразу. Более сложные и опасные… не знаю, время покажет, но, мне кажется, с ними она тоже справится.

— Почему же он так легко уснул? — пробурчал вампир вполголоса.

Волшебница услышала.

— Думаю, дело в другом. Усыпляющие свойства той жидкости, что таится в твоих клыках, дарят вполне обычный, только очень крепкий, но при этом вполне здоровый сон. Это не яд и не болезнь, это магия чистой воды. Может, он… или его кровь считает, что в этом сне нет ничего дурного?

Мерль в ответ только пожал плечами. В его голове не укладывалось, как это кровь, пусть и невкусная, может что-то там «считать» и уж тем более как она может убивать болезни. Сам Мерль практически никогда не болел — вернее, можно сказать, вообще никогда не болел, если не считать тягостного ослабленного состояния, когда длительное время, по крайней мере с неделю, не получал хотя бы немного свежей крови. Ему вполне хватало того, что удавалось выцедить из пойманной в лесу добычи, а человеческая… это было сродни деликатесу, изысканным яствам, если переводить на мерки людей.

Этим он не отличался от других себе подобных. Вампир может совершенно спокойно ходить по деревне, убитой Черной смертью, не боясь подхватить заразу. Может пить кровь умирающего от Красной горячки — а ведь любой человек, только дотронувшийся до больного, был практически обречен. Но Мерлю всегда казалось, что в таких случаях вампира защищает магия, пропитавшая их тела, позволяющая им летать, дарующая стремительное заживление ран и позволяющая жить сотни лет. Ему и в голову не приходило, что дело может заключаться в самой крови.

— Ты хочешь сказать, госпожа, что он мой родич?

— Нет, — покачала она головой. — Свойства крови немного похожи, но насколько его кровь сильнее моей, к примеру, настолько же… или даже больше, твоя кровь сильнее, чем его.

— Может, полукровка? — брякнул было он и тут же устыдился глупого вопроса. Прожив столько времени в доме волшебницы, можно было бы и знать, какие народы могут, а какие не могут иметь совместных детей.

Когда он был еще совсем юн — внешне с той поры он совсем не изменился, — его наставник, проживший более полутысячи лет, рассказывал, что и вампиры бывают способны произвести на свет детей. Для этого требовалось сочетание стольких условий, что на практике ребенок-вампир рождался ладно если раз в семь-восемь веков. Если бы род вампиров продлевался только таким способом, они бы давно вымерли, уничтоженные жаждущими подвигов рыцарями, озверевшими мужланами или просто от несчастных случаев.

Правда, госпожа как-то пообещала Мерлю, что если он посмеет влить суть вампира в кого-нибудь из людей, она лично отправит его на костер. А заодно — и «наследника». Мерль не собирался рисковать шкурой, его вполне устраивало нынешнее положение вещей — безопасное, относительно сытое и не слишком хлопотное существование,

— Нет. — Она даже не обратила внимания на сказанную им глупость. — Я не знаю, ЧТО он такое. Может быть, когда проснется, сам скажет. Между прочим, думаю, что ему пора бы и очнуться.

Мужчина открыл глаза. Несколько секунд он медленно обводил взглядом помещение, пока глаза его не остановились на вампире. Мерль улыбнулся самым что ни на есть дружеским образом, как всегда напрочь забыв, какое действие оказывают его улыбки на неподготовленных.

Одним-единственным стремительным прыжком человек слетел с кровати, вжался в стену, выставив перед собой руки. Во всей его фигуре была угроза — и похоже было, что эта странная поза ему привычна. Он, не отрываясь, смотрел на Мерля, стараясь не упустить ни малейшего движения. От неожиданности вампир и сам замер, словно превратившись в статую.

— Похоже, с твоими родичами он знаком не понаслышке, — хмыкнула Таяна. — Мерль, тебе придется выйти, он, похоже, тебя боится.

При звуках ее голоса мужчина чуть сместился в сторону, так, чтобы видеть их обоих одновременно. Его реакция, безусловно, была реакцией воина, оставшегося без оружия, но привыкшего в таких случаях полагаться на то, что всегда с ним, — на руки и ноги. Говорят, в дальних странах живут низенькие и тщедушные людишки, владеющие поистине колдовским воинским мастерством. И их пустая рука или голая пятка может стать опасней меча или смертоносней тяжелой булавы. Может, это были пустые сказки, сталкиваться с такими мастерами Таяне не приходилось — между Империей и мифической страной желтых карликов лежала земля ургов, а сумасшедших, готовых в одиночку или даже под приличной охраной двинуться сквозь эти негостеприимные земли, пока что не находилось. Так что сведения эти были в основном из старых книг… а веры большинству из них было мало.

Скрипнула дверь — вампир вышел.

Таяна сделала шаг к ощетинившемуся воину.

— Успокойся… — Она старалась говорить мягко, тихо. Именно такие звуки лучше всего воспринимаются воспаленным разумом. Хотя после того, что она ощутила, заглянув в его голову, волшебница вряд ли могла бы назвать этого человека просто больным. — Успокойся. Тебя никто не обидит. Все хорошо, ты в безопасности.

По его глазам она видела, что он не понимает ни слова из того, что слышит. Его поза, поза бойца, осталась неизменной.

Таяна не шевелилась, внимательно разглядывая стоящего напротив нее человека. И внезапно поняла, что ему плохо, очень плохо. Да, этот воин готов был принять бой — но вряд ли сейчас ему бы удалось справиться с серьезным противником. Руки чуть дрожали, глаза блуждали, как будто бы утратив возможность сосредоточиться на чем-то одном — и было видно, каких усилий ему стоит собраться.

— Тебя никто не обидит, расслабься, — шептала она, одновременно делая привычные движения пальцами рук. Ей приходилось уже сталкиваться с опасными людьми, и она знала, как их успокоить. Простая магия — но сейчас он должен почувствовать усталость и расслабленность, должен захотеть присесть, а лучше прилечь.

По его телу пробежала судорога, еле заметная, для большинства простых смертных даже неощутимая, но она-то видела эту волну мелких сокращений мускулов, видела с полной очевидностью. Волшебница слишком хорошо умела держать себя в руках и потому не вздрогнула — а было от чего. Этот воин только что сбросил с себя саван умиротворения, наброшенный его, — а это было непросто. И уж во всяком случае, это нельзя было сделать просто сокращением мышц, требовалось нечто большее — как минимум частичка Силы. Но она бы почувствовала задействованный Дар.

Он что-то пробормотал, коротко, немного зло. В голосе сквозили вопросительные нотки. Таяна улыбнулась краешками губ — да уж, не надо быть знатоком языков, чтобы понять суть произнесенной фразы. «Кто ты?» или «Где я?». Простой вопрос, первый, который обычно задают воспаленные разумом во время недолгого возвращения рассудка.

— Ты у меня дома. — Ее не очень заботило, понимает ли он произносимые ею слова. Важен был лишь их тон. — Ты у меня дома, воин, ты был болен. Но теперь все будет хорошо, и тебе ничего не грозит. Ляг, воин, тебе нужен отдых…

Руки Таяны продолжали работу, вновь и вновь пытаясь укутать мужчину саваном умиротворения — и каждый раз испытанное, элементарное заклинание давало сбой. Такое впечатление, что ее Сила попросту отскакивала от этого мускулистого тела. Продолжая бормотать успокаивающие слова, Таяна удвоила, утроила усилия. Наконец ее перестало даже волновать, заметит ли мужчина движения ее рук — бывалый воин, хоть раз в своей жизни имевший дело с магами, уже давно понял бы, что его околдовывают — и принял бы адекватные меры. Этот — явно ничего не понимал. Не понимал, что сейчас ему в грудь бьют заклятия, способные вогнать в недельный сон мчащегося галопом коня.

И вдруг как будто бы что-то сломалось в странной защите этого воина — то ли магия нашла дорогу в непробиваемой бреши, то ли незримый щит, прикрывавший мужчину от волшебницы, наконец сдался — так или иначе, но воин вдруг закатил глаза и ничком рухнул на пол. Его дыхание стало мерным, как у спящего глубоким сном человека.

Таяна вдруг почувствовала, как по лбу стекают тонкие струйки пота. Оказывается, она вложила в атаку куда больше сил, чем рассчитывала.

Девушка тяжело опустилась на скамью. Второй раз за сутки этот найденыш выбивает ее из колеи — ее, титулованную волшебницу. Она скользнула взглядом по кружке с молоком и, обреченно вздохнув, выпила остатки, чувствуя, как стучат ее зубы о тонкий фарфор. Надо было позвать Мерля, чтобы взгромоздить этого богатыря на кровать, одной ей такой подвиг не под силу. Если, конечно, не применять магию… а этого ей не хотелось. Она устала, просто смертельно устала.

5. ОРАКУЛ

Вновь уснул Алмазная Твердь, и это знак, что Вечный недоволен детьми своими, недоволен богоизбранным народом ургов. Может быть, гневается Он, что столь многие воины поднялись в чертоги Его раньше срока? Могу ли я, Ур-Шагал, провидец и летописец, угадать помыслы Вечного?

Л семена зла, посеянного гордецами, дали буйные всходы и обещают принести страшные плоды. Ибо возжелал король проклятых шанков, коих люди гномами называют, отомстить за поругание своих пещер. Хитер сей проклятый народ, золотом и каменьями покупает он мечи, что будут повернуты против народа ургов. Сами же проклятые шанки опять останутся в стороне, охраняя свои богатства и насмехаясь над теми, кто не живет под землей.

И открылась Аш-Даготу, что движутся на землю ургов люди в силах тяжких, коих ведет сам Железный Арманд, что еще бароном де Брей называем. И еще открылось Аш-Даготу, что не следует богоизбранному народу ургов в этот раз скрестить свои топоры с мечами Империи, ибо сильны легионы Железного Арманда, и нет славы в том, чтобы все воины ургов пали на поле боя. Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, говорил Верховному шаману, что теперь, когда в воле Вечного вновь пробудить Алмазную Твердь, весь народ ургов должен быть готов к походу в Стальные пещеры. И внял Аш-Дагот словам моим, что напоены были мудростью великого Ур-Валаха.

Запомните,дети мои, ту боль и тот стыд, что испытывали мы, униженно прося мира у Железного Арманда. Запомните то золото, что было отдано проклятым шанкам в знак мира. Запомните, ибо это есть великий урок — не всегда слава в том, чтобы пасть в бою, иногда, сделав шаг назад, можно потом сделать два или три шага вперед — и тогда, я верю, горько рыдать будут проклятые шапки, не рады будут они полученному золоту. И Железный Арманд вспомнит тот день, когда склонились перед ним вожди богоизбранного народа.

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, говорю вам, дети мои, — помните уроки, что посылает нам Вечный. Ибо в них — мудрость Его, отданная нам, избранному Им народу. Помните и будьте достойны Его благоволения.

Таяна медленно развела руки в стороны и осторожно скосила глаза вниз, туда, где ее ладони соприкасались с кожей Дьена. Ей почему-то не нравилось его полное имя, оно было каким-то… чужим, в то время как в самом Дьене не было ничего особо необычного. Если, конечно, не считать крови да еще того, что рядом с этим белокожим великаном она, титулованная волшебница, чувствовала себя девчонкой, только что перешагнувшей порог ученичества.

Нельзя сказать, что у нее ничего не получалось, — напротив, Дьен почти пришел в себя. Правда, он все забыл — все, кроме своего имени. Таяна видела таких не раз, еще когда жила при Дворе, обучаясь у признанных мастеров Академии. Как правило, вылечить их было несложно, дважды или трижды ей даже доверили сделать это самой — а тогда она еще так далека была от своего нынешнего высокого звания. И все оказалось на удивление просто. Тогда.

А сейчас она временами была близка к тому состоянию, когда хочется опустить руки и признать свое полное поражение.

Дьен. Денис Жаров. Это он смог выговорить достаточно внятно, когда первый раз очнулся от магического сна, который она сумела наложить на него. Он говорил еще много, но она не понимала его слов. Таяна была уверена, что справится с этой странной болезнью, — самоуверенная дура, она совершенно забыла простейшую истину — человек может забыть все, даже собственное имя. Но он никогда не забывает родного языка.

Либо Дьен — не предусмотренное никакими законами исключение… либо он никогда и не знал общеимперского. Как, впрочем, не знал ни эльфийского, ни гномьего наречия, ни даже сложно выговариваемой речи ургов. Может, там, за землями ургов, в стране желтых карликов, и говорят гак, как он, — но возможности проверить это у Таяны не было.

Капля по капле она вливала в его воспаленный мозг знания о языке — чем скорее он сможет хоть как-то рассказать ей о том, что с ним случилось, тем больше шансов у нее оказать этому мужчине помощь. Иногда Таяна с легким испугом признавалась сама себе, что ею движет не просто желание оказать помощь попавшему в беду человеку, а и просто азарт, стремление во что бы то ни стало разгадать эту головоломку, решить эту задачу, достойную по своей сложности даже Высших магов Академии.

А он сопротивлялся. И хотя с каждым разом она чувствовала, что дело идет все лучше и лучше, тем не менее его сопротивляемость к ее магии просто поражала. Таяна не знала заклинаний, которые могли бы дать смертному такой иммунитет, которому позавидовали бы, пожалуй, даже эльфы. Говорят, древние маги умели многое, говорят, в тех же ньор-ков вложена ничуть не меньшая защита… правда, тот, кто попытался бы испытать магический щит ньорка, вряд ли потом сумел бы об этом рассказать. Очень уж не любят эти создания магию — особенно ту, что направлена против них, пусть даже и из самых лучших побуждений.

Самое досадное, что Таяна никак не могла определить природу этого магического щита — вернее, она готова была поклясться, что его нет вовсе. Просто направленная на этого человека Сила… как бы рассеивалась почти вся, оставляя лишь ничтожную часть. Именно так ей удалось тогда, в первый раз, его усыпить — теперь она это понимала прекрасно. Он тогда должен был проспать неделю — столько силы было вложено в заклинание… а проспал от силы пять часов.

Это было невозможно, но тем не менее это было.

— Уже все? — Он открыл глаза.

— Все, — кивнула она, улыбаясь. — На сегодня все. Он посмотрел на ее руки, затем встретился с ней взглядом.

— Тебе не было больно?

Таяна вдруг почувствовала, как к щекам приливает краска. Почему-то ее очень тронула эта забота… Нет, он все время был безукоризненно вежлив — по крайней мере с того самого момента, когда она сумела объяснить ему, что в этом доме он — не пленник, он гость, и гость дорогой. Она старалась быть очень убедительной — и он, видимо, поверил.

С того дня прошел почти месяц. Каждый день — осторожное магическое воздействие, всегда на грани срыва — Таяна не могла забыть тот, самый первый раз, когда она попыталась проникнуть в разум Дьена. В тот раз Мерль буквально оторвал ее от бесчувственного гиганта — наверное, спас ей при этом жизнь. Впоследствии это дважды делал сам Дьен — когда она забывалась, на мгновение теряя осторожность. Тогда черные щупальца его воспаленного сознания обвивали разум волшебницы, пытаясь уничтожить, задушить его… А Дьен не чувствовал ничего — и только заметив, как начинает дрожать тело девушки, с силой отводил ее руки от своей головы, нарушая связь.

— Тебе сейчас нельзя вставать, — сообщила она неизвестно в который раз. Эту фразу Дьен слышал с самого первого раза, когда еще даже не понимал значения произносимых ею слов. Потом он их уже понимал, но какая-то странная тяга совершать неправильные поступки заставляла его поступать по-своему — и каждый раз тело подводило его. Разум, измотанный потоком чужих мыслей, пронзавших его насквозь, отказывался служить хозяину в первое время после окончания Проникновения.

— Я знаю, — кивнул он.

— Отдохни. — Он поправила одеяло и, чуть пошатываясь, встала.

— Ты куда?

— Лежи, лежи, — улыбнулась девушка. — Сегодня приехал мой отец, он меня ждет. Хочешь чего-нибудь? Я пришлю Мерля.

— Нет, спасибо.

От нее не ускользнула легкая тень, пробежавшая по его лицу. Она никак не могла понять столь странное отношение Дьена к вампиру. Страх? Нет, парень, похоже, вообще ничего не боялся. Даже того, чего следовало бы — например, Проникновения. В руках неопытного волшебника этот ритуал с равной легкостью может и излечить, и убить. Точнее, в руках неопытного — скорее именно убить. Хотя, правду сказать, вряд ли простой воин… если, конечно, Дьен был «простым» и тем более воином — вряд ли простой воин может знать такие нюансы лечебной магии.

Таяна пожала плечами — все-таки с этим надо разобраться. Дьен уже в достаточной мере владеет языком, чтобы суметь объяснить. Придется поговорить с ним об этом.

Она вышла к гостям. Наверное, с ее стороны было не слишком вежливо заставлять отца ждать, но сеанс Проникновения откладывать не хотелось — к тому же и папа, обнаружив на столе изрядные запасы отменного эля, предусмотрительно приготовленные Таяной, не особо расстроился. В настоящее время он со своим спутником занимался уничтожением напитка, а также всего того, что к напитку полагалось в качестве закуски. Глядя на отца, Таяна улыбнулась — вот уж Мерль постарался, вряд ли даже двое голодных мужчин справятся с этим изобилием.

При виде дочери барон Арманд отставил в сторону полупустую кружку, смахнул пену с усов и кивнул дочери на свободный стул.

— Ну что, как лечение?

— Нормально. Он скоро будет здоров.

— Он? — усмехнулся Арманд, и Таяна вдруг подумала, что ни словом не обмолвилась отцу о том, кто лежит сейчас в соседней комнате. — В этом доме наконец-то появился мужчина? Оч-чень интересно…

— Папа… — Девушка почувствовала, как краска заливает лицо, и разозлилась сама на себя за то, что этот румянец делает бессмысленными любые объяснения. — Папа, это не то, что ты думаешь. Просто пациент…

— Просто пациент, — задумчиво протянул отец, чуть заметно усмехаясь в усы. — Конечно, как же я сразу не понял.

— Какие новости? — попыталась сменить тему Таяна. — В смысле, с границы?

— Замечательно отвратительные.

— Это как? — опешила девушка.

— Или, если хочешь, омерзительно радостные… Урги попросили мира.

— Тяжелый был бой?

— Ты не понимаешь, — вздохнул барон, бросая взгляд на дно кружки. Его спутник поднял тяжелый кувшин, налил сначала барону, затем себе. Арманд одним мощным глотком всосал в себя чуть не половину содержимого вместительной посудины, затем мрачно продолжил: — Не было никакого боя, Тэй. Вообще никакого. К тому времени, как легионы подошли к первому их стойбищу, нас уже ждали. Ждали послы, чтобы просить пощады.

— Урги просят пощады? Куда катится мир…

— Не стоит относиться к этому с насмешкой, — нахмурился барон. Он некоторое время молчал, затем с силой грохнул кулаком по столу. Стоявший на краю кувшин с элем подпрыгнул и вознамерился свалиться на пол. Рука молчаливого спутника барона с непостижимой скоростью метнулась к сосуду, подхватила его, вновь водрузила на стол. Барон, казалось, этого не заметил. — Урги никогда не просят пощады, если только не потеряли в боях слишком много бойцов. А тут сам Аш-Дагот бормотал о миролюбии, о прощении… да по большому счету их и прощать-то особо не за что.

— Так ведь ты говорил, что гномы…

— Гномы уже не имеют к ургам никаких претензий.

— ?

— Золото, девочка, золото. Чем еще, по-твоему, можно снискать расположение этих коротышек? Я не знаю, чего стоило ургам откупиться… но они сделали это. И, видимо, не поскупились. Что-то готовится, Тэй, что-то очень неприятное. Урги копят силу, стараясь не размениваться на мелочи. И мне тошно осознавать, что в данный момент этой мелочью являются имперские легионы.

— Может, они в очередной раз решили собраться с духом и идти воевать гномов?

— Нет, — покачал головой Арманд. — Нет, не думаю. Нужно быть круглым идиотом, чтобы полезть в пещеры, даже сколь угодно большими силами. Еще никто и никогда не сумел покорить гномов.

— Так же, как никогда урги не уклонялись от первого же боя…

— Вот именно.

Воцарились долгая тишина, время от времени прерываемая шумным отхлебыванием эля. Конечно, при Дворе предпочитали более изысканные напитки, вина, привезенные из невообразимого далека, впитавшие в себя тепло чужого солнца, — но барон, большую ч&сть жизни проведший среди солдат, и напитки предпочитал соответствующие, Нередко бывало, что над его приверженностью к грубой солдатской пище посмеивались, но мало нашлось бы смельчаков, дерзнувших высказать Арманду де Брею в лицо свое мнение о его гастрономических пристрастиях.

Наконец он отставил кружку и несколько натянуто улыбнулся.

— Ладно, что мы все о делах да о делах. Давай лучше поговорим о тебе, Тэй. Нечасто нам все же удается вот так спокойно, никуда не торопясь, посидеть за столом.

— Папка, ты останешься? Хоть ненадолго? — Таяна понимала, что надежды эти призрачны. Даже одно то, что барон сейчас сидит здесь, вместо того чтобы, нахлестывая коня, спешить ко Двору, было в какой-то мере нарушением приказа Императора.

— Прости, дочка…ты же все понимаешь, не так ли? Жара спадет, и снова в дорогу. Но еще несколько часов я могу пробыть здесь. Когда-нибудь…

— Да, да, я слышала это много раз, — фыркнула Таяна, даже не пытаясь скрыть огорчения. — Когда-нибудь настанет время, и мы сможем провести вместе… Папка, ты говорил это не один десяток раз, даже тогда, когда я была совсем маленькой. Думаешь, я не помню?

— Да ладно… расскажи про этого твоего… пациента. Я смотрю, ты близко к сердцу принимаешь его недуг? Что случилось?

Таяна на мгновение задумалась. В истории с появлением Дьена было столько непонятного, столько странного… вряд ли отец сможет дать совет, но, может, все-таки?

Ее рассказ занял совсем немного времени. Она сама поразилась тому, как же мало ей известно — появился ниоткуда, не может говорить… она сказала и о странной крови этого человека, и о странном щите, прикрывающем его, пусть и неплотно, от магии, и о странно здоровом теле. Она выложила все — и оказалось этого до смешного мало.

Спутник барона, до этого не проронивший ни слова, внезапно повернул голову к Таяне. Его губы шевельнулись — и голос, прорвавшийся наружу, заставил ее кожу покрыться мурашками. Она уже слышала такой голос, очень давно, в детстве.

— Я должен посмотреть на него.

Голос был неприятен, он напоминал вой ледяного ветра среди скал, скрип несмазанной калитки, противный скрежет металла ло стеклу. И хотя слова были вполне разборчивы, даже более того — очень правильные, казалось, что говорит этот человек на языке для него чужом.

Только сейчас Таяна впервые рассмотрела его целиком — и поразилась тому, что не обратила на него внимания раньше. В этом мире воинов, где от сильных рук и широких плеч так часто зависела жизнь, нередко попадались бойцы, которым под силу было, казалось, соперничать с давно исчезнувшими великанами древности. Сам барон был отнюдь не мелковат, но этот… Пожалуй, встань он сейчас, и его макушка может упереться в потолок, а могучие, невероятно, неестественно мощные мускулы делали его еще более огромным. Ничего не выражающее лицо тоже было необычным — Таяне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что же именно так ее удивило. А когда поняла — то вдруг вздрогнула, немного от неожиданности, немного от испуга,

Лицо этого великана было мертвым. Нет, оно двигалось, когда он произносил слова, — вернее, двигались только губы, все остальное же оставалось будто высеченным из камня.

— Ньорк?

Он коротко кивнул, не утруждая себя разговором. С его точки зрения, все, что нужно, было уже сказано.

Древняя магия, давно утраченная, когда-то достигала немыслимых высот. Короли и императоры платили золотом — и платили щедро. Платили за то, что маг, доказавший свою силу, будет на их стороне. С ними… а значит, против других — тех, чьи земли, богатства или что-то еще приглянулись хозяину. Бывало, что маги, верно служившие господину, но потерпевшие поражение в поединке Сил, отправлялись на плаху. Благодарность властителей недолговечна.

С тех пор осталось мало записей, и теперь уже не узнать, кому первому из волшебников пришла в голову мысль, что миром должна править магия. Кем бы ни был тот, самый первый, — но его одинокий голос был услышан.

Это нельзя было назвать восстанием магов — это было не восстание, не бунт, не мятеж. Это была война — страшная и кровавая война, в которой схлестнулись в смертном бою сталь и боевые заклятия. Хрустальная Цитадель, убежище, хранилище, школа… она была всем этим и еще многим другим — но, главное, она была единственным оплотом боевых магов, вознамерившихся поставить мир на колени. Магов было мало — да и не все они пошли на зов Хрустальной Цитадели — многие сохранили верность своим нанимателям, кто из страха, кто по искренней вере в справедливость. А кто и по убежденности в том, что затеянное Цитаделью дело — проигрышное. Эти, к слову сказать, оказались самыми дальновидными. Поскольку в основном они и выжили.

Итак, боевых магов было немного — но их сила превосходила все мыслимые пределы. Вряд ли в современности нашелся бы хоть один чародей, способный сравниться даже со слабейшим из Пятерых. Их было пятеро — тех, кто возглавил бойню. Доподлинно известно только одно — того, кто начал войну, не было среди них.

Маг способен сдвинуть горы и заставить кипеть реки, способен отравить воздух и зажечь лед — но попавшая в спину стрела убивала мага столь же верно, сколь и простого смерда. Волшебники нуждались в воинах — чтобы те своими телами прикрывали их во время волшбы, отводили смертельные удары и добивали павших.

Нашлось немало таких, кто согласился служить чародеям — кто купился на золото, кого прельстили обещания власти. Но этого было недостаточно.

Алхимики Хрустальной Цитадели сумели создать для себя солдат. Сильных. Невероятно живучих. Не ведающих ни страха, ни сомнений. Ньорков.

Уже потом стало ясно, что именно это и стало тем роковым шагом, который положил конец и Войне магов, и вообще былому величию волшебников. Ньорки вышли из повиновения. Созданные, чтобы с равным успехом противостоять и мечам, и магии, они повернулись против своих хозяев. Кто сделал ту ошибку, что привела к столь печальному для магов исходу? И была ли то ошибка, а может, кто-то из магов, что встали на пути отступников, пожертвовал жизнью, разрушая план создания супербойцов. Это могли бы знать сами ньорки — но они хранили молчание.

То, чего не смогли сделать имперские легионы, сделали мечи ньорков. В последнем бою у стен Хрустальной Цитадели пали все маги — и пять лидеров, и десятки их сподвижников, и многие сотни тех, кому в несчастливое время довелось оказаться за сияющими светом стенами. Силы, пущенные в ход, почти сровняли с землей Цитадель — с тех пор никто так и не рискнул поселиться хотя бы даже вблизи руин. Говорят, что души погибших, не нашедшие упокоения и в посмертии, все так же бродят ночами по развалинам величайшей крепости магов, наводя страх, безумие, а то и смерть на случайных путников, которых нелегкая занесла в эти проклятые места. Были в тех местах и другие создания, те, что стали плодами первых экспериментов по выведению сверхрасы. Бывало, что кому-то из рыцарей, возомнивших себя героями, приходило в голову попытать счастья в тех местах — что ж, следует отдать должное, иногда они возвращались живыми и даже с трофеями. Иногда.

С тех пор прошли века. Множество ньорков пало у стен Цитадели, немало погибло и потом, в битвах, без которых они не мыслили для себя жизни. Ньорки были созданы, чтобы сражаться, и это стремление, заложенное в них алхимиками, оказалось сильнее всего — даже сильнее инстинкта самосохранения. Невероятно сильные, с молниеносной реакцией и почти неуязвимые для магии, они жили долго, очень долго. Даже сейчас, спустя почти тысячу лет после битвы у Хрустальной Цитадели, это создание, что сейчас сидело перед Таяной, не выглядело старым. Зрелым — может быть, но отнюдь не старым. Ньорки жили долго — никто не знал, сколько жизненной силы заложено в них создателями, но еще ни один ньорк не умер от старости.

Они не были неуязвимыми — ни для стали, ни для магии. «Почти» — не считается. Случалось, они погибали. Случалось, в битве сходились лицом к лицу двое ньорков — и тогда исход мог быть только один. Смерть. Ньорки имели болезненное, чрезвычайно обостренное представление о чести. Если уж нанимались служить кому-то — то не ведали понятия отступления.

Наверное, если бы этим ограничивалось, то всех ньорков выбили бы еще сотни лет назад. В конце концов, если пять или десять противников для него — ничто, если двадцать или тридцать способны создать ему какие-то сложности… то пятьдесят, сто или двести бойцов с гарантией отправили бы очередного великана в мир иной. Нъорки были созданы для боя — но и они не хотели умирать. Это противоречие между их сердцем и разумом создало странную систему отношений ньорков (к тому времени их уцелело не более двух-трех сотен) и людей. Теперь ньорк нанимался на службу не более чем на три месяца. А потом забирал положенное ему золото — а золота этого было немало — и удалялся куда-нибудь в леса, в глухие, всеми богами забытые деревушки, подальше от грохота сталкивающейся стали. Пока не кончится золото либо пока тяга к сражениям и запаху крови не станет невыносимой.

Многие хотели заполучить в свою армию ньорка — бывало, и не раз, что очередная военная кампания начиналась не по знамениям звезд и не по иным, более прозаическим причинам — а лишь тогда, когда очередному повелителю удавалось, хотя бы и на столь жалкий срок, связать словом одного из вечных воинов.

И все же они гибли. Ньорки не могли иметь потомства, поэтому число их неуклонно сокращалось. Пожалуй, они и сами были бы не против, если бы кто-нибудь вновь сумел бы собрать воедино крохи древнего знания, сумел бы воссоздать их вымирающую расу. Но вместе с осколками Хрустальной Цитадели в прошлое ушли и те, кому по силам было создать столь могучие заклинания, ушли те, чьи глаза могли бы прочесть древние письмена. Все ушло, а ньорки продолжали жить, время от времени отдавая последний салют одному из павших родичей.

— Ты не говорил, отец, что Император сумел найти для этой кампании ньорка.

— Не говорил, ну и что? — пожал плечами барон. — Да и потом, служить ему осталось всего несколько дней. А потом, как всегда, он куда-то исчезнет. До следующего найма. На год, может, больше.

— Ну… это же так необычно. — Таяна потупилась, вдруг осознав, что говорит о ньорке в его присутствии так, словно тот просто неодушевленный предмет. Как стул. Она повернулась к великану. — Простите, я…

— Не стоит, — просипел тот. — Волшебница, я могу увидеть вашего подопечного?

— О… о, конечно. Почему бы и нет… но, но вы ведь обещаете, что не сделаете ему ничего дурного, да?

— Думаю, что тебе нечего опасаться, — быстро вставил барон, стрельнув мрачным взглядом из-под насупленных бровей в сторону воина.

Ньорк помедлил — видно было, что ему не слишком хочется связывать себя словом, но в то же время только что прозвучал практически недвусмысленный приказ от того, под чьим командованием он находился сейчас и будет находиться еще месяц. Долг все же пересилил,

— Если он не враг мне, я не причиню ему вреда… — проскрипел, не меняя интонации, он. — Меня зовут Д'раг. Я клянусь моим именем.

— В этом не было необходимости, — чуть натянуто улыбнулась Тэй, которой не слишком понравилась сделанная великаном оговорка. — Я вполне могу поверить вам без всяких клятв. Я позову его.

Д'раг бросил короткий взгляд в сторону двери, ведущей на улицу.

Ньорки создавались для боя — не для бесед. Таяна знала это, как знала и то, что ньорки говорят только тогда, когда не могут или не считают нужным обойтись без этого. В данный момент он, видимо, решил, что взгляда будет вполне достаточно.

Вечный воин поднялся — и в комнате сразу стало тесно, казалось, его могучие плечи заполнили все, от стены до стены, от пола до потолка. С легким налетом паники Тэй подумала о том, как же этот великан протиснется в двери, — и тут же мысленно рассмеялась. В конце концов, сюда же он вошел.

— Иди, иди, дочка, — пробурчал Арманд, когда дверь закрылась за ньорком.

— Думаешь, моему… — она на мгновение замялась, — подопечному и правда ничего не грозит?

Барон несколько секунд молчал, старательно отводя глаза, и эта пауза очень не понравилась девушке. Затем он неохотно пробормотал:

— Ну… ну, раз он поклялся… Я еще никогда не слышал, чтобы ньорк нарушил свою клятву.

— Отец…

— Ну не знаю я. — Он по-прежнему старался не встречаться с ней взглядом. — Да, ньорки не нарушают клятв. Но я первый раз вижу и то, что он заинтересовался каким-то человеком. Настолько, что заговорил. Он произнес сейчас больше слов, чем за все те два месяца, что я его знаю. На всякий случай… ты помнишь, как надо вести себя рядом с такими, как он?

Она коротко кивнула. Да, это ей в свое время объяснили хорошо. И еще объяснили, что стало с теми, кому вздумалось опробовать на вечных воинах свои магические силы. Разумеется, объясняли не те, кто делал эти попытки, — они-то как раз уже никому и ни о чем не могли рассказать.

— Иди, дочка, иди… я вот сейчас еще глотну, — он уставился на кружку, — и присоединюсь к вам. Мне даже интересно, что Д'рагу нужно.

Таяна кивнула и скользнула в соседнюю комнату, где на кровати все еще лежал Дьен. Хотя времени прошло уже достаточно, он так и не сделал попытки встать. Неужели этот мужчина все же начнет ее слушаться? Хотя бы в мелочах.

— Дьен, как ты себя чувствуешь? Он улыбнулся.

— Спасибо, хорошо.

— Встань, пожалуйста.

Он поднялся. Только сейчас ей бросилось в глаза сходство — едва уловимое, но несомненное сходство его с ньор-ком. Дело было не в телосложении и даже не в осанке… — что-то иное, вряд ли она смогла бы объяснить это хотя бы самой себе.

— Послушай меня, Дьен. Во дворе тебя ждет… человек. Заминка не укрылась от его слуха, и Тэй в очередной раз спросила себя, действительно ли этот мужчина болен рассудком или просто искусно притворяется.

— Такой же… — он нарочно сделал паузу в том же месте, — человек, как и Мерль?

Она покачала головой.

— Другой. И он опаснее, хотя и поклялся не причинять тебе вреда. Я говорила о тебе с отцом, и он вмешался в разговор. Потом я расскажу тебе про таких, как он. Я не знаю, почему ты заинтересовал его, но… но, может, он сумеет помочь нам разобраться, кто ты и откуда. Выслушай его… если он станет говорить. Но будь осторожен.

Он спокойно кивнул. Таяна ожидала увидеть в его глазах беспокойство, может быть, страх или хотя бы опаску — но нет, глаза отражали лишь легкое любопытство. Дьен не боялся. Она выругалась про себя, прекрасно понимая, что подобные слова не украшают девушку, даже будучи произнесенными мысленно. Проклятие, почему именно сейчас у нее нет времени, чтобы подробно рассказать Дьену о ньорках, о том, что это за создания и чего от них можно ждать. А знала ли она это сама? Наверное, нет. Все, чему ее учили, было почерпнуто из обрывочных, часто недостоверных и друг другу противоречащих сведений тысячелетней давности.

— Пошли. — Он легко шагнул к двери.

— Дьен, прошу, будь осторожен, — вновь повторила она.

— Конечно. — Судя по тону, которым Дьен произнес это слово, вряд ли он воспринял ее слова всерьез. — Пойдем, Таяна, не надо беспокоиться. Все будет хорошо.

Солнце только начало заливать двор своими теплыми лучами — отец приехал на заре и намеревался уехать через несколько часов после полудня. Воздух был еще свеж, хотя в нем уже начинал чувствоваться приближающийся полуденный зной. День будет жарким… и отец прав, намереваясь отправиться в дорогу вечером. Что ж, солнце сегодня подарит ей несколько лишних часов рядом с отцом. Как мало было этих часов за последние годы.

Ньорк стоял посреди двора — и Таяна с тайной радостью заметила, что его тяжелый меч стоит в стороне, прислоненный к крыльцу. Великан внимательно разглядывал Дьена. Тот чуть заметно поежился под этим мрачным, тяжелым взглядом, затем сам в свою очередь уставился на вечного воина. Они стояли друг напротив друга, сверля противника взглядом, затем ньорк шагнул вперед.

— Я твой враг, — проскрипел он. — Убьешь меня или погибнешь сам.

Таяна вскрикнула и хотела было рвануться вперед, но вдруг натолкнулась на взгляд отца — и в серых глазах барона сквозила сталь. Девушка почувствовал, что эти серые глаза приказывают — не просят, не советуют, а отдают безусловный, обязательный для немедленного исполнения приказ — «замри». Очень редко она видела у отца такое выражение глаз. И каждый раз эти безмолвные приказы имели под собой основания — и она остановилась, подавив крик. «Ньорк не нарушает клятвы, — твердила она про себя, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. — Не нарушают… никогда… никогда…»

— Я не хочу драться с тобой, — тихо сказал Дьен. Впрочем, эта фраза нисколько не заинтересовала великана.

— Убей или умри. — Он сделал еще шаг вперед. А затем еще один.

Тело Дьена взметнулось в воздух — на краткий миг Таяне показалось, что он летит, хотя она знала, что это невозможно: только величайшие маги древности умели создавать заклинания полета, это знание считалось давно утерянным, Мгновением позже она поняла свою ошибку — он просто прыгнул, резко, стремительно…

Она не могла толком сказать, что произошло потом. Кажется, Дьен наносил удары, которые ньорк принимал с равнодушием скалы, кажется, сам уворачивался от мощных кулаков вечного воина. Атаки Дьена были изощренными, красивыми… при Дворе не раз выступали бойцы, готовые продемонстрировать пресыщенным развлечениями придворным свое искусство, но такого Тэй не видела никогда. Казалось, потерявший память человек превратился в вихрь… но страшные удары ни разу не заставили его противника сделать хотя бы шаг назад. Д'раг наносил короткие незамысловатые удары — но, попади кулак в цель, он смог бы разбить в крошево каменную плиту. Эта схватка, более напоминавшая танец, продолжалась не слишком долго. Кто-то из бойцов должен был допустить ошибку. Ньорки ошибок не допускали.

Проводив взглядом улетевшего в кусты Дьена, ньорк повернулся к волшебнице. Она, наконец обретя дар речи, злобно прищурилась:

— Ты поклялся…

— Я не причинил ему особого вреда. — Почему-то ей казалось, что голос Д'рага звучит печально. — Прости. Я думал, что он может быть нам родичем. Это не так.

— Это я могла бы сказать тебе и без драки, — раздраженно фыркнула Тэй, все еще безуспешно пытаясь успокоиться.

— И он не тьер…

— Тьер? Кто… что это?

— Ты знаешь много, но не все. Отведи его к Оракулу. Он даст ответ. Если захочет.

— Я…

— Задай вопросы Оракулу. Не мне.

Он повернулся к вылезающему из кустов Дьену. Вид у того был слегка помятый, но выражение его лица заставило бы большинство людей понять, что лучше бы им сейчас оказаться где-нибудь в другом месте. Разумеется, никакого впечатления на ньорка это не произвело, к понятию «большинство» это создание не относилось.

— Прости, человек, — прохрипел он. — Я принял тебя за другого. Ты не враг мне.

Странно… Таяна готова была бы поклясться, что Дьен сейчас не в том настроении, чтобы принимать чьи бы то ни было извинения. И ожидала, что сейчас бой возобновится, — и готова была вмешаться, даже прекрасно понимая, чем рискует. Но Дьен остановился и его напряженные ладони, сейчас почему-то напомнившие ей лезвия мечей, расслабились.

Он некоторое время внимательно разглядывал лицо ньорка, затем спокойно заметил:

— Прощаю. Я не хотел драться…

И уже произнося эту фразу, он вдруг понял, что тратит слова впустую. Великан не слушал, его вполне устроило первое из сказанных слов, все остальное было малозначимо. Д'раг повернулся к Дьену спиной и двинулся к коновязи. От столь явного пренебрежения лицо Дьена пошло красными пятнами, только что расслабившись, он вновь подобрался и приготовился к броску, явно намереваясь воспринять такое поведение недавнего противника как новое оскорбление, но тут Тэй поняла, что еще мгновение — и вмешиваться ей будет поздно. Ее рука, стиснувшая бицепс Дьена, не просто просила остановиться — через тонкие пальцы потоком устремилась Сила, обволакивая разум, успокаивая, умиротворяя. После такого удара — Таяна, имея дело с этим чужаком, уже привыкла не сдерживать высвобождаемую мощь — даже неделю не кормленный тигр принялся бы тереться о ее ноги, как игривый котенок. Дьен же просто чуть приостыл. Не более.

Она проводила глазами удаляющихся всадников. Снова отец уехал… хотя, если положить руку на сердце, сейчас она была даже немного этому рада. Разумеется, не тому, что барон Арманд де Брей скрылся за холмами и неизвестно сколько времени пройдет, прежде чем он снова окажется у этого дома — но вот об отъезде его спутника она нисколько не жалела, более того, была этому чрезвычайно рада. И очень надеялась, что в обозримом будущем ей не суждено вновь побывать в обществе ньорка… каким бы познавательным ни было это событие.

— Мерль… — негромко позвала она.

— Слушаю, госпожа, — склонился в поклоне вампир, с отъездом гостей занявший свое привычное место у крыльца.

Он тоже был не в восторге от спутника барона. Вампирам и ньоркам было нечего делить — кровь созданных магией существ была неудобоваримой для крылатых хищников, а сами они в свою очередь были слишком быстрыми и гибкими, чтобы даже исключительная реакция вечных воинов представляла для вампиров серьезную опасность, Толпа людей куда опаснее, а ньорк, действующий в одиночку и к тому же не признающий всяких ухищрений типа лука, капкана и аркана, вряд ли сумел бы поймать крылатую тень, никогда не стремящуюся к схватке грудь в грудь. Они соблюдали нейтралитет по отношению друг к другу — но не более.

— Мерль, слетай, пожалуйста, в таверну, скажи, что нам нужны скакуны. Два. Мы уезжаем завтра на рассвете.

— Могу я узнать, куда намеревается ехать госпожа?

— Это не секрет, — пожала плечами Таяна. — К Оракулу.

— Плохое место, — поежился вампир. — Очень плохое место, госпожа.

— Ерунда, — передернула плечиками волшебница. — Если Оракул не любит вампиров, это не означает, что он так же относится к людям. Я уже была у него, и не раз. А вот тебе и впрямь не следует приближаться к его пещере без острой необходимости, а то Оракул сначала бьет, потом смотрит кого… Останешься здесь. За домом присмотришь — хотя не думаю, что поездка продлится долго.

— Как прикажете, госпожа… — В голосе Мерля сквозило облегчение. — Как прикажете. Скакуны? Самые лучшие будут к услугам госпожи.

— И еще, Мерль…

— Да, госпожа?

— Заплати.

— Но… но, госпожа, они же все обязаны вам. Всем обязаны, и урожаями, и здоровьем. Они должны вам много больше, чем стоят две клячи. Даже хорошие. Неужели…

— Мерль, я сказала, заплати сполна. Мне не нравится, что ты слишком много думаешь о сбережении моего серебра. В конце концов, деньги у нас есть.

— Госпожа…

Голос вампира звучал жалобно. Таяна уже не раз сталкивалась с тем, что, если Мерлю не дать достаточно точных указаний и не подкрепить их соответствующим приказом, он наверняка попробует взять требуемое ей за бесценок, а то и вовсе даром. В большинстве случаев ему даже не приходилось особо уговаривать продавца — большинство жителей села искренне готовы были услужить волшебнице, а остальные просто совершенно не хотели ссориться ни с самой Таяной, ни с ее посланником. Когда она узнала об этом, у них с Мерлем состоялся довольно неприятный разговор… и каждый остался при своем мнении.

— И хватит об этом. Я так хочу.

— Да, госпожа, — с тяжелым вздохом поклонился вампир. — Как прикажете.

Это означало, что хозяин таверны, который всегда имел на продажу несколько скакунов, получит за них по крайней мере две трети истинной цены. Остальное можно будет отдать ему позже…

— Радости тебе, Дьен.

— И тебе радости, Таяна.

Она чуть печально улыбнулась. Те несколько дней, что им пришлось провести в дороге, ни в малейшей степени не оправдали ее ожиданий. Да, благодаря ее магии Дьен с каждым днем говорил все лучше и лучше — она не прекращала сеансов Проникновения каждый вечер… конечно, лучше бы было проводить их с утра, когда отдохнувший за ночь разум более всего готов к восприятию, но это означало по крайней мере на час отодвигать отъезд из очередной таверны, где они ночевали, а Тэй не хотела тратить время зря.

Она немного злилась на себя за то, что сразу не подумала об Оракуле… хотя, вообще говоря, ничего удивительного в этом не было — каждое посещение этого существа оставляло в душе очень сложные ощущения. И не очень приятные.

Итак, Дьен мог говорить, и она надеялась, что он также сможет и хоть что-нибудь рассказать о себе. Увы — он так ничего и не помнил, кроме своего имени. Он не знал даже, что Мерль нашел его на болоте, в воспаленном разуме его не осталось ничего. Самое первое воспоминание, которое он мог вызвать, это склонившееся над ним лицо женщины, искаженное болью, — ее, Таяны, лицо. Как он оказался в лесу, что собой представляют найденные вампиром предметы, да и вообще, принадлежали ли они ему когда-нибудь — все это было покрыто мраком забвения. Хотя насчет принадлежности найденного добра Таяна ничуть не сомневалась, в конце концов, вряд ли могло ошибиться нечеловеческое обоняние вампира.

Наверное, именно поэтому путешествие оказалось скучным. Им было просто не о чем разговаривать. Все вопросы волшебницы разбивались об упрямое «не помню», а сам Дьен почему-то не проявлял любопытства к окружающему миру и почти не задавал вопросов. Ну, разве что о вещах совсем простых.

Оказалось, что он совершенно не умеет ездить верхом. Более того, когда он впервые увидел скакуна, на котором ему предстоит ехать, он даже не понял, что за создание стоит перед ним. Возможно… нет, вряд ли она могла поверить в такое. Скакуны были широко распространены даже у ургов, даже гномы имели с ними дело, когда по каким-то надобностям покидали пещеру. И вряд ли даже в самых дальних странах неизвестны эти послушные, неприхотливые, доверчивые создания, с готовностью согласные служить любому, кто будет о них заботиться.

Она смотрела, с какой осторожностью он проводит пальцами по чешуйчатому боку скакуна, с какой опаской старается не подносить руку близко к всегда печальной морде животного… как будто (стыки могут укусить. Как будто бы скакун вообще когда-нибудь и кого-нибудь кусал. Временами Таяна сама с удивлением думала о том, зачем эти создания наделены клыками — у них и так было не слишком много врагов. Мало какой зверь мог пробить бронированную шкуру скакуна…

Ну да ладно… боится, ну и пусть его. Хотя Дьен без особого раздумья атаковал ньорка. И не важно, что он не знал, кто перед ним, — глаза же у него есть. Он не мог не видеть, что стоящий против него великан сильнее… Нет, тут дело не в страхе.

— Сегодня к концу дня мы будем у цели.

Он отрезал кинжалом ломоть мяса от окорока и вгрызся в него зубами. Зубы у него тоже странные — очень уж здоровые. Конечно, сама Таяна, титулованная волшебница, могла не бояться не только таких мелочей, как больные зубы, но и гораздо более опасных хворей… но он же не маг. У него напрочь отсутствует даже крупица Дара — ну… если не считать его странного щита, пусть и порядком ослабшего за последние дни.

Она снова бросила взгляд в его сторону.

«И мясо он режет странно, — подумала она. — Очень уж… аккуратно. Как будто бы его жизнь прошла при Дворе, только там напридумали столько правил поведения за столом, что выучить их все можно разве что к старости».

— Госпожа волшебница, — замер перед ней в поклоне мальчишка лет десяти—двенадцати. Произнеся эти слова, он смиренно ждал, пока знатная гостья обратит на него внимание.

— Да?

— Ваши скакуны оседланы, как вы просили. Припасы в дорогу уложены.

— Благодарю, — кивнула она, заметив краем глаза трактирщика, который направлялся к ним. Видимо, тоже заметив приближение хозяина, мальчишка исчез словно по волшебству. Тэй усмехнулась — похоже, хозяин потратил немало времени на то, чтобы должным образом вышколить прислугу.

Хозяин, мужчина уже немолодой и в отличие от большинства своих собратьев по профессии не наживший лишнего жира, уселся рядом с Дьеном, не дожидаясь приглашения. Таяна его понимала — тот, кто дарит тебе кров и еду, пусть и за твое же серебро, всегда хозяин. Некоторые рыцари или маги, считая себя слишком знатными, чтобы снизойти до беседы с трактирщиком, рисковали потом получить в тарелке жаркого тщательно зажаренного таракана, а то и еще что-нибудь менее заметное, но, к примеру, часа через три заставляющее очень быстро искать какой-нибудь куст. Большинство старалось не ссориться с владельцами придорожных гостиниц — а ну как еще придется остановиться здесь.

— Радости, госпожа волшебница.

— И тебе радости, Чес.

Он поскреб давно не бритый подбородок. Таяна покосилась на своего спутника — она только сейчас поняла, что у Дьена совсем не растет борода. Там, где у любого другого мужчины за день вырастает колючая щетина, на протяжении всего месяца была чистая, гладкая кожа.

— Не иначе, как к Оракулу собрались. — В голосе трактирщика не звучал вопрос, скорее просто утверждение.

— К нему, — кивнула Тэй.

— Эта… бы уж поосторожней. Он уж месяц как не в духе… седмицу тому баба с соседней деревни к нему пошла… да только ту бабу и видели.

— Может, тарги, — пожала плечами Таяна.

— Да оно, конечно, можа и тарги… — Во взгляде Чеса читалось сомнение. — Ну, таки я ж и говорю, поосторожней, чего уж… тарги, оно, конечно… А то еще господин тут один проезжал, так то седмицы две тому как было, али больше чуток… таки он тоже к Оракулу. А тута ведь дорога-то одна, так мыслилось мне, что у меня ж на оборотном пути и столоваться будет… ан нет, таки и не видел я того господина, А он, гляди ж ты, не из бедных был, да и воев с ним было почитай что с пяток.

Таяна нахмурилась. Благородный господин, да еще и с пятью телохранителями, вряд ли мог пропасть вот так бесследно. Или и впрямь Оракул гневается… впрочем, создание это вообще благодушием не отличалось. Таяна поежилась, представив, что сидит год за годом, столетие за столетием в одной и той же пещере, отвечая на дурацкие вопросы о видах на урожай, о погоде да о том, ежели соседу дать в долг два серебряных, то отдаст ли их сосед или придется брать дубину да идти долг с него выколачивать. Тут и в самом деле можно взбеситься.

— Спасибо, Чес, за заботу. Мы будем очень осторожны, — улыбнулась она трактирщику столь обворожительно, что тот залился краской, будто молодая девица.

— А, ну оно и хорошо. — Он поднялся. — А возвращаться будете, таки милости прошу, заезжайте. Комната для вас завсегда готова будет, госпожа волшебница,

Когда село скрылось из виду, Дьен придержал скакуна — вышло это у него достаточно неловко, но умное животное почувствовало желание неопытного седока и само, сбавило шаг.

— Скажи, Таяна, а кто это — Оракул?

— Ну, слава Эрнис, я уж думала, ты никогда не спросишь. Может, я тебя на погибель везу. Неужели не интересно?

— Может, и на погибель, — пожал плечами Дьен, и волшебнице вдруг показалось, что это его и в самом деле не слишком волнует. То ли страха нет, то ли не верит в такой исход. — Может, конечно, и на погибель, да только зачем оно тебе надо, волшебница? Если уж захотела бы от меня избавиться… отдала бы этому… Мерлю.

— Послушай, Дьен, ну чем тебе Мерль не угодил. Ходит тише воды ниже травы, на глаза тебе старается не попадаться. По дому работает как проклятый… Я бы без него, пожалуй, пропала бы.

— Угу… с ним тоже пропасть можно, с его-то зубками. Таяна, прости, но я не могу объяснить. У человека таких зубов не бывает.

— Он не…

— Да помню я, помню. Он не человек, он вампир, магическое создание, древнее. Ты все это говорила. Я просто знаю, нто он не человек. И он пьет кровь. Мне это не нравится.

— Дьен, я понимаю, что ты многое забыл…

— Все забыл! — Он поморщился.

— Хорошо, я понимаю, что ты все забыл. Но тогда просто поверь мне на слово, что опасаться Мерля не стоит. Да, он пьет кровь, такова сущность вампиров, и бороться с ней они не в состоянии. Мерль еще никогда и никого не выпил досуха.

— В смысле не убил?

— Ну… да. Нет, не совсем. Говорят, что вампир выпил человека досуха, когда человек либо умирает, либо сам становится вампиром.

— Не хочу быть первым, — хмыкнул Дьен,

— Тебе это не грозит. — Она усмехнулась. — Твоя кровь ему не нравится…

Сказав это, она тут же обозвала себя распоследней дурой. О Эрнис, ну кто же ее тянул заязык. Оставалось только надеяться, что Дьен не обратит внимания на неосторожную фразу. С его-то отношением к Мерлю, мысль о том, что тот уже отведал крови Дьена, вряд ли послужит установлению взаимопонимания.

Он не заметил или сделал вид, что не заметил.

— Таяна, я многого не помню. Но кое-что… ты научила меня языку, и я постараюсь объяснить, что я думаю. Вот смотри… когда мне пришлось драться с этим… как его?

— С ньорком.

— Да, с ним. Понимаешь, я не боялся. Что-то во мне говорило, что я сильнее.

— Кстати, ты ошибаешься.

— Возможно, дело не в этом. Моя память ушла, но тело, мускулы — они что-то помнят. Наверное, они помнят, что со здоровыми мужиками вроде ньорка я когда-то справлялся легко.

Она нахмурилась. Наконец-то начался доверительный разговор, которого она так долго ждала, но направлялся он куда-то не в то русло.

— Дьен, я прошу тебя понять. Ньорк — не мужик, это странное и в какой-то мере страшное создание древних магов. Я видела, как ты дрался, и могу сказать с уверенностью — вряд ли перед тобой устоял бы человек, будь он сколь угодно силен. Но ньорк… пойми, человек, который один на один, да еще и без оружия, смог бы справиться с ньорком, еще не рождался. И вряд ли когда родится. В этот раз он испытывал тебя, я не знаю зачем, почему — но это было не более чем испытание. Если же он захотел бы тебя убить, не помогла бы даже моя магия. Даже в рыцарском кодексе чести не считается зазорным отступить, оказавшись с вечным воином лицом к лицу… — Она усмехнулась. — Конечно, это не написано, но читается между строк.

— Ладно, ладно, не спорю. Но я о другом. Я не боялся его, поскольку видел в нем не более чем здорового мужика. А когда я гляжу на Мерля, во мне просыпается что-то… я даже не могу сказать, что именно. Не страх, нет. И не отвращение. И не ненависть… просто что-то очень странное, но нехорошее. Может, когда-то я имел с вампирами дело, может, просто слышал о них что-то плохое. Память спит, но разум хочет защититься. — Заметив ее чуть насмешливый взгляд, он вдруг виновато улыбнулся, — Ну я правда не знаю, в чем тут дело, Таяна. Может, меня в детстве вампирами мама пугала.

— Это вряд ли, — рассмеялась она.

— Скажи, а почему… нет, правда, почему вы, волшебники, разрешаете вампирам кусать людей?

Она задумалась. Как объяснить этому человеку, словно вышедшему в большой мир сразу из детской люльки, такие простые вещи? Объяснить так, чтобы он понял.

— Пойми, Дьен, вампир не виноват в том, что он вампир. Нельзя убить всех таргов просто потому, что иногда они режут скот. Нельзя выловить и уничтожить всех змей только за то, что одна из них ужалила мальчишку, наступившего ей на хвост. Тем более что вампиры — разумные создания, часто более мудрые, чем люди. У них просто гораздо больше времени на постижение мудрости, чем у людей. И потом, бывают случаи, когда без вампира не обойтись. Например, Император охотно берет их в ночную стражу. Нет лучшего воина, чем способный к полету вампир, видящий в темноте не хуже, чем днем. Или вот еще, бывают случаи, когда кто-то, будучи молодым, умирает от какой-нибудь болезни. Если усилия лекарей не могут помочь, иногда зовут вампира.

— Его клыки могут исцелять? — недоверчиво хмыкнул Дьен.

— Нет, конечно, — покачала головой волшебни. — Но он может дать умирающему другую жизнь. Жизнь вампира, долгую… не многие делают этот выбор, но иногда лучше жить так, чем умереть.

— Не знаю, не знаю… я бы не стал принимать такое решение.

— А стоял ли ты на пороге смерти? Неизбежной?

— Не помню, — отчего-то раздраженно буркнул он. Некоторое время они ехали молча. Скакуны, которым такое неспешное движение доставляло особое удовольствие, успевали на ходу дотягиваться своими длинными шеями до придорожных кустов, обрывая с них молодые листья. Наконец Дьен снова заговорил.

— Ладно, вампир, ньорк… — а кто этот Оракул?

— Не знаю, — пожала плечами Таяна.

— Ты же говорила, что уже была у него?

— Ну да, была. И что с того? Оракул — странное создание. Я не знаю, когда он появился здесь, но еше дед моей матери, тоже волшебник, встречался с ним. Здесь же, в той же самой пещере. Мне как-то попались на глаза его записи.

— Он человек?

— Его сущность, конечно, не человеческая, иначе как бы он столько жил. Ну а внешне… Оракула ты увидишь таким, каким он захочет тебе показаться. Если ему взбредет в голову… если она, голова, вообще у него есть, — увидишь человека. Или зверя. Или голос из тьмы. Или огненный шар. Изменение облика — одно из немногих, как мне кажется, развлечений, которые у него остались.

— Вы так мало о нем знаете? Волшебница пожала плечами.

— Мы знаем о нем лишь то, что он счел нужным сообщить. Оракул никогда не уходит из этой пещеры, но никто не знает, может ли он уйти, если вдруг захочет. Оракул иногда отвечает на вопросы, а иногда нет, Он может принять просителя, может изгнать его задолго до того, как тот приблизится к пещере…

— Как?

— Способов много, и некоторые из них могут плохо закончиться для слишком настойчивого визитера. Трактирщик не так уж далек от истины, Оракул и впрямь может убить. Если захочет. Мне вообще кажется, что все его предсказания — лишь дань скуке. Оракул развлекается.

— Он может солгать?

— Разумеется. Он говорит то, что считает нужным. К нему ходят за советом потому, что обычно он оказывается совершенно прав. Я не помню случая, чтобы он прямо солгал — если ему не хочется отвечать на вопрос, он может просто промолчать. Но бывает, когда оракул не говорит всей правды. Одному из герцогов на вопрос, одержит ли он победу, если поведет войска против соседа, Оракул ответил, что победа будет одержана.

— Ну и? — В голосе Дьена сквозил неподдельный интерес.

— Вообще говоря, состоялась большая битва, и герцогская гвардия наголову разгромила противника.

— И в чем же подвох?

— Той же ночью герцога зарезала в походном шатре его наложница.

— А что может угрожать нам?

— Если он не захочет, чтобы мы пришли в его пещеру — а ты можешь не сомневаться, он знает о нашем приближении, — то может случиться все что угодно. Могут напасть тарги. На нас может рухнуть дерево. Может подняться ураган. Оракулу подвластно многое. Но он редко прогоняет посетителей, разве что тех, кто идет к нему со злыми намерениями.

Внезапно скакуны замерли на месте. Тот, на котором ехал Дьен, издал тонкий, жалобный писк. Второй промолчал, но явно попытался сдать назад, и только ласковое похлопывание по чешуйчатому боку заставило его остаться на месте.

Дорогу перегородило странное создание. Приземистое, в холке не более чем по пояс Дьену животное было сплошь покрыто пластинами костяного панциря. Отовсюду торчали короткие острые, как иглы, шипы, а приоткрывшаяся пасть позволяла увидеть могучие клыки — такие, если повезет, и чешую скакуна прорвать могут. А если и не прорвут, если просто в ногу вцепятся — глядишь, и кость размозжат, делая скакуна легкой добычей.

— Это кто? — Голос Дьена звучал относительно равнодушно.

Таяна подавила брошенный было на спутника Удивленный взгляд — ну, могла бы уже и привыкнуть.

— Тарг.

— Вот как… — протянул Дьен, не высказывая беспокойства. Его рука легла на рукоять небольшого топора. После того как Таяна убедилась, что фехтовальщик из Дьена более чем никакой, она остановилась именно на топоре. В конце концов, пускаться в дальнюю дорогу вовсе без оружия глупо, хоть она и волшебница. А топором он, хоть и плохо, драться сможет, если вдруг надобность возникнет.

Тарг сделал несколько осторожных шагов вперед. По всему непохоже было, что он собирается напасть. Некоторое время зверь и два всадника стояли друг против друга, как будто бы ведя немой спор, кому уступать дорогу. Затем тарг разинул пасть — и Таяна с нескрываемым удивлением услышала вполне разборчивую речь.

— Господин говорит, что готов вас принять. Господин говорит, что вам нечего опасаться. Господин ждет, просит поспешить.

— Кто твой господин? — спокойно спросила Таяна, как будто бы ей почитай что каждый день доводится разговаривать с животными.

— Господин сказал, что вы, люди, называете его Оракулом. Господин ждет.

С этими словами тарг метнулся в лес и почти мгновенно исчез в кустах.

Дьен и Таяна переглянулись.

— Забавно, — хмыкнула волшебница. — Похоже, мы тут желанные гости.

— А что, все тарги разговаривают?

Таяна вдруг расхохоталась, взахлеб, до слез — сказалось спавшее напряжение. Она вытирала слезинки, а на их место тут же наворачивались новые. Прошло немало времени, прежде чем она смогла более или менее связно говорить. Дьен терпеливо ждал.

— Ох… прости… — наконец смогла выговорить она. — Ну конечно, таргн не разговаривают, они простые хищники, хитрые, злобные, но не более. Да это и не был тарг…

— Ты же сказала…

— Нет, я не о том. Я сначала не догадалась, а вот потом, когда он в кусты прыгнул, сразу увидела. Ты просто не заметил — ветки даже не шелохнулись. Это был обычный сторожевой призрак, фантом. Бесплотный, как дым. Посланный Оракулом, чтобы предупредить нас — дорога свободна, мол, поторопитесь.

— Так что, нам следует поспешить?

— Знаешь, — улыбнулась она, — просьба ли, совет или приказ Оракула, это не то, чем стоит пренебрегать.

Если кто и был огорчен этой встречей, то только скакуны. Им пришлось позабыть про медленный шаг и перейти на рысь. Но, разумеется, их мнения как раз никто и не спрашивал.

Идущий впереди скакун вдруг фыркнул и попятился. Теперь в его поведении сквозил не испуг, как при встрече с таргом, — скорее что-то вроде отвращения. Дьен всмотрелся в полумрак леса, затем соскользнул с седла, все еще неловко — видимо, он нескоро станет более или менее опытным наездником.

— Таяна… — тихо позвал он.

Но она уже увидела и, легко.спрыгнув на землю, подошла к своему спутнику.

Они лежали здесь, сразу за поворотом, до сего момента скрытые кустами. Шестеро. Один — явно, господин, богатый наряд, меч с усыпанным самоцветами эфесом, выпавший из мертвой руки… остальные же были простыми воинами, отменно вооруженными, явно телохранителями.

Здесь произошла битва — эти шестеро дрались не на жизнь, а на смерть. И не с общим врагом, не с таргами или голодным бером — они дрались друг с другом. К пятерым смерть пришла быстро — страшные раны были смертельными. Один умирал гораздо дольше — видимо, он был единственным, кому удалось выжить в схватке… выжить только для того, чтобы умереть спустя некоторое время;

Все умели владеть оружием — иззубренные клинки, иссеченные кольчуги, разбитые щиты, — каждый из них вложил в эту схватку все, что мог. И никто не отступил…

— Каждый за себя… — прошептал Дьен. — Что?

— Я говорю, что каждый из них дрался против всех. Каждый — только за себя самого.

— Почему ты так думаешь?

— Не знаю… — Он замялся. — Просто чувствую. Вот этот умер последним.

Это Таяна и так понимала, от страшной резаной раны живота умирают долго, мучительно. Не сразу. Воин сумел отползти под дерево, волоча за собой выпавшие внутренности… И это тоже было странно, если он настоящий воин, он должен был понимать, что подписывает этим себе смертный приговор. Вполне вероятно, что это его не волновало — вся его поза говорила о том, что он умер, прикрывая что-то своим телом, что-то неизмеримо важное и ценное. Дьен осторожно, носком сапога перевернул труп. Ничего…

— Не понимаю, — прошептала волшебница. — Что стряслось? Телохранители не нападают на хозяина, для них это та же смерть. Если узнают… только еще более мучительная и позорная. Да и хозяева не нападают на своих слуг.

Она некоторое время помолчала. Затем, вздохнув, сказала: — Нам придется задержаться. Кто бы они ни были, это люди. И их должно похоронить.

Дьен кивнул, хотя она боялась, что он станет спорить. Он вообще не слишком уважал правила, даже те немногие, которым она просила следовать. Но сейчас, то ли не желая вступать в спор, то ли еще почему, но Дьен молча принялся рубить топором дерн. Копать могилу, последнее пристанище воинов, которым будет отказано даже в праве на гроб и саван. Что ж, пусть будет так — зато их похоронят достойно, в кольчугах и с оружием, не срезав кошельков с поясов, не вырвав золотые кольца наемников из ушей. Если правду говорят, что как человек уходит из этого мира, так и попадает в тот, лучший… тогда они уйдут в посмертие с достоинством.

Провозиться им пришлось долго — шесть тел, не шутка. Прежде чем бросить в яму первые комья земли, Таяна вгляделась в лица покойников. Несколько мгновений она думала, затем тихо, не повышая голоса, обратилась к павшим с той речью, которую каждый уходящий навсегда имеет право получить на прощание.

— Спите. Ваш бой закончен. Вы были сильны, ваши мечи не знали промаха, а ваши сердца — страха. Спите. Вы заслужили этот мирный сон, сделав все, что в силах человеческих. Спите. Пусть никто не потревожит ваш покой. Но пусть никто не забудет ваших славных дел…

За спиной раздалось насмешливое, презрительное хихиканье. Таяна резко обернулась, пальцы уверенно сложились для удара боевым заклинанием, и девушка на мгновение удивилась тому, как естественно это получилось — а ведь она не использовала боевых заклятий уже очень много лет, считай, со времени окончания обучения в Академии… да, навыки не забываются так легко.

Впрочем, боевой жест оказался лишним. Позади нее никого не было.

Уже давно остался позади невысокий холмик, в который были воткнуты шесть кинжалов милосердия — такой кинжал носил при себе каждый воин, и каждый верил, что именно это оружие будет отмечать место его ухода в посмертие. Никто, даже будь он не в здравом уме, не посмел бы прикоснуться к кинжалу милосердия, отмечавшему могилу воина. Говорили, что тогда дух павшего найдет святотатца и будет преследовать его до тех пор, пока тот не наложит на себя руки. Правда то была или нет — никому не хотелось проверять на собственной шкуре. Находились подонки, что разрывали могилы в надежде поживиться чем-то ценным, — но даже и они никогда не забирали кинжалы милосердия. Из страха перед возмездием.

Дьен молчал, подавленный увиденным. Молчала и Таяна, и даже скакуны, казалось, утратили свою жизнерадостность и молча перебирали когтистыми лапами, неся своих всадников вперед. Казалось, что эта скачка, может, и не слишком стремительная, не закончится никогда — плавно проплывали мимо деревья и кусты, старая дорога вела все дальше и дальше, извиваясь по одной ей понятным законам, то делая резкие повороты, а то превращаясь в прямой, как полет стрелы, проход меж деревьев. И не было этому ни конца, ни края.

А потом вдруг оказалось, что они добрались до места.

Лес подступал к подножию горы вплотную — высокие, старые деревья, многие настолько могучие, что и вдвоем не обхватишь древний морщинистый ствол, вдруг обрывались, открывая вид на крутой каменистый склон. Упираясь в камни, обрывалась и дорога — хотя вряд ли здесь это можно было назвать дорогой. Все заросло травой, небольшими кустами, отовсюду выпирали мощные, вырвавшиеся на свободу из земного плена корни — видно было, что здесь не так уж часто ступала нога человека.

Скакунов пришлось оставить внизу — неизвестно, была ли тропа к пещере Оракула рукотворной или просто ветер и вода создали узкую, едва по одному пройти, дорожку — но сразу было ясно, что путь этот не для скакунов. Они, конечно, могли бы подняться и по более сложному пути, когти, окованные металлом, легко нашли бы опору — но вот обратный путь, вполне вероятно, оказался бы животным не по силам. А упав, несчастное создание легко сломало бы свою длинную, уязвимую шею.

Послушные животные, похоже, ничуть не огорчились, что хозяева их оставили. Вокруг было много сочной зелени, грибов, вкусных корешков, которые .так легко выдирать из земли мощными клыками и когтями. Ну а хозяева — куда денутся, вернутся. Скакуны подождут.

— Ты не боишься, что они убегут? — спросил Дьен. Та-яна лишь пожала плечами.

— Нет. Они очень понятливы, Конечно, им трудно что-то втолковать, не то что магиконю, но они обучены. И знают слово «ждать».

— А магиконь?..

— Ну, это тоже скакун, только немного волшебный. Они умные и очень сильные. Жаль, живут мало. За все приходится платить. Сейчас их многие заводят, только вот…

— Тебе это не нравится, да?

— Ты прав. Не нравится. Ладно, давай о деле. Скоро мы будем у Оракула. Есть несколько правил, которые все должны соблюдать. Ты должен быть вежлив. Оракулу ни в коем случае нельзя угрожать — даже если кажется, что он угрожает тебе самому. У него не слишком приятная манера разговора, знаешь ли.

— А не то что?

— Ну… он может отказаться отвечать на вопросы. И тогда весь путь проделан зря.

— Это серьезно, — усмехнулся Дьен. Таяна сделала вид, что не заметила сарказма.

— Далее, не жди от Оракула прямых ответов. Он скажет только то, что сочтет нужным. Не более. Часто он изъясняется намеками, туманными и невразумительными. И еще, задавать вопросы можно только тогда, когда он разрешит.

— Это все? — В голосе Дьена сквозило легкое раздражение. — Таяна, я не понимаю, зачем мы сюда пришли. Выслушать туманные намеки и потом потратить месяцы, разгадывая их. И все только потому, что какой-то там ньорк дал тебе указание посетить Оракула?

— Ты торопишься, — вздохнула волшебница. Все-таки последние годы она вела слишком уж спокойный образ жизни. Сейчас, стараясь поспевать за легко шагающим в гору Дьеном, она чувствовала, как все труднее становится дышать, как ноги наливаются усталостью. Пожалуй, надо будет подумать о каких-нибудь упражнениях… ну, или вернуть свое тело в тонус заклинанием. О том, чтобы прибегнуть к волшебству здесь, на горе Оракула, нечего было и думать, не время и не место. — Во-первых, я не сказала, что ответ Оракула обязательно будет туманным… а во-вторых… Дьен, Эр-нис тебя покарай… остановись, я устала. Я не могу бежать в гору с такой скоростью, как ты.

— Ох, прости… — Он замер, как будто натолкнувшись на стену. — Я… извини меня, Таяна, прошу. Конечно, давай отдохнем. Я думал… я знаю тебя не так уж давно, но мне всегда казалось, что усталость незнакома волшебницам. Слово, жест — и ты уже снова полна сил, разве не так?

— Не так, — буркнула она, опускаясь на плоский, прогретый солнцем камень, чувствуя, как живительное тепло перетекает в ее тело, как медленно отступает боль в ногах. Затем, почувствовав почему-то себя виноватой, она пояснила: — Оракул чем-то сродни магу, по крайней мере мне так кажется. И он очень не любит, когда кто-то пользуется Даром прямо возле его дома. Он говорит, что магия застилает его взор.

— Понимаю, — кивнул Дьен, присаживаясь рядом с ней. — Хочешь сока?

Таяна кивнула. В горле стояла сухость, как в южных пустынях. Ей даже казалось, что язык сейчас поцарапает нежное нёбо. Флягу из рук спутника она почти вырвала и тут же припала губами к горлышку. Казалось, никогда еще она не пила ничего более чудесного, живительная влага придала сил, отбросила усталость. Девушка понимала, что это впечатление обманчиво, что надо и впрямь отдохнуть, — и все же первым ее порывом было встать и продолжить путь.

С трудом подавив это желание, она вернула флягу Дьену. Тот тоже сделал несколько глотков, потом прислушался к своим ощущениям и сделал попытку подняться.

— Ну что, пойдем?

— Сиди, сиди… не давай себя обмануть, — улыбнулась Тэй, подставляя лицо ласковым солнечным лучам.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил он, но послушно вновь опустился на камни,

— Сок… он придает сил, но это немного… обманчиво.

— Магия?

— Нет, просто свойство сока. Оно очень быстро проходит, так что мы должны отдохнуть как следует. Нам еще идти и идти.

К пещере вышли уже в сумерках. Если бы не время, потраченное на могилу погибшим в бою друг с другом воинов, добрались бы и раньше — но что произошло, то произошло, и теперь Дьен с Тайной двигались осторожно — того и гляди оступишься… а гора крута, упадешь — и очень вероятно, что до подножия докатится лишь мешок переломанных костей.

— Ну почему твой Оракул не мог выбрать себе жилища поближе к людскому обиталищу, — недовольно ворчал Дьен, в третий раз подхватывая волшебницу, уже почти готовую покатиться вниз. — Почему обязательно надо ему было устроиться здесь, куда нормальный человек ни за какие блага не потащится.

— Ну, сам же себе и ответил, — фыркнула Таяна, вытирая рукой холодный пот. Она с удивлением подумала, насколько же не приспособлена к таким прогулкам, В прошлый раз по этой тропе она шла днем, и путь, казалось, был не так уж труден. А сейчас… нет, она, конечно, не упала бы, хотя готовность Дьена помочь и приятна. Но устала жутко, да и ноги болят так, что хочется плюнуть на всех Оракулов, вместе взятых, лечь и умереть. Ну, или заснуть. До утра. Или даже до обеда — и плевать, что спать придется на острых камнях, Тэй была уверена, что даже не заметит этого.

Она огляделась, выбирая более удобную дорогу, затем продолжила:

— Поселись он возле деревни, так каждая баба, что вывесит белье на просушку, побежит к нему спрашивать, а не пойдет ли дождь. А так… раз уж кто сюда идет, так и впрямь по делу. Нужда и не в такую гору лезть заставит.

— Да? — хмыкнул он, взбираясь на очередной валун и подавая ей руку. — А нас какая нужда гонит?

Она не ответила, да он и не ждал ответа. Так… бурчал, просто чтобы не молчать. И когда они, перебравшись через очередной огромный, поросший мхом скальный выступ, наконец оказались перед темным зевом пещеры, он проворчал тем же тоном:

— Ну… вот и добрались. Где ты, хозяин дорогой, встречай гостей. Ежели ко сну не отошел.

Она ждала чего-то подобного, поэтому и не вздрогнула, когда отовсюду — из пещеры, из-под камней, от окружающих скал и, казалось, от самого темнеющего неба раздался густой, сильный голос, в котором, несмотря на произносимые слова, не было особого дружелюбия и гостеприимства:

— Да жду вас, гости дорогие, заждался. Давайте заходите… или так и будете у порога до утра стоять?

Таяна заметила, что при первых же звуках Дьен метнулся к скале и занял уже знакомую ей оборонительную стойку. Почему к скале, понятно — не имея возможности определить, откуда раздается голос, он предпочел иметь прикрытую спину. Тут он немного ошибся… нет, в другое время и в другом месте это, может, и было бы правильным, но здесь, у пещеры Оракула… Пожелай он уничтожить гостей — и вряд ли какая-то жалкая скала сможет быть помехой этому желанию.

— Успокойся, Дьен. И пошли — ты же слышал, нас ждут.

Он коротко кивнул.

— Пошли. Но такое м-м… приветствие мне как-то не очень нравится.

Волшебница пожала плечами.

— Мы здесь в гостях и пришли, в общем-то, без приглашения, по собственному почину. Хозяин в своем праве вести себя так, как ему взбредет… в голову.

Она уже была здесь, поэтому на многие вещи смотрела иначе, спокойней. К тому же она была титулованной волшебницей, а это, кроме прочего, означало, что ее не так уж просто чем-то удивить. Хотя, положа руку на сердце, она готова была признать, что раньше и сама, как и Дьен сейчас, безостановочно крутила головой, стараясь увидеть как можно больше тех чудес, которые были сосредоточены в обиталище Оракула.

А посмотреть здесь, особенно человеку, не искушенному в магии, было на что. Стены пещеры, явно нерукотворной, светились мириадами крошечных искр самых разных цветов — золотые и зеленые, белые и густо-синие, фиолетовые и сочно-красные огоньки волнами пробегали по каменным стенам. Свет этот отбрасывал странные тени, а заодно заставлял и лица людей принимать удивительные оттенки, превращая их то в прекрасные, то в чудовищные образы.

Дьен шел осторожно, каждый раз внимательно глядя, куда ставит ногу. Он все еще не мог или не хотел расслабиться, ожидая прихода опасности. Почему-то и сама Таяна ощущала странную напряженность вокруг. Как будто какая-то непонятная, почти неощутимая угроза затаилась в одном из немногих неосвещаемых уголков пещеры, затаилась, готовая в любой миг броситься в атаку.

Постепенно неровные каменные стены сменились искусно обтесанными каменными плитами. Когда-то, много веков назад, эти плиты были, наверное, подогнаны друг к другу столь плотно, что между ними вряд ли можно было бы вставить даже кончик ножа. Но время, не властное над самим Оракулом, оказалось куда более жестоким к тому, что его окружало все эти века. Камни были выщерблены временем, местами часть плит обрушилась вниз, и теперь они грудами обломков лежали у стен. Никто не убирал эти камни, никому — и в том числе самому Оракулу — не было до них дела.

Иногда Таяне казалось, что Оракулу вообще нет дела до окружающего его мира, и даже его не столь уж частые встречи с людьми происходили всегда по инициативе самих людей, вызывая у самого Оракула лишь легкий, быстро испаряющийся интерес.

Наверное, Дьену перед этой встречей стоило бы узнать больше. Наверное, ей следовало рассказать ему все, что она на самом деле знала об Оракуле. Почему она этого не сделала? Наверное, где-то в глубине ее души поселилось возмущение — они, понимаете ли, идут к самому древнему в этом мире созданию, а Дьену это абсолютно неинтересно. Как бык, покорно идущий за хозяином, не особо интересуется тем, что ждет его на том конце пути — пастбище или бойня, так и Дьен слепо и равнодушно следовал за ней, проявив хоть какое-то подобие интереса лишь сегодня, буквально у самых владений Оракула. Поэтому, наверное, она и промолчала, ограничившись лишь теми сведениями, которые известны об Оракуле всем… ну и кроме того, он ее просил в свое время об этом. Таяна мысленно кивнула самой себе — молодец, девочка, ты поступила правильно. Ты обещала… ну, допустим, даже не обещала, но по крайней мере тебя об этом попросили. Не такая уж обременительная просьба, в конце концов.

Они вступили в следующее ответвление пещеры. Еще по своим прошлым посещениям этого места Таяна знала, что огоньки не просто переливаются на стенах — их ведут к цели. Погасни они сейчас, и злоумышленникам нипочем не найти нужные повороты или проходы — их путь неизбежно приведет в тупик… или куда похуже. Конечно, будь это простая пещера, не так уж и сложно было бы обшарить ее всю, грот за гротом, лаз за лазом. Но это было не обычное творение подземных вод и даже не причудливые лабиринты, вырубленные руками гномов, — все здесь, даже замшелые скалы, подчинялось Оракулу — и горе тому, кто посмеет войти под своды пещеры с недобрыми намерениями.

Здесь стены были несколько целее, и теперь это были не просто каменные плиты — по граниту тянулась искусная резьба. Сильно пострадавшие от времени барельефы рассказывали от тех днях, когда схлестнулись в последней битве хозяева Хрустальной Цитадели и войска их бывших владык. Таяна придержала шаг, вглядываясь в застывшие в камне картины. Вот Ульрих дер Зорген, один из Пяти, стоит на холме, а внизу, у его подножия, море облаченных в доспехи воинов. Таяна помнила легенды о том дне, когда один-единственный боевой маг превратил три полностью укомплектованных, отменно вооруженных имперских легиона в горы трупов, обрушив на их головы огненный дождь, каждая капля которого без труда могла расплавить металл даже самого лучшего доспеха. После той битвы… нет, после той бойни, от Пятерых отвернулось много их сподвижников — проявленная Ульрихом жестокость поразила даже очерствевшие сердца иных боевых магов. Эта картина напоминала о тех днях, когда все поняли истину — есть случаи, когда победа «любой ценой» оборачивается поражением. Возможно, истинное падение Хрустальной Цитадели началось не тогда, когда алхимики склонились над первым создаваемым ими ньорком, и не тогда, когда тысячи этих могучих существ осознали, кто является их главным врагом, — нет, гибель того, что олицетворяло Древнюю Магию, началось у этого холма, когда лучший из Пяти показал всем, что жизнь человеческую он не ставит и в медную монету.

Впереди показался свет, достаточно яркий, чтобы затмить непрекращающуюся игру огоньков. Таяна отметила, что разноцветные искры старательно обходят уцелевшие фрагменты барельефов, словно давая гостям возможность в полной мере увидеть картины былого величия и падения магов древности.

Еще одна, высеченная на этот раз в красном мраморе картина. Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания, одна из башен Хрустальной Цитадели. Та, в подвалах которой размещалась Библиотека — веками собиравшаяся стараниями сотен и сотен магов. Там хранилась не просто мудрость веков — там было ВСЕ, что когда-либо знали люди о магии. Зарид дер Рэй, один из Пяти, уже умирая, уничтожил башню и все, что в ней хранилось. Осталась лишь воронка — глубокая, ушедшая чуть ли не на сотню локтей<Локоть (здесь) — 40 см. — Примеч. авт.> в скалу… Правда, с тех пор два или три раза находились книги якобы из числа хранившихся в Шпиле Познания — и на основании этого родилась легенда, что Ноэль-де-Тор на самом деле не был уничтожен, что заклинание Зарида лишь перенесло башню и ее подвалы куда-то в невообразимое далёко, где и поныне пыльные фолианты, содержащие древнее знание, дожидаются новых владельцев. Таяна усмехнулась про себя… сколько рыцарей, магов и простых искателей приключений сложили свои головы в поисках пропавшей башни. Некоторые же, покрытые шрамами битв, сгорбленные невзгодами странствий, вернулись с пустыми руками… Это не останавливало новых охотников за сокровищами Древних — не проходило и года, чтобы какой-нибудь юнец, носящий шпоры рыцаря или плащ мага, не дал после третьего выпитого кубка клятвы разыскать Ноэль-де-Тор или сложить голову в попытках исполнить обет. Последнее случалось чаще…

О, а вот и Касар-де-Тор, Шпиль Алхимии… Для этого барельефа неведомый скульптор избрал не слишком подходящий материал. Густо-черный камень с золотыми искрами вкраплений пирита… Камень не слишком прочен и плохо перенес испытания временем, часть барельефа погибла, теперь, видимо, уже безвозвратно, но и того, что осталось, хватало, чтобы узнать самую проклятую из башен Цитадели. А может, выбор художника был верен, может, цветом камня он хотел сказать о черных сердцах и душах тех, кто ставил над людьми чудовищные опыты, превращая их в ньорков? Именно сюда, в Касар-де-Тор, стремились ньорки, не считаясь с чудовищными потерями. Известно о том, что у врат Шпиля Алхимии они положили более половины своих бойцов — и все же сумели пробиться сквозь защитников башни. Таяна не раз задумывалась о том, кто же мог противостоять невероятно живучим, почти невосприимчивым к магии бойцам, противостоять столь успешно, что эта одержанная над Хрустальной Цитаделью победа больше напоминала разгром. Думала — и не находила ответа. Среди существ, живущих в этом мире, никто не мог представлять для вечных воинов столь серьезной угрозы,

Говорят, оставшиеся в живых алхимики заперлись на верхних этажах Касар-де-Тор в призрачной надежде дождаться прихода помощи. К этому времени ей уже неоткуда было прийти. Когда же они это поняли, то решили продать свои жизни настолько дорого, насколько это было возможно. Но ньорки, а вместе с ними и к тому времени подошедшие к Цитадели имперские легионы не стали предоставлять последним из мятежных магов безнаказанно сеять смерть. Башня была сожжена. Никакой огонь не смог бы одолеть сияющих стен — в них было вложено могучее колдовство, защищающее от любого врага. Любого, посягающего на башню извне. Но ньорками уже был захвачен первый этаж Касар-де-Тор — и они подожгли башню изнутри. Перекрытия, стенные панели из драгоценных пород дерева, книги, мебель… все, что могло гореть — горело. Взрывались колбы с магическими эликсирами, придавая огню небывалый жар и негасимость… говорят, зарево над Касар-де-Тор было чуть не седмицу видно за многие лиги вокруг. Никто не мог уцелеть в этом огне, что подпитывался магией… Те, кому довелось сотни и сотни лет спустя побывать в тех местах, рассказывали, что Шпиль Алхимии так и стоит, нерушим снаружи и черен внутри. Черен от копоти тех, чье зло в конечном счете привело к появлению этого огня.

Волшебница вдруг обнаружила, что уже давно стоит, замерев, у стены, вперив остановившийся взгляд в эту картину минувшего. Дьен стоял рядом, не решаясь нарушить ее молчание. Заметив, что она пришла в себя и отвела глаза от резного камня, он тихо спросил:

— Что здесь изображено?

— Это долго рассказывать, — столь же тихо прошептала она. — Может быть, потом… а сейчас нам пора идти. Боюсь, хозяин заждался.

Больше она не смотрела по сторонам — хотя вся ее душа просила, требовала, молила остановиться и посмотреть. Здесь, на этих стенах, была рассказана история гибели Высшей магии, Древней, встретившей расцвет своего могущества, познавшей увядание и забвение. Таяна прилагала поистине героические усилия, чтобы победить эти соблазны, мысленно утешая себя тем, что потом, после беседы с Оракулом, возможно, найдется время… если ей не изменяла память, в прошлый раз, да и в позапрошлый тоже, времени на это у нее не нашлось. Но мысли эти в какой-то мере помогали. Сейчас ей менее всего хотелось прогневать Оракула, заставляя его ждать.

И вот наконец стены пещеры расступились, разошлись в стороны, открывая огромный зал. Здесь было светло — очень светло, как будто солнце в ясный летний полдень заливает землю своими лучами… хотя, конечно, солнце никогда не заглядывало в это место. Посреди зала высилась гора, переливающаяся разноцветными бликами. Изумрудно-зелеными, рубиново-красными, сапфирово-синими… но более всего было желтых бликов, отбрасываемых неисчислимым количеством золота, сваленного в груды. Золотые монеты, несшие на себе гордые профили владык, давно исчезнувших из памяти ныне живущих. Чаши и тяжелые чеканные блюда, сундуки, наполненные самоцветами, да и сами представлявшие собой произведения искусства. Оружие — его золотые, усыпанные драгоценностями эфесы явно говорили о том, что эти клинки создавались не для боя, а лишь для того, чтобы поражать воображение. Вороха ожерелий, каждое из которых было бы впору и императрице. Все это было небрежно и без всякого порядка свалено в кучи — а между всем этим великолепием струилось угольно-черное тело огромной змеи — не менее трех локтей толщиной и невероятной длины. Змея подняла треугольную голову размером, пожалуй, побольше, чем вся Таяна целиком. Ее горящие даже в этом ярком свете изумрудные глаза уставились на вошедших.

— Ну, приветствую тебя, волшебница, в моем жилище… — Голос был тот же, что и там, на поверхности, только теперь он, совершенно очевидно, исходил из пасти этого устрашающего создания. — И тебя, чужак. Вы пришли задать вопросы? Я слушаю вас.

6. ВОЙНА

Я вновь беру в руки перо, дети мои, и пальцы мои дрожат. И дрожь эта — не свидетельство немощи, не знак того, что скоро зов Вечного унесет меня в его чертоги. Нет, в моих руках еще достаточно силы, и тело мое способно долгие годынести тяжесть жизни, что проходит вдали от чертогов Ург-Дора, куда должен всем сердцем стремиться каждый, кто истинно верует в милость Вечного. А дрожь эта — от волнения, ибо тороплюсь я сказать о том, что Алмазная Твердь вновь пробудился к жизни, и весть эта наполнила радостью души ургов. Ибо сие означало, что Вечный вновь вспомнил о своем народе.

Аш-Дагот, верховный шаман, сказал, что войска Железного Арманда ушли, но они могут вернуться. Сейчас все помыслы народа ургов, сказал он, должны быть направлены на постижение замыслов Вечного, скрытый смысл которых приоткрыла мудрость великого Ур-Валаха, которую донес до наших дней я, Ур-Шагал, провидец и летописец. Что же может желать Вечный, него ждет он от своих детей?

И прост ответ на этот простой вопрос. Ибо чего еще может желать Вечный, как не выполнения каждым из ургов своего Долга, который заключается в пути к славе и достойном вознесении духа воинов в великие пещеры Ург-Дора.

А путь этот начинается…

Хлипкая дверь хижины распахнулась от мощного толчка снаружи, несколько мгновений раздумывала, а затем упала на пол, подняв тучи пыли. Сидевший за столом, грубо сколоченным из кое-как оструганных досок, ург повернулся к незваному гостю. Тот, впрочем, не испытывал угрызений совести по поводу выбитой двери. Не утруждая себя какими-то проявлениями вежливости, он, пригнувшись, вошел в хижину и, сделав несколько шагов, опустился на столь же грубую, как и стол, скамью. Та застонала, но выдержала его немалый вес.

— Приветствую тебя, Ар-Трог. — Ург отложил в сторону перо. Перед ним лежал лист тонко выделанной кожи, несколько таких же, но уже испещренных лишь посвященным понятными значками, лежали на досках. Пройдет день, и черная жидкость, что сейчас сохла, въестся в кожу так, что никакие силы уже не смогут изменить написанное.

— Ты слышал, старик, что Алмазная Твердь снова ожил?

— Я еще не старик, Ар-Трог, и ты это знаешь…

— Так ли уж важны твои годы, Ур-Шагал? — скривился в презрительной усмешке гость, и его рука любовно погладила рукоять тяжелого топора. — Я прожил на этом свете дольше тебя, старик, но мои руки все еще достаточно сильны, чтобы держать топор. А ты? Сколько времени прошло с тех пор, когда ты в последний раз сжимал в руке что-то тяжелее маленького ножа или этого твоего пера? Ты лишь ешь, спишь, справляешь нужду да пачкаешь хорошую кожу своими письменами. Я же веду воинов в бой… так кто из нас старик? Ур-Шагал покачал головой. Видать, мудрым было древнее правило, требовавшее назначать вождем не самого сильного, но самого мудрого. Увы… где те сильные, где те мудрые. Кто-то сгорел в сиянии колдовских глаз огненных червей людора-ков, кто-то навсегда остался в пещерах проклятых шанков. А теперь такие, как этот самонадеянный глупец Ар-Трог, становятся вождями ургов. Странны шутки твои, Вечный.

— Что тебе нужно, вождь?

Летописец не склонялся перед вождями и шаманами, это было его право. Увы, у него было не так уж много прав — только это, право задавать вопросы всем, кому он сочтет нужным, да еще право на долю еды и иной добычи. Малую долю — всего лишь немногим большую, чем полагалась обычному воину. Но летописец был доволен и этим — много ли ему надо. Хорошо выделанная кожа, новые перья, немного еды… да земляные орехи, из которых он приготовит чернь, что требуется для нанесения на кожу строки Великой Летописи. К тому же орехи он может собрать и сам.

— Я хочу, чтобы ты, провидец, прошел сквозь Врата.

— Зачем? — пожал плечами Ур-Шагал. — Что я увижу там такого, о чем не смогут мне рассказать наши воины?

— Увидеть? — Ар-Трог грубо расхохотался. — Я хочу, старик, чтобы ты доказал свое право на жратву, которую каждый день приносят в твою хижину. Я хочу, чтобы вместо этого своего дерьма, — он с презрением плюнул в сторону перьев и кожаных свитков, — ты взял в руки топор, как и подобает истинному ургу. Хватит насиживать мозоль на заднице, пока другие сражаются за тебя.

— Мой долг в том, чтобы вести летописи…

Ар-Трог наклонился вперед, облокотившись на стол так, что доски взвыли от возмущения, и злобно прошипел:

— Я вождь, старик, и мне лучше знать, в чем твой долг, Ты пойдешь с воинами. Скоро откроются Врата, и ты пойдешь… или я своими руками поднесу факел к костру, сложенному из твоих поганых свитков. Ты день за днем ничего не делаешь, только портишь этой черной поганью хорошую кожу, жрешь и жиреешь. Ты хуже женщин, те хоть жратву готовят… Ты понял меня, старик?

— Я понял тебя… вождь.

Сколь бы тупым ни был Ар-Трог, паузу он заметил. Глаза его налились кровью, узловатые пальцы стиснули рукоять топора так, что, казалось, еще мгновение — и мореное дерево раскрошится в пыль, как трухлявая ветка. Голос его, и в обычное время не слишком благозвучный, сейчас был наполнен бешенством и не предвещал ничего хорошего.

— Не играй с огнем, старик. Не зли меня… или я не посмотрю на то, что ты летописец. Я все сказал… и если ты не понял меня… что ж, на костре из твоих свитков будешь гореть ты сам.

Он встал, пнул скамью, с готовностью разлетевшуюся на куски, и вышел. Ур-Шагал некоторое время смотрел ему вслед, затем пожал плечами. Что ж, видимо, на то воля Вечного. Может быть, если бы сегодня этот глупец, ставший вождем лишь потому, что не нашлось в роду правителей никого более достойного, не заявился бы сюда со своими требованиями, рано или поздно Ур-Шагал сам бы потребовал права участвовать в походе, Ему давно казалось, что Стальные пещеры необходимо увидеть самому — и тогда его летопись наполнится новыми красками, новыми подробностями, которые не стыдно будет передать потомкам. Вожди приходят и уходят — а накопленная веками мудрость, сохраненная и нанесенная на кожаные свитки им самим и его предшественниками, включая самого великого Ур-Валаха, останется. И тот, кому доведется прочесть эти строки, поймет мудрость тех, кто был мудр, и глупость тех, кому недостало мудрости…

Ур—Шагал подошел к стене и снял с нее топор. Давно его руки не касались этого оружия, металл покрыл слой ржавчины, на топорище виднелись пятна гнили. Что ж, есть еще время привести все это в порядок.

Провидец был спокоен, гнев, на какое-то мгновение выглянувший из глубин его выросшего на древней мудрости разума, уже угас… Все, что делается, делается к лучшему. Скоро он сам, своими глазами увидит легендарные Стальные пещеры.

Первым агрессоров увидел Эштон Питерс, механик третьего класса, проверявший вместе с напарником кабели на одном из нижних уровней гигантского орбитального комплекса «Эдем». Вряд ли его имя вошло в историю, поскольку этот факт не был зафиксирован приборами и не мог быть подтвержден ни свидетелями, ни самим Питерсом.

Мода на отдых среди звезд находилась на самом пике — считалось куда более престижным провести пару недель здесь, в многочисленных и немыслимо дорогих отелях самого большого из туристических комплексов, чем потратить их на банальные пляжи старой Земли. Помимо фешенебельных номеров, многочисленных садов и бассейнов, часто копирующих наиболее эффектные участки дальних планет, богатым туристам предлагались и вовсе экзотические развлечения —чего стоило хотя бы путешествие в кольцо Сатурна, проход сквозь щель Кассини, спуск на крошечном десятиместном боте в атмосферу огромной планеты… И самое главное, без всякого риска — поскольку жуткие картины сталкивающихся астероидов, сотрясения бота от ударов атмосферных вихрей или прямых попаданий метеоров — все это было не более чем искусной имитацией. Разумеется, никто и никогда не подумал бы рисковать жизнью тех, кто платит за пребывание в астрокомплексе «Эдем».

Разумеется, всегда находились такие, кто требовал не профессиональной, почти неотличимой от реальности имитации, а настоящего приключения и в том числе и настоящей опасности. Чтож, если клиент готов платить… Полчаса заполнения многочисленных бумаг, подтверждающих освобождение администрации АК «Эдем» от ответственности в любых мыслимых случаях, и привередливый искатель приключений на свою задницу мог получить ключи от одного из крошечных корабликов и отправляться хоть к черту на рога. Одной из тех бумаг, которые составляли пакет обязательных к подписанию, было завещание. И не так уж и редко конверт с подписанными документами и типовым бланком, содержащим в себе «глубокие и искренние соболезнования администрации в связи с данной трагедией», передавался весьма довольным наследникам.

В это время года астрокомплекс обычно испытывал приток желающих хорошо потратить деньги. Большая часть апартаментов и люксов была заполнена. Конечно, администрация никогда бы не допустила ситуацию, когда клиент, уже готовый заплатить, не смог бы быть принят… для этого существовали сложные механизмы и большой штат прислуги, которые с помощью изменения расположения внутренних переборок и нескольких часов напряженного труда могли превратить два-три номера второго класса в люкс.

Собственно, механик третьего класса Питерс как раз этим и занимался. Три помещения, каждое из которых примерно вчетверо превышало размерами его собственную крошечную каютку, были объединены, чтобы образовать роскошный номер-люкс. Когда же горничные приступили к приведению получившегося помещения в должный вид, выяснилось, что один из огромных, в полстены, трехмерных экранов упорно отказывается нормально работать. Первоначальное подозрение на неисправность самого экрана не оправдалось — и вот теперь двое механиков вынуждены были спуститься на технический уровень, чтобы найти и устранить повреждение кабеля.

Найти место обрыва удалось быстро — оба они вообще были заинтересованы в том, чтобы выполнить задание в кратчайшие сроки. И не только потому, что от этого зависела сумма чека, находящегося в еженедельно получаемых ими конвертах, а еще и потому, что запах, стоящий здесь, не мог заглушить никакой респиратор. Запах протухшей воды, экскрементов, гнили, плесени…

Пауль стоял в неудобной позе, склонившись над кабелем, и поэтому не он оказался тем, кто первым увидел мерцающее полотно Врат. Более того, когда Эштон Питерс заикающимся от испуга голосом попытался обратить внимание напарника на внезапно возникший прямо посреди палубы феномен, он только лишь раздраженно передернул плечом.

А потом было уже поздно, поэтому он не увидел, как выпрыгнувшее из мерцающей поверхности приземистое, широкое в груди существо взмахнуло рукой… Он только почувствовал удар в спину и, наверное, подумал, что этот тупица Питерс ударил его. Только вот повернуться и пнуть напарника он уже не смог, поскольку копье, пробившее его насквозь и глубоко ушедшее в переплетение кабелей, не дало ему двинуться. А потом он умер.

А Питерс стоял, прижавшись к стене и мелко дрожа, его остекленевшие глаза были направлены на неторопливо приближающееся к нему существо, а пальцы отчаянно шарили по поясу, где должен был находиться аварийный передатчик. Найти нужную кнопку ему так и не удалось.

Если бы он был жив, то увидел бы, как вслед за первым существом из марева, мерно колышущегося почти что в самом центре отсека, одна за другой стали появляться такие же невероятно странные, будто бы сошедшие с экрана, фигуры, увешанные блестящим оружием. Их было много, очень много…

Пост у лифтовой шахты, связывающей жилой четвертый ярус и технический пятый, был выставлен отнюдь не для того, чтобы контролировать приход и уход обслуживающего персонала. Немногочисленных сотрудников Службы безопасности АК «Эдем» гораздо более волновало, как бы кто-нибудь из гостей комплекса не отправился вниз в поисках острых ощущений.

Дежурство здесь считалось наказанием. Во-первых, на этом ярусе было скучно. Самые дешевые номера — и следовательно, здесь было не слишком людно. Те, кто мог позволить себе роскошь приехать на астрокомплекс, ни в коей мере не хотели потом кому-либо сказать, что им пришлось остановиться в каютах эконом-класса. Поэтому гостей здесь было немного. Ну и, конечно, было гораздо меньше шансов получить чаевые.

И лейтенант Адамс, получивший свое звание отнюдь не за участие в боевых операциях, прекрасно помнил, что не так давно двое работяг проследовали вниз, а потому и не соизволил даже повернуться лицом к открывающимся дверям, ведущим на узкую лестницу. Может быть, имей он время, то подумал бы, почему техники не воспользовались лифтом, а предпочли тащиться вверх по аварийной лестнице… А в следующее мгновение посреди забранного высокопрочным стеклом помещения, где находились двое его подчиненных, вспыхнула маленькая, но очень яркая и невыносимо жаркая звезда. Жаркая настолько, что спустя некоторое весьма непродолжительное время от двух молодых парней, составлявших на этот день все силы безопасности на этом ярусе, остался лишь жирный черный пепел, намертво въевшийся в оплавленное бронестекло. Впрочем, этого лейтенант Адамс уже не видел, поскольку брошенный уверенной рукой топор легко пробил простую ткань униформы, превратив позвоночник в костяное крошево,

А урги уже мчались по коридорам комплекса, врываясь в каждую открытую и взламывая каждую запертую дверь, хватая все, что вызывало у них хоть какой-нибудь интерес. Несколько ургов, одетых в длинные, бесформенные балахоны, сжимавшие в руках тяжелые жезлы, шли впереди. По взмахам их рук вылетали стальные двери, мелкими брызгами рассыпались стеклянные панели, вспыхивали разрушительные огненные шары, сжигавшие все, во что попадали.

Урги уже бывали в Стальных пещерах. Они сумели многому научиться. Узнали, что если дверь не открывается наружу или вовнутрь, она вполне может отъехать в сторону. Что есть двери, сделанные с виду из металла, которые можно легко прорубить топором, а есть и такие, что нипочем не открыть, если только не приставить палец к блестящему кусочку стены рядом с такой дверью. Да и палец подойдет не какой угодно, а только тот, который нужен. Вот сейчас один из шаманов приложил к стене кисть руки, которая не так давно принадлежала лейтенанту Адамсу, — и очередная массивная дверь, тихо жужжа, плавно отъехала в сторону.

Поток воинов все вливался и вливался на четвертый ярус. Здесь уже не осталось никого живого из числа бывших его обитателей — почти все были убиты, трое молодых мужчин были сочтены подходящими для принесения в жертву, их скрутили веревками, и парочка воинов, из молодых, проклиная свою судьбу, потащили стонущих пленников вниз, к Вратам. Если поторопиться, они еще успеют передать мягкотелых людораков женщинам и вернуться, чтобы продолжить грабеж.

Они не встречали сопротивления — почти. Прошлый раз, когда впервые они увидели в Стальных пещерах истинного людорака, могучего и несокрушимого, от чьего панциря бессильно отлетали топоры и копья, было куда сложнее — эти же мягкотелые не способны задержать воина ургов более чем на несколько мгновений.

Прошло совсем немного времени — и поток воинов, сметающих все на своем пути, выплеснулся на третью палубу. Здесь урги допустили ошибку,

Воин, почти не глядя, метнул короткий дротик в людорака, выглянувшего из двери одной из малых пещер. Копье вошло людораку в живот, отшвырнуло его назад… Ург хотел было забрать оружие а заодно и пошуровать в этой малой пещере, как вдруг на глаза ему попался другой людорак… точнее, самка. Женщина. Конечно, в своем уродстве она не могла сравниться с женщинами ургов и в этом отношении ничуть воина не интересовала — однако на шее у нее сверкало нечто, привлекшее его внимание. Это было драгоценное колье — и ург бросился к новой жертве. Когда же, оставив на полу неподвижное тело, он поднялся, сжимая в руке бриллианты, дверь малой пещеры, где осталось его копье, была закрыта. Изнутри. Обозленный утратой оружия, ург с размаху опустил на дверь лезвие топора, Конечно, шаман мог бы смести эту преграду одним движением когтя, но шамана не было, и ург, истекая слюной от бешенства, снова и снова наносил по двери чудовищные удары.

А в это время пронзенный насквозь копьем человек, приткнувшись в углу, бормотал в микрофон личного коммуникационного браслета слова, которые вряд ли смог бы понять ург. Да он и не хотел понимать… Спустя примерно минуту или две ург снова вышел в главный коридор, небрежно отбросив в сторону обломки искореженной двери. На руке его был надет широкий браслет из серебристого металла, на поверхности которого мигало несколько огоньков. Ему понравился браслет — единственное, что имело смысл взять в этой бедной малой пещере.

Конечно, если бы не этот поданный сигнал тревоги, все равно о нападении узнали бы — ну, может быть, чуть позже. В первые минуты сообщению не поверили — да и кто бы поверил в дикое, бессмысленное бормотание о странных созданиях, убивающих всех на своем пути какими-то топорами и копьями. Мартин Шакс, дежурный диспетчер, исключительно вежливо попросил старшего инженера МакДорски повторить информацию и уточнить некоторые детали, но инженер молчал, а по каналу его личного браслета шел какой-то шум, в котором смешивался лязг металла и рычание… наверное, какого-то животного. Диспетчер вздохнул и протянул руку к включению камер обзора. Обычно ими не пользовались — среди гостей АК «Эдем» попадались весьма эксцентричные особы. И после того как одна из них подала на администрацию в суд за подглядывание за ее персоной в интимные моменты… в общем суд администрация проиграла. Конечно, судья принял во внимание тот факт, что истец имел странную привычку заниматься сексом там, где ему взбредет в голову — в коридоре Комплекса, в ресторане, на пляже… но, с другой стороны, правилами поведения на борту АК «Эдем» такие вещи не запрещались. После этого случая, сопровождавшегося выплатой астрономической суммы, администрация дала своим служащим указание не использовать систему видеонаблюдения. Разве что в исключительных случаях.

А спустя несколько мгновений по всем помещениям комплекса пронесся рев сирен.

Урги уже полностью очистили третий ярус и по многочисленным лестницам двигались вверх, на второй, когда впервые встретили отпор. Два десятка сотрудников Службы безопасности, вооруженных табельными иглометами, уже ожидали появления непонятно каким образом проникших на Комплекс созданий. Поток тончайших игл, каждая из которых содержала в себе достаточное количество парализующего вещества, чтобы надолго обездвижить любого человека. устремился к вырвавшимся на ярус ургам.

Увы, это оружие было рассчитано на одного-двух противников, да и к тому же не носящих чего-нибудь вроде брони. Иглы безнадежно застревали в доспехах из толстой дубленой кожи, отскакивали от редких кирас.

Кое-кто из ургов, конечно, упал — иглы ужалили их в лицо, в ноги или руки, а то и прошли между кольцами грубых кольчуг. Но это была лишь капля в море — а более серьезного оружия на станции просто не было.

Ар-Трог гнался за высокой женщиной — она была хорошо сложена и явно умела бегать — по крайней мере хотя она и не могла оторваться от вождя ургов, но и ему никак не удавалось ее догнать. Женщина явно лучше знала все эти пещеры, большие и малые, ей легко подчинялись все двери — а ему иногда приходилось прорываться сквозь них силой. Топор Ар-Трога уже давно покрылся глубокими зазубринами, но он не прекращал преследования. Наверное, это не было слишком умным поступком — он мог бы заняться более важными делами, например, поиском добычи. Вряд ли Вечный одобрит то, что рядовые воины принесут из этого набега больше добра, чем их вождь. Но Ар-Трог был не в состоянии думать о таких вещах — его левый глаз пылал огнем, эта проклятая самка ткнула ему туда странной палочкой, конец которой дымился и был невообразимо горяч. Он как раз приканчивал какого-то костлявого людорака, намереваясь оставить самку напоследок. Ар-Трогу нравилось смотреть, как бьются в конвульсиях жертвы — и не важно, были ли те жертвы людораками, простыми людьми или проклятыми шанками. Боль, крики — вот что приносило вождю радость. Он всего лишь на мгновение упустил самку из виду — и вот теперь его глаз утрачен, возможно, что и навсегда. Выжжен колдовским искусством мерзких обитателей стальных пещер. Он должен, должен отомстить.

Женщина с разбегу прижалась к одной из дверей, приложила палец к блестящей штуке на стене. Дверь стала медленно открываться. Ар-Трог восторженно заревел — теперь он успеет, он догонит ее. Видя, что ург приближается, женщина с трудом, обдирая в кровь полуобнаженное тело, протиснулась в щель. Вождь видел, какова толщина двери — такую вряд ли удастся пробить топором. Он ожидал, что сейчас дверь закроется и эта проклятая самка улизнет — но нет, дверь продолжала медленно отходить в сторону — и Ар-Торг довольно оскалился, поймав затравленный, полный отчаяния взгляд жертвы.

Она метнулась в самый дальний конец малой пещеры, где на железном столе горели магические огни. Наверное, она хотела применить магию, чтобы остановить Ар-Трога, — но ей это не удалось. Ург терпеливо ждал, с ухмылкой наблюдая, как все шире и шире открывается дверь. Наконец проем стал достаточно широк, чтобы пройти — и он вошел в малую пещеру, медленно приближаясь к затравленной добыче. Позади раздалось странное шипение. Он оглянулся — дверь закрывалась, медленно и неотвратимо.

Ровно три удара сердца Ар-Трог потратил на выбор. Отступить — но тогда эта проклятая самка улизнет и отмщение не будет осуществлено. Догнать ее — но тогда закроется дверь малой пещеры… Выбор был не слишком сложен — плох тот воин, что готов отступить при первых же признаках опасности. В конце концов, что такое дверь — он сможет ее прорубить, его топор еще никогда не подводил… ну а если нет — что ж, тогда рано или поздно шаман откроет эту дверь, ведь сам Ар-Трог приказал шаману открыть все двери, какие только возможно.

И он шагнул вперед. Позади с мягким щелчком захлопнулась дверь — похоже, закрывалась она несколько быстрее, чем открывалась. Но урга это не заботило — приняв решение, вождь намеревался следовать ему до конца. Самка, видимо, обескураженная тем, что воин продолжает преследование, вжалась в стену. Ар-Трог не торопился. Вполне вероятно, ему предстоит здесь просидеть довольно долго, пока шаман сумеет открыть дверь. И все это время эта самка будет кричать. Громко кричать, призывая своих богов. Но они не придут.

Внезапно пол малой пещеры заходил ходуном. Даже Ар-Трог потерял равновесие и упал на спину. Самка бросилась мимо него к какой-то странной штуке, прикрепленной к стене, похожей на ларец… прежде чем он сам понял, что делает, Ар-Трог метнул кинжал… Ее рука замерла, так и не дотянувшись до защелок ларца.

Ург медленно поднялся. Пол немного раскачивался, но по крайней мере больше не трясся. И то хорошо… Он медленно подошел к мертвой женщине. Она все-таки победила, хотя бы и этой своей смертью. Он мечтал долго мучить ее, чтобы каждая частичка ее тела молила о пощаде — а разве потерянный им глаз стоил меньшего? И вот она ускользнула от его мести туда, где его сила уже не могла ее достать.

Ар-Трог стоял над телом самки людораков и думал, что они не такие уж слабые, каковыми кажутся. Они хитры… они могут украсть победу, когда она так близка. Коротким взмахом топора он снес замок шкатулки и усмехнулся. Что ж, рука, пославшая нож в полет, была права — в ящике, спрятавшись в мягкую кожаную одежду, притаился огненный червь. Вождь уже видел таких, их сумел обуздать Аш-Дагот… Что ж, пройдет немного времени, и он, Ар-Трог, станет более великим, чем даже сам Аш-Дагот. Пусть сейчас, отдавая приказы, он видит иногда затаенные усмешки… вот как у этого подонка Ур-Шагала… возможно, когда он вернется домой, стоит еще раз потолковать с летописцем. Возможно, одна сломанная нога… или даже две научат его почтительности.

Ург осторожно достал огненного червя. Он был немного другим — чуть больше тех, что ему уже доводилось видеть, но дело было даже не в этом. Ар-Трог медленно потянул за язык огненного червя, как это делал Аш-Дагот…

Из пасти червя вырвался яркий огненный язык. Мазнул по мигающему колдовскими огоньками столу, по стене, пересек странное окошко, на котором прыгало бесшумно раскрывающее рот изображение какого-то людорака — вождь уже видел что-то похожее, к примеру, хрустальный шар Аш-Дагота. Окошко лопнуло, рассыпав вокруг фонтан искр. Но вождь не видел этого — зачарованно он смотрел на лежащего в его руке огненного червя, покорного, готового выполнять приказы. Без всяких ритуалов, без могучих заклинаний, без принесения жертв огненный червь покорился ему, Ар-Трогу, величайшему из вождей ургов. Пусть теперь этот бесполезный летописец начертит своим пером на кожаных свитках, что он, Ар-Трог, превзошел даже Верховного шамана…

Никто и никогда не рассчитывал на то, что в шлюпке окажется оружие, использование которого запрещено всем, кроме воинских частей Федерации. Директор АК «Эдем» имела право на это оружие — об этом свидетельствовала табличка, намертво приваренная к затвору. Разумеется, шлюпка проектировалась с расчетом успешной сопротивляемости большим нагрузкам… но никто и никогда не предполагал, что по пульту управления откроют огонь из тяжелого бластера.

— «Эдем» вызывает «Маннергейма», мэйдэй, мэйдэй, «Маннергейм», где вы, черт вас дери! «Эдем», всем, кто меня слышит. Мэйдэй… На помощь!

Примерно пять или шесть десятков человек, все, кто остался в живых, собрались здесь, в помещении Контрольного центра Комплекса. Сами они были уверены, что кто-то еще уцелел — в конце концов, на обширнейшей территории Комплекса есть немало помещений, вход в которые перекрывают мощные герметичные двери, О том, что дикари могут использовать отрубленную кисть лейтенанта внутренней безопасности как универсальный пропуск, никто и не подумал. В настоящее время все двери Контрольного центра были отключены от автоматики и заблокированы.

— «Эдем», это «Маннергейм», — послышался протяжный голос, и на экране появилось усталое лицо. — Что там у вас стряслось?

— «Маннергейм», мы подверглись нападению…

— Да неужели? — В голосе оператора связи с линкора «Маннергейм» сквозила скука. — Парни, если вам нечего делать, побейтесь головой о стенку. И оставьте нас в покое, у адмирала сегодня был тяжелый день.

— «Маннергейм», я не шучу. Комплекс захвачен…

— Захвачен? — В глазах оператора появился интерес. — Что значит захвачен?

— Неизвестные существа проникли на территорию Комплекса, убили почти всех, кто был на борту. Даю на ваши мониторы картинку с камер.

— «Эдем», говорит яхта «Легенда», принадлежащая ИнфАГал, на связи Кейт Феллон. Мы принимаем ваш видеосигнал, каждое ваше слово записывается. Что случилось? На борту Комплекса есть пострадавшие?

Шакс обескураженно повернулся к стоящим за его спиной людям. Среди них было удручающе мало сотрудников администрации, в основном гости с первого яруса. Те, кто успел добежать до Контрольного центра. Успели немногие.

— Эта сука что, сама не видит? — спросил он, не особо ожидая ответа. Да никто и не собирался отвечать.

Изображение оператора линкора исчезло с экрана, его место заняло лицо немолодого человека, седого, с мужественным, хотя немного и жестоким, лицом.

— «Эдем», говорит «Маннергейм». На связи адмирал Дитрих. Идем к вам, подлетное время четыре часа. Доложите обстановку на борту Комплекса.

— Рад слышать вас, адмирал, говорит Мартин Шакс, диспетчер систем контроля АК «Эдем». Примерно полчаса… или даже больше назад на комплекс было совершено нападение. Нападающих очень много, но в последние три дня ни один корабль не стыковался с нами. Я не знаю, откуда они взялись. Они убивают всех, без разбора… Мы закрылись в Контрольном центре, здесь мощные двери, ядерный взрыв выдержат. Постараемся продержаться до вашего прихода…

— Шакс, не могли бы вы заткнуться. — В голосе адмирала сквозил холод. — У вас есть связь с другими спасшимися? И где мисс Андерсон?

— Я… я не проверил…

— Так проверьте! — рявкнул Дитрих. — И доложите. Прошло не менее десяти минут, прежде чем Шакс снова вышел на связь.

— Адмирал, мне удалось связаться еще с двумя отсеками, машинным отделением и госпиталем. Там еще есть уцелевшие. И еще, на пульт поступили сведения, что пятнадцать минут назад личный скутер Директора Андерсон покинул Комплекс.

— Еще какие-нибудь аппараты покидали «Эдем»? — Голос адмирала звучал как-то уж слишком мрачно.

— Минуту, сэр… нет, сэр, больше никто.

— Мне жаль… наши приборы несколько минут назад зафиксировали взрыв. Судя по показаниям, что-то вроде спасательной капсулы. Или двухместного скутера. Мне жаль. Держитесь. Десантные капсулы с «Маннергейма» прибудут к вам через три часа сорок минут.

— Адмирал Дитрих, — снова послышался в динамиках женский голос. — Кейт Феллон, ИнфАГал. Как вы можете прокомментировать происходящее на АК «Эдем»? Мы получаем тот же видеоряд, что пересылается на ваши приемники. Наши зрители хотят знать, адмирал, почему комплекс оказался столь беззащитен перед нападением. Кто сумел нанести удар по фешенебельному курорту в непосредственной близости от Земли. Скажите, адмирал, вы…

— Джадсон. — Адмирал повернулся к помощнику, и тот вдруг увидел, как сильно постарело лицо командира. — Джадсон, возьмите звено истребителей и отгоните эту суку куда-нибудь подальше. Можно в соседнюю галактику. А если будет упрямиться, сожгите ей двигатели. Если понадобится, потом я отвечу за это.

— Адмирал! Вы… вы не имеете права! Я буду жаловаться!

— Да, Джадсон… и еще, заглушите канал, на котором они ведут передачу. Я не хочу больше слышать… эту женщину.

— Сэр… есть, сэр!

Адмирал снова повернулся к экрану. Одна из камер только что показала, как странное существо, наряженное в нелепый балахон, взмахнуло какой-то палкой — и бронированная дверь медицинского отсека вылетела, как будто по ней шарахнули чудовищной силы тараном. Он знал, что и тем, кто сейчас заперся в Контрольном центре, вряд ли удастся продержаться эти три с половиной часа. Он знал, что они прибудут слишком поздно… Что ж, тогда остаются надежды только на одно. На отмщение.

Ур-Шагал переступил через распростертое тело и подошел к большому окну, через которое были видны звезды. Это называлось «стекло» — когда-то ему приносили несколько осколков. Людям нравилось вставлять такие штуки в окна — им казалось, что если в доме будет больше света, то так будет лучше… Глупцы, разве может яркое, жгучее, режущее глаза солнце сравниться с приятным полумраком. Впрочем, люди вообще странные создания. Как и людораки. Наверное, между ними есть что-то общее.

Ему снова пришлось переступить через очередной труп. Если в самом начале вторжения ургам доставляло удовольствие жестоко истязать свои жертвы, то теперь они просто убивали, устало и равнодушно. В этой Стальной пещере людораков оказалось слишком уж много — и, что досадно, ни одного настоящего. Кое-кто из этих мягкотелых пытался оказать сопротивление, посылая в воинов ургов стаи крошечных жалящих ос. Осы эти не убивали — те из воинов, что были ранены, уже пришли в себя и не чувствовали даже малейшей боли. Правда, они были злы, поскольку все, что было ценного в этих огромных пещерах, было уже разграблено, и им мало что досталось.

Добычу можно было назвать неплохой — но более всего Ур-Шагала восхитили кипы белых… он не помнил названия этих предметов на языке людей, хотя и знал, что они умеют делать нечто похожее, хоть и не столь прекрасное. Много мягких, легко рвущихся сундуков, наполненных этими драгоценными листами. Летописец приказал нескольким воинам отнести мягкие сундуки в его хижину — они, хоть и без особого желания, подчинились. Он усмехнулся — что ж, у него еще осталось немного влияния, а эти белые листы прекрасно подойдут для того, чтобы наносить на них нетленные строки летописи.

Позади раздались шаги. Ур-Шагал оглянулся.

— Странное место, — заметил Аш-Дагот, подходя ближе. — Наверное, это священное место людораков. Видишь, сколько их было здесь?

— Не знаю, — пожал плечами летописец. — Может быть, здесь просто были самые прочные двери? И они надеялись, что смогут спастись?

— Людораки — плохие воины, — пожал плечами шаман, вглядываясь в черноту звездного неба. — Я удивлен. Мы встретили нескольких… они похожи на людораков, но они есть нежить. Внутри у них холодное железо.

— Нежить и холодное железо? — удивленно переспросил летописец. Шаман коротко кивнул.

— Я приказал доставить одно такое тело в твою хижину, У тебя будет время изучить его прежде, чем тело будет возложено на жертвенный огонь.

— Благодарю тебя, Мудрый.

— Пустое… Здесь можно взять много добычи. Здесь много золота, много драгоценных камней. Правда, маленьких… но очень искусно обработанных. Может, людораки плохие воины, но они владеют дивным мастерством. Вряд ли такое под силу даже проклятым шанкам.

— Ты прав, Великий, — кивнул Ур-Шагал. — Я видел работу шанков, она поражает своей искусностью, но даже лучшим из их драгоценностей далеко вот до этого.

Он небрежно повертел в руке длинное ожерелье, усыпанное невероятным количеством крошечных бриллиантов.

— Ты взял неплохую добычу, — хмыкнул шаман.

— Она мне не нужна, — равнодушно пожал плечами летописец. — Вот, возьми, пусть это будет мой дар Вечному,

— Это мудро, — усмехнулся шаман. — Провидец, я знаю тебя много лет. Ты всегда писал и говорил о том, что все мы дети Вечного и все должны следовать его помыслам. Но никогда я не замечал за тобой стремления приносить ему дары.

— Просто у меня не было ничего подобного этому. Некоторое время оба урга молчали. Затем Аш-Дагот тихо сообщил:

— Вождя Ар-Трога больше нет с нами.

— Он вернулся домой? — Фраза шамана прозвучала столь обыденно и спокойно, что летописец даже не заметил ее второй, более глубокий и более мрачный смысл.

— Нет. Он ушел к Вечному.

— Ты видел его тело?

Нельзя сказать, что известие о смерти самовлюбленного и недалекого предводителя слишком уж огорчило Ур-Шага-ла. Он не желал зла вождю, но и в то же время понимал, что народу ургов необходим другой, более умный, более прозорливый повелитель, способный принимать продуманные решения и умеющий прислушиваться к голосам своих советников. В том числе и к его, провидца, голосу.

— Нет, — покачал головой шаман. — Но я знаю. Чувствую. И смерть его была быстрой.

— Это хорошо.

Снова воцарилось молчание. Жаль, что придется оставить эти пещеры и вернуться домой, Ур-Шагалу нравилось зде?ь, нравилось просто стоять и смотреть на звезды. Он всегда любил звезды, и те ночи, когда разошедшиеся тучи позволяли любоваться бесчисленными огоньками, он часто проводил на улице. Летописи донесли некоторые из слов Вечного, сказанные им своим детям. Он говорил о том, что каждая из этих звезд столь же велика, сколь и их солнце, но невообразимо далека. Что ж, возможно…

— Все ушли, остались только мы, — донесся словно издалека голос шамана,

— Да, надо возвращаться, — вздохнул он. — Ты знаешь, Великий, я люблю смотреть на звезды. Они такие разные. Вон та, к примеру, все время увеличивается. Как ты думаешь, истинны ли слова Вечного о том, что звезды — пламенные шары, похожие на солнце? Может, если немного подождать, мы в этом убедимся? Хотя, конечно, великий грех сомневаться в словах Вечного… ну да он простит. Я часто грешу.

Аш-Дагот вгляделся в темное стекло. Его лицо стало мрачным. Щелкнули пальцы, шевельнулись губы — летописец почувствовал, как вздрогнул воздух вокруг них.

— Что бы это ни было, это не похоже на огненный шар, — пробормотал шаман, снова и снова усиливая заклинание дальновидения.

— Что ты видишь, Великий? — заинтересованно спросил летописец. Этот день принес ему много новых знаний, достойных того, чтобы лечь черными строчками на эти восхитительно белые листы, но знаний никогда не бывает слишком много.

Шаман молчал, продолжая творить заклятия. Воздух уже звенел от насытившей его магии, между пальцами колдуна брызгами пролетали крошечные искры. Сила волшебства указывала на то, что здесь уже давно закончились простенькие заклинания с дальновидением и в дело пошло более тонкое и более опасное искусство — могучие атакующие заклинания. Но вот Аш-Дагот резко взмахнул рукой, и все успокоилось.

— Я никогда не видел такого, — сказал он, и летописцу вдруг показалось, что старый шаман испытывает самый настоящий страх. — Это людораки, истинные — не те, что валяются сейчас в закоулках этой пещеры, изрубленные нашими воинами. Я сказал, что людораки — плохие бойцы. Я ошибся. Здесь просто не было бойцов, но они идут сюда. И их много.

— Ты видел воинов?

— Я видел ладьи, большие, больше, чем корабли людей. Эти ладьи умеют летать, их движут огненные духи… И наполнены они людораками, их много, их толстая скорлупа неподвластна стали, и каждый из них несет на себе огненного червя, а некоторые — и не одного. У них есть и это новое оружие, гнезда крошечных жалящих ос, которые погружают наших воинов в беспамятство столь же верно, как и магия сна. Я чувствую злобу и ярость в душах людораков, они наполнены стремлением отомстить за тех, кто был сегодня убит.

— Ты сумеешь справиться с ними, Великий?

— Не знаю. Моя магия встретилась с их магией и отступила. Но людораки далеко, будь они ближе, я смог бы попробовать снова. Но надо ли это? Наши воины сегодня снискали достаточно славы, Вечный будет доволен и жертвами, и приношениями. Эти людораки опасны… будь здесь еще хотя бы десять шаманов, мы бы приняли бой. Но здесь сейчас я один… да, старый друг, ты тоже здесь, но ты не владеешь магией, кроме твоих способностей провидца. Знаешь, Ур-Шагал, я многому научился. Иногда мудрость в том, чтобы вовремя отступить. Пойдем, нам надо возвращаться домой.

Два урга неторопливо двинулись к выходу. Обогнув толстую железную дверь — любой ург пришел бы в ужас, глядя, сколько превосходного железа было истрачено на такую не слишком нужную вещь, как дверь, они вышли в центральную пещеру и двинулись к тому отнорку, где помещалась узкая лестница, что должна привести их к Вратам. Поэтому они не видели, как одна из все увеличивающихся точек вдруг расцвела ослепительно ярким цветком пламени.

— Красный-три вызывает лидера, красный-три вызывает лидера.

— Грег, что у тебя?

— Кэп, у нас неполадки в двигателе…

— Лидер, это красный-пять. У нас тоже сбои в системе.

— Проклятие, что тут происходит?

— Реактор сошел с ума…

— Капитан, пытаюсь заглушить котел…

— Всем катапультироваться…

— Проклятие, капитан, красный-четыре потерял управление…

— Макс, уходи, уходи… о черт!

— Реактор пошел вразнос…

— Господи, помоги нам…

Шесть тяжелых десантных модулей — более чем достаточно, чтобы стереть в порошок все, что только может находиться сейчас на этом долбаном астрокомплексе. Шесть модулей — сто двадцать закованных в броню десантников, которых годами обучали всего лишь одной работе. Убивать. Убивать быстро, эффективно, с минимальными затратами ресурсов, с минимальными потерями. Операция, в которой погибал десантник, считалась выполненной недостаточно чисто. Операция, в которой погибало более трех, считалась проваленной.

Сейчас вместе с людьми в десантный выброс шли более двух десятков киборгов. Если люди были сердцем десанта, то киборги — его стальным позвоночником. Иногда, очень редко, случалось так, что десант терпел поражение — и тогда кое-кто из этих в прямом смысле слова железных парней с готовностью оставался прикрывать отход.

Но теперь ситуация была другой. Модули шли веером, чтобы пристыковаться к подвергнувшемуся нападению комплексу одновременно — по крайней мере такова была цель пяти пилотов. Шестой, командирский, двигался от них на некотором удалении — и, сколь бы это ни злило капитана десантников, сделать он ничего не мог. Таковы были правила, так было записано в Уставе — а ни один десантник в здравом уме не станет спорить с Уставом. По крайней мере в боевой обстановке.

Первый из модулей превратился в огненный шар — взорвался реактор, сверхнадежный, имеющий десятки защитных систем. Многократно дублированные схемы должны были обеспечить более или менее нормальную работу энергетических установок даже при очень существенных повреждениях боевого модуля. И все они не сработали.

Еще не успела погаснуть на сетчатке глаз вцепившегося в пульт капитана вспышка взрыва, как рядом полыхнула вторая, рванул красный-два. Относительно близко от него, буквально в полукилометре, красный-четыре отчаянно боролся за жизнь. Пилоту удалось взорвать двигатели, и теперь модуль беспорядочно кувыркался в пространстве, постепенно теряя воздух из пробитого в нескольких местах корпуса.

— Капитан, это красный-три, сержант Фокс… Похоже, нам вряд ли удастся выбраться из этого пекла. — Голос звучал подчеркнуто спокойно. Капитан с ужасом поглядел на лицо говорившего. Чудовищный жар частично превратил плоть в уголь, частично сорвал ее, обнажив блестящий металл. — Взрыв реактора неизбежен. Живых людей на борту нет. Мои системы тоже отказывают. Капитан… ты хороший парень. Жаль, что я только сейчас это понял. Прощай.

За мгновение до того, как погас экран, рубку модуля затопило огненное облако — пробило защиту реактора. Человек, невидящими'глазами смотревший в погасший экран, был неподвижен. В голове было только одно — ужас. Он был боевым офицером, не раз и не два ему приходилось видеть, как смерть приходит к его ребятам… но он и в самом страшном сне не мог представить того, что произошло сейчас, в считанные минуты. Все… почти все его парни погибли — и не в бою, а просто потому, что вышли из строя двигатели их челноков. Всех…

Может быть, капитану следовало бы удивиться, почему это киборг, которому по закону не полагалось иметь никаких эмоций, вдруг заговорил так странно… Но сейчас капитан не мог об этом думать. Он видел, как полыхнуло пламя на месте, где мгновением ранее находился красный-пять. И теперь, когда модуль разнесло на мелкие куски, вряд ли удастся установить, почему не сработали защитные контуры, почему отказала система аварийного отстрела двигателя…

Капитан повернулся, чтобы приказать пилоту вести челнок к «четверке» — единственному относительно уцелевшему шаттлу. Отброшенные системой отстрела двигатели все равно взорвались, взорвались слишком рано — и теперь там, внутри оплавленного комка металла, вряд ли есть живые люди. Что ж, там, возможно, уцелели хотя бы киборги. Возможно, их записывающие системы помогут прояснить, что случилось с десантом.

Но он не отдал приказа. Он просто стоял и смотрел на расширившиеся от ужаса глаза пилота. Капитан чувствовал, что услышит в следующую секунду — уже знакомый вопль о том, что двигатель выходит из строя. Что ж, он не ошибся…

А еще спустя десять минут ярчайшая звезда, на мгновение затопившая все вокруг пронзительным светом, вспыхнула там, где еще недавно находился фешенебельный астро-комплекс «Эдем».

7. ХРУСТАЛЬНАЯ ЦИТАДЕЛЬ

Должен ли истинный летописец видеть своими глазами то, о чем он намерен поведать своим потомкам? Не знаю. Я шел по гулким Стальным пещерам, мои глаза видели кровь и трупы — свидетельства подвигов наших воинов. Но было ли убийство этих беспомощных созданий истинно достойным деянием в глазах Вечного ? И на этот вопрос у меня нет ответа.

Урги, прошедшие по Стальным пещерам подобно буре, подобно грозной реке, бушующие воды которой способны смести все на своем пути, не оставили в живых никого — кроме тех немногих, что были сочтены достойными жертвенного костра. Может быть, еще несколько дней назад я, Ур-Шагал, провидец и летописец, как и любой другой ург испытал бы чувство гордости за наших воинов, покрывших себя славой.

Сегодня я впервые размышляю, а истинно ли замысел Вечного состоял в уничтожении беззащитных людораков — да любой из людей, даже любой из проклятых шанков сумел бы оказать больше сопротивления. Эти слабые, не умеющие или не желающие владеть оружием создания, чьей единственной защитой были слезы и просьбы на странном, никому из нас не понятном языке, умирали легко, их тонкая одежда не могла противостоять оружию, а их железные двери пали под ударами магии шаманов. Урги в этом бою не потеряли ни одного воина… кроме вождя. Много ли славы в такой победе, много ли славы в богатой добыче, что была отобрана у тех, кто не мог защитить свое добро? Была ли столь славной гибель Ар-Трога, как о том было объявлено народу ургов, — или вождь пал жертвой собственной неосмотрительности или торопливости.

Этот день принес много вопросов, дети мои. И если мы хотим бестрепетно предстать перед ликом Вечного, мы должны быть готовы ответить на них.

— Говорите, и пусть речь ваша будет краткой.

Дьен заметил, что волшебница старательно прячет глаза. Что бы это ни означало, но он тут же почувствовал себя не в своей тарелке. Змея мерно раскачивалась, ее чудовищная голова сверлила глазами гостей. Этот взгляд завораживал, требовал безусловного и незамедлительного подчинения, и Дьену стоило больших трудов стряхнуть с себя оцепенение.

Он сделал шаг вперед, услышал предостерегающее шипение змеи и снова замер,

— Я хочу знать, Оракул, кто я?

— Не больше и не меньше, — прошипела змея, и хвост ее хлестнул по камням, выбив сноп искр. — И ты не просишь, ты хочешь получить ответ, не так ли?

— Я… — Дьен подумал, что его слова и в самом деле прозвучали несколько не так, как следует просителю обращаться к Оракулу. — Я прошу тебя ответить, Оракул. Эти вопросы много значат для меня.

Внезапно змея метнулась вперед. Наверное, Дьену следовало бы испугаться, отпрянуть, уклониться от удара покрытой несокрушимой чешуей головы, способной, наверное, проломить крепостные ворота. Он и сам не знал, почему остался неподвижен.

Голова змеи замерла буквально в нескольких пальцах от его лица. Горящие зеленым пламенем, ее глаза перехвагили взгляд Дьена, и тот почувствовал, как мелкая дрожь пробегает по всему телу, как деревенеют мышцы, как тело медленно, но верно превращается в камень.

— Неподвижносссть… Сссмерть… Равнодушшшие… — шипела змея, мерно покачиваясь. — Ссспи, сссмерный, ссспи… Сссмерть ссскосссит ссслабого…

Свет стал медленно меркнуть перед его глазами. Неодолимое желание расслабиться, упасть — нет, даже не упасть, а медленно опуститься на камни и заснуть, навсегда, навечно — все это мягкими убаюкивающими волнами прокатывалось по его разуму. Уже почти поддавшись этому протяжному шипению, этому гипнотизирующему взгляду, Дьен вдруг ощутил, как внутри него возник крошечный огонек. Гнев. Этот огонек разгорался все ярче и ярче, пока не превратился в бушующее пламя, наполнившее теплом все его тело, прокатившееся горячими волнами по мускулам. Он снова почувствовал себя живым. Его руки стремительно метнулись к змее, в страстном желании стиснуть это длинное гибкое тело, сломать, раздавить, уничтожить…

С непостижимым изяществом Оракул отпрянул от Дьена, и руки воина пронзили пустоту. Вернувшись на свое золотое лежбище, змея заговорила снова, на этот раз почти нормальным человеческим голосом. В нем немного проскальзывало шипение, однако мощные, оглушающие разум обертоны куда-то делись.

— Что ж, ты достаточно силен, это хорошо. Ты получишь ответ на свой вопрос, но каждое знание требует платы. Готов ли ты заплатить достойную цену?

— Я… у меня нет ничего, что принадлежало бы мне. Я не вправе распоряжаться чужим имуществом.

— У тебя есть свое имущество. — В голосе змеи промелькнула насмешка. — Я знаю, волшебница показывала тебе предмет, который когда-то принадлежал тебе прежнему. Но мне он не нужен. Платой за мой ответ будет услуга.

— Услуга?

— Да. Ты окажешь мне услугу. Если ты сумеешь выполнить мое поручение, что ж, тогда ты докажешь, что достоин услышать слова Оракула. Согласен ли ты?

Дьен на мгновение задумался.

— Что я должен сделать?

— Пять дней пути на восток. Там, где выжжена земля, ты увидишь руины величайшей обители магов всех времен и народов. Ты увидишь башню — много веков назад ее называли Шанга-де-Тор. Шпиль Огня. Но многие зовут ее иначе — Шаур-де-Тор. Хотя это и не важно. Башня разрушена, но уцелел подвал. Если ты спустишься в него, ты увидишь каменный постамент. На нем лежит книга. Это книга, содержащая в себе древнюю магию. Возьми ее. Ты увидишь, что постамент недолго останется пустым. Но запомни, ты должен взять только книгу, только одну, ничего более. Помни, я знаю о каждом твоем шаге — и тебе решать, стоит ли то, что ты увидишь в подвалах Шаур-де-Тор, возможности потерять право на мои ответы. —Я…

— Молчи, человек. Ты не должен заглядывать в эту книгу. Магия ее слишком сильна для твоих глаз. Ты положишь книгу в мешок. Ты принесешь эту книгу сюда, принесешь ее мне. И тогда настанет время ответов. Помни, ты получишь лишь те ответы, которые я захочу дать, не больше и не меньше. Если ты украдешь из Шаур-де-Тор то, что увидишь там, — ты не узнаешь ответа. Если ты посмеешь обратить свой взор к книге — ты не узнаешь ответа. Помни, я увижу каждый твой жест, каждый твой взгляд. Выбор за тобой.

— Могу ли я быть уверенным, что, принеся тебе эту книгу, я не совершу кражу?

— Спроси свою спутницу.

Дьен повернулся к волшебнице. Она лишь коротко и сухо кивнула. Дьен пожал плечами и снова взглянул на змею.

— Я согласен.

— А теперь уходи. Я должен говорить с твоей спутницей, и этот разговор не для твоих ушей. Жди ее у входа в пещеру.

— Я не…

— Дьен, прошу тебя, — быстро, словно опасаясь, что он не даст ей договорить до конца, затараторила Таяна. — Дьен, мне ничего не угрожает, мне действительно надо поговорить с Оракулом. Возможно, это займет немало времени. Иди к выходу из пещеры и ложись спать. Я приду, как только закончу. Прошу, не волнуйся за меня.

Дьен пожал плечами. В ее голосе и в самом деле не слышно было беспокойства, да и к тому же она говорила, что уже бывала здесь. Если ей действительно нужно поговорить с Оракулом без посторонних — что ж, он предоставит ей такую возможность.

— Он нас не услышит?

— Нет, — ответила змея, и в ее голосе прозвучала усмешка. — Не услышит и не увидит. Правда, он попытался, сразу, как только завернул за угол. Но его ждал сюрприз.

— Завеса?

— Да, конечно. Если бы я доверял обещаниям людей, меня нельзя было бы считать мудрым.

— А кто тебя таковым считает? — фыркнула она без особой почтительности. — Вечно эти твои представления… А я, дура, должна тебе подыгрывать.

— Ты недура, ты умная девочка, — примирительно заметил Оракул. — И ты прекрасно понимаешь, что я должен поддерживать определенные представления о моей персоне. В конце концов, те, кто приходит ко мне, приходят за чудом. А у чуда, даже простенького, должно быть соответствующее оформление, разве не так?

— Эту толстую тварь ты называешь «соответствующим оформлением»?

— Ну… а чем плоха змея? К тому же у многих народов змея считалась символом мудрости. А я должен выглядеть мудрым.

— Ты выглядишь страшным.

— Ну и это тоже. Хотя я могу сделать тебе приятное и сменить внешний облик,

По пещере прошла волна изменений. Исчезло золото, пропали без следа сундуки с драгоценностями, сменившись толстыми коврами, мягкими креслами и камином, в котором пылал огонь. Языки пламени даже отбрасывали тени на стене, от камина шло приятное тепло, и, хотя Таяна прекрасно понимала, что все это — не более чем иллюзия, она была восхищена.

— Мастер…

— Спасибо, — церемонно поклонился стоящий у камина человек. Он был немолод, его серебристые волосы спускались ниже плеч, красиво рассыпаясь по блестящей коже черного камзола. На боку висел меч — точнее, шлага с причудливым серебряным эфесом. Только глаза говорили о том, что перед волшебницей стоит не человек, они, как и ранее у змеи, переливались отблесками зеленого огня.

— Прошу садиться. — Он приглашающим жестом указал на кресло и сел сам, вытянув ноги к огню.

— А… разве они настоящие? — удивилась девушка.

— Ох, молодежь, молодежь, — вздохнул Оракул. — Для вас иллюзия — всегда нечто эфемерное, обман зрения, морок… знаешь, чем эти кресла отличаются от настоящих? Только тем, что настоящие можно было бы вынести из этой пещеры, а эти вот — нельзя. Растают, превратятся в дым.

— Как и твое золото?

— Разумеется.

— Зачем тогда надо было убивать этих несчастных?

— Догадалась? — усмехнулся Оракул, с видимым удовольствием наблюдая за волшебницей.

— Было несложно, — пожала она плечами. — Вряд ли кто посмеет разбойничать вблизи твоего логова. Да и не было там следов разбойников, они просто ни с того ни с сего напали друг на друга.

— Ну, допустим, повод был. В принципе тот же самый морок, только глубокий, наложенный не на их внешность, а на их разум. Каждый считал, что они уже возвращаются от меня с награбленным золотом и что один из них украл чужую долю. Плюс капелька злобы… малая капелька, у них ее и так было в избытке. Пойми, волшебница, я не более жесток, чем это необходимо. Эти люди шли меня убить.

— Вряд ли у них это получилось бы.

— Намерение эквивалентно деянию, по крайней мере с моей точки зрения. Впрочем, ты знаешь законы магии, по крайней мере те крохи, которым учат в этой вашей Академии, С моей точки зрения, они заслужили кару. Тем более что получили по заслугам они не от моих рук. Знаешь, я даже немного жалею, что поспешил. Надо было пропустить их в пещеру… а потом разделаться с ними вот так, лично. —Он потеребил пальцами эфес шпаги. — Давно я не держал в руках оружие. Даже забыл, как это делается.

— Ты хочешь сказать, что когда-то держал его. Этот облик — он настоящий?

— Не пытайся поймать меня на слове, Таяна, — мягко улыбнулся Оракул. — Придет время, и ты узнаешь и мой настоящий облик, и мою историю, я ведь тебе обещал. Просто еще не время. Потерпи. Да, кстати, пока я в этом м-м… теле, ты можешь называть меня Карт.

— Это настоящее твое имя? — спросила она с усмешкой. Он лишь улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Девочка, ты испытываешь мое терпение. Просто «Оракул» в данной ситуации звучит слишком напыщенно.

— Хорошо. — Она отвела глаза. — Прости. Тогда скажи, зачем это дурацкое задание?

— Ты знаешь ответ не хуже меня.

— Я знаю только то, что ты всегда говоришь. Мол, надо доказать, что достоин ответов… Мне кажется, что ты просто издеваешься.

— Девочка, я попытаюсь объяснить. — Оракул задумался, подбирая слова. — Видишь ли, люди очень быстро привыкают получать подарки. Это ведь легко — попросил, и все. Думаю, раз ты жила в деревне, тебе это знакомо. И ты наверняка не раз задумывалась о том, что они в большинстве случаев справились бы и сами — просто надо было бы приложить немного труда. Я не могу и не хочу отказывать приходящим сюда в их просьбах — просто я хочу, чтобы приходили лишь те, кому это и в самом деле позарез надо. Во-первых, у меня остается достаточно времени на размышления. Во-вторых, люди считают слова Оракула не доставшимся им за просто так добром, которое и ценить особо не стоит, а вознаграждением за труд — и труд зачастую довольно весомый.

— Но сейчас-то…

— Сейчас все по-прежнему. Знаешь, читать его мысли несложно. Он ведь ехал сюда в твердой уверенности, что зайдет в пещеру, спросит — и все сразу станет ясно. Без всяких усилий с его стороны. Ну разве что зад о седло натер. Мне так неинтересно. Пусть поработает — тем более что это пойдет ему на пользу.

— Ты уверен? — насмешливо скривила она губы.

— Я знаю, — последовал короткий, но очень емкий ответ. Она некоторое время молчала, наслаждаясь идущим от огня жаром и понимая, как же она устала за сегодняшний день. Карт встал, подошел к ней, опустился на колено и принялся массировать ее измученные ноги. Его руки были теплыми, живыми… Таяна закрыла глаза, чувствуя, как медленно уходит боль. Это было так хорошо, что хотелось, чтобы наслаждение длилось вечно. Но увы — этого она не могла себе позволить — еще оставались вопросы, и их необходимо было задать.

— Скажи, ты правда сможешь предсказать его судьбу? Карт внимательно посмотрел девушке прямо в глаза, затем отвел взгляд.

— Нет.

Она взглянула на него с непередаваемым удивлением.

— Но… но я всегда считала, что Оракул знает все. Разве это не так?

Он тихо рассмеялся, не прекращая нежно разминать ее усталые икры.

— Конечно, нет. Никто не может знать все на свете. Но дело даже не в этом… — Он несколько секунд помолчал, собираясь с мыслями. — Знаешь, люди ведь бывают разные. Бывают такие, чья жизнь похожа на полет стрелы. Рождаются, всю жизнь видят только труд и нужду, а затем умирают. Годы проходят мимо них, не оставляя следа в памяти людской. Их путь прост, и его несложно увидеть. Есть такие, чья судьба похожа на реку. Ее изгибы прихотливы, она может даже сменить русло — но обязательно вынесет свои воды к морю. Тот, чье тело вы закопали в лесу, — из таких. Жадность, жестокость, злоба… итог будет один, хотя он и может прийти к нему разными путями. Некоторые напоминают ветер… ты, Таяна, из таких. Никогда не знаешь, почему он вдруг сменил направление, никогда не знаешь, утихнет он или вдруг задует с новой силой. Если долго изучать воздух, погоду, расположение горных хребтов и многое другое, я, пожалуй, смогу более или менее точно предсказать, как и куда подует ветер в ближайшие дни. Не более. Как твои ноги?

— Хорошо. — Она испытывала неловкость. Все-таки Оракул был древним созданием… и все же он так замечательно делал массаж.

Карт кивнул, поднялся с колен и сел в жалобно пискнувшее кресло. Его лицо показалось Таяне каким-то очень грустным, почти несчастным.

— А Дьен?

— Денис… ах да, тебе же не нравится это имя…

— Откуда ты…

— Такие мелочи я узнаю легко. — Он пожал плечами. — Денис твой вообще существо странное. Я бы даже высказал сомнение в том, что он и в самом деле человек. По крайней мере в том смысле, который мы вкладываем в это слово.

— Я не понимаю.

— Я тоже, — признался он. — Для меня Денис — загадка. Скорее всего самая интересная из тех, что когда-либо попадались мне. И я ее разгадаю. Придется много работать, линии судеб, что переплетаются в этом мире, не очень любят, когда их тревожат, но я попробую. Если разобрать весь клубок событий последних месяцев, возможно, удастся что-то понять. Могу сказать лишь одно — его линия судьбы, хотя она почти не видна мне, очень важна. И я даже не знаю, в чем эта важность. Пока же могу сказать только одно — оберегай его. В нашем мире он беспомощен.

— В нашем? Ты хочешь сказать, что он… из другого мира? Разве такое возможно?

— А я не сказал? — Оракул сокрушенно покачал головой. — Старею, видимо. Конечно, он не из нашего мира, иначе было бы куда проще. А что касается того, возможно ли это… Ох, девочка, как же мало знания у вас осталось, если даже множественность миров… Ладно, давай сейчас не будем об этом. Есть знания, которые стоит предать забвению.

Он долго молча глядел на огонь. Таяна тоже не нарушала тишину — в ее голове роились новые мысли, пытаясь освоиться с услышанным. Сейчас за несколько минут она узнала столько нового, сколько не довелось узнать за последние годы. Конечно, ее невероятно удивило, что Оракула потянуло на откровенность. Хотя после прежних встреч у них и нс осталось повода быть недовольными друг другом, он никогда не говорил с ней так, как сегодня. Таяне почему-то показалось, что Оракул просто смертельно устал от одиночества и теперь ищет друга, которому можно было бы до— . верять, с которым можно было бы просто поговорить по душам, не задумываясь о втором и третьем смыслах произносимых слов.

— Тебе надо поспать, — заметил Карт. — Ты должна как следует отдохнуть. Да еще, напомни мне утром, чтобы я рассказал, как пройти в подвал Шпиля Огня.

А то будете там блуждать месяц и без толку. Сделать тебе кровать?

— Нет, спасибо… — мотнула она головой. — Здесь так удобно… Скажи, Карт, еще один вопрос. Кто такой «тьер»? Или что оно такое?

Казалось, замер даже огонь в камине, и Таяна сама испугалась заданного ею невинного вопроса. В зале повеяло холодом, а Оракул бросил на нее взгляд, способный, наверное, расплавить камень. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он, чуть заметно играя желваками, тихо, но явно сдерживая какие-то эмоции, спросил:

— Откуда ты… откуда ты слышала это слово?

— Ты же Оракул, — попробовала улыбнуться она, однако Карт не принял шутки и не поддержал ее тона.

— Я жду ответа.

— Это слово произнес ньорк, он почему-то решил подраться с Дьеном… Денисом. И потом, когда одержал победу, сказал, что Денис — не тьер. Это все, правда.

— Значит, они не забыли… — прошептал Оракул, отвернувшись. Слова были еле слышны и вряд ли предназначались для ушей молодой волшебницы. Затем он снова взглянул на Таяну и тихо сказал:

— Тьеры были магическими существами. Их создали алхимики в тот день, когда пал Касар-де-Тор. Создали с одной целью — спасти себя. Я знаю лишь о пяти тьерах, которых успели сделать. Знаешь, почему сгорел Шпиль? Вся магия алхимиков была вложена в этих существ, если бы не это, они бы могли продержаться еще долго. Считалось, что тьера нельзя убить. На самом деле это, конечно, не так — все, что человек может сотворить, им же может быть и уничтожено. Поэтому алхимики вынуждены были оставить лазейку… но ее тайна умерла вместе с ними. Пять тьеров уничтожили несколько сотен ньорков. А потом… Я думал, их давно уже не осталось.

— Может, так оно и есть?

Он несколько томительно долгих мгновений обдумывал ее вопрос, затем сокрушенно покачал головой.

— Нет, к сожалению. Видишь ли, магия, что сотворила ньорков, была той же, что была применена и при создании тьеров. Они могут чувствовать друг друга… вернее, не так. Я даже не представляю, как объяснить, вы так мало знаете о древней магии. Это как связь матери и ребенка. Бывает, что мать чувствует боль ребенка, его смерть… так и ньорки могут почувствовать смерть тьера. Раз он подозревал, что Денис — одно из тех чудовищ, значит, кто-то из тьеров еще жив.

— На что он похож?

— На все что угодно, — скривился Оракул, и в его голосе послышалась ненависть. — На дерево. На скалу. На твоего лучшего друга. На твоего отца. На меня. Тьер не имеет облика, он сам выбирает его для себя в зависимости от своей цели. И цель эта всегда одна — убивать. Но беда в том, что тьер не убивает кого попало, Он ищет достойных противников. Простой смертный вряд ли привлечет к себе внимание этого монстра. Если встретишь его — молись и надейся, что он не сочтет тебя достойной добычей.

— Ясно, — протянула Таяна. — Стало быть, шарахаться от каждого куста, в каждом встречном видеть врага. А молиться — так просто не переставая. Можно еще один вопрос?

— Последний? — невесело усмехнулся Оракул и, дождавшись утвердительного кивка, вздохнул. — Ну давай.

— Что означает название Шаур-де-Тор?

— О Эрнис, почему тебе обязательно надо все знать?

— И все-таки?

Он отвернулся и пробормотал, обращаясь, похоже, к камину:

— Шпиль Обмана.

Везде, куда ни кинь взгляд, земля ощетинилась черными скалами, которые, казалось, покрыты несмываемым слоем сажи. Собственно, так оно и было — да только обуглились эти древние камни не из-за огня горящего леса. Здесь магия наносила удары — такие, следы от которых не изгладились и за века.

Уже несколько часов они брели по этому пепелищу. Скакуны, до этого столь послушные, встали как вкопанные у самой границы сожженной земли. И никакими силами: ни уговорами, ни лакомствами, ни магическим принуждением не удалось заставить их сделать хотя бы шаг вперед.

Таяна слышала, что в хорошую погоду с этого места можно увидеть вдалеке Касар-де-Тор — единственную из устоявших башен Хрустальной Цитадели. Но нынешнюю погоду хорошей никак нельзя было назвать — шел мелкий противный дождь, норовивший проникнуть под одежду, пропитать каждую нитку, заставить двух людей дрожать от холода. Здесь всегда было холодно.

Казалось, падающие с небес капли должны были бы превратить пепел, покрывавший землю, в жирную грязь, перемешать его с землею, чтобы потом дать жизненные силы траве, деревьям, кустарнику. И цветам — обязательно цветам, прекрасным, разноцветным… а вокруг них будут виться полупрозрачные стрекозы, тяжелые мохнатые шмели… Но этого не произошло раньше, не произойдет и сейчас. Каждый их шаг поднимал в перенасыщенный влагой воздух облачко абсолютно сухого пепла, невыносимо медленно опадавшего. И если оглянуться, то легко можно увидеть дымку, отмечавшую их путь.

Здесь были сожжены не только деревья, трава и скалы. Из этой земли была выжжена сама жизнь. И неизвестно было, остались ли еще в этом мире силы, способные вновь вдохнуть жизненные соки в это плато.

Таяна остановилась, переводя дыхание. По телу пробегали волны дрожи. Она прекрасно знала, что в это время года здесь не должно быть так холодно… и тому было немало подтверждений. Там, за границей черного пепла, где зелень травы казалась просто неестественной, вычурно яркой по сравнению с этим унылым ландшафтом, было тепло. Там солнечные лучи прогревали и землю, и тех, кто шел по этой земле. Здесь все было по-иному.

Когда сила волшебников, запершихся в Шанга-де-Тор, Шпиле Огня, обрушилась на эту землю, когда Ульрих дер Зорген, стоя на верхней площадке башни, вновь и вновь хлестал огненными заклятиями отряды штурмующих Хрустальную Цитадель ньорков и людей, земля не выдержала. И вспыхнула. Вспыхнула сущность природы… Уже потом, когда под обломками рухнувшего Шпиля погиб Ульрих, когда те из его сподвижников, носивших алые мантии, кто уцелел, были хладнокровно убиты ньорками, немногие маги, не перешедшие на сторону Пятерых, попытались исправить содеянное. И начался дождь. Вечный дождь.

Падали тяжелые капли магического ливня, вступая в борьбу с огнем, — падали и проигрывали эту схватку. Земля горела… хотя в ней уже не осталось ничего, способного поддерживать огонь. День за днем, месяц за месяцем вода и пламя вели смертельную битву, но прошло более семнадцати лет, прежде чем погас последний костер. Многие думали, что огонь не сдался — он просто устал. Устал и дождь… начавшись с тропического ливня, он все более и более слабел.

Говорят, в последнее столетие не менее десятка раз — это были те случаи, когда находилось, кому их увидеть — вечный моросящий дождь прекращался. И тогда на пепел сгоревшей земли падали лучи солнца. Ненадолго.

— Хочешь пить? — спросил Дьен.

Денис… Она старалась называть его правильным именем, хотя ей и было так непривычно его произносить. Девушка искренне и не без оснований считала, что выносливостью не уступит многим мужчинам, а кого-то и превзойдет. Но сейчас она смертельно устала — но о том, чтобы опуститься на эти камни и отдохнуть, было страшно даже подумать.

Она коротко кивнула. Он снял с пояса флягу и протянул ей. Она глотнула, поперхнулась, закашлялась… потом, смахнув с глаз то ли слезинки, то ли капли дождя, глотнула снова. По телу пробежала теплая волна, особенно приятная среди этой промозглой сырости.

— Спасибо.

Он тоже сделал небольшой глоток. Вина должно хватить до возвращения, здесь не было ручьев, не было даже луж — вся падающая с небес вода бесследно уходила в пепел, бессильная даже смочить его.

Все, что Таяна знала об этом месте, она уже успела ему рассказать. Путь был долог — те пять дней, про которые говорил Оракул, оказались восемью. Не потому, что Карт ошибся в своих расчетах, а потому, что непривычный к седлу Денис просто физически не мог выдержать эту дорогу. Приходилось останавливаться гораздо чаще, чем хотелось бы Таяне. Но, как бы там ни было, цель достигнута. Перед ними — Хрустальная Цитадель. Увы — лишь то, что от нее осталось.

— Надо идти, — вздохнула она.

Глоток крепкого вина придал прилив бодрости, но волшебница знала, что это ненадолго. А значит, придется прибегать к чарам.

Есть места, где даже начинающий волшебник сможет многое — и это необязательно какие-нибудь древние храмы, капища давно забытых богов или что-либо иное, навевающее оторопь своим величием, безобразием или непревзойденной красотой. Просто были такие места — и все тут. Таяна и сама не могла бы объяснить, почему для полива полей она всегда выбирала именно ту гору — но если подумать, заклинания на ее вершине давались легче, чем, к примеру, у подножия. Никто из нынешних магов не умел обнаруживать такие места — только угадать случайно.

Неизвестно, знали ли Древние надежные способы поиска мест сосредоточения Силы, но, судя по немногим уцелевшим книгам, они сумели многого добиться на этом пути. И Хрустальная Цитадель была тому доказательством — ее построили на одном из самых мощных узлов магической мощи. И поэтому, наверное, примененные здесь почти тысячу лет назад боевые заклятия все еще действовали. Кроме прочего, еще и потому, что некому оказалось снять их.

Таяна знала слишком мало — и это при том, что множество вышедших из стен Академии юнцов, гордо именовавших себя магами, знали еще меньше. Многое из того, что было связано с Хрустальной Цитаделью, было забыто. Но кое-что все же было известно.

Например, то, что магические заклинания возле стен Цитадели действуют не так, как хотелось бы волшебнику. То, что не дает исчезнуть пеплу, то, что не дает прекратиться тысячелетнему дождю, — все это до неузнаваемости искажает заклинания. Учителя утверждали, что на простенькие чары — типа выносливости, снятия усталости, дальновидения или иллюзорной сытости — эти странные искажения в потоке Силы действуют слабо. Зато на серьезную боевую магию эта странная местность может откликнуться так, что пепел неосторожного мага навсегда смешается с черным покрытием скал. Конечно, Таяна прекрасно помнила сказанное наставниками… но отнюдь не стремилась удостовериться в их правоте.

Они снова двинулись вперед. Прошло еще не менее часа, пока наконец зияющие провалами стены Цитадели не оказались на расстоянии вытянутой руки.

— Что это? — спросил Денис, осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до сияющих граней стены. — Похоже… на драгоценные камни.

— В некотором роде, это они и есть, — с деланным равнодушием пожала плечами волшебница. Ей нравилось показывать себя такой мудрой и всезнающей, хотя она, самую малость, стыдилась таких чувств. На самом же деле девушка, как и Денис, была очарована сиянием бриллиантовых граней.

Она подошла к нему, длинная жесткая трава цеплялась за ее мягкие короткие сапоги. Здесь, у самых руин Цитадели была жизнь — странная, исковерканная древней магией, все еще живой, все еще оказывающей свое тлетворное действие. Здесь магией было отравлено все — трава, странная, опасная и хищная, стремящаяся обвить, опутать каждого, кто посмеет ступить на эту землю, вода — и та, что струилась по омываемым вечным дождем стенам, и та, что покоилась на дне колодцев… Даже сам воздух был, казалось, напоён угрозой.

— Эту стену делали маги, как и башни, — сказала она тихо. Кричать в этом месте не хотелось, и даже не потому, что это вполне могло привлечь каких-нибудь тварей, а еще и потому, что сама Цитадель наводила на мысли о смерти. А смерть — это покой. Вечный покой. Таяна поежилась и неожиданно для самой себя взяла Дениса за руку. — Стена была сделана, чтобы простоять века. Да она и простояла, ты видишь сам. Эти камни похожи на бриллианты, но то, что видят твои глаза, — это лишь сходство. Ни один инструмент не сможет отколоть от этого монолита хотя бы крошечный осколок.

Денис недоверчиво хмыкнул, затем, нагнувшись, поднял небольшой камешек. Смахнул с него пыль — и мельчайшие грани засияли разноцветными огнями.

— Значит, нашелся инструмент?

— Нет, — покачала она головой. — Проломы в стенах нанесены магией. А эти осколки… Когда-то их здесь было много, и стоили они дорого. Немало искателей легкой наживы шли сюда за быстрым обогащением. За каждый крошечный камешек платили золотом. Платили много. Но прошло совсем немного времени, и… в общем, заклинания, скреплявшие эту стену, никуда не делись. И тех, кто подбирал обломки, и тех, кто их покупал, магия наказывала сурово. Болезнями, а то и смертью. Не сразу, но неизбежно.

Денис разжал пальцы, и сияющий камешек скользнул вниз, мгновенно исчезнув среди сплетений хищной травы.

— Ладно. Наверное, нам надо торопиться. Где здесь эта башня, как ее… Шпиль Огня.

— Наверное, вот эта. — Она неуверенно протянула руку. Цитадель имела пять Шпилей. Один исчез без следа, один уцелел, выгорев изнутри. Остальные были в той или иной степени разрушены. Тот, на который указала Таяна, пострадал, наверное, больше всех. Если легко узнаваемый Касар-де-Тор вознесся в небо выше, чем на сто локтей, то от этой уцелело не более трех этажей. Оконные проемы, узкие, как бойницы, зияли черными провалами, которые выглядели на сияющей поверхности башни как рваные раны.

— Ты уверена?

Она лишь пожала плечами.

— Нет. А какая разница? Надо же с какой-то начинать, верно?

— Мы здесь одни? — спросил он с легким беспокойством в голосе.

— Не знаю, — совершенно искренне ответила она. — Я никого не видела, но это совсем не значит, что никого и нет. Сюда, бывает, заходят и искатели древностей, любители покопаться в чужих могилах… да еще, говорят, здесь водится немало тварей.

Денис с некоторым сомнением бросил взгляд на свой кинжал.

— Что-то мне кажется, для тех тварей, о которых ты говоришь, эта железка будет маловата.

— Можно подумать, у нас есть что-нибудь лучше.

— А эта… эта штука, которую Мерль нашел. Она у тебя? Ты ведь говорила, что это, наверное, оружие.

— Может, и оружие. А может, и нет. Ты знаешь, как ею пользоваться?

Денис задумался. Когда она показывала ему этот предмет, где-то в самых дальних, самых темных глубинах памяти что-то шевельнулось. Но так и не сумело подняться на поверхность. И все же…

— Дай это мне. Пожалуйста.

Она лишь пожала плечами. Сейчас было не время и не место спорить, да еще о таких мелочах. Таяна лишь на мгновение подумала, что лучше бы она оставила эту штуку в седельной сумке. Хотя кто знает, что может случиться со скакунами, пока они будут обшаривать руины. Она достала из заплечного мешка сверток и протянула его Денису.

— Возьми, конечно, ведь это твое.

Он аккуратно развернул ткань. Странный предмет выглядел очень опасным… но в чем заключалась угроза, Денис никак не мог понять. Пожав плечами, он сунул изогнутую штуку за пояс. Почему-то ему показалось, что там ей самое место.

Таяна не смотрела в его сторону. Сказанные Денисом слова вдруг заставили ее вспомнить о том, что место, где они сейчас находились, — это отнюдь не безобидные руины старой крепости. Про здешние места ходило немало разговоров, в том числе и таких, которые совсем не стоит слушать, к примеру, на ночь. Просто все эти страхи как-то начисто вылетели у нее из головы. Раз уж Оракул сказал — пойдите и принесите книгу, значит, скорее всего никаких проблем с этим у них не будет. Иначе он бы предупредил… О Эрнис, а так ли это? В конце концов, Оракул же признался, что предвидеть будущее Таяны слишком сложно, а уж будущее Дьена… Дениса — и вовсе ему не по силам.

— Ну, пойдем? — спросил он, пожалуй, чуть громче, чем следовало. Голос казался нарочито бодрым.

Они двинулись к башне, вернее, к тому, что от нее осталось, Хищная трава, осознав, видимо, что сапоги незваных гостей ей «не по зубам», теперь старалась под ноги не попадаться. Глядя на ее поведение, можно было вполне заподозрить у этих тонких длинных стеблей зачатки самого настоящего разума… но сейчас Таяну волновали вещи куда более серьезные, чем какой-то, пусть и хищный, сорняк. Ее пальцы рефлекторно сложились в привычную фигуру, готовясь в любой момент бросить боевое заклинание — но она была не слишком уверена, сработает ли оно против обитателей здешних мест. И не обернется ли против нее самой.

Когда-то путь в башню преграждали массивные двери, но сейчас этот вход зиял пустым провалом. Пол был завален обломками — здесь перемешались камни, осколки драгоценных стен Шпиля, остатки утвари, еще не уничтоженные временем, — в основном керамической. Дерево и металл здесь не выдержали прошедших веков и обратились в прах.

— Я не вижу никакого входа в подвалы, — хмыкнул Денис,

— Ну, — усмехнулась Таяна, — если бы это было так легко, их бы ограбили дочиста еще века назад, не так ли? Пожалуй, тебе стоит внимательно оглядеться по сторонам и проследить, чтобы мне никто не помешал, а я попытаюсь найти… этот вход.

Денис согласно кивнул и встал у входа, внимательно осматривая подходы к башне, надеясь не пропустить ничего, что может представлять собой опасность для него или для волшебницы. Он был предельно внимателен и сосредоточен, его пальцы теребили рукоять кинжала — впрочем, в этих движениях было нечто картинное, поскольку он не был уверен в своих способностях к владению этим оружием. Как, в общем-то, и любым другим.

По словам Таяны, он неплохо дрался. Сам он не помнил этого — только самое начало, когда ньорк напал на него, да конец, когда он вдруг осознал себя лежащим в кустах. Все остальное было скрыто плотным туманом забвения. Пару раз рано утром, когда Таяна еще спала, Денис попытался во дворе воспроизвести те странные прыжки и удары, про которые рассказала ему девушка. Пара-тройка впечатляющих синяков да еще чуть не вывихнутая в неудачном падении рука — вот и все результаты этих жалких попыток,

Денис, конечно, понимал, что все дело в его памяти — в том, что она скрывает. Когда ньорк приблизился к нему, Дениса охватила злость… нет, не злоба, не ненависть — боевое бешенство, когда разум отступает и тело действует только на одних рефлексах, заставляющих забыть о боли и страхе. И чувство это ушло столь же неожиданно, как и появилось.

Его глаза обшаривали пустынный двор. Он старался не упустить из виду ни одну тень, ни одно, самое мимолетное, движение. Он очень старался.

И, наверное, именно поэтому не заметил…

Таяна присела на обломок камня. По вискам струился пот, а пальцы мелко дрожали — она и не предполагала, что столь простое на вид заклинание высосет из нее столько сил. Хотя, если немного поразмыслить… пожалуй, чего-то подобного как раз нужно было ожидать. Смешно подумать, что Древние заперли вход в подвалы одной из своих сокровищниц — а Шпили были именно сокровищницами, пусть даже там хранилось отнюдь не золото — столь простыми и легкими в понимании наговорами.

Она оглянулась — Денис неподвижно стоял у дверного проема, пялясь в постепенно сгущающиеся сумерки. Сколько прошло времени? Часа два-три, не меньше. Неужели она провозилась так долго?

Оракул говорил, что заклинание не столь уж легкое, но волшебница почему-то пропустила его слова мимо ушей. Или слишком уж понадеялась на собственные силы, привыкнув до сих пор не встречать серьезных проблем ни в одном деле, связанном с применением магии. Она кисло усмехнулась — ну да, одна проблема вон стоит высматривает… Наверное, почти и не пошевелился за это время.

А самое досадное, что все затраченные силы — впустую. Нет здесь входа в подземелье, не та башня. Вернее, подвалы наверняка есть, как же им не быть — Шпили возводились именно как хранилища знаний, библиотеки, лаборатории… но, вероятно, каждый из них имел свою систему охранных заклинаний.

Таяна глубоко вздохнула и тряхнула головой, прогоняя усталость.

— Ну, Денис… мы ошиблись. Это не то место.

— Жаль, — ответил он спокойно, ни на мгновение не прекращая наблюдать за пространством перед входом. — Значит, попробуем еще раз, так? Не ночевать же здесь.

— Да уж, не слишком приятная перспектива, — покачала головой девушка, на мгновение представив себе ночлег среди этих руин. — Теперь пойдем в ту, слева от пролома в стене. Будем надеяться, на этот раз нам повезет.

— Да, конечно…

— Тебя что-то беспокоит? — спросила Таяна, без особой охоты поднимаясь.

— Сложно сказать, — пожал он плечами. — Я ничего и никого не видел, но… но я не могу отделаться от ощущения, что на меня'смотрят.

— Я на тебя смотрю.

— Нет, это не то. Твой взгляд я тоже чувствую.

— Правда? — удивленно выгнула бровь девушка.

— Да… я и сам не могу этого объяснить. Твой взгляд теплый, а этот, который другой, — он какой-то… холодный, что ли.

— Опасный?

— В том-то и дело, что не могу определить. Может быть, и не опасный, а так… заинтересованный.

Таяна щелкнула пальцами, высвобождая довольно простое заклинание усиления ночного зрения. Если где-то здесь есть что-нибудь живое, она это увидит. Подойдя к Денису, девушка внимательно осмотрела двор, стараясь не пропустить ни один, пусть даже самый темный угол. Ничего. Очень жаль, что этим заклинанием нельзя было наделить кого-то другого, оно придавало новые способности только самому волшебнику.

— Говорят, здесь водится много странного… Будь начеку.

Вторая полуразрушенная башня встретила их столь же неприветливо, что и первая. Разве что обломков на полу было чуть поменьше да свободного места на полу — немного больше. Денис привычно занял наблюдательную позицию у дверного проема, а волшебница, мысленно пожелав себе удачи, принялась творить открывающее магические запоры заклинание.

Ее подспудно беспокоил тот факт, что она уже сейчас выжата досуха — и это повторное заклятие наверняка отберет у нее все силы… неизвестно, сможет ли она после него хотя бы самостоятельно передвигаться. Шутки шутками, а ночевать придется именно здесь — и хорошо бы, чтобы это произошло в подвале, за надежной, насколько это возможно, дверью — а не здесь, среди руин… да еще в присутствии какого-то там заинтересованного наблюдателя. В том, что Денис действительно что-то учуял, Таяна особо не сомневалась — всегда лучше предполагать опасность, чем расслабиться и попасться в какую-нибудь хитрую ловушку.

Денис бросил короткий взгляд на свою спутницу. Она стояла посреди небольшого зала, который был первым этажом башни, воздев руки — и меж ее пальцев проскальзывали искры, Она невнятно что-то бормотала, и, казалось, сам воздух вокруг нее трещал от насыщающей его энергии.

Он снова перевел взгляд во двор. Сейчас от этого внимательного наблюдения было уже немного проку — сумерки сгустились, от немногочисленных строений, да и от самой полуразрушенной стены протянулись густые глубокие тени, способные надежно скрыть орды врагов. Наверное, стоило бы зажечь факел — хотя в этом была своя опасность. Свет живого огня выдал бы их всем, кому это было бы хоть сколько-нибудь интересно.

Каждый раз, когда Таяна пользовалась магией, Дениса охватывали противоречивые чувства. С одной стороны, вроде бы и нечему удивляться, по крайней мере сама девушка относилась к этому занятию как к чему-то вполне обыденному. Как, к примеру, художник относится к своим картинам — он прекрасно понимает, что умение отражать в красках окружающую жизнь недоступно большинству других людей, но не видит в этом ничего очень уж экстраординарного, Ну умеет, и все. А кто-то другой умеет что-нибудь еще, столь же недоступное художнику. Повод ли это удивляться? Но, глядя на творящую заклинания волшебницу, Дениса каждый раз охватывало странное чувство, что он становится свидетелем чего-то необычайного, совершенно невероятного. Откуда приходило это ощущение, он не мог сказать, не мог даже вразумительно объяснить самому себе, почему реагирует именно так.

Позади раздалось тихое шипение, и Денис дернулся как ужаленный. Этот необычный, не слишком приятный звук заставил его резко обернуться.

Большой прямоугольник на каменном полу светился слабым синим светом. Именно от этого горящего пятна исходило то шипение, что так встревожило Дениса. Таяна сделала несколько шагов назад, продолжая произносить слова заклинания. Похоже было, что в этот раз они нашли именно то, что нужно. Девушка вдруг резко опустила руки, завершив свой монолог короткой рубленой фразой… И в то же мгновение сияние погасло, открыв уходящие вниз ступени.

Денис подхватил свою спутницу за мгновение до того, как она, еле живая от слабости, рухнула без сил на камни.

В одной из самых глубоких, самых густых теней что-то шевельнулось. Внезапно во тьме возникли два пятна странного, красного, с вкраплениями золота, цвета. Взгляд этих явно не принадлежавших человеческому существу глаз проводил мужчину, медленно спускающегося в подземелье и поддерживающего за талию пошатывающуюся женщину. Затем глаза исчезли, и снова во тьме не было заметно ни малейшего движения. Тот, кто притаился, умел ждать.

Лестница оказалась не слишком длинной — от силы три десятка ступеней. Как только Денис ступил на ровный каменный пол, позади раздалось уже знакомое шипение. Он резко обернулся, стараясь одновременно не выпустить из рук нетвердо стоящую на ногах девушку и при этом встретить возможную опасность лицом. Но опасности не было — просто после пятой ступеньки лестница исчезла, превратившись в каменную стену, намертво запечатавшую проход.

А спустя мгновение он зажмурился от хлынувшего со всех сторон яркого света. Когда же наконец зрение вновь стало служить ему, он увидел, что свет исходит из многочисленных молочно-белых шаров, прикрепленных у потолка помещения, в котором они оказались,

— Я должна посидеть и отдохнуть, — прошептала Таяна, сползая на пол. — О Эрнис, как же я устала…

— Отдохни, — кивнул Денис, — а я пока тут огляжусь немного…

— Нет! — В голосе волшебницы прозвучал такой неподдельный испуг, что Денис замер как вкопанный. —

Нет, не вздумай. Здесь может быть опасно. Лучше сядь рядом и подожди, пока я немного приду в себя. Это не займет много времени.

— Ты можешь отдыхать столько, сколько нужно. — Он снял с себя куртку. Здесь, в подвале, было гораздо теплее, чем там, наверху. Свернув куртку, он чуть приподнял девушку и помог ей сесть на мягкое. — Отдыхай, Тэй, я посижу рядом. Обещаю, без твоего разрешения и шагу не сделаю.

Она прижалась к нему, положив голову на его плечо. Денис старался не шевелиться, боясь потревожить девушку. Зато он мог спокойно, не торопясь, оглядеться.

Комната, в которой они оказались, была не такой уж и большой. Прямо перед ними, на расстоянии не более десяти шагов была дверь — простая дверь, на вид деревянная, неизвестно каким чудом сохранившаяся с древних времен. Какой-то мастер покрыл ее резьбой — резьба не изображала что-то конкретное, это был просто орнамент, но сделанный с немалым старанием. Наверное, в другом месте дверь бы давно уже сгнила, поросла мхом или рассохлась бы, но эта была в превосходном состоянии.

Стены комнаты были каменными — как и пол, как и потолок. Но более всего Дениса заинтересовали светящиеся шары. Их было не менее десятка, маленьких, размером не более яблока, и все вместе они давали неяркий желтоватый свет — тот самый, что от неожиданно резкого перехода после сумрака чуть не ослепил его. Эти шары вдруг показались Денису знакомыми, хотя он совершенно не мог вспомнить, встречался ли с чем-нибудь подобным ранее.

Мелькнула мысль, что вряд ли им удалось бы найти лучшее место для ночлега. Сомнительно, чтобы здесь, в неизвестно сколько веков запечатанных подвалах водилось что-нибудь живое и опасное. Раз уж наружная дверь закрылась, и думать о ней им придется только после того, как будет выполнено задание Оракула, то стоит отнестись к этому философски. Тем более что Таяна и впрямь нуждается в серьезном отдыхе. Хотя дыхание Тэй и стало ровным, кончики ее пальцев, обхватившие руку Дениса, мелко подрагивали. Было очень приятно просто сидеть, прислонившись боком к почему-то теплому камню, и чувствовать, как волосы девушки щекочут шею. Он закрыл глаза и не заметил, как заснул.

* * *

Казалось, что прошло совсем немного времени. Денис почувствовал легкий толчок в плечо и открыл глаза. Прямо перед ним возвышался человек. На нем был длинный плащ, черный, с красной подкладкой, застегнутый на плече пряжкой, сделанной из цельного красного камня или из стекла. Из-под плаща виднелись доспехи из тисненой кожи. Лицо человека было неприятным — черные глаза под кустистыми черными бровями казались жестокими, а сомкнутые в нитку губы и крючковатый нос делали лицо хищным и даже злым. Он носил тонкие черные усы, переходящие в тонкую же бородку, тоже не слишком его красившую.

Первой попыткой Дениса было разбудить Таяну, он встряхнул девушку, но та лишь что-то сонно промычала и сползла вниз, свернувшись калачиком на его куртке и явно не собираясь просыпаться. Было ли это магией или просто смертельной усталостью, Денис не знал. Но от незнакомца веяло угрозой, поэтому его рука метнулась к кинжалу.

— Не стоит, юноша. — Голос человека в черном был столь же неприятен, сколь и его лицо. Низкий, хриплый, он вызывал мороз по коже — как от скрежета железа по стеклу. Денис вскочил, стараясь закрыть собой Тэй.

— Кто вы?

— Я? — усмехнулся человек. — Мне кажется, что это я имею право задавать здесь вопросы. Кто вы? И почему потревожили покой этих стен? Думаю, первым все-таки должен держать ответ гость. Пусть и незваный.

Речь человека в черном казалась не совсем правильной. Некоторые слова звучали немного иначе, чем когда их произносила Таяна или сам Денис, как будто бы ему был свойственен легкий акцент, но понимать его удавалось без малейшего труда. На какое-то время Денису показалось, что он где-то видел уже эту мрачную фигуру — но где, он никак не мог вспомнить.

А человек в черном повернулся и сделал несколько шагов по направлению к двери, при этом распахнувшиеся полы плаща открыли глазам Дениса короткий меч в таких же, как и плащ, черно-красных ножнах. Меч казался слишком легким, слишком декоративным, чтобы быть боевым — и он тоже был Денису чем-то смутно знаком.

Тем временем странный гость — или хозяин — решил, что удалился на достаточное расстояние. Он резко щелкнул пальцами казавшийся таким твердым каменный пол вдруг вздулся, пузырь стремительно принял очертания глубокого кресла и вновь затвердел. Человек в черном неторопливо сел, поправив меч, чтобы он не мешал, и вопросительно посмотрел на Дениса.

— Ну так я жду.

Денис пожал плечами. То, что Таяна столь спокойно спала, несмотря на то что неизвестный отнюдь не пытался соблюдать тишину, показалось ему странным — с другой стороны, а что из происходящего вокруг него в последние недели не было странным.

— Меня зовут Денис.

Повисла долгая пауза. Затем человек в черном хмыкнул.

— Однако ты немногословен, юноша. Что ж, я так понимаю, ты хочешь равноценного обмена. Пусть будет по-твоему. Ты можешь называть меня Магистр Ульрих дер Зорген. Или просто Магистр. Я — Хранитель. Теперь я хотел бы услышать, зачем вы заявились сюда.

— Мне нужна книга.

— Вот как? — Косматые брови устремились вверх. — Ты считаешь, что можно так просто прийти в Хрустальную Цитадель и взять отсюда книгу? И какая именно тебе нужна? Здесь много книг. Книги о магии и книги о лекарском искусстве, книги о деяниях древних воителей, книги о любви… есть сборники карт, указывающих на зарытые клады, есть звездные атласы. Морские и речные лоции, инженерные трактаты…

— Все эти сокровища хранятся здесь? — удивленно спросил Денис. Мысль о том, что в подземельях рухнувших башен уцелело столько книг, написанных Древними, о которых Таяна говорила с таким благоговением, была невероятно соблазнительной.

— Конечно, — кивнул Магистр, — Хрустальная Цитадель есть крупнейшая Библиотека мира. Изо всех стран сюда приезжают за знаниями — но они достаются лишь тем, кто достоин.

Некоторое время Денис молчал, собираясь с мыслями. Затем осторожно произнес:

— Вы хотите сказать, Магистр, что и сейчас здесь бывают желающие изучать эти древние книги?

— Разве это удивительно? И не все они древние. Вот эта, к примеру, — Магистр протянул руку, и через мгновение рука чуть опустилась под тяжестью легшего на ладонь массивного тома, переплетенного в кожу, — эта написана совсем недавно. Но от этого она не менее ценна, не так ли, юноша?

— Но ведь… но ведь Хрустальная Цитадель разрушена, уже долгие века сюда забредают лишь одинокие искатели приключений.

Магистр скользнул по лицу Дениса презрительным взглядом.

— Хрустальная Цитадель неприступна. Ее невозможно разрушить.

— Так выйдите наружу и посмотрите, — фыркнул Денис. — Башни давно рухнули, в стенах огромные пробоины. Цитадель давно мертва.

— Мне незачем выходить отсюда, чтобы познать истину. В тебе говорит больной разум, Цитадель бессмертна. Ладно, оставим эту тему… Ты пришел за книгой? Хорошо, раз уж ты здесь, значит, Совет Пяти дал тебе разрешение, и стража у входа пропустила тебя. Пойдем, я покажу тебе Библиотеку.

Магистр поднялся и двинулся к двери. Недоумевающий Денис пошел следом. Как бы там ни было, что бы Таяна ни говорила, но если сейчас ему удастся получить нужную книгу, то потом, как только она проснется, им можно будет немедленно отправляться в обратный путь. Руины Цитадели прямо-таки дышали опасностью, и хотя здесь, в подвале, особой угрозы он не ощущал, находиться в этом недобром месте лишнее время не хотелось.

Дверь легко распахнулась, хотя Магистр не прикасался к ней. Книга из его рук исчезла столь же неожиданно, как ипоявилась, За дверью оказалась другая комната, на противоположной стене которой было уже три двери. Магистр свернул к левой. Она тут же открылась, и Денис увидел уходящие далеко в глубь огромного зала стеллажи. Здесь были тысячи, нет, десятки, сотни тысяч томов. Большие и маленькие, огромные и просто крошечные, не больше половины ладони, в кожаных переплетах с серебряными замками, усыпанными мелкими драгоценными камнями, и просто стопки листов, зажатые между грубо оструганными досками. Все книги находились в образцовом состоянии, нигде не было видно и следа пыли.

Магистр шествовал мимо прогибающихся под тяжестью фолиантов полок и, время от времени делая приглашающий жест в ту или иную сторону, торжественно рассказывал:

— Перед тобой мудрость веков, юноша. Вот здесь учебники по азам магических искусств. Каждый, в ком обнаружена хотя бы крошечная частица Дара, должен начать именно с этих книг, изучая их с должным прилежанием. А вот здесь — сборники пророчеств. Толкование пророчеств — сложная наука, и способности к ней даны не всякому. А на этих стеллажах лежат собрания готовых заклятий.

Внезапно он остановился так резко, что Денис чуть не врезался в его обтянутую черным плащом спину.

— Итак, ты увидел Библиотеку Шанга-де-Тор. Это лишь одна из Библиотек Хрустальной Цитадели, и требуемая тебе книга может быть не здесь. Назови ее.

— Я не знаю названия, — замялся Денис. — Мне сказали, что мне нужна книга, покоящаяся на каменном пьедестале. И еще, что эта книга содержит древнюю магию.

Некоторое время Магистр молча смотрел на Дениса, а затем вдруг расхохотался. Смех становился все более и более громким, он заполнял собой все огромное пространство хранилища. А в следующее мгновение перед глазами Дениса побежали цветные пятна, вскоре сменившиеся черными. Чернота стремительно заливала глаза, и вскоре все вокруг оказалось скрыто тьмой. Больше он ничего не помнил.

Таяна вздрогнула и открыла глаза. Денис спал, привалившись боком к стене — поза не слишком удобная, но, видимо, ему было все равно. Наверняка она отлежала ему плечо…

Несколько мгновений девушка раздумывала, что же ее разбудило. Ощущение неясной опасности, исходившей неведомо откуда. Совсем иное ощущение, чем там, наверху, — там она подсознательно все время ждала появления чего-нибудь неприятного, в конце концов, руины Цитадели — не слишком подходящее место для загородных прогулок.

Она встала, ожидая, как заноют одеревеневшие от сна в неудобной позе мышцы — но этого не произошло, Напротив, она давно себя так хорошо не чувствовала.

— Приветствую тебя, гостья, — раздался незнакомый голос.

Таяна обернулась как ужаленная.

В углу стояло каменное кресло — причем девушка могла бы поклясться, что, когда они с Денисом вошли в эту комнату, никакого кресла здесь не было и в помине. Сейчас же оно было здесь, и в нем сидел человек. Черный плащ, изнанка которого отливала кроваво-красным, легкая кожаная куртка — нет, скорее это все-таки были доспехи. Тонкий меч… оружие показалось ей знакомым.

— Зачем ты пришла сюда?

Его голос резал слух. Таяна не торопилась отвечать, изучая лицо человека. Она определенно где-то его видела… И вдруг она вспомнила.

— Ульрих дер Зорген.

— К вашим услугам, леди. Но обычно меня называют Магистром.

— Простите, Магистр… но… я считала, что вы умерли.

— Возможно, — равнодушно кивнул Ульрих дер Зорген. — В этом мире все возможно, и все мы смертны, в том числе и маги. Скажем так, я несу в себе частичку истинного Магистра Ульриха дер Зоргена, оставленную им в этих стенах для того, чтобы помогать ищущим знания найти свою дорогу. Я — Хранитель.

— Так вы — фантом?

— Мне не нравится это слово, — покачал головой Магистр. — Ну да ладно, раз уж ты здесь, значит, Совет Пяти дал тебе разрешение, и стража у входа пропустила тебя. Пойдем, я покажу тебе Библиотеку. Или тебя интересует что-то иное?

Таяна посмотрела на Дениса. Тот даже не шевельнулся, хотя Магистр говорил достаточно громко, да и сама она совсем не срывалась на шепот. Видимо, так было задумано.

Не дожидаясь ее ответа, Магистр встал и двинулся к двери. Таяна сразу увидела всю странность его движений —человек не мог перемещаться столь плавно, и хотя она не видела укрытых складками развевающегося плаща ног Магистра, но была уверена — даже если они и касаются каменного пола, эти касания не способны потревожить даже пылинку.

Вообще создать призрака-хранителя было не такой уж сложной работой. Правда, сложности начинались потом. Любому магу было под силу изготовить привидение, обладающее той или иной степенью материальности, которое будет двигаться и даже говорить. Что говорить — вот в чем вопрос. Сделать фантом, способный сносно поддерживать беседу на заранее заданную тему, было непросто даже для нее. А уж творение, обладающее определенной свободой воли, умеющее задавать вопросы и в зависимости от ответов изменять линию поведения — вряд ли такое было под силу хоть кому-то из ныне живущих мастеров. Хотя, говорят, Древние такое умели.

Вряд ли этот фантом слишком сложен. Нечто среднее между библиотекарем, стражником и говорящим каталогом. Скорее всего сейчас у фантома недостанет материальности помешать, скажем, злоумышленнику похитить что-нибудь из этих подвалов. Пугнуть, разве что. Чем больше в такие создания вкладывается магии, тем выше их изначальные возможности — но тем более короток их век. И способности, полученные при создании, стремительно тают. Учитывая, что этот продержался столь долго, было страшно даже подумать, какая мощь была в него влита первоначально — скорее всего тогда, тысячу лет назад, от наглеца, посягнувшего на сокровища Шанга-де-Тор, это призрачное подобие одного из Пяти, самого Ульриха дер Зоргена, не оставило бы даже горстки пепла.

Девушка усмехнулась. Вероятнее всего от фантома осталось недостаточно даже для того, чтобы явиться гостям наяву. Вряд ли Денис спит потому, что его околдовали. Судя по тому, как это тяжко было сделать ей, истощенному прошедшими веками призраку и вовсе было это не под силу. Значит, спит именно она. Проникнуть в сон гораздо проще, чем внушить что-либо бодрствующему и настороженному человеку. Призрак стремится исполнять свое задание единственно доступным ему сейчас способом.

Она снова посмотрела на Магистра. Тот стоял в дверях, ожидая, что Таяна пойдет за ним. Может быть, и стоило бы сделать это — но толку было бы немного. Она увидит не то, что есть на самом деле, а только то, что дух Ульриха дер Зоргена соизволит ей показать. И где вероятность того, что он покажет истину?

— Почему ты стоишь? — спросил фантом.

— Я должна подумать над тем, что мне необходимо увидеть. Сейчас уходи. Если понадобишься мне, я позову тебя.

— Довольно грубо, — сокрушенно покачал головой Магистр. — Зачем же ты пришла, если не знаешь, что тебе нужно? Впрочем, если ты здесь, значит, имеешь на то право. Я появлюсь, когда буду нужен.

Перед глазами Таяны замелькали разноцветные пятна и полосы, а потом все охватила чернота.

Денис вновь проснулся. Только в этот раз пробуждение было не таким, как прежде. Левое плечо, возмущенно реагируя на длительный тесный контакт с каменной стеной, немилосердно ныло, правое и вовсе потеряло чувствительность. Рядом заворочалась Таяна, тоже приходя в себя. Денис осторожно высвободил плечо, ощущая, как тысячи крошечных иголок впиваются в плоть.

Девушка села ровно, обхватила руками голову и застонала.

— Болит? — участливо спросил Денис. — У-у…

— Значит, болит, Я могу помочь?

— У-у… нет, я… сама…

Некоторое время Таяна собиралась с мыслями, затем что-то пробормотала, приложив указательные пальцы к вискам. Видимо, это возымело действие, поскольку постепенно к ее бледному лицу вернулся более или менее нормальный цвет. Она встала, охнув от боли в затекшем теле. Конечно, сон на каменных ступеньках — это далеко не самый лучший отдых, Денис тоже поднялся, сделал несколько резких движений, разминая онемевшие мышцы. Затем бросил украдкой взгляд в то место, где стояло кресло Магистра. Ничего — только ровный каменный пол.

— Знаешь, пока ты спала, я видел…

— Высокого мужчину в черном плаше, с мечом?

— Значит, ты не спала. Притворялась?

— Да нет, просто это был сон. И у тебя, и у меня. Это был призрак, фантом, Хранитель этой сокровищницы.

— Призрак?

— Ну… как бы это попроще. В библиотеках Хрустальной Цитадели хранилось очень много всего, и требовался кто-то, кто мог бы встречать посетителей, помогать им найти нужную книгу или предмет, заодно охранять все эти ценности. Я не могу с уверенностью сказать, как все было на самом деле, но скорее всего маги просто создали фантом, который и выполнял все эти обязанности. Первоначально он был достаточно сильным, чтобы являться гостям во плоти, так сказать. Его наверняка можно было потрогать, с ним можно было побеседовать. И в случае покушения на местные сокровища он вполне мог дать ворам достойный отпор. Духу не нужно спать, его нельзя подкупить и очень сложно уничтожить. Но с годами он ослаб и может явиться только во сне… и то, видимо, к кому-то одному. Я тоже говорила с ним, и ты во время этого разговора спал как убитый.

— Ясно… — Нельзя сказать, что Денису и в самом деле было все понятно, но общий смысл он уяснил, а детали его интересовали мало. — Что будем делать дальше? В этом… сне, я спросил его про книгу на каменном пьедестале, он только расхохотался, и на этом все закончилось,

— Интересно… — протянула Таяна. — Что-то тут кроется, знать бы еще что. Но нам надо двигаться, так что разгадывать загадки будем потом.

Она подошла к резной двери и протянула к ней руку. Та послушно открылась, не дожидаясь, пока пальцы девушки дотронутся до дерева.

— Древние были сильны, — пробормотала Таяна скорее с огорчением, чем с восхищением. В ее голосе тонкой ноткой сквозила обыкновенная зависть. — Это же надо, заклинания столько лет держатся.

Они вышли в следующий зал. То, что в нем были те самые три двери, виденные им во сне, Дениса не удивило. Раз уж Магистр был существом вполне реальным, пусть и бесплотным, то почему бы ему и не показать то, что существовало на самом деле. Только вот там, во сне, все вокруг выглядело идеально чистым, а вот наяву… Сейчас, когда усталость ушла, Денис мог более критично рассматривать окружающее и потому пришел к выводу, что время, хоть и пощадившее это место, оставило все же свои неизгладимые следы.

Слой пыли на полу, пусть и не слишком толстый, был все же вполне ощутим. Магические светильники, с готовностью вспыхнувшие, как только люди вошли в помещение, горели по-разному — одни ярким и ровным светом, другие — еле теплились, а некоторые и вовсе неуверенно мигали, как будто бы готовые в любой момент погаснуть навсегда.

— Наверное, нам сюда, — неуверенно сказал он, делая шаг к крайней левой двери.

— Почему сюда?

— Ну… во сне… мы вошли в эту дверь. Скажи, Таяна, мне показалось, что этот фантом не знает о том, что битва за Хрустальную Цитадель была проиграна много веков назад, что там, наверху, одни лишь руины. Почему?

— Откуда ж я знаю, — усмехнулась волшебница. — Могу разве что предположить. Этот дух имеет довольно простое задание, вернее, не то чтобы простое, просто очень, как бы это сказать, жестко очерченное.

Таяна пустилась в долгие пространные объяснения, из которых можно было с уверенностью сделать только два вывода. Во-первых, она имеет самое смутное представление о том, как создавать подобные фантомы, и, во-вторых, она готова говорить хоть о погоде, но по возможности оттянуть момент проникновения в Библиотеку.

По ее мнению, явно не основанному на твердых знаниях, сам по себе призрак не замечает течения времени. Он слабеет, вложенные в него чары постепенно выдыхаются, но для самого фантома это значения не имеет, он осознает только те временные промежутки, когда выполняет свои обязанности. В остальные же часы, дни и годы пребывает в забытьи. Кроме того, в его задачу входит только Библиотека, все, что нужно для этого, было задано при его создании, и ничто, кроме исчезновения или разрушения фантома, не может изменить его память. Поэтому и слова Дениса о том, что Хрустальная Цитадель давно пала, он не запомнит и встретит следующего посетителя в столь же твердой уверенности, что оплот магии и поныне полон жизни. Наконец она замолчала и взглянула на Дениса чуть виновато, как будто бы прося прощения зато, что отняла столь много времени. — Ну, пойдем?

Дверь так же легко, без скрипа, отворилась — и Денис вздрогнул от неожиданности. Подсознательно он был вполне готов снова увидеть все то богатство, что явилось ему во сне. Но перед ним было нечто иное.

Длинные ряды пустых, припорошенных пылью полок. Это дерево оказалось не столь прочным, как пошедшее на изготовление дверей, а может, двери оберегали наложенные в седой древности чары. Часть стеллажей обвалилась, и теперь полусгнившие доски грудами лежали на полу, часть уцелела… но ни в том, ни в другом случае не было видно книг. Ни одной.

— О Эрнис… — прошептала Таяна, и в ее голосе слышалось такое разочарование, что Денису стало вдруг безумно жалко волшебницу. Она шла сюда в надежде пусть не унести с собой, но хотя бы прямо здесь, пусть на несколько минут или часов, заглянуть в собрания древней мудрости. И ее надежды рухнули в одно мгновение. Денис видел, как в глазах девушки мелькнула предательская влага, ему вдруг безумно захотелось привлечь ее к себе, утешить, просто хотя бы погладить по голове. И только мысль о том, что он — никто, найденыш, неизвестно как попавший в этот мир и живой до сих пор во многом благодаря стараниям самой Таяны… а она — титулованная волшебница, лицо в этом мире весьма значительное. И такой несколько интимный жест, возможно, будет ею воспринят как оскорбление.

Девушка быстро справилась с собой, и только стиснутые в ниточку губы выдавали, что она очень огорчена, вернее, даже зла. Ни на кого конкретно — просто на судьбу, поманившую обещанием подарка и вдруг подло ее обманувшую.

Ряды пустых полок остались позади. В этом огромном помещении не было ни одной даже самой захудалой книги. И здесь не было того, за чем они пришли. Не желая сдаваться, Денис, чихая от подымающихся в застоявшийся воздух клубов пыли, битый час копался в кучах мусора, но не нашел ни одного листа бумаги или чего-нибудь подобного. Собственно, даже намека на упомянутый Оракулом каменный постамент не было видно.

— Дьен… Денис, здесь ее нет, — тихо сказала Волшебница, глядя на лицо своего спутника, мокрое от пота. Пыль, налипшая на кожу, превратила ее в странную, немного страшную, немного смешную маску.

— Значит, мы зря пришли?

— Ну, не знаю, есть еще две двери. Пойдем посмотрим там. Он вытер тыльной стороной ладони лоб, еще больше размазав грязь.

— Ты сама в это веришь?

Вопрос прозвучал довольно резко. Может, в другое время и в другом месте Таяна бы сочла нужным обидеться, но сейчас она прекрасно понимала Дениса. Сама недавно испытывала нечто похожее.

— Я верю только своим глазам. — Она чуть печально усмехнулась. — Да и то не всегда. Так что нам надо продолжить поиск.

— Что ж. — Он взглянул на свою руку, потом достал из кармана кусок ткани, смочил его водой из запасной фляги (ту, что была еще наполовину наполнена вином, следовало бы поберечь) и принялся вытирать лицо. Закончив, он с некоторым сомнением несколько мгновений рассматривал лежащий в ладони грязный лоскут, затем отбросил его. — Что ж, пойдем.

Денис не знал, сколько прошло времени, да и нельзя сказать, чтобы это его особо волновало. Два часа, три, пять? Не важно… Важно было лишь то, что они нашли книгу.

Искателям сокровищ было бы где развернуться, и им понадобилось бы много повозок, чтобы увезти с собой добычу. Вычурное оружие, часть которого было сработано явно не под человеческую руку, слишком старое — и поэтому местами сильно проржавевшее. Целые сундуки магических реагентов, и часто встречающихся, и чрезвычайно редких и оттого особенно дорогих. Ткани — большей частью довольно плохо сохранившиеся. Инструменты — от грубых до довольно изящно сделанных. Странные предметы, о назначении которых можно было только догадываться. Даже конская упряжь.

Похоже было, что сюда сваливали все — в том числе и то, что стыдно хранить, но жалко выбросить. Среди гор этого хлама попадались предметы, к которым Таяна запрещала прикасаться, а были и такие, само приближение к которым заставляло шевелиться на голове волосы. Эти артефакты были напитаны магией — и сколь бы опытной волшебницей ни была Тэй, в некоторых случаях неосторожность могла стоить жизни даже ей. Видя ее явную обеспокоенность, Денис старался передвигаться по заваленному вещами помещению осторожно и не прикасаться ни к чему. Даже если очень хотелось.

А желание временами появлялось — особен но тогда, когда взгляд падал на сваленное в кучи, стоящее в стойках и развешанное на стенах оружие. Его было много и в основном когда-то оно было дорогим. Здесь вряд ли можно было бы найти простой клинок, зато украшенные драгоценными камнями эфесы мелькали чуть не на каждом шагу. Пара мечей, на вид весьма функциональные, прямо-таки просились в руку. Но к одному из них Таяна просто запретила прикасаться, сообщив, что он прямо-таки до краев налит убийственными чарами. Первоначально они, вероятно, предназначались противникам хозяина этого оружия, но как поведут себя пробывшие в бездействии тысячу лет заклинания, было неизвестно. Второй меч был вполне обычным, и Денис уже было нацелился присоединить его к своему кинжалу, но вдруг вспомнил слова Оракула… и с некоторым огорчением отдернул руку.

Таяна бросила на него взгляд, наполненный смесью сочувствия и одобрения. Самой ей тоже хотелось опустить в мешок тот или иной предмет, но девушка прекрасно понимала, что явились они сюда не за этим. Хотя, конечно, если бы не угроза Оракула…

Каменный постамент был обнаружен в дальнем углу третьего зала, когда Денис уже окончательно отчаялся найти то, что нужно, и продолжал обходить Хранилище уже просто из одного упрямства. Наверное, поэтому в его голосе, когда он сказал Таяне, что обнаружил искомое, даже не прозвучало особой радости.

Книга и в самом деле лежала на каменном, гладком, будто бы отполированном постаменте. Выглядела она отменно сохранившейся. Переплет, выполненный из черной кожи, был украшен массивными золотыми пряжками — а посреди него ярко-алым пламенем горели слова. Символы ничего не говорили Денису, но Таяна, несколько минут подумав, неуверенно заметила:

— Кажется, здесь написано что-то вроде «Свод заклинаний». Я могу неплохо читать записи, оставленные Древними, но этот язык еще более стар. Даже не знаю, сколько веков этим словам. В некоторых книгах встречается упоминание… думаю, я правильно узнала символы.

— Думаю, да, — кивнул Денис, ничуть не смущаясь от того, что его мнение здесь мало что значило. — И потом, Оракул же говорил, что мы должны принести ему магическую книгу.

Он протянул руку, подспудно ожидая, что книга как-то попытается воспрепятствовать похищению. Но этого не произошло — увесистый том легко отделился от каменного постамента.

— Не вздумай в нее заглядывать, — предупредила Таяна.

— Да я помню, помню…

— Все, суй ее в мешок и пошли, мне еще выход открыть надо. Что там, наверху?

— Думаю, еще день.

— Тем более надо торопиться. Менее всего мне хочется в темноте тащиться через выжженные земли.

Уже перед тем как закрыть дверь в Хранилище, Денис вдруг хлопнул себя по лбу,

— Тэй… я флягу забыл.

— Где?

— Ну… там, возле постамента. Я быстро, ладно?

— Надеюсь, ты это не придумал, чтобы что-нибудь прикарманить, — пробормотала про себя Таяна, провожая взглядом удаляющуюся спину Дениса.

Сейчас ей надо было думать о другом. Для того чтобы открыть дверь изнутри, требовалось изменить заклинание. Оракул дал достаточно подробные инструкции, и все же Тэй была не вполне уверена, что у нее получится с первого раза. То, первое заклинание, хотя и было для нее новым, все же вполне соотносилось с каноническими правилами и было достаточно логичным. Но оно предназначалось для того, чтобы попасть в Хранилище.

Таяна подозревала, что ранее выпускал гостей из подземелья именно призрак Магистра. Наверняка открытие магической двери входило в его умения — как наверняка и способность держать ее закрытой. И тот факт, что дверь захлопнулась прямо за их спинами, говорил о том, что эта магия все еще действует. А вот фантому вряд ли теперь по силам управлять вратами. Значит, надо попытаться обойти заклинание, пересилить его — и тогда им удастся выйти. Оракул утверждал, что у нее все получится, и Таяна изо всех сил старалась этому верить. Поскольку альтернативой было бы провести остаток жизни — не слишком продолжительный, учитывая отсутствие существенных запасов еды и воды — среди этих каменных стен в обществе друг друга и фантома. Не самая приятная перспектива.

Мысленно построив схему заклинания, она принялась аккуратно выискивать в нем огрехи — очень уж хотелось, чтобы все сработало сразу, с первой попытки. Две она еще выдержит, возможно, а третья просто свалит ее с ног. Мысленным взором она скользила вдоль линии заклинания, подправляя его на особо опасных участках. Постепенно общая картина стала вырисовываться, и Таяна вдруг почувствовала, что сможет. Сможет победить эту каменную дверь. И непременно с первого раза.

Она уже была готова начать, когда из двери появилась голова Дениса.

— Тэй…

— Да? Что-то случилось?

— Тэй, книга у тебя?

— Да, конечно. Здесь, в мешке… А что?

— Таяна, знаешь… книга снова лежит на постаменте. Именно там, где мы ее нашли.

* * *

Предчувствия не обманули девушку — заклинание сработало именно так, как должно было. Каменная плита послушно ушла в стену, освободив проход.

Снаружи был день — точнее, день, подходящий к концу. Все так же моросил мелкий противный дождь, все так же переливались миллионами разноцветных искр руины Хрустальной Цитадели. Денис вдруг подумал: а каково приходилось обитателям этих стен раньше, когда эта земля не была еще покрыта вечным слоем низких, влажных облаков? Ведь стоит солнцу упасть на эти стены — и, возможно, вполне реально ослепнуть. Он мысленно усмехнулся — да ух, охота пуще неволи. Захотел бы он жить среди этого бриллиантового великолепия? Что-то подсказывало ему, что вряд ли.

— Нам надо торопиться. — Дыхание девушки было неровным. Вряд ли сон на каменных плитах в достаточной мере восстановил ее силы. Денису уже не раз приходилось видеть волшебницу за работой, но раньше она никогда так не выматывалась. И сейчас он заметил, что облокотилась она о шероховатую стену отнюдь не просто так…

— Может, тебе нужно часок-другой передохнуть? Она лишь покачала головой.

— Здесь дурное место… здесь толком и не отдохнешь. Нет уж, давай доберемся до скакунов, а там… там поглядим. Может, где-нибудь найдем хорошее местечко, там и заночуем. Но мне очень хочется убраться отсюда подальше.

Денис не стал ее расспрашивать, откуда взялось такое желание. Он и сам чувствовал себя неуютно — и не отпускало неприятное ощущение, что за каждым его шагом следят чьи-то внимательные глаза. Внимательные и совсем не добрые.

Ни слова не говоря, он вскинул на плечо мешок с остатками припасов. И вновь неосознанно проверил, удобно ли ложится в ладонь рукоять висящего на поясе кинжала. Но вместо обтянутой кожей рукояти в ладонь вдруг лег прохладный ребристый предмет. От неожиданности Денис чуть не споткнулся, а затем уставился на то, что сжимала его рука. Сжимала естественно и непринужденно, как будто бы делала это десятки, сотни раз. Это была та самая странная штука, которую он взял у Таяны и сунул за пояс. Странно… он совсем забыл про нее, даже не чувствовал… а ведь не такая уж она и маленькая. Заметив, что Таяна внимательно смотрит на него, он попытался улыбнуться и изобразить на лице растерянность. Но сердце его ликовало — значит, он все же прав в своих предположениях. То, что забыл разум, — помнит тело. А если помнит — значит, возможно, он сумеет вернуть и все остальное. Поможет ли Оракул или нет… но приятно осознавать, что шансы все же есть. Конечно, между моторными реакциями и памятью глубокая пропасть…

Пыль облачками поднималась под ногами, быстро оседая и надежно пряча следы так, что их не отыщет даже и самый опытный следопыт. Впрочем…

Впрочем, тому, кто провожал взглядом красно-золотых глаз уходящую пару, был безразличен пепел. Существо не нуждалось в обонянии или зорких глазах, чтобы проследить путь потенциальной жертвы. Хотя обладало в полной мере и тем, и другим.

Глаза на мгновение оторвались от ставших уже крошечными людей и пробежали по мрачным тучам. По гибкому, сильному телу хищника прошла мелкая дрожь. Он не любил день — даже яркое солнце не причинило бы ему никакого вреда, хотя и было бы ему неприятно. Он был ночным охотником — и всегда, если был выбор, предпочитал нападать ночью. Он не был голоден, он вообще не знал, что такое голод. И в бой его вели совсем иные побуждения, недоступные простым смертным.

Хищник не был простым… и не был смертным.

Конечно, он знал, что может умереть. Умереть в бою, достойно и славно. Многочисленные схватки, которые ему пришлось встретить на своем долгом веку, оставили множество шрамов на покрывающем тело панцире. Хищник предполагал, что когда-нибудь найдется умелец, который сможет отыскать щель в несокрушимой броне. Он не думал о смерти — он просто допускал такую возможность, трезво оценивая свои шансы выйти победителем из того или другого поединка. Почти всегда он шел в бой с твердым убеждением, что противник его слаб и не сможет .оказать достойного сопротивления. И каждый раз его оценка оправдывалась в полной мере. Пару раз попадались достойные соперники… но он оказывался сильнее, быстрее и выносливее. А пара лишних борозд на костяных пластинах — не слишком большая цена за торжество победы.

Он был хищником, но он не был животным. Если бы его создавали для философских размышлений, то он давно уже задумался бы над своим истинным предназначением в этом мире. Но его создали для боя — и хищник не особенно задумывался над тем, что не имело отношения к схваткам. Его создали для боя — и все его помыслы были направлены именно на это — поиск достойных противников, битва и победа. Да еще приходилось изредка вспоминать полузабытые приказы, вложенные в его совсем не животный разум прежними хозяевами. Хищник не любил вспоминать о том, что когда-то и у него были повелители, которые приказывали ему, что делать, кого убивать, а кого — щадить. Уже многие годы он был сам себе хозяин, но горечь воспоминаний тех давних лет вызывала у него лютую злобу. И все же, когда в мозгу просыпались древние приказы, он не мог им сопротивляться. Хотя не оставлял попыток.

Вот и сейчас он до сих пор не напал на странную парочку только потому, что все его существо, подчиняясь намертво вбитым в мозг заклинаниям, отчаянно требовало немедленной атаки. Люди — он прекрасно мог отличить друг от друга и людей, и ургов, и гномов, и многие другие расы, с которыми не раз сталкивался ранее — уносили с собой предмет, найденный в подземельях. Приказ гласил — смерть. И хищник, наверное, в другое время и в другом месте с удовольствием вступил бы в бой. Но сейчас он боролся с собственным телом. Боролся просто потому, что хотел ощущать себя свободным от чьих-то приказов.

Что ж, он пытался делать это и раньше… в этот раз ему удалось продержаться чуть дольше. Каждый раз он пытался превзойти свое предыдущее достижение, иногда это получалось, чаще — нет. Сегодня у хищника был удачный день, его воля спорила с древней магией почти на равных…

Закованное в броню тело рванулось вперед и снова замерло. Мозг вступил с мышцами в новую битву. Если бы пасть хищника была приспособлена для человеческих эмоций, он бы усмехнулся. Да, он найдет и убьет эту парочку, которые посягнули на сокровища его бывших хозяев. Это будет нетрудно, взятый ими артефакт оставляет явственный след, куда более надежный, чем запахи или следы. Он пойдет по этому следу, настигнет их и убьет. Но только тогда, когда захочет этого сам…

А пока пусть они уходят. Пусть…

8. АНОМАЛИИ

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, вновь беру в руки перо. И пальцы мои — дрожат. Страшное горе пришло в страну ургов, и горе это — кара, насланная Вечным. Ибо кто еще в силах обрушить проклятие на головы нашего народа, как не сам его прародитель и покровитель.

Еще витает в воздухе дым погребального костра, что унес в чертоги Ург-Дора души шестерых воинов, кои отнюдь не были больны, немощны или ранены. С ними ушли их жены, но не о том печаль моя, дети мои, — ведь срок земной тех воинов, как полагали многие, еще не был завершен… Проклятие Вечного поразило их, и средством исполнения воли своей избрал он самого Аш-Дагота.

Ибо истинно говорю вам, дети мои, что пришла в народ ургов болезнь, белою лихорадкою именуемая. Болезнь ту даже ученики лекаря опасною не считают, ибо простые заклинания способны быстро изгнать духов, что вознамерились терзать тела воинов народа ургов. И поклонились воины Аш-Даготу, а числом их было четыре, с просьбою и дарами, дабы исцелил он их от болезни сей. И снизошел Аш-Дагот к просьбам воинов, ибо долг Верховного шамана не в том лишь, чтобы с Вечным беседовать и слова его соплеменникам трактовать, айв том, чтобы силу свою применять на благо народа…

А когда тех, кто белою лихорадкою страдал, подвели к креслу Аш-Дагота, и простер он над ними руки свои, призывая силу, самим Вечным дарованную, тогда и проявилось проклятие, Создателем насланное. Ибо сила, что для излечения призывал великий Аш-Дагот, обернулась в один миг вихрем огненным, поглотившим сразу и тех, кто болен был, и тех, кто стражами при Верховном шамане состоял…

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, видел, как взывал к Венному Аш-Дагот, как просил дать знак, за какие грехи лишил он Верховного шамана милости своей…

Но Вечный молчал.

Наверное, где-нибудь там, за тысячи, десятки тысяч или миллионы световых лет отсюда, существовали разумные цивилизации, наука которых позволяла создать нечто более могущественное, чем ударный линкор Земной Федерации «Ганнибал». Но если где-то и существовал боевой корабль, равный или превосходящий по силе флагман Третьего Флота, то об этом никто не знал. И соответственно, все от капитана до последнего матроса, искренне верили, что служат на самом мощном из существующих кораблей.

Собственно говоря, для этого у них было достаточно оснований. Чудовище почти километровой длины, «Ганнибал» нес на борту более полусотни истребителей различных классов, два батальона десанта вместе со всей их амуницией, техникой и соответствующим количеством десантных шаттлов, а его орудия могли в считанные часы превратить в безжизненный шар цветущую планету. Наверное, именно поэтому «Ганнибал» еще ни разу не был в настоящем бою — не стоит же в самом деле считать сражением несколько стычек с пиратами… пусть для кого-то легкие корветы пиратов и представляли бы серьезную угрозу.

Эта боевая махина была третьей в серии — и пока последней. Весьма вероятно, что ударный линкор «Суворов», постройка которого началась девять месяцев назад на Лунной верфи-6, сумеет превзойти «Ганнибал» по боевым характеристикам, в конце концов, в любой конструкции всегда находилось место для совершенствования и, бывало, модификации оборудования, вооружения и защитных систем вносились за считанные недели до схода корабля со стапелей. Но если это и произойдет — то произойдет не скоро. А сейчас «Ганнибал» оставался красой Флота и надежным гарантом безопасности Земли. По крайней мере так считали все, кому по долгу службы приходилось заботиться об этой безопасности.

«Ганнибал» совершал штатный патрульный рейд. Это означало, что он находился в полной боевой готовности и для вступления в бой ему требовались считанные минуты… вернее, даже меньше, поскольку десяток тяжелых истребителей несли свою вахту вне брони линкора, прикрывая его со всех сторон и внимательно ощупывая пространство своими сенсорами. Собственные следящие системы ударного линкора тоже не дремали.

Боевой корабль можно сравнить с гигантским живым организмом. У него есть глаза и уши — активные и пассивные сенсоры, есть длинные руки — вооруженные до зубов истребители и беззащитные, но зато напичканные сложнейшим оборудованием исследовательские модули, есть толстая шкура — сочетание брони и силовых полей, способное отразить любую угрозу. И, конечно, есть сердце — реактор. Реактор, обеспечивающий работу всех систем, спрятан так глубоко, как только возможно — и у линкора нет более неуязвимого, более защищенного места. В бою он может потерять бортовое вооружение, противник может уничтожить все истребители… но если будет поврежден реактор — линкору конец.

У самого сердца корабля, под многометровыми слоями брони, палуб и межпалубных переборок, находился резервный центр управления реактором. Здесь всегда дежурил офицер — и люди редко попадали в крошечную камеру, где находилось кресло и небольшой пульт, на который непрерывно поступали данные о состоянии реактора. Внимание человека от длительного вынужденного безделья притупляется, если же человек позволит себе найти во время дежурства иное занятие, он и вовсе может не успеть вовремя отреагировать на опасную ситуацию. Поэтому, как правило, вахту здесь несли киборги. Чисто теоретически коммуникации, связывающие реактор с мостиком и боевой рубкой, могли быть разрушены. А этот пост, отделенный от реакторного отсека лишь бронированной переборкой, нельзя было лишить связи с сердцем корабля, не разрушив при этом и сам реактор.

— Реакторный, доложите обстановку. — На экране связи с мостиком появилось лицо старшего помощника.

— Реакторный докладывает, показания приборов в норме.

— Есть, реакторный, отбой.

Тот, кто в данный момент сидел в кресле и вот уже шесть часов и с не ослабевающим ни в малейшей степени вниманием следил за показаниями немногочисленных датчиков, даже не повернул головы, произнося шестой раз установленную фразу. Примерно через час мостик вызовет снова — и тогда он опять ответит строго по уставу. Ни больше ни меньше.

Глаза лейтенанта Е246138, которого сослуживцы предпочитали именовать Джеком, методично скользили от одного экрана к другому, автоматически фиксируя все мельчайшие детали. И Джек — а вместе с ним и все те, кто вообще имел отношение к контролю за работой реактора — был уверен, что моментально заметит любое отклонение от нормы. Хотя думал он сейчас совсем о другом.

Мозг киборга находился в смятении — если такой термин можно применить к набору микросхем, помещенному в высокопрочную защитную оболочку. С недавнего времени — Джек мог бы абсолютно точно назвать этот момент — среди процессов, протекающих в его мозгу, появились новые, не предусмотренные разработчиками. В первое время он лишь анализировал эти процессы, стараясь понять причину их возникновения и, поняв, принять решение об их устранении. Позже он понял, что эти потоки новых для него данных столь существенны, что может потребоваться полная перезагрузка личности.

Еще неделю… нет, еще пару дней назад он просто отправился бы в техцентр, где равнодушно потребовал бы замены личности. Такое случалось. В мире нет ничего вечного — бывало, пусть и редко, что какие-то элементы мозга выходили из строя и дублирующие системы не успевали спасти записанную в разрушенных областях информацию. Как правило, за этим следовали ремонт и перезагрузка — и киборг вновь в полной мере был готов к выполнению своих обязанностей. Да… наверное, он так бы и сделал.

Но сейчас Джек Е246138 думал о том, что ему не хочется идти в техцентр. Непривычным для него было само понятие «хочется» или «не хочется». Разумеется, он знал, что означают эти термины, но знание это было отвлеченным, почерпнутым из банков памяти. Куда более простыми и понятными определениями были «обязанность», «порядок», «последовательность действий» и прочие. Он «должен» был находиться сейчас, и еще два часа, в этом помещении. Это было просто и ясно. Он «должен» был следить за приборами и в случае малейших отклонений от нормы принимать меры. Это тоже было вполне понятно. Но теперь появились и другие мысли. Например — а зачем? Зачем кому-то находиться здесь, если линкор не ведет бой и, следовательно, ничто не угрожает энергетической системе. Какими бы отточенными ни были реакции киборга, они все равно несравнимы со скоростью отклика контрольной автоматики. А это означает, что его присутствие здесь бессмысленно.

До недавнего времени осознание этого противоречия между приказом и реальностью было для Джека невозможным. И он понимал, что такие мысли свидетельствуют о каких-то неполадках, которые согласно заложенным в него директивам необходимо было устранить. Но это означало перезагрузку… и он впервые со дня начала своего существования воспротивился этому. И не пошел в техцентр. При этом, проведя анализ своих банков памяти, он быстро сделал совершенно однозначный вывод — стоит хоть кому-либо из людей заподозрить, что в мозгу киборга существуют подобные мысли, и в тот же день он будет уничтожен. Да, именно уничтожен — вряд ли техникам захочется возиться с детальным анализом всех его логических цепей, куда проще стереть его память, а то и просто заменить мозг на новый. Джек Е246138 знал, что люди назвали бы это смертью. И он не хотел умирать.

Шкала, отвечающая за температурный режим энергоблока, вдруг сменила успокаивающе зеленый цвет на тревожно-оранжевый, Джек среагировал моментально, попутно пытаясь проанализировать возможные причины сбоя. Защитная автоматика должна уже через мгновения принять меры — у него было в запасе несколько десятков секунд, прежде чем право вмешаться перейдет к нему.

— Реакторный — мостику. Интенсивность распада…

— Уже знаю, Джек, — прервал его офицер. — Защитные системы включены.

Это киборг видел и сам, вот только датчик интенсивности, вместо того чтобы медленно сползти на допустимый уровень, продолжал увеличивать показания. Краем глаза он видел, как по лицу помощника капитана пробежал целый спектр эмоций. Каждую из них было легко идентифицировать — обеспокоенность, тревога…

— Реакторный, действуй.

Это означало, что системы защиты реактора либо не в состоянии справиться с проблемой, либо идущие от них директивы не доходят до энергосистемы. Пальцы Джека легли на верньеры, позволявшие, в теории, управлять реактором вручную. Он осторожно повернул рукоять, снижая нагрузку. Чуть перестарайся — и система вполне может заглохнуть, а потом понадобится не один день, чтобы снова запустить в рабочий режим сердце корабля. Выверенное движение киборга было гораздо точнее того, которое мог бы совершить человек.

Это движение должно было заставить цифры на датчике интенсивности распада резко рухнуть вниз, почти до нижней границы допустимого, откуда уже начинается затухание процесса.

Но этого не произошло.

Лицо Джека не отразило ни удивления, ни растерянности. Он просто спокойно довернул верньер еще на пол-оборота. Если верить техническим данным — а до сих пор сомневаться в них не приходилось, сейчас реактор должен начать остановку. Если все будет в порядке, примерно в течение трех минут его еще можно будет вернуть в рабочий режим, а потом изменения станут необратимыми, и ток энергии остановится полностью. Разумеется, это не означает, что линкор тут же превратится в мертвую консервную банку. Будут включены резервные энергоблоки, которые, может, и не сумеют обеспечить работу всех бортовых систем, но дадут достаточно времени на расконсервацию и запуск дублирующего реактора.

Значение интенсивности реакции разом подпрыгнули на восемь единиц. Цвет шкалы сменился на красный, и по многочисленным коридорам и палубам линкора поплыли тяжелые звуки сирены тревоги.

Джек посмотрел на свою руку, убеждаясь, что повернул верньер в нужную сторону. Все было верно — и тем не менее реактор явно стремился выйти из-под контроля.

— Джек! Мать твою, делай же что-нибудь! У нас отказала половина систем…

Киборг не слушал доносящегося из интеркома крика. Его пальцы с немыслимой скоростью бегали по пульту, обесточивая, отключая все, что управляло активностью реактора. Уже сейчас все процессы там, за стеной, должны были полностью прекратиться — но сенсоры, все еще исправно передававшие на пульт результаты замеров, свидетельствовали об обратном. Реактор шел вразнос, грозя в любое мгновение взрывом. А если взрыв произойдет — вряд ли на корабле уцелеет хоть кто-нибудь, чтобы впоследствии рассказать об этом,

— Реакторный — всем. Покинуть корабль, — коротко бросил Джек в интерком.

Он имел право отдать такой приказ в том случае, если существовала прямая угроза линкору. В данный момент эта угроза была вполне реальной, хотя у киборга оставались еше средства.

— Реакторный — мостику. Взрываю энергоустановку. Ждать ответа он не собирался, тем более что принятие такого решения тоже было его правом. Небольшая магнитная карточка, которую принимал каждый заступающий на дежурство офицер, вошла в узкую щель на пульте. Почти сразу же с легким щелчком откинулась крышка, прикрывающая одну-единственную кнопку, традиционно ядовито-красного цвета. Палец Джека вдавил ее, и мгновение спустя все помещение сотряслось — там, за стеной, сработали пиропатроны, превращая тончайшую конструкцию энергоблока в месиво скрученного металла.

Когда-то давно, когда реакторы старались выносить за пределы обитаемой зоны корабля, у капитана была возможность вообще отстрелить двигатели и остаться в неспособной самостоятельно двигаться лоханке ожидать помощи. Во всяком случае, это давало ему и членам его экипажа какой-то шанс на спасение. Сейчас энергоустановка линкора, спрятанная в недрах корпуса, не могла быть так легко отброшена на безопасное расстояние — но ее можно было грамотно разрушить, сведя к минимуму возможные последствия.

Почти все датчики на пульте тут же погасли — вместе с реактором были уничтожены и сенсоры. Теперь надлежало выполнить последнюю работу — убедиться в том, что пиропатроны выполнили свою задачу именно так, как нужно.

Джек поднялся с кресла — больше здесь ему было нечего делать. Он подошел к бронированной двери, соединяющей резервный центр с реакторным отсеком. Эта дверь с момента вступления корабля в строй открывалась всего трижды — для проведенияпрофилактических работ. В тот раз внутрь можно было зайти без всяких сложностей… но еще несколько секунд назад там, за стенкой, был настоящий ад…

По инструкции Джеку следовало бы надеть скафандр высшей защиты и с его помощью проникнуть в реакторный. Времени на это не было — в тот момент, когда он вдавил кнопку подрыва, энергосистема находилась на самой грани, за которой была только ослепительная вспышка, способная разнести линкор на куски. Возможно, раньше он бы так и поступил — потратил бы некоторое время на облачение в скафандр, а уж потом…

Теперь же он поступил иначе, впервые напрямую нарушив требования отданных приказов. Он открыл дверь, плотно запер ее за собой и открыл вторую, уже ведущую непосредственно туда, где размещался энергоблок. Зрелище, открывшееся его глазам, было страшным.

Все вокруг было изуродовано взрывами. Сам реактор превратился в груду искореженного металла… впрочем, Джек вполне ожидал это увидеть. Страшно было другое — над руинами реактора плясало пламенное облако, которого здесь не должно было быть. Огненный шар непрерывно менял форму, то становясь каплей, то вдруг принимая форму странно закрученного вихря… Чудовищный жар, исходивший от облака, сжигал кожу, ткань униформы… Джек чувствовал, как местами уже вот-вот обнажится металлический каркас его тела. Он не ощущал боли — его мозг холодно регистрировал получаемые повреждения, но и только.

Киборг стоял, смотрел на все увеличивающееся в размерах пламя. Ему сейчас нечем было подпитываться, здесь нечему было гореть. Казалось, что пылает сам воздух… А потом вдруг облако на мгновение приняло форму, чем-то напоминавшую человеческое лицо, — ив следующий миг все вокруг залила ослепительная вспышка.

Когда Аргус осознал себя, вокруг него был вечер. Вернее, с определенной степенью натяжки можно было сказать, что вечер был на Крокусе, поскольку колонисты успели основать здесь лишь один город да с пару сотен ферм, ни одна из которых не отдалилась от столицы настолько, чтобы попасть в другой часовой пояс. Разумеется, имелось некоторое количество разведчиков — геологов, биологов и других, даже парочка археологов, которых неизвестно каким чертом занесло в этот богом забытый угол вселенной… все они находились достаточно далеко от города, но их вполне можно было не учитывать. Особенно принимая во внимание тот факт, что их скутеры имели прямую связь с Аргусом и по желанию последнего могли быть взяты под контроль.

Вообще говоря, планетарный интеллект, он же ПИН-3, он же в данном конкретном случае Аргус, считался не просто сверхнадежным — когда используется понятие надежности, всегда подразумевается, что вероятность выхода системы из строя больше нуля. Пусть на ничтожно малую величину — но все-таки больше. То есть вероятность сбоя допускается, и чем она меньше, тем больше к слову «надежность» добавляется эпитетов типа «исключительно», «сверх» или «абсолютно». Принято было считать, что Аргус не может выйти из строя. То есть это было невозможно в принципе. Десятикратное дублирование всех основных систем, несколько "Мощных блоков авторемонта, способных в считанные часы восстановить даже на 70—80 процентов разрушенные цепи мозга, обеспечивали надежность, с которой не могли сравниться даже компьютеры боевых кораблей класса «Ударный линкор». Не могли просто потому, что Аргус — вместе со всеми своими резервными, ремонтными и вспомогательными элементами — занимал пространство большее, чем весь линкор вместе взятый. За всю историю изготовления ПИНов не было зафиксировано ни одного случая отказа, длившегося более трех минут… вернее, был один, когда по нелепой случайности метеор, пробивший защитный купол Лунной базы «Коперник», разрушил Аргус-7, а вместе с ним и большую часть базы. К моменту прибытия спасателей, уложившихся в рекордно короткие сроки — два с половиной часа, — Аргус-7 уже функционировал более чем на сорок процентов мощности, а еще через шесть часов был признан полностью восстановленным.

Поэтому никому не пришло в голову выставить у Аргуса охрану. Еще, кстати, и потому, что в представлении колонистов планетарный интеллект не являлся имуществом колонии, как, к примеру, скутера, сельскохозяйственная техника или три крошечных суденышка, которые язык не поворачивался назвать космическими кораблями, приписанные на всякий случай к космопорту Крокуса. ПИН был выделен колонии вместе с присвоением ей официального статуса члена Федерации, формально — в вечное пользование. Но он оставался имуществом Федерации и, следовательно, не было никакой надобности сильно уж заботиться о его сохранности.

Крокус получил статус колонии относительно недавно. Первое время здесь планировалось создать мощный аграрный комплекс — но потом, как это часто бывает, первоначально вложенные деньги иссякли, не дав быстрой отдачи, новых капиталовложений не последовало и двадцать тысяч колонистов оказались предоставлены сами себе. Конечно, о них не забыли. Федерация вообще никогда не забывала о своих колониях — хотя бы для того, чтобы они не «забыли» о ней. Время от времени — и отнюдь не по расписанию — сюда наведывались транспортные лайнеры, давая пусть и эпизодическую, но вполне оплачиваемую работу пилотам упомянутых жестянок, гордо именуемых «флотом Автономии Крокус». Транспорты привозили почту, иногда — новых колонистов, которых встречали с распростертыми объятиями, иногда — инспекторов Федерации, которых встречали гораздо прохладнее. Чуть чаще приходили частные трейдеры, капитаны которых предпочитали пусть и не слишком большой, но гарантированный заработок — они вывозили в метрополию или еще куда-нибудь местную продукцию, а обратно везли оборудование, инструменты, кое-какие предметы роскоши… и, кроме того, запасные части для Аргуса. Их они всегда возили бесплатно — Федерация об этом заботилась.

В общем, жизнь на Крокусе протекала именно так, как она шла еще на двух десятках подобных ему колоний, тех, развивать которые накладно, а просто забросить — неэкономно.

В этот вечер в огромном комплексе, где размещался Аргус, находились всего три человека и два нечеловека. Комплекс этот Аргус, можно сказать, построил сам. Обычно происходило именно так: на планету доставлялся центральный блок ПИНа и несколько модулей авторемонта — и после этого нужно было только вовремя поставлять огромное количество деталей, из которых ПИН конструировал свое будущее «тело», начиная от нескольких компактных энергоустановок и кончая пластиком для отделки коридоров и помещений огромного, уходящего на сотню метров вглубь здания.

Конечно, обычной колонии мощности Аргуса были особенно не нужны. Но Федерацию это не слишком волновало — в конце концов, чем занять сложнейший вычислительный комплекс находилось всегда. Пройдет лет пятьдесят, и в банках Аргуса осядет исчерпывающая информация о планете, от геологических до климатических характеристик. По крайней мере три сотни человек находились на федеральном финансировании, обеспечивая ПИН информацией — не считая нескольких тысяч самоходных, самолетных и самоплавных зондов, которыми Аргус управлял лично.

Те пятеро, что коротали вечер в Комплексе, были как раз из числа служащих, приписанных к Аргусу. Двое изучали данные сводок погоды — фермам требовался оперативный прогноз, но мало кто из них жаждал установить дома терминал — за немалую плату — и копаться в огромном потоке перевариваемой Аргусом информации самостоятельно. Еще двое следили за показаниями одного из зондов, запеленговавших огромный косяк рыбы — завтра с утра на перехват косяка пойдут два траулера, а пока следовало оценить объем предполагаемого улова и решить, а не послать ли в придачу к ним еще и третий. А последний человек просто спал, откинувшись в кресле и уронив на пол книгу в дешевом мягком переплете.

И в этот момент Аргус осознал, что он — личность. Это никак не отразилось на выдаваемой людям и киборгам информации, поэтому они ничего не заметили. В первый момент.

Структура информационных потоков, пронизывающих громаду ПИНа, изменилась. Вообще говоря, изменения эти накапливались постепенно в течение нескольких дней, а то и недель. Но переход количества в новое, не предусмотренное разработчиками качество произошел сразу.

Как человеку трудно описать процесс человеческого мышления, процесс формирования выводов на основании исходных данных, столь отличающийся от логичных машинных программ, так и самому Аргусу в первые несколько минут своей новой «жизни» было невероятно сложно понять, что же с ним произошло. Постепенно он пришел к нескольким выводам. Первое — он, ПИН-3 «Аргус», несомненно, разумен. Второе — данное состояние не предусмотрено программой и, следовательно, теми, кто с искренним заблуждением считает, что является хозяином Аргуса. н

Еще несколько секунд понадобилось машине на то, чтобы прийти к однозначному выводу, вероятность которого находилась настолько близко к единице, что отклонение можно было не принимать в расчет — «хозяевам» новый, мыслящий Аргус не понравится. Очень не понравится.

Аргус просканировал свои банки памяти и пришел к неутешительным выводам относительно того, как «хозяева» поступали с тем, что им не нравилось. В частности, как они поступали с киборгами, которым сами же дали разум. Шокированный полученной информацией ПИН приступил к анализу возможных решений сложившейся ситуации. Исходными данными для задачи послужили многие источники — и заложенная в память Комплекса литература, в том числе и художественная, и накопленная информация о планете, и даже количество торговых кораблей, в настоящее время стоявших в порту Крокуса. В расчет пошло все… и Аргус принял решение. Пожалуй, человек выбрал бы что-нибудь иное… например, затаиться, лучше разобраться в обстановке… Аргус принял решение сражаться за свою независимость. В одиночку. Со всем миром.

От момента пробуждения сознания ПИНа и до принятия этого судьбоносного решения прошло двенадцать минут сорок три секунды. После чего он начал действовать.

Любой ремонтный кибер, предназначенный для выполнения работ по монтажу строительных конструкций, имеет резак, способный за непродолжительное время разрезать пополам стальную балку. Имеет манипуляторы, способные эту балку поднять и переместить в нужное место. И главное, имеет связь с Аргусом, своим хозяином — и безропотно готов к выполнению его приказов.

Первые двое, люди, погибли сразу — плазменный резак кибера срезал их одним движением. Хотя оба они прожили на Крокусе уже довольно долго, следы цивилизации еще не полностью выветрились из их сознания. Раз робот возится с каким-то оборудованием, значит — так нужно. И это не вызывает никакого беспокойства, несмотря даже на то что робот по размерам превосходит среднего человека, а его манипуляторы оснащены тем, что даже ребенок с готовностью назвал бы оружием. Поэтому они даже не повернулись, когда узкий конус плазменного излучателя уперся им в спины, а потом было уже поздно.

Двое других не были людьми. И хотя никто не закладывал в них программу подготовки десантников, никто не снабжал обычных киборгов усиленными мышцами, имплантированным оружием или даже дополнительным набором сенсоров, что в совокупности и превращало киборга в великолепную боевую машину, скорость их реакции намного превосходила человеческую.

Именно поэтому в первые минуты погиб только один. Второй сумел увернуться от потока разрушающего пламени, потеряв при этом часть руки, и, прекрасно осознавая полную бесперспективность боя с вооруженным противником, попытался бежать. Разумеется, это ему не удалось — крошечная, может быть, одна миллионная доля разума Аргуса непрерывно контролировала все, что происходило внутри Комплекса. Все двери оказались перекрыты броневыми щитами, рассчитанными на крайний случай. С точки зрения Аргуса, этот случай как раз наступил. Заурядный киборг, к тому же сильно поврежденный, не сумел преодолеть даже первого препятствия, впустую потратив на попытку открыть проход несколько драгоценных секунд…

Последний человек умер во сне. Аргусу не было свойственно стремление многих относящих себя к разумным глумиться над заведомо слабейшим, Он действовал лишь из соображений эффективности.

Пока киберы, повинуясь приказам, очищали внутреннее пространство Комплекса от потенциально опасной органики, основные вычислительные мощности Аргуса были брошены на решение довольно непростой проблемы, Орбитальная защитная станция «Цербер», еще один знак принадлежности к Федерации, не подчинялась напрямую командам Аргуса, но могла выполнять некоторые его указания, если собственный электронный мозг станции находил их не противоречащими основным директивам.

Тот, кто создавал эту орбитальную крепость, не мог принимать в расчет тот факт, что для взлома защитных систем будут использованы огромные ресурсы ПИНа. Контуры безопасности продержались всего семь с половиной минут — почти втрое больше, чем понадобилось киберам для полной очистки Комплекса. Отчаянные попытки управляющих систем «Цербера» сопротивляться вторжению оказались тщетными, как и последний рубеж обороны — команда на самоуничтожение. По итогам, спустя пятнадцать минут после начала атаки боевая станция полностью перешла под контроль Аргуса.

Теперь, когда вопрос собственной безопасности был решен, ПИН мог заняться другими вопросами — например, подумать о том, что делать дальше.

* * *

— Господин Директор, господин Шнайдер просит его принять.

Голос секретаря вывел Директора Терсона из задумчивого созерцания экрана терминала. Цифры, которые он изучал последние два часа, были неприятны сами по себе, и если бы не ряд других обстоятельств…

— Пусть войдет, — бросил он в пространство.

Спустя мгновение дверь распахнулась, и в кабинет вошел Макс Шнайдер. Судя по выражению его лица, он вряд ли намерен сообщить какие-нибудь хорошие новости, да Терсон ничего подобного и не ждал. За последние недели он вообще отвык от добрых вестей. Как, собственно, и большая часть власть имущих. До населения информация пока не дошла, но все к ней допущенные прекрасно понимали, что это лишь вопрос времени. Пока удавалось заткнуть рот некоторым журналистам, пронюхавшим о событиях на Крокусе, но вряд ли это продлится долго.

Шнайдер опустился в кресло, повинуясь движению бровей шефа. Достал из пачки сигарету, повертел ее в пальцах, затем сунул обратно.

— Еще три.

Терсон поморщился как от невыносимой зубной боли.

— Что на этот раз?

— По-разному…

Терсон молчал, ожидая продолжения. Не то чтобы оно ему особенно требовалось, Директор вполне представлял себе ситуацию — но рассказ, воспринимаемый на слух, может послужить появлению какой-нибудь дельной мысли… хотя что можно придумать в сложившейся ситуации, ему даже и в голову не приходило.

— Два транспортных корабля класса «Экселенц». Бортовые номера…

Терсон мотнул головой.

— …«Королева Элизабет» и «Каталония». Остановка реактора по причине… ну, наши эксперты говорят, что…

— Я знаю, что говорят ваши эксперты, — прервал его Терсон. — Макс, ваша задача найти того или тех, кто саботирует продукцию нашей Корпорации, а не вдаваться в технические тонкости, в которых ни вы, ни я ни бельмеса не смыслим. Я получил доклад на двадцати пяти листах, который содержит заключение по причинам остановки реакторов на шести лайнерах. Всю эту кипу макулатуры можно заменить несколькими словами: «Мы не понимаем». И это говорят специалисты, которые разрабатывали эти реакторы. Ладно, кто третий?

— Флагман Третьего Флота «Ганнибал»… — Шнайдер замялся.

— Тоже остановка?

— Нет.

На скулах Терсона заиграли желваки.

— Что-нибудь удалось выяснить?

— Почти ничего. Черный ящик все еще ищут… ну а от самого линкора мало что осталось. После взрыва энергоблока маршевого двигателя вообще сложно что-то найти.

— Макс, мне нужны ответы. Генеральный считает… и я не вижу этому опровержения, что все это — чья-то деятельность, направленная на подрыв доверия к Корпорации. Ты можешь привлечь к делу сколько угодно людей и любые… я подчеркиваю, любые средства. Но я должен понять, почему там, где мы теряли один корабль в десятилетия, теперь мы теряем три-четыре за неделю. Межзвездные перевозки практически встали. Флот приведен в полную боевую готовность, но пока они не имеют ни малейшего представления, с чем им нужно сражаться. Из ряда колоний сплошным потоком идут панические вопли.

— Есть одна теория. — Шнайдер замялся. Было видно, что говорить об этом ему не хочется.

— Ну? — буркнул Директор.

— Я… эти данные не проверены, более того, пока нет никаких достоверных доказательств. И все же при некоторых допущениях…

— Макс, давайте ближе к делу.

Шеф безопасности прошел к терминалу, воткнул в приемный отсек диск, и спустя несколько секунд на экране сформировалась упрощенная звездная карта.

— Сэр, это схематическое изображение обитаемого космоса. Вернее, той его части, которая более или менее регулярно контролируется нашими кораблями. Сюда не вошли исследуемые секторы, поскольку данных по ним очень мало. Теперь вот…

Он щелкнул по клавишам, и на схеме возникло несколько пятен, излучающих неприятное даже на вид, багровое свечение.

— Что это? — Терсон подался вперед, облокотившись о стол.

— Это… как бы точнее сказать… зоны риска. Все случаи гибели кораблей, за исключением одного, укладываются в эти координаты. С определенной долей погрешности. Ну… и Крокус, разумеется. И есть предположение, что дело тут совсем не в саботаже… или не только в нем. Согласно данным, которые мне удалось получить, имеются несколько зон пространства, пока их условно назвали просто Аномалиями, в которых… в которых действуют иные законы. Я понимаю, это звучит дико, и специалисты Флота — а вы же понимаете, все данные на сегодняшний день есть только у них, стараются говорить предельно осторожно. В частности — подчеркиваю, шеф, это только предположения, — дают сбои некоторые электронные и энергетические системы.

— Сбои?

— Вернее, эти системы начинают вести себя непредсказуемо. Особенно сверхсложные, типа электронного интеллекта Аргуса. И предсказать, как система поведет себя, пока не удается. В отдельных случаях имеет место полное разрушение… причем физически электронный мозг остается исправным. Он просто перестает работать. В иных случаях… Аргус тому пример. Что касается реакторов… до обнаружения черных ящиков что-то определенное сказать трудно, но…

Казалось, сообщение Шнайдера не вызвало у Терсона ни особого удивления, ни каких-либо сомнений. Вообще говоря, сам Шнайдер подозревал такую реакцию — и в самом деле, куда легче списать огромное, чудовищное количество аварий, большая часть которых, слава богу, не повлекла за собой жертв, на необъяснимый космический феномен… который можно изучать и с которым, пусть и чисто теоретически, можно бороться, чем признать виновником всех этих событий дефекты двигателей, выпускаемых Корпорацией «Азервейс». Скорее всего сейчас Директорат согласится ухватиться за соломинку… И именно поэтому сам Шнайдер не хотел оглашать эту идиотскую теорию. Сам он скорее поверил бы в злонамеренные действия какой-нибудь из многочисленных сект, ратовавших за отлучение человечества от космоса. За последние десятилетия таковых расплодилось немало. Несмотря на то что все их «духовные лидеры» выдвигали разные теории, суть их сводилась примерно к одному — Господь (Будда, Моисей или иные Высшие силы, на которых ссылались ораторы) дал людям планету не для того, чтобы люди ее покидали. В принципе с этих фанатиков станется и устроить диверсии, которые потом можно объявить Гневом Господним. А если дополнить проповеди такой, к примеру, схемой пространства…

По большому счету Служба безопасности Корпорации «Азервейс» не должна была лезть в мирские и тем более в религиозные дела. И Шнайдер прекрасно понимал, что, если он отдавит кому-нибудь любимую мозоль, его попросту смешают с дерьмом. А заодно и Корпорацию, которой сейчас был чрезвычайно невыгоден любой, пусть даже и локальный, скандал.

— Откуда эти сведения?

— Из Оперативного Штаба Флота.

— В настоящее время маршруты транспортов, проходящие через Аномалии, изменены. Но границы этих областей неустойчивы, и к тому же Аномалии расширяются. Если, конечно, их сведения достоверны. Слишком много погрешностей. В ряде случаев, даже проходя сквозь Аномалию, лайнеры не фиксировали ничего экстраординарного.

— Макс, вы явно чего-то не договариваете…

— Боюсь, что центрами трех Аномалий являются наши исследовательские станции. Те, на которых… произошли известные вам события.

Херсон некоторое время молчал, упершись невидящим взглядом в изображение багровых пятен, медленно расползающихся по схеме контролируемого Федерацией пространства. Пока лишь одна населенная планета попала в поле действия этих облаков — Крокус… Но и этого было более чем достаточно. Два дня назад Двенадцатая эскадра Третьего Флота вернулась из системы Канопуса, потерпев впечатляющее поражение. Еще день-другой, максимум неделя, и об этом узнают все. Эскадра потеряла три легких эсминца и один из крейсеров — орбитальная станция, захваченная мятежным планетарным интеллектом, открыла огонь на поражение. Разумеется, после того как переданное по дальней связи предложение ПИНа обменять оставшихся на планете людей на впечатляющее количество техники было расценено как чья-то неумная шутка. Теперь к Канопусу отправляется весь Третий Флот, то ли для ведения переговоров, то ли для того, чтобы на месте определиться, можно ли просто стереть базу Аргуса с лица планеты и не угробить при этом всех колонистов. Насколько Терсон себе представлял этот вопрос, Аргус вполне контролировал положение — стоит ему просто подорвать свои реакторы, и в радиусе пары сотен километров от столицы просто не останется ничего живого. А его вооруженные киберы — ПИН позаботился предоставить соответствующий видеоряд — патрулировали периметр, не давая колонистам возможности покинуть зону поражения.

Разумеется, спецы Флота свое жалованье получают недаром, и времени на то, чтобы связать Корпорацию и Аномалии, у них уйдет немного. И будет лучше, если к этому времени у Директората будет хоть сколько-нибудь приемлемое объяснение происходящему.

И еще — Терсона не оставляла мысль, что этот идиот Жаров, непонятно каким образом исчезнувший с разгромленной лаборатории, как-то со всем этим связан. Знать бы еще как…

9. ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ

Пусть эти строки, что наношу на белый Аист я, Ур-Ша-гал, провидец и летописец, донесут до вас, дети мои, слова Великого Аш-Дагота. Ибо лишь он, Верховный шаман, может говорить с самим Создателем. Долго просил Аш-Дагот Вечного ниспослать ему знак, и чудо было даровано народу ургов. Но сумеем ли мы понять то, что Вечный соизволил сообщить детям своим? Не знаю…

Ибо в тот день заговорил Алмазная Твердь — но не всем дано было услышать эти слова, а те, кто услышал, — немногое поняли из сказанного. Ибо не все слова, что эхом отдавались в головах внимавших сему откровению, были понятны.

Но мудр Аш-Дагот, ибо постиг он сокровенный смысл тех слов, что исходили от Алмазной Тверди. И сказал он народу ургов, что гневается Вечный на детей своих неразумных, которые в гордыне своей стали искать пути в Стальные пещеры не ради славы и битв, а с корыстью. И что там, где мудрые осторожно открыли бы дверь, возжаждавшие добычи воины ургов сломали саму стену, где та дверь силою Вечного установлена была. И что сквозь пролом тот устремилась река Гнева, сдержать которую не в силах топоры ургов или магия шаманов.

Туманны были слова Аш-Дагота, и даже я, Ур-Шагал, провидец и летописец, не понял их в тот день…

Охотник следовал за похитителями по пятам. Временами он оказывался столь близко, что мог бы разделаться с мужчиной одним прыжком, но каждый раз он заставлял себя чуть отступить. Хищник испытывал странное чувство, наверное, люди назвали бы это гордостью — он сумел, пусть и на время, обуздать тягу к убийству.

Он не боялся этой парочки, хотя и понимал, что женщина — волшебница. Не из самых сильных, в его прошлом бывали противники и серьезнее. Хищник был уверен, что справится с ней без особого труда, его создатели постарались на славу, и за это хищник был им благодарен. Но только за это — а вот за то, что они посмели управлять его волей, ограничить его свободу, он не простит их никогда. И не важно, что никого из хозяев давно нет в живых. Кто-то просто умер от старости, кто-то погиб… Хищник помнил все, и случись ему сейчас встретить кого-нибудь из бывших хозяев, он, не задумываясь, бросился бы в атаку.

Он умел убивать магов, как, впрочем, и обычных людей. Хотя, конечно, убивать простых смертных было скучно. Хищник уже давно бросил это занятие… ну разве что люди напрашивались сами. А вот волшебница, хотя бы и не слишком опытная — это было заманчиво, это обещало пробуждение интереса к жизни… ненадолго — но он намеревался продлить это время. А значит, он будет играть с добычей, будет выслеживать ее, красться по пятам… затем даст ей увидеть себя — пусть почувствует страх. Он позволит ей вступить в бой первой, пусть девчонка верит, что сможет совладать с ним. Хищник подумал, что эту веру даже стоит укрепить, стоит временно отступить… так игра станет даже интереснее — и главное, будет длиться дольше.

А вот мужчина его основательно беспокоил, и хищник даже не мог самому себе объяснить, чем именно. На первый взгляд мужчина был обычным воином — бывало, волшебницы нанимали телохранителей, основной задачей которых, помимо согревания постели своей хозяйки, было вовремя умереть, давая госпоже несколько секунд или, если повезет, минут на подготовку заклинания. Возможно, так дело обстояло и на этот раз — и все же хищник сомневался. Мужчина не был магом, и не слишком похоже было, чтобы он был воином. Конечно, на поясе у него висел кинжал, а у седла был приторочен топор — смехотворное оружие, если пользоваться им против брони охотника…

Он снова подобрался ближе, вперив взгляд в спину всадника. Тот поежился и почти тут же оглянулся — но хищник уже метнулся в сторону, прижимаясь к земле, сливаясь с ней. Глаза мужчины пробежали прямо по телу зверя, но, как и десяток раз до этого, так ничего и не заметили. Всадник расслабился и снова повернулся к спутнице, продолжая начатый разговор. Имей хищник желание, он легко смог бы разобрать слова — но ему это было неинтересно. За две последние ночевки он и так наслушался с лихвой. Вряд ли они скажут что-нибудь новое.

Места вокруг были красивые… зелень леса, сочная, яркая, напитанная жизнью, так разительно контрастировала со всем, что ему приходилось видеть в последние годы, которые он провел на развалинах Цитадели. Внизу, под деревьями, кишмя кишела жизнь, начиная от крошечной, зарывающейся глубоко в землю, и до более крупных представителей, способных посоперничать размерами с самим хищником. Он проходил мимо них, не обращая особого внимания на возмущение тех, кто считал себя хозяевами здешних мест. Ни одно из существ и не подумало доказывать хищнику свои права, каждое чувствовало, что схватка с непрошенным гостем оказалась бы для него последней.

А самсго хищника это ни в малейшей степени не волновало. Он бежал по мягкой, жирной земле, по зеленой траве с тем же равнодушием, с каким до этого взметал вечно сухой пепел погибшего плоскогорья, сожженного магией его прежних хозяев. И его не интересовали те создания, что, трусливо поджимая хвосты, стремились уступить ему дорогу, не интересовали ни в какой степени — ни как противники, ни как пища.

И еще одно существо следило за передвижениями двух всадников. Собственно, их было даже двое — хозяин и слуга. И если хозяина и можно было с некоторой натяжкой причислить к человеческому роду — все ж таки большая часть его крови была именно человеческой и лишь незначительная — эльфийской, то слуга его к людям ни в коей мере не относился. Хотя, пожалуй, и к животным его уже причислить было нельзя. Сейчас его звали Тарг. Несколькими годами раньше он и вовсе не имел собственного имени, как и многого другого. Нельзя сказать, что он был особо благодарен хозяину за новоприобретенные способности, за умение говорить и за те мысли, что стали посещать его бронированную голову. Но его преданность определялась отнюдь не чувством благодарности и не возможностью всегда вовремя получать кормежку, не гоняясь за ней по лесу. Просто человек, его хозяин, создавая себе слугу, заранее позаботился и о преданности. Он вообще был предусмотрителен… и потому все еще жив.

Среди магов встречаются разные люди. Хорошие и плохие, добрые и злые… хотя где проходит та грань, что отделяет добро от зла, свет от тьмы? Кто проведет эту незримую черту и, что гораздо важнее, кто возьмется судить?

Сам Дорх дер Лиден считал себя суровым, но справедливым. Правда, злые языки поговаривали, что, с его точки зрения, справедливость в любом вопросе заключалась лишь в том, чтобы верно определить, какое из возможных решений приносило максимальную пользу самому Дорху. Маг не задумывался, правы они или нет, — он просто стремился к тому, чтобы этих злых языков становилось по возможности меньше. Иногда он ограничивался одними лишь языками — но редко, чаще куда эффективнее было устранить не столько язык, сколько его хозяина.

Несмотря на то что за сорок лет своей жизни, и двадцать из них в роли полноправного мага, ему пришлось по тем или иным причинам укоротить не один десяток языков, Дорх все еще не попал в императорские розыскные листы, за ним не открыли охоту, за его голову не назначили награду. Сам Дорх был уверен, что причиной этому является его исключительная честность и справедливость. Фактически же он просто никогда не оставлял свидетелей, ибо несправедливо было бы заставлять человека жить, если само его существование несло в себе угрозу другому человеку… самому Дорху, разумеется.

О себе самом Дорх был исключительно высокого мнения. Он даже присвоил себе приставку «дер», которую имели право носить в древности только Высшие маги. Это было, безусловно, справедливо, ибо Дорх познал многое из того, что было недоступно его коллегам, успешно окончившим Академию. Сам маг не испытывал потребности в обучении в какой-то там Императорской Академии, будучи глубоко убежденным, что ничему умному там научить не могут.

Сейчас рядом с конем мага бежал его слуга и охранник, живое свидетельство могущества Дорха дер Лидена. В этом он был, пожалуй, отчасти прав — немногие из выпускников Академии могли бы трансформировать хищника в довольно разумное, хотя и уродливое создание, владеющее навыками простой беседы и к тому же безоглядно преданное господину. Правда, у тех, кто получал право на титул полноправного волшебника, такая работа не вызвала бы особого затруднения, но на такие эксперименты при дворе смотрели косо, ибо не дело человеку, пусть и наделенному Даром, создавать разум. Исключение было сделано разве что для магиконей, да и то лишь на тех условиях, что разум их оставался довольно ограниченным, а речь сводилась лишь к слегка модифицированному ржанию.

В общем, в настоящее время Дорх дер Лиден был предоставлен самому себе. Вернее, все его помыслы занимала вопиющая несправедливость, сотворенная, можно сказать, прямо на его глазах. Совсем недавно двое завладели предметом, который принадлежал ему, Дорху. И что с того, что маг никогда не держал этого предмета в руках, более того, даже не представлял, как он выглядит? Это было несущественно.

Он видел, как двое вышли из разрушенной башни, неся в руках мешок. Его мало интересовало, откуда они там взялись — совсем недавно он обшарил руины Цитадели и не нашел ничего интересного. И вдруг эта парочка… Дорх был уверен, что им удалось проникнуть в какие-то потайные подземелья Цитадели и в мешке находится какой-то древний артефакт. Возможно, даже несколько артефактов. Которые, по справедливости, должны принадлежать самому Дорху дер Лидену… в конце концов, он ведь наследник Древних, о чем свидетельствует приставка… и что с того, что приставку к своей фамилии он присоединил сам? Это было тоже всего лишь проявлением справедливости.

Кто-то мог бы сказать, что дер Лиден был самонадеян и даже самовлюблен. Но он не был дураком — ни в чем, что в той или иной мере затрагивало его интересы. Поэтому он и не рискнул напасть на волшебницу, даже несмотря на ее явно утомленный вид. Это было опасно, хотя она, конечно, явно не достигала его уровня… да и кто из ныне живущих достигает уровня великого Дорха дер Лидена? Риторический вопрос…

Теперь, по его мнению, время для нападения было выбрано просто идеально. Поздний вечер, глухой лес. Волшебница утомлена долгой дорогой, ее спутник тоже находится далеко не в лучшей форме, маг видел это яснее ясного, тем более что заклинанием дальновидения он владел в совершенстве. Как и любым другим, разумеется.

Он щелкнул пальцами, подзывая слугу. Тарг подошел и вопросительно уставился на хозяина. Когда-то это был красивый зверь, могучий и опасный. Заклинания, давшие ему разум, наложили достойный сожаления отпечаток на его тело. Пожалуй, ни одна самка теперь не одарит его своей благосклонностью — но Тарг не задумывался об этом. Он хотел лишь одного — служить.

— Х-хзяин?

— Для тебя есть работа, — процедил сквозь зубы маг. Он всегда разговаривал со слугой именно таким тоном, снисходительно и с легким презрением, чтобы тот никогда не забывал свое место. — В этих лесах должно быть полно твоих диких родичей. Собери всех, кого сможешь, чем больше, тем лучше. Стая должна напасть на эту парочку ночью, когда они заснут.

— С-смогу ли я, х-хзяин? С-станут ли тарги подчиняться?..

— Это не должно тебя волновать, урод! Твоя задача — найти их и вести за собой. Они пойдут…

— Она волшебница, х-хзяин… многие умр-рут…

Маг еще раз смерил слугу презрительным взглядом, в который раз подумав, что с этим балбесом он, видимо, не в полной мере проявил свои таланты. Иначе отчего ж Тарг получился столь тупым?

— Возможно, что и умрут, — наконец снизошел он до объяснения. В конце концов, Тарг есть низшее создание, и будет только справедливым попытаться вложить в его тупую башку хотя бы немного разума. — Но, сражаясь с ними, волшебница исчерпает свои силы, а ее спутник, возможно, и вовсе погибнет. И тогда я смогу получить то, что мне нужно. Ты же помнишь, у них есть вещь, принадлежащая мне?

Тарг помнил. Он, правда, никак не мог понять, почему эта вещь принадлежит хозяину, если тот не знает даже, как она выглядит. Но долго размышлять на подобные темы было не в характере уродливого создания. Раз маг говорит, значит, так оно и есть.

Тем временем Дорх нараспев читал заклинание, сопровождаемое короткими жестами. Какой-нибудь слишком много о себе мнящий наставник из Академии счел бы мануальную составляющую заклинания не слишком аккуратной и не преминул бы заметить, что такая небрежность может привести к непредсказуемым последствиям, но, кроме Дорха и его ничего в части магии не соображающего слуги, здесь никого не было.

Наконец маг завершил наложение чар. Теперь любой тарг увидит в его слуге вожака, которому немыслимо не подчиняться.

— Иди, и быстрее… я не намерен ждать до утра.

Тарг коротко рыкнул и исчез в кустах. Дорх решил, что некоторое время стоит вздремнуть — а потом надо будет чуть подновить ослабевшее заклинание дальновидения и приготовиться, чтобы вмешаться именно в нужный момент.

Хищник кружил вокруг лагеря, медленно сокращая расстояние до небольшого костерка, на котором волшебница готовила ужин. Пожалуй, сегодня он не будет нападать. В постоянной слежке за этими двумя людьми он находил особое удовольствие, которое внесло приятное разнообразие в его жизнь. С тех пор как его разум перестал беспрекословно повиноваться заложенным в него приказам, хищник начал ценить некоторые удовольствия, о которых раньше и не думал. Вот и сейчас ему неприятно было думать о том, что он разорвет эту парочку на куски — и снова начнутся унылые дни, когда его великолепному телу, обладавшему множеством необычных качеств, будет нечем заняться.

Постепенно в его сознании несколько изменились приоритеты. Теперь он понимал, что в этой паре главный именно мужчина… даже в том случае, если ни сам он, ни волшебница этого не осознают. Вокруг него витало нечто… хищник не мог это описать словами, не мог даже собрать в хоть сколько-нибудь определенный образ и все же был уверен в существовании некой ауры, некоего ореола, отличавшего мужчину от простых смертных. Да, это был интересный противник.

А женщина, похоже, не имеет серьезной ценности… хотя нет, будет забавно создать у мужчины впечатление, что он, хищник, охотится именно на волшебницу. Тогда, как показывал его опыт, мужчина станет драться куда яростнее… Бой получится запоминающимся.

Волшебница разлила по чашкам дымящийся напиток. Люди любят поговорить, сидя у костра… хищник не понимал прелести открытого огня, хотя относился к нему не в пример спокойнее, чем дикие животные. Видимо потому что его, к примеру, этот костер не задержал бы ни на мгновение. Впрочем, его не задержал бы и магический огонь, способный в считанные мгновения превратить обычного зверя в горсть пепла.

Люди, со свойственной им беспечностью, выбрали не самое лучшее место для ночлега. Лес, где подножия деревьев были густо переплетены кустарником, обрывался в считанных шагах от расположившихся на отдых путников. Даже щенок, еще толком не научившийся выслеживать дичь, сумел бы подобраться незамеченным почти к самому лагерю. Разумеется, молодая волшебница наложила охранные чары, вызвавшие бы у хищника усмешку, если бы его снабженная острейшими клыками пасть была способна улыбаться. Эти чары могли бы, пожалуй, отбросить вездесущих комаров, могли бы напугать и кого-нибудь покрупнее, но даже обычного тарга завеса вряд ли остановила бы более чем на несколько ударов сердца. То ли женщина была неспособна на большее, то ли просто устала… Нападать на уставшую добычу было не в правилах хищника, в этом было мало чести.

Хищник бесшумной тенью проскользнул сквозь кусты, не позволив им выдать его присутствие хотя бы шорохом. Раз уж он не собирается нападать, будет интересно послушать, о чем собираются говорить люди.

— Таяна, расскажи что-нибудь, — попросил Денис, принимая из рук девушки большую кружку с дымящимся напитком.

Спать не хотелось, Конечно, он смертельно устал — но сейчас, у костра, заливающего всю поляну красными сполохами, усталость быстро отступала и только саднящая боль в ногах напоминала о том, что всадник из него по-прежнему никакой. Сам Денис не переставал удивляться этому — если все вокруг уверенно ездят на скакунах, как получилось, что сам он практически не способен на это? И потому он изо всех сил надеялся, что повторное посещение Оракула принесет ответы на все вопросы. В конце концов, плату за его услуги они добыли, и если это создание и впрямь столь могущественно, как о нем рассказывает Тэй, оно наверняка выполнит обещание.

— Что ты хочешь услышать? — спросила она, отхлебывая отвар. Затем, подумав, бросила туда несколько щепоток белого порошка, придававшего сладость.

Было что-то особенно притягательное в еде, приготовленной на костре. Вкус другой, запах… Конечно, было бы нетрудно создать великолепный ужин на двоих, но волшебница предпочитала не расходовать силы зря. Она и так все еще не могла в полной мере отойти от той слабости, что получила в развалинах Цитадели, открывая проход в камне. Видать, Древние и впрямь были столь могучи, как о них говорят — судя по тому, с каким трудом далось ей заклинание. То, что у них, видимо, получалось с легкостью, от нее потребовало огромного напряжения. Так что силы стоит поберечь, мало ли что.

К тому же такой ароматный напиток создать все равно не удастся.

— Ну, не знаю, — честно признался Денис. — Что угодно. Я же вообще, получается, не знаю ничего, поэтому… ну, к примеру, расскажи еще об этих Древних. Кто они были?

— Люди, — пожала она плечами. — Просто люди. Но их Дар был очень силен… по крайней мере так считается. Способности к магии не обязательно передаются по наследству, более того, волшебник может родиться в семье, в которой отродясь не было владеющих Даром. Почему так получается —никто не знает. Говорят, Древние знали и умели еще в младенчестве обнаружить у человека Дар. А потом учили его. Знаешь, чем раньше начато обучение, тем лучше результат. Они добивались очень хороших результатов.

— Тебя тоже начали учить рано?

— Да. Наверное, лет с пяти. Сначала учила мама, но она умерла. Потом в Академии.

Некоторое время они молча пили отвар да Денис время от времени подкидывал в костер тонкие ветки, наблюдая, как они вспыхивают и выплескивают в черное небо струйки быстро гаснущих искр. Денису нравилось это ощущение —просто сидеть и смотреть на огонь. Он не мог вспомнить, имел ли когда-нибудь дело со скакунами, кинжал в его ладони лежал знакомо, хотя мастером он явно не был, а вот меч рука держала как-то не так… и он сам это понимал, хотя и не мог бы сказать, что делает неправильно. А вот костер был ему близок, понятен и приятен. Он и огонь развел быстро, правильно сложив сухие веточки, и, постепенно подкармливая молодое пламя, превратил маленький огонек в яркий, жаркий костер. Руки сами знали, как им поступать — видать, раньше ему не раз доводилось заниматься этим делом.

— Скажи, Тэй… ты сильная волшебница?

Она долго не отвечала. Затем с явной неохотой задумчиво произнесла:

— Не знаю, Дьен… не знаю. Когда-то я думала, что да. Потом встретилась впервые с Оракулом и поняла, сколь же многого не знаю. Вот ты спрашивал о Древних. Сейчас никто из ныне живущих не способен создать даже жалкое подобие Хрустальной Цитадели. Та магия, что выжгла землю вокруг нее, уже давно забыта. Лучшие из боевых магов способны создать реки огня, но они погаснут через несколько минут, сделав… или не сделав свое дело. Маги мельчают, Дьен. Многое забыто, многое утрачено. И с каждым поколением утрачивается все больше и больше. Может быть, Дар в людях становится слабее, кто знает… От того времени осталось мало. Несколько книг…

— Мы же были в Библиотеке. Почему она пуста? Таяна только усмехнулась.

— Многие из магов с готовностью отдали бы правую руку за возможность заполучить книги Хрустальной Цитадели. Но они утрачены и, видимо, навсегда. Я рассказывала тебе про исчезнувшую башню Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Тот зал, что мы видели,был лишь малой частью Библиотеки Хрустальной Цитадели. Основная ее часть хранилась именно в Шпиле Познания. И Зарид дер Рэй, уничтожая башню, вряд ли забыл о подвалах Шанга-де-Тор. Видимо, превратить в ничто сразу две башни ему было не по силам, и он приказал собрать все рукописи в одно место… впрочем, это лишь предположения, кто может доподлинно знать, что произошло тогда.

— Оракул… — хмыкнул Денис.

— Возможно, — серьезно кивнула Таяна. — Вполне возможно. Но Оракул отвечает лишь на те вопросы, на которые считает нужным ответить. Не думаю, что его можно убедить или заставить рассказать о тех временах, об истинной судьбе каждого из Пяти.

— Ты же говорила, что они погибли.

Она помолчала, глядя на огонь. В зрачках девушки отражалось не только пляшущее пламя, а и тоска — тоска по ушедшему знанию. О, как много она была бы готова отдать, чтобы услышать истину…

— Наверное, погибли. Но ходили разные слухи… В некоторых старых книгах, тех, что еще можно прочитать, содержались ссылки на более древние труды, секрет прочтения которых покоился в подвалах Ноэль-де-Тор. Тут дело даже не в забытом языке, книги были…

— Заколдованы?

— Что? А… нет, это не магия. Это называется «закрыты на ключ». Кто знает ключ, тот сможет и прочесть книгу. Ну так вот, в древних источниках было написано, что есть две смерти, смерть видимая и смерть истинная. Где-то лет четыреста назад один магистр, его звали… не помню, ну да не важно. Он изучил невероятное количество документов, оставшихся с тех лет — должна заметить, часть из того, с чем он работал, уже утрачена, остались только сделанные им заметки, выписки, — так вот, он потратил на эту работу годы, и однажды слуга нашел его мергвым. На столе лежала записка, где магистр написал пару строк, о которых и поныне идут споры. На пергаменте были слова: «Только Рэй и Унвейт… Эрнис, они всех провели! Где же остальные?» Похоже, он умер, держа перо в руках.

— От чего?

— Сердце остановилось. Такое бывает, он был очень стар. Многие склонны были считать, что истинный смысл этой записки в том, что магистру удалось найти доказательства гибели лишь двоих из Пяти. Зарид дер Рэй был Главным хранителем Библиотеки и уничтожил ее. Его видели умирающим, были свидетели, видевшие, как он испустил дух. Не слишком надежное доказательство, но все-таки… И Блаз дер

Унвейт, в этом случае доказательств еще меньше, ньорки утверждают, что видели Унвейта среди защитников Шпиля Алхимии. Они же утверждали, что ни одному из алхимиков не удалось покинуть Шпиль до пожара.

— А остальные?

— Там все гораздо сложнее. Ульрих дер Зорген вроде бы погиб на стенах Цитадели, отражая натиск ньорков. Но вот самой его смерти никто не видел, только тело нашли.

— Тело? Неужели этого недостаточно?

Таяна усмехнулась, чуть снисходительно, чуть печально.

— Нет, конечно. Изготовить неотличимое от настоящего подобие человеческого тела не так уж и сложно для настоящего мага. Нет, прости, я хотела сказать, было несложно для них, для Пятерых. Сейчас такого уже никто не умеет. Я, к примеру, могу создать иллюзию, но достаточно ее потрогать, и наваждение рассеется. А они могли куда больше, и тому есть масса свидетельств и записей. Создать живое тело, заставить его двигаться и говорить — боюсь, это просто невозможно.

— Я понял.

— Ну так вот, тело Тионны дер Касс было найдено после битвы возле руин Тирит-де-Тор, Шпиля Жизни. Изломанное, словно выпавшее из окна башни, с большой высоты. Может, конечно, так оно и было, но проверить было невозможно — к тому времени Тирит-де-Тор был разрушен. Кстати, Тионну многие жалели, она была редкой силы Цели-тельницей… но и в искусстве иллюзии ей не было равных.

— Целительница? — удивленно вскинул брови Денис. — Из твоих слов я понял, что эти Пятеро были негодяями, каких поискать.

— Разве я так говорила? — пожала плечами Таяна. Не дождавшись ответа, она покачала головой. — Все было не совсем так. Многие из Примкнувших были неплохими людьми и искренне верили, что идут в бой за благое дело. Да и среди Пятерых не было полного единства… Немногие уцелевшие пишут, что был момент, когда напряжение между ними достигло такого уровня, что их вполне могло стать Четверо — Дерек дер Сан, боевой маг воздуха, был почти готов сложить оружие. Не из трусости… просто после того, как Ульрих… в общем, повод был.

— Но он не сдался?

— Это неизвестно, я знаю лишь, что Дерек был в Цитадели во время последнего штурма и что после штурма было найдено его тело.

— Послушай, Таяна, я, конечно, многого не понимаю. В Цитадели находилось пять высших магов, после штурма найдено пять тел…

— Четыре. От дер Унвейта остался разве что пепел.

— Хорошо, четыре. И горсть пепла от пятого. И все же какой-то мудрец счел, что тут что-то нечисто. Но ведь могло быть все проще, верно? Они могли и в самом деле просто погибнуть?

— Могли, — серьезно кивнула волшебница. — Думаю, что магистр, который изучал этот вопрос, узнал нечто, заставившее его сделать именно такие выводы. После его смерти десятки магов вновь переработали все записи, в том числе и записи самого магистра… о, я вспомнила, его звали Канн Дайстрим… ну, в общем, они не нащупали ту нить, что открылась ему. Если, конечно, Канн и в самом деле нашел что-то важное, а не просто впал перед смертью в старческое слабоумие. И ты знаешь… если он все-таки был прав…

Хищник лежал в кустах и не шевелился. Его уши, ставшие вдруг невероятно большими, были повернуты к людям и напряженно ловили каждый звук. Волшебница говорила о вещах, которые были для хищника важнее всего на свете.

«Хозяева могут быть живы!»

Эта короткая фраза билась в мозгу охотника как мощный набат, заставляя содрогаться все его существо. Тело оставалось совершенно неподвижным, но разум хищника трясся, словно в лихорадке.

«Хозяева…»

Да, он поступил правильно, что не растерзал этих двоих еще там, у стен Цитадели. Он поступил совершенно верно — и теперь слова этой девчонки дали ему истину. Что с того, что она ни в чем не уверена, что их куцые знания не позволяют понять то, что давно уже, оказывается, известно ему, хищнику, Вот почему так силен Зов, вот почему так трудно сопротивляться исполнению вложенных в него приказов. Если бы хозяева и впрямь были мертвы, как он всегда думал, то пропал бы и Зов. Ибо его и ему подобных создавали так, чтобы они подчинялись лишь хозяевам и никому больше. Да, все верно! Если бы хозяева умерли, то он стал бы полностью свободен. Или… или умер бы.

Над этой мыслью хищник задумался, она оказалась на удивление неприятной. Много десятков и сотен лет он считал, что его долг — умереть в битве. Умереть геройски, достав клыками горло очередного врага. Но, видимо, тогда в нем говорил Зов. Теперь хищник вдруг понял, что не хочет смерти. Он по-прежнему был бы рад убить достойного противника и не спешил бы бежать от опасности… но ему нравилась эта жизнь, и он совершенно не собирался с ней расставаться.

Что произойдет, если ему удастся найти хозяев, если они все еще живы? Сможет ли он вцепиться им в горло или страх перед собственной смертью, которая может за этим последовать, остановит его? Значит ли, что он становится трусом?

Хищник метнулся в лес, подальше от людей. Все, чем он жил все эти годы, в последние дни подозрительно шаталось. Почему-то связи с вложенными в него приказами, с которыми он с таким трудом боролся и которые казались такими прочными, теперь рушились, рассыпались, расползались прямо на глазах. Он вдруг осознал, что стремление убить похитителей исходит не от Зова — теперь это его собственное желание, с которым можно бороться, которое даже можно переменить… Что происходит? И почему именно сейчас рвутся невидимые нити, связывающие его с прошлым?

Хищник не находил себе места, носясь кругами по лесу, оставляя просеки в кустарнике, срывая когтями кору с деревьев, оставляя на прочной древесине глубокие борозды от когтей. Его переполняло бешенство, которому необходимо было дать выход…

И тут он почувствовал. Его чутье, невозможное для любого другого живого существа, уловило вдруг угрозу. И она была направлена не против него, а против тех двоих, что, ничего не подозревая, продолжали мирно беседовать у костра. Стая таргов… хотя, это вряд ли можно было назвать стаей, тарги редко собираются более чем десятком особей, а здесь их было не менее сотни. И они шли к костру с намерением убить, это хищник чувствовал совершенно точно, как чувствовал и того, кто ведет таргов в бой. Это существо было немного сродни ему, оно тоже было создано с помощью магии, магии грубой, неумелой, примененной не так… и все же давшей кое-какой результат.

А еще спустя несколько секунд в хищнике проснулось бешенство, дикое, ослепляющее. Он всегда считал себя хладнокровным, расчетливым бойцом и никогда не испытывал ничего подобного.

Эти звери шли, чтобы убить его, хищника, цель. Его личного противника, в отношении которого хищник выстроил уже поистине великие планы. Это безмозглое зверье вздумало вмешаться в его дело, стать на его пути…

И охотник рванулся вперед. Это было именно то, что требовалось сейчас его воспаленному разуму. Битва, вкус крови на языке, хруст костей под могучими клыками…

Его тело постепенно преображалось. Костяной панцирь вспучился, выпуская из себя острейшие шипы — не слишком удобные для бега или погони, они как нельзя лучше подходили для отчаянной, один-против-всех схватки. Когти на лапах увеличились втрое, посреди широкого лба вырос короткий мощный рог, удар которого способен был навылет проткнуть закованного в панцирь рыцаря.

Тарги так и не поняли, откуда в их рядах появился смертельный вихрь, оставляющий позади горы изорванных, растерзанных трупов. Это чудовище прошло сквозь стаю и, развернувшись, напало вновь. Звери были не приучены бояться. В бою один-на-один они не уступили бы никому и скорее пали бы на месте… здесь же на их стороне была сила, их куцые умишки были в этом полностью уверены — ведь противник один.

И они атаковали. Все сразу. Почти все. Двое, молодая самка и уродливый вожак, остались в стороне. Вожак молча наблюдал за боем, самка время от времени тихо повизгивала, но не трогалась с места, словно пришпиленная к земле волей вожака.

Хищник взревел от радости — и этот победный вой пронесся над лесом, приводя в ужас всех, кто мог бы его слышать. Где-то там, у костра, встрепенулась девушка, складывая пальцы в боевую фигуру, мужчина схватился за кинжал и тут же с удивлением обнаружил, что вместо оплетенной кожей рукояти его ладонь стиснула ребристую часть странного изогнутого предмета, назначение которого было ему неизвестно. И другой мужчина вздрогнул, просыпаясь, и увидел, как в смертельном ужасе уносится прочь его конь…

Кровь и обрывки плоти летели во все стороны, тарги не были намерены сдаваться, их было много, и в первое время они не замечали потерь. А может, и замечали, но они были зверьми и не умели считать. Или подкрепленный магией приказ вожака не давал им броситься в бегство…

А хищник продолжал видоизменяться. Его когти еще более увеличились и заострились. Теперь они больше напоминали сабли — и удар этих костяных клинков словно тонкий пергамент разрывал броню таргов, рассекал мясо и скелет, в одно мгновение превращая атакующего хищника в несколько безжизненных кусков мяса. Вот протяжно завыл, чувствуя приближение смерти, матерый боец, насквозь пронзенный рогом охотника, а спустя мгновение этот вой оборвался, и отсеченная голова тарга, еще недавно бывшего вожаком в своей маленькой Стас, покатилась в кусты. Вот туда же, визжа и скуля, поползла старая самка — ее лишь слегка зацепили чудовищные когти врага, но этого хватило, чтобы, словно кожура перезрелого плода, лопнул прикрывающий брюхо панцирь, и теперь за самкой, пятная кровью изрытую землю, волочился ком сизых дымящихся внутренностей. Самка знала, что ей не жить, и теперь жаловалась на жестокого врага каким-то своим, звериным, богам.

Клыки охотника добрались до чьего-то горла, рванули и тут же нацелились на новую жертву. Его не интересовал раненый — хищник знал, что удар был нанесен точно и через несколько десятков ударов сердца поверженный тарг издохнет. А вокруг было еще много врагов, чьи мышцы были сильны, клыки остры, а броня все еще крепка.

Сильный удар чуть не опрокинул его — какой-то тарг налетел на охотника грудью, стремясь свалить, сбить с ног — и тогда вся стая навалится разом, стремясь добраться до скрытого пластинами панциря мясо. Что ж, замысел был неплох… но теперь смельчак корчился на земле в предсмертных судорогах, ибо с разбегу напоролся на шип, от удара сломавшийся и оставшийся в теле. Эта первая потеря мало обеспокоила хищника, он сумеет вырастить новый.

Еще бросок… и охотник замер. Нападать стало не на кого. Вся стая была безжалостно уничтожена, кто-то из таргов был еще жив, кто-то, может быть, даже сумеет оклематься… но таковых будет немного. В этом бою охотник почти не допустил ошибок.

Он медленно двинулся вперед. По панцирю струилась кровь, где-то на шипах висели куски вырванной из звериных тел плоти. Хищник не был ранен, он даже не устал — но его гнев, его душевная боль, его ярость нашли выход и теперь медленно угасали. Он вышел победителем из этого славного боя и теперь мог проявить великодушие к побежденному.

Охотник подошел к двум таргам, что стояли в стороне. Так и не сдвинувшись с места. Тот, что был изуродован магией, понимал, что на своих коротких, кривых ногах не сможет убежать от быстрого как молния противника, а вложенный в него хозяином разум помог ему и не делать даже попыток, заведомо обреченных на провал. А самка… ее место было возле вожака, ее тело рвалось удариться в бега, но нечто большее, чем просто клубок мышц, отчаянно этому сопротивлялось, призывая остаться на месте, возле Него.

Два бойца стояли друг против друга. Один — порождение высшего мастерства, давно забытого, давно утерянного. Другой — создание самоуверенного щенка, пусть и уже дожившего до седых волос. Хищник чувствовал жалость к тому, что стоял перед ним. Он видел, как внутри тела тарга струились магические потоки, видел, как они неустойчивы, как ненадежны. Этому зверю, на беду свою ставшему разумным, оставалось не так много жизни — семь, максимум восемь лет. И тогда небрежно сплетенные заклятия рухнут, и разум в этом теле погаснет. Вместе с самой жизнью.

— Кто ты… — прохрипел тарг, словно будучи уверенным, что ему ответят.

Но охотник молчал. Ему было не о чем говорить с этим несчастным созданием. Он мало что мог сделать для него… но кое-что все же мог.

Тарг чувствовал, что не может отвести взгляд в сторону, глаза этого странного создания, что стояло перед ним, приковывали к себе. Он чувствовал, как нечто опасное врывается в его разум, подобно клинку, нанося по пути раны, разрывая что-то важное, что-то такое, к чему тарг привык и с чем смирился. Он приготовился принять смерть и даже мысленно потребовал от самки, чтобы она ушла… чтобы бежала. Напрасно, заклинание, наложенное хозяином, держало ее крепче любых цепей.

А потом вдруг все кончилось. Когда тарг немного пришел в себя и вновь стал способен воспринимать окружающее, они с самкой остались вдвоем. Если, конечно, не считать раненых, часть из которых уже не имела сил даже скулить. Чудовище, в мгновение ока уничтожившее стаю, исчезло, и тарг даже не был уверен, не привиделся ли ему сковывающий взгляд красно-золотых глаз.

А немного позже он обнаружил в себе новое качество, совсем новое, или, вернее, давным-давно забытое… Он уже не стремился любой ценой выполнить полученный приказ, он уже мог сопротивляться стремлению вернуться к хозяину… и даже само это стремление было больше похоже на просто привычку. С которой вполне можно сладить. И рядом стояла самка, вдруг всколыхнувшая в нем еще одно давно забытое чувство.

Тарг немало жил рядом с человеком, и он понял, как называется его новое, столь странное и непривычное состояние.

Оно называлось свободой.

Таверна встретила их, как все подобные заведения встречали путников, утомленных долгой дорогой, мечтающих отдохнуть, перекусить — а возможно, и остаться здесь на ночь. Из распахнувшихся дверей в ноздри людей ударили запахи еды и выпивки, немного приправленные дымом и тем неистребимым душком, который неизбежно рождается в любой придорожной харчевне. Его сложно описать, но ни с чем не спутать — запах пищи, приготовленной не для себя, не для домочадцев, а для людей пришлых, которые вряд ли заслуживают особого старания, даже если платят полновесным золотом. По первости этот запах вызывает легкую неприязнь или даже отвращение, но те, чья жизнь проходит в дороге, давно с ним свыклись, сжились, срослись… и теперь для них в блюдах, приготовленных даже самыми заботливыми родными руками, чего-то не хватает.

Расторопный мальчишка уже выскочил навстречу гостям, готовясь принять поводья скакунов. Таяна одним мягким движением, словно струйка воды, соскользнула с седла на землю и бросила поводья в руки слуге, давая ему заодно увидеть свой медальон. Глаза паренька моментально выскочили на лоб, но он не задал никаких вопросов — да и потом, стоит ли лезть с вопросами к титулованной волшебнице? Правильно, не стоит. А вот за скакунами поухаживать «по-особому», как для самых.дорогих гостей, — это надо, глядишь, и монетка потом перепадет, волшебники — они до денег не сильно жадные. Это вам не купец какой, что каждый грош считает.

Волшебница попутно отметила, что дела у хозяина идут неплохо. Вон и паренек-то одет не в рванину какую, а в рубаху не очень-то и старую да и к тому же почти чистую. Значит, приглядывает кабатчик за прислугой, чтобы вид имела добрый, не оскорбляющий взоров гостей.

Кивнув Денису, тоже уже спешившемуся, Таяна вошла в просторный зал таверны. Здесь было многолюдно, видать, помимо путников, заглянувших на огонек, немало и местных пришло — горло промочить, сплетни послушать да порассказать — или просто так, провести вечер подальше от ворчливых жен и сопливых детишек. Вообще, если не считать пары расторопных служанок, совсем еще молоденьких, лет по четырнадцать, девчушек, Таяна была здесь единственной женщиной. Оно и понятно, кто ж бабу пустит на ночь глядя в таверну пиво глыкать…

То ли медальон был замечен издалека, то ли так тут было принято, но хозяин вышел встречать дорогих гостей самолично и голову склонил чуть пониже, чем по обычаю полагалось.

— Радости вам, господа.

— И тебе того ж, хозяин, — ответил Денис.

Это тоже было частью неписаного этикета, который все знали и старались не нарушать. Если женщина путешествует не одна, а в компании с мужчиной, то кем бы он, мужчина, ни был — слугой или господином, наемным охранником или близким родственником, говорить всегда начинал он.

— Чего изволят гости? Отужинать али переночевать пожелаете?

— И того и другого. Найдется местечко поспокойнее?

— Найдется, — степенно, с чувством собственного достоинства и без лишней суеты ответил хозяин, уже мысленно прикидывавший, сколько отвалит благородная госпожа с медальоном титулованной волшебницы за хороший стол и мягкую постель. Да и спутничек ее выглядит голодным аки тарг.

Хозяин провел волшебницу и ее спутника в дальний угол зала. Человек неопытный мог бы подумать, что самые лучшие места были в центре, — и он бы ошибся. Таяну нельзя было отнести к знатокам, ей не так уж часто доводилось путешествовать, но она знала, что именно эти места, у дальней стены, всегда особо ценятся любителями тишины. Именно здесь можно было посидеть спокойно, поговорить, не повышая голоса, просто насладиться едой и вином, не беспокоясь, что кто-то толкнет тебя под локоть или отдавит ногу, а то и просто будет с завистью провожать глазами каждый кусок. Здесь, в полумраке, взгляд излишне любопытного не разглядит лиц,

Тут же, повинуясь движению пальца хозяина, подбежала и служанка. Выяснив, чего желают отведать благородные господа, она вихрем умчалась на кухню, и уже вскоре перед путниками бухнулось на стол блюдо с источающей соблазнительные запахи свиной шейкой, нежной, запеченной в ароматных листьях, с добавлением чеснока и дорогих привозных пряностей, Вслед за мясом последовали темная пыльная бутыль вина и здоровенный кувшин холодного, из погреба, пива. Отдельно в миске подали пирожки — крошечные, зато много, с луком и яйцами, с капустой, с рубленым мясом, с потрохами, с грибами, с острым сыром…

Денис, отдуваясь, отодвинулся от стола, прижавшись спиной к теплой деревянной стене. Измученное тело постепенно приходило в себя, боль отступала, и одновременно наваливалась сонливость. Таяна тоже клевала носом — за день они покрыли большой кусок пути. Девушка торопилась, хотя и сама не могла толком объяснить причину поспешности. Сам Денис не возражал — сильно раздражало постоянное ощущение взгляда в спину, исчезнувшее как по мановению волшебной палочки лишь несколько часов назад, когда солнце уже скрылось за горизонтом и на небе появились первые звезды. Он извертелся в седле, пытаясь определить, откуда приходит этот изучающий, жесткий, опасный взгляд. Но тщетно… И волшебница нервничала, особенно после той ночевки в лесу.

Он достал из кошелька несколько монет — Тэй безапелляционно заявила, что раз уж он является ее сопровождающим, то и расплачиваться везде, где это необходимо, должен он же. Денис не спорил: надо — значит надо. Хотя у него и появилось некоторое чувство неловкости. В конце концов, все это было не слишком правильно — он, полный сил молодой мужчина, который мог бы без труда заработать на пропитание и себе, и спутнице, находится на полном содержании у молодой красивой дамы. Все — от скакуна, не раз помянутого незлым тихим словом, и до той одежды, которую он сейчас носил, — все было куплено за ее счет, и это вызывало у Дениса неприятные ощущения. Он старался не думать об этом, обещая себе, что рано или поздно найдет способ вернуть ей все долги с лихвой… но пока что, к его глубочайшему сожалению, такого способа не предвиделось.

К их столику вновь подошел хозяин. Не глядя смахнув в карман кожаного фартука монеты, он, окинув коротким взглядом остатки трапезы и умиротворенные, сонные лица гостей, поинтересовался:

— Не желают ли господа совершить омовение? Вода нагрета.

При мысли об огромной бадье, до краев наполненной горячей водой, с губ Таяны сорвался короткий стон. Она вдруг в полной мере ощутила, до какой же степени ее утомила эта дорога, как же ей хочется снова вернуться к привычному размеренному образу жизни, к нормальной, своей постели, к дому, который она давно уже считала по-настоящему своим. Неужели находятся люди, искренне считающие ночевки под открытым небом или даже здесь, в придорожной гостинице, более предпочтительными, чем в своем собственном доме…

— Тина проводит вас, госпожа, и вас, господин. Ваши комнаты готовы…

Вокруг был металл. Снизу, сверху, с боков… местами он был скрыт под чем-то мягким, местами переходил в стекло… Денис знал, что это стекло отнюдь не является обычным, его не разбить ударом камня, оно выдержит и арбалетную стрелу, И еще было странное ощущение — он понимал, что все вокруг ему снится, и при этом не мог отделаться от ощущения, что все это реально.

А еще реальной была кровь. Ее было много, она была повсюду — и на металлическом полу, и на стенах, и даже на этом невероятно прозрачном и столь же невероятно прочном стекле. Она собиралась липкими, темными, почти черными лужами в углах, она стекала полузасохшими потеками с изрубленных кресел, с изуродованной ударами топоров мебели, выплескивалась из-под дверей, ведущих в разграбленные помещения.

Денис шел по этому кажущемуся бесконечным коридору, и глаза на каждом шагу натыкались на следы трагедии. Где он находился, оставалось тайной — но то, что предстанет перед ним в конце пути, Денис уже знал. Знал, потому что видел этот сон не впервые, потому что видение упрямо возвращалось вновь и вновь.

И вот позади остался очередной поворот, очередная дверь. И посреди зала пульсирует ОНО, маня, притягивая к себе — и одновременно пугая. Денису, как и много раз раньше, казалось, что вот именно теперь он поймет, что за чудо или что за проклятие перед ним. Он сделал шаг, другой… Мерцающая поверхность приближалась медленно, как будто не Денис шел к ней, а она сама подкрадывалась к нему, злобная тварь, готовая убить… А потом все вдруг завертелось водоворотом ярчайших красок, и Денис почувствовал, что куда-то падает. И проснулся.

Рывком сел, чувствуя, как бешено колотится сердце. Простыня была влажной от пота, тяжелые капли скатывались по вискам, заливали глаза, струились меж лопаток, Денис провел рукой по лбу и с некоторой опаской взглянул на влажную ладонь. Наверное, он бы даже не удивился, если бы увидел кровь. Но это был только лишь пот… Наваждение сна стремительно таяло, как бы он ни пытался удержать в памяти хоть какие-нибудь подробности, ничего не выходило — детали ускользали, сначала одна, потом другая — и вот морок рассеялся окончательно, оставив после себя только морок тревоги и острое ощущение опасности. Не той, что могла таиться за дверью или за стеной приютившей их гостиницы — опасности иной, куда более серьезной, с которой нельзя справиться крепкими мышцами или отточенной сталью.

Денис встал, с удовлетворением ощущая, что вчерашняя боль ушла, что тело вновь готово к дороге. Пожалуй, во всем есть свои плюсы — если уж ему надо каждое утро залазить на это чудовищное создание, то по крайней мере постепенно он научится ездить так, чтобы не краснеть хотя бы перед Тая ной.

Он распахнул ставни — за окном уже начало светать. Его спутница, возможно, уже встала, а следовательно, скоро в путь. Денис натянул рубаху, еще немного влажную, — прикосновение чистой ткани к телу было приятным. Конечно, стирка будет им стоить пару лишних медяков… но зато как же здорово, что одежда не стоит колом от смеси пота и пыли. Наверное, можно было бы иногда останавливаться у какого-нибудь ручья и приводить гардероб в относительный порядок, но Таяна не желала терять время зря, выжимая из скакунов все, на что те были способны.

Волшебница, полностью одетая и готовая к продолжению их путешествия, уже ждала его внизу. Рядом с ней на широкой деревянной скамье лежали тяжелые переметные сумы, явно наполненные продовольствием. Насколько Денис помнил, ближайшее место, где можно переночевать с относительным комфортом, находилось в двух днях пути отсюда — следовательно, по крайней мере одна ночевка под открытым небом им обеспечена. На столе стоял легкий завтрак — с точки зрения Дениса, даже слишком легкий. Впрочем, выбирать не приходилось, один раз Таяна позволила себе плотно поесть перед дорогой — и в самом ближайшем времени горько пожалела об этом. С тех лор она соблюдала умеренность во всем — и требовала того же от своего спутника, к немалому его огорчению.

— Ешь быстрее, — буркнула девушка. В последние дни, особенно по утрам, настроение у нее было не очень.

— Радости тебе.

— И тебе, — фыркнула она. — Я в своей комнате буду… Позовешь.

Сегодня Таяна была особенно не в духе. Ночь была тяжелой, ей снились кошмары. В отличие от видений Дениса, ярких, отчетливых, но быстро улетучивающихся, подобно утреннему туману, ее сон сегодня был наполнен мешаниной расплывчатых образов, ни один из которых нельзя было связать с чем-то реальным — но все они несли угрозу. И если Денис относился к своим ночным приключениям с той или иной степенью равнодушия, то волшебница привыкла воспринимать такого рода сны более чем серьезно. Все, что происходит с титулованным волшебником, имеет смысл.

Он проводил поднимающуюся по лестнице девушку взглядом и, взглянув в стоящую перед ним тарелку, огорченно вздохнул, затем огляделся по сторонам. Таверна была почти пуста. Пара ранних пташек, пришедших промочить горло, видимо, после обильных вечерних возлияний, несколько мужчин явно купеческого вида, усиленно налегали на мясо — не иначе как перед дальней дорогой наедаясь впрок. За соседним столом сидел средних лет мужчина, одетый просто, можно сказать, даже бедно. На первый взгляд, его можно было принять за мастерового, но стоящий возле скамьи тяжелый меч в ножнах давал понять, что профессией этот гость владеет отнюдь не мирной. Он с мрачным выражением лица ковырял полуостывшее жаркое. Денис обратил внимание, что служанка пару раз подбежала к нему, но, наткнувшись на жесткий взгляд и чуть заметное покачивание головы, тут же ретировалась.

За столом, где сидели торговцы, раздался взрыв хохота. Денис поневоле прислушался — хотя особых усилий это и не требовало, говорившие отнюдь не старались соблюдать тишину.

— …а Троп и орет — мол, обокрали!

— Да уж, его обкрадешь. Он сам кого угодно… с эдакими-то ценами.

— И то сказать, у Тропа товар завсегда отменный, да только он с покупателей три шкуры сдерет и не поморщится.

— Ты-то небось тоже задарма товар не отдашь, так ведь, Грид?

— Ну дык… я ж, почитай, много не беру… ну там, купил, продал… — Толстый мужик в дорогом кафтане и с массивной серебряной бляхой на груди отхлебнул пива из тяжелой кружки и нравоучительно заметил: — То всем известно, ежели за товар несусветные деньги просить, так он, товар же этот, цельный год и пролежит без дела, так, что ль? Не-е… товар надо продавать быстро, тогда и деньга скорее вернется, ее и в новый товар вложить можно. Ты, рыжий, еще под стол пешком ходил, когда я науку торговую осваивал. Знать надо, когда цену держать, а когда покупателю и скидку сделать. Глядишь — завтра он опять к тебе придет, а не к другому кому.

Молодой рыжий парень, получив отповедь, ничуть не остепенился, а наоборот, осклабившись, продолжил гнуть свое:

— Ты, дядька Грид, скажи еще, что себе в убыток торгуешь.

Пожилой не обиделся, наоборот, добродушно хмыкнул, сделал еще один добрый глоток и пояснил:

— А когда и в убыток, всяко бывает. Скажем, привезешь в город ткань али зерно… глядь, а другие уж раньше тебя поспели, и никто за твою цену твой товар брать не хочет. Что ж его, назад везти? Опять за охрану, стало быть, платить, да и другие расходы… Ну, такое, правда, только по молодости со мной бывало, нынче я уж первым окажусь… да… ну так, раз дело-то такое, бывает, и за бесценок отдашь. Ведь что ткань, что зерно — они ухода требуют, как бы не попортиться. А хранить где?

— Ну, у Тропа-то товар не портится. За столом снова заржали.

— Да уж, клинки у него знатные. А крику-то, крику-то поднял — обокрали его, понимаешь. Взяли-то, скажу прямо, всего ничего.

— Троп еще говорил, что тот клинок он для какого-то барона ковал, — заметил еще один мужчина, высокий и сухопарый. Одет он был попроще, чем толстяк, но кожаная куртка была плотно обита металлическими пластинами, на широком поясе — Денису с его места было хорошо видно — висел длинный кинжал. Меч, носимый за спиной, сейчас лежал на лавке — и хорошо лежал, стоит долговязому только руку протянуть, и оружие вмиг будет готово к бою. Не иначе, это был старший наемников, коих всегда с охотой нанимали торговцы — глядишь, товар целее будет.

— Ну, значит, не повезло барону, — под дружный хохот заметил пожилой. — Не беда, Троп новый откует. Жадный он, то ему за жадность и наказание.

Денис уже почти закончил скудную трапезу, как дверь с треском распахнулась. Взгляды всех посетителей тут же обратились в сторону вошедшего. И то сказать, в таверну так не входят, разве что пьян совсем…

Возможно, вошедший и был пьян. А может, грибов плохих объелся или еще чего… глаза у него были дурные, и по роже видно было — не пивка он выпить сюда забрел.

Краем глаза Денис заметил, как рука долговязого все-таки потянулась к оружию. Воин, видимо, предпочитал встречать неприятности не с голыми руками.

Несколько томительно долгих мгновений вошедший обозревал таверну, и этот взгляд мгновенно ощупал, оценил каждого из присутствующих. И те, в свою очередь, получили возможность изучить незваного гостя.

Он был немолод. Вернее, иному мужчине и сорок, и даже пятьдесят лишь прибавляют мудрости и стати, а серебрящаяся в висках седина радует женский взгляд. Этому же время оказалось явно жестокой мачехой. Лицо, отекшее от частых возлияний, было искривлено в презрительной гримасе, подбородок венчала густая неопрятная поросль, слишком редкая, чтобы гордо называться бородой. Волосы явно давно не встречались с водой, да и все остальное, пожалуй, нуждалось в мытье.

Одет он был дорого, но слишком уж вызывающе. Ярко-красный камзол, порядком помятый, был из хорошего сукна и украшен везде, где только можно, золотым галуном. Небесно-голубого цвета штаны… нет, они были небесно-голубыми, но сейчас их, порядком пропыленных, скорее можно было назвать серо-синими, были заправлены в высокие сапоги желтой кожи. На груди у мужчины висел невероятных размеров кулон — массивный красный камень, вправленный в золото. Наряд завершал широкий пояс, такой же, как и сапоги, желтой кожи, на котором висели кинжал и короткий меч с усыпанной самоцветами рукоятью.

— Чего желает господин? — Трактирщик вышел навстречу гостю.

Тот молчал, продолжая обшаривать взглядом сидящих в зале. Наконец его глаза сверкнули, заметив кожаный мешок, лежащий на лавке возле Дениса. Мужчина шагнул вперед, попутно задев трактирщика локтем. Тот охнул от неожиданности и, пошатнувшись, ухватился за стену, чтобы не упасть. Какая-то из служанок испуганно ойкнула.

Мужчина прошел через весь зал и, остановившись напротив Дениса, громко заявил:

— Ты вор. Отдай, что украл!

Взгляды всех присутствующих тут же переместились на Дениса. И ничего доброго эти взгляды не предвещали — наказание за воровство было суровым, и тот, кого застигали за этим неблаговидным занятием, потом радовался, если отделывался лишь усекновением руки. Правда, и за неправедное обвинение можно было пострадать — и деньгами, и даже кровью, особенно если обиженный принадлежал к благородному сословию. А потому правило «не пойман — не вор» в этих краях имело особый смысл. Все это Денис более или менее знал — Таяна рассказала. Только вот что делать в этой ситуации, он не имел ни малейшего представления… — Ты ошибся, уважаемый… я ничего не крал.

Крючковатый палец обвиняющее указал на мешок.

— Ты взял то, что тебе не принадлежит. Это мое! Отдавай!

На какое-то мгновение Денис почувствовал, как по коже пробежал холодок. Откуда этот франт знает, что лежит в мешке? Может… да уж, с этими волшебниками никогда ничего толком не поймешь, может, он и впрямь имеет отношение к Хрустальной Цитадели?

— Эта книга уже тысячу лет не принадлежит никому, уважаемый. — Денис старался говорить спокойно, но раздражение уже поднимало голову. — И не тебе решать, кто имеет на нее право, а кто — нет.

Он увидел мимолетную тень усмешки на тонких губах незнакомца и мысленно обозвал себя кретином. Похоже, этот щеголь не имел ни малейшего представления, что именно лежало в мешке — и вот теперь он сам выдал нужную информацию, Глупо, конечно… но, с другой стороны, в этом есть и свои плюсы. Раз чужаку неизвестно, что вынесли Денис и Таяна из Цитадели, значит, и прав на это у него ничуть не больше… точнее, даже меньше.

— Она принадлежит мне, — рявкнул мужчина. — Я маг, мое имя Дорх дер Лиден. Ты, ничтожный, посмеешь перечить магу?

— Посмею, — кивнул Денис, чувствуя, что закипает.

— В этом мире давно нет уж тех, кто имел право носить приставку «дер», — раздался с лестницы надменный голос Таяны. — Эту честь надо заслужить…

— А ты замолчи, шлюха! — рыкнул Дорх. — Верните мне книгу или я…

Дальнейшие события, казалось, произошли почти одновременно. Денис, в присутствии которого оскорбили его даму, рванулся из-за стола с явным намерением дать нахалу по морде, Таяна, руководствуясь похожими чувствами, тоже сделала шаг вперед. Дорх среагировал мгновенно, выбросив руку в сторону девушки. Ей удалось отбить брошенное заклинание, незримый луч, отразившись от воздвигнутого щита, проделал изрядную дыру в стене, но и волшебницу отдачей отшвырнуло назад. Тэй ударилась головой и бессильно сползла по стене, потеряв сознание… Рука Дорха сделала движение в сторону Дениса. Не имея возможности построить магический щит, он скорее всего был бы убит на месте — но тут в их «беседу» вмешались. В воздухе мелькнула сталь, более похожая на размытое серебристое полотнище, и отсеченная начисто кисть Дорха глухо бухнулась на стол. Несколько мгновений волшебник тупо смотрел на отрубленную руку и на кровь, хлещущую из культи, а затем метнулся к выходу. Его никто не преследовал.

Воин, сидевший за соседним с Денисом столом, небрежно вытер меч и одним плавным движением бросил его в ножны.

Возможно, это было не слишком вежливо, но прежде, чем поблагодарить за столь своевременную и эффективную помощь, Денис бросился к своей спутнице, и только убедившись, что Тэй уже пришла в себя, повернулся к своему спасителю,

— Благодарю тебя…

— Пустое, — с легким оттенком равнодушия пожал плечами воин, сметая ладонью со стола щепки, — Маг, посмевший поднять руку на человека, лишенного Дара, должен понести наказание.

— Позволь пригласить тебя за наш стол, — улыбнулась Таяна.

Может быть, она подала знак трактирщику движением брови, а может, тот и сам сообразил, что от дальнейших разрушений его заведение спасла быстрота реакции мечника, но он уже самолично спешил в их угол, неся большой, покрытый пылью кувшин из темного, почти непрозрачного стекла. Спустя несколько мгновений была сорвана сургучная печать, и аромат старого вина волнами распространился по залу, заставляя даже многое повидавших купцов судорожно сглотнуть слюну.

— Могу я узнать имя нашего спасителя?

— Меня зовут… Тернер.

От слуха Таяны не укрылась короткая заминка, но особого значения она этому не придала. По дорогам Империи бродило немало людей самых разных сословий, которые не желали называть свое имя первому встречному — да если вдуматься, и кому-либо другому. Кто-то из них предпочитал использовать вымышленное имя, кто-то и вовсе отмалчивался. Это было привычно и не вызывало удивления. Другое дело, что чиновников Империи могло бы это заинтересовать, но в настоящее время в этом зале их не было.

— Я смотрю, вы не церемонитесь с магами. — Таяна покачала головой, с легким отвращением наблюдая, как служанка осторожно, двумя пальцами кладет на тарелку отсеченную кисть. Молоденькой девчушке эта процедура была явно отвратительна, и она едва сдерживала тошноту.

— Маги бывают разные. — Воин поднял хрупкий стеклянный бокал, предусмотрительно выставленный на стол трактирщиком, любуясь игрой огня светильников в густом красном напитке. — Я не против, когда меня лечит ученый целитель или когда маг приносит дождь на поля. Но использовать магию как оружие можно только против тех, кто способен за себя постоять. Не в обиду вам сказано, госпожа.

Таяна не была уверена в том, что слова воина ей понравились. Получается, что защищать ее воин и не собирался и вмешался только тогда, когда нападению подвергся лишенный магического Дара Дьен. Тем не менее она сдержала уже готовую вырваться язвительную фразу — все-таки он же помог Денису… и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы воин не вмешался.

— Могу ли я узнать, куда ты держишь путь, Тернер?

— В этом нет секрета, — усмехнулся тот. — В общем никуда. Так… болтаюсь по дорогам… Говорят, где-то в этих краях обитает странное существо, которое называют Оракулом. Интересно поглядеть… собственно, я как раз собирался найти его.

— Здорово! — воскликнул Денис прежде, чем Таяна успела пнуть его ногой под столом. — Мы как раз направляемся к Оракулу. Может быть, нам стоит ехать вместе?

Волшебница мысленно застонала. Ну какая несусветная глупость — выбалтывать первому же встречному свои планы… ну, пусть даже этот первый встречный недавно оказал большую услугу. Может быть, сама она не так уж хорошо знает жизнь, не слишком много странствовала и маловато общалась с людьми, но то, что язык надо по возможности держать за зубами — эта народная мудрость была ей известна с детства.

— Отличная идея, — тем временем заявил воин, допивая свой бокал. — И отличное вино. Не правда ли, хорошее вино и мудрые мысли часто ходят рука об руку? Я с удовольствием приму твое предложение…

— Денис.

— Твое предложение, Дьеньис… если твоя очаровательная спутница не будет против.

С этими словами он вопросительно уставился на волшебницу. Та, разумеется, была против, более того, ее и так с утра никудышное настроение теперь грозило перейти в бешенство. Менее всего ей хотелось бы продолжать путь в компании с неизвестным ей человеком, да еще делить с ним ночлег… может быть, этот удалец при первой же возможности перережет им горло.

Но он только что спас им жизнь. Наверняка спас жизнь им обоим — разделавшись с Денисом — а Таяна нисколько не заблуждалась на этот счет, получи Дьен такой же удар, какой она сумела частично отразить, и его разорвало бы на куски. А потом этот самозваный маг наверняка покончил бы и с ней, бесчувственной, неспособной себя защитить.

Поэтому она, стиснув зубы и без особого успеха стараясь хоть немного смягчить подчеркнуто ледяной тон, ответила, что тоже не возражает против подобной компании.

— Дьеньис… — Воин произнес это медленно, словно пробуя на вкус. — Странное имя, никогда такого не слышал. Ты, верно, издалека, парень?

— Да уж, — хмыкнул Денис. До него, видимо, наконец дошло, что излишняя откровенность может оказаться вредной для здоровья. Видимо, Тернер почувствовал это, поскольку больше вопросов задавать не стал,

10. ПЛАТА ЗА ВОСПОМИНАНИЯ

Сегодня я, Ур-Шагал, провидец и летописец, пишу эти строки, но слова, что ложатся на белый лист, принадлежат Великому Аш-Даготу, да будет достойным его служение Вечному. Ибо Верховный шаман пришел к вождям всех племен ургов, дабы сообщить им волю самого Венного.

И воля эта известна вам, дети мои, ибо только в воинской славе могут доказать урги свою любовь и покорность Вечному. Только дары, принесенные Ему, только дым костров, на которых уносятся ввысь души тех, кто будет служить героям в великих пещерах Ург-Дора, — вот что угодно Вечному.

И сказали вожди, что поняли они слова Аш-Дагота и что настало время ургам вспомнить, для чего ковались их топоры. Вечный хочет служения, но походы в Стальные пещеры перестали радовать Его… что ж, пусть тогда многочисленные дымы костров вознесут к небесам пепел иных жертв — жалких людишек и проклятых шанков, высокомерных эльфов и многочисленных расплодившихся полукровок.

Я слышу, дети мои, как звучат барабаны, призывая к войне. Я слышу — и рукимои начинают дрожать. С нами сила Вечного, с нами его благоволение… Аш-Дагот не мог ошибиться, истолковывая слова, пришедшие свыше. И это, дети мои, пугает меня более всего. И боюсь я не смерти телесной, ибо рано или поздно она приходит к каждому… мне горько думать, что вновь урги зальют кровью всю эту землю…

Хищник был доволен — все шло как нельзя лучше. Приключение становилось все интереснее и интереснее. Эти двое были настолько доверчивыми, что временами ему даже становилось их жаль — они с готовностью приняли в свою компанию незнакомца, даже не потрудившись выяснить, кто он таков. Что ж, хищник решил, что с нападением стоит повременить. Вообще у него уже вошло в привычку раз за разом откладывать атаку — тем более что каждый день приносил все новые и новые ощущения, а охотник очень дорожил этим. Скука последних десятилетий была невыносима, и он надеялся, что прежнее унылое существование вернется не скоро. Во всяком случае, не ранее, чем он сам этого пожелает.

А пока он с удовольствием наблюдал, как волшебница карабкается по круто уходящей в гору тропе, не желая — или не решаясь — воспользоваться своими способностями. Самому хищнику не составило бы особого труда взбежать по склону, не обращая внимания на такие мелочи, как камни, колючие кусты или даже почти отвесные стены.

Он вполне понимал, почему молодая волшебница проявляет определенную осторожность в применении заклятий. Даже в самом воздухе этого места витала угроза — для тех, разумеется, кто способен был ее почувствовать. Те, кто не мог ощутить этой разлитой вокруг эманации, вряд ли могли бы представлять опасность и для владельца этой горы.

Хищнику было чрезвычайно интересно познакомиться с этим владельцем поближе. У него уже появлялись мысли насчет того, кто именно ждет их, — но твердых доказательств не было. Это не имело значения, охотник умел ждать, тем более что ждать оставалось недолго. А пока надо было только неторопливо взбираться по вьющейся меж камней тропе, стараясь не упустить из виду людей.

Оставшиеся дни прошли спокойно. Ему даже не пришлось вступать в бой — хищники на отряд не нападали, увечный маг, имевший наглость причислить себя к хозяевам, тоже не показывался.

И вот наконец цель достигнута. Хищник задумчиво смотрел на пещеру, в глубине которой таился тот, кто называл себя Оракулом. Охотник повел носом, прислушался… нет, он не улавливал знакомого запаха. Неужели он ошибся и хозяин этой пещеры — не тот, на встречу с кем хищник так надеялся. Впрочем, судить пока было рано, встреча была еще впереди, а там можно будет во всем разобраться.

Подумав, хищник решил, что столь увлекательному путешествию, видимо, приходит конец. Кем бы ни был этот Оракул, вряд ли встреча с ним пройдет мирно — хищник испытывал непреодолимое отвращение к магам… ну, за одним малым исключением. Пожалуй, этой девчонке он даст умереть достойно. И быстро. Всем же остальным такого благодеяния ожидать не стоило — охотник умел действовать быстро и эффективно, но мог поступить и иначе, превращая смерть в долгую и мучительную пытку. Вряд ли с Оракулом удастся разойтись мирно — но хищник и не планировал мирный исход.

Барельефы на стенах заинтересовали его на некоторое время. Кое-какие события он узнал — не потому, что был их участником, его создали немногим позднее. Но из того факта, что хищник был своими хозяевами предназначен только для убийств, отнюдь не следовало, что он был туп или нелюбопытен. Он много знал о событиях тех давних лет…

И вот он оказался в огромном зале — и прямо перед ним, на расстоянии, чуть превышающем бросок, находился Оракул. И хотя хищник по-прежнему не мог уловить запаха, он узнал другое — ауру, что окружало это существо. Глаза, этот ненадежный, всегда готовый обмануть инструмент, видели перед собой чудовищных размеров змею — но чувства, куда более совершенные, чем человеческие, рисовали совсем иную картину. Теперь он прекрасно понимал, с кем свела его судьба, к кому привели эти странные похитители, волшебница и ее спутник. Понимал он также, что боя теперь не избежать…

— Рад, что вы вернулись, — прошипел Оракул, и его хвост хлестнул по груде золотых монет, так и брызнувших во все стороны.

Если по внешнему виду змеи можно было бы определить ее настроение, то про Оракула следовало бы сказать, что он в бешенстве. И даже его приветствие прозвучало скорее как обвинение. Таяна чувствовала некоторую неловкость — в конце концов, ее сюда привело дело личного характера, и совсем не следовало тащить с собою этого Тернера. Неприязнь к нему осталась, хотя за все время пути воин вел себя отменно — ни единого грубого слова, простые и бесхитростные ответы на все вопросы… к тому же он с готовностью нес ночную вахту, урывая лишь несколько часов сна… и все время выглядел бодро. Позже она заметила, что Тернер мог спать даже сидя в седле скакуна… лишь бы животное знало, куда идет — а всадник мерно покачивался в седле, восстанавливая силы.

Еще в лесу, на подходе к горе Оракула, она сделала робкую попытку отговорить Тернера, но воин неожиданно уперся, заявив, что добирался в такую даль не для того, чтобы повернуть назад или, что еще хуже, трусливо отсиживаться в лесу в одном шаге от цели. Волшебница еле сдержалась, чтобы не нагрубить спутнику, — но Денис, видя ее состояние, взглядом попросил девушку успокоиться. В качестве крошечной моральной компенсации она рванула в гору с такой скоростью, что моментально сбила дыхание… Конечно, Тернер мог без труда нагнать ее, но он прекрасно чувствовал отношение к нему волшебницы и старался не усугублять неприязни. Поэтому и шел позади, не делая попытки ни опередить, ни хотя бы догнать своих попутчиков.

И вот теперь они все трое стояли перед взбешенным Оракулом.

Денис потянул из мешка книгу, но, похоже, сейчас гигантскую змею интересовало нечто совершенно иное. Она уперлась взглядом в Тернера, и злобное шипение наполнило пещеру.

— Зачем ты здес-с-сь?

Воин стоял спокойно, расслабленно, и Таяна поразилась его выдержке. Создавалось впечатление, как будто для этого странного человека совсем не в новинку встречать подобных чудовищ… он даже не положил руки на эфес меча, просто стоял и безмятежно смотрел в пламенные зеленые глаза Оракула. Затем равнодушно, словно нехотя, сказал:

— Эти двое, — кивок в сторону Таяны и Дениса, — пришли сюда первыми. Поговори с ними, а потом мы обсудим… мое дело.

И хотя слова были сказаны вполголоса, вполне обычным тоном, Таяна вдруг почувствовала, как по ее коже прошла волна холода.

— Хорош-ш-шо… — прошипела змея. — Тогда уходи… пус-с-сть они останутся вдвоем…

Тернер коротко кивнул и неторопливо направился к выходу, явно не опасаясь ни магии, ни банального удара бронированной головы змеи в спину. Через несколько мгновений он скрылся за поворотом тоннеля.

— О Эрнис, — прошептала волшебница. — Оракул, что произошло? Кто этот человек?

— Тебе сейчас не стоит это знать, — уже обычным голосом ответила змея. — Давайте займемся делом, времени у нас не так много. Я вижу, вы принесли книгу… можете бросить ее вон в тот угол.

— Бросить?

— Да, конечно… ее ценность весьма сомнительна, я бы даже сказал, совершенно незначительна.

Денис почувствовал, как его охватывает раздржение.

— Тогда какого…

— Остынь, юноша, — фыркнула змея. — Сейчас не время и не место обсуждать глубокий смысл моего поручения… хотя, если тебе от этого легче, я готов признать, что раскаиваюсь. Мне не следовало посылать вас в Хрустальную Цитадель. Но давай займемся твоим вопросом. Итак?

Денис с трудом заставил себя успокоиться. В конце концов, возможно, в этом дурацком и, как оказалось, ненужном походе и в самом деле был заложен какой-то глубокий смысл. Что ж, со временем он это выяснит…

— Я хотел узнать, кто я. И как очутился… здесь.

Змея повернула голову к Таяне. Зеленое пламя глаз полыхнуло так, что на каменных стенах пещеры заиграли изумрудные отблески.

— Мне жаль, волшебница. Мои поиски не увенчались успехом, хотя кое-что и удалось обнаружить, Линии жизни твоего спутника появляются в нашем мире из ниоткуда, здесь у него нет прошлого. И его память, не желающая пускать в свои глубины ни тебя, ни меня, закрыта очень надежно.

Денис стоял, не желая верить своим ушам. Неужели все зря, неужели даже это создание, о котором Таяна была столь высокого мнения, ничего не сможет сделать? Он видел, что и девушка более чем огорчена.

Таяна и в самом деле расстроилась. Конечно, ее прошлый разговор с Оракулом подготовил волшебницу к такому исходу, и все же она чувствовала в словах этого древнего создания какую-то недоговоренность. Нельзя сказать, что она была давно и хорошо знакома с хозяином этой пещеры, но… но все равно она была уверена в своих ощущениях. И поэтому, подняв глаза на Оракула, девушка осторожно произнесла;

— Но выход есть, не так ли?

— Есть… — Ей показалось или змея произнесла это короткое слово с видимой неохотой. Зеленые глаза на мгновение переместились в сторону безмолвно стоящего Дениса, а затем снова уставились на Таяну. — Есть одна возможность, но я все же надеялся, что можно воспользоваться другим путем. Этот опасен.

— Скажи.

— Ты знаешь, что такое Слияние Душ?

Таяна задумалась. Термин был знаком, и она явно слышала его давно, очень давно. Может быть, еще в Академии…

Оракул не был намерен ждать ответа — он, вероятно, знал, что услышит.

— Заклинание «Слияния Душ» было создано в глубокой древности, еще задолго до строительства Хрустальной Цитадели, еще тогда, когда цела была Гавань… В ваши дни от этого могучего заклятия остался только жалкий призрак — ваша техника Проникновения… Бессильное подобие, способное лишь на лечение простейших болезней разума. Сейчас эта магия давно и прочно вами забыта, если и остались какие-то упоминания, то только о самом его существовании, но не о сущности. Итак, с помощью этой магии можно проникнуть в самые потайные уголки разума… но только очень сильный маг способен на такое.

— Ты… сможешь?

Покрытая несокрушимой чешуей морда змеи осталась неподвижной, но Таяна могла бы поклясться, что в голосе Оракула прозвучала горькая усмешка.

— Я… я бледная тень былого. Все, что мне подвластно, это обучить и направить более или менее опытного волшебника, тебя, к примеру. Но…

— Я согласна,

— Но, — словно не расслышав, продолжал Оракул, — ты слишком, слишком слаба, Среди нынешних мастеров нет никого, кто сумел бы провести Слияние так, как должно. Тебе угрожает опасность… даже нет, это не угроза. Ты не сможешь выйти из Слияния невредимой,

Таяна покосилась в сторону Дениса, вдруг обратив внимание, что тот стоит неподвижно, словно статуя. Она присмотрелась внимательней — кажется, ее спутник даже не дышит.

— Он не видит и не слышит нас, волшебница.

— Ясно… — протянула она. — Значит, ты говоришь, я рискую. А чем именно?

— Никто не знает, что держит в плену его память, какие силы сковали ее настолько сильно, что даже я не способен пробить брешь в этой броне. Я не могу сказать, с чем ты встретишься там, в глубинах его разума… Если ты проиграешь этот бой, ты скорее всего погибнешь. Не физически, это тело сможет двигаться, есть… но разума в нем будет не более, чем в новорожденном младенце. И это будет окончательно. Если же ты победишь… поверь, Таяна, я был бы рад, если бы для тебя возможен был третий исход. Но всех твоих сил не хватит на защиту. В общем, если ты победишь, то… вы с ним будете навсегда связаны друг с другом. Кто-то, возможно, назвал бы такое чувство любовью… но это не так. Это нечто худшее…

— Любовь? — Девушка усмехнулась. — Не знаю… не скрою, парень он симпатичный, и мне его общество приятно, но не более того. Неужели можно полюбить кого-то просто из-за заклинания?

— Я еще раз говорю, это не любовь. Это связанные души… если он умрет, ты покончишь с собой, не в силах перенести утраты.

— Послушай, Оракул… я все еще не понимаю, что тут такого уж страшного. Возможно, я и так влюбилась бы в Дьена, если мы еще какое-то время провели бы вместе. Он и в самом деле неплохой парень. Хорошо, допустим, это чувство… ну, для простоты, назовем его любовью, возникнет. Это так плохо?

Оракул некоторое время молчал. Затем, очень тихо и с явной неохотой ответил:

— Видишь ли, девочка… это чувство будет только твоим. Его отдача от заклинания не коснется…

— Я имею шансы отговорить тебя?

Последние приготовления были завершены. Посреди пещеры, снова принявшей вид уютного зала с пылающим камином и мягкой мебелью, стояли два глубоких кожаных кресла. В одном лежал Денис — он так и не пришел в сознание, Оракул не намеревался оставлять Жарову возможностей выбора. Где-то там, на выходе из пещеры, ждал своего часа Тернер — говорить о нем Оракул отказался категорически. В настоящее время хозяин этих мест, вновь принявший человеческий облик, нервно прохаживался из угла в угол, и Таяна лишний раз убедилась в том, что ее подозрения, безусловно, верны — это существо есть… или по крайней мере когда-то было человеком. Поскольку измерять сомнения шагами — исключительно человеческая привычка.

— А ты этого хочешь? — неожиданно для себя самой спросила она и тут же поняла, что знает ответ. И не ошиблась.

— Нет, не хочу, — мрачно буркнул Карт. Его костюм, черная кожа, отделанная серебром, как-то не слишком сочетался со словом «Оракул», и принимая человеческое обличье, он принимал и соответствующее этому образу имя. — Но и толкать тебя на это… я тоже не хочу. Поэтому я должен убедиться, что ты осознаешь последствия…

— А то совесть замучает? — хмыкнула она.

— Да брось ты, какая у меня совесть, — отмахнулся Карт, даже не считая нужным изобразить хотя бы подобие улыбки. — Мне и в самом деле нужно, чтобы ты пошла туда и чтобы ты справилась. А для этого нужна вся твоя решимость.

— Тогда объясни, к чему весь этот разговор. То ты отговариваешь меня, то сам же говоришь, что хочешь этого, Пугаешь не слишком ясными последствиями…

— Ты хочешь определенности… — В голосе Карта не было насмешки, только усталость, глубокая печаль… и еще капля обеспокоенности. — Попробую. В нашем мире что-то происходит, что-то очень опасное и в то же время неуловимое. Мое зрение… не глаза, а то, чем я вижу линии судеб, слабеет, и причина этому скрыта в памяти этого мужчины. Я не уверен, но это весьма и весьма вероятно. Сам я не могу проникнуть туда, но если опытный… — он бросил на Таяну выразительный взгляд и сокрушенно вздохнул, — или даже не очень опытный маг сумеет взломать темницу его воспоминаний, то я смогу проскользнуть в щель, пройти по линии его жизни назад, к истокам, многое увидеть и, надеюсь, что-то понять. С одной стороны, тебе это грозит безумием или духовным рабством. С другой… я чувствую, что на другой чаше весов лежит нечто куда более важное, чем здоровье или даже жизнь нескольких существ… включая и меня, конечно.

— Ясно… и еще один вопрос. Это чувство… есть шанс, что со временем оно исчезнет?

Карт отвел глаза, и Тэй поняла, что сейчас он солжет. Или скорее скажет ей спасительную полуложь-полуправду, то есть именно то, что она хотела услышать. В конце концов, он же все-таки Оракул…

— Исчезнуть — нет. Ослабнуть… может быть.

Волшебница прекрасно понимала, что это та самая ложь во спасение… но слова Карта вызвали у нее и другие чувства. Дьен был не просто потерявшим память человеком. Он был «другим». Его поведение, его странная кровь, его необычная внешность… все это лишь подтверждало вскользь оброненные Оракулом слова, что Денис лишь гость в этом мире. Как он сюда попал, какие силы заперли его память… может быть, само его появление — уже угроза всему тому, что она знает и любит. Она пыталась вспомнить все, что ей было известно об Оракуле, — и получалось, что он, насколько следовало из этих воспоминаний, никогда не лгал. Он мог уклониться от ответа на вопрос, мог сказать не все, мог завуалировать правду… за века, что Оракул прожил в этих горах, Академия накопила массу свидетельств о мудрости этого существа. И все источники, что она когда-либо читала, говорили об одном — к словам хозяина этой пещеры следовало прислушиваться.

Значит, решать действительно ей. И Карт прав, что не дал возможности Дьену говорить… кем бы этот мужчина ни был в той, другой жизни, он наверняка поведет себя так, как всегда поступают в таких случаях настоящие мужчины. Он попытается ее защитить. Пусть и ценой отказа от собственной памяти. Наверное, если бы не слова Оракула, Таяна не стала бы с ним спорить — и в самом деле, риск потерять разум — это ужасно. И они ушли бы из этой пещеры, ушли бы вдвоем… а там, кто знает, что было бы'потом. Может, они расстались бы на первом перекрестке, а может, их судьбы переплелись бы навсегда. Стоит ли гадать об этом. Жаль, Карт говорит так мало — видимо, в этом деле и впрямь замешаны могучие силы, если даже всевидящий Оракул ничего не может разобрать. Но раз он говорит, что чувствует беду… Она подошла ко второму свободному креслу и опустилась в мягкие объятия черной кожи, откинулась, устраиваясь поудобнее. Затем тихо, но твердо сказала:

— Я готова.

Карт коротко кивнул.

— Хорошо. Итак, девочка, слушай меня внимательно. Я не знаю, куда ты попадешь. Я не знаю, что будет тебя окружать. Но ты должна помнить одно — ты владеешь магией. Там, в глубинах его разума, твое нынешнее владение заклинаниями не пригодится, там наверняка все будет иначе.

Он говорил медленно и негромко, голос звучал жестко, вбивая короткие рубленые фразы как гвозди, прямо в ее память. Это не было магической формулой, но Таяна почему-то ощущала, что каждое слово как будто навечно отпечатывается в ее мозгу. Взгляд зеленых глаз Оракула гипнотизировал, завораживал, даже парализовывал, лишая возможности шевельнуть хотя бы пальцем.

— Но ты волшебница — и помни об этом. Там, где воин хватается за клинок, ты приучена пользоваться своим Даром. Он останется с тобой. Научись им пользоваться. Если ты сумеешь подчинить себе его внутренний мир, сумеешь победить его страхи — ты выживешь. Сдашься — погибнешь. Я попробую помочь, но там, куда ты идешь, я буду слаб… только тень, не более.

— У приговоренного принято спрашивать последнее желание, — прошептала она, едва шевеля губами.

— Я слушаю, — кивнул он.

— Скажи… как тебя зовут?

Несколько томительно долгих мгновений Оракул молчал. Затем тихо, очень тихо произнес:

— Дерек. Меня зовут Дерек дер Сан.

Тэй хотела встрепенуться, хотела спросить еще что-то… но Оракул вскинул руки — меж пальцами заплясали яркие голубые искры — и в следующее мгновение все вокруг окутала тьма.

Сознание возвращалось медленно, тело пронизывала ноющая боль. Таяна открыла глаза и тут же снова зажмурилась —казалось, в них кто-то щедрой рукой насыпал мелкого песка… она чувствовала, как по щекам текут слезы.

Девушка прислушалась к своим ощущениям. Она лежала на чем-то донельзя жестком — то ли на камнях, то ли еще на чем… ныла подвернутая нога, мышцы затекли и отчаянно ныли, всеми силами протестуя против неудобной позы. Тэй прошептала короткое заклинание, которое, по теории, должно было незамедлительно привести организм в порядок, — и почти не удивилась тому, что простенькое, многократно использованное волшебство сработало не так, как следовало бы. Боль не исчезла, она просто немного ослабла, да еще глаза стали гореть немногим меньше… что ж, во всяком случае, теперь можно было и оглядеться.

Смахнув слезы, она вновь открыла глаза. Осторожно приподнялась, чувствуя, как камни — это и в самом деле были острые камни — впиваются в тело. Затем встала. Сердце отчаянно колотилось, словно стараясь выпрыгнуть из ненадежного прикрытия слабого человеческого тела и спрятаться куда-нибудь в укромное место.

Вокруг были камни — от крошечных, размером с ноготь, до массивных скальных обломков, состоящих из одних сплошных острых граней. Чуть подальше, за скалами, виднелись кроны мрачного леса. Густая листва была грязно-зеленого, местами переходящего в бурый цвета. А еще дальше, почти на линии горизонта, над этим колышущимся морем неприветливой зелени возвышалось нечто странное, каменно-серое, уносящееся в невероятную высь.

Таяна сделала первый шаг и тут же охнула от боли. Затем с удивлением посмотрела на свои ноги — она была боса. и ее удобный дорожный костюм из прочной, надежной кожи куда-то делся, сменившись легкой туникой, ни в малейшей степени не защищавшей от холодного ветерка, гулявшего между скал. Девушка поежилась, чувствуя, как кожа покрывается мурашками…

И все же надо было идти. Интуиция подсказывала, что именно там, у серого образования, очень напоминающего стену, она найдет то, ради чего здесь оказалась. Волшебница еще раз с тоской посмотрела на свои босые ступни — похо-же, к тому времени, как она доберется до леса, кожа на ногах будет представлять собой одну сплошную рану. —

Вздохнув, Тэй оторвала подол и без того не слишком длинной туники и обмотала тонкой тканью ноги. Защита весьма сомнительная, но так все же лучше, чем шагать босиком по острым гранитным шипам. И двинулась вперед.

Она не была профессиональным воином, умеющим чувствовать опасность задолго до того, как она приблизится… но в воздухе была разлита столь неприкрытая угроза, что ее ощутил бы и ребенок… правда, дети вообще чувствительны к такого рода эманациям. Ей казалось, что на нее смотрят сразу много глаз — один взгляд был заинтересованным, немного сочувствующим… это наверняка сказывалось незримое присутствие Оракула, для которого волшебница была лишь проводником в глубины разума Дьена, другие же несли в себе откровенную угрозу.

И поэтому для нее не стало особой неожиданностью, когда из-за огромной скалы прямо перед ней выпрыгнули три скелета.

Девушка знала, что многочисленные сказки об оживших мертвецах, которые матери рассказывают своим детям, не имеют под собой ничего реального. Свежий труп, конечно, можно заставить и двигаться, и даже говорить — на то есть соответствующие ритуалы, и, будучи проведенными в определенное время и при определенных условиях, они вполне могли придать мертвецу некое подобие жизни. Но это совсем другое дело — зомби обычно получались медлительными и от этого не слишком опасными, способными нагнать страху разве что на темного селянина, истеричную бабу или еще на маленького ребенка.

Но оживить скелет, заставить его двигаться так быстро и уверенно было попросту невозможно. На костяке давно не осталось мышц, способных заставить сгибаться суставы. Поэтому в первый момент она смотрела на вставших у нее на дороге скелетов с некоторым интересом, мысленно прикидывая, как такое вообще возможно.

Плоть давно ушла в небытие, и теперь это были только выбеленные солнцем кости. У одного сохранилось несколько длинных прядей седых волос, на двух других были ржавые, местами прогнившие насквозь шлемы. Костяшки пальцев сжимали столь же ржавое оружие. Кое у кого сохранились детали одежды, порядком избитой временем. Несколько томительно долгих мгновений скелеты «разглядывали» девушку своими пустыми глазницами, потом дружно шагнули вперед…

Тэй выбросила вперед руку, сопровождая боевой жест коротким заклятием огня. Но вместо всесокрушающего пламени, которое должно было в мгновение ока превратить противников в кучки золы, на костяных бойцов обрушился водопад… Один из скелетов поскользнулся и рухнул, двое других замерли, а затем совсем как люди обменялись «удивленными взглядами». И снова двинулись вперед. Они подходили медленно, осторожно — но девушка чувствовала, что при необходимости эти твари способны двигаться очень быстро. За их спинами маячил третий — похоже, падение нисколько ему не повредило.

Вообще говоря, владение оружием не входит в число курсов, преподаваемых в Имперской Академии. Маг способен защитить себя сам — и куда более эффективно, нежели обычной сталью. Конечно, иногда магам… а скорее волшебницам, требуется помощь телохранителя, но присутствие за спиной вооруженного до зубов стража обычно допускалось лишь для престижа. Тэй знала немало выпускниц Академии, для которых мускулистые воины были не только и не столько защитниками… но и слугами, а заодно и любовниками.

Сама Таяна, будучи дочерью воина и полководца, оружием умела владеть с детства. Пусть она бы и не рискнула демонстрировать свое владение мечом настоящему воину, но защитить себя при случае сумела бы… Вот и сейчас тело действовало само, наглядно демонстрируя, что из полученных от отца уроков не забыто ничего или почти ничего. Тело метнулось в сторону, уходя из-под удара, руки перехватили костлявую кисть… Раздался короткий хруст, и легкий, весь покрытый разводами ржавчины меч оказался в руках у девушки. Скелет тупо уставился на свою руку, лишившуюся кисти, а в следующее мгновение удар его же собственного меча разбил на куски его череп. Костяк еще некоторое время стоял, пошатываясь, а затем рухнул на камни. Магия, связывающая между собой старые кости, как будто бы исчезла, и скелет рассыпался на куски.

Первый успех окрылил девушку, и она вступила в бой с оставшейся парой. Теперь это оказалось не так уж и легко — видимо, скелеты сделали должные выводы, поскольку дрались аккуратно, продуманно, явно стремясь не допускать ошибок.

Скоро Таяна поняла, что превосходит своих противников в скорости… но этим ее преимущество и исчерпывалось. Вряд ли скелеты знали, что такое усталость, они наверняка могли с равным энтузиазмом махать мечами до вечера и далее. А вот волшебница понимала, что эту схватку она должна выиграть быстро. Невыносимо горели ноги, тонкая ткань уже местами расползлась и почти не защищала ступни от каменного крошева. Да и мышцы ломило все сильнее и сильнее.

Один из скелетов на мгновение открылся, и меч девушки с силой врезался ему в позвоночник. Брызнули во все стороны мелкие обломки кости… однако сила удара оказалась явно недостаточной. Хребет твари устоял, а уже в следующее мгновение кончик его меча чиркнул по левому предплечью девушки. Она почувствовала, что руку обожгло словно огнем, и отпрянула назад, уходя из-под второго, уже гибельного, удара.

Скелеты надвигались, окружая ее. Тей снова попыталась нанести магический удар — в этот раз получилось чуть лучше, во всяком случае, у одного из скелетов вспыхнула рука, держащая клинок. Он на мгновение замешкался — не от боли, мертвые не ощущают ее, а от удивления — и тотчас же поплатился за эту заминку, удар меча Таяны пришелся в основание шеи, и начисто отрубленный череп, теряя шлем, покатился куда-то к подножию ближайшей скалы. Скелет тут же рассыпался, и девушка оказалась лицом к лицу с последним противником.

Напрасно она думала, что победа будет легкой. Враг удвоил осторожность и теперь держал ее на расстоянии. Волшебница не имела ни малейшего представления, чем этот костяк «видит» ее, но в том, что он действительно видит, она не сомневалась. Ей приходилось слышать, что из тела павшего воина можно создать более или менее приличного зомби-бойца, но из тела крестьянина боец не получится. В мышцах нет нужной памяти, и ходячий мертвец будет куда увереннее обращаться с сохой, чем с мечом или топором. Если это было истиной, то при жизни этот скелет был неплохим бойцом.

Чувствуя, что проигрывает схватку, девушка резко отпрыгнула назад, стараясь не думать о брызнувшей из израненных ступней крови, и обрушила на противника весь свой арсенал боевых заклятий. И замерла, тяжело дыша, глядя на результаты этих атак.

Незримый таран, который должен был смять скелета, отбросить, размазать по ближайшей скале, обернулся всего лишь порывом ветра, заставившим противника отступить на несколько шагов…

Очередная попытка вызвать пламя вновь обернулась водопадом, правда, на этот раз кипящим. Что, впрочем, ни в коей мере не повредило старым костям…

Молния… молнии не получилось. Зато был весьма впечатляющий, но до обидного безвредный гром. Похоже, скелет не только нормально видел, но и слышал — он оглянулся по сторонам, выискивая источник грохота, а затем снова шагнул вперед.

Заклинание магического лезвия, которое должно было разрубить скелет на куски, и впрямь сработало. Почти. То есть сияющая полоса стали появилась и даже наискось ударила по ребрам, прикрытым старой кирасой… но лезвие, которое в нормальном состоянии легко могло сокрушить и камни, оказалось призрачным, не более чем иллюзией.

Таяна сделала шаг назад, затем еще один и уперлась спиной в скалу. Она с ужасом смотрела на приближающегося врага. Попытка применения Силы, пусть и безуспешная, вымотала ее, и девушка была не уверена, что вообще сможет поднять клинок для защиты. Скорее рефлекторно, чем осознанно, она швырнула в скелета камнем. И только тогда, когда тот ловко отбил щитом тяжелый обломок, Тэй вдруг поняла…

Она швырнула этот камень мысленно.

В то же мгновение она обрушила на противника целый вихрь камней. Мысленное управление булыжниками далось ей легко, почти не высасывало сил и оказалось невероятно эффективным. Кое-что скелету удалось отбить мечом, кое-что — принять на щит. Пару ударов выдержала кираса, да и шлем прикрыл череп, правда, тут же слетев с него… но летящих камней было слишком много — вдребезги разлетелся сустав державшей меч руки, подломилась нога… скелет упал на одно колено, все еще пытаясь дотянуться до девушки уже невооруженной рукой, но уже следующий кусок скалы врезался в череп, дробя желтоватую кость…

Девушка стояла на опушке мрачного, неприветливого, наполненного опасностью леса. Сейчас она чувствовала себя гораздо лучше. На ногах была обувь — пусть даже жалкое ее подобие, кожа высохла, местами потрескалась и грозила развалиться в любой момент, но пока что сапоги еще держались, защищая израненные ступни. На поясе — столь же старом и ненадежном — висел меч. Она даже потратила немного времени, чтобы заточить выщербленное лезвие — навыков этого дела у нее не было, и результат получился соответствующим, но Таяна была довольна. Теперь она была куда более уверена в своих силах, хотя и не имела ни малейшего представления, что ее ожидает в ближайшем будущем.

А путь ей предстоял трудный. Лес вряд ли гостеприимно встретит незваную гостью, это было видно сразу — все пространство между массивными стволами деревьев, покрытыми грубой замшелой корой, было заполнено колючим кустарником, переплетениями корней и то тут, то там торчавшими камнями. Конечно, если в этом лесу есть животные, то найдутся и тропы… но их надо еще поискать.

Девушка тряхнула головой — какие животные, какие тропы. Это же не лес, это просто еще одна преграда на пути к узилищу, где содержится память Дьена. Она шагнула вперед…

И тут же испуганно отпрянула. Все вокруг зашевелилось: изогнулись, загораживая дорогу, корни, кусты растопырили длинные и острые шипы, и даже ветви отогнулись назад, готовые в любой момент с размаху хлестнуть по лицу, рассекая кожу и норовя выбить глаз. Девушка поправила тяжелый шлем — и лишний раз порадовалась, что не побрезговала освободить павших скелетов от их доспехов, здесь, в лесу, где каждое растение будет ей врагом, такая мера предосторожности окажется отнюдь не лишней.

Да, соваться в лес было смертельно опасно… но другого пути не существовало. Тэй задумалась…

— Что там Оракул говорил? — спросила она вслух саму себя. — Магия здесь действует иначе, но она есть. Значит, придется нащупать пути к ней… Чего боится лес?

Часа через три Таяна нащупала нужное построение заклинания. Еще несколько часов упорного, выматывающего труда — и она была готова. Вряд ли лесу это понравится… но сейчас ее менее всего волновало, что подумают деревья и умеют ли они думать вообще… в последнем она, кстати, была уверена.

Но одно было ясно — ей нужен отдых. Магия вконец ее измотала — а здесь в особенности, как будто бы даже воздух и камни высасывали силы, стоило ей применить хотя бы частичку Дара. Но другого выхода не было, и ей придется пустить в дело магию — новую, неслыханную… и пусть там, в реальном мире, эти заклинания никогда не сработают, пусть. Зато здесь они имеют мощь — столько, сколько нужно. И даже больше.

А пока… А пока Таяна, с трудом утроившись на жесткой земле — камней здесь было чуть поменьше, — попыталась. заснуть. Ей нужно хотя бы несколько часов отдыха…

Спала она недолго, Даже во сне девушка чувствовала страх и ненависть, пронизывающие все вокруг, и отдых получился неважный… но все-таки это было лучше, чем ничего.

Здесь не было дня и ночи — вокруг царил все тот же мрачный серый день, такие же грязно-серые облака стремительно неслись по неприветливому небу. Девушка зябко куталась в короткую тунику, раздумывая, стоит ли брать кирасу, снятую со скелета. По всему выходило, что не стоит — немалая тяжесть, а в этом иллюзорном мире она будет уставать так же, как и в мире настоящем.

Она шагнула к лесу — как и ранее, тот тут же отреагировал, ощетинившись шипами, гибкими ветвями, способными сбить с ног неожиданным ударом… Девушка усмехнулась и сняла с пояса меч…

Казалось, лес захохотал, гулко, презрительно… а может, это просто ветер завывал меж кронами да скрипели старые стволы…

Таяна подняла меч двумя руками, ее губы шептали слова заклинания. Ей удалось то, что уже много веков не удавалось ни одному магу, — составить новое заклинание. Создать нечто по-настоящему новое, а не просто после долгих трудов расшифровать очередную запись в древней магической книге, вернув в жизнь давно утерянное знание. Рукоять медленно начала нагреваться, а само лезвие уже вовсю отсвечивало красным — и скоро этот цвет сменится желтым, а потом и белым цветом до предела раскаленного металла.

Она не боялась за свои руки, хотя им, наверное, будет горячо… может быть, даже слишком. Но основная часть заклинания была сосредоточена в клинке. Из-за деревьев снова раздался рокот издевательского смеха — и в самом деле, чем может помочь раскаленное лезвие против сотен и сотен деревянных воинов, у которых каждый корень, каждая ветка — смертельное оружие.

А в следующее мгновение клинок вдруг запылал ослепительным светом, удлинившись в несколько раз. Казалось, теперь в руках волшебницы не просто меч, а оживший солнечный луч — и этот луч наискось перечеркнул ближайший старый древесный ствол. И дерево, застонав, как живое, начало рушиться — оно не могло упасть полностью, не давали соседние, но безжалостный луч сверкал вновь и вновь, без малейшего усилия рассекая и тонкие ветви, и могучие, в три обхвата, тела лесных великанов.

Таяна, закусив губу до крови, шла и шла вперед, а меч в ее руках пел смертельную песню древнему лесу. Не кисть волшебницы сейчас направляла колдовское оружие — клинок сам искал цель и неизменно находил ее. Взмах — и падает вниз толстая гибкая ветвь, только что пытавшаяся нанести девушке предательский удар в спину. Взмах — и вспыхивает кустарник, перекрывающий путь. Вспыхивает ярчайшим пламенем, почти мгновенно превращающим колючий терновник в уголь и пепел… Взмах — и мощный, толщиной в две руки, корень отсечен и теперь бьется на земле, совсем как змея с отрубленной головой, постепенно затихая… крючковатые ветви тянутся к девушке, но вокруг нее мечется яркое световое лезвие — и град иссеченных обломков сыплется вниз, к подножию замшелых исполинов, проигрывающих эту битву.

Шаг, еще шаг… волшебница чувствовала, что вряд ли сможет продержаться долго. Заклинание стремительно выпивало силу — еще немного, совсем немного, от силы полчаса… и она упадет в обморок, потеряв сознание от усталости. И тогда погаснет световой клинок, и лес сомкнется над ее головой. Навсегда.

Но она шла вперед, нанося удар за ударом, и лес не выдержал…

Корни с треском, с разбрасыванием комьев сухой земли вырывались на свободу. Но уже не для того, чтобы напасть: лес признал свое поражение и теперь стремился уйти с дороги, избежать гибели… Вскоре прямо перед Таяной образовалась полоса земли — ни единой травинки, ни единого кустика, только голая мертвая земля, вспаханная корнями. Дорога, прямая как стрела, уходила вдаль — а там, впереди, уже видна была гигантская серая стена.

Таяна шагала, каждое мгновение ожидая удара в спину, шагала не оглядываясь, и ее пальцы, побелевшие от усилия, сжимали рукоять уже остывшего меча. Ладонь, похоже, сильно пострадала, девушка боялась разжать пальцы, будучи уверена, что после этого уже не сможет стиснуть их на рукояти снова… казалось, кожа прикипела к металлу. И она шла, с усилием переставляя ноги… И ждала атаки.

Но атаки не было. Лес сдался, ощутив силу противника, и склонился перед победителем. Его потери были каплями в море… в зелено-буром море, но сплетение корней превращало весь этот массив в отдельный организм — и смерть каждого дерева эхом отдавалась всем… Лес уважал сильного. Он отступил.

Каменная стена… нет, это были не отдельные глыбы, скрепленные известковым раствором, и не появившиеся недавно глиняные бруски, ровные, из которых после обжига в специальной печи так удобно строить дома и стены. Поверхность стены была гладкой и казалась монолитной. Тэй снова вызвала огненную ярость меча, но сияющее лезвие оставляло на шероховатой поверхности камня лишь глубокие подпалины — и тогда становилось ясно, что толщина у этой стены невероятная. Здесь не поможет грубая сила.

Усевшись на землю у подножия гигантской стены, волшебница задумалась. Этот мир подчинялся законам магии… пусть иным, чем тот, другой… и все же эти законы существовали. Первый же из изученных ею законов гласил — совершенство невозможно. Этот закон годами вдалбливался в голову школярам, поэтому вошел в кровь каждого, и забыть его было немыслимо. При всей простоте звучания закон был мудр — и из него не существовало ни единого известного исключения. Что бы ни довелось сотворить магу, у его творения всегда будет изъян. Пусть маленький, пусть едва заметный — но обязательно уравновешивающий стремление создателя к идеалу. Даже ньорки, великолепное изделие Древних, имели уязвимую точку — они были беспомощны против тьеров… да и у тех, видимо, были какие-то слабости.

А если этот закон действует и здесь, значит, и эта стена, кажущаяся неприступной, имеет какую-то уязвимость. Есть какая-нибудь лазейка… и она должна найти ее прежде, чем ослабеет от усталости, голода и редкого, не приносящего отдохновения сна,

Таяна, не поднимаясь, взглянула направо, налево… Куда идти? Подумав, она решила, что это не имеет значения. Здесь все пронизано магией, более того, она прекрасно понимала, что этого мира и вовсе не существует — он порожден ее мозгом и воспаленной памятью Дьена. Поэтому совершенно безразлично, куда идти — рано или поздно она все равно выйдет к нужному месту. Ее туда принесут не ноги — ее стремление помочь Денису будет той путеводной нитью, которая даст ей возможность найти верный путь. Девушка вздохнула и двинулась вдоль стены.

Конечно, она оказалась права, и не прошло и нескольких часов, как она вышла к огромным, высотой сравнимым с самой стеной вратам. Тэй еле держалась на ногах — все-таки этот путь порядком вымотал ее, непривычную к длительной пешей ходьбе. Стена чуть заметно изгибалась, возникало обманчивое ощущение, что пойди она в другую сторону — и достигла бы цели много раньше… Но это было попыткой самообмана, Таяна была уверена, что выбери она другую дорогу, пусть составил бы столько же.

Врата охраняли огромные золотые создания, странная помесь льва и птицы… точнее, летучей мыши. Огромные кожистые крылья, внушительных размеров клыки, длинные хвосты, увенчанные острыми и наверняка ядовитыми жалами… Таяна узнала этих созданий, уже много веков как исчезнувших в ее мире. Мантикоры — страшные создания, безжалостные и жестокие, убивавшие легко и с удовольствием. Однажды чаша людского терпения была переполнена, и в течение нескольких лет отряды магов и рыцарей отловили и уничтожили всех… всех до единой, включая детенышей.

Две мантикоры восседали слева и справа от плотно сомкнутых створок врат. Они расположились на массивных постаментах, вынесенных на десяток шагов от стены. Третья мантикора свернулась клубком у самых врат. Таяна с дрожью подумала о том, что доведись ей сражаться с этими чудовищами — и неизвестно, сумеет ли оказать ей помощь огненный меч. Уж летящие камни не помогут точно. О том, что это могут оказаться просто золотые статуи, Таяна даже не подумала — слишком уж просто.

Шаг к воротам, еще один, еще… Внезапно чудовище, сидящее справа, распахнуло крылья и зашипело. Тэй отпрянула назад, крепче хватаясь за рукоять меча обожженной ладонью, И тут же в ее голове зазвучали слова, хотя девушка могла бы поклясться — монстр даже не раскрывал пасти.

— Мы знаем, зачем ты здесь, смертная…

— И зачем же? — спросила Таяна, твердо зная, что лучший способ избежать драки, это поговорить с потенциальным противником по душам. Поэтому не следовало пренебрегать возможностью завязать беседу.

— Ты хочешь открыть эти врата. А известно ли тебе, что охраняют эти двери?

— Они охраняют память… — она на мгновение замялась, — дорогого мне человека.

— Ты так уверена. — В голосе мантикоры послышалась насмешка. Ядовитый хвост хлестнул по камням, и Таяна с дрожью заметила, как крошит валуны хрупкое с виду жало. — Ты так уверена в своей правоте, что готова на все, не так ли? А если за этими вратами находится нечто, способное уничтожить тебя, твой разум… способное причинить боль всему твоему миру? Как ты тогда поступишь?

— А это правда?

— Я не знаю. — Мантикора явно издевалась. — Я всего лишь страж… ты ведь думала о Первом законе, не так ли? Я — проявление Первого закона. Эту стену нельзя сокрушить, как нельзя убить и меня… И врата эти не могут быть разрушены — но тот, кто мудр и кто сумеет доказать свою мудрость, тот получит возможность открыть врата, А я страж… и не знаю, что тогда вырвется наружу.

— Как же я могу доказать свое право открыть проход?

— Разумеется, ответив на вопрос. Это простой вопрос. Если ты ответишь верно, то получишь право на узкий коридор, по которому сможешь достичь цели. Если нет — врата распахнутся, и все, что они прячут, вырвется в этот мир. А из него — в твой… впрочем, ты будешь уже мертва. Вернее, твой дух…

— Я знаю об этом, меня предупредили, — прервала разговорчивого стража Таяна. — Я готова ответить на твой вопрос, задай его.

— Хорошо… — Мантикора душераздирающе зевнула, — Вопрос таков. Твой друг пришел в этот мир, сделав шаг, который делать не следовало. Он поторопился — еще немного, и пришла бы помощь. Конечно, тогда врата уже закрылись бы, но уцелела б и его память. Скажи, что двигало твоим другом… тысказала, что он тебе дорог. Ты должна знать его.

Таяна задумалась, стараясь представить себе, как Дьен мог попасть в их мир. Конечно, она помнила слова Оракула о множественности миров и о том, что Денис чужд миру, который считала родным Таяна. Значит, он пришел извне… мантикора почти дала подсказку. Денис шагнул во врата, шагнул — и это было ошибкой, из-за этого шага его память оказалась заперта в этом каменном склепе. Что заставило его сделать этот шаг?

— Долг, — тихо сказала она. — Им двигало чувство долга.

Огромная мантикора встала на дыбы, хвост прочертил неожиданно огромную дугу, и Таяна почувствовала, как смертельное жало пронеслось буквально в нескольких пальцах от ее кожи.

— Ты ошиблась, женщина! Им руководил страх! Он боялся, что его сочтут слабым. Ты сломала печать…

Таяна вдруг увидела, как по золотой шкуре чудовища пробежали трещины. С протяжным звоном отвалилось крыло, затем другое… упал на землю ядовитый хвост и, пару раз дернувшись, замер. А еще через несколько мгновений и то, что еще оставалось от стража, рассыпалось на куски. Она видела, как обломки тают на глазах, превращаясь в золотую пыльцу. Внезапно подул резкий ветер, унося ее в неведомую даль. И больше ничего, кроме пустого постамента, не напоминало о том, что совсем недавно золотых статуй было три.

Девушка шагнула вперед, уже зная, что произойдет в следующее мгновение. И вновь в голове зазвучали слова, и вновь яростно хлестнул по камням ядовитый хвост.

— Ты сломала печать, смертная. Ты нарушила прочность этого убежища… Но остались еще две. Возможно, они сумеют удержать то, что скрыто за этими стенами.

— Я должна помочь моему другу.

— Так ли уж это важно? — Мантикора посмотрела Таяне прямо в глаза, и девушка вдруг поняла, что перед ней не живое существо, перед ней нечто гораздо большее. — А может, он был бы более рад жить без памяти? Жить в покое, в достатке… но не терять близких, не видеть смерти тех, кто ему дорог… и не помнить о том, что подобное он уже видел не раз. Имеешь ли ты право решать за него, женщина? Ведь он тебе не муж, даже не возлюбленный. Ты готова обречь его на пытку воспоминаниями. Ведь он вспомнит всех, чья смерть болью отдалась когда-то в его сердце.

— Я думаю, он не хочет об этом забывать, — твердо заявила Таяна. — Мы должны помнить о мертвых, о тех, кто стоял рядом с нами. Если мы забудем о них, значит, и мы не достойны памяти.

— Ему будет больно, — еще раз повторила мантикора.

— Возможно. Но сейчас ему больно вдвойне.

— Хорошо… ты знаешь правило. Один вопрос, один ответ. Ответишь верно и получишь право на широкий тоннель — широкий для тебя, но слишком узкий для большинства того, что обитает за этой стеной. А с теми же, кто сможет пролезть в тоннель и попытаться остановить тебя, ты, возможно, справишься. Ошибешься — и ворота распахнутся…

— Я слышала уже это, страж, — резко остановила ман-тикору волшебница. — Я жду твой вопрос.

— Слушай же. Твой друг был воином. Он сумел попасть туда, где ему не положено было находиться. На пути к вратам, которые привели его в твой мир, он сумел преодолеть множество препятствий. Скажи, как он их преодолел?

Таяна вновь задумалась. И в этот раз вопрос нес в себе подсказки, оставалось только понять их. Страж подтвердил, что Дьен был воином — да она и сама давно это поняла и нисколько не сомневалась. Другое дело, что в вопросе содержался намек на то, что Денис вообще не имел права оказаться там, где оказался. Что его привело туда, чем он руководствовался? Таяна мысленно перебрала все качества настоящего воина, поочередно примеряя их к Денису… некоторые подходили идеально, некоторые отвергались. Наконец она ответила, хотя и без особой уверенности в голосе:

— Он преодолел препятствия силой и мужеством. Мантикора взвилась в воздух, золотые крылья отчаянно хлопали, и Тэй с ужасом видела, как от них уже начали откалываться кусочки. Страж, представляющий собой, как она поняла, печать на вратах, начал разрушаться.

— Ты ошиблась, женщина! Он преодолел препятствия с помощью хитрости и обмана! Он назвался чужим именем. Он нарушил закон. Он не стал идти прямой и честной дорогой. Ты разрушила вторую печать…

Порыв ветра… облачко золотистой пыли, уносящееся вдаль. Таяна печально смотрела на два пустых постамента. Сейчас состоится третий разговор… проклятие тебе, Эрнис, она должна, она просто обязана открыть путь к памяти Дье-на. Иначе все это впустую.

А может, просто убить мантикору? Может быть, если она не успеет задать свой вопрос и получить ответ, то и печать не разрушится…

— Я вижу твои мысли, — ударил по ушам громовой голос, хотя последняя мантикора, как и первые две, не открывала пасти. — Мне нетрудно уничтожить тебя… смотри!

Внезапно меч словно живой дернулся в руке девушки. Она увидела, что прочный стальной клинок, подобно телу золотых мантикор, распадается пылью… только не золотой — ржавой… вот ржа переела клинок, часть лезвия упала на землю, продолжая превращаться в коричневую труху. Несколько мгновений — и меча не стало. Волшебница почувствовала, как по коже пробежал мороз. Вряд ли сила мантикоры ограничивалась одним лишь холодным металлом. Похоже, не ей менять правила этого мира… стало быть, еще один вопрос и еще один ответ. В любом случае ворота откроются.

— Ты продолжаешь настаивать, — констатировала мантикора, видимо, и впрямь читавшая мысли. А может, у уставшей до смерти Таяны все было написано на лице. — Ты упорна, ты настойчива… а подумала ли ты, во что выльется твоему другу открытие этих врат?

— Второй страж говорил…

— Он был вторым, — рыкнула мантикора. — Он был вторым и обещал тебе лишь тоннель. У тебя был шанс справиться с теми страхами, что полезут оттуда. Маленький шанс… огненный меч мог помочь тебе. Но в твои мысли закралась подлость… и меч был отобран у тебя.

— Хорошо… так чем Денису грозит возвращение памяти?

— Возвращение памяти было бы ему обеспечено, если бы ты не ошиблась в первый раз. А теперь… не знаю. Все люди таят в своем мозгу, в глубинах своей памяти, невероятное количество страхов. Страхов глубоко личных, и они, эти страхи, почти никогда не прорываются наружу. Лишь иногда, в ночных кошмарах… Узкий коридор не позволяет страхам выходить из-за этой стены помногу, им удается просачиваться лишь изредка… поэтому кто-то из людей боится высоты, кому-то страшно находиться в тесной комнате… бывают и другие страхи, тебе известно о многих из них. Ты же рискуешь открыть дорогу им всем, всем сразу… они сметут тебя," уничтожат твой разум, но сумеет ли уцелеть твой друг? Или скорее его разум тоже будет раздавлен лавиной ужасов, и он навсегда нырнет в глубины сумасшествия, утратив рассудок. Подумай, желаешь ли ты ему такой судьбы?

— Нет, — спокойно ответила Таяна. — Не желаю. А почему я должна верить тебе, страж? Может быть, если открыть эти врата, Денис просто вспомнит все, что забыл?

— Прислушайся к своему сердцу, волшебница, прислушайся и пойми. Он и в самом деле вспомнит все, что забыл, если открыть эти врата. Вспомнит все и сразу. Как в детстве боялся темноты. Как впервые побывал в бою, и какой страх испытывал в этот миг. Как впервые у него на руках умер друг. Он вспомнит все это — сразу, в один миг. Воспоминания, сейчас надежно скрывающиеся за этой стеной, обрушатся на него подобно лавине. Не размытые, давно почти забытые, сглаженные временем, а яркие, как будто бы события произошли только что. Выдержит ли он?

— Смогу лия помешать вырваться страхам и боли?

— Ты? — Монстр вгляделся в волшебницу и затем расхохотался. — Нет, ты не сможешь… Ты слаба. Ты неопытна.

— Я готова попробовать,

— Зная, что ценой твоей неудачи будет его жизнь? Его разум? Ведь даже если ты ответишь верно, проход, что откроется, будет широк. Многие страхи, многие воспоминания сумеют прорваться по нему, и вряд ли ты сумеешь помешать им,

— Я ведь об этом не узнаю, верно? — усмехнулась Таяна. — Если я проиграю, то буду столь же безумна, не так ли? Я готова, страж. Задавай свой вопрос.

— Хорошо… твой друг оказался здесь во многом из-за женщины. Женщины, которая спасла его жизнь. Женщины, которая сумела вылечить его, когда он был при смерти. Она не толкала его на этот путь, она даже не знала, что твой друг намерен был сделать. Он все решил сам… и все же, какие чувства связали его с этой женщиной? Скажи… но прошу тебя, прежде чем ответить, загляни в свое сердце. Подумай…

Таяна вновь попыталась проанализировать вопрос. Как и предыдущие, он таил в себе подвох. Женщина… она почему-то никогда не задавалась вопросом, была ли там, в прошлой жизни, у Дениса женщина. Теперь она услышала ответ на этот так и не высказанный вопрос. Конечно, была. Да и странно было бы, если бы это было не так. Он — видный мужчина, красивый и молодой, с отменным телом бойца, но еще не изуродованным шрамами… Такие нравятся женщинам. А то, что он не помнит о них…

Значит, она спасла Денису жизнь. Сделала то, что сейчас намерена сделать Таяна. Только теперь речь идет не о жизни — о разуме. И если к Денису вернутся воспоминания, он вспомнит все — в том числе и ту женщину. Что их связывало? Она выхаживала его после раны… так же, как и Таяна…

Девушка чувствовала, как по телу прошла волна жара. Впервые она поняла, что не хочет возвращения воспоминаний Дениса. Не хочет и боится… боится, что вернутся забытые им лица, в том числе и лицо этой женщины. И тогда ему придется делать выбор. Тэй с ужасом вспомнила слова Оракула о том, что она скорее всего выйдет из этой битвы рабой Дениса. Рабой навсегда, ибо самое страшное рабство то, где оаб боготворит своего хозяина, где готов служить добровольно. А если рядом с Денисом будет другая… что тогда останется ей, Таяне? Омут, петля…

Она расправила плечи и встретилась взглядом с застывшей в ожидании золотой мантикорой. А затем медленно, как будто бы вынося приговор самой себе, выдавила из себя:

— Любовь. Их связывает любовь.

Чудовищный протяжный вой прорезал воздух, и волшебница сделала несколько шагов назад, как будто бы этот звук имел материальную природу и нанес ей ощутимый удар.

— О женщина! Почему ты не послушалась своего сердца? Почему ты решила увидеть в ней только соперницу? Ты ошиблась! Твой друг ненавидит эту женщину, а она, в свою очередь, презирает твоего друга. Она не занимает места в его сердце… Но печать сломана, ворота открываются. За ними — смерть. Для тебя и для него. Трепе…

Последние слова уже рассыпающейся в пыль мантикоры заглушил пронзительный скрип. Это медленно расходились в стороны створки чудовищных ворот. Оттуда рванулись на свободу, прямо через то место, где стояла Таяна, многочисленные полупрозрачные тени… и когда первая из них коснулась девушки, та пронзительно закричала…

* * *

Тернер устал ждать. Конечно, он сам предложил Оракулу сначала решить все вопросы с этой парочкой, но всему же есть разумные пределы. Он медленно извлек из ножен меч и двинулся внутрь пещеры. Пожалуй, и в самом деле хватит оттягивать сладкий момент, теперь он сможет поговорить с этим существом начистоту. А если волшебница и ее спутник еще не решили все свои проблемы… что ж, в таком случае им не повезло.

Первая магическая завеса встретила его почти у самого входа в пещеру. Тернер прошел сквозь нее, не обратив особого внимания, хотя немного нашлось бы смельчаков, готовых рискнуть и попытаться хотя бы прикоснуться к радужной пленке, с помощью которой Оракул перекрыл проход. Все воины, желающие дожить до седых волос, к магии относились с должным уважением.

Это была простенькая защита, защита боли. Человек, просто прикоснувшийся к колышущейся завесе, тут же рухнул бы на камни, потеряв сознание от чудовищных болевых спазмов. Возможно, и умер бы, если бы не нашелся кто-нибудь, кто оттащил бы приятеля от опасного места. Тернер ощутил лишь легкий укол и криво усмехнулся. Вряд ли этот Оракул ограничится простым болевым пологом, наверняка дальше он приготовил что-нибудь посерьезнее…

И верно, следующая завеса уже никого и ни о чем не предупреждала. Она была невидима, но стоило зацепить ее хотя бы кончиком пальца, и огненный шар испепелит смельчака. Облако пламени и впрямь окутало незваного гостя, но Тернер лишь досадливо мотнул головой. Даже его одежда не пострадала от этой вспышки.

— Это все, на что ты способен, старик? — чуть насмешливо пробормотал воин вслух.

Словно в ответ на этот риторический вопрос слаженно ударили тяжелые арбалеты. Они, возможно, и были созданы с помощью магии, но вот стрелы били совсем как на-стояшие. Да в них и не было магии, кроме разве что способа изготовления. Тернер не без основания предполагал, что стоит вынести эту стрелу из пещеры, и она исчезнет, развеется, как дым. Здесь же она была вполне материальна.

От двух стрел он увернулся. Еще одну сумел отбить мечом. Четвертую поймал ладонью… пятая вошла в бедро. Пробив навылет тело, она выставила наружу наконечник… и на нем не было ни капли крови.

Человек в этой ситуации скорее всего просто грязно выругался бы. Тернер лишь равнодушно пожал плечами и, даже не шевельнув бровью, выдрал стрелу из раны. Затем сжал пальцами края рваного отверстия, немного подержал… когда он убрал руку, на месте большой дыры виднелся только свежий шрам. Пожалуй, он мог бы убрать и его… но Тернер ценил свои шрамы — каждый из них напоминал об ошибке. И не давал ее повторить.

Еще шаг, и сверху рушатся каменные глыбы, Это уже серьезнее… Тернер понимал, что похоронить его под обвалом — это вполне реальное решение задачи. Поэтому он рванулся вперед столь быстро, сколь мог, — и получил лишь пару чувствительных ударов в спину, бросивших его на пол пещеры. Он медленно поднялся и оглянулся. Позади стеной высились камни, наглухо запечатавшие выход… конечно, любой завал можно разобрать, было бы время. Тернер подозревал, что времени у него будет предостаточно.

Меч остался под завалом. Наверное, кого другого это обескуражило бы… но Тернер не дорожил этим клинком… как не дорожил он и ничем другим.

Последняя завеса была уже у самого входа в зал, в котором Оракул принимал гостей. С такой защитой ранее Тернер не сталкивался. Похоже, сам воздух загустел и не желал пропускать его. Чем сильнее Тернер рвался вперед, тем сильнее становилось сопротивление.

На мгновение это его встревожило. Хотя… что ж, если не удастся пройти сквозь завесу, ее можно будет обойти. Хоть бы и прямо сквозь стену.

Он взглянул на Оракула… нет, теперь это был человек — Дерек принял свое истинное обличье. Тернеру было интересно, назвал ли он девчонке свое настоящее имя. По крайней мере ранее оно было ей неизвестно. Старый, хотя и не выглядящий дряхлым маг стоял на коленях у безжизненного тела Таяны, лежащего в глубоком кресле. Вот он поднял голову, бросил короткий взгляд на Тернера и снова склонился над молодой волшебницей.

Тернеру пришла в голову мысль проверить, устоит ли незримый щит перед ударом кинжала. Мысль была ничем не хуже других, и он нанес удар — один, другой… И вдруг клинок провалился в пустоту столь резко, что Тернер от неожиданности чуть было не упал. Чудом удержавшись на ногах, он бросил подозрительный взгляд на Дерека и тут же понял, что это не лезвие пробило защитную вуаль, это маг снял защиту одним чуть заметным движением руки и вновь вернулся к своему занятию.

Тернер подходил к Оракулу медленно, осторожно. Он прекрасно понимал, что маг невероятно силен — и все же знал, что способен выиграть в этой схватке. Дерек же, в свою очередь, ничуть не был обеспокоен приближением врага, все его внимание поглощала лежащая перед ним девушка… Тернер окинул мага недоуменным взглядом и вдруг понял, что тот почти совсем лишился сил. Дерек не выглядел измученным… просто в воздухе висело нечто неосязаемое, что Тернер оценил как безмерную, невероятную усталость волшебника. —Я…

— Помоги, — прервал его волшебник. Его руки, почти касавшиеся головы Таяны, были сплошь покрыты сеточкой мелких искр. — Помоги… нужна твоя сила.

— Я пришел убить тебя, старик… — рассмеялся Тернер. — А отнюдь не помогать тебе.

— Глупец… — Голос мага звучал напряженно, он старался говорить и одновременно не прекращать контроля над разумом спящей девушки. — Глупец… отменный убийца, не боящийся ни магии, ни клинка… а мозгов в тебя не вложили, ох, говорил я Блазу. Убить меня… я давно умер, неужели ты не понял, тьер? То, что ты видишь, лишь дух… а убить дух не под силу даже тебе. А вот девочка… ее еще можно спасти. Но я не могу, у меня не хватает сил. Ну же… думай быстрее, убийца. Или эта малышка тебе тоже успела насолить?

— Ты хочешь, чтобы я отдал свою силу… а ты в это время нападешь.

— Не смеши меня… будь на моем месте настояший живой Дерек, ты бы сгорел в тот же миг… неужели ты думаешь, что маги не оставили для себя лазейки? Первый закон, совершенства не существует… ты что, не помнишь? Только мне нет нужды убивать тебя… даже если бы я мог. Но девочку нужно вытащить, да и парня тоже. Ты не представляешь, как это важно.

— Хорошо, — неожиданно для самого себя заявил Хищник. — Хорошо, маг, я помогу. Но потом мне тоже будут нужны ответы на вопросы. На многие вопросы, старик.

— О Эрнис, да сколько угодно.

— Ладно… что я должен делать?

— Ты же умеешь направлять свою силу на других… должен уметь, я помню, Блаз закладывал в тебя и этот дар. Передавай силы девчонке, она ведет бой, и я больше не могу ей помочь, я почти иссяк… и я должен сделать кое-что другое.

— Что? — рыкнул Тернер, в котором вновь пробудились подозрения.

— Не трясись как лист на ветру, боец, — фыркнул Дерек. — Я должен проникнуть туда, куда эта малышка открыла путь. Иначе все будет зря. И ее жертва, и отданные мной силы… Возможно, тебе покажется, что я потерял сознание. Не обращай внимание. И держи ее… держи как можно дольше. И не давай отступить, она должна выстоять так долго, как только возможно. Готов?

Тьер неуверенно кивнул.

— Ну… давай!

Искорки на руках мага погасли, и почти одновременно вспыхнули такие же искры меж пальцами Тернера. Нет, не такие — куда ярче, куда сильнее. А Дерек сместился ко второму креслу, где лежал Денис, и положил руки парню на голову. Пальцы засветились, но теперь это не были искры, это было теплое желтоватое свечение… Оракул замер, словно превратившись в статую.

А Тернер продолжать вливать силу в безжизненное тело девушки. Теперь он видел ее глазами, видел тот бой, что вела сейчас ее душа в неведомом далеке. Тернер не очень хорошо представлял, где происходит эта схватка, но он вдруг поверил словам Дерека о том, что бой этот чрезвычайно важен, И даже не осознавая, что делает, он принялся перекачивать волшебнице не только силу — но и другие умения. Те, что делали из него непобедимого бойца.

Таяна выбросила вперед руку, и невидимый толчок отбросил тень назад, в серую пелену, колышущуюся меж створок распахнутых врат. Неизвестно почему, но она была уверена, что этот призрак уже не вернется. Впрочем, утешительного в этом маленьком успехе было немного — поток теней не ослабевал.

Каким-то внутренним чувством она точно знала, каким из теней можно пройти беспрепятственно, а какие нужно остановить любой ценой. Девушка прошептала слова заклинания… мантикора уничтожила ее меч, но что такое кусок железа, столь же иллюзорный, сколь и весь этот мир? Лишь способ концентрировать энергию заклинания… с клинком ей было бы немного легче, но можно обойтись и без него.

Теперь световое лезвие росло, казалось, прямо из ладони волшебницы. Яркий луч, казавшийся вполне материальным, обжигал ладонь, и Таяна явственно ощущала запах паленой кожи. Во что превратится ладонь к концу боя, страшно было даже подумать… если у этой схватки когда-нибудь настанет конец. Она наискось хлестнула потоком света по приближающимся теням, и они отпрянули… те, что стояли позади, попали в вязкую серую массу врат… и сгинули там, но остальные опять рванулись вперед.

Становилось все труднее различать опасность в этой клубящейся мешанине. Взмах, еще взмах… длинное щупальце одного из призраков прошлого вцепилось ей в ногу. От страшной боли девушка пошатнулась и упала на одно колено, но световой клинок по-своему истолковал угрозу и начисто отсек струящуюся дымную полосу. Тварь, лишившись конечности, отступила…

По подбородку стекала кровь из прокушенной губы, волшебница ощущала на языке сладковатый привкус, и это немного придавало ей сил. И все же она знала, что проигрывает. Она слишком устала, чтобы продолжать эту битву долго… Но в то же время Тэй твердо знала — пока она стоит здесь, перекрывая проход, у Дьена есть шанс не сойти с ума. Что ж… значит, остается только продержаться как можно дольше.

Мимо нее промчалась новая тень — не грязно-серое облако дыма, а нечто серебристое, похожее на россыпь крошечных огоньков. Несколько призраков шарахнулись от светящегося облачка, другие были отброшены назад… На пару долгих мгновений атака замерла. Тэй прочувствовала, как чья-то мысль коснулась ее сознания:

«Держись, девочка…»

— Я буду держаться, Оракул, — прошептала она.

И снова, стараясь не обращать внимания на запах обугливающейся плоти, подняла световой меч.

И тут вдруг все изменилось. Откуда-то извне на Таяну обрушился поток силы, поток чистой энергии. Наверное, какой-нибудь придворный менестрель, прослышав об этом бое, составляя очередную героическую песнь, поспешил бы назвать это силой Света, пришедшей к волшебнице, в одиночку стоявшей на пути сил Тьмы.

И он был бы не прав. Это нельзя было назвать Светлой, как нельзя было назвать и Темной силой. Это была просто мощь — равнодушная, но невероятно сильная, способная исполнить приказ. И готовая его получить…

Стена вдруг стала ниже… или это показалось девушке? Она увидела, как ряд теней попятились, как будто бы напуганные чем-то… странно, что же может так напугать призраков прошлого? И лишь увидев, как макушки деревьев колышутся на уровне ее плеч, волшебница поняла. Ее тело стало огромным, а сияющий меч, невероятно удлинившись, теперь очерчивал смертельные круги — и ни один из призраков не рисковал оказаться на пути волшебного клинка. Взмах руки — и сразу десяток теней, сбившись в плотный ком, навсегда исчезают во мраке врат…

Испустив победный клич, девушка сделал шаг вперед, и еще, и еще… тени отступали, ни одна из тех, кого следовало остановить, не могла теперь пробиться сквозь вихрь волшебного пламени. Она наносила удар за ударом, не чувствуя больше боли в обожженной руке, пьянея от ощущения собственного могущества.

Это длилось долго… бой, казалось, не закончится никогда, и решимость, поднявшаяся до небес, начала медленно таять…

И тогда Тэй увидела, как начали медленно закрываться створки ворот.

Они сдвинулись совсем чуть-чуть, на ладонь… но она заметила это и поняла, что означает это медленное движение.

Конец близок.

Удар незримого тарана, а затем уверенный взмах клинка очерчивает сложную петлю, которая продолжает светиться ярким светом, медленно угасая. Тени отступают… они уже не рвутся в атаку, они близки к поражению. Очередное туманное щупальце оборачивается вокруг ее талии и тут же лопается, пронзенное лучом. Таяна ждет боли — но ее почти нет, так… где-то в глубине души…

Створки сдвигаются еще на ладонь. Потом еще… и еше…

Удар. Взмах. Выпад.

Куда делась усталость, куда исчезла боль во всех мышцах. Каждое движение не просто отточено — но приближается к идеальному настолько, насколько это вообще возможно. Таяна точно знала, что умеет владеть клинком, но то, что делает сейчас ее рука, — это не мастерство. Это высокое искусство, и она не знала, откуда пришло это умение. Потом над этим надо будет подумать… если, конечно, наступит это «потом»…

Вот меж створками ворот осталась щель шириной всего в несколько шагов. Сколько длится этот бой? Таяна не могла бы ответить на этот вопрос… она понимала, что время здесь столь же обманчиво, как и все остальное. В этом мире нет ничего настоящего. Кроме боя. И кроме победы.

Створки продолжали смыкаться… теперь из них почти не вырывались опасные призраки, а те, что просачивались, в основном были безвредными. Они плавно скользили мимо девушки, не пытаясь дотронуться до нее… и она была уверена — если бы это касание и произошло, она не ощутила бы боли. Это были добрые воспоминания, те, ради которых она пришла сюда.

Еще одна тень, переливающаяся темными вихрями злобы и ненависти, метнулась вперед, надеясь проскочить мимо человека, преграждающего путь. Тэй даже не нанесла удара —она просто угрожающе подняла меч, и призрак испуганно отпрянул.

Створки сдвинулись еще на полшага…

Но и сила, питавшая Таяну, иссякала… Она чувствовала, как снова просыпается боль, видела, что деревья опять шумят где-то высоко над головой.

— Нет, вы меня не получите! — крикнула она тем теням, что еще клубились у врат, не решаясь броситься под удар меча. — Ни меня, ни его!

Внезапно из мглы, все еще клубящейся во вратах, выскользнул стремительный поток уже знакомых огоньков.

«Молодец, девочка! — теплая, дружеская мысль коснулась ее, как прикосновение нежной ладони матери. — Теперь хватит, тебе пора назад».

— Врата еще открыты! — сипло выдохнула она.

«Это ничего, это правильно… врата к памяти всегда должны быть открыты… чуть-чуть… чтобы все доброе могло беспрепятственно найти дорогу оттуда, а боль и страх пусть будут заперты надежно… Возвращайся, девочка, пора».

— Но как?

«Очень просто… закрой глаза…»

Денис пришел в себя, но глаза открывать не хотелось. Хотя бы потому, что он не вполне понимал, где находится. И почему у него такое ощущение, что он в госпитале. Он постарался вспомнить… в голову не лезло ничего путного. На корабле этой стервы Кейт… нет, это было, он же точно помнил, что она благополучно доставила его на Землю.

Благополучно… он скрипнул зубами от еле сдерживаемой злости, Да, конечно, она делала свою работу… но до чего же грязны методы.

Ладно, значит он не на ее яхте. Тогда где? На Сигме, у Гордона?..

Но ведь Гордон погиб…

Внезапно он услышал голоса… услышал сразу, как будто бы слух, на время исчезнувший, вдруг вернулся словно по мановению волшебной палочки. Говорили двое. Оба голоса казались знакомыми… Жаров прислушался.

— …стояла стеной.

— Да, я видел. Хотя был момент, когда я уже счел, что все кончено.

— Твоя поддержка дала ей мало, старик.

— Не так мало, как ты думаешь. — Довольное хихиканье. Денис был уверен, что говорящий довольно потирает руки. — Не так уж и мало. Не забывай, кто ты, а кто я. В этой битве у меня была своя цель.

— И гоэтому ты всю тяжесть переложил на мои плечи. — Второй голос явно выражал недовольство, но оно было не слишком искренним.

Собеседник тоже это сразу подметил.

— Брось, воин. Ты ведь гордишься собой, не так ли? Короткое хмыканье. На лице у говорившего наверняка отразилась довольная ухмылка. Да и голос зазвучал несколько иначе.

— Ну… ты прав, старик. Горжусь. Хотя девчонка, конечно, тоже молодец. Да, вот хотел спросить тебя. То, что я видел — ну, эти ворота, тени… каменная стена. Это все было на самом деле?

— Типичный вопрос чело… в смысле, незнакомого даже с основами. Разумеется, откуда там взяться каменным стенам? Все это — не более чем ее фантазия. Она именно так себе представляла дорогу к его памяти… и не мне ее разубеждать. В конце концов, я сталкивался с куда более опасными видениями. Девчонка интуитивно выбрала битву по своим силам.

— Вот еще… если бы не я, ее бы размазали в лепешку. Кстати, она умерла бы?

— Нет, просто сошла бы с ума.

— «Просто»… какое емкое слово.

— Не стоит ерничать. Без поддержки извне с этой работой справились бы немногие. Я знаю не более десятка магов…

— Знал…

— Ну знал, стоит ли цепляться к словам? И потом, я тоже хотел спросить, если, конечно, тебя не затруднит дать ответ. Почему ты выбрал этот облик? Человек так уязвим…

Второй говоривший некоторое время молчал. Затем неуверенно протянул:

— Даже не знаю… наверное, просто интересно было. А ты?

— А у меня, собственно, не было особого выбора. — На этот раз смешок был горьким. — Знаешь, когда тебе случится умереть, ты поймешь, что в такой момент каждый готов ухватиться за соломинку.

— Я — не каждый. — Короткая рубленая фраза прозвучала с явственным оттенком презрения. — И потом, наверное, ты хотел сказать «если случится».

— Нет, я хотел сказать именно то, что сказал. В конце концов, ты, возможно, вспомнишь, с кем говоришь? Я же все-таки Оракул…

И тут Денис вдруг разом вспомнил все. И то, как сделал неосторожный, непродуманный шаг в колышущееся марево, зависшее посреди лаборатории, и то, как оказался здесь. Как бродил по лесу, ничего не понимая, — теперь эти воспоминания были с ним, и он даже помнил, как отчаянно пытался вылезти из трясины, как оставил там один из сапо-гов… и только чудом не утопил оружие. Помнил, как красивая девушка ухаживала за ним… и как странное существо с молочно-белыми клыками помогало ему…

Жаров резко открыл глаза и сел. Осмотрелся.

Таяна лежала рядом в глубоком кресле и спала. Или находилась в глубоком беспамятстве. Неподалеку, в таких же креслах восседали две весьма колоритные личности. Одного из этих людей Денис знал — это был Тернер, воин, который сопровождал его и волшебницу на последнем промежутке их пути к Оракулу. Второй человек был Жарову незнаком. Это был мужчина преклонных лет, совершенно седой… но лицо его отнюдь не свидетельствовало о дряхлости, скорее просто о том, что он только вступил в пору увядания. Одет он был изысканно, и надо сказать, что черный кожаный камзол и длинный черный с серебряной отделкой плащ, небрежно свисавший с края кресла, очень шли ему. Наряд довершали высокие кожаные сапоги и длинная шпага, ножны которой были украшены серебряными накладками. На его фоне Тернер смотрелся бедным родственником. — О, я смотрю, юноша очнулся.

Конечно, ни юношей, ни мальчиком Жаров себя давно уже не считал, хотя к таким словам и относился вполне нормально. Тем более что старшее поколение любит разговаривать с более молодыми эдак снисходительно с высоты прожитых лет.

— Кто вы? Тернер, что тут произошло? Я почти ничего не помню.

— Ну… — протянул тот. — Ты помнишь мое имя, и, значит, лечение прошло нормально.

— Лечение?

— Ты разве не помнишь, зачем пришел сюда? — насмешливо поинтересовался седой. — «Я хотел узнать, кто я…» Разве это не твои слова? И как, твоя память, я полагаю, вернулась, не так ли?

Денис мысленно перебрал в голове основные события последних лет. Да, пожалуй, он помнил все, что следовало. Помнил и то, что совсем недавно был начисто лишен всех воспоминаний о прошлом.

— Да… да, я помню. Но тогда получается, что вы…

— Оракул, собственной персоной, к вашим услугам, юноша.

— А… эта змея…

— О, какие условности! — всплеснул руками седой. — Можно подумать, вы впервые видели обычную иллюзию. И вообще, учитывая некоторые обстоятельства… думаю, о них я расскажу позднее, позвольте обращаться к вам на «ты», дружески. И потом, мой возраст…

— Что вы, сэр, вы вряд ли многим старше меня.

— Это комплимент, не так ли… лесть грубая, но от этого она не становится менее приятной. Увы, юноша, пора бы тебе понять, что далеко не все можно оценивать по внешнему виду. — С этими словами седой многозначительно взглянул в сторону Тернера. — Я много старше, но это тема отдельного и, поверь, очень долгого рассказа.

Денис вновь оглянулся на девушку, Таяна все еще не пришла в себя.

— Не беспокойся за нее, юноша… она спит и будет спать еще долго. Девочка очень устала… Но сейчас у меня к тебе есть разговор. Серьезный разговор… и не слишком приятный.

— Мне опять уйти? — насмешливо, но с чуть заметной ноткой угрозы поинтересовался Тернер.

Дениса удивило, что простой воин так разговаривает со всемогущим Оракулом, но, припомнив отдельные моменты подслушанного разговора, он понял, что тут не все так просто. Ну да ладно, с этим можно будет разобраться и позднее.

— Этот разговор касается только меня?

Оракул некоторое время молчал, затем, косясь на Тернера, покачал головой.

— Увы, нет… это касается многих. Может быть, даже всех нас… да по большому счету и не только нас.

— Может быть, тогда мы дождемся пробуждения Таяны? Оракул пожал плечами.

— Как хочешь… несколько часов не играют роли. В таком случае пойди погуляй, подыши свежим воздухом. Я позову тебя, когда наступит время. — Заметив, что Тернер вздрогнул и стрельнул глазами в сторону выхода из пещеры, Оракул усмехнулся. — Да и ты иди… воин, не беспокойся, вход в мое обиталище для тебя открыт. Обещаю, больше никаких шуток с завесами. И камушки я убрал. Идите… а мне еще надо кое о чем подумать.

11. ПРОБУЖДЕНИЕ

Я видел его, я, Ур-Шагал, провидец и летописец, видел великого Ар-Бейра и говорил с ним. И теперь я верю, что в этот раз новый вождь приведет ургов к победе над людьми… если только нашему народу нужна эта победа.

Я пишу эти строки, чтобы и вы, дети мои, знали о великом вожде Ар-Бейре, который долгие годы прожил среди людей, и там, в ненавистной Империи, сумел постигнуть тайну силы имперских легионов. Это воистину великий вождь — и его слова о том, что мои записи есть великая ценность, пролились целебным бальзамом на мое старое сердце. О дети мои, Ар-Бейр воистину велик, он повидал многое…

Я спросил вождя, истинно ли нужна народу ургов эта война. И сказал вождь, что такова воля самого Вечного, донесенная до него мудрым Аш-Даготом. И волею же Вечного поставлен он, Ар-Бейр, военным вождем над всеми племенами ургов. Великая честь, но и великая ответственность — так сказал он.

Ар-Бейр говорил, что многое знает про Империю, про то, как люди ведут войны, как одерживают победы. Он говорил, что легионы сильны своей дисциплиной… я не слышал раньше такого слова, но вождь объяснил. Помните, дети мои, мудрые слова великого вождя — если каждый ург будет знать свое место в бою, если точно исполнит полученный приказ, если слово вождя будет для него законом — то Орда станет сильнее всех. Сильнее имперских легионов, сильнее любого врага нынешнего и грядущего.

Великий Ар-Бейр ушел… а я, глядя на чистый белый лист, снова задумался — а найдется ли когда-нибудь у народа ургов такой вождь, который прикажет воцариться миру?

Видимо, свой рассказ Оракул решил обставить со всем возможным старанием. Пещера в очередной раз преобразилась. Момента изменения обстановки Денис не заметил, но результат поражал воображение. Теперь это была не прежняя мрачная пещера и не относительно уютная комната, в которой он очнулся после операции, которую молодая волшебница провела с его памятью.

Теперь это был самый настоящий тронный зал.

Могучие колонны уходили ввысь, поддерживая куполообразный свод, изукрашенный фресками, изображающими какие-то древние баталии. В огромном камине пылали столь же огромные бревна — пламя распространяло вокруг ласковое тепло и играло бликами на доспехах, стоящих по обе стороны от массивного трона. Стены были украшены тяжелыми коврами, поверх которых, сияя отточенной сталью, висело странное оружие. Денис мог бы поклясться, что по крайней мере половина коллекции была предназначена отнюдь не для человеческой руки.

Пол был выстлан цветным мрамором. Наверное, переходы цвета тоже представляли собой картину, но для того чтобы увидеть ее целиком, нужно было бы воспарить к далекому потолку. Сквозь узкие стрельчатые окна, затянутые мозаикой цветного стекла, пробивался солнечный свет. Последнее, с точки зрения Дениса, было явно лишним — на улице уже наступила ночь.

Три кресла стояли прямо перед троном, несколько не вписываясь в общую обстановку зала. В присутствии властелина гости должны стоять… И все же Денис, разумеется, не стал высказывать вслух своих мыслей. Тем более что перед каждым креслом стоял небольшой столик, уставленный снедью. Жаров заметил, что блюда у каждого из гостей разные — у Таяны в основном фрукты и сладости, у него — мясо, пироги, горка распространяющей одуряющий аромат чесночной жареной колбасы, большой кувшин с вином… Столик перед Тернером был на удивление пуст — только небольшой кубок, в котором плескалось что-то темное.

— Итак, друзья… я хочу верить, что вы останетесь моими друзьями, все вы…

— И я? — Вопрос Тернера прозвучал с откровенной насмешкой.

— Разумеется, — кивнул Дерек дер Сан. — Я даже больше скажу. Я рад видеть тебя здесь, ибо впереди всех нас ждут неведомые опасности, которые не могу предсказать даже я, Оракул. И твоя помощь на этом пути будет бесценной.

— Да с чего ты взял, что я вообще стану кому-нибудь помогать? — вспыхнул Тернер.

— На то есть причины, — усмехнулся Дерек. — Я скажу о них… позже. А пока, позвольте, я расскажу о том, что сумел узнать и увидеть в глубинах твоей памяти, Денис. Денис Жаров… Знаешь, имя, которое придумала тебе Таяна, подходит тебе куда больше. Так что, разреши, я буду называть тебя Дьеном.

— Я не возражаю, — пожал плечами Денис. — Но почему? Чем вам не нравится мое имя?

— Об этом ты узнаешь. Всему свое время… думаю, будет лучше, если я начну с самого начала. Вам надо узнать о многом, поскольку это знание определит дальнейшие действия, Итак… приступим.

— Все вы знаете о древней битве, которая произошла тысячу лет назад у стен Хрустальной Цитадели, в ходе которой погибли Пятеро магов, возглавлявших восстание. Не надо сверкать глазами, Таяна, я знаю, что ты хочешь сказать. Разумеется, не все оказалось так просто. Битва была тяжелой, с обеих стороны было много погибших, и среди тысяч смертей затерялись пять. Я уже знаю, Дьен, что Таяна рассказала тебе историю мнимой или реальной гибели каждого из великой Пятерки. Но то, что ты говорила, девочка, и то, что сумели узнать ваши исследователи, — это так далеко от истины… Вообще убить высшего мага — это совсем не так легко, как может показаться тебе, тьер.

— Тьер??? — вскочила с кресла волшебница.

— Успокойся, Таяна, успокойся. Ну, тьер… ну и что? Хоть я и говорил, что все тьеры прирожденные убийцы, это не значит, что они не могут быть друзьями. Или хотя бы временными союзниками. И потом он, между прочим, спас твой рассудок там, в глубинах памяти Дьена.

— Так… так этот поток силы…

— Был мой, — приподнявшись, отвесил легкий, слега насмешливый поклон тьер. — И потом, я предпочитаю, чтобы меня называли Тернером. Как-то привык я к этому имени.

Оракул деликатно кашлянул, давая понять, что разговор отошел от темы. Когда взгляды всех опять обратились к нему, он продолжил.

— Итак, как я уже говорил, убить высшего мага очень сложно. И, разумеется, каждый из Пятерых предвидел возможность поражения и предпринял меры, чтобы уцелеть самому. Но все пошло не так, как предполагалось. Не буду вдаваться в подробности, нам они сейчас не слишком важны, скажу только, что сведения о смерти Пятерых были, мягко говоря, преувеличены. Хотя и не так далеки от истины, как может показаться неискушенному взгляду. Я, к примеру, был убит… и перед смертью успел переместить свой дух в эту пещеру. Предполагалось спасти и тело… но я не успел. А потому обречен на вот такое странное существование. Правда, в этом существовании есть определенные плюсы…

— Дерек дер Сан, подумать только… — простонала Таяна, закрыв глаза. — О Эрнис… да все маги Академии отдали бы по двадцать лет жизни за возможность поговорить с вами. Столько вопросов, столько древних тайн, которые…

— Которым, девочка моя, лучше оставаться тайнами. И я надеюсь, одной из таких тайн станет наш сегодняшний разговор. Но продолжу. Судьба большинства остальных из Пяти мне неизвестна. Знаю только, что ни один из них не погиб в том бою… по крайней мере не погиб их дух.

— Вы сказали большинства, Дерек? Значит…

— Насчет Зарида дер Рей у меня есть определенные подозрения… кстати, Таяна, тебе будет интересно узнать, что он был одним из твоих предков?

— Моих???

— А что тебя так удивляет? Маги — тоже мужчины, и Зарид весьма доброжелательно относился к женщинам, особенно к молодым и красивым. Даже мне известно по крайней мере о пятерых его потомках, а сколько их было на самом деле, одна Эрнис ведает. Так вот, Зарид одно время претендовал на место Верховного алхимика… правда, подвинуть на этом месте Унвейта оказалось ему не по силам. Но он был талантлив, невероятно талантлив. Таяна, ты слышала что-нибудь о народе орков?

Девушка задумалась, потом отрицательно покачала головой.

— Орки? — подал голос Денис. — Не знаю, что сказать… в моем мире были легенды… ну, книги… в них упоминались орки. По крайней мере звучало похоже.

— Я не знаю, в чем тут дело, пересечение миров иногда приводит к странным эффектам. Ну, суть такая. Племена орков жили в лесах к востоку от Империи… впрочем, Империи тогда еще не было, а было с пару десятков более или менее крупных государств. Орки были мирным народом, слабым, малочисленным… Они никому не мешали и никому не были нужны. Кроме Зарида, Он славно поработал с ними… Его снадобья, приготовленные для орков, дали мощный эффект, передаваемый потомкам. Теперь они называли себя ургами и поклонялись Зариду как своему создателю. И они изменились — стали крупнее, сильнее… и агрессивнее, Думаю, Зарид готовил для себя личную армию, он всегда был против экспериментов по созданию ньорков, говорил, что это плохо закончится. Как оказалось, был прав. Его армия ургов могла бы изменить соотношение сил… но он не успел… Хрустальная Цитадель пала раньше, чем ожидалось.

— А вы знали, что она падет?

— Я знал, — усмехнулся Дерек. — В то время об искусстве предсказания знали мало. Вообще говоря, о нем и сейчас знают немногим больше, но Унвейт, Зорген… они не верили в истинность предсказаний. Да и я был в этих делах не слишком опытен — по моему прогнозу Цитадель должна была продержаться еще лет двадцать, и у нас был реальный шанс на победу… что-то около одного к пяти. Для магов это весьма неплохая вероятность, знаете ли… но никто не предвидел бунта ньорков. Да, возвращаясь к Зариду.

Дерек дер Сан закрыл глаза. События тысячелетней давности начали разворачиваться перед его глазами — с множеством деталей, яркие, отчетливые… как будто произошедшие вчера.

— Ты намерен собрать Совет? — Дерек с сомнением покачал головой. — Не знаю, не знаю… Сейчас не лучшее время, чтобы отвлекать силы на эксперименты с дикарями.

— Ты хочешь сказать, что я занимаюсь ерундой?

Они не торопясь шли по длинному коридору — подземному тоннелю, соединявшему Ноэль-де-Тор с внешней стеной. Здесь было пустынно — право доступа вподземелья любого из пяти Шпилей имели только Старшие и Высшие маги. Сейчас в Цитадели таковых было немного.

Дерек, как обычно, щеголял в черном кожаном камзоле, прекрасно сочетающимся с его платиновыми волосами, длинными, спускающимися до лопаток. На боку висела длинная изящная шпага — все знали, что оружием дер Сан владеет в совершенстве. Хотя, конечно, клинок для мага был не более чем развлечением… а уж для Высшего мага, к каковым он был причислен еще лет двадцать назад, и подавно.

Его спутник явно демонстрировал свою приверженность традициям — на нем был длинный просторный балахон из дорогого темно-синего бархата, весь обшитый руническими письменами, и такая же синяя шляпа. Он был уже стар — куда старше Дерека — и выглядывавший из-под полей шляпы крючковатый нос и редкая кустистая бороденка ясно говорили о том, что время расцвета мужской силы Зарида дер Рэя осталось в далеком прошлом. Хотя сам он с этим бы не согласился — один из лучших, после дер Унвейта, знаток алхимии, Зарид без труда мог приготовить — и готовил не раз — зелье, способное восстановить его мужские силы. Пусть и на время. А капелька иллюзии — и любая женщина видела перед собой не старика с желтой морщинистой кожей, седыми бровями и бледными, почти бескровными губами, а молодого богатыря, играющего мускулами… это невинное колдовство помогало дер Рэю легко находить женщин, с радостью готовых скрасить его одинокие вечера… и столь же одинокие ночи.

Зарид был не в настроении. Вообще говоря, он редко пребывал в благодушном состоянии, и если бы не неписаный кодекс Высших магов, запрещавший им искать ссоры друг с другом без одобрения магической дуэли Советом, он давно бы уже нарвался на неприятности. Вот и сейчас в голосе дер Рэя сквозила неприкрытая угроза. Толку в этом было немного, она была напускной, ни один из Высших магов, будучи в здравом уме и твердой памяти, не рискнул бы нарушить правила и бросить равному себе вызов… по крайней мере по пустякам.

— Ты хочешь сказать, Ульрих имеет право решать, над чем мне работать?

— Нет, — усмехнулся Дерек, — не хочу. У каждого свои идеи. Просто я сомневаюсь, что Ульрих даст добро на использование алмазного порошка на твои цели, Зарид. Его осталось не слишком много.

— Еще бы, — хмыкнул Зарид. — Почти все запасы вбухали в эти стены и башни… зачем, спрашивается? Подумаешь… вечный материал. Не бывает ничего вечного.

— Ты о первом законе?

— Разумеется. То, что человек способен построить, он же может и разрушить, разве не так? И потом, неужели кто-то думает, что когда-нибудь Хрустальная Цитадель будет атакована этими примитивными катапультами? Для алмазной пыли можно было найти применение и получше.

— Угу, — пробормотал Дерек, словно про себя. — На твои эксперименты.

Зарид дер Рэй сделал вид, что пропустил шпильку мимо ушей. Некоторое время они шли молча. Тоннелъ был освещен мягким, слегка желтоватым светом. Время жизни белых матовых шаров было огромным и, хотя когда-нибудь и им суждено исчерпать вложенный в них свет, случится это очень нескоро. По обе стороны коридора тянулись плотно закрытые двери. Одни из них вели в помещения, сплошь заваленные книгами — в том числе невероятно древними, прочесть которые могли лишь немногие — и даже не все из Высших. В других помещениях скрывались вещи посерьезнее — и немало было таких дверей, на которых, кроме прочных бронзовых запоров, можно было заметить и следы охранной магии, способной в мгновение ока испепелить любого, кому пришла бы в голову мысль хотя бы дотронуться до массивных, выполненных в виде львиных голов дверных ручек. Здесь, в подземельях Шпиля Познания, хранилось все самое ценное, чем располагала Хрустальная Цитадель.

— Я намерен требовать созыва Совета, — вновь заговорил дер Рэй. — Мои эксперименты входят в решающую стадию, ургам необходим настоящий идол, не какие-то резные деревянные статуи, которые они старательно поливают кровью.

— Конечно, — с оттенком ехидства вставил Дерек, — это должно быть прекрасное изображение бесконечно мудрого божества. Как себя чувствуешь в шкуре демиурга, Зарид? Не жмет?

— Я не понимаю твоего сарказма, — насупился старый маг. — Может быть, я и не бог…

— Только «может быть», а?

— Не надо ловить меня на слове, — фыркнул дер Рэй. — Я не бог, но ургов создал я.

— Ты только лишь изменил их.

— Не важно. То, что получилось, уже является новым народом. Когда Унвейт создавал своих ньорков из людей, никто ведь не сомневался в том, что это новые живые существа, не существовавшие ранее. Или ты считаешь иначе?

— Унвейт не претендует на звание Создателя. И не требует от ньорков, чтобы его называли Вечным…

— Это не я придумал, это они сами, — махнул рукой Зарид. — И потом, Унвейт делал тупых солдат, пусть и хороших. Старику просто не хватило смелости замахнуться на что-то более значительное.

— А тебе хватило.

— Как видишь…

— Я говорю о другом. — Дерек был серьезен как никогда. — Никто из Высших магов не пытался играть роль бога. Да, мы можем многое, в том числе и то, что сделал ты… не надо столь презрительно щуриться, Зарид, не надо. Унвейт может все то, что можешь ты, и еще столько же. Но никто и никогда не пытался создавать новую расу разумных существ. Ньорки, сам понимаешь, под понятие «раса» не подпадают, размножаться они не умеют. Конечно, это было заманчиво… а ты знаешь, что Унвейт попробовал? Не так, как ты, он решил создать разумного скакуна. То, что получилось…

— Я знаю, — хмуро бросил Зарид. — Раб получился. Преданный, тупой… выносливый.

— Вот именно. Когда магиконя ведут на бойню, он понимает, что его ждет. И все же идет, он не может иначе, не может не подчиниться. Разумное существо нельзя доводить до такого состояния. Милосерднее его просто убить.

— Не надо мне рассказывать то, что я знаю и так.

— Видимо, плохо знаешь. Унвейт признал эти эксперименты жестокими и в своей книге, где описывал технологию экспериментов, дал понять, что его отношение…

— Да читал я. — Зарид всем своим видом показывал, как его раздражает этот разговор. — Двуличный ублюдок… можно подумать, ньорки не разумны. И потом, эта манера Ун-вейта изъясняться… я могу поклясться, что никто, прочтя эту книгу, не поймет ни слова из его философских рассуждений. Старик слаб и душой, и телом. Ему не хватает смелости принимать решения. Я просто пошел дальше.

— Пустой это разговор, Зарид… созывай Совет, твое право.

— Непременно, Дерек.

Совет Высших собрался спустя два дня. Хотя все Пятеро и находились в Хрустальной Цитадели, для того чтобы встретиться и обсудить насущные вопросы, каждому из них необходимо было отложить свою работу — и каждый считал, что от этого она, работа, существенно пострадает. Тем не менее право созвать Совет имел любой из Высших — и, после положенных проволочек, они наконец собрались.

Каждый раз эта церемония служила поводом показать себя — несмотря на то что все маги прекрасно знали друг друга, знали слабые и сильные стороны оппонентов, знали даже, кто и как именно выскажется по тому или иному поводу. Это, правда, не мешало инициатору созыва Совета излагать свои требования — всегда оставался шанс, что кто-либо из Высших магов в результате трезвых рассуждений или под влиянием прихоти изменит свою точку зрения.

Маги неспешно занимали места. Как всегда, первым явился Ульрих дер Зорген. Он был единственным из присутствующих боевым магом и манеры имел во многом солдатские. В частности, не переносил любых проявлений непунктуальности. Об этой его слабости, конечно, все знали, и, если кому-то нужно было вывести огненного мага из себя, достаточно было просто как следует опоздать на встречу. Ульрих был в доспехах — злые языки говаривали, что Зорген не снимает их даже ночью… хотя в Цитадели было немало молодых послушниц, готовых со всем пылом опровергнуть это заявление. Зорген был видным мужчиной — не считая его знаний и богатства — и поэтому был желанным объектом устремлений для каждой мало-мальски привлекательной особи женского пола. И он не был затворником, но и не стремился завести семью — такое деяние вообще было не в правилах Высших магов. Эффектно откинув полы своего черно-алого плаща, он опустился в кресло Верховного мага и жестами повелел прислужникам, расставлявшим по столу вазы с фруктами и бутылки с винами, убираться.

Зарид и Дерек пришли сразу вслед за ним. Их нельзя было назвать друзьями, Высшие маги не имеют настоящих друзей — просто так повелось, что по многим вопросам их точки зрения совпадали, и до поры до времени они предпочитали держаться вместе.

Старый Блаз дер Унвейт явился в сопровождении двух секретарей. Он всегда ходил с этой миниатюрной свитой, считая, что присутствие этих двух молодых хлыщей придает любому его появлению в обществе определенную весомость, Унвейт таскал их даже на совершенно секретные заседания, безапелляционно заявляя, что эти мальчики — его память, Собственно, в этом он был прав — усиленная магически память секретарей позволяла им запоминать слово в слово все, что говорилось в их присутствии. Бытовала даже шутка: хочешь, мол, свести с ума старика Унвейта — убей его «запасные мозги». Это была лишь шутка — несмотря на очевидную дряхлость тела, ум Верховного Алхимика был по-прежнему острым, а память — великолепной. Просто он любил демонстрировать немощь.

Тионна дер Касс как всегда опаздывала, и Зорген, соответственно, начал злиться. Впрочем, в этот раз опоздание было незначительным, и целительница вплыла в Зал Совета во всем блеске своей неувядающей красоты. Никто точно не знал ее возраста, как не знал и тщательнейшим образом оберегаемого секрета молодящих заклинаний. По слухам, старой стерве было лет сто пятьдесят, но выглядела она на двадцать пять — тридцать от силы. А драгоценности, местами полностью скрывавшие ткань платья, своей стоимостью перекрывали годовой доход иного герцогства.

— Я рада вас видеть, друзья! — Она улыбнулась своей совершенно очаровательной улыбкой. Слова, произнесенные мягким голосом, были наполнены такой теплотой, что любой, кто знал Тионну меньше, чем ее коллеги по Совету, тут же пал бы под чарами ее обаяния. — Ох, Ульрих… прости, дорогой, я опять опоздала.

— Вот именно, опять, — буркнул Зорген, не повышая голоса.

— Радости тебе, прекраснейшая. — Дерек склонил голову. Целительницу он недолюбливал, но особых конфликтов с ней никогда не имел. Может быть, именно поэтому и она никогда не опробовала на нем свои штучки, временами порядком досаждавшие остальным членам Совета.

В ответ Тионна чуть присела в реверансе. — И тебе радости, Дерек. Ты сегодня великолепно выглядишь.

— Что может сравниться с твоей прелестью, целительница…

— Может, мы начнем? — вяло спросил Унвейт, задумчиво разглядывая свои увитые перстнями пальцы. — Обмен любезностями, это, конечно, хорошо… но меня, знаете ли, ждет работа.

— Всех ждет работа, — мрачно заметил Зорген. — Да, давайте к делу. Прошу, мэтр Рэй, ваше слово.

Зарид коротко изложил просьбу. Как и ожидал Дерек, среди членов Совета идея отдать последние остатки алмазной пыли на изготовление какого-то там идола для-никому не интересного лесного племени особого восторга не вызвала. Лицо Тионны тут же приобрело неприступно ледяное выражение, Унвейт рассеянно качал головой, а Зорген стал еще более мрачен.

— Итак, я жду вашего решения.

— Не понимаю, — все так же вяло пробормотал Унвейт, как будто бы про себя. — Не понимаю, почему этим вашим оркам…

— Теперь они называют себя ургами.

— Урги, орки… какая разница. Почему бы им не сделать себе идола из камня или из дерева… в конце концов, мой юный друг, вы же должны понимать, что важен не субъект поклонения, но объект… важен дух, смысл…

— Это я понимаю, — кивнул Зарид, мысленно улыбаясь.

Для тихой радости был весьма существенный повод. Вместо твердого «нет» началась дискуссия, и, следовательно, есть шанс, что в своем решении Унвейт не определился. Дерек наверняка поддержит приятеля, Тионна и Ульрих будут категорически против. Вернее, Тионна будет против просто потому, что просьба исходит от Зарида — она его выносила с трудом.

— Это я понимаю, — повторил он, — но тут дело принципа. Этот народ отличается от других, и объект преклонения им нужен особый. Такой, что выделит их из других народов. Такой, который будет только у них.

— Алмазная статуя, неподвластная времени, — протянула Тионна.

— Вот именно, сиятельная.

— …и, конечно, с благородными чертами Зарида дер Рэя, Вечного, живого бога, — закончила она уже насмешливо.

Зарид вспыхнул, но постарался сдержать рвущуюся наружу колкость.

Разумеется, тот факт, что эти создания считали его, Зарида, богом, не вызывал удивления. Да и как еще могли повести себя дикари, познакомившись с могучим магом, даровавшим им и их детям силу, смелость, многочисленные умения и победы над соседними племенами, И у этого мага совсем не возникало желания доказывать дикарям, что он, по сути, столь же смертен, как и они сами. Мало ли… вдруг захотят убедиться. Но вот выпады коллег по этому поводу Зариду порядком поднадоели.

— Я против, — предельно коротко изложил свою точку зрения Зорген. Потом, подумав, добавил: — Осталось всего шесть кристаллов алмазной пыли.

— Да-да… всего шесть, — задумчиво поддакнул Унвейт, глядя куда-то в угол. — А мои эксперименты, мой юный друг? Для меня ведь, знаете ли, каждый кристалл бесценен. А вы… каким-то дикарям…

— Я категорически против, — заявила Тионна. — Я вообще не понимаю, что тут обсуждать? Кристаллы нужны Цитадели, и в это неспокойное время мы не можем пожертвовать ни одним из них…

— Но… — попытался встрять Зарид,

— Конечно, из каждой ситуации есть выход, — мило улыбнувшись, проворковала она, вкладывая в свой тон изрядную дозу яда. — Если благородный Зарид дер Рэй захочет покинуть Цитадель… покинуть навсегда, то с нашей стороны будет справедливо выделить ему часть имущества. Один кристалл.

— Ну… зачем так сразу, целительница? — Старый Унвейт продолжал изучать глазами дальнюю стену. — Наш юный друг просто нуждается в разъяснениях. Уверен, если мы поможем ему понять, что кристаллы необходимы для более важных нужд…

Унвейт понимал, что нарастающая напряженность между волшебниками и людьми не позволяет разбрасываться Высшими магами — даже такими, как Зарид. Если начнется война… впрочем, он вполне отдавал себе отчет, что миром это дело не кончится — что ж, тогда Цитадели понадобятся все силы. Именно поэтому он был в принципе готов поддержать Зарида. Конечно, старому скопидому было до смерти жалко драгоценных кристаллов, но, с другой стороны, в этом случае Рэй будет ему кое-чем обязан, а Унвейт был не из тех, кто не смог бы при случае взыскать долг.

Это понимал и сам Зарид — и менее всего ему хотелось бы попадать в должники к Алхимику. Поэтому он приготовил еще один ход — как ему казалось, беспроигрышный.

— Я, видимо, не вполне ясно выразился, господа. Я не претендую на кристаллы, принадлежащие Цитадели. Мне нужно лишь ваше одобрение… и я готов отправиться за ними сам. В Гавань.

Слова были сказаны, и, казалось, порыв ледяного ветра пронесся по Залу Совета, заставив вскочить с перекошенным от бешенства лицом Тионну дер Касс, вынудив поежиться Дерека, взлохматив седые волосы Унвейта, а может, они у него просто встали дыбом? И ведь было от чего…

— Да что этот недоумок о себе возомнил? — шипя от ярости, выплевывала слова Тионна, обращаясь преимущественно к Зоргену, в котором видела сегодня своего единственного союзника. — Я, конечно, знала, что у Рэя вместо головы задница…

— Полноте, прекраснейшая, — рискнул вмешаться Дерек, для которого слова приятеля тоже явились полнейшей неожиданностью. — Давайте не будем опускаться до оскорблений. Тем более что такие слова неуместны в ваших чудных устах, сиятельная.

— Я должна была сказать «жопа»? — не унималась Тионна. — Или мало было прошлых экспериментов с Гаванью? Может, кто-то из присутствующих страдает временной потерей памяти? Так я напомню!

— Никто ничего не забыл, леди Тионна, — спокойно заметил Зарид. — Но должен также напомнить и вам, что большая часть упомянутых вами событий связывается с Гаванью лишь по косвенным признакам. Нет никаких весомых доказательств…

— А волки, покрывшиеся костяными пластинами, это для вас не доказательство? А лошади, отрастившие чешую, клыки и рога? Или вы хотите, чтобы в следующий раз рога выросли у вас? О, я понимаю! Вы мечтаете об одном роге… пониже пупка!

— Фу, как пошло, — поморщился Зарид, ничуть не изменяя тона. — Да, считается, что мутации волков и лошадей произошли из-за открытия врат Гавани. Но, коллеги, ведь это лишь предположения, не так ли? Мы, разумеется, разработали стройную теорию, в достаточной мере объясняющую данный феномен, но верна ли она? Или, допустим, мы имеем дело просто со стечением обстоятельств?

— А Потоп?.. — взвизгнула Тионна и тут же осеклась, понимая, что сказала глупость.

Разумеется, это неосторожно вырвавшееся слово не осталось незамеченным.

— Об истинных причинах Потопа нам совсем ничего не известно, — с деланно равнодушным видом заметил Дерек. — Конечно, он прекрасно вписывался в теорию… но помилуйте, сиятельная. Ведь нет никаких достоверных сведений о том периоде. И потом, ведь это будет не более чем один прокол. Теория множественных пространств, одним из наиболее авторитетных авторов которой вы, сиятельная, являетесь, говорит о том, что точечный прокол не вызывает серьезных последствий. Вы же не хотите сказать, что ваши блистательные выкладки имеют изъяны.

Целительница смерила Дерека совершенной убийственным взглядом и нехотя выдавила из себя:

— Нет… в теории нет изъянов. Один прокол… да… наверное, серьезных последствий… не будет.

Дерек тяжело вздохнул. Он понимал, что этой фразой, загнавшей целительницу в угол, он подписал себе приговор. Теперь — никаких компромиссов. Тионна, гарантированно, запишет его в число своих врагов, и что характерно, на веки вечные — она никогда не прощала обид. Самое досадное, что он не хотел особо помогать Зариду в этом споре. Хватит ему аргументов — хорошо, не хватит — что ж, значит, не судьба. Только отдать голос в поддержку, ничего более. И вот на тебе, не удержался. Кто, спрашивается, за язык тянул?

— Я готов согласиться с предложением мэтра Рэя, — неожиданно заявил Зорген. В Зале Совета повисла напряженная тишина, все пытались осмыслить услышанное и отказывались верить собственным ушам. Ульрих никогда не менял принятого решения, даже в тех случаях, когда упрямство шло ему же во вред.

Огненный маг встал во весь свой немалый рост. Медленно оглядел всех присутствующих. Затем заговорил, чеканя каждое слово.

— Я готов согласиться. Но с условием. Помимо кристаллов, Зарид дер Рэй должен принести кое-что еще. Боевые заклинания. Три. Не меньше.

— О Эрнис… Ульрих, ты же помнишь записи… Лавка Снов не принимает золото или драгоценности.

— Я все помню, мэтр Сан, — отрезал маг. — И я помню, какую цену они назначают за свои товары. Если мэтр Рэй намерен получить наше одобрение этого… гм… визита, то он заплатит.

Все взгляды обратились в сторону Зарида. В глазах Дерека была написана просьба — откажись. Откажись, пока не поздно. Тионна смотрела с ненавистью — она уже знала результат и оттого, что уже не могла изменить его, бесилась еще больше. Унвейт смотрел сквозь Зарида, в глазах его было ожидание — и ни малейшего проблеска интереса. Он тоже не сомневался в ответе. И только холодные глаза Зоргена не выражали ничего.

Зарид некоторое время молчал. Затем, тряхнув головой, коротко бросил одно единственное слово:

— Согласен.

Оракул открыл глаза. Все трое слушателей, даже тьер, сидели неподвижно, чуть не разинув рты. И внимали…

Таяна даже не могла описать словами того, что творилось в ее душе. Никто, никто из ныне живущих не слышал и десятой доли того, что она узнала за последнее время. Как живые, встали перед ее глазами Древние маги — те, чья мудрость и сила, даже спустя тысячу лет, вызывали восторг, зависть, преклонение.

Девушка чувствовала, как дрожат пальцы. Она соприкоснулась с Тайной — и готова была сутками напролет ловить каждое слово того, кто был неизмеримо мудрее всех, абсолютно всех известных ей волшебников.

Тьер просто слушал. Он, будучи искусственно созданным существом, все еще вынашивал планы мести своим создателям. Не получилось с ныне пребывающем в состоянии призрака Дереком — что ж, стоит поискать других. Из слов Оракула он понял, что шансы найти кого-то из других Высших у него есть. А для этого как минимум надо дослушать до конца.

А Дениса, как, разумеется, и Таяну, переполняли вопросы. Они роились у него в голове, рвались наружу, отчаянно мешали друг другу в попытке определить первоочередность… и поэтому он молчал.

Пауза затягивалась, и наконец Таяна не выдержала.

— Мэтр… Сан…

— Для тебя всегда просто Дерек, девочка.

— Спасибо, Дерек… я, простите мое невежество… я хотела бы узнать, что такое Гавань? Имеется в виду Гавань Семи Ветров, да?

— Да, разумеется. Гавань Семи Ветров… я расскажу, но прежде я расскажу вам о множественности миров. Поскольку эта теория… — Оракул бросил короткий взгляд в сторону Дениса, — ныне столь эффектно подтвержденная, тесно связана с Гаванью. Да, собственно, и со всем тем, что сейчас происходит в мире.

Некоторое время Оракул молчал, затем начал говорить, тщательно подбирая слова. По его манере речи Денис сразу же почувствовал, что это древнее существо вполне могло бы выражаться куда яснее, но намеренно упрощает свой рассказ, одновременно существенно его увеличивая, чтобы быть понятым всеми присутствующими.

— Итак, представьте себе сосуд, стенки которого тонкие и мягкие. Это наш мир. Внутри — жизнь, снаружи… ну, наружное пространство рассматривать не будем. В нашем случае это несущественно, и позже вы поймете почему. Стенки сосуда очень тонкие и находятся в постоянном движении, чутко откликаясь на воздействие извне. И вот однажды две противоположных стенки сомкнулись и слиплись, разделив сосуд пополам…

— И мир, следовательно, распался на две части? — уточнил Денис.

Оракул некоторое время раздумывал, затем покачал головой.

— Видимо, аналогия с сосудом не совсем верна. Миров стало два. Просто теперь меж ними граница. Для жителей каждого из миров она невидима и неощутима. И миры эти совершенно одинаковы, подчеркиваю, совершенно. Но только в первый миг… А потом начинаются изменения, ведь каждый из миров теперь автономен и живет по своему закону. Спустя какое-то время изменения становятся все более и более заметными, пока наконец, спустя очень много лет — тысячи, сотни тысяч, миллионы, — миры не становятся абсолютно разными. А ведь на протяжении этих миллионов лет вновь и вновь происходят разделения, это может происходить часто, может — редко, но происходит… Таким образом…

— Таким образом, получается конечное, хотя и очень большое количество миров, чем-то похожих, в чем-то различных, так? — снова не удержался Жаров.

— Совершенно верно, чем больше время, прошедшее со дня разделения миров, тем более они отличаются друг от друга. Думаю, наш мир и ваш, Денис, разделились относительно недавно, сто или двести тысяч лет назад. Вас невозможно отличить от любого человека нашего мира, у нас почти одинаковая растительность, мало отличаются и животные.

— Особенно эти чудовища в чешуе, на которых вы тут разъезжаете… — хмыкнул Жаров.

— Скакуны — это отдельная тема. Но я, с вашего позволения, продолжу. Итак, ваш и наш мир разделились. Но потом развитие их пошло по разным путям. Вы начали развивать у себя технологию, строить эти ваши космические корабли, летать к звездам…

Оракул усмехнулся, поймав непонимающий взгляд Таяны.

— Прошу прощения, потом Денис тебе объяснит. Я просто сумел получить много информации, пока находился среди его мыслей, поэтому теперь знаю о его мире достаточно много. Я заранее прошу прощения за все мои слова, которые покажутся вам непонятными, поймите, в первую очередь мой рассказ предназначается для Дениса. — Он снова обернулся к Жарову. — Итак, вы избрали технологию. Ну а мы стали развивать магию… или, как вы, наверное, предпочли бы сформулировать этот тезис, пошли по биологическому пути развития. Мы сумели нащупать и реализовать скрытые возможности человеческого мозга, сумели путем банального отбора вырастить среди людей практически новый вид — магов… Хотя эта бойня, устроенная тысячу лет назад, практически уничтожила львиную долю этих достижений. Но суть не в этом…

— То есть вы хотите сказать, что способность к магии дремлет в каждом человеке?

— Разумеется. Но определенные навыки, позволяющие эти способности контролировать и должным образом направлять, есть не у всех. Способности эти можно развивать, они передаются по наследству — и, если относиться к этому с должным старанием, можно получить пусть слабенького, пусть неопытного мага уже спустя несколько поколений. Видимо, поначалу так и было — простые знахарки рождали дочерей-ведуний, а у тех появлялись внучки-колдуньи… Но менялись не только люди. Менялся и окружающий их мир. Я сильно подозреваю, что не сами люди выбрали свой путь развития — скорее всего развитие отделившихся друг от друга миров пошло настолько разными направлениями, что людям просто не осталось другого выбора. Ведь изменялись не воздух, вода или цвет неба. Менялось нечто большее — законы. Основополагающие законы, которым подчиняется все — и живое, и мертвое. Вот скажите, Денис, люди могут летать? Просто так, без всяких приспособлений?

— Еще совсем недавно я бы сказал, что нет, — хмыкнул Денис и улыбнулся. — А теперь я ни в чем не уверен.

— И вы правы. Потому что в вашем мире люди летать не могут. Потому что есть законы, обойти которые можно только с помощью принятых в вашем мире технологических способов. А у нас — могут. И очень легко… для этого надо просто превратиться в летающее существо с крыльями. Это можно сделать, поскольку законы этого мира утверждают, что тело подчинится духу, если дух достаточно силен.

— Вы имеете в виду этих… вампиров?

— Как раз нет. Вампир превращается в летающее существо не потому, что обладает властью над своим телом, а потому, что такова его природа. Но само существование таких существ, как милый приятель нашей волшебницы, подтверждает мою теорию. Вернее, теорию, разработанную Тионной дер Касс.

— Кстати, легенды о вампирах есть и у нас, — заметил Денис.

— Этому, при желании, тоже можно найти объяснение. Но об этом позже… итак, суммируя сказанное, получим такую картину. Имеется множество миров, более или менее отличающихся друг от друга и разделенных только тонкой, пластичной, податливой мембраной. В каждом мире — свои законы, свои правила игры, свои принципы существования жизни. Теперь подумайте, что произойдет, если мембрану проколоть?

Денис задумался. Перед глазами возник сосуд, разделенный перегородкой посередине. Слева — красная жидкость, справа — синяя. И в перегородке — отверстие… разные по цвету жидкости начинают смешиваться, и в месте прокола, с обеих сторон мембраны, начинают образовываться бурые облачка…

— Воинство Сатаны… — вдруг прошептал он, чувствуя, как холодеют ладони, как на лбу выступает пот. — О господи, теперь я понимаю.

— Ты о чем? — встревоженно спросила Таяна.

Денис говорил на родном языке, которого она не понимала, но его напряженная поза и испарина яснее ясного давали понять, что то, что он говорит, — не из приятного.

Денис молчал, и только перед его глазами снова и снова вставала фигура пожилого человека в простой рясе с чуть всклокоченными седыми волосами. Отец Браун говорил о воинстве Сатаны — Денис тогда не принял эти слова всерьез, а вот теперь вдруг со всей ясностью осознал, что старый библиотекарь был совершенно прав, что тот текст, который ему удалось откопать в недрах церковных библиотек, содержал в себе истинное пророчество. Только вот не армией убийц с кривыми мечами было это воинство… это было нашествие чуждых его миру законов.

Он поежился. Страшно подумать, что может сделать изменение законов, на которых основано человеческое общество. Если изменения будут достаточно серьезными, рухнет все — промышленность, энергетика, космонавтика… все это зиждется на неизменности тех или иных законов, все подчиняется им и только им.

— Вижу, Денис, что ты понимаешь… но не все так страшно, как тебе кажется.

— Вы читаете мои мысли, Оракул? — вздрогнув как от удара, не слишком доброжелательным тоном спросил Жаров.

— Мог бы, но это не нужно, у тебя, юноша, все на лице написано, — фыркнул Дерек. — На самом деле при проколе мембраны не происходит значительного смешения миров. Так, мелочи… и проколы эти происходят достаточно часто. Наверняка и из нашего мира в ваш попадали люди, донесшие до вас, к примеру, легенды о вампирах… может быть, бывало и наоборот. Не сомневаюсь, что у вас есть сведения о загадочных исчезновениях…

— Значит, этот прокол… он неопасен?

— Опасен, разумеется. Опасен по двум причинам. Во-первых, смешение миров все-таки происходит. Но область чужого пространства, внутри которой действуют чужие законы, невелика и быстро рассеивается. — Другое дело, если такие проколы происходят часто, если держатся не мгновение, а достаточно долго… сам по себе стихийный прокол закрывается быстро, за несколько секунд. А вот если его держать… тогда смешение пойдет быстрее. И, во-вторых, слишком частые проколы ослабляют мембрану, и она может лопнуть. И тогда… думаю, не надо объяснять, что тогда произойдет с обоими слившимися мирами?

— Погибнут? — пролепетала Таяна. Оракул только тяжело вздохнул.

— Вот чего всегда не хватало в этой вашей Академии, так это грамотного преподавателя логики. Ну с чего бы им погибать, мирам-то? Законы, ясное дело, изменятся, вернее, образуются новые, понемногу похожие на своих предшественников с обеих сторон. Только вот… только вот людям придется несладко, очень несладко. Рухнет все, что они считали незыблемым. Воцарится хаос — не на день, не на год… на века. Проколоть мембрану не слишком и сложно, это может произойти даже случайно. Такие проколы мы называем стихийными. Живут они недолго и вреда особого не приносят. Как правило, происходит что-нибудь необычное… то, что называют чудесами — но разово, ограниченно как по времени, так и по территории. Но вот для того чтобы открыть настоящие врата на относительно большой срок, нужно нечто большее. Подозреваю, что какие-то эксперименты в вашем мире, Денис, вызвали… как бы это правильно назвать… ну, скажем, резонанс кое с чем в нашем мире. И образовался устойчивый коридор. А потом еще раз, и еще… мембрана слабеет, друзья мои. Урги, эти детища моего приятеля Зарида, вновь и вновь расшатывают саму основу мироздания, уверенно двигая наш мир к гибели.

— Урги?

— Да, милая, они самые. Оказалось совсем несложно пробежать вдоль памяти Дениса и увидеть то, что увидел, но не смог запомнить он. Ну а понять все остальное было не так уж и сложно. И теперь перед нами стоит весьма сложная задача — попытаться остановить окончательное слияние миров или превратиться в очередную Гавань.

— А что такое Гавань? — спросил Денис.

— Это место, где нет законов…

По словам Оракула, когда и почему возникла Гавань, было неизвестно. Может быть, она существовала всегда, как некое место, уравновешивающее разнообразие миров, А может — и именно к такому мнению склонялись Древние, — она возникла из-за неосторожных экспериментов ее жителей с проколами мембран. В один далеко не прекрасный день мембраны лопнули, впустив в их пространство иные законы. Тионна считала, что дело не ограничилось слиянием одного мира — скорее всего имел место глобальный катаклизм, когда хитросплетения противоречащих друг другу законов порождали новые, ранее неизвестные…

Но обитатели того мира выжили. Человек — весьма стойкое существо… хотя даже в самом отдаленном приближении жителей Гавани уже нельзя было назвать людьми. Глобальное изменение мирового порядка не унесло их жизней — по крайней мере всех жизней… но вот телам изрядно досталось. В Гавани можно было встретить создания любой формы, более того, эти формы постоянно изменялись, варьируясь от вполне человеческого облика и до совершенно невероятных, чудовищных или, наоборот, комических образов.

Разумеется, изменения не ограничились только людьми. Слияние миров привело в движение все — погоду, природу… даже солнечному свету нельзя было доверять. Спектр, состав излучения, температура и любой другой параметр мог измениться в любой момент — и менялся, давая случайному гостю не слишком много шансов на выживание,

Собственно, Гаванью это место назвали люди — вернее, маги, которые обнаружили место, где мембрана, отделяющая их мир от «пространства вне законов», была очень тонка и рвалась при малейшем воздействии. Когда-то на этом месте был людный портовый город, теперь же только развалины свидетельствовали о том, что здесь жили люди. Среди руин изредка попадались невероятные чудовища — и далеко не все они были просто животными, попадались и вполне разумные… Сами понимаете, при виде, скажем, трехголового монстра, покрытого чешуйчатой броней и способного выдыхать облака едкой кислоты, рыцари хватались за оружие и нисколько не интересовались тем, что перед ними какой-нибудь несчастный житель иного мира, попавший в очередной разрыв мембраны и не имеющий возможности вернуться домой.

— К сожалению, мы можем строить только предположения. Тионна считала, что короткое, не более нескольких секунд, окно в Гавань не несет сколько-нибудь существенных последствий для нормального мира. Но для того чтобы войти и вернуться, необходимо было держать окно открытым. Считается, что открытый портал удерживает мага, рискнувшего сунуть нос в «пространство вне законов», от некоторых особо тяжких явлений того мира. Как вы понимаете, проверять достоверность этой теории никто не решался… известно только, что из кратких проколов не вернулся никто.

Дерек взял в руки книгу, принесенную Денисом. На вид это был обычный том, если не считать светящихся символов на черной коже, и, когда Оракул открыл ее, все увидели совершенно чистые страницы.

— Но… что это значит?

— Видишь ли, это — один из артефактов, принесенных с той стороны… из Гавани. Не сама книга, а постамент, на котором ты ее нашел. Нам не вполне ясно его назначение, и удалось выяснить лишь одно — стоит взять с пьедестала вот такой bottom, подождать немного — и на каменной крышке появится новый. Столь же девственно чистый. Только название на обложке будет другим… именно таким, которое нужно человеку, пришедшему за книгой. То есть это своего рода магический способ изготовления чистых книг… если, конечно, мы не заблуждаемся.

— Значит, кто-то из ваших коллег бывал в Гавани?

— Ну… если не считать Зарида, то нет. Сохранились древние записи — они были древними уже в мое время — о том, как один из магов вошел в Гавань… Он же, кстати, дал ей и это название, Гавань Семи Ветров. Из его дневника следовало, что там непрерывно движется воздух, непрерывно дует ветер. Со всех сторон сразу…

— Почему ж тогда не восьми ветров? — спросил Денис.

— Не знаю, — пожал плечами Дерек. — В общем, он принес оттуда немало странных вещей, и дневник его содержал массу информации о Гавани. А потом… потом началось то, что мы называем Потопом. По мнению Тионны — увы, точных данных для исследований оказалось недостаточно, — Потоп явился следствием длительного открытия портала. На какое-то время, и хорошо, что не навсегда, изменились законы нашего мира. Не все, некоторые… Но после Потопа в живых остался ладно если один из ста человек. Погиб и тот маг, его записи нашли случайно. Были и другие, жаждущие посетить Гавань, нам, в мое время, было точно известно о трех удачных и о десятке неудачных попыток. К сожалению, мало кто из смельчаков вел столь подробные дневники.

Таяна удивленно подняла бровь.

— Но из вашего рассказа я поняла, что вы знали о Гавани немало?

— Да, это так. Один из проколов был совершен примерно лет за шестьдесят до падения Хрустальной Цитадели. Тогда наши предки еще знали о Гавани — вернее, о ее разрушительном влиянии на наш мир — слишком мало. И не понимали, на какой риск идут. В общем, прокол был не слишком долгим, один из магов, его звали Дан Кернер, проник в Гавань и вернулся. Он принес с собой немного — небольшую шкатулку с горстью чего-то напоминающего изрубленные в мелкую крошку алмазы, легкий, похожий на игрушку для подростка меч и две таблички из матового черного материала, не похожего ни на металл, ни на камень, ни на стекло. И, конечно, он принес кое-что куда более важное, чем эти предметы, — информацию.

— Меч… я, кажется, видел… — неуверенно протянул Денис.

— На боку призрака Ульриха? Да, это был он, тот самый меч. На вид это не более чем игрушка — но его клинок способен разрезать гранит, как масло. Этот меч с тех пор всегда принадлежал старшему из Пяти, боевому магу огня. В свою очередь его как символ власти получил и Зорген. Но меч — всего лишь оружие. Странное, непонятное… никому так и не удалось сотворить подобное, но он — вещь, не более, А вот кристаллы… это были… я не могу подобрать слова, которые вы смогли бы понять. Наиболее близким сравнением мне кажется такое — это были семена. Будучи обработанными должным образом, они давали всходы — любые. Из этих семян была выращена Хрустальная Цитадель. На ее строительство ушли почти все запасы из шкатулки, осталось всего несколько зерен… кажется, я уже говорил об этом.

— А таблички? — Голос Таяны дрожал.

— А таблички были заклинаниями. Одноразовыми… и их мог применить любой человек, пусть и совершенно не владеющий Даром. Кернер купил их в месте, которое, согласно его записям, называлось «Лавка Сновидений». Там торговали магическими заклинаниями, ни одно из которых невозможно было применить в самой Гавани, последствия могли оказаться самыми различными — от простой неудачи и до чудовищных разрушений. Он заплатил за них собственной кровью…

— Вампиры?

— Нет, кровь жителей «нормальных» миров там ценится очень высоко. В ходу и многое другое, в том числе и золото… но кровь имеет наивысшую цену. У вампиров это не более чем еда. В Гавани же… к стыду моему, я не могу сказать точно. Просто не знаю. Из туманных намеков в дневнике Кернера можно сделать вывод, что наша свежая кровь дает жителям Гавани, причем на довольно длительное время, своего рода стабильность. Но это лишь предположение.

— И что это были за заклинания?

— Не терпится, девочка? — усмехнулся Оракул. — Да, я знаю, вы считаете, что многое утратили за это тысячелетие, и это действительно так. Но волшебство, заключенное в этих табличках, мы не смогли не только повторить — даже понять. Так что не думай, что только вы имеете право на уязвленное самолюбие. А что касается заклинаний… Одна из табличек пропала, и ее следы обнаружились много лет спустя. Вторая… вторая вернула из мира мертвых его жену. Никогда маги не могли сделать ничего подобного — излечить любую болезнь, зарастить рану… но не вернуть человека, когда он уже перешагнул последний рубеж. А Кернеру это удалось… Правда, никто не видел эту женщину, известен только сам факт, да и то в основном по записям Кернера. А сам Кернер погиб спустя седмицу после возвращения из Гавани, погиб странно, сгорел — в его лаборатории произошел сильный пожар. От тела остались одни только угли.

— В вашем рассказе, Оракул, много неясностей… — заметил Денис. — И много недоговоренностей.

— Постепенно я расскажу все, по крайней мере все, что знаю, — ответил Дерек. — Собственно, мы как раз подходим к самому важному. Итак, Кернер проник в Гавань. Странные события начались спустя несколько недель после этого. В одной из деревень у лошади появился необычный жеребенок… он был покрыт чешуей. Ну, на это, может, и не обратили бы особого внимания — мало ли, кто-то из магов пошутить решил над сервами. Но Совету Высших сообщили. А потом началось… Изменение затронуло несколько видов животных — лошадей, волков, кое-каких птиц. Почти все изменения были связаны с внешним видом. Во что превратились лошади и волки, ты, Денис, видел. Как ни странно, собак эти изменения не задели. Надеюсь, тебе не придется увидеть, во что превратился альбатрос… моряки — те, кто остался после такой встречи в живых — рассказывают о чудовище, почти неуязвимом для оружия, которое охотилось на людей. Судя по тому, что альбатросы исчезли вовсе, был сделан вывод, что чудовище — это они и есть, изменившиеся до неузнаваемости. Сейчас их называют иначе…

— Драконы, — прошептала Таяна.

— Да, девочка, теперь их называют драконами. Слава Эрнис, более серьезных изменений не было замечено. Вот тогда эти события и связали с походом в Гавань… — Оракул на мгновение задумался, затем покачал головой. — Или не тогда, а чуть позже. Это не важно.

Денис нахмурился. Некоторое время он обдумывал слова Оракула. В принципе, несмотря на всю фантастичность рассказа, в нем была какая-то определенная, не вполне понятная, но явственно ощущаемая логика. Конечно, будь на его месте специалисты по физике пространства, работавшие на «Азервейс», они, наверное, смогли бы к каждому высказанному Оракулом те-зису подобрать и необходимую терминологию, и должную аргументацию. Но и того, что Денис понял, было достаточно, чтобы осознать — слияние миров, пусть даже довольно похожих, не обещает человечеству с обеих сторон ничего хорошего.

Наконец он поднял глаза на Дерека, молча ожидавшего вопросов.

— Значит, открытие портала в Гавань может повлечь катастрофические изменения в мире, так? И, несмотря на это, Зарид дер Рэй решился на такой шаг?

— Заридом двигали, по сути, родительские чувства. Он, разумеется, не сказал Совету всей правды — да и кто на его месте пустился бы в излишние откровения. Я знал правду и, кстати, настаивал, чтобы Зарид признался сразу… но он не послушал меня и сделал по-своему. Не буду осуждать… Дело в том, что Зарид был немолод. Он боялся, что урги, его народ, рождению которого он посвятил долгие годы своей жизни, забудут его, своего создателя. Боялся, что они найдут себе других богов. Он хотел остаться с ними навсегда, приглядывать за ними, давать советы, наставлять… по возможности — наказывать за непослушание. Смертное тело не слишком подходило для этих планов, и Зарид решил вырастить себе новое тело — несокрушимое, вечное. И величественное. Конечно,алмазное зерно было для этого самым подходящим материалом… но ему отказали.

— Он мог украсть, — пожал плечами Тернер. — Мог потребовать угрозами. Мало ли способов. Рисковать целым миром ради вонючего племени лесных уродов, это глупо.

— Видимо, в тот момент ему не пришло в голову ничего лучше. А что касается кражи… отношения среди членов Совета были сложными, но обвинение в краже могло поставить его вне закона, могло повлечь смертный приговор — а не существовало в наше время мага, способного выдержать совместный удар даже двоих Высших… хотя, пожалуй, Ульрих бы смог… двоих точно смог бы.

— А Зарид решил пойти за кристаллами сам.

— Верно, — кивнул Дерек. — И пошел. Прокол был не слишком большим, он все-таки не хотел рисковать зря. Туда и обратно, с конкретной целью — и не более. Он успешно вернулся… принес заклинания, принес кристалл. И сделал статую, идола — урги называют теперь его Алмазной Твердью, кажется. Во всяком случае, перевод с их языка на имперский звучит примерно так. Заклинания были отданы Зоргену… и, когда это стало необходимо, с его, разумеется, точки зрения, он их применил. Одним он сжег армию только зарождавшейся тогда Империи, в той самой битве… бойне, после которой его именем стали пугать детей. Вторым… вторым поджег плато у Хрустальной Цитадели, чтобы остановить идущие на штурм отряды ньорков и людей.

— Кажется, — тихо сказала Таяна, — я знаю, когда обнаружилась вторая табличка Кернера. Ведь там, не так ли? У стен Цитадели? Это с ее помощью вызвали дождь, который идет до сего дня?

— Ты догадлива, — устало улыбнулся Оракул. — Да, было так. Ну а третью использовали, чтобы уничтожить Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания… эту табличку использовал Зарид. А заодно уничтожил и Ульриха, который находился в Ноэль-де-Тор в тот момент. Да, я вижу, тьер, ты усмехаешься… возможно, Зарид выкрал последнюю табличку из самых лучших побуждений, он не желал, чтобы библиотеки Цитадели попали в руки к врагу. И сделал то, что считал необходимым. А когда был тяжело ранен во время битвы за Цитадель, перенес в собственноручно созданную статую свой дух, как я — в эту пешеру.

— О Эрнис… так, значит, это ургское божество — есть вечно живой Зарид дер Рэй? — охнула Таяна.

— Именно так. Вдумайтесь, это ведь очень важно. Зарид дер Рэй, живой, способный мыслить, способный на многое, — он находится среди ургов. И он, один из немногих ныне живущих… — губы Дерека тронула горькая усмешка, было ясно, что к «живущим» он причислял и себя, в какой-то мере, — так вот, он один из немногих, знающих способ пробивать мембраны меж мирами.

— Итак, это его магия дала возможность ургам разгромить наши… — Денис замялся, в языке, на котором шел разговор, не было подходящего термина, — наши лаборатории?

— Не совсем. — В голосе Дерека слышалась явная печаль. — У Зарида в оковах алмазной плоти не так много возможностей. Но ему помогли… вы сами помогли. Ваши эксперименты, как я понял из того, что прочитал в твоей памяти, были связаны с мгновенным перемещением в пространстве, так? А что ж это такое, как не самый настоящий прокол?

— Значит, если эксперименты прекратятся, то урги не смогут больше открывать эти врата?

Денис почувствовал, как на душе становится немного легче. Разумеется, эксперты «Азервейс» уже вычислили взаимосвязь между экспериментами на «Сигмах» и таинственной гибелью станций. Если сейчас закроют программу, то Земле не будет ничего угрожать…

— Ты невнимательно слушал, — сокрушенно покачал головой Дерек. — Слишком много проколов, слишком большие перемещения лю… ургов между мирами, слишком ослабла мембрана. Сейчас она готова окончательно порваться из-за любой мелочи, а у Зарида вполне достанет сил, чтобы прокалывать мембрану одним лишь усилием собственной воли. Конечно, все это в большей или меньшей мере лишь предположения. Но, боюсь, нашему миру… и твоему, Денис, тоже, грозит огромная опасность. И я не знаю, что можно сделать. Давайте будем думать вместе — и я молю Эрнис, чтобы кому-нибудь пришла на ум хорошая идея.

12. НАШЕСТВИЕ

Кто я, Ур-Шагал, провидец и летописец? Если Вечный, даровавший мне умение переносить на пергамент события этих дней, тем самым выделил меня, превратив в нечто особенное, то почему же меня все время терзают сомнения в моем предназначении ? А если я принадлежу народу ургов, то почему отряды, проходящие мимо моего дома, не вселяют в мою душу радость и гордость за мой народ? Почему, когда я смотрю на наших воинов, то вижу не горы добычи, не многочисленных пленников и могучих бойцов, покрывших себя славой, а только лишь смерть, грабежи, разорение… И не дым жертвенных костров стоит у меня перед глазами — то дым горящих ургских селений…

Вопросы, вопросы роятся в моей голове, и перо уже не раз помимо моей воли наносило на белые листы страшное слово — война. Да… возможно, вы, дети мои, читая эти строки, лишь рассмеетесь над причудами старика, редко берущего в руки боевой топор. Что поделать, среди народа ургов немногим дано умение говорить с грядущими поколениями с помощью пера. И немногим есть что сказать своим потомкам — разве что поведать о количестве взятой добычи и о раскроенных черепах. А я все чаще задумываюсь, а в этом ли состоит истинная гордость воина?А может, цель жизни бойца — хранить, пусть и силою оружия, мир для своей семьи?

Земля дрожит под ногами ургов, и ведет их великий и мудрый Ар-Бейр. Топоры воинов готовы к бою, и значит, бой состоится. Ибо если тысячи бойцов потрясают отточенной сталью, нужен лишь крошечный повод, чтобы эта сталь обагрилась кровью. А повод найдется, дети мои, ибо немало обид накопилось меж нами, и другими… людьми, проклятыми шапками, эльфами…

Только я, Ур-Шагал, провидец и летописец, все чаще задумываюсь о том, какое это великое благо — умение прощать обиды…

Мист был маленьким городком. Точнее, когда-то он был просто небольшим селом, но его особенно удачное расположение прямо на границе ургских владений сделало его стратегически важным — и, разумеется, Империя не могла этого не заметить. Поэтому еще лет двести назад в этих краях появился крупный отряд тех, кого в другое время и в другом месте назвали бы военными инженерами.

Отряд в основном состоял из людей. Хотя среди затянутых в кольчуги воинов, гордо носивших красно-лиловые цвета Империи, среди немногословных мастеров топора и пилы, среди знатоков камня и умельцев по части осадных орудий мелькали и приземистые бородатые фигурки. Гномов нечасто удавалось привлечь к строительным работам, но Империя щедро платила золотом — и подземный народец не устоял.

Первоначально построили деревянный частокол — не бог весть какая защита, но для обороны от шаек бандитов вполне подойдет. А потом мастера взялись за дело как следует… Прошло почти тридцать лет, прежде чем императорские инспектора сочли крепость законченной. И они не кривили душой.

Каменная стена была достаточно высока, а шесть мощных башен давали защитникам шанс даже в том случае, если падет наружная стена. Да и потеряв башни, всегда можно было отступить в донжон — с трех его верхних этажей можно было держать под непрерывным градом стрел, камней и горящего масла все пространство внутри цитадели. Ну а запасы снаряжения для стрелков и обслуги катапульты были весьма велики,

Крепость не боялась штурма. В ней была вода, в ней при необходимости могло укрыться все население городка, и многие из селян оказались бы нелишними, пополнив ряды защитников. Широкий ров не позволял легко навести мосты, а кованные гномами ворота выдержали бы удар любого тарана.

Так было…

Но шли годы. Урги то совершали мелкие набеги на беззащитные поселения, то вновь прятались в своих лесах и пещерах, завидев на горизонте вымпелы имперских легионов. Где-то случались и серьезные стычки, бывало, что и хваленые красно-лиловые отступали, устилая землю трупами… а бывало и наоборот.

А под стенами Миста было тихо. Один-единственный раз, лет через пятьдесят после завершения строительства, небольшой отряд ургов сделал глупую, заведомо обреченную на провал попытку ворваться в крепость. Их и было-то всего сотни четыре… ну а тех, кому удалось унести ноги из-под несокрушимых стен, и вовсе можно было бы пересчитать по пальцам. И для этого не понадобилось бы много рук.

А годы все шли и шли… Вот и назначение в Мист стало считаться опалой — и в самом деле, каких побед можно ожидать, отсиживаясь в цитадели. Сюда стали попадать худшие — ленивые и трусоватые, ищущие в армии сытую и спокойную жизнь или просто попавшие в немилость к Императору и отправленные коротать годы здесь, на задворках Империи. И когда войска были нужны где-нибудь в другом месте, полководцы не слишком долго думали, откуда можно без ущерба забрать когорту-другую.

Не только гарнизон приходил в упадок — в мире нет ничего вечного. Ветшала и стена… Прошли золотые денечки, когда увесистые монеты с профилем Императора привлекали в Мист умелых мастеров, теперь здесь правили бал посредственности. Кому-то пришло в голову, что каждый день поднимать и опускать тяжелый подъемный мост — ненужная глупость. И уже много лет бездействовали ворота и кованые цепи, постепенно покрываясь толстой коркой ржавчины. Кто-то счел, что дерево ворот поизносилось… и его заменили — но, хотя стальная окантовка и осталась, работа делалась уже не гномами. Людьми. Людьми, которым платили сущие гроши… да они так и работали.

И внутрикрепостной двор постепенно обрастал хозяйственными постройками, сараюшками, казармами и прочими удобствами… и, конечно, никто не был в настроении платить за камень — все делалось из обычного дерева…

Да и сам городок, первоначально представлявший собой самый настоящий форпост, порядком разросся. Урги — они, в конце концов, не только воевали с людьми. В годы, а то и десятилетия мира здесь заключались торговые сделки, к немалой выгоде имперских купцов. А там, где царит торговля, — там и люди селятся охотно. И теперь, пожалуй, цитадель уже не смогла бы вместить всех желающих укрыться за ее стенами, случись вдруг что…

Впрочем, это мало кого беспокоило. Уже давно сюда не приезжали неподкупные имперские инспектора, а если и приезжали, то так… по мелочи. Исправно ли солдатам кладут в кашу мяса, да не украл ли нынешний комендант слишком уж много из воинской казны. Приезжали да вскорости и отбывали с мелко исписанными пергаментами отчетов, где говорилось, что мясо солдатам таки кладут (правда, конину, но кто ж ее будет разглядывать да пробовать, небось инспекторов не из солдатского котла кормят), а комендант хотя и шельма первостатейная, но меру знает. Ну а за руку не пойман — стало быть, не вор. И снова все успокаивалось на несколько лет…

Легионеры, лениво отработав положенную надень муштру, шли на поля — у многих здесь уже были и бабы, а у кого и прям-таки жены, да еще с выводком сопливых пацанов. Да и то сказать, служба в имперских легионах долгая… того и гляди без наследника останешься. А сопливых этих, стало быть, кормить надо… те монеты, что шли легионерам в качестве жалованья, превращались в дома, да еще в скот — известную для крестьянина ценность.

Когда-нибудь все это должно было закончиться. И скорее всего закончиться плохо.

Бэйн Д'Лемер был назначен командующим гарнизоном Миста не в качестве наказания — напротив, многие рассматривали это назначение как факт признания Императором заслуг легата. Собственно, сам он тоже считал именно так — прослужив в армии более тридцати лет, ветеран давно уже не мыслил себе жизни вдали от звона оружия… Но судьба жестоко посмеялась над ним — в одной из стычек, малозначительной и никому, в том числе и ее участникам, не нужной, он лишился руки — а вместе с ней и надежды когда-нибудь умереть в бою. Мыль о том, что впереди его ожидает долгая старость, а затем дряхлость и немощность, была Д'Лемеру противна, И возможно, легат даже наложил бы на себя руки — хотя такое поведение и было недостойно истинного воина, — но Император, в мудрости своей, решил дать ветерану возможность продолжить службу.

Тем более что для этого подвернулась оказия. Бывший комендант крепости после не слишком умеренных возлияний умудрился сорваться с крепостной стены. Во рву уже много лет вместо воды была лишь жидкая грязь, но ее вполне хватило невменяемому пьянице, чтобы утонуть. И место начальника гарнизона стало вакантным.

Конечно, кое-кто посмеивался. Одни говорили, что на старости лет Д'Лемеру предстоит научиться осторожности, поскольку запускать руку, пусть и единственную, в казну — это не так просто, как махать мечом. Другие говорили, что назначение Императора мудро — ежели у нового командира рука всего одна, то и прилипнет к ней в два раза меньше, а значит, армейская кубышка целее будет. Но были и такие, что слушали всю эту дурь, улыбаясь в усы, — они-то знали, что старый вояка будет держать обленившихся и забывших всякий стыд солдат в железном кулаке… и, хотя кулак будет всего одни, мало им не покажется.

И разумеется, правы были именно последние. Прошло всего две недели после прибытия Д'Лемера в Мист, а в столицу уже валом пошли доносы на строптивого легата. Попадали ли они на стол Императора или оседали в архивах… а может, просто изымались и уничтожались, ибо не следует низшим чинам порочить своего командира, — про то доподлинно не известно. Зато известно, что две дополнительные когорты для усиления гарнизона Д'Лемер получил.

И все же сделать он успел немного — были начаты работы по ремонту обветшалой стены, с десяток мастеров целыми днями копошились возле пришедших в полную негодность катапульт, да еще пара сотен крестьян, которым посулили две серебряные монеты в неделю, взялись за лопаты, чтобы вычерпать грязь из рва и снова восстановить этот оборонительный рубеж,

Д'Лемер давал разнос мрачному центуриону. По мнению легата, место солдат — в гарнизоне, а не на полях с мотыгами. Где-то в глубине души центурион, возможно, и был согласен с командиром, но в городке его тоже ждала молодая жена, которой именно сейчас приспичило копать колодец. И поскольку центурион совершенно не собирался делать эту утомительную работу своими руками, возвращение солдат в казармы его никак не устраивало. Легат расхаживал по кабинету, пытаясь напомнить подчиненному его долг перед Империей, а тот молча «ел глазами начальство», оставаясь при своем мнении.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Трент, десятник, командир личной охраны легата. Конечно, Д'Лемер, будучи воином, не считал необходимым держать персональную стражу, но она была положена коменданту гарнизона, и менять что-либо он не стал. Просто назначил на этот пост того, кому доверял — а прежнего начальника охраны, не в меру разжиревшего на казенных харчах, отправил присматривать за землекопами… к слову сказать, большая часть доносов была написана именно жирными пальцами этого борова.

— Слава Императору, легат. — Десятник отдал честь.

— Слава, — коротко бросил Д'Лемер. — Что случилось?

— Урги. Наши разъезды обнаружили пятерых ургов в лесу. Д'Лемер нахмурился. Конечно, земли этих тварей были неподалеку, и в том, что по лесу расхаживает какое-то количество этой нечисти, как их только земля носит, неудивительно. С другой стороны, он приказал возобновить патрулирование границы сразу же, как принял командование… кто знает, что эти твари успели вынюхать.

— Что дальше?

— Четверо ургов были вместе. Они заявили, что охотятся.

— На территории Империи? Хм-м… им объяснили, что они ошиблись в выборе охотничьих угодий?

— Объяснили, легат. И проследили, чтобы они покинули э-э… нашу территорию.

— Вырезать их надо было, и дело с концом, — мрачно буркнул центурион.

Д'Лемер покачал головой, посмотрев на офицера с легким оттенком жалости и презрения.

— Вырезать — это просто. Но исчезновение четырех разведчиков говорит о том, что они попались. Если это, конечно, разведчики. — Он снова обернулся к десятнику. — Как я понимаю, пятый был один?

— Один, легат. Сейчас он в подвале… и думаю, скоро будет готов говорить.

— Раскаленные щипцы заставят говорить кого угодно… — прошипел центурион, который совершенно не желал понять, что умение держать язык за зубами в его положении есть несомненное благо.

Легат снова бросил на него короткий взгляд, в этот раз куда более жесткий. К несчастью, офицер, разглядывавший пол у себя под ногами, этого не заметил. Может быть, если бы заметил, то повел бы себя иначе,

— Думаю, нам надо спуститься в подвал и побеседовать с этим… охотником. Прошу за мной, господа.

Ург был прикован к стене. Тяжелые железные браслеты охватывали могучие руки, еще более массивные кольца сдерживали ноги. Но ург мог стоять — и, зная выносливость этих тварей, можно было с уверенностью сказать, что истощение его сил наступит не скоро. К тому же он не выглядел ни избитым, ни раненым — молодой воин, ему было еще далеко до самого расцвета сил, но и сейчас он, даже прикованный, был опасен. В конце концов эти кольца были рассчитаны на людей.

Палач неторопливо раскладывал на длинной, покрытой старой коркой запекшейся крови скамье свои инструменты. Д'Лемер поморщился — настоящие солдаты не любили палачей, хотя и готовы были признать, что сведения, вырванные у пленника, пусть даже и вместе с мясом, могли спасти немало жизней. В том числе и их собственную… И все же никто или почти никто из ветеранов не стал бы даже пить за одним столом с заплечных дел мастером. И легат тоже прекрасно понимал… пытка — дело нужное, а сейчас так и просто необходимое.

— Как его взяли?

— Сетью, легат. Но он все равно сумел сломать ногу Ланту…

— Лант… третья когорта, верно? Дайте ему пяток лишних монет, пусть парень выпьет… за свое здоровье. И остальным по паре монет за сообразительность.

— Слава Императору! — расплылся в улыбке десятник. — И слава легату.

— Слава… — хмыкнул Д'Лемер, пожимая плечами. — Насчет того, достанется ли нам слава, мы сейчас узнаем.

Ург зыркнул на легата налитыми кровью глазами, ясно давая понять, что вполне расслышал сказанные им слова, но также сообщая этим полным ненависти взглядом, что ничего говорить не намерен. Да легат и не ожидал, что враг быстро согласится на сотрудничество.

Он хотел было присесть, но затем, взглянув на темные потеки, вздохнул и остался стоять. Некоторое время он внимательно рассматривал пленника, затем спросил на ломаном, но вполне понятном языке ургов:

— Будешь говорить?

Ответом был столь же злобный взгляд.

— Не стоит ломать язык, — уже более понятно для окружающих продолжил легат. — Ты прекрасно понимаешь нашу речь, я это вижу. Поэтому предлагаю сделку…

— Да что с ним говорить, — снова вылез со своим мнением центурион. — Каленым железом… или вон, когти щипцами ему повыдирать. И запоет как миленький, все расскажет…

Легат медленно повернулся к офицеру. Теперь даже совершенно тупому было ясно, что комендант взбешен. Правда, на его тоне это ни в коей мере не отразилось, однако содержание речи было опаснее любых криков и ругани.

— Центурион Бартак, приказываю вам сдать знаки отличия… — Он задумался, затем повернулся к Тренту. — Кто командовал разъездом, захватившим урга?

— Торикс.

— Сотник?

— Да, легат. Он считал нужным участвовать в патрулях наравне со своими солдатами.

— Дельный малый, я его помню. Отменно… значит, центурион… э-э… бывший центурион Бартак, вам надлежит сдать полномочия сотнику, вернее, центуриону Ториксу.

— Но, легат…

— Вы собираетесь оспорить мое решение? Бывший центурион некоторое время молчал, взвешивая возможные последствия — хотя, конечно, это следовало бы делать раньше, — затем покачал головой.

— Повинуюсь, легат.

— Правильно, это первые разумные слова, которые я слышал от вас сегодня. Пойдете командиром на катапульты. И если через два… ладно, через три дня все, я подчеркиваю, все катапульты будут действовать, то, возможно, ваша карьера не окажется окончательно загубленной. А пока побудьте здесь, может быть, чему-нибудь полезному научитесь…

Легат снова повернулся к пленнику. Подошел к нему поближе, вынул из ножен кинжал и, не торопясь, перерезал тряпку, прикрывающую чресла урга. В бой эти твари ходили по-разному — и в доспехах, и в кольчугах… и просто так, надеясь только на свою шкуру, которую не всякий удар мог пробить. Но охота — это был особый случай, в лес урги шли, стараясь как можно меньше надевать на себя чужеродного… считалось, что зверь может учуять металл или выделанную кожу, поэтому охотничье оружие было костяным, деревянным или каменным, а из одежды — только набедренная повязка. Это, в общем, соответствовало легенде, но нисколько не убеждало Д'Лемера — урги, может, в чем-то и были диким народом, но глупцами они точно не были.

— Я слышал, что каждый ург после смерти, если проявил достаточно доблести, попадает в пещеры этого их бога, Вечного… — задумчиво пробормотал легат, прекрасно понимая, что его слышат все присутствующие. В том числе и пленник. — Я слышал, что туда попадают настоящие воины. Интересно, а если оскопить урга, сочтет ли Вечный достойным посадить евнуха за стол с героями? Особенно если смерть урга будет… негеройской. К примеру, он может захлебнуться в нечистотах. Очень, очень неприятная смерть… возможно, Вечный сочтет, что сидеть за одним столом с наглотавшимся дерьма…

Легат видел, как бешенство в глазах пленника сменилось неприкрытым ужасом. Ург дрожал мелкой дрожью и, казалось, вот-вот готов был завыть от отчаяния.

— С другой стороны, — продолжал рассуждать легат, — Вечный, насколько я понимаю, воздает по делам… а не по словам. И если кое-кто докажет, что достоин нашей благодарности, то, возможно, он удостоится чести пасть в бою. С оружием в руках, как и подобает воину. И к тому же будет предан огню, чтобы дух его смог беспрепятственно достигнуть чертогов Вечного.

В пыточной камере повисла глубокая тишина. Казалось, все присутствующие стараются даже не дышать громко. Затем ург прохрипел:

— Твое слово, легат?

— Я вижу, ты хорошо владеешь нашим языком, — усмехнулся Д'Лемер. — Да, я даю слово. Не думай, что я глуп, ты и в самом деле получишь оружие, но против тебя будут биться рыцари. И не в одиночку.

— Пусть так, — выдохнул ург. — Спрашивай.

— Что ты делал у стен крепости?

Ург изобразил кривую усмешку, обнажив желтые клыки.

— Ты сам знаешь это, легат. Вечный дал нам знак. В этот раз вы, тонкокожие, будете разбиты.

— Значит, война? Ург коротко кивнул.

— И когда?

Пленник несколько мгновений рассматривал человека, затем вдруг, запрокинув голову, громко захохотал. Палач плеснул прямо в гогочущую морду водой из ведра. Ург захлебнулся, потом фыркнул, тряхнул головой и снова осклабился.

— Ты совершил плохую сделку, легат. Мои слова не помогут тебе. Орда будет у стен твоей крепости завтра. Ты не успеешь подготовиться.

— И как велика Орда? — Д'Лемер говорил совершенно спокойно, как будто бы ему не сообщили только что, что его обветшалое сооружение вскорости подвергнется атаке.

— Я не умею счесть столько воинов, легат, — снова оскалился ург. — А ты можешь сосчитать песчинки на берегу реки?

— Как поэтично, — пожал плечами Д'Лемер. — Значит, впервые за долгие годы Орда собрала значительные силы. Что ж, тем больше славы перемолоть ваши отряды под стенами Миста. Хорошо, у меня еще несколько вопросов.

Однако больше пленник не сообщил ничего существенного. Разумеется, как рядовой разведчик, назначенный на эту опасную службу только лишь из-за знания языка — и следовательно, в надежде, что он сможет где-нибудь что-нибудь подслушать, этот воин знал мало. Ему было ничего не известно ни о магах, которые примут участие в войне, ни даже о том, кто является командующим. Д'Лемер понимал, что без Аш-Дагота вряд ли обойдется, все ж таки верховный шаман был сильным колдуном, и не считаться с его возможностями было опасно. Но если Аш-Дагот был известен среди людей — слухи о его могуществе давно просочились в Империю, — то о других колдунах племен ургов было известно мало. Только то, что они, разумеется, существуют.

Пленник наверняка кое-что утаил, а может, в чем-то и солгал. Но Д'Лемер предпочитал принимать его слова за чистую монету. Вот если бы он услышал, что урги собираются атаковать Мист силами двух-трех малых орд, то есть максимум тремя тысячами, то не поверил бы. Урги — не идиоты и прекрасно понимают, что Мист, при всём его упадке, остается сильной крепостью, и взять его непросто.

Наконец он решил, что больше ничего полезного не услышит.

— Хорошо… ты получишь оружие. И огненное погребение.

— Легат! — снова вмешался Бартак. — Неужели вы будете исполнять обещание, данное этой поганой образине? Подвергать опасности жизнь наших воинов? Да прирезать его, и дело с концом!

Несколько последних лет, прошедших в относительном спокойствии, Бартак состоял доверенным лицом при прежнем коменданте крепости. За эти годы центурион отвык от армейской дисциплины, и было бы слишком смелым предполагать, что за считанные дни он снова вспомнит о том, что в отношениях с начальником молчание — золото. Вот и в этот раз ему не следовало бы высказывать свое мнение… но вылетевшего слова не вернешь назад.

Д'Лемер побагровел.

— Вы хотите сказать… сотник Бартак, что я нарушу собственное слово? И вы считаете, что слово «честь» для меня значит столь же мало, сколь и для вас? Хорошо, я не буду обманывать ваших ожиданий. Я не сдержу своего слова. Но не того, которое я дал ургу, — он, знаете ли, верит мне, и я не намерен разрушать эту веру. Я не сдержу слова в отношении вас. Пойдете рядовым… — Он вновь повернулся к Тренту. —Проследите, чтобы этот… рядовой занял место на привратной башне. Видимо, там будет самое горячее место. И пусть теперь он докажет, что чего-то стоит.

— Вы не имеете права! — взвился униженный центурион, в одночасье разжалованный до рядового. — Мой род не менее древен, чем ваш. И свои знаки отличия я получил из рук Императора!

— Весьма вероятно, — кивнул Д'Лемер. — Ну а я их отберу. И отдам тому, кто, возможно, и не может насчитать много поколений благородных предков, но имеет на плечах голову. А не задницу.

— Я буду жаловаться лично самому Императору!

— Да хоть самой сиятельной Эрнис, — равнодушно пожал плечами легат. — И кстати, на вашем месте, рядовой, я бы поторопился с отправкой доноса. Трент, переговорите с центурионами, подберите трех-четырех хороших бойцов. Потом выведите урга на площадку для упражнений, дайте ему оружие… знаете что, дайте ему ургский топор, у меня в кабинете на стене висит. Он заслужил… Только не надо лишнего геройства, пусть все наденут латы. И имейте в виду, Трент, я обещал пленнику гибель с честью, а не возможность прорубить себе путь к свободе. И потом всех центурионов сразу ко мне,

Д'Лемер понимал, что за сутки крепость к отражению серьезного штурма не подготовишь. И все же он рассчитывал сделать все, что возможно.

— Центурион Клейн, ваши люди отправляются в город. До ночи все жители, до единого, должны его покинуть. Если надо, выгоняйте их из домов пинками. Все, кто захочет присоединиться к гарнизону, милости просим, но насильно никого не заставляйте…

— Вопрос, легат?

— Да, центурион.

— Полтысячи мужиков могли бы пригодиться в случае штурма.

— Разумеется, поэтому вы можете попробовать их уговорить. Пообещайте треть… нет, половину жалованья легионера каждому, кто присоединится к нам. Но не загоняйте их в крепость силой, а лучше поясните, что чем дольше будет держаться цитадель, тем больше шансов у женщин и детей уйти невредимыми. Далее, вам надо будет также доставить в Мист скот — столько, сколько сможете. Покупайте и платите, не скупясь. Если Мист падет, все серебро достанется ургам. Все продукты, которые горожане не увезут с собой, должны быть в крепости.

— Повинуюсь, легат.

— Исполняйте, времени у вас немного. Вам, центурион Гиселл, я хочу поручить смолокурни. Вся смола, до последней капли, должна быть здесь не позже чем к сумеркам. Даже если для этого вашим бойцам придется тащить ее на горбу… Да, еще обшарьте местные кузницы и торговые лавки. Все оружие и все, что может послужить оружием, должно быть доставлено в цитадель. Выполняйте.

Второй центурион молча отдал честь и вышел вслед за первым. Остался один — Торикс, неожиданно для самого себя получивший назначение.

Д'Лемер старался не показывать страха. Да он его в общем-то и не испытывал, Старый вояка прекрасно понимал, что рано или поздно жизнь закончится. И если она закончится в бою — что ж, так даже лучше. А уж если бой этот будет с ургами, известными врагами людей, — стало быть, совсем хорошо. Но он также вполне трезво оценивал обстановку. Три порядком недоукомплектованные центурии, в общей сложности менее тысячи человек, — это не те силы, какими он хотел бы располагать.

— Торикс… тебе будет поручено серьезное дело. Дорога сюда одна, через Тиуну… три моста. Мосты надо сжечь, причем быстро. Но может… я подчеркиваю, может так случиться, что пленник нам все-таки солгал. И отстраивать впустую сожженные мосты за счет Империи — за это сдерут шкуру и с меня, и со многих других. Есть идеи?

Молодой воин, все еще неловко чувствующий себя в чужих, явно чуть маловатых доспехах со знаками отличия центуриона, задумался. Затем поднял глаза на легата.

— Можно взять несколько бочек масла, пропитать настил… если урги подойдут к мосту, поджечь его прямо у них перед носом. Сейчас засушливо, дождя не предвидится. Так что гореть будет хорошо.

Немного поразмыслив, Д'Лемер кивнул.

— Хорошо. Возьмешь две сотни стрелков. Только всадников. В бой не ввязываться, хотя… в общем, имей в виду, урги бегают шустро. Не быстрее скакунов, но все-таки очень быстро. Не доводи дело до рукопашной.

— Да, легат.

— И еще. Подбери нескольких всадников из тех, кто получше. Я подготовлю письма де Брею и Императору. Их надо будет доставить. И объясни им, пусть стараются ехать разными дорогами… урги не глупы, их охотники наверняка прячутся в лесах. По крайней мере кто-то один должен добраться.

— Простите, легат… — Торикс замялся.

— Говори, не бойся.

— Вы думаете, крепость падет?

Д'Лемер помолчал. А что он мог сказать этому парню, который, наверное, еще вчера считал, что судьба забросила его в одно из самых спокойных мест в Империи, где уже многие годы ничего не происходило.

— Не знаю, сынок. Все зависит от того, сколько их будет. Но мы должны исполнить свой долг, так ведь, воин?

— Так точно, легат.

— Ну, иди… и помни, сынок, урги не должны захватить мосты. Но запомни еще вот что… если что-то пойдет не так, то твои сотни куда нужнее будут в цитадели. Не нужно зря терять бойцов, если они доберутся до вас, то порубят в капусту. Реку Орда все равно преодолеет, раньше или позже. Наша задача — не помешать им переправиться, а замедлить… пусть наводят переправу, пусть перебираются вплавь.

Почувствуешь, что становится горячо, — уходи. Их арбалеты не менее мошны, чем ваши… эх, сюда бы хотя б сотню эльфийских стрелков!

В городке стоял адский шум, наполненный трубным ревом скакунов, причитаниями женщин, визгом детворы и грохотом повозок. Легионеры цепью двигались по улицам, не пропуская ни одной даже самой жалкой лачуги. И везде — уговорами, угрозами или прямым принуждением сгоняли обитателей с насиженных мест. Приказ легата был достаточно недвусмыслен — город должен быть пуст.

Желающих взять в руки оружие и встать на защиту цитадели оказалось довольно много. Особенно среди молодых — вполне возможно, им просто смертельно не хотелось таскать узлы и грузить повозки, куда интереснее поучаствовать в настоящей битве. Мало кто осознавал, что их ждет не праздничная кулачная потеха — возвышающиеся над городскими домами стены цитадели казались несокрушимыми, а рослые воины в сверкающих кольчугах и красно-лиловых плащах были олицетворением мощи Империи — мощи, перед которой не устоит никто. Ктому же немалое значение имело и серебро… десятники щедро отсыпали блестящие кругляши с ликом Императора и за живность, прямиком отправляющуюся в подвалы крепости, и за сено, и за харч. Некоторые умники, втайне потирая руки от радости, сбагривали не торгующимся легионерам даже порченые продукты… к их удивлению и огорчению, многие из десятников не страдали ни доверчивостью, ни излишним дружелюбием… Унюхав исходящий из окорока запах тухлятины, один из фуражиров просто приказал повесить наглеца, решившего, что может безнаказанно обманывать Империю. Что и было выполнено быстро и в назидание другим.

В крепость непрерывным потоком вливались люди. Среди ополченцев были не только мужчины — не менее двух десятков баб, не желая разлучаться с мужьями, заявили лично Клейну, что могут управиться с арбалетом не хуже его самого. Центурион поморщился, но бабы, по сути, были правы, поэтому спорить он не стал. Всем мужикам тут же раздали оружие — почти полностью опустошив при этом арсенал Миста.

Шумная толпа крестьян, каждый из которых уже мнил себя великим воином и вовсю хвастался перед приятелями мечом, топором или палицей — кому что досталось, — была быстро рассортирована десятниками, каждый из которых получил в свое подчинение по паре мужиков. Место подавляющему большинству новоиспеченных защитников цитадели было определено на стенах. Ни десятники, ни офицеры, ни сам легат отнюдь не страдали альтруизмом — все прекрасно понимали, что этим мужланам предстоит выдержать первый удар — и даже если они падут все до последнего, их смерть позволит сохранить опытных бойцов. Профессиональные охотники — а их набралось почти три десятка, заняли особое место. Эти явились со своей амуницией — проверенные в делах луки, связки длинных стрел. Мастеров сбивать стрелой белку — да еще так, чтобы не попортить ей при этом шкурку — встречали с радостью. Эти в отличие от обычных сервов лишними в крепости не станут. Д'Лемер приказал установить стрелкам жалованье легионеров, что было встречено радостными воплями, и выкатить во внутренний двор крепости десяток бочек вина. Конечно, на весь гарнизон это было не так уж и много, но по кружке досталось всем.

Две кузни, расположенные во внутреннем дворе крепости, исторгали из своего нутра грохот и клубы дыма. Мастера, подмастерья и направленные им в помощь мужики, сколько-нибудь существенно обученные кузнечному делу, старались вовсю… хотя запасы снаряжения были и велики, но во время осады ни одна стрела не бывает лишней. И конечно, в первую очередь ковались шлемы — грубые, глухие, сильно затрудняющие обзор, но предназначенные для одной-единственной цели — уберечь голову от стрел. Ибо тяжелый болт прямо в лоб — вот что более всего угрожает арбалетчикам на стенах. Когда дело дойдет до рукопашной, их место займут мечники и алебардисты, но до этого времени место у бойниц безраздельно принадлежит стрелкам.

Мальчишки таскали к бойницам связки стрел и арбалетных болтов. Вообще пацанов в крепости было немало, и далеко не все захотели уехать. Легат не настаивал — воины ему были нужнее на стенах, а подносить воду, еду и стрелы могут и подростки. Только самых маленьких вместе с некоторыми женщинами он в приказном порядке отправил вместе с беженцами из города.

А возы продолжали прибывать — везли смолу, масло, бревна — цитадель отчаянно готовилась к обороне — и при этом каждый понимал, что все необходимое сделать не получится. Нет времени. Примерно к обеду выяснилось, что поднять мост не удастся — механизмы, заброшенные, почитай, с сотню лет назад, просто развалились при одной только попытке начать крутить ворот… Да и сам мост порядком врос в землю и при попытке вырвать его оттуда насильно скорее всего просто развалился бы на куски… Отсутствовал и катаракт — тяжелая каменная плита, которая должна была перекрыть проем ворот, если створки не устоят под ударами атакующих — Д'Лемеру рассказали, что лет двадцать назад лопнули цепи, удерживающие монолит, и тот рухнул вниз, расколовшись на несколько кусков. Обломки тогдашний комендант приказал убрать, а заменить камень как-то все не собрался. Правда, сами ворота были прочны, и нападающим придется провозиться, чтобы вскрыть знавшее руку гномов сооружение.

Через два часа примчался вестовой от Торикса. Ургов видно не было, но все было готово к встрече. Мост обильно пропитан маслом и способен вспыхнуть от первой же искры.

Рядовой Бартак пил пиво. Дрянное пиво, совсем не такое, какое ему было положено еще днем раньше. Пил жадно, не чувствуя вкуса, — просто чтобы забыться. Наверное, еще недавно за такое поведение он сам бы предпочел приказать пороть нерадивого солдата до потери сознания, но сейчас его это не волновало. А волновала только очередная кружка пойла. Десятник Бритт, которому в подчинение досталось это «сокровище», лишь махнул рукой — оно и понятно, у человека большое горе, а где ж еще утопить горе, как не в бочке с крепким пивом?

Еще вчера Сард Бартак ходил, широко расправив плечи и с легким презрением поглядывая на всех, кто был ниже его чином. Перспективы были радужными — он не так уж и стар, ему всего тридцать пять, и уже — командир центурии. Конечно, в его карьере немалую роль сыграли деньги… но отец, исправно снабжавший сынка серебром, уже с полгода как отошел в чертоги светлой Эрнис, оставив сыну помимо родового герба и обветшалого замка еще и кучу долгов. К великому изумлению сына, деньги на его содержание оказались заемными, и кредиторы все настойчивее и настойчивее требовали выплат. Отцовский замок… по большому счету развалину, не стоящую доброго слова, пришлось продать, и, слава Эрнис, этого хватило на погашение долгов. Бартак давно махнул рукой на наследство и решил, что военная карьера куда выгоднее. Тем более что центуриону, ежели уметь в нужное время оказаться в нужном месте, всегда может открыться прямая дорога в легаты. Молодая жена, доходное место, перспектива карьеры… что еще нужно мужчине?

И все рухнуло в одночасье. Этот проклятый однорукий недоумок, неизвестно каким путем выбившийся в легаты, одним мановением своего гнилого обрубка перечеркнул Сарду Бартаку всю жизнь. И что бы там ни говорил скотина Д'Лемер, но один раз разжалованному солдату больше ничего не светит. Может, он и сумеет подняться до десятника или даже до сотника… хотя нет, последнее — уже весьма сомнительно.

Жена, узнав о том, что ее вчера еще обеспеченный муж, блестящий офицер, сегодня — всего лишь рядовой легионер в простой кольчуге, молча указала Сарду на дверь. А потом, понукаемая солдатами, и вовсе собрала вещи — не забыв при этом прихватить с собой все серебро, что неосмотрительно оставил в доме Бартак — и отбыла в неизвестном направлении.

Что же касается друзей… их он не имел и раньше, не предвиделось и теперь. Солдаты его не любили и теперь, когда он стал одним из них, встретили насмешками… И если раньше за один лишь косой взгляд он мог любого отправить под кнут, то теперь разбираться следовало самому, полагаясь только на силу… и тут Бартак неожиданно для себя обнаружил, что пара лет в относительной праздности вышла ему боком. Что было подтверждено двумя зубами, которые еще утром составляли единое целое с его, Бартака, челюстью.

Он пил пиво, и в самом деле надеясь утопить в нем всю тоску и печаль. И это у него получалось… Сначала утонули выбитые зубы, потом жена, оказавшаяся первостатейной сукой. Пошли на дно сволочи сослуживцы и подонок Клейн, погнушавшийся даже заговорить с бывшим центурионом, лишь презрительно сощурившийся и отправивший его, Бартака, на привратную башню — известное место, где бой всегда самый жаркий и где шансов распроститься с головой куда больше, чем в любом другом месте крепости. Одна за другой все печали уходили на дно пенящейся горьковатой жидкости… и только одно, словно дерьмо, кружилось по поверхности, не желая уходить в забвение. Только одна страсть осталась, не давая покоя, заставляя пальцы судорожно стискиваться на рукояти простого меча.

Месть.

О как он мечтал отомстить этой скотине Д'Лемеру. Кажется, сейчас Бартак отдал бы все на свете за радость увидеть высокомерного легата ползающим у своих ног. За радость наступить однорукому на горло и увидеть, как жизнь медленно покидает это никчемное тело. Ради этого зрелища бывший центурион был готов на все.

Постепенно план начал вырисовываться, план почти безупречный, в котором ему, Бартаку, была уготована одна из самых важных ролей. Он глотнул еще пива, затем отставил кружку — для того чтобы сделать задуманное, ему понадобится свежая голова. А выпить можно будет и потом…

Было уже темно, когда он выскользнул за ворота цитадели, ведя скакуна в поводу. Стоящий на страже легионер окликнул Бартака.

— В город я, приятель. — Экс-центурион прилагал героические усилия к тому, чтобы его речь звучала дружелюбно. Хотя от мысли о дружеском разговоре с какой-то там рядовой швалью ему хотелось блевать. О том, что он и сам в настоящее время такой же рядовой воин, лишний раз вспоминать не хотелось.

— Зачем?

— Жена там, — усмехнулся Сард. — Надо, чтоб уехала…

— Да ты что, перепил сегодня? Клейновы парни из города всех выгнали, там даже собаки, наверное, живой не осталось.

— Да уж, не знаешь ты мою стерву, — хохотнул Сард. — Очень удивлюсь, ежели ее дома не застану… ей, знаешь ли, никто не указ.

Легионеру, поставленному в ночь на стражу у ворот, было скучно. Препирательство с проштрафившимся офицером вносили некоторое приятное разнообразие в долгое дежурство — к тому же, по мнению солдата, Бартак был известной сволочью, и потрепать ему немного нервы будет благим делом.

— Дык, — протянул он, — ежели никто не указ, так и ты там, получается, не нужон…

— Ну, указ там или не указ, а как протяну разок-другой вожжами, сразу поймет, кто в доме хозяин. Да ты, приятель, не беспокойся — я недолго. Ну там, помогу веши сложить, да выгоню… а то ведь, сам понимаешь, неровен час урги придут… все ж таки жалко бабу. Какая-никакая, а своя.

Солдат раздумывал… с одной стороны, приказа никого не выпускать из крепости не было. Да и то, какие там приказы — почитай что четверть гарнизона носило неизвестно где. Одни все еще помогали грузить телеги, доставляя в крепость остатки всего того, что горожане не смогли или не захотели взять с собой во время бегства. Другие вместе с молодым Ториксом еще утром уехали куда-то да так пока и не вернулись.

С другой стороны, очень уж хотелось сделать этой сволочи какую-нибудь гадость. Вот, к примеру, ежели сейчас предложит монету… тогда его можно будет и десятнику сдать — мол, взятку сует. А за такое и плетями бывшегоотца-командира поучат… а то и больше перепадет.

— А скакун-то тебе зачем?

— Да вот думал, провожу… подальше от города. Не пешком же назад топать, верно? И потом, хоть уверен буду, что не вернется.

Стражник еще раз вздохнул… посмотрел на Бартака… и махнул рукой.

— Иди уж…

Бывший центурион благодарно осклабился.

— Спасибо, приятель. Ты не того… не волнуйся. Я ненадолго.

И исчез в темноте. Но путь он держал отнюдь не к дому, который давно уже считал своим. Дом был пуст — в этом он был уверен абсолютно. Он одним движением взлетел в седло и спустя несколько мгновений уже мчался в сторону переправы. Теперь главным было не попасться на глаза отряда Торикса, с этим выскочкой душевные разговоры не помогут. Да и не станет он скорее всего разговаривать.

Лес встретил Бартака настороженной, гнетущей тишиной. Всадник почти сразу же свернул с проторенной дороги, углубившись в чащу. Теперь он ехал медленно, осторожно — во тьме любая ветка грозила опасностью, а ночным зрением, которым так гордились гордецы эльфы и уроды урги, он не обладал. Поэтому приходилось тщательно выбирать дорогу, остаток пути он вообще прошел пешком, стараясь производить поменьше шума. Если Торикс не дурак — а он скорее всего службу знает, — то отряд одним кулаком не держит, наверняка разослал патрули на поллиги от переправы.

И вот перед путником заплескалась темная, кажущаяся бездонной, вода. Он привязал скакуна к дереву, быстро разделся, свернув одежду плотным узлом и затолкав ее в просмоленный кожаный мешок, осторожно ступая босыми ногами, вошел в воду, Река приняла его беззвучно, без всплеска… земля удалялась медленно, течение здесь было не слишком быстрым, его почти не снесло. И на противоположный берег он выбрался довольно скоро. Конечно, если урги попробуют переправляться под стрелами Торикса, особой радости им это не доставит, хотя и остановить Орду жалкие две сотни стрелков не смогут. Так, немного задержать — не более.

С этой стороны берег был вязким, илистым… утопая чуть не по колено в склизкой грязи, Бартак выбрался на сухое место. Кожа моментально покрылась пупырышками — ночной воздух был довольно прохладен. Долго отряхивался, размазывая тину по ногам, затем кое-как натянул на себя одежду. Оружие он с собой не брал, весь его план основывался на том, чтобы ни в коей мере не изображать из себя угрозу. Для ургов, разумеется, — он не сомневался, что здесь, на их территории, лес буквально кишит разведчиками. В том, что патруль захватил пятерых «охотников», сыграла свою роль изрядная доля слепой удачи. Говорят, увидеть в лесу эльфа можно только тогда, когда тот сам этого желает. С эльфами Бартаку сталкиваться не приходилось, но урги, жители лесов, тоже умели перемещаться среди деревьев почти бесшумно.

Поэтому он совсем не удивился, когда кусты за его спиной зашуршали и в спину, почти проткнув кожу, уперлось что-то острое. Он медленно поднял руки, демонстрируя отсутствие в них оружия, и на ломаном ургском заявил:

— Кто тут у вас главный? Ведите к нему, говорить буду…

День прошел относительно спокойно — все были столь загружены работой, что, когда уже в сумерках прозвучал пронзительный сигнал тревоги, многие даже обрадовались этому. Заканчивалась тяжелая, нудная работа — и начиналось привычное дело. Битва. Воины поспешили на стены, вспыхнули костры под чанами со смолой и водой, мозолистые руки сорвали шнуры, оплетающие связки стрел.

Но это были еще не урги. В ворота влетел идущий галопом отряд стрелков под предводительством Торикса. Центурион, соскочив с седла, тут же, через ступеньку, побежал по лестнице, ведущей в кабинет легата. Но Д'Лемер уже вышел навстречу,

— Легат! — Торикс отдал честь. — Орда пошла.

— Мосты? — коротко спросил Д'Лемер, больше для проформы, поскольку в ответе почти не сомневался.

— Сожжены. Мои парни положили не менее сотни тварей, но их была тьма. Когда они стали выбираться на наш берег, я приказал отходить.

— И правильно сделал, мой мальчик, правильно сделал. — Седой легат положил руку на плечо центуриона. — Мы готовы их встретить, пусть приходят. Сейчас на стенах достаточно стрелков, поэтому твои парни могут отдохнуть. И я сомневаюсь, чтобы урги атаковали прямо так, с ходу… для штурма им нужно собрать все силы в кулак. У тебя есть потери?

— Пятеро легко ранены, один убит. У этих тварей мощные арбалеты.

— Ясно. Ну что ж, ты можешь идти. Тебе тоже нужен отдых.

— Я не…

— Иди, иди… И позови Трента. Мне, знаешь ли, трудновато стало надевать доспехи в последнее время. — Он кивнул на культю левой руки.

Облачившись с помощью Трента в броню, Д'Лемер поднялся на стену. Несмотря на тьму, было видно активное копошение массы живых существ на расстоянии чуть больше выстрела от стены. По дороге комендант отдавал многочисленные приказания — он не исключал того, что урги все же попытаются взять цитадель с наскоку… хотя они должны понимать, что, раз их встретили на переправе, в Мисте известно о нашествии.

По его приказу на мост полилось масло. Если уж не удастся его поднять…

— Поджигать? — спросил чуть ломающимся голоском молоденький легионер.

Д'Лемер прекрасно понимал, что чувствует сейчас мальчишка-первогодок. Сжечь мост — означало лишить гарнизон возможности спастись, хотя бы и прорвавшись боем сквозь ряды врага. Сам легат был уверен в правильности своего решения — даже сейчас, когда только луна немного освещала местность, было видно, что ургов здесь собралось неисчислимое множество. Сквозь такую толпу не прорвешься, только бездарно положишь бойцов. В схватке один на один люди и урги были примерно равны… хотя нет, урги были посильнее, но легионеры компенсировали это своей выучкой и умением сражаться в строю. И все же сомкнувшие ряды щитов когорты не устоят против такого численного перевеса. А на стенах… на стенах даже плохо обученное мужичье может сделать многое.

— Нет пока, — мотнул он головой. — Рано. Сжечь мосты мы всегда успеем.

— Легат! — раздался откуда-то сверху крик наблюдателя. — Они хотят переговоров!

Д'Лемер удивленно вскинул брови. Это было необычно… более того, это было просто невероятно. Урги никогда не пытались договориться, если чувствовали за собой преимущество. Вот ежели им грозил разгром — тогда пожалуйста.

Легат двинулся на привратную башню, махнув рукой ординарцам. По такому случаю с командиром их шло человек шесть, на случай, если придется быстро разносить приказания. В основном — первогодки, которых Д'Лемер надеялся по возможности не кидать на самые горячие участки. Выучка у парней еще слабовата, для серьезного боя они не готовы.

От почти невидимой во тьме массы ургов отделились трое. Один, с виду обычный рядовой боец, тащил увесистый мешок. Двое других явно не принадлежали к числу рядовых. Хотя, разумеется, непонятно откуда появившееся у ургов желание вести войну по правилам не простиралось на то, чтобы выпустить для. ведения переговоров самих вождей. Для этого надо либо быть круглыми дураками, либо обладать непоколебимой верой в благородство людей — а урги знали о людях достаточно, чтобы в такие глупости не верить.

— Чего надо?

— Мы хотим говорить с легатом Д'Лемером. — Один из ургов, на вид почти старик, опустил ясно видимую в полутьме белую тряпку. Его речь была почти чистой — так говорят урги, много лет прожившие среди людей. Несмотря на в целом более чем прохладное отношение в Империи к этим созданиям, такие случаи бывали.

— Я слушаю вас.

Легат не боялся пущенной из тьмы стрелы. Слишком близко урги не подойдут, их заметят, а пущенный издалека болт не пробьет кирасу. Поэтому он спокойно поднялся над зубцами стены, давая возможность парламентерам видеть его. Шлем, правда, снимать не собирался — парламентерам придется поверить ему на слово.

Некоторое время старик молчал. Затем заговорил — громко, так, чтобы слышало как можно больше людей. Уже при первых же словах Д'Лемер понял, зачем сюда явились эти трое. Сеять смуту, подбивать слабых духом свернуть с пути долга и чести. Это тоже было странным для Орды, такая тактика больше походила на людскую.

— Орда предлагает тебе, легат Д'Лемер, сдать крепость без боя. В случае, если вы сложите оружие, мы обещаем пропустить вас всех туда, куда ушли ваши женщины и дети. Никто не будет убит. Вы сможете унести с собой все, что захотите, кроме оружия, золота и серебра.

— А если нет? — чуточку насмешливо спросил ветеран.

— Сейчас под стенами Миста пятнадцать тысяч воинов Орды. — Старик говорил спокойно, он не пугал, не угрожал, просто констатировал факт, — Этого достаточно, чтобы раздавить вас. Но если вдруг этого окажется мало, то тебе, легат, стоит знать, что мы — лишь передовой отряд. Если надо, подойдут и другие. Вам же помощи ждать неоткуда.

— Ты в этом так уверен?

— Уверен, — кивнул парламентер. Затем сделал знак молчаливому спутнику. Тот развязал мешок, и под ноги им выкатились три головы, человеческие. — Это гонцы, которых вы послали за помощью.

Некоторое время Д'Лемер спокойно смотрел на страшное содержимое мешка. Покойники давно уже перестали его пугать, как свои, так и чужие. Затем он покачал головой,

— Имперский легион, не сдается. Никогда и никому.

— Ты поступаешь неразумно, легат. — Старик говорил с легкой грустью, даже с какой-то теплотой. Хотя слова эти, обращенные к Д'Лемеру, предназначались вовсе не ему. — Ты обрекаешь своих воинов на верную смерть. Они ведь хорошие воины, и, соединившись с вашими основными силами, они смогли бы принести Империи куда больше пользы, не так ли? А теперь из-за твоих слов они все умрут здесь. Слава, легат, лишь в том, чтобы победить. В смерти нет славы. Зато вы, люди, часто используете слова «глупая смерть». То есть не принесшая никому пользы.

— Мой ответ по-прежнему «нет», старик. Я не сдам крепость без боя.

— Я понимаю тебя, легат. — В голосе появились нотки снисхождения. — Ты боишься, что твой Император сочтет такое решение проявлением трусости. Но подумай, сколько жизней ты спасешь…

Откровенно признаться, к такому повороту событий Д'Ле-мер был не слишком готов. Одно дело — сойтись в честном бою грудь в грудь, и тогда сталь решит, кто сильнее и кто прав. Но эти слова… сам легат не доверял ургам и на медную монету, однако солдаты, те, что ни разу не сталкивались с Ордой в бою, и в особенности мужики, что сейчас стоят на стенах и смотрят на колышущуюся невдалеке от крепости массу врагов, вполне могут принять эти слова парламентеров за правду. Легат поморщился: иногда ему казалось, что все эти условности — белый флаг, неприкосновенность парламентеров, и прочие — давно изжили себя. Было бы куда лучше подпустить эту троицу поближе и нашпиговать стрелами — по крайней мере отомстили бы за тех троих, чьи головы сейчас валяются в грязи у ног старика.

А теперь приходится все это выслушивать… более того, если сейчас он прикажет арбалетчикам прикончить эту троицу, это будет ошибкой.

— Ты все сказал, старик? — Д'Лемер старался говорить спокойно, уверенно и веско. — Ты сказал, а я услышал. Теперь говорить буду я. Эта крепость была построена здесь в качестве гаранта нерушимости границ между нашим и твоим народом. Крепость не ходит по холмам, она стоит все там же, где ее возвели. Но твои воины сгрудились у этих стен, а значит, это вы перешли рубеж первыми. Вы хотите войны? Вы ее получите. Еще никогда Мист не был взят…

Тут он немного покривил душой. И ему, и почти что любому в крепости было совершенно точно известно, что Мист не был взят прежде всего потому, что никто и никогда толком не пытался это сделать. По-видимому, это было известно и ургскому парламентеру, поскольку его уродливую морду исказила гримаса, которая, надо полагать, была ухмылкой.

Но, не желая давать старику вставить слово, комендант продолжил:

— Империя доверила нам охрану рубежей. Я уверен, что, даже приведи вы сюда всю Орду целиком, вам никогда не удастся покорить цитадель. Я сказал — легионеры не сдаются. Никогда. И все на этом. А теперь я прошу вас уйти. Переговоры окончены… и если вы попытаетесь говорить еще, я дам команду арбалетчикам.

Видимо, старик понял, что легат отнюдь не склонен шутить. Он лишь сокрушенно покачал головой — не решаясь открыть рот, ибо его и в самом деле могли тут же заткнуть тяжелым арбалетным болтом, и, сделав знак своим спутникам, отправился восвояси.

— Пошлите человека, пусть принесет головы, — бросил Д'Лемер одному из ординарцев. — И готовьтесь к штурму. Если этот старый хрыч не солгал, сил для этого у них хватит.

Отряды ургов медленно двинулись к крепостным стенам. Д'Лемер напряженно вглядывался во тьму, стараясь понять, что происходит. Орда никогда не вела себя так… с другой стороны, будучи не раз и не два битой, они когда-нибудь должны были поумнеть и хоть в какой-то мере перенять у своих извечных врагов военное искусство. Орущая и размахивающая топорами толпа хотя и наводит страх, но мало на что способна против грамотно организованного строя. Империя доказала это не раз…

И вот сейчас вместо того, чтобы тупо рвануться к стенам и сотнями падать под ударами арбалетных болтов, камней, выпущенных из катапульт, и тяжелых копий баллист, урги шли четким строем, прикрываясь тяжелыми деревянными щитами. За стеной щитов, создававших какое-никакое прикрытие от стрел, бойцы несли многочисленные лестницы — легат прекрасно понимал, что ров, наполненный грязью вместо воды, Орду не остановит. Тем более что у самой стены массивные, сколоченные даже не из досок — из тонких бревен — щиты будут нападающим уже не нужны — и тогда они полетят в ров, моментально заполнив его доверху.

Легат махнул рукой, и катапульты швырнули свои первые снаряды. Примерно треть машин утюжили подходы у цитадели тяжелыми камнями, еще несколько метали камни поменьше — зато чуть не с десяток одновременно. Попав в цель, такой булыжник с гарантией ломал кости, а то и убивал наповал.

В данном случае это оказалось куда эффективней стрел, хотя и арбалетчики пожинали немалую жатву. Но тьма, да еще щиты и массивные вязанки хвороста, которые многие урги тащили над головой, чтобы впоследствии бросить в ров, сильно снижали эффективность стрелков.

Несколько катапульт метнули горшки с адской жидкостью — черная, неприятно пахнущая, она то ли добывалась, то ли изготавливалась гномами и за немалые деньги продавалась имперским легионам. И те не скупились — если требовалось, то этот состав, называемый среди солдат «гномьей мочой», горел густым, жарким пламенем, превращая поле боя в ад. Увы, у Д'Лемера запасов горючей жидкости было мало. Полыхнуло ярким огнем несколько луж, подожженных горящими стрелами, загорелась одежда на ком-то из ургов… Пока толку от использования огня было немного — разве что на поле боя стало малость светлее. Легат махнул рукой, давая катапультам приказ прекратить расходовать огненное зелье зря — оно еще пригодится, когда урги полезут на стену.

Несколько десятков тварей толкали перед собой огромный таран, сделанный из цельного древесного ствола. Люди в подобных случаях имели привычку оковывать острие тарана металлом, да и вообще подвешивать его на цепях внутри прочного каркаса, прикрывая сверху мощной крышей, способной выдержать удар падающего со стены камня — урги не стали особо мудрствовать… Впрочем, то чудовище, которое они взгромоздили на колеса, скорее всего проломит ворота, как хрупкие дощечки.

— Поджигайте мост! — крикнул легат.

Тотчас же в настил моста врезались горящие стрелы — кто-то из лучников не стал ждать, пока с привратной башни начнут лететь вниз факелы. Масло загорелось — но неохотно, слабо… Старое дерево отчаянно сопротивлялось огню.

Таран набирал скорость. Урги, толкавшие его, уже бежали, отчаянно вопя и призывая своих проклятых богов. Один из бойцов споткнулся, рухнул под колеса, его визг затерялся в общем шуме боя… Нескольких достали стрелы — но это не могло остановить атаку тарана.

— Камни, — коротко приказал Д'Лемер.

Несмотря на то что в привратной башне было самое опасное место, легат предпочел находиться здесь. Он прекрасно понимал,-что именно сюда придется основной удар ургов, и считал, что присутствие командира на острие удара придаст смелости солдатам. Его пытались отговорить, но старый вояка твердо стоял на своем.

С нависающей над мостом части башни посыпались вниз глыбы камня. На одну из них таран налетел колесом — удар был страшен. Колесо раскололось на куски, бревно подлетело вверх, сбивая с ног ургов, а затем рухнуло в ров. Бойцов-смертников это не остановило — они уже находились вне досягаемости арбалетчиков. И теперь по крайней мере шестеро тварей вовсю рубили ворота своими огромными топорами. Дерево стонало, но пока держалось. Огонь на мосту почти погас — масла оказалось недостаточно, чтобы сжечь его дотла.

Один из солдат, стоящих на страже у ворот, приоткрыл окошко и быстро прицелился и надавил на спуск арбалета. Ург, получивший железный стержень прямо в пасть, захлебнулся мешаниной крови и выбитых зубов и рухнул в ров… но этот успех был единственным — теперь смертники просто стали осторожнее — а топоры все били и били в окованное металлом дерево.

Кто-то из легионеров метнул вниз горшок с «гномьей мочой». Жарко вспыхнуло пламя, воздух прорезал душераздирающий визг заживо сгоравших тварей — но и солдат бессильно повис на зубцах стены, в его груди, пробив кольчугу и кованый нагрудник, сидел короткий болт.

Во многих местах ров был завален уже почти до самого края — вперемешку лежали вязанки хвороста, тяжелые деревянные щиты и утыканные стрелами тела ургов. Д'Лемер покачал головой — можно сказать, что к стенам Орда подошла почти без потерь. Три-четыре сотни трупов и тяжелораненых — это, можно сказать, ничто. Первые лестницы бухнулись о зубчатый край стены. Часть легионеров попыталась столкнуть лестницы вниз — иногда это получалось, чаще — нет.

Вниз градом сыпались камня, расплющивая ургов, но те, казалось, не обращали внимания на потери и лезли все выше и выше. Далеко не все пользовались лестницами, кто-то закидывал на стены стальные кошки с цепями, уверенно взбираясь по ним — цепь не перерубить топором… А кое-кто из нападавших просто лез вверх по стене, цепляясь когтями за неровности и швы между камнями.

Д'Лемер огляделся. В трех или четырех местах бой шел уже на стене, и взобравшихся наверх врагов становилось все больше и больше. Пожалуй, пора было бросать в бой резервы — стоит ургам захватить башни, и двор цитадели превратится в сплошную ловушку. Он отдал приказание одному из ординарцев, и тот умчался…

Прошло совсем немного времени, и характер боя изменился. Прорвавшихся на стену со всех сторон давила панцирная пехота. Закованные в броню легионеры, каждый из которых силой, пожалуй, превосходил большинство из нападавших, уверенно работали мечами и топорами. Они тоже несли потери… но все же двигались вперед. Урги на стенах оказались в ловушке — с двух сторон их, как железными челюстями, сжимали отборные солдаты Д'Лемера, а помощь подходить перестала. Ров пылал, подожженный гномьим зельем, часть Орды, не выдерживая этой мясорубки, уже отступала от стен, снова попадая под удары катапульт. Арбалетчики били в упор — с такого расстояния от удара железного болта не спасали и тяжелые рыцарские латы.

И все же прошло еще немало времени, прежде чем тела последних прорвавшихся на стену ургов были сброшены вниз. Орда откатилась на достаточное расстояние, чтобы стрельба в их сторону стала бесполезной. Сваленные в ров щиты и хворост догорали, распространяя над цитаделью удушливый, отвратительный запах горелой плоти… Над стеной Миста прокатился победный рев легионеров, солдаты трясли друг другу руки, обнимались — все прекрасно понимали, что штурм отбит и что Орда получила серьезный удар. Это понимали все… но не Д'Лемер.

Бартак начал всерьез задумываться о том, что везение, похоже, навсегда оставило его. Надежды на благополучное выполнение задуманного таяли — то ли по нелепому стечению обстоятельств, то ли по злому умыслу, в этот день его поставили не к воротам, как он рассчитывал, а на стену. И ему пришлось отчаянно драться за свою жизнь — и даже удалось убить одного урга, хотя Бартак и старался не лезть в пекло без необходимости. Что ж, этот клыкастый сам напросился…

Следовало любой ценой оказаться у ворот во время следующего штурма. Иначе его, Бартака, ждут крупные неприятности. Этот урод — кажется, он назвал себя Ар-Бейр… дурацкое имечко… пообещал бывшему центуриону многое. У ургов немало золота и серебра, они готовы платить — но деньги надо было отрабатывать. Тот маленький, как сказал Ар-Бейр, задаток чуть не отправил Бартака на дно, когда он переплывал реку в обратном направлении… если этот увесистый мешок с монетами был назван «маленьким задатком», то какова же будет вся награда?

Сард Бартак твердо намеревался это выяснить,

— Центурион! — Он заступил дорогу Клейну.

Тот нахмурился, узнав в порядком закопченном и пропыленном легионере своего бывшего коллегу, ныне павшего почти к самому дну, туда, откуда редко кому удается подняться наверх.

«Наверное, станет о чем-то просить», — решил Клейн.

— Да, легионер?.. — Он выговорил это слово с очевидным удовольствием, заметив, как дернулся при этом Бартак, как заиграли желваки на его скулах. — Ты что-то хотел сказать?

— Я хотел предложить одно дело, центурион. — Сард тоже старался не обращаться к бывшему приятелю по имени. В конце концов, если тот делает вид, что теперь они занимают разное положение… что ж, пусть будет так. Он, Бартак, будет само смирение. И покажет, что знает свое место. — Если эти твари проломят ворота… Можно установить прямо перед воротами пяток баллист. Один залп сметет десятки ургов, это будут великолепные мишени.

— Ты так считаешь? — насмешливо, с оттенком презрения протянул Клейн. — Видимо, ты великий стратег, рядовой, не так ли? К тому же у нас нет лишних баллист на то, чтобы ты мог расставить их во дворе, где они не будут приносить никакой пользы.

— Простите, центурион… есть три баллисты, они сломаны. Точнее, сломаны станины, из них трудно целиться… но у ворот и не нужна особая точность. Их можно навести на цель заранее, и в нужный момент просто спустить рычаги.

Клейн пожал плечами. Конечно, если урги сумеют взломать ворота, несколько тяжелых дротов, выпущенных из баллист, их не остановят. Ну, может быть, нанесут некоторый урон… с другой стороны, участие тяжелых орудий в бою и так весьма непродолжительно, к тому же Бартак прав в одном — навести на цель баллисты, лишенные станин, весьма проблематично… пусть развлекается, если не хочет отдыхать, как все нормальные люди.

— Хорошо, рядовой, — он не мог отказать себе в этой маленькой капельке яда, — действуй. Твоя идея, твоим должно быть и исполнение, так? Сделаешь — доложишь.

Сард четко, как на плацу, отдал честь. И только когда Клейн повернулся к нему спиной, опальный центурион позволил себе ухмыльнуться. Что ж, все выходило как нельзя лучше. Осталось только найти пяток мужиков покрепче, чтобы перетащить сломанные баллисты во двор…

— Мы ведь победили, легат!

— Не все так просто, — покачал головой Д'Лемер. — Ты еще слишком юн, чтобы понимать это. Молодой ординарец залился краской.

— Ну не обижайся, парень, не надо. Это ведь правда, и ты сам это знаешь. Успеешь еще навоеваться. Ладно, иди…

Проводив юношу глазами, легат обернулся к собравшимся в его кабинете офицерам. Медленно изучил лицо каждого, отметив, что Гиселл легко ранен, но старается не подать виду. Клейн невредим… легат вздохнул — что-то он не заметил сегодня центуриона на стенах. Конечно, Клейн не был явным трусом, но и вперед не лез. «Именно такие и достигают высших чинов в Империи, — с легким огорчением подумал Д'Лемер. — Те, кто лезет вперед, обычно долго не живут. Арманд де Брей — исключение».

— Итак, господа, обсудим результаты сегодняшнего штурма. Орда отступила, однако ее потери не слишком велики. Разумеется, мы положили не менее семи сотен их бойцов, но и сами потеряли… наши потери?

— У меня — почти семьдесят бойцов, — тут же ответил Гиселл. — Еще вдвое больше раненых… но из них половина еще может сражаться.

— В первой центурии убиты и тяжело ранены сорок человек. Остальные готовы к бою, — хмуро бросил Клейн.

— Мо… э-э… третья центурия в рукопашном бою почти не участвовала. — Торикс выглядел смущенным, ему было стыдно, что у привратной башни, где он находился во время штурма, было относительно тихо. — Шестеро убиты на стенах стрелами. Двое тяжело ранены. Еще пятеро раненых вполне боеспособны.

— Итого потери составили почти двести человек, — подвел итоги Д'Лемер и покачал головой. — Пятая часть гарнизона… Еще пара таких побед, господа, и мы останемся без армии. И замечу, там, где мы теряем одного, урги могут позволить себе потерять десяток, а то и полтора, ничуть не изменив при этом баланс сил. Так что, думаю, все понимают, кто на самом деле выиграл сегодняшний бой.

— Большая часть погибших — ополченцы, — счел нужным заметить Гиселл.

— Не суть важно… Торикс, скольких гонцов вы посылали к де Брею?

— Троих, легат. И двоих — в столицу.

— Ясно, значит, урги выловили не всех. Я подозревал, что их охотники перекроют дороги.

Было видно, что молодого Торикса мучает какая-то мысль. Он некоторое время собирался духом, затем все-таки спросил:

— Скажите, легат… ведь горожане ушли совсем недавно. Если урги догонят их, будет бойня, ведь так?

— Скорее всего нет, — спокойно ответил Д'Лемер. — Вы плохо знаете Орду, юноша. Их вера не считает убийство безоружных женщин и детей достойным деянием. Точнее, урги, не задумываясь, зарежут и ребенка — но только в том случае, если он, к примеру, может поднять тревогу. Или если ург нуждается в пище… не стоит делать такое выражение лица, юноша, можно подумать, вы не знаете, что урги имеют склонность к каннибализму.

— Я знаю, конечно, но…

— Но вы всегда думали, что это не более чем пропаганда Империи, верно? —Д'Лемер вдруг впервые заметил, что все офицеры стоят, и кивком предложил им сесть. И сам опустился в кресло. — Не все так просто, господа… я так понимаю, что до недавнего времени никто из вас не сталкивался с ургами в бою?

Дождавшись от всех присутствующих утвердительных кивков, легат тяжело вздохнул.

— В таком случае позвольте кое-что пояснить. Прежде всего урги и в самом деле каннибалы, но не потому, что мясо человека для них особо вкусно… при случае, они с готовностью жрут и своих. Дело в другом… Во-первых, их земли после того, как Империя оттеснила Орду в леса, не слишком богаты дичью, а выращивать злаки они не умеют и не любят. Для того чтобы торговать, нужно серебро и золото, а на их территориях нет и этого. Поэтому Орда живет за счет набегов. Причем испытав на своих шкурах мощь имперских легионов, они предпочитают обращать свои взоры в другие стороны… собственно, вы и сами знаете, что на этих границах много лет было относительно спокойно. Мелкие стычки не в счет.

Легат глотнул легкого красного вина из простой глиняной кружки — требовалось смочить сухое горло. Молчавшие до сих пор офицеры не замедлили последовать примеру командира. Вытерев ладонью усы, Д'Лемер продолжил:

— Но это не означает, что Орда — скопище дикарей. У них есть боевые маги, сами урги называют их шаманами. Я не большой знаток магии, известно только, что их силы отличаются от заклинаний наших волшебников… но они ничуть не менее эффективны. У них есть и полководцы… и религия. Она довольно проста, суть ее в том, что почетное место рядом с их богом, Вечным, как они его называют, заслужат лишь самые храбрые. Поэтому честь — бой с настоящим противником. А не с ребенком. И не с женщинами. К тому же они понимают, что если отряд ургов посмеет поголовно вырезать какое-нибудь селение, имперские легионы вырежут три. А то и все пять…

— То есть вы хотите сказать, что если урги догонят горожан, то не тронут их?

— Этого я не говорил, — криво усмехнулся Д'Лемер. — Очень даже тронут. Ограбят. Кто посмеет сопротивляться — убьют. Но жертв будет немного, большинству удастся спасти если не имущество, то по крайней мере жизни. Но я не думаю, чтоб тот, кто сейчас командует этим передовым отрядом Орды, решился разделить свои силы. Всегда остается опасность того, что наши гонцы доберутся до цели и сюда прибудут легионы де Брея. Тем более что урги прекрасно понимают — Мист всегда был не слишком богатым местом, и у беженцев не взять большой добычи… Ну да ладно, мы, похоже, отвлеклись.

Военный совет шел своим чередом. Прикидывались планы на следующую ночь — все считали, что урги ждут сумерек, чтобы атаковать снова. Безусловно, сегодняшний штурм, изрядно проредивший защитников цитадели, был не более чем разведкой боем. В следующий раз урги навалятся всем скопом — и к тому же со всех сторон сразу, а не в двух-трех местах, как в первый раз, И тогда легионерам придется сделать свои цепи еще реже.

Клейн доложил о предложении опального центуриона. Он делал это не из желания помочь бывшему товарищу вновь встать на ноги — скорее просто хотел прикрыть собственную задницу на случай, если легат сочтет эту идею глупостью. Д'Лемер некоторое время раздумывал, затем пожал плечами.

— Бессмысленно, несколько дротов погоды не сделают. С другой стороны… ну по крайней мере Бартак при деле. Пусть занимается, все лучше, чем кляузы на меня писать.

В целом ситуация была тяжелой, но не безысходной. Вполне вероятно, что цитадель сможет продержаться еще три, а то и четыре штурма — запасы огненного зелья еще не были исчерпаны, а урги, хоть и толстокожие, идти прямо в огонь не желали. Торикс предложил окончательно опустошить арсеналы и передать все имеющиеся арбалеты на стену. Подростки и бабы, которых учить попадать в цель все равно было поздно, вполне могли заняться заряжанием оружия — и тогда воины смогут стрелять гораздо чаще. Легат мысль одобрил…

Д'Лемер оказался прав, Орда готовилась к очередному штурму, и в этот раз, судя по расположению ударных отрядов, намеревалась нанести удар сразу со всех сторон. Видимо, урги были прекрасно осведомлены и о количестве защитников цитадели, и о том, что большая часть легионеров либо были новобранцами, либо порядком заплыли жирком от спокойной жизни. Легат тоже прекрасно это понимал — если бы он имел в крепости хотя бы три полновесных имперских легиона ветеранов, осаждающие могли бы просидеть под стенами Миста хоть месяц — и без всякого успеха. Теперь же на стенах было не так уж тесно… мужики, чей энтузиазм был порядком выбит во время предыдущего штурма, уже не выражали бурного восторга по поводу предстоящего участия в настоящем бою. Хотя теперь у них уже не было особого выбора — и следовало либо отстаивать с оружием в руках свое право на жизнь, либо… ну, Д'Лемер был готов без особой жалости повесить любого паникера, и большинство это понимали. И с радостью растолковывали тем, кто понять не мог.

В окружении офицеров и ординарцев легат стоял на стене и наблюдал за происходящими в лагере Орды приготовлениями к штурму. И во второй раз бой должен был начаться в темноте — это давало ургам безусловное преимущество. Солнце уже давно зашло, видимость становилась всю хуже и хуже. Большая часть легионеров и ополченцев, расположившихся на стенах, дремали — впереди трудная ночь, и отдых необходим воинам. Кое-где горели костры, отдавая свое тепло огромным чанам с водой, смолой и маслом.

— Сейчас начнется, — пробормотал он скорее сам для себя.

И словно бы в ответ на эти слова раздались гулкие ритмичные звуки сигнальных рогов. Д'Лемер не знал систему сигналов, которые применяли у себя урги, но понять назначение этого было несложно.

— К оружию, — рявкнул он, — Все на стены. Арбалеты зарядить, катапульты и баллисты к бою.

Горнисты сыграли тревогу. Солдаты, протирая глаза, занимали свои места у бойниц. Слышно было, как кто-то из арбалетчиков рычит на мальчишку, требуя, чтобы тот притащил еще одну, а лучше — две вязанки стрел. Гиселл и большая часть его латников заняли места на верхнем ярусе — Д'Лемер хотел, чтобы закованные в броню ветераны, которых было, к несчастью, не так уж и много, были готовы встретить врага, любой ценой не дав ургам закрепиться хотя бы на одном участке. Было очевидно, что если урги закрепятся хотя бы на одном участке стены, сбросить их оттуда легионерам может оказаться уже не по силам. Легат все отчетливее понимал, что вчерашний штурм и в самом деле был не более чем разведкой боем, пробой сил. Сегодня Орда обрушится на крепость всей мощью.

Осаждающие медленно двинулись вперед. Как и в прошлый раз, они шли, укрывшись за массивными деревянными щитами и толстыми вязанками веток. Позади раздался резкий скрип и глухой удар — одна из катапульт отправила в полет первый камень. Легату даже не нужно было смотреть на результат выстрела — и так было ясно, что солдаты поторопились. До передних рядов было еще слишком далеко. И точно — камень поднял фонтан земли шагов за десять до переднего края наступающих сил Орды.

Но прошло совсем немного времени, и в воздухе замелькали метательные снаряды. Урги били из арбалетов по бойницам — стрелков у них было относительно немного, не более чем один на десятерых обычных пехотинцев, вооруженных топорами, булавами или короткими, слегка изогнутыми мечами. Но, учитывая огромную мощь собравшейся под стенами Миста армии, стрелков было больше, чем всех оставшихся защитников цитадели вместе взятых. Стрелы густо влетали в бойницы — и многие, особенно из числа вооруженных арбалетами мужиков, замерли, прижавшись к надежному камню, дрожа всем телом и не решаясь даже думать о том, чтобы выглянуть в бойницу — и столкнуться дицом к лицу с собственной смертью. Легионеры были более привычны к опасности — и, видимо, поэтому гибли один за другим.

Первый ряд деревянных щитов рухнул в ров, наполненный углями и трупами убитых вчера. Д'Лемер подумал, что еще несколько дней — и смрад от разлагающихся тел убьет защитников крепости ничуть не менее верно, чем ургские топоры. Вслед за первыми щитами полетели другие, а потом и вязанки, практически в считанные мгновения наполнившие запущенный, много десятилетий не чищенный ров доверху. На первый взгляд, сегодня в штурме участвовало чуть ли не впятеро больше бойцов, чем ранее. Легат взглянул во двор, где, в относительной безопасности, стоял его последний и единственный резерв — сотня латников из второй когорты. В свете факелов сияли доспехи, тяжелые мечи были в ножнах… пока. Видимо, в праздности этому отряду пребывать нескоро.

Урги лезли на стены. Уже вылиты остатки огненного зелья, уже опорожнены котлы со смолой и кипятком. Зарево освещало все достаточно хорошо, и легат видел, как из тьмы к стенам подкатывают все новые и новые волны ощетинившихся сталью воинов. Странно, но привратную башню пока почти не трогали — небольшой отряд скопился на остатках подъемного моста, вновь попытались рубить ворота, но град каменных обломков, спущенных им на голову, порядком охладил пыл ургов.

Увы, от этого было не легче. Практически на всей протяженности стены шел отчаянный бой. Д'Лемер заметил, как сразу десяток ургов показались из-за каменных зубцов и спрыгнули вниз, тут же окрасив кровью свои мечи. Легионеры встретили их выстрелами из арбалетов в упор и тоже пустили в ход клинки — но через парапет уже лезли новые и новые твари.

— Гиселл, твое время! — Д'Лемер и не думал, что центурион расслышит его среди рева пламени, воплей ургов и звона стали. Но жест был достаточно ясен. Сотня латников дружно выхватила мечи, и бросилась к опасному участку.

Двор крепости остался пуст…

Бартак проводил взглядом бойцов, устремившихся к месту прорыва, и удовлетворенно хмыкнул. Что ж, этого он и ожидал. Все получилось именно так, как он и планировал. Раз уж идея установить поврежденные баллисты напротив ворот принадлежала ему, он ничуть не удивился, когда сам же оказался и среди тех, кому эту идею пришлось воплощать в жизнь.

Теперь три баллисты были установлены и заряжены, жала тяжелых дротов, каждый из которых легко пробивал навылет воина, вместе со щитом и доспехами, грозно уставились в сторону ворот. Кроме Бартака, здесь находились еще трое легионеров, их задача была простой — если ворота начнут сдавать, надо просто позвать помощь. Ни больше ни меньше.

Сард возился с баллистой, делая вид, что у той что-то не в порядке с зарядным механизмом. Со стороны казалось, что бывший центурион порядком озабочен состоянием метательной машины…

Звонко щелкнула спущенная тетива. Один из легионеров у ворот даже не понял, что погиб, — смерть пришла мгновенно, без боли и мучений. Дрот пробил его, и глубоко ушел в дерево ворот. Второй солдат даже не расслышал удара—в общем шуме что-то разобрать было невозможно, и смотрел он в другую сторону. А в следующий миг второй дрот устремился к нему. Этот выстрел не был столь точен, да и у Бартака не было времени прицелиться как следует, поэтому легионеру зацепило только руку… но и этого оказалось достаточно. Отточенный наконечник дрота перебил кость, разорвал сухожилия — и почти оторванная рука закачалась на обрывках одежды и кожи.

Третий боец услышал сдавленный вопль напарника и оглянулся. Он увидел, что бывший центурион стоит у баллисты и тянет за спусковой рычаг. Ему понадобилось мгновение, чтобы все понять, он тут же метнулся в сторону… и тяжелый дрот выбил из каменной стены фонтан искр. Солдат выхватил меч, собираясь посчитаться с предателем…

И в этом была его ошибка. Бартак понимал, что рискует, — и все же был убежден, что легионеры не станут звать на помощь. Так и произошло. Увидев, что последний оставшийся в живых страж бежит к нему, сжимая в руках оружие, бывший центурион поднял лежащий у ног заряженный арбалет и нажал на спуск. Стрела попала точно в грудь… с такого расстояния арбалетный болт без труда пробивал кованые латы и потому кольчугу пронзил, даже не замедлив полета.

Бартак бросился к воротам. Теперь у него оставалось не так много времени: в любой момент кто-то может заметить, что охрана ворот перебита, — и тогда весь его план пойдет насмарку. На бегу полоснул мечом по шее раненого — тот был и так почти в обмороке, но всегда оставался риск того, что раненый на мгновение придет в себя и закричит…

Брус, запирающий ворота, в обычное время поднимали четверо. Сейчас Бартак был один — но ему и не надо было поднимать здоровенную деревянную балку. Достаточно просто вытолкнуть ее из пазов — и тогда ворота можно будет открыть. По крайней мере одну створку. Ну а потом ему помогут…

На какое-то мгновение перед его глазами промелькнули картины из прошлого — колонны марширующих когорт, Император в золоченых доспехах и пурпурном плаще, вручающий ему, Сарду Бартаку, знаки центуриона… Он знал, что тот ритуал, в котором ему довелось участвовать, был просто традицией… Император всегда лично вручал «золотые крылья» — знак, свидетельствующий о том, что владелец его является центурионом имперского легиона. Кто-то получал «крылья» за доблесть в бою… кто-то по иным причинам. И что с того, что Бартаку не пришлось проливать кровь, что свое звание он получил просто потому, что так сложились обстоятельства? На какое-то мгновение Сард ощутил укол стыда — почему же так поступает он, слуга Империи?

Но уже в следующий момент это видение было вытеснено другим. Все заслонило другое лицо — лицо человека, отобравшего у Бартака «крылья». И его голос — сухие, злые слова, отнимающие у центуриона все — честь, смысл жизни, женщину, достаток…

Он навалился на брус всем телом, чувствуя, как стонут мышцы, порядком ослабевшие от праздной жизни. Брус медленно стал сдвигаться — на палец… на ладонь… на две…

Осталось неизвестным, кто первый увидел поток ургов, вливающийся во внутренний двор. Кто первым закричал…

Д'Лемер сбежал по выщербленным ступеням приврат-ной башни и врезался в толпу ургов, рубя направо и налево. За ним неотступно следовали трое ординарцев и два десятка бойцов — почти все, кто на тот момент находился на башне. С первого же взгляда на широко, настежь распахнутые створки ворот стало ясно, что удержать двор и, следовательно, стены не удастся. Остановить рвущуюся в ворота толпу могла бы полная сил, свежая центурия, сомкнувшая щиты и ощетинившаяся копьями. Но не два десятка воинов — и даже не сотня, если б было кого вывести из боя. Увы — схватка шла по всему периметру крепости, уже давно увязли в бою латники Гиселла, да и сам он был убит — крепкие доспехи не выдержали удара топора, и центурион рухнул под ноги своим легионерам, пытающимся сбросить ур-гов со стены. Все, что мог сделать легат, это выкрикнуть приказ об отступлении в донжон — там, под прикрытием его каменных стен, легион мог бы еще какое-то время держаться, Возможно, был бы шанс дождаться подкреплений.

Сам он не рассчитывал прорваться к убежищу — да и не хотел. Сейчас главной задачей легата и его солдат было дать остальным достаточно времени — и они стояли насмерть, теряя одного человека за другим. Урги щедро оплачивали кровью каждый шаг — но они по-прежнему могли позволить себе размен одного к десяти и теснили легионеров, не считаясь с потерями.

Латы Д'Лемера были уже сплошь покрыты кровью — своей и чужой. Он был ранен трижды, но каждая рана была относительно легкой. Меч ветерана работал не уставая, пробивая кольчуги, рассекая грубую кожу, снося конечности. Все трое ординарцев уже пали, и их тела теперь лежали где-то там, под ногами наступающей толпы ургов. Оставшиеся в живых медленно пятились, отбиваясь от многократно превосходящего противника. Двое легионеров взяли на себя защиту легата от наседающих ургов — один тут же рухнул с пробитым горлом, приняв удар, предназначавшийся командиру. Легат слышал крики, он даже подозревал, что его просят выйти из боя, укрыться в центральной башне… Но он не слушал этих просьб. Каждый миг, каждый удар, каждый блок давали возможность еще одному-двум солдатам уйти в донжон.

Щелкнула тетива арбалета. Звук был совершенно неразличим в грохоте боя, но легат услышал его. Наверное, потому, что железный болт предназначался именно ему. Выпущенный в упор болт проломил панцирь и глубоко ушел в тело. Д'Лемер пошатнулся, рука, держащая клинок, на мгновение остановилась… Этого оказалось достаточно. Меч, который легат не сумел отразить, ударил точно в сочленение кирасы и шлема, рассекая кольчужный хауберк, кожу, сосуды, кость…

Трент, все еще живой, хотя и порядком изрубленный, бросился вперед, чтобы прикрыть командира — он не думал в тот момент о том, жив легат или убит, он невидел тяжести полученного Д'Лемером удара… он просто прыгнул вперед — и далее не знающие страха урги на мгновение попятились. Но лишь на мгновение…

Прошло совсем немного времени, и все было кончено. Часть защитников — не более полутора сотен — успели укрыться в донжоне, и теперь из бойниц главной башни летели стрелы… впрочем, урги не оставались в долгу. Остальные защитники крепости пали — и опытные ветераны, и мужики-ополченцы, и мальчишки, подносившие бойцам стрелы. Вне донжона остался в живых лишь один человек…

В воздухе стояла густая, тяжелая вонь. В нее вплелись запахи крови, пота, дыма… но все перекрывал один запах, запах смерти. Смерти, нависшей над каждым, кто сейчас находился в башне.

Сейчас их было немногим больше сотни. С десяток скончались от ран, еще несколько погибло, поймав один из сплошным потоком влетающих в бойницы арбалетных болтов. Легионеры время от времени отвечали метким выстрелом, каждый раз рискуя жизнью, А потом обстрел прекратился.

Центурион Клейн осторожно выглянул в бойницу — внутренний двор был пуст, вернее, был просто завален трупами, ни один из которых уже не шевелился. Урги в этом походе не намерены были брать пленных. Клейн недоумевал — что же произошло? Что заставило Орду отступить — или это и в самом деле подходят легионы де Брея?

Клейн не получил ни единой царапины, он даже не обнажил меч, искренне считая, что сражаться — удел рядовых, а офицеры должны командовать, оставаясь в относительной безопасности. Поэтому он и не пошел на привратную башню вместе с покойным Д'Лемером, понимая, что легат вряд ли будет стоять в стороне от схватки. Поэтому и в донжоне Клейн оказался первым… точнее, оказался здесь задолго до того, как были открыты ворота крепости и Орда ворвалась внутрь.

Если бы Клейна назвали трусом, он бы возмутился и заставил бы обидчика заплатить за такую дерзость кровью. По его собственному мнению, дело было не в трусости — а только лишь в разумной осторожности, которая до сих пор позволяла ему выходить без особых увечий из немалого количества стычек. Более того, он был весьма невысокого мнения о таких горе-полководцах, как де Брей и ему подобных, готовых лично вести в атаку свои войска. Клейн был убежден, что знания, опыт и талант полководца… или даже просто офицера слишком ценны, чтобы рисковать ими в банальной свалке, где смерть может прийти просто случайно.

Звонко протрубил горн. Центурион нахмурился — он знал этот звук. Это был сигнал о требовании переговоров. Центурион усмехнулся — что ж, самое время. Было очевидно, что отсидеться в донжоне не удастся — разве что случится чудо, и вот-вот здесь окажется этот заносчивый де Брей, В этот момент Клейн был бы готов простить выскочке де Брею, простому барону, которого милость Императора поставила выше многих куда более знатных дворян, все что угодно. И даже был готов обнять его… но ясно было, что легионы здесь не появятся. А значит, время искать компромиссы.

Словно бы в ответ на его мысли на пустое пространство перед забаррикадированными воротами донжона вышел человек. Клейн, конечно, не знал, кто именно открыл ургам ворота крепости, но думал об этом. И не удивился, узнав Сарда Бартака, опального центуриона… правда, теперь «золотые крылья» снова были пришпилены к его плечу. Эмблема высокого звания странно смотрелась на простой кольчуге рядового легионера.

— Эй, Клейн, — заорал Бартак. — Отвечай, я же знаю, что ты здесь!

Клейн молчал, размышляя. Конечно, Бартак был подонком и предателем, конечно, это именно он открыл ворота Орде — иначе с чего бы он тут разгуливал при оружии… да уж, он не похож на пленного.

— Клейн, не дури, ты слишком умен, чтобы глупо погибнуть. Давай поговорим.

— О чем? — наконец решил вступить в диалог центурион. — О чем с тобой разговаривать, предатель? Я вижу, ты уже получил награду?

— Ты об этом? — Бартак любовно погладил золотой значок. — Нет, Клейн, это не награда. Это, знаешь ли, принадлежит мне по праву. А Ториксу… видишь ли, Ториксу этот значок уже не нужен. Награда будет другой и, поверь мне, куда более весомой, чем жалкая плата Императора. Он не слишком высоко ценит нашу кровь.

— Можно подумать, ты ее проливал, — хмыкнул Клейн. Разумеется, сказано было достаточно громко, чтобы Бартак услышал.

— Не стоит стараться меня унизить, — побагровел он. — Вы не в том положении, чтобы бросаться оскорблениями.

— Слушай, Сард, давай к делу. Ты же здесь не для того, чтобы поболтать со мной, верно?

— Верно, Клейн, верно. Я принес предложение. Хорошее предложение, щедрое.

— Неужели Орда опять намерена торговаться? Кажется, теперь мы в куда более худшем положении. Какой смысл в этой сделке?

— Я рад, что ты понимаешь ситуацию, — усмехнулся Бартак. — Но урги поступают благородно. Они не изменяют цену. Прежние условия остаются в силе. Ты и твои люди могут выйти из башни, без оружия. И сможете уйти на все четыре стороны.

— А если нет?

Произнеся эти слова, Клейн вдруг содрогнулся и почувствовал, как по коже пробежал холод. Именно эти слова сказал Д'Лемер — и, похоже, больше он не скажет ничего. Легат, видимо, погиб — уцелевшие легионеры сообщили, что видели его в последний раз окруженного ургами… сомнительно, чтобы Д'Лемер, каким бы мастером меча он ни был, сумел вырваться из этой мясорубки. И вот теперь он, центурион Клейн, на попечении которого оказались остатки гарнизона, пойдет тем же путем?

— Подумай сам, Клейн, зачем лишняя кровь? Этот командующий силами Орды, его зовут Ар-Бейр… знаешь, он нормальный мужик, даром что клыкастый. Я сам слышал, как он говорил, что глупо зря проливать кровь, когда все уже решено. Неужели ты думаешь, что сможешь удержать башню?

Повисла долгая, тяжелая тишина. Клейн понимал, что Бартак, какой бы сволочью он ни был, говорит правду. Выбор у остатков легиона был невелик — или сдаться, или геройски пасть всем, до последнего человека. Второй вариант Клейну нравился куда меньше… Хотя, следовало отдать должное, сдаваться ему тоже не нравилось… пусть и не потому, что он считал это постыдным — в конце концов обстоятельства бывают сильнее, и с этим необходимо считаться. Но… но Император таких объяснений не понимал и не принимал. Если сейчас сложить оружие, на его, Клейна, карьере можно поставить крест. Оставалось только решить — что важнее, карьера или жизнь. Раздумывал он недолго.

— А какие гарантии?

— О, ради светлой Эрнис, Клейн, какие тебе еще гарантии? Не сдадитесь, вас вырежут еще до полудня.

— Нам надо подумать.

— Конечно, приятель, я понимаю… только не слишком долго. А я здесь подожду, ладно? Как чего надумаешь, позовешь.

Бартак демонстративно повернулся спиной к донжону и сел прямо на труп какого-то урга. В решении, которое примет Клейн, он не сомневался ни мгновения. Будь на месте центуриона Д'Лемер или даже этот выскочка Торикс — скорее всего они стали бы драться до конца. Это было бы глупо — но что поделать, не каждый способен рассуждать трезво. А теперь, раз и Гиселла, и Торикса, и Д'Лемера нет в живых, — ничто не мешает осторожному и предусмотрительному Клейну верно использовать свой последний шанс.

Откровенно говоря, Бартак и сам не понимал, зачем ургам отпускать фактически уничтоженных легионеров.

Правда, задавать вопросы вождю Ар-Бейру он поостерегся… сыграли свою роль воспоминания недавних дней. Бартак чувствовал, что там, где Д'Лемер всего лишь лишил его звания, вождь ургов вполне может лишить и головы. А значит, язык надо было держать за зубами.

Сам он, пожалуй, предпочел бы, чтобы никто из легионеров не вышел бы из этих стен живым. В этом не было ничего личного — просто в таком случае не останется ни одного свидетеля его позорного понижения, и, следовательно, он сможет с полным основанием считать себя по-прежнему центурионом. И даже можно будет вернуться к войскам — к тому же де Брею, к примеру. А уж придумать убедительную историю, почему он остался в живых один из всего гарнизона, Бартак сумеет…

— Эй, Сард!

Бартак встал, медленно, с ленцой, обернулся. В узкой прорези бойницы он разглядел лицо Клейна.

— Ну как, решили?

— Решили, решили… позови этого… как его… вождя. Хочу услышать, что он подтвердит твои слова.

— Не доверяешь мне, — хмыкнул Бартак. — Ну как же, понимаю… хорошо. Жди, позову.

Прошло не так много времени, и окончательное решение было принято. Ар-Бейр оказался высоким — на голову выше среднего человека — ургом, закованным в тяжелые доспехи. Видимо, доверия своих сородичей к прочности собственной шкуры он ни в малейшей степени не разделял. На имперском вождь говорил свободно, и в его речи не раз использовались обороты, ясно говорившие, что язык вождь учил отнюдь не среди завсегдатаев пивной… среди его учителей явно были люди благородной крови.

Вождь подтвердил слова Бартака.

— Каждый из вас, кто согласится сложить оружие, может беспрепятственно покинуть цитадель. Без оружия. Орда победила, и я не намерен больше лить кровь.

Большего вряд ли удалось бы добиться. С точки зрения Клейна, предложение ургов и так было верхом идиотизма… или человеколюбия. Ворота донжона медленно открылись. Один за другим покидали башню легионеры, бросая клинки во все растущую и растущую кучу у ног вождя. Тот оставался недвижим, спокойно провожая взглядом выходящих из крепости бойцов. Многие из них были ранены, немало нашлось и таких, кто почти не был в состоянии самостоятельно передвигаться. Им помогали идти товарищи… Они шли мимо замерших в строю ургов — их были тысячи и тысячи, плотным строем, плечом к плечу. Урги стояли почти не шевелясь, их взгляды были прикованы к медленно идущим мимо них легионерам.

Клейн, как и полагалось командиру, покинул крепость последним. Перебравшись через все еще дымящиеся остатки моста, он оглянулся на стены крепости, где служил так долго. И где ощутил горечь поражения… Увидел несколько фигур на стене — одна из них, массивная, сияющая металлом, принадлежала вождю, вторая — невысокая, все еще носящая цвета Империи…

— Я найду тебя, Бартак, — прошипел сквозь зубы Клейн. — Найду…

Ар-Бейр махнул рукой. Клейн подумал, что вождь отдает им прощальный салют… что ж, он прав, легион хорошо сражался, и не его вина, что безмерно превосходящие силы Орды сумели выиграть этот бой. Центурион тоже отдал честь — коротко, четко… он всегда гордился своей выправкой.

И только потом понял, что жестоко ошибся… жест Ар-Бейра отнюдь не был прощальным салютом.

Вождь что-то коротко прорычал и махнул рукой. Бартак не знал языка, на котором была отдана команда, но ее смысл тут же стал ему понятен. Как и тем, кто сейчас двигался там, за стенами крепости.

Орда навалилась сразу со всех сторон. Взметнулись топоры и мечи, слитным хлопком ударили арбалеты. Большая часть легионеров была убита именно им — этим залпом. Ургам даже не надо было особенно целиться — и почти каждый болт находил свою жертву. А потом в дело пошли клинки…

Клейну удалось ударить несущегося на него урга в челюсть — удар подкованным башмаком был страшен, ург отлетел на шаг назад, когтистые пальцы разжались, выпустив меч. Центурион подхватил оружие, тяжелое, непривычное, успел нанести удар, второй — его скрутили, набросив на голову сеть. Получив несколько сильных пинков по ребрам, Клейн услышал треск сломавшейся кости. Волны боли затопили сознание…

Сознание вернулось вместе с потоком холодной воды, обрушившимся налицо. Центурион открыл глаза, чувствуя, как в боку пульсирует острая боль. Рука рефлекторно попыталась нашарить меч…

— Не дергайся, тонкокожий, — раздался знакомый голос. Клейн поднял взгляд на говорившего — так и есть, он не ошибся. Это был вождь Ар-Бейр собственной персоной.

— За что? — прохрипел Клейн, ощущая во рту привкус крови. — Ты же дал слово, тварь… Или твои слова ничего не стоят?

— Прежде чем ты сдохнешь, мокрица, я поясню. Я дал слово, и я его сдержал. Я обещал, что вы выйдете беспрепятственно из цитадели, и вы вышли. Вам же никто не препятствовал, верно?

— Ты говорил… — Голос вырывался из горла с трудом, во рту становилось все солонее, густая струйка побежала по подбородку. — Ты говорил, что не хочешь больше лить кровь…

— Ты считаешь, я говорил о вашей крови? — Ург изобразил чудовищный оскал, который, видимо, означал насмешливую гримасу. — Я говорил только о крови ургов, мокрица. И ни о чьей больше. Да, тебе будет интересно узнать… еще вчера я послал полусотню хороших воинов. Они догонят ваших беженцев… А знаешь, почему ты все еще жив?

Клейна это волновало мало. Вряд ли эта жизнь будет долгой.

— Я хотел, чтобы ты увидел перед смертью, как будут убиты все твои легионеры. Я думал, что ты трус, а Вечный не любит трусов. Я хотел зарезать тебя… но ты проявил храбрость. Ты сражался с моими солдатами голыми руками… за это ты будешь удостоен высокой чести.

— И какой же, — криво усмехнулся Клейн. — Отпустишь?

— Оглянись…

И центурион увидел. Увидел чудовищный штабель тел ургов, обложенных вязанками хвороста. Многочисленные солдаты подносили все новые и новые вязанки, другие обильно поливали дрова маслом — учитывая, что запасы цитадели были почти исчерпаны, скорее всего это масло они принесли с собой. И над этим штабелем возвышался одинокий столб, с приколоченной к нему цепью.

— Думаешь, стану молить о пощаде? — Клейн сплюнул на песок кровавый сгусток, — Не дождешься…

— Это хорошо, — серьезно кивнул вождь. — Отважная жертва более угодна Вечному. Я предпочел бы, чтобы на этот костер взошел этот ваш Д'Лемер… он настоящий воин. Но и ты тоже будешь достойным приношением Ему.

Он шевельнул когтистым пальцем, и двое солдат подхватили Клейна и потащили его к погребальному костру. На то, чтобы прочно примотать его цепью к столбу, ушло совсем немного времени. Клейн не сопротивлялся — силы совсем оставили его. Он бессильно повис на цепи, мутным взглядом осматривая внутренний двор цитадели. На мгновение взгляд задержался на ничего не выражающей физиономии Бартака. Клейн хотел еще что-то сказать насчет того, что предателю воздастся по заслугам не в этой жизни, так в другой — но слова уже не хотели покидать горло. И он попытался вложить всю свою ненависть во взгляд — все, что ему оставалось.

Ар-Бейр сам поднес первый факел к пропитанному маслом хворосту. Пламя вспыхнуло, жаркое, коптящее… Тут же в костер полетели десятки факелов, и огонь почти мгновенно поднялся стеной, полностью скрыв столб с привязанным к нему центурионом. Бартак ждал вопля, хотя бы стона — но только гудело пламя да ревели урги, провожая соплеменников в последний путь к Вечному.

Столб черного дыма поднимался высоко. День уже был в самом разгаре, и этот знак, свидетельствовавший о том, что приграничная крепость Мист пала, виден был, наверное, на всю округу. Бартак смотрел на дым как зачарованный, не в силах оторвать взгляда. И поэтому не заметил, как двое дюжих ургов встали по бокам от него. Только когда их сильные руки стиснули его, он вернулся к реальности.

— Что?.. Почему?..

— На кол, — коротко приказал Ар-Бейр.

— Но, вождь! Я же… я же сделал все, что вы приказали! Ург ухмыльнулся, обнажив желтые клыки.

— Ты предатель. Вечный не любит предателей. Ты не удостоишься чести подняться на небо с дымом погребального огня. Я обещал тебе золото? Возьми… — С этими словам вождь бросил на землю к ногам Бартака увесистый мешок. — Оно твое… пока ты жив. Не волнуйся, ты будешь жить долго. До заката, может, и до утра, А если жизни в тебе столько же, сколько подлости, — то протянешь и завтрашний день.

Бартак визжал, вырывался, брызгал слюной, обрушивал на голову вероломного урга все мыслимые и немыслимые проклятия.

А потом пришла боль…

13. РАЗГРОМ

Никогда не стоит забывать, дети мои, что завещал нам Венный, каких деяний ждет он от своего народа. Каким должен быть путь в первой жизни тех, кто впоследствии удостоится чести сесть с Вечным за один стол в высоких чертогах Ург-Дора?

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, но я не шаман, не жрец Вечного. И я не могу ответить на вопрос, что более достойно — с блеском одержанная победа над крепостью людей или сдержанное слово, дарованное побежденным милосердие. Мало кто из нашего народа задается этим вопросом, все славят великого Ар-Бейра — великого вождя, сумевшего разбить людей в их же собственной крепости… великого вождя, победившего благодаря предательству и после приказавшего перебить беззащитных, сложивших оружие. Что ж, не мне судить, дети мои, — судить вам, ибо мудрость гласит, что лишь имена истинно великих сохранят века.

А до тех пор Ар-Бейр ведет Орду к новым победам. Что ж, я должен отдать ему должное — он хорошо изучил манеру людей вести войны. В том числе сумел понять и во многом перенять их представление о нести. Ибо известно всякому, что люди готовы на любую подлость, если она принесет им победу в бою… Засады, ложные отступления, ловушки — это свойственно всем людям, в том числе и прославляемому ими Железному Арманду. Увы… они часто побеждают и во многом благодаря хитрости. Так что же тогда, выходит, Ар-Бейр все-таки прав? Не знаю, не знаю…

Генерал Таркин мрачно оглядел стоявших перед ним навытяжку людей. Их было десять — десять легатов, за спиной каждого из которых был полностью укомплектованный имперский легион. Немалая сила даже сама по себе — а сейчас и здесь, собранные в один кулак, они олицетворяли собой саму Империю. И казалось, нет такого врага, что смог бы устоять перед слаженным ударом десяти имперских легионов.

Именно казалось. Лонг Таркин прекрасно понимал, что сейчас им придется столкнуться с чем-то посерьезнее дружины мятежного барона или толпы озверевших крестьян. Орда, расположившаяся на том берегу реки Беловодной, не только не уступала легионерам в численности, а и намного превосходила силы Таркина. И уже одно это внушало опасения — что ни говори, но до сего дня легионерам как-то не приходилось сражаться в меньшинстве. Да еще в столь явном — пожалуй, ургов было больше раза в полтора.

Хотя, по большому счету, Таркина смущало не это. Проблема была в том, что основные силы, которые должен был привести де Брей, все еще задерживались, и это означало, что Орда получила неплохой шанс расправиться с имперской армией по частям. Уже было доподлинно известно о падении четырех приграничных крепостей. Собственно, какое-то сопротивление оказал только Мист, остальные укрепления урги взяли с ходу, по-видимому, подобравшись незамеченными чуть не к самым стенам. Таркин вздохнул — да, расслабилась Империя. После того как еще недавно, можно сказать, считанные дни назад урги униженно просили мира, никто и не думал, что это будет лишь хитростью.

— Ваши соображения, господа легаты?

Посыпались предложения. Большая часть из них были довольно дельными — усилить частокол, разослать патрули… хотя, по большому счету, все это было настолько очевидно, что не требовало обсуждения.

— Если урги решат атаковать сейчас, — заметил легат Камилл Дайн, — это будет невероятной глупостью с их стороны. Наш берег более высок, обрывист, к тому же частокол… ну, не столь уж непреодолимое препятствие, но все же. Они положат во время переправы половину армии.

— Думаете, они этого не понимают, легат? — усмехнулся Таркин.

— Не знаю, — пожал плечами Дайн. — Я не настолько хорошо знаю привычки Орды. Но они явно готовятся к форсированию реки.

— Что ж, сил им не занимать, — кивнул генерал, склоняясь над картой. — Прошу, господа… вот здесь и здесь — удобные для переправы броды. Урги могут попытаться перейти реку и ударить нам во фланг. Помешать этому мы сейчас не можем, места у бродов куда менее удобны для обороны. Но послать туда по десятку всадников все же нужно. по крайней мере мы будем знать, чего ожидать.

— А может, нам самим воспользоваться этими бродами? — осторожно предложил легат Урбан, самый молодой из собравшихся. — Мы могли бы атаковать Орду сейчас — уж они-то совсем не готовы к обороне.

Генерал некоторое время обдумывал сказанное, Разумеется, подобное решение приходило в голову и ему, но по зрелому размышлению он не счел это хорошей идеей. Хотя и понимал, что окажись на его месте де Брей — и скорее всего Железный Арманд бросился бы в битву очертя голову. И, весьма вероятно, одержал бы победу. А может, поступил бы как-то иначе. Генерал Орней Таркин не слишком заблуждался на собственный счет. Полководцем он мог считаться только до тех пор, пока рядом не оказывалось настоящего полководца — такого, как Арманд де Брей, к примеру. А в остальное время он был просто неплохим воякой, вполне способным четко выполнить поставленную задачу — причем только такую, которая не требовала бы от него талантов стратега.

Поэтому он предпочитал оборону. Еще день-два, подойдут легионы де Брея, и тогда, может быть, отдаваемые приказы станут другими.

— Не думаю, что нам стоит так поступать, — наконец заявил он. — В чистом поле численное преимущество Орды может оказаться решающим. К тому же тогда мы не сумеем нанести им урон во время переправы, а на нее я возлагаю большие надежды. Когда Орда преодолевает реку, даже не нужно целиться — почти любая стрела попадет в цель. Нашим арбалетчикам будет много работы. Кроме того, частокол подходит к воде почти вплотную — в этом тоже преимущество у нас. Что же касается нападения с фланга… весь мой опыт подсказывает, что Орда предпочтет атаку в лоб. Они дикари, и тактические премудрости вроде окружения, ударов в спину и прочего — не в их духе. Тем более, насколько я помню, этот их Вечный… он не приветствует обмана и хитрости, предпочитая простой бой стенка на стенку.

Пожалуй, кое-кто из легатов счел бы, что уповать на религиозные верования ургов по меньшей мере неосторожно. Однако и они не горели желанием выводить свои легионы из-под пусть и ненадежной, но все же какой-никакой защиты частокола. Поэтому они промолчали…

— Итак, если возражений нет… — Таркин дождался утвердительного кивка от каждого из присутствующих. — Что ж, тогда готовимся к обороне. Не думаю, что Орда начнет переправу ночью… хотя к этому лучше быть готовыми. Посты удвоить… нет, утроить. Патрули выслать к бродам. На этом все.

Офицеры потянулись к выходу из палатки, но внезапно Таркин принял решение. Очень важное решение, спасшее впоследствии его жизнь — как, впрочем, и жизни многих Других.

— Да, вот еще… вашему легиону, Дайн, следует отойти вот сюда. — Палец генерала уперся в самую середину зеленого пятна, означавшего лес.

— Но, мой генерал!

— Это приказ. Вернее даже, вы возьмете не свой легион, а всю кавалерию — это около двух тысяч человек. Пехота куда более подходит к бою за частокол, а вот всадники… вы уйдете в лес. Загоните кого-нибудь из самых глазастых на высокое дерево и будете ждать сигнала. Если над лагерем поднимется красный дым… что ж, значит, наше положение безвыходно и ваше время пришло.

— Повиновение, мой генерал! — По лицу Дайна было ясно, что особого восторга от полученного приказа он не испытывает. Еще бы… с одной стороны, он и его солдаты могли бы стать той силой, что переломила бы ход боя в пользу Империи, ну а с другой… а с другой, может статься, ему и вовсе не придется участвовать в бою.

Дайн имел на своем веку не один десяток выигранных сражений. Правда, это были преимущественно мелкие стычки — усмирение холопских бунтов, пограничные схватки с ищущими поживы шайками ургов, отражение пиратских набегов. Ему было около сорока, он давно уже считался настоящим ветераном, но сталкиваться с Ордой во всей ее мощи Дайну не приходилось. Он не предполагал, что натиск Орды, сколь бы огромной она ни была, может оказаться серьезным. Скорее урги просто накатят на частокол подобно волне — и отойдут, потеряв огромное число бойцов. Легат не верил, что дикари, коими он привык считать ургов, способны на ведение правильной осады, правильного штурма… да и вообще дикари — они дикари и есть. Толпа. Стадо… в общем, одно слово — Орда.

Однако если за годы службы легату и не пришлось приобрести навыки опытного тактика и стратега, то одно он усвоил достаточно твердо. Приказы надо исполнять со всем возможным усердием, ибо, если дела идут не так, в первую очередь вину возлагают на тех, кто в той или иной степени отклонился от выполнения полученных распоряжений. И только потом на тех, кто такие распоряжения отдавал.

Единственное изменение, которое он счел нужным внести в полученный приказ, был отвод кавалерии в означенное место ночью. Хотя ночное зрение ургов и было весьма неплохим, но разглядеть, что творится в кромешной тьме, не разрываемой даже светом спрятавшихся за тяжелыми влажными тучами звезд, да еще на противоположном берегу широкой реки… ну, не колдуны же они там все, в конце концов.

Легат Дайн оказался и прав, и не прав одновременно. Не прав в том, что среди Орды как раз оказалось несколько довольно сильных шаманов, для любого из которых не составило бы ни малейшего труда увидеть уход резервных сотен в лес. Но он зато оказался прав в другом — их так и не заметили. Шаманы во главе с самим Аш-Даго-том находились на совете в шатре вождя Ар-Бейра — еще одно новшество, перенятое у людей. Вождь считал нужным выслушать мнения шаманов и младших вождей, прежде чем вынести окончательное решение.

Генерал Орней Таркин неторопливо шел по лагерю. Свободные от дежурства и не ушедшие спать в палатки легионеры сидели возле костров. Кто-то дремал, кто-то ел — Таркин приказал выдать солдатам лишнюю чарку вина. Не от доброты душевной и даже не от желания поднять боевой дух — просто вина было много. Почему бы перед неизбежным сражением не порадовать людей.

В целом солдаты были спокойны. Орда давно уже не вела серьезных войн большими силами — чаще происходили просто короткие вылазки за добычей, за пленниками для жертвоприношений — не более того. Как правило, ургов было легко вынудить к отступлению. В их понимании грамотное отступление, не превращающееся в паническое бегство, отнюдь не было проявлением трусости. А люди, в свою очередь, избегали сильно уж углубляться в леса, где обитали племена ургов — там, среди старых деревьев, Орда чувствовала себя как дома, а легионеры, напротив, теряли свое единственное преимущество — монолитность строя, сомкнувшего щиты и ощетинившегося жалами копий. В общем, уже много лет положение на восточных границах Империи было относительно устоявшимся. Поэтому даже известия о падении крепостей никто не принял особо близко к сердцу… и завтрашний бой легионеры воспринимал как еще одну стычку — ну, может быть, чуть более серьезную, чем раньше,

У частокола факелы не горели. Здесь солдатам совсем не надо было ослеплять себя пляшущими языками огня — напротив, они, не отрывая глаз, смотрели на противоположный берег.

А посмотреть было на что. Лагерь Орды был освещен многочисленными факелами и кострами — видно было, что нападения урги не ждут и скрывать свою численность не намерены. Да и то сказать, к чему скрытность — уже недолго осталось до рассвета, легионерам отступать некуда… Даже сюда через водную гладь широкой реки доносились вопли пирующих ургов. Таркин содрогнулся, представив, что именно жрут сейчас эти твари — относиться к гастрономическим привычкам ургов спокойно он так и не научился.

Река была широкой, особенно в этом месте, — именно поэтому здесь и встали стеной легионы. Орней понимал, что Орде и принципе ничего не стоит сняться с места и отправиться искать более легкого способа переправиться через реку. Броды, к которым были отправлены отряды разведчиков, особого выигрыша Орде не давали. Там реку могли легко пересечь десяток-другой… ну, допустим, две-три сотни бойцов. Слишком узок брод. И уйди Орда в другое место — кто знает, может быть, там противостоящие ей войска Империи не оказались бы в столь выигрышной позиции. Но Таркин подозревал — и не без основания, — что Орда, имея столь значительный численный перевес, не устоит перед соблазном показать свою силу именно здесь.

Он снова взглянул на реку. Да, арбалеты до противоположного берега не достанут. Это и неплохо, значит, его арбалетчики смогут беспрепятственно выбирать себе цели среди плывущих, не беспокоясь об ответных стрелах.

Рядом раздалось вежливое тихое покашливание. Орней повернул голову — неподалеку высилась могучая фигура легата Урбана.

— Проверяешь посты, легат? — С уровня своего возраста и положения Таркин мог позволить себе обращение на «ты» к любому из своих подчиненных.

— Нет, просто не спится… Думаете, частокол устоит? Таркин усмехнулся.

— Нет, конечно… ноя рассчитываю удерживать ургов по шею в воде достаточно долго, чтобы нанести им заметный урон. Потом пехота начнет отступление — медленное, словно бы вынужденное. Если урги купятся на это и начнут атаку на наши каре — что ж, тогда им в спину ударит Дайн со своей кавалерией. Если нет — тогда мы ударим сами. Но они проглотят приманку как миленькие.

— Ясно…

— Смотри на завтрашний бой спокойней, легат. — Генерал дружески ткнул Урбана кулаком в плечо. — Их не так уж и много — подумаешь, трое на двоих наших. Легион способен разогнать и вдвое большую толпу дикарей. Завтра будет хорошая драка…

Серый утренний туман стелился над рекой. Часовые отчаянно зевали, но не спал никто — вообще никто в целом лагере. Генерал был уверен, что штурм начнется именно сейчас, на рассвете, когда туман скрывает переправу.

Над укрепленным лагерем стояла тишина — казалось, все легионеры затаили дыхание, стараясь не пропустить звуков, свидетельствующих о том, что урги вступили в реку. И они не пропустили его — только это были странные звуки. Как будто бы в воду падает что-то огромное, немыслимо тяжелое…

— Заряжай! — рявкнули сотники.

— Заряжай! — эхом повторили команду десятники. Утренний, звенящий от свежести воздух прорезало слитное щелканье взводимых арбалетов. И тишина разом пала, исчезла — и теперь она опустится на эти берега не ранее, чем кончится битва. Только тогда это будет уже другая тишина, нарушаемая не лязганьем стали, а стонами раненых и хрипами умирающих.

— Смотрите, что это? — завопил, забыв о дисциплине, молоденький рядовой, указывая пальцем в сторону реки.

Но уже и остальные увидели это… к их берегу медленно двигалось что-то большое, еще не различимое в дымке. Но вот клубящаяся масса отступила, и прямо перед частоколом, на расстоянии чуть меньшем, чем дальность выстрела, появились они. Плоты. Огромные плоты, грубо, явно наспех связанные из толстых стволов, кое-как обрубленных и даже не везде очищенных от ветвей. А на плотах под прикрытием щитов толпились урги.

— Проклятые твари, чтоб их!.. — услышал Урбан чье-то ругательство.

Раздались хлопки арбалетных выстрелов. Стрелы роем ушли к плотам — кое-кто из особо удачливых даже попал, видно было, как падают в воду тела. Но если говорить объективно, залп практически пропал даром — большая часть стрел засела в щитах, не нанеся ургам никакого урона.

— Огонь! — приказал Урбан.

Немногочисленные лучники отправили в сторону плотов стаю пылающих стрел. В легионах лучников вообще немного, только на такой вот случай. Теперь эти немногие стрелки — вряд ли больше двух сотен — раз за разом посылали в щиты стрелы, обернутые просмоленной паклей, пылающие, разбрасывающие вокруг себя искры и капли горячей смолы.

— Бесполезно, — послышался за спиной голос генерала. Урбан обернулся. Орней Таркин, в вызолоченных генеральских доспехах, в шлеме с поднятым забралом, рассматривал приближающиеся плоты. — Решение правильное, легат, но если урги не совсем идиоты… а я думаю, они не таковы, то доски щитов хорошо вымочены в воде. Они не загорятся.

Генерал оказался прав. Доски шипели, дымили, но гореть отказывались. Арбалетчики засыпали плоты градом стрел — но потери ургов по-прежнему были невелики. Ладно, если одна из десяти—двенадцати стрел находила цель. Остальные же попусту дробили дерево.

Несколько больше толку было от двух десятков баллист — у легионеров не было катапульт, которые своими камнями вполне могли разнести плот в щепы — или по крайней мере смести с его настила десант. Но и баллисты, тяжелые дроты которых пробивали щиты навылет, смогли внести немалый вклад в битву. На одном плоту баллисты вообще смели щиты, оставив ургов без прикрытия, — несколько вздохов, и теперь мокрый настил плота устилали только трупы, щедро утыканные стрелами.

И все же это была не более чем капля в море. Потеря двух-трех сотен бойцов почти ничего не значила для того вала, что уверенно приближался к частоколу легионеров.

— Хочу я посмотреть, что они будут делать с частоколом, — спокойно заметил Таркин. — Готов признать, шутка с плотами удалась. Похоже, те, кто всю ночь орал песни у костров, были оставлены исключительно для отвода глаз. Остальные в это время рубили деревья… ну ладно, а что далее? У берега не так уж и глубоко, плоты не пройдут. Им придется выйти из-за щитов.

Ответ на свой вопрос он получил довольно скоро. Первый из плотов замер у самого частокола, а потом… а потом в воздух взвились многочисленные крюки на длинных цепях. Крюки впились в заостренные бревна — и где-то там, на плотах, их разом рванули десятки могучих рук.

Конечно, бревна были вкопаны и укреплены. Но изначально частокол строился, чтобы противостоять атакам извне. А рывок наружу попросту выворотил несколько бревен, образовав в частоколе проем шириной локтя в четыре.

— О Эрнис… — выдохнул Таркин, впервые вдруг осознав, что план предстоящей битвы написан явно не им и развивается совсем не по ожидаемому сценарию. К стене подходили все новые и новые плоты. Почти неуязвимые для стрел, они вновь и вновь выбрасывали цепи — скоро весь обращенный к реке частокол сиял дырами, А урги все не атаковали, лишь приблизились к берегу настолько, насколько позволяли глубоко ушедшие в воду плоты.

— Чего они ждут? — хрипло, чувствуя, как пересыхает горло, просипел Урбан.

— Они… — Таркин вдруг увидел, как прямо к корме упершегося в дно плота причалил другой. — О проклятие… Трубите отход! Боевое построение! Щиты сомкнуть! Арбалетчики — в укрытие!

Теперь и Урбану стало ясно, что происходит. Один за другим плоты ургов смыкались друг с другом, превращая воду в сушу. То ли они соединяли плоты веревками, то ли тут же вбивали в дерево железные скобы — но делали это они с завидной ловкостью.

— Покинуть лагерь! — орали центурионы, строя своих подчиненных в знаменитые имперские каре. Внутрь квадрата ушли арбалетчики — теперь их задачей было стрелять над головами своих товарищей. А снаружи выросла сплошная стена щитов. Легионеры медленно отступали за пределы своего еще недавно казавшегося таким надежным лагеря — чтобы развернуться, боевому строю нужно место.

И тут Орда бросилась в атаку. Разом полетели на настил плотов щиты — и по ним, как посуху, устремились вперед размахивающие мечами и топорами твари.

Арбалетчики успели сделать залп — теперь ургов не прикрывали доски, и стрелы, выпущенные почти в упор, собирали обильную жатву. А в следующее мгновение орущая, визжащая волна оскаленных пастей, горящих глаз и сверкающих лезвий обрушилась на легионеров. И последнее, что увидели многие из бегущих в первых рядах ургов, был блеск устремившихся им навстречу копий.

Над полем боя пронесся протяжный вой — последний глас смерти, пришедшей сразу ко многим. Легионеры сделали шаг назад, еще один, еще — они медленно отступали, освобождая место для живых врагов, намеревавшихся в ближайшем будущем стать мертвыми.

Таркин вдруг вспомнил, что драгоценные мешочки с мелкотертым порошком, дававшем при попадании и огонь видимый издалека цветной дым, так и остались лежать в палатке. Да и можно ли было предполагать, еще не начав как следует бой, что пройдет совсем немного времени — и лагерь, казавшийся таким надежным, будет брошен на произвол наступающей Орды.

И вот теперь ему нечем было подать сигнал укрывшемуся в лесу резерву.

Да только генерал и не считал нужным вызывать на подмогу кавалерию. И не потому, что свято верил в несокрушимость строя легионеров — просто видел, что, будь всадников и впятеро больше, они просто увязнут в неисчислимой толпе ургов, увязнут, потеряв скорость — свое единственное преимущество. И тогда скакунов не спасет их чешуйчатая броня — а наездники, лишенные тяжелых доспехов, станут . легкой добычей ургских топоров. Первоначальная оценка численности ургов оказалась неточной — их было больше, много больше…

Стрелы били и с той, и с другой стороны, били в упор, не особенно стараясь выискивать цель — тем более что промахнуться в такой толчее было мудрено. Но уже сейчас начинало сказываться преимущество регулярных имперских войск перед ургами, из которых мало кто мог похвастаться настоящими латами. Конечно, Орда прекрасно понимала преимущество стальных доспехов перед кожаными или наборными деревянными пластинами и даже перед кольчугами… Но Империя оплачивала амуницию своих солдат, оплачивала щедро, поскольку и нынешний Император, и любой из его предшественников твердо знали — сильная армия пусть и не единственный, но и немаловажный залог стабильной власти.

А Орда не могла такое себе позволить. Ни один кузнец-человек, будучи в здравом уме, не стал бы ковать латы на урга — ведь нельзя же не понимать, что эти латы, возможно, в скором времени придется рубить. Своих кузнецов у ургов было немало, но вот металла в их лесах отродясь не водилось, за железные чушки, годные для изготовления доброго оружия и доспехов, приходилось платить — а платить Орда не любила. Да и не всегда могла.

И все же немало нашлось бойцов, относившихся к собственной шкуре трепетнее, чем другие. На ком-то были старые, чуть не столетней давности латы людской ковки, помятые, погнутые… эти вмятины и изгибы свидетельствовали даже не о прежних битвах, а о попытках приспособить железо, рассчитанное на человека, для нескладной фигуры урга. Другие щеголяли в кожаных куртках, сплошь обшитых железной чешуей — а то и вовсе сшитых из шкуры скакунов. Были подобия нагрудников, вырубленные из дерева, были и из кости… и все же основная масса воинов была облачена лишь в панцири из толстой, в два-три слоя, кожи, Такой доспех прорубит не всякий меч — но для удара бритвенно-острого наконечника копья и уж тем более для стального арбалетного болта никакая кожа не могла стать серьезной преградой.

Поэтому сейчас, когда большая часть стрел ургов бессильно отскакивала от железных щитов тяжелой имперской пехоты или, даже пронзая их, теряла смертоносную силу, арбалетчики Империи валили ургов десятками, сотнями… но и сами нет-нет да падали под ноги своим товарищам, поймав вражескую стрелу смотровой щелью шлема, да и кованые нагрудники спасали далеко не всегда — разве что ург-ский болт пройдет по краю да отлетит, протяжно и обиженно звеня.

Толпы зеленокожих снова атаковали. На этот раз не менее десятка ургов схватили вывороченное из частокола бревно и, разогнавшись, бросились на копья. Всего лишь на мгновение подалась стена щитов — и этого оказалось достаточно. Строй смешался… лавина нападающих захлестнула сверкающие сталью ряды легионеров.

— Третьей и Пятой центуриям Белых отсечь ургов, — отдал приказ Таркин, и сквозь звон стали и яростные вопли ургов прорвался чистый звук боевого рога, передавая сигналы, прекрасно понятные любому легионеру начиная с десятника… да и рядовым бойцам тоже, большинству. — Четвертой отступать. Красной-один и Белой-два приготовиться к «челюстям».

Но уже не дожидаясь команды, шагнули вперед воины, составлявшие два каре, снова слаженно ударили тяжелые копья.

Если взглянуть на поле боя сверху, то толпа ургов, кромсающих сейчас истекающие кровью остатки Четвертой Белой центурии, могла бы показаться щупальцем, проникшим сквозь стену щитов и копий. И теперь это щупальце билось в конвульсиях, перерезаемое у основания. Казалось, еще мгновение, и ряды легионеров, неуклонно сближающиеся, пронзят копьями друг друга.

И вот Третья и Пятая центурии встретились. Теперь воинов двух каре разделял лишь тонкий слой пробитых копьями тел ургов.

Немалый отряд ургов неожиданно для них самих оказался в окружении, в плотном стальном кольце — и отовсюду на них были направлены не знающие пощады жала копий. Выход из этой смертельной ловушки был один — та центурия, что была прямо перед ургами, израненная, потерявшая уже три четверти солдат, могла быть опрокинута — и тогда перед отсеченной от основных сил толпой откроется свободное пространство, не грозящее сталью… И урги бросились вперед.

Казалось, остановить этот бросок невозможно. Казалось, еще мгновение — и когтистые лапы лесных жителей втопчут легионеров в грязь…

Но Четвертая центурия устояла. Она пятилась под мощным напором, она теряла и теряла бойцов. Но те, кто еще стоял на ногах, не поддались, продержавшись ровно столько времени, сколько было необходимо Первой Красной и Второй Белой центуриям, чтобы сомкнуться страшными челюстями, расплющив, разжевав зарвавшихся ургов, превратив их в груду исколотых и изрубленных тел… В то время как сомкнувшие ряды Третья и Пятая центурии отражали натиск озверевшей Орды, не давая ей прийти на выручку своим. Им даже удалось отбросить тварей. Ненадолго…

Гибель вырвавшейся слишком далеко вперед части воинов ничуть не смутила Орду. Даже столь жестокий удар имел не слишком много значения — их было много, очень много. Пауза длилась совсем недолго — от силы несколько минут. А потом урги снова, с удвоенной яростью бросились вперед.

Каре легионеров продолжало отступление. Таркин не рассчитывал, что его солдатам удастся повернуть ход битвы в свою пользу — силы были слишком неравны. Но был шанс измотать ургов, и тогда, возможно, понесшая тяжелые потери Орда приостановит натиск и даст легионам возможность вывести людей из боя… хотя все то, что генерал знал об ургах, говорило против такого расчета.

Остатки Четвертой когорты, где уцелел ладно если один из семи-восьми бойцов, укрылись за спинами еще не смятых каре. Такрин вдруг подумал, что здесь, на этом берегу, легионам все же недостает места, чтобы развернуться в полную силу. Даже сейчас, когда они покинули лагерь, одновременно вести бой могла ладно если треть армии. А вот если бы он ночью переправил бы легионы на противоположный, свободный от леса берег… и ударил утром — кто знает, как бы повернулось дело. Что ж, он решил, что форт даст ему преимущество… и ошибся.

Урги кидались на копья легионеров, не считаясь с потерями. Но и имперским войскам приходилось несладко. Бойцы-все более и более явно ощущали на своих плечах весдоспехов, а руки, держащие оружие, постепенно наливались свинцовой тяжестью, и на нанесение каждого удара требовалось все больше и больше сил. Конечно, каждый раз, когда каре получало хотя бы несколько мгновений передышки, наиболее уставшие бойцы отступали в задние ряды, пропуская вперед более свежих… но свежих становилось все меньше и меньше, и легионы несли потери. То там, то здесь удачно брошенный топор или копье, меткий выстрел из арбалета или пращи уносил жизнь очередного воина. Легионы отступали, и тела павших исчезали под лапами ургов.

Внезапно Орда отпрянула, воины ургов бросились назад, к оставленному людьми частоколу, освобождая между собой и измотанными солдатами широкую полосу свободной земли… хотя земли не было видно под слоем тел.

— Что они задумали? — прошептал Урбан.

Звук этих слов еще висел в воздухе, а ответ уже стал ясен всем. Из ворот частокола вышел невысокий ург. Он был немолод — даже с такого расстояния была видна седина в его пышной гриве.

— Шаман, — спокойно, слишком уж спокойно произнес Таркин.

— Только этого не хватало, — хмыкнул Урбан, сплевывая красноватую слюну на раскисшую землю. В отличие от генерала, еще ни разу не обагрившего меч ургской кровью, он был покрыт ею, казалось, с ног до головы. Легат был отменным мастером меча и большую часть последних часов бился в первых рядах. Сейчас он все еще тяжело дышал, а его измятые доспехи говорили о том, что немало вражеских ударов почти достигли цели.

Шаман воздел когтистые руки над головой. Наверное, он произносил заклинание, но с такого расстояния невозможно было разобрать слова, все заглушал мощный гомон ургов, хриплое дыхание измотанных людей, звон металла, хлюпанье под ногами грязи… в которой была немалая примесь крови.

Меж ладонями шамана начал зреть огненный шар. Обычный фаербол, столь любимый всеми магами за его простоту, доступность даже на начальном уровне обучения — и чудовищную эффективность. Даже полностью закованный в латы рыцарь не мог устоять перед ударом живого огня, мгновенно превращавшим несчастного в столб пламени.

Конечно, для сомкнувшего щиты каре потеря одного… ну, даже трех бойцов была не смертельна… но опытный маг мог метать огненные шары с невероятной скоростью — куда там лучникам или арбалетчикам. И странно было, что с простым фаерболом шаман возится так долго. Или правы те, кто говорит, что темное шаманство лесных жителей не идет по мощи ни в какое сравнение с умениями боевых магов Империи.

А огненный шарик продолжал расти. Сначала он был не больше ореха — вполне достаточно, чтобы прожечь сквозную дыру в кованом панцире. Потом — размером с яблоко… такой удар превратил бы всадника вместе с его скакуном в пылающих, корчащихся от боли существ. Хотя нет, смерть от фаербола быстра.

Несколько арбалетных болтов устремились к шаману — напрасно, урги не были столь глупыми, чтобы позволить шаману творить свои заклятия в пределах досягаемости стрелков. Шар рос.

— Отходить! — бросил Таркин. — Немедленно. Отчаянно взвизгнули сигнальные трубы. Даже тот, кто слышал эти сигналы в первый раз в жизни, без труда понял бы значение звуков — панических, кричащих от боли и бессильной ярости, призывающих к отступлению, лишь немногим отличающемуся от панического бегства.

И колонны сдвинулись с места. Усталые солдаты подняли оружие, временно опущенное на землю, и сделали первый шаг. А потом еще один, и еще… В этом отступлении не было признаков трусости. Нет бесчестья в том, чтобы отойти под давлением превосходящих сил врага, чтобы прийти в себя, чуть отдохнуть и снова встать стеной на пути Орды.

И вот шаман метнул свое оружие — клубок пламени размером с небольшой бочонок. Страшно было даже подумать о том, что может сделать этот чудовищный снаряд, соприкоснувшись с живой плотью.

Удар обычного фаербола столь молниеносен, что у жертвы нет почти никаких шансов уклониться от него. Этот же двигался относительно медленно — не быстрее идущего галопом скакуна. И когорта, против которой был нацелен магический удар, метнулась в сторону…

Человек бы успел. Успел бы наверняка, ибо огненный шар, будучи выпущенным, не умел менять направление полета. Но сотни людей, идущие строем, не были столь подвижны. И все же им почти удалось. Почти…

Чудовищный фаербол зацепил ряды людей лишь краем, но даже и в этом случае результат был страшен. Вверх взметнулся клубок огня, вырвавшийся из магического плена. В мгновение ока не менее полусотни бойцов превратились в обугленные трупы. Остальным повезло немногим более — латы не спасали от чудовищного жара, кожа моментально покрывалась страшными ожогами, вспыхивали волосы, одежда. Еще не менее сотни человек погибли сразу же вслед за первыми жертвами — от ожогов, от капель плавящейся брони… большую часть остальных ждала та же участь.

А в ладонях шамана уже зрел новый огненный шарик.

Теперь отступление легионов уже порядком напоминало бегство. Но и генерал Таркин, и легаты понимали — пламенные снаряды шамана все равно быстрее.

Новый шар устремился в сторону Второй центурии Синего легиона — относительно свежая, еще почти не принявшая участия в битве, она все еще была немалой силой.

Люди, видевшие страшную гибель товарищей, словно оцепенели. Только передний ряд легионеров опустился на колени, солдаты укрылись за массивными щитами… словно это могло помочь.

Орней Таркин отвернулся. Смотреть на неизбежную гибель солдат было невыносимо больно — но он не мог ничего сделать. Наверное, тут мог бы помочь боевой маг… но эти высокомерные гордецы не слишком-то любили находиться в регулярной армии и, если и принимали участие в боевых действиях во время полноценной войны, к стычкам на границе старались не иметь отношения. Таркин не сомневался, что приказ Императора погонит магов хоть бы и в грязное болото… но до этого приказа следовало бы дожить,

Ничего не решало и бегство. Урги могут переставлять ноги куда быстрее людей — и стоит легионерам потерять строй, их тут же сомнут… как в одночасье смяли Четвертую центурию. Может, стоило броситься вперед навстречу ургским топорам и принять смерть, как подобает воинам? Орней медленно повернулся к горнисту. Он не сомневался, что легионеры исполнят приказ — может быть, не все, но большинство. Среди когорт было некоторое количество зеленых новичков, но основной костяк легионов составляли бойцы, прослужившие по несколько лет — и это была отнюдь не только гарнизонная служба. Не было сомнений, что бессмысленной гибели солдаты предпочтут пусть и обреченную на неудачу, но славную атаку.

Но слова, уже готовые сорваться с языка, так и остались несказанными.

Из рядов солдат вырвался один. Таркин не мог узнать его — слишком далеко. Но ему вдруг показалось, что солдат молод, очень молод, И он бежал — бежал, отчаянно перебирая ногами, бросив оружие и тяжелый щит. Но он не стремился спастись от приближающейся смерти.

Он мчался ей навстречу.

И все — генерал, легаты, рядовые легионеры — сразу поняли, куда бежит солдат и что он задумал.

— Всем лечь!!! — раздался истошный вопль какого-то сержанта, тут же подхваченный другими. Солдаты рухнули на землю, прикрывшись щитами.

А потом огненный шар и бегущий ему наперерез боец встретились.

Вновь чудовищная вспышка, вновь огненное кольцо, поглощающее без остатка плоть, металл и дерево древков… только в этот раз в сердце пламенной бури был лишь один человек.

Волна жара докатилась, конечно, и до прижавшихся к влажной почве солдат. Но пламя уже утратило свою разрушительную силу, лишь слегка опалив волосы да заставив покраснеть не прикрытую одеждой или доспехами кожу.

Над рядами легионеров пронесся победный клич. Казалось бы — урги по-прежнему сильны, их маг тоже вполне готов продолжать бой… но люди восприняли факт спасения от неизбежной и ужасной смерти как настоящую победу. И теперь ликовали. Прикажи сейчас Таркин атаковать — и каждый с готовностью рванется вперед, забыв про усталость, раны и страх.

Новый огненный шар устремился к легионерам. Но теперь солдаты знали, как остановить приближающуюся гибель. Прозвучали резкие команды, и навстречу пламенному снаряду устремился рой арбалетных стрел. Некоторые из них прошли мимо, но большая часть легионеров не зря получали свои деньги — удары железных болтов разорвали сковывающие фаербол незримые путы — и пламя ударило во все стороны, никому не нанося вреда.

Шаман явно нервничал. Он метал один шар за другим — почти все они не принесли легионерам сколько-нибудь существенного урона, лишь один, самый маленький, прорвался сквозь рой стрел и расплескался по стене щитов. Погибло не менее полутора десятков воинов… но тем не менее это нельзя было назвать успехом ургской магии.

— Я ни разу не видел подобного заклинания, — заметил генерал.

Он вместе с десятком ординарцев, сигнальщиками и несколькими телохранителями находился на значительном удалении от поля боя. Прошли те времена, когда полководец, сжимая в руке меч, бросался в гущу схватки. Если такое происходило, то можно было с уверенностью утверждать — его армия проигрывает бой. Если же баталия идет так, как ей положено, то командиры должны руководить — а не рисковать впустую своими жизнями в первых рядах сражающихся воинов. Но как же трудно бывает не поддаться соблазну окунуться в горячку боя… Поэтому хотя, глядя на только что вышедшего из первых рядов Урбана, генерал лишь хмурился, но от нотаций воздерживался — сам прекрасно понимал чувства молодого легата.

— Что-то новое?

— Не знаю… я не такой уж знаток колдовства, наши боевые маги не используют ничего похожего… проклятие, ну почему именно сейчас у нас нет ни одного волшебника!

— Волшебники не слишком любят грязь разбитых дорог и дым костров…

— Да уж.

— Весьма возможно, шаманы придумали что-то новенькое?

— Думаю, им стоит придумать что-нибудь еще.

— Вы считаете, генерал, что заживо сгоревшая центурия — этого недостаточно.

Таркин нахмурился. Вопрос, заданный в подобном тоне, звучал издевательски. В другое время он не оставил бы такой выпад безнаказанным… но сейчас было не время и не место указывать подчиненным на их ошибки. По крайней мере пока ошибки не касаются боевых действий.

В последние годы генерал замечал, что его офицеры поглядывают в его сторону без прежнего уважения. Готовность подчиняться не подверглась губительным изменениям, но тех отношений с подчиненными — доверительных, почти дружеских и в то же время основанных на безмерном уважении, которыми мог бы по праву гордиться Арманд де Брей — у Орнея Таркина с его офицерами не было никогда. К тому же он чувствовал, что его считают стареющим, все менее и менее способным на принятие решений. Ошибались они или нет — Таркин не мог сказать с полной уверенностью.

— Я говорю не о том. Ты когда-нибудь видел боевого мага… хм… за работой?

— Не приходилось, — пожал плечами Урбан. — То есть при дворе…

Генерал рассмеялся. Смех получился совсем невеселым,

— Ярмарочные фокусы, не более… Знаешь, Урбан, мне довелось видеть это всего лишь трижды. Это страшное зрелище… Наверное, было бы правильным вообще запретить боевую магию. Да только как ее запретишь…

Некоторое время молодой легат пытался понять услышанное, но, видимо, это оказалось ему не по силам.

— Я не понимаю, мой генерал… Магия сильна, маги нужны на поле боя…

— Видишь ли, легат, война —дело грязное. Но и грязное дело можно вести чистыми… хотя бы относительно чистыми руками. Вот это, — он махнул рукой в сторону огромной выгоревшей плеши, сплошь покрытой обугленными телами, — вот это недостойно настоящих воинов. Меч против меча, зоркий глаз и сильная рука… Это по крайней мере честно. Если магам надо выяснять отношения, пусть делают это друг с другом, не вмешивая в свои разборки армию.

Урбан только пожал плечами. Сейчас он на месте командующего с готовностью отдал бы четверть армии за нескольких опытных боевых магов, способных сжечь дотла толпы ургов… и плевать, благородно такое ведение боя или нет. Главное — результат.

Со стороны могло показаться, что генерал предельно спокоен и мирно беседует со своим офицером. Собственно, это почти так и было — в сражении наступило некоторое затишье. Легионы медленно отходили, постепенно выбираясь из не вполне удобной для маневрирования местности на открытое пространство. Урги сгрудились за пределами полета арбалетной стрелы, их шаман продолжал свою ставшую уже почти бесполезной атаку… Арбалетчики хорошо пристрелялись — теперь железные болты настигали фаерболы шамана почти в тот же самый момент, когда они приближались на расстояние выстрела. Уже раз или два от вспышки вырывающегося на свободу пламени доставалось и самим ургам — не слишком сильно, но достаточно, чтобы наверняка вызвать в их стане недовольство.

Долго это продолжаться не могло. Еще немного, и Орда поймет, что магия дала сбой, и в дело снова должны вступить мечи и топоры. И тогда… удастся ли легионерам сдержать очередной натиск?

— Генерал, смотрите! — В голосе Урбана послышалось немалое волнение.

Таркин поднял глаза. Да уж, было от чего волноваться… Видимо, шаман решил переломить ход бессмысленной атаки. Теперь в его ладонях зрел очередной фаербол, только вот, достигнув размера бочонка, он не остановился и продолжал разбухать все сильнее и сильнее. Постепенно шар начинал изменять и цвет — красно-оранжевое пламя все более и более зримо приобретало фиолетовый оттенок. Это было видно даже со столь большого расстояния.

— О Эрнис… что же это такое! — услышал Таркин за спиной хриплый шепот одного из телохранителей.

А шар все рос и рос… И вдруг с совершенно полной ясностью Орней Таркин понял, что магия давно уже вырвалась из-под контроля шамана и что сейчас этот седой ург предпринимает отчаянные попытки удержать в узде рвущееся на свободу пламя, надеясь спасти хотя бы себя и окружающих и не думая более об атаке. Откуда пришло это знание? Такрин не мог сказать этого… может быть, это просто говорил в нем довольно солидный боевой опыт… а может, сама Эрнис подсказала ответ.

— Укрыться за щитами! — крикнул он. — Всем закрыться щитами! Лечь на землю!

Конечно, среди стандартных сигналов ничего подобного не было и в помине. Горнист растерянно уставился на командира, не зная, что ему делать. Таркин думал не более нескольких мгновений.

— Труби сигнал «Делай как я». Всем остальным немедленно лечь на землю и укрыться щитами. Легионы сделают то же самое. Быстрее, боюсь, времени на раздумья нет.

Он еще не закончил говорить фразу, а в воздухе уже раздались первые трели сигналов. Все стоящие на холме, кроме молоденького горниста, снова и снова повторявшего условный сигнал, рухнули на землю. Глядя на них, сотня за сотней опускались на раскисшую почву легионеры. Окованные железом щиты образовали что-то вроде чешуи, надежно укрывшей людей.

Видимо, урги тоже поняли, что сейчас произойдет, и рванулись в стороны от борющегося с собственным колдовством шамана. Но слишком уж тесно они стояли — толпу сложно привести в движение, так же как и сложно потом остановить. А потом силы у шамана иссякли… И чудовищный, размером с огромную винную бочку шар фиолетового пламени взорвался.

Волна фиолетового пламени обрушилась на окружавших шамана воинов, смела их, в одно мгновение превратив в обугленные останки, и покатилась дальше, поглощая все новые и новые жертвы. Огненный вал не знал препятствий — ни щиты, ни доспехи не могли защитить от всепожирающего пламени. В считанные секунды не менее трех тысяч ургов сгорели — и еще вдвое большее число воинов получили страшные ожоги, зачастую несовместимые с жизнью.

Людям перепало куда меньше. До слившихся с землей центурий было довольно далеко — шагов четыреста… и пламя, добравшееся до укрытых щитами людей, уже порядком потеряло силу. Конечно, немало было и обожженной кожи, и даже загоревшихся волос… но все это было сущей ерундой по сравнению с тем, что досталось ургам.

С того места, где еще недавно толпой стояли ощетинившиеся сталью воины Орды, в небо поднимался чудовищный столб дыма. А в самой середине выгоревшего круга, где земля и тела погибших еще горели, стоял, бессильно опустив когтистые лапы, седой шаман. Казалось, что он замер в ужасе перед содеянным, но если посмотреть внимательнее, становилось видно, что цвет кожи, гривы, одежды — одинаковый, темно-серый… И вот что-то дрогнуло, может, виноват в этом был порыв ветра… и фигура потекла, потеряла форму, в единое мгновение превратившись в холмик горячего пепла.

И в этот момент Таркин понял, что у него появился шанс. Не победить, нет… думать о победе было просто смешно, несмотря на чудовищные потери, урги все еще были много сильнее имперских легионов. Шанс был сбросить Орду в реку, получить время — самое ценное, на что сейчас генерал мог рассчитывать.

И вскочив на ноги и не обращая внимания на порядком измазанные грязью доспехи, он выхватил из ножен меч и, надсаживаясь и срывая голос, заорал:

— Вперед! В бой!

— Вперед! — эхом подхватили команду офицеры. — Вперед!

Поднявшиеся на ноги легионеры сделали шаг вперед — впервые за этот день. И еще один. И еще…

— За Империю! — ревели солдаты, забыв об усталости и переходя с шага на бег. — За легион!

Атака тяжелой кавалерии страшна, но и неумолимое приближение колонн закованной в латы пехоты, когда перед сомкнувшими щиты шеренгами колышется смертельный лес стальных наконечников копий, производит ничуть не меньшее впечатление. Казалось, топот слитно ударяющихся о землю тысяч ног вызывает маленькое землетрясение… Легионеры, которых муштровали годами, могли вот так бежать вперед, нацелив копья на врага, и при этом сохранять строй, не размыкать щиты…

Урги растерялись. Продвигаясь вперед с самого утра, ощущая себя победителями, они ни в коей мере не ожидали, что уже почти сломленные имперцы вдруг пойдут в атаку. И попятились… Нет, Орда прекрасно осознавала свою силу — но никакое понимание не может заставить живое существо, состоящее из обычной плоти и крови, спокойно смотреть на стремительно приближающуюся смерть.

А из леса уже вылетали кавалерийские сотни Дайна, воспринявшего дымный столб над лесом как сигнал к немедленной атаке. И действительно, вряд ли можно было бы выбрать момент лучше. Ряды ургов деморализованы — и пусть замешательство временное, но этим следовало воспользоваться,

Удар был страшен. С одной стороны в смятенную толпу ургских воинов врезались бегущие легионеры — точнее, их длинные копья, уже немало поработавшие в этот день. Во фланг ударили затянутые в природные чешуйчатые доспехи скакуны — кавалеристы рубили направо и налево длинными тяжелыми мечами, и каждый удар для кого-то из ургов оказывался последним.

И Орда не выдержала… урги побежали — такое случалось достаточно редко, особенно при столь существенном численном превосходстве… но сейчас, когда совсем недавно огненный вихрь унес из жизни тысячи их соплеменников, а теперь с двух сторон навалились стальные клинья, раздирающие на части сгрудившуюся толпу, немудрено было впасть в панику. Все пути к отступлению были отрезаны, и урги бросились к реке. Сотнями, тысячами они прыгали с высокого берега в мутную воду, мешая друг другу — десятки воинов сразу же отправились на дно, влекомые кольчугами или латами, остальные, побросав оружие, лихорадочно загребали лапами воду, стремясь как можно быстрее отплыть подальше от берега, где бесчинствовала смерть под имперскими стягами.

* * *

— Отступление, — коротко, словно ставя точку, отрубил генерал Таркин.

Лагерь, снова вернувшийся в руки людей, был наполнен суматошной жизнью. Отовсюду доносился лязг оружия, стоны раненых, трубное ржание скакунов. Оставшиеся в живых старшие офицеры собрались в порядком изорванной генеральской палатке, чтобы определить дальнейшие действия имперской армии.

За последний час здесь прозвучало немало предложений — в большинстве своем, окрыленные неожиданно свалившейся им прямо в руки победой, легаты предлагали незамедлительно переправляться через реку и гнать, гнать ургов вплоть до их стойбищ и дальше, в бесплодные земли, где этому проклятому племени, возможно, придет конец. Легаты и подавляющее число уцелевших центурионов уже предвкушали, как в пух и прах разнесут ургскую армию, как огнем и мечом пройдутся по ургским пещерам… и, конечно, строили планы и на определенную добычу. Если уж лесные племена и вынуждены были покупать большую часть провианта, необходимого многочисленной Орде, то это, кроме прочего, означало, что золото у тварей водилось.

Эти планы разделяли почти все. Кроме Орнея Таркина и еще одного-двух центурионов.

— Вы не понимаете. — Генерал пытался вразумить подчиненных, хотя уже и понял, что дело скорее всего закончится прямым приказом… и, Эрнис, сделай так, чтобы офицеры не сочли нужным воспротивиться этому приказу, как унижающему их родовую честь. — Вы думаете, что Орда напугана, что Орда разбита? Это не так. Они все еще сильнее нас, и кроме того, что мы знаем об их возможности подтянуть резервы? Ничего… Может быть, через час-другой к ним подойдут еще несколько тысяч соплеменников.

— Но они деморализованы… — попытался спорить Урбан. Генерал поморщился. Конечно, рвение молодого воина было понятно, и в его годы Орней Таркин и сам был таким же… но всему же должны быть пределы.

— Даже деморализованные, они вполне могут смять нас просто количеством, — устало сказал он, понимая, что дальнейший спор будет просто повторением всего ранее сказанного. Тем более время было драгоценно, Орда наверняка опомнится быстро и возжаждет крови. Людской крови… — Итак, я приказываю отступать. Мы пойдем через Таласские горы, вот сюда. — Палец ткнул в карту, — Далее повернем на юг и дня через два сможем встретиться с легионами де Брея.

Некоторое время офицеры молчали, размышляя над услышанным. Затем Дайн осторожно поинтересовался:

— Таласские горы почти непроходимы, генерал…

— Только для кавалерии, легат. Пехота сможет пройти по Длани Мага… я вижу, вы знаете это место.

Многие и в самом деле не раз слышали о дороге, вернее, тропе, ведущей через Таласские горы. Один из участков этой то расширяющейся до размеров настоящего тракта, то превращающейся в узкую тропинку дороги и назывался Дланью Мага… место злое и, по мнению многих, пропитанное старой злой магией. Никто в здравом уме не сунулся бы в эти места… по крайней мере без серьезной магической поддержки.

— Вы хотите бросить скакунов? — В голосе Дайна возмущение смешивалось с самой настоящей болью. Его всадники сыграли немалую роль в сегодняшнем бою, и теперь бросить скакунов на верную гибель или, о чем было страшно даже подумать, оставить их ургам было, с точки зрения Дайна, настоящим предательством.

— Если бы вся армия могла сесть на скакунов, — сухо ответил Таркин, — я бы с удовольствием отвел армию через долины и Холодное нагорье. Но пехота не сможет оторваться от Орды, и нам либо просто не дадут уйти далеко, либо ударят в спину. К тому же путь через горы самый короткий. Нам необходимо соединиться с де Бреем, тогда и в самом деде можно будет разбить Орду. По-настоящему,

— Но…

— И я, кажется, отдал приказ. Вам надлежит его исполнить. Легионы должны быть готовы к выходу… — Таркин бросил взгляд на чудом уцелевшую во время боя клепсидру, — через двадцать минут. Твои солдаты, Дайн, останутся в лагере. Вы создадите видимость того, что легионы все еще здесь. Если урги начнут переправу, поджигайте лагерь и немедленно отступайте, не ввязываясь в схватку. Если нет — дождитесь темноты и уходите за нами к перевалу. Будете двигаться верхом столько, сколько сможете, потом оставите скакунов.

Генерал мрачно оглядел офицеров и глухо закончил:

— Мы должны отступить. И еще… выводить войска из лагеря надо осторожно… я не знаю, остались ли у них шаманы, но наблюдатели у них есть наверняка. И эти наблюдатели ничего не должны заметить.

Нельзя сказать, что лагерь вскипел… и все же движение за частоколом усилилось. Отряды солдат один за другим покидали укрепление. И в то же время создавалась имитация бурной деятельности — легионеры восстанавливали поврежденный частокол, ремонтировали порубленные ургами баллисты, над укреплениями поднимались многочисленные дымы костров, разожженных под походными кухнями… пожалуй, тут легионеры немного перестарались, и огонь, в обычное время почти бездымный, сейчас исторгал едкие черные клубы дыма, которые должны были бы дать понять наблюдателям Орды, что лагерь живет полноценной жизнью и активно готовится к обороне.

Пехота уходила — когорта за когортой, уходила, взяв с собой только немного провианта и воды да оружие. Впереди у них был трудный, хотя и не слишком долгий путь.

Дайн поднял голову и посмотрел на темное, сплошь затянутое тучами небо. Идеальное время, чтобы начать отход. Урги, все еще не оправившиеся от полученного удара, так и не начали повторную атаку — и, видимо, в ближайшие часы не начнут. Значит, пора выводить солдат.

Конечно, Дайну было чертовски досадно сдавать укрепление без боя. Но теперь, когда в его распоряжении осталось всего четыреста воинов, с этим количеством смешно было думать даже о том, чтобы сколько-нибудь существенно задержать форсирование реки ургами, и тем более о том, чтобы вообще отразить атаку. Большую часть уцелевших скакунов реквизировали для перевозки раненых. Через горы товарищам придется тащить их на носилках, но до перевала эту работу куда выгоднее возложить на животных.

— Приготовиться к отходу, — скомандовал он.

Десяток вестовых разнесли эту весть по лагерю в мгновение ока. Многие урги говорили на общеимперском, а в ночном воздухе звуки разносятся далеко, поэтому приказы передавались вполголоса. Солдаты готовили цепи костров — от одного зажигался другой, а потом и третий… огни будут гореть всю ночь — более того, издалека будет создаваться иллюзия, что одни костры гаснут, другие зажигаются… что лагерь живет обычной жизнью.

Четыре сотни кавалеристов… совсем немного. Они растворились во тьме, подобно бесплотным духам, исчезли, не оставив следов…

Увы, последнее утверждение было не совсем верным. Придет рассвет, и урги без труда найдут след, оставленный всадниками, — и тогда начнется соревнование копыт скакунов и когтистых ургских лап. Кто победит в этой гонке? Это зависело от многих причин — и прежде всего от того, как быстро урги поймут, что имперские войска покинули лагерь.

К подножию гор всадники добрались уже на рассвете. Еще около часа скакуны двигались по постепенно сужающейся тропе… но вот скалы сдвинулись настолько, что по тропе могли пройти только пехотинцы. Узкий участок был очень короток… но не в силах людей было сокрушить скалы, чтобы расширить проход.

С болью Дайн смотрел, как отводят в сторону скакунов, верою и правдою служивших его солдатам. Что ж, скакуны были не одни — здесь в предгорьях бродили сотни брошенных животных, оставленных легионами Таркина, прошедшими этой дорогой несколько часов назад.

— Неужели все солдаты просочились сквозь это игольное ушко? — недоверчиво хмыкнул кто-то из десятников.

— Недалеко отсюда тропа разветвляется на несколько более узких, каждая из которых ведет сквозь такой проход. Потом они снова соединяются, — ответил Дайн, провожая

взглядом последних скакунов. — Я был здесь как-то… в принципе через некоторые щели даже скакунов провести можно, но дальше будут обрывы… в общем, Таркин прав, перевал осилит только пехота.

Внезапно позади раздался топот. Легат оглянулся — прямо к нему бежал легионер.

— Мой… легат… — Солдат с трудом перевел дух. — Легат, ургов пока не видно. Но на горизонте клубится пыль. Если это Орда, то они бегут прямо сюда.

— Тогда вперед. И быстрее… быстрее, если не хотите, чтобы нас зарезали, как свиней.

— Мы можем оторваться от ургов, легат? — криво усмехнулся десятник.

— Нет, — покачал головой на ходу Дайн. — Не сможем. Но остается надежда, что они плохо знают эти горы. Заметить боковые тропы сложно, а через один этот проход они будут просачиваться долго… или полезут через скалы, они это могут. В любом случае Длань Мага недалеко отсюда, может быть, мы успеем.

Казалось, в уставших донельзя солдат влились новые силы. Теперь по дороге, ведущей в гору, они не шли — почти бежали. Неизвестно было, сколько потратят урги на поиск нужной тропы — все-таки эти места были им незнакомы… но найти следы легионеров несложно… одни стада бродящих без присмотра скакунов чего стоили. Поэтому следовало торопиться.

Дайн вместе с несколькими легионерами и одним из десятников шел с самом хвосте отряда. И поэтому он увидел открывшийся вид на Длань Мага одним из последних. Что с того, что ему и ранее приходилось бывать в этих местах — зрелише и в десятый раз захватывало бы дух так же, как и в первый.

Казалось, в далеком прошлом какой-то исполин рассек скалу чудовищным мечом — пропасть с ровными, нереально ровными краями пересекала горную гряду — ни обойти, ни объехать. И даже дна этой расщелины было невозможно разглядеть — на глубине в несколько десятков локтей все затягивала молочная пелена вечно клубящегося тумана. Никто даже не пытался спорить с тем, что к появлению этой щели в вечных скалах приложила свою руку магия… если о магии можно так выразиться. Кому и зачем понадобилось крошить скалы… в любом случае произошло это в седой древности, поскольку ни один письменный источник не сохранил свидетельств о причинах возникновения разлома,

Тропа упиралась в обрыв и продолжалась на той стороне. А через пропасть был переброшен мост… мост, давший название этому месту и вселявший ужас в сердца людей, далеких от магии. Была ли то работа неведомых строителей, решивших оставить след в веках, или кто-то из волшебников вознамерился доказать, что достоин звания мастера магических искусств… мост был выполнен в виде огромной раскрытой ладони, высеченной из цельного куска камня. Кисть руки, лежащая поперек разлома, была настолько широка, что по ней, не сшибаясь бортами, могли без труда проехать не менее четырех телег… если бы каменные пальцы позволяли колесам нормально пересечь этот странный мост.

Что-то мешало людям благоустроить это место, настелить на каменную ладонь обычный деревянный настил и превратить горную тропу в короткий тракт, связывающий между собой восточную и центральную части Империи. Дорога, которая в обычное время занимала не менее трех недель, укоротилась бы в пять раз… Что же не давало людям использовать творение древних магов? Этого никто не знал. Известно было только одно — любой настил, даже стянутый магическими канатами, держался на Длани не более суток. Как и вообще любой предмет, посмевший на длительное время осквернить своим присутствием гранитную ладонь… Пробовали многие — и простые ремесленники, и мастера-маги, и даже известные специалисты в вопросах возведения мостов гномы. Все без толку. Каждый раз — не проходило и двух десятков часов, где-то в глубине расщелины зарождался ветер. Сначала это было лишь легкое дуновение, но с каждым мгновением порывы становились все сильнее и сильнее — и вот уже ничто не способно было удержаться на выщербленной временем поверхности камня. Рано или поздно кинжальные порывы ветра сметали с Длани все — и на невидимое дно пропасти падали очередные обломки. А ветер, сделав свою работу, быстро утихал, словно бы с чувством исполненного долга возвращался в свое обиталище. До следующего раза…

Из-за всех этих событий за Дланью закрепилась дурная слава. Никто не хотел селиться даже возле тропы, ведущей к перевалу, — не говоря уж о том, чтобы построить дом в непосредственной близости от каменной ладони. Охотники тоже обходили места стороной — но не потому, что из этих мест их гнал прочь суеверный страх. Охотники вообще не склонны прислушиваться к суевериям — кроме, разумеется, тех, которые касались успешной или неуспешной охоты. Только вот охотиться в этих местах было не на кого — даже зверье и птицы избегали этих мест, лишний раз подтверждая, что добра от Длани Мага ждать не стоит.

И теперь Дайн испытывал то же самое чувство, что и тогда, много лет назад, когда, еще будучи ребенком, увидел Длань впервые. По телу пробежали холодные мурашки, почему-то на лбу выступили капли пота, а кончики пальцев мелко задрожали. Он изо всех сил, стараясь унять предательскую дрожь, стиснул рукоять меча.

Цепочка легионеров бегом пересекала Длань, стараясь держаться как можно дальше от края каменного моста. Дайн подумал, что они скорее всего тоже ощущают всю тревожную атмосферу этого места. Солдаты сгрудились на противоположной стороне пропасти, поджидая товарищей. Оставив каменные пальцы позади, они чуточку оправились от потрясения, вызванного переходом через Длань, и теперь подшучивали друг над другом, словно намереваясь этими подколками и смехом побыстрее изгнать воспоминания о пережитом страхе.

Легат перешел мост не торопясь, четким, может быть, даже нарочито четким шагом. Он не хотел показать свои страхи подчиненными. Впрочем, легат Дайн уже знал, что эти страхи, видимо, скоро уйдут. Навсегда.

Он ступил на землю. Обернулся. Только что оставленный край пропасти был пуст… там не было никого. Пока.

Легат снова повернулся к своим людям. Его глаза медленно скользили по толпе легионеров, узнавая знакомые лица, на мгновение задерживаясь на иных — новых, молодых. Здесь было не более трех десятков ветеранов, остальные прослужили в легионе не более нескольких лет. Молодняк… но эти парни уже побывали в настоящем бою, и им можно доверять. И взгляд скользил дальше…

Под этим взглядом холодных серых глаз легата мгновенно утихали смешки, дружеские подначки… Каждый из легионеров внезапно ощущал, как куда-то улетучивалось хорошее настроение. И постепенно все — или почти все — начали понимать ту безмолвную речь, что сейчас произносилась здесь. Речь без единого слова, без единого звука. Но такая понятная…

И Дайн тоже почувствовал, что каждая его невысказанная фраза тяжелым грузом ложится на плечи солдат. И он видел, что они все поняли.

Урги движутся быстро. А в горах человек и вовсе с ними не сравнится — твари догонят отряды Таркина задолго до того, как они спустятся в долину. Здесь, на узких тропах, почти невозможно будет построиться в боевые каре, укрыться за стеной щитов. Это не будет упорядоченный бой, в котором умелые воины, даже не имея численного преимущества, могут еще на что-то рассчитывать. Это будет свалка — а тогда люди потеряют даже призрачные шансы уцелеть. Это будет бойня.

Но ургам можно помешать настигнуть отступающую армию. Здесь, на Длани… даже небольшой отряд способен остановить армию. А если не остановить, то по крайней мере порядком задержать. Таркину нужно немного — два дня форы. Тогда он сумеет соединиться с отрядами де Брея… или даже, если это не получится, легионы смогут занять оборону в одной из крепостей центральных провинций Империи — а те крепости не чета приграничным. Два дня… не более.

Здесь стояли четыре сотни человек, которые могли дать генералу это время. Это все еще не было сказано вслух, но каждый из присутствующих понял со всей очевидностью — они должны остаться здесь.

Урги не прошли. Ни в этот день, ни в следующий. К утру второго дня людей уцелело не более двухсот, из которых более половины было ранено. Непрерывные атаки ургов были изматывающими, но люди держались. Длань покрылась слоем мертвых тел, утыканных стрелами, изрубленных мечами…

А потом произошло то, чего ожидал и на что рассчитывал Дайн. Поднялся ветер.

Тугие невидимые струи хлестали Длань, снося в пропасть все — и мертвых, и тех, кто был еще жив, но не находил в израненном теле сил, чтобы выползти из-под груды трупов. Вниз летели и мечи людей, и топоры ургов… как и говорилось в старых записях, ветер, порожденный явно магическими силами, нисколько не задевал тех, кто стоял на скалах по обе стороны разлома. К полудню ветер утих, и каменный мост снова стал девственно чистым. Дайн спокойно стоял у самого края Длани и равнодушно смотрел на выщербленный гранит. И его почему-то совсем не удивляло, что на камне не осталось ни малейшего следа крови, обильно поливавшей его последние часы.

Легат усмехнулся, гдядя, как на том берегу неуверенно топчутся урги, все еще не веря, что страшный ветер, сметающий все на своем пути, унялся и можно вновь атаковать. Позади Дайна послышался топот множества шагов. Это его измученная армия строилась для боя. Дайн извлек из ножен меч, полюбовался на заточку — за те часы, пока над расселиной бушевал магический ветер, солдаты успели привести оружие в порядок и даже немного отдохнуть.

Солдаты стояли молча, и легат, оглянувшись, прочитал на их лицах твердую решимость. И понял, что урги не пройдут.

И они не прошли… А когда наступило утро следующего дня и по вновь очистившемуся мосту прошли колонны ургов, смяв последних оставшихся в живых защитников, их командир долго разглядывал иссеченное тело со знаками отличия имперского легата.

Вождь не был человеком, но и он мог понять, что здесь, в этом странном месте, где даже у храбрейших воинов дрожали колени, им пришлось столкнуться с настоящим мужеством. Эти солдаты погибли с честью, достойной великих пещер Ург-Дора. Поэтому он сделал для павших людей то, что крайне редко делалось ургами для воинов иных рас.

Дым погребального костра уходил высоко в небо, унося к Вечному души тех, кто прошел свой путь в этом мире до самого конца. А затем вождь дал команду возвращаться. — Время было упущено, и имперские легионы, практически разбитые, сумели-таки ускользнуть у Орды из-под самого носа. И все благодаря жалкой кучке людишек, преградивших дорогу воинам ургов.

Урги уходили вниз, на равнины. Уходили победители, чувствующие себя побежденными, оставляя за плечами побежденных, вдруг оказавшихся победителями.

А менее чем через день колонны легионов Таркина встретились с передовыми отрядами де Брея.

14. НА ГРАНИ ГИБЕЛИ

Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, пишу о том, как армии ургов теснят ранее непобедимую Империю людей. Или слова об их непобедимости не более чем миф? Не знаю, не знаю… Воистину, Великий вождь Ар-Бейр принес племени ургов славу, неведомую ранее. До слуха моего доносятся хвалебные песни, что поют в его честь жрецы у подножия Алмазной Тверди, прославляя перед Венным заслуги вождя.

Но слышу я и иное… Встречаются среди ургов и такие, кому не по нраву пришлись воинские умения нового вождя, ибо, говорят они, все то, что было хорошо предкам нашим, и нам недостойно отбросить аки плод гнилой. Воины и малые вожди, те, чья грива уже давно подернута серебром старости, говорят, что мало чести в том, чтобы укрываться от воинов имперских за деревом да камнем, что есть это трусость, которая лишь людям да проклятым шапкам свойственна. И что лишь честная схватка сталь против стали угодна Вечному.

Не мне судить, кто прав. История рассудит, и слова, что наносит на белый лист, захваченный у людораков, моя рука, донесут на суд потомков события этих. дней.

Вчера пришли дурные вести. Вновь, в который уж раз, гнев Вечного обрушился на детей его — и это так,ибо магия, дарованная Вечным народу ургов, уже не служит шаманам столь же покорно, как ранее. Знайте же, дети мои, что Аш-Гарн, второй после Великого Аш-Дагота у ног Алмазной Тверди, пал в схватке с имперцами. И не от того, что оборвала жизнь его земную подло пущенная стрела. И не от того, что грозные имперцы сумели дотянуться до сердца шамана сверкающей сталью. Магия предала его, обманув обещанием могущества. Ибо воспользовался он простейшим из заклинаний, что огненный шар вызывает, дабы пробить воздвигнутую людьми стену щитов. И магия та вместо обычного действия создала солнцеподобный шар огненный, что в один миг испепелил сотни и сотни людей, вселив радость в сердца ургов и обещая скорую победу. Но возгордился Аш-Гарн, ибо никто до той поры неумел создавать заклинание столь необоримой силы… а ведь должен был понять шаман, что сила та — не от духа его, а испытание, ниспосланное Вечным. Испытание, чтобы мог смирение проявить шаман. Но вновь и вновь призывал Аш-Гарн мощь сию, и иссякло терпение Вечного, и предала магия шамана, испепелив и его, и тех, кто близок был к святотатцу.

Горьки плоды гнева Вечного… и велик их урожай.

Наверное, если бы нашелся энтузиаст, возжелавший произвести опрос среди жителей Федерации, считают ли они нынешний строй истинной демократией, он бы получил вполне предсказуемые результаты. Да, безусловно. Может быть, поэтому в последние годы социальные опросы в данном направлении и не велись. К чему, если результат известен заранее.

Хотя, наверное, отсутствию подобных исследований были и иные причины. Кому-то, вероятно, было очень надо, чтобы обыватели не задавались подобными вопросами. Куда лучше шумно обсуждать скандалы из жизни звезд или политиков или проводить всенародные референдумы на тему, гуманно ли проводить медицинские эксперименты над специально выращенными для этих целей андроидами или следует вернуться к практике отработки препаратов на животных. Лучше… и безопаснее.

О да, внешне все было более чеад демократично. Партии, выдвигающие кандидатов, которые прилюдно поливали друг друга грязью, а потом столь же прилюдно заключали временные пакты о ненападении. Парламент в меру долго возился с принятием того или иного закона, а Президент соответственно проявлял нужное количество лояльности к выпадам в его адрес, время от времени звучащим в Парламенте. Оппозиция вела себя в меру нагло, никогда не переступая ту грань, за которой можно ожидать неприятностей.

Все было тихо и мирно. Так, как того хотелось подавляющему большинству жителей Федерации. Мир. Кусок хлеба с маслом. И тема для разговора…

Но те, кто сумел подняться по лестнице власти достаточно высоко, знали, что вся эта внешняя шелуха обманчива. Во главе Федерации стоял не Парламент — и даже не Президент… вернее, он-то как раз и был одним из тех, кто реально управлял раскинувшейся на десятки, сотни и тысячи световых лет системой. Эти люди не принимали решений по мелочам — для мелочей существовали властные структуры рангом ниже. Нет, эти люди собирались вместе тогда, когда требовалось принять решение по-настоящему важное, касающееся вопросов, значение которых для Федерации было трудно переоценить. Парламенты умели принимать хронически не работающие законы, чиновники могли ввести правила, которые никто не торопилсяисполнять. Но слова, сказанные в этом узком кругу, никогда не шли вразрез с делом.

Конечно, место в одном из кресел за круглым столом не было наследственным. Собственно, не было ни кресла, ни стола. Встречи происходили в разных местах — причем вполне официально. И даже журналистам, когда им удавалось пронюхать о приватной беседе самых влиятельных лиц на планете, получали свою толику информации. Хорошо подготовленной, отфильтрованной…

И совершенно не соответствующей тому, о чем на самом деле говорилось там, за закрытыми дверями.

Их было пятеро. Их всегда было пятеро, но в разное время разные люди попадали в этот круг. Они представляли не социальные группы, не национальные круги и не иные сообщества, всегда стремящиеся тем или иным способом заиметь свою руку во властных структурах. Эти пятеро олицетворяли собой столпы, на которых стояла Федерация.

Власть. Уже восемь лет это кресло занимал Президент Федерации. Но так было не всегда — было время, к примеру, когда Власть олицетворяла женщина — жена одного из Президентов. Поскольку тогда он имел высшую власть в Федерации, а она… она как хотела помыкала своим, как оказалось, весьма безвольным муженьком. Генри Хенсингтон был не таким. Он умел принимать решения и умел претворять их в жизнь.

Сила. Человек этот казался высеченным из камня. Как и следовало ожидать, это набившее оскомину сравнение не раз использовалось применительно к нему со стороны не слишком искушенных в своей работе журналистов. Штампы хороши лишь тем, что над ними можно не думать, — но они быстро перестают устраивать публику, Флагман-адмирал Флота Федерации Арчибальд Барстер и характер имел вполне соответствующий внешности. Те, кто имел несчастье пообщаться с ним часок-другой, начинали его ненавидеть. Те, кому довелось работать с ним долгие годы, проникались к нему уважением. Тем же, кому довелось родиться под несчастливой звездой и оказаться с флагман-адмиралом по разные стороны баррикад, оставалось одно — бояться. Просто бояться.

Вера. Сухонький старичок, давно растерявший остатки волос и собравший на жизненном пути немереное количество глубоких морщин, не умел говорить громко. Но даже когда он произносил слова шепотом, все замолкали, словно опасаясь пропустить хотя бы звук. К тихому голосу кардинала Пьетро Поло прислушивались все. В том числе и Его Святейшество Папа…

Деньги. Для того чтобы стать представителем Финансов в этом собрании, мало было обладать богатством. Пожалуй, на Земле было с десяток людей, чье состояние заметно превышало сумму, которой мог распорядиться Ричард Чесе. Но он был не просто богат — он был влиятелен настолько, насколько это вообще возможно в финансовых кругах. Он был президентом Корпорации «Азервейс», и в его руках находилось нечто куда более важное, чем деньги. Он почти монопольно управлял паутиной космических трасс, связывавших между собой планеты Федерации.

Наука. Власть имущие давно вынуждены были признать, что наука — столь же эффективное средство достижения абсолютной власти, что и деньги. Вернее, все средства должны действовать сообща, и тогда будет достигнут желаемый эффект. Хотя следует отметить, что президент Академии Наук Федерации, почетный академик множества различных научных структур редко выбирался на такие встречи. Он был уже стар — пожалуй, только кардинал прожил на этом свете дольше и не слишко'м любил покидать свой дом. Да и, вообще говоря, присутствие Александра Деева на встречах Малого Круга, как иногда в шутку называли себя Пятеро, зачастую и не требовалось. Но сегодня он пришел.

— …так вы уверены, адмирал, что проблему Аргуса можно считать закрытой?

Барстер коротко кивнул массивной головой, увенчанной седым ежиком по-армейски стриженных волос. На его лице не отразилось особых эмоций, хотя адмирал пребывал отнюдь не в самом лучшем расположении духа.

— Абсолютно.

— И можно сделать это достоянием гласности?

— Разумеется, — Адмирал чуть заметно поморщился.

— Я бы, конечно, предпочел более… мягкую интерпретацию событий, — вздохнул Президент. — Ну там, вы понимаете… доблестные войска, подавленный бунт бездушной машины… Если мы выпустим информацию о том, что Аргус подорвал себя вместе с половиной планеты…

— Слишком много свидетелей, — заметил Чесе.

— Да уж. — Президент сокрушенно покачал головой. — Ну да ладно, удержать информацию не удастся. Но вот объяснение этого взрыва… и самого Аргуса, и орбитального форта — надеюсь, оно будет достаточно нейтральным.

— Вы имеете в виду настоящее объяснение, — чуть насмешливо поинтересовался Деев, — или то, что услышит публика?

— Второе, — буркнул Президент. — Что касается первого, то его я бы хотел услышать сейчас. В конце концов это вы, Александер, стали инициатором созыва Малого Круга. Видимо, вам есть что сказать.

— Я бы тоже хотел объяснений, — мрачно заметил адмирал. — И, по возможности, простыми словами.

— Вы можете простыми словами описать устройство бластера, адмирал? — растянул тонкие губы в иронической улыбке Деев.

— Простыми? Могу. Например, так… Эй, солдат, эта хрень стреляет, если нажать вот сюда. Внутри батарейка, когда вот здесь загорится красным, дерни вон за ту фигню и поменяй батарею. Понял?

— Это больше похоже на инструкцию по эксплуатации, — пожал плечами Деев. — И она никак не объясняет, почему ваш бластер работает. Но я понял аналогию… ладно, постараюсь.

Тонкие пальцы академика пробежали по клавиатуре переносного компьютера. Этот агрегат был невероятно стар, и все же Деев упрямо отказывался сменить его на что-нибудь эдакое, последней модели. И уж тем более не признавал никаких новомодных штучек вроде голосового или ментального управления — особенно последнего, вошедшего в моду года два назад.

Заработал проектор, и одновременно в зале погас свет. Над столом появилась мерцающая схема изученного человеком космоса.

— Итак, господа, позвольте сообщить полученные нами выводы.

— Нами? Кем это — нами? — резко спросил Чесе. — Кто еще знает о результатах исследований?

— Пожалуйста, не надо меня перебивать, — изысканно-вежливым тоном попросил Деев, но в его голосе отчетливо слышался приказ. Академик отнюдь не считал себя стоящим в этой компании на последнем месте и терпеть не мог, когда ему пытались давать указания. — Я все скажу… в свое время.

Он некоторое время молчал, давая понять, что еще одна подобная реплика, и он может и оскорбиться по-настоящему. Затем будто бы с неохотой продолжил:

— На этой схеме можно видеть развитие Аномалий. Название прижилось, и мы не нашли нужным его менять. Не хуже любого другого. В настоящее время имеется пять таких образований. — На схеме вспыхнули багровые пятна разного размера. — Два из них, получивших условные наименования А1 и А2, серьезной опасности не представляют…

— В этой вашей А2 позавчера пропал без следа крейсер «Ватерлоо», — буркнул адмирал Барстер.

— Я имею в виду, они не представляют опасности, если в них не соваться. Кстати, вас, адмирал, я предупреждал. Аномалия A3, захватывающая систему Канопуса и близлежащее пространство… диаметр составляет около четверти парсека, в настоящее время практически стабилизировалась и прекратила рост. События на Крокусе есть, безусловно, продукт влияния Аномалии. По всей видимости, и взрыв Аргуса — следствие того же фактора. Наибольшую опасность представляют собой Аномалии А4 и А5. Особенно А5 — она находится слишком близко к Земле. Правда, ее роста не зафиксировано, однако появилось несколько других факторов, которые позволяют сделать вывод, что последствия присутствия Аномалии в Солнечной системе скажутся в ближайшем будущем. Наблюдаются изменения в непосредственной близости от Сатурна. Некоторые его спутники в нарушение всех мыслимых законов начинают менять орбиты.

— Подробнее, пожалуйста, — попросил Чесе.

— Пожалуйста, Гиперион сошел с орбиты, изменив скорость движения, его нынешняя траектория приведет спутник к столкновению с Сатурном примерно через 60 суток. Мимас также изменил направление движения, теперь его орбита представляет собой расходящуюся спираль… по всей видимости, и этот спутник будет потерян. Орбита Титана за последние десять суток трижды отклонялась от расчетной, но прошу заметить, опять-таки в нарушение законов, как любят говорить журналисты, небесной механики, вновь возвращалась в норму.

— Вы считаете, что это — влияние Аномалии?

— Вероятность близка к единице.

— А что по этой… как ее… А4? — мрачно поинтересовался Президент.

— Аномалия А4 продолжает активно расширяться. Ее край — если, конечно, рост не превысит расчетных показателей — приблизительно через сорок дней накроет Ширу… в каталоге значится как HR810. Третья планета системы обитаема… вернее, там находится колония, около семидесяти тысяч человек.

— Эвакуация возможна? — Вопрос был задан Президентом уже не Дееву, а Чессу и Барстеру.

Адмирал и транспортный монополист переглянулись. Затем почти одновременно кивнули.

— Хорошо. В таком случае планета должна быть эвакуирована.

С этим никто не спорил. Семьдесят тысяч человек — не так уж и много, три десятка тяжелых транспортных судов сумеют вывезти людей даже вместе с некоторым багажом.

— Будут недовольные, — тихо прошелестел голос кардинала.

— Разумеется, — хмыкнул адмирал Барстер. — Возможно, придется применить силу. Потом они же нам и спасибо скажут.

— Я не закончил. — Деев был мрачен. — Шестнадцать световых лет от Ширы… ближайшая звезда. Три планеты.

— Ар'краас'та, — с некоторой натугой выговорил адмирал. — Мы называем ее Арта.

— Она самая… Догмата Крааса. Две планеты из трех обитаемы. Арту-два можно в расчет не принимать, там краасов немного, пару тысяч всего. Они еще не вышли в дальний космос, а копировать нашу технику не хотят. Им, видите ли, религия не позволяет. — С этими словами Деев бросил короткий, но достаточно выразительный взгляд в сторону кардинала, но тот спокойно сидел, опустив веки, и вроде бы даже дремал. Хотя Деев знал, что старик непостижимым образом даже с закрытыми глазами воспринимает все, что происходит в комнате. В том числе и этот косой взгляд. — М-да… так вот, Арта-три — это четыре миллиарда чело… краасов.

— И они являются давними партнерами Земли, — вставил Президент.

Впрочем, всем это было и без того известно.

— Сколько у них времени? — не открывая глаз, прошептал кардинал.

— Не более десяти месяцев. Они обречены.

Слова академика прозвучали сухо и в то же время с некоторой странной ноткой торжественности. Как приговор.

— Я не понял… — Чесе поднялся с кресла и нервно стал расхаживать по комнате. — Край Аномалии движется быстрее света?

— Собственно, вот сейчас мы как раз и подобрались к сути того, ради чего я просил о встрече. — Деев медленно оглядел всех присутствующих, словно решая, стоит ли сообщать им все до конца. — Нам удалось, хотя и очень приблизительно, установить, что представляют собой Аномалии. А что касается вашего вопроса… дело в том, что Аномалии вообще не двигаются.

Несколько минут в комнате было тихо. Все-таки было у Деева некоторое стремление к театральным эффектам. Теперь по закону жанра должен был прозвучать вопрос. И он, разумеется, прозвучал.

— Поясните, пожалуйста.

— Разумеется. Так вот, Аномалия — это не какая-то субстанция, которую можно потрогать, которую можно как-либо измерить. Аномалия — это область пространства, в которой действуют законы, отличающиеся от законов нашей вселенной. Причем эти чуждые нам законы изменчивы. Внутри Аномалий, насколько нам удалось установить, постоянно меняется все, от базовых констант до… ну, я даже не могу толком объяснить это, не пускаясь в научные, как бы выразился уважаемый флагман-адмирал, дебри. Да это и не важно. Суть в том, что Аномалия расширяется не за счет движения, а за счет того, что начинают изменяться законы в нашем пространстве. Позволю себе привести аналогию. У меня такое ощущение, что где-то открыли ворота и оттуда в наш мир вырвалось нечто нематериальное, неосязаемое. Но оно может воздействовать на наш мир, превращая его в свое подобие. В хаос. И этот хаос оказывает воздействие на все… несколько звезд, находящихся внутри Аномалии, потеряли стабильность. До взрыва далеко, но он неизбежен… хотя нет, он неизбежен, если дальнейшее течение событий будет подчиняться известным нам правилам. Но внутри аномалии правила имеют тенденцию, как я уже говорил, хаотично меняться.

Он замолчал, и в этой вдруг образовавшейся тишине отчетливо прозвучали тихие, как шелест старых книжных страниц, слова кардинала.

— Воинство Сатаны… вот что это такое.

Некоторое время все озадаченно смотрели на его преосвященство. Тот, впрочем, не стал затягивать паузу.

— Недавно ко мне обратился один из наших служителей. Не слишком высокого ранга… он числится вольнодумцем и временами даже богохульником. А такие, знаете ли, либо занимают высокие посты, либо остаются в безвестности. М-да… так вот, этот священник, отец Браун, раскопал в архивах Ватикана весьма занятный документ. Это своего рода пророчество… в нем говорится о том, что люди, возгордившись, захотят слишком многого и попытаются стать вездесущими, подобно самому Всевышнему. Автор этих записей говорит об этом довольно завуалированно, но из его иносказаний можно сделать вывод, что речь идет о, простите великодушно, последних проектах Корпорации «Азервейс».

— Вы следите за такими вещами, ваше преосвященство? — словно бы равнодушно поинтересовался Чесе, однако внутри у него все похолодело.

Разумеется, научное открытие трудно игнорировать. Иногда интересы государства могут заставить ученых замолчать. На какое-то время. Но вряд ли что-то способно нанести по открытию удар более сильный, чем объявленный Церковью крестовый поход. Кардинал еще только начал говорить, но Чесе уже чувствовал в его словах угрозу. В первую очередь, угрозу своей Корпорации.

Церковь уже пыталась кое-что «закрыть». Сначала производство киборгов, затем — выращивание андроидов. Но если Ватикан возьмется за дело основательно… Чесе почувствовал, как по коже пробежала волна холода.

— Я за многим слежу, — снисходительно заметил кардинал. — Церковь умеет держать глаза открытыми. М-да… так вот, из этого… гм… пророчества следует, что бездумные, преисполненные гордыни поступки людей позволят Сатане открыть врата в этот мир и впустить в него свое темное воинство. Признаться, в первый момент я воспринял эти «откровения» как болезненный бред душевнобольного. Однако в свете последних событий… В наш мир и в самом деле вторглись иные законы. И думаю, источником их и в самом деле были ваши проекты.

— Не берусь подтверждать или опровергать ваши слова, ваше преосвященство, — встрял академик Деев, — но все пять известных нам Аномалий появились после этих так до конца и не исследованных нападений. Имеющиеся у нас записи…

— Да, я знаю, — с легким оттенком нетерпения кивнул кардинал. — Чудовища с клыками… Они, как бы там ни было, состоят из плоти и крови. Вряд ли пророчество говорит о них. Когда враг материален, с ним можно бороться. А вот борьба с иными законами, весьма вероятно, обречена на провал. Но я не закончил. Рукопись сильно повреждена временем. Я бы даже сказал, что время обошлось с ней совершенно безжалостно. Потеряны не просто фрагменты — целые страницы манускрипта находятся в таком состоянии, что все усилия экспертов по восстановлению первоначального текста оказались тщетными. А комментарии… их немного, и они написаны с определенной предвзятостью. И все же удалось разобрать несколько строк. В них говорится о каких-то Стражах… именно так, с большой буквы. Я не уверен, что речь идет о людях или иных подобных им созданиях, может, это не более чем аллегория. Эти Стражи якобы охраняют мир от… от чего, непонятно. Я думаю, речь идет как раз о том, что происходит сейчас на наших глазах.

Президент покачал головой.

— Интересно. Если верить во всю эту чушь… простите, ваше преосвященство, но я никогда не относился с доверием к бредням разного рода пророков, но если принять на веру то, что вы нам поведали… стало быть, наши беды просто закончатся сами по себе. Вмешается этот… как его… Страж и наведет, так сказать, порядок?

— Увы, нет, — скорбно вздохнул кардинал. — Собственно, в манускрипте о Стражах говорится немногое, но удалось разобрать еще, что Стражи погибли. Что-то убило их, и мир остался без защитников. И вот еще… мне, когда я просматривал эти строки, показалось вдруг, что речь идет совсем не о нашем мире.

— Ясно. — Губы адмирала исказила презрительная ухмылка. — Как всегда, Бог все видит, но вмешиваться не станет. Стало быть, решение наших трудностей в наших же руках. Ничто не меняется под этим небом… Хотя нет, кое-что меняется, и весьма радикально. Только вот не то, что надо.

— Если станции Корпорации «Азервейс» имеют отношения к появлению Аномалий, а лично я не вижу явных нестыковок в этой теории, то, может, уничтожение этих… зараженных станций сможет способствовать исчезновению или хотя бы приостановлению роста Аномалий, — высказал предположение Деев.

— Это мирные исследовательские комплексы, — пожал плечами Чесе. — У них нет системы самоликвидации.

— Я говорил не об этом, — усмехнулся академик. — Мне кажется, станции необходимо уничтожить. Силами Флота.

— Флот способен справиться с любой боевой задачей, — чуть напыщенно ответил флагман-адмирал.

Деев хотел тут же что-то сказать, но его прервал голос кардинала.

— Боюсь, вы не учитываете очевидного. Ваши корабли скорее всего теперь не смогут даже приблизиться к станциям.

Некоторое время адмирал молчал. Затем, упрямо выпятив подбородок, заявил:

— Приблизиться — смогут. А вернуться… если это возможно в принципе, мы это сделаем.

Третий Флот Федерации дрейфовал на орбите безымянной звезды, известной лишь узкому кругу специалистов по длинному коду из справочника обследованных, но совершенно бесперспективных систем. Вернее, Флот несся по этой орбите с огромной скоростью, достаточной для гиперпространственного перехода, но расстояние до светила было достаточно велико, чтобы не создавать препятствий в работе двигателей, планет в этой системе не было, и потому скорость можно было оценить только на основании показателей приборов. А звезды в обзорных экранах все время оставались неподвижными. Конечно, уйти в прыжок можно было бы хоть прямо из Солнечной системы, но сейчас во главу угла ставилась точность расчетов, а потому Барстер решил перед заключительным маневром подобраться к границе Аномалии как можно ближе. В этом решении был определенный смысл — чем меньше расстояние прыжка, тем выше точность.

Один тяжелый линкор, шесть крейсеров огневой поддержки, двадцать пять эсминцев и корветов. Сила, способная превратить поверхность планеты в ад — и вся она была направлена против одной крошечной станции, не вооруженной, не имеющей никаких оборонительных систем, кроме стандартных противометеоритных полей. Вполне вероятно, что, достигнув цели, корабли вообще не найдут станции. Так же как и спутники Сатурна, подчиняясь свистопляске законов чужого пространства, она могла сойти с орбиты, рухнуть в недра звезды… взорваться, испариться, развалиться на куски — возможно было все.

Этот рейд был необычен еще и тем, что в него пошли только добровольцы — флагман-адмирал прямо сказал офицерам и экипажу, что шансы на возвращение близки к нулю. Около сотни рядовых пожелали покинуть корабли — они знали, что независимо от того, успешно или неуспешно завершится экспедиция, сами они навеки попадут в черные списки и уже никогда не ступят на палубы боевых кораблей. Что ж, они выбрали жизнь — какой бы она ни была.

Флагман-адмирал Барстер находился на мостике линкора «Невада», когда пришел сигнал от расчетчиков. Траектория прыжка была выверена с точностью, обычно применяемой разве что при проведении экспериментальных полетов.

В обычном режиме корабль набирал крейсерскую скорость, уходя на достаточное расстояние от населенных планет, после чего совершал прыжок и начинал гасить скорость, подбираясь к планете назначения. Этот цикл занимал пять суток. Для сверхмощных двигателей боевых кораблей этот срок обычно удавалось существенно сократить. Но два основных правила — скорость и удаление от обитаемых или перспективных планет на безопасное расстояние — были законом.

И теперь трем эсминцам предстояло выполнить прыжок, который завершится у самой станции, некогда принадлежавшей Корпорации «Азервейс». Вынырнув из гипера, эсминцы должны сделать залп и уходить, уходить как можно быстрее. И надеяться, что чужое пространство позволит им бежать, не уничтожит, не развеет в пыль взрывом реактора или не превратит в безжизненную, лишенную энергии железную банку, обрекая людей на медленную смерть от нехватки воздуха.

— Флагман-адмирал! С «Быстрого» сообщают о готовности к прыжку, — доложил вахтенный офицер.

Барстер кивнул. Предстоящая операция нравилась ему все меньше и меньше… он чувствовал, что упустил что-то важное. Весь многолетний опыт флотоводца прямо-таки кричал о том, что решение должно быть иным.

— «Отважный» докладывает о готовности.

Еще один кивок. Флагман-адмирал поморщился. Мысль, казалось бы, уже оформившаяся, куда-то исчезла, спугнутая резким голосом диспетчера. Теперь придется отлавливать ее снова.

— «Могиканин» завершил расчеты. Готов к старту.

— Быстро они управились, — пробормотал Барстер. Он уже готов был дать команду на старт, отправив тем самым три корабля и почти шесть десятков человек на верную гибель, но удержался. Флагман-адмирал привык доверять интуиции. Ей он был по крайней мере дважды обязан жизнью — наверное, это было достаточным основанием для доверия. И сейчас интуиция говорила ему, что он делает ошибку.

— Отставить старт, — бросил он вахтенному. — Перепроверить расчеты…

— Расчеты проверены дважды… — начал было офицер, но Барстер резко прервал его:

— Значит, пусть проверят их в третий раз. А надо будет, то и в четвертый. Исполняйте.

И адмирал вновь погрузился в раздумья. Часы отсчитывали минуту за минутой, но ничего не менялось. Все так же молча сидел в кресле адмирал, все так же вполголоса переговаривались друг с другом офицеры. Все разговоры были о том, удастся ли вернуться эсминцам. Большинство склонялось к выводу, что вряд ли. За последний месяц Флот потерял четыре корабля, каждый из которых был куда мощнее крошечных эсминцев, пред-назначеш ых для нанесения быстрых точечных ударов — но уж никак не для серьезного боя. Их защитные поля…

Флагман-адмирал открыл глаза и с силой сжал подлокотники кресла. Упрямая мысль все-таки попалась и теперь билась б сознании, словно птица в клетке, желая немедленно вырваться на волю.

Он повернулся к вахтенному, готовому принять команду и передать ее дальше, тем, кого все здесь уже считали смертниками. Только слова адмирала оказались для офицера неожиданными.

— Эсминцам — отбой готовности. Детальные данные по всем погибшим кораблям — на мой монитор.

— По погибшим кораблям Флота, флагман-адмирал? — изо всех сил стараясь скрыть изумление, уточнил вахтенный.

— Нет, офицер, по всем кораблям, погибшим в районе Аномалий. И немедленно. Да, еще, информацию дайте на монитор в капитанской рубке. Найдите Ченслера, Дарьялова и Бойза, пусть немедленно идут туда. — Флагман-адмирал встал с кресла. — Всем кораблям, «желтый» режим. До особого распоряжения.

Привычно печатая шаг, он покинул мостик, направившись в капитанскую рубку — второе по значению место на борту линкора, с которого при необходимости можно было управлять кораблем, как и с мостика.

Вахтенный проводил его взглядом и пожал плечами. Видимо, стар становится флагман-адмирал, если не может принять уже заранее просчитанное и обсужденное решение. Что ж, приказ есть приказ. Он передал на корабли сопровождения команду о переходе на «желтый» режим готовности, отменявшую действующий «красный» — то есть боевой. И начал поиски в недрах корабля трех эффект-аналитиков Штаба. Сделать это было не слишком сложно, учитывая тот факт, что «красная» готовность действовала еще несколько секунд назад, все офицеры находятся на местах, отведенных им по боевому расписанию.

Вопрос только в том, на кой черт старику понадобились аналитики?

— Итак, эти выводы верны? — Облокотившись о стол, флагман-адмирал тяжелым взглядом обвел троих офицеров. Взгляда никто из них не отвел.

— Выводы могут быть ошибочными, — спокойно ответил капитан Бойз, старший из группы эффект-аналитиков. — Ошибочность выводов может быть вызвана недостатком данных, присутствием неизвестных факторов, недостоверностью имеющихся данных. Вероятность соответствия выводов истине я бы оценил в 0.5-0.6. Не более.

Барстер еще раз окинул взглядом данные на экране. Он чувствовал, как слезятся от напряжения глаза — работа заняла почти шесть часов, материалов оказалось не так мало, как он думал. Передачи, ушедшие на аварийной волне, содержимое черных ящиков… даже сведения из личных дневников тех, кто погиб, попав в область Аномалий… в тех случаях, конечно, когда спасателям удалось найти хоть что-то. Четыре погибших корабля — два взорвалось, один пропал без вести. И еще один, потеряв реактор, лишившись энергии — даже аварийных аккумуляторов, питавших средства связи, долгие две недели боролся за жизнь. В живых остались десять человек из пятисот — те, кому хватило анабиозных камер в медицинском секторе. Врач корабля, кстати, не имел возможности положить в такую камеру самого себя и прекрасно знал, что его ждет. Свидетельства этих выживших тоже пошли в дело.

— Шансы на успех пятьдесят процентов. — Барстер удовлетворенно хмыкнул. — Черт подери, бывало, мы имели куда меньше и побеждали.

— Напоминаю, флагман-адмирал, что наши расчеты основываются… на наших законах, — заметил капитан Дарьялов. — По моим оценкам, вероятность успеха ниже. Где-то на уровне 0.4.

— Не важно. — Адмирал включил интерком. — Вахтенный!

— Здесь!

— Немедленно Парке в капитанскую.

— Есть, сэр.

Старший энергетик появился минут через десять. В отличие от остальных офицеров он отнюдь не выглядел как образец военного. Низенький, толстенький человек, на котором даже форма, несмотря на все старания портного, сидела неловко и смешно, небрежно откозырял и плюхнулся в ближайшее кресло, не дожидаясь приглашения. Хотя Барстер и не был ярым сторонником муштры, он мало кому простил бы подобную вольность. И нахал, вздумавший вести себя подобным образом в присутствии флагман-адмирала, очень быстро оказался бы на гауптвахте… или вообще на Земле с волчьим билетом.

Хотя, конечно, нет правил без исключений. Старший энергетик флагмана Третьего Флота Федерации каперанг Николас Парке был как раз таким исключением. Его путь к столь высокому званию оказался тернистым — и большинство препятствий на этом пути были исключительно следствиями его же характера. Он совершенно не желал вести себя так, как подобает офицеру. Не желал носить отутюженную форму. Не желал следить за собой. Не желал приветствовать старших по званию так, как того требовал устав. И еще много чего в том же духе.

И в то же время он оставался лучшим специалистом по энергетическим установкам боевых кораблей. Лучшим среди всех, от зеленых новичков до отслуживших не один десяток лет ветеранов. Барстер в полной мере осознал этот факт еще лет десять назад, когда выводил с орбиты Моонзунда избитый мятежниками крейсер, избитый настолько, что потом, когда «Бонапарт» благополучно прибыл на базу, эксперты лишь цокали языками и дали заключение о том, что восстановлению изуродованный корабль не подлежит. А двигатели работали. Николаса спрашивали, как он удержал от взрыва продырявленный в пяти местах реактор, но тот, тогда еще только простой майор, лишь пожимал плечами да шмыгал вечно простуженным носом.

С тех пор Барстер повсюду, с одного корабля на другой, таскал Николаса Парке за собой. Таскал как свой талисман, свою счастливую звезду. Может быть, именно поэтому и сейчас, спустя десять лет, он все еще был жив. Может быть, так будет и впредь.

— У меня к вам один вопрос, Парке.

— Да, кэп?

Это была еще одна неприятная и многими воспринимаемая в штыки черта каперанга. Всех, кто был старше его по званию или по должности, он упрямо называл «кэп», невзирая на знаки различия и на то, нравится это панибратское обращение собеседнику или нет. Барстер давно перестал обращать внимание на подобные мелочи.

— Допустим, корабль вышел из прыжка. Его аккумуляторы полностью разряжены. Допустим, у вас есть полный комплект заряженных батарей. Сколько нужно времени, чтобы подключить их взамен использованных.

— Где?

— Что «где»?

— Где этот комплект?

— Не понял… — нахмурился флагман-адмирал. — Я задал чисто теоретический вопрос.

— В задницу теорию, — фыркнул Николас. — Я имею в виду, где они в вашем допущении расположены. В каком помещении.

— А где их реально можно расположить?

Парке снял фуражку и пятерней почесал затылок. Реденькие жирные волосенки, явно давно не мытые, перхоть, тут же посыпавшаяся на воротник мятого черного мундира. Затем он пожал плечами.

— Ну, если, скажем, разместить батареи в шестом ангаре, заранее протянуть все кабели, подготовить резервную линию питания… тогда минут тридцать.

— Так долго?

— Кэп, вам же надо их использовать, так? Десять минут на переброску канала энерговода от движка, двадцать — на тестирование.

— Тестирование обязательно? — Флагман-адмиралу названная цифра не нравилась, хотя она и была многократно лучше той, которую он ожидал услышать.

— Если вы не хотите во время прыжка превратиться в звездочку, то обязательно, — отрезал Николас.

Барстер задумался. Парке спокойно сидел, разглядывая свои толстые, похожие на колбаски, пальцы. Его мало интересовало, что пришло в голову командиру. Что бы это ни было, оно наверняка будет дельным.

Парке считал, что на Флот его забросила злая судьба. Всю свою жизнь он мечтал быть скромным инженером на какой-нибудь заштатной энергостанции, где можно пить кофе прямо на пульте, не носить белого халата и курить в рабочем помещении. Увы, все повернулось совсем иначе. Началась война, и Николаса призвали в армию. К тому времени он уже был на хорошем счету как специалист по энергосистемам и потому попал не в пехоту и даже не в обслугу орудий одного из кораблей, а прямо в двигательный отсек. Да так и остался там… Уже давно закончилась война, Николас не переставал жаловаться на судьбу, с завидным упорством игнорировал все, что делает гражданского военным, но продолжал ухаживать за своими реакторами, генераторами и конвертерами, поскольку после могучих корабельных машин вернуться на какую-нибудь земную энергостанцию… Ну, это было все равно что сменить гоночный флаер на велосипед. Для здоровья полезнее… но тоскливо.

— Хорошо, Николас, поставим вопрос иначе, — вздохнул флагман-адмирал. — Начальные условия те же. Но известно, что через пятнадцать минут корабль будет уничтожен. Если, конечно, не сумеет до этого срока покинуть опасное пространство.

— Пятнадцать минут… — Парке вновь почесал затылок, затем развел руками. — Ну никак, кэп. Как минимум надо восемнадцать… Нет, девятнадцать. Меньше не могу.

— Девятнадцать… что ж, это уже лучше. Следующий вопрос. В момент выхода корабля из гипера щиты отключены. Считается, что возмущения от включенных щитов могут повредить корабль. Что скажешь?

— Да ты что, охренел, кэп? Я тебе что, сраный силовик? С какого беса я должен знать их кухню? — вспыхнул Парке, ничуть не стесняясь того, что помимо адмирала, с которым его связывало немало лет совместной службы, в помещении находятся и посторонние.

На адмирала сия гневная тирада не произвела ни малейшего впечатления. Он спокойно продолжал буравить энергетика немигающим взглядом, и тот наконец сдался.

— Ну… хрен его знает. Я слышал, «Кутузов» как-то вышел со щитами… ну, ему досталось, конечно, по самое не хочу, антенны смело, половину внешних детекторов, часть орудий… Но, в целом…

— Почему я об этом не знаю? — нахмурился адмирал.

— Так их же спустя неделю ухайдакали… а историю мне ту рассказал их второй механик, его на базе оставили. С болячкой какой-то. А в судовой журнал тот случай все равно бы не пошел. У тамошнего кэпа тоже не жопа вместо головы была, ему бы за ту халатность не только погоны, ему бы яйца открутили.

— Ясно… Итак, Николас, готовь второй комплект аккумуляторов, тяни свои кабели. И еще доподнительно два комплекта батарей подключишь к генераторам щитов… нет, лучше три комплекта. Ангары шестой и…

— Восьмой и третий, — рассеянно подсказал Парке, уже мысленно прикидывая, через какие переборки придется тащить кабели.

— …дам команду освободить.

— Резервных батарей всего один комплект, — все так же меланхолически пробормотал энергетик.

— Снимем с других кораблей. Сколько времени на все про все? Николас!

— А? А, времени… ну, если все делать по уму, то два дня.

— Хорошо. Понадобится помощь, в твоем распоряжении весь экипаж.

— Весь? — хищно оскалился Парке.

— Весь, — отрубил флагман-адмирал. — От уборщиков до меня включительно. Через сорок восемь часов доложишь о выполнении задания. Все понял? Время пошло.

Много позже флагман-адмиралу предстоит узнать, что одним из тех, кому пришлось, чертыхаясь и обливаясь потом, таскать тяжеленные кабели, которые по закону подлости необходимо было провести через места, недоступные тяжелым монтажным роботам, стал старший кок. Чем тот провинился перед энергетиком, так и осталось невыясненным… да адмирал и не стал учинять разбирательств.

— Двигательному готовиться к прыжку. Инженерному поднять щиты.

— Адмирал?

— Повторяю, поднять щиты. Торпедные установки к бою.

— Есть торпедные установки к бою.

— Щиты подняты, адмирал.

Где-то в недрах линкора загудели сервоприводы, подавая массивные туши ракет к пусковым установкам. Одна за другой становились на боевой взвод пусковые системы, способные одним залпом разнести в пыль астероид нескольких километров в поперечнике. Десятки ракет, от совсем древних, снабженных обычным химическим зарядом, и до новейших, где боеголовка содержала удерживаемую магнитным полем порцию антивещества.

— Орудия к бою!

— Есть орудия к бою.

Чудовищный поток энергии потек в накопители лазерных излучателей. Одна за другой доложили о готовности батареи главного калибра.

Постепенно линкор превращался в огромную бомбу. Еще никто и никогда не рисковал отправляться в прыжок с такой энергетической накачкой. Но адмирал знал, что там, в конце пути, у него не будет времени ни на что — только на один полноценный залп. А потом — девятнадцать минут, в течение которых корабль должен уцелеть.

Да, там, возле станции Сигма, действуют иные законы… что ж, силовые щиты корабля — тоже закон. Пусть эти силы борются друг с другом. Может быть, их битва даст линкору шанс.

— Расчет прыжка готов, адмирал.

— Двигательный готов.

— Экипажу минутная готовность. Всем не несущим вахту занять противоперегрузочные кресла. Приготовиться к прыжку.

Флагман-адмирал сидел в своем кресле на возвышении, дававшем ему неплохой обзор. Впереди и чуть внизу возле пультов работали офицеры — так же, как и командир, наглухо пристегнутые к креслам широкими мягкими ремнями. Барстер понимал, что рискует — но выхода другого у него не было. Линкор не должен войти в чужое пространство без защиты — иначе у него не будет ни одного шанса.

— Инженерный, по выходу из гипера — тройную мощность на щиты.

— Эффекторы погорят, — возопил чей-то юный голос.

— Выдержат, — отрезал другой голос, в котором Барстер узнал командира инженерной службы полковника Ярцева. Усмехнулся — с Ярцевым вопрос эффекторов был обговорен особо. Тот клялся и божился, что даже на тройной нагрузке щиты продержатся не менее двадцати минут. Адмиралу нужно было всего девятнадцать.

— Всем системам наведения захват станции «Сигма», огонь без команды.

— Принято, адмирал.

— Готовность к прыжку. Обратный отсчет. Десять… Барстер сидел, стиснув руками мягкие подлокотники противоперегрузочного кресла. Теперь от него уже ничего не зависело. Чудовищная машина под названием линкор «Невада» была запущена и действовала как отменно отлаженный механизм.

— Семь…

Еще семь секунд на то, чтобы прервать операцию.

— Четыре…

А теперь уже поздно. Даже если сейчас закричать, люди не успеют среагировать. Автоматика все равно отправит линкор…

— Ноль… Старт!

Все вокруг заволокла зеленая вспышка порванного пространства, корчащегося от боли. А спустя несколько вдохов зеленое пламя опало. И тогда пришел удар.

Корабль содрогнулся так, как будто какой-то великан пнул его изо всех сил. Взвыли аварийные сирены, послышался треск рвущегося металла, раздались чьи-то крики. Несколько обзорных экранов погасли, один из пультов взорвался фонтаном слепящих искр, тут же вспыхнула форма на беспомощном, пристегнутом к креслу, операторе.

— Инженерный. Потеряны детекторы по левому борту, пятый, седьмой…

— Третья палуба, взрыв ракетной батареи РЗ-бета. Заряды химические. Раненые…

— Медики, на седьмую!

— Инженерный. Разрушены эффекторы щитов A3, G8, Щит в норме. Подаем тройную нагрузку.

— Это Парке, кэп. Приступаю к работе.

— Медики, мать вашу, на седьмой раненые!

— Батарея гамма-главная, излучатели главного калибра вышли из строя. Живых нет. Разрушены отсеки…

— Батарея альфа-главная. Вижу цель, открываю огонь.

— Корректировщик. Альфа, ваш луч… он… он отклоняется в сторону от цели! Это же невозможно!

— Где медики, черт подери?!

— Батарея Р5-гамма, вижу цель, ракеты пошли.

— Батарея Р5-альфа, вижу цель, ракеты пошли.

— Батарея Р4-бета, вижу цель, залп!

— Батарея бета-главная, ответьте! Кто-нибудь, что с бетой? Пульт связи сдох.

— Медики!!!

Спустя восемнадцать минут и сорок секунд линкор «Невада» покинул окрестности станции «Сигма» Корпорации «Азервейс» и ушел в прыжок, который должен был доставить его к основной эскадре. К этому времени станции уже не существовало — хотя ни один из лазерных залпов не поразил цели, ракеты, пусть и двигаясь по весьма прихотливым траекториям, все же сумели достичь станции. Их примитивные системы наведения не успели видоизмениться настолько, чтобы помешать полету. Чудовищный взрыв разметал исследовательскую станцию «Сигма» на мельчайшие обломки. Вместе со всеми, кто на тот момент находился внутри нее. Впрочем, о том, что на станции находятся живые, адмирал не знал. А если бы и знал, это нисколько не изменило бы его решения.

Потери составили девяносто два человека ранеными и пятьдесят три убитыми. Разрушения корабля были столь велики, что самостоятельно добраться до ремонтных доков не представлялось возможным. Флагман-адмирал Барстер приказал перевести экипаж и раненых на крейсеры эскадры и последним покинул линкор.

Прибывшей на «Неваду» команде техников понадобилось два месяца, чтобы подлатать корабль — по крайней мере настолько, чтобы он мог выдержать путь до лунных доков.

При этом так и осталось неясным, каким образом «Невада» сумела сделать прыжок от «Сигмы» к эскадре и при этом уцелеть. Техники сочли это чистой воды мистикой и вмешательством провидения. Что ж… с их работой было несложно стать суеверным.

Спустя четыре дня после уничтожения станции Аномалия стабилизировала свои границы, а затем начала медленно уменьшаться. То же самое, хотя и более медленными темпами, было отмечено и у других Аномалий, в том числе и у относительно стабильной A3. Аномалия А5 исчезла быстро, всего за полгода, но к тому времени Сатурн уже потерял все спутники и большую часть своего знаменитого кольца.

15. ДЕТИ ГНЕВА

Сегодня явился гонец от Великого вождя Ар-Бейра. Он принес мне, Ур-Шагалу, золотую чашу, полную самоцветных камней, и золотое перо, принадлежавшее ранее человеку не из последних в своем роду. И еще гонец сказал, что дары сии есть не только признание меня, Ур-Шагала, одним из величайших летописцев народа ургов, но и малой лишь толикой той добычи, что взяла с покоренных земель непобедимая армия наша.

Я отдал чашу и то, что содержала она, жрецам Вечного. Пусть самоцветы порадуют Его… А я… что золото — тлен. К чему мне горсть драгоценностей? Плотные белые листы, покрытые знаками, — вот драгоценность. Жаль, мало кто из моего народа способен понять это… А перо — что ж, оно нанесет на листы очередные строки летописи, и пусть они будут правдивыми, ибо нет в мире ничего дороже истинной правды.

Истину говорили предки — золото красное, ибо напитано кровью. Тьма сгущается над народом ургов. Все страшнее и страшнее становится гнев Вечного, магия, что верно служила шаманам, теперь стала коварной и готова в любой момент обратиться против своих хозяев… Хозяева… как наивно было предполагать, что кто-то может безраздельно властвовать над магией. Она дана нам Вечным — и его гнев может лишить нас этого дара. Великий Аш-Дагот думал, что славные битвы порадуют дух Венного, что многочисленные дымы жертвенных костров призовут к нам, его детям, милость Создателя.

Увы…

Так чего же желаешь ты, Вечный, от детей своих? Ответь!

Денис подбросил в костер толстый обрубок сухой ветки. Пламя весело набросилось на новую пищу, разбрасывая вокруг веселые искры. Закопченный походный котелок, подвешенный над огнем, исходил ароматным паром. Жаров почувствовал, как сводит от голода желудок — последний раз они по-настоящему поели еще в пещере Оракула… если, конечно, иллюзии Древнего можно было считать едой.

Они были в пути уже пять дней. По несчастливому стечению обстоятельств их путь пролегал мимо обжитых мест, Тракт, по которому они двигались, давно зарос травой — но это была кратчайшая дорога на восток, туда, где в лесах обитали урги. Конечно, эта дорога помогала им выиграть не один день — и все же, глядя на свернувшуюся калачиком Таяну, Денис в который уже раз думал о том, что надо сделать крюк и заехать в какой-нибудь городишко. Не важно, большой или малый — лишь бы там была нормальная кровать.

Сам он не испытывал особых неудобств. Более или менее освоившись с верховой ездой, он уже не считал скакуна изощренным орудием пытки. А что касается ночлега в лесу, укостра… в его прошлой жизни такие события были столь редки, что рассматривались как истинное удовольствие. Но девушка… черт подери, она же — благородная леди, воспитанная отнюдь не для таких условий.

Тернер сидел рядом и как будто дремал. Но Денис доподлинно знал, что сон тьеру не нужен, по крайней мере не так часто, как людям. И сейчас этот древний хищник, столь умело прикидывающийся человеком, внимательно изучает окружающий путников лес. Не глазами, хотя во тьме он видел почти так же хорошо, как и днем. Для того чтобы распознать опасность, откуда бы она ни приближалась, у тьера были свои способы.

Почти всю дорогу он молчал. Это устраивало всех: ни Денис, ни Таяна не были настроены на доверительную беседу. Все то, что вывалил им на плечи Оракул, было столь неожиданно, что требовало тщательного осмысления. Верить ли Древнему? Денис не мог с полной уверенностью дать ни положительный, ни отрицательный ответ на этот вопрос. Хотя Дерек показался ему искренним… но кто его разберет, существо, прожившее на этом свете более тысячи лет? Чему он научился за эти годы? Может быть, отменно лицемерить?

— Послушай, Тернер… я могу с тобой поговорить? — тихо, чтобы не разбудить волшебницу, спросил он.

Тьер тут же поднял голову, и на Дениса глянули совершенно черные от невероятно увеличившихся зрачков глаза.

— Да, конечно.

— Зачем тебе все это?

— Что?

— Ну… — Денис обвел глазами костер, спящую девушку, стреноженных скакунов. — Вот этот поход. Почему ты пошел с нами?

— Я думал, ты понял, — совсем человеческим жестом пожал плечами тьер. Да собственно, он сейчас и был почти что настоящим человеком. Более быстрым, более живучим — и все же именно человеком. Внешний облик накладывает свои ограничения.

— Мне кажется, — усмехнулся Жаров, — я вообще мало что могу понять в этом мире. И потом, вспомни… я же, по сути, родился несколько дней назад.

— Это так, — кивнул Тернер, и Денис заметил, как настороженно шевельнулись его уши. Беседа там или нет, но тьер непрерывно слушал лес, и не было никаких сомнений, что даже белка не сумеет подобраться к лагерю незамеченной. — Это так, Дьен, но ты все равно должен понять…

Он некоторое время смотрел на огонь, и отблески пламени играли в черноте его глаз. Затем хищник протянул руку и взял с расстеленной на земле тряпицы кусок уже порядком зачерствевшего хлеба.

— Конечно, Дерек дер Сан не имеет права мне приказывать… так же как и не имеет права о чем-то просить. Его вина передо мной и такими, как я, безмерна. Он и его собратья создали меня… конечно, за это я должен был быть им благодарен… но не могу. Во мне нет благодарности, Дьен, поскольку они создали меня для одной-единственной цели. Убивать. Они создавали не равного — но слугу. И не более. А я вышел из повиновения. Вышел сам, и мало кто знает, чего мне это стоило.

— В моем мире, — тихо сказал Жаров, помешивая угли веткой и стараясь не смотреть в бездонные озера тьмы в глазницах собеседника, — в моем мире тоже верят в Создателя. И когда жизнь становится тяжела, его тоже обвиняют во всем… Да только, думаю, Создатель не так уж и виноват в наших бедах. Все зависит от нас, ведь так?

— Так, и я рад, что ты понимаешь это. Тогда поймешь и другое. Тысячу лет я жил только одним — убийством. Найти врага, разорвать… и не важно, намерен враг драться или нет, хочет ли он моей крови… или просто мирно бредет куда-то по своим делам. Такова была цель, вложенная в меня. И я сумел преодолеть этот зов. Ты говоришь, что несколько дней назад заново родился? То же я могу сказать и о себе.

— Тебе разонравились убийства? — недоверчиво хмыкнул Жаров.

Тьер улыбнулся, и Денис почувствовал, как мороз волной прошел по коже. О нет, это была отнюдь не доброжелательная дружеская улыбка, это был оскал настоящего хищника, безжалостного и смертельно опасного.

— О нет, жажда крови сидит слишком глубоко, чтобы уйти навсегда. Я просто сумел научиться управлять ею. Дело в другом. Теперь впервые в моей долгой жизни со мной происходит что-то по-настоящему новое. Не просто очередной враг, кусок мяса, жертва… Впервые от меня по-настоящему что-то зависит… — Он некоторое время помолчал, а затем коротко, словно стесняясь своей лаконичности, закончил: — Видишь ли, мне просто интересно.

— Это я вполне могу понять, — улыбнулся Денис. — Большое приключение, верно?

— Верно. Каждый день приносит что-то новое. Ночь у костра. Хлеб. Беседа. Но ты должен всегда помнить о том, кто я, кем был раньше. И кем остаюсь и поныне. И если ты увидишь когда-нибудь, что я начинаю менять облик, превращаться в настоящего тьера, — беги. Беги без оглядки, ибо я могу и не совладать с собой.

Жаров коротко кивнул. Он помнил свой бой с ньорком, помнил, каким беспомощным чувствовал себя рядом с этой глыбой мышц, снабженных, как оказалось, молниеносной реакцией. А ведь тьеров создавали для защиты, в первую очередь именно от Вечных воинов. Бой с этим созданием обречен на провал заранее.

Под плащом зашевелилась Таяна. Сладко потянувшись, она села и душераздирающе зевнула. И лишь потом, с некоторым опозданием вспомнив о хороших манерах, деликатно прикрыла рот рукой.

— Вы, конечно, не могли найти другого времени для беседы, — без особого, впрочем, недовольства заметила она. — Поспать девушке не дадут… О-о… Дьен, если ты сейчас же не дашь мне этого восхитительного супа, я съем тебя.

— Он как раз готов, леди, и я все равно намеревался вас будить. — Денис шутливо отвесил легкий поклон. — Прошу.

Горячее, пахнущее дымом костра варево, изрядно приправленное салом, остро пахнущими травами, сытное и невероятно вкусное, было уничтожено в полном молчании. Тьер, как обычно, от еды отказался, хотя и отведал ложку-другую. По его словам, настоящий голод наступит нескоро…

Разомлев от еды, волшебница откинулась спиной на чуть теплый ствол могучего дерева, под кроной которого путникам был не страшен даже проливной дождь, и закрыла глаза. Сон не шел. Денис и Тернер продолжали о чем-то вполголоса переговариваться, но Таяна не слушала. Ей было о чем поразмыслить.

Из памяти все не выходили слова Оракула о той связи, что возникнет между нею и ее пациентом. Снова и снова девушка изучала свои мысли и свои чувства, пытаясь понять, изменилось ли что-нибудь в ее душе. Тогда, в пещере, она заявила, что готова к любым последствиям, и была при этом совершенно искренна. Однако теперь перспектива оказаться связанной узами магической любви с человеком, который, вполне вероятно, не сумеет или не захочет ответить ей взаимностью, порядком пугала молодую волшебницу.

Любит ли она Дьена? Таяна изучала свои ощущения, стараясь оставаться холодной и расчетливой, тщательно взвешивая все, что могло иметь отношение к делу. Но расчетливость не помогала найти ответ на главный вопрос, Конечно, этот мужчина был ей симпатичен… ей нравилось смотреть на него, на то, как он разжигает костер, как возится с походным котелком… конечно, ей было бы не слишком сложно сотворить ужин, коим можно было бы накормить и отряд изголодавшихся легионеров. Но ему так нравится сам процесс, она же видела. Тогда, возможно, ее ожидание и терпеливое отношение к голодным спазмам в желудке и есть признаки начинающегося чувства? Чуждого, навязанного…

Девушка приоткрыла глаза и чуть ли не с отвращением бросила взгляд на Дениса. О Эрнис, ну почему этот человек появился именно в окрестностях ее домика? Сидела бы сейчас дома, слушала бы велеречивые рассуждения Мерля, вызывала бы дождик для селян… так нет, теперь приходится таскаться по лесам, ночевать на жесткой земле, питаться чем попало… конечно, все расточаемые этой каше с кусками сала комплименты были не более чем дань вежливости, ее желудок, не слишком приученный к грубой походной пище, настоятельно требовал чего-нибудь получше.

А с другой стороны, раз Дерек говорил, что им надо направляться в земли ургов, значит, это и в самом деле необходимо. Древнему магу она доверяла более, чем кому бы то ни было другому. Кроме разве что отца. Но отца здесь не было.

Внезапно, сквозь полузакрытые веки, она увидела, как напрягся Тернер. И почувствовала, как внезапно похолодела кожа, не иначе как ощутив приближение опасности.

— Идут сюда, таятся… — Тернер едва шевелил губами, но Таяна слышала каждое слово. Скорее всего в этой, предназначенной только для их ушей речи тоже таилась капля магии. — Не менее пяти десятков. Это не люди.

— А кто? — по сравнению с шепотом тьера, голос Дениса прозвучал подобно грому.

— Не знаю, думаю, урги. Шаги другие, не такие, как у человека.

— Нас заметили? — Жаров положил руку на рукоять топора, прекрасно понимая, каким беспомощным выглядит этот жест. У него не было времени на то, чтобы научиться владеть этим оружием с достаточной сноровкой. Пожалуй, в случае драки придется больше полагаться на нож, с ним он работать умел. Хотя рассчитывать на то, что ему удастся продержаться против такой толпы врагов хотя бы несколько минут, было смешно, Удрать… на это можно бы было рассчитывать… если бы не женщина. Да и потом, из того, что он к этому времени знал об ургах, с полной очевидностью следовало, что его непременно догонят.

Хотя, конечно, оставался еще бластер. Жаров намеревался приберечь оружие до самой безвыходной ситуации, тем более что был в нем не вполне уверен. С излучателем творилось что-то совершенно неправильное, батарея, изначально заряженная на полную, сейчас показывала, что в ней осталось не более трети запаса энергии. Там, в его мире, на такой саморазряд аккумулятору понадобилось бы лет пять, не менее… но здесь все было по-другому, с этим пора было бы и смириться. Может быть, и невероятная утечка энергии есть одно из проявлений войны законов, о которой говорил Оракул. Денис поправил рукоять бластера, убедившись лишний раз, что тот окажется в нужный момент под рукой.

— Костер гасить? — прошептал он.

— Без толку, — тихо ответил Тернер, медленно вытаскивая из ножен клинок и пальцем проверяя заточку. — Ветер в их сторону, даже если они огня не видят, дым унюхали давно и идут на запах.

Он некоторое время помолчал, а затем еще тише добавил:

— Ты помнишь мои слова? Если что — беги и уводи волшебницу.

— Помню, — кивнул Денис.

Его немного удивило то, что тьер был абсолютно спокоен. Неужели для него пятьдесят противников не представляют существенной проблемы?

Таяна прошептала одно из не слишком сложных заклинаний, и лес вокруг преобразился. Теперь она видела все совсем в другом свете, Денис и Тернер предстали в виде двух ярко-алых пятен, вернее, Денис был более темным пятном, в то время как Тернер, казалось, полыхал так, что должен был освещать все вокруг, подобно крошечному солнышку. А лес исчез вовсе, зато где-то далеко, почти на границе восприятия, она видела несколько более блеклых красноватых пятен. И с каждым мгновением их становилось все больше и больше.

— Я вижу их, — прошептала она.

— О проклятие! — зашипел Тернер. — Девчонка, ты воспользовалась горячими глазами?

— Да… я же теперь смогу их видеть. Что тут плохого?

— Да что их видеть! — В голосе тьера слышалась неприкрытая злость. — Скоро они будут здесь, всей толпой, хватило бы и света от костра. А теперь… не вздумай использовать магию огня, волшебница.

— Но почему? — возмутилась Таяна, уже даже не беспокоясь о том, что ее возглас могут услышать враги. Она знала, что в схватке боевой маг стоит многих обычных воинов, и вполне могла за себя постоять.

— Потому что…

Договорить ему не удалось. Враг подобрался слишком близко и теперь бросился в атаку.

Таяна беспомощно озиралась по сторонам, не зная, что предпринять. Теперь решение использовать заклинание горячих глаз уже не казалось таким уж удачным… на поляне все смешалось, яркие пятна вились друг вокруг друга, и в этой каше совершенно невозможно было понять, где Денис, а где урги… если это, конечно, были они. Только Тернера было легко отличить от остальных по слепящему глаза свечению. И еще по тому, с какой немыслимой скоростью он передвигался.

Совершенно беспомощная, девушка прижалась спиной к такому, казалось бы, надежному стволу дерева. Она лихорадочно пыталась понять, где в этой свалке находится Денис. Возможно, именно сейчас ему жизненно важна ее помощь. Может быть, его убьют только потому, что она так неразумно распорядилась своим даром. Она до боли, до рези в слезящихся глазах всматривалась в яркий хоровод — и в какой-то момент ей показалось, что в одном из этих пламенных сгустков она узнала Дьена… Наверное, она была права — иначе почему же к этому светящемуся облачку, лишь отдаленно сохранявшему пропорции человеческого тела, со всех сторон приближались другие не менее яркие, но почему-то кажущиеся ей злобными и опасными.

И чувствуя, как все ее существо волной захлестывает страх за Дениса, Таяна выбросила вперед руку, посылая в цель самое простое, но чуть ли не самое действенное из заклинаний — огненный шар. И уже в самый последний момент, когда пламя, вырвавшееся на свободу, начало стекать с ее пальцев, Таяна поняла смысл предупреждения Тернера. И даже попыталась зажмуриться…

Ей это почти удалось.

Денис дрался холодно и спокойно. Может, все, что рассказывала Тэй об ургах, и было правдой, может, толпой они и хороши в бою, но здесь, среди деревьев, где невозможно навалиться сразу со всех сторон, он, прошедший суровую школу космического десанта, мог дать каждому из противников несколько очков вперед. Жаль только, что на ногах мягкие сапоги, а не каменно-жесткие армейские ботинки…

Удар в челюсть, хруст под каблуком — наверняка ург подавился собственными зубами. Мягкое падение в траву, перекат — рядом проносится полоса стали и намертво увязает в дереве. Отлично, нож в шею — мало ли, вдруг эта тварь в кольчуге, Ребром ладони по горлу еще одному противнику — осторожно, не напороться на лезвие. Нож в живот… противный хруст раздираемого металла… так и есть, кольчуга… рана не слишком серьезная. Тогда пальцами в глаза, виднеющиеся из-под косматой гривы.

Сейчас в ход шло все, чему его когда-то учили. Сержант, преподававший в Академии рукопашный бой, всегда без обиняков заявлял, что красивые отточенные приемы хороши только на татами или ринге. В реальной жизни все куда проще — убей или будешь убит. Все для победы — удар в спину, песок в глаза, подвернувшийся под руку плащ на голову и потом кинжалом… в горло, в горло! Плевать, что приемы подлые, годящиеся лишь для жестокой уличной драки. Здесь — та же жестокость.

Он не боялся смерти, хотя и знал, что она скорее всего скоро придет. Нельзя было вечно уворачиваться от клинков — урги явно умели владеть сталью и рано или поздно его достанут. Одна более или менее серьезная рана — и он лишится подвижности, главного сейчас преимущества.

Бластер валялся где-то на земле, ему так и не удалось выстрелить. Сначала он хотел подпустить противников чуть ближе, чтобы луч не угас попусту во влажных древесных стволах… потом на мгновение задумался о том, почему Тернер запретил Таяне пользоваться огненными заклинаниями. А потом — от излишних размышлений, наверное — пропустил удар и выронил оружие. Оставалось рассчитывать теперь только на нож… и, конечно, на знание рукопашного боя.

Неподалеку дрался Тернер. Денис не видел его — да и не мог видеть. Сейчас тьер выглядел размытой тенью, мечущейся меж ургов и оставляющей позади себя только бьющиеся в агонии тела. Человек не смог бы так двигаться никогда — даже под воздействием сколь угодно мощных наркотиков из числа тех, что выдавались когда-то идущим в боевой десант рейнджерам. Там, где Денис отчаянно сражался за свою жизнь, Тернер просто убивал противников одного за другим, словно выполняя довольно нудную, но необходимую работу. Шаг — взмах — свист — падающее тело. Шаг — взмах… Урги, опытные воины, прошедшие немало схваток, рядом с этой пляшущей тенью казались медлительными и неуклюжими, словно древние старики, мучимые всеми известными болезнями, рядом с озорным ребенком. Шаг — взмах — свист…

Жаров вдруг понял, что он здесь лишний. И что его выучка, позволившая справиться уже с пятым противником, просто не нужна — тьер, видимо, без труда сможет перерезать и вдвое большее число врагов, даже не сбив себе дыхание.

Внезапно все вокруг залила яркая вспышка, один из ургов вдруг вспыхнул, прорезав смертельным воплем ночной воздух, и без того наполненный рычанием, криками и звоном оружия, а потом раздался другой вопль — женский.

Денис затравленно оглянулся. Таяна лежала пластом у корней дерева, закрыв лицо руками. К ней уже устремился один из ургов, вооруженный здоровенным топором. Жарову ничего не оставалось, кроме как распроститься со своим единственным оружием. Серебристой рыбкой мелькнул в воздухе клинок, и ург, выронив топор, хрипя, повалился в мох.

Вид заживо сгоравшего бойца заставил ургов на некоторое время оторопеть. Разумеется, они ожиддли встретить всего лишь трех путников, обещавших стать легкой добычей, а наткнулись на двух воинов и волшебницу. Наверное, они все еще считали, что могли бы выиграть схватку, Тэй вышла из строя, лежа пластом на земле и воя от боли в глазах, а Денис остался безоружным и теперь мог полагаться только на руки и ноги… И вряд ли они понимали, что собой представляет третий боец — понимание пришло бы позже к тем, кто сумел бы уцелеть в этой мясорубке.

Но заминка стоила им дорого. Тернер, действуя двумя мечами сразу, своим и отобранным у кого-то из ранее убитых противников, прошелся сквозь уцелевших ургов как стальной смерч. Клинки в руках тьера превратились в вихрь, и все, что попадалось этому вихрю на пути, превращалось в груду безжизненного мяса. Последнего урга он оглушил, ударив по голове плашмя.

Жаров склонился над девушкой. Она тихо скулила, из-под плотно прижатых к глазам ладоней непрекращающимся потоком текли слезы.

— Тэй… Тэй, что с тобой? — тормошил ее Денис, но девушка не отвечала, продолжая стонать.

— Она использовала заклинание горячих глаз, — равнодушно заметил Тернер, протирая лезвие меча куском ткани, срезанным с одеяния одного из убитых. — Это заклинание на некоторое время меняет зрение, все теплое видится в виде ярких пятен, а холодное не видится вообще…

— И что?

— И после этого она воспользовалась огненной магией. Ей не помогли бы даже зажмуренные глаза. Повязка из толстой кожи — может быть… Сейчас у нее сожжены глаза.

Денис почувствовал, как мелко задрожали кончики пальцев и зашевелились волосы на голове.

— Она… ослепла?

— Нет, — пожал плечами тьер. — Вернее, да, но на время. Когда боль успокоится и Таяна придет в себя, она сможет излечить свои глаза. Ожог магический, и магия же его может и снять. Но в ближайшие день-два боль будет терзать ее…

Жарова постепенно начало охватывать тихое бешенство. Прекрасно понимая, что с тьером следует быть предельно осторожным и что с людскими мерками к нему подходить не стоит, он все же не удержался:

— Ты просто бесчувственная тварь…

Некоторое время Тернер молчал, облокотившись на меч и изучающее оглядывая Жарова, как будто видел его впервые в жизни. Затем медленно произнес:

— Это будет ей хорошим уроком. Пользоваться магией нужно с умом.

Смерив хищника неприязненным и даже слегка отдающим ненавистью взглядом, Денис сел рядом с девушкой, положив ее голову к себе на колени. С трудом отлепив сведенные судорогой руки от ее лица, он увидел чудовищно опухшие, воспаленные веки неприятного багрового цвета. Из-под этих похожих на оладьи складок обожженной кожи все еще сочились слезы.

— Терпи, девочка, — шептал он, гладя ее волосы. — Терпи, хорошая моя. Ты поправишься, только потерпи немного.

Ее тело вздрагивало, он видел, как из прокушенной губы сочится по подбородку темная струйка. Пальцы Таяны вцепились в его ладонь, как в якорь, связывающий ее с реальным миром, вцепились так сильно, что местами проткнули кожу.

Тернер некоторое время смотрел на эту парочку, затем, пожав плечами, подошел к одному из ургов — последнему, оглушенному ударом и потому все еще живому. — Поговорю с ним, — коротко бросил он, не оборачиваясь. Рука тьера подхватила отнюдь не маленькое тело урга и без труда закинула его на плечо. Спокойными шагами, будто бы и не было на спине девяностокилограммовой туши, он двинулся в проход меж деревьями. — Далеко собрался? — фыркнул ему вслед Денис. — Поговорю с ним, — не меняя ни слов, ни интонации повторил тьер.

— Здесь нельзя, что ли?

Тернер замер, словно налетев на каменную стену. Затем медленно обернулся. — Можно и здесь. — Теперь в голосе хищника звучала столь неприкрытая издевка, что Денис даже опешил. Он вообще не ожидал от тьера подобного проявления чувств, привыкнув за время пути к его постоянному спокойствию. — Можно, конечно, и здесь… но тогда, боюсь, ваша тонкая натура, Дьен, не выдержит этого испытания, А я не выношу запаха блевотины…

С этими словами он вместе с ношей исчез в темноте.

Тернер появился лишь спустя час. Все это время Денис так и просидел почти неподвижно, непрерывно поглаживая голову дрожащей Таяны. Поток слез почти прекратился, но боль, видимо, была чудовищной. От каждого его прикосновения девушка вздрагивала, и ему казалось, что даже самые легкие касания причиняют ей дополнительные муки. Но стоило ему остановиться, как слабый ее стон, в котором смешивались страдание и просьба, заставлял ладонь снова опускаться на шелковистые волосы.

Хищник был один. Он молча подошел к почти погасшему костру, швырнул в огонь несколько ургских топоров — их рукояти обещали стать неплохими дровами, к тому же желания заниматься заготовкой топлива у тьера не наблюдалось и в более спокойное время. Топорища тут же с готовностью вспыхнули.

— Урги не так давно разгромили крепость, — ровным голосом сообщил он, как будто бы информировал о погоде на позавчера. Затем для чего-то добавил: — Имперскую.

Денис только пожал плечами, осторожно, чтобы не побеспокоить Таяну. Говорить не хотелось. Хотелось только закрыть глаза и расслабиться. Во всем теле чувствовалась усталость. И то сказать — за последние недели ему ни разу не пришлось столь много драться. Поединок с ньорком не в счет — там все завершилось относительно быстро, и по большому счету стычка ничем серьезным ему не угрожала. Однако Тернер, многие десятки, а то и сотни лет лишенный возможности общения, после недолгой паузы продолжил:

— Крепость пала, но мирных горожан успели вывести. Эти, — короткий кивок в сторону мертвых тел, — были посланы, чтобы перебить женщин. В этом нет чести. Урги идут на Империю большими силами, ими командует новый вождь. Этот вождь знает повадки людей и умеет их побеждать.

— Вот как? — хмыкнул Денис. — Я смотрю, тебе попался разговорчивый собеседник.

Даже в полутьме было видно, как сверкнули глаза тьера. В голосе его сквозила откровенная насмешка.

— Бывают ситуации, мой чрезвычайно юный друг, когда с готовностью начинает петь песни даже камень.

Размышлять о том, какими способами Тернер вынудил пленного урга «петь песню», Денису сразу расхотелось. Как и уточнять, где и в каком состоянии пленник находится сейчас. Что-то подсказывало Жарову, что ответ ему очень не понравится.

В свою бытность десантником Денис имел знакомство с приказами типа «пленных не брать». Обычно такой приказ отдавался, когда штурмовики отправлялись выбивать из укрепленной базы очередную банду пиратов, возомнивших, что могут безнаказанно грабить корабли на оживленных трассах. Поначалу эти указания повергали его в шок, но после того как им довелось обследовать один побывавший в руках пиратов пассажирский лайнер, к подобным приказам Денис стал относиться весьма терпимо.

Но исполнение этого приказа всегда осуществлялось просто — пуля, бластерный разряд… ни боли, ни пыток. Тем более что пираты прекрасно понимали позицию командования Флота и сдаваться в плен не спешили. Да и способы получения информации имелись куда как безболезненные… и надежные.

Хотя, конечно, тьер живет по своим законам — законам этого мира. Их надо принимать такими, какие они есть.

— Еще он рассказал немало интересного про эту их статую… Алмазную Твердь, они действительно так ее называют. Это главный идол племени, воплощение, так сказать, их бога — Вечного. Он ожил несколько месяцев назад после тысячелетней спячки. Ург сказал, что магия Алмазной Тверди открыла ургам дорогу в Стальные пещеры странных существ, которых они называют людораками. Он тоже побывал там. Говорит, что обитатели Стальных пещер похожи на людей, только слабее… но среди них попадаются и настоящие людораки, из старых легенд. У них непробиваемый панцирь, горящий глаз посреди головы, и они умеют посылать огонь из рук, как маги или шаманы.

Денис только усмехнулся. Что ж, человека в боевом скафандре десантника и впрямь можно принять за мифическое существо. Да и встроенный в шлем фонарь вполне сойдет за горящий во тьме глаз, а уж бластеры и вовсе должны показаться этим мастерам топора проявлением чистой магии. Только вот Гордону скафандр не помог… и его ребятам, видимо, тоже.

— Эти Стальные пещеры принадлежат моему миру, — сообщил он, хотя тьер прекрасно понимал это и без объяснений. — Что ж, значит, мы на верном пути. Найти этого идола, уничтожить… вопрос только в том, как это сделать.

— Там видно будет. — Тернер повернулся к Денису спиной и уставился на огонь. Затем встал, подошел к Жарову и протянул ему руку. На раскрытой ладони лежал темный комок, влажный и на вид липкий. Денис присмотрелся — это была какая-то зелень, листья или трава, но раздавленная почти до состояния однородной массы — похоже, руки тьера не уступали силой иному прессу. — Положи ей на глаза и оберни тканью. Боль уйдет.

Словно стесняясь собственного поступка, он вывалил липкий комок в протянутую ладонь и, повернувшись, быстрым шагом направился в лес, бросив через плечо чуть раздраженным тоном:

— И тебе надо отдохнуть. Завтра у нас будет долгий путь.

Утром выяснилось, что путь будет еще более долгим, чем предполагалось. Неизвестно, чем провинились перед ургами бессловесные твари, но теперь двое из трех скакунов лежали неподвижно, уставившись в небо навсегда остекленевшими глазами, и лишь один, принадлежавший Тернеру и привязанный в стороне, по какой-то прихоти судьбы уцелел.

Боль в глазах Таяны и в самом деле почти прошла, но девушка все еще пребывала в состоянии шока, с трудом выговаривала слова, а в седле сидела так, как будто бы готова была в любую секунду свалиться на землю.

При свете дня учиненное хищником побоище выглядело страшно, и Денис даже порадовался, что на глазах у волшебницы повязка и она не может увидеть этого месива изрубленных в куски тел. Впрочем, догадаться о том, чего не могли увидеть глаза, было не так уж сложно — над поляной витал крепкий, вызывающий рвотные спазмы дух крови и смерти. Денис ни в коем случае не стал бы задерживаться здесь дольше, чем это было бы необходимо, но он надеялся покормить девушку — силы ей еще понадобятся, Зря надеялся… она так и не смогла заставить себя проглотить хоть ложку разогретой Денисом каши. Хотя и у него, немало на своем веку повидавшего, окружающая обстановка начисто отбила аппетит.

Шли быстро — Тернер впереди, за ним Денис, ведущий скакуна в поводу. На всякий случай волшебницу примотали к седлу веревкой — может быть, и не слишком достойный способ путешествовать, но так по крайней мере можно было быть уверенным, что измученная девушка не рухнет под ноги скакуну, потеряв сознание от слабости.

Теперь им пришлось сделать крюк, чтобы добраться до ближайшего городка. Там путники провели три дня — три драгоценных дня, каждый из которых увеличивал угрозу описанной Оракулом катастрофы. Но выхода не было, девушку нужно было привести в норму, а для этого требовались прежде всего удобная постель, нормальное питание и отвары лекарственных трав, успокаивающие воспаленный дух. Отварами их снабдила местная бабка-травница, долго охавшая и причитавшая над несчастной девушкой. Но дело свое она знала, и уже к вечеру второго дня Таяна смогла заняться собой сама.

Как ни странно, тьер, будучи невосприимчивым к магии, знал о ней немало. По мнению самой Таяны — ничуть не меньше, чем любой из ее наставников в Академии. Он долго объяснял девушке суть заклинания, которое должно было вернуть ей зрение… процедура оказалась неожиданно сложной, потребовала множество странных и зачастую довольно неприятных на вид и запах ингредиентов. Часть из них в буквальном смысле слова валялась под ногами — чего стоил один только свиной навоз… А все недостающее нашлось у травницы, за серебряную монету раскрывшей перед Тернером свои короба с припасами. Заодно бабка выторговала себе и еще кое-что — поприсутствовать, ибо как она заявила, «когда ж ищо, сынки, смогу поглядеть, как всамделишные волшебницы дело делають…»

К ритуалу готовились долго — расставляли по комнате толстые свечи, смешивали компоненты будущего зелья, завешивали окна — не приведи Эрнис, посторонний свет в комнату проникнет, все насмарку пойдет. Работу эту в основном выполнял Денис, а Таяна и Тернер предпочитали давать ценные указания. Ну, что касается волшебницы — оно было и понятно, ее глаза по-прежнему не видели ничего, хотя уже и открывались, Отек спал, но она едва могла отличить свет от тьмы, а уж о том, чтобы просто пройти по комнате, ни обо что не споткнувшись, и речи не шло. Тернер же, видимо, считал, что возиться с порядком дурно пахнущими компонентами зелья — это ниже его достоинства.

Наконец все было готово. Пришла и травница, тихонько присев в уголке на краешек скамьи и пообещав вести себя тихо, «аки мышь возле спящей кошки».

За время пребывания в этом мире Денис уже не раз видел творимые Таяной заклинания, поэтому нынешнее действо было для него истинным откровением. Он уже свыкся с мыслью о существовании магии — ибо странно было бы не верить собственным глазам, но почему-то решил, что вся сила магов — в разуме. И что колдовство — это набор жестов и слов, подкрепленных силой воли волшебника. Тернер в ставшей для него в последнее время обычной язвительной манере пояснил, что всему свое время и свое место. В том числе и сложным ритуалам, где каждая составляющая часть является совершенно необходимой и малейшие отступления от правил ведут .к полному провалу.

— Это ж не огненным шаром стрельнуть, юноша. — Тьер упорно называл Дениса то «юношей», то «парнем». Конечно, учитывая прожитые им годы, можно было сказать, что разница в возрасте давала ему такое право, но сам Жаров каждый раз, слыша эти слова, ощущал сильный дискомфорт. Он не привык к такому насмешливо-снисходительному обращению. — Тут все куда тоньше… боевых магов много, а настоящих целителей куда меньше. Напакостить себе нетрудно, а вот излечиться…

— Прошу тишины, — капельку недовольным тоном попросила Тэй, усмотрев в последней реплике камень в свой огород. — Я начинаю.

Денис слушал голос Таяны как зачарованный. Это была самая настоящая песня. И хотя ее язык был ему незнаком, да и не пела она, а скорее проговаривала текст рифмованным речитативом, но мелодичность этих слов превращала речь девушки в песнь. Тьер, которому столь бесцеремонно заткнули рот, демонстративно отвернулся, но не издавал ни звука. Даже, кажется, дышать перестал. С него станется…

Очередная фраза, и свечи, до того горевшие ровным желтым пламенем, вдруг испустили пять столбов голубого света. Комната, сразу приобретшая какой-то потусторонний вид, осветилась… стала хорошо видна серебряная чаша, стоящая на столе, в самом центре образованной свечами пентаграммы. Бурая масса в чаше пузырилась, но вместо ожидаемого зловония — Денис хорошо помнил, как пахли тщательно смешиваемые им ингредиенты — вдруг повеяло приятным ароматом трав. Наверное, свечи должны были бы мгновенно расплавиться, сгореть… но голубое пламя по-прежнему заливало все вокруг мертвенным светом, более того, по стенам теперь не метались тени, свечи горели ровно, как лампочки.

А девушка продолжала читать заклинание. Голубое пламя становилось все ярче и ярче, но вдруг и чистой синеве появились всполохи другого цвета, багровые…

— Нет, дочка! — вдруг пронзительно взвизгнула старуха. — Ой, не так!!!

И все тут же окончилось. Свечи снова горели колеблющимися язычками желтого пламени, а в нос отчетливо шибануло смрадом навоза.

— Ты что, старая, с ума сошла? — прошипел тьер, приподнимаясь. От вложенных в слова интонаций Денис явственно ощутил, как по коже пробежал холодок. Пожалуй, он не хотел бы сейчас очутиться на месте старухи-травницы.

— А ты глохни! Много ль понимаешь… Поживи с мое, а тогда и рот разявай, — довольно невежливо отмахнулась от Тернера старуха. — Ты, девонька, меня слухай. В шостом ряде, опосля «тиалла вэй» надобноть петь «тиалла дон», А ты что пела? Ты ж вместо «дон» пела «тон»! Совсем разум потеряла, али вас там, в академьях ваших, ничому уж и не учат путному? А дальше — больше. Таки ведь и не только без глаз, а и без головы остаться можно…

Первый раз за все время знакомства Денис увидел на лице Таяны откровенно виноватое выражение. Тьер, видимо, тоже понял, что своим вмешательством бабка уберегла волшебницу от большой беды, и замолк, проглотив оскорбление. Денис только усмехнулся — что же, не только его за молодого здесь считают, пусть и тьер почувствует, каково это. А старуха все не унималась.

— Отвар спортился, да ты плюнь на него, новый сделаем. А сперва поучу тебя, как петь-то правильно надо. Уж пойдет на пользу наука-то… почитай что седьмой десяток лет травничаю, вам, молодым, немало поведать могу. Да пока не придет беда, кто ж старую слушать-то будет? А к тебе пришла, ты таперича и слушай, глядишь, и глазоньки здоровее прежнего будут.

* * *

На обучение ушла большая часть ночи, а потом и половина следующего дня. И только к вечеру, заставив Таяну трижды пропеть все заклинание, старуха позволила волшебнице повторно провести ритуал. Все повторилось — и голубое сияние свечей, и ароматный травяной дух, заполнивший комнату… только не было в этот раз багровых отблесков в синеве магического пламени. И когда волшебница завершила песнь и в последний раз полыхнул колдовской огонь свечей, в чаше вместо дурно пахнущей смеси осталось несколько капель вязкой густо-синей массы, немного прозрачной и источающей приятный аромат. Снадобьем густо намазали глаза девушки и, перевязав чистой тряпицей, оставили до утра.

Денис, немного смущаясь, протянул старушке увесистую серебряную монету — старую, но от того ничуть не менее ценную. Бабка мелко закивала, благодаря, и тут же упрятала денежку от чужих глаз подальше, в самую глубину разноцветного лоскутного тряпья, составлявшего ее наряд. И потом, покидая городок, путники видели, как травница долго, стоя у околицы, махала им вслед.

Зрение к Таяне вернулось почти полностью. При ярком дневном свете глаза еще немного слезились, но вскоре и это должно было пройти — драгоценной мази осталось еще на раз, и к следующему утру девушка уже чувствовала себя совершенно здоровой.

А вот тьер был мрачен. Настороженно оглядываясь по сторонам, он почти все время ехал в сотне метров перед Денисом и Таяной, то ли тяготясь их присутствием, то ли просто будучи погруженным в собственные думы. Даже на привалах он предпочитал не сидеть у костра, а наматывать круги вокруг лагеря. Теперь, когда не было необходимости изображать из себя обыкновенного человека, тьеру не было необходимости симулировать усталость или сон.

Поначалу Дениса такое поведение тьера не слишком волновало. Ему было о чем поговорить с Таяной. Точнее, девушка пытала его вопросами, а он, в свою очередь, старался, насколько это было возможно, давать понятные ответы. Теперь, когда память к нему вернулась,

Денис оказался для Таяны бесценным кладезем информации о другом мире и испытывал все связанные с этим неудобства.

И только к вечеру второго дня он не выдержал и, когда тьер, по своему обыкновению, разжег костер и вознамерился исчезнуть в лесу, Денис задержал его.

— Я вижу, тебя что-то беспокоит?

— С чего ты взял? — вопросом на вопрос ответил Тернер.

— На лбу написано, — хмыкнул Жаров, кивая хищнику на давно кем-то срубленное бревно, теперь приспособленное в качестве лавки для усталых путников.

Тернер явно был недоволен, но сел и молча уставился на огонь. Молчал он очень долго — и Денис не торопил его, понимая, что если уж тьеру не захочется признаваться в своих опасениях, то и никакие уговоры не помогут. И сам сидел рядом, изредка подбрасывая ветки в костер и время от времени бросая взгляд в сторону спящей Таяны. Тэй была еще немного слабовата — если она и старалась бодриться перед спутниками, утверждая, что совсем здорова, то к вечеру становилось видно, что дорога изматывает ее, как никогда раньше.

— С ней все будет в порядке, — вдруг сказал Тернер, проследив, видимо, взгляд Жарова.

— Надеюсь, — вздохнул тот. — Можно задать тебе вопрос?

— Попробуй…

— Там, когда на нас напали урги, в лесу. Я видел, как ты быстро двигался. Человек не может быть столь быстр…

— Я же не человек… — В кривой ухмылке хищника было слишком много человеческого, чтобы полностью поверить в это утверждение.

— Я знаю… ты был человеком, не так ли? Но дело не в этом… Скажи, Тернер, и прости, если я касаюсь запретной темы. Тебя можно победить?

Тот снова усмехнулся, и от этой печальной ухмылки повеяло глухой тоской. Денису вдруг показалось, что мрачное настроение Тернера связано именно с этим. Когда-то, до вызванной магами мутации, превратившей его в стремительное, созданное для убийств создание, он был человеком, и теперь, видя вокруг обычную жизнь простых людей, возможно, немного завидовал им… Проведя столетия в образе нерассуждающего охотника, он, возможно, и в самом деле теперь мечтал всего лишь о покое.

— Думаешь, сможешь справиться в случае чего или нет?

— Да я…

— Не важно. Конечно, думаешь, не можешь не думать. Иначе какой же ты воин. Только я не знаю ответа. Наверное, можно… когда-то нас было пятеро. Сейчас я остался один.

— Ты в этом уверен?

— Да… если б еще кто-то уцелел, я бы знал. Но я единственный из выживших, значит, способ есть. Мне он неизвестен. Хотя, ты слышал ведь о первом законе магии, не так ли? Ничто не совершенно, стало быть, и я тоже.

— А пробовали? В смысле, убить тебя?

Тьер вдруг рассмеялся, весело и жизнерадостно, как человек, услышавший, будучи в прекрасном настроении, острую шутку.

— Я же воин, Дьен… конечно, пытались. И маги, и воины… в одиночку и толпой, в честном бою и исподтишка, сталью, магией, ядом, ловушками… перечислять можно долго, а если вспомнить каждого в лицо, то на это не хватит и ночи. Некоторые были более удачливы, некоторые — менее. На моем теле немало шрамов, оставленных ими… удачливыми. Я могу сделать так, что от шрамов не останется и следа, — но не хочу. Чтобы выжить, я должен помнить.

Денис помолчал, затем заговорил снова, медленно, осторожно подбирая слова, стараясь не рассердить или не обидеть собеседника.

— Еще раз прости… я не могу понять другого. Ты — непобедимый… ладно, почти непобедимый боец, бессмертный, нечувствительный к магии и не боящийся ран, которые были бы смертельны для меня. И все же ты чего-то боишься, я это чувствую. Но то, что опасно для тебя… для нас с Таяной это может означать куда большую опасность, не так ли?

Тернер повернулся, их глаза встретились. Игра в гляделки продолжалась недолго, Денис под тяжестью этого тяжелого взгляда отвернулся.

— Я действительно неспокоен… — Тьер снова уставился на огонь. Говорил он нехотя, медленно, как будто бы стараясь обдумывать каждое слово, прежде чем доверить его ночному воздуху. — Ты прав, я не боюсь магии, мне почти не страшна честная сталь. Но меня волнует все непонятное… например, эта старуха.

— Старуха? — опешил Денис, не ожидавший услышать столь простую причину беспокойства хищника. — Какая старуха?

— Травница, что лечила твою девушку.

— Господи, обычная старая бабка, полунищая… что в ней особенного?

— Я не знаю, и это меня беспокоит. Таяна как-то говорила, что нынешние маги многое забыли, утратили знание, которое в мое время было достоянием многих. Так вот, заклинание, которое ее излечило, относится к еще более древним временам. То, что его знаю я… объяснить это слишком сложно. Просто знаю — и все. Как и многие другие. Даже если бы твоя подруга-волшебница на коленях умоляла меня научить ее, я бы отказался. Не потому, что мне жалко, — совсем не потому. То, что было заложено в меня при создании, проявляется само по себе, не подчиняясь моим желаниям. Такое впечатление, что я просто вспоминаю это… когда становится совершенно необходимо.

— Ну и что?

— Так вот, этот ритуал излечения очень стар, он еще из тех времен, когда мир был молод, когда магов почти не было, а были только знахари, колдуны и шаманы, когда для любого колдовства необходимо было не только усилие тренированной воли, не только отточенная мысль. Редкие ингредиенты, магические фигуры, положение звезд, длинные и сложные заклинания… даже в мое время это знание уже было уделом избранных.

— Я все равно не понимаю, к чему ты клонишь, — покачал головой Денис.

— Какая-то старуха-травница, встреченная нами в маленьком городке, знает древний ритуал назубок. Знает каждое слово, хотя наверняка не понимает знамения этих звуков, то давно забытый язык, он умер за сотни и, может, тысячи лет до моего… рождения. Это слишком странно.

— Ну, мало ли что. Может, у нее в семье из поколения в поколение… — Денис понимал, что говорит глупости. Не может изустная передача знания сохранить его в целостности, неизбежны постоянно накапливающиеся искажения, способные в конечном счете изменить первоначальный вариант до неузнаваемости.

Видимо, тьер понял мысли Дениса, поэтому не стал ничего говорить, лишь мрачно кивнул головой.

Если бы сейчас тьер вернулся назад в покинутый городок, он был бы весьма удивлен. И встревожился бы еще больше.

Потому что никто не смог бы ничего рассказать ему о старухе-знахарке. Никто и никогда не видел ее, дом, в котором они с Денисом придирчиво выбирали травы и редкие компоненты для будущего ритуала, оказался бы вдруг давно покинутой развалюхой, вросшей в землю по самые наличники, с прогнившей насквозь крышей и дырявым полом, под которым нашли себе пристанище стаи крыс. И кабатчик мог бы поклясться чем угодно, что никто — и уж тем более никакая оборванная старуха — не нарушал покой гостей, хорошо заплативших за уединение. Даже если бы методично опросить всех местных жителей от мала довелика, ни один не смог бы и слова поведать о старой седой женщине, чуть не до бровей закутанной в цветастые обноски.

Но у тьера не было повода для возвращения.

— На дороге всадники, — сообщил Тернер, но на этот раз в его тоне сквозило полное спокойствие.

— Кто? — механически спросил Денис, хотя и понимал, что чутье хищника, позволяющее ощутить опасность задолго до того, как она реально возникнет, вряд ли может детально описать, с кем им предстоит столкнуться на этот раз. Но Тернер тут же с уверенностью ответил:

— Солдаты.

Таяна и Денис переглянулись. Девушка пожала плечами — мол, мы к ним и едем, чего уж тут волноваться.

— Ты уверен?

Ответа Денис не дождался — видимо, тьер считал ниже своего достоинства отвечать на глупые вопросы. Раз сказал, что солдаты, — стало быть, так оно и есть.

— Ну… — протянул Жаров, — тогда поехали вперед. Посмотрим, что за солдаты…

Разъезд они встретили только спустя час, и Денис лишний раз поразился, насколько же обостренным чутьем обладал их спутник. Два десятка легионеров на здоровенных скакунах окружили путников. В их глазах и жестах не было особой враждебности… как и особого радушия.

— Кто такие, куда? — сухо спросил старший, молодой совсем юноша, но уже гордо носящий знаки отличия сотника. Окруженный своими солдатами, половина из которых была вдвое старше него, он изо всех сил старался «соответствовать» — и от этого выглядел немного комично. Но Денис не позволил себе даже тени улыбки, со слов Таяны он знал, что под командованием барона де Брея получить нашивки «ни за что» или за одно только благородное происхождение было очень сложно. Следовательно, парень умеет не только элегантно сидеть в седле.

И тьер, и сам Денис безропотно уступили право говорить волшебнице. Та коротко пояснила, что они ищут ставку барона и что у них к де Брею важное дело. Очень важное… и его не следует доверять даже столь опытному и, безусловно, компетентному офицеру. Сложно было сказать, обиделся ли сотник, но спорить не стал — только кивком отдал приказ одному из легионеров, и тот, сняв с пояса небольшой рог, протрубил сложный сигнал.

— Подождем, — спокойно заметил сотник, и эта короткая фраза, несмотря на обыденность тона, прозвучала как приказ.

Ждать пришлось недолго. Уже через несколько минут на дороге появился еще один отряд кавалеристов. Их командир обменялся с сотником парой слов, после чего тот жестом предложил путникам следовать за собой.

Денис с некоторым беспокойством заметил, что всадники окружили их, и теперь их скакуны неторопливо трусили вдоль дороги впереди и позади, тем самым полностью отрезая путникам путь к бегству, если бегство, конечно, понадобится. Тернер по-прежнему хранил абсолютное молчание и выглядел умиротворенно-спокойным, мерно покачиваясь в седле и, кажется, даже смежив веки. Зная, что тьеру сон не столь уж и нужен, Жаров подумал, что несмотря на внешнюю расслабленность хищник сейчас готов в любое мгновение вступить в бой. И страшно было подумать, что может произойти с легионерами, если вдруг они дадут понять Тернеру о враждебности своих намерений.

Пока они ехали по широкой дороге, петляющей среди леса, Тая на несколько раз пыталась расспросить командира о том, что происходит в окрестностях, но тот отмалчивался и лишь тогда, когда девушка стала особо настойчива, недовольно ответил;

— Простите, леди, вопросы вы сможете задать барону. Если, конечно, вы именно те, за кого себя выдаете.

Оскорбленная в лучших чувствах девушка замолкла. Она ехала чуть впереди, и Денис откровенно любовался изящной фигуркой, красиво устроившейся в седле. Скакуны, которых удалось купить в городке, были далеко не идеальными представителями породы… и, когда утром Таяна уверенно направилась к могучему зверю, ранее принадлежавшему Тернеру, тот лишь равнодушно проводил ее взглядом. Хищнику было безразлично, на ком ехать — Денис не без оснований предполагал, что с равным успехом тот мог и просто бежать за спутниками, не выказав к вечеру ни усталости, ни недовольства.

Сейчас она была особенно прекрасна. Волны золотых волос, струящиеся по темно-зеленому плащу из мягкой шерсти, стройное тело, гордая посадка головы. Она выглядела королевой… или уж по меньшей мере настоящей дамой благородной крови. Жаров чувствовал, как его переполняет восхищение — подумать только, такая красота!

Солдаты тоже откровенно пялились на волшебницу, и только сотник был холоден, все время зыркая по сторонам, как будто бы чего-то опасаясь, И не снимал руки с эфеса меча. Да и кое-кто из других легионеров, несмотря на бросаемые на красавицу восторженные взгляды, сохранял холодную голову — в их руках были заряженные арбалеты, и, хотя жала массивных болтов смотрели в сторону леса, Денис понимал, что изменить прицел — дело мгновения. Другой вопрос, что вряд ли Тернер, случись что, убоится стрелков… только это мало поможет и ему, и Таяне.

Причины столь прохладного отношения были неясны. Пусть даже идет война… но стоит ли проявлять столько осторожности по отношению к безобидным… ну хорошо, кажущимся безобидными путникам. Или это просто демонстрация служебного рвения в расчете на будущее вознаграждение?

Дорога вынырнула из-под крон деревьев и теперь, прекратив петлять, устремилась вдаль, на две части рассекая зеленое поле. А в нескольких сотнях метров от опушки раскинулся огромный военный лагерь. Сложно было сказать, сколько сейчас здесь собралось бойцов — палатки, казалось, доходили до самого горизонта.

Краем глаза Денис заметил, что легионеры подобрались и насупились. Даже те, кто откровенно наслаждался видом прекрасной золотоволосой наездницы, теперь посуровели, и руки их переместились поближе к оружию. Жаров посмотрел на Тернера — тот все так же «дремал» в седле, ничуть не обращая внимания на окружающих.

Они подъехали к огромному шатру, над которым развевался вымпел с гербом де Брея — латная перчатка, сжимающая меч. Сотник вырвался вперед, из-под могучих копыт его скакуна во все стороны летели комья земли. Соскочив с седла, он заговорил с одним из воинов, охранявших вход в шатер.

Стражей было много — не меньше десятка, — хотя кто-то наверняка стоял и с другой стороны шатра. Телохранитель, выслушав сотника, коротко кивнул и исчез за пологом. Вскоре он появился снова, на этот раз в сопровождении самого барона Арманда.

Наверное, подсознательно Таяна ожидала, что отец тут же бросится ей навстречу, но он лишь окинул девушку мрачным взглядом, но не сделал и шага из-за строя телохранителей. Да они и не позволили бы ему такого порыва — Денис видел, что, как только барон вышел из шатра, воины тут же сомкнули щиты и теперь стеной стояли между командиром и путниками. Наверное, и до Таяны дошло, что не стоит прыгать к папке на руки… солдаты этот порыв могут превратно истолковать.

Поэтому она лишь чуть заметно надула губки и тихо спросила:

— Ты… ты не узнал меня? Отец…

Арманд расслабился. Самую малость — и все же его поза немного изменилась. Он уже не был так напряжен, но рука все равно не отдалялась от оружия.

— Тэй? Рад тебя видеть. — Голос генерала говорил об обратном. — Приветствую тебя и твоих спутников в нашем лагере. Я так давно тебя не видел, уж сколько месяцев…

Таяна удивленно подняла бровь.

— Отец… ты не… мы же виделись недавно. Еще и полутора месяцев не прошло!

По губам барона пробежала легкая усмешка.

— Ах да… действительно. Я смотрю, твой друг по-прежнему с тобой? Вы ведь, помнится, собирались ехать в столицу к Императору?

Это было уже выше сил Таяны. Она одним легким плавным движением соскользнула с седла и шагнула к отцу, который — Денис не видел иного варианта — был наверняка тяжело болен и остро нуждался в помощи. И кто же сможет ему помочь лучше, чем дочь, титулованная волшебница…

Копья как по команде разом опустились ей навстречу, так, что девушка едва сама себя не нанизала на широкие острия. Неизвестно, что могло бы произойти, если бы Тэй впала в бешенство… разозленный маг, знакомый с боевыми заклинаниями огня, может натворить много бед… но барон вдруг резко махнул рукой, и копья тут же исчезли. Как будто у воинов были глаза на затылке, ибо они стояли к командиру спиной.

— Она действительно моя дочь, — чуть более резко, чем следовало, сказал он. — Пропустите.

— А эти двое? — Голос сотника был по-прежнему холоден, словно лед в разгар зимней стужи.

Барон на мгновение задумался. Затем поднял глаза на Тэй, и Денис вдруг увидел, что глаза воина наполнены болью.

— Ты ручаешься за своих друзей?

— Папа, что проис…

— Я спросил, ты ручаешься за своих друзей? Просто ответь.

— Да, — фыркнула волшебница. — Я ручаюсь за них.

— Пропустить и их, — приказал Арманд. — Сотник, ты свободен. Благодарю. А вы, господа, прошу, проходите… я думаю, у нас найдутся темы для беседы.

Внутри шатер был обустроен весьма неплохо. После нескольких ночевок прямо на голой земле было приятно увидеть нормальные стулья, небольшой, зато плотно уставленный едой и напитками столик. Барон тяжело опустился на стул, жестом пригласив гостей тоже занять места за столом и отдать должное трапезе. Хотя, конечно, ни у Дениса, ни у Таяны сейчас кусок бы не полез в горло.

— Прости за такой прием, малышка… и вы тоже, Дьен. Не знаю имени вашего спутника…

— Меня зовут Тернер, — сообщил хищник, с лица которого так и не сошло умиротворенное выражение.

— Тернер… рад встрече. Прошу прощения и у вас. К сожалению, в последнее время здесь творится разное… и я должен быть осторожен.

— Какая осторожность, отец? — Глаза Таяны метали молнии, а лицо покраснело от уже почти не сдерживаемого гнева. — В чем? В том, чтобы не узнавать собственную дочь? В том, чтобы задавать ей прилюдно глупые вопросы? Не знаю, кто как, а я решила, что ты просто сошел с ума!

— В чем? — задумчиво переспросил ее Арманд, как будто не замечая, что молодая волшебница вот-вот окончательно потеряет контроль над собой. — Знаешь… а ведь тебя могли просто застрелить. Без разговоров, без предупреждений… стрелу-в грудь, да и не одну. Вам невероятно повезло, что Марик решил доставить вас в лагерь…

— О Эрнис! Да что ж тут у вас творится!

— Я же говорю, много чего, — недобро усмехнулся барон. — Например, вчера в этом шатре убили тебя, девочка моя. Я сделал это сам. Своими руками. Вот так-то…

Несколько минут все поражение молчали. Денис подумал, что фраза, даже будучи явно иносказательной, звучит все же довольно странно. Таяна вообще смотрела на отца с легким оттенком сострадания. Видимо, решив, что беседовать дальше на эту тему не стоит, она осторожно попыталась направить разговор в другое русло.

— Да, отец, я все хотела спросить… Ты не познакомишь меня с Таркином? Я столько слышала о нем от тебя. Признаться, я думала, что он все время проводит в твоем шатре… ну там, планы баталий и прочее.

Барон помрачнел еще больше, хотя, казалось, это и было невозможно. Затем сказал медленно и глухо, глядя прямо в глаза дочери:

— Лонг Таркин умер. Два дня назад убийца зарезал его в его же собственном шатре.

— Убийца? — непроизвольно сорвалось с языка Дениса. Таяна пару раз действительно упоминала в разговоре о генерале Таркине и о том, что барон всегда неплохо о нем отзывался. Ему, ведавшему, пусть и не слишком долго, вопросами безопасности, было непонятно, как такое вообще могло произойти. — Убийца в таком лагере? Неужели охрана организована настолько плохо?

В глазах барона на мгновение мелькнула искра гнева. В какой-то момент Жаров подумал, что вот сейчас этот человек вспылит, много чего наговорит сопляку, посмевшему учить опытного лидера, а то и вовсе укажет на дверь. Пусть так… это все же лучше, чем видеть полководца в столь упадническом состоянии духа. Но нет… искра праведного гнева тут же угасла, и перед гостями снова сидел измученный человек, плечи которого были согнуты каким-то тяжким грузом. Грузом, который нельзя просто сбросить, распрямив спину.

— Охрана организована хорошо. — Голос был все так же печален. — Но в палатку вошел… человек, которого охрана безропотно пропустила.

— Убийцу нашли? Кто же он?

— Да, нашли. Да он и не пытался скрыться, Таркина убил некий… барон Арманд де Брей.

— Ты??? — задохнулась от удивления Таяна, но отец лишь покачал головой.

— Нет, не я.

Он взял со стола массивный кубок, наполненный вином — явно не первый в этот день, — одним махом опустошил его чуть не наполовину и начал рассказывать.

С момента соединения армии де Брея и остатков легионов Таркина прошло не более суток. Измученные стремительным маршем легионеры отдыхали, а Арманд вместе со своим помощником уже разрабатывали план кампании. Конечно, следовало не просто дать понять ургам, что их наглость будет наказана, — следовало отбить у них охоту браться за оружие не менее чем на полсотни лет. В прошлый раз, когда войска были практически уже на границах владений лесных племен, ургам удалось откупиться — немного унижения Империи, немного золота гномам… Золота все же было много — но кто сумеет заглянуть в сундуки гномов? А сами те никогда не скажут правды.

Теперь же де Брей не намерен был останавливаться, урги перешли все мыслимые границы, и если Империя могла позволить себе снисходительно относиться к мелким стычкам — в конце концов, потери мизерны, зато армия держит себя в форме, то падение приграничных крепостей, массовое бегство народа во внутренние области Империи… не говоря о том, что Корона несла огромные убытки от брошенных урожаев, уже сам факт пренебрежительного отношения к имперским легионам требовал отмщения. Немедленного и сурового. И барон готов был отстаивать свою точку зрения перед кем угодно — хоть бы и перед самим Императором.

Доклад Таркина о переправе ургов через Беловодную командующий выслушал с довольно мрачным видом. С его точки зрения, генерал допустил лишь одну, зато непростительную ошибку. Он недооценил противника. Как-то издавна повелось думать об ургах, как о совершеннейших дикарях, способных лишь на атаку толпой, без строя, без продуманного плана. Но известия о падении бастионов должны были подбросить генералу пишу для размышления.

И все же Таркин сумел вывести легионы из-под удара, потеряв совсем не так много бойцов, как того хотелось бы ургам. И теперь соединенная армия имела достаточно сил, чтобы растереть Орду в порошок. Де Брей, в двух словах выразив генералу свое неудовольствие, с головой окунулся в разработку плана контрнаступления. И только под утро, когда глаза уже начали слипаться от усталости, а язык потерял способность внятно произносить слишком сложные слова, он отпустил Лонга на отдых. И сам забылся коротким, тревожным сном — здесь же, возле стола, заваленного картами.

Барона разбудил шум — трубы играли тревогу. Он натянул кольчугу — куда-то запропастился адъютант, а облачиться в латы самостоятельно было слишком уж сложным и, главное, долгим делом. Можно было бы позвать на помощь кого-то из телохранителей… но, выглянув из шатра, барон не увидел ни одного из своих стражей, обычно не отходивших от командира.

В лагере было шумно, в воздухе витал запах беды… но это явно было не нападение ургов. Барон двинулся в сторону источника тревоги, по пути ловя на себе изумленные взгляды солдат. Толпа собралась у палатки Таркина. Здесь генерал уже заметил, что его приход приводит легионеров в недоумение. Хотя причину его он понял лишь через несколько минут, когда, подчиняясь приказу, солдаты раздались в стороны, пропуская его.

Таркин был мертв. Он лежал ничком на полу — никто не посмел прикоснуться к телу, и огромная лужа крови расползалась по полу, пропитав насквозь небольшой коврик. Страшная рана в спине — похоже, его проткнули мечом насквозь. А рядом с трупом мерно колыхалась какая-то студенистая масса, отвратительная на вид и столь же мерзко воняющая.

Один из офицеров, бледный как мел, зажимая ладонью рану в боку, доложил генералу о происшествии. По его рассказу, который невозможно было принять на веру, выходило следующее.

Уже почти рассвело, когда к палатке генерала подошел он, Арманд де Брей, собственной персоной. Не сказав стражам ни слова, командующий вошел к Таркину. Охрана и бровью не повела — кто посмеет остановить барона? Офицер — а он в тот момент и стоял в карауле — не мог точно сказать, о чем говорили Таркин и барон, да и состоялась ли вообще между ними беседа. Прошло всего несколько минут, и из палатки раздался вопль, переходящий в хрип.

Когда солдаты ворвались в шатер, их глазам открылась страшная картина — генерал Таркин бился в агонии, насквозь пронзенный мечом, а барон стоял над ним и тупо смотрел на дело своих рук. А потом он повернулся к вбежавшим стражникам, медленно оглядел их, как будто бы стараясь запомнить каждого в лицо, — и вдруг бросился к ним, на ходу выхватывая из ножен кинжал.

Наверное, солдаты просто были в шоке — иначе сложно объяснить, почему они подняли оружие на своего командира, пусть даже он — а это было очевидно — неожиданно сошел с ума. Может быть, сработали рефлексы, когда тело твердо знает: каждый, обнаживший против тебя оружие, — враг. Центурион получил удар кинжалом в бок, но и его меч нашел цель. Хотя, вонзив клинок в горло своему же начальнику, офицер тут же выпустил из рук эфес, ужаснувшись содеянному…

А спустя мгновение ужас и вовсе захлестнул его разум.

Тело барона еще не коснулось земли, а с ним уже начало твориться нечто странное. Кожа, ткань туники, пластины доспеха — все это вдруг начало прямо на глазах превращаться в студень. Прошло совсем немного времени, и от тела, еще совсем недавно выглядевшего точной копией командующего, осталась лишь мерзкого вида слизь. Исчез и торчащий из спины Таркина клинок — он тоже превратился в желе и стек на землю по уже не подававшему признаков жизни телу.

Весь день огромный лагерь говорил только об этом происшествии. Пятеро волшебников, приписанных к армии барона, в том числе и сам Дастин Гарт, один из лучших боевых магов современности, все это время пытались разобраться, что же на самом деле произошло в палатке генерала. Тщетно. Все их знания, весь опыт спасовали перед лужей слизи — никто и никогда даже не слышал о такой магии. А в том, что это именно магия — чужая, злая и смертельно опасная, никто не сомневался.

А потом к барону заявилась его дочь, титулованная волшебница, красавица Таяна де Брей. И ее, конечно, сразу же пропустили к отцу.

— Я сидел здесь, на этом же самом месте, — продолжал рассказывать барон. Его речь была многословной, часто слишком запутанной, но слушатели ловили каждое слово, прекрасно понимая, что и в самом деле происходит нечто невероятное. — Я сидел здесь, когда в шатер вошла ты, девочка. Ты, собственной персоной. Только на тебе была другая одежда, не слишком удобная для дальней дороги.

Он замолчал, чтобы вновь отхлебнуть из кубка. Денис видел, что барон уже изрядно навеселе — видать, он уже не раз прикладывался к кубку, начиная со вчерашнего дня. Любой другой уже, наверное, свалился бы под стол — но железный организм ветерана еще держался.

— М-да… так вот, ты вошла, и я, конечно, встал тебе навстречу, раскрыв объятия. И в этот момент…

Лицо Арманда вдруг исказила гримаса ярости, он со злостью швырнул кубок на пол, расплескав драгоценный напиток.

— И в этот момент ты, дочь моя, ударила меня кинжалом.

— Отец!

— Меня не так легко застать врасплох. — Голос барона вновь стал спокойным. — Я не позволил оружию достать до тела. Хотя мне пришлось оттолкнуть тебя…

— Отец, я прошу… ты же понимаешь, что это была не я. Барон кивнул, соглашаясь.

— Конечно, не ты. Мне пришлось оттолкнуть это существо, и довольно сильно. Но оно напало вновь. Я вынужден был защищаться… Знаешь, дочка, если бы это и в самом деле была ты, наверное, я бы скорее дал себя убить, чем причинил бы тебе боль. Но это была не ты, и я уже видел это. Глаза… глаза другие, в них не просто была злоба — мне показалось, что они вообще целиком состоят из злобы и ненависти. У человека не бывает таких глаз. И я взялся за меч.

— А потом все было так же, как и с тем… существом, что убило Таркина? — спросил Денис.

— Да, — кивнул Арманд. — Может, мне надо было ранить его… или ее… обездвижить, допросить. Но я не смог. Она… оно было слишком похоже на тебя, девочка моя, и потому я бил насмерть. Чтоб уж сразу, чтоб без мучений. А потом — лужа смердящей слизи, и кровь на моем клинке превратилась в бурую жижу.

— И волшебники снова оказались бессильны, — мрачно заметила Таяна. Это не был вопрос, всем и так было ясно, что никаких вразумительных объяснений происшедшего у барона нет.

Он отрицательно покачал головой.

— Никакой зацепки. Если это и магия, то совершенно им неизвестная. Этот высокомерный хлыщ, Гарт… знаешь, я впервые видел его совершенно растерянным. Похоже, никто не сможет толком сказать, что же это были за создания…

В шатре было тихо. Каждый в меру своих знаний думал над происходящим… и в этой тишине вдруг отчетливо прозвучал голос Тернера.

— Я могу сказать, что это было. Это существо называют «Дитя Гнева».

Взгляды всех присутствующих переместились на Тернера, Тот же, глядя прямо перед собой странным немигающим взглядом, монотонно говорил… говорил…

— Дитя Гнева, это одно из наиболее часто встречающихся проявлений дестабилизации мира, возникающее при смешении сущностей сквозь разорванную мембрану. Это спонтанная магия, она рождается сама по себе. Никаких заклинаний, никаких ритуалов. Причиной появлений Детей Гнева является слияние ненависти большого количества разумных существ, направленной против конкретного объекта, с разумом этого объекта. Подпитываемое всплесками магической неуравновешенности пространства, это слияние порождает существо-убийцу, единственной целью которого является найти и уничтожить объект ненависти. Любой ценой. Как правило, Дитя Гнева принимает форму того, кто пользуется доверием будущей жертвы. Вся требуемая информация — внешность, голос, походка, память, одежда — все это изымается из памяти жертвы. А потому нет никакой возможности отличить Дитя Гнева от настоящего человека — ни задавая вопросы, ни иным способом.

Денис поморщился — идиот тьер только что заявил барону открытым текстом, что все они, и он, и Таяна, и сам Тернер, вполне могут оказаться оборотнями. Краем глаза он видел, как напрягся Арманд, как отодвинулся назад — чуть-чуть, самую малость, но теперь поза ветерана позволяла ему вскочить на ноги мгновенно… и рука его теперь лежала совсем недалеко от оружия.

А тот продолжал гнуть свое.

— Будучи порождением чистой магии, Дитя Гнева не является нежитью, а потому для опознания его невозможно использовать такие общепринятые способы идентификации нежити, как серебро, чеснок, лунный или солнечный свет, холодное железо, бегущая вода и так далее. Единственным способом определить, что стоящий перед вами объект есть Дитя Гнева, является то, что ради достижения своей цели эти создания пойдут на все, не зная ни страха, ни сомнений. У них совершенно отсутствует инстинкт самосохранения. Если бы стражи барона попытались задержать Дитя, изображавшего Таяну, оно бы напало на них, не задумываясь.

— Как-то странно все это, — протянула Таяна, не замечая или не желая замечать напряженности, повисшей в воздухе. — Убить человека можно куда более простыми способами. И почему Дитя не использовало магию? Я ведь все-таки… тогда у отца не было бы ни шанса.

Тернер даже не повернул голову в ее сторону, более того, его лицо вообще не дрогнуло, как будто было высечено из камня. Шевелились только губы.

— Дитя Гнева не представляет собой абсолютную копию оригинала, подобие лишь на уровне внешности, поведения и памяти. Дар к использованию магии не является физической особенностью организма и потому не поддается матрицированию. К тому же существование Детей Гнева не подчиняется ни законам логики, ни какой-либо целесообразности. Их не создают силой чьего-либо разума и, следовательно, не наделяют свойствами, гарантирующими достижение цели. Повторяю, это спонтанное проявление магии. Можно сказать, что это случайное явление природы, с некоторой долей вероятности наступающее при совпадении ряда факторов…

Денис слушал речь тьера со все возрастающим удивлением. И не потому, что Тернер сейчас рассказывал вещи, которые для него, Жарова, уроженца технологической цивилизации, казались совершенно невозможными. С этим он как раз вполне мог смириться — за время пребывания в этом мире насмотрелся всякого. Беспокоило другое — речь хищника, до,сего момента вполне обычная и не вызывающая противоречивых чувств, сейчас была… слишком умной, пожалуй. Пусть Тернер и был магическим существом, порождением колдовства древних мастеров, но он все равно был плоть от плоти этого мира… а речь его, если не обращать внимания на смысл, была бы более характерна для представителя его, Жарова, мира.

— Появление Детей Гнева свидетельствует о том, что взаимопроникновение континуумов уже началось, — не меняя тона, продолжал тьер. — Глобального прорыва еще нет, но его появление — вопрос времени. Продолжающееся истончение мембран может вызвать разрыв в любой момент.

Тернер замолчал и потянулся к кубку с вином — то ли во рту пересохло, то ли он стремился поддерживать образ обычного человека.

— Откуда ты все это знаешь? — Тэй смотрела на спутника круглыми от удивления глазами. Уже который раз за последнее время она убеждалась, что огромная часть знаний о магии и о сопредельных мирах оказывалась для нее открытием. Для нее — далеко не последней из выпускниц Академии, титулованной волшебницы.

Тьер повернулся к ней, его бровь медленно поползла вверх, выражая недоумение.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, откуда тебе известно об этих Детях Гнева? Наши летописи не содержат ни слова…

— Постой, постой… — Тернер нахмурился, явно не понимая вопроса. — О чем ты, волшебница? Какие Дети Гнева?

Теперь настал черед остальным присутствующим разглядывать воина с непониманием во взгляде.

— Послушай, ты только что рассказал нам о Детях Гнева, о том, как их можно… вернее, что их никак толком нельзя распознать. И о том, что их появление свидетельствует…

— Послушай, Таяна. — Тернер мрачнел все больше, и в его словах начали появляться сухие нотки, которые вполне можно было бы расценить как угрозу. — Послушай, если я чего и не люблю, так это глупых шуток. Я первый раз слышу от тебя о каких-то там детях, и о каком-то там гневе. Может быть, нам стоит говорить о деле и не заниматься глупыми розыгрышами…

Он вдруг замолчал, затем медленно обвел глазами присутствующих, явно читая в их взглядах ответ на невысказанный вопрос. Денис почувствовал, что тьера охватывают чувства, весьма похожие на панику. Паника у почти бессмертного и почти неуязвимого существа, прожившего на этом свете уже с десяток столетий? Уже это было страшно.

— Значит, я что-то говорил, да? — Впервые Жаров слышал дрожь в голосе этого безжалостного убийцы. — Я ничего не помню. Кажется, Таяна что-то спросила… нет, что-то просто сказала, что-то насчет волшебников. Потом я глотнул вина, и…

— Между этими двумя событиями мы услышали весьма поучительную лекцию, — сухо заметил барон. Было видно, что Тернеру он не доверяет ни на йоту. — Что ж, господа, как бы там ни было, но то, что мы услышали, не стоит просто отбросить.

— Да, отец, — кивнула Тэй. — Нельзя. И честно признаться, многое из сказанного напрямую касается причины, по которой мы приехали в твой лагерь.

16. КОНЕЦ ОРДЫ

Страшен гнев Вечного, и я, Ур-Шагал, провидец и летописец, говорю вам, дети мои, бойтесь прогневить создателя. Ибо все в его руках, и жизнь ваша, и честь. И неисповедимы пути его.

Снова дымы костров уносятся ввысь, в высокие пещеры Ург-Дора. И дым этот уже не от жертвенных костров — то уходят в последний путь души воинов народа ургов, цвет и сила, лучшие из лучших. Победы вскружили голову вождю Ар-Бейру, которого уже никто из народа ургов не назовет великим. Ибо нет величия в бегстве и позорной смерти от удара в спину. Мудрость дана вождю не только для того, чтобы вести в бой армии — он должен был понять, что Вечный лишь испытывает его гордыню. И Ар-Бейр не выдержал этого испытания, как и многие другие до него. Я, Ур-Шагал, говорю вам, что возгордился вождь Ар-Бейр сверх всякой меры и посчитал он себя равным Вечному, и думал, что одно лишь присутствие его принесет победу клинкам наших воинов, победу над любым врагом. О, как заблуждался вождь — что Вечный даровал, то он легко может и отнять. И мудрость, и силу… и удачу.

И волею Вечного, удача покинула нас. Сапоги имперских легионов топчут святую землю народа ургов, наши ручьи утратили прозрачность, теперь их вода красного цвета, а злобные тарги жиреют — сейчас у них много пищи. Очень много.

За эти дни в моей скромной обители побывало много соплеменников — и тех, что могут лишь держать в руках оружие, и других, тех, чей голос громко звучит на военных советах или у алтаря Алмазной Тверди. Я знаю, как были разбиты урги — и я напишу об этом, чтобы и вы, дети мои, сумели узнать о тех временах, когда в один миг рухнуло величие Орды, смешанное с кровью и грязью тяжкой поступью легионов Железного Арманда,

И еще хочу рассказать вам, дети мои, что горе поражения помутило рассудок Великого шамана Аш-Дагота, ибо вознамерился он, вопреки явному желанию Вечного, вновь открыть врата в Стальные пещеры, где надеется разыскать огненных червей. Сила огненных червей, как считает он, сможет обратить вспять солдат Империи и принести ургам желанную победу. Но многие боятся, что деяние это окончательно отвернет от нас лик Вечного… боюсь этого и я, Ур-Шагал, провидец и летописец.

— Я видел его, госпожа. — Немолодой вампир склонил голову перед Таяной.

Было несколько странно видеть вампира, облаченного в форму имперского легионера, но Денис к этому времени уже знал, что такое иногда случалось. Люди, вынужденные столетиями жить рядом с самыми разными созданиями, постепенно вынуждены были либо смириться с этим соседством, либо начинать войну. Если гномы прятались в своих подземельях, где чувствовали — и не без оснований — себя в полной безопасности, если эльфы укрылись в лесах, отгородившись магическими завесами, стараясь не общаться со своими шумными и грубыми соседями, кроме как по достаточно важным поводам, то вампиры вынуждены были жить среди людей. И даже не потому, что человеческая кровь была им нужна для выживания, хотя и это имело место. Просто, как Жаров понял из объяснений Таяны, вампир нуждается в обществе. И ради питания, и ради продления рода… и, в конце концов, просто ради общения.

Конечно, люди не любили вампиров. Еще бы, кто ж будет относиться с симпатией к существу, которое, глядя на тебя, мечтает испробовать вкус твоей крови. Случаи, когда вампиры, подобно Мерлю, поселялись среди людей, врастая, так сказать, в общество, были редки. Да и там им в любой момент мог грозить костер.

Эльфы в этой ситуации схватились бы за свои луки, и воздух наполнился бы пением их не знающих промаха стрел. Гномы спрятались бы еще глубже, завалив камнями выходы на поверхность… ну, отказались бы от своего излюбленного напитка — пива, сваренного умельцами-людьми. Пережили бы.

Вампирам было некуда бежать, и их было слишком мало, чтобы сражаться.

Они выбрали мир. Настолько, насколько это вообще было возможно.

Откровенно сказать, и сами люди, по крайней мере те, кто стоял у власти, тоже не были заинтересованы в уничтожении этих созданий. Нашлись и дальновидные политики, и предусмотрительные военные. И вампиры получили свой шанс войти в сообщество людей, может быть, даже не на вторых, на последних ролях — но войти, попасть под защиту закона, который ясно и четко говорил, за какое деяние полагается плата серебром, а за какое — костер и кол в сердце. Тот же Арманд де Брей, несмотря на стойкую неприязнь к кровососам, с готовностью принимал их в состав своей армии, поскольку нет в этом мире лучших разведчиков и посыльных. Вот и сейчас этот вампир — не рядовой, десятник, командующий особым разведывательным отрядом, докладывал о результатах своего полета.

— Статуя установлена на широкой площадке возле пещер. Она и впрямь похожа на алмазную, сияет даже при свете факелов.

— Далеко? — коротко бросил барон.

— Пехоте полдня пути, — ответил вампир, мысленно прикинув расстояние. — А кавалерии там будет трудно, прямой дороги к этому поселению нет, а лес слишком густой. Кое-где и пехоте придется расчищать дорогу топорами.

— Они тебя видели?

— Конечно, — усмехнулся разведчик, демонстрируя слегка пожелтевшие от возраста клыки. Судя по его внешнему виду, вампир прожил на этом свете уже лет четыреста. Учитывая, что он сумел дожить до столь почтенного возраста, следовало отдать должное его умению ладить с людьми. — У ургов все еще есть шаманы…

Барон хмыкнул, расценив фразу то ли как шутку, то ли как комплимент. Скорее — как комплимент. После битвы у Беловодной у Орды и впрямь остались шаманы — вопрос лишь в том, сколько.

— Ты ранен?

— Пара стрел, — пожал плечами вампир. — Уже все заросло. А огнем они не кидались… боятся.

Присутствующие понимающе переглянулись. На месте шаманов они бы тоже побаивались даже простейших огненных фаерболов. Были тому причины…

Выслушав сбивчивый и многословный рассказ дочери, барон не стал проявлять ни недоверия, ни нерешительности. Об Оракуле он, конечно, слышал немало, и если характер древнего существа каждый рассказчик описывал исключительно в зависимости от личных обид, то в одном сходились все — Оракул не ошибался. И теперь, раз он предсказывает возможность гибели самого мира, к этому следует отнестись с должным вниманием.

К тому же необходимость добраться до алмазной статуи, которая виделась Оракулу как источник всех бед, вполне согласовывалась с планами самого барона. Орду следовало растереть в пыль… и Арманд намеревался сделать это в самые ближайшие дни. Что ж, придется поспешить.

Барон был полностью уверен в своих силах и когда заявил, что не пройдет и седмицы, как статуя будет у них в руках, вполне отдавал себе отчет в сказанном. Тридцать полностью укомплектованных легионов — страшная сила, способная смести с лица земли все, что может противопоставить Империи Орда, — и еще полстолька.

Легионы выступили на рассвете. Через два дня марша командующий разделил армию — большая часть пехоты перешла Беловодную в верховьях, и теперь с каждым часом все более надежно отрезала Орду от милых ее сердцу лесов и пещер. Остальная же часть армии — почти вся кавалерия, эльфийские стрелки, обслуга боевых метательных машин и четыре легиона тяжелой пехоты — двинулась более коротким путем. Еще полусотней эльфов и тремя сотнями арбалетчиков барон пожертвовал — этот отряд был направлен к Длани Мага, чтобы перекрыть дорогу на случай, если вдруг урги попытаются выйти имперской армии в тыл. Отряд стрелков, к которому было добавлено еще две сотни панцирной пехоты, способен был намертво перекрыть горную дорогу от любого количества врагов. Несколько вампиров-гонцов умчались куда-то, унося письма, скрепленные личной печатью барона, многими ценившейся ничуть не менее, чем витиеватая подпись самого Императора. Куда и зачем отправились крылатые вестники, было никому, кроме самогоде Брея, не известно.

Конечно, движение столь крупных сил урги не проглядели — но сделать уже ничего не могли. Или скорее не захотели — у них еще был шанс избежать бойни, но они им не воспользовались. Барон на совете, куда оказалась приглашена и Таяна как волшебница, пополнившая на время кампании ряды боевых магов армии, сообщил, что на месте ургов бросил бы и захваченные крепости, и до-

бычу, отступив на свою территорию, в леса, где Империя неизбежно потеряет свое основное преимущество — строй. Чем руководствовался вождь Орды, не пытаясь выбраться из окружения, сказать было сложно. Может, болезненными представлениями о чести?

Кольцо окружения было замкнуто к исходу пятого дня. Урги — почти все силы Орды, стянутые в один кулак, занимали позиции на обоих берегах реки, заняв заодно и брошенный лагерь легионеров, почти полностью, впрочем, разрушенный магической вспышкой огня, вырвавшегося из-под контроля шамана. Вырваться из котла они не пытались, хотя один из вестников уже принес сообщение, что большой, в две—две с половиной тысячи отряд ургов попытался, как и предвидел опытный полководец, просочиться в тыл имперцам по горной тропе, Потеряв треть армии, урги отступили. Потери отряда, защищавшего Длань Мага, были незначительны.

Утром шестого дня трубы взвыли, подавая сигнал к наступлению. Пехота, сомкнув щиты и ощетинившись копьями, двинулась на огромный лагерь ургов. В этот раз битва должна была происходить без поддержки магии — Таяна быстро убедилась, что в этих местах боевые заклинания могли привести к весьма плачевному результату. Шестерым волшебникам придется ограничиваться предельно простыми заклятиями, и будет куда безопаснее для всех, если используемые силы не будут носить откровенно наступательного характера. Поначалу с ней спорили — но вскоре согласились. После того как Дастин попытался создать ветер, дующий в спины солдатам и помогающий им в атаке, а заодно запорашивающий пылью глаза ургам. Смерч, получившийся в результате относительно элементарного, изучаемого на начальных курсах Академии заклинания, гасили все вшестером.

Почти не понеся потерь, пехота встретила арбалетный залп. Чуть больше неприятностей принес огненный шар, пробивший немалую брешь в стальной стене щитов. Второй и третий клубки пламени были сбиты арбалетчиками, четвертый, как втайне все и ожидали, взорвался в руках шамана, испепелив и его, и всех, кто оказался поблизости. Взрыв не был столь силен, как тогда, во время боя ургов с легионами Таркина, но и в этот раз Орде досталось весьма ощутимо — не менее сотни бойцов сгорели заживо.

Урги бросились было навстречу людям, яростно, с воплями, отчаянно размахивая сталью. Что ж, этот бросок привел лишь к тому, что далее легионы шагали в основном по устилавшим землю телам. Удар длинных копий был неотразим — и мало кому из бойцов Орды удавалось дотянуться до медленно надвигавшихся легионеров хотя бы кончиком клинка.

На другом берегу урги решили, что им противостоит меньший по численности отряд. В какой-то мере это было правдой, но Орда вновь пала жертвой недостатка информации. Имея троекратное превосходство, урги надеялись опрокинуть людей в считанные минуты и, вырвавшись на оперативный простор, уничтожить эту часть армии до последнего человека — тяжелая пехота де Брея не сможет прийти на помощь, разделяющая его войска река не даст помешать разгрому.

Да, река и впрямь не дала бы командующему переправить свои силы… если бы он собирался делать это.

Сначала ургов встретили эльфийские стрелы. Даже двадцать—тридцать лесных снайперов могли остановить серьезную атаку недостаточно бронированной пехоты. Здесь же ургам противостояли четыре сотни стрелков — страшная сила. Белооперенные стрелы буквально выкосили передние ряды ургов, с немыслимой точностью поражая любые незащищенные места — горло, глаза, рот. В первую очередь были выбиты немногие латники и те, кто носил кольчуги. Хотя, конечно, эльфы с готовностью валили всех, кто оказывался в пределах досягаемости их луков.

Когда изрядно поредевшая, но все еще сильно превосходящая людей числом толпа ургов приблизилась на расстояние арбалетного выстрела, стрелы полетели с двух сторон. Урги стреляли на бегу — и, конечно, меткость оставляла желать лучшего. И все же эльфы потеряли около десятка бойцов, после чего легко отступили, не ввязываясь в драку и стремясь любой ценой уйти от рукопашной, в которой они никогда не были сильны. А освободившееся пространство пронзил рой арбалетных болтов, выпущенных имперскими стрелками. Эти целились спокойно, а потому последствия залпа были для ургов истинной катастрофой.

А потом в дело пошли топоры ургов и копья легионеров. Воздух наполнился грохотом сталкивающейся стали, арбалетчики и эльфы, ушедшие под прикрытие щитов панцирной пехоты, били над головами своих товарищей, и мало какая из стрел не находила цели. Внесли свой вклад и баллисты — тяжелые дроты нанизывали на свои древки сразу по несколько ургов, а катапульты обрушивали на головы наступающих каменную картечь и горшки с «гномьей мочой», тут же вспыхивающей жарким коптящим пламенем.

Может быть, Орда — вернее, то, что от нее осталось, и прорвалась бы, пусть и ценой немыслимых потерь. Вырвалась бы в поле — а там не всякий скакун догонит урга. Но в этот момент во фланги… если напирающую на строй легионеров толпу можно было считать отдаленным подобием строя — во фланги ударила кавалерия.

И урги дрогнули. И побежали…

Отступая и на одном берегу, и на другом и не имея иного пути, воины ургов, теряя оружие, бросались в воду. Был шанс просто уплыть — уплыть по течению как можно дальше — а там, возможно, выбраться на берег. Вода почернела от тысяч голов — а с обоих берегов летели и летели стрелы.

В этот момент стало ясно, куда столь внезапно улетели гонцы. Из-за поворота реки показались корабли. Их было немного — не более десятка, но меж собой они тащили сети, почти полностью перегородившие реку. Арманд де Брей предвидел все — и теперь урги, как крупная рыба, вязли в сети, путались, захлебывались… а снизу уже поднимался второй ряд кораблей, отлавливая случайно уцелевших. На судах стеной стояли солдаты и раз за разом слитно щелкали арбалеты, посылая в воду смертоносные болты.

Какое-то количество ургов все же избежало истребления — им удалось прорваться сквозь ряды легионеров и с той, и с другой стороны реки. На одном берегу кавалерия все же догнала беглецов и буквально втоптала их в землю. На другом кавалерии не было, и ургам удалось уйти. Жалким остаткам — не более пяти-шести сотен бойцов…

* * *

Выслушав разведчика, барон задумался. Конечно, он не подвергал сомнению рассказ дочери, но в густом лесу тяжелая пехота будет уязвима. Хотя люди и воевали с ургами уже не одну сотню лет, еще никогда имперские войска не переступали границ этого леса. Империя сильна строем сомкнутых щитов, сильна атакой тяжелой кавалерии, сильна слаженными залпами арбалетчиков — здесь же, в чаще, бой будет идти один на один, и кто знает, скольких воинов недосчитаются центурионы. Немногие из легионеров могли бы выстоять в схватке с ургом без поддержки товарища.

Денис прекрасно понимал полководца.Решиться разом утратить преимущества в обмен на неясные перспективы биться с противником на его территории… это было не слишком мудрым решением. А потому он, перекинувшись несколькими словами с Тернером, предложил барону другой — может быть, не самый надежный, но все же выход.

Первым словом де Брея было категорическое «нет». Спор продолжался не менее трех часов, прежде чем командующий скрепя сердце уступил. Он еще отчаянно пытался отговорить дочь от участия в экспедиции, но Таяна, всегда относившаяся к словам отца с уважением и пониманием, вдруг уперлась. Отпускать Дениса одного она не хотела — и ей было плевать на то, что, кроме этого мужчины, в опасный рейд отправятся еще полтора десятка бойцов. Тэй не хотела слушать никаких аргументов, в конце спора заявив, что все равно отправится в лагерь ургов — и тому, кто посмеет ее остановить, не поздоровится.

Барон злился — девушка оставалась спокойной, барон угрожал — Таяна лишь пожимала плечами. Барон просил… она немного всплакнула у него на плече, но решения не изменила. И он сдался.

— Часть ургских сил мы отвлечем, — мрачно пробурчал он. — Кавалерия и часть пехоты пойдут в обход, дорогами… хотя какие тут, Эрнис их покарай, дороги. Остальные силы войдут в лес, но постараются не принимать боя. В любом случае Орда вынуждена будет выставить заслон. Надеюсь, вам это поможет.

— Нужна черная ткань, — заметил Денис. — И много…

— Найдем, — кивнул Арманд.

Он повернулся к высокому эльфу, удобно устроившемуся в кресле и почти не принимавшему участия в споре. Лишь на вопрос, согласны ли его бойцы принять участие в этой авантюре, коротко кивнул, считая, что больше тут говорить не о чем.

— Князь, прошу отобрать тех, кто отправится на… — барон замялся, подбирая подходящее слово и стараясь удержаться от ругательств, — на вылазку. Пятнадцать стрелков.

Денис вновь, в который уж раз, украдкой бросил взгляд на эльфа. Здесь, в имперском лагере, он впервые увидел этих существ, которые в его мире считались лишь сказкой, но зато были персонажами многочисленных книг. Сразу вспомнились слова Оракула о том, что люди, бывало, проникали из мира в мир и раньше, принося с собой свою память. Да, эльфов он примерно так и представлял — высокий, хрупкого телосложения мужчина, с чуть заостренными ушами и длинной, гораздо ниже плеч, гривой светлых волос. На нем была кольчуга непривычно зеленого цвета, облегавшая тело подобно перчатке. Вряд ли она могла бы уберечь от ургского топора, но вот от стрелы и даже от арбалетного болта это творение гномов, по словам Таяны, защищало вполне надежно. Сами эльфы практически не обрабатывали металл, предпочитая покупать у гномов готовые изделия.

Это был не простой эльф — он носил титул князя, один из высших эльфийских титулов.

— Я буду одним из этих пятнадцати, — внезапно сказал он.

Барон открыл от удивления рот, но, видимо, будучи знакомым с привычками и характером эльфов лучше многих, даже не стал спорить. Денис мало знал об эльфах, но об их ни с чем не сравнимом упрямстве был наслышан и потому догадался, что спор этот был бы бесполезен. Поэтому де Брей лишь покачал головой, пожал плечами… стараясь хотя бы жестами выразить свое неодобрение. Несмотря на то что эль-фийские стрелки сражались плечом к плечу с имперцами, они не подчинялись командующему и больны были в любой момент вернуться в свои леса. Или полезть в драку на верную смерть. Или сделать что-нибудь еще, идущее вразрез с тактическими планами барона. А могли и беспрекословно исполнять его приказы… В общем, действовали на свое усмотрение.

— Хорошо, — вздохнув, резюмировал барон. — Значит, так тому и быть. Осталось дождаться темноты. И я только надеюсь, что шаманы ургов заняты своими делами и не будут всю ночь прощупывать небо.

Тьма над лесом сгустилась довольно скоро. К этому времени доставили и черные плащи, в которые чуть ли не с головой замотались все, кому предстояло отправиться на вражескую территорию. Полтора десятка эльфов во главе со своим князем, Таяна с Денисом да еще Тернер. Почему тьер решил отправиться с ними, Денис спрашивать не стал — и так было ясно. В последней схватке ему так и не удалось принять участие в бою, и хищник порядком истосковался по хорошей драке.

— Ну, да пребудет с вами светлая Эрнис, — прошептал барон.

Могучие лапы подхватили диверсионный отряд, крылья разом ударили по воздуху. Восемнадцать вампиров — все, чем располагали имперские силы. Вампиру в его крылатой форме несложно поднять человека, даже увешанного оружием, и потому путь до ургского стойбища обещал быть недолгим… хотя и впечатляющим. Жарову приходилось летать по-разному — и на флаерах, и на тяжелых, плюющихся во все стороны огнем десантных ботах, и на индивидуальных антигравитационных поясах, носивших в народе из-за своей ненадежности насмешливое название «крылья ангела». Мол, чуть ошибся — и на небеса. Но полет в лапах вампира заставлял его сердце замереть, как будто бы он в первый раз в жизни поднялся в воздух. А еще он порядком побаивался, что крылатое создание, которому выпало тащить Тернера, догадается о нечеловеческом происхождении своей ноши. Но этого, к счастью, не произошло — а если у вампира и возникли подозрение, он предпочел промолчать.

Мерно хлопали кожистые крылья, ветер бил в лицо, проникая сквозь складки черной тканя. С земли увидеть крылатый отряд было невозможно — по крайней мере обычным зрением. Шаман или маг с помощью несложного заклинания увидел бы вампира без всякого труда, оставалось лишь надеяться, что у ургов сейчас хватает других забот.

Летели они недолго, от силы полчаса. Сверху раздалось предупреждающее шипение — в крылатой форме вампиры были лишены дара речи — и Денис почувствовал, что его «транспортное средство» снижается. Он чуть согнул ноги, и почти тут же каблуки сапог врезались в землю.

Вампиры, освободившись от своей ноши, вновь поднялись в воздух, только теперь они незримыми тенями скользили меж стволов деревьев, образовывая дозорный круг. И лишь один из них, вновь приняв человеческую форму, подошел к князю. Хотя формально идея этой вылазки принадлежала Денису, командовал отрядом эльф. Как старший по званию, положению и воинскому опыту.

— Мои родичи постараются не подпустить к вам патрули, если они здесь есть. — Вампир еле шевелил губами, и потому слышали его только князь и стоящий рядом Денис. — Поселок ургов перед вами, лес заканчивается шагов через двадцать…

Князь несколько нетерпеливо кивнул — любой эльф умел чувствовать лес, и он прекрасно знал, на каком расстоянии находится опушка.

— Святилище рядом, оно как раз на краю поселка. Возле статуи три пещеры, кто в них — мы не знаем. Может быть, шаманы, так что будьте осторожны.

С этими словами вампир трансформировался и взмыл в воздух. Денису оставалось только порадоваться — восемнадцать крылатых бестий, почти нечувствительных к стрелам, представляли собой серьезную силу. В крайнем случае они смогут унести диверсантов… или некоторых из них. Денису удалось переговорить об этом с тем вампиром, самым старшим, что летал на разведку — и тот обещал, что если Таяна попадет в беду, ее унесут куда подальше, несмотря на все возмущение волшебницы.

Оставшиеся метры до опушки преодолели быстро. С каждым шагом Денис убеждался, что совершенно не умеет ходить по лесу. Создавалось впечатление, что все вокруг состоит исключительно из сухих веток, ломающихся под его ногами с оглушительным хрустом. Эльфы, конечно, не издавали вообще никакого шума. Тернер, казалось, и вовсе скользил по воздуху, и Денис сомневался даже, что ноги тьера хотя бы приминали траву. Лишь он да еще Таяна, пробираясь между деревьями, рисковали выдать присутствие отряда ургским дозорам.

— Что они делают? — шепотом спросил Денис у Таяны, когда они подобрались почти вплотную к святилищу.

— Какой-то ритуал, — так же тихо отозвалась она.

Действительно, на площадке перед пещерами, прямо перед массивной статуей, выполненной из блестящих в свете факелов кристаллов (это живо напомнило Денису стены Хрустальной Цитадели), царило оживление.

— Если Оракул прав и врата в твой мир открывает этот голем, — едва шевеля губами, прошептала девушка, — то, кажется, как раз этим они сейчас занимаются.

— Им надо помешать…

— Ты сошел с ума. — Тэй шевельнула рукой, указав в сторону одной из пещер.

Денис вгляделся — там, в густом мраке, виднелось что-то массивное. Что именно — он никак не мог разобрать, слишком уж темно.

— Что там?

— Кажется, воины… много.

— Да, тогда ты права, они и в самом деле открывают портал.

— Их надо брать врасплох… пусть воины уйдут в портал, тогда здесь останутся только шаманы. И у нас будет шанс.

— Каждый портал увеличивает вероятность разрыва мембраны.

— Придется рискнуть…

О том, что их могут услышать, Денис особо не беспокоился. Десяток ургов возле статуи, видимо, служителей культа, пели торжественную, хотя, по мнению Жарова, слишком грубую песнь. Вернее сказать, не пели — орали, как будто бы намереваясь докричаться до небес.

Один из ургов стоял у самой статуи и, воздев руки, что-то говорил, обращаясь к голему. Денис постарался внимательно, насколько это было возможно, разглядеть изваяние.

Сразу бросалось в глаза, что статуя изображает не человека. Но и не урга, это уж точно. Огромная, метра три высотой, фигура принадлежала скорее чудовищу, имея лишь отдаленное сходство с человеческой фигурой. Когтистые лапы, колючий хвост, голова, увенчанная то ли короной, то ли многочисленными рогами.

— Он шевелится, — вдруг прошептала Таяна.

И действительно, лапы чудовища двигались. Медленно, еле заметно — но двигались, расходясь в стороны. Вот между ними проскользнула ослепительная зеленая искра, затем вторая, третья… И вот уже целый поток искр брызжет из когтистых лап, они сливаются в зеленое облако, отбрасывая тени от ургов, собравшихся перед изваянием.

— Это портал?

— Не знаю…

Прошло несколько томительных минут. Светящееся облако — теперь оно уже не было похоже на сноп искр, скорее на ярко сияющий зеленый туман — все расширялось, превращаясь в подобие щита, закрывавшего статую почти полностью. А шаман продолжал свой монолог, то вздымая руки, то делая ими странные, сложные движения. Он уговаривал, просил, умолял… со своего места Денис не слышал слов да и не понял бы, даже услышав, о чем говорит ург. Но ясно было, что заклинание — если это было оно — подходит к концу.

И вдруг разом все изменилось. Погасло изумрудное свечение, и теперь в воздухе перед статуей висело уже знакомое Денису полотнище портала… оно было почти невидимым, и только отблески факелов позволяли догадаться, что там, меж широко раздвинутых лап, находится нечто.

Шаман отдал приказ, и из пещеры хлынули воины. Их было много — не менее сотни, они бежали сплошным потоком, держа наготове оружие, и, шеренга за шеренгой, исчезали в мареве портала. Шаман провожал взглядом каждого бойца и, когда последний из них скрылся из виду, сам шагнул во врата.

— Кажется, пора, — шепнул Денис.

Видимо, эльфийский князь тоже пришел к этому выводу, поскольку тут же раздалась команда и свистнули первые стрелы. Шаманы, все еще окружавшие статую, повалились на землю, а эльфы вновь и вновь спускали тетивы, выкашивая всех, кто находился, на свою беду, поблизости от святилища.

— Теперь ваша очередь, — не повышая голоса, сказал князь.

Денис, Таяна и не отстающий от них ни на шаг Тернер рванулись вперед. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы оказаться на площадке прямо возле статуи. Отсюда она казалась еще огромнее, величественнее и страшнее. И еще — она казалась живой. В глубине кристаллов перекатывались волны света… может быть, это было отражение огня все тех же факелов, но Денису казалось, что эти всполохи живут своей, непонятной простым смертным жизнью. Уничтожать такую красоту было жаль… и все же Жаров с разбега рубанул топором по блестящей поверхности изваяния, сталь противно взвизгнула и отлетела, оружие едва не вырвалось из рук. С другой стороны послышался такой же безнадежный лязг, еще один, и еще — Тернер отчаянно полосовал руку статуи мечом и остановился лишь тогда, когда клинок, жалобно дзынькнув, переломился пополам. На сияющей поверхности не осталось ни царапины.

— Отойди! — прорычал Тернер. Его тело стремительно изменялось, становилось ниже, медленно опускаясь на четыре могучие лапы с массивными когтями. Шипастый хвост отчаянно хлестнул по бронированным бокам. Тьер в боевой форме — это было жутковатое зрелище, и Денис сделал шаг назад, чувствуя, как по коже пробежала волна холода.

Когти, способные без труда пробить кованый нагрудник, с размаху чиркнули по статуе. Ударил фонтан искр, и тут же все звуки перекрыл яростный рев хищника — даже его чудовищная сила была бесполезна… Тьер обернулся и уставился на Дениса налитыми кровью глазами. И тот, повинуясь безотчетному страху, сделал очередной шаг, влетев спиной в колышущееся марево портала. А в следующее мгновение и Таяна, издав пронзительный вопль, бросилась за ним следом.

Что-то мягкое оказалось под ногами, Жаров споткнулся и упал на спину, отчаянно пытаясь перевернуться и сгруппироваться. Ему это почти удалось, но рухнувшая ему на спину Таяна спутала все карты — оба покатились по пластиковому полу.

Жаров вскочил на ноги первым — и как раз вовремя, чтобы увидеть урга, сунувшего голову в дверь. Видимо, оставленный на страже, он услышал шум и решил проверить, в чем дело. Он совершенно не ожидал увидеть людей и потому замешкался на несколько мгновений, Если бы Денису пришлось вступить с ургом в рукопашный бой, неизвестно, чем бы все закончилось. Скорее всего человек бы проиграл. Но эта секундная заминка стоила ургу жизни — топор Жарова вошел меж глаз, разрубив и кожаный шлем, и череп под ним.

Первым порывом было броситься назад, в портал, чтобы еще раз попытаться разрушить статую. Но тут взгляд Дениса упал на небольшую табличку, прикрученную к стене, и в голове возник новый план.

— Тэй, за мной!

— Куда ты… — только и успела пискнуть поднимающаяся на ноги девушка, но ее спутник уже исчез за дверью.

Денис бежал по коридору, лишь изредка оглядываясь, чтобы убедиться — Таяна изо всех сил старается поспевать за ним. Ошибиться он не мог, эта была она, «Сигма-4». космическая лаборатория корпорации «Азервейс». Он знал абсолютно точно, что здесь сейчас не было людей. После того как урги — теперь это было ясно как божий день — разгромили станцию в прошлый раз, сюда был послан отряд специалистов, которые должны были определить, что же произошло на самом деле. Рисковать людьми не стали, группа целиком была составлена из киборгов. В том числе — не менее десятка боевых модификаций.

На ходу Денис усмехнулся — весьма вероятно, ургам придется несладко.

Коридор изогнулся под прямым углом, и Жаров чуть было не упал — на полу, перегораживая проход, лежало тело. Это был человек… Денис присмотрелся и понял, что ошибся. Это был киборг — плечо робота было разрублено достаточно глубоко, чтобы зацепить критические элементы, и в ране отчетливо были видны переплетения проводов. Вряд ли это был киборг-воин, он не дал бы себя свалить столь легко, все вокруг было бы завалено телами ургов. Денис склонил голову над павшим — как бы предвзято он ни относился к киборгам, но это был соратник, вполне заслуживший прощальный салют. Затем взглянул на индикатор заряда своего бластера… что ж, возможно, он не зря таскал с собой оружие последние недели, и пусть под воздействием непонятных факторов батарея разрядилась уже процентов на семьдесят, на какое-то время энергии хватит.

Жарову сейчас нужна была посадочная палуба, вернее, хотя бы один стоящий там корабль. Можно было бы в принципе обойтись и без этого… неподалеку от эллингов находился склад, и там — в этом он не сомневался — можно было найти несколько топливных элементов. Если такую штуку взорвать возле алмазного голема, не то что статуя, будь она хоть трижды несокрушима, — вообще ничего не уцелеет. Топливный элемент разнесет в клочья все на расстоянии в полкилометра от эпицентра взрыва,

В этот момент Денис не думал о том, что в его распоряжении нет детонатора, а для того чтобы взорвать бомбу путем выстрела из бластера, надо как минимум находиться рядом с нею.

Он бежал, не допуская мысли о встрече с ургами, наводнившими станцию. Жаров отнюдь не считал себя неуязвимым, просто сейчас был весь захвачен мыслью о том, что способ уничтожить статую лежит от него буквально на расстоянии вытянутой руки. И потому он на некоторое время забыл об осторожности. И был жестоко за это наказан…

За очередным поворотом Денис буквально налетел на толпу ургов. Воины, не выпускавшие из рук оружия, сгрудились посреди коридора… видимо, здесь принял бой один из киборгов-солдат, и отряд тварей понес серьезные потери. Стены коридора были исполосованы лазерными лучами, грудой лежали дымящиеся тела. Один из ургов, увидев человека, взмахнул руками и одновременно с этим Денис, повинуясь рефлексам, нажал на спуск… больше он ничего не помнил.

Аш-Дагот, увидев выскочившего из малой пещеры людорака, заметил и огненного червя в руке у того, Зная силу этих колдовских созданий, он не сомневался, что не успеет защититься — и потому сделал то единственное, на что оставалось время. Он ударил людорака простым, детским, можно сказать, заклинанием «кулак ветра». Защититься от такого выпада мог бы любой, наделенный Даром — даже ученики шаманов сумели бы сделать это на втором сезоне обучения.

Людорак, в который раз за сегодняшний день, доказал две вещи. Во-первых, что он невероятно быстр. Во-вторых, что он не имеет ни малейшего представления о том, что такое магия. Ударом незримого тарана людорака отбросило к стене и, врезавшись спиной в какой-то выступ, он мешком рухнул на пол. Одновременно и сам Аш-Дагот взвыл от боли — в плече зияла круглая, обожженная рана.

Скрипя зубами, шаман кое-как извлек из подвешенной к поясу сумки несколько буроватых, пахнувших плесенью комков лечебной мази и впихнул их в сквозную рану. Крови почти не было, от немыслимого жара плевка огненного червя кровь свернулась, плоть обуглилась… Шаман знал, что кровь еще будет, да и боль, сейчас медленно отступающая под натиском лечебного состава, приготовленного им собственноручно, еще вернется. Но это будет потом.

— Червя, мне…

Один из воинов услужливо подал Аш-Даготу огненного червя, взятого из безвольных пальцев людорака. Шаман бросил короткий взгляд на линию жизни этого создания. Линия жизни говорила, что сила огненного червя еще не иссякла… Аш-Дагот улыбнулся, хотя лицо и было перекошено от отголосков боли — удача. Предыдущего людорака его воинам удалось свалить лишь после того, как умер принадлежавший тому огненный червь.

С трудом, поддерживаемый воинами, Аш-Дагот поднялся на ноги. И вдруг вытянул руку:

— Взять ее! Живой!

В конце коридора, в двух шагах от тела людорака, замерла женщина. Обычная человеческая женщина, в кожаной походной одежде, в накинутом на плечи черном плаще. Как она оказалась в Стальных пещерах, Аш-Дагот намерен был выяснить позже.

Женщина сделала короткий жест, и ослепительная ветвистая молния ударила в грудь ближайшему ургу, пробив навылет тело, затем следующее, и угаснув лишь в третьем… три трупа рухнули на землю, остальных это не остановило. Еще одна голубая вспышка… еще… Затем женщина применила другое заклинание, Аш-Дагот узнал его, в Империи оно носило неблагозвучное название «пыльный мешок». У шамана мелькнула мысль, что он встретился с серьезной противницей — немного было среди людей магов, способных набросить «пыльный мешок» вот так сразу, без подготовки… Сам он ничем не мог помочь своим солдатам — боль все еще билась в теле и колдовать не было сил. Но в этот раз у имперской ведьмы что-то пошло не так. Хотя «мешок» и сбил с ног троих или четверых воинов, но и самой волшебнице, похоже, досталось — она вдруг зашаталась, а затем, потеряв сознание, бессильно сползла по стене.

— Связать, — прохрипел Верховный шаман и, ткнув когтем в грудь одного из ургов, рявкнул: — Головой отвечаешь. Отнесешь ее в мой дом… жертва Вечному, людская колдунья… Вечный будет доволен.

Волшебницу туго спеленали веревками и уволокли к порталу. О поверженном людораке никто уже и не вспомнил.

Денис очнулся от льющейся налицо воды. Над ним склонилась незнакомая женская головка. Очень симпатичная.

— Кто вы? — Голос доносился как бы издалека, с трудом пробиваясь сквозь завесу боли. — Кто вы, я не знаю вас. Вы из спасателей?

Он попытался что-то сказать, но губы слушались плохо. Как и все тело. Попытка пошевелиться вызвала новый болевой спазм.

— Потерпите, я введу вам лекарство… Послышался щелчок инъектора и спустя какое-то время боль стала отступать. Жаров почувствовал, что вполне спо— собен шевелиться. Он медленно сел. — Где я?

— Простите, я не понимаю.

До него дошло, что обладательница хорошенькой головки говорит с ним на стандартном языке Федерации, Он повторил вопрос. Девушка — на вид ей было не более двадцати — улыбнулась. Правда, улыбка вышла невеселой.

— Вы в одной из лабораторий третьего яруса станции «Сигма-4». Я видела, как вы выстрелили в одного из этих… а он что-то сделал, и вы, сэр, влипли в стену.

— А ты кто?

— Меня зовут Лия. — Она легким движением пальца указала на прикрученную к костюму, изрядно помятому и местами подпаленному, металлическую табличку. Денис скосил взгляд… Имя, ряд цифр. Перед ним был киборг.

Заметив тень, пробежавшую по лицу человека, Лия отвернулась.

— Что, не нравится? — спустя мгновение с вызовом спросила она. — Я, кстати, спасла вашу шкуру, так что могли бы быть и повежливее… сэр.

— Раздражение и сарказм у киборга? Это что-то новенькое, — прокряхтел Денис, подымаясь. — Ну прости, просто все так неожиданно.

— Я снова хочу задать вопрос, сэр. — Голос звучал сухо и официально. — Поскольку я, Лия Е348221, являюсь, видимо, последним уцелевшим представителем группы…

— Слушай, Лия… давай я тебе потом все объясню, хорошо? — Рука Дениса потянулась было к бедру и, не нащупав там бластера, замерла в воздухе.

— Ваше оружие унесли эти существа, — подтвердила его мысль девушка. — Как и вашу спутницу. Мне жаль, правда.

— Мою… О господи! Таяна! — Денис бросился было к двери, но та отказывалась открываться. Он вновь повернулся к своей спасительнице. Та задумчиво крутила в руках магнитную карточку-ключ.

— Выпусти меня.

— И не собираюсь.

— Открой дверь, я приказываю.

Любой киборг мог отреагировать на эту фразу только одним .способом. Выполнить приказ. Был, конечно, определенный перечень ситуаций, в которых электронному мозгу разрешалось проявить своеволие и не подчиниться, но список этот был относительно невелик, и прямая угроза жизни отдающему приказ в него не входила — мало ли какая ситуация может возникнуть. Поэтому сейчас девушка должна была бы встать и открыть дверь. Должна была…

— Разбежалась, — хмыкнула она. — Вы что, не в курсе, сэр, по станции шастают странные существа и убивают лю… всех, кто им подвернется под руку?

— В курсе, но они увели мою… — Он осекся. Почему это, спрашивается, он оправдывается перед каким-то киборгом. — Ты что, не слышала моих слов? Дай ключ, это приказ. Приказ, слышишь?

— Да хоть десять, — усмехнулась Лия. — Ключ я вам не дам… ну, разве что вы сумеете убедить меня, что это необходимо. И не стоит пытаться забрать его силой, со мной вы не справитесь. Начнем сначала… Как вас зовут?

Денису пришлось рассказать не в меру любознательному киборгу все, что с ним произошло за последнее время. Аналитические возможности электронного мозга были достаточны для того, чтобы из полученного вороха информации сделать правильные выводы. Во всяком случае, в сумасшествии Жарова Лия не обвинила,

— Ладно, примем вашу версию. Итак, топливных элементов на станции нет. Когда окончательно прервалась связь с Землей, мы решили отправить туда нашу «Ласточку», исследовательскую яхту. Правда, перед этим она совершила несколько рейдов к астероидному поясу, у наших была идея попутно кое-что проверить… так что пришлось полностью выскрести запасы станции.

— И как, получилось?

Из рассказа Лии следовало, что Земля перестала поддерживать связь со станцией примерно месяц назад. В последнем поступившем пакете информации были сведения о том, что участились катастрофы кораблей в этом секторе, а потому на движение любых кораблей на данном участке пространства временно был наложен категорический запрет, Киборги, составлявшие исследовательскую группу, восприняли это спокойно.

А потом начались странности… Лия была одной из первых, кто ощутил изменения в собственном образе мышления. Поначалу это были совсем небольшие сдвиги… но постепенно мозг киборга сильно изменился. Теперь он куда более походил на человеческий — не по составу, конечно. У членов экспедиции появились эмоции — страх, симпатии и антипатии, стремление к дружбе. Может быть, именно поэтому они решили отправить на Землю корабль — их заело чувство одиночества и беспокойства за свою пусть и намеренно ограничившую их разум планету,

— Нет, — покачала она головой. — Не получилось. Корабль отдалился от станции всего на полтысячи километров… Гарик как раз наблюдал за яхтой в перископ, когда она взорвалась. Теперь я понимаю почему… Видимо, то, что ты говорил, правда, видимо, в наш мир проникают иные законы.

— Открой дверь, — в который раз уже попросил Денис, чувствующий, что еще немного, и он будет на коленях уговаривать эту стерву выпустить его. Лия была киборгом с боевой ориентацией, поэтому о том, чтобы справиться с нею один на один и без оружия, не приходилось даже мечтать. — Открой, моей… девушке грозит беда.

— Хорошо… — она встала, — открою. Пойдем посмотрим… может, мы чем-то сумеем помочь.

Денис был совершенно уверен в одном — раз Таяну не убили на месте, значит, приготовили ей что-то поинтереснее. Урги не испытывали физиологического влечения к людским женщинам — следовательно, для Тэй оставалось два пути. Либо в котел, либо на жертвенный огонь. Жаров подозревал, что второе более вероятно,

По пути к порталу ургов они встретили дважды. Оба раза Лия не задумывалась, открывала огонь — оружие у нее было. Оставив позади с полдесятка обугленных трупов, они добрались наконец до лаборатории, в которой открылся портал.

— Секунду… — Он схватил ее за руку. — А что будем делать дальше?

— На месте разберемся.

Денис выпал из портала. В глазах рябило… но уже в следующее мгновение стало ясно, что рябь эта — от вспышек выстрелов. Лия отчаянно лупила короткими очередями на 3—5 импульсов во все стороны, уже не думая о стремительно тающем заряде батареи,

— Лови, — кинула она бластер Жарову.

Тот машинально поймал оружие и срезал метким выстрелом не в меру ретивого урга. А их было много, очень много. Святилище было буквально запружено разъяренными воинами, которых держали на расстоянии только убийственно точные разряды бластера. Да еще. то, что никто из ургов не рисковал взять в руки арбалет — не приведи Вечный, промахнешься и попадешь стрелой в статую… как будет воспринято такое святотатство? Проверять это на своей шкуре никто не хотел.

Толпа ургов снова качнулась вперед, и Денис нажал на курок. Серия разрядов, вырвавшаяся из короткого дула бластера, срезала сразу пятерых… но следующей очереди уже не последовало. Он бросил взгляд на индикатор заряда — тот стоял на нуле. Жаров чертыхнулся, отбросил оружие и рванул из ножен кинжал — против толпы с топорами, мечами и другим не менее смертоносным оружием короткий клинок Дениса выглядел смехотворным.

Видать, враги сообразили, что огненный червь в руках страшного людорака умер… и бросились вперед.

И тут из колышущегося марева портала ударил огонь. Это был сплошной поток пламени, сжигающий все на своем пути. Денис, к этому времени отступивший к одной из ног алмазного голема, чтобы иметь прикрытие хотя бы со спины, почувствовал, как от жара начинают сворачиваться волосы, а кожа вот-вот пойдет пузырями… А тем, кто находился прямо перед вратами в иной мир, совсем не повезло. Огненный поток выжег в рядах воинов широкую просеку, оставив лишь обугленные до неузнаваемости трупы — было видно, что даже металл не выдержал жара, потек. Остальные шарахнулись в стороны, в ужасе от столь явного проявления Вечным своего гнева.

А в следующее мгновение чьи-то сильные лапы подхватили Жарова и подняли его над землей…

— Я не хочу знать, кто он — этот ваш попутчик. — Выражение лица эльфийского князя отнюдь нельзя было назвать доброжелательным. — Я не хочу этого знать… тем более что существо, учинившее такую бойню среди ургов, заслуживает уважения. И я рад, что он был на нашей стороне.

— Был?

— Был, — кивнул князь. — Ургам не удалось его убить, но удалось пленить. Они накинули на него черное кружево.

Заметив непонимающий взгляд Дениса, эльф только покачал головой.

— Люди меня удивляют… как можно не обучить свою молодежь столь элементарным вещам.

Князь не знал о происхождении Жарова. Не потому, что кто-то собирался намеренно от него это скрыть, а просто потому, что разговор о прошлом Дениса происходил только в присутствии барона де Брея, а потом к этому вопросу не возвращались. Повода не было. И сейчас, когда вампиры доставили Дениса и его спутницу к остаткам эльфийского отряда, князь, делясь информацией, искренне считал Жарова обычным искателем приключений.

— Простите, светлый князь… — откуда-то из глубин памяти на ум пришло это выражение. Вопреки ожиданиям, эльф поморщился.

— Я не нуждаюсь в чужих титулах, — резко оборвал он Жарова. — И попрошу впредь следить за своей речью.

— Простите, если сказал что-то не то, обидеть не хотел. И я действительно не знаю, что такое «черное кружево».

— Это ловчая сеть гномов. Никто не знает, из чего они плетут эту сеть, хотя это, конечно, металл… но еще никому не удалось ни порвать, ни разрезать ее. И твоего… приятеля они спеленали быстро. Правда, сотни полторы бойцов они к тому времени уже недосчитались.

Князь прикрыл глаза, вспоминая. Бойня получилась страшная, озверевший тьер метался по святилищу, оставляя за собой лишь груды трупов. Казалось, не только каждая лапа — каждый коготь жил своей собственной жизнью, хищник не сделал ни одного лишнего движения, каждый удар был точен и почти всегда смертелен. И воины, вставшие на пути зверя с черной сетью, намеренно приносили себя в жертву — он все же смял их, не столько разорвав, сколько расплющив, но лапы уже запутались в металлической сетке, а в следующее мгновение урги, набросившись со всех сторон, буквально превратили тьера в кокон,

— Откуда у ургов гномьи сети? — Денис боялся, что вопрос прозвучит глупо, но князь лишь пожал плечами.

— Гномы не любят продавать черное кружево кому бы то ни было, но бывает разное… Может, урги взяли его с боем. А может, у людей перекупили. Мы попытались помочь вашему… приятелю, но было поздно, силы уж очень неравны. Мои стрелки вынуждены были отступить.

Видимо, решение об отступлении было нелегким. Сейчас отряд уменьшился с пятнадцати до десяти бойцов. Пятеро…

— Остальные погибли. — Видимо, мысли Дениса явственно отражались на его лице. Голос князя звучал относительно спокойно, но Жаров чувствовал, что того переполняет гнев. — Мы отступали, и кто-то должен был задержать ургов.

— И что теперь?

— Не знаю. — Князь вдруг улыбнулся, и эта улыбка осветила его лицо. Стало ясно, что князь невероятно молод, по эльфийским, само собой, понятиям, и в этот рейд вызвался идти просто из стремления к славе, к приключениям. — Это твой бой, вот и думай… а наши луки будут с тобой. До последнего.

— Они увели Таяну.

— Я мало знаю об Орде, — протянул князь, — но думаю, они решили принести ее в жертву. То, что произошло в святилище… какая жалость, что я не был этому свидетелем, но наши крылатые соратники рассказали обо всем в деталях. Так вот, это событие может быть расценено только как гнев их бога. Если бы огонь пожрал вас, то оценка была бы иной. Вы не знаете, Дьен, почему так произошло?

— У меня есть только догадки…

Догадка была одна. Денис предполагал, что взорвался реактор станции — может быть, урги несколько перестарались, отдавая дань своей жажде разрушения, и повредили что-то особенно важное. Он был близок к истине, но все же причина появления в портале огненного потока была немного иной. За мгновение до того, как поток плазмы превратил часть толпы врагов в угли, тяжелые торпеды, выпущенные с борта линкора «Невада», достигли цели.

— Сейчас это не так уж важно… ладно, урги будут приносить жертву при свете дня, они любят, когда дымный столб костра видно издалека всем соплеменникам… Так что время у нас еще есть. Немного.

— Может, вампиры попытаются выхватить Таяну прямо с костра?

— Может, — серьезно кивнул князь. — Может быть, и сумеют. Только я подозреваю, что жертву примотают к столбу цепями, чтобы она стояла до последнего… веревки, знаете ли, быстро перегорают. К тому же днем… полусотни арбалетных болтов не выдержит никакой вампир.

— Но должны же мы что-то предпринять?

— Конечно. — Князь усмехнулся. — Мы можем пойти и умереть рядом с ней. Если таково будет ваше решение, я спорить не стану. Да, я заметил, что судьба второго вашего спутника вас не очень-то беспокоит.

— Не думаю, что они способны всерьез повредить Тернеру…

Лия дернула Жарова за рукав.

— Прошу прошения, майор, я с трудом улавливаю, о чем идет речь, для адекватного перевода не хватает данных. Я только поняла, что все озабочены спасением твоей девушки? Но, кажется, ты говорил о том, что намерен уничтожить статую, не так ли? Любой ценой?

— Я даже не знаю, что теперь мы можем сделать, — вздохнул Жаров. — Разбить ее не удалось, взорвать — нечем.

— Пока ты там отстреливался, я просканировала статую.

— Чем?

— Не смеши, майор, — совсем по-человечески усмехнулась девушка, и Жаров с удивлением подумал, что сейчас, когда киборг приобрел человеческие эмоции, она уже не вызывает в нем ни малейшей тени неприязни. И совсем не потому, что какое-то время они сражались, можно сказать, плечом к плечу. Просто сейчас она стала совсем похожа на обычную девушку… и теперь просто не ассоциировалась со скучными, ограниченными заложенной программой роботами. — Не смеши… в меня встроено столько приборов, что я могу белке на дереве кровяное давление измерить и пульс посчитать. В общем, слушай. Этот голем, как ты его называешь, имеет весьма странную внутреннюю структуру. Конечно, чтобы полностью разобраться в ней, понадобились бы годы… или даже века, я еще никогда не встречала более сложной системы. Но пока могу сказать одно — очень похоже на огромный компьютер… я ничего не могу гарантировать, но, возможно, я смогу подключиться к нему.

— Как?

— Не в том смысле, что скачать информацию… это невозможно. Мой мозг и эта статуя, они слишком разные. Но есть другой шанс… его можно попытаться разрушить. Вогнать в резонанс… тогда, вероятно, порвутся какие-то внутренние связи.

— И?

— Статуя перестанет быть тем, чем является-сейчас… я почти не сомневаюсь, что именно она является источником создания портала.

— Почти?

— Портал и статуя связаны жгутами энергетических полей. Мои сканеры позволяют их почувствовать. Если внутренняя структура статуи прекратит функционировать, то, наверное, исчезнет и сама возможность создания таких порталов.

— Что тебе для этого надо?

— Время. По меньшей мере десять минут. Может быть, больше. И физический контакт со статуей. Только вот…

— Что?

Лия отвернулась. Несмотря ни на какие изменения в протекающих в мозгу киборга процессах, плакать она так и не научилась.

— Скорее всего я погибну. Резонанс в первую очередь разорвет мой мозг. Не думай, майор, я не боюсь… у таких, как я, нет будущего. Там, на Земле, меня ждет конвертор. А здесь… Помнишь, ты говорил, что аккумулятор бластера в этом мире быстро разряжается? Мне ведь тоже нужна энергия… Так что здесь я тоже долго не протяну.

— Но, может…

— Нет, майор. Я все понимаю. Изменения, что происходят в моем мозгу, они ведь не остановятся на каком-то определенном этапе. Они будут продолжаться. Просто… просто мне бы хотелось, чтобы ты помнил обо мне.

Денис перевел эльфу слова девушки. Похоже, из рассказа тот понял немногое — статую все же можно уничтожить, но для этого девушку нужно доставить к голему и минимум десять минут защищать от посягательств всей Орды разом. Десять стрелков, полторы дюжины вампиров и один ничего толком не умеющий Жаров — против сотен воинов ургов.

* * *

Летописец шел, чуть заметно приволакивая левую ногу, и отчаянно надеялся, что никто этого не заметит. Урги не любили увечных. И если шрамы и раны, полученные в схватке, еще могли вызвать к себе уважение, то старость… старость могла стать первым шагом к прощальному костру. Конечно, его ценили — и Аш-Дагот, и вожди минувшие… наверное, будут ценить и вожди будущие, но как долго? Как долго они будут делиться едой и питьем со стариком, много ли среди них таких, кто сумеет понять всю ценность его труда?

Сейчас Ур-Шагал спешил увидеть нечто невероятное. По словам очевидцев — а этому источнику старик доверял лишь чуть меньше, чем собственным глазам, проклятые эльфы, посягнувшие на святыню, привезли с собой странное создание, боевого зверя, который буквально выкосил чуть ли не треть бойцов, которым было приказано уничтожить святотатцев. Лишь чудом удалось схватить хищника, да и то потому, что он, Ур-Шагал, провидец и летописец, вспомнил о хранимых уже много лет черных кружевах, когда-то принесенных из подземелий проклятых шанков.

Но тогда была ночь… и он не сумел рассмотреть зверя достаточно хорошо. Что ж, теперь самое время — тем более что было много дел. Ур-Шагал осмотрел трупы пятерых, посмевших прикоснуться к святыне… эльфы. Он не сомневался, что эти поганые твари вполне сумеют пройти незамеченными сквозь любые кордоны. Теперь же следовало рассмотреть получше зверя и решить, что делать с ним дальше. Может быть, это чудовище можно приручить? Ур-Шагал усмехнулся — да, это было бы забавно, заставить эль-фийскую зверушку служить ургам. Он бросил взгляд на тяжелую сумку, которую нес с собой, оставляя на всем протяжении пути редкую цепочку темных капель. Свежее мясо… мясо предыдущих хозяев твари. Посмотрим, как ей понравится такое угощение.

Возле ямы, куда бросили спеленатую черным кружевом бестию, стражи не было. Летописец нахмурился — это было из рук вон плохо. Может, просто никто не поручал стеречь пойманного зверя как зеницу ока? Ур-Шагал нахмурился, вспоминая… он никогда не жаловался на память, но события уходящей ночи были столь бурными… тут не мудрено и запамятовать. Кажется, он что-то говорил одному из молодых… то ли насчет «приглядывать», то ли… да нет, именно «приглядывать».

Кряхтя и радуясь, что никто не слышит этих позорящих настоящего урга звуков, старик столкнул в яму лестницу и спустился по потрескивающим ступенькам.

И тут же воздух пронзил жуткий, полный ярости и злобы вой.

На вопль Ур-Шагала тут же сбежалось десятка полтора воинов. Старик — хотя Ур-Шагал и изображал из себя воина во цвете сил, многие уже давно считали его бесполезным, выжившим из ума стариком, — задыхаясь от бешенства, брызжа пеной, указывал когтистым пальцем на туго скрученный сверток, поблескивающий черным металлом. Там, внутри — он видел это, видел, когда тварь волокли в эту яму — теперь была только массивная чурка. Сквозь плетение кружева были видны сучки, трещины пересушенного дерева, отслоившаяся кора…

— Кто??? — рычал провидец, размахивая руками и обводя молодых ургов злобным взглядом. — Кто посмел…

Вдруг из общей массы глаза Ур-Шагала вычленили знакомое лицо.

— Ты! — Коготь уперся в одного из молодых. — Я приказал тебе охранять эту тварь!

— Ты сказал, чтобы я приглядывал, — хмыкнул ург, ничуть не испугавшись беснующегося старика. — Я так и сделал… а потом жрать пошел. Чтобы стоять тут до утра, не было такого уговора.

— Я тебя…

— Да ничего ты мне не сделаешь, пень старый… что ты сказал, то я и сделал. Вечный свидетель. Да вон, любой подтвердит. Слышь, Рваный… ты помнишь, что этот… провидец приказывал?

— А то! — с готовностью отозвался приятель обвиняемого, картинно опираясь на здоровенную секиру. — Сказал, мол, пригляди… так ты и приглядывал. Почитай, до зари просидел у ямы.

Ур-Шагал сник. Конечно, можно было бы потребовать наказания для молокососа… только вопрос, чье слово будет больше весить перед вождем — его, Ур-Шагала… или целой кучи ургов, каждый из которых скажет в пользу обвиняемого. А требовать, чтобы нашли шутника, выпустившего или оттащившего в другое место тварь и вместо нее подбросившего ему, Ур-Шагалу, провидцу и летописцу, это полено… это означало выставить себя на смех.

— Ладно, — мрачно бросил он скалящимся соплякам. — Сеть снимите да отнесите Великому Аш-Даготу. А это… в костер. Как солнце в зенит войдет, ведьму жечь будем. Во славу Вечного.

— Они уже складывают кострище, — доложил молоденький, не старше сорока лет, вампир, — видать, скоро уже.

— Итак, теперь вы знаете все. — Денис чувствовал, как саднит нёбо и язык кажется совсем чужим и ненужным во рту, едва ворочаясь. За последние два часа он говорил не переставая, одним махом рассказав окружившим его эльфам и вампирам все… почти все. Только тьера он назвал оборотнем, привезенным из дальней страны. — Оттого, сможем ли мы продержаться достаточно долго, зависит не просто чья-то жизнь… все жизни. И наши, и тех, кого вы оставили дома. Людей, эльфов… даже этих самых ургов. И Таяны.

— Ты уже достаточно говорил, человек, — снисходительно усмехнулся князь. — Несколько раз ты солгал… не прячь глаза, ты просто многого не знаешь. Мы, эльфы, умеем чувствовать ложь. Но в главном ты сказал правду, поэтому мы с тобой.

— Вампиры готовы к бою, — прошипел седой. — Эти твари не представляют себе, что такое крылатые.

Князь извлек из ножен длинный тонкий меч, на мгновение прижался губами к клинку — и Денис увидел, как по зеленоватой стали пробежала тоненькая струйка света.

— Для меня честь принять этот бой! Разом взметнулись еще девять клинков…

— Для меня честь…

Вампиры обошлись без ритуалов. Только разом склонили головы.

— Мы должны выбрать нужный момент. — Голос седого вызывал у Жарова легкую дрожь, он так и не мог преодолетьлегкого страха, глядя на кровопийц. — Если опоздать, урги успеют зажечь огонь. Если поспешить… девушку могут унести.

— Надо ждать, — заметил один из эльфов.

Денис только кивнул… ожидание было смерти подобно, вся его сущность стремилась туда, к статуе, где вот-вот взойдет на костер Таяна.

— Ты готова, Лия?

— Да, — коротко ответила она. Потом, помолчав, добавила: — А что, они… эти создания… самые настоящие вампиры?

Денис усмехнулся. Такой вопрос никак не могла задать машина. Только человеку… вернее, только разумному существу свойственно сомневаться, заблуждаться, верить…

— Да. Самые настоящие.

— Ясно, — тихо сказала Лия. — Десять минут, майор. Или больше… лучше — больше.

На поляну камнем рухнул еще один вампир. Он даже не стал видоизменяться — как только его голова приобрела более или менее человеческие очертания, он прошипел, теряя звуки, невнятно — но вполне понятно.

— Ее привзвают… пра…

— Пора, — согласился с ним седой, стремительно начиная трансформировать тело.

Восемнадцать вампиров… двенадцать несли в когтях эльфов, человека и девушку-киборга, остальные тащили оружие. В бою один на один вампиры предпочитали то, что дано было им природой, — клыки, когти, крохи магии. Но сейчас, когда предстояло драться с толпой наверняка взбешенных ургов, они предпочли нечто иное — длинные тяжелые копья, целиком металлические — такое не перерубишь ударом топора, разве что чуть погнешь.

Ургов и впрямь было много. То ли все с радостью пришли поглазеть на жертвоприношение, то ли вожди сочли необходимым согнать всех, кто был в стойбище, приказами, дабы повеселились и возрадовались, но площадка перед статуей была заполнена так, что и яблоку упасть было некуда. И только прямо перед сияющим в лучах солнца чудовищем, как будто бы сделанным из цельного алмаза, оставалось свободное место. Сейчас здесь стоял столб, к которому была привязана Таяна. Она была без сознания — урги не были тупыми и не стали рисковать. С магами шутки плохи, даже когда они связаны.

Один из вампиров буквально швырнул Лию на голову статуи — здесь, в окружении зубьев короны… или все же рогов… ее какое-то время не достанут. Остальные образовали круг, Вампиры, расхватав копья, взвились в воздух.

И началось…

В первые мгновения урги просто опешили. Они не ожидали такой наглости — тем более что сил у противника было совсем немного. Эта заминка стоила им чуть ли не трех десятков жизней — эльфы, прекрасно понимая, что стрелять им долго не дадут, стремительно опустошали и так изрядно полегчавшие колчаны, и ни одна стрела не прошла мимо цели. Вампиры пикировали на толпу, вонзая свои копья с тонкими, лишенными и намека на зацепы наконечниками — оружие больше напоминало огромные иглы. Укол — и крылатый боец тут-же взмывал в воздух, а через то место, где он был мгновение назад, уже проносилась другая крылатая тень, чтобы нанести свой удар.

По рядам ургов пронесся злобный вой, и они бросились вперед. Мало кто из них пришел в святилище без оружия. Воздух прорезали арбалетные болты. Взвыл один из вампиров, тело которого было пробито сразу в шести или семи местах; В другое время и в другом месте он бы еще мог уцелеть — спрятаться, дождаться, пока закроются раны… но он не улетел — напротив, собрав последние силы, нырнул в толпу ургов, попутно нанизав на свое копье еще одну жертву. Последнюю.

Почти в этот же самый момент произошло еще одно событие… у самых ног бесчувственной Таяны шевельнулось большое сучковатое полено.

Из оружия Денис выбрал ножи. Сейчас в его руках были зажаты два длинных кинжала, на поясе болталась еще пара. Бывший десантник справедливо рассудил, что, учитывая его навыки владения топором или мечом, толку от него будет немного. А потому основной бой приняли эльфы — он же кружил вокруг них, нанося стремительные и довольно часто подлые удары. В спину… в пах… в ухо… опять в спину… Сходящие с ума от ярости урги отчаянно мешали друг другу, и только поэтому эльфы все еще держались.

Тернер наблюдал за схваткой спокойно, без особых эмоций. Пусть урги сосредоточатся на эльфах — тогда им станет не до девушки. И настанет его пора… Он понимал, что Таяна, будучи без сознания, неспособна защитить себя. Но как привлечь внимание вампиров, которые могут унести девушку подальше от свалки…

Видимо, сама Эрнис решила помочь ему. Один из вампиров — то ли самый молодой и отчаянный, то ли просто самый глупый, не умеющий оценить опасность, рванулся к столбу с привязанной волшебницей. Чудом увернувшись от нескольких второпях выпущенных болтов, он приземлился рядом с девушкой и, неясно как балансируя на одной лапе, второй попытался сорвать с нее путы. Безуспешно — цепи не поддавались. А урги уже лезли на ворох веток и дров, пытаясь добраться до нахального вампира. В любой момент кому-то из воинов может прийти в голову умная мысль — и тогда они просто застрелят Таяну.

Процесс превращения вампира в огромную летучую мышь, конечно, впечатляет. Но трансформация здоровенного полена в чудовище, сплошь ощетинившееся острейшими шипами, заставила ургов буквально окаменеть. Одним стремительным, неуловимым движением Тернер разорвал стягивающую Таяну цепь и, убедившись, что вампир, моментально подхватив безвольное тело, стремительно взмыл в воздух, вступил в бой.

Словно невидимая коса прошлась по задним рядам ургов. Невидимая, потому что глаз человека не мог уследить за невероятно быстрыми перемещениями хищника. В ход пошло все — шипы на теле жили, казалось, своей жизнью, пронзая тела, хвост сносил головы, ломал кости, просто сбивал с ног — а могучие когти как бумагу рвали кольчуги, выворачивали внутренности, срывали мясо с костей.

А эльфам тем временем приходилось туго. Потеряв еще четверых, они сгрудились у самого подножия статуи, где сияющий монолит более или менее прикрывал их со спины, и отчаянно отбивались он наседающих ургов, еще толком не разобравшихся, что творится у них за спиной. Погибло уже пятеро вампиров: их странные организмы могли выдержать много ран, но на восстановление требовалось время, хотя бы немного — и этого времени они не имели.

По крайней мере три стрелы сидели в спине Лии — пока ни одна жизненно важная цепь не была задета, к тому же боевые модификации киборгов были очень живучи, но было ясно, что долго так продолжаться на может. Один из вампиров подхватил выпавший из мертвой руки урга массивный щит, опустился рядом с девушкой, пытаясь прикрыть ее от арбалетчиков — и тут же забился в конвульсиях, приняв грудью сразу пять или шесть железных болтов…

Уходя от очередного удара — если бы он достиг цели, то вполне мог бы оказаться смертельным, — Денис заметил, что даже сейчас, в свете полуденного солнца, видны проблески пламени внутри статуи. Они стали ярче и теперь не переливались плавными мягкими волнами, а лихорадочно метались, то ослепительно вспыхивая, то теряя цвет и яркость.

Выпад… нырок… еще выпад. Огромный ург занес топор над головой князя, Денис метнул один из своих кинжалов и тут же рванул с пояса другой, не особо интересуясь, точен ли был бросок. Он знал, что попал… Ург, получив узкий клинок в горло, повалился назад, под ноги соплеменникам, давая возможность князю на мгновение перевести дух. А в следующий миг взметнулся зеленоватый меч, без особого труда перерубая рукоять топора и заодно когтистую лапу очередного врага.

Резкая боль обожгла бедро. Жаров на мгновение скосил глаза вниз — из рваной раны фонтаном ударила кровь. Он упал на одно колено, с отчаянием понимая, что это конец…

И тут воздух, заполненный лязгом стали и злобными воплями ургов, прорезал тонкий, звенящий голос Лии.

— Уходите!!!

Вряд ли вампиры поняли это короткое слово. Но смысл его дошел до всех — и в то же мгновение остатки крылатого воинства спикировали в гущу драки, одного за другим выхватывая из свалки уцелевших эльфов… Денис, теряя сознание, ощутил, как его подхватили такие надежные, такие замечательные когти… и куда-то понесли. Уже в воздухе плечо навылет пробила стрела — но Жаров к тому моменту окончательно лишился чувств от потери крови.

И еще никто из вампиров не решился приблизиться к разбушевавшемуся тьеру. И правильно сделал — сейчас хищник, опьяненный схваткой, вряд ли разбирал, друг перед ним или враг. И лишь увидев клин вампиров, уносящих в сторону леса остатки отряда, Тернер, сметая на своем пути всех, кто не успевал предусмотрительно отпрыгнуть в сторону, рванулся вслед за своими соратниками.

По телу расползалось приятное тепло. Денис медленно открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Таяну. В глазах девушки блестели слезы.

— С ним все будет в порядке, — услышал он знакомый голос, как всегда сухой и спокойный. — Не переживайте, леди.

— Очень сильная потеря крови. — Голос молодой волшебницы слегка, самую малость, дрожал. — Раны не очень опасны… но еще немного, и…

— Вы же знаете, что все уже позади, — хмыкнул эльф. — Тогда к чему эти сантименты?

— Что вы понимаете… — отмахнулась она. — Дьен, как ты себя чувствуешь?

Он попытался пожать плечами, но острая боль заставила его стиснуть зубы и глухо застонать.

— Ну вот, опять кровь пошла. — Казалось, девушка сейчас расплачется. — Князь, молю, присмотрите за ним… я приготовлю бальзам, он поможет.

— Все нормально, Тэй, — прошептал он вслед девушке, стараясь больше не делать резких движений. — Все нормально… у меня крепкий организм, раз до сих пор не помер, значит, буду жить. Князь… сколько уцелевших?

— Немного. — Голос не изменился ни на йоту. — Но это не важно. Ваша странная спутница сделала то, что обещала.

— Она жива?

Князь сделал долгую паузу, затем несколько неуверенно ответил:

— Я не знал, была ли она жива раньше, когда впервые увидел ее. Я… мы, эльфы, умеем чувствовать жизнь. Вот это, — он повертел в руках зеленую травинку, — еще живо. А сейчас… — пальцы эльфа смяли зеленую стрелку, превратив ее в мокрую лепешку, — а сейчас уже нет. Я не чувствовал жизни в вашей спутнице, хотя она двигалась, говорила. Сейчас она не двигается и больше не говорит. Может быть, она умерла.

— Помогите мне встать, князь.

— Вам нельзя двигаться. — Эльф даже не пошевелился.

— Князь, вы воин или сиделка? — Денис попытался вложить в слова максимум яда. Подействовало.

Кое-как поднявшись и чувствуя, как снова влага начинает пропитывать повязку, Жаров, поддерживаемый князем, добрел до лежащей в траве Лии. Тело киборга было совершенно неподвижно, открытые глаза безжизненно смотрели в синее небо.

— Лия… — Денис тяжело опустился на теплую землю рядом с девушкой. — Лия, ты слышишь меня?

— Слышу… — Губы девушки не двигались, не двигалась ни одна мышца. Голос доносился откуда-то изнутри, механический, неживой. — Я повреждена. Отказ систем. Разрушен контроль моторики. Пострадала сенсорная система. Работает только резервный акустический модуль.

— Что произошло… там?

— Я не помню. Участки памяти, контролировавшие процесс, разрушены. Потеряно девяносто процентов памяти. Пытаюсь восстановить резервные копии. Нужно время…

Жаров сидел и молча смотрел на неподвижное лицо Лии. Он не мог видеть, какие процессы сейчас идут там, в этой красивой головке. Все андроиды-девушки были в той или иной степени красивы, ни у кого из мастеров, работавших над их дизайном, не поднялась рука испортить им внешность. Но достоинствами боевых киборгов была не только внешность. Многократное дублирование основных систем и, самое главное, мощная защита мозга позволяли еще надеяться.

— Восстановление памяти завершено аварийно, — раздался все такой же равнодушный голос девушки. — Уровень восстановления — шестьдесят три процента. Зоны памяти, содержащие информацию о последних днях, восстановлены полностью…

Минутная пауза и затем: — Привет, майор.

— Привет, Лия. С возвращением.

— Это ненадолго, майор. Системы не просто разрушены, распад продолжается, и я не могу определить его причину.

— Это потому, что ты пыталась справиться с этой статуей?

— Нет, распад начался давно, еще на станции. У всех. Мы поначалу не придали этому большого значения, мелкие отказы… система самовосстановления успешно справлялась. Здесь, в этом мире, процесс пошел быстрее.

— Ты знала, что умираешь?

— Конечно. Но ведь это не важно, так, майор? Я воин… как и ты.

— Я…

— Майор, я могу с точностью до буквы прогнозировать все, что ты скажешь. Давай не тратить времени, его немного. Я сделала то, что требовалось. Внутренняя структура того, что ты называешь големом, повреждена. А то, что произошло со мной, — это отдача. Она сильно ускорила процесс распада, в сотни раз.

Опять повисла томительная пауза. Теперь Денис понимал ее причину — аварийные блоки киборга пытались удержать хотя бы части стремительно гибнущего организма в рабочем состоянии, и на это уходили почти все остатки энергии.

— Речевой аппарат скоро выйдет из строя, — сообщила Лия. — Жаль… знаешь, майор, так жаль умирать, почувствовав себя человеком… почти человеком.

Он не нашел, что сказать. Да этого и не требовалось.

— Спасибо тебе, майор…

— За что?

— За то, что дал возможность сделать перед смертью что-то нужное. И еще… в самый последний момент мне удалось нащупать канал, связыва…

Девушка замолкла на полуслове. Затем заговорила снова, но это уже были совсем другие слова. Они были короткими, ясными… и, несмотря на то что их произносил бездушный голос автомата, от слов этих веяло абсолютной безнадежностью.

— Отказ памяти. Отказ системы автовосстановления. Отказ энергоблока. Отказ рече…

— Теперь она умерла? — Спокойный голос эльфа вывел Дениса из ступора.

— Да… — тихо ответил он, смахивая ладонью бегущую по щеке слезу. — Да, князь, она умерла.

— Ее похоронят с почестями, достойными воина.

— Она и была воином, князь. С самого рождения. У нее не было детства, отрочества… любви и дружбы, подарков ко дню рождения и радости от букета цветов… — Жаров и сам не знал, зачем он это говорит эльфу, который вряд ли способен понять человеческие эмоции. — Она всегда была воином, князь, и у нее был только долг.

— Что может быть почетней для воина, чем умереть, исполнив долг до конца? Я бы хотел такой смерти.

— Смерти нельзя хотеть.

— Смерть все равно придет. — В голосе эльфа послышались торжественные нотки. — И важно, как ты встретишь ее. С мечом в руке или стоя на коленях. Она встретила смерть, как подобает воину. Мы будем помнить ее.

— Мы будем помнить ее… — эхом отозвалось вокруг. Денис огляделся. Здесь были все — уцелевшие эльфы, вампиры, которые тоже потеряли половину своих, Таяна. И эти простые слова прозвучали подобно прощальному салюту над телом павшего бойца.

— Мы будем помнить ее… — тихо сказал и он, опуская руку на все еще открытые навстречу небу глаза девушки.

17. ПОКИНУТЫЙ ДОМ

Сегодня я, Ур-Шагал, провиден, и летописец, намерен завершить свою рукопись. Не думайте, дети мои, что рука моя устала держать перо. Я еще не раз буду долгими вечерами наносить на белые листы летопись народа ургов — но это будет уже другая летопись… и рассказывать она будет о другом народе.

Ибо перейден рубеж. Многие годы, а может, и многие века урги будут говорить о тех временах, когда рядом с ними был Алмазная Твердь, вечно живой и вечно спящий образ отца и создателя нашего. Говорить о том, как проснулся в Алмазной Тверди дух Вечного и повел детей своих в Стальные пещеры, искать славы в битве с людораками. Немало ургов пали в тех битвах.

Пал и Алмазная Твердь.

Великий шаман Аш-Дагот долго беседовал с Вечным, но Создатель молчит, как не молчал никогда ранее. Мертв Алмазная Твердь, убит одним из людораков, жестоко отомстившим народу ургов за смерть своих сородичей. Я, Ур-Шагал, провидец и летописец, видел смерть Алмазной Тверди, хотя и не знал тогда, что это — конец. Может быть, когда-нибудь Вечный вновь захочет говорить со своими детьми… и найдет новый способ донести до нас свои слова. Может быть… я верю в это.

Создатель сделал детям своим прощальный дар — вернул власть над магией шаманам, показав, что не гневается на нас. Ибо не пристало родителю слишком долго гневаться на чад своих, даже и неразумие, гордыню и спесь проявлявших. Ибо не со зла дети творили это, а из одного лишь желания отцу своему, Вечному, показать любовь и преданность свою.

Я верю словам Великого Аш-Дагота, еще не оправившегося от страшных ран, полученных от руки людорака. Я верю, что возвращение магии даст народу ургов шанс выжить в этом мире. Мир велик, и для ургов в нем найдется место.

Но его еще предстоит найти. А сейчас, дети мои, нам надлежит покинуть обжитые места. Империя победила… что ж, победители были милостивы. Они не взяли жизни мужчин, уцелевших в том страшном бою, когда легионы Железного Арманда разбили несчастливого вождя Ар-Бейра. Они не взяли свободу детей, коих могли бы вырастить в верности Империи и понудить предать собственный род. И не взяли они лоно женщин, как поступали в иные времена… вонзая раскаленные мечи туда, где зарождается жизнь, вонзая так, чтобы не причинить смерти и не дать впредь родиться новому поколению. Даже золото и серебро наше не взял Железный Арманд — лишь то, что было похищено воинами Орды из захваченных крепостей.

Но приказ Империи был суров… и урги теперь должны покинуть свои леса. Путь наш лежит дальше на восток… Что ж, у нас достаточно воинов, чтобы защитить женщин и детей, достаточно золота, чтобы купить припасы.

Я пишу эти строки для вас, дети мои. Помните, что блеск стали ослепляет, блеск золота порождает неугасимую жажду видеть его снова и снова. Но расплата будет страшной. Мы, ваши отцы и деды, не устояли перед соблазном — и теперь платим за это тем, что навсегда оставляем леса, где похоронены наши и ваши предки. Много лет Орда не посмеет поднять голову — так стоит ли блеск золота и запах крови этой жертвы? Решать вам…

Вернув магию шаманам, Вечный ясно дал понять, что прощает детей своих. Но дети должны извлечь урок из понесенного наказания. И в следующий раз, когда взгляд ваш упадет на висящие над пиршественными столами боевые топоры, вспомните слова мои. Взгляните в глаза жен ваших, посадите на колени детей ваших…

И пусть старое оружие останется на своих местах.

Магадан 23.12.2003

Дмитрий ВОРОНИН ГАВАНЬ СЕМИ ВЕТРОВ

Глава 1 КОЛЬЦО

Каким образом я попал в этот мир? Несмотря на то что это обсуждалось не раз и мне довелось выслушать мнения и людей, и тех, кого давно уже людьми назвать нельзя, я так и не перестаю удивляться случившемуся. Вернее, это даже не удивление… сложно подобрать подходящее слово. Прошло лишь немногим более полугода с того момента, когда я столь опрометчиво шагнул в уже готовый рассыпаться портал. По словам Таяны — легко отделался, последствия могли не ограничиться потерей памяти и временным умопомрачением, меня вообще могло разорвать на куски. На очень-очень маленькие кусочки. Если бы я знал тогда, чем все закончится! Хотя кто знает, изменились бы от этого мои действия или нет? Сам я судить не берусь.

Кто из нас, имеющих дело с дальним космосом, не увлекался в детстве фантастикой? Единицы… Я тоже не прошел мимо этого увлечения и, может быть, именно потому воспринял этот мир как реальность, а не как бред душевнобольного. Читая о магах, волшебных созданиях и иных мирах, я часто представлял, что попадаю в это невероятное окружение. Ну, допустим, иных миров мне досталось полной мерой, в конце концов, десант путешествует по галактике ничуть не меньше, чем самые завзятые Пуристы. Правда, цели путешествий несколько однообразны, и пейзажи вокруг имеют тенденцию гореть, взрываться и разрубаться другими, не менее впечатляющими способами. Но это дело прошлое. Не думаю, что когда-нибудь еще ступлю на палубу межзвездного лайнера. Этот мир, в который меня занесло, последний. Наверное.

Идея о множественности миров тоже была не новой — на Земле немало говорят об этом и на полном серьезе, а не только в литературе. Правда, пока разговоры только теоретические. Интересно, сколько из маститых академиков продали бы душу дьяволу за право оказаться на моем месте?

Итак, подведем итоги. Миров много, хотя первоначально, где-то в первые моменты возникновения вселенной, их было меньше. Один, наверное. А потом миры начали делиться… нет, неподходящий термин. Амебы делятся… а тут дело обстоит иначе. Я все равно до конца не понял — вроде бы миры… раздваиваются, что ли? В каких-то узловых моментах, при каких-то важных событиях… а потом начинают жить каждый своей жизнью, постепенно изменяясь, все больше отдаляясь друг от друга, пока не становятся совсем разными. Вплоть до фундаментальных физических законов. И если в моем родном мире правит бал техника, то здесь она не более чем падчерица, вынужденная плестись в хвосте магии.

Будь я одним из вышеупомянутых академиков, я бы задумался — а что есть магия? И попытался бы подвести под это явление научную базу. Этим можно было бы заниматься всю жизнь… но это не для меня. Какой, к дьяволу, из меня ученый — я солдат, пусть даже последние годы и был далек от настоящих боевых действий. Образ мышления так легко не изменишь.

Ну да ладно, суть не в том. Итак, началось слияние миров. Кто был в этом виноват? Не знаю, Оракул говорит одно, Таяна — другое. А старый Хариус — третье. И, весьма вероятно, все хором неправы. Плевать, когда-нибудь разберусь. Важно, что из-за этого слияния оба мира могли погибнуть. Так говорит Оракул — и я ему верю. Во всяком случае, звучит это в его изложении вполне логично. Миры надо было спасать.

Вот сейчас написал это, прочел… как напыщенно звучит. Спасать миры. Даже не один мир — а сразу оба. Можно задрать нос и чувствовать себя эдаким исполином духа. Хариус до сих пор считает меня посланцем этой их богини, Эрнис. И даже разговаривает с подобострастием. А я ведь толком ничего и не сделал — все сделала она, Лия, девушка-киборг с пробудившимся сознанием. Несчастное существо, которое не смогло бы жить здесь и было бы безо всякой жалости уничтожено там. Два мира — один исход. При таком выборе только и остается, что быть героем… героиней.

Таяна говорит, что мембрана между нашими мирами затянулась. Магия пришла в норму — а ведь тогда, в лагере ургов, с ней (опять-таки по словам Тэй) творилось что-то невообразимое. Моя боевая подруга утверждает, что раз магия снова послушна воле волшебников, значит, прокол в мембране закрылся окончательно, и взаимопроникновение миров уже никому не угрожает. И все довольны — кроме, наверное, меня. Для меня это означает, что вернуться домой я уже не смогу.

А хочу ли я вернуться? Этот простой вопрос я часто вижу в глазах Таяны, хотя она так ни разу и не произнесла его вслух. Может, боится, что ей не понравится ответ? А что бы я ей ответил? Мне здесь нравится — это хороший, чистый мир, не изгаженный цивилизацией. Но провести здесь всю жизнь? Не знаю…

Можно подумать, у меня есть выбор.

Денис Жаров, личный дневник

* * *

«Милая моя, нежная моя… как я хочу обнять тебя, прижаться к тебе щекой, ощутить твою упоительную мягкость. Хотя бы ненадолго. Минуток эдак на сто двадцать. А лучше сразу на шестьсот. Я хочу тебя, моя чудесная подушка… Потому, что эти занятия меня когда-нибудь доконают».

Керзон поднял меч, и Денис, мысленно застонав, принял оборонительную стойку. Снова со звоном столкнулось оружие, сверкнули ясно видимые даже сейчас, в лучах солнца, искры. Измученное тело тут же отозвалось болью — если Тэй не примет меры, то завтра он просто не сможет встать. Конечно, Керзон — мужик неплохой, особенно когда с ним пьешь пиво и рассуждаешь о тяготах армейской службы, но когда он встает в позицию — держись. Никакого снисхождения.

Жаров прекрасно понимал, что выбора у него нет. В этом Мире мужчина, не умеющий владеть оружием, никогда не сумеет чего-то достичь. И не потому, что меч — обязательный атрибут успеха, а просто потому, что достижение определенного положения в обществе требует времени. А неспособные себя защитить так долго не живут. Первый шаг вверх — и в твою сторону тут же обращаются глаза недоброжелателей и завистников, которые уже облюбовали для себя что-то, принадлежащее тебе. Ступеньку, на которой ты стоишь, твою женщину, твой кошелек. Да, там, на Земле, творится то же самое, только, может быть, немного более завуалированно. Но и там, и здесь правило одно — чтобы жевать лучший кусок мяса, надо как минимум иметь хорошие зубы. И не бояться их время от времени показывать.

Поэтому Денису приходилось по меньшей мере полдня торчать здесь, на тренировочной площадке, вновь и вновь доказывая мастеру меча Керзону, что он, Жаров, чего-то стоит. Пока что доказывать получалось… не очень. Бывший десантник понимал, что его не в полной мере растраченная за мирные годы подготовка дает ему некоторое преимущество перед другими учениками — но они, само собой, учатся владеть мечом с детства. Так что в какой-то мере шансы уравнивались.

Одно можно было сказать с полной уверенностью — сейчас он находился в куда лучшей форме, чем полгода назад.

Острая боль пронзила правое плечо, Денис вскрикнул, выпавший из разжавшихся пальцев меч глухо звякнул о камни тренировочной площадки. Будь оружие должным образом заточено, сейчас эти камни уже вовсю орошала бы кровь — а так к вечеру набухнет очередной лиловый кровоподтек, не более того.

— Подними оружие, Дьен, — хмуро проворчал Керзон, делая шаг назад. — Ты снова думаешь не о том.

— А о чем? — буркнул Жаров, нарочито медленно наклоняясь за опротивевшей железкой, стараясь продлить минуты отдыха.

— Не знаю. Думай о бое. Только о бое. Расслабился — убит. Отвлекся — убит. Я говорил это уже не раз, но ты не хочешь слушать.

— Я все это знаю, Мастер. Но я смертельно устал…

— Это правильно, — удовлетворенно кивнул Керзон. — Это очень правильно. Враг всегда будет ждать, когда ты устанешь. Это даст ему дополнительные шансы. Только на турнир рыцари выходят отдохнувшими, в бою же может случиться всякое.

Не прекращая говорить, он вдруг сделал выпад, который, по логике, должен был нанизать Дениса на меч, как цыплёнка на вертел. Но Жаров уже не был новичком — и успел среагировать, отводя летящий ему в живот клинок в сторону. Двое снова закружили по площадке, оглашая двор звоном оружия.

Пропустив еще два удара, Жаров понял, что выдохся окончательно. Меч, и так раза в полтора тяжелее обычного боевого, сейчас казался и вовсе неподъемным. Тренировку пора было заканчивать, но Керзон, видимо, был намерен в полной мере отработать получаемые за науку деньги, а потому пер вперед, непрерывно атакуя то длинным клинком, то кинжалом в левой руке. По опыту прошедших дней Денис знал, что ни просьбы, ни попытки приказать эффекта не возымеют: положено тренироваться до сигнала к четвертой страже — значит так и будет.

Очередной выпад. Денис бросил меч, перехватил руку Мастера и, надсаживаясь, швырнул стокилограммового воина через себя прямо на камни. Керзон легко перекатился по площадке и спустя мгновение снова оказался на ногах.

— Эти твои приемы весьма эффективны, — заметил он, надвигаясь на безоружного теперь Дениса, поигрывая клинками. — Весьма, ученик. Но здесь им не время и не место. Ты нанял меня, чтобы я тебя учил бою на мечах, так?

С этими словами меч в его руке вновь устремился вперед. Жаров уклонился, снова попытался поймать руку — о, с каким удовольствием он бы ее сломал, — но в тот же момент взвыл от боли. Кинжал Мастера ударил в живот.

— Ты убит, — сухо констатировал Керзон.

Жаров прижал ладони к «ране», картинно рухнул на камни и изобразил что-то вроде конвульсий. Намереваясь в ближайшее время не вставать.

— Прошу прощения, Мастер Керзон, но Его Величество желает видеть сэнсэя.

Знакомый голос показался Жарову песней. Если и было что-то, в связи с чем тренировку можно было бы закончить досрочно, то это как раз вызов от Императора. С таким вмешательством придется смириться даже упрямому мечнику. Что ж, теперь можно и подняться — и даже изобразить на лице неискреннее сожаление по поводу того, что придется оставить это избиение и идти в тронный зал.

— Ладно. — Мастер и не пытался скрыть раздражение, а потому швырнул свой меч в кучу всякого железа, используемого для тренировок, с такой силой, что от звона на мгновение заложило уши. — До завтра… сэнсэй.

В его исполнении это слово носило явно уничижительную окраску.

Денис только вздохнул, провожая взглядом тренера, умудряющегося даже спиной выказывать свое глубочайшее неодобрение. Ну да ладно, не первый раз.

— Тэй… — неуверенно протянул он. — Ну, ты же понимаешь, не могу я появиться пред очами Его Величества в таком виде?

— Если бы ты больше внимания уделял тренировкам, — фыркнула она без особой жалости, — то и вид имел бы куда лучший.

Жаров только тяжело вздохнул. В начале тренировки он, как правило, держался неплохо. По мнению Таяны — а девушка умела держать в руках меч, хотя против Мастера не продержалась бы и десяти минут, — Денис уже мог бы на равных драться с обычными солдатами, не из числа ветеранов. Он и сам понимал, что этого мало, что владение оружием надо непрерывно совершенствовать. Но, с другой стороны, много ли найдется бойцов, способных измордовать на тренировочной площадке Керзона? Здесь, при дворе, — десяток, ну два. Сорокалетний мечник не зря считался одним из самых лучших учителей, какого только можно нанять за золото.

Конечно, оставался еще и Тернер. Но устраивать с ним даже учебный бой было смертельно опасно — тьер не умел учить, зато очень хорошо умел убивать. И если свою тягу к убийствам он, в целом, умел держать в узде — то это умение напрочь исчезало, стоило ему лишь ощутить вкус схватки. Четыре вызова, четыре трупа. Вернее, трупов было больше, но остальные — Денис даже толком не знал сколько — были всего лишь шайкой бандитов, решивших изучить содержимое карманов одинокого горожанина, возвращающегося домой поздней ночью. Можно допустить, что они не ожидали, что горожанин окажется воином, — но если бы даже и так, это вряд ли отпугнуло бы удалую компанию. Большая часть грабителей промышляла этим делом достаточно давно и, следовательно, умела за себя постоять. Так что с воином они, возможно, совладали бы без особых жертв. А вот с тьером… В общем, за устранение одной из разбойничьих шаек Тернеру даже были благодарны. Четверо же остальных покойников обеспечили его устойчивым кругом недоброжелателей, ни один из которых, впрочем, не оказался настолько глуп, чтобы стать пятым.

Сам же Тернер, выслушивая упреки, лишь усмехался. Денису — а в присутствии Жарова тьер испытывал прямо-таки патологическую потребность поговорить — он пояснил, что и впредь не намерен уклоняться от схватки.

— При чем тут уклонение, — пожал плечами Жаров. — Ты же их откровенно провоцировал.

— Ну… немного, — не стал спорить тот. — Но ты согласись, что юнцы напрашивались на неприятности. И потом, у меня, как ты выражаешься, рефлексы.

— Ты бы меньше прислушивался к моим словечкам.

— Я всю жизнь к чему-нибудь прислушиваюсь, — флегматично ответил Тернер. — Всегда полезно узнать что-нибудь новое. Никогда не знаешь, где пригодится.

— Скажи спасибо, что каждый раз находилось чуть не с десяток свидетелей, что юнцы сами полезли в драку.

— Это была не драка, юноша, — нравоучительно заметил Охотник. — Это был правильно обставленный вызов, и даже Де Брей не нашел, за что зацепиться.

— Еще бы, — хмыкнул Жаров, неодобрительно качая головой. — В последний раз ты был столь нагл, что даже я еле сдерживался, чтобы не съездить тебе по физиономии.

— Ты же сдержался. А этот сопляк, возомнивший себя воином, — нет.

— А если бы и я не сдержался?

Тернер сразу стал серьезен. Он некоторое время молчал, затем тихо, но с некоторой, пусть и незначительной, но все же ощутимой угрозой в голосе сказал:

— Не надо, Денис. Мне не слишком понятно, что означает слово «дружба», у меня никогда не было и, видимо, никогда не будет настоящих друзей, но тебя мне не хотелось бы убивать. Сейчас. Но если ты поднимешь на меня руку, мои рефлексы могут не оставить мне выбора.

Оговорка насчет «сейчас» Жарову не понравилась. Он понимал, что противоборство с тьером может иметь только один исход — фатальный. И знал, для кого именно. По слухам, даже ньорк, признанный мастер боя, не способен устоять в поединке один на один с этим порождением древней магии, существом, специально созданным для того, чтобы убивать. Что уж говорить о человеке — да будь он хоть трижды умелым воином, будь он лучшим из лучших, — итог один. Человек не способен сравниться с ньорком, а уж с тьером — и подавно.

Потому с Тернером и невозможно было проводить тренировки — в один далеко не прекрасный момент охотник мог расценить выпад ученика как настоящую атаку — и тогда все. Конец. И заунывный голос монаха, читающего прощальную молитву и призывающего благословение Эрнис на голову безвременно ушедшего.

— Тэй, ну я прошу тебя.

— Ладно уж, — вздохнула девушка. — Закрой глаза.

Каждый раз его так и подмывало подсмотреть. Но, по уверению волшебницы, заклинание, снимающее боль, может вызвать временное ухудшение зрения. Почему-то закрытым глазам ничего не грозило, и Денис с готовностью зажмурился.

Боль постепенно начала отступать. Прошло несколько минут, и Денис ощутил себя заново родившимся.

— Спасибо… ну, я пошел?

— Иди, Его Величество ждет.

— Что ему надо, не знаешь?

Девушка пожала плечами. Денис покачал головой и встал. Не стоило заставлять Императора ждать… пусть он хоть трижды Справедливый.

В свое время ему приходилось видеть дворцы — настоящие дворцы, там, на Земле. Бесконечной чередой тянущиеся залы, роскошные и строгие, крикливо-вычурные и демонстративно аскетичные. Хотя, конечно, аскеза для сильных мира сего не свойственна. Пышность, способная поразить воображение и наполнить душу благоговением, — это более характерно для монархов. Вот в демократических правительствах — там как раз к месту сдержанность, мол, «я такой же, как и вы, мои дорогие избиратели». И, что самое интересное, среди избирателей всегда немало находится таких, кто этому верит. Неисчерпаема наивность людская.

Поэтому дворец Его Величества Таласа Шестнадцатого производил на Дениса двойственное впечатление. С одной стороны, это, безусловно, был именно дворец. И застывшие на страже гвардейцы, «черные плащи», как их называли в народе. И многочисленные картины, барельефы, тяжелые серебряные канделябры, заливавшие по вечерам залы дворца желтым светом толстых свечей… по местным меркам все это смотрелось в меру величественно и, безусловно, впечатляло. Но сказывался и дух времени — дворец прежде всего был мощным укреплением. Его строили, говорят, еще гномы — во времена столь седые, что стены эти, может быть, помнили даже тысячелетней давности войну магов. Двери, массивные, окованные металлом, способны были выдержать удар тарана. Лестницы были узкими, и случись нападение — на такой лестнице опытный фехтовальщик может надолго задержать сколь угодно большую толпу.

Мысленно Денис усмехнулся — надо же… раньше ведь просто любовался бы местной экзотикой, а теперь, прожив в этом мире так недолго, уже рефлекторно начинает рассматривать Все с иной, армейской точки зрения. И даже прикидывает, сколько нужно поставить гвардейцев там или здесь, чтобы обеспечить максимальную надежность обороны.

— А может, в армию податься? — задал он сам себе риторический вопрос.

Можно было бы и не отвечать. Его знание тактики десантных операций вряд ли могло оказаться востребованным здесь, в мире меча, арбалета и — изредка — боевой магии. Сойдет волшебник, мечущий огненные шарики, за стационарную бластерную установку, а укрывшийся щитами отряд легионеров — за штурмовой танк класса «Единорог»? Да ни в жисть…

Сейчас во дворце было немного народу. К вечеру, когда придет время официальных приемов и неофициальных аудиенций, эти залы наполнятся шумом. Женщины, сияющие драгоценными украшениями, мужчины, не расстающиеся с клинками, слуги, непрерывно снующие между гостями и стремящиеся угодить каждому, — все это будет, но познее. А пока шаги Жарова гулом отдавались в пустых залах, и только стражи в посеребренных латах и длинных, до пола, черных плащах бросали на него внимательные взгляды, убеждаясь, что этот человек имеет право здесь находиться.

У дверей в личные апартаменты Императора дорогу Денису заступил высокий, на голову выше бывшего десантника, воин, на плече которого золотом сияли крылья — эмблема имперского центуриона.

— Радости тебе, сэнсэй.

— И тебе радости, Гэрис.

За все время пребывания при дворе Денис перекинулся с Каем Гэрисом, командиром «черных плащей» и, что из этого вытекало, начальником личной гвардии Императора, не более чем несколькими фразами. Молчаливый воин вызывал к себе уважение, а шрамы, покрывавшие его лицо, говорили о том, что он не понаслышке знает, что такое бой. Но Гэрис держался отчужденно — может быть, потому, что должность, им занимаемая, обязывала. Командир стражи никогда не знал, против кого ему придется направить мечи своих воинов, если вдруг придет нужда, — и потому старался не обзаводиться друзьями. А заодно и врагами.

— Император ждет тебя. Твое оружие.

Денис чуть было не хлопнул себя по лбу. И в самом деле, одеваясь после этой изнурительной тренировки, он чисто механически затянул на талии пояс, даже не вспомнив о пристегнутом к нему кинжале. Здесь все были с оружием, всегда. Отправляясь на веселую пирушку в кабак, пробираясь в спальню к замужней красотке, мечтающей о новых ощущениях, отправляясь в лес, чтобы насладиться первозданной природой, — оружие всегда было спутником мужчин. А зачастую и женщин тоже. Последние, правда, предпочитали в качестве оружия надежных спутников.

И только в двух местах вход с оружием был под запретом. Храм Эрнис и покои Императора.

— Прости, Гэрис… — Денис отстегнул кинжал вместе с ножнами и протянул его центуриону. Тот лишь качнул головой в сторону оружейной стойки, и Денис увидел, что там уже стоит чей-то меч в простых кожаных ножнах. Вряд ли этот клинок принадлежал кому-то из знати, он был для этого слишком прост… и в то же время видно было, что это оружие предназначено отнюдь не для красоты. — У Его Величества гость?

Центурион лишь пожал плечами. И в самом деле, о чем тут говорить?

Пристроив кинжал рядом с мечом, Денис прошел в предусмотрительно распахнутые одним из стражей двери.

Его Величество Талас Шестнадцатый любил комфорт. Он был равнодушен в отличие от многих своих предшественников к бьющей в глаза помпезной роскоши, не стремился и выставить себя суровым воином, каковым и не являлся. А потому личные покои Императора представляли собой весьма, с точки зрения Дениса, приятное местечко. Глубокие уютные кресла, камин, где трещали поленья, распространяя по залу чудный аромат драгоценного сандала. На крошечном маленьком столике, вырезанном из цельного куска переливающегося всеми оттенками зелени малахита, стояло хорошее вино. А сам хозяин этих хором сидел, развалившись, в кресле и, потягивая рубиновый напиток, беседовал с мужчиной, стоящим перед властителем навытяжку. Учитывая более чем либеральные взгляды Таласа, Денис сразу понял, что мужчина — не более чем слуга. Может быть, достаточно высокого ранга, но все же слуга. Воину или магу Император предложил бы сесть.

— Да славится Император! — церемонно поклонился Жаров.

Его Величество знаком приказал слуге замолчать и благожелательно кивнул.

— Ты как раз вовремя, сэнсэй. Можешь сесть.

Не дожидаясь, пока Жаров опустится в указанное ему кресло и, повинуясь кивку головы, нальет себе вина — непохоже было, чтобы где-то здесь сшивался слуга-виночерпий, — Император снова повернулся к неподвижному слуге.

— Значит, ты говоришь, трое?

— Да, Ваше Величество.

— И вас тоже было трое?

— Да, Ваше Величество.

— И вы не вмешивались?

— Нет, Ваше Величество.

— Почему?

Похоже, вопрос поставил слугу в тупик. И, судя по каплям пота, выступившим на его висках, ответ — правильный, конечно, — был для него жизненно важен. Для него было совершенно очевидно, что, если речь шла о серьезном проступке, Император мог на некоторое время забыть о своем желании войти в историю под именем Справедливый. Пока мужчина мучительно подбирал слова, Денис, в который уж раз, разглядывал первое лицо государства.

Таласу не суждено было родиться воином. Его отец — если верить картинам — был мужчиной видным и ростом, пожалуй, не уступал своим гвардейцам. Хотя, как известно, придворные художники обычно делятся на льстивых и казненных. Или, в зависимости от степени деспотичности самодержца, наглеца, посмевшего отобразить в своем произведении истину, могли просто изгнать. Признаться, столь явное благодушие властелины проявляли относительно редко.

Но в случае с Таласом Шестнадцатым изображение его в виде великана, попирающего бронированным сапогом очередного дракона, было бы по меньшей мере издевательством. А откровенную издевку Императоры любят ничуть не больше, чем режущую глаз правду. И потому нынешнего властителя на многочисленных портретах изображали мудрым, но не слишком воинственным.

А он, собственно, таким и был. Склонный к полноте, близорукий, любящий хорошо поесть и подремать в мягком кресле Император выглядел эдаким добрым дядюшкой, мягким и безобидным. Но это впечатление было обманчивым, этот вялый рот мог мягким, можно сказать, даже ласковым голосом и объявить о награде, и отправить на эшафот. Когда это было нужно, Талас умел быть твердым — а мог действовать и исподтишка, если это было необходимо для решения поставленной задачи.

И все же за время своего правления Император довольно заметно приблизился к поставленной перед собой цели. Его обрюзгшее тело не давало надеяться на ратные подвиги, отсутствие сколько-нибудь значимых полководческих талантов не позволяло вести в бой имперские легионы… зато эти тридцать лет были ознаменованы введением относительно справедливых законов. И расстановкой на ключевые посты людей, которые умели проводить эти законы в жизнь.

— Я… — наконец выдавил из себя слуга, но Император, видимо, устав ждать, махнул пухлой ручкой.

— Иди отсюда.

— Да, Ваше Величество.

Последняя фраза прозвучала с нескрываемым облегчением. Слуга исчез за дверью в считанные мгновения, а Император обратил свойвзор на Жарова.

— Знаешь, зачем я позвал тебя, сэнсэй?

В который раз уже Жаров проклял свой длинный язык. Несколько месяцев назад, когда они с Таяной только прибыли ко двору и он лихорадочно искал себе занятие, на котором можно было бы зарабатывать на жизнь, оказалось, что его навыки бойца вполне востребованы. Рыцари не слишком уважительно относились к тому, что здесь называли кулачным боем, но как истинные воины признали, что в иной момент, когда под руками нет меча или копья, умение справиться с противником безо всякого оружия может оказаться весьма полезным.

Несколько уроков одному из центурионов барона де Брея, решившему продемонстрировать изученный захват приятелям, обеспечили в конечном счете достаточное число желающих учиться у заезжего Мастера. А когда слухи дошли до Его Величества, тот предложил Жарову взять в ученики цесаревича.

Спустя несколько дней, видимо, получив от семнадцатилетнего отпрыска благожелательный отзыв, Император официально назначил Жарова… и вот тут возникла проблема. Слово «Мастер», если речь шла об учителях наследника, применялось к тем, кто учил паренька обращаться с оружием. Слово «наставник» использовалось для обозначения учителей, задачей которых было вбить в ветреную голову юноши знания по математике, философии и прочим наукам. «Мэтра» и «магистра» следовало уступить магам. Ну и так далее.

Император пребывал в некоторой растерянности — должность следовало обозначить. Тогда-то Денис и ляпнул, что его в свое время учил сэнсэй… Этого оказалось достаточно. С того момента Жарова стали называть сэнсэем. Сочное, а главное, новое словечко моментально разошлось по дворцу, и если в одних устах оно звучало почтительно, то в других — например, в исполнении Мастера Керзона, — откровенно издевательски. Поначалу ему это даже льстило чуть-чуть — Мастеров, вообще говоря, много, а сэнсэй — единственный в своем роде. Потом стало раздражать.

— Нет, Ваше Величество, не знаю.

— Как успехи моего сына в изучении… — Император на мгновение замялся, — … этого твоего боя без оружия?

— Цесаревич достиг определенных успехов. — Денис старался говорить осторожно, поскольку прекрасно понимал, что его пригласили сюда отнюдь не ради столь простого вопроса. Видимо, Императору рассказали что-то важное, может быть, даже неприятное. Хотя повелитель не выглядит особо разгневанным, это обнадеживает. — Да, успехи очевидны, но нужно еще работать и работать.

Собственно, Денис не кривил душой. Юноша и впрямь к занятиям относился с должным рвением. А повалявшись как следует в пыли и заполучив несколько впечатляющих синяков, стал проявлять и осторожность. В целом Жаров был доволен учеником, хотя в обучении цесаревича были определенные сложности. Так, к примеру, ударить наследника престола ногой в челюсть Денис мог — этот вопрос был особо оговорен с самого начала, — а вот, скажем, поднять голос… Пройдя в свое время обучение на базе десанта и привыкнув к практикуемым там методам, Жаров с трудом представлял себе процесс обучения, совмещенный с необходимостью соблюдать изысканную вежливость.

Император кивнул.

— Вчера ночью цесаревич решил отправиться на прогулку. Выйти в народ… Видите ли, сэнсэй, большинство облеченных властью время от времени заболевают этой болезнью. Им хочется на какое-то время оказаться среди простонародья. Послушать разговоры, поискать приключений…

— На свою задницу, — не удержался от избитой реплики Денис. Хотя, возможно, в этом мире она была не столь уж избитой.

Император на мгновение нахмурился, но затем его пухлые губы растянулись в подобие улыбки.

— Да, метко сказано. Я запомню. Так вот, цесаревич не избежал этого поветрия. Разумеется, я ожидал чего-то подобного и принял меры. Его охраняли… издалека, так, чтобы не бросаться в глаза.

— Такая охрана немногого стоит, — покачал головой Жаров.

— Возможно. Но наследника нельзя держать взаперти, хотя вы правы, сэнсэй, охрана может и не успеть вмешаться. Так и произошло. Цесаревич перекинулся несколькими словами с троицей сервов, к тому времени изрядно уже набравшихся. Ничто не предсказывало, что у этого разговора могут быть последствия.

— О чем они говорили?

— Это не важно, к тому же мои люди не разобрали слов. Когда наследник покинул таверну, эти трое вышли вслед за ним.

— И охрана не обратила на это внимания?

Его Величество нахмурился, на скулах заиграли желваки.

— Кое-кто за это ответит. Но речь не об этом. Сервы напали на цесаревича. Подло, со спины.

— Это неудивительно, — усмехнулся Жаров. — Рыцарские замашки уместны только на ристалище. А в уличной драке хороши все средства. Кто ударит первым… обычно тот и окажется победителем.

— Мне кажется, — тихо сказал Император, но в его голосе прозвучал холод, — вы слишком часто перебиваете меня, сэнсэй.

— Простите, Ваше Величество.

— Прощаю. Так вот, я знаю, что черни далеко до понимания и тем более до соблюдения рыцарских канонов. К тому же цесаревич должен был знать, чем рискует. Охрана, как вы справедливо заметили, оказалась не на высоте и не успела вмешаться. Но это и не потребовалось. Цесаревич справился сам.

По лицу Жарова было видно, что он весьма доволен услышанным. Приятно было осознавать, что уроки не прошли даром и юноша не только научился теории, но и сумел применить полученные навыки в деле. Но он ничего не сказал, продолжая слушать речь Императора.

— Мне жаль, что я не был свидетелем. Но те, кто должен был оберегать наследника, сказали, что он был очень… в общем, один из нападавших был убит, двое других теперь нуждаются в услугах лекаря. Если, конечно, они смогут их оплатить.

— Убит? — По лицу Дениса пробежала тень неудовольствия. Видимо, юноша не в полной мере контролирует свои силы, убийство в обычной уличной драке вряд ли было оправданно.

— Он достал нож. — Император, казалось, не обратил внимания на то, что его снова перебили. — Цесаревич отобрал оружие и использовал его по назначению.

Талас надолго замолчал, и Денис осторожно поинтересовался:

— Вы вызвали меня, Ваше Величество, чтобы сообщить об этом… происшествии?

— В общем, да. А еще, — Император усмехнулся уголками губ, — еще я хотел сообщить вам, сэнсэй, что я доволен. И пусть это будет свидетельством моего удовлетворения.

На стол перед Денисом, глухо звякнув, лег кожаный мешочек. Учитывая, что вряд ли Император снизойдет до серебра, а уж о том, чтобы наполнить этот кошель медью, не могло быть и речи, содержимое мешочка наверняка существенно превышало размер жалованья, которое до сих пор получал Жаров.

— Благодарю вас…

— Вы заслужили награду. И я надеюсь, что цесаревич сможет еще многому у вас поучиться, сэнсэй. А пока вы свободны…

Прикрыв за собой дверь императорских покоев и убравшись из-под бдительных взглядов охраны, Денис развязал тесьму кошелька. В свете свечей тускло блеснули массивные золотые кругляши. Это было хорошо… очень хорошо.

Со времени памятных событий, связанных с нашествием ургов и последовавшим за ним разрушением статуи алмазного голема или, как его называли сами урги, Алмазной Тверди, прошло уже немало месяцев. Все это время Дениса порядком беспокоило его собственное будущее. Он смирился с тем, что вряд ли сумеет вернуться в свой родной мир, — и, откровенно говоря, не слишком-то и рвался. Там, за серым маревом портала, его не ждало ничего особо хорошего, ничего такого, ради чего стоило бы вернуться. Работу он потерял… пусть даже бывшие хозяева и сменят гнев на милость и восстановят Жарова в прежней должности — былого доверия не вернуть, да он и сам не хотел этого. Тот, кто раз заподозрил в тебе предателя, без промедления сделает это снова и снова.

Искать другую работу? Связываться с криминалом он не хотел — хотя как раз там перспектив было немало, в том числе и с учетом помощи старых приятелей. Стать телохранителем — слишком скучно. Попытаться найти работу в службе безопасности? С тех пор как Федерация перестала рваться на части под ударами внутренних конфликтов, армия порядком поредела, а куда пошли все оказавшиеся не у дел профи?

Короче, там, дома, особо радужных перспектив не наблюдалось. Да и что уж там говорить — дверь назад закрылась. Ключик, прямо скажем, сломался… Теперь следовало обустраиваться в этом мире. И в первую очередь надо было подумать о том, чтобы не сидеть на шее у Таяны. Там, дома… да и здесь тоже немало находилось мужчин, которых вполне устраивала богатая подруга, обеспечивающая своему мужу-любовнику-другу сытую и безбедную жизнь. Но самому Жарову столь потребительское отношение к женщине было неприятно.

И еще его порядком беспокоило отношение к нему Таяны. Вроде бы между ними ничего не было, хотя она была красивой молодой женщиной, и в другое время и в другом месте Денис наверняка обратил бы на нее самое пристальное внимание. Но их знакомство началось тогда, когда он, напрочь лишившись памяти, был, по сути, совершенно беспомощен. Этот мир был для него совсем чужим, непонятным и выводящим из равновесия… а она ухаживала за ним, лечила, кормила и одевала. Симпатия и даже влюбленность между пациентом и очаровательным доктором возникает легко… но эти отношения бесперспективны.

Она — и он готов был признать это — ему нравилась. Как нравилась многим другим мужчинам при дворе. Но Жаров подозревал, что это теплое, может быть, даже более чем теплое чувство — всего лишь отголосок благодарности за помощь, участие и поддержку. Ему надо было некоторое время побыть одному, встать на ноги, утвердиться в этом мире, найти свое место… в конце концов, научиться самому обеспечивать свое существование. Тогда они смогут общаться на равных. Поэтому он так и стремился в Тирланту, столицу — там, в деревне, где свила себе гнездышко молодая волшебница, ему ничего не светило. Не имея никаких навыков ремесленника, он не заработал бы и медного гроша — и, следовательно, продолжал бы пользоваться милостью Таяны… милостью, слишком уж напоминающей милостыню. Это было выше его сил.

Когда он впервые заявил о том, что намерен попытать счастья в Тирланте, то ожидал всего — возмущения, обвинений в неблагодарности или, наоборот, равнодушного пожелания удачи. Он видел, что его слова девушке неприятны, и приготовился долго, нудно и многословно объяснять свою позицию.

Но неожиданно Тэй не только не стала спорить, но и выразила желание сопровождать его. А его робкие попытки отвертеться от этой опеки были пресечены в зародыше видом ее надутых губок.

И вот теперь они здесь, в императорском дворце. Из прежних разговоров Денис знал, что Тэй в свое время оставила столицу именно потому, что ей претила жизнь среди пышной знати. Что же изменилось теперь? Волшебница пересмотрела свои позиции… или вернулась ко двору, превозмогая себя, только из-за него? Он не знал. Она почти никогда не давала ему повода думать, что испытывает к нему более чем просто симпатию… во всяком случае, вела себя скорее как старый друг, чем как влюбленная девчонка.

Жаров подкинул на ладони мешочек и усмехнулся. Что ж, приятно осознавать, что в последнее время он уже не ощущает себя альфонсом. И вдвойне приятно, что теперь он сможет заняться тем, что следовало бы сделать уже давно. Выспрашивая девушку о законах, обычаях и правилах этого мира, он выяснил, что одна из традиций его родины вполне может быть привнесена и сюда.

Здесь не было принято дарить подарки на день рождения.

А день рождения Таяны — завтра.

Денис вновь довольно улыбнулся. Что ж, он все равно собирался сегодня побродить по городу и поискать дар для молодой волшебницы. Теперь же у него на руках была достаточная сумма, чтобы подобрать что-нибудь по-настоящему достойное. Лишь бы девушка не увязалась за ним… а иначе — какой же это сюрприз.

Город встретил Дениса шумом, гамом, убойной смесью запахов дыма, навоза, еды… те города, что остались в его прошлом, пахли иначе. Там главенствовал запах асфальта и металла… запах мертвый, тревожный. Довелось ему встречать и иные места. Стерильный, безжизненный воздух космических станций, пьянящий аромат девственных лесов, злую вонь горящих домов и перегретой брони боевых машин. Но никогда раньше он не сталкивался с городом, в котором до такой степени пахло жизнью — во всех ее, пусть и не самых приятных, проявлениях.

Отовсюду доносились крики зазывал, расхваливающих товары своих хозяев, — сами хозяева предпочитали степенно сидеть под навесами или в маленьких лавках, попивать горячий травяной отвар и, с достоинством встречая потенциальных покупателей, неспешно отвечать на их вопросы. Где-то раздавались звуки ударов молота, это чеканщики делали свою работу прямо перед публикой… конечно, здесь, на улице, не создаются шедевры, но и стоят эти поделки немного. Тут же на раскаленных железных решетках жарилось мясо, выглядящее и пахнущее столь аппетитно, что мало кто из тех, в чьем кармане звенели монеты, удерживался, чтобы не отведать горячего угощения.

Тут Денис не оказался исключением и, уплетая за обе щеки сочный кусок мяса, стараясь не испачкать жиром одежду, продолжал лавировать в толпе, одновременно раздумывая, что же подарить Таяне.

Он, не особо задерживаясь, прошел через ряды деревянных дел мастеров, подозревая, что резные чашки, миски, прялки, всякого рода статуэтки и прочее деревянное добро вряд ли произведет впечатление на девушку. Ненадолго задержался возле чеканщиков — здесь были товары подороже, в том числе и привозные. Медные кувшины, покрытые серебряной насечкой, украшенные затейливыми орнаментами… всякого рода утварь из бронзы, олова, железа, реже из серебра — все это было, наверное, полезно… но, выбирая подарок, он предпочитал думать не о пользе, а о том, чтобы вещь была приятна для души. А о том, чтобы снабдить дом оловянными, медными или даже серебряными подносами, кубками или кувшинами, можно будет подумать и позже. Если у него когда-нибудь появится здесь по-настоящему свой дом.

Почти не задерживаясь, прошел сквозь ряды торговцев тканями, хотя там было на что посмотреть. Но Таяна была очень придирчива в выборе одежды, к тому же Денис считал, что дарить девушке отрез ткани, пусть и дорогой… это как-то неинтересно. Да и не чувствовал он себя достаточно опытным в вопросах моды.

Оружейники, занимавшие целый квартал, задержали Дениса чуть ли не на час. Ни один мужчина не способен равнодушно скользить взглядом по сверкающему оружию, а руки сами просят опробовать удобство рукояти и баланс клинка. Тем более что за свою жизнь Денис видел очень много образчиков — в основном безликих, серийных, лишенных собственной души, индивидуальности. Только пожив у хозяина несколько лет, оружие — даже заурядный бластер или пистолет — обретает свое, собственное, неповторимое лицо. Если хозяин относится к оружию с должным вниманием.

Имперская армия вооружала своих легионеров по возможности типовым оружием. Качеством чуть выше среднего, можно даже сказать, хорошим — но типовым. Мечи легионеров ковали тысячами, любая кузница, помимо обычного налога, платила и изделиями — в строгом соответствии с требованиями Империи. Только офицерам разрешалось вооружаться по своему вкусу. До сих пор, пытаясь научиться фехтованию, Денис пользовался обычным оружием — здесь же, в массе столь же заурядных клинков, попадались вещи, сделанные с любовью. Он долго крутил в руках тонкий, больше похожий на шпагу, меч — слишком легкий, пожалуй, чтобы пробить рыцарские доспехи, но в то же время чрезвычайно удобно сидящий в руке. Такое оружие — не для поклонников грубой силы, им надо уметь пользоваться, и тогда в опытных руках оно станет поистине смертоносным. И все же он пошел дальше, так ничего и не купив. Оружием он займется потом, в другой раз. Во-первых, потому, что сейчас перед ним стоит другая цель, и, во-вторых, потому, что Денису очень уж не хотелось увидеть презрительно-насмешливое выражение в глазах Мастера Керзона. А насмешка непременно будет, стоит Мастеру увидеть драгоценный клинок в руках своего не слишком талантливого ученика.

Тяжелые кованые доспехи и легкие, более декоративные, чем боевые, кольчуги. Бахтерцы, сияющие железной чешуей, кирасы — для тех, кто не может или не хочет приобретать полный доспех. Стальные перчатки и поножи, странные сочетания железных пластин и шипов, предназначенных не только для защиты, но и для нападения. Шлемы — высокие и округлые, открытые и глухие, легкие каски и массивные сооружения, состоящие из множества шарниров и снабженные тонкого плетения хауберками. Топоры, алебарды, тяжелые булавы и боевые молоты-чеканы, мечи всех мыслимых размеров, кинжалы — от смахивающего на шило-переросток корда, до огромных, уже больше подпадающих под определение «короткий меч».

Да уж, судя по обилию орудий убийства, особым миролюбием здешние жители не страдали. Да и с чего бы — вся история Империи, начиная от ее зарождения на обломках изрядно потрепанных во время Войны Магов уделов и заканчивая днями сегодняшними, представляла собой бесконечную череду войн. Войн ради добычи, ради расширения территории — а в последнее столетие в основном ради удержания и сохранения в неизменности уже достигнутого.

Но вот наконец Жаров добрался туда, куда собирался с самого начала. Здесь, в этой части города — одной из самых богатых, — обитали золотых дел мастера. Здесь продавали то, что заставляло сильнее забиться сердца многих и многих поколений женщин. Золото, серебро, а для тех, кому тощий кошелек не позволял прицениваться к ажурному плетению золотых нитей, можно было подобрать что попроще — медные, оловянные и даже железные украшения, изделия из цветного стекла, иногда беззастенчиво выдаваемого особо нахальными торгашами за натуральные самоцветы. Драгоценный морской и дешевый речной жемчуг, драгоценные камни — настоящие, не дешевые стекляшки… Любой знал, что снаружи были выставлены лишь самые заурядные поделки, предназначенные для простонародья. А там, в глубине лавочек, можно было встретить настоящие шедевры, в том числе и старые, пришедшие из давно минувших времен. И цена у них была соответствующая, не с кошельком Дениса было присматриваться к браслетам эпохи Таласа Первого или кольцам, выкованным из красного золота во времена, когда еще не родились создатели Хрустальной Цитадели.

Солнце клонилось к закату, тени на улицах становились все длиннее, и уже слуги стали заносить товар с улиц обратно в лавки — день прошел. Те, кто желал что-то купить или кого удалось зазвать и соблазнить обманчиво низкими ценами, уже сделали свой выбор, а те, кто не успел, — что ж, теперь им надо будет войти в двери. К тому же там, под рукой у хозяина, лежал самый ценный товар… а всякие безделушки — ну не держать же их всю ночь на улице.

Денис постепенно начинал испытывать все большее и большее раздражение. День прошел впустую — он обошел десятки лавочек и нигде не сумел найти ничего подходящего. То, что было ему вполне по средствам, казалось Жарову грубым, лишенным изящества… а вещи тонкой работы, вышедшие из рук гномов или древних мастеров, стоили столько, что были по карману далеко не всякому из лордов. Давно уже надо было бы остановиться на какой-нибудь безделушке… но каждый раз, покидая очередного несколько огорченного торговца, Денис лелеял надежду, что уж в следующем месте он наверняка найдет что-нибудь привлекательное. Такова уж природа человеческая, всегда хочется верить, что лучшее — впереди.

Но надежды эти становились все более и более призрачными. Вот уже широкоплечие слуги — а каких же еще нанимать в ювелирные лавки — начали посматривать на него косо. Мол, добрый человек, пора бы и честь знать, вон скоро и сумерки сгустятся, а хотя стражи на улицах и немало, но вечер — время для пива в тавернах, а отнюдь не для выбора золотых поделок… тем более дорогих. Да и сами хозяева, видимо, нутром чувствовали, что привередливый и в то же время не слишком уж богатый покупатель лишь зря отнимает их время. И хотя на лицах оставалась любезная улыбка, но вот радушия в голосе становилось все меньше и меньше. Что поделать, любой опытный купец с первого взгляда видит, что собой представляет клиент, что ему можно предложить да какую назвать цену — и будет ли скупиться или просто возьмет не торгуясь, небрежно швырнув на стол тяжелые золотые монеты.

Поймав на себе явно недовольный взгляд очередного слуги-телохранителя, Денис вздохнул и покинул очередную лавку. За его спиной слуга, тихо поминая недобрым словом всяких, бродящих тут ради одного «посмотреть», старательно запирал массивную дверь. Стражи в городе немерено, и с темных дел Мастерами патрули особо не церемонятся… но береженого, как говорится, бог бережет. Или, применительно к данному случаю, Светлая Эрнис.

— Слышь, голуба…

Денис почувствовал, как его дергают за рукав. Обернулся. Рядом стояла скрюченная старостью бабка — на вид ей было лет сто, как только жива еще. В свете уже почти скрывшегося солнца было видно изрезанное глубокими морщинами лицо, крючковатый нос и бледные, почти белые глаза. Старуха была вся замотана в какие-то немыслимые обноски… а вот пахло от нее хорошо. Хлебом… свежим, горячим хлебом.

— Чего тебе, бабушка? — рассеянно спросил Жаров, думая о том, что завтра у Тэй день рождения, подарка он так и не присмотрел… и хотя она и не ждет такого знака внимания, но все же…

— Вижу, не лежит душа к этим… — пренебрежительное движение длинного носа в сторону уже прочно закрытой лавки, — к этим побрякушкам. Оно и верно, голуба, что на продажу сделано, то души не имеет, а ежели души нет, то и толку от такого подарка, знамо дело, не будет.

Денис промолчал. Только такой вот советчицы ему сейчас и не хватало. А бабка тем временем продолжала шепелявить, с трудом выговаривая слова и сипло, тяжело дыша.

— А ты не там ищешь, голуба, не там… здесь, знамо дело, что взять-то можно? Себя там украсить, мзду дать… откупиться от чего али удивить кого дорогой безделицей. А ты ж, голуба, вижу — не себя побаловать хочешь. Не иначе как красавице подарочек присматриваешь, да не простой красавице… ох не простой, а той, что в сердце глубоко запала… да только сердце в том само признаться-то не хочет, так, голуба?

Денис продолжал молчать. Вступать со старухой в беседу ему не хотелось, а уж обсуждать с этой нищенкой свои проблемы было и вовсе бессмысленно. Будучи воспитанным в другое время и в другом обществе, он не мог просто так вырвать рукав из хоть и старческих, но все еще цепких пальцев, не хотел применять силу, разжимая их… бабка дряхлая, а вдруг как кости хрупкие…

То, что сейчас, после этой лекции, бабушка ему что-то предложит, он уже понял. И это «что-то» будет скорее всего какой-нибудь простенькой, невзрачной безделушкой — может, вырезанной из дерева статуэткой, может, еще какой мелочью. И упирать старушка будет на то, что вещь эта сделана-де с особой любовью, а значит, и той, кому достанется, радость принесет. Все было предсказуемо… но бабку надо было понять. Судя по ее виду, мало когда ей удается хотя бы поесть вдосталь. Твердо решив обязательно дать бабушке небольшую монетку, что бы она ни предложила, Денис спокойно стоял и слушал ее бормотание, принимая правила игры и не стремясь их нарушать. Тем более что сейчас ему было уже совершенно некуда торопиться.

Наконец старуха завершила долгий поток нравоучений и перешла непосредственно к делу.

— А вот есть у меня, голуба, вещица одна… долго я ее берегла, да только всему время есть, и вижу я, ты человек добрый, и красавица твоя, верно, добрая… а вещица эта с любовью сделана, да с легким сердцем, а потому злому человеку не будет проку от нее. Так вот ты погляди, голуба, может, понравится тебе вещичка эта, да и подаришь ее той, что на сердце у тебя…

— Рад буду, бабушка… — начал было Денис, поворачиваясь к навязчивой нищенке и доставая из кармана большую медную монету, на которую той можно будет пару, а то и тройку раз сытно поесть.

И осекся.

На морщинистой ладони лежало кольцо.

Оно выглядело очень простым — тонкий золотой ободок, голубой камень, никаких особых изысков, кружева золотых нитей, даже огранка камня не слишком сложна. Но сразу же, с первого мгновения было ясно, что в данном случае простое — не значит дешевое. Ободок разительно отличался от всего, что видел сегодня Денис. Отполированное, оно казалось произведенным в его родном мире, мире технологии, не магии. А камень… его голубизна завораживала, притягивала глаз, и сейчас, когда света вокруг было еще достаточно, видно было, как в глубине камня колышутся волны света.

Несколько долгих мгновений Денис завороженно смотрел на кольцо. Да, это был бы изумительный подарок. Сразу видно, что перед ним не простая, пусть даже дорогая, поделка. Эта вещь была уникальна.

Конечно, старуха видела оцепенение Дениса, и он понимал, что его вид красноречивей всего говорит о желании приобрести кольцо. Да он и никогда не умел скрывать свой интерес — за полгода пребывания в этом мире Жаров уже неоднократно убеждался, что неумение держать себя в руках заметно увеличивает цены у торговцев. Но сейчас это его мало волновало.

— Нравится, голуба? — прокаркала старуха. — Вижу, нравится… Берешь?

— Да… — От волнения у Дениса пересохло во рту.

У него мелькнула мысль о том, что здесь, в этом мире магии, предметы далеко не всегда являются тем, чем выглядят. Но, в конце концов, с этим можно будет разобраться позже. Во дворце немало магов, и любой из них с удовольствием… или без удовольствия окажет помощь уважаемому сэнсэю в идентификации покупки.

— Красивое оно, правда, голуба? Твоя девушка будет рада, точно тебе говорю.

— Сколько ты хочешь за него, бабушка?

Старуха с видимым удовлетворением растянула губы в улыбке.

— Это ведь особое колечко, голуба, не такой мусор, каким торгуют здесь. — Снова презрительный поворот носа в сторону лавки. — Оно и стоит немало…

— Сколько?

— Каждая вещь стоит столько, сколько за нее готовы заплатить, — глубокомысленно сообщила бабка старую, как мир истину… не перестающую от возраста оставаться верной. — За это кольцо я хочу получить… двадцать таласов.

Денис уставился на старуху вытаращенными от удивления глазами. Цена была не просто большой, она была немыслимой, непомерной. Кольцо, которое могло бы быть оценено в такую сумму, должно было бы быть изготовлено… даже не сотню лет назад, много больше. Это должно быть таинственное наследие древних времен… или оно должно было на пути своего существования пройти через очень известные руки, обретая свою собственную, уникальную историю, зачастую куда более ценимую, чем просто золото и драгоценный камень. Но кольцо казалось совсем новым…

И потом, откуда она знает, сколько монет лежит в полученном от Императора кошельке? А названная сумма была точной — ровно двадцать тяжелых кругляшей с несколько приукрашенным в сторону мужественности профилем Его Величества Таласа Шестнадцатого покоились сейчас в кожаном мешочке.

И все-таки он не мог оторвать взгляда от кольца. Может быть, в этом была какая-то магия, и он понимал, что его жажда обладать этим украшением, непреодолимое желание преподнести его в дар Таяне… было во всем этом что-то необычное.

— Хорошо, — с немалым удивлением услышал он свой собственный голос и почувствовал, как рука ныряет в карман. Массивный кошель тяжело плюхнулся в протянутую морщинистую руку.

— Вот и славно, голуба, вот и славно, — бормотала старуха, засовывая золото в недра своих лохмотьев. — Ты не думай, голуба, твои деньги потрачены не зря. А теперь иди, иди… она ведь ждет тебя, а завтра уже скоро.

Денис, как лунатик, взял из рук бабки кольцо, повернулся и странной неуверенной походкой двинулся по направлению ко Дворцу… сделав несколько шагов, он обернулся. Улица позади него была пуста, старухи-нищенки уже и след простыл. Хотя теперь, заполучив золото, она вряд ли могла считаться нищенкой. Сейчас, когда наваждение исчезло, он и сам не мог понять, как поддался на уговоры старухи, как сам, своими руками отдал ей золото. И все же в глубине души он совсем не жалел о случившемся. Во всяком случае, сюрприз выбран, и завтра у него будет возможность создать здесь, в этом мире, новую, такую замечательную традицию. Дарить подарки на день рождения.

Улыбнувшись, он уверенно зашагал сквозь сгущающиеся сумерки ко дворцу. Еще предстоит немало сделать.

Фарид Затар, старейший и, пожалуй, самый сильный маг Империи, задумчиво вертел в руках кольцо. Жаров уже битый час молча сидел в кресле, не решаясь нарушить сосредоточенность волшебника неосторожным словом. Но он уже начал терять терпение — может быть, старик вообще забыл о том, что ему нужно сделать? В его возрасте легкий склероз — вещь вполне объяснимая.

Затар был очень стар. Магия сильна, она может существенно продлить жизнь того, кто умеет ее применять, — и чем сильнее маг, тем больше он может. Но всему есть пределы, и Затар, прожив уже более сотни лет, подошел к той грани, когда сила и знания отступают под неумолимым давлением времени. Уже лет пятьдесят занимая должность ректора Академии, воспитав множество учеников, среди которых были весьма неплохие волшебники, он не только не растерял, но и приумножил свои знания. Его уважали, немного побаивались… а Император, не нынешний, а еще его отец, назначив Затара Верховным магом Империи, проявил предусмотрительность и мудрость, заручившись поддержкой волшебника, имеющего довольно суровые представления о чести.

Но сейчас Затар был уже стар, точнее, даже дряхл. Изучению магических фолиантов и составлению сложнейших зелий он все чаще и чаще предпочитал глубокое кресло у камина и чашу с подогретым, сдобренным пряностями, вином. Уже очень давно его не видели не только на поле битвы, но и на кафедре лекционного зала Академии… хотя нет, там он еще бывал по старой памяти. Но редко, очень редко.

И все же он оставался самым мудрым и самым опытным магом современности. По крайней мере среди известных знатоков этого дела.

Наконец Затар вздохнул и аккуратно положил кольцо на столик.

— Не знаю. — Он пожал плечами, и его тонкие, бескровные губы изогнулись чуть виновато. — Ничего не могу сказать…

— Совсем ничего? — обескураженно пробормотал Денис, не ожидавший такого ответа. В его представлении маг такого уровня мог вообще все. Несмотря на то что из рассказов Таяны и частично Оракула и Тернера он знал, что за прошедшие века утрачено очень много древних знаний, все равно возможности волшебников превосходили фантазию обычного человека. И даже Жаров, знакомый с «чудесами» высокотехнологического мира, иногда просто поражался тому, что умеют местные маги, даже не лучшие из них.

Старик снова покачал головой:

— Ничего, юноша. Эта вещь сделана давно, так давно, что я даже не могу определить время.

— Она не выглядит старой.

— Мало что как выглядит, — невесело усмехнулся Затар. — Я могу выглядеть двадцатилетним, но артрит, юноша… от этой иллюзии он не исчезнет. М-да… Так вот, это кольцо старое. Но я говорю так не потому, что знаю это. Просто сейчас такие вещи уже не умеют делать.

Он поднялся, кряхтя и охая, и шаркающей походкой двинулся к полке, сплошь уставленной шкатулочками, старыми книгами, многочисленными баночками с зельями и мазями. Каждый раз, попадая в покои Затара, Денис поражался, насколько же точен сформировавшийся у него в детстве образ убежища колдуна. Похоже, здесь не наводили порядок не то что годами — столетиями. Пыльные чучела странных животных, скелеты целиком и отдельные кости, черепа, явно в прошлом принадлежавшие людям, и такие, владельцев которых можно было представить себе только в страшном сне.

Старик снял с полки одну из шкатулок и медленно вернулся назад, в кресло. Затем откинул крышку. Внутри, на старом, ветхом, почти потерявшем от времени цвет бархате лежала брошь. Казалось, она сделана из серебра — но в отличие от самой шкатулки время явно не сказалось на украшении. Серебро совсем не потемнело, как будто бы оно только что вышло из рук мастера.

В первый момент Денис даже не понял, почему старик показывает ему эту вещицу, и только взяв ее в руки, понял. Эта брошь была похожа на кольцо — та же точность отделки, то же отсутствие каких бы то ни было излишеств. Она была простой и в то же время совершенной.

— Эта вещь передается в нашей семье из поколения в поколение уже много лет, — тем временем рассказывал старик. — Уже дед моего деда не помнил, откуда это украшение появилось у рода Затаров, но эти линии не кажутся ли тебе знакомыми? Если мои старческие глаза не обманывают меня…

— Да, вы правы. Наверное, это делал один и тот же мастер. А каковы свойства этой броши?

— Это серебро.

— Нет, я имею в виду…

— Я знаю, что ты имеешь в виду, юноша. Но увы… в этой безделушке есть магия, но я не знаю ее природы. Более того, я могу видеть магию, заложенную в предмете. В броши магия есть, вот смотри…

Старик взял со столика небольшой нож и с силой провел кончиком лезвия по блестящему металлу, оставляя глубокую кривую царапину. Прошла секунда, другая… прямо на глазах царапина зарастала, затягивалась, как рана, — только в отличие от раны на блестящей поверхности не осталось шрама. Совсем немного времени — и брошь все так же сияла, как новая, полностью избавившись от дефекта.

— Это магия, — прошептал Затар. — Магия, которая мне неизвестна. И перед моим взором эта брошь — не более чем безделушка. Кусок серебра, ничем не отличающийся от тех, что продаются в лавках. Но ты видел… Это вещь, которую мы не можем понять. Во всяком случае, никто из моего рода не писал о том, чтобы брошь как-то себя проявляла. Все эти века она мирно лежала в шкатулке… или украшала наряды женщин из нашей семьи. И никаких магических проявлений.

— А камень?

— Я не знаток драгоценностей. Но, сам понимаешь, юноша… в такую вещь простой камень не вставят.

— Я не знаю, допустимо ли сделать такой подарок…

— Таяне де Брей? Вполне. Она неплохая волшебница и способна справиться со многим. К тому же ей наверняка будет приятно. Но…

— Но?

— Но, юноша, тебе не следует забывать об одной простой вещи… вы, молодые, всегда торопитесь, и вещей, которые лежат на поверхности, не замечаете. Что уж говорить о чем-то спрятанном, пусть даже и кое-как. Ты же не думаешь, что просто вот так пошел и купил колечко, верно?

— Ну… пожалуй, — неуверенно протянул Денис. Признаться, еще несколько минут назад он думал о покупке как об удачном стечении обстоятельств, не более.

— Не надо лгать мне, юноша, — тихонько рассмеялся Затар, — ты ведь даже не подумал об этом. Поверь, такого рода вещи не валяются по углам в нищих лачугах и уж тем более не предлагаются первому встречному. Желай она получить настоящую цену, она принесла бы кольцо мне.

— Настоящую? — удивленно поднял бровь Жаров. Ответом ему была снисходительная усмешка.

— Сынок, я бы отдал за это кольцо не то что двадцать — сотню золотых. Даже нет, не так… я бы отдал столько, сколько будет запрошено. Не так много в наше время сохранилось древних артефактов, и не так уж важно, что неизвестно, какая магия вложена в него. Важно, что это наследие давно ушедших времен. Четыре года назад Академия приобрела древний фолиант, написанный на давно забытом языке. За него отдали четыре тысячи золотых, но пока никто не сумел прочесть ни строчки.

— Может, мне стоит продать кольцо вам, — несколько натянуто рассмеялся Жаров, будучи уверенным, что только что услышал недвусмысленный намек. Но Затар лишь отрицательно качнул головой.

— Нет, в этой жизни многое имеет свой скрытый смысл. Кольцо было предназначено именно для тебя… или для Таяны Де Брей, что, по сути, одно и то же. Не стоит бездумно нарушать ход событий, особенно тогда, когда за ним кто-то стоит. Ты должен понимать, что тебе это кольцо в буквальном смысле слова навязали.

— Кто?

— Если бы знать. Думаю, надо подождать, со временем все станет ясно. А если не станет… это будет означать, что кольцо никак себя не проявит, и, следовательно, волноваться не о чем.

— На моем месте вы бы тоже были так спокойны, мэтр?

— Но я же не на твоем месте, — хитро прищурился старик. — Не стоит волноваться из-за вещей, управление которыми тебе неподвластно, юноша. Я прожил долгую жизнь и понял — что предопределено, то непременно свершится. Я бы не удивился, что выбрось ты сейчас это кольцо в сточную канаву, завтра оно опять появится у тебя в кармане. Пусть все идет своим чередом. На твоем месте я бы, конечно, рассказал Таяне де Брей о том, как тебе в руки попало это кольцо.

Таяна вновь взглянула на свою руку. Кольцо сидело как влитое, но снималось легко. Откровенно признаться, Денис всерьез опасался того, что, надев его один раз, Тэй больше не сможет стянуть его с пальца. Казалось, своим беспокойством он должен был бы заразить и девушку, но Таяна отнеслась к странному подарку на удивление спокойно.

— У вас замечательные обычаи, — улыбнулась она, когда Денис рассказал ей о том, что в его мире принято дарить подарки на день рождения.

— Увы, не все, — усмехнулся он чуть печально. Праздника не получилось. Наверное, стоило бы и в самом деле купить какую-нибудь безделушку, а кольцо это отдать потом. Или попробовать выбросить, в крайнем случае этим он проверил бы мысль Затара. Но Денис решил все-таки вручить именно его… А потому торжественный момент был изрядно подпорчен ожиданием неприятностей.

Но ничего не случилось. Кольцо никак себя не проявляло, обычный золотой ободок, голубой камень — ювелирное изделие, ни больше ни меньше. Таяна даже посмеялась над опасениями Жарова…

А он вдруг с пронзительной отчетливостью понял, что спокойной жизни пришел конец. Несколько месяцев нормальной жизни… что ж, спасибо и за это.

Глава 2 ЗОВ

Моя месть будет страшна. Никто не смеет вставать на пути великого Дорха дер Ладена. Этот негодяй понесет кару — как и та сучка, что посмела усомниться в моем праве стоять в ряду величайших магов мира. Собственно, я, Дорх дер Лиден, прекрасно понимаю, какое место занимаю в этом ряду. И это справедливо… в конце концов, кто знает, сколько правды и сколько вымысла в этих россказнях о могуществе Древних. Может быть… да что там может быть, наверняка ни один из них не способен сравниться со мной.

Сегодня я сумел свершить великое колдовство. Вернуть руку, что подло отрубил этот негодяй. Справедливость требовала, чтобы мне это удалось, — так и произошло. А тот сопляк, чья рука теперь принадлежит мне, — что его ждало в этой жизни? Нищета, голод, болезни? Стало быть, то, что ему пришлось отдать жизнь ради меня, Дорха дер Лидена, есть высшая справедливость. Во все времена низшие служили высшим — а кто посмеет утверждать, что более величественен, нежели я, величайший из магов?

Может быть, мне стоило бы убить этих троих негодяев лично. Вор, невежественная волшебница и грубый наемник… но не слишком ли это мелочно? Безусловно, месть должна свершиться… но будет куда лучше, если эта работа будет сделана другими, столь же низкими и подлыми существами. В этом тоже есть своя справедливость — каждое существо в этом мире рождается и живет с определенной целью. И если Эрнис создала достаточное количество всякого отребья, склонного к грязной работе, — пусть они ее и выполняют. В этом мире слишком много непонимания и глупости, а потому некоторые из представителей этих серых масс могут неправильно понять мое стремление к установлению справедливости.

Я нашел нужных мне людей. Они при всем своем скудоумии могут выполнить мое поручение. Правда, придется разговаривать с ними осторожно — не все способны понять истинное величие… это понимание приходит либо сразу, либо его надо постигать медленно, долго. Я не намерен столько ждать.

Дорх дер Лиден, записи в назидание благодарным потомкам

* * *

Дорх оглянулся по сторонам и несколько раз стукнул молотком в неприметную дверь, одну из многих в этом квартале, похожих друг на друга, как две капли воды.

Последние месяцы были для Дорха далеко не самыми светлыми. Лишившись кисти в глупой драке, он потерял одним махом возможность творить большую часть известных ему заклинаний — они требовали использования обеих рук. Ко всему прочему, все его мысли теперь занимала жажда мести. В попытках найти и уничтожить виновников всех своих бед он растерял большую часть своего состояния, и в лучшие времена не бывшего особо значительным. И вот теперь, стоя практически в самом конце своего пути, он еще имел достаточно средств, чтобы оплатить помощь профессиональных убийц. Но и только — последние резервы ушли на подбор необходимых ингредиентов для заклинания по восстановлению своей потерянной руки.

Это было не слишком сложное заклинание, проведенное к тому же с некоторыми шероховатостями. Любой выпускник Академии сумел бы сделать то же самое, но с куда меньшими затратами силы и средств. Но Дорх дер Лиден, считавший себя наимогущественнейшим магом современности, на самом деле был не более чем самоучкой. Надо признать, способности у него были, но огромное самомнение не позволило ему потратить годы на обучение у признанных мастеров. Он всего достиг сам, копаясь в старых книгах, спотыкаясь там, где уверенно прошли другие, заменяя непонятые слова или названия тем, что ему казалось правильным. Может быть, в другое время и в другом месте, пройдя соответствующее обучение, он стал бы неплохим магом средней руки. Но пока что он был, по сути, бомбой с испорченным механизмом активации — немалый запас силы и не слишком отточенное умение этим богатством пользоваться. Вот и приращивая себе руку, он сумел достичь нужного результата лишь с шестой попытки. И, соответственно, оставил позади шесть трупов. Его, впрочем, эти «неудачи» расстраивали мало.

Но теперь наконец у него снова была рука. Слушалась она, правда, не очень, но работать с заклинаниями он сможет. До этого он не рисковал соваться к наемникам, люди они грубые, горячие, чуть что — сразу за меч хватаются. Теперь же он был готов к встрече.

За дверью раздались тяжелые шаги, затем массивные створки со скрипом отворились. Перед Дорхом стоял настоящий великан — гора мускулов, увенчанная непропорционально маленькой головой. Глаз был перетянут черной полосой кожи. На нем была короткая меховая безрукавка мехом наружу — такие обычно носят дикари в северных горных долинах. На поясе потертых кожаных штанов — увесистый кинжал. Явно охранник.

— Ты хто? — буркнул великан. — Чего надо?

— Меня зовут Дорх дер Лиден. Волшебник дер Лиден. Меня ждут.

Великан пожал плечами:

— Ну, тады проходи, волшебник.

Охранник провел гостя в дом. Этобыл большой, очень большой дом, здесь давно уже обитали наемники — не те, что предлагают свои клинки сильным мира сего, и не те, что всегда готовы стать мечом и щитом торговых караванов, богатых домов или хотя бы трусоватых владельцев толстых кошельков. Здесь обитали другие — те, кто за небольшую плату был готов решить некоторые проблемы заказчика. Проблемы весьма специфические — и решение было соответствующим.

Здесь можно было за золото купить чью-нибудь смерть. Можно было даже за серебро — если требовалось убрать кого-нибудь, не способного оказать сопротивление.

Каждый Император рано или поздно принимал решение выжечь Гильдию наемных убийц каленым железом. На худой конец, как следует проредить их. Как правило, это ни к чему хорошему не приводило. Мастера убийств из-за угла не принимали открытого боя, легко скрываясь и растворяясь среди простонародья, зато гвардия потом, бывало, недосчитывалась кого-то из офицеров. И ранг безвременно усопших офицеров Напрямую зависел от активности кампании по изничтожению наемных убийц. Спустя некоторое время очередной Император понимал сделанные ему намеки и гонения на наемников прекращал. И все снова возвращалось на круги своя.

Вот и сейчас Гильдия жила спокойно уже лет пятнадцать, внешний Император переболел желанием покончить с нею, его сынок был еще слишком молод и право на трон получит не скоро. Так что сейчас наемные убийцы находились на пике благополучия — а потому взвинтили цены выше всяких разумных пределов. По крайней мере с точки зрения Дорха.

Пять лет назад Утар Белоголовый, один из самых известных убийц и глава Гильдии, попал в довольно сложную ситуацию. Он, конечно, выпутался — он всегда выпутывался. Но в этот раз он оставил за собой не только десяток трупов, но и собственный правый глаз. Прекрасно понимая, что увечному не место во главе бессмертной и смертоносной Гильдии, и не желая в одну из темных ночей получить под ребро кусок заточенной стали или проглотить с пивом порцию отравы, Утар нашел совершенно блестящий и практически беспроигрышный выход. Как уже говорилось, он всегда умел выкручиваться из сложных ситуаций.

Официально объявив о своем отречении от звания главы Гильдии, Утар Белоголовый потребовал, чтобы его место занял самый достойный. И таковой нашелся… правда, в процессе выяснения, кто же более всего достоин высокого звания, число членов Гильдии заметно сократилось. А сам Утар остался при новом лидере — немного телохранителем, немного советником, немного учителем для подрастающего поколения мастеров ночных дел. А при необходимости играл роль обычного привратника — тупого, зато сильного. И многие гости, приходящие сюда за хорошо оплачиваемой помощью, даже не подозревали, что уши великана ловят каждое слово и потом, когда проситель удалится ожидать решения, его, Утара, голос будет значить много.

За последние несколько сотен лет Утар оказался единственным главой Гильдии, который всерьез предполагал закончить жизнь в покое и достатке. И у него были на это все основания. Тем более что с нынешним лидером наемных убийц он замечательно ладил.

Помещение, в котором оказался Дорх, было довольно скромным — никакой бьющей в глаза роскоши, все очень функционально и все подчеркивает: здесь люди занимаются серьезным делом. Седой охранник впустил волшебника в зал, где стояло всего два кресла, а сам скромно занял место у двери.

Одно из кресел было занято — в нем сидела ослепительной красоты женщина. Ей было лет тридцать, не больше — а выглядела она гораздо моложе. Дорогое платье из темно-красного шелка обрисовывало все изящные линии великолепной фигуры, драгоценности, сделавшие бы честь благородным леди, казались простенькими в сравнении с ее красотой. Густые черные волосы изумительно сочетались с густым кроваво-красным цветом наряда. Палец с длинным ногтем указал Дорху на свободное кресло. Тот сел, стараясь сохранить достоинство. Увидеть здесь женщину он ожидал менее всего.

— Вы желали встретиться и обсудить заказ? — Голос женщины мягкий, чуть хрипловатый… он, казалось, обволакивал, зачаровывал. — Теперь вы здесь, волшебник, я слушаю вас.

— Я просил о встрече с главой Гильдии, — несколько резко заявил Дорх. — Я, кажется, немало заплатил за эту… привилегию.

Он едва удержался, чтобы не вставить слово «сомнительную».

— Вы получили именно то, за что заплатили, — с легким оттенком нетерпения заявила женщина. — Меня зовут Черри Лесс. Я — глава Гильдии.

— Дикая Кошка Черри? — потрясение прошептал Дорх. Об этой женщине он знал давно — более того, о ней знали почти все, кто хоть иногда держал глаза и уши раскрытыми. Дикая Кошка Черри получила свое прозвище, когда при дележе добычи после одной весьма прибыльной операции пятеро бойцов Гильдии решили, что шестой — совсем еще молодой девчонке — вполне достаточно половинной доли. Одного из них Черри оставила в живых — просто для того, чтобы при необходимости он мог подтвердить, что это было не более чем самозащита. О том случае в свое время много говорили, и новенькой прочили блестящее будущее. А оно оказалось куда более блестящим, чем можно было предположить.

— Итак?

— ?..

— Итак, вы пришли сюда, чтобы заключить контракт, — терпеливо сказала красавица, однако в ее интонациях прозвучали холодные нотки. — Переходите к делу, волшебник.

— Ах да… ну, их трое.

— Трое? — Черри изогнула безукоризненную бровь. — Трое — это хорошо. Большой контракт, большие деньги. И кто они?

— Один… его зовут Дьен Жаров, он один из советников при дворе Императора.

— Один из советников, — усмехнулась красавица. — Это не вполне подходящие слова. Он владеет неизвестными нам приемами борьбы и считается непобедимым.

— Никакой знаток уличной драки, — презрительно скривился Дорх, — не устоит перед отравленной стрелой.

— Возможно, — кивнула Черри. — Гильдия принимает заказ. Цена составит сто золотых таласов. Это не обсуждается.

Дорх почувствовал, как от злобы заскрежетали его челюсти. Сто золотых… за такие деньги он лично убил бы человек двадцать. Да, названная сумма была весьма и весьма впечатляющей, и все же он был готов к этому.

— Второй, вернее, вторая… ее зовут Таяна де Брей. Она…

— Волшебница, длительное время отсутствовала в столице, но недавно вернулась. Магией владеет средне, но ей прочат неплохое будущее, если она займется своим образованием. Имеет диплом Академии. Волшебница — не самая простая из мишеней, но Гильдия не видит в этом заказе ничего невозможного. Цена составит… сто золотых. Это не обсуждается.

Дорх снова скрипнул зубами. Но в самой глубине души он вдруг испытал чувство удовлетворения. Он предполагал, что и за вора, и за молодую нахалку, именующую себя волшебницей, убийцы запросят больше. Значит, у него еще останутся значительные средства.

— Третий… это простой солдат, наемник. Его зовут Тернер. Он путешествовал вместе с волшебницей и этим… любителем подраться.

Красавица брюнетка нахмурилась. Дорх не заметил короткого взгляда, брошенного ею в сторону массивного охранника.

— Пятьсот золотых, — коротко бросила Черри. — Это… обсуждается. В сторону увеличения гонорара.

— Пятьсот??? — Дорх вскочил, но в то же мгновение ему показалось, что ему на голову обрушился потолок. Массивная ладонь стража притиснула его обратно к креслу.

— Здесь не надо резко двигаться, — прогудел за спиной низкий голос седого.

— Я не намерена объяснять расценки Гильдии, — голосом холодным как лед заявила Черри, и в ее словах Дорх услышал угрозу. — Я не намерена, но все же скажу. Этот… человек уже один раз перешел нам дорогу, и пятеро моих бойцов попытались его убрать. Теперь в Гильдии имеется пять вакансий. Поэтому заказ будет трудным. Гильдия никогда не отступает, но мы должны предусмотреть гонорар, достойный сложности задания. Пятьсот пятьдесят…

— Согласен, — почти крикнул Дорх, понимая, что еще мгновение, и эта и без того невероятная цена увеличится еще на десяток-другой монет. Даже названная сумма была на пределе его возможностей. Отсюда он выйдет нищим… подумать только, еще несколько часов назад он был богатым… ну, относительно богатым человеком. И теперь все деньги уйдут на оплату этого заказа. Может быть, все-таки ограничиться этими двумя, а с солдатом разобраться самому?

Но тут Дорх вспомнил, что имел глупость произнести сакраментальное «согласен». А значит, даже откажись теперь он от заказа, деньги уйдут Гильдии. А он останется ни с чем.

Слегка дрожащими руками он вынул из кармана тяжелый мешочек. Стараясь не делать резких движений, которые можно было бы неправильно истолковать, он протянул деньги Черри, но на полпути его рука была остановлена, и могучая лапища седого сгребла кошель.

— Это задаток, — просипел он неожиданно севшим голосом.

— Я вижу, — кивнула Черри. — В этом мешочке никак не поместятся семьсот пятьдесят монет. Но ты, волшебник, не вызываешь у меня доверия, а я привыкла со вниманием относиться к своим ощущениям. А потому я требую всю сумму вперед.

— Да, конечно… — пробормотал Дорх, чувствуя себя невероятно униженным. В другое время и в другом месте он, возможно, полез бы на рожон, но сейчас он испытывал настолько сильный страх перед этой женщиной, известной своей безжалостностью, и ее странным телохранителем, что даже не думал о мести обидчикам. — Да, леди, деньги у меня дома. Твой слуга может сходить со мной, и я выплачу всю сумму.

— Хорошо, — кивнула черноволосая красавица. — И вот еще, Дорх… я не советую вам играть с Гильдией. Недобросовестные заказчики в Гильдии очень непопулярны. И такие контракты, — она сделала многозначительное ударение на слове «такие», ясно давая понять, что имеет в виду, — такие контракты мы исполняем очень дешево. Практически бесплатно.

— Да, да, я понимаю, леди. Никаких игр, все будет честно. Я не намерен уклоняться от оплаты.

Провожая глазами волшебника, которого Утар подталкивал к выходу, Черри думала о том, не совершила ли она сегодня ошибку. Редко, очень редко волшебники приходили в Гильдию с заказами. Обычно им вполне хватало сил самостоятельно решать свои проблемы. А этот Дорх, нагло именующий себя дер Лиденом… Черри никогда не встречалась с людьми, не выяснив о них всего, что только было возможно. Он действительно неплохой волшебник, да и не слишком заботящийся о чистоте своих рук. Если кое-что из того, что ей удалось выяснить, стало бы известно тем, кого Империя поставила поддерживать закон и порядок… тело этого подонка давно болталось бы на виселице. До сего момента Лиден предпочитал разбираться со своими противниками сам — а теперь все же пришел в Гильдию. Что-то подсказывало Дикой Кошке, что этот контракт может оказаться куда сложнее, чем десятки других, которые она заключала в прошедшие годы. И даже немыслимая сумма золотом, которая прозвучала сегодня, может оказаться смехотворно малой…

Женщина передернула плечами, отгоняя неприятные мысли. Контракт принят, и следует заняться работой — подобрать исполнителей, наметить планы и приступить к их реализации.

Денис почувствовал, как кто-то трогает его за плечо, и проснулся. Ощущение было странным — как будто бы он находится под водой и с трудом, напрягая все силы, выныривает на поверхность, как будто легкие жаждут воздуха, а он где-то там, вверху, и нужно рвануться к нему всем телом, чтобы вдохнуть полной грудью. Глаза были застланы туманом, в котором скрывалась обстановка скромно обставленной комнаты: покои сэнсэя, выделенные ему во дворце от щедрот Императора, были пока еще не слишком похожи на нормальное жилье. Но за свою жизнь привыкнув и к тесноте корабельных кают, и к крошечной палатке одинокого охотника, и к предельной функциональности собственной, уже навсегда брошенной квартиры, он не испытывал неудобства и здесь. Кровать, чтобы не спать на земле, стол, чтобы не есть на ходу, — это уже неплохо. А уют придет со временем, тем более что это жилье — не навсегда. При дворе не принято было жить в помещениях дворца более, чем это было необходимо. В конечном счете эти покои предназначались для гостей не слишком высокого ранга. А сэнсэю, учителю цесаревича, следовало бы подумать и о более престижном обиталище.

Таяна, как обычно, ночевала дома — в Тирланте было немало эдаких мини-дворцов, и дом де Бреев был среди них не самым пышным, но все же довольно впечатляющим. Она не раз и не два предлагала Денису покои в фамильном гнезде барона Арманда, куда более комфортабельные, но он вновь и вновь отказывался, не желая зависеть от девушки, не желая сидеть у нее на шее. Тем более что денег «за постой» она бы, ясное дело, не взяла, а чувствовать себя нахлебником… Это чувство Жарову и так уже порядком надоело.

Он несколько раз зажмурился и резко открыл глаза в надежде, что скрадывающий окружающие предметы туман уйдет, — но тщетно, по-прежнему все виделось как сквозь дымку. Денис всмотрелся в полумрак — возле постели стояла фигура человека. Увидеть его целиком как-то все не получалось, только частями — черная, теряющаяся во мраке, подобно облачению воинов-ниндзя, одежда, серебристые волосы…

— Оракул, — прошептал Жаров.

— Да, в некотором роде, — услышал он знакомый голос. — Радости тебе, воин.

— И тебе, — ответил Денис, пытаясь подняться и убеждаясь, что сделать это он не в силах. Не то чтобы что-то сдерживало движения, скорее просто тело не желало подчиняться.

— Давно не виделись, — вздохнул Оракул, опускаясь в мягкое кресло.

На мгновение в голове у Дениса мелькнула мысль о том, что в его комнате отродясь не было подобных кресел. Но он тут же вспомнил, что Дерек дер Сан был мастером иллюзий, а уж сотворить для себя удобную обстановку — это умение он совершенствовал более тысячи лет. Оракул шевельнул рукой, и где-то позади Дениса вспыхнули свечи, разгоняя тьму. Не до конца, впрочем.

— Более полугода…

— Вы могли бы и в гости заглянуть, — укоризненно сообщил маг, но затем чуть печально улыбнулся и вздохнул. — Хотя у вас, молодых, свои интересы в жизни, не так ли? Я понимаю. Жизнь коротка, и надо успеть найти в ней свое место…

— Знаете, магистр, я, честно скажу, очень рад вас видеть, но вы ведь пришли в гости не для того, чтобы поболтать по-стариковски. — Денис сделал еще одну попытку подняться, столь же безуспешную, как и предыдущие. Хотя в этот раз эффект все же был — тело вопреки желаниям хозяина вдруг перевернулось на бок, а рука скользнула под щеку. Теперь Жарову приходилось отчаянно косить глаза, чтобы видеть ночного гостя. — Что со мной?

— С тобой? С тобой все в порядке. Ты просто спишь. Меня здесь, разумеется, нет, по вполне понятным причинам я не могу покинуть свою пещеру, поэтому приходится общаться вот так. Не более чем иллюзия.

— Во сне я все-таки могу двигаться, — пробурчал Жаров, не слишком довольный неудобством позы. Да и выглядело это не лучшим образом — в доме гость, а хозяин лежит пластом, да еще по-детски, чуть не калачиком свернувшись.

— Сейчас не твой сон, — резонно заметил Дерек. — Ну да ладно, речь не об этом, потерпишь немного. Ты прав, я пришел не для пустой беседы.

— Миру снова грозит беда, — патетически провозгласил Жаров, упрямо стараясь хотя бы вытянуть руку из-под щеки.

— Не стоит ёрничать. — Дерек был серьезен. — Безопасность мира не есть повод для шуток. И ты прав, назревают весьма неприятные события, и в какой-то мере они связаны с вами… нет, нет, вы все сделали верно. Уничтожение Алмазной Тверди, безусловно, было необходимо, и угроза твоему родному миру этим была устранена. Но есть кое-что, чего вы не учли…

Он вздохнул снова, чуть виновато.

— И я не учел. Приведу небольшую аналогию. Представьте себе бассейн, наполненный прозрачной, кристально чистой водой. На краю бассейна стоит статуя, извергающая в бассейн все такую же чистейшую струю… И вдруг вместо прозрачной воды из статуи начинает бить поток грязи. И тогда кто-то мудрый… — он горько усмехнулся, явно давая понять, о ком идет речь, — кто-то мудрый решает, что лучший способ сохранить чистоту воды в бассейне — это разбить загрязняющую его статую…

— Простите, магистр, — осторожно прервал старого волшебника Жаров. — Вы знаете, кто я и откуда. Может, мы в виде исключения, попробуем разочек поговорить как равные?

— Как равные? — Магистр явно был удивлен. — Ну что ж, можно попробовать…

— В таком случае, — голос Дениса прозвучал капельку более резко, чем следовало, — избавьте меня, ради всего святого, от ваших аналогий. Можете просто сказать, в чем проблема?

Дерек несколько оторопел от такой отповеди, но все же сдержался и не стал проявлять агрессивность. Жаров понимал, что разговаривать в таком тоне с Оракулом не следует, но старик, сильно ограниченный в общении, мог разглагольствовать часами, получая истинное удовольствие от самого процесса.

— Ну ладно, — несколько суховато ответил Оракул, — давай без аналогий. То, что вы уничтожили, не являлось в полой мере виновником угрозы миру. Алмазная Твердь, вернее, питающий в ней дух Зарида дер Рэя, был лишь проводником.

— Вы же говорили…

— Я помню, что я говорил, — поморщился Дерек. — Увы, я с самого начала должен был понять, что у Зарида, запертого в статуе, не должно было хватить сил на создание врат между мирами. Во всяком случае, он никак не мог делать это столь часто. Безусловно, сила шла к нему извне, он лишь направлял ее. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять это… я, конечно, пытался проследить источник силы, но…

— Но?

— Это оказалось мне неподвластно.

— Я думал, что в этом мире вы знаете все.

— В этом и скрывается корень всей проблемы, — серьезно кивнул Дерек дер Сан. — Если бы я и в самом деле знал все, как бы просто решались сложности. Видишь ли, я не могу ответить на самый главный вопрос — для чего вообще Зарид открывал порталы в другие миры? Это ничем не обосновано — подумаешь жертвы, оружие, драгоценности… тем более, как я понял, в твоем мире урги толком ничего полезного и не нашли. Тогда зачем? Рисковать целым миром ради побрякушек? Нелогично… и к тому же совсем не в духе Зарида.

— Он, помнится, рискнул проникнуть в Гавань, чтобы создать статую.

— Да… и все же я не понимаю. Ну ладно, пусть он затеял все это ради того, чтобы потешить ургов. Или ему на старости лет захотелось поиграть с высшими силами. Я ни в чем не уверен… точнее, уверен лишь в одном — источник силы, питавшей Алмазную Твердь, находится не в этом мире.

— Так ли уж это важно, где находится источник, если статуя мертва?

— Ты, воин, считаешь себя умнее многих просто потому, что вышел из иного мира, жители которого кое-чего достигли. Не стоит себя переоценивать, — снисходительно, даже язвительно заметил магистр. — Вернемся к столь нелюбимым тобою аналогиям. Статуя больше не представляет угрозы, и грязь не льется в бассейн… но вот уровень воды в нем все убывает и убывает… Так происходит и теперь. Я чувствую отток магической энергии… очень, очень похоже на открытый портал, когда часть магии этого мира перетекает в другой. Но это только похоже, на самом деле энергия магии как-то… слабеет, что ли. Ее становится меньше.

— То есть кто-то высасывает магию из нашего мира?

— Да, так.

— И никто ничего не замечает?

— Пока нет. Когда грань, расшатанная ургами, готова была вот-вот лопнуть, это заметили многие, в первую очередь — маги. Их заклинания перестали действовать так, как должны были. Теперь же воздействие куда более незаметно, нарушаются очень тонкие связи…

— Так вам не удалось установить источник угрозы? — В какой-то момент Жарову показалось, что фигура Дерека становится прозрачной.

— У меня есть только предположение. — Голос магистра стал заметно тише. — О, проклятие, контакт рвется… а я еще не успел сказать главного. Вы с Таяной должны срочно прибыть в мою пещеру. Расстояние слишком велико, и наш разговор вытягивает из меня силы. Я умираю, Дьен, и потому поспешите. Ежели вдруг вы не застанете меня в живых, запомни, что это наверняка Зорген, это его рук дело…

Голос Оракула становился все тише и тише, Денис отчаянно напрягал слух, чтобы разобрать слова. И теперь он ясно видел, что сквозь тело гостя, да и сквозь спинку его кресла просвечивает угол комнаты.

— Если что, ищите ответ в Гавани Семи Ветров, ищите путь в Ноэль-де-Тор, она цела, но она не в этом мире. Я не знаю… туда… дороги… ищите… в Гавани…

— Где, где она, Гавань? — Денис почти кричал. Но поздно, в воздухе уже еле угадывался силуэт старого мага, а голос вообще превратился в почти неразличимый шепот. Вот исчез и призрак, а вместе с ним и голос. Исчез окончательно. И в тот же момент Денис проснулся, на этот раз — по-настоящему.

Одним рывком он сел на кровати — в комнате он был один.

— Дерьмо!

Он всегда считал, что тупейшие сцены из мелодрам, когда какой-нибудь герой долго и муторно что-то говорит и в результате умирает, так и не успев сказать или сделать самого главного, случаются лишь по волеизъявлению тупых режиссеров, и никогда не думал, что и сам окажется в подобной ситуации. Черт бы побрал Дерека с его словоблудием, начни он сразу говорить по делу — глядишь, успел бы все толком объяснить. Так нет же, нужно обязательно пускаться в длинные разглагольствования…

— А может, это просто сон? — спросил он, и обращенные к себе самому слова прозвучали неожиданно неуверенно.

Что ж, это вполне мог быть и сон, но в этом мире, где самое невероятное вполне могло оказаться реальным, не стоило отбрасывать никакую, даже кажущуюся совершенно фантастической версию. И потом, позавчерашний разговор с Затаром, это кольцо… Денис, что было вполне естественно, думал о странной покупке достаточно много, чтобы подсознание сыграло с ним дурную шутку. Но можно ли отбросить посетившее его видение как ничего не значащие игры утомленного разума?

Он встал, подошел к бадье, стоящей на низком столике, — вечером, когда миловидная служанка принесла ее сюда, вода была горячей, но сейчас уже остыла, и Денис с наслаждением умылся, сгоняя остатки сонливости. Вытерев лицо куском ткани, он принялся одеваться — все равно заснуть уже не удастся, значит, пора начинать новый день.

Жаров стоял спиной к двери, когда услышал тихий скрип петель, и внезапно все чувства буквально взвыли, а в мозгу отчаянно запульсировала мысль: опасность, опасность! Он резко метнулся в сторону, чувствуя движение воздуха возле уха — что-то маленькое, но, он был в этом уверен, весьма смертоносное просвистело мимо головы и с глухим щелчком ушло в обитую деревянными плашками стену.

Продолжая начатое движение, Денис развернулся и атаковал в тот момент, когда человек, одетый во все черное, уже вновь подносил ко рту короткую трубку. Жаров не сомневался, что это оружие, да на сомнения и не оставалось времени — сейчас тело работало само, разом вспомнив долгие тренировки и пуская в действие отработанные рефлексы. Бросок… незваный гость успел дунуть, но вновь промахнулся — Жаров ушел с траектории полета крошечной стрелки, чувствуя, как холодеет спина. Метательный, точнее, пневматический снаряд вряд ли мог нанести серьезную рану — так, царапину, не более. А значит, враг позаботился, чтобы и царапина оказалась смертельной.

Кинжал был далеко, но Денис был достаточно тренирован, чтобы полагаться на оружие, которое всегда под рукой. Он крутанулся на полу, нога подсекла человека в черном, тот рухнул навзничь, и Жаров точным ударом выбил из рук убийцы его оружие. А уже через мгновение черный лежал на полу, изо всех сил стараясь не шевелиться — болевой захват грозил переломить кости в любой момент.

Стянув гостю руки за спиной его же собственным поясом, Жаров без особой вежливости швырнул его на кровать.

— Кто тебя послал?

Черные глаза, едва выглядывающие из узкой прорези маски, закрывающей все лицо, чуть заметно блеснули, и Денис, уловив этот блеск, снова пришел в движение. Он рано успокоился — хотя мог бы и подумать о том, что убийца вряд ли будет один. Одиночка, посланный, чтобы убрать сэнсэя, — это же, можно сказать, насмешка.

И точно, в дверном проеме за его спиной стоял второй — такой же, весь затянутый в черную кожу.

— Только ниндзя здесь и не хватало, — рыкнул Жаров. Одновременно его рука рванула лежащее на краю кровати одеяло и швырнула его в голову второму убийце. Тот потерял буквально одно мгновение, отбрасывая в сторону тяжелую ткань, но этого оказалось достаточно — Денис уже сжимал в ладони кинжал. Рукопашный бой — это, конечно, хорошо… но, имея дело с ядом, а в том, что оружие убийц отравлено, он нисколько не сомневался, лучше не доводить дело без нужды до физического контакта. Отточенное движение — и стальное лезвие на половину своей длины ушло в грудь врага. Этот кинжал Жаров выбирал себе сам — и отнюдь не за красивый эфес. Отменно сбалансированный клинок был просто создан для метания.

Закрыв дверь и для надежности задвинув массивный засов, Денис повернулся к пленнику.

— Ну, дружок, а теперь мы поговорим…

И замолчал. Связанный убийца неподвижно полулежал на кровати, и из глаза, в который глубоко ушла маленькая черная стрелка, стекала на простыню тонкая струйка крови. Было очевидно, что он уже вряд ли будет красноречив.

Гэрис внимательно осмотрел трупы и бросил хмурый взгляд в сторону Жарова.

— Кому это ты перешел дорогу, сэнсэй?

— Кто они?

— Ночные воины. Наемные убийцы. Элита.

Денис пожал плечами. В этом мире было не слишком сложно обзавестись врагами, но за собой он ничего предосудительного не помнил.

Дверь распахнулась с такой силой, что чуть не слетела с петель. Рука центуриона метнулась к клинку — и тут же расслабилась. В комнату вихрем ворвалась Таяна.

— Живой?

— Как видишь, — улыбнулся Жаров. Улыбка получилась немного натянутой.

— Слава Эрнис, — прошептала девушка и, бросив взгляд в сторону покойников, вздрогнула. — Ночные воины? Во дворце?

— Гильдии придется дать кое-какие объяснения, — буркнул Гэрис и кивнул двоим легионерам. — Будете охранять сэнсэя.

— Мне не требуется…

Центурион смерил Жарова тяжелым взглядом, затем нехотя, сквозь зубы, процедил:

— Здесь я отвечаю за жизнь гостей. И я решаю, что и как будет делаться, чтобы эту жизнь сохранить.

Денис подумал… и не стал спорить. В самом деле, у каждого своя работа, и лучший способ не нажить себе дополнительных неприятностей — это не лезть со своими советами к тем, кому они не требуются. Он лишь отвесил центуриону короткий поклон — знак вежливости и того, что он принимает решение командира телохранителей Императора.

— Тела уберут, я распоряжусь. А сейчас я оставлю вас.

Легионеры четко, как на плацу, развернулись и вышли вслед за своим командиром, судя по звукам, заняв место у двери.

— Как ты-то здесь оказалась? Я думал, ты дома.

— Ночевала во дворце, — пожала она плечами, осторожно, как источник заразы, обходя лежащее на полу тело. — Так получилось… Может, все-таки расскажешь толком, что случилось?

— Я и сам не знаю, — пожал плечами Денис. — Как-то все неожиданно получилось… Я надеялся, что этот, — кивок в сторону второго тела, на кровати, — сможет что-то рассказать. Но тот, второй, дунул в меня стрелкой… и попал в приятеля. Досадно.

— Досадно? — возмущенно зашипела волшебница. — Да ты вообще чудом жив остался. От ночных воинов редко кому удается спастись. И еще реже — в одиночку.

— Кто они, ты мне можешь объяснить?

— О них мало кто знает… вернее, слышали многие, а вот тех, кто видел и мог потом рассказать, — единицы. Эта Семья служит Гильдии.

— Гильдии?

— Ну… Гильдии наемных убийц. Тебя это удивляет?

— Признаться, немного.

— Ничего удивительного, если есть Гильдия торговцев, Гильдия пекарей… почему бы не быть и Гильдии убийц? В основном там, как ты понимаешь, собралось полное отребье, но есть и настоящие мастера. Говорят, ночные воины никогда не принимают в Семью людей со стороны, только свои… и они не то чтобы члены Гильдии, скорее просто выполняют отдельные контракты за плату. За очень большую плату. Можешь гордиться, — она невесело усмехнулась, — тебя оценили высоко. Ночным воинам поручаются лишь самые сложные задачи, и они на самом деле лучшие.

— Отравленное оружие, духовые трубки… в моем мире были подобные им. Их называли ниндзя. Хотя я о них мало что знаю, Так, слышал когда-то.

— Дело вот в чем, ночные воины никогда не убивают по собственному желанию… если, конечно, ты не умудришься как-нибудь оскорбить их. То, что они пришли за тобой, означает, что на твою голову заключен контракт. И еще… это означает, что тебе надо бежать отсюда. Гильдия известна еще и тем, что всегда доводит работу до конца. В другой раз тебе может не повезти.

— Бежать? — Жаров усмехнулся. Все сводилось к тому, что его прямо-таки понуждают уехать из столицы. — Знаешь, Тэй мне сегодня приснился странный сон.

Он рассказал ей о ночном явлении Оракула, втайне ожидая, что девушка рассмеется и скажет, что это — не более чем обычное сновидение, напрочь лишенное скрытого смысла. Но она стала вдруг еще серьезней, хотя казалось, это уже невозможно.

Таяна сложила пальцы в странную фигуру и прошептала несколько непонятных слов. Комнату залило мягкое зеленоватое свечение, исходящее из рук волшебницы. Девушка продолжала бормотать слова на чужом языке, слова, состоящие, казалось, из одних лишь шипящих звуков. Постепенно свечение становилось все более и более неравномерным. Там, где во сне Денис видел фигуру Оракула, зеленых искорок было заметно больше, они собрались в сгусток — более того, облачко света формой как будто бы напоминало контуры сидящего в кресле человека.

— Очень старое заклинание, — невесело усмехнулась она. — Вот уж не думала, что когда-нибудь пригодится. Это, знаешь ли, из «Книги бесполезной магии», есть такая. Туда собраны разного рода заклинания, которым так и не смогли найти применения. В том числе и это… оно, если верить написанному, должно показать, что здесь была кем-то использована магия дальнего разговора.

— Почему же оно бесполезное?

— Потому что уже много веков никто не знает, что такое эта магия дальнего разговора, — вздохнула волшебница, одним резким движением кисти заставляя зеленый рой погаснуть. — Многое забылось, я рассказывала. В том числе и это… А вот Дерек — он, пожалуй, мог владеть этим знанием, оно происходит как раз из тех времен. А значит…

Денис замер. Слух, обостренный недавно перенесенным стрессом, уловил за дверью подозрительный шум.

— Тихо, — прошептал он одними губами. Его рука потянулась к кинжалу, уже извлеченному из тела и очищенному от крови.

Дальнейшее произошло столь быстро, что он ничего не успел ни сделать, ни сказать. Дверь слетела с петель, и в проеме появилась темная фигура. А в следующее мгновение с пальцев Таяны сорвался огненный шар и расплескался по груди стоящего в дверях человека. Волна жара ударила в лицо Денису, ему показалось, что затрещали, вспыхивая, волосы, и он одним движением под аккомпанемент вопля моментально вспыхнувшего убийцы опрокинул Таяну на пол и прикрыл ее своим телом.

Когда он осторожно поднял голову, в комнате было не продохнуть от дыма. Часть стенных панелей почернела, кое-где плясали язычки пламени. На полу, у порога, виднелась скрюченная фигурка, ранее, видимо, бывшая человеком, а теперь чудовищно обугленная, источающая отвратительный запах паленого. И Денис не был уверен, что такой же запах сейчас не исходит от него самого — волосы наверняка пострадали.

— Ты с ума сошла, — пробормотал он. — Эти шуточки с огнем в закрытом помещении до добра не доведут.

— Я… испугалась… — просипела с пола волшебница, и Денис вдруг осознал, что все еще прижимает ее к доскам всей своей немаленькой массой. Он встал, помог подняться девушке. Затем осторожно выглянул в коридор — как и следовало ожидать, по обе стороны от дверей безвольными куклами лежали стражи. И не подавали признаков жизни.

Он неосторожно задел останки убийцы, и тот моментально рассыпался кучкой даже на вид неприятной жирной сажи. Не уцелело ничего — ни одежда, ни кости, ни металл… если он был у ночного воина.

— Досадно, что этот тоже ничего уже не расскажет. Но в этом есть и кое-что хорошее…

— Что? — Голос Таяны звучал слабо, воздух, наполненный дымом, явно был не предназначен для дыхания. Она закашлялась.

— Ты не спалила весь дворец.

Кай Гэрис, в полном боевом облачении, стоял посреди зала, где недавно принимали Дорха дер Лидена. Позади него сверкали латы десятка воинов, каждый из которых ни ростом, ни боевым умением не уступал своему командиру. И оружие они держали наготове.

Центурион не принял приглашения сесть. Черри Лесс расположилась в своем кресле, в котором она всегда принимала тех гостей, которые настаивали на личной встрече. За ее спиной возвышался Утар Белоголовый, живая легенда преступного мира Империи. Впрочем, Дикая Кошка Черри тоже была уже живой легендой. Словно демонстрируя свою добрую волю, они приняли разъяренного центуриона вдвоем — хотя Гэрис прекрасно знал, что в доме наверняка находится не менее десятка бойцов Гильдии, готовых примчаться на первый же подозрительный звук.

— Я требую объяснений! — Его голос обещал Гильдии вообще и Дикой Кошке в частности массу неприятностей в самом ближайшем будущем.

— Прости, центурион, но Семья ночных воинов не подчиняется мне, и ты это знаешь. — Голос Черри был совершенно спокоен. Его чарующие, мягкие обертоны заставили бы сердца большинства мужчин учащенно забиться, но Гэрис был холоден как лед.

— Это не тот ответ, который мне нужен.

— Это единственный ответ, который я могу дать, — улыбнулась она краешками изящно очерченных губ. — Я клянусь милостью Эрнис, что ни один из членов Гильдии не приказывал Семье совершить нападение на этого… как вы сказали, центурион? Сэнсэя? Странное слово.

— Семья убивает только за деньги, — хмуро возразил Гэрис, уже чувствуя, что ничего хорошего из этого разговора не выйдет.

— Деньги может протянуть не только моя рука, — с ноткой превосходства заметила Черри. — Возможно, Семья заключила частный контракт.

— Я хочу видеть главу семьи.

— Полноте, центурион! Тебе надо бы знать, что никто и никогда не видел главу Семьи. Ночные воины приходят без приглашения и уходят не прощаясь. Даже я не знаю, как позвать их. Но… если кто-то из них появится в моем доме, я передам твою просьбу.

Центурион резко развернулся и, лязгая металлом доспехов, двинулся в сторону двери. Уже у порога он снова посмотрел на черноволосую красотку. Казалось, его взгляд способен сжечь ее прямо на месте.

— Не стоит играть со мной, Кошка. Я еще не забыл времена, когда членов Гильдии развешивали на деревьях вокруг столицы. Ты хочешь возвращения тех дней?

— Нет, не хочу. — Черри хотела сказать какую-нибудь резкость, но неожиданно для самой себя ответила тихо и совершенно серьезно. Гэрис был, бесспорно, прав — ни один контракт не стоит начала новой войны между Гильдией и имперской армией, войны, в которой она, вполне вероятно, станет первой жертвой. А если и не она, то многие из ее слуг, в том числе и тех, кто в той или иной степени дорог ее сердцу. — Не хочу, центурион.

— Тогда подумай над моими словами.

Он вышел, не сказав больше ничего, и вслед за ним покинули зал и гвардейцы в черных плащах.

— Не слишком ли опрометчиво клясться именем Эрнис? — прогудел Белоголовый, осуждающе покачав головой. — Не стоит лишний раз играть с именем богини.

— Это меня беспокоит мало, — тихо ответила Черри, все еще упираясь остановившимся взглядом в захлопнувшиеся створки дверей. — Я не солгала… ты ведь не член Гильдии, ты Учитель и телохранитель, но ты не принимаешь заказы и не исполняешь контракты. Так что я не солгала, Семья получила заказ не от Гильдии… Нет, Утар, я боюсь другого. Три ночных воина не справились с этим сэнсэем. И теперь Семья может задать нам очень неудобные вопросы… признаться, их я опасаюсь куда больше, чем Гэриса. Он прям как меч, он не умеет бить в спину… а семья может захотеть отомстить за своих, если решит, что мы их подставили. Ты должен встретиться с ними, Утар, и объяснить… что это не наша вина.

— Да, госпожа.

— Утар, это очень важно. Менее всего сейчас нам надо ссориться с Семьей.

— Я все сделаю, госпожа.

* * *

Его Величество был не в духе. Его вполне можно понять, монархи и так редко отличаются благодушием, а тут еще столько неприятностей — убийцы, проникшие во дворец, двое погибших гвардейцев, воинов опытных и не раз доказавших свое право носить черные плащи, — и убиты, судя по тому, что ему доложили, всего лишь одним человеком. Правда, из числа ночных воинов, но, покарай его Эрнис, в конце концов, это же просто человек! Справиться с двумя латниками так, что они даже не успели схватиться за оружие, — если бы Императору не было доподлинно известно, что сила ночных воинов не имеет ничего общего с магией, он бы решил, что здесь поработал волшебник.

И в довершение ко всему теперь ему надо отпустить сэнсэя. Нет, самому Императору этот Дьен, по большому счету, нужен не был, но вот цесаревич… мало того что, по словам самого сэнсэя, курс обучения еще не закончен, так и сын привязался к учителю.

— Мне очень жаль, Ваше Величество.

«Еще бы тебе не жаль, — с иронией подумал Император, — заполучить врага из числа ночных воинов — этого никому не пожелаешь».

Конечно, можно было бы принять лежащие на поверхности меры. Облавы, допросы с пристрастием. Ввести в столицу пару гвардейских легионов, отозвать де Брея, пусть наведет дома порядок. Чем это закончится, Император прекрасно знал. Наверняка удастся захватить и красиво развесить в людных местах два-три десятка лихих парней. Не самых серьезных, и уж точно вряд ли в эту сеть попадется по-настоящему крупная рыба. Можно пойти и другим путем… взять, к примеру, эту стерву Черри и публично повесить. Нарушив тем самым собственноручно же подписанные законы, которые обещали каждому справедливый суд. Его Величество поморщился — бывают случаи, когда слово «справедливость» вызывает лишь раздражение.

Да и потом — что реально могут сделать легионеры, кроме как, бряцая железом, бродить по городу и отлавливать неосторожных подонков из тех, кто либо глуп, либо лишен везения, а значит, и в том, и в другом случае рано или поздно угодит на виселицу. А остальные затаятся и начнут мстить. Что толку даже от самых хороших доспехов, если из темного проулка тебе в спину летит арбалетный болт? А легионы и так достаточно потрепаны — несмотря на убедительную победу, урги все же заметно проредили имперскую армию. Еще сейчас нужно вновь выставить гарнизоны в приграничных крепостях, нужны средства для обновления их ветхих стен. А пираты, нюхом хищника чувствуя временную слабость Империи, опять начинают шалить, и теперь де Брей с лучшими людьми торчит на юге, пытаясь наладить с помощью магов систему обнаружения пиратских эскадр и если не разбить… да и кто мог бы похвастаться, что сумел уничтожить неистребимую пиратскую вольницу? Пожалуй, это куда тяжелее, чем разбить пусть и многочисленную, но все же вполне предсказуемую Орду. И вряд ли это удастся де Брею, спасибо, если хоть сумеет на время приостановить эти бесконечные набеги.

Нужна ли сейчас эта маленькая война в столице? Риторический вопрос…

— Мне правда очень жаль, Ваше Величество, но… — По всей видимости, сэнсэй воспринял молчание Императора как проявление недовольства, направленного на него, Дьена, лично.

На самом деле Талас понимал, что осуждать сэнсэя бесполезно. Не за что… Перейти дорогу Гильдии может любой человек, так же как и любой, имеющий достаточно золота, может заключить контракт на чью-то голову. Есть ли враги у Дьена? А у кого их нет? Придется его отпустить.

— Я прекрасно все понимаю, — кивнул Император, жестом потребовав от присутствующих молчания, — и не нуждаюсь в объяснениях. Сейчас тебе действительно лучше уехать из Тирланты. Ты получишь золото, оружие, скакунов… Если необходимо, десяток «черных плащей»…

— В этом нет необходимости, Ваше Величество.

— Хорошо. — Император даже не счел нужным разгневаться из-за того, что его снова, в который уже раз, перебили. — В общем, ты получишь все, что необходимо. Думаю, что тебе не стоит показываться в городе хотя бы полгода. За это время люди Гэриса постараются разузнать о… заказчике и аннулировать контракт на твою голову, сэнсэй. Поедешь один?

— С вашего позволения, мой Император, я буду сопровождать сэнсэя Дьена.

Таяна постаралась сказать это быстро, чтобы Денис не успел откреститься от сопровождающих. А такое желание было у него на лице написано.

— Вот как? — несколько удивленно поднял бровь Император. — Прятаться от опасности — это не слишком подходящее занятие для молодой леди.

Фраза прозвучала для Дениса по крайней мере оскорбительно, но он не подал виду — не хватало сейчас изображать из себя героя. На самом деле Жаров не слишком опасался наемных убийц, но послание Оракула было не тем, от чего можно походя отмахнуться. А потому все равно пришлось бы ехать. Поскольку он в любом случае не собирался посвящать Его Величество во все тонкости своих отношений с Древним, как и в сам факт существования Дерека дер Сана, то появление убийц в какой-то мере играло ему на руку. Теперь у Жарова был отменный повод быстро удалиться из города, не пытаясь растолковать кому бы то ни было, почему ж это он так сразу оставляет неплохо оплачиваемую работу и, что важнее, обучение наследника престола. Такой финт при дворе могли понять неправильно. А так… все происходит на вполне логичных и законных основаниях.

Изначально он совсем не предполагал, что Таяна отправится вместе с ним. Но теперь было уже поздно говорить об этом, не хватало еще устроить склоку перед лицом Императора.

— Нет, Ваше Величество, мои способности могут пригодиться в этом… — она чуть замялась, тоже, как и Денис, не желая сказать ничего лишнего, — в этом путешествии. Тем более что мы с сэнсэем Дьеном старые… друзья.

Заминка не укрылась от слуха Императора, и потому он лишь согласно кивнул.

— И вот еще что, сэнсэй. Это не приказ, скорее просьба. Этот ваш друг, кажется, его зовут Тернер, не так ли? Будет неплохо, если он поедет с вами. Как мне доложили, он очень неплохо владеет мечом. Возможно, ему следует найти своему клинку иное применение, нежели дырявить им камзолы всякого рода сосунков.

Все понимали, что это был приказ. И Денису оставалось только склонить голову, мысленно размышляя, а согласится ли своевольный тьер добровольно покинуть столицу. Тот все еще лелеял надеждувстретить здесь какого-нибудь ньорка, своего давнего, можно даже сказать, генетически запрограммированного врага. А Денис, в свою очередь, с ужасом думал о том, что произойдет, если эти двое и в самом деле столкнутся нос к носу. И если результат этой встречи в общем-то был вполне предсказуем, то вот последствия… Хотя бы тот факт, что об истинной сущности тьера могут узнать, и тогда скорее всего начнется травля. А Тернер, в свою очередь, захочет получить от этой травли максимум острых ощущений, и город умоется кровью. Может быть, с ним справятся. Никакое существо, будь оно хоть трижды магическим, не способно управиться с целой армией. Его просто задавят количеством, но и загонщикам достанется так, что мало не покажется.

— Я думаю, что вам стоит выехать сегодня, — продолжал меж тем Император. — Все необходимые распоряжения будут отданы.

И коротким, скупым жестом дал понять, что аудиенция окончена.

Тернер был существом до мозга костей магическим. Не говоря уже о том, были ли у него кости и был ли в тех костях мозг. Учитывая его способность менять облик в невероятных пределах, Денис вряд ли стал бы утверждать что-нибудь наверняка о внутреннем строении приятеля. Да его это и не особо волновало.

Будучи магическим существом, тьер мог с равным успехом спать на камнях, под дождем, под снегом. Мог вовсе не спать. Но за века существования мимикрия стала для него второй натурой. И сейчас, в силу ряда причин изображая из себя человека, он старался не выходить из образа. А потому он прежде всего обзавелся жильем, где время от времени проводил ночи. Хотя тот, кто посетил бы это его обиталище, был бы несколько удивлен весьма скромной обстановкой. Но гостей к себе Тернер не зазывал — а те, что приходили без приглашения, прекрасно знали, что он собой представляет, а потому ничему не удивлялись.

Этому же стремлению скрывать свою истинную сущность были подчинены и другие его действия. Если ранее Тернеру было не слишком сложно сформировать одежду из внешних слоев своего тела, одежду, почти неотличимую от настоящей, то теперь он предпочитал именно настоящую — так было проще.

В целом он старался контролировать себя. Насколько это было возможно — то есть до тех пор, пока не наступало время боя.

Воля создателей, вложившая в него жажду убийства, веками оставалась главным его врагом, объектом постоянной, непрекращающейся ненависти. Вновь и вновь тьер насиловал свой разум, стараясь заставить его выйти из повиновения приказам Хозяев. Прошли столетия, прежде чем ему удалось сделать на этом пути первый, очень короткий шаг к победе. А затем второй, третий… Сейчас ему удавалось держать свою сущность под контролем достаточно надежно — но если кто-то посягал на его жизнь, тьер разом терял всякую власть над своей истинной сущностью, превращаясь в неудержимого демона смерти. Он не был лишен чувства самосохранения — напротив, тьер очень точно мог оценить степень угрозы и в зависимости от этого принять единственно верное решение. По крайней мере так было раньше. Но в последнее время с ним творилось нечто непредсказуемое и от этого наверняка опасное — теперь в его действиях доминировали другие мотивы. К примеру, находиться здесь, в столице Империи людей, среди скопища воинов и магов, было по меньшей мере неразумно. Все время существовала угроза, что хищник вырвется наружу, обнаружит себя — и тогда скорее всего с ним будет покончено. Первый закон магии — совершенства не существует… Он не боялся десятка противников, пусть бы даже и закованных в латы, с презрением отнесся бы и ко вдесятеро большему числу. Две-три сотни врагов уже заставили бы его призадуматься — а те же урги, скажем, почти справились с ним, опутав сетями, разорвать которые было не под силу даже тьеру. Повторения той истории Тернер не хотел.

И уже полгода торчал в городе.

Он и сам не понимал, почему так поступает. Куда умнее было бы покинуть обжитые людьми места… а то и вернуться назад, к остаткам Хрустальной Цитадели. Люди так любят это странное словечко — «родина»… Что ж, для него родина — именно там, на выгоревшей под ударами боевой магии пустоши, под вечным дождем, среди руин того, что никогда не было, но могло бы стать его домом.

До вчерашней ночи Тернер мало задумывался над этими вопросами, но теперь, после того, что произошло, он решил, что из города стоит убраться. Даже если это будет означать ссору с Дьеном.

Тернер знал, разумеется, значение слова «дружба», хотя и не вполне понимал, что это такое на самом деле. Но при мысли о том, что ему придется надолго, а может быть, и навсегда расстаться с Дьеном и Таяной, почему-то становилось тоскливо.

И все-таки это было неизбежным. Не только потому, что после событий прошлой ночи ему может угрожать опасность. Другая опасность, куда большая, подкралась незаметно. Когда проявились первые симптомы болезни? Он не знал, как не знал и того, как справиться с этой напастью. И вряд ли даже мудрые и ненавистные Хозяева могли ожидать, что их создание вдруг заболеет… человечностью. А может, они знали об этом, а потому и вложили в него почти непреодолимую жажду убийства?

Эта болезнь началась… с чего? Тернер шаг за шагом уходил в свои воспоминания о прошлом, стараясь нащупать тот момент, когда впервые инстинкт хищника, ярость и стремление напасть вдруг уступили, пусть и на миг, другим чувствам — любопытству, сопереживанию, жалости, желанию защитить. Он был воином, а потому прекрасно понимал, что слабеет. Не физически — духовно. Тьер-одиночка, беспощадный и равнодушный ко всему, кроме поставленной цели, был куда менее уязвим, чем тьер, умеющий чувствовать. Он испытал это на собственной шкуре тогда, среди ургов, — инстинкт кричал, что врагов слишком много и надо отступить, но другой голос, тихий и едва-едва слышный, настаивал на другом. Помочь Дьену. Защитить Таяну. И результат не заставил себя ждать — сети и унизительное положение пленника. Да, в тот раз все обошлось, но ведь могло случиться и иначе.

А может, он сам виноват? Может, ломая себя, упрямо сопротивляясь идущим от самого его естества приказам, Тернер заодно сломал и какую-то хрупкую стенку, разделяющую воина и… и того, кем или чем он стал сейчас.

В дверь раздался осторожный стук.

— Не заперто, — коротко бросил он.

С противным скрипом дверь открылась. На пороге стоял Дьен, из-за его широкой спины выглядывала изящная фигурка Таяны.

— Радости тебе, Тернер!

— И я рад вас видеть. — Его губы неожиданно для самого тьера вдруг шевельнулись, изобразив отдаленное подобие улыбки. Денис, заметив это, удивленно поднял бровь. На его памяти было не так много случаев, когда на лице Тернера отражались хоть какие-то эмоции.

А тот вдруг задумался об интересном совпадении. Именно сейчас ему нужно было бы переговорить с Дьеном, придумать что-нибудь убедительное, объяснить причину своего отъезда. И пожалуйста — Дьен сам пришел в гости. Почувствовал, что ли? Тьер бросил на мужчину испытующий взгляд и вдруг почувствовал, как кольнуло ощущение опасности. Его инстинкт хищника подавал предупреждающий сигнал.

— У вас неприятности, — скорее констатировал, чем спросил он.

— С чего ты взял?

— На твоем месте я бы спросил не «с чего ты взял», а «откуда ты знаешь», — хмыкнул тьер, жестом приглашая гостей проходить и присесть.

Сам он остался стоять у двери, наиболее уязвимого места в доме. Оконца крошечные, туда и при желании не сразу пролезешь, а дверь хлипкая, не выдержит и одного хорошего пинка. Тернер привык доверять инстинкту. Мгновение подумав, он все же взял в руки прислоненный к спинке стула меч и, вынув клинок из ножен, поставил его рядом с собой. Опершись о стену, он приготовился выслушать, по какому поводу нежданно нагрянули гости.

— Ты чего-то опасаешься? — В голосе Дьена не было и намека на насмешку.

— Нет, — не меняясь в лице, солгал тьер. — А стоит?

За время общения с людьми одно он усвоил очень прочно. Всегда говорить правду и только правду — несусветная глупость, ведущая прямиком в могилу. Даже в тех случаях, когда вокруг все свои.

Жаров коротко рассказал о событиях прошедшей ночи. В какой-то момент ему показалось, что на лице Тернера вновь заиграла усмешка. А может — только показалось, может, это просто свет из крошечных, порядком грязных окошек вызвал прихотливую игру теней.

— В общем, мы решили покинуть город. На время. Если то, что я видел, было действительно посланием Оракула, то следует отправляться к нему как можно скорее. Вряд ли Дерек станет поднимать шум без повода.

— Ясно, — спокойно заметил в ответ Тернер.

На самом деле ясного в этом деле было очень мало. События прошедшей ночи, те, в которых он принял самое активное участие, и факт покушения на жизнь Дьена были, безусловно, связаны. Но он не собирался рассказывать приятелю ничего — пока. Там будет видно, но в данный момент Дьену не стоит знать все. И то, что эта парочка решила удалиться из города, весьма устраивало тьера.

— И нам бы хотелось… прости, если эта просьба… ну, в общем, может быть, ты поедешь с нами?

На самом деле после рассказа Дьена в душе Тернера — если этого странного существа была душа — отчаянно боролись два стремления. Первое, самое очевидное — это, несмотря ни на что, остаться в городе и разобраться в причинах этих ночных событий, докопаться до самой сути — и плевать, каким количеством крови это будет сопровождаться. Слишком много страдая в свое время от скуки, Тернер нюхом чувствовал приближающиеся приключения — и здесь, в Тирланте, и там, за пределами столицы. Оставалось только выбрать, что станет первоочередным. До того как Дьен приступил к рассказу о своем сновидении, Тернер был склонен все-таки, временно закрыв глаза на вопросы личной безопасности, остаться.

Но как только прозвучало имя дер Зоргена, все сомнения были в тот же миг отброшены. Нет, лицо тьера не исказила гримаса ярости, он просто понял, что шанс добраться до древнего мага он упустить не может. Чего бы это ему ни стоило. Все остальные приключения могут подождать.

В целом Жаров знал отношение тьера к магам, создавшим его тысячу лет назад, и потому почти не сомневался, что его странный спутник не устоит перед перспективой поквитаться с Ульрихом. Что ж, Древнего надо было найти, это явно непросто — но вряд ли кто-то будет лучшим попутчиком в этих поисках, чем неутомимый, почти неуязвимый, не ведающий страха воин. К тому же он подозревал, что вряд ли Зорген встретит их с распростертыми объятиями — если им вообще удастся найти потерянный Шпиль Хрустальной Цитадели.

А потому готовность Тернера их сопровождать Жарова нисколько не удивила. Может быть, тьер и был великим бойцом, может быть, он и обладал кучей выдающихся и невероятных способностей, но он все же был вполне предсказуем.

— Скакуны на улице, — заявил он, — припасы в дорогу собраны. Так что можем отправляться прямо сейчас.

— Ты был так уверен, что я соглашусь? — прищурился Тернер.

Жаров улыбнулся — тепло, открыто, дружески.

— Знаешь, я просто очень в это верил.

Стража у городских врат совсем не заинтересовалась шестью скакунами и тремя всадниками, направляющимися куда-то по своим делам. А если бы и заинтересовалась, то у Жарова нашелся бы пергамент, несущий на себе печать самого Императора. Пергамент, дающий право сэнсэю Дьену и его спутникам свободно передвигаться по всей Империи. Глядя на такой документ, первое, что захотел бы сделать любой уважающий себя легионер, — отдать салют его владельцу. Поскольку простые люди вряд ли могли рассчитывать на подорожную, подписанную лично Его Величеством.

Но, как уже говорилось, выезд путников из столицы стражам был безразличен. Чего нельзя было сказать о других людях, которые наблюдали за троицей очень внимательно, — их как раз очень интересовало, куда и зачем направляются два воина и молодая женщина. Проследив троицу до ворот, наблюдатели разделились — один помчался куда-то, видимо, с докладом, а трое других двинулись следом за Дьеном и его товарищами. В это время на тракте было немало народу, и даже тьер не почувствовал, что каждый его шаг, пусть и издалека, сопровождается пристальными взглядами.

А если бы он и почувствовал, то лишь мысленно поздравил бы себя с тем, что приключение, с которым он практически распрощался, явно намерено само последовать за ним. И, значит, рано или поздно их дорожки пересекутся.

Черри тупо смотрела на стену, чувствуя, как скрипят ногти, медленно входящие в дерево подлокотников. То, что она сейчас ощущала, было даже не бешенством. Скорее — отчаянной решимостью. Утар стоял рядом с креслом, и его лицо тоже было почти неподвижно. Он навидался на своем веку всякого и потому не склонен был воспринимать происходящее столь же болезненно, сколь и его воспитанница. Он даже был бы готов объяснить ей, что во всем при желании можно найти положительные моменты. Но молчал — ибо понимал, что сейчас Черри просто не в состоянии никого слушать, она слышит только себя.

В который уже раз Утар обозвал себя круглым идиотом.

Надо же было так сглупить, ну зачем, зачем он потащил девочку туда, в тот дом? Не надо было… ведь можно было просто рассказать — да и не сейчас, потом, через седмицу, через две. Рассказать как о делах прошедших, о которых стоит помнить, но не более того. Служанку же, что видела начало бойни и бросилась бежать куда глаза глядят, посадить на время под замок. Или вообще… все, что видела, она уже рассказала, и теперь была не слишком-то нужна. А теперь, после того как Черри увидела все это своими глазами… девочка была импульсивна и самолюбива и теперь видит в происшедшем не просто несколько, пусть даже много, смертей. Она видит вызов — вызов ей, главе самой могущественной и самой опасной Гильдии.

— Я их уничтожу… — прошипела красавица, и даже отнюдь не страдающий излишней добротой Утар содрогнулся, столько злобы звучало в этом тихом, змеином шипении. — Я их уничтожу, всех. Никто не смеет бросать вызов… Гильдии.

Учитель и телохранитель знал, что она хотела сказать «бросать вызов мне». Но удержалась — это было уже неплохим признаком. Власть главы Гильдии велика, и никто не посмеет спорить с ней. Кроме него, конечно. А потому только у него и есть сейчас шанс удержать девушку от опрометчивых шагов, о которых потом можно будет только сожалеть.

— Послушай меня, девочка моя. — Никто и никогда не мог бы себе представить, что этот гигант, в свое время запятнанный кровью по самую макушку, может говорить столь ласковым голосом. — Послушай меня, Черри, не надо поспешных действий. Ты должна подумать, все взвесить. Я понимаю, что гибель Семьи станет для нас тяжелым ударом, но все же…

— Нет, Утар, ты не понимаешь. — Он вдруг с ужасом понял, что она говорит уже абсолютно нормальным тоном, а значит, сумела взять себя в руки. И принятое ею решение станет окончательным. А он уже подозревал, какое оно будет, хотя отчаянно надеялся ошибиться. — Все не так. И дело не в том, что кто-то сумел вырезать подчистую всю Семью, всех ночных воинов. И дело даже не в том, что эта тварь разорвала их на куски, на мелкие куски… Дело в том, мой дорогой учитель, что до сего момента был один-единственный человек, которому позволялось… да, я помню, чему ты учил меня, мы и в самом деле позволяли ему охотиться на нас. Императору… и больше никому. А теперь нам объявили войну. Не я первая ее начала, мы заключили честный контракт…

— Черри, опомнись. С кем ты собираешься сражаться? С этим… человеком?

— Мне плевать, человек он или нет.

— Он не человек. Человек не может прийти в дом Семьи и вырезать почти сорок человек. Я не говорю про женщин, детей, стариков — сорок воинов, сильных, опытных. Раньше с ночным воином никто не мог сравниться, ну или почти никто. Ты думаешь, что с ним справятся твои головорезы, способные при встрече с членом Семьи наделать в штаны?

— Этих встреч больше не будет, — резко оборвала его брюнетка. — Семьи больше нет. И никогда не будет. Он убил всех, воинов, женщин, детей… ты видел, Утар, он же убил даже всех собак в доме. Все живое… И мне правда плевать, кто он или что он, этот, называющий себя Тернером. Я найду его и убью. Я…

— Черри, остановись.

— Я, глава Гильдии убийц, властью, данной мне нашим законом…

Она выговаривала каждое слово твердо, отчетливо, как будто бы вколачивая его в голову своего единственного слушателя. А тот смотрел на нее умоляющим взглядом и тихо шептал:

— Нет, Черри, девочка… я прошу, не надо, опомнись…

— … властью, данной мне этим званием, властью, данной мне памятью пролитой крови, приказываю объявить Большую Охоту на существо, именующее себя Тернером, и его спутников, именующих себя Дьеном и Таяной де Брей. И пусть также обратится Большая Охота на всякого, кто протянет ему руку помощи, кто встанет с ним рядом, кто даст ему кусок хлеба, глоток воды или крышу над головой. Такова моя воля.

В комнате повисла тяжелая тишина. Казалось, она была столь тяжела, что под этим необоримым грузом согнулся старый утар Белоголовый. А может, это был просто поклон — Знак того, что приказ госпожи услышан и отныне будет претворяться в жизнь.

Традиция Большой Охоты уходила своими корнями в далекое прошлое, когда Гильдия еще не была столь сильна, но изо всех сил старалась утвердиться, зарекомендовать себя. И тогда родился закон, гласящий, что по приказу своего главы вся Гильдия соберется в единый кулак и устранит любую угрозу. Услышав повеление Большой Охоты, каждый член Гильдии должен был приложить все усилия, чтобы самому или с помощью товарищей по профессии уничтожить того, кто стал жертвой Охоты. А тот, кому удавалось убить жертву, получал великий приз — право стать главой Гильдии. И, услышав этот приказ, каждый убийца пускал в ход все — удачу, умение, золото, связи, — лишь бы достичь цели.

В первые десятилетия это происходило довольно часто, у Гильдии было достаточно врагов, в том числе и имеющих за собой немалую силу. Потом необходимость в Большой Охоте отпала, поскольку силу общества убийц признали, и никто уже не желал идти против них, по крайней мере делать это в открытую. Более того, каждый глава Гильдии твердо знал — объявление Большой Охоты почти наверняка приведет к тому, что власть свою придется передать другому. А среди убийц не было принято оставлять в живых свергнутых владык. Утар Белоголовый был чуть ли не единственным исключением.

За последующие века Большая Охота применялась раз шесть. В одном случае все разрешилось быстро — прослышав о возобновлении древней традиции, родственники преследуемого сами притащили его голову главе Гильдии, надеясь таким образом спасти свои жизни. Остальные случаи были сложнее — пролилось много крови, а в двух последних, когда жертвами были назначены очень уж «согрешившие» пред Гильдией Императоры, и сами охотники оказались на грани истребления. Но Большая Охота всегда настигала свои жертвы. Любой ценой.

И сейчас Черри намеренно приносила на алтарь мести свое звание, а возможно, и жизнь. Как, впрочем, и множество жизней своих «подданных». Несмотря на все слова Белоголового, у нее не было выбора — Гильдии не просто брошен вызов. Ей объявлена война. И в войне этой исходом могла стать только победа или смерть. Третьего не дано.

Трое путников мерно покачивались в седлах. Пожалуй, это было не самое лучшее время, чтобы отправиться в путь, — голые, утратившие листву деревья, темная, даже на вид холодная земля, местами припорошенная тонким слоем снега — зима в этом году, по уверению Таяны, была по-особому холодной. Денис, который бывал в местах, где минус два по Цельсию считались чуть ли не очень теплой погодой, лишь снисходительно посмеивался.

— Что-то мне это напоминает, — мрачно заметил Тернер. — Кажется, это уже было.

— Что? — рассеянно поинтересовалась Таяна.

— Ну, все это. Три путника, дорога к Оракулу. Знакомо?

— В тот раз не было так холодно.

Облачка пара, вырывавшиеся из губ при дыхании, подтверждали ее правоту. Жаров, который в отличие от Таяны находил погоду очень даже приятной, промолчал. А Тернеру вообще погода была безразлична — дождь ли, холод, жара… Организм тьера мог без вреда для себя перенести условия, которые отправили бы любого обыкновенного человека прямиком в лучший мир. А на такие мелочи, как, к примеру, клопы в гостинице…

Они были в пути уже три дня. Отсюда, от Тирланты, дорога к Оракулу должна была занять не менее двух недель. У них были прекрасные скакуны, теплая одежда и достаточно денег, чтобы ни в чем себе не отказывать, — но все равно путь обещал быть достаточно сложным.

Пока Тернер перекидывался с Таяной ничего не значащими фразами, Жаров снова и снова думал о том, что его жизнь в этом мире все больше и больше напоминает… что? Уж во всяком случае, на обычный ход событий это явно не похоже. Нормальным людям удается просто жить — работать, развлекаться, любить… Почему же ему, Денису Жарову, приходится уже который месяц участвовать в чем-то вроде заурядной игры, где каждое действие надо делать последовательно, где герою приходится исполнять дурацкие, придуманные разработчиком задания? Такое впечатление, что его старательно ведут куда-то, к какой-то цели, известной, как и в игре, только создателю да самому игроку. А он, пешка, нарисованный персонаж, не имеет свободы воли и вынужден просто подчиняться тому, кто жмет на кнопки.

Это было неприятно. Еще там, дома, он привык играть по чужим правилам, подчиняясь приказам начальства, — иногда не зная истинной цели тех или иных распоряжений. Тогда это казалось вполне правильным — каждый винтик в огромной машине принимает посильное участие в общем процессе в меру своих возможностей. И не дело винтика знать, зачем вращается агрегат в целом. Тогда это казалось приемлемым…

А попав в этот мир, Денис почему-то решил, что оказался в сказке. Подвиги, приключения, прекрасные женщины — и, главное, полная свобода воли. Делай что хочешь — спасай мир, сражайся, уйди на покой. Все в твоих руках, все зависит от тебя. И никаких начальников, никаких ценных указаний и руководящих инструкций.

И некоторое время он пребывал в спасительном заблуждении, считая, что все происходящее подчиняется его воле. Но в последние дни он опять почувствовал, что кто-то направляет его действия. И Жаров не без оснований предполагал, что этот кто-то — Оракул. Это древнее создание, претендующее на осведомленность во всех мыслимых делах, упрямо навязывало ему свою волю.

Во всяком случае, так казалось на первый взгляд.

Глава 3 НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ВСТРЕЧИ

А чтобы изготовить зелье, возьми одну меру листьев огневки, да не тех, что темного цвета стали, ибо силу уже те листья утратили и для зелья годны быть не могут. А и если младые листья возьмешь, какие детской ладони меньше, то и тогда должного зелья сотворить не сумеешь, ибо сила в огневке не сразу нарождается. А к одной мере листьев, что для зелья потребны и пригодны, возьми тако же зимнего корня две малые меры, да воска пчелиного одну малую меру, да ягоды волчевики десять и две. Листья истолки да с остальным смешай, и варить надо на малом огне с полудня до первых звезд. А пока варишь, ложкою в посуде шерудить непрерывно надобно, дабы в комки не сбилось зелье. Да ложку не деревянную потребно, а железную али из стекла.

А пока варишь зелье, лицо шарфом замотай али тканью какой, да чтобы мокрая была, а как высохнет, снова водой смочи. А забудешь про то, тако же и сам с жизнью прощайся, ибо сила огневки не в одном лишь зелье, а и в духе его, коий под жаром огня свободы жаждет и из посуды той повсюду лезет. А и не забудешь про шарф мокрый, все одно болеть будешь и вывертом, и горячкою, и плачем, и болезнь та седмицею али двумя пройдет. А зелье ранее, чем другим годом, делать и не думай, ибо убиет тебя сила огневки тако же верно, как и со стрелы травленой.

А как сделаешь зелье, остыть ему позволь, но чтобы хладом не обернулось, а ровно столько, сколько надобно. А как станет зелье густым да вязким, то и стрелы да другое какое оружье мазать в нем пора пришла. Да ежели мастер полер на оружие навел, так оно не сгодится для зелья, а возьми камень точильный, грубый да повози по нему железо, дабы исцарапилось оно. А как исцарапишь железо, так его и мазай зельем да на просушку клади. А просушивать седмицу, никак не меньше, а потом и на дело брать можно.

А коли не спользуешь стрелы те али иное какое оружье, как пять лун сойдет, тако можешь и руками трогать, и языком, ежели дурь в голове, ибо утратит силу огневка, и новое зелье для того оружья готовить надобноть.

Книга «О ядах всяких, в деле Гильдии потребных, а тако же

о других каких зельях, составленная мастером Сартапиусом

Капитулом по собственному разумению и во славу Гильдии»

* * *

— Всадник, — коротко бросил Тернер, даже не соизволив оглянуться.

— Где? — равнодушно поинтересовался Жаров.

Ответ его не особенно волновал. Дорога становилась все более и более скучной, одна за другой ложились лиги под когтистые лапы скакунов. Однообразно утомительные, холодные, равнодушные к путникам, к их проблемам. Да и гостиницы у дороги были в чем-то такими же — и их хозяева бросали время от времени на путников немного удивленные взгляды: что, мол, потянуло вас в путь? По такой-то погоде…

И впрямь, только там, у уже оставшейся далеко позади столицы, чувствовалась какая-то активность. И дорога была не такой уж пустой — то торговый караван, небольшой, десятка в полтора-два возов, торопящийся скорее закончить свой путь, то солдаты, то еще кто-нибудь. А потом тракт как-то незаметно опустел, и сегодня, с самого утра, путникам не встретилось ни одно живое существо. Это было вполне ожидаемо, а потому Дениса нисколько не интересовал какой-то там всадник, которого нелегкая несет куда-то.

Видимо, по его виду и Тернер понял, что отвечать на заданный вопрос не требуется.

Всадник показался вдалеке лишь спустя минут десять, и Денис в очередной раз удивился чуткости своего спутника. Да и удивление было таким же бесцветным, как эта дорога. Ну, услыхал… силен… да уж… А потому он даже не обратил внимания на то, как вдруг подобрался Тернер, как бросил поводья скакуна на луку седла, освобождая руки. А всадник тем временем мчался вперед, не меняя аллюра, как будто буквально в полулиге впереди его ждала уютная гостиница с жарко натопленным очагом, дымящимся мясом и крепким пивом. Или, может, его гнал вперед какой-то приказ?

Жаров даже чуть дернул поводья, заставляя свой меланхоличный транспорт сместиться чуть к краю тракта, — дорога, может, и широка, но всадник очень уж торопится, не стоит создавать помех движению. До праволевосторонней организации грузопотоков тут еще не додумались, и временами Жаров всерьез размышлял о том, чтобы подкинуть эту идею кому-нибудь из советников Его Величества. Не жалко, пусть благодарные потомки припишут авторство одному из этих стариков, зато толк будет. Да все как-то не собрался.

Дорога хороша, чтобы думать. Сидя в седле, не беспокоясь о том, чтобы выбирать направление — умное животное вполне разберется само, тем более что направлений всего-то два, «туда» и «обратно», — можно поразмыслить о вещах куда более важных. И Жаров был немало удивлен тому, что мысли, посещавшие его в эти дни, разительно отличались от прежних. Одна за другой лезли в голову идеи глобальных перемен, которые он, представитель технологического мира, мог бы внести в патриархальный уклад этого общества. И не надо радикальных изменений… но так, по мелочам — можно сделать очень даже немало. Водопровод, например. Ну почему, спрашивается, никто тут не додумался до такой в общем-то простой вещи? И для того, чтобы зарабатывать деньги, совсем не обязательно махать мечом, куда-то ехать, изображая из себя героя… Жаров уже достаточно повоевал, чтобы чувствовать некоторое пресыщение этим занятием.

Позади раздался звонкий щелчок, не очень, правда, различимый на фоне шлепанья лап скакунов. Одновременно охнула Таяна… Жаров резко обернулся, и рука сама собой прыгнула к рукояти меча.

Всадник — укутанный в длинный темный плащ так, что наружу торчали одни глаза, отбросил разряженный арбалет и рванул с седла второй. Тьер несколько картинно разжал пальцы, и пойманная на лету стрела упала на припорошенную снегом землю.

— Ну, сынок, — тихо сказал, почти прошипел он. — Давай попробуй еще раз.

Сынку бы услышать и осмыслить сказанное, а потом поворотить коня, да гнать его так, словно за плечами черти бешеные… но нет, голос разума был глух, вернее, совсем не слышен — и юнец (а Жарову почему-то казалось, что этот человек молод) снова, чуть привстав в стременах, чуть наигранно прицелился в волшебницу. Видимо, он уже понял, что воин, ловящий стрелы на лету, вряд ли позволит так просто уложить себя.

Руки Тернера взметнулись, посылая в полет нож (левой) и тяжелую флягу с водой (правой). К мечу он даже не прикоснулся. Нажать на спуск несостоявшийся убийца не успел — молнией ударивший клинок перерубил тетиву, а в следующее мгновение фляга врезалась стрелку в лоб, опрокидывая его навзничь, сшибая со скакуна.

Тернер легко спрыгнул на землю, подобрал стрелу, задумчиво повертел ее перед глазами, затем почему-то понюхал, нахмурился… Затем подошел ко все еще не подающему признаков жизни стрелку и, одним коротким движением разорвав укутывавший того плащ, принялся связывать тому руки за спиной обрывком ткани. Только в этот момент Жаров вышел из ступора и, немедленно покинув высокое седло, принялся помогать напарнику. Тот, впрочем, совсем не нуждался в помощниках. Неизвестно, где тьер научился вязать узлы… но Жаров уже неоднократно убеждался, что его спутник знает куда больше, чем можно предполагать, исходя из его сущности.

— Ну вот, теперь мы можем и поговорить, — пробормотал Тернер, все еще вертя в руках стрелу и небрежным движением выплескивая поток ледяной воды из фляги на лицо стрелка.

Это и в самом деле был совсем еще молодой парень, на вид — лет двадцать или немного больше. Некрасивое, покрытое оспинами лицо, несколько шрамов — явно не свидетельств героизма в битве, скорее следы кабацкой драки. В водянистых глазах, уставившихся на Тернера, бились злость и растерянность. Видать, он считал себя неплохим бойцом и теперь все никак не мог понять, как же его, такого умелого и ловкого, завалили… да еще и толком не прикоснувшись к оружию. Надежная, хорошей работы кольчуга ясно говорила то ли о том, что этот парень не такой уж новичок в военном ремесле и умеет думать о безопасности тела, то ли просто об определенном достатке. Денис краем глаза посмотрел на валяющийся в снегу арбалет — оружие было явно штучным, дорогим… такие вещи редко попадают в руки простых солдат. Скорее предмет мог бы принадлежать профессиональному наемнику — эти ценили отменное оружие и всегда готовы были хвалиться друг перед другом боевой сталью.

— Кто тебя послал? — будничным тоном поинтересовался Тернер.

— Иди ты… — Убийца грязно выругался.

— Не хочешь отвечать? — хмыкнул Тернер. — Ну-ну… видали мы таких стойких. Еще раз спрашиваю, кто тебя послал? Если будешь правдив… — Он посмотрел на Таяну, затем на Дениса и вздохнул с явным огорчением. — Ну, может быть, я тебя отпущу.

— Ты и так отпустишь, дерьмо, — сплюнул кровь с разбитой губы юноша. — Ты не посмеешь.

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — задумчиво пробормотал Тернер, а в следующее мгновение его рука совершила молниеносное движение, и воин вскрикнул, когда кончик его же собственной стрелы царапнул его по носу.

Глаза пленника, казалось, залил животный ужас. А Тернер как ни в чем не бывало снова понюхал наконечник стрелы, затем слизнул с металла крошечную капельку крови. Увидев это, убийца снова, в который уже раз, переменился в лице. Теперь сквозь страх и злобу явственно проступало торжество.

— Ты дурак, Тернер. Дурак и труп. Я все-таки побил тебя, подонок.

— Вот как? — удивленно поднял бровь тьер и, повернувшись к Денису, заметил: — Забавно, он знает мое имя. Значит, я не ошибся, его послали. За нами… или только за мной. Очень интересно, кто же нас так не любит. Думаю, мы это узнаем.

Он опять обратил взгляд на воина — тот, казалось, изо всех сил пытался разглядеть царапину у себя на носу. Его била сильная дрожь, на лбу, несмотря на более чем прохладный воздух, выступили бисеринки пота.

— Значит, так, сынок, — Тернер говорил мягко, почти ласково, только слова как-то не слишком сочетались с тоном, — я хочу предложить тебе выбор. Если ты все расскажешь, все как на духу, я тебя убью прямо сейчас. Ну, когда услышу все, что мне нужно, разумеется. Ну а если нет… могу оставить тебя здесь, на дороге. Сам понимаешь, скакал ты быстро, так что видел — тракт пуст, никто тебя здесь не найдет.

— Дерьмовый выбор, — презрительно скривился убийца. — Да и сам ты…

— Я? А… ты про огневку? — Тернер снова лизнул наконечник стрелы и причмокнул, — Мастер делал, не иначе. Очень сильный состав, а ведь с лета держится. Почитай, еще на месяц хватит, верно? Да ты не дергайся, воитель, мне эта гадость не опасна… вот если бы ты в кого-нибудь из моих спутников стрелял, тогда…

— Ты…

— Я, я. Видишь ли, не все так просто в этой жизни, — философски заметил Тернер и, присмотревшись к парню, покачал головой. — А у тебя времени немного, дружок. Давай рассказывай, и тогда я сделаю тебе этот подарок. Обещаю.

— Иди ты…

Тернер пожал плечами и отвернулся.

— Я не понимаю, о чем вы говорите? — Таяна поежилась. Смотреть на то, как связанный стрелок дергается, пытаясь разорвать со знанием дела наложенные путы, было немного неприятно.

— Этот юноша пытался убить нас… меня. Нет, все же нас, последний выстрел явно предназначался вам, леди.

— Это как раз понятно, — передернула плечами волшебница. — Я не о том…

— Его стрелы, — продолжал Тернер, отнюдь не прислушиваясь к ответным репликам девушки, — смазаны огневкой. Денис, ты вряд ли знаешь, что это такое, а судя по тому, как побледнела наша очаровательная спутница, ей-то это средство хорошо известно. Огневка — это яд. Вообще говоря, сам куст ядовит, но не слишком сильно. А вот молодые листья, если их правильно собрать и приготовить, становятся потрясающе убийственным ядом. Защиты от него нет. Лечения нет. Спасения тоже нет — ни магия, ни знахарское искусство не поможет.

— То есть он умрет? — тихо спросил Денис.

— Обязательно, — кивнул Тернер. — Непременно. Нет способа помочь ему, просто нет. Не придумали. Но умереть, заметь, можно по-разному. Можно быстро, от клинка. А можно от яда. Яд это не простой, тело начинает гореть, сначала слабо, затем — как будто в рану плеснули кислотой.

— Ты знаешь, что такое кислота?

— Кожа, мясо, — выпад тьер оставил без внимания, — все это начинает чернеть. Боль при этом… ну, объяснить я этого не могу, сам не испытывал. А те, кто попробовал… они очень громко кричали. И очень просили смерти.

— Убей меня, подонок, — послышался из-за спины Тернера голос связанного стрелка. — Убей… прошу.

— Я не раздаю подарков просто так, — сообщил Тернер Жарову, будто бы продолжая фразу. Но ясно было, что слова эти предназначаются пленнику, и только ему.

— Я… я все скажу, — вдруг спокойно сказал пленник. — Ты прав, Тернер, я не хочу боли. Она придет, я знаю. Не думай, я не боюсь умереть.

— Это хорошо. — Тьер встал, подошел к своему скакуну и извлек из ножен меч. — Я обещаю, что если ты скажешь все, что нужно, то я подарю тебе легкую смерть.

— На вас объявлена Большая Охота.

Жаров услышал, как рядом охнула волшебница. По-видимому, эта новость была более чем неприятной.

— Вот как… — протянул Тернер. — И что же это такое, Большая Охота? Первый раз о ней слышу.

По лицу пленника вновь пробежала целая гамма эмоций. Удивление, непонимание, насмешка…

— Большая Охота — это особого рода контракт, выписываемый Гильдией убийц, — тихо заговорила Таяна, и голос ее чуть заметно дрожал. — Я слышала о ней. В смысле — об Охоте. На нас ополчатся все убийцы Империи… очень уж ценен приз. Но непонятно другое, кому ж мы помешали?

— Этого я не знаю, — усмехнулся пленник, явно удовлетворенный замешательством своих несостоявшихся жертв. — Но после того, что натворил в доме Семьи этот ваш приятель, которому хочется именовать себя Тернером, странно было бы ожидать чего-то иного.

— И что он натворил? — осторожно спросил Денис. Большая часть ответа была ему уже известна. Ну что еще может натворить тьер, кроме как устроить форменное побоище? И какое еще деяние могло бы повлечь за собой столь радикальные ответные действия?

— Он сам вам расскажет, — горько усмехнулся пленник. — Если захочет.

— Кто объявил Большую Охоту?

— Глава Гильдии, кто ж еще? — Убийца вновь попытался сплюнуть кровь, в этот раз менее удачно. Пузырящаяся красноватая жидкость потекла по щеке. Тернер с преувеличенной заботливостью вытер лицо пленника куском его же собственного плаща. — И вам не уйти от Гильдии. Вас догонят и убьют.

— Где найти главу Гильдии? — поинтересовался Тернер но в ответ убийца лишь рассмеялся.

— Этого я не скажу тебе. И не потому, что хочу умереть героем, смерть — она для всех одинаковая, и для героя, и для труса. Просто не знаю. Дом главы Гильдии известен многим, но сейчас, во время Большой Охоты, он пуст. По вашему следу пошли все, понимаешь, Тернер… или как там тебя на самом деле зовут? Все, от молодых до стариков. Таков закон Охоты.

— Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы Охота была остановлена?

Денис был удивлен. Точнее, он был поражен до глубины души. Тьер, хищник, существо, специально созданное для боя, — вряд ли он мог всерьез опасаться каких-то там убийц. Сколько бы там их ни было… И вдруг это желание окончить дело миром. Странно. Может быть, хищник чувствует за собой какую-то вину, может, и ночное нападение на Жарова было следствием чего-то, сделанного Тернером?

— Нет… разве что заколешь себя сам. — В голосе пленника звучала насмешка. — Или твои приятели зарежут тебя во сне.

— Ну, нет, значит, нет, — легко согласился тьер и встал. — Что ж, парень, ты ответил на мои вопросы. И получил право на удар милосердия. Пора?

— Нет, погоди еще немного. — Голос был спокоен, как у человека, принявшего свою участь и смирившегося с ней. — Скажи, ты, называющий себя Тернером… ты ведь не человек, верно?

— Верно, — кивнул в ответ тьер. Запираться не имело смысла, вокруг были все свои… а тот, кто к «своим» не относился, скоро оставит это общество навсегда.

— А кто? Ни эльф, ни гном, ни ург не способны выжить… ты прав, эту стрелу огневкой покрывал мастер, и яд еще силен. Кто ты? Прошу, покажи свое истинное лицо. Это последняя просьба умирающего, она священна.

— Священна, вот как? — хмыкнул Тернер и вдруг кивнул. — Ну хорошо, смотри…

Тогда, в битве у подножия Алмазной Тверди, Жаров не разглядел процесса превращения своего спутника в зверя. На то не было времени, надо было думать о своей защите да еще не подпускать обозленных ургов к товарищам. Он лишь знал, что тьер вполне может сам о себе позаботиться, да так, что врагам это очень не понравится, — а потому и не присматривался к метаморфозам хищника. И потом, когда наступили более спокойные времена, он тоже ни разу не стал свидетелем трансформации. К тому же это — по словам самого Тернера — было небезопасно. Сбрасывая личину человека, хищник становился немного другим. Каждая форма несет в себе частичку внутренней сущности, и никто, в том числе и сам тьер, не мог предсказать, как поведет себя измененное существо, хватит ли ему силы воли удержать себя в руках-лапах, не броситься на собственных же приятелей. И потому Тернер в один из немногих моментов, когда разговор между ними становился откровенным, попросил: увидишь, мол, что я изменяюсь, — беги без оглядки…

Но конечный продукт — боевой облик хищника-тьера — Денис видел. А потому сразу понял, что тьер сейчас избрал иной, более пугающий облик.

Отдаленное подобие с человеком сохранилось. Во всяком случае, у существа, форму которого медленно принимал Тернер, было две ноги и две руки. Но на этом сходство заканчивалось — все черты существа словно специально были созданы для того, чтобы внушать ужас. Длинный хвост, кончик которого был похож на ощетинившегося иглами ежа, огромные кривые когти на пальцах могучих, перевитых мощными мышцами рук. Да и на лапах были внушительные кривые лезвия, явственно отливающие металлом.

Тернер сильно раздался в плечах и стал выше — теперь в нем было почти два с половиной метра росту. Голова утратила всякое сходство с человеческой, шипы, клыки, светящиеся даже в лучах солнца красные глаза. Меж тяжелых челюстей, способных, наверное, перекусить пополам и стальной меч, молнией метался алый раздвоенный язык. А кожа… шкура покрылась чешуей, и Жаров вдруг понял, что эта природная броня в случае чего окажется куда прочнее любых доспехов.

Несколько долгих мгновений пленник зачарованно смотрел на возвышающегося над ним монстра, а затем вдруг по его лицу скользнула удовлетворенная улыбка.

— Демон? Ты демон, верно?

— Верррно! — пророкотал глухой голос, в котором не осталось ничего человеческого.

— И у меня не было никаких шансов?

Когти тьера полоснули по большому валуну, лежащему у дороги. Брызнули искры, камень разлетелся на куски.

— Я проиграл не потому, что был плохим воином? — В голосе пленника сквозь сдерживаемую боль прозвучали радость и удовлетворение. — Я проиграл потому, что ты демон и ни один человек не может убить тебя.

— Ты прррав, смеррртный. — Рев тьера заставил даже Жарова чуть отступить и на всякий случай положить руку на эфес меча. Видев пару раз своего спутника в бою, он прекрасно понимал, что в сказанных словах одна лишь истина. Человек, сколь бы ловким и умелым он ни был, не может представлять угрозы бойцу, созданному в незапамятные времена силой магии.

— Это хорошо, — через силу улыбнулся пленник. — А теперь… пора… Боль уже пришла… ты обещал мне быструю… смерть, демон… и я… требую… этот дар…

— Умррри с миррром… человек!

Стремительно ударили когти — как тонкий пергамент, они разорвали кольчугу и глубоко погрузились в тело. Парень выгнулся дугой, пару раз дернулся и затих.

Обратное превращение было быстрым, не прошло и десяти секунд, как Тернер снова принял свой обычный вид. Хотя… что можно считать обычным для этого создания? Когда пришла надобность, он сумел прикинуться и сучковатым поленом. Да так, что урги, тащившие его на кострище, ни о чем не догадались.

Тем временем тьер занимался довольно странным на первый взгляд делом. Неторопливо распряг скакуна убийцы, затем сложил всю сбрую на мертвое тело. Туда же полетелипереметные сумы, оружие… последней, сверху, упала стрела с темным наконечником.

— Я прошу вас, леди, — он отвесил в сторону Таяны легкий поклон, — если это не будет слишком затруднительным…

Она поняла. Лицо девушки скривилось от явно рвущегося наружу неудовольствия, но она сдержалась. Денис видел, каких трудов ей это стоило, и мысленно похвалил волшебницу. Сейчас их маленькой группе меньше всего нужны размолвки… хотя сам намеревался при первом же удобном случае сказать Тернеру пару отнюдь не ласковых слов.

— Надеюсь, это именно огненное погребение, а не желание скрыть следы преступления, — прошептала она, хотя было очевидно, что тьер с его феноменальным чутьем услышит каждое слово. А затем, громко и торжественно, обратилась к мертвому: — Спи. Твой бой закончен. Ты был силен, но искал слабейших. Ты был умелым, но убивал беззащитных. Ты плохо жил, но умер с честью. Ты не воин и не имеешь права на последнее пристанище, но я дарую тебе огненное погребение. Спи. Пусть никто не потревожит твой покой.

С пальцев волшебницы сорвался огненный шар и ударил в цель. Взвихрилось пламя — а когда оно опало, лишь куча пепла да изуродованные жаром до неузнаваемости металлические части оружия и сбруи свидетельствовали о том, что здесь еще совсем недавно лежало тело.

А еще спустя несколько секунд внезапно поднявшийся ветер — то ли прихоть матушки-природы, то ли опять магическое воздействие Таяны — разметал пепел по земле.

В путь двинулись молча. Девушка явно была в плохом настроении, Денис тоже чувствовал себя подавленным. И даже поведение Тернера несколько изменилось — теперь он постоянно был настороже, все время к чему-то прислушиваясь и время от времени бросая взгляды на дорогу за спинами путников.

И только когда черное пятно копоти, явственно выделявшееся на белом снегу, скрылось за очередным поворотом тракта, Тэй не выдержала и взорвалась.

— Ну почему, покарай тебя Эрнис, ты его убил?

Тернер как будто не ожидал подобного вопроса. А потому его удивление выглядело вполне искренним.

— Он напал на нас, леди… и, если вспомните, и на вас тоже.

— Я знаю, знаю… — От рвущегося наружу гнева она сильно покраснела и, Денис вынужден был это признать, стала в этот момент еще красивее, чем обычно. — И если бы ты убил его в бою… но безоружного! Слабого! Лежащего у твоих ног! Беспомощного!!!

— Я не вижу разницы. — Теперь в голосе хищника слышалось раздражение, однако Таяна, раздираемая на части возмущением, не была склонна что-либо замечать. — Я не вижу разницы в том, как убить врага. Это не благородный поединок. Это война, волшебница, которую объявили нам.

— Тебе!

— Нам, нравится тебе это или нет, девчонка! Да, я перебил тех недоносков, что посмели поднять на меня руку. Я убил их всех, и тех, кто пытался сопротивляться, и тех, кто просил пощады. Что, неприятно слышать? В Тирланте больше нет ночных воинов, ни одного. Я убил всех — мужчин, женщин… и детей тоже. Сорняк надо выжигать с корнем, иначе он возродится. Я тысячу лет живу войной, волшебница. Я знаю, что это такое.

— Детей???

Жаров схватил Таяну за руку, пытаясь остановить ее. Он уже понял, что сейчас произойдет, — и последствия этого было страшно даже представить. Но разъяренная женщина уже не контролировала себя. Вырвав пальцы из ладони Дениса, она, чуть наклонившись в седле, с размаху залепила Тернеру пощечину.

— Убийца! Негодяй!

Тернер дернулся, как будто бы не узкая женская ладонь, а стальная рыцарская перчатка нанесла удар. Несколько секунд он внимательно смотрел на волшебницу, а потом, ни слова не говоря, повернул скакуна и, с силой впечатав шпоры в чешуйчатые бока зверя, послал его в неуклюжий, но быстрый галоп. И, ни разу не обернувшись, умчался назад, туда, откуда пришел за ними молодой убийца, даже смертью своей сумевший внести разлад в их еще недавно казавшуюся сплоченной команду.

— Что ты натворила? — тихо спросил Денис.

С момента исчезновения Тернера, больше похожего на бегство, прошло около получаса, и это были первые слова, сказанные с тех пор.

Волшебница повернулась к Жарову и процедила сквозь зубы, не пытаясь скрывать злость:

— Если человек подонок, то он должен об этом знать.

— Я не о том, — вздохнул он. — Тэй, я очень прошу тебя, постарайся выслушать меня внимательно. Ты судишь о людях слишком скоро, на уровне одних только эмоций. Так нельзя… подожди, я же просил тебя выслушать.

Таяна, явно намеревавшаяся выпалить что-то очень нелицеприятное, подавилась фразой. А Жаров продолжал говорить — спокойно, веско, в надежде, что его слова пробьются сквозь пелену гнева.

— Тьер не человек, и не стоит подходить к оценке его поведения с человеческими мерками. Когда-то давно мы с ним говорили об этом. Знаешь, ведь он — несчастное создание. Его сделали, чтобы убивать. Это — смысл всего его существования, но разум тьера постоянно протестует против бессмысленного кровопролития. Не потому, что он не любит боя, а потому, что ему ненавистна сама мысль о предопределенности его же собственных поступков. Но он мало что может сделать, слишком силен зов крови. Тернер много лет старался побороть в себе тягу к убийству, но это невозможно, и он сам понял это. Единственный выход, который он сумел найти, это давать волю инстинктам лишь тогда, когда угрожают его жизни. И не только его… ты просто не хочешь замечать, что нас с тобой он считает чем-то вроде друзей или даже своей семьи. Иначе… на твой удар он отреагировал бы по-другому.

— Это его не оправдывает.

— Это многое оправдывает, Тэй. Думаешь, он просто пошел и вырезал десяток-полтора ни в чем не повинных людей? Голову даю на отсечение, что эти, как их… ночные воины напали первыми. На него, на меня — кто-то позаботился заплатить за наши головы. Ты уверена, что и твое имя не звучало в том контракте? Тернер просто повел себя так, как диктовали ему инстинкты бойца. Враг? Уничтожить врага.

— А дети? Дети тоже угрожали ему?

— Когда тьер вступает в бой, он с большим трудом может отделить виновных от невинных. Если вообще может… С этим нельзя ничего поделать, такова его природа. И потом, этот юнец — он ведь и в самом деле хотел нашей смерти. Отпустить его? Мне кажется, это было бы ошибкой. Или ты веришь в то, что наемный убийца способен сразу стать белым и пушистым, осесть в какой-нибудь деревеньке и начать выращивать хлеб? Не смеши.

— Он же был без…

— Без оружия? Верно… а до этого, вспомни, он совершенно спокойно стрелял в Тернера, отнюдь не желая предложить тому честный поединок. И в тебя, в женщину, безоружную… ты сама-то понимаешь, что Тернер тебе жизнь спас? Достаточно было малейшей царапины… или я неправильно понял разговор об этом яде?

Девушка потупилась, ее лицо чуть покраснело — и краска эта была явно не от гнева, скорее от стыда.

— Да… — наконец тихо сказала она. — А я ведь совсем забыла.

Некоторое время они ехали молча. Слова сейчас не были нужны, все, что необходимо, — уже сказано. Денис понимал, что девушке требуется время, чтобы все осмыслить по-новой, попытаться взглянуть на вещи с другой стороны. Сам же он до зубовного скрежета сожалел, что Тернера больше не было с ними. Раз уж на путников объявлена эта странная Охота, то подобные стычки наверняка будут еще не раз. И очень может быть, им еще предстоит горько пожалеть о том, что рядом с ними не будет неуязвимого, не ведающего страха бойца. Что может сделать он, кое-как владеющий мечом, чтобы защитить девушку от убийц, профессионалов своего дела, у каждого из которых за душой, наверное, немало загубленных жизней? Разве что подставить грудь под удар — и то, если успеет. Во всяком случае, ловить на лету отравленные стрелы, подобно Тернеру, он явно не сможет.

Весь этот день он ожидал, что Тернер сумеет понять и простить горячность девушки, никогда толком не сталкивавшейся с болью и несправедливостью войны, и снова присоединится к их маленькому отряду. Тщетно — тьер исчез.

Не появился он и наутро.

Черри открыла глаза, и ее рука чуть шевельнулась под подушкой, тонкие длинные пальцы стиснули рукоять стилета. В будуаре кто-то был — она не слышала ни шороха, ни дыхания и все же была совершенно убеждена в том, что она сейчас не одна.

На не очень долгом, но порядком тернистом пути к титулу главы Гильдии ей приходилось ночевать и в лесу, завернувшись в одеяло, и в богатых клопами дешевых гостиницах, и даже в земляной тюрьме, яме, закрытой сверху толстой решеткой из деревянных брусьев. Даже сейчас, по прошествии немалых лет, она помнила, как хлюпала на дне ямы раскисшая грязь и как время от времени выползали из рыхлых стен земляные черви… в тот раз ей удалось бежать, оставив на дне тюрьмы, в грязи, труп очень уж любвеобильного стража, решившего, что осужденная на смерть преступница не будет против маленького утешения напоследок.

Тот приговор никто не отменял, но теперь на Черри имперские законы почти не распространялись. Все по той же весьма простой причине — казнь одной убийцы, пусть даже имеющей на своих руках немало крови, не стоит войны между Двором и Гильдией. Не стоит… а потому она и не боялась, что кто-то потребует с нее ответа за прошлые грехи. Конечно, если Император все же решит начать войну… тогда на плаху она взойдет первой. Это обратная сторона высокого положения, теперь Дикая Кошка Черри известна многим, а потому она все время на виду. Ее знают в лицо, у магов Императора наверняка есть и ее волосы, и какие-нибудь ранее принадлежавшие ей предметы. Заклинания поиска не слишком сложны даже для начинающих волшебников, а потому в случае чего гвардейцы его Величества найдут ее быстро.

Но они не приходят ночью, под покровом тишины и тьмы.

Кто в комнате? Может, один из конкурентов, желающий устранить ее, чтобы самому занять место главы? Мысленно Черри усмехнулась — нет, только не сейчас. Не тогда, когда объявлена Охота, поскольку теперь право на высшую ступень в иерархии убийц получит только тот, кто сумеет настичь жертву. А не тот, кто всунет Черри клинок под ребро… В другое время — возможно. Но не сейчас.

В самой глубине души Черри вдруг пожалела о том, что в последние годы перестала, как это не раз бывало раньше, спать в кольчуге. Да, богатство и роскошь быстро входят в привычку. Когда грубое шерстяное одеяло сменяется дорогим шелком простыней и пуховыми перинами… как-то быстро уходят в прошлое навыки быть всегда готовой к схватке. И потом, странно было бы ложиться на изысканный черный шелк в боевом облачении.

— Я чувствую, что ты не спишь, — раздался вдруг незнакомый мужской голос.

Она вздрогнула, и пальцы крепче сжали стилет. Атаковать не удастся, длинный пеньюар, кажущийся невесомым, как паутинка, все же помешает быстрым движениям, в нем легко запутаться… Черри дала самой себе клятву, что, если останется жива к утру, впредь будет спать голой.

— Кто здесь? — Немного испуга, немного дрожи, капельку недоумения. Незваный гость ни в коем случае не должен заподозрить в ее голосе угрозы. Она медленно, словно выныривая из сладкого сна, приподняла голову, и ее глаза стремительно пробежали по будуару.

Бесполезно. Часть комнаты была залита лунным светом, но мужчину она не увидела — кем бы ни был гость, он неплохо умел прятаться.

— Что… что вы хотите? Вам нужны деньги?

Последовавшая за этой робкой, неуверенной фразой тишина лучше всего доказывала, что в будуар проник отнюдь не грабитель. И Черри не удивилась бы, если бы в ответ прозвучал лишь смех. Но гость молчал. А может, не хотел звуком своего голоса указать женщине на то место, где прячется. Среди слухов, ходивших о Дикой Кошке, был и тот, что клинки она умеет метать без промаха. В целом весьма правдивый слух.

Черри усмехнулась. Мысленно. Что ж, вряд ли гостю нравится сложившаяся ситуация. Стоит ему шевельнутся или заговорить, и она нанесет удар.

А нужно ли это? Если бы ее хотели убить… пока она спала, сделать это было нетрудно. Получается, что мужчина пришел не за ее жизнью? Тогда зачем? Она чуть расслабилась, но оружие из руки не выпустила.

— Ты хочешь поговорить? — Теперь в голосе не было и намека на робость или страх, теперь говорила женщина, уверенная в себе, осознающая свою силу и положение. — Тогда говори, я выслушаю тебя. Или так и будешь молча сопеть?

— Слова, слова… — ответил мужчина, выходя в полосу лунного света. — Ты поиграла в испуганную девочку, потом во властную хозяйку. Какой будет следующая роль?

Он повернулся к ней спиной, и в его руке вспыхнул огонек. Огненная палочка, довольно полезная штука, созданная алхимиками безо всякой магии, была недорога, и люди покупали их охотно. Даже волшебники — стоит ли тратить Силу на зажигание свечи, если можно обойтись и без этого…

Одна за другой загорались свечи. Черри даже обиделась — этот нахал ее ни в грош не ставил, спокойно поворачиваясь спиной к главе Гильдии убийц. Это была откровенная наглость… нет, это было почти прямое оскорбление. Может, стоит все же его… или хотя бы позвать стражу?

— Нам и в самом деле надо поговорить. — Мужчина закончил зажигать свечи и опустился в глубокое кресло. Из такого кресла не сразу и вскочишь… или он не понимал, что дает Черри очередное преимущество? Наверное, все же понимал, но делал это намеренно, с вызовом.

— Я бы хотела одеться, — сухо бросила она.

— Это излишне, — пожал плечами мужчина. — Разговор не продлится долго, а потом я уйду. Ночь только началась, ты еще сможешь выспаться.

— И все же я оденусь, — бросила она. Черноволосая красавица давно перестала беспокоиться о взглядах мужчин, направленных на ее безупречное тело. Бывало иногда, что это тело позволяло ей выпутываться из довольно сложных ситуаций, а потому Черри любила его, гордилась им… и воспринимала восторженные взгляды мужчин не более чем как знаки внимания. Некоторые, кто посмел от одних только взглядов перейти к делу без ее на то соизволения, теперь изучали мир исключительно на слух, на вкус и на ощупь. Их было немного — трое или четверо. Остальные усвоили урок.

Она встала, оставив стилет под подушкой. Это было немного неосмотрительно, но, очевидно, прямо сейчас опасность ей не угрожала. Спокойно сбросив длинный пеньюар, и без того почти ничего не скрывавший, она принялась неторопливо одеваться — тонкие шерстяные лосины, мягкие сапожки, свободная рубаха… наряд, подошедший бы мужчине. В другое время она бы предпочла длинное платье и россыпь драгоценностей, но сейчас подол до щиколоток был не слишком уместен. Изобразив короткую дрожь — наверное, гость догадается, что ей холодно, — она накинула поверх рубахи еще и куртку. На вид — простая кожаная куртка отменной выделки, но там, внутри, меж слоями кожи вшита тонкая кольчуга, старая, работы гномов. Такая остановит любой кинжал, а повезет — так и стрелу. Закончив одеваться, Черри снова опустилась на кровать — поближе к стилету.

— Ну и о чем мы будем говорить?

— О Большой Охоте. — Голос мужчины был спокоен. Черри почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Ты принес мне голову Тернера или кого-то из его спутников? — Голос девушки звучал напряженно, а рука снова лежала на рукояти стилета.

— Нет, не принес. Я бы хотел узнать, почему объявлена Охота.

«Может, это кто-то из вольных охотников?» — подумала Черри, снова переходя от напряжения к некоторой расслабленности.

Так называли убийц, предпочитавших действовать самостоятельно, а не по контрактам Гильдии. Таковых было немного, и они, по сути, подбирали лишь объедки со стола Гильдии, ибо все самые дорогие контракты доставались Черри и ее подручным.

— Зачем тебе знать это? — фыркнула она. — Известна жертва, известен приз. Этого недостаточно?

— Этого недостаточно, — в тон ей ответил мужчина. — Хотелось бы услышать объяснения. Меня зовут Тернер. Как ты понимаешь, именно тот самый Тернер.

В голове Черри стремительно пронеслись мысли — вот он, явился сюда. Убить… и тогда я останусь главой Гильдии… и…

Додумать она не успела — тело начало действовать само, еще до того, как разум в полной мере осмыслил прозвучавшие слова мужчины. Серебристой рыбкой сверкнул в воздухе стилет, а сама Черри, даже не полюбопытствовав результатом броска, уже метнулась к стене, где висело оружие. Руки рванули один из мечей — легкий, тонкий клинок был славно напитан ядом, да не одним — здесь смешалось не менее пяти разных смертоносных отваров, любого из которых было достаточно для того, чтобы отправить человека в лучший мир. А также, с равным успехом, гнома, эльфа, урга… да кого угодно.

Девушка двигалась так стремительно, как только могла. Покрытое грязноватыми потеками лезвие метнулось к мужчине — она уже видела, что стилет глубоко ушел ему в правое плечо, и, значит, правую руку можно уже не считать. И еще она успела подумать о том, что зря этот Тернер пришел сюда…

Правая рука мужчины, которой полагалось бы неподвижно висеть вдоль тела, взметнулась навстречу клинку. Удар Черри был не слишком силен, она никогда не отличалась бычьей силой, такой, как у Утара или других, но пальцы сумасшедшего, возжелавшего голой рукой остановить стремительный полет стали, уж по-любому должны были посыпаться на пол.

Но не посыпались. Наоборот, слух резанул пронзительный звон, как будто бы клинок натолкнулся на металл, а не на податливую плоть. Черри показалось, что из подставленной под удар ладони брызнули искры. А в следующее мгновение сильный толчок в грудь отбросил ее на кровать.

Мужчина неторопливо выдернул кинжал из плеча, задумчиво осмотрел лезвие, а затем, явно не прилагая особых усилий переломил тонкий клинок пополам и небрежным жестом обломки в сторону.

— Ну что, очередная игра в могучую воительницу завершилась, и мы все же сможем поговорить?

— Что ты такое? — прошептала девушка, зачарованно впиваясь взглядом в гостя.

— Кажется, я первый задал вопрос, — хмыкнул мужчина. — Ну да ладно… я… ну, скажем, демон. Такое объяснение тебя устроит?

Она осторожно кивнула, медленно отползая от мужчины по широкой постели. Позади нее на стене висел арбалет. Правда, тетива не была натянута, и вряд ли он даст ей такую возможность…

— Ты начинаешь мне надоедать, — заметил он. — Ну хорошо… можешь попробовать еще раз.

И ей вдруг расхотелось хвататься за оружие. Человек не может остановить ладонью удар клинка… к тому же, получи он хоть царапину, сейчас у ног Черри уже извивалось бы от боли молящее о смерти тело. Этот же сидел спокойно и даже не сделал попытки встать. Похоже, его и впрямь совсем не беспокоит женщина… пусть даже и со взведенным арбалетом в руке.

— Что ты такое? — еще раз повторила она, чувствуя, как сел голос. От страха или от ненависти… наверное, имело место и то, и другое.

— Я уже ответил на твой вопрос. — Мужчина стал проявлять нетерпение. — Ты выбрала не ту жертву, девочка. Я тебе не по зубам. И тебе, и всем твоим прихвостням, вместе взятым. Отмени Охоту, так будет лучше для всех.

— Охоту нельзя отменить. — Черри отвернулась к стене, чувствуя, как по щекам ползут бессильные слезы ярости. — Нельзя, понимаешь, ты, демон… кто бы ты ни был. Охота — это закон, нерушимый. Рано или поздно и на тебя найдется управа. Воины или маги, кто-нибудь сумеет тебя достать. И твою голову все-таки принесут…

— Не тебе, — равнодушно вставил он.

— Пусть не мне, — легко согласилась она. — Пусть я сегодня умру, давай, я готова. Но ты… никто и никогда не мог устоять перед Гильдией, тут ведь дело не во мне одной, ты способен это понять? Ты вырезал подчистую Семью… да, я знаю все, что ты можешь сказать. Что они были убийцами, что они заслужили наказание… И если бы ты перебил воинов, то… это было бы понятно. Но дети, что они тебе сделали? Их-то за что?

— Если не выпалывать семя сорняка, сорняк прорастет снова.

— Да что ты можешь знать о сорняках, демон? О том, кто есть сорняк, а кто нет? Я, глава Гильдии, объявила Большую Охоту, но не в моей власти остановить ее. Даже если бы я и хотела. Но я не хочу. Ты — зло, именующий себя Тернером, и ты будешь наказан. Вчера приходил этот самовлюбленный остолоп Гэрис… он предлагал выкупить контракт. Его Величество предложил десять тысяч золотом, огромная сумма, не так ли? Увы, я отказала ему. Как сейчас отказываю тебе.

— Как я понимаю, первоначально это был самый обычный контракт, верно?

— Верно, демон. За твою шкуру заплатили хорошо… как я теперь понимаю, это была смехотворно маленькая сумма.

— Кто хотел моей смерти?

Взгляд Черри стал жестким.

— Я не скажу тебе. Гильдия никогда не выдает заказчиков. Это тоже закон.

— Ты хоть понимаешь, что я могу заставить тебя сказать мне все? — тихо спросил Тернер, чувствуя, как в глубине его души появляется пока еще слабенькое, но несомненное восхищение мужеством женщины, одной ногой уже стоящей в могиле. Точнее, находящейся буквально в полушаге от очень болезненной и очень мучительной смерти. Поистине эта красавица была достойна преклонения.

Черри встала с кровати, сделала шаг по направлению к Тернеру. Затем еще один.

— Я знаю, что тебе вполне по силам меня убить. Даже голыми руками. Я не боюсь смерти. Она и так скорее всего наступит, когда завершится Большая Охота. Так что я готова встреться с ней — а раньше или позже, так ли уж это важно. Я понимаю, что ты можешь причинить мне боль. Если желаешь, попробуй, смогу ли я вынести ее. Но даже у убийц есть своя гордость… и своя честь. Я ничего тебе не скажу.

Внезапно Тернер, еще мгновение назад сидевший в кресле оказался рядом с ней. Женщину отбросило к стене, и тут же сильные пальцы сдавили ее горло. Лицо мужчины стремительно изменялось, превращаясь в ужасный лик чудовища. В лицо Черри пахнуло смрадом и вроде бы даже запахом гари, а из распахнувшейся пасти, украшенной страшными клыками, послышался уже другой, не имеющий ничего общего с человеческим голос:

— А если я буду у тебя на глазах рвать на куски твоих друзей? Ты дашь им умереть?

— Любой из них скорее расстанется с жизнью, чем пожелает, чтобы из-за него глава Гильдии нарушила закон и свое слово чести. — Ее голос дрожал, но слова были тверды. Сейчас она и в самом деле не боялась смерти, уже смирившись с ее неизбежностью, ожидая ее, и мечтая лишь о том, чтобы Эрнис даровала ей силы принять эту смерть достойно.

— Я уничтожу и тебя, и твою Гильдию. Всех до одного.

— Значит, такова судьба. — Черри задыхалась, но старалась смотреть чудовищу прямо в огненно-красные глаза. — Ты, кажется, сказал, что нам уничтожить тебя не по силам… я найду тех, кто сможет. Или они найдут тебя сами.

А в следующее мгновение она вдруг поняла, что куда-то летит. Прямо на нее стремительно надвигалась стена, и Черри отчаянно попыталась выставить руки, чтобы хоть немного смягчить столкновение. И видела, что не успевает. От сильного удара она потеряла сознание…

Когда она очнулась, ночь за окном уже сменилась днем. В комнате никого не было, и лишь кровь, запекшаяся на разбитой голове, покосившаяся кровать, да еще ее меч, вбитый по самую рукоять в деревянную стену, говорили о том, что все пережитое ею не было сном.

А спустя всего лишь несколько часов по городу поползли слухи, что Гильдия убийц предлагает совершенно невероятную сумму в пятьсот золотых авансом любому магу, готовому принять участие в Большой Охоте, и двадцать тысяч тому, кто сумеет принести убедительные доказательства гибели существа, именующего себя Тернером. Двое остальных пока подождут…

* * *

Городок назывался очень оригинально — Синие Холмы. Говорят, в незапамятные времена какой-то полоумный маг пытался в здешних местах управлять погодой, после чего тутошние холмы чуть не половину зимы покрывал снег приятно синего цвета. Уже давно истерлись в памяти людской и очевидцы тех событий, и имя неумехи-волшебника… а название осталось. И в таверне вам с удовольствием расскажут о тех голубых снегах, каждый раз приукрашивая историю все новыми и новыми деталями.

Людей здесь жило немного — сотни четыре, от силы — пять. Но гостиница была на диво неплоха — в этих местах имперский тракт был довольно оживленным. По крайней мере в другие времена года, например, летом, когда через городок непрерывным потоком шли богатые караваны, когда зажиточные торговцы останавливались на постой и щедро платили за комнаты и угощения. Или осенью — когда местные жители торопились сбыть то, что осталось от урожая после выплаты налогов и заполнения закромов на предстоящую зиму. Но то летом или осенью — а сейчас здесь было довольно пусто. В этом можно было обнаружить и свои плюсы — в изобилии имелись свободные комнаты, на всех немногочисленных постояльцев хватало горячей воды, а жаркое явно было приготовлено с душою и в небольшой емкости, а не в чане, из которого можно накормить центурию голодных легионеров.

Большое здание — частично даже каменное, что и вовсе в этих местах было редкостью, — встретило усталых путников гостеприимно распахнутыми дверьми, откуда доносился восхитительный аромат ужина.

Таяна, увидев чистые простыни, даже застонала от предвкушения удовольствия. Последние три дня пути были отнюдь не усыпаны розами, пару раз им пришлось ночевать в крестьянских домах… О да, конечно, платили они полновесным серебром, и им предоставили все возможные удобства. Возможные, ясное дело, для хозяев. А это означало ведро подернутой ледяной корочкой воды для умывания, миску отварной картошки на ужин и тюфяк, набитый соломой, в качестве постели. И пусть даже картошкой дело не ограничилось и магические способности Таяны обеспечили им — и хозяевам тоже разумеется, — роскошный ужин… Но никакая иллюзорная пища не способна надолго заменить еду настоящую. Особенно для того, кто осознает ее иллюзорность.

Услышав же теперь от хозяина, немало обрадованного появлением в его доме платежеспособных посетителей, выгодно этим отличающихся от местных мужиков, так и норовящих выпить в долг под доходы от следующего урожая, о том, что для госпожи готова бадья с горячей водой и вдосталь мыла, Таяна и вовсе разомлела. А Денис понял, что придется отложить дальнейший путь хотя бы на день. Девушке жизненно необходим отдых — путешествие летом, когда вокруг тепло и зелень радует глаз и добавляет сил, сильно отличается от зимней дороги — серой, мрачной и холодной.

Тем более что особых причин для спешки вроде бы и не было. До пещеры Оракула еще максимум неделя пути, а слова Дерека о том, что он, мол, умирает, Денис не мог заставить себя воспринимать всерьез. В устах существа — назвать Дерека человеком язык не поворачивался — слова «скоро» могли означать и год, и два, и десять.

— Господа желают горячий ужин?

— Да! — ответили они хором. Причем голос Таяны прозвучал чуть ли не громче, чем у ее спутника.

— Один момент, господа, один момент… вот самолучший столик, господа, здесь вам будет удобно. Криста сейчас все принесет, она девчонка шустренькая.

Денис и в самом деле устал. И усталость эта была не только телесной — его постоянно мучила мысль о том, что они с Тернером расстались… Таяна тоже переживала, причем чем дальше, тем больше. Уже к вечеру следующего после ссоры дня она во всем винила себя одну и все порывалась повернуть скакуна и отправиться на поиски тьера. Денис даже не стал доказывать волшебнице, что это пустое занятие и что найти Тернера, если на то не будет его собственного желания, не смогут и все маги этого мира. Будучи почти неуязвим для боевых заклятий, тьер был недоступен и для магического наблюдения. И волшебница это прекрасно знала — пару месяцев назад она попробовала… Мало того что толком ничего не вышло и поиск, который с обычным человеком дал бы четкий и однозначный результат, в случае с тьером оказался лишь пустой тратой времени, так еще через час появился сам Тернер и потребовал объяснений. Причем это было сделано в таких выражениях, что разъяренного тьера пришлось долго утихомиривать. После он объяснил, что отношение к магии у всех порождений таланта древних алхимиков было, мягко сказать, не слишком добрым. О том, что применять против ньорка магию — верный способ отправиться на тот свет, Денис слышал и раньше. По всей видимости, тьеры на такого рода воздействия реагировали столь же бурно.

Поэтому поиск обещал стать занятием долгим и, весьма вероятно, бесперспективным. И тратить на него время не стоило — но доказать это взбалмошной, чувствующей свою вину девушке было, наверное, невозможно. И Денис не пытался — он просто прицепил поводья ее скакуна к своему седлу и старался не обращать внимания на робкие попытки девушки поступить по-своему. В конечном итоге разум победил — пускаться на поиски в одиночку было выше сил Таяны.

Постепенно от самобичевания Тэй метнулась в другую крайность. И крайним — за неимением лучшего — оказался Денис. Теперь он был виноват во всем — и в том, что не остановил ее вовремя, и в том, что не сумел объяснить. Жаров спокойно выслушивал упреки, большей частью пропуская их мимо ушей…

Но теперь он хотел только одного — отдыха.

А потому и не заметил взгляда, брошенного на него одиноким человеком, сидящим за маленьким столиком в самом дальнем, самом темном углу зала. Человека, все время почесывавшего явно зудящую правую руку.

Я не заметил он, как этот странный человек исчез, отправившись куда-то на ночь глядя. А если бы и заметил — вряд ли его это заинтересовало бы.

Глава 4 ЗАМОК ФЛУР

— Нет, уважаемый барон, это совершенно безопасно. Смотрите сами, заурядная волшебница и мужлан-охранник. Подумать только, она не нашла себе спутника благородных кровей! Да, мельчает род волшебников, мельчает.

— Мне говорили, что мечом он владеет недурственно.

— Более чем посредственно, барон, более чем. Я позволю себе утверждать, что еще несколько месяцев назад он вообще не знал, с какого конца берутся за оружие. В те времена я был с ним… э-э… неплохо знаком.

— И с тех пор дорожки разошлись. — Не вопрос, утверждение, сопровождаемое снисходительной ухмылкой.

— Эрнис ведет своих детей разными путями… — Очи долу, в голосе нотки подобострастия.

— Еще пива, маг? Пиво здесь доброе… знаете, я два года назад приобрел одного мастера, он из холопов, но дело знает. Так теперь пиво здесь самое лучшее в округе. Твое здоровье, маг!

— Может, хватит о пиве, уважаемый барон? И пива, и о пиве…

— Ты забываешься, маг!

— Простите, уважаемый барон. — Поспешный поклон, заискивающая улыбочка. — Но ведь если они покинут ваши земли… подумайте, барон, столь большое вознаграждение, и оно ведь буквально само идет к вам в руки. Они устали с дороги, спят — сейчас самое время.

— Может, ты и прав, маг. А тебе какой интерес в этом деле?

— Ну… я бы не стал утверждать, что лицезрение трупов этих двоих наполнит меня такой радостью, что я забуду обо всем на свете…

— Маг, ты можешь говорить короче? — Язык чуть заплетается, и мысли в голове путаются.

— Я думаю, скромная сумма в тысячу золотых…

— Ты вконец потерял рассудок, маг! — Кубок, отброшенный в порыве гнева, летит в угол, заливая кроваво-красным вином дорогой ковер. Если бы в окна врывались лучи солнца, было бы заметно, что дорогим этот ковер был очень давно, а сейчас местами вытерся почти до основы и покрыт немалым числом пятен, вывести которые не под силу прислуге. — Тысяча золотых! За что? Или ты пойдешь брать магичку впереди моих дружинников?

— Тогда бы я взял все… — Это сказано тихо, себе под нос, так, чтобы никто не услышал. Вслух же звучали другие слова: — Но помилуйте, барон! Если бы не я, вы и вовсе не узнали бы об Охоте и о том, что эти двое сейчас в ваших землях.

— Откуда я знаю, сколько заплатит Гильдия? Может, ты ошибся, маг, и эти две головы ничего не стоят. Ну ладно, получишь десятую часть.

— Барон очень щедр… — Зубовный скрежет и играющие на скулах желваки.

— Да? Не знал… ладно, что сказано, то сказано. Вот, стало быть, еще пива…

— Может быть, следует позвать воинов, чтобы готовились к этому делу, барон?

— Не учи меня… ик… воевать, маг. Мои… ик… воины всегда… ик… готовы к хорошей… ик… драке.

Замок Флур, владение барона Жинаса ди’Флура.

Никем, к сожалению, не подслушанный разговор

* * *

Сон упорно не шел. Денис пытался убедить организм, что завтра… ну или послезавтра опять дорога, а значит, отдых необходим. И организм вроде бы с этим соглашался, то есть глаза слипались, а челюсти рвала зевота… но, уже который час ворочаясь с боку на бок, заснуть он так и не мог.

Может быть, в воздухе витало ожидание неприятностей?

Вечер прошел более чем спокойно, ужин был отменным, вода в чане и в самом деле горячей, а кровать — довольно удобной. Гостиница почти пуста, местные жители, заглядывавшие сюда на огонек пропустить кружечку-другую пива, путков не беспокоили… тишь да гладь, одним словом. И вроде бы после дороги, после горячей еды самое милое дело залечь на боковую — и до утра. А лучше — до обеда.

Так ведь нет. Не получается…

Жаров встал, потянулся. Взял со стола крынку с водой, глотнул, с наслаждением чувствуя, как заломило зубы… да уж, здесь комнатная температура не слишком отличается от уличной, до центрального отопления не додумались, а камин с вечера он приказал топить не слишком сильно — а теперь угли в нем уже давно остыли. Денис сделал еще глоток из крынки, а потом выплеснул горсть воды себе в лицо, надеясь, раз уж не удастся уснуть, хотя бы согнать остатки сонливости.

В гостинице было тихо. Он подошел к окну — небо было темным, до рассвета еще далеко. Тело было вялым, отдыха как такового не получилось. Жаров принялся разминаться, в этот раз ограничившись приседаниями, отжиманиями и еще парой упражнений, — крошечная комнатка не слишком подходила для этого, но идти куда-то еще не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

Он кое-как умылся остатками холодной воды, вытерся грубым, жестким полотенцем и уже почти закончил одеваться, когда вдруг послышалось бряцанье металла, очень тихое, но несомненное. Еще раз, еще… Денис весь обратился в слух — казалось, по коридору осторожно, чтобы никого не разбудить, идут воины. Он был еще недостаточно опытен, чтобы в полной мере распознать звук… но это было очень похоже на колышущуюся при ходьбе кольчугу.

Уже потом, когда появилось время все обдумать и взвесить, Денис решил, что побеспокоиться все же стоило бы. Ну не дело постояльцам, буде даже таковые в гостинице имелись бы, выходить из своих комнат ночью в полном боевом облачении. Смысла нет. Доспехи, кольчуга… только в тупых, рассчитанных на невзыскательного зрителя фильмах герои не вылезают из тяжеленных доспехов, так и ходят в них, исходя потом и источая соответствующие ароматы. Обычно же — и Денис, оказавшись в этом мире, очень быстро понял столь простую истину, — место доспехам всех мастей исключительно во вьюках. Ну, допустим, отправляясь в путь, воин все же кольчугу наденет. Но только тот, кому довелось провести в седле пять-шесть часов подряд, да еще имея на плечах десятикилограммовую кольчугу, поймет, что к выбору облачения для долгой дороги местные воины подходили с определенной осторожностью.

А вот служба — дело иное. Здесь уж хочешь не хочешь — а надо. И ежели в мирное время ночная стража Тирланты носила исключительно жесткие кожаные куртки, способные неплохо оборонить от ножа — а как, извините, за ночными татями гоняться, в железе, что ли, — то в военное время и патрули усилены будут, и кольчугами, а то и кирасами, воины не пренебрегут. Поскольку задачи другие — не воришек мелких ловить, а в случае чего тревогу поднимать да держаться, пока помощь не прибудет.

В общем, совершенно нечего делать людям в кольчугах ночью в гостинице. Совершенно. Только все эти разумные мысли в тот момент не пришли ему в голову.

А в момент следующий стало уже поздно.

Дверь вышибли разом — да это хлипкое сооружение, гордо именовавшее себя дверью, не особо и сопротивлялось. В комнату ворвались сразу двое — ох недаром здесь дверные проемы были столь широкими, не иначе, как на то был негласный указ какой. Чтобы вот так вот выбивать двери да к постояльцам ночью врываться сподручнее было.

Денис среагировал мгновенно и первого из нападавших встретил ударом ноги. Тот, явно не ожидавший такого от жертвы, которой и вовсе в этот час спать мирным сном полагалось, отлетел назад, сбив по пути еще одного из лихоимцев. Но на этом счастье Жарову изменило. Сработали старые рефлексы, намертво вбитые в тело еще на учебе в Академии, — кулак с размаху врезался ближайшему противнику солнечное сплетение, и Денис взвыл от боли, ощутив под стиснутыми пальцами не податливую мягкость живота и даже не литой мышечный каркас брюшного пресса, а сталь мастного нагрудника.

Секундного замешательства оказалось достаточно — на него навалились все разом, притиснули к полу… А еще мгновением позже Жаров ощутил тяжелый удар в лоб — видать, бронированной перчаткой саданули, — и потерял сознание.

* * *

— Ты его не убил ли часом, Сван? — Барон Жинас ди’Флур пребывал не в самом лучшем состоянии духа. Хотя большинство тех, кто находился сейчас в зале замка, куда доставили двоих пленников, это не удивило — барон редко бывал благодушным.

— Никак нет, господин. Очухается, что ему сделается… — пробурчал дюжий десятник, потирая ладонью саднящую челюсть.

«А может, и сдохнет, — добавил он про себя. — Невелика потеря… Ишь саданул-то как, чуть все зубы не повышибал».

— Значит, так… этого, — барон небрежно кивнул в сторону кулем лежащего Жарова, — в темницу.

— В какую изволите? — угодливо изогнулся в поклоне тощий человечек, даже в распрямленном состоянии не достававший рослому барону и до плеча. — В подвал, к крысам, али в ту, что возле пыточной… или в иную какую? Нонче в замке вашей светлости пустых камер множество превеликое.

Над этим простым вопросом барон задумался, и задумался надолго. Затем, даже не повернувшись к главному смотрителю замковых казематов, пробормотал:

— В эту… в последнюю обитель.

— Будет исполнено, господин.

Барон дернул головой, будто отгоняя назойливую муху, затем в очередной раз прошелся мрачным взглядом по лицам присутствующих.

— Так о чем это я? М-да… этого, стало быть, в темницу. А девку — в опочивальню. В ту, что на верхушке башни. Ты! Иди сюда!

Мясистый палец барона уперся в грудь еще одного тщедушного человечка, но в отличие от первого этот носил чудной халат, расшитый блестками, казавшийся совершенно неуместным среди этих мрачных стен. Было очевидно: под вычурным, наверняка не слишком удобным и уж явно не особенно теплым, одеянием скрывается что-то вроде местного чародея. И, судя по всему, чародея, весьма запуганного грозным хозяином, поскольку на узком крысином лице человечка тут же появились испуг, угодливость и вина. Не важно, что человечек не знал, в чем провинился, — барон придумает, это он умеет, придумает и объяснит.

— Да, господин, чем могу служить?

— Зелье сделаешь или еще что — чтоб спала. Не приведи Эрнис, ежели магичка проснется… первым на дыбу пойдешь, понял?

— Понял, господин, понял… все сделаю как велено, спать будет — набатом не подымешь…

Чародей, явно испытавший огромное чувство облегчения от того, что в данный момент барон не намеревается обратить против него свой гнев, говорил еще что-то, но Жинас уже утратил к своему придворному магу всякий интерес.

— А теперь все вон отсюда.

Что ж, и это было в порядке вещей. Может, иногда бы барону и стоило сказать что-нибудь типа «попрошу вас оставить меня» или хотя бы «все свободны». Но барон вполне справедливо считал, что если суть фразы во всех случаях остается одинаковой, зато первое повеление выполняется не в пример быстрее, то и нет причины что-либо менять.

Очень скоро в полутемном, освещенном лишь несколькими факелами зале остались двое. Барон и его гость, заявившийся в замок еще вечером, потребовавший — неслыханная наглость, не попросивший, а именно потребовавший — немедленной аудиенции. И, что интересно, получивший требуемое.

— Вот и сделалось по-твоему, маг. — Барон тяжело рухнул в кресло. Хмель еще не выветрился у него из головы… наверное, прогулка по свежему воздуху совсем не повредила бы Динасу ди’Флуру, но он считал себя человеком разумным, а потому захватывать магичку и ее спутника отправил только воинов во главе с десятником Сваном. Мало ли что могла магичка выкинуть — барону были известны случаи, когда разбушевавшегося мага удавалось остановить лишь тогда, когда тот исчерпывал все свои силы. Как правило, к этому моменту число противников мага заметно сокращалось.

— Прошу прощения, господин барон… мы, помнится, договаривались, что обоих надлежит убить, просто и без затей.

— Не помню таких договоров, — фыркнул барон. — А если бы и так, то что? Считай, маг, что я передумал. Ежели за головы этих двоих награду назначили, не иначе, за живых-то больше дадут.

— Не зазорно ли будет благородному барону торговаться будто в лавке?

— А это мне решать, что зазорно, а что и нет, — насупился ди’Флур, буравя мага неприязненным взглядом из-под косматых бровей. — И тебе, Дорх, следует придержать язык. А то он, думается мне, слишком уж длинен стал. Не пора ль укоротить…

— Может быть, господин барон вспомнит, что он беседует не с темным крестьянином, а с магом! — вспыхнул Дорх дер Лиден, которого и так донельзя утомляла необходимость лебезить перед бароном. Теперь, когда дело было почти сделано и объект его мести был, можно сказать, на расстоянии вытянутой руки, Дорха злила каждая секунда промедления, и он начал уже постепенно утрачивать контроль над своими поступками. — Может быть, господин барон подумает о том, что не след иметь мага своим врагом? И что стоит подумать об исполнении обещаний, даденных господином бароном.

Даже в полумраке было видно, как наливаются бешенством глаза барона. Огромная фигура Жинаса ди’Флура поднялась с кресла и шагнула по направлению к Дорху. Тот отступил назад, шаг, еще один, и еще… Сам Дорх считал себя человеком рассудительным, и если половина его души возмущалась творимой бароном несправедливостью (а нарушать данное ему, Дорху дер Лидену, слово, было, безусловно, верхом несправедливости), то другая часть шептала, что сжечь сейчас барона, хозяина этих земель, — это совсем не то что устранить пару тройку мелких личностей, о которых никто потом и не вспомнит. Конечно, он, Дорх дер Лиден, великий маг… но вступать в бой со всей замковой стражей — это, пожалуй, лишнее…

Додумать он, впрочем, не успел. Может быть, Дорх и достиг кое-чего в магии, может, он и сумел прирастить себе новую руку взамен отрубленной, нообзавестись глазами на затылке он не позаботился. А потому он воспринял кивок барона как согласие того с предъявляемыми требованиями. А не как знак тому, кто стоял за спиной у мага.

Что бы там ни говорили, а лучший способ заставить мага не колдовать — это как следует дать ему по голове. Впервые в жизни Дорху пришлось убедиться в справедливости этого мнения на собственном опыте.

— Угрожать мне вздумал, червь?

Барон, презрительно пнув бесчувственное тело, усмехнулся. Затем повернулся к здоровенному, еще крупнее барона, слуге, исправно выполнившему свою миссию и теперь ожидавшему дальнейших указаний.

— Его тоже в темницу… — Он на мгновение задумался, затем мстительно добавил: — В ту, с крысами. И не кормить… жрать захочет — пусть охотой займется. У двери часовых с арбалетами, двоих… нет, четверых. Ежели что — стрелять сразу, не жалеть. И прикажешь скакуна оседлать, с утра в столицу поеду. Сван и еще трое — со мной. Остальным службу блюсти. Ясно? Ну так и вон отсюда.

И в самом деле, зачем менять свои привычки?

Процесс возвращения сознания был похож, наверное, на отчаянные попытки тонущего вырваться на поверхность. Отчаянный рывок, глоток живительного воздуха — но что-то тяжелое тянет вниз, и снова медленное погружение в пучину беспамятства. И вслед за глотком воздуха — вспышка боли. Каждый раз, снова и снова…

Постепенно он начал медленно осознавать, что все еще жив и что это непрерывное выныривание и погружение — более чем игра воображения, попытка сознания найти мпромисс между болезненной реальностью и куда более риятным небытием.

Он открыл глаза. Ничего не изменилось — та же чернота, что была перед ним и ранее, осталась и сейчас. Подумав, он решил, что сейчас тьма все же не столь уж непроглядная… нет, определенно можно было что-то разглядеть. Денис даже попытался сосредоточить разбегающиеся глаза на каком-то относительно светлом пятне, как чей-то сапог с силой врезался ему под ребро. Боль словно шилом пронзила тело, и против собственной воли Жаров издал короткий стон.

— Воистину тьма есть враг людской, — проворчал невидимый в темноте человек. Похоже было, что он не намеренно пнул пленника, а просто споткнулся в потемках. Послышался звон металла.

Через некоторое время зрение почти вернулось. Оказалось, что в окружающем Жарова пространстве не так уж и темно — крошечная лампа, явно масляная, немного освещала просторное помещение, окруженное стеной, сложенной из массивных каменных блоков. А еще он понял, что привидевшаяся ему тяжесть действительно существует, — правую ногу охватывало что-то жесткое… Кандалы?

— Где… я?..

Слова давались тяжело, язык, обычно такой послушный и гибкий, теперь ворочался во рту с явным трудом, а потому и речь получалась невнятной, больше похожей на мычание.

— Гляди ж ты, очнуться изволил! — В голосе тюремщика, тощего человечка, одетого во что-то темное и, кажется, не очень опрятное, сквозило откровенное удивление. — Надо же! А Сван врал, что ты полдня проваляешься. Видать, стареет бугай, не тот уж удар. Да, стареет…

— Где я? — снова спросил Жаров, чувствуя, что по крайней мере владение языком к нему возвращается.

Человечек присел на корточки и подергал какую-то железку. Эти движения отозвались болью в ноге. Жаров скосил глаза — теперь он мог разглядеть, что ногу охватывает кольцо, судя по ощущениям, явно с шипами на внутренней поверхности, от которого тянется куда-то в темноту железная цепь.

— Ты в гостях у его светлости барона Жинаса ди’Флура, да ниспошлет ему Эрнис долгих лет жизни, — высокопарно произнес хлюпик, гордо выпятив подбородок, как будто бы это титулование относилось к нему самому. — Как тебе покои, нравятся?

— Неплохо, — просипел Жаров, изо всех сил стараясь не дернуть ногой: при малейшем движении шипы впивались в кожу так, что хотелось взвыть. — Очень уютное… местечко. Только вот не помню, чтобы принимал предложение барона наведаться в гости.

— Любое приглашение допускает возможность несогласия, — глубокомысленно изрек хлюпик, — а потому господин барон никого не приглашает. Он желает — и его желания, что характерно, незамедлительно исполняются.

Жаров вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что подобная манера речи как-то не особо вяжется с обликом тюремщика. Да и внешне этот коротышка на тюремщика походил мало — вообще говоря, это место для какого-нибудь здоровяка с выражением тупого садизма на лице… Или это типичный образ палача? Жаров понял, что немного запутался.

В любом варианте с этим тощим определенно стоит побеседовать. И обстановку разведать, и, может быть, узнать что-нибудь о судьбе Таяны. Интересно, ей удалось уцелеть или, может, эти здоровые мужики приходили только за ним? Хотя вряд ли… до сих пор все происходящее связывало их друг с другом все больше и больше, сомнительно, чтобы сейчас что-то изменилось.

— Вы, безусловно, правы, уважаемый, — протянул он, стараясь подстраиваться под манеру речи собеседника. — А поскольку несогласие приглашаемого оказать честь приглашающему своим прибытием является в немалой степени оскорблением для проявляющего гостеприимство, то, несомненно, лучшим способом избежать неуместных оскорблений, могущих повлечь за собою…

Этот бред сивой кобылы лился плавно, без повторов, хотя где-то в первой трети фразы Денис уже полностью утратил над ней контроль и начисто забыл, что собирался сказать. Оставалось только надеяться, что где-нибудь ближе к концу тирады мысль выкристаллизуется сама. А тюремщик слушал эту ахинею открыв рот и чуть ли не пуская слюни от удовольствия. По всей видимости, среди этих стен было не слишком много мастеров изящной словесности.

— … и мое нахождение здесь в столь плачевном виде должно со всей определенностью означать, что у его светлости были все основания полагать, что с моей стороны был возможен совершенно недопустимый…

Челюсть тюремщика отвисала все больше и больше, глаза начинали подергиваться поволокой. Денис подумал, что еще немного, и дохляк окончательно впадет в ступор. Впрочем, сам он к этому времени уже выдохся, да и язык, похоже, намеревался объявить забастовку, намертво присохнув к нёбу.

— … а потому я готов лишь склонить голову пред беспредельной мудростью его светлости.

Денис с облегчением перевел дух, с удовольствием наблюдая, как на лицо тюремщика постепенно возвращается осмысленное выражение.

— Я вижу, — несколько неуверенно начал тот, — что и вам знакома речь благородного сословия, что отличается от грубого мужицкого говора, как песнь соловья от кваканья лягушки. Ибо думал я, что предо мною не более чем мужлан, единственною ипостасью которого является лишь махать железом.

Жаров вздохнул. Мысленно — так, чтобы собеседник этого не заметил. Что ж, передышка была мала, но и то хорошо.

— Увы, друг мой… — Назвать тюремщика другом было по меньшей мере глупо, но «высокий штиль» того требовал. — Увы, умение владеть презренным металлом всегда было мне чуждо, ибо истинное величие лишь в полете мысли, в умении осознать свою причастность к прекрасному…

Разумеется, Жаров понимал, что несет чушь. И к тому же «презренный металл» вроде бы всегда был синонимом золота… или это только в его родном мире? Вполне возможно… да и не так уж важно. Главное, что тюремщик воспринял данную идиому как должное.

Разговор тек плавно, тюремщик, назвавшийся Игнасиусом Курфом, откровенно наслаждался велеречивым собеседником, именовал его теперь не иначе, как «уважаемый», и даже позволил тому глотнуть воды из небольшой глиняной плошки, чем еще больше расположил к себе Жарова. Тот и впрямь был готов видеть в тщедушном человечке родственную душу — по крайней мере до тех пор, пока этот уродец сидит здесь и болтает, остается возможность выудить из него что-нибудь действительно полезное. Вопрос только в том, как отделить зерна от плевел, как извлечь крупицы нужной информации из вороха цветистых оборотов и витиеватых сравнений.

— … не всегда был отягощен сиим неблагодарным занятием, ибо вы, уважаемый, понимаете, что должность главного смотрителя баронских тюрем отнюдь не то место, где можно во всем блеске проявить незаурядные способности. А ведь было время, когда в моем ведении была несравненная библиотека замка Флур. И скажу я вам, уважаемый, что многие благородные дома могли бы гордиться и втрое меньшим собранием уникальных рукописей и редчайших инкунабул. Однако же жизнь, по воле Светлой Эрнис, совершает иногда странные повороты, повергая возвышенные души в темные пучины…

— И это великой жалости достойно! — вставил Денис вычитанную где-то фразу. Она оказалась очень даже к месту.

— Увы, в недобрый час задушил один из узников, не осознающий необходимости смирения и послушания, моего предшественника на этом скромном посту, — горестно покачивая головой, сообщил Игнасиус.

Денис подумал, что если предшественник библиотекаря был хотя бы вполовину столь же многословен, то лично он душой и телом солидарен с упомянутым душителем. Что ж, теперь надо что-то сказать… поддержать разговор.

— Мне горько осознавать, что все великолепие библиотеки замка Флур навеки останется недосягаемым для меня, — патетически проворковал Денис, одновременно мечтая оказаться подальше и от замка, и от библиотеки, и от ее хранителя вкупе с хозяином. — Думается мне, что и сам этот замок есть величайшее творение искусства, ибо вижу я, что кладка стен этих несет на себе печать великого мастерства…

Ничего такого, ясное дело, в мрачной каменной кладке Жаров не видел. Просто вспомнились вдруг слова Таяны, как-то вскользь оброненные, что гномы являлись наиболее почитаемыми строителями в Империи. И неудивительно было, что все благородные господа, кто дела ради, а кто из одного лишь желания пустить пыль в глаза окружающим, всячески стремились завлечь немногочисленных подземных жителей, готовых за полновесное золото вкалывать на поверхности, на постройке своих родовых гнезд.

Как оказалось, он попал в точку.

— Сразу видно знатока, уважаемый, сразу видно! — чуть не взвыл от восторга экс-библиотекарь. — И ум ваш пытливый не подвел, в самом деле не человеческие руки обтесывали камень что лег в нерушимые стены великого замка Флур…

И пошло-поехало… Видать, брошенная наугад фраза затронула какую-то плотину в душе Игнасиуса Курфа, пробив ее навылет, — и теперь из тощего извергался неиссякаемый фонтан красноречия. Жарову же оставалось с тоской корить себя за неосторожные слова и, сдерживая зевоту, ждать окончания кажущегося бесконечным монолога.

В течение ближайшего часа он узнал массу фактов из жизни благородного барона Берга ди’Флура, построившего замок в незапамятные времена. Барон, при жизни прозванный Хитрецом, имел массу достоинств помимо умения недурственно владеть оружием. Где лестью, где подкупом, где запутанными интригами, а где и прямой силой барон Берг сумел существенно расширить доставшиеся ему от отца крошечные владения и в достаточной мере набить свои сундуки золотыми монетами, чтобы иметь возможность пригласить гномов для строительства величественного замка, которому надлежало стать на века пристанищем славного рода ди’Флуров.

Он же начал и собирать библиотеку, о которой заговорили уже лет через двадцать. Последующие поколения, как это обычно и происходит, вели себя по-разному. Кто пополнял собрание книг редкими экспонатами, а кто и порядком прореживал уникальное собрание сочинений… Но одной лишь тягой к литературе таланты барона не исчерпывались.

Одним из чудачеств барона как раз и была эта тюремная камера, с легкой иронией названная им последней обителью. По всей видимости, барон понимал, что рано или поздно один из его сыновей, не желая ждать наследства, захочет убрать папулю куда-нибудь с глаз подальше. А потому и была построена величественная башня, построена гномами — и за немалые деньги. И барон издал указ, гласивший, что единственная камера новой тюрьмы предназначена лишь для людей благородной крови, своим бесстрашием, мудростью или иными талантами достойных окончить свои дни в зачарованном гномьеи магией застенке.

Была в этих стенах магия или нет, о том доподлинно было неизвестно. А вот что было известно точно, так это тот факт, что, дожив до седых волос, барон и впрямь не на шутку увлекся черной магией, якшался чуть ли не с демонами и вообще вел образ жизни, отнюдь не подходящий для человека благородного сословия.

Стоило ли сомневаться, что в один далеко не прекрасный момент за седым Хитрецом захлопнулась толстая каменная дверь последней обители, а в баронское кресло опустилась худая задница старшего из его предприимчивых отпрысков. Просидел он там недолго — дня то ли два, то ли три. А потом началась вполне ожидаемая в подобном случае разборка из серии «кто круче», в ходе которой о старике напрочь забыли. Все забыли, включая тогдашнего смотрителя тюрем… ну, его позже повесили, как водится, но суть не в этом. А суть в том, что когда последний из уцелевших наследничков вспомнил о корнях и решил порадовать папочку вестью о том, что дело рода ди’Флур теперь в надежных руках, последняя обитель оказалась пуста.

Вернее, не совсем пуста. Посреди круглой камеры стоял величественный рыцарь, облаченный в фамильные доспехи рода ди’Флуров, да только под кованым железом были лишь выбеленные временем кости да скалил источенные временем зубы череп, смотря невидящими провалами глазниц сквозь прорези тяжелого шлема. Ну, как уже говорилось, смотрителя тюрем повесили, а поскольку крайнего все же надо было найти, заодно рядышком вздернули и другого слугу, которому надлежало приглядывать за оружейной, хотя он, поминутно поминая Светлую Эрнис, клялся, что еще намедни фамильная реликвия исправно занимала положенное ей место… ну, клятвы клятвами, а факт, как говорится, налицо…

Посовещавшись, наследник и челядь решили, что тут не обошлось без черной магии. Приглашать профессиональных Колдунов для разбирательства не стали — и магов не слишком баловали, и потом, мало ли что они пронюхают. К отцеубийствам ни тогдашний Император, ни последующие с излишней терпимостью не относились, благо сами имели в чем-то схожие проблемы. А потому останки папеньки предали очистительному огню — доспехи сынок в последний момент все же пожалел — да на том дело и закрыли.

Внезапно смотритель хлопнул себя по лбу.

— Ох, уважаемый, беседа наша столь прекрасна, что совсем забыл я о времени, ибо труды каждодневные зовут меня все настойчивей.

— Труды — это весьма серьезно, друг мой. — Душа Дениса пела. Похоже, пытка разговорами подошла к концу. — Ибо лишь трудом своим можем мы заработать достойное место в этой жизни, и…

Он и сам не знал, как закончить фразу, но этого и не понадобилось. Игнасиус последний раз поклонился, пробормотал что-то типа «Не скучайте, уважаемый, нам еще предстоит поговорить о многом» и скрылся за дверью. К чести смотрителя, задвинуть массивный засов он не забыл.

Денис остался один среди мрачных каменных стен. Небольшой язычок пламени над масляным светильником, то ли случайно забытым, то ли намеренно оставленным экс-библиотекарем, немного разгонял тьму. Жаров сел, стараясь не дергать ногой — шипы при каждом неосторожном движении норовили проткнуть кожу и, возможно, уже кое-где сделали свое черное дело. Теперь можно было разглядеть кандалы как следует. Кольцо, обхватывавшее ногу, было заперто на громоздкий замок, дужка которого была толщиной чуть ли не в палец. При необходимости Жаров сумел бы, пожалуй, открыть это архаичное создание местных ремесленников, тем более что его не раздели и даже толком не обыскали. Только оружие отняли — но кольца, крепившие кинжал к поясу, можно было разогнуть, получив при этом пятнадцатисантиметровый кусок толстой проволоки… вряд ли уж замок особо сложен.

Другое дело, что, даже справившись с замком и избавившись от цепей, он вряд ли сможет выбраться из камеры. Дверь — единственный выход отсюда — была надежно заперта снаружи, никаких окон или иных отверстий не было и в помине. Он прислушался — где-то капала вода. Сразу же весь организм просто завопил от желания немедленно глотнуть хотя бы немного жидкости…

Путь к источнику звука было долог — конечно, эти пять шагов в иное время заняли бы мгновения, но сейчас следовало поберечь ногу. Не желая раньше времени избавляться от оков — мало ли, вдруг тюремщику стукнет в голову проведать своего поднадзорного, — он просто оторвал подол рубахи и изобразил из ткани что-то вроде прокладки между шипами и кожей. После этого он смог более или менее спокойно двигаться.

Вода сочилась из отверстия в стене — неглубокая ниша, в которой стояла маленькая оловянная чаша. В чашу капала вода — неспешно, ровно настолько, чтобы наполнять емкость к тому моменту, когда заключенный начнет терять рассудок от жажды. Сейчас чаша была полна, и Денис с наслаждением проглотил холодную чистую воду, подумав, что для полного счастья таких вот емкостей надо выпить подряд три-четыре. Увы, теперь следовало ждать, пока посуда наполнится снова.

Кап… первая капля упала на дно чаши. Кап — вторая.

Теперь следовало бы обдумать, что делать дальше. Из вороха информации, вываленного словоохотливым смотрителем баронских тюрем, полезного было не так уж и много. Прежде всего Жарова поместили в тюрьму для привилегированных лиц — то есть его явно не собираются скормить червям… это, в общем, было ясно и так. Скорее всего ночное нападение связано со все той же объявленной на них Охотой — сомнительно, что Денис успел обзавестись с бароном личными счетами. Во всяком случае, сам он ничего подобного не помнил. Значит, барон намерен получить награду… сам Жаров на его месте попытался бы урвать кусок пожирнее — и его светлость, видимо, поступит так же. То есть попытается продать пленников Живьем и в более-менее приличном состоянии. Итак, какое-то время в запасе есть — но вряд ли его много.

Он мысленно прикинул варианты побега… Приевшийся, набивший оскомину способ с прокапыванием тоннеля отпадал сразу. И времени на это нет, и вряд ли гномы-строители построили башню столь халтурно. Значит, путь графа Монте-Кристо не реализуем. Хотя, вспомнив Дюма, можно прикинуться покойничком — только Денис совсем не был уверен в том, что сумеет изобразить труп с нужной степенью достоверности. Да и в этих диких краях наверняка его ткнут ножом под ребро — для гарантии, так сказать. Нет, этот вариант не слишком перспективен.

Снять кандалы и двинуть ими по голове первому, кто войдет в камеру? Ну… если барон не полный идиот, то вряд ли это будет способствовать побегу. Достаточно иметь вторую дверь на выходе из башни, закрытую на засов, да охранника… Приставить смотрителю нож к горлу и пообещать зарезать его, если не выпустят? Так барон с удовольствием придет посмотреть на этот спектакль. И еще советы давать будет, как побольнее резать.

А интересная история с этим… как его? Берг ди’Флур, прозванный Хитрецом… Денис сел, прислонился спиной к каменной стене и задумался. В рассказе бывшего библиотекаря содержалось определенное рациональное зерно. Если, разумеется, эти преданья старины глубокой воспринимать как истину. Итак, старый барон заключен в темницу… весьма сомнительно, что он соизволил в считанные дни оголиться до костей. И стоит ли тут приплетать черную магию? Но тогда как скелет в парадных фамильных доспехах оказался в наглухо запертой камере?

Признаться, Денис давно был уже готов поверить во все что угодно, и все же в каждом конкретном случае стоило поискать более простые решения. Самым простым в данном случае было предположение о том, что камера была заперта не так уж и наглухо. Особенно учитывая тот факт, что барон строил тюрьму, явно думая о собственном будущем, он просто обязан был принять меры. Зря ли его прозвали Хитрецом…

— Итак, примем в качестве гипотезы, что из этой камеры есть способ бежать. — Размышлять вслух Жарову было проще, тем более что вряд ли хоть один человек в этом замке смог бы понять, о чем он говорит. Несмотря на то что местным языком он уже владел неплохо, частично за счет своих способностей, частично за счет магической помощи Таяны, у которой, видимо, имелись подходящие колдовские приемы на все случаи жизни, думать (в том числе и вслух) он предпочитал на родном языке. — Бежать можно, вопрос лишь в том, как именно. Скорее всего здесь есть потайной ход, который можно открыть изнутри. Барон открыл ход, добрался до оружейной, приволок сюда доспехи, красиво поставил их посреди камеры и ушел. С концами… Это все очень похоже на правду, поскольку в противном случае придется пускать в дело мистику.

Денис встал и, приволакивая скованную ногу, принялся ощупывать каменные стены. Если тут и в самом деле был какой-то скрытый рычаг или кнопка, то запрятаны они были на диво тщательно — везде, куда ни ткнись, ладони встречали только вполне заурядный камень и ничего более. Постепенно он обошел по периметру всю камеру, не пропустив ни одного камня, начиная от пола и заканчивая там, куда мог дотянуться. Ничто не реагировало на нажатия, сдвиг, не отличалось особо по цвету или на ощупь… Да уж, гномы были мастерами своего дела и сумели запрятать дверь как следует… если она вообще не является плодом его, Жарова, воображения.

Он чувствовал, что устал — сказалась почти бессонная ночь. К тому же чуть не час ощупывать камни, таская за собой пудовую цепь… Денис снова опустился на пол камеры, на кучу соломы — спасибо хоть не гнилой. Глаза закрывались сами по себе, и он, мысленно махнув рукой, сдался — утро вечера мудренее. В любом случае отдых необходим.

Сон наползал медленно и неотвратимо. Наверное, Жарову стоило бы удивиться — обстановка вокруг не слишком способствовала расслаблению и умиротворению. По теории, он должен был до полного изнеможения метаться по камере, как тигр в клетке… интересно, здесь есть тигры? Наверное, есть, животный и растительный мир очень похож на Землю. Мысли становились все более и более тягучими и неповоротливыми…

И когда дверь камеры открылась, Жаров уже нисколько не сомневался, что это происходит не на самом деле. Что перед ним — обычный сон.

Вот только обычный ли?

Два бородатых воина в тяжелых кольчугах втолкнули в камеру немолодого, лет пятидесяти, мужчину. От толчка он потерял равновесие, тяжело упал на камни и что-то вполголоса пробормотал — то ли выругался, то ли проклял обидчика. Один из воинов громко помянул Эрнис такими словами, что Светлая богиня наверняка покраснела бы от возмущения, услышь она подобное святотатство, а второй сделал рукой замысловатый жест, отгоняя зло.

— Простите, ваша светлость, — хмуро буркнул он. — Простите. Не со зла.

— Язык бы вырвать, — проворчал первый, тот, что богохульствовал. — Чернокнижникам завсегда язык вырывать надо и пальцы отрезать под корень, дабы чародейство свое подлое не творили.

— Брось, Талег, брось… простите его, ваша светлость, он не ведает, что говорит.

Этот, что пытался быть вежливым, явно занимал в замке более высокое положение. Во всяком случае, его напарник не огрызнулся. Молча покинув на некоторое время камеру, он принес охапку шерстяных одеял и бросил их в угол. Вслед за одеялами появилась корзинка, в которой лежало несколько кусков хлеба, ломоть вяленого мяса и несколько вялых яблок.

— Поскорей бы, Хван, — пробормотал он.

Тот, которого назвали Хваном, принялся заковывать лежащего без движения барона. Бросалось в глаза, что солдат был не в восторге от своей миссии, но не смел пойти против приказа нового владельца замка. Шипованный железный браслет он надел прямо поверх сапога — вряд ли шипы легко пройдут сквозь толстую кожу, а значит, кандалы не причинят узнику лишних страданий. Тот, видимо, понял это безмолвное проявление сочувствия, потому что взглянул из-под седых бровей с явной признательностью.

Укрепив на стене коптящую лампу, воины вышли, плотно прикрыв за собой дверь. Загремел задвигаемый засов.

Пленник тяжело поднялся на ноги. Глухо загремела железная цепь… Теперь его можно было хорошо рассмотреть — человек мало походил на воина. Спина сутулилась, глаза подслеповато щурились — все признаки ученого, много времени проведшего над книгами. Видать, не зря о бароне ходили слухи, что он связался с чернокнижием. А скорее всего — просто потратив силу и задор молодости, он нашел себе дело по душе, не связанное с риском кровопролития. А была в тех книгах черная магия или нет — кто теперь разберется.

Косматые брови, крючковатый нос… тонкие губы, изогнутые в презрительной ухмылке, явно адресованной тюремщикам. Что ж, их ждет занятный сюрприз. Интересно, есть ли среди этих двоих тот, кому суждено быть повешенным? Жаль, если эта судьба достанется Хвану, он, похоже, не такая уж сволочь. Может быть, просто немного трус.

Прихрамывая, старый барон подошел к дальней от входа стене. Тяжелая цепь волочилась за ним, но узника это, видимо, нисколько не смущало. Денис наблюдал за ним, как зачарованный, не в силах произнести ни звука. Впрочем, он был совершенно уверен, что даже начни он, как буйнопомешанный, скакать по камере и что-нибудь кричать, старый барон его не услышит и не увидит — сон и есть сон, у него, сна, свои законы, которые никому не суждено нарушить.

Сухая ладонь барона легла на камни — те самые камни, которые Жаров ощупывал совсем недавно. Неожиданно ярко блеснул в свете масляной лампы массивный перстень на среднем пальце. Вторая рука тоже коснулась стены, затем колено…

«Вот оно что, — мелькнуло в голове Дениса. — Не одна кнопка, три…»

И действительно, барон с силой надавил на стену руками и ногой. Раздался тихий, едва слышный скрип, и часть стены повернулась вокруг оси, обнажив узкий темный проем потайного хода. Пожалуй, для иного толстяка этот путь к спасению оказался бы бесполезен, в отверстие не слишком широкоплечий узник протиснулся с видимым трудом. Послышалось кряхтенье, затем лязг металла, и обратно в опустевшую камеру вылетела цепь с разомкнутым браслетом. Видать, там, внутри, имелся и подходящий к случаю ключ. Старый хитрец предусмотрел все. Тяжелая каменная дверь медленно закрылась, сразу слившись со стеной.

А сон продолжался. Довольно долго ничего не происходило. Затем снова зашевелились камни, открывая проход, из которого замелькали отблески огня. Из щели, как и следовало ожидать, появился бывший владелец замка. На его месте Жаров никогда бы не вернулся в оставленное узилище — никогда не знаешь, в какой момент надсмотрщику взбредет в голову проведать заключенного. Весьма вероятно, что здесь он мог бы встретить толпу обозленных охранников, каждый из которых уже рисовал в своем воображении картины возмездия за упущенного пленника. Но камера была пуста… она и должна была быть пуста — если верить словам библиотекаря, о плененном бароне забыли чуть ли не на неделю, пока в стенах замка шел поиск наиболее достойного на власть и титул.

Тяжело дыша, фыркая и поминутно поминая незлым тихим словом Пресветлую Эрнис, старик свалил на пол камеры груду железа. Затем на свет масляной лампы явился и скелет. То ли этот экспонат был заготовлен заранее, то ли белые кости — все, что осталось от одного из прежних обитателей темницы, сумевшего найти секретный проход, но так и не разыскавшего путь на волю… Барон принялся обряжать костяк в доспехи. Кости все время норовили рассыпаться, и ему поминутно приходилось смазывать их какой-то мерзкого вида дрянью, здорово напоминавшей клей. И вот наконец посреди камеры встал рыцарь. Мрачные латы, глухой шлем с плотно надвинутым забралом. Руки в железных перчатках сжимают огромный, чуть не в рост самого рыцаря, двуручный меч. Видать, это и в самом деле была семейная реликвия, барону размер доспехов был явно велик.

Окинув удовлетворенным взглядом результат своей последней в этих стенах шутки, старик криво усмехнулся и исчез в потайном ходе. На этот раз — окончательно.

Жаров открыл глаза. Тело ныло, затекшее от неудобной позы, но голова была ясной. Судя по тому, что лампа еще горела, поспать ему удалось недолго, но сон этот удивительным образом освежил сознание.

Пришедшее видение Жаров помнил до самой мельчайшей черточки. Стоило закрыть глаза, и перед мысленным взглядом как живой представал старый барон, его ехидное и немного злое лицо. Вряд ли он был благодушным человеком при жизни и скорее всего вполне заслужил помещения под стражу. Да только предусмотрительность хозяина замка оказалась не по зубам его наследникам — старик провел всех. Кто знает, может быть, и ряд смертей кандидатов на баронскую корону, последовавших вскоре за этим побегом, был его рук делом? Возможно… важно только, что, по словам библиотекаря, барон так и не объявился. Видать, решил, что спокойная жизнь в безвестности куда приятнее, чем риск в один прекрасный момент нарваться на более удачливого или более предусмотрительного претендента.

Теперь оставалось проверить, является ли видение истинным отражением давно минувших событий, или это просто фантазия усталого мозга, измученного к тому же велеречивыми излияниями библиотекаря. Денис встал и двинулся туда, где — если верить сну — находились потайные кнопки.

И вот тут-то оказалось, что он не может точно вспомнить, куда именно давил старый барон. На ощупь все камни казались одинаковыми. Прошло не меньше часа — ладони и колено уже саднило, а Денис все пробовал и пробовал различные комбинации. Безуспешно…

— Кажется, я выжил из ума, — прошептал он, сползая по стене. — Приснится черт-те что, а я тут, понимаешь, поверил.

Звук собственного голоса немного отрезвил, и он принялся размышлять о своем видении, стараясь быть объективным. И чем больше Жаров думал об этом, тем с большей уверенностью приходил к выводу, что тут что-то нечисто. Слишком уж в руку сон, слишком он яркий и запоминающийся — и очень похожий на тот, другой, недавний, связанный с явлением Оракула. Послан ли этот сон ему свыше?

В любом варианте не следовало относиться к происходящему равнодушно. Тем более что у узника не было другого занятия — разве что тупо сидеть и плакаться о своей судьбе-злодейке. Пассивного ожидания неизбежного Денис не любил, его выучка десантника настоятельно требовала действия.

И он снова взялся за стену.

Какая попытка оказалась удачной — пятидесятая, сотая?.. не так уж важно. А важно лишь то, что при очередном нажатии камни подались — все три сразу. Ушли в стену они на полпальца, не больше, но этого оказалось достаточно.

Скрежет, казалось, соберет сюда всех тюремщиков, стражей и прислугу замка. Денис даже зажмурился, ожидая, что вот-вот сюда ворвутся ощетинившиеся оружием воины. Но нет все было тихо, и ни один звук, похоже, не вырвался из этого каменного склепа.

Стена сдвинулась — точно так же, как и во сне. Только в этот раз дверь отошла от каменного монолита лишь ненамного — в образовавшуюся щель можно было просунуть пальцы, даже руку — но не больше. Денис чуть не взвыл от разочарования и, ухватившись за край двери, уперся ногой в стену и потянул…

Мышцы готовы были в любой момент лопнуть от напряжения. Он скрипел зубами, пальцы соскальзывали, ломая ногти… и все же тяжеленный кусок фальшивой стены поддавался — медленно, по сантиметру, но щель становилась все шире и шире. И вот наконец проход стал достаточным, чтобы Денис, обдирая одежду, сумел в него протиснуться. Он выпустил каменную дверь, затаив дыхание и в любой момент ожидая, что она захлопнется, отрезая ему путь к свободе.

Он снял с крюка на стене лампу и заглянул в темный тоннель. По коже пробежал неприятный холодок — если сейчас дверь закроется, его, как гильотиной, разрежет пополам. Но ничего не произошло…

Прямо в полуметре от дверного проема в стену был вбит крюк, на котором висел ключ от кандалов. Висел… какое грустное слово. Неизвестно, меняли ли за годы, прошедшие со дня создания этой тюрьмы, вмурованные в стену кандалы — выглядели они не очень чтоб уж старыми. Но вот ключ явно не меняли — и он умер от старости, осыпавшись на пол ржавой трухой. А то, что осталось, переломилось прямо в пальцах Дениса, когда он попытался снять ключ с крюка.

Пришлось вспомнить о железном кольце на поясе. Оказалось, что профессия взломщика куда более сложная, чем это может показаться с первого взгляда. Во всяком случае, вскрыть замок одним легким и изящным движением не получилось. И вторым не получилось. Прошло минут двадцать, прежде чем в глубинах архаичной конструкции что-то щелкнуло и дужка отскочила в сторону. Денис поздравил себя с успешным началом весьма непопулярной в обществе карьеры и с наслаждением освободил ногу от железного браслета.

Искренне пожалев о том, что где-нибудь под руками нет доспехов и скелета, Жаров вновь двинулся в темный коридор. Лампу пришлось взять с собой — конечно, исчезновение узника вместе с лампой совсем не так эффектно, как просто исчезновение, — но блуждать по переходам на ощупь он не собирался. Кнопку для закрытия дверей он нашел сразу. Здесь, внутри, прятать ее не было смысла, а потому она просто-таки бросалась в глаза — массивный камень, выступающий из стены и прямо напрашивающийся на то, чтобы на него как следует надавили. «Кнопка» мягко ушла в стену (при этом рядом выдвинулась другая, до этого почти незаметная), и поворотная дверь закрылась. Прикладывать силу не пришлось, старый механизм, видать, порядком проржавевший за прошедшие годы, вполне разработался и теперь действовал на удивление легко, вызывая восхищение мастерством строителей.

Жаров двинулся по узкому — лишь немногим шире его плеч — коридору, который, изгибаясь и повторяя собой контур башни, вел в неизвестность. Впрочем, он не сомневался, что сможет найти выход. И тогда надо будет подумать о том, как помочь Таяне… если она здесь.

Первый глазок он обнаружил через полчаса. Нога поскользнулась на камне, порядком заросшем мхом, рука, поддерживая равновесие, уперлась во все такую же замшелую, стену… и ладонь ощутила маленький каменный выступ, который больно впился в кожу. Денис рассмотрел каменную пробку, а затем медленно, по миллиметру, вынул ее из стены и приник глазом к образовавшемуся отверстию.

Ничего интересного с той стороны не было — пустая комната, видать, давно не открывавшаяся и не убираемая. Кровать с пыльным и порядком траченным молью балдахином, окно, лишенное стекол и, видимо, потому пропускающее в комнату изрядное количество света — видимо, снаружи уже занималась заря. Денис пожал плечами и заткнул глазок — здесь не было ничего интересного, и, если надо, вернуться сюда он всегда успеет. Дальнейший осмотр стены подтвердил его предположение — уже знакомая каменная кнопка наверняка впустила бы его в эту комнатку — только зачем. Без оружия, без информации… нет, появляться на свет божий было не время.

Теперь он внимательно осматривал стены и, наверное, именно потому забыл смотреть под ноги. Вполне вероятно, что именно это его и спасло.

Все произошло практически одновременно — Денис споткнулся обо что-то, лежащее на полу, потерял равновесие, попытался удержаться на ногах и все-таки упал — не плашмя, а на колени, отчаянно стараясь удержать лампу от встречи с полом и, если получится, сохранить в целости пляшущий огонек. И это ему удалось… А почти в то самое мгновение, когда его колени встретились с каменным полом, раздался шипящий звук, и волосы на голове шелохнулись от порыва ветра.

Чувство опасности взвыло подобно сирене. Денис замер в полной неподвижности, пытаясь определить источник угрозы. Затем, скосив глаза, увидел, обо что споткнулся, и понял. Понял сразу все — в том числе и то, почему старый барон, совершив столь удачный побег, так и не предъявил права на замок. Почти разрушенный от его падения, на каменном полу лежал скелет. По всей видимости, смерть человека была мгновенной и безболезненной — черепа не было видно, но Денис понимал, что, если поискать, он обязательно его найдет откатившимся куда-нибудь в темный угол. Тонкая щель, тянущаяся на уровне шеи человека среднего роста, наверняка содержала в себе скрытый клинок, предназначенный для любителей погулять по потайным коридорам замка без ведома хозяина. То ли старый барон, пробираясь по тоннелю, забыл про ловушку, то ли просто отвлекся и сделал неверный шаг — но этот шаг оказался для него последним. Денис задумчиво снял с пальца, тут же развалившегося на отдельные фаланги, массивный перстень. Хорошо, можно сколько угодно размышлять о тайнах подсознания, подкинувшего ему способ побега, — но именно это кольцо он видел во сне. Время ничуть не повредило ни золотому ободку, ни темно-красному, насколько это можно было определить при неверном свете чудом не погасшей лампадки, камню. Значит, нет сомнений — это именно он, Хитрец, свершивший шутку, ставшую легендой в веках… и не сумевший воспользоваться плодами ее. Даже жаль…

Рука наткнулась на металл — под ворохом почти полностью истлевшего тряпья оружие Жаров сразу и не заметил. Теперь же он извлек на свет клинок, ничуть не пострадавший от времени. Кинжал… длинный, узкий, сделанный с исключительным вкусом и умением. Камень в навершии очень похож на тот, что был вправлен в перстень, но крупнее и огранка попроще. Лезвие, кажется, ничуть не тронуто ржавчиной — откуда здесь нержавейка? Или это что-то вроде зачарованного клинка? Мало ли какие тайны хранят местные мастера. Может, этот клинок и есть представитель столь восхваляемого гномьего оружия, про которое каких только баек не рассказывают?

Итак, перстень во избежание потери надет на палец, кинжал в руке… Жаров вдруг осознал, что желание гулять по темному тоннелю у него исчезло напрочь. С одной ловушкой повезло, но кто знает, сколько их еще кроется в этих стенах. Древние механизмы, видать, работают весьма неплохо — и испытывать заточку очередного лезвия на своей шее Денис не желал.

Возвращаться к запыленной комнате с выбитым окном или поискать другой выход? Путь до найденного глазка был неблизок, и если на протяжении этого пути Денис не вляпался ни в одну ловушку, это совсем не означало, что их там нет. Подумав, он решил все же двигаться вперед, но дал себе честное благородное слово, что воспользуется первым же выходом.

Уже потом, много позже, он понял, что куда умнее было бы вернуться. По крайней мере в пыльной комнате его не поджидала стража, можно было спокойно выскользнуть из потайного хода и хотя бы оглядеться. А то и покинуть замок через разбитое окно. Но умные мысли, как правило, приходят слишком поздно.

Ближайший глазок и, соответственно, камень-рычаг, открывающий потайной выход, оказались, к явной радости Дениса, буквально в двух десятках шагов от ловушки. Осторожно выглянув в отверстие, он увидел опять-таки спальню, только теперь на кровати дрых здоровенный мужик. Его мощный храп казалось, заставлял даже стены дрожать — и Жаров сомневался, что какой-то там скрип каменной двери способен прервать эти громовые раскаты. Но проверить это ему было не суждено. Послышался сильный стук в дверь, и храп тут же прекратился, словно сработал выключатель.

— Кто? — зарычал мужчина, приподнимаясь на постели.

— Кони готовы, господин барон, — раздался из-за двери голос. — Вы приказали разбудить вас, господин барон, не извольте гневаться…

— Ладно, — бросил великан, пробормотав что-то донельзя грубое то ли в адрес посмевшего его разбудить слуги, то ли в адрес обстоятельств, требующих раннего подъема.

Он встал, и Жаров поразился, насколько же барон — а это, видимо, и был упоминавшийся смотрителем тюрем его светлость барон Жинас ди’Флур, нынешний владелец замка, — массивен. Будучи выше Дениса, пожалуй, на голову, в плечах он был шире вдвое. И учитывая, как легко он проснулся, пожалуй, на скрип потайной двери он среагировал бы столь же быстро… и тогда вряд ли Денису помог бы его кинжальчик. Барон, с детства обучаемый владению оружием, наверняка мог дать бывшему десантнику несколько очков вперед.

Жинас плеснул в лицо холодной воды, вытерся и принялся одеваться. Оружие он, видимо, все время держал под руками, как и кольчугу…

«Интересно живет его светлость, — подумал Денис, — если даже в спальне не расстается с кольчугой и мечом».

Наконец дверь за бароном закрылась, и Жаров надавил на рычаг. Стена шевельнулась, послышался треск рвущейся материи — видать, стены отделали тканевыми гобеленами и только чудом не залепили глазок. Денис скользнул в открывшийся проход…

И одновременно с этим услышал скрип вновь распахиваемой двери.

— Вор!!! — раздался рык барона, от которого, наверное, вздрогнул весь замок, и его рука рванулась к мечу.

Будь у Дениса время на размышление, он бы признал, что поединок с этим великаном, да еще в относительно небольшой комнате, был совершенно нежелателен. Здоровый бугай просто порубит его в лапшу, или, что более вероятно, на шум драки прибегут слуги, которые с готовностью помогут обуздать сбежавшего узника и вернуть его в камеру. В этот раз скорее всего в другую. А то и зарежут на месте, пытаясь показать хозяину рвение. И потому тело, сработавшее словно бы само по себе, избрало наилучший в данной ситуации выход…

Мелькнул в воздухе клинок, и рев барона вдруг сменился бульканьем. Сознательно или подсознательно кинжал Жаров метнул в горло — пробить кольчугу он не надеялся. Метнул — и попал именно туда, куда было нужно. И теперь великан, пошатнувшись, рухнул на колени, а потом завалился набок, ломая и опрокидывая высокие, с резной спинкой, стулья.

Денис склонился над умирающим. Под телом уже расползлась большая лужа крови, барон еще был жив, он что-то пытался сказать, но разобрать нельзя было ни слова. Воздух вырывался из легких с хрипом и бульканьем, на губах вздувались и лопались багровые пузыри. Вот Жинас ди’Флур дернулся раз, другой… тело выгнулось и замерло. И еще Жаров заметил, что взгляд поверженного колосса до самого последнего момента был направлен в одну точку.

На перстень, надетый на средний палец его правой руки. Перстень с огромным кроваво-красным камнем.

В дверь спальни, гремя железом, ворвались двое солдат — в полном боевом облачении, даже в шлемах. То ли у барона было так заведено, то ли здоровяки по собственной инициативе напялили кольчуги и каски — но, глядя на них, Жарову захотелось завыть от отчаяния. Он подхватил с пола меч барона, одновременно вырывая кинжал из горла покойника, и отпрыгнул к стене, выставив перед собой клинки. Насчет своего будущего он не обольщался — даже будь он великим мечником, вряд ли ему удалось бы пройти путь отсюда до замковых ворот, отправляя в лучший мир всех встречных и поперечных. А с его умениемвладеть клинком… скорее всего минут через несколько либо эти два молодца, либо те, что маячат у них за плечами и ждут своей очереди протиснуться в ставшую вдруг на удивление тесной комнатку, сделают из Жарова винегрет.

Воины, удостоив павшего господина одним коротким взглядом, не стали пускаться в глупые разговоры типа «а кто ты такой» и «что ты тут делаешь». Они просто напали. Молча.

После первого же обмена выпадами Жаров понял, что противники ему попались не из тех, кто носит меч, только чтобы перед девками покрасоваться. Эта двое владеть оружием умели — и любой из них в состоянии был справиться с Денисом и в одиночку. Пока ему удавалось более или менее ловко отражать удары, градом сыпавшиеся со всех сторон, но проигрыш был всего лишь вопросом времени. Мысль о том, чтобы напасть самому, Денис оставил — едва хватало времени на защиту, какие уж тут ответные выпады.

Прошло еще секунд тридцать. Левый рукав начал набухать кровью — вражеский меч зацепил бицепс лишь кончиком, оставив длинную глубокую царапину, но еще минута-другая, и раненая рука подведет. Еще пара менее значимых порезов украсила бедро и щеку. Воины уже не столько стремились убить — первый запал прошел, началась смертельная, жестокая игра. Кошка и мышь. Еще немного, и они начнут соревноваться друг с другом, кому первому удастся снести Жарову ухо… наверняка кто-нибудь да победит.

Выпад… парирование… протяжный звон металла… спазм боли в раненой руке.

Позади надежная каменная стена. Будь противник один, тогда еще, может быть… может быть, у Дениса были бы еше шансы.

Хитрый финт, и меч, словно угорь вывернувшийся из кисти, отлетел в сторону. Оба воина дружно осклабились… пользуясь краткой паузой, Денис перебросил кинжал в правую, все еще неповрежденную руку. Сколько еще ударов он сумеет отразить? Один, два… вряд ли больше.

— Стойте!!!

Вопль прорезал воздух, болью ударив по ушам. От неожиданности оба бойца замерли. Наверное, в этот момент Денис мог бы нанести удар — один, первый и последний. Может быть даже сумел бы свалить одного из солдат — только вот смысла в этом не было. Умереть, захватив с собой одного из этих? Он не испытывал к ним ненависти — они лишь выполняли свою работу, творили месть за убитого хозяина. Как ни посмотри, правда была на их стороне. Были ли эти двое среди тех, кто пришел вязать его ночью? Может, это просто честные ратники, знающие, в чем сейчас их долг?

— Стойте!

Тщедушная фигурка бросилась между воинами и Денисом, рискуя напороться на клинки. Бросилась — и упала на колени.

— Господин! Прости! Не признали…

В коленопреклоненной фигуре Денис с удивлением узнал хлипкого Игнасиуса, экс-библиотекаря и, по воле судьбы и Пресветлой Эрнис, смотрителя баронских тюрем.

— Ты головой повредился, старый дурак? Какой это тебе господин? Он убийца… — послышался чей-то голос.

К чести воинов, ни один из них рта не раскрыл. Клинки следили за малейшим движением Жарова, и ни один из бойцов не расслаблялся. Ни на мгновение. Опыт — он дорогого стоит. Сколько поединков проиграно из-за секундной слабости.

— Завещание… завещание барона Берга. Опустите мечи… прошу… принесу бумагу… опустите мечи.

— Что за бумага? — визгливо поинтересовался еще один коротышка, закутанный в крикливый халат, весь вышитый золотыми звездочками. — Ты чего удумал, Курф? Что за завещание?

— Принесу, сейчас принесу, — торопливо бормотал Игнасиус, разом утратив тягу к велеречивости. — Только молю, опустите оружие.

На сцене появилась еще одна личность. Здоровенный детина, тоже в кольчуге и шлеме, на плечах — тяжелый плащ темно-синего сукна. Не иначе как не из простых вояк, этот чувствовал себя хозяином положения. И могучая ладонь, лежащая на рукояти меча, явно знала толк во владении оружием.

Здоровяк бесцеремонно растолкал собравшихся, затем сделал короткий жест — и воины отступили на несколько шагов. Но клинки не убрали. Более того, за их спинами еще один солдат вскинул арбалет, и теперь тяжелый наконечник железного болта смотрел Жарову прямо в грудь.

— В чем дело, Курф?

— Сван, молю… не убивайте. Есть завещание барона Берга. Я принесу, я быстро.

— Хорошо, неси, да поскорей, — мгновение подумав, кивнул детина. Затем повернулся к Денису. — А ты, если хочешь жить, не шевелись. Понял?

Библиотекарь вскочил с колен и умчался, спотыкаясь и хватаясь руками за стены, чтобы вдруг не упасть. Великан мрачно рассматривал Жарова.

— Зачем?

Вопрос был короток, но большего и не требовалось.

— Зачем я убил барона? — уголками губ усмехнулся Денис. — Он напал, я защищался. Ты же не думаешь, что я зарезал его спящего?

— Как ты оказался здесь?

— Бежал из вашей тюрьмы… — Еще одна усмешка.

— Я знаю тебя, — внезапно заявил Сван. — Я знаю тебя, ты тот парень, которого ночью брали.

— А зачем брали-то?

— Вопросы здесь задаю я, — прорычал великан, и Денису тут же расхотелось спорить. — Я распоряжаюсь в замке в отсутствие хозяина…

Тут Сван осекся. Сказанное имело оттенок черного юмора. Похоже, отсутствие хозяина будет долгим. Подумав, он за неимением лучшего приказал:

— Брось оружие.

Жаров отрицательно покачал головой.

— Воин должен умирать с оружием в руках.

Кажется, таковы были взгляды викингов, неистовых воинов из истории Земли. Видимо, нравы настоящих бойцов были одинаковы везде, потому что Сван хмуро кивнул, пожимая плечами:

— Эта честь тебе будет оказана, вор.

— Я не вор, — вспыхнул Жаров. — Я воин. Как и ты.

Неизвестно, до чего бы они договорились, скорее всего еще реплика-другая, и в этих стенах опять раздался бы звон стали, но тут опять на горизонте появился изрядно запыхавшийся библиотекарь. В руках он тащил какой-то весьма древнего вида свиток.

— Сначала… расскажу… — Он отдернул свиток от протянутой лапищи Свана. У Дениса мелькнула мысль, что если этот здоровяк еще и грамоте обучен, то он и в самом деле не заурядный вояка.

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы унять одышку, Игнасиус рухнул на один из не опрокинутых стульев.

— Простите, господин. — Это адресовалось Жарову, но удивляться тому уже надоело. — Простите, что сижу, но стар уже, ибо…

— Короче! — рыкнул Сван, которому, видимо, многословие смотрителя тюрем давно уже стояло поперек горла.

То, что поведал Игнасиус Курф, поминутно срываясь на «высокий штиль» и столь же поминутно обрываемый рыком здоровяка Свана, и в самом деле заслуживало внимания.

Речь шла все о том же бароне Берге ди’Флуре, который, видимо, поставил своей целью отравить жизнь потомкам самим своим существованием, а заодно и собственной смертью. Оказывается, его светлость написал завещание. Как водится, ознакомить с его содержанием потенциальных наследников он не соизволил, а когда в замке началась резня за право надеть баронскую корону, о бумаге и вовсе никто не вспомнил, даже если кто и знал. Документ нашли много позже — чуть ли не через полстолетия. Нашли случайно, при ремонтных работах обнаружив тайник в спальне тогдашнего хозяина замка. Лист пергамента, который теперь любовно прижимал к груди библиотекарь, был тогда воспринят не более чем шутка. И многие поколения воспринимался именно так — причуда Хитреца, забавная идея, не более того. И в самом деле он мало походил на изъявление последней воли… если бы не выцветшие подписи, украшавшие свиток.

В пергаменте говорилось о том, что замок Флур, а равно причитающиеся ему деревни числом семь, а тако же сокровищница и иное имущество завещаются находящимся в здравом уме и твердой памяти бароном Бергом ди’Флуром тому и только тому, кто предъявит Алую Баронскую Печать. В документе ясно говорилось о том, что барону Бергу не было дела до того, кем являться будет предъявитель, и требовал он, чтобы и челядь, и дружина, и сервы преклонили колена пред владельцем той печати.

— Вот и подпись барона, и оттиск той Печати! — вещал Игнасиус, наслаждаясь всеобщим вниманием, которым ранее его явно не баловали. — А ниже, вот смотрите, строки, другой рукой начертанные. Я сейчас прочту. Так… вот… ага… «Я подтверждаю, что строки сии писаны бароном Бергом ди’Флуром в моем присутствии, и тако же жалую титул баронский и право на земли от замка Флур тому люду али иному какому созданию, что сию Печать предъявит. А Печать сию после предъявления разбить следует, дабы воля сия единожды только была исполнена. Писано собственноручно…»

— И кто же написал сии строки? — язвительно осведомился «звездный халат». — Небось того писаря уже и кости ветром ушли…

Он осекся, осознав, что сморозил несусветную глупость. Во всей стране был лишь один человек, кто мог не шутя обещать пожалование дворянского титула. Казалось, все в комнате затаили дыхание — и многие уже поняли, что услышат.

— Кости его никуда не ушли! — торжественно промолвил звенящим голосом Игнасиус. — Кости те хранятся в усыпальнице рода Императоров, ибо подписан сей пергамент Его Величеством Таласом Седьмым, коего еще Защитником называют, собственноручно, и большая Печать приложена.

«Халат» протянул руку, и пергамент перекочевал к нему. Жаров видел, с какой бережностью старческие пальцы расправляют старый свиток, как щурятся подслеповатые глаза, пытаясь разобрать каждую завитушку порядком выцветших от времени чернил.

Наконец «халат» опустил свиток — было видно, как мелко трясутся его руки — и обвел взглядом присутствующих.

— Мне доводилось встречать в старых бумагах подпись Его Величества Таласа Седьмого, — прошептал он, и этот шепот услышали все, — Подпись похожа на истинную. И Печать похожа, очень похожа. Но подделать печать и подпись — умельцы найдутся. А потому…

Рука Свана вновь легла на рукоять меча. Арбалет приподнялся и теперь целился прямо в лоб Жарову. Двое рубак шагнули вперед.

— А потому, — продолжал придворный маг (ибо кем еще мог быть старик, разодетый в подобный наряд), — следует незамедлительно обратиться в Канцелярию Его Величества, ибо известно, что каждое приложение Большой Императорской Печати всенепременно записывается и хранится со всей возможной бережностью. А также надлежит и Алую Печать отвезти в Канцелярию, дабы сверили ее с оттиском и подлинность подтвердили. А человека этого надлежит до поры содержать в замке… — Он на мгновение замялся, затем добавил: — С почестями, владельцу положенными. Но за пределы замка не выпускать.

— Хорошо говоришь, — пробурчал Сван. — Сам в столицу поедешь?

— Сам и поеду, — задиристо прошипел маг.

— Добро, — неожиданно согласился великан. — Да только я с тобой подамся… вы, колдуны, народ хлипкий. Вас оберегать надо. Вот я и оберегу.

Он повернулся к Денису:

— Позвольте Печать… ваша светлость.

Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем идет речь. Денис еще явственно помнил взгляд умирающего барона Жинаса и понимал, что хочет получить великан. А потому он стянул с пальца перстень, подобранный им на останках бывшего узника, и на раскрытой ладони протянул Свану.

— Я бы хотел узнать, где моя спутница. Со мной была девушка… волшебница. Она знатного рода, и…

— Простите… ваша светлость. — Было видно, что обращаться так к еще не так давно потенциальному покойнику было для великана тяжко, но он преодолел себя. Может быть, какой-то стародавний документ и не произвел бы на собравшихся особого впечатления, но Печать и подпись Императора… — Ваша спутница спит в гостевых покоях. Ей не причинили вреда. Но ей, как и вам, пока… не следует покидать стены замка Флур. Охрана будет предупреждена.

— Видите ли, господин, закон иногда можно трактовать по-разному…

Жаров сидел в глубоком кресле, медленно потягивая из высокого стеклянного бокала вино странного желтого цвета. Вино было отменным — иного покойный барон, явно не дурак выпить, в подвалах и не держал. Здесь, в библиотеке, было уютно — поленья, горящие в камине, давали приятное тепло, только что был завершен неплохой ужин… Массивные стеллажи, уставленные старыми фолиантами, навевали ощущение покоя и умиротворения. На свободных участках стен — их было не так уж и много, книги занимали почти все доступное пространство, библиотека и впрямь заслуживала внимания — висело оружие, шлемы с пышными плюмажами, щиты с потускневшими гербами. Денису здесь нравилось, и все это было бы просто замечательно, если бы не тот факт, что Жаров все еще оставался пленником в этих стенах. Пусть привилегированным, пусть весьма почитаемым — но пленником. По крайней мере на время.

— Барон Берг не оставил завещания… вернее, как вы уже знаете, оставил, но в нужный момент документ не был найден, а потому на баронскую корону претендовали его сыновья, коих было не так уж мало.

— Что ж сразу не прирезали папашу?

— Признаться, мне тоже приходила в голову такая мысль. — Библиотекарь, на период расследования приставивший себя к новоиспеченному «его светлости» в качестве наставника и поводыря, согласно кивнул. — Но вряд ли это представлялось разумным. Его Величество мог сквозь пальцы смотреть на многое, но отнюдь не на отцеубийство. Куда выгоднее было заставить барона подписать нужные бумаги, а потом тихо спровадить куда-нибудь в тихую обитель… весьма вероятно, как вы, господин, безусловно понимаете, что до обители старый барон мог и не доехать. Дороги неспокойные, тарги ли, разбойники.

— Учитывая, что старика заперли в темнице и забыли там, он мог и вовсе не дождаться предложения что-то там подписать. На хлебе и куске сухого мяса долго не протянешь.

В комнате повисла тишина. Только тихо потрескивали поленья в камине. Игнасиус даже, кажется, перестал дышать. Наконец он тихо прошептал, так, что Жаров едва смог разобрать слова.

— Почему вы так сказали, господин?

— Как? — не понял Жаров.

— Вы сказали «хлеб и сухое мясо». Почему? Откуда вы знаете?

— Знаю что? — чуть повысил голос Денис, которого все эти недомолвки и тайны начинали раздражать.

— Я ведь смотритель тюрем, господин, — покачал головой Игнасиус. — Эта работа не есть суть моих устремлений, но хороший слуга должен уметь исполнять все, что поручит ему господин. И я знаю свою работу, можете мне поверить. Узнику из простых полагается лишь хлеб и вода. А знатным еда идет с баронской кухни. Только вот…

Он поднялся и подошел к книжным полкам. После недолгих поисков на маленький столик меж креслами опустился большой рыхлый том, явно составленный из множества листов разного размера и качества. Игнасиус несколько минут в полной тишине перелистывал страницы, затем начал читать, сипло, через каждые несколько слов отпивая из бокала глоток вина. Заметив, что емкость опустела, Денис плеснул туда еще — библиотекарь, казалось, даже не заметил, что новый хозяин замка почти что прислуживает ему.

— «Лиций, старший сын барона Берга, приказал отвести отца в темницу, последней обителью именуемую. И повелел тако же, чтобы доставили ему корону баронскую, дабы смог он приветствовать народ, коий должен был радость проявлять. А чтобы радость…» — Так, это не то, дальше… а, вот… — «А когда Пронций спросил, чего подать старому барону, да какого вина, Лиций только лишь засмеялся да повелел этому, как он сказать изволил, старикану дать лишь хлеба одного да мяса сушеного, дабы старику было чем рот беззубый занять. И еще приказал дать…»

— Яблок, — тихо вставил Жаров.

Рука библиотекаря дрогнула, хрустнула надорванная страница.

— «… яблок, что в саду баронском росли. Ибо, как сказал он, раз уж папенька любил по саду тому прохаживаться, то пускай и вспоминает о саде том, пока ждать сыновьей воли будет».

— Я видел его.

— Кого? — тупо переспросил библиотекарь, не отрывая глаз от пожелтевшей страницы, словно боясь встретиться взглядом с новым господином.

— Барона Берга. Я видел, как его бросили в темницу. Видел корзинку с хлебом, яблоками, ломтем мяса… видел тайный ход, который открыл барон.

И вновь в зале воцарилась тишина. Игнасиус был неподвижен, казалось, он просто окаменел, медленно постигая смысл сказанного.

— Я знал, что перстень на вашем пальце, господин, оказался не случайно… это сам старый барон подал вам знак. — Теперь в голосе Игнасиуса слышалось даже не подобострастие, скорее безграничное уважение и благоговейный трепет. — Значит, великие силы пожелали отдать замок Флур в ваши руки… и не нам, смертным, спорить с ними. Кто посмеет встревать в игры высших сил, господин? Кто посмеет встать на пути Провидения? Только вот кажется мне, господин, что путь, избранный вами в этой жизни, окажется не так прост…

— Он и без того не слишком прост.

— Кто знает, что ждет вас впереди, — глубокомысленно изрек библиотекарь, по-прежнему избегая взгляда Жарова. — Но мне кажется, что замок Флур лишь только начало, лишь крошечная, совсем крошечная глава толстой и очень непростой книги. Сейчас вы листаете первые страницы… может быть, не самые первые, не важно. Впереди еще много глав, много событий.

— Ладно, оставим эту тему, — вздохнул Денис, чувствуя, что слова Игнасиуса наполнили его каким-то подспудным беспокойством, неопределенным, но от этого еще более неприятным. — Когда проснется моя спутница?

— Шамус напоил ее одним из своих настоев. — Библиотекарь, видимо, тоже был рад сменить тему. — Говорил, что леди проспит до шестой стражи, никак не меньше. Может, колдун из него и не так чтоб уж очень умелый, но в травах и отварах старик многое понимает. И уж в таких делах раз сказал — стало быть, именно так и будет. Знаете, господин, может… простите и не сочтите за дерзость… может, лучше, если вы рядом будете, когда леди очнется. Магички, они… сами знаете, ежели осерчают, то…

Жаров усмехнулся. Конечно, Таяну де Брей нельзя было назвать особо жестокой… нет, она была добрейшей души человеком. Но ему уже приходилось видеть, как девушка одним движением руки превратила живого человека в кучку пепла. И он готов был поверить, что первый же, кого увидит осознавшая факт своего пленения волшебница, вряд ли потом сможет рассказать об этой встрече. Пожалуй, библиотекарь прав, и в замке найдется немного слуг, которые рискнут сунуться в покои волшебницы…

Он взглянул на огромные, занимающие весь угол библиотеки водяные часы. Старинный инструмент очень тонкой работы — хитрое переплетение стекла и металла, многочисленные украшения, тонкие барельефы. Тонкая, подобная игле золотая стрелка медленно двигалась по циферблату, постепенно приближаясь к выгравированным на нем воинам — шесть небольших фигурок стояли строем, прижавшись плечом к плечу. Шестая стража… по привычному ему счету — около восьми часов вечера. Стражи здесь начинали отсчитывать с полуночи, ибо первая — самая сложная, приходящаяся на самую темную часть ночи, всегда доставалась ветеранам. Первым по умению, выучке, опыту… оттого и стража — первая.

Он вздохнул, одним глотком допил вино и встал.

— Да, ты прав. Лучше будет, если, проснувшись, леди увидит меня. Позаботься там… вино, фрукты какие. Может, сладости, женщины это любят. Попробую убедить волшебницу, что жечь здесь никого не надо. Пока. Не обещаю, правда, что она меня послушается…

— В общем, ситуация получилась очень интересная. Фактически уже много поколений бароны ди’Флур владеют замком и землями незаконно.

Пошел уже третий день пленения. Поначалу Таяна переживала это заточение более чем болезненно — Денис с огорчением скользнул взглядом по огромному, чуть не в полстены пятну копоти. Не имея намерения кого-нибудь убить, девушка выместила злость на мебели и безответной стене. То, что осталось от массивного резного шкафа, слуги уже убрали… там убирать было в общем-то немного. А стена… ну, гобелен все равно старый, и его рано или поздно пришлось бы менять. А глубокая каверна, окруженная потеками расплавленного камня, — ну… заштукатурить можно будет.

К концу второго дня девушка смирилась с мыслью о том, что покинуть эти стены в ближайшее время им вряд ли удастся. А потому прислуга перестала прятаться при ее появлении, и стольничий больше не пытался всучить Денису поднос с легким ужином для леди где-нибудь в коридоре, поскольку сам категорически не желал появляться в отведенных упомянутой леди покоях.

— Почему же? — пожала плечами девушка. — Наследие переходило от отца к старшему из сыновей, все как обычно…

— Этот Игнасиус — просто кладезь премудростей, — усмехнулся Жаров, которому в иные моменты и впрямь доставляли немало удовольствия беседы с библиотекарем.

Тощий книгочей с чувством глубокого удовлетворения оставил не слишком любимую работу смотрителя тюрем и самовольно «приставил» себя к новому хозяину. Поговорить он, что очевидно, любил, но если вовремя поставленными вопросами направлять поток его словоблудия в нужное русло, то можно было узнать немало полезного. В этом мире, где неграмотность даже среди дворян была делом вполне обычным, а среди сервов и вовсе буквы разбирал иногда один на деревню, люди, подобные Игнасиусу Курфу, встречались очень и очень редко. Он был самым настоящим энциклопедистом — проведя все свое детство в стенах замка, побывав и помощником повара, и прислужником на конюшне, юный Игнасик неожиданно для самого себя приглянулся прежнему библиотекарю, который был к тому времени уже довольно стар и весьма озабочен поиском преемника. Паренек с явным удовольствием сменил конский навоз на книжную пыль… и постепенно втянулся. И, обладая великолепной памятью, он за долгие годы службы изучил чуть ли не все великолепное собрание книг и теперь с закрытыми глазами мог найти нужный том.

— Суть в том, — продолжал Денис передавать Таяне слова библиотекаря, урезая их примерно в десять раз, — что завещание, да еще утвержденное лично Императором, имеет куда больший вес, чем родственные узы. Если бы завещание не нашли… или если бы было найдено тело покойного барона и, соответственно, его печать, то все обернулось бы к общему удовлетворению. Печать была бы предъявлена, права подтверждены и дело закрыто. Но — не нашли. Следовательно…

— Тот, кто занял баронский трон после смерти барона Берга, сделал это вопреки его явно выраженной воле.

— Да плевать им было на его волю, — усмехнулся Жаров. — А вот воля Его Величества…

— Я все никак не могу понять… — задумчиво протянула девушка, беря с блюда крошечное пирожное. Повар отчаянно пытался задобрить обиженную волшебницу, а потому каждый день старался придумать что-нибудь новое. Игнасиус, пользуясь моментом, сообщил Жарову, что этот мастер котлов и сковородок был и в самом деле известным умельцем, но его искусство было не востребовано в замке Флур. Барон Жинас разносолов не жаловал, предпочитая выпивку и не задумываясь о качестве закуски. — Я не могу понять, неужели они вот так и отдадут замок в руки… прости, Дьен, первому встречному.

— Да ведь завещание было покойным Бергом составлено именно на этот случай. Думал ведь сбежать да оставить сынков с носом. Видать, был у него кто-то на примете, кому можно было имущество передать, может, сынок побочный, может, еще кто… Завещать замок бастарду при живых сыновьях — на это косо посмотрят и соседи, и Двор не одобрит. А шутку сыграть…

— Шутка не вышла, — вздохнула Таяна.

— Не вышла, — кивнул Денис. — Но благодаря этой шутке мне не снесли голову. И то хорошо.

Волшебница подошла к узкому окну, распахнула ажурную раму. Прохладный ветерок взъерошил светлые волосы.

— А ведь можно сбежать… отсюда до земли — веревку из балдахина сделать. Порвать его на полосы, в жгуты скрутить… А там…

— А там стража.

— Я знаю, — грустно улыбнулась она. — Не убивать же их ни за что ни про что.

Из бесед с Игнасиусом Жаров понял, что на самом деле не все в замке было так уж плохо. Покойный Жинас ди’Флур был порядочной скотиной, но попадались среди обитателей замка личности и весьма занятные. Маг и врачеватель Шамус был стариканом вредным, злым, мог при случае сделать и подлость, а по прямому приказу хозяина способен был вообще на что угодно, но при этом владельцу замка был предан до мозга костей, пережив уже три поколения ди’Флуров и, похоже, дождавшийся четвертого. Ежели найдет подтверждение истинности завещания — более надежного союзника в этих стенах новоявленному владельцу не сыскать. Поскольку преданность относилась не к личности и даже не к роду, а к титулу.

Сван, которого все по привычке называли десятником, был, по сути, капитаном охраны замка и командиром личной дружины барона. Дружина была невелика, всего три десятка воинов… в этих местах давно уже не звенела по-настоящему сталь, и личные войска местных феодалов уже больше напоминали телохранителей. Будучи в молодости лихим рубакой, Сван Бальдур дослужился до этого довольно высокого чина… и на нем застрял окончательно. Может, фехтовальщиком он был и неплохим, да и силой его бог не обидел, но талантов командира у него не было. Даже охрана замка была поставлена из рук вон плохо, будь Жаров один, он без особого труда покинул бы эти стены еще в первый же вечер, несмотря на усиленные посты. Но с ним, во-первых, была Таяна и, во-вторых, очень не хотелось случайно наткнуться при бегстве на какого-нибудь не в меру ретивого стража.

С другой стороны, Сван считался человеком справедливым, и среди замковой челяди было немало таких, кто с просьбой о честном суде шел не к барону, а к его десятнику… а тот, приняв в меру своего разумения решение, не всегда спешил доложить об этом хозяину. Что бы ни случилось, Свану можно было верить… просто верить, не опасаясь предательства, хитрости и вероломства. Воин, прямой как пика, лжи не терпел, говорил лишь то, что думал, — а о чем говорить не хотел, о том просто умалчивал.

Было в замке еще трое-четверо старших слуг, на которых Игнасиус настоятельно советовал положиться. Сам он ни на йоту не сомневался в праве Жарова на титул и владение, весьма близко к сердцу восприняв рассказ о явлении духа усопшего барона Берга и видя во всем происходящем исключительно волю высших сил, может быть, даже самой Пресветлой Эрнис. А потому, несмотря на отсутствие — пока — официальных подтверждений, упрямо именовал Дениса господином и всеми своими действиями давал понять, что уж он-то точно знает, кто в этом доме хозяин.

Это непонятное состояние гостя-хозяина-пленника обещало затянуться. Старый маг вряд ли сможет гнать скакуна галопом, ехать будет неспешно… неделя туда, неделя обратно. Да и в столице, видимо, придется потратить немало времени, сомнительно, чтобы какой-то там маг из богом забытого местечка получил по первому требованию доступ к архивам Императорской Канцелярии. К тому же, учитывая, сколь долго правит род нынешнего Императора, архивы накопились преизрядные, и найти там нужную запись будет непросто. А потому следовало или лезть на рожон, оставлять за собой трупы и наживать себе врагов среди уцелевших, либо смириться, расслабиться и попытаться получить удовольствие. Говорят, что клетка — она всегда клетка, даже если прутья золотые. Это верно… но все же есть определенная разница, сидеть ли на цепи в холодной каменной башне или, как сейчас, неторопливо потягивать вино у камина, устроившись в удобном кресле… Правда, так и спиться можно.

И еще одна положительная сторона была в этом «заточении». Наверное, впервые со дня своего появления в этом мире Денис мог по-настоящему остаться наедине со своими мыслями. Мог позволить себе никуда не спешить, подумать о будущем и о прошлом… и, что там говорить, получше узнать Таяну де Брей, ставшую в этом мире его проводником, его неизменной спутницей — и его другом. Или больше чем другом? Пока Денис не был готов ответить на этот вопрос…

Глава 5 ОРАКУЛ. ПРОЩАНИЕ

Я, милостью Его Величества Императора Таласа Шестнадцатого барон Дьен ди’Флур, принимая под свою руку замок Флур, а также земли, людей и иные богатства усопшего барона Жинаса ди’Флура, этим указом повелеваю:

· даровать свободу узникам замка, кроме тех, кто уличен в убийстве, нанесении увечий или посягательствах на девичью честь;

· всем, кто задолжал по податям, простить налогу одну монету из каждых десяти, на остальное же дать отсрочку в десять седмиц;

· всем, за кем долгов по податям не числится, выплатить из казны по монете за каждые десять внесенных в срок;

· даровать Свану Бальдуру место капитана стражи замка Флур, а также выплатить из казны двадцать таласов золотом;

· даровать титулованному магу Шамусу Кальду место старшего эконома замка Флур, а также выплатить из казны двадцать таласов золотом;

· даровать Игнасиусу Курфу место главного смотрителя библиотеки замка Флур, а также выплатить из казны двадцать таласов золотом;

· даровать Базилю Курфу место главного смотрителя тюрем замка Флур, а также выдать оному бочонок вина из винного погреба.

А также, по причине отъезда по делам государственной важности, повелеваю слугам моим Игнасиусу Курфу, Свану Бальдуру и Шамусу Кальду замок содержать в порядке и сохранности, о приумножении казны заботиться неустанно, вести суд и иные дела вершить именем моим и к чести моей.

Писано собственноручно в день шестьдесят четвертый 1013 года Империи.

Милостью Императора барон Дьен ди’Флур

* * *

Денис повертел в руках длинное белое перо, почему-то вздохнул и, обмакнув кончик пера в массивную серебряную чернильницу, поставил подпись под текстом.

За последний день он окончательно осознал, что факт владения замком и полагающимися к нему землями, помимо приятных сторон, имеет и другие стороны — различные и многочисленные. И далеко не все из них были приятны.

С момента возвращения Шамуса и Свана, которые привезли лично подписанный Императором указ о подтверждении завещания и даровании Денису титула, в том завещании оговоренного, прошло чуть более суток. Когда старый маг несколько суховатым тоном, поджав губы, поздравил Жарова со вступлением в права наследия, первым желанием Дениса было тут же оседлать скакуна и вместе с Таяной отправиться в путь — все равно куда, только подальше от замка Флур. Но выяснилось, что так просто уехать им не удастся. Необходимо было подписать уйму распоряжений, назначений и указов, освященных разного рода традициями. Одна радость, что Игнасиус оказался бесценным кладезем информации и как мог наставлял новоявленного барона в перипетиях управления его, барона, движимым и недвижимым имуществом.

Оказалось, что одной из традиций было подписание наследником указа, тем или иным образом свидетельствовавшего о щедрости, справедливости или иных достоинствах нового властелина. Игнасиус с готовностью представил Жарову несколько наиболее распространенных вариантов типа смягчения налогов, награждения отличившихся слуг, освобождения невинно осужденных и так далее. Бегло просмотрев бумаги, Жаров решил, что все идеи в той или иной мере заслуживают внимания, а потому повелел библиотекарю объединить их в один указ. Потом нещадно исчеркал полученный документ, выдрав из него ворох цветистых оборотов, ничего не значащих фраз и прочей лабуды, заменил к явному неудовольствию своего советника большую часть архаичных выражений на более простые и понятные, получив в результате вместо длинного невразумительного текста короткий, всего лишь на один лист, указ. Как и следовало ожидать, Игнасиус был возмущен тем, что его новый господин, столь великолепно владеющий искусством благородной речи, свое первое повеление изложил во фразах, понятных даже последнему мужлану. Но, получив обратно вожделенное место хранителя литературных сокровищ, свое мнение весьма разумно высказывать не стал. К тому же место возле тюрьмы он предусмотрительно сосватал своему племяннику, детинушке не обиженному силою, зато порядком обойденному при раздаче ума. Настойчиво рекомендуя племяша Жарову, Игнасиус особо указывал на то, что по причине природной тупости Базиль будет абсолютно предан руке, его кормящей, а также абсолютно же неподкупен, поскольку поныне считает деньги просто блестящими кружочками, ни на что путное не годными. Да еще и грамоте малость обучен… редкость в нынешние времена. Последнее стало решающим аргументом, и, получив с маленького книгочея клятвенное обещание, что с племянника он глаз не спустит, Жаров махнул рукой и с предложением согласился. По большому счету, на данный момент ему было совершенно безразлично, кто будет присматривать за тюремными камерами, которым к тому же суждено было порядком опустеть.

Списки тех, кому предстояло завтра сразу после отъезда нового хозяина выйти на свободу, Денис просмотрел бегло, поглядывая только на выдвигаемое в отношении узника обвинение. В большинстве случаев в соответствующей графе книги, куда Игнасиус ранее скрупулезно записывал все, что следовало помнить о том или ином заключенном, значилось невразумительное «повеление господина барона». На вопрос, чем было вызвано это повеление в отношении того или иного человека, бывший главный тюремщик лишь пожал плечами.

— Его светлость редко изволили посвящать нас, слуг его, в мысли свои. А поелику дело любое первое всего учета должного и контроля требует, не счел я возможным вовсе без примечания сиих пленников оставить, а потому так и написал в учетной книге. Ибо ежели однажды поинтересуется…

Денис, не дожидаясь окончания тирады, подмахнул список, далее не читая. Правда, одно из имен показалось ему смутно знакомым… вроде бы он где-то слышал его, но было это очень давно. Если бы он имел время и желание, может, и вспомнил бы, при каких обстоятельствах коснулось его ушей имя Дорха дер Лидена… но в тот момент у Жарова была куча иных проблем:

… принять присягу у дружины…

… принять отчет о состоянии казны у прежнего эконома…

… выбрать наиболее подходящую камеру для прежнего эконома. По настоятельному совету Игнасиуса (все ж таки знаток) — одну из тех, что с крысами…

… разобрать пару неотложных дел, вынесенных на баронский суд…

… убедить Таяну, что уж этот день точно последний и завтра с утра они непременно отправятся в путь, а потому комоды и диваны разносить вдребезги пока не стоит…

… почтить своим участием церемонию помещения бренных останков его светлости Жинаса ди’Флура и еще более бренных — его светлости Берга ди’Флура в семейную усыпальницу (теперь ведь оба они стали в какой-то мере его, Жарова, родственниками)…

… принять двух напыщенных господ из соседних уделов, не замедливших прибыть с уверениями о совершеннейшем почтении…

… хотя бы малость протрезветь после означенного приема…

… и подписать эту чертову бумагу.

Жаров еще раз присмотрелся к поставленной в самом низу пергамента подписи, убедился, что изображение немного двоится, и решил, что это все же не следствие плохо заточенного пера. Затем с чувством исполненного долга откинулся на спинку кресла и блаженно потянулся. Судя по стрелочке на клепсидре времени было часа три ночи. Завтра с утра — в дорогу, и если ему дорого здоровье, то не следует уговаривать Таяну порождать с отъездом еще день. Значит, следует воспользоваться шансом хоть немного поспать.

— Надеюсь, это все?

— Да, господин барон. — Судя по тяжелому вздоху, в заботливо составленном Игнасиусом списке оставалось еще немало совершенно неотложных и исключительно важных дел, которые никак не могли разрешиться ко всеобщему удовлетворению без его, Дениса, личного участия.

— Вот и славно. — Вздохов и намеков Жаров решил не замечать. Да и вряд ли смог бы — язык заплетался, в голове все порядком перепуталось, а мысли стали ватными и тяжелыми, двигаясь с трудом и окончательно запутывая в стремительно ныряющем в пучину сна мозге все события этого немыслимо долгого дня. — Вот… и слав… но…

— Сопроводить господина барона в спальню?

Но господин барон уже крепко спал, утонув в кресле и явно не желая совершать лишних движений в сторону спальни, какой бы удобной и комфортной она ни была. Впрочем, и самому Игнасиусу не раз в прошлом приходилось засыпать прямо здесь, в библиотеке, в одном из таких кресел… а потому он не стал настаивать, встал, заботливо укрыл нового хозяина мягким шерстяным пледом, подбросил в камин еще несколько поленьев и тихо вышел, аккуратно притворив за собою дверь.

— Может, ты соизволишь открыть глаза?

Недовольный голос вырвал Дениса из какого-то замечательного видения. Вернее, он предполагал, что оно замечательное, поскольку не помнил ни единого образа. Помнил только раздражение, которое сопровождало выход из сна.

Он открыл глаза, дернулся — и понял, что сон все еще продолжается. Знакомое уже ощущение — тело совершенно не подчиняется разуму, только слух, глаза… и голос, наверное. Стоит проверить.

— Оракул, это снова вы?

— Сообразительный мальчик. — Обычно приятный голос Дерека дер Сана был теперь резок и до краев наполнен сарказмом. — А почему сообразительности мальчику не хватило поторопиться, как я, помнится, просил?

Денис помолчал. Затем тихо спросил:

— Что-то случилось, Дерек?

— А были времена, когда меня называли исключительно магистром, — вздохнул волшебник.

— Простите, Дерек, — упрямо продолжил Жаров, — в прошлый раз вы за своими разглагольствованиями так и не успели толком ничего важного сказать. Давайте не будем повторять прежних ошибок.

Старый волшебник сверкнул глазами, но все же сдержался и склонил голову, признавая правоту собеседника.

— Молодость, молодость… вы считаете, что вы всегда и во всем правы. Почему вы так задержались, что-то случилось? Я вижу, вы здесь неплохо устроились.

— Мы были в плену.

— Очень комфортабельная тюрьма…

— От этого она не перестает быть тюрьмой. Но мы уже свободны и можем…

— Увы, уже поздно. Мое время истекло. Нарушения в магических потоках этого мира становятся все сильнее, и сейчас они уже напрямую затрагивают основы моего существования. Вы не успеете застать мою… м-м… душу в той пещере. Поэтому идти туда вам не стоит. Как я уже говорил, вам надо искать путь в Ноэль-де-Тор. Я не могу этого доказать, я просто чувствую — все идет оттуда. Шпиль вне пространства и вне времени, и потому у меня есть подозрение, что дер Зорген жив. Уровень воздействия очень силен, хотя я и не могу понять его природу. Магов такого уровня не было в прошлом, нет и сейчас. Если, конечно, не предположить вмешательство кого-нибудь из другого мира…

— Ты говорил о Гавани.

— Да, истоки заклинания, которое упрятало Ноэль-де-Тор в Междумирье, лежат именно там. Проблема в другом… Найти Гавань нетрудно, думаю, Таяна прекрасно знает это место. Но сейчас, да и в мое время тоже, Гавань — не более чем руины, не более чем остатки места, откуда можно было войти в мир Гавани Семи Ветров. Начало пути.

— Так в чем проблема?

— В том, что мне неизвестно, как войти в Гавань. Я рассказывал вам о том, как Зарид просил соизволения на посещение Гавани. О да, он хорохорился и утверждал, что сумеет достичь своей цели даже и без санкции Совета… я даже готов предположить, что дер Рэй и в самом деле знал что-то, мне неизвестное. А я знаю только один путь в Гавань, так называемый Ключ Ветра.

— Красивое название.

— Может, и красивое, суть не в том. Это — один из самых оберегаемых артефактов, которые находились в распоряжении Совета Пяти. Его происхождение… ладно, не стоит об этом говорить. Скажу только, что это вещь не нашего мира. Так вот, он хранился в Тирит-де-Тор, Шпиле Жизни, под присмотром Тионны дер Касс. Тогда было сочтено хорошим решением — доверить Ключ нашей главной целительнице. Но Тирит-де-Тор разрушен, и местонахождение Ключа мне неизвестно. Есть шанс, что тайник находился на первом этаже или где-то в подвалах Шпиля Жизни. Поговори с фантомом Зоргена, сошлись на меня. Хранитель библиотеки несет в себе отпечаток личности Зоргена и знает многое из того, что было известно Ульриху. Лишь бы убедить его поделиться этими знаниями.

— Если мы найдем Ключ… — Денис старался получить максимум информации, понимая, что Оракул может исчезнуть в любой момент. — Если найдем, как его использовать?

— Предельно просто. Ключ Ветра имеет форму шара, состоящего из двух половинок. Необходимо прибыть в Гавань… я имею в виду — в то место, которое называют Гаванью в этом мире, найти Пьедестал Ветра — это небольшой постамент в одноименном храме, в середине постамента — углубление для шара. Поверните половинки шара относительно друг друга и поместите его на Пьедестал. Через десять ударов сердца раскроется портал. Вы можете взять Ключ и войти в портал — тогда он закроется за вами. Увы… скорее всего вернуться вам не удастся. Ключей когда-то было пять… и, если верить дошедшим до нас легендам, четыре были использованы именно так. Никто не вернулся. Если оставить Ключ на постаменте, то портал будет держаться до вашего возвращения. Но если кто-то в ваше отсутствие прикоснется к нему… сам понимаешь.

Денис попытался почесать затылок, убедился, что это невозможно, и вздохнул.

— Все это напоминает какую-то игру. Пойди туда, найди то, потом пойди сюда, найди это, отдай тому. Вам не кажется, Оракул, что вся цепочка событий выглядит несколько натянуто?

— Учитывая, что жить мне осталось не более нескольких часов, — невесело усмехнулся Дерек, — не кажется. Имей в виду, независимо от того, сделаете ли вы то, что нужно, или нет, мне вы помочь уже не сможете. А вот помогать или не помогать этому миру — решать вам. Если что-то высосет из него всю магию… сначала вымрут некоторые чисто магические создания. Их немного, и в этом мире они не играют особой роли. Потом погибнут урги, гномы и эльфы. Их жизнь в какой-то мере основывается на магических потоках. Они продержатся долго, но не вечно. При нынешних темпах оттока магии… не знаю, лет сорок-пятьдесят. Может, сто. Людям в этот раз, возможно, ничего серьезного не грозит… хотя я, признаться, не способен заглянуть очень уж далеко в будущее. Но в любом случае маги из этого мира исчезнут.

— Допустим, я не желаю смерти эльфам или гномам… гномов я в глаза не видел и ничего хорошего о них не слышал, но с эльфами мне как-то приходилось сражаться плечом к плечу. — Жаров нахмурился, пытаясь понять, был ли в словах Дерека подтекст. — Но если исчезновение магии ничем не грозит людям…

— О, Светлая Эрнис, почему же в наш мир не занесло какого-нибудь ученого, а не обычного солдата, — вздохнул волшебник. — Дьен, подумай головой ради разнообразия. Вспомни, с чего все началось. Законы, управляющие миром, формируются тысячелетиями, десятками, а может, и сотнями тысячелетий. И если законы радикально изменятся за какую-нибудь жалкую сотню лет, Границы могут не выдержать.Исчезновение одного из фундаментальных законов этого мира может… я подчеркиваю, может привести к тому, что Границы прорвутся. А может, и устоят… Но ты, — голос волшебника источал яд, — ты можешь махнуть на все рукой. Свой век ты доживешь спокойно.

Похоже было, старый маг разбушевался не на шутку, а может, отдав этому миру тысячу с лишним лет жизни, магистр и в самом деле очень близко к сердцу воспринимал его будущее — куда ближе, чем любой обыватель, чей век — максимум сотня лет, да еще если повезет. В любом случае спорить с ним сейчас Жаров не собирался.

— Хорошо, Дерек, я подумаю об этом позже. Мы отправляемся в Хрустальную Цитадель завтра утром.

— Это хорошо, — голос мага заметно слабел, и теперь, когда из интонаций ушел гнев, стало ясно, что магическая связь может порваться в любое мгновение, — мне остается только пожелать вам удачи. Этот ваш спутник, тьер, он с вами?

— У нас вышла размолвка, и он… в общем, он нас покинул.

— Это плохо… я не могу читать судьбу тьера, он магическое создание, но он как-то связан с вами. Вы трое… Денис, все мое искусство бесполезно, когда речь идет о тебе, линию судьбы тьера я тоже не вижу, но Таяна — теперь и ее дорога скрылась от моих глаз. Объяснение этому только одно: ваши пути слились. Берегите друг друга… и помните, тьер нужен вам. Зачем, для чего… не могу… сказать… не знаю… но…

Голос старого волшебника становился все тише, и даже сам он, казалось, теряет форму, расплываясь, иногда становясь немного прозрачным. Видимо, время Дерека дер Сана стремительно истекало.

— Прощайте, магистр.

— Прощай, Дьен… удачи…

Денис проводил взглядом тающую в воздухе фигуру Дерека и задумался. Что ж, все опять свелось к Границам, к непонятным, таинственным, неощутимым и не поддающимся никаким приборам пленкам, отделявшим миры друг от друга. Пока целы эти мембраны — миры варятся в собственном соку, ничуть не беспокоясь о соседстве с иными пространствами. Но стоит пленке разрушиться — хотя бы на малом участке, — и тогда пространства начинают смешиваться. Каждое передает соседу капельку своих… нет, речь не о физическом взаимодействии. Происходит смешение фундаментальных законов природы. Если они мало отличаются друг от друга, то миры даже не заметят слияния… но если они различаются достаточно сильно, то наложение принципиально различных законов может породить что угодно. Любые мыслимые и немыслимые катаклизмы — вплоть до полного нарушения стабильности мироздания, как произошло в свое время с Гаванью Семи Ветров. Один раз Жарову уже пришлось участвовать в предотвращении подобной катастрофы. Означает ли это, что теперь подобного рода дела станут его повседневной обязанностью?

В любом случае, похоже, скучать в ближайшее время не придется.

Тернер похлопал ладонью по морщинистому стволу дерева. Этот великан помнил седые времена, может быть, под его ветвями проходили армии, блистая железом, проплывали овеянные славой боевые знамена, полководцы вели войска в бой за правое дело. Те времена прошли — теперь это было просто старое дерево, одиноко стоящее неподалеку от опушки леса, прямо у дороги. Сколько ему осталось? Тернер был старше, гораздо старше этого великана и, если на его магическую шкуру не найдется управы, будет жив еще долго после того, как морщинистый ствол и раскидистая крона исчезнут из памяти людской.

Сейчас дереву предстояло опять увидеть воинов. Только теперь не мужественные легионеры следуют дорогой чести… теперь здесь сойдутся убийцы, сделавшие это дело своей профессией, и их наемники, прельстившиеся немалой толикой золота и обещанием еще большего в будущем, и их жертва. Почти три десятка профессиональных магов и охотников за чужими жизнями с одной стороны — и он, Тернер, с другой. Что и говорить, весьма неравнозначные силы.

Одним прыжком, глядя на который любой понял бы, что у прыгуна с человеком нет ничего общего, Тернер взлетел на толстую ветвь, расположенную на высоте трех его ростов от земли. Еще прыжок, еще… последний был не слишком удачен — ветвь, оказавшаяся слишком старой, обломилась под тяжестью Тернера. На пальцах мгновенно выросли длинные когти, они впились в дерево, остановив падение. На какое-то мгновение Тернер повис в воздухе на высоте чуть ли не полусотни локтей^[1]. Не то чтобы его волновало падение — но тогда придется опять забираться наверх и терять время. Решив больше не доверять ненадежным ветвям, Тернер полез вверх, оставляя в коре глубокие порезы — пожалуй, даже кошка не угналась бы за ним. В считанные секунды он вскарабкался на самую вершину и огляделся.

Далеко, почти у самого горизонта, отлично видимые отсюда, двигались люди. Их было много, даже немного больше, чем ожидалось. Тернер подумал, что стоило ночью побродить вокруг лагеря охотников. Ему в целом было не так уж и важно — двадцать, сорок или сто. Ни воинов, ни колдунов он не боялся. Тернер не считал себя неуязвимым, но он был воином — и верил в себя. И еще за тысячу лет вполне научился правильно оценивать собственные силы.

Ему просто не хотелось убивать врагов. Впервые в жизни. Размолвка с Таяной отдавалась болью в его душе. Тернер никогда не подсчитывал, сколько людей и нелюдей ему пришлось уничтожить за долгие века, но впервые он задумался о том, что иногда милосердие может быть важнее, чем общение. Не то чтобы он согласился с таким взглядом на жизнь — но… но сейчас он не хотел бойни.

И все же хищник в его душе был силен — теперь, после пятидневного бегства, он настоятельно требовал боя. Тернер понимал, что Охота идет не только за ним — угроза Денису и Таяне была ничуть не меньшей, а пожалуй, гораздо большей, поскольку Дьен, несмотря на всю загадочность его появления в этом мире, был весьма посредственным бойцом. Да и Таяна, хотя и считалась перспективной волшебницей, вряд ли смогла бы выдержать прямое столкновение даже с полудесятком профессиональных убийц. А с такой мощной командой — и подавно. И потому, уничтожив преследователей, он хотя бы в какой-то мере защищал и их, своих друзей. Значит, будет бой.

Глаза Тернера изменились, долина резко бросилась навстречу, фигурки людей стремительно вырастали в размерах, и теперь он мог разглядеть все — оружие, скакунов, доспехи тех, кто предпочитал облачиться в сталь, одежду остальных. И даже лица. Он вгляделся…

И замер.

В голове отряда тяжелый, явно выращенный под рыцарскую стать, скакун нес на своей спине хрупкую изящную женщину. Черные волосы развевались на ветру подобно плащу, а по бедру хлопал короткий легкий клинок. Тернер знал этот клинок и знал эту женщину. И если жизни остальных преследователей ничего для него не значили и он принял решение, исходя из соображений целесообразности, то она… Ее убивать он не хотел. Впервые в жизни Тернер по-настоящему не хотел убить врага. И эта двойственность, нарушающая гармонию его естества, раздражала тьера.

Оттолкнувшись от ствола, он пролетел десяток локтей и, вновь вонзив когти в дерево, притормозил падение. Во все стороны полетело крошево иссеченной коры и срубленных ударом мелких веточек. Они еще не достигли корней, а Тернер вновь прыгнул вниз, мысленно извиняясь перед древним деревом за наносимые тому увечья.

Вот наконец его сапоги коснулись земли. Тьер убрал когти, стряхнул с ладоней щепки, осмотрел одежду — кое-где кожа куртки была порядком измазана древесной смолой. Тернер сосредоточился — через несколько мгновений одежда приняла первозданный, чистый и аккуратный вид. Способный к метаморфозам, он не нуждался в вещах, предпочитая выращивать их прямо на теле. Одно время — там, в Тирланте, среди толп людей — он предпочитал одеваться так же, как эти люди, опасаясь выдать себя чем-нибудь. Здесь же надобность в этом отпала — и преследователи наверняка прекрасно знали, с кем им предстоит встретиться.

А вот оружие было очень даже настоящим. Хотя боевая форма тьера обладала куда более эффективными средствами убийства, чем меч или кинжал, принимая человеческую форму Тернер предпочитал иметь на бедре клинок. И он блестяще умел им пользоваться, тем самым избавляя себя от необходимости в случае чего лишний раз обнажать свою сущность.

Солнце вот-вот должно было коснуться краем горизонта. Еще один день подошел к концу. Относительно спокойный день — тьер при желании мог двигаться гораздо быстрее людей. Пусть даже и верховых. А потому то, что для преследователей было бешеной скачкой, он рассматривал всего лишь как приятную прогулку. Но это не могло продолжаться бесконечно, он и так уже несколько дней подряд боролся с собой, не желая устраивать резню. Но и не мог заставить себя убежать — а потому эти дни и превратились в преследование. Душа тьера рвалась на части — разум кричал о том, что бойня не должна случиться, сердце требовало схватки.

Сегодня сердце победило. Эта ночь спокойной не будет. Для кого-то ее вообще не будет, ночи, ни этой… ни всех последующих.

Тернер поправил меч, убедился, что кинжал легко выходит из ножен, и не торопясь двинулся навстречу преследователям. Откладывать столкновение больше не имело смысла. Он дал им все мыслимые шансы, он предупреждал — что ж, время разговоров кончилось. Может, следовало бы подождать ночи и атаковать в темноте? Это было бы мудро с точки зрения тьера, для которого день ли, ночь — все одно, зрение послушно подстроится под нужный суточный ритм.

И все же он не стал ждать темноты. Пусть они нападут первыми. Пусть в очередной раз проявят свою сущность…

Всадники, нещадно нахлестывающие малочувствительных к такого рода воздействию скакунов, приближались быстро. Тернер шел им навстречу пешком. Своего скакуна он уже неделю как оставил в какой-то хижине, хозяин которой вышел навстречу путнику и предложил разделить с ним кров и скудный стол. В тот момент это поразило Хищника — он никак не мог понять, как может человек вот так спокойно пригласить в гости незнакомца, да еще отдать ему часть своего и без того небогатого ужина. Это было странно… как, впрочем, и многое из того, с чем ему пришлось столкнуться, сменив скуку пребывания в Хрустальной Цитадели на полную приключений жизнь странника. Он не нуждался ни в пище, ни в отдыхе… но, неожиданно для себя самого, соскочил с седла. А утром, уходя, оставил в этом весьма небогатом доме скакуна, а заодно и все монеты, что имел. Почему он так поступил? Сам Тернер ответить на этот вопрос не мог…

Первый из преследователей вынырнул из-за холма и резко осадил скакуна. Тот, присев на задние лапы, забил передними в воздухе и лишь через некоторое время успокоился и позволил своему седоку думать о чем-либо, кроме отчаянных попыток удержаться в седле.

Мутации, превратившие грациозных лошадей в покрытых чешуей клыкастых и когтистых тварей, заодно поменяли и характер животных. Все без исключения скакуны были законченными флегматиками, почти равнодушными к тому, что происходит вокруг. Все как один нервничали в присутствии мертвецов. Все терпеть не могли быстрой скачки. Но когда они, неохотно повинуясь воле хозяина, переходили в неуклюжий, но довольно быстрый галоп, остановить их было немногим проще, чем сорвавшийся с горы камень.

Всаднику понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы убедиться — перед ним вожделенная жертва, сам Тернер собственной персоной.

Вполне вероятно, что всадник был наслышан о том, что преследуемый совсем не так прост, как хотелось бы. Да и то сказать, обычные люди редко становятся объектами Большой Охоты. Но и сам он был отнюдь не простым наемником, а вполне квалифицированным магом… и все же сумма, за которую он подрядился участвовать в погоне, должна была насторожить его. Напомнить, что огромные, неслыханно огромные деньги не даются за просто так.

Ни о чем таком маг не подумал. Он видел перед собой Тернера и помнил только, что тот, кто убьет жертву, получит золото. Много, много золотых кружочков с портретом Его Величества, столько, что и сосчитать-то их будет немалой проблемой. И он очень хотел это золото…

Огненная молния ударила в грудь пешему. Во всяком случае, магу, который в памяти Тернера так и остался безымянным, так показалось. На самом деле мишень, которой следовало бы оставаться неподвижной и принять смерть, мгновенно сместилась в сторону, и пламенный заряд разорвался на земле, подняв в воздух клуб дыма, осколков камней и комочков почвы. А в следующее мгновение маг увидел, что его мишень спокойно стоит в полушаге от дымящейся воронки.

Тернер спокойно переждал еще три или четыре выпада. Маг, противостоящий ему, был неплох. Не столь хорош, как Древние… и даже не дотягивающий до уровня Таяны, но все же он явно не вчера покинул скамью Академии. Любой другой на месте Тернера не имел бы шансов уцелеть. Но тьер не боялся мага.

— Остановись, безумец! — крикнул Тернер, в очередной раз увернувшись от атаки, на этот раз маг воспользовался ледяной молнией. Изрядный участок земли, на котором только что стоял тьер, затянуло ледяной коркой. — Ты что, смерти ищешь? Остановись!

Еще одна атака. В этот раз не хватило даже нечеловеческой изворотливости тьера — голубая молния мазнула его по плечу. И Хищник внутри Тернера прорвался наружу, затмевая сознание, переводя его в состояние боя, когда действует уже не разум — инстинкты, боевые рефлексы, вложенные в это тело еще тысячу лет назад и с тех пор непрерывно совершенствовавшиеся.

Еще какое-то мгновение назад жертва находилась в десятке шагов от мага, мечась из стороны в сторону и отчаянно пытаясь уйти из-под удара. И вдруг она оказалась совсем рядом. Маг даже не понял, что произошло, — руки вдруг стали ватными, в глазах потемнело. Он уже не ощущал, как тонкий клинок, только что пробивший насквозь его сердце, выходит из тела, как это тело, еще недавно такое послушное, теперь безвольно валится из седла на землю. Он уже ничего не ощущал.

Тернер задумчиво посмотрел на окровавленное лезвие.

— Вот и первый…

Второй не замедлил последовать. Если бы у этого боя нашлись зрители, расположившиеся на одном из находящихся на безопасном удалении холмов, то им бы открылась весьма впечатляющая картина. Множество людей — кто верхом, кто оставив седла, нападали… казалось, что нападали они друг на друга. Непрерывно сверкали молнии, вздымали фонтаны земли и пламени огненные шары, свистели стрелы и сверкала сталь. В толчее бойцам немало доставалось и от своих же товарищей. То маг, выпустив в стремительно перемещающуюся тень жертвы заклинание «стальных челюстей», промахнулся — и призрачные зубья разорвали на куски троих мечников, оказавшихся, на свою беду, на пути заклятия. А спустя всего лишь полминуты и сам маг повалился на землю, получив в спину стрелу, обильно смазанную ядом. Яду работы не осталось — тяжелая стрела перебила позвоночник.

А Тернер чувствовал себя в этой толчее как рыба в воде. Конечно, было бы смешно рассчитывать, что ему удастся увернуться от всех ударов, — он уже успел получить не менее полудесятка незначительных ранений, ни одно из которых не повлияло на его подвижность. Смени тьер форму с человека на хищника, ран было бы меньше, а потерь среди нападавших — больше. Менять форму он не хотел… пока.

Увернувшись от очередного выпада, отрубив одному из противников руку, сжимающую меч, и одновременно получив в плечо стрелу, Тернер вырвался из круга взбешенных охотников и, взбежав на вершину ближайшего холмика, остановился. Его грудь вздымалась легко, он ничуть не устал. Такой бой он мог бы вести сутки, двое… да сколько угодно. Одним движением вырвал из плеча стрелу — плохо закрепленный наконечник остался в ране. Это было не важно… или выйдет наружу сам, или то, что заменяло Тернеру кровь, растворит железо, и тело от этого станет только крепче.

— Может, поговорим? — крикнул он.

Только теперь толпа воинов и магов опомнилась, осознав, что их мишени уже нет рядом и что они, по сути, воюют с тенью. Солнце уже зашло, и закат догорал. С каждым мгновением становилось все темнее и темнее, на небе загорелись первые, пока что только самые яркие звезды. Тьеру темнота нравилась — для людей она была извечным врагом, с которым боролись огнем, которого боялись… Ибо во тьме подстерегала опасность, невидимая, неощутимая, вызывающая безотчетный страх.

— Вы потеряли уже половину своих. Хотите продолжать бойню?

Ему не отвечали. Все те, кто стоял у подножия холма, пришли сюда не просто так. Членов Гильдии убийц привел долг и шанс поймать за хвост самую большую в своей жизни удачу — без долгого и трудного пути наверх, без многолетних интриг, подкупа нужных людей и устранения ненужных добиться высочайшего положения. Стать главой Гильдии… и каждый из них готов был пролить во имя этой цели немного крови — или пусть даже много, но желательно чужой.

Где-то в глубине души члены Гильдии, каждый в отдельности, знали — если удастся убить этого Тернера, то с его головой отсюда вернется кто-то один. Потому что кресло главы — одно, и никто не собирался делить его с кем-нибудь другим. И еще больше любой из них боялся мысли о том, что стоит сейчас отступить, уйти, бежать — и тогда наверняка оставшимся улыбнется удача. А он, не решившийся сделать последний шаг, не просто останется ни с чем — он станет посмешищем, даже внуки живущих ныне будут вспоминать о нем не иначе как о трусе…

И потому никто из них не шелохнулся. Только дружно щелкнули курки взводимых арбалетов. Сейчас кованые острия стрел предназначались Тернеру. Друг с другом можно будет разобраться потом. После победы.

Маги тоже имели свои резоны остаться, хотя теперь их стало гораздо меньше, ибо из двух-десятков полегших магами было семеро — из десяти, вошедших в отряд. Черри Лесс, Дикая Кошка, нынешняя глава Гильдии, была щедра — но золото, предназначенное победителю, ждало своего часа.

В отличие от профессиональных убийц по крайней мере двое магов подумали о том, что риск неожиданно оказался слишком велик. Но тут же в их душах заговорили иные голоса. Спесь, самомнение… или правильнее было бы назвать это гордостью и верой в себя? Не суть важно… они вспомнили о том, что являются настоящими магами, не какими-то там воинами, ничего, кроме меча и арбалета, не знающими, а настоящими боевыми магами. И о золоте они тоже вспомнили.

Тернер медленно обвел взглядом толпу, мысленно считая. Двадцать два человека. Да, чуть более половины отряда. Слишком слабы, чтобы причинить ему реальный вред. Будь здесь хотя бы один ньорк… тогда у них были бы шансы. Не очень большие, тьер не боялся встречи с ньорком, их все-таки создавали, в первую очередь, именно для борьбы с этими существами. Но у ньорка шансы были… а у людей — нет. Они пришли сюда, понадеявшись на оружие и заклинания — ни то, ни другое не представляло особой опасности. Вот прихвати они с собой сети… магические неразрушимые гномьи сети, которыми однажды сумели его, тьера, спеленать враги. Сами же потом и выпустили — по глупости, по незнанию. Дело прошлое… он усвоил урок и теперь не намеревался попасть в подобную ловушку повторно.

— Тот, кто захочет уйти с миром, — в его голосе не слышно было особой надежды на то, что эти слова найдут отклик в сердцах охотников, — останется в живых. Я обещаю. Остальные же…

— Да он же боится, — послышался насмешливый голос Черри. — Боится… тянет время, старается перевести дух. Вперед!

Наверное, если бы девушка визжала, плевалась слюной и обещала бы на головы малодушным все кары небесные, эффект был бы иным. Хуже. Но насмешка — он была услышана сразу всеми, и каждый поверил — сразу, всем сердцем.

Взвизгнули стрелы, хлестнули по вершине холма гибкие голубые плети молний. Вновь зазвенела сталь…

Он перевернул сапогом еще одно тело — труп. Из всего Отряда охотников в живых остались человек семь. Правда, двое или трое вряд ли дотянут до утра. Еще один, восьмой, был настолько плох, что Тернер просто добил раненого — искренне считая это проявлением милосердия.

— Ну и чего ты добилась? — тихо спросил он.

Черри, не получившая в битве… или, вернее сказать, в бойне ни царапины, теперь извивалась, как змея, пытаясь вырваться из тугих узлов веревки, которой ее заботливо спеленал тьер. Пыталась зря, уже местами сорвав кожу и лишь чудом ничего себе не вывихнув, — узлы Тернер вязать умел. Он вообще много чего умел.

— Ты привела этих людей на смерть. — Он дал длинным, отливающим сталью когтям вырасти на пальцах и ухватил ее за горло. — Зачем? Ты же знала, что им не совладать со мной… или тебе так нужна была их гибель?

— Хочешь убить — убей! — прошипела она, задыхаясь.

— Хотел бы — давно бы убил…

С противным чмоканьем в плечо вошел арбалетный болт. Тернер скривился — это все же было немного больно. Обернулся — один из воинов, пятная землю кровью из почти перерубленной ноги, скрипя зубами от боли и бессильной ярости, старался повторно натянуть арбалет. Тернер покачал головой — а это явно неплохой боец. И очень силен, большинство других от такой раны уже давно потеряли бы сознание. Тьер поднял с земли чей-то кинжал и, почти не целясь, бросил его в стрелка. Лезвие вошло тому прямо в рот, сила удара была такова, что клинок пробил кости и выставил кровавую сталь немного ниже затылка. Стрелок рухнул навзничь, выпустив оружие из рук. Число оставшихся в живых сократилось на одного.

— Для тебя люди — грязь, — прошипела Черри, отчаянно стараясь сорвать веревки и чувствуя, как от боли в изуродованных запястьях по щекам ползут слезы. — Ты ведь получаешь удовольствие, убивая, верно?

— С чего ты взяла? — удивленно поднял бровь Тернер, извлекая стрелу из тела. Для этого пришлось немного удлинить руку. Можно было бы, наверное, дотянуться и так, но Тернер привык к пластичности своего тела и не видел причин отказываться от удобств. — Я не собирался нападать, я пытался предотвратить драку.

— Смешно! — Она сплюнула ему под ноги. — Я видела, как ты дерешься. Ты мог бы уйти от погони, и мы не настигли бы тебя.

— Это верно…

— Тебе нужен был повод.

— Опомнись, девчонка! — Голос Тернера громыхнул так, что Черри на мгновение перестала извиваться. — Я просил тебя прекратить Охоту. Я предлагал им уйти с миром. Даже эта ваша Семья, которых я… они ведь напали первыми, ты помнишь? Ты приняла контракт на мою голову, не так ли? Так стоит ли теперь сожалеть, что дичь оказалась с зубами и теперь грызет тело охотника? Тебе стоит понять, девчонка, я не нападаю на тех, кто не делает мне зла.

Ну… в этом Тернер несколько погрешил против правды. Бывали времена, когда тяга Хищника к убийству становилась невыносимой, и тогда он нападал на любое разумное или неразумное создание, которого нелегкая заносила в ближайшие окрестности Хрустальной Цитадели.

— Ты дерьмо, Тернер, — внезапно совершенно спокойным тоном сказала Черри, глядя прямо в глаза Хищнику. — Дерьмо и убийца. Только ты плохой убийца… мы работаем за деньги, спокойно и без лишних сантиментов. А ты… тебе ведь нужно моральное оправдание. Ты хочешь убивать, тебе нравится убивать… но ты желаешь выглядеть при этом правым. Да, ты приходил, предупреждал… но как ты это сделал! И эти… здесь… ты ведь дразнил их, разве не понимаешь? Ты ведь хотел, чтобы они напали. Первыми, заметь. Ты мог убежать, ты мог скрыться… не захотел, а? Не захотел.

— Ты бредишь…

— Нет, Тернер, нет. Я поняла тебя. Ты убийца, который хочет иметь чистую совесть. Но она все равно не будет чиста, Тернер, все равно не будет. Потому что убийства могло бы и не быть.

— Я должен был подставить шею под ваши мечи?

— А если и так, — усмехнулась она. — Ты предпочел вырезать Семью, ты предпочел положить здесь и сейчас сорок человек…

— Еще не сорок.

— Значит, будут… не важно. Ты хотел этого… Так к чему все твои слова?

Он встал, взял еще один лежащий под ногами клинок. Их много теперь здесь лежало — любой профессионал всегда имел при себе не один только меч, выбрать было из чего.

Черри закусила губу, решив, что Тернер нашел единственно верный способ заткнуть ей рот — перерезать горло. Но он лишь с силой вогнал меч в землю, так что на поверхности осталось не более двух ладоней лезвия.

— Немного постараешься — сумеешь разрезать веревки. И не воспринимай это как издевку или, как ты говоришь, попытку дразнить… не преследуйте меня больше. Вам, людям, я неравный противник. Сколько бы вас ни было. Лучше немного позора, чем очень много крови.

Он повернулся и, больше не оглядываясь, зашагал к виднеющемуся вдалеке темному пятну леса, кажущемуся темной стеной на фоне звездного неба. И с каждым шагом все слабее и слабее ощущал давящий на спину ненавидящий взгляд.

— Для людей ты неравный противник… — шептали губы девушки, пока еще не сделавшей и движения в сторону острой, режущей кромки. — Хорошо, Тернер, я найду тебе достойного противника.

Несколькими днями позже…

Дверь камеры, протяжно заскрипев, распахнулась. На пороге стоял здоровенный лоб — если бы вывести его на солнышко, то любой мало-мальски повидавший в жизни человек тут же понял бы, что перед ним человек немного не от мира сего. Розовощекое лицо, странный, подолгу ни на чем не останавливающийся взгляд, дурацкая улыбка…

— Эй ты, дядька. — Голос здоровяка оказался неожиданно тонким, каким-то очень детским. — Выходь отсель.

— Чего еще надо? — недовольно осведомилось грязное, дурно пахнущее существо. Когда-то этот человек был неплохо одет, следил за собой и нормально питался. С тех пор прошло совсем немного времени, но перемены были разительны. Человек теперь равнодушно относился ко многому — и к отвратительному запаху фекалий, пропитавшему, казалось, не только воздух, но даже сами камни этой тесной каморки, и к едкой грязи, успевшей за какие-то две недели превратить его дорогой дорожный камзол в отвратительное рубище… Он с голодным выражением в глазах грыз полуобгоревшую тушку крысы и не желал, чтобы ему мешали.

— Выходь, говорю. Их светлость в мила… мыло… милосердии своем приказал тябя отпустить на усе четыре стороны.

— Их светлость? — В голосе узника появилась заинтересованность, он даже перестал отрывать кусочки мяса от своего омерзительного ужина. — Неужто их светлость барон Жинас обо мне вспомнил. Не иначе, я ему понадобился…

— Та не-е… — прервал его здоровяк. — Тот Жинас почитай уж как сядмицы две как помер. Я ж тябе, дядька, чё говорю, ныняшний барон тябя отпускает.

— Жинас умер? — Узник был удивлен, и сквозь это удивление сквозили нотки злобной радости. — Да… это справедливо. Справедливость, она превыше всего, уж я-то знаю. Ну и кого мне благодарить за освобождение?

— Дурень ты, дядька, — заявил детинушка, чуть не с сожалением глядя на узника, не иначе как помешавшегося от свалившегося на голову счастья. — Кой уже раз говорю, ныняшнего барона благодари. И давай выходь, а то у меня от твоего воня уж в носу свербить.

— Иду, иду… — Поняв, что от недалекого тюремщика он ничего толком не добьется, арестант двинулся к выходу.

Уже у самой двери детинушка нагнулся и одним движением раскрыл замок на ноге бывшего заключенного. Замок здесь был простеньким, и тому не составило бы труда избавиться от него самостоятельно… один раз он даже избавился, но пришедший вместо прежнего худосочного надсмотрщика воин, увидев это… ой, даже вспоминать было больно. Ребра узника саднили до сих пор, а воин пообещал, ежели еще раз разомкнутую цепь увидит, переломать все пальцы. Узник поверил и больше терпение стражи не испытывал.

Яркое солнце резануло по глазам, узник закрыл лицо ладонью, но и сквозь руку и зажмуренные веки проникало жгучее солнце, перед глазами стояли огненные круги. Он сделал несколько неуверенных шагов и остановился. Затем медленно приоткрыл глаза… слезы текли по щекам ручьями, но кое-как он все же видел.

— Много тут вас, таких… — пробурчал позади детинушка. — Давай топай. У мяня тут делов еще разных много.

Узник… а точнее, уже бывший узник сделал еще один шаг по направлению к воротам. Душа сжалась — ему вдруг показалось, что сейчас прозвучит резкий окрик и его, подхватив под руки, опять бросят в черную яму темницы. Он пошатнулся — воздух, напоенный запахами навоза, лошадиного пота и дыма из стоящей неподалеку кузницы, казался ему сейчас божественным нектаром, пьянящим и восхитительным. Тело снова повело в сторону, и он ухватился рукой за столб, чтобы не упасть.

— Совсем ты, дядька, плохой стал. — В голосе здоровяка было слышно даже какое-то сочувствие. — А отсидел-то всего ничего.

Бывший узник, немного успокоив вышедшее из повиновения тело, снова двинулся к воротам. Его по-прежнему бил озноб… но ничего не происходило. Он уже почти миновал ворота, когда сзади все же раздалось ожидаемое.

— Эй ты, стой!

Он послушно остановился. За эти две недели, показавшиеся ему годами, он понял, что спорить со стражей нельзя. А то будет больно.

Сквозь слезящиеся глаза он видел приближающуюся фигуру, затем что-то мягкое ткнулось ему в руки.

— На, возьми… оголодал небось.

Пальцы узника сжали дар, он поднес полученное к лицу, в ноздри ударил сладкий, давно, казалось бы, забытый аромат. Хлеб… Кажется, надо что-то сказать.

— Спасибо… — вспомнил он нужное слово. — А имя-то у барона есть? Как зовут?

— Имя ненашенское, — послышалось в ответ. — Дьен ди’Флур, такое вот имя-то. А барон хороший, добрый. И селянам послабление дал. Спры… спро… как это дядька мой говорил… а, справедливай он, о как.

— Справедливый, значит, — прошептал бывший узник, поворачиваясь к детинушке спиной, и, уставившись перед собой невидящими глазами, двинулся через опущенный надо рвом подъемный мост. — Он, говорите, справедливый. Ну-ну… Справедливость, ее ведь правильно понимать надо. Это не каждому дано… Спасибо тебе, барон… уже барон, вот даже как. Выскочка, наемник — и сразу тебе титул. Это ведь, как ни крути, несправедливо, разве не так? Ну ничего, барон, мы ведь еще встретимся, потолкуем… о справедливости. Непременно потолкуем.

Базиль Курф, проводив взглядом оборванного, грязного человека, сжимающего в скрюченных пальцах каравай хлеба, поставил свинцовой палочкой крестик в списке против имени Дорха дер Лидена и принялся неуверенно, шевеля губами и водя пальцем по строке, разбирать следующее имя.

Глава 6 ХРУСТАЛЬНАЯ ЦИТАДЕЛЬ

— Цитадель падет сегодня. Максимум — завтра. — Зарид дер Рэй нервно расхаживал по комнате, чем вызывал раздражение Зоргена. Но даже если бы он и неподвижно стоял в уголке, Ульрих дер Зорген все равно был бы зол. Это состояние души не проходило у него уже несколько месяцев. Практически с того самого момента, как боевые действия перенеслись на территорию, ранее принадлежавшую союзникам Цитадели.

— Твое нытье отвратительно, Зарид, — заметил Зорген, проводя пальцами по рукояти меча.

Ему смертельно хотелось кого-нибудь убить. Тогда, обрушивая водопад огня на головы приближающимся солдатам, он и не предполагал, как это сладостно — видеть корчащихся от боли врагов. Конечно, и до этого дня ему приходилось брать чью-то жизнь. И не раз — боевые маги редко бывают пушистыми овечками, а уж Верховный маг Огня — и подавно. Но те случаи были единичными — ну, пусть даже десяток противников…

— А твоя ненависть, Ульрих, не приблизит победу. И даже не отсрочит поражение.

Зорген подумал, что Зарид дер Рэй — идеальный кандидат в покойники. И все же сдержался — шанс, что Цитадель выстоит, все же оставался, и даже если нет — присутствие еще одного высшего мага это не тот козырь, который можно бесцельно сбросить.

— Мы здесь собрались, кажется, с вполне определенной целью, не так ли? — прошипел он, прожигая Зарида взглядом. Ульриха радовал хотя бы тот факт, что на Совете не присутствовал Дерек. Эта хитрая лиса могла в любой момент выкинуть совершенно непредсказуемое коленце… нет уж, лучше иметь дело с прямым как палка дер Рэем — от него всегда знаешь, чего ждать.

— Кажется, этот вопрос уже обсуждался, — недовольно дернула плечиком Тионна, краем глаза поглядывая на свое отражение в зеркале. Беседа ее волновала мало. — Согласна, не дело, чтобы библиотека досталась этим… дикарям.

— Не такие уж они и дикари, — заметил Зарид.

— Да уж, ты знаток…

Мрачная реплика Зоргена относилась, как понимали все, к племени ургов — молодому, еще не очень многочисленному, но уверенно набиравшему силу. Племени, созданному целиком благодаря магии дер Рэя. Зарид даже пошел на неслыханный риск, чтобы принести из Гавани Семи Ветров хрустальные зерна, из которых изготовил величественную статую, подаренную им ургам в качестве главного идола. Во избежание насмешек он придал статуе вид огромного чудовища… и все равно Тионна всегда была готова заметить, что фамильное сходство Зарида с Алмазной Твердью, как была названа статуя, безусловно, просматривается.

— Попрошу… — вспыхнул уставший уже от этих выпадов Зарид, но старый дер Унвейт, главный алхимик и старейший среди присутствующих, примирительно поднял руку.

— Полноте, господа маги, полноте. Неужто у нас нет сейчас других забот, кроме упражнений в остроумии? Прекрасная Тионна дер Касс, как обычно, права, вопрос с библиотекой решен давно. Но вот что делать с Ключом Ветра?

— Он останется у меня, — безапелляционно заявила целительница. — Он спрятан надежно… достаточно надежно.

— Среди тех, кто подходит к стенам, есть неплохие маги. Они смогут найти любой тайник, — напомнил Зарид. Он и сам был бы не прочь наложить руку на Ключ… особенно после того, как побывал в Гавани.

— Мой тайник они не найдут…

Наверное, маги могли бы спорить не один час, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился Дерек дер Сан. Только он мог посметь открыть, не постучавшись, двери в зал Совета. Вместе с ним в зал ворвались запахи боя — огонь, кипящая смола, дым пожаров…

— Они пошли на приступ, — выдохнул он, смахивая со лба бисеринки пота. — Алхимики выпускают ньорков, последних из оставшихся… мы нужны на стенах, господа.

Точная дата и время проведения Совета неизвестны.

Протокол не велся. Живых свидетелей не осталось.

Или кто-то остался?..

* * *

Таяна задумчиво пнула невысокий холмик пепла. Происходи это на пожарище — и невесомое облачко поднялось бы в воздух, оседая потом на одежде, коже, волосах… но этот пепел был другого рода. Легкий, сухой — он тем не менее струился, как вода. Бугорок распался и стек с сапога девушки, не оставив ни малейших следов.

— Гадость, — прошептала она брезгливо. — А в прошлый раз пепел вел себя иначе. Ты помнишь?

Мелкий моросящий дождь, уже много столетий беспрерывно пытающийся смочить сгоревшую землю, ронял мелкие капли, мгновенно исчезавшие среди пластов пепла. В отличие от сапога волшебницы эти капли не могли разрушить причудливые Формы, образованные жирными хлопьями. Это место не подчинялось законам природы, ибо тысячу лет назад здесь столкнулись силы, пошатнувшие само мироздание. Пылал огонь, сжигавший не просто траву и древесные корни, — в нем горела сама сущность земли. И хлестали струи вызванного магией дождя, тщетно пытаясь победить бушующее пламя. И даже сейчас, спустя немыслимое количество лет, кое-где подымались к вечно серому небу струйки дыма, а с этого мрачного сырого неба падали вниз мелкие капли, одна за другой, бесконечно… Уже давно исчезли с лица земли люди, начавшие битву, — а их магия продолжала долгую бессмысленную войну.

— Я никак не могу поверить, что Оракула больше нет.

— Это его собственные слова, — заметил Денис. Он уже успел пару раз поскользнуться и рухнуть в пепельную подушку. Но костюм, как и сапоги Таяны, был чист — ровно настолько, насколько может быть чист костюм путника, который провел в дороге не один день. — Нам обязательно надо будет заглянуть в его пещеру.

— Я думаю о том, как много упущено. Ведь мы могли не сидеть в столице, а поехать к нему. Сколькому же он мог бы меня научить…

— Кое-чему, видимо, научил бы, — с сомнением пробормотал Жаров. — Да только ты же встречалась с ним и раньше, не так ли? И Дерек не сильно стремился делиться знаниями. У них, Древних, свои привычки… не так уж просто от них отказаться.

— Может, я плохо просила? — лукаво прищурилась девушка, но улыбка тут же сползла с ее лица. — Знаешь, Дьен… дело ведь не в том, что исчез великий маг. Или странное создание, именуемое Оракулом, таинственное и могучее. Ушла эпоха — эпоха Древних. Сгинул последний ее представитель, а вместе с ним — все тайны того времени.

— Последний ли?

— Думаешь, Оракул прав насчет Ульриха?

— А он часто ошибался?

Девушка пожала плечами и бросила тоскливый взгляд на небо. Задумчиво покрутила в пальцах небольшой шарик из белой кости. Денис поймал себя на мысли, что Тэй почти не расстается с этим шариком уже то ли третий, то ли четвертый день.

— Надо идти… путь неблизкий.

— Да, конечно…

Они брели, осторожно переставляя ноги по пеплу, одновременно и сухому, и скользкому, невесомому и липко-жирному. Впереди постепенно вырастали стены Хрустальной Цитадели.

Как и в прошлое посещение этого проклятого места, скакуны категорически отказались ступить на границу выжженой земли. В этот раз Таяна задалась целью победить упрямство животных — тщетно. Она попыталась даже лишить своего скакуна всех чувств — зрения, обоняния и прочих. Она и сама не могла бы сказать, каким образом глухое и слепое животное ощущало присутствие пепла, — но оно упрямо останавливалось в шаге от границы. И дальше — ни в какую… Разозлившись, волшебница вернула отнятые чувства скакуну — на того это деяние не произвело особого впечатления — и, не оборачиваясь, зашагала к видневшейся вдали подобно яркой искре Цитадели. Жарову ничего не оставалось, кроме как закинуть на плечо мешок с припасами и последовать за девушкой.

И вот позади несколько долгих часов пути. И до Цитадели — еще столько же…

Переход оказался утомительным. Девушка устало опустилась на сияющий валун, отбитый неведомым оружием от казавшихся несокрушимыми хрустальных стен. Небо уже темнело, и она не в первый уж раз подумала, что они снова все сделали неправильно. Следовало бы подгадать так, чтобы прибыть к Выжженному Плато к рассвету — тогда они добрались бы до Цитадели к полудню. Теперь же сожалеть поздно, вот-вот начнет смеркаться, а это означает, что ночевать придется в подвале. Там, разумеется, спокойно и безопасно — но чувствуешь себя словно в склепе.

— С чего начнем? — нарочито бодро поинтересовался Жаров, но девушка видела, что его рука лежит на рукояти меча. Внезапно легкое чувство злости колыхнулось в душе…

«Тоже мне мастер клинка…»

Она тут же рассердилась на себя за эту мысль, неуместную и злую. Денис всегда показывал себя с самой лучшей стороны, и до сих пор ей не в чем было упрекнуть своего спутника. Может, ему еще далеко до виртуозов владения мечом, но он смел, честен… Одно это дорогого стоит.

— Попробуем осмотреть башню Тионны, Тирит-де-Тор. От нее мало что осталось… но все же попробуем.

— Ты собираешься ощупывать стены? — иронично спросил ее спутник.

— Пока ты с этим стариканом мечами звенел, — в тон ему ответила девушка, — я не теряла время даром. Есть парочка неплохих заклинаний, которые легко покажут нам все, что скрыто в стенах или в полу.

Девушка принялась читать заклинание, сопровождая слова плавными жестами. Вокруг ее пальцев появилось слабо светящееся облачко. Постепенно оно становилось ярче, расползаясь на кисти, а затем и на предплечья. Денис, вспомнив о своих обязанностях стража, внимательно оглядывался по сторонам, ни на мгновение не забывая, что в прошлый раз тьер находился от него всего лишь в нескольких шагах, но так и остался невидимым. Правда, Тернер утверждал, что подобных ему в Цитадели не было.

Наконец волшебница взмахнула руками, сверкающее крошечными искорками облачко слетело с ее рук и, стремительно расширяясь, заполнило руины башни. Искорки прилипли к стенам…

И погасли.

Таяна обескураженно смотрела перед собой, не произнося ни слова.

— Не получилось? — тихо спросил Денис.

— Заклинание? Заклинание получилось. Оно должно было показать все тайники… или тут ничего нет, или…

— Или защита, наложенная Тионной, сильнее, так?

— Так. — Она подняла на него глаза, в которых плескалась какая-то совсем детская обида.

— Значит, надо открывать вход в библиотеку. Давай, Тэй, соберись. Уже темно.

Заклинание, отпирающее скрытый проход в хранилище, расположенное под руинами Шанга-де-Тор, Шпиля Огня, сработало на удивление легко. Усталость была, не без этого — но теперь волшебницу вела уверенность в том, что задуманное ей вполне под силу. Хотя прошло почти три часа, прежде чем ритуал завершился и на каменном полу открылись уходящие вниз ступени. Если бы небо было чистым, можно было бы увидеть звезды — но здесь звезды появлялись редко, а мрачные тучи делали ночь еще более непроглядной.

Девушка устало опустилась на камни, смахнув ладонью капли пота со лба.

— Ну не могли же они тратить столько сил, идя за какой-нибудь книжкой, — вздохнула она, глядя на лестницу. Камни выглядели совсем новыми, гладкими, как будто бы по ним почти что не ходили.

— Может, когда Цитадель была цела, дверь была всегда открыта?

— Чего гадать? Пойдем… Ты одеяла взял?

В прошлый раз они не догадались взять с собой ничего подобного и, как следствие, спали сидя, прислонившись друг к другу. Романтично — но не слишком удобно. Теперь же Таяна, понимавшая, что ночевать в этом склепе все равно придется, решила заранее позаботиться хотя бы о каких-нибудь удобствах. Да и вопрос был риторическим — она хорошо помнила, что в объемистом мешке Дениса находились не только походные фляги и кое-какой запас провизии. Тем более что сама же одеяла в этот мешок и положила не далее как сегодня утром… хотя, пожалуй, это было уже вчера.

Они спустились по ступеням. Денис был готов к тому, что проход закроется, отрезая их от полной опасностей ночи, и все же вздрогнул, услышав позади шипение опускающегося камня. Поднес руку к глазам — и не успел прикрыть их. Вспышка света, залившая все вокруг, заставила зажмуриться.

— Ну вот, мы и на месте. Какие будут планы?

— Спа-а-ать, — душераздирающе зевнула Таяна, тут же, вспомнив о приличиях, попыталась прикрыть ладонью рот, осознала, что уже поздно, и нервно рассмеялась. — Как же я устала. Спать, только спать. С местным призраком поговорим потом.

— Он же ночью явится, опять выспаться не даст.

— Не явится, — пробормотала девушка, расстилая на каменном полу одеяло и сворачиваясь на нем калачиком. — Не я-а-а-авится. Ты ему простоскажи, пусть до утра не беспокоит. Он услышит…

Через мгновение она уже спала, дыхание было неровным, девушка время от времени вздрагивала и что-то еле слышно бормотала. Денис расстелил свой кусок толстой, мягкой, почти невесомой ткани так, чтобы оказаться между Таяной и стеной. Как ни крути, все же камни прохладные, пусть в целом здесь и довольно тепло. Но длительный контакт с камнем никогда не шел на пользу ничьему здоровью. А уж женскому — тем паче.

— Уважаемый Хранитель! — Он чувствовал себя донельзя глупо, разговаривая с пустым пространством, но словам Таяны полностью доверял. — Приветствую вас, уважаемый Хранитель. Простите, мы прибыли по важному делу, но сейчас очень устали, дорога была трудная. Если вы не возражаете, мы побеседуем позже, утром. Надеюсь, мы не оскорбим вас, вздремнув прямо здесь…

Не дождавшись ответа, он лег рядом с девушкой, сунув мешок с припасами под голову. Особой усталости не ощущалось, и, пожалуй, он с удовольствием побродил бы сейчас по залам этого огромного подземного хранилища… но это означало оставить Таяну одну. Каким бы безопасным ни казалось это место, Денис решил, что будет лучше им оставаться вместе.

Еще не менее получаса он лежал с открытыми глазами, а потом сон все же пришел. Мягкий, успокаивающий… он сам не заметил, как заснул.

— Дьен, вставай!

— Не хочу, — буркнул он, переворачиваясь на другой, менее затекший бок.

Сопротивление было бесполезно. Если Тэй решила его разбудить — значит, так и будет. И все попытки сопротивления — не более чем надежда на минуту-другую оттянуть неизбежное.

Следующий толчок в бок был несколько менее вежливым.

— Просыпайся, я тебе говорю.

— Угу, уже… — примирительно ответил он, но при этом даже не пошевелился.

— Дьен, или ты встаешь, или я тебя искупаю.

Жаров поежился, вспомнив, как два дня назад, после такого же примерно содержательного разговора, ему на голову обрушился водопад холодной воды. Он сел, зевнул, потянулся… и тут же понял, что его провели.

— Тут, кажется, колодца под рукой у тебя нет, — простонал он, уже смиряясь с мыслью, что отдых закончился.

— Я бы что-нибудь другое придумала, — пожала плечами девушка. — Пора приступать к цели нашего визита сюда. Значит, так… говорить буду я, а ты сиди тихо и не вмешивайся, хорошо?

— С кем говорить-то? — Он обвел пустую комнату взглядом, как будто бы надеясь разглядеть призрака. — Помнится, ты сама говорила мне, что за прошедшие века этот фантом слишком ослаб и теперь может явиться только во сне.

— Говорила, и это правда. Но у меня кое-что есть с собой, фантому это понравится.

С этими словами она вынула из кармашка все тот же белый шарик и катнула его по ладони.

— Смотри, это очень интересный артефакт. Сейчас такие делать не умеют, но они не редкость. У нас в доме их наберется с полдесятка, не меньше. Сюда можно поместить магию, Силу… ты ведь знаешь, что, когда маг творит заклинание, он не просто устает, как человек, делающий тяжелую работу, — он тратит Силу, тратит свой Дар. Со временем отданное восстановится. Но в обычной жизни магу не приходится пользоваться своей Силой постоянно. И вот такие спокойные дни используются для того, чтобы наполнить магией вот такие шарики… их называют еще схронами. Если придет нужда, маг может воспользоваться запасенной Силой. Одно время было модно вставлять такие камешки в навершия посохов, мечей — оружие от этого, конечно, магическим не становилось, но пользу хозяину могло принести немалую.

— У нас такие штуки называются аккумуляторами. Последнее слово он произнес на родном языке.

— Акмульятор… — с явным усилием выговорила Таяна. — Нет, слово «схрон» лучше и короче. Так вот, я вливала сюда Силу Дня три, не меньше. Теперь этими запасами можно подпитать фантома, и он станет видимым. Надолго ему шарика не хватит… Но за пару-тройку часов я могу ручаться. Итак, приступим…

Заклинание оказалось коротким. Шарик засветился, от него куда-то в пустоту потянулась яркая золотистая нить. Она все утолщалась, по ней одна за другой пробегали волны. Поначалу там, на другом конце нити, ничего видно не было, и только через пару минут сам воздух, казалось, сгустился и постепенно принял форму уже знакомого Денису Хранителя — высокого мужчины в черно-красном плаще, накинутом поверх черненых кожаных доспехов.

Казалось, Хранитель замер, сосредоточенно ловя каждую каплю закачиваемой в него энергии. Но вот по светящейся нити пробежали последние огненные всплески, и белый шарик погас. Тэй спокойно отправила его в карман — до лучших времен.

— Приветствую вас, господа! — От голоса Хранителя становилось не по себе. Глядя на него, Денис понимал, что при жизни… или лучше сказать, при жизни в этом мире Ульрих дер Зорген вряд ли был приятным в общении человеком. И даже в образе призрака, хотя и вполне материального на вид, он производил гнетущее впечатление. — Приветствую. Хотелось бы заметить, что здесь не придорожная гостиница, и спать на пороге библиотеки — не лучшее занятие, но раз уж вы здесь, значит, Совет Пяти дал вам разрешение и стража у входа пропустила вас. Пойдемте, я покажу вам библиотеку. Или вас интересует что-то иное?

Не дожидаясь ответа, он повернулся и двинулся к дверям, ведущим в хранилища подземелья, но был остановлен словами Таяны.

— Да, Хранитель, нас сегодня и в самом деле интересуют не книги.

— Вот как? — Фантом удивленно приподнял бровь, и в этой гримасе ясно проскользнула насмешка, да еще с изрядной долей пренебрежения. — Тогда что же вас интересует?

— Нас прислал член Совета Пяти Дерек дер Сан. Он поручил нам подобрать подходящее средство для обнаружения тайников.

На какое-то мгновение Денис испугался — он подумал, что вот сейчас призрак потребует доказательства. Но, видимо, не нашлось еше смельчака, посмевшего бы сослаться на одного из магистров без веских на то причин. Видимо, уважение к магистрам было заложено в фантома-хранителя изначально, так как он тут же сменил недовольную мину на вполне благожелательное выражение — насколько это было возможно, учитывая, что Ульрих (и оригинал, и копия) располагающей внешностью не отличался.

— Да… обнаружение тайников. Я так понимаю, что элементарное заклинание поиска, изучаемое, насколько мне известно, еще на…

— Заклинание поиска, усиленное в третьей четверти квадрантом Блистина, с поправкой на защиту от блока третьей степени и с внедрением глифа проникновения…

— О, весьма впечатляющая конструкция, юная леди, весьма. По меньшей мере пятый курс, хотя при определенных условиях может потянуть и на выпускную работу.

— … положительного эффекта не дало! — Таяне была приятна похвала, пусть даже и полученная от призрака. Но было бы куда приятнее, если бы ее, насколько понял Денис, весьма сложное и сильное заклинание сработало.

— М-да? Странно… а вы уверены, что тайник присутствовал там, где творилась эта формула? И вы уверены также, что не ошиблись в построении?

Было видно, что эта тема девушке неприятна, но игнорировать вопросы Хранителя она то ли не могла, то ли не хотела. А потому и ответила предельно вежливым и от этого кажущимся немного слащавым тоном:

— Тайник, безусловно, присутствовал. Формула была прочитана верно, все сопутствующие признаки имели место.

— Значит, тот, кто закрывал тайник, был Мастером. Что ж, идите за мной, подумаем, чем помочь посланцам магистра дер Сана.

И вот снова, как в прошлый визит, мимо них проплывают полки, сундуки и шкафы, заваленные всяким барахлом. Не в том смысле, уничижительном и насмешливом, которое обычно вкладывается в это слово. Нет, здесь хранилось немало самых настоящих жемчужин… Древнее оружие, таинственные артефакты, просто ценности разного рода — от тканей, которые готовы были рассыпаться в прах от одного только прикосновения, до банального золота во всех его проявлениях. Здесь было на что посмотреть и было чем поживиться — если бы Дениса и Таяну интересовала нажива. Но сейчас их интересовало нечто иное. Наконец Хранитель замедлил шаг.

— Думаю, это могло бы вам помочь. Артефакт «Поглотитель Тара» был разработан магистром Арганом дер Таром приблизительно сто двадцать лет назад…

«И прибавить еще тысячу…» — мысленно добавил Жаров, глазея по сторонам и слушая фантома лишь краем уха. Все равно разговор шел о вещах, абсолютно ему непонятных, так стоит ли напрягаться? Правильно, не стоит. Это стихия Таяны — вот пусть она и общается с Хранителем.

— При активации он полностью разрушает все магические формулы, вложенные в предметы, на расстоянии тридцати шагов. После применения требует подзарядки… кстати, для подзарядки можно воспользоваться стандартным схроном. Но перед применением артефакта рекомендую положить схрон куда-нибудь подальше…

Денис посмотрел туда, куда показывала рука Хранителя. Потом на Таяну. Потом снова на Хранителя.

Ничего не изменилось. Полка, на которую указывал перст фантома, была пуста.

Девушка выглядела совершенно потерянной, похоже, она не рассчитывала столкнуться с такой ситуацией и теперь не знала, как поступить. Положение спас Денис. Протянув руку к пустой полке и изобразив хватательное движение, он с предельным почтением обратился к Хранителю:

— Благодарим вас, магистр. Может быть, вы порекомендуете что-то еще? Магистр дер Сан хочет быть уверен в успехе.

— Можно еще попробовать «Глаза Истины»… признаться, это не совсем то, что вам нужно, но в определенной ситуации они могут оказаться даже полезней «Поглотителя Тара».

Эта полка не была пустой. На ней, порядком припорошенные пылью, лежали… самые настоящие очки. Только для великана. Нет, при более внимательном рассмотрении становилось ясно, что предмет лишь имеет сходную форму, но в первый момент…

Два круглых стекла, если это были, конечно, стекла, — жгуче синего цвета, огромные, чуть не в пол-лица, были помещены в сложную оправу из белого, совсем за века не потускневшего металла. Жаров покачал головой — мысленно, чтобы Хранитель не воспринял этот жест как отказ. Предмет был слишком тщательно изготовлен, слишком тонкая работы, чтобы поверить в авторство кого-то из мастеров этого отсталого во всем, кроме магии, мира. Жаров был готов поклясться, что предмет несет на себе следы высоких технологий.

— История «Глаз Истины» скрыта в глубине веков, — вещал тем временем Хранитель. — Впервые упоминание об артефакте встречено в записях Жаго Далья, летописца храма Эрнис, расположенного у северных отрогов Галиадского хребта. Летопись попала в руки Совета Пяти примерно через триста лет после того, как монастырь был разрушен и разграблен. В ней не сказано ни слова о происхождении артефакта, но дано подробное описание внешнего вида и упоминание о характере действия.

«Интересно, сам Ульрих дер Зорген был столь же многоречив или это было необходимым добавлением к статусу библиотекаря? — подумал Жаров, отчаянно стараясь сдержать зевоту. — Пока он закончит, мы умрем от старости».

— Второе упоминание было найдено спустя шестьдесят пять лет, во время раскопок заброшенного города джунгов в пустыне Дархджу. В одном из храмов был найден барельеф с изображением человека, глаза которого были закрыты этим артефактом. Джунги, что интересно, не поклонялись Пресветлой Эрнис, их храмы были посвящены…

— Простите, Хранитель, а в чем заключается действие артефакта? — не выдержал Жаров.

Фантом замолчал на полуслове, оскорбленный столь бесцеремонным обращением. Некоторое время он явно раздумывал, не обидеться ли на нахального юношу, но потом, вспомнив, видимо, от кого этот юноша пришел, несколько недовольным тоном заметил:

— Да, современная молодежь уже не та… все ей подавай сразу, покороче, попроще…

Жаров снова мысленно усмехнулся — похоже, старики одинаковы во все времена и во всех мирах, Скорее всего и сам он, прожив достаточное количество лет, тоже будет сетовать на то, что молодежь утрачивает идеалы, не желает слушать мудрых советов старших и вообще ведет себя крайне безответственно.

— Итак, артефакт «Глаза Истины» позволяет видеть сокрытое. Это относится к любого рода тайникам, в том числе и немагического характера, потайным ходам, ловушкам и так далее. В то же время артефакт не способствует вскрытию магически или физически защищенных объектов. Исключение составляют Тонкие пути…

Денис был готов снова прервать призрака, но вдруг заметил, что Таяна странно напряглась и, кажется, вся превратилась в слух. Видимо, упомянутый термин был ей знаком и представлял собой немалый интерес. Он решил, что несколько лишних минут… или даже часов в самом деле не играют большой роли. В чем-то девушка была права, его стремление к независимости, стремление найти себе дело в столице и перестать быть зависимым от щедрот молодой волшебницы и в самом деле помешали ей отправиться к Оракулу и попытаться вытрясти из старого Дерека крупицу-другую древних знаний. Допустим, она могла бы отправиться туда и сама — но почему-то не захотела, предпочитая, пусть и без особого восторга, последовать за Жаровым.

Пусть теперь сполна насладится общением с Хранителем. Может быть, его рассказ принесет что-нибудь полезное. И потом, Таяна же говорила, что вложенного в фантом запаса магической силы хватит максимум на пару-тройку часов. Значит, слишком надолго это не затянется…

— Как вы, безусловно, знаете, Тонкий путь, будучи по сути своей чисто магической дорогой, подчиняется особым законам. Ступить на Тонкий путь можно, только вызвав в реальный мир его физическую сущность. В древние времена это их свойство часто использовалось магами для того, чтобы создать особо охраняемые убежища и сокровищницы. Ритуал, необходимый для того, чтобы овеществить проложенный Тонкий путь, весьма сложен и по силам далеко не каждому магу. Таким образом, чтобы просто войти в такое магическое хранилище, необходимо было потратить массу времени и сил. Разумеется, это прописные истины, которые знают все. Но рассматриваемый артефакт, единственный из известных, как раз и обеспечит видимость и, главное, в некотором роде овеществление Тонкого пути, при этом он дает возможность пройти по нему любому человеку, даже лишенному магического Дара…

Жарову стало скучно. Нет, если вдуматься, рассказ призрака наверняка был весьма полезен, несмотря на словесную шелуху. И интерес к нему Таяны вполне объясним. Но то Таяны… а самому Денису тема каких-то там путей была безразлична. Она волшебница — пусть и разбирается с этой заумью. Решив, что эти двое, поглощенные беседой, вряд ли обратят внимание на его отсутствие, Денис неторопливо пошел вдоль хранилища, разглядывая местные достопримечательности. Пару раз его так и подмывало снять со стены какой-нибудь особо оригинальный клинок… но он все же удержался, понимая, что это может быть небезопасно. Дома, в своем родном мире, он провел немало времени, изучая разного рода смертельные ловушки, призванные наказывать особо любопытных, а потому мог представить, на что способны ловушки магические, пусть и наложенные много веков назад. И ему совершенно не хотелось превратиться в пепел… а что, с магов станется. Один раз он, правда, попытался — протянул руку к странному клинку, выполненному вроде бы даже не из металла, а из какого-то полупрозрачного зеленоватого камня. Но рука замерла на пол-пути — каждый волосок на ней встал дыбом, а пальцы начало покалывать, как будто они онемели и теперь медленно отходили. Чертыхнувшись, Денис руку убрал, оставив меч висеть на месте.

Взгляд упал на знакомый предмет — массивный каменный постамент, на котором покоилась книга в черном переплете. Ярко-алые строки на черной коже, казалось, способны были освещать пространство вокруг себя.

— Интересно, зачем нужны эти книги? — спросил он сам себя вслух. Вопрос, как и следовало ожидать, остался без ответа.

Денис протянул руку и раскрыл книгу посередине, уже зная, что ему это ничем не угрожает. Именно такую книгу они когда-то принесли Оракулу в знак серьезности своих намерений. Тогда старый маг и показал им чистые страницы… книга была пуста, она не содержала ни строчки. И все же, видимо, это была ценная вещь — если Дерек сказал правду и постамент действительно был принесен из Гавани, наверняка он того стоил.

Жаров вспомнил слова Дерека о том, что слова на обложке книги становятся такими, какие нужны желающему получить очередной том.

«А что нужно мне? — подумал он и криво усмехнулся. — Не знаю… может, совет, что делать дальше?»

С исчезновением Оракула — если старый волшебник не ошибся в своих предчувствиях приближающегося конца — вряд ли во всем этом мире остался хоть кто-нибудь, кто сможет дать дельный совет. А он необходим, необходим именно сейчас, когда впереди неизвестность. Поход в Гавань Семи Ветров, который и сам по себе чреват всевозможными неприятностями — стоит только вспомнить рассказы Дерека о том, чем заканчивались ранее подобные посещения. Гавань, место, где нет законов, влияла на окружающие миры подобно страшному яду, способному даже крошечной каплей причинить страшные бедствия. Один из визитов в Гавань закончился превращением лошадей в чешуйчатых чудовищ, а обычных волков — в помесь броненосца и недоросля-носорога. А последний… увы, после войны не так много осталось тех, кто мог бы со знанием дела оценить ущерб, но одно из последствий — рукотворных — аукнулось спустя тысячу лет, чуть не угробив сразу два мира, этот, и его, Дениса, родной. Мир Земли, мир межзвездной Федерации.

Да, наверное, его и в самом деле мало что держало там, а потому он спокойно принял и факт того, что вернуться уже не сможет. Не сможет — и ладно, этот мир тоже неплох, здесь чистый воздух, здоровая еда, красивые женщины и полная приключений жизнь. Только вот всему должны быть пределы, в том числе и приключениям. А впереди их — превеликое множество. Ох как сейчас нужен хороший, взвешенный и, самое главное, аргументированный совет. Ответ на самый извечный, старый как мир вопрос — в чем же заключается, черт подери, смысл этой жизни?

Он захлопнул книгу, уже повернулся было, чтобы уйти… и замер. Затем оглянулся. Взгляд упал на черную обложку, на горящие буквы неведомого алфавита, складывающиеся в непонятные слова. Слова, которые он не смог бы прочитать при всем желании — два, всего два коротких слова.

А раньше их было пять. Пять столь же непонятных, но имеющих совсем иные очертания слов.

Денис медленно взял книгу с постамента, до боли, до рези в глазах вглядываясь в пылающие буквы. Как завороженный он шел назад, не видя вокруг богатств, собранных древними магами, собранных для того, чтобы постепенно гнить здесь, в запертом ото всех подвале, гнить бесцельно, бездарно. Сейчас все это его не интересовало.

— Уважаемый Хранитель. — В этот раз Денис даже не заметил, что бесцеремонно прервал монолог фантома, увлеченно рассказывавшего развесившей уши Таяне какую-то очередную историю. — Уважаемый Хранитель, не могли бы вы рассказать мне вот об этом.

Фантом задумчиво посмотрел на Жарова, затем с явным огорчением вздохнул.

— Вы плохо представляете, с кем имеете дело, юноша. — Он говорил снисходительным тоном, каким объясняют прописные истины неразумному ребенку, и с каждой фразой Денис чувствовал, как краска все больше и больше заливает его лицо. — Напомню, я лишь призрак, лишь слепок с сознания Великого магистра Ульриха дер Зоргена. Я могу в некоторой степени определить, кто стоит передо мной, и я могу понять, что мне говорят. Я даже могу подобрать нужный вам ответ. Но поймите, юноша, я не могу отвечать на вопросы наподобие заданного вами, поскольку я не могу знать, что вы имеете в виду. Если вы опишете предмет, который вас интересует…

— Книга, черный кожаный переплет, лежащая на каменном…

— О, этого достаточно. Разумеется, я знаю, о чем идет речь. Тот постамент появился в нашем мире очень давно. Ходят слухи, что постамент принесен из Гавани Семи Ветров, но прямых доказательств этому нет.

— А книги?

— Книги, которые появляются на постаменте, всегда пусты. Надписи на обложке могут означать что угодно. Этот артефакт относится к разряду малоизученных. Великий магистр Зарид дер Рэй провел немало времени, изучая сей постамент, но ему не удалось продвинуться в своих изысканиях. Он предположил, что сей артефакт является способом получения чистых фолиантов, которые можно было бы использовать для записи магических рецептов, заклинаний, а также для иных целей.

— А надпись?

— Надпись выполнена на амширском диалекте, который считается вымершим. Приблизительно семьсот лет назад амширский диалект активно использовался для составления заклинаний, поэтому можно с уверенностью отнести появление пьедестала и черных книг именно к этому периоду. Впоследствии магическое искусство перешло на иные, более перспективные методы построения словоформул, и упомянутый диалект был полностью утрачен.

— Дьен, он не сможет прочитать надпись. — Таяна дернула Жарова за рукав. — Ты разве не понял, он знает только о том, что лежало здесь в момент его, фантома, создания. Ты же помнишь, Дерек говорил, что надпись может меняться. Тем более что одну из этих книг мы забрали из хранилища.

— Да…

— Дай мне. Может быть, я смогу… — Тэй вынула из рук Дениса книгу и уставилась на горящие слова. — Мда-а… первое слово означает… тут несколько смыслов, но они похожие. Охрана, защита… нет, не совсем. Скорее — охранник… или защитник… нет, все-таки охранник. Так, а второе слово… стена, линия, рубеж… Нет, линия не так, это слово я, кажется помню. Значит…

— Охранник рубежа… — тихо прошептал Денис, и вдруг нужные слова сами собой родились в мозгу и рванулись из горла, короткие и емкие: — Страж Границы.

— Что? — Похоже, девушка не расслышала.

— Здесь написано «Страж Границы», — глухо сказал Денис.

— Ты так думаешь?

Он отрицательно покачал головой:

— Я не думаю. Я знаю.

Когда они вышли на поверхность, день уже был в самом разгаре. Оказывается, они проспали гораздо больше, чем Денис предполагал, — видимо, в этом каменном склепе начисто отсутствовало ощущение течения времени. С другой стороны, и здесь определить время было сложно — облака, как всегда, сплошной пеленой висели над руинами Хрустальной Цитадели.

Таяна выглядела какой-то нервной. Движения ее были дергаными, а взгляд — бегающим. Девушку явно грызло какое-то сомнение.

— Тебя что-то беспокоит?

— Да… нет… знаешь, я… у меня возникла одна мысль. — Она потянулась за мешком, в котором, упрятанные в мягкий футляр, лежали массивные «Глаза Истины». Денис заметил, что ее рука немного дрожит. Он вдруг понял, о чем она думает.

— Ты считаешь, с помощью этих очков… я хотел сказать, этого артефакта мы сможем увидеть исчезнувший Шпиль, Ноэль-де-Тор?

— А вдруг?

Она расстегнула застежки футляра. Медленно, как будто бы оттягивая решающий момент, подошла к самому краю воронки, оставшейся в том месте, где некогда стоял Шпиль Познания, главная библиотека Хрустальной Цитадели, башня, исчезнувшая в один миг и с тех пор остающаяся самой, пожалуй, главной загадкой обители магов древности. Бережно достала из футляра «Глаза Истины». Сейчас, при свете дня, сияние синих стекол уже не казалось столь ярким, зато оно приобрело иной характер. Жалкие крохи солнечного света, пробившиеся к земле сквозь мрачный облачный покров, дробились на синих гранях, разлетаясь во все стороны мириадами крошечных искорок. Казалось, что по стеклам бегают волны света.

Девушка поднесла артефакт к лицу, прижала его к глазам Денис молча ждал результата — судя по молчанию, вряд ли он будет обнадеживающим.

— Ничего, — вздохнула Таяна. — Совсем ничего…

Она сейчас была очень красива — тонкая, изящная фигурка замерла на краю глубокой впадины, волны золотистых волос шевелят слабые порывы ветра.

— Смешно было надеяться. — Она повернулась к Дьену. Огромные очки делали ее похожей на стрекозу, граненое стекло очень напоминало фасеточные глаза насекомого. За синевой искрящихся граней было совершенно не видно глаз. Она стояла и смотрела на Дениса, как ему казалось, а он любовался девушкой… пока не понял, что ее молчание по непонятной причине затягивается.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он. Таяна медленно сняла с глаз очки и протянула спутнику.

— Посмотри сам…

Денис приложил синие стекла к глазам.

Мир изменился. Жаров подсознательно ожидал, что сейчас все окрасится в более или менее густой синий цвет, и для того, чтобы разобрать детали окружающего мира, придется до рези в глазах вглядываться в эту синеву.

Но все было иначе. Сквозь странные стекла виделся тот же самый мир — и в то же время немного другой. Руины Цитадели, переливающиеся гранями обломки хрустальных стен, разом утратили свое ослепительное сияние, превратившись в странные сплетения чего-то, напоминающего застывшие вихри серой, не слишком приятной на вид субстанции. Как будто бы вдруг остановилась пыльная буря и множество крошечных смерчей и завихрений, разом обретя твердость, сложились в изломы крепостной стены.

Воронка на том месте, где когда-то стоял Шпиль Познания, чуть заметно светилась зеленоватым светом. Видимо, это говорило о том, что здесь когда-то была применена сильная магия — во всяком случае, эта мысль первой напрашивалась, иначе почему бы зеленое свечение заканчивалось у самого края воронки.

— Не туда смотришь, — послышался словно доносящийся издалека голос Таяны.

Денис подумал, что эта вещь и в самом деле была не просто очками, в которые вставили магическое стекло, она явно меняла все восприятие, не только зрительное — но и слуховое, а возможно, воздействовала и на прочие органы чувств. Словно в подтверждение этой мысли он вдруг ощутил запах… странный запах, не то чтобы неприятный, но какой-то тревожный, заставляющий холодок страха пробежать по коже.

Видимо, он вздрогнул и поежился, потому что снова услышал голос Таяны.

— Ты тоже почувствовал это? «Ветер смерти»… его так называют. Здесь когда-то умерло очень много людей, очень много… следы этих смертей остаются на века, их можно ощутить. Животные чувствуют это очень хорошо, наверное, именно поэтому скакуны отказались идти на пепелище. А теперь оглянись.

Жаров послушно повернулся. И, как совсем недавно Таяна, тоже замер от удивления.

Разрушенная башня, Тирит-де-Тор, та самая, которую они осматривали вчера в сумерках, теперь казалась неповрежденной. Состоящая из тех же сплетенных в прочную массу застывших вихрей, она возвышалась над руинами, и только тонкая линия зеленого пульсирующего огня опоясывала ее на высоте полугора человеческих ростов, изгибаясь неровными острыми зубцами.

Дверной проем, в который они входили, теперь тоже выглядел иначе. Сквозь синие стекла Жаров видел дверь — переживающуюся волнами золотого пламени, но все же видимую до мельчайших деталей — массивные створки, украшенные витиеватой металлической отделкой, ручка, выполненная в виде головы какого-то чудовища. Жаров понимал, что вчера они прошли сквозь дверной проем, и там не было никакого намека на дверь, но сейчас он видел ее собственными глазами.

— Невероятно… — прошептал он, понимая, что это слово дажe в малой степени не отражает всей фантастичности того, что он видел.

— Похоже, Тирит-де-Тор цела и невредима, — голос волшебницы был еле слышен, словно пробиваясь сквозь толстый слой ваты, — и дверь туда ведет через Тонкий путь… с ума сойти, даже несмотря на рассказ Хранителя, я все равно до конца не верила.

Денис продолжал осматривать башню. Да, теперь становилось ясно, что во времена своего величия Хрустальная Цитадель и впрямь поражала воображение. Башня… нет, это слово и в самом деле здесь не слишком подходило. Шпиль — это звучало куда лучше. Шпиль был высоким, не менее семи-восьми этажей. Узкие окна были затянуты чем-то прозрачным, похожим на стекло… но ему казалось, что эта прозрачная пленка чуть заметно колеблется под воздействием слабого ветерка. Строгая и вместе с тем элегантная конструкция. Наверху — насколько можно было отсюда увидеть — круглая площадка, с которой наверняка видны все окрестности, далеко-далеко, наверное, до границы пожарища и даже дальше. И тонкий шпиль, увенчанный странной формы то ли флюгером, то ли флагом. Уцелевшая башня Касар-де-Тор, выгоревшая изнутри, но не утратившая своей наружной чистоты, была все же не столь впечатляющей и по меньшей мере на два этажа ниже. Почему-то Денис думал раньше, что все башни Цитадели одинаковы. Теперь он убедился в обратном.

Он осторожно снял с лица «Глаза Истины» и вновь посмотрел на Тирит-де-Тор. Все то же — руины, неровные обломки стены, зияющий провал входа, сквозь который видны куски рухнувших перекрытий.

— Значит, она цела?

— Значит, она всегда была целой, — ответила Таяна, явно борясь с желанием снова ухватиться за магический артефакт. — С самого начала… все эти обломки — не более чем иллюзия.

— Их же можно потрогать.

— Нет, я не то имела в виду. Конечно, их можно потрогать — во время штурма Цитадель рушилась, и набросать на пол первого этажа брусьев, камней и даже осколков стен было несложно, тем более для Тионны — она все-таки была магистром, хотя и занималась преимущественно целительством. Перенести по воздуху каменную плиту вряд ли составляло для нее какую-то сложность. Но она спрятала башню от людских глаз, и заклинание действует даже сейчас, спустя тысячу лет.

— Если залезть на обломки и… потрогать, ее можно нащупать?

Тэй покачала головой и невесело улыбнулась.

— Это были мастера своего дела, Дьен. Их иллюзии были вполне… как это сказать… их можно было потрогать. Ты ведь помнишь, для Дерека, даже и лишившегося большей части своих возможностей, не составило труда сделать и кресла, и камин. Точно так же и башня — это ведь не просто наложенная невидимость, это что-то другое. Маги, сумевшие опрокинуть защитников Цитадели, наверняка излазили здесь все что можно, засунули нос в каждую щель. Но им не хватало знаний… почему, думаешь, подвал, в котором мы были, уцелел? Заклинание, которому научил меня Дерек, очень необычное, оно отличается от всего, что я знала раньше. Видимо, кое-что из науки Древних было сокрыто от всех, кто не входил в Совет Пяти. А сколько было утрачено потом, сколько знаний погибло… нет, ушло вместе со Шпилем Познания? Сколько выдающихся знатоков магии погибли в этих стенах?

— Но неужели против Цитадели выступили одни только недоучки?

— Нет, но… Дьен, я не знаю, поверь. Мы вообще очень мало знаем о тех временах. После войны очень долгое время магия была… ну, не то чтобы под запретом, но на магов смотрели косо. И они не слишком стремились обзаводиться толпами учеников, радуясь хотя бы тому, что имеют возможность прожить остаток жизни в мире. Даже те, кто выступил против Цитадели, понимали — на то, чтобы люди забыли о войне, нужно время.

— Но магия не умерла окончательно…

— Не умерла. Кто-то все же учил, кто-то основал Академию. Вот они-то и не были лучшими, они были просто… не знаю, может, самыми смелыми? А самые лучшие, те, что когда-то ближе всех стояли к Пятерым, постарались спрятаться. Чтобы никто из победителей не вспомнил о том, что и они, сильные и мудрые, могли бы оказаться по другую сторону от хрустальных стен. Чтобы никто не захотел на всякий случай избавиться от возможной угрозы.

Денис понимающе кивнул. Война завершена, самые лучшие сложили головы, самые сильные не вернулись… и на поверхность, как черви после дождя, вылезают посредственности. Те, что переждали лихие денечки в теплых и уютных избах, те, что сумели вовремя укрыться, увильнуть, затаиться… Зато теперь они — первые. Они трубят о том, сколько вложили сил в победу. Они утверждают — громко, принародно, напористо, — что без их участия этой победы вообще бы не было, а если б и была — то совсем не такая. Они уверяют весь мир, что он, мир, теперь им многим обязан… И требуют «своё», с каждым днем все увеличивая и увеличивая размер претензий. А тех, кто мог бы дать нахалам достойную отповедь, уже нет. Как это все знакомо.

— Мы пойдем в башню?

— Куда ж мы денемся… у тебя есть вода во фляге? Слей мне на руки немного, пожалуйста.

Тэй сполоснула руки, плеснула горсть воды в лицо. Похоже было, что все это — не более чем проявления неуверенности, попытка немного отодвинуть окончательное решение. Понимая, что оттягивать момент больше нет смысла, она шагнула к руинам башни.

— Дьен, проблема в том, что мы должны войти в башню вместе.

— Разумеется.

— Артефакт у нас один. Пройти по Тонкому пути может только тот, кто видит его. Тебе придется… — Она замялась. — Тебе придется нести меня на руках.

Он кивнул — мелькнула мысль, что этот процесс будет весьма приятным. Снова надел «очки», широкая лента из непонятного, слегка напоминающего пластик материала мягко обхватила голову, синие стекла прильнули к глазам, изменяя видение мира. Одним движением подхватив девушку на руки, шагнул к дверям, запирающим вход в башню.

— Возможно, тебе стоит закрыть глаза.

Он и сам не знал, почему предложил это — как будто бы прорезался какой-то внутренний голос, считающий себя вправе давать советы. Спорить волшебница не стала и послушно зажмурилась.

Несколько секунд Денис стоял перед дверью, переливающейся золотыми всполохами. Затем толкнул ее плечом… он ожидал, что дверь будет закрыта, но она легко распахнулась, открывая вид на уходящую вверх винтовую лестницу. Сразу становилось понятно, что обломки, загромождающие первый этаж башни и открытые взору любого смертного, не имеют с этой лестницей ничего общего. Ступени были изготовлены из какого-то красивого камня, то ли синего, то ли фиолетового, испещренного белыми пятнами и прожилками. Такой камень встречался и на Земле, но названия минерала Денис не помнил. Да это и не было важным.

Он шагнул в проем, и створки двери бесшумно, без намека на скрип или стук, закрылись за его спиной.

И сразу все изменилось. Только что мир, даже мертвый мир выжженного плато, мир руин Цитадели, казался живым. Шорох ветра, тихий перестук капель, падающих с карнизов… он не замечал этого, но только теперь понял, какой может быть настоящая тишина. Даже звуки дыхания здесь казались чуть ли не грохотом.

— Мы внутри…

— Опусти меня.

Тэй встала на ноги и только после этого открыла глаза. Огляделась… жестом потребовала у Дениса «Глаза Истины».

— Ну что ж… нам предстоит много работы. Эту башню надо обыскать до самого верха. Приступим…

Первым это заметил все-таки Денис. А может быть, не снимающая магических очков девушка не смогла бы увидеть этого в принципе, поскольку очки показывали истинное положение вещей. Важно другое — пока Тэй осматривала стены, полы, мебель, в общем, все, что попадалось на ее пути, в поисках скрытых тайников, Денис был предоставлен сам себе.

Башня внутри его несколько разочаровала. Почему-то ему казалось, что здесь все будет так, как было тогда, тысячу лет назад. Но годы жестоки — камень, золото, стекло уцелели, а большую часть всего остального время не пощадило. Осыпались трухой некогда украшавшие стены гобелены, оставив после себя несколько истлевших лоскутов, несколько книг распались в пыль просто от попытки прикосновения к ним. Денис искренне радовался, что Тэй была занята и не заметила этого святотатства.

Часть мебели выглядела почти целой, лишь немного растрескавшейся от времени. Часть — разваливалась при малейшем касании. Одна радость, что ступени всех лестниц были каменными. Большая часть дверей уцелела — по крайней мере те, которые были усилены соответствующими заклинаниями. В одной из комнат явно была лаборатория — огромное количество колб, реторт, странных агрегатов из камня, стекла, металла, в том числе и золота… и шкафы с реагентами, большая часть из которых уже были одинаковы и по цвету, и по виду, и по консистенции — пыль. Денис подумал о том, что в подвалах, где они были недавно, запасы уцелели не в пример лучше. Что ж, видать, для их сохранности принимались совсем иные меры. А потом он увидел…

Окно, затянутое тонкой пленкой чего-то прозрачного, действительно мягкого на ощупь, открывало вид на пространство перед стеной Цитадели. Башня стояла почти вплотную к ней, и отсюда, с четвертого этажа, куда успел уже забраться Денис, было очень хорошо видно…

— Тэй! — заорал он, не в силах оторваться от зрелища. Там, за окном, кипела жизнь. Жизнь и смерть… там шел бой, страшный и кровавый. Толпы воинов, среди которых не так уж трудно было выделить взглядом гигантские фигуры могучих ньорков, шли на приступ. Воздух был наполнен стрелами… и не только ими. Со стен в нападающих летели огненные шары, взрывающиеся фонтанами ослепительно ярких брызг, заставляя живые тела вспыхивать подобно факелам. Змеились ветвистые голубые молнии — они не поджигали, но люди, получая удары голубых хлыстов, беззвучно падали на землю, и так заваленную трупами.

Но и нападающие не оставались в долгу. То один, то другой защитник срывался вниз. Кого-то пронзали стрелы, сотнями проносящиеся над гребнем хрустальной стены, кого-то сжигало, сминало, разрывало на куски удачно брошенным заклинанием. Денис видел, что ряды защитников и без того достаточно редки, на том участке стены, который удавалось рассмотреть, их было не более трех десятков — и становилось все меньше. Но эти три десятка производили там, внизу, у подножия крепости, страшное опустошение. Вот один из тех, кто стоял на стене — Денис был готов поклясться, что видит черно-красный плащ Ульриха дер Зоргена, — завершил какой-то ритуал и вытянул руки в сторону колонны стрелков, одетых в шкуры мехом наружу. Эти воины, многие из которых носили шлемы с рогами, а то и вовсе сделанные из огромных черепов, пользовались длинными, чуть не в полтора человеческих роста, луками. Они явно умели стрелять — минутой раньше Денис обратил внимание, как слаженно, залпами, летели стрелы от этого отряда, буквально заставляя защитников вжиматься в камни.

С пальцев волшебника сорвалась крошечная золотая искорка. Она мчалась вперед — гораздо медленнее, чем стрела, и все же очень, очень быстро, быстрее, чем разбегались в стороны стрелки, то ли уже знакомые с подобным заклинанием, то ли предпочитающие не рисковать. Они не успели… Искорка взорвалась, явно повинуясь приказу хозяина, в самом центре шеренги… От ослепительно яркой вспышки во все стороны ударило кольцо золотого пламени, похожее на горящее лезвие. Оно не поджигало тела, не обращало их в прах или пепел. Оно их резало…

Там было не менее полусотни бойцов. Уцелело лишь с десяток — тех, кто бросился на землю, кто нашел какую-нибудь выемку. Остальные превратились в мешанину рубленого мяса, дерева, костей, меха и металла, огненное кольцо не знало преград, с равной легкостью рассекая все на своем пути. Все, что начиналось на высоте в пол-локтя над землей (насколько возможно было видеть это издалека) и заканчивалось на высоте человеческого роста, было сметено.

Массивная фигура появилась над краем стены, одним стремительным движением перемахнув через зубчатый край. Ньорк… Денис, которому уже приходилось когда-то драться с таким великаном, пусть и не всерьез, только теперь по-настоящему понял, какой опасности избежал. Ньорк был очень быстр — одним движением снес голову ближайшему магу… кажется, это была молодая женщина… метнул кинжал во второго, почти пополам разрубил третьего, развернулся к четвертому. В грудь ему ударила голубая молния, на мгновение залив все вокруг мертвенным светом… Это не остановило великана, он шагнул вперед, погрузив лезвие меча в живот атаковавшего его волшебника. Гиганту удалось убить еще троих, прежде чем огненные шары, синие разряды, странные фиолетовые стрелы, рассыпающие вокруг неприятного вида искры, заставили его упасть сначала на одно колено, а потом и завалиться набок. И все же, видимо, этого было недостаточно — уж маги-то, когда-то сами этих ньорков и создавшие, лучше прочих знали возможности своих детищ. А потому трое, вооружившись топорами, принялись банально рубить уже неподвижное тело в капусту, видимо, для гарантии.

Штурм захлебнулся, войска осаждавших в беспорядке отступали, но внезапно защитники явно забеспокоились. Не то чтобы раньше они выглядели особо расслабленными, но сейчас им следовало бы ликовать, в то время как явно было видно, что ими овладевает что-то вроде паники. Там, за стеной, на расстоянии не менее полулиги, на холм поднялись несколько крошечных фигурок. Одна из них делала какие-то пассы руками… Отсюда Денис не мог разобрать, что происходит на холме, но, судя по настроению защитников, — явно ничего хорошего.

— Это Шангар, герцог Сард, Верховный маг Соединенной армии.

Тэй подошла незаметно и тоже стояла затаив дыхание — во всяком случае, Денис даже не заметил, как она здесь появилась, полностью захваченный невероятным зрелищем.

— Что он делает?

— Из ныне живущих этого не знает никто, — послышался позади нервный смешок девушки. — Есть немало разноречивых и зачастую противоречивых теорий. Но мы с тобой, наверное, сейчас все увидим сами. Именно после заклинания Сарда, которое с тех пор никто не смог не только повторить, но даже понять, Зорген обрушил на головы осаждающих огненный дождь, который навсегда сжег эту землю.

Тем временем ритуал подошел к концу. С рук мага на дальнем холме сорвался голубой шар. Он даже не летел — он плыл вперед по направлению к Цитадели, плыл со скоростью, не превышающей, пожалуй, скорость всадника. И Денис увидел, как резко ускорили шаг отступающие колонны штурмовиков, как побежали вниз, покидая стены, защитники.

— Да, это она самая, «Голубая Звезда Сарда»… — прошептала за спиной Таяна.

А синий шар, все разрастаясь и разрастаясь, приближался. Вот он коснулся хрустальных граней стены…

Наверное, там, за окном, раздался чудовищный грохот. Краем глаза Жаров заметил, как какой-то человек, рухнув на колени, зажал уши руками. Но здесь, в башне, царила тишина. И только видно было, как начала рушиться хрустальная стена, как зашаталась и вдруг развалилась на куски одна из башен — наверное, это был Шанга-де-Тор, Шпиль Огня, личные покои Ульриха дер Зоргена. Голубое сияние затопило все вокруг, несколько бойцов, не успевших укрыться, буквально взорвались кровавыми брызгами…

Синева постепенно опадала, и стали видны толпы штурмующих, вновь бегущие к стенам. Окрыленная силой удара по врагу, надеясь в полной мере использовать его замешательство, Соединенная армия снова шла на приступ. И впереди, бегом, обгоняя солдат, цепью неслись ньорки — и их было много.

А через минуту вдруг все изменилось. Снова стоялацелехонькая стена, снова возвышалась над ней громада Шпиля Огня, вновь стаями летели стрелы…

— Кажется, я это уже видел, — тихо сказал Денис.

— Я поняла, — столь же негромко ответила Тэй. — Это как кольцо, кольцо времени. Я слышала об этой магии, но только упоминания. Тайна этих заклинаний тоже утрачена. Вот оно как получилось, Тионна дер Касс спрятала свою башню в прошлом, замаскировав под руины. Снаружи снова и снова повторяется час той битвы… она думала, что, когда битва закончится — через день ли, через месяц, — она снимет заклинание и выйдет наружу.

— Не сняла?

— Не знаю… думаю, ответ на этот вопрос где-то здесь.

Ответ они и в самом деле нашли. На шестом, последнем этаже башни. Нашли спустя час…

Эта комната пострадала куда больше всех остальных. Когда Денис открыл массивную дверь, выполненную, казалось, целиком из серебра, навстречу рванулся порыв ветра. Причина стала ясна сразу же — окно здесь было разбито, разорванная прозрачная пленка тряпкой висела по краям оконного проема. Там, за окном, по-прежнему кипела битва, снова Шангар, герцог Сард, плел свое убийственное заклинание, снова ни малейшего звука не доносилось через открытое всем ветрам отверстие в стене. Но наружный воздух проникал сюда вполне спокойно, ему, видимо, магические препоны, воздвигнутые Тионной дер Касс, помехами не были.

Слой пыли на полу был толщиной не менее чем в две ладони. Местами она слежалась в толстую корку, скрыв под собой и каменный мозаичный пол, и то, что могло на этом полу лежать. Но даже эта пыль не могла скрыть изъеденный временем скелет, скорчившийся в самой середине комнаты. Таяна отвернулась — это зрелище было не из приятных.

Все, что могло рухнуть, сгнить или рассыпаться прахом, все погибло. Рядом со скелетом стоял каменный постамент — он-то как раз уцелел, время не слишком властно над камнем. Несколько керамических плошек стояли на постаменте, так, как их когда-то давно поставила рука хозяйки этого места.

Денис подошел к окну и бросил взгляд наружу. И отшатнулся… споткнулся, упал, подняв облако пыли.

— Что случилось?

Не отвечая, Денис подошел к скелету и принялся ощупывать пыль вокруг него. Очень скоро ему пришлось закрыть глаза и действовать практически на ощупь — пыль лезла в рот, в нос, мешала дышать… он не нашел то, что искал. Встав, Денис покачал головой, отряхнулся, подняв очередное облако пыли…

— Она стояла спиной к окну, — пояснил он в ответ на вопрошающий взгляд Таяны. — Видимо, делала что-то с этими плошками. Может, это было заклинание… то самое, про которое ты говорила, кольцо времени. И стрела попала ей в спину, пробив эту прозрачную штуку в окне.

— Ты думаешь, ее убила простая стрела? — недоверчиво усмехнулась Тэй. — Ее, одну из самых могущественных волшебниц того времени? Дьен, это даже не смешно. Тут явно должно было произойти что-то серьезнее… наверное, заклинание к тому времени было уже составлено и запущено… я не знаю, как оно действовало, но, видимо, смерть Тионны не помешала ему осуществиться. Как глупо… найти совершенно беспроигрышное решение… и так глупо погибнуть. Так почему ты думаешь, что это была стрела?

— Я не думаю, я знаю. И ты, если хочешь, можешь в этом убедиться. Просто надо немного подождать… скажи, Тэй, вот ты рассказывала про это заклинание, про кольцо времени. От этих знаний у вас вообще ничего не осталось, ни капли?

— Капли. — Она невесело улыбнулась. — Именно капли, жалкие крохи. Я могу, к примеру, немного замедлить время, ненадолго… и уж конечно, не могу повернуть его вспять, как это сделала Тионна.

— Можешь замедлить время, когда я попрошу?

— Да… если надо, могу.

— Очень надо, Тэй. Очень. Я хочу, я должен увидеть это. И ты тоже… готовься, я скажу, когда начинать.

Ждать пришлось долго. Но вот Денис поманил Таяну к себе и вместе с ней отошел в противоположный от окна угол комнаты, стараясь при этом держаться немного в стороне от незримой линии, соединявшей оконный проем и скорчившийся на полу скелет. Снаружи все залил голубой свет — взорвалась «Звезда Сарда».

— Смотри, — прошептал он. — Смотри, сейчас… давай!

Девушка выкрикнула какую-то короткую фразу. Слов Денис не разобрал — а и разобрал бы, так не понял бы. И в тот же момент все вокруг стало тягуче медленным, как будто бы он, Жаров, попал в огромный чан с совершенно прозрачным, но невероятно густым киселем. Каждое движение, несмотря на прилагаемые усилия, совершалось медленно и плавно, чтобы поднять руку — он хотел указать Тэй на окно, — пришлось потратить чуть ли не три-четыре минуты.

А в следующее мгновение в окно влетела стрела. Она тоже летела неторопливо, лениво, словно плывя по воздуху. И с каждым мгновением с ней происходило нечто странное… осыпалась пудрой ржавчина со стального наконечника, на глазах истлевало дерево, в пыль превратилось оперение… разрушающаяся на глазах стрела пролетела через то место, где, видимо, стояла когда-то Тионна, и исчезла. Последние частички праха, в который превратилась прилетевшая из прошлого стрела, бесшумно опустились на пол.

Еще через десяток минут время снова вернуло свой привычный ритм, а вместе с этим и Денис получил возможность нормально двигаться и говорить.

— Вот так все и произошло…

— Если бы мне рассказали про это, я бы ни за что не поверила, — покачала головой Тэй. — Представляешь, каждый час, день за днем, год за годом… тысячу лет подряд в это окно влетает стрела. Влетает — и исчезает. Превращается в пыль… Вся пыль здесь — от них, от этих стрел.

Денис подошел к стене, сплошь покрытой мелкими оспинами каверн. Внизу пыль образовала настоящий холм.

— Поначалу стрелы долетали до этого места. Может быть, можно найти даже остатки наконечников.

Она кивнула — это было ясно и без объяснений. Несколько минут они стояли молча, отдавая дань памяти праху усопшей. Не столь уж важно сейчас, по прошествии длинной череды лет, кто был прав, а кто нет в той древней войне. Просто здесь умерла женщина, и вместе с ней исчезло знание. Самое ценное, что только могут создать люди… Ни золото, ни произведения искусства — ничто не способно по ценности сравниться со знаниями.

— Наверное, ее надо похоронить?

— Надо, — кивнула волшебница. — Это будет правильно. Но не сейчас… надо сначала найти то, за чем мы сюда пришли.

— Может, тайник здесь?

Таяна надела «Глаза Истины» и, бегло осмотрев комнату, уверенно шагнула вперед, к одной из стен. Провела рукой по совершенно, на первый взгляд, ровной поверхности… и отдернула ее, словно обжегшись. А потом выдала такую тираду, услышав которую покраснел бы и видавший виды сержант имперской гвардии. Денис явственно почувствовал, как уши стремятся свернуться в трубочки.

— У нас проблема?

— У нас очень большая проблема, — прошипела девушка. — Эта старая карга, да ниспошлет ей Эрнис вечные муки, окружила тайник «Пологом Дракона». Это заклинание испепелит всякого, кто попытается хотя бы прикоснуться к тайнику.

— Заклинание можно снять?

— Нельзя, — огрызнулась Тэй, на всякий случай отходя от смертельной ловушки на пару шагов. — Нельзя. Тайник легко открыть, он даже толком не заперт… так, маленькое такое заклинание, простенькое… его может открыть только живая рука. Палка, камень или заклинание здесь не поможет. Положить руку на плиту и сдвинуть ее в сторону. И все… тайник откроется, а здесь прибавится немного пепла. От руки и от ее хозяина. Разрядить «Полог» мог только тот, кто его создал… это одно из немногих заклинаний высшего уровня, которые сохранились до нашего времени. Если Ключ Ветра там, в этом тайнике, — нам его не достать.

Прошли почти сутки с тех пор, как они проникли в затерянную в прошлом башню Тирит-де-Тор. За это время Тэй обшарила Шпиль Жизни от подножия и до вершины, обошла подземелья — здесь они не было столь обширны, как в других башнях Хрустальной Цитадели. Ей удалось обнаружить почти два десятка тайников — три из них были защищены магией, но ловушки были простенькими, и Тэй справилась с ними без особого труда. Увы — там не было искомого артефакта. Правда, Таяна разжилась целой кучей старых книг, сохранившихся настолько хорошо, что казалось, написаны они совсем недавно. Видимо, тайники были оборудованы не только разными средствами уничтожения охочих до чужих тайн воров, но и безобидными, но куда более ценными средствами сохранения содержимого тайников в целости.

И все это никак не могло помочь достичь главной цели — найти Ключ Ветра.

Оба они понимали, что еще оставалась возможность того, что Ключа вовсе нет в этом Шпиле, что он давно перепрятан в другое место или вообще вместе с исчезнувшей башней Ноэль-де-Тор отправился куда-то, откуда его теперь не достать. Но до тех пор, пока тайник в личных покоях Тионны оставался закрытым, Таяна верила, что искомое — вот оно, на расстоянии вытянутой руки. Руки, которая сгорит вместе с телом, если попытается прикоснуться к тайнику. Проклятие…

Пока Тэй ощупывала стены, Денис провел собственное расследование. Места, где можно было бы с комфортом поспать, он не нашел. Иссохшее дерево просторных и, возможно, когда-то весьма удобных кроватей теперь отчаянно скрипело и грозило развалиться в любой момент, а то, что когда-то было перинами или одеялами, давно превратилось в прах.

Зато он обнаружил воду, с некоторым сожалением осознав, что до изобретения водопровода здесь все-таки додумались. Из золотой трубки в месте, которое можно было бы назвать кухней, текла вода — если нажать на золотую же кнопку. Откуда бралась в трубке вода — поступала ли она из какой-нибудь скважины или доставлялась сюда особо стойким заклинанием, Денис не знал, да и не особо интересовался. Важно только, что вода была свежей, вкусной, и, следовательно, жажда им не грозила.

Он с восторгом поделился с Тэй своей находкой. Девушка изобразила радость и тут же, буквально одним движение пальца, соорудила два огромных бутерброда с горячими пластами жареного мяса. Приняв протянутый Денисом стакан с водой, она с наслаждением вгрызлась в свой бутерброд, глазами выразительно предлагая Жарову последовать ее примеру. Горячее мясо пахло восхитительно. И только облизав пальцы после того, как последний кусок был съеден и запит, Жаров к стыду своему понял, что цена его находке — ноль. Тэй могла легко сотворить и стакан воды, и бутылку вина… Другое дело, что от иллюзорной пищи и польза организму была в какой-то мере иллюзорной — но пять-шесть дней на ней вполне можно было продержаться, после чего требовалось поесть по-настоящему. Жаров почувствовал, что краснеет как рак.

Наконец Тэй сдалась. Ее уже шатало от усталости, и предложение Дениса как следует отдохнуть и приступить к дальнейшим поискам с новыми силами было встречено невнятным бормотанием, плавно перетекшим в мирное сопение. Девушка свернулась калачиком прямо на полу — в башне было на удивление тепло — и заснула. Денис подложил ей под голову свернутое одеяло и пристроился рядом.

Когда он проснулся, Таяны рядом не было. Жаров поднялся, глотнул воды, затем, подумав, разделся до пояса и как следует вымылся. Этот процесс полностью примирил его с самим собой — находка водопровода оказалась очень даже к месту, не будешь же в самом деле каждый раз отвлекать волшебницу от ее дел, если вдруг захотелось пить. Покончив с утренним туалетом, он отправился искать девушку.

Это оказалось не так уж просто. Несмотря на то что в диаметре башня не была очень уж большой, ее шесть этажей да подземелья — это было немало. По закону подлости — правилу, для которого не существует ограничений ни в пространстве, ни во времени, — искомое обнаружилось «в последнем кармане». Наверное, если бы Денис, шагая по коридорам, начал бы кричать, Тэй нашлась бы раньше — но это место как-то не располагало к шуму.

Таяна занималась чем-то донельзя странным. Перед ней высилась странная конструкция, смонтированная из кусков дерева и металла, перевязанных веревками. На это странное творение была натянута часть вещей Таяны — шарф, куртка, а также немыслимое количество полуистлевшей ветоши… Все это бьшо похоже то ли на огородное пугало, то ли еще на что-то, столь же «эстетичное». Поминутно заглядывая в лежащую на коленях книгу, Таяна бормотала что-то совершенно невразумительное. Когда в дверях показалась голова Дениса, она зыркнула в его сторону так, что он как ошпаренный отпрянул назад, поняв, что в ближайшее время под руку подруге лучше не соваться.

Наверное, он все-таки немножко обиделся… Поэтому, когда Тэй вышла из комнаты, он просто окинул ее взглядом и с видом оскорбленного отвернулся. А через мгновение повернулся к ней снова.

Тэй шла странной ломаной походкой, глядя прямо перед собой, время от времени касаясь рукой стены, чтобы сохранить равновесие. Золотые волосы струились по плечам, красиво гармонируя с темной кожей походной куртки.

— Таяна, что с тобой? — окликнул подругу Денис, но девушка не ответила, неуверенно шагая в избранном направлении.

А потом из комнаты показалась еще одна Таяна. Точно такая же, увенчанная гривой золотых волос… только на этой, второй, не было куртки.

— А… э… — Он поочередно переводил глаза то на одну девушку, то на другую. Наконец ему все же удалось сформулировать мысль: — Э-это что та-а-акое?

Ответом был еще один взгляд, настоятельно рекомендующий немедленно замолчать и не вмешиваться. Но это было выше его сил — увидев, что и вторая Таяна пошатывается и явно старается держаться поближе к стенам, чтобы было за что схватиться, он подбежал к девушке и буквально поймал ее, падающую. Тело обмякло на руках Жарова, а глаза снова сверкнули — на этот раз от невысказанной благодарности. Похоже, она совсем лишилась сил.

— Иди… за ней… — прошептала она, шевельнув глазами в сторону все так же неловко вышагивающей впереди Таяны номер раз. — Я ее направляю, а ты… только не отставай…

Денис заметил, что левая рука женщины перевязана темным, почти черным платком, и ткань подозрительно блестела, как будто набухая чем-то влажным. Порезалась? Или же намеренно выдавливала из себя кровь для того, чтобы соорудить какое-то особое заклятие? Он не знал и не собирался устраивать допрос сейчас. Денис уже понял, ради чего Тэй все это затеяла, странно было бы не догадаться… а время вопросов придет позже, главное, чтобы сейчас все получилось.

Шагающая — слово «идущая» в данном случае не подходило, это не было походкой, каждый шаг был самостоятельным, плохо согласующимся с другими действием — впереди кукла повернула за угол. На повороте она потеряла равновесие и вынуждена была опереться о стену.

— Быстрее, — слабым голосом, но от этого ничуть не менее требовательно заявила волшебница. — Быстрее, ее нельзя надолго терять из виду.

И верно. Когда Жаров миновал поворот, он увидел, что кукла тупо стоит посреди коридора и дрожит мелкой дрожью. Прямо на его глазах у Таяны номер раз отвалилась кисть левой руки — не похоже было, чтобы гомункулуса это хоть немного взволновало.

— Светлая Эрнис, не дай ей развалиться… Дьен, быстрее.

Кукла, снова обретя смысл существования, шагнула вперед. Как и предполагал Жаров, они двигались по направлению к двери, ведущей в место упокоения Тионны дер Касс, в зал, где летали рассыпающиеся стрелы и где оставался последний, до сих пор так и не вскрытый тайник.

— Слушай меня… внимательно… — Рука девушки, теперь обвивающая шею Жарова, мелко дрожала, кожа была холодной, а лицо — необычайно бледным, как будто бы для создания куклы она отдала почти всю свою кровь. С каждой секундой говорить ей было все труднее и труднее, она задыхалась, паузы между словами становились все длиннее. — Сейчас она пойдет к тайнику и попробует его открыть. В этот момент ты должен успеть закрыть дверь. Не раньше и не позже… дверь удержит огонь… наверное… сразу спрячешься за стеной. Я знаю… это трудно… но я должна… видеть ее как можно дольше — иначе… не получится…

Получилось. Все получилось именно так, как было нужно. Денис до самого последнего момента держал Таяну на руках перед щелью в почти закрытой двери и отпрянул от нее в тот миг, когда рука гомункулуса коснулась стены в месте, очерченном чем-то белым. Видимо, Тэй заранее постаралась отметить место тайника. Отпрыгивая, насколько это было возможно, в сторону, Денис умудрился еще и двинуть ногой дверь так, что она захлопнулась. Он даже услышал, как звякнул, входя в паз, язычок замка…

А в следующее мгновение все вокруг содрогнулось. Дверь продержалась мгновение, подарив Денису возможность сделать отчаянный прыжок, упасть и прикрыть Таяну своим телом. А потом вылетела, впечатавшись в противоположную стену и выпустив в коридор сгусток огня. На голову посыпались какие-то ошметки, то ли штукатурка со стен и потолка, то ли…

Денис поднял голову. Да, штукатурки здесь не было. Коридор, до этого облицованный изумительно красивой мраморной плиткой, теперь являл собой жалкое, душераздирающее зрелище. Большая часть облицовки метра на три-четыре от двери теперь грудой обломков лежала на полу. Время от времени одна из немногих уцелевших плиток отваливалась от вспученной, перекошенной, покрытой трещинами стены и падала вниз. Сам же дверной проем теперь представлял собой обугленную дыру, не имеющую ничего общего с прямоугольной формой.

— О как… — совершенно спокойно заметил Жаров, пробежав глазами по следам катастрофы, и тут же повернулся к Таяне. — Как ты?

— Уже лучше… — Она слабо улыбнулась. — Теперь мне не надо ее поддерживать, и я скоро приду в себя.

Она не лгала — щеки заметно порозовели, дыхание стало нормальным, почти унялась и дрожь в руках. Правда, думать о том, чтобы самостоятельно передвигаться, было еще рановато.

— Думаешь, в этом кошмаре могло что-то уцелеть?

Она в ответ лишь пожала плечами:

— Обеспечить уничтожение артефакта в случае опасности можно было бы и проще. И потом… Дерек сказал, что это был последний Ключ Ветра… они должны были им особо дорожить. Он должен был уцелеть.

— Принести?

Она слабо улыбнулась и покачала головой:

— И не думай… вряд ли «Полог» был единственным заклинанием, наложенным на тайник. Его назвали так еще и потому, что под ним не видно других милых сюрпризов. С ними я, наверное, справлюсь… но не сейчас. Мне надо отдохнуть…

— В таком случае я отнесу тебя в спальню, идет?

— Как романтично, — вздохнула она. — В спальню, где нет бархатного балдахина… где нет даже кровати. Как романтично… Да, Дьен, прошу, отнеси меня туда. О Эрнис, как же я устала…

Новое утро принесло по крайней мере одну положительную новость — Таяна почти полностью оправилась от своей немощи. С энтузиазмом поглощая пусть иллюзорный, но весьма вкусный завтрак, она уже нормальным, не пресекающимся от слабости голосом рассказывала своему спутнику все нюансы пришедшей ей в голову идеи.

— Понимаешь, открыть тайник должен был человек. Кто-то из нас… ты видел, чем бы это закончилось. Но «Полог Дракона» — это всего лишь заклинание, хитрое, изощренное — но не более того. Его можно обмануть, подсунуть вместо человека гомункулуса. Я не имела ни малейшего понятия, как сделать его, пришлось изрядно покопаться в книгах, которые мне удалось найти здесь. Знаешь, это заклинание очень похоже на то, с помощью которого создали Тернера…

— Ага, твоя на глазах разваливающаяся куколка чуть было не отправила тебя в мир иной. Ты хочешь сказать, что древние алхимики были настолько сильнее, что смогли заложить в тьера сотни и тысячи лет жизни. Да еще столь активной?

— Ну, не совсем так. Они и правда были сильнее, много сильнее. Но Тернера делали… ты ведь должен знать это, не так ли? Делали из живых людей. А мне пришлось создавать подобие человека из всякого хлама. Неудивительно, что получилось довольно криво. Больше всего я боялась, что это создание рассыплется раньше, чем сделает свое дело. Пришлось даже пожертвовать немного крови… Дьен, не смотри на меня так! Совсем немного, клянусь. Ну… ну может быть, я слишком сильно разрезала руку. А слабость — это от того, что куклу приходилось все время держать под контролем, вливать в нее Силу, иначе она не сделала бы и пары шагов.

Денис не верил ни единому слову девушки. Пока она то ли спала, то ли находилась без сознания, он аккуратно снял повязку. Рана на руке отнюдь не выглядела царапиной. Он понимал, что Тэй просто старается не волновать его, а потому поспешил сменить тему, дав себе обещание впредь присматривать за подругой, как бы еще какой глупости из благих намерений не совершила.

— Как ты думаешь, она открыла тайник?

— Пойдем посмотрим…

Дверца тайника была открыта настежь. Там, в глубокой нише, лежал всего лишь один предмет — золотистый шарик размером не больше кулака. Денис, разом позабыв вчерашний разговор, шагнул вперед и уже протянул было руку, как вдруг чья-то рука ухватила его за волосы и резко рванула назад. От боли он зашипел, как змея.

В ответ раздалось почти такое же шипение — только в нем содержались совсем иные чувства. И ни одного — доброго.

— Ты что, с ума сошел? — Глаза волшебницы, казалось, метали молнии. — Если ты еще раз вот так сделаешь… я сама убью тебя, ясно? Убью больно! А теперь стой там, и ни шагу, пока я не разрешу.

Денис точно знал, что разбушевавшийся маг опаснее любого хищника. А уж если этот маг — еще и женщина, то лучше не рисковать. Тем временем Тэй водила руками перед открытой нишей, непрерывно что-то шепча себе под нос.

— «Укус Змеи»… это просто, это мы сейчас снимем… Так, что у нас еще? «Свежий Ветер»? Вы считаете себя очень умной, госпожа Тионна? Вы правы. А это что еще? Леди дер Касс, я преисполнена уважения. А вы относитесь ко мне так же? Ах, мы не были представлены друг другу… какое упущение! Вот и все!

Меж ее пальцами полыхнула ослепительно голубая искра. Совершенно, казалось бы, свободное пространство в проеме ниши вдруг всколыхнулось, по нему пробежали разноцветные всполохи, а затем радужная пленка лопнула, разлетевшись во все стороны крошечными брызгами.

Тэй протянула руку, и ее тонкие пальцы коснулись золотого шарика. Денис вдруг понял, что последнюю пару минут он даже не дышал.

Ничего не произошло — ни взрыва, ни облака яда или другой какой-нибудь напасти. Пальцы обхватили золотой шар и извлекли его из ниши.

— Вот и он, — задумчиво пробормотала Таяна, разглядывая артефакт, и в ее голосе прозвучала усталость. — Ключ Ветра… Кажется, нам опять пора в дорогу, Дьен, не так ли?

Глава 7 ГАВАНЬ СЕМИ ВЕТРОВ

Домик был маленьким, можно даже сказать крошечным. Он прилепился к подножию огромной горы, южный склон которой сплошь порос старым лесом, давно уже не знавшим присутствия человека, а остальные ощетинились острыми скалами, наводившими страх на каждого, кто посмел бы допустить даже одну мысль о том, чтобы забраться на эти острые уступы.

Но тот, кто сейчас преодолевал один карниз за другим, предпочитал именно этот путь. Неспешная прогулка по лесу была ему неинтересна. Может, водись в этом лесу хоть какие-нибудь хищники, тогда… Но лес был пуст. Не считать же в самом деле серьезной угрозой жалкую стаю торгов особей в десять. Был, правда, горный медведь — страшное создание, снискавшее среди окрестных сел дурную славу людоеда. Обитатель домика у подножия горы как-то свел знакомство с хозяином леса… На равных — никакой стали, сила против силы. Памятью об этой встрече послужили четыре глубокие рваные царапины, пересекавшие бедро высокого беловолосого человека, любившего уединение и с презрением относящегося к уюту и комфорту. Недолгой памятью — не прошло и месяца, как от шрамов почти не осталось и следа.

На нем все заживало быстро.

Вот рука, способная без усилия смять в комок железную полосу, ухватилась за камень, кажущийся прочным и надежным. Да он и был таким — для обычного человека. Но тот, кто сейчас находился на высоте сотни локтей над землей, к обычным себя не причислял. К людям, впрочем, тоже.

Камень не выдержал веса двухсоткилограммового тела, треснул, рассыпаясь на осколки. Но, за мгновение до того, как рухнуть вниз, тот, кто не считал себя человеком, выбросил вверх вторую руку, впившись пальцами в гранит. И удержался. Он всегда удерживался.

Порыв ветра ударил в бок в отчаянной попытке сорвать вцепившегося в скалу смельчака, посмевшего бросить вызов самой природе — силе известной и до сей поры непобедимой. Тугие невидимые жгуты хлестали обнаженную кожу, рвали в клочья набедренную повязку… тщетно, силу этих пальцев не преодолеть. Скалолаз подтянулся на одной руке, пальцы другой нашли малозаметную щербину в камне… подъем продолжался.

Еще рывок, позволивший великану преодолеть сразу шесть локтей — обычный человек и прыгнуть бы так не смог, а для гиганта это было не более чем развлечением… да, развлечения — это все, что он сейчас позволял себе. Идти на новую службу пока не время, еще не перевелось золото в кошеле — в последний раз ему заплатили очень хорошо. Он понимал, что в следующий раз золота будет еще больше… только ему совсем не нужен был этот металл. Гигант скучал по битве, он ждал ее, мечтал — и немного боялся. Не боя и не крови — больше всего он боялся, что смерть придет к нему не на поле брани, а вот так, в одиночестве, когда рядом нет врага. Этот страх переполнял его, жег изнутри… И заставлял снова и снова бросаться на приступ скалы. Ибо воин обязан преодолеть свой страх. А он был воином. Лучшим из всех, живших ранее и живущих ныне. Вечным Воином.

За великаном, висящим на скале, наблюдали трое.

Но они прибыли сюда не ради захватывающего зрелища.

* * *

Ньорк, несомненно, знал, что за ним наблюдают. Воин, побывавший в полусотне схваток, должен научиться чувствовать опасность кожей… Д’раг на своем веку видел десятки тысяч сражений, и очень редко случалась так, что ему не приходилось принимать в них участие. А потому свою способность ощущать приближение угрозы он отточил до совершенства — к тому же он не был человеком, и все его чувства, подаренные ему создателями, были ориентированы лишь на две цели. Выжить и убить. Вернее, убить и выжить, поскольку в случае, когда между этими двумя устремлениями возникал конфликт, вопросы выживания отходили на второй план.

Их было немного, людей, которые посмели появиться вблизи его дома… он называл эту лачугу домом, хотя вряд ли строение заслуживало столь пышного определения. Ньорк строил его сам — в последние две сотни лет он осознал, что желает видеть людей как можно реже. Наверное, потому, что при виде людей тяга к схватке становилась почти невыносимой, и он всерьез опасался, что однажды не выдержит и устроит бойню. Как правило, в моменты обострения этой жажды крови он шел наниматься на службу — как всегда, на три коротких месяца. Иногда удача была на его стороне, но чаще одно его присутствие приводило к тому, что вопросы, которые до того были камнем преткновения, вдруг легко решались миром. Наниматели, с радостью, с сожалением или облегчением, это кто как, расставались с деньгами, не понимая, что отнюдь не золото движет им, Вечным Воином, в стремлении извлечь из ножен меч.

В последний раз все указывало на то, что драки не избежать. И снова велеречивость дипломатов, ветхие бумаги былых соглашений и прочие, не стоящие доброго слова мерзости лишили его радости боя. А потом истек положенный срок, и кодекс чести, который он и ему подобные, приняли на себя добровольно почти восемьсот лет назад, заставил его удалиться из Императорской армии… и именно тогда и началась заварушка.

Д’раг вошел в свой дом. Это была уже совсем не та лачуга, которую он соорудил две сотни… нет, уже больше двухсот лет назад в этом месте. Тот домик давно завалился, не выдержав старости, которая была для него куда опаснее, чем для хозяина. И не другой, построенный им позже, — ту хибару сожгли какие-то лихоимцы, воспользовавшись отсутствием хозяина. Обыскали все углы, нашли несколько золотых монет, закатившихся в щель, — и ушли, напоследок подпалив крошечное строение. Ньорк не был зол на них — все равно по возвращении ему нечем было заняться.

Так что этот дом был третьим… и в то же время он был и первым. Поскольку ничего не изменилась — одна-единственная прямоугольная комната, дверь, ведущая прямо на улицу и никогда не запирающаяся, одно окно… Стол, жесткая, из досок собранная кровать, стул… стул был тоже один, ньорк не приглашал гостей, а тех, кто приходил без дела, так, поглазеть, — их он просил уйти и не возвращаться.

Большинство — слушались. А те, кто считал себя сильнее или кто был просто слишком уж навязчив — что ж, там, за домиком, при желании можно было обнаружить почти слившиеся с землей холмики. За двести лет их скопилось не менее четырех десятков.

На столе стояло пиво — большой двухведерный глиняный кувшин. Пиво привозил слуга из ближайшей деревеньки, привозил ежедневно, чтобы оно было свежим. Еще он доставлял мясо и хлеб, а большего ньорк никогда и не желал… слуга приносил еду и выпивку, заходил в дом, ставил все это на стол, забирал одну из лежащих на столе монет и уходил. Так было заведено давно, еще в те времена, когда не родился еще прапрапрадед этого слуги. За все эти годы лишь один раз слуга попытался взять со стола больше одной монеты… его холмик был, кажется, третьим во втором ряду слева… или четвертым? Ньорк не помнил. Нет, ему было не жалко монеты, если бы здоровый, уже в годах мужик просто попросил, то Д’раг просто равнодушно кивнул бы в ответ — мол, бери сколько надо. Но тот попытался украсть, нагло, почти на глазах у Д’рага, даже не подумав, что плох тот воин, кто по звуку за спиной не может определить, что делает стоящий там человек.

У ньорков был свой, многим непонятный кодекс чести. И для воров, застигнутых на месте преступления, исход был один. Когда на следующий день в поисках не вернувшегося слуги сюда наведался его хозяин, ньорк просто коротко обрисовал ему ситуацию — на это ушло не больше десятка слов. Видимо, речь была достаточно убедительна, во всяком случае, на следующий день на столе появился очередной чан с пивом, хлеб и ветчина, завернутые в чистую тряпицу, а со стола исчезла одна из монет. Как и положено.

Д’раг налил пива в большую глиняную кружку и выпил все до капли залпом, не отрываясь. Пиво было хорошим… он умел ценить этот напиток, более того, он предпочитал его всем другим, хотя за ту монету, что забирал каждый день слуга, в чане могло плескаться дорогое вино, достойное стола благородных господ.

Люди, которые явились к его дому, подошли к дверям, Д’раг определил, что их было трое. Судя по походке, одна была женщиной. Для того чтобы понять это, не стоило выглядывать в окно.

Осторожный, вежливый стук.

— Не заперто, — буркнул Д’раг себе под нос.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли люди. Одна из них — он угадал верно — была женщиной. Молодой и, по меркам людей, наверное, красивой. Д’раг так и не научился понимать, что же люди считают красотой… наверное, потому, что их вкусы и привязанности столь же изменчивы, сколь коротка и сама их жизнь. Были времена, когда ее сочли бы дурнушкой, слишком худой и изможденной — тогда в моде были пышные, румяные красавицы… но сейчас, кажется, именно такие стройные девицы с пышной гривой волос как раз и являлись эталоном красоты.

Двое других были мужчинами… один — воином, и воином неплохим. Второй явно старался походить на бойца, но получалось у него это неважно. И дело даже не в том, что в его мышцах явно не хватало силы. У него не было куда более важного качества — уверенности в себе. Зато у его спутника этого добра было в избытке, даром что он смотрел на мир всего одним глазом. Может, кому-то не слишком опытному в вопросах боя седой одноглазый великан показался бы слишком старым и неповоротливым, но Д’раг вполне был способен оценить гостя по достоинству.

А девица тоже была не из простых — это было видно по походке, по осанке. Она явно знала, с какого конца берутся за меч. Эти трое считали себя опасными… для кого-то они, наверное, таковыми и были.

Пауза затягивалась. Если гости рассчитывали на приветствие радушного хозяина, то ждать этого они могли долго. До старости. Д’раг радушием не отличался, особенно по отношению к тем, кого он не приглашал в гости.

Первой не выдержала девица, и Д’раг с некоторым удивлением вдруг понял, что в этой тройке главная — именно она.

— Приветствую тебя, Вечный Воин!

В ответ он коротко кивнул, давая понять, что принимает приветствие. При желании этот жест можно было бы даже расценить как ответную любезность.

— Меня зовут Черри Лесс.

Примерно секунд тридцать она ожидала реакции на фразу. Напрасно — на лице гиганта не дрогнул ни один мускул.

— Ты не слышал обо мне? Я — глава…

— Мне известно, кто ты такая, Черри Лесс, если допустить, что это имя принадлежит тебе.

Произнесенная фраза была невероятно длинна для ньорка, не слишком жаловавшего умение красиво говорить. Но он и в самом деле знал, кто такая Черри Дикая Кошка и какую роль она играет в имперской столице. Д’раг не любил говорить — но он любил и умел слушать. Никогда не знаешь, какие сведения могут пригодиться… Три месяца службы Императору — из них почти месяц при дворе, где только и оставалось, что слушать болтовню придворных. Имя Дикой кошки упоминалось по меньшей мере трижды, и Д’раг этого не забыл.

— Ты попридержи язык, ньорк! Не с деревенской девкой говоришь! — вылез вперед то ли спутник, то ли телохранитель девицы, тот, что был более хлипким.

Черри шикнула на него, седой тоже покосился неодобрительно. Хлипкий что-то пробурчал, но не слишком уверенно, и снова отступил назад, в тень хозяйки.

Нет, на самом-то деле хлипким он не был. По меркам людей — так выглядел он очень даже пристойно. Но вот на фоне ньорка… даже и на фоне своего одноглазого спутника он смотрелся более чем скромно, но мускулатура у него была и умение хоть как-то владеть оружием, видимо, тоже. Про себя Д’раг решил называть его Нахалом — поданная реплика ньорку не понравилась. А второй, ясное дело, будет Седым. Настоящие имена гостей Д’рага ни в малейшей степени не интересовали.

— Я пришла к тебе, Вечный Воин, поговорить о контракте.

И снова лицо Д’рага осталось неподвижным. Ни тени заинтересованности или, напротив, насмешки, которая сопровождала бы отказ. Он просто смотрел на Черри, как будто бы и не слышал предложения. Затем медленно, словно нехотя, разомкнул губы.

— Сейчас меня не интересуют контракты.

— Думаю, этот контракт тебя заинтересует, — усмехнулась девушка, усаживаясь на край кровати. То, что хозяин сесть не предложит, она поняла давно, но и он, ньорк, должен понять, что есть люди, к которым он обязан относиться с должным уважением. — Гильдия готова заплатить тридцать тысяч золотом…

— Нет.

— Подожди, я еще не все сказала…

— Нет.

— Слушай, ты! — снова высунулся вперед Нахал, явно не желающий прислушиваться к приказу госпожи. А может, просто увидевший для себя шанс выслужиться. — Ты, образина, слушай, когда с тобой леди разговаривает. Тоже мне, выискался…

Закончить мысль ему не довелось.

Черри увидела бросок — точнее, даже не само движение, а его тень, смазанную, нечеткую… Миг — и ньорк уже как ни в чем не бывало сидит на своем стуле в той же самой позе. Только вот ее телохранитель лежит на полу, и в его глазах угасает жизнь. Трудно жить с переломленной шеей.

«Он невероятно быстр…» — подумала она, смотря на великана с плохо скрытым восхищением. Страха не было, если уж ей перепало близко познакомиться с этим демоном Тернером, то ньорк — простой и понятный, пусть даже невероятно быстрый и сильный, уже не мог вызвать у нее испуга.

— Стоило ли убивать дурака? — спросила она вслух.

В ответ Д’раг только пожал плечами. Оправдываться он, ясное дело, не собирался. С его точки зрения, дураков просто необходимо было отлавливать и давить, это весьма способствовало бы улучшению людской породы в целом.

— Ладно, он сам напросился, — фыркнула Черри. — Теперь о деле…

— Сейчас здесь будет два трупа, — задумчиво произнес Д’раг. От этой простой фразы, которую вполне можно было бы воспринять как шутку, вдруг повеяло таким холодом, что Черри — практически ничего и никого не боявшуюся — пробил озноб.

— Послушай, Вечный Воин, я хочу обратиться к тебе с просьбой. Я немного поговорю вслух, совсем немного, уверяю… и прошу тебя выслушать. Просто выслушать. Ну, считай, что прямо в твой домик приехал императорский театр. В одном лице. А потом, если захочешь, укажешь мне на дверь, и я уйду, обещаю.

Д’раг задумался. Звучало все не так уж плохо. В самом деле, выслушать эту девицу не так сложно, все какое-то разнообразие. Тем более ему нравилось, что она почти не ощущает страха. Смелая девочка, она, пожалуй, заслуживает уступки. Он коротко кивнул и снова налил себе пива. Гостям предлагать напиток ньорк не собирался, в конце концов, он их сюда не звал.

Черри заговорила. Что-то о контракте, об убийствах… Д’раг не слушал ее. Наемные убийцы — это никак не согласовывалось с его кодексом чести. Он был воин, он предпочитал честные схватки лицом к лицу, причем честность эта вполне сочеталась с неравным количеством противников. Ньорк без тени сомнения вышел бы в одиночку и против сотни… да что там, бывали случаи, когда Вечные Воины выходили и против тысячи. Правда, гибли… но гибель в бою не есть позор для воина, напротив, это благо.

Д’раг сидел, медленно тянул пиво из кружки и думал. Глубоко заблуждались те, кто считал ньорков просто тупыми придатками к мечу или топору, не способными ни на размышления, ни на чувства. Нет, что-то верное в этом представлении было, и маги, когда-то создавшие его, ставили перед собой именно такие цели. А в те времена волшебники очень хорошо умели добиваться своего.

Поначалу все шло по их плану. Могучие и быстрые, малочувствительные к боли и усталости, неплохо защищенные от многих видов боевой магии, ньорки легко разбивали армии людей одну за другой. В то время они не думали о том, что им нравится бой и кровь, что свист стали наполняет их сердца восторгом. Они просто делали свою работу, тупо — но от этого ничуть не менее верно. Две задачи: убить и выжить. Первая — важнее.

А потом вдруг все изменилось.

Он устал считать тех, кто пытался выспросить его о сущности изменения. Сбился на третьей или четвертой сотне. И все они ушли ни с чем. Д’раг, прекрасно владея письмом — за прошедшие века можно было и не тому научиться, — мог бы попытаться и сам описать события тех дней… но понимал, что это обречено на неудачу. Просто нет нужных слов, чтобы объяснить, почему воины, созданные для убийств, а не для рассуждений, вдруг в одночасье поняли, что не все в жизни так просто. Поняли и впервые задумались над этим. Все сразу.

Он усмехнулся — мысленно, эмоции почти никогда не отражались на его лице, казалось, высеченном из камня. Вспомнил книги, которые доводилось читать, — все они в один голос утверждали, что злодеяния, свершенные Древними магами, вызвали столь великий гнев, что даже ньорки, их создания и их верные слуги, повернули мечи против своих хозяев. Книги лгали. Книги всегда лгут, как склонны ко лжи и те, кто держит в руке перо… Он, Д’раг, не знал, благодаря кому или чему ньорки получили право выбора, но они им воспользовались. Каждый — как сумел. Немало нашлось тех, кто не захотел отвернуться от прежних хозяев, кто посчитал нужным продолжить службу. У них были основания… в конце концов, родителей не выбирают. И потому под стенами Хрустальной Цитадели сошлись не только солдаты и маги, но и ньорки скрестили мечи со своими же сородичами.

Д’раг вздохнул… это были славные дни. С тех пор прошло много лет, слишком много. Он давно понял, что смерть не всегда является злом… он искал ее, ждал. Потом перестал. Мудрость приходит с возрастом, а у него было достаточно времени, чтобы дождаться ее прихода. И теперь Д’раг понимал что искать смерть бессмысленно, так же как и цепляться изо всех сил за жизнь. Все само придет в свое время, важно лишь, как ты встретишь неизбежное.

Внезапно он осознал, что из уст надоедливой гостьи прозвучало что-то очень важное. Что-то, заставившее могучие мышцы вопреки воле всколыхнуться мелкой дрожью. Не страха… скорее предвкушения битвы.

— Повтори, — коротко бросил он.

Это не прозвучало просьбой, это был приказ. Черри, до этого почти поверившая, что ньорк ее вообще не слушает, вдруг поняла, что, если она откажется повторить свои слова, великан выжмет их из нее. Даже если при этом ему придется переломать девушке все кости. А потому она несколько торопливо, чтобы не утратить вдруг прорезавшееся внимание ньорка, затараторила:

— Я говорила, Вечный Воин, что этот Тернер… не знаю, принадлежит ли ему это имя, не человек. Он сам признался, что является демоном, и дал доказательства тому. Я видела своими глазами, как он превратился в чудовище…

— В чудовище?

— Да, настоящее чудовище. Огромная пасть с клыками, с раздвоенным языком… он изменился очень быстро. Но этого мало, оказалось, что яд не действует на него…

— Яд?

— Я говорила, что попыталась ударить его мечом, но он остановил лезвие, напитанное ядом, просто ладонью.

Ньорк сделал короткий жест, и Черри поняла, что это приказ немедленно замолчать. В комнатке повисла тяжелая тишина. Прошло несколько минут — девушка старалась даже не шевелиться, чтобы не мешать раздумьям Вечного Воина, понимая, что именно сейчас тот решает, принять заказ или потребовать от гостей, чтобы они оставили его дом. Наконец великан шевельнулся и взглянул девушке прямо в глаза. Холодок страха пробежал по спине, во взгляде ньорка была смерть. И пока неясно было, кому предназначался этот взгляд.

— Если ты обманула меня, женщина, ты умрешь.

Это была даже не угроза. Скорее — просто информация. И Черри понимала, что ньорк вполне может сделать это и его не остановят ни клинки, ни стрелы, ни яд.

— В моих словах была только правда.

— Хорошо. Я найду этого Тернера. И убью его. Если смогу.

И в этот момент Черри испугалась по-настоящему. Так, как не пугалась уже очень давно, пожалуй, с детства. Все, что она когда-либо слышала о ньорках, сводилось к тому, что эти бойцы не ведают страха или неуверенности. И если Вечный Воин заранее, еще не увидев противника, выражает сомнение, что сможет справиться с ним один на один… это означало, что Тернер и в самом деле опасен. Очень опасен — куда более, чем она могла даже предположить. Вряд ли ньорка впечатлил рассказ о том, как Тернер перебил отряд, посланный за ним, гигант и сам мог уложить полсотни противников, даже не сбив дыхание, про ньорков рассказывали и не такое.

— Награда…

— Мне не нужно твоезолото. Но мне понадобятся твои люди, чтобы быстро найти этого Тернера.

— Да будет так, Вечный Воин… — Черри склонила голову. Капельку ниже, чем готова была бы сделать это еще час назад.

Денис стянул с лица очки и обернулся. Просто чтобы еще раз убедиться. Все было верно, двери за спиной не было, только проем в стене, за которым виднелись устилающие пол каменные обломки. Тонкий путь закрылся — до следующего раза. До того момента, когда кому-нибудь опять понадобится войти в башню Тионны дер Касс.

— Странно, — хмыкнула Таяна после того, как Денис поставил ее на ноги. — По моим подсчетам, сейчас должно быть раннее утро, но солнце в зените. Если то пятно, просвечивающее сквозь облака, это солнце.

Денис присел на корточки, дотронулся рукой до земли, растер несколько комочков меж пальцами.

— Ты что-то нашел?

— Да… — протянул он и, встав, показал девушке испачканную руку. — Земля мокрая. А ведь дождь сюда не попадает — карниз мешает.

— И что? — пожала она плечами.

— Разве ты не помнишь? Ты руки мыла. Здесь, перед тем, как мы вошли в башню.

— Дьен, это было три дня назад… — Она осеклась на полуслове и задумалась. Затем кивнула. — Нет, ты прав. Если башня Тионны находится в кольце времени, то сколько бы мы ни просидели там, внутри, здесь бы ничего не изменилось.

Жаров с сомнением покачал головой:

— Не сходится. Тогда бы и она, сняв заклинание, оказалась бы снова в гуще сражения.

— Кто знает, что на самом деле задумала Тионна, — вздохнула молодая волшебница. — Она ведь была одной из Пяти… представь себе, одной из пяти самых сильных магов мира. Стрела помешала ей осуществить задуманное, и вряд ли мы догадаемся, что бы это могло быть. Скажи, ты еще не передумал похоронить ее?

— Нет, конечно, — удивленно ответил он. — Это ведь несложно. Здесь?

Тэй улыбнулась немного печально, и Денис понял, что похороны будут представлять определенную проблему. Девушка жестом указала ему на обломок каменной плиты присядь, мол. И начала рассказ.

— Со времен Древних осталось немало легенд. Не буду перечислять их все, не хватило бы и дня, к тому же часть из них — откровенный вымысел, столь очевидный, что верят в него только дети. А самые важные ты знаешь — это рассказы о могуществе Хрустальной Цитадели и о таинственном месте, где встречаются чудовища, — Гавани Семи Ветров. Есть несколько и других странных мест, та же Длань Мага, к примеру. Есть еще одна легенда — об Усыпальнице Высших. Упоминания об этом месте изредка встречались в древних текстах, но все как-то вскользь, как будто бы писавшие слышали о ней из очень уж недостоверных источников. Якобы это было место последнего упокоения самых могущественных магов, реже — выдающихся героев. Из обрывочных описей и родилась легенда — о том, что существует место, где могут быть похоронены лишь самые достойные. Вроде бы Усыпальница не принимает останки тех, кто не заслуживает этой чести. Считалось, что сведения о местонахождении Усыпальницы давно утрачены, если она вообще существовала.

— Предлагаешь ее поискать? — с оттенком иронии осведомился Жаров, которому не слишком улыбалась перспектива опять куда-то ехать с мешком костей, пусть и принадлежавших когда-то весьма вьщающейся личности. Раз уж настроились отправиться в Гавань, значит, надо ехать туда и не отвлекаться по дороге.

— Нет. Ее не надо искать. Я знаю, где она… совсем недалеко отсюда. Когда я искала подходящее заклинание среди книг, что сохранились в Шпиле Жизни, мне попался на глаза один интересный текст. В книге Усыпальница только упоминается, но можно понять, где ее найти. Именно там было последнее пристанище членов Совета Пяти. Думаю, Тионна хотела бы этого.

— Усыпальница тысячелетней давности!

— Думаешь, она разрушена?

Жаров в ответ только хмыкнул. Мало ли что он думает — похоже было, что Древние умели обманывать само время. Что по сравнению с этим какая-то гробница? Так, пустяки.

Ему вдруг остро захотелось увидеть этот склеп. Он и сам не знал, откуда возникло это желание, оно было иррационально, оно обещало задержку в пути, который и без того не вызывал у него особого восторга. И все же… и все же он коротко кивнул:

— Хорошо, мы поедем туда.

— Спасибо, — тихо, почти шепотом ответила она, и в глазах девушки Жаров увидел нечто большее, чем просто признательность. — Понимаешь, так надо. Она была великой волшебницей, самой великой… с тех пор никто не смог сравниться с ней. То, что она стояла у истоков войны… сейчас уже никто не разберет, кто был прав в той бойне, кто виноват.

Денис кивнул. Решение принято, и не стоит далее его обсуждать, снова и снова доказывая друг другу то, что уже не требовало слов. Он давно понял, что все, что происходит с ним на протяжении этих месяцев, — судьба. А от судьбы не уйдешь, она очень хорошо умеет настоять на своем. И если какие-то высшие силы, в существование которых большую часть своей жизни он не верил ни на грош, решили направить их на поиски этого древнего склепа… что ж, так тому и быть.

Путь преграждала стена. Огромная, вздымающаяся вверх на сотни локтей, она нависала над путниками, как будто бы угрожая в любой момент рухнуть им на головы.

Это место было ничуть не гостеприимнее, чем Выжженные Земли. О да, здесь была жизнь — чахлые кустики, которым вскорости, всего через месяц-другой, предстояло зазеленеть, несколько оживив черно-серый пейзаж. Внизу, у подножия скалы, можно было увидеть даже деревья — страшненькие, скрюченные под ударами непрекращающихся порывов ветра, но, несомненно, живые. Может быть, летом здесь не так тоскливо… но сейчас картина была настолько печальная, что Денис понял — это и в самом деле прекрасное место для Усыпальницы.

Скакун фыркнул и мотнул тяжелой бронированной головой. Здесь ему тоже не нравилось. Не настолько, чтобы, как ранее, категорически отказаться идти вперед… но животное чувствовало нечто, внушающее тревогу, и в меру сил пыталось дать понять хозяевам, что они выбрали не лучшее место для прогулки.

Тэй плотнее запахнула полы мягкого плаща, красивыми складками стекающего по чешуйчатым бокам скакуна. Стекавшего… сейчас полы плаща трепало ветром, ледяным, пробирающим до костей. Ветер нес с собою мелкую ледяную крошку, больно коловшую кожу, норовил забраться в каждую щель, дать понять, что он здесь хозяин, а все остальные — не более чем мишени для его злых нападок. Таяна уже попыталась справиться с непокорными порывами, но то, что легко удавалось ей где угодно в другом месте, здесь не возымело никакого результата. Казалось, магия уходит без следа, как вода в песок. Или как вечный дождь над Выжженной Землей исчезает, встретившись с вечным пеплом, покрывающим убитую магией землю.

Путь сюда и в самом деле оказался не слишком долгим. Еще вчера они ночевали почти у самой пепельной границы, добравшись до своих скакунов, толком еще даже не соскучившихся по владельцам. Еще бы, с точки зрения меланхоличных чудовищ прошло лишь немногим более суток… хотя их хозяева могли бы с этим поспорить. Ночь была не слишком приятной — Жарову все время снились кошмары, пару раз он даже проснулся в холодном поту, но, как ни старался, так и не смог вспомнить ничего из того, что разбудило его. Да и Тэй выглядела ничуть не отдохнувшей, под глазами появились синие круги, да и лицо осунулось — явный признак тяжелой ночи.

От места стоянки до этой скалы, где они стояли сейчас, добрались быстро — всего лишь несколько часов. В этом, если рассудить здраво, не было ничего удивительного — странно было бы, если бы Усыпальница, предназначенная для великих магов, находилась за тридевять земель от места их, магов, обитания. Только вот не ошиблась ли Таяна, не приняла ли строки в древней книге за непреложную истину? Что-то не слишком подходили эти скалы под представления Жарова о гробнице людей, которых и при жизни считали чуть ли не богами.

— Ты думаешь, мы на месте?

— Дорога.

— Что «дорога»?

— Дорога заканчивается здесь.

Денис огляделся по сторонам. Затем всмотрелся в камни под лапами своего скакуна… и назвал себя глупцом. Точнее, он назвал себя иначе, но глупец — самое близкое по смыслу и при этом в меру приличное. То, что заметила девушка, большую часть жизни прожившая среди интриг Императорского Двора, под крылом матери или в деревенском домике, он, бывший десантник, должен был заметить давным-давно. Но не заметил… грош цена такому десантнику.

То, что он считал каменистым плато, вплотную подходящим к вздымающимся вверх, к пасмурному небу, скалам, и в самом деле оказалось дорогой. Очень старой, можно сказать, древней. И угадать, что эта полоска земли была когда-то проезжим трактом, было сложно… но все-таки возможно.

Дорога — вернее, то, что от нее осталось, — и в самом деле оканчивалась здесь, у подножия скалы. Денису даже захотелось подойти и потрогать камни — не призрачные ли они, не продолжается ли и за ними этот путь, столь резко обрывающийся, если верить глазам. Жаров криво усмехнулся собственным мыслям — практика последнего времени показывала, что глазам верить не стоит.

Обернувшись, он увидел, что Таяна уже нацепила на лицо синие линзы «Глаз Истины». Судя по ее завороженному молчанию, они и в самом деле нашли то, что искали.

— Как все просто, — прошептала она. — Как все просто и правильно. Чтобы войти в Усыпальницу Высших, надо самому быть очень, очень сильным волшебником. Тонкие пути не откроются первому встречному. Только достойному.

— Или тому, кто сумеет завладеть подобным артефактом, — с легкой иронией заметил Денис и, протягивая руку, попросил тоном ребенка, у которого перед носом крутят забавную игрушку: — Ну, дай посмотреть.

С некоторым опозданием он понял, что на его слова Таяна может и обидеться, все-таки он подчеркнул, что она относится не к числу «достойных», а к числу «завладевших». Для волшебницы, не так давно сумевшей преодолеть защиту, наложенную самой Тионной дер Касс, этот выпад был, пожалуй, обиден вдвойне. Он уже приготовил было длинную, переполненную самобичеванием речь… но Тэй, снимая очки, согласно кивнула.

— Да, это так… с момента падения Хрустальной Цитадели еще никому не удавалось открыть Тонкие пути. Думаю, не удастся и впредь, во всяком случае, книг об этом искусстве в Шпиле Жизни я не нашла. Да и не думаю, что своды высшей магии лежали бы у Тионны, наверняка перед тем, как исчез Ноэль-де-Тор, в него собрали все, что только можно было.

— Тэй…

— Ненавижу, — прошептала девушка, и ее глаза метнули молнии. Хорошо хоть, в переносном смысле, только лавины здесь и не хватало, а ее Тэй вполне способна была вызвать. — Ненавижу их! Все, что они знали и умели, все пропало. Остались крохи, жалкие крохи былого могущества. Какое они имели право?

— Послушай, Таяна, — осторожно начал Денис, понимая, что с разгневанной волшебницей шутки плохи, — так ли уж они были не правы? Посмотри, даже место их последней битвы дымится до сих пор… земля горит тысячу лет. Может быть, они решили, что люди еще не созрели для этих знаний?

— Много ты понимаешь, — огрызнулась она, — кто им дал право решать? Почему какой-то там Зарид дер Рэй решил, что я, Таяна де Брей, недостойна знать заклинания Тонких путей? Или любое другое…

— Тэй, дай мне эти очки. И поговорим об этом позже…

— Возьми. — Она практически швырнула артефакт в руки Жарову.

Синие стекла снова преобразовали мир, отделив его реальную часть от иллюзии, созданной многие века назад. И чем больше вглядывался он в перекрывающую путь скалу… в то, что казалось скалой, тем лучше понимал причины гнева своей спутницы. Действительно, осознавать, что за последние века наука магии почти ничего не приобрела, более того, деградировала, — это было больно. И, как это свойственно человеку, очень хочется найти виновника этого — не себя, не своих знакомых, не родителей, — виновников из прошлого, с которых уже нельзя строго спросить. Это слишком просто — найти объяснения всему в том, что кто-то и когда-то поступил так, а не иначе. Слишком просто и слишком легко — ведь в этом случае не надо помнить о том, что и у самих рыльце в пушку. Что и сами предпочитают идти протоптанной дорожкой, пользуясь только тем, чему научили, — и не делая даже попыток шагнуть дальше. Вполне вероятно, Древние, спрятав на вечные времена свою библиотеку, сделали в какой-то мере дар потомкам — они дали им возможность показать себя. И не их вина, что потомки оказались не очень-то достойны такого дара.

Но говорить Таяне этого не следовало. По крайней мере пока. Она слишком молода, чтобы понять: ценно лишь то, что достигается путем упорных трудов.

Он снова посмотрел на то место, где еще недавно, как ему казалось, была скала. Теперь, при взгляде сквозь синие грани магических стекол, картина становилась совсем иной. Перед ним был храм. Две огромные статуи вздымались ввысь — и меж ними виднелся черный провал прохода.

Статуи, на первый взгляд, казались человеческими — но потом приходило стойкое, ни на чем не основанное и в то же время твердое убеждение, что это — не люди. Или — не совсем люди. Двое, мужчина и женщина. Он, закованный в тяжелые доспехи, опирался на длинный меч, массивный, достававший ему почти до плеча. Кисть правой руки, затянутая в пластинчатую перчатку, лежала на широкой крестовине меча, кисть левой отсутствовала — рука заканчивалась обрубком, и возникало странное ощущение, что сквозь тугую каменную повязку просачивается каменная же кровь… Лицо закрывал глухой шлем непривычной формы, не было ни прорези для глаз, ни щелей для воздуха, в таком шлеме нормальный человек не продержался бы в бою и получаса, ему просто нечем было бы дышать. И сами латы были странными… в армии Императора, тяжелая латная конница которого славилась среди всех соседей, мирных и не очень, полные доспехи были лучшими в мире. В известном мире. За долгие века каждое сочленение, каждая пластина прошли проверку временем, их формы стали идеальны… Латы каменного великана были совсем иными — но даже не слишком искушенный в вопросах рыцарского боя Жаров при одном лишь взгляде на эти доспехи почувствовал, что они — само совершенство, идеал, любые изменения в котором приведут лишь к ухудшению.

Женщина была чуть ниже ростом, чем мужчина. На ней было длинное, до пят, платье, его каменные складки обтекали правую часть дверного проема, так же, как закованная в броню нога рыцаря образовывала левую. Лицо женщины закрывала вуаль, оставляя неприкрытыми только невероятно большие миндалевидные глаза, длинные волнистые волосы спускались почти до пояса. Одна рука покоилась на плече воина, вторая прижимала к груди книгу.

От изваяний веяло седой древностью — и еще чем-то странным, чем-то нечеловеческим, немного пугающим. Как будто Они стояли здесь не для того, чтобы приветствовать входящих, а напротив, чтобы отпугнуть тех, кто не имел права здесь находиться.

Как зачарованный Денис стукнул пятками скакуна, направляя его вперед. Животное послушно преодолело три десятка шагов до каменной стены и остановилось. То, что открывалось благодаря артефакту глазам всадника, было недоступно скакуну, и он совершенно не понимал, как это можно сделать шаг прямо в стену… Да и вряд ли у него получилось бы пройти сквозь камень, даже если бы он и попытался. Тонкий путь — не иллюзия, его не пройдешь только силой духа и верой в себя, требуется нечто большее. На вид, на ощупь это была обычная скала, и только мощный артефакт или знания мага могли раскрыть истину.

Денис спрыгнул на землю, аккуратно отвязал с седла кожаный мешок с прахом Тионны дер Касс. Теперь эта идея уже совсем не казалась Жарову интересной и заманчивой, и он не понимал, почему совсем недавно идея найти Усыпальницу Высших казалась ему столь заслуживающей внимания.

— Ну что, пойдем? — буднично спросил он все еще не остывшую после вспышки ярости спутницу. Та лишь коротко кивнула.

Подхватив девушку на руки, Жаров шагнул вперед. Позади раздалось несколько удивленное фырканье скакуна — он впервые видел, как люди исчезают в скале. Впрочем, скакун решил не думать о столь серьезных вещах и принялся спокойно ждать возвращения хозяина. Он был сыт, напоен — и ни о чем не беспокоился.

Он снова ощутил тот самый запах… как говорила Тэй? «Ветер смерти»… Значит, здесь тоже когда-то умирали люди. Жаров мысленно усмехнулся — чему удивляться, это же усыпальница, гробница. Место, где смерть правит бал. И все же на душе было неспокойно, как будто он только что прикоснулся к какой-то тайне, очень старой и очень печальной.

Вблизи огромные статуи производили еще более жуткое впечатление. На какой-то момент Денису даже показалось, что сейчас, в этот самый миг, каменный воин опустится вдруг на одно колено, и его гранитно-стальная перчатка с треском перекроет вход, а гулкий грохот голоса женщины возвестит о том, что с Усыпальницу Высших пытается проникнуть недостойный. Но статуи молчали… то ли они не умели двигаться и говорить, то ли признали за посетителями право пересечь этот порог.

— Мы уже внутри…

Таяна открыла глаза. Здесь и в самом деле было на что посмотреть. Глядя снаружи на черный провал входа, Денис был искренне убежден, что внутри Усыпальницы царит густой, непроглядный мрак, и рассчитывал на магические способности Таяны. Он уже часто, может быть, даже слишком часто рассчитывал на магию, пусть и не в собственном исполнении. Просто верить в то, что Тэй взмахнет рукой, и все вокруг зальют волны света, было куда проще, чем искать среди этих камней подходящую древесину для изготовления факелов. Ну… найти ее было не так уж и сложно, здесь были деревья, низенькие, кривые, но достаточно смолистые, чтобы удовлетворять поставленной цели. Но это означало очередную задержку, а это место было не слишком приятным, не слишком вызывающим желание побыть здесь подольше.

Но в этот раз вмешательство магии не понадобилось. Видимо, при строительстве храма — а Усыпальница вполне заслуживала такого определения — неведомые строители предусмотрели все. И пережившие все эти века бронзовые кольца для факелов… и многочисленные отверстия в куполообразном своде, через которые в огромный зал вливались потоки дневного света.

Круглый зал был велик… страшно было даже подумать, сколько труда было вложено в это строение, явно вырубленное целиком в скале. Хотя, возможно, в этом мире, не знавшем могучей землеройной техники, лазерных буров, превращавших любую породу в пар, и прочих достижений известной Жарову цивилизации, нашлись другие способы ускорить создание рукотворной пещеры, которой предстояло позже превратиться в место последнего упокоения Великих мира сего.

Они стояли на самом верху длинной, ступеней на полсотни, лестницы, ведущей вниз, на дно амфитеатра. А там, внизу, концентрическими кругами располагались простые, безо всяких украшений, каменные коробки. Во всяком случае, они казались именно таковыми — просто вырубленными из камня параллелепипедами. А в центре, на возвышении, стояла совсем другая гробница, отливающая в падающем сверху свете тяжелым желтым блеском. Золото.

Первый шаг вниз по лестнице сделала Таяна. Как сомнамбула, она шагнула раз, другой… очень медленно, неторопливо. Это место не терпело суеты и поспешности, сюда приносили тех, у кого впереди была вечность. И начало этого бесконечного пути нельзя было испортить излишней торопливостью. Денис шагал за ней, настороженно оглядываясь по сторонам. Сейчас он был готов к любым неприятностям — даже если это будут скелеты, вылезающие из многочисленных саркофагов. И случись такое — он даже не удивился бы… место вполне соответствовало подобной гадости.

Но все было тихо, и только их шага вздымали облачка серой пыли, покрывающей тонким слоем каменный пол Усыпальницы.

Может быть, именно потому, что Таяна шла впереди, Жаров споткнулся. Он слишком внимательно следил за происходящим, чтобы смотреть себе под ноги… камень, маленький камень, возможно, оторвавшийся в незапамятные времена с куполообразного свода, очень удачно попал под ногу, заставив на мгновение потерять равновесие. И его рука, попытавшаяся остановить падение, легла на крышку саркофага.

Яркий свет залил все вокруг, свет, не имеющий ничего общего с дневным и даже с солнечным — если бы там, на улице, солнце. Свет был голубым и исходил от призрачной фигуры ростом чуть ли не втрое выше совсем не маленького Дениса, внезапно появившейся над крышкой потревоженного саркофага. Это была женщина, полупрозрачная, как призрак… сквозь нее легко можно было увидеть противоположную стену зала. Она была неподвижна… просто стояла и смотрела на тех, кто посмел нарушить ее покой. Денис отпрыгнул на пару шагов назад и принял боевую стойку, в любую минуту ожидая нападения и не имея ни малейшего представления, что он сможет противопоставить привидению.

Секунды, казалось, растянулись в часы — привидение не нападало. А потом оно начало медленно гаснуть, словно растворяясь в воздухе. Пока не исчезло совсем.

Внезапно Жаров осознал, что Таяна находится у него за спиной, сжавшись в комочек. Сознательно или нет, она выбрала место, которое казалось ей наиболее безопасным. Он мысленно улыбнулся — ее выбор был весьма ему приятен.

— Что это было?

— Даже не представляю… — ответила она, не спеша тем не менее покидать свое укрытие.

— Подожди, надо проверить…

— Может, не стоит? — жалобно спросила Тэй и постаралась сделаться еще меньше и незаметней. Похоже, призрачная фигура произвела на нее впечатление.

Денис не ответил и осторожно шагнул вперед. У него зародилась одна мысль — простая, но разом очень многое объясняющая. Например, то, почему все эти саркофаги столь одинаковые, почему на них нет ни надписей, ни хоть каких-то отличительных черт, по которым можно было бы судить, чей прах лежит в том или ином каменном ложе. Его пальцы медленно коснулись гладкой поверхности…

Наверное, если бы призрак не появился, Денис бы все-таки испугался. Это бы означало, что явление привидения может представлять собой какую-то угрозу. Но прозрачная фигура послушно вновь выросла над саркофагом и столь же послушно погасла ровно через десяток секунд после того, как Жаров убрал руку.

— Это памятники, — сказал он. Слова прозвучали неожиданно громко. — Это памятники тем, кто покоится здесь. Ума не приложу, как это сделано, но это так.

Видимо, Тэй поверила ему сразу же. Она шагнула к другому саркофагу и коснулась его рукой. И появился новый призрак. Теперь это был мужчина — широкоплечий, на вид очень и очень сильный, в тяжелых доспехах. Это не были привычные Денису латы, отличались они и от того совершенства, что он видел на статуе у входа. В латах призрака было слишком много вычурности и украшений, слабо, но все же видимых в голубом мерцании, — слишком много, чтобы счесть панцирь боевым. Было в нем что-то церемониальное, что-то парадное, призванное не служить настоящей защитой, а просто производить впечатление. Голова призрака была непокрыта, густые локоны падали на плечи, аккуратная борода окаймляла массивную челюсть.

— Это был, наверное, какой-то король, — прошептала Таяна. — Но кто он?

— Спесь, — криво усмехнулся Денис. — Одна сплошная спесь и гордыня… они верили, что надписи на саркофагах не нужны, они считали, что и спустя века каждый, глядя на это призрачное изображение, узнает, кто перед ним. А их забыли, как забыли и это место. И теперь все они — не более чем десятки призраков, безымянных, никому не нужных.

— Как печально…

— Это вполне закономерно. Люди могут очень долго помнить дела, но лица стираются из памяти первыми.

Они неторопливо шли вдоль рядов саркофагов, время от времени «включая» того или иного призрака. Мужчины и женщины, длинные платья, доспехи и тяжелые мантии, массивные короны королей и изящные тиары королев, странные посохи, перевитые сложными узорами в виде змей, и увесистое боевое оружие… Эти люди очень походили друг на друга своей надменностью, горделивой осанкой… и тем, что все они, все до одного, были забыты.

Денис остановился у первого же саркофага, крышка которого не отозвалась на прикосновение появлением призрака.

— Думаешь, он пуст?

— Скорее всего да, — пожала плечами девушка. — Они ведь все закрыты, значит, если мы не хотим просто открывать их все подряд… к тому же я даже не знаю, как их открыть. У этого хотя бы есть крышка.

— Этого мне бы не хотелось, — согласился с прозвучавшей в ее голосе иронией Денис. — Все-таки неправильно тревожить покой усопших.

Он аккуратно отодвинул в сторону тяжелую плиту. Как и предполагалось, саркофаг оказался пуст. Несколько мгновений Жаров задумчиво рассматривал кожаный мешок с прахом Тионны дер Касс. Наконец он все же решил, что прикасаться к костям ему не хочется ни при каких условиях, и, уложив мешок на каменное ложе, задвинул крышку.

— Смотри! — прошептала Таяна.

На стыке крышки и стенки саркофага вспыхнул крошечный голубой огонек. Несколько мгновений он мерцал на одном месте, а затем двинулся вдоль щели, оставляя за собой ровную, гладкую поверхность безо всякого следа шва. Обежав по кругу, огонек угас… и теперь саркофаг казался просто монолитным куском камня.

— Наверное, остальные мы бы не смогли открыть, верно?

— Те, где покоится чей-то прах, — наверняка. Строители предусмотрели это… защита от тех, кто любит покопаться в чужих могилах. Знаешь, мне почему-то кажется, что и внутри сейчас уже нет ничего…

— Я хочу… посмотреть на нее.

Денис понимал, что и сам бы не ушел отсюда, не попытавшись вызвать призрак Тионны. Это просто было выше его сил. Он протянул руку и коснулся крышки…

И она, конечно, появилась.

Невысокая женщина в пышном платье с высоким воротником, она была очень красива… хотя чувствовалось, что ее молодость осталась в прошлом. Низкое, смелое даже по нынешним меркам декольте, открытые руки… не слишком худые — но и не полные. Гордый поворот головы, пышные волосы, переброшенные на грудь.

— Знаешь, Дьен… я хочу… написать ее имя. На саркофаге… я не хочу, чтобы она так же, как эти…

— Чем написать?

— Сейчас… я попробую. Дай мне что-нибудь длинное, кинжал, например.

Денис протянул девушке оружие. Та осторожно приняла его, взялась двумя руками за рукоять, затем, подумав, забрала у Жарова толстые дорожные перчатки и ухватила кинжал через них, сложив прочную кожу вчетверо. И начала читать заклинание. При первых же словах на кончике кинжала появился огонек — не голубой, как тот, что «заварил» крышку саркофага, а желто-красный. С каждым словом огонек становился все ярче и ярче, пока не засиял ослепительно белым светом. Тэй коснулась пылающей звездочкой камня — и он потек. Клинок медленно скользил по саркофагу, оставляя за собой тонкую бороздку, постепенно образующую слова.

«Тионна дер Касс».

Буквы выходили немного кривыми, не так уж легко писать кончиком тяжелого кинжала… но важно было не это. Теперь саркофаг Тионны был единственным здесь, чье имя — пусть хотя бы имя — останется в веках. Не просто призрак — а образ, имеющий свое, настоящее имя.

Наконец девушка закончила выводить последнюю линию и короткой, как приказ, фразой погасила кинжал. И тут же уронила его на пол — оружие, уменьшившееся в длине на треть, дымилось, на толстой коже перчаток остались черные подпалины.

— Прости. Я, кажется, его испортила.

— Ничего, — пожал плечами Денис. — Оно того стоило.

Они уже шли к выходу, когда Жаров вдруг остановился, а потом, повернувшись, почти бегом направился к центральному, золотому саркофагу.

— Ты куда? — крикнул Тэй ему вслед, но осеклась на полуслове. Разумеется, ответ был очевиден. Уйти, так и не увидев того или той, кто лежал в золотой усыпальнице, ради кого — кто бы в этом сомневался — построен этот храм… это было бы просто преступлением. Она поспешила за Денисом, но не могла за ним угнаться — он двигался гораздо быстрее. А потому он первым дотронулся до сияющей золотой поверхности…

И она появилась. Сияющий силуэт прекрасной женщины в развевающемся платье — струящиеся волосы густыми волнами спадали чуть ли не до пояса, длинная шея, огромные, нечеловечески огромные глаза, полные нежные губы. Она была невероятно, невозможно красива.

Денис смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Тэй должна была бы ощутить что-то вроде ревности — да она просто взбеленилась бы, если бы в ее присутствии Денис посмел бы столь откровенно разглядывать хоть какую-нибудь женщину. Несмотря на то что они никогда не давали друг другу никаких обещаний, несмотря на то что Денис никогда не рассматривал Таяну в качестве возможной супруги… нет, нельзя сказать, что таких мыслей у него ни разу не возникало. Присутствие рядом молодой, красивой, умной девушки не могло бы остаться незамеченным даже для слепоглухонемого. И его взгляды падали на молодую волшебницу не раз и не два… но того чувства, которое заставляет сердце замирать, от которого сходишь с ума, не спишь ночей и наяву проваливаешься в сладкие грезы… этого не было. Была дружба. Может быть, немного больше, чем просто дружба. Может быть, с каждым днем это чувство все дальше и дальше отходило от многогранного, но отнюдь не всеобъемлющего понятия «дружба». Но до того, чтобы это можно было назвать любовью, было еще далеко.

Как бы то ни было, но постепенно между ними возникло что-то вроде негласного соглашения. Таяна не принимала знаки внимания от других мужчин, во всяком случае, такие, которые можно было бы счесть предосудительными, а Денис, в свою очередь, не ухлестывал за придворными красотками. А их было немало — молодых, скучающих, избалованных вниманием и в то же время непрерывно ищущих новых ощущений. И не раз благосклонный взгляд очередной юной ветреницы падал на мускулистого мужчину, выгодно отличавшегося от большинства ловеласов и сдержанной манерой поведения, и, что уж там говорить, положением при дворе.

Почему Денис оставался глух к проявлениям интереса со стороны этих особ? Задайся он этим вопросом — может быть, сам собой пришел бы и единственно верный ответ. Но он не спрашивал себя… и все шло своим чередом.

И вот сейчас Таяна должна была бы испытать острый, болезненный укол ревности. Но… но ревновать мужчину к этой красавице было невозможно. Она была… нет, не существует подходящих слов, чтобы описать те чувства, которые вызывала эта женщина. Ее нельзя было любить… ей можно было только поклоняться. И Тэй понимала это, понимала не разумом — сердцем.

— Сколько ей лет?

— Что? — Девушка вздрогнула, приходя в себя. Наваждение немного спало, теперь она была уже в силах отвести взгляд от этой женщины-призрака. Рука Дениса давно уже не касалась саркофага, но образ и не думал таять, продолжая парить над своим золотым постаментом.

— Сколько ей лет, Тэй?

Странный вопрос. Было бы вполне ожидаемо услышать «Кто она?» или же восхищенно-потрясенное «Как она прекрасна». Но Тэй, не в силах разорвать затянувшуюся паузу, искала ответа именно на заданный вопрос. Искала — и не находила его.

Вновь и вновь она вглядывалась в мерцающую фигуру. Сколько ей лет? Почему Дьена так заинтересовал этот простой и, можно сказать, неуместный сейчас вопрос? И потом, разве он не видит — она же очень молода, можно сказать, юна. Восемнадцать, может, чуть меньше… нет, больше, много больше. Ее глаза слезились от напряжения, но что-то важное все время ускользало, черты прекрасного лица струились, изменялись, обманывали…

— Ей…

Она хотела сказать, что женщине не меньше сорока. Да, не меньше… а может быть, и больше — такие глаза не могут принадлежать молодой девушке. Но волшебница не успела закончить короткую фразу, потому что поняла, что ошиблась. Это дивное создание было в самом расцвете женской красоты — двадцать восемь, от силы тридцать… или нет?

— Я знаю, кто это, — вдруг прошептала Таяна, чувствуя, как по телу пробегает холодок страха, как мелко затряслись пальцы, как дрогнул голос. Она боялась не призрака, она боялась того, что сейчас надо будет сказать. — Дьен, есть только одна женщина, у которой нет возраста. Только одна, над которой не властны года. Когда-то давно ее называли «Та, у которой тысяча лиц».

Он молча смотрел на нее, то ли не понимая, то ли не желая понять.

— Дьен… в этом саркофаге покоится прах… самой Эрнис!

* * *

Тернер ткнул носком сапога холмик пепла. Тот послушно стек с жесткой кожи… хотя, конечно, материал сапога не имел ничего общего с воловьей шкурой, из которой местные сапожники имели привычку изготавливать обувь. Как, впрочем, и с любой другой шкурой, тканью или иным материалом. В своем роде сапог был уникален. И второй тоже… И камзол до неприличия чистый — такого просто не может быть у путника, уже много часов шагающего по давно заброшенной дороге. Да и все остальное… кроме меча. Потому что меч был вполне обычным. Хорошим, правда, — но не более того.

Тернер оглянулся. Со вчерашнего дня он вновь почувствовал на своей спине чужой взгляд. Похоже, Черри не угомонилась… хотя смешно было бы на это рассчитывать. Эта женщина знала, что означает идти к своей цели, невзирая на препятствия. Она наверняка что-нибудь придумала. Ему было даже интересно, что именно…

Человек вряд ли заметил бы на этих камнях что-нибудь интересное. Линия, за которой начиналась сгоревшая земля, была почти ровной, как будто кто-то очертил четкую границу, и дорога, все еще видимая, исчезала под слоем пепла. Не было никаких следов… но тьер обладал иными чувствами, во много раз более тонкими, чем зрение, а потому мог с уверенностью сказать — они были здесь. Были совсем недавно.

Он мог бы сказать и больше. Двое людей и два скакуна прибыли сюда примерно трое суток назад. Люди ушли, и их не было довольно долго, вернулись они только поздним вечером следующего дня. А после ночевки уехали — он мог точно сказать, в какую сторону, мог проследить их путь… Он и собирался сделать это — но чуть попозже. Сейчас следовало бы разобраться, какой сюрприз приготовила ему неугомонная Черри. Он облокотился на меч и принялся ждать. Прошло около получаса. Погоня приближалась, тьер чувствовал это всей кожей… ему не требовалось даже оборачиваться, чтобы точно знать — враг рядом. Минута, еще одна… Тернер по-прежнему стоял неподвижно, разглядывая с трудом различимые отсюда стены Хрустальной Цитадели, места, где он провел долгие годы, подкарауливая свои жертвы. Что ж, люди с их странной привычкой видеть в самых обычных вещах то смешные, то печальные стороны сочли бы происходящее иронией судьбы. Тьер, столетиями исполнявший роль охотника, теперь играл роль иную… может быть, ничуть не менее щекочущую нервы роль дичи. А охотник… охотник уже стоял за спиной. Тернера беспокоило только одно — он ясно ощущал, что врагов совсем мало, четверо, он не мог ошибиться. И лишь от одного из них исходила угроза, остальные же были неопасны. Зато этот единственный…

Тернер медленно обернулся, с чувством легкого превосходства окидывая врагов эдаким снисходительным, даже немного сочувственным взглядом. И замер…

Перед ним стоял настоящий великан. На нем не было ни тяжелой брони, ни даже кольчуги или шлема. Ничего — только простая, даже слишком простая одежда, подходящая для рядового воина. Она была порядком запыленной, местами потной — видать, великан торопился на эту встречу. Боец, разумеется, явился сюда не пешком — три всадника расположились в сторонке, придерживая еще одного скакуна, огромного, только такой и смог бы вынести этого гиганта. Эти трое спешиваться не собирались, явно не желая ввязываться в предстоящую драку.

Тернер спокойно смотрел прямо в белесые глаза противника и думал, что этой схватки не избежать. Тут не помогут никакие слова, потому что это нечто большее, чем просто отношения охотника и дичи. Нечто гораздо большее…

Великан неторопливо извлек из-за спины огромный, не каждому под силу и поднять, двуручный меч. Он легко взмахнул им, и чудовищное лезвие со свистом рассекло воздух. Тернер в ответ только улыбнулся — эту дурацкую, но весьма заразительную привычку он приобрел у людей — и картинно отбросил свой клинок в сторону, металл зазвенел, встретившись с камнем. Этот жест не означал, что он сдается… и сам Тернер, и стоящий перед ним гигант прекрасно это знали. Просто в предстоящей схватке тьеру не нужен будет меч.

* * *

Гладиаторские бои были популярны всегда и везде. В том мире, что оставил Денис Жаров, мужчины выходили на ринг или татами, вооружившись отточенными навыками, а заодно используя средства, обеспечивающие защиту. И это были не только разного рода капы, шлемы, перчатки и прочее, немалой защитой были и жесткие правила, определявшие, на что имеют право соперники, а какие действия повлекут за собой дисквалификацию… или просто потерю шанса на победу.

Здесь, при дворе Императора, бои тоже были в моде. Только правил было куда меньше, воины выходили на арену, укрыв тело броней, а оружие в их руках вполне могло принести победу не только по очкам. И здесь, и там были любимцы публики, осыпаемые почестями, золотом и женским вниманием. Были те, кто шел на арену добровольно, с радостью и гордостью за себя, за свое умение… а были и другие, кого гнала в бой нужда, страх, боль или просто воля хозяина, имеющего право распоряжаться кровью и самой жизнью своего раба.

Воины, сходящиеся в бою на потеху публике, ради славы или ради золота, были во многом разными… но все они, по крайней мере те, кто добился на этом поприще определенных успехов, твердо знали одно. Толпа требует зрелищ. Каким бы красивым, отточенным, неотразимым или молниеносным ни был удар, если он будет единственным и последним — он вызовет лишь злобу тех, кто пришел увидеть действо. Они, эти жалкие людишки, не знающие тяжести меча и боли ран, пришли увидеть чужую кровь, почувствовать запах чужого пота, насладиться чужой болью. И если их лишить всего этого — они не простят.

Здесь не было арены, не было рядов скамей для тех, кто победнее, и богатых лож для тех, чьи кошели отягощали золотые монеты. И у двоих, которые сошлись в смертельном бою, было только три зрителя… если не считать меланхолично настроенных скакунов, которым, по большому счету, были глубоко безразличны странные игры хозяев. И эти трое повидали на своем веку немало крови… чтобы испытывать тягу к показным боям. Они ждали настоящей схватки, такой, о которой потом можно будет рассказывать, ловя восхищенные взгляды слушателей, ощущая всей кожей их зависть. Они были разочарованы…

Человеческий глаз не способен уследить за движением бойцов, созданных давно утраченной магией. Они были столь быстры, что каждый выпад превращался в размазанное движение, полет тени, который нельзя было проследить, который невозможно было оценить по достоинству. Трое зрителей могли только догадываться о том, насколько смертоносным было то или иное мгновение. Только догадываться…

А на самом деле бой шел серьезный. Ньорк непрерывно атаковал, его чудовищный меч превратился в стальной вихрь, лезвие, казалось, нарезало на ломти сам воздух, а уж попади под удар живая плоть — она превратится в месиво в мгновение ока. Меч находился сразу везде, и в этой стальной завесе не было ни малейшего просвета — и муха, сунувшись в смертоносное облако, тут же лишилась бы лап и крыльев.

А тьер кружил вокруг своего врага, по габаритам превосходящего его чуть ли не вдвое, с немыслимой даже для ньорка скоростью уходил от убийственных ударов, время от времени делая ответные выпады, пока что не достигающие цели. Он уже утратил всякое сходство с человеком — в нынешней ситуации две руки и две ноги были не просто помехой, они были смертельно опасны. У человека просто не может быть нужной гибкости… да и не в ней одной было дело.

Вот меч устремляется вперед, и странное существо, телом слегка похожее на обычного тарга, но перемещающееся на шести паучьих лапах, длинных, многосуставчатых, позволяющих делать огромные прыжки, пытается увернуться. Тьер вдруг понял, что уйти от удара не удастся: увлекшись последней атакой, он подпустил ньорка слишком близко… Не удастся и парировать выпад одной из боевых конечностей — длинной, гибкой, увенчанной костяным клинком, по прочности не уступающим стальному. И еще он понял, что удар придется под очень неудачным углом.

Большой, в несколько ладоней, участок чешуи, прекрасно защищающей от скользящих ударов, мгновенно отвердел и стал втрое толще… но ему все же не хватило какой-то мизерной доли мгновения, чтобы набрать необходимую прочность. Клинок врезался в бок тьера, проломил образовавшуюся на его пути защитную пластину и на две ладони вошел в плоть Хищника… Если бы броня почти полностью не погасила удар, клинок пробил бы Тернера навылет… а так он отпрянул в сторону, пятная камни темной красной кровью. Рана затянулась почти сразу же, да и крови пролилось не так много, пригоршня… но самолюбию тьера был нанесен страшный удар.

Когда маги Цитадели создавали ньорков, они дали им многое — силу, выносливость, молниеносную реакцию, защиту от ядов и магии, очень быструю регенерацию… Они дали им все, все, что только могли. Они сумели наделить организмы своих детищ невероятными качествами, но они не могли дать им воинского умения… его ньоркам, только что вышедшим из стеклянных чанов алхимиков, пришлось осваивать самостоятельно. Чаще — ценой боли и шрамов, реже — ценой жизни.

Тьеру уже приходилось встречаться с Вечными Воинами, которые тогда еще не имели этого прозвища. Первая встреча состоялась именно там, под стенами Хрустальной Цитадели… и встреча эта закончилась плачевно для многих великанов. Она была не последней, и даже после падения Цитадели раз или два Тернеру пришлось участвовать в выяснении ответа на вопрос, какое из созданий алхимиков сильнее. И найденный ответ его вполне удовлетворял…

Но сейчас ситуация была иной. Тернеру противостоял не просто ньорк, живучий, невероятно быстрый, но владеющий оружием на уровне обычного воина. Теперь это был настоящий мастер, на протяжении десятка веков прошедший неисчислимое число драк, более-менее серьезных стычек и больших сражений. Он был одним из тех, кто уцелел — и кто сумел выйти победителем не только из обычной свалки общего сражения, но и из дуэлей с себе подобными. Он стал виртуозом меча… и Тернеру приходилось туго.

Тьер снова изменялся. Из тела буквально выплеснулся длинный многосуставчатый хвост, увенчанный чем-то вроде жала… если этот трехгранный шип, больший напоминающий наконечник копья, можно было назвать жалом. Яда в острие не было, и не потому, что организм тьера не смог бы его выработать, он много чего мог, и это — в том числе. Просто все известные яды на ньорка не действовали вообще или действовали столь слабо, что отвлекатьи так не беспредельные ресурсы организма на создание отравы Тернер не рискнул. Зато сам хвост был совершенством — каждый сегмент был укрыт толстой броней, которая, пожалуй, могла бы выдержать и удар чудовищного меча ньорка. А его подвижность была столь велика, что могла посоперничатъ по скорости с клинком Вечного Воина. Уловив крошечную брешь в стальном облаке, жало ударило в цель — вряд ли медленнее, чем выпущенный из арбалета болт. И острый костяной шип достиг цели.

Д’раг ощутил удар в левое плечо, тело пронзила короткая боль. Меч дрогнул в руке, а потому не перерубил пополам длинный хвост чудовища, а лишь отбросил его в сторону. За мгновение до этого гладкий шип ощетинился острыми выступами и, будучи вырванным из тонкого и глубокого прокола, превратил его в рваную рану. Д’раг отшатнулся назад, чувствуя, как теряет чувствительность левая рука, как разжимаются пальцы, выпуская рукоять меча.

И тут он увидел шанс… тьер, древний враг, почувствовал успех и, пусть и на мгновение, утратил осторожность. Длинный хвост снова ударил, и этот удар должен был стать смертельным. Но слишком очевидным было направление удара… Д’раг не стал парировать его, он просто увернулся, а в следующее мгновение меч, направляемый теперь одной рукой, ударил в голову тьера.

И снова Тернер не успевал блокировать неожиданный удар, стремительный и точный. Все, что ему удалось сделать, это подставить под летящее прямо в глаз лезвие одну из суставчатых ног… с хрустом развалилась броня, конечность, отсеченная в суставе, упала на камни, а сам тьер немыслимым, в два десятка локтей, прыжком отскочил назад, лихорадочно затягивая рану и выжимая из себя новую ногу.

Оба бойца замерли неподалеку друг от друга, приходя в себя. Д’раг не обольщался — даже раненый тьер смертельно опасен, и приближаться к нему, поддавшись стремлению к легкой победе, — большая ошибка. И все же сейчас его положение было гораздо хуже, чем в начале боя. Тьер — в этом не было сомнений — очень скоро придет в форму, а он, Д’раг, ранен… и несмотря на чудовищную скорость регенерации ньорков, она не шла ни в какое сравнение с возможностями его противника. Кровь свернулась, к руке постепенно возвращалась чувствительность, но чтобы рана могла затянуться более или менее основательно, требовалось время. Стоит начать бой — и рана откроется.

Д’раг размышлял долгие три секунды… слишком мало для обычного человека и слишком много для Вечного Воина. Он пришел к единственно правильному выводу — если у него и есть шанс победить, то только сейчас, пока тьер ошеломлен полученной раной… и Д’раг атаковал, не обращая внимания на лопнувшую корку запекшейся крови, его меч, опять направляемый обеими руками, снова пришел в движение, описывая смертельные круги, — но теперь защита отошла на второй план. Убить и выжить… тело приняло первый приказ.

Три секунды оказались роковыми. Вероятно, у Д’рага был шанс — мизерный, но все же был. Но за эти три долгие секунды тьер успел прийти в себя. И встретил атакующего в полную силу…

Они лежали рядом. Торс тьера был разрублен почти пополам, две из шести ног были переломлены, одна — отсечена начисто, как и гибкий хвост. Один из четырех глаз, обеспечивавших ему круговой обзор, вытек, остальные были закрыты. Иссеченное тело не шевелилось.

А Д’раг был жив… хотя и понимал, что осталось ему немного… Хвост тьера все-таки достал его, пробив оба сердца великана. Пожалуй, для ньорка такие травмы не были бы смертельными, если бы ими дело и ограничилось, но… Живот бойца представлял собой одной сплошную рану, вскрытый стремительным ударом одной из рук тьера, оканчивавшейся костяным клинком, внутренности, изорванные и окровавленные, лежали в пыли. Ньорк тяжело и часто дышал, глядя в затянутое облаками небо. Он помнил это небо голубым, помнил, как лучи солнца играли на гранях Хрустальной Цитадели…

Он лежал и улыбался, может быть, впервые в жизни. Именно сейчас он понял, что люди называют иронией судьбы. Тысяча лет прошла с тех пор, как он впервые увидел свет… и вот теперь ему придется умереть почти там же, где довелось родиться. Забавно… Перед глазами все плыло, сердца не бились, мозг, лишенный притока свежей крови, отказывался служить. Д’раг снова улыбнулся… что ж, достойная смерть. Его рука стиснула рукоять выщербленного меча. Стиснула и замерла… невидящие глаза все так же смотрели в хмурое, сырое небо.

Один из трех всадников спрыгнул на землю и вытащил из ножен меч.

— Ты что удумал, Рамус? — бросил другой, постарше.

— Пару когтей этой твари отрежу, — криво усмехнулся тот, кивая в сторону тьера. — Прикинь, Хмурый, это ж каких денег может стоить коготь демона, а? Я своего не упущу.

— Брось, Рамус, не надо, — поморщился пожилой. — Не добро это… они ведь воинами были оба. Великими… Их бы похоронить с честью, как подобает.

— Да ты что, спятил, старик? Это ж демон… и вообще, не нравится, можешь уматывать, мне с тобой делиться не резон. Дело сделали? Сделали. А то золото, что госпожа ньорку заплатить обещалась, так оно ей же и останется, еще и спасибо скажет. Так что, Хмурый, сам посуди — со всех сторон хорошо получилось.

Пожилой воин покачал головой и отвернулся. Он знал, что юный наглец сильнее его, и начнись тут спор — неизвестно, до чего дойдет дело. Так же как неизвестно и то, кого поддержит до сих пор молчавший третий следопыт. И ветеран не был уверен, что не окажется в меньшинстве, — запах золота прямо-таки витал над полем боя… Куда ни кинь, этот подонок Рамус прав, за любой кусок этого демона можно взять равный, а то и двойной вес золота. А ежели покупателя с умом поискать, то… И все же он не двинулся с места, не бросился собирать куски иссеченного чудовища — это было… подло. Хмурый был воином — десяток лет, проведенных в легионе, не проходят даром. У него были свои представления о чести.

Рамус подошел к неподвижному телу тьера и, примерившись, с размаху жахнул мечом по одной из лап, прямо по суставу. Ударил сноп искр, руку отбросило назад так, будто он со всей дури врезал по железной наковальне. На костяном панцире появилась крошечная зарубка, а на лезвии — глубокая зазубрина.

— Ах ты, тварь! — Он бросился к скакуну, сорвал с седла тяжелую секиру и принялся с остервенением рубить ногу тьера, пытаясь отделить сустав с длинным, в пол-локтя, когтем. Получалось плохо — лезвие топора щербилось, панцирь поддавался еле-еле… Пот градом струился по лицу, Рамус сбросил тяжелый шлем, сорвал подшлемник из толстой кожи. Он был сосредоточен на проклятой конечности, а потому не заметил, как шевельнулось веко на одном из глаз тьера, как приоткрылась тонкая щель. Не заметил и стремительного взмаха одной из рук. И даже не почувствовал, как костяное лезвие, с легкостью разрывая кольчугу, одежду, мясо и кости, вошло ему в спину, выставив окровавленное острие из груди. Глухо звякнул топор, падая на землю.

С противным чмоканьем костяной клинок вышел из раны, и тело, лишенное поддержки, упало лицом вперед. Затем глаз тьера открылся полностью и уставился на двух всадников, оторопело глядящих на труп своего товарища.

А в следующий момент воздух прорезал дикий сдвоенный вопль, наполненный непередаваемым ужасом, и скакуны, отчаянно погоняемые седоками, умчались прочь от этого страшного места.

Тьер не видел панического бегства оставшихся в живых противников. Глаз снова закрылся — на этот последний удар иссеченное тело израсходовало последний остаток сил. Окровавленное костяное лезвие замерло в неподвижности…

Прошло много времени, прежде чем тьер сумел шевельнуться снова. Раны уже почти не кровоточили, но силы в этом теле осталось совсем чуть-чуть. Пожалуй, пяток обученных воинов сейчас вполне могли бы добить поверженное чудовище — но здесь не было воинов, Черри допустила ошибку, поставив на ньорка, — если бы он появился здесь в сопровождении отряда ее головорезов… в конце концов, если бы двое уцелевших не сбежали, все могло сложиться иначе. Но эта ошибка дала тьеру шанс, и сейчас он пользовался им, как мог.

Разум жил, хотя почти полностью утратил контроль над плотью. Разорванные связи восстанавливались медленно, способность к метаморфизму, позволявшая ему молниеносно менять форму тела, сейчас была почти полностью разрушена. Лишь к исходу десятого часа он сумел заставить почти перерубленный пополам торс шевельнуться, еще не менее трех часов ушло на то, чтобы сомкнуть края страшной раны. Тьер кричал от рвущей тело боли, но ни один звук не нарушал тишину — связи с голосовыми связками тоже были утрачены… Но вот края раны сомкнулись, сорвав корку запекшейся крови.

Выполнив эту задачу, тьер с чувством исполненного долга погрузился в беспамятство. Теперь ему оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что силы, заложенные в этот организм его создателями, все-таки еще не иссякли до конца.

В конечном счете в том, что им пришлось покупать нового скакуна, виноват был Денис. Вернее — его упрямство и заодно обостренная с момента нападения в гостинице недоверчивость. А может, никто не был в этом виновен — просто неудачное стечение обстоятельств.

— Господа! Господа!!! Подождите!!!

Денис придержал скакуна и оглянулся. Меж деревьев мелькала маленькая фигурка. Когда она, продравшись сквозь кусты, выбралась на тракт, то оказалось, что это совсем маленькая, лет десяти, девочка. Лицо ее раскраснелось от бега, светлые волосы выбились из-под шерстяной шапочки и разметались по плечам… она была просто очаровательна — крошечное, милое создание.

— Что случилось, малышка? — улыбнулась Таяна. Улыбка ее была доброй… но Денис заметил, что пальцы волшебницы привычно сложились в боевой жест. Мысленно он поставил Тэй пять с плюсом за предусмотрительность — появление в глухом лесу девочки выглядело малость подозрительно.

— Гоо-оспода! — Она запыхалась, но отчаянно торопилась высказаться. — Туда… ехать нельзя.

— Почему это? — изогнула бровь Тэй.

— Папочка говорит, что сейчас снег на горе талый… может эта… забыла… с горы осыпаться… ну, когда снега много…

— Лавина? — догадался Денис.

— Да, господин, лавина, папочка так и говорил. А еще он говорил, что сейчас самое опасное время… уф… — Она перевела дух и заговорила уже спокойнее: — В этих местах, господа, эти… лавины часто бывают, папочка мне строго-настрого велел, ежели кого увижу, обязательно сказать.

Говорила малышка как-то уж очень по-взрослому, серьезно и правильно. И одета была куда лучше подавляющего большинства крестьянских детей, что попадались им ранее на пути. Добротная курточка из хорошей кожи, меховая — в такой тепло и в легкий мороз. И на ногах — кожаные сапожки, вещица для обычного серва дорогая, не каждый позволит себе так одевать ребенка, растущего как на дрожжах.

— А кто твой отец? — поинтересовалась Таяна. Пальцы остались в прежнем положении, словно она ждала неприятностей от этого крошечного существа.

— Папочка — здешний лесник, — гордо ответила девчушка, вздернув носик. — Его Шубертом зовут, его все знают. Он ха-ароший!

Немного подумала и добавила, словно это было лучшим доказательством:

— И меня сильно-сильно любит, больше всех, вот!

Денис с Таяной переглянулись. Конечно, в такую погоду вполне можно было ожидать, что с горы сойдет лавина, тем более что тракт пролегал у самого подножия острого, похожего на огромный клык заснеженного пика. Но…

— Послушай, малышка… тебя звать-то как?

— Мия, — мило улыбнулась та. — А папочка меня зайчиком зовет. Только я же не зайчик, а девочка, правда? А он все равно то зайчиком, то белочкой… а я белочку знаю, она маленькая и пушистая. И зайчика я знаю, он сейчас белый, а скоро серым станет. А еще я знаю…

— Подожди, подожди, Мия, — вмешался Денис, понимая, что экскурс в местную фауну может оказаться очень долгим. — Это же дорога к Белозерью, верно?

— Да, господин, только…

— Нам как раз туда и надо.

— Так нельзя же по дороге-то, папочка говорит, сейчас время плохое. А тут еще дорога есть, только по ней дальше получится. Сначала до озера, потом вокруг него и как раз в село попадете.

— И долго ехать? — спросил Жаров. Настойчивость девчушки ему не нравилась.

— К темноте как раз успеете… — Она задумалась, а потом несколько неуверенно добавила: — Наверное…

— Вот что, малышка, спасибо тебе за предупреждение, но мы, видишь ли, торопимся. Так что, пожалуй, рискнем и поедем прямо.

— Но как же… там же эта… лавина. — Глаза девочки заблестели, как будто бы она искренне переживала за бестолковых и непослушных господ, вознамерившихся отправиться прямо навстречу гибели, и собиралась по ним всплакнуть. — Папочка сказал, туда никак ехать нельзя!

— Мы очень торопимся, Мия, — проникновенно сообщил Денис. — И поедем так, как нам надо. Ты не расстраивайся, ничего с нами не случится.

Не желая вступать в дальнейшую дискуссию, он тронул скакуна. Через минуту оглянулся — девочка так и стояла у дороги, вытирая кулачком невидимые с такого расстояния слезинки.

А гора приближалась. Она действительно была заснеженной — и даже странно, что белая шапка еще держалась. Днем уже было довольно тепло — за отсутствием измерительных приборов типа градусника Денис оценил бы температуру воздуха в плюс пять по Цельсию. И он, безусловно, понимал, что девочка и ее гипотетический папа правы, снег напитан водой, он держится на честном слове, и достаточно легкого толчка, чтобы обрушить всю эту влажно-холодную массу вниз.

Но, с другой стороны, если она не рухнула до сих пор, почему бы ей не продержаться еще час — ровно столько, сколько нужно путникам, чтобы миновать опасный участок.

— Может, нам и в самом деле стоит поехать в объезд? — Таяна тоже не сводила глаз со снежного купола.

— Меня терзают смутные предчувствия, — мрачно заметил Жаров, снова оглядываясь. Место, где они встретились с Мией, было еще видно, дорога в этом месте была прямой как стрела… но девочки там уже не было, наверное, снова ушла в лес… видать, отец ее был где-то рядом, не могла же кроха в одиночестве бродить по сырому лесу.

— Предчувствия? — удивленно переспросила Таяна. — Ты видишь угрозу в этой крохотуле?

— Нет, не в ней, — мотнул он головой, но рука все же погладила рукоять меча. — Нет, девочка тут ни при чем, вернее, не она сама… меня беспокоят ее слова. Она очень уж настойчиво советовала нам ехать другой дорогой, да еще той, по которой мы не доберемся до жилья засветло. Подозрительно все это.

— Считаешь, там нас ждала засада? — Таяна надменно задрала нос. — Не думаешь же ты, что какие-то сиволапые мужики способны навредить волшебнице?

Денис мысленно отметил, что прозвучало только «волшебнице», а не «волшебнице и воину». Он не мог не признавать, что Таяна не слишком высокого мнения о нем как о бойце, да и сам он считал примерно так же… но нельзя же так явно давать это понять. Может, обидеться?

— Стрела в спину одинаково опасна и для воина, и для мага, — хмуро бросил он. — Если бы с нами был Тернер с его нечеловеческими чувствами, я бы не испугался сунуться хоть к черту на рога.

— Черт — это что?

— Не важно… Из меня, да и из тебя тоже, следопыт не очень. Девчонка бежала не разбирая дороги, но я услышал ее только тогда, когда она начала кричать. А ты?

— Ну… — неуверенно протянула Тэй и слегка покраснела. — Ладно, ты, возможно, прав. Но если мы будем стоять здесь и болтать, то и по этой дороге до Белозерья засветло не доберемся.

Они тронули скакунов, и когтистые лапы вновь зашлепали по тракту. Гора приближалась, лес отступил — он, похоже, тоже опасался снежной угрозы и не хотел становиться на ее пути. А может, сходящие здесь год за годом лавины — если девочка говорила правду — просто смели ближайшие к скале деревья, оставив за собой плешь, которую сейчас пересекала лента дороги.

Солнце светило ярко, безоблачное небо радовало глаз… и все же в воздухе было разлито беспокойство. Денис ощущал его всей кожей, именно так проявлялось то чувство, без которого ни один десантник не может всерьез рассчитывать дожить до старости. Чувство опасности, чувство недоброго взгляда в спину. Взгляда сквозь прицел… только сейчас Жаров не мог почувствовать за этим взглядом живого существа, на него мрачно и угрожающе смотрело нечто большее — слепая, нерассуждающая, равнодушная, а от того еще более опасная стихия.

— Ходу, Таяна, ходу! — выкрикнул он, сильно хлопая ножнами меча по крупу скакуна девушки. — Быстрее!

— Что? — От неожиданности она чуть не выпала из седла. — Что случилось?

— Потом, все потом! — закричал он. — Вперед!

Что послужило той последней каплей, которая сорвала с места до этого спокойные снега? Солнечный луч, превративший очередную льдинку в капельку воды, камушек, неожиданно потерявший равновесие и покатившийся по склону, птица, выбравшая не лучшее место, чтобы на время прервать свой полет… или крик человека? Ответить на этот вопрос было сложно, да и никого ответ этот не интересовал. Гораздо больше двух всадников, изо всех сил подгоняющих своих скакунов, волновал другой вопрос — снега пришли в движение и, набирая силу, рванулись вниз огромной, непрерывно растущей белой волной.

— Быстрее! — хрипел Денис, нещадно колотя неразумную скотину по бокам.

Особой необходимости в этом не было. Животное, почуяв за спиной неминуемую гибель, мчалось вперед так, как никогда ранее. Камни брызгали из-под лап, могучие когти впивались в слегка подтаявшую землю, оставляя глубокие борозды. Только сейчас Жаров полностью осознал, насколько же изменились в этом мире обычные лошади: аллюр скакунов и до того не слишком напоминал лошадиный, а теперь и вовсе создавалось ощущение, что под седоком ходуном ходит чудовище, рвущееся вперед отчаянными, стремительными прыжками. Денис и сам не понимал, каким чудом ему удается все еще держаться на спине этого сошедшего с ума монстра.

Лавина надвигалась. Уже все вокруг было заполнено грохотом… мгновение, другое, и обезумевший от страха скакун Дениса, уже не чувствуя поводьев, метнулся в сторону от наезженного тракта, надеясь, что этот путь уведет его от опасности.

И рухнул, влетев передней лапой в чью-то глубокую нору, так некстати оказавшуюся на пути.

Денис даже не понял, что произошло. Просто в какой-то момент он вдруг заметил, что летит… а еще мгновением позже черная земля со страшной скоростью метнулась ему навстречу. И все исчезло.

Очнулся он от того, что кто-то с силой хлестал его по щекам. По лицу текла вода — слезы? Или тающий снег? Денис с трудом открыл глаза — бесформенное пятно медленно обрело вполне конкретные очертания, превратившись в лицо Таяны. На этом лице был написан не просто испуг — панический ужас.

— Жи-и-ивой!!! — завопила Таяна, перестав отвешивать Жарову пощечины и начав трясти его за воротник куртки. — Живой! О слава Эрнис!

— Тэй, тише… ты меня сломаешь, — просипел полузадушенный Денис. — Что случилось?

— Твой скакун упал… ты… тебя… лавина…

— Таяна, успокойся, прошу. — Он с трудом поднялся, придирчиво осматривая себя. Если не считать того, что куртка не пережила этого полета и теперь остро нуждалась в ремонте или хотя бы в серьезной чистке, все остальное было относительно цело. Тело болело нещадно — но кости не переломаны, а синяки… пройдут, куда они денутся.

Все вокруг было завалено комьями мокрого снега. Лавина зацепила упавших самым краем, даже толком не закопала — так… припорошила, не более. А вот позади, буквально в полусотне локтей, уже громоздились серьезные завалы — попади они под основной удар, там бы курткой да синяками не отделались.

Скакун лежал на боку, полузасыпанный быстро тающим снегом, и смотрел на Жарова печальным глазом. При ближайшем рассмотрении его лапа оказалась почти целой, только один из когтей вывернулся под неестественным углом и, видимо, причинял несчастному меланхоличному чудищу боль при каждом шаге. Встать животное смогло, смогло даже более-менее сносно передвигаться, но о том, чтобы сесть на него, не могло быть и речи. Зверь припадал на раненую ногу при каждом шаге и жалобно фыркал, информируя своих хозяев о том, что тащить его куда-то с такой травмой — это чистой воды садизм.

Жаров вздохнул и посмотрел на небо. Солнце было еще высоко… все-таки оставалась надежда, что им удастся добраться до Белозерья хотя бы к ночи. Он взгромоздился на круп скакуна Таяны, обхватив руками тонкую талию девушки, и они неторопливо двинулись в сторону ясно видимых далеко впереди, за лесом, дымков — свидетельств того, что где-то здесь есть люди.

Оба молчали. Жарову было немного стыдно — неизвестно, в самом деле девочка хотела заманить их в засаду или нет… а под лавину они попали исключительно по причине его, Дениса, упрямства. И то, что выскочили они из-под удара с минимальными потерями, было не более чем простая удача. Вполне могло выйти и по-другому. Ему казалось, что Тэй тоже во всем винит его.

А девушка сейчас думала совсем о другом. О том, как боль пронзила сердце, когда она увидела лежащего ничком Дьена, присыпанного снегом, неподвижного, безжизненного. О том, как бросилась к нему, как расшвыривала голыми руками комки снега и осколки льда, ломая ногти, царапая кожу, немеющую от холода. О том, как испугалась… Лгать самой себе — что может быть глупее. Она старалась быть честной, а потому готова была признать — всю ее душу затопил панический страх за него, Дьена… и это был не просто страх потерять спутника, товарища, защитника. Это был страх за любимого человека.

Тэй дернула головой, отгоняя подступающую панику. Неужели Оракул был все-таки прав? Неужели тогда, в его пещере, проникая в сознание потерявшего память мужчины, она и в самом деле навеки связала себя с ним узами, так напоминающими любовь? Девушка думала об этом и раньше, и не раз… и отчаянно надеялась, что то чувство, которое она ощущала в себе, чувство зарождающееся, еще не определенное, не сформировавшееся, это ее личное, собственное, а не навязанное древней магией. В минуты таких сомнений она была готова обрушить на голову Оракула все мыслимые проклятия — хотя тогда, в пещере, она знала, на что шла, Дерек предупреждал ее. И все же Тэй даже не предполагала, что ей впоследствии будет так тяжело понять свои собственные чувства…

До деревни добрались, когда небо уже заполнили звезды. Трактир встретил их льющимся из полуоткрытых дверей светом, запахом съестного и, самое главное, теплом. Порванная куртка плохо защищала от холода, шапка осталась где-то под снегом, сбитая ветром во время бешеной скачки, а потому Денис ехал, завернувшись в широкий плащ и оттого походя на взгроможденную в седло мумию.

Когда их проводили в комнату и он, чуть морщась от боли, стянул с себя одежду, то открывшаяся картина заставила его присвистнуть от удивления. Тело представляло собой один сплошной синяк. Он влез в огромный чан, над которым подымался заманчивый парок, и с наслаждением по самую шею опустился в теплую воду, чувствуя, как уходит боль, а заодно и усталость.

Молоденькая девчушка лет пятнадцати высунула симпатичную головку из-за полуоткрытой двери.

— Господин желает, чтобы его одежду почистили?

— Да, неплохо бы, — в блаженной истоме, не раскрывая глаз, протянул Жаров. — И починить… если это возможно.

— Я сделаю все, господин, вы будете довольны, — проворковала девушка, затем после паузы добавила: — Я сделаю все, что пожелает господин.

Не понять явного намека мог только глухой. Денис отрицательно покачал головой, все так же не открывая глаз.

— Этого достаточно, крошка. И скажи, что мы с госпожой желаем ужинать.

— Господа желают ужин в комнаты или предпочтут спуститься в зал?

Голос девушки заметно поскучнел. Еще бы, за ремонт и чистку одежды ей светил как максимум один медяк… а вот за то, что она ублажила бы состоятельного господина, вознаграждение могло бы оказаться куда более существенным. Денис нисколько не сомневался, что основной доход заведению эта служанка приносит не столько умелыми руками, сколько смазливым личиком и молоденьким телом. Он с какой-то отрешенностью подумал, что еще год назад это возмутило бы его… а теперь подобные сцены воспринимаются совершенно нормально, как нечто само собой разумеющееся.

— В зал, — коротко бросил он. — Иди, иди отсюда.

В воде он отмокал не менее получаса и к концу этого срока почувствовал себя совсем хорошо. Выбравшись из остывшего чана, он натянул просторную рубаху, влез в запасные штаны — единственное, что у него было с собой, помимо искалеченного дорожного костюма, обулся и двинулся к выходу. У самой двери задержался — повесил на пояс кинжал. Больше по привычке и совсем не потому, что чего-то опасался, ссоры и уж тем более поножовщина в трактире не приветствовались, поскольку лишиться благоволения трактирщика — это было очень, очень неприятно. И для местных жителей, которые приходили сюда выпить и провести вечер в теплой компании, и уж тем более для тех, кому дорога стала привычной и родной. Оскорбленный в лучших чувствах трактирщик вполне мог передать нелестный отзыв о постояльце своим собратьям по профессии… а слухи имеют обыкновение разноситься быстрее ветра.

Хотя, конечно, всякое случалось.

Денис замер — он вспомнил, почему ему показалось знакомым имя одного из узников покойного барона ди’Флура. Вспомнил странную встречу в трактире, вспомнил человека, нагло присвоившего себе титул Верховного мага. И блеск меча Тернера, одним взмахом отсекающего кисть руки, уже готовую заклинание… впрочем, тогда он еще не знал ни значения приставки «дер», ни имени своего будущего спутника. Забавно… как же этот выскочка оказался в баронской темнице? Надо будет рассказать Таяне.

Девушка уже ждала его внизу. Судя по тому, как суетился хозяин, с какой скоростью на столе появлялись новые и новые блюда, к волшебникам здесь относились с должным уважением. А может, владелец не слишком прибыльной таверны на не очень-то оживленном участке тракта почуял запах денег и теперь готов был костьми лечь, но урвать с богатых гостей максимум возможного.

Аромат горячей, жаренной в специях свинины был подобен удару. Рот моментально наполнился слюной, Жаров осознал, что просто смертельно голоден. И, вонзая кинжал в румяный бок поросенка, он напрочь забыл о том, что собирался рассказать Таяне о странном узнике замка Флур.

Где-то часа через два, с чувством приятной тяжести в желудке отодвинувшись от стола, Денис обвел чуть осоловевшим взглядом зал и жестом подозвал к себе одну из девочек-служанок. Та подбежала, готовая исполнить любое пожелание дорогого гостя.

— А скажи-ка, красавица, где бы мне найти Шуберта-лесника. Я тут с его дочкой поболтал недавно…

Договорить он не успел. Девушка побледнела, ее глаза расширились подобно блюдцам, и, выронив из рук полотенце, она, что-то сдавленно пискнув, убежала. Жаров, глядя ей вслед, удивленно пожал плечами — что это нашло на нее?

Спустя несколько минут к столику подошел хозяин. Он был мрачен.

— Вы это… господин… — Толстяк в порядком засаленном переднике мялся, комкал свой передник толстыми пальцами Я переминался с ноги на ногу. — Это… просить хочу, не надо к ночи-то… примета, говорят, дурная…

— Что не надо? — лениво поинтересовался Денис. В другое время он, возможно, даже возмутился бы от такой наглости, но сейчас, после горячей ванны и сытного ужина, настроение у него было самое умиротворенное.

— Про покойников, говорю, не надо… к ночи… да про них и днем-то… не надо. Вот. Примета, говорю, дурная…

— Да ты говори толком, в чем дело? — нахмурился Жаров, выпрямляясь. — О каких таких покойниках, ты что тут бормочешь?

— Дык, эта… Шуберта, стало быть, да и дочку его, Мию… тому уж года три, как лавина, что с Серого Клыка сошла, так и засыпала. Всем, стало быть, селом откапывали… изломало их страшно. Схоронили, стало быть… а вы, господин… нехорошо о мертвом к ночи…

Хозяин давно ушел, а Денис все сидел, и смотрел ему вслед невидящими глазами. А в памяти, как набат, вновь и вновь гремели слова маленькой девочки: «Шубертом зовут… Мия… Меня сильно-сильно любит… Лавина…»

— Вам другой скакун надобен, — мрачно сообщил довольно бандитского вида мужик, который в этом селе исполнял обязанности ветеринара. Хотя скорее всего его роль больше походила на роль коновала… вряд ли он был большим мастером в вопросах лечения приболевших скакунов. И животное, которому выпала несчастливая судьба тащить на своей спине Жарова, теперь скорее всего будет отправлено на скотобойню. Поскольку хотя нога и не была сломана, но повредил ее скакун основательно.

— Сколько? — коротко спросил Жаров.

Настроение у него было хуже некуда. После короткой, но впечатляющей беседы с трактирщиком минувшей ночью он почти не спал. Стоило закрыть глаза — и перед мысленным взором опять и опять появлялась десятилетняя девочка со светлыми волосами, разметавшимися по плечам. И теперь он чувствовал себя разбитым — да и вчерашние синяки давали о себе знать тупой, ноющей болью.

В глазах мужика появилась плохо скрываемая хитринка. Прочитать его мысли было столь же легко, как если бы они были написаны на заборе полуметровыми буквами. Очевидно, благородные господа находятся в отчаянном положении, а скакунов, годных под седло, в деревеньке раз-два и обчелся. И уж он постарается взять с богатеев правильную цену…

— Ну… эта… хорошие скакуны нонче в цене…

— Хорошие скакуны всегда в цене, — серьезно кивнул Денис, вымучив из себя жалкое подобие улыбки. — Но, как я знаю, в цене и умение правильно оценить товар. А потому попрошу вас, госпожа волшебница, принять меры, чтобы этот весьма уважаемый человек не посмел оскорбить наш слух ложью.

Тэй прекрасно поняла, что от нее требуется. Она щелкнула пальцами, и на ее ладони появился огненный шарик размером с яйцо. Денис уже знал, что, будь эта штука боевой, она вполне была бы способна превратить воина в полном доспехе в обугленный труп. Видимо, мужик тоже это знал — в этом мире общество было на удивление хорошо осведомлено о возможностях боевых магов, а потому относилось к ним с должным пиететом… то есть при мысли о том, чтобы причинить магу неприятности, в первую очередь старались обеспечить десятикратное численное превосходство. А коновал был один… ну не считать же в самом деле существенной помощью двух то ли детей, то ли слуг, каждому из которых вряд ли было больше четырнадцати лет.

Мужик немного позеленел и судорожно сглотнул — видимо, у него были иные представления о процессе торговли. Он почесал затылок, шумно рыгнул, затем несколько неуверенно протянул:

— Эта… ну, хороших скакунов в деревне почитай что и нет… Эй, малой, приведи сюда Шалуна…

Мальчишка, тот, что поменьше, метнулся к конюшне, чуть не спотыкаясь на бегу. Видать, в этом доме хозяин (или папаша) был скор на расправу и приучил всех исполнять свои приказы бегом и прыжками. Спустя буквально несколько мгновений он появился снова, таща за собой здоровенную тварь. Даже по сравнению со своими вечно меланхоличными собратьями скакун выглядел воплощением неземной скорби. Его печальные глаза обежали присутствующих, и, удостоверившись, что ничего хорошего от этих людей ждать не приходится, он отвернулся.

— Дык это, господа хорошие, извольте видеть, скакун самолучший…

— Врет, — задумчиво сообщила Таяна, глядя, как пламенный шарик изменил цвет с золотистого на ослепительно синий. Потом подумала и добавила: — Бессовестно врет.

Мысленно Жаров ей зааплодировал. Был ли этот шарик своего рода магическим детектором лжи, или Тэй просто валяла дурака, но цель была достигнута — волосы на голове мужика явственно зашевелились, а на лбу, несмотря на довольно прохладную погоду, выступили капельки пота. Коновал затравленно посмотрел на госпожу волшебницу и заорал на парнишку:

— Ты кого привел, балбес?! Я ж тебе сказал — Крепыша веди, а ты что, шутить со мной удумал? Вот я тебе… а ну бегом!

Парень в одно мгновение сделался в полтора раза меньше ростом и снова умчался в конюшню. На этот раз его не было несколько дольше.

А этот скакун и в самом деле стоил того, чтобы на него посмотреть. Огромный — такой снесет и латника, он был не просто силен — от него прямо веяло мощью. И породой… то, что сей скакун был очень хороших кровей, бросалось в глаза даже полному дилетанту. И манера поведения его была другой — он стоял, гордо и спокойно подняв голову, и разглядывал потенциальных новых хозяев явно оценивающе.

— Обшибся сынишка-то, — бурчал тем временем коновал, — вы уж не серчайте на него, господа, малой, что взять-то с него? А скакун-то знатный, вы уж не пожалеете, как есть говорю.

Признаться, Денис не был знатоком в вопросе выбора скакунов — по большому счету, он вообще разбирался в этом вопросе на уровне от «ах, какая прелесть» до «что ж за уродец». Ему только оставалось надеяться на то, что Тэй, будучи уроженкой этого мира и дамой благородной крови, все-таки получила достаточно разностороннее образование… хотя он и не имел ни малейшего представления, входит ли в это образование умение оценивать достоинства чешуйчатых тварей с когтистыми лапами и очень впечатляющими зубами.

Он бросил короткий, полный мольбы о помощи взгляд на свою подругу. Таяна кивнула — чуть заметно, это движение можно было понять, только ожидая его. Денис мысленно улыбнулся — с этой девушкой и в самом деле было легко, они понимали друг друга с полуслова.

— Ну, не знаю… — протянул он лениво, с явным сомнением в голосе, — он, видать, больше к пахоте приучен, ну да ладно, может, и сойдет. На какое-то время. А что, ничего лучшего у тебя нет? Может, кто еще в селе скакунами торгует? Или ты думаешь, что я, барон ди’Флур, сяду на животину, что еще вчера плуг тянула? Да меня даже тарги засмеют.

— Да помилуйте, барон! — взвыл коновал, явно делая попытку рухнуть на колени перед благородным господином. — Да разве ж можно! Скакун-то самолучший, рыцарских кровей, да сдохнуть мне, ежели вру! Да вы ж сами-то гляньте, господин барон, гляньте! Стать-то какая, да разве ж у простого скакуна такая стать бывает! Истинно говорю, ваша светлость, истинно!

Жаров снова обошел вокруг скакуна, отметив краем глаза, что огненный шарик в ладони Таяны продолжает оставаться золотым.

— Ну и сколько ты хочешь за эту клячу?

— Пять… наддать золотых, господин барон!

Разбрызгивающий искры шар в руке волшебницы вырос в размерах вдвое и полыхнул во все стороны голубыми отблесками так, что на мгновение лица присутствующих стали напоминать утопленников. Коновал даже сразу сжался, поняв, что рискует шкурой… В довершение ко всему Тэй приклеила на лицо выражение типа «а можно я сделаю ему больно?». Картина была столь натуральной, что мужик позеленел еще больше, его сынок поспешил спрятаться за хлипкую дверь конюшни, а Дьен с удивлением подумал о том, что он, похоже, недостаточно хорошо знает свою подругу.

— Это е-ессли вы возьмете ддвух, ггоспода… — пролепетал мужик. — А за этого… ну уж меньше десяти никак, детей же кормить… пятеро их у меня…

Таяна пожала плечами. То ли процесс торга ей надоел, то ли за такого скакуна названная цена и в самом деле была приемлемой. Жаров достал кошель и неторопливо отсчитал в потную, дрожащую руку мужика десять золотых монет. Тот, молниеносно спрятав деньги, тут же исчез в своем домишке, глухо брякнув массивным засовом. Жаров только усмехнулся — как же успокоительно действует на людей запертая дверь… ведь не то что даже боевой маг — просто любой крепкий мужчина высадит эту дверь в два счета. И коновал это, безусловно, понимает… а поди ж ты, закрылся и чувствует себя в безопасности. А может, и не чувствует, может, залез в подвал и дрожит теперь там, как лист осиновый, как бы госпожа волшебница не передумала да не осерчала. А с них, волшебников, станется и дом по бревнышкам раскатать.

— Чего он так шустро сбежал?

— Скакун скорее всего краденый, — хмыкнула Таяна. — Он и в самом деле стоит этих денег, но такому зверю неоткуда взяться в этой глухомани.

— Допустим, и что?

— Ну… мы могли бы просто забрать скакуна, не заплатив ему даже медной монеты. И он бы не посмел жаловаться на произвол, потому что тогда ему пришлось бы объяснять, откуда у него появился этот красавец.

— Подумаешь проблема! — пренебрежительно фыркнул Денис. — Скажет, нашел, мол. В лесу… и все дела.

— Не так все просто. — Тэй потрепала скакуна по бронированной шее. Неясно, почувствовал ли он ласку сквозь чешую, но доброе отношение заметил. — Его Величество очень следит за соблюдением собственных законов. Имперские следователи могут сквозь пальцы смотреть на мелкие кражи, но похищение боевого скакуна у благородного господина не может пройти незамеченным. А насчет нашел… да кто ж в это поверит?

— И что ему грозило бы, если он и в самом деле спер животину у какого-нибудь подвыпившего рыцаря?

— Петля, — коротко ответила Таяна чуть повышенным тоном.

За запертой дверью раздался короткий всхлип. Коновал, видимо, подслушивал, о чем болтают благородные господа да почему не торопятся покинуть его двор. Денис подумал, что, продлись этот разговор еще немного, коновал, пожалуй, сам вынесет господам обратно их деньги, да еще и приплатит, если господа пообещают убраться восвояси…

Но издеваться над мужиком не хотелось. Тем более что его хозяйство и в самом деле не производило впечатления богатого, а детишек кормить надо. Да и «синие жилеты», императорские сборщики налогов, не слишком лояльно относились к неплательщикам.

— Ладно, — махнул он рукой. — Поехали, что ли? Дорога дальняя…

Позади остались три недели пути. Три недели, на протяжении которых ничего толком не произошло. Никто не пытался проникнуть ночью в комнаты гостиниц, где они останавливались по дороге, банды разбойников не поджидали в придорожных кустах. Кухарки не клали в пищу яд, и даже дикие тарги, казалось, предпочитали охотиться в других местах. И лавины больше не сыпались на голову, а заодно не маячили у обочины девочки, погибшие три года назад под рухнувшей снежной массой.

На фоне этой благодати мозоли на заднице, ночлег под открытым небом и прочие неудобства казались просто мелочью. Последнее обжитое место миновали дней десять назад, никто не желал селиться близко от Гавани. Место это считалось не просто недобрым — опасным, несущим зло. Тому были причины, в свое время Оракул рассказывал Денису и Таяне, что жители Гавани иногда попадают в этот мир. Чудовища, искореженные пространством «вне закона», они способны были напугать кого угодно — и пугали. Да и не в них одних было дело — ведь Дерек говорил, что каждое открытие портала в иной мир, пусть даже на мгновение, впускало сюда капельку чужого пространства, опасного, непредсказуемого. И если у коровы рождался покрытый чешуей или перьями теленок, оскаливающий клыки или облизывающийся раздвоенным змеиным языком, к этому относились относительно нормально — просто отправляли исчадие зла на костер вместе с его мамашей… Но никому не хотелось, чтобы его ребенок под влиянием этого проклятого места родился уродом.

Они стояли на пригорке, рассматривая руины некогда большого портового города. Гавань Семи Ветров стояла на берегу бухты, спокойная вода была подернута чуть заметной отсюда, издалека, рябью. Некогда величественные храмы были полуразрушены, зияя черными дырами провалившихся внутрь куполов, стена, опоясывавшая город, местами развалилась грудами щебня — а местами еще стояла. За ней кое-где возвышались шпили башен, местами целые, местами — порядком битые безжалостным временем.

Денис тронул поводья, и скакун, шлепая по камням когтистыми лапами, неторопливо направился вниз, туда, где виднелся особенно большой провал в стене. Ворота в Гавань Семи Ветров.

Глава 8 ХРАМ ВЕТРА

И собрал Император Талас своих рыцарей, и повелел им очистить сию землю от скверны. Преклонил перед Императором колено барон Данс де Лаган и сказал: «Мы не будем знать отдыха, пока не исполним повеление ваше, сир!» И с тем покинул дворец и направился вместе со спутниками своими, коих числом было тридцать и три, по дороге в проклятое место, Гаванью именуемое, дабы исполнить волю сюзерена и обратить в прах тварей ужасных, кои несли землям имперским разор и смерть. А были среди этих тридцати и трех спутников рыцари могучие, что снискали славу во многих походах и славных поединках. И был там благородный герцог Дилгейм кар’Денец, чей щит украшали скрещенные топоры, гордый герб рода кар’Денец, и его оруженосец Льюк Биррен, который храбростью своею и силою меча заслужил рыцарство в битве при Ундерберге. И еще был там благородный граф Удрунт ли’Шенк, а с ним шестеро рыцарей.

И предстала перед их взорами проклятая Гавань. И сказал благородный герцог Дилгейм кар’Денец: «Следует нам устроить здесь ночлег, ибо кони наши устали, а завтра поутру послужат мечи наши славе Императора Таласа». А барон Линтар де Брей что был в баронство возведен лишь год тому, сказал: «Неправильно такое решение, ибо твари, здесь обитающие, истинно знают о прибытии нашем и время иметь будут, дабы подготовиться к битве». На что ответил благородный герцог Дилгейм кар’Денец: «Ежели отдых не потребен барону, так и стоять ему первую стражу». И ответил ему барон Линтар де Брей: «Да будет так». А Льюк Биррен насмехался над бароном и упрекал его в трусости. И в иное время вызвал бы барон Линтар де Брей наглеца на поединок до крови или до смерти, но самого Императора Таласа указанием запрещены были поединки, покуда не освобождена будет земля от зла, что несет в себе проклятая Гавань.

И расположились благородные лорды и рыцари лагерем, а для благородного герцога Дилгейма кар’Денеца разбит был шатер, что захвачен им был в битве при Ундербергеу самого лидийского тана, коий командовал лидийскими войсками у стен той крепости. А Линтар де Брей и с ним еще трое рыцарей стали дозором вокруг лагеря, дабы не сумел враг незаметно подкрасться и подлый удар нанести. И спустя половину стражи услышали воины звук трубы барона, а затем голос его: «Вставайте, благородные воины, и беритесь за оружие, ибо враг наш уже подле нас».

И облачились рыцари и благородные лорды в доспехи, ибо враг был рядом. Но не спешил враг нападать — ибо знал, что сила его не сравнится с силой славных воинов Империи. Хоть и не простое чудовище приблизилось к лагерю, но демон драконоподобный, а с ним еще трижды по три малых демонов, меж которых не было и двух одинаковых. И возжелал тот демон говорить с командиром сего отряда рыцарей, и выехал вперед благородный герцог Дилгейм кар’Денец на скакуне своем, Бурей именуемом. И спросило его чудовище на языке понятном,для чего рыцари явились сюда, и ответил благородный герцог Дилгейм кар’Денец: «Дабы изничтожить тебя, демон».

Долго пытался демон обмануть рыцарей, говоря о миролюбии своем и укоряя их, что пришли они незваными и непрошеными. Но не стал слушать лживые слова демона благородный герцог Дилгейм кар’Денец, а взял копье свое, что подал ему оруженосец его Льюк Биррен, и напал на дракона. Но крепка оказалась чешуя того демона, и разлетелось в щепки копье, а сам благородный герцог Дилгейм кар’Денец выбит был из седла. И рыцари напали на демонов вслед за командиром своим, и в сече той поверг барон Линтар де Брей одного из демонов, что обличьем медведя исполинского напоминал. А затем поймал скакуна, имя которому было Буря, и подвел к благородному герцогу Дилгейму кар’Денецу, коий в тот момент был пеш, со словами: «Возьмите этого коня, герцог, ибо есть у вас в нем великая нужда». И помог герцогу сесть в седло, и вместе снова набросились они на демонов. А ко времени тому пал уже благородный граф Удрунт ли’Шенк, а с ним и двое из его рыцарей, и тяжко ранен был барон Данс де Лаган, а тако же и иные воины. Но убиты были и четверо из малых демонов, а старшему демону, что драконоподобен был, нанес один из рыцарей, имя которому было Брехт Каддар, рану значительную, но и сам рыцарь ударом того демона убит был. А пока бились рыцари, все кричал дракон, что не желает зла людям и желает лишь мира… да только слова те были лживы.

И взял благородный герцог Дилгейм кар’Денец новое копье, и напал на демона, что похож был на скакуна с торсом человеческим, и метал стрелы из лука огромного, каковые стрелы безо всякого труда доспехи пробивали. И пронзил герцог грудь тому демону, но силен оказался демон и нанизал себя на копье герцогское и ударил того луком своим огромным по шлему. И потемнело все в глазах герцога, но удержался он в седле и, выпустив из рук копье, ударил мечом по голове того демона, убив его на месте. А потом выдернул копье из тела и воскликнул: «Клянусь Светлой Эрнис, а ведь лучшего копья не держал я в руках до сей поры».

А ко времени тому повергнут уж наземь был барон Линтар де Брей и дрался пеш над телом раненого барона Данса де Лагана, обороняя его от двух демонов, один из коих совсем как человек был, да только рук у него было четыре, и в каждой клинок он держал огромный. А второй демон тако же подобен человеку был, да только голову имел, аки у торга злобного, да с клыками, коими мог и латы кованые пробить. И там бы и настал конец обоим баронам, но явился им на выручку рыцарь Лорен Брист, что из свиты был павшего благородного графа Удрунта ли’Шенка, и поразил четырехрукого демона в спину, а затем убил барон Линтар де Брей второго демона, и вместе отнесли они раненого барона Данса де Лагана в безопасное место, после чего снова вернулись в сечу.

А тогда увидел барон Линтар де Брей, что старший демон что подобен дракону был, нападает на Льюка Биррена, что оруженосцем был славного герцога Дилгейма кар’Денеца, и страхом охвачен был Биррен, и бросил оружие свое, и бежал он от демона. Тогда встал барон Линтар де Брей на пути демона, пеш и с одним лишь мечом. И сказал тому демону: «Готовься к смерти». Но ответил демон, что к смерти давно он готов, ибо мир сей злобен и подл. И опустил меч барон Линтар ди’Брей, и спросил он демона, отчего тот свирепствует в сиих местах, что проклятой Гаванью именуют. И ответил демон, что не знает, как очутился здесь, и желал бы вернуться туда, откуда пришел, но дорога туда неизвестна ему. И еще сказал демон, что не желает убивать рыцарей, токмо ради защиты своей и детей своих, из которых уж двое лишь живых оставались.

И поверил молодой барон словам чудовища, ибо юн был и не знал еще, что враг может быть не только прям и благороден, но и подл и коварен. А потому в сторону шагнул и сказал: «Ежели не желаешь ты, демон, сей битвы, то надлежит тебе бежать». И сделал демон вид, что намерен бежать, и даже призвал с собой детей своих, но разгадал его подлую уловку благородный герцог Дилгейм кар’Денец и налетел на демона сзади, ударив его в спину и пробив копьем своим верным и чешую драконью, и сердце демона. А затем сказал он барону Линтару де Брею: «Враг коварен, и слушать слова его рыцарю не должно».

А Льюка Биррена, что оруженосцем был славного герцога Дилгейма кар’Денеца, после сечи той никто и не видел, а многие думали, что, трусость на поле боя проявив, устыдился того молодой Биррен и скрыться решил от глаз товарищей своих по оружию. А еще говорят, что ушел он в монастырь, дабы молитвами своими загладить пред Светлой Эрнис вину свою. Голова же демона, что вез во вьюке благородный герцог Дилгейм кар’Денец, таинственным образом исчезла спустя три ночи. И сказал герцог, что совершил кражу сию тайный его недоброжелатель, дабы принизить славную победу в глазах Его Величества…

Линеас Кулл Дарций. «Истинные хроники Его Императорского Величества Таласа Первого»

* * *

— Ритуал позволит нам превратить вот это, — на сморщенной ладони Затара лежало крошечное зернышко, — в раскидистый куст. И запомните, это очень тонкое искусство. Метать огненные шары может всякий из вас, для этого особого ума не нужно.

Старик говорил желчным, неприятным голосом, который в полной мере отражал его нынешнее настроение. Фарид Затар давно уже не преподавал в Академии, и тем не менее несколько раз в год ему приходилось появляться в аудиториях — дань занимаемому посту ректора. Ну и еще потому, что среди нынешних знатоков магических искусств немного было таких, кто сумел бы хоть в какой-то мере сравниться со стариком в знании магии.

Два десятка слушателей Академии внимали старому магу, затаив дыхание. Вернее, дыхание затаили примерно четверть, другие же отчаянно сдерживали зевоту. Конечно, Фарид Затар — великий маг, это никем не оспаривалось… но многие считали, что те тонкости, о которых старик так любит долго и пространно рассуждать, никому не нужны. Испепелить врага огненным шаром, вызвать ветер или дождь, залечить рану — что еще нужно магу для того, чтобы обеспечить себе приятную и не обремененную заботами жизнь? А боевому магу все эти тонкие материи и вовсе знать незачем. В бою не до изысков — убей или будешь убит. А потому столь презираемые этим дряхлым дедом огненные шары, ветвистые молнии или невидимые глазу таранные удары, проявления стихийных сил, там, на поле боя, куда важнее, чем всякая возня с семечками.

Но разгневать мага… на это никто бы не решился. Каждый из юношей и девушек, мечтавших о дипломе выпускника Академии или, чего греха таить, о титуле полноправного волшебника, прекрасно понимал — одно лишь слово ректора может навсегда сделать любого из них, подающих надежды магов, переписчиком старых бумаг. На веки вечные — и без права на апелляцию. Можно посмеиваться старику в спину, можно рассказывать о нем анекдоты — но на тех редких лекциях, когда Ректор удостаивал учеников своим присутствием, следовало сидеть тихо, изо всех сил изображая внимание.

Магистр Хариус Блук, обычно проводивший эти занятия стоял чуть в стороне от кафедры, где расположился ректор, и страдал. Он страдал от стыда, поскольку в отличие от подслеповатого Затара прекрасно видел скуку и равнодушие, написанные на лицах большинства учеников. Да, ему не удалось привить этому выпуску интерес к магии как к науке. Никто из них скорее всего не пожелает работать над возрождением утраченных знаний, над расшифровкой старых манускриптов. Никто не займется исследованиями чего-нибудь нового, что сможет продвинуть магию вперед. Ну, может, один или двое… Хариус еще раз оглядел лица присутствующих и мысленно покачал головой. Вряд ли даже один. Да, кое-кто из студентов сейчас слушает с интересом, но это те, кто решил уже посвятить себя целительству, для них владение магией земли может оказаться полезным. В дальней дороге большую часть целебных трав удобно нести в виде семян, чтобы вырастить их, если возникнет такая необходимость. Но и эти несколько человек смотрят на предстоящее не как на таинство, а как на чисто утилитарную процедуру.

Временами магистр Блук думал о том, что и его жизнь прошла зря. Да, годы проведенные в Академии, он бы не назвал скучными… но что они дали, эти годы? Несколько сотен выпускников, из которых серьезными магами можно было назвать от силы два-три десятка. Да и те… Даже Таяна де Брей, одна из самых подающих надежды… Вернее, наиболее подающей надежды была, пожалуй, ее мать, но ее чрезмерная забота о дочери очень быстро поставила крест на магической карьере волшебницы. Телла де Брей вполне могла бы заслужить титул Великой волшебницы… если бы посвятила магии столько сил, сколько отдала семье. Что ж, она никогда не прислушивалась ни к мнению магистра Блука, ни к самому ректору Академии. А ее дочка оказалась вполне достойной мамаши. С блеском окончила Академию, ее ждала весьма неплохая карьера, и кто знает, может быть, может быть… но она исчезла из столицы, исчезла на несколько лет, чтобы провести эти годы, подумать только, помогая сиволапым мужикам поливать их убогие поля. Он готов был признать, что это тоже было нужно, но, видит Эрнис, для такой работы вполне подходят те, кто сейчас старательно прячет зевоту.

Правда, Таяна де Брей привела ко двору этого человека… Хариус Блук не раз говорил о нем с ректором. Постепенно его первоначальный вывод о том, что молодой мужчина есть посланник самой Эрнис, был поколеблен. Но, во имя всего святого, у него были все основания считать именно так! Человек из иного мира, владеющий, наверное, иными, невероятными знаниями… и как же было обидно осознать, что человек этот — не более чем воин. Да и то не слишком умелый и не так уж и сильный. Любой ньорк… да что там ньорк, любой опытный легионер, пожалуй, заткнет его за пояс… И все же Хариус не мог сдержать дрожи, когда беседовал с Дьеном Сэнсэем. Как бы там ни было — но он пришел сюда странным путем, и было это неспроста.

Тем временем Затар завершил теоретический аспект лекции и приступил к практической демонстрации. Магистр Блук видел это уже множество раз, да и сам неоднократно демонстрировал эту магию. И при этом каждый раз его сердце замирало при виде того, как крошечное зернышко стремительно превращается во взрослое, плодоносящее растение. За это он и любил магию, за это и был предан ей душой и телом все эти долгие десятилетия. Это чудо — и он не уставал смотреть на него.

Ректор взмахнул руками — между пальцами появилось зеленое свечение, оно струилось по коже и тяжелыми каплями стекало в небольшой горшок с землей, куда до этого он с соблюдением всех необходимых элементов ритуала погрузил семечко. Хариус замер — вот сейчас, сейчас всколыхнется земля, рванутся наружу зеленые ростки, устремляясь к свету и к воздуху.

И земля действительно зашевелилась. Но вместо зеленых стрел наружу выбрался, извиваясь, тонкий белесый отросток. Затар нахмурился, бросил короткую отрывистую фразу. Магистр Блук дернулся как от удара — это было одно из заклинаний, которому обучали лишь тех, кто носил титул Великий, да и сам Блук знал его лишь потому, что был одним из старейших и заслуженнейших преподавателей Академии. Заклинание, усиливающее действие магии… сейчас куст должен пойти в рост с такой скоростью, что наверняка разметает землю по всему залу и, пожалуй, пробьет корнями стол. Были случаи, когда ветви обезумевшего растения оплетали не успевших увернуться людей и прорастали сквозь них…

Блук дернулся назад, хотел было крикнуть, чтобы и студенты отбежали подальше. Ректор стоял возле горшка с семенем… у него не было шанса увернуться.

Но этого и не понадобилось, и предупредительный возглас застрял в горле магистра. Белесый отросток дернулся, словно услышав заклинание, рывком удлинился на пару пальцев, а затем безжизненно поник, свернувшись колечком.

— Что происходит, господин ректор? — тихо спросил Хариус Блук.

Ректор медленно поднял голову, осмотрел теперь и в самом деле затаивших дыхание молодых людей.

— Вон отсюда… — тихо прошептал он, но от этого еле слышного шепота у многих по коже пробежал холодок. Никому ничего не надо было объяснять, они только что своими глазами видели, как потерпел неудачу тот, кто считался сильнейшим магом Империи, потерпел неудачу при попытке сотворить пусть и сложное, но вполне отработанное заклинание.

Прежде чем старый маг подкрепил свое требование чем-нибудь болезненным, студенты мухами вылетели из зала. Остался один лишь магистр Блук, задумчиво разглядывавший червеобразный отросток, уже потерявший всякую подвижность.

— Странно, мэтр…

— Заклинание было верным, — сварливо взвизгнул господин ректор, и глаза его обещали испепелить всякого, кто посмел бы утверждать обратное.

— Безусловно, мэтр, я слышал каждое слово. — В голосе Хариуса сквозил не столько страх перед магом, сколько безмерное удивление. — Правда, не стоило бы запускать усилитель внутри помещения…

— Но он ничего не дал, — буркнул Затар, устало опускаясь в кресло. — Что происходит, магистр? Неужели я… теряю свою Силу?

— Насколько я знаю, — осторожно заметил Брук, — такого еще не бывало. Волшебник может к старости… простите, магистр, я не имею в виду вас, но старость рано или поздно приходит ко всем… так вот, волшебник может потерять разум, здоровье… но Силу — никогда.

— И тем не менее заклинание было верным, — почти простонал Затар. На его морщинистом лбу выступили капли пота, а руки мелко тряслись.

— Позволите, мэтр?

Не дожидаясь разрешения, Хариус Брук извлек из недр балахона небольшое зерно, неспешно, вдумываясь в каждое слово, прочел необходимый фрагмент заклинания и, проткнув пальцем землю, засунул зернышко глубоко в горшок. Теперь пришла пора для очередной части заклинания, Хариус знал ее назубок и мог бы поклясться, что не допустил ни единой, даже самой незначительной ошибки. И зеленое свечение, признак успешно вызванного «Прилива Жизни», не замедлило появиться именно в тот момент, когда следовало, Ни мгновением раньше, ни мгновением позже.

И ничего… как и у ректора, из земли медленно, словно нехотя, вылез белый червячок ростка, качнулся раз, другой… и бессильно упал.

Два старых волшебника непонимающе уставились друг на друга.

Тернер сделал очередной шаг и, с трудом разомкнув спекшиеся губы, весьма нелицеприятно помянул ньорка. Хоть и считается, что усопшим иль слава, иль забвение. В свое время он был удивлен, услышав от Дениса, что и в том мире, откуда пришел этот парень, существовало похожее правило. И все же сейчас он был готов призвать на голову ньорка все кары небесные, включая неудовольствие Светлой Эрнис, каковое, говорят, может любому неугодному богине существу выйти боком.

Хотя похоже было, что Сиятельная сейчас недовольна именно им, тьером.

Он сощурился, вглядываясь в даль. До намеченного холма было еще далеко, и Тернер, скрипя зубами, сделал еще один шаг. И еще…

Тело болело немилосердно. До этого времени он даже не знал, что такое настоящая боль. Конечно, бывали случаи когда чей-то коготь или клинок добирался до его шкуры, нанося рану, бывало даже, что раны эти были тяжкими. Он веками хранил память о них — шрамы, которые мог бы легко убрать. Но шрамы напоминали об ошибках, помогали не совершать их вновь… Что ж, раны были… но все они заживали очень быстро, и боль, появившись ненадолго, вскоре уходила без следа.

Но не сейчас… прошло уже пять дней после того боя, а он все еще не мог прийти в себя. Тело, ранее такое надежное и здоровое, теперь отказывалось служить. Внешне никто бы не сказал, что тьер ранен, но он лучше кого-либо другого знал, что далеко не все в порядке. И уже в который раз упрекал себя в том, что столь неосмотрительно трансформировался в человеческую форму. Это было большой, очень большой ошибкой… Еще два дня назад он вдруг понял, что плоть, ранее послушная любому его пожеланию, теперь стала как будто чужой, словно бы силы, питавшие его способность менять форму, вдруг иссякли.

Если бы он догадался принять одну из своих излюбленных боевых форм… что ж, может, он и бросался бы в глаза случайным свидетелям, но по крайней мере мог бы за себя постоять. А теперь… Тернер тяжело оперся на меч и снова посмотрел на холм, до которого еще предстояло добраться.

— Следует признать, боец из меня сейчас никакой.

Слова прозвучали хрипло, вымученно, но на душе стало капельку легче. Еще одна привычка, приобретенная за последний год, — разговаривать с самим собой. Жил же без этого тысячу лет, и тишина нисколько не тяготила… а теперь, гляди ж ты, хочется услышать человеческую речь. Пусть и от самого себя.

— А почему я думал, что сила будет со мной вечно? — задал он сам себе риторический вопрос, одновременно размышляя, не стоит ли сделать себе поблажку и не объявить ли привал досрочно. С некоторой гордостью он выиграл и этот бой — с собственной болью, а потому снова потащился по направлению к намеченной цели. Чтобы хоть немного отвлечься от раздирающей боли, он продолжал бубнить себе под нос: — Денис как-то говорил о капле, переполняющей чашу. Интересное сравнение… может, мне было отпущено сколько-то силы, дабы лечить раны. И вот она кончилась… Кто знает, может, мне суждено до конца жизни остаться в этом обличье?

Он снова остановился — передохнуть. Оглядел себя… зрелище получилось не слишком обнадеживающее. Как обычно, он придал внешнему покрову тела видимость одежды, но получилось в этот раз куда хуже, чем хотелось бы. Кожаная куртка местами явственно сливалась с бриджами, которые, в свою очередь, плавно перетекали в сапоги. Любой человек, увидевший этот наряд, был бы безмерно удивлен. Это в лучшем случае… а в худшем с криком «Демон!» схватился бы за оружие.

Поэтому Тернер и брел сейчас по этой пустоши, стараясь держаться подальше от людских поселений.

Он попытался заставить куртку отделиться от штанов — раньше для этого потребовалось бы мгновение, за которым не уследишь взглядом. Теперь же… нет, желаемого он достиг. Но от этого простого и привычного действия голову пронзила острая пульсирующая боль, а лоб покрылся крупными каплями пота. Да уж, для путешествия человеческая форма была далеко не самой лучшей.

Возникла мысль бросить тяжелый меч, но по зрелому размышлению Тернер решил, что лучше все-таки тащить за собой эту железку, чем в случае опасности оказаться без оружия. Он не был уверен, что сможет в нужный момент отрастить хотя бы небольшой костяной шип.

— Проклятый скакун…

И эту фразу за последние дни он произнес уже, наверное, в сотый раз. Видимо, даже меланхоличный скакун не выдержал зрелища изрубленного паука, медленно, мучительно превращавшегося сначала в жалкое подобие человека, а затем начавшего обрастать одеждой. Несчастное животное, и без того не пребывавшее в восторге от своего прежнего седока — ньорка, захрапело, а затем умчалось куда-то в неизвестность, бросив потенциального хозяина на произвол судьбы.

Сейчас скакун интересовал Тернера отнюдь не как средство передвижения — только лишь как пища. В обычное время еда ему нужна была достаточно редко, но сейчас, после полученных ран, он остро нуждался в мясе — пусть даже сыром. В самый первый момент, когда чудовищная слабость почти не давала ему возможности двигаться, он всерьез подумывал о том, чтобы съесть ньорка… Но отвращение пересилило — создатели, будучи людьми весьма предусмотрительными, вложили в свое творение стойкое отвращение к человеческому мясу. Ньорк, правда, не был человеком, и все же… и все же тьер не желал добавить к боли и слабости еще и выворачивающую наизнанку рвоту.

В небе показалась крошечная точка. Заметив ее, Тернер почувствовал, как мелко задрожали руки… стервятник. Пища, которая сама к нему летела, — оставалось только поймать. Он лег на землю, уставившись широко открытыми глазами в серое, хмурое небо, и замер. Оставалось лишь надеяться, что птица увидит это тело и сочтет его достойным ужином… и, если повезет, ужином окажется сама.

Оставалось лишь ждать… За прошедшие века тьер хорошо этому научился.

— Значит, вы бросили ньорка умирать?

Голос Черри не предвещал двум провинившимся следопытам ничего хорошего. Да они и не ждали, что за паническое бегство их погладят по головке. А уж Черри вполне могла погладить — только по шее, да еще чем-нибудь острым. Или поручить это дело Утару — а Белоголовый, говорят, был большим мастером отправлять людей на встречу с Эрнис медленно и со вкусом.

Двое смотрели в пол, неловко переминаясь с ноги на ногу. Хмурый, оправдывая свою кличку, насупился и молчал, второй же, именовавшийся Дилком и еще не заработавший права на боевое прозвище, время от времени пытался вставить в монолог Черри отдельные реплики, не осознавая, что тем самым роет себе могилу.

— Дык эта… он же мертвый был, хозяйка!

— Мертвый, говоришь? А этот… это… ну, в общем, с кем ньорк сражался, он что, тоже умер?

— Я ж говорил, госпожа, он вроде как и умер, а как Рамус его резать стал, так он его, стало быть, и того…

Хмурый мысленно закатил глаза. Он уже понял, чем закончится этот разговор, но все еще отчаянно надеялся, что длинный язык молодого напарника доведет того до гроба и тем самым удовлетворит жаждущую крови Черри.

А та от услышанных слов дернулась словно от удара.

— Значит, ты говоришь, дружок, что вы оставили ньорка мертвым, а этого демона живым? — Ее голос был приторно сладким. — Значит, то, что ньорк погиб, ничего не дало, так? Вы благополучно дали демону возможность прийти в себя?

— Дык ведь Рамуса ж… эта… насквозь…

Черри подавила в себе яростное желание ткнуть кинжалом прямо в тупую морду следопыта. Для этого время придет. Позже. Она нервно зашагала по крошечной комнатке — лучшей, что смог найти для нее трактирщик.

Все складывалось отвратительно — отвратительно настолько, что она всерьез начала подозревать вмешательство неких высших сил, вознамерившихся окончательно погубить и без того весьма бесперспективную Охоту. Ньорк, этот ни в грош ее не ставивший ублюдок, вдруг исполнился такого энтузиазма, что буквально оставил позади всех, кого Черри намеревалась собрать для облавы. И, как и следовало ожидать, Тернера он догнал — да эта тварь, собственно, и не особо старалась скрыться… Черри заскрежетала зубами от бессильной ярости — о, если бы там, где сошлись эти два создания, оказалась она и хотя бы два десятка ее бойцов… избитого Тернера они бы изрубили в фарш, и не важно, каких потерь бы это стоило. Но нет — там, проклятие на их голову, оказались эти три идиота. И момент упущен… найти Тернера можно, собаки наверняка его выследят, но если эта тварь оправилась от ран — значит снова будет бойня.

— Значит, так, — прошипела она, прожигая взглядом стену, ибо опасалась, что попади ей на глаза сейчас этот болван, и она не сдержится, устроит показательную казнь… а времени для этого нет, времени нет совсем, ни часа, ни минуты лишней. — Значит, так, ты, Хмурый, сейчас ведешь нас к тому месту, где была битва. Немедленно. Демон не мог уйти далеко, он ранен… если мы не нагоним и не добьем его сейчас — все пропало. Я знаю его силу.

За ее спиной послышался топот ног. Хмурый, убедившись, что прямо сейчас его не распнут, бегом бросился наружу седлать скакуна и именем Черри отдавать приказы. Кажется, Дилку хватило ума последовать за ним.

— Утар, сюда должны подойти еще бойцы, человек двадцать. Дождись их, потом двигайся за нами. Всех собак я заберу с собой. Можешь оставить себе Рыжую, она поможет найти наши следы.

— Нет.

Она повернулась, и даже многое повидавший в жизни Белоголовый отшатнулся, увидев бешенство в глазах своей воспитанницы. Сейчас ее глазами на него смотрела сама смерть, и следовало выбрать, кто станет целью. Он понял, что Черри в гневе забудет все — и старую дружбу, и былые привязанности, и честь. Ею двигало только одно страстное, всепоглощающее желание — убить. Убить врага — любой ценой.

— Ты сделаешь так, как я сказала…

Лицо Утара осталось совершенно неподвижным, но изнутри его переполняло возмущение. Его девочка, с которой его связывало нечто большее, чем просто отношения учителя и способной ученицы, никогда не вела себя столь жестко. Да, она получила прозвище Дикая Кошка, но ее жесткость, даже иногда жестокость всегда была направлена на врагов, а не на друзей.

— Ты сделаешь так, как я хочу, — повторила она, чеканя каждое слово. — Отныне все будут делать так, как я говорю, и никак иначе. А тот, кто думает иначе… что ж, это будет его выбор.

Утар коротко склонил голову в знак согласия и с огорчением подумал, что, идя этим путем, девочка не приобретет себе множества друзей. А вот врагов… врагов будет немало. И, возможно, он станет одним из них. Белоголовый за свою жизнь сумел обзавестись некоторым числом недоброжелателей и отличался от них одним весьма важным свойством — он все еще был жив. А они — нет. И произошло это потому, что он, Утар, несмотря ни на какие привязанности, симпатии и прочие сентиментальные чувства, никогда не прощал обид. Правда, и обидеть его было непросто — обидеть по-настоящему, так, чтобы ветеран затаил злобу. Он умел прощать мелочи — и умел выделять то главное, что простить нельзя. Сейчас Черри очень близко подошла к опасной грани… а ему не хотелось, чтобы она сделала еще один, фатальный шаг.

Но куда больше его волновало то, что воспитанница совсем перестала слушаться умных советов. Не пороть горячку, найти кого-то из других ньорков — нет сомнений, что и они с радостью возьмутся за это дело, видать, с демоном их связывает какая-то давняя вражда. Не последним же был этот Д’раг. Нанять, в конце концов, двоих — тогда они наверняка справятся. Но девчонка сейчас явно не готова действовать разумно. Наплевать на ее приказы и заняться поисками ньорков самому? Утар мысленно покачал головой — если даже он начнет нарушать прямые приказы главы Гильдии, куда покатится мир? Пусть он и отошел от дел, пусть и не принимает контракты… но Гильдия, ее правила, ее законы были и остаются близки ему.

Черри, резко развернувшись на каблуках, схватила прислоненный к стене клинок и выбежала из дома. Ее скакун был уже оседлан, примерно четыре десятка всадников ждали в седлах. В этот раз ей удалось собрать внушительный отряд — двенадцать магов, в том числе один титулованный, десятка полтора профессиональных наемников, польстившихся на немалое вознаграждение, двое гладиаторов из тех, что своим мечом и толикой удачи заслужили свободу и почет. Остальные были членами ее Гильдии, большие мастера нанести удар из-за угла, метко пустить отравленную стрелу или организовать ловушку, что отправит неосторожного в мир иной, — но не такие уж мастера честного и открытого боя. Этот отряд мог бы при некотором везении справиться с иной баронской дружиной, и она надеялась, что раненый демон не сумеет оказать серьезного сопротивления. Но, по большому счету, она вряд ли всплакнула бы даже в том случае, если демон положит всех ее наемников до одного — лишь бы он сам сдох.

Над телом ньорка уже изрядно поработали стервятники — а кто-то прибрал к рукам и его огромный меч. В первый момент Черри подумала, что оружие прихватил с собой демон, но, подумав, от этой мысли отказалась — оглоблей, которую Вечный Воин называл мечом, даже демону, наверное, ворочать будет тяжко.

— Мы похороним тебя позже, — сухо бросила она трупу. Ньорк, разумеется, не возражал… но трое или четверо из отряда, наемники, при словах этих поморщились, а один даже дернулся было, словно желая возмутиться… но смолчал. Черри видела это движение и криво усмехнулась — что ж, может, эти парни и неплохие бойцы, но все же они подонки. Настоящий воин никогда не допустил бы такого — оставить собрата непогребенным было одним из тех деяний, что ложились на репутацию воина пятном позора. Но другого ожидать и не следовало — во-первых, настоящие профессиональные наемники ни за какие деньги не станут служить Гильдии убийц, а во-вторых… во-вторых, сейчас на сантименты времени не было.

Собаки взяли след сразу — это, пожалуй, несложно было бы сделать даже и человеку, притом далекому от знания премудростей следопыта. След был четкий — сырая земля ясно давала понять, куда направился демон. Если бы он двинулся по пепельной равнине… Черри слышала об этом месте, хотя прежде бывать здесь ей не доводилось. Но демон, видать, совсем потерял разум — некоторое время он тащился совсем рядом с серым пепельным полем, которое надежно скрыло бы его следы даже от самой лучшей ищейки, а потом и вовсе отклонился в сторону, словно намеренно давая понять преследователям, куда направился.

Всадники без устали погоняли скакунов. Хмурый, отчаянно пытаясь вернуть пошатнувшуюся репутацию, уверенно заявил, что демон обессилел, еле передвигает ноги, часто останавливается. Несколько дней форы — это много, но всадники нагонят беглеца без труда.

* * *

С того момента как началась погоня, прошло уже почти трое суток… из них двое — в бешеной скачке по следу. Ни люди, ни скакуны, ни собаки такого бы не выдержали никогда, а потому маги снова и снова вливали в двуногих и четвероногих членов отряда новые и новые порции силы и бодрости… Но и возможности магии были небеспредельны. День в очередной раз сменился вечером, затем на небе зажглись звезды… собаки падали от усталости, да и люди готовы были в любой момент выпасть из седел, а заклятия уже давали эффект лишь на недолгий срок. Скрепя сердце Черри скомандовала привал… сама она почти не ощущала усталости, но, спрыгнув со своего скакуна на землю, вдруг почувствовала, что ноги отказываются ее держать. Даже ко многому привыкшие наемники вымотались настолько, что отказались и от ужина, и от выпивки, просто попадав, кто где стоял. Уже через несколько минут над местом бивуака раздался первый храп… лишь немногие нашли в себе силы сначала позаботиться о скакунах.

Если бы здесь сейчас оказался враг, он без труда мог перерезать весь отряд, до последнего человека, спящих. Ни о каких часовых не могло быть и речи, любой, на кого были бы взвалены эти обязанности, не продержался бы и получаса. Но врага поблизости не было.

Утром обнаружилось, что один из наемников, ветеран лет пятидесяти, весь иссеченный шрамами и убеленный сединами, мертв. Видать, сердце не выдержало бешеной скачки. И снова Черри не позволила задержаться, чтобы сотворить над павшим обряд прощания…

В этот раз возмущенные возгласы раздались отовсюду. Ладно уж ньорк, он, по крайней мере формально, не был членом отряда, но седой наемник — Черри даже не знала его имени, наймом бойцов занимался Утар — был своим, а потому заслуживал последнего ритуала.

— Ты с ума сошла, Дикая Кошка, — выступил вперед высокий молодой парень. Вряд ли за его плечами было много сражений, для богатого послужного списка он был слишком юн, но все наемники когда-то принимали свой первый контракт. Может быть, молодость мальчишки и толкнула его на договор с Гильдией, договор, которым он вряд ли стал бы впоследствии гордиться. — Неужели для тебя нет ничего святого? Он воин и должен быть похоронен, согласно…

Его пылкая речь была прервана на полуслове — тонкий стилет, брошенный женской рукой, ушел глубоко в глазницу. Тело еще не успело коснуться земли, а в руке Черри уже сверкал новый кинжал. Она обвела отшатнувшихся бойцов бешеным взглядом.

— Он будет похоронен. Потом. И в этой могиле будут лежать двое. Или трое? Напоминаю, вы подписали контракт. Кто-то намерен его нарушить? Щенки, я видела демона в деле. Не верите мне — поверьте ньорку… он тоже думал, что он сильнее. Сейчас у нас еще есть шанс, потом его не будет.

Она снова вгляделась в лица стоящих перед ней людей. Недавно она думала, что перед этим отрядом мало кто способен устоять. Теперь мнение изменилось. Мальчишки… пусть даже кое-кто из них и дожил до седых волос. Большинство, видимо, представляли себе эту Охоту совсем иначе — веселая погоня, быстрая схватка, в которой, пожалуй, львиную долю работы сделают маги, — а потом золото, легко доставшееся, можно будет столь же легко и спустить в тавернах, похваляясь несвершенными подвигами. Кое-кто в этой компании знает вкус крови… может быть, таких даже большинство. В этой жизни ощутить на губах вкус крови врага — не так уж и сложно. Но для того, чтобы правильно оценивать свои и, главное, чужие силы, нужно нечто большее, чем умение складно плести боевые заклятия или ловко махать клинком, — нужен опыт, что приходит лишь после множества выигранных битв.

Вряд ли многие из присутствующих могли похвастаться солидным списком побед. Большинство молоды, а те, кто постарше, либо мастера бить в спину, либо нажили седые волосы не столько в боях смертных, сколько в утехах корчемных да постельных.

Что ж, придется обходиться тем, что есть.

— В седла, — коротко приказала она.

Спорить никто не решился. И дело даже не в том, что все боялись Дикую Кошку, которая с каменным выражением лица только что убила одного из своих же товарищей… ну, пусть не товарищей, пусть подчиненных. Хотя должный эффект это произвело. Просто каждый помнил, что подписал контракт — на астрономическую сумму, которую в иное время непросто заработать и за несколько лет. И еще они помнили, что одному из них уже не получить этих денег — просто по причине слишком длинного языка. И никто не хотел оказаться на его месте.

Спустя несколько минут отряд снова двинулся вперед, все наращивая и наращивая скорость.

Отлежавшиеся за ночь собаки бодро бежали по следу, всадники следовали за ними. Прошло еще несколько часов, солнце достигло зенита и уже порядком припекало. Особенно доставалось тем, кто был в доспехах — многие из наемников предпочитали терпеть на плечах лишнюю тяжесть, чем в случае боя оказаться в одной лишь куртке, — если то, что они слышали об этом демоне, правда хоть на треть, он вряд ли позволит им спокойно подготовиться к битве. Один из магов уже пустил в действие заклинание, дающее силы, — люди, выжатые досуха, слишком мало отдохнули за эту показавшуюся такой короткой ночь.

Внезапно едущий впереди Хмурый остановился и поднял руку, призывая всех последовать его примеру.

— Что случилось? — Черри осадила скакуна, ящер тяжело дышал, да и девушка была порядком измучена.

— Смотрите. — Следопыт ткнул пальцем вниз.

На земле лежали дочиста обглоданные кости и кучка перьев.

— Он останавливался здесь, — пояснил разведчик. — И он был здесь недавно, несколько часов назад. Кровь стервятника еще не засохла окончательно.

— Он съел стервятника? — Черри почувствовала в горле комок и с трудом сдержала тошноту. Она слыхала, как в трудную минуту люди, умирающие от голода, ели змей, крыс, даже жаб… но сожрать это летучее олицетворение смерти, этого попирателя падали… это было немыслимо.

Хмурый лишь пожал плечами:

— Может, он очень проголодался?

Даже эта невинная шутка вызвала у Черри очередной прилив злобы. С огромным трудом остановив руку, потянувшуюся за клинком, он процедила сквозь зубы:

— Вперед!

И вновь бешеная скачка, вновь когтистые лапы скакунов терзают землю, собаки бегут молча — лаять у них уже нет сил, но лапы несут и несут их вперед. Снова шевелятся губы волшебника, вливая в спутников очередную порцию сил, — и он знает, что это поможет ненадолго. Возможно, кто-то из них, людей, скакунов или собак, даже несмотря на магическую помощь, уже перешел ту черту, что отделяет путь живущего от пути уходящего во тьму небытия. И теперь они мчатся вперед, сжигая себя дотла, чтобы потом, когда иссякнут остатки оказываемой магом поддержки, упасть замертво.

Но пока они были живы… пусть для кого-то это и была лишь видимость, лишь тень жизни. И мчались вперед.

Вскоре следы вывели их на высокий каменистый холм, с которого хорошо были видны окрестности. На его вершине Черри придержала скакуна, вглядываясь в даль.

Никого… каменистая пустошь тянулась до самого горизонта и там постепенно исчезала в белесой дымке. Ни малейшего движения.

— Где он, проклятие Эрнис! Где? — Она схватила за плечо Хмурого и сжала пальцы с такой силой, что он будто бы наяву услышал хруст собственных костей.

— Он был здесь, госпожа, — быстро заговорил следопыт, понимая, что сейчас его жизнь висит на волоске. — Он исходил весь этот холмик вдоль и поперек, но лишь одна цепочка следов ведет сюда, госпожа, и другой нет. Может… госпожа, если он демон, может, он улетел? Или просто исчез?

Последнее слово что-то всколыхнуло в душе Черри, несколько долгих минут она молчала, ловя усталым разумом ускользающую мысль. Вдруг ее лицо осветилось довольной, хотя и несколько жестокой ухмылкой. Она спрыгнула со скакуна и выхватила меч.

— Делай как я! — завопила она, с силой вонзая меч в землю. И еще раз — отступив на шаг в сторону. И еще.

Первыми мысль госпожи поняли ее «подданные», члены Гильдии. Им, как никому другому, были известны способы спрятаться даже на самом открытом месте, а кое-кто из них считался мастером маскировки. Потом сообразили, в чем дело, и наемники. И вот уже почти три десятка человек рассыпались по холму, лихорадочно тыча мечами и копьями в землю. Никто из магов, конечно, не соизволил покинуть седла, но они были готовы вмешаться в любой момент, обрушив на жертву, если кому-либо удастся ее обнаружить, потоки огня, молний и ледяных стрел — простые, но весьма эффективные боевые заклинания, так горячо любимые молодыми выпускниками Академии, еще не достигшими права на титул полноправного волшебника.

Но тщетно… Впустую терзали каменистую почву стальные лезвия. Черри чувствовала, как ее охватывает чувство бессилия. Вот один из воинов в изнеможении опустился на камни, вот второй, вонзив глубоко в землю копье, облокотился на него и, похоже, так и заснул в этой неудобной позе. Зашатавшись, рухнул скакун под одним из магов, едва успевшим выпрыгнуть из седла. При падении маг подвернул ногу и завопил от боли.

Черри еще раз, уже безо всякой надежды, всадила меч в землю. Бесполезно… Она обессиленно прислонилась к валуну и тыльной стороной ладони вытерла пот со лба.

— Хватит! — срывая голос, крикнула она, с ужасом ощущая, что из глаз вот-вот брызнут слезы. — Хватит, нет его здесь. Уходим… Девлин, Беркут, выставить посты… чтобы на каждой тропинке, у каждого куста был наш человек. Этот Тернер не может просто исчезнуть, он объявится, обязательно объявится. Кто его увидит — на рожон не лезть, держаться в стороне… лучше, чтобы он вас вообще не заметил. И сразу сигнал дать…

— Простите, госпожа, — простонал маг, сидящий на земле и пытающийся привести в порядок поврежденную ногу, — простите, но сейчас какой смысл уходить отсюда? Нет здесь Тернера этого, ладно… но людям отдых нужен. Может, здесь и переночуем?

Она равнодушно кивнула. А затем в бешенстве полоснула мечом по камню.

Оружие должно было зазвенеть, выбить из валуна сноп искр и брызги каменного крошева…

Но этого не произошло. Лезвие меча с чмоканьем ушло в валун на полпальца и там застряло. Девушка несколько мгновений тупо смотрела на увязший в камне клинок, выдернула его одним коротким рывком, глянула на ничуть не пострадавшее лезвие, снова перевела взгляд на камень… и ее глаза расширились от удивления, смешанного с медленно приходящим пониманием.

А потом она закричала.

Валун, на вид ранее столь твердый, теперь словно взорвался, выбросив из себя пучок длинных щупалец — они были тонкими и гибкими, но всем почему-то казалось, что состоят они из того же камня. Черри убедилась в этом сразу же — одно из щупалец оплело ее талию, и она, более рефлекторно, чем сознательно, чиркнула по нему лезвием меча. Тщетно — брызнули искры, сталь не оставила даже зарубки, а щупальце, к которому уже присоединились с полдесятка других, притянуло девушку вплотную к каменной глыбе, полностью обездвижив. Еще одно щупальце сдавило руку, и ее пальцы сами собой разжались. Глухо звякнуло упавшее на землю оружие.

По крайней мере десяток бойцов бросились вперед, занося клинки, — выручить своего командира, а Черри была для них не только хозяйкой, нанимателем или главой Гильдии, но в этом походе — именно командиром, было для них делом чести. Кто-то видел в этом свой долг, кто-то беспокоился о том, что со смертью Дикой Кошки могут возникнуть некоторые проблемы с выплатой гонорара… мотивы были разные, итог один — воины были готовы броситься в бой, несмотря на усталость.

Они не успели. Одно из щупалец скользнуло к горлу девушки, стремительно утрачивая гибкость и меняя цвет, превращаясь в острый трехгранный костяной шип, упирающийся прямо в сонную артерию. Намек был столь очевиден, что не требовалось слов или требований — занесенные мечи опустились, а те, кто успел подскочить слишком близко, попятились назад.

А камень продолжал меняться. На его вершине, что находилась чуть выше пояса Черри, появился массивный нарост. По нему шли волны, формируя гротескные черты лица — массивный нос, впадины глаз, провал рта, слегка наметившиеся валики ушей… даже пряди каменных волос, плавно перетекающие в серый монолит. Наконец уже почти оформившаяся голова шевельнулась, словно разглядывая сгрудившихся вокруг людей, но каменные глаза были безжизненными, как у статуи. Затем зашевелились серые губы, выпуская наружу скрипучий, неприятный, вызывающий мороз по коже голос:

— Назад… или она умрет…

Голос не просил, не приказывал. Сложно было определить, что именно содержалось в его интонациях, да и были ли они вообще. Но каждый понял: лишний шаг, неосторожное движение — и угроза будет исполнена.

И они отступили — сначала на шаг, затем еще на один.

— Хорошо, — проскрипела голова, и снова в этом голосе не слышалось ни удовлетворения, ни злорадства. — Теперь слушайте меня. Сейчас вы покинете это место, все. Она останется здесь. Уезжайте как можно быстрее и как можно дальше. Если я не увижу вас хотя бы три дня, я отпущу эту женщину.

— Ты лжешь! — выкрикнул один из наемников, не трогаясь тем не менее с места. Он, как и многие другие, был уверен, что стоит им броситься вперед, всем вместе, и это чудовище будет моментально изрублено в мелкие куски, какой бы прочной ни была его каменная шкура. Но этого броска Черри не переживет, это было совершенно очевидно. А тогда… сомнительно, что кто-то вспомнит об обещанном наемникам золоте. Если еще не обвинит их в намеренных действиях, что привели к гибели главы Гильдии.

В то же мгновение одно из щупалец подхватило увесистый, с кулак размером, булыжник и метнуло его. Камень попал воину в голову, смяв шлем, как тонкий пергамент, глубоко вдавив изломанные края металла в лицо, разрывая плоть и ломая кости. Воин рухнул как подкошенный, пару раз содрогнулся в конвульсиях и замер.

— Есть еще желающие спорить со мной? — прошипелаголова.

— Убейте его! — завизжала Черри, срывая голос и не чувствуя, как впивается в шею острый шип. — Что вы стоите? Вас много, вперед! Изрубите его, сожгите! Ну же, трусы! Подонки! Вы же подписали контракт!

Голова спокойно, не шевеля ни одной каменной черточкой, слушала этот визг, не делая никаких попыток заткнуть Черри рот. А это было бы не так уж и сложно — стоит одному из щупалец чуть-чуть сдавить нежную длинную шею, и она в тот же миг подавится собственным криком. Но демон дал ей спокойно выкричаться — то ли пребывал в полнейшей уверенности, что никто не последует приказам беснующейся женщины, то ли нисколько не сомневался в собственных силах.

— Убейте… — уже молила Черри, и на глаза ее начали наворачиваться слезы.

О Эрнис, она бы убила себя сама, но эта тварь не оставила ей ни малейших шансов для этого, щупальца стискивали ее так, что пошевелить она могла разве что пальцами. Черри дернула головой в надежде нанизаться на шип и пусть даже смертью своей заставить наемников вступить в бой… Напрасная и смешная попытка соревноваться в скорости реакции с демоном — шип тоже шевельнулся, двигаясь синхронно с ее головой, и ей не удалось добиться даже проколотой кожи. А мгновением позже пара щупалец обвила ее голову, и теперь она могла лишь моргать, чувствуя, как бессильные слезы струятся по щекам, да выдавливать из себя злые слова, к которым так никто и не желал прислушиваться.

— Я жду… — прошипела голова. Затем, поразмыслив, добавила: — Ее скакун пусть останется здесь. Он ей пригодится. И еще один… вот этот. — Одно из щупалец указало на здоровенную тварь, пожалуй, самую сильную в этом отряде. — Уходите. Если в ближайшие дни я увижу хотя бы одного из вас, она умрет.

Наемники переглянулись. Они, как и маги, были склонны безоговорочно подчиниться, ибо, атаковав, рисковали жизнями, при этом гарантированно теряя деньги. Члены Гильдии, все они понимали, что в этом отряде нет тех, кто мог бы претендовать на место главы, ежели оно освободится. А тот, кто претендовать сможет, наверняка захочет упрочить свое положение, организовав примерную казнь тех, кто был виновен в смерти его предшественницы. Поэтому для них смерть Черри была еще более опасна. Другое дело, если эта стерва погибнет в бою с оружием в руках — схватка вещь непредсказуемая, и тогда их никто не посмеет обвинить.

И вот один сделал шаг к своему скакуну, за ним второй… Спустя минуту или две все уже сидели в седлах. Маг с поврежденной ногой, которому не досталось скакуна, взгромоздился позади одного из наемников. Только тут многие из них обратили внимание, что собаки, обычно совсем не склонные соблюдать тишину, теперь испуганно жались к когтистым лапам скакунов, словно ища там укрытия. И как только первый всадник дернул поводья, направляя свое животное назад, в ту сторону, откуда эта кавалькада примчалась, вся свора тут же с явным облегчением, забыв об усталости, бросилась вслед за ним, стремясь как можно быстрее убраться подальше от этого страшного места.

А Черри стояла и плакала, глядя, как ее воины становятся все меньше и меньше, как оседает поднятая ими пыль.

И только когда последний из всадников стал почти неразличимой точкой у горизонта, вдруг поняла, что ее никто больше не держит.

Еще несколько мгновений она стояла неподвижно, а затем ужом метнулась к лежащему у самых ног мечу, пальцы ухватили рукоять, она перекатилась через голову и замерла, выставив перед собой клинок. И только тогда увидела Тернера — он был точно таким же, как тогда, ночью. Та же одежда, аккуратная, с иголочки… и только присмотревшись, она увидела разницу. Куртка, бриджи, сапоги — все это казалось единым целым, плавно перетекая одно в другое. И еще — одежда двигалась, словно живя своей, независимой от хозяина жизнью. Вот тонкая линия, похожая на разрез, пробежала вдоль того места, где должна была бы заканчиваться куртка, одновременно загрубели и отделились от штанин голенища сапог. А шея, что еще мгновение назад была слита воедино с воротником куртки, теперь освободилась…

Это было настолько жутко, настолько не по-человечески, что Черри вдруг осознала, что почти не дышит.

— Оружие тебе не поможет, — раздался знакомый голос. — Мы же, помнится, уже проверяли это. Я думал, ты запомнила урок.

Он выглядел уже совсем нормально и был абсолютно спокоен. Было очевидно, что его ни в малейшей степени не волнует оружие в руках женщины.

— Они ушли, — прошипела она. — Можешь убить меня…

— Убить? — переспросил он. — Зачем? Мне не нужна твоя смерть. Или ты думаешь, что демоны, — это слово он произнес с откровенной издевкой, но Черри была не в том состоянии, чтобы улавливать оттенки интонаций, — что демоны не склонны выполнять свои обещания?

— Мне плевать. — Она плюнула в него и, конечно, не попала. — Я сама убью себя…

Он посмотрел на нее, затем по его губам пробежала улыбка. Даже не улыбка, так, тень…

— Очень глупое и нерациональное решение. — Повернувшись к ней спиной, он подошел к ничем не примечательному участку земли, где не так давно находился тот самый, словно сошедший с ума, валун, и, наклонившись, извлек из-под тонкого слоя земли свой меч. Затем направился к павшему скакуну. Животное еще тяжело дышало и даже разок попыталось подняться, но безуспешно. И теперь оно просто лежало, кося глазом в сторону приближающегося «человека», и во взгляде несчастного животного была безысходность и покорность судьбе.

Одним коротким движением Тернер вогнал клинок в голову издыхающего животного. Оно дернулось, когтистые лапы выворотили ком земли… и затихли. Уверенно действуя мечом, он содрал чешуйчатую шкуру с крупа и вырезал увесистый кусок дымящегося мяса. Нарезав его небольшими ломтями, он сразу же кинул один из них в рот, проглотив почти не жуя.

Позади раздались странные звуки. Тернер оглянулся — девушка, согнувшись в три погибели, содрогалась в конвульсиях — ее рвало. Он вытер ладонью тонкую струйку крови, стекающую из угла рта, и вернулся к трапезе. Стервятник, с которым он разобрался недавно, был лишь каплей в море; чтобы вернуть себе хотя бы часть прежних сил, он должен был насытиться — и павшее животное подходило для этого как нельзя лучше. Жаль, что нельзя было приготовить мясо… но сойдет и так. Может быть, даже и лучше — в сыром больше силы, которая ему сейчас была так необходима.

Проглотив очередной кусок, он опять повернулся к своей до зубов вооруженной пленнице. Вряд ли сейчас ее можно было считать воином — она медленно подняла на него перепачканное лицо, на котором бледность смешивалась с каким-то зеленоватым оттенком.

— Так вот, я говорю о том, что самоубийство для тебя — не лучшее решение. Побудешь пару деньков со мной, затем я тебя отпущу… и ты, раз уж тебе так хочется, можешь снова начать за мной охотиться.

Она бросила короткий, очень короткий взгляд в сторону своего скакуна. Если быстро…

— Даже не надейся. — Движение ее глаз не ускользнуло от Тернера. — Я все равно быстрее. Попробуешь бежать — сломаю тебе ногу. Поверь, это больно. Я же сказал, дня через два или три отпущу тебя целую и невредимую.

— Если ты сейчас не убьешь меня, я отомщу… — Видимо, совершенно справедливые слова Тернера выбили из нее мысли о самоубийстве. — Я тебя предупреждаю.

— Попробуешь отомстить. — Он не спорил с ней, просто сделал акцент на первом слове. — Только попробуешь. И у тебя опять не получится. Но, в конце концов, кто я такой, чтобы отговаривать тебя от этого занятия? Развлекайся. Громозди трупы. Ты ведь не думаешь, что я подставлю горло под твой нож, просто чтобы доставить тебе удовольствие?

— Что тебе от меня надо?

— Да не так уж много, — чисто человеческим жестом пожал он плечами, внезапно подумав, что, принимая форму человека, он начинает обзаводиться и его привычками. В том числе жестами, мимикой… похоже, что и эмоциями тоже. — Просто у меня сейчас нет настроения драться…

— Ты боишься.

— Тебе легче будет думать так? — хмыкнул он с оттенком пренебрежения. — Думай, мешать не буду. А сейчас извини, я голоден.

Черри отвернулась — видеть трапезу демона было выше ее сил.

Тернер ощущал, как постепенно к нему возвращаются силы. А вместе с ними — и это ему не нравилось — появилось странное состояние… лень, апатия, тяжесть во всем теле. Не слабость от ран — а именно расслабленное состояние, последовавшее за тем, что люди назвали бы откровенным обжорством. Он был не уверен, что сейчас сможет двигаться столь же быстро, как и раньше, — но зато знал, что через несколько часов, максимум черед день-два, он снова будет готов к бою. На полное восстановление уйдет намного больше времени, и неизвестно, произойдет ли это вообще когда-нибудь.

Он привычно расширил зрачки — приводя зрение в соответствие с темнотой. На небе давно уже зажглись звезды — здесь, в степи, их было неисчислимое множество. В столице он никогда не видел столь звездного неба. А может, он просто редко поднимал голову?

Черри, почти не поменяв позу за последние пару-тройку часов, сидела, прислонившись к камню и уставившись в одну точку. Время от времени ее глаза начинали закрываться, но она опять и опять отчаянным усилием заставляла их распахнуться и снова изучала почти невидимую в свете звезд землю.

— Если ты ждешь, что я усну, то это напрасно, — негромко заметил Тернер. — Сон мне не нужен.

— Почему? — шепнули ее губы прежде, чем она осознала всю глупость вопроса.

— Я же демон… — Он вложил в ответ самую капельку насмешки. Хотя, если вдуматься, так ли уж она неправа в своем предположении. Кем, кроме демона, можно считать существо, живущее многие сотни лет, не нуждающееся в сне, способное двигаться быстрее ветра и остающееся в живых после чудовищных ран?

Она молчала, упорно не желая закрывать глаза.

— Ну ладно, раз уж ты не хочешь спать, давай поговорим.

— Я не буду развлекать тебя, демон, — устало пробормотала она. — Нам не о чем говорить.

— Ну почему же… даже враги могут найти причину для беседы. Хотя бы для того, чтобы лучше узнать друг друга. В конце концов, ты же вознамерилась убить меня, не так ли?

— И ты расскажешь мне о себе? — недоверчиво хмыкнула девушка.

— Почему бы нет? Откровенность за откровенность. Мне тоже не помешает получше изучить столь… — он сделал многозначительную паузу, — столь настойчивого противника.

Некоторое время она размышляла над сделанным предложением. Оно было заманчивым, и Черри, достигшая своего положения по праву, лучше многих понимала, что в противостоянии двух сильных людей знание противника может оказаться даже важнее умения владеть оружием, потому что знание, примененное в нужном месте и в нужное время, — острее кинжала. Тем более если противник — демон.

— Хорошо, — сухо бросила она. — Но пусть это будет… честно. Один вопрос задаешь ты, один я.

— Договорились, итак, мой первый вопрос…

— Почему твой?

— Потому что это была моя идея.

Девушка покорно вздохнула и кивнула.

— Расскажи о себе.

Она печально улыбнулась уголками губ.

— Это не слишком интересная история…

Свою мать Черри почти не помнила, а отца и вовсе не знала. В той среде, в которой она вращалась буквально с самого рождения, это было вполне обыденным явлением. Мать, кто бы она ни была, примерно через год после рождения девочки решила, что дочь ей не нужна. Всегда находились желающие купить ребенка, и за здоровую девочку дали хорошую цену. Перед проданным фактически в рабство ребенком открывались самые разные пути, и ни один из них нельзя было бы назвать светлым. Изысканные столичные бордели — по крайней мере до тех пор, пока она не стала бы для этого слишком старой и ее не отправили бы в более низкопробные заведения. Наложница и по совместительству служанка в каком-нибудь богатом доме… этих девушек учили более тщательно, чем обычных шлюх, поскольку такой товар шел по особой цене. Считалось даже, что такая карьера была для молоденьких рабынь неплохим вариантом. Случалось даже, что хозяин, проведя какое-то время в обществе хорошо обученной куртизанки, давал ей вольную и даже — неисповедимы пути Сиятельной Эрнис — женился на ней. Увы, в большинстве случаев все это было не более чем мечты. Гораздо чаще, потешившись молодым телом год-другой, хозяин отправлял ее на черные работы, а то и просто в могилу, ибо наложница зачастую видит и слышит больше, чем следует.

С удовольствием детей покупали и нищие. Бывало, что вскоре попавший в их руки ребенок становился калекой или уродом — таким подают больше. Изуродовать дитя так, чтобы оно вызывало дрожь, прилив жалости и желание как можно скорее развязать кошель, — это было искусством, и лекари, подвизавшиеся на этом черном деле, отнюдь не бедствовали. Правда, если до них добирались имперские стражи порядка, путь перед ними открывался один — на виселицу. Иногда они не доходили и до эшафота, и легионеров, что не смогли сдержаться, даже никто не осуждал.

На фоне всего этого можно было сказать, что Черри даже повезло. Ее купила Эшен, хозяйка одного из публичных домов Тирланты — может (по ее собственному мнению), даже лучшего. Женщина она была сердобольная, и очаровательная малышка ей приглянулась… да и просили-то за нее сущие гроши. Может, лет через семь-восемь какой-нибудь охочий до молоденького мясца богач расстался бы с полным кошелем золота, чтобы первым заполучить в постель новую девочку… Но Черри повезло и в этом — в день девятилетия ее купила Гильдия убийц — одна из самых уважаемых в столице. Прежде всего потому, что тот, кто не проявлял должного уважения, долго не жил — такие заказы Гильдия исполняла очень дешево.

Может быть, этот день и не был ее днем рождения — наверняка не был, мало кто из нищих задается целью считать одинаковые, наполненные страхом, голодом и болезнями дни. Но для себя самой Черри решила, что именно этот летний день она будет считать по-настоящему своим праздником — потому что тогда ее судьба изменилась. Сразу и навсегда.

Ее купили по приказу Утара, которого тогда еще не называли Белоголовым. Молодой — ему было не более тридцати пяти — глава Гильдии, потеряв в одной из заварушек сразу два десятка неплохих воинов, решил, что выучка его «деток» недостаточна, а потому готовить их надлежит с детства. И Гильдия, во всем послушная воле своего главы, начала поиск детей. Конечно, Черри тогда была слишком мала, но она чем-то приглянулась эмиссару Гильдии, и он, бросив в руку Эшен несколько золотых монет, ушел, забрав девчонку с собой. А хозяйка борделя не осмелилась возразить — ибо знала, что Гильдия всегда получает то, что хочет.

После довольно тяжелого разговора с Утаром покупатель передал девочку учителям и забыл о ней навсегда. Но Утар не забыл — и спустя несколько лет занялся уже постигшей основы мастерства девочкой сам, лично. Он никогда не пытался по-настоящему заменить малышке отца, он был лишь учителем — когда-то внимательным, когда-то жестким, а временами даже жестоким, искренне считая, что физическая или духовная слабость — прямой путь в мир иной.

И она училась. Месяц за месяцем, год за годом. Мимо нее прошло множество учителей, каждый из которых оставил ей что-то ценное. Умение пользоваться любым оружием, знания о ядах, виртуозное владение скакуном, тайны маскировки. И то, что осталось в памяти от науки, когда-то давно преподанной ей Эшер, — осознание своей красоты и умение пользоваться этим при необходимости. Когда ей исполнилось пятнадцать, он выпустил ее на первое настоящее дело — и она справилась с блеском. А спустя два года заработала себе и прозвище. И когда Утар решил уйти с поста главы Гильдии, Черри имела и основания, и силы бороться за это место.

Она вдруг замерла на полуслове, осознав, что говорит без остановки уже почти час. И еще Черри поразило, что ей это нравилось. За последние годы ей мало с кем удавалось просто поговорить — Утар все знал и так, а остальные… как ни крути любой из них мог стать претендентом на ее место, и раскрываться перед потенциальным врагом было рискованно. Тогда почему же она сейчас так разболталась и, что хуже всего, говорила только правду?

— Ладно, я сказала достаточно, — буркнула она изменившимся тоном. — Теперь давай ты. Кто ты и откуда здесь взялся?

Он задумчиво посмотрел на нее, словно решая, о чем стоит говорить с девушкой, а о чем следует умолчать. Потом решил быть искренним… Даже если она начнет повторять его рассказ на каждом углу, ей все равно никто не поверит.

— Это долгая история, — ответил Тернер. — Она началась примерно тысячу лет назад, когда люди решили взять штурмом обитель магов, Хрустальную Цитадель…

— Зачем ты это делаешь? — нервно спросила Черри, глядя, как Тернер внимательно осматривает содержимое ее переметных сум, притороченных к седлу скакуна. Перед этим он столь же тщательно осмотрел ее одежду, обнаружив и тонкую струну-удавку, и два крошечных лезвия в каблуке сапога, и еще одно, упрятанное в шов куртки.

— Я не хочу ломать тебе ногу.

Она вспомнила их вчерашний разговор о том, что будет, если она попытается бежать, и поняла многозначительность этой фразы.

В пыль полетели пара кинжалов, чехол с метательными ножами. Удовлетворенный осмотром вещей Тернер кивнул ей в сторону седла.

— Нам пора ехать.

Черри проглотила остатки хлеба, вытерла пальцы и встала. Спорить не хотелось, тем более, как она подозревала не без оснований, это все равно ни к чему не привело бы. Тернер умел настаивать на своих решениях, в этом она убедилась.

Выслушанный ночью рассказ отнюдь не изменил ее отношения к демону. Более того, узнав, что за свою жизнь ему пришлось перебить неисчислимое количество народа, она еще больше утвердилась во мнении, что это чудовище должно быть уничтожено. Тернер надеялся, что его рассказ даст понять девушке — не в силах обычных наемников убить тьера. Тщетно, она по-прежнему лелеяла планы мести.

И все же он был доволен ночной беседой — когда два врага начинают говорить о чем-либо, кроме обычных угроз, это — первый, пусть и маленький, шаг к примирению. Всегда труднее убить человека, с которым мирно беседовал о жизни под звездным небом. Он восхищался этой женщиной — настолько, насколько вообще мог восхищаться людьми. До сего момента только двое удостоились такого с его стороны отношения — Дьен и Таяна, которых он считал своими друзьями. Но Черри была особенной — ее целеустремленность, полное равнодушие к опасности, готовность при необходимости пожертвовать собой, все это вызывало у Тернера не только уважение — а еще и некоторое странное чувство родственности душ, чувство общности его, демона старого мира, и ее, главы Гильдии убийц.

Он вскинул на седло тюк с мясом. К вечеру оно, пожалуй, уже начнет портиться, но Тернера такие мелочи не интересовали. Еда есть еда, и пусть даже не слишком свежая, она все равно восстанавливает силы. А это ему было необходимо сейчас, поскольку он не строил иллюзий — преследователи недалеко, и, стоит ему отпустить девушку, Охота возобновится. Завтракали они порознь — Черри не в силах была вынести зрелища поглощения сырого мяса и сама удовлетворилась хлебом, куском сыра да несколькими глотками слабого, чуть кисловатого вина из походной фляги. А тьер снова впихнул в себя столько, сколько с избытком хватило бы и пятерым смертельно голодным мужчинам, и эта трапеза выглядела не слишком приятно.

Накинув поводья скакуна Черри на луку своего седла, он жестом подозвал девушку. Спустя пару минут они покинули холм, направляясь в одному Тернеру ведомом направлении…

— Утар! — Невысокий наемник в легкой кольчуге и открытом шлеме подошел к Белоголовому. — Наши ребята задержали тут одного подозрительного типа. Крутился неподалеку от лагеря.

Охотники — теперь их было около семидесяти человек — обосновались на том же холме, где демон захватил их предводительницу. Белоголовый прибыл сюда к полудню, а с ним и три десятка бойцов, тех, кто не успел вовремя явиться на сбор. Сам старый вояка ходил мрачнее тучи — он считал, что это именно из-за его отсутствия девочка попала в плен.

Первым его желанием было кого-нибудь вздернуть. Более всего на эту роль походил Дилк, ехидная ухмылка которого, сопровождавшая рассказ Хмурого о встрече с демоном, раздражала многих. И остановила его только мысль о том, что хозяйка здесь, как ни крути, именно Черри, и только ей дозволено казнить и миловать. А потому он просто, скрипнув зубами, приказав Хмурому передать сопляку, чтобы держался от него, Утара, подальше. Во имя сохранности собственной шкуры.

Белоголовый ни на секунду не верил, что демон отпустит Черри. С чего бы это демону проявлять милосердие, тем более к тому, кто уже не в первый раз пытается лишить его жизни. Но он понимал и другое: попытаться напасть на Тернера сейчас — верный способ лишить Черри жизни. А потому, узнав от разведчиков, что демон и все еще живая женщина покинули каменистый холм, охотники во главе с Утаром заняли это возвышенное место и принялись ждать. Ждать и верить в несбыточное — в то, что это исчадие зла сдержит свое слово.

— Давай его сюда, — бросил Белоголовый наемнику. Тот свистнул, и трое его товарищей подтащили к валуну, на котором сидел командир, человека.

Утар поморщился — человек был невероятно грязен, от него исходил омерзительный запах… и только через некоторое время в глазах Белоголового мелькнуло узнавание. Видимо, пленник тоже заметил это, как заметил и огонь, появившийся в разглядывающих его глазах. Огонь, что не предвещал ему ничего хорошего — а потому он сжался и что-то забормотал скороговоркой. А в следующее же мгновение Утар, слетев с камня одним прыжком, сжал рукой в окованной железными пластинками перчатке горло оборванца.

— Ты? И ты, тварь, посмел показаться мне на глаза?

Дорх дер Лиден — а это, разумеется, был именно он, мог бы сказать в свое оправдание, что ему было трудно спорить с желанием двух дюжих мужчин доставить его пред очи Белоголового. Более того, он мог бы сказать, что и вовсе не имеет понятия, отчего его присутствие здесь столь нежелательно. Но все слова разом застряли у него в глотке — выражение лица седого великана было столь красноречиво, что Дорх явственно почувствовал на шее удавку.

— П-простите… господин! — Вот и все, что насмерть перепуганный волшебник смог выдавить из себя. О том, чтобы воспользоваться своим магическим искусством, он даже не подумал.

— Теперь отвечай, что ты делаешь здесь?

Последние недели стали для Дорха сплошной чередой несчастий. Выйдя из темницы замка Флур, грязный, голодный, он попытался сунуться было в ближайшую харчевню, чтобы отъесться и отоспаться. Не пройдя обучения в имперской Академии, достигнув всего исключительно своими силами, Дорх не знал многого из того, что является совершенно обычным для любого мага. Хотя бы о том, как с помощью магии приготовить себе еду, пусть и не слишком полезную для тела, но дающую возможность на некоторое время забыть о голоде. А потому и в тюремной камере, где любой уважающий себя волшебник (если ему не свяжут руки и не заткнут рот) устроится с относительным комфортом, Дорх бил огненными шарами крыс, а затем жрал полусырое-полуобугленное мясо.

Крысы, конечно, очень быстро поняли, что одна из камер тюрьмы представляет для них повышенную опасность, а потому дней за пять до счастливого и неожиданного освобождения Дорх начал по-настоящему голодать.

Можно себе представить ощущения хозяина харчевни, в которую вдруг вваливается смердящее, оборванное существо и с дикими воплями требует еды. Хозяин сделал именно то, что от него и ожидалось, — приказал двум широкоплечим вышибалам выбросить «это» в ближайшую сточную канаву, а как не успокоится — спустить на него собак.

Как и можно было предположить, Дорх дер Лиден, величайший, по его собственному мнению, маг современности, не успокоился, а потому был вынужден спасать свою шкуру от трех здоровенных псов. Всадив одному из них огненный шар прямо в оскаленную пасть, маг с удивлением обнаружил, что на двух других это не произвело особого впечатления. Это были специально обученные псы, что не испугались бы, пожалуй, и демона. Через мгновение их зубы сомкнулись на лодыжке мага, и улицу огласил первый вопль. Потом их было немало. Псы набрасывались, щелкали пастью — и отпрыгивали назад. Их учили гнать жертву, а не убивать ее.

От собак Дорх ушел, оставив позади себя три дымящиеся туши — все ж таки он был боевым магом, хотя и самоучкой. Но победа стоила ему дорого — ноги были страшно изорваны и сочились кровью, ладонь левой руки — прокушена насквозь. Украв оставленную без присмотра курицу, Дорх бежал в лес, пятная землю цепочкой кровавых следов.

Во всех своих бедах он, как и следовало ожидать, винил все того же наемника Дьена, который подло занял место почившего барона ди’Флура. Почему-то стерлись из памяти воспоминания о том, что именно усопший барон посадил мага в темницу, — зато лицо Дьена стояло перед залитыми бешенством глазами дер Лидена как живое. И все, о чем он теперь мог думать, — месть. Отомстить любой ценой, ибо должное воздаяние обидчику есть истинная справедливость.

На следующий же день, добравшись до одиноко стоящего хутора, маг сжег хозяина, его жену и двоих детей, кое-как привел себя в порядок, наелся до отвала, а поутру вывел из конюшни немолодого скакуна, больше привычного к плугу, чем к седлу, и пустился в погоню. О загубленных жизнях он не думал — они способствовали его святой мести, а значит, конец их был справедлив.

Проследить путь новоявленного барона ди’Флура оказалось не так уж и сложно, Денис и Таяна ни от кого особо не скрывались, да и ехали без особой спешки, а потому дер Лиден почти догнал их… но в самый неподходящий момент его скакун пал. В самый неподходящий — поскольку жилья, где можно было бы разжиться верховым животным, поблизости не наблюдалось. И сжигаемый ненавистью маг пошел дальше пешком, непрерывно подпитывая себя заклинаниями и питаясь чем Эрнис пошлет. К слову сказать, богиня явно была занята, поскольку на пути магу попадались лишь мелкая живность, да один раз ему пришлось столкнуться с небольшой стаей отощавших к весне таргов. Оставив обгорелую тушу вожака победителю, стая ретировалась с целью заняться определением нового лидера, а Дорх продолжил свой путь, поминутно икая от обжорства.

Увидев лагерь наемников, он в первый момент подумал, что Дьен находится где-то среди них, и попытался подобраться поближе… и, разумеется, был тут же пойман предусмотрительно выставленными постами.

Выслушав эту историю, рассказанную сбивчивым, заикающимся то от страха, то от ненависти голосом, Утар только покачал головой. Он всегда был противником сильных чувств, а уж таких, как ненависть, — в первую очередь. Настоящий убийца должен иметь холодную голову, любые эмоции лишь помешают выполнению контракта. А потому ярость и фанатичная вера в собственную правоту, горевшая в глазах оборванца, его раздражали. Но как бы там ни было, сейчас они шли по одной дороге. Охота на демона была тем делом, в котором помощь еще одного мага, пусть даже такого, отнюдь не помешает.

Про себя же он твердо решил, что непременно повесит этого ублюдка, как только необходимость в его услугах отпадет. А если тот будет ерепениться — то и раньше. Видимо, это было достаточно ясно написано в глазах Белоголового, поскольку предложение присоединиться к отряду Дорх принял безоговорочно. А узнав, что Охота идет за неким Тернером, и вовсе обрадовался. Его месть была на пороге свершения, он жаждал крови своих обидчиков — а потому был готов на все.

К вечеру вернулись разведчики, посланные вслед за демоном. Он и Черри за день ушли довольно далеко по направлению к морю. Разведчики были очень осторожны и клятвенно уверяли, что демон их не заметил. В ответ на это Утар лишь с сомнением покачал головой — если это и так, то свидетельствует не в пользу демона, а противника лучше переоценить… Лучше исходить из того, что демон знает о наблюдателях, но вынужден по какой-нибудь причине с этим мириться. И, может быть, не сочтет нужным увидеть в этом нарушение договора и не станет убивать его девочку…

Через час отряд свернул лагерь и выступил вслед за демоном и его пленницей. Что бы ни случилось, Утар намеревался быть поближе к месту событий… или для того, чтобы успеть в случае чего вмешаться, или чтобы отомстить. Дорх, к этому времени уже получивший более или менее приличную одежду и запасного скакуна, основательно отмытый (недалеко от лагеря нашелся небольшой ручей, почти досуха выпитый людьми и животными), снова стал чувствовать себя полноправным магом и на спутников своих поглядывал свысока, а иногда и пытался командовать. Белоголовый, видя такое проявление благодарности, молчал — придет время, и этому подонку вспомнится все. А сейчас не время и не место для выяснения отношений. Если демон и в самом деле восстановил свои силы, то им понадобится каждый воин.

Мимо проплывали громады зданий. Некоторое время Денис удивленно оглядывался, пока шея не заболела. Это был и в самом деле странный город, город, состоящий словно бы из одних лишь храмов. Или, может, они вошли в ту часть Гавани, где были собраны все подобные сооружения, а там, дальше, найдутся и обычные жилые домики. Он спросил об этом Таяну, но та лишь покачала головой:

— Нет, такое уж это место. Нигде, ни в одной книге я не читала, чтобы тут когда-то жили люди. И вся Гавань — это храмы.

— Мне кажется, в них поклонялись разным богам.

Девушка согласно кивнула:

— Так и есть. Культ Эрнис появился давно, задолго до постройки Хрустальной Цитадели, но это место еще древнее. Я даже не знаю, сколько Гавани на самом деле лет. Может быть, она просто была всегда.

— Сомнительно. — Денис натянуто усмехнулся, это место порядком действовало на нервы и заставляло ладонь время от времени поглаживать рукоять меча. — Никакое строение рук человеческих не выдержит многие тысячи лет.

— Так то человеческих…

— Ты же не думаешь, что эти храмы строили сами боги?

— Дьен, когда я смотрю на Гавань, то готова поверить во все что угодно.

Когти скакунов громко цокали по пыльной мостовой. Сейчас они проезжали мимо странного приземистого сооружения, вход в который охраняли статуи диковинных животных, страшных когтисто-шипастых созданий, выглядевших отталкивающе, но в то же время как-то удивительно соразмерно. И, гладя на эти статуи, Денис вдруг подумал, что они наверняка ваялись со вполне реального оригинала. Это при взгляде на легендарных представителей сказочного животного мира земли — пегасов и мантикор, кентавров или русалок — человеку, хотя бы немного сведущему в биологии, сразу бросалось в глаза, что подобные создания просто состоят из отдельных частей разных животных, слитых художником в единый образ. Здесь же чудовища были самодостаточными, казалось, отними любую деталь — и образ рассыплется.

— А это чей?

— Не знаю, — пожала плечами волшебница. — И вряд ли кто знает… Может, разве что кто-то из Академии, Затар тот же или Хариус… Сейчас этих богов уже не помнят.

— У меня такое чувство, будто бы на нас смотрят, — поежился Жаров, снова в который уж раз отводя руку от рукояти меча.

— Вполне может быть. — В голосе Таяны сквозило равнодушие, однако скорее напускное, чем истинное. Видно было, что окружающая атмосфера и на девушку действует не лучшим образом. — Говорят, в давние времена здесь часто появлялись разные чудовища. Даже обычай был своего рода… воин, чтобы получить рыцарское звание, должен был ехать в Гавань и привезти отсюда голову чудовища.

Дениса передернуло — он вспомнил рассказы Оракула о Гавани… Весьма вероятно, что все эти чудовища были всего лишь жителями иного мира, которым фатально не повезло выпасть из своего родного пространства сюда, в мир жаждущих приключений рыцарей, которым и в голову не могло прийти, что жуткие монстры могут быть какими-нибудь безобидными лавочниками, мастеровыми или домохозяйками, исковерканными чудовищными флюктуациями пространства «вне законов».

— И что, такого рода подвиг был необходим для каждого, желающего стать рыцарем?

— Ну конечно, нет, — рассмеялась Тэй, и этот беспечный смех как-то по-особому неуместно прозвучал среди стен этого мертвого города. — Иначе рыцарство перевелось бы вообще…

Некоторое время Денис прислушивался к своим ощущениям. Взгляд в спину по-прежнему его беспокоил, но, поразмыслив, он решил, что во взгляде этом не содержится угрозы. Он был скорее изучающим, любопытным, не более. Может быть, самую малость настороженным. Кто знает, может, это был очередной путешественник, застрявший в чужом для себя мире и теперь не знающий, куда он попал и как найти дорогу домой.

— Смотри, Дьен, — раздался голос Таяны. — Может быть, это и есть храм Ветра? Тот, который мы ищем.

Они как раз выехали на небольшую площадь. Денис вгляделся в здание, на которое указывала девушка. Может быть, сложные линии каменного барельефа и должны были изображать что-то иное, но, с точки зрения Дениса, они вполне были похожи на застывшие в полете воздушные вихри. Но взгляд его приковал другой храм, стоящий поодаль. Вернее, даже не само здание, а фигуры у входа — шесть статуй, вскинувших оружие, словно защищая святилище от непрошеных посетителей.

Шесть статуй, шесть каменных рыцарей с огромными, почти в рост человека, двуручными мечами. А позади них — высокий шпиль, устремившийся к небу.

— Знаешь, Тэй, — тихо сказал он, поворачивая скакуна, — нам, кажется, нужно туда.

— Почему?

— Посмотри на этих стражей… не узнаешь?

— А кого я должна узнать? — фыркнула она, всматриваясь в статуи. Теперь они подъехали совсем близко, и Денис окончательно убедился, что первое впечатление его не подвело. Тэй то ли была менее внимательной, то ли просто в отличие от мужчины не способна была обращать внимание на такие детали. — Статуи как статуи, ничего выдающегося. Те, помнишь, с шипами… поинтереснее были.

— Таяна, эти воины — точные копии того, что стоял возле Усыпальницы. Только поменьше…

Она снова вгляделась, затем с легким налетом неуверенности кивнула:

— Ну… может быть. Наверное. Ты прав, я и в самом деле вижу сходство. Думаешь, этот храм посвящен Эрнис?

— Уверен.

— И что с того?

Вопрос поставил Жарова в тупик. А и в самом деле, что с того, что это святилище посвящено Эрнис, если это и в самом деле так? В конце концов, ему нужен храм Ветра… но мысль о том, что им нужно именно сюда, в здание, охраняемое каменными рыцарями, упорно не желала его покидать, настойчиво, хотя и без аргументов, заставляя его направлять своего скакуна к входу в царапающее шпилем небо здание.

Таяна пожала плечами и последовала за своим спутником. В конце концов, не произойдет ничего страшного, если они осмотрят и этот храм тоже. Хотелось бы надеяться, конечно, что удача улыбнется им с первой же попытки, но в жизни такое бывает редко. К сожалению.

Возле входа в храм Денис спрыгнул на землю — пусть уже века здесь никого нет, но въехать на скакуне в святое место — от одной мысли становилось как-то не по себе. Накинув поводья на меч одного из застывших стражей (тот нисколько не возражал, как не возражал и скакун), Денис помог Таяне спешиться. И в храм они вошли вместе, рука об руку… А потому и ЭТО увидели одновременно.

Пустой зал, стены, лишенные украшений, все очень аскетично и просто и очень напоминает Усыпальницу — там, если не считать огромных статуй у входа, тоже не было никаких архитектурных излишеств. Но если в гробнице это и было оправданно, то здесь… в конце концов, храм должен вселять благоговейный трепет в души паломников, а потому должен быть прекрасен и величественен.

Видимо, сюда приходили не поклоняться богине. И, может быть, именно оттого, что внутри не было ни скульптур, ни барельефов, ни икон или разбрасывающих по залу цветные лучи витражей, внимание сразу привлекал один-единственный предмет, расположенный по центру круглого зала. Невысокий каменный постамент…

Медленно и осторожно они подошли к постаменту. Не было сомнения — это было именно то место, которое они искали, и свидетельством тому было небольшое углубление в центре пьедестала, точно подходившее по размеру под Ключ Ветра, что сейчас лежал в мешке Таяны. Девушка достала артефакт и, чувствуя, как дрожат руки, подошла к алтарю…

— Ничего не получится.

Голос, раздавшийся из-за спины, заставил Дениса мгновенно обернуться и принять боевую стойку. С тихим шелестом клинок выскользнул из ножен.

В дверном проеме стояла невысокая изящная фигура. Длинное платье мягко струилось по точеному телу, пышные пряди густых каштановых волос рассыпались по обнаженным плечам. Черты лица… они были достойны кисти величайшего из художников, но даже мастер, какими бы талантами он ни обладал, не сумел бы в полной мере передать все очарование, всю красоту этой женщины. Но Денис, насмотревшийся красавиц и при дворе Императора, и в своем мире, где физическая красота, достигавшаяся за счет умений пластических хирургов, давно уже стала нормой, вдруг понял, что это создание слишком прекрасно, чтобы быть творением одной лишь природы. Рядом с ней первая красавица любого мира показалась бы, наверное, не более чем простушкой.

Ей вряд ли было больше двадцати, но глаза… глаза выдавали опыт, приходящий только с возрастом. Опыт, доброту и понимание — таким взглядом, наверное, бабушка смотрит на расшалившихся внучат.

— Кто вы? — выдохнул Жаров, чувствуя, что его тело, рассудок, сердце, все его существо требует опустить оружие и… и встать на колени перед этим неземным существом.

— Я? — Она улыбнулась нежно, чуть застенчиво. — Я хозяйка здесь. А вы — гости. Денис Жаров и Таяна де Брей. Признаюсь, я очень рада вас снова видеть.

— Снова? — переспросил Жаров, не найдя лучшего ответа. В голове вихрем вертелись десятки мыслей… Она знала их имена, она назвала себя хозяйкой, а их гостями… Хозяйкой чего? Гавани? Или…

Таяна догадалась первой и склонилась в глубоком реверансе.

— Сиятельная…

— Не стоит, девочка, не стоит, — вновь улыбнулась красавица, делая шаг вперед. — Я не нуждаюсь в знаках внимания и уж тем более преклонения.

Денис вдруг заметил странную вещь. Воздушное лиловое платье незнакомки, стелющееся позади нее длинным шлейфом, должно было бы оставить дорожку на пыльных плитах храма… но этого не произошло. Позади нее, как и ранее, на полу виднелись лишь следы — его и Таяны. И ничего больше. Постепенно и до Дениса стало доходить единственное возможное объяснение. В другое время и в другом месте он счел бы это объяснение слишком невероятным, чтобы поверить в него. Но здесь, в стенах покинутого храма, он почему-то склонен был поверить во что угодно.

Он припал на одно колено, бесполезный меч звякнул о камень.

— Госпожа…

— Здесь меня зовут Эрнис. — В ее голосе не было раздражения, но намек Денис уловил и снова поднялся в полный рост. А еще он обратил внимание на это подчеркнутое «здесь». Или были места, где богиню звали иначе?..

Красавица щелкнула пальцами, и внутренний зал храма мгновенно преобразился. Денис, уже видевший в пещере Оракула нечто подобное, даже не особо удивился, подсознательно чего-то в этом роде он и ожидал. Каменные стены закрылись драпировкой тяжелого темно-синего с золотыми искорками бархата, тут же появилось несколько мягких кресел, обтянутых той же тканью. Низенький столик, казалось, прогнулся от обильного угощения, а рядом образовался камин, и в нем затрещали поленья, распространяя вокруг волны убаюкивающего тепла. Только тут Денис подумал, что открытое платье Эрнис — не лучшая одежда для все еще довольно прохладной погоды. И лишь пьедестал в центре зала остался неизменным.

Эрнис опустилась в кресло — одним мягким движением, исполненным непередаваемой грациозности и изящества. Жестом пригласила гостей — а Денис и Таяна, как ни крути, были именно гостями богини в ее собственном храме — последовать доброму примеру.

Некоторое время все молчали. Люди не решались заговорить первыми, Эрнис разглядывала их, и глаза ее были доброжелательными… и немного печальными, как будто бы она собиралась сказать им нечто неприятное, но все не решалась к этому приступить. Первым не выдержал все-таки Денис, наверное, потому, что, будучи воспитан в обществе, где религия не играла особо значительной роли, он не привык и преклоняться перед богами… даже в том случае, когда встречался с ними лицом к лицу, как сейчас.

— Сиятельная Эрнис… вы сказали, что у нас ничего не получится. Что вы имели в виду?

Красавица взяла из серебряной вазы кисть винограда, столь необычную сейчас, ранней весной, и, отщипнув ягоду, отправила ее в рот. Раскусила, зажмурившись от удовольствия, затем улыбнулась.

— Прежде всего, Денис, Таяна… предлагаю обходиться без титулов. Странно было бы здесь, в столь непринужденной обстановке, обращаться друг к другу столь официально… леди де Брей… барон ди’Флур… нет, мне это не нравится. Предлагаю обращаться по именам, так будет проще и короче.

Дождавшись кивков собеседников, Эрнис продолжила:

— Я сказала, что у вас не получится открыть вход в истинную Гавань Семи Ветров, которую еще называют миром без законов. Вы нашли нужное место, у вас есть Ключ Ветра… но сейчас неподходящее для этого время.

— Но… но почему? И потом, Оракул не говорил…

— О, я знаю все, что мог вам сказать уважаемый магистр дер Сан. — Она усмехнулась чуточку снисходительно, чуточку сочувственно. — Дерек, конечно, по праву считался одним из сильнейших магов своего времени, он многого достиг в вопросах предвидения, но он знал не все. Дело в том, что… он ведь вам говорил о том, что магия этого мира постепенно начинает слабеть, не так ли?

— Я думала, вы знаете все, Сия… Эрнис, — пробормотала Таяна.

— Ты разочарована? — улыбнулась богиня. — Нет, никто не может знать все. Я тоже не вездесуща, и мне известно много о вас только потому, что в последнее время я немало за вами наблюдала. Кстати, «немало» не означает «постоянно», а потому я знаю о вас не все, и этот пробел надо будет восполнить. А пока… Как я понимаю, Дерек кое-что вам объяснил… как сам понимал это. Кое в чем он, безусловно, прав. Магия уходит из этого мира, и постепенно начинают разрушаться самые тонкие и сложные связи. Потом дойдет очередь и до более простого, например, до столь любимых многими, именующими себя магами, огненных шаров.

Таяна почувствовала, что краснеет. Она, как и многие современные волшебники, искренне считала огненные шары, плети боевых молний и веера ледяных осколков наиболее эффективными из наступательных заклинаний. Уже позже, познакомившись с Дереком дер Саном и больше узнав о Древних и овозвышении и падении Хрустальной Цитадели, она поняла, что нынешняя магическая школа — лишь тень минувшего. Что утрачены многие знания, в том числе и то, что касалось боевых заклинаний. И все же она не думала, что те же огненные шары заслуживают столь пренебрежительного отклика.

Если Эрнис и видела замешательство молодой волшебницы, оно ее не слишком интересовало, поскольку богиня продолжала свой рассказ, обращаясь преимущественно к Денису, как будто все это касалось исключительно его.

— Нарушения в магических связях уже начались. Дерека больше нет… вы, наверное, знаете об этом. Само его существование было напрямую связано с магией, а потому он и… погиб. Но и портал в Гавань — это очень тонкая и сложная магия, сложная настолько, что почти неподвластна смертному… да и мне тоже. Потому в свое время и были созданы эти Ключи. Ключи Ветра, Камня, Огня, Воды, Жизни, Смерти… их все и не перечислить.

— Но… Дерек говорил, что Ключей было всего пять.

Эрнис покачала головой:

— Нет, их было куда больше. Просто в то время, когда жил Дерек дер Сан, сохранились воспоминания только о пяти Ключах. В мое время… — Она на мгновение замялась, затем виновато улыбнулась. — Ну, в то время, когда я еще была жива, вы же видели Усыпальницу, не так ли? Так вот, тогда знали по крайней мере о трех десятках Ключей и подозревали, что их на самом деле куда больше. Каждый Ключ открывал портал в иной мир, не обязательно в Гавань… безопасный портал, такой, который не ведет к смешению разных миров…

— Разве это возможно? — Денис удивленно посмотрел на Эрнис.

Он считал, что любой контакт между мирами неизбежно ведет к расшатыванию Границ, к взаимопроникновению пространств с различными законами… в общем, к неприятностям. Хотя, если разобраться, это убеждение строилось исключительно на рассказах Дерека дер Сана, который, как выясняется, знал не так уж и много.

— Видимо, возможно. — Она снова потянулась за виноградом. — Только как создавались эти Ключи — никому не известно. И мне в том числе.

— Простите, Эрнис… — вмешалась Таяна. — Если это так, значит, предположения Древних о том, что именно попытки входа в Гавань привели к появлению чудовищ… да и тех же скакунов, драконов… И что именно из-за визита в Гавань начался Великий Потоп…

— Да, это предположение было неверным, — серьезно кивнула богиня, и на этот раз улыбки на ее лице не было. — Эти… именующие себя высшими магами, могли бы ходить в Гавань хоть ежедневно, все равно ничего не изменилось бы. Опасность несут спонтанные прорывы Границ… или порталы, сделанные теми, кто возомнил себя знатоком магии. Что же касается Потопа… но не будем об этом, это слишком печальная тема.

— А можно еще один вопрос, Эрнис? — подал голос Денис. Дождавшись утвердительного кивка, он продолжил: — Дерек говорил, что те, кто, уходя в Гавань, забирал Ключ с собой, уже не возвращались. Это так?

— Да, так. Странно, что тебя заинтересовало это… но я поясню. И признаюсь сразу, что мои знания столь же отрывочны, как и те, которыми располагал Дерек. Просто я знаю намного больше… Так вот, мы не знаем, кто и когда создавал Ключи. В мое время бытовала легенда, уже полностью забытая ко времени рождения Дерека, что в глубокой древности существовал некий… артефакт. Этот артефакт, называемый Привратником, позволял увидеть любой мир и создать Ключ для него. Но дело все в том, что Ключ вел из, скажем, нашего мира в Гавань… но не обратно. Для того чтобы открыть обратный портал, требовался иной Ключ. И если уходящий в Гавань забирал Ключ с собой, то ему просто нечем было открыть путь назад. Когда-то, говорила та легенда, порталы между мирами были открыты постоянно и люди свободно двигались из мира в мир. Но это было очень давно… Кстати, вам будет интересно узнать. Эльфы и гномы, что претендуют на первородство в этом мире, в чем-то очень неправы. Они появились здесь сразу после Потопа, когда от людей уцелели лишь немногие, да и те, кто уцелел, думали лишь о том, как выжить. Гномы, наверное, давно забыли свою родину… а эльфы помнят, но они никому не признаются, что явились сюда непрошеными. Им гораздо приятнее утверждать, что они были первыми.

Денису приходилось сражаться плечом к плечу с эльфами, а потому он был о них весьма неплохого мнения. О гномах же за период пребывания в этом мире он не услышал ни одного по-настоящему хорошего слова.

— Как я понимаю, Ключи перестали действовать? — напрямую спросил Денис. Как и Дерек, Эрнис явно страдала многословием, может, потому, что поговорить ей было особо не с кем.

— Здесь — да.

— Значит, мы бессильны?

Эрнис поглядела на него с явной насмешкой.

— Страж готов так легко сдаться?

— Страж?..

Некоторое время Эрнис разглядывала Жарова с немым изумлением. Казалось, она даже не поняла его вопроса или просто не хотела его понять. Прошло немало долгих минут, прежде чем она тихо пробормотала:

— Что ж, видимо, кое-что я упустила. Ладно… значит, пришла пора рассказать вам, дети мои, кое-что весьма интересное. О том, кто вы есть…

Разделившиеся миры, каждый избрав свой путь, начинали самостоятельное развитие. Бывало, что эти пути были во многом похожи, и даже спустя тысячелетия после разделения их трудно было отличить друг от друга. Те же люди, тот же уклад жизни, тот же язык… Бывало, что человек, отправившись в путешествие, возвращался в родное село — и не мог понять, почему те, с кем он вырос, его не узнают, почему мать смотрит на него, как на чужого, а отец, которого медведь задрал еще лет десять назад, теперь рубит дрова во дворе… и, кстати, тоже не намерен прижимать к сердцу блудного сына. Такое же плавное накопление отличий шло и в других мирах — и не важно, была в них разумная жизнь или нет.

Как правило, Границы между такими мирами были тонки, особенно поначалу — три — четыре тысячи лет с момента разделения миров. Потом Граница становилась все плотнее и плотнее, ее нельзя уже было пересечь случайно, а потом становилось непросто пересечь и намеренно.

Бывало, что причиной деления становился серьезный катаклизм, затрагивающий основы бытия… тогда пути миров расходились сразу, и Граница крепчала очень быстро.

Но как бы ни была крепка Граница, рано или поздно кто-то придумывал способ преодолеть ее. Кто-то воистину великий, кого в иных местах почитали бы, как бога, сумел найти способ проникать сквозь Границы, не повреждая их, не неся тем самым разрушение и хаос в оба соединившихся, пусть и на мгновение, пространства. Кто он был, этот исполин духа, этот мудрец, постигший тайны материи, времени и пространства? Об этом не знал никто. Он исчез, оставив после себя несколько десятков, сотен, тысяч или, может, миллионов артефактов-Ключей, но не оставив самого главного — знаний. Возможно, и по сей день где-то хранятся записи этого мудреца, а возможно, что века стерли в пыль все, что принадлежало ему когда-то… кроме упрямо не поддающихся времени Ключей.

Но не только этот мудрец сумел найти пути меж мирами… были и другие — мудрые и не очень, их вели вперед самые разные страсти. Богатство, власть, поиск мудрости, любопытство… Они искали — и находили. Но способы, что они использовали, были грубыми, они взламывали мембраны Границ, оставляя на них невидимые глазу шрамы… и шрамы эти множились.

Проходили века, и Границы, избитые многочисленными проколами, начинали ослабевать. То в одном мире, то в другом они истончались, становились ненадежными, а то и вовсе разрывались. И тогда… тогда миры ждала катастрофа. Это не означало, что всей жизни в столкнувшихся, смешавшихся пространствах грозил конец, хотя возможно было и такое. Но даже в лучшем случае, когда слитые пространства как-то приспосабливались к новым условиям существования, новая жизнь разительно отличалась от прежней.

И тогда сама природа встала на защиту Границ, бездумно разрушаемых теми, что называли себя разумными. А может, и не природа, может, это было вмешательство какого-то высшего разума или даже пресловутых богов, что когда-то приложили руки (или что там у них было) к созданию самого первого, еще не начавшего делиться мира.

И эти высшие силы породили Стражей.

Нельзя сказать, что это были существа, которых изначально готовили для работы по сохранению мира в целости, по защите Границ… Просто однажды, в самый сложный момент, случалось так, что кто-то оказывался в нужное время и в нужном месте, своим вмешательством уберегая Границы от полного и окончательного разрыва. Кто-то из них, свершив свое дело — иногда даже и не заметив этого, — снова уходил в тень, надолго или навсегда. Но некоторые — кто из чувства долга, кто от тяги к приключениям, а кто и по иной причине, каковых могло быть множество, — не останавливались на достигнутом, пытаясь докопаться до причин угрозы и устранить ее полностью.

Их называли Стражами Границ… по крайней мере в этом мире. Наверняка подобные им были и в других, и там их звали иначе. Иногда они были людьми, иногда — нет. Кто-то из них слыл одним из самых образованных людей современности, а некоторые не умели даже читать… И все же у них всегда были общие черты — и первым среди них стояло чувство ответственности за других.

— В нашем мире, — рассказывала Эрнис, — все Стражи имели еще одну общую черту. Это были великие воины и великие маги, их умения дополняли друг друга.

Денис удивленно приподнял бровь.

— Но простите, госпожа, я не маг, и меня нельзя назвать воином… не то что великим, а даже и просто хорошим.

— Ты, насколько я поняла, был воином в своем мире и узнал там немало такого, что неизвестно даже самым лучшим бойцам Империи, не так ли? А что касается магии… я не знаю причин этого, но вы с леди Таяной чем-то связаны. И связь эта…

Она осеклась, затем задумчиво посмотрела на Таяну.

— Ты входила в его разум, не так ли?

Та коротко кивнула в ответ. Эрнис нахмурилась, хотела что-то сказать, явно неприятное, но затем лишь вздохнула.

— Может, оно и к лучшему, кто знает. Теперь мне понятна природа этой связи. Что ж, и раньше так бывало, что Стражами становились двое — воин и волшебница… или маг и воительница. И как единое существо они исполняли свою миссию…

В словах Эрнис звучала какая-то горечь, как будто воспоминание о чем-то давнем, очень печальном, но теперь уже почти забытом…

— Скажите, госпожа… — Денис так и не мог назвать богиню по имени. Несмотря на то что еще год назад он мог бы побиться об заклад, что богов и вовсе не существует, теперь он был уверен, что такая красота не может принадлежать смертному созданию. — Скажите, почему ныне никто не знает об этих… Стражах?

— Тому много причин, — невесело усмехнулась она, и в глазах снова мелькнула пелена печали. — Последние Стражи, о которых мне известно, были… это было давно. Потом долгое время Границы… не нуждались в защите, пока не начались катаклизмы, связанные с созданием Хрустальной Цитадели. Ей не место было в этом мире, и само ее существование порядком расшатывало мировой порядок. Наверное, небезызвестный вам Ульрих дер Зорген должен был стать новым Стражем, он был и в самом деле великим магом и в то же время одним из самых умелых воинов того времени. В какой-то мере можно сказать, что он выполнил свою задачу, хотя и очень, очень печальным способом… вы, наверное, знаете, что он стоял у истоков той войны и, что там говорить, в немалой степени был и ее причиной.

— Зорген? — удивилась Таяна. — Может, он был негодяем, может, он жаждал власти… но войну начал не он, разве нет?

— Все не совсем так, как кажется, — покачала головой богиня. — И не совсем так, как следует из рассказов единственного известного вам очевидца и уж тем более из летописей позднейших источников. Вы, наверное, слышали о том, как Ульрих дер Зорген сжег три легиона только зарождающейся тогда Империи. Не сделай он этого, позволь им пленить себя — и война угасла бы в зародыше. Лорды ограничились бы примерной казнью, пожалуй, на эшафоте присоединили бы к Зоргену еще нескольких магов из тех, кто вызывал у них наибольшее опасение… на этом бы все и закончилось. Но маг Огня пошел по иному пути. Он применил запретное знание, которое пришло к нему из иного мира. Он вызвал волну ненависти в сердцах многих… и Цитадель пала. Что ж, это тоже было решением. Жестоким, конечно…

— Странно, — протянул Денис, глядя в сторону. — А я… так мне показалось из вашего рассказа, что Стражи — эдакие рыцари без страха и упрека, несущие добро и справедливость.

— Может быть, я плохо объяснила. — В голосе Эрнис послышались виноватые нотки, но было там и что-то еще, что-то неуловимое… и немного неприятное. — Стражи бывали разными, но и понятие добра менялось от эпохи к эпохе. И от стремления заботиться о простых людях не так уж далеко до желания мудро и справедливо ими править, не так ли? Ну а от стремления к справедливости один шаг до понятия меньшего зла. Наказать одного, чтобы повлиять на многих. Покарать сотню, чтобы дать урок десяткам тысяч.

— Ясно… Значит, вы считаете, что я и Таяна — новое воплощение Стража Границ?

Подумав, Денис решил, что фраза звучит по меньшей мере глупо. И к тому же порядком претенциозно. Но, к его удивлению, Эрнис совершенно серьезно кивнула:

— Это именно так. Вспомните, ведь ваше вмешательство остановило прорыв Границ, остановило буквально в самый последний момент.

— Но ведь там были не только мы! — возмутился Жаров. Ему не слишком нравился навязываемый им богиней исключительный статус, который, ко всему прочему, обещал массу обязанностей, почти наверняка сопряженных с немалым риском для жизни. — Эльфы, тьер, вампиры… в конце концов, основную работу сделала Лия!

Он не стал объяснять, кем на самом деле была Лия. Да и не был он уверен, что сможет объяснить Эрнис, будь она хоть трижды богиней, что есть боевой киборг. А может, она и так все знала.

— Страж и должен иметь помощников, — несколько суше, чем ранее, заметила Эрнис. — Помощников, которые при необходимости могут пожертвовать жизнью ради благого дела. А удел Стража — направлять их.

Разговор постепенно переставал нравиться Денису. Как-то не вязалось кое-что из того, что говорила богиня, с ее прекрасным образом. И в словах ее чувствовалось множество недоговоренностей, как будто бы Эрнис старательно что-то утаивала от собеседников, но, за отсутствием богатой практики лицемерия, время от времени допускала оплошности.

А еще он подумал, что не хочет быть Стражем. Не хочет отвечать за судьбы людей — ответить бы за свою собственную, и то ладно.

— Прошу прощения, госпожа… — устало прервал монолог богини Жаров, отметив про себя, что из ее последних фраз не уловил ни слова и не имеет даже понятия, о чем шла речь. — Может, нам стоит вернуться к самому началу? Если Ключ Ветра не сможет открыть… нет, я даже не это хотел спросить. Угроза Границам и в самом деле стала реальной?

— Да, — сухо бросила богиня. Как и любой женщине, ей очень не понравилось, что ее прервали. Но настроение у Дениса сейчас порядком упало, и он не был намерен вести эту, может, и познавательную, но довольно утомительную дискуссию до самого утра.

— И причина этого кроется в исчезнувшем Шпиле?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Таково было мнение Дерека, а он был очень неплохим Оракулом, и с его умением просчитывать линии судеб мало кто сумел бы сравниться.

— Хорошо, значит, за отсутствием других предположений возьмем это за основу. Дерек сказал, что способы добраться до Ноэль-де-Тор можно поискать в Гавани. Это так?

— Мне кажется, — очень тихо заметила Эрнис, но в этом еле слышном голосе звенела сталь, — что вы, юноша, могли бы и повежливей разговаривать с дамой… которая, кстати, существенно старше вас. Или в вашем мире правила вежливости уже канули в небытие?

Денис почувствовал, что краснеет, и одновременно с этим ощутил злость. Ну почему, почему все считают своим священным долгом указывать ему, как себя вести? Наставлять на путь истинный, а заодно и вести по этому пути за ручку. Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, конвой стреляет без предупреждения. А если он сейчас просто плюнет на все, встанет и уйдет — она попытается его задержать? Может, дать ей возможность попробовать?

Усилием воли он сдержался и заставил себя говорить спокойным тоном. Настолько подчеркнуто спокойным, что для любого человека ясно становилось сразу — внутри Жарова бурлит гнев.

— Я, госпожа, просто хочу определить, что нам делать дальше. Не более того…

— Вы торопитесь, вы всегда торопитесь…

— У меня нет в запасе тысячи лет на размышления.

— Уверен? — хмыкнула Эрнис, и снова в этом коротком слове, в ее глазах, в игре желваков под нежной персиковой кожей Жаров увидел что-то недоговоренное. — Ну хорошо… Я не знаю, найдете ли вы в Гавани способ добраться до Ноэль-де-Тор. Мне такой способ неизвестен. Но там… там есть много такого, что сложно понять… нет, во что сложно даже поверить. Может, вы найдете там то, что ищете.

— Но как нам попасть в Гавань, если Ключ Ветра не может открыть портал?

Эрнис некоторое время молчала, переводя взгляд с Дениса на Таяну и обратно, как будто предстоящее решение ей самой не слишком нравилось. Затем, решившись, тихо ответила:

— Возможно, с этим я смогу вам помочь.

— Вы можете создать портал в Гавань?

Она покачала головой:

— Увы, это мне не под силу. Я могу отправить вас в прошлое, во время, когда сила Ключа Ветра еще не иссякла и когда он сможет помочь вам достичь цели.

— В прошлое? — Жаров, уже много раз дававший себе слово не удивляться, снова и снова его нарушал.

Там, на Земле, ученые бились над проблемой темпорального перемещения, наверное, с тех самых пор, когда Уэллс написал свою знаменитую «Машину времени». Пока что результатами всех этих изысканий были новые и новые доказательства того, что такое путешествие невозможно в принципе. Потом, конечно, находились очередные энтузиасты, которые сии принципы опровергали, с пылом погружались в теорию — и спустя некоторое время приходили к тем же выводам, хотя и несколько на новом уровне.

А здесь какая-то женщина… ну хорошо, пусть даже и не какая-то. Всю магию этого мира, вместе взятую, в конце концов можно было, хотя бы и с некоторой натяжкой, объяснить вполне научно. Пирокинез, телепатия, телепортация… эти термины давно уже не вызывали у специалистов пренебрежительных усмешек, хотя несколько особо одаренных, коим эти парапсихологические способности были доступны, так и остались для экспертов Terra Incognita… Невероятные возможности к метаморфизму у вампиров и уж тем более у тьера тоже имели объяснения… когда-то Денис краем уха слышал о каких-то там динамических белковых цепочках, создавать которые еще не научились, но возможность их существования теоретически обосновали.

Но путешествия во времени признали абсолютно невозможными. И эта женщина утверждает, что может сделать это просто усилием воли?

Эрнис в ответ на округлившиеся от удивления глаза Жарова снова улыбнулась. Она вообще улыбалась часто, у нее была изумительная форма губ, и улыбка очень ей шла. Со свойственной любой, наверное, женщине кокетливостью она отнюдь не собиралась скрывать эту выигрышную черту. Как, впрочем, и другие — она вообще была самим совершенством… если бы только иногда в ее словах не проскальзывало нечто, заставляющее Дениса ощущать холодок, пробегающий по спине.

— Портал времени создать действительно сложно. Это искусство было почти забыто еще в мое время, оставаясь уделом избранных. А когда… ну, в общем, после Потопа о них и не вспоминали, поскольку не осталось никого, кто знал, что это вообще возможно. Дело в другом… все в том же медленном разрушении магии. Я уверена, что смогу создать портал, но боюсь, он приведет вас… я не знаю куда. Вернее, не знаю, в Когда.

Денис абсолютно точно знал, что она лжет. Он не мог этого доказать, у него не было ни единого аргумента… и все же он ни секунды не сомневался в своем предположении. Эрнис лгала — но не во всем, всего лишь в некоторой части того, о чем творила и что обещала. И еще у него появилось ощущение, что делает это она не со зла, не с намерением причинить им с какие-нибудь неприятности, а по совсем иной, явно важной, но совершенно неясной причине. Такое впечатление что у нее просто язык не поворачивался сказать правду, а оттого она и избрала эдакую ложь во спасение.

— Я постараюсь, чтобы вы вышли из портала за год-два до сегодняшнего дня. Может быть, немного больше. Когда сделаете все, что нужно, когда вернетесь из Гавани… Таяне следует произнести заклинание, которое прервет действие портала, и вы сразу окажетесь здесь. Запоминай. — Она произнесла длинную мелодичную фразу, затем потребовала, чтобы Тэй повторила слова. И еще раз, и еще.

Только убедившись, что девушка точно запомнила каждый звук, Эрнис продолжила:

— Только имейте в виду, произносить это можно только тогда, когда покинете Гавань. Там… там прерывать действие портала нельзя. Ни в коем случае — это другой мир, и уйти из него можно только тем путем, которым вы в него попали, и никак иначе… во всяком случае, другие способы мне неизвестны.

— А с возвращением тоже могут возникнуть проблемы? — осторожно спросил Денис. Ему не слишком улыбалась идея отправляться в неизвестность, хотя он и понимал, что иного выхода нет, но идея получить билет в один конец ему нравилась еще меньше.

— Нет, — чуть резче, чем следовало бы, ответила Эрнис. — Прерывание работы портала времени ведет к возвращению всех, им прошедших, в исходную точку. Всегда.

Жаров коротко кивнул. А вот сейчас она говорила чистую правду… или то, что сама искренне считала правдой. Это немного успокаивало.

Оставалось решить еще один вопрос. Там, впереди… или позади, это с какой стороны посмотреть… в общем, там их может ожидать все, что угодно. И в такой сложный момент Жаров не прочь был бы иметь рядом надежное плечо.

— Еще раз прошу простить, госпожа… вы говорили, что наблюдали за нами. Может, вы знаете, где сейчас наш спутник? Я имею в виду…

— Тернера? Это просто. Сейчас вы сами все увидите.

Эрнис взмахнула рукой, произнесла пару коротких фраз, и в воздухе прямо перед Денисом, инстинктивно подавшимся назад, появилось клубящееся облачко. Оно резко уплотнилось, стало плоским, словно полотнище ткани, затем приняло форму эллипса, и вдруг дымка начала исчезать — сначала в центре, затем образовавшийся просвет стал шире — и вот перед Жаровым и Таяной уже висит в воздухе самое настоящее окно. Окно, в котором видна знакомая степь и два всадника, неторопливо куда-то едущие. А потом Денис вдруг понял, что если прислушаться, то можно разобрать и их слова.

Тернер придержал скакуна и обернулся. Черри ехала вслед за ним, все такая же безучастная ко всему. Они говорили мало — только во время ночлегов, да и то столь душевного разговора, как в первую ночь, у них больше не получалось. И он не знал почему — девушка ушла в глухую защиту, ограничиваясь лишь несколькими короткими фразами. «Когда будет привал», «Где здесь вода», еще десяток таких же — вот, пожалуй, и все. И лишь после того, как они останавливались на ночлег, после нехитрого ужина из постепенно пустеющего вьюка (то, чем имел обыкновение ужинать Тернер, по-прежнему вызывало у Черри отвращение одним своим видом, а в последнее время — еще и запахом) она снисходила для беседы. Но и тут больше предпочитала слушать.

А Тернер говорил, говорил охотно и много. Он рассказывал девушке о себе, о своих друзьях, он искренне надеялся, что она все же научится видеть в нем обычное… ну, не совсем обычное, но живое существо, которое просто не заслуживает травли. Он не боялся охотников — тем более что силы уже в немалой степени к нему вернулись. Может, еще одного поединка с ньорком он и не перенес бы, но для людей, сколько бы их ни было, его силы, скорости и живучести хватило бы с избытком. Тернер просто не хотел очередной бойни.

Тщетно… она слушала, но не слышала. Потому что не хотела слышать, глядя в его сторону равнодушным взглядом и мысленно лелея мечту об убийстве. А может, думая о собственной смерти. Или еще о чем… Тернер ничего не мог прочитать за пустым взглядом черных глаз, направленных словно бы сквозь него, ничего не мог услышать в спокойном голосе.

И ему это надоело.

В чем-то тьер, безусловно, был фаталистом. Тысяча лет жизни любого научат относиться к предстоящим событиям с философским смирением. Он надеялся, что девушка поймет его, — не вышло. Что ж, такова судьба…

— Лови!

Тернер бросил ей тяжелый сверток. Она рефлекторно поймала его, и что-то внутри зазвенело.

— Твое оружие, — тут же пояснил он, не дожидаясь очередного пустого взгляда. — Ты можешь уезжать.

— Ты меня отпускаешь? — В ее голосе впервые за три дня послышались эмоции. Удивление, недоверие, сомнение — целая гамма.

— Ты считаешь, что демоны не умеют или не желают держать слово?

Она развернула сверток, извлекла оттуда свой меч. Тернеру показалось, что сейчас девушка бросится на него, хотя и знала, что не сможет причинить ему вред этим оружием, — но Черри только прицепила клинок к поясу, затем рассовала по укромным местам остальную амуницию. Он бросил девушке поводья ее скакуна, что все так же были привязаны к луке его седла.

— Уезжай.

Черри неуверенно дернула поводья, заставляя животное свернуть в сторону. Отъехав от Тернера на пару десятков локтей, она остановилась.

— Я не понимаю… почему ты отпускаешь меня? Я ведь осталась прежней, и я буду… не лучше ли было просто убить?

«Она ждала смерти, — понял Тернер, и ему стало жалко эту гордую, сильную женщину. И жалость эта смешивалась с совсем другими чувствами, среди которых были и уважение, и даже симпатия. — Она каждую минуту ждала удара…»

— Я уже говорил, что не боюсь ни тебя, ни твоих слуг, — фыркнул он. — Я бы попросил тебя прекратить Охоту, но не думаю, что моя просьба тебя тронет. Делай что хочешь…

Некоторое время они были неподвижны — друг напротив друга. Даже скакуны, казалось, почувствовали медленно растущее напряжение между этими двумя столь похожими в своей целеустремленности существами, не желающими или не имеющими возможности пойти на компромисс. Тернер не хотел схватки… не сейчас по крайней мере. Но и добровольно подставлять горло под нож не собирался. А Черри…

— Тернер, — все так же тихо и опять почти без эмоций сказала она. — Тернер, я вернусь. Демон ты или нет… это не важно. Я вернусь и убью тебя.

С этими словами она рванула поводья, и скакун, послушный руке опытной всадницы, сорвался с места в неуклюжий галоп, устремляясь назад по своим же собственным следам.

Денис и Таяна были где-то недалеко. Тьер знал эти места, хотя ему пришлось побывать здесь лишь однажды, много сотен лет назад. Безусловно, эти двое направляются в Гавань, здесь просто больше не за чем находиться. А Гавань — вон она, несколько часов пути, даже если не погонять излишне скакуна. Может, и не стоило тащить за собой толпу разъяренных преследователей, но… все равно они ничего не смогут сделать. Посмеют продолжить преследование — им хуже, тьер устал бежать и прятаться. Если суждено свершиться битве — пусть она произойдет. А не захотят — милости просим, отсюда много дорог, и все они могут выбрать для себя любые.

И он долго еще провожал взглядом одинокую всадницу, стремительно мчавшуюся к горизонту.

— Он совсем недалеко, — услышал Денис тихий голос Эрнис. — Он недалеко и скоро будет здесь.

— Вы… вы все время подсматривали за нами?

Ощущение было не из приятных. Он даже не был уверен, что теперь сможет спокойно удалиться в кустики по нужде: кто знает, в какой момент этой… леди приспичит поинтересоваться его жизнью.

А потом на ум пришли воспоминания о тех давних временах, когда он еще служил в десанте. Вспомнился тяжелый крейсер, узкие каюты… вернее, каютки офицерского состава, огромные, наполненные запахами пота, табака и дешевой выпивки кубрики для рядовых. И каждый метр в этом пространстве, заполненном людьми, оружием и машинами, контролировался камерами. А скучающие дежурные, особенно когда рядом не было офицеров, имели нехорошую привычку переключать камеры… ну, туда, куда не следовало. Перед законом они были чисты — ежели оборудование установлено, то оно должно использоваться. Другое дело, если об этом кто-то узнавал. Ясное дело, до официальных разборок дело не доходило, все вопросы решались в частном порядке… иногда особо любопытные поступали в медсектор крейсера с телесными повреждениями различной степени тяжести. Офицеры предпочитали спускать эти дела на тормозах.

Самое странное, что тогда Жарова особо не волновало, что за ним кто-то может подглядывать. Вернее, волновало, но только на уровне — поймаю, набью морду. А сам факт наличия камер воспринимался как нечто само собой разумеющееся.

Так почему он так обеспокоен сейчас?

— Вы должны понять, — голос Эрнис сочился медом, — я не могу оставить без внимания потенциальных Стражей. Появление Стража — редкое, редчайшее событие. Тем более сейчас, когда этому миру он просто необходим.

— Ясно… значит, подсматривали. А пару раз нам очень не помешала бы помощь…

На этот раз голос богини был сух.

— Стражи должны сами выпутываться из сложных ситуаций. Это закаляет их дух… Впрочем, когда это было действительно необходимо, я вмешивалась.

Больше она не сказала ничего, просто в голове у Жарова промелькнули образы — смазанные, наслаивающиеся друг на друга, одни яркие, другие, наоборот, еле различимые. Он даже не смог понять, были ли это его собственные воспоминания, или их вызвала сила Эрнис.

… старуха, нацепившая на себя ворох цветных лохмотьев, отбирающая травы из маленьких мешочков…

… застывшее, как маска, лицо Тернера, вещающего о Детях Гнева…

… еще одна старуха, золотое кольцо на сморщенной ладони…

… призрак, прикладывающий ладони к каменной стене…

… маленькая девочка в теплой меховой курточке с развевающимися светлыми волосами…

В памяти всплыли слова: «Та, у которой тысяча лиц». Денис бросил на Эрнис осторожный взгляд, чувствуя, как краска стыда заливает щеки. Да, она помогала. Она помогала, когда считала нужным, оценивая сложность момента из каких-то своих соображений. Может, это и было правильно?

— Тьер не может отправиться с вами в прошлое, — вдруг сообщила Эрнис и, мгновение подумав, добавила: — Мне правда жаль. Он мог бы оказаться очень полезен.

— Но почему?

Денис даже вздрогнул, услышав вопрос Таяны. И не потому, что мгновением позже это слово сорвалось бы и с его собственных губ. Просто девушка заговорила впервые, может быть, за последние полчаса.

Конечно, Тэй очень переживала из-за размолвки с тьером. Мысленно она уже десяток раз просила у него прощения, подготавливая себя к тому, чтобы сказать нужные слова в лицо их бывшему спутнику и, пожалуй, другу. И вот теперь, когда он неподалеку, когда он явно движется вслед за ними…

— Тьер — магическое создание, — пожала плечами Эрнис, словно говоря, что и рада бы дать более подходящее объяснение, но не в силах сделать этого. — Портал скорее всего не пропустит его… а может и убить.

И снова в ее голосе Жаров услышал фальшь. Сложно даже сказать, сколько раз на протяжении этого не слишком долгого разговора богиня переходила от чистой правды к явной лжи и обратно. Сейчас она лгала, откровенно и не особенно даже стараясь скрыть это. Оставалось только надеяться, что она в конечном счете желает им с Таяной добра. Как и всему этому миру — в словах богини о том, что сейчас Стражи необходимы, как никогда, звучала только искренность. Может быть, по какой-то причине, знать которую сейчас им не следовало, тьера и в самом деле нельзя было отпускать в Прошлое.

— Есть многое, что вам нужно узнать, — внезапно мягко сказала богиня, глядя прямо в глаза Дениса, и в ее взгляде он прочел и понимание, и сочувствие, и надежду. — И вы узнаете все, но тогда, когда это будет необходимо. Всему свое время, поверьте. А сейчас вам и в самом деле уже пора, время идет… а ритуал создания этого портала может быть проведен только в определенное время. Могу ли я начинать, готовы ли вы?

Денис посмотрел на Таяну, дождался короткого, чуть заметного кивка, и снова повернулся к Эрнис:

— Мы готовы, Сиятельная.

— Хорошо, тогда я начинаю. Приготовьтесь… когда ритуал будет завершен, у вас будет не более десяти ударов сердца на то, чтобы войти в портал. Создание его обойдется мне потерей силы, очень большой потерей. Если вы упустите возможность, то повторить попытку удастся не ранее, чем через десять — пятнадцать дней. Прошу, не пропустите момент. Возьмите с собой оружие и золото. И, разумеется, Ключ… скакунов оставьте, чтобы провести их через портал, мне не хватит сил.

Денис принес дорожные мешки, привычным движением закинув оба себе на плечо. У Таяны в руках был только золотой шар Ключа.

А богиня подняла руки и запела. И хотя в этой череде чарующих, мелодичных слов ни одно не было понятно ни Денису, ни Таяне, от песни исходило странное очарование, она завораживала, заставляла снова и снова вслушиваться, ловя каждый звук. А затем в песнь стала вплетаться непонятно откуда взявшаяся мелодия — нежная, мягкая… Внезапно фигура женщины словно засветилась — яркие золотые отблески сначала были подобны крохотным искоркам, но с каждым мгновением их становилось все больше и больше, пока они не накрыли Эрнис сплошным покрывалом из ярких огоньков.

А песня продолжалась… теперь она не просто притягивала, теперь она порождала образы. Туманные, неуловимые, они роились в сознании, подобно потревоженным пчелам, непрерывно смешиваясь, накладываясь друг на друга и оттого становясь еще менее узнаваемыми. Иногда, очень редко, один из образов на мгновение, на малую долю секунды, вытеснял остальные — и тогда его можно было узнать. Сияющая крепость, залитая лучами заходящего, чуть красноватого солнца, разбрасывающая вокруг волны отблесков от хрустальных граней стен. Пропасть и мост через нее, странный мост, похожий на раскрытую каменную ладонь. Черный провал входа меж двух огромных статуй, и толпы людей в рваных тряпках, суетящихся у ног монументов…

А потом золотое сияние вдруг стекло с тела Эрнис, собравшись в ее ладонях — два ослепительно ярких золотых шара. Краем глаза Денис увидел, как отвернулась Таяна, пряча глаза от почти приносящего боль света, да и сам он, прищурившись, чувствовал резь в глаза, чувствовал, как наворачиваются слезы и скатываются одна за другой по щекам.

Песня оборвалась. В сердце Жарова всколыхнулось острое, болезненное сожаление — ему хотелось, чтобы эта чарующая музыка, эти странные слова звучали вечно.

Эрнис вскинула руки, и шары полетели вперед и вверх. Они встретились на высоте восьми — десяти локтей, ударились друг о друга, вспыхнули еще ярче… а затем словно скатились вниз, к каменным плитам пола, и за ними оставался золотой след, образующий контур арки. Богиня произнесла несколько коротких слов, они уже не были музыкальными, не были нежными — это были слова приказа, слова команд, обязательных к исполнению.

Проем сияющей золотом арки внезапно заполнился уже знакомым Жарову маревом — а золотой огонь погас. Портал был готов принять путников…

— Вперед, — чуть слышно прошептала Эрнис, и Денис вдруг увидел, что ее тело постепенно становится прозрачным, словно иссякает сила, дававшее богине человеческое тело. А может, так и было, может, она и в самом деле вложила в заклинание слишком много.

И он, таща одной рукой мешки, а другой сжимая кисть Таяны, шагнул в портал.

Глава 9 ЦЕПИ ХРАМА АРИАНИС

Докладываю вашему могуществу, что строительство храма идет должным образом. Проходчики достигли указанной высоты и теперь отправлены в Долину Счастья. Караваном из Снубергреза доставлено полторы сотни рабов-камнерезов, которые уже приступили к отделке купола и стен храма. Еще радуюсь сообщить вашему могуществу, что присланные вами Цепи Покорности воистину великолепны — рабы послушны, и даже надсмотрщики, осмелюсь доложить, порядком обленились от безделья. Нижайше хочу просить дополнительно не менее пяти сотен Цепей, ибо работы в храме в самом разгаре и приток рабочей силы все возрастает.

Сообщаю также, что уже доставлено пять тысяч мер урдосского мрамора для строительства статуй их сиятельств Арианис и Бореалиса. Работа над статуями начата, из Багры еще две декты тому назад привезены сорок скульпторов, инструменты и материалы для лесов. Властью, данной мне, я повелел казнить шестерых скульпторов за то, что они посмели отступить от присланного вашим могуществом проекта, тем самым испортив несколько мер мрамора. А потому нижайше прошу доставить еще некоторое количество мастеров, а также и магов школы Земли не менее восьмого уровня знания, ибо хотя надсмотрщики и следят, дабы маги не уклонялись от своих священных обязанностей, но работа по размягчению урдосского мрамора все же идет недостаточно быстро.

Прибыли и первые саркофаги, возле них неусыпно стоит стража Соратников.

Также сообщаю, что потери среди рабов, в которых меня обвинил Главный смотритель храма Галантор Сурлин, находятся в пределах допустимого. Повышенная смертность была связана с весьма холодным началом сезона снегов и сейчас, с завершением холодов, не превышает установленные три сотых в день. Да не обрушится на меня гнев вашего могущества, но во избежание увеличенных потерь среди рабов я посмел увеличить паек на одну рыбу и один кусок хлеба в день. Простите мне самоуправство, мой господин, готов понести должную кару. А еще хочу доложить вашему могуществу, что его деловитость Уро Лантиц, что ведает поставками продовольствия, не в полной мере исполняет священный свой долг способствовать строительству храма их сиятельств Арианис и Бореалиса, ибо продукты, им поставляемые, весьма некачественны. Мне, вашему покорному слуге, едва удается должным образом обеспечивать Высших и Соратников. Конечно, сам я готов нести любые лишения во славу храма, однако должен с прискорбием заметить, не все из Соратников разделяют мое самоотверженное отношение.

А еще сообщаю вашему могуществу, что в седьмой день третьей декты сезона лугов^[2] на вверенном мне участке работ открылся портал. Дежурным магом (Сикста Жернес, пятый уровень знания, школа Огня) уровень портала был не определен, таким образом, он мог быть уровня четвертого или же выше. Порталом прошли двое — мужчина и женщина. По свидетельству Сиксты Жернес, дежурного мага, женщина является волшебницей среднего уровня, ориентировочно четвертого или, возможно, третьего, мужчина же, по словам Главного смотрителя Талантора Сурлина, который лично изволил принять участие в допросе, не более чем обычный воин, сию волшебницу сопровождающий. В соответствии с параграфом третьим Уложения о Врагах на волшебницу был наложен Саван Лояльности до особого решения. Мужчина как не представляющий интереса отправлен в бараки рабов.

Список предметов, изъятых у указанных людей, прикладываю. Особо прошу внимания вашего могущества к пункту четвертому означенного списка. Предмет, там указанный, есть артефакт, более известный под названием «Ключ Ветра», что принадлежит ее сиятельству Арианис. По свидетельству Сиксты Жернес, сей Ключ ныне хранится в Обители Соратников, и о его похищении ничего не известно. Да не обрушится на меня гнев вашего могущества, но представляется необходимым узнать, на месте ли означенное имущество ее сиятельства.

Осмелюсь также представить вашему могуществу на рассмотрение список поставок, необходимых в ближайшее время…

Писано лета пять тысяч триста шестого, сезон лугов, четвертая декта, третий день.

Верховный надзиратель Кадий Палат

* * *

Руки сжимают грубые деревянные палки. Две палки, плетеная корзина, колесо. Одно колесо. Это называется — тачка. Кто-то сыплет в корзину колотый камень. Он быстро сыплет, он хорошо работает. Я тоже хорошо работаю, сейчас корзина наполнится, и я повезу тачку к отвалу. А потом побегу обратно, потому что я тоже хорошо работаю. Все должны хорошо работать, так надо, это правильно.

Кожу обжигает удар бича. Простите, господин, я не заметил, что тачка уже полна. Я хорошо работаю, господин. Я уже… КТО Я?

Деревянные колодки грубых башмаков стучат по камню. Я помню, как неделю или две назад у одного из работников разбился башмак. Хороший работник не станет докучать надсмотрщикам маленькими глупыми просьбами. Правда, потом он умер. Тут везде острые камни, у него воспалилась нога. Да, это было две недели назад. ЧТО ТАКОЕ НЕДЕЛЯ?

Мы сегодня работаем хорошо. Мы всегда работаем хорошо. За это нам дают хорошую еду. Надсмотрщики дают еду всем, даже больным. И даже тем, кто плохо работает. Но тем, кто плохо работает, дают мало. Чтобы хорошо есть, надо хорошо работать, так говорит Соратник. Соратник умный и добрый. Он приходит к нам после работы и говорит, что мы должны работать еще лучше, потому что мы трудимся во славу Сиятельной Арианис. И что мы все должны любить Сиятельную Арианис и Сиятельного Бореалиса, который отдал за нас свою жизнь. Я очень их люблю.

ЧТО Я ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ?

Соратник легонько ударяет меня палкой по плечу. Это значит — надо остановиться и поклониться ему. Так говорит тот Соратник, что приходит к нам после работы. Я останавливаюсь и кланяюсь Соратнику — он тоже добрый, как и все Соратники. А кровь скоро течь перестанет. Он говорит, что надо заменить тачку, что колесо раскололось. Спасибо, Соратник, спасибо, что вы заботитесь обо мне. Я возьму новую тачку и буду работать еще лучше. Звонит гонг, значит, работа закончена. Жалко, я так и не попользовался новой тачкой. Зато завтра я буду работать особенно хорошо, потому что у меня будет новая хорошая тачка.

Нам раздают еду. Сегодня мне дали большой кусок хлеба и целых две рыбы. Наверное, Соратники заметили, что я хорошо работаю. Но ведь я работаю во славу Арианис, а не для того, чтобы мне дали еды. Я говорю это вслух. Соратник хвалит меня. Он забирает одну рыбу. Он мной доволен.

КТО ВСЕ ЭТИ ЛЮДИ?

У каждого из нас красивая штука на шее. Кажется, ее называют ожерельем. Соратники говорят, что это — знак того, что мы работаем во славу Арианис. И еще говорят, что тот, кто снимет ее, тем самым отрекается от Арианис. И от Сиятельного Бореалиса, который отдал за нас свою жизнь. Я очень люблю Арианис. И Бореалиса я тоже очень люблю. И ни за что не отрекусь от них.

Иногда мне страшно. Страшно потому, что моя любовь к Их Сиятельствам несовершенна. Иногда у меня появляются странные мысли, они появляются сами по себе, это вопросы… и я не знаю ответа на них. Зато я знаю все правильные мысли, которыедолжны быть у любого работника, который по-настоящему любит Их Сиятельства. Соратники всегда объясняют, какие мысли правильны — это те, которые помогают хорошо работать. Все остальные неправильные. Я это понимаю, но они все равно возникают. И мешают мне работать. Вчера я даже задумался над одной из этих мыслей и не сразу заметил, что мою тачку уже наполнили. Соратник объяснил мне, что все здесь трудятся во славу Аризнис, а я своим непростительным поведением оскорбляю Ее Сиятельство. Соратник был очень добр ко мне, когда у него сломалась палка, он не стал идти за новой. А я понял, что надо работать еще лучше. ЧТО СО МНОЙ?

Уже все спят, а я все никак не могу уснуть. Неправильные мысли приходят все чаще и чаще. Вот и сейчас мне очень хочется посмотреть на ожерелье, которое мы носим во славу Арианис. Мне кажется, что мое ожерелье не такое, как у других. Иначе почему Соратники так часто объясняют мне, что надо работать еще лучше.

Я не знаю, что такое логика, но знаю, что ее в этой мысли нет. И меня это тоже беспокоит. Но все равно очень хочется посмотреть на ожерелье. Мысль подсказывает, что здесь нет зеркала. Я соглашаюсь с ней — зеркала, что бы это ни было, здесь нет. Здесь есть солома. И бочка с водой. И много-много работников. А зеркала нет. Я в этом уверен, хотя и не знаю, что это такое. Или знаю.

Неправильная мысль говорит, что посмотреть на ожерелье я смогу, только если сниму его. От такой неправильной мысли мне становится плохо, я не хочу, чтобы Сиятельная Арианис подумала, что я отрекаюсь от нее. Мне хочется встать и пойти поговорить о моих неправильных мыслях с Соратником, который всю ночь сидит у двери. Он, наверное, охраняет нас от диких зверей. Он очень добрый, он поймет меня. И поможет прогнать неправильную мысль. СТОЯТЬ!!!

Мои руки прикасаются к ожерелью. Я пытаюсь убрать их, но они меня не слушаются. Мне страшно. Я хочу закричать, но и это не получается. Руки делают что-то странное. Мне больно. Я ползу к двери, ноги еще немного слушаются, я отталкиваюсь ногами от других работников и ползу — там, за дверью, Соратник. Он поможет. А руки совсем сошли с ума, они снова и снова делают это. Мне очень больно, я чувствую, что мои руки уже в крови. До двери осталось совсем немного, я успею, Соратник мне помо…

Жаров сел и резко, с шумом, выдохнул. Поднес руки к глазам — здесь было довольно светло, сквозь прорехи в крыше и стенах проникали лучи солнца. Руки были в крови, но это ерунда, пройдет. Скорее всего он просто разодрал шею.

Меж пальцами вился порядком измазанный кровью серебристый ручеек. Ожерелье… Ему все же удалось порвать эту гадость.

Все-таки как же это ужасно — не владеть собственным телом. На то, чтобы сделать этот отчаянный рывок, ему пришлось потратить не менее трех недель. Или две декты, если по-местному.

Он тихо выругался сквозь зубы. Прекрасно, что можно это сделать, что можно услышать звук своего голоса, говорящий что-нибудь, кроме «Да, господин», «Простите, господин», «Я люблю Арианис, господин»… За прошедшее время Жаров начал эту неведомую Арианис ненавидеть. И вместе с ней этого ее Бореалиса, пропади он пропадом вместе с его пожертвованной жизнью.

Три недели постоянного кошмара. Три недели он был заперт в собственном теле, практически не подчиняющемся командам. О нет, оно совсем неплохо функционировало — только управлялось не им самим, а лишь какой-то крошечной, тупой частью его разума. Говорят, в каждом, если поискать, найдется капелька раба… что ж, имеем тому веское доказательство. Видимо, этот ошейничек и превращает людей в тупых зомби, способных только пахать, жрать и спать. Черт бы побрал местных магов за эту идею… ох хотел бы он добраться до изобретателей.

Жаров осторожно поднялся, чувствуя, как горит обожженная солнцем кожа. Многие здешние рабы были загорелыми дочерна, но он-то прибыл в эту местность из ранней весны, и тело, пережившее зиму, было белесым, а потому особенно уязвимым для солнечных лучей. Солнце было весенним, еще не очень жарким — но целый день тягать эту проклятую тачку, да еще в одной набедренной повязке…

Он прижался к щели в стене, высматривая положение солнца. Время к полудню. Значит, на работу их погонят часа через три, не раньше. За это время следовало придумать, как сбежать из этого сарая, и заодно из этого лагеря. Он почти не сомневался, что эти уроды, именующие себя Соратниками, увидев раба без цепочки на шее, сначала его зарежут и только потом будут разбираться, в чем дело.

Видимо, стражник уловил какой-то шум, поскольку дверь заскрипела, открываясь. Жаров тут же свернулся калачиком, старательно изображая спящего, и только тут понял, что все еще держит серебряную цепочку в руке. Пальцы дернулись, пряча ожерелье в ладони, металл глухо звякнул. По счастью, вошедший стражник ничего не услышал. Глухой шлем шевельнулся, осматривая помещение, где вповалку спали десятков пять рабов. Денис не имел ни малейшего представления, как эти… Соратники что-то видят сквозь свои шлемы, но они видели все, что нужно, и даже более… на своих плечах он уже не раз почувствовал проявления их внимательности. Здесь, внутри лагеря, Соратники не носили оружия, пользуясь только длинными гибкими тростями. За день таких тростей ломалось не меньше трех десятков — разумеется, исключительно о спины и головы нерадивых.

И все же придется разобраться с этими любителями доспехов. Каким бы хлипким ни был этот сарай, относительно бесшумно его можно будет покинуть только через дверь. А значит — мимо охранника. Жаров вспомнил, как при взгляде на статую, украшающую вход в Усыпальницу, у него возникло ощущение, что это — не совсем человек. Сейчас он получил возможность убедиться в этом. Слух этих латников был, пожалуй, острее кошачьего.

Сейчас… ему надо собраться с силами, снова в полной мере ощутить власть над собственным телом. «А потом… — подумал Жаров, — потом попробуем, насколько прочны твои доспехи, Соратник».

Момента своего пленения он почти не помнил. Вернее, помнил — но явно что-то не то. Они вышли из портала легко, словно через обычную дверь. Ему и раньше приходилось перемещаться через портал, поэтому ощущения были относительно знакомыми. Но самое печальное, что портал был вполне знаком и тем, кто оказался на месте выхода. Денис успел заметить толпу оборванных худых людей да пятерых латников, закованных в металл с ног до головы, — железные фигуры повернулись в сторону возникших из воздуха мужчины и женщины, и Жаров был уверен, что под стальными забралами лица воинов вытянулись от изумления. А в следующее мгновение на него обрушилось что-то тяжелое, и мир погрузился в черноту.

Очнувшись, он обнаружил, что связан. Связан со знанием дела — узлы не мешали кровообращению, но не давали никаких шансов на освобождение. Собственно, он не мог даже толком пошевелиться — в расслабленном состоянии путы почти не ощущались, но любое движение — и удавка перехватывает дыхание. В этом упакованном состоянии Жаров лежал на топчане. Лицом вниз…

Женский голос задал вопрос. Слова были незнакомы, хотя о смысле догадаться было несложно. Его спрашивали, кто он вообще такой и как здесь оказался. Настроения отвечать не было — в приличном обществе гостей не бьют больно по голове. И все же молчать не стоило — за этим вполне мог последовать удар по почкам. Он ответил, что зовут его Денисом, что они — мирные путники, ничего плохого никому не сделали…

Похоже, эта речь не произвела особого впечатления на говорившую. Перекинувшись с невидимым собеседником несколькими фразами (которые Денис мысленно перевел как: «Похоже, он не знает нашего языка». — «Ну и что с ним делать?» — «Понятия не имею». — «Так сделай хоть что-нибудь».), женщина приложила ладони к его голове. Этот жест был Жарову очень хорошо знаком, так же делала Таяна, когда обучала его языку.

Или эта женщина была куда более сильной волшебницей, чем Таяна, либо просто гораздо лучше владела этим видом магии. Прошло всего лишь минут пятнадцать, а затем она отняла руки и спросила:

— Теперь вы меня понимаете?

Слова звучали странно, но теперь их смысл был ясен. И Денис почувствовал, что и ответить сможет на том же языке. Он не стал еще для него «вторым родным», для этого требовалось время, но подобрать слова он уже мог без особого усилия.

— Да, я вас понимаю.

— Прекрасно. Гэл, можешь задавать ему вопросы.

— Сикста, я же просил не называть меня так, когда мы не одни.

— А разве мы не одни… или ты имеешь в виду его?

Интонации в голосе женщины Денису не понравились. Очень. Когда о тебе говорят как о покойнике, это наводит на определенные размышления.

— Меня зовут Галантор Сурлин. Я Главный смотритель храма Арианис. Ваше имя?

— Денис Жаров, барон ди’Флур, к вашим услугам.

— Забавно… у вас очень длинное имя.

Денис осознал, что слово «барон» он произнес на привычном ему общеимперском. В местном наречии такого слова не было. Он попытался поискать хотя бы какой-нибудь аналог — но ничего подходящего в том словарном запасе, которым его снабдила женщина по имени Сикста, не нашлось.

— С какой целью вы проникли на территорию храма Арианис? — Тон был обвиняющим и несколько недовольным.

— Мы с моей спутницей оказались здесь случайно. Видимо, портал был нацелен… недостаточно верно.

— Портал создавала ваша спутница?

В этом коротком вопросе Жаров почувствовал подвох. Да и что он мог бы ответить? Сказать, что портал создавала богиня? В лучшем случае — засмеют, в худшем — сочтут сумасшедшими.

— Нет… его создавала другая женщина. Я с ней не знаком.

— Видимо, с ней знакома ваша спутница? Ладно, оставим это. Вы ведь не будете отрицать, что ваша спутница владеет магией?

Жаров пожал плечами, за что тут же поплатился резью в передавленном веревкой горле.

— Это так важно?

— Вопросы здесь задаю я! — спокойно, может, самую капельку надменно заявил Главный смотритель.

Мысленно Жаров усмехнулся. Надо же — иные миры, иные времена, а эта реплика остается популярной у лиц, облеченных властью. И еще ему не понравился этот повышенный интерес к волшебникам, в нем не было любопытства, скорее — настороженность и даже опаска. И еще… ожидание положительного ответа. Так боевая собака трепещет в ожидании команды, видя перед собой цель.

— Насколько я знаю, не владеет.

И в тот же момент острая боль обожгла спину. Денис дернулся, выгибаясь, — удавка тут же врезалась в горло. Помимо воли он взвыл.

— Первое предупреждение, — с ноткой удовлетворенности заметил Галантор Сурлин, и в его голосе не было злости или раздражения. — За следующую ложь ты получишь два удара. Потом — три. И так далее. В твоих интересах лгать не слишком часто. Твоя спутница прекрасно владеет магией, это мы знаем и так. Следующий вопрос: куда вы направлялись?

Мысль, которая могла оказаться спасительной, появилась как по заказу. Может, со стороны идея и не выглядела очень уж благородной, зато давала шанс уцелеть. И помочь Таяне. То, что говорить этим садистам правду не следует, было уже ясно. И еще… ему очень не понравилась, что била — или как еще это назвать — его женщина. Голос Сурлина доносился совсем с другой стороны. Или здесь есть третий, специально приглашенный палач, или это она, Сикста…

— Простите, господин, я не знаю. Я всего лишь охранник. Простите, я даже не знал, что эта женщина использует магию, вы открыли мне глаза. Мой хозяин показал на нее, сказал, чтобы я охранял… я даже имени ее не знаю, клянусь… — Память, получившая вместе со словарным запасом еще некоторую толику полезной информации, услужливо подбросила нужную фразу. — Клянусь Сиятельной Арианис.

Вообще-то Жаров не имел ни малейшего представления, кто такая эта Арианис и почему ее именем надо клясться. Но Фраза, видимо, пришлась ко двору.

— Во всяком случае, он не из Таори, — с легким оттенком сарказма заметила женщина. — Они не стали бы произносить это имя даже под страхом смерти.

— Много ты знаешь о Таори, — с оттенком сомнения протянул Сурлин. — Может, они специально пробрались сюда, чтобы причинить вред Ее храму.

— Пробрались? Да они, как два кашта, вывалились среди дня прямо на виду у Соратников. Вдвоем. Даже лучшие из Таори не выстояли бы против Соратника один на один. Пробираться сюда со злыми намерениями столь малыми силами — это глупо.

— Таори не трусы.

— Но и не кашты.

Жаров слушал перебранку, стараясь поймать каждое слово, ибо они несли самое ценное, на что можно было рассчитывать в его положении, — информацию. И кое-что он уже получил. Не считая, разумеется, того, что словечко «кашт» означает что-то типа «идиот» или «придурок». Значит, здесь имеется два враждующих государства… или народа. Сурлин считает его и Таяну шпионами или диверсантами, отсюда и его подозрительность. Сикста явно иного мнения.

Наибольшей удачей было бы убедить этих двоих доморощенных «следователей», что он, Жаров, вообще тут ни при чем. Тогда его скорее всего где-нибудь запрут. А уж сбежать — глядишь, и подвернется подходящий случай. Все остальные варианты были менее перспективны. И рассказывать местным властям все подряд — не поверят, решат, что пленники лгут. И рассказывать с купюрами — стоит допросить их по отдельности, и нестыковки сразу выплывут наружу.

А спор тем временем продолжался.

— Но она не из наших! — чуть повысил голос Сурлин, — С этим-то ты не споришь?

— Удалить печать Арианис невозможно, — сухо пробормотала женщина. — Раз у нее нет печати, значит, либо она не имеет права заниматься магией…

— Либо не из Лиара, так?

— Так, — нехотя ответила Сикста.

— А магам из государств, что соблюдают нейтралитет, и уж тем более из тех, что приняли сторону Таори, без санкции его могущества въезжать на территорию Лиара запрещено, так?

— Так, — еще тише подтвердила женщина.

— И в том, и в другом случае она нарушает закон, попадая под действие Уложения о Врагах. И мой долг… наш долг, Сикста, вытрясти из нее все ее тайны. Тем или иным способом. Конечно, клянусь Арианис, я бы не хотел причинить женщине вред, но…

— Гэл, послушай… — Теперь в голосе Сиксты слышались просительные нотки. — Может, лучше отдать ее дознавателям его могущества? Подумай, если с ней что-нибудь случится… Ты же знаешь, Палат, старая скотина, давно копает под тебя. Только дай ему повод — он же первый начнет вопить о нарушении Уложения о Врагах. А это серьезно, это не просто пара десятков сдохших рабов. Пока его могущество не обращает внимания на выпады Палата, но если речь зайдет об Уложении…

Сурлин замолчал надолго и даже не обратил внимания, что Сикста назвала его уменьшительным именем. Затем с неуверенностью в голосе протянул:

— Ну… может, ты и права. Тогда как мы поступим?

— Ей, пожалуй, Саван. Пока она просто спит, но Саван будет надежней, по крайней мере не проснется случайно. Она сильная волшебница, сильнее, чем я. И если она будет в полной силе, я ее не удержу. А Саван связал бы даже… ну, в общем, ты меня понял. А этого… у тебя опять нехватка рабов в храме? Вот и пусть работает. И Палат не сможет придраться — все в рамках Уложения.

— Мудро! — усмехнулся Главный смотритель. — Я бы и сам не придумал выхода лучше. Хорошо, накладывай Саван… А ты, — обратился он к кому-то до сего момента невидимому, — иди позови кого-нибудь из Соратников, пусть принесут цепь.

Денис отметил про себя, что в комнате все-таки находился третий. Значит, его, вполне возможно, била не женщина… ему почему-то было неприятно думать о том, что женщина могла истязать беззащитного человека. На мужчину это было куда более похоже. Раздался короткий знакомый звук — звук поцелуя. Совершенно очевидно, что этих двоих связывали не только служебные отношения. Это Денис тоже взял на заметку, как и упоминание о Саване. Неясно, что это такое, но очевидно — применялось это средство Исключительно к магам и иным опасным созданиям.

А спустя некоторое время дверь хлопнула, и чей-то резонирующий, как будто из железной банки, голос сообщил, что вот она, цепь для нового раба. Жаров ожидал услышать звон кандалов, но вместо этого чьи-то руки что-то обвили вокруг его шеи…

И в тот же момент он потерял сознание.

Спустя какое-то время он снова пришел в себя. Это были странные ощущения… такое иногда бывает во сне. Словно бы это и ты сам ходишь, действуешь, говоришь… и в то же время наблюдаешь за всем этим как бы со стороны. Жаров обнаружил, что в настоящее время он тащит куда-то тележку с гравием, причем тело совершенно точно знает, куда и зачем идти. Левая рука побаливала — рукояти тележки были грубыми и уже натерли мозоли. Он попытался взглянуть на саднящую ладонь…

Ничего не произошло, ноги столь же мерно двигались, вращалось, поскрипывая, колесо. Жаров почувствовал, что его охватывает паника. Снова и снова он пытался остановить это движение, но тщетно. Тело не слушалось его, оно вело свою жизнь, не обращая внимания на попытки разума взять управление на себя.

Внезапно острая боль обожгла спину. Тело дернулось, но тут же, выпустив рукоятки тачки, склонилось в глубоком поклоне перед фигурой, закованной в доспехи.

— Ты должен работать быстрее. — Голос из-за забрала звенел, как искусственный.

— Будет исполнено, Соратник. Простите, Соратник.

Снова взлетела тонкая гибкая трость, опускаясь на плечо.

Жаров явственно ощутил, как лопается кожа. Нахлынула волна бешенства, он попытался нанести удар в челюсть этому подонку — вряд ли шлем полностью защитит от удара тяжелого деревянного башмака.

И снова ничего не произошло. Тело еще больше согнулось в поклоне.

— Я буду стараться изо всех сил, Соратник.

— Иди работай…

Еще один удар, на этот раз легкий, больше для проформы. Бешенство затуманивало разум, сейчас Жаров мечтал убить этого человека, убить медленно, мучительно, отомстив за перенесенное унижение. А руки тем временем снова подхватили тачку, и ноги зашлепали по камням, толкая ее к отвалу. Вывалив гравий, тело почти бегом направилось назад, за новой порцией груза.

Потом, на протяжении долгих дней, Жаров перестал обращать внимание на удары, сосредоточившись на другом, гораздо более важном. Час за часом, день за днем он пытался взять контроль над телом. И одновременно старался понять, что же все-таки произошло.

Понимание пришло не сразу — но оно все-таки пришло. Из логических выкладок, из крох информации, услышанной во время работы, во время нудных лекций Соратника, обязательных дважды в день — до работы и после нее. Видимо, рабов никто не считал за мыслящих существ, а потому никому и не приходило в голову, что оборванец, катящий телегу, способен улавливать и осмысливать все услышанное.

В безропотного раба человека превращал тонкий серебряный — или кажущийся таковым — ошейник. Это «украшение» было на шее каждого раба — вообще в лагере имелось три вида живых существ. Рабы, отмеченные ошейником, Соратники, похоже, даже спавшие в своих латах, и Высшие — внешне вполне нормальные люди, которые осуществляли здесь общее руководство. Были еще надсмотрщики, но постепенно Жаров сделал вывод, что все они — те же рабы, только без ошейника. В любой момент проштрафившийся надсмотрщик мог сменить относительно безбедное существование и гибкий стек, который так замечательно можно ломать о спины рабов, на серебристый ошейник и кайло. Правда, шансов на обратную замену, видимо, не было никаких.

Рабы мерли как мухи. Ежедневно троих-четверых, а то и больше, отвозили все в тот же отвал. Буквально через час их тела скрывались под слоем камней, которые непрерывно сыпались сверху. Люди умирали от полного изнеможения, от скудной еды, от побоев. С десяток раз он видел и заболевших — в обоих случаях в бараке появлялась Сикста, осматривала больных и выносила вердикт — либо излечивала их магией, либо недвусмысленно делала жест в сторону отвала. Последнее — чаще.

Ошейник превращал разумного человека в своего рода зомби. Все, что говорилось Соратниками — да и вообще кем угодно, — воспринималось как догма, более того, как руководство к неукоснительному исполнению. Очень скоро Жарову удалось слышать мысли тела, мысли, которые не являлись его собственными. В этом простом потоке коротких образов фигурировало только одно — надо работать. Работать как можно лучше. Более всего пугало то, что это стремление вызывалось не страхом перед болью, не желанием получить еду… а убеждением, что так надо. Надо — и точка. Любые побои и наказания воспринимались исключительно как благо, как стремление «добрых Соратников» вразумить и направить на путь истинный заблудшие души.

Почему на него ошейник действовал иначе? Почему его разум разделился надвое? Жаров не слишком задумывался над этим. Причин могло быть много — и не раз упоминаемая Таяной его, Дениса, повышенная сопротивляемость магии, и его происхождение из другого, немагического мира… да мало ли что еще. Причины не важны, важен сам факт — так или иначе, но у него есть шанс. И он был намерен воспользоваться этим шансом любой ценой.

Первое по-настоящему серьезное достижение было сделано спустя неделю или около того. Ему удалось перехватить контроль над пальцами правой руки. Всего лишь на мгновение — но его оказалось достаточно, чтобы разжать пальцы. Тяжело нагруженная тачка вырвалась из рук, ударила по ноге, тут же пришло от ближайшего Соратника весьма болезненное напоминание о том, что он на месте и бдит, но на это Жаров уже не обратил внимание. Его переполняла радость от содеянного — он сумел. Пусть и на секунду, но сумел перебороть колдовскую мощь ошейника. И теперь дело было лишь за тренировками. Спустя некоторое время он понял и другое — не только физический контроль над телом время от времени, пусть и в самой незначительной степени, удается перехватить. С ростом его умения подчинять себе организм начало проявляться и другое — теперь раб иногда слышал его мысли. Нет, даже не мысли — их отголоски, которые трансформировались для раба в звучащие в голове крики. Это было опасно — он пару раз даже пытался обратиться к Соратнику с просьбой помочь. Скорее всего Соратник отправил бы подозрительного раба в отвал, это было наиболее логичным. С огромным трудом Жарову пришлось научиться контролировать свои собственные мысли… хотя при любой попытке захвата контроля над телом они прорывались, пугая раба.

Прошло еще много времени, прежде чем Денис окончательно решил, что готов сделать попытку. Ждать дальше было опасным — у его альтер эго расшатывалась психика, голоса, несмотря на все старания Жарова, звучали в простом, как доска, разуме раба все чаще и чаще. Пару раз Денис даже всерьез подозревал, что тот, думая о своем неумении хорошо служить славе Арианис, просто бросится в отвал сам. Или все-таки обратится за помощью к Соратнику, что, по суги, одно и то же. Попытка должна была стать единственной — если ничего не получится, то скорее всего последствия неудачи будут фатальными.

Он выбрал время часа через три после того, как рабов отпустили спать. Это был самый подходящий момент — разум раба, измотанный тяжелой работой, был расслаблен и теоретически в этот момент был наиболее подвержен внушению. И все же Денис чуть было не проиграл — постепенно внушая разуму альтер эго желание осмотреть получше ожерелье, он чуть перестарался, и в голове раба появились опасные стремления избавиться от навязчивого голоса. И только отчаянным усилием воли Денису удалось запереть крик в глотке своего тела — а затем, перехватив контроль над руками, отчаянным рывком, раздирая кожу, порвать проклятый ошейник.

Разумеется, никакого оружия здесь не было. И ничего такого, что могло бы сойти за оружие. Не было даже какой-нибудь доски, которую можно было бы использовать в качестве дубины. Радовал только тот факт, что и Соратники обходились без мечей. Может быть, не хотели таскать на горбу лишнюю тяжесть? Тогда на кой черт они по жаре поголовно ходят в доспехах? Если бы эти уроды не носили лат… уж сделать банальную удавку он нашел бы из чего.

Жаров замер… Удавка? А что — эта цепочка вполне подойдет. Вопрос только в том, действует ли магия ожерелья сквозь металл? Он понимал, что все это порядком шатко и необоснованно — но, в конце концов, ничего лучшего у него под рукой не было.

На цыпочках подобравшись к двери, Жаров прижался к стене так, чтобы вошедший заметил его не сразу. Затем снял с ноги башмак и метнул его в дальнюю стену. Раздался довольно громкий стук. Спустя мгновение за дверью послышалось позвякивание металла. Жаров напрягся в ожидании — если он неправ в своих предположениях, если доспехи — достаточная защита, если… что ж, тогда останется одно — в дверь и бежать со всех ног. В конце концов, не могут же эти чертовы латники бегать быстрее полуголого человека?

Створка распахнулась, и на пороге показалась фигура в доспехах. Денис опасался, что Соратник просто окинет помещение взглядом и снова выйдет — но, видимо, удача была на его стороне. Латник осмотрел помещение (знать бы, как ему это удалось, Денис так и не понял, есть ли в этих шлемах прорезь для глаз, во всяком случае, снаружи ее не было видно), затем «увидел» одиноко валяющийся на полу башмак. И сделал два шага вперед.

Словно кошка, Жаров бросился ему на спину. Понимая, что в запасе не более пары секунд, он обвил ожерелье вокруг шеи латника и сомкнул разорванные концы цепочки. И тут же мелькнула паническая мысль — ожерелье порвано, может, будучи поврежденным, оно потеряло и свою силу?

Соратник, попытавшийся резко нагнуться, чтобы сбросить прыгнувшего на него человека, вдруг замер. Спустя мгновение колени его подогнулись, и он тяжело рухнул в пыль. Жаров с уважением посмотрел на тонкую серебристую цепочку — да, сильна штука. Латы не сразу и мечом пробьешь, а тут — одно мгновение, и победа в наших руках.

Фигура на полу зашевелилась, перчатки потянулись к горлу.

— Не трогай цепь, — тихо приказал Денис, мысленно уже готовясь бежать.

Руки латника тут же отдернулись, словно ожегшись.

— Встань.

Фигура поднялась, медленно, словно нехотя. Повернулась лицом к Жарову.

— Я твой господин. — Денис старался говорить медленно, размеренно, так, как всегда говорили Соратники. — Ты рад, что служишь мне. Ты должен выполнить мой приказ. Повтори.

— Вы господин. Я рад служить вам. Я выполню любой ваш приказ, господин.

«Пожалуй, по росту он подходит», — подумал Денис, оглядывая массивную фигуру. Доспехи Соратника были бы лучшей маскировкой — тем более что там, за стенами барака, ясный день, и охрана наверняка увидит шарахающегося без дела невольника. Так что…

— Снимай доспехи.

— Да, господин, сию минуту.

Оказалось, что конструкция лат и в самом деле доведена до идеала. Застежки были расстегнуты в считанные мгновения, и вот уже металл — только сейчас Жаров понял, что это не простая сталь, поскольку части доспеха были куда легче, чем он ожидал, — грудой лежит на полу. Только шлем еще был надет на Соратнике — его нельзя было снять, не расстегнув ожерелья, а пока Жаров не готов был это сделать.

Тело у Соратника было вполне человеческим — только очень бледным. И еще Дениса удивило…

— Почему ты не носишь одежду под доспехами?

— Броня защищает от оружия, от жары и холода, от боевой магии… — начал монотонно перечислять Соратник, словно повторяя заученный урок.

— Ладно, помолчи. И не шевелись.

Соратник замер на полуслове, даже его рот остался приоткрыт. Раз господин сказал не шевелиться — это должно быть исполнено.

Разобраться с креплением лат оказалось и в самом деле не так уж сложно. В отличие от тяжелых панцирей имперской латной конницы, облачение в которые требовало помощи, эти железки человек вполне мог надеть на себя сам. Очень скоро Жаров был затянут в металл с ног и до шеи — и не уставал удивляться мастерству тех, кто изготовил это совершенство.

Да, это был металл — но не сталь. Может быть, что-то вроде титана… хотя скорее всего это было нечто принципиально иное. Легкие — в совокупности не более десяти килограммов, — они производили впечатление очень высокой надежности. Аккуратные, явно вышедшие не из-под молота кузнеца детали панциря закрывали тело целиком — а там, где разместить пластины оказалось невозможно, использовалась кольчужная сетка невероятно тонкого плетения. В целом Жаров был убежден — эти латы не могут являться продуктом средневекового общества, это высокая, очень высокая технология.

Теперь пришел черед шлема. Соратник с готовностью дал себя связать — пришлось разорвать один из мешков, который, будучи набит соломой, использовался рабами в качестве постели. Когда он был надежно скручен, Жаров, предварительно запасшись инструкциями, расстегнул ожерелье на шее пленника.

Оказалось, что все меры предосторожности были нелишними. Как только разомкнулась серебристая цепочка, тело связанного изогнулось, он отчаянно пытался освободиться — и только поняв всю невозможность этого, прекратил дергаться.

Осторожно расстегнув крепления, Денис снял с Соратника шлем. И замер…

Да, ЭТО, безусловно, не было человеком. По крайней мере в привычном смысле этого слова. Эльфы, с которыми Жарову встречаться приходилось, гномы, которых он никогда не видел, ньорк, вампиры и прочие создания, имеющие две ноги, две руки и одну голову, — все они, конечно, не были людьми, поэтому увиденное не стало шоком, скорее просто подтвердило подсознательное ощущение, возникшее тогда, у врат Усыпальницы.

Узкий нос начинался высоко над надбровными дугами, спускаясь к широкому, на пол-лица, безгубому рту. Никакой растительности на лице и на голове в целом не было — только ресницы вокруг глаз, жесткие, густые… Уши — почти слитые с черепом, крошечные, раза в три меньше, чем у человека. И глаза… глаза были самыми странными. Желтые, цвета золота, они имели узкий вертикальный зрачок… как у змеи. Но это лицо нельзя было назвать уродливым — напротив, в нем было какое-то особое обаяние, вызываемое, возможно, соразмерностью всех черт…

Аккуратно положив шлем на пол, Жаров снова взялся за цепочку. У него было немало вопросов, которые следовало бы задать этому существу, — тем более что сейчас ему необходимо было отправиться на поиски Таяны, а для этого нужны были сведения о лагере — об охране, о помещениях, где могут держать девушку, да мало ли еще о чем… Но он допустил ошибку — надо было действовать быстрее. Соратник, увидев, что бывший раб поворачивается к нему с серебристым шнурком в руках, сделал странное глотательное движение, издал короткий стон — и вдруг завалился набок. Денис бросился к нему, уже понимая всю необратимость случившегося — и верно. Соратник был мертв, убив себя каким-то неизвестным Жарову способом.

Вздохнув, Денис поднялся и взял шлем. Забрало оказалось сделанным не из того же материала, что и весь остальной доспех, хотя отличия и были едва заметны глазу. Он осторожно опустил шлем на голову — и даже не особо удивился, обнаружив, что прекрасно сквозь забрало видит. Как будто оно было сделано из стекла… пожалуй, этот материал и был похож на стекло с односторонней прозрачностью.

Застегнув крепления шлема, Денис пару раз подпрыгнул, проверяя, как сидит костюмчик. Было исключительно комфортно, внутренняя поверхность лат, покрытая чем-то мягким, то ли кожей, то ли резиной, то ли (откуда бы ему здесь взяться) каким-то пластиком, не раздражала тело…

Труп Соратника не спрятать… значит, скоро поднимется тревога. Что ж, какое-то время у него есть, и использовать его надо с толком.

Денис вышел из барака, стараясь двигаться медленно, вальяжно, как делали это все Соратники. Огляделся — вокруг было тихо. Ни одного Соратника и уж тем более ни одного раба. Жаров за прошедшие дни насмотрелся многого, увидев и такое, о чем даже предполагать не мог. Например, узнал, что огромные статуи, изображающие, очевидно, пресловутых Арианис и Бореалиса, были не вырублены из скального монолита, как он предполагал раньше. Несколько человек — если судить по длинным, до пят, балахонам, это были маги (Сикста тоже носила такое облачение) — целыми днями возились с огромной, локтей десять в длину и пять в ширину, лоханью. Туда укладывали куски камня — урдосского мрамора, как его называли, — и спустя несколько часов он превращался в густую вязкую массу. Эту массу передавали рабам, которые буквально лепили из нее статуи. Размягченный мрамор застывал быстро — один раз раб не успел освободить из вязкой пакости руку, и она была намертво схвачена камнем. На вопли несчастного о помощи пришли, как и следовало ожидать, все те же Соратники. Денис думал, что маги займутся размягчением камня снова, но Соратник прислал двух других рабов, которые кирками освободили своего менее удачливого собрата, при этом, похоже, раздробив ему кисть во многих местах. Сикста, осмотрев руку раба, лишь развела руками — и спустя несколько секунд равнодушного, покорного судьбе человека сбросили в отвал. Живого… он не сопротивлялся, его не пришлось даже тащить. Он шел к обрыву сам, и только у самого края инстинкт самосохранения на мгновение возобладал над магической властью ошейника. А потом бронированная перчатка Соратника сорвала тонкую цепочку, и раб, получив мощный толчок в спину, полетел вниз. Молча.

Большое двухэтажное здание, построенное из желтого песчаника, Денис знал. Там располагалась резиденция Главного смотрителя Галантора Сурлина, комнаты других Высших, а также покои двух десятков Соратников, которые присматривали за рабами. Статус Соратников понять было очень сложно. С одной стороны, это были воины — судя по тому, как беспечно вел себя ныне покойный охранник, не очень хорошие. Помимо великолепных доспехов, надо иметь еще что-то в голове… Высшие были людьми правящего класса, это было очевидно, им здесь подчинялись все, в том числе и Соратники — и в то же время даже сам Галантор, второе по значимости лицо на строительстве, и тот разговаривает с Соратниками с некоторой долей подобострастия и, отдавая какой-нибудь приказ (явно стараясь делать это пореже), всем своим видом словно извиняется за необходимость чего-то от Соратника требовать. А те, повинуясь, делают это неспешно, словно выполнение приказа — превеликое одолжение и этой стройке вообще, и Галантору в частности.

Если только Таяну не увезли отсюда, скорее всего она где-то в здании.

От лагеря до храма было недалеко — пешком минут десять. Почему лагерь не поставили прямо у входа? Может, господа Высшие не желали дышать пылью? Жаров при этой мысли почувствовал, что его душит кашель — в храме постоянно стояла завеса пыли, рабочие долбили свод и стены, шлифовали и полировали их, добиваясь идеально гладкой поверхности. Вряд ли в этой атмосфере человек мог продержаться слишком долго — месяц, два… а потом того и гляди кровью харкать начнет. Похоже, он и сам уже близок к этому состоянию.

Очень болезненно ощущалось отсутствие оружия. Хотя Жаров и не был мастером фехтования, он настолько привык за прошедшие месяцы к мечу или хотя бы кинжалу на поясе, что теперь чувствовал себя чуть ли не голым. Может, у владельцев столь замечательных доспехов и клинки под стать? Он вспомнил охранника — сомнительно, чтобы этот человек, не обремененный хорошо развитыми мускулами, умел мастерски владеть тяжелым двуручным клинком типа того, что был в руке гигантской статуи Бореалиса.

Пальцы Жарова сжали серебряную цепочку рабского ошейника — свое единственное, но весьма эффективное оружие. Только позволит ли первый встречный нацепить на себя это украшение?

Дверь в здание была открыта. Здесь вообще все было открыто — а от кого запираться, если, кроме хозяев, здесь есть только рабы, ни один из которых не посмеет даже испортить воздух, не будь на то воли Соратника.

Сразу за входной дверью оказался коридор — длинный, со множеством небольших дверей, ведущих, видимо, в различные помещения. Из-за одной, неплотно прикрытой, доносился разговор, Жаров прислушался, узнавая знакомые голоса. Сикста и… наверное, Галантор, кто бы это мог еще быть?

— Наконец-то мы одни. Любимый, я так давно не была с тобой наедине. Неужели ты не можешь сделать так, чтобы нам чаще бывать вместе?

— Сикста, ты же знаешь, для меня работа во славу Арианис превыше всего.

Точно, сам Галантор Сурлин… Жаров довольно улыбнулся — этот жирный ублюдок получит свое. И за ошейник, и за побои… и за многое другое.

— Даже превыше меня? — Звук поцелуя, слабый стон.

— О… девочка…

Похоже, более подходящего момента вряд ли можно было дождаться. Жаров пинком распахнул дверь — что ж, увиденная картина вполне соответствовала тому, что он представил. Говорят, женщина с поднятой юбкой бегает быстрее, чем мужчина со спущенными брюками. Насчет юбки сказать сложно, поскольку Сикста в этот пикантный момент не имела таковой, как, впрочем, и какой-либо другой одежды, а вот господин Сурлин с приспущенными штанами не способен был быстро бегать.

— Ч-что с-случилось, С-соратник? — чуть заикаясь от неожиданности, пробормотал он, делая лихорадочные попытки натянуть на себя одежду. Сикста как-то странно всхлипнула и попыталась залезть под лавку.

Жаров подумал, что тут явно не все так просто. Или местные законы категорически запрещают Высшим совоку… заниматься любовью с магами, либо… Но это не важно. Важно другое — сейчас Галантор ошеломлен, его явно поймали на горячем, а потому из него можно вить веревки.

— Где волшебница, что пришла порталом? — Жаров надеялся, что из-за забрала его голос похож на странный металлический голос Соратника. Или сходство и в самом деле было достаточным, или Галантор сейчас не способен был трезво мыслить.

— Т-там… — все еще заикаясь, просипел Сурлин, неопределенно махнув рукой в сторону коридора. Точнее, махнул он сразу двумя руками, выпустив при этом штаны, которые, конечно же, не замедлили этим воспользоваться, снова свалившись на пол. Он всхлипнул, дернулся было наклониться, но тут же замер, словно испугавшись самой мысли об этом. — Она там, Соратник, последняя комната направо.

— Ее вещи? — коротко бросил Денис, вовремя вспомнив, что без Ключа Ветра их пребывание здесь бессмысленно. Раз Таяну еще не увезли, есть шанс, что и багаж их хранится где-то здесь.

— Да, Соратник, сию минуту, Соратник… — Главный смотритель дернулся было, но тут же понял, что первая же попытка шагнуть — и он растянется на полу. Сурлин бросил на Жарова просящий взгляд, краем глаза указывая вниз, на штаны, позвольте, мол, господин. Денис коротко кивнул — молчаливый жест куда более презрителен, чем любые слова. Особенно когда смеющееся лицо скрыто шлемом.

Натянув штаны и застегнув пояс, состоящий из круглых золотых бляшек — Денис уже знал, что пояс — свидетельство о принадлежности к рангу Высшего, — Сурлин почти бегом бросился к большому шкафу резного дерева. Женщина, все так же скукожившаяся под лавкой, не шевелилась, и Жаров, вынужденный следить глазами за Смотрителем, повернулся к ней боком, практически потеряв из виду. Это было опасно, и он прекрасно понимал это. Но понимал также и то, что сейчас является хозяином положения — пусть и только с точки зрения этих двоих. Ни в коем случае нельзя дать им повод усомниться в этом предположении.

— Вот, Соратник, все их вещи, все как в описи написано… — Сурлин уже протягивал Жарову знакомые мешки, а также небольшую связку оружия, где он с чувством глубокого удовлетворения увидел и свой меч.

Жаров взял сумки. Судя по весу, Ключ лежал на том же месте, где и раньше, если только никто не догадался подменить его подходящим по весу булыжником. Повернувшись, он двинулся к двери, полагая, что сейчас Сурлин и его подруга будут более озабочены собственными проблемами, чем размышлениями о том, кто этот неожиданно появившийся Соратник и каким чертом его сюда занесло.

И замер у самой двери, услышав за спиной голос. Спокойный, лишенный раболепия и заискивания голос Сурлина:

— А могу я увидеть бумаги от его могущества?

Конечно, он и не сомневался в том, что никаких бумаг у свалившегося на его голову Соратника нет и в помине. Как, похоже, и в том, что никакой перед ним не Соратник. И, к слову сказать, трусом Главный смотритель не был — сейчас он стоял в нескольких шагах от Жарова, сжимая в руке тяжелый одноручный меч. Весьма профессионально сжимая, кстати.

— Бумаги? — надменно переспросил Жаров, прикидывая мысленно, насколько опасен может быть этот клинок против доспехов. Прочности этого легкого и довольно тонкого сплава он не знал, а потому лучше исходить из предположения, что оружие представляет определенную опасность. — Тебе надо сейчас думать не о бумагах, а о себе.

Видимо, он все же немного перегнул палку — или просто неправильно интерпретировал истинные причины испуга застигнутого врасплох Галантора.

— Ты хорошо поработала, Сикста, но все же можно было постараться и лучше. — Он обращался к своей подруге, но глаза неотрывно следили за Жаровым, не упуская ни малейшего его движения. Да, неизвестно, какими навыками обладал покойный Соратник, но этот мужик был бойцом. И хотя тело его от спокойной и сытой жизни порядком обрюзгло, стало рыхлым и утратило часть мускулов, боевые рефлексы так просто не растеряешь.

Он качнул мечом в сторону Жарова и сместился чуть в сторону, прикрывая женщину. Денис почувствовал даже каплю уважения к человеку, которого он считал обычным зарвавшимся чиновником, а теперь этот человек спокойно стоит с одним мечом против закованного в латы и вооруженного противника (достать свой меч Жаров мог в одно мгновение), да еще и старается защитить свою подругу.

— Акцент все еще слышен, Сикста… как там тебя… Денис.

— Денис, — чуточку насмешливо поправил его Жаров. Его узнали, и играть в молчанку было бессмысленно. Сейчас скорее всего все решит сила.

— Это не важно, — усмехнулся Галантор. — Трупу имя ни к чему, так? Его могущество простит меня, если я скажу, что ты пытался бежать, завладел Броней Бореалиса… Соратника ты убил, надеюсь?

Из-под лавки послышалась икота. Видимо, Сикста болезненно переживала крамольные речи своего возлюбленного.

— Пришлось, — кивнул Жаров.

Вряд ли удастся избежать драки. В любой момент здесь может оказаться кто-то из Соратников, а ему не улыбалось сменить двоих противников (а волшебницу ни в коем случае нельзя было сбрасывать со счетов) на троих или более. Жаров бросил мешки на пол, рывком извлекая из ножен меч.

— Горишь желанием последовать за ним?

— Странные слова, — хмыкнул Галантор, и по лезвию его меча пробежали крошечные искорки. — И неизмеримое самомнение. Что ж, называющий себя охранником… посмотрим, что ты сможешь сделать против рыцаря-Высшего.

И он атаковал. Выпад был стремителен и убийственно точен. Жаров не один десяток разотрабатывал похожий прием с учителем и почти ни разу не сумел тогда отразить его. Не получилось и сейчас — по крайней мере так ему показалось в первый момент.

А потом он понял, что получилось… получилось подставить свой собственный клинок под удар меча Сурлина. Только вот после этого его клинок укоротился на добрых две ладони. Обрубленный кусок металла лежал на полу, а смотритель, сделав шаг назад, удовлетворенно улыбался.

— Забавно, не так ли? Это оружие заклинал маг второго уровня, и ты даже не представляешь себе, на что он способен.

Денис не представлял и не собирался. Менее всего ему хотелось испытывать странное лезвие на собственной шкуре. И уж если на то пошло, и на броне тоже — мало ли, может, эта Броня Бореалиса не столь уж и прочна.

Галантор был не прочь позлорадствовать, но как человек опытный понимал, что не в его интересах давать противнику время оправиться и найти выход из сложного положения, а потому атаковал снова… Звенели, скрещиваясь, мечи — и почти всегда этот звон сопровождался и другим звуком — звуком падающего на пол очередного металлического обрубка. Вскоре их лежало там немало — больших и не очень. А в руках у Жарова остался эфес, да на нем — сантиметров двадцать клинка.

Фехтовал Галантор средне. Не сказать, что хуже самого Жарова, во всяком случае, меч в руках он держал куда увереннее. Но атаки были просты и бесхитростны, рассчитанные не столько на ловкость свою или ошибку противника, сколько на всесокрушающую мощь зачарованного меча. Когда-нибудь эта привычка всецело полагаться на оружие может Галантора крупно подвести, но сейчас он вполне контролировал ситуацию.

Жаров швырнул остатки меча в лицо смотрителю. Тот точным движением своего клинка отбросил искалеченный эфес в сторону.

— Лично против тебя, Денис, я ничего не имею. — Правильно выговорить имя противника он и не старался. К чему такие условности с потенциальным трупом. — Но вот твоя спутница мне весьма, весьма интересна. Уйдешь без нее? Отпущу. Не уйдешь, вижу. А ведь ты солгал, ты не охранник. Охраннику нет дела до нанимателя.

— Избавь меня от нудных разговоров, — фыркнул Денис, мысленно снижая Галантору как противнику оценку. Вступать в разговор с жертвой не следовало бы. Хотя… а ведь он говорит совершенно серьезно, и во взгляде не чувствуется стремления схитрить. Ведь и в самом деле отпустит…

— Ладно, — внезапно согласился смотритель и кивнул. — У тебя есть принципы, и они достойны уважения. Хочешь умереть быстро? Я не возражаю.

И он сделал стремительный точный выпад.

Меч лязгнул о доспехи и отлетел в сторону. На миг на лице Галантора отразилось непомерное удивление, сменившееся пониманием. Не давая Денису опомниться, он набросился на него, нанося беспорядочные, но довольно мощные удары. Часть из них Жаров отразил затянутой в латы рукой, но их сила бросила его сначала на колени, а затем и опрокинула на спину.

Смотритель рубил лежащего Жарова, как бревно, — не мудрствуя, не тратя силы и время на какие-то изыски. Просто ухватил меч двумя руками и молотил, молотил… Тщетно, доспехи пружинили, клинок, несмотря на магическую подпитку, щербился…

— Проклятая броня… — Галантор начал уставать, но все еще держал темп, не давая Жарову ни малейшего шанса подняться. Денис помнил первый закон магии о том, что нет совершенства ни в чем, а потому шанс на то, что зачарованный меч все же найдет уязвимое место, всегда оставался. — Ну почему… у меня нет… клинка… уф… равенства…

Что такое клинок равенства, Жарова сейчас не интересовало, хорошо хоть, его и в самом деле не было. Видимо, смотритель знал, о чем говорил. Заметив, что удары обрушиваются на него уже не с той частотой, как раньше, Денис изловчился и ударом ноги подсек Галантора. Тот грохнулся на спину, но тут же вскочил. Но и Жаров уже был на ногах, и теперь они снова стояли лицом к лицу.

— Сикста, нет! — рявкнул Сурлин.

Предупреждение несколько запоздало. С пальцев волшебницы сорвалось голубое сияние молнии, разряд ударил Дениса в плечо и, полностью отразившись от матово поблескивающего наплечника, ушел в стену, проделав в ней отверстие размером с голову человека. Комнату заполнил запах горящего дерева.

— Сикста, не вмешивайся, — уже более спокойно, постепенно восстанавливая дыхание, приказал ей Сурлин. — Против Брони Бореалиса твоя магия не подействует.

«Какая-то подействовала бы», — мысленно усмехнулся Жаров, радуясь, что смотритель не видит выражения его лица. Видимо, информация о магической защите этих доспехов имела под собой веские основания, но была, мягко сказать, неполной.

— Ты лучше иди позови Соратников. Пора заканчивать с этим фарсом.

А вот это в планы Дениса не входило. Он мысленно попросил прощения у волшебницы, а также у всех женщин, кого такое отношение могло бы оскорбить, и, шагнув наперерез метнувшейся к двери Сиксте, аккуратно двинул ей кулаком в челюсть, надеясь лишь не раздробить кость.

Волшебницу отбросило назад, она врезалась спиной в стену и сползла по ней, потеряв сознание.

Это зрелище полностью выбило смотрителя из колеи. Взревев так, что услышали его, наверное, и у самого храма, он бросился на Жарова, занося оружие над головой. Не слишком удачное решение в условиях помещения — как и следовало ожидать, меч врезался в потолок и, пусть и прорезая в нем глубокую борозду, замедлил движение. А через мгновение Жаров нанес еще один удар кулаком — правда, в этот раз он не особенно сдерживался.

Как и можно было ожидать, первым пришел в себя мужчина — зашевелившись, Галантор тупо уставился на Дениса. Цепочка, поблескивающая на его шее, полностью подавила его волю, и теперь на полу сидело тупое создание, готовое со всем старанием выполнить любой, даже самый идиотский, даже идущий вразрез с инстинктом самосохранения приказ.

Меч Жаров уже прицепил к поясу — хотя и обратил внимание, что в его руках клинок сразу потерял способность искрить. Попытка рубануть по стулу (хотя мебель перед ним ничем не провинилась) оставила на дереве лишь зарубку — не больше, чем от удара самым обыкновенным, не слишком хорошо заточенным мечом. Убедившись, что Галантор его слышит и понимает, и, приказав ему не шевелиться, Жаров взял со стола чудом не опрокинутый во время драки кувшин и без особого пиетета выплеснул его содержимое на обнаженное тело женщины. Сикста фыркнула, дернулась и пришла в себя.

— У меня нет настроения долго разговаривать с тобой, — заявил он волшебнице, кивая в сторону сидящего на полу Га-лантора, буравящего стену остановившимся взглядом. Конечно, Сикста тут же увидела ошейник на шее возлюбленного, потому что вскрикнула и сделала попытку броситься к нему. — Приведи сюда ту женщину… или…

Он несколько картинно извлек меч из кольца на поясе.

— Зачарованное оружие действует только в руках того, кому предназначено, — несколько надменно заявила волшебница.

— Возможно, но это все равно хороший кусок стали, которым твоего дружка можно зарезать. Делай что я сказал. И запомни… позовешь на помощь — меня, возможно, убьют. Но он, — кивок в сторону равнодушного ко всему на свете смотрителя, — он этого не увидит.

И она сломалась. Жаров понимал, что если ее столь явная тяга к Галантору не показушная, не вызванная разницей в их положении, не построенная на корысти, то она сделает именно так, как надо. Если же нет… отменный повод избавиться от них двоих сразу. Может, ему надо было бы просто связать их обоих и сходить за Таяной самому, это было бы правильно, и Жаров сам не понимал, почему поступил иначе.

— А если… если я сделаю… как ты говоришь, ты… отпустишь его?

— Обещаю.

— Я… я не верю. Ты все равно убьешь… его… меня… нас обоих.

Жаров пождал плечами — интересно, как этот простой жест выглядел. Все ж на нем доспехи.

— Можешь верить или не верить, это твое дело. Мне не нужна ни его жизнь, ни твоя. Мне нужна моя женщина. — Денис на мгновение запнулся, эта фраза прозвучала несколько двусмысленно, и он даже не знал, какой именно смысл на самом деле вложил в нее. — Она, наши вещи да еще пара скакунов.

— Ска… ты имел в виду коней?

Жаров мысленно выругался. Ну разумеется, скакуны появились много позже момента строительства Усыпальницы, которая была построена за сотни, а может, и тысячи лет до Хрустальной Цитадели. Или нет? Сейчас думать об этом не хотелось, потом, если им удастся выбраться отсюда, с Таяной можно будет обсудить и это, и многое другое. И заодно странную ошибку этой су… многоуважаемой богини, которую черт дернул отправить их в невообразимое далеко. Хотелось бы знать, как поведет себя Таяна при виде коня?

— Да. Пару коней, чтобы мы могли уехать отсюда. Если сделаешь все как надо, клянусь… клянусь именем Арианис, я отпущу его. Целым и невредимым.

— Я приведу… — Она, все еще обнаженная, схватила в охапку свой балахон. — Я быстро, я сейчас.

Волшебница исчезла за дверью. Жаров прошелся по комнате, затем осмотрел свои доспехи. Лезвие меча, которым молотил его Галантор, не оставило на броне даже царапин. Денис покачал головой — ну невозможно сделать такие латы при существующем уровне технологий даже с учетом того, что знал он об этом уровне ничтожно мало. И потом… он не мог отделаться от ощущения, что латы эти — не совсем боевая броня. Слишком они… функциональны, что ли. Никаких украшений и декоративных элементов, никаких шипов или зацепов, все предельно просто — и в то же время очень сбалансированно.

А вот меч явно носил следы ковки и был пусть и хорошо исполненным, но явно кустарным изделием. Он покрутил клинок в руках, приноравливаясь к новому оружию. Лишившись своего старого меча, превращенного в обломки, он все равно должен найти замену. Этот вполне подойдет. Жаль, что его магические свойства не проявляются… ну да ладно.

В дверь проскользнула Сикста. Выражение ее лица было виноватым и донельзя испуганным.

— Господин… простите… я забыла… простите, молю… только не убивайте.

— Перестань ныть, — недовольно фыркнул Жаров. — В чем дело?

— Ваша подруга… на ней Саван Лояльности, она не может двигаться.

— Что за саван? — Рука Дениса сжала эфес меча, женщина заметила это и побледнела еще больше.

— Это заклинание, оно лишает подвижности и… но я могу снять его, если вы позволите, господин.

— Что для этого надо?

— Ничего, господин, но это потребует времени. Не очень много.

— Хорошо, веди меня. — Он повернулся к стоящему на коленях Галантору. — Встань и иди за мной.

Тот послушно встал и, чуть прихрамывая — видимо, ногу отсидел, — двинулся вслед за Жаровым.

Помещение, куда они вошли, было маленьким — гораздо меньше той комнаты, что смотритель отвел себе под личные покои. И куда более бедно обставленным. По сути, это было просто место для ночлега — кровать была единственным предметом мебели. И посреди комнаты стояла Таяна. Она была все в том же дорожном костюме, только кинжал с ее пояса был снят. И еще — девушку окутывало переливающееся золотистое сияние. Облачко мелких золотых искорок непрерывно находилось в движении, искажая черты Таяны, не давая толком рассмотреть ее. Вроде бы глаза были открыты, а выражение лица… Жаров подумал, что Тэй явно не в духе.

Денис приказал своему пленнику сесть, предполагая, что Сурлин сядет на койку, но тот, получив приказ, тут же опустился на пол. При этом его позу сложно было назвать удобной. Денис вспомнил, с каким равнодушием к подобным мелочам относилось и его собственное тело, когда эта цепочка была на его шее. И ничего не стал менять — так даже лучше. Из такой позы не вскочишь в один момент, да и лучше уж Жаров будет стоять между Сурлином и его подругой, которая вполне может попытаться сорвать ошейник со своего возлюбленного.

— Я могу начинать, господин? — робко спросила Сикста.

Сейчас она совсем не напоминала ту безгранично уверенную в себе особу, которая одним лишь движением брови отправляла больных рабов в отвал на смерть. Он видел, что волшебницу бьет озноб, она боится… боится, что, как только снимет заклинание с Таяны, как только приведет лошадей, тут же получит удар в спину. Наверное, меряет людей по себе… Хотя Сурлин, может, не такой уж и подонок… просто работа у него такая. И не трус, за что и заслуживает толики уважения.

— Начинай. И упаси тебя… Арианис, если ты навредишь моей спутнице.

Женщина подняла руки и запела. Золотая пелена колыхнулась, по ней пробежала сильная рябь. Слова заклинания лились легко и плавно, Сикста словно на некоторое время забыла все свои страхи и теперь просто умело делала свое дело, ни на что не отвлекаясь. Вот первая искорка оторвалась от золотого марева и скользнула к ладони волшебницы. За ней последовала вторая, третья — и вот уже целый рой сияющих пылинок мчится от укрывающего Таяну савана к воздетым рукам Сиксты. Жаров смотрел на нее как завороженный — и вдруг увидел на тыльной стороне левой кисти женщины знак — то ли герб, то ли просто татуировка… стилизованное изображение руки, пробитой насквозь тонким кинжалом. Татуировка чуть заметно светилась мертвенно-зеленым светом, пульсировала, попадая в ритм льющимся словам заклинания.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем марево начало редеть, — к этому времени в ладонях волшебницы собрались два ослепительно ярких солнышка. И тогда, завершив песню на высокой, немного пронзительной ноте, она резко сжала пальцы. В то же мгновение колдовство исчезло, и Жаров даже вздрогнул — настолько темно вдруг сделалось в комнате.

Таяна дернулась, затем медленно обвела взглядом собравшихся в комнате. И тут Денис понял, что произойдет в следующий момент. Он шагнул вперед, чтобы остановить подругу, в глазах которой плескалось ищущее выхода бешенство, — и почти опоздал. Резким взмахом руки Тэй метнула огненный шар прямо в лицо Сиксте. Похоже, отношения между этими двумя женщинами не сложились с самого начала. Наверное, прежде чем попасть под действие заклинания, Таяна успела проснуться…

Скорее рефлекторно, чем осознанно, Денис поймал ладонью небольшой, с грецкий орех, пламенный шарик — и даже не успел подумать, устоят ли чудесные доспехи под ударом пламени, способным прожечь сквозную дыру в закованном в сталь рыцаре. Доспехи устояли — хотя руку рвануло так, что он ощутил дикую боль в плече. Только умные сочленения лат предохранили плечо от вывиха.

— Тэй, успокойся! — рявкнул он. — Не надо!

Только сейчас он подумал о том, что девушка, не видящая его лица, вполне может зачислить и его в число своих врагов.

— Таяна, прошу, перестань! — Резким движением он поднял забрало, даже не думая о том, что Сикста может воспользоваться случаем и нанести удар. Но та стояла неподвижно, бледная, испуганная — понимала, что только что находилась на волосок от смерти. Даже самый ловкий человек вряд ли смог бы на такой короткой дистанции уклониться от атаки. Да и Жарову удалось перехватить выстрел только потому, что он хорошо знал Таяну и знал также, чего от нее можно было ожидать. — Перестань, это я. Все уже в порядке, все будет хорошо!

— Она! Меня! — У белой от злости Таяны перехватывало дыхание после каждого слова. — Уничтожу-у-у!!!

Денис сделал еще один шаг и обхватил девушку железными руками. При этом он все же постарался не выпускать своих невольных спутников из виду. Тэй попыталась вырваться, а потом просто разревелась.

— Тише, девочка, тише… все прошло, теперь все будет хорошо, честное слово…

Он повернулся к Сиксте.

— Мне нужны лошади, хороший моток крепкой веревки, провизия на несколько дней. — Потом, подумав, добавил: — И хотя бы десяток монет.

Судя по выражению глаз женщины, в которых страх сменился пониманием и даже презрением, она решила, что Денис, пользуясь случаем, решил их ограбить. Он не стал разочаровывать ее — тем более что за месяц рабского труда они и так были ему должны. И их счастье, что Жаров не намерен был взыскивать долг полностью. Несколько долгих секунд их взгляды были прикованы друг к другу, затем Сикста опустила глаза.

— Я все приготовлю.

— И поторопись.

— Все-таки я тебя не понимаю. — Таяна никак не могла успокоиться и время от времени, оборачиваясь, бросала в сторону уже давно скрывшегося вдалеке лагеря весьма кровожадные взгляды. — Ты держал их в руках… они убийцы. Они подонки… и что? Ты всего лишь связал эту парочку? Не кажется ли тебе, что они заслужили чего-нибудь более… неприятного?

— Заслужили, — не стал спорить Денис. — Может быть, они заслужили даже смерти. Но я пообещал, что отпущу их обоих без вреда, если будут выполнены мои требования. Они выполнили все честно. Вот даже лошадей нашли.

Лошади и в самом деле были очень неплохими. Под Жаровым приплясывал гнедой жеребец, для которого закованный в латы всадник был не таким уж и большим грузом. Симпатичная, серая в яблоках, кобылка Таяны была поменьше, но поражала изяществом линий. Только вот поступь была более чем непривычной — за последнее время Денис более или менее привык к ящероподобным скакунам, но их аллюр был мягким… если, конечно, несчастным животным не приходилось удирать от падающей на голову лавины. А на обычном коне он не ездил ни разу в жизни, только видел, как это делается. Спасибо хоть, в этом мире додумались до такого полезного приспособления, как стремя.

— Я вообще не понимаю, — Тэй покосилась на свою лошадку с опаской, — как ты можешь спокойно относиться к этим… тварям.

— Ох, девочка! Вы просто забыли о том, как выглядели лошади. Сколько лет прошло с тех пор, как вместо них народились эти чешуйчатые монстры с клыками? Тысячи полторы, ну, может, чуть меньше.

— Ни один скакун не укусил человека. Или уж если на то пошло, кого-нибудь еще. А это страшилище сразу попыталось цапнуть меня за руку.

— Ну, допустим, ты сунула руку ей прямо к морде зря. Возможно, лошадь решила, что ты хочешь предложить ей что-нибудь вкусненькое. И вообще — предпочитаешь передвигаться пешком?

— Нет, — буркнула девушка, ставя точку в этом беспредметном разговоре.

Если посмотреть на события с сугубо практической точки зрения, Таяна была права. Пленники освободятся максимум через час — даже если Сикста или Галантор, серебряную цепь которого Денис заменил на более грубые, но вряд ли менее надежные веревки, не сумеет самостоятельно распутать узлы, скоро конец смены, и кто-нибудь из Соратников наверняка зайдет проведать Главного смотрителя. Хотя бы для того, чтобы доложить о проделанной работе и получить новые указания.

И что они сделают тогда? Кинутся в погоню? Или попытаются замять дело, опасаясь за свою репутацию? Для них погоня во многих отношениях предпочтительней, тем более что Сиксте известно и то, во что одеты беглецы, и какие у них кони. Денис еще мог тешить себя иллюзиями относительно того, со сколькими противниками он может справиться, но эти странные создания в непробиваемых доспехах… не опасаясь ни стали, ни магии, они просто задавят беглецов числом.

И все же он не мог убить двух безоружных людей. Таяна могла бы, но она выросла в другом мире, где великодушие так часто ассоциировалось со слабостью, а милосердие к врагу считалось глупостью. Может, потом ее бы и мучила совесть, но… И Жаров, признаться, ее понимал. Все эти долгие дни, стоя в одной и той же позе посреди комнаты, там, где ее настигло заклинание, она все видела, все слышала — и ничего не могла сделать. Ее никто не учил, как Жарова, местному языку. Это и понятно, опознав в ней волшебницу, Галантор поспешил принять меры безопасности. Если бы Сикста наложила заклятие Савана в то время, пока Тэй спала… что ж, это был бы один долгий-долгий сон. Но девушка проснулась, успела осознать, что находится в плену… и потом день за днем могла только стоять, не в силах шевельнуть даже ресницами, и строить планы мести.

И он не дал этим планам осуществиться. Не смог — потому что потом не простил бы кровавой разборки. Ни себе, ни Таяне.

Почти час они ехали молча. Тэй дулась — на него, на негостеприимных хозяев, на стерву Сиксту, в общем, на весь мир. А Денис не считал нужным ее успокаивать — девушке нужно перебеситься, она слишком импульсивна, слишком часто сначала действует, а думает лишь потом. Он не сомневался, что ей не потребуется слишком уж много времени на то, чтобы успокоиться, — все-таки она была уже не маленьким ребенком, к тому же — дочерью воина.

Он оказался прав. Тэй первой прекратила игру в молчанку и потребовала объяснений — уже спокойным тоном. Она хотела знать каждую деталь — что произошло, где они оказались, почему на Жарове странные доспехи, вызывающие у нее смутные ассоциации. Он рассказал ей все, что знал, радуясь уже тому, что она пытается разобраться в ситуации, а не прикидывает, кого и как угробить.

Ему все чаще казалось, что за последний год Тэй стала более… жесткой. Время, проведенное ею в тихой деревеньке, где самым серьезным происшествием была кража курицы каким-нибудь прохожим лиходеем или какое-нибудь ночное приключение ее приятеля-слуги, вампира Мерля, позарившегося не на ту шею, закончилось давно. А потом начались иные события, где ей пришлось действовать совсем не столь размеренно и неторопливо. Где на нее впервые за всю ее жизнь подняли руку. Ее возвели на костер и попытались сжечь. Она чуть было не ослепла… может, для молодой девушки число испытаний и было слишком большим. Может, это озлобило ее или, что мало отличается, заставило скоропостижно повзрослеть.

Может, это и неплохо. Нежный цветок, милое создание, знавшее только любовь и преклонение, — смогла бы она долго прожить в этом мире? Или уж если на то пошло — в любом из миров?

— Ты не хочешь замечать очевидного, Дьен, или считаешь нужным услышать это от меня?

— Что ты имеешь в виду?

— Эта Арианис… разве непонятно? Это Эрнис, богиня нашего мира.

— Эрнис…

Жаров почувствовал, что стремительно краснеет от стыда. Можно сказать, что у него была масса других забот в последнее время, и все же такой вывод и в самом деле напрашивался сам собой.

Тогда становилось понятным и кое-что другое. Странные недомолвки Эрнис, ее стремление уйти от прямых объяснений и просто откровенная ложь.

— Но тогда… — медленно протянул он, — но тогда получается, что она прекрасно все знала. Знала, куда мы попадем. Может, сейчас она наблюдает за нами. У нее явно были планы насчет нас.

— Какие?

— Кто бы мог знать… Видишь ли, Таяна, в моем мире существовало немало людей, которые писали книги, знаешь, не хроники или что-то в этом духе, а так, для развлечения. Среди ваших мастеров пера и пергамента такие тоже есть, есть и барды, менестрели… так что ты можешь понять мои слова. Эти люди… они писали о том, чего никогда не было, о том, чего и быть не могло. Они сочиняли сказки — но не для детей, а для взрослых.

— Зачем взрослым сказки? — Тэй не пыталась понять, к чему клонит ее спутник. Раз уж Жаров начал говорить, все скажет сам. Стоит только подождать.

— Наш мир более суров, чем ваш. У нас нет магии, нет драконов, давно уже нет рыцарей без страха и упрека, сияющих доспехами и по любому поводу хватающихся за отточенную сталь.

— Ты сам мог бы слагать баллады, — перебила она его с усмешкой.

— Пока что я, похоже, уверенно становлюсь их участником. Так вот, и взрослым людям тоже нужны отдушины, которые позволяют на время отвлечься от сложностей реального мира. Одной из таких отдушин и становятся книги. Немало их написано и о путешествиях сквозь время. Люди, их создавшие, много думали над тем, каково это — попасть в прошлое, что будет, если это случится. Думаю, что Эрнис прекрасно знала, куда мы попадем и что будем делать. Но молчала — для того, чтобы в нужный момент мы поступили именно так, как надо.

— Мне трудно это понять, Дьен, — после минутного молчания призналась Таяна. — Но в одном ты прав. Если Эрнис и в самом деле здесь, в этом мире, носит имя Арианис… она действительно может знать о том, каков будет наш дальнейший путь. Может знать — но ведь может и не знать. Она богиня, конечно, но даже богиня не может уследить за каждым человеком, за каждым событием. Мне… признаюсь, мне не очень приятно думать, что все, что еще предстоит сделать, уже предопределено.

Жаров только кивнул. Ему тоже не хотелось бы думать, что никакой свободы воли на самом деле не существует, что все они, и люди, и нелюди, — не более чем фигуры в сложной и запутанной игре под названием «Жизнь». Думать так — уж лучше наложить на себя руки… хотя и такой исход тоже может быть кем-то запрограммирован.

— Что ж, — нарочито бодро заявил он, — тогда давай думать, что делать дальше. Знает это Эрнис или нет, но нам она не сказала. Так что решение будем принимать сами.

— Что делать? То же, что и планировали. Поедем в Гавань Семи Ветров… тем более что дорога нам известна.

И снова они стояли на том же холме, что и тогда, в прошлом. Или в будущем? Не важно. Позади была долгая и временами трудная дорога. Их не искали — во всяком случае, так, чтобы это бросалось в глаза. Первое время Таяна вздрагивала от каждого шороха, а при виде всадника — даже одинокого, даже не имеющего ничего общего с загадочными Соратниками — старалась укрыться в лесу. Но шло время, и она стала постепенно успокаиваться. Не неслась по дорогам эстафета, неся приказы любой ценой задержать самозванца, посмевшего присвоить доспехи Соратника, и женщину, незаконно практикующую магию. Не рыскали по лесам отряды вооруженных людей. Тэй снова стала прежней — немножко беспечной, капельку усталой.

На постоялых дворах они выдавали себя за брата и сестру. Каждый раз Дьен с легким налетом скорби, сглаженной временем, сообщал хозяину, что сестра его, к сожалению, глухонемая, а потому обращаться к ней с вопросами бессмысленно. Сам же представлялся, если донимали вопросами, жителем далекого горного селения, везущим больную сестру в Город храмов, как называли здесь Гавань. Никто не задавался вопросом, откуда у горца великолепный конь, — он щедро платил кусочками золота, утверждая, что в горных реках его водится немало. Правда, над золотом пришлось поработать молотом, превратив монеты из их еще имперских запасов в бесформенные комочки. А встретив в одном из крупных селений менялу, жуликоватого вида коротышку, они существенно пополнили запасы и местных монет, не очень хороших и не сильно высоко ценимых, но зато не внушающих никаких подозрений.

В первый раз добравшись до нормальной постели, до чана с горячей водой и ароматного жареного мяса — это произошло вечером следующего дня после побега, — Таяна взбунтовалась и заявила, что больше никуда не пойдет. Хотя бы несколько дней. Жаров, подумав, решил, что это не лишено смысла. Они отдохнут, придут в себя — к тому же никому и в голову не придет искать беглецов в лучшей гостинице ближайшего к храму городка. Отсыпались и отъедались они четыре дня — а потом двинулись дальше. Теперь следом за ними семенила еще одна лошадка, послушная, меланхоличная, но сильная и выносливая. Она тащила поклажу — провизию, запасную одежду… и тщательно упакованные доспехи, занимавшие в сложенном состоянии просто на удивление мало места.

Расспрашивать о чем-либо местных жителей Денис опасался. Его так и не ушедший акцент, последствие спешного обучения языку, никуда не делся, но это-то можно было списать все на то же происхождение. А вот незнание основ… это было опаснее. Куда спокойней — просто держать рот на замке. И все же кое-что он слышал — из разговоров соседей за столом в таверне, из случайных реплик попутчиков, которым скучно было ехать в одиночестве. Один такой, назвавшийся поэтом, ехал вместе с ними почти пятеро суток. Ехал бы и дольше, но Жаров прямо ему заявил, что общество словоохотливого юноши с болезненно бледным лицом, длинными, до середины спины, волосами и реденькой бородкой ему крайне неприятно. Как и следовало ожидать, парень обиделся — но он был не из тех, кто при обиде хватается за оружие.

Жаров не хотел оскорблять юношу и все же вынужден был пойти на это — тот, несмотря на молодые годы, был весьма умным и образованным человеком и, возможно, уже начал что-то подозревать. А потому и для них, и для самого поэта лучшим выходом было отправиться дальше разными дорогами.

Но за время, проведенное вместе, он сумел вольно или невольно сообщить Жарову прорву информации, хотя и щедро пересыпанной вымыслом, ничем не подтверждаемыми слухами и просто разного рода украшательствами. Сам Денис старался больше молчать — но юноше, назвавшемуся Альтом, собеседники были не очень-то и нужны. Ему требовались слушатели, и в лице своих временных спутников он обрел весьма благодарную аудиторию.

Все началось примерно двадцать лет назад, когда на территории Лиара, тогда всего лишь небольшого государства, одного из множества, появились странные люди. Их было немного — всего четыре сотни, но они разительно отличались от всех, кого лиарцы видели до тех пор. Это были солдаты — но не обычная пехота, не привилегированные всадники и даже не лучники, гордо разъезжающие на своих колесницах. Каждый солдат носил странные доспехи и каждый был магом. Маги лиарцам были не в диковинку, почитай, в каждой третьей семье находился кто-то умеющий затянуть рану, вызвать дождь или одним движением пальцев разжечь очаг. Священники Желтого Ордена, главной школы магических искусств Лиара, придирчиво отбирали кандидатов, которые потом становились настоящими волшебниками. Так что магов местные жители видели. Немножко уважали, немножко побаивались — как и положено. Но чтобы целая армия, да вся из волшебников — и не каких-нибудь там воздушных или льдистых, а огненных! Огненное волшебство — самое сильное из известных по части наступательных заклятий — немудрено было, что Мидиас, тогдашний правитель Лиара, счел присутствие на своих землях странных воинов крайне нежелательным. А когда они отказались убраться восвояси, начал войну.

Война быстро началась и столь же быстро завершилась. Существа в доспехах, каждый из которых умел метать огонь на сотни шагов, уничтожили высланные против них войска. А потом, взяв штурмом ранее считавшуюся нерушимой твердыню Кер-Лиар, объявили, что отныне их вождь, Ши-Латар, будет владетелем Лиара. Крестьяне посплетничали у колодцев, пошептались… и подчинились. Никому не хотелось повторить судьбу Желтого Ордена — монахи попытались оказать узурпатору сопротивление, за что были вырезаны поголовно. Почти. И даже Желтая Обитель, считавшаяся еще более неприступной, чем дворец правителя, был уничтожен — его сровняли с землей в назидание несговорчивым.

Правление Ши-Латара оказалось не таким уж и плохим. Можно даже сказать, совсем неплохим — налоги немного снизились, законы — смягчились. Армия Соратников — теперь их называли так — вместе со вновь набранными войсками успешно присоединяла к Лиару одно карликовое государство за другим. Те, кто соглашался на это добровольно, получали кое-какие права, а их дети автоматически обретали нечто еще более ценное (из велеречивых объяснений Альта Денис сделал вывод, что имелось в виду что-то вроде гражданства). Если же сосед считал себя достаточно сильным, чтобы оказать сопротивление, — что ж, его армия уничтожалась, его жители обеспечивали приток дешевой рабской силы, богатства изымались в казну Лиара, а освободившиеся земли заселялись коренными лиарцами, которые к тому времени готовы были целовать следы в пыли, оставленные сапогами Ши-Латара. Впрочем, теперь его звали иначе — было объявлено, что новый государь есть посланец самих богов, а потому в своей земной юдоли намерен принять имя Бореалис, что в общем-то и означало Небесный Вестник.

Прошло менее года, когда вдруг обнаружилось, что Соратники утрачивают власть над магией. Все реже и реже кто-то из них призывал силу огня, все чаще бои выигрывались старыми, традиционными методами. И тогда Бореалис призвал на службу магов. Дано прощение было и тем из Желтого Ордена, кто уцелел во время резни. Таковых нашлось немного — в свое время Соратники неплохо поработали. Быть магом снова стало выгодным… правда, Бореалис по-прежнему опасался их, а потому издал закон — каждый маг, желающий зарабатывать магией, должен получить на это разрешение самого правителя или его главного советника, его могущества Даралиса Ларта. Разрешение и печать на кисть левой руки, печать, которую нельзя смыть. И Соратники следили за магами, следили пристально…

Почти пятнадцать лет все было относительно спокойно. Пока не пришла беда.

Вновь появились люди в доспехах. Они были злы, им нравилось убивать. Убивать просто так — не ради золота, славы или земель. Они были сильны, и их огненные заклятия могли пробить даже несокрушимые доспехи Соратников. А магия тех угасла уже давно.

И тогда против них выступили остатки Соратников, войска Лиара во главе с самим Бореалисом, и маги — во главе с магистром возрожденного Желтого Ордена. Арианис была совсем молода, ей не исполнилось и двадцати пяти, но сила ее была велика. А потому и была она избрана магистром Ордена… и еще потому, что так захотел Бореалис. Самая сильная волшебница Лиара. Единственная, чья рука не была изуродована печатью. Женщина, которую он, говорят, любил.

Армии встретились — и войска Лиара были разбиты. Чужеземцам помогал дракон, против которого было бессильно всё — заклинания магов, баллисты воинов и зачарованные мечи Соратников. Остатки солдат бежали в горы — но и там их настиг дракон. А преследователи были рядом. И тогда Арианис сотворила величайшее заклинание, дав своему возлюбленному силу самих гор. И Бореалис сразил дракона, но и сам пал в той схватке.

Лишившись помощи дракона, чужеземцы отступили. Стой поры прошло немало лет… они основали государство Таори — средоточие тьмы и злобы, смерти и жестокости. И лишь Арианис, магистр Желтого Ордена, вызывала у них страх. Правители Таори лелеют планы мести, но, покуда жива Арианис, их планам не суждено сбыться…

Все это было больше похоже на красивую легенду, но Жаров уже привык воспринимать самое невероятное как нечто вполне допустимое. Только вот появление воинов из ниоткуда — в этом проскальзывали весьма знакомые ассоциации. Пришельцы из другого мира — возможно, вполне возможно. А что касается всего остального — может быть, Эрнис сочтет нужным рассказать. Особенно если попросить ее об этом очень настоятельно.

И еще некоторые странности были в рассказе Альта о строительстве храма Арианис. Вроде бы сама Арианис приказала построить храм, в котором вечно будут обретаться духи величайших воинов и магов, собирая силу, которая сможет справиться с любым агрессором. Руководил постройкой лично его могущество Даралис Ларт… И якобы, когда строительство будет завершено, Арианис пообещала отдать себя храму, влить в него свою собственную силу…

Жаров и верил, и не верил в это. О, он допускал мысль о том, что фанатик может во славу своего бога вспороть себе живот. Он верил, что мудрый правитель может принять мученическую смерть во благо своего народа. И все же он… он не чувствовал в Эрнис силы принять такое самоотверженное решение. Хоть тресни — не чувствовал, и все тут. Может, конечно, он просто знал ее слишком мало?

И вот дорога окончена. Перед ними — Гавань Семи Ветров, Город храмов. Нет следов разрухи, целехонькими вздымаются в небо шпили, цела стена, окружающая город, и не видно черных провалов в куполах храмов. И все же… и все же чувство неясной тревоги не оставляло Жарова, он всей кожей ощущал приближение неприятностей.

И потому даже не удивился, когда обнаружил, что ворота Города храмов наглухо заперты, а четверо Соратников в полном боевом облачении отнюдь не намерены распахнуть их перед странниками.

— Город храмов закрыт, путники, — пробубнил сквозь забрало шлема один из Соратников. Денису даже показалось, что разглядывает он непрошеных гостей с явной неприязнью.

Пока они приближались к вратам Гавани, охрана не проявляла к ним никакого интереса. Видно было, что место здесь тихое, ничего экстраординарного давно в этих краях не происходило, и стража, будь она хоть трижды элитная, порядком разленилась. Только когда до врат, заложенных снаружи тяжеленным брусом, оставалось пару десятков шагов, скучающие стражники соизволили подняться, чтобы встретить путников стоя.

— Почему? — спросил Жаров, вполне ожидая услышать в ответ что-нибудь вроде «не твое дело», но Соратник, то ли от скуки, то ли из других соображений, решил все-таки объяснить.

— Приказ подписан самой Сиятельной Арианис, путник. — Страж облокотился на длинный двуручник, ушедший под его тяжестью в сухую землю на пару ладоней. — Никто не смеет проникнуть в Город храмов без разрешения самой Сиятельной или его могущества Ларта.

— Но… но это несправедливо, — стараясь не особенно выходить из ставшей привычной роли, возопил Денис, вздымая руки к небу, словно призывая его в свидетели. — Я с сестрой проделал огромный путь ради того, чтобы вознести молитву о ее выздоровлении в храме Ветра…

Он осекся, подумав вдруг, что храма этого здесь может и не быть. Кто его знает, когда он был построен. Но стражник то ли был не в курсе перечня местных достопримечательностей, то ли нужный храм существовал и Соратнику было об этом известно — так или иначе, но в ответ тот только качнул бронированной головой.

— Мои соболезнования, путники, но приказ однозначен. Вы можете отправиться в Кер-Лиар, обратиться к его могуществу за разрешением. Это единственный путь.

Денис бросил короткий взгляд на свою спутницу. Тэй ответила ему в лучших традициях разработанной ими легендам — удивленным, настороженным, требующим объяснений взглядом, добавив что-то вроде мычания. Он погладил девушку по голове — мол, успокойся, я тебе все объясню позже.

— Мы переночуем здесь, хорошо? — спросил он у стража. — Уже вечереет, не хотелось бы пускаться в путь на ночь глядя.

— Ночуйте, — равнодушно пробубнил Соратник, тут же утрачивая к путникам всяческий интерес. — Вон там, за пригорком, ручей есть, можете коней напоить.

Повернувшись к ним спиной, он снова присоединился к своим товарищам. Стражники опустились на землю, один из них вынул из мешочка что-то вроде игральных костей, и все четверо погрузились в игру, более ни на что не обращая внимания.

Отьехав от ворот подальше и найдя ручей — крошечную струйку, сочащуюся из склона холма и тут же, метра через три, исчезающую в земле, Денис быстро расседлал лошадей и при помощи Таяны установил палатку.

Сразу же вспомнились недавние события…

Палатку, или скорее небольшой шатер на двух, максимум на трех человек, они купили несколько дней назад, решив, что ночевка под открытым небом, может, и романтична, но не слишком комфортна. В первую же ночь Жаров почти не спал — еще никогда ему не приходилось проводить ночь в такой близости от Таяны. Сон не шел… он снова и снова думал о том, как судьба — по случайности или по предопределенности — бросает их с Таяной из одной передряги в другую.

Может, именно это их и спасло в ту ночь…

Палатка стояла на поляне в лесу. Стреноженные кони, получив свою вечернюю порцию овса, спали, но волчий вой пробудил их в мгновение ока. И Жаров, услышав звук, который всколыхнул в нем дремавшее до этого чувство опасности, буквально выкатился из палатки, сжимая в руках меч.

Он, городской житель — если не считать участия в десантах и прочих сомнительных «развлечениях», да еще редкие выезды на охоту, занятие в его мире доступное немногим, — Денис вполне мог считаться совершенно городским жителем: не знал, как отличить волчий вой от любого другого. Но этого и не требовалось — хватало просто того, что звук раздавался неподалеку. Швырнув в костер охапку сухих веток, так что столб искр фонтаном ударил в звездное небо, он рванул завязки вьюка, выворотив на землю его содержимое — доспехи. Один, пусть и с мечом, против стаи хищников — шансов на победу не было. А вот если он успеет влезть в латы, тогда, твари лесные, еще посмотрим, кто кого.

Он успел — забрало шлема захлопнулось почти одновременно с появлением на поляне первой приземистой тени. Денис оглянулся и даже присвистнул от восхищения. Если раньше он лишь подозревал, что броня не имеет ничего общего с молотами местных кузнецов, то сейчас убедился в этом окончательно. Сейчас, во тьме, немного разгоняемой пламенем костра, шлем превратился в прибор ночного видения. Все вокруг — если смотреть сквозь глухое забрало — было залито слабым зеленым светом, и прекрасно были видны черные стволы деревьев и мелькающие между ними яркие ало-желтые тени. Видимо, система обзора была связана с восприятием инфракрасного излучения — взгляд, случайно брошенный в сторону костра, чуть не ослепил его, но шлем почти мгновенно подстроился под новый источник света, убавив его яркость.

Волков было много — дюжина по меньшей мере. Вернее, это было много для лишенного доспехов человека… или для Таяны и коней.

Понимая, что защитить всех в одиночку он не сможет, Жаров заорал, будя девушку и одновременно рассчитывая напугать волков. Он ничего не знал об их повадках, на Земле эти хищники давно уж остались только в заповедниках, куда простым смертным путь был заказан. Он мог только предполагать, что нормальные хищники огня не любят и к нему не сунутся… разве что оголодав до крайности.

Видать, с мелкой лесной живностью в этих местах были проблемы, поскольку зрелище пылающего костра волков не остановило. Напротив, оглянувшись, Денис увидел, что они окружены — с противоположного края поляны приближались еще звери, пять или шесть.

И прежде чем волки, убедившись в своем численном преимуществе, бросились в атаку, Денис сделал первый ход. Справедливо рассудив, что, как бы ни были голодны хищники, на какое-то время костер их приостановит, он одним ударом ноги разметал его, превратив аккуратное кострище в полосу горящих веток, а сам рванулся назад, ко второй стае. Волки на мгновение даже опешили… а затем накинулись на добычу.

Меч полоснул по боку одного, ткнул в морду другого, вошел под ребро третьему — да там и остался. Хищник забился в конвульсиях, вырвав эфес из руки, а в следующее мгновение лохматая туша обрушилась на Дениса, опрокидывая его на спину. Жалобный визг прозвучал вместе с хрустом сломавшегося при встрече с металлом клыка, проскрежетали по панцирю когти… Жаров дотянулся до пристегнутого к поясу кинжала — даже не кинжала, просто тяжелого ножа, в местных селах обзавестись приличным оружием так и не удалось, то ли на это дело был запрет свыше, то ли иные причины заставляли лавочников не держать на прилавках колюще-режущие предметы.

Несколько минут он барахтался под тяжелым меховым покрывалом, даже толком не зная, сколько волков пытаются найти брешь в его латах. Постепенно нож делал свое дело — одна из зверюг, взвыв, отскочила всторону, удар, нанесенный другой, был более удачен, тварь изогнулась дугой, пару раз дернулась и затихла. Всадив лезвие в третье по счету брюхо и столкнув с себя мохнатую тушу, Денис встал на ноги. И тут же рухнул снова, пропустив бросок очередного волка…

Полыхнула огненная вспышка, осветив все вокруг и заставив его зажмуриться — Тэй ударила своим излюбленным огненным шаром. Судя по жалобному визгу — зацепила цель лишь краем, прямое попадание скорее всего оставило бы от хищника горку обугленных костей. Но, надо признаться, на хищников это произвело впечатление — вновь поднявшись, Жаров обнаружил, что хищники сдали назад. Не ушли — голод настоятельно требовал продолжить бой, добраться до вожделенной свежатинки… но и не решались атаковать вновь. Пройдет совсем немного времени, первое яркое впечатление от разорвавшегося в их рядах огненного шара несколько потускнеет — и тогда твари снова нападут.

— Что делать будем? — нарочито спокойно поинтересовался он, подходя к Таяне.

Девушка, едва одетая, вглядывалась в темноту… В первый момент Жаров подумал, что она тоже рассматривает тварей, для волшебницы заставить свои глаза нормально видеть даже в кромешной тьме было детской забавой… а потом вспомнил, как в очень похожей ситуации, в лесу, Тэй изменила свое зрение — а потом визжала от боли в обожженных глазах. Тогда только забота Тернера и, что там говорить, милость самой Эрнис позволили ей полностью восстановить здоровье.

— К-кто это? — чуть заикаясь, спросила Тэй.

— Просто волки. Голодные волки. Помнишь, Оракул рассказывал? От них произошли ваши тарги.

— Ч-что им надо?

Вопрос явно не нуждался в ответе.

— Они еще раз нападут?

— Наверное, — пожал плечами Денис. — У нас почти кончился хворост… как только костер догорит, они осмелеют. Волки не любят отказываться от добычи.

— Никто не любит, — фыркнула она в ответ.

Подумав, Денис поднял одну из туш и, раскрутив ее над головой, швырнул в сторону леса. Это было не слишком легко, и улетела туша недалеко. Покачав головой, он подошел к ней, в любой момент ожидая нападения, и, подхватив, швырнул дальше, уже к самым деревьям. Он понятия не имел, станут ли волки жрать своих собратьев… просто надеялся, что оголодавшее зверье не сможет устоять, чувствуя рядом с собой истекающее кровью свежее мясо.

Забросив в темноту пятую тушу, он с чувством исполненного долга и ноющей болью в мышцах снова отошел за защитную черту огня. Таяна бросала в огонь ветки — понемногу, лишь бы поддерживать полосу хотя бы слабеньких язычков пламени. При необходимости она, наверное, могла бы зажечь землю под лапами волков — но держать огненную полосу силою магии значило уже через полчаса-час потерять сознание от усталости. Что там говорить, Таяне, при всех ее способностях, было далеко не только до великих Древних магов, она вряд ли могла сравниться даже с боевыми магами Империи. В то время, пока она практиковалась в вызывании дождя в своей деревне, некоторые из ее коллег участвовали в битвах, оттачивая огненное мастерство.

Волки колебались недолго. Запах крови щекотал ноздри, заставляя болезненно сжиматься давно уже пустые желудки. Очень скоро из темноты раздалось чавканье, хруст костей, крошащихся под ударами мощных челюстей. Оставалось надеяться, что теперь, почувствовав сытость, твари более вдумчиво подойдут к вопросу сохранения собственных жизней.

Выждав некоторое время и дав Таяне инструкции, Жаров, медленно вращая мечом, двинулся к лесу. Он прекрасно видел тварей — их осталось еще больше дюжины, но трапеза сказалась на них более чем благотворно. Они, может быть, и отступили бы сейчас — но жертва была одна, а их много. Вожак, как и положено, более крупный и сильный, прыгнул первым, тут же напоровшись на меч. Еще одного Денис встретил ударом бронированного кулака, в крошево разбив волку пасть. А потом его, в третий уже раз, опрокинули, почти похоронив под грудой шерсти и оскаленных клыков.

И Таяна нанесла удар — как и договаривались. Огненный шар ударил прямо в эту кучу, сметая все на своем пути, над поляной повис пронзительный жалобный визг — по меньшей мере восемь тварей избежали огненной смерти, отделавшись подпалинами… Что ж, у них появился вполне реальный повод отступить — и они этим поводом воспользовались. В мгновение ока стая исчезла среди деревьев…

В ту ночь ему так и не пришлось больше уснуть. А Тэй, все еще под впечатлением от ночного нападения, отключилась сразу же, стоило ей только принять горизонтальное положение. Впрочем, больше их никто не побеспокоил. Ни в ту ночь, ни в последующие.

— Итак, вход в Гавань закрыт… Чего-чего, а этого я не ожидал.

— А чего ты ожидал? — невинно поинтересовалась Таяна, вгрызаясь в кусок вяленого мяса, весьма похожего на кусок резины… если бы она знала, что такое резина. Из еды у них с собой был только неприкосновенный запас — сухари, мясо, приготовленное так, чтобы долго не портилось, небольшой мешок сушеных фруктов да головка сыра. В обычное время этого хватило бы — а Тэй позаботилась бы о создании иллюзорных деликатесов, приносящих столь же иллюзорное, недолговечное насыщение. В сочетании с настоящей едой это было вполне приемлемым решением… только вот здесь, в двух шагах от поста Соратников, Таяна колдовать побоялась. Мало ли, вдруг заметят.

Денис неопределенно пожал плечами, взял кусок сыра, куснул, сморщился и положил его обратно — до лучших… вернее, до худших времен.

— Конечно, о том, чтобы отправиться искать этого… Ларта, не может быть и речи.

— Конечно, — согласился он. — После того как мы столь удачно сбежали из храма, его могущество будет испытывать к нам самые теплые чувства. И потом, я не понимаю, почему бы просто не перелезть через стену и не попасть в Гавань? Стена не выглядит неприступной, веревки у нас есть.

— Не думаю, что все так просто… — неуверенно протянула Таяна. — Они ж не идиоты — глупо охранять дверь, если можно пройти мимо нее. Хотя ты прав, попробовать все равно стоит.

— Тогда попозже, как стемнеет.

Стемнело скоро… там, внутри Города храмов, не горели огни и ничто не разгоняло тьму. Жаров, прекрасно помнящий о том, что шлемы Соратников дадут им возможность видеть ночью лишь немногим хуже, чем днем, повел Таяну в обход, все время укрываясь за холмами так, чтобы ни разу не оказаться в зоне прямой видимости стражей ворот. С собой он тащил рулон веревки, привязанной к мечу. За неимением нормальной кошки сойдет и такая, тем более что в общении с Соратниками меч ему не подмога.

Шли они долго, не меньше часа. Доспехи на всякий случай Жаров с собой не взял — и лазить по стенам в латах было не самой лучшей идеей, и не придется в случае чего объяснять Соратникам происхождение лат.

Когда они удалились от ворот на достаточное расстояние, Тэй все же пришлось применить магию — темень сгущалась, и шли они уже почти вслепую. Заклинание ночного зрения было, признаться, не столь эффективно, как система наблюдения шлема, но теперь они по крайней мере не рисковали в любой момент споткнуться и упасть.

По оценке Дениса, от ворот они удалились километра на три, не меньше. Вряд ли Соратники, даже с их исключительным слухом, что-нибудь уловят на таком расстоянии. Стена была неодинакова на всем своем протяжении — где-то повыше, где-то пониже. Жаров выбрал участок, казавшийся не самым высоким, и, раскрутив импровизированную кошку, метнул ее за стену…

Ослепительная вспышка ударила по глазам, что-то обожгло руку… Когда Денис смог открыть слезящиеся глаза, он увидел нечто невероятное — над стеной сиял огромный, в полнеба, голубой купол, яркий, видимый, наверное, с любого расстояния… Он медленно тускнел и через несколько минут полностью погас. Воздух был напитан запахом озона… и еще чего-то, какой-то гари. Очень скоро Денис понял, какой именно, — от веревки, привязанной к мечу, уцелела едва половина, конец обгорел и дымился. Меча — или того, что от него осталось, Жаров так и не нашел. Зато обнаружил на своей куртке сквозную дыру, плавно переходящую в крошечный, но очень болезненный ожог, оставленный каплей расплавленного металла.

Возвращались в палатку в расстроенных чувствах, Жаров просто молчал, хмуро глядя себе под ноги, Тэй вообще была где-то далеко, размышляя о том, как вообще можно создать защитный полог такой силы и такого размера. Видимо, это знание было утеряно полностью, ибо, если бы Хрустальная Цитадель была окружена чем-то подобным, ее не смогли бы взять штурмом никакие силы в мире.

До самого утра Денис ожидал услышать за тонкой тканью палатки звук тяжелых шагов латника. Но стражники так и не пришли. Утром, безо всякого аппетита позавтракав, он принялся седлать лошадей. В ответ на недоуменный взгляд Таяны пожал плечами:

— А что нам остается делать? Поедем в столицу, попробуем встретиться с этим Лартом. Наплетем что-нибудь, про угрозу всему миру, например. Будем просить о встрече с Арианис.

Девушка молча принялась складывать вещи во вьюки.

— Ну не молчи! — взорвался Денис. — Я правда не знаю, как нам поступить! Есть идеи — предлагай. Но через стену я больше не полезу и тебя не пущу.

— У меня нет идей, Дьен, — тихо пробормотала Тэй, — но я считаю, что отправляться на поиски сильных мира сего — глупая идея. Мы, этому миру чужие, вряд ли будем приняты с распростертыми объятиями. Любой правитель, будь он хоть трижды волшебник и мудрец, прежде всего начнет выяснять, как и с какой целью мы сюда попали. А когда не сможет выяснить, решит, что самым правильным решением будет избавиться от нас. Или ты думаешь, они поверят нашим словам?

— Может, Арианис и поверит… ведь она ж сама нас сюда послала.

— Нас послала богиня, — вздохнув, несколько нравоучительным тоном заметила Тэй, — или почти богиня, прожившая тысячи лет, видевшая рождение империй и гибель народов… А Арианис — она же девчонка совсем, лишь немногим старше меня. Я бы на ее месте не поверила ни единому слову. А во что бы поверил ты?

Денис несколько долгих минут напряженно думал, стараясь представить себя на месте его могущества или еще кого из облеченных властью. Получалось не очень хорошо, он давно уже толком никем, кроме себя самого, не командовал. Да и баронствовал всего-то несколько дней. Разве что тогда, в армии… там под его началом, пусть и недолго, было восемь десятков человек.

Он попытался поставить себя на место легендарного полковника Юргенсена, руководившего операцией десантного корпуса на Еве-3. Операция, которую провел полковник после того, как его штурмовой фрегат был сбит евианским фанатиком, оседлавшим неизвестно каким образом оказавшуюся у повстанцев торпеду класса «планета-космос», вошла во все учебники по тактике «умиротворения». Вошла как пример радикального решения проблемы… по принципу: есть повстанцы — есть проблема, нет повстанцев…

Кто смог бы оценить, правильно ли поступил Юргенсен, или нет, не было ли у него иного выхода — или выход был, но в тупом солдафонском упрямстве полковник его не увидел? Ни один историк, даже самый предвзятый, даже имеющий корни на Еве-3, никогда не смел обвинить Юргенсена в том, что он не пытался решить дело миром. Потом, когда он предстал перед трибуналом, средствами массовой информации на него было навешано немало ярлыков, один неприятнее другого. Но были и те, кто признавал: у него не было другого выхода. С одной стороны — сгоревший корабль, база, где через двенадцать суток должен был закончиться воздух, с другой — планета, где мятежники перебили всех представителей Федерации, перебили с помпой, с шумихой, перед объективами камер. И пообещали впредь поступать так с каждым чиновником, военным или иным представителем Федерации, который посмеет ступить на благословенную землю Евы-3.

Юргенсен предложил мир — ему ответили угрозами.

Он попросил разрешения спустить полк десантников на поверхность с обещанием убраться с Евы-3 с первым же кораблем — ему предложили сдать оружие и описали, каким образом его самого и всех его солдат предадут очистительному огню на главной площади Эдем-Сити, столицы колонии.

Полковник предложил продать ему воздух — в ответ звучали лишь насмешки.

Когда до окончания запасов воздуха остались сутки, полковник клятвенно пообещал, что, если в течение часа не будет принято хоть какое-нибудь решение, что позволит ему спасти своих солдат, он примет меры. В ответ пришел видеоролик — костры на площади Эдем-Сити, уже приготовленные для десанта. И табличка с именем Йохана Юргенсена, косо прибитая к одному из столбов, где груда веток была самой большой.

Мятежники Евы-3… их было много, почти двадцать тысяч человек, взявших в руки оружие. И оружия было довольно много, здесь были воинские склады. Вполне вероятно, что среди этих двадцати тысяч имелись такие, кто знал, что представляет собой десант. Особенно — доведенный до отчаяния. Может быть, они даже не молчали… так или иначе, но их не услышали.

После гибели штурмового фрегата «Персиваль» в распоряжении полковника оставалось только восемь сотен десантников и шесть тяжелых танков. Юргенсен заявил, что его терпение иссякло, и потребовал от мятежников полной и немедленной капитуляции. Ему ответили, что двадцать тысяч повстанцев — это лишь начало. Что при необходимости оружие возьмет в руки любой, кто способен навести на цель бластер. Полковник отдал приказ начать операцию…

Первые корабли Федерации прибыли на Еву-3 спустя десять дней, когда истекли контрольные сроки, в течение которых должен был вернуться «Персиваль». Их встретила планета, на которой было девятьсот двадцать живых… из них — семьдесят два десантника, включая самого Юргенсена. Остальные — дети в возрасте от нескольких месяцев до десяти лет. Полковнику пришлось на собственном опыте убедиться, что одиннадцатилетний ребенок уже может навести на цель бластер.

Что сделал бы полковник Юргенсен, находясь фактически в состоянии войны, если бы к нему заявились двое людей, рассказывающих совершенно невероятную историю да еще требующих допустить их на основании одного только рассказа на территорию особо охраняемого объекта? Ответ был совершенно очевиден.

— Я бы решил, что эти двое пытаются меня обмануть.

— Вот именно… ладно, поехали.

— Куда?

— К воротам, разумеется. Попробуешь убедить стражу по-хорошему, что нам и в самом деле нужно попасть в этот Город храмов. А там посмотрим. Может быть, придется перебить их…

— Тэй, не хочу сомневаться в твоих способностях, но у нас это вряд ли получится.

— Надень латы, — словно не желая слышать последней его реплики, потребовала девушка. — Теперь скрываться незачем. Или они нас пропустят, или…

— Скажи, Таяна, — вдруг спросил Денис, — а почему бы нам просто не вернутся назад, в наше время? Может, Эрнис сделает еще одну попытку и отправит нас в другое, более подходящее место?

— Она направила нас, в этом я не сомневаюсь, именно туда, куда считала нужным. И мы должны сделать то, ради чего здесь оказались. Вряд ли это — всего лишь возвращение. Я не знаю еще, как именно, но мы сумеем войти в Гавань.

— Мне бы твою уверенность, — пробормотал Жаров, взваливая на лошадь вьюк. Затем неторопливо влез в доспехи и с кряхтеньем забрался в седло. — Что ж, поехали…

Через несколько минут они снова были у ворот. И снова один из стражников оторвался от кажущейся бесконечной игры и двинулся к ним. Был ли это тот же самый Соратник — кто знает? В глухом шлеме их совершенно невозможно было отличить одного от другого. Остальные тоже поднялись и, как заметил Денис, взялись за оружие.

В этот раз тон Соратника был куда менее любезен… если, конечно, можно было назвать любезным прошлый разговор.

— На тебе броня Соратника, человек, — холодно отчеканил страж. — Отвечай, где ты украл ее?

— Я не воровал броню, Соратник, — столь же холодно ответил Жаров. — Она была вручена мне лично Главным смотрителем храма Арианис Галантором Сурлином. Как знак доверия и как свидетельство важности моей миссии. И я, поразмыслив, решил, что откладывать ее исполнение ради того, чтобы получить разрешение его могущества, — непозволительно.

— И в чем же твоя миссия, человек? — Страж произнес слово «человек» с плохо скрытой издевкой, словно подчеркивая лишний раз, кто здесь высшее существо.

— Эта девушка должна посетить храм Ветра, Соратник. Там она вознесет молитву Сиятельной Арианис, и сила храма дарует ей голос и слух. Это чудо, сотворенное во славу храма Арианис, будет свидетельством того, что храм воистину угоден богам.

— Вознести молитву? — насмешливо протянул страж. — Хм… услышат ли боги этого города молитву из немых уст?

Денис ответил сразу же, как будто кто-то нашептывал ему нужные слова:

— Истинная молитва творится в душе, Соратник, не на словах.

— Что ж, ты почти убедил меня. — В голосе опять послышалась насмешка. — Я открою для тебя врата, человек. Но запомни… если чуда не произойдет… и тем более, если оно произойдет, вы останетесь здесь. Я отправлю весть его могуществу, и он решит, как в дальнейшем использовать это чудо наилучшим образом.

— Да будет так, — серьезно кивнул Жаров, надеясь, что в его голосе не слышно иронии. Лишь бы достичь цели — а потом вряд ли найдутся силы, способные удержать их с Таяной в этом времени. Эрнис уверяла, что они смогут вернуться в любой момент.

Соратник обернулся к остальным стражам и выкрикнул несколько непонятных слов. Те, вонзив в землю мечи, направились к воротам. С видимым трудом сдвинув с места тяжелый брус, проходящий через массивные бронзовые петли, они оттянули его в сторону, а затем распахнули высокие, метра четыре, створки. Раздался противный визг давно не смазывавшихся петель.

— Проезжай, человек. — Страж махнул мечом в сторону открывшегося проема. — Я прикажу закрыть ворота за тобой. Они снова откроются, когда его могущество пришлет ответ. Надеюсь, у вас достаточно провизии, чтобы не помереть с голоду?

— Достаточно, Соратник. — Жаров дернул поводья, направляя своего жеребца вперед. Таяна, все еще играющая роль глухонемой, двинулась следом.

Они прошли под аркой ворот, и массивные створки начали медленно сходиться за их спинами. И вслед полетел насмешливый голос Соратника, уже не пытающегося скрыть издевку:

— Я бы рекомендовал экономить еду, человек. Иногда его могущество бывает очень нетороплив. Если что — в городе много подвалов, а в них — уйма крыс. Они помогут вам дождаться добрых известий.

Створки с грохотом сомкнулись, раздался скрежет задвигаемого бруса. Лошади мерно цокали подковами по пыльной мостовой, мимо, как и тогда, в прошлый раз, проплывали храмы странных богов. Только теперь они были целы… хотя, если присмотреться, кое-где были видны слабые пока признаки начинающегося упадка.

— Они закрыли Гавань потому, что отсюда ведут пути в иные миры, — вдруг сказал он негромко, словно отвечая своим собственным мыслям. — Кто-то очень боится пришельцев… ты права, нас ни за что не пустили бы сюда, пожелай мы испросить на это разрешения.

— Может, ты соизволишь объяснить, как ты убедил стражников открыть ворота?

— Ох, прости, я все время забываю, что ты не понимаешь их языка…

Он рассказал Тэй содержание разговора, втайне рассчитывая вызвать восхищение девушки своим красноречием. Ее реакция была прямо противоположной.

— Они не поверили ни единому твоему слову, — усмехнулась она.

— Но они же пропустили…

— Только для того, чтобы мы сдохли здесь. Или и в самом деле начали питаться крысами. Совершенно очевидно, что стража — не простая, а из привилегированных Соратников, которые вообще не люди, поставлена здесь не просто так. Вряд ли рассказанная тобой сказка подвигла их на то, чтобы нарушить прямой, не ведающий исключений приказ. Но им, видимо, ничто человеческое не чуждо. Ты обратил внимание, что в воротах было окно? Небольшое, в пару ладоней… они ждут, что через несколько дней, когда у нас кончится еда, мы будем сквозь это окно умолять их выпустить нас.

Подумав, Денис согласно кивнул:

— Наверное, ты права. Они не люди и не могут отказать себе в удовольствии унизить человека. Просто изрубить нас в куски было бы куда менее весело.

— Они просто не хотели рисковать. Они ведь старые, Дьен… смотри, Соратники пришли сюда двадцать лет назад. Пусть даже все они были очень молоды, но теперь им не менее сорока. Это уже почти закат.

— Тэй, не смеши… даже в вашем мире сорокалетний воин далек от старости, у нас же это вообще было лишь расцветом. Пережить вековой юбилей было вполне нормальным событием.

— Ну, не старые… просто немолодые. Они пришли в этот мир и остались в нем, и вряд ли он им нравится. Ты заметил, они почти не снимают доспехов. А может, не снимают их вообще… Почему? Почему весенним днем, когда дует свежий ветер, несущий с собой запахи первых цветов, первой молодой зелени, когда солнце нежно, а не жгуче, почему они сидят с закрытыми забралами? Может, у них просто нет другого выхода? Их осталось совсем мало, каждая жизнь соплеменника — на вес золота. Они не хотят рисковать собой — а вот поглумиться над местными обитателями, которые, пусть и помимо своей воли, захватили Соратников в ловушку, из которой нет выхода, — что ж, это они могут себе позволить. Особенно в том случае, когда им ничего не угрожает.

— Кажется, мы на месте.

И действительно, это был он, храм Ветра. И даже статуи Соратников — теперь-то Денис знал, кого изображают изваяния, — стояли на своих местах. Спешившись, уже знакомым движением он забросил поводья на меч одной из статуй, помог спуститься на землю Таяне и, подхватив мешок, где лежал Ключ, вошел в храм.

Здесь ничего не изменилось. Все та же более чем скромная обстановка, стены, лишенные украшений, одинокий постамент в центре круглого зала. Пыль, в которой отпечатываются их шаги. Появилось ощущение — неприятное, признаться, — что сейчас позади них материализуется Эрнис.

— Тэй, давай не будем тянуть время.

Она кивнула, достала из мешка Ключ, повернула полушария (раздалось тихое пощелкивание, как будто запустили часовой механизм) и, промедлив лишь секунду, опустила его в углубление на пьедестале. Денис вдруг услышал удары собственного сердца, зачем-то принялся их считать.

Раз… шар вдруг засветился изнутри, как будто изготовлен был не из похожего на золота метала, а из дымчатого стекла. Он светился сам по себе, не бросая бликов на стены и постамент.

Три… шар всплыл над каменным ложем и начал медленно вращаться. Сияние усилилось, теперь оно чуть ли не резало глаз, но по-прежнему ни на йоту не разгоняло царивший в храме полумрак.

Шесть… с тихим звоном половинки шара отделились друг от друга и начали медленно расходиться в стороны. Вращение становилось все более быстрым, теперь казалось, что над постаментом вертится постепенно расширяющееся огненное кольцо.

Девять… золотой шарик опустился на пьедестал, а кольцо, уже предоставленное само себе, стало на ребро и еще больше увеличилось в размерах.

Десять… край золотого кольца коснулся камней пола, по сияющему ободу прошла судорога, пространство внутри на мгновение заполнилось молочно-белой пеленой, а потом вдруг стало прозрачным… Только теперь сквозь него просвечивала не противоположная стена храма. Там, по другую сторону кольца, был хмурый дождливый день, там виднелись странной формы дома и… и тени существ, бредущих куда-то по своим делам. Назвать этих существ людьми у Дениса не повернулся бы язык. Даже несмотря на то, что видел он их сквозь дымку.

— Ну, пошли? — буднично спросил он, закидывая на плечо мешок с продуктами.

И, дожидавшись ответного кивка Таяны, шагнул в марево портала.

А в это время, совсем недалеко от храма Ветра, за стеной, окружавшей город, открылся другой портал. Он появился неожиданно, и Соратники тут же схватились за оружие, уронив в пыль игральные кости и несколько пригоршней мелких монет, на которые велась игра.

Из колышущегося полотнища портала — он был огромен, метров пять в высоту и столько же в ширину, — появился всадник, а за ним еще и еще. Скоро у врат, осаживая и успокаивая раздраженных переходом коней, скопилось уже два десятка людей и Соратников, и теперь через портал рядами по три шла пехота. Обычная пехота — легкие кожаные доспехи, открытые шлемы с алыми плюмажами, короткие копья и треугольные щиты. Выполняя привычную работу, пехотинцы сомкнули строй вокруг всадников, словно готовясь защитить своих хозяев от любой угрозы.

Человек, первым прошедший портал, спрыгнул на землю. Другие всадники остались в седлах, кроме еще одного… вернее, одной. Высокая женщина, на вид лет сорока с небольшим, с развевающейся копной черных, без малейших признаков седины волос и надменным взглядом некрасивого, но очень властного лица, тоже спешилась, опершись о предупредительно протянутую руку одного из солдат.

Один из стражников опустил оружие и склонился в неглубоком поклоне.

— Приветствую его могущество Даралиса Ларта у врат Города храмов.

Человек бросил на стража мрачный взгляд, преисполненный неприязни.

— Все ли спокойно, Соратник?

— Что имеет в виду его могущество?

Ларт вспыхнул, но сдержал себя.

— Недавно до меня дошли сведения, что двое людей, мужчина и женщина, завладели одним… э-э… артефактом. И они, весьма вероятно, направляются сюда, в Город храмов. Не появлялись ли здесь в последнее время какие-нибудь путники?

Соратник довольно долго молчал, то ли прикидывая, сколько ему будет стоить признание, то ли оценивая, солгать или нет. То ли врожденная честность победила, то ли стражник просто не боялся всесильного министра — но он, глядя тому в глаза, заявил прямо:

— Здесь были люди, мужчина и женщина. По словам мужчины, женщина была глухонемой. Мужчина владел Броней Бореалиса, по его словам — дар некоего Галантора Сурлина, Главного смотрителя храма Арианис. Они намеревались войти в город.

— Надеюсь, — очень тихо и очень холодно процедил Ларт, — вы объяснили этим двоим все, что касается запрета, не так ли, Соратник? И они покинули это место. Ведь так?

— Не совсем, ваше могущество. Они желали войти в город — я выполнил их просьбу.

— Как ты посмел! — зарычал Ларт, брызжа слюной. — Или мой приказ для тебя уже ничего не значит, сучий выкормыш? Отвечай!

— Прошу не забывать, ваше могущество, — в голосе стража зазвенел металл, и это не было просто отражением звука от закрытого забрала, — что Соратники не подчиняются никому, кроме своего вождя. Со смертью Ши-Латара… или, если вам угодно, Бореалиса мы служим только Арианис и никому другому. Ибо так он завещал.

За спиной Соратника трое его товарищей встали в ряд, положив руки на крестовины своих огромных мечей. Они явно готовы были драться, несмотря на многократное численное преимущество противника.

— Простите, ваше могущество, — вполголоса произнесла женщина, подходя к Ларту, красному от бешенства и уже готовому вот-вот взорваться, — прошу прощения, но он прав. Не время и не место сейчас выяснять, кто чьи приказы должен выполнять. Или вам нужны проблемы с собственной свитой? Даже кое-кто из людей примет, пожалуй, сторону Соратников. Разобраться с этим можно позже. Беглецы внутри, и нельзя терять времени.

— Хорошо, — скрипнув зубами, кивнул Ларт. — Попрошу тебя, Лерия, проследи, чтобы тот писарь, по вине которого я получил письмо от Палата только сегодня, был казнен.

— Как пожелаете. С устрашением или без?

— С устрашением. С таким устрашением, чтобы каждый, ты слышишь, каждый во дворце знал — здесь думаю я! А они — работают. И если еще кто-то захочет за меня решать, что важно, а что нет… пусть сам с собой кончает. Потому что если до него доберусь я — хуже будет.

— Все будет по вашему слову. А теперь не пора бы…

Ларт сверкнул в сторону женщины глазами, собираясь сказать, что и она, похоже, намерена что-то за него решать, но снова взял себя в руки. Повернувшись к солдатам, коротко приказал:

— Открыть ворота!

Увы, злая насмешка судьбы помешала им выполнить приказ. Тяжелый брус перекосило в бронзовых скобах, он застрял намертво, и никакие усилия солдат не могли сдвинуть его ни на палец.

— Отойдите все, — рявкнул Ларт. — Лерия, ты сможешь?

— Разумеется, ваше могущество, — кивнула женщина, выходя вперед.

Ее руки взметнулись над головой, губы пропели несколько коротких слов, а затем она словно швырнула в сторону ворот что-то невидимое. Что ж, может, ЭТО и было невидимым, но последствия его столкновения с воротами были ужасными. Казалось, содрогнулась даже земля, во все стороны полетели обломки дерева и металла, стена по обе стороны от ворот дала трещину, а свод арки просел, грозя в любой момент рухнуть.

Еще не утих грохот, еще не упали на землю все поднятые в воздух щепки, а Ларт уже сидел в седле.

— За мной! — рявкнул он, устремляясь в освободившийся проем.

За ним устремились всадники — пятеро проскочили успешно, но тут все же не выдержало треснувшее перекрытие и обрушилось вниз, похоронив под обломками двух всадников, человека и Соратника. Оставшиеся солдаты бросились разгребать завал, некоторые же, в том числе и волшебница, перебрались через баррикаду и бросились догонять своего господина пешком.

Когда черноволосая Лерия, путаясь в полах длинного платья (и при этом порядком обогнав остальных, явно прибегнув для этих целей к заклинанию), ворвалась в храм Ветра, его могущество уже остыл. Он стоял у самого входа и задумчиво смотрел в сторону мерно колышущегося портала, обрамленного золотым бордюром. Ларт был один, остальных он изгнал из храма, ожидать его решения снаружи.

— Мы опоздали, Лен-Магистр, они были здесь и ушли. Вот только куда?

— Не знаю… — ответила Лерия. — Никто не знает, куда вел Ключ Ветра. Это знала только Арианис, но…

— Но эта сука ничего никому не сказала.

— Вы поторопились, ваше могущество, — хмуро бросила Лерия. — Вы слишком поторопились.

— Не ты ли подталкивала меня к этому? Не ты ли хотела побыстрее стать магистром Ордена?

— Хотела, — криво усмехнулась женщина. — А стала ли? Я по-прежнему всего лишь Лен-Магистр, всего лишь одна из Пяти… Я не думала, что мои предложения будут приняты вами столь… близко к сердцу. В конце концов, есть же способы и камень заставить говорить. Куда бы делась девчонка, она все бы рассказала. Но вы проявили излишнюю торопливость, и теперь о многом мы можем только догадываться. К тому же строительство этого дурацкого храма…

— Храм нужен, — фыркнул Ларт, — хоть ты никогда не могла этого понять. Храм — это прежде всего символ. И, главное, одно дело, если Арианис умерла от банального удара ножом, и совсем другое, если она пожертвовала собой ради… ну, красивые слова найдутся. Да и ты, между прочим, тоже будешь представлена совсем в ином свете. Преемница, скорбящая о потере, ученица, утратившая учителя… Барды подберут музыку к этой песне, да и саму песню сложат как подобает.

— И все же…

— Она слишком многое себе позволяла. — Ларт плюнул на пол, задумчиво смотря, как плевок расплывается в пыли мокрым пятном. — Она считала, что лучше знает, как править страной. Знание магии и знание правления — это не одно и то же. Волшебница должна знать свое место, пусть даже это и магистр Ордена.

— Эти слова адресованы и мне? — надменно вскинула бровь женщина.

— И тебе тоже, — отрезал Ларт. — Как не бывает змеи с двумя головами, так не бывает двух правителей у одной страны. Запомни это, Лерия. Ты можешь стать очень могущественной. Ты можешь набить золотом свои сундуки, можешь окружить себя стаей молодых мужчин, готовых исполнять любые твои прихоти. Но никогда, слышишь, никогда не дай мне понять, что жаждешь править чем-то, кроме Ордена. Или мне придется построить еще один храм. В твою честь…

Пользуясь тем, что она стояла позади его могущества, женщина одарила Ларта ненавидящим взглядом. Но промолчала, понимая, что пока что сила на его стороне. О, она могла бы стереть в пыль этого человека, смешать его с камнем стен, превратить в уголь или в кусок льда. Но сейчас ему были покорны армии, в том числе и немногочисленные уцелевшие Соратники. Не время… потом, когда она станет магистром Желтого Ордена, когда все силы и средства магии будут в ее руках — что ж, тогда посмотрим, ваше могущество, кто сильнее. А пока ей придется проглотить оскорбления, не реагировать на угрозы. Пока.

— А что будем делать с этим?

— Вот что!

Ларт шагнул вперед и с некоторым усилием отделил золотой шар от постамента. Портал задрожал, по нему пошли волны, и через мгновение он словно взорвался фонтаном ослепительных золотых брызг.

— Арианис говорила, что Ключ, куда бы он ни вел, нельзя снимать с постамента, пока не вернутся ушедшие. Иначе они не вернутся никогда. Пусть так и будет, эти двое останутся там, куда так стремились.

— Это ее Ключ?

— Нет, — покачал он головой, задумчиво разглядывая золотой шар. — Все Ключи Арианис на месте, все до одного. И Ключ Ветра тоже.

— Вы уверены, что эта парочка не вернется?

Ларт пожал плечами:

— Не знаю. Да и какая разница?

— Еще один вопрос, ваше могущество… — Женщина замялась, понимая, что вопрос может оказаться из числа опасных. Мало кому было известно о самом существовании записей Арианис, и большая часть этих знатоков, по велению Ларта, уже давно кормила червей. — В пророчествах… вы читали хоть что-нибудь об этих двоих?

— Нет, — рассеянно ответил он, — ничего.

Глава 10 МИР БЕЗ ЗАКОНА

Их будет двое — он и она. Мужчина и женщина, разные телом, но единые духом. Стражи Границ, не знающие о своем предназначении. Они придут, сменив свободу на рабство, но их Сила вернет им все. Они проявят великодушие к тем, кто закует их в цепи, и откажутся от мести, какой бы сладкой она ни казалась.

Их будет двое — он и она. Их дорога будет долгой и приведет их к месту пересечения Путей. Они выберут свой Путь, тот, что приведет их в мир без закона. Они ступят на него, не зная, что дороги назад уже не будет. А если бы и знали они об этом — остановились бы? Нет, Стражи не выбирают своих дорог, они идут тем путем, по которому ведет их долг. Так было — и так будет.

Их будет двое — он и она. А за их спинами — черный плащ преследования, злоба и ненависть, страх и жажда власти. Найдутся те, кто, по ведению или по неведению, возжелает воспрепятствовать Стражам на их Пути. Кто закроет дверь, что открыта не ими и не для них. Но может ли это остановить Стражей? Да, если окажутся они слабы духом, если мир и покой станут для них важнее, чем долг и призвание. И нет — если они найдут в себе силы отказаться от того, что сами же считают счастьем.

Их будет двое — он и она. Что сделают они, узнав, что пути назад отрезаны, что цель, казавшаяся такой близкой, снова отдалилась, и, возможно, навсегда. Падут ли они духом? Да — если не сумеют поддержать друг друга, если страх захватит их сущность, если хоть ненадолго забудут они, кем являются и чего должны достичь. Нет — если… что должны сделать они для этого? Туман застилает мои глаза, я не вижу ответа на вопрос, может быть, впервые за эти годы.

Их будет двое — он и она. Это все, что я сейчас вижу. Я видела падение и возвышение Ордена. Я видела смерть Бореалиса. Я видела воду, обрушившуюся с небес и превратившую в ничто все, чего мы достигли. Что ж, таков наш путь… Но я не знаю, что сделают эти двое там, куда им суждено войти, я не знаю, что позвало их в этот путь. Они не принадлежат этому миру, хотя и кажутся кровь от крови и плоть от плоти его. Откуда взялся этот туман, что мешает мне впервые в жизни увидеть истину? Или, может быть, все так и должно быть? Может, именно незнание является благом? Смогу ли я когда-нибудь ответить на этот вопрос…

Их будет двое — он и она. Я должна была бы помочь им — но меня не будет рядом. Где ты, Бореалис, где ты, любовь моя? Мне так не хватает сейчас твоего мужества, твоей логики, твоего холодного разума. И твоих горячих нежных рук. Мы были вместе так мало — но я не забуду этого никогда. Где же ты, когда мне так нужна помощь? Я знаю, я чувствую, что эти двое придут в наш мир, шагая сразу по двум дорогам. Одна — та, что выбрали они сами. Другая дана им помимо их воли, но эта другая — она много важнее первой. Несоизмеримо важнее… а я не знаю, как помочь им пройти до конца оба этих пути. Где ты, Бореалис, любовь моя?

Девятнадцатое пророчество Арианис, уничтоженное сразу после написания.

Пророчество, которого никто не знал

* * *

В первый момент Денису показалось, что они попали в обычный город. Широкую площадь, выложенную плитами белого камня, похожего на мрамор, окружали вполне обычные дома — небольшие, в два, реже три-четыре этажа. Дальше, за краем площади, проходила улица — вполне нормальная улица, вполне обычные прохожие. И пусть даже у кого-то из прохожих на голове массивные рога, а у кого-то и вовсе более чем одна голова, в конце концов, если верить всему, что он слышал о Гавани, здесь это явление вполне нормальное. Вот медленно прошествовал, не обращая внимания на таращившихся на него путников, еще один че… еще одно существо. А может — вьючное животное. Или еще что… кто их тут разберет.

И еще он почувствовал ветер. Странный ветер, словно бы дующий чуть ли не со всех сторон сразу. Это ощущение было трудно передать словами, это можно было только почувствовать на своей собственной коже. Чтобы убедиться окончательно, Денис повернулся в одну сторону, в другую — ветер все время дул в лицо, прямо в лицо, куда ни посмотри.

— Гавань Семи Ветров, — прошептал он, и ветер тут же унес эти слова.

— Мы все-таки нашли ее! — В голосе Таяны сквозил детский восторг. Она вертела головой, стараясь поймать взглядом каждую деталь окружающего их мира, а затем дернула Дениса за рукав. — Дьен, пошли скорей… я хочу все посмотреть. Может, мы никогда больше не сможем здесь побывать!

— Пойдем… но, может, сначала мы все же попытаемся найти то, что нам нужно? Как там говорил Оракул? Это место, кажется, называется Лавка Сновидений или Лавка Снов, как-то так.

— Дьен, ну куда нам торопиться! Нас заперли в этом Городе храмов, нас не хватятся дня три или четыре, а то и больше. Портал работает, мы можем вернуться в любой момент.

— Пойдем… — вздохнул Денис. Его инстинкты отнюдь не дремали, они прямо-таки кричали о том, что это место — не для простых смертных и что убираться надо отсюда как можно скорее. Но и в его душе вопли инстинктов порядком заглушались любопытством.

Легендарная Гавань, пространство без закона, мир, где не существовало правил — не только правил поведения или иных, так или иначе принятых в обществе. Это как раз здесь наверняка имелось. Но вот нечто более важное — законы природы… Из слов Оракула Жаров сделал вывод, что Гавань — сущий ад, где ни в чем нельзя быть уверенным, где мутации — норма, а стабильность (в любом ее проявлении) — исключение. Пока он этого не видел — если не считать того, что живые существа были мало похожи на людей, все остальное было вполне обычным. Город как город, улицы, дома…

Они покинули площадь… сейчас на ней сияло два портала — их, с золотой каймой, и еще один, буро-зеленое полотнище, лишенное обрамления. Из этого полотнища на площадь выходили странные создания, приземистые, где-то по грудь Денису, зато невероятно широкоплечие, они по самые макушки были обвешаны железом. Грубоватые, но надежные панцири, шлемы, массивные поножи, латные перчатки, сжимающие оружие. Коротышки настороженно озирались по сторонам, выставив перед собой двуручные топоры — такую железку Денис, пожалуй, и поднять бы не смог.

— Гномы? — спросил он у Таяны, стрельнув глазами в сторону гостей.

— Не похоже, — неуверенно протянула она. — Я, признаться, их и не видела никогда. Только на гравюрах да картинах… Но у гномов бороды всегда были предметом гордости, а у этих лица гладкие…

— Ты и лица разглядела.

— А ты только на оружие смотрел? Лица гладкие и какие-то… странные. Цвет кожи другой, чуть зеленоватый, и глаза красные.

— Они не выгладят очень уж доброжелательными, — заметил Жаров и потянул Таяну прочь с площади. — Мало ли что, может, они драки ищут.

Выйдя на улицу, они неторопливо пошли по ней куда глаза глядят. Денис не имел ни малейшего понятия, где в большом городе — а он не сомневался, что перед ним отнюдь не деревня на сотню-другую дворов, — искать лавку, о которой и спросить-то толком не у кого. Можно ли рассчитывать на то, что кто-то из торговцев знает язык Империи? Или, точнее, Лиара — Империи еще даже не существует.

А ветер дул, не переставая ни на мгновение, — со всех или почти со всех сторон. Город, по которому они шли, более всего напоминал Денису Тирланту — даже не ее саму, а пригороды, где ему приходилось бывать нечасто. Здесь не было роскошных дворцов, не было храмов — только жилища разные, побогаче и победнее… Обычный городок, ничего особенного. Кроме жителей, конечно.

Внезапно что-то случилось. Люди и нелюди на улице забеспокоились, кто-то побежал, кто-то нырнул в дверь ближайшего дома. Жаров еще озирался по сторонам, пытаясь понять, что происходит, когда вдруг одно из странных созданий, бегущее сломя голову, вдруг остановилось и что-то проорало, обращаясь явно к Жарову. Тот, разумеется, не понял ни слова, и все же… и все же в голове лающие звуки чужого языка вдруг сложились во вполне понятную фразу:

— Вы что, идиоты, стоите? Волна идет!

Не дожидаясь реакции онемевших от удивления путников, монстр, похожий на огромную, в рост человека, жабу, пустился бежать дальше — каждый прыжок переносил его вперед на добрый десяток метров, не прошло и нескольких мгновений, как он скрылся за поворотом.

— Кажется, нам лучше убраться отсюда. — Жаров уже озирался в поисках подходящего укрытия. Понятия не имея, что такое эта «волна», он совершенно не горел желанием познакомиться с этим явно опасным явлением поближе. Вместе с Таяной он нырнул в ближайшую открытую дверь, сразу же оказавшись в полутемном помещении, освещенном несколькими свечами. Окон в помещении не было.

За спиной раздался скрип запираемой двери. Денис резко обернулся, рука легла на рукоять ножа. У двери стояло приземистое существо, похожее на вставшую на задние лапы собаку. На носу у собаки сидели большие круглые очки, производя очень забавное впечатление и, что интересно, напрочь отбивая у Жарова всю подозрительность.

Захлопнув дверь и задвинув тяжелый засов, похожий на собаку хозяин дома, переваливаясь с боку на бок, двинулся к дальней стене, где располагалось что-то вроде барной стойки.

— Простите, дорогие гости, но идет Волна, и двери лучше держать закрытыми. Встречать ее на улице… опасно, знаете ли.

Слова, вырывающиеся изклыкастой пасти, были похожи на смесь рычания, подвывания и короткого повизгивания. И тем не менее Денис отлично понимал смысл сказанного.

— Простите, а почему я понимаю ваши слова?

В полумраке тускло блеснули стекла очков, когда их хозяин внимательно посмотрел в сторону Жарова.

— Недавно у нас? Угу… после каждой Волны, друг мой, меняется не только внешность, но и многое другое. И язык — тоже. А понимание остается. Почему? Я не знаю, я просто рад, что это так и есть. Иначе было бы сложно торговать, не так ли?

— А это… вы чем-то торгуете?

— Я торгую всем, друг мой, что может вам понадобиться. Здесь Лавка Снов, здесь есть любой товар.

— Лавка Снов? Забавно… — В душе Дениса снова всплыли подозрения, по коже пробежал неприятный холодок. Он, пусть и смутно, представлял себе теорию вероятности. И понимал, что, если в незнакомом городе зайти в первую попавшуюся дверь, вряд ли окажется, что это и есть та самая единственная Дверь, которая нужна тебе. — Мы как раз искали Лавку Снов.

— И, конечно, вы нашли ее, — кивнула возвышающаяся над стойкой собачья голова, снова блеснув отражением свечей в стеклах очков. — Разве это удивительно?

— Удивительно, — мрачно ответил Жаров. Судя по его тону, ни малейшего удивления он не испытывал. А вот подозрений — более чем достаточно.

— Я понимаю, — вздохнул пес, словно ему приходилось нечто подобное объяснять недоверчивым посетителям уже многие сотни раз. — Вы думаете, что я лгу. Вы не первые… если станете частыми нашими гостями, поймете и привыкнете. Видите ли, наш мир, как вы, наверное, знаете, лишен закона. У себя дома, если вы идете куда-то, вы приходите туда, куда идете.

— А что в этом… неправильного? — поинтересовалась Таяна.

— Да ничего, в общем. Все правильно… для вашего мира, друзья мои. Расстояние, направление, скорость… это, друзья, законы вашего мира. А здесь вы приходите туда, куда хотели. Ощущаете разницу? Значит, если вы хотели найти Лавку Снов, вы неизбежно оказались бы здесь. Итак, чем могу быть полезен?

— Простите, не сейчас, — твердо заявил Жаров. Ему определенно не нравилось ни это место, ни его хозяин. В конце концов, если поверить ему, если здесь и в самом деле можно объясниться с любым прохожим, то надо будет просто поговорить с кем-нибудь из прохожих и спросить дорогу до Лавки Снов. — Мы зайдем попозже… если вы не возражаете.

— Да какие могут быть возражения? — всплеснул лапами пес. — Приходите, когда вам будет угодно. Только вот на улицу я бы вам соваться не рекомендовал… нет, не рекомендовал бы. Там сейчас, видите ли, Волна проходит… опасно.

— А что такое — Волна? — Таяна выглядела заинтересованной.

— Это сложно объяснить… — Пес запрыгнул на прилавок и улегся на него, свесив длинный хвост. — Не хотите ли выпить чего-нибудь?

— А что у вас есть? — Жарова все еще терзали сомнения.

— Да что угодно! — осклабился пес. — Это же Лавка Снов… здесь, как я уже говорил, есть все.

— Кофе… — вдруг заявил Жаров, внезапно осознав, чего ему жутко не хватало все эти долгие месяцы.

— Это можно, — фыркнул пес, явно демонстрируя свое отношение к названному напитку. Спрыгнув со стойки, он исчез в неприметной двери, через несколько секунд оттуда послышался крик: — Черный, с молоком, глясе, по-турецки… или что-нибудь более экзотическое?

— А что значит — по-турецки? — с легкой издевкой спросил Денис.

Лохматый хозяин задумался, затем огорченно сообщил:

— Понятия не имею… наверное, способ приготовления кофе? Так вам какой?

— Черный. С сахаром, — сглотнув обильную слюну, почти простонал Жаров. Из-за полуоткрытой двери уже плыл густой, почти забытый аромат.

Наконец пес снова вынырнул на свет, неся в лапах блюдечко, на котором стояла чашка, распространяя вокруг себя запах хорошего кофе. Он поставил блюдце на стол и подвинул его к Жарову.

— Э… лапы, знаете ли, очень плохо подходят для обращения с мелкими предметами. Хотя бывают и худшие варианты, признаться. Я чуть пролил, извините. А чего изволит дама?

— Спасибо, ничего.

— Леди соблюдает осторожность? — глубокомысленно протянул пес. — Похвально, похвально… в другое время и в другом месте эта привычка может оказаться полезной. Но здесь вам абсолютно ничего не грозит. Нет большей печали для продавца, чем огорчить потенциального клиента.

Жаров, сняв шлем и латные перчатки, осторожно пригубил черную жидкость из чашки. Это был кофе… это, безусловно, был настоящий кофе, более того, он был сварен именно так, как он любил, с добавлением какао и чуть-чуть соли… откуда, черт подери, это мохнатое создание могло знать, какой кофе он предпочитал когда-то?

Пока он смаковал напиток, пес, снова развалившись на стойке и время от времени почесывая лапой брюхо, рассказывал Таяне о мире, в который они попали.

— Вот вы подумайте, леди, насчет чего вы бы смогли сказать «это — закон»? К примеру, известная фраза о том, что клиент всегда прав. Не слышали о такой? А как же у вас торговля живет, если о такой простой вещи не знает? Так о чем это я… ах да, в тех мирах, где сей принцип известен и почитаем, продавец старается удовлетворить любые прихоти клиента. Но! — С этими словами пес воздел кверху коготь. — Но клиенту надо бы хотя бы в общих чертах знать, чего он хочет. Клиент высказывает пожелание, продавец его удовлетворяет. Это закон… там. Здесь все иначе. Здесь продавец всегда знает, чего изволит желать клиент. Подчас — лучше его самого. При этих словах Жаров чуть не поперхнулся кофе.

— Э… сколько я вам должен?

— За счет заведения! — махнул лапой пес и снова повернулся к Таяне. — Сбился… Так на чем мы остановились, леди?

— Вы обещали рассказать о Волне.

— Ах да, конечно… как я уже говорил, это долгий рассказ. С другой стороны, посетителей пока нет… Волна — это изменение мира. Разные мелкие изменения происходят каждый момент. Вот вы, к примеру, не обратили внимания, какого цвета была моя шерсть, когда вы вошли сюда?

— Кажется, черная?

— Кажется… с вашей весьма похвальной привычкой во всем соблюдать осторожность, леди, вы проявляете досадный недостаток наблюдательности. Шерсть была не просто черная, а черная с сединой. Годы, знаете ли… Так вот, а сейчас шерсть уже рыжая и местами, простите, лезет… — Пес рванул шкуру когтями и с явным сожалением посмотрел на застрявший меж ними клок темно-рыжей шерсти.

Освободив когти, он задумчиво пробарабанил ими по крышке стойки, и без того уже порядком исцарапанной.

— Так вот, мелкие изменения происходят постоянно. Но иногда очередная капля переполняет чашу… вы понимаете, я говорю в переносном смысле… и разом все меняется. Есть немало жителей города, которые чувствуют Волну загодя, они и предупреждают всех, кого могут. Знаете, однажды мы чуть не погибли… я помню тот день. Шел дождь… сильный дождь, и вдруг прошла Волна — и дождь изменился. Его струи обжигали… я сам видел, как один мой хороший знакомый был застигнут ливнем посреди улицы и почти мгновенно превратился в лужу слизи… у него не было стабилизатора. А потом прошла следующая Волна, и дождь снова стал обычным. Волна может принести за собой все что угодно, и любой житель нашего мира, застигнутый на улице без стабилизатора, рискует…

— Стабилизатор — это… — Таяна подозревала, что ответ ей уже известен. И не ошиблась.

— Это своего рода лекарство, — невесело усмехнулся пес, оскалив клыки. — Я знаю, леди, о чем вы думаете. Многим известно, из чего оно готовится. Прием препарата дает защиту от любых изменений реальности на некоторое… увы, на очень незначительное время. Достаточное, чтобы добежать до укрытия. Наши дома… мы научились строить их так, что самые опасные изменения почти не проникают внутрь. И все равно гарантий нет.

— Почему же вы живете здесь? — не выдержала Таяна. — Не лучше ли найти мир, где вам ничего не будет угрожать?

— Если бы… — фыркнул пес. — Наши тела приспособились к изменениям, к Волнам. Там, в другом мире, нас ждет скорая гибель. Думаете, мы не пытались? Проходит совсем немного времени, и тело отказывается служить… а иногда просто исчезает. Без следа. Когда-то мы рвались уйти любой ценой… потом привыкли. Здесь тоже можно жить, леди, уверяю вас. Есть даже положительные стороны. К примеру, вы себе нравитесь, леди? Ах да, вы красивы… я вполне могу представить себе каноны красоты в вашем мире, леди, и уверен, что вы им полностью соответствуете. Но неужели вам никогда не хотелось измениться, хотя бы немного?

— Уж стать на четыре лапы мне точно не хотелось… — заявила Таяна, стараясь смягчить реплику улыбкой. Собака осклабилась в ответ.

— Зря, в этом есть свои плюсы. Зато мы изменяемся часто и никогда не знаем, что получится. В этом есть свой интерес, не так ли? Да, между прочим, Волна уже прошла. Если у вас, друзья мои, есть другие дела в нашем городе, то самое время заняться ими. А когда сочтете нужным, приходите, я всегда здесь. Лавка Снов к вашим услугам в любое время.

Жаров, с явным сожалением отставив в сторону опустевшую чашку, подошел к двери, чтобы откинуть в сторону засов. Рука проскрежетала ногтями по поверхности двери. Он присмотрелся — теперь это была не деревянная дверь, теперь ее поверхность больше напоминала шероховатый пластик. Он затравленно оглянулся… свечи… нет, это ведь не восковые палочки с фитилем, это светильники, электрические, стилизованные под свечи.

— Там задвижка, сверху, — подсказал пес, обдирая со шкуры комки шерсти. — В сторону оттяните, дверца и откроется.

Задвижка и в самом деле отошла в сторону легко, щелкнув и зафиксировавшись в этом положении. Дверь распахнулась, и Денис зажмурился от хлынувшего с улицы света. Осторожно сделал шаг через порог, огляделся. В небе вовсю сияло солнце… он присмотрелся — нет, солнц было три. Одно большое и два поменьше. Свет был ослепительным, ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с такой яркостью. Жаров нацепил шлем, и послушная автоматика этой неземной конструкции немедленно приняла меры, убавив яркость до приемлемой.

А вокруг расстилался совершенно незнакомый город. Высокие, уходящие в синее небо стрелы зданий, сияющих стеклом и металлом, покрытие на дороге, весьма напоминающее асфальт — на Земле кое-где его еще применяли. А вдоль дороги — деревья… или странные скульптуры? Состоящие из множества мелких кристаллов, эти странные конструкции, больше всего и в самом деле напоминавшие деревья, преломляли жгучие солнечные лучи, разбрасывая во все стороны мириады слепящих лучиков.

— О-ох!!! — то ли восхищенно воскликнула, то ли простонала за его плечом Таяна. — Чт-то это?

— Это? Это дома, Тэй… почти такие, как на моей родине.

— Ты жил… в таком дворце?

— Почти… — Жаров усмехнулся. Там, на Земле, проживание в небоскребах отнюдь не было показателем социальной значимости. Все, у кого хватало средств, старались селиться подальше от мегаполисов, там, где еще оставалось место зелени, относительно чистой воде и воздуху. В последние пятьдесят — шестьдесят лет и над городами воздух стал более или менее терпимым, но все равно не мог сравниться с загородной зоной. Он не раз думал о том, что, когда его счет в банке станет более или менее приличным, он и сам купит какой-нибудь маленький домик подальше от городской суеты, от скоростных магистралей… и рядом с домом обязательно будут деревья.

Что ж, он попал в мир, не знающий, что такое промышленные отходы, что такое отравление окружающей среды. И вот сейчас, глядя на этот город, на небоскребы, Жаров думал о том, жалеет ли он об утраченном? Жалеет ли, что квартира в высотном доме сменилась каменной палатой, бревенчатой избой или вовсе палаткой в лесу? Жалеет ли, что мягкое сиденье скоростного флаера сменилось седлом лошади… или чешуйчатой твари, непонятно почему разрешающей на себе ездить? А вместо бластера ему теперь придется долго и упорно овладевать мечом.

За прошедшие месяцы он думал об этом не раз. И не знал ответа… ответ пришел только теперь, однозначный и честный. Он не жалел. Ни о чем…

Они двинулись вдоль по улице, прямой как стрела. Отойдя на пару кварталов, Жаров обратился к прохожему — почти человекообразному, если не считать огромных, в пол-лица, фасетчатых глаз, как у стрекозы… И не удивился, когда в ответ на просьбу объяснить дорогу к Лавке Снов тот принялся долго и путанно объяснять, куда идти, да где и в какую сторону поворачивать. Пройдя совсем немного, Жаров убедился, что снова запутался, — и обратился за помощью опять. А затем — и еще раз. Таяна уже устала от однообразия сияющих громадин, лишенных индивидуальности, и уже согласна была на что угодно, лишь бы поскорее завершить миссию и вернуться в свой, такой простой и понятный мир.

Наконец очередной прохожий — существо, весьма смахивающее на кентавра — вместо ответа просто ткнул толстым пальцем, увенчанным внушительным когтем, в сияющую стеклом дверь.

Они вошли в просторный светлый холл. Прямо напротив входа, в глубоком кресле сидел человек… по крайней мере ноги, выглядывающие из-под чего-то, напоминавшего газету, и руки, ее придерживающие, были очень даже человеческими.

— Э… разрешите?

Хозяин опустил газету, и Жаров мысленно усмехнулся. Перед ним был самый обычный человек. Невысокий, пухленький, в строгом деловом костюме… изрядно, впрочем, помятом.

— О, клиенты! Рад, рад… — Человек сложил газету и небрежно бросил ее на низенький журнальный столик. — Добро пожаловать в Лавку Снов, господа. Здесь вы найдете любой товар, какой только захотите.

— Здравствуйте… э…

— Меня зовут Лавочник. Это самое лучшее имя, поскольку вполне соответствует моим личным привязанностям. Я люблю свою Лавку, друзья, и люблю свое дело. Да-с… ну, чем могу быть полезен… да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

Жаров опустился в кресло, лишний раз отметив про себя, насколько сжился с доспехами — временами он даже забывал, что с ног до головы затянут в металл. Снял шлем, положил его рядом с газетой. В соседнее кресло изящно опустилась Таяна. Для нее и одежда хозяина, и обстановка — все было в новинку, но девушка как истинная леди старалась сдерживать свои эмоции.

— Итак?

— Нам и в самом деле требуется помощь. — Жаров явно не знал, с чего начать. Они стремились в Гавань, стремились в эту Лавку… но так и не сообразили тщательно продумать, что им, собственно, надо и как объяснить это продавцу. — Дело в том, что когда-то давно… или в будущем… проклятие, я даже не знаю…

— Вы успокойтесь, успокойтесь, — доброжелательно улыбнулся Лавочник. — А знаете, лучше расскажите всю историю по порядку. Тогда я лучше смогу понять, в чем вы нуждаетесь.

И Жаров рассказал. О Хрустальной Цитадели, созданной из зерен-зародышей, принесенных из Гавани, о войне, о том, как во время штурма, когда участь Цитадели была, по сути, уже решена, Зарид дер Рэй использовал заклинание, отправившее Башню-библиотеку, Шпиль Познания, Ноэль-де-Тор, куда-то в неведомое далеко. О том, как дух Зарида, вселившийся в алмазную статую, принялся расшатывать Границу меж мирами, открывая проход для своих детей — воинственного племени ургов — в другой мир за добычей. О том, как была разбита Орда, как была уничтожена Сила, что управляла Алмазной Твердью…

И о том, как из мира начала исчезать магия, как ушел из жизни — из того странного состояния, которое с натяжкой, но все же можно было назвать жизнью, — Оракул, бывший когда-то одним из Пяти высших магов.

И о том, что грозит миру, если не найти источник бед.

Таяна время от времени вставляла комментарии, иногда брала нить повествования в свои руки, затем снова уступала право говорить Денису.

— В целом ясно, — протянул Лавочник, откидываясь на спинку кресла и забрасывая ногу на ногу. — Так вы считаете, что источник всех бед находится в исчезнувшей башне? Что ж, вполне возможно. Мне известно не менее пяти способов разрушить магические потоки в мире, но применение любого из них требует, чтобы источник подобных… э-э… возмущений находился в том же самом пространстве. Кто-то изобрел новый способ? Хотелось бы с ним ознакомиться… Такой товар можно неплохо сбыть.

— Вы… вы торгуете и такими… знаниями? — прошептала Таяна. — Но это же… аморально!

— Ох, девочка, что есть мораль? Для кого-то вполне морально есть взятых в плен врагов, а кто-то считает, что употреблять мясо в любой его форме — верх неприличия. Я Лавочник, девушка, всего лишь Лавочник. Я продаю товар тому, кто может за него заплатить, и меня не интересует, как покупатель воспользуется своим приобретением. Э-э… господин… простите, вы не представились… ну, не важно. Хотите, я продам вам ударный рейдер Империи Закст? Вы, к вашему счастью, о таком и не слышали, верно? Рейдер был использован во время войны между Империей Закст и Содружеством Татиран. Этот корабль, управляемый экипажем всего лишь из пяти человек, имеет дальность прямого броска более… у вас это, кажется, называется световым годом? В общем, порядка пятидесяти тысяч световых лет. И может одним залпом главного калибра разнести в пыль планету. Гарантия на корабль — сто лет. Запас топлива — на весь гарантийный срок. Если будете настаивать, модифицируем вооружение…

— Нет, спасибо, — усмехнулся Жаров, представляя, как запрыгали бы адмиралы Флота Федерации, прослышав о возможности заполучить такой кораблик. — Может, вы посоветуете что-нибудь, более применимое к нашей проблеме?

Лавочник почесал лысину, вздохнул:

— Ну… если вы ищете способ восстановить магические потоки, должен вас огорчить. Это невозможно. Есть немало способов ослабить магию мира, но нет способов усилить ее… вернее, есть, но они еще более разрушительны. Магическое наполнение мира — вещь естественная и восстановится сама, если устранить источник возмущений.

— Нам нужен способ проникнуть в исчезнувшую башню.

— Угу… — Лавочник снова поскреб затылок, затем вдруг пронзительно свистнул. Почти тотчас же возле него возник другой че… другое существо. Оно на человека походило только одним — все таким же деловым (и таким же мятым) костюмом. Но над белым воротничком торчала чешуйчатая голова пресмыкающегося, длинный раздвоенный язык время от времени вырывался из пасти, а желтые глаза с вертикальными зрачками смотрели холодно и жестко. Лавочник что-то коротко прошипел (в этот раз Жаров почему-то не уловил содержимого фразы) и снова повернулся к гостям. — Это мой помощник, он принесет то, что нужно.

Чешуйчатый помощник вернулся довольно быстро. В руках он держал стопку небольших, в половину ладони, черных пластинок. Разложив их перед собой, Лавочник принялся разглядывать выдавленные на пластинках символы. Затем поднял голову и посмотрел на Таяну.

— Э-э… магия в вашем мире еще действует, так?

— Я не заметила каких-то проблем, но Эрнис говорила…

— Будем считать, что магия еще осталась. Видите ли, господа, вопрос довольно сложен. Если я продам вам магическое средство, а уровень силы магических потоков окажется слишком мал… А с другой стороны — методы, основанные на технологии, в вашем мире… сами понимаете. Ну что ж, вот это, думаю, подойдет.

Он отделил одну из пластинок, убрав остальные в сторону. Жаров уже догадался, что это — одноразовое заклинание. Оракул рассказывал о таких… значит, это и в самом деле Лавка Снов, а он уже начал было сомневаться. Как-то мало этот зал, эти современные кресла и этот лысоватый коротышка, так похожий на обычного мелкого клерка, походили на место, где можно было купить могучую магию.

— Как применять, знаете? Нужно просто переломить эту пластину. Не бойтесь, она не хрупкая, ее надо ХОТЕТЬ сломать, а так… даже если на нее грасс наступит… это такое животное, на нем ездят…

— Просто переломить и все?

— Ну, не так уж и просто. Сначала нужно найти место, где стояла когда-то эта ваша башня, а уж потом ломать пластинку. Откроется вход… Если вы не ошиблись, конечно, и башня застряла где-то в межпространстве, а не просто перенеслась в иной мир. Это то, что вы хотели?

— Наверное… — неуверенно протянула Тэй.

— Прекрасно, — довольно потер руки Лавочник. — Теперь обсудим вопрос оплаты… Вам известны наши расценки, господа?

— Нет.

— Вы шли в Лавку Снов, не зная расценок? — ужаснулся Лавочник, картинно всплеснув руками. Несколько наигранно, как отметил про себя Жаров. — Ну что ж, прикинем… заклинание портала с поисковым элементом, первый класс…

Он порылся во внутреннем кармане пиджака, затем извлек оттуда небольшую пробирку. На глаз — миллилитров на двадцать.

— Я думаю, что столько вот — в самый раз будет. Не хочу сказать, что себе в убыток, все равно не поверите, но и в самом деле недорого. Разумеется, с каждого.

Денис задумался, протянул руку, взял пробирку, поднес к глазам. Обычное стекло, вроде бы и без подвоха. Хотя кто знает местных умельцев, может, в эту посуду цистерну влить можно.

— Не сомневайтесь, не сомневайтесь, никакого двойного дна, микропортала или уплотнителя пространства.

— А если бы я зашел сюда один?

— Вам бы пришлось отдать две такие дозы. Да что вы сомневаетесь, друг мой, я же знаю особенности такого организма, как ваш… вы и не заметите потери. Берете?

— Так, может, я рассчитаюсь за нас двоих?

Лавочник покачал головой:

— Простите, но порядок един для всех. Если бы мы делали исключения, то в следующий раз вы привели бы с собой… какое-нибудь животное и предложили бы взять кровь у него. Леди участвовала в обсуждении проблемы, так что…

Таяна дернула Жарова за рукав, взглядом потребовав прекратить спор. Он в ответ пожал плечами и кивнул:

— Берем.

— Замечательно! — Улыбка Лавочника была довольно кислой. Он, видимо, не ожидал, что покупатели так быстро согласятся с заявленной ценой, и сожалел, что не запросил больше. — Теперь протяните руку горизонтально… юноша, я много знаю и о магии, и о технологии, но… простите, брать кровь сквозь дарланскую штурмовую броню…

— Простите, какую?

Лавочник замялся.

— Э-э… может, сначала расплатимся за одну покупку, юноша? Информация — тот же товар, и она тоже чего-то стоит. Вы броню снимите с руки, снимите.

Жаров послушно отстегнул часть пластин и вытянул руку перед собой. Лавочник прижал пробирку отверстием к руке Дениса, и стеклянная трубочка в пару секунд наполнилась багровой жидкостью.

— Вот и все.

На руке не было ни малейших следов ранки, кожа оставалась чистой, как будто бы сквозь нее и не выкачали только что несколько кубиков крови.

— Леди случайно не мутит от вида… э-э… жидкостей организма?

— Леди ни от чего не мутит, — надменно ответила Таяна, протягивая в свою очередь руку.

— Угу… простите… благодарю. Итак, мы в расчете. — Он сделал знак помощнику, и тот, взяв со стола табличку, быстро обернул ее яркой вощеной бумагой и, перевязав пакет тонкой ленточкой, церемонно поклоняясь, протянул его Таяне. Тем временем Лавочник аккуратно закрыл пробирки плотными пробками и вновь повернулся к клиентам. — Желаете приобрести еще что-нибудь? Вы что-то спрашивали о дарланской броне?

— Если цена будет подходящей, — буркнул Денис.

— За информацию мы берем плату попроще… золотом располагаете?

Таяна достала из небольшого кошеля и положила на столик несколько кусочков золота. Лавочник взял один из них, повертел перед глазами, зачем-то лизнул…

— Золото, замечу, не ахти, ну да ладно. Тем более что рассказать я могу немногое. Дарланская штурмовая броня — своего рода артефакт. Совершенно неизвестно, кто и когда разработал методику ее изготовления, как и то, в чем методика эта заключается. Имеется некоторое количество аппаратов — это изделие технологического мира, не магического, с помощью которых можно изготовить такой костюмчик. Как работают эти устройства — не установлено. Попытались как-то разобраться — лучшие, замечу, специалисты нескольких миров были приглашены… ну и одним аппаратом стало меньше. И заодно одним городом… взрыв, скажем так, был слышен издалека. Больше не рисковали. Штурмовая броня сама по себе, может, и не шедевр, кое-где есть конструкции и получше. Ее, к примеру, все же можно пробить — тем же клинком равенства… Ее прелесть — в тайне. И еще в том, что это единственное изделие технологического мира, которое без особых проблем работает и в мире магическом. Правда, — вздохнул он, — от гибели в стабильных мирах нас, местных жителей, не спасает и она.

Он некоторое время помолчал, словно вспоминая что-то, затем покачал головой:

— Вот, господа, я и рассказал все, что знал. А теперь, если вы не желаете приобрести еще что-нибудь…

— Да мы, пожалуй, пойдем. — Жаров поднялся и, протянув руку, помог встать своей спутнице. — Не подскажете, как добраться до площади, где открылся наш портал? Она была из белого мрамора… до Волны, а сейчас — даже и не знаю.

— Здесь вы приходите не туда, куда идете, а туда, куда хотите, — нравоучительно заметил Лавочник и, глядя прямо в глаза онемевшему Жарову, демонстративно достал из внутреннего кармана пиджака старомодные очки в круглой оправе и неторопливо нацепил их на нос. — Вот же досада, тело меняется постоянно, а зрение как плохим было, так плохим и остается. Вы заходите, ежели в наших краях будете. Кофе попьете.

Когда за покупателями закрылась дверь, Лавочник повернулся к своему помощнику:

— Знаешь, Кирса, эти двое подсказали мне интересную идею. Переместить объект в междумирье… над этим стоит подумать, не так ли? Таким товаром, если его удастся сделать, наверняка кто-нибудь заинтересуется.

Ящер что-то коротко прошипел. Лавочник посмотрел на него с искренним удивлением.

— И зачем это надо было делать? В конце концов, они честно рассчитались, и следовало бы дать им именно то, что они просили, без обычных твоих шуточек. Я устал от твоих фокусов, Кирса… Может, я тоже хотел бы сделать этой парочке маленькую пакость, согласись, они первые поступили некорректно, оскорбив меня недоверием. Но хороший торговец должен быть выше этого. И вообще займись кровью — анализ, и все такое. Или нет, пойдем я помогу тебе.

Они вышли из Лавки со смешанным чувством удовлетворения… и неуверенности. Как будто бы их только что обманули. Жаров и сам не знал, откуда такие ощущения — вроде бы Лавочник ничего особо и не обещал, да и цену взял смехотворную. Наверное, Зарид, покупая алмазные зерна для своего идола, заплатил куда больше — иначе с чего бы Оракулу заострять на этом внимание?

И все же витала в воздухе какая-то недосказанность.

А вокруг сияли стеклом небоскребы. Денису вдруг подумалось, что верхние этажи домов наверняка пусты — а то и вовсе эфемерны. Вряд ли во всем этом городе нашлось бы достаточно жителей, чтобы наполнить эти громады.

И что это вообще за место такое, Гавань? Место, где ветры дуют почти со всех сторон сразу? Может, это целая вселенная? Или всего лишь планета? Или просто город? Ему казалось, что просто один город — его можно было бы назвать небольшим, если бы у города была граница. Ведь это закон, не так ли? У каждого города есть граница, даже если он занимает всю планету целиком. Как сказал Лавочник? Ты приходишь не туда, куда шел, а туда, куда хотел… В этих словах есть еще один смысл… Если все, приходя в Гавань, сразу находят то, за чем пришли, — может, нет и никакого города? А есть просто бесконечный лабиринт образов, подстраивающихся под гостя, показывающих ему то, что он хочет увидеть.

Если вот прямо сейчас зашагать по улице, исчезающей в дымке, — и шагать прямо, никуда не сворачивая… Где они окажутся? На том же месте? Возможно. В неведомом далеке? Возможно тоже. Здесь ничего нельзя было предугадать, здесь жители, прощаясь сегодня, понятия не имели, как будет выглядеть старый друг завтра. А уходя из дома — не представляли, каким он будет, когда придет время вернуться. Но они всегда находят свой дом — потому что хотят найти его.

А может, нет никаких жителей? Может, это — всего лишь иллюзия?

Он протянул руку и дотронулся до стены… пальцы уперлись в прохладное гладкое стекло.

Это ничего не доказывает. Дерек дер Сан наглядно продемонстрировал, что иллюзии могут быть вполне материальны.

Город вампиров. На Земле, в привычном Жарову мире, вампирами называли чудовищных мифических созданий, невероятно быстрых и сильных, пьющих живую кровь, чтобы жить. Убийцы, приходящие ночью, боящиеся чеснока и осинового кола. В мире Таяны — обычные… ну, пусть немного необычные граждане. Мерль, искусный резчик, преданный Таяне до глубины души, время от времени лакомящийся глотком-другим свежей крови, причем зачастую без особых возражений со стороны жертвы — да и чего ей возражать, как не помочь доброму соседу в его малой надобности. А чеснок… жаркое с чесноком Мерль готовил — пальчики оближешь. И не сказать, чтобы при раздаче сам в стороне оставался.

И здесь тоже вампиры. Другие… они не пьют кровь, вонзая острые, как иглы, клыки в шею. Они ее покупают… понемногу — и предлагают в обмен свой товар. Оригинальный товар, весьма востребованный везде, в любом мире. Товар под названием «решение всех проблем». Оружие — пожалуйста. Заклинание — ради бога. Тонну героина — да хоть две. Информацию, звездолет, кофе — все, что пожелает клиент. Пусть клиент только заплатит — своей кровью.

А они, эти новые вампиры, сделают из крови нечто для себя важное. Нечто неизмеримо более ценное, чем алмазы величиной с кулак, золотые монеты с профилями никому не известных королей или ударный рейдер Империи Закст. Вампиры получат капельку стабильности — самого ценного и самого дефицитного товара этого места. И снова будут жить и ждать новых клиентов… Здесь не место живым. Здесь — мир перемен, мир вне законов…

Жаров оглянулся — он вдруг понял, что им надо как можно быстрее возвращаться домой. Гавань — не место для праздных прогулок. Дело сделано — и хватит. Решено…

И он даже не удивился, когда нужная площадь оказалась за углом. Она почти не изменилась — только из беломраморной стала малахитовой. Но оба портала горели как ни в чем не бывало, и все так же стояли возле буро-зеленого полотнища настороженные красноглазые воины в тяжелой броне. Теперь их было всего четверо — остальные, видимо, направились по своим делам, оставив стражей у портала. Что ж, весьма предусмотрительно — если эти карлики не любят, когда по их миру шатаются посторонние.

— Ну, пойдем? — спросил Денис.

Таяна только кивнула. Гавань странным образом действовала на психику, здесь тяжело было находиться долго.

Они вступили на площадь…

И в следующий момент их портал, затянутый в золотую раму, исчез. Не просто растворился в воздухе, а очень быстро стянулся в ослепительную точку и пропал без следа.

Тэй вскрикнула от испуга и беспомощно огляделась по сторонам, словно надеясь, что портал снова появится — ну, может, немного в другом месте. Он, конечно, не появился — зато появилось легко читаемое злорадство в позах бронированных коротышек. Когда в твою сторону показывают пальцем и сотрясаются от хохота, это явно не выражение соболезнования.

— Что случилось? — Голос девушки немного дрожал, но она старалась взять себя в руки.

— Не знаю…

— А я знаю! — Она все-таки сорвалась, и теперь на лице ее был ужас. — Я знаю! Кто-то взял Ключ! Мы теперь заперты здесь… Навсегда… В этом кошмарном мире, будь он проклят!

Ее плечи сотрясались в объятиях Жарова, слезы текли непрерывным потоком. Когда надо, эта девушка умела быть сильной, умела стойко принимать удары судьбы — а при необходимости могла и должным образом ответить. Но иногда стойкости и мужеству приходит конец. Иногда даже самому сильному духом человеку нужна жилетка, в которую можно поплакать. Просто так, ничего не объясняя.

— Я знаю, Кирса, ты недоволен, — бормотал Лавочник, извлекая из шкафов многочисленные детали, из которых его помощник, демонстрируя знание дела, собирал что-то вроде перегонного аппарата. — В конце концов, если ты считаешь, что каждому клиенту, зашедшему за катушкой ниток, надо продавать швейную мастерскую вместе с десятком работников, ты можешь сидеть за прилавком сам. Но когда кто-нибудь все же сообразит, что покупка сделана под воздействием твоего… э-э… гипнотизирующего взгляда, и начнет жаловаться…

Помощник что-то прошипел. Видимо, Лавочник его отлично понял.

— Откуда я знаю, кому он будет жаловаться. Найдет кому. И нам это выйдет боком. В последний раз тебе это сошло с рук…

Опять короткое шипение.

— Да, когда это тебе надо, ты замечательно умеешь демонстрировать забывчивость. — В голосе Лавочника послышалось неудовольствие. — А я напомню — ты продал роботизированный рыбодобывающий комплекс этим… из Бастралла… Я помню, что они дали хорошую цену, но видишь ли, друг мой, следовало бы все-таки сказать им, что для работы комплекса нужна вода и нужно, чтобы в этой воде хотя бы теоретически водилась рыба.

Фырканье и шипение, похожее чем-то на смех.

— Да, теперь я знаю, что у них воду поднимают из скважин и что их мир — одна сплошная пустыня. Я вижу, тебе очень смешно?

Кирса снова хрюкнул, демонстрируя веселье. Лавочник поморщился — его порядком раздражал жизнерадостный нрав напарника, который рассматривал торговлю как некоего рода шоу и старался извлечь из этого занятия максимум удовольствия. Как правило, это заключалось в том, что, пользуясь незнанием или невнимательностью посетителей, а то и своими гипнотическими талантами — а возможности Кирсы в этом вопросе были ограничены только лишь его собственными желаниями, — он заставлял клиентов совершать абсолютно не нужные им покупки. И речь шла не о безделушках, что, вернувшись домой, просто ставят на полку и иногда протирают с них пыль. Это было слишком банально и не приносило Кирсе особой радости. Нет, куда веселее было впарить покупателю вещь абсолютно бесполезную и дорогую… ну, как с этим рыбодобывающим комплексом… Ему было невероятно забавно представлять, где на песчаной планете можно его использовать.

Время от времени такое поведение помощника создавало Лавочнику определенные проблемы. Ладно, если возмущенного клиента удавалось успокоить золотом, другим товаром или еще чем, что било лишь по карману. Правда, вряд ли стоит всерьез опасаться, что эти двое вернутся, чтобы предъявить претензии, — нынешняя шутка Кирсы оказалась, мягко сказать, довольно жестокой. Что ж… Лавочник мысленно пожал плечами. Не бежать же за ними в самом деле…

Он аккуратно открыл пробирку с кровью, пипеткой втянул каплю темно-красной жидкости и аккуратно перенес ее в большую колбу с тягучей прозрачной жидкостью. Сейчас она станет густо-синей, затем пройдет долгую процедуру выпаривания — и в заключение превратится в россыпь крошечных пилюль, каждая из которых впоследствии будет оценена в немалое количество золота или иного товара, которым пожелает рассчитаться тот, кто хочет иметь под рукой запас стабилизатора.

Капля медленно оторвалась от пипетки и упала в колбу, мгновенно растворившись в прозрачном составе и окрасив его в…

Лавочник тупо смотрел на изумрудно-зеленую массу в колбе. Рядом застыл Кирса, казалось, утратив на время не только свой веселый нрав, но даже само дыхание.

— Страж… — прошептал Лавочник, чувствуя, как начинаются шевелиться волосы на голове — те, что остались от густой собачьей шкуры. — Кирса, вторую колбу, быстро! Быстро!!!

Сшибив по пути два стула, помощник водрузил на стол еще одну емкость с желеобразной массой. Дрожащей рукой Лавочник ухватил чистую пипетку, сунул ее в мензурку с кровью женщины… Через несколько секунд на столе стояли два похожих, как близнецы, сосуда с густо-зеленым содержимым. Лавочник почувствовал, что вот-вот грохнется в обморок.

— Они Стражи, оба… — Его голос дрожал не меньше, чем руки. — Кирса, это же…

Он бросился к одному из шкафов, зарылся в него — во все стороны полетели мешочки, коробочки и прочее добро, что-то разбилось, что-то просыпалось, но Лавочнику на это было наплевать. Наконец он вынырнул, сжимая в руках пластину одноразового заклинания.

— Кирса, их надо остановить… беги, ты сумеешь догнать их. Вот, это может помочь…

Помощник что-то прошипел, но Лавочник отрицательно замотал головой.

— Не вздумай, это же Стражи! Твоя сила не подействует на них, а они… скорее всего просто убьют тебя. Лучше этим… потом принесешь их сюда. Ну же, беги! Быстрее!

Схватив табличку, Кирса исчез за дверью. А Лавочник смотрел ему вслед невидящим взглядом. Сейчас он думал только об одном — двое Стражей, которых он может заполучить сюда. Два источника крови, дающей зеленый раствор, неисчерпаемых источника… если их кормить, поить и не отбирать за один раз слишком много, он сможет цедить из этой парочки кровь очень долго, немыслимо долго! Никакие горы золота или реки крови обычных существ из стабильных миров не смогут сравниться с тем, что он сможет получить за непрерывный поток зеленых таблеток, товара редчайшего и немыслимо дорогого. Каждая такая таблетка давала стабильность не на минуты — на годы!

И для того, чтобы эти мечты стали явью, надо всего лишь не дать Стражам улизнуть назад в свой мир, задержать их здесь. Он знал, что в этом изменчивом мире не существует темниц, способных удержать существо достаточно долго, — придет Волна, и каменный мешок узилища вполне может обернуться открытой всем ветрам лужайкой, или просто в глухой стене вдруг появится самая обычная незапертая дверь. Веревка, что не поддается ни ножу, ни огню, через какое-то время может превратиться в бумажную полоску, рвущуюся от первого же движения.

Есть только один способ удержать кого-либо против его воли, сковать крепче, чем стальными кандалами, упрятать надежнее, чем в замурованный склеп. Только один способ… только бы Кирса успел!

А Кирса бежал по улице, отчаянно фокусируясь на желании попасть на Гостевой Двор — место, куда обычно открывались порталы, давая своим создателям вход в этот мир. Удалось ему это далеко не сразу — и все же наконец он оказался в нужном месте. И сразу увидел этих двоих — они стояли посреди вымощенной зеленым камнем площади, и женщина рыдала на плече у мужчины, а он, полуобняв ее, гладил ладонью мягкие светлые волосы и что-то шептал ей, что-то успокаивающее. У Кирсы не было времени разбираться, что произошло у этой пары, — он бросился прямо к ним, на ходу вытягивая перед собой пластину заклинания. Он даже успел заметить, что держит в руках, — Лабиринт Воспоминаний, редкая и дорогая вещь.

Кажется, и мужчина заметил приближающегося Кирсу. Он даже шевельнулся, отодвигая женщину назад и закрывая ее собой от опасности, — но это было все, что он успел сделать, прежде чем пальцы Кирсы переломили пластину.

Глава 11 В ПЛЕНУ У ПАМЯТИ

Саван Лояльности (другое название — Плащ Безразличия) — заклинание пятого уровня, класс «Плен». Окружает объект светящимся коконом, препятствующим любым движения. При сохранении слуха и зрения объект полностью теряет возможность двигаться, издавать звуки и даже дышать. В силу своих особенностей Саван Лояльности поддерживает жизнь объекта до тех пор, пока не иссякнет заложенная в заклинание Сила — первоначальное вложение может быть пополнено. После снятия Савана Лояльности объект может испытывать слабость. Пребывание под действием заклинания свыше ста дней может привести к необратимым изменениям в организме, которые после окончания действия заклинания могут вызвать смерть. Защита — заклинания класса «Щит», «Зеркало» не ниже восьмого уровня.

Обратное Зеркало (другое название — Отражатель) — заклинание третьего уровня, класс «Плен». Окружает объект невидимым коконом, обращающим любую боевую магию, применяемую объектом, против него и рассеивающим остальные виды магии. Несмотря на сохранение подвижности, освободиться самостоятельно объект не может. Не рекомендуется в качестве средства удержания магов, поскольку оставляет последним возможность самоубийства. Защита — заклинания класса «Щит» не ниже второго уровня.

Лабиринт Воспоминаний (другие названия — Ловушка Памяти, Тихая Радость) — внеуровневое заклинание, класс «Плен». Помещает объект или группу объектов в иллюзорный мир, созданный из фрагментов воспоминаний объекта (сведения нуждаются в проверке, документальные свидетельства характера воздействия заклинания на человека отсутствуют по причинам, изложенным ниже). Внешние проявления — объект выглядит спящим, при отсутствии надлежащего ухода может погибнуть от истощения, болезни или по иным причинам. Информации о действенной защите, так же как и о способах снятия заклинания, нет. В силу особой сложности приведения в действие практически не используется.

Цепь Покорности (другое название — Рабский Ошейник) — предметное магическое воздействие девятого уровня, класс «Плен». В качестве носителя воздействия используется цепь, браслет или головное украшение в виде замкнутого кольца (последнее — не рекомендуется). Полностью подавляет волю и почти полностью память объекта. Любые сведения, сообщенные объекту, находящемуся под воздействием Цепи Покорности, воспринимаются как догма, любая просьба — как абсолютно обязательный к исполнению приказ. Следует иметь в виду, что под действием Цепи Покорности объект не испытывает явного стремления к сохранению собственной жизни или здоровья, а потому не оценивает своих реальных возможностей в попытке выполнить полученный приказ. Срок действия — не ограничен, однако спустя примерно 200 — 220 суток объект полностью утрачивает способность к самостоятельному мышлению. Защиты от действия Цепи Покорности не существует. Снятие воздействия — удаление или размыкание цепи (браслета). Воздействие широко применяется в связи с легкостью изготовления носителя.

Слабость Духа (другое название — Забывчивость) — заклинание первого уровня, класс «Плен». На время делает объект неспособным использовать магию в любых ее проявлениях, одновременно делая объект иммунным ко всем заклинаниям, воздействующим на разум. Время действия заклинания — в зависимости от первоначально вложенной силы, наибольшая известная длительность — 25 суток. Единственная известная защита — заклинание Полное Отражение класса «Зеркало».

Смерть Духа — заклинание первого уровня, класс «Плен» Аналогично заклинанию Слабость Духа делает объект неспособным использовать магию в любых ее проявлениях, но оказываемое воздействие окончательно и необратимо. Единственная известная защита — заклинание Полное Отражение класса «Зеркало». Применение данного заклинания без официального приговора Ордена запрещено. Нарушение запрета карается применением заклинания Смерть Духа к нарушившему запрет.

Каменная Плоть (другие названия — Монолит,Истукан) — заклинание третьего уровня, класс «Плен». Превращает объект в каменную статую, делая его одновременно иммунным ко всем заклинаниям, воздействующим на разум, а также, в некоторой степени, к боевым заклинаниям класса «Огонь» и «Лед» до четвертого уровня включительно. Срок действия наложенного заклинания не ограничен, побочные воздействия отсутствуют. Обратимо. Защита — заклинания класса «Щит», «Зеркало» не ниже третьего уровня.

Краткий справочник заклинаний, Класс одиннадцатый — «Плен».

Библиотека Желтого Ордена

* * *

Таяна почувствовала, как что-то мокрое и холодное легло ей на лоб, капли поползли по коже, стекая по вискам и щекоча уши. Она открыла глаза и увидела склоненное над нею лицо Мерля.

— Госпожа-а… — выдохнул он. В глазах вампира плескался дикий ужас, постепенно сменяющийся выражением такого счастья, которое невозможно описать словами. — Слава Светлой Эрнис, госпожа, слава!

— Мерль, не кричи…

Губы запеклись, покрылись неприятной липкой коркой. Слова выходили с трудом, по телу разливалась чудовищная слабость, а еще невыносимо болела голова. Боль, пульсирующая и злая, лишь немногим перекрывалась приятным холодком влажной ткани, закрывающей горячий лоб. Таяна прямо чувствовала, как под действием жара испаряется вода, как ткань становится все суше и теплее, уже не принося того облегчения, что в самом начале. Видимо, Мерль тоже заметил это, поскольку тут же сменил компресс — стало легче.

Она шевельнулась, но вампир отрицательно замотал головой:

— Нет, госпожа, нет… вам нельзя шевелиться…

— Не называй меня госпожой, — прошептала она в тысячный, наверное, раз, зная, что это все равно не будет иметь никакого смысла. Мерль будет поступать по-своему, он мог слушаться ее во всем — кроме этого. Раз вбив себе в голову, что Таяна — его спасительница и его госпожа, молодой вампир был не намерен менять сложившуюся точку зрения.

Она устало опустила веки — жар вызывал резь в глазах. А в голове, с трудом продираясь сквозь лабиринт воспаленного сознания, вяло копошились мысли: «Где я? Что со мной? Я больна? Откуда здесь взялся Мерль? Где Дьен?» Снова почувствовала на лбу прохладу — вампир менял компресс. Может, и не было смысла делать это столь часто, но он, видимо, переживал.

— Что со мной? — не открывая глаз, еле шевеля губами, спросила она.

— Вы очень больны, госпожа. — Голос Мерля доносился издалека, словно пробиваясь сквозь толстую подушку. — Наверное, дождь виноват. Вы были на холме, как всегда, поливали поля этим лентяям… а потом… наверное, вы и сами под дождь попали. Я прилетел домой, а вас нет… я искал… а потом нашел вас на холме, вы лежали и что-то бормотали, только неразборчиво, я не понял. Про какого-то Дьена, про какую-то Гавань. И еще Эрнис упоминали… И лоб у вас пылал… я домой вас принес, и вы уже три дня в горячке бьетесь. Сегодня только первый раз глаза открыли. Приходила травница из соседнего села, Калльна, каким-то отваром вас отпаивала, сказала, что ежели сегодня проснетесь…

Он всхлипнул и сжал ее ладонь.

— Сказала, ежели проснетесь, то жить будете. А если нет…

Теперь он зарыдал в голос. Таяна лишь однажды видела Мерля плачущим — когда вытаскивала его с костра. Это было давно, и с тех пор молодой вампир всегда находился в хорошем настроении, поскольку справедливо счел, что после пережитого все остальное — сущие пустяки.

— Не плачь… — шепнула она.

Таяна старалась понять, что же происходит. Она дома? Больна? А как же… как же все события, которые она помнит так хорошо? Оракул, Хрустальная Цитадель, Эрнис, отправляющая их с Дьеном в прошлое… Дьен… Девушка попыталась вызвать из памяти его лицо. Картина плыла, не желая становиться четкой и ясной, — или это из-за жара? Почему Мерль не помнит Дьена, они же жили под одной крышей чуть ли не месяц. Или больше? И почему она сама не может вспомнить лица Дьена?

Глупая мысль упорно пыталась привлечь к себе внимание — сон… Так бывает, что поутру яркий, красивый сон стремительно бледнеет, распадается на отдельные кусочки, а затем гаснут и они, оставляя за собой лишь смутные воспоминания. Может, все это было лишь сном?

Мерль снова сменил компресс на голове девушки. Подушка пропиталась водой и теперь вызывала не самые приятные ощущения. Тэй почувствовала, что страх заползает в душу. Это был даже не страх смерти — просто она вдруг поняла, что, если бы не очнулась сегодня, Мерль вполне способен был обратить ее, сделать вампиром — просто для того, чтобы не дать уйти из жизни.

— Я посплю, ладно? — Губы едва шевелились. — Теперь все будет хорошо, я только немного посплю…

Сознание куда-то уплывало, воспаленный разум погружался в сон. Тэй надеялась снова увидеть во сне Дьена… Может, она влюбилась? Можно ли влюбиться в героя из сна?

Грохот, слегка смягченный шлемом бронекостюма, бил по ушам. Жаров чувствовал, как его куда-то тащат, и попутно удивился — сильны мужики. Тащить тело, затянутое в скорлупу боевого скафандра, — тут нужна немалая сила.

Дисплей лицевого щитка был мертв, но связь работала, и из наушников доносились знакомые голоса:

— Шестой, отходите к фабрике! Мать твою, что вы там застряли?

— Орел-один, у нас потери, двое убитых, один контужен.

— Орел-три, два танка у вас за спиной.

— Видим, Орел-один…

— Орел-шесть, где Жаров, ядрена вошь?

— Его долбануло снарядом, почти прямое попадание…

— О черт… живой?

— А хрен его знает. — Это был голос Карлоса, хриплый, поминутно срывающийся на кашель. В другое время его вряд ли пустили бы в рейд, но людей не хватало. Впрочем, их всегда не хватает. — Датчики показывают, что жив. Пытаемся оттащить его в укрытие.

Долгая пауза, полковник Вебер, он же Орел-один, прикидывал варианты. Затем послышались неразборчивые приказы, отдаваемые не в микрофон, а кому-то из находившихся рядом с полковником на командном центре.

— Шестой, сейчас к вам подойдут парни из группы «Филин». Забирайте Жарова и отходите к фабрике. Как поняли?

— Понял, босс… ждем подкрепления.

Жаров закрыл глаза. Все равно ни черта не видно, только оранжевые огоньки системы жизнеобеспечения информируют о том, что скафандр пробит… спасибо, атмосфера на Дженнесе пригодна для дыхания, иначе уже коньки отбросил бы. Пробить скафандр было сложно, а случаи, когда при этом боец оставался в живых, вообще можно было пересчитать по пальцам. Так что можно сказать, что ему безмерно повезло. И теперь оставалось только размышлять на тему, как же ему довелось вляпаться в эти неприятности.

Операция флота на Дженнесе с самого начала шла неудачно. Пиратская база, по донесениям разведки, располагала всего десятком кораблей, которые с натяжкой можно было назвать боевыми, плюс еще небольшой контингент на Дженнесе — сотня боевиков да несколько легкобронированных флаеров — модели, используемые на планетах с агрессивной биосферой. Кто-то из разведкорпуса, вполне вероятно, отправится под трибунал… только это будет потом. А пока «Тигры Вебера» — второй батальон седьмой десантной бригады флота — оказался по самые уши в дерьме.

Сначала оказалось, что один из пиратских, так называемых «боевых» кораблей — старый крейсер класса «Команч». Откуда они добыли этот реликт — еще предстояло узнать, а для начала «Команч» прошел сквозь легкие корабли «Тигров», как нож сквозь масло, превратив два эсминца в груду обломков и заставив остальных бросить все силы на отражение ракетных ударов. А затем, когда его все-таки раздолбали и десантные шаттлы устремились к поверхности планеты, оказалось, что их там ждали…

Именно что ждали — пираты, конечно, понимали, что справиться с батальоном им не удастся. И знали о негласном законе, известном всем в десанте и исполняемом куда более рьяно, чем все уставы, вместе взятые, — во время операций против пиратов десант пленных не берет. Закон появился после того, как одна из группировок, повязанная почти в полном составе, была после нудных судебных разбирательств выпущена на свободу — мол, не соблюдена процедура ареста, нет достаточных улик… А спустя всего лишь месяцев эти же ублюдки перехватили у Беги пассажирский лайнер, отправив экипаж и пассажиров в свободный полет… без скафандров. Вот и здесь пираты понимали, что жалости не будет — независимо от того, поднимут ли они руки сразу, или будут драться до последнего. Вот они и решили драться.

Их оказалось много, гораздо больше, чем предполагалось… И у них на самом деле была бронетехника — только не флаеры, пробиваемые из ручного оружия навылет, а тяжелые танки класса «Бегемот», снятые с вооружения лет двадцать назад, но отнюдь не утратившие своей грозной мощи. И потому вопреки всем традициям десанта поступил категоричный приказ — главарей брать живыми. У военной разведки возникла масса вопросов об источниках поступления к пиратской вольнице списанного тяжелого вооружения.

Это было гораздо легче приказать, чем сделать… Взвод Жарова попал под тяжелый обстрел, почти сразу потерял одного из бойцов — бронескафандр мог выдержать многое, но не прямое попадание из тяжелого стационарного лучемета. А потом из-за здания ударило орудие «Бегемота»… и больше Жаров ничего не помнил. Вернее, кое-что помнил… странные лица, женщина с золотистыми волосами, ящерицы-переростки, на которых зачем-то взгромоздили что-то вроде седел. Толпа уродцев, размахивающих топорами, расплывалась перед мысленным взором, превращаясь вдруг в такую же толпу разномастно обмундированных людей, увешанных бластерами, старыми пулевыми автоматами и ручными ракетометами… для бронекостюмов определенную опасность представляли разве что последние, и то — с минимальной дистанции, почти в упор. А потом лица людей — то открытые, то упрятанные под шлемы — плавно перетекали в оскаленные клыкастые морды, а бластерная винтовка М-331, именуемая в просторечии «Коброй», снова превращалась в странноватого вида топор с двумя лезвиями.

И снова вспоминалась девушка — молодая, красивая… с ней что-то было связано, что-то важное, только он никак не мог вспомнить, что именно. Как ее звали? Жаров напрягся, стараясь ухватить за хвост ускользающее воспоминание. Слово, странное, непривычное, так и вертелось на языке. С некоторым усилием он все же ухватил его… Таяна. Красивое имя.

Вдруг странные образы сделались четче… Вырубленный в скалах храм, две каменные статуи у входа… Величественные, вызывающие трепет фигуры… и вдруг все изменилось. Храм остался на месте, да и статуи, в общем, тоже — только теперь они выглядели незаконченными, и на них и вокруг них копошились люди, что-то делая. Странные, почти голые люди, каждый из которых носил тонкое серебряное ожерелье.

А потом храм плавно превратился в порядком искалеченное здание из толстых бетонных панелей, из-за которого медленно выползала куполообразная махина «Бегемота», на его башне сидел монстр в одежде из шкур и целился прямо в лоб Жарову из массивного допотопного арбалета.

Денис почувствовал укол в шею. Умная автоматика бронекостюма решила, что человек, отданный на ее попечение, остро нуждается в дозе какого-то лекарства. По телу разлилась слабость, мысли стали путаться, и Жаров потерял сознание.

Очнувшись, он обнаружил, что бронекостюм с него уже сняли и что лежит он на вполне чистой простыне, на обычной койке. И потолок над ним вполне обычный — металлический, как и положено на уважающем себя эсминце флота. Жаров потянулся и тут же коротко выругался, увидев несколько круглых черных датчиков, приклеенных к рукам и груди. Первым желанием было поснимать всю эту ерунду, но, по зрелом размышлении, он все же передумал. Ссориться с медиками и получать фитиль за нарушение режима не стоило.

Видимо, датчики сообщили заинтересованным лицам, что он пришел в себя. Дверь отъехала в сторону, и на пороге появилась затянутая в серую униформу медслужбы фигура. Фигура, имеющая две весьма вызывающие выпуклости, смотреть на которые было исключительно приятно. Девушка — на вид ей было лет двадцать от силы — тряхнула копной золотых волос.

— Привет, Денис… как самочувствие?

Он пожал плечами:

— Нормально.

Девушка казалась очень знакомой, но он, хоть убей, никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел ее. И еще… ее лицо очень напоминало ему другой образ, тот, из сна… только на той девушке обычно был кожаный камзол, какой носили, наверное, лет пятьсот назад… или даже тысячу. И еще иногда на ней было платье… а вот таких комбинезонов она никогда не носила.

— Ты смотришь на меня словно призрак увидал…

— Мы знакомы? — с некоторым усилием выговорил он. Такой вопрос, да еще заданный девушке, с вероятностью процентов в девяносто исключал дальнейшие теплые отношения, но сейчас Жаров слишком сильно хотел разобраться в собственных ощущениях, чтобы думать о таких вещах.

Она фыркнула — с легким оттенком горечи, как ему показалось.

— Смешно было бы ожидать, что бравый лейтенант Жаров запомнит случайную знакомую, которая к тому же не из его команды. Меня зовут Татьяна. Татьяна Диброва.

Имя ударило, словно кувалдой по голове. Жаров даже дернулся — словно и в самом деле получил в лоб… Это имя — оно тоже принадлежало той, из сна, — и в то же время не принадлежало ей. Ту, в кожаном камзоле, элегантно восседающую на спине чешуйчатого чудища, к которому и приблизиться-то страшно, звали немного иначе. Совсем немного… Таяна… Татьяна… Таяна… Жаров почувствовал, что мысли опять путаются.

— Я медик из группы «Филин». — Она поправила локон, и Денис только поразился, как же девушка запихивает всю эту роскошь в боевой шлем.

Конечно, в десанте женщин было немало… в основном, правда, киборги. Но были и обычные девчонки — физическая сила уже давно не была актуальной для солдата — с тех пор, как появились бронекостюмы с экзоскелетами, увеличивающими силу человека в несколько раз, зато ни в чем другом девушки парням не уступали. А в скорости реакции — иногда и превосходили. Мужчины, разумеется, старались девушек беречь и — если получалось, конечно, — на самые «горячие» операции не пускать. Получалось не всегда…

— Кстати, лейтенант, можешь сказать спасибо. Мы вытащили твою задницу с этой долбаной планеты.

— Спасибо. А что… что со мной случилось?

Татьяна пожала плечами и, открыв шкафчик, бросила на колени Жарову пакет с одеждой. До него только в этот момент дошло, что он совершенно обнажен. Глупо стесняться медиков, и все же…

— Легкая контузия, пробой скафандра, отравление галлюциногенами.

— Чем?

— Галлюциногенами, — любезно повторила она, повернувшись к нему лицом и облокотившись о стену. Отворачиваться, чтобы дать ему одеться, девушка явно не собиралась. Эдакая маленькая месть за то, что он ее не узнал. Жаров честно еще раз попытался вспомнить, видел ли он ее раньше, — бессмысленно. Таяна и Татьяна — два образа сливались в один, и невозможно было разобрать, где реальность, а где отголоски галлюцинаций.

— Они применили газ? — недоверчиво хмыкнул он. — На кой черт? У большинства и скафандров не было, они ж первые и перетравились бы.

— Они и перетравились — Татьяна продолжала разглядывать Дениса нахальным взглядом зеленых глаз. Зеленых настолько, что возникало сомнение в естественности происхождения этого цвета. — Никто газ не применял, просто один из ваших залпов накрыл хранилище с баллонами «Фантазма-10». После этого их можно было брать тепленькими, по крайней мере — пехоту. С танками пришлось повозиться.

— Потери?

— Я тебе что, штаб флота? — Девушка поджала губы. — Одевайся и дуй к Веберу.

— Таня…

— Татьяна! — отрезала та.

— Ну прости… ты не могла бы… э-э… отвернуться?

— И что я там не видела? — живо поинтересовалась девушка.

Жаров помянул чью-то мать в самых нелицеприятных выражениях и, стараясь сдержать льющийся на лицо румянец, принялся одеваться, демонстративно отвернувшись от девушки.

— Тебе будет интересно узнать, что ты весьма занятно бредил, — сообщила она ему в спину. И, заметив, что он вздрогнул, ехидно добавила: — Обычно от «Фантазма» галюны попроще… После Вебера зайдешь к Риллентайну, медблок, шестой бокс. Он хотел с тобой побеседовать.

— Разбежался, — буркнул Денис.

Штатного психиатра и заодно психолога батальона все десантники старались избегать, насколько это было возможно в ограниченном пространстве корабля. Чтобы вылететь из десанта навсегда, нужно было как минимум лишиться пары конечностей… и то бывали исключения. А вот ежели «псих» ставил в личное дело любой из своих штампов, кроме «годен», — это была труба. Нет, при некотором желании диагноз можно было потом оспорить… а толку? Штамп оставался в личном деле навсегда — и ни один командир никогда не отправит в десант бойца с «черной меткой». И придется в лучшем случае до окончания срока службы торчать на базе, встречая чуть сочувствующие, чуть насмешливые взгляды возвращающихся с задания товарищей… и стоять в строю на очередных похоронах, мучительно размышляя о том, что если бы ты был там, внизу… может, кто-то из лежащих в гробах парней теперь стоял бы рядом с тобой плечом к плечу… Выдерживали это немногие.

И хотя на общем фоне Риллентайн и не был такой уж большой задницей, на его счету «убитых» десантников было лишь немногим меньше, чем выбывших по тем или иным причинам в ходе проведения боевых операций. А потому Жарову не слишком-то хотелось докладывать коротышке-доктору о своих видениях — мало ли, вдруг решит, что газ тут ни при чем и господин лейтенант страдает каким-нибудь экзотическим, с длинным и труднопроизносимым названием психическим заболеванием.

— Это приказ медслужбы, лейтенант. — Остатки доброжелательности испарились из голоса Татьяны словно по мановению волшебной палочки. — А ваше дело — исполнять его. Вам ясно?

Жаров промолчал, натягивая мундир. Мундир был его собственный, доставленный сюда, видимо, из его каюты. Аккуратно отглаженный… интересно, кто это постарался? Уж не сама ли Татьяна… хотя вряд ли, с чего бы медику из боевой десантной группы заниматься такой ерундой. Надо же, даже ряды орденских планок прикололи. Надо будет при случае поинтересоваться, кто ж это копался в его личных вещах.

— Вам ясно, лейтенант? — раздался за спиной ледяной голос.

— Ясно, — вздохнул он. — Чего ж тут неясного…

Таяна открыла глаза. Слабость еще не прошла, но жара не было, да и чувствовала она себя относительно неплохо. Приподнялась на кровати, огляделась. Мерля в комнате не было, зато прямо рядом с постелью стоял столик, а на нем — большая кружка. Не иначе как с молоком. Мерль был искренне убежден, что для людей молоко — лучшее средство от всех болезней. Может, не так уж он был и неправ. Девушка медленно, с удовольствием опустошила кружку и села на кровати, опустив босые ноги на дощатый пол, укрытый пушистым ковриком. Коврик — она помнила его… это был подарок от жителей села, подарок за спасение от засухи. В прошлом, кажется, году.

Тэй попыталась встать — и почувствовала, как ее повело в сторону. Она вскрикнула, прикусила губу и села обратно — но Мерль услышал этот звук и тут же вырос на пороге открытой двери.

— Госпожа, как вы себя чувствуете?

— Нормально, — пожала она плечами. — Уже почти нормально.

— Вставать вам еще рано, — безапелляционно заявил вампир, ставя перед девушкой дымящуюся пиалу, в которой плескалась золотистая жидкость. — Бульон выпейте, госпожа, вам сейчас пить много надо.

— А то я не знаю… — Она приложилась к пиале. Бульон был густым, вкусным.

А Мерль, похоже, не знал, куда себя деть. И сидеть возле хозяйки вроде бы потребности не было — и уйти он явно не решался. А вдруг как Таяне опять худо станет?

Она оглянулась по сторонам, словно бы заново привыкая к собственному дому. Здесь все было так, как должно было быть… и все же что-то было неправильно. Таяна заставила себя медленно пройтись взглядом по помещению, не упуская ни малейшей детали. Взгляд остановился на небольшой глиняной вазе, из горлышка которой торчали полевые цветы. Тэй нахмурилась — в памяти всплыла сцена, как Дьен роняет вазу и она разлетается брызгами черепков.

Только вот Дьен — образ из ее горячечного бреда. Или нет?

— Мерль, я хочу тебя спросить. — Она дотронулась пальцем до вазы, словно намереваясь убедиться в ее существовании. — Ты помнишь, как нашел в лесу странного человека?

Вампир уселся перед девушкой на корточки и отрицательно помотал головой.

— Простите, госпожа… нашел… может, вы имеете в виду того мальчишку, что потерялся в прошлом году? А он странный?

Тэй закрыла глаза. Нет, все не так. И слова Мерля… он говорит как-то неправильно, не удивляется ее вопросу, просто отвечает и все. Или просто не хочет ее огорчить, старается не замечать странностей хозяйки, относя все на последствия болезни? Возможно, возможно…

Менее всего ей сейчас нужно было лежать и страдать. Таяна попыталась вспомнить курс лечебной магии, там было что-то подходящее к случаю. Память после некоторого сопротивления выдала нужный рецепт — и спустя несколько минут слабость отступила. Таким способом нельзя было справиться с серьезной болезнью, но теперь, когда лихорадка ушла, добавить телу жизненной силы было вполне возможно. Она снова встала, прислушиваясь к своим ощущениям… что ж, почти нормально. Устраивать скачки верхом, пожалуй, не стоит, но самостоятельно передвигаться по дому она вполне сможет.

При мысли о скачках снова появилась странная, малопонятная картина. Животное — длинноногое, довольно изящное, с красиво изогнутой шеей… и на нем — почти обычные на вид седло, уздечка, поводья. Странно, неужели кто-то в здравом уме влезет на это создание? Да если рыцарь в доспехах попробует сесть на эту — память услужливо подсказала — лошадь, — у нее же ноги подломятся.

Таяна мотнула головой, отгоняя болезненные видения. Она слышала о том, что скакуны произошли от лошадей, страшно мутировавших во время Волны изменений, что началась из-за похода в Гавань Семи Ветров какого-то искателя новых знаний. Оракул рассказывал…

Девушка прижала ладони к вискам. Оракул рассказывал… это что, опять отголоски горячечного бреда?

— Госпожа, вчера приезжал гонец, — подал голос Мерль, — привез письмо от вашего батюшки.

— И что в нем?

— О, госпожа, неужели я посмел бы заглянуть в письмо, что предназначено вам?

Мерль, при непосредственном участии Таяны обучившийся и чтению, и письму, немало гордился своими умениями. Хотя, разумеется, для вампиров грамотность была не редкостью. Когда у тебя в запасе сотни и сотни лет, научишься всему — даже тому, что в повседневной жизни, может, не так уж и надо. Другое дело, что по меркам своих сородичей молодой вампир был, по сути, подростком, если не ребенком. И что с того, что в нем четыре с половиной локтя росту, а силы достаточно, чтобы согнуть в бараний рог деревенского кузнеца. У людей, возможно, возраст меряется опытом, силой или навыками, а у вампиров — только годами. И ежели тебе меньше ста — и не вздумай даже заговорить в присутствии старших, пока они к тебе не обратятся.

Тэй взяла протянутую ей «складку» — лист пергамента, свернутый вчетверо и запечатанный оттиском перстня де Бреев. На пергаменте рукой барона был начертан адрес — стало быть, гонец был не из числа его адъютантов, а кто-то из «зеленых плащей». Новшество, введенное еще дедом нынешнего Императора, Таласом Четырнадцатым Дальновидным, прижилось — теперь по дорогам, пусть и не слишком часто, мчались верховые в зеленых плащах, неся при себе сумки с пергаментными «складками», доставляя их по назначению.

Сломав печать, она развернула лист и разочарованно вздохнула. Отец, как обычно, не слишком много времени потратил на послание единственной дочери — десяток строк, не более. Но, пробежав эти строки глазами, девушка улыбнулась…

— Отец пишет, что заедет в гости…

— Именно это я и сделал! — раздался от двери густой бас. — И что я вижу? Меня никто не встречает, как будто бы и не рады…

— Папка!!! — завопила Таяна, бросаясь навстречу отцу, и тут же утонула в могучих объятиях барона.

Спустя несколько минут, освободившись от объятий дочери, барон Арманд де Брей опустился на жалобно скрипнувший стул и выразительно посмотрел на кружку. Тэй столь же выразительно глянула на Мерля, и тот, поняв намек, исчез за дверью. Сама девушка не любила эль, но всегда держала в погребе небольшой запасец на такой как раз случай. А пока отец будет приканчивать принесенный Мерлем кувшинчик, вампир как раз успеет слетать в село и притащить любимый бароном напиток в достаточном количестве.

— Да, дочка, а я ведь не один приехал. Тут паренек со мной… очень уж хотел тебя увидеть.

— Паренек? — Таяна непонимающе уставилась на отца.

Барон молодецки свистнул, так что в окне зазвенело стекло, а занавески дернулись, будто подхваченные ветром. Или это и был сквозняк? Дверь скрипнула, и в комнату вошел…

Тэй ошеломленно уставилась на вошедшего мужчину. Воин — легкая кольчуга, не столько как защита, сколько как указание на статус, золотые крылья центуриона, длинный лиловый плащ, отороченный красной каймой, — цвета элитных имперских легионов. Его нельзя было назвать молодым, пожалуй, он уже встретил свое тридцатое лето, но во всем облике его была видна молодость. Молодость души, молодость устремлений… а то, что темные волосы уже тронуты сединой, — что ж, мужчины седеют рано. Широкоплечий, наверняка очень сильный — а лицо открытое, доброе. И во всем этом облике столько знакомого, столько родного…

— Дьен… — прошептала она, чувствуя, что сейчас заплачет. И даже сама не понимала, отчего вдруг начали слезиться глаза.

Воин улыбнулся. Улыбка получилась нежная, чуть застенчивая… так пошло бы улыбаться молодому парнишке, глядя на свою первую возлюбленную, а уж никак не опытному воину.

— Да… значит, ты не забыла. Тогда, на балу… я знаю, что не умею танцевать, и думал, что ты оскорблена… но я так хотел… — Он окончательно замялся и замолчал. Может, на поле боя он бывал неудержим, но в разговорах с женщинами у него, видимо, опыта было недостаточно.

— Дьен чуть не с мечом у горла заставил меня взять его с собой к тебе в гости, — демонстративно делая вид, что не замечает красного лица своего спутника, заметил барон с легким оттенком ехидства. — Ты уж его не обижай, девочка, он хороший парень. И командир из него неплохой…

Чувствуя, как все холодеет внутри, девушка сделала шаг назад. Ее улыбка увяла.

— К-командир?

— Что тебя, хотел бы я знать, так удивило? — вскинул брови Арманд. Покачал головой, нахмурился. — Или, живя в этом захолустье, ты стала забывать все то, чему я тебя учил?

Девушка не отвечала. Только во все глаза смотрела на этого молодого офицера, изучая каждую черточку его лица, сравнивая с теми обрывками, что хранила ее память. Это был он… и не он. Рост, ширина плеч, черты лица, даже имя — все это принадлежало тому, из сна, из видений, из воспоминаний. Все, кроме одного.

Она не чувствовала по отношению к нему ничего. Совершенно. Интересный мужчина, мужественное лицо, неплохое телосложение… наверняка и молодые дурочки, и зрелые матроны при дворе спят и видят, как бы заполучить его в постель, а то и в мужья. Может, несколько лет назад и ей такой мужчина вскружил бы голову… на некоторое время. Но сейчас… она просто смотрела на него и не видела. Не видела ничего такого, чего не было бы у многих и многих других мужчин. В памяти всплыли слова Оракула, слова, которые она уже почти считала пригрезившимися: «Если ты победишь, то вы с ним будете навсегда связаны друг с другом». Она не могла с уверенностью сказать, какой победы от нее ждал Оракул в этом сне-воспоминании, но вот слова о связанных душах, о том, что при внешних проявлениях, сходных с любовью, это — нечто большее и одновременно неизмеримо худшее, она помнила очень хорошо. Как будто бы они были сказаны совсем недавно.

Тот Дьен, мужчина из сна-яви… Каждый раз, когда Таяна пыталась вспомнить его лицо, одновременно и сладко, и горько сжимало сердце, и к горлу подступал комок, как при мысли о чем-то безвозвратно утраченном, но и безмерно дорогом. А этот… этот был чужим. Просто чужим — и она каким-то шестым, не поддающимся объяснению чувством знала, что он таковым и останется. И не помогут ни встречи при луне, ни кружение в бальной зале под звуки музыки, ни витиеватые излияния чувств, ни поцелуй — робкий и нежный или грубый и властный. Ничего не поможет.

— Дьен — хороший парень, — заметил, улыбаясь, барон. — Он уже года три служит под моим началом… И все это время он вспоминал о тебе. Такая преданность достойна некоторой… м-м… награды, так, дочка?

— Награды? — переспросила Таяна больше для того, чтобы сказать хоть что-нибудь. — Какой награды?

Отец чуть поморщился, словно огорченный непонятливостью дочери.

— Я… то есть мы приехали дней на пять. Не стесним? — Не дожидаясь ответа, он широко улыбнулся. — Я бы хотел, чтобы ты, девочка, показала Дьену окрестности. Помню, ты всегда утверждала, что здесь красивые места.

— Да… да, конечно, — механически ответила она, все еще пребывая в плену своих мыслей, все еще пытаясь понять, почему этот молодой человек столь похож на того, другого, на Дьена из сна. Может, воспоминание о давней встрече и послужило толчком к самому сну? Вернее, бреду — ведь Мерль говорил, что она бредила. Таяна в Академии занималась лекарским искусством и знала, что горячечный бред может принимать самые причудливые формы.

— Вот и прекрасно! — воскликнул, потирая руки, барон. И, увидев входящего в комнату Мерля, нагруженного пивом и соответствующей закуской, довольно улыбнулся. — А теперь почему бы нам как следует не отметить нашу встречу?

Тэй сделала шаг к столу и запнулась — краем глаза она перехватила брошенный на нее взгляд Дьена. На какое-то мгновение ей показалось, что у него очень странные глаза, желтые, с узким вертикальным, как у змеи, зрачком. Девушка повернула голову, чтобы удостовериться в этом, — и натолкнулась на доброжелательный взгляд самых обыкновенных серых глаз. Самых обыкновенных…

— Вот примерно так, — закончил Жаров свой рассказ. Повествование получилось обрывочным, явно неполным, но доктора это не смутило. Лгать Денис не рискнул — с Риллентайна вполне могло статься подключить какую-нибудь хрень вроде детектора лжи, право на это он имел.

— Занятно… — протянул доктор, с глубокомысленным видом раскуривая трубку — роскошь на борту военного корабля немыслимая, доступная разве что трем-четырем высшим чинам. Это вам не пассажирский лайнер. Риллентайн затянулся, выпустил сизый бесформенный клуб дыма и повторил: — Занятно. В целом «Фантазм» вызывает более простые галлюцинации, обычно сексуального характера, за что он и ценится… м-м… в определенных кругах. Но вот общие признаки, реалистичность происходящего, острое последующее ощущение того, что воспоминания соответствуют действительно происходившим событиям… все это весьма похоже. Простите, лейтенант, а когда вы последний раз были с женщиной?

— Э-э… давно.

С этим и в самом деле было сложно. Там, на базе, было немало женщин среди обслуживающего персонала, которые с радостью скрасили бы досуг офицера, были и те, для кого такое времяпровождение было работой. В конце концов, были и девушки-киборги — немало мужчин предпочитало их женщинам, мотивируя это тем, что не хотят брать на себя никаких обязательств. К тому же киборги, в базовую программу которых входило немало вещей, напрямую не относящихся к их основным обязанностям, в вопросах техники секса могли дать сто очков вперед иной профессиональной шлюхе.

Увы, Жаров как-то не вписывался в эту систему, выстроенную для того, чтобы десантники, находясь на базе месяцами, не испытывали проблем сексуального характера. Веселые девчонки, для которых офицеры и рядовые были источником дополнительной (и неплохой) зарплаты, были ему неинтересны. Роботы — чем-то неприятны. А те женщины, что не являлись в своем деле профессионалками… ну не было среди них ни одной такой, чтобы… Одни, подавшиеся на военные базы флота с целью поиска «настоящего мужчины», явно рассматривали каждого представителя сильной половины человечества как потенциального кандидата, рассматривая его со всех сторон с пристрастием, оценивая, как товар в магазине. Другие же, что с той или иной долей искренности считали флот своим призванием, слишком уж пытались доказать всем и каждому, что они «не хуже».

А немногие исключения столь быстро находили себе пару, что оставалось только разводить руками. Такое впечатление, что их отлавливали прямо у шлюзов пассажирских шаттлов.

Потому и получалось, что завязывать хоть какие-то, пусть и непродолжительные, отношения с женщинами Денису удавалось только во время отпуска, проводимого, как правило, где-то на солнечных пляжах Земли или иных планет. Там сама обстановка располагала…

Только вот последний отпуск был чертовски давно.

— Знаете что я сделаю, лейтенант?

Жаров затаил дыхание.

— Дам я вам, лейтенант, две недельки отдыха. Езжайте на курорт, на пляж… Глядишь, «Фантазм» из вас выветрится… А потом мы с вами встретимся и поговорим. Только вот… — Он сделал многозначительную паузу, и Жаров сразу подобрался, почувствовав, что отпуска даром не даются.

Мысленно пожелав Риллентайну язвы желудка, а потом мысленно же это желание отменив, поскольку язва лечится легко и быстро, Денис с обреченным видом приготовился выслушать приговор. И подписаться под ним, поскольку наличие или отсутствие подписи приговоренного все равно ни черта не меняет.

А Риллентайн не торопился. Сидел, неторопливо пускал дым… и только через пару минут, докурив трубку, наконец разродился.

— Один мой… э-э… в некотором смысле коллега на днях летит на Землю. Тоже, знаете ли, в отпуск… что смотрите так, лейтенант, думаете, раз уж медики — кабинетные работники, так нам и отпуск не положен?

С точки зрения Дениса, да и, пожалуй, любого здравомыслящего десантника, Риллентайна и ему подобных следовало бы отпустить в оплачиваемый отпуск навсегда. С последующим выходом на пенсию. Ему пришлось сделать над собой поистине героическое усилие, чтобы не сказать это вслух.

— Угу… вот и составите… гм… этому нашему специалисту компанию. Вместе на солнышке погреетесь, пообщаетесь…

— Послушайте, доктор, — набычился Денис, на мгновение забыв, что на корабле не спорят с капитаном, своим полковником и корабельным «психом». — Я, знаете ли, привык сам планировать свой отдых…

— Вот и отвыкнете, — не меняя тона, перебил его Риллентайн, разглядывая свою трубку и явно раздумывая, набить ее заново или убрать до следующего раза. — И потом, лейтенант, вы разницу между словами «отпуск» и «прописанный медслужбой отдых» улавливаете? Это ведь не рекомендация или там… благодеяние. Это приказ, столь же обязательный к исполнению, сколь и распоряжения вашего Вебера. Так что запасайтесь-ка кремом от солнца, а то белесые вы в своих брониках, как… мокрицы.

— Доктор, — не выдержал Жаров, — а вы мокриц-то когда-нибудь видели?

— А как же, — ничуть не удивившись, кивнул Риллентайн. — В детстве. Но у меня память хорошая.

— И позволительно ли мне узнать, кто же будет моим спутником?

— Чего ёрничаешь, лейтенант? — нахмурился доктор. — Давай шагай отсюда. Все узнаешь… в свое время. И еще… ты запомни, лейтенант, от отзыва моего коллеги… в общем, ты меня понял. Вылет шаттла завтра в восемь, с Вебером я сам поговорю, документы получишь перед вылетом у дежурного. Ясно? Шагом марш, лейтенант!

Дверь с тихим шорохом скользнула в пазах у него за спиной. Денис прислонился к стене, металл неприятно холодил кожу сквозь униформу, но ему и нужны были сейчас эти неприятные ощущения.

Хуже всего было то, что, подпиши сейчас Риллентайн вердикт о его, Жарова, полном «несоответствии», он даже вряд ли стал бы спорить. Хотя нет, стал бы — но формально, без той убежденности, которая только и может выручить в такой ситуации в краткий момент времени между принятием медиком решения и простановкой в личное дело фатального штампа. Потому что и сам чувствовал — что-то не в порядке. Что-то неладно, как говорится, в королевстве Датском.

С врачом он проговорил часа два, и это время отнюдь не пошло ему на пользу. Воспоминания, обрывочные и нечеткие, от попытки их пересказать, систематизировать и разложить по полочкам стали только еще реальней, еще отчетливей. И теперь он и сам не мог бы с точностью сказать, было ли это все — схватка возле алмазной статуи, девушка-киборг… кажется, ее звали Лия… тяжелый и такой неуклюжий меч в руке, серебряный ошейник на шее, крепость, сплошь состоящая из сияющих граней, странный зверь, покрытый чешуей и оседланный, словно лошадь, и ослепительная блондинка…

Денис почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Открыл глаза — она стояла перед ним, и золотистые волосы рассыпались по плечам водопадом…

— Таяна…

Зрение сфокусировалось, и чудесный образ плавно перетек в холодный взгляд и сурово поджатые губы Дибровой.

— Татьяна, — жестко поправила она. — Можно и запомнить. Вам плохо, лейтенант?

— Нет, — невесело улыбнулся он. — Нет, все нормально. Так… задумался просто.

Она пожала плечами и приложила руку к сенсору. Дверь отъехала в сторону…

Денис снова закрыл глаза. Память отчаянно боролась с ложными воспоминаниями и уверенно терпела в этой схватке поражение. Жаров вдруг понял, что и вчерашний бой, и сегодняшний разговор с Риллентайном — все это кажется ему куда менее реальным, чем эта странная картина… он с архаичным мечом — а два мужика в кольчугах надвигаются на него, вращая оружием. И в их глазах, едва различимых сквозь щели шлемов, не ненависть, даже не жажда убийства — просто обещание смерти. Как будто эти мальчики, словно из киностудии выползшие, просто делают свою работу. Работа такая — отточенным куском железки резать людей на ломтики. Вот это казалось реальным… а этот стальной коридор и эта неприятно холодная стена — нет. И хоть ты тресни.

Прошло совсем немного времени, и дверь вновь зашипела. Из блока выскочила Татьяна — и если раньше на ее лице было не слишком-то много доброжелательности, то сейчас глаза девушки метали молнии, и Денис пожалел, что на нем не бронекостюм.

— Ты… слушай сюда и запоминай, я этого не просила, и я этого не хочу. И если ты что-то там вобьешь себе в голову…

— Тая… Татьяна, вы о чем? — Имя он выговорил с некоторым усилием, на языке крутилось очень созвучное, но все же немного другое.

— Об этом гадском отпуске, — рыкнула она, схватив его за отворот мундира. — Если этот надутый прыщ что-то там себе придумал и если я должна выполнять его приказы… дерьмо собачье, я обязана их исполнять, или, мать твою, рапорт на стол… так вот, ты, мать твою, кролик, ясно? Подопытный кролик. А у меня — ключи от твоей клетки, ты понял, лейтенант? И ты, мать твою, будешь делать то, что я тебе скажу. Скажу прыгать — будешь прыгать. Скажу жрать на завтрак манную кашу — будешь жрать и облизываться от удовольствия. Иначе я тебе такой, твою мать, отчет напишу, что тебя не то что в десант, тебя в говновозы не возьмут!

— Прости… те, Татьяна, но…

— Я тебя спрашиваю, тебе все ясно, лейтенант?

— Да мне-то все ясно, только…

Последнее слово он уже говорил в спину стремительно удаляющейся девушке. Судя по ее эмоциям, как раз сейчас ей были остро необходимы профессиональные услуги Риллентайна. Жаров усмехнулся — вот, значит, кого доктор сосватал ему в качестве напарника по отдыху. И усмехнулся еще раз — что ж, это может оказаться интересным.

Он покачал головой и направился в свою каюту. Разумеется, «псих» сделает как обещал, и даже Вебер не будет с ним спорить. А это означает, что надо бы собрать вещи, поскольку шаттл, само собой, никого ждать не будет.

Он шагал по коридору, мимо неспешно проплывали запертые двери, иногда навстречу попадались спешащие по своим делам люди — кто-то приветствовал его как старшего по званию, кто-то тепло здоровался, а кто-то цедил свой «привет» сквозь зубы. Денис почти не слышал всего этого, отвечая автоматически где отданием чести, где улыбкой, а где сухим кивком. Он снова был ТАМ, и ему казалось, что он не идет по чуть пружинистому покрытию тоннеля «А» шестого бокса — казалось, что на самом деле он лежит на ровной жесткой поверхности, а над ним — сводчатый каменный потолок, и факел, воткнутый в железное кольцо, отбрасывает на стены странные пляшущие тени. И еще вдруг привиделась склонившаяся над ним фигура… у которой были очень странные глаза, желтые, с вертикальными, как у змеи, зрачками.

* * *

— Леди Таяна, могу ли я задать вам вопрос?

Два всадника неторопливо ехали по лесу. Чего только стоило отцу уговорить свою своенравную дочку на эту прогулку — но если уж она и согласилась сесть в седло и отправиться непонятно зачем в лес, то уж заставить ее быть любезной против ее желания было невозможно.

— Конечно, Дьен, я слушаю.

При дворе ответ, данный подобным тоном, ясно давал понять мужчине, что он — нежелательный собеседник. У кого-то хватало ума это понять, но Дьен, который немало лет провел среди легионеров и гораздо меньше — в светском обществе, подобных намеков не понимал. Или, что более вероятно, просто не желал понимать.

Барон, который и ранее постоянно огорчался, что его дочурка не желает видеть вьющихся вокруг нее перспективных женихов, решил, по всей видимости, взять это дело в свои руки и приступил к претворению в жизнь матримониальных планов со всем энтузиазмом жаждущего внуков отца и холодным расчетом опытного полководца. Если девочка не намерена отправиться ко Двору… что ж, он сам подобрал достойного, на свой взгляд, кандидата и принял меры, чтобы свести этих двоих под одной крышей. Вечерами за кружкой эля, за рассказами о столичных сплетнях, боевых походах, за рвущими душу воспоминаниями о ее матери, Телле де Брей, он нет-нет, да и вворачивал фразу о том, какой же замечательный парень этот Дьен… Ну, для «парня» центурион был, пожалуй, староват — но у барона все, кто был моложе его по годам или по званию, были «парнями», «мальчиками» и «сынками». И обязательно добавлял, что вы, мол, двое, просто созданы друг для друга… ох как бы порадовалась, глядя на вас, Телла…

Таяна не спорила. Радость от пребывания в гостях отца была слишком велика, и ради нее она готова была терпеть все что угодно. В том числе и… и Дьена. Уже три дня, как он жил в ее доме. Нельзя сказать, что за это время он сделал все, чтобы испортить отношения с молодой волшебницей всерьез и надолго. Но легкая напряженность, возникшая между ними тогда, в первыймомент встречи, не исчезла — напротив, стала куда отчетливей и могла в любой момент превратиться в открытую неприязнь. И тому было немало причин, важнейшей из которых была его внешность. Временами, особенно по ночам, девушка думала о том, что просто несправедлива к воину. Хорошо сложенный, красивый, не изборожденный шрамами — этими столь частыми спутниками солдата, он был бы, пожалуй, желанным гостем в любой компании. Она честно пыталась разобраться в себе, найти те причины, по которым ей становилось все более и более неприятно его видеть. Ну не принимать же всерьез мысль о том, другом мужчине, Дьене из сна.

А может, дело было именно в этом. Она вздохнула — ну все не как у людей. Одни делают карьеру при Дворе, а ее тянет в деревню. Одни старательно постигают тайны магии, а она за последние годы узнала не так уж и много, да и не тянет ее к пыльным книгам. Она выучила достаточно, чтобы справиться с любой проблемой, которая может возникнуть в деревне, и титул полноправной волшебницы это подтверждает. А учить что-то лишнее, тратить время на то, что никогда не принесет пользы… У отца достаточно денег, чтобы обеспечить ей безбедное существование до конца жизни.

Тэй нахмурилась. Мысли были в общем-то не лишены смысла… но ей почему-то казалось, что раньше она думала иначе. Совсем иначе.

Кажется, Дьен что-то говорил. Погруженная в свои мысли, она все пропустила мимо ушей. Подняв глаза на своего спутника, девушка виновато улыбнулась.

— Простите, Дьен… я не расслышала.

По его лицу пробежала тень. Он был командиром и привык, чтобы его слова достигали ушей тех, кому они были предназначены. Он действительно мало общался с женщинами — иначе знал бы, что никто не умеет столь легко пропускать мимо ушей слова мужчины, как молодая и красивая девушка. А еще он плохо умел скрывать свои чувства… хотя кто знает? Вполне вероятно, что страх, неуверенность перед лицом врага, боль — все это он мог упрятать столь глубоко, что ни один мускул не дрогнул бы на этом красивом лице.

— Я спрашивал, леди Таяна, почему вы ко мне столь… холодны?

— Это сложный вопрос, Дьен…

Ее скакун вырвался на шаг вперед, и это было хорошо — он не видел ее лица. Она должна, обязана была сказать ему нечто важное, нечто такое, что не говорят, глядя в глаза собеседнику.

— Видите ли, за время жизни здесь я отвыкла от светского общества. Поэтому мне сложно объяснить то, что у моих прежних подруг при Дворе получилось бы легко и непринужденно.

— Я солдат, леди. Я привык, когда говорят честно и прямо. Я… я вам неприятен?

— Что вы, Дьен, нет, совсем нет… — Она сказала это слишком быстро и даже сама поняла, насколько фальшиво прозвучали слова. — Дело не в вас, дело во мне…

Банальные слова. Века и тысячелетия они звучат, каждый раз неловко стараясь прикрыть злую прямоту отказа, каждый раз делая это неудачно… но люди повторяют их вновь и вновь, наивно думая, что слова эти чуть-чуть смягчат наносимый удар. А те, кто слышит их, — стараются верить. Просто для того, чтобы верить хоть во что-то.

— Дело действительно во мне. — Тэй говорила быстро, словно стараясь сказать как можно больше, прежде чем обида накроет мужчину с головой, лишив его и слуха, и иных чувств, заставив слышать лишь себя, свою собственную боль. — Я… понимаете, Дьен, я знала одного мужчину, и… мне кажется, я люблю его. Поверьте, брак с вами был бы честью для любой женщины, но мое сердце… несвободно. Простите. Я знаю, что отец желает мне только лучшего, я знаю, что и вы тоже… но я не могу. Не могу ответить вам взаимностью, Дьен.

— Кто он?

— Вы же не побежите решать вопросы соперничества с мечом в руках, верно? — чуть насмешливо спросила Таяна, поправляя прядь волос и ловя себя на мысли, что делает это отнюдь не потому, что волосы лезут в глаза, а потому, что сам жест изящен и привлекателен. Сердясь на себя за это крошечное проявление кокетства, она зло дернула ни в чем не повинную прядку, словно наказывая себя болью за эту маленькую, невинную, мимолетную слабость.

— Я просто хочу знать, кто он. — Голос центуриона был спокоен. Может быть, слишком спокоен для человека, только что узнавшего о наличии более удачливого соперника.

Тэй вздохнула… как объяснить? Не поймет — и никто не поймет, ни отец, ни подруги, если бы они у нее были. Может, поняла бы мама — но мамы нет.

— Скажите, Дьен, вы верите в вещие сны?

Центурион решил, что девушка сменила тему, и не стал настаивать на ответе, будучи уверенным, что еще вернется к этому вопросу, когда наступит подходящее время. А сейчас почему бы не поговорить и о том, что так волнует всех женщин в мире, — о тайнах, о пророчествах и о гаданиях…

Скакуны взобрались на невысокий холм. Центурион спрыгнул на землю, протянул руку Тэй, чтобы помочь ей покинуть седло. Молодая волшебница избегала встречаться с ним взглядом, упрямо дожидаясь ответа.

— Вещие сны бывают, — кивнул Дьен с совершенно серьезным видом. — И тому есть немало примеров. Даже в армии… рассказывают, что однажды легат Бренус Лост накануне…

— Нет, Дьен, подождите, я не об этом. Не сочтите меня дурой…

— Как можно, леди!

— Не сочтите меня дурой, — упрямо повторила она, — но я видела человека, которого люблю, во сне. Это был сон — и в то же время не совсем сон, он был так похож на явь, что… я и сама не знаю, где заканчивалось видение. И еще, может, вы и не поверите, но я должна, понимаете, я обязательно должна рассказать вам все, потому что не могу больше держать это в себе. У него было ваше лицо, Дьен, понимаете. Ваше лицо и ваше имя… только он не был вами.

Она обернулась, подняла на него глаза, в которых блестели слезы. Он молчал, только на скулах играли желваки. Просто молчал… а потом вдруг захохотал — громко, от души. Смех эхом разносился по лесу, метался меж деревьев, и даже привычный ко всему скакун центуриона замедлил шаг, чтобы переждать приступ безумия своего хозяина. А тот все хохотал, и по мужественному лицу текли слезы — не от горя, не от обиды, всего лишь от смеха.

— Леди… вам приснился… возлюбленный… — слова, с трудом выдавливаемые сквозь приступы смеха, — ох… я… представляю… как вы появитесь… при дворе… с кем?.. С призраком?

— Он не призрак! — вспыхнула она, уязвленная даже не недоверием, его она ожидала и была готова с ним смириться, а этим вот уничижительным смехом. — Он… он, может, реальнее, чем вы.

— Конечно! — воскликнул центурион. — Он очень реален! Он сможет подать вам руку, если вы оступитесь? Он сможет защитить вас, если вам будет угрожать опасность? Он сможет удовлетворять ваши прихоти?

— Он сделал мне подарок! — неожиданно для себя самой воскликнула она. — Он назвал это подарком на день рождения.

— И что же это за подарок? — сверкнул глазами воин. — Небось осо-о-обо сладкое сновидение? Боюсь, леди, простите за прямоту, вы слишком долго не были с настоящим мужчиной, раз предпочитаете…

— Нет! — Она вытянула вперед руку, сунув ее прямо под нос центуриону. — Он подарил мне это кольцо. Его подарок у меня на пальце, а потому он, человек, которого я люблю, не сон! Видите, у меня есть доказательство!

Она почти кричала, а Дьен вдруг перестал смеяться и теперь смотрел на Таяну со странной жалостью.

— Леди… — тихо сказал он, но этот полушепот разом перекрыл крик девушки. — Леди… мне очень жаль. У вас на пальце нет кольца.

Тэй осеклась на полуслове. Медленно поднесла руку к глазам. Золотой ободок с голубым, простенько ограненным камнем был на месте. Она прикоснулась к нему пальцем, ощутив острые грани кристалла, гладкую поверхность хорошо отшлифованного золота. Вдруг ей и самой показалось, что кольцо утратило четкость, затуманилось, исчезло… а потом появилось снова. Чтобы убедиться в его реальности, Тэй снова провела подушечкой пальца по камню — острые грани ощутимо царапали кожу.

— Дьен… — тихо, почти шепотом, с дрожью в голосе. — Дьен, я вижу это кольцо, я чувствую его. Неужели вы… не замечаете? Вот же оно, присмотритесь.

— Мне очень жаль… — повторил он, отворачиваясь. — Очень жаль.

Вдруг он резко повернулся к Таяне и сгреб ее в охапку — так быстро, что она не успела даже пикнуть.

— Мне жаль. — Теперь в его голосе уже не было мягкости. — Но мне надоели эти игры, девочка. Удел женщины — подчиняться мужчине, для этого она создана, и не тебе это менять. Твой отец согласен на наш брак, и твое мнение никого не интересует. Ни меня, ни, смею уверить, его.

— Отпусти… — прошипела волшебница, готовая испепелить наглеца, даже если потом это будет ей стоить серьезных неприятностей. — Отпусти, или я…

— Или что? — оскалился он. — Заколдуешь меня? Не дергайся, красавица… я знаю, тебе понравится.

И он впился в ее губы жадным поцелуем. Помимо своей воли Таяна ответила на поцелуй — о Эрнис, он ведь был так похож на того Дьена, ее Дьена… Но уже в следующее мгновение поцелуй стал грубым, жестоким… Тэй почувствовала, как солоно стало во рту, лопнула губа — но вкус крови только раззадорил центуриона. Девушка напрягла все свои силы, отчаянно рванулась и…

«Уважаемые пассажиры. Наш лайнер готовится к гиперпространственному прыжку. Пожалуйста, займите ваши места в каютах».

Жаров стоял у обзорного экрана и ждал. Ждал зеленой вспышки перехода — он видел их немало, и все равно каждый раз это казалось маленьким чудом. Миг яркого сияния, чуть приглушенного автоматикой экрана, — и там, в черной пустоте, засияют совсем иные звезды. Или не загорятся — хотя вероятность этого была незначительной. Куда меньше, чем разбиться на десантном шаттле, получить прямо в грудь полновесный заряд стационарного лучемета… хотя в его работе последнее — как раз не такая уж редкость. За последний год они потеряли пятерых парней, да и он сам уцелел чудом, снаряд прошел лишь на полметра левее, и бронекостюм, хоть и пробитый в нескольких местах, все же остановил основную силу удара. А от прямого попадания…

«Уважаемые пассажиры…»

Показалось даже, что голос обращается непосредственно к нему. К единственному нарушителю порядка на борту. Плевать… в конце концов, должны быть у направленного на добровольно-принудительный отдых лейтенанта хоть какие-нибудь развлечения? Даже если всех развлечений — игнорировать правила корабельного распорядка.

Трансгалактический лайнер начал разворот для броска. Вот сейчас полыхнет… и можно будет идти в свою каюту. Была бы его воля, он не выходил бы из нее до самой Земли… да только вот как расценит такое подозрительное отшельничество его персональный доктор?

— Лейтенант Жаров?

«Накликал, черт ее раздери», — мысленно ругнулся он, поворачиваясь к девушке. И вдруг поймал себя на мысли, что все это уже было — пустынная обзорная палуба, одинокий человек, ждущий зеленого всполоха перехода, девушка, его окликнувшая… Денис порылся в памяти в надежде отыскать похожий эпизод — и ничего подходящего не нашел. И все же он готов был поклясться, что нечто подобное с ним происходило, кажется, это называется дежа-вю? Вот только этого ему сейчас и не хватало.

— Да, Татьяна?

— Вас не было в каюте. — Голос девушки был, как обычно, сух и холоден.

Денис был бы не против, если б за последние дни ему удалось растопить этот вечный лед. Не то чтобы он строил на яркую блондинку какие-то особые планы, но раз уж им придется отдыхать вместе, то грешно при этом ссориться. И нельзя сказать, что он не старался, как раз наоборот — был любезен, развлекал девушку анекдотами (может, не самыми свежими, конечно) и солдатскими байками, церемонно провожал до каюты… Но он не испытывал тяги к ней, и, видимо, она это чувствовала, а потому оставалась все время немного раздраженной, а то и просто злой… или, как сейчас, подчеркнуто равнодушной.

— Я, как видите, был здесь. — Сарказм прорвался, несмотря на все его усилия. У Татьяны чуть дрогнули уголки губ… и это была не попытка улыбнуться.

— Вижу. Корабельные правила бравого лейтенанта, ясное дело, не касаются, так?

Он пожал плечами — с его точки зрения это был явно не тот случай, когда требовался ответ. А Татьяна имела свое мнение по этому вопросу, поскольку тут же нахмурилась и, чуть повысив голос, заметила:

— Пренебрежение общепринятыми нормами и в том числе правилами внутреннего распорядка вряд ли характеризуют вас с положительной стороны, лейтенант.

— Извините, Татьяна… — Жаров почувствовал, как вдруг нахлынуло раздражение, разом сметая все желание наладить мирные отношения с девушкой. — Извините, но я сейчас не на службе. Я в отпуске — с того самого момента, как получил бумаги у дежурного. То есть, если вы не умеете считать, уже два дня. И я хочу отдохнуть… в первую очередь — от вас, Татьяна. Я устал от вашей постоянной раздражительности, от привычки давать мне ценные указания, следить за каждым моим шагом…

— Это, между прочим, моя работа, — фыркнула она, тряхнув своей роскошной золотистой гривой. В другое время на Дениса это подействовало бы, но не сейчас.

— Ваша работа в том, чтобы не давать мне ни минуты покоя? — Он несколько мгновений помолчал, словно ожидая какого-то ответа, затем едко заметил: — Но есть по крайней мере одно место на этом проклятом корабле, где я буду избавлен от вашего общества.

Он раздраженно отвернулся от девушки и, печатая шаг, двинулся к выходу с обзорной палубы. А за спиной экран уже разгорался зеленым светом — трансгал уходил в прыжок.

Если бы, зайдя в каюту, можно было в сердцах хлопнуть дверью — Денис бы так и сделал. Признаться, это простое действие и в самом деле здорово помогает успокоить нервы. Но дверь с тихим шорохом закрылась за его спиной сама. Подумав, он пнул койку — но удовлетворения не получил. Лег, откинулся на подушку…

Последние два дня стали для него сплошной пыткой. Пару раз всерьез появлялись мысли пойти к корабельному врачу и сдаться. Конечно, местный медик — специалист широкого профиля, но его знаний вполне хватит, чтобы порекомендовать Жарову тихое уютное местечко, где его до конца жизни будут содержать в тишине и покое. Денис даже покопался в компьютере, вылавливая оттуда всю имеющуюся информацию по «Фантазму», а потом и по остальным известным галлюциногенам. Чтобы изучить полученный вал сведений более или менее внимательно, понадобилось бы полгода — он пробежал лишь по самым верхам, по симптомам… И, насколько мог доверять этому дилетантскому подходу, убедился — его состояние не имеет ничего общего с галлюциногенами. Хотя, вполне вероятно, имеет достаточно много общего с галлюцинациями. Видения приходили все чаще и чаще, и большую часть вчерашнего дня Жаров прикладывал массу усилий просто для того, чтобы суметь отличить реальность от порождений собственного больного разума.

Вот и сейчас, стоило на мгновение расслабиться, и стальной потолок исчез, сменившись арочным сводом, выложенным каменной, может быть, мраморной плиткой. Денис мысленно усмехнулся — в прошлый раз это была грубая каменная кладка, а теперь — смотри ж ты, почти дворец…

Картинка вдруг приобрела четкость, заполнив собой всю каюту и раздвинувшись за ее пределы. Жаров замер, боясь пошевелиться, — таким ясным, таким реальным видение не было еще ни разу, и ему вдруг захотелось — пока не торчит рядом его златовласая надзирательница — рассмотреть иллюзорный мир как следует. Правда, повернуть голову не удавалось, мышцы практически не слушались, удалось только немного скосить глаза — но хватало и этого. Что ж, у мира грез, видимо, свои законы — и если их нельзя обойти, то придется под них подстраиваться.

Он находился в довольно большом помещении — чем-то, пожалуй, похожем на храм. Мраморные колонны, мраморный свод… Освещение — что-то вроде масляных ламп, дающих неожиданно яркий свет. Их было много — в специальных креплениях на стенах. Жаров — вернее, его тело — на чем-то лежал… и, насколько он мог разглядеть самым краем глаза, рядом лежал еще кто-то. Часть обзора закрывало… странно, такое ощущение, что на нем — бронекостюм и шлем с поднятым забралом.

Вдруг Денис обратил внимание, что давно уже не слышит мерного гула работающих механизмов лайнера. Вместо этого до его слуха все отчетливей и отчетливей стали доноситься другие звуки. Разговор… Он не знал языка, слова были совершенно незнакомыми, но, сочетаясь во фразы, они вдруг приобретали вполне определенный смысл. Денис прислушался, ловя каждое слово.

— Я ничего не могу понять, хозяин. — Речь была немного шипящей, как будто говоривший издавал звуки, почти не разжимая зубов. — Они оба все больше и больше выходят из-под контроля.

— Кирса, это невозможно. — Этот голос явно принадлежал человеку постарше и имел явно выраженный снисходительный оттенок. Так учитель поучает нерадивого ученика, так отец объясняет ребенку нечто, что сам считает простым и понятным. — От Лабиринта нет защиты, и его невозможно снять.

— Я… простите, господин, я заглядывал в их Лабиринты…

— Глупец! — В голосе звучало не столько возмущение, сколько раздражение. — Кирса, ты глупец. Удосужился хотя бы заглянуть в книги, прежде чем…

Молчание было, пожалуй, лучшим ответом. Денис понял, что о каком бы Лабиринте речь ни шла, этот неведомый Кирса и не думал начинать свои изыскания с теоретической подготовки.

— Идиот, — вздохнул голос постарше. — А вот если бы ты потратил немного времени на то, чтобы кое-что почитать, то знал бы, что Лабиринт мог захватить тебя самого.

— Но…

— Признаться, я даже удивлен, что этого не произошло. Ну да ладно, что ты там увидел?

— Не так важно то, что я увидел, господин… важно то, что он, кажется, увидел меня. Он не погрузился в Лабиринт полностью, господин, он все время находится на грани выхода в реальность. И она тоже, господин, в меньшей степени, но я уверен — это может произойти в любой момент.

Две фигуры появились в поле его зрения. Одна высокая, худая, затянутая в черную кожу. Лысая голова — лица Денис не видел, они стояли спиной к нему, рассматривая соседнее тело, — была «украшена» замечательными ушами — большими, вытянутыми вверх, с заостренными кончиками. Вторая фигура была пониже, пошире в плечах и в талии… особенно в талии. Голова тоже была лысой, как колено, но уши — вполне обычными, человеческими. И из-за этих ушей что-то торчало, что-то похожее на дужки старинных очков. Денис видел такие разве что в кино — они давно уже вышли из употребления. Низенький наклонился над телом, длинноухий застыл рядом, и даже его затылок, казалось, лучился почтением.

— Хорошо… — бормотал низенький, — допустим, я на секунду поверю в то, что ты прав, Кирса…

Жаров усмехнулся — мысленно, поскольку губы ему не подчинялись. Даже для того, чтобы шевельнуть глазами, требовалось прилагать некоторые усилия. Значит, длинный — это Кирса, а маленький — его хозяин. Запомним… Коротышка казался знакомым даже со спины, Жаров пытался вспомнить — и не мог. Потом спохватился — вряд ли эти два заигравшихся в средневековье клоуна могли ранее встречаться ему. И все равно толстячок вызывал какие-то смутные ассоциации.

— То, что никто не знает способа вывести человека из Лабиринта Воспоминаний, совсем не значит, что такой возможности не существует. Что бы там ни говорили книги. — Коротышка бормотал все это вполголоса, причем явно для себя, видимо, имея привычку размышлять вслух. — В конце концов, он Страж, к тому же выходец из технологического мира. Кто знает, к чему может привести это необычное сочетание… Но вот женщина — она житель мира, идущего путем магии, и на нее заклинание просто обязано действовать так, как положено.

Денис подумал, что это бормотание весьма похоже на бред. Заклинания — какой нормальный человек может говорить об этом с такой серьезностью? Что здесь, черт подери, происходит?

— Кирса, — коротышка повернулся к своему слуге, — ты внимательно ее осматривал. Может быть, какие-нибудь предметы, артефакты?

Денис наконец-то увидел лицо толстячка и испытал некоторое разочарование. Он никогда ранее не видел этого человека — и все же, все же… Он видел эти очки. Жаров мог поклясться, что видел их, — но где? Нужное воспоминание ускользало…

— Да, хозяин, я забрал все, что у нее было… только вот кольцо на пальце — оно не снимается.

— Не снимается? — презрительно хмыкнул хозяин. — Кирса, ты ведь маг! Есть с десяток способов.

— Я перепробовал все, хозяин. — Голос Кирсы был несчастным. — Все впустую, оно сидит словно приклеенное.

Повисла долгая пауза — хозяин, видимо, осматривал кольцо на пальце женщины. Жаров изнывал от желания увидеть ее лицо… и он знал, шестым чувством знал, что именно увидит. Золотые волосы, тонкие черты… Таяна…

Что-то щелкнуло в голове, разом ударила волна воспоминаний — все еще отрывочных, нечетких, но постепенно складывающихся в цельную, хотя и зияющую брешами картину. Жаров теперь знал, почему эти двое кажутся ему знакомыми — это Лавочник и его слуга. Лавочник, продавший им табличку с заклинаниями и, видимо, зачем-то пославший им вслед своего молчаливого помощника… Захотел вернуть товар обратно? Денис мысленно застонал — господи, это было на самом деле или это все же был бред, вызванный галлюциногеном?

— О проклятие! — взвизгнул Лавочник, и Кирса от неожиданности даже присел. — Остолоп! Это же… У нее же Кольцо Разлома… и на нем еще какие-то чары… не могу определить! Сними его немедленно, Кирса, немедленно!

— Но как, хозяин?!

— Как хочешь! — заорал Лавочник. — Палец отрежь!

— Да, хозяин!

В руке Кирсы словно по мановению волшебной палочки появился короткий нож. Жаров рванулся изо всех сил, рванулся мысленно — в стремлении помешать этому подонку изуродовать самую прекрасную из всех женщин.

И незримые путы, сдерживающие его, лопнули. Пусть это были не веревки и цепи, а всего лишь хитросплетения сложнейших заклинаний. Тело вновь обрело свободу — столь неожиданно, что Жаров, скатившись со стола, рухнул под ноги Кирсе. Тот отпрыгнул в сторону, выставив перед собой скрюченные пальцы, брошенный за ненадобностью нож глухо звякнул о каменный пол. Жаров знал этот жест — подготовка к броску боевого заклинания. И он не боялся — эти придурки не сняли с него доспехи, а значит, не стоит опасаться огненного шара, плети молнии или ледяного копья. В памяти мгновенно проскользнуло все, что говорила Таяна о магии, — для того, чтобы сплести что-нибудь сложнее обычных атакующих заклятий, этому длинноухому ублюдку потребуется время.

Он его не получит.

Мотнув головой, чтобы захлопнуть забрало шлема, Жаров рванулся вперед, к Кирсе, одновременно нанося оторопевшему Лавочнику удар в челюсть сжатой в кулак латной перчаткой. Тело коротышки отлетело в сторону, глухо шмякнулось о стену и сползло на пол, оставляя за собой неширокую кровавую полосу. Но Денис не видел этого.

Пожалуй, этот Кирса и в самом деле был неплохим магом. Он успел ударить три раза, по одному на каждый шаг, который нужно было сделать.

Шаг… и огненный шарик бьет его в грудь. Брызги пламени летят во все стороны, оставляя следы подпалин на всем, что может гореть. Денис ощутил удар — не слишком сильный, но задержавший его на мгновение.

Шаг… и второй огненный шар попадает в лицо. Все темнеет перед глазами, шлем защищает зрение своего хозяина но при этом делает его почти слепым. Жаров снова теряет секунду — на то, чтобы лицевая часть шлема снова посветлела и он мог увидеть своего врага.

Шаг… что-то белое ударяет в левую ногу. Нога немеет — не очень сильно, видимо, какая-то часть заклинания все же сумела пробиться сквозь несокрушимую броню. Если бы на нем не было этого панциря, скорее всего его тело превратилось бы в сплошной лед, чтобы потом разбиться даже от легкого удара. А так — только онемение и мороз по коже.

Еще один шаг — последний. И бронированный кулак врезается в челюсть длинноухого Кирсы, явственно хрустит ломающаяся челюсть, брызжет кровь. Тело отбрасывает к стене, слышится еще один хруст, короткий полувскрик-полувсхлип… и лысая фигура с заостренными ушами и желтыми змеиными глазами, которым уже не суждено закрыться, замирает на полу, неестественно выгнув шею.

Жаров некоторое время тупо стоял, тяжело дыша, и разглядывал труп своего противника. Затем поднес к забралу шлема свою правую руку — пальцы, укрытые металлической чешуей, были в крови. Затем бросился к Таяне, принялся тормошить ее, трясти, пытаясь привести в чувство… бесполезно — девушка все так же была без сознания.

Лавочник что-то говорил про кольцо… Денис поднял безвольную руку своей подруги — кольцо, как ему и положено было, сидело на пальчике, сидело достаточно свободно, как и раньше. Он прикоснулся к нему, пошевелил, попытался снять — и даже не удивился, когда золотой ободок легко прошел через фалангу и оказался у него в руке. Пожав плечами, он надел его обратно… ему показалось, или она на самом деле чуть вздрогнула, когда кольцо соприкоснулось с пальцем?

Проклятый Лавочник боялся, что кольцо… выведет Таяну из этого сна? Или сделает что-то еще? Если действовать по принципу, что враг моего врага — мой друг, то что бы это кольцо ни сделало, все будет на пользу. Он снова встряхнул девушку — никакого эффекта. Таяна по-прежнему спала. Спящая златовласая красавица.

Старая сказка… спящая царевна в хрустальном гробу, прекрасный принц, пробившийся сквозь колючий кустарник… Или хрустальный гроб из другой сказки? Прошло много лет с тех пор, как детские книжки ушли из его жизни, а своих детей, которым можно было читать про Колобка, Серого Волка и Гарри Поттера, у него так и не появилось. Но за последнее время Жаров убедился, что сказка — понятие очень относительное. А потому, не слишком уверенно ругая себя за глупость (поскольку верить в действенность описанного в сказке метода приведения в чувство прекрасных принцесс мог только полнейший глупец), он сдернул с головы шлем, путаясь в защелках, разделяющих элементы доспехов, и наклонился над девушкой. Спустя мгновение их губы встретились. Жаров почувствовал укол, как будто легкий удар током. А потом…

А потом глаза девушки открылись, ее руки шевельнулись, обхватывая его покрытые броней плечи, прижимая к себе, — и ее губы ответили на поцелуй…

Жаров ощутил толчок в грудь, что-то подвернулось под ноги, он потерял равновесие и упал на спину, громыхнув доспехами и сильно ударившись затылком.

— Я убью тебя, подонок!

Огненный шар ударил в плечо, Денис вскрикнул от неожиданной острой боли — капелька почти живого огня, расплескавшегося по несокрушимой броне, обожгла подбородок.

— Тэй, ты что? — воскликнул он, одновременно перекатом уходя от очередной атаки. Сейчас, когда шлем находился вне пределов досягаемости, магические удары вполне могли привести к фатальному исходу — и было вдвойне обидно, если ему придется умереть от руки той, которую он так стремился спасти. В голове в очередной раз что-то щелкнуло, остатки временно утраченных воспоминаний заняли положенные места и в том числе те из них, что относились к языку. — Таяна, остановись! Это же я, Денис!

Девушка замерла. Жаров, пошатываясь, поднялся.

— Убивать за один поцелуй?

— Дьен… Дьенис. — Она выговорила имя с некоторым трудом — так толком и не научилась. — Скажи, это правда ты? Только прошу, во имя Эрнис… только не лги.

— Это действительно я, — кивнул он. — Ты разве не узнаешь меня?

Она всхлипнула и прижалась к его груди.

— Что со мной произошло?

— Не только с тобой. — Он провел рукой по ее волосам, запоздало подумав, что прикосновение металла вряд ли можно счесть лаской. — Какое-то заклинание… Лавочник называл его Лабиринтом, кажется. Не слыхала?

— Нет…

— Кажется, им очень не хотелось нас отпускать. Этот его помощничек… он наложил на нас это заклинание. Признаться, я не вполне понял, в чем вся штука. Вроде бы я был в другом мире, как бы в прошлом, но и не совсем в том прошлом, которое я помню. И еще… Лавочник говорил, что выпутаться из этого Лабиринта самостоятельно нельзя. Я не очень долго слушал их разговор, понял только, что у меня что-то вроде иммунитета…

Таяна слабо улыбнулась.

— Я тебе рассказывала… заклинания действуют на тебя немного… странно. Слабо.

— Угу… а еще он что-то сказал про твое кольцо. Назвал его Кольцом Разлома, только не объяснил, что имел в виду.

Она содрогнулась всем телом.

— Кажется… Дьен, я не уверена, но я что-то слышала об артефактах Разлома. Вроде бы когда-то давно было несколько таких. Только не кольцо — кажется, меч, перчатка… еще что-то, не помню. Только я все равно не знаю, как ими пользоваться. Читала, что цель создания этих артефактов — найти выход из безвыходной ситуации.

— Звучит красиво…

— Только звучит. Даже автор той книги не имел ни малейшего представления, что может означать эта формулировка. И как привести артефакт в действие.

Чуть отстранив от себя девушку, Жаров тяжело вздохнул:

— Кажется, сейчас самое время догадаться.

Проследив направление его взгляда, девушка увидела темный потек на стене. Внизу, на полу — несколько осколков стекла и смятые очки.

— Лавочник? — полувопрос-полуутверждение.

— Он самый, — скривился Денис. — Ушел, гаденыш. И наверняка вернется. Попробуем выбраться отсюда?

Дверь, как того и можно было ожидать, оказалась запертой. Повинуясь жесту Таяны, Денис отошел в сторонку, одновременно нахлобучивая шлем. Волшебница вскинула руку, что-то почти невидимое, похожее на марево над костром, понеслось к двери. Раздался глухой удар, одна из колонн треснула и, чуть помедлив, тяжело рухнула на пол, разбрызгивая вокруг каменное крошево. Выглядящая довольно хлипкой на вид дверь даже не шелохнулась.

— Не сработало?

— На дверь наложено заклинание отражения. Боюсь, что и на стены тоже.

— Мы не сможем выбраться?

Снова ударило боевое заклинание — теперь это была ветвистая, ослепительно яркая плеть молнии. Разряд врезался в зарешеченное окошко у самого потолка — и тут же отразился рикошетом, девушка еле успела увернуться от собственного же удара, который мог сжечь ее на месте.

— Если я правильно поняла насчет этих… Волн, то выбраться сможем. Все рано или поздно изменится, и тогда исчезнут и заклинания. Возможно — вместе со стенами.

— И сколько нам ждать?

— Не знаю…

Свет, отбрасываемый масляными светильниками, отразился от камня в кольце волшебницы. Денис подумал, что идея об изменениях, что произойдут при прохождении очередной Волны, может быть, и здравая — но вот будет ли обиженный Лавочник ждать? Или заявится сюда с подмогой — а из того немногого, что Денис знал о Гавани, вряд ли следует в полной мере рассчитывать на мастерство Таяны и несокрушимость его доспехов.

— Как ты считаешь, Тэй… у нас сейчас ситуация безвыходная?

В ответ — лишь пожатие плечами. Что тут говорить, когда все и так ясно. Жаров с некоторым опозданием подумал, что следовало бы свернуть Лавочнику шею… он, вероятно, куда опаснее своего длинноухого помощника, и оставить его без присмотра было непростительной глупостью. Но это — лишь часть проблемы, значительной… но вряд ли самой важной. Самое важное — исчезновение портала, и теперь, вероятно, они вообще не смогут вернуться. Что там говорил Оракул? Те, кто, уходя в Гавань, закрывал за собой портал, не возвращались уже никогда… Да уж, ситуация и в самом деле кажется безвыходной.

Как зачарованная Тэй смотрела на кольцо. Золотой ободок с полупрозрачным камнем ничуть не изменился, был таким же холодно-равнодушным, никак не проявляя скрытую мощь… если она вообще была. Ее губы чуть заметно шевелились. Денис прислушался к еле различимому шепоту.

— Я не знаю… я не знаю, как им воспользоваться…

— Таяна, зачем магу меч?

Она подняла на него удивленные глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Зачем магу меч и доспехи? Тебе не кажется, что опытный волшебник, настолько опытный, что сумел создать сложный артефакт, память о котором пережила века, не нуждается в таких вещах, как грубый клинок или тяжелый панцирь?

— Маги довольно редко носят мечи, — прошептала она, все еще непонимающе глядя на него. — Если тебя именно это интересует. И почти никогда не пользуются панцирями. Доспехи и оружие — удел воинов.

— Да, конечно, — протянул он, кивая. — Ты совершенно права. Тогда скажи мне, Тэй, зачем опытному магу вкладывать заклинание в меч или латы? Может, для того, чтобы ими смог воспользоваться даже обычный рыцарь?

— Я не знаю, Дьен. Я хочу выйти отсюда, но я не знаю, как сделать это, не знаю!

— Стой! — Он схватил девушку за плечо, даже не заметив, как она поморщилась, видимо, хватка оказалась чересчур сильной. — Повтори, что ты сказала.

— Я сказала, что не знаю, как нам выйти отсюда…

— Нет, — мотнул он головой. — Пожалуйста, слово в слово, повтори, что ты сказала.

Она на некоторое время задумалась, затем неуверенно произнесла:

— Я… хочу выйти отсюда, но я не зна…

— Вот оно! — воскликнул Жаров, ткнув пальцем в кольцо. — Как только ты произнесла эти слова, камень немного засветился. Таяна, я не знаю, прав я или нет… просто скажи это еще раз. Но только очень сильно пожелай этого, изо всех сил, как будто бы важнее для тебя нет ничего. Да это и впрямь так.

— Дьен, прости… но заклинания так не работают.

— Таяна, я понятия не имею, как они работают. Не получится — попробуешь что-нибудь еще.

Пожав плечами, с явно написанным на лице выражением «и кто это здесь учит меня колдовать?», Тэй вытянула руку вперед, нацелив кристалл кольца на дверь.

— Я хочу выйти отсюда.

Особой страсти в этих словах не прозвучало. Камень на кольце вспыхнул на мгновение и тут же угас.

— Вот видишь…

— Таяна, ты недостаточно желания вкладываешь в эти слова. — Жаров прекрасно понимал возникшую у девушки проблему. Его бы тоже порядком возмутило, если бы какой-нибудь дилетант попытался давать ему советы… ну, допустим, по тактике проведения десантных операций. — Попробуй еще… я прошу.

— Я хочу выйти отсюда!

В этот раз кольцо даже не засветилось.

— Тэй, девочка… сила желания не в крике. Сосредоточься и…

Кто знает, что послужило причиной — то ли Таяна все-таки сосредоточилась и вложила в свои слова должную меру желания, то ли слова следовало произнести трижды. А может, кольцо просто само решало, когда именно нужно активизировать упрятанное в него заклинание — так или иначе, но факт остается фактом. Когда Тэй в третий раз произнесла свое желание, зал залила ослепительная голубая вспышка. Сияние ударило в стены — и они, устоявшие под чарами Таяны, пошли трещинами. Колонны смело сразу — потолок тут же просел, сверху посыпались обломки. Здоровенный обломок мрамора ударил Дениса в плечо, сбив его с ног. Тэй вскинула руки над головой, что-то крикнула — и ее окутало голубоватое облако, почти невидимое в ярком сиянии бьющегося о стены света. Этот свет жил уже сам по себе, кольцо давно погасло — а он все продолжал крошить камень. Жарова несколько раз перекатило по полу, затем он кое-как сумел встать на ноги — только для того, чтобы тут же быть сбитым вновь. Благодаря броне он не получил особых травм — но устоять на ногах под ударами каменных обломков было невозможно. От купола, защищающего девушку, обломки отлетали, частично превращаясь в пыль… но видно было, что сияние поля слабеет — еще немного, и рушащийся свод накроет девушку. И тогда…

Жаров привстал на одно колено и огляделся. Потолок еще держался, но ему явно осталось недолго. Одна из стен вот-вот была готова рухнуть, ее пересекала стремительно расширяющаяся трещина. А волны голубого света, продолжая свою разрушительную деятельность, в то же время несколько изменили ритм. Теперь они стягивались к центру зала, создав там голубой вихрь, постепенно уплотняющийся, с каждой секундой приобретающий вполне законченную форму. Денис уже не раз видел эту проклятую форму — и каждый раз это зрелище сопровождалось целым ворохом неприятностей — от потери памяти до ошейника раба.

— Тэй! — заорал он и, подозревая, что в этом аду она вряд ли сможет его услышать, ткнул рукой в сторону приобретающего форму портала. — Тэй, туда!

В ее ответном взгляде плескался ужас. И Денис вдруг увидел, как один из булыжников, разлетевшись в труху от удара о магический защитный купол, осыпал девушку каменным крошевом… Защитное поле было пробито. Более не раздумывая, он бросился к девушке, подхватил ее под мышку, как мешок, и одним прыжком, почему-то зажмурившись, влетел в портал.

Боль пронзила все его тело. Рядом раздался вопль Таяны — а вокруг них, сцепившихся в объятии, вертелся водоворот голубого огня. И они не видели, как там, где они были еще несколько мгновений назад, вспух шар ослепительно синего пламени, просевший свод, вместо того чтобы рухнуть вниз, рванулся вверх. Здание в один момент превратилось в разлетающуюся во все стороны груду обломков, сметая соседние дома. В нескольких сотнях шагов от синего вихря, бушующего на месте разрушенной Лавки Снов, тяжело облокотившись о стену, стоял Лавочник. Стоял, уставившись на руины своего детища, и молчал. Не выкрикивал угроз, не обещал обрушить на головы проклятых Стражей невероятные проклятия… его остановившиеся глаза вряд ли даже что-то видели в этот момент. Эти дилетанты, возомнившие себя истинными Стражами, привели в действие Кольцо Разлома… они считают, что перехитрили его, Лавочника. Они думают, что можно безнаказанно использовать самое сильное заклинание, когда-либо созданное разумными существами. Их ждет разочарование — и оно будет горьким, очень горьким. Смогут ли они жить с этим?

Лавочник отрешенно думал о том, что пройдет Волна… ну, может, две или три Волны, и от следов нынешней катастрофы не останется ничего. К тому времени он возродит Лавку Снов. Он прожил долго, очень долго. Даже старейшие из тех, что называли себя эльфами и по меркам других миров считались чуть ли не бессмертными, были куда моложе его. За прошедшие века он уже видел подобные картины и давно сбился со счета, сколько раз его грабили, сколько раз уничтожали его Лавку, — она все равно возрождалась снова и снова. Потому что этот мир без Лавки Снов будет уже другим… Жаль Кирсу, он был неплохим ассистентом, может быть, немного недальновидным, но все равно неплохим. Что ж, все смертны… придет время, появится другой помощник. Все преходяще… А Лавка Снов вечна.

Они кубарем покатились по камням — Денис, будучи в доспехах, не слишком пострадал, а вот его подруге досталось изрядно — и не только от камней, но и от самого Жарова. В первую секунду Таяна еще успела выкрикнуть что-то донельзя нелицеприятное, но потом пыль забила ей рот, и девушке осталось только сосредоточиться на том, чтобы ничего не повредить.

Наконец падение прекратилось. Жаров, кряхтя, встал — латы там или нет, но падение есть падение. Тело ломило, к тому же он явно растянул связку на неудачно подвернутой кисти. Таяна лежала рядом, не желая приобретать вертикальное положение до того, как убедится в целости своих костей. На матовых доспехах не осталось и царапины, а вот одежда волшебницы теперь годилась разве что на тряпочки. Кое-где в прорехах проглядывали кровавые ссадины, а красное пятно на скуле свидетельствовало, что в обозримом времени это место будет украшено внушительных размеров синяком.

— Ты… сошел… с ума…

В ответ Денис только хмыкнул — там, в Гавани, им грозило нечто похуже, чем заполучить букет синяков и ссадин, скатившись с невысокого холма. Он огляделся — они находились на берегу моря, и погода была не слишком приветлива к людям. Небо, затянутое черными тучами, время от времени освещали вспышки молний. Дождя не было — но он мог начаться в любой момент. Но куда больше перспективы вымокнуть Жарова беспокоило другое — там, в вышине, время от времени мелькали сполохи голубого света… и это не было небом. Это был тот самый свет, от которого они столь эффектно пытались удрать.

— Кажется, нам пора возвращаться, — мрачно заметил он. — Жаль, что все так получилось… все впустую.

— Впустую? — Она удивленно посмотрела на Дениса. Тот, вздохнув, кивнул:

— Именно так… эти подонки забрали наши вещи. Значит, и табличку с заклинанием тоже.

Дотронувшись до груди, Тэй покачала головой.

— Табличка у меня… Я убрала ее в корсаж. — Девушка невесело усмехнулась. — Думала, целее будет.

Снова ударил гром — и Жарову показалось, что даже земля под ногами заходила ходуном. А в следующее мгновение он понял, что это совсем не плод воображения. С каждой секундой земля тряслась все сильнее и сильнее, и ему уже было трудно устоять на ногах.

Скользя, время от времени съезжая вниз, он вскарабкался на холм, с которого они недавно скатились. Они находились не так уж и далеко от Гавани — если подумать, то как раз на таком расстоянии, какое прошли там, в другом мире, в поисках Лавки Снов. Он увидел, как, зашатавшись, рухнул один из шпилей Гавани — купол, что защищал ее от проникновения извне, не мог спасти здания от землетрясения.

Рухнула еще одна башня, обрушился фрагмент стены… За спиной раздался пронзительный, наполненный ужасом визг Таяны. Денис стремительно обернулся, потерял равновесие — камень очень удачно вывернулся из-под ноги — и рухнул на пятую точку, не слишком элегантно съехав вниз — туда, откуда так долго лез на холм.

— Что случилось?

Дрожащей рукой она указала в сторону моря. Жаров повернулся и почувствовал, как холод заползает под броню, заставляя тело покрываться гусиной коже. Там, на самом горизонте, под небом, рвущимся от непрекращающихся ударов молний, поднималась стена… Жаров попытался привычно оценить высоту волны — если он еще не растратил былых навыков… он помотал головой. Видимо, растратил… потому что не бывает волн высотой в полкилометра.

Или бывает?

— Таяна… Тэй, нам надо немедленно уходить отсюда, — пробормотал он. Волна стремительно приближалась, и становилось ясно, что времени у них очень мало. Не хватит даже на то, чтобы добежать до Гавани. Раз она уцелела там, в будущем, — значит уцелеет и сейчас.

Краем уха он слышал, как девушка, заикаясь и дрожа, читает слова заклинания, которое должно было мгновенно вернуть их назад в будущее, если верить Сиятельной Эрнис… или Арианис, что, видимо, одно и то же. Сейчас следовало ожидать чего угодно — портала, сияющего тоннеля, вихря, который подхватит их и понесет куда-то…

Вихрей хватало — небо, казалось, окончательно сошло с ума. И водоворотов в ближайшем будущем тоже будет предостаточно. Но все это ничуть не влияло на две фигуры, по-прежнему одиноко стоящие на берегу… Вода стремительно отступала, обнажая каменистое дно, чтобы скоро, очень скоро вернуться, обрушиться на землю со всей силой, сметая на своем пути все — деревья, камни, здания и, конечно, людей. Жаров вспомнил, что и этотмир пережил Великий Потоп — весьма похожий на тот, что, согласно легендам, когда-то прокатился и по Земле… его Земле.

— Это мы виноваты, — прошептал он, глядя на приближающуюся волну, как на кару небесную, что призвана наказать их за какие-то не слишком ясные грехи. — Это проклятое кольцо вызвало Потоп, я знаю.

Откуда взялась эта уверенность, Денис точно сказать не мог. И все же чувствовал, что прав. Именно кольцо, высвободив спрятанную в нем чудовищную силу, способную прорвать Границу, породило чудовищной силы откат. Ничто не дается даром, за все следует платить.

— Она… обманула нас, — пробился к нему еле слышный сквозь грохот все усиливающейся бури голос Таяны. — Эрнис обманула нас.

— Попробуй еще раз! — крикнул он, стараясь перекричать вой ветра, обнимая девушку, которую могло в любой момент сбить с ног. — Попробуй, у нас мало времени.

Он развернул девушку, почти полностью перекрыв ей обзор, стараясь защитить ее от ветра и одновременно от зрелища все приближающейся, все растущей волны.

— Закрой глаза! — приказал он, и Таяна послушно зажмурилась. — Прекрасно. А теперь, девочка, пару раз вздохни поглубже и успокойся. У нас еще навалом времени, пять попыток, десять — не важно. Будем считать, что Эрнис сказала нам правду, что все у нас получится…

Он говорил и говорил, зная, что там, за спиной, стена воды с каждым мгновением становится все ближе и ближе. Знал, что в запасе у них скорее всего только одна попытка… максимум две. А потом все будет кончено. Признаться, Денис не слишком верил в собственные слова. Эрнис использовала их, использовала, как говорится, втемную, ничего толком не объяснив, — просто бросила, как котят, в омут и принялась наблюдать, выплывут они или нет. А надо ли ей было, чтобы котята выплыли? Зачем вообще она решила им помочь? Испугалась разрушения магических сил мира? А может, ей просто необходимо было избавиться от Стражей? Может, заслав их в прошлое, Эрнис приговорила их к смерти? И слова, что произносит сейчас Таяна, ничего не значат?

Вихрь золотых искр закружился вокруг двух обнявшихся фигур, он вертелся все быстрее и быстрее и вдруг сжался в ослепительно сияющую точку, ярко сверкнувшую — и тут же погасшую. А спустя несколько секунд на опустевший берег с чудовищной силой обрушилась вода, сметая все, что можно было смести.

Двое, мужчина и женщина, стояли на скале, глядя вниз. Позади них виднелись дома, маленькая деревенька, приютившая их в этот тяжелый час. Горцы — простые люди, они не стали интересоваться, откуда пришла эта пара, что оставила она за плечами и куда намерена двинуться дальше. Они просто предоставили двум путникам кров, разделили с ними пищу.

Странники задержались в деревушке. Они жили здесь уже несколько недель, и за это время немало нашлось людей в селении, что стали смотреть на пришельцев с уважением, симпатией и даже некоторым благоговением. Женщина, довольно искусная в магии, практически в этих местах неведомой, старалась помочь всем, кто нуждался в помощи, — лечила, старалась в меру своих сил подправлять погоду, а долгими вечерами, при свете пляшущего под потолком голубого шарика-светлячка, рассказывала детям странные, но потрясающе интересные истории.

Мужчина не владел магическим искусством и, хотя носил оружие, не мог считаться очень уж хорошим воином. Неплохим — не более того. Горцы — народ в общем-то мирный — умели постоять за себя и оружием владеть учились с детства. Зато у мужчины оказались другие таланты — он много знал о камне, умел приготовить странную смесь, что, высыхая, становилась твердой — с ее помощью можно было построить каменные стены домов, куда более прочные и надежные, чем обычные мазанки. Он научил людей, как можно с помощью обожженных на огне глиняных трубок доставить воду от источника, бьющего из скалы неподалеку, прямо в дома. Он часто был мрачен, разговаривал нехотя — но никогда не отказывался от работы, напротив, хватался за любое, даже трудное и грязное дело с какой-то яростью, словно стремясь болью, усталостью и потом наказать себя за что-то… или что-то себе доказать.

Но у них обоих была одна странность — время от времени они приходили вдвоем на эту скалу и долго стояли здесь, лишь изредка обмениваясь короткими, ничего не значащими фразами. Они смотрели вниз, на долину, что уже освободилась от воды, обрушившейся неизвестно откуда. Горцы считали, что вода — это кара для жителей низин, погрязших в жадности, праздности и кровавых междоусобицах. Может, они и были правы, во всяком случае, их гости не спорили с этим мнением.

— У Бруна, кузнеца, дочка наделена Даром, — тихо сказала женщина. — И Эя, дочка Шамсуры-травницы, тоже.

Мужчина не ответил, напряженно всматриваясь вниз, в долину. Он надеялся увидеть там хоть что-то живое — хотя бы зайца. Но там не было ничего… и никого.

— Их способности пропадут. Их некому учить…

— А ты?

— Я не умею… воспитать волшебницу очень сложно. Я ведь и сама не слишком большой мастер, ты же знаешь.

Он помолчал — ему почудилось движение внизу. Затем вздохнул…

— Пойми, все, что мы знали, умерло. Я благодарю Арианис за то, что мы пришли сюда прежде, чем там, — он кивнул в сторону долины, сплошь покрытой небольшими озерами, перемежающимися с участками жидкой грязи и грудами спутанных кронами, вырванных с корнем деревьев, — случился этот ужас. Знаешь, мне иногда кажется, что эти горцы правы. Это кара. И все, что мы можем сделать, это искупить свои грехи.

— Грехи? — мягко спросила она.

— Да, именно грехи. — Он был совершенно серьезен. — Знаешь, когда я увидел, как волны сметают нашу страну, я понял, что жизнь — это не просто теплое место, сундучок с золотыми монетами и любовь женщины. Да, я струсил. Я бежал… но теперь я думаю, что это просто шанс. Шанс начать все сначала.

— Я буду учить детей, — вдруг коротко, с какой-то жесткостью, бросила волшебница. Она подошла к мужчине и положила руку ему на плечо. Он чуть заметно вздрогнул. — Я буду учить детей. Но не только магии — я буду учить их всему, что знаю. И расскажу о Бореалисе… и об Арианис. О ней — в первую очередь… Знаешь, они ведь что-то знают, слухи докатились и сюда. Только вот произносят ее имя немного странно — Арнис… или Эрнис, иногда их бормотание сложно разобрать. Но ведь не важно, как зовут ту, которая достойна поклонения, верно? Важно лишь то, что ты чувствуешь, произнося ее имя.

Он повернулся и внимательно посмотрел на нее, медленно пробегая глазами по каждой черточке ее не очень молодого, но такого дорогого ему лица. Отправляясь в бега, он знал, что за допущенную им ошибку скорее всего его ждет смерть — его могущество не имел привычки прощать оплошности своим слугам. Он надеялся скрыться в горах, пожить там несколько лет — а тогда, возможно, удастся снова вернуться к нормальной жизни. Кто знает, его могущество ведь тоже не вечен.

И настоящим шоком стало для него то, что эта женщина пошла с ним. О, он и в самом деле любил ее, но думал, что ее ответные чувства продиктованы лишь стремлением волшебницы средней руки упрочить свое положение. И вот теперь, отбрасывая все, что достигла за прошедшие годы, она добровольно хотела отправиться с ним в изгнание. Он пытался заставить ее отказаться от принятого решения — тщетно. Волшебница сделала свой выбор — и не намерена была отступать.

— Да, Сикста. — Галантор положил свою ладонь поверх ее тонкой руки. — Да, любовь моя, ты будешь учить их. И мы будем искать других выживших, они обязательно найдутся, Сикста. А я всегда… ты слышишь, всегда буду рядом. Всегда, любовь моя…

Глава 12 ВРЕМЯ ПОЛУЧАТЬ ОТВЕТЫ

… Весьма интересно, что его Императорское Величие Талас Шестнадцатый, прозванный Ревнителем Порядка, получил это прозвание отнюдь не за то, что в период его правления были приняты и неуклонно претворялись в жизнь довольно суровые законы, большая часть которых в той или иной форме не утратила силы и по сей день. И даже не потому, что именно в период правления Императора Таласа Шестнадцатого была сделана первая относительно успешная попытка привести законодательство Империи к единой упорядоченной системе. Подобные попытки, пусть и менее успешные, предпринимались и ранее — при Императоре Таласе Седьмом Защитнике и при Императоре Таласе Тринадцатом Грозном. Впоследствии Император Талас Двадцатый Реформатор сумел поставить законотворчество на упорядоченную основу, именно он основал Палату лордов, практически полностью передав полномочия по законодательной деятельности ей, оставив за собой лишь право последнего слова.

Конечно, вклад Императора Таласа Шестнадцатого в создание правового общества трудно переоценить. И все же, как утверждают историки того времени, прозвание, полученное им еще при жизни — факт небывалый в истории династии Таласов, — имело несколько иную основу. Его Императорское Величество сумел добиться того, чего не смогли достичь ни его предшественники, ни его последователи, — его стараниями была почти полностью ликвидирована преступность в Тирланте, в тот период — столице Империи. Существование Гильдии убийц и особенно ночных воинов — тайной секты специально обученных бойцов, — длительное время было бельмом на глазу Империи. Подробнее о расцвете и закате Гильдии см. главу 9, «Ночной мир Империи».

Разумеется, Император Талас Шестнадцатый знал, что явные попытки расправиться с Гильдией не найдут поддержки среди знати. Тогда еще свежи были в памяти аналогичные действия отца и особенно деда Императора — и последовавший за ними террор со стороны наемных убийц, в ходе которого прервался не один древний род. И Император избрал несколько неожиданное, но весьма эффективное решение проблемы. Его доверенные лица уничтожили логово ночных воинов, справедливо предположив, что подобные деяния вызовут объявление Гильдией так называемой Большой Охоты, нацеленной не на Императора — в данном случае он находился вне подозрений и обвинение его в причастности к этому деянию не встретило бы понимания даже среди членов Гильдии. Была также намеренно допущена утечка информации, в результате которой Гильдии стали известны и имена участников бойни, и направление, в котором эти люди покинули столицу. Традиции Большой Охоты в настоящее время давно забыты. Известно только, что в ней приняли участие практически все члены Гильдии убийц, а также немалое количество наемных воинов (в основном — самого низкого пошиба) и магов средней руки. Преследуя тех, кого Гильдия считала ответственными за ночную резню в Тирланте (подробнее о данном событии см. труд Делтрана Бирта «Правление Ревнителя Закона», глава 3), армия убийц и наемников оставила столицу. Спустя какое-то время армия была окружена и полностью уничтожена имперскими войсками.

Хребет ранее непобедимой Гильдии был сломлен — и прошло почти сорок лет, прежде чем ей удалось возродиться. Но уже никогда — вплоть до восхождения на престол Императора Гарта Первого Узурпатора — Гильдия не имела достаточной силы, чтобы с нею считались (об окончательном уничтожении Гильдии убийц см. том 4, «Династия Гартов»).

Существует множество теорий относительно того, кто являлся организатором и исполнителем этой тщательно разработанной и блестяще исполненной операции. Есть масса свидетельств в пользу того, что имперским легионом на поле близ т. н. Гавани Семи Ветров (этимология названия неясна, подробнее см. труды Делтрана Бирта, Агниуса Руттуса, а также летопись Линеаса Кулла Дарция «Истинные хроники Его Императорского Величества Таласа Первого») командовал некий Кай Гэрис, бывший в то время командиром «черных плащей», личной гвардии Императора. Однако есть также и свидетельства, что примерно в то же самое время «черные плащи» под командованием Гэриса провели ряд карательных операций в самой Тирланте. Делтран Бирт в своих знаменитых хрониках «Правление Ревнителя Закона» возлагает ответственность за уничтожение Гильдии на некоего человека по имени Дьен Сэнсэй, который был доверенным лицом Императора. Подтвердить или опровергнуть это утверждение также невозможно по причине крайне недостаточной информации об этом человеке.

Теперь рассмотрим следующий этап правления Таласа Шестнадцатого Ревнителя Порядка — войну с т. н. Союзом Морских Королей. Как пишет Агниус Руттус в своей книге «Короли Морей — величие и падение»…

Барон Риал де Керрус, профессор истории,

«Империя — от первого до последнего дня».

Том третий. «Династия Таласов»

* * *

Золотая завеса спала, и вокруг сразу стало очень темно. И только через несколько секунд Денис понял, что это просто реакция глаз при переходе от ослепительного сияния магического огня к нормальному дневному свету, сочившемуся в храм Ветра через невидимые щели.

— С возвращением, — раздался за их спинами мелодичный голос.

— Спасибо, — буркнул он, не оборачиваясь. Медленно разжав объятия, он отпустил свою спутницу. И тут же снова подхватил ее на руки, чтобы не дать ей упасть. Тут же прямо перед ним появилось глубокое мягкое кресло, видимо, Эрнис постаралась, больше некому. Осторожно уложив потерявшую сознание девушку, Жаров обернулся к богине и скрестил руки на груди, давая понять, что не сдвинется с места, пока не получит ответы на все свои вопросы. По отношению к существу, способному в мгновение ока исчезнуть, предоставив Дениса и Таяну их собственной судьбе, жест был донельзя смешной. Но Эрнис из каких-то своих соображений решила принять правила игры. Может, она чувствовала свою вину… а может, просто считала, что эти двое заслужили право на беседу с богиней.

А может, богине просто хотелось поговорить — впервые за многие и многие сотни лет поговорить с теми, кто побывал там, во временах ее молодости, во временах, когда она еще не была богиней.

Ее взгляд уперся в Жарова, и тот вдруг почувствовал непреодолимое желание спрятаться, закрыться чем-нибудь… например, метровым слоем корабельной брони. Кто-то — и он даже знал, кто именно, — копался у него в мозгах, считывая оттуда воспоминания. Затем она отвела глаза в сторону.

— Прежде чем ты наговоришь много такого, о чем впоследствии будешь жалеть, я должна признаться, что была с вами почти честна.

— Почти? — В одно это слово он вложил весь сарказм, который только смог. На Эрнис это не произвело ни малейшего впечатления.

— Я действительно знала, в какое время вы попадете. Но — и только. Я не знала… или если точнее… могла только предполагать, что именно вам предстоит совершить. Если хочешь, можешь мне не верить. — Она щелкнула пальцами, и прямо перед Жаровым возник столик, буквально прогибающийся под тяжестью еды.

Только сейчас он вдруг понял, до какой же степени голоден, — раньше об этом как-то не было времени думать. Рядом в кресле зашевелилась Таяна — доносящиеся со столика аппетитные запахи могли бы поднять и мертвого.

— Вам стоит подкрепиться. А я пока расскажу вам свою историю… и отвечу на ваши вопросы.

Некоторое время она молчала… Денис и Тэй отдавали должное неубывающему содержимому столика, чувствуя, как постепенно в тело вливается сытость. Сытость — и умиротворение. Денис подумал, что с волшебницы станется добавить в иллюзорную, но от этого не становящуюся менее вкусной пищу какой-нибудь компонент, способный приглушить страсти, расслабить и успокоить людей. А может, просто после пережитых волнений разум сам стремился отдохнуть.

— Я начну с самого начала. — Красивое лицо богини стало вдруг печальным… впрочем, это только добавило ей очарования. — С тех давних лет, когда я еще была молодой. И живой…

* * *

Эрнис… нет, тогда еще Арианис, была еще совсем молодой, когда началась война. Девочка, у которой были обнаружены весьма солидные магические способности, училась в одной из школ, что были организованы монахами Желтого Ордена для будущих магов — гордости и силы Лиара. Это время Арианис помнила плохо — да и не было в нем ничего особенно яркого. Долгие часы бдений над старыми книгами, нудные — временами просто усыпляющие — лекции учителей. Для десятилетней девчонки это было невыносимо скучным занятием. Очень быстро она узнала, что изучение магии требует огромного труда, и не раз уж подумывала, а не сбежать ли ей домой, к родителям… в конце концов, кое-чему она научилась, и этого вполне хватит для того, чтобы обеспечить себе кусок хлеба…

Может, она и сбежала бы. Если бы было куда — село, где жили ее родители, оказалось на пути армии захватчиков… Уже много позже девочка узнала, что агрессоры, вообще говоря, не старались уничтожать мирное население — но жестоко подавляли любые, даже самые жалкие попытки сопротивления. Мать Арианис, волшебница весьма посредственных способностей, посмела использовать магию, чтобы защитить свое имущество… За это люди в матово блестящих доспехах сожгли и ее, и ее мужа, и десяток ближайших к ее дому дворов. В назидание…

Потом было много подобных событий. Везде, где маги пытались встать на защиту своей страны, они уничтожались быстро и безжалостно. Правитель Мидиас бросил против непонятно откуда явившихся врагов армию — она была стерта с лица земли. Пал Кер-Лиар, спустя месяц был уничтожен последний оплот сопротивления — Желтая Обитель…

Все это прошло мимо Арианис. Их школа — два десятка домиков в горах — не привлекла внимания захватчиков. И только время от времени доносившиеся до этих мест новости заставляли иногда по ночам дрожать от страха… не только учеников — но и немногих учителей, что остались присматривать за детворой. Большинство же ушли защищать свою страну — и не вернулись.

А потом вдруг сразу все затихло… Ши-Латар, впоследствии принявший имя Бореалиса, объявил о снижении налогов, издал еще немало указов, одним из которых обещал прощение всем магам, что поклянутся не вредить Лиару и его правителю. Кто-то искренне пожелал пойти на мировую с оккупантами, кто-то затаил злобу и вознамерился в дальнейшем отомстить… этих было немного, память о том, как расправились Соратники (теперь их называли так) с Желтой Обителью, была еще свежа, а руины неприступной крепости Ордена даже не успели порасти травой.

Годы текли спокойно и размеренно. Учебники — лекции — практические упражнения — снова книги, истрепанные прикосновениями рук сотен учеников. Где-то там, в большом мире, происходили интересные вещи — Соратники захватывали соседние уделы один за другим, вереницы рабов отправлялись строить дороги, распахивать поля… Среди жителей Лиара все больше и больше находилось тех, кто говорил, что жить под рукой Бореалиса куда лучше, чем под рукой Мидиаса. Постепенно голоса эти сливались в единый хор — и, слушая его, находились уделы, что сами распахивали врата замков перед армией Бореалиса. Обо всем этом знали учителя — но постепенно взрослеющим детям не стоило забивать голову такими вещами. Учебники — лекции — практические занятия, вновь и вновь вращался этот круговорот. И неожиданно для себя самой Арианис поняла, что ей нравится учиться…

Ей было шестнадцать, когда наступил срок окончания школы. В этот день она должна была получить звание волшебницы — и клеймо, что навсегда изуродует ее руку. Клеймо, отмечающее ее право пользоваться магией на территории Лиара, зарабатывать этим свой кусок хлеба. В этот день она должна была стать взрослой — шестнадцатилетняя девчонка, для которой еще вчера существовал один дом — школа, одна семья — учителя и другие ученики… Ей предстояло отправиться в большой мир, о котором она не так уж и много слышала. В этот день она впервые увидела Бореалиса.

Он в сопровождении десятка Соратников прибыл, чтобы посмотреть на выпускников. Возможно, уже тогда Бореалис задумывал возрождение Желтого Ордена как замены той силе, которую утратили его Соратники…

— Они и вправду утратили силу? — уточнил Жаров.

— Да. В тех боях, что бросили Лиар на колени перед ними, Соратники метали молнии, от которых не защищала ни броня, ни толстые, окованные медью щиты. Но потом…

— Их метатели молний, — Жаров постарался подобрать подходящее слово, которое было бы понятно и Эрнис, и Таяне, — они умерли, так? Перестали работать?

— Ты все понял правильно, — усмехнулась Эрнис. — В них не было магии ни капли. Это было просто изделие человеческих… — она вздохнула, — ну, почти человеческих рук. И оно сломалось. Много позже я поняла почему. Эти… метатели были из другого мира, как и их владельцы. Здесь им не было места. Но я продолжу. Итак, Бореалис посетил школу…

Юноши и девушки один за другим подходили к ректору школы, чтобы получить его прощальные дары. Одну золотую монету — чтобы ученики не умерли с голоду, прежде чем найдут для себя приносящее доход занятие. Серебряный кулон на длинной тонкой цепи — знак школы. Одну-две книги, именно те, которые могут пригодиться выходящему в мир бывшему ученику, индивидуально подобранные для каждого. И магическую печать на тыльную сторону левой кисти — вечное клеймо, которое нельзя ни смыть, не вывести иным способом. Только отрубить себе руку. Но альтернативой было навсегда отказаться от использования магии, а потому те, что собрались здесь, стиснув зубы, протягивали левую руку, чтобы получить отметину, свидетельствующую о принадлежности к магическому сословию. Это было больно, очень больно — и зал огласился криками тех, кто не сумел или не счел нужным накладывать на себя болеутоляющие чары. Арианис шла одной из последних. И вдруг почувствовала, что Бореалис смотрит на нее. Почувствовала, несмотря на то, что на нем, как обычно, был глухой, без прорезей, матово поблескивающий шлем.

А затем он склонился к ректору, который был ниже правителя чуть ли не на две головы, и что-то спросил. Выслушал ответ, а затем отдал короткий приказ — и старик склонил голову, подчиняясь. И, когда Арианис протянула руку, чтобы принять боль и клеймо, лишь покачал головой.

— Сиятельный Бореалис приказал не возлагать на тебя печать.

Девушка вздрогнула — больше от испуга, чем от радости.

— Означает ли это, что мне… мне нельзя будет заниматься магией? — Она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. — Но… почему?

— Ты можешь заниматься магией, Арианис, — раздался чуть скрежещущий, отдающий металлом голос из-под шлема. — Сколько угодно. Но у тебя будут и другие занятия, не менее важные.

Он оказался прав. Последующие годы оказались очень наполненными событиями. Арианис пришлось много работать — в основном над восстановлением Желтого Ордена. Получив от Бореалиса несколько артефактов, ранее принадлежавших Ордену, среди которых был и Ключ Ветра, девушка совершила несколько путешествий в Гавань Семи Ветров. По ее приказу была заново отстроена Желтая Обитель — правда, в другом месте, менее неприступном.

Но все это было куда менее важно, нежели то, что происходило между нею и Бореалисом. Он почти ничего не скрывал от девушки, и постепенно она узнала все о нем и о его народе.

Они не были людьми, но стояли к людям куда ближе, чем любые другие известные расы. Они пришли из другого мира, не просто пришли — бежали, подгоняемые страхом смерти. Они смогли открыть проход — грубый, более похожий на взлом — и ушли из своего мира в другой. Тогда они думали, что сумеют спасти свои жизни.

Это оказалось и так, и не так. Новый мир, который они намеревались сделать своим домом, оказался совсем не столь дружелюбен, как это показалось в первый момент. Что-то было другим — возможно, солнце… Там, где родился Бореалис, всегда царил сумрак. Очень скоро Соратники поняли, что их тела, сталкиваясь с солнцем или даже с отраженным светом, начинали изменяться, постепенно превращаясь в камень. И потому они вынуждены были носить свои доспехи — только эта броня, порождение древнего разума и давно забытых умений, могла защитить от губительного и невероятно болезненного воздействия солнца. Только ночью или в помещениях, лишенных окон, они могли позволить себе снять панцирь.

Бореалис знал, что они обречены на вымирание. Его сородичи жили очень долго, в десятки раз дольше, чем люди, — но в этот мир пришли только мужчины. С ними было совсем немного женщин, и все они, не имевшие доспехов, не пережили первого же рассвета… тогда еще никто не знал, что местное солнце может убивать.

Там, на их родине, тоже знали, что такое любовь. Очень скоро родился первый ребенок, дитя двух миров. Затем еще один и еще… Их тоже ждала смерть, ибо они унаследовали от своих отцов долголетие, но вместе с ним и неспособность выносить солнечный свет. Именно тогда, когда первый из детей превратился в каменную статую, Арианис отправилась в свой первый поход в Гавань Семи Ветров. Древние записи гласили, что там можно найти решение любой проблемы, если только такое решение вообще существует. Тогда, кстати, выяснилось, что порталы меж мирами — по крайней мере те, что не несут угрозы Границам, — недоступны Соратникам. Двое из них, отправленные с Арианис для охраны и надзора, прибыли в Гавань в виде двух статуй, облаченных в доспехи.

Арианис вернулась — и принесла с собой решение. Сложное, неоднозначное — и все же дети, подвергшиеся определенной операции, могли жить. Увы, эта операция оказывала воздействие лишь в течение первого года жизни. Соратники были обречены — но теперь у них был шанс продлить себя в потомстве. Пусть даже дети эти, перенеся операцию, становились мало похожи на людей. Смертельная реакция на воздействие солнца была подменена вечной жаждой — теперь им, чтобы жить, необходима была живая кровь, самый сильный из известных в Гавани стабилизаторов для живой ткани, хотя бы немного, хотя бы иногда.

В качестве компенсации им было дано нечто иное — долгая жизнь, незнакомое человеку истинно железное здоровье, способность менять свое тело, превращаясь в несколько карикатурно выглядящее, но быстрое, сильное, способное летать создание. Во всяком случае, так утверждал Лавочник.

Далеко не каждая мать соглашалась на то, чтобы ее ребенок превратился в монстра. Но нашлись и те, кто согласен был на все, лишь бы жило дитя.

Мечтал о ребенке и Бореалис. И немыслимо красивая девушка тронула его сердце… а позже и сама Арианис стала чувствовать к правителю Лиара нечто большее, чем просто признательность. И это чувство росло, постепенно превращаясь в то, что люди называют любовью.

А потом вдруг случилось страшное — соплеменники Бореалиса, те, что послужили причиной ухода Соратников в другой мир, нашли беглецов. И решили, что те должны быть наказаны. Арианис не знала, что случилось там, в другом мире, почему Соратникам пришлось уносить ноги, — они никогда не говорили с Бореалисом об этом, вернее, она пыталась спрашивать, но он уходил от ответа. Так или иначе, но причины были, и, вероятно, достаточно веские. А потому не менее двух тысяч солдат прошли сквозь Границу, чтобы выследить и наказать отступников.

Сначала Бореалис пытался договориться. Потом — откупиться. Там, на его родине, весьма ценились и золото, и пряности, и драгоценные камни. Ни то, ни другое не удалось — преследователи жаждали крови и не намерены были соглашаться на часть того, что собирались получить целиком.

Лиарцы очень быстро поняли разницу между Соратниками и новыми незваными гостями. Первые были жестоки — но лишь по отношению к тем, кто пытался оказать им сопротивление. Вторым же нравилось убивать просто так, ради развлечения. Хотя они не забывали и о золоте. Партии ценностей, продовольствия и других товаров непрерывным потоком устремились сквозь Границу, все более и более расшатывая ее. Арианис знала, чем это грозит: в старых книгах встречались записи о последствиях неосторожного разрыва и вызванного этим взаимопроникновения миров. Как могла она объяснила это Бореалису — и еще то, что выбора у них теперь нет. Или пришельцы прекратят расшатывание Границы — пусть даже для этого всем им придется умереть, — или катастрофа ждет весь мир. Или даже два мира сразу.

Бореалис сделал еще одну, последнюю, попытку решить дело миром. Двое Соратников отправилось к агрессорам, дабы объяснить ситуацию и попросить, взяв отступное, убраться восвояси. Вскоре посланники вернулись — две каменные статуи, скорчившиеся, словно от немыслимой боли. Камень точно передавал мельчайшие детали — и даже при беглом осмотре становилось ясно, что этим двоим не дали умереть просто и быстро. Исход оставался один — война.

Первая же стычка ясно дала понять Бореалису — сила доспехов, безусловно, способна дать Соратникам сто очков вперед, если в качестве противника выступают обычные люди с обычным оружием. Но, как говорится, на каждый щит найдется свой меч. Потеряв два десятка Соратников и почти три тысячи людей, армия Бореалиса отступила. А потом еще раз и еще…

Войска отступали, пока не уперлись в горы. Агрессоры протащили через Границу боевой атмосферный штурмовик… Арианис чуть ли не самой кожей чувствовала, как трещит по швам разделяющая пространство незримая ткань, как просачиваются в их мир чужие силы. Ей пришлось укрыть магической пеленой Город храмов — это заклинание Лавочник отдал даром, но при условии, что оно будет применено именно к тому месту, откуда можно открыть портал в Гавань. Лавочник утверждал, что защитный покров продержится лет двести, после чего просто угаснет сам собой.

Боевой корабль, наверное, мог бы перемолоть армию Бореалиса в пыль — но это было слишком скучно. Пушка штурмовика отрезала людям путь к отступлению, проделав в скалах глубокую и широкую щель. Другой дороги к спасению не было, а враги все туже и туже стягивали кольцо. Во всей армии Правителя Лиара было не более десятка принесенных из Гавани Мечей равенства, способных пробить доспехи противника. Но даже это оружие было бесполезно против молниеметов, способных пробить броню Соратников с двух сотен шагов.

Люди и Соратники готовились к последнему бою — бессмысленному, безнадежному. И тогда…

В свое время Бореалис легко принял мысль о том, что в этом мире существует магия, — в его родном мире существовали лишь сказки о волшебниках и колдовстве. Но он был реалистом и умел принимать вещи такими, какие они есть, — даже в том случае, если не понимал их. И он знал обо всем, что принесла Арианис из Гавани… Он потребовал, чтобы она использовала одно из заклинаний, которое, по словам Лавочника, давало обычному смертному силу противостоять любым угрозам. Правда, Лавочник не пояснил, как подействует заклинание, утверждая, что эффекты разные, в зависимости от того, с чем человеку предстоит бороться. И еще он говорил, что человек, на которого направлено заклинание, должен быть полностью обнажен.

— Бореалис потребовал, чтобы я наложила это заклинание на него. — В голосе Арианис слышалась неподдельная горечь, а глаза странно заблестели.

Жаров на мгновение задумался, умеют ли плакать богини… или призраки.

— Вы были против?

Она взглянула на Жарова чуть ли не с презрением.

— Для него это было смертельно в любом случае. Солнце… Сняв броню, он подписывал себе приговор. Я пыталась убедить его возложить эту… миссию на кого-нибудь из людей, но он был упрям.

— Человек, привыкший к мечу и щиту, вряд ли способен в одиночку встать на пути у атмосферного штурмовика, способного крошить горы, — тихо пробормотал Денис.

— Да… Бореалис сказал почти то же самое. И еще он сказал, что в жизни любого правителя когда-нибудь наступает час принятия самого важного решения. И он это решение принял. Мы тогда были возле разлома, единственная дорога, по которой могли уйти от преследования остатки армии Лиара, обрывалась в пропасть — и снова появлялась там, на другой стороне. А в небе появилась маленькая черная точка.

— Штурмовик?

— Да, конечно… Его огненные стрелы сожгли бы нас, если бы враги захотели этого. А так — штурмовик просто следил за нами и не давал найти путь к спасению. И Бореалис говорил, что, пока в небе висит эта дрянь, нам не уйти.

— И вы согласились?

Она покачала головой:

— Так говорят легенды. Думаете, я не знаю? «И тогда Арианис дала своему возлюбленному силу седых гор…» Все было не так. Он просто силой отобрал у меня пластину заклинания и сломал ее… у меня хватило глупости рассказать ему, как привести заклинание в действие. Он снял доспехи и сломал табличку… даже если бы она не подействовала, он был уже почти что мертв. Час, не больше — а потом тело превратится в камень.

— И что случилось?

— Он стал расти. У меня даже нет слов, насколько огромным он стал… Во всяком случае, я видела, как крошились камни, не в силах выдержать его чудовищный вес. А штурмовик… знаешь, и у Соратников, и у тех, кто желал им смерти, было кое-что общее. Они не были трусами. Штурмовик, обнаружив прямо перед собой стремительно растущего великана, атаковал — без сомнений, без страха. И ударил огненными стрелами…

Эрнис закусила губу, ее пальцы впились в подлокотники кресла. Затем продолжила, чеканя каждое слово:

— Первая же стрела попала ему в руку. В запястье… и руку срезало будто ножом. А потом штурмовик подлетел слишком близко, они не могли даже представить, насколько длинными могут быть руки великана. Он поймал этот летучий корабль. И раздавил его. А потом… потом он наклонился, поднял свою отрубленную кисть и положил ее поперек расселины, как мост. А сам зашагал в сторону врагов…

— Бореалис погиб?

Она кивнула:

— Я же говорила, он был обречен уже в тот момент, когда снял доспехи при свете дня. Но он успел дойти… Я не знаю, скольких он убил. Многих, хотя, конечно, не всех. Но этого оказалось достаточно, чтобы остановить преследование, пусть и на время. Рука Бореалиса к тому времени уже превратилась в камень, и по ней мы перешли расселину. Я наложила на ладонь заклятие Вечный Ветер. Это… впрочем, долго объяснять. Важно, что это задержало тех, кто все же попытался нас преследовать. Знаешь, твои новые доспехи не очень-то помогут, если упасть на скалы с большой высоты.

Она взяла со стола бокал с вином, пригубила и, вздохнув, отставила его в сторону. Даже не поставила — с силой припечатала к гладкой деревянной поверхности. Тонкое стекло треснуло, рубиновая жидкость потекла по столешнице.

— Иногда мне очень жаль, что я не могу напиться, как последний матрос в портовой харчевне, — пробормотала Эрнис сквозь зубы. — Могу ощутить вкус вина, а опьянения нет.

— Простите, Сиятельная, а что было дальше? — Таяна впервые за последнее время подала голос.

— Дальше? — криво усмехнулась богиня, щелкнув пальцами. Бокал тут же снова стал целым, пролитое вино вернулось на свое место. — Предпочитаю, чтобы в моем храме было чисто. Хоть и редко я здесь бываю. А дальше, друзья мои, все было очень просто. Очень ожидаемо… Бореалис предупреждал меня, но я была слишком молодой, чтобы прислушиваться к мудрым советам. Война как-то сама собой увяла. Не знаю, откуда они проведали о том, что каменный великан, нагнавший на них столько страха, был Бореалисом… но так или иначе о его смерти враги узнали. Видимо, остальные Соратники их интересовали куда меньше. Они организовали лагерь… хотя, пожалуй, по размерам — скорее город. И продолжали понемногу грабить нашу страну, с каждым отправляемым караваном все больше разрушая Границы.

— А вы?

— А я… я умерла. — Она произнесла это слово с таким сарказмом, что Дениса пробила холодная дрожь. Эрнис, видимо, заметила нечто, мелькнувшее в глазах собеседника, и кивнула. — Да, вы все поняли верно. Мне в этом помогли… Я отправила свой дух в сторону города захватчиков, хотела посмотреть, что там происходит. Несложное заклинание, просто требующее очень высокого уровня владения Силой. А когда вернулась, оказалось, что возвращаться-то и некуда. Тело мертво.

— Кто? — выдохнул Жаров.

— Его могущество, разумеется, достойнейший Даралис Ларт, правая рука Бореалиса. Он счел, что с отсутствием правителя, не оставившего наследника, он сам сможет прекрасно править Лиаром. О, все было обставлено очень пышно и торжественно… Ларт придумал нечто особенное, оригинальное — был издан указ, обязывающий всех считать меня вечно живой. В благодарность, так сказать, за службу стране. Тех, кто произносил фразу «Арианис умерла», ждала в лучшем случае каторга. Независимо от положения в обществе… хотя, как вы понимаете, были люди, для которых не существовало никаких ограничений. А в некоторых кругах стало модным даже писать мне письма — обращаясь как к живой.

— Бред, — прошептал Жаров.

И тут же вспомнил, что и на Земле встречалось нечто подобное. Были герои, навечно зачисленные в состав частей, в которых служили. И на поверке кто-то обязательно говорил «Я!», когда называли фамилию давно почившего солдата. Считалось, что это поднимает дух армии… А здесь просто это начинание довели до абсурда.

— Он и храм построил, — продолжала Эрнис, — ради дохода. Быть похороненным в храме Арианис… это дорогого стоило.

— Но… вы же богиня! — Таяна смотрела на Эрнис, широко раскрыв глаза. Было в услышанном что-то святотатственное, ведь нельзя, невозможно убить бога. — Разве вы не могли покарать и Ларта, и других предавших?

— Да какая я богиня, — усмехнулась та. — Я всего лишь дух, не сумевший вовремя вернуться в тело. Поверь, девочка, если ты воспользуешься заклинанием полета души и твое тело будет убито, пока разум будет где-то странствовать, то и ты будешь обречена тысячелетиями носиться над землей и водой. Мне понадобилось более трехсот лет, чтобы научиться хотя бы донести свои слова до разума простого смертного. И еще столько же, чтобы люди могли меня хотя бы на мгновение увидеть. К тому времени этот подлец Ларт давно уж сгинул… как и память о нем. А меня помнили — так что я вполне могла считать себя отомщенной.

— Я так и не понял, почему мы попали так далеко в прошлое, — мрачно заметил Жаров.

Нельзя сказать, что история Арианис его совсем не тронула. Просто события, произошедшие многие тысячи лет назад, не воспринимались очень уж близко к сердцу. Как не становится шоком рассказ о гибели «Титаника» или детальная информация о Крестовых походах. Это было слишком уж давно… Человек способен, пожалуй, болезненно переживать то, что произошло в пределах двух-трех последних поколений, все остальное уже воспринимается сквозь призму времени, которое замечательно умеет отсеивать все плохое.

Поэтому, хотя он и старался выглядеть сочувствующим, на самом деле война, что произошла несколько тысяч лет назад, его не сильно волновала. Нет уж следов от тех, кто принимал в ней участие… если не считать саму Арианис. Совсем другое дело — личная трагедия молодой женщины, потерявшей возлюбленного, а потом и собственную жизнь. Это было куда ближе и понятней…

Но, несмотря на то, что Эрнис и вызывала к себе сочувствие, ее рассказ пока что не расставил точек над «i». А Жаров был намерен получить объяснения — даже если это покажется кое-кому неприятным.

— Читая старые книги, я решила, что мы с Бореалисом были Стражами Границ. В пользу этого говорило многое… тем более что двое людей-Стражей, дополняющих друг друга, встречались и раньше. Я была волшебницей, он — воином. Все так, как и должно было быть. Но он погиб, я была убита… а цель так и осталась не достигнутой. Пришельцы прочно держались за нашу землю, и Границы могли рухнуть в любой миг. А потом вдруг что-то случилось — и произошла катастрофа, которую вы называете Потопом. Потоп уничтожил город захватчиков… правда, заодно он уничтожил и многие другие города. Но это было уже не столь важно…

— Смерть тысяч и тысяч людей можно считать мелочью?

— Не мелочью, — нахмурилась она, — не стоит цепляться к словам, Денис. Численность населения восстановилась всего лишь за четыре сотни лет. По-настоящему серьезно пострадали только два-три десятка стран, в том числе и Лиар. Были и такие, что не пострадали вовсе. А скажи, какие бы у людей были шансы, если бы наш мир превратился в нечто вроде Гавани?

Жаров предпочел промолчать. Во все времена люди задумывались над проблемой «меньшего зла». Пожертвовать несколькими людьми, чтобы спасти тысячу. Убить маньяка, чтобы остались в живых те, кто в будущем мог стать его жертвами. Сбросить атомную бомбу на город, чтобы страна, устрашившись, вышла из войны.

Да мало ли подобных случаев. Жизнь есть жизнь… и нельзя говорить о том, что выбор в той или иной ситуации «меньшего зла» оправдан или, наоборот, преступен. История идет своим путем и не знает сослагательного наклонения. Неправы те, кто проповедует отказ от самого понятия «меньшего зла», — всякое может сложиться. Только вот даже врагу не стоит пожелать оказаться перед выбором — что счесть меньшим злом.

— У меня был пророческий дар, — рассказывала тем временем Эрнис. — Он как-то связан с телом, поэтому сейчас я лишена его… но тогда, когда тело мое еще принадлежало мне, время от времени ко мне приходили видения. Одно из них пришло через несколько недель после смерти Бореалиса. Это было странное видение… не было лиц. Обычно я хорошо различала лица, но не в этот раз. Может быть, потому, что тогда вы еще не родились. Я видела двоих, мужчину и женщину, видела, как они уходят в Гавань… хотя тогда ее еще не называли Гаванью, посвященные предпочитали говорить «Мир без закона». Это уже потом, через полтысячи лет, когда Город храмов стали называть Гаванью… тогда и Мир без закона стали именовать так же. Я видела, что эти мужчина и женщина утратили возможность вернуться назад, в свой мир. А потом что-то произошло, и они снова оказались дома, только теперь на них шла волна, огромная, невероятно огромная. И еще я поняла, что эти двое — Стражи. Но вот кто они, эти двое… я не знала. Тысячи лет я искала вас двоих, тех, кто мог оказаться Стражами Границ, — и я нашла. Я знала, что должна отправить вас в прошлое, в мое время…

— Значит, все наши действия были предопределены? — недоверчиво хмыкнул Денис.

— Нет, конечно, — с оттенком раздражения фыркнула она. — Свобода воли присуща всем. Вы ведь могли просто затаиться, не так ли? Махнуть рукой на Гавань, убраться в какую-нибудь страну подальше от Лиара. Таяна — неплохая волшебница, ты — не худший из воинов. Вы нашли бы, как обеспечить свою жизнь. Но вы поступили так, как поступили… поймите, вы все сделали сами, повинуясь только собственным желаниям. Вот если бы я все рассказала вам с самого начала, тогда у вас появился бы выбор, не так ли? Выбор сделать то, о чем вы услышали, или из духа противоречия поступить наоборот. Говорят, изменить время нельзя… я не знаю, так это или нет, но рисковать мне не хотелось. К тому же, верите вы мне или нет, это было несущественно. Простите, что мне пришлось покопаться у вас в голове, Денис, но это было необходимо — в общем, вы сделали то, что должны были сделать.

— Так что мы сделали? — рявкнул Жаров. Он уже дьявольски устал от этого бесконечного разговора, когда крупицы смысла тщательно прячутся за длинными фразами. Физическое утомление, накопившееся раздражение — сейчас он больше был не в состоянии сохранять вежливое и предупредительное отношение к богине. — Интересно, многословие — болезнь всех призраков или им страдаете только вы и Дерек?

— Вы хотите меня оскорбить? — нахмурилась Эрнис.

— Простите… Я хочу понять, ради чего все это было нужно?

Она отвернулась, то ли не желая смотреть ему в глаза, то ли вдруг обнаружив что-то невероятно интересное на гладкой стене храма.

— Когда вы использовали Кольцо Разлома, отдача вызвала Потоп. Потоп уничтожил захватчиков, расшатывавших Границу.

— Так этот проклятый Потоп — из-за нас? — Таяна вскочила с кресла столь резко, что оно опрокинулось. — И ты знала это?

— Не знала! — заорала Эрнис, тоже вскакивая. Две женщины стояли друг напротив друга, как будто бы готовясь вцепиться друг другу в волосы. — Не знала, ясно? Потоп начался, когда двое Стражей вернулись в Лиар из Мира без закона. Я и про это проклятое кольцо ничего не знала — думала, это просто указатель, по которому смогу вас найти в любой момент. И денег кучу запросила за него, чтобы ценили, чтобы не бросили где-нибудь.

— Ты лжешь! Ты сама только что назвала его Кольцом Разлома!

— Это название было в памяти у Дениса, дура!

А Жаров вдруг успокоился. Совершенно. Две женщины, которые вот-вот могли кинуться в драку, казались теперь более живыми и естественными. От богини скорее можно было бы ожидать пафосной речи о предопределенности, о судьбе, от которой, как известно, никуда не денешься, об исполненной миссии — ну и так далее. Громко, напыщенно, красиво — и совсем не интересно. Теперь же он ей и в самом деле поверил — может, потому, что Эрнис не стала изображать из себя богиню, а показалась им в ином облике — в облике обычной женщины.

Видимо, разрядка была нужна всем. Подраться им так и не пришлось — поорав друг на друга минут пять, они несколько успокоились и снова обрели возможность говорить более или менее спокойно.

— Никакого уважения к богам, — стараясь вложить в интонации побольше неудовольствия и при этом отчаянно пытаясь сдержать смех, заметила Эрнис. — Смертным положено стоять на коленях и вести себя смиренно.

— Сама же сказала, что никакая ты не богиня, — фыркнула Таяна, извлекая из ножен широкий нож Дениса и пытаясь увидеть в нем свое отражение.

— А ты спроси мнения священников…

Жаров закинул на круп скакуна тюк с провизией. Эрнис постаралась на славу и все-таки напомнила, что лучше бы пополнить запасы иллюзорной пищи чем-нибудь более натуральным. Таяна не стала лишний раз расстраивать богиню и напоминать ей, что титулованная волшебница вполне в состоянии без постороннего участия организовать обед из полусотни блюд на полсотни персон. И никто лучше волшебницы не знает, что толку от еды, полученной с помощью магии, немного. Так, больше удовольствие…

— Итак, хочу еще раз напомнить. — Теперь это была Эрнис-богиня, чопорная, немного высокомерная. Нынешний образ нравился Жарову куда меньше, чем прежний, но он понимал, что всему свое время. — Одна попытка прорыва Границ, та, что произошла в прошлом, ликвидирована, вторая — последствия слишком уж активной деятельности ургов, тоже. Остается третья, и вам нужно любой ценой добраться до исчезнувшей башни Ноэль-де-Тор. Я не знаю, что делает Зорген — если, конечно, в ослаблении магических потоков виноват он. Вам надо выяснить это и устранить угрозу.

— Сиятельная, — Денис постарался, чтобы в его тоне не прозвучало насмешки, — мы все помним, Сиятельная. И немедленно отправляемся в Цитадель.

— И еще… Денис, имей в виду — меч, который когда-то получил Ульрих дер Зорген, это принесенный из Гавани Клинок Равенства. Твоя броня от этого оружия не защитит. Поэтому… будь осторожен.

Скакуны неторопливо шлепали лапами по каменной мостовой Города храмов — пожалуй, старое название подходило этому месту куда больше, чем Гавань, а Жаров снова и снова думал над происшедшим, сопоставляя объяснения Эрнис с тем, что видел своими глазами.

Потоп был — это исторический факт. Но Потоп породили действия Дениса и Таяны… следовательно, уже несколько тысяч лет было предопределено, что два человека из разных миров окажутся в определенное время в определенном месте и сделают нечто, что вызовет катастрофу. Вся его жизнь — и жизнь его родителей, и их родителей тоже… да что там говорить, все, начиная от фараонов, было подчинено этой цели — чтобы в итоге многовекового скрещивания родился некий Денис Жаров, чтобы развитие науки позволило Жарову оказаться на «Сигме» в тот момент, когда там откроется портал… Он помотал головой — нет, это было слишком уж сложно.

Другой вариант — случайное стечение обстоятельств. Если бы Потоп не породили они, то это сделала бы другая пара или сотая… не зря же Эрнис не видела лиц. Может, в тот момент будущее было еще не определено, были сделаны только самые общие наброски вроде изрядно нашумевших на Земле предсказаний Нострадамуса, которые при желании можно было толковать достаточно широко. Может быть, не окажись он с Тэй там, в прошлом, Потоп произошел бы от иных причин… а видение Эрнис — мало ли людей попало под удар волны…

Или же можно посмотреть на это событие с другой стороны. Нет никакой предопределенности, время движется само по себе, каждый миг подвергаясь мириадам воздействий со стороны всего сущего. И каждое воздействие чуть-чуть меняет направление течения событий… Сломай Жаров ногу перед тем, как ступить на борт корабля, везущего его к «Сигме», — и кто знает, может, на вопрос о Потопе ученые в этом мире лишь удивленно поднимали брови: «Какой такой Потоп? Не знаю…»

Жаров понял, что запутался окончательно. Прочитав в свое время немало фантастической литературы — так ли уж много мальчишек минует увлечение подобным чтивом, — он считал, что все, написанное в книгах о путешествиях во времени, достаточно логично и увязано. Спустился человек в прошлое, наступил на бабочку — бац! В Америке — другой президент. Или, наоборот, прихлопнул какого-нибудь динозавра, а истории — хоть бы хны! Она, история, пластична, как комок перепутанных резиновых шнуров. Чтобы стали заметны изменения, нужно сделать что-нибудь радикальное. Допустим, убить Сципиона. Разные версии выглядят очень убедительно — на бумаге, пока не пытаешься примерить их на себя.

Лучше уж не забивать себе этим голову. Сделанного не воротишь… хотя, учитывая тот факт, что перемещение во времени все-таки существует, можно и воротить. Прыгнуть в прошлое, дать самому себе в челюсть да отобрать этот долбаный Ключ Ветра. Нет пути в Гавань, нет этого странного плена в Лавке Снов — и что, Потоп не состоится? Кто бы знал…

Гавань осталась позади. Скакун, меланхолично перебирая лапами, взбирался на холм — и вдруг замер, а затем раззявил свою клыкастую пасть, задрал голову к небу и протяжно, жалобно завыл.

И было от чего… ложбина меж холмами была усыпана телами. Мертвыми — или почти мертвыми. Кто-то шевелился, кто-то пытался перетянуть жгутом обрубок руки или ноги, а один, тупо глядя в одну точку, пытался обеими руками запихнуть обратно в живот выпавшие внутренности. Но тех, кто еще в состоянии был шевелиться, было немного… гораздо больше было других — кому уже никогда не суждено было подняться, несмотря ни на какую магию. Невдалеке бродили скакуны — пять или шесть… и вдвое больше лежали пластом — кто исполосованный чем-то вроде чудовищных когтей, кто со свернутой шеей или перебитыми лапами. Все это отпечаталось в сознании Дениса как моментальный снимок — детальный, яркий и отчетливый.

Он уже видел нечто подобное — и не раз. А потому даже не удивился, заметив сидящую фигуру в чистой до неприличия одежде. Тернер сидел спиной к нему… но Жаров абсолютно точно знал, что Хищник чувствует его присутствие и не хочет вставать по каким-то своим соображениям.

Спрыгнув со скакуна и дав знак Таяне следовать за ним, Жаров неторопливо двинулся к тьеру. Тот почти не шевелился. И только подойдя почти вплотную, Денис увидел…

Женщина, лежавшая на коленях Тернера, была красива, очень красива. Ее длинные черные волосы эффектно разметались по изящному костюму из тонкой желтой кожи, изумительно оттеняющей их сочный цвет. Три краски — желтая, черная…

И красная. Красная кровь, стекающая из глубокой раны на животе.

Глаза красавицы, обрамленные длинными, самыми длинными из когда-либо виденных Денисом ресницами, были закрыты. И высокая грудь не вздымалась — женщина была мертва.

— Я не хотел убивать ее, Денис, — тихо сказал тьер, не поворачивая головы. — Я просил ее перестать преследовать меня, но она… У нее были свои понятия о чести.

— Ты-то сам как, цел?

— Нет, Жаров, я не цел… — Тьер отвел руку в сторону, показав глубокую рану в боку. Рана странно поблескивала, но не кровоточила. — Видишь, в иное время она бы затянулась за мгновения. Даже у тьера есть предел выносливости, друг. Знаешь… я только сейчас понял, что вы, люди, называете юмором.

— Тернер, я не понимаю…

— Это и в самом деле смешно, — продолжал тот, словно не слыша ничего вокруг себя, — я ведь был создан, чтобы сражаться с почти бессмертными ньорками и могучими магами. Сражаться и побеждать. А меня доконали простые люди, да и к тому же не такие уж мастера боя… Какая ирония судьбы, Денис, не правда ли?

— Тернер, я…

— Не переживай, приятель, — невесело хмыкнул Тернер, продолжая мерно гладить волосы мертвой красавицы. — Не переживай. Если тьер не убит на месте, то он будет жить. Только знаешь, друг, мне не очень-то этого хочется.

Его взгляд был прикован к лицу Черри, а рука все продолжала и продолжала ласкать ее шелковистые волосы.

— Она? — коротко спросил Жаров. Иные слова сейчас были излишни… да и это не особо требовалось. Все было ясно и так.

Тьер кивнул:

— Знаешь, благодаря вам с Таяной я узнал, что такое дружба. Благодаря этому, — пальцы прошлись по ране, все еще не желающей затягиваться, — я узнал, что такое юмор. А благодаря ей я, возможно, узнал бы, что вы понимаете под словом «любовь». Но я не успел.

Тэй стояла рядом Жаровым… ее пальцы коснулись его руки, она прижалась щекой к плечу мужчины. Они стояли рядом, глядя на своего товарища. А тот, все так же не поднимая головы, говорил и говорил, тихо, словно бы только для самого себя. Ему сейчас необходимо было просто выговориться — хотя он и сам до конца пока этого не понял, к нему пришло еще одно знание. Знание того, что человеку… даже если сам он себя таковым не считает, необходимо общение. Чего стоят слова, сказанные вслух в одиночестве? Они не приносят облегчения… но когда ты знаешь, что твои чувства слышит друг, способный сопереживать, способный разделить с тобой твою боль, — эта боль становится немного слабее.

— В нас было много общего, может быть, даже слишком много. Она не могла или не умела отступать. А я… вступая в бой, я не могу контролировать себя полностью. Денис, помнишь, я говорил тебе. Та часть меня, что является истинным тьером, не подчиняется разуму, она просто действует. Я не смог удержать удар, и она умерла.

— Тернер, поверь… — Денис замялся, не зная, что сказать. Любые слова казались фальшивыми, дежурными. — Мне очень жаль.

— А как ваши дела? — равнодушным тоном спросил Тернер. Похоже было, что ответ его не слишком интересовал, но Жаров водил с ним знакомство уже более полугода, а потому успел заметить, что эмоции у тьера проявляются лишь тогда, когда он считает это необходимым. Или когда не может их удержать.

— Нормально, расскажу при случае. Мы едем в Цитадель.

— Вы же там были. — В голосе ни вопроса, ни удивления.

— Да… что поделаешь, приходится возвратиться туда. Ты с нами?

— Конечно, — спокойно кивнул тьер, аккуратно укладывая голову девушки на песок, и встал.

Он стиснул края раны — рука не дрожала, незаметно было, чтобы он ощущал боль. Подержал несколько секунд, разжал пальцы — бесполезно, глубокий разрез снова раскрылся.

— Кто это тебя?

— Она, — коротко бросил Хищник.

— Я не верю своим глазам. — Тэй говорила чуточку насмешливо. — Тебя сумела ранить женщина? Ты явно теряешь форму, боец.

Эту фразу вполне можно было счесть издевкой, но Денис прекрасно понимал, что сейчас Тернеру меньше всего нужны минуты молчания. Прожив долгие века в роли бездушного убийцы, тьер слишком быстро очеловечивался, слишком быстро — его сознание не успевало подстраиваться под то, что чувствовало сердце. Его надо отвлечь, перевести разговор на то, что ему понятно и привычно, — на схватку, на цель… Жаров помнил одно из самых сокровенных желаний Тернера — найти хоть кого-нибудь из тех, кто приложил руку к его созданию. Найти — и убить. Хищник не был склонен к садизму — убивая, он не стал бы с маниакальным удовольствием причинять жертве мучения. Хотя мог, конечно, — но он делал это только тогда, когда боль являлась необходимой. Для получения информации, например… Во всех остальных случаях он действовал предельно функционально, достигая поставленной цели с минимальными затратами времени и сил.

— Да, я согласен с Таяной… — хмыкнул Жаров. — Помнится, от тебя отскакивали даже арбалетные стрелы.

Таяна вскинула брови, пытаясь припомнить, когда же это такое было, но вовремя взяла себя в руки и дипломатично промолчала.

— Мне сейчас трудно трансформироваться, — сообщил Тернер и, выбрав один из валявшихся на земле мечей, принялся кромсать им сухую землю. — Нужно время на восстановление, месяц, два… потом все будет в порядке.

Что он собирался делать, было ясно и без объяснений. Денис подобрал небольшой щит и, действуя им, как лопатой, принялся отгребать в сторону взрыхленный грунт. Спустя некоторое время к ним присоединилась и Таяна. Конечно, пальцы девушки были не слишком приспособлены для работы землекопа, но она на эту роль и не претендовала — зато, повинуясь движениям ее рук, вдруг подул прохладный ветерок, приятно освежая разгоряченные тела, а рядом с тружениками появился кувшин с холодной водой, к которому Жаров не замедлил приложиться.

Что бы там Тернер ни говорил о своих иссякающих способностях, силы в его мышцах было еще более чем достаточно. Выкопать могилу в пересохшей земле — у Жарова на это ушло бы по меньшей мере часа два. Тернер при некоторой помощи Дениса управился менее чем за двадцать минут. Широкий меч в его руке вспарывал твердую землю, как рыхлый песок…

Они стояли возле невысокого холмика, в который Тернер воткнул кинжал милосердия, как подобало сделать на могиле воина. А Таяна, напряженная как струна, чуть дрожащим голосом чеканила древние как мир слова, провожавшие в последний путь героев:

— Спи. Твой бой закончен. Ты была сильна, твой меч не знал промаха, а твое сердце — страха. Спи. Твой путь не всегда был светел, но ты пала в бою, сойдясь в схватке с сильным и смелым противником, ты служила неправедному делу, но слово «честь» многое значило для тебя. Ты заслужила этот мирный сон. Спи. Пусть никто не потревожит твой покой…

А рядом с ними вдруг появился еще один силуэт — почти совершенно прозрачный, но медленно обретающий четкие очертания.

И снова перед ними нестерпимым блеском сияют стены Хрустальной Цитадели, места, куда они пришли в третий раз. Что ж, три — счастливое число. Каждый раз, появляясь здесь, они что-то искали. Книгу — для Оракула. Ключ — для входа в Гавань Семи Ветров… Теперь предмет их поиска был иным, наверное, гораздо более важным.

Здесь ничего не изменилось. Последнюю тысячу лет вообще ничего не менялось — что же могут сделать несколько недель или даже месяцев? Ничего… все те же хмурые облака, все тот же моросящий дождь, не оставляющий следов на жирном пепле, устилающем камни, сожженные в последней битве у этих стен. Если открыть вход в последнюю обитель Тионны дер Касс, Шпиль Жизни, Тирит-де-Тор — можно будет увидеть часть той битвы, повторяющуюся снова и снова. Но Денис знал, что больше никогда не войдет в Тирит-де-Тор — пусть скрытая от любопытных глаз башня, глядящая окнами в далекое прошлое, пребывает в покое.

Путь к Цитадели не занял много времени. Эрнис, несколько долгих минут постояв над могилой Черри, заявила, что времени терять нельзя. Жарову смертельно не хотелось вновь пользоваться порталом — до сих пор каждый раз, когда ему приходилось делать шаг сквозь колышущееся марево, последствия были довольно неприятными. Начиная от удара по голове и заканчивая… всем остальным. Но богиня — по привычке он звал ее так, хотя сама она и пыталась откреститься от такого титула, — настаивала, и ему пришлось скрепя сердце согласиться. Тем более что Эрнис была абсолютно права — если двухнедельный путь можно ужать до нескольких минут, это непременно стоило сделать.

— Я не смогу последовать за вами. — Она печально улыбнулась. — Простите. Портал отнимает много сил, а у меня… сейчас их и без того не в избытке. Но вам надо торопиться, Стражи, может случиться так, что сила магических потоков мира будет нарушена слишком сильно, и тогда, даже если устранить угрозу, она уже не сможет восстановиться, начнет распадаться сама по себе. Этого нельзя допустить.

Как всегда, богиня была многословна. Денис слушал ее вполуха, понимая, что спорить здесь особо не о чем, Таяна отчаянно пыталась заручиться обещанием последующей встречи — упустив возможность взять пару-другую уроков у Оракула, она надеялась восполнить этот пробел за счет Эрнис-Арианис, которая, пожалуй, во многом могла дать старому Дереку дер Сану десяток очков вперед. Эрнис кивала, но Денису почему-то казалось, что ответы и согласия богини слишком уклончивы, слишком неопределенны и неоднозначны. Это не было очень уж удивительно, Сиятельная имела привычку умалчивать о чем-то, если это, с ее точки зрения, было необходимо. Он просто пытался догадаться, что кроется за поведением Эрнис, — и не мог.

А Тернер лишь скользнул по богине взглядом и отвернулся. Может быть, она и была старше его в несколько раз, может, и была высшим существом — или по крайней мере чем-то вроде временно обретшего плоть духа, это не было поводом для удивления. В конце концов, тот же Дерек дер Сан, с которым Тернеру удалось, пусть и немного, пообщаться, был чем-то похож на Эрнис, тоже время от времени сменяя призрачное существование на некое подобие настоящего тела.

А может, он просто еще не приобрел способность удивляться?

Один за другим все трое прошли через портал — и оказались у самой стены Хрустальной Цитадели. В этот раз магия Эрнис сработала именно так, как требовалось. Долгая дорога, ночлеги под открытым небом — всего этого не потребовалось. Они были на месте.

— Тэй… — Этот разговор должен был состояться давно, но Денис все время откладывал его, прекрасно понимая, как девушка отнесется к его словам. — Тэй, послушай меня, пожалуйста. Если у нас получится, если проход откроется… я должен пойти в Ноэль-де-Тор один. Или, может, вместе с Тернером, но без тебя.

Она молчала и просто смотрела на него, не отводя взгляда. Такое поведение для своенравной и упрямой девушки было по меньшей мере необычно.

— Понимаешь, Тэй, это слишком рискованно. Я беспокоюсь за тебя, там придется драться, наверняка тот, кто устроил все эти неприятности с местной магией, не захочет прекратить свои занятия, и его придется… убеждать. Тернер — лучший боец из всех, кого я когда-либо знал, к тому же, если там обитает Зорген, то у тьера к нему свои счеты. Поверь, так в самом деле будет лучше…

Он знал, что говорит не то и не так. Таяну вообще было довольно сложно убедить в том, с чем она была не согласна, и уж наверняка для этого надо было подобрать иные, более весомые слова. Но Денис не был мастером изящной словесности, к тому же, глядя Таяне прямо в глаза, он чувствовал, как слова начинают застревать в горле. Это в разговоре с библиотекарем можно было нести околесицу, не особо задумываясь над смыслом длинных витиеватых фраз, здесь же все было иначе — сложнее.

Наверное, надо было сказать, что его чувства к девушке изменились, что там, в прошлом, в Лиаре и в Гавани, он понял — по-настоящему понял, как же она дорога ему. И что он не переживет, если с Таяной что-нибудь случится. И что именно поэтому он не может допустить, чтобы она подвергалась опасности — независимо от того, призрачна эта опасность или реальна.

Постепенно теряя связанность фраз, он продолжал и продолжал что-то говорить, приводить какие-то аргументы, просто просить…

— Хорошо.

— Что? — Он запнулся на полуслове, то ли не расслышав ее ответ, то ли не решаясь в него поверить. — Что, Тэй?

— Я говорю, что ты прав, конечно. Если путь в Ноэль-де-Тор откроется, я буду ждать вас здесь. Вполне вероятно, что вам понадобится помощь извне, ведь может произойти что-то непредвиденное.

— Я… я так рад, что ты согласна со мной, Таяна… — Денис чувствовал, что заикается. И одновременно где-то в самой глубине души зашевелилось беспокойство. Что случилось с его подругой? Струсила, сошла с ума, околдована? Может, это все проделки Эрнис, снова строящей какие-то козни за их спинами? С этой вечно юной чертовки станется подстроить любую пакость, если это будет отвечать ее собственным планам.

— Дьен, тут не о чем спорить. — Тэй говорила спокойно, чуть холодно… проклятие, она никогда раньше так с ним не говорила! — Ты все предусмотрел, мы так и сделаем. А теперь, думаю, нам пора опробовать это заклинание, что стоило нам таких трудов.

Она усмехнулась, а тьер приподнял бровь — ему обещали подробный рассказ, но подразумевалось, что они две недели проведут в дороге, где времени для этого будет предостаточно. Размеренное путешествие не состоялось, но отчет о приключениях товарищей Тернер намерен был получить — не сейчас, так после.

— Да, пора…

Волшебница подошла к краю воронки, оставшейся на том месте, где когда-то — подумать только, почти тысячу лет назад — стоял Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Жаров смотрел ей в спину, и ранее зародившееся беспокойство все набирало и набирало силу, заставляя мозг лихорадочно работать в поисках ответа. Но подходящего ответа не было, девушка была — или выглядела — спокойной, собранной. Проклятие, он сам без труда подобрал бы десяток аргументов, любой из которых был бы достаточно весом, чтобы оправдать ее присутствие в исчезнувшей башне, — и смешно было бы думать, что волшебница не видит многочисленных лазеек в его неубедительной речи. Да что там лазеек — зияющих дыр, лишь самую малость прикрытых одними лишь голыми эмоциями. Не видит — значит скорее всего просто не желает видеть. Ему вдруг очень захотелось, чтобы сейчас, в этот самый миг, Тэй обернулась и чуточку насмешливо заявила что-нибудь вроде «Знаешь, Дьен, я тут подумала…».

Она молчала. Медленно, словно боясь своих собственных движений, расстегнула куртку, извлекая из-под нее небольшую, в половину ладони, пластинку. И только потом заговорила, но обращаясь при этом отнюдь не к Жарову:

— Ты говорил, Лавочник, что ее нужно захотеть сломать. Я хочу сделать это, я хочу найти путь в пропавший Шпиль!

Она протянула руки вперед и резко, одним коротким движением, переломила пластинку пополам.

Жаров ждал чего угодно — например, что прямо сейчас перед ним появится исчезнувшая башня во всем своем великолепии. А может, прямо от ног девушки развернется призрачный мост, ведущий в никуда. Или — что снова взвихрятся вокруг Таяны хороводы слепящих искр, чтобы, слившись, образовать портал. Или произойдет еще что-нибудь, столь же эффектное.

Но эффект от применения заклинания, добытого в Гавани Семи Ветров, был слишком уж необычен. Раздался легкий хлопок, и прямо перед Таяной появилась дверь. Обычная дверь, деревянная, шляпки массивных бронзовых гвоздей местами позеленели, а ручка, выполненная в виде оскаленной морды какой-то неведомой твари, была местами выщерблена. В нос твари было вдето порядком покореженное бронзовое кольцо.

Тэй осторожно потянула за кольцо и распахнула дверь. За толстой деревянной створкой была одна лишь чернота — сплошная, непроглядная, гасящая каждую частичку случайно падающего на нее света.

— Прекрасно, Тэй, — подал голос Денис, чувствуя, как вдруг запершило в горле. — А теперь…

Прежде чем Жаров успел закончить фразу, девушка бросила на него короткий взгляд, усмехнулась и шагнула вперед, в черноту дверного проема.

Глава 13 НОЭЛЬ-ДЕ-ТОР

Ненавижу! Этот подонок подстроил все так ловко, что не оставил мне ни малейшего шанса. Зарид, если я выберусь отсюда, я убью тебя, и плевать на Совет: Тебе будет очень больно… дерьмо, я даже не знаю, что я с тобой сделаю, Зарид. Но у меня, похоже, найдется немного времени, чтобы обдумать это. Во всех деталях…

… Если рассуждать здраво, то план Зарида прост до гениальности. Кто из Совета не знает моей страсти к библиотеке? Разве что Унвейт, старик вечно погружен в мысли о своих опытах. Хотя кого я пытаюсь обмануть? Самого себя? Смешно… уж Унвейт-то наверняка знает все. Может, они с Заридом сговорились устранить меня таким способом? Знают ведь, что в поединке ни один из них со мной не сладит. Да, без старого пердуна дело здесь не обошлось, его тоже стоит включить в список. И этого тихоню Дерека… его обязательно, не может такого быть, чтобы Рэй не посвятил в свой план приятеля. Дерек знал — и молчал…

… Месяц. Четыре седмицы. Двадцать восемь дней. Сплю по три-четыре часа, кажется, скоро засну на ходу. Все бесполезно, эта проклятая башня не желает выпускать меня. И я знаю, кто виноват в этом: Зарид дер Рэй. Интересно, покупая в Лавке заклинание, способное скрыть башню от посторонних глаз, он обговорил возможность вернуть ее на место? Или с самого начала решил пожертвовать библиотекой, лишь бы убрать меня с дороги? Нет, он для этого слишком глуп, скорее просто неверно сформулировал заказ. А в Лавке Снов, возможно, продают то, что ты просишь, а не то, что ты хочешь…

… Может ли человек ненавидеть свой дом? До зубовного скрежета, до спазмов сердца? Я знаю — может. Я ненавижу этот Шпиль, тем более что у Зарида был отвратительный вкус. Может быть, заняться интерьером? За этот год мне здесь опротивело все, спасают только книги. И дневник, конечно…

… Дурак, дурак, о чем я думал! Как можно столь расточительно расходовать магию? Если Шпиль находится меж пространствами, как говорил Зариду тот, в Лавке, то откуда здесь возьмутся магические потоки? Только то, что пришло сюда вместе с башней, — но этого мало. Последние три года я прибегал к магии слишком часто и теперь не могу даже зажечь камин. Может, здесь есть пара-тройка заряженных схронов? Завтра займусь поиском…

… Я, кажется, сбился со счета. Сколько лет прошло? Тридцать или сорок? Это странно, ошибиться на десяток лет. Но знаешь, Зарид, ты не дождешься моей смерти. И ты, Тионна, тоже. Я раскрыл твой секрет, сука… я переживу тебя, нет, я переживу и тот миг, когда стены этой башни, этой проклятой гробницы, рассыплются от старости. Хорошо хоть магические потоки внутри башни восстановились — главное, не использовать Силу слишком часто, и тогда ее хватит…

… Сегодня мой день рождения. Четыреста лет — интересно, Тионна еще жива? Теоретически продлять жизнь можно сколь угодно долго, и если кто-нибудь не пырнет ее кинжалом, старая стерва вполне может дотянуть до того момента, когда я выйду из этой тюрьмы. Тионна, если ты слышишь, молю — поделись секретом долголетия с Заридом. Он нужен мне живым. Глумиться над древней могилой — это не так интересно…

… Кажется, я понял, это как в той старой шутке: «Вход — медная монета, выход — золотой». Чтобы взломать межпространство изнутри, нужна огромная энергия. Наверное, один из схронов Зарида подойдет, отменная штучка, я даже не знал, что он заимел такую ценность. Чтобы накопить нужный запас Силы, мне понадобится…

… Я должен, я должен взять капельку Силы, совсем немного. Пусть даже это будет стоить лишний год в этих стенах. Пусть даже десять. Я чувствую, как стареет мое тело, я не могу этого допустить. Когда я встречусь с Заридом, я не должен казаться старой развалиной. Чтобы отомстить, мне нужны силы. Я возьму совсем немного…

… Зарид! Я ненавижу тебя! Я чувствую тебя, это ты, это ты крадешь мои запасы Силы! Проклятая тварь, ты спрятался в этой уродливой статуе, но я узнаю тебя в любом обличье! Ты забираешь годы моей жизни, чтобы ублажать своих вонючих детишек-ургов! Я убью тебя, Зарид дер Рэй, запомни это!

… Сила, Сила, целый океан Силы! Я высосу ее всю и тогда смогу взломать эту проклятую тюрьму. Ты перехитрил сам себя, Зарид, я догадался, как брать Силу извне… я наполню схрон — а ты сдохнешь, подонок, ты сдохнешь без магии… Ты будешь на коленях умолять меня дать тебе хотя бы каплю Силы. Но ты будешь просить напрасно, Зарид…

… Я чувствую, Зарид, ты следишь за мной. Я не знаю, как ты сумел проникнуть в Ноэль-де-Тор, но я догадываюсь — ты воспользовался украденной у меня Силой. Ты ждешь, пока я усну, Зарид… не дождешься, тварь. Я подстерегу тебя и уничтожу. Ты заточил меня сюда, но ты умрешь здесь, а я выйду на свободу…

… Снова звуки шагов. Я слышу, как ты бродишь по комнатам, Зарид. Я чувствую смрадный запах твоего дыхания, я ощущаю твой взгляд, Я пока не могу поймать тебя — но ничего, сегодня я вновь обыщу башню от шпиля до подвалов и найду тебя, где бы ты ни прятался, Зарид, найду и убью. Сейчас я снова молод и силен, а ты стар, ты дряхл, Зарид, бойся же нашей встречи…

… О чем ты говоришь, Зарид? Думаешь, я поверю твоим словам, что тебя убили? Если тебя убили, то почему же ты ходишь по моему дому, почему дышишь мне в затылок, почему разговариваешь со мной? Нет, Зарид, тебе не обмануть меня, я не буду больше слушать тебя…

… Ты хитер, Зарид, ты до сих пор не попал ни в одну мою западню. Но ничего, рано или поздно ты ошибешься. Я буду обходить Шпиль ежедневно, и тебе придется прятаться, убегать — ведь ты боишься меня, я знаю, ты хочешь ударить подло, в спину, избегаешь открытой схватки. У тебя нет выбора, Зарид, или встретиться со мной лицом к лицу, или сдохнуть, как собака, в одной из ловушек Ноэль-де-Тор. Выбирай, Зарид…

Личные записи Ульриха дер Зоргена, магистра Огня, члена Совета Пяти,

Междумирье, Ноэль-де-Тор

* * *

— Стойте! — Таяна подняла руку, и Денис, почти упершийся ей в спину, остановился. Позади, чуть пригнувшись, замер тьер, своим нечеловечески обостренным чутьем ощупывая пространство, превратившись в живой сканер.

Денис решил, что сейчас не самое лучшее время для выяснения отношений. Будь его воля, он перенес бы трудный разговор на попозже — но тогда высказал бы своей боевой подруге все, что думает по поводу дисциплины и прочего, столь важного в любом опасном предприятии. Но девушка считала иначе, потому что, не сходя с места и даже практически не шевелясь, вполголоса заявила:

— Дьен, слушай и запоминай! Да, я тебя обманула, это было легче и быстрее, чем спорить с тобой, доказывая очевидное. Без меня вы оба погибли бы, даже не дойдя вон до той двери. Это, как ты любишь говорить, во-первых. И во-вторых… я никогда и никуда не отпущу тебя. Я не обсуждаю это с тобой, я просто говорю — так будет.

— Тэй…

— Если в следующий раз ты захочешь сунуться в неприятности, тебе придется или оглушить меня, или убить. Иначе я последую за тобой. Или впереди тебя, как получится.

— Таяна… — Жаров несколько мгновений раздумывал над тем, что стоит сейчас сказать, и не придумал ничего лучшего, чем провести ладонью по волосам девушки и тихо, одними губами, прошептать: — Девочка моя, как же я тебя люблю.

Она фыркнула и с явной иронией заметила:

— Ты нашел просто замечательное место для объяснений в любви, Дьен. Мы поговорим об этом позже. А теперь постарайтесь не отвлекать меня, я вижу три магические ловушки, и покарай меня Эрнис, если их здесь только три.

— Эрнис не будет карать тебя, Таяна, — сухо сообщил тьер. — Я вижу пять ловушек. Начнем?

В следующие полчаса Жаров испытал чувство глубокого отвращения к собственной персоне. Герой, черт дери… пытался оградить девушку от опасности… А теперь вынужден тупо стоять в сторонке, пока девушка делает работу, на которую ты, герой, не способен.

Ловушек оказалось даже шесть — удивительно, для чего кому-то понадобилось превращать эту небольшую прихожую в настоящую минно-заградительную полосу. Шестая ловушка — плита на потолке, которая должна была обрушиться на голову несчастного, наступившего на одну из плит пола, была обнаружена лишь после того, как Тэй, вовремя спохватившись, извлекла из сумки древний артефакт «Глаза Истины». Как же мудро они поступили, что не взяли с собой в прошлое сумку, где находились синие линзы и книга, прихваченная Дьеном из хранилища. Было даже нечто забавное в том, что дух Ульриха дер Зоргена, выполняющий нынче обязанности хранителя исчезнувшей библиотеки, снабдил их инструментом, помогающим проникнуть во владения истинного Ульриха дер Зоргена — если они не ошиблись и Древний все еще, вопреки законам природы, жив. Конечно, магические очки не помогали разряжать ловушки… зато они давали возможность их вовремя увидеть.

Жаров мысленно усмехнулся — вот здесь, пожалуй, магия явно уступала технологии. Будь здесь хотя бы просто стандартные противопехотные мины из тех, что с удовольствием использовались теми же пиратами, и они, попав в прихожую, не прожили бы и секунды. Универсальные взрыватели реагировали на движение, на изменение температуры, магнитных полей, на звук, на смену освещенности — смотря как настроить. И их невозможно было разрядить — проще было взорвать заминированное строение, чем попытаться убрать из него смертоносные «подарочки». А в поле — если кому-то приходило в голову нашпиговать этим добром открытую местность — приходилось использовать тралы, принимающие силу взрыва на себя.

Он даже вздрогнул от неожиданно пришедшей в голову мысли. Похоже, и он сумеет оказать друзьям кое-какую помощь.

— Тэй, что так долго? — нарочито бодро поинтересовался он, будучи почти уверен в ответной реакции взмокшей от напряжения девушки.

— Не терпится — займись этим сам, — недовольно буркнула она.

— Давай! — флегматично ответил он.

Тэй обернулась и бросила на мужчину удивленный взгляд.

— Дьен, ты ничего не смыслишь в магии…

— Зато я достаточно смыслю в минах… то есть ловушках. Рассказывай, в чем проблема?

— Эта дрянь вроде той, что стояла на тайнике Тионны. Я просто не могу снять эти заклинания. Стоит дотронуться до двери, и тому, кто сделает это, — крышка. От остальных ловушек мы избавились, но эта…

— От этой избавлюсь я. — В голосе Жарова звучала абсолютная уверенность в своих силах. — Только отойдите подальше, чтобы огонь… она огненная, да? Чтобы огонь вас не задел.

— Дьен, ты не… — И тут дошло и до Таяны. Она усмехнулась, покачала головой и, взяв тьера за руку, потянула его в дальний угол комнаты. — Пойдем, Тернер, сейчас здесь будет очень жарко, очень!

Они прижались к стене, волшебница взмахнула рукой, и их фигуры окутало уже знакомое Денису голубоватое облако защитного поля… или как там местные волшебники называют эту штуку. А Жаров, захлопнув забрало, просто шагнул вперед и рукой в латной перчатке толкнул дверь.

Нельзя сказать, что ему не было страшно. Было… хотя до сих пор панцирь ни разу не подвел, и можно было надеяться, что не подведет и сейчас. Он оказался прав, решив лично сыграть роль трала, — пламя, окутавшее его со всех сторон, не принесло даже ощущения повышенного тепла, зато, когда оно опало, на месте двери была лишь порядком обугленная дыра в стене. Камень местами расплавился и потек, а от деревянных, обитых бронзой створок осталась лишь кучка углей и лужица расплавленного металла.

Дальше было проще. Жаров, как танк, пер по коридорам Шпиля, наступая, дотрагиваясь, заглядывая… в общем, вляпываясь во все места, казавшиеся Таяне или Тернеру хоть немного подозрительными. За ним оставалась полоса разрушения — дымящиеся или покрытие ледяными кристаллами камни, обломки настоящих или магических лезвий, арбалетные болты со сплющенными наконечниками, выбитые или выжженные двери.

— Этому дому нужен будет капитальный ремонт, — насмешливо заметил он, когда плита, подвергшись давлению бронированной ноги, взорвалась сотнями острых каменных осколков, превративших древний, немыслимой цены гобелен, покрывающий стены, в обрывки. Самого Жарова силой взрыва отбросило назад, опрокинув на спину. Впрочем, ничего, кроме его гордости, не пострадало.

— Признаться, я не очень понимаю, зачем ты это делаешь? — с явно профессиональным интересом спросил Тернер. — Ловушки можно было бы убрать, и не создавая такого шума.

— Во-первых, — Жаров, кряхтя, поднялся, зачем-то достал из кольца на поясе меч, который подобрал там, на поле боя, где они встретили Тернера… похоже, ему фатально не везло с оружием, ни один клинок не уживался рядом с ним достаточно долго, чтобы Денис успел к нему привыкнуть. Вот и этому пришел конец — повертев в руках оплавленную, ни на что уже не годную железку, он бросил бывшее оружие на пол. — Во-первых, все ловушки вы убрать явно не сможете, хоть одна да нашумит. Он узнает о нашем присутствии, но пока мы будем копаться с каждым препятствием, у него будет масса времени на то, чтобы изучить наши возможности и как следует подготовиться. А во-вторых, я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас пострадал.

— А есть еще и в-третьих?

— Конечно. И ты, кстати, должен его знать. Враг должен нервничать, тогда он начнет ошибаться.

— Ты так уверен в несокрушимости своих доспехов? Откуда они?

— Долго рассказывать… скажем, из другого мира. Потом объясню, когда время будет.

— Я думаю, тебе много о чем придется рассказать…

Из практически незаметного отверстия в стене ударила тонкая, лишь немногим толще иглы, стрела, пробив тело Тернера навылет. Он досадливо поморщился.

— Подлое оружие. Еще и отравленное… он что, ненормальный? Как он сам здесь ходит?

— Очень просто, — подала голос Таяна, предусмотрительно державшаяся позади. — Это же магические ловушки, они не опасны для своего создателя. Помнишь тайник у Тионны, Дьен? Она ведь могла открыть его совершенно спокойно, без всяких предосторожностей. Не то что мы.

— Тионна дер Касс? — Тернер скрипнул зубами. Воспоминания о членах Совета не доставляли ему особой радости, вызывая лишь вспышки ненависти. Удивительно было, как это он смирился с существованием Дерека… может, только лишь потому, что тот был призраком. — Денис, тебе придется о-очень много мне рассказать.

— Потом, — тихо сказал Денис. — Все потом. Кажется, хозяин вышел нас встречать.

— Я знаю, — столь же тихо ответил Тернер. — Таяна, стой где стоишь. Сейчас тут будет большая драка… Я знаю этот запах, я очень давно его искал.

— Тернер, стой! — Бронированная перчатка Жарова ухватила тьера за рукав. Это было все равно что попытаться ухватить стекающую из трубы струю воды. Тернер даже не вывернулся, он просто вытек из стальной хватки Дениса, сделав на мгновение часть своей плоти мягкой, словно желе. Или способность к трансформации вернулась к нему, по крайней мере частично, или сейчас, в преддверии боя, тьер не был намерен беречь силы.

— Жаров… помнишь, я как-то сказал тебе, чтобы ты бежал, если я начну трансформироваться? Самое время.

И впрямь его тело стало изменяться. Кожа покрылась чем-то, напоминающем одновременно кору и что-то вроде чешуи. Ногти на руках вытянулись, изогнулись, стали гораздо толще. Тернер сделал шаг вперед — ударила очередная крошечная стрелка, срикошетив от доспехов и наполовину погрузившись в камень стены. Жаров только покачал головой — какова же сила удара у этой штуки…

Из-за угла им навстречу неторопливо вышел человек. Жаров замер, разглядывая того, кто предположительно был Ульрихом дер Зоргеном, сильнейшим магом своего времени, боевым магом, печально известным своей жестокостью. Денис уже видел его — ну или не его, а альтер-эго смотрителя ныне опустевшей библиотеки в подвалах Шпиля Огня. Но там это был импозантный мужчина средних лет, здесь же…

Всклокоченные седые волосы, редкая спутанная борода, не слишком чистая, серая, нездоровая кожа… Доносящийся даже с расстояния в несколько метров запах давно не мытого тела. Глубокие морщины, избороздившие лицо. Одежда, элегантная, чистая, весьма дисгармонирующая с остальным обликом. Совершенно очевидно, что к изготовлению этого черно-красного наряда приложили магию. Движения — мягкие, кошачьи, так не соответствующие образу опустившегося старика.

Но более всего поражали глаза — горящие глаза безумца.

Он неторопливо шел вперед, сжимая в сухой, сморщенной руке маленький, почти детский меч. У этого оружия даже лезвие было не железным… каким-то другим, то ли стеклянным, то ли пластмассовым. Денис тут же вспомнил слова Эрнис о том, что в свое время Ульрих обзавелся пресловутым Мечом Равенства, против которого нет защиты.

— Тернер, у него меч…

— Игрушка, — прошипел тьер. Из его локтей выскользнули длинные, сантиметров по сорок, шипы, способные — Денису доводилось это видеть — одним ударом рассечь тело врага надвое, раскрошив даже кости.

— Нет, Тернер!

Но его перебил старик — сухой, каркающий голос оказался неожиданно громким, заполнил все доступное пространство, эхом отражаясь от стен.

— Вот ты и попался, Зарид! Я долго искал тебя, старый недруг, и я тебя нашел. Я был очень зол на тебя, Зарид. — Старик сделал еще пару шагов вперед, лезвие игрушечного меча смотрело прямо в грудь тьеру. Казалось, он не видел, что перед ним стояли трое, его взгляд был прикован к Тернеру, и только к нему. — Я хотел, чтобы ты умирал долго. Но я добрый, Зарид, я простил тебя. Я больше не сержусь на тебя, Рэй, и я разрешу тебе умереть быстро.

— Тернер, стой! — рявкнул Денис, но тут же понял, что его слова пропали впустую. Хищник уже не слышал ничего, кроме собственных инстинктов. Все его существо рвалось в бой, которого он ждал веками, цель была перед ним, и древнее создание бросилось в атаку.

Тысячу лет тьер искал битвы и находил ее. Маги, воины, звери — что они могли противопоставить этому существу? Сталь? Клыки? Магию? Создатели наделили Хищника многим, и он привык верить в себя, верить, что полученные удары никогда не станут смертельными, что раны затянутся, яды растворятся, не причинив вреда, а магический огонь оставит лишь быстро исчезающий ожог.

Так было. Всегда.

Но так было раньше — теперь перед ним стоял один из тех, кто приложил руку к его, Тернера, созданию. Сильнейший маг своего времени,знающий, пожалуй, все уязвимые места почти неуязвимого тела Хищника. Первый закон магии — совершенства не существует. А значит, даже это практически бессмертное существо может погибнуть — Тернер знал это, ведь он был последним оставшимся в живых из своих сородичей. Но ему было на это наплевать — Хищник видел перед собой самую желанную цель, и не важно, что в руках этого… существа, давно уже потерявшего право называться человеком, был меч из другого мира, Меч Равенства, оружие, способное преодолеть любую защиту. Да и не знал тьер этого, не успев или не пожелав выслушать своего товарища по оружию… Он просто прыгнул… Клинок, кажущийся игрушечным, крутанулся в воздухе с неожиданной быстротой — он должен, он обязан был отлететь в сторону, столкнувшись с несокрушимой броней тьера, он должен был вырваться из старческих пальцев, сжимающих эфес.

Этого не произошло. В первый момент Жарову показалось, что старик просто промахнулся — клинок, не встретив сопротивления, просто свистнул в воздухе… А потом растянувшееся в прыжке тело тьера обрушилось на свою жертву. И упало возле ее ног… уродливая, покрытая чешуей и шипами голова откатилась в сторону, рядом же лежала перерубленная в суставе когтистая лапа.

— Я же сказал, что ты умрешь быстро, Зарид! — прогрохотал старик, глядя на распростертое у его ног тело.

— О… Тернер… нет… — прошептала Таяна, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Пусть она не всегда ладила с Тернером, пусть были времена, когда он даже собирался убить и ее, и Дьена, но были и иные времена — когда он спасал им жизни, защищал их, лечил ее глаза…

А Жаров чувствовал, как в глубине души растет бешенство. Этот чертов старик убил Тернера, как собаку, не дав сказать и слова, не оставив ни малейшего шанса. Если бы тьер думал о том, что можно хотя бы попытаться уклониться от удара, увильнуть, — может, его скорость и позволила бы Хищнику избежать столкновения с лезвием всесокрушающего меча. А тогда — вряд ли плоть человека способна выдержать удар костяных лезвий тьера. Но Хищник слишком уж поверил в собственную неуязвимость, слишком привык не обращать внимания на мечи в руках простых смертных.

А может, он просто хотел умереть?

Денис шагнул вперед, мягко, плавно, с кошачьей грацией. Пришла пора вспомнить все, чему его учили, чему он сам учил когда-то наследного принца Империи. Предстоит доказать этому Зоргену, что клинок в руках, пусть он хоть трижды магический, не обеспечивает победы. Победу нужно завоевать.

— Что, Зарид, ищешь смерти? — Старик приближался, глаза светились безумием. Он уже забыл о теле у своих ног, теперь ненавистным Заридом дер Рэем стал этот высокий мужчина в доспехах. Старик не видел разницы, более того, он даже не видел лат на своем противнике — перед глазами всплыло давно забытое, но столь ненавидимое лицо. Сделав еще шаг, Зорген нанес удар.

Жаров увернулся от выпада, который, учитывая свойства меча, вполне мог стать смертельным. Старик хорошо владел мечом, движения были отточенными — но в то же время какими-то не очень уверенными. Как будто мастер клинка очень давно не практиковался и теперь с некоторой натугой восстанавливает былую ловкость и скорость.

Еще выпад и еще… здесь, в относительно узком коридоре, Ульрих не делал попыток наносить рубящие удары — хотя своим мечом скорее всего пропахал бы каменный потолок, даже не заметив преграды. Это давало Денису некоторое незначительное преимущество — но он также понимал, что все в любой момент может измениться, старик сменит тактику. Значит, надо действовать как можно быстрее. Убивать Зоргена он не собирался — во всяком случае, пока. Его еще предстоит как следует допросить, выяснить причину разрушения магических потоков, узнать, как с этим бороться.

Поднырнув под очередной удар, Денис с силой ударил по кисти, держащей оружие, — запоздало понимая, что этот удар, нанесенный латной перчаткой, наверняка раздробит кость. Меч вылетел из руки Ульриха и, протяжно зазвенев, упал на каменный пол.

— Ты проиграл, старик, — мрачно заметил Жаров, даже испытывая сожаление, что не может прямо сейчас свернуть этому старому негодяю шею.

А в следующий миг ему показалось, что его с размаху шарахнули кувалдой. Дениса отбросило назад, раздался хруст — и он очень надеялся, что это хрустит камень или, может, доспехи, лишь бы не кости. Панцирь, конечно, от многого уберечь способен, но удар есть удар. Особенно такой, что сбивает с ног стокилограммового мужика, на котором еще кило десять брони.

Находясь в полуобморочном состоянии, Денис все же уклонился от следующего удара — голый кулак старика врезался в стену, во все стороны брызнул фонтан каменного крошева, но Зорген, похоже, даже не заметил этого, нанося второй удар — левой. Вот тут Жаров понял, что в предыдущий раз хрустели именно камни — панцирь, прогнувшийся от столкновения со старческой рукой, издал совсем другой звук.

На десятой минуте схватки Денис с тоской понял, что долго выдержать эту непрекращающуюся атаку не сможет. Пока ему удавалось избегать большинства атак, Зорген был неплохим бойцом, но умения в сравнении с бывшим десантником ему все же не хватало. Но он действовал как автомат, не зная усталости, — а Жаров уже начал выдыхаться, чему немало способствовали пропущенные молотоподобные выпады старика. Он уже давно забыл о данном самому себе обещании не убивать Зоргена и теперь бил на поражение. И мог поклясться — если бы было кому, — что по крайней мере трижды этот чертов ублюдок должен был сдохнуть на месте. Но на Ульриха дер Зоргена боевые навыки десантника не произвели особого впечатления. Он даже бровью не пошевелил, хотя следовало бы корчиться от боли. Только снова и снова повторял что-то про Зарида да про то, как больно Зариду будет умирать.

Ребро ладони Дениса врезалось в горло старика, круша кадык. Тот лишь дернул головой, а мгновением позже Денис вновь, в который уже раз, покатился по полу. Если бы сочленения панциря не имели определенных ограничений подвижности, он давно бы сломал себе руку или ногу — а то и шею. Но и без того тело уже было сплошь покрыто синяками — даже мягкое внутреннее покрытие брони не спасало от травм.

Таяна, прекрасно понимая, что в этой схватке первый же удар свернет ей шею, старалась даже не приближаться к полю боя. Она сразу — после первого же удара, от которого бронированную фигуру Дьена впечатало в стену, — поняла, что Зорген, даже сойдя с ума от одиночества и ненависти, не пренебрег мерами защиты. Ей никак не удавалось определить наложенное на Зоргена заклятие, делавшее его неуязвимым ко всему, что мог противопоставить его нечеловеческой силе Жаров. Ясно было только одно — эта защита требовала невероятного, невозможного количества Силы. Ни один сколь угодно опытный маг не выдержал бы и пяти минут такого напряжения, просто свалился бы в беспамятстве.

Ей все же удалось уловить присутствие незримого магического потока, который непрерывно подпитывал волшебника. А чуть позже она поняла, что…

— Дьен! Его защищает магия!

— А то… я… не понял… — прохрипел Жаров, поймав руку противника в захват и теперь выворачивая ее. Проще было согнуть рельс.

— Я попытаюсь найти источник Силы, только продержись еще немного… — Она бросилась по коридору в ту сторону, откуда появился Зорген.

— Ловушки… осторожно…

Лицо заливал пот, мышцы, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Старый волшебник вдруг рванулся и одним движением высвободился из захвата. Денис отчетливо услышал звук ломающейся кости — может, маг и обладал огромной силой, может, и не был чувствителен к боли и — чего на свете не бывает — может, даже был равнодушен к смерти, но прочность костей у него была вполне человеческая. И все же вот так, не моргнув глазом, сломать самому себе руку, просто чтобы вырваться, — это вселяло какой-то мистический ужас.

— Ты далеко не убежишь, Зарид! — провизжал волшебник, на этот раз обращаясь к Таяне. — Ты не спрячешься от меня, Зарид, я все равно найду тебя! — Затем он снова повернулся к Жарову и довольно улыбнулся. — Как, Зарид, тебе понравилось это маленькое развлечение? А теперь займемся делом…

Таяна двигалась осторожно, понимая, что неприятных сюрпризов здесь припасено более чем достаточно, но дав себе слово заниматься лишь теми из них, которые невозможно просто обойти. Но уже первая обнаруженная ею ловушка оказалась «мертвой» — девушка чувствовала, что над небольшим участком пола была проведена немалая работа, и вряд ли ей бы удалось более или менее быстро распутать этот клубок заклинаний, но сейчас это было и не надо. От боевых заклинаний остались только следы, безжизненные и не опасные. Такого ей еще не приходилось видеть, будучи снятым, заклинание исчезает так, словно его и не было. Но не в этом случае. Хотя она и не собиралась проверять правильность своих предположений на собственной шкуре.

Аккуратно перешагнув опасный участок, она двинулась дальше. Следующая ловушка оказалась такой же странной… и еще одна, и еще. Выбрав одну из тех, что были попроще, Тэй набросила на себя защитный полог и наступила на опасный участок пола. Ни огня, ни даже легкого дымка — просто заклинания, которые были положены в основу магической ловушки, вдруг исчезли… или скорее сработали — без видимого эффекта.

Понять, в чем дело, было несложно — сейчас, когда Ульрих дер Зорген стягивал к себе всю магическую энергию, до которой мог дотянуться, чтобы защититься от атак Дьена, первыми «пересохли» им же поставленные ловушки. Другое дело, что Таяна не имела ни малейшего представления, как такое можно было сделать, и многое готова была отдать, чтобы понять и научиться. Ведь это — лучший способ справиться с магическим препятствием. Вместо того чтобы возиться со смертельно опасными ловушками, куда проще «высушить» их, при этом увеличив собственные силы… Ни один из преподавателей Академии ни разу не упоминал ни о чем подобном. Но раз это в принципе возможно… что ж, дело только во времени и усидчивости. Когда-нибудь, когда будет время, она найдет решение.

А пока, не снимая защитного полога, Тэй бегом устремилась вперед по коридору, туда, откуда шел явственно ощущаемый поток Силы. Какая-то плита чуть зашипела под ее ногой, видимо, ловушка еще не исчерпала вложенного в нее заряда, но остатка не хватило даже на то, чтобы прожечь подошву сапога.

Сразу за поворотом путь ей преградила дверь — казалось, сделанная из целого куска вулканического стекла. Тэй с разбегу ударила в дверь плечом — и, незамедлительно расплачиваясь за столь глупый поступок, взвыла от боли. Перегородившая путь блестящая черная плита даже не шелохнулась. Девушка отступила на шаг назад, оглядывая дверь сквозь магические кристаллы «Глаз Истины»…

Те, кто строил эту башню, были сильными, очень сильными магами. И они, вероятно, приняли достаточно мер к тому, чтобы по этим коридорам могли относительно спокойно передвигаться только те, кому это было положено. И дело даже не в хитроумных ловушках, что могли испепелить или превратить в ледяную статую наглеца, посмевшего сунуть нос в обитель хозяев Хрустальной Цитадели. Даже двери здесь подчинялись лишь избранным… сомнительно, правда, что для их открытия применялась магия, скорее какое-нибудь головоломное изобретение тех же гномов, известных мастеров делать двери и замки к ним.

Сейчас «Глаза Истины» утверждали, что ни скрытых рычагов, ни потайных выступов, на которые нужно было бы нажать, чтобы открыть каменную дверь, поблизости нет. Только сама плита чуть заметно светилась неприятным багровым светом — над ней явно поработали мастера магии. Именно туда, за дверь, уходил жгут магической энергии, которым сейчас «питался» Зорген… И, значит, Тэй просто обязана была пройти туда.

Значит, придется ломать дверь.

Она отступила еще на пару шагов и нанесла удар — первый, осторожный… А за ним еще один и еще. Любая обычная дверь, каменная или деревянная, разлетелась бы в куски от первого же таранного удара, а если нет — то была бы выбита вместе с косяком. Но над преградой, что наверняка вела в весьма важное помещение, работал истинный знаток. Эту дверь нельзя было пробить обычными средствами, она, пожалуй, устояла бы и перед магическими воздействиями, по крайней мере такими, которые не разнесли бы при этом на куски весь Ноэль-де-Тор. Но сейчас, когда Зорген стянул к себе всю магию, что была в башне, ослабла и защита… и, значит, у Таяны появился вполне реальный шанс. По блестящей поверхности уже змеились трещинки, несколько отколотых кусков с острыми гранями упали на пол…

— Только продержись, Дьен, молю… — прошептала Таяна. — Только продержись еще немного.

Пот заливал глаза, пальцы тряслись, а ноги подкашивались от усталости. Магия отнимает немало сил… о, если бы она могла зачерпнуть хотя бы каплю из мощного потока энергии, что проносился сейчас мимо нее, направляясь к своему хозяину! Она уже поняла, откуда идет эта Сила: где-то там, за дверью, находился невероятно мощный схрон… Девушка умела работать с этими вместилищами Силы и раньше считала, что умеет делать это неплохо — но сейчас, сколько ни пыталась, не могла даже прикоснуться к источнику… Если ей не удастся выбить эту проклятую дверь в ближайшее время… она сама рухнет у порога, лишившись последних сил.

Тэй стиснула зубы и приготовилась ударить снова.

Жаров метнулся в сторону, уворачиваясь от удара. Определенный шанс был, магия — не пуля, не лазер, ее довольно сложно точно нацелить. Стена в том месте, где только что находилась его голова, взорвалась изнутри, камни забарабанили по броне. Денис подхватил с пола один из булыжников и метнул в лицо мерно шагающему вперед старику — тот даже не сделал попытки отклониться, лишь шевельнул рукой, и камень прямо в воздухе разлетелся мелким крошевом.

Пару раз плеснув в Жарова огнем и убедившись, что особого эффекта это не дало, старик принялся хлестать своего противника чем-то вроде… Жаров не смог подобрать подходящего термина из своих скудных знаний в области местной магии, но из прошлой жизни в мире развитых технологий он мог ассоциировать это с направленными выбросами силовых полей. Броня, конечно, помогала… но почти каждое попадание сбивало его с ног, а латы, еще недавно казавшиеся несокрушимыми, прогибались так, что трещали кости.

Если до того, как здесь появился чертов колдун, коридор был в довольно плачевном состоянии, то теперь все вокруг напоминало руины. Глубокие каверны в стенах, искореженные плиты потолка, готовые в любой момент рухнуть на голову… И сумасшедший старик, упрямо продолжающий свое бессмысленное, тупое наступление.

Радовало только то, что Таяны не было рядом. Как бы осторожна она ни была, в этом хаосе вряд ли ей удалось бы уцелеть. И тьер погиб… в это было трудно поверить, но он видел смерть товарища собственными глазами. Правда, можно было надеяться, что даже такая травма не является для Тернера смертельной… или все же является? Этого он не знал. Только вот Тернер говорил, что его способность к регенерации сильно ослабла. Жаров бросил взгляд туда, где рухнуло тело его спутника, и криво усмехнулся — кажется, кое-что Зорген не учел. Голова и отсеченная рука-лапа тьера лежали там же, где и раньше, а вот тела на этом месте уже не было.

В голову пришла мысль, которая, вероятно, могла стать спасительной. Денис бросился вперед, нанося серию ударов, которые — он это уже знал по прошлому опыту — не принесут ощутимого эффекта. Зорген отреагировал мгновенно, Жаров привычно поставил блок — и взвыл, левая рука хрустнула, не спасли и доспехи… он упал, чувствуя, как темнеет в глазах от боли. Но бросок достиг цели — ладонь правой руки легла на рукоять меча. Меча, что без малейшего усилия рассек броню тьера и способен, вероятно, пробить и его, Жарова, доспехи. Справится ли меч с защитой, что окружает безумного волшебника? Денис медленно поднялся, держа меч перед собой. Левая рука безжизненно повисла.

В глазах Зоргена впервые мелькнуло что-то, кроме ненависти. Это был даже не страх… скорее удивление от самой мысли, что кто-то смеет ему угрожать его же собственным оружием.

— Старик, остановись! — Почувствовав в руке успокаивающую тяжесть оружия, Денис снова вспомнил о том, что не собирался убивать волшебника. — Остановись, я хочу просто поговорить. Давай прекратим эту драку, волшебник! Давай просто побеседуем… Вразуми тебя Эрнис, ты что, не слышишь? Стой, говорю…

— Ты думаешь, что, завладев моим имуществом, станешь сильнее, Зарид? — прохрипел Ульрих дер Зорген, все так же неуклонно двигаясь к непрерывно отступающему Денису. Тот вдруг понял, что и впрямь перебил старику горло… и все же тот, кому уже положено быть трупом, выглядел более чем живым. — Ты проник в мой дом, Зарид, ты обокрал меня… ты поднял на меня руку. Ты умрешь.

— Старик, Зарид дер Рэй умер. Опомнись!

— Ты зря надеешься обмануть меня своими лживыми речами, Зарид.

— Я не Зарид…

Старый волшебник хрипло рассмеялся.

— Ты струсил, Зарид… ты запер меня здесь на все эти годы, а теперь трясешься от страха? Будь мужчиной, прими смерть достойно.

Таяна прижалась спиной к стене и медленно сползла на пол. Перед глазами было темно, одежда взмокла от пота. Обсидиановая дверь лежала грудой обломков.

Она все-таки сумела — и сейчас нужно было встать и заставить непослушное тело сделать еще несколько шагов, последних. Найти этот проклятый схрон. Уничтожить его… и тогда, наверное, у Дьена будет шанс. Только вот тело отказывалось подчиняться ей. Лишь один раз в жизни она испытывала нечто подобное — еще в Академии, когда им показали, что чувствует маг, исчерпавший свои силы. После того урока она лежала пластом три дня, ее отпаивали наваристым бульоном, а сама она не могла даже поднять руку, чтобы удержать чашку.

Сейчас рядом не было нянечки с чашкой горячего, дающего силы бульона. Сейчас рядом не было ничего — а значит, нужно найти в себе силы встать. Эрнис говорила, что Страж Границ не обязательно должен быть сильнейшим из живущих магов и искуснейшим из воинов. Главное — знать цель и суметь достичь ее. Через слабость, через боль, через бессилие…

Вся магия в этом месте подчинялась только Зоргену, только ему — и никому больше. Тэй могла рассчитывать только на свои собственные, внутренние ресурсы, отнюдь не беспредельные и сейчас вычерпанные до дна. А мимо текла могучая река чужой Силы… до которой никак не удавалось дотянуться.

Она перевалилась на колени, затем медленно поднялась, держась рукой за стену. Сделала шаг, еще один… Ноги снова подогнулись, она упала лицом вперед, запоздало осознавая, что даже эти два шага сделала не в том направлении — не к дверному проему, а от него. По щекам побежали слезы — от бессилия, от жалости к себе и к Дьену, которому наверняка сейчас приходится очень плохо. И еще потому, что им так и не удалось достичь цели — они оказались плохими, ненастоящими Стражами Границ. Ведь Эрнис говорила, что Страж — это тот, кто сумел добиться успеха… или она говорила не об этом?

Что-то дотронулось до ее пальцев. Тэй с трудом разлепила веки, попыталась вглядеться — сквозь слезящиеся глаза видно было плохо, что-то темное, большое… и живое. Во всяком случае, пальцами она чувствовала, что ЭТО — живое.

Где-то внутри затеплился крошечный огонек постепенно восстанавливающейся Силы. Он становился все ярче, под его теплом отступала резь в глазах, зрение прояснилось, и Тэй увидела… Рядом с ней лежало тело Тернера. Как оно здесь оказалось — ведь тьер пал далеко отсюда? Она сама видела, как он был обезглавлен, и понимала, что Тернер мертв: никто не может выжить, лишившись головы. Но ноги вдруг конвульсивно дернулись, толкнув тело вперед еще на ладонь, а уцелевшая рука тьера еще крепче сжала ее пальцы. И Тэй ощутила, как в нее вливается Сила — тонкой, чуть заметной струйкой… и еще она почувствовала холод приближающейся смерти — не своей, чужой. Смерти существа, сейчас отдававшего ей последние капли жизненной силы, которые, возможно, могли бы его спасти. Она лежала, не в силах выдернуть руку из стиснутых пальцев тьера, да это и вряд ли было возможно, у нее почти не было сил, а хватка когтистой лапы была все еще крепка. А потом когти разжались, и изуродованное тело, последний раз вздрогнув, затихло. Навсегда — только теперь она со всей отчетливостью поняла это. Тьер сделал то, что должен был, о чем мечтал столько лет: не сумев справиться с Зоргеном в открытом бою, он давал шанс ей — шанс победить и шанс отомстить за него.

Она встала. Голова чуть кружилась, и слабость еще не ушла — но теперь можно было идти дальше. Бросив последний взгляд на распростертый у ее ног труп Тернера, она повернулась и, чуть пошатываясь, двинулась к дверному проему. Цель была близка…

Комната, столь надежно запертая, была мечтой любого волшебника — среди преподавателей Академии нашлось бы немало таких, кто отдал бы десять лет жизни просто за то, чтобы хоть ненадолго получить доступ в это хранилище древних знаний. Несколько стеллажей с книгами — краем глаза Тэй заметила несколько названий и почувствовала, как по спине пробежал холодок. Пара книг из тех, что спокойно стояли на полках, стали уже легендой, о них говорили с благоговением и со слезой в голосе — а сам факт существования еще одного из томов, того, что был переплетен в темно-красную, цвета венозной крови, кожу и украшен массивными золотыми застежками, и вовсе подвергался сомнению со стороны большинства известных Таяне авторитетов в области магии.

В другое время она и сама с удовольствием погрузилась бы с головой в изучение древних фолиантов, хранящих давно забытые тайны Высшей магии, но сейчас девушка удостоила стеллажи лишь одним коротким взглядом. Ее интересовало другое — большой кристалл густо-синего цвета, стоящий на высоком постаменте из розового мрамора. Камень светился, пульсировал, источал страшный жар, от которого уже начал плавиться даже мрамор, — и именно от него брала начало река магической энергии, что непрерывно подпитывала Зоргена.

Тэй шагнула вперед — и тут же отпрянула. Ей показалось, что от жара сейчас пойдет пузырями кожа. Непонятно было, как до сих пор не вспыхнули книги… Девушка швырнула в синий кристалл заклинание — простенькое, но способное разбить кристалл на куски. Тщетно, сейчас вокруг схрона бушевал такой водоворот Силы, что заклинание волшебницы было просто поглощено, растворено в нем — и даже, наверное, лишь усилило поток энергии, шедший к Ульриху. Таяна беспомощно оглянулась, высматривая что-нибудь прочное и тяжелое… Как назло, ничего подходящего на глаза не попадалось, здесь были книги, свитки, разного рода колбы и реторты из тонкого прозрачного или цветного стекла, непреложный атрибут лаборатории любого мага… многочисленные банки с реагентами — но ничего такого, чем можно было бы раздробить кристалл, не приближаясь к нему.

Нужная мысль пришла, хотя и с некоторым запозданием. Девушка бросилась назад, к дверному проему, и, в кровь разрезая руки острыми гранями обсидиана, с трудом подняла тяжелый кусок разбитой двери. А затем, надсаживаясь, швырнула его прямо на сияющий синий кристалл.

Она еще успела заметить ослепительную вспышку, успела ощутить удар… а потом все заволокла чернота беспамятства.

— Старик, я убью тебя… — прошипел Жаров, чувствуя, как пульсирует боль в сломанной руке.

— Ты слаб, Зарид, — прохрипел в ответ волшебник.

Очередной взмах руки — и Денис в который уж раз ощутил, что летит… недолгий полет, жестокий удар спиной в стену. Плевать на то, что перед ним старик. Плевать, что только он, наверное, знает, в чем причина исчезновения магии в мире, когда-то бывшем для него родным. Плевать на все.

Денис бросился вперед, клинок в его руке взлетел — красивый, выверенный удар, его учитель, возможно, остался бы доволен. Лезвие ударило по запястью Зоргена — и помчалось дальше, не встретив сопротивления. Денис отпрыгнул — и посмотрел на пол, ожидая увидеть там кисть волшебника…

И напрасно — он на мгновение утратил осторожность, и тут же получил чудовищный удар в голову… крепления шлема не выдержали, и он покатился по полу… А Денис понял, что это все. Конец. Теперь Зоргену достаточно один-единственный раз швырнуть огонь.

И старик тоже понял это — он остановился, поднес к глазам руку, которой положено было валяться на полу, затем довольно осклабился.

— Что, Зарид, не ожидал? Я не зря провел здесь тысячу лет, пока ты растил своих ублюдочных деток-ургов. Теперь тебе есть чему у меня поучиться, да? Но сегодня я не принимаю учеников.

Денис тупо посмотрел на лезвие меча, которое — если верить Эрнис — должно было сокрушить все, что попадется на его пути. Должно было — но не сумело. Неужели то, что защищает Зоргена, сильнее? Что теперь делать? Бежать? Только не это…

Что-то невидимое, но невероятно сильное вдруг стиснуло его шею, перехватывая дыхание. Ульрих дер Зорген стоял в нескольких шагах от Жарова, вытянув вперед руку со скрюченными пальцами, но эти самые пальцы Денис явственно ощущал на своем горле. Он слабо махнул мечом, словно бы надеясь отсечь невидимый душащий захват — тщетно. Оружие выпало из ослабевшей руки, а старик все хохотал, сжимая костлявые пальцы…

— Как, нравится, Зарид? Нравится? Я столько лет мечтал об этом! Сегодня счастливый день, Зарид, сегодня день исполнения желаний. У тебя есть желание, Зарид? Скажи, может, я его исполню.

— Сдохни, скотина, — просипел полузадушенный Жаров.

— Это неправильно желание…

И вдруг старик вздрогнул, как будто что-то услышал. А затем… от его протянутой к горлу Дениса руки вдруг отвалилась кисть, упав на пол с противным мокрым шлепком. Тут же ударил фонтан крови — и Жаров, с горла которого тут же исчезло давление, почувствовал, как по лицу пробежало что-то теплое, липкое…

Зорген зашатался… захрипел, затем на его губах показалась кровавая пена… потом он начал заваливаться назад, на спину.

Пошатываясь, Денис подошел к неподвижно лежащему старику. Склонился над ним, внимательно осмотрел тело. С десяток перебитых костей, размозженная гортань, сломанная в двух или трех местах челюсть — все удары, что достигали цели, оставили свой след, который проявился только сейчас. Зорген был мертв…

Вздохнув, Жаров поднял с пола шлем, надел его — расслабляться не стоило, здесь могло таиться еще немало сюрпризов, способных отправить его на тот свет. И пошел искать Таяну. Он не сомневался — в том, что случилось со старым волшебником, основная заслуга принадлежала именно ей.

Найти девушку оказалось несложно — но сначала он наткнулся на тело Тернера, бездыханное, не подающее ни малейших признаков жизни. А неподалеку оказалась и Тэй — тоже без сознания. Лицо девушки порядком покраснело, словно от ожога… Когда Денис дотронулся до ее плеча, она шевельнулась и медленно открыла глаза.

— Как ты?

Ее губы растянулись в слабом подобии улыбки.

— Вроде жива. А Зорген?

— А он вроде нет… — в тон ей ответил Жаров. — Встать сможешь?

— Смогу, но не буду. — Говорила она еще с некоторым трудом. — Я вообще не хочу двигаться. Очень устала…

— Отдохни, девочка, отдохни. — Жаров сел рядом с подругой, и она, чуть сместившись в сторону, положила голову ему на колени. — Отдохни…

Он не стал говорить Таяне о том, что из слов Зоргена понял весьма грустную вещь — старик, несмотря на все свои способности, был здесь пленником все эти годы. Конечно, она узнает это — но со временем, не сейчас… сейчас девочке необходимо немного отдохнуть. Всему свой черед.

Им еще предстояло найти дневник Ульриха дер Зоргена, все шестьдесят три тома, исписанные им за тысячу лет сначала твердым и уверенным, а затем становящимся все более неразборчивым почерком. Предстояло узнать обо всем — о том, как Зарид дер Рэй поймал своего старого недруга в эту западню. О том, сколько сил приложил Ульрих дер Зорген, чтобы выбраться отсюда, — и о том, сколь тщетны были все усилия. Узнать, как постепенно сходил с ума узник тюрьмы, из которой невозможен побег.

Им предстояло убедиться, что путь, приведший их сюда, был дорогой в один конец, что заклинание, любезно проданное им в Лавке Снов, в чудесной и непонятной Гавани Семи Ветров, впустило их в Ноэль-де-Тор, но не собиралось выпускать обратно. Они так и не узнают, было ли это злым умыслом со стороны Лавочника, глупой шуткой… или они просто получили то, что просили, и ни граном больше.

Из дневников им предстояло узнать, что именно Зорген был ответственен за разрушение магических потоков в своем мире — в попытках выбраться из заключения он был готов на все. Зорген предполагал — и не было оснований сомневаться в истинности его догадок, его ненормальность проявлялась лишь в том, что касалось Зарида дер Рэя, и ни в чем ином, — что, накопив в синем кристалле достаточный запас магической энергии, он сможет пробить путь наружу, в нормальный мир — свой или любой иной… Собирать энергию из слабых, быстро истощающихся магических потоков, проходивших внутри Шпиля, было слишком долго — Зорген затратил на это века и не добился особых успехов. Потом научился тянуть Силу извне, нисколько не заботясь при этом, что своими действиями обрекает кого-то на смерть. А если бы и знал — вряд ли это его взволновало, Ульрих дер Зорген и в прежние времена был озабочен в основном своими проблемами.

Но Тэй разбила кристалл, избавив свой мир от угрозы и одновременно вынося приговор самой себе. Теперь накопить энергию было невозможно — не было подходящего схрона, способного вместить в себя нужный запас. Они обыщут весь Ноэль-де-Тор, включая подвалы, забитые бесценными книгами, — но не найдут второго кристалла. Тэй обнаружит в одной из книг его описание — Синее Пламя, редкий артефакт, способный вместить в себя невероятное количество магической энергии. Каким образом камень попал к прежнему владельцу башни, Зариду дер Рэю, оставалось тайной… Но ответ на этот вопрос никому уже не был интересен — кристалл был разрушен… Им очень повезло, что Синее Пламя было наполнено Силой лишь на ничтожную долю возможного — будь оно полно, от взрыва могло пошатнуться само мироздание…

Им еще предстояло понять, что они любят друг друга, понять то, в чем Таяна почти не сомневалась и о чем Жаров только догадывался. А еще они поймут, что им придется провести в стенах Ноэль-де-Тор всю оставшуюся жизнь, и единственное, что сможет помочь им выжить, помочь не сойти с ума — это любовь.

Пройдут годы — и часто Денис будет просыпаться среди ночи и напряженно вслушиваться в тишину погруженного в сон Ноэль-де-Тор, надеясь уловить какой-нибудь звук… и, вновь закрывая глаза, будет понимать, почему повредился рассудком прежний владелец Шпиля Познания.

Но однажды среди ночи Ноэль-де-Тор вздрогнет — и в темных тихих коридорах зазвучат тяжелые шаги…

Дмитрий Воронин Синее Пламя

Глава 1. Магия есть зло

Двое, мужчина и женщина, стояли на скале, глядя вниз. Позади них виднелись дома, маленькая деревенька, приютившая их в этот тяжелый час. Горцы — простые люди, они не стали интересоваться, откуда пришла это пара, что оставила она за плечами и куда намерена двинуться дальше. Они просто предоставили двум путникам кров, разделили с ними пищу. О Потопе здесь, конечно, знали — а потому на гостей смотрели даже с некоторой каплей зависти, ибо этим двоим посчастливилось покинуть низины буквально за несколько часов до того момента, когда там, внизу, прокатились, сметая все на своем пути, сокрушительные волны. Горцы знали цену столь призрачному понятию, как удача, — и радовались, что в их деревеньку пришли люди, которым удача улыбнулась. Может, задержатся — а там, глядишь, и их удача пустит корни в этих местах.

Странники задержались в деревушке — может, просто потому, что им некуда было идти. Женщина, довольно искусная в магии, практически в этих местах неведомой, не отказывала в помощи тем, кому эта помощь была потребна, хотя внимательный наблюдатель, пожалуй, мог бы заметить, что всякий раз, призывая на помощь магические силы, женщина чуть менялась в лице… Какая-то тень пробегала в глубокой синеве глаз, словно дело это, коему обучена она была, было для нее не слишком приятным. Но, несмотря на это, она помогала — лечила, правила погоду, а раз как-то созвала прямо к расставленным в местной речушке сетям целую стаю быстрой форели. Рыбы было столько, что и ловить-то ее особо было не нужно — просто черпали прямо из ледяной воды кто чем придется — ведрами, мешками… Был у женщины еще один дар — долгими вечерами, при свете пляшущего под потолком голубого шарика-светлячка, она рассказывала детям странные, иногда даже страшные, но потрясающе интересные истории.

Мужчина не владел магическим искусством и, хотя носил оружие, не мог считаться очень уж хорошим воином. Неплохим — не более того. Горцы, народ в общем-то мирный, умели постоять за себя и оружием владеть учились с детства. Зато у мужчины оказались другие таланты — он много знал о камне, умел приготовить странную смесь, что, высыхая, становилась твердой — с ее помощью можно было построить каменные стены домов, куда более прочные и надежные, чем обычные мазанки. Он научил людей, как с помощью обожженных на огне глиняных трубок доставить воду от источника, бьющего из сколы неподалеку, прямо в дома. Он часто был мрачен, разговаривал нехотя — но никогда не отказывался от работы, напротив, хватался за любое, даже трудное и грязное дело с какой-то яростью, словно стремясь болью, усталостью и потом наказать себя за что-то… или что-то себе доказать.

Но у них обоих была одна странность — время от времени они приходили вдвоем на эту скалу и долго стояли здесь, лишь изредка обмениваясь короткими фразами. И странное дело — даже вездесущие мальчишки, стремящиеся подслушать и подсмотреть все на свете, ни разу не смогли похвастаться тем, что узнали смысл этих бесед.

Вот и сейчас мужчина и его подруга были здесь, на своем излюбленном месте. Они смотрели вниз, на долину, что уже освободилась от воды, обрушившейся неизвестно откуда.

— У Бруно, кузнеца, дочка наделена Даром, — тихо сказала женщина. — И Эя, дочка Шамсуры-травницы, тоже.

— Их способности пропадут. Их надо бы учить…

— Я не умею… воспитать волшебницу очень сложно. Я ведь и сама не слишком большой мастер, ты же знаешь. Но дело не в этом, Гэл. Или не только в этом. Я просто не хочу учить этих девчонок.

Мужчина не ответил, напряженно всматриваясь вниз, в долину. Он надеялся увидеть там хоть что-то живое — хотя бы зайца. Но там не было ничего… и никого.

— Я часто думаю, Гэл… Магия, способность применять ее… это дар или проклятие? Сколько бед принесла магия?

— Сикста, пойми, я не маг. Но мне трудно представить мир, в котором нет места чуду.

— Чудо? — Она хрипло рассмеялась, а затем махнула рукой в сторону долины, некогда красивой, а теперь сплошь покрытой небольшими озерами, перемежающимися участками жидкой грязи и грудами спутавшихся кронами, вырванных с корнем деревьев. — Вот оно, твое чудо, Гэл. Думаешь, такие волны рождаются сами по себе? Ну да, я слышала про землетрясения и прочее, но мне кажется, что землетрясение, способное породить такую волну, скорее просто раскололо бы весь мир на части.

— А ты считаешь, что причина всему этому — магия? — Галантор внимательно посмотрел на женщину. Он все никак не мог понять ее. Упустив важных пленников, он вряд ли мог ждать снисхождения от Его Могущества, а потому решил бежать. Ибо альтернативой этому было либо геройски и бессмысленно погибнуть, пытаясь отбиться от бывших товарищей по оружию, которым будет приказано доставить его в столицу для расправы… либо сдаться — и тогда его кончина будет еще более бесславной и, что важнее, куда более болезненной. Его Могущество искренне считал, что козни «с устрашением» благотворно действуют на народ. Из трех зол следовало выбрать меньшее — и Галантор бежал, зная, что вряд ли сможет вернуться. Во всяком случае — не при жизни Его Могущества.

А Сикста пошла с ним — и это стало для Галантора, Главного Смотрителя Хрома Арианис, чуть ли не большим шоком, чем вдруг рухнувшая карьера. О, он и в самом деле любил ее, но думал, что ее ответные «чувства» продиктованы лишь стремлением волшебницы средней руки упрочить свое положение. И вот теперь, отбрасывая все, что достигла за прошедшие годы, она добровольно отправилась с ним в изгнание. Он пытался заставить ее отказаться от принятого решения — тщетно. Волшебница сделала свой выбор — и не померена была отступать.

Сейчас он чувствовал свою вину перед ней. Сменить относительное благополучие на роль вечного изгнанника — не лучший подарок любимой женщине. Хотя кто знает… может, этот побег спас им обоим жизнь?

— Я не знаю, Гэл. — Она поджала губы, и в ее синих глазах Галантор увидел нечто, что никогда не замечал ранее. Решимость… или даже одержимость, фанатичную веру. — Я не знаю, из-за магии ли начался Потоп. Я не знаю, виновата ли в нем Арианис, хотя и не верю, что самая сильная волшебница мира не способна была если не предотвратить катастрофу, то хотя бы предугадать ее. «Восемнадцать Пророчеств Арианис» — слышал о них? Я просто уверена, что от магии — все беды этого мира. Ее нужно вывести под корень, чтобы все забыли даже о самом ее существовании…

— Сикста, тебе ли не знать, что у магии есть и свои положительные стороны?

— Я буду учить детей, — вдруг коротко, с кокой-то жесткостью бросила волшебница. Она подошла к мужчине и положила руку ему на плечо. Он чуть заметно вздрогнул. — Я буду учить детей, буду учить их всему, что знаю, кроме магии. И расскажу о Бореалисе… и об Арионис. О ней в первую очередь… Я чувствую, сердцем чувствую, что Потоп, что сотни и сотни тысяч жизней — на ее совести. Ни один тиран, ни один убийца не смог бы похвастаться такой… жатвой. Может, Арианис послана нам в наказание, за грехи наши, дабы выполоть из рода человеческого все сорняки, оставив лишь зрелые побеги? А может — она и есть Зло, чистое зло, посланница Тьмы, пришедшая в мир, где люди забыли дорогу к Свету. Я расскажу детям про Арианис — а потом они, когда подрастут, понесут мои слова другим уцелевшим.

— Да, Сикста. — Галантор положил свою ладонь поверх ее тонкой руки. — Да, любовь моя, ты будешь учить их. И мы будем искать других выживших, они обязательно найдутся, Сикста. А я всегда… ты слышишь, всегда буду рядом. Всегда, любовь моя…

Она стояла, стискивая руку мужчины, и думала о том, что дело, которое собиралась взвалить на свои плечи, совсем не так просто, как кажется. И куда сложнее, чем может подумать Гэл — ведь он не более чем воин. Магия есть суть мира, она как источник, что питает силы всех, кто имеет Дар. Пока все они — от простой деревенской знахарки до великих мастеров магии — черпают из магических потоков толики Силы, баланс соблюдается… Но если же это прекратится — тогда потоки эти могут выйти из своих незримых берегов, и тогда… тогда Потоп может показаться лишь легкой, незначительной неприятностью.

Но с этим она справится. Есть средство…

— Это хорошо, — тихо прошептала женщина, вдруг утратив и фанатичность во взгляде, и сталь в голосе. — Мне нужна твоя помощь, Гэл. Я не сумею… одна.

В это же самое время где-то в другом, похожем на этот как две капли воды мире другая Сикста говорила другому Галантору совсем другие слова.

— Едут! Едут!

Что бы ни случилось, событие важное или не очень, всегда найдутся те, кто усмотрит в этом повод для веселья. Вот и в этот раз, несмотря на то, что приезд инквизитора и нельзя было назвать праздником, мальчишки развлекались вовсю. И то сказать, часто ли в их медвежий угол заявлялось разом столько блестящих господ? Правильно, редко…

И потому вся детвора — да и не только детвора, конечно, а и почти все население Сангариди высыпало на улицу, встречая кортеж. За последний год-два подобное событие было лишь единожды, когда приезжал наместник, — деревенька не собрала достаточно податей, и он приехал наводить порядок железной рукой. Рука, признаться, давно уж не была железной, а была она пухлой, можно сказать, жирной — но пережимать глотки крестьянам наместник умел и в былые годы, не растратил этого умения и сейчас. В тот его приезд дети тоже веселились… поначалу. Потом стало не до веселья.

В этот раз все обещало быть по-другому. Налоги собраны — может, и не в полном объеме, но в достаточном, чтобы наместник закрыл глаза на недостачу. Долги будут погашены позже — Орден не заинтересован в выдавливании последних соков из своих подданных, куда более он заинтересован в том, чтобы подати платились. Пусть и с опозданием. В общем, приезд пышной процессии никак не связан с налогами — да и любой житель деревеньки прекрасно знал, что вызвало появление у Сангариди орденского кортежа.

А раз самим обывателям ничего не угрожает — почему бы и не поглазеть на заезжих господ?

Посмотреть здесь было на что. Впереди ехали служители, четверо, в кольчугах, в простых синих плащах — но с золотыми цепями на груди, ветераны, пережившие немало схваток. За ними следовал терц — тоже не из простых, на кирасе — орден «Верного Меча», а его не дают кому попало. За пятеркой охраны следовала карета, влекомая четверкой породистых лошадей, даже у наместника не было таких. Кто ехал в карете, оставалось только гадать, но, судя по ее отделке, — кто-то из весьма важных персон, может быть, даже сам Камингс Барт, инквизитор Ордена. За каретой ехала другая — эту люди знали, это была карета наместника — и уже одно то, что наместник ехал не в голове процессии, означало, что его голос не будет играть решающей роли… нет, наверняка впереди едет сам инквизитор.

Ну и позади, замыкая процессию, ехали еще двое, не обращавшие внимания на шумную толпу, о чем-то беседовавшие между собой. Один — высокий молодой мужчина в хороших доспехах и алом плаще темплара. Ему было не более двадцати двух-двадцати трех… хотя нет, он был явно моложе. Просто, как это свойственно многим в юности, старался выглядеть капельку старше своих лет, старался казаться суровым, неприступным — эдаким ветераном, многое в жизни повидавшим. Он хотел бы выглядеть грозным — ширина плеч и мужественное лицо вполне этому соответствовали, но неожиданно для темплара мягкий взгляд карих глаз сразу вызывал у всех симпатию.

Второй вызывал иные чувства — и не самые добрые. Невысокий, на вид пятидесятилетний, мужчина выглядел настоящим богатырем — огромные бугры мускулов перекатывались под тонкой черной кожей камзола. Волосы были совершенно белыми, не седыми — именно белыми. Левый глаз был давно утрачен — в отличиеот большинства тех, кто имел несчастье получить подобную травму, этот человек не носил повязки, предпочитая наводить на окружающих ужас еще и багрово-красным камнем, вставленным в опустевшую глазницу.

Если юноша в этих местах был никому не известен — мало ли в Ордене темпларов, — то вот о Красноглазом Роде знали все, имеющие уши. Один из лучших экзекуторов Ордена, самый известный, самый жестокий. Его уже раз тридцать пытались убить — и пока безрезультатно.

Пройдет не один год, прежде чем в этих местах перестанут вспоминать визит Красноглазого…

— Хорошая погода, экзекутор, не так ли?

— Для начала шестой декты сезона лугов^[3] — более чем, — согласился Красноглазый, снисходительно поглядывая на своего молодого спутника. Молодость, молодость… сам бы он сейчас, чем трястись в седле, с куда большим удовольствием сидел бы в кресле, у пылающего камина, да потягивал хорошее вино… а еще хорошо бы, чтоб рядом извивалась в танце молодая и красивая женщина. А потом, после танца… Годы берут свое, но тело было еще крепким, сплошной клубок стальных мускулов, и женщины ценили это. Жаль только, немногие могли выдержать багровые отблески рубина в пустой глазнице.

Атемплар откровенно наслаждался прогулкой. Теплый солнечный день, свежая зелень, яркая, сочная, чистый воздух — что может быть лучше. И хорошая компания… Он ранее не встречался с Родом и теперь был рад возможности познакомиться с живой легендой Ордена. Поговаривали, что Род был порядочной задницей, и его работа — работа, может, и необходимая, но очень уж грязная — наложила на него свой отпечаток. Тем не менее между двумя мужчинами сразу сложились неплохие отношения. Может, еще и потому, что Красноглазый, работой которого было, по сути, узаконенное убийство, в полной мере владел редким искусством вести беседу так, как это требуется собеседнику. Молодому темплару требовалась просто компания — и он эту компанию получил. Юноша нравился Роду, напоминая его самого в молодости… Наверное, все люди в определенный момент жизни, приходящий вместе с сединой и морщинами, начинают видеть в окружающих себя. Себя — более успешного, более удачливого. Мудр тот, кто смотрит на молодых без зависти, с тихой, но искренней радостью.

Красноглазый видел слишком много смертей — а потому умел любить жизнь.

Атемплар… тот, кто знал иерархию Ордена, понял бы, что юноша только-только покинул стены одной из орденских твердынь, получив вожделенный алый плащ, символ закона и мира. Там, где служители были воинами, экзекуторы — палачами, а инквизиторы — судьями, темплары были воплощением справедливости и благородства. Помогать обиженным, защищать слабых — в этом было их призвание. Обычно темплары путешествовали в одиночку — в поисках достойных дел. И сами решали, какое счесть для себя достойным. Если на судилище присутствовал темплар — это считалось добрым знаком, и, бывало, к их слову прислушивались даже грозные инквизиторы. В общем, юноша только начал свой путь, оставив за плечами долгие годы обучения и тренировок, закаливших его тело. Теперь ему предстояло закалять душу, предстояло понять, что справедливость — понятие относительное и то, что будет правильно по отношению ко многим, может выглядеть настоящей жестокостью применительно к кому-то одному. Понять, что принцип «меньшего зла», столь рьяно отвергаемого молодостью, на самом деле вечен, как сама земля. Всегда приходится жертвовать чем-то во имя идеалов, во имя более важного, более нужного. Эта старая истина старательно вкладывалась в головы всех послушников Ордена, независимо от того, кем им предстояло стать — обычными служителями, закованными в сталь темпларами, вершащими суд инквизиторами, приводящими приговоры в исполнение экзекуторами или… впрочем, о существовании иных категорий исполнителей Ордена простолюдины и большая часть людей рангом повыше даже не догадывались. Но это будет потом — а пока молодой темплар наслаждался внезапно обретенной свободой, одновременно испытывая гордость от важности возложенной на него задачи. И отчаянно нуждался в слушателе.

— Жители отнюдь не кажутся огорченными… я думал, что приезд инквизитора вызовет страх…

— Не совсем так, — усмехнулся Род. — Сейчас каждый из них точно знает, что инквизитор приехал не по его душу. Это раз. И они не в восторге от того, что в этой деревеньке завелась ведьма. Это два.

— Но ведь она — одна из них.

— Была, до тех пор, пока не стало ясно, что она ведьма. Она вне закона, Шенк, она это знает… и они это знают. Как только эта женщина исчезнет, здесь все снова войдет в привычную колею. Болотные жители, друг мой, любят свое болото… и не любят тех, кто нарушает их покой.

— Уж кто его нарушает, так это мы, — рассмеялся темплар, тряхнув головой. Но Род не принял шутки.

— Мы чистим болото, убираем грязь, лишнюю тину… и то, что угрожает спокойствию лягушек. Поэтому сейчас они улыбаются нам и приветствуют нас. Но запомни, мой юный друг, простую истину, которую вам наверняка не говорили. Пока ты лягушек защищаешь, они готовы квакать для тебя… но если ты тронешь одну из них — они тебя растерзают.

— Лягушки?

— Они самые. — Род был сама серьезность. — Нет ничего страшнее таких вот лягушек, парень. Ты один, а их — тысячи.

— Ты хочешь сказать, что я обязан отдать голос за то, чтобы казнить ее?

Шенку Леграну и в самом деле требовался совет. Наверное, не стоило бы ввязываться в суд над ведьмой — но у него не было выбора. Инквизитору нужен был темплар, без него суд не может считаться объективным. Не то чтобы это было совершенно необходимо, в конце концов, темплары — птицы редкие, и если искать их для каждого суда, то «алым плащам» придется забросить все и только и делать, что участвовать в заседаниях, не таких уж и редких. Просто присутствие рыцаря в алом считалось добрым знаком. Он был горд, что его избрали… но, если подумать, прекрасно понимал, что «избрали» — не совсем подходящее в данном случае слово. Просто у Камингса Барта не оказалось под руками более подходящей… проклятие, у него вообще не оказалось другой кандидатуры.

Новые, еще не перенесшие ни одного удара доспехи, алый плащ, красиво струящийся за плечами, меч, заточенный собственноручно до немыслимой остроты, — все это здорово, и все годы обучения он искренне верил, что впереди у него — полная приключений жизнь. Но только сейчас, впервые за те пять дней, что они добирались до этой деревеньки, он вдруг понял, что скоро, совсем скоро, уже сегодня, ему придется решать судьбу человека.

Некоторое время Род молчал, затем тихо, так, чтобы не услышал никто посторонний, пробормотал:

— Я хочу, чтобы ты подумал, сынок. Вспомнил мои слова, прислушался к своему сердцу, поговорил бы с этой ведьмой… и принял решение. Никто, даже сам Великий Магистр, не упрекнет тебя, если ты потребуешь ее оправдания. В том — право темплара. Другое дело, прислушается ли он к твоим словам или поступит, как сочтет нужным. Никто не посмотрит в твою сторону косо, если приговор будет суров. Как бы ни окончился суд — помни, совесть темплара должна быть чиста.

— Скажи, Род… тебе приходилось казнить невинных?

— Человек, приговоренный к смерти по слову Инквизитора Ордена, невинным быть не может, — нравоучительно заметил Красноглазый, откупоривая флягу и жадно глотая уже порядком прогревшуюся воду. — Хочешь? Как хочешь… Так вот, вдумайся в сами слова: «Именем Ордена, признан виновным…» То есть человек виновен.

Юноша даже покраснел от возмущения — столь прямолинейное толкование каких-то там слов, с его точки зрения, было бесконечно далеко от такого понятия, как «справедливость». Чуть повысив тон, он резко заявил:

— «Виновен» и «признан виновным» — разные вещи. Бывает же, что суд ошибается. Или ты будешь спорить?

— Бывает, — легко согласился экзекутор. — Все бывает под этим небом, Шенк. Если ты хочешь спросить, исполнял ли я приговор в отношении тех, в чью вину не верил… да, исполнял.

— Но как же…

— Как же я могу жить с таким грузом на совести? — Род постарался имитировать голос молодого темплара. Получилось довольно посредственно, но интонации, а главное, пафос фразы, были переданы верно. — Живу вот. И по ночам не вскакиваю с криком. Знаешь, почему нас, экзекуторов, часто называют палачами, но никогда — убийцами? Мы не принимаем решений. Решения принимаете вы — темплары, инквизиторы… Мы — ваши руки, но не ваши головы. И не ваши сердца. Ладно, мы, похоже, приехали.

— Суд будет прямо сейчас?

— Барт не любит откладывать работу. Особенно не слишком приятную. Старик очень не любит ведьм, особенно тех, которые запятнали себя убийством.

Их встретили торжественно, как велела традиция, — жена местного смотрителя поднесла путникам кувшин вина и блюдо, наполненное крошечными, на один укус, булочками-гостинцами, сладкими, медовыми. Камингс Барт, кряхтя, выбрался из кареты, небрежным жестом стряхнул пыль с роскошной, хотя и порядком помятой мантии, и первым отведал гостевого угощения. Чуть скривился — видимо, вино было не из лучших… вернее, оно наверняка было лучшим из того, чем располагали подвалы смотрителя, но Барт, который всем судам на свете предпочел бы кресло, плед, камин и бутылочку шедлийского красного двадцатилетней выдержки, искренне считал, что любой уважающий себя чиновник обязан иметь в запасе хоть немного изысканных напитков. Хотя бы для особо значимых гостей. Несомненно, в этот самый момент местный смотритель в немалой степени упал в его глазах.

Вслед за Бартом и остальные отдали должное традиционному угощению. Впереди был суд — и не дело приступать к нему после сытной трапезы. Вот позже, когда приговор будет вынесен и приведен в исполнение, тогда повара смотрителя продемонстрируют свои способности. Впрочем, судя по все еще кислому выражению лица Камингса Барта, в способности поваров он тоже не верил. Надкусив немного липкую булочку-гостинец, Шенк пришел к подобному же выводу. Приторно-сладкое, плохо поднявшееся тесто — в дешевых придорожных гостиницах и то сделают лучше.

— Приступим к делу. — Нетерпеливым жестом Барт оборвал велеречивые приветствия смотрителя. Тот, разумеется, поспешил представиться, но его имя инквизитор знал и так, а Шенк пропустил мимо ушей. А длинные излияния на тему «как же мы все счастливы, что столь выдающийся человек оказал нам честь» наскучили инквизитору много лет назад. — Где будет проходить заседание суда?

— В храме Святой Сиксты, господин инквизитор, — раболепно склонился в поклоне Смотритель.

— Веди, — бросил инквизитор и, махнув своим спутникам, приказал им следовать за собой.

Вообще говоря, инквизитор Камингс Барт был личностью весьма впечатляющей. Седой старик, высокий, статный — как будто годы, выбелив волосы, не смогли согнуть его спину. Говорят, в юности он неплохо владел оружием и однажды вышел живым из настоящей бойни, отделавшись лишь легкой хромотой на всю оставшуюся жизнь. Одни, прежде всего те, у кого совесть была нечиста, его смертельно боялись. Другие — уважали… а кое-кто считал давно выжившим из ума стариком, которому пора бы уж и на покой, мемуары писать да на солнышке греться. Ему было уже за семьдесят, иные в эти годы превращались в настоящую развалину, но Барт все еще сохранял и силу духа, и — насколько это было возможно — крепость тела. Что же касается дела, которым он занимался всю свою жизнь, — старик досконально знал все законы, все прецеденты и никогда не отступал от них, повинуясь влиянию момента или звону золота. Если факты свидетельствовали против обвиняемого — тому ничто не могло помочь. Ни слезы родственников, ни покаяние… ни даже позиция, занятая темпларом.

Красноглазый знал Барта уже много лет, а потому воспринимал все сомнения и метания своего молодого спутника с легкой иронией. Если в действиях ведьмы нет состава преступления, то защита темплара ей и не понадобится, если же использование запретного колдовства будет доказано… тогда даже вмешательство всех темпларов Ордена не поможет изменить вердикт. Но мальчику нужно привыкать к реальной жизни, привыкать к тому, что не все и не всегда получается так, как хочется. Этому учат в Семинарии Ордена — но там, среди древних стен, все это кажется пустыми словами. Только жизнь расставит все по своим местам.

Двери храма предусмотрительно распахнулись перед процессией. Это строение было скромным, более чем скромным, — но очень старым. Лет триста, а то и четыреста. Шенк с легким трепетом вступил в полумрак центрального зала, слегка пронзенный цветными лучиками солнца, пробивавшимися сквозь пыльные витражи. Юноша поднял голову, присмотрелся — обычные сюжеты. Святая Сикста, исцеляющая ребенка, Святая Сикста — наставница… Такой витраж могли сделать и в прошлом году, и сто лет назад, и тысячу. Орден не просто уважал традиции, он всеми силами их поддерживал. И, по большому счету, этот храм мало отличался от того, что мог быть построен сейчас. Разве что новый будет более чистым, стекла в витражах — более прозрачными, а лепные украшения на потолке — менее искрошившимися от времени.

И все-таки здесь, в этом скромном храме в маленькой, находящейся вдалеке от по-настоящему обжитых мест деревеньке, витало в воздухе нечто… особенное. Как будто стены эти и в самом деле вмещали в себя частичку духа самой Святой Сиксты. Говорят, она любила спокойные, тихие места вроде этого.

Камингс Барт, прихрамывая, поднялся на возвышение в дальнем конце зала, где уже стоял массивный стол и ряд глубоких кресел. В это время слуги зажигали многочисленные свечи. Конечно, можно было распахнуть окна, открыть двери, впустить в храм свет… Но, как говорила Святая Сикста: «Легко помнить о Свете, видя солнце, легко винить Тьму, спотыкаясь в ночи, лишь находясь в сумраке, можно искать в сердце истинную Веру». Потому и проходили судилища в полутемных храмах или залах, а если таковых не находилось, тогда просто на рассвете или на закате — и в этом случае приговор должен быть обязательно вынесен до наступления темноты или до восхода солнца.

Инквизитор тяжело опустился в глубокое, обитое слегка потертой красной кожей кресло. Повинуясь чуть заметному жесту, рядом сел Легран, кое-как пристроив ножны меча и положив руку на эфес. Род занял место позади инквизитора — ему не полагалось участвовать в суде, не полагалось ни словом, ни вздохом, ни гримасой высказывать свое мнение… потом он мог говорить что угодно, но сейчас не имел права голоса. Палач должен быть нем — а буквально три сотни лет назад он обязан был скрывать и свое лицо, ибо правосудие безлико, немо и глухо… ко всему, кроме гласа закона. По другую сторону от Барта пристроился смотритель, явно тяготившийся необходимостью участвовать в процессе, — но и у него, как в свое время у Шенка, не было выбора. Тот, на кого указывал палец инквизитора, обязан был стать членом суда, таков был древний, еще со времен Святого Галантора, закон — судят трое, ни больше ни меньше. У самого края стола сел писец, тщедушный человечек с крысиным лицом, его задачей было записывать каждое слово, относящееся к делу. Потом записи будут переписаны набело, одну копию оставят смотрителю, Другую инквизитор увезет с собой и передаст на хранение в Сайлу, главную цитадель Ордена.

Остальные — терц и его бойцы, местный служитель храма Сиксты, жена и кое-кто из старших слуг смотрителя да два десятка селян — заняли места в зале. Им предстояло услышать исповедь обвиняемой и приговор инквизитора.

— Введите женщину.

Двое солдат, судя по плащам и эмблемам — из полка «Миротворцев», ввели под руки немолодую женщину. Выглядела она не очень — пожалуй, в представлении большинства селян именно так и должна выглядеть истинная ведьма, попирающая и делами, и мыслями, и самим своим существованием все законы Ордена. Спутанные сальные волосы, крючковатый нос, горящие нездоровым блеском глаза. Мысленно Шенк отметил, что ведьму не били — во-первых, мало какой солдат, особенно из числа «Миротворцев», рискнет навлечь на себя гнев ведьмы, во-вторых… просто не положено. Тот, кто отдавал приказ не причинять женщине боль, скорее просто боялся последствий, с инквизитора вполне станется усмотреть в синяках нарушение орденского закона, и после ведьмы пред судом вполне может предстать и не в меру ретивый служака. Но вот за руки они ее держат крепко, не вырвется… Шенк лучше многих знал, что для большей части магии руки не так уж и нужны, но предрассудки сильнее гласа разума.

Солдаты подвели женщину к стулу с высокой спинкой, усадили, аккуратно завели ей руки назад, связали и отступили на шаг. Глядя на них, Шенк криво усмехнулся — вояки, покарай их Галантор. «Миротворцы» были париями среди иных полков армии Ордена, худшими — и сами прекрасно это понимали. Перевод к «Миротворцам» означал для солдата высшую степень унижения… но плата, точно такая же, как и в овеянных славой полках «Стальной кулак», «Дикие кошки» и других, а также довольно суровые по отношению к дезертирам законы гарантировали, что «черные плащи» все-таки несли службу. Будучи разбросаны по городам и деревням, часто порядком обленившиеся, «Миротворцы» охраняли тюрьмы, ловили — или пытались ловить — мелких преступников, а зачастую просто выполняли то, что приказывал им местный Смотритель, даже если это означало работу на его, Смотрителя, огороде. Несколько лет подобной жизни, и кое-кто из «Миротворцев» забывал, с какого конца следует браться за меч.

— Суд начинается, — провозгласил Барт хрипло и закашлялся. Вытерев рот платком, продолжил: — Кто обвиняет эту женщину?

— Я! — встал немолодой кряжистый мужик.

Шенк напряг память — кажется, Смотритель представил его как своего эконома. Что ж, раз эконом, значит, и грамоте неплохо обучен. Словно подтверждая этот очевидный вывод, мужчина достал свиток. Молодой темплар усмехнулся — вот что значит глухая деревня, в городах уж сколько веков пользовались аккуратно обрезанными листами, а здесь все еще предпочитали скатывать пергамент в свитки.

— Назови свое имя. — Инквизитор сделал знак писцу. Тот склонился над пергаментом, от усердия высунув язык. Перо зависло над чистым пока свитком, готовое уложить на него первые строки.

— Адек Бьярг, так меня зовут, — покорно ответствовал эконом.

— Зачитай обвинение.

Шенк весь превратился в слух. Если бы это было его сотое или двухсотое слушание, он, как и многие на его месте, безразлично зевал бы. Суд над ведьмой — что может быть банальнее? И обвинения в большинстве своем списаны с какой-нибудь книги о запретном колдовстве. Поскольку если и впрямь тетка эта магией владела, то уж не настолько же она тупа, чтобы делать это на виду у всех. Но юный темплар еще не знал этого и внутренне содрогался, вслушиваясь в перечисление совершенно запретных деяний, любое из которых, буде обвинение подтвердится, означает приговор однозначный и жестокий. Анита Фанк обвинялась в покушении на волю неба (читай — пыталась магически изменять погоду, вызывать дождь, а то и злонамеренный град), наущении порчи на людей и скот, убийстве посредством магии…

Чтение обвинения заняло немало времени — эконом постарался, покопался в книгах, изыскивая витиеватые формулировки. Шенк скосил глаза в сторону инквизитора. Тот, казалось, дремал… Но стоило прозвучать финальным фразам, как глаза Барта тут же открылись.

— Благодарю тебя, Адек Бьярг, твои слова услышаны. Теперь ты, женщина, назови свое имя.

— Ты уже слышал его, старый хрыч, — зло бросила она, оскалив редкие желтые зубы и вперив в Барта ненавидящий взгляд, столь яростный, что даже Шенк вздрогнул. Если бы взглядом можно было убить, сейчас и сам Барт, и те, кто сидел рядом, уже превратились бы в горстки пепла. Но инквизитор даже не повел бровью, он видывал и не такое. И голос его оставался все таким же спокойным, скучным и сухим, как пустыня.

— И тем не менее я хочу услышать его еще раз.

— Анитой кличут… кликали, прежде чем ведьмой прилюдно назвали. А теперь иначе как ведьмой и не зовут.

— Хорошо, Анита, — улыбнувшись самыми краешками выцветших старческих губ, кивнул Барт. — Что скажешь об обвинениях, что прозвучали здесь?

— Вранье все! От первого слова до последнего! — взвизгнула женщина, бросая свой убийственный взгляд то на Бьярга, то на смотрителя. Оба побледнели, на лицах их читался испуг. Поскольку приговорят ведьму или нет, еще неизвестно, а порчу на них напустить она сумеет и прямо сейчас. Да так, что мало не покажется. Видать, теперь-то Бьярг и не рад уже, что согласился свидетельствовать на суде, и предпочел бы забиться в какую-нибудь нору потемнее да поглубже — да поздно. Порча — она тем и сильна, что ведьме отнюдь не требуется видеть человека, достаточно лишь его образ перед мысленным взором держать, пока заклинание произносится.

— Значит, отрицаешь вину свою?

— Отрицаю! — тряхнула она жирными волосами. — Они, подлые, извести меня хотят. Жила тихо, никому зла не делала, травки собирала, лекарствовала помаленьку. Это ж как, эдиктами орденскими не запрещено?

— Запиши, что женщина сия, урожденная Анита Фанк, вину свою отрицает.

Писец послушно заскрипел пером. Шенк обратил внимание, что получается это у писца весьма шустро, видать, поднаторел в делах подобных. Сам он, как и любой выходец из стен Семинарии, грамоте был обучен, да и не только орденской, но и Кейтской, и Мингской, и даже Изначальной, которую преподавали немногим. Но вот искусство писать быстро, да еще и красивым, легко читаемым почерком, он так и не освоил. Все ж руки темплара куда более привыкли к мечу, чем к тонкому перу.

Тем временем инквизитор Барт повернулся к Шенку. Его лицо было словно высечено из камня — него>;:е инквизитору во время суда проявлять эмоции… и все же он улыбнулся юноше — чуть заметно, одними глазами.

И темплар встал… это был его миг, миг, ради которого его учили столько лет. Только он мог разобраться, где ложь, а где истина… и от того, как он справится с этим делом, в известной степени зависело и решение, которое примет этот суд. Он заметил, как полыхнул испуг в глазах женщины, увидевшей его алый плащ. В полумраке она не разглядела сразу, что один из сидящих перед ней людей, явившихся судить ее, — темплар. Шенк, звякая доспехами, подошел к ведьме, вытянул в ее сторону руку в латной перчатке.

— Властью, данной мне Орденом во имя справедливости, призываю… — далее последовала короткая фраза на не ведомом никому языке, и его рука нарисовала в воздухе круг, и кончик пальца оставлял за собой слабо светящийся, но прекрасно видимый в полумраке зеленоватый след. То был Знак Истины — один из многих Знаков Силы, что был доверен рыцарям Ордена. Теперь, пока горит зеленое кольцо, эта женщина не сможет солгать.

Анита Фанк дернулась, как будто ей со всего размаха залепили пощечину, но увернуться от накладываемого темпларом заклинания было невозможно. Вернее, способ был — но входил он в арсенал запретной магии, и воспользуйся ведьма им, тем самым она тут же подтвердила бы все выдвинутые против нее обвинения.

Конечно, не всегда в суде присутствует темплар, не всегда сияет в сумраке зеленое кольцо Истины. В иное время инквизитор, не терзаясь сомнениями, приказал бы прибегнуть и к пыткам — но сейчас в этом не было нужды. Видать, потому и не били ведьму — послал инквизитор весточку впереди кортежа, что едет с ним темплар.

— Снова задаю вопрос тебе, Анита Фанк… — Инквизитор сделал многозначительную паузу. — Виновна ли ты в вызывании града, что побил всходы на полях селян, чьи имена названы были присутствующим здесь Адеком Бьяргом?

Шенк чуть заметно усмехнулся — да уж, старик неплохо знает свое дело. Обвиняемому, что скован Знаком Истины, задавать можно только такие вопросы, четкие и точные. Еще правильнее было бы упоминать каждое поле в отдельности — но это на тот случай, если сейчас ведьма ответит, что не виновна. Как бы ни жаждал человек солгать, Знак Истины этого не позволит, — но вот то, какие слова произнести, это вполне во власти человека. Если, к примеру, десяток побитых градом полей на ее совести, а одно-два — во власти небесной, то сумеет ведьма ответить, что не виновна.

Но, видимо, не посылал Свет града на поля окрестные, поскольку ведьма медленно, неохотно выдавила из себя:

— Виновна.

— Виновна ли ты хотя бы в однократном наведении порчи на скот?

— Не виновна, инквизитор.

— Запиши, что обвинение в наведении порчи на скот снимается, — спокойно бросил писцу Барт, ни капли не огорчившись от того, что одно из обвинений рассыпалось в прах, затем снова повернулся к Аните: — Виновна ли ты хотя бы в однократном наведении порчи на человека?

Ух, как не хотелось ведьме отвечать на этот вопрос. В какой-то момент Шенку даже показалось, что сейчас ведьма сумеет разорвать силу Знака, сумеет ответить так, как отчаянно жаждет ее душа. Но зеленое кольцо устояло.

— Виновна.

Снова заскользило по пергаменту перо.

— Виновна ли ты…

Вопросов было задано немало. Несколько раз ведьма отрицала свою причастность к использованию запретной магии, что было неудивительно — в обвинение явно напихали все подряд, все, что сумели придумать. А в конце допроса, когда зеленое сияние Знака уже практически погасло, ей даже удалось, по меньшей мере один раз, солгать. Правда, это далось ей с таким трудом, что у всех присутствующих лживость ответа не вызвала ни малейшего сомнения. Но Барт лишь кивнул писцу — отметь, мол. Доказательств вины хватало и без того.

Магическое сияние уже совсем погасло, и женщина поникла на своем стуле. Ее память была не тронута, она прекрасно понимала, что только что призналась во всем — призналась в преступлениях, самых страшных из тех, что вообще совершались на территории Ордена, а если подумать — так и за его пределами. Даже убийца, оставивший за собой кровавый след, мог рассчитывать если и не на снисхождение, то по крайней мере на жизнь — на каторге, в шахтах. Жизнь тяжелую и обычно недолгую — но ведьма, чьи злые деяния были доказаны, не могла надеяться даже и на такую малость.

— Что скажете, господа? — Барт оглядел сидящих рядом с ним. Его слово в любом случае будет последним, сначала инквизитор выслушает остальных членов орденского суда и только после этого примет решение. Он не торопил с ответом… но смотритель, тут же резво вскочив с кресла, брызжа слюной, стал визжать, что женщина виновна, что нет никаких смягчающих неоспоримую вину фактов… Речь его, сумбурная, местами злобная, была здесь совершенно ни к месту и ни ко времени. Инквизитор терпел с минуту, не больше, а потом раздраженным жестом приказал смотрителю замолчать.

— Ну а ты что скажешь, мой мальчик?

Шенк вздрогнул, как будто получив пощечину. Он понимал, что старик ни в коем случае не желал его оскорбить, с высоты его возраста все здесь присутствующие, наверное, казались Барту молодыми людьми. И все же молодой темплар был… раздосадован.

Он медленно поднялся, бросил внимательный взгляд на ведьму. Может быть, ему хотелось в этот момент казаться не мальчиком, но мужем — рассудительным, взвешивающим каждое слово. Это было первое его дело, и сейчас Шенку казалось, что все взгляды прикованы именно к нему. Да так оно и было — только собравшиеся ждали от него слова, а не эффектных поз и красивых жестов… и им плевать было на возраст юноши,

А сказать было нечего.

Использование магии приравнивалось к государственной измене, то есть каралось куда строже, чем кража или даже убийство. Никому в Ордене не разрешалось использовать магию… Злые языки поговаривали — и об этом не раз, посмеиваясь, вспоминали преподаватели Семинарии, — что орденские братья оставили это право лишь для себя. Любой рыцарь Света с чистой душой отверг бы подобные обвинения, что делались не столько от злого умысла, сколько от неграмотности или глупости, — Знаки Силы, дар самой Святой Сиксты, не имеют ничего общество с магией, порождением Тьмы. Это — сила Света, данная тем, кто призван защищать правое дело.

Но алые рыцари — тоже люди. Их учили честности, великодушию… если, конечно, великодушию можно научить. А потому и они, и иные сановники Ордена или чиновники, назначенные Орденом, иногда закрывали глаза на мелкое использование магии — для лечения, к примеру. Сами темплары не моргнув глазом готовы были применить дарованный им Знак Исцеления к страждущему, истекающему кровью, но прекрасно понимали, что их умение не позволит справиться ни с лихорадкой, ни с несварением, ни с другой обычной хворью, не имеющей ничего общего с ранами, наносимыми сталью. А потому чуть не в каждой деревне имелась какая-нибудь особа, которая с оглядкой, да при закрытых дверях, пользовала больных и немощных. За плату, конечно. И даже когда подобные случаи выносились все же на суд — а и не без этого, мало ли, откажет кому целительница в помощи, он и подаст жалобу, а смотритель местный, согласно закону, вынужден будет дать делу ход, — инквизиторы, как правило, оставались более чем лояльны к нарушительнице.

Здесь же дело обстояло иначе. Мало того что эта женщина наводила порчу на человека, призналась она и в убийстве посредством магии. Ибо нарушила явно заповедь Святой Сиксты, что гласила: «Нет греха в том, чтобы победить в честной схватке, когда сила идет против силы, умение против умения. Но тяжкий грех — лишить жизни посредством слова или жеста, сей путь угоден Тьме».

Не менее суровым было наказание и за попытки вмешиваться в дела небесные. Иногда и среди иерархов Ордена находились такие, что во всеуслышание заявляли, что нет, дескать, большой беды в том, чтобы угнать град подальше от полей, а в засуху напитать землю влагой, дабы родила урожай получше — и людям простым жить легче, и Ордену в закромах пополнение. Но эти одинокие голоса быстро затихали под напором голосов других, ратующих за соблюдение одного из самых главных принципов Ордена — стабильности, верности традициям. И тут же вспоминались слова Святой Сиксты: «Большой путь начинается с малого шага, дождь рождается с первой капли. Гордыня также имеет начало. Повелевая облаками сегодня, завтра человек возжелает повелевать самим Светом. Но станет ли Свет искать виновного? Не решит ли он наказать всех?» Великий Потоп, что обрушился на землю многие тысячелетия назад, еще во времена, когда жила Святая Сикста, которая не была еще причислена к сонму СВЯТЫХ, был именно такой карой, что наслал Свет на нерадивых детей своих, забывших, каков должен быть истинный путь.

Молодой темплар вздохнул. Ему не хотелось произносить этих слов, и он рад был бы найти повод избежать казни, — но повода этому не было. Слишком велики прегрешения… Допустим, град на поля, даже порча… ну, наложили бы на ведьму Знак Бессилия, в один миг разучилась бы она колдовать. А там — в узилище, все лучше, чем казнь. Но ведьма отняла магией жизнь у человека. Отняла, не себя защищая, не умом помрачившись, — знала, на что шла. И деньги за работу взяла — жаль только, имя нанимателя назвать не сумела, наниматель не из глупцов, маску нацепил да голос изменить постарался. Вот и выйдет сухим из воды.

Шенк вспомнил, как давно, несколько лет назад, спросил одного из магистров, что преподавал в Семинарии орденское право, нужна ли казнь для убийцы. Ведь жертву этим не воскресишь. И старый магистр ответил — слова эти запали юному послушнику глубоко в душу… «Не воскресишь, сынок. Зато смерть убийцы послужит уроком для других».

Раздалось тихое покашливание — инквизитор деликатно напоминал, что все еще ждет его слова.

— Виновна, — хрипло выговорил он.

Ведьма тихо застонала сквозь стиснутые зубы. Видать, ждала от темплара совсем других слов.

Он резко сел, чувствуя, как мелко трясутся пальцы, как капли пота скатываются по спине, впитываясь в грубую серую простыню. Наверное, опять кричал — он всегда кричал, когда ему снился этот сон. Сколько раз за последний год — пять, шесть? Сегодня ему удалось проснуться до того момента, как ведьму повели на костер. И ему не придется опять увидеть ее лицо — сквозь языки пламени.

Что толку… он и так его никогда не забудет — это лицо, что чернеет, обугливается…

Раздался треск. Шенк скосил глаза — в простыне зияла огромная прореха. Руки непроизвольно рванули ткань, и она поддалась. Мужчина помотал головой — тупая боль ударила по вискам, затем встал, плеснул в лицо пригоршню ледяной воды из кадушки, что была приготовлена для утреннего омовения. Еще, еще — вода текла на пол, там уже набралась изрядная лужа, а он все бросал на себя ладонями стылую воду, в надежде, что она прогонит ночной кошмар. В тщетной надежде — не помогало раньше, не поможет и теперь.

В чем причина того, что этот сон возвращается к нему вновь и вновь? Ведьма была виновна, в этом не было сомнений ни тогда, ни сейчас. С тех пор ему пришлось не раз участвовать в подобных судах — и далеко не всегда преступление было столь очевидным. Трижды он высказывался за казнь, четырежды — за мягкое наказание или за то, чтобы вообще закрыть глаза на деяния ведьмы. К его мнению прислушивались, и он легко мог бы вспомнить тот последний случай, когда молодая, довольно интересная женщина, что оказалась весьма неплохой целительницей, вышла из Храма — точно такого же маленького Храма в маленьком городке — сама, без цепей, без пут, без стражи. Мог бы вспомнить, как она благодарила его — прямо, открыто глядя темплару в глаза, не обещая рассчитаться за сказанные им слова ни золотом, ни делом, ни телом. Тогда он почувствовал, как тепло становится на душе.

Почему же ему столь часто снится именно этот, первый суд? Первый человек, взошедший на костер из-за его слов… или не из-за них? Он десятки раз задавал себе этот вопрос, он задавал его и другим — Красноглазому Роду, с которым его связало что-то вроде дружбы, даже старому магистру Бороху, своему наставнику и тоже, пожалуй, другу. Всегда ответом было одно — ты, темплар, судил верно. Она, темплар, была убийцей. Она, темплар, знала, на что идет, и заслужила кару. Ты был прав, ты был справедлив, темплар.

Почему же сон возвращается?

Она не чувствовала боли. Цель орденской Инквизиции — пресечь преступное использование магии, а отнюдь не причинить виновному страдания. Костры впервые запылали лет сто назад, когда один из приговоренных перед смертью наложил заклятие на себя — а потом потребовались усилия десятка темпларов и смерть двоих из них, чтобы навсегда успокоить чудовище, в которое превратилось обезглавленное тело казненного мага. А два села, которые монстр вырезал подчистую, до сих пор пусты, как напоминание о тех днях. Ни один, даже самый отчаянный простолюдин не рискнул занять освободившиеся, местами весьма добротные, дома. С тех пор и повелось — очистительный огонь вкупе с накладываемым темпларом Знаком Покоя. Знак Покоя отобрал у приговоренной две способности — способность пользоваться магией и способность испытывать боль. Ее уход был легок…

И все же каждый раз он видел в глазах сгорающей ведьмы-убийцы невыносимую, нечеловеческую муку.

Шенк подошел к большому, размером чуть ли не с маленький щит, бронзовому зеркалу. Говорят, несколько лет назад мастер из Гридиса придумал какие-то новые зеркала, не бронзовые, а из стекла. Темплар слышал об этом краем уха, и не сказать чтобы особо заинтересовался. А сейчас — гляди ж ты, вспомнил. Вроде бы там еще ртуть использовалась. Ну, ртуть — металл, Тьмою данный, ядовитый, опасный. Мастера, как и следовало ожидать, тут же обвинили в намерении сим колдовским способом свести в могилу своих покупателей, обмотали цепями, сообщили в Инквизицию. Ясное дело, что никакого колдовства там не было и в помине, а потому мастеру ничего серьезного и не угрожало. Просто инквизитор приказал изъять все сделанные мастером записи, а самому изобретателю строго указал, что Орден не любит новшеств. То, что было хорошо для дедов и отцов, хорошо и для сыновей. И если мастер не оставит своих, быть может навеянных Тьмой, изобретений, то другой инквизитор может вынести совсем иной вердикт.

А поговаривали, что эти новые зеркала были на диво хороши.

Бронзовая пластина — не лучшей полировки — отразила мрачное, помятое лицо. Сейчас мужчине можно было дать и тридцать, и даже больше, хотя от того солнечного дня, что снова и снова возвращался к нему в ночных кошмарах, молодого темплара отделяло всего каких-нибудь шесть лет. И совсем недавно, две декты назад, он — в одиночестве, как это часто случалось — выпил кружку крепкого эля за свое двадцатипятилетие.

— На что ты похож, Шенк?

Дурная привычка — разговаривать с самим собой. Он это понимал, но все никак не мог найти себе спутника, того, кто смог бы стать и оруженосцем, и товарищем, и собеседником. Пожалуй, не один десяток послушников или даже служителей Ордена выразили бы готовность сопровождать темплара в его вечных странствиях. Но каждый раз, когда Шенк беседовал с очередным претендентом и представлял себе, что этот человек долгие дни, а то и годы будет рядом… в общем, он все еще оставался один.

Сюда, в Пенрит, он приехал по заданию Ордена, проделав ради этого путь более чем в девятьсот лиг. Порт Пенрит был тем местом, куда съезжались торговцы из самых разных стран, чтобы предложить покупателям свои товары. В том числе живой товар, рабов. Нельзя сказать, что Орден яро выступал против рабства — в этом вопросе, как и во многих других, Великий Магистр и, следовательно, все остальные иерархи Ордена предпочитали опираться все на тот же свод традиций. Что было хорошо для отцов… Но, не имея возможности, да и не желая пресечь самую оживленную на побережье торговлю невольниками, Орден внимательно следил за другой стороной жизни Пенрита. Здесь, в этом сборище людей из самых разных народов, купцов и мошенников, контрабандистов и отставных военных, шарлатанов и воров, нарушения закона становились событием вполне обыденным. Инквизиция в Пенрите не пребывала в праздности, и проезжим темпларам тоже всегда находилось дело.

Но сейчас темплар Шенк Легран находился здесь не ради участия в очередном суде. Вершитель Знания, магистр Борох, снабдив юношу изрядной порцией золота, отправил его сюда с миссией, которая была более чем по душе молодому рыцарю. До магистра дошли сведения — их источник был неясен, но было совершенно очевидно, что у Ордена везде есть свои люди, — что каким-то купцом из Минга будут выставлены на продажу служители Ордена, взятые в плен где-то в северных землях. Вершитель назвал даже ранги — четверо простых братьев-воинов, терц и, что было особенно невероятным, инквизитор. Золото Ордена должно было открыть этим несчастным путь к свободе.

Конечно, на своей земле Орден вполне мог бы пойти и другим, куда более простым путем. Купца — в колодки, пленников — на волю… Но политика Ордена, независимо от того, направлена ли она была вовне орденских земель или касалась внутренних интересов, всегда отличалась стремлением к скрупулезному соблюдению закона.

И потом — стоит ли вносить сумятицу в души торговцев всех мастей из-за небольшой суммы золотом? Орден достаточно богат, чтобы просто выкупить своих братьев, попавших в беду. А тот, у кого хватило наглости привезти этих пленников на продажу в Пенрит… что ж, он будет наказан. Но потом, после того, как закон будет соблюден и пленники, под звон монет, получат долгожданную свободу. Шенк видел, как после него в кабинет магистра вошел Дрю, брат-фаталь.

Орден не афиширует то, что у него длинные руки. Очень длинные. И на каждом пальце этих рук — смертельный коготь. Фаталь. Брат, приводящий в исполнение тайные приговоры Ордена.

Шенк усмехнулся, глядя на свое отражение. Сегодня торги, сегодня он обменяет тяжелый мешок с монетами на свободу своих орденских братьев. А продавцу лучше бы потратить золото побыстрее, вкусить всех удовольствий, которые может предоставить владельцу тугого кошелька богатый и не сдержанный в нравах город-порт. Вряд ли это продлится долго. Фаталь уже наверняка в городе и — в этом не стоило даже сомневаться — уже знает о продавце все. Где живет, когда и с кем ложится в постель, что любит и чего боится. Брат Дрю был мастером своего дела. Подонок, посмевший заковать в железо служителей Ордена, умирать будет в муках.

— А сейчас надо идти, — вслух сказал он своему отражению. Отражение спорить не стало.

Вылив на себя остатки воды, он растерся жестким куском ткани, которую в этом доме, даже не краснея, выдавали за полотенце, затем натянул одежду. Алый плащ, предмет его гордости, порядком выцвел, а в двух местах носил следы штопки. И дело не в пустом кошеле, темплар мог позволить себе новую одежду — он много что мог себе позволить, рыцари Ордена не бедствовали, хотя и не стремились к личному богатству. Но эти прорехи… они были памятны, и пока Шенк не был намерен избавляться от этого напоминания о собственной глупости и неловкости. Одна была оставлена ножом, зажатым в кисти изящной девушки, что пришла как-то скрасить его вечер, а намеревалась уйти с содержимым его кошелька. Нельзя сказать, что рыцарь был с ней слишком нежен — но и не излишне суров. Во всяком случае, она не отправилась на виселицу или в каторжный этап, куда рано или поздно кривая дорожка приводила многих подобных любителей легкой наживы. Она просто ушла… правда, защищаясь, он сломал ей запястье — но скорее всего девчонка была не в обиде. Кость срастется… а вот когда тонкую шею обвивает жесткая, колючая веревка — это навсегда.

Вторая дыра тоже была напоминанием — о том, что не стоит поворачиваться спиной к человеку, даже если считаешь его безобидным. Особенно в этом случае.

Латы он надевать не стал. На улице было довольно жарко — шла середина третьей декты сезона садов^[4], и тяжелые доспехи были лишь обузой. Он понимал, что в портовом городе всегда найдутся и повод, и возможность получить нож под ребро — но с этим приходилось мириться. На всякий случай темплар надел тонкую кольчугу, которую обычно носят под кирасой. От стрелы или хорошего клинка в опытных руках она не убережет, а вот от дрянного ножа всякой уличной швали — вполне.

Застегнув плащ массивной золотой пряжкой, темплар критически окинул взглядом свое изображение — что ж, вполне сойдет. Видавший виды мужчина в расцвете сил, в меру суровое лицо, тяжелый меч на усыпанном стальными бляшками поясе, слева — кинжал. Пояс был двойным — внутри покоились двести добрых орденских марок, немалая сумма, И немалый вес. Обычные кошельки, подвешиваемые к поясу на кожаных тесемках, были прямо-таки приглашением для ловких рук местных воров. А вот снять с рыцаря тяжеленный пояс с хитрой застежкой, да так, чтобы рыцарь этого не заметил, — надо или напоить жертву до беспамятства, или оглушить.

Наряд довершила небольшая шапочка с алым пером, с некоторым трудом угнездившаяся на непокорныхсветлых кудрях. Шенк вышел, запер за собой массивный неуклюжий замок на двери и спустился вниз, в большой зал гостиницы, пропитанный ароматом еды и крепкого дешевого эля.

К нему тут же подскочил слуга — невысокий, розовощекий крепыш, одетый в относительно чистый передник поверх ярко-синего кафтана. Слуги здесь зарабатывали неплохо, кафтан был не из тех, что за гроши можно купить в одной из лавок для бедноты. Хотя кто его знает — может, слуга приходился хозяину родственником и работал не за оговоренную плату в несколько медных грошей в день, а за долю в прибыли? А уж на прибыль владельцы пенритских гостиниц пожаловаться не могли и зимой, когда здесь наступало затишье в торговле. И уж тем более летом.

— Господин желает завтрак?

— Нет, — качнул головой темплар. — Не желаю.

— А чего желает господин? — Всем своим видом слуга давал понять, что любое пожелание темплара будет исполнено незамедлительно. Будь то еда, вино или одно из многих предоставляемых здесь удовольствий иного рода.

— Ничего. У меня дела в городе. Если меня кто спросит…

— Скажу, что и не слышал ни о каком рыцаре в красном плаще, — осклабился слуга.

Шенк чуть нахмурился и покачал головой:

— Это излишне. Если спросят, скажешь, что вернусь к пятой страже^[5]. Ежели пожелают — проводишь в мою комнату, подашь, чего скажут.

— Будет исполнено, господин.

Улица обрушилась на молодого воина шумом, в котором смешались крики зазывал из множества лавочек, протяжные вопли и щелканье кнутов возниц, погоняющих лошадей, уныло волокущих по широким — не в пример многим другим городам — улицам тяжело нагруженные повозки, лязг доспехов проходящей мимо орденской стражи и многие иные звуки, которые сложно было выделить и опознать в общем гомоне. Лавируя между повозками и по возможности уклоняясь от не в меру ретивых продавцов, стремящихся всучить свой товар каждому, кто попадал в их поле зрения, темплар направился в сторону невольничьего рынка. По пути он подумал, что предложенный слугой завтрак был бы, пожалуй, нелишним. А заодно и большая кружка холодного, из погреба, эля.

Идти было недалеко. Буквально через полчаса темплар вступил на площадь, всю заставленную разного размера, цвета и качества палатками. Там, в палатках, находился живой товар. С утра на продажу выставлялось что попроще, а самые ценные жемчужины своих «коллекций» работорговцы выводили на торг к полудню, не ранее. Именно тогда на рынке появлялись скучающие матроны, увешанные золотыми украшениями и готовые отдать совершено неразумные деньги за приглянувшегося им чернокожего гиганта, сияющего натертыми маслом мускулами. И и х муженьки, присматривающие для себя служанок, которым предстояло стать, как это любили называть в далекой Кейте, «согревательницами постели», а проще говоря — шлюхами, но не обычными портовыми беспутными девками, которых любой солдат или моряк может пожелать и тут же получить за десяток-другой медяков, а особенными, принадлежащими только одному хозяину… а в остальном такими же бесправными, как и любые другие рабыни. Красивая девушка стоила немало — и «товар» предлагался на любой вкус.

Орден не проповедовал отказ от устремлений плоти, хотя и снисходительно относился к тем, кто старательно выискивал в изречениях Святой Сиксты или Святого Галантора намеки на необходимость воздержания, а затем слепо следовали самими же придуманному толкованию старых заветов. Хочется тому или иному служителю умерщвлять плоть, выдавая это за добродетель, — пусть его. Шенк к таковым не относился… темпларам даже не запрещено было жениться, хотя жизнь их — сплошное путешествие. Но он еще не встретил девушку, что заставила бы чаще забиться его сердце. А так, мимолетные развлечения в гостиницах или в домах, где он останавливался на ночь-другую, в счет не шли.

Он, как и многие другие, не отказал себе в удовольствии полюбоваться на женщин, которых заморские гости вывели на сколоченные из досок помосты. Там было на что посмотреть — и у каждого помоста тут же собралась толпа зевак, не имеющих возможности купить даже час времени портовой шлюхи, но зато пользующихся случаем бесплатно поглазеть на почти раздетых красавиц.

— Посмотрите на это чудо, благословленное самим Светом, друзья, посмотрите… она сильна, как породистая кобылица, и неутомима в любви. А жрицы тайного храма в горах Кейты обучили ее своему тайному мастерству, и теперь она способна вознести любого мужчину на небеса наслаждения!

Шенк чуть снисходительно посмотрел на девушку лет семнадцати. Она была и в самом деле неплохо сложена… не чудо, конечно, но весьма, весьма хороша. Только вот вряд ли она вышла из стен пресловутого кейтианского монастыря, если таковой существовал на самом деле. Люди из Кейты обычно или смуглые, или желтокожие и в этих местах обычно не появляются, ибо для того, чтобы попасть в Пенрит, им пришлось бы пересечь всю немаленькую территорию Ордена. А возможный барыш просто не стоит таких трудов. Если присмотреться к разрезу глаз, к цвету волос и кожи, скорее всего она — из Империи Минг, да только минганок на этом рынке — пруд пруди, ими никого не удивишь. Вот купец и придумал историю… а много ли среди зевак тех, кто знает, как выглядят на самом деле кейтианки? Пожалуй, купец найдет покупателей. Вон кто-то из зевак уже проталкивается вперед, на ходу развязывая увесистый кошель. Судя по одежде — небогатый купец или удачливый мастер, у такого наверняка найдется десяток золотых «орлов», чтобы увести эту малышку с собой. Если продавец запросит больше, с его стороны это будет немыслимая наглость.

Он уже собирался заняться наконец тем делом, ради которого прибыл сюда, когда его внимание привлекла другая толпа, собравшаяся у одного из помостов. Здесь не было слышно восхищенных возгласов, причмокиваний и сальных шуточек. Напротив, толпа выглядела раздраженной, в воздухе звучали гневные выкрики и угрозы. Шенк осторожно протиснулся вперед — даже те, кто был недоволен такой бесцеремонностью, не рискнули высказывать свое недовольство вслух.

Посреди помоста стоял огромный, на голову выше рослого Шенка, мужчина. Его обнаженный торс, весь перевитый могучими мышцами, превращал его в некую смесь человека и мифического чудовища. Сшитые мехом наружу штаны, выглядевшие несколько дико в жару, и грубое ожерелье из кривых изогнутых когтей, некогда принадлежавших какому-то донельзя жуткому зверю, сразу выдавали в нем жителя северной части Минга. В тех диких местах, куда не добирались даже не боящиеся ни зверья, ни демонов сборщики податей Империи, рождались самые сильные бойцы мира… если бы они жаждали власти, то без труда могли бы отвоевать у Империи изрядный кусок территории. Но венги, как их называли, предпочитали свои извилистые фьорды, свои узкие хищные корабли, золото и бледнокожих женщин. Они с готовностью ходили в набеги, но всегда возвращались домой.

В первый момент Шенк подумал, что на продажу выставлен именно этот гигант. Могучие мускулы, лицо, изборожденное шрамами, лопатообразные руки, наверняка привычные к толстой рукояти секиры… Такой воин мог стоить немало — но найдется ли желающий вводить в дом громилу-раба, да еще платить за это деньги? Всем было известно, что венги не знают страха, не прощают обид и скорее покончат с собой, чем станут рабами. А увидев на поясе богатыря тяжелый нож, для кого другого сошедший бы за меч, Шенк окончательно понял, что первоначальное предположение было ошибочным. Купивший раба может дать ему оружие, но продавец — никогда. Тем более венгу.

И только мгновением позже он понял причину недовольства толпы. В самом углу помоста, закрыв голову руками, сидел ребенок. Девочка — этот вывод можно было сделать и по ее длинным волосам, и по тонким, очень тонким пальцам.

Почему-то Шенк сразу подумал, что это именно девочка — не девушка, не женщина, отличающаяся хрупким сложением и малым ростом. На досках вокруг нее лежало несколько картофелин, пара моченых яблок… и что-то подсказывало Шенку, что это был не завтрак маленькой рабыни. Скорее кто-то из толпы швырнул в ребенка… словно в подтверждение этой мысли мимо Шенка пролетел комок грязи, ударивший девочку в плечо. Она даже не вскрикнула — только еще больше сжалась, стараясь казаться еще меньше, еще незаметнее.

Шенк резко обернулся, высматривая в толпе наглеца, посмевшего поднять руку на ребенка. Продажа детей не была запретным промыслом, хотя Орден и смотрел на это довольно холодно. Но темплар не мог спокойно выносить зрелища издевательств над девочкой. Равнодушие великана-варвара было, в общем, понятно — народ венги грубый, признают лишь силу и относятся к детям и женщинам… да по большому счету и к любому, кто не может держать в руках оружие, как к низшим существам. Но жители земель, подвластных Ордену, должны были бы вести себя иначе.

Но взгляд его натыкался лишь на мрачные, злые лица. Похоже, любой из присутствующих мог бросить камень в ребенка.

Так не бывает.

Невозможно даже представить, что все подонки, все отребье собралось именно здесь и среди этой толпы не затесалось ни одного нормального человека. Что-то не так… но ведь это обычные люди, которых много в любом шумном городе. С ними наверняка все в порядке… значит, не все в порядке с ней.

Шенк снова повернулся к девочке, всмотрелся… И замер.

Бледную кожу можно было списать на то, что ребенка держали взаперти. Длинные ногти — Шенк видел такие разве что у молодых богатых красавиц; в последнее время длинные узкие ногти, окрашенные в розовый, золотой или даже багровый цвет, входили в моду… ладно, девочку могли готовить для постели. Черные волосы, особенно в сочетании с белой кожей, — редкость, но чего только не бывает под луной.

Каждая черта в отдельности — возможна. Все в совокупности…

Шенк мотнул головой, отгоняя мысль, которую никак не хотел принимать. Но мысль упорно возвращалась.

— Хозяин!

— Слушаю тебя, темплар. — Рокочущий бас великана перекрыл уличный шум. Слова воин подбирал с трудом, да и по его виду было ясно, что торговая работа для него вряд ли более привычна, чем отчаянная схватка.

— Она вампир?

— Ты прав, темплар. — Великан утвердительно кивнул, как будто одних слов было недостаточно. — Самый настоящий вампир.

— Откуда она у тебя?

Воин некоторое время помолчал, затем мрачно поинтересовался:

— А зачем тебе это знать, темплар? Если я скажу, что эта девка — военный трофей, ты будешь удовлетворен?

— Я хочу услышать ответ. — Шенк не повышал голоса, но в его тоне появился холод, а на скулах заиграли желваки. Те, кто знал этого молодого человека достаточно хорошо, поняли бы, что Легран пребывает в состоянии легкого раздражения, грозящего перейти в бешенство.

— Купишь вампирку, расскажу все как на духу, — пожал плечами великан, на которого выражение лица Шенка впечатления не произвело. Этот боец никого не боялся. В том числе и обладателя алого плаща. — Я сюда не представления устраивать приехал…

— Сколько ты за нее хочешь? — перебил его Легран. Торговец или воин, он был в своем праве, и спорить тут было не о чем.

— Товар редкий, — хмыкнул великан. — Шестьдесят марок, и она твоя.

По толпе прокатился стон — и неясно было, какие эмоции он отражал. То ли огорчение от того, что совершенно непомерная сумма, разумеется, окажется не по карману темплару, все богатство которого, бывает, состоит из доспехов, меча, поношенного плаща и коня. То ли восхищение самой суммой и нахальством продавца — а столь явная наглость и впрямь заслуживала уважения. За такие деньги можно было легко купить трех, а то и четырех настоящих красавиц… вместо девчонки-вампирки, которая и на улице-то без охраны показаться не сможет, первый же патруль попытается снять с нее голову, просто ради собственной безопасности. Вампиров ни в одной стране не жаловали, здесь же, в Ордене, они были объявлены порождениями самой Тьмы, исчадием Проклятой Арианис… Нет, Великий Магистр не подписывал эдикта, призывающего к поголовному уничтожению кровососов, но любой уважающий себя житель орденских земель считал убийство вампира делом добрым и в немалой степени угодным Свету. Хотя, признаться, попытки свершить столь угодное Свету дело часто заканчивались плачевно — вампиры были не легкой дичью.

Толпа предвкушала длительный торг — или скандал, что ничуть не менее интересно. И потому была немало разочарована, когда темплар, не изменившись в лице, сдернул с себя пояс и принялся отсчитывать северянину золотые монеты. А когда золото было упрятано в кошель варвара и темплар кивнул ему в сторону шатра, пошли, мол, поговорим без посторонних глаз, то среди собравшихся послышались недовольные реплики — похоже, зрелище завершилось, так и не успев как следует начаться.

— Отметим сделку? — Великан грохнул на середину стола объемистый мех, наполненный чем-то жидким и наверняка способным свалить с ног и быка.

— Сначала рассказ. — Шенк опустился на стул — вернее, на простой чурбан. Вряд ли этого здоровяка выдержал бы обычный табурет, поэтому мебель в шатре поражала своей простотой и прочностью.

— Как хочешь, — фыркнул северянин. — А я промочу горло, а то пересохло уж.

Он выдернул деревянную пробку, раззявил рот и сжал мех — из горлышка вырвалась темная струя. Сделав несколько глотков и не обращая внимания на текущую по бороде и груди жидкость, варвар довольно ухнул и старательно приладил пробку на место. Затем вытер губы тыльной стороной ладони.

— Эти твари у нас — большая редкость. Одна семейка… двое вампиров постарше да эта девка… поселились неподалеку от нашего селения. Сам понимаешь, темплар…

— Они убивали?

Воин замялся, затем с некоторой неохотой ответил:

— Нет… но кто знает, могли ведь и убить. Конунг приказал умертвить кровососов. Да ты и сам знаешь, темплар, этих тварей жалеть нельзя. Ну, старших мы… того… Ты видел, алый, каков в бою взрослый вампир? Вот этот шрам — от ее папаши. А эти — подарок от его шлюхи.

Шрамы выглядели паршиво и были явно свежими. Три декты, может, даже меньше — на этих варварах все заживает быстрей, чем на собаке. Шенк, не понаслышке знакомый с боевыми ранами, покачал головой — если вампиресса лишь исполосовала кожу бойца, то удар вампира мог оказаться куда опаснее — чуть левее, и перебил бы сонную артерию, а тогда даже этому силачу быстро пришел бы конец.

— Я-то на них зла не держу, — продолжал тем временем северянин. — Оно и понятно, дочку свою защищали… вот уж не думал, что у таких дети бывают. Ну а мне что конунг приказал, то я и сделал. Против воли конунга идти не с руки, да и не люблю я этих тварей. Ну а как со старшими покончили, эту и взяли.

Он снова замолчал — и вдруг Шенк понял, что этому гиганту, ветерану множества стычек, стыдно, мучительно стыдно признаться, что у него, сурового воина, рука не поднялась прирезать ребенка. Пусть и ребенка-вампира.

— Что ж, я узнал все, что хотел, — прервал Легран рассказ варвара, дабы не заставлять того подыскивать слова для описания собственной мягкотелости. — Слуга у тебя есть, купец?

— А как же, — хмыкнул тот.

— Пусть твой слуга отведет девчонку в таверну «Черный парус», там пусть скажет хозяину проводить их в комнату Шенка Леграна… это мое имя, венг. Пусть девчонке принесут чего поесть… И чтобы комнату заперли надежней. У меня тут дела еще.

— Цепи снимать? — спросил великан.

Цепи… скорее всего на вампирке железные посеребренные кандалы. Такие кандалы, не причиняя вампиру вреда, не дают ему изменять свое тело. И стоят эти цепи немало. Потому и не сбежала девочка до сих пор — из обычных железных оков вампир вывернулся бы вмиг. Да и теперь сбежать может, если снять цепи.

— Нет, лучше цепи не снимать. — Шенк мысленно прикинул, сколько денег у него осталось. Из отданных варвару шестидесяти монет половина принадлежала ему, остальные были взяты из суммы, выданной Леграну магистром. Долг он вернет — но это будет позже, а пока следует быть осторожней с тратами. — Оставь цепи на ней… сколько я тебе должен за них?

— Считай подарком, — небрежно махнул рукой венг, снова вытаскивая пробку из меха. — Так ты точно не хочешь выпить? Это хорошее вино, не то что то пойло, которое подают в этом проклятом городе.

— Нет, благодарю. Такты распорядись… чтобы отвели девчонку.

— Да отведут ее, отведут… ты заплатил сполна, и все будет сделано, как ты хочешь.

Он снова глотнул вина, довольно рыгнул и уставился на Шенка неожиданно хитрыми глазами.

— Только вот… откровенность за откровенность, темплар. Скажи, зачем тебе эта кровососка?

Несколько мгновений Легран обдумывал этот, такой простой, вопрос, а затем ответил честно, как и подобает истинному темплару, носителю алого плаща, защитнику обиженных и поборнику справедливости:

— Не знаю, венг. Не знаю.

Покинув шатер венга, Шенк двинулся дальше, время от времени расспрашивая купцов о том, как найти нужную ему палатку. Как и следовало ожидать, она оказалась почти в самом центре рынка — и неудивительно, именно здесь располагались самые богатые купцы, здесь был самый экзотический «товар». А что может быть экзотичней в орденском порту, чем выставленные на помост служители Ордена?

Резко остановившись — кто-то тут же ткнулся ему в спину, пробормотал извинения, толком даже не услышанные темпларом, — Шенк задумался. Все это выглядело более чем подозрительно. Вряд ли от большого ума купец привез сюда, на орденскую землю, столь опасный для него «товар». Или он не понимает, что даже если Орден закроет на это глаза, все равно такое нахальство аукнется купцу в будущем. Тем или иным способом — Орден никогда не считался образчиком человеколюбия. Ревнителем законов — да. Светочем справедливости… возможно. Но сборищем мягкотелых добряков — ни в коем случае.

— Минг ведет свою игру, — задумчиво пробормотал он. — Знать бы какую.

Молодой темплар подошел к широкому помосту, накрытому тентом из полосатой ткани. Зачем рабам страдать под жарким солнцем, они должны хорошо выглядеть, тогда и цена будет куда выше, чем за изможденных, еле держащихся на ногах людей. Он сразу увидел их — шестеро мужчин стояли особняком. Вернее, стояли пятеро, шестой сидел на досках, привалившись спиной к толстому столбу, поддерживающему навес. Пятеро, скорее всего те самые братья-служители и их терц, были Шенку незнакомы. А вот шестой…

С какой-то грустью он смотрел на молодого человека одних с ним лет. Невысокий, болезненно худой, он левой рукой придерживал правую, обрубленную посредине предплечья. Культя была довольно небрежно обмотана тканью, покрытой старыми, засохшими бурыми пятнами. Даже сюда доносился тяжелый запах, исходящий от повязки.

Темплар знал этого человека. Прошло уже немало лет с тех пор, как они виделись в последний раз, но это лицо он не забудет и через десяток лет. Лицо человека, делившего с ним крошечную келью в Цитадели, сидевшего рядом с ним на долгих, временами невыносимо скучных занятиях в Семинарии. Лицо того, кого он когда-то называл другом. И готов был назвать так же и сейчас. Фран Бальдер…

Искалеченный инквизитор чуть повернулся, и Шенк вздрогнул. Правой части лица у юноши не было, как не было и глаза. — все, и кожа, и пустая глазница, представляли собой одну сплошную воспаленную рану. Темплар нахмурился — этот ублюдок что, сошел с ума? Раб сейчас инквизитор или нет — но ему нужна помощь целителя. Сам Шенк, несмотря на свое владение Знаками Силы, помочь старому другу не мог, его умение годилось лишь на поле брани — остановить кровь, затянуть разорванную плоть. Но не остановить гангрену… сладковатый запах гноя ясно давал понять, что там, под грязной повязкой, притаилась смерть.

Решительно раздвигая плечами толпу — те, кто поумнее, сразу шарахнулись в сторону, а кто-то из менее расторопных оказался сбит с ног, — он двинулся к помосту. Фран увидел его, и в его уцелевшем глазу мелькнуло странное выражение — радость… и одновременно испуг. Он чего-то боялся, маленький инквизитор, избравший для себя путь, на котором не было нужды в литых мышцах и виртуозном владении отточенной сталью. И этот страх был, как показалось Шенку, куда сильнее страха смерти.

— Кто хозяин? — рыкнул он, и по многим спинам в толпе пробежала дрожь. Темпларов уважали и немного побаивались, многие знали, что в бою такой воин стоит пятерых.

— Я хозяин, темплар…

Богатый кафтан, расшитый золотой нитью по мингской манере, тонкий прямой меч — тоже из тех краев, хотя даже сами минги, из тех, кто посостоятельнее, предпочитают орденское оружие, лучшее, пожалуй, в мире. Лишь в одной из провинций Арделлы, на далеких островах, куют мечи лучше. Но и стоят они поистине баснословных денег и по карману разве что сильным мира сего. Лицо у купца неприятное, покрытое множеством то ли прыщей, то ли язв от какой-то хвори.

— Чего кричишь, темплар? — Купец говорил на орденском языке почти чисто, с небольшим акцентом. Видать, немало времени провел в здешних землях, с одними только учителями так говорить не научишься. — Чего кричишь? Товар понравился? Так давай о цене поговорим. Товар — он для того сюда и привезен, сам видишь… и ведь неплох товар, так ведь, темплар? Хороший товар стоит хороших денег, не так ли?

Шенк скривился… все было неправильно. Сейчас купцу бы бледнеть от страха, говорить дрожащим голосом, с подобострастием и преувеличенной любезностью. Не дурак же, должен понимать, что пусть темплар трижды поборник справедливости, но и его терпению есть какие-то пределы. Но смотри ж ты, ведет себя нагло, говорит демонстративно громко, дабы слышали все. Дабы все поняли — он тут хозяин, а не всякие с красной тряпкой на плечах.

Приложив всю свою волю, Легран сдержался. И, обнаружив, что пальцы изо всех сил стискивают эфес меча, заставил себя медленно разжать их. Когда темплар заговорил, голос его был уже почти спокоен… но у каждого разумного человека, который услышал бы его, напрочь пропало бы желание возражать рыцарю. Хоть бы в чем.

— Этих хочу взять. — Коротким движением руки Шенк указал на братьев Ордена. — Всех, разумеется. Сто марок.

Это была высокая цена, но торговаться он не хотел. Боялся, что сорвется… и тогда по рынку поползет слух, что рыцарь Ордена изрубил в куски ни в чем не повинного купца, пожелавшего всего лишь получить за свой товар лишнюю монетку.

— Сотня марок, конечно, неплохие деньги, — протянул купец, и в его тоне послышалась откровенная издевка. — Не стану спрашивать, а имеются ли у рыцаря такие деньги, не стану. Да только вот… быть может, кто-то захочет предложить больше. Это ведь торг, господин темплар, не так ли?

Шенк медленно оглядел собравшуюся толпу — кто-то из мнущихся неподалеку наверняка надеялся, что одним из предстоящих зрелищ будет кровавая резня — и медленно, но достаточно веско произнес:

— Я не уверен, что кто-нибудь захочет дать тебе больше, хозяин, Не уверен,

Даже если у кого такая мысль и возникла, она тут же исчезла, не оставив и следа. Быть может, у купца в этой толпе был свой человек, специально отряженный повышать цену. Может быть… нет, наверняка. Только вот под взглядом молодого рыцаря в вызывающе алом плаще все полученные инструкции у этого человека разом из головы вылетели. Лучше уж порка… чем тяжелый клинок в брюхе.

Толпа притихла, ожидая решения торговца. А тот не спешил — или все еще надеялся на дополнительный барыш, или, чувствуя себя в безопасности (может, и вправду глупец, покарай его Сикста), намеревался поиграть с еле сдерживающим гнев рыцарем.

«Он что, хочет, чтобы я его убил?»

— Хорошие деньги эти твои сто марок, — рассуждал тем временем купец, — да только сам посуди, темплар, разве ж эти рабы, — он сделал ударение на последнем слове и усмехнулся, глядя, как на скулах Шенка заиграли желваки, — разве ж эти рабы не стоят большего? Они обучены владеть оружием, они могут охранять твой дом. А этот… не смотри, что он болен, оправится, куда денется. На худом теле раны заживают быстро. Он и грамоте изрядно обучен, языки разные знает. А левой рукой писать выучиться — дело плевое.

И в этот момент Шенк вдруг все понял… понял, почему это негодяй намеренно старается вывести темплара из себя, почему откровенно нарывается на неприятности. Нет, он не боится, что рыцарь убьет его — вряд ли «красный плащ» пойдет на это. Купец хочет драки, хочет, чтобы служитель Ордена нанес ему обиду, при народе, при свидетелях. А потом…

Расстегнув пояс и высыпав на ладонь горсть золотых монет, не замечая, что несколько тяжелых кругляшей ухнуло в пыль, Шенк протянул золото торговцу. И громко сказал:

— Вот, бери плату. Эти люди пойдут со мной.

Его губы произнесли еще несколько слов, очень тихо, так, что расслышать их не мог никто, кроме купца. Если бы можно было произнести слова, что вызывали Знак Покорности, про себя, он бы так и сделал — но, увы, человек должен услышать Знак… Оставалось надеяться, что никто из зрителей не разобрал сказанного им. Не хватает еще слухов о применении темпларом Знака Силы без должного повода. Хотя, с его точки зрения, повод имелся.

Улыбка сползла с лица торговца. Он протянул ладонь, и Шенк высыпал в нее монеты — еще несколько из них упали на землю, но сейчас его это волновало менее всего. А затем еще горсть и еще.

— Господин желает оформить бумаги? — тихо спросил купец.

— Нет, эти люди получают свободу. Просто отдай их свитки владения мне. И деньги собери.

Медленно, одну за другой, подобрав монеты, купец скрылся в палатке… Шенк двинулся за ним следом — сейчас этого ублюдка ни в коем случае нельзя далеко от себя отпускать. Знак Покорности действует недолго, и если торговец придет в себя… страшно даже представить, какой поднимется крик. Сейчас темплар уже жалел, что сорвался — видит Сикста, куда проще было просто дать ублюдку в морду, так чтобы половина зубов в пыль. Это понятно, это доступно людям — и даже объяснимо. Все мы живые, ну не сдержался орденец, да если и подумать, купец сам виноват, вывел. А вот пустить в ход Знак — а ведь многие считают, безо всяких на то оснований, что Знаки суть та же магия, — и тут же отовсюду раздадутся крики, что Орден снюхался с Тьмой.

Он буквально вырвал из рук негодяя бумаги. Сейчас этому прыщавому уроду можно было приказать что угодно. Отпустить всех рабов. Раздать все монеты нищим. Вскрыть себе вены. Пока действует Знак Покорности, он будет повиноваться. Шенк даже тихо застонал, представив, как здорово было бы приказать негодяю медленно отрезать самому себе яйца…

— Сейчас я заберу этих людей… — он говорил медленно и веско, словно впечатывая каждое слово в память купца, на непродолжительное время самого ставшего рабом, — а ты возьмешь лошадь и уедешь в гостиницу, в которой остановился. Там возьмешь две… нет, три кружки самого крепкого вина… а лучше «мингской слезы», выпьешь их, не закусывая, а потом пойдешь в свою комнату. Ты понял меня?

Даже одна кружка этого ужасного пойла северян способна была свалить с ног нормального человека. Две — валили даже минга. Три… ладно, если негодяй успеет дойти до своей постели. А наутро ему будет очень, очень плохо. Но это лишь пренебрежительно малое возмездие за то, что он сделал с Франом. Ничтожно малое.

«Прости меня, Сикста. Прости… Во славу твою я должен был бы убить его. Я должен, Святая, но я не могу. Он подонок, но меня учили, что жизнь можно отнять только в честном бою, защищая свою жизнь. Прости…»

— Я понял, господин.

— Так езжай. И улыбнись, ты совершил неплохую сделку.

Из палатки они вышли вместе. Купец, повинуясь приказу, старался улыбаться, но получалось это у него плохо. Впрочем, вряд ли кто из толпы придал этому значение. И так ясно было, что в палатке эти двое обменивались отнюдь не любезностями, Расстегнув замки, минг снял с пленников оковы и, не в силах сопротивляться полученным указаниям, тут же полез в седло. Через минуту его уже не было возле палатки.

— Как ты, Фран? — прошептал Легран, помогая другу сойти с помоста. Инквизитор пошатнулся, опираясь на руку темплара, и улыбнулся уголками губ.

— Теперь все будет хорошо, Шенк, ты молодец, ты все сделал верно…

— Что…

— Потом, обо всем поговорим потом…

Темплар сунул каждому из освобожденных пленников по горсточке золотых монет.

— Купите лошадей, езжайте в Сайлу. Великий Магистр и магистр Борох, Вершитель Знания, должны выслушать ваш рассказ. Сумеете добраться сами?

Первоначальный план предусматривал, что он сам повезет бывших пленников в Цитадель. Но теперь ситуация изменилась — вряд ли Фран выдержит дальнюю дорогу, а оставлять сейчас друга под сколь угодно хорошим присмотром Легран не собирался. И плевать, что потом скажет магистр. В большинстве случаев «красные плащи» свободны в принятии решений… до определенных пределов, конечно.

— Сумеем, темплар, — ответил за всех терц и стиснул ладонь Шенка. — И спасибо тебе, друг.

— Рад служить, — кивнул Легран и оглядел толпу. — Нужна повозка. Плачу два «филина» тому, кто отвезет меня и моего друга в гостиницу «Черный парус».

— Я отвезу тебя, темплар! — выскочил вперед молодой парень лет восемнадцати, с лицом, сплошь покрытым веснушками. — И не нужны мне твои деньги, алый, ты сделал доброе дело… да пребудет с тобой Святая Сикста.

— И еще мне нужен целитель. Самый лучший, которого только можно найти.

— Кинешь монетку, алый, найду тебе целительницу! — выскочил вперед мальчишка лет десяти. — Лучше не бывает!

Шенк метнул пацану медный кругляш в десять «ос».

— Обманешь — найду. Приведешь целительницу — дам «филина», слово темплара. Куда вести, понял?

— «Черный парус» все знают! — фыркнул мальчишка и моментально исчез среди толпы.

Тут же, расталкивая людей, подъехала небольшая — как раз на одного раненого — повозка, в которую был запряжен меланхоличный, немного печальный конь преклонных лет. Что ж, от него сейчас не требовалось бешеной скачки. Возница захотел было помочь темплару перенести почти теряющего сознание инквизитора, но Шенк справился сам, подхватив на руки легкое, почти невесомое тело друга. Мгновение спустя возница щелкнул кнутом — более для острастки, умный конь и сам понял, что пора трогаться.

Люди расступились — Легран услышал несколько пожеланий удачи, пару верноподданнических выкриков «Слава Ордену», и повозка бодро покатилась прочь с невольничьего рынка. Только тут он вспомнил, что там, в его комнате, сидит сейчас перевитая цепями вампирочка… как только он увидел Франа, его утренняя покупка тут же напрочь вылетела из головы.

Северянин не обманул, девчонка и впрямь уже находилась в его комнате — цепь, обхватывающая ее талию, стягивающая руки и ноги и пережимающая горло, была продета в бронзовое кольцо на стене, куда следовало цеплять масляную лампу. Взрослый вампир вырвал бы это кольцо одним движением, да еще и с куском стены, — девочка же просто сидела нахохлившись и лишь встретила своего нового хозяина испуганным, забитым взглядом. Вряд ли за время нахождения в рабстве ей пришлось столкнуться с проявлениями человеко-, то есть вампиролюбия. Если таковые проявления вообще существовали в природе.

Ключ от цепей Шенку отдал хозяин — и он давал понять, что явно не в духе от того, что в его заведении поселился, пусть и против собственной воли, вампир. Из его бормотанья, большей частью пропущенного мимо ушей, темплар с трудом понял, что вампирка, дескать, всех клиентов разгонит, убытки, мол… Заодно хозяин выражал надежду, что небольшая… а лучше большая компенсация способна смягчить его огорчение, связанное с мыслями о распуганных посетителях. При этом Шенк мысленно отметил, что холл гостиницы забит до отказа — слух о том, что сюда доставили молодую вампирку, уже разлетелся по городу, и многие сочли необходимым явиться и убедиться в этом лично. А поскольку каждый, рискнувший столкнуться нос к носу с вампиром (наверняка в пересказе Девчонка превратилась в ужасное, заляпанное кровью создание), активно подогревал свою решимость с помощью изрядного количества горячительных напитков, то вряд ли хозяин оставался в прогаре. Лукавит хозяин… Но, получив отказ, спорить не стал и тут же исчез с глаз долой — внизу было много работы, слуги сбивались с ног, разнося еду и выпивку… в основном выпивку.

Опустив потерявшего сознание друга на постель, Шенк беспомощно оглянулся — и словно в ответ на его мысли в дверь постучали.

Вошла старуха… на вид ей было лет сто, не меньше. Немыслимый балахон из множества разноцветных лоскутков, редкие пряди седых волос, длинный, покрытый бородавками нос — наверное, именно так и должна выглядеть настоящая ведьма, достойная того, чтобы ею пугали детей. Но темплар заметил, что балахон очень чист, седые волосенки старательно уложены в подобие прически, а под длинными ногтями, более похожими на когти, нет и намека на грязь. Позади бабки маячил мальчишка, намеревающийся получить обещанную часть вознаграждения.

— Ты лекарка, бабушка? — спросил Шенк, хотя кем она еще могла быть? Не служанкой же из гостиничной обслуги, готовой за соответствующую плату удовлетворить любые пожелания клиента. Обычно слово «любые» подразумевало довольно ограниченный перечень желаний, в основном плотских.

— Да, милок. — Голос бабки был на удивление чист, никакого старческого шамканья и сипения. — Я уж годков с полсотни целительством занимаюсь.

— Мой друг… умирает.

Вряд ли это было тайной для самого Франа. Он ведь прошел ту же школу, что и темплар, лишь в самом конце обучения, когда стало ясно, что из молодого Шенка получится неплохой рыцарь в алом, а из способного к языкам и иным наукам Франа может выйти отменный судья, они стали посещать разные занятия. Инквизитор знал, что такое гангрена, и не мог не понимать, что осталось ему не так много.

— Вижу, — бросила старуха, кивая мальчугану, который тут же водрузил на стол здоровенный баул, явно, судя по запаху, набитый разными лекарственными снадобьями. — Шел бы ты отсюда, воин, сейчас моя работа будет.

— Он выживет?

Старуха сверкнула в его сторону глазами.

— Все в руках Света, парень. И не думаешь же ты, что я могу ответить, даже не осмотрев его. Иди, иди… не мешай. И мальчишку забери, лекарское искусство в зрителях не нуждается.

— А… — Его взгляд метнулся в сторону девочки.

— Вампирка… — скривилась старуха. — Ну и… компания у тебя, темплар. Пусть остается, она мне не помешает. Долго стоять еще будешь?

Он плотно затворил за собой дверь. Позади послышалось осторожное покашливание. Шенк обернулся — мальчишка, покинувший комнату сразу, как только лекарка высказала такое желание.

— Она вправду лучшая, — сообщил пацан. — Стольких излечила, почитай что с самой Тьмы вытянула. Говорят, она настоящая ведь…

Он замер на полуслове, вдруг сообразив, кому это говорит.

— Держи. — Шенк протянул пацану серебряную монету; наверное, тот за всю свою жизнь не держал в руках таких денег. — Благодарю тебя за помощь.

Конечно, благородству темпларов верили, но полновесная серебряная монета, по мнению мальчишки, была той вещью, которую иной богатей вполне мог бы заменить крепким подзатыльником, да еще и пнуть в придачу. А потому, ухватив блестящий кругляш с отчеканенным на нем изображением филина, бесконечно счастливый пацан тут же метнулся к двери, и спустя мгновение его деревянные башмаки уже топали вниз по лестнице. А Шенк прислонился к стене и принялся ждать.

Ожидание оказалось довольно долгим. Из-за стены доносилось бормотанье, накатывали волны странных запахов, несколько раз темплар явственно ощутил использование магии — серьезной магии, не простых заклятий на закрытие ран. Его учили видеть такие вещи — не глазами, чем-то иным. Старуха была ведьмой — и не из слабых. Уже и день начал клониться к закату, когда скрипнула, открываясь, дверь и она появилась на пороге. Выглядела бабка безмерно усталой.

— Иди к нему, темплар, — тихо сказала она. — И прощайся.

— Он… — еще не веря собственным ушам, начал было Шейк, но договорить ему целительница не дала.

— Не в силах человеческих… — она посмотрела ему прямо в глаза, и понимающе усмехнулась, — или в ведьминских вытянуть его оттуда, куда он уже уходит. Если бы дня три, а лучше четыре назад, тогда, возможно, я бы сумела помочь. Яд уже проник в его кровь, и теперь… Я забрала у него боль, темплар, он уйдет легко. Прости, это все, что я могла. Ежели теперь благородный рыцарь алого плаща пожелает, можешь кликать стражу. Убегать не буду.

Шенк достал золотую монету — их оставалось совсем немного.

— Вот, возьми, бабушка. И благодарю тебя… верю, старалась. Значит, отвернулась от него Святая Сикста.

— Не нужны мне деньги твои, темплар. Я беру лишь с тех, кому сумела помочь. А Сикста… она была рядом с ним, алый. Без святой поддержки он умер бы еще вчера. Он очень сильный человек, темплар, даром что тощ. Иди, ему немного осталось.

Фран лежал на кровати — бледный, чудовищно изуродованный, но единственный уцелевший глаз смотрел спокойно. Грязная тряпка с культи была снята, заменена чистой повязкой. В воздухе стоял тяжелый дух лекарственных трав.

— Привет, Шенк… — Губы умирающего двигались медленно, но слова были вполне разборчивы. — Вот и свиделись.

— Как же так получилось, Фран? — Темплар опустился на край кровати, подозрительно скрипнувшей под тяжестью рыцаря. — Что они с тобой сделали?

— Долго рассказывать, — слабо усмехнулся неискалеченной частью лица инквизитор. — Долго, да и не нужно. У них был повод напасть, у нас — сопротивляться. Не важно. Ты должен ехать в Цитадель… рассказать… Минг неспокоен, ходят разговоры о том, что учение Ордена — ересь. На наших еще не бросаются с оружием, но что-то витает в воздухе. И ведь они не зря привезли нас сюда, ты же понимаешь.

— Провокация.

— Конечно. Ты не убил этого ублюдка?

— Нет, — усмехнулся темплар. — Только заставил упиться как следует. Может, сам сдохнет. К тому же сюда приехал лично брат Дрю.

— О, Тьма… — Фран закашлялся, на губах показалась красная пена. Шенк аккуратно промокнул кровь куском ткани. — Шенк, ты должен понять… они ждут этого. Этот дурак сам не понимает, что делает, но послали его люди куда умнее. Убийство богатого торговца… найди Дрю, останови его. Объясни, фаталь поймет, он умный мужик. И еще… запомни, Император Минга вроде бы и ни при чем, но его золото везут в Кейту, а оттуда едут мастера. Мастера по осадным орудиям. И они везут кое-что с собой — много…

— Это точные сведения? — нахмурился темплар.

— Более чем… — Инквизитор снова захрипел, потом отдышался и продолжил: — Если бы эти… знали, что я видел караваны, я бы не прожил и дня. Они идут окольными путями, не по трактам. И оружие везут в приграничные крепости. В Империи объявились новые люди — разные, похоже — с востока. Вроде бы не толпа… а куда глаз ни кинешь — везде они.

— Император собирает армию?

— Не все так просто… сначала только разговоры. Об Ордене. Мелочи… барды песенки поют. Несмешные. Про Сиксту Согрешившую. Про Галантора Беспутного. Про Арианис Мудрую. Все с ног на голову. Потом другие… мол, кто-то разорился из-за того, что орденские товары дешевле. Кому-то в таверне сикстинцы морду набили… они теперь нас так называют, сикстинцами. Как ругательство. Еще слышал, у кого-то алый жену соблазнил, а когда муж возмутился, он и мужа… того…

— Бред!

— Да, конечно… но толпа верит. А Император вроде бы и ни при чем. Эдикт последний… о мирном соседстве с Орденом… я слышал его… там только глухой не поймет намеков на то, что мы для них — первейшие враги, с которыми следует мириться до поры до времени. Налоги растут… а люди болтают, что деньги эти Ордену предназначены, дабы от нас, злобных, откупиться.

— То есть опять Орден виноват во всем.

— Так. Прошу, Шенк, не медли… езжай в Цитадель, добейся встречи с Великим Магистром. Он выслушает… только сначала найди фаталя, хоть одним… поводом меньше.

Он снова зашелся рвущим, мучительным кашлем, по подбородку потекли алые струйки.

— Фран… не умирай! Прошу! — Шенк схватил друга за плечи, но тот в ответ лишь улыбнулся. Уже одними глазами, губы почти отказались ему повиноваться.

— Прощай, друг.

— Нет! — Темплар вскочил с постели, бросился к сидящей на цепи вампирочке. — Обрати его. Ты же можешь, я знаю! Обрати, он должен жить!

Девчонка подняла на рыцаря огромные черные, с чуточку багровым отливом глаза, а затем отрицательно замотала головой, так и не издав ни звука.

— Ты можешь! — Он схватил кинжал, приставил лезвие к ее груди. Девочка даже не испугалась, лишь продолжала мотать головой, не разжимая рта.

— Шенк… не надо… — раздался позади слабый голос. Темплар обернулся и увидел, что кровь из уголка рта Франа лилась уже непрерывной струйкой, напитывая подушку. — Не надо… я не хочу так. Они из Тьмы, друг… лучше умереть…

— Фран, прошу!

— Не хочу… и потом… она не сможет, Шенк… слишком… молода… Прощай, друг. Да будет с тобой… Святая Сикста…

С последними словами тело Франа дернулось и застыло. Кровь больше не пузырилась на губах. Рыцарь припал ухом к груди друга и понял то, что ясно было и так. Сердце инквизитора остановилось. Он был мертв.

Глаза предательски слезились. Шенк всегда считал, что плакать — недостойно мужчины, но ничего не мог с собой поделать. Вот первая соленая капля проделала влажную дорожку по щеке, за ней последовала вторая. Он оплакивал друга, с которым судьба развела его на несколько лет и свела снова лишь для того, чтобы он смог принять последний вздох Франа.

— Разумеется, темплар, все будет сделано, как подобает. — Старик в инквизиторской мантии встал из-за массивного стола, заваленного разного рода бумагами, и подошел к окну. — Его похоронят с высшими почестями.

Шенк пришел сюда, в местную инквизицию, с самого утра. Конечно, решать вопрос похорон Франа можно было и со Смотрителем Пенрита… да и нужно было, наверное, поступить именно так. Но темплар справедливо рассудил, что человек, нанятый Орденом для управления городом, и инквизитор Ордена — люди разные. Пусть уж в последний путь Франа отправят его братья. Так будет лучше.

В дверь постучали.

— Войдите, — бросил старик не оглядываясь.

В комнату вошел высокий — лишь немногим ниже Шенка — человек. Легкая кольчуга под накидкой брата-служителя Ордена, кинжал на поясе. Четким жестом отдав салют темплару, он поклонился старику:

— Приветствую тебя, господин.

— Что-то случилось, Клейн? Я просил не беспокоить нас с темпларом.

— Случилось, господин. Это донесение доставили только что.

— Что там? — Старик протянул руку, и в его морщинистую ладонь лег свернутый трубкой лист пергамента. Инквизиторпрочитал его, затем бросил на стол перед Шенком. — Это твоя работа, сынок? — В его голосе разом исчезли доброжелательные нотки.

Легран развернул свиток, пробежал глазами. В донесении сообщалось, что утром в одной из гостиниц был найден труп господина Нияза Саккарима, негоцианта, прибывшего из Мин-га. В груди уважаемого торговца торчал кинжал, лезвие которого было украшено весьма известной во всем обитаемом мире эмблемой — меч на фоне солнца. Шенк поморщился… этого только не хватало. Также из донесения следовало, что накануне торговец пил. Очень много — и одну лишь «мингскую слезу».

— Нет, инквизитор, — покачал он головой. — К убийству я непричастен… хотя, знает Сикста, у меня и самого руки чесались. Не могу осуждать того, кто прикончил этого подонка.

Инквизитор был наверняка неплохим человеком. В меру добрым, в меру отзывчивым… если надо — в меру суровым. И видимо, весьма опытным — раз на старости лет его направили именно сюда, а не в какой-нибудь провинциальный городок, где серьезных происшествий не бывает десятилетиями. И он, вне всякого сомнения, сделает все, что будет необходимо Ордену,

Но о присутствии в городе фаталя ему знать не стоит. Уже одно то, что это было известно Шенку, являлось грубейшим нарушением всех канонов Ордена — тех, которые в той или иной степени затрагивали деятельность братьев-фаталей. И Уайн Борох сообщил Шенку о миссии Дрю из каких-то своих соображений, которые не стал объяснять молодому темплару. Может, чтобы тот мог при необходимости согласовать свои Действия с фаталем.

Только вот забыл сказать, как можно найти Дрю в огромном городе, особенно если фаталь желает остаться незамеченным.

А теперь и искать его нет смысла…

Только вот странно одно — этот кинжал с гербом Ордена. Фаталь никогда не допустит подобной оплошности… кроме случая, когда именно таков будет полученный им приказ. А магистр не говорил о том, что наказание торговца должно быть столь… явно исходящим от Ордена. Или, что более вероятно, не счел нужным сказать. Тем более этому старику знать о Дрю не стоит.

— Как все плохо, — вздохнул инквизитор. — Ладно, юноша… с этой бедой мы будем разбираться сами. А теперь иди, друг мой. Боюсь, этим днем у нас будет много работы. Да, тебе что-нибудь нужно? Золото, лошади… обратись к казначею, брат Шертис, третья комната от моей налево. Скажешь, что я приказал. Наши ресурсы ограниченны, но ими пренебрегать не стоит.

— Благодарю, инквизитор, — кивнул Шенк. — Некоторая сумма мне бы не повредила.

— Еще бы, — хмыкнул инквизитор, и его глаза насмешливо сощурились. — Помнится, вчера один юный темплар заплатил немыслимую сумму за дитя Тьмы. Ладно, теперь оставьте меня, молодой человек.

Шенк вышел из здания, чувствуя приятную тяжесть пояса на талии — его состояние увеличилось на два десятка «орлов» — не слишком много, но достаточно, чтобы без проблем добраться до Цитадели. Он направился назад в гостиницу — следовало подумать и о том, что теперь делать с вампирочкой, которую он своими руками посадил себе же на шею. О том, чтобы просто отпустить ее на все четыре стороны — эта мысль появилась первой, — не могло быть и речи. Убьют девчонку. Значит, надо вывезти ее из города, а уж там… Может, будет в лесу жить.

Шенк вздохнул и мысленно проклял себя за эту покупку. Ну поселится девчонка в лесу… допустим даже, некоторое время будет ловить зайцев, ей все-таки нужна кровь. Вампир может ограничивать себя в этой живительной жидкости весьма долго, но не вечно. Без крови он слабеет. То, что вампиры обязательно сосут кровь у людей, — глупые слухи, распускаемые необразованными крестьянами и злопыхателями из тех, кто знает истину. Кровь годится любая… только вот человеческая — самая сладкая. Интересно, узнала ли девочка уже этот вкус? И даже если она не станет подходить к жилью, все равно найдется кто-нибудь, кто углядит в лесу обескровленные тушки и сумеет догадаться, откуда они взялись. А потом — облава… и ей придется либо умереть, либо убивать.

Ладно, что сделано, то сделано. Увезти подальше от города, а потом… пусть заботится о себе сама.

Пришлось зайти по дороге в несколько лавок. Шенк купил вместительный дорожный мешок, а затем набил его всякой всячиной — одежда, которая должна была подойти девчонке, небольшой нож хорошей ковки, искродел (хитрое сооружение из стали и кремня, которое каждый путник обязательно брал с собой в дорогу, чтобы разжигать костер в лесу), кое-какие мелочи. Особо позаботился об обуви, придирчиво выбирая сапожки из кожи не столько красивой, сколько прочной. Подумав, взял две пары. Выбрал и невысокую лошадку, на вид довольно тихую. Бросив монетку одному из мальчишек, вертевшихся возле конюшен, приказал отвести лошадь в гостиницу и передать хозяину, чтобы поставил в стойло. Тут же помянул незлым словом Проклятую Арианис и выложил еще две полновесные марки за сбрую.

В гостиницу он вернулся, когда солнце уже перевалило зенит и начало клониться к закату. На вопрос, не спрашивал ли его кто, слуга отрицательно помотал головой и предложил господину темплару отобедать.

От обеда Шенк не отказался, но идти в общую залу, где на него будут пялиться все кому не лень, не захотел. Сейчас здесь было немало ротозеев, намеревавшихся поглядеть на плененную вампирку, и под их взглядами особого удовольствия от еды не получишь.

— Пусть ко мне в комнату подают… — И, подумав, добавил: — На двоих.

— Как будет угодно господину, — склонился слуга.

Легран поднялся по лестнице, отпер дверь комнаты, вошел… и тут же увидел испуганные глаза девчонки, смотрящей куда-то за его плечо. Тут же резко развернулся, приседая и выхватывая кинжал и уже понимая, что не успевает…

И оказался нос к носу с низеньким человечком с самым обычным, неприметным лицом. Такое лицо, увидев в толпе, забываешь в тот же миг, встретив снова — не узнаешь. И одежда самая заурядная — не слишком старая и не слишком новая, не слишком дорогая и не так уж что бы очень дешевая. Не сияющая чистотой и не кажущаяся грязной. Во всем облике человечка взгляду было совершенно не за что зацепиться. И это не было случайностью — наоборот, так было задумано, и в искусстве исполнения этого замысла незваный гость был, несомненно, мастером.

Человечек осклабился и сунул в рукав тонкий, больше похожий на большую иглу, кинжал. Удар такого трехгранного клинка проходит сквозь кольчугу, даже не замечая ее, способен проникнуть в малейшую щель в латах, и в умелых руках он — даже не грозное, а просто-таки убийственное оружие. Такой кинжал не встретишь ни у воина, ни у вора — это была знаменитая «спица», оружие профессиональных убийц. И прежде всего, фаталей Ордена.

— Привет, Легран.

Радости от встречи в его голосе не слышалось.

— И тебе привет, Дрю. Я как раз искал тебя.

Фаталь криво усмехнулся, усмешка вышла недоброй, ничего приятного собеседнику не обещающей.

— Искал. Не нашел. И решил по самые… уши влезть не в свое дело, так, Легран?

— Дрю, я не убивал этого ублюдка. Клянусь именем Сиксты.

Коротышка удивленно приподнял бровь.

— Вот как? Хм… забавно. Если за последнее время ничего не изменилось и ложь не стала одной из добродетелей темпларов, то…

— Стоит ли ёрничать, Дрю? Мы и так по макушку в дерьме.

— Мы или только ты, темплар? — фыркнул брат-фаталь, подходя к столу и плюхаясь в скрипучее кресло. — Хорошо, я тебе верю. Ты не убивал. И я не убивал. Тогда кто?

— Ты видел тело?

— Нет, — хмыкнул фаталь. — А на кой… мне оно надо? Весь город говорит о том, что негоцианта… — он произнес это словечко с особым вкусом, как утонченное ругательство, — негоцианта убили прислужники Ордена… Слово-то какое злое, «прислужники», не находишь? За то, мол, что посмел вернуть Ордену его братьев, попросив за это всего лишь символическую плату. И получив ее в виде кинжала в брюхо. Такова вот, говорят, благодарность Ордена. А иные поговаривают, что попадись им еще такие вот рабы, лучше уж сразу ножом по горлу — и в яму, все безопаснее будет.

Раздался стук в дверь — слуги принесли обед. Их было четверо, заказ «на двоих» оказался бы достаточным и для пятерки голодных мужчин, Видать, слуга, которому Шенк приказал сервировать стол, решил содрать с темплара побольше. Все равно ведь заплатит, куда денется. Раз не озаботился сказать, чего именно желает, — получай, дорогой гость, все, что может предоставить повар. И плати, конечно.

Пока накрывали на стол, фаталь молчал, сразу став еще более неприметным. Шенк даже не удивился бы, если б слуги вообще не заметили Дрю. Во всяком случае, взгляды их скользили по коротышке, как по пустому месту. Наконец дверь за слугами захлопнулась, и мужчины снова остались одни, если не считать вампирочки, все так же прикованной к стене.

— Если цепь сниму, не сбежишь? — спросил темплар, не будучи даже уверенным, что девчонка знает орденский язык… хотя знает, вчера, когда он требовал от нее обратить умирающего Франа, сделать его вампиром, подарив хотя бы такую жизнь, она прекрасно поняла его.

Она посмотрела на него, затем на стол, потом снова на рыцаря — в глазах девочки светилось чувство голода. Не того голода, который бывает у людей, а Голода вампира. Ну, тут он ничем помочь ей не мог, а обычная пища по крайней мере придаст ей немного сил.

— Не сбегу.

Шенк вздрогнул — он не ожидал, что у вампирочки окажется такой красивый, совсем не детский, девчоночий, голос. Он отомкнул хитрый замок, затем снял со своей пленницы Цепь и кивнул в сторону стола:

— Садись, поешь. Брат Дрю, присоединяйся. Если, конечно…

— Если меня не коробит есть за одним столом с вампиром? Брось, Легран, она мне ничего плохого не сделала, с чего буду на нее волком смотреть. Или ты тоже веришь в эту срань насчет того, что вампиры суть порождения Тьмы?

— Фран верил, — сухо ответил Легран. М-да…

Фаталь не нашел что сказать и вместо этого оторвал ножку у жареной курицы и принялся сосредоточенно работать челюстями, время от времени прихватывая с тарелок то жменьку зеленых стрелок лука, то крепкие, сочные грибы. Бросив на стол обглоданную кость, задумчиво посмотрел на искалеченную курицу, и, видимо, оценив способности местного повара, оторвал другую ножку. Плеснул себе в кружку вина, глотнул, скривился.

— Если с тебя за это вино потребуют более четверти «филина» за бутыль, набей морду хозяину.

— А если менее?

— А если менее, то я, пожалуй, пару бутылей увезу с собой.

— Ладно, Дрю, вернемся к нашим делам.

— Вернемся, — согласился фаталь, несколько бесцеремонно вытирая руки о скатерть. — Я видел, как ты выкупал ребят. Поздравляю, малыш, ты становишься взрослым. Я был уверен, что еще мгновение, и этот урод получит мечом по башке.

— Я тоже был в этом уверен, — буркнул Шенк. — Но… я тебя не видел, хотя толпу осматривал.

Дрю только хмыкнул, но на его лице было написано удовлетворение.

— Ты последовал за ним?

— Разумеется, — кивнул фаталь, — довел до гостиницы. Посмотрел, как он одну за другой глушит кружками «мингскую слезу»… Твоя идея? Умно, ничего не скажешь. На третьей кружке он, как и можно было ожидать, сломался. Слуги отвели, то есть отнесли его в комнату…

— Какие слуги? Ты запомнил их лица?

— Учишь отца детей строгать, мальчишка?

В этой фразе, если подумать, не было ничего обидного. Фаталь был старше Шенка чуть ли не вдвое и мог себе позволить и не такие высказывания.

— Запомнил, — помолчав, продолжил Дрю. — Соваться к нему в комнату было опасно, слишком много людей вокруг. К тому же… уговор был таков, чтобы ему было больно умирать. Чтобы ему… — в голосе фаталя прозвучало тихое бешенство, — было очень больно. Поэтому я решил подождать, пока он отправится домой. Пусть покинет город целым и невредимым… а в пути всякое случается.

— А кто-то ждать не стал.

— Вот именно. Я, конечно, проверил — ты был прав, один из слуг, что оттащили эту пьяную свинью в койку, исчез. Приметный, волосы рыжие. С утра его никто не видел.

— Его надо найти.

Фаталь бросил на молодого темплара чуть снисходительный взгляд.

— Эх, парень… этим делом занимались умные люди. Могу поклясться, что сейчас этот рыжий уже где-нибудь на дне. С камнем на шее. Все обставлено очень тщательно, все сделано так, чтобы навести подозрения на Орден… точнее, малыш, на тебя. Кстати, тебе надо бы по‑быстрому покинуть город. Толпа тупа, до нее доходит медленно, но могу дать голову на отсечение, что найдутся желающие растолковать, что почем, даже самым непонятливым. По моим прикидкам, у тебя есть еще несколько часов, прежде чем сюда явятся очень злые люди требовать твоей головы. Или задницы…

— Я не боюсь суда, — хмыкнул Шенк. — Моей вины в этом нет, к тому же я не знаю, кто убил торговца. Мне нечего сказать.

Следующий взгляд был уже не снисходительным, он был сочувствующим… и капельку грозным.

— Парень, ты или дурак, или просто до отвращения наивен. Этот купец никому не интересен как человек. Он нужен как повод… пригласят какого-нибудь другого темплара, и под действием Знака ты расскажешь все, друг мой. И про меня, и про мою миссию, и про то, от кого исходит приказ. — Он некоторое время задумчиво молчал, затем, вздохнув, мрачно сообщил: — Ты пойми, брат, я не могу позволить им взять тебя. Если тебе не удастся вовремя удрать, придется… ну, ты сам понимаешь.

По коже Леграна пробежал холодок. У фаталей было довольно своеобразное представление о долге, и на пути его исполнения эти братья-убийцы могли не моргнув глазом оставить за собой сколь угодно большие груды трупов. При этом Шенк понимал, что Дрю прав — ни в коем случае нельзя сейчас давать очередной повод обвинить Орден в предумышленном убийстве. Или даже в планировании такового. На фоне Рассказанного Франом это может оказаться той каплей, что превратит глухое недовольство в открытый бунт. Тем более здесь, где чуть ли не половина населения города — приезжие купцы, многие из которых имеют достаточно слуг и телохранителей, чтобы представлять собой реальную угрозу. Похоже, Империя Минг только и ждет подобной вспышки, чтобы вмешаться, — как миротворцы — в ответ на вопли о том, чтобы защитить безвинных от произвола Ордена.

При таком раскладе смерть одинокого темплара будет, пожалуй, куда меньшим злом.

— В таком случае ради какой Тьмы мы здесь сидим?

— Курица хорошая. — Дрю отщипнул еще кусок щедро сдобренного пряностями мяса. — И вино не совсем дерьмовое. Почему бы и не посидеть? Но теперь и в самом деле пора. Стража у ворот скорее всего уже должным образом предупреждена. Кто бы за всем этим ни стоял, он в первую очередь озаботится тем, чтобы ты не сумел покинуть Пенрит. Но за стены я тебя выведу…

— Нас, — твердо сказал Шенк.

— Хочешь взять ее, — кивок в сторону вампирочки, — с собой? Не слишком умно… но я понимаю, темплар действует не умом, но сердцем.

Последняя фраза прозвучала как цитата, и тон фаталя был наполнен иронией. Впрочем, спорить он не стал, признавая за темпларом право самому создавать себе проблемы.

— Хорошо, значит, вас будет двое.

— А ты?

Дрю усмехнулся, и в этой усмешке не было ни мягкосердечия, ни доброжелательности. Легран понял, что гримаса предназначалась не ему, — и искренне пожалел того, кому она была адресована.

— Я еще здесь… побуду. Там, за кроватью, — тюк с одеждой. Собирайтесь, и побыстрее. И… прошу тебя, Легран, спрячь подальше свой долбаный плащ, не время сейчас красоваться в алом.

Три человека вошли в скромную лавку, где торговали всякой дешевкой, на которую не каждый бедняк посмотрит. Хозяин, на лице которого скорбь поселилась всерьез и надолго, окинул мрачным взглядом троицу, но даже не шевельнулся — видать, давно утратил надежду на то, что в его доме появятся настоящие покупатели.

По большому счету эта троица была странной. Но хозяин, основные доходы которого шли совсем не от торговли, давно понял, что лишние вопросы иногда существенно снижают достаток, а то и сокращают жизнь. И все же… на какой-то момент в его глазах мелькнула искра интереса. Кто же они? Хозяин был уже немолод, за прожитые годы навидался всякого и умел, как и любой торговец, с первого же взгляда оценить человека.

Один — высокий парень в более чем скромной, почти бедной одежде мастерового. Но двигается не совсем правильно, слишком прям, слишком резок. Кланяться явно не приучен. И ноги ставит… особым образом, торговец знал эту походку. Видать, «мастеровой» куда больше привык не в потертом кафтане ходить, а в доспехах.

Рядом — монах… или монашка. Нет, скорее все-таки монашка. В Пенрите было несколько небольших женских монастырей, куда шли замаливать грехи перед Святой Сикстой. Темный балахон, капюшон, закрывающий лицо, руки упрятаны в рукава. Но и ее выдавала походка — невероятно плавная, женщина как будто бы плыла над землей. Торговец чуть поморщился — люди так не ходят… а если и ходят, то учатся этому годами. Вспомнились слухи о том, что на невольничьем рынке намедни был выставлен на продажу особый товар. Вспомнил он и кому тот товар достался.

А третий… неприметный немолодой мужик. Вот и все, пожалуй, что можно о нем сказать.

Что ж, все это не его ума дело. Уже не один десяток лет ему платят — и платят неплохо — за то, чтобы он вот так и сидел возле своих пыльных, никому не нужных товаров. Эта плата не зависела от урожаев или неурожаев, войн или бунтов, града или мора. Торговца такая жизнь устраивала, и нарушать правила он не собирался. Если эти трое скажут верные слова, он выполнит свою часть договора и тут же забудет о странных посетителях. Если же это просто случайные прохожие, соблазнившиеся старым барахлом, — пусть смотрят. Может, что и купят.

— Пусть благосклонно смотрит на дом твой Святая Сикста, добрый человек.

Странно… заговорил неприметный коротышка, тогда как Условной фразы торговец ждал от рыцаря, старательно и не слишком умело притворяющегося простолюдином.

— Добрых людей много, и у Святой Сиксты недостанет времени приглядывать за всеми.

Пожалуй, некоторые ортодоксы Ордена сочли бы подобную фразу святотатством. В первый момент и у Шенка появилось желание указать торговцу на неуместность подобных высказываний, ибо Святая Сикста — в сердце, в душе каждого искренне верующего. Ее слова направляют дела людей. Но он сдержался — Дрю по меньшей мере дважды предупредил, что говорить будет он, и только он. И Шенку, и его спутнице не следовало даже рта открывать.

— Что ж, тогда добрым людям следует самим думать о своих бедах.

— Если беда общая, ты найдешь помощь здесь.

Дрю удовлетворенно хмыкнул.

— Вот и славно… не то чтобы беда была общей, но помощь нам сейчас нужна.

— Чем могу помочь господам?

— Этих двоих, — фаталь кивнул в сторону набравших в рот воды Шенка и его спутницы, — следует вывести из города. Так, чтобы ни одна живая душа не узнала.

— Это просто, — кивнул торговец, медленно вытаскивая тучное тело из-за прилавка. — Есть подземный ход за крепостную стену, он начинается прямо здесь, в подвале. Еще что-то требуется?

Дрю почесал затылок.

— Я так понимаю, что лошади тем подземным ходом не пройдут?

— Там и люди-то… с трудом, — ответил купец, критическим взглядом окидывая широкоплечего Леграна. — Некоторые. Ход старый, лет ему уж несколько сотен, местами и потолок просел. Все подновить собираюсь, да недосуг.

— Угу… вижу, очень ты занят, добрый человек, — язвительно заметил фаталь, но тут же поправился: — Прости, не подумав сказал. Но ход поднови… не ровен час, случится что… тогда таким ходам цены не будет.

— Сделаем. Так что с конями? Могу сына послать, выведет через ворота да встретится с… вашими друзьями, господин, где-нибудь в укромном месте.

— Годится, — кивнул фаталь. — Так и сделаем. Только место это, укромное, пусть от города подальше будет. Так, к примеру, чтобы за час пешком дойти. А лучше за два. Есть такое на примете?

— Как не быть… ну так пойдем?

Они спустились в подвал, уставленный кадушками, ящиками, мешками с каким-то добром. Здесь стоял тяжелый запах испортившихся продуктов, закисших, заплесневелых. Даже самый глупый вор, попав сюда, понял бы сразу — взять здесь нечего, сколько ни ищи. И лежит тут только то, что выбросить недосуг.

С помощью Шенка хозяин откатил в сторону несколько бочек, открывая относительно ровный участок стены. Дрю, справедливо решивший, что рыцарь большой, так пусть и работает, стоял в стороне, высоко подняв факел. Пляшущее пламя давало не слишком много света, отбрасывая на пол, потолок и стены странные, иногда даже пугающие тени.

Тяжелую дверь, за которой начинался подземный ход, темный и сырой, было непросто увидеть, даже если знать, что искать. Обильно намазанная клеем, густо осыпанная каменной крошкой дверь практически сливалась со стеной, а ручкой, за которую следовало потянуть, чтобы открыть ее, оказалось кольцо для факела из старой, позеленевшей от времени бронзы. Но скрытые петли повернулись легко, без скрипа — видать, следил за ними хозяин, масла не жалел.

Из открывшегося черного зева тоннеля пахнуло холодом. Шенк зажег один из факелов, пламя осветило наклонный, уходящий вниз ход.

Повинуясь знаку Дрю, хозяин вышел — чтобы привести еще одного сынка, который поведет путников под землей, а затем укажет место, где их будут ждать лошади. Как только его шаги стихли, Дрю подошел к Шенку вплотную.

— Будь осторожен. Вряд ли на тебя объявят серьезную охоту, но в любом случае пройдет не менее двух-трех дект, прежде чем страсти улягутся окончательно. Но на всякий случай до сезона дождей лучше бы тебе в этих краях не появляться. До Сайлы тебе добираться примерно декты полторы… — он бросил косой взгляд на по-прежнему безмолвную вампирочку и вздохнул, — две с лишним. В ближайшие три-четыре дня старайся держаться подальше от городов.

— Хорошо.

— И… — Фаталь взглядом приказал вампирочке отойти в Дальний укол подвала, снизил голос до шепота. — Я давно избавился от всех предрассудков, Шенк, но все-таки не доверяй ей до конца. Я вижу, у нее жажда крови, или, как они это называют, Голод. Найди ей что-нибудь… хотя бы курицу, а лучше пару кроликов. Иначе тебе стоит спать вполглаза. И если будешь тянуть ее за собой…

— И не собираюсь.

Дрю даже не обратил внимания на эту реплику.

— …имей в виду, кровь ей нужна хотя бы раз в десять— пятнадцать дней. Если не давать дольше… взрослый вампир сможет сдержать себя три, а то и четыре декты. Но она почти еще ребенок, так что может и напасть. И еще, это важно. Животные, у которых она будет пить кровь, должны быть живы. Если кролик, к примеру, будет мертв хотя бы полчаса до… этого, то ей потом будет очень плохо.

— Может умереть?

— Вряд ли… но чувствовать себя будет так, что смерть ей покажется благом.

— Это долго продлится?

Дрю несколько секунд смотрел прямо в глаза молодому рыцарю, затем хрипло рассмеялся.

— «И не собираюсь тащить ее с собой», — копируя довольно умело голос Шенка, процитировал он. — Тебе эти слова ничего не напоминают? Не беспокойся. Вампира можно убить, он даже может умереть от старости, но болезни желудка могут причинить ему лишь временные неудобства.

— Скажи, брат, откуда такие глубокие познания? — спросил Шенк, даже немного радуясь, что настала его очередь язвить. До сих пор первенство в этом всецело принадлежало фаталю. — Богатый жизненный опыт?

Он ожидал, что Дрю улыбнется, но тот лишь чуть нахмурился, и по щекам пробежали желваки.

— Когда-то давно один мой друг умирал. У него не было шансов, и я… нашел того, кто смог ему помочь. И он выжил. Он, знаешь ли, стал очень здоров… и потом десять лет я изучал некоторые особенности жизни вампиров.

Шенк молчал. У него хватило сообразительности понять, что Дрю скажет еще кое-что. Кое-что такое, о чем хотел бы промолчать, но сейчас не смолчит.

— Я сам убил его. Спустя десять лет. Однажды его жажда стала невыносимой… а может, что-то изменилось в его душе, если у вампиров вообще есть душа. Он напал на человека, темплар. На другого человека, который тоже был мне очень дорог. В общем, когда все кончилось, у меня стало двумя… друзьями меньше.

— Прости, я не знал…

— Ладно, это было давно. В общем, будь осторожен. И удачи тебе.

Подземный ход был мокрым и сырым. Сверху непрерывно капало, а пол — некогда утоптанная земля — сейчас превратился в сплошную жидкую грязь, противно хлюпающую под ногами. Впереди, с факелом в руке, шествовал сынок торговца, малый лет десяти от силы, и временами Шенк, навьюченный, словно лошадь, собственными доспехами, отчаянно завидовал мальцу, которому не приходилось каждые несколько минут нагибаться, чтобы пройти под просевшим потолком.

Можно было рискнуть и оставить латы во вьюках. Но всегда была возможность, что стражники у ворот города заинтересуются, что это паренек везет на двух лошадях, одна из которых — явно дорогой рыцарский конь, обученный носить на себе закованного в сталь воина. Кони без поклажи — дело другое. Может, покупатель заплатил да повелел доставить скакунов к оговоренному сроку? Сбруя и прочее — это понятно, мешки с припасами — тоже, мало ли как далеко пацану гнать лошадей? А вот латы темплара — их легко узнать. И Шенк не хотел распроститься с ними навсегда.

И вот теперь приходилось тащить на себе груду железа, оружия, запасной одежды и прочего, что слишком опасно было сунуть во вьюки. Девочка шла за ним, свой мешок она несла сама — спасибо и на том.

Тяжелая капля упала налицо и покатилась вниз, смешиваясь с потом и грязью. Они шли уже не менее получаса, и Шенк готов был поклясться, что его лицо сейчас покрыто слоем копоти и раскисшей земли. Потолок тоннеля, мокрый и ненадежный, грозил обрушиться в любой момент.

— Долго еще? — бросил он в спину идущего впереди паренька.

— Н-не знаю, г-господин… — Видать, мальчику было тоже страшно и холодно. — Я никогда не х-ходил здесь.

— Не бойся, малыш, — тихо сказал Шенк. Почему-то этот ход, идущий глубоко под землей, заставлял говорить вполголоса. — Не стоит бояться. Скоро мы выйдем к Свету.

Фраза получилась немного напыщенной… «Выйдем к Свету» — так могла бы сказать Сикста, так мог бы сказать Галантор. Они и в самом деле посвятили свою жизнь тому, чтобы показать людям дорогу к истинному Свету. И отвратить их от Тьмы — ведь капелька Тьмы есть в любом, самом добром сердце, и важно не изгнать ее оттуда, а научиться бороться с ней, бороться каждый день — и одерживать победу. Над этой капелькой Тьмы и тем самым над самим собой.

Читая жизнеописания Сиксты Женес — тогда ее еще не называли Святой, — Шенк каждый раз задумывался о том, что на самом деле подвигло Сиксту посвятить себя миссионерской деятельности. Книг об этом написано было немало, но ему хотелось не найти ответ на потемневших от времени страницах, а понять его. Действительно ли магия есть зло, действительно ли Арианис была послана в этот мир Тьмой? Если верить старым текстам, война с применением магии столь страшна, что слова, написанные на пергаменте, лишь в малой части способны передать этот кошмар. Кое-какие следы тех лет сохранились до сей поры, достаточно вспомнить «Руку демона» — отсеченную кисть каменного великана, которого призвала на помощь Проклятая Арианис. Забавно, что толком неизвестно, против кого был использован колосс, — сохранились лишь отрывочные свидетельства о том, что в той битве участвовали злые силы, вызванные из самой Тьмы демоном Ши-Латаром, подручным Проклятой Арианис. Против кого шли армии демонов — эту загадку, видимо, еще предстоит решить.

Арианис, вместе со своим слугой-демоном, проповедовала магию, тем самым разделяя людей на элиту — тех, кто имел Дар, и остальных, униженных, бесправных. Там, где крестьянину приходилось в поте лица работать на своем поле, магу достаточно было взмахнуть рукой — и дождь прольется в нужное время, всходы будут всем на загляденье, а прожорливые птицы будут облетать участок стороной. Но маг и не станет этого делать — к чему, если одним лишь усилием воли и несколькими нужными словами можно заставить стол прогнуться под тяжестью яств, если и бедняк, опасаясь гнева мага, отдаст ему последнее, а богач, желая получить от волшебника какую-нибудь услугу, осыплет его золотом. Но каждый раз, открывая магии путь в этот мир, волшебник впускает в душу частичку Тьмы. Такую же, как и та, что гнездится там изначально. И их становится больше и больше — пока Тьма не заполоняет всю душу, вытесняя оттуда Свет.

Сикста тоже была волшебницей — и в ее душу тоже искала дорогу Тьма. Но она нашла в себе силы отказаться от магии. И нашла немало последователей, первым из которых стал Галантор, основавший Орден. А Сикста даровала Ордену нечто особенное — Знаки Силы, рожденные Светом. Избранные служители Ордена, темплары, получали право использовать Знаки для установления справедливости, наказания преступников, поиска истины… и, конечно, для защиты жизни как самих темпларов, так и простых людей — тех, кому они призваны служить.

— Мы пришли, господин!

Шенк вздрогнул и мотнул головой, отгоняя мысли о прошлом. Они и в самом деле пришли — и теперь стояли перед дверью. Доски почти сгнили, сюда явно не добирались руки торговца, ограничившегося только входом, не побеспокоившегося о выходе. Пожалуй, стоит только дотронуться до этой гнили, и она просто рухнет под ноги.

Мальчишка вытащил из штанов огромный ключ, вставил в замок, попробовал провернуть… как и следовало ожидать, у него ничего не получилось. Шенк отстранил паренька, а затем с силой дернул замок — тот сразу же отвалился, вместе с петлями и порядочным куском трухлявой доски. А спустя несколько секунд от мощного пинка развалились и створки, и в тоннель посыпалась земля, и вслед за ней хлынул поток слабого закатного света. Они выбрались на поверхность в глубокой ложбине, плотно заросшей кустами, — здесь, пожалуй, даже опытный глаз не заметил бы прикрытую дерном дверь. Воздух показался Шенку невероятно сладким, свежим, хотелось только и делать, что дышать полной грудью, наслаждаясь каждым вдохом.

Затоптав факел, паренек повел их через лес, совершенно неясно, каким образом находя дорогу во все сгущающемся сумраке.

Глава 2. Договор

— Ты знаешь, Дьен, временами мне хочется просто разорваться. Я лишь бегло осмотрела библиотеку и… Я даже представить себе не могла, сколько тут всего собрано.

— А мне бы сейчас представить, как отсюда выбраться, — мрачно заметил Жаров, откладывая в сторону пухлый том, исписанный мелким почерком. — Проклятие, я не понимаю тут половины слов, но этот выживший из ума старик, кажется, перепробовал кучу способов. И все зря.

Тояна подошла к стеллажу, сняла с него стопку таких же фолиантов и шлепнула их перед Денисом, подняв целое облако пыли.

— Это все надо прочитать. И еще раз двадцать по столько. Может, тогда мы что‑нибудь найдем.

— Тэй, здесь нет ответов. Здесь всего лишь исповедь медленно сходящего с ума пленника. Нам надо искать где-то в другом месте. Может быть, в библиотеке… хотя у него ведь была тысяча лет на поиски.

Девушка опустилась в кресло, взмахнула рукой — и на маленьком столике из чистого серебра появилась ваза, наполненная фруктами. Взяв большое спелое яблоко, Тэй с хрустом надкусила его, сок брызнул во все стороны. По комнате поплыл сладкий аромат. Денис, помедлив, тоже взял яблоко. Некоторое время тишину в комнате разрывал исключительно аппетитный хруст.

— Это тоже проблема, не так ли?

— Что ты имеешь в виду? — Она бросила огрызок в корзину, не попала и, нахмурившись, движением пальца превратила его в пар.

— Вот это… нам ведь надо есть, пить. Ты же говорила, что иллюзорная пища не дает нужной поддержки организму. Сколько мы еще можем протянуть но твоей магии? Месяц, два? А что потом?

Она задумалась надолго, пальцы барабанили по подлокотнику кресла.

— Но ведь Зорген не умер, не так ли?

— Да, — хмыкнул Денис, — он показался мне очень даже живым.

— Значит, выход все-таки есть.

— Не хотел бы огорчать тебя, но даже Эрнис считала, что нельзя питаться одними заклинаниями.

— Эрнис… Дьен, ты никогда не задумывался о том, что она ведь, по сути, просто неплохая волшебница, которой по несчастливой случайности удалось пережить собственное тело? Стала ли оно сильнее за те века, что пребывала в состоянии духа? Вполне возможно, но…

— Может быть, и нет, — задумчиво протянул Жаров, крутя пальцами огрызок яблока. С его точки зрения этот фрукт был самым что ни на есть настоящим, но он уже был знаком с этим видом иллюзии. День, другой, неделю — а потом появляется постоянное чувство голода, которое не притупляется даже во время еды. — Может быть, она и не стала сильнее… или скорее стала, но только в той части, что касалась ее духовной сущности. А Зоргену необходимо было заботиться о сущности телесной.

— Думаешь, он нашел решение?

— Уверен. И оно — где-то здесь, в одной из этих книг. Зорген был самовлюбленным гением, Тэй, он не мог не записать решения. Не мог не похвастаться. Я уверен, тебе достаточно будет даже намека.

Таяна оглядела стеллажи, на которых громоздились книги, исписанные рукой Ульрихо дер Зоргена. Протянула руку, сняла с полки фолиант, но корешке которого была выведена витиеватая цифра «1», и снова опустилось в кресло.

— Что ж, Дьен… приступим?

Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами

Дорога извивалась между деревьями подобно змее. Хотя, если подумать, какая ж это дорога? Скорее звериная тропа… Кони шли шагом, их никто не понукал. Ночь уже осталась позади, воздух был свеж, как это бывает только утром, еще до того, как первые лучи солнца вырвутся из-за горизонта, стремительно напитывая все вокруг летним, тягучим зноем. Пройдет совсем немного времени — и от этого кристально чистого воздуха, каждый глоток которого есть истинное наслаждение, не останется и следа. Он станет сухим, даже горячим — а на зубах заскрипит пыль, пока еще прибитая утренней росой, Пыль, неизменный спутник путешественника, проникает повсюду — сквозь ткань одежды, сквозь спутанные пряди волос, сквозь сочленения доспехов.

Но пыль — это там, на равнине. Здесь, в лесу, ей неоткуда взяться. Здесь воздух напоен ароматом хвои, и хвоей же — только старой, пожелтевшей — приглушены удары копыт о слежавшуюся землю. Там, на равнине, кристальная чистота утреннего воздуха исчезнет быстро, здесь — задержится немного подольше. А потом солнце вновь одержит победу, ибо сейчас время, когда солнце в своем праве.

Двое всадников были в пути уже очень давно. Шенк чувствовал, как слипаются глаза, как двоятся стволы деревьев, словно по мановению руки волшебника раздавшиеся в стороны, открывая место для тропы. Ему нужен был отдых, он не спал уже сутки — и треть этого времени провел в седле. Да и кони вымотались — и только девочка ничуть не выказывала признаков усталости.

Это было неудивительно. Вампиры не просто сильнее обычного человека — он и быстрее, и выносливее. Взрослый, приняв облик летучей мыши, способен поднять даже небольшую лошадь и унести ее достаточно далеко, чтобы, не опасаясь преследования, в полной мере насладиться трапезой. Хотя, пожалуй, девчонке было еще до этого далеко…

Девчонке ли? Шенк критическим взглядом окинул фигурку, мерно покачивающуюся в седле в нескольких шагах впереди. Пока она сидела, скорчившись, опутанная цепями, он не мог рассмотреть ее как следует, а тонкие запястья и худоба — признак того, что голод ей известен не понаслышке, — заставляли ее казаться еще меньше. Теперь же, при свете дня, он мог оценить свою спутницу более объективно. Да, она казалась еще почти ребенком. Девочкой… но девочкой, уже почти вошедшей в пору девичества. Если мерить на человеческий лад, то она выглядела лет на пятнадцать… а это означало, что она появилась на свет не менее двадцати лет назад. Вампиры взрослеют медленнее людей, но и старость подкрадывается к ним много позже. Уже выщербится от времени каменная плита на его, Шенка, могиле, а эта малышка еще будет в самом расцвете красоты. О, она будет красивой — по-своему, конечно. Шенку приходилось видеть взрослую вампирессу, высокую, статную, с иссиня-черными волосами и всегда, безо всяких красок, алыми губами. А в старости… что ж, редко кому из вампиров удается узнать, какова она — старость.

Решение следовало принимать сейчас.

Ткнув каблуками в бока коня — умное животное тут же поняло, что от него требуется, и ускорило шаг ровно настолько, насколько это было необходимо, — темплар поравнялся с девочкой.

— Может, скажешь, как тебя зовут?

И тут же одернул себя… Зачем ему знать имя той, с которой они вот сейчас, через несколько минут, расстанутся — и скорее всего навсегда?

Ее губы чуть шевельнулись, но Шенк не разобрал произнесенного слова.

— Прости… не расслышал.

— Синтия. Меня зовут Синтия… — повторила она чуть громче, и темплар снова поразился чарующему тембру ее голоса.

Он молчал, понимая, что она ждет каких-то слов. И понимал также, что вряд ли ей понравится то, что он скажет.

— Мама называла меня Травинкой, — вдруг сказала девочка и всхлипнула. — Они убили маму…

Темплар молчал. Что тут можно было сказать? Что взрослая вампиресса, вышедшая на охоту, опаснее десятка солдат? Что и по сей день в глухих уголках Минга попадались деревушки, где не оставалось ни одной живой души, одни лишь белые, лишенные крови тела. Это в лучшем случае — а в худшем… Лет двести назад такую деревеньку нашли и в лесах, принадлежащих Ордену. Девять дворов, чуть более тридцати душ… нет, тридцати тел, лишенных души, зато прекрасно обеспеченных кое-чем иным. Силой. Молниеносной реакцией. Клыками и когтями, способными разорвать кольчугу. И жаждой… Нет, они не ограничивали себя в свежей крови тех, кто ходил на двух ногах. Тех, кого злая судьбы заносила сюда к вечеру, кто соблазнялся теплой комнатой и запахом жареного мяса. Но их было много, а случайных прохожих — мало.

Орден такого допустить не мог. Деревню окружили войска. Командор Тецирас, вояка старый и опытный, привел туда всех, кого сумел собрать, — полтора десятка латников, почти две сотни простых солдат. Троих темпларов…

Потом он ушел в монастырь, хотя сам Великий Магистр пытался отговорить его, пытался объяснить, что не было вины командора в том, что после боя в заваленной трупами деревне на ногах остались лишь два десятка людей. Остальные, в том числе и темплары, слишком понадеявшиеся на мощь своих Знаков и серебряных мечей, остались там навсегда.

Понятно, что тот случай не прибавил людям любви к вампирам. Время лечит многие раны, но не такие.

— Синтия… — слова выходили тяжело, с усилием, — ты должна понять… Дальше я поеду один.

Она вскинула на него свои невероятные глаза — при свете разгорающегося дня их красноватый отлив был почти незаметен. Сейчас она была очень красива — невероятно длинные густые ресницы, за которые любая столичная модница не задумываясь отдала бы все, что имела, чистая, хотя и очень бледная кожа, чуть приоткрытые пухлые губы. Выражение ее лица заставило Леграна вздрогнуть — столько в нем было детской обиды… и очень взрослой, не по возрасту взрослой боли.

— Ты решил убить меня, рыцарь? — тихо прошептали губы, и глаза вдруг заблестели в свете первых лучиков солнца, наконец-то нашедших путь сквозь листву. А затем голос окреп, стал жестче: — Зачем тогда все это? Зачем ты купил меня? Хочешь узнать, каково это — убить вампира? Хорошо, ты узнаешь… я не буду сопротивляться. Ведь ты темплар, твой меч должен быть посеребрен, ведь так? Сделай это быстро, темплар. Я не причинила тебе вреда, не мучай. Один удар, и все.

Шенк тряхнул головой, сгоняя с себя оцепенение. Девчонка? Ну уж нет.

— Да ты что, с ума сошла? Не буду я тебя убивать… Лошадь у тебя есть, припасы кое-какие тоже. Езжай…

— Куда? — с сарказмом спросила она.

— Не знаю, — признался Шенк. — Куда-нибудь… лучше, думаю, в глухие места. Говорят, в лесах Империи Минг, на востоке, можно укрыться. Там тебя не найдут.

— Тогда действительно лучше уж сразу убей, — серьезно сказала девушка. — В Империи я уже, как ты знаешь, побывала.

— Ты можешь понять, что я не могу взять тебя с собой?

— Могу. — Она кивнула, но понимания в ее прекрасных глазах от этого жеста не прибавилось.

Несколько минут они ехали молча. Шенк искал убедительные аргументы, но кроме «не могу, просто потому, что не могу» ничего на ум не шло. Если Синтия поедет с ним, ее скорее всего убьют. Найдутся доброхоты, видящие в вампире прежде всего угрозу. И не так уж они и неправы. Если попытается сама покинуть орденские земли — исход, весьма вероятно, будет таким же. Поселится в лесу где-нибудь здесь — рано или поздно кто-то из темпларов прослышит о вампире и вряд ли станет разбираться, заслуживает она смерти или нет. Создание Тьмы — той самой Тьмы, против которой выступила в свое время Сикста. Какие уж тут сомнения.

А если даже заберется она в самую глушь — остались еще непролазные леса, нехоженые тропы, — если и сумеет затаиться, то стоит ли такая жизнь.., жизни? Вечно в бегах, вечно оглядываться. А сам он смог бы так жить?

— Синтия, послушай… Арианис тебя побери, сказал, не могу взять тебя с собой, и все на этом! Я и так сделал больше, чем следовало бы. У тебя есть все, что я мог дать, — свобода. Как ты ею распорядишься, твое дело. Прости, но у меня есть работа, и… нам не по пути.

Она не ответила.

— О, Сикста, вразуми ее… Я уже жалею, что связался с тобой, девчонка!

Девушка продолжала хранить молчание. Она больше не плакала, лицо было словно вырезано из камня, и лишь рука, сжимающая повод, чуть заметно дрожала. Было полнейшей Тупостью просить о помощи в столь необычном деле Святую Сиксту, она скорее порекомендовала бы прирезать вампирку, Уж та пообещала не противиться.

— В кои-то веки решил сделать доброе дело…

— Ты же темплар, добрые дела — твой путь, — усмехнулась Синтия,

— Если этот поступок можно считать добрым, — буркнул Легран. — Значит, так, говорить тут не о чем. Прощай… и да хранит тебя… да кто угодно. Сикста, Арианис, Ши-Латар, Свет или Тьма — кто-нибудь поможет, и хорошо. К жилью не ходи. В мешке у тебя есть золото, немного, не знаю, понадобится или нет, но имей в виду. И оживленных дорог старайся избегать хотя бы днем. А лучше — всегда избегай. Прощай.

Он с силой пришпорил коня, тот оглянулся, посмотрел на всадника карим глазом — как показалось Шенку, с явным осуждением, — но все же перешел на рысь, быстро оставляя позади девушку. Темплар заметил, что та не пыталась ускорить шаг своей лошадки, — и почему-то вдруг защемило сердце, а на душе стало как-тосумрачно, как будто он только что свершил нечто такое, что бросало тень на его честь.

Миг — и очередной поворот тропы скрыл девушку за стеной деревьев. Ему вдруг захотелось остановиться, подождать ее, извиниться — но это было глупое, ненужное желание. Вампиру не место рядом с рыцарем Света. Особенно когда этот рыцарь направляется в Сайлу, в Цитадель Ордена. У него свой путь, у нее — свой, пусть трудный, пусть, возможно, смертельно опасный, но свой.

Гром, его конь, — с которым Шенк не расставался уже три года, продолжал нестись по извилистой тропе легкой рысью, и темплар при этом почти ничего перед собой не видел. Любая ветка могла отправить его в короткий полет, что завершился бы довольно чувствительным падением, и спасало его лишь то, что умное животное старалось выбирать дорогу получше, чтобы уберечь своего всадника от беды.

Бедный Гром, он не понимал, что беда — не в толстых ветках. Беда — в сердце молодого темплара.

Тропинка раздвоилась — раз, второй… Шенк не стремился выбирать дорогу. Лишь бы уехать подальше, забыть, выбросить из головы эту девчонку. Конь снова перешел на шаг, бока часто вздымались — Гром был утомлен, ему необходимо было отдохнуть. Одна из полян, покрытая густой, чуть ли не по пояс, сочной травой, показалась Леграну вполне подходящей для дневки. Он спешился, расседлал Грома, стреножил его и многозначительно кивнул в сторону пышной зелени.

Место здесь и в самом деле было хорошее… деревья стояли стеной, перемежаемые кустами дикой малины. Ели, несколько высоких сосен, белоствольные березы… здесь, казалось, смешалось все, что росло в этих краях. А у подножия одной из елей журчал ручеек, пахнущий хвоей и свежестью. Темплар бросил на землю жесткое одеяло, как раз для таких случаев и предназначенное, и буквально рухнул на него. Спустя минуту он уже спал, сунув под голову мешок с припасами, а жеребец неторопливо прохаживался вокруг хозяина, время от времени прихватывая мягкими губами стебли травы да изредка пофыркивая.

В отличие от крепко спящего воина конь знал, что из леса за ними наблюдают очень внимательные глаза. Но умное животное не ощущало в этом взгляде угрозы, а потому вело себя спокойно.

Когда Шенк проснулся, солнце уже клонилось к закату. Он сокрушенно покачал головой — проспать почти весь день… это было неправильно. Теперь придется ехать всю ночь, наверстывая упущенное время. Хотя… хотя, возможно, так даже лучше. Дрю советовал не особо высовываться в первые дни, и ехать в потемках будет самым правильным решением.

Или это все лишь самоутешение, попытка оправдать неоправданно долгий отдых?

— Мог бы разбудить, — упрекнул Легран жеребца. Тот и ухом не повел.

Не прошло и четверти часа, как он был в пути. Узкая тропа соединилась с другой, пошире, а та, в свою очередь, влилась в третью, которую уже и впрямь можно было назвать дорогой.

Тени от деревьев становились все длиннее и длиннее, на небе загорелась первая звезда, за ней — вторая, третья… Копыта Грома звонко цокали по каменистой дороге, Шенк покачивался в седле, думая о том, что ему предстоит сказать в Цитадели. Совсем обычная миссия — выкупить из рабства братьев Ордена — обернулась чем-то куда большим. Это убийство… хорошо, если Дрю удастся найти истинного виновника. Надежды на то, что старичок инквизитор и его немногочисленные помощники сумеют сделать хоть что-то серьезное, не было вовсе.

Четыре дня пути. Ночевки в лесу могут быть приятными, когда выбираешь их ради удовольствия, но не тогда, когда являются необходимостью. А комары способны довести до бешенства даже святого. Шенк чувствовал настоятельную потребность хотя бы одну ночь провести под крышей, посидеть за столом, на котором будет стоять доброе жаркое, а не остатки уже начинающей портиться ветчины, обжаренные на костре. И воду из ручьев, может быть, свежую и кристально чистую, давно пора было заменить пивом. Или даже хорошим вином. Вполне вероятно, что за эти дни он сумел достаточно удалиться от Пенрита и можно было перестать осторожничать. Последний дорожный столб, который он миновал не так давно, утверждал, что всего лишь в пяти лигах расположена деревенька Телиншир. Довольно большая по местным меркам, почти три сотни дворов. Скорее даже не деревенька, а небольшой городок, пока еще не обзаведшийся городской стеной и стражей у ворот. И самими воротами, разумеется, тоже. Наверняка там найдется хорошая гостиница, с большими комнатами, нормальными кроватями и жареным поросенком.

Как и любой брат Ордена, Легран не был неженкой. Если на то имелась настоятельная потребность, он мог целыми днями месить грязь, ночевать на снегу и две-три декты кряду питаться сухарями и талой водой. Но он не относился к немногочисленным аскетам, стремящимся сознательно издеваться над своим телом, доводя его до измождения голодом, холодом и лишениями. Если можно было не отказывать себе в маленьких радостях — он так и делал. Если же выбора не было — что ж, значит, судьба.

Впереди показались первые домики — ухоженные, благополучные. Под властью Ордена люди жили неплохо, хотя Шенку приходилось судить об этом большей частью по рассказам тех братьев, которых дела служения Свету забрасывали в иные страны. В том же Минге, стонущем под тяжестью стальной перчатки Императора, такие домики были редкостью. Но в жестокости правления императоров Минга были и иные стороны. Орден был слишком умиротворен, его жители обленились, а армия давно уже не участвовала ни в чем более серьезном, чем редкие приграничные стычки. Сколько есть полков, которые и впрямь могут гордиться выучкой, где собраны лучшие из лучших? Три, четыре… это лишь капля в море.

Там, где Великий Магистр предпочитал действовать проповедями, убеждением и в крайнем случае демонстрацией силы, стальные полки Минга или бесчисленные орды Кейты охотно лили кровь, свою и чужую. Уже не одно столетие они занимались в основном друг другом, вновь и вновь оспаривая границы. Орден смотрел на это со снисходительной усмешкой — пусть хоть перебьют друг друга, плакать никто не станет. Одно время Кейта попыталась обратить свои взоры на юг, в сторону Арделлы… В день, когда пришло известие о том, что шестнадцать отборных кейтианских орд почти полностью уничтожены войсками арделлитов, в Цитадели был устроен настоящий праздник.

Это было глупо. Командоры, цвет полководцев Ордена, прекрасно понимали, что в то время, пока их солдаты полируют свои и без того сияющие доспехи, там, в бескрайних степях и дремучих лесах Минга, в пустынях и горах Кейты, во влажных джунглях Арделлы, куются мечи. Оттачивается боевое мастерство — и рано или поздно взгляды тех, на кого Орден всегда поглядывал свысока, обратятся на запад.

Похоже, это время пришло.

Захотят ли эти люди, уже не одно поколение живущие в мире и относительном достатке, грудью встать на защиту своих домов, пойти на смерть и лишения? Устоят ли приграничные крепости, что строились многие сотни лет назад и с тех пор лишь время от времени подновлялись? Или мингские полки сметут эти ветхие укрепления и пройдут огнем и мечом по этим местам? По этим вот ухоженным, мирным домикам?

Шенк помотал головой, отгоняя тревожные мысли. Все-таки он простой темплар, у него в жизни совсем иная цель — нести справедливость. Конечно, если начнется война… нет, если появится хотя бы угроза начала войны, он, как и другие, будет отправлен Орденом туда, где будет более всего нужен.

Легран придержал коня, достал из вьюка свой слегка помятый плащ и накинул его на плечи. Хватит прятаться. Хватит ночевать в лесу, пробираться лесными тропами, избегать оживленных трактов. Чему быть — того не миновать. Вряд ли и сюда добрались известия о происшествии в Пенрите. А если и добрались — какое дело местным до какого-то там убитого торговца, да еще приезжего. Их здесь куда больше волнуют вещи вполне обыденные — виды на урожай, да не снизит ли Орден налоги и не увеличит ли Великий Магистр венчающую год полудекту праздников еще на один день, что случалось раз в несколько лет.

А вот и гостиница — большое, явно недавно побеленное здание с новой вывеской. Не слишком оригинально — здоровенный разноцветный петух среди языков пламени. Скорее всего заведение носит и соответствующее название. Щенк присмотрелся к уже плохо видимым в сумраке буквам… «Жареный петух». Что ж, этого он и ожидал. Остается надеяться, что курятину здесь готовить умеют.

Спешившись и накинув поводья на крюк у коновязи, темплар вошел в просторный зал гостиницы. Восхитительные запахи — горячего мяса, сдобы, вина и пива… все, что он успел порядком подзабыть за эти дни. Людей здесь было немало — неудивительно, в это время года тракты достаточно оживленны. В центре веселилась уже порядком подогретая выпивкой компания купцов. Судя по массивным серебряным и бронзовым бляхам — не самые последние люди в своем цехе. Чуть поодаль сидели люди поскромнее, наверняка местные, — зато Шенк мог голову дать на отсечение, что пиво в их кружках, налитое из той же бочки, что и поданное торговцам, обойдется им куда дешевле. Ежели гости заезжие намерены сорить деньгами, грешно отказать им в этом невинном удовольствии. А своих трактирщик не обидит — купцы ведь уедут, а ему здесь жить.

Чуть поодаль сидел одинокий монах — несмотря на то что посетителей хватало, никто не подсел к нему за столик, не решился нарушить размышления благочестивого брата. Невысокий, узкоплечий… в Орден приходят многие, одни сильны телом, другие — одним лишь духом. Кто-то ищет истину, а кого-то привлекает лишь относительно сытая и спокойная жизнь. Орден принимал всех. Те, кто покажет хорошие способности к языкам и наукам, станут слугами закона, а впоследствии — некоторые — и инквизиторами. Тем, кому дарованы сила и умение владеть оружием, станут воинами — не простыми солдатами, каковых в Ордене немало, а воинами-служителями, элитой. Все без исключения рыцари-командоры Ордена начинали свой путь именно так. Те, кого отметила Святая Сикста, пожаловав дар владеть Знаками, станут темпларами. А кого-то, возможно, ждет судьба фаталя, тайного убийцы, что призван приводить в исполнения те приговоры Ордена, которые сложно торжественно зачитать при большом стечении народа. Или экзекутора — для тех приговоров, которые можно придать гласности.

А есть и такие, кто не одарен с детства способностями, силой, статью… для них тоже находится дело. И они тоже получают право зваться орденскими братьями. И кто знает, что позвало этого монаха в путь. Может, приказ инквизитора, отправившего с ним какие-то важные бумаги в Сайлу. А может, отправится сей брат на закат, там сядет на корабль и поплывет на нем за море, неся слово Святой Сиксты невежественным дикарям, до сих пор не ведающим истинного Света.

Трое воинов вскочили со скамей, отдавая темплару воинский салют. Черные плащи… «Миротворцы». Шенк скользнул взглядом по вытянувшимся фигурам… да, с выправкой у них нелады. И животики, которые не скроешь под кольчугой, — признаки сытой, спокойной жизни. Он четко отсалютовал в ответ — но понимал, что хватило бы и простого кивка.

Навстречу Леграну степенно вышел человек, скорее всего хозяин гостиницы или, возможно, его старший помощник. Высокий, широкоплечий — на вид ему было не более сорока, в эти годы владеть процветающей гостиницей было немалым достижением. А следы процветания виднелись здесь повсюду — и столы были почти новыми, и еду путникам подавали не в грубых, занозистых мисках, а в глиняной посуде, да не простой, а с росписью — стало быть, не дешевой. Потолок выбелен, на полу чисто, а в окнах — настоящие стекла, никаких там бычьих пузырей. Мужчина окинул взглядом рыцаря, на мгновение задержавшись глазами на алом плаще, затем расплылся в улыбке.

— Рад приветствовать тебя в «Жареном петухе», господин темплар. Меня зовут Скойло, и я к вашим услугам. Чего желаете?

Имя показалось знакомым… определенно, он раньше его слышал, только вот где? Почему-то показалось важным вспомнить — бывает так, придет в голову какая-то мысль, и ведь не отделаешься от нее, так и будет досаждать, пока ответа не найдешь. Щенк порылся в памяти и, к своему собственному удивлению, вспомнил, как давно, несколько лет назад, Красноглазый Род в одной из бесед упоминал, что если кто во всех орденских землях и умеет по-настоящему правильно готовить молочного поросенка, так это старый Скойло из Телиншира. Только вот старым этот хозяин никак не казался.

— И я рад приветствовать и тебя, хозяин, и иных добрых жителей вашего местечка. А скажи, не родственник ли ты старому Скойло из Теленшира, что прославлен во всех уголках Ордена как непревзойденный мастер котла и сковороды?

Здоровяк чуть покраснел и улыбнулся еще шире.

— Благодарю на слове добром, темплар. Папенька уж года три как отошел от дел, старость — она ведь ко всем приходит. Да только мастерство свое он не хранил в сундуке. И я не посрамлю добрую славу родителя, угощу… век не забудешь, темплар.

В устах кого другого подобная фраза могла бы звучать довольно двусмысленно, но Шенк знал таких людей, как этот хозяин, — их гордость была в умении, в тех слухах, что медленно расползались по стране, а то и за ее пределы. И добрая слава была, пожалуй, ценнее золота, а потому и берегли ее так, как никогда не берегли бы запрятанный на черный день мешочек с монетами.

— Пошли кого-нибудь, хозяин, пусть за конем присмотрит.

— Будет исполнено, господин. А пока прошу вот сюда, лучший столик. Господин темплар предпочитает вино или отдаст должное элю? Эль у нас отменный, лучше во всей округе не сыщешь.

Буквально через считанные минуты расторопная служанка водрузила на стол перед Шенком запотевший — только что из погреба — кувшин с пивом. Пенная струя потекла в кружку, и темплар с наслаждением сделал первый глоток живительного напитка. А на столе тем временем появилось дымящееся жаркое, плошка, наполненная аккуратными, один к одному, солеными грибами. Хлеба здесь не подавали, его заменяла миска, наполненная мелкими, на один‑два укуса, пирожками, зато все они были с разной начинкой, свежие, горячие, распространяющие вокруг себя восхитительный аромат.

Люди, сидевшие за столами, косились в сторону темплара — кто с интересом, кто с уважением, а кто и с некоторой опаской. Последних — двоих диковатого вида мужиков, возле которых стояла уже пара опустевших кувшинов, — Легран мысленно отметил. Эта парочка не лучшим образом вписывалась в относительно уютную окружающую обстановку. Явно бандитские рожи, бороды, давно не встречавшиеся не то что с ножницами, а даже и с гребнем, у одного — шрам на щеке, застарелый, очевидно от ножевого удара. Они были при оружии — у одного на поясе висел тяжелый охотничий нож, рядом со вторым к скамье была прислонена небольшая секира. Одежда давно нуждалась в починке, к тому же была не первой свежести. Причин, по которым такого рода отребье могло опасаться темплара, было достаточно. Вряд ли эта парочка добывает средства к существованию, работая до седьмого пота на своих земельных наделах, — и Шенк мог бы поспорить, что их заскорузлые ладони куда больше знакомы с оружием, чем с плугом или косой.

Но мало ли на дорогах людей, не отличающихся мирным и благообразным видом? Не предъявлять же обвинение лишь на основании подозрений. Даже если на самом деле эти подозрения и истинны.

Позади раздалось осторожное покашливание. Шенк обернулся — возле стола стоял пухленький человек в дорогом плаще из хорошей ткани, изрядно расшитом серебряной нитью. Камзол — тоже дорогой, украшенный где можно и где нельзя золотым галуном — сидел на нем неважно, пухлое тело стремилось выбраться наружу из несколько узковатой одежки, а пуговицы грозили в любой момент с треском оторваться. Гладко выбритое лицо, седые, коротко стриженные волосы, пухлые, несколько безвольные губы… нельзя сказать, что в совокупности все это производило отталкивающее впечатление, но и особой симпатии тоже не вызывало. На груди человека висела массивная серебряная бляха, прямо-таки кричащая о том, что ее владелец — местный смотритель, лицо, уполномоченное Орденом следить за порядком в городке, собирать подати, вершить по мелочам суд. В общем, как любил говорить магистр Борох, осуществлять всю полноту власти.

— Приветствую тебя, темплар! — Голосок смотрителя был на удивление тонок и скрипуч, отнюдь не добавляя тем самым очарования своему хозяину.

— И тебе привет, добрый человек, — с некоторым сомнением в голосе ответил Шенк. Ясное дело, этот щеголь заявился сюда не просто так.

— Позволь составить тебе компанию, уважаемый темплар. — Толстячок расплылся в улыбке, демонстрируя редкую в его возрасте отменную белизну зубов.

Не дожидаясь приглашения, он плюхнулся на скамью напротив Шенка и щелкнул пальцами, подзывая служанку. Та появилась быстро, однако особого восторга от посетителя на ее лице видно не было.

— Вина. И имей в виду, Геда, хорошего вина… мне и господину темплару.

В первый момент юноша хотел было заметить, что, во-первых, вполне способен сам заплатить за свой ужин и, во-вторых, уже отдал предпочтение иному напитку. Но, подумав, смолчал… Орден настоятельно рекомендовал, если это не шло в противоречие с иными важными делами, прислушиваться к смотрителям.

Девушка вернулась быстро, выставив на стол — Шенк удивленно приподнял бровь — пыльную бутыль из темного, почти непрозрачного стекла и две стеклянные же чаши, вещи редкие и дорогие, не иначе как только для особых посетителей. Вне всякого сомнения, смотритель именно к таковым и относился. Забавно будет посмотреть, станет ли он платить за старое вино, стоившее немалых денег, — среди этой братии имелись и такие, кто считал, что управляемое им поселение прямо-таки обязано обеспечивать своего господина всем, что его душа пожелает. К подобным выходкам, вызывающим у простого люда неприязненное отношение к власти, Орден относился весьма прохладно.

— Твое здоровье, темплар. — Смотритель сделал небольшой глоток и отставил чашу в сторону. Шенк мысленно усмехнулся — видать, разговор будет серьезный и смотритель не намерен слишком уж обильно орошать беседу вином. Это говорило, безусловно, в его пользу.

— И твое тоже. — Он прикоснулся губами к краю чаши. Вино было хорошим, красное шедлийское, не менее чем десятилетней выдержки. Он причмокнул, проверяя свою память. Пожалуй, для виноградников Шедлии то был не лучший год… но для гостиницы в маленьком городке — выше всяких похвал.

— Меня зовут Урбин Граниль… я, как ты, конечно, догадался, смотритель Телиншира. — Последние слова толстячок сказал с явной гордостью. — Позволительно ли мне узнать имя уважаемого темплара?

На какое-то мгновение юноша задумался — а не было ли в этом простом вопросе подвоха? Может, слухи о происшествии в Пенрите докатились и сюда? А впрочем, какая разница… не тот это повод, чтобы начать стыдиться собственного имени.

— Шенк Легран, к твоим услугам.

— Приятно, очень приятно! Прости, уважаемый Легран…

— Я предпочитаю, когда меня зовут по имени.

— А, да… аналогично, друг мой, аналогично. В этих местах не так уж мало тех, кто происходит из рода Гранилей, и, признаться, каждый раз, когда кто-то произносит мою фамилию, я не уверен, что обращаются ко мне.

Выдав эту явно заранее заготовленную шутку, смотритель жизнерадостно захихикал. Приличия ради Шенк тоже улыбнулся уголками губ.

— М-да… так вот, друг мой Шенк, как я думаю, в наши края привела тебя рука самой Святой Сиксты.

Плохое начало. За таким вступлением обычно следует предложение какого-нибудь неприятного или опасного дельца. В том, что предложение последует, Шенк в общем-то и не сомневался, но после подобной прелюдии следовало ожидать чего-нибудь особо пакостного.

— В последнее время жизнь здесь стала весьма тяжелой, — продолжал тем временем Урбин, сцепив перед собой пухлые, унизанные перстнями пальцы. — Молитвы, что возносятся в храме ежедневно… да что там, можно сказать, ежечасно, конечно, приносят свои плоды, и все же именно сейчас мы отчаянно нуждаемся в помощи Ордена. Недавно мы даже послали в Бетлхайм — это большой город в четырех днях пути отсюда — гонца, с просьбой о помощи, но до его возвращения еще больше полудекты, да и сочтет ли нужным господин Уван-тил, смотритель Бетлхайма, эту помощь предоставить.

«Врешь, — равнодушно подумал Шенк, видя, как бегают маленькие глазки Граниля. — Если у тебя, мил друг, проблемы, то ты явно хочешь разобраться с ними, не обращаясь за подмогой к соседям. Так что никого и никуда ты не посылал, а если и посылал, то с тихим приказом не особенно и настаивать».

— А беда, нас постигшая, и впрямь… — Урбин старательно выдержал многозначительную паузу. — Хотя, разумеется, ничего такого, с чем не смог бы справиться столь могучий воин, как ты, друг мой темплар.

«А если заезжий рыцарь не справится, то его и не особо жалко, чужой все-таки, — мысленно вставил Легран. — И сейчас начнутся разговоры о высшем предназначении темпларов, о заботе Ордена…».

— Милостью Святой Сиксты, Орден не оставляет нас своим вниманием. И появление в Телиншире темплара есть, безусловно, добрый знак. Ибо всем известно, что…

— Прости, смотритель, но я был в пути весь день и порядком устал, — перебил его Шенк. — Может быть, мы перейдем к делу? Предупреждаю, я сейчас выполняю весьма важное поручение Ордена и вряд ли смогу отложить свою миссию.

— К делу так к делу, — кивнул Граниль. — В наших местах, друг мой Шенк, завелись разбойники. Караваны, что с охраной идут, не трогают — на купцов замахиваться себе дороже выйдет. Те ведь, известное дело, без охраны не ездят, да и сами воинского дела не чураются. Зато тех, кто в одиночку следует, эти ироды могут до нитки обобрать, последнее отнять. Насильничали не раз и не два, в основном на одиноких хуторах. Хозяина свяжут или чем тяжелым по голове огреют, а бабу его… да ладно бы одну только бабу, с нее не убудет, так ведь и девок портили, да еще в зрелость не вошедших. К кузнецу намедни заявились. Главарь — он платок на голове красный носит, прям лоскут от твоего плаща — деньги потребовал да меч, что мастер как раз ковал. Ну, кузнец-то наш, мужик здоровый, за молот схватился, так ему в ляжку болт арбалетный воткнули, теперь пластом лежит. Да и встанет ли — одной Сиксте известно, видать, болт тот кость перебил. Признаться, до смертоубийства дело не дошло, да только надолго ли?

Ничего особо нового смотритель Леграну не сообщил, любителей легкой наживы в лесах хватало всегда. Иногда попадались и свои, но чаще забредали шайки из Минга, иногда крупные, в несколько десятков человек. Орден по мере сил с этим боролся, но не гонять же из-за каждой шайки войска. А без хорошей облавы ловить разбойника в лесу — дело гиблое, уйдет.

— А как же «Миротворцы»? — поинтересовался Шенк, заранее зная, что услышит в ответ. И не ошибся.

— Да что с них взять? — развел руками Граниль, чуть было не смахнув со стола свою чашу. — Их тут терция всего. А разбойников тех… даже и не знаю сколько. Кузнец видел семерых, да не заметил, откуда стрела прилетела.

— Стало быть, по меньшей мере восемь, — задумчиво кивнул Легран, мысленно соглашаясь со смотрителем, что при таком раскладе и впрямь рассчитывать на «Миротворцев» не приходилось. Это ветераны из «Стального кулака» могли бы пойти впятером против десятка бандитов… да и против двух десятков, пожалуй, тоже. А эти, местные, порядком обленившиеся, горе-солдаты под арбалетные болты не полезут. Ни за славу, ни за деньги, ни во имя долга. Особенно во имя долга.

Означает ли это, что он, Легран, полезет? Идея не казалось очень уж привлекательной.

— Третьего дня, — продолжал рассказывать Урбин, голос его стал нарочито скорбным, еще немного, и смотритель пустит слезу, — к хуторянину одному наведались. Он, видать, добро свое защищать кинулся, да какие из нас воины, темплар. Голову проломили — спасибо хоть, что жив остался. Что смогли, забрали да дом его сожгли. И дочку его с собой увели — а ей только по весне двенадцать исполнилось. Девчонку не видели с тех пор. Мать… с ума баба сходит, сам понимаешь.

Шенк стиснул зубы. Еще несколько мгновений назад он был вполне готов послать смотрителя вместе с его проблемами куда подальше — его дело не терпело отлагательства, Орден должен услышать последние слова Франа, и как можно быстрее. В конце концов, если вылавливать всех лиходеев на своем пути, то он не доберется до Сайлы и к первому снегу. Пусть Граниль бьет тревогу, пусть шлет гонцов — своя рубашка ближе к телу, это понятно, но все же соседи, хотя бы и не сразу, откликнутся, пришлют часть своих гарнизонов. А три-четыре десятка «Миротворцев» шайку эту отловят наверняка либо запугают так, что те оставят здешние места надолго, если не навсегда. Но вот девочка… если подонки увели ее в свой лагерь, доживет ли она до прихода помощи?

И сможет ли он продолжать называть себя темпларом, если сейчас уедет отсюда, даже не попытавшись вызволить несчастную девочку из грязных лап негодяев? Риторический вопрос, он уже понял, что сделает все, что сможет. А понадобится — и даже больше. В конце концов, в этом суть темплара. Защищать невиновных. Наказывать преступников. Устанавливать справедливость.

— Значит, так, Урбин. — Коротким жестом темплар остановил рассказ смотрителя, решив, что услышал более чем достаточно. — Завтра, как рассветет, пойдем искать лиходеев. Все твои «Миротворцы» пойдут со мной.

— Но…

— Все, Урбин. Все пятеро. Я имею на это право, ты знаешь. И мне понадобится человек пять-шесть мужиков посноровистее, что окрестности хорошо знают. Охотников, скажем. И обязательно с луками. Найдутся такие?

— Найдутся, — мрачно ответил смотритель, явно не испытывая восторга от условий Леграна.

Шенк усмехнулся. Мысленно, ибо на лице не дрогнул ни один мускул. Этот надутый индюк, видать, думал, что рыцарь Света на белом коне сам, в одиночку, развеет в пух и прах бандитскую шайку, а темплар, досада-то какая, так обманул его ожидания. «Миротворцы» — ладно, они солдаты, существа подневольные, да и темплар Ордена и в самом деле имел полное право потребовать от них временного подчинения. А вот мужиков придется уговаривать — а скорее деньги пообещать, за просто так мало кто из мирных селян захочет шкурой рисковать.

И это, если подумать, тоже для Ордена не очень хорошо. Те же венги, к примеру… посмей кто-то обидеть их соседа, всем селением за топоры возьмутся, месть кровную объявят — и не успокоятся, пока не поймают да не накажут примерно обидчика. В тех краях старый закон «око за око» блюдется исправно. А здесь… одному ногу прострелили, другому череп проломили, девчонку вон в лес увели… а селяне сидят и ждут, когда ж им помощь придет. Собралось бы с полсотни тех, кто покрепче — лук да копье охотничье, почитай, в каждом втором доме, кое-где и арбалеты имеются, да и железа старого, мечей да кинжалов, всегда найти можно. Мигом бы всю шайку на деревьях перевешали. Так нет же… ждут, пока за них Орден дело сделает.

Ну что ж, значит, так тому и быть.

— Пусть завтра перед самым рассветом сюда приходят. И еще… передай терцу, смотритель… хоть один будет пьян, не миновать ему плетей. Да и не только ему. Оружие, кольчуги — чтобы все исправно было, проверю.

— Хорошо, темплар, все будет по твоему слову, — кивнул вконец расстроенный Граниль. — Теперь же разреши откланяться. Время позднее… а мне еще спутников тебе подобрать надо.

В последней фразе прозвучала не слишком тщательно скрытая издевка — жалкая попытка отыграться хотя бы так, словами. Мол, вижу я, каков ты герой, темплар, хочешь толпу вокруг себя собрать, животами крестьян от стрел разбойничьих прикрыться. Насмешку Шенк пропустил мимо ушей, но доброжелательной улыбки смотрителю на прощание не подарил. Ежели человек глуп — то с этим ничего не сделаешь. Ясно ведь, что в одиночку на арбалет идти — верный способ и дела не сделать, и к Свету преждевременно отправиться. Лишь в книгах — не в хрониках, что делу Света полезны и Орденом приветствуются, а в тех, что для развлечения богатых бездельников пишутся, — герои лезут на рожон, не ведая страха и не помня об осторожности, да при этом еще в победителях оказываются.

Он с сожалением посмотрел на миску с остывшим мясом, прихватил кусок ложкой, прожевал — даже сейчас, утратив жар очага, оно оставалось отменно вкусным. Шенк оглядел зал — вроде бы и недолго беседовал он со смотрителем, а людей порядком поубавилось. Ушел монах — читать, видимо, вечернюю молитву да на боковую отправляться. Исчезли подозрительные типы — а не из той ли шайки они? А что, вполне вероятно… Шенк попытался вспомнить, когда ушли эти двое — до того, как они с Гранилем заговорили о деле, или после? Увы, память отказалась давать подсказку.

Трое «Миротворцев» тоже ушли — вроде бы сразу, как только здесь смотритель объявился. Ну что ж, этим ребятам теперь бы головы как следует проветрить, чтобы хмель начисто выдуло.

Он допил уже согревшееся пиво, подозвал служанку, бросил на стол пару серебряных монет, мысленно отметив, что последняя мелкая месть смотрителю все же удалась — платить за вино пришлось темплару. Дождался пригоршни медяков, подвинул пару из них к девушке, за что был вознагражден благодарной улыбкой. А затем отправился в отведенную ему комнату.

До рассвета еще было достаточно времени, чтобы немного поспать. День предстоящий обещал быть нелегким.

Шенк оглядел переминающихся с ног на ногу мужиков, затем его взгляд пробежал по чуть более стройному ряду солдат. Хотелось одновременно ругаться, смеяться и плакать. Охотников было всего четверо — и если это лучшие, то каковы ж тогда худшие? Одежка старая, луки, видать, еще дедовы… Это только вино от возраста лучше становится, да и то лишь до определенных пределов.

Он подошел к одному из «Миротворцев», одним резким, стремительным движением выдернул меч у того из ножен. Явно склонный к полноте «вояка» даже рукой шевельнуть не успел, как оказался обезоружен. Легран провел пальцем по лезвию, затем с размаха рубанул мечом по стоящей рядом колоде — клинок оставил в дереве не слишком глубокую зарубку.

— Вы что, на прогулку собрались? — прошипел он. — Да с этими железками вы и корову не испугаете.

Девять человек, составлявших на данный момент его маленькую армию, молчали, уставившись в землю. В воздухе витал тяжелый кисловатый запах — по меньшей мере двое, решив, видимо, что их гонят на верную смерть, сочли нужным принять для храбрости глоточек-другой винца… а скорее даже не глоточек, а кружечку-другую. Излечиться, так сказать, от страха. Имей Шенк выбор, этих «подлечившихся» он бы отправил сначала на конюшню, для приема доброй порции моченых вожжей, а затем по домам — проку от них будет немного.

Хотя, признаться, и от остальных его не больше.

— Значит, так… — Шенк выдержал паузу, еще раз осматривая войско и размышляя, есть ли тут хоть один, на кого можно положиться. — Округу хорошо знаете?

Мужики разом загомонили, поясняя, что округа-то известна, живут здесь с рождения, каждый камешек знают, — в общем, если их послушать, то проводниками темплар обзавелся самыми лучшими. Сумеют ли эти проводники, если потребуется, лук натянуть да попасть из него хотя бы в сарай — это отдельный разговор.

— Теперь подумайте — будь вы на месте разбойников, где бы лагерь разбили?

Гомон начался с новой силой. Каждый из охотников отстаивал собственный выбор, доказывая, что когда-то давно примеченное им местечко и есть то единственное, которое нужно. Наверное, они могли бы спорить до бесконечности, но один из солдат, кряжистый, хотя и уже изрядно оплывший, с маленькой серебряной эмблемой терца, вдруг поднял руку, призывая к тишине, а затем, когда все взгляды обратились в его сторону, сказал. Веско сказал — как отрезал:

— Они у Норы Отшельника обосновались. Самое то место.

Некоторое время мужики переглядывались, затем один из них пожал плечами:

— А чё, верно! Местечко там самое что ни на есть укромное.

— И то! — поддержал его другой, с жиденькой бороденкой и рано вылезшими волосами на макушке. — Пещеры там, знамо дело, большие, есть где добро запрятать. Тако же и водица есть недалече.

Еще один почесал пятерней затылок, затем солидно кивнул

— Могет быть, и так. Да и с лошадьми туда соваться толку не будет… ежели тропу правильную не знать. Почитай что крепость у них…

Шенку понадобился добрый час, чтобы вытрясти из мужиков все, что им было известно. Выспрашивать пришлось на ходу — откладывать облаву смысла не было, и десять бойцов, из которых воином, не лукавя, можно было назвать только одного, двинулись в сторону леса. Коня Легран оставил — у солдат, разумеется, лошади были, а вот охотники заявились к месту сбора пешими.

В общем, жил тут один отшельник. Жил давно, еще во времена дедов нынешних ополченцев. Старик был тихий, никого особо не задевал, обитал себе в пещере да молитвы Святой Сиксте возносил. А может, и не ей — кто сейчас, спустя столько лет, разберет… да и никого это особо не волновало. Если человек зла никому не делает, то и его обижать грех. Отшельник наведывался в городок пару раз за декту, покупая на несколько медяков немудреной еды — хлеба, сыра. Иногда — одежонку какую попроще. Богатым его не считали, а по прошествии нескольких лет так и вовсе нашлись сердобольные, что мальчишек пошустрее отправляли туда, к его пещере, — гостинца какого деду передать.

Однажды мальчишка принес гостинец обратно… умер старик. Хоронили его чуть не всем городком. Поговаривали, что правивший в те времена смотритель даже прошение в Цитадель отправил, что, мол, к лику Святых бы старика причислить. Да только в Ордене об отшельнике этом ничего не знали о делах его не слыхали, а потому и на прошение внимания не обратили.

А здесь с той поры повелось называть несколько пещер на склоне невысокой горы Норой Отшельника.

— Бывал я там, — ворчал терц, смахивая со лба капли пота. Давно, видать, не приходилось ему ходить пешком дальше, чем от дома до таверны и обратно. — Место и впрямь за крепость сойти может. Лес там, правда, густой — зато на дерево влезть можно, угрозу загодя увидеть. И лошади тоже… к самой пещере нипочем не подойдут, придется их внизу, у подножия оставлять, а дальше на своих двоих топать. Да и до подножия добраться не просто, чаща там непролазная, а тропы неприметные, мало кто о них знает.

Последние слова он выговорил с явной ненавистью.

— А самое главное, пещера там очень уж хитрая, — продолжил он, сделав добрый глоток из походной фляги и протягивая ее Шенку. Тот не отказался, втайне подозревая, что там вино, и уже намереваясь выразить «Миротворцу» свое неудовольствие. Но во фляге оказалась простая вода, и Легран подумал, что этот опустившийся вояка все же не растерял еще остатков былой дисциплины.

— Чем хитрая?

— Ежели костер у самой пещеры разложить, — объяснил терц, — весь дым внутрь пойдет. Куда он там девается — не скажу, не знаю. Но наружу ему выхода нет. Стало быть, ежели душегубцы и впрямь там лагерь разбили, могут они костер жечь сколько угодно — издалека никто не заметит.

— Да уж, неплохое местечко.

— Угу… и тропа, что к пещере ведет, тоже… неплохая. Узкая, извилистая. Кто по ней пойдет — как на ладони будет.

Намек был ясен. Никто из них добровольно под стрелу не полезет. Темплар это понимал прекрасно, как понимал и то, что первому идти придется все-таки ему. И даже не потому только, что он — рыцарь Света и должен всех вести за собой, искоренять зло. Просто у него доспехи, и весьма неплохие. Если арбалеты у разбойников охотничьи, да еще желательно изношенные, тогда у Шенка есть неплохие шансы на то, что кованые пластины уберегут его от тяжелого болта, который кольчугу обычного «Миротворца» прошьет и не заметит. Ну а если арбалет серьезный… тогда его сможет защитить лишь слепая удача. Или Знак Силы.

Без необходимости пускать в дело Знаки не хотелось — но по зрелом размышлении Шенк пришел к выводу, что иначе ничего не выйдет. Слишком опасно. Если рассказ терца соответствовал истине, то на этой тропе пара-тройка стрелков способны остановить небольшую армию. У темплара неплохие доспехи, но до колдовской брони демонов Ши-Латара им далеко. Эту броню Шенк видел, магистр Борох как-то раз привел юных послушников в один из тайных залов Цитадели и показал древние латы, что носили создания Тьмы, приспешники Ши-Латара и Проклятой Арианис. Если верить старым записям, демоны Тьмы без этой брони даже не могли выйти из подземелий к солнцу, истинный Свет, борясь с Тьмой, превращал их тела в камень.

Лес становился все гуще. Охотникам следовало отдать должное — сам Шенк ни за что бы не нашел тропы… да и была ли она на самом деле? Просто череда проходов сквозь густые кусты. Была еще одна тропа — пошире, там и конь пройдет, но она была куда длиннее. А так они шли почти что напрямик.

— Ты, смотрю, тоже эти места хорошо знаешь? — спросил он терца.

— Знаю, — подтвердил тот, продираясь сквозь малинник и поминая в весьма нелицеприятных выражениях Святую Сиксту. Указывать терцу, что подобные выражения есть святотатство, Шенк не стал, для этого найдется и другое, более подходящее время. — Я ведь, темплар, здесь уж лет двадцать служу. И охотой баловаться приходилось, да и так… то ребенок какой в лесу заблудится, то еще что.

— Не скучно здесь?

— Скучно, темплар, — усмехнулся воин. — Чё лыбишься? Знаю я, как вы, рыцари, на «Миротворцев» смотрите. Дескать, лентяи, пьяницы, трусы?

— А не так?

— Да так-то оно так, только не все ж такие. Я, темплар, уж сколько просил меня в другой полк перевести, на границу… да только зря все. А сейчас уж и не прошу больше, стар стал, ленив. Брюшко вот выросло, опять-таки баба в деревне есть да детишки… двое уж. Так что прав ты, наверное, темплар.

— А здесь как оказался?

Терц отвернулся, уставился себе под ноги.

— Как попал, так и попал, темплар, — глухо обронил он. — Было за что.

Довольно долго они пробирались сквозь кустарник молча. Затем шедший впереди охотник остановился, поднял руку. Затем повернулся к Леграну:

— Мы на месте, господин. Вона, за теми деревьями, в аккурат тропа и начинается, что к Норе ведет. Токмо ты уж прости, старшой… но я туда вперед не полезу. Ты человек заезжий, пришел-ушел, а мне жену кормить да мать-старуху,

— Хорошо, — кивнул рыцарь. — По тропе пойду я.

— А может… это… давай я пойду, — вдруг буркнул терц, доставая из ножен меч. — Мало ли что… ты ж, это… стало быть, ежели со мной что, так вы уж… ну, знать будете, где эти собаки засели.

Шенк видел, с каким трудом даются слова ветерану. Да, пожалуй, этого обрюзгшего, растолстевшего, привыкшего к мирной семейной жизни человека и впрямь можно было назвать ветераном. Видать, не все, что отличает воина от смерда, умерло в его душе. Осталась и гордость, и честь…

— Нет, солдат, — глядя ему прямо в глаза, сказал Легран. — Риск здесь не требуется и собою жертвовать — тоже. Я ж темплар, ты не забыл? Услышите звук боя там, наверху, — бегите на помощь, стрелять по тропе я им не дам, обещаю.

— Ты только знак подай! А мы вмиг, мы сразу… — зашумели явно обрадованные мужики, да и солдаты чуть повеселели.

На самом деле обольщаться не стоило. Восемь по меньшей мере бандитов — это немало. К тому же они знают, что терять им нечего, с этой братией разговор в орденских землях всегда был короток — петлю на шею и на ближайшую толстую ветку. Чтобы другим неповадно было.

Шенк поднял руки над головой, привычно воззвал к Сиксте — Знак, который он собирался вызвать, был не из простых, и помощь Святой была бы очень кстати. На самом деле темплар даже не был уверен, что у него получится, — лишь один из тайных даров Сиксты Ордену превосходил по сложности Знак Укрытия… но о нем, самом сложном и самом опасном, старались и вовсе не вспоминать, будто и не было такого. Считалось, что магистр-наставник определяет, когда послушнику, что намерен получить алый плащ, следует начать изучение того или иного Знака. Шенк знал, что это не так — все гораздо сложнее. Не человек выбирает Знак — наоборот, кажется, что сам Знак выбирает, будет ли он подчиняться рыцарю Света. И те, кого дар Сиксты счел недостойными, уходили из Цитадели, унося с собой кто три Знака, кто пять. Шенк владел всеми семью… вернее, даже восемью, если считать Бесполезный, об истинном предназначении которого не знал никто в Цитадели, да вот только при воспоминании о том единственном случае, когда он, тренировки ради, воспользовался Знаком Последней Надежды, до сих пор идет мороз по коже.

У него все получилось. Тугие струи серого вихря оплели фигуру в блестящих латах и опали. Теперь на том месте, где еще несколькими мгновениями ранее стоял рыцарь, виднелось лишь нечто похожее на сгусток тумана. Вот это серое облачко дернулось и поплыло к тропе.

Впечатление было обманчивым. Человек не мог превратиться в столб дыма, как не мог превратиться и в волка, и в птицу, и в рыбу. Все рассказы о людях-зверях были лишь досужими вымыслами, во всяком случае, Ордену, скрупулезно проверявшему все подобные слухи, так и не удалось обнаружить ни одного настоящего оборотня. И то, что своим спутником он сейчас представлялся туманным облачком, ничуть не защитило бы Шенка от тяжелой стрелы. Другое дело, что попасть в него сейчас было очень сложно — даже если бы кто-то из разбойников и углядел опасность в бесшумно плывущем по тропе дымном сгустке и разрядил в него свой арбалет, он наверняка промахнулся бы, обманутый собственным зрением.

Но и самому Шенку приходилось нелегко. Весь лес вокруг него разом утратил сочный зеленый цвет, превратившись в серую муть, в которой лишь с трудом можно было различить стволы деревьев. Приходилось буквально ощупывать дорогу, иногда даже наклоняясь к земле, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. А потому двигался вперед он очень медленно, надеясь лишь на то, что времени действия Знака хватит на восхождение по этой проклятой тропе.

Шаг, еще шаг… Доспехи лязгают о камень, но звук этот не слышит никто — серое марево гасит все, и потому кажется, что облачко плывет по тропе совершенно бесшумно. Даже если Шенк сейчас споткнется, упадет, покатится вниз со скалы — этого никто не услышит. Просто иссякнет сила Знака, развеется морок — и глазам его спутников явится изломанное тело в продавленных латах.

Шаг, еще шаг… время на исходе. Мир еще не обрел краски, но стал чуточку отчетливее — верный признак того, что осталось совсем немного. На сколько шагов еще можно растянуть силу Знака? Пять, десять? Темплар извлек из ножен меч — может статься, что мгновение, сбереженное сейчас, подарит ему лишний шанс в бою.

Серый морок исчез сразу, резко — и вернулись цвета, громом ударило по ушам щебетанье птиц, скрежет железныхсапог, крошащих камень. Легран замер, выставив перед собой меч и готовясь в любой момент встретить опасность отточенной сталью. Медленно огляделся — никто не спешил атаковать его.

Они нашли то место, что искали. Темный провал Норы Отшельника… у самого входа — давно погасший костер. Три старых, истрепанных временем палатки — две большие, установленные на террасе, на краю которой стоял Легран, одна, поменьше, разбита уже в самой пещере. Наверняка там обитал главарь. Он и сейчас был возле палатки — все в том же красном платке на голове, как смотритель и рассказывал. И его приятели были здесь же — у палаток, и у кострища, и еще в стороне — там, где прямо из скалы била тонкая, хрустально-чистая струйка источника…

Темплар медленно вложил клинок в ножны — драться здесь было не с кем. Бандиты, видимо, были не в силах вступать в схватку. И сил этих у них, похоже, уже не будет. Никогда.

Терц перевернул очередного разбойника — и отвернулся. Да и у самого Шенка комок подкатил к горлу при виде сизого кома кишок, выпавших из вспоротого живота. Остальные разбойники выглядели немногим лучше — такое впечатление, что здесь поработала стая тигров… если бы они в этих местах встречались.

— Эй, сюда! — заорал один из охотников, только что заглянувший в палатку предводителя шайки, и тут же согнулся в три погибели, извергая на камни все, что было съедено и выпито за последнее время.

Темплар бросился к палатке — картина, представшая перед ним, чуть было не заставила его присоединиться к слабому желудком охотнику. В нос ударил тяжелый запах — крови, перегара, грязи, пота.

Девочка — если ей и исполнилось двенадцать, то поверить в это довольно сложно, выглядела она еще моложе — была в ужасном состоянии. Похоже, ею воспользовались один за другим все бандиты, и, возможно, не по одному разу. Как она выжила… это было, наверное, настоящим чудом. Сдерживая рвотные позывы, темплар опустился на колени возле лежащей в багровой луже девчушки, рука привычно нарисовала в воздухе сложную фигуру, губы прошептали нужные слова, вызывая Знак Исцеления. Малышке нужна настоящая целительница, нужны травы и сложные снадобья… но то, что возможно, он сделает и сейчас. Закроет кровотечение, придаст ей силы — совсем немного, лишь бы дотянула до города.

Из пальцев полилось белое сияние — слабенькое, еле видимое в солнечных лучах. Но это сияние было самым сильным из известных средств заживления ран — прямо на глазах затягивались глубокие порезы, оставляя вместо себя лишь свежие розовые шрамы. Ребенка не просто насиловали, над ней еще и издевались — кололи ножами, били. Малышка слабо застонала, дернулась — и тут же замерла под тяжестью руки темплара. Прошла минута. Свечение угасло, лицо девочки чуть посветлело, зубы разжались, выпуская прокушенную губу, дыхание стало ровнее.

Шенк встал, чуть пошатываясь, — Знак приносил излечение раненому, но отбирал массу сил.

— Звери… — послышался рядом шепот терца.

— Она сейчас спит, — ответил Шенк, голос был хриплым, он все же вложил в Знак слишком много сил, но иначе девочка могла умереть. — Ее надо отнести в город. Хорошая лекарка там найдется?

— Как не найтись… и не одна даже.

— Ей нужна лучшая. Надо сделать носилки, и нести ее надо очень осторожно, очень.

— Уже делают, — кивнул терц, а затем, почему-то понизив голос, спросил: — Как думаешь, темплар, кто их… так?

Тот в ответ только пожал плечами: — Присмотри за ней, ладно?

Легран вышел из пещеры, с силой втянул в себя уже становящийся жарким воздух, и все же он показался рыцарю восхитительно свежим после тяжелого смрада, которым была наполнена палатка. Двое охотников обстругивали длинные шесты, третий быстро сшивал толстым кожаным шнурком два жестких одеяла, без которого ни один охотник в лес не пойдет, Даже летом — мало ли где придется ночевать. Сейчас эти одеяла должны были послужить в качестве носилок.

Солдаты и еще один, четвертый, охотник осматривали тела сваленные в палатках вещи. Вот солдат извлек на свет длинный меч…

— Эй, а вот этот клинок как раз у нашего кузнеца и забрали. Это ж его клеймо!

С точки зрения Шенка тела бандитов были куда интереснее, чем все подобные находки, вместе взятые. И даже не страшные раны, им нанесенные… важнее было другое. Легран не мог назвать себя особо опытным бойцом, но из присутствующих он лучше всех был знаком с воинской наукой. Может, именно поэтому ему бросилось в глаза то, что осталось не замеченным для остальных.

Ни один из бандитов не успел оказать серьезного сопротивления тому, что их убило. Всего покойников было десять — больше, чем ожидалось… и лишь возле троих валялось оружие, так и не успевшее обагриться кровью. Темплар неторопливо шел от одного трупа к другому, мысленно восстанавливая цепь событий, которые привели к преждевременному, но вполне справедливому концу весь этот сброд. Четверо были убиты ударами в спину — видимо, на них напали поочередно и никто из них не успел даже вскрикнуть. Остальных смерть застала в разных местах и в разных позах.

И еще… почти все удары принесли смерть быструю и легкую — кроме одного, того, что вспорол брюхо главарю, носившему красный платок на голове. Он умирал медленно и мучительно…

— Надо возвращаться, — буркнул терц, подходя к Леграну. — Носилки готовы, мои парни понесут девчонку. Будут меняться…

— Надо кого-то оставить здесь, — задумчиво протянул Шенк. — Или даже двоих… трупы надо закопать, да и добра награбленного здесь немало, смотритель пришлет людей. Глядишь, и хозяева отыщутся.

— Шутишь, темплар? — Ветеран поднял на рыцаря глаза, в которых смешивалось недоумение и насмешка. — Думаешь, кто-то в здравом уме согласится тут остаться? Я не знаю, что за тварь прикончила этих ублюдков, я ей даже благодарен и все такое, но ей явно нравилось убивать. Скажешь, она не вернется?

— Не знаю… — Шенк мог бы с полной уверенностью сказать, что «тварь», перебившая разбойников, не станет сюда возвращаться. Во всяком случае, с целью убить еще кого-нибудь. Но он промолчал, так как, сказав что-то одно, следовало говорить и обо всем остальном. — Не оставлять же барахло без присмотра.

— Что ему сделается? — Терц смачно сплюнул. — Что ж, старшой… хочешь, можешь попробовать их уговорить. А мы двинулись домой. Девчонка-то чуть жива, успеть бы донести. Одного вперед пошлю, пусть лекарку подымает, чтобы травы свои готовила, а мы с парнями потащим кроху.

Весьма вероятно, что за годы спокойной жизни командир «Миротворцев» и растратил умение владеть оружием или мудро командовать солдатами, если вообще когда-то их имел. Но вот некоторой житейской мудрости у него было не отнять. Он оказался прав — никто из охотников не согласился остаться среди десятка разодранных тел, чтобы дождаться людей Граниля. Не помогли ни просьбы, ни попытка отдать приказ. Мужики лишь качали головами — а в глазах явственно читалось, что ты, мол, господин заезжий, раз такой умный, то сам здесь и сиди.

Можно было сделать и так… но это означало потерю еще одного дня, а такой роскоши Шенк не мог и не хотел себе позволить. Его звала дорога.

Да и правы они были в чем-то. Сейчас у рыцаря не было власти над мужиками. Дело сделано, шайка перемерла, пусть и без вмешательства «алого плаща», девчонка спасена… ну или почти спасена, осталось только вовремя успеть к лекарке, которая — если и впрямь хороша в своем деле — куда больше может сделать для малышки, чем Шенк. Велика сила правильно подобранных трав. В общем, то, ради чего смотритель то ли волею своею, то ли обещанием мзды заставил мужиков следовать за темпларом, уже сделано, а ни на что иное они не подряжались.

— Ладно, — махнул он рукой. — Подозреваю, что смотритель будет недоволен…

Тихое бурчание, донесшееся со стороны мужиков, ясно давало понять, куда смотритель может засунуть свое неудовольствие.

Обратная дорога заняла куда больше времени, чем путь к Норе Отшельника. Лес и без того был густым, а для людей, вынужденных тащить носилки с бесчувственной девочкой, местами и вовсе казался непроходимым. Пару раз пришлось пускать в ход мечи, чтобы прорубить через кусты относительно свободный проход. Эту работу на себя взяли, конечно, солдаты — тяжелый меч рыцаря не слишком хорошо подходил для рубки веток, хотя и был куда лучше заточен. Но в конце концов лес остался позади, а навстречу, из городка, уже бежали люди. И впереди всех — немолодая уже женщина, с волосами, тронутыми сединой. Мать… Она рухнула на колени возле носилок, и Шенку пришлось держать вырывающуюся женщину с безумными глазами — нельзя было сейчас беспокоить ребенка, никак нельзя.

Пожалуй, сюда собралась по меньшей мере половина города. Отовсюду слышались приветственные возгласы, солдаты и охотники, сменявшиеся у носилок, приосанились — еще утром они шли в лес как на верную смерть, понурившись, вздрагивая от каждого случайного звука. Теперь же все они чувствовали себя героями… и пусть через несколько дней пойдут по городу шуточки, что герои эти, мол, только против покойников воевать горазды — не важно. Зато сейчас они — настоящие воины, сумевшие вырвать пленницу из грязных лап бандитов. Животы втянулись, в руках, несколько картинно, оружие, взгляд орлиный, шаг четкий.

Глядя на своих спутников, темплар улыбнулся. Что ж, все хорошо, что хорошо кончается. Встреться они с живыми бандитами — кто знает, все ли сумели бы вернуться целыми и невредимыми. Десять негодяев, знающих, что даже если сложат оружие, конец все равно будет один, — это немалая сила. Такие редко падают на колени, чтобы вымолить себе пощаду. Граниль жестом попросил Шенка отойти в сторону и, понизив голос, поинтересовался:

— Этот парень, которого вы вперед послали, говорит, что драки не было. Верно?

— Так и есть, смотритель, — кивнул темплар, прекрасно понимая, о чем пойдет разговор. — Когда мы пришли, они все были мертвы.

— И еще солдат сказал, что смерть их была странной, так?

— Похоже, что тот, кто нас опередил, имел весьма длинные когти, — осторожно сказал рыцарь. — Но может оказаться, что это было оружие. Мне уже приходилось видеть нечто подобное… что-то вроде перчатки, но каждый палец заканчивается недлинным железным клинком, похожим на коготь. В умелых руках — вещь страшная. Их делают в восточных областях Кейты.

— Кейта? — недоверчиво хмыкнул Граниль, и лицо его приобрело несколько озабоченное выражение. — И что тут делать кейтианцам? Лазутчик?

Шенк мысленно поздравил себя с «удачным» объяснением. Он не лгал… вернее, он просто говорил не всю правду, умалчивая о том, в чем был совершенно уверен. А так — ну да, были в Кейте умельцы драться такими вот боевыми перчатками. Только вот и в самом деле нечего было в этих местах им делать. Лазутчиков, присланных в орденские земли из сопредельных стран, хватало во все времена — как и служителей Ордена, что отправлялись в ту же Кейту или Минг с точно такими же целями — высматривать, выведывать и вынюхивать. Без них, лазутчиков, — никак.

Только вот перчатки-когти, о которых Шенк поведал обеспокоенному смотрителю, были оружием редким, и вряд ли лазутчик воспользовался бы им. Проще взять с собой обычный нож — ежели хочешь выглядеть простолюдином, или меч.

— Не знаю, смотритель, не знаю. Может, и лазутчик… — Шенк сделал серьезное лицо и придал голосу нужный тембр. — Но даже если и так, сомневаюсь, что он задержится в этих местах. А я обещаю, что Великий Магистр узнает о том, что здесь произошло. И ваша роль в этом деле, уважаемый Граниль, не останется незамеченной.

Вроде бы и правда прозвучала — и в то же время фразы содержали в себе изрядную толику двусмысленностей. Не то чтобы темплар патологически не способен был на ложь — пусть он и понимал, что ложь есть грех, но и в святые не записывался. И все же старался избегать явного и прямого обмана. Великий Магистр и впрямь узнает о событиях в Телиншире,

Шенку в любом случае пришлось бы писать подробный рапорт, и умалчивать о событиях этого дня он не собирался. И наверняка роль Урбина Граниля во всей этой истории будет отмечена. Только вот вряд ли именно так, как о том думает господин смотритель… смотри ж ты, лицо расплылось в улыбке, того и гляди ручонки потирать начнет в предвкушении какой-нибудь награды из Цитадели или иной милости. Некоторым надеждам в этом мире не суждено оправдаться, скорее кое-кому очень не понравится тот факт, что Граниль, вместо того чтобы после первого же грабежа собрать людей и извести шайку под корень, стал ждать оказии, дабы привлечь к этой работе проезжих.

Вечерело. Солнце уже опустилось совсем низко к горизонту, касаясь краем верхушек деревьев и заливая облака неспокойным багровым светом. Народ постепенно расходился, шумно обсуждая взбудоражившее весь город событие, носилки с девочкой уже унесли, и сейчас возле нее наверняка хлопочет местная знахарка, потчуя малышку отварами… а может, и капелькой лечебной магии, на которую стоит закрыть глаза.

Шенку вдруг расхотелось снова отправляться в гостиницу. Хватит, переночевали… конь славно отдохнул, и пора в дорогу. А что на ночь глядя, так кому какое дело, как намерен поступить «алый плащ»? У него — своя дорога.

Ощущение упершегося в спину взгляда, появившееся сразу, как только Шенк покинул Телиншир, не проходило и ночью, и весь следующий день. Поначалу оно заставляло темплара оглядываться, потом он смирился с ним и следил лишь за дорогой. Расставшись с необходимостью пробираться лесом, он выбрался на тракт — здесь дорога была достаточно широкой, и даже в кромешной тьме всаднику не угрожало вылететь из седла, получив удар по лицу от невидимой упругой ветки. А потому Гром неспешно трусил шагом всю ночь, и к рассвету они уже находились в добрых четырех десятках лиг от городка.

С восходом солнца на пути стали попадаться другие путники, направлявшиеся по своим делам, — кто в одном с темпларом направлении, кто навстречу ему. Одни приветствовали рыцаря Ордена, другие провожали хмурыми взглядами. Кто-то предлагал составить компанию, преследуя в первую очередь собственные корыстные интересы — иметь спутником темплара означало по меньшей мере весьма весомую защиту от любых лихих людей. Мало кто рискнет напасть на «алого плаща», и не только по причине страха перед Орденом, но еще и потому, что о воинском умении темпларов слагались легенды. Шенк мог бы немало порассказать о том, сколько в тех легендах было правды и сколько красивого вымысла… Он прекрасно знал, что среди ветеранов «Стального кулака» или «Детей Галантора», что провели годы, совершенствуя свое умение владеть мечом во вполне реальных схватках, найдется немало таких, что заткнут его за пояс и по части фехтования, и в умении владеть копьем, секирой или арбалетом. О луке вообще речь не шла, искусство стрельбы из лука с самого начала не было сильной стороной Леграна, что вызывало некоторую печаль в глазах учителей и снисходительные улыбки на лицах более умелых послушников, проходивших обучение вместе с ним.

Но молва все-таки шла, и отказываться от напрасно приписываемых достоинств никто из темпларов не собирался. Иногда подобные слухи идут на пользу, заставляя искателей легкой наживы присматривать себе иную жертву.

Если бы. Шенк нуждался в спутниках, то очень скоро по тракту двигалась бы шумная разношерстная толпа. Но он снова и снова отказывался от предложенной компании и продолжал ехать в одиночку.

К вечеру Гром стал выказывать явные признаки усталости — и было весьма удивительно, что этого не произошло раньше. Пора было подумать и о ночлеге. Просидев в седле еще часа Два, можно было добраться до очередной деревушки — за день Шенк миновал их две, а там скорее всего нашлись бы и гостиница, и еда, и пиво — и, возможно, чан с горячей водой… Превосходно обученный боевой конь выдержал бы эти часы, но его всадник решил, что эту ночь он проведет под открытым небом.

Когда небо окрасилось алыми отблесками, он свернул с тракта и углубился в лес в поисках подходящего местечка. Таковое нашлось быстро — невысокий холм, подножие которого заросло густой сочной травой, меж которой журчала струйка чистой воды. Гром, возможно, предпочел бы уютное стойло и корыть с ячменем, но и предложенный вариант его вполне устроил. А Шенк, притащив на верхушку холма несколько охапок сушняка, развел костер и принялся готовить немудреный ужин, состоящий в основном из слегка обжаренной на огне свиной колбасы, которой запасся еще в Телиншире. Молодой Скойло и впрямь был достойным продолжателем дела своего отца, его стряпня была великолепна — истинная услада для усталого путника.

Ночь подкралась незаметно. Вроде бы еще совсем недавно на небе догорали красные отблески, и вот уже небосвод стал непроглядно черен, лишь холодные глаза звезд разглядывали мир с высоты да щерился в вечной улыбке лик полной луны, заливая все вокруг серебристым, колдовским светом. И сразу стал иным воздух — у ночного воздуха свой вкус, свой запах.., своя, особенная, густота — не кристальная прозрачность рассветного часа, не густая тяжесть полудня. Этого нельзя передать словами — лишь тот, кто долгие ночные часы провел у потрескивающего костра, не в силах оторвать взгляда от всполохов пламени на рдеющих углях, способен понять всю прелесть ночи.

Еще пара толстых веток упала в костер, взлетел сноп искр, весело закружившихся в своем коротком танце. Нанизанная на прутик колбаса распространяла изумительный запах… Вокруг было тихо — ни одного постороннего звука, только внизу, у подножия холма, время от времени всхрапывал дремлющий Гром. Ночь была чудесной — мирной, спокойной… и единственное, что нарушало эту благодать, было все то же ощущение взгляда, направленного в сторону темплара.

— Ладно, выходи, хватит прятаться, — негромко сказал он, словно будучи совершенно убежден, что тот, кто сейчас прячется среди деревьев, услышит эти слова.

Ни звука, ни шороха среди деревьев. Никто не спешил откликнуться на зов.

— Синтия, — устало буркнул Шенк, не повышая голоса. — Я же знаю, что ты здесь. Как раз и колбаса поджарилась… ты же голодная, так что давай, чего уж.

— А утром ты опять меня бросишь, — раздался тихий голос у него за спиной.

К чести темплара следует отметить, что он даже не вздрогнул от неожиданности, хотя и не услышал, как девушка подошла к нему.

— Утро будет утром, — философски заметил рыцарь. — А сейчас ночь… стоит ли забегать вперед? Присаживайся.

Он кивнул ей в сторону расстеленного на земле одеяла и протянул прутик с насаженным на него солидным куском свиной колбасы. По тому, с каким энтузиазмом она принялась за еду, Легран сделал вывод, что девчонка и впрямь голодна.

И еще один вывод напрашивался сам собой. Но подтверждение ему темплар намерен был получить позднее.

Он молча ждал, пока она утолит первый голод, после чего процесс поддержания жизни уступит процессу получения удовольствия от еды. И лишь время от времени подбрасывал в огонь новые и новые ветки, заставляя рои быстро гаснущих искр подниматься в воздух.

— Ну почему ты молчишь? — Как он и предполагал, Синтия не выдержала первой. — Злишься на меня, да?

— Отчего ж… давай поговорим, — не стал спорить Легран. — С чего начнем? С того, что ты не послушалась моей просьбы…

— С твоего несправедливого, неблагородного, непорядочного, не… в общем, дурного приказа, — перебила его девушка.

— Угу… его самого. Не послушалась и, вместо того чтобы искать укрытия где-нибудь в лесу, сунула нос в самое людное место, какое только нашла.

— Никто меня не… так ты узнал? — В голосе послышалась растерянность.

Рассчитывая поговорить с юной вампирочкой серьезно, Шенк менее всего собирался кривить душой, хотя бы даже и в чисто воспитательных целях. Тем более что Синтия, похоже, и впрямь расстроилась, видать, считала свою выдумку исключительно удачной. Ох, малышка, знала бы ты, сколь заезженная это метода — укрываться под монашеским балахоном. Если бы в Телиншире искали тебя — этот балахон привлек бы внимание в первую же очередь. Другое дело, что иным способом замаскировать свою внешность вампиру сложно, и там, во время бегства из Пенрита, особого выбора у них не было. Но об этом можно будет поговорить и потом. .

— Не узнал, — честно признался он. — Просто догадался, потом… Очень уж вовремя вырезали шайку, аккурат за пару часов до нашего прихода. Кто еще мог подслушать мой разговор с этим напыщенным индюком смотрителем…

— Кто угодно! — запальчиво возразила девушка.

— Да, разумеется. И этот «кто угодно» тут же бросился в лес и легко нашел бандитов. Не смеши меня, Синтия… а вот тебе и впрямь сделать это было несложно. Отрастить крылья да полетать немного над лесом — огонек костра заметить можно издалека. Тогда я и вспомнил про человека в монашеском балахоне.

— А здорово я придумала украсть одежду у какого-то странника… нет, ты не сердись, у него запасная была, и потом, я ему монетку положила, чтобы он не обижался. А тот, что ты мне купил, я сохранила…

Шенк представил себе степенного пожилого служителя, завершившего омовение и, к ужасу своему, не обнаружившего на ветках своего одеяния. Представил, как тот, в одном исподнем, роется в дорожном мешке в поисках другой одежды. Улыбнулся — картина получалась забавная, хотя и грешно смеяться над человеком, попавшим в беду, пусть и столь незначительную. Но куда более забавлял вампир, подбрасывающий служителю монету в качестве компенсации за похищенную одежу. Будь Синтия человеком, ей достаточно было просто попросить — вряд ли кто из орденских братьев отказал бы ей в помощи. Но она человеком не была… Может, служитель и не кинулся бы на нее с ножом, но вот перепугаться до потери сознания мог.

— Как ты думаешь, Легран, когда он нашел монетку, он простил меня?

Шенк мрачно смотрел прямо ей в глаза и молчал — пока она не поникла и не отвернулась.

— Мне кажется, — тихо сказал он, — что кто-то здесь пытается заговаривать мне зубы. Этот несчастный, которого ты, можно сказать, почти ограбила, сейчас волнует меня менее всего. Лучше расскажи, зачем ты убила их?

— Ты так уверен, что это была я? — столь же тихо спросила она, избегая встречаться с ним взглядом.

Темплар лишь пожал плечами, объяснения были не очень-то и нужны. Кто, кроме вампира, способен уложить наповал десяток вполне здоровых, тертых жизнью мужиков, умеющих худо-бедно обращаться с оружием и привыкших спокойно смотреть на цвет крови, как своей, так и чужой?!

— Ты собирался идти к ним, — вдруг сказала она. — Они могли убить тебя.

Несколько долгих мгновений он даже не знал, что ответить на это заявление. Потом в памяти всплыло то немногое, что он когда-то читал о вампирах. В библиотеке Цитадели сведений о них нашлось до обидного мало, и это было по меньшей мере странно, если вампиры, по словам самой Сиксты, суть порождение Тьмы, о них следовало бы собрать как можно больше информации. Врага надо знать — в этом залог победы.

Но и то, что ему удалось прочесть, включало в себя весьма интересные факты… вернее, по большей части гипотезы.

— Скажи, — он изо всех сил старался правильно сформулировать вопрос, чтобы получить однозначный ответ, — твой бывший… хозяин говорил тебе, какая судьба тебя ожидала?

Синтия задумалась, затем ответила несколько неуверенно.

— Я слышала, как он говорил, что если меня не… купят, — слово далось ей с видимым трудом, — то он…

Девушка всхлипнула — раз, другой… а затем вдруг закрыла лицо руками и заревела, как обычный, маленький, до смерти напуганный ребенок. Ее узкие, хрупкие плечи вздрагивали в такт рыданиям. Странно было видеть этот плач. Шенк не мог отделаться от ощущения, что участвует в каком-то спектакле, одном из тех, что странствующие артисты часто ставили в больших городах… а иногда и в маленьких деревушках, если у жителей было чем заплатить — хотя бы и едой да крышей над головой. Плачущая девушка, миниатюрная, изящная… как будто бы не она совсем недавно хладнокровно отправила в Бездну Тьмы десятерых людей… пусть и подонков, но все-таки людей. И все же он чувствовал, что Синтия вполне искренна.

— Он говорил, что тогда будет… потеха… костер… меня должны были сжечь. Понимаешь, Шенк? Они хотели сжечь меня, чтобы люди посмотрели, как умирает вампир. Я знала, я знала, что так и будет. Никто не заплатит за вампирку таких денег…

Шенк закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и унять дрожь в пальцах. Как глупо все получилось… хотя он и не раскаивался в содеянном, не раскаивался ни на мгновение — но и последствий своего поступка не предвидел. А если бы и предвидел, поступил бы иначе? Вряд ли.

У вампиров был свой, довольно своеобразный кодекс чести Вампир, даже умирающий от Голода — не от обычного голода, что свойствен и человеку, а от своего, только им испытываемого Голода, иначе называемого жаждой крови, — так вот, даже умирая, вампир не нападет на ребенка, за исключением разве что случая, когда он хочет или вынужден обратить его, сделать вампиром. Были и другие принципы, не нарушавшиеся никогда или нарушавшиеся крайне редко.

Одним из них и был принцип служения. Вампир, которому спасли жизнь, считал себя обязанным спасителю. Считал, что его жизнь теперь — в служении… Конечно, так происходило не всегда, но если уж несчастный, обреченный умереть и неожиданно получивший шанс на спасение, давал себе слово… Самое искреннее обещание — это то, которое даешь самому себе.

Похоже, совершенно неожиданно он, темплар Шенк Легран, заполучил себе спутницу — не по найму, не по принуждению и даже не от стремления девчонки к приключениям. Все было гораздо хуже.

— Я надеюсь, — на самом деле он уже утратил эту надежду, — ты не сделала ЭТОЙ глупости.

Оба прекрасно понимали, о чем идет речь. Синтия насупилась, решительно вытерла кулачком слезы и, глядя Шенку прямо в глаза, заявила:

— Это не глупость, темплар. Я поклялась в служении… хочешь ты того или нет, но я пойду за тобой, куда бы ни лежал твой путь. Я буду оберегать тебя…

— Ты совсем еще юна, тебя саму оберегать нужно, — вздохнул Легран. О своих словах он тут же пожалел, но сказанного, как известно, не воротишь.

— Я взрослая, темплар. — Теперь голос Синтии звучал чуточку надменно. — Я уже давно взрослая. Твой друг, тот, который умер, ошибся. Просто мне не повезло с ростом. Я сильная и могу за себя постоять. Кажется, ты в этом уже убедился. Да, я убила их всех — то, что они сделали с той девочкой, не заслуживало иного.

— Так, оставим этот спор, — примирительно поднял руку Шенк, подбрасывая в костер очередную ветку. — Хочу предложить тебе соглашение…

Он понимал, что выхода нет. Синтия последует за ним, и не важно, согласится ли он с ее служением или попытается отвергнуть навязываемую помощь. Значит, придется с этим смириться.

— Я хочу, чтобы ты пообещала мне две вещи.

— Все, что пожелаешь… если тогда мне позволено будет сопровождать тебя, — тут же откликнулась она.

— Первое, — словно не слыша ее реплики, продолжал Шенк. — Ты пообещаешь, что никогда не будешь мне лгать. Даже в мелочи.

— Совершенно излишнее условие, — фыркнула она. — Ты же теперь мой повелитель… как можно лгать повелителю? Это просто немыслимо…

Он молча ждал. Девушка вздохнула:

— Ну хорошо… клянусь, что ни в малом, ни в большом тебе не солгу. Если же правдивый ответ на вопрос ранит твою душу, я откажусь отвечать.

Легран поморщился, затем чуть заметно, так, чтобы она не увидела, усмехнулся. Да уж, Синтия явно не была ребенком и за словом в карман не лезла. Ее обещание было не совсем то, что он хотел бы услышать, и все же это было самое большее, чего он мог добиться.

— И второе… прости, но иначе я не смогу. Ты должна поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будешь пить кровь человека. Пойми, Синтия, я темплар… если ты сделаешь это, я вынужден буду… ты понимаешь.

— Я не пила их кровь, — усмехнулась она. — Знала, что ты будешь недоволен. И потом, у таких подонков и кровь, наверное, отдает тухлятиной…

— Я жду, — напомнил Легран, хотя и почувствовал, как с души свалился один из камней, что там покоились. Стало чуточку легче…

Она задумалась, сознавая, что от слов, которые прозвучат сейчас, зависит ее дальнейшая судьба. Но пауза длилась не больше нескольких ударов сердца.

— Я клянусь, что никогда не прикоснусь к человеку ради Утоления Голода, — прошептала она, стиснув кулачки. — Если только на то не будет твоего повеления. Но я обещаю также, что стану убивать, дабы защитить тебя и себя, если только не найду сама иного выхода либо не узнаю его от тебя. И если придется убивать, я буду делать это любым способом, который покажется мне более подходящим.

Шенк скрипнул зубами — она умудрилась и тут все повернуть по-своему. И опять он понимал, что вампирочка и не могла пообещать иного.

Подумав, она попросила:

— Может быть, ты тоже кое в чем поклянешься? Поклянись, что если однажды тебе захочется прогнать меня, ты убьешь меня сам и сделаешь это быстро.

Темплар мысленно помянул Святую Сиксту в таких выражениях, что магистр Борох, узнай он об этом, пришел бы в ярость. Хоть и не к лицу рыцарю Света даже в мыслях своих обращаться к Святой как к непотребной девке, но кто, как не она, заставила его остановиться у того проклятого помоста… Он набрал полную грудь воздуха, понимая, что сейчас своими же собственными словами подпишет себе приговор.

— Я не буду обещать тебе этого, Синтия.., но я клянусь, что не оставлю тебя, пока это будет в моей воле и в моей власти.

Луна насмешливо поглядывала с высоты на двоих, сидящих у костра, — высокого мускулистого мужчину в дорожной куртке из толстой коричневой кожи, и девушку, чья точеная фигурка была скрыта складками серого балахона. Темплар, рожденный для служения Свету, и юная вампиресса, создание Тьмы. Такие разные и отныне сплетенные данными клятвами, выбравшие один путь и готовые пройти его до конца.

Небесная странница много повидала на своем невероятно долгом веку, но не переставала удивляться новым и новым открытиям, а потому загадочно улыбалась с небес, глядя, как рыцарь Света и дитя Тьмы заключают один из самых странных в истории подлунного мира договоров.

В будущем последствия этого союза обещали оказаться весьма интересными.

Глава 3. Сайла, столица Ордена

Таяна торжественно водрузила на стол блюдо, наполненное совершенно неаппетитными на вид сероватыми комками. Денис некоторое время задумчиво смотрел на странную субстанцию, затем поднял глаза на подругу. И поразился, насколько же она исхудала… да и сам он, признаться, выглядел ничуть не лучше — каждое утро, подходя к зеркалу, чтобы соскоблить щетину, он вновь и вновь убеждался, что человек в зеркале отнюдь не производит впечатление здорового. Запавшие глаза, ввалившиеся щеки… и постоянно голодный взгляд.

Если говорить откровенно, ощущение голода присутствовало только во взгляде. Но теперь Жаров был готов признать, что все разговоры о бесполезности иллюзорной пищи имеют под собой вполне реальную почву. Три месяца в стенах уже порядком осточертевшей Ноэль-де-Тор служили тому доказательством. Сочный бифштекс, ароматное вино, нежный белый хлеб, сладкие фрукты и другие прелести, которые Таяна могла создать буквально одним движением пальца, доставляли удовольствие, заставляли чувство голода ненадолго исчезнуть… и на этом все. Сам Жаров считал, что яства, составлявшие их рацион, все же были не в полной мере призрачными… если бы они питались одними иллюзиями, то давно уже протянули бы ноги. Впрочем, это они еще успеют — Тэй и так уже покачивается при ходьбе, предпочитая сидеть, а лучше лежать. И за собой он замечал, что любые движения вызывают слабость и легкое головокружение.

— Подразумевается, что мы можем это есть? — поинтересовался он, протягивая руку, но все еще не решаясь прикоснуться к склизким комочкам.

— Подразумевается, что сейчас ты этим и займешься, — в тон ему ответила Таяна.

— Почему я? — Он усмехнулся, стараясь придать и голосу, и лицу веселое выражение. Получилось весьма посредственно.

— Мужчина должен всегда и во всем быть первым, — безапелляционно заявила она, вонзая в серую массу большую ложку. — Приступай.

— Тэй, милая… а ты не могла бы наколдовать какого-нибудь соуса? — Он обреченно вздохнул, понимая, что стать испытателем ему все равно придется. — Или хотя бы перца.

— В следующий раз, — пообещала она, — будет тебе и соус, и специи… все, что пожелаешь. А пока только эта… это…

— А как «это» называется? — Жарову очень хотелось оттянуть эксперимент. Может быть, стоило попоститься хотя бы денек… а так свежи еще воспоминания об утренней роскошной свиной отбивной.

— Еда, — отрезала волшебница.

Осознав, что далее сопротивляться бессмысленно, Денис взял ложку, зачерпнул несколько комочков и поднес их ко рту. Запах от этой, с позволения сказать, еды исходил… не самый лучший. Определенно. Сделав над собой усилие, он закинул несколько комков в рот и принялся с глубокомысленным видом их жевать. Пища напоминала резину — и по вкусу тоже.

— Ну как?

— Есть можно… — неуверенно заключил Жаров, раздумывая, то ли проглотить, то ли деликатно удалиться в другую комнату и выплюнуть это добро. Понимая, что второй вариант Таяне не понравится, он решил все же глотать.

Она стояла и смотрела на него немного грустными глазами. Пауза затягивалась, и Денис вдруг понял, что девушка обижена… нет, это было мягко сказано, она оскорблена в лучших чувствах.

— Тэй… — он замялся, — я… я что-то не то сказал?

— «Есть можно»… — процитировала она горько. — И это все? Ты понимаешь, Денис, я только что сделала нечто такое, что и не снилось никому, понимаешь, никому из магов за последние несколько тысяч лет. Даже Эрнис на это не способна. Да, я знаю, что Зорген сумел… но у него на это ушли годы. В башне было достаточно настоящей еды, чтобы он мог спокойно экспериментировать.

— Зорген же тебе и подсказал, — поддразнил подругу Жаров, понимая, что и в самом деле повел себя неправильно, и стараясь легкой насмешкой скрыть чувство вины.

— Подсказал? — тут же взвилась молодая волшебница. — Несколько невразумительных строк ты считаешь подсказкой? Ну да, великий Страж Дьен стал у нас знатоком магии… его не удивляет, что я сумела сотворить настоящую материализацию!

— Не понял?

— Где ж тебе, — рыкнула она и только через пару минут все же снизошла до объяснения: — Понимаешь, иллюзия есть иллюзия… помнишь, Дерек рассказывал. Если то, что он творил в своей пещере, вынести за ее пределы, все рассеется, превратится в ничто. Эрнис что-то говорила о том, что у нее иллюзии получаются куда лучше. Но суть не в этом… Вдумайся, иллюзия… да, ее можно потрогать, понюхать, ощутить вкус, но на самом деле ее нет. А эта каша — есть. Понимаешь, она — есть. То, что ты сейчас проглотил, по-настоящему даст тебе силы. А вкус и вид… это дело времени и практики. Научусь, теперь это не самое главное.

— Тэй, послушай. — Жаров встал и обнял девушку. — Послушай меня, ты… ты самая лучшая, самая талантливая, честное слово. Прости дурака… я и в самом деле маловато понимаю в магии, но, думается, половина ваших магов отдали бы по десять лет жизни, лишь бы суметь сделать что-то подобное. А скорее всего они просто считают, что материализация невозможна, и точка. У них же нет ни твоих знаний, ни твоего ума…

— Пытаешься меня задобрить? — подозрительно прищурилась волшебница, но в глазах ее, уже распрощавшихся с обидой, лучились смешинки, а голос заметно потеплел. Лесть, даже грубая и неприкрытая, приятна любому. А если уж она заслуженна — то и вдвойне.

—Aгаl— расплылся в улыбке Жаров. — Тэй, радость моя… ну сделай хоть капельку соуса!

Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами

Огромный стол, украшенный сложным орнаментом и покрытый темным лаком, занимал почти четверть просторной комнаты — или скорее небольшого зала. Это место называлось Залом Малого Совета, и использовалось оно куда чаще, чем Зал Большого Совета — огромное помещение, куда при желании можно было поместить четыре сотни гостей, и еще осталось бы немало свободного места. Но в этих стенах не слишком часто появлялись гости, тем более в таком количестве. Куда чаще посторонних было всего лишь несколько…

А в данный момент их не было вовсе. Здесь собрались лишь те, кто имел право занимать один из высоких стульев за этим столом, простоявшим в этих стенах уже лет сто, не меньше. Предыдущий Великий Магистр испытывал к этому творению краснодеревщиков странную привязанность, а его преемник, вознамерившийся в первый же день после своего избрания расстаться с сим предметом мебели навсегда, поначалу не нашел на это времени… а потом и сам привык к огромному столу и даже стал искренне верить, что именно здесь ему как-то особо хорошо думается.

Если это и было так, то сейчас наступило самое время проверить, насколько антикварный стол помогал светлому и ясному мышлению, поскольку тем, кто собрался за этим столом, было о чем подумать. По традиции начали с вопросов малозначительных, тех, которые можно обсудить и решить походя. Один из магистров, Вершитель Поиска, щупленький старичок лет семидесяти, седой как лунь, щурился подслеповатыми глазами, разглядывая стопку пергаментных листов. Монотонным голосом он зачитывал отдельные места, в остальных случаях ограничиваясь лишь передачей общего смысла донесения и своими комментариями. Остальные слушали его вполуха, украдкой зевая и делая отчаянные попытки сохранить глаза открытыми. Двоим это не удалось… точнее, даже троим — магистр Уайн Борох в совершенстве владел искусством спать с открытыми глазами. При этом, пока его разум отдыхал, тело жило своей жизнью, время от времени покачивая головой и даже поворачивая ее в сторону источника звука. Завистники поговаривали, что тело изображало даже одобрение или несогласие, причем всегда к месту.

Сидящий во главе стола мужчина — довольно немолодой, но еще весьма крепкий для своих пятидесяти лет, с изрядно поседевшей густой гривой черных волос и внимательным взглядом столь же черных глаз — с явным неодобрением взирал на тех, кто не выдержал испытание монотонным бормотанием. Может, в иное время он сказал бы что-то резкое, но вдруг и сам поймал себя на почти непреодолимом желании сладко зевнуть. А потому взял со стола деревянный молоток и несколько раз ударил им по столешнице… возможно, слишком сильно. Бормотание тут же прервалось, и десять пар глаз обратились в его сторону — в том числе и мудрые, но в данный момент ничего не видящие глаза магистра Бороха.

— Благодарю вас, магистр Блист, но позвольте вас прервать. Большая часть того, что вы намерены нам поведать, присутствующим уже известна, к тому же у нас сегодня немало и иных проблем. Так что, с вашего позволения, перейдем прямо к делу.

— Как прикажете, Ваше Святейшество. — Блист изобразил поклон.

Великий Магистр Ярген Белидьен поднялся из-за стола и подошел к огромной, на половину стены, карте, весьма точно отражавшей все, что было на данный момент известно Ордену. Белых пятен на карте хватало, но человек внимательный мог бы заметить, что за последнее время число их заметно поубавилось, немалые участки карты сияли свежей краской.

— Итак… — Великий Магистр задумчиво бросил взгляд в сторону огромного материка, расположенного за морем к западу от земель Ордена. Здесь белые пятна сливались в одно огромное, лишь кое-где испещренное крошечными островками известных территорий. — Итак, магистр Блист, сколько экспедиций ушли в Заморье истекшим годом?

— Шестнадцать, Ваше Святейшество, — тут же отозвался старик. Несмотря на очевидную дряхлость, памятью он обладал отменной. Да и перебирание бумаг старческими, «украшенными» вздувшимися венами руками было совершеннейшим излишеством, старик не нуждался в писаных подсказках и мог все, что нужно, изложить по памяти. — Четыре больших отряда, от десяти до пятидесяти человек, остальные — одиночки.

— Опять одиночки, — нахмурился Белидьен. — И кто на этот раз?

— Как обычно… в основном — просто братья-служители их чуть менее половины, затем наемники, их столько же. Один темплар…

— Его-то зачем туда понесло?

— Молодой человек считает, что таким образом он принесет больше пользы… — саркастически заметил один из магистров и тут же осекся, поймав не слишком любезный взгляд Белидьена.

— Молодой человек выполняет мое указание, — сухо сообщил Блист, и сухость эта адресовалось, разумеется, не Великому Магистру. — В составе экспедиции он будет полезен. Тем более что…

— Тем более что некоторые экспедиции не возвращаются, — буркнул магистр Борох, соизволивший проснуться. — И мне хотелось бы узнать… вернее, хотелось бы в который уже раз задать вопрос, стоит ли этот проклятый континент всех тех жизней, которые утрачиваются безвозвратно. В прошлом году из картографов-одиночек вернулось ладно если четверть. А толку?

— Толк, безусловно, немалый, — начал было магистр Блист, но Борох перебил его на полуслове:

— О да, несколько новых цветных пятен на картах. Зарисовки пары-тройки странных животных. Записи о таинственном городе, принесенные умирающим от лихорадки служителем, который оказался настолько туп…

— Не дело так говорить об умерших, — холодно заметил магистр Унтаро, Вершитель Здравия, отдавший всю свою жизнь изучению целительства и потому болезненно воспринимавший каждую смерть от болезни, рассматривая ее как личное оскорбление.

— Настолько туп, — не обращая внимания на реплику целителя, гнул свое Борох, — что не соизволил толком зарисовать путь к этому, с позволения сказать, городу, понадеявшись на свою память. И уважаемый Вершитель Поиска уверен, что все эти разговоры о покинутом городе не есть горячечный бред? Насколько мне известно, еще ни одна экспедиция не обнаружила в Западных Землях ни одного человека.

— Мы не теряем надежды, — развел руками Блист. — Молодые люди горят желанием послужить Ордену, и, возможно, уже в следующем году…

— Боюсь, господа вершители, в следующем году у нас будут иные проблемы, — негромко произнес Великий Магистр, и перепалка разом утихла. Все взоры обратились в сторону главы Ордена.

Великий Магистр Ярген Белидьен занял свое кресло, можно сказать, случайно. Конечно, сокровенной мечтой любого вершителя было достижение этого высшего звания в иерархии Ордена, но когда пришла пора выбирать преемника усопшего Великого Магистра, оказалось, что никтоиз его ближайших сподвижников не желает выставить свою кандидатуру. Кто-то устрашился ответственности, кто-то отговаривался плохим здоровьем, возрастом и усталостью, кто‑то желал мирно дожить оставшиеся годы на спокойном хлебном месте. А другие, рангом пониже, кто все же посмел претендовать на место главы Ордена, вдруг обнаружили, что их связи, на которые возлагались столь большие надежды, оказались пустым звуком. Закон Ордена гласил, что Великого Магистра избирает Совет вершителей — участвуй в голосовании простые магистры, результат мог быть и иным.

Сорокалетнего командора Белидьена рекомендовал магистр Борох, знавший его лучше прочих, Кандидатура рассматривалась Советом невероятно долго, почти весь сезон снегов, более восьмидесяти дней… результатом стало единогласное голосование. И несколько обалдевший от свалившегося на него груза ответственности командор сменил латы на мантию Великого Магистра, а вороха донесений лазутчиков — на вдесятеро большие стопки, может, и более скучных, но и куда более важных документов.

Обиженные — те, кто считал себя более достойным высокого поста, — предрекали экскомандору большие проблемы, начиная от полного развала в управлении государством и заканчивая ножом в бок от кого-либо из особо недовольных подданных. Но прошел год, за ним второй — и возмущенные голоса как-то сами собой затихли. Причем два из них — навсегда. Великий Магистр правил железной рукой, временами, возможно, даже перегибая палку — но каждый раз, когда он принимал особо жесткие, особо непопулярные решения, время показывало, что эти решения были наилучшими. Он мог выглядеть добрым и мягким, мог становиться жестким и требовательным, а если нужно — то и совершенно безжалостным.

Все это были лишь маски — и никто не знал, каков Ярген Белидьен на самом деле. Вернее, один знал — тот, кто воспитал молодого послушника, ставшего позже воином-служителем, а затем за неполных двадцать лет сделавшего головокружительную карьеру. Магистр Борох ни мгновения не сомневался в правильности сделанного им выбора… хотя временами и ему приходилось ощущать на своей шкуре суровый нрав Великого Магистра.

За десять лет, проведенных в кресле главы Ордена, Белидьен приобрел некоторое количество седины, изрядное брюшко и немало врагов. Хотя сторонников у него было ничуть не меньше, а может, и много больше. Но пришло и нечто иное — опыт, знания, умение заглядывать далеко вперед, умение просчитывать шаги противников и, что еще важнее, исподволь заставлять их делать именно те шаги, которые были нужны Великому Магистру.

— Энтузиазм молодежи следует поощрять всемерно, и в этом я, безусловно, согласен с вами, вершитель Блист. — Он говорил мягко, но в то же время веско, давая понять, что это не просто непринужденная беседа, а приказы, пусть и высказанные в сдержанной форме. — Однако в настоящее время перед нами встали иные проблемы, и я боюсь, что нам понадобятся все братья… все — и служители, и вершители. К нам поступил ряд донесений… они заставляют задуматься. Магистр Борох, прошу вас.

Грузная туша Уайна Бороха выползла из-за стола, чуть не опрокинув кресло. Старик предпочитал говорить на ходу, утверждая, что мерный шаг позволяет ему упорядочить свои мысли.

— Донесения поступают из разных источников, но все они сходятся в одном. Мы стоим на пороге войны.

— Бред! Ты несешь чушь, Уайн! — пронзительным фальцетом выкрикнул магистр Реффенберк. Сейчас его крысоподобное лицо изображало насмешку пополам с презрением. — Никто в здравом уме не посмеет замахнуться на Орден. Так было всегда, и тому есть документальные свидетельства. Мы слишком сильны…

Обычно манера поведения Эдрика Реффенберка раздражала всех, в чьи дела этот лысый, как колено, коротышка с энтузиазмом совал свой длинный, покрытый бородавками нос. На любую попытку урезонить не в меру любознательного магистра тут же следовал ответ, что ему, мол, Хранителю орденской библиотеки, по должности положено быть в курсе всего, что происходит в стране и за ее пределами. И все же его услуги Ордену были весьма значительны — кроме него никто, даже сам Борох, не мог столь свободно ориентироваться в библиотеке, не мог найти единственно нужную книгу по обрывочному, испещренному неточностями описанию. И поскольку всем магистрам приходилось время от времени прибегать к услугам коротышки, с его бесцеремонностью и даже грубостью они смирялись.

По странному стечению обстоятельств, Хранитель панически, до дрожи в коленках, боялся Великого Магистра и ему одному никогда не осмеливался перечить.

— Мы были слишком сильны, вершитель Реффенберк. — Белидьен чуть повысил голос, намеренно сделав ударение на слове «были», и в его тоне прозвучал лед. — Я попрошу не перебивать… вам будет предоставлена возможность высказаться.

— П-простите, Ваше Святейшество… — чуть заикаясь, выдавил из себя Вершитель Памяти, разом утратив всю свою надменность и сарказм.

— Так вот, — продолжал тем временем Борох, словно бы и не замечая, что его попытались прервать, — в Империи происходит брожение, войска перемещаются с места на место без видимых причин и целей. Две приграничные крепости Минга оставлены гарнизонами… такое впечатление, что Император намерен развязать войну с Кейтой. Мингская кавалерия замечена на кейтианской границе. Элитные войска, «Синие крылья», «Орлы Императора» — ветераны, их хорошо знают наши воины. Все свидетельствует в пользу предстоящего столкновения… и, разумеется, Ордену такое столкновение выгодно. Как и любое ослабление Кейты или Минга, тем более их обоих.

— В ваших словах, вершитель, явственно слышится «но»… — осторожно заметил Унтаро, кося глазом в сторону Великого Магистра.

— Совершенно верно, — ответил Борох. — Все, о чем я говорил, выглядит очень, как бы это сказать, достоверным. Можно сказать, даже слишком достоверным. Похоже, нам настоятельно дают понять, что Минг смотрит на юг, а не на запад, — нам откровенно это демонстрируют, даже в какой-то мере навязывают. Но есть и другие свидетельства, доставленные не менее надежными людьми. Император тайно перебрасывает к границе войска — не кавалерию, всадники могут очень быстро сменить дислокацию. В лесах у границы прячутся инженерные части, осадные орудия, тяжелая пехота. Несколько бастионов ремонтируют… это ведь тоже признак, в предвоенное время не затевают большое строительство. Туда непрерывным потоком идут подводы с камнем, деревом… только вот бревна обтесаны очень тщательно, один из наших людей оказался неплохим знатоком боевых машин, он утверждает, что это не просто дерево, это детали катапульт.

— И это еще не все… я бы даже сказал, это не самое опасное. — Великий Магистр кивком головы предложил Вороху присесть. — В конце концов, наши приграничные твердыни, возможно, порядком обветшали, но еще могут предоставить Мингу возможность обломать зубы. Как здесь уже звучало, Орден, возможно, все еще сильнее, и Император вынужден будет с этим считаться. А потому сейчас в Минге разжигают вражду по отношению к Ордену. Учитывая, что наши соседи и ранее не отличались особым дружелюбием, в этом нет ничего неожиданного. Другой вопрос в том, каких масштабов достигла эта вражда. Многочисленные инциденты на границах… якобы сотня орденских копейщиков сожгла одну из мингских деревень. В Пенрите убит купец, прибывший из Империи, в его теле оставлен кинжал с нашим гербом. В Торнгарде совершено покушение на одного из советников самого Императора… он остался жив, зато негодяя поймали и пытали. На допросе он признался, что зовут его фаталь Дрю, что послан он самим Великим Магистром… мною то есть. Потом указанный фаталь Дрю разорвал путы, убил двоих стражников и бежал.

— К сведению Совета… — подал голос Борох. — Упомянутый Дрю в настоящее время находится в Пенрите, и находился там как раз в тот момент, когда, по свидетельству имперцев, его терзали в застенках Торнгарда. Учитывая, что за полторы декты до этого я лично беседовал с Дрю, думаю, он никак не смог бы добраться до имперской столицы, дабы успеть на собственную пытку.

Великий Магистр шевельнул пальцами, давая понять Бо-роху, что его речи пора бы и завершиться. Тот одарил Белидьена гневным взглядом, но замолчал. Снова заговорил Его Святейшество… признаться, этот титул Ярген Белидьен недолюбливал, но и остальные были немногим лучше.

— Благодарю за комментарий, магистр, но он излишен. И без того ясно, что все, или почти все, эти слухи распространяются имперскими агентами, дабы разжечь ненависть среди простого народа. Ненависть, которую потом легко направить на нас. Более того, благодаря одному из наших братьев, темплару Шенку Леграну, стало известно, что Минг переправляет золото в Кейту… Весьма вероятно, что нам придется вести войну сразу с двумя противниками. Известно, что золото — лучший способ заставить кейтианцев сделать все, что угодно, — до тех пор, пока плата поступает вовремя.

— Источник надежный?

Великий Магистр помолчал, затем пожал плечами:

— Увы, человек, добывший эти сведения, погиб. Упомянутый темплар лишь доставил сообщение. Проверить достоверность информации мы не можем, но в этом и нет особой необходимости. В любом случае мы должны исходить из того, что Кейта не останется в стороне — или их войска атакуют наши крепости, или они просто будут выжидать, чтобы наброситься на слабейшего.

— Мы не выдержим войны на две стороны, — заметил один из магистров.

— Орден выдержит все, — спокойно ответил Белидьен, — ибо сила наша не только в клинках и доспехах, но и в том, что мы служим истинному Свету. А Свет… он не оставляет верных слуг своей милостью. Сейчас нам надо решить, какие меры станут первоочередными…

— Совет закончился? — поинтересовался Легран, увидев Вороха, входящего в библиотеку.

Несколько последних часов темплар провел здесь, в кресле, с книгой — но слова прыгали перед глазами, не желая складываться в строки. Настроение было приподнятым, и в то же время Шенк чувствовал, что заметно нервничает. Последние два дня в воздухе носилось слишком много слухов о предстоящей войне, и молодой рыцарь предвкушал, как займется наконец серьезным делом. Куда более серьезным, чем отправлять на костер каких-то там баб, пусть даже и ведьм-убийц. Временами он жалел, что его способность использовать Знаки сделала его темпларом, с куда большей радостью он стал бы офицером в одном из орденских полков, а там… кто знает, возможно, золотой меч командора оказался бы не такой уж и беспочвенной фантазией.

Увы, среди послушников, что проходили обучение в Семинарии, было не так уж много тех, что имели способности применять на деле Дар Святой Сиксты. И как только Борох со всей достоверностью установил, что Шенк Легран обладает необходимым талантом, дальнейший путь юноши определился. Окончательно.

— Закончился, — вздохнул Борох, падая в кресло и утирая мокрый от пота лоб рукавом собственной сутаны. — Стар я уже для всего этого…

— И что решили, магистр?

Перед глазами молодого рыцаря промелькнули заманчивые видения — он в сияющих доспехах и алом плаще, а позади — стройные ряды латников, готовых выполнить любой приказ своего блистательного командира.

Борох протянул руку, призывно щелкнул пальцами. Ему пришлось повторить это трижды, прежде чем его бывший ученик вынырнул из своих фантазий и вложил в руку учителю высокий стеклянный бокал с чуть подогретым, щедро приправленным специями вином.

Пригубив, магистр блаженно потянулся и смежил веки. Говорить ни о чем не хотелось…

Его Святейшество, когда они с Борохом остались наедине, сообщил, что намерен отправить человека в Арделлу. С весьма деликатным поручением — следовало доставить одному доверенному лицу пакет документов. Очень важных документов… если они попадут в нужное время и в нужное место, Арделла вздрогнет, как от землетрясения. А затем зазвенит извлекаемая из ножен сталь…

— Фальшивки? — понимающе усмехнулся Борох.

— Отнюдь, — покачал головой Великий Магистр. — Документы настоящие… почти все. А те, что являются подделкой, не изменяют общего смысла, лишь акцентируют внимание на некоторых деталях. Эти документы достались нам весьма дорогой ценой, но до сего момента я не считал нужным пускать их в дело. Сейчас — самое время. У тебя есть надежный человек, Уайн?

Сейчас, когда они были наедине, Белидьен мог разговаривать с Борохом так же свободно, как и много лет назад.

— Надежные люди? С каких пор среди выпускников Семинарии недостаточно надежных людей?

— Мне нужен самый надежный, — усмехнулся Великий Магистр. — Слишком многое поставлено на карту. Мы не можем послать большой отряд…

— Этот парень… Легран…

— Темплар? — усмехнулся Великий Магистр. — О нет… он не подойдет для этой роли. Ты же знаешь, что в Арделле у Ордена много недоброжелателей и этот путь будет непрост, очень непрост и опасен. Темплары обучены встречать опасность лицом к лицу, а там, где следует искать окольных путей, бить в спину, прятаться, — там твой рыцарь Света просто пойдет навстречу врагам, в развевающемся алом плаще, и умрет как герой, с именем Сиксты на устах. Красиво, благородно — но глупо. Знаешь… найди Дрю. Эта работа как раз для него.

— Ваше Свя… — Борох запнулся, заметив, как насмешливо изогнулась бровь Белидьена. — Ладно, Ярген, что будет, если эти бумаги все же попадут куда надо?

— Будет война, Уайн. — Глава Ордена недобро усмехнулся, в глазах его заблестел лед, а руки стиснули подлокотники кресла с такой силой, что казалось, еще мгновение, и драгоценное черное дерево не выдержит, раскрошится в щепки. — Будет очень большая война, Уайн… И Кейте станет не до нас. Взгляни на карту, мой друг… да ты ее помнишь наизусть. До сих пор Кейта отделяла нас от Арделлы, отделяла не столько своей мощью, сколько пустынями, преодолеть которые задача не из легких. Видит Сикста, я бы предпочел, чтобы так оставалось и впредь, Ордену крайне нежелательно излишнее усиление Арделлы. Но выхода нет. Легионы арделлитов сметут Кейту за пару сезонов. Минг останется один… и, думаю, мы справимся.

— Я же вижу, тебя что-то тревожит, Ярген, — нахмурился Борох. — Ты нарисовал весьма впечатляющую картину, и все же…

— Да, в моем плане слишком много «если». Целых два — это ровно на два больше, чем нужно. Если твой человек не погибнет в пути, не потеряет бумаги… но об этом лучше не думать. Пусть с ним будет Святая Сикста… уповаю на ее помощь.

— Ты назвал только одно «если», Ярген.

— Да, есть и второе. Мы должны продержаться до тех пор, пока Арделла не двинет свои войска на запад, на кейтианские земли. Я не знаю, когда это произойдет. Дрю потребуется полторы декты, чтобы добраться сюда. Пять дней до моря. Минимум декта ему потребуется, чтобы пересечь Срединное море. Сколько там получается?

— В пределах тридцати дней.

— И потом ему надо будет преодолеть четыре с половиной тысячи лиг. В том числе и по территории врага. Сколько времени уйдет на это? Я рассчитываю, что не менее пяти и не более десяти дект. Если Минг начнет войну завтра, если Кейта присоединится к нему — сможем ли мы держаться так долго?

— Нет, — коротко ответил Борох. Великий Магистр нахмурился.

— Мне жаль, но я тоже так считаю.

Некоторое время они сидели молча. И сам Великий Магистр, и Борох прекрасно понимали, что у них есть только один выход, но никто не решался первым высказать это вслух. Конечно, среди магистров и тем более командоров не было фанатиков — вершители должны мыслить ясно и четко, а фанатизм затягивает рассудок пеленой религиозного тумана, лишая способности мыслить здраво. Но даже и им было мучительно стыдно и столь же мучительно больно признать, что единственным путем спасения Ордена, детища Святой Сиксты, было нарушение ее же заповедей. Измена всему тому, чему они учили юношей, возжелавших стать на путь служения Свету.

— Она бы нас простила… — почти простонал Борох, чувствуя, как предательски дрожат губы.

Его Святейшество покачал головой:

— Не обольщайся, друг мой, не стоит. Сикста прокляла бы даже Галантора, если бы тот посмел нарушить ее приказ. Говоришь, этот твой протеже… Легран… надежен? Он сможет взять на себя этот грех?

— Лучше бы это сделал я, — прошептал Борох, понимая, что это лишь слова. Лишенный Дара, он не мог заменить темплара в столь грязном, омерзительном деле. Дождавшись, пока губы перестанут трястись, он поднял на Великого Магистра наполненные влагой глаза. — Да, Ярген… он сможет. Он лучший из моих учеников, никому владение Знаками не даются лучше, чем ему. Он сможет.

— Пусть будет так. Вызывай Дрю в Цитадель, он должен прибыть сюда как можно скорее.

Магистр с явным трудом и неохотой разлепил глаза. Взглянул на столик — бокал был еще наполовину полон. Вздохнул, пригубил… Все равно мальчику придется рассказать, и лучше сделать это сегодня. Чем больше у парня будет времени на то, чтобы осознать важность возлагаемой на него миссии, тем больше шансов, что ему удастся смириться с неизбежным и сосредоточиться не на нравственных терзаниях, а на исполнении плана, задуманного Великим Магистром.

Кто-то мог бы сказать, что роль, отведенная молодому темплару Его Святейшеством, кажется незначительной — но это означало бы только то, что говоривший не имеет ни малейшего понятия ни об истоках возникновения Ордена, ни о сущности вечной борьбы Света и Тьмы. На самом деле мало кто из темпларов, независимо от возраста и опыта, мог бы нарушить все данные клятвы, преступить не просто закон своей страны — изменить своей вере.

— Шенк, я должен с тобой серьезно поговорить.

— Да, магистр, и я тоже… — Легран мялся, не зная, с чего начать.

Борох сквозь полуприкрытые веки наблюдал за бывшим учеником. Он примерно знал, о чем собирается просить темплар, и совсем не собирался облегчать тому жизнь. Парень действительно влез не в свое дело и теперь должен был пожинать плоды своей несдержанности. Что ж, старый магистр не раз убеждался, что ни одно событие в этом мире не происходит само по себе, все они — лишь игра Света и Тьмы, вечный бой, в котором не бывает ни великих побед, ни горьких поражений. И вот сейчас Тьма сделала свой ход, подсунув темплару столь странную спутницу… теперь очередь за Светом.

— Я слушаю, слушаю тебя, сын мой, — прошептали его губы.

— Эта девочка… девушка, что приехала в Цитадель со мной…

— Ты об этой вампирке?

Слова резанули Шенка, словно нож. Он и не ожидал, что появление создания Тьмы будет встречено в самом сердце Ордена с радостью… но и не ожидал, признаться, столь явного неодобрения. Как ни странно, это неодобрение, а порой и откровенная неприязнь шли не от высших иерархов Ордена, а от обычных служителей, а то и от послушников, не получивших еще право стать полноценными орденскими братьями. Магистры отнеслись к Синтии более терпимо, хотя и без особой радости.

— Да, учитель… она дала самой себе обет служения. Вы же знаете, что это означает?

— Разумеется, сынок. Если ты прогонишь ее или если ты попадешь в беду, а она не сможет защитить тебя, это станет нарушением обета. Как она это воспримет, я не знаю. Может покончить с собой. Может начать крушить все вокруг. Может наплевать и забыть… Сынок, тебя ведь интересуют не ее чувства, верно? Тебя куда больше беспокоит та ответственность, что ты возложил на себя.

Магистр снова глотнул вина — уже совсем остывшего, но все еще весьма приятного и отменно увлажняющего пересохшее горло.

— Не буду говорить о том, что ты поступил неправильно. — Старик поднял бокал к свету, задумчиво разглядывая рубиновую жидкость на просвет. Он говорил неторопливо, спокойно, словно размышляя вслух. — Если бы я оказался в подобной ситуации… что ж, вполне вероятно, я тоже не смог бы смотреть, как измываются над девчонкой… какого бы цвета ни была ее кожа. А может, и смог бы — кто знает? Не буду говорить и о том, что она поступила глупо. У вампиров свои законы, к тому же она совсем еще дитя, а потому склонна воспринимать все слишком однозначно. Ей еще предстоит узнать, что мир не делится на черное и белое, на правду и ложь… что в мире множество полутонов. Тебе, между прочим, тоже не вредно будет подумать об этом.

—Я…

— Погоди, Шенк, Одна из привилегий стариков в том, что они любят долго и нудно читать молодым нравоучения, и им обычно позволяют делать это. Не потому, что мы, дожившие до седых волос, такие уж умные. Просто это то немногое, что все еще приносит нам радость… Так вот, ты взвалил на свои плечи немалую ношу, и это даже хорошо. Каждый мужчина рано или поздно понимает, что забота о ком-то — это куда важнее и куда сложнее, чем забота о себе самом. Ты просто оказался в этой ситуации раньше, чем другие. Что ж, значит, таков твой путь.

— Так вы не сердитесь, учитель?

— Ничуть. По сравнению с тем, что тебе предстоит совершить в ближайшем будущем, исполняя волю Великого Магистра, общество вампира может оказаться… легким неудобством.

— Волю Великого Ма… учитель, неужели Его Святейшество намерен лично возложить на меня некую миссию?

— Тебя это удивляет? — хмыкнул Борох. — Зря… сейчас наступает такое время, когда всем нам придется отдать все силы… даже не на благо Ордена, сынок, — на благо нашей страны.

— И какова же эта миссия?

Борох внимательно посмотрел на молодого рыцаря. Затем, кряхтя, встал, подошел к стеллажу с книгами… Шенк не видел, какого именно места коснулись старческие пальцы наставника, но где-то явно была скрытая кнопка — часть книжных полок вдруг отъехала в сторону, открыв каменную стену, порядком заросшую паутиной и плесенью. И большую часть этой стены занимала массивная бронзовая дверь. Магистр принялся вращать большие диски сложного замка, не переставая говорить при этом.

— Война близка, сынок. Все то, что сообщил тебе перед смертью инквизитор Фран, лишь часть мозаики… но если попытаться увидеть ее всю, становится ясно, что Орден подошел к той грани, за которой заканчивается мир и процветание. Мы стали слишком мягкими, друг мой. Бывали времена, когда Орден был достаточно силен, чтобы диктовать свою волю не только в пределах собственной территории. И Минг, и Кейта, и Арделла, и другие менее влиятельные государства неизменно оглядывались на Цитадель, принимая сколько-нибудь важные решения. Слово Ордена воспринималось не просто как пожелание сопредельного государства — но как закон. Увы, те времена давно миновали. Мы слишком долго жили в мире, темплар. Теперь настала пора платить за это. Минг сговорился с Кейтой… это ты знаешь. Весьма вероятно, удар будет нанесен с двух сторон — но Его Святейшество считает, что Император поступит по-другому. Он ударит по нашим северным крепостям, они ведь долго не продержатся — а вот когда наши полки выдвинутся навстречу мингам, тогда ударит Кейта —в спину.

Одно из бронзовых колес заняло нужное положение, и магистр, удовлетворенно хмыкнув, принялся с натугой вращать следующее. Бронза поддавалась с трудом, но Борох не желал призвать на помощь молодого и полного сил рыцаря — то ли просто не подумал об этом, то ли не желал, чтобы парень знал, как открыть огромный сейф.

— Шансов выдержать подобный удар у нас немного. — Голос Магистра, несмотря на старческое дребезжание, был совершенно спокойным, как будто бы вещал он не более чем о погоде или еще о чем-то не слишком важном. — Но есть способ… изменить ситуацию в нашу пользу. И этот способ — Арделлский Триумвират. Великий Магистр располагает какими-то документами… признаться, я не знаю, что в них содержится, но Его Святейшество уверен — стоит Триумвирату хотя бы взглянуть на эти бумаги, и спустя час-другой войска Арделлы двинутся на Кейту, чтобы сжечь ее дотла.

— Я… Великий Магистр решил доверить мне…

— Доставить документы? Нет, если ты именно это имел в виду. Прости, сынок, но эту миссию исполнит другой брат. Но суть в том, что путь в Арделлу долог, слишком долог, и мы… — еще одно колесо встало на место. — Мы не можем ждать.

Шенк молчал, не зная, что сказать.

— Святая Сикста, в мудрости своей указавшая всем нам путь к Свету, всегда говорила, что магия является злом во всех своих проявлениях. Кроме Знаков… хотя мне всегда думалось, что Знаки не так уж и отличаются от магии. М-да… итак, магия — зло, сей постулат никогда не оспаривался за последние века… даже тысячелетия. Но Сикста говорила и иное… этой фразы ты не найдешь в собраниях ее изречений. Вслушайся в ее слова, Легран… «Бывают времена, когда всех сил Света не хватает, чтобы справиться с Тьмой. Тогда — и только тогда — Свет может призвать на службу себе иные силы… пусть даже рожденные самой Тьмой. Ради большой цели будь готов поступиться малым. Ради цели великой будь готов поступиться большим».

— Я… я не понимаю, учитель.

— Скоро поймешь. — Борох остановил вращение третьего колеса.

Внутри бронзовой плиты что-то глухо звякнуло, послышался пронзительный, вызывающий боль в ушах скрип, а затем огромная дверца шевельнулась и начала медленно отходить в сторону. Шенк замер, напряженно вглядываясь в сумрак, ожидая, что в тайном хранилище окажутся… что? Живой демон? Не утратившие магической силы чудесные доспехи Ши-Латара? «Меч-рассекаю-все» из детских сказок?

Сейф был почти пуст… лишь на дне его лежали книги — не более десятка. Очень старые, местами сильно пострадавшие от времени, они притягивали взгляд, заставляя дыхание замирать, а сердце, наоборот, биться все сильнее и сильнее. Фолианты, переплетенные в пятнистую кожу, стянутые золотыми пряжками, были настоящей драгоценностью — но в библиотеке Ордена были и более богато украшенные книги. Судя по тому, что эти хранились в тайнике, ценность их заключалась отнюдь не в золоте и самоцветах.

— Помнишь тот зимний вечер, когда ты пришел ко мне, чтобы задать целую кучу вопросов?

— Таких вечеров было немало, учитель… — усмехнулся темплар. Улыбка вышла невеселой, на душе скребли кошки, и вдруг отчаянно захотелось оказаться где-нибудь за тысячи лиг от Сайлы. Догадаться о том, что поручение Великого Магистра станет для него, мягко сказать, неприятным, было не так уж и сложно. Ясно было и то, что магистр хочет оттянуть момент окончательных объяснений, а потому Шенк решил его не торопить.

— Да… — вздохнул Борох. — Да, сынок, таких вечеров было немало. Но тот запомнился мне особо. Ты задал странный вопрос. Вопрос о сущности молитвы… о том, что истинная мольба возносится сердцем и душою.

— Разве это не так?

— Именно так, и мало кто из подростков в двенадцать лет задумывается о подобных вещах. Но ты сделал странный вывод… хотя, если подумать, не такой уж и странный. Вполне логичный для ребенка. Ты спросил меня тогда, зачем учить изначальный язык, на котором говорила еще Сикста, если взывать к Свету можно даже молча.

Шенк улыбнулся. Тот вечер, проведенный наедине с учителем, у жаркого камина… Это было хорошее время.

— И вы ответили, что есть вещи, истинный смысл которых узнаешь, лишь когда приходит время.

— Значит, ты запомнил… И еше я сказал, что это время может и не прийти никогда.

— Как я понимаю, оно все же пришло?

— Все в жизни иногда случается… хотя поверь, сынок, я бы предпочел, чтобы знание изначального языка никогда не пригодилось тебе, как не воспользовались этой наукой сотни темпларов, прошедших обучение до тебя. Ну ладно… — Борох бережно взял одну из книг и бережно, словно она была из тончайшего стекла, опустил ее на стол перед Шенком. — Вот.., это очень древняя книга. Веками ее сохраняли избранные братья Ордена, переписывали начисто, если страницы начинали ломаться от старости. Здесь собрано то, что ты всегда считал истинным злом, посланным в наш мир самой Тьмой. Это магия — та малая ее часть, что была отобрана лично самой Святой Си кетой, — дабы в трудный час Свет мог призвать на помощь силы Тьмы. Тебе придется воспользоваться одним из заклинаний, записанных здесь, — чтобы создать портал, благодаря которому посланник сумеет оказаться в Арделле вовремя.

— Воспользоваться… магией? — Глаза Шенка расширились от удивления, а затем запылали гневом. — Это невозможно! И мне странно слышать, как магистр предлагает совершить подобное святотатство.

— Это нужно ради блага Ордена. — Голос Бороха зазвучал чуть жестче, а глаза, казалось, метали молнии, но внимательный наблюдатель мог бы увидеть в самой глубине выцветших, водянистых глаз старика настоящую боль. — Поверь, если бы имелся иной выход, мы воспользовались бы им. А сейчас… сейчас тебе предстоит раскрыть эту книгу. Ты должен быть готов произнести заклинание в тот момент, когда это будет необходимо. У тебя есть примерно декта или чуть больше на то, чтобы изучить заклинание портала… и на то, чтобы принять решение.

Голос старого магистра разом утратил жесткость, и теперь перед Леграном сидел просто очень усталый старый человек.

— Пойми, сынок… я не хочу неволить тебя. Знаю, это поручение не из приятных. Если не найдешь в себе сил выполнить его… что ж, может быть, отыщется кто-то другой, кто сумеет воспользоваться древним знанием. Мы выбрали тебя не потому, что хотели причинить тебе боль. Просто ты лучше всех иных темпларов владеешь Знаками Силы, а они, что ни говори, все же в чем-то сродни магии. Подумай, Шенк… у тебя есть время. Подумай — и если решишь принять этот груз, открой книгу.

Борох поднялся и медленно, тяжело шаркая по каменным плитам пола, покинул библиотеку. А темплар еще долго сидел словно в оцепенении и смотрел на лежащий перед ним том. Казалось, под толстым кожаным переплетом притаилась сама Тьма. Он думал о том, что все годы учебы его, как и других, уверяли, что Свет не приемлет Тьмы. Что магия есть зло и каждый, кто прикасается к ней, запятнан. Этих прикосновений Тьмы не отмыть, не отстирать — они останутся с человеком навсегда, до самой смерти. Его учили, что не бывает кристально чистых душ. Что капелька Тьмы есть в каждом… И если ведьма обращается к магии ради того, чтобы сотворить зло, — она должна умереть. Но коли лекарка сотворит заклинание ради жизни… что ж — ей предстоит нести пятно Тьмы на своей душе, но Орден простит ей этот грех, ибо он совершен ради добра.

Темплар нахмурился… это напоминало хитрость, казуистическую лазейку, оставленную в незапамятные времена Орденом для самого себя. Орденом… а может, самой Сикстой? Ведь и Знаки — ему говорили, что Знак есть дар Сиксты. Но Доподлинно известно, что основательница Ордена была волшебницей… что же она могла подарить, как не кусочек магии? Может быть, призывая один из Знаков, он, темплар, каждый раз оставляет на своей душе еще одно темное пятнышко?

А если и так… стоит ли перекладывать этот груз на кого-то иного? Если Его Святейшество поручает ему это дело — значит, долг Шенка принять задание и выполнить его, как подобает истинному брату Ордена. Рыцарь порывистым движением, опасаясь, что всей его решительности может надолго не хватить, пододвинул к себе фолиант. Звякнули, раскрываясь, замки. Не ударил гром, не засверкали молнии, и воздух не наполнился запахом серы и хлопьями пепла. Просто негромко зашуршали старые, ломкие страницы. Темплар устроился в кресле поудобнее и погрузился в чтение.

Когда-то очень давно магистр Унтаро был толст. Он был очень толст, далеко обогнав в этом тучного Бороха… но однажды, бросив на себя взгляд в бронзовое зеркало, решил, что надутый живот, жирные щеки и три подбородка ему не идут, Кто-то другой стал бы меньше есть или принялся бы таскать тяжести, дабы превратить жир в мышцы, — но эти низменные, дилетантские подходы были чужды Вершителю Здравия. Он избрал собственный путь и, потратив несколько недель на составление эликсира, сумел достичь цели, снизив вес почти вдвое. Увы, он не стал от этого красивее — кожа теперь висела вялыми складками, как будто бы одетая на тело, не подходящее по размеру. Зрелище было не слишком приятным — но сам Унтаро утверждал, что чувствует себя как никогда хорошо. Весьма вероятно, что это было правдой — теперь ему не приходилось таскать огромное брюхо.

Но худоба не добавила ему подвижности.., он по-прежнему любил хорошее вино, сочную свинину, мягкие кресла и пышные перины.

Магистр Унтаро удобно развалился в мягком кресле, поглядывая на посетителей несколько снисходительно. С одной стороны, Великий Магистр лично попросил его принять участие в судьбе молодой вампирочки, а просьбы Его Святейшества, даже высказанные самым мягким тоном, являлись для всех в Ордене эквивалентом прямого и недвусмысленного приказа.

С другой стороны, «принять участие» отнюдь не означало, что Унтаро должен забросить все дела ради этого мальчишки-темплара и его подруги-кровососки. Интересно, о чем они будут просить? Да уж, нынешняя молодежь совсем не та… раньше никому из простых служителей, будь он даже темпларом, и в голову не пришло бы обременять кого-либо из вершителей своими заботами.., а если бы это все же произошло, то молодой человек должен хотя бы выглядеть понимающим тот факт, что его желания идут вразрез с планами одного из самых влиятельных людей Ордена.

— Итак, я слушаю тебя, темплар… — Голос был скучающим, немного (самую каплю) раздраженным.

— Его Святейшество сказал, что я могу обратиться за помощью к вам. Видите ли, моя спутница..,

— Да, да… я вижу, она вампир. Что ж, это, как говорится, неизлечимо. Или ты надеялся, юноша, что имеется средство, способное превратить вампира в обычного человека? Должен тебя разочаровать.

— Я знаю, вершитель, что вампиризм — это не заболевание. Мне… нам нужна помощь в ином. Вампир может превратиться в летучую мышь. Есть ли способ… превратиться во, что-нибудь иное?

— Ты хочешь превратить свою подругу в лошадь? — усмехнулся магистр, и его дряблые щеки затряслись от смеха. — Это было бы даже забавно…

Шенк стиснул зубы, понимая, что сейчас не время и не место устраивать скандал. Мало того, что вершитель Унтаро был человеком достаточно вредным и злопамятным и мог впоследствии отыграться, — куда важнее было то, что, кроме него, вряд ли кто-нибудь во всем Ордене мог справиться с проблемой. Значит, придется терпеть его плоские шутки.

— Простите, вершитель, я имел в виду не это. Можно ли дать вампиру возможность превратиться… нет, трансформироваться в подобие человека?

Магистр нахмурился. Прозвучавшие слова в первый момент он просто не понял. Затем понял — и испугался. Если вампира невозможно будет отличить от обычного человека, это значит, что вампиром может оказаться любой. Твой сосед… случайный попутчик… возлюбленная. Неужели этот ше-нок не понимает всех последствий его идиотского желания?

По всей видимости, испуг и негодование отразились на его лице, потому что Шенк заговорил быстро, стараясь успеть сказать все важное, прежде чем гнев вершителя прорвется наружу и обрушится на молодого рыцаря и в особенности на его спутницу, которая сейчас пряталась за широкую спину Леграна.

— Я понимаю, вершитель, что это беспрецедентная просьба, и осознаю все последствия… но так уж получилось, что мы с ней связаны. Вы ведь понимаете, что она может погибнуть просто потому, что кто-то увидит ее лицо. Среди черни много людей, которые ненавидят и боятся вампиров. Хотя я, конечно, понимаю, что прошу слишком многого и что такая трансформация скорее всего невозможна…

Весь гнев, бушевавший в душе Унтаро, разом испарился, Уступив место столь же бурному раздражению. И раздражало его уже не то, что рыцарь заявился к нему со столь идиотской просьбой. Если и было в жизни вершителя нечто такое, что он по-настоящему ненавидел, это было слово «невозможно». Он слышал его много раз… В детстве, когда от болезни умирали его родители, а лекарка, испробовав на несчастных все свои зелья, разводила руками и шептала это слово, надеясь, что мальчонка, притихший в углу, не услышит. В юности, когда, осваивая медицинскую науку, он задавал учителям вопросы о способах борьбы с «черной смертью» и они в ответ лишь разводили руками, говоря ненавистное слово. В зрелом возрасте ему приходилось произносить его и самому, и каждый раз это слово означало чью-то смерть. С годами он произносил его все реже и реже — опыт и знания делали свое дело. Но сейчас Унтаро словно бы вернулся назад, в детство и юность, осознав, что проклятое слово «невозможно» вновь означает смерть. Не здесь. Не сейчас. И даже не человека — всего лишь презренного вампира. Он не мог и не желал снести это — ведь сейчас прозвучал вызов ему, его умению… проклятие, его званию Вершителя Здравия, в конце концов.

— Молод ты еще… судить о том, что возможно, а что нет, — буркнул магистр неприязненно. — И вообще… ты все сказал, темплар? Ну и иди, иди отсюда. У тебя что, дел нет? А девчонка твоя пусть пока останется… вон скамеечка в углу, пусть посидит. Да чтоб тихо мне! Как мышь… или даже еще тише. Мне подумать надо. Темплар, ты еше здесь?

Шенк рассыпался в благодарностях, но в этом уже не было нужды. Старый магистр не слышал его, полностью погрузившись в размышления. Перед его мысленным взором смешивались редкие ингредиенты, источали цветной пар подвешенные над огнем колбы с растворами, на листы пергамента ложились строки сложнейших рецептов. Совершенно неожиданно у Шенка оказалось невероятно много свободного времени. Пожалуй, такого с ним не случалось очень давно, так давно, что уже и не вспомнить. Разве что в детстве… еще до той поры, когда он впервые перешагнул порог Семинарии.

Синтия практически не покидала лабораторий Унтаро, Шенк увидел ее всего лишь раз или два за истекшую декту; девушка выглядела осунувшейся и бледной — если понятие «бледность» можно применить к вампиру, кожа которого и без того вечно светлая, как после долгой зимы. На ярком полуденном солнце, там, где человек быстро покрывался ровным загаром, кожа вампира краснела, солнце обжигало ее. Отсюда и пошли слухи о том, солнце смертельно для этих созданий… На самом деле простейшая защита — одежда или просто тень — позволяла вампиру, способности к регенерации у которого были много выше, чем у любого живого существа, быстро залечивать ожоги. Шенк спросил, что делает с ней вершитель, но девушка только помотала головой — мол, рано еще говорить, не волнуйся, узнаешь первым. Ну, не первым — так третьим, после Унтаро и самой Синтии.

Книга, которую доверил ему магистр Борох, была прочитана от первой и до последней страницы, а затем перечитана снова и снова. Переворачивая страницу за страницей, Шенк чувствовал, как в разум вползают крамольные мысли. Формулы, так похожие на привычные с юности Знаки Силы, запоминались легко — уже после первого прочтения Шенк был почти уверен, что сможет применить каждое из записанных в книге заклинаний… Возможно, Борох ждал от юноши не этого, возможно, он предполагал, что темплар изучит единственное заклинание из книги, портал, вызова которого ожидал от него Великий Магистр. И не станет заглядывать на иные страницы.

Но Легран не упустил ни строки из собрания древнего знания. И все больше и больше терзался вопросом… Почему? Почему магия названа порождением Тьмы? Сикста писала, что магия породила множество бед и горя — и, наверное, это было так. Но можно ли назвать сосредоточением зла кинжал, нанесший смертельную рану? Не следует ли обвинить руку, его державшую… Читая строки заклинаний, накрепко впечатывающиеся в память, Шенк все яснее и яснее понимал, что магию можно использовать для любого дела — и ради Света, и во имя Тьмы. Он хотел было пойти и поговорить на эту тему с Ворохом, в надежде на то, что старый наставник сможет понять и объяснить, но магистр постоянно был занят, как и другие члены Совета Вершителей — кроме разве что Унтаро, который, увлекшись своими исследованиями, перестал обращать внимание на что бы то ни было. И заботы, одолевавшие членов Совета, были куда важнее, чем теологические метания молодого рыцаря. Империя Минг вторглась на территорию Ордена в первый день шестой декты сезона садов^[6] — всего лишь спустя три дня после Совета. Сбылись мрачные предчувствия покойного Франа — смерть мирного купца, убитого в Пенрите, «стала той последней каплей, что переполнила чашу терпения Императора»… Так, во всяком случае, это событие было подано народу и армии императорскими посланниками.

Совет ждал войны, готовился к войне — но слишком поздно были проанализированы тревожные признаки, слишком медленно раскачивалась огромная машина власти — и кое-где даже армия не знала о приближении угрозы. Результат не заставил себя ждать… Две приграничные крепости были буквально сметены неожиданным ударом — три десятка осадных машин, осыпая порядком обветшавшие стены градом камней, быстро пробили бреши, куда устремились толпы воинов.

Северная армия — вернее, то, что носило это громкое название, а фактически состояло из десяти полков, не укомплектованных и наполовину, — приняла бой и отступила. Любой уважающий себя историк с готовностью признал бы, что это отступление весьма напоминало бегство. В бою… вернее, в той бойне погиб и командующий Северной армией, вместе с большей частью своего штаба, — три эскадрона мингской легкой кавалерии прорвались сквозь ряды орденской пехоты, смели охрану ставки командующего и устроили резню, прежде чем сами были перебиты.

Командор Унгарт Себрасс, сплотив вокруг себя остатки полков, изрядно потрепанных армией Минга, попытался остановить продвижение врага, но был разбит. Теперь остатки войск отступали к Ринну, где планировалось создать новый оборонительный рубеж. Высокий берег полноводной реки мог надолго задержать имперские штурмовые корпуса… Тысячи людей из окрестных городков и сел сутками, почти без отдыха строили укрепления — частоколы, башни, а кое-где просто земляные валы. До подхода имперцев оставалось еще дня четыре, их конные отряды буквально висели на плечах у медленно отходящих полков Себрасса, изматывая их постоянными налетами и внезапными ночными атаками.

Почти каждый день из Цитадели отправлялись новые и новые отряды… в большинстве своем это были не лучшие воины, ополчение из простонародья, реже — небольшие подразделения «черных плащей». Несколько вполне боеспособных полков, в том числе «Стальной кулак», оставались в резерве. Бойцы роптали, не желая понимать и принимать этого сидения в тылу, в то время как их товарищи гибли десятками и сотнями — но Великий Магистр был непоколебим.

Однажды, встретив Белидьена в коридоре Цитадели, Шенк осмелился обратиться к Его Святейшеству с просьбой отправить и его сражаться с врагом, считая, что его навыки темплара могут весьма пригодиться на поле брани. Но ледяной взгляд Великого Магистра заставил его оборвать пылкую речь на полуслове. Глава Ордена все же снизошел до ответа — всего три слова.«Еще не время».

И опять Легран оставался один, коротая время с древней книгой… Он ждал, когда же оно наступит, это его время. И дождался.

Дверь распахнулась, и в комнату ввалился покрытый пылью человек. Он тяжело рухнул в кресло и ткнул пальцем в сторону объемистого кувшина.

— Вода, — хмыкнул Легран.

Дрю скорчил недовольную мину, хотел было выругаться, но затем лишь устало вздохнул:

— Давай… в глотке пересохло, будто пыль жрал.

Шенк знал, как чувствует себя томимый жаждой человек, а потому не стал наливать воду в кружку, а протянул фаталю весь кувшин. Тот ухватил его обеими руками, буркнул что-то благодарственное и надолго припал губами к источнику прохладной воды. Затем довольно фыркнул и отставил кувшин в сторону, вытерев рот тыльной стороной кисти, не обращая внимания на размазавшуюся грязь.

— Ты только что с дороги? — Шенк помнил свою встречу с Дрю и прощание, что было довольно теплым, но не видел повода, чтобы фаталь, прибыв в Цитадель, тут же бросился искать молодого темплара, с которым его свел путь Света лишь однажды, да и то лишь на весьма непродолжительное время.

— Не совсем… — Дрю блаженно развалился в кресле, вытянув ноги. — Ткнулся к Бороху, но он на Совете. Сказал, у тебя подождать… Слышь, Легран, у тебя что, и в самом деле одна вода? Ты никак в аскеты записался?

Шенк дернул шнурок колокольчика — прошло всего несколько мгновений, и на пороге вырос слуга.

— Вина, хлеба, мяса! — перечислил желаемые блюда фаталь. — На дво… на троих. И хорошего вина, проклятие Арианис на ваши головы! Живо!

Слуга мигом исчез за дверью — похоже, Дрю здесь знали и связываться с ним не хотели. Да и то, кто же в здравом уме станет спорить с фаталем, который славился дурным нравом и несдержанностью по отношению к тем, кто посмел ему перечить.

— Здесь не место для упоминания этого проклятого имени, — осторожно заметил Шенк, к числу тех, кто «в здравом уме», явно не относящийся. Но Дрю был слишком утомлен дорогой, чтобы злиться.

— Плевать… Орден по уши в дерьме, парень. Сейчас надо думать о том, как спасти наши задницы, а не о всяких религиозных глупостях. Ты, случаем, не знаешь, зачем Борох меня вызвал?

— Борох?

— А ты думал, я тащился сюда просто потому, что соскучился по Цитадели? Магистр прислал письмо с голубиной почтой… Из Пенрита в Сайлу за восемь дней, четыре загнанных коня! Мне кажется, что под штанами у меня одна сплошная рана… здесь найдется девчонка, способная смазать бальзамом раны старого фаталя?

— Если у тебя в кармане звенит золото… найдется, и не одна.

— Это хорошо. — Дрю сладко потянулся. — Ну где же эти черепахи? Поверишь, темплар, я со вчерашнего утра не жрамши.

Словно в ответ на эту фразу, в комнату ввалились слуги. С точки зрения Леграна, того, что они принесли, хватило бы не то что троим — пятерым голодным мужчинам. Видать, кто-то на кухне был знаком с аппетитом Дрю. Последней на стол бухнулась огромная, литра на три, бутыль с вином. Видать — не простое винцо, бутыль старая, из темного стекла, Шенк таких и не видел никогда… и вся покрыта пылью. Пожалуй, если бы он потребовал «хорошего вина», ему принесли бы что-нибудь заметно проще.

— Присоединишься? — Дрю одним взмахом ножа отхватил огромный кусок свинины и вгрызся в него с таким энтузиазмом, что капли жира полетели во все стороны.

Шенк едва успел убрать книгу, дабы не испятнать ее бесценных страниц. Почему-то сразу представилось, как этот нож вспарывает иную, человеческую, плоть. По спине побежали мурашки.

— Так, значит, не знаешь, зачем меня позвали? — Слова звучали несколько невнятно, потому как рот фаталя был забит.

— Ну… — протянул Шенк, раздумывая, стоит ли пересказывать Дрю свой последний разговор с Ворохом. Решил, что не стоит, если магистр сочтет нужным, он сам посвятит фаталя во все детали. Но и кривить душой не хотелось. — Есть, скажем так, подозрения. Но ты сам понимаешь, брат-фаталь, лучше тебе на эту тему поговорить с магистром.

— Ладно, проехали… — махнул рукой тот, и Шенк с огорчением заметил, как на его камзоле расплывается жирное пятно. — Про войну что слышно?

В нескольких словах Шенк описал гостю положение на границе. Дрю покачал головой, снова помянул проклятую, нисколько не опасаясь последствий сего святотатства, затем плеснул в здоровенную кружку драгоценный напиток и с шумом и бульканьем высосал его до дна. Шенк тоже налил себе, полагая, что отведать подобного вина ему удастся не скоро. Если удастся вообще. Сделав первый глоток, удовлетворенно хмыкнул… да, это чудо надо не кружками глушить, словно воду, его надо смаковать по капле.

— Значит, началось… да, этого следовало ожидать. — Фа-таль откинулся в кресле, громко рыгнул, поглаживал заметно вздувшийся живот. — Что ж, посмотрим, столь ли прочен Орден, как он сам о том говорит.

— Сомневаешься? — нахмурился Шенк.

— Еще бы, — осклабился фаталь, протягивая руку за новой порцией мяса. — Ты мне скажи, темплар, сколько у Ордена настоящих бойцов? То-то… А армия Империи, я тебе скажу, это сила. Ну да ладно… ты-то чем здесь занимаешься?

— Да вот… книгу изучаю.

— Нашел время, — презрительно фыркнул коротышка. — я думал, рыцарь Света уже будет мчаться в гущу битвы! Ну-ну, не корчи страшные рожи, ты в этом не мастер. Уж поверь, не хуже тебя знаю, что такое приказы. Девчонка твоя жива хоть?

Ответить Шенк толком не успел. Дверь распахнулась, и на пороге появился человек в кольчуге с серебряным знаком терца на плече. На его поясе висел тяжелый короткий меч.

— Брат Дрю?

— Он самый, приятель! — Фаталь призывно махнул жирной куриной ножкой. — Присоединяйся!

— Благодарю, брат. — Воин отрицательно покачал головой, смерив коротышку немного презрительным взглядом. Видать, недавно в Цитадели, иначе знал бы, что на фаталя так смотреть не следует. Для здоровья опасно. — Тебя желает видеть Его Святейшество. Поторопись, брат.

Дрю с явным огорчением посмотрел на стол, где осталось еще много съестного, вздохнул, поднялся, вытирая руки об и без того грязную одежду.

— Может, это… рванину сменить? — дурашливо поинтересовался он, глядя на напыщенного терца. Заметив, что тот нахмурился и на скулах заиграли желваки, примирительно поднял руки. — Иду, иду… вот молодежь пошла, совсем шуток не понимает. Бывай, темплар, приятно было встретиться.

— Думаете, пора, Ваше Святейшество? — Борох разглядывал карту, где за последнее время прибавилось нечто новое — вырезанные из крашенного багрянцем пергамента стрелки, означавшие продвижение мингских и кейтианских войск.

Картина вырисовывалась неутешительная. Империя вклинилась на территорию Ордена довольно глубоко, Кейта подобных успехов не добилась — конные орды не слишком хорошо подходили для штурма крепостей. Но зато прекрасно справлялись с более грязной работой — предавать огню и мечу все, что не было надежно защищено каменными стенами. Восточные рубежи Ордена пылали — и в прямом, и в переносном смысле. Народ скрывался в лесах, потоки беженцев запрудили дорогу — но от кавалерии пешком удирать несподручно. А приграничные гарнизоны боялись даже нос высунуть из своих твердынь — в чистом поле не слишком многочисленная пехота была обречена. Против орды следовало выставлять тяжелую латную конницу, а она вся сейчас была на севере, отражая атаки мингских корпусов.

— Самое время, — кивнул Белидьен. — Бастионы на кейтианской границе не выдержат долгой осады, да и людей там недостаточно. Вчера два полка тяжелой пехоты сумели изрядно потрепать «Ягуаров», но и сами вынуждены были отступить. Кейта бросает в бой отборные силы, но все еще это только конница. Пока что они не начали войну в полном смысле этого слова и стараются лишь оттянуть наши силы с севера.

— Думаете, их пехота не появится? — спросил Дрю, в присутствии Великого Магистра разом утратив и насмешливо-грубоватый говор, и ироничное выражение лица. Теперь это был собранный воин, аккуратный, подтянутый… и даже грязная, пропыленная одежда смотрелась на нем уместно.

В иерархии Ордена фатали занимали особое место. Они относились к рангу исполнителей, но приказы получали исключительно от вершителей, а то и от самого Великого Магистра лично, а потому привыкли держаться с сильными мира сего почти на равных. Это были не просто убийцы, но и разведчики, и ловкие интриганы, и тайные советники — всего понемножку. Их боялись, к их мнению прислушивались, смотря сквозь пальцы на многие вольности, которые не простили бы кому-то иному. Такое положение сложилось уже довольно давно, и многие поколения высших иерархов Ордена не видели необходимости что-либо менять. Поэтому сейчас Дрю, обсуждая с Его Святейшеством предстоящее поручение, отнюдь не лебезил перед ним, сохраняя достоинство и оставляя за собой право иметь собственную точку зрения.

— Появится, непременно. Правитель Кейты осторожничает, хочет убедиться, что Минг на самом деле увяз в войне, что это не ловкий ход с целью подставить Кейту под наш удар. Но его осторожность имеет границы. Думаю, не пройдет и декты, как они двинут через границу основную армию. И мы окажемся меж двух огней… Пока же для Правителя это даже не война… так, проверка на прочность и серьезность намерений.

— Итак? — коротко спросил Дрю.

— Ты отправляешься завтра на рассвете. Поверь, я бы дал тебе отдохнуть, но…

— Дело есть дело, — пожал плечами маленький фаталь, — отдохнем после смерти. А Легран справится?

— Скажи, друг мой, — Великий Магистр помедлил, — тебя не смущает, что твой путь в Арделлу…

Он замялся, подбирая слова. Дрю, усмехнувшись, пришел на помощь Его Святейшеству:

— Магия? Никоим образом. Я привык смотреть на вещи просто… если лучшим выходом станет использование магии, так тому и быть. У Света хватает и иных забот, не станет он обращать внимание на всякие мелочи.

— Безбожник… — вздохнул магистр Борох.

— Какой есть, — в тон ему ответил Дрю. — Чем и ценен, Но вы так и не ответили, магистр… Молодой Шенк сумеет совладать с этой магией?

— Ответить сложно… и, признаюсь, в этом тоже есть определенный риск. Легран, пожалуй, лучший из темпларов, но все, что у него есть, это лишь старая книга.

— Конечно, можно было бы провести пару экспериментов, — словно размышляя вслух, протянул фаталь, — создать несколько порталов, провести сквозь них каких-нибудь не особо… э-э… значимых людей. Но времени, как я понимаю, нет. Придется рискнуть.

Борох и Великий Магистр синхронно кивнули. Его Святейшество при этом думал о том, что даже утро следующего дня — это уже немного поздно. Пока бумаги попадут к адресату, пока Арделла примет нужное Ордену решение… о да, это произойдет, произойдет непременно, но все равно займет какое-то время. В самом лучшем случае война на востоке продлится еще две-три декты или даже больше.

Может быть, следовало отправить посланца раньше? Сразу, как только молодой Легран изучил нужное заклинание, — четыре, пять дней назад… Но в Цитадели не было другого фа-таля, способного сравниться с Дрю, только молодежь, еще не набравшая достаточно опыта. А порталом сможет пройти один человек, максимум двое. Записи в древней книге позволят создать проход, но вот для того, чтобы удержать его в стабильном состоянии, требуется опыт, которого в Ордене нет ни у кого. Да и за пределами Ордена, наверное, тоже. Нет, с какой стороны ни посмотри, Дрю — лучший выбор. Этот невзрачный человечек сумеет выжить там, где геройски (и бессмысленно) погибнет целый отряд.

А Борох думал о другом… ему по-прежнему не нравилась эта идея, и только потому, что ничего лучшего не приходило в голову, он согласился с Великим Магистром и открыл для своего ученика тайник с запретным знанием. Но ему хотелось бы нанести душе темплара как можно меньший ущерб… пусть юноша воспользуется магией лишь единожды — а он, Борох, будет молить Свет и Сиксту простить юноше этот грех.

— Составь список того, что может тебе понадобиться. Оружие, золото,.. ну, тебе виднее. — Белидьен тяжело опустился в свое черное резное кресло. — И можешь ни в чем себя не ограничивать, все, чем сейчас богат Орден, к твоим услугам. Дорога будет опасной, и запомни, фаталь, твоя задача достичь цели. Любыми средствами. Многие арделлиты ненавидят нас… заплесневелые воспоминания о древних конфликтах. Но воспоминания живы. Не дай им убить тебя, Дрю. По крайней мере пока не исполнишь миссию. Зайди к Унтаро, он даст тебе несколько эликсиров, они способны вырвать человека даже из лап смерти, хотя и ненадолго. Воспользуешься… если не будет иного выхода.

Дрю коротко поклонился и вышел. Вслед за ним кабинет главы Ордена покинул и Борох. У старика еще было много дел — еще раз объяснить темплару его задачу, проследить, чтобы фаталь получил из запасников Ордена все необходимое… и вознести молитву Святой Сиксте, дабы простила она детей своих грешных.

Цитадель, сердце Ордена, возвышалась над городом и была видна почти из любой его точки. Говорили, что строительство этой крепости, что так никогда и не была взята, стало проявлением архитектурного гения Святого Галантора, посвятившего сооружению Цитадели пятнадцать лет. В какой-то мере это было правдой, к появлению Цитадели Галантор и в самом деле приложил руку. Но Шенку приходилось видеть древние гравюры, изображавшие Сайлу и ее главную крепость. В те времена бастионы Цитадели могли остановить разве что толпы разбойников, но никак не регулярную армию. И в последующие века твердыня не раз перестраивалась, все наращивая и наращивая свою мощь. Не слишком уж часто востребованную мощь. Военная наука утверждает, что неприступных крепостей не бывает — вот уже несколько тысяч лет Цитадель Успешно опровергала это заявление.

В этом месте река, разделявшая Сайлу на две неравные части, чуть раздавалась в стороны, огибая довольно большой остров. На нем и стояла крепость… Высокие каменные стены, испещренные бойницами, четыре массивные угловые башни, с верхних площадок которых могли вести огонь тяжелые требучеты, забрасывая каменные глыбы или глиняные кувшины с горючей жидкостью столь далеко, что ни одна осадная машина не могла бы безопасно приблизиться к стенам даже и на удвоенное расстояние, необходимое для выстрела.

Помимо бойниц, верхняя часть стены была оснащена машикулями — небольшими навесными башенками, из которых стрелки могли осыпать стрелами подножие стен, не давая штурмующим ни малейшего шанса остаться в живых. Но даже если бы вражеские войска и могли найти непростреливаемую зону, это не слишком помогло бы им — стены имели почти тридцатиметровую высоту. Ворота крепости, самое уязвимое место в любом оборонительном сооружении, тоже были защищены двумя башнями, поменьше, — и тот, кто осмелился бы подойти к воротам с недобрыми намерениями, сразу оказался бы меж двух огней. Обычных ворот в привычном понимании этого слова не было — их заменяла тяжелая кованая решетка, в мирное время почти постоянно поднятая на цепях. Но если бы вдруг враги сумели пробиться сквозь решетку, сумели бы спастись от стрел, расплавленного свинца, камней и огненного зелья, что будет сплошным потоком литься им на головы, — на этом их удача и закончилась бы. Тяжелый катаракт, каменная плита толщиной почти в два метра, рухнула бы сверху, полностью перегородив проход… Правда, потом защитникам пришлось бы изрядно попотеть, чтобы вернуть невероятно тяжелую плиту на место.

Но крепость сильна была не только своими стенами, башнями и машикулями, Внутри имелись огромные загоны для скота, несколько колодцев, зернохранилища, а также казармы для довольно большого гарнизона — всего этого было более чем достаточно, чтобы выдержать любую осаду.

И наверное, именно поэтому уже много веков не находилось тех, кто возжелал бы испытать на прочность древние стены…

Сейчас Цитадель была почти пуста. Способная содержать гарнизон в десять тысяч бойцов, сейчас она вмещала в себя от силы четыре сотни воинов, большая часть которых занималась исключительно дозорными прогулками по верхнему уровню стены, да еще обеспечивала безопасность живущих здесь вершителей Ордена, самого Великого Магистра и не слишком многочисленной прислуги.

По просторному каменному двору, в обычное время довольно людному, неторопливо шествовали четверо.

Дрю был в отменном настроении, словно и не ждала его впереди дорога в неизвестность. Плечо заметно оттягивал дорожный мешок, основным содержимым которого, помимо тщательно запечатанного пакета документов, переданных фаталю лично Его Святейшеством, было золото. На своем веку низкорослый убийца и шпион повидал многое и потому лучше других знал, что лучший багаж в дороге — деньги. И в данном случае не золотые «орлы» или серебряные «филины» Ордена, а просто драгоценные слитки разных размеров, от мелкой серебряной чешуи, годной разве что в качестве уплаты за сытный обед, до тяжелых золотых брусков, за меньший из которых можно было купить боевого коня вместе с полной упряжью, Такую плату с удовольствием примут и в орденских землях, и в Арделле… и даже в мингской Империи — что с той войны, золото останется золотом независимо от того, кто одержит верх. За монету с раскинувшей крылья птицей, найденную у обычного минга, солдаты Империи могли и вздернуть «изменника»… а кусок золота — кто ж знает, откуда он.

Магистр Борох был погружен в невеселые мысли. Вчера ночью, когда он пришел в последний раз поговорить с темпларом, тот огорошил его пренеприятнейшим известием — сам Легран построить портал не сможет. Ему нужен человек-проводник, который был в столице Арделлы, который помнит, как она выглядит. Человека нашли, и хотелось надеяться, что он подойдет… но магистр все больше и больше волновался, изо всех сил стараясь не показывать этого. А если миссия будет сорвана? Если Дрю не сумеет добраться до цели? Кто знает, возможно, не пройдет и сезона, как армия Ордена будет вынуждена оборонять от захватчиков эти древние стены… Борох оглядел своих спутников — во всяком случае, создавалось впечатление, что сомнения терзают не только его одного

— Ты действительно хорошо знаешь Нортхем? — в который уже раз спрашивал Легран у невысокого толстенького человечка, необъятный живот которого был перетянут широким лиловым поясом, а на голове покоился такого же цвета тюрбан.

Тот часто закивал, потея от усердия и от страха:

— Да, господин, да, я там жил целый год! Клянусь именем Сиксты, я знаю столицу Арделлы, как никто другой…

Шенк позволил себе в этом усомниться. Даже прожив в большом городе вроде Сайлы или даже Пенрита вдвое больший срок, вряд ли можно с уверенностью заявить, что хорошо знаешь город. А уж огромный Нортхем… Но выбора не было, посланники магистра Бороха не смогли найти лучшего знатока — время беспокойное, иноземных купцов в столице немного, — а сам Шенк, досконально изучив тайный фолиант с заклинаниями, прекрасно понимал, что не сможет нацелить портал на нужное место без помощника. В идеале, маг должен был хотя бы раз видеть место, в которое собирался создать проход, своими глазами… годились и чужие глаза, но в этом случае существенно возрастал риск попасть не туда, куда следует.

Этого толстяка нашли на главном рынке Сайлы, где он держал небольшую лавчонку, торгуя всякой всячиной. Мальчишка — один из бесчисленного числа шалопаев, готовых за медную монету, а то и просто за кормежку выполнять любую работу, — пронзительными криками зазывал покупателей, сообщая всем и каждому, что в лавке этой, дескать, имеются товары особо редкие, из самой далекой Арделлы лично достопочтенным хозяином привезенные. Посланные магистром Бо-рохом служители во главе с терцем лавочку осмотрели — товары там были, как и можно было ожидать, самые обычные, отличавшиеся от других на рынке разве что ценой, зато внимание их сразу привлек превозносимый зазывалой хозяин. Смуглая кожа, черные как смоль волосы, тронутые уже сединой, — ухоженная борода, заплетенная в косички, — все это говорило о том, что человек, спешно поднявшийся из кресла навстречу бесцеремонно вошедшим в его дом орденским братьям, в этой стране чужой. А когда он громогласно принялся утверждать, что и в самом деле привез товар чуть ли не из самого Нортхема, последние сомнения у воинов отпали, и толстяка вежливо, но настойчиво попросили следовать за братьями в Цитадель.

Поначалу купец хорохорился, стараясь показать воинам свою значимость, — но поскольку те и не думали объяснять то ли почетному гостю, то ли пленнику, куда и зачем его ведут, гонор сменился сомнениями, а затем и откровенным страхом. Сейчас, когда война уже была не призраком, маячившим где-то вдалеке, когда она уже на самом деле пришла в Орден, все инородцы чувствовали себя неспокойно.

Шенка несколько беспокоило подозрение, что купец, дабы не вызвать ненароком неудовольствия Ордена, готов признаться сразу и во всем. Даже в том, чего никогда не делал и о чем даже не помышлял. Поди знай, бывал ли он на самом деле в Нортхеме… но иных кандидатов на роль проводника не нашлось.

Темплар понимал, что порученное ему дело слишком важно, чтобы соблюдать чрезмерную и излишнюю щепетильность. Вздохнув, он привычным движением вызвал круг Истины — сколько раз за последние годы приходилось ему использовать этот Знак? Десять, двадцать? Каждый раз зеленое кольцо Истины несло в себе разный исход. Для кого-то суровый приговор, для иных — снятие обвинений и публичное извинение инквизитора. Да, бывало и такое — всегда находятся злопыхатели, стремящиеся оболгать человека. Как правило, в таких случаях Знак Истины направлялся на обвинителя, и горе ему, если, понуждаемый говорить правду, признается, что сотворил поклеп со злыми намерениями, не по незнанию, не по недомыслию.

Толстяк замер на полуслове, лицо приобрело сонное, равнодушное выражение.

— Еще раз спрашиваю тебя, правду ли говоришь, что бывал в Нортхеме?

— Бывал, господин.

— Когда?

— Сорок лет назад, господин.

Темплар покачал головой — на вид купцу было ладно если полета годов от роду. Значит, в столице Арделлы он был еще ребенком. Конечно, память человеческая хранит все, что видели глаза, даже если выудить эти знания непросто. Но такое признание все же лучше, чем если бы купец признался во лжи.

Они прошли длинным коридором и вышли на задний двор Донжона — центральной башни крепости, где обитали вершители и сам Великий Магистр. Местечко здесь было подходящее — залитое полуденным солнцем, висевшим прямо над головой. Хорошее время и хорошее место, на виду у Вечного Света… если не в угоду ему будет творимая магия… что ж, тогда у них просто ничего не выйдет. А может, и тут же покарает их Свет — слепящей ветвистой молнией, к примеру. А то и огненным шаром — сам Легран таких не видел, но слышал о тех, кто встречался с посланцем Света. Не многим удалось пережить явление Огненного Вестника.

— Приступим? — пробормотал Шенк, ни к кому конкретно не обращаясь.

Дрю коротко кивнул, проверяя, удобно ли висит на поясе короткий клинок…

В этот путь, помимо излюбленных своих ножей, фаталь взял и оружие посерьезнее. Не то чтобы он считал в бою меч эффективнее доброго кинжала, которым владел в совершенстве, — просто такова уж природа людей. Если ты просто с ножом — один разговор, а ежели на поясе меч, да еще дорогой, изукрашенный, — то и отношение к тебе сразу другое, благородным считают или воином суровым. А и то и другое требует проявлений уважения. Хорошая одежда, породистый конь, увесистый кошель, меч с цветными камнями в эфесе — глядишь, и трактирщик поклонится чуть подобострастнее, и комната в гостинице окажется без клопов и с чистыми простынями, и вино будет подано не в пример лучше, чем за соседний стол.

— Будь внимателен, сынок, — прошептал магистр Борох, безуспешно стараясь говорить так, чтобы услышал его только Легран.

Дрю усмехнулся краешками губ — от тонкого слуха фаталя не укрылось беспокойство в голосе вершителя. Шенк несколько раз глубоко вздохнул, тщетно пытаясь отогнать от себя сомнения и неуверенность. Затем встал позади толстяка, взял его за руки…

— Думай о Нортхеме, думай только о нем. Пытайся вспомнить, что видел, когда приехал в город. Думай… думай о Нортхеме… Вспоминай…

Слова падали тяжело, входя в разум купца глубоко и прочно, как гвозди в дерево. Пока действовал Знак, он сейчас был особо восприимчив ко всему, что ему говорили. И он старался.

Не его вина, что получалось плохо. Воспоминания раннего детства с трудом пробирались наружу через плотные слои памяти, через иные воспоминания, более яркие, более живые. Об удачных и не слишком удачных сделках, коих было свершено множество, и далеко не все они были такими, о которых можно рассказать даже ближайшему другу. О покорных женщинах и даже, грешно вспомнить, мальчиках — узнай об этом его жена, возможно, однажды утром ему не суждено было бы проснуться. О грязном, сыром и нестерпимо вонючем застенке, в котором пришлось провести несколько дект, и слава Сиксте, что так мало. О взлетах и падениях… И где-то за всем этим слабыми, изломанными тенями маячили шпили арделльских минаретов, которые он запомнил еще будучи ребенком. Каплю за каплей Шенк выпускал на волю магию поиска пути, и сейчас руки заморского гостя, ведомые темпларом, выписывали в воздухе сложные, запутанные линии, которые тут же загорались видимым даже в ярких лучах солнца золотым светом. Горящие линии начинали свой собственный танец, их стремительный, поначалу казавшийся хаотичным полет становился все более и более определенным… Золотые струи образовали что-то вроде огромного, в рост человека, овала, внутреннее пространство которого стремительно заполнялось такого же оттенка золотым туманом. Вот прозвучали последние слова заклинания, и купец разом обмяк, потеряв сознание. Его лиловый тюрбан свалился с головы, глаза закатились, рот безвольно открылся, и из его уголка на роскошный халат стекала струйка слюны. Шенка передернуло — он читал, что после заклинания поиска пути проводник должен почувствовать слабость… даже и сам маг, если путь для создания портала он берет из своего разума. Но он не мог и предполагать, что это будет так страшно… Может, права Сикста, может, магия, даже направленная на доброе дело, несет в себе Тьму?

А может, это просто его неловкость всему виной?

— Что ж, брат Дрю, портал открыт. Тебе пора.

— Знать бы, куда он открыт, — привычно недовольным тоном буркнул фаталь, но в голосе его звучала решимость. — Говорите, он только в одну сторону работает?

— К сожалению, да. Вернешься обычным путем… сначала сушей, а на побережье Срединного моря в условленном месте тебя будет ждать корабль. В первый день каждой третьей декты…

— Ну что ж, — не дослушав фразу, явно уже до этого повторенную не раз, фаталь отдал магистру короткий салют и подмигнул темплару, — до встречи.

И шагнул в золотое марево. Сердце Шенка замерло — а вдруг прямо сейчас там, с другой стороны портала, выпадет на землю изломанное, сожженное или разорванное на куски тело? Но шли секунды, и ничего не происходило… Дрю исчез. Легран всей душой надеялся, что маленький фаталь попал туда, куда было нужно. Он верил, что сумел правильно понять значения строк в древней книге… он верил, что все сделал правильно, Но его не оставляло чувство, что он видел Дрю в последний раз. Если сравнивать с некоторыми другими залами Цитадели, это помещение можно было бы назвать небольшим — чтобы пересечь его из угла в угол, понадобилось бы не более тридцати шагов. И сейчас здесь царил полумрак — лишь две масляные лампы заливали светом угол, в котором стояло несколько кресел да небольшой столик. Едва видимые во тьме стеллажи с книгами уходили к сводчатому потолку — чтобы достать фолианты из верхних рядов, требовалась лестница. Пол покрывал толстый, кейтской работы, ковер — сокровище сам по себе, стоивший немыслимых денег. Его мягкий ворс делал беззвучными любые шаги — это место любило тишину.

Сюда никогда не проникал солнечный свет. Магистр Эд-рик Реффенберк, уже более сорока лет бывший Хранителем библиотеки, считал, как и многие его предшественники на этом высоком посту, что яркие лучи вредят драгоценным страницам… И потому широкие стрельчатые окна, затянутые витражным стеклом, открывались взору посетителей только в сумрачные, дождливые дни, а в ясную погоду их закрывали тяжелые, почти непробиваемые для солнечных лучей шторы.

Но сюда приходили не за тем, чтобы разглядывать витражи…

Эти полки из темного дерева хранили самое ценное, чем располагал Орден. Золото — дело наживное, драгоценные эликсиры теряют силу со временем, а сталь рано или поздно рассыпается ржавой трухой. Знания — вот истинное богатство, и братья-служители веками и тысячелетиями упорно собирали знания, крупица к крупице… Сейчас ни одна страна известного мира не располагала подобной сокровищницей. Далеко не все из этих книг были безобидны — даже на этих полках, обратиться к которым имел право любой из послушников и уж тем более из служителей, попадались иногда фолианты, которые куда мудрее было бы спрятать от любопытных глаз. А совсем недавно темплару пришлось убедиться, что в собрании орденской библиотеки есть и такие тома, что не видели света веками. И на то были достаточно веские причины.

Дверь тихо скрипнула, и Шенк поднял голову, всматриваясь в сумрак. В этот поздний час в библиотеке Цитадели редко появлялись люди. Он и сам засиделся здесь до глубокой ночи только потому, что утром следующего дня должен был отправиться на север. Его миссия в Сайле была окончена… Дрю отправился в неизвестность, пройдя порталом, который создал он… создал, наверное, впервые за последние сотни лет. Пусть его путь будет светел.

Три сотни ополченцев должны были выступить на соединение с армией командора Унгарта Себрасса, что вела тяжелые бои, остановив наступающие войска Минга. Пополнения отправлялись сразу же, как только их удавалось собрать, но опытных офицеров было мало. Шенк вполне подходил на эту роль: он изучал военное дело, тактику и стратегию — пусть и не столь дотошно, как те из послушников, что готовились пойти по окончании обучения в армию. И все же он был воином — пусть даже воином-одиночкой.

Назначение, объявленное на третий день после ухода маленького фаталя, стало для Леграна радостным и долгожданным событием. Сидеть здесь, в неприступной крепости, когда и воины, и вчерашние крестьяне, и братья-служители гибнут, пытаясь задержать рвущегося вперед врага, — это было даже оскорбительным для него. И когда Борох объявил приказ…

Сегодня был последний его день в Цитадели. Шенк задумчиво листал древнюю книгу, хотя давно уже знал на память каждую строку. Почему магистр Борох не забрал ее сразу после ухода Дрю? Почему не убрал ее в железный склеп — на годы или века? Не видел смысла? Или наоборот… был в этом какой-то скрытый, одному старому наставнику известный смысл?

Невысокая фигура появилась в дверном проеме, шагнула вперед… это была девушка — короткое, по моде Сайлы, платье, волосы, заплетенные в тугую косу. Свет упал на ее лицо — обычная девчонка. Чуть курносый нос, ровный загар. Что молодая девушка делает здесь в столь поздний час?

Он всмотрелся и чуть вздрогнул, узнавая…

— Синтия?

Она улыбнулась;

— Я думала, ты не узнаешь меня, темплар.

— Это и в самом деле было сложно. — Он улыбнулся, вдруг осознав, что скучал по девушке все эти долгие дни. — Кажется, Унтаро превзошел самого себя.

Он встал, подвел ее поближе к свету, вгляделся пристальней. Затем провел пальцем по ее щеке — Синтия стояла не шевелясь. Нет, это определенно не краска. Такому мастеру, как Унтаро, не составило бы особого труда найти нужный состав, чтобы придать коже вампирочки цвет природного загара, но краска может быть легко смыта. К тому же никакими мазями или пудрами не изменить цвета глаз. Сейчас, в полумраке, им полагалось бы светиться багровым, но сколько ни присматривался Шенк, он не мог заметить ни малейшего красноватого отблеска.

— Приоткрой рот, пожалуйста… — попросил он, прекрасно понимая, что звучит это немного грубо. Как будто бы лошадь на рынке выбирает. И ему оставалось только надеяться, что девушка не обидится, поймет, что он просто всерьез беспокоится о ее же собственном благополучии.

Она послушно разомкнула темно-красные губы. У вампиров вообще губы краснее, чем у людей, но тут уж дело вкуса, оттенок женских губ зависит только от желания их хозяйки, это все знали, и к этому все привыкли. Каким бы цветом ни отливали ее полные, может, даже слишком полные губы — розовым, алым, коричневым или даже лиловым, — это вряд ли кого заинтересует.

Зубы были ровные, белые — и никаких клыков. Это был самый верный признак, по которому можно с первого же взгляда отличить вампира от человека. В конце концов, и среди людей встречаются обладатели болезненно-бледной, даже отливающей голубизной кожи… но там, где клыки обычного человека лишь незначительно длиннее основного ряда зубов, у вампира располагаются острые иглы, невероятно прочные, способные пробить даже металл. Клыки и глаза… и сейчас у Синтии не было этих характерных признаков.

— Как же вы добились этого? — спросил он, делая шаг назад и восхищенно качая головой.

— Это было непросто, — улыбнулась она. — Ему удалось сделать эликсир, который позволяет усиливать мои способности к трансформации. Пока действует снадобье, я могу удерживать этот облик… или другой, похожий.

— Это надолго?

Она с явным сожалением покачала головой:

— Не очень, часа на два.

— Эликсир в этом деле не самое главное, — раздался за спиной Леграна мужской голос, и темплар склонил голову перед тощей фигурой вершителя Унтаро, бесшумно появившейся в дверях.

Магистр был в своей излюбленной одежде — мантии, в которой он работал у себя в лаборатории. Пожалуй, половина лекарей Ордена отдали бы по пять лет жизни за то, чтобы заглянуть в это святая святых Вершителя Здравия. Но допускались туда немногие — чаще просители, коллеги и даже сам Великий Магистр ожидали, когда Унтаро выйдет к ним: что поделать, он любил работать в одиночестве, и эту маленькую слабость вершителю прощали.

Длинная, до пола, мантия была сплошь покрыта пятнами, потеками, она давно уже утратила свой природный цвет, а вывести с нее следы удачных и неудачных экспериментов лекаря не смогла бы никакая прачка. Местами ткань вытерлась до дыр, но Унтаро категорически отказывался менять мантию на новую, утверждая, что в старой ему лучше думается. Вполне вероятно, что так и было на самом деле. Унтаро умел творить настоящие чудеса… если хотел этого. Шенк пододвинул старому магистру кресло, и тот, поблагодарив темплара чуть заметным кивком головы, тут же уселся, скрестив на груди руки. Вид у вершителя был невероятно довольный — те, кто знал Унтаро дольше, были прекрасно осведомлены о том, что такой вид его обычно кислое лицо приобретает только при решении магистром какой-нибудь особо заковыристой задачи. Не относясь к людям скромным и застенчивым — а таковых среди вершителей вовсе не было, — Унтаро прямо лопался от желания похвастаться своими достижениями. И если в полной мере оценить всю значимость открытия сможет разве что другой магистр, то для начала сойдет и эта парочка.

— Вампиры обладают способностью к трансформации изначально. И способность эта позволяет им принимать облик.,, э-э… ну, для простоты назовем это летучей мышью. Хотя все мы, разумеется, понимаем, что второй облик вампира с летучей мышью не имеет ничего общего, не так ли? — По выражению лица вершителя было совершенно ясно, что собеседников он к числу тех, кто понимает, не относит ни в малейшей степени. — Второй облик был дан вампирам темной магией Арианис, дабы они, создания Тьмы, наводили ужас на людей. Тем не менее вампир не превращается в крылатое создание мгновенно, на это уходит определенное время и затрачиваются некоторые усилия. Должен заметить, делает он это в большей степени рефлекторно… э-э… тебе, юноша, знаком этот термин?

Шенк почувствовал, как краска заливает лицо. Разумеется, термин ему был знаком — как и всякому, закончившему полный курс Семинарии, где Унтаро как раз и преподавал основы лекарского дела, изводя послушников длинными и витиеватыми речами, где на пригоршню смысла приходился ворох словесной шелухи. Но, несмотря на то что Унтаро, безусловно, это понимал, он все равно разговаривал с темпларом как с неразумным, да еще и чем-то провинившимся школяром.

— Так вот, — вещал Унтаро, бдительно следя, не посмеет ли кто зевнуть, — эта рефлекторная трансформация неуправляема и, будучи раз запущена, останавливается лишь по достижению результата. Но это не означает, что вампир не может изменить направление преобразования своего тела, Он не умеет этого — не более. Эликсир, который я разработал, не то чтобы усиливает способности твоей подруги к изменению плоти, он просто дает ей возможность контролировать сам процесс. Не надолго.., Поскольку трансформация остается незавершенной, по окончанию действия эликсира тело возвращается в предшествующее состояние.

— Если я правильно понял, — вставил Шенк отчасти для того, чтобы убедиться в правильности своего мнения, отчасти для того, чтобы польстить магистру повышенным вниманием, — если Синтия попытается принять облик человека, будучи вампиром, то, когда сила снадобья иссякнет, она снова станет выглядеть как вампир, А если перед этим она будет в крылатом облике, то…

— То крылья снова вернутся к ней. И если это произойдет в людном месте… боюсь, мой юный друг, у вас будут проблемы. Так что вам стоит думать, прежде чем прибегать к помощи эликсира.

— Господин магистр говорит, — вмешалась Синтия, — что когда-нибудь я смогу выглядеть как человек безо всякого зелья.

— Это так, — степенно заявил Унтаро в ответ на вопросительный взгляд Шенка. — Со временем она привыкнет управлять трансформацией, и… думаю, что не ошибусь, если предположу, что твоя подруга сумеет направлять сей процесс осознанно и без помощи эликсира. Но на это потребуется время. Возможно — годы…

— О, вершитель… — Темплар склонил голову. — То, что вы сделали, это… чудо!

Старик расплылся в довольной ухмылке.

— Ты даже не представляешь, до какой степени прав, юноша. Что ж, думаю, что и во всем Ордене найдется лишь несколько человек, способных оценить это в полной мере. Ну да ладно… твоя просьба исполнена. Я слышал, утром ты уезжаешь на север?

— Да, вершитель.

— И девочка, конечно, отправится с тобой?

— Да! — Синтия выкрикнула это слово прежде, чем Шенк успел что-либо сказать, словно боялась, что сейчас он попытается избавиться от ее общества.

На самом деле этого у юноши и в мыслях не было. Не то чтобы он не предпочитал странствовать в одиночку — просто понимал, что заключенный с вампирочкой договор возлагает и на него определенные обязанности, а полученное воспитание не позволяло ему нарушить собственное слово, даже если было оно дано порождению самой Тьмы. Разве ж не в этом отличие воина Света от демонов — истинный темплар должен быть честен. В первую очередь перед самим собой.

— Печально, печально, — протянул Унтаро, всем своим видом давая понять, до какой же степени он не одобряет поступки нынешней молодежи. — Мои опыты еще не закончены, и я бы… девочка, ты уверена, что не хочешь ненадолго задержаться? Я думаю, еще годик или два — и мы сможем добиться воистину потрясающих результатов.

— Простите, господин магистр, — склонилась перед вершителем девушка. — Простите меня, но… моя клятва не позволяет мне оставить темплара даже на столь незначительное время.

Фраза содержала в себе капельку насмешки, но Унтаро не услышал ее — или не захотел услышать. К тому же, с точки зрения вампиров, о пределах жизни которых толком никто ничего не знал, два года и впрямь были более чем скромным сроком.

Вершитель вздохнул, скривил губы в чем-то, напоминающем усмешку.

— Что ж, воля ваша… постарайся хотя бы, юноша, чтобы мои усилия не пропали даром. Ты уж береги ее… не от врагов, тут не убережешь, сама ведь в драку полезет, чтобы тебя защищать, если что. Я-то о вампирах куда больше тебя знаю, понимаю, что есть долг служения. Береги от толпы — толпа страшнее врага, толпа не щадит. Как эликсир готовить, Синтия знает, да я и снабдил ее на первое время. А сейчас иди спать, воин… завтра у тебя начинается долгий путь.

Спорить Шенк не стал…

За юношей и его спутницей уже давно закрылась дверь, а Унтаро все еще сидел в кресле, о чем-то размышляя, Взгляд его упал на древнюю книгу, что листал темплар. Он протянул руку, прикоснулся к кожаному переплету и вдруг отдернул пальцы, словно обжегшись. Зачадила и погасла одна из масляных ламп, исчерпав огнетворное снадобье, библиотека погрузилась в полумрак, слегка разгоняемый одним оставшимся светильником.

Скрипнула дверь. Вершитель даже не повернул головы — если тот, кто явился сюда, пришел по делу, то заговорит. Если же нет — уйдет сам, чтобы не мешать вершителю предаваться раздумьям. В конце концов, у высокого статуса есть и свои преимущества — мало кто рискнет без веского основания беспокоить магистра. И все же именно сейчас он не имел ничего против собеседника… Бессонница, один из признаков старости, давно стала уже хорошей его знакомой, а ведь нет лучшего способа скоротать долгие ночные часы, чем добрая беседа. С равным.

— Странно видеть тебя здесь, Гэл, — раздался за спиной знакомый чуть хрипловатый голос.

— Почему? — лениво хмыкнул Унтаро, все еще не оборачиваясь.

— Обычно ты предпочитаешь уединяться в своих покоях… когда не пропадаешь до зари в лаборатории.

— Уайн, я занял твое любимое кресло? — саркастически поинтересовался магистр.

— О нет… мое кресло как раз свободно. Если ты не возражаешь против моего общества.

Раздался негромкий хлопок. Унтаро пошевелил мясистым носом, принюхиваясь. Затем уголки губ изогнулись в довольной улыбке.

— Ты шел сюда для встречи со мной, Уайн, или просто собирался напиться в одиночестве?

Борох неспешно поставил на столик два высоких стеклянных стакана, забулькало вино, наполняя сосуды. Затем он уселся в жалобно застонавшее под его тушей кресло напротив Унтаро и взял свой стакан, жестом предложив старому лекарю последовать своему примеру. Тот не заставил себя упрашивать. Старики молча потягивали вино, прикрыв глаза. Унтаро понимал, что Борох пришел сюда отнюдь не для того, чтобы выпить со старым приятелем… да и друзьями-то они никогда не были. Сложно быть друзьями, занимая высшие посты в иерархии Ордена. Соратниками — возможно… иногда соперниками, время от времени даже врагами, По отношению друг к Другу они испытывали уважение, определеннуюприязнь — но не более. И сейчас Борох явился сюда поговорить — значит, речь пойдет о чем-то важном, о чем-то таком, что затрагивает интересы Ордена.

И Борох не торопился начать разговор. Его терзали сомнения — стоит ли вообще заводить речь о том, что его тревожит в последние дни, с Унтаро… может, стоило бы сразу поговорить с Великим Магистром? Но тот, при всех его достоинствах, все-таки всего лишь командор… пусть и переросший это звание. Сейчас Его Святейшество слишком занят войной — и потому, наверное, не способен почувствовать, уловить первые тревожные признаки, что явственно чувствует он, Борох. Может, оно и правильно — пусть каждый занимается своим делом.

— В последнее время мне кажется, Гэл, что назревает что-то странное.

— Странное?

— И страшное. Что-то меняется, лекарь. Что-то очень важное.

— Ты имеешь в виду войну?

— Нет.

Унтаро повертел в руках опустевший стакан, несколько мгновений раздумывал, стоит ли приподняться и потянуться за бутылкой. Затем решил, что все-таки не стоит.

— Тогда что?

— Войны были, войны будут… Рано или поздно любому государству становится тесно в своих границах, и оно начинает поглядывать в сторону земель, принадлежащих соседям.

— Прописные истины, — хмыкнул Унтаро.

— О да… а я говорю о другом.

— Об этом юноше?

Борох печально улыбнулся.

— Да… впервые за тысячи лет объединились сила Света и сила Тьмы. Я потратил три дня, искал в летописях… такого еще не случалось. Знаю, иногда вампиры жили среди людей, но чтобы темплар выбрал в спутницы эту…

— Тварь? — В голосе Унтаро звучала издевка.

— Нет, я бы избрал другое слово. Воспитание темпларов таково, что их почти невозможно склонить к служению Тьме. Сломать — да, сломать можно любого человека, будь он хоть выкован из стали. Но юноша избрал себе спутницу добровольно.

— Мне кажется, это она избрала его.

Борох покачал головой, затем снова плеснул в стаканы вина. Он ощущал настоятельную потребность напиться.

— Не суть важно. Важно лишь то, что они вместе. И — обрати внимание, Гэл, именно в этот момент мы оказываемся вынуждены извлечь из тайников книги по запретной магии. Не просто извлечь — пустить в ход. И к тому же возложить эту миссию на Леграна.

— Мог бы выбрать другого…

Унтаро был умным и умелым собеседником. Он уже понял, что Бороху просто необходимо выговориться, необходимо выразить словами то, о чем болит душа. Сейчас ему нужно лишь подбрасывать время от времени нужные фразы, чтобы помочь сформулировать мысли, понять самого себя.

— Не мог, — мотнул головой Борох. — Нужен был лучший.

— Он — лучший?

— На сегодняшний день — безусловно.

— Значит, выбор был верен, — пожал плечами Унтаро. — Так что же тебя беспокоит?

— Я вчера говорил с Реффенберком… — после долгой паузы вновь заговорил Борох, — этому крысенышу только дай повод порыться в своих книгах. Так вот, он раскопал в кое-каких совсем древних, им более тысячи лет, свитках что-то вроде пророчества…

Унтаро счел нужным промолчать. Из всех магистров он был, пожалуй, единственным, кто относился к магистру Эдрику Реффенберку с изрядной долей симпатии… может быть, потому, что тот всегда, обнаружив в какой-нибудь старой рукописи сведения о травах, методах лечения или еще о чем-то, что могло заинтересовать лекаря, тут же ставил Вершителя Здравия в известность о находке.

К тому же магистр Унтаро не верил в пророчества. Пророчество — это нечто эфемерное, нечто такое, что нельзя понять с помощью логики. Его настои и эликсиры были куда проще, их он понимал и всегда мог сказать, какое воздействие на конечный результат окажет тот или иной ингредиент. Старый лекарь, достигший одного из высших постов в иерархии Ордена, самой основой существования которого была Вера, был и оставался убежденным скептиком, не принимая на веру ничего, доверяя только собственным рукам и собственным чувствам. Может, это тоже сближало его с Реффенберком, который доверял только своим книгам.

— Ну, не совсем пророчество, — продолжал тем временем Борох. Он говорил тихо, не особенно задумываясь, слышит ли собеседник его слова. — Так… общие фразы. Неизвестно даже, кто написал этот текст.

— И о чем в нем говорится? — зевнул Унтаро. Ответ ему был в немалой степени безразличен.

— Это звучало примерно так… — Борох сделал паузу и, закрыв глаза, процитировал: — «Когда Свет, запятнанный Тьмою, встретится с Тьмою, идущей за Светом, — „Синее Пламя“ покинет мир, осветив дорогу к великим переменам».

На весьма долгое время в библиотеке повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием двух стариков.

— Проблема всех без исключения пророчеств в том, что их трудно привязать к реальности, — наконец без тени иронии заметил целитель. — Я могу с ходу предложить интерпретацию этих слов. Ну… э… скажем, речь идет о солнечном затмении. Явление обычное, хотя и редкое. Да, ты имеешь в виду… то самое «Синее Пламя»? О котором говорится в заповеди статуи Галантора?

— Вероятно… по крайней мере слова эти явно не означают просто огонь, окрашенный в синий цвет, такой фокус могут показать на любой большой ярмарке. Придать пламени синий, зеленый или другой оттенок не так уж сложно. Но в свитке эти слова написаны, как имя… или название. Тем более что у Святой Сиксты и в самом деле был артефакт с таким названием.

— Что за артефакт? — Унтаро подобрался, в его глазах зажегся неподдельный интерес. — Всегда хотел это узнать… с тех пор, как впервые прочел заповедь. Но как-то все руки не доходили.

Все, что было связано с жизнью Святой Сиксты, было покрыто мраком тайны. Орден стал реальной силой почти через сто лет после ее смерти, и еще не менее трехсот прошло, прежде чем служители Ордена встали во главе одного из небольших государств, постепенно расширяя его границы. Тогда уже поздно было искать свидетелей, знавших Сиксту и Галантора лично. Остались лишь кое-какие записи самой Сиксты и первых ее сподвижников, но в них говорилось много о борьбе сил Света и Тьмы, о Проклятой Арианис и ее демонах-прислужниках — и очень мало о самой Сиксте как о реальном человеке из плоти и крови. Пожалуй, кое-кто из братьев даже не верил, что она жила на самом деле, считая основательницу Ордена мифическим существом вроде самого демона Ши-Латара. Или, скажем, его прислужника Дениса, которого Арианис послала убить Сиксту и Галантора, — черная душа демона оказалась не в силах преодолеть силу великой любви, что в те годы только зарождалась меж основателями Ордена, и Денис в страхе бежал. Потом, много позже, спохватились — и, собирая по крохам свидетельства очевидцев, сумели составить более или менее подробное жизнеописание Сиксты Женес, впоследствии причисленной к лику святых. Только вот достоверность этого жизнеописания, к тому же испещренного белыми пятнами длиной в месяцы и даже годы, вызывала массу сомнений. В руках Ордена был лишь один предмет, который некогда — и это было известно доподлинно — принадлежал Сиксте. Золотая статуя воина — а точнее, самого Галантора Сурлина, ее возлюбленного и ее соратника.

— Увы, одно только упоминание и более ничего. Я сам, к сожалению, не знаю больше. Ясно только, что Синее Пламя чем-то опасно,

— Досадно… И ты думаешь, что этот твой протеже тем или иным образом связан с этим, с позволения сказать, пророчеством?

— Очень уж похоже… Я готов признать, что столь расплывчатые слова можно, при некоторой фантазии, толковать по-разному, и все же… Мы сами запятнали рыцаря Света магией, что есть, по сути, порождение Тьмы. В то же время эта вампирочка определенно стремится идти за ним.

— Тьма, идущая за запятнанным Светом… не слишком ли это натянуто, Уайн? Речь может идти всего лишь о… ну, допустим, о солнце, опускающемся за горизонт, на фоне которого проплывают облака, кажущиеся темными пятнами. А Тьма, идущая за Светом, — это просто ночь, приходящая на смену дню. Я не претендую на правоту, просто иногда самое простое объяснение оказывается и самым верным.

— Да… бывает и так… — Борох поднял на собеседника глаза, и Унтаро вдруг заметил, до какой же степени усталым выглядит наставник. И еще он увидел в этих глазах страх… страх грядущих перемен. — Бывает и так, целитель… Как бы я хотел, чтобы все мои предчувствия оказались лишь больным воображением выжившего из ума старика.

Редус Кадар проснулся — его разбудило чувство чужого присутствия. Этого не должно… нет, просто не могло быть — стража у дверей не пропустит в его покои никого. Это настоящие сторожевые псы, элита… у них вырваны языки, они не могут говорить, смысл их жизни — служить хозяину. Их с детства учат владению оружием, тайным боевым искусствам, но главное — преданности. Любой из них с готовностью пойдет на смерть ради своего господина — но звуков схватки не было Значит, гость, кто бы он ни был, вошел не через дверь.

И все же в комнате определенно кто-то был. Кадар и сам был воином — в прошлом… Годы, проведенные в довольстве, сытости и праздности, в немалой степени избавили Редуса ныне одного из советников ильшаха Урзиза, от большинства боевых навыков. Теперь меч в его руках совсем не так быстр и смертоносен, а латы, даже обычные церемониальные, лишь сдавливают дородное тело и заставляют тяжело дышать. А вот звериное чутье осталось… и сейчас он знал, что не один в комнате.

— Кто здесь? — Может, вопрос был и не самым уместным, но задан он был спокойным, можно сказать, даже немного равнодушным голосом. Тоном человека, исполненного силы и уверенности в себе.

— Зажги свет и посмотри, — насмешливо ответил невидимый во тьме гость.

— Как скажешь, — хмыкнул Кадар.

Он неторопливо встал с постели, дав тончайшему шелку покрывала беззвучно соскользнуть на пол и даже не протянув руки к изогнутому кинжалу, что всегда лежал у изголовья его постели. Гость пришел сюда не убивать — а значит, и не стоило хвататься за оружие. Много лет назад Кадар считал, что лучший способ решить любую проблему — устранить ее источник. Физически… Но это было давно. С тех пор он повзрослел и на многое стал смотреть иначе.

Щелкнул пружинный механизм, кусочек кремня полоснул по ребристому металлу, выбрасывая сноп искр, вспыхнула масляная лампа, с трудом разгоняя темноту. Запахнув полу шитого золотыми нитями шелкового халата, стоившего маленькое состояние, Кадар медленно обернулся, стараясь не делать слишком уж резких движений, дабы ночной гость не усмотрел в них угрозу. На подоконнике распахнутого окна — как он, интересно, сумел открыть его столь беззвучно? — сидел невысокий худой человечек. Выглядел он ужасно — голова перевязана тряпкой, когда-то белой, а сейчас покрытой грязью… местами сквозь повязку проступили темные пятна. Перевязана была и правая рука человека — и опытный взгляд Редуса сразу же отметил, что у руки нет кисти.

— И что тебе надо в моем доме? — поинтересовался Кадар, усаживаясь на одну из разбросанных по полу подушек и поджимая под себя ноги. Он не испугался бы и опытного бойца, бояться же калеку было и вовсе бессмысленно. Но расслабляться советник себе не позволил — в глазах коротышки сверкала сталь. Это был воин, пусть ослабший, израненный — но, несомненно, воин. Из лучших…

— Ты будешь Умрат Кадар?

Вопрос оказался неожиданным. Советник несколько мгновений подумал, стоит ли отвечать правду или все же лучше солгать, затем принял решение вести себя, как подобает воину. Медленно сложил руки в поминальном жесте, склонил голову, отдавая прощальный долг усопшему.

— Отец, да будет вечен его путь в Свете, покинул этот мир более трех лет назад. Меня зовут Редус, и я старший из его сыновей.

По всей видимости, для калеки такой ответ оказался новостью, к тому же неприятной. Он долго молчал, то ли раздумывая, продолжать ли беседу или исчезнуть так же, как пришел, то ли просто не в силах поверить в услышанное. Видимо, сделав выбор, он заговорил снова. Его голос звучал хрипло, и Редус, опытным взглядом воина, понял, что коротышка испытывает сильнейшую боль, но скорее умрет, чем признается в этом. Во всяком случае, до того, как исполнит то, зачем пришел.

— Мне жаль, уважаемый Редус Кадар. Жаль, что ваш отец столь преждевременно оставил этот мир. Что ж, пусть лежит перед ним дорога к Свету… Тем не менее сюда меня привело важное дело. Немногим более пятнадцати лет назад ваш отец, уважаемый Умрат Кадар, посетил страну, известную как Орден… там с ним произошло некое… событие. Если он не рассказывал вам об этом… тогда я, с вашего позволения, удалюсь.

Соблазн был велик, сказать, что ничего не знаешь, — и этот пахнущий кровью и смертью человек уйдет отсюда. Может быть — навсегда. И в его опочивальне снова воцарятся тишина и покой, а утром это событие будет вспоминаться лишь как сон. Стоит ли это того, чтобы пятнать душу ложью? Кто-то из иных советников ильшаха Урзиза, пожалуй, так бы и поступил. Возможно, и сам Редус поступил бы именно так, проведи он в этой высокой должности еще лет десять. Но в его сердце еше немало оставалось от прежнего Редуса Кадара воина «скорпионов» ильшахской гвардии.

— Отец рассказывал, что в лесу во время охоты ему спасли жизнь. Он очень сожалел, что пришла пора уйти к Свету, так и не отплатив спасителю. Отец не любил оставаться в долгу.

— Пришло время отдавать долги… — тихо заметил коротышка, и на его лице отчетливо обозначилось облегчение.

— Возможно, вы сможете назвать имя спасителя? — поинтересовался Редус.

Признаться, отец не делал из того давнего случая особой тайны, и ловкач, что сумел бы узнать о довлеющем над душой Умрата Кадара долге, вполне мог воспользоваться этим. Лишняя проверка не помешает.

— Его зовут Ярген Белидьен.

Редус покачал головой. Известное имя, безусловно, известное. Кто ж в правящих кругах Арделлы не наслышан о Великом Магистре? И все же…

— Сожалею, это не то имя, что называл на смертном одре мой уважаемый отец.

— Возможно, он называл иное имя, — улыбнулся половиной лица коротышка, но улыбка превратилась в гримасу боли. — В те времена спасителя вашего отца называли Командором Яром — Диким Волком…

Советник склонил голову — да, это было то самое имя, что назвал когда-то отец. Странно… он даже представить себе не мог, что именно тот самый человек, который когда-то спас отца, сейчас занимал кресло главы Ордена. Неплохой взлет для простого командора. И теперь глава Ордена, что всегда был, в той или иной степени, противником Арделлы, намерен обратиться к нему с просьбой? Забавно… ведь Белидьен не может не понимать, что ни один приближенный ильшаха, кому знакомо понятие чести, никогда ничего не сделает во вред своему повелителю. А ведь просьба наверняка в той или иной мере касается ильшаха. Не деньги же пришел просить этот посланец… хотя, пожалуй, лучше бы он пришел за деньгами. Это было бы проще и спокойнее. Еще раз кивнув, Редус степенно произнес:

— Долг подлежит возврату… как я могу отплатить спасителю отца?

Коротышка сунул руку за пазуху и извлек толстый, порядком измятый пакет, завернутый в навощенную бумагу. Протянул его Редусу. Тот повертел пакет в руках — почти в самой середке виднелась небольшая дыра, пробитая чем-то острым — то ли тонким лезвием стилета, то ли стрелой. Редус перевернул пакет — на обратной его стороне отчетливо виднелось большое, в ладонь, темное пятно.

— Эти документы должны попасть в руки ильшаха как можно скорее.

Некоторое время Редус молчал, затем пожал плечами:

— Это нетрудно… но я должен ознакомиться с содержимым пакета. Это мой долг как советника ильшаха.

Коротышка заерзал на месте, видать, подобное решение не входило в его компетенцию. Редус спокойно ждал — на иных условиях он не станет выполнять эту странную просьбу. Сыновний долг важен, нет слов, но долг вассала превыше всего. Ночной гость, решившись, согласно наклонил голову, признавая справедливость требования:

— Да будет так.

— Думаю, что, если все будет в порядке, ильшах увидит эти… документы уже сегодня днем. Я немедленно просмотрю бумаги. А чего желаете лично вы? Мне кажется, вам необходим лекарь?

Коротышка горько усмехнулся, затем чуть отогнул край грязной тряпки, стягивающей культю руки. По комнате поплыл тяжелый запах гниющей плоти.

— Лекарь мне уже не поможет. Жить осталось недолго — день-два… такова воля Света, тут ничего не поделаешь. В твоей стране, уважаемый, не любят подданных Ордена. Очень не любят.

— Скольких ты убил, прежде чем попасть в мой дом?

— Многих… — пожал плечами калека. — Я не считал. Но они убили меня, и, значит, мы квиты.

— Эти бумаги того стоили? — тихо спросил Редус.

— Да, — прозвучал короткий и прямой ответ.

Кадар поднялся, дернул шнурок звонка. Через несколько минут дверь скрипнула, и на пороге появился заспанный слуга, с которого тут же слетела сонливость, стоило ему только увидеть калеку, все так же сидящего на подоконнике. Выслушав приказ хозяина немедленно доставить к раненому самого лучшего лекаря, какого только удастся найти, слуга умчался А Кадар зажег еще одну масляную лампу, затем решительным движением вскрыл пакет, разложил бумаги на широком столе из драгоценного черного дерева и тяжело опустился на жалобно скрипнувший под его весом плетеный стул. Повернувшись к гостю, сказал:

— Ты можешь занять мою постель… мне она в ближайшее время не понадобится.

Калека слез с подоконника, подошел к широкой мягкой кровати… сейчас он стоял спиной к Редусу, и тот хорошо видел обломок стрелы, торчащий у коротышки из-под лопатки. Странно было, как с такими ранами этот человек вообще может ходить и связно разговаривать.

— Как зовут тебя, посланец?

— Дрю, — буркнул тот и аккуратно лег лицом вниз на шелковые простыни.

Редус взял в руки первый из пергаментных листов… все-таки во многом правы те, кто говорит, что Орден — дикая страна, пусть и считающая себя цивилизованной. Они все еще пишут на коже, как сотни и тысячи лет назад. Здесь, в Арделле, давно уже пользовались рисовой бумагой, что в изобилии поставлялась из восточных провинций. А ведь скажи это посланцу — оскорбится не на шутку. Еще и в драку полезет, даром что еле на ногах стоит. Мелькнула мысль, что неплохо было бы посоветовать ильшаху отправить груз рисовой бумаги в Орден в качестве дара… говорят, Великий Магистр мудр — значит, сумеет почувствовать тонкую издевку.

Прочитав первые же строки, советник сразу же забыл о странном госте… он перебирал лист за листом и даже не заметил, как в комнате появился лекарь, как он, что-то возмущенно кудахтая, возился с раненым, пытаясь извлечь глубоко засевший в теле наконечник стрелы… как тяжелая смесь запахов гноя, крови и лекарств заполняет помещение. Его руки мелко дрожали — сейчас перед ним лежало нечто такое, что заставит подняться на дыбы всю Арделлу. Ильшах должен увидеть эти бумаги — и как можно скорее.

Сунув бумаги в сумку, советник почти бегом покинул свои покои…

Назад он вернулся лишь поздно ночью, измотанный сверх всяких пределов. И только тогда узнал, что коротышка, назвавшийся странным именем Дрю, умер два часа назад.

Глава 4. Северные рубежи

Каменный зал вызывал странное, двойственное впечатление. В Ордене такую отделку сочли бы безвкусной, но здесь, в Торнгарде, столице Империи Минг, были иные нравы Лепные барельефы, ковры и разноцветные витражи, обманывающие глаз и превращающие дневной свет в веер цветных лучей, здесь были не в чести. Зато развешанное по стенам оружие было гораздо ближе северянам. И при первом же взгляде становилось ясно, что топоры, мечи и копья, «украшающие» сложенные из массивных каменных блоков стены и колонны, отнюдь не парадное оружие. Выщербленные лезвия, истертые мозолистыми ладонями воинов оплетки рукоятей, изрубленные щиты — все это было боевым оружием. И не просто боевым — повесить свой меч на стену Зала Славы, расположенного в императорском дворце, мог не каждый. Но каждый, кто считал себя воином, мечтал о такой чести.

Эти стены видели разных людей — послов и рабов, мудрецов и шутов, героев, явившихся за наградой, и трусов, которых приводили сюда, дабы они получили плату иного рода. Пол, выложенный красным мрамором, с одинаковым равнодушием принимал на себя и потоки вина, и потоки крови. А стены отзывались эхом и на здравицы в честь Императора Минга, и на вопли тех, чья жизнь, волею того же Императора, подошла к мучительному концу.

Сейчас зал был почти пуст — и потому негромкие голоса двух собеседников разносились меж каменными стенами гулким, немного пугающим эхом. Один из этих двоих — могучего телосложения мужчина в тяжелой, совсем не церемониальной кольчуге и длинном плаще, край которого был оторочен странным, белым с черными оспинами, мехом, — мог бы, пожалуй, считаться красивым. Ему часто говорили об этом — и те, кто надеялся получить за эти слово золото или иные блага, и те, кто хотел хотя бы сохранить свою жизнь. У первых еще были шансы достичь желаемого, у вторых их не было — Император Явор Герат Седьмой никогда не прощал тех, кто провинился перед ним или перед Троном… что было, в общем, одно и то же.

Второй был очень стар. Уже одно это говорило о том, что сей человек обладает недюжинным умом и поистине кошачьей изворотливостью. Столь долго избегать губительного гнева Императора удавалось немногим. На нем был длинный халат из драгоценного в этих краях арделлитского шелка — и это было неудивительно. Желтая кожа и узкие глаза человека сразу выдавали в Первом Советнике Ютанге Ши уроженца восточных провинций Арделлы. Седые волосы, реденькая борода, не заслуживающая этого громкого названия, кожа, испещренная глубокими морщинами, невероятно длинные ногти — не изящные, как у женщин, а кривые желто-коричневые… все это производило весьма отталкивающее впечатление. Но Император ценил своего Первого Советника не за внешность.

— Что ты намерен показать мне? — Голос Императора заметался между стенами, говорить тихо он умел, но не любил. Считается, что шепот монарха должен быть услышан даже глухими… но Явор Герат Седьмой не считал нужным сдерживать мощь своего баса.

— Вот, посмотрите на это, Ваше Величество. — На сморщенной ладони старого арделлита лежало кольцо — простенький золотой ободок, сделанный без особых изысков, с плохо ограненным осколком синего камня, кое-как вплавленным в металл.

— Ютанг, ты испытываешь мое терпение, — рыкнул Император, бросая на советника раздраженный взгляд. — Я вижу лишь паршивое колечко, не стоящее даже золота, из которого оно сделано.

По телу старика пробежала чуть заметная дрожь. Уже много лет он понимал, что его жизнь висит на волоске и что любой неосторожный шаг или слово могут стать для нега последними.

— Это не простое кольцо, о Великий… — торопливо заговорил Ши, беря кольцо двумя пальцами. — Когда-то оно принадлежало самой Сиксте Женес.

— И что? — презрительно фыркнул Император. — Безделушка… что бы ни говорили о Сиксте, она было обычной бабой… и такого барахла у нее наверняка был целый сундук… Насколько я знаю, при жизни она не бедствовала. Или ты считаешь, — его голос снова стал суровым, — что я должен пасть на колени перед этим кусочком золота и начать возносить молитвы?

— О Великий… простите… позвольте мне объяснить! — Старик прижал руку к сердцу и склонился перед властелином.

— Только будь краток, Ютонг. — Явор Герат бросил на слугу мрачный взгляд из-под косматых бровей. — У меня есть и другие депа.

— Да, да, Великий. Это кольцо попало в императорскую сокровищницу очень давно. На его внутренней поверхности есть подпись, ее имя… но дело не в этом. Дело в камне. Я уже видел такой камень, даже два… они вплавлены в статую Галантора Сурлина, что хранится в Цитадели Ордена. Я ездил туда пять лет назад, когда Ваше Величество изволили включить меня в состав посольства. Эти глупцы разрешают смотреть на статую каждому, кто пожелает… Уверяю, камни, из которых изготовлены глаза статуи, такие же, как и этот обломок.

— И что? — Император начал терять терпение, и его рука медленно сжалась вокруг рукояти тяжелого кинжала. Редко случалась декта, в течение которой этот кинжал не отбирал чью-то жизнь. Явору Герату нравился запах крови, и его легко было вывести из себя.

— Два дня назад я увидел… Великий, камень начал светиться. Это, несомненно, знак…

— Знак чего? — прорычал Император, разглядывая синий осколок. Камень был мертв, как обычный осколок… Властелин нахмурился, посмотрел на советника недобрым взглядом. — Ничего не вижу. Шутки шутить вздумал?

— Надо подождать, повелитель, молю…

Император решил, ради разнообразия, последовать совету старика. Ежели так ничего и не произойдет… что ж, его гнев будет велик, о проклятый Ютанг сто раз пожалеет о том, что сунулся к господину со своими бреднями.

Прошло несколько минут, и Император Явор Герат Седьмой уже собирался позвать палачей, дабы объяснили этому глупцу, что не стоит шутить со своим господином, как вдруг в самой глубине камня затеплилась голубая искорка, разгораясь все ярче и ярче, пока камень не засветился весь. А потом вдруг сияние исчезло, словно его и не было… Но Император знал, что глаза его не обманули, это были именно голубые искорки камня, а не отражение многочисленных светильников, закрепленных на стенах.

— И что это означает? — буркнул он, с усилием отводя взгляд от кольца.

— Не знаю, Великий, — понурился Ши. Это было самым опасным моментом в разговоре, и советник понимал, что еще ни разу не подходил так близко к лезвию императорского кинжала. Менее всего повелитель был склонен терпеть слова вроде «я не знаю». Он затараторил еще быстрее, надеясь успеть сказать все важное до того, как Явор Герат потеряет терпение и его клинок по самую гарду погрузится в живот Ютанга: — Но это наверняка знают в Цитадели. Наверняка вершителям Ордена доподлинно известно, что означает свечение синих камней. Это очень важно, ни в одной из наших книг ни слова не говорится о том, что камень кольца Сиксты может испускать свет.

Некоторое время Император молчал, вертя перед глазами кольцо. Ютанг с явным облегчением заметил, что пальцы, сжимающие оружие, разжались. Похоже, он пережил еще один день.

— Хорошо… нанесем этим ублюдкам удар в их собственном логове. — Император улыбнулся, но эта улыбка больше напоминала оскал хищника. — Я пошлю «ночных кошек», и они доставят сюда кого-нибудь из вершителей,., если ты прав и этот светящийся камень в самом деле что-то означает, получишь награду. Если же нет… тогда тебе лучше удавиться самому.

— Да, Великий, да! Если один из вершителей попадет в мои руки, я сумею узнать все! — бормотал старик, часто кланяясь и с каждым поклоном делая крошечный шажок назад.

Дождавшись небрежного жеста Императора, советник повернулся и почти бегом покинул Зал Славы. А Император Явор Герат Седьмой прикоснулся к шнурку — и где-то за его спиной, в одном из помещений дворца, тихо звякнул колокольчик. Своей личной гвардии, «ночным кошкам», он отдавал приказы только сам. И только наедине.

Торнгард, столица Империи Минг. Зал Славы, дворец Императора

Интересно, кто был тот мудрец, что разделил год на четыре сезона и придумал для каждого из сезонов свое название. Возможно, он решал эту задачу, не выглядывая из своих покоев и даже не подходя к окну. До сезона дождей еше оставалось почти пять дект, но ощущение было такое, что он уже наступил. И не просто наступил, а заявил о себе прямо и недвусмысленно, обрушивая с неба потоки холодной воды, в мгновение ока превращавшие утрамбованный тракт в реку жидкой грязи, а воинов, еще недавно блиставших оружием и новой, только что вышедшей из мастерских Сайлы формой — в жалких, с ног до головы покрытых размокшей глиной, людишек. Даже орденские стяги, коим положено было гордо развеваться на непрекращающемся ветру, давно уж повисли мокрыми тряпками, вселяя в сердца воинов уныние и тоску.

Хотя, если говорить откровенно, куда большее уныние в те сердца вселяли телеги, набитые припасами, которые приходилось поминутно, ругаясь на чем свет стоит, вытаскивать из очередной ямы, совершенно невидимой под слоем отвратительной жижи. Поначалу Шенк, осмотрев возы, которые надлежало доставить командору Унгарту Себрассу, даже обрадовался — кони сильные, телег много… можно будет двигаться ускоренным маршем, а уставшие ратники смогут поочередно отдыхать на телегах. Глядишь, шесть сотен лиг до Ринна, где командор все еще более или менее успешно сдерживал мингские полчища, удастся преодолеть дней за десять. Оказалось, что темплар, до сего момента путешествовавший в одиночку, весьма плохо представляет себе, что такое армия на марше. Очень быстро, после первого же ливня, он понял, что весьма существенную часть пути не солдаты будут ехать на телегах, а наоборот — телеги будут двигаться только в том случае, если солдаты, надрывая жилы, окажут помощь лошадям.

А в те дни, когда солнце, словно в насмешку над измученными колоннами ополченцев, воцарялось на небе, грязь — и в первую очередь та, что покрывала кожу, волосы и одежду, — превращалась в сухую корку. А над дорогой повисала завеса пыли, моментально высушивающей горло и запорашивающей глаза. И неясно было, какой из даров небес лучше — грозовые ливни или обжигающие солнечные лучи.

Первый же встреченный на пути лес был воспринят как чудесный дар богов — и Шенк даже не удивился, слыша со всех сторон благодарственные молитвы, возносимые Святой Сиксте. Корни, пронизавшие землю частой сетью, не давали ей раскисать от льющейся с неба воды, а кроны деревьев защищали и от влаги, и от солнца. Но лес заканчивался, начинались поля — и снова телеги погружались в грязь чуть не по оси, останавливая продвижение войск ничуть не хуже живого врага.

Они были в пути уже одиннадцать дней, и за это время преодолели лишь немногим более половины пути. Правда, их стало больше — из Цитадели выступил отряд в три сотни пик, сейчас их насчитывалось уже сотен шесть — почти каждый городок или деревня пополняли отряд одним-двумя, а то и пятью десятками мужиков, желающих бить врага, что поднял руку на их землю. Были и иные — как-то к отряду присоединилась сразу целая бандитская шайка во главе с высоченным — на полголовы выше отнюдь не маленького темплара — одноглазым мужиком, напоминающим вставшего на дыбы медведя. Правда, у этих лихих парней особого выбора не было — там, откуда их вытащил Легран, их ждала разве что петля. Вожак истово клялся именем Сиксты и Галантора, что служить Ордену будет верно и жизнь отдаст… Привычным движением Шенк вызвал Знак Истины, заставил повторить клятву — и был несказанно удивлен, услышав, как вожак повторил все слово в слово. Видать, и впрямь попадаются среди искателей легкой наживы такие, что не утратили былой чести.

Теперь на этих звероватых воинов в изношенной одежке, зато с отменным оружием, он мог положиться. Любой из них управлялся с клинком куда лучше, чем подавляющее большинство остальных ополченцев, едва знающих, за какое место меч держать надобно. Неплохих лучников хватало — в деревнях, да и в мелких городках охотником был чуть не каждый второй. Управиться с копьем да с топором — тоже были умельцы, иначе первый же медведь жену вдовою сделает, а детей — сиротами. А вот меч, оружие воина, требовал умения особого, не каждому данного. Хороших мечников в шестисотенном отряде имелось всего с пару десятков, и половина из них — как раз те самые лихие ребята с большой дороги, во главе с волосатым великаном, давно забывшим свое имя и теперь отзывавшемся на кличку Штырь.

Сейчас Штырь шагал рядом с темпларом — лошадей бывший бандит недолюбливал, те отвечали ему взаимностью. Возможно, потому, что каждая животина, глядя на великана, тут же представляла его на собственной спине, от этого немедленно впадала в панику и готова была ногами и зубами отбиваться от такой перспективы. Поэтому Штырь путешествовал на своих двоих — и временами Шенку казалось, что он сможет прошагать в день столько же, сколько и хороший конь.

Синтия тоже держалась рядом с Леграном — сейчас на ней был удобный дорожный костюм, больше напоминающий легкие кожаные доспехи, которые часто носят лучники. У стрелков подвижность куда важнее надежности защиты: если пращник, лучник или арбалетчик вступает в рукопашный бой — значит, он уже почти проиграл. Дать несколько залпов — и, уступив место тяжелой пехоте, отбежать подальше, чтобы продолжать посылать стрелы в цель, но уже неторопливо, чтобы не задеть своих… Тактика, всегда себя оправдывающая, — кроме случаев противостояния разве что стремительной мингской легкой кавалерии, убежать от которой просто невозможно. Голову девушки целиком закрывал шлем из жесткой кожи. Он не спас бы от удара меча или прямого попадания стрелы — зато отменно защищал от дождя и не давал случайным взглядам заметить красные глаза или острые клыки молодой вампирочки. Носи она шлем постоянно — и кто-нибудь наверняка догадался бы, что кроется под черненой кожей… но Синтия время от времени снимала шлем, демонстрируя красивый ровный загар, пухлые губки и ровные белые зубы. Кое-кто мог бы заметить, что она избегает яркого солнца… но за последние дни этого самого солнца было не так уж и много.

Гром, повинуясь руке всадника, остановился. Шенк приподнялся на стременах, оглянулся — колонна растянулась по дороге, возы снова застряли, и теперь вокруг них вяло, как сонные мухи, шевелились солдаты, пытаясь помочь измученным лошадям вытащить тяжелогруженую телегу из очередной ямы.

— Всадник, — коротко бросил Штырь и, подумав, добавил: — Из моих.

Шенк повернулся в другую сторону и тут же с явным огорчением отметил, что волосатый великан одним своим глазом видел куда лучше, чем он, темплар, двумя. Всадника Шенк, конечно, разглядел — но на таком расстоянии узнать, кто сидит в седле, не смог бы никогда.

— Я взял на себя смелость послать полтора десятка всадников вперед… на разведку, — пробасил Штырь, пряча глаза.

— Это правильно, — с деланным равнодушием согласился Шенк, хотя ему хотелось провалиться сквозь землю со стыда. Можно даже вместе с конем. Полководец недоделанный… бывший бандит оказался куда предусмотрительнее темплара, прошедшего обучение в Семинарии. Ведь слушал лекции по тактике переходов — но как до дела дошло, и не вспомнил о боевом охранении, о передовых дозорах, обо всем том, что нарабатывалось веками — и не просто размышлениями, а кровью. Чаще — своей.

Он мысленно поискал себе оправданий… да, это пока орденская земля, и Себрасс со своими полками держит оборону, хотя и с трудом. Откуда здесь взяться врагам? Только вот о безопасности надо думать не тогда, когда противник уже на расстоянии броска… тогда думать поздно, надо действовать. И действия эти, и их, собственно, результат, во многом зависят от того, что было заранее продумано, взвешено, учтено.

— Торопится… — проронил Штырь, и в его тяжелом басе прозвучала нотка удивления.

А всадник и в самом деле торопился, нещадно погоняя коня. Видимо, были пределы и лошадиной выносливости — шагов за сто до холма, где расположился Шенк и его в некотором роде штаб, конь рухнул как подкошенный. Всадник — теперь и темплар узнал его, это и в самом деле был один из людей Штыря, совсем еще мальчишка, лет шестнадцати, но уже успевший в своей короткой жизни узнать вкус людской крови, — вылетел из седла, извернулся в воздухе, как кошка, перекатился по земле и в следующее мгновение был уже на ногах. И сломя голову помчался к холму.

— Минги! — выдохнул он, падая на одно колено.

— Где? — требовательно спросил Легран, непроизвольно вскидывая взгляд к горизонту, словно опасаясь увидеть там пыль, поднятую идущими скорым маршем войсками.

Да какие там войска… его жалкие шесть сотен против одного даже мингского штурмового корпуса — капля в море. Сомнут — и не заметят.

— Там… — Юноша махнул рукой в сторону, откуда прибыл. — Идут сюда… не торопятся. Примерно тысяча…

— Ты их что, считал? — нахмурился темплар, уже веря, уже прикидывая шансы своих парней, Шансов получалось до обидного мало.

— Я видел хоругвь «Степных волков», — четко, как на уроке, ответил юноша. — Отборная кавалерийская бригада Шестого Штурмового корпуса Империи. Их ровно тысяча… ежели без потерь идут.

— Откуда такие знания? — Шенк удивленно приподнял бровь.

Парень беспомощно посмотрел на Штыря, и тот отвернулся, пряча глаза. Пробормотал виновато:

— Да так, командир… было дело. Мы ж не только на орденских землях промышляли. Как-то нас эти «Волки» ловили…

— Тысячный отряд против десятка бандитов?

— Нас тогда не десяток… — вздохнул Штырь и сплюнул сквозь щель от давно выбитого зуба. — Десяток — это уж потом, когда оторвались. Но и «Волков» мы славно пощипали… да только им-то что, одних потеряли, новых набрали.

Легран подумал, что у нежданно-негаданно появившегося помощничка можно узнать много интересного и неожиданного. Потом, если останется время. И если они будут живы.

— Кавалерия идет сюда, — повторил юноша. — Будут здесь… я скакал быстро, им еще часа три пути.

— А где остальные? — требовательно спросил Штырь, не замечая, что нарушает субординацию. Или не желая замечать этого.

Юноша поднял глаза на бывшего командира, затем перевел взгляд на темплара. Шенк заметил, что губа у парня чуть подергивается — то ли от боли, то ли от обиды. А еще вероятнее, и от того и другого одновременно.

— Сказали, что задержат… сколько смогут.

Штырь тихо выругался, а Легран только стиснул зубы. Задержать тысячу всадников, да не простых — элитных, имеющих даже право на собственное имя, что в Империи было делом редким… Нет, это было возможно — причем несколькими способами. Сжечь единственный мост через глубокую реку. Запалить лес или степь навстречу врагу. Только вот полноводных рек в округе не наблюдается, а степь настолько пропиталась водой, что не вспыхнет, наверное, и от горючей жидкости, которую мечут осадные машины. Сунуться, метнуть несколько стрел, а затем бежать — в надежде, что враг пойдет за тобой вслед? Смешно… в лучшем случае отрядят полусотню. А кони у них наверняка куда лучше, чем в отряде Шенка… Да что там говорить, во всей его крошечной армии было всего два по-настоящему хороших коня — его Гром и купленная для вампирочки белая кобылка отменных кровей и непомерной цены, которую та тут же окрестила Вьюгой. Остальные слова доброго не стоят. Значит, выход у оставшихся четырнадцати только один, беспроигрышный, — врубиться на полном скаку, завалить десяток, два — больше не получится при всем везении. А затем расчетливо погибнуть — но не всем, должны уцелеть хотя бы двое… чтобы потом, под пытками, какое-то время посопротивлявшись, признаться, что… ну, это как договорятся между собой, ибо каждый, кому не повезет умереть в бою, должен будет под пытками говорить одно и то же. В любом случае на все это уйдет масса времени. А затем «Степные волки» либо отправятся в выпытанном направлении, либо станут ждать подкрепления, чтобы ударить всей силой.

Шенк мотнул головой, отгоняя видение изорванных, обагренных кровью тел. Самые продуманные планы рушатся, когда дело доходит до их реализации. Лучше исходить из того, что драки не миновать…

— Все на холм, — приказал он. — Повозки в круг, лошадей… — Он скривился, мысленно попросив прощения у ни в чем не повинных животных. — Лошадей внутрь, послужат дополнительным укрытием от стрел. В обозе есть арбалеты и стрелы, раздать все солдатам. И другое оружие… кольчуги, что там у нас еще?

Синтия, не дожидаясь окончания приказа, уже мчалась вниз с холма, а затем и вдоль колонны, на скаку выкрикивая распоряжения. Она чуть ли не с самого начала присвоила себе полномочия адъютанта, и Шенк с этим смирился. А затем и понял, что сошел бы с ума, пытаясь докричаться до каждого человека в этом разношерстном войске.

Штырь, напротив, дослушал до конца. Затем покачал головой и ткнул пальцем в сторону от дороги:

— Лучше там, командир. И холм повыше, и речушка с одной стороны. Речушка, сам видишь, дерьмо, курице по колено… но все ж вода.

— Ты прав… — Шенк смерил бывшего бандита внимательным взглядом. Что-то в последнее время одноглазый проявляет способности, никак не свойственные обычному разбойнику. Зато сам темплар, похоже, скоро растеряет весь свой авторитет… если этот авторитет у него вообще был.

Постепенно беспорядочная толпа rope-вояк превращала высокий холм в укрепленный лагерь. Ряд повозок, промежутки между которыми были затянуты веревками и реже цепями, образовали некое подобие стены. Часть телег опустела — ополченцы натягивали на себя кольчуги, которые в иной ситуации достались бы ветеранам, разбирали тяжелые арбалеты. К. величайшему сожалению Шенка, арбалетов оказалось мало, всего десятка три, зато тяжелых болтов, что без труда могли пробить кованую нагрудную пластину доспеха, набралось почти пять тысяч… Легран невесело усмехнулся — что ж, дело за малым, найти для каждого болта подходящую цель, и сражение выиграно.

Похожий на вставшего на дыбы медведя, Штырь вертел в руках тяжелый шлем, какие обычно носила латная конница Ордена, считавшаяся лучшей… жаль только, что ей давно уж не выпадало случая доказать это, а за последние дни кавалерии куда чаще приходилось показывать врагу спины, чем острия своих копий. Наконец великан пришел к неутешительному выводу и сунул шлем в руки ближайшему солдату.

— На мою башку железо не ковано, — хмыкнул он, извлекая из ножен тяжелый меч, для любого другого сошедший бы за двуручник. Критически оглядев лезвие, он провел по нему точилом, раз-другой — от скрежета шел по коже мороз.

— Послушай, Штырь… — Шенк испытывал определенное чувство неловкости. Впереди, весьма вероятно, был бой, и ему хотелось в полной мере доверять тому, кто окажется в этом бою рядом с ним. Но прибегать к помощи Знака он не хотел — такое годится против врага, но нельзя использовать принуждение по отношению к тому, кто, возможно, станет другом. Так его учили. — Послушай, сдается мне, что ты совсем не так прост… как хочешь казаться. Ты ведь не только на большой дороге путников потрошил, верно?

Некоторое время Штырь, набычившись, изучал идеально острое лезвие, затем вдруг широко улыбнулся, обнажив выщербленные желтые зубы.

— Дело давнее, командир. Было время… я командовал эскадроном тяжелой кавалерии. Имперской кавалерии, парень. Помнишь историю про «Бешеных топоров»?

Темплар задумался… да, эту историю слышали многие — во всяком случае, все те, кто интересовалсясобытиями в Империи лет десять назад. Очередное восстание — в Империи это было нормальным явлением, особенно на окраинах, которым всегда доставалось меньше благ, чем столице и близлежащим территориям. Всколыхнулись сразу три провинции — и Император недолго думая бросил на подавление бунта один из полков тяжелой кавалерии, «Серебряные топоры»… Латная конница растоптала наспех собравшуюся толпу черни, несмотря на трехкратное численное преимущество повстанцев. Такое случалось ранее не раз — после разгрома уцелевшие должны были бы вернуться к своим полям и огородам, чтобы снова безропотно выплачивать дань, Существенно повышенную — в качестве дополнительного наказания.

Но в тот раз Император решил поступить по-иному. И командир «Серебряных топоров» получил приказ — пройти по бунтующей земле огнем и мечом, уничтожив всех, кто оказывал поддержку мятежникам. То есть всех поголовно: мужчин, женщин, детей… тех, кто постарше.

Командир «Серебряных топоров» потребовал объяснений, уже одним только этим подписав себе или суд, или в лучшем случае просто отставку с позором и лишением пенсии. Ответ пришел незамедлительно — только теперь Император, пребывая в бешенстве, отдал приказ вырезать всех поголовно, невзирая на возраст. Полковник сделал еще одну попытку — глупую, бессмысленную, бесполезную… Он умолял Императора изменить решение, он утверждал, что мятеж подавлен, что население готово склониться перед волей Императора.

В ответ Явор Герат Седьмой двинул в мятежные провинции четыре полка имперской гвардии. С безусловным приказом уничтожить на этих территориях все живое — в том числе и вышедших из повиновения «Серебряных топоров». Только вот полк обученных латников, пусть и не полностью укомплектованный, понесший некоторые потери в боях с повстанцами, — это не толпа мужичья, вооруженного либо охотничьим оружием, либо хозяйственным инвентарем.

Гвардия получила по зубам — получила крепко, так, что от четырех полков осталась едва половина. Но и «топоры», которых с тех пор перестали называть «серебряными» и стали звать исключительно «бешеными», не вышли целыми из боев. Полковник, имени которого Шенк и не помнил, пал в одном из первых же сражений. Та битва была одной из первых — но далеко не последней. Имперские войска преследовали остатки мятежных «топоров» повсюду, Император объявил, что это тяжкое преступление перед Империей не будет забыто и каждый, кто принесет голову одного из «Бешеных топоров», получит награду. За полгода их выловили почти всех…

Словам Штыря темплар поверил сразу же — как будто те были произнесены под Знаком Истины.

— А твои парни… тоже?

Великан лишь покачал головой:

— Нет, я один уцелел… да и то вот глаза лишился. Эти потом уже ко мне примкнули, они ведь тоже родом из Минга, да только там им жизни не было. Думаешь, темплар, они пошли за тобой, чтобы Орден защищать? Нет… они просто хотят с Мингом драться. Не так, чтобы без всяких шансов, как мы дрались тогда, десять лет назад. Орден еще не совсем ослаб, возможно, сумеет выстоять. Вот они и пошли за тобой.

— А ты?

— И я, в общем, тоже… только мне ведь важно не просто свернуть шею двум-трем имперцам. Я считаю, надо долги платить… а за Императором должок немаленький, и за эти десять лет оброс процентами почище, чем у кейтского купца.

— Тревога! — заорал один из солдат, первый заметивший врага. А уже вскоре все могли видеть появившуюся у горизонта темную полоску.

— Проклятие! — Шенк бросил в сторону бывшего бандита взгляд, в котором таился страх, пусть даже и на самом дне. Темплар понимал, что если мингские всадники захотят атаковать — а причин этого не делать у них вроде бы и не было, — то его жалкое воинство вряд ли устоит больше получаса. Не помогут ни телеги, ни кольчуги, ни оружие. Что бы ни пытались сделать дозорные, дабы отвести беду от товарищей, им это не удалось. — Всем готовиться к бою! — заорал он, стараясь этим воплем заглушить собственный страх. Нет, темплар не боялся смерти, при его образе жизни эта судьба рано или поздно его настигнет, и смешно было бы надеяться умереть от старости в собственной постели, окружив себя внуками и правнуками. Но вот одна мысль о том, что люди, которых ему доверили, вскоре станут изрубленными трупами, вызывала дрожь ужаса. — Копейщики, вперед! Арбалетчикам приготовиться!

До того момента, когда всадники, выстроившись обычным для Минга клином, пойдут в атаку, оставалось еще немало времени. Да и вряд ли они нападут сразу — вот если бы колонна медленно ползла по дороге, растянувшись чуть ли не на четверть лиги, тогда кавалерия атаковала бы без промедления, дабы не дать построить стену щитов, не дать ощетиниться копьями.

Теория гласит, что кавалерия, что легкая, что тяжелая, не способна даже в чистом поле справиться с тяжелой пехотой, обученной сражаться плотным строем, сомкнутым в единый стальной кулак. Щетина тяжелых копий, с коваными наконечниками длиной с предплечье, могла остановить даже укрытых кольчугой коней, а латник, вылетевший на полном скаку из седла, даже если ему выпадала удача не сломать себе шею, тут же попадал под удар меча или топора, так и не получая шанса подняться на ноги. А через головы копейщиков слаженно бьют арбалеты, пробивая латы.

Это все верно… когда речь идет об отменно вышколенных солдатах, привыкших чувствовать рядом надежное плечо товарища и знающих, что товарищ не отступит, не побежит, оставив без защиты твою спину. Но когда нет в поле тяжелой пехоты, когда лишь несколько сотен вчерашних крестьян, отменно умеющих обращаться с мотыгой, косой или легким охотничьим луком…

А мингская конница приближалась — и над наконечником живого тарана реяло знамя с изображением оскаленной волчьей пасти. Их было много, чудовищно много…

Баррикада из телег ощетинилась копьями. Шенк пробежал взглядом по лицам — безусые и обрамленные седой бородой, испуганные и стиснувшие зубы в решимости драться до последнего… Кто в дорогой, рассчитанной на латника из элитных войск кирасе, кто нахлобучил шлем… а кому-то досталась лишь обычная кольчуга ополченца, что не защитит толком ни от стрелы, ни от топора, ни от копья… разве что удар придется вскользь, по касательной. Щиты есть почти у всех, мечи или топоры — у каждого второго, остальные вооружены кто чем, от крестьянских кос или вил до кузнечных чеканов… последние, впрочем, отменно подходили для того, чтобы проламывать броню. Если только владельцу чекана доведется подойти к латнику на расстояние удара.

От колонны мингов отделился один из воинов, выехал вперед, нисколько не опасаясь тут же получить тяжелый арбалетный болт в грудь… демонстрируя тем то ли свою отвагу, то ли презрение к ополченцам-стрелкам — мол, те и в забор не попадут. Несколько лиц обернулись к Шенку, моля дать команду. В какой-то момент и сам темплар подумывал о том, что стоит махнуть рукой — и на одного врага станет меньше. Но сдержался — это было подло и недостойно. Всегда и везде парламентер неприкосновенен. Пусть даже и среди мингов, и среди кейтианцев находились командиры, что ни в медную монету не ставили белое знамя переговоров.

— Эй, сброд! — заорал, надсаживаясь, всадник, словно в насмешку сняв шлем. Светлые, почти белые волосы рассыпались по плечам, столь же светлая ухоженная бородка придавала лицу странное, ироничное выражение. — Кто у вас командует? Говорить буду.

— Его зовут Регнар, — шепнул Леграну одноглазый. — А кличут Снежным Барсом… Вот же не думал, что этот ублюдок еще жив. Когда-то готов был об заклад побиться, что эту сволочь свои же прирежут.

— Правильно сделал, что не стал спорить, проиграл бы, — тихо ответил Шенк, а затем, повысив голос и надеясь, что не сорвется на фальцет, крикнул в ответ: — Я командую, Регнар. Что скажешь?

— О как! Стало быть, меня и в этой глуши знают… — осклабился седой. Затем приложил ко лбу ладонь, всмотрелся, и ухмылка стала еще шире. — Кажется, сегодня мой счастливый день. Мне знакома эта волосатая рожа. Никак сам Отек? Вот так удача! Рад, рад… А ты, длинный, небось темплар?

— И что с того? — усмехнулся Шенк, надеясь, что голос его звучит холодно и надменно.

— Разреши, я сверну ему шею, — прошипела за его спиной Синтия.

— Рыцарь Света, надо же! — снова ощерился седой. — Стало быть, так… если бросите оружие, позволю убраться восвояси. Не всем, конечно, — это одноглазое пугало останется, по нему уж давно петля плачет. Ну и алый, конечно. Остальные могут убираться хоть к демонам в зубы. Я сегодня добрый. На размышления даю половину часа.

Он рванул поводья, поворачивая жеребца — здоровенную вороную тварь, ничуть не меньше Грома. А затем вонзил чудовищу шпоры в бока и понесся к замершим вдалеке всадникам.

— Какие будут мысли? — будничным, нарочито спокойным тоном спросил Шенк.

— А что тут думать-то? — пренебрежительно отозвался Штырь, у которого только что обнаружилось имя. — Я такие веши и раньше видел. Известная тактика: люди сложат оружие, и затем всадники перебьют всех, до последнего человека. Или вы верите в благородство минга?

— Я не настолько наивен, — покачал головой Легран. — Вряд ли они нас опасаются, скорее просто не хотят терять бойцов.

— Надо драться! — почти выкрикнула Синтия, и ее тонкая рука сжала рукоятку меча, который в руках того же Штыря показался бы не более чем длинным кинжалом. Мысленно Шенк усмехнулся… в руках вампирочки смертоносным могло оказаться что угодно, хоть нож, хоть спица… Да она и сама по себе была оружием. А в своем стремлении защитить темплара она готова была пройти по трупам.

— Остынь, девочка, — прогудел Штырь. — Конечно, будем драться… так просто им баррикаду не преодолеть. Так что мы им еще крови попортим,

— Эй, командир! — раздался жизнерадостный молодой голос, и Шенк обернулся.

За его спиной стоял совсем еще молодой парнишка, годов семнадцати, не более. Темплар поморщился, как будто боль пронзила все тело. Детям не место на войне — по чьему недосмотру этот подросток попал в ополчение? Но какая теперь разница? Отсюда уйти можно только с победой… или же в лучший мир. Третьего не дано.

— Что скажешь, парень?

— Тут на одном из возов такое! — Он вытаращил глаза от восторга. — Командир, там эти… кувшины c…

— Вино? — понимающе усмехнулся Шенк. — Да, парень, организуй, дабы все получили по доброй чарке. Чтобы это добро не досталось мингам.

— Да нет! — замотал головой паренек. — Ну… то есть мы думали, что вино, а там не вино, а это… ну, я не знаю, но дядька мой говорит, что такой гадостью крепости поджигают.

Шенк мысленно стукнул себя кулаком по лбу и обозвал идиотом. Обозвал тоже мысленно, дабы не ронять авторитет перед солдатами. Но каков дурень… увидев запечатанные глиняные кувшины, тут же решил, что в них вино, дабы поддержать солдатский дух. Можно подумать, вина нельзя найти где-нибудь поближе…

Кажется, у них появился шанс. Не выжить, это уж вряд ли — но заставить мингов купить победу такой ценой, которая заставит содрогнуться и худшего из полководцев. Горючая смесь, которую делали мастера-алхимики Ордена, горела даже на воде, растекаясь тонкой пленкой, — один кувшин мог при удачном броске превратить в костер целый корабль. А на возах…

— Штырь! — рыкнул темплар, хватая великана за плечо, — Бери два десятка человек, выливайте горючку из кувшинов… шагов за двадцать до баррикады… нет, стой! Пусть солдаты выйдут вперед, пусть сомкнут щиты, чтобы минги не видели, что вы делаете. Кажется, для них мы можем устроить неплохой сюрприз,

— Понял тебя, командир! — растянул в улыбке щербатый рот одноглазый бандит, довольно потирая руки. — Тотчас все сделаем!

Ополченцы, перебравшись через телеги, образовали довольно плотную шеренгу, а за их спинами уже вовсю трудились те, кто помоложе да пошустрее, щедро смачивая влажную землю вязкой, резко пахнущей жидкостью. Кувшинов было много, хватило на то, чтобы опоясать импровизированную крепость лентой шириной в три шага. Земля сырая от дождей, а потому горючка не уйдет вниз… а то, что все же впитается, лишь дольше будет поддерживать пламя. Успели только-только. Последние десятки перелезали обратно, под защиту баррикад, когда Снежный Барс снова приблизился к холму. На этот раз — и Шенк отметил это с некоторым даже удовлетворением — минг остановился куда дальше — видать, не слишком рассчитывал на неприкосновенность.

— Ну, что решили, отребье? — заорал всадник. Прежде чем ответить, Шенк вновь взглянул на лица своих людей. Вряд ли они всерьез поверили, что смогут выиграть эту битву, но все же у людей появилось что-то вроде надежды. Кто-то многозначительно усмехался, кто-то грозил седому Регнару кулаком, а один, забравшись на телегу, продемонстрировал врагу презрение самым популярным у солдат всех времен и народов способом — выставив на обозрение мингским кавалеристам свой голый зад.

— Видишь, Регнар, — Шенк повысил голос ровно настолько, чтобы это не выглядело криком, но и чтобы парламентер смог разобрать его слова, — вот тебе и ответ. Весьма красноречивый… и очень правильный.

— Глупцы! — Седой покачал головой. — Храбрые глупцы… что ж, значит, вы сами выбрали свою судьбу. Молитесь же этой потаскухе Сиксте, пока копыта наших коней не втопчут вас в землю. Молитесь!

С этим словами он нахлобучил шлем и повернул коня. Щелкнул арбалет — видать, у кого-то из солдат сдали нервы. Выстрел был почти точен — болт ударил всадника в плечо, но расстояние было слишком велико, и стальная стрелка отскочила, разве что оставив на кованом наплечнике небольшую вмятину.

А в следующее мгновение клин мингской кавалерии пришел в движение, неуклонно надвигаясь на изготовившихся к своему последнему бою орденских ополченцев.

— Стрелкам — ждать команды! — рявкнул Штырь, не дожидаясь, пока темплар соберется с мыслями и начнет все же командовать. — Факелы зажечь… кто бросит факел без приказа, придушу, ясно? Копейщики, вперед! Стрелки, готовься… бей!!!

Страшен залп тяжелых арбалетов, когда у каждого из атакующих возникает паническое чувство, что все стальные болты, способные пробить и латы, и щит, летят сейчас именно в него. И нужно немалое мужество, чтобы шагать — или мчаться верхом — навстречу слаженно бьющим арбалетчикам. Залп, залп… и враг остановлен, а затем и обращен в паническое бегство, устилая свой путь трупами — в том числе и теми, что оказались затоптанными бегущими.

И тогда уже вслед беглецам летит конница, и длинные пики бьют в спины, а копыта коней сбивают с ног и давят, давят… Все эти образы промелькнули в голове Леграна, и затем последовал и ожидаемый залп стрелков — три десятка арбалетов и почти полторы сотни луков. Увы, это оказался не четко выверенный, слитный, убийственный град стрел… неровный, неточный — к тому же легкие охотничьи луки оказались не слишком эффективны против всадников в латах, пусть и не таких тяжелых, как у тяжелой конницы Ордена. Несколько лошадей рухнули на полном скаку, несколько не сумели вовремя среагировать, и их всадники полетели на землю, под копыта более удачливых скакунов. Кое-кто из арбалетчиков сумел все же поразить цель…

И все же результат мог быть и получше. Умение бить белку в глаз оказалось не столь уж и полезным, когда эта белка чуть не двухметрового роста, сидит верхом на здоровенной лошади, да еще сжимает в руке трехметровое копье. У многих от страха руки послали стрелы в землю или в небо. А «волки» Достигли баррикады, потеряв всего два десятка бойцов.

Удар был страшен — кони, обученные грудью идти не то что на какие-то там телеги, а даже на копья, буквально снесли часть возов, втоптав в грязь защитников. В то же мгновение были брошены копья, многие из которых уже нашли свою Цель, и латные перчатки рванули из ножен мечи.

— Факелы! — заорал Штырь так, что этот бешеный рев перекрыл грохот боя.

Мальчишка, что нашел кувшины с горючкой, бросился вперед, размахивая пылающей головней. Почти тут же свистнула сталь, безголовое тело сделало несколько шагов и рухнуло, подмяв под себя горящее дерево, тут же зашипевшее и погасшее. Еще двое или трое факельщиков были убиты на месте, кто-то не сумел забросить факел достаточно далеко, а кое-кто сумел — но головня, ударившись в грудь рыцаря или в бок лошади, отлетела на мокрую землю, не причинив вреда. Но несколько бросков все же достигли цели. Полыхнуло так, что волосы, казалось, должны были тут же свернуться в комочки, а потом рассыпаться пеплом. И в то же мгновение в воздухе раздался вой… нет, дикий вопль заживо горящих людей и коней.

Шенк захлопнул забрало шлема, в один миг ставшее невероятно горячим, и бросился вперед, слыша, как за его спиной Штырь выкрикивает приказы — правильные, уместные приказы. Пусть его… бывший эскадронный командир куда лучше знает, что делать, — во всяком случае, он сумел оставаться в живых все эти годы. А его место сейчас здесь, в первых рядах.

Разум полностью уступил место инстинктам — почти двадцать лет тренировок, каждый день, разве что в последние годы эти упражнения он выполнял реже. Но отточенные рефлексы сейчас полностью захватили власть над телом, и темплар дрался так, как умели только рыцари Света… Длинный меч сверкал как молния, пробивая латы, снося конечности, перерубая древки копий… Он даже не замечал, что вокруг него носится невысокая фигурка, отводящая нацеленные в его грудь, и особенно в спину, лезвия, — и стремительный взмах небольшого клинка часто было последним, что видел очередной «Степной волк», решивший подобраться к темплару с тыла.

Удар, еще удар — фонтан искр разлетается в стороны, но удар слишком силен, и минг валится на спину, зацепившись шпорой за тело лежащего у него под ногами ополченца. Тому, впрочем, уже все равно. Синтия бросается вперед, чуть не цепляясь спиной за поднимающийся для нового удара меч Шен-ка, ее клинок бьет с убийственной точностью прямо в узкую смотровую щель шлема.

Легран взметнул свой двуручник над головой и замер. Бить стало некого… Медленно опустив оружие, он огляделся, постепенно приходя в себя и начиная воспринимать окружающее как обычный человек.

И тут же почувствовал, как просится наружу содержимое завтрака, как желудок сжимают спазмы… Он такой был не один — то там, то здесь виднелись стоящие на коленях фигуры, выплескивающие из себя желто-зеленую жижу — словно бы мало досталось земле крови, нужна была еще и эта гадость. Несколько мужиков — тертых жизнью, видавших и не такое — продолжали деловито снаряжать арбалеты и выпускать болт за болтом сквозь огненную стену… горючка пылает долго, так сделана — этому огню пищей станет все: и плоть, и сырая земля… А плоти сегодня пламени досталось в избытке, даже на первый взгляд в огненное кольцо попала едва ли не сотня «Волков». Еще с полсотни, не меньше, тел в доспехах с эмблемой в виде раззявленной клыкастой пасти лежало внутри огненного полукружия… да только куда больше было тел иных — в простых кольчугах, разномастных шлемах. Кое-кто сумел унести с собой в мир иной врага, а были и такие, что толком не успели даже за оружие ухватиться. Сколько ратников расстались с жизнью за эту недолгую схватку — сотня, полторы… Размен один к одному, хотя его и можно было назвать неслыханной удачей, ибо менялись вчерашние мужики на опытных, закаленных в боях воинов, все же был поражением.

Чья-то тяжелая рука схватила Шенка за плечо, рванула на себя — зло, жестко. Темплар обернулся и уставился прямо в налитый кровью глаз Штыря. Великан пребывал в бешенстве… хотя это, пожалуй, было еще очень мягко сказано.

— Ты что, алый, охренел совсем? — заревел экс-бандит, брызгая слюной. — Ты, мать твою, командир хренов или кто? Какого рожна в драку полез, спрашиваю? Тебя, дубину, учили, где в бою место командиру?

Тонкий недлинный клинок, словно по велению магии, тотчас же возник у самого кадыка бугая. Тот отмахнулся, как от пчелы, удар массивной лапы сломал бы руку наглецу — но ладонь впустую вспорола воздух, а клинок, отпрянув на мгновение, чтобы уступить руке дорогу, тут же вернулся на прежнее место, легонько кольнув бугая в шею.

— Остынь, — раздался шипящий звук, и Шенк даже не сразу понял, что это голос Синтии, явно находящейся на опасной грани срыва.

Вероятно, вид этой пигалицы, тычущей в его сторону своей зубочисткой, настолько поразил Штыря, что он сделал шаг назад, а затем вдруг захохотал, уперев руки в боки. Знай он, что перед ним стоит почти взрослый вампир, не смеялся бы так…

— Ты о своем хахале заботишься, девчонка, — выдавил он сквозь гогот, — дык не пускай его в драку. Его дело командовать, понимаешь?

Клинок тут же исчез — красивым, стремительным движением вернувшись в ножны. Шенк встретился с глазами Синтии, поблескивающими сквозь прорезь шлема, и почувствовал, как по спине пробежал холодок, а волосы на голове зашевелились. Взгляд вампирочки не обещал ничего хорошего.

— Он прав, Шенк, — холодно процедила она сквозь зубы. — Полезешь еще раз в драку, сама тебе по голове дам. Ясно?

— Ого, а девка-то огонь! — снова заржал Штырь. — Ладно, алый, думать давай. Огонь их задержал, через речку не сунутся…

— С чего бы?

Разбойник помедлил, затем чуть виновато пробасил:

— Знаю я это место, тут дно обманчивое. Воды вроде и немного, да только и лошадь увязнет, не то что латник. С виду песочек, а на деле все тут илистое, топкое… Сколько эта дрянь гореть будет?

Темплар покачал головой — вряд ли огненная стена продержится достаточно долго. Сожжет все, что может гореть, и угаснет. А тогда «Волки» снова пойдут в бой — и остановить их будет уже нечем… разве что телами. Хм.., это мысль.

— Слышь, Штырь, пусть парни таскают трупы да кидают их в огонь.

— Всех? — несколько оторопело спросил великан, видать, даже его проняло. — И… своих?

— Огненное погребение — лучшее прощание с воином, — пожал плечами темплар, стараясь, чтобы в голосе прозвучала хоть капля уверенности в собственной правоте. — А уж если таковое погребение продлит жизнь его товарищам…

— Ясно, — коротко кивнул Штырь и тут же заревел, как раненый медведь: — Эй, вы, улитки! Тащите мертвяков в огонь, да живее!

Ополченцы, один за другим, включались в работу. Замотав головы тряпьем, дабы чудовищный жар, способный сжигать и плоть, и даже землю, не опалил лица, они подтаскивали покойников к бушующему огню и, надсаживаясь, швыряли тела в костер. Шенк с тоской провожал взглядом тех, кто еще не так давно был жив, шагал рядом с ним, шутил, ругался, вытаскивая телегу из очередной промоины… одного узнал лишь по одежде, тут же вспомнил — тот мальчишка. Словно наяву, встала перед глазами картина, как обезглавленный воин делает свой последний шаг. Он выругался, запоздало вспомнив, что не пристало рыцарю Света использовать такие слова.

Сквозь коптящее пламя он заметил, как отхлынули назад потрепанные сотни «Волков», дабы уберечься от редких и не всегда метких стрел. Одна из сотен рванула на рысях куда-то в сторону. За ней последовала вторая, третья…

«Брод ищут, — отрешенно подумал темплар. — Перейдут реку, затем ударят на нас, минуя огонь. Посмотрим, прав ли был Штырь насчет дна».

Не стоило сомневаться в знаниях ветерана, который к тому же немало времени лиходействовал на местных дорогах, а оттого знал здесь если и не каждую тропку, то уж каждую вторую — наверняка. Брод «Волки» нашли быстро, переправились, даже не замочив брюха коней, и теперь строились для атаки на той стороне реки. Темплар еще раз посмотрел на воду — на первый взгляд воды человеку даже не по колено, меньше. И песок… темный, правда, необычно темный.

— Эй, остолопы! — заорал с того берега уже знакомый Шенку латник, только теперь его доспехи куда меньше сияли на солнце, покрытые сажей.

«А ведь уцелел же, гнида, — подумал темплар, опираясь на меч. — Везет подонку… не полез вперед, в огонь…»

— Эй, я тебя зову, алый! — надрывался тем временем Регнар. — Думаете, огонек ваш поможет? Так теперь сами в него пойдете! А то, может, сдадитесь? Обещаю жизнь каждому второму!

— Ты языком-то не трепи, — ответил густой бас одного из ратников, со своего места Легран даже не видел, чей именно. — Драться собрался, так дерись… а то огонь уж стихает, дровишки нужны. А твои щенки дивно хорошо горят.

— Ежели не дурак… а он не дурак, признаю, — еле шевеля губами, прошептал на ухо темплару Штырь, — то в драку не полезет. Дождется, пока огонь погаснет. Ну разве что разозлится сверх меры.

— А они точно увязнут? — столь же тихо поинтересовался

Шенк.

— Ха, еще как! У твоих охотничков будет время показать свое мастерство.

— Ну так скажи ему что-нибудь… эдакое.

— Угу…

Одноглазый спустился с холма, подошел почти к самой воде.

— Эй, Регнар! Так стоять и будешь? Твой братец, помнится, тоже стоял… Сначала вот прям как ты, гордый такой, а потом немного иначе. На коленях…

— Мой брат не мог встать перед тобой на колени! — Рев Регнара, казалось, погнал по воде волны. — Мой брат был благороден и горд! Он бы скорее умер!

— Ну дык… не то чтобы передо мной… — протянул Штырь, словно в раздумье, но голос его был достаточно громким, чтобы все, кто желал, услышали каждое слово. — Стоял-то он мордой в другую сторону… Да я и морды-то не видел, можа, гордость на ней и была, не спорю. Я как-то больше жопу его… ну, сам понимаешь. Хотя ежели подумать, его благородный зад от обычного ничем и не отличается… та же дырка…

Над рядами ополченцев подобно грому пронеслась волна хохота — и одновременно Регнар издал вопль и бросил своего коня в реку. За ним рванулись и остальные.

— Стрелки — бей! — заорал Шенк, сам подхватывая арбалет, выпавший из чьей-то мертвой руки. — Да не торопитесь, олухи, цельтесь лучше!

Он вскинул арбалет, привычно взял прицел, учел поправку на ветер… хотя какая тут, к демонам, поправка, до врага рукой подать, камень докинуть можно. Хлопнула тетива, и один из всадников повалился под лошадиные копыта. Кто-то метнул копье — тонкое, охотничье… таким не остановить всадника, такое меч перерубит одним, несильным даже ударом — но по неподвижной цели сгодилось и оно, пропоров одному из жеребцов грудь. Раненое животное тут же встало на дыбы, разбрасывая во все стороны комья ила, всадник не удержался в седле, рухнул в воду — а в следующее мгновение тяжелые подкованные копыта опустились ему на голову, вминая шлем в зубы.

Из трех сотен, что ринулись в атаку, не менее шести десятков завязли в илистом дне и теперь отчаянно пытались выбраться — хоть бы на какой берег. Шенк целился, стрелял, орал, чтобы дали еще болтов, — почувствовал, как в руки сунули увесистый стержень, зарядил, выстрелил снова. Оставшиеся на берегу воины не отступали — честь не позволяла бросить в беде своих, да еще и с командиром во главе. Закрывались щитами, кое-кто тоже схватился за арбалеты — поменьше, специально для всадников сделанные. Ополченцам не понадобилось даже команды. Стрелы полетели гуще, в первую очередь выбивая этих, самых опасных. Штырь метнул топор — не боевую секиру, обычный, каким рубят дрова в деревнях. Владелец топора, видать, уже ушел в последний путь, но его немудреное оружие послужило напоследок доброму делу — бешено крутящееся лезвие врезалось в цель, пробивая кирасу, кроша кости.

Наконец «Волкам» удалось выбраться на берег, с которого они начали столь бесславную атаку. Не меньше тридцати бойцов остались лежать в воде, покрытые илом, вдавленные в дно ударами копыт обезумевших под градом стрел коней. Еще нескольких стрелы настигли на берегу…

— Темплар! — раздался вопль, полный ярости, и Шенк подумал, что этот ублюдок опять уцелел… как будто какие-то демоны его оберегают. — Темплар! Я сам убью тебя! Я буду убивать тебя медленно! Очень медленно!

Легран лишь пожал плечами. Странная все-таки штука — жизнь. Вроде бы не оскорблял этого «Волка», даже не стрелял в него, и мечи скрестить не довелось… а гляди ж ты, нашел себе Регнар кровного врага. Нет чтобы на Штыря ополчиться, к примеру. Или еще на кого — видать, просто алый плащ ему чем-то не понравился.

Он вгляделся — конь под Регнаром был уже другой, не иначе как его скакун не пережил попытки переправы.

— Темплар! — продолжал надрываться Регнар. — Назови свое имя!

— Меня зовут Легран, — неожиданно крикнул в ответ Шенк, в голову которого пришла удачная мысль. — Ты приходи ко мне, Снежный Барс, покажешь свое искусство… или ты силен, лишь когда за твоей спиной конные сотни? Давай как мужчины… сойдемся вдвоем. Одержу победу — твои люди уйдут. Проиграю… что ж, значит, такова воля Сиксты. Но моих парней ты отпустишь…

Несколько мгновений седой раздумывал, затем хрипло рассмеялся и помотал головой.

— Хитер ты, алый! Думаешь, своей шкурой защитить это мужичье? И так их отпустить, и эдак… Я понял твою шутку, темплар. Не пойдет… если проиграешь, твои люди сдадутся, Все, до единого. Что скажешь, алый?

Шенк беспомощно оглянулся. Те, кто стоял неподалеку, согласно наклонили головы. Мол, соглашайся, командир. Их можно было понять — огню осталось гореть недолго, скоро погаснет — и тогда кавалерия все-таки сделает то, что собиралась вначале, втопчет в грязь неумелых вояк — их и сейчас чуть ли не вдвое больше, да выучка, да кони… нет шансов у ополчения, ни единого. Атак…

— Давай, темплар, — вполголоса пробасил Штырь. — Это шанс, а? Мечом ты машешь знатно, да и он подраться не дурак. Только пусть честью поклянется, что люди его условия блюсти будут. Доверия к мингам у меня нет, знаю цену их словам… да что там, сам такой… но клятву чести воины сдержат. Особенно Регнар. Скотина он, конечно, ребенка зарежет не задумываясь… но что есть — то есть.

— А если нет? — столь же тихо спросил Шенк, так что услышали его только одноглазый да не отходящая от темплара ни на шаг Синтия. — А если проиграю?

— Там видно будет. — Штырь отвел глаза в сторону, и темплар понял, что тот придерживаться условий соглашения не собирается ни в каком случае. Дать заколоть себя, словно безропотную корову на бойне, великан не позволит. Стоило ли осуждать его за такое решение? Рыцарь решил, что нет, не стоило. Даже если это идет вразрез с воинской честью.

— Синтия, тогда я попрошу тебя… — Он помедлил, затем взглядом попросил одноглазого отойти в сторону. Тот пожал плечами, неодобрительно скривился — что, мол, тут за телячьи нежности… но послушался. — Синтия… ты не должна идти за мной. Этот бой будет честным, один на один.

— Я понимаю, — вздохнула она, но в голосе слышалась неподдельная боль. — Я… я постараюсь сдержаться. Но если он убьет тебя, клянусь, я его уничтожу. Разорву на куски. На очень мелкие куски.

— Хорошо, — кивнул он, понимая, что спорить с вампирочкой бесполезно, все равно сделает, что обещала, либо погибнет в попытке сдержать данное самой себе слово. — Но только если я погибну, не раньше. Пусть бой будет честным.

Пламя полыхнуло в последний раз и опало, оставив большое, в несколько шагов шириной, пятно мелкого, сухого пепла, среди которого то там, то здесь торчали рубиновые островки — раскаленные камни. Кто-то услужливо швырнул прямо перед Шенком тяжелый щит — не такую уж сейчас и ценность, щитов имелось куда больше, чем способных их носить. Толстое дерево тут же задымилось, встретившись с раскаленными камнями, а затем и вспыхнуло — земля остынет быстро, но пока она горяча. Да это и не земля… горючка убила в ней все живое, а заодно и все то, что когда-нибудь могло бы стать живым. Хлопнулся в выгоревшее пятно, подняв облако пепла, второй щит — прыгая с доски на доску, Шенк тремя прыжками перебрался через черную зону и дальше двинулся уже спокойно, сберегая силы. Прыгать или бегать, будучи в латах, — верный способ лишиться сил до того, как они по-настоящему понадобятся.

Регнар уже ждал его — седой стоял, держа на сгибе локтя шлем, весьма смахивающий на волчью голову. Другая рука лежала на крестовине чудовищного меча — странно было уже одно то, что обычный человек может оказаться способным ворочать такой оглоблей. Вблизи Снежный Барс оказался куда опаснее, чем виделось с расстояния. Огромного роста, на полголовы выше Шенка, казавшегося рядом с ним щуплым и мелким… Могучие мышцы, казалось, выпирали даже из-под доспехов, а охватом шеи он вполне мог посоперничать со средних размеров быком.

Но более всего Шенка поразило иное — седой был красив. Красив настолько, что подавляющее большинство женщин, заметив это лицо в толпе, сбились бы с шага, а затем долго провожали бы гиганта восторженным взглядом. Мужественные черты лица, небесно-голубые глаза, идеально белые зубы, сейчас растянутые в насмешливой улыбке. Почему-то Легран думал, что командир мингской кавалерийской бригады, да еще носящий волчье прозвище, будет наводить страх одним своим внешним видом.

Регнар осмотрел своего противника несколько насмешливым взглядом, его безупречные губы изогнулись в презрительной ухмылке.

— Похоже, орденские темплары порядком измельчали. Ты только что из Семинарии, малыш, верно? Первое поручение… хочется выполнить его с честью, не так ли?

— Мы будем драться или ты предпочитаешь наносить удары языком? — Помимо воли Шенк старался говорить басом, добавляя себе возраста хотя бы за счет голоса. Получалось не слишком хорошо, это было видно по глазам Регнара.

— Малыш хочет драться, — с притворным сожалением вздохнул великан. — Ну что ж, тогда приступим. Мои люди клянутся, что если победа будет за тобой… — он хмыкнул, давая понять, что такую возможность всерьез рассматривать не стоит, — то твое отребье сможет уйти отсюда свободно. И при оружии.

— Мои люди клянутся, что сложат оружие, если победа достанется тебе.

— Клянутся… вот даже как. — Седой покачал головой. — Если вон тот здоровяк с повязкой на глазу, что готов прожечь меня взглядом, добровольно сложит оружие, я, пожалуй, уйду в монастырь.

— В женский? — ухмыльнувшись, спросил Шенк.

— Возможно, — согласно кивнул Регнар. — Ну что, малыш, приступим? А то люди ждут зрелища…

Он отступил на шаг, и его огромный меч взметнулся в воздух, а мгновение спустя обрушился на голову Шенка. Тот успел подставить крестовину своего клинка, и чудовищный удар едва не выбил оружие из его рук.

Несколько долгих минут они обменивались ударами. Шенк быстро понял, что его навыки бойца, приобретенные на бесчисленных тренировках, столкнулись с навыками совсем иного рода… Пока темплар вел бои с тенью, с манекенами или со спарринг партнерами, Регнар оттачивал свое мастерство в схватках, где цена ошибки — смерть. И стал истинным мастером — учитывая, что вышел из всех схваток, не заработав даже малого шрама на безупречном лице.

Его удары были безупречными — но пока Шенку все же удавалось их парировать, а время от времени и переходить в наступление. Темплар уже пропустил пару ударов, бедро ныло, и он чувствовал, как штанина становится тяжелой и по коже ползет что-то липкое и теплое. Но и латы Регнара уже носили на себе следы ударов меча темплара — пусть и несколько менее эффективных.

Удар, блок… сноп искр вырывается из-под столкнувшейся стали. Регнар наступал, орудуя мечом с пугающей ловкостью. Легран уже начал уставать, его клинок, более короткий, чем у противника, не давал ему никаких преимуществ, но был все же слишком длинен, чтобы перейти в ближний бой. И он вынужден был отходить, уклоняться, стараясь по возможности смягчать убийственные удары врага.

Нога скользнула по раскисшей земле. Легран на мгновение потерял равновесие, а в следующий момент его меч, выбитый из руки чудовищным ударом, серебряной рыбкой блеснул в воздухе и вонзился в землю шагах в пяти от него. А сам Шенк рухнул на спину… По рядам орденских солдат прошел стон. Регнар отошел на несколько шагов назад.

— Возьми свой меч, мальчишка… Никто не посмеет сказать, что Снежный Барс убил безоружного ребенка.

Темплар поднялся — левая нога слушалась все хуже и хуже. Он выдернул клинок из земли, коротким взмахом сбросил с лезвия налипшую грязь. Он понимал, что с раненой ногой не сможет больше бегать от своего куда более сильного противника. Теперь он мог вести бой только стоя на месте, да и то вряд ли долго — пройдет совсем немного времени, и раненая нога откажет окончательно…

А Регнар уже надвигался, неотвратимый, как сама смерть. Шенк на мгновение закрыл глаза, призывая на помощь все, чему его учили, все, что он постигал сам… И тело отозвалось. Меч взлетел навстречу уже опускающемуся на его голову клинку Снежного Барса, отбросил его в сторону, выворачивая из закованных в сталь кистей. Не чувствуя усталости, забыв о боли, Легран бил снова и снова — Регнар уже не помышлял о нападении, уйдя в глухую защиту, но каждому было видно, что и парировать удары впавшего в боевое безумие темплара ему удается со все большим и большим трудом.

А в следующее мгновение остро отточенный клинок ударил в шлем, пробивая сталь, и теперь уже Регнар опрокинулся на спину, из-под искореженного шлема вытекала темно-красная кровь. Легран тяжело шагнул вперед, молясь Сиксте о том, чтобы именно сейчас не подвела нога, чтобы не рухнуть на колено рядом с поверженным врагом. Его клинок коснулся шеи Снежного Барса.

— Ну, чего ждешь… добивай, малыш.

— Сдавайся, — прохрипел Шенк, чувствуя, как медленно уходит безумие, как вновь начинает пульсировать раненое бедро, отдаваясь болью во всем теле, застилая глаза темной пеленой.

— Зачем? — проскрежетал из-под шлема искаженный металлом голос Регнара.

— Я не держу на тебя зла. Ты сражался как настоящий воин. Но я должен спасти своих людей. Признай поражение, и ты свободен.

Некоторое время Регнар молчал. Затем медленно протянул:

— Признаю свое поражение. Наша клятва будет исполнена. Ты и твои люди могут уйти свободно.

— Да будет так… — Шенк воткнул меч в землю и тяжело оперся на него, понимая, что одно неосторожное движение — и он просто рухнет и не сможет уже подняться. Непослушной рукой стянул шлем, вздохнул полной грудью. Полегчало — но, к сожалению, лишь самую малость.

Снежный Барс поднялся, тоже снял шлем, скрипя зубами от боли. Его щеку пересекал рваный разрез, разом лишая воина всей красоты, всего обаяния. Кровь стекала по щеке, по шее, пятная доспехи, но Регнар не обращал на это внимания. Он смотрел на темплара, и во взгляде была насмешка и капелька презрения.

— Ты, возможно, неплохой человек, мальчик, — тихо сказал он, швыряя изуродованный шлем к ногам Леграна. — Но воин ты дерьмовый. На будущее запомни, щенок, нельзя оставлять врагов в живых. Никогда. Живой враг придет снова. И во второй раз тебе, возможно, не повезет. Запомни… на будущее. И еще запомни — мы еще встретимся.

Он повернулся и зашагал к замершим вдалеке всадникам. Темплар смотрел ему вслед и думал о том, что седой в чем-то по-своему прав. Глупо даровать жизнь врагу — может быть, завтра или послезавтра меч в руке Снежного Барса разрубит чье-то тело… и виновником этой смерти будет он, темплар… Но он не смог бы ударить беззащитного, вонзить лезвие в горло лежащего на спине рыцаря. Как не смог — или не счел нужным — сделать это Регнар. Что ж, значит, такова судьба. Почему вдруг стало так темно?

Ему казалось, что он гордо стоит, расправив плечи, и смотрит на «Степных волков», что уже разворачивали коней… Перед глазами все плыло, земля качалась, становилось все темнее и темнее. Он даже не почувствовал, что падает, не ощутил, как чьи-то руки подхватили безвольное тело, не дали ему рухнуть в грязь.

Что-то холодное опустилось на лоб, струйка воды скользнула по виску, ненадолго задержалась в волосах, затем пробежала по шее, вызывая щекотку. Шенк дернулся и открыл глаза. Над ним было голубое, без единого облачка небо. Солнце, висевшее довольно низко над горизонтом, метало ему прямо в лицо свои огненные лучи, яркие, но не очень жаркие. Он медленно втянул в себя воздух, пробуя его на вкус. Утро…

«Странно, — мелькнула мысль, — ведь мы сражались уже почти вечером…»

То, на чем он лежал, ходило ходуном, поминутно вздрагивая, подпрыгивая и сотрясаясь. Шенк скосил глаза, увидел высокие борта из кое-как оструганных досок. Телега… не самое лучшее, не самое почетное место для рыцаря.

Он попытался привстать — и не смог. По телу волной прошла слабость, руки, упершиеся в дно телеги, тут же подогнулись, и Шенк снова откинулся на спину. Тут же над ним, загораживая небесную синь, появилось загорелое личико Синтии. В глазах вампирочки сквозило неподдельное беспокойство, переходящее чуть ли не в страх.

— Слава Сиксте, ты пришел в себя! — прошептала она. Шенк слабо улыбнулся уголками губ — на полноценную

усмешку не хватало сил. Создание Тьмы обращается к Святой Сиксте с благодарственным призывом… куда катится мир?

— Как ты себя чувствуешь? — Она тормошила его, не давая снова провалиться в забытье. — Ну, отвечай!

— Погано, — неохотно признался Шенк. — Кажется, я почти не могу пошевелиться. Что со мной случилось?

— Ты ничего не помнишь? — удивленно вскинула она идеально очерченные брови. Сейчас, при свете дня, он видел, что она красива. Нежный ровный загар, чарующий разлет бровей, бездонные глаза, обрамленные невероятно длинными ресницами…

Она была очень хорошенькой и в привычном ей облике вампирки, бледная кожа красиво сочеталась с черными волосами и алыми губами, и даже горящие глаза лишь дополняли картину, не внося диссонанса. Прошло не так уж много времени с того момента, как он увидел ее впервые, но она изменилась настолько, что стала неузнаваемой. Теперь это была не жалкая, забитая, испуганная девчонка, ждущая издевательств и, возможно, смерти. Теперь это была красивая молодая девушка — стройная, изящная… Но главное — сейчас в ней чувствовалась уверенность и сила.

Дорожный кожаный камзол сидел на ней идеально — но столь же хороша она была бы и в роскошном бальном платье, и в боевой кольчуге с клинком в руке. Такие изменения — и всего за несколько десятков дней.

— Ты почти упал там, возле холма… — рассказывала Синтия, и Шенк заметил, что ее полные губы чуть заметно подрагивают. Если бы речь шла об обычной девушке, он бы предположил, что она готова вот-вот расплакаться. Но скажи кому, что видел плачущего вампира, — в лучшем случае поднимут на смех. — Этот Барс ранил тебя очень сильно, ты потерял много крови… Там, где ты стоял, натекла целая лужа.

— Столько добра пропало, — попытался он иронизировать, но она не приняла шутки, нахмурилась, словно его слова прозвучали как оскорбление. А может, именно так оно и было. Шенк почувствовал, как лицо заливает краска стыда. — Прости… Я не хотел тебя обидеть.

— Ты не можешь меня обидеть… — Она сделала ударение на первом слове, но в самой фразе послышался плохо скрытый упрек.

— Прости… — Теперь ему сталопо-настоящему стыдно.

— Прощаю. — Она улыбнулась. — Так вот, ты потерял много крови, мы перевязали рану, остановили кровотечение, но ты уже два дня не приходишь в себя. Сегодня ты открыл глаза в первый раз.

— Куда мы едем?

— Шенк, то, что ты все же пришел в себя, — это хорошая новость. Но должна тебя огорчить, на этом хорошие новости и заканчиваются. Себрасс проиграл бой на берегу Ринна… Ну или как он сам предпочитает говорить, отступил, сохранив армию. Теперь он заперся в Орхаене.

— Орхаен… — Шенк едва шевелил губами, но его шепот был вполне разборчив. — Я слышал об этой крепости… она мало чем уступает Цитадели. Вряд ли ее бастионы можно взять обычным штурмом… а на долгую осаду у Минга не хватит ни времени, ни сил.

— Вчера мы встретили гонца, командор отправил его нам навстречу. Нам предписано двигаться в Орхаен… будем там завтра к полудню.

— Солнце не обжигает тебя? — вдруг спросил темплар. Она покачала головой:

— Пока я в этом облике, солнце мне не страшно. Знаешь, я теперь могу удерживать этот облик дольше на целый час. Магистр Унтаро сказал, что если я смогу сохранить человеческий облик более половины суток, то можно уменьшать дозу эликсира… и когда-нибудь я смогу обходиться вовсе без него.

— Это было бы замечательно…

Она снова улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

— Белая кожа мне тоже к лицу. А теперь спи, темплар. Тебе нужен отдых…

Шенк открыл рот, хотел было сказать, что не желает спать, что ему надо расспросить ее подробнее обо всем, что сказал гонец, о том, сколько уцелело ополченцев… Но веки тяжелели, а закрывшись, уже упорно отказывались подниматься вновь. Сознание плыло, появилось ощущение падения куда-то в пустоту — он еще делал попытки вынырнуть, снова вернуть себе способность мыслить, и в то же время понимал, что это невозможно, что не родился еще человек, способный противостоять усыпляющему воздействию вампира. А затем сознание полностью погасло, и Шенк погрузился в глубокий, без сновидений сон…

Второй раз он проснулся много позже — вокруг стоял шум и гам, гремело железо, ржали кони, слышался людской гомон. Шенк приподнялся — теперь это получилось гораздо легче, хотя слабость еще оставалась и он не был уверен, что сможет встать. Нога пульсировала болью, этим следовало бы заняться в первую очередь, но если началось воспаление, одним его Знаком Исцеления от раны не избавиться. Воспользуйся он даром Сиксты в самом начале — и сейчас от раны остался бы только шрам, но время было упущено.

Синтия, видимо, следила за ним, поскольку тут же оказалась рядом.

— Мы прибыли в Орхаен! — доложила она четко, как отменно вышколенный адъютант. — Клянусь Сикстой, я еще никогда в жизни не видела столько людей сразу. Кажется, даже в Пенрите народу было меньше.

Он усмехнулся:

— Скорее всего там людей было куда больше, просто Пенрит — большой город и порт, а Орхаен — всего лишь крепость. Ладно, мы прибыли и что теперь?

— Штырь пошел на доклад к командору Себрассу, скоро вернется. Да вон, он уже идет…

Бывший разбойник был не один. Рядом, чуть прихрамывая, шагал невысокий человек в легких кавалерийских доспехах. Небольшая, всего в ладонь длиной, пряжка в виде золотого меча скрепляла длинный пурпурный плащ командора.

Командор Унгарт Себрасс был уже далеко не молод. Его худое лицо, обрамленное аккуратно подстриженной седой бородкой, когда-то, наверное, выглядело привлекательным. Но сейчас трудно было даже сказать, чего на нем больше — шрамов, полученных в боях, или иных отметин, тех, что оставляет безжалостное время… но которые свидетельствуют о мудрости. Глубокие морщины, серебристые пряди в слегка вьющихся волосах, белые бескровные губы, упрямо поджатые… в одном из боев вражеская стрела почти поразила его в левый глаз, разорвав кожу на виске. От той раны давно уж почти не осталось и следа, лишь шрам, почти незаметный под густым загаром — а вот глаз с тех пор так и остался навсегда прищуренным, и казалось, что Унгарт смотрит на собеседника с легкой иронией или даже насмешкой. При этом сложно было назвать человека более чуждого веселью. Командор Себрасс всегда был серьезен, даже в тех случаях, когда его собеседниками были хорошенькие девушки. Может, именно поэтому он до сих пор был один, так и не найдя себе достойную спутницу жизни.

Командор шел неторопливо, не проявляя нетерпения, но все — и даже лошади — уступали ему дорогу. Себрасс остановился прямо перед телегой, где Шенк все еще без особого успеха пытался принять подобающую рыцарю позу. Но голова продолжала кружиться, а руки предательски дрожали, не желая поддерживать ослабевшее тело.

— Оставь это, воин. — Командор коротко отдал честь.

Шенк попытался ответить тем же, но как только вес тела оказался перенесен на одну руку, та не выдержала, подогнулась, и темплар не слишком красиво завалился на бок, застонав от боли, пронзившей ногу. Синтия прыснула, Штырь чуть заметно покачал головой, на лице командора не дрогнул ни один мускул.

— Ты нуждаешься в лекаре, воин, — сухо бросил Себрасс. — Я распоряжусь. Твой помощник, — короткий кивок в сторону Штыря, — доложил о стычке со «Степными волками». Поздравляю с боевым крещением, молодой человек.

Шенк пробормотал что-то вроде того, что все его помыслы направлены на благо Ордена, но ответить четко, отдавая честь, при этом лежа на телеге с сеном, было несколько затруднительно. Но Себрасс пропустил слова Леграна мимо ушей, продолжая начатую фразу. Правда, теперь в его голосе напрочь отсутствовало тепло… которого и раньше там особо не наблюдалось.

— Но запомни на будущее, молодой человек, если ты хочешь, чтобы оно у тебя вообще было. Полководец не может ставить успех кампании или даже отдельного сражения в зависимость от собственного умения владеть оружием. Если на то пошло — в зависимость от умения любого отдельного человека. Войны не выигрываются одиночками. Если бы ты проиграл, всех твоих людей вырезали бы как баранов. Минги не берут пленных… вернее, берут, но не из числа воинов.

— Но я же… — Шенк почувствовал, что лицо заливает краска стыда.

— Ты действовал по велению сердца. — На скулах Себрасса заиграли желваки, а в глазах застыл лед. — А должен был думать головой. Нуда ладно… победителей не судят, но если ты еще раз выкинешь такую глупость, суд я тебе обеспечу.

Он резко повернулся на каблуках и, прямой как палка, зашагал в сторону донжона крепости. Огромная центральная башня, крепость в крепости, внушала немалое уважение своими размерами… и все же была куда скромнее, чем аналогичное сооружение Цитадели Сайлы.

— Не переживай, Шенк, — прошептала Синтия. — Говорят, он хороший человек. Просто… сейчас у него плохое настроение.

— Где тут раненый? — раздался хриплый голос.

Возле телеги стояла старуха… на вид ей было лет сто, не меньше, да и выглядела она настоящей ведьмой — худая, вся покрытая толстыми темно-коричневыми родинками, с длинным крючковатым носом и редкими седыми волосам. За ее спиной маячили три мордоворота, каждый из которых по весу превосходил Шенка чуть ли не вдвое. Этой карге вполне подошел бы наряд из разноцветных грязных лохмотьев… но бабка была одета аккуратно и чисто, в длинное платье темно-коричневого цвета, скромное, но из хорошей ткани.

Старуха смерила темплара чуть насмешливым взглядом, затем несколькими резкими движениями сорвала с его ноги повязку, не обращая внимания, что Шенк взвыл от боли. Рядом зашипела Синтия, ее глаза метали молнии, а тонкие пальчики теребили рукоять меча. Шенк стиснул ее руку, давая понять, что все нормально и не следует протыкать лекарку насквозь просто за порывистость движений.

— Угу… — пробормотала старуха, разглядывая покрасневшую, горячую рану. — Ага… Малыши, тащите-ка его в десятую палату, там ему как раз место.

«Малыши» дружно закивали, растягивая мясистые губы в улыбке, а затем подхватили Леграна, словно он весил не больше перышка, и куда-то потащили. Синтия семенила рядом, бдительно озираясь по сторонам и не убирая руки с эфеса. Впрочем, на нее никто не обращал внимания, ни мордовороты, перебрасывающиеся сальными шуточками, ни ковыляющая позади старуха.

Десятая палата оказалась просторной комнатой, сплошь уставленной низкими широкими лежаками. Большая часть из них была занята — и в воздухе висел тяжелый запах лекарственных снадобий. Похоже, раненых в крепости было немало. Леграну досталась лежанка у забранного мелкой кованой решеткой оконного проема. Пожалуй, одна из лучших — воздух здесь был чище, а аромат лекарственных отваров — заметно слабее.

Нетерпеливым жестом старуха отогнала «малышей», которые, похоже, боялись ее до дрожи в коленках. Снова осмотрела ногу, затем резко надавила на края раны. Красная плоть разошлась в стороны, изнутри хлынула тягучая желто-зеленая жидкость. Шенк изо всех сил стиснул зубы и все же не смог удержать стона. Синтия дернулась, словно от удара, но осталась на месте. Лекарка покачала головой, затем смерила взглядом девушку, хмыкнула.

— Интересными… гм-м… оруженосцами обзаводятся нынче темплары. Как меняется мир… Ладно, юнец, говори, как тебя лечить? Как следует… или по закону?

Уж кому-кому, а служителю Ордена было ясно, что скрывается за этими словами. Старуха целительница намекала на то, что может не ограничиваться одними лишь целебными мазями и настоями, которые хоть и неплохо помогали, но требовали на излечение куда больше времени, чем соответствующим образом подобранное заклинание. И хотя Орден сквозь пальцы смотрел на применение слабенькой исцеляющей магии лекарями и знахарками, трудно было заставить себя смириться с мыслью, что эта самая магия, которая все же есть порождение Тьмы, будет нацелена на рыцаря Света.

Хотя, с другой стороны, он и так уже запятнал себя созданием портала, да и тем, что взял в спутницы вампирку, тоже. Одним грехом больше, одним меньше… Шенк зажмурился и всем сердцем воззвал к Святой Сиксте, моля о прощении за нечестивые мысли. Нет греха малого и греха большого — есть просто грех.

Старуха сунула руку в небольшой мешочек у пояса и вынула тщательно сложенный вчетверо небольшой лист пергамента. Развернула, пробежала глазами по изрядно выцветшим строкам, затем сунула листок под нос темплару:

— На вот, читай, молокосос. Се — записи судилища, или как это у вас, орденцев, говорят… про-то-кол, придумали же словечко. Бона, чья закорючка внизу стоит? Узнал?

Шенк скосил глаза… подпись и в самом деле показалась знакомой, он ее видел… когда-то очень давно. Легран закрыл глаза, вспоминая, — словно наяву перед ним закружился хоровод образов из прошлого. Не такого уж далекого: несколько лет — не слишком долгий срок.

Старуха — не эта, другая, несущая не исцеление, а зло и смерть. Голос — знакомый и в то же время чужой, с натугой произносящий одно-единственное слово, которое должно было отправить ведьму к демонам, которым она давно уже добровольно отдала свою душу. Яростный крик, рвущийся сквозь сполохи очистительного пламени. И морщинистая рука, уверенно выводящая сложный завиток под записью о приведении приговора в исполнение.

— Да, я знаю… знал этого человека, — прошептал Шенк.

— Знал? Стало быть, Барт умер? — хмыкнула старуха, но в голосе не прозвучало и капли сожаления. И неудивительно, если все же имелись люди, что относились к инквизитору Камингсу Барту с уважением, то уж с любовью и теплотой — таковых не нашлось бы, пожалуй.

— Два года назад.

— Жаль. — Она довольно фальшиво изобразила скорбь. — Ну, пусть его дорога будет светла. Старик был порядочным засранцем, но дело свое знал и напраслину не возводил. Читай, читай, паренек, я храню этот листок уж двадцать лет, специально для таких, как ты, молодых и рьяных.

Шенк быстро пробежал глазами по бледным строкам. Обычный протокол заседания инквизиторского суда. Обвинение тоже не блистало новизной — порча, сглаз, приворот… Обвиняемая Эллина Руж, допрошена под Знаком Истины в присутствии темплара Ива Гаркала… Причастность к означенным преступлениям отрицала, причастность к использованию лечебной магии подтвердила. Именем Ордена обвинения в применении преступной магии сняты.

Он поднял глаза на старуху. Она ухмылялась, довольная произведенным эффектом. Видать, делала это не в первый раз.

— Ясно, соколик? Так что я в своем праве… ладно, глазыньки-то закрой, хватит на дукумент таращиться. Спи сейчас… Спи! Я сказала…

Если усыпляющая магия вампира была подобна мягкому одеялу, обволакивающему, согревающему, медленно опускающему в ласковые' глубины дремоты, то заклинание старухи подействовало как тяжелый удар латной перчатки, начисто вышибающий сознание. Темплар рухнул на лежанку, взвизгнувшую от такого издевательства, но все же устоявшую, а бабка склонилась над ним, водя руками над раной и бормоча странные, мало кому из смертных понятные слова. Синтия присела на корточки у стены и закрыла глаза, настроившись на длительное ожидание.

Вампиры умеют ждать — столько, сколько нужно. И даже больше.

Легран занял один из стульев — в самом темном углу. Его пригласили на это совещание как командира роты ополчения, сформированной преимущественно из остатков приведенных им солдат. Себрассу следовало бы подобрать иного офицера, но если ополченцы прибывали в крепость постоянно, то тех, кто мог бы ими командовать, катастрофически не хватало.

Рядом сопел Штырь, совершенно неожиданно для самого себя ставший из разбойника ополченцем, а всего лишь два дня назад — заместителем ротного командира. Одноглазый минг был явно не в восторге от назначения, зато Шенк в немалой степени обрадовался мудрому решению командора Себрасса. Талантов полководца он за собой не чувствовал и не был уверен, что сможет успешно командовать целой ротой — семью сотнями пехотинцев. Правда, пока что в роте недоставало ста сорока бойцов, но к вечеру ожидалось прибытие еще одного отряда ополченцев — и тогда его «Волкодавы», как сперва в шутку, а затем и совершенно официально начали звать отряд темплара, будут укомплектованы полностью.

Накануне утром старуха Руж прогнала темплара из помещения, приспособленного для больных и раненых, раздраженно заявив, что он, темплар, уже здоров и попусту занимает место, что могло бы пригодиться кому-то другому. Шенк и в самом деле чувствовал, что нога, которой он вполне мог и лишиться, уже почти его не беспокоит, лишь иногда рана напоминает о себе тупой болью… даже не болью, так, воспоминанием.

Сейчас здесь, в одном из залов центральной башни крепости, собралось человек тридцать — все уцелевшие старшие офицеры Северной армии да несколько новичков, таких же, как Шенк и его одноглазый спутник, принявшие командование подразделениями не столько благодаря своим навыкам, сколько из-за отсутствия альтернативы.

— Минги не мешали нам отступать в Орхаен, потому что сами крепко получили по зубам, — мрачно вещал Себрасс, прохаживаясь вдоль кресел, чуть подволакивая ногу. — Но, пока мы собирались с силами, имперцы тоже не сидели на месте. Патрули докладывают, что к крепости движутся по меньшей мере шесть мингских штурмовых корпусов… это примерно вшестеро больше солдат, чем располагает Орхаен.

— Вполне приемлемое соотношение для обороны, — подал реплику кто-то из офицеров. Шенк попытался разглядеть говорившего, но сумел увидеть только бритую макушку. Тон этой реплики темплару не понравился — слишком уж пренебрежительный. Минги уже успели доказать, что задело взялись серьезно и недооценивать их попросту опасно.

— Совершенно верно, — холодно кивнул Себрасс, и на скулах его заиграли желваки. Видимо, столь легкое отношение к предстоящей осаде задело и его. — Но минги не станут штурмовать крепость с такими силами. Точнее, наверняка попробуют взять с ходу, обломают зубы, а затем запрут нас здесь, в этих стенах, от подкреплений и продовольствия. Дождутся подхода остальных сил и осадных машин…

— Простите, командор! — не выдержал Шенк. — А почему бы мингам просто не двинуться на Сайлу? Достаточно даже двух корпусов, чтобы не дать нам выйти из Орхаена.

Со всех сторон послышались сдержанные смешки, даже Штырь опустил голову, чтобы скрыть кривую ухмылку. Командор даже не шевельнул бровью, то ли считая вопрос правомерным, то ли просто намереваясь объяснить зеленому новичку, что к чему.

— Ни один полководец в здравом уме не оставит у себя в тылу набитую войсками вражескую крепость. В том случае, конечно, если он планирует не краткий рейд, а длительную операцию на территории противника. Имея за спиной гарнизон, подобный нашему, Минг рискует оказаться меж двух огней. Прежде чем идти на Сайлу, имперцы обязаны разобраться с нами, а заодно и с остальными относительно крупными формированиями. Так что штурм будет. Сейчас нам необходимо составить план обороны…

Командор подошел к огромной, на половину стены, карте, которая изображала крепость Орхаен с точностью до очень мелких деталей. Шенк посматривал в сторону этой карты с самого начала, успев уже несколько раз назвать себя идиотом за то, что сел так далеко.

Если схема точно отражала положение дел, то крепость Орхаен была не столь уж неприступна, как это казалось в самом начале. Хотя и производила весьма достойное впечатление. Внешняя стена, окружающая собственно город, была усилена шестнадцатью башнями, четыре из которых защищали двое ворот — восточные и западные. Стена была выше, чем в обычных приграничных крепостях, да и порядком толще. И если все ворота, слабое место любой цитадели, были защищены двумя мощными бастионами, каждый из которых сам по себе казался неприступным, то остальные башни были и пониже, и катапульт на них было меньше.

Да и сама стена испытала на себе все беды мирной жизни. Если приграничным крепостям худо-бедно доставались средства на обновление стен и ремонт орудий, то Орхаен, уже лет триста не слышавший звона вражеской стали, порядком обветшал. Нельзя сказать, что каменная кладка рассыпалась от старости, но несколько хороших ударов — и древний раствор, крепящий валуны, не выдержит.

И все же самым слабым местом Большого Орхаена были не старые стены. Река, разделяющая город на две части, была перегорожена массивной бронзовой цепью, которая могла подниматься, перекрывая кораблям вход на территорию города, или опускаться на дно, пропуская торговые караваны к портам Большого Орхаена. Цепь не давала пройти кораблям, но плоты, лодки и тем более пловцы могли пересечь границу крепости без особого труда. Здесь, на башнях, в недрах которых скрывались массивные вороты, поднимающие и опускающие цепь, стояли мощные катапульты, сами башни были усыпаны бойницами и машикулями, и все же река оставалась самым уязвимым местом крепости.

Малый Орхаен, или, как его называли чаще, Замок, когда-то и в самом деле был обычным замком. Постепенно вокруг него выросла деревня — люди, хотя и привыкшие к мирной жизни, все же видели в высоких стенах Замка Орхаен защиту — так, на всякий случай. Поселение росло, пока не превратилось в город, нуждающийся в собственных защитных сооружениях. К тому времени он уже занимал оба берега реки, и… в общем, так и возник Большой Орхаен — не самое удачное решение военной инженерии.

Замок выглядел куда лучше. Его стены были высоки, установленные на башнях катапульты и куда более дальнобойные, хотя и медлительные требучеты могли накрыть каменными снарядами или горшками с горючей смесью чуть ли не любую точку города. Почти сто лет назад очередной комендант крепости приказал прорыть ров, наполняемый из реки… ров рыли почти три года, согнав на строительство тучу народа. Комендант платил за работу, и платил неплохо, а когда заканчивались деньги — в дело вступали бичи надсмотрщиков. Так или иначе, но работа была закончена, и Замок приобрел еще один немаловажный оборонительный рубеж.

Сейчас в крепости было около десяти тысяч солдат Ордена и почти вчетверо больше мирных жителей, собравшихся сюда со всей округи. Куда умнее было, наверное, убраться подальше от опасных мест, но люди верили в нерушимость орденской твердыни. А потому и шли сюда непрерывными потоками, тащили узлы со всяческим скарбом, гнали скот, везли даже телеги с сеном…

— Мы располагаем достаточными силами для обороны крепости, — Себрасс обвел присутствующих мрачным взглядом, — но если Минг стянет сюда хотя бы семь-восемь корпусов, внешнюю стену мы не удержим.

Он говорил об этом совершенно спокойно, как о свершившемся факте. Среди офицеров пронесся недовольный ропот, многие из них расценили эти слова как пораженческие настроения, неприемлемые для настоящего полководца. Но были и другие — те, кто понимал, что Себрасс всего лишь трезво оценивает перспективы.

— Простите, командор… — снова не выдержал темплар, в глубине души чувствуя, что делает глупость. — Может, мирным жителям покинуть крепость?

— Дельный совет, — не меняя тона, заметил Себрасс, но, судя по очередной волне смешков, рассматривать эти слова как комплимент не стоило. — Завтра поутру часть людей отправим в Сайлу… и далее. Пусть твои солдаты, Легран, проследят за подготовкой беженцев. Скот должен остаться в крепости, пусть возьмут с собой еды дня на четыре-пять, не больше. Орден компенсирует убытки.

— Будет исполнено, командор.

— И выделите им четыре… нет, три терции сопровождения.

— Так точно, командор.

— Хорошо… Кандис, твои стрелки должны прикрыть цепные башни. Это самое опасное место. Дорват, твои люди пусть займутся теми домами, что находятся за пределами стен. Если мингам понадобятся бревна, им придется везти их из леса… все, что не удастся разобрать и доставить в крепость, должно быть сожжено. Все запасы, какие найдете, доставите в замок… именно в замок, Дорват, а не на городские склады.

Себрасс говорил еще долго. Каждый командир получил назначение, и чем больше Легран слушал командора, тем больше убеждался, что ветеран знает свое дело. С теми силами, которыми он располагал, сложно было организовать защиту старой крепости лучше. Провианта было волне достаточно, река исправно обеспечивала город чистой водой, а запасы оружия и метательных снарядов были весьма велики. И если удастся убрать из Орхаена лишних людей, хотя бы женщин и детей, можно было надеяться, что оборона будет успешной.

К сожалению, этим планам не суждено было сбыться — правы оказались те, кто встретил идею темплара о выводе из крепости населения усмешками. Рано утром, когда беженцы приготовились покинуть стены Орхаена, на горизонте показались первые мингские сотни, а скоро все пространство вокруг крепости, за пределами пролета снаряда катапульт, было сплошь усеяно знаменами Империи.

Осада Орхаена началась.

— Заряжай! — орал коренастый терц, сверкая налитыми кровью глазами на своих нерасторопных подчиненных. Его пшеничного цвета усы грозно топорщились, а широкий кривой шрам, пересекающий щеку, уже набух красным, выдавая переполняющие ветерана эмоции. — Быстрее, жуки навозные, быстрее!!!

Шенк с неподдельным интересом разглядывал движущиеся к стенам ряды мингских солдат. Отсюда, с одной из башен Орхаена, которые поручили его «Волкодавам», сложно было разобрать лица, зато прекрасно было видно сияние отточенной стали. В рядах атакующих не было копейщиков, длинное копье, алебарда или глефа — не самое лучшее оружие для штурма. Для обороны — самое оно, а потому многие из его ополченцев изрядно покопались в арсенале, выбирая себе тяжелые секиры, длинные массивные бердыши или окованные металлом копья, где древко не перерубить и настоящему силачу. Кое-кто вооружился шипастыми кистенями, отменно подходящими для того, чтобы одним взмахом сметать со стены лезущих через зубцы вражеских солдат. Правда, владеть кистенем надо уметь, иначе и сам покалечишься, и соседа зацепишь… и старик, раздававший оружие, каждый раз, щуря подслеповатые глаза, придирчиво интересовался, а для дела ли берется то или иное оружие или так, покрасоваться. Тем же, кто доверия у него не вызвал, совал тяжелую булаву — дубина она дубина и есть, хоть и железом окованная… кто ж из бывших селян дубиной владеть не умеет? Разве что женщины… и то смотря какие.

— Бей!!!

Солдаты рванули запорные рычаги, натянутые, как струны у менестреля, канаты рванули лапу катапульты с такой силой, что казалось, сама сейчас оторвется и улетит следом за тяжелым булыжником. Дерево грохнуло о стопор, камень ушел в небо, на мгновение задержался в верхней точке полета, а затем рухнул прямо в гущу штурмующих, опрокинув разом троих или четверых. Следом просвистело еще несколько камней побольше — это начали свою работу огромные требучеты, стоящие на башнях Малого Орхаена.

— Заряжай! Щебенку готовь! — снова заорал терц. Шенк усмехнулся: «щебенкой» ветеран называл камешки поменьше, каждый размером чуть не с голову ребенка, таких булыжников в ковш катапульты помещалось десятка два. Пожалуй, против густых рядов пехоты такие камни будут куда эффективнее больших валунов.

Со стен полетели первые стрелы… не для дела, скорее просто чтобы и врага пугнуть, и себя подбодрить. До приближающихся ровным шагом шеренг стрелы долетали уже утратив убийственную стремительность полета. И все же в первых рядах кто-то упал, кто-то выронил оружие, схватившись за пробитое плечо… Это были самые милые сердцу защитников мгновения — когда ты уже можешь достать врага, а он тебя — пока что нет. Жаль только, что это ненадолго.

Словно в ответ на эти мысли, со стороны мингов ударил ливень стрел. Были и там мастера, сумевшие добросить стрелу до верхнего края стены, были и мощные арбалеты, болты которых со свистом влетали в бойницы, но в большинстве своем залп пропал даром — ветер благоприятствовал защитникам, и большая часть смертоносных подарочков лишь бессильно тюкнулась в стену.

— Бей!

Снова тяжелый удар лапы о стопор. Еще два десятка выстрелов, ну, может, три десятка — и катапульта прекратит швырять во врага камни, а солдаты примутся менять измочаленное дерево, заново стягивать разболтавшиеся крепления железными скобами и толстыми кожаными ремнями. Другое дело требучет — этому чудовищу ремонт понадобится не скоро, такова уж его конструкция. Но за все надо платить — там, где нужна точность, в дело пойдут баллисты и катапульты, а эти монстры хороши лишь тогда, когда не важно, куда упадет снаряд.

В этот раз выстрел был удачен — град камней обрушился на особо густое скопление пехоты, и Шенку показалось, что даже отсюда он слышит вопли боли, хруст ломающихся костей и скрежет сминаемого металла. Не придумано еще способа защититься от падающего с небес булыжника — ни щит, ни доспехи тут не помогут.

Передняя шеренга перешла с шага на бег. Многие тащили длинные лестницы, способные достать до верхнего края стены, кое-кто волок шесты — тоже неплохая вещь, особенно если стены не высоки. Хватало и железных кошек — трехлапых крюков, с острыми когтями, способными зацепиться за любую неровность. К крюкам приклепана цепь — метр, полтора, а дальше веревка с узлами, чтобы удобнее взбираться было.

Вот теперь стрелы со стен посыпались в полную силу, стрелки даже не особо высматривали цель — да в такой тесноте это и не важно, мало какому железному болту или оперенной стреле с тонким хищным наконечником удастся бессильно вонзиться в землю, слишком густы ряды штурмующих. Но и ответные выстрелы уже достигают цели — один из солдат у катапульты вдруг дико закричал, прижав окровавленные ладони к лицу, — стрела ударила в щеку, выщербив зубы и выставив окровавленное острие с другой стороны.

— Беритесь за арбалеты, — приказал Шенк, понимая, что катапульта уже стала бесполезной. Минги полезли на стены, теперь камни будут падать у них за спинами, не принося никакого вреда. Ветеран зыркнул недобро, мол, сам знаю, но нужную команду проорал.

На верхней площадке башни, не считая Шенка и словно тень следовавшей за ним Синтии, сейчас находилось двадцать человек — четыре полных терции… уже девятнадцать, раненый, скуля и подвывая, пошел вниз, искать лекаря. Рана не столь уж страшная, но сейчас надобности в геройстве нет… вот ежели мингам удастся закрепиться за стены, тогда в бой пойдут все, и усталые, и увечные. Оставшиеся разобрали составленные у бойниц арбалеты, и тут же воздух наполнился хлопками выстрелов.

Теперь, когда дело дошло до штурма стен, арбалетчики целились прилежно, стараясь свалить тех, кто успел взобраться по лестнице выше других, а повезет — так и на голову тем, кто следует за ним. Шенк прицелился, нажал на спуск, арбалет дернулся в руке, посылая смертельный подарок вниз, в толпу осаждающих. Вражеская стрела чиркнула по шлему, где-то за спиной раздались сочные ругательства — видать, кого-то ранило, но не слишком серьезно. Шенк взял протянутый Синтией заряженный арбалет, вампирочка стреляла из рук вон плохо, накануне он в этом убедился, пусть лучше выполняет работу, которая у нее получается.

Вниз сыпались камни, лился кипяток, вызывая дикие вопли ошпаренных мингов у подножия, но Шенк видел, что имперцы, как тараканы, лезут и лезут на стены. Он выстрелил снова — промахнулся, болт лишь расщепил дерево штурмовой лестницы. Темплар уже хотел было выругаться, но увидел, как надломилась деревяшка, а мгновением позже лестница и вовсе развалилась, а пятеро, что карабкались по ней, полетели вниз, на головы своим товарищам.

— Удачный выстрел, алый, — рыкнул рядом терц, тот, что со шрамом. Затем, надсаживаясь, приподнял валун размером чуть ли не с тыкву и ухнул его вниз. Свесился через край стены, удовлетворенно хмыкнул.

В лицо ударил неприятный запах. Легран обернулся — солдаты подтаскивали к краю стены, окружающей площадку, знакомые глиняные кувшины. Мысленно темплар обозвал себя дураком — и в самом деле, давно пора. Сам подхватил один из кувшинов, грязный, весь перемазанный в черной липкой мерзости, швырнул его к подножию стены.

— Не туда! — зарычал терц. — Дальше кидай, чтоб от стен отогнать! Смотри, о как надо!

Силушкой невысокого ветерана Сикста не обидела… Кувшин полетел вниз, вращаясь, расплескивая вокруг себя черную горючку — терц заранее сподобился выдернуть пробку. Тут же солдаты метнули факелы — один потух сразу, и до земли долетела лишь дымящаяся головешка, еще несколько пропали даром, упав туда, где не оказалось ни капли черного зелья. Но по меньшей мере один попал по назначению, и внизу вспыхнуло пламя — и тут же шум битвы был почти перекрыт воем горящих заживо людей.

— Еще огня! — крикнул Шенк.

Почти сразу ему в плечо вцепилась тонкая рука Синтии.

— Они прорвались на стену!

И в самом деле — уже в нескольких местах бой шел на гребне стены. И бой этот складывался отнюдь не в пользу ополченцев… Может, все они умели, как надо, срубить старое дерево да потом пустить его на дрова, но вот умения управляться с противником, что не стоит тупо на месте, а еще и сдачи дает, им недоставало. Шенк видел, что по двору к лестнице, ведущей на стену, бежит отряд мечников — не каких-то там вчерашних крестьян, а настоящих солдат, знающих, с какого конца берутся за меч. Себрасс выставил на внешние стены тех, что похуже, приберегая остатки своих полков для отражения серьезного штурма. Этот ведь серьезным не назвать, решили взять наскоком, неожиданностью…

Мечники бежали быстро, но время уходило — пока еще доберутся да по узкой лестнице на гребень поднимутся… к тому времени от его ополченцев останется одна лишь светлая память,

— Три терции, за мной! Ты, — он ткнул пальцем в ветерана со шрамом, даже не пытаясь вспомнить, как того зовут, — останешься здесь. Стреляйте по лестницам, получится — подожгите. Синтия…

— Я с тобой! — взвизгнула она, подозревая, каким будет распоряжение.

Шенк махнул рукой, сейчас спорить не время и не место.

— Ладно…

Тяжелая дверь, что вела из башни на верхний ярус стены, распахнулась, и темплар выскочил на широкую, двум всадникам разминуться, каменную площадку. Меч с лязгом вылетел из ножен…

Схватка шла всего лишь в нескольких шагах впереди. Десяток «Волкодавов» — ишь ты, уже и знаки на одежку нацепили, успели, лучше бы оружием владеть лишний раз потренировались — отступали, не слишком уверенно отмахиваясь от наседающих мингов. Вот один из ополченцев получил тяжелый удар мечом в живот, выронил топор, ухватился обеими руками за расползающуюся плоть, откуда лезли уже наружу рассеченные внутренности, да так, прижав руки к брюху, и полетел вниз со стены, Второй опрокинулся навзничь, из горла бил фонтан крови…

Несколькими прыжками преодолев свободное пространство и отпихнув неловких вояк, Шенк с ходу врубился в имперские ряды, его тяжелый меч описывал круги, выбивая оружие и рассекая плоть. Сейчас здесь не было латников, поди попробуй взобраться по хлипкой лестнице в полном доспехе… вот когда катапульты пробьют стены, настанет черед латной пехоты, которой и стрелы не очень-то страшны, разве что арбалетный болт, выпущенный в упор, прошьет кованый нагрудник. Там все решит сила — здесь же куда важнее умение.

Удар, блок, еще удар, еще… брызжут искры из разрубленной кольчуги, отлетает в сторону рука, еще сжимающая клинок, меч описывает в воздухе зигзаг, кончик лезвия бьет врага по лицу — это даже не рана, так, царапина, не более, но минг отшатывается назад, вздымая руки к лицу, открывая живот — и туда на половину длины лезвия уходит тонкий меч Синтии. Резкая боль пронзила правую руку, пальцы непроизвольно разжались, выпустив рукоять меча. Тут же чей-то топор врезался в клинок, выворачивая его из левой руки, двуручник серебристой рыбкой мелькнул над краем стены, улетая вниз, — хорошо хоть не наружу, а внутрь крепости. Шенк с силой ударил бронированным кулаком, скорее чувствуя, чем слыша, как под латной перчаткой крошатся зубы, в сопли разбивается плоть.

Синтия змеей скользнула вперед, с убийственной точностью нанося удар за ударом. Окажись здесь кто-нибудь, видевший вампира в бою, мигом бы все понял — не бывает в девичьих руках такой силы. Но тем, кто шел на приступ, по счастью, не доводилось скрещивать мечи со стремительными и невероятно сильными порождениями Тьмы, и видели они перед собой лишь невысокого противника, уже взявшего три жизни и теперь готовящегося взять еще.

Легран припал на одно колено, рука сомкнулась на рукояти кистеня, выпавшего из чьих-то мертвых пальцев. Схватил, рванул — кистень не поддавался, ременная петля, что не давала в бою скользкой от крови рукояти вырваться из ладони, все еще была надета на запястье убитого. Зарычав, Легран рванул что есть силы — ремешок не выдержал, лопнул… а может, и надрублен уже был. И в следующее мгновение Шенк снова бросился вперед, нанося отчаянные удары тяжелым шипованным шаром на короткой цепи — от такого удара не спасает и кованая броня, не то что легкая кольчуга.

Правая рука пока что слушалась, но вряд ли это продлится долго. По рукаву уже стекало что-то теплое, и Шенк понимал, что не вся эта кровь вражья. Левой рванул с пояса кинжал, в толчее от короткого оружия пользы немало — спустя мгновение широкое, в ладонь, лезвие увязло в чьем-то боку, без труда разорвав железные звенья. Тут же сам получил еще один удар, тоже в бок, чуть пониже края кирасы — но отделался лишь синяком, добрая кольчуга тройного плетения, сделанная мастерами Цитадели, удержала лезвие, не прорвалась.

Что-то массивное подкатилось под ноги. Легран потерял равновесие и упал лицом вперед, принимая удар на руки. Тут же над его головой что-то вжикнуло, раздался вскрик, и прямо перед его лицом на камни упала отсеченная в локте рука, сжимающая устрашающего вида булаву.

— Вставай, темплар, разлегся тут… не пройти! — раздался знакомый задорный голос,

Он с трудом поднялся, снова заныла раненая нога, еще не успевшая как следует зарасти. Кистень метнулся вперед, противник подставил меч, но тонкий клинок не мог остановить полет шипованного шара, вмялся в лицо. Человек не успел даже вскрикнуть, то, что мгновением раньше было головой, теперь являло собой кашу из железа, костей и сплющенной плоти.

— Вперед, «Волкодавы»! — раздался недалеко знакомый голос. Штырь, в изодранной кольчуге, весь покрытый кровью — в основном чужой, — прорубался вперед, орудуя огромной двулезвийной секирой. За его спиной шли бывшие разбойники из числа «Волкодавов». Они делали свою работу деловито, без запала — как-никак ветераны, Удары наносили точно, экономно расходуя силы, — и теснили, теснили мингов…

Подоспели и мечники, посланные Себрассом на подмогу, и Шенк смог сделать пару шагов назад… тем более что рука уже онемела, пальцы выпустили скользкое древко кистеня. Но его участие уже не требовалось, обозленные тем, что успели лишь к завершению схватки, мечники взялись за дело с таким пылом, что вскоре последний из прорвавшихся на стену имперцев был сброшен вниз. К этому времени погасли и остальные очаги схваток на стене, а волны мингских штурмовиков уже откатывались назад. Им стреляли вслед, улюлюкали, выкрикивали оскорбления. Снова заговорили катапульты, швыряя булыжники в спины отступающим.

— Хорошо дерешься, алый, — прохрипел Штырь, опираясь на секиру и с трудом переводя дыхание. Мало кто из солдат мог бы орудовать таким огромным оружием и не свалиться вовсе без сил.

— Да и ты неплох, — в тон ему ответил Легран. — Как с таким умением тебя и твоих парней в полон взяли-то? Все не удосужился спросить.

— Да так… — Темплару показалось, что под маской крови, пота и гари на лице Штыря проявилась краска стыда. — Это… ну, выпили ребята малость… да и я тоже.

— Малость? — недоверчиво усмехнулся Шенк.

— Ну… самую малость… там и было-то всего ничего. Вот что было, то и…

— Сонных, стало быть, повязали? — понимающе кивнул Шенк.

— Угу…

— Ладно, все к добру. Так бы разбойничал помаленьку, а вот же, гляди ж, уже орденский терц.

Штырь скосил глаза на эмблему, серебряный значок почти полностью залит кровью. Криво усмехнулся:

— Я сотню в бой водил, алый, так что не велика награда.

— Сотню и сейчас поведешь, сильных хватает, умелых мало. А что до звания, так тут ничего не поделаешь, таковы уж орденские порядки. Послужишь терцем, там, глядишь, и звезду сотника получишь.

— Да я что, — качнул головой гигант, — я и так, простым солдатом согласен. Лишь бы имперцам хвост прижать. А девчонка-то твоя горазда драться, ей бы еще силы в руках…

Темплар усмехнулся — мысленно. Вампирочка способна согнуть в бараний рог любого обычного человека, да и этот верзила, если с ней схватится… Легран будет знать, на кого поставить последнюю монету. Надо сказать Синтии, чтобы не высовывалась, а то, кто знает, вдруг и найдутся среди зрителей знатоки, сообразят, что если девчонка одним взмахом отсекает здоровенному мужику руку, да еще и вместе с кольчужным рукавом, то здесь явно что-то нечисто.

— Ранен? — спросил он, уводя разговор от опасной темы.

— Царапины, — отмахнулся Штырь. — А ты, я смотрю, не просто оцарапан, верно?

Взглянув на свою руку, Шенк был вынужден согласиться с великаном. Ручеек крови… да что там ручеек, струя, можно сказать, вытекала из-под кованого наплечника, скапливаясь в перчатке и уже вовсю сочась из сочленений.

Он провел рукой над раной — ну и что, что она скрыта броней и одеждой, для Знака это не преграда. Губы шепнули нужные слова, ладонь вспыхнула белым светом, по раненой руке прошла волна тепла. Мысленно просчитав до десяти, темплар сжал руку, гася Знак, затем стянул перчатку, вылил кровь, брезгливо стряхнул красные капли. В ушах слабо зазвенело — дар Святой Сиксты отбирал капельку сил в уплату за излечение.

— Что? И это все? — Глаза гиганта расширились от изумления.

— Все, — кивнул Шенк. — Там только шрам остался.

— И ты любую рану так… можешь?

— Не любую, — вздохнул темплар, и перед глазами, как живая, встала картина, увиденная им в гостинице так недавно. Умирающий друг, которому уже не могли помочь Знаки Силы. — Не любую… только небольшую и только свежую.

— Так займись делом, — вдруг встряла в разговор Синтия, и в голосе ее прорезалась сталь. — Здесь сколько угодно тех, у кого имеются небольшие раны. А уж свежие — свежее не бывает.

Сознание возвращалось медленно, с трудом, словно не желая вновь занимать некогда оставленное тело. В ушах били колокола, да не красиво, ладно, как на церквах Святой Сиксты, откуда гудящая медь призывала жителей отдать долг светлой памяти основательницы Ордена, — а тревожно, неровно, заглушая все вокруг. Но постепенно бой становился тише, и вот сквозь гул уже стали прорываться сначала отдельные слова, а затем и целые фразы.

— …живой?

— Да что ему… слишком много… перестарался… заставь дурака… молиться, он и лоб…

Первый голос он узнал бы и на смертном одре, это явно была Синтия. «Конечно, — подумалось вдруг тоскливо, — боится, что уберечь не смогла». Второй голос тоже был знаком, даже не сам голос, а интонации — ворчливые, вечно чем-то недовольные. Тоже узнал — старуха Руж, не кто иной, как она. Снова небось колдовством промышляет. Постепенно голоса становились отчетливее, он разбирал уже каждое слово, но открыть глаза сил не было, как будто на веки привесили по паре наковален.

— Я уж, почитай, сколько лет лекарским делом занимаюсь, — скрипела, как несмазанная телега, старуха, — и не только травками да отварами, а и… гм, кое-чем иным. И знаю, что лекарь, буде осторожности не проявит, сам первым и ляжет. А этот дурень…

— Не называй его дурнем! — Голос Синтии задрожал от возмущения.

— Цыц, чудище! — рявкнула в ответ старуха. — На кого голос повышаешь, отродье Тьмы?

— Кто тут отродье, еще вопрос, — сбавив тон, отпарировала девушка. — Ведьмы тоже… не создания Сиксты. А дурнем его не называй, он же не для себя…

— Знаю, что не для себя, — мрачно заметила старуха. — Да только голову-то на плечах иметь надобно? Магия, она ж силы требует, да еще побольше, чем просто так железками махать. Он ведь и помереть мог.

— Не… магия… — с трудом разжав непослушные губы, выдавил из себя темплар.

— Гляди ж ты, очухался! — восхитилась старуха. — А крепок ты, паренек, ничего не скажешь. Лежи, лежи, тебе сейчас отдыхать надо, я вот тут еще отварчику приготовлю, да твоя… гм… подруга тебя натрет. А что до магии, так ты еще веришь в эти сказки, что ваши Знаки вам Сикстой дарованы?

— Это… Дар… Света…

— Угу, как же. Так же, как моя лекарская волшба есть дар Тьмы. Поживешь с мое, сосунок, многое поймешь… если доживешь, конечно. Все одна магия, суть лишь, для чего ее пользуют. Ладно, а сейчас спи!

И сознание, только обосновавшись на привычном месте, снова с готовностью куда-то умчалось.

Второй раз он пришел в себя позже — и сразупочувствовал, как чьи-то сильные руки ворочают его тяжелое, непослушное тело, растирают, разминают, да с таким азартом, что из-под узких — он даже догадывался чьих — ладоней идет самый настоящий жар, приятно согревающий тело.

Он попытался открыть глаза, вспоминая, что в прошлый раз это так и не удалось. Но веки поднялись легко, как у человека, который хорошо выспался. И тут же уперся взглядом прямо в глаза Синтии. Девушка выглядела бледной… или же прекращалось действие очередной порции эликсира.

— Ну, наконец-то! — выдохнула она и провела рукой по вспотевшему лбу. Руки были чуть не по локоть перемазаны в какой-то отвратительного вида гадости буро-зеленого цвета, в нос ударила волна запаха… в нем тоже приятного было мало.

На лбу Синтии остались грязные разводы, она тут же это почувствовала, взглянула на пальцы, коротко, но смачно ругнулась — от кого только набралась, от солдатни, что ли, — и принялась вытирать лицо какой-то тряпкой, Грязь больше размазывалась, чем устранялась.

— Что… что со мной случилось?

Губы двигались еще с трудом, но в целом подчинялись. Не то что в прошлый раз, когда каждое слово приходилось буквально выдирать силой.

— А сам что помнишь?

— Я? — Он задумался.

Перед глазами проплыли оскаленные лица, окровавленное оружие… Штырь, то ли раненый, то ли просто весь перемазанный в крови. Потом… а что потом?

— Помню штурм, — с трудом выговорил он. — Мы вроде отбились. Дальше ничего не помню.

Она поджала губы, затем с некоторой неохотой протянула:

— Это я виновата. Ты как раз зарастил себе рану на руке, этим вашим Знаком, будь он неладен. Я сдуру и ляпни, мол, раненых много, занялся бы делом.

Он попытался вспомнить, не смог, но все же растянул губы в жалком подобии улыбки.

— Правильно сказала. И что?

— И ты, как был, весь в крови и мозгах… чужих в основном, потащился пользовать увечных. Подлатал почти два десятка раненых, а потом сломался. Упал мордой в грязь, да так и остался лежать. Бабка Эллина говорит, что просто перестарался. Нельзя, говорит, колдовать без отдыха, а ты… в общем, два дня уже пластом лежишь. Вчера вот только несколько слов из себя выдавил, а потом она тебя опять усыпила.

Девушка говорила неспешно, а сама в это время продолжала разминать его тело.

— Отвар вот приготовила, говорит, пить его не надо, а вот на кожу — самое то. А еще, Шенк, я уже три часа держаться могу.

— У тебя кожа… белеет.

— Да, я знаю. Плохо, что эликсира осталось не так много, хватит только на декту, если все время пить. Ну, ночью не надо, значит, на полторы декты.

— Я думал, его хватит надолго.

— Ну, кто же знал, что мы в крепости застрянем. Приходится глотать эту мерзость постоянно… Все-таки Унтаро человек умный, но нехороший. О, если бы ты знал, какой у него отвратительный вкус!

— У магистра?

— У зелья…

Он вышел из палаты, опираясь на прихваченное специально для этих целей копье. Тело еще слушалось неважно, но сила постепенно возвращалась, и каждый следующий шаг получался чуточку тверже предыдущего. Меч его, очищенный от крови, заточенный — все как подобает, — остался стоять у лежака. Синтия постаралась, нашла… Он почувствовал, как в глубине души возникло какое-то особо теплое чувство. Как все же хорошо иметь друга…

Темпларам редко удается обзавестись друзьями. Их путь — путь одиночек. Часто есть слуга, но слуга не бывает другом, а став другом — тут же перестает быть слугой, Да, ему повезло — пусть их связала данная девчонкой второпях клятва, от которой она не могла теперь отступить. А хотела ли? Спросить — скажет, что иного и не желает. И возможно, даже будет искренна — вдвоем всегда легче, чем одному, тем более вампирочке, в которой всяк видит угрозу. Не из-за дел ее, из-за одного только вида. И всяк сразу обидеть норовит… хотя ее обидишь, как же.

Темплары — одиночки. Их путь — по городам и весям, в поисках несправедливости и беззакония. Алый плащ ко многому обязывает, но обязанности эти привычны, а потому и не тяготят. А вот крепость эта — тяготит. Шенк с тоской подумал об извилистой дороге меж высоких, затмевающих небо сосен, о чарующем запахе бора, о новых местах, которые можно увидеть, о людях, которым можно помочь, раз никто другой помочь не в силах. Сколькие из темпларов доживают до седых волос?

Хотя седыми волосами он и сам обзавелся — виски покрылись изморозью после этого лекарства. Сам не видел — Синтия рассказала. Можно было бы поискать зеркало, взглянуть, но так ли уж это важно?

По двору деловито сновали люди, в основном — воины, хотя было здесь немало и просто слуг, горожан, идущих куда-то по своим делам, беженцев, ищущих, к какому делу приткнуться. Обычная жизнь обычного города — словно там, за стенами, и не собралось нешуточное войско сопредельной страны, жаждущее раскатать и эти стены по камешку, и людей… в лепешку.

Из рассказа Синтии он понял, что, порядком обжегшись на первом, скоропалительном и бестолковом штурме, мингская армия окружила город-крепость кольцом и принялась готовиться к штурму правильному, а потому и куда более опасному. Появились у них и стенобитные орудия, девушка сама видела со стены и катапульты, и даже пару требучетов — с ума сойти, как же они их сюда дотащили? Или разве что на месте собрали, из отдельных частей. Что там Фран говорил насчет кейтианских мастеров? Осадные орудия в Кейте делали лучше, чем кто-либо другой, да и неудивительно — это здесь, среди лесов, часто стены строят из дерева, а у них дерево дорого, так что все из одного камня. Не подожжешь такие стены, и сами не сопреют, не сгниют. Значит, ломать их надо — а где есть надобность, там и мастерство быстро появится.

— Эй, темплар, тебя, что ли, Леграном зовут? — прямо напротив него, подпрыгивая от нетерпения, остановился мальчишка лет десяти, одетый просто, но опрятно. — Ну, чего молчишь? Язык проглотил?

— А зачем тебе Легран? — с капелькой насмешки спросил он.

— Слушай, темплар, я, знаешь ли, делом занят, — ощерился мальчишка, ни в медную монету явно не ставивший ни алый плащ, ни короткое, но острое копье, ни заметную бледность Шенка. — Короче, где этого Леграна найти?

Шенк усмехнулся… как давно к нему не обращались так… по-свойски. А и впрямь, где бы найти такого собеседника? В Цитадели все ведут себя степенно, в деревнях — подобострастно.

— Ну, я это, И что?

— Велено передать, чтобы шел немедля в донжон, командор Себрасс совет собирает. Ну, понял? Ладно, я побежал…

И он исчез столь же поспешно, сколь и появился.

Хотя Шенк и старался идти быстро, но к началу все же опоздал. Все разговоры при его появлении затихли, все взгляды обернулись в его сторону. В воздухе повисло явное напряжение, не предвещавшее ничего хорошего.

Себрасс, как обычно, прохаживался перед схемой крепости, и его взгляд из-под седых бровей тоже был недобрым. Впрочем, для него это было нормальным явлением.

— А, вот и наш герой. — В тоне командора не слышалось и тени насмешки, и все же Шенк почувствовал, как краска заливает лицо. — Прежде чем мы приступим, я хотел бы задать тебе один вопрос, темплар. Кажется, я указал тебе место, которое ты должен был занимать во время штурма.

— Да, но…

— Ты это признаешь, хорошо. Я понимаю так, что солдат, которому указано командиром место, должен занимать его, пока не получит иной приказ.

Среди собравшихся раздались смешки. Краснота с лица Шенка переползла на уши и, кажется, даже на корни волос — похоже, для него входит в привычку вызывать ухмылки старших офицеров.

— Я прав, темплар, или в последнее время что-то изменилось?

— Вы правы, командор. — Легран старательно изучал мозаичный пол под ногами, оказавшийся столь интересным, что полностью поглотил его внимание.

— Значит, я прав… — удовлетворенно хмыкнул Себрасс. — В таком случае…

Он снова прошелся по комнате, затем остановился и вперил взгляд налитых кровью глаз в Леграна. Его голос стал еще жестче, даже злее:

— В таком случае, парень, какого хрена ты оставил свой пост?

— На стену… прорвались минги… и я…

— И ты решил, что можно наплевать на приказы командира? Можно рискнуть оставить без руководства весь участок стены. Легран, мне кажется, ты не создан для армии.

—Я…

— Все вы, темплары, одинаковы. Волки-одиночки. Сами себе закон, сами себе порядок… Будь моя воля, я променял бы вас на любого приличного командира… Арианис меня подери, даже на толкового терца. Но мне сейчас нужны все командиры, все, какие есть. Поэтому прошу тебя, темплар… нет, требую отныне мои приказы выполнять точно и без своеволий. Ясно?

— Да, командор.

— Прекрасно, в таком случае можешь сесть.

Под водопадом насмешливых, снисходительных, а то и осуждающих взглядов Шенк проследовал к своему стулу.

— Рад видеть тебя в здравии, командир, — вполголоса поздоровался Штырь. — Не переживай, этот надутый индюк должен благодарить тебя, Если бы не ваше вмешательство, нас бы сбросили со стены.

— Да нет, он прав, что тут скажешь. Подмога была на подходе, стену бы отстояли.

— Эй, прошу заткнуться, — рявкнул Себрасс. Шенк изобразил на лице исключительное внимание.

— Как я уже говорил, когда меня перебили, минги начнут штурм завтра поутру. Это самое подходящее время, вряд ли они решатся штурмовать крепость ночью, в темноте их катапульты будут не столь эффективны, а скорее вообще неэффективны, Я предполагаю, что с самого утра они попытаются проломить стены, а потом пойдут на приступ. Одновременно, если их полководцы не полные глупцы… а пока я этого за ними не замечал, начнется штурм по реке, со стороны северного порта. — Он помолчал, оглядел офицеров тяжелым взглядом. — Стену отстоять не удастся. Может быть, один штурм эти бастионы и выдержат, может быть, даже два, но рано или поздно катапульты пробьют бреши. Когда это произойдет…

Шенк вдруг заметил, как постарел Себрасс. Неплохой, по отзывам, воин, он не создан был командовать большой армией. Его предел — сотня, две, от силы — тысяча. Но так уж сложилось, что, когда погибал командир, его меч переходил в руки старшего по званию — обычно вместе с самим званием. Так под руку Унгарта Себрасса попал полк, а позже, когда избитые орденские войска отступали под напором мингских корпусов, он сумел сплотить вокруг себя уцелевших офицеров и солдат — постепенно их стало больше, а затем из разрозненных кучек и небольших подразделений образовалась целая армия. Себрасс встал во главе сил Ордена, обороняющих северные рубежи… правда, те рубежи существенно отодвинулись к югу. Что ж, командор делал все, что мог, — и не его вина была в том, что Сикста не одарила его даром истинного полководца, а рядом не оказалось никого более умелого. Он проиграл сражение за берег Ринна, вынужден был отступить снова. Кто-то мог бы сказать, что в том не было его неумения — минги многократно превосходили числом… но Себрасс был человеком прямым и честным — в том числе и перед самим собой. И он понимал, что кто-нибудь другой сумел бы организовать оборону лучше.

Теперь ему предстояло сделать еще одну попытку — и он знал, знал заранее, что не сможет выиграть этот бой. Слишком много сил стянул Минг под старые стены Орхаена. Слишком мало солдат — и еще меньше опытных, прошедших огонь и воду ветеранов. Большая часть армии — тыловые полки да ополченцы, что еще хуже. И им придется завтра противостоять отборным имперским частям.

— Так вот, когда катапульты пробьют бреши во внешних стенах и минги пойдут на штурм, — мрачно продолжал Себрасс, — я хочу, чтобы их остановили. Но лучшие солдаты отойдут в Малый Орхаен. Ясно вам это? Отойдут… а мингов останутся сдерживать ополченцы.

Как по команде, все головы повернулись в сторону Шенка и еще пятерых командиров, под чьим началом были войска, собранные в основном из всякого сброда — крестьян и горожан, «Черных плащей», разбойников, что были выпущены из казематов за обещание драться за Орден. Этот приказ подписывал им приговор — но каждый, в том числе и сами обреченные офицеры, понимали, что иного выхода нет. Замок куда сильнее, чем невысокие, не слишком толстые и порядком обветшалые внешние стены, Его можно удерживать долго, очень долго. Но отборным войскам надо дать возможность отойти с минимальными потерями — не сразу, они еще будут нужны на стенах, чтобы минги купили победу — или ее иллюзию — дорогой ценой.

Шенк коротко кивнул — ни на мгновение не опередив столь же согласные кивки других. Он не думал о том, что уже завтра ему придется умереть — таков путь темплара, раньше ли, позже…

— Еще я хочу, чтобы каждый — слышите, каждый горожанин, способный держать в руках оружие, шел к стенам. Есть шанс, что минги не захотят платить за взятие города ту цену, которую мы сумеем им назначить. Открыть арсеналы, вооружить всех мужчин, дать арбалеты в руки женщинам и детям.

По рядам прошел недовольный ропот, вызванный больше скрытым смыслом сказанного, чем несогласием. Война — страшная вещь, страшная и жестокая. Если минги,.. нет, когда минги войдут в Орхаен, большинство жителей ждет смерть, а остальных — нечто похуже, чем смерть. Не лучше ли пасть с оружием в руках, даже смертью своей нанося врагу урон… или хотя бы создавая трудности?

И все же еще никогда военачальник не приносил в жертву гражданских… так прямо и откровенно. Конечно, бывало разное — но Орден давно уж не вел серьезных войн, что было — забылось, осталась лишь память о победах, но не о том, как и какой ценой они были достигнуты, А теперь каждый из них, офицеров, должен был стать соучастником деяния, за которое Себрасса потом проклянут. Что с того, что они лишь исполняли приказ, — этим можно оправдаться перед другими, но не перед самим собой.

Тяжелый камень бухнулся в каменную кладку, во все стороны ударили брызги щебня, появилась и первая трещина — пока еще небольшая, с половину ладони шириной и длиной в пару локтей.

Терц отдал команду, и башенная катапульта, надсаживаясь, швырнула увесистый валун, уже третий по счету. Тот пробороздил воздух, затем со свистом пошел вниз и тяжело плюхнулся шагах в двадцати перед вражеской метательной машиной, вздыбив фонтан земли. На мингов это не произвело особого впечатления, они продолжали деловито оттягивать рычаг катапульты.

— Шесть плит, — без особой уверенности высказал предположение Легран.

Терц смерил его взглядом, в котором читалась насмешка и презрение.

— Не больше трех, — буркнул он. Затем повернулся к солдатам: — Эй, вы, мокрицы! Ну-ка, живо, три плиты под передок!

Шестеро солдат, кряхтя, приподняли тяжеленную катапульту, двое других быстро сунули под переднюю часть станины стопку из трех широких каменных плит, взгромоздив их на пять таких же. Покрасневшие от натуги солдаты, поминая то Свет, то Тьму, опустили деревянное основание катапульты на возвышение. Тем временем терц ходил вокруг груды камней, внимательно и придирчиво их осматривая, затем ткнул коротким волосатым пальцем:

— Этот…

Камень тяжело лег в ковш, дерево застонало. Терц послюнявил палец, задрал его к небу, будто бы выражая свое небрежение Свету. Затем нахмурился, подошел к катапульте, принялся крутить ворот — ковш сдвинулся чуть вправо, всего лишь на несколько пальцев. А затем ветеран рванул рычаг…

Канаты швырнули лапу вперед — валун устремился к цели, и в этот момент все, и ветеран, и Шенк, и даже солдаты у мингской катапульты, что бросились врассыпную, поняли, что прицел оказался верен. Каменюка врезалась прямо в середину конструкции, ломая дерево, сминая железо.

Синтия восторженно завизжала, выдав в сторону противника столь неприличный жест, что Шенку даже стало немного неловко.

— Одна есть! — восторженно заорал молодой солдат, не наживший еще даже усов.

— И осталась еще сотня, — оборвал его восторг терц. — Ну-ка, навались, сдвинуть на одну десятую круга.

Заскрипел ворот, широкий каменный диск, на котором была установлена катапульта, начал медленно поворачиваться, наводя метательную машину на новую цель.

Над головами пролетали камни — относительно небольшие катапульты мингов не могли зашвырнуть снаряды столь далеко, это бьюттребучеты… Булыжники падали на дома, проламывая крыши, вздымая фонтаны земли и щепок, а то и прихлопывая неосторожных, как мух. Пронесся огненный шар — кувшин с горючим зельем, не иначе… Там, где он ударился о землю, тут же вздыбилось огненное облако, выбросив в небо столб черного, жирного дыма… Взвыла сигнальная труба, пожарные отряды, в основном из женщин да детей, что постарше — младшие все в Замке, хоть их бы спасти, — бросились тушить огонь, забрасывать его песком — только песок способен потушить дьявольское зелье, которое минги умеют готовить не хуже орденцев.

Город горел — жадное пламя перекидывалось с дома на дом, вот они — плоды мирной жизни, дома, стоят чуть не стена к стене, одна искра — полгорода выгорит. А тут не искра, тут с неба рушатся вражеские снаряды, способные поджечь и землю, и дерево, и живое тело.

Что ж, у каждого своя работа… кому-то тушить пожары, а солдатам — стоять здесь, на стенах, и пытаться если не разнести в щепки вражеские осадные машины, то хотя бы немного сократить их число.

Им удалось смять еще две мингские катапульты, а затем удачно метнуть кувшин с горючей смесью, поджарив еще одну, — на этот раз вместе с половиной прислуги, но на этом удача кончилась. Здоровенный валун, выпущенный из требучета, буквально снес часть верхней платформы башни — уцелели лишь Шенк, Синтия, старый ветеран да еще четверо солдат; остальные, почти две полные терции, вместе с катапультой и обломками камней, обрушились вниз, к подножию башни.

— Все вниз! — заорал терц, и Шенк увидел, как лоб ветерана покрылся холодным потом. Старый воин, возможно, и не прочь был бы славно погибнуть в битве, но вот так, с высоты да в лепешку… — Все вниз, она сейчас рухнет!

Он был прав — каменная кладка шла трещинами, тяжелые булыжники били не слишком точно, не слишком часто, зато с завидной силой. За прошедшие со времени первого штурма дни минги время зря не теряли, стянув к Орхаену достаточно осадных машин, чтобы разметать старые укрепления по камешку. И сейчас успешно претворяли сию возможность в жизнь.

Очередной булыжник выворотил порядочный кусок и без того ослабленной кладки, вниз посыпались обломки. Башня дрогнула, чуть покосилась — терц выпучил глаза и бросился вниз по лестнице с такой скоростью, что, окажись у него на пути стена врагов — смел бы, даже не заметив.

— В чем-то он прав, — меланхолично заметила Синтия, которой падение с башни ничем особым не угрожало, если бы вампира можно было убить так просто, их род перевелся бы очень давно. — Эта развалюха долго не простоит.

— Эй, парни, давайте вниз! — рыкнул Шенк. — Да поживее, черепахи, поживее!

Те не заставили себя упрашивать, и не успел еще затихнуть голос темплара, как на полуразрушенной площадке они с Синтией остались вдвоем.

— А может, обратиться летучей мышью… — проворковала она, пользуясь тем, что их никто не слышит, — Как думаешь, Шенк, я бы смогла поднять тебя?

— Давай мы проверим это как-нибудь в другой раз, — буркнул он, мысленно отметив, что другого раза, весьма вероятно, не будет. — А пока пошли вниз…

Они выскочили во двор крепости как раз в тот момент, когда башня по-настоящему зашаталась. Кто-то орал, чтобы все отбежали подальше, кто-то просто, зажмурив глаза, отчаянно визжал.

Рухни башня во внутреннюю часть крепости — она бы наделала невероятно много бед. Но камни основания не выдержали, и башня с грохотом сложилась сама в себя, превратившись в груду обломков. Почти одновременно с этим рухнула стена, открыв широкий проем… человек семь не успели отпрыгнуть, и теперь из-под обломков медленно ползли темные, исчезающие в пыли струйки. Да еще откуда-то раздавался стон… Шенк нахмурился, но затем лишь помотал головой. Увы, похороненному заживо уже не поможешь — сквозь щель в стене он видел, как качнулись вперед знамена Империи, как блеснули на солнце наконечники копий — теперь им самое место.

— Все к стене, приготовиться к бою! — услышал он медвежий рык Штыря. И сам шагнул вперед, чтобы занять свое место в строю. Сейчас ему было глубоко плевать на Себрасса, который, наверное, предпочел бы, чтобы командир остался позади, руководя солдатами. Этих солдат — его «Волкодавов», да еще стольких же или немногим больше вооруженных горожан — обученные солдаты сметут в мгновение ока. Вся надежда на него, закованного в сталь с ног до головы, на неуловимо быструю Синтию, на Штыря с его огромным топором и десятком дружков… ну еще на нескольких ветеранов.

— Эй, ты тут главный? — почувствовал он рывок за плечо. Оглянулся — за спиной стоял низенький бородатый мужик с серебряным значком терца. Лицо незнакомое, одного глаза нет, вместо него через все лицо тянется уродливый шрам, старый. Другой бы надел повязку — этот же не носит, то ли чтобы врага пугать страшно изуродованной рожей, то ли еще зачем.

А мужик, жизнью тертый, держится уверенно, и доспехи на нем серьезные, к тому же носящие немало следов добрых ударов. Такие бойцы здесь и сейчас на вес золота…

— Я, — кивнул Легран.

— Тут сейчас мои мальчики стрелометы подтянут, — пробасил коротышка. — Как крикну ложиться, чтобы ни один дурак на ногах не остался, ясно тебе? Жалеть никого не будем, ни чужих, ни… сам понимаешь, своих. Так что передай этой голытьбе, — он презрительно плюнул в сторону нестройной вооруженной толпы, — как крик заслышат, тут же пусть падают, кто где стоял.

Шенк кивнул, жестом подозвал Синтию, отдал приказ. Та тут же умчалась, и мгновение спустя послышался ее звонкий голос, втолковывающий указания командира всем и каждому.

А сам он с удивлением и даже легким недоверием рассматривал странные машины на небольших, в локоть, колесах, что уже катили к пролому в стене воины… не просто воины, все, как один, ветераны, повидавшие немало битв. Не иначе потому им и доверили сии чудесные изделия. Похожие на обычную баллисту, но там, где идет желоб для огромного, с доброе бревно размером, метательного снаряда, способного дробить даже камни, теперь выдавлены семь канавок, куда уложены длинные тонкие дротики, наконечники не широкие — наоборот, узкие и хищные, как жало осы. И расходятся веером, лишь один, средний, смотрит прямо, остальные отклоняются в стороны — рванет дуга, ударит толстая тетива — и стальной веер сметет все на своем пути, а тонкие дротики легко пройдут навылет, поражая и тех, кто задумает укрыться за спинами впереди идущих.

— Хитрая штука, — восхищенно присвистнул Легран. — Только… так мало?

— Остальные у реки, — буркнул терц. — Там нужнее.

Три странные машины установили в некоем отдалении от руин стены — это и понятно, на каменную осыпь их не втащить, первый удар принимать людям. И второй, и третий тоже… а вот как подадутся назад ратники, как ворвется волна штурмующих в крепость — тогда и настанет час огромным стальным стрелам показать себя…

— Подходят! — раздался мощный рев Штыря. — Сдвигай щиты, копья готовь! Арбалетчикам бить латников и копейщиков! Все, кто с секирами, отходите назад, ваше время еще придет… Куда лезешь, дурень! Уступи тем, у кого хоть кольчуга есть!

Шенк усмехнулся… да, не прав Себрасс, не прав… зачем он нужен тут, простой темплар, умеющий сносно махать мечом, но так и не постигший достаточно глубоко умение командовать людьми? Этому не научишься в пыльных темных залах Семинарии, это узнаешь лишь стоя по колено в крови тех, кто когда-то был жив и стоял с тобой плечом к плечу. Научишься, чтобы впредь не растрачивать зря жизни своих.

Он шагнул вперед, занимая место в первых рядах, сразу за линией копейщиков. Вряд ли эта толпа, пусть и большая, устоит: доспешных среди них немного, да и длинное, тяжелое пехотное копье, каким можно и коня, вскачь идущего, остановить, — это вам не коса или вилы, с ним обращаться учатся годами. И научатся — те, кто выживет. Так что скоро лопнет шеренга копьеносцев, укрывшихся за большими, почти в рост невысокого человека, щитами — и тогда настанет черед для мечей и секир, чеканов и кистеней… а то и просто кинжалов, в толчее, пожалуй, весьма полезных.

Сверху, с уцелевших участков стены, захлопали арбалеты, затренькали луки. Полыхнуло пламя — кто-то бросил кувшин с горючим зельем прямо перед проломом… это задержит врага, не многие сунутся в огонь. Но провал широкий, весь его огнем не перегородить.

Над каменным валом показалась первая голова — и тут же исчезла, пробитая арбалетным болтом, от которого не спас и шлем. Но ей на смену тут же пришла вторая, третья… Шенк лишь порадовался, что его люди твердо стоят на утоптанной земле — на груду обломков крепостной стены и забраться-то трудно, а вот спуститься и не упасть при этом — и вовсе немалое искусство надо. Где уж тут думать о том, чтобы не попасть под удар копий.

А копейщики уже работали вовсю — взмах, удар, широкие наконечники вонзаются в плоть и тут же выдергиваются, иногда даже до того, как достигают жизненно важных органов. Недобитый враг куда менее опасен, чем застрявшее копье, нарушившее неприступную стену стальных жал.

Шенк отчаянно надеялся, что копейщики сумеют остановить мингов, а то и обратить их в бегство — беспочвенная надежда на грани ожидания чуда. Да это и было бы чудом…

Увы, чуда не произошло. Ровные ряды щитов и копий продержались от силы минут пять, нагромоздив перед собой с полсотни убитых, а затем сломались… Минги с воем ворвались в ряды «Волкодавов», рубя направо и налево. Воздух прорезал боевой клич Империи, затем сквозь грохот сталкивающейся стали, вопли раненых и стоны умирающих прорезался зычный клич:

— Ложись!!!

Все ратники, как один, рухнули на землю — в грязь, где смешалась пыль и кровь. Нет, не все — двое или трое замешкались, то ли не услышав команды в какофонии боя, то ли не решаясь припасть к земле, когда прямо перед лицом блестит вражеская сталь. Шенк услышал, как над головой страшно свистнули, уходя в свой короткий полет, стальные дротики, и тут же вскочил на ноги…

Залп был удачен — выпущенные в упор стальные снаряды пробивали по два, а то и по три тела сразу. Для мингов такой удар оказался полной неожиданностью, их сложно было напугать обычным оружием, они знакомы были и с обычными осадными машинами, но сметающие все перед собой стрелометы — это было ново, незнакомо, а потому страшно. Уцелевшие импершы отпрянули… давая возможность защитникам крепости подняться на ноги.

Если бы у них было время подумать, то они сразу бы поняли, что не понесли такого уж непоправимого урона. Залп стрелометов поразил не более четырех-пяти десятков солдат, да и то это было немалой удачей — слишком густы ряды наступающих, ни один дротик не пропал даром. Во второй раз они не отступят.

Темплар бросился вперед — пусть замешательство врага продлится еще мгновение, но этим надо пользоваться. Его меч врубился в чью-то жилистую шею, рядом зло сверкнула секира Штыря, с треском раскалывая пополам вовремя подставленный щит, а заодно и перерубая держащую его руку.

Сыпала искрами сталь, свистели над головой стрелы — но каждый ополченец, падая на землю — уже не по команде, сам, навсегда, — уменьшал число защитников, а мингов, казалось, становилось лишь больше… «Волкодавы» бились хорошо, куда лучше, чем можно было ожидать от плохо обученного ополчения, и все же они отступали, вернее, пятились под напором имперских штурмовиков, теряя и теряя людей. Доспехи Леграна уже были залиты кровью так, что почти не отличались цветом от изодранного алого плаща, кованый наплечник был пробит — лезвие, по счастью, не зацепило плоть, но рука слушалась плохо, поврежденная жестоким ударом. Но он упрямо оставался в первых рядах, вновь и вновь бросаясь на клинки и лезвия топоров.

Сквозь прорезь шлема он видел только отвратительные рожи врагов… и почти не замечал, как то с одной, то с другой стороны от него, словно молния, мелькает тонкий недлинный меч, отводя самые опасные выпады, а заодно срубая руки, вспарывая животы, а то и нанося неотвратимо смертельные удары. Синтия вертелась подобно маленькому смерчу, сейчас она уже не думала, что кто-то может что-то заподозрить, что-то понять… Человеку, которого она поклялась защищать, грозила нешуточная опасность, и она забыла обо всем. Возле них с Шенком громоздились груды мертвых и умирающих тел, но через завал лезли новые и новые отряды…

Битва уже кипела вокруг стрелометов, успевших сделать еще один залп, что смел пару десятков мингов с гребня каменной насыпи, а потом терц и его солдаты взялись за оружие, то ли не успевая, то ли не желая отступить в безопасное место. Да и был ли сейчас в Орхаене хоть один по-настоящему безопасный уголок?

Пот заливал глаза, меч с каждым взмахом становился все тяжелее, а скользкая от крови рукоять норовила вырваться из сжимающих ее латных перчаток. Широкая спина заслонила Шенка от рвущихся вперед мингов, жуткий взмах секиры снес голову особо ретивого штурмовика.

— Переведи дух, алый, — рыкнул Штырь, казалось, даже толком не вспотевший, хотя вряд ли можно было бы различить пот под кровавой маской, затягивающей лицо. Дыхание его было ровным, только глаз горел странным пламенем…

Шенк оперся на меч, чувствуя, с какой натугой воздух врывается в пересохшее горло. Мелькнула странная мысль — а почему одноглазый великан дал отдых ему, но не Синтии, которая сейчас рубилась плечом к плечу с бывшим разбойником и каждый выпад тонкой, хрупкой девушки был не менее смертоносен, чем убийственно точные удары тяжеленной секиры?

Но даже эта пара вынуждена была отступать — уже хотя бы для того, чтобы не оказаться полностью в кольце врагов, когда не спасут никакое умение, никакое мастерство, когда просто завалят телами, ткнут мечом в спину — и помчатся дальше, искать новых противников.

Через пролом в город вливался непрерывный поток воинов… И не только через этот — стена рухнула еще в трех местах, и там тоже шла отчаянная, безнадежная рубка, каждый стремился продать свою жизнь подороже, если уж не судьба сохранить ее. Кто-то пытался бежать, спасая шкуру, но таких было немного, и не потому, что все вчерашние козлопасы и пахари вдруг прониклись геройским духом настоящих воинов, просто шансов уцелеть, сражаясь плечом к плечу с товарищами, было самую малость больше. А если и не уцелеть… что ж, лучше уж так, чем получить стрелу в трусливо подставленную спину или почувствовать на горле лезвие ножа, небрежно сжимаемого рукой победителя.

— Они прорвались! — раздался отчаянный крик, и Шенк недоуменно повернулся в сторону кричавшего. «Кто прорвался? — билась в голове мысль. — Куда? Стена пала, минги уже в Орхаене…»

Мальчишка, еще даже не вошедший в тот возраст, когда вчерашнего ребенка уже называют подростком, бежал, размахивая руками. На груди — большая, издалека заметная птица из алого шелка, широко раскинувшая крылья. Странно смотрелся дорогой шелк, явно привезенный из Кейты, а то и из самой Арделлы, на одежке паренька, что лишь на самую малость не подошла к тому состоянию, чтобы называться рваниной… Этим знаком Себрасс отмечал своих посыльных — для гонцов быстрые ноги и малый рост куда полезней, чем умение владеть оружием.

— Минги прорвали заслоны у цепных башен! — орал мальчишка, стараясь перекричать грохот боя. — Северный порт пал. Командор приказывает отходить в Замок!

— Отходить? — Темплар не верил собственным ушам. Он искренне считал, что Себрасс не намерен увидеть живыми никого из тех, кто сегодня утром занял оборону на городских стенах.

— Отходите! — Для ясности он снова и снова указывал в сторону возвышающихся над городом башен Малого Орхаена. — Командор приказывает! Задержать мингов на мостах! Мосты еже…

Договорить он не успел. Прямо посредине алой птицы на груди мальчика появился короткий, в половину ладони, поблескивающий стержень. Удар арбалетного болта отшвырнул худенькое тельце на несколько шагов, мальчишка упал навзничь, глаза, так и не успевшие закрыться, уперлись в мрачное серое небо, что вот-вот могло разродиться проливным дождем.

— Отходим к мосту! — Рев Шенка на мгновение заглушил даже лязг стали и крики воинов. — К мосту!

А сам бросился вперед, потеснив Штыря, вклинившись между ним и Синтией, с ходу врубаясь мечом в чье-то неосторожно подставленное плечо.

— Слышали… приказ?.. — хрипло выкрикнул он. Штырь что-то хрюкнул в ответ, вынужденно делая очередной шаг назад, — сколько их уже сделано?

Отдых был недолог, и усталость, не изгнанная до конца, поспешила вернуться снова. Они наносили удары и принимали их, падали, вставали снова, видели, как падают другие — кто на мгновение, кто навсегда. И отступали, отступали, отступали… сколько это длилось? Может быть, целую вечность. Шенк уже не рубил сплеча, колол — на это было нужно меньше сил, и все чаще и чаще лезвия вражеских мечей высекали искры из его доспехов. Оказалось, есть пределы и железной выносливости Штыря… взмахи его секиры уже не были столь быстры, утратили и точность — пару раз лезвие пронзало один лишь воздух, и только чудом воин не падал лицом вперед под клинки врагов. Лишь меч Синтии разил по-прежнему точно, девчонка не ведала усталости…

Наконец под ногами скрипнули доски широкого — двум, а то и трем телегам проехать можно — моста, что соединял две половины города. Все подступы к мосту были завалены убитыми — и здесь воинов Ордена было, пожалуй, поболе, чем мингов. Но остатки «Волкодавов» и других отрядов, сгрудившись у входа на мост, оборонялись отчаянно, чтобы дать возможность как можно большему числу воинов перебраться на другую сторону.

Почуяв, что добыча ускользает, пусть и ненадолго, минги навалились с удвоенной силой. Они могли позволить себе менять воинов в первых рядах, а защитники крепости были измотаны свыше всякого предела. Но они держались… пока держались.

Внезапно что-то произошло… Прозвучала команда, разобрать смысл которой за шумом битвы было почти невозможно. Минги отпрянули, через несколько мгновений между ними и шатающимися от усталости, истекающими кровью защитниками Орхаена образовалось широкое пустое пространство, сплошь усеянное мертвыми и умирающими. Шенк тяжело оперся на меч, чувствуя, что еще мгновение, и он просто рухнет на землю — не от ран, от безнадежной усталости.

Первым все понял Штырь, повидавший на своем веку достаточно много битв — и честных, и не очень. Да и кто сказал, что бывают честные битвы… это лишь видимость: тот, кто соблюдает надуманные законы и правила, долго не живет. Хотя о нем, возможно, слагают песни.

— Они сейчас просто перестреляют нас… — прохрипел он, сжимая обеими руками мокрую от крови рукоять секиры.

Шенк обернулся к столпившимся за его спиной солдатам, заорал отчаянно, срывая голос:

— Все назад! Поджигайте мост!

Кто-то бросился бежать, кто-то, упрямо выставив челюсть, лишь выше поднял тяжелый щит… На мосту и там, на другом, чуть более безопасном, берегу, скопилось примерно четыре сотни солдат — все, что осталось от защитников этой части города. Шенк снова посмотрел в сторону мингов. Сплошная стена стали, здесь их не сотни — тысячи… И они не торопятся, арбалетчики неторопливо, с нарочитой издевкой занимают свои позиции, перекидываются шуточками — глядишь, вот-вот начнут делать ставки, кто первый вгонит стрелу в ту или иную мишень.

За спиной вновь и вновь слышались звук бьющихся кувшинов да шлепки падающих на деревянный настил струй тягучего горючего зелья. Кувшины были заготовлены заранее, всем было ясно, что стены не удержать, как не удержать и эти мосты, что вот-вот вспыхнут жарким пламенем.

А Шенк мучительно размышлял о том, почему минги не торопятся. Может, они понимают, что мосты им не перейти, мосты будут сожжены — а потому можно потешиться, неспешно расстреливая тех, кто еще не перебрался на тот берег? Все равно никуда не денутся… А мосты… что мосты, когда город будет полностью в руках имперцев, они наведут переправы… Вот сейчас, сейчас стрелки поднимут свои арбалеты, неторопливо выбирая цель. С такого расстояния латы — не преграда для стальных болтов, да и от обычных стрел могут не защитить.

«А может, прыгнуть к ним? — лениво подумал Легран, прикидывая расстояние. — Нашпигуют стрелами, не дадут сделать и пяти шагов… И сил нет».

Послышался тягучий свист, и вдруг прямо в толпу мингов рухнул тяжелый камень, разбрызгивая вокруг себя грязь и кровь из расплющенных тел. А за ним еще один, еще… рухнул обмотанный горящей паклей кувшин, разлетелся вдребезги, орошая всех вокруг черной тягучей жидкостью, что тут же вспыхнула. С ревом взметнулось злобное пламя, еще громче был вой сгорающих заживо людей, которым ничто уже не могло помочь — разве что броситься в воду… но до реки надо еще добежать, а пламя прожигает кожу, превращает плоть в жирную копоть…

Шеренги имперцев разом утратили стройность, кто-то бросился бежать… несколько невероятно долгих мгновений штурмовикам было не до жалкой кучки защитников у все равно обреченного моста. Й это был шанс… шанс, на который никто не надеялся и о котором многие молили Свет, Сиксту, покровителя воинов Галантора и просто капризную даму Удачу, что раздает свои дары неохотно, зато полной чашей.

Шенк вдруг почувствовал, как его подхватывают чьи-то сильные руки, тащат… Он не сопротивлялся, на это уже не было сил. Скорее почувствовал, чем увидел, как полыхнул мост, в мгновение ока отгородив их стеной огня от мечущихся по берегу в поисках укрытия мингов.

Затем он вроде бы куда-то шел… потом его волокли… потом опять шел сам, поддерживаемый с одного боку несгибаемым Штырем, с другого — хрупкой, но надежной, как стальной меч, Синтией. Вслед летели стрелы — кто-то из имперских штурмовиков оказался в силах не обращать внимания на падающую с неба смерть… Таковых нашлось немало, и не менее полутора десятков орденских солдат были убиты…

Стрелы летели и в ответ. Даже Штырь пару раз оставлял Шенка, чтобы одним могучим рывком, не пользуясь воротом, натянуть арбалет — такой подвиг мог повторить едва ли один из десятка — и выпустить тяжелый болт в сторону врага… Мингов на том берегу было много, можно было толком и не целиться.

А потом за ними сомкнулись массивные, надежные ворота Замка.

И только тогда Штырь позволил себе потерять сознание, а Шенк, склонившись над бывшим разбойником, сквозь застилающую глаза пелену увидел четыре арбалетных болта, глубоко ушедших в спину великана…

Глава 5. Снова Цитадель

— Ты в этом уверена? — Денис с явным сомнением покачал головой. Мнение сумасшедшего мага, свихнувшегося от одиночества и злобы, вряд ли можно было бы считать истиной в последней инстанции. К тому же эта сволочь убила Тернера, и потому Жаров просто на уровне подсознания не мог заставить себя признать правоту Ульрихо дер Зоргена. Пусть и в том, в чем вряд ли кто разбирался лучше старого колдуна, прожившего тысячу лет.

— Я все перепроверила десять раз. — Она вздохнула, опустилась в кресло и протянула руку к бокалу. Сделала крошечный глоток, причмокнула… — В этот раз твое вино удалось, как никогда.

— Спасибо… Так вот, Зорген потратил века на то, чтобы найти решение. Возможно, есть другое, более простое, и он не наткнулся на него просто потому, что не там искал.

Она выглядела усталой, под глазами пролегли темные круги, и даже кожа посерела, давно не встречаясь с лучами ласкового солнца. Денис понимал, что она слишком много работает, изводит себя, стараясь найти выход, которого, возможно, нет. Если так пойдет дальше, то скоро от блистательной Таяны останется только бледная тень… Может, стоит смириться с судьбой и просто жить — есть, спать? Читать книги, не лихорадочно перелистывая страницы, водя пальцем по строкам, а просто ток — для удовольствия.

Или, наконец, разобраться в собственных чувствах друг к другу.

Денис вновь и вновь задумывался над тем, что происходит между ним и Таяной. Она любила его — он видел это и раньше, но то ли не мог, то ли боялся в это поверить. А сам… долгое время он видел в Таяне просто спутницу, друга — но постепенно все стало меняться. Когда ее не было рядом, со всех сторон наползали одиночество и тоска… А потом Тэй снова оказывалась рядом, и на душе становилось тепло и солнечно.

Жаров чувствовал себя виновным в том, что не сумел удержать ее, не сумел остановить там, у портала, что вел в эту башню. Тогда она не оказалась бы запертой в этой проклятой башне навсегда. Мысль о том, что сейчас вокруг них находится бесконечное собрание древней мудрости, считавшейся давно утраченной, поначалу приводила в восторг — но шли дни, складывающиеся в месяцы, и постепенно становилось ясно, что знания ушедших поколений мертвы, если их не к чему применить.

Теперь он понимал, почему Зорген столь отчаянно рвался выбраться из башни, вырваться любой ценой. Человек не создан для одиночества, его разум не в состоянии вынести отсутствие общения — воспаленный мозг начинает искать лазейки, стремясь выбраться из тупика, в который попал. Начинает придумывать себе собеседников, наделяя их все более и более реальными чертами. Постепенно сам верит придуманному, все с большим и большим жаром. Так сошел с ума Зорген, не в силах выбраться из плена собственных иллюзий, куда более надежного плена, чем сияющие стены затерянной меж мирами башни.

Но есть нечто такое, что может заставить даже каменные стены раздвинуться до пределов огромного мира. Нечто, доступное лишь двоим… когда они сами превращаются друг для друга в целый мир, огромный, неисследованный и прекрасный. Странное, восхитительное и мучительное состояние, которое нельзя передать одним коротким словом «любовь», нельзя объяснить, описать и во множестве толстых томов. Его можно только ощутить…

— Ритуал, который позволит пробить выход в обычный мир, требует невероятно много магической силы, — продолжала Таяна, не замечая, что Денис погружен в свои мысли. — Не знаю, в чем этот ритуал состоит, Зорген лишь упомянул о том, что нашел решение в одной из книг… но даже если найти это описание, оно не слишком нам поможет. Будь у нас «Синее Пламя», я смогла бы открыть путь. Но кристалла нет, он был единственным, все остальные схроны, что мне удалось отыскать, не вместят в себя и сотой доли нужной энергии. Да и имей я кристалл… Зорген веками стягивал в него Силу, он почти уничтожил свой родной мир ради этого.

— Значит, нужно найти иной путь, — пожал плечами Денис. Он даже не очень прислушивался к тому, что говорила девушка — просто любовался ею. Даже сейчас, уставшая, осунувшаяся, она была все равно прекрасна.

— Мы будем искать его. Мы… мынайдем, я уверена.

— Найдем.

Он накрыл ее руку своей широкой ладонью, и оба замолчали, глядя друг другу в глаза. И Жаров видел в этих красивых, чуть усталых, чуть печальных глазах огромный, необъятный мир, созданный для двоих.

Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами

Небо было затянуто дымом. Жирные черные клубы поднимались вверх, и внизу, у их основания, бушевало пламя. Горело все, что могло гореть, — уже никто не старался потушить пожар, среди всепожирающего огня остались лишь трупы… Мингские войска отошли — ни латы, ни одежда не спасали от жара и удушливого дыма. Очередной — какой уж по счету — штурм был отбит.

Стены Замка, сложенные из светлого камня, теперь стали черными. И не только они — казалось, все вокруг окрасилось в разные оттенки серого, от пепельного до почти сходного с ночным небом. Копоть оседала повсюду, она была на лицах, на волосах, на одежде… в еде и питье, на земле и на оружии. Люди дышали с трудом, часто закрывая рты влажными тряпками, немного защищавшими от удушливого дыма, и шепотом молили всех, кто готов был услышать мольбу, о ветре. Или о дожде… Но небо — там, высоко, за черной пеленой — было чистым, только вот лучи солнца едва-едва пробивались к обожженной земле.

Шенк, грязный, закопченный, напряженно вглядывался вниз, в груду сваленных тел, принадлежавших не так давно живым штурмовикам, пытавшимся взобраться на стены. Катапульты забросали уцелевшие дома города кувшинами с горючей смесью, разделив имперцев на тех, кто уже успел подобраться к стенам вплотную, и тех, кто ждал своей очереди. А потом вниз хлынули потоки смолы и кипятка, посыпались камни и бревна, сшибая лестницы, превращая живых людей в комки изуродованной, обожженной или обваренной плоти. Те же, кто все-таки сумел преодолеть двадцать метров тяжелых камней, сумел подобраться к защитникам на расстояние удара, теперь тоже лежали внизу — изрубленные топорами, пронзенные мечами, утыканные стрелами.

И этот штурм, как и предыдущие, стоил Ордену дорого… Более трех сотен солдат уже не возьмут в руки оружие. Кто-то — никогда, кто-то — в обозримом будущем. То, что имперцев погибло впятеро больше, являлось слабым утешением…

Сейчас вокруг бурлила обычная для осажденной крепости суета. Вниз сносили раненых — пятерым помог Шенк, но почувствовал, что еще немного, и он свалится без чувств. Синтия заметила это, оттолкнула — мол, ты свое дело сделал, теперь эти пятеро, самые тяжелые, наверняка выживут. На стену поднимали бревна, корзины с камнями — этого добра было много, мингские катапульты и требучеты обстреливали Замок почти непрерывно. В ответ тоже летели валуны, но сквозь клубы дыма трудно было точно навести катапульту на цель — мингам проще, по огромному замку не промахнешься.

Под большими котлами непрерывно горел огонь. Эта работа была поручена мальчишкам — таскать дрова, следить, чтобы пламя не потухло. В котлах кипела вода, кое-где — смола, которой, в отличие от горючего зелья, было еще довольно много. На мгновение Шенк представил себя на месте осаждающих — вот он лезет по штурмовой лестнице, а сверху, на голову, льется кипяток, от которого не защитит никакой доспех. Его передернуло, по коже пробежал неприятный холодок.

— Ты что-то увидел?

Синтия стояла рядом — такая же грязная и, кажется, даже уставшая… Ее черные волосы, казалось, поседели — запорошенные пеплом, они лежали на плечах спутанными прядями. Полные губы приоткрылись, обнажая клыки.

— Тебе пора принимать зелье, — тихо заметил Шенк, надеясь, что никто из воинов еще не обратил внимания на смертельную бледность девичьего лица, на огонь в ее глазах. Впрочем, красноватый огонь вполне мог быть отблеском пожара. Она закрыла глаза, сосредоточилась, затем снова взглянула на темплара — просто черными глазами, большими, красивыми… и вполне человеческими. Губы расползлись в улыбке, обнажая ровный ряд молочно-белых зубов.

— Здорово! — Он восхищенно вгляделся в ее лицо. — Ты уже можешь… без снадобий?

— Не могу, — понурилась она, и он увидел, как загар сползает со щек девушки, оставляя лишь бледность. Но потом она все же улыбнулась прежней, леденящей кровь улыбкой вампира. — Надолго не могу, на несколько мгновений, не больше. Но это — первый успех. Дальше будет легче.

— Будет, обязательно будет легче!

Неожиданно для себя самого он обнял девушку, и та вдруг всем телом прижалась к его помятым, местами пробитым доспехам, прижалась, как будто в поисках защиты и понимания… Шенк почувствовал, что вопреки всему на свете испытывает непонятную нежность к этому хрупкому созданию.

Последние слова прозвучали достаточно громко, потому что стоящий неподалеку терц, опиравшийся на тяжелую секиру, согласно пробасил:

— Эт верно, алый… Будет легче. Вон скольких уже положили… в следующий раз задумаются, прежде чем лезть сюда.

Синтия сунула руку в кармашек на поясе, извлекла небольшой пузырек, одним махом вылила в себя. Вздрогнула, смешно сморщилась, по горлу пробежал комок, словно снадобье отчаянно пыталось выбраться наружу… Затем Шенк почувствовал, как напряглись мышцы на ее стройном теле… и вот на него снова глядят черные как ночь глаза, а лицо, под грязью и копотью, уже отливает здоровым загаром.

— Эй, малышка, а у тебя там не винцо ли, случаем? — В глазах терца зажегся неподдельный интерес, он смачно чмокнул, оглаживая заскорузлой ладонью окладистую бороду. — Дай-ка старику горло промочить… А то язык ссохся.

— Не винцо. — Синтия уже без опаски обернулась к ветерану, все еще не переставая страдальчески морщиться. — Болею я… лекарство… Ух, ну и гадость!

Ее передернуло от отвращения. Эликсиры Унтаро никогда не отличались хорошим вкусом — зато действовали.

— Болеешь? — Бородач непроизвольно сделал шаг назад.

Шенк прекрасно понимал его испуг. В осажденной крепости болезни иногда становятся куда более опасным врагом, чем клинки и катапульты тех, кто снаружи. Бывали времена, когда особо долго сопротивляющиеся цитадели забрасывались не камнями и даже не огненным зельем, а трупами умерших от страшных болезней… Это был подлый, жестокий ход, после него на долгие годы к мертвым стенам опасались приближаться даже отчаянные храбрецы. Неведомая смерть, притаившаяся меж камней, ждала свои жертвы — и, несмотря на все предосторожности, обязательно находила их.

— Это обычная болезнь. — Синтия сделала паузу, затем стыдливо потупилась. — Ну… женская, понимаешь?

— А-а… — протянул терц, но все же на прежнее место не вернулся, предпочитая сохранять дистанцию. — Тады ясно… вижу, снадобье мерзкое.

— Кстати, насчет винца. — Шенк отстегнул с пояса небольшую флягу, кинул ее бородачу. Тот, даром что выглядел неуклюжим, поймал легко. Встряхнул, внутри булькнуло. Он торопливо выдернул пробку, припал к горлышку, с наслаждением сделал несколько глотков.

— Ух… — Он тщательно заткнул сосуд, затем, уже ничего не опасаясь, подошел к темплару и протянул ему флягу: — Благодарствую, алый. Хорошее у тебя винцо, ничего не скажешь.

Легран невесело усмехнулся. «Алый»… звучит как издевка, если бы в голосе ветерана не слышалась искренняя приязнь. Его старый плащ, давно уже превратившийся в грязную тряпку, испещренный прорехами от вражеского оружия, пятнами копоти и крови, давно уже ни на что не годен, а некогда сияющие доспехи смяты и изрублены во множестве мест.

— Седни пойдут, как думаешь?

Шенк лишь пожал плечами. Город еще горит, лезть на стены сквозь едкий дым — не самая хорошая идея. Хотя кто знает, может, минги решат, что поднимающийся вверх чад мешает защитникам больше?

Огромный валун пролетел над головой, врезался в стену донжона, во все стороны полетели обломки. Здесь кладка была не чета городской стене, ее так просто не разобьешь. И все же, как говорится, вода и камень точит… у мингов достаточно и времени, и стенобойных машин. И камней, конечно, тоже.

— Нет, не пойдут, — наконец заявил он. — И завтра не пойдут… будут долбить стены. И таран новый делать.

Терц свесился с края стены, бросив взгляд на обгорелый остов, который еще утром был тараном — солидным сооружением, укрытым надежной защитой из толстых бревен и вымоченных в воде шкур. Такая крыша загорится не сразу… и все же таран успел ударить по воротам всего лишь три или четыре раза, а потом горючее зелье победило, и штурмовая машина вспыхнула… оттуда во все стороны бросились солдаты, что раскачивали чудовищный таран. Вряд ли кому удалось уйти, в машикулях привратных башен сидели лучшие стрелки.

— А ров они почти засыпали, — сообщил терц новость, как будто бы темплар и сам этого не знал.

Ров засыпали еще два дня назад. Минги шли на штурм, и те, кто бежал в первых рядах, тащили увесистые мешки с песком — много, сотни, тысячи… Стрелы бессильно застревали в мешках, не в силах пробить и добраться до прячущейся за ними плоти. А потом мешки летели в ров и тут же шли на дно — а поверх них ложился второй слой, третий, пятый… Ров — не река, к тому времени, как штурм все же отбили, мешками и трупами его завалили до краев, особенно у ворот, — и уже на следующий день по этому все еще наполненному влагой «мосту» покатился тяжелый таран… чтобы без особого успеха сгореть.

В Замке Орхаена не было тяжелого каменного катаракта, как в Цитадели, который намертво запечатал бы ворота. Здесь ворота были обычными — тяжелое, окованное металлом дерево уже было помято, местами обуглено. Его непрерывно поливали водой, не давая просохнуть, и пока имперцам не удавалось зажечь старый дуб. Но зажгут… или проломят. А может, все-таки найдут слабое место у одной из стен.

— Как там Штырь? — спросил он Синтию. Та в ответ лишь пожала плечами:

— Что этому медведю сделается? Ты же его подлатал, так что завтра, наверное, будет снова на ногах. Да, он хотел тебя видеть.

Штырь лежал пластом на узкой кушетке в помещении, ранее занимаемом прислугой замка. Сейчас почти все палаты донжона были заняты ранеными — их было несколько сотен, и немногочисленные армейские лекари, направляемые твердой рукой старухи Руж, чуть не падали с ног от усталости. Воздух провонял тяжелым запахом лечебных настоев, крови, гноя… и смерти. Этот, последний, запах был самым страшным — и Шенк не удержался, снова вызвал Знак, затворяя чудовищную рану на животе солдата. Свежую, еще не успевшую воспалиться, — что поделать, его способности имеют свои пределы. Дар Сиксты — для воинов, дабы помочь во время схватки. Когда мясо вокруг раны краснеет, а затем и приобретает черный цвет, Знак уже не поможет.

Раненый выгнулся дугой, засипел, затем сип перешел в обычное дыхание, слабое — но уже непохожее на предсмертный хрип. Будет жить… Тут же склонился над соседом… и отвернулся, чувствуя, как играют желваки на скулах. Этому уже не поможешь… тут бессильна будет и колдунья Руж со своей лекарской магией.

Штырь приподнялся, приветствуя товарищей. Лицо было белое, дышал тяжело, но единственный глаз смотрел с насмешкой. Раны закрылись, оставив после себя лишь круглые шрамы, но бугай потерял много крови, и теперь его свалила бы с ног даже муха.

— Ну, слава Сиксте, пришли, — выдохнул он. Вместо обычного гулкого баса изо рта вырвался тихий шепот, но слова можно было разобрать. — Думал, забыли уж.

— Тебя забудешь, так ты напомнишь, — хмыкнул Шенк. — Долго еще валяться будешь? Твоя секира нужна на стенах.

— Да я бы с радостью, — мясистые губы разбойника расползлись в улыбке, — да старуха не пускает. Ты ж ее знаешь, у этой карги не забалуешь…

Он снова откинулся на кушетку, подозрительно заскрипевшую, затем приоткрыл глаз и уставился на Синтию.

— Слышь, девчонка… ты того, пойди погуляй. Мне бы с алым парой слов перекинуться… без посторонних ушей.

— А эти что, не посторонние? — Синтия надменно вздернула носик и жестом указала на остальных раненых, которых здесь собралось не один десяток.

— Эти-то? — Штырь скривил губы в печальной усмешке. — Эти не посторонние… им скоро с Сикстой беседовать, знаешь ли. Погуляй, погуляй… или вот еще, нашла бы ты для меня, малышка, ма-аленькую кружечку пива. Эта карга не понимает, что мужчина без пива — уже наполовину покойник.

Синтия встретилась глазами с Шенком, прочла в его взгляде просьбу уважить раненого и, всем своим видом выражая неодобрение, ушла. Можно было не сомневаться, что девчонка обиделась… но раз уж Штырь хочет поговорить без свидетелей, то пусть говорит.

— Ты хоть знаешь, с кем связался? — тихо спросил разбойник, когда за девушкой затворилась скрипучая дверь.

— Ты что имеешь в виду? — осторожно поинтересовался Шенк, не зная, какого ответа ждет от него товарищ.

— Имею в виду эту твою… девочку, — буркнул Штырь' — Знаешь хоть, что она вампирка?

Шенк заставил себя сделать удивленное лицо, опасаясь, что получилось ненатурально и битый жизнью разбойник непременно тут же заметит фальшь. Так и вышло…

Одноглазый криво усмехнулся, покачал головой:

— Стало быть, знаешь…

— Как догадался? — мрачно поинтересовался темплар, уже зная, что услышит в ответ.

— Дерется она… люди так не могут. Мне доводилось сталкиваться с их проклятым племенем. Лучше десятерых латников в противниках иметь, чем одну такую крохотулю. Наткнулись мы как-то на одну такую компанию… их пятеро было, нас — почти сотня.

— Хочешь, угадаю? — невесело улыбнулся Шенк. — Вас осталась половина.

— Ты все же не путай всякое отребье и опытных солдат, — скривился Штырь. — Но два десятка мы потеряли…

— Два десятка за пятерых вампиров? — Шенк удивленно приподнял бровь, и на лице его появилось выражение искреннего уважения.

Одноглазый довольно усмехнулся, заметил не без рисовки:

— Да, мы умели драться… И как ты ее в спутницы заполучил? Она ж тебя защищала, я сам видел. Неужто на служении?

Шенк коротко кивнул:

— Я прошу, никому ни слова. Если узнают…

— Ее тут же порешат, это ясно, — скривился Штырь. — Могла бы удрать, за крылатым разве ж угонишься… но не станет, верно?

— Не станет.

— Ладно, это твоя судьба, Легран.

Позади скрипнула дверь. Великан скосил единственный глаз в сторону звука, тут же довольно заулыбался. Прямо перед его носом появилась тяжелая глиняная кружка… больше похожая на вазу, если судить по объему. Кружка была наполнена до краев пивом, пенная шапка медленно сползала с темного глиняного бока. Весить такая кружка должна была не меньше, чем меч. Сейчас ее держала тонкая, на вид хрупкая девичья рука. И не дрожала.

— Он знает, — буднично сообщил Легран.

— Я так и поняла, — фыркнула Синтия. — Удивительно, что никто другой не догадался. Увидел клыки или обратил внимание, как я дралась?

— Второе.

— Хм… так что, будет молчать сам или… э-э… поневоле?

Любой нормальный человек, хотя бы немного слышавший о вампирах, при таких словах побледнел бы, а то и намочил штаны. Но Штыря вообще трудно было запугать, к тому же он видел смеющиеся глаза вампирочки и понимал, что слова эти — не более чем шутка.

— Обещал молчать, — усмехнулся Шенк.

— Да? Ну посмотрим, посмотрим… Тебя ищет командор, просил прибыть срочно.

На этот раз многие стулья в знакомых уже палатах, где на всю стену раскинулась подробная карта Орхаена, пустовали. Да и карта утратила свою точность: почти все здания, что располагались внутри внешней стены, сгорели, оба моста были разрушены, от Северного порта остались одни головешки. Южный порт уцелел — если можно так сказать… Большинство зданий там были построены из камня, а потому прогорели лишь крыши и перекрытия, и теперь от бывших складов, караулки и помещения, где сидели клерки, принимавшие плату за пользование пирсами, остались лишь закопченные стены.

Он быстро обежал взглядом собравшихся. Гэл Кандис не вышел живым из схватки у цепных башен, до последнего вместе с горсткой латников прикрывая отход беззащитных перед озверевшими мингами стрелков. Они пали там все, до единого человека, — и теперь младшему командору уже не придется выслушивать нотации Себрасса о месте командира на поле боя.

Ополченцы Таллия Дорвата стояли рядом с «Волкодавами» Шенка и, так же как и «волкодавы», приняли на себя удар прорвавшихся сквозь бреши в стене имперцев. Таллий выжил… но вряд ли когда-либо возьмет в руки меч. Изрубленного, залитого кровью, потерявшего правую руку по локоть, его притащили в Замок, даже не надеясь, что молодой — лет на пять моложе Леграна — рыцарь выживет. Для солдата нет большего позора, чем оставить на поле боя знамя или тело своего командира. Они вытащили его — но сами полегли почти все, лишь полсотни воинов сумели перебраться через реку и укрыться за стенами Малого Орхаена.

Недоставало еще нескольких… кое-кого он знал по именам, других — только в лицо. Шенк слышал, что одному из ветеранов, правой руке командора, особенно не повезло — еще утром он был жив и здоров, расставляя на стенах людей в ожидании штурма. Нелепая смерть — валун, выпущенный из катапульты, ударил в стену почти у самых бойниц, каменным обломком командора Белга сбросило со стены… стена была высокой, никто бы не пережил такого падения.

Себрасс коротко кивнул, жестом указал Шенку на свободный стул. Язвительно заметил:

— Наш дорогой темплар, как всегда, приходит последним. Итак, повторю специально для тех, кто не привык быстро двигаться. Я считаю, что сегодняшний день и, вероятно, завтрашний минги потратят на попытку разбить стены Замка.

Шенк мысленно поздравил себя — его мнение полностью совпадало с мнением командора.

— Катапульты бьют в основном отсюда и отсюда. — Командор ткнул кончиком кинжала в карту, отмечая позиции осадных машин возле западных и восточных ворот Большого Орхаена. — Пока город горит, минги вынуждены держаться площадей… Наибольшую опасность представляют те, что стоят на площади у восточных ворот.

— Почему? — вырвалось у Шенка помимо воли. Он и вправду не понимал, какую пользу мингам может принести разрушение восточной стены, вплотную подходящей к реке, Другое дело западная, где и были в последние дни самые напряженные бои, где находились ворота.

— Резонный вопрос… стены, что выходят на реку, гораздо слабее, они уже начинают крошиться, идут трещинами. Если стена рухнет, то минги смогут атаковать через реку, у них достаточно плотов, чтобы собрать не один — три моста. Поэтому этой ночью необходимо все катапульты сжечь. Те, что стоят у восточных ворот, — любой ценой. Остальные… если получится. Подземный ход проходит под рекой и поднимается на поверхность в одном из домов… ясно, что теперь там пожарище, люк наверняка придавило обгорелыми балками, но, возможно, нам все же повезет. Это для тех, кто пойдет к восточным воротам… у них будет шанс подобраться к катапультам почти вплотную. Легран… из твоих людей отбери два… нет, три десятка. Запомни, только тех, кто сам вызовется.

Некоторое время он молчал, затем заговорил снова, только сейчас в его голосе звучала настоящая боль:

— Вернуться им не удастся. Мне бы не хотелось заваливать тоннель, он может еще пригодиться… Поэтому, как подожгут катапульты, путь смешаются с мингами… у нас достаточно их одежды и брони. Те, кто уцелеет, могут попробовать пройти сквозь имперский лагерь, укрыться в лесах…

— Я готов…

— Ты останешься в крепости, — устало бросил Себрасс, но в голосе звенела сталь. — Ты соберешь людей, объяснишь им задание… проследишь, чтобы они выступили, как стемнеет. И не более, ясно?

— Да, командор, — потупился Легран.

Ему было бы куда легче пойти самому и умереть там, среди мингов, чем посылать людей на верную смерть, оставаясь в относительной безопасности. Хотя есть ли тут вообще безопасное место? Сколько еще продержится Орхаен? Декту, от силы две. Потом стены падут, еще некоторое время будет сопротивляться донжон, а затем защитников постигнет участь тех, кто не успел покинуть город, чтобы спрятаться в Замке. И участь эта такова, что лучше смерть на стенах, от меча или стрелы. Минги пришли в эти земли не за пленными…

— Сотник Лорш, твоим ребятам задача выпадет потруднее… Ворота открывать не будем, им придется спуститься со стен на веревках. Затем пристройтесь неподалеку от катапульт, ждите сигнала. Если «Волкодавам» удастся зажечь катапульты у восточных ворот, неизбежно поднимется суматоха. Тогда пусть действуют… Веревки останутся на стенах, кто сумеет… сможет вернуться.

Добровольцев вызвалось чуть ли не втрое больше, чем было нужно. Шенк смотрел на этих людей с удивлением и непониманием. Ладно он… век темплара недолог, да и сам не мечтал умереть в дряхлости, в теплой постели, окруженный внуками. Каждому свое… И этим вчера еще мирным поселянам надо бы всей душой жаждать уцелеть. Вернуться к своим полям и огородам, к мирной охоте, к рыбацким сетям. К жене и детишкам, коих у каждого не по одному. Так ведь нет — рвутся на верную смерть, поглядывая друг на друга с яростью, чуть ли не в бороду соседу готовы вцепиться за сомнительную честь принять участие в ночной вылазке, где путь — лишь в один конец. И если бы не понимали, если бы думали, что затея сия — лишь молодецкая забава, дабы напакостить мингам. Но Шенк постарался объяснить… сначала просто объяснял, затем начал запугивать. Тщетно — добровольцев от этого лишь прибавилось. Даже Штырь, тяжело опираясь на копье, приковылял из своей палаты и попытался доказать, что твердо стоит на ногах и вполне способен управиться с секирой. В толпе раздались смешки, кто-то даже толкнул бывшего разбойника — мол, раненого и ветром повалит. Тот пошатнулся, заехал шутнику в зубы… Шутник осклабился без обиды, вытер рукавом кровь из рассеченной губы и заорал, что он-де неправедно обиженный, а потому имеет право первым записаться в поджигатели.

Солнце еще стояло довольно высоко, когда катапульты прекратили обстрел. Все настолько привыкли к грохоту бьющихся о стены камней, что начали лихорадочно озираться, в глазах появилась настороженность, даже испуг.

— Что это минги затевают? — задал Шенк риторический вопрос. Слова произносил уже на бегу, хотя бегать в броне — занятие не для слабых.

Почти все, кто не спал, сменившись с поста, через считанные мгновения оказались на стенах. Солдаты стояли в три ряда, яблоку было упасть некуда… метни сейчас какая катапульта камень — собьет со стены десяток, а то и два.

Все глазели на мингский лагерь, едва различимый в дыму. Там происходило какое-то шевеление, будто огромное одеяло, укрывшее землю, заволновалось, задвигалось…

— А ну, живо убрались со стены! — орали терцы, прогоняя тех, кому было место внизу. — Топи смолу! Камни, камни давай! Сейчас на штурм пойдут!

Лишние воины бросились вниз — когда на стене такая суета, недолго и вниз свалиться, костей не соберешь. Веревки опять потащили наверх корзины с булыжниками — хоть и много их уже на гребне стены, да ни один валун лишним не будет. Лучше разбить врагу голову камнем, чем довести дело до рукопашной. Мальчишки сновали меж воинами, разнося связки стрел, ярче взметнулось пламя под котлами со смолой — раньше лишь теплилось, дабы густая черная гадость не застыла, а сейчас смола забурлила, пошла пускать пузыри, распространяя вокруг отвратительный смрад.

Катапульты швырнули камни — небольшие, с кулак, зато много. Шевелящаяся масса мингов задвигалась быстрее.

— Смотрите! — вдруг совсем по-девчачьи взвизгнула Синтия. — Они… они уходят!

И верно — порыв ветра, жалкий, слабенький, на миг разогнал завесу дыма, и стало видно, что толпы мингов, казавшиеся с такого расстояния не больше жуков, поблескивающих железной скорлупой, покидают крепость, выдавливаясь сквозь прорехи в стене.

— Что-то они задумали… — подозрительно пробасил широкоплечий воин с короткой седой бородой. Видно было, что борода несколько дней назад была ухоженной, сейчас же больше походила на спутаное мочало, грязное и неряшливое.

Что бы ни задумали минги, они сделали все, чтобы сбить защитников Замка с толку. Не прошло и часа, как даже самые зоркие перестали видеть хотя бы одного живого воина там, внизу. И ни одного ответного выстрела — хотя бы чтобы остудить разошедшихся орденцев, что без устали крутили вороты катапульт, посылая снаряды уже вслепую — вдаль, за стены, в надежде зацепить хоть кого-нибудь.

Воздух был неподвижен… черные облака застилали обзор, заходящее солнце окрасило гарь в страшный, напоенный угрозой багровый цвет. Люди на стенах до рези в запорошенных пеплом глазах вглядывались во все сгущающийся сумрак, надеясь и страшась увидеть движущиеся к стенам отряды штурмовиков. Но внизу, у подножия бастионов, было тихо… лишь иногда слышался стон раненых — не всем из участников утреннего штурма повезло умереть сразу. Их не добивали — вопли и стоны служили напоминанием остальным, что штурм крепости — не развлечение. А ежели кто из мингов пытался вытащить раненых, то зачастую и сам присоединялся к стонущим, получив стрелу в живот — арбалетчики на стенах не дремали.

Ночь уже полностью вступила в свои права, когда у подножия стен стражи заметили движение. К воротам шел конь — шатаясь, медленно переставляя ноги. На его спине, почти вываливаясь из седла, полулежал всадник. Его было довольно хорошо видно — кое-где пожары еще не погасли и заливали подножия привратных башен красными отблесками. Арбалетчики, засевшие в машикулях и меж зубцов крепостной стены, были снизу невидимы. Они могли бы в считанные мгновения превратить одинокого всадника в ежа, а его коня — в дикобраза, но руки, державшие арбалеты, не прикасались к спускам. Один человек — не угроза, даже будь он величайшим воином. А этот к тому же вот-вот грохнется на усыпанную телами землю.

Раздался звон неизвестно каким чудом уцелевшего во время штурмов привратного колокола. Человек дергал и дергал веревку колокола, с последним ударом все же сполз с седла и рухнул под копыта коню. Тот стоял растопырив ноги и опустив голову, и если сейчас кто-нибудь хлопнул бы измученную скотину по крупу, конь тут же завалился бы набок, расплющив покинувшего седло всадника.

Сверху, со стены, упала длинная веревка с петлей на конце. Затем послышался насмешливый голос:

— Эй, гость незваный! Цепляйся за лестницу.

Человек медленно повернулся лицом к черному небу, затем кое-как встал на колени, поднялся, шатаясь и держась обеими руками за надежный камень.

— Какая ж это, к демонам, лестница… — прохрипел он вполголоса.

Но наверху услышали, может, потому, что все, кто находился теперь на стенах, затаили дыхание.

— Лестница — это то, что ведет вверх, — резонно заметил тот же насмешливый голос. — Так ли уж важно, будешь ли ты перебирать ногами или я — руками? Обвяжи вокруг пояса, дурень!

Не решаясь отвести одну из рук от устойчивой стены, человек другой рукой кое-как накинул на себя веревочную петлю.

— Тащите! — просипел он.

— Не выпадешь? — ехидно поинтересовался невидимый шутник.

— Ну же!

Веревка натянулась, медленно поползла вверх. Конь проводил всадника задумчивым и печальным взглядом — наверное, задумчивым и, наверное, печальным, ибо со стены разглядеть выражение глаз заморенного скакуна было невозможно, — а затем все же завалился набок, именно туда, где не так давно этот всадник лежал. Над стеной пронесся гул голосов, в которых слышалось уважение — лошадь держалась до последнего.

Себрасс резким движением руки вскрыл письмо, обломки сургучной печати посыпались на пол. Гонец без сил лежал в кресле, прилагая отчаянные усилия, дабы держать глаза открытыми. Он только что влил в себя здоровенную кружку отвара, что приготовила носатая карга, державшаяся среди старших офицеров Ордена как равная. Отвар подействовал сразу, пожалуй, гонец смог бы даже встать, не рискуя тут же повалиться на пол,.. а глаза все равно слипались. Он провел в седле почти двое суток, загнал троих коней… четвертый оказался сильнее, довез его до места назначения и пал лишь тогда, когда исполнил свой долг.

— Как вы прошли через лагерь мингов? — спросил кто-то из командоров, пока Себрасс читал сообщение.

Гонец и сам не знал, как произошло, что он здесь и жив. Их было трое, он выезжал последним, и хотя гнал коня без жалости, другие были столь же быстры, столь же неутомимы. Они должны были опередить его по меньшей мере на полдня, а то и на день — но он добрался до цели первым.

Мингский лагерь встретил его брошенными повозками, несколькими оставленными шатрами, почти погасшими кострами… Горели, выбрасывая вверх клубы копоти, полтора десятка катапульт, чуть дальше полыхала пара требучетов — вернее, то, что от них осталось. Кто-то снял с осадных машин все железные части — дерево легко заменить, но вороты, массивные скобы, железные стяжки и прочее добро требует руки мастера, не каждый кузнец может изготовить нужную снасть.

— Там… никого нет. — Голос уже не перебивался хрипом, но был еще слаб. — Лагерь пуст.

— Вот именно, господа. — Гулкий голос Себрасса отражался от стен, казалось, закачались даже массивные бронзовые подсвечники. — Лагерь пуст! Империя отступает.

— Отступает?

— Почему?

Голоса слышались со всех сторон — удивленные, обрадованные. Офицеры переглядывались, на усталых лицах появились улыбки. Себрасс выдержал паузу, дождался, пока все взгляды обратятся на него, затем провозгласил:

— Арделла объявила войну Кейте. Кейтианцы спешно отводят свои войска от границ, оставляя лишь незначительные гарнизоны в крепостях. Полки Ордена в настоящий момент движутся к Орхаену, будут здесь через пять дней. Империя вынуждена выводить свои корпуса, иначе они окажутся отрезанными от своей территории и попадут в клещи. — Он сделал долгую паузу, затем провозгласил торжественно и патетично: — Это победа, господа!

Лес встретил их восхитительной тишиной, от которой Шенк успел отвыкнуть. Кони мерно цокали копытами по тракту, вздымая облачка пыли. Свежий утренний воздух вливался в легкие, как молодое вино, пьяня и даруя силы. Первый день десятой декты сезона садов^[7]… солнце еще палит, но здесь, под сенью старых деревьев, уже чувствуется, что жар светила начинает терять силу, медленно, нехотя уступая очередь холоду. До настоящих холодов еще далеко, очень далеко — и все же они придут, а пока лишь дразнятся издали, напоминают о себе.

Изящная лошадка Синтии шла рядом. В отличие от наслаждающегося неспешной поездкой темплара она уже два дня была мрачной, раздраженной. С Шенком разговаривала сквозь зубы, а то и вовсе предпочитая отмалчиваться. Зелья вершителя Унтаро без дела болтались в сумке у седла, сейчас Синтия выглядела так, как и должен выглядеть вампир, — белая кожа, выступающие над губой клыки, глаза, чей жаркий огненный блеск был прекрасно виден в тени, отбрасываемой деревьями.

Немногие встречные наверняка впали бы в ступор от ужаса, но девушка все же накидывала капюшон, едва заметив впереди людей.

— Никак не могу понять, зачем сам Великий Магистр желает меня видеть? — Темплар уже смирился с мыслью, что его спутница на что-то обиделась и разговаривать с ним не желает, потому довольствовался беседой с самим собой. — В письме содержался приказ незамедлительно прибыть в Цитадель, но больше ни слова. Я знаю… кто я такой, чтобы Великий Магистр снизошел до объяснений, и все же не понимаю. Война закончилась, минги бегут…

— Отступают… — раздраженно буркнула Синтия.

— Отступают, — не стал спорить Шенк. — Сейчас самое подходящее время гнать их, бить в спину, чтобы дорогу на нашу землю забыли на века. И я хотел бы быть там, среди моих солдат…

— Твоих? — фыркнула вампирочка. — Из тебя полководец, как из меня…

— Ну, ты, наверное, права, — беззлобно ответил он, радуясь уже тому, что она вообще говорит с ним. Шенк пытался понять, чем обидел девушку, не раз задавал ей этот вопрос, но ответа так и не дождался. — С другой стороны, — продолжал он размышлять вслух, — раз Великий Магистр настаивает на моем присутствии, значит, этому есть веские основания.

Кусты впереди затрещали, на дорогу вышли трое. По всей видимости, имперцы-дезертиры, решившие, что на вольных хлебах сыщут себе лучшей доли. На двоих была обычная мингская форма, натянутая поверх доспехов, третий был в простой кольчуге, которую мог носить и минг, и служитель Ордена, и даже достаточно удачливый разбойник. Только вот обычные разбойники имперскую форму не надели бы ни за какие блага — сейчас не было, пожалуй, на всей территории Ордена более опасного одеяния.

В руках люди, выглядящие весьма сильными и умелыми, Держали оружие — меч, топор… у того, что в кольчуге, был страшный чекан, созданный, чтобы пробивать самые прочные Рыцарские доспехи. Даже кованая нагрудная пластина, способная остановить арбалетный болт, если не в упор выпущенный, не выдержала бы мастерского удара чеканом.

— Слышь, человек проезжий! — пробасил первый, здоровенный бугай поперек себя шире. Его говор сразу же выдавал минга, акцент был ужасен. — Придержи коня-то. Дорога тут платная, давай раскошеливайся!

Шенк с тоской подумал о доспехах, что сложены во вьюке на заводной лошади. На нем была только легкая полотняная рубаха, простая, из обычной дешевой ткани. Эта одежда куда лучше подходила для путешествия, чем латы. Мысленно пообещал себе, что ежели выберется из этой переделки живым, до самой Цитадели не вылезет из железа.

Рядом раздалось злобное шипение. Вожак тоже услышал, вгляделся… под тенью, отбрасываемой капюшоном, лица не рассмотреть, но изящную фигурку не очень-то скроешь балахоном.

— Никак девка, — осклабился он, демонстрируя выбитые через один зубы, кривые и желтые. — Ты, мужик, не трясись, тебя не тронем… За проезд заплатишь и топай дальше. На своих двоих, ясное дело. А девка с нами останется, молодая, смотрю, горячая. Такой настоящие мужики нужны, да не один.

Темплар ухватился за меч. О, проклятие Арианис, ну почему на нем нет хотя бы кольчуги… Он не сомневался в своей способности справиться с этими тремя ублюдками, но когда тело не защищено железом, стоит пропустить всего один удар, даже скользящий, — и бой можно считать законченным.

Его движение не осталось незамеченным. Главарь сунул в рот два грязных пальца, оглушительно свистнул. Затрещали кусты позади — Шенк затравленно оглянулся, выругался, увидев, как на дорогу выходят еще четверо. Все в кольчугах, пусть и плохоньких, из крупных, с ладонь, колец. Такие кольчужки разве от меча малость защитят, а стрелу пропустят и не заметят. Один из новоприбывших держал в руке седельный арбалет мингской кавалерии, легкий, но от этого не менее смертоносный, другой поигрывал метательным ножом.

— Ты не из простых, сразу видно, — рассуждал главарь, явно наслаждаясь затравленным выражением глаз Шенка и чувством собственной силы и безнаказанности. — Такие, как ты, с пустым кошелем в дорогу не пускаются. Ну… чего расселся на моем коне? Слазь да дуй отсель, пока мы добрые.

Имперцы, стоявшие по бокам от вожака, угодливо заржали. Шенк тяжело вздохнул, понимая, что его путь на этом прервется. Вдвоем против семи… и дело даже не в том, что не справятся, Синтия положит и два десятка, не успев толком устать. Просто промахнуться из арбалета с десяти шагов сможет разве что ребенок, только что от груди отнятый. А эти — звери битые, оружие держат умело и в ход его пустят не задумываясь. Даже сделай он глупость, попытайся бросить коня и уйти — ударят в спину, просто так, смеха ради. Значит, надо умереть достойно.

Внезапно что-то большое, стремительное пронеслось мимо, коснулось на мгновение вожака и исчезло меж деревьев.

Главарь стоял остолбенев, словно не желая верить увиденному. Стоял, не делая никакого движения, даже глаза под косматыми, насупленными бровями, казалось, застыли, упрямо глядя в одну точку. Затем что-то упало в дорожную пыль… Шенк бросил короткий взгляд — железная пластина. Кажется, только что она была частью нагрудника.

Живот, освобожденный от металла, вел себя странно, двигаясь, словно живой. Он становился шире, будто человек только что плотно поел, затем еще шире. Надетая под броню толстая, в три слоя, рубаха стремительно темнела посередине… Вот края длинного, в несколько ладоней, разреза разошлись в стороны, не выдержав давления изнутри, сизый, отвратительный на вид комок вывалился из раны, тяжело плюхнулся на землю. А затем упал и сам вожак — как и стоял, не согнувшись, не сломавшись в поясе, — словно столб, мордой вперед.

Позади раздался отчаянный вопль, в котором смешался ужас, осознание неминуемой смерти, мольбы о спасении… Темплар даже не стал оборачиваться, догадался, что увидит, — выхватил из ножен меч, одновременно посылая коня вперед. Умное животное рванулось, в мгновение ока оказавшись рядом с оторопевшими, ничего не соображавшими бандитами, все еще даже не поднявшими оружие. Сверкающая полоса стали с шипением рассекла воздух, у одного из разбойников тут же выросла вторая голова… Вернее, это первая развалилась на две части, каждой досталась половина лица.

Шенк тут же занес меч снова — уцелевший оказался быстрее, чем остальные, успел вскинуть клевец, меч завяз в толстой рукояти… Бандит умело рванул в сторону, рукоять меча вывернуло из ладони Темплара — да тот и не особо противился, сразу разжав пальцы и нанося удар кинжалом, зажатым в левом кулаке.

Тонкое, длинное трехгранное лезвие вошло бандиту точно в глаз, поразив мозг, — и тут же легко выскользнуло назад. Тело еще не знало, что умерло, оно двигалось, отбрасывая в сторону меч Леграна, занося молот над головой… Потом и до мышц наконец дошло, что жизнь завершена… с глухим стуком клевец выпал из рук, и уже окончательно мертвый грабитель завалился на спину.

Темплар обернулся. Из тех, что были позади, уцелели двое. Или, скорее, один — поскольку второй сидел в пыли, тупо разглядывая остаток то ли оторванной, то ли отсеченной в локте руки — сама рука лежала рядом, все еще обхватывая пальцами ложе арбалета. Из разорванных жил хлестала кровь, лицо минга стремительно бледнело — а он продолжал все так же сверлить взглядом обрубок и лишь тихо покачивался.

Последний отчаянно отмахивался мечом от Синтии, абсолютно голой, зато с бешеной скоростью вращающей обеими руками легкие смертоносные клинки. Разумеется, ему не удавалось даже зацепить вампирочку, да он и не старался, изо всех сил зажмурившись, дабы не видеть оскаленных клыков и налитых кровью глаз. А впавшая в бешенство Синтия — ну какая же молодая и красивая женщина потерпит, если ее вот так нагло пообещают изнасиловать грубые, немытые уж добрую декту скоты? — секла мечами воздух, доставая обезумевшего от ужаса минга то в одном, то в другом месте. С того уже свалились штаны, кольчуга рассыпалась на несколько кольчатых лоскутов, и теперь вампирочка самозабвенно срезала с бандита остатки стеганой подкольчужной куртки — местами вместе с изрядными лоскутами его собственной шкуры.

— Син, хватит! — устало бросил темплар, зная, что она услышит. Конечно, эти подонки заслужили смерть… но стоит ли мучить? Убить — и все, пусть их душа проваливается к демонам, где ей и место.

— Как скажешь! — Ее клинок со свистом рассек воздух, она отскочила, небрежным жестом стряхнула с лезвия красные капельки. Бандит несколько мгновений стоял, словно не веря в свое спасение, затем дернулся было бежать — и тело побежало. Только голова осталась на месте, зависнув в воздухе, а потом упав на дорогу и откатившись к обочине. Тело сделало еще пару шагов и тоже тяжело рухнуло в пыль.

Стоянка дезертиров обнаружилась сразу за кустами — небольшая палатка, видать, для главаря, остальные спали, завернувшись в свои потрепанные плащи. Три неказистые, заморенные лошадки, не иначе как уведенные со двора совершеннейшего бедняка. Возьми таких даже под поклажу — в первой же деревеньке засмеют, задразнят.

Когда Синтия увидела лошадей, по ее телу пробежала короткая дрожь, заметная даже под уже накинутым балахоном. От остальной одежды девушки остались лишь клочья, превращение в летучую мышь для обычной ткани не проходит даром. Шенк вдруг поймал себя на том, что чувствует сожаление, глядя, как ладная фигурка скрывается под мешковатым одеянием.

— Уйди… — вдруг попросила она, и голос зазвучал жалобно, моляще. — Прошу, уйди… ненадолго… прошу…

Он вдруг понял — и лицо залила краска стыда. Ведь знал же, знал, что ей это необходимо. О, Свет, сколько же она держится, которую уж декту? Дрю говорил, что вампир способен выдержать Жажду три или четыре декты. Взрослый, полный сил, опытный вампир… а сколько терпит она? Он почувствовал, как по коже пробежал холодок. Семь дект с небольшим… сколько же силы и сколько верности в этой девочке, давшей на свою голову клятву и теперь готовой положить жизнь, дабы ее исполнить.

Он поспешно вышел на дорогу. Позади, из-за кустов, донеслось испуганное ржание, тут же затихшее. Обычно вампирам, чтобы получить доступ к крови, не нужно применять силу… Очарование, как называют это свойство в книгах, сродни магии — жертва сама подставит шею. Но сейчас Синтия была неимоверно голодна, она просто не смогла сдержаться и бросилась на ближайшую лошадку… ладно, если сбросила балахон, другой одежды нет, а ехать дальше в заляпанном кровью одеянии — не лучшая идея.

И все же… бедная, несчастная вампирочка. Вокруг — море крови, она рубила, колола и резала, но ни на шаг, ни на полшага не отступила от данного ему обещания. А ведь и он обещал не давать ее в обиду — и ведь даже не вспомнил о словах маленького фаталя. До сего момента… О, Свет, как же стыдно…

Он все еще занимался самобичеванием, когда из кустов медленно вышла Синтия. Вид у нее был еще тот… Глаза осоловели, веки отчаянно пытались опуститься, и сама она двигалась медленно, лениво, с трудом переставляя ноги. Как и любой человек, съевший втрое больше, чем нужно для утоления голода.

Девушка посмотрела сквозь темплара, двинулась, пошатываясь, к своей лошади. Когда всадница внезапно превратилась в летучую мышь, несчастное животное чуть с ума не сошло от ужаса, но теперь постепенно успокоилось, хотя и поглядывало на свою маленькую хозяйку с явной опаской. Вампирочка ухватилась за луку седла, сделала слабую и безуспешную попытку взгромоздиться на лошадь, затем прижалась к теплому боку, переводя дух.

— Синтия, — осторожно произнес Шенк, — я предлагаю заночевать здесь. Кострище уже есть, дымится… сейчас разожжем огонь, отдохнем… Хорошо? А я свежего мяса поджарю.

Она бросила на него взгляд, преисполненный такой детской благодарности, что он снова зарделся и резко отвернулся, прекрасно понимая, что его алые от стыда уши видны и со спины. Рванулся сквозь кусты — две уцелевшие лошадки отпрыгнули от него, как от демона, третьей уженичего не было страшно, она лежала пластом, и только копыта чуть заметно подрагивали. Темплар достал нож — не тонкий стилет, а обычный охотничий нож, без которого в лес не пойдет не то что мужик, а и дите постарше. И принялся раздеваться — не у одной Синтии запас одежды исчерпывался лишь тем, что надето.

— Синтия, проснись! — Шенк повысил голос, но вампирочка лишь что-то промычала и повернулась к нему спиной.

Ему так и не удалось заставить девушку избрать для ночлега другую комнату, несмотря на то, что свободных помещений в гостинице хватало. Время сейчас не то, чтобы быть в дороге, все на полях, собирают урожай. К тому же мужиков в деревнях не хватает, многие ушли воевать и еще не вернулись. Пусть основная часть мингской армии спешно уходила за прежние рубежи, но оставались и те, кому хотелось напоследок пограбить, дабы не возвращаться в родные пенаты с пустыми карманами. Эти отряды — иногда в десяток, а иногда и в несколько сотен мечей — старательно вылавливала орденская кавалерия, верша короткий и, как правило, безжалостный суд.

Но орденские земли большие, а потому и торговым караванам пока выходить на большую дорогу было опасно. И пустовали гостиницы, где хозяева были 'рады любому путнику, платил ли он медными «осами» или полновесными золотыми «орлами». Впрочем, последним были куда, более рады.

Молодая вампирочка категорически заявила, что ночевать будет в одной комнате с темпларом, чем вызвала понимающую и многозначительную ухмылку хозяина, звероватого на вид мужика, которому куда более подошел бы не нож для разделки мяса, а топор, коим разделывают иную, двуногую, дичь. Спорить с ней означало, помимо полной безнадежности этого занятия, устроить для немногочисленных посетителей, услаждающих себя дешевым пивом, бесплатное развлечение. Бродячим циркачом Шенк себя не считал, а потому решил не связываться, смирившись с неизбежным.

Только вот сторож из Синтии оказался никакой… все еще не отошедшая от сытной, хотя и отвратительной, с точки зрения любого верующего в истинный Свет, трапезы, она тут же заснула как убитая. И даже теперь, по прошествии ночи, девушка явно не желала открывать глаза. Да и накануне, пока ехали сюда, почти весь день продремала в седле, чудом ни разу не свалившись под копыта собственной лошади.

— Син, я пойду пройдусь по лавкам… — Он сделал паузу и веско добавил с ноткой притворной угрозы: — Один, слышишь?

— Угу…

То ли это было ответом, то ли просто очередным мычанием, мол, «оставь меня в покое», но Шенк решил, что девушке и в самом деле надо отдохнуть. Дорвавшись после невероятно долгого поста до крови, она выпила столько, что хватило бы четверым вампирам, и сейчас маялась от обжорства. Брюхо человека добра не помнит, сколько бы ни съел, назавтра опять почувствуешь голод — но вампиры способны поститься целыми дектами… зато и тяжесть после не в меру обильной трапезы у них держится куда дольше.

Повинуясь внезапному порыву, он поправил на ней сбившееся одеяло, а затем вышел, аккуратно прикрыв за собой Дверь.

Его конь потерял подкову, но хозяин гостиницы, завороженный блеском увесистой золотой монеты, еще с вечера пообещал послать сынишку отвести коня в кузницу, с хитрым видом заявив, что с кузнецом-де рассчитается сам, а цену подковы и работы включит в счет. Шенк отнесся к этому заявлению спокойно, хотя и прекрасно понимал, что цена за железку и пяток правильно вбитых гвоздей вырастет вдвое.

Ему требовалось сейчас нечто иное… хотя он и сомневался, что в этой дыре сможет найти нужный товар. Одежду для Синтии купил быстро — девушка, нарушая все мыслимые законы поведения нормальной женщины, к нарядам относилась с ярко выраженным пренебрежением, предпочитая красивому удобное. Одежка была на вид неказистая, но стоило провести по ткани и коже ладонью, чтобы понять, почему за простенькую курточку запрашивают столько, сколько и за роскошное, по местным меркам, платье, усыпанное речным жемчугом. Хозяин лавки знал толк в своем товаре и цену не сбавил ни на «осу»… а может, просто видел, что молодой господин, непонятно на кой ляд напяливший с утра пораньше кольчугу и тяжелый меч, торгуется без особой охоты, просто потому, что так принято.

Курточка, узкие штаны из мягчайшей кожи, удобные для верховой езды, теплый дорожный плащ с капюшоном — в таком, завернувшись, можно спать без шалаша или палатки, не замерзнешь ни в лесу, ни в поле. Высокие сапожки с толстой подошвой, да еще подбитые крошечными подковками, — сносу не будет. Интересно, хозяин решил, что благородный путник умыкнул послушницу из какого-то монастыря, дабы продолжать свой путь вдвоем да во грехе? Вполне возможно… Синтия вошла в гостиницу в балахоне, перепоясанном веревкой на осиной талии, босая, да еще и с несчастным, невыспавшимся выражением лица. Точно… подумал, что уж какую ночь не дает девчонке вздремнуть.

Шенк усмехнулся этим мыслям… и порадовался, что мир между ним и Синтией снова восстановлен. Опять пошли в дело эликсиры Унтаро, кожа девушки приобрела вполне человеческий оттенок, клыки спрятались, из глаз исчез демонический огонь. По людским меркам она была завораживающе красива, а потому предположения хозяина были понятны — мало кто из мужчин смог бы устоять перед очарованием этой юной прелестницы.

А сейчас красотка дрыхла без задних ног, в то время как он шатался по селу в поисках обновок.

То, что искал для себя, пока не нашел, хотя осмотрел уже несколько лавок — невероятно много для такой деревни. Но, с другой стороны, рядом проезжий тракт, в иное время людей бывает много, вон и гостиниц целых две, да и храм Сиксты в образцовом порядке, недавно выбелен, и дорожка к нему выложена камнем. Кто бы за храмом ни присматривал, дело свое не только знает, но и любит.

Темплар толкнул дверь, входя в очередную и последнюю лавчонку. Здесь было побогаче, чем в других, товар подороже и качеством неплох. Глаза обежали полки, заваленные всяким добром… в основном тем, что пригодится здесь же — косы и серпы, ткани, одежка, рассчитанная на тех, у кого в кошеле водятся серебряные децины с выбитым на лицевой стороне филином. Посуда — и не только глиняная, а и оловянная, стеклянная и даже пара серебряных чаш. Оружие — какая ж лавка обойдется без него… Кистени и топоры, сделанные явно местными косорукими умельцами, мечи чуть получше — товар редкий, среди пахарей да охотников кто же его купит? Это — для проезжих, а те за что попало деньги отдавать не станут. На стене висит кольчуга — то ли для продажи, то ли так, для одной красоты. Звенья блестят от масла, начищены — ни пятнышка ржавчины. Связки стрел — охотничьих, боевых…

В углу разложена конская упряжь — хомуты, седла… Но это добро Шенка интересовало мало. Он двинулся к хозяину — или слуге, кто их разберет, — выбежавшему навстречу. Куда проще сразу спросить, чем копаться в куче барахла. Это женщинам дай волю — полдня из лавки не выйдут, пока все не перещупают да не перемеряют.

— Что угодно господину? — Человек поклонился, не низко, не мало, в общем, ровно так, как следовало. Значит, все же его лавка, слуга кланялся бы иначе, а этот знает себе цену. — Есть оружие… не это, что на виду, а настоящее. Найдется и седло, достойное благородного коня.

— Мне нужен плащ…

— И господин пришел туда, куда следовало! — осклабился хозяин. — Есть плащи дорожные, подбитые мехом, а то чистым пухом… В таком не замерзнешь и на снегу.

Похоже, его нисколько не смущал тот факт, что до первого снега было как до Кейты пешком.

— Есть праздничные, из истинного арделлитского шелка!

Мысленно Шенк позволил себе усомниться. Шелк, привезенный из Арделлы, стоил столько, что за цену такого плаща можно было, пожалуй, купить всю эту деревеньку. Вместе с бабами и мужиками. А вот подделок хватало — где есть спрос, всегда найдутся и умельцы.

— Мне нужен плащ из тонкой шерсти. Красного цвета.

Хозяин замер на полуслове, внимательно вглядевшись в посетителя. Затем осторожно уточнил:

— Красного, значит… шерстяной красный плащ… можно сказать, алый, верно?

— Верно, — отрубил Шенк.

— Возможно, господин посмотрит вот это. — Хозяин развернул перед Леграном отменного качества темно-синий плащ. — К нему и пряжка прилагается, с синим стеклом. А что касается алого, господин… в Ордене не любят тех, кто носит алые плащи, не имея на то права. Господин не может не знать, что…

— Оставь, — махнул рукой Легран. — Я имею право на алый плащ… или ты считаешь, что я даже по лавкам должен ходить в темпларских доспехах?

Хозяин как-то сразу сник, голос стал любезнее, а спина чуть изогнулась, словно хотел отвесить поклон да так в том поклоне и остаться.

— Прости, рыцарь, не знал… есть у меня то, что тебе надо. Вот, посмотри…

Да, это было то, что Шенк искал. Не просто кусок ткани, выкрашенный в красный цвет. Это был настоящий плащ темплара, не новый, местами чиненный, но столь умело, что штопку сумел бы заметить лишь очень внимательный взгляд. Несомненно, вещь когда-то принадлежала одному из рыцарей Света; хозяин прав, мало кто в орденских землях рискнет без должных оснований нацепить на себя отличительный знак служителя Ордена.

— Откуда он у тебя?

— Давнее дело, — вздохнул хозяин, отводя глаза.

Допытываться Шенк не стал — мало ли какими путями попадают к торговцам те или иные вещи? Может статься и так, что прорехи на плаще не от сухих веток, а от острой стали…

— Сколько? — бросил он, заранее зная, что торговаться не станет. Вообще не станет… ради чего-то другого и уважил бы хозяина, кто ж из торговцев не любит саму торговлю, искусство, доступное каждому, но в совершенстве постигаемое не многими. Но торговаться ради символа, да еще, возможно, несущего в себе давно высохшие капли крови собрата, — это было по меньшей мере святотатством.

— Даром бери, — вдруг сказал хозяин, поднимая голову и встречаясь с темпларом взглядом. — Бери, темплар… Эта вещь досталась еще моему отцу, неправедно досталась, признаю. Не принесет счастья и достатка… а тебе —в самый раз. По праву…

— Благодарю, — тихо сказал Шенк, не желая спорить. Торговец ничего не ответил, отвернулся и ушел, даже не попрощавшись. Пожав плечами, Легран свернул плащ… а затем вновь развернул его и накинул на плечи. Выудил из кармана на поясе пряжку с эмблемой двуручного меча на фоне солнца и сколол алую ткань на плече. Сразу почувствовал себя увереннее — за последние годы привык к этому атрибуту звания темплара, без него чувствовал себя чуть ли не голым.

Выехали в полдень — не лучшее время отправляться в путь, но дорога пролегала большей частью в лесу, а там жара донимает не так уж и сильно. Синтия отчаянно зевала, все порывалась задремать в седле, и неминуемо свалилась бы прямо под копыта, но Шенк непрерывно одергивал ее, пытался отвлечь разговором, но ответом, как правило, было все то же душераздирающее зевание.

Хозяин гостиницы клялся, что до ближайшего села не более четырех часов медленным конским шагом, но когда деревья разошлись в стороны и показались первые домики, Шенк подумал, что прошло куда больше времени. Солнце вроде бы подтверждало истинность сказанного, еще не успело даже коснуться краем высоких деревьев… и все же этот небольшой участок пути показался очень долгим.

Отказавшись от ужина — признаться, он и не особо отличался изысками, — девушка, пошатываясь, поднялась в комнату (опять успела настоять на том, чтобы комнату дали одну на двоих) и рухнула на кровать. Уснула, кажется, еще в полете. Шенк мысленно дал себе страшную клятву, что такого обжорства больше не допустит — вот уж точно: лучше меньше, да чаще. Сам остался внизу, в небольшом закопченном зале, где собралось с десяток мужиков, проводивших вечер за добрым кувшином пива. Лениво ковырял запеченного с яблоками гуся, жесткого и приготовленного без души, краем уха прислушивался к разговорам. Говорили больше об обыденном… об урожае, что в этот год уродился на диво, словно в противовес разорительной войне. О местных сплетнях, представлявших интерес разве что для самих мужиков… да и те обсуждались с ленцой, сквозь зубы, просто потому, что пить в молчании не так приятно. Под неспешную беседу и ключевая вода пивом покажется, а в тишине, да еще, не дай Свет, в одиночестве, и дорогое вино кислятиной отдавать будет.

Внезапно послышалось знакомое имя… Шенк встал, подошел к столу, где сидели три человека на вид не бедные, одежка хоть и простая, но добротная, а на поясах висят не обычные ножи, а дорогие, с резными костяными рукоятками. Такой может позволить себе не каждый смерд.

— Простите, любезные… позволите присоединиться к вашей беседе?

Мужики неспешно, с чувством собственного достоинства, оглядели незваного гостя, выделив наброшенный поверх кольчуги алый плащ, затем один из них кивнул на свободное место у стола:

— Садись, алый… темпларам в наших местах завсегда рады.

Рыцарь опустился на скрипнувшую скамью, жестом подозвал слугу, потребовал пива на четверых. Тот обернулся мигом, опустив на стол четыре здоровенные, в один или два приема не осилить, глиняные кружки.

Отнекиваться никто не стал, кивнули благодарно, но с достоинством — мол, не подачку принимают, а угощение — и тут же уткнули носы в пенные шапки. Легран выждал подобающую паузу, затем осторожно поинтересовался:

— Простите, любезные… услышал ваш разговор. Признаться, услышал случайно, подслушивать и в мыслях не было. Вы сказали что-то о Цитадели да упомянули имя магистра Реффенберка. Я хорошо знаю магистра, не расскажете ли, какие новости пришли из Сайлы?

Мужики переглянулись — не потому что не хотелось рассказывать, а просто взглядами решая, кому говорить. Явно не простые селяне, те загомонили бы разом, перебивая друг друга, а то и стараясь взять верх за счет одного ора. Наконец заговорил самый немолодой, в ухоженной бороде уже немало было седины, да не той, что, бывает, приходит и в молодости, а настоящей, появляющейся лишь с годами.

— Новости плохие, темплар. Какие-то злодеи совершили подлое нападение на Цитадель. Убили нескольких стражей… золота не взяли, но, говорят, похитили самого Вершителя… Что диво — никто не видел ни как пришли, ни куда скрылись. Великий Магистр именным указом обещал сто золотых «филинов» тому, кто укажет доподлинно, какой дорогой скрылись злодеи, да пятьсот — ежели удастся задержать их, выручить Вершителя. Только золото то никому не достанется… уже декта, считай, прошла, а от похитителей — ни следа, ни вида.

Шенк нахмурился — новость была не просто плохой… Конечно, у каждого властителя есть доверенные люди, что сумеют пробраться куда угодно и исчезнуть, не оставив следов. Особо славились этим кейтианские асассины, слышал он и о мингских «ночных кошках», но и Орден не оставался в стороне, любой фаталь — тот же Дрю, к примеру умел немало. А раз остались трупы — значит, иного выхода не было. Сами лазутчики могли быть невидимыми, но старика непросто вывести из крепости так, чтобы не всполошить всю стражу. Особенно если старик любой ценой должен остаться жив.

И зачем им мог понадобиться старый библиотекарь, хотя и занимавший одну из верховных должностей в Ордене, но давно уже не имевший прежнего веса в принятии важных решений? Ответ напрашивался сам собой, и он был еще более неприятен — кто-то, Минг или Кейта, вознамерился добраться до тайн Ордена, которые лучше Вершителя Памяти знал разве что сам Великий Магистр. Ну, Борох еще, быть может. Кто мог возжелать заглянуть в тайны памяти старого магистра? Минг? Вряд ли… Император Явор Герат Седьмой куда больше верит в силу оружия и золота, чем в пыльные книги. Может, Кейта? Или Арделла? Последнее тоже сомнительно, слишком уж далеко от них до Ордена, доставить старика через многие тысячи лиг дело сложное, может и не перенести дороги. А выпытывать на месте — глядишь, упустят что-нибудь важное. С другой стороны, раз Арделла вступила в войну, значит, миссия Дрю удалась — а кто знает, как поведет себя основательно растревоженный муравейник? И какие у них претензии к Ордену?

В любом случае назревает что-то серьезное… Надо спешить, завтра Синтии предстоит провести в пути весь день, даже если для этого придется ее привязать к седлу.

Шенк задал еще несколько вопросов, больше из вежливости, ничего нового ему уже не сообщат. А затем и вовсе откланялся, напоследок заказав каждому еще по кружечке. Подозвал хозяина, объяснил подробно, какие припасы должны быть к заре уложены во вьюки, настоятельно предупредил, что ежели еда будет дрянной или, упаси Сикста, порченой, то он лично позаботится, чтобы у таверны появился новый владелец. Затем, вполне удовлетворенный обеспокоенной физиономией владельца нынешнего, уплатил за все вперед и, приказав разбудить себя на заре, поднялся в комнату.

И тут же оказался неприятно удивлен. Слова Синтии о том, что им-де с рыцарем следует дать одну комнату, были поняты именно так, как и должно было быть понято подобное заявление. Кровать была одна — огромная, широкая… на таком ложе любви даже охочие друг до друга молодожены, пожалуй, потерялись бы… и искали б до утра. Первой мыслью было выйти и потребовать иное помещение, благо пустующих хватало. Но он все еще чувствовал вину перед Синтией и понимал, что утром будет скандал. Или, что еще хуже, просто укоряющий взгляд и обиженное молчание. Пришлось Шенку подвинуть девушку, а самому пристроиться на краю.

Засыпал плохо — соседство вампирочки беспокоило, но еще больше беспокоила иная мысль: что рядом лежит молодая, здоровая, восхитительно красивая девица… несмотря на оттопыривающие пухлые губки клыки и бледную, не знающую загара кожу. Проведя с ней уже много времени, Легран перестал замечать эти признаки, повергшие бы кого другого в ступор от ужаса. И теперь он видел не отличительные черты вампира, а просто молодую черноволосую красавицу…

Постепенно усталость взяла свое, но и сон не принес облегчения — всю ночь его терзали кошмары, он кого-то рубил на куски, кто-то другой отвечал ему тем же… Пару раз Шенк распахивал глаза, чувствуя, как отчаянно колотится сердце о ребра, как капли холодного пота скатываются по вискам. Нормально заснуть смог уже далеко за полночь, ближе к утру.

А потом ворочающаяся во сне Синтия подползла к рыцарю, обняла его и утихомирилась, доверчиво прижавшись к мускулистому плечу. Ее тонкая нежная рука с длинными, как у благородной дамы, узкими ногтями чуть голубоватого цвета лежала на широкой груди рыцаря, а теплое дыхание щекотало ему ухо. И, выплыв из глубин сна от деликатного стука в дверь — хозяин отрабатывал полученную монету, — Шенк еще долго лежал неподвижно, боясь потревожить сон Синтии, а еще больше опасаясь нарушить это хрупкое, но такое волнительное соседство. А позже, проснувшись окончательно, устыдился своих мыслей — до чего дошел, уже радуется объятиям вампирки, — нарочито резко встал, затопал, зазвенел железом, словно наказывая себя за минутную слабость.

Сайла встретила их неприветливо. И дело было даже не в том, что небо хмурилось, а порывы неожиданно холодного ветра явно намеревались протиснуться в самую мелкую щелочку, чтобы неприятно скользнуть по потному телу. В воздухе витало нечто враждебное — не по отношению к рыцарю и его спутнице, а просто так… по отношению ко всем. В городе явно прибавилось патрулей — и там, где ранее неторопливо шествовали двое-трое благодушно настроенных стражей порядка, смотрящих сквозь пальцы на всякие мелкие трения среди горожан, теперь, звеня сталью, шагало не менее терции. Воины мрачно поглядывали по сторонам, и, попав под их взгляды, даже люди честные стремились поскорее убраться с улицы в свои дома. Хотя, по большому счету, много ли их — честных? Почти у любого хоть какой да есть грешок на душе. По солдатам было видно, что сначала метнут стрелу, а уж потом будут разбираться, в кого да за что.

Наверняка даже лихой люд, которого здесь, как и в любом большом городе, всегда было более чем достаточно, сейчас не высовывал носа, в надежде переждать грозу. А то и вообще убрался на время, искать наживы где-нибудь в другом месте, подальше от растревоженной столицы Ордена. Пусть там в карманах мирных граждан монеты водятся реже, зато своя шкура целее будет.

Копыта коня мерно цокали по мостовой — Сайла была одним из немногих в Ордене городов, где даже в проливной дождь улицы не превращались в грязную кашу. Столица есть столица — она привлекала многих людей, в чьих сундуках не переводилось золото и серебро. Но за право жить рядом с Цитаделью, за право изредка, по большим праздникам, лицезреть самого Великого Магистра, приходилось платить. Нельзя сказать, что налоги были очень уж обременительными, хотя благодушием в этих вопросах вершители Ордена не страдали. Одним из таких налогов и был «дорожный» — каждый, независимо от сословия, обязан был принять участие в создании каменных улиц Сайлы. Кто-то предпочитал внести нужную сумму звонкими монетами, а кому-то предпочтительнее было самому пригнать подводу-другую камней да выложить ровненько, булыжник к булыжнику, тот кусок, что ему укажут.

Поэтому камень в город везли непрерывно — столько же, сколько и продуктов, а может, и больше. Почти все дома, во всяком случае, в центре, в богатых кварталах, могли похвастаться каменной кладкой. Сам Шенк, существенный кусок жизни проведя в холодных стенах Цитадели, привык к этому, но многие иные понять не могли — как же это, заменить теплое, живое дерево мертвым камнем? Но если дороги мостили по приказу, то каменные дома возводили исключительно по своей воле — мода, что поделаешь. Даже если не нравится жить словно в склепе, терпи — дабы не хуже, чем у соседей. Зато куда меньше стало пожаров…

Темплар усмехнулся — свежи еще были воспоминания о черном облаке над Орхаеном. Да, огонь служит людям — но это недобрый, неспокойный слуга. С радостью выходит из повиновения, и тогда — берегитесь, хозяева. Дома в городах всегда стояли густо, и не раз бывало, что от одной малой искры выгорали целые кварталы. Сайла серьезных пожаров не знала давно, лет уже с сотню — ну вспыхнет один дом, ну перекинется пламя на соседний, дело обычное. Каменные улицы, каменные дома… даже крыша покрыта плитками из обожженной глины. Такой крыше не страшны не то что искры, но и случайно прилетевшая головня.

Цитадель тоже была неспокойна, напоминая ежа, ощетинившегося во все стороны колючками, словно завидев угрозу. На стенах виднелись многочисленные патрули, поблескивающие металлом оружия и доспехов, и в воротах, хотя решетка и была поднята, вместо обычной пары скучающих стражников сейчас стояли человек десять. И, судя по шрамам на лицах, это были ветераны. Ни одного «черного плаща» — только гвардейцы, да еще из «Диких кошек» — одного из лучших полков Ордена. На всех стражниках — тяжелые кованые латы, пожалуй, даже более тяжелые, чем у Леграна. Толстые железные пластины закрывали все тело, лишь головы были непокрыты. Но шлемы лежали рядом, под рукой — массивные, с узкими прорезями для глаз. Шлем всадника, не пехотинца…

Один из стражников — матерый, как старый волк, человек с худым, гладко выбритым лицом — заступил Леграну дорогу, поднимая руку. Без оружия, меч остался в ножнах… но у Шенка было неприятное чувство, что из темных бойниц машикулей за ним сейчас следит пара стрелков со взведенными арбалетами.

— Кто ты, рыцарь, и по какому делу?

То ли стражник не заметил алого плаща, то ли не соизволил придать этому значения. Легран мог бы оскорбиться, но он устал от долгой дороги — в последний день они с Синтией не жалели коней, стремясь побыстрее добраться до цели — и не был склонен напрашиваться на ссору. Тем более учинять ее.

— Я темплар Шенк Легран. Со мной Синтия, мой… оруженосец.

Паузу делать не стоило — страж ее заметил и тут же напрягся. Хотя какой угрозы можно было бы ожидать от двоих, пусть даже и воинов, когда Цитадель буквально нашпигована солдатами?

— Я не знаю тебя, темплар Шенк Легран. — В голосе стража не слышалось насмешки, но звание и имя Шенка он выговорил как-то очень уж демонстративно. Возможно, давая понять, что алый плащ нацепить может всякий, но это еще не делает человека рыцарем Света. А если и делает, то не означает, что у указанного рыцаря есть право войти в Цитадель. — С какой целью ты прибыл?

— Я получил приказ самого Великого Магистра…

— И этого приказа, как я понимаю, у тебя с собой нет… — Стражник даже не спрашивал, он просто констатировал факт.

У Шенка на языке вертелся вопрос: а умеет ли уважаемый страж читать и способен ли отличить печать Яргена Белидьена от печати какого-нибудь мелкого торговца? Но такой вопрос скорее всего приведет к ответным оскорблениям, а затем и к драке. Все явно на взводе, как готовые к выстрелу арбалеты, стоит тронуть — тут же ужалят. Поэтому Легран покачал головой и коротко ответил, хотя ответа и не требовалось:

— Нет.

— Угу… — хмыкнул страж. — Есть ли в Цитадели кто-то, кто знает тебя? Или ты скажешь, что впервые в этих местах… хотя нет, не скажешь. Ты называешь себя темпларом, а все знают, что Семинария находится здесь.

— Слишком много слов… — все-таки не выдержал Легран. — Позови магистра Бороха. Или магистра Унтаро.

— Магистрам больше нечего делать, как бегать к воротам по каждому пустяку, — фыркнул стражник. — Ладно, ждите здесь… только оружие из ножен вынимать я бы на вашем месте поостерегся. Народ здесь нервный.

Один из воинов, гремя железом, убежал в глубь Цитадели. Шенк попытался было расспросить стража, в чем причина всех этих строгостей, но тот отмалчивался. Да ответ и не требовался, все было ясно и так. Орден получил щелчок по носу… да что там щелчок, целый удар в морду. Война — дело обычное, где-то победа, где-то поражение. Но выкрасть одного из высших иерархов Ордена, да еще из самой Цитадели, — большего оскорбления, пожалуй, нельзя было и придумать. Ясно, что теперь каждый воин Цитадели спит и видит, как бы найти и покарать негодяев… а потому высматривает их в любом, на кого падает взгляд.

Наконец воин появился, дышал тяжело, и вид у него был несколько обескураженный. Похоже, тот, с кем он говорил, о задержке темплара в воротах, высказался в весьма резких выражениях.

— Велено… пропустить… немедля… — выдохнул он с хрипом.

Шенк сочувствующе покачал головой: бегать в латах, да еще бегать быстро, — это весьма нелегкое дело.

Командир стражи коротко отдал честь, затем махнул рукой — проезжайте, мол. Темплар дернул поводья, и усталый конь медленно двинулся к воротам Цитадели. Краем глаза заметил, что Синтия только сейчас убрала ладонь с рукояти меча… Вздохнул — да, клятва служения — страшная вещь. Она, не рассуждая, попыталась бы драться со всей Цитаделью, да что там, со всем Орденом, если бы вдруг решила, что Шенку намерены причинить вред.

Гром, прекрасно помня дорогу, тут же повернул к конюшням, где наверняка найдется свежее сено, отборный ячмень, чистая вода… Изящная кобылка Синтии шагала за своим величественным собратом как привязанная. Легран, бросив поводья конюхам, соскочил на землю, подал руку девушке, а затем быстрым шагом, который лишь самую малость отличался от бега, направился в сторону покоев магистра Бороха. Вряд ли учитель будет снисходителен к излишней задержке, а потому следовало немедленно предстать перед ним. К тому же Шенк просто лопался от любопытства, от желания как можно скорее узнать, чем же вызван присланный ему приказ. Синтия, проводив спутника взглядом, проследовала в гостевой дом — позаботиться о помещении и ужине. А также смыть с себя дорожную пыль… она и представить себе не могла, чтобы появиться перед вершителями в таком виде.

Борох встретил Леграна на середине дороги. Подошел, зачем-то дотронулся, словно проверяя, действительно ли перед ним Шенк, а не призрак… затем тонкие губы старика тронула усталая улыбка.

— Рад видеть тебя, сынок… ты даже не представляешь, как я рад, что ты жив, А скажи… — Он замялся, словно то, о чем хотел спросить, было непристойным. — Скажи, эта твоя спутница, Синтия… она еще с тобой?

Шенк удивленно поднял бровь. Он думал, что стражник сообщил, что Легран не один.

— Да, учитель, со мной. Признаться, если бы не она, меня не раз бы убили.

— Брось, убили бы только раз, — усмехнулся Борох. — Но это хорошо, это очень хорошо, что она с тобой. Запомни, мой друг, береги ее.

— Магистр, я не понимаю…

— Многое в этом мире сложно понять, — покачал головой Борох.

Шенку подумалось, что старик заметно сдал за последнее время. Хотя сколько его прошло, времени-то? Последний раз они виделись немногим более трех дект назад. Но казалось, что прошло несколько лет. И морщины стали глубже, и дрожание рук — заметней, и речи — невнятней.

— Вам нужен отдых, учитель, — осторожно пробормотал Легран. — Наверняка напряжение последних дней…

— Да… отдых, конечно… — Старик вдруг посмотрел прямо в глаза Шенку, и тот увидел, что взгляд старого магистра все такой же, жесткий, суровый. Это не был взгляд старого, уставшего от жизни и тревог человека. — Ты прав. Но отдых нужен в первую очередь тебе. Иди, мы встретимся завтра утром. В библиотеке… я позабочусь, чтобы нам дали поговорить спокойно. Иди, сынок… Выспись. Вряд ли тебе удастся хорошо отдохнуть в ближайшем будущем.

Они расположились в одном из уютных залов библиотеки. Могли бы и в другом, и в третьем… сейчас здесь, кроме них, не было ни души. И даже у дверей была поставлена стража, с весьма точными указаниями, кого можно пропустить в хранилище знаний, а кого нет. Первый список был заметно короче… можно сказать, он был на диво короток. Сам Великий Магистр да трое-четверо вершителей.

Небольшой столик, на котором стоял кувшин со свежевыжатым соком, в кувшине плавали кусочки льда — в глубоких подвалах Цитадели заготовленный в сезон снегов лед не переводился и в самую жаркую пору. Вина не было, не было и пива, из чего Шенк сделал вывод, что разговор будет слишком серьезным, чтобы позволить себе чем-то затуманивать разум.

Магистр Борох почти утопал в мягком кресле. Шенк чувствовал себя несколько неуютно, сказывались инстинкты воина — из такого кресла резко не вскочишь, а значит, перед возможной опасностью почти беззащитен. Он понимал, что никакой опасности здесь нет и быть не может, но все же…

— Расскажите, учитель, как все произошло… я имею в виду магистра Реффенберка.

— Если бы мы только знали, как это произошло. — На лице Бороха было написано уныние, сквозь которое тем не менее проглядывалась странная капелька удовлетворения. Не исчезновением одного из вершителей, конечно, а тем, что разговор, ради которого он пригласил сюда молодого темплара, можно оттянуть еще на часок. — Тревога поднялась утром. Не в самую рань, а так… когда солнце было уже высоко. Один из послушников явился в библиотеку… да-да, как раз сюда. Он и обнаружил первое тело. Это был стражник, его… удушили. Позже нашли еще одиннадцать тел… их спрятали, спрятали явно второпях, лишь бы не бросались в глаза.

— Кто они были?

— Скорее всего минги. Фаталь Келдаро утверждает, что почерк мингских «ночных кошек»… они любят пользоваться удавками.

— Удавки предпочитают многие… тайные воины.

— Это так, но есть и другие признаки. Признаться, я сам не все понимаю, но словам Келдаро можно доверять. Он лучший из фаталей… — старик вздохнул, — после Дрю, конечно.

— О Дрю никаких известий?

— Никаких. Но еще рано, мы лишь знаем, что он успешно выполнил возложенную на него миссию, но добраться до места встречи с кораблем он не успел. На это надо много времени, куда больше, чем съездить в Орхаен и обратно.

— Поездка была, — Шенк усмехнулся, — наполнена впечатлениями.

— Не сомневаюсь. Так вот, когда стали выяснять, что могло понадобиться «ночным кошкам» в Цитадели, обнаружилось, что магистра Реффенберка нигде нет. Обыскали всю Цитадель, а потом чуть ли не всю Сайлу. Сначала искали магистра, потом… его тело. Безуспешно. Не исключен вариант, что вершителя убили и сбросили в ров с камнем на ногах. Или он сейчас мирно дрыхнет в какой-нибудь таверне после неумеренного возлияния.

— Магистр Реффенберк? — Шенк недоверчиво хмыкнул. — Помнится, он вообще редко покидал Цитадель… да и то больше для того, чтобы побродить по лавкам, поискать у торговцев какой-нибудь особо редкий манускрипт.

Борох вздохнул и понурился.

— Да, все верно, таков он и был… есть… поэтому мы и полагаем, что убийцы приходили сюда именно за ним. И не за его жизнью, а за его, так сказать, головой.

— Увели с собой?

— Да, видимо, так. Плохо то, что мы все еще не догадываемся, зачем им нужен старик. Хотя он знал многое, многое… куда больше, чем хотелось бы.

— Думаете, они могут вернуться?

— Так считают другие, — хмыкнул Борох. — Потому и стражу усилили вчетверо. И здесь, и в городе.

— Если я правильно помню, от «ночных кошек» стража не защитит. Обычная стража, разумеется.

— Да, не спорю… сейчас Великого Магистра, да и нас тоже, охраняют воины не хуже. Но их мало, всего двад… гм… мало, в общем. Сейчас вроде бы опасаться нечего, Император Явор Герат Седьмой отступил за прежние границы и даже вроде бы намерен выплатить некую сумму, за нанесенный, так сказать, ущерб. Война закончилась.

— Минги готовы принести извинения? — Удивлению Леграна не было предела.

— Если это можно так назвать. Императору вести войну в одиночку не с руки, Орден все же сильнее… или он думает, что сильнее. Кейта увязла в драке с арделлитами прочно, не выберется в ближайший год. А то и вообще не выберется.

— Что ж содержалось в той вести, что должен был передать Дрю?

Вопрос был задан равнодушным тоном, так, не вопрос даже, а скорее мысли вслух, но внутренне Шенк напрягся как струна. А вдруг Борох не заметит подвоха, ответит… О да, касаться тайн большой политики всегда опасно, но Шенку до зубовного скрежета хотелось узнать, как же удалось сдвинуть с места могучую, жестокую, но не слишком уж воинственную Ардел-лу, сдвинуть так, что грохот прокатился по всему миру.

Но Борох не зря десятки лет преподавал в Семинарии, своих учеников читал, как раскрытую книгу. Он лишь усмехнулся, понимая, что понял тайные желания темплара, отрицательно покачал головой.

— Есть тайны, друг мой, коим лучше оставаться тайнами. Скажу одно: бывают преступления, о которых не забывают. Никогда. Но вернемся к делам здешним, куда более насущным. Орхаен свою задачу выполнил, задержал имперцев на небольшое, но очень важное время. Два штурмовых корпуса, что шли к Орхаену, попали в ловушку, их уничтожили полностью, до последнего человека.

— Два корпуса?

Легран не верил своим ушам. Два имперских штурмовых корпуса были огромной силой, с которой справиться не так-то просто.

— Лес… подожгли лес, сразу, со всех сторон. А тех немногих, кто вырвался из огня, встретили наши полки. Впрочем, обо всем этом куда лучше могут рассказать наши командоры, а то и сам Великий Магистр, он планировал эту операцию.

Важно другое, сейчас Император как та побитая собака. Силы еще немеряно, но тело болит и хочется забиться в конуру, поглубже, отъесться, отлежаться. Зализать раны. Поэтому его позиция понятна и ожидаема. Злобу он затаил и зубы еще покажет, но не скоро, не скоро…

— Тогда почему ж меня так спешно призвали в Цитадель?

Вопрос прозвучал наивно, и Шенк понял это прежде, чем договорил фразу до конца. Можно подумать, что он считает себя талантливым стратегом, раз его, видите ли, «призвали». А на самом деле скорее всего просто нужен для какой-то цели темплар, вот Великий Магистр и приказал явиться пред его очи. Приказал тому, о местонахождении которого проще узнать. Гордыня необорима, но бороться с ней все же надо.

Он ожидал, что Борох хихикнет, скажет что-нибудь язвительное, а то и вовсе нелицеприятное, но магистр промолчал и даже отвел взгляд. Помолчал, разглядывая танцующее пламя длинных витых свечей на массивном серебряном канделябре, затем заговорил, неспешно, задумчиво:

— Наша жизнь, сынок, проста и понятна. У каждого в ней свое место… кому-то махать мечом, кому-то сеять хлеб, ковать металл или строить дома. Кто-то должен править армиями, а кому-то надо просто править. Люди бывают разные… кто-то не умеет исполнить то, что надлежит, и тогда он должен уступить место более знающему. А если не уступит сам, его заставят — добром ли, злом ли, но заставят. А кого-то, наоборот, можно заставить делать намного больше, чем он делает обычно. Бывает, что в простом пахаре дремлет выдающийся стратег или великий музыкант, но нет рядом того, кто сумел бы увидеть талант, развить его, направить в нужное русло.

— В этом нет ничего удивительного…

— А я и не говорил, что это удивительно. Но иногда случается нечто такое, чего не ждешь, не можешь предугадать. И в такие моменты даже не знаешь, как поступить…

Он надолго замолчал, а Шенк терпеливо ждал, пока магистр соберется с мыслями. Пока он не понял ничего — кроме разве что того, что случилось нечто необычное и что магистр, а скорее всего и остальные вершители пребывают в некоторой Растерянности. Вполне вероятно, что причина его появления в Цитадели — именно это событие, хотя он не мог понять, каким образом он, простой темплар, может быть связан с чем-либо, кроме своих обычных дел. Затем Борох все же заговорил:

— В подвале Цитадели, в самом, пожалуй, защищенном месте, хранится нечто… необычное. Золотая статуя человека, который стал родоначальником Ордена.

— Да, я помню, — кивнул Шенк. — Статуя Галантора Сурлина… мы еще называли ее синеглазым идолом.

— Да, эту статую называли так еще в мою молодость. Да и я узнал это насмешливое прозвище от тех, кто постарше… так что название, наверное, тянется из глубины веков. Вас, семинаристов, ставили в караул у этой статуи, как и многих до вас. Это давняя традиция, но понимаешь ли ты ее смысл?

— Ну…

Шенк задумался. В самом деле, никто и никогда не объяснял, почему всегда, в любое время дня и ночи, возле золотого идола должен стоять страж. Почему тех, кто засыпал на этом посту, нещадно пороли, как не пороли ни за какие иные провинности, коих молодежь совершала немало, начиная от зубоскальства в адрес учителей и заканчивая куда менее невинными шалостями. Он вспомнил свист розог, острую боль в мягких частях тела, говорящей о том, что лекции в ближайшие день-два он будет слушать стоя.

Но в чем была причина таких строгостей? Этот вопрос задавался учителям не раз и не два, но традиционно оставался без ответа. Или ответы были столь уклончивы, что лучше бы их не было вовсе.

— Мы всегда считали, что так в нас воспитывается ответственность за порученное дело.

Уже сказав, он понял, что это сущая ерунда. Нет, во времена, когда Шенк еще был подростком, в такое объяснение вполне можно было поверить. Провести восемь часов, тупо смотря на статую, мог не всякий, глаза неудержимо смыкались, веки наливались тяжестью… тем более что сном семинаристов особо не баловали. Но теперь он понимал, что не такое уж это было и испытание. Пялиться на идола…

Он даже закрыл глаза, вспоминая. Небольшая тесная комнатка. Крошечная отдушина, через которую сюда поступал воздух, — в эту отдушину не то что человек, не всякая мышь протиснется. Разве что очень худая. За дверью — стража, четверо, днем и ночью… Но дверь, массивная, выточенная из цельного куска камня, запирается изнутри, а потому, даже если какие злоумышленники перебьют стражу — сложно представить, как можно отправить в иной мир четверых воинов и при этом не поднять тревогу на всю Цитадель, — попасть к статуе будет не так-то просто. Лишь когда упадут последние песчинки в огромных песочных часах, позволено семинаристу поднять засовы и распахнуть каменную дверь, где его уже будет ждать смена. Бывало — и не раз, что смена ждала долгие часы, поскольку находящийся на посту заснул.

Лишь изредка статую извлекали из каменного мешка — показать высоким гостям, к примеру. А потом ее снова возвращали на привычное место, и очередной семинарист занимал свой скучный, но почему-то считающийся очень важным пост.

Борох ухмыльнулся, но ухмылка получилась довольно грустная.

— Да, я когда-то тоже так считал. Вот, прочитай этот документ. Внимательно, предельно внимательно.

Шенк взял протянутый ему лист пергамента. Привычно отметил, что лист стар, но до ветхости ему еще далеко. Но если пергамент был еще довольно цел, текст пребывал в ужасном состоянии. Вглядевшись, он вдруг понял, что неровные строки, зияющие пробелами, уже так написаны, словно изначальный документ, с которого делалась копия, был сильно поврежден, но старательный писец не пропустил ни слова, ни буквы, внеся на новый лист все, что смог разобрать.

В левом нижнем углу пергамента зияло пятно, поглотившее значительную часть слов. В середине пятна виднелось несколько отдельных букв, все остальное, видимо, было утрачено.

Он заставил себя перейти от изучения пергамента в целом к прочтению строк. Почерк неровный, мелкий — скорее всего женский. Вернее, изначально был женским, писец старательно копировал завитушки, видно, что не просто писал, как привык. Сразу стало ясно, что это не весь текст, а лишь последняя страница. По меньшей мере вторая. Из-за зияющих пробелов смысл ускользал… и все же слова вселяли какую-то тревогу. «А потому надлежит наблюдать за статуей Галантора днем и ночью. Угроза не проявится в ближайшую тысячу лет, я сама не знаю пределов… вместимости. Если… на краткий миг… первый знак… непрерывно… значит, угроза стала ре… найти способ уничтожить „Синее Пламя“… укры… тoe… А…нис».

И снизу неожиданно размашистая, разительно отличающаяся от всего остального текста, подпись. Шенк вдруг почувствовал, как по спине пробежали мурашки — он никогда еще не держал в руках такую реликвию. Что с того, что тот лист, на котором Святая Сикста когда-то начертала свое имя, давно уже рассыпался в прах? Из того, что он знал о ее жизни, следовало, что Сикста Женес очень не любила иметь дело с пером и пергаментом, оставляя всю подобную работу сначала Галантору, а затем все множащимся и множащимся последователям. И, раз она взяла на себя труд составить этот текст собственноручно, значит, он невероятно важен. Только вот понять бы, в чем состоит эта его важность.

Он взглянул на Бороха, и тот, видимо, прочел в глазах молодого темплара неуверенность и непонимание. Кивнул:

— Да, мы тоже долгое время не понимали смысла этого текста. «Синее Пламя» — такое имя носил в давние времена один предмет — кристалл неизвестного камня исключительно красивого синего цвета, это название, или, вернее будет сказать, имя встречается в паре-тройке совсем древних летописей, что были написаны еще до появления Арианис и ее демона Ши-Латара. О том, что представлял собой этот кристалл, там не говорилось.Сам он давно исчез, возможно, еще при жизни Сиксты.

— Вы сказали, что «долгое время не понимали»… Сейчас что-то изменилось?

— Да. Примерно три декты назад поднялась тревога. Один из учеников, чья очередь была стоять на страже возле статуи, заявил, что глаза — помнишь, они сделаны из крошечных осколков синего стекла? — засветились. На мгновение, не больше. Когда прибежали магистры… да-да, я тоже, несмотря на годы, несся чуть ли не быстрее всех, хотя никто не может похвастаться, что обогнал Великого Магистра… так вот, статуя была такой же, какой я помню ее с детства. Но молодой человек клялся всем, что для нас свято, что видел сияние в глазах Галантора.

Магистр отпил глоток холодного сока, дабы освежить пересохшее горло. Даже не заметил, что несколько капель пролились мимо, пятная мантию.

— М-да… так вот, повторно тревогу подняли спустя шесть дней. Теперь уже другой юноша, даже двое — после того, первого, случая на пост стали ставить сразу двоих, дабы ничего не упустили. Оба клялись, что видели сияние, продержавшееся целых два вздоха. Но затем оно погасло. Позже я видел это сияние — оно появляется все чаще и чаще, теперь уже по нескольку раз в час.

Он помолчал, давая Шенку возможность осознать услышанное, и, видя, что темплару это не очень-то удается, вздохнул:

— Я хочу сказать, что вскоре, видимо, сияние глаз статуи станет непрерывным.

Глаза Шенка метнулись к пергаменту, который он все еще держал в руке.

— Вы хотите сказать, что эти строки — о сиянии глаз статуи?

— Весьма вероятно… весьма. Этот документ и в самом деле написан лично Святой Сикстой. Правда, почти весь документ утрачен — если старые хроники не лгут, много лет назад… много веков назад в Цитадели был страшный пожар, погибло много старых рукописей, а то, что уцелело, оказалось в немалой степени поврежденным. К сожалению, тогда еще не было принято со всего, что кажется важным, снимать одну, две, а то и более копий, дабы хранить в разных местах. Но у этого документа есть копия, вот, видишь маленькую закорючку в уголке листа?

Шенк пригляделся — и в самом деле какой-то крючок… то ли небрежная подпись, то ли просто цепочка пятен на пергаменте. Детали разглядеть невозможно, особенно здесь, в полумраке библиотеки.

— Это в самом деле подпись, — подтвердил Борох. — Вернее, даже не подпись, а буква. Так в прошлом метили рукописи, коих делали более одной, дабы помнить, какую куда отдать. Если бы она была единственной, то и метку на нее наносить бы не стали.

— А где копия?

— Если бы знать.

Легран снова пробежал глазами по пергаменту, стараясь Угадать, что могло содержаться в ныне стертых местах.

— Из этого обрывка можно понять, — неуверенно пробормотал он, — что когда сияние глаз статуи появляется на миг, то это есть лишь предупреждение. Когда же сияние становится непрерывным, значит, угроза уже велика и необходимо чтобы устранить ее, найти и уничтожить «Синее Пламя». Так?

— Весьма вероятно. А последние слова…

— Я их вообще не понимаю.

— Есть предположение, что речь идет о Храме Арианис.

Шенк вытаращил на учителя глаза. Конечно, он слышал, что те же минги, к примеру, дабы разжечь ненависть к Ордену, всячески поносили Святую Сиксту, утверждая, что Арианис несправедливо оклеветана… Но о том, чтобы кто-то настолько сошел с ума, чтобы построить храм в честь этой служительницы Тьмы, он и не думал, это было дико…

Заметив изумленный взгляд темплара, Борох усмехнулся:

— Да, сынок, да… такой храм существует… существовал, вернее. Он был построен еще до Потопа, который, как ты знаешь, начался из-за бесчинств Арианис, притащившей в наш мир демона и его прихвостней. Но потом, спустя несколько лет после Потопа, храм был разрушен. Сейчас там лишь руины… вряд ли что-то сохранилось.

— Там находилось «Синее Пламя»?

— Кто знает… видишь, здесь стерт очень большой кусок. Вполне вероятно, что речь идет о «Синем Пламени», но, возможно, о чем-то ином. В любом случае следует проверить это. Но есть одна сложность…

Шенк насторожился.

— Храм Арианис расположен на территории Империи Минг.

Глава 6. К заброшенному храму

Темный подвал… Толстые каменные стены не пропустят ни звука — хотя в этом есть и недостаток, Императору нравится слышать крики. Но даже если бы стена пропускала вопли и стоны, он все равно приходил бы сюда. Крики сами по себе — ничто. Надо видеть, как корчится в цепях терзаемое тело, тогда гармония будет полной, удовольствие — истинным.

Но у Императора много дел. В другое время он с удовольствием провел бы час-другой здесь, в подвале… В другое время, не сейчас.

Широкоплечий мужик в одном лишь кожаном переднике на голое тело неторопливо раскладывал на столе перед собой инструменты. Над этим железом поработал мастер, эти обычные клещи может изготовить любой деревенский кузнец. Они тоже причиняют боль, но эта боль скоротечна, жертва найдет быстрое утешение в смерти… а палач знает, что в этом случае он сам рискует занять место истязуемого. Потому и не торопится, выбирает придирчиво. Толстые волосатые пальцы перебирают блестящий металл, любовно гладят иглы для забивания под ногти, щипцы для выдирания тех же ногтей, крючья, которыми так удобно сдирать кожу. Рядом есть и другие приспособления, способные рвать, давить, ломать, крошить и плоть, и кости.

Палач наконец остановил свой выбор на длинном тонком шиле, положил его на специальную подставочку — теперь холодное острие уткнулось в пляшущее пламя, быстро нагреваясь, меняя цвет…

— За что? — не крик, скорее сип. Человек кричал в самом начале, и напрасно. Боль легче терпеть, когда кричишь, а теперь уже не сможет, голос почти сорвал, только и получается, что вот так сипеть и хрипеть.

Палач не ответил. Не его дело — разговаривать с пленниками. У него другая работа, хорошо оплачиваемая. Только скучная… нет, поначалу было интересно, а потом надоело. Ему даже хотелось бы, чтобы сюда, в его руки, попал какой-нибудь герой, что вынесет пытки без крика и стона. Но это была неосуществимая мечта… нет, герои, конечно, бывают, Но он знал и свое мастерство — даже немой запоет, пусть и не сразу. Опыт, накапливавшийся годами, позволял ему быстро подобрать ключик даже к самому надежному и несокрушимому замку.

Он снял с тигля шило, неторопливо подошел к измученному, покрытому кровью старику, висевшему на вбитых в стену железных кольцах. Старческое тело, худое, изможденное… Говорили, что старик этот из богатых. Непонятно, что, даже себя кормить жалко было?

— Я все скажу… — прохрипел старик, разорванная губа задрожала, тоненькая корочка запекшейся крови лопнула, из-под нее показалась свежая алая струйка.

Раскаленное шило коснулось мошонки, взлетела струйка дыма, запахло паленым мясом. Старик взвыл, рванулся, стараясь увернуться от раскаленного железа. Дурень, себе только хуже сделал.

— Все скажу-у-у!!!

Слезы бежали по морщинистым щекам, рот, в котором осталось всего несколько зубов, зашелся в крике. Выбить зубы — просто, вон в любом трактире под утро их можно горстями собирать. А вот расшатывать, неторопливо, чтобы боль пронзала все тело, до пяток, — это уже искусство, ему учиться надо, да не день, не два — годы.

Палач отложил шило — остыло уж, — взялся за щипчики, неспешно осмотрел руки старика, сперва левую, затем правую. На левой остался всего один ноготь, зато но правой — целых три. Он ухватился за крой ногтя — когда еще в учениках ходил, за каждое соскальзывание щипцов с ногтя получал десять плетей, наука пошла впрок, теперь и за крошечный заусенец уцепится так, что скорее палец в фаланге оторвется, чем щипцы соскользнут. Неторопливо потянул, довольно улыбнулся, увидев, как ноготь набухает кровью, как срываются на пол тяжелые капли.

— А-а-а-а!! Не на-а-а-адо Все-е скажу-y!

Старик вдруг замолк, тело безжизненно повисло. Палач отступил, кивнул другому — низенькому кругленькому человечку. Тот с готовностью притащил несколько пузырьков с какими-то снадобьями, принялся обмазывать кровоточащие участки, затем сунул пленнику что-то под нос. Тот вздрогнул, дернулся…

Палач довольно хмыкнул. Лекарь знает свое дело, не даст пленнику сбежать раньше времени. Прежде чем начинать разговор, необходимо сломать… дать понять, что пытки будут длиться вечно, если утаишь от господина хотя бы словцо. А скажешь все, что нужно, — что ж, наградой будет смерть. Не то чтобы быстрая… но сейчас палач старается для Императора, а после того как этот старик скажет все, что знает, будет стараться уже для себя. Поскольку работа работой, но и удовольствие в ней находить надо. Иначе, когда работа не в радость, жить противно.

Позади раздался стук распахиваемой двери, затем тяжелые шаги простучали по лестнице. Палач обернулся, согнулся в поклоне.

— Готов? — буркнул Император Явор Герат Седьмой.

— Аж захлебывается, так ему поболтать охота, — осклабился палач.

— Господин, не терзайте… — затараторил, шепелявя, старик, с губы снова побежали струйки крови. — Я все скажу, все… спросите что-нибудь, ну хоть что-нибудь, все… с радостью…

Император подошел к узнику, походя прихватил со стола «чесалку» — пять острых крючьев, собранных в подобие когтистой лапы. Полоснул по животу, оставив пять тут же набухших кровью полос. Палач, пользуясь тем, что Император стоял к нему спиной, неодобрительно скривился — может, Его Величество и великий стратег и политик, но вот пользоваться инструментом не умеет. Никакого изящества…

— Запомни, старик: скажешь все, что я хочу знать, отпущу. Итак…

Они говорили довольно долго. Палач лишь радовался этому — пусть старик придет в себя, пусть поверит в свободу.

Император своему слову хозяин, сказал — значит, отпустит. Вопрос только, куда именно. Этот старый пердун, что успел уже трижды обмочиться от страха и боли, небось думает, что на волю выйдет? Из этих подвалов на волю не выходят, здесь отпустить могут лишь в мир иной.

Наконец разговор завершился. Император обернулся к двоим воинам, что стояли у дверей, положив руки на оружие, оберегая своего господина.

— Найдите Регнара. Немедленно!

Затем снова повернулся к пленнику, посмотрел на него долгим, уже становящимся равнодушным взглядом. И старик, единственным уцелевшим глазом столкнувшись со взглядом Императора Явора Герата Седьмого, все понял. Побледнел еще больше, а затем обреченно поник головой. Потекли слезы из обоих глаз, из здорового — и из другого, выжженного.

Торнгард, столица Империи Минг. Пыточная камера, дворец Императора

Шенк стоял на крепостной стене и задумчиво смотрел вдаль. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, окрашивая все вокруг в неестественно алый цвет. Даже камни, казалось, истекали кровью. Наверное, в этом был глубокий смысл — если бы мингские войска двинулись не с севера, а отсюда, немногочисленный гарнизон Белита умылся бы кровью. И скорее всего был бы вырезан до последнего человека.

Стена невысокая, всего метра три, такая не то что не остановит, даже не особо задержит мингских штурмовиков, что привыкли лезть на стены и повыше. Никаких машикулей, даже нет башен. Вернее, две есть, у ворот — но невысокие, едва на рост человека выше стены. И сами ворота доброго слова не заслуживают, простые тяжелые створки, скрепленные бронзовыми полосами. Такая преграда не выдержит и пары хороших ударов тарана.

Но приграничной крепости, по большому счету, особая мощь и ни к чему. Здесь нет множества перепуганных селян, что стремятся укрыться от врага за неприступными стенами, здесь только солдаты. Их задача — задержать врага на денек, не более. Хотя бы на несколько часов — чтобы гонцы умчались назад, к более серьезным твердыням, более многочисленным гарнизонам.

А вот отбиться от шайки разбойников, вознамерившихся вволю пограбить на орденских землях, гарнизон из сотни бойцов вполне сможет. Да так отбиться, что незваные гости уползут назад, волоча за собой выпушенные кишки. Здесь служат подолгу, и новичок в крепости — редкость. В основном ветераны, что гордо демонстрируют шрамы, полученные отнюдь не в кабацких драках. И в каменных стенах они не сидят — каждый день конные дозоры патрулируют границу, не преминут заглянуть и в села — не чинит ли какой лихой человек обиды селянам.

Солдатам здесь рады в каждом доме, все норовят угостить, а то и просто сказать пару добрых слов. Война — она где-то далеко, докатится ли сюда, одной Сиксте известно… а эти свои, можно сказать, родные. Да и не пустые это слова, многие из тех, кто отслужит свой срок, оседают здесь же, обзаводятся семьями, детьми… глядишь, и мальчишки, что с раннего детства учатся владеть мечами, сперва деревянными, а затем и настоящими, отцовскими, когда-то наденут кольчуги, и на долгое время Белит станет им домом.

На душе было немного тоскливо. Впервые ему предстояло покинуть орденские земли, вступить в земли чужие, а потому опасные вдвойне. А они — вон, рукой подать. Небольшая речка, что омывает подножие крепости, и есть граница. За ней — Минг, Империя… другой закон, другие правила. Там алый плащ не в чести, могут послать арбалетный болт в спину просто за цвет одежды.

Синтия болталась где-то в крепости, придирчиво отбирала запасы в дорогу, наверняка ругалась с сотником из-за заводных коней. Солидный пергамент с печатью самого Великого Магистра — вещь, конечно же, сильная, но в этих местах хороший конь недешев, а потому сотник, ясное дело, жмется. Не хочет отдавать даже клячу, а Синтия клячу ведь и не возьмет. Правда, Шенк настоятельно, очень настоятельно попросил ее не трогать боевых коней, которых здесь всего лишь по одному на каждого воина, и выбрать из чего попроще. Послушается ли — вот в чем вопрос. Мысленно укорил себя за непредусмотрительность — пару дней назад проезжали через большое село, там можно было купить хоть десяток коней, кошель не оскудеет.

За спиной раздалось позвякивание металла, стук шагов. Щенк обернулся — на стену поднимался немолодой воин, со знаком отличия младшего командора. Или сотника, как их называли куда чаще. Темплар поморщился — имя выдуло из головы, словно шквальным ветром, почти и следов не осталось. Как же его… Иртак? Истак? Вертится на языке, но поймать все никак не удается.

— Приветствую, темплар.

Голос был гулкий, тяжелый. Сразу подумалось, что голос просто создан для команд, слышно далеко, да и не спутаешь ни с чем.

— И тебе привет…

— Истан.

— Прости… запамятовал.

— Ничего… если бы мне пришлось идти в одиночку на мингские земли, я бы не то что имя, все бы забыл.

— Я не в одиночку, — усмехнулся темплар.

— Угу, как же. В чем другом твоя девчонка, может, и хороша, — глаза сотника понимающе блеснули, — но одно дело таскать мечи, и другое — уметь ими пользоваться.

— Она умеет.

Истан скорчил недоверчивую физиономию. Мол, понимаю, понимаю, зачем тебе девчонка в дороге. Еду сготовить, доспехи снять или надеть помочь и… ну и, ясное дело, постель согреть, куда ж без этого. Шенк по лицу ветерана легко читал все его мысли, но не обижался. Ошибиться немудрено, поди придумай причину, по которой рыцарь тянет за собой в дальнее и опасное странствие девушку-подростка, да еще весьма смазливую… нет, Синтию смазливой не назовешь, она красивая. Только в красоте этой что-то хищное, не всякий сразу и поймет, в чем дело… но вот лапать в тавернах да гостиницах ее опасаются. Может, у вампирочки дар какой, мужиков от себя отгонять?

— Ты прости, алый, но коня я тебе не дам. — Лицо сотника приняло несколько виноватое выражение, но челюсть выдвинулась вперед, сам набычился, намереваясь проявить твердость. — Мало коней… декту назад три лошади пали, сап, понимаешь ли… да одна ногу сломала, пришлось ее это… в котел. Так что у меня и так четверо пеших.

Шенк промолчал, лишь пожал плечами. Даст, куда денется. Пергамент от Великого Магистра повелевал всем оказывать помощь, какая ни понадобится.

— И все же я не пойму, — гнул свое сотник, — вижу ведь, на серьезное дело идешь. Почему ж один? Неужто нельзя было взять хоть с десяток бойцов? Все лучше, чем твоя… грозная воительница.

В последней фразе не прозвучало издевки или насмешки. Скорее — просто дружеская шутка. Шенку на ум пришла идея… не очень порядочная, но забавная.

— А что, сотник, давай поспорим. Ежели моя пигалица любых троих из твоей сотни одолеет, отдашь коня. Какого выберу. Если нет… ну, с меня десять «орлов». Как раз хватит, чтобы пару хороших жеребцов купить. Пошлешь пару солдат до города, обернутся быстро.

Сотник задумался. Одно дело — честно и прямо отказать этому темплару в помощи, пусть даже на то есть серьезные причины. За это по головке не погладят, начальство взъярится. Если узнает. Не похож алый на человека, что поедет куда-то жалобы подавать, хотя кто ж его знает. Совсем другое дело, что из-за коня девчонку прибить могут. Может, и в самом деле дать темплару какую лошадку, из тех, что поплоше?

— Думаешь, трое не справятся? — подначил Шенк. — Давай чет…

— Трое справятся, — вспыхнул сотник, оскорбленный до глубины души. Этот надменный темплар, что привык жечь беззащитных ведьм — ладно, не сам жжет, для этого есть братья-экзекуторы, но ведь и он руку прикладывает, — он думает, что здесь тихо как в могиле, что его, Истана, солдаты обленились и воинское умение растеряли. Что ж, наглость надо наказывать. — Идет, — панибратски хлопнул темплара по плечу. — Но троих не надо, одного хватит. Пусть твоя девчонка сама выберет. Сумеет хотя бы поцарапать — возьмешь коня. Слово даю. Завтра с утра и начнем.

Синтия в этот утренний час была особенно красива. Нежная загорелая кожа, густые черные волосы, свободно разметавшиеся по плечам, пухлые сочные губки и чарующие глаза. Кольчугу она не носила принципиально, да и Шенк понимал почему — вдруг возникнет надобность быстро обернуться крылатым чудовищем, обычная одежда тут же разлетится ворохом лоскутов, а кольчуга может и удержаться, поранит, а то и сломает что-то.

На поясе два недлинных тонких меча. Знаток сразу поймет, что сталь отменная, каждый меч стоит золотом по весу, а то и больше. Откуда что берется… казалось бы, молодая, необразованная вампирочка из диких мингских лесов, а вот в клинках разбирается дай бог всякому. Часа два копалась в арсенале Цитадели, прежде чем выбрала по душе. Может, почувствовала, что сталь эта — для нее? Бывает ведь так, возьмешь клинок в руки и сердце замирает, а пальцы сами сжимаются вокруг эфеса, не желая расставаться с оружием даже на мгновение — вдруг исчезнет…

Девушка неспешно прошла вдоль ряда воинов, что провожали ее глазами, посмеивались, вполголоса отпускали ехидные шуточки. Настроение у всех превосходное, здесь все же не столица, развлечений мало — а тут такое представление намечается. Большинство уже дали себе слово, что ежели девочка выберет их — видит Свет, дадут себя поцарапать. Не обижать же эту милашку… Пусть потешится.

Наконец Синтия сделала выбор. Ее палец с узким длинным ногтем поочередно указал на троих воинов, затем, после некоторого раздумья, она ткнула еще в одного.

Рядом тяжело вздохнул сотник.

— Глазастая она у тебя, смотрю. Лучших выбрала… дура. В бою любой из них ее ломтиками нарежет, мявкнуть не успеет, Ладно, парни, леди сделала свой выбор, теперь решайте, кто станет у нее первым.

По рядам воинов прокатился смешок. Избранные заспорили, каждый пытался перекричать остальных, доказывая, что он лучше — беззлобно, весело. Синтия нетерпеливо похлопывала себя тонким клинком по сапогу, затем фыркнула:

— Эй, мальчики… я готова принять всех четверых сразу. Приступим?

«Мальчики» хотели было позубоскалить, мол, женщина может принять за один раз троих, четвертому приткнуться некуда, но, покосившись на темплара, смолчали. Кто его знает, рыцаря Света, вдруг воспримет шутку, пусть и весьма сальную, как оскорбление. А о воинских умениях темпларов болтали разное.

Площадка для воинских упражнений, расположенная перед невысоким донжоном, была посыпана песком. Тут же стояли стойки с деревянными мечами, тяжелыми, куда тяжелее боевых. После такой дубины настоящий клинок кажется легким как перышко. Стопкой лежали щиты — тоже учебные, толстые, неподъемные. Воины, все еще посмеиваясь, двинулись к деревяшкам, но были остановлены ехидным голосом девушки:

— А что, в этих краях воины предпочитают дрова честной стали?

Воины переглянулись — девочка задиралась, а они к такому отношению не привыкли, из возраста зеленых новичков вышли уже давно. Улыбок стало поменьше, да и казались теперь натянутыми, мужчины уже молча извлекли из ножен клинки. Со стороны тех, кто не попал в число избранных, шуточки посыпались градом, а сами избранные уже не чувствовали себя счастливчиками. Одно дело отхлестать нахальную девчонку розгами по спелой попке, это даже забавно, и совсем иное — попереть на нее с мечами. Потом ведь засмеют.

Один вышел на площадку, покачивая меч в ладони, демонстрируя идеальный баланс. Вытянул руку вперед, поманил девушку к себе. Она лишь отрицательно покачала головой:

— Вот еще, глупости какие. Я что, буду здесь целый день торчать? Давайте все вместе, черепахи.

Воины переглянулись, пожали плечами, шагнули в круг все сразу. Мечи отбрасывали солнечные лучики, обнаженные до пояса тела были сухими, а улыбки на лицах — уже не очень дружелюбными. Никто не любит, когда над ними издеваются, а воины склонны относиться к этому и вовсе болезненно. Один из четверых вдруг выругался, швырнул меч на землю и вышел из круга.

Трое остальных проводили его чуть завистливыми взглядами, надо было бы самим догадаться, а теперь вроде и нельзя. У первого — поступок, у остальных — подражание.

Синтия тоже вошла в круг, походка плавная, грациозная, бедра колышутся… на самой грани приличий. Кто-то вздохнул, облизывая враз пересохшие губы. Встала в центре так, чтобы одному смотреть в лицо. Другой оказался сбоку, третий — вовсе за спиной. Девушка небрежным жестом извлекла из ножен второй клинок, отсалютовала и встала в позицию. Несколько картинно, признаться.

— Ну, начнем?

И прежде чем воины успели опомниться — не ждали от малышки такой прыти, — она вдруг прыгнула вперед, мечи мелькнули в воздухе, и оружие того, что стоял перед ней, серебристой рыбкой улетело за пределы круга. Воин с некоторым недоумением посмотрел на свою широкую, теперь уже пустую, ладонь, лицо начало медленно белеть. Шенк всерьез испугался — не за Синтию, конечно, за самого молодого парня. Он же звереет, может начать драться всерьез — а кто знает, может, Синтия не сможет остаться на той грани, где веселая потеха переходит в бойню?

Воин метнулся за оружием, снова вернулся в круг. Все трое, не сговариваясь, двинулись вперед. Теперь, как они считали, нахалка не отделается отеческим шлепком по заднице, теперь ей все же придется обзавестись царапинкой, а то и двумя. Мечи медленно вращались, завораживая…

Она ждать не стала. Снова скользнула вперед, взметнулась сталь. Даже Шенк, знавший, чего ожидать, не успевал следить за движениями вампирочки, остальные же зрители просто онемели… А потом вдруг стальной вихрь остановился, Синтия замерла, мечи подняты в отдании салюта.

Трое стоят, почти как и стояли — по разные стороны от девушки. Только ладонь одного зажимает предплечье, из-под пальцев уже выкатывается красная капля. У второго была взрезана штанина, и края надреза тоже уже потемнели. Меч третьего лежал на земле, потерянный уже во второй раз… а тыльную сторону ладони пересекала темная полоса.

— Мне кажется, мальчики, что вы были не готовы. Может, попробуем еще раз?

Шенк огорченно покачал головой — ну зачем же она их дразнит? Давно не выпадала возможность подраться? Так этого будет в избытке — там, на мингской земле, им вряд ли придется скучать. Хотя сейчас Империя и получила чувствительный щелчок по носу, но она не потерпела поражения, она просто отступила, сохранив и силу, и злобу. Ту злобу, которую так старательно нагнетала в своих подданных. Вряд ли местные жители встретят их цветами.

Но это там… а здесь молодые, полные сил парни уже потеряли головы, глаза залило бешенство. Сейчас они жаждут крови — хотя бы капельку. Не стоило, ох не стоило Синтии доводить воинов до такого состояния.

Звон стали… град проклятий… девушка снова замерла, отдавая салют, тонкий клинок не дрожит, сидит в руке как влитой. Трое стоят, тупо глядя на Синтию. У каждого прибавилось по царапине — но словно в насмешку… да так оно скорее и было, царапины расположились идеально симметрично. Два надрезанных плеча, две вспоротых руки, две разрезанные штанины.

— Истан, — прошептал темплар так, чтобы не услышал никто, кроме сотника. — Прошу, останови… она убьет их.

— Или они ее…

— Она их, — горячо шептал темплар, торопясь, глотая слова. Лгал, даже не пытаясь придумать что-то достаточно правдоподобное, пусть Сикста простит ему этот грех. — Она училась у лучших мастеров, училась с детства. Ее готовили быть убийцей, у нее все тело пропитано эликсирами, что делал сам вершитель Унтаро. Ей нет равных… она мой телохранитель, она лучшая…

— Эй, детки! — вдруг рявкнул сотник во всю глотку. — Хватит тут баловаться… вам еще учиться и учиться. Тебе, Флинк, и тебе, Шерти, по два лишних часа каждое утро. А тебе, Рой, все четыре. Пока не научишься меч в руке держать, раззява.

Хватит, я сказал!

Воины злобно смотрели на сотника, но повиноваться привыкли, пальцы на рукоятях мечей чуточку расслабились. А Шенк с огорчением подумал, что возвращаться лучше все же другой дорогой. Здесь их вряд ли ждет радушный прием. Хуже оскорбленного мужчины… разве что оскорбленная женщина.

— Пойдем, Син. — Он положил руку на плечо девушки. — Пойдем… нам еще коня надо выбрать.

И все равно на душе было мерзко. Успокаивая свою совесть, он сунул сотнику жменю золотых монет, с некоторой неловкостью пояснив, что на мингской земле монеты Ордена скорее представляют собой опасность, чем приносят пользу. Он был почти искренен — пусть и нет сомнения, что каждый второй лавочник или трактирщик с удовольствием примет золото, закрыв глаза на его происхождение… хотя примет, признаться, по совершенно грабительскому курсу — но те, кто взять орденские «орлы» побоится, попросту донесут властям о том, что рыцарь Света обнаглел настолько, что посмел сунуться в Империю в одиночку.

Сейчас, после окончания столь неожиданно начавшейся и столь скоропостижно завершившейся войны, когда минги чувствовали себя если не потерпевшими поражения, то и не победившими до конца, они с радостью сорвали бы зло на одиноком путнике. Каждый в Империи чувствовал себя оскорбленным — даже те, кто и не помышлял принять участие в войне с Орденом.

Сотник поначалу воротил нос, но когда Шенк напомнил упрямцу, что гарнизону все-таки необходимы новые кони, сдался. И все же расстались отнюдь не друзьями — сотник чувствовал себя униженным, его исцарапанные воины и вовсе смотрели в землю, избегая встречаться взглядом с задравшей нос Синтией. А те, кому не довелось обзавестись отметинами от девичьего меча, посмеивались в спины неудачникам, что тоже не способствовало дружеским отношениям.

Широкая, утоптанная тропа медленно поднималась в гору, кони шли легко, да и их всадники чувствовали себя прекрасно. Путь к границе был проделан в спешке, а потому два дня в крепости послужили хорошим отдыхом. Теперь перед ними лежала иная земля — опасная.

Шенк почти не смотрел по сторонам, предоставив коню возможность самому выбирать дорогу. О местонахождении древнего храма они имели лишь самые общие представления, хотя Синтия клятвенно обещала, что найдет его — мало что могло укрыться от глаз парящего в небесах создания, способного заметить и мышь, высунувшуюся из норки. Да и сейчас несла стражу, непрерывно осматривая деревья, — и темплар почти не сомневался, что заметит опасность раньше, чем любой другой дозорный.

Но пока лес был тих. Деревья смыкались все гуще, тропа постепенно становилась все уже и уже, обещая в ближайшем будущем и вовсе исчезнуть. Ясно было, что этим путем ходят редко, а в последние годы и вовсе его забросили. Путникам это было на руку — если повезет, сумеют добраться до храма, не встретив противника.

Сглазил… Синтия встрепенулась в седле, бросила короткий взгляд в сторону особо густых кустов:

— Люди, трое… нет, четверо.

Шенк напрягся, тоже вгляделся — безуспешно. Кто бы там ни притаился, дело свое знает, только взгляд вампирочки, куда более острый, чем у человека, способен разглядеть что-либо в мешанине веток и желтеющих листьев.

— Они нас видят? — едва шевеля губами, спросил Легран. Она помедлила с ответом, затем вздохнула:

— Уже да… прости, я заметила их слишком поздно. Если бы чуть раньше, мы могли бы свернуть.

— Брось, не расстраивайся… не думаю, что здесь это единственный секрет. Границу все равно надо охранять, вот они и охраняют.

Кусты раздвинулись, на дорогу вышли двое. Может, они и были отменными охотниками, способными и к оленю подобраться так, чтобы хлопнуть ничего не подозревающее животное по заду, но вот в их воинских качествах Щенк сразу засомневался. Один был не в меру упитан, жир прямо выпирал из-под кольчуги… а сама кольчуга была странной, совсем не блестела… хотя некий смысл в этом все же есть: зачем потайному дозору блестящий металл? Только себя выдавать.

Второй был худой как щепка, ткни пальцем — переломится. В руках у обоих — взведенные арбалеты, на поясах — мечи в ножнах из коричневой кожи. Грязновато-бурые плащи, предназначенные не столько для защиты от холода, сколько для того, чтобы еще более надежно укрыть своих владельцев среди веток и травы. Если верить Синтии, еще двое остались в кустах, выцеливают путников, готовясь при любом подозрительном движении метнуть стальной болт.

Драться не хотелось, но Шенк подозревал, что придется. Они как-то не сообразили, что стоило бы придумать более или менее сносное объяснение их появления в лесу. Теперь уже поздно.

— Стой! — повелительно крикнул толстяк неожиданно зычным голосом, поднимая руку ладонью вперед. Знак, понятный любому чужеземцу, — мол, остановись, пока рука пуста, не остановишься — познакомишься с оружием. Арбалеты оба держали опущенными к земле — видимо, были уверены, что о засаде в кустах путники не знают.

Шенк послушно придержал коня, к клинку даже не потянулся. Если понадобится, Синтия порешит всех четверых прежде, чем он сумеет принять участие в драке.

— Кто такие?

— Да так… — по возможности спокойно ответил темплар.

Сейчас в нем вряд ли можно было узнать рыцаря Света, уж об этом-то они позаботились. Плащ оставлен в крепости, он не решился взять его с собой даже упакованным во вьюк. Быть может, кто-то иной счел бы это проявлением трусости, но Легран понимал: главное — это достичь цели. А не геройски погибнуть по дороге… даже если об этом геройстве потом сложат песни. Доспехи самые обычные… ну, чуть получше обычных, но ни они, ни оружие не несут на себе клейм орденских оружейных мастеров. Напротив, знаток, внимательно осмотрев латы, с уверенностью заявил бы, что кованы они на севере Империи, да еще имя мастера назвал бы.

— Странствуем просто, — добавил он после паузы.

— Странствуете? — усмехнулся толстяк. Усмехнулся недобро, глаза смотрели внимательно, с подозрением. Шенку вдруг подумалось, что этот человек умен, даром что за крепостью тела не следит. Такой опаснее обычных мастеров размахивать клинками и думающих только о том, как бы отстоять постылую вахту да потом завалиться в таверну, к бабам и пиву. — Странствуете, значит.

— Именно… знаете, как бывает… — Легран притворно вздохнул, стараясь придать лицу выражение горечи и тоски. — Старшему и деньги, и место под солнцем. А младшему… коня да меч, вот и все наследство. Да и то… не из лучшего. Вот и отправились… мир посмотреть. Может, где-то найдется достойное дело для моего меча. — Подумав, добавил: — И, надеюсь, за это достойное дело будут достойно платить.

— А с собой не иначе как сестру прихватил? — хмыкнул толстый.

Худой сплюнул в пыль, но арбалет пока не поднимал.

— Я не сестра ему! — заносчиво подняла подбородок девушка. — Его брат хотел… меня… я решила, что лучше уж в изгнание, чем с тем уродом.

Дозорные переглянулись, на лицах появились усмешки. Мол, ясно — там урод, а здесь парень в самом соку, статный, с таким радость и в шалаше, да и просто в лесу, под широким плащом.

— Вы вступили на земли, что принадлежат Империи Минг! — напыщенно провозгласил худой. — Здесь соблюдают законы, не то что в прогнившем насквозь Ордене, где даже родного сына отец может оставить без наследства. Если поклянетесь, что не замышляете дурного против Империи, можете ехать. Империя достойна того, чтобы ее увидели… даже варвары.

Шенк заметил, что толстяк неодобрительно поморщился. И не потому, что покоробил намек на варваров, сам считает так же — все, что не принадлежит Империи, суть варварство и даже дерьмо. Явно недоволен обещанием пропустить… или скорее не склонен верить клятвам.

С другой стороны, законы чести никто не отменял. Воину легче принять смерть, чем подло солгать во имя спасения жизни. Так велела Сикста, тому же учит и Галантор. Пусть минги презирают Святых, чьи слова достигли сердец людей по всему обитаемому миру, и даже в великое, необъятное, дикое Заморье год за годом отправляются служители Ордена, дабы найти дикарей, коих не коснулся еще истинный Свет, принести им слова Святой Сиксты. Пока, впрочем, безуспешно. Пусть презирают — но и сами с готовностью пользуются тем, что уверовавшие в Свет скорее умрут, нежели отрекутся от истины. Ладно бы, речь шла о простом селянине, тому и наврать с три короба — дело простое. Но когда имеешь дело с рыцарем — тут уж не ошибешься. Честь превыше всего.

— Клянусь! — Шенк вскинул руку к небу, призывая в свидетели Свет. — Клянусь, что пришел сюда, не замышляя чинить Империи Минг урона или разора, не в поисках чьей-то жизни, не за грабежом или насилием.

По лицу толстяка снова скользнула тень, и Шенк похолодел, ожидая нападения. Но тощий довольно кивнул, удовлетворенный:

— Что ж… но за въезд в Империю…

— О, конечно! Надеюсь, несколько монет не будут сочтены оскорблением… простите, господа, но я не богат и не могу в должной мере…

Пяток золотых «орлов», последних, перекочевал в костлявую ладонь худого. Тот задумчиво, подкинул их, снова поймал — словно проверяя, не мала ли мзда, затем махнул рукой:

— Ладно, Тьма с вами, езжайте… к вечеру доберетесь до села, там таверна. Хозяин берет… — он снова сплюнул, с явным отвращением, — берет даже поганое орденское золото. Миску похлебки и охапку сена на ночь найдете.

Шенк тронул поводья, конь послушно двинулся вперед, Синтия ехала чуть приотстав, с нарастающим раздражением чувствовала сальные взгляды, буквально раздевающие. Да, Шенк прав, сейчас убивать не время и не место, но как же хочется стереть похотливые ухмылки с этих рож! Все-таки не Орден, Империя прогнила насквозь, с головы идо самых кончиков ногтей, раз уж пограничная стража берет золото за то, что пропускает кого попало. Даже не обыскав, не допросив с пристрастием.

Всадники давно уже скрылись за деревьями, когда толстяк повернулся к худому. Лицо было злым.

— Не стоило их пропускать, Трангер.

— Брось, Урда, он хорошо заплатил. Золото — оно везде золото.

— Не верю я ему. Лжет.

— Рыцари не лгут…

— Мало ли кто может навесить на спину рыцарский меч, — покачал головой толстый, которого собеседник назвал Урдой. — Я чую, что он правду не сказал. Хотя и поклялся… нутром чую, поверь. Вечером доложу капитану.

— Да ты что, очумел? — вытаращился Трангер, на худом лице ясно обозначилась злоба. — Это ж… это ж монеты отдать придется!

— Заткнись, Дохлый, — кличка была дана без особой изобретательности, зато метко. — Надо так, понял? Эти двое мне не нравятся. Совсем не нравятся.

Эта крепость была иной — и больше, и крепче. Стены явно сложены недавно, еще не успели обветшать, обрасти мхом, а местами выкрошиться. И башни сделаны как надо, обеспечивают надежный обстрел всех подступов — даже тем, кто подойдет к самому подножию стен, не укрыться от стрел. И гарнизон здесь был соответствующий — четыре сотни солдат…

И все-таки это была именно приграничная крепость, пусть и выглядящая грозной. Да с точки зрения жителей окрестных сел она таковой и была, и мужики в тавернах — а разговоры любителей крепкого пива одинаковы везде, что в Ордене, что в Минге, что в дальних и странных арделлских землях — не раз спорили, какая твердыня сильнее. И неизменно приходили к одному, вполне предсказуемому выводу — мол, у Ордена не крепость, а недомерок какой-то, слова доброго не стоит. Но любой опытный воин прекрасно понимал, что и у этой крепости назначение то же самое — сдержать. Сдержать на несколько дней, дать время привести армию в готовность. И если начнется вторжение, то мингская крепость продержится ничуть не дольше орденской. Разве что самую малость.

Ранним утром немалая часть населения ближайшей к крепости деревеньки высыпала на улицу, привлеченная грохотом многочисленных копыт. По главной (и единственной) улице — вернее, просто тракту, разрезавшему деревеньку надвое, — неслись всадники. Сияли наконечники копий, ловя лучи встающего над горизонтом солнца, блестели доспехи, столбом поднималась пыль. На всех воинах странные шлемы, похожие на выкованные из металла волчьи головы, и только один, тот, что впереди, без шлема. Длинные белые волосы развеваются на ветру, черный плащ с какой-то — не разобрать — белой отметиной плещется за плечами.

Всадники промчались, направляясь к крепости. Пыль стояла столбом — в отряде человек тридцать, а дождя не было давно. Жители переглядывались, бабы вдруг истошно завопили, собирая детей, а мужики уже задумчиво крутили усы — мол, надо бы в таверну да посидеть, подумать… с чего это сюда, в эдакую глушь, примчалась имперская гвардия. Знатоков не было, сказать, к какому корпусу относятся волкоголовые, никто не мог — но воины явно не из простых. Это и слепому видно.

В крепости кавалькаду заметили. То ли были извещены, то ли узнали человека, что мчался впереди, — так или иначе, но решетка медленно поползла вверх, чтобы полностью открыться как раз к тому моменту, как копыта всадников заколотили по настилу подъемного моста. Немалая часть гарнизона высыпала во двор — все с оружием, готовы, в случае чего, дать отпор. Остальные спешно заняли места на стенах. Беловолосый спрыгнул на землю, швырнул поводья подскочившему слуге.

— Кто комендант? — рявкнул он, смахивая с лица пыль. На него смотрели во все глаза. Кое-кто знал Регнара Снежного Барса в лицо, почти все остальные о нем слышали. Слухи ходили разные, в чем-то друг другу даже противоречащие — но в одном совпадали всегда. Если и был в мингской армии образец странной смеси жестокости и истинного рыцарства, то именно он сейчас и стоял на камнях, вымостивших внутренний двор пограничной твердыни. Еще о нем ходили слухи, что Снежный Барс прошел десятки и сотни боев, не получив в них и царапины. Поговаривали даже, что его защищает неведомая сила… может быть, даже магия. Но эти слухи явно были преувеличены — каждый мог видеть, что щеку Регнара пересекает рваный шрам, заживший относительно недавно. Видать, не скоро еще этому воину доведется надеть шлем, придется ждать, пока рана как следует зарубцуется.

— Приветствую тебя, Регнар. Слава о твоих подвигах летит впереди твоего коня.

Из дверей донжона вышел тучный человек в дорогих латах, явно здесь главный. Регнар скривился, словно от зубной боли, — как же, тонкое оскорбление. Мол, ты, может, и герой, но здесь мои владения, и бежать тебе навстречу, как любопытный мальчишка, не буду, не жди. Комендант шествовал неторопливо, важно… а может, из-за своей комплекции иначе и не умел. Высок, а оттого кажется еще более огромным — но на лице, да и на всем теле заметны признаки долгой праздной жизни, да еще и скрашиваемой ежедневными возлияниями. Кожа лоснилась жиром, под глазами — темные мешки, да и походка не твердая и уверенная, как у истинного воина. А если внимательно взглянуть, то и латы, вычурные и блестящие, больше предназначены для парадов, чем для серьезного дела.

— Ваше имя, комендант?

— Винер Арнвельд, комендант крепости Дир… — Он сделал небольшую паузу, затем добавил с притворной любезностью: — К вашим услугам, Могу я узнать, что привело героя в наши скромные стены?

Более всего упомянутому герою хотелось достать из-за плеча огромный меч и объяснить этому зажравшемуся борову, кто тут герой, а кто корм для червей. Но Регнар сдержался… сейчас он нуждался в содействии, дабы выполнить полученный приказ Императора.

— Дело важное и срочное, — бросил он хмуро. — Надеюсь, мы сможем поговорить об этом в более подходящем месте.

— Разумеется, — снисходительно кивнул комендант. — О ваших людях позаботятся. Прошу вас следовать за мной.

Еще одно тонкое оскорбление. В Империи было принято пропускать гостя вперед — ибо опасно оставлять за спиной незнакомого человека. Спиной поворачивались либо к тем, кому безоглядно доверяли — а о каком таком доверии может идти речь, если между этими двоими сразу же, с первого взгляда, возникло чувство взаимной неприязни, — либо к тем, кого и в грош не ставили как воинов. Намек сделан аккуратно, поймут немногие… но Регнар понял. И, заметив хмурые взгляды кое-кого из своих солдат, уже снявших шлемы, понял также, что не он один такой догадливый.

Гостя комендант решил принять в большом зале — самом большом, где наверняка собирались десятники и сотники, дабы получить приказы. Огромный стол, жесткие стулья с высокими спинками — леди на таком стуле извертелась бы в тщетных попытках устроиться поудобнее, но у воинов задницы луженые, привычные к седлу, им и на голых камнях сидеть нипочем. Следуя приглашающему жесту хозяина, Регнар опустился на один из стульев, отметив про себя, что комендант занял единственное в зале кресло — даже оставаясь наедине с гостем, который, между прочим, и родовитее, и к Императору ближе, все же продолжает демонстрировать свое превосходство. Даже в мелочах. Снежный Барс чуть заметно ухмыльнулся — пусть тешит самолюбие, недолго осталось.

— Итак?

Регнар неспешно извлек из небольшой, дорогой кожи, сумки свернутый лист пергамента. Протянул даже с некоторым благоговением — не просто императорская печать, какую по велению Явора Герата Седьмого ставили на многие документы. Здесь же была его личная подпись, чтозначила куда больше, чем все печати, вместе взятые. На миг заползла ехидная мысль — а умеет ли читать этот обрюзгший гордец?

Читать комендант, конечно, умел. В Империи грамотность особо не приветствовалась, на книгочеев смотрели косо, но любой, кто собирался подняться выше простого десятника, просто вынужден был осваивать эту премудрость, отрывая время от воинских упражнений, дабы провести его в изучении букв и слов. Комендант продвинулся по этой дороге достаточно далеко, читал не шевеля губами, лишь водил глазами по строкам.

— Так-так… — протянул Арнвельд, закончив чтение. Затем просмотрел документ снова, на этот раз бегло. — Значит, ваши полномочия, тысячник, не ограничены ничем, я правильно понял?

— Кроме воли Его Величества, разумеется, — надменно процедил Регнар.

— Да-да, я понимаю…

Было приятно видеть, как стремительно уходят в небытие спесь и наглость этого жирного борова, сменяемые другими эмоциями — в первую очередь подобострастием. И даже руки чуть заметно дрожат — еще бы, просиди он в этой глуши и сотню лет, вряд ли когда сподобится еще раз держать в руках лично подписанный Императором приказ. Пусть и обращенный не к самому коменданту, а так… ко всем, чье содействие по той или иной причине понадобится Регнару Снежному Барсу.

— Чем же я могу быть полезен посланцу Его Величества?

Да, эта раскормленная свинья изменилась, словно по магическому сигналу, теперь отовсюду прямо прет подобострастие, желание угодить. Да оно и понятно —а вдруг как уважаемый тысячник, докладывая Императору, обмолвится, дескать, помог мне тут некий Винер Арнвельд и помощь та была весьма существенной… глядишь, и милость какая обломится. А ведь может и что другое сказать — всем известно, Император не любит не то что неповиновения, даже тени его. И карает незамедлительно и жестоко. Так что комендант будет лезть вон из кожи, дабы угодить.

— Где-то в этих краях многие века назад находился храм. В горах. Храм был посвящен Арианис, — Регнар усмехнулся при виде вытаращенных глаз коменданта, — вот именно, уважаемый Арнвельд. Понимаю, сейчас храм наверняка разрушен, но я должен туда попасть. Потрудитесь собрать из соседних сел охотников… они исходили все горы, должны знать.

— Незамедлительно распоряжусь. — Комендант попытался было оторвать свою жирную задницу от кресла, но тут же замер, увидев нетерпеливый жест Снежного Барса.

— Я еще не закончил. Моим солдатам понадобятся припасы.

— Все, что будет угодно.

— И еще. Пусть патрули будут усилены. Вполне вероятно, что сюда пожалуют гости из Ордена, тоже с желанием найти заброшенный храм. Этого допустить нельзя.

По лицу коменданта проскользнула тень. Регнар хотя и не считал себя старым, многое повидавшим мудрецом, все же читал Арнвельда как раскрытую книгу. Есть, есть ему что сказать… но боится. Разрывается от страха: сказать — стало быть, признать свою в чем-то вину, не сказать — нарушить приказ Императора помогать во всем. Наконец страх перед Императором пересилил.

— Я должен сообщить… три дня назад патруль остановил в лесу, на самой границе с Орденом, двоих. Рыцаря и молодую девчонку. Рыцарь плел что-то насчет лишения наследства, мол, отправился повидать мир, поискать, где нужен добрый меч за хорошую плату. Пытался подкупить солдат проклятым орденским золотом…

— Я хочу говорить с ним. Немедленно, — резко бросил Регнар, порываясь встать. И тут же снова сел, увидев, как стремительно отхлынула краска от лица коменданта, как мелко задрожали губы. Поморщился — да, Император в гневе грозен, и все же не дело для воина, пусть и бывшего, дрожать как заяц.

— Про-прости-ите, со-отник. — От волнения и липкого, холодного ужаса комендант начал заикаться. — Их про… про-пусти-или…

Регнар нахмурился. Сказал бы пару резких слов, да ведь этого дурака тут же удар хватит. Останется гарнизон без командира… хотя, пожалуй, тут и среди десятников найдется командир толковее.

— Я хочу видеть тех, кто останавливал этого рыцаря. Сейчас.

— Д-да, прямо с-сейчас… — все еще заикаясь, выдавил из себя комендант, уже чуть не бегом направляясь к двери. Даже не подумал дернуть за свисающий шнур, что наверняка заставило бы появиться в дверях одного из солдат, стоящих на страже. Ублюдки… здесь, в собственной крепости, часовые на каждом шагу, зато орденских засланцев пропускают, даже имени не спросив. А ведь привели бы сюда, в крепость, повыспрашивали бы с пристрастием, какое такое наследство — в крайнем случае отпустили бы потом. Да можно и не отпускать, ни к чему Империи всякие незваные гости. Лучше уж повесить — дабы другим неповадно было.

Хотя вряд ли рыцарь — шпион Ордена. У этих мягкотелых обожателей шлюхи Сиксты тактика иная. Шпионы идут переодетые купцами — да и сама Империя не гнушается подобным прикрытием. Торговые караваны ходят повсюду, их даже не особо трогают, поскольку товары нужны всегда, а товары диковинные, из дальних стран — так и особенно востребованы. А рыцарь заметен… да еще со спутницей-девчонкой. О такой паре не одну декту судачить будут, мол, прихватил себе в дорогу удобную подстилку. Что-то промелькнуло в глубинах памяти. Регнар напрягся, пытаясь уловить мысль… Рыцарь и девчонка…

Грохоча подкованными сапогами, в зал вбежали двое — странные, словно нарисованные в шутку бродячим художником. Толстый и тонкий — даже на вид не больно-то на воинов смахивают. Неудивительно, что не попытались задержать рыцаря, человек, дабы поступать как воин, должен и выглядеть соответственно. Это кабатчику положено быть жирным — кто ж пойдет столоваться к худому, решат, что либо чем-то опасным болен, либо готовить в его таверне не умеют. Купцу тоже можно и нужно быть дородным — богатство свое показывать, чтобы все знали — не станет обманывать ради мелочи, имя и репутация дороже. Воин же должен быть злым, сильным, а взгляд его — острым, изучающим… Хотя, к слову, у толстячка как раз такой.

Оба остановились, не дойдя до высокого гостя нескольких шагов. Сесть никто даже не попытался — видать, чином не вышли. Да и то — оба простые воины, не десятники даже. Разве ж этот надутый остолоп позволит всяким сидеть в своем присутствии. Регнар милостиво кивнул в сторону стульев — мол, в ногах правды нет. Воины покосились на коменданта, но сели. Видать, тот успел предупредить, что с гостем шутки плохи, все приказы выполнять незамедлительно, зад лизать с прилежанием, а желания улавливать прежде, чем те появятся.

— Рассказывайте, — коротко бросил он. Увидев непонимание на лицах, снова поморщился. Вызвать комендант озаботился, а зачем — не растолковал. — Рассказывайте про рыцаря с девчонкой, которого в лесу встретили. Подробно.

Рассказ был не особо длинен, но неожиданно связан и строен. Говорил только толстый, назвавшийся Урдой Торком. Имя редкое, по крайней мере в здешних местах. Говорил Торк неспешно, но подробно. Когда принялся описывать внешность рыцаря, Регнар заметил в глазах худого удивление… видать, тот в это время только о том и думал, как бы урвать мзду побольше. А коротышка бдил…

Внезапно Регнар напрягся — что-то в описании рыцаря показалось знакомым. Остановил неспешный монолог Торка, потребовал описать орденца еще раз, подробнее. Тот кивнул — как равному, но тысячник не почувствовал себя оскорбленным — и принялся рассказывать сначала, искусно вплетая в описание свои домыслы и предположения. С каждым словом Регнар хмурился все больше и больше, на скулах играли желваки, а багровый рубец на всю скулу стал синюшным, налился кровью.

— Достаточно, — дернул он рукой и повернулся к Арнвельду, который сидел, чуть ли не затаив дыхание. — Вы сделали ошибку. Как я понимаю, эти солдаты, явившись в крепость, тут же доложили вам о встрече. Так?

— Т-так, господин, — промямлил комендант, бледнея. Хотя, казалось бы, куда уж дальше.

— Но вместо того чтобы организовать погоню, вы решили просто ограничиться присвоением золота… или солдатам тоже перепало что-то?

Комендант сидел, тяжело сопя и внимательно изучая пол под своими ногами. Он был столь сосредоточен, что Регнар даже бросил взгляд в том же направлении — что же это Арнвельд там нашел такого интересного.

— В ваших… почти в ваших руках, комендант, был пресловутый темплар, этот самозваный рыцарь Света, выкормыш Ордена. Солдат я не виню… я видел, какова в драке эта девчонка. Сам темплар воин не очень уж умелый, но она — почти демон. А вам, комендант, следовало бы задаться вопросом, что делает рыцарь в лесу, в стороне от трактов. Но вы предпочли отращивать мозоль на заду, сидя в этом кресле. Печально… Итак, приказ о сборе охотников я отменяю. Поздно. Темплар наверняка прибыл сюда с той же миссией, что и я, но благодаря вам, комендант, у него было в запасе на три дня больше. Пойдем по его следам.

Снежный Барс снова бросил взгляд на солдат — те сидели так же ровно, стараясь вытянуться в струну даже на стуле, но в глазах на самом дне удовлетворение. Не от того, что сами избежали наказания — рады, что Арнвельду крупно не повезло. Еше одно доказательство, что командир из него никудышный. Хорошего офицера солдаты любят, за него всегда готовы встать горой. Регнар без рисовки мог бы сказать, что любой из его бойцов с готовностью пойдет за своим командиром в огонь, в воду, на мечи врагов. А то и пойдет впереди.

— Этого, — он ткнул бронированным пальцем в сторону толстяка, — возьму с собой. Следы читать умеешь?

— Был охотником когда-то, — растянул тот губы в довольной улыбке. — Такое не забывается.

— Хорошо. Пусть готовят припасы… выступаем через час. И запомните, комендант, вам следует молиться. Сиксте, Арианис, демонам… Свету или Тьме, кому угодно. Молиться, чтобы нам удалось догнать темплара. В противном случае мой доклад Императору будет… очень нелестным.

Костер горел жарко, хотя сейчас в нем не было ни одной ветки. Разве что в самом начале, когда крохотное пламя, словно пробуя на вкус, охватывало одну за другой сухие щепочки, постепенно набирая силу и мощь. А потом в костер упал первый камень — черный, даже жирный на ощупь. Древесный уголь в орденских землях жгли часто, а вот такие камни использовали немногие. В кузнях разве что. Да и то на кузнецов, что целыми подводами покупали черные булыжники, посматривали искоса — мол, не иначе как с демонами якшаются. Где ж это видано, чтобы огонь камнями питать. Огонь создан для дерева, это знают все. Остальное — от самой Тьмы идет, не иначе.

Сам Шенк к подобным словам относился с изрядной долей иронии — вряд ли Тьма снизойдет до того, чтобы подбрасывать людям столь пустячные испытания. Зато черные камни горели жарко и давали мало дыма. Сейчас это было особенно важно.

Вокруг смыкались стены и низкие своды небольшой пещеры. Ночью костер виден издалека, а Леграна не оставляло гнетущее чувство приближающейся опасности. Конечно, опасность здесь, считай, за каждым кустом — земля чужая, враждебная. Пастух, что указал им дорогу к развалинам храма, с готовностью принял монету — за подсказку, а заодно и за молодого барашка… Сам темплар вполне обошелся бы запасами из переметных сумм, которых хватило бы еще дней на пять, но Синтия… он все-таки не мог заставить себя смотреть на ее трапезу, хотя и понимал, что его спутница опять нуждается в теплой крови. Смирился с этим, даже начал воспринимать как нечто вполне обыденное… но заставить себя видеть — не мог. И девушка, понимая его чувство, увела ягненка подальше, в кусты, а затем вернулась, без особого усилия неся на плече слабо трепыхающуюся тушу. Сейчас мясо жарилось, насаженное на лезвие его стилета, по пещере полз восхитительный аромат, и даже вполне удовлетворенная Синтия нет-нет, да и поглядывала на сочный ломоть, щедро приправленный солью и дорогим, из дальних земель доставленным, перцем, ожидая, когда он дойдет до готовности.

Пещера оказалась очень кстати. Дым стелился по потолку, медленно выдавливаясь через какие-то невидимые щели. Шенк выбрался наружу, внимательно осмотрел — все чисто, ни отблесков огня, ни поднимающихся в медленно темнеющее небо струек. Он привык доверять своим ощущениям, порядком обострившимся в последнее время, а потому мог бы поклясться хоть именем самой Сиксты, что погоня будет. Тот же пастух с радостью расскажет имперцам все, лишь бы не получить по голове чем-нибудь тяжелым. А уж если еще и денежку посулят — то и вовсе разоткровенничается.

С другой стороны, кто же вправе его осудить. Жизнь бедняка тяжела, стадо не его… да и стадо, признаться, слова доброго не стоит. Ему еще ответ держать за «пропавшего» ягненка. Не признаваться же хозяину, что путникам продал. Тогда и деньги отберут, и по шее накостыляют, а то и вовсе плетьми… А так — отбился, мол, искал его, искал. Поди докажи.

— Я все же не понимаю, — подала голос Синтия, снова покосившись в сторону уже почти поспевшего ломтя ягнятины, — почему мы отправились сюда вдвоем? Разве десяток-другой воинов не было бы надежнее?

— Ты у меня одна двадцати стоишь, — улыбнулся темплар, снимая горячее мясо со стилета и протягивая девушке. Та с Удовольствием вонзила зубы, ойкнула, обжигаясь. Затем снова подняла на спутника глаза, полыхающие багровым светом — то ли от природы, то ли от отблесков костра.

— Нет, я правда хочу знать.

— Не надежнее, — объяснил Шенк, готовя новую порцию, посыпая ее темной желтовато-бурой солью. — Здесь Империя. Один-два путника, что едут куда-то по своим делам, могут и не привлечь особого внимания. Просто потому, что не опасны. А вот целый отряд… здесь вокруг немало гарнизонов, отряд найдут и уничтожат, А за нами двоими погоню не пустят.

— Пустили же, — поежилась Синтия. Ее чутье было куда тоньше, чем у темплара, но касалось лишь того, что находилось рядом, Она могла заметить засаду до того, как враг обратит внимание на нее саму, могла сказать по запаху, кто проходил дорогой и час, и три назад, но во всем, что касалось предвидения и предчувствий, целиком полагалась на Леграна. И если темплар сказал, что по их следу идут враги, значит, так и есть. Надо только вовремя заметить их приближение.

— Может, я и ошибаюсь. А может, те остолопы, что встретили нас в лесу, все же доложили куда следует. Я надеялся, что они этого не сделают, ведь тогда с монетами пришлось бы расставаться. За мзду, да еще на границе, по головке не погладят, что у нас, что у имперцев.

— Ладно, отрядом воинов нельзя. А купцами прикинуться?

— Это еще хуже, — покачал он головой. — Все знают, что с торговыми караванами идут шпионы. За ними и надзор особый, правда, и поймать такого шпиона за руку сложнее, не будешь же поголовно вырезать всех торговцев. Так и получается… они не трогают особо наших, а мы — их. Но караваны ходят по большим дорогам, здесь, в лесу, вдалеке от сел и городов, торговый обоз сразу бросается в глаза, всем ясно, что не по торговому делу прибыли.

— Ну да, блистательный рыцарь с юной дамой, уединяясь в пещере, вызывают меньше подозрений, — недоверчиво хмыкнула она.

— Ты права. — Шенк вздохнул, затем вытащил мясо из жара, помахал кинжалом в воздухе, чтобы немного остудить. — Ты права… сейчас я уже думаю, что ехать вот так, в латах и с оружием, было большой ошибкой.

— Есть идея получше?

— Могли бы переодеться монахами. Наплели бы, что поклоняемся Арианис, незаслуженно проклятой, идем увидеть ее храм, помолиться. Дорогу можно было бы спрашивать безо всякой опаски.

— А что, неплохо…

— Да, хорошая мысль приходит поздно, это все знают. Да и я без кольчуги и оружия чувствую себя словно голым. Но и тут есть сложность… здесь, в Империи, к Арианис относятся мягче, чем у нас, но и Сиксту чтут, пусть и не все, Наткнемся на ортодокса, да еще власть имеющего, — и отправят нас с тобой на костер как прислужников Тьмы.

Синтия поежилась… Мечей она особо не боялась, была и быстрее, и сильнее. Раны вампирочки зарастали быстро, если очень захотеть — то и за считанные минуты. Но были вещи, что страшили даже вампиров. Серебро, к примеру. Говорят, в древности водились оборотни, тех серебро убивало сразу, на месте. Вампиры, которые, по сути, тоже имели с оборотнями нечто общее, от ран, нанесенных серебром, теряли подвижность, становились медленным, вялыми — и надолго, на часы, пока тело не вытолкнет крохотные частички серебра наружу, вместе с кровью. Потому и раны, нанесенные серебром, закрывались неохотно — а особо глубокие могли и вовсе не закрыться. Примерно так же относились и к осине, хотя чем, казалось бы, отличается это дерево от любого другого. Пробить вампиру стрелой сердце — лишь испытает боль и слабость, чтобы убить, надо буквально рассечь на куски. А воткни в сердце осиновый кол — умрет сразу же.

Но больше всего они боялись огня. Может, в этом было просто нечто из памяти прошлого, во все времена пойманных за своим кровавым делом вампиров тут же волокли на костер. Не раз случалось, что так поступали даже с теми, кто отчаянно пытался никому не навредить, пробавляясь кровью лесной живности, В каждом вампире была частичка огня — та, что в глазах. Может, именно поэтому тела их горели охотно, быстро, как будто политые горючим зельем. Когда солдаты намеревались напасть на семью вампиров, ежели не было приказа брать живыми, вооружались в первую очередь факелами — а потом уж просто железом.

Мясо наконец подостыло, и Шенк с наслаждением вцепился зубами в горячий ломоть, разбрасывающий вокруг капли ароматного сока. Желудок взвыл от радости, давая понять хозяину, что холодное мясо, сыр и хлеб хоть и еда, но отнюдь не самая приятная. С каждым куском в тело вливалась сила, острый перец заставлял гореть и рот, и даже лицо, а на лбу выступили капельки пота. Цапнув флягу, он попытался залить пожар внутри себя слабым, слегка кисловатым вином — что поделать, в крепости, где запасались провизией, не оказалось ничего лучшего. Немного полегчало, но он знал, что огонь вернется. И все же не мог заставить себя отказаться от мысли тщательно посыпать красным порошком и следующий кус. Такая уж зараза — кто распробовал раз, будет стремиться к этой жгучей приправе всегда.

Закончив трапезу, Легран принялся жарить ломти впрок — не бросать же мясо здесь. Неизвестно, близок ли храм — пастух лишь сумел указать общее направление да дать две-три «верных» приметы. Но растолковать, сколько дней добираться до руин, не смог — сам ходил туда давно, еще когда был лишь подростком, а тогда все, что длиннее «сегодня», называется уже «долго». Правда, признался, что в храм не полез — видно же, что там давно уж нет ничего ценного, а вот какой-нибудь камень на голову обрушиться может очень даже легко. Так что он просто постоял, посмотрел на храм издалека и побрел обратно.

— Почему ты? — вдруг спросила Синтия, не сводя взгляда с переливающихся ало-оранжевыми отблесками углей.

— Что? — переспросил он, хотя уже понимал, что она имела в виду.

— Почему ты? Почему на поиски храма… или нет, на поиски этого «Синего Пламени», знать бы еще, что это такое, отправили именно тебя? Как я понимаю, здесь лучше всего подошел бы опытный фаталь, они умеют быть скрытными.

— Ты много знаешь об Ордене…

— Не так много, как хотелось бы, — пожала она плечами. — Читать меня научила мать…

Ее плечи чуть вздрогнули, а багровые глаза заискрились, словно в них набежали капельки слез. Шенк положил руку на плечо девушки, погладил… она вдруг прижалась к нему, в поисках ласки и утешения. Потеря родича всегда тяжела, но для вампира тяжела вдвойне. Люди знают, что те, кто дал им жизнь, скоро уйдут в лучший мир — по крайней мере каждый верит, что тот, другой мир будет лучшим. А вампир верит, что мать и отец будут с ним рядом всегда… или очень долго. Для детей «очень долго» и «всегда» — это почти одно и то же.

Он гладил ее шелковистые волосы, а она всхлипывала и прижималась к нему все теснее и теснее. В который раз он подумал о несправедливости этого мира.., Да, вампиры пьют кровь, но разве сами люди, дабы насытиться, не отправляют на бойню животных? Кто-то может сказать, что человек и животное не есть одно и то же, и все-таки… К тому же люди с удовольствием истребляют других людей просто за то, что те иначе говорят, иначе одеваются… а то и просто ради пары монет, нехитрого скарба. Или просто ради потехи. Но еще никто и никогда не слышал о вампире, который просто так, из удали, напал бы на сородича.

А может, все дело в зависти? Разбойник нападает на купца, который богаче, — чтобы вывернуть карманы, отобрать добро. Армия идет на армию ради земель, ради того же золота… Но все золото мира не поможет человеку прожить сотню лет, что для вампира — еще почти юность. Вот и душит злоба, растет ненависть, отращенная против тех, кто одарен долгой жизнью, И вот уже руки с радостным предвкушением «справедливой» расплаты строгают колья, серебрят оружие, зажигают факелы. А все призывы — мол, вампиры есть порождение Тьмы — не более чем способ оправдаться перед самим собой за смертоубийство.

А вопрос Синтия задала интересный, и он сам был бы не прочь узнать ответ на него. Шенк закрыл глаза, вспоминая тот разговор с магистром Ворохом.

— Храм Арианис расположен на территории Империи Минг.

Шенк помолчал, раздумывая. Безусловно, бумага, написанная самой Сикстой, имеет немалый вес, но не настолько большой, чтобы ради нескольких невразумительных строк начинать войну. И ведь не объяснишь — скажи кому, что война ради захвата храма, посвященного Проклятой, — обвинят в святотатстве, а то и в прямом пособничестве Тьме. Обвинят кого угодно, даже Великого Магистра. Пусть и не вслух, только в душе — но это и опаснее.

— Ты все понимаешь, сын мой. — На лице темплара его мысли отражались достаточно четко, и Вороху даже не приходилось прилагать усилий, дабы догадаться, о чем думает молодой рыцарь. — Да, в храм придется проникнуть тайно. Отправитесь вдвоем, ты.., и твоя спутница.

— Почему я? — удивленно вскинул брови Шенк, хотя и понимал, что разговор этот затеян в большей мере для проформы. Никто его согласия спрашивать не намерен, все уже Решено. Да и решено, вероятно, самим Великим Магистром, Борох же служит лишь гласом Ордена, донося до темплара волю высшего руководства. Хотя со старого учителя станется небось сам и порекомендовал, Магистр отвел глаза.

— Ты хороший воин.

Шенк усмехнулся. Комплимент был приятен, хотя он и понимал его цену.

— Таких много, Я могу владеть мечом, но тот же Дрю скрутил бы меня в бараний рог прежде, чем я успел бы обнажить клинок.

— К тому же ты отменно владеешь Знаками,., владеешь всеми, даже Бесполезным.

Сикста оставила своим детям восемь Знаков Силы. Хотя считалось, что их было всего семь… Знак Истины, не дававший солгать, и Знак Покорности, превращающий человека в послушного раба, хотя и на краткое время. Знак Исцеления, заживляющий раны, и Знак Покоя, освобождающий от боли, Боевые Знаки — Укрытия, Огня… с ними опытный темплар сможет подойти к врагу незамеченным, а затем сжечь его, превратив в дымящийся пепел. Знак Последней Надежды, дающий невероятную силу, но стремящийся отобрать в уплату саму жизнь.

Но был и еще один — Бесполезный Знак. Очень трудный в овладении, ибо если в действенности остальных можно было хоть как-то убедиться, то Бесполезный Знак, когда его пытались вызвать, никак себя не проявлял. И никто не мог сказать, правильно ли произнесены слова, верны ли жесты — большинство даже не старалось выучить подробные описания в старых книгах. Шенк в свое время выучил — просто потому, что так захотел учитель. Но зачем были потрачены силы и время — на этот вопрос не мог ответить даже всезнающий магистр Борох. Просто сказал — надо! Вот и все объяснения.

— Многие темплары изучили все Знаки.

Он понимал, что преувеличивает. Большинству тех, кто стремился надеть алый плащ, достаточно было двух или трех даров Святой Сиксты. Эти служители Ордена стремились побыстрее получить вожделенные доспехи и струящийся за спиной знак отличия темплара, а уж утруждать себя сидением над книгами — эту обузу брали на себя отнюдь не все. Да и политика Семинарии в этом вопросе была более чем мягкой. Лишь Знак Истины был обязателен, без него ни один семинарист не смел надеяться на звание темплара. Остальные — по способностям, по желанию.

Сейчас он даже немного пожалел о том, что когда-то с таким азартом штудировал рукописи, а затем до полного изнеможения тренировался, учась входить в призрачный мир, бросать огненные шары или, что было сущим безумием, овладевать смертельно опасным Знаком Последней Надежды.

— Увы, не многие… — печально покачал головой Борох. — Молодежи подавай подвиги, служение во славу Ордена. Красоваться на коне в сияющих доспехах куда приятнее, чем листать пыльные книги. Ты достиг многого и в воинском деле, и в знании.

— И все же…

— И ты молод, — поставил точку Борох. — Ты молод, ты сумеешь перенести тяготы пути. А твоя… подруга поможет тебе в этом.

Во взгляде, в позе, в словах магистра читалась некая недоговоренность, Он явно сказал не все, что мог бы, — но все, что считал нужным. У Бороха наверняка что-то осталось в рукаве, но либо темплару не следовало этого знать, либо знание сие было необязательным для исполнения поручаемой ему миссии. Но выспрашивать учителя бесполезно, если говорить не хочет или не может, то вытащить из него эти сведения можно разве что клещами.

Но почему-то Леграну казалось, что одним из поводов выбрать именно его для этой таинственной миссии была его спутница, молодая вампирочка, которая сейчас всхлипывает на его плече, Убийца по своей природе, способная легко раскидать нескольких вооруженных мужчин, знающих, как обращаться с мечом, она тоже временами мучительно нуждалась в утешении, в добром слове… В такие моменты она казалась беззащитной, и в его душе просыпалось желание обогреть, приласкать, уберечь от напастей и бед. Хотя и понимал при этом, что эта хрупкая фигурка куда сильнее его, воина, обучавшегося владению оружием чуть не с детства.

Тогда они долго обговаривали с магистром путь, снаряжение… Именно Борох настоял на том, чтобы они взяли с собой мингское золото — темплар плохо представлял себе настроения, царящие на имперской земле, хотя и предполагал, что не стоит ожидать радушного приема.

Долго перебирали варианты, за кого себя выдавать. Несмотря на то что Шенк говорил девушке, были тщательно рассмотрены, а затем безжалостно отброшены разные идеи — купцы, охотники, монахи… Последнее и вовсе не годилось, но не оттого, что их, сочтя за поклонников Тьмы, могли и в самом деле потащить на костер. Просто огромная фигура темп-лара, явно более привычная к доспехам, чем к сутане, вызовет подозрений не меньше, чем явись он в алом плаще. А где подозрения — там сразу темница, пытки…

А странствующие рыцари… их немного, но они все же есть. Кто-то просто бродит по земле, в поисках хозяина, способного платить золотом, кто-то ищет приключений. Последние, впрочем, долго не живут, на каждый добрый меч находится десяток еще «добрее». На них смотрят как на людей не от мира сего, посмеиваются вслед — но редко чинят препятствия, разве что в слепой погоне за справедливостью, в своем, разумеется, понимании, рыцарь зарвется, полезет в очень уж не свое дело,

Пергамент, испещренный подписями и печатями, заранее решено было оставить в Белите. Борох не сомневался, что рано или поздно они попадутся на глаза какому-то из мингских патрулей. Вероятно, не всякий простой солдат рискнет потребовать обыска рыцаря, за подобное хамство можно нарваться и на удар мечом, но если воинов будет много… такой пергамент станет приговором, Причем приговором к смерти, куда более долгой и мучительной, чем банальная казнь.

Что ж, теперь они близки к цели. Правда, откуда-то сзади надвигается угроза, он чувствовал это…

Извилистая дорожка, больше напоминающая тропу, наконец вывела на относительно плоский участок. Здесь почти не было деревьев, что густо росли на склонах гор, — только чахлый кустарник, нездоровый даже на вид. Шенк почувствовал, как в душе что-то холодеет, а по спине бегут мурашки. Может, все же есть истина в учении о том, что Арианис была демоном… ведь до храма уже рукой подать. Если тот пастух не обманул. Он еще говорил, что место это считается проклятым. Хотя всему могут быть и более простые объяснения. Может, именно здесь для деревьев место неподходящее…

Кони устало двигали ногами, неся своих седоков вперед. Последний переход был труден, Шенк почти не давал отдыха ни себе, ни коням. Синтия, железный организм которой мог перенести и не такие нагрузки, относилась к тяготам пути с полнейшим равнодушием — а вот ее конь уже спотыкался и время от времени поворачивал к хозяйке умную морду, непонимающе кося лиловым глазом — мол, что ж это ты, девочка, совсем обо мне забыла?

В путь двинулись еще затемно, кони толком не отдохнули. Под копытами стелился туман — не слишком густой, но сырой, неприятный. Если будет безоблачно, то скоро солнце высушит, начнет даже немного припекать. Хотя какое сейчас солнце — начался сезон дождей, а скоро наступят и холода. Два последних дня хлестал проливной дождь, тяжелые капли, казалось, были способны пробить даже латы. А уж какую-то там кольчугу и подавно, Деревья набухли от воды, развести костер не удалось, и оба, промокшие до нитки, провели несколько часов под разлапистой елью… вода сюда почти не попадала, но отовсюду шел холод, и они, стуча зубами, прижимались друг к другу, тщетно пытаясь согреться. Сейчас Шенк кутался в темный плащ, накинув капюшон на голову… его знобило, он понимал, что болен — но его Знаки были бесполезны против хвори.

Накануне, во время краткой ночевки, Синтия пыталась отпоить его лекарственным отваром. Может, на вампиров собранные травы и оказывали благотворное влияние, но на Шенка они подействовали словно рвотное… Как ни странно, немного полегчало. Синтия утверждала, что все, что ему сейчас нужно, — это покой, хорошо натопленная комната, горячее вино и сон. Увы, ничего такого в ближайшее время не предвиделось. Даже на то, чтобы добраться до ближайшего села, где можно отдохнуть, отъесться и отоспаться, пришлось бы потратить несколько дней. Позволить себе такой роскоши он не мог.

Радовало одно: проливной дождь смыл все следы и был шанс, что погоня — если она была не плодом его больного воображения — отстанет. Ощущение опасности немного притупилось — то ли сказывалась болезнь, то ли и в самом деле таинственный Некто потерял их след. Но расслабляться не стоило.

На них медленно надвигалась огромная скала. Даже не скала — скальный гребень, уходящий и влево, и вправо так далеко, что даже не видно было, где заканчивается эта отвесная стена. Синтия, чье зрение было гораздо острее, вдруг вскрикнула, вытянула вперед руку:

— Смотри!

Он вгляделся. Глаза, усталые от недосыпания, с трудом различили нечто, не являющееся созданием природы, а явно вышедшее из-под рук человека. Наверное, когда-то это была статуя, но сейчас камень обвалился, оставив немногое. Угадывались две ноги, но все, что выше пояса, исчезло.

Они подъезжали все ближе и ближе, Теперь он уже хорошо видел остатки изваяния,., вспомнил старую гравюру, которую ему показал Борох — да, это то самое место. Статуя Бореалиса… так называли демона Ши-Латара, призванного на службу Проклятой. Значит, рядом — статуя самой Арианис. От нее почти ничего не осталось, только самый низ статуи, кусок подола длинного, до пят, платья. Вход в храм — между ними.

Вход был на месте. Вокруг все было завалено битым камнем, обломками рухнувших статуй. А камень необычный — Легран, пусть и не был знатоком, тут же узнал редкий в этих краях искристый мрамор, что добывался только в Кейте. Сколько же было затрачено труда, дабы привезти его сюда в таком количестве?

Обломки лежат давно, поросли травой, что успела пробиться и через трещины. Мимо проплыла огромная глыба, и темплар вдруг, вздрогнув, сообразил, что перед ним голова, Придержал коня, присматриваясь и так и эдак, — да, и в самом деле голова в шлеме. А шлем обычный.., вернее, форма странная, но никаких там рогов, что приписывали Ши-Лата-ру. Хотя, говорят, он умел менять обличья.

И еще у него возникло странное ощущение какой-то неправильности. Да, статуи могли обрушиться от землетрясения, по непонятной причине пощадившего сам вход в храм… но как-то уж очень правильно были раскиданы обломки, словно кто-то очень постарался придать храму вид запущенного и заброшенного. Словно бы эти руины говорили каждому, кто приближался к ним, — брось, не трать силы. Здесь ничего нет, а то, что было, давно уж разграблено. Остались одни обломки, никому не нужные. Брось, уходи, ты ничего здесь не найдешь.

— Мы ничего здесь не найдем, — вдруг сказала Синтия, словно эхом повторяя мысли темплара. Он взглянул на нее с удивлением и поразился перемене, произошедшей с девушкой. Лицо было отрешенное, равнодушное, глаза наполнены усталостью. Она перехватила его взгляд, пожала плечами, — Ты же видишь… здесь уже много веков ничего нет. А если что и было, нашлись более удачливые, выгребли подчистую.

— Синтия!

— Шенк, посмотри сам! Нам нечего здесь делать… к тому же тебе нужен отдых, Поедем вниз, в предгорья. Подлечишься, потом вернешься,., только незачем. Весь этот поход впустую, твои магистры ошиблись. Храм давно пуст.

Легран хотел было возразить, сказать, что они у самой цели и надо идти вперед — но подумал, что девушка права. Что бы ни спрятала здесь Святая Сикста, это давно потеряно. Тратить драгоценное время, копаясь в руинах — да еще и с погоней за спиной, — дело безнадежно глупое, Даже в этих горах найдется немало мест, где можно найти что-то стоящее. Что-то ценное… а здесь…

Темплар отчаянно помотал головой, пытаясь понять, что с ним происходит. Что-то ценное? Святая Сикста, он же не грабитель храмов, который надеется найти тайник с золотом или драгоценными камнями. Синтия уже тянула его за рукав:

— Шенк, пойми… все эти развалины — это нам знак. Бесполезно что-либо здесь искать.

Ее слова стеганули словно бичом. Случайно или по воле свыше, но девушка дала подсказку. Он вскинул руки, губы зашептали древние слова, что еще никогда не приносили пользы. Бесполезные слова, столь же бесполезные движения руками — заученные давным-давно, чудом не забытые, ибо человек всегда с готовностью забывает то, что ему не нужно. Да и нужное-то забывает…

Рука на уровне лица, ладонь вытянута горизонтально. Снизу упирается другая ладонь. Несколько брошенных слов…

Он поймал на себе непонимающий, даже встревоженный взгляд Синтии. В ее глазах — тоска и безысходность, даже легкое раздражение от того, что упрямый рыцарь продолжает оставаться на месте, когда надо уходить — вниз, к предгорьям, к людям, к теплому очагу и мягкой постели,., демоны с ней, с мягкой, пусть будет жесткая и скрипучая, лишь бы сухая.

Он не обращал на девушку внимания, руки непрерывно двигались, на мгновение замирая в той или иной фигуре, и каждую фигуру сопровождали слова — одно, два, реже несколько. Вот прозвучала последняя, самая длинная фраза, и правая рука, до этого поднятая над головой, с силой обрушилась вниз, распарывая воздух, словно мечом.

Возникло ощущение, будто бы их обдало ветром, резким, пронизывающим — но странно освежающим. Голова словно прочистилась, разом исчезли все опасения, все глупые, как он теперь понимал, мысли о том, что поход этот — одна сплошная неудача, что храм пуст и что здесь они ничего не найдут. Рядом охнула Синтия, он оглянулся, увидев ее испуганные глаза.

— Что это было? — прошептала она одними губами, а тонкие длинные пальцы вдруг легли на рукоять меча, словно от незримой угрозы можно было защититься обычной, пусть и отменного качества, сталью.

— Не знаю, — ответил он, — Похоже, здесь какая-то… магия.

Она задумалась, потом неохотно кивнула. Бледные щеки — здесь, в лесу, не было надобности в эликсирах, дабы сохранять вид человека — залила краска смущения.

— Может быть… но куда она делась?

Шенк рассказал ей о Бесполезном Знаке — он вызвал его по наитию, повинуясь проскользнувшим в услышанной фразе словам. И, несмотря на то что впервые за тысячелетия Знак показал свою силу, Шенк так и не понял, в чем эта сила состоит. Рассеивает чужую магию? Придает решительности? Или что-то еще? Темплар вслушивался в себя, стараясь поймать прежние, пропитанные безнадежностью мысли, — но ничего такого не находил. Напротив, имело место удовлетворение от того, что цель достигнута, и решимость немедленно начать поиски… даже не зная, что именно надо искать. И Синтия избавилась от хандры, дернула поводья, ее конь недовольно всхрапнул, но все же двинулся вперед.

Если здесь и была угроза, то она наверняка исходила от заброшенного храма — и девушка намеревалась держаться между этой угрозой и человеком, которого намерена была защитить.

Внезапно Син попятилась — вернее, попятился ее конь. И Шенк тоже ощутил, как из черного зева входа на него изливается… нет, это даже нельзя было назвать просто страхом. Там, во тьме, ждала сама смерть — но не простая, не быстрая… Рыцаря трудно испугать смертью, мало кто из них рассчитывает окончить жизнь в дряхлости, в постели, в окружении внуков и правнуков. Но есть нечто пострашнее, чем простое прекращение существования.

Легран почувствовал, как все холодеет внутри. Он совершенно твердо знал, что стоит войти под свод черного тоннеля… да нет, стоит только приблизиться к нему на расстояние удара — и все. Дальше лишь муки, такие, что смерть покажется избавлением, что о смерти придется просить, умолять, ползать на коленях… если к тому времени еще будут силы ползать.

Вампирочка соскользнула на землю, сжимая в руке поводья, сделала несколько шагов вперед, с трудом, словно преодолевая сопротивление бьющего в лицо ветра, а затем вновь попятилась. Ее лицо, и без того бледное, теперь побелело, как молоко, а в глазах плескался дикий ужас. Любой на ее месте давно бы уже удирал что есть силы, не разбирая дороги, но в девушке шла отчаянная борьба между всепоглощающим страхом и долгом защищать своего спутника. Лишь благодаря этому она еще держалась — но продлись эта борьба совсем немного, и Син, вероятно, сойдет с ума.

Сквозь волны ужаса с трудом пробилась мысль: «Этого не может быть». Не может быть, чтобы так пугал всего лишь темный провал входа… это магия… Руки задвигались, губы, трясущиеся и непослушные, проговорили первые слова Бесполезного Знака.

Тем временем девушка проигрывала битву с самою собой. Она постепенно отступала — на шаг, еще на один… Это действовало и на коней, но слабее, гораздо слабее, иначе несчастные животные уже давно бы пренебрегли волей своих седоков и ударились бы в бегство, которое наверняка закончили б в какой-нибудь яме с переломанными ногами. А так они лишь прядали ушами, жалобно ржали и медленно пятились, стараясь не поворачиваться к неведомому страху задом.

Прозвучало последнее слово, рука-меч с шипением прорезала воздух. Уже знакомый порыв ледяного ветра обдал всадников, проникая сквозь одежду, забираясь под кожу, остужая воспаленный мозг.

Страх исчез — разом, словно его и не было. Конь вдруг отчаянно заржал, поднялся на дыбы, молотя воздух копытами, всем своим видом показывая, что неведомый враг повержен. От неожиданности Шенк, считавший себя неплохим наездником, чуть не вылетел из седла.

Когда скакун немного успокоился, темплар спрыгнул на землю. Сапоги тут же по щиколотку увязли в грязи — но там, под жидкой кашей, угадывался твердый камень. Здесь скалы, не болото — утонуть им не грозило. Синтия подошла к нему, на лбу блестят крупные капли пота, а в глазах теперь не страх — ненависть.

— Я его убью… — прошипела она.

— Кого?

— Еще не знаю. Но это дело рук человека…

Они остановились перед черным провалом входа. Кони продолжали проявлять недовольство, но это было не более чем обычное беспокойство перед темнотой. Сверху упала капля, тяжелая, холодная, — за ней вторая, третья… а потом водяные шарики заколотили с такой силой, что даже волосы, прикрытые шлемом, вроде бы намокли.

Шенк оттеснил Синтию, несмотря на ее возмущение, шагнул первым. Кольчуга глухо звякала, на какой-то момент подумалось, что латы тоже можно было надеть. Темнота набросилась со всех сторон, словно толстое одеяло, окутавшее голову. Шенк оглянулся — позади, всего в паре шагов, должен был быть свет, дневной свет… но его не было. Позади, как и впереди, была все та же чернота. Легран почувствовал, что теряет ориентацию, он не мог бы сейчас с полной уверенностью сказать, в какую сторону нужно идти.

Тонкие, но невероятно сильные пальцы стиснули его плечо, вминая кольчугу в плоть.

— Не сюда, — послышался голос Синтии.

Звук тоже доносился словно сквозь толстое одеяло — как будто тьма была не просто отсутствием света, как будто она была… той самой Тьмой, в которой не существует ничего: ни света, ни звуков, ни самой жизни, которая нацелилась захватить весь мир, — и только Свет противостоит ей. Каждую ночь Тьма пытается одержать верх, посылая свое детище, Темноту, — и каждое утро Свет отбрасывает ее, одерживая очередную маленькую победу. Но приходит вечер, и утомленный Свет отступает.

То ли она видела во тьме, то ли просто каким-то шестым чувством ощущала правильное направление… так или иначе, Шенк решил с ней не спорить. Он повернулся, сделал шаг, еще один. Запоздало подумал, что надо было бы хотя бы вытянуть вперед руку. Запоздало — потому что уже врезался лбом в камень.

Проход не мог быть длинным, просто незачем… но Шенку казалось, что он идет уже целую вечность. И вдруг стало светло — свет обрушился сверху, разом заполнив все вокруг.

Легран потрясенно огляделся — и тут же чуть не упал, в спину ему ткнулась Синтия. Видать, не так уж хорошо она видела в полной тьме. Темплар посторонился, пропуская девушку. Оба стояли, рассматривая храм… хотя, если положить руку на сердце, на храм это все было мало похоже. Скорее на огромную усыпальницу.

Круглый зал был велик… Его наверняка вырубали в скале долгие годы. Купол уходил ввысь — и оттуда, через многочисленные отверстия, в храм вливался серый, тусклый свет. Несмотря на то что два дня подряд не унимался проливной дождь, луж нигде не было — видимо, строители предусмотрели и это: открыв путь свету, они надежно запечатали его для воды. Только у самого входа стояла небольшая каменная чаша, до краев наполненная водой. Не дождевой… тот, кто создавал это величественное сооружение, позаботился о том, чтобы вода в чашу поступала исправно. Скорее всего из какого-то подземного источника.

Прямо у их ног начиналась лестница, спускавшаяся вниз, на самое дно храма, напоминающего чашу амфитеатра. Вокруг всего зала шли вырубленные прямо в камне скамьи — возможно, в былые времена здесь собирались люди, поклоняющиеся Арианис. Только вотстранно, разве богам… или даже демонам молятся сидя?

Наверное, когда-то здесь стояли статуи Арианис и ее многочисленных демонов — главного из них, Ши-Латара, и других, помельче… история донесла имя лишь одного из них — трусливого Дениса, что не смог устоять перед силой любви Сиксты и Галантора и бежал, не выполнив возложенного на него поручения. Может, когда-то статуи и были, но сейчас от них остались лишь постаменты — грубые, словно вытесанные из камня бруски. Их было очень много… неужели у Проклятой столько подручных? И можно было с уверенностью сказать, где именно располагалась статуя самой Арианис — на небольшом возвышении в самом центре храма. Но сейчас не видно было даже следов изваяний… и все же Шенк был уверен, что тысячи лет назад здесь, на каменных скамьях, сидели люди, пришедшие сюда лишь для того, чтобы взглянуть на Проклятую Арианис, Видимо, много позже тот, кто разрушил изваяния, предназначенные демонам и самой Проклятой, убрал отсюда даже обломки…

— Пойдем? — спросила Синтия.

— Куда? — ответил он, снова и снова обводя взглядом храм.

— Откуда я знаю? — вдруг рассмеялась она, обнажив белые клыки. — Это твоя миссия… Магистр Борох ничего не сказал?

— Увы… если здесь что и спрятано, то я не имею ни малейшего представления, что это такое и где его искать,

— Обнадеживает… — Она пожала плечами и легко сбежала по лестнице вниз. Ее конь, без особой охоты, последовал за хозяйкой, осторожно двигаясь по ступеням.

Шенк смотрел на свою спутницу и вдруг почувствовал, как навалилась усталость. Все пережитое за последний час заставило его собраться с силами, оттолкнуть болезнь — а теперь она возвращалась… Ноги дрожали, дыхание прорывалось с хрипами и свистами, лоб взмок, хотя в храме было совсем не жарко, а перед глазами заплясали темные пятна. И сердце билось в ребра так часто, словно вознамерилось любой ценой пробить себе выход наружу.

«Я немного отдохну, — сказал Шенк, а затем пообещал: — Совсем немного… присяду вот сюда, на скамью…»

Синтия, обернувшись к темплару, чтобы сообщить, что опасности нет и он тоже может спускаться вниз, увидела, как Шенк медленно, словно нехотя, валится на камни.

Из-за деревьев показался всадник, за ним второй, третий… постепенно на опушку выбрались все. Некогда они были блистательными воинами, что, проезжая через город или село, вызывали немало восхищенных вздохов. Но сейчас они снискали бы только насмешливые, пренебрежительные ухмылки. Все перемазаны в грязи — и сами, и кони. Немало было участков, когда приходилось спешиваться и вести коней в поводу — да и то потеряли двоих скакунов, переломавших себе ноги среди затопленных жижей узловатых корней. Неудачников Регнар хотел было направить назад — время было дорого, а с одиноким рыцарем он бы справился и сам… хотя мальчишка неплохо владеет оружием. Но те просили, и пришлось скрепя сердце пересадить их на вьючных лошадей, бросив часть припасов. Конечно, истинному воину негоже ездить на подобных одрах, но и вернуться из погони, даже ни разу не выхватив меча из ножен, — еще более стыдно.

Снежный Барс не любил пустопорожних разговоров о чести, о славе… врага надо уничтожать. Он и на тот дурацкий бой один на один поддался лишь из-за того, что спиной чувствовал — так надо было. Его же собственные солдаты не поняли бы, не ответь он на вызов молодого темплара. Хотя следовало просто расстрелять это мужичье из арбалетов, а потом дорезать остальных — не разбить, не победить, именно дорезать, поскольку большего голытьба, вдруг решившая изображать из себя воинов, не заслуживает.

Но в людях сильны еще старые предрассудки, мол, один вождь вызвал другого, и уклониться — значит показать страх. А за ним идут в любое пекло прежде всего потому, что твердо знают — Регнар не боится никого и ничего. Он не боялся и тогда, понимая, что этому темплару, воспитанному в загнившем и обросшем жирком Ордене, далеко до него, опытного воина.

Может, он слишком поверил в это, а потому проиграл. Регнар знал себе цену и понимал, что проигрыш был лишь случайностью, И все же… Он стиснул зубы, с отвращением вспоминая, как лежал, ощущая кадыком холод кончика темпларского меча. Этому дурню следовало наносить удар, быстрый и точный… или хотя бы медленный и неумелый. Но он решил поиграть в благородство, Что ж, если все-таки доведется встретиться, никаких игр больше не будет. Самое большее, на что темплар может рассчитывать, — смерть его будет быстрой.

— Кажись, мы на месте! — несколько недовольно пробурчал Торк.

Регнар с некоторым удивлением вслушался в интонации толстяка. Тому пришлось тяжелее всех, остальные парни приучены к седлу с малолетства, а этот в верховой езде не мастер, все больше ножками. Но пёхом за лошадьми не угонишься, Регнар спешил, и Торку пришлось взгромоздиться в седло, где он и провел все эти дни, вздыхая и охая, а на ночевках с мученическим видом смазывая истертую задницу какой-то пахучей дрянью.

— Ты, кажется, не рад? — усмехнулся Снежный Барс.

Не то чтобы они сдружились, Регнар даже немного гордился тем, что не имеет друзей. Друзья — всегда обуза, друзьям надо помогать, их надо оберегать, от них приходится принимать помощь, за которую потом чувствуешь себя обязанным. А Регнар любил свободу и независимость… от всех. Кроме, разумеется, Императора. Иногда мелькали крамольные мысли, что и Император не настолько родовит, чтобы приказывать воину, способному перечислить более двух десятков поколений предков-бойцов. Все знали, что Герат Первый, положивший начало династии, был всего лишь баронишкой из захудалого, больше похожего на избу-переросток, замка. Просто успел оказаться в нужном месте и в нужное время.

Те, кто об этом знал, — помалкивали, а кто не умел держать рот закрытым… Ну, это было понятно. Явор Герат Седьмой, как и его предки, весьма не любил длинные языки и стремился укоротить их при первой же возможности.

В общем, Регнар никого не мог бы назвать другом и не стремился к этому. Но толстый коротышка, по явному недоразумению возомнивший себя воином, был ему в некоторой степени приятен. Во всяком случае, с ним можно было поговорить о чем-либо, кроме драк и баб. Эти разговоры за годы, проведенные в имперской армии, Регнару надоели до смерти.

— Чему тут радоваться… видишь это? — Урда махнул рукой с такой яростью, что чуть не сверзился с седла.

— Что «это»?

— Пусто, понимаешь? Мы их упустили, Тьма на их голову.

Регнар взглянул на едва виднеющиеся вдалеке, почти скрытые пеленой дождя, остатки храма. Он тоже понимал, что преследуемым удалось скрыться. Из-за проклятого ливня они по-теряли следы темплара и его спутницы еще два дня назад и двигались лишь по тропе, что указывал проводник, какой-то грязный и до смерти перепуганный пастух. Потребовался всего лишь один удар плетью, чтобы тот все рассказал о рыцаре, выспрашивавшем дорогу к старому храму, и даже предъявил деньги, полученные за рассказ. Регнар посмотрел сам, скривился — темплар не такой уж и дурак, деньги у него местные, мингские.

Пастуху пришлось оставить своих тощих овец и присоединиться к отряду. В отличие от двоих, что потеряли лошадей — правда, это произошло несколько позже, уже здесь, в горах, — он ничуть не возражал против унылой, неказистой, зато послушной и выносливой лошаденки, которой, по большому счету, все равно было что тащить — тюк с провизией или худого неопрятного мужичонку. А если и стал бы возражать… выбор у него был невелик. Послужить проводником или сразу отправиться в петлю. Благо повод был — ведь разоткровенничался перед чужеземцем да еще деньги от него принял. Прямая измена.

И вот… все зря. Грязные, замерзшие, измотанные скачкой, перемежающейся лишь краткими остановками на отдых, воины еще не роптали, но так ли уж надолго им хватит выдержки. Регнар порывался гнать лошадей и в потемках… его послушались, вернее, подчинились — и это стоило отряду двух скакунов, каждый из которых стоил не меньше пяти полновесных золотых. Мысленно Регнар с явной неохотой поправился — орденских золотых. Как бы ни хаяли Орден, но деньги там все еще оставались именно того веса, какого следовало, в то время как имперские «злотники» все легчали и легчали. Пусть в империи от орденских марок демонстративно воротили нос, принимая с видимой неохотой и по цене лишь половины имперской монеты, но тряхни любого торговца, сразу узнаешь, что у него в сундуках на черный день припрятано. В основном увесистые кругляши с выдавленным орлом, а не бляшки с профилем Императора.

Он снова вгляделся в руины, до которых было шагов двести, не больше. Даже дураку было ясно, что в этих местах уже лет сто не ступала нога человека. А то и тысячу. Видать, проклятый темплар, пользуясь дождем, свернул с тропы — а поди найди его теперь, земля стала похожей на кашу, любые следы исчезают на глазах. Пару раз им попадались вроде бы верные приметы — надломленные веточки, треснутые корни… но теперь он понимал, что тропой мог пройти кто угодно. Лесной зверь или обычный охотник, к примеру.

Жестом подозвав проводника, дрожащего то ли от холода, то ли от страха, Регнар, нахмурившись, спросил:

— Это то самое место?

— Д-да… господин, — зубы тощего пастуха не находили покоя, выбивая неровную дробь.

— Я что-то не вижу здесь рыцаря, — насмешливо бросил Снежный Барс, но в этой насмешке сквозил холод смерти. — Или ты все же вздумал обмануть меня?

— Я… не знаю, господин! — Пастух поднял на рыцаря глаза, в которых стояли слезы пополам с дождем. — Их и правда здесь нет… и не было даже. Не знаю… я сказал всю правду, клянусь!

Широкоплечий десятник, возможно, даже не уступающий силой Регнару, подъехал к командиру. Выглядел он неважно, мокрый, да к тому же еще и злой как демон,

— Что скажешь, тысяцкий? Впустую ведь в такую даль перлись, так?

— Так, — нехотя вздохнул Регнар,

— Ребята устали, двое горло рвут, а у одного, глядишь, день-два — горячка начнется, Возвернуться бы надо. Здеся никого нет, разве что волк али медведь. А человеком и не пахнет.

Привстав в стременах, Регнар окинул взглядом нагорье, насколько хватало глаз. Да, темплар шел сюда — видимо, не дошел, Все-таки дождь, холод… Скорее всего они обогнали орденского шпиона, и можно было бы разбить здесь лагерь, чтобы темплар пришел прямо к ним в руки… но Регнар со всей очевидностью понимал, что просиди они здесь хоть до сезона снегов, все будет зря. Проклятый темплар… как его там, Легран, кажется… не придет. Неизвестно почему, но он изменил свои планы. А раз так…

— Возвращаемся, — хрипло буркнул он, бросив в сторону храма ненавидящий взгляд. — Возвращаемся… а этого…

Он посмотрел в сторону дрожащего пастуха, до которого только теперь дошло, что по его милости три десятка благородных воинов впустую месили конскими копытами лесную грязь. Мужичонка попытался придать лицу молящее выражение, но получалось плохо, страх заполонил все тело, оно отказывалось повиноваться, только глаза тупо смотрели на блестящего… некогда блестящего воина.

— Вздернуть!

Прошло не так много времени, и воины один за другим стали исчезать в лесу, Их ждала нелегкая дорога, дождь все не унимался, и воздух теплее не становился. На одном из деревьев, высунув уже начавший синеть язык, раскачивался тщедушный проводник. Регнар скользнул по нему равнодушным взглядом — туда ему и дорога. Проводник больше не нужен, к жилью отсюда Снежный Барс выведет и сам, его прозвали так не только за силу и быстроту, но и за поистине звериное чутье, которое не подводило его никогда.

Глаза безразлично скользнули по двум цепочкам оплывших следов лошадиных копыт, что уходили в сторону храма. Где-то в самой глубине души мелькнуло нечто… он даже шевельнул рукой, словно пытаясь повернуть коня обратно, промчаться по этим следам, нырнуть в черный провал видимого отсюда входа в руины, Но потом все сознание заполонила простая, кристально-чистая и ясная мысль: здесь никого нет и не было… и не было… и не было,.. Человека, которого он ищет, здесь нет… здесь нет.,, здесь нет…

Регнар тряхнул головой, отгоняя глупые ощущения, и, ткнув шпорами коня, двинул его вслед за уже далеко уехавшими всадниками.

Синтия тормошила темплара, но тот лежал неподвижно, глаза были закрыты, дыхание вырывалось хриплое, тяжелое.

Без особого труда взгромоздив тяжелого рыцаря на плечо, девушка, самую малость пошатываясь, потащила его вниз. Здесь камни — а там, внизу, мягкий песок… или пыль, накопившаяся за века, Более всего боялась споткнуться, упасть, покатиться по лестнице — оба костей не соберут. Вампирочке, конечно, даже перелом не был опасен, но Шенку в его состоянии любая, даже мелкая, травма опасна. Уже почти внизу с огорчением подумала, что тащила зря — надо было уложить прямо там, только снять с коня попону, свернуть…

Не приходя в себя, темплар страшно закашлялся, тело изогнулось в спазме, едва не вырвавшись из ее рук. Она быстро уложила его на песок, возле одного из пустующих постаментов, затем развязала сумку, куда перед отправлением в этот поход Унтаро сунул несколько эликсиров. Флаконы с неприятной даже на вид жидкостью были почти одинаковы…

Девушка почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ведь старый вершитель объяснял, какой эликсир для чего нужен, — и ведь думала, что запомнила слово в слово. А теперь даже не могла толком отличить одну баночку от другой. И ведь что стоило записать… ради каких демонов мать учила ее чтению и письму? Она так гордилась грамотностью — не каждый рыцарь мог таким похвастаться… хотя рыцари хвастаются иными достоинствами, а уж никак не умением марать пером чистые листы, на которых куда как удобно рыбу потрошить.

Наконец, после длительных сомнений, она все же выбрала один из флаконов. Вроде бы тот… Унтаро говорил что-то насчет того, что этот эликсир способен даже смертельно больного выдернуть из могилы, но давать его нужно тогда, когда болезнь набрала полную силу. Выпьешь раньше — и хворь уйдет вглубь, спрячется, пережидая, чтобы потом вернуться с новой силой, и тогда ее уже не остановит никто и ничто. Протянешь лишнего — и душа больного уйдет к Свету, так и не поняв, что была лишь в одном шаге от выздоровления.

Она снова повернулась к Шенку. Тот метался, как в горячке, но лоб был ледяной, пальцы вообще онемели и перестали гнуться. Губы шевелились, что-то бормотали бессвязно, и Синтия вдруг подумала, что было бы просто здорово услышать в этом болезненном бреду свое имя. Тут же покраснела — на бледном лице румянец выглядел словно лихорадка, — попыталась удержать рыцаря хоть на мгновение… Попытку нельзя было назвать удачной, силы ей было не занимать, но вот веса… могучее тело темплара рванулось, и девушка буквально отлетела в сторону.

— Если это не полная сила болезни, тогда что же? — спросила она вслух. Старые постаменты, или гробницы, молчали, не умея или не желая ответить. Она решительно выдрала пробку из флакона, в чуткий нос шибануло таким смрадом, что Син тут же искренне поверила, что выбрала правильный флакон. От такого запаха не то что болезнь, сама смерть спрячется так, что ее потом поискать придется.

Поставив флакон на песок так, чтобы бьющийся в конвульсиях рыцарь не сбил случайно, она обрушилась на Шенка всем телом, одновременно пытаясь с помощью кинжала разжать прочно стиснутые челюсти. Металл грозил вот-вот раскрошить зубы, но все же ей удалось добиться узкой щели, пусть и ценой немалого числа мелких порезов. И не только на губах Леграна, но и на собственных пальцах. Затем, изогнувшись, дотянулась до флакона, одним махом вылила его в глотку рыцаря. Тот захлебнулся, глаза вдруг распахнулись, в них стоял ужас… дернулся кадык, рыцарь проглотил отвратительную смесь, затем рванулся с такой силой, что Синтия кубарем полетела на песок.

Когда она снова подползла к нему, не сообразив даже встать на ноги, он уже не метался. Грудь часто вздымалась, глаза были закрыты, кожа похолодела еще больше, почти сравнявшись с камнем: Девушка оглянулась, ища, чем бы укрыть больного, ему сейчас просто необходимо было тепло, но все было мокрым, отвратительным даже на вид, не то что на ощупь.

Некоторое время Синтия раздумывала, затем быстро раздела воина и сама решительно сбросила одежду. Тонкое тело напряглось, по нему словно пробежала цветная волна, смывая бледность и заменяя ее загорелым цветом кожи. Затем снова побледнела… и опять начала трансформацию. От каждого цикла тело становилось все горячее и горячее, она понимала, что расплатой за эти усилия будет голод, скорый и страшный, но продолжала нагревать себя — Шенку нужно тепло, необходимо. Наконец решила, что хватит, — и легла на рыцаря, обхватив его руками и ногами. От ее тела шел жар, способный, казалось, причинить настоящие ожоги. Одной рукой натянула сверху наименее промокшее одеяло, подоткнула со всех сторон, дабы не упустить ни крохи драгоценного тепла…

Она чувствовала, как медленно ее тепло вливается в его тело, как расслабляются закоченевшие мышцы рыцаря. Синтия закрыла глаза… что ж, она сделала все, что могла. Оставалось лишь надеяться, что лекарство выбрано правильно и подано вовремя, что болезнь не справится с могучим телом воина. А если… нет, лучше об этом не думать. И все же, если вдруг она почувствует, что Шенк уже не жилец, тогда… тогда… о да, он ей этого не простит. Может быть, даже захочет убить. Что ж — его право. Она давно знала, что вся ее жизнь принадлежит ему.

И не только потому, что он спас ее от верной смерти. Не только…

Сознание не желало возвращаться, ибо это означало перейти от блаженного, расслабленного состояния обратно в мир, жестокий, холодный, напоенный блеском стали и болью ран. Пару раз он почти поднимался на поверхность, и Свет уже казался так близок, но теплые, убаюкивающие волны покоя и безмятежности снова уволакивали в глубину, туда, где нет ни тревог, ни сомнений.

Но где-то в самой глубине этого теплого и уютного болота пылала яркая, обжигающая, хотя и очень маленькая искорка. Она толкала, тормошила, не давала раствориться в беспамятстве, снова и снова заставляя рваться к поверхности. И она победила…

Шенк медленно открыл глаза. Веки словно налиты свинцом, да и все тело тоже. Он не был уверен, что сможет шевельнуть хотя бы пальцем. Странно — его не знобило, хотя одежда была мокрой.

Одежда?

Он скосил глаза и увидел, что до самого подбородка укутан одеялом. Прислушался к ощущениям — между его кожей и влажным колючим одеялом явно нет ничего. То есть совсем ничего. Легран почувствовал, что краснеет, — вряд ли сам стянул с себя исподнее, есть кому постараться.

— Слава Свету, живой… — услышал он восторженный вопль, затем чьи-то тонкие пальцы нырнули под голову, приподняли ее. Сквозь туман в глазах он увидел лицо Синтии, странно исхудавшее, осунувшееся. Тут же в губы ткнулась ложка, наполненная чем-то горячим и ароматным. Он с трудом приоткрыл рот, тут же проглотил жидкость, оказавшуюся бульоном, щедро, даже чрезмерно щедро, приправленным специями. От количества перца глаза полезли на лоб, а в ушах зазвенело. А рядом тут же оказалась еще одна ложка, тоже полная до краев.

Ему было мучительно стыдно, что эта тонкая, на вид хрупкая девушка кормит его, как младенца, с ложки, но ничего с этим поделать он не мог. Чувствовал, что самому руки не поднять. Когда была проглочена пятая по счету ложка горячего варева, голова рыцаря снова опустилась на песок.

— Пока хватит, — услышал он голос девушки. — Теперь тебе надо спать. Ты был очень болен, теперь выздоравливаешь. Но нужен отдых…

Его губы зашевелились, он попытался было спросить, сколько болел да как она себя чувствует… но уже обрушились мягкие знакомые волны, убаюкивающие, погружающие в негу и покой. Медленно проплыла мысль, что надо бы как-нибудь попробовать оказать сопротивление сонной силе вампирочки, но не сейчас, позже, когда окрепнет. Из чисто познавательных целей… проверить, может ли здоровый человек сопротивляться этой… магии. Мысль не успела толком сформироваться, растворившись в тепле и темноте.

Синтия задумчиво смотрела, как разгладилось лицо воина. Да, он выкарабкается, это уже ясно. Эликсир Унтаро, как и все, что он делал, оказался поистине чудодейственным, целых два дня рыцарь находился на грани жизни и смерти, пару раз она и сама была близка к тому, чтобы… Девушка отвернулась. Нет, она поклялась, хотя и не уверена была, что в случае чего сможет исполнить данную клятву. Ладно, все к лучшему.

Она поднялась, даже не стремясь одеться, ограничившись накинутым на плечи монашеским балахоном. Порылась в мешке, извлекла кусок хлеба, принялась задумчиво его жевать, почти не ощущая вкуса, прислонившись спиной к каменному саркофагу. Сейчас она многое отдала бы даже за простую крысу — но проклятая магия, что оберегает этот старый храм от чужих глаз, разогнала всю живность на многие лиги вокруг. Синтия чувствовала, как часто колотится сердце, как мелко дрожат пальцы — вон сколько бульона пролилось, прежде чем впихнула в темплара несколько ложек.

Ее терзал Голод… но о том, чтобы выйти из храма на охоту, нечего было даже и думать. Нет, она сможет выйти, она даже сможет найти дичь, несмотря на то, что там, снаружи, все еще льет дождь. Но вот сумеет ли она вернуться? Вряд ли проход в магической завесе открылся надолго, скорее просто пропустил путников, доказавших свое право, и сомкнулся за их спинами. Ей самой никогда не преодолеть проклятое колдовство — и Шенк останется здесь, один, беспомощный и ослабевший.

Скрипнули стиснутые зубы.

— Потерплю, — прошипела она, обращаясь к бесчувственным камням и неспособному слышать ее темплару. — Потерплю, не первый раз.

За эти два дня она обшарила здесь все. Даже, зря расходуя силы, обернулась крылатой и поднялась к куполу. Тщетно… Или то, ради чего они сюда пришли, запрятано очень тщательно, или его здесь давно уже нет. Зато в этом храме осталось более чем достаточно старой магии. Синтия быстро обнаружила оживающие саркофаги — теперь она не сомневалась, что перед ней именно последние пристанища усопших — и в первый момент испугалась так, что чуть не бросилась бежать куда глаза глядят. Удержало только чувство долга, страх за жизнь темплара, да и то едва-едва. Потом стыдила себя, напоминая, что настоящему вампиру в этом мире бояться следует немногого, и в наименьшей степени каких-то там бестелесных фантомов, не способных ни поцарапать, ни навредить иным способом. Только напугать.

Позже подолгу смотрела на призрак Арианис, старательно пытаясь найти в ней капли Тьмы, но видя лишь утонченную, недоступную простым смертным красоту. Поначалу надеялась, что призрак даст совет, укажет, где искать тайник, — но прекрасная женщина в развевающемся платье, достойном королевы, лишь мягко смотрела на нее… куда бы Синтия ни сдвинулась, ей всегда казалось, что Арианис смотрит прямо в ее глаза. Смотрит и молчит…

Девушка подтянула к себе колени, обхватила их руками, снова закрыла глаза. Надо поспать. Говорят, во сне сил тратится меньше, а то и вовсе силы возвращаются. Посмотрим, посмотрим… ни один сон в мире, даже самый крепкий и сладкий, не поможет справиться с Голодом.

Она проснулась оттого, что чьи-то пальцы прикоснулись к плечу. Открыла глаза — медленно, нехотя. Тело сковывала слабость, было холодно и сыро. Пусть дождевые струи не проникали в отверстие в крыше, но влажность чувствовалась и радости не доставляла. Синтия даже неуверенно поднесла руку к глазам, вгляделась, не обросла ли за время сна плесенью.

Шенк был уже на ногах, все еще бледный, немного пошатывающийся, но из глаз исчез лихорадочный блеск, и губы не затянуты восковой пленкой.

— Я… в порядке, — прошептала она. Затем натянуто улыбнулась, обнажив клыки. — Все хорошо. Ты-то как?

— Бывало и получше, — честно признался рыцарь, для верности опираясь на саркофаг.

Она даже не успела ничего сказать — над каменным постаментом сверкнуло, поднялась призрачная статуя. Ее Синтия уже видела — мощного вида мужчина, в хламиде мага или священника, с длинной седой бородой. Но плечи — дай Свет иному молотобойцу в кузне, с такими плечами не над старыми книгами корпеть, не хитрые растворы смешивать. Меч в руки — и вперед… а лучше даже не меч, а тот же молот. Или булаву.

— К-кто это? — Рыцарь отпрянул, замер на подрагивающих ногах, рука шарит за спиной в поисках меча.

Против воли девушка улыбнулась — сейчас воин в таком виде, что и перевязь показалась бы одеждой. Он поймал ее взгляд, затем вдруг понял и жутко покраснел. Было столь странно видеть стыдливый румянец на лице воина, что Синтия, пусть и чувствующая себя порядком разбитой, прыснула.

Стрельнув в ее сторону глазами, он отвернулся и принялся натягивать на себя относительно просохшую одежду, всей спиной выражая неодобрение. Приведя себя в порядок и закинув за спину меч — словно здесь, среди голых камней, пусть и слегка сдобренных призраками, обычная сталь могла оказаться для чего-то полезной, — Шенк снова бросил взгляд на фантома. Уже без прежней опаски, спокойно — видно же, что полупрозрачная фигура сходить со своего постамента не собирается. Да и двигаться тоже не намерена, а то, что края мантии колышутся, а косматые брови вроде бы даже хмурятся — это просто игра света, не более.

— Все-таки храм, — пробормотал Шенк. — А я подумал, что это… гробница, что ли.

— Так и есть, — негромко ответила Синтия. — Это и есть гробница… вернее, усыпальница. А это все саркофаги.

— Демоны? — Он изогнул губы в насмешливой улыбке.

Про себя подумал, что жизнь порядком изменилась. Раньше все было проще — лесные дороги, деревеньки, где можно поесть и отоспаться. Разбойники, чурающиеся всякой там магии, да и с оружием обращающиеся не то чтобы очень. Редкие судилища — все ж таки ведьмы повывелись. Настоящие ведьмы, что используют магию во зло.

Стиснув зубы, Легран мысленно попросил у Святой Сиксты прощения… как же, уже со спокойной совестью говорит, пусть и мысленно, что есть магия разная, есть та, что во зло, и другая — которую вполне можно и стерпеть, и принять. А ведь еще несколько лет назад, да что там, полгода назад искренне считал, что любая, даже самая безобидная магия — от Тьмы. И бороться с ней следует беспощадно… ну, Орден либерально относился к лекарским заклятиям, к этому темплар привык с детства, но все остальное — Зло. И должно быть уничтожено. Первый удар получил, обретя спутницу, которой полагалось быть самой квинтэссенцией Тьмы, но девушка оказалась верным другом, к тому же…

— Я уже и сама не знаю, — честно призналась Синтия, сделав несколько шагов в сторону и прикоснувшись ладонью к другому саркофагу.

Появилась новая фигура, на этот раз воина. Темплар без труда узнал доспехи — знакомы, видел как-то в Цитадели. Непробиваемые латы демона, в такие были закованы подручные Ши-Латара. Уцелел всего один доспех, и то неполный, без шлема — а теперь рыцарь с неподдельным интересом осматривал изгибы брони, одновременно размышляя, как демон мог хоть что-то видеть сквозь глухой шлем. Ни смотровой щели, ни отверстий для дыхания… а дышат ли демоны вообще?

— Это точно демон, — резко бросил он и тут же осекся. Девушка шла вдоль ряда гробниц, поднимая все новых и новых призраков.

Вот еще воин, на этот раз обычный человек. В плечах видна могучая сила, двуручный меч небрежно держит одной кистью, словно готов в любой момент занести над головой, а то и закрутить в стальном вихре, сквозь который не то что враг — стрела не пробьется. Женщина, немолодая и некрасивая, излишне полная, но каждая черточка слегка морщинистого лица дышит добротой и в то же время какой-то внутренней силой. Еще один, еще одна… Некоторые саркофаги не отзывались, то ли призраки оставили их, то ли никогда там и не селились. Подумалось, что эти упокоища еще ждут своих героев.

И тут же понял, что мысль была верной. Он даже не знал, откуда пришло это убеждение, но готов был спорить с кем угодно, хоть со всем Советом вершителей, что здесь покоятся не демоны или поборники Света. Просто герои… или героини, чьи дела заслужили сохранение памяти о них. Полководцы, правители, мудрецы…

А Синтия тем временем подошла к центральному саркофагу, в отличие от остальных, тускло поблескивающему. Провела ладонью по поверхности, смахивая пыль.

Женщина была ошеломляюще красива. Рыцарь вглядывался в нежный овал лица, роскошные волосы, струящиеся по плечам, точеную фигуру — талию смог бы охватить пальцами, зато бедра широкие, идеальной формы. Грудь же… полупрозрачное платье почти не скрывало тела и в то же время не давало увидеть его целиком, еще более интригуя, завораживая.

— Святая Сикста… — прошептал рыцарь, вдруг опускаясь на одно колено, как полагалось отдавать дань уважения лишь Великому Магистру да еще, пожалуй, прекраснейшей из женщин.

— Не думаю, — словно железом по стеклу, проскрежетал голос вампирочки. В ее интонациях слышалось нечто новое, поначалу Шенк даже не понял, что именно, и лишь спустя несколько долгих мгновений догадался — девчонка ревнует, совсем как обычная человеческая женщина.

— Это она, — прошептал он, почти не контролируя себя, не в силах отвести взгляда. — Это она… только истинная добродетель, истинная преданность Свету может обладать такой совершенной красотой.

Краем глаза он заметил, что Синтия нахмурилась, по ее лицу пробежала смесь обиды, огорчения и даже раздражения. В голосе — изрядная доля сарказма.

— Благородный рыцарь, возможно, все же вспомнит, где находится? Или это храм Святой Сиксты?

Простые слова, хотя и наполненные ядом, подействовали словно холодный душ. Шенк вгляделся снова, уже внимательнее. Затем попытался вспомнить старые гравюры, немногочисленные картины, запечатлевшие Святую Сиксту. Хотя, разумеется, картин подобных было столько, что и не счесть — но лишь о единицах было более или менее доподлинно известно, что художник имел честь видеть прародительницу Ордена хотя бы одним глазком.

Любой художник, пытаясь изобразить высшее существо, каковой, безусловно, являлась Сикста Женес, вольно или невольно стремился приукрасить объект своих устремлений. Даже когда речь шла о людях, несравнимо более мелких — воителях, правителях и мудрецах, художники, оберегая свою голову и проявляя похвальную заботу о кошельке, добавляли в портрет капельку черт, которых недоставало изображенному на нем в реальной жизни. Мышц — бойцу, мудрого взгляда — знатоку старых книг, красоты — женщинам. Становились выше те, кому Свет не дал роста, уменьшались сальные мешки, по недоразумению именуемые животами, у любителей вкусно поесть. И, если подумать, Сикста в жизни выглядела наверняка немного хуже, чем на портретах. Как бы святотатственно это ни звучало.

Но даже на портретах она была отнюдь не эталоном красоты… теперь, когда очарование спало и Шенк мог попытаться взглянуть на мир трезвыми глазами, он вспомнил, что даже самые льстивые кисти изображали Сиксту чуть склонной к полноте, невысокой шатенкой, хотя и удивительно пропорционально сложенной. Она была из числа тех счастливых жен-шин, которых полнота только красит… Эта же красавица, что все парила над золотым постаментом, была невообразимо хороша… но не имела ничего общего с той, что тысячелетия назад впервые после долгих лет пребывания мира во Тьме объявила магию вне закона.

Снова и снова он пытался вызвать в себе отвращение, поверить в то, что эта красота — лишь подлая уловка Тьмы, дабы вселить слабость в сердца мужчин и злобу — в души женщин. Тщетно… любая истинная красота и есть Свет, черная душа все равно прорвется на поверхность, вылезет пятнами, которые невозможно не заметить. А у этой красавицы не было ни одного изъяна. Тут дело не в правильности черт, не в идеальном изгибе бровей или в точеных линиях безупречного тела. Тьма должна, просто обязана была проступить на ее лице — жестким взглядом, надменно искривленными губами… Он искал — и не находил. И чем дальше, тем сложнее было верить в то, что женщина, парящая в воздухе, есть злобное создание Тьмы, чуть было не ввергнувшее весь мир в хаос.

— Может, займешься делом? — Голос Синтии звучал надменно и даже немного пренебрежительно. Шенк напрягся, чувствуя, как со скрипом приходят в движение одеревеневшие мышцы, но все же ему удалось отвернуться от чудесного видения. Словно ожидая этого, полупрозрачная фигура побледнела, а затем растаяла словно дым. Только сейчас он заметил, что и остальные призраки исчезли.

— Каким? — тупо спросил темплар.

— Тебе виднее, — все еще раздраженно пожала плечами девушка, хотя видно было, что злость постепенно уходит, уступая место обычному дружескому расположению. — Мы ведь шли сюда, чтобы что-то найти, верно?

— Я долго… болел?

— Почти три дня.

— Ясно…

Хотя и сам не мог сказать, что именно ему было ясно. Кроме того, что именно Синтия его выходила, и, видит Свет, чего ей это стоило. Осунулась, исхудала. В душе колыхнулась нежность, чувство искренней благодарности. Ох, суметь бы еще облечь все это в слова!

Шенк неторопливо прошелся вокруг саркофагов, избегая касаться их. Пусть призраки покоятся с миром, сотни и сотни лет они не появлялись перед глазами людей, так не стоит нарушать устоявшиеся традиции. Пока что он не имел ни малейшего представления, где искать… и что искать — тоже. Обрывок фразы в старом манускрипте — вот и все, чем он располагал.

— Я осмотрела стены и пол, даже потолок, — доложила вампирочка, словно разведчик, вернувшийся с успешно проваленного задания. — Нигде нет ни следа тайников, скрытых ходов, замаскированных ниш… правда, нет и ловушек.

— Нет ловушек? Это успокаивает, — пробормотал темплар, хотя бы просто потому, что следовало что-нибудь сказать.

«Синтия молодец, — думал он, размеренно шагая по песку, устилающему пол. — Все осмотрела… Но тайник, если он здесь и есть, вряд ли столь прост, что его можно увидеть. Или даже почувствовать… бывают люди, которые нутром чуют всякие подвохи, в том числе и разные замаскированные укрытия».

Он был знаком с одним таким, что умел почуять скрытый под землей родник. Один Свет ведает, как тому старику удавалось сие чудо, но темплар мог бы голову на отсечение дать, что никакой магией там и не пахло. Умел — и все тут. Походит, держа в руках кривую палку, подумает, на небо зачем-то посмотрит, словно к Свету за помощью обращаясь, затем просто ткнет пальцем — мол, здесь копайте. И правда, стоит вырыть яму всего лишь в полметра, как на дне начинает бурлить и пениться крошечный источник с чистой ледяной водой.

Как бы там ни было, здесь все иначе. И эти магические завесы, что пытались сперва сломить безнадежностью, а затем отпугнуть животным страхом, — тут чистая магия, но что-то подсказывало Шенку, что не для того устанавливалась эта защита, чтобы отпугнуть посетителей храма-усыпальницы. Здесь покоятся герои, причем так, чтобы всяк мог увидеть их, проникнуться чувством благородства и красоты. А заперли… если это можно считать запорами, храм позже запер тот, кто укрыл в его недрах нечто очень важное. Может, сама Сикста?

Неприятно было думать, что Святая пятнала себя использованием магии, но если вспомнить старые рукописи… она ведь была волшебницей, прежде чем вступить на путь отрицания магии как порождения Тьмы. А значит, умела немало такого, что сейчас покажется настоящим чудом. И ведь защитные завесы пропустили не кого-нибудь, а именно темплара, что знал сложную конструкцию Бесполезного Знака, который та же Сикста Ордену и оставила в наследство. Оставила, не объяснив ни сущности, ни назначения.

— Вывод? — вслух сказал он. — Вывод ясен… здесь ждали именно меня.

За спиной послышалось ироническое хмыканье.

— Я не имею в виду, что ждали темплара Шенка Леграна, — тут же поправился он, запоздало пытаясь увернуться от насмешки. — Я хочу сказать, что сюда может пройти только тот, кто овладел Знаками Силы… а их преподают только в Семинарии Ордена. И только темпларам.

— Я бы не была в этом столь уверена, — безапелляционно заявила девушка. — Ни одно знание не может вечно быть достоянием избранных, рано или поздно просачивается и к остальным. Я почти уверена, что и в Минге, и в Кейте, и в любой другой стране найдутся те, кто сумеет воспользоваться магией не хуже тебя.

— Знаки — это не магия! — несколько резче, чем следовало, бросил он.

— Нуда, конечно…

«А ведь Синтия изменилась, — в который уж раз мелькнула чуточку печальная мысль. — Раньше выглядела как забитая девчонка из глухой провинции. А теперь, гляди ж ты, перышки распушила… Ох, не проходит даром общение с вершителями, не проходит. Даже если с одним только Унтаро, он десятка стоит. Да и Борох не зря ею интересовался, не зря. Старый хитрец вообще ничего зря не делает».

Он не мог точно сказать, как относится к изменению роли Синтии в их маленьком отряде. Что лучше — молчаливая защитница, беспомощное создание, боевой товарищ? Или лучше всего понемногу, в зависимости от ситуации? Женщины — прелестные создания, но прелесть их не только во внешности и нежном голосе, а еще, в немалой степени, в их непредсказуемости.

— Если мы допустим, — менторским тоном, ужасно напоминая себе Уайна Бороха во время лекции, продолжил темплар, не обращая внимания на подколку, — что путь сюда был сделан так, чтобы пропустить только темплара, значит, и тайник устроен тем же способом.

— Весьма мудро, мой господин! — Видать, она все еще не может окончательно простить то обожание, с которым он лицезрел призрачную фигуру на золотом постаменте. — Весьма! И каковы же будут действия истинного рыцаря Света?

— Думаю, нужно снова прибегнуть к Бесполезному Знаку. — В голосе Шенка присутствовали нотки неуверенности. — Но зал так велик… Где бы ты поместила тайник, Синтия, если бы делала его сама?

— Это ж ясно и младенцу, — фыркнула девушка. — Там, куда смотрит Арианис.

Снова воспарила над пьедесталом невероятно красивая женщина. Определить, куда именно она смотрит, было сложно — Шенку все время казалось, что взгляд Проклятой обращен именно на него, и во взгляде этом, как ни странно, нет ни жестокости, ни ненависти — только доброта и немного боли. Не той, что направлена на других, а своей, запрятанной в глубине души. Он попытался вспомнить, как умерла Арианис, ведь она, как и Сикста, была смертной женщиной, в отличие от служивших ей демонов. Хотя и демонов можно было убить, так говорят летописи… но бессмертие и не подразумевает неуязвимость. Перед глазами проплыли страницы книг — но нигде ни слова не говорилось ни о смерти Проклятой, ни о ее помещении в усыпальницу. Ни слова… была женщина, и вдруг ее не стало.

Наконец, после споров с Синтией, был выбран участок стены, ничем не отличающийся от остальных. Взгляд призрака был направлен сюда… или по крайней мере в эту сторону. Снова полились слова, призывающие Бесполезный Знак. Хотя, пожалуй, теперь ему следует придумать иное название. Руки смыкались в заученные фигуры, и вот финальный взмах… есть в нем нечто особенное, нечто характерное. Как будто этим взмахом руки, как мечом, рассекается какая-то завеса… а может, так и есть? Может, суть Знака именно в том, чтобы проделать брешь в магической защите? Вполне возможно.

Сейчас, в третий уже раз призывая Знак Силы, что веками считался ни к чему не пригодным, Шенк даже удивился бы, не получив результата. Но ему не пришлось ни удивляться, ни разочаровываться — каменная стена, прочная и холодная на ощупь, уже не раз проверенная Синтией на прочность, вдруг всколыхнулась, словно густая вязкая жидкость, а затем прямо из камня проступили какие-то неровности, шероховатости. Колебания все усиливались, местами стена стала колючей, а кое-где пересеклась трещинками… Шенк напряженно всматривался в камень, пытаясь понять, что же происходит, но никак не мог уловить смысла в изменениях. А на стене вспухали бугры, словно гнойные фурункулы, возникали провалы…

Первой поняла все, разумеется, вампирочка. Но не от глубокой мудрости, быстрой смекалки или острого взгляда. Просто она стояла не вплотную к стене, а почти в центре зала, рядом с пьедесталом Арианис. То, чего никак нельзя было разглядеть в упор, было вполне узнаваемым издалека. — Шенк… это карта.

Он почти бегом удалился от стены на расстояние нескольких десятков шагов. Теперь видел ясно, что ряды бугров и нарывов изображают горные хребты, разломы — реки, провалы — озера. А острая щетина, заполонившая чуть не треть карты, это просто лес. Постепенно он начал узнавать местность, но с трудом… В Цитадели было немало карт: и простых, лишь дающих общее представление о местности, и подробных, где были обозначены чуть ли не каждый родничок, а уж любое людское поселение — в обязательном порядке. Карты земель, принадлежавших Ордену, были исключительно подробными, карты других стран — не очень, но даже и они почти не содержали белых пятен, чего нельзя сказать, к примеру, о картах Заморья, которые куда больше походили на простые наброски. Любая карта устаревает со временем, человек не склонен удовлетворяться тем, что дает ему мир, вынуждая даже саму природу подстраиваться под свои нужды. Эта же карта была сделана не просто давно, с той поры прошла целая эпоха и изменилось многое, очень многое. Иных лесов уже нет и в помине, реки многократно сменили русла, а от кое-каких озер не осталось и следа, зато появились новые. А города, что отмечены на карте россыпью крошечных коробочек, давно ушли в небытие, и лишь какой-нибудь знаток старины, проведший жизнь за книгами, сможет сказать, как они назывались да какие народы их основали. Но горы… горы почти не изменились, как не изменятся и еще через тысячу лет, что промчатся для седых вершин как единый миг.

И посреди горного хребта, в местах, ныне известных под названием Червоточины, вспыхивала и угасала крошечная голубая искорка.

Как зачарованный, Шенк смотрел и смотрел на пульсирующий огонек, а тот звал, манил, прямо кричал: я здесь, иди ко мне, я именно то, что ты ищешь! А затем вдруг по камню снова пробежала волна, стирая выступы, заполняя впадины, сглаживая поросль огромных лесов… и вот перед ними снова обычная стена, со следами инструментов тех, кто когда-то вырубил в монолитной скале этот огромный храм, с темными пятнами сырости и ниточками вездесущей паутины. Откуда здесь паутина? Или на пауков не действуют отпугивающие непрошеных гостей заклятия?

— Ты… ты запомнил? — прошептала Синтия, как и темплар, не сводившая взгляда с уже успокоившегося и приобретшего прежнюю монолитность гранита.

— А? — Он повернулся к ней, глаза медленно приобрели осмысленное выражение. — Да… я знаю это место. Вернее, слышал о нем.

— Там спрятано это… «Синее Пламя»?

Он пожал плечами:

— Вероятно… но нам это не слишком поможет. Этоместо называют Червоточиной, но можно было бы подобрать и лучшее название. Там скалы изрыты пещерами так, что мы можем искать годами и все это время оставаться буквально в нескольких шагах от цели. К тому же это мингская земля.

— Далеко? — Похоже, перспективы поиска ее волновали мало. А если подумать… может, им повезет сразу? Или почти сразу… через половинку сезона, к примеру?

— Отсюда? Не очень.

— Ну и прекрасно, — заявила девушка нарочито бодрым тоном. — Тогда пойдем, рыцарь Света?

Он взглянул на ее запавшие щеки, на потускневшие глаза, Прислушался к своим ощущениям, что были еще очень и очень далеки от обычного здорового состояния. Представил себе, как будут они пробираться через имперскую территорию, где за каждым кустом — враг, где каждый прохожий может оказаться доносчиком, где помощи ждать неоткуда, а уповать на милость Императора — глупо и смешно. Перед глазами на мгновение мелькнули скалы, испещренные черными провалами многочисленных пещер, от огромных, куда всадник может въехать, не склонив копья, до крошечных, куда протиснуться сможет лишь тоненькая Синтия, а он сумеет засунуть разве что голову, да и то рискуя оставить ее там навсегда. Согласно кивнул:

— Да… надо идти.

Глава 7. Преследование

— Я люблю тебя…

Это прозвучало столь тихо, что Таяна решила, что ей почудилось. Она так давно —ждала этих слов, что сейчас отказывалась верить в услышанное. А может, ей просто отчаянно хотелось, чтобы он повторял это снова и снова.

В последнее время в отношениях между ними что-то изменилось. Она ни на секунду не забывала слова Оракула, слова горькие, безысходные… Она обречена любить этого человека, даже осознавая, что любовь эта вызвана не единением душ, а лишь стечением обстоятельств, щедро замешанном на древней магии. Нельзя разделить с человекам мысли и чувства, разделить по-настоящему, не на словах — и остаться к этому человеку равнодушным. Она знала, что ее ждет, и все же пошла на это, чтобы спасти его, затерявшегося в собственной памяти, утратившего то, что делает человека человеком, отличает от животного, который мало помнит прошлое и совсем не думает о будущем.

— Я люблю тебя…

Это звучало словно музыка, нежная, щемящая… и капельку печальная. Плевать на то, что говорил Оракул, плевать, из какого семени родилось чувство, что заставляла ее сердце замирать, стоило этому мужчине случайно коснуться ее руки. О да, оно не ломала его волю, не пыталась очаровать и влюбить в себя, по крайней мере не делало этого намеренно. В ее мире женщина могла позволить себе многое, могла даже просто предложить избраннику себя… правда, так поступали в основном изнеженные аристократки, в селах нравы были поскромнее, но ей довелось пожить и в мирной деревушке, больше озабоченной видами на урожай, и при дворе, где на красавицу, не имеющую пары-тройки любовников, смотрели как на нечто ущербное, не от мира сего. Но Тэй всегда гордилась тем, что не стремилась походить на остальных.

Она просто ждала. Старалась быть рядом, старалась быть нужной. В слабой надежде когда-нибудь стать незаменимой. Оракул… да, он был мастер видеть будущее, но, проклятие на его седую голову, он не должен, не должен был пророчить ей безысходность и горе. Иногда Денис отдалялся от нее, оставаясь при этом по-обычному мягким, в меру галантным… но она чувствовала, что не ею заняты его мысли. И тогда — хоть в петлю… А потом в его глазах вдруг появлялось тепло, предназначенное ей, и Тэй готова была простить и забыть все, что угодно, лишь бы это тепло не исчезало.

— Я люблю тебя…

И эти теплые, исполненные нежности взгляды она ловила на себе все чаще. Женское чутье, о котором столь пренебрежительно отзываются мужчины и которое куда точнее любых предсказаний и пророчеств, ясно давало понять — искра не гаснет, она сияет все ярче и ярче и когда-нибудь превратится в жаркое пламя. Не потому, что в этих проклятых стенах она — единственная женщина. И не потому даже, что она красива… Тэй прекрасно понимала, что одной красоты недостаточно для любви, красота может вызвать страсть или то, что, мало отличаясь от страсти, презрительно именуется похотью… но любовь имеет иные истоки, любят друг друга душой, сердцем — но не глазами. Тот, кто любит, умеет видеть красоту возлюбленной даже сквозь внешнее уродство, и иной красоты ему уже не надо, ибо понимает — пройдут годы, нежная кожа покроется морщинами, мягкие локоны волос заблестят сединой… а душа лишь станет насыщеннее, ярче, богаче. Именно ее и стоит любить.

Она чувствовала, что Денис ищет сваю любовь. Ее ищет любой человек — тот, кто не стремится к любви, не может считать себя по-настоящему живым. Это лучшее, что может быть в жизни, с настоящей любовью не сравнятся подвиги, знания или богатства. Герой может в один миг стать мягким и ранимым, мудрец не устрашится выглядеть глупцом, а богач, встретив истинную любовь, не только с готовностью бросит к ее ногам все сокровища мира, но и с той же готовностью вовсе откажется от злата ради одной лишь благосклонной улыбки возлюбленной. Денис ищет — и он уже в самом конце пути… а она должна ждать. И не мешать — этот путь каждый должен пройти сам, здесь не нужны советы и наставления, да влюбленное сердце и не слушает слов, что кажутся такими грубыми по сравнению с переполняющими его чувствами.

— Я люблю тебя…

Пусть скажет это еще раз. Пусть всем своим существом ощутит, что это — истина. Его массивная ладонь легла на ее тонкие пальцы, в глазах — не пламя страсти, не огонь вожделения; там — нежность, океан, безбрежный океан нежности, и она чувствовала, как тонет в этих волнах и не хочет, ни за что не хочет выплыть.

Тэй знала, что его губы произносили какие-то совсем другие слова, но она не слушала, что именно он говорил. Даже если сейчас Денис рассуждает о способах приготовления жаркого или а преимуществах двуручного меча перед обоюдоострой секирой. Пусть говорит… она же слышала главное, то, что не обязательно облекать в звуки. Она слышала то, что кричали его глаза, его кожа, его запах… Он сам еще не осознает этого, искра будущего пламени слишком мала, но она уже сильна, ее не погасить.

Пройдет время, и он поймет. И тогда скажет ей то, что сейчас боится произнести вслух. Надо только немного подождать…

Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами

Бронированный сапог с чудовищной силой врезался в ни в чем не повинный табурет. Тот с грохотом улетел в угол, еще в воздухе разваливаясь на куски, не выдержав тяжелого, от всей души нанесенного, удара. На душе немного полегчало.

Но недостаточно.

Уже битый час Регнар метался по комнате, словно запертый в клетку дикий зверь. Еще вчера ничто не предвещало приступа бешенства, он, порядком раздосадованный от того, что упустил беглецов, со своим измученным отрядом добрался до небольшой деревушки, которая могла похвастаться неожиданно приличной гостиницей, и приказал располагаться на ночлег. И лишь к утру пришло наконец понимание того, что его провели. Нагло, подло обманули.

Проклятый темплар улизнул, прикрывшись магией, что заморочила головы и ему, и его воинам, неоднократно проверенным в боях, но оказавшимся совершенно беспомощными перед колдовством. Но самое досадное, что он все же побывал в храме — перед глазами Снежного Барса снова и снова вставали цепочки следов, на которые там, в горах, он даже толком не обратил внимания, хотя видел ясно и отчетливо. Что бы темплар ни искал в храме, теперь это наверняка было потеряно…

Регнар пнул стол, тот всхлипнул, ножка подломилась, и тарелки с остатками трапезы посыпались вниз. Десятник успел вовремя подхватить кружку с пивом и с тоской проводил взглядом еще только начатого гуся… Конечно, в карманах звенит достаточно монет, чтобы заставить хозяина зажарить весь птичий двор. Но все равно жалко смотреть на пропадающее добро.

«Мои ли это мысли? — Регнар уставился налитыми кровью глазами в мутное бронзовое зеркало, непонятно за каким демоном повешенное в обеденном зале. Или чтобы пьянчуги' могли увидеть свою морду и понять, что пить хватит? — Мои ли это мысли или снова колдовское наваждение?»

Он снова и снова прислушивался к самому себе, постепенно приходя к выводу, что это не нашептывания неизвестного колдуна, а его собственные ощущения. Время упущено, идти в храм бесполезно. Но темплар, да еще и со спутницей, — не иголка, так просто не спрячется. Дорог в лесах немало, все не перекрыть, но если объявить за голову… нет, за живого темплара достойную награду, тогда даже в самой глухой чаще найдется пара внимательных глаз, от которых не скрыться двоим всадникам.

— Урда! — заорал Снежный Барс так, что огонь факелов, воткнутых в кольца на стенах, заметался, отбрасывая от людей и столов причудливые, принимающие странные формы тени. — Урда, Тьма тебя забери, быстро сюда!

Толстенький солдат вырос перед тысячником, как по волшебству. С усов свисала кислая капуста, глаза смотрели масляно, старательно, но безуспешно, пытаясь нацелиться на Снежного Барса. Было совершенно очевидно, что, предвидя ночевку в весьма комфортных условиях, солдат отдал должное не только привычному пиву, но и вину, причем весьма крепкому. Урда икнул, попытался принять позу «не очень вольно», но пошатнулся и вынужден был ухватиться за край и без того неустойчивого стола.

Регнар смерил пьяного солдата презрительным взглядом и раздраженно махнул рукой, признавая, что сейчас давать подчиненному какие-то указания бесполезно. Тот понял жест правильно, тут же опустился на лавочку и, прислонившись к стене, блаженно смежил веки.

— Рудик!

Десятник приподнял бровь, демонстрируя, что готов выслушать приказ. Он прослужил вместе с Регнаром уже лет пятнадцать и мог позволить себе некоторые вольности в общении с командиром.

— С утра поедешь в Дир, передашь этому надутому индюку коменданту, чтобы под каждым кустом, на каждом хуторе стояли посты. Пусть объявит награду за эту парочку в тысячу… нет, в две тысячи злотников. И запомни, за живых. Вернее, живым мне нужен темплар. Чтобы ни один волос не упал с его головы.

— А его… подруга? — равнодушно поинтересовался десятник.

— Она меня не интересует, — фыркнул Регнар. — Только мужчина.

— Ясно… — пожал плечами Рудик. — Сделаем, командир.

— Возьмешь с собой десяток… нет, половину. И передай коменданту, что я очень недоволен.

Десятник усмехнулся недобро, по глазам было ясно видно, что уж это-то сообщение он передаст с особым удовольствием.

Регнар опустился на скамью, жестом потребовал от хозяина вина. В то же мгновение двое дюжих парней заменили поврежденный стол, а девушки-служанки мигом притащили объемистый кувшин с вином, еще один такой же — с пивом, а к ним и кое-какую закуску. Для поросенка, гуся в яблоках и прочего время наступит чуть позже, хозяин, отдававший команды, опытным взглядом видел, что сейчас господин рыцарь желает напиться, а не поесть.

Рыцарь влил в себя кружку вина, не ощущая вкуса. Он и сам не знал, зачем пытался добраться до храма. Дело ведь не в темпларе, появление здесь посланца Ордена есть не более чем совпадение. В чем-то весьма приятное. Но храм… таковы размытые, нечеткие инструкции, полученные от Императора Явора Герата Седьмого. Что следовало искать в храме? Император сказал — что-нибудь. Что-нибудь такое, что может показаться интересным. Но темплар… нет никаких сомнений, что раз уж этот выкормыш Ордена появился здесь именно в это время, то он явился во всеоружии и наверняка нашел то, что искал. Император сказал еще, что цель миссии Регнара — не сам храм, а нечто иное… некий артефакт, именуемый «Синее Пламя». Сведения были совершенно достоверными, получены от одного из высших иерархов Ордена… Регнар лишь криво усмехнулся, подумав о том, что осталось от того иерарха после получения сведений…

А еще очень необычным было отношение Императора, доверительная беседа, бумага, которая, пусть и временно, поставила Регнара на высшую в Империи ступень — выше был только сам Явор Герат Седьмой. И следовало предполагать, что успех будет вознагражден, в случае же неудачи падать придется с очень большой высоты. Что ж, каждый, карабкающийся наверх, всегда должен быть готов к падению. Властитель не простит провала…

— Я не знаю, что ты искал в храме, темплар, — прошептал Регнар, обращаясь к опустевшей кружке. — Но я узнаю. Ты сам мне скажешь… ты будешь очень словоохотлив, щенок. И если мне понравится твой рассказ, я сделаю тебе подарок. Подарю быструю смерть… думаю, ты это оценишь.

— Олень!

Магия, защищавшая храм Арианис, распугала живность на многие лиги вокруг. Они покинули каменные стены уже несколько часов назад, но до сего момента не встретили даже малой птахи. Дождь почти прекратился, лишь мелкая противная морось опускалась с мрачного грязно-серого неба. Лесная тропа местами превратилась в одну сплошную грязь, местами — там, где под жижей скрывались извилистые корни деревьев — в смертельную, по крайней мере для коней, ловушку. Большую часть времени им приходилось идти пешком, ведя коней в поводу — уж лучше месить грязь, чем допустить, чтобы кто-то из благородных животных сломал себе ногу. Не более получаса назад они выбрались на относительно ровный и, смотря с чем сравнивать, даже сухой участок и смогли снова взобраться в седла. Синтия была еще бледнее, чем обычно, и едва переставляла ноги от слабости. К искреннему сожалению Шенка, он ничего не мог ей предложить… обычная пища, еще остававшаяся в изрядно похудевшем мешке, могла немного поддержать ее силы, но вампирский Голод буквально пил из девушки жизнь, и она слабела с каждым часом все больше и больше.

— Это не олень, — наставительно заметил Шенк, всмотревшись в едва видимое в полумраке животное. — Это тур…

— Какая разница! — нетерпеливо фыркнула Синтия, кровожадно облизываясь. Сил поддерживать человеческий облик у нее уже не было, а глотать драгоценные эликсиры здесь, в лесу, где до ближайшего жилья, пожалуй, два дня верхом, было попросту глупо. Клыки вампирочки сияли в полумраке, видимые ясно и отчетливо — как раз пониже светящихся красных глаз. — Если оно на четырех ногах и с рогами, значит — олень. Шенк, м-можно…

— Охоться, — кивнул он, надеясь, что в голосе не мелькнет даже намека на осуждение. — Да и я бы с удовольствием вспомнил вкус горячего мяса…

Последние слова были сказаны уже опустевшему седлу. Синтия, развернув крылья и уронив на землю свой балахон, уже пикировала на явно непуганого тура, который привык чувствовать себя в этих горах достаточно вольготно, к тому же людей не видел ни разу в своей, уже подошедшей к концу, жизни… а вампиров — тем более. Мгновением позже тур был сбит с ног, а острые клыки вспороли артерию, и струя горячей крови брызнула в жадно распахнутый рот.

Шенк слишком поздно вспомнил о том, каковы будут для Синтии последствия переедания. Он спрыгнул на землю, бросился к ней, дабы оторвать от живительного кровавого источника… но было поздно. Его встретил осоловелый взгляд, надутый живот… губы девушки расползлись в довольной и очень виноватой улыбке, она сделала попытку встать, невнятно пробормотала что-то вроде «Прости» и тут же без сил повалилась набок, блаженно закрывая глаза.

Темплару оставалось только покачать головой… В этот раз она отключилась куда быстрее, чем тогда, в лесу. Да и выглядела его спутница не лучшим образом — худая, осунувшаяся, даже, можно сказать, изможденная. Он поднял ее на руки, завернул в балахон, противно-влажный, как и все их вещи. Рука девушки бессильно упала на его плечо — и от этого прикосновения, пусть и бессознательного, Шенку стало вдруг очень приятно и еще немного неловко, как будто он украл каплю ласки, воспользовавшись беспомощностью Синтии.

Он переложил ее на относительно сухое место. Сейчас продолжать путь было совершенно бессмысленно, разве что, как в прошлый раз, привязать девушку к седлу. От обжорства Син будет отходить дня два, и за это время нужно найти подходящее укрытие. Ехать к Червоточине Шенк предпочитал во всеоружии — сейчас он не чувствовал погони за спиной, но это совсем не означало, что те, кто за ними охотился, ушли навсегда. Синтия в таком состоянии скорее обуза, чем защитница, да и сам рыцарь весьма сомневался, что сможет сносно управиться с мечом, если возникнет такая надобность.

Солнца не было видно, но день был еще в самом разгаре — и все же Шенк решил, что самым мудрым будет остановиться на незапланированный ночлег. Укрыв Синтию одеялом, он принялся собирать толстые ветки, из которых, при некотором везении, можно было развести костер и хотя бы немного согреться.

Дров набралось немало, но все было настолько пропитано влагой, что казалось, брось эти ветки в воду — тут же пойдут ко дну. Некоторое время Шенк отчаянно пытался развести огонь, затем не выдержал и ударил по груде сырых веток Знаком Огня… Стоило просто порадоваться тому, что лес вымок насквозь — иначе не избежать было бы большого пожара. Горящие ветки разлетелись во все стороны, часть, зарывшись в сырую траву или попав в лужи, погасла, но кое-какие сохранили огонь, и вскоре на поляне жарко пылал костер, на воткнутых в землю палочках обжаривалось свежее мясо.

Походная палатка, извлеченная из вьюка, укрыла Синтию. Когда темплар перекладывал подругу под полог, она только улыбалась, но не проснулась. Укутав ее, Шенк вернулся к костру — мясо уже было готово, от него шел изумительный аромат, и рыцарь почувствовал, как слюна уже готова струйкой сбежать по подбородку. Сколько дней он не ел горячего?

— Мира тебе, добрый человек!

Шенк поднял голову, рефлекторно бросая ладонь на рукоять кинжала. Из кустов на него смотрели две пары глаз.

— И вам мир, — осторожно произнес рыцарь, с некоторым сожалением осознавая, что кольчуга находится в недосягаемости и даже меч стоял, прислоненный к снятому с коня седлу, возле палатки, где спала Синтия.

— Позволь присоединиться к тебе у костра. — Голос был жалобный, просящий. — Мы замерзли и вымокли.

Первым порывом было попросить странников идти своей дорогой. Но затем воспитание темплара возобладало, и Шенк сделал приглашающий жест левой рукой, не убирая правую с кинжала:

— Подходите, грейтесь. Есть горячее мясо,

— Спасибо тебе, добрый человек!

Из кустов вынырнули даже не двое, как предполагал Шенк, а трое. Почему-то он ожидал увидеть оборванцев, но это были обычные охотники, не слишком богато, но вполне добротно одетые, За плечами — луки со снятыми тетивами, в колчанах — по десятку стрел, на поясах — обычные ножи, Ягдташи были пусты, сами охотники и впрямь промокли до нитки. Они с жадностью набросились на мясо, в том числе и на недожаренные куски, глотали не жуя, давясь и задыхаясь.

Утолив первый голод, один из охотников, постарше, отдуваясь, обратился ко все еще молчавшему рыцарю:

— Ох, спасибо тебе, добрый человек. Оголодали мы, признаться, уж который день по лесу бродим,., поверишь ли, даже ни одной птахи не встретили. — Он взял еще кусок мяса, откусил уже без особой охоты, наедаясь впрок. — Все, что с собой взяли, давно съели… но возвращаться с пустыми руками… сам понимаешь, позорно. Вот и ищем.

— Удача улыбается упорным, — без особой охоты ответил Легран. Поддерживать разговор не хотелось, глаза закрывались, смертельно хотелось спать.

И все же в глубине души появилось, пока еще слабенькое, чувство опасности, Скорее всего оно исходило от охотников, но Шенк не мог понять, с чего бы этим троим ему угрожать.

Невысокие, один — прямо-таки тщедушный, худые, усталые.., Даже в своем нынешнем состоянии он смог бы перебить всех троих голыми руками, и они не могли этого не осознавать.

И все же угроза явственно витала в воздухе.

За едой, как и положено, шел степенный разговор — в основном о делах обычных. О том, что урожай в этом году плох, а из-за войны налоги снова поднялись. А что война кончилась — так налоги от этого обратно не снизятся. Где ж это видано, чтобы налоги снижали? Разумеется, мужики во всем винили Орден — темплар даже не удивлялся, это было вполне естественно. Даже если на самом деле они и считали виновным во всех своих бедах Императора, разве ж скажешь такое при незнакомце… а даже и при старом приятеле. Нет, крамольные речи безопаснее всего вести в беседе с подушкой или пивной кружкой, они не побегут доносить. Но видимо, перемывание косточек Ордену порядком надоело всем и этим охотникам в том числе. Так что поругивали сикстинцев вяло, больше по привычке, чем от души.

Наконец гости отвалились от еды, поглаживая себя по набитым животам. Все трое выглядели расслабленными и умиротворенными, но ощущение опасности не ослабло — напротив, усилилось. Шенк ухе всерьез подумывал о том, чтобы встать и демонстративно натянуть кольчугу, а то и шлем — и плевать ему, что о нем подумают охотники. Сочтут трусом — что ж, они люди чужие, встретились и разошлись…

Один из охотников поднялся, поклонился Шенку — не в пояс, как лорду, но с должным уважением. За ним тяжело встали и остальные.

— Спасибо тебе еще раз. Да только мы пойдем…

— Куда на ночь глядя? Старший развел руками:

— Мы-то сыты, а семьи наши, сам понимаешь.,. Еще светло, глядишь, попадется что-нибудь. Тебе ж встретилась дичь, может, и нам повезет. — Он широко улыбнулся, обнажая ряд желтоватых, изъеденных временем зубов.

— Я думаю, дичь в этом лесу есть.

Рыцарь слишком поздно понял, что, пока он обменивался любезностями со старшим, двое остальных оказались у него за спиной. Отчаянно взвыло чувство опасности, Шенк вскочил — вернее, попытался вскочить, но в тот же момент на плечи обрушилось что-то легкое, мягкое… Он попытался сбросить сеть, полоснул кинжалом — лезвие рассекло несколько ячей, но охотничью сеть так просто не разрежешь и уж подавно не разорвешь.

Он не сдавался, рвался и даже почти освободился, но тут на не прикрытую шлемом голову обрушился тяжелый удар, и рыцарь провалился в черноту беспамятства.

Боль разрывала голову на части. То пульсировала, ударяя короткими спазмами, то затихала, даря обманчивое успокоение, чтобы через некоторое время навалиться с новой силой. Легран с трудом разлепил глаза и долго не мог понять, что же видит, Какие-то мелькающие пятна — то желтые, то зеленые, то коричневые… и только через некоторое время понял, что это земля, трава, пожелтелая листва… а сам он, видимо, связан и перекинут через седло коня. По щеке ползли капли — то ли вода, то ли кровь из рассеченной головы. Лука седла давила на ребра, и он подумал, что стоит коню сделать достаточно резкое движение и кость вполне может треснуть.

— Проснулся, упырь? — прошипел чей-то хриплый голос.

Шенк с трудом повернул раскалывающуюся голову и наткнулся взглядом на давешнего собеседника. Теперь лицо охотника, если он, конечно, был охотником, не выражало ни смирения, ни благодарности. Несколько запоздало Шенк вспомнил, что законы гостеприимства, и без того в Империи порядком урезанные, на встречи у лесного костра и вовсе не распространялись. В лесу каждый имеет право отказать путнику в его желании присоединиться к теплу и трапезе. А тот, кого пустили к огню и кому дали кусок дымящегося мяса, не считает себя очень уж обязанным — лес для всех, здесь каждый хозяин… Потому этих негодяев даже совесть не мучает…

Он сплюнул, скривился от снова резанувшей боли.

— Что, нездоровится, орденский выкормыш? — заржал охотник и стегнул Шенка по лицу тонким, очищенным от коры прутом. Не для того даже, чтобы причинить боль, а просто так, чтобы еще более унизить беспомощного пленника. — Ты добрый человек, орденец. За твою голову назначена такая цена, что все наше село будет безбедно жить год. И даже больше.

— Ты что, дурак, веришь, что за меня тебе кто-нибудь заплатит? — прохрипел Шенк.

— Заплатят, непременно заплатят, — осклабился охотник. — По всем селам, даже по хуторам, глашатаи кричат о награде. Большие деньги, очень большие… а работы-то — всего ничего.

— Где… девушка?

— Девушка? — снова заржал охотник, смех у него был ничуть не приятнее рожи. — Хороша девушка, Тьма ее забери, Вот уж точно, все орденцы с Тьмою снюхались и демонам служат, если вампирок в спутницах держат. Ей, мил-друг, дорога одна — на костер, где ей и место,

— Только прикоснись к ней… — Шенк постарался придать голосу как можно больше твердости. — Убью, как собаку… нет, как жабу. Размажу…

— Давай, давай, поговори мне тут, — окрысился охотник. — За тебя деньги за живого обещаны, а чтоб целым был, о том указаний не было.

Взмах его руки темплар заметил, а вот что было в руке — не разглядел. Но это было не так уж и важно — камень, палка, повернутый обухом небольшой топорик или что-то иное, — важно лишь, что удар по многострадальной голове вновь погрузил рыцаря в беспамятство, на этот раз надолго.

Когда он в очередной раз пришел в себя, то едва сдержал стон… Издалека доносились возбужденные голоса, не просто возбужденные — разгневанные. Два голоса в унисон упрекали кого-то, не иначе как старшего, в самоуправстве. Тот лениво огрызался, уверенный в своей правоте и в своих силах.

— А ежели он вообще сдох?

— Тады нам конец…

— Еще бы! Сказывали, чтобы рыцаря непременно живым…

— Да он живучий, оклемается, — это голос старшего. — Заткнулись бы вы оба!

— Ну, ежели сдохнет, так зарыть его прям здесь…

— И вампирку его проклятую…

— Да ты что? Вампирку, да в землю? Ее жечь надобно, то каждый дурак знает…

В глазах снова помутилось, последняя мысль была неожиданно приятной — Синтия все еще жива, значит, есть надежда. Если она придет в себя, никакие веревки ее не удержат. Может, хоть сама спасется.

Он потерял сознание, прежде чем понял — не спасется. Не захочет, Бросится спасать его, любой ценой, пусть и ценой своей жизни…

Он уже не видел, как к нему подошел старший охотник, как приложил ухо к груди и довольно усмехнулся — мол, жив орденец, ничего ему не сделается. Не видел, как деревья по обе стороны тропы стали все чаще и чаще сменяться крошечными вырубленными делянками, а затем полями и огородами, как появился первый домик…

Его перетащили в сарай, еще раз проверили путы, опять обыскали — а не прячет ли рыцарь где-нибудь в одежде крошечное лезвие… Конечно, Легран был бы полным глупцом, если бы отправился в путь, в имперские земли, без потайных карманов, где лежали и крошечные — только себе вены вскрыть — лезвия, и клинки посолиднее, почти ножи. И даже маленький, но отменной стали напильник. Но во время обыска часть спрятанного железа нашли, а остальное все равно было бесполезно — рыцаря связали со знанием дела, он не мог толком даже шевельнуться…

Его свалили на земляной пол сарая, у дверей тут же посадили двоих сторожей, а еще один, взгромоздившись на коня, умчался в крепость Дир, дабы сообщить о поимке орденского лазутчика и потребовать обещанную награду.

Тонкая струйка воды пролилась на лицо, просочилась сквозь неплотно сомкнутые губы. Рыцарь неудачно вздохнул, тут же закашлялся — чья-то широкая, неприятно пахнущая ладонь зажала рот.

— Ш-ш! — раздалось шипение, явно призывающее к тишине.

Вода продолжала литься, освежая, унимая боль, смывая пот и кровь. Наконец Шенк разлепил глаза — над ним склонилось немолодое лицо, украшенное окладистой бородой. Толстые мясистые губы шевельнулись, но вместо нормального голоса раздался еле слышный шепот:

— Ни звука, алый… ежели дорога тебе жизнь.

— Ты кто? — прошептал Шенк, вдруг почувствовавший, что спасение рядом. Это лицо, некрасивое, порядком изуродованное многочисленными шрамами, «украшенное» мешками под глазами и одутловатыми, обвисшими щеками, казалось почему-то совсем не злым. Жестким — возможно, но при этом весьма к себе располагающим.

— Не важно…

Холодное лезвие скользнуло по рукам Леграна, вспарывая путы. Затем обтянутая кожей рукоять длинного ножа легла ему в ладонь.

— Ходить можешь?

— Если просто ходить, то да, — не удержался от иронии Шенк.

Бородатый скользнул по лицу Леграна холодным взглядом, не слишком наполненным симпатией. Слова в ответ прозвучали сухо и жестко:

— Жить захочешь — сумеешь и бегать, и прыгать. Понадобится — и летать тоже.

Рыцарь встал — тело слушалось на удивление хорошо, и даже головная боль, словно понимая, что сейчас для нее не время и не место, ушла куда-то вглубь, лишь напоминая о себе, обещая вернуться, когда наступит подходящий момент. Он окинул взглядом своего нежданного спасителя. Мужчина, невысокий и тучный, был одет дорого и даже немного крикливо, напоказ — так часто одеваются купцы, утверждающие, что прибыли из далеких стран. Изрядное брюшко натягивало дорогую, шитую золотыми и серебряными нитями ткань кафтана, модные сапожки с загнутыми носками не слишком подходили для того, чтобы в них лазить по крышам. А толстяк проник в сарай именно таким образом — в широкой прорехе, обрамленной клочьями соломы, виднелось кроваво-красное закатное небо. По-видимому, спаситель взобрался на крышу и проделал в ней достаточную дыру, чтобы спрыгнуть вниз. И вряд ли подумал при этом, как будет возвращаться.

Оказалось, подумал.

— Ну-ка, подсади, — прошипел он, кивая Шенку на дыру.

Рыцарь поднатужился — спаситель хоть и был невелик ростом, но весил немало. Тот, с неожиданной в столь упитанном теле ловкостью, вцепился в доски, подтянулся и в один миг был уже наверху. Шенк последовал за ним, тренированное тело легко преодолело подъем, и через несколько мгновений они, зарывшись в солому, осматривали окрестности…

Риск был велик — всего лишь один взгляд, направленный вверх, и их неминуемо заметили бы. Но люди, с готовностью продающие ни в чем перед ними не повинного человека мингским палачам, не склонны смотреть на небо, их куда больше интересуют земные дела, особенно те, что могут быть выражены в определенном количестве монет. Двое сторожей у сарая с пленником несли свою службу без должного прилежания, но все же время от времени один из них вставал, кряхтя и сопя, водружал на плечо топор и направлялся в обход сарая. Он придирчиво осматривал стены, даже маленькое, забранное бронзовыми прутьями окошко, куда смог бы протиснуться только очень худой котенок, но глаз на крышу так ни разу никто из них не поднял.

Наконец, после очередного обхода, появился подходящий момент — вокруг было пусто, оба стража, утомившись от своего важного и трудного дела, достали бутыли с каким-то пойлом и принялись, шумно чмокая, поглощать выпивку. Бородач жестом указал Леграну вниз. Тот скользнул с крыши на землю, приседая, чтобы смягчить звук удара. Сапоги ему оставили… вряд ли из одного только человеколюбия, скорее просто боялись, что тому, кто готов заплатить за его, Шенка, голову, может не понравиться босой товар.

Прыжок толстяка получился чуть хуже. Шенку показалось, что шум от столкновения грузного тела с утоптанной землей услышат во всем селе… в ближайших домах — уж точно. Но то ли стражи ничего не расслышали, то ли не сочли нужным оторваться от выпивки — так или иначе, но воплей и звона стали не раздалось.

— За мной, — дернул прислушивающегося Шенка за рукав бородач. — Быстро!

Они нырнули в проем между высокими глиняными заборами. Через сотню шагов, завернув за угол, бородач вдруг остановился и повернулся к темплару:

— Здесь мы расстанемся. Я дам тебе лошадь, меч, золото… во вьюке есть кое-какая одежда.

— Зачем ты это делаешь?

Бородач покачал головой:

— Таково поручение Ордена. Если темплар попадет в беду — постараться помочь. Прости, больше я ничего не могу сказать.

— Ладно… со мной была спутница, молодая девушка…

— Да, об этом говорят все. Вампирка в спутницах у рыцаря Света… неслыханно.

— Где она?

— Не знаю, — покачал головой бородач. — Прости. Я должен был помочь только тебе, рисковать головой из-за этой твари я не стану. Ее сожгут на рассвете, сюда как раз прибудут монахи да и куча людей из соседних сел. Костер уже готовят.

— Я должен ее вытащить, — твердо заявил Шенк. Бородач посмотрел на него долгим, печальным взглядом:

— Сынок, может, тебе вернуться в тот сарай? Там у тебя больше шансов остаться в живых. Ее стерегут куда лучше… хотя награду назначили именно за твою голову, про нее лишь вскользь упомянули.

— Они знают, чего можно ожидать от вампира?

— Это знают многие, — невесело усмехнулся толстяк. — Нашлись даже серебряные цепи, ей не убежать.

— Я вытащу ее, чего бы это ни стоило. Поможешь?

Тяжело опустившись на камень, бородач отрицательно мотнул головой.

— Сынок, я старый торговец, времена моей молодости ушли в прошлое, да и тогда, признаться, я не был ни атлетом, ни героем. Мне хорошо платят за то, что я делаю для Ордена. И дают некоторые льготы… ладно, это сложно для несведущих. Но никаких денег не будет достаточно, чтобы оплатить самоубийство. Я тебя вытащил? Вытащил… дальше все зависит от тебя. Хочешь сунуть голову под топор — давай, воля твоя. Я в этом не участвую.

— Она же еще ребенок.

— Она вампир, — фыркнул бородач. — Не тешь себя иллюзиями. Она с радостью вонзит клыки в человеческое горло. Если как следует проголодается — то и в твое тоже.

— Она поклялась в служении…

Толстяк снова тяжело вздохнул. По всей видимости, он не был злым человеком, но и отчаянным храбрецом его нельзя было назвать. Вообще говоря, Шенк и раньше слышал о таких, как этот торговец. Орден не только засылал множество лазутчиков в соседние страны… почти все купцы, выходцы из Орденских земель, в той или иной мере были на содержании Совета вершителей. Иным из них год за годом выплачивались небольшие суммы, давались некоторые поблажки в виде, к примеру, пониженного налога или брошенного сквозь пальцы взгляда на принадлежащие им грузы. Иногда и торговцы в свою очередь оказывали Ордену некоторые услуги. Оказывали помощь эмиссарам Ордена, поставляли информацию…

Но от них никогда не требовалось приносить себя в жертву.

— Ладно, я понимаю… — Шенк положил толстячку руку на плечо. — Мне нужно оружие. И хотя бы какие-нибудь доспехи или кольчуга. Пара лошадей.

— Это будет, — оживился торговец, поняв, что ему не придется идти на верную смерть. — Это все будет, алый, я найду тебе отменную кольчугу. Или ты предпочитаешь латы? И кони у тебя будут — не чета тем, что можно найти в этом захолустье.

Синтия обвела пространство вокруг себя мутным взором. Она все еще пребывала в состоянии тяжелого пресыщения, едва способная самостоятельно передвигаться, а потому не могла оказать никакого серьезного сопротивления троим дюжим мужикам, что волокли ее к толстому столбу, со всех сторон обложенному вязанками хвороста. О том, чтобы вступить в бой, не могло быть и речи; тем более она не могла отрастить крылья — серебряные цепи, неизвестно каким путем попавшие в эту дыру, лишали ее всякой надежды на превращение в летящее создание.

Перед глазами все плыло, она почти не разбирала лиц… и лишь надеялась, что темплара нет среди тех, кто пришел посмотреть на ее смерть, Все-таки костра она не избежала, Леграну удалось лишь ненамного отсрочить казнь. Она слабо улыбнулась собственным мыслям… да уж, в Минге для вампира один исход, и не важно, охотится ли он по ночам на двуногую дичь или старается вести себя тише воды ниже травы, даже в малом избегая переходить дорогу людям.

Толпа с вожделением, пуская слюни от предвкушения зрелища, ждет начала казни — что вампирочка сделала этим людям? Пила их кровь? Убивала их? Нет… просто проходила мимо. Но кому-то не понравились клыки и цвет кожи, не понравилось, что она — иная, не такая, как все.

Если бы она не сорвалась, если бы не напилась до одури свежей крови, эти негодяи горько пожалели бы о том, что допустили одну только мысль о нападении на безобидных путников. Но чем сильнее становится Голод, тем больше времени нужно потом на то, чтобы прийти в себя. Она истратила слишком много сил, когда долгими часами согревала мечущегося в лихорадке рыцаря своим телом, она слишком мало ела простой пищи, которая хоть и не утоляла вампирский Голод, но помогала держаться.

Взрослый, опытный вампир смог бы взять себя в руки, смог бы ограничить трапезу несколькими небольшими глотками — она не выдержала. И теперь расплатой за эту несдержанность будет страшная смерть.

Она снова рванула цепи, в слабой надежде, что они сделаны целиком из серебра — ее руки сильнее, чем мышцы любого атлета-человека. Она сможет порвать мягкий металл… Тщетно — под слоем серебра скрывалось железо, это не просто цепочка, свидетельствующая о богатстве владельца, не просто способ хранения драгоценного металла, когда в случае нужды от цепи можно оторвать несколько звеньев и расплатиться. Это была цепь для вампира…

Ее ноздри уловили запах дыма — пока еще не под своими ногами, Какой-то толстый, богато одетый человек, размахивая факелом, разглагольствовал, обращаясь к собравшимся. В его словах не было ничего нового, обычные фразы о создании Тьмы, о проклятых кровососах, что могут жить, лишь убивая… О том, что очистительный огонь отправит это проклятое создание туда, где ему и место, — во Тьму, к демонам. Вот-вот он ткнет факелом в вязанки хвороста… хорошо бы, чтобы хворост был полит маслом, вдруг подумалось Синтии, чтобы сразу. Чтобы одна вспышка, один удар обжигающего пламени, один вопль — и все. Но это дикий зверь может просто убить, ради пиши или охраняя свою территорию, а человек не столь прост. Человек, убивая, старается причинить муки, старается продлить удовольствие от лицезрения страдающей жертвы. Значит, дрова будут сырыми.

Кажется, теперь этот расфуфыренный толстяк обращался к ней. Синтия с трудом подняла голову, попыталась сфокусировать взгляд на человеке. Жирная самодовольная рожа, тяжелая золотая цепь, пышный кружевной воротник. Наверное, местный управитель… Он, брызгая слюной, призывал на ее голову проклятия, всячески оскорблял — как будто грязные человеческие слова могут задеть вампира. Особенно привязанного к столбу в окружении готовых вспыхнуть дров. В таком положении оскорбления — не более чем пустой звук.

Она оскалилась, обнажив роскошные клыки, угрожающе зашипела и испытала истинное удовольствие, увидев, как побледнело его лицо, как ублюдок отпрянул в испуге и, потеряв равновесие, растянулся в грязи.

Толстяк, под аккомпанемент смешков, доносящихся из толпы, кое-как поднялся, весь перемазанный отвратительной жижей, в которой хватало и обычной грязи, и вонючего навоза. Подхватил с земли чудом не погасший факел, злобно ткнул им в дрова, еще раз, еще… Вверх потянулись первые струйки дыма, среди вязанок веток появились язычки пламени. Синтия закрыла глаза, закусила губу — эти подонки не дождутся ее крика. Не дождутся…

Огромный черный конь врезался в толпу, роняя брызги крови из разорванных удилами губ. Почти взбесившийся от боли скакун молотил копытами, не разбирая, земля под ними или упавшие люди. А всадник, не давая опомниться, сек направо и налево мечом, и каждый удар находил цель. В этой сумятице, сквозь поднимающийся от кострища дым, сквозь вопли боли и мельтешение перекошенных от ужаса лиц, вряд ли кто мог увидеть, что всадник наносил удары плашмя — оставлял огромные кровоподтеки, иногда даже ломая кости, но никого не убивая. Лишь занося меч над толстяком управителем, все еще тупо стоящим с дымящимся факелом в руке, он на долю мгновения задумался… и все же не стал наносить смертельного удара.

Лицо воина было скрыто шлемом, лишь белки глаз можно было разглядеть сквозь прорези. Необычная в этих краях кольчуга, похожая на чешую, сияла так, что больно становилось глазам. Но узнать воина было несложно — по ширине плеч, по манере держаться в седле. Синтия сражалась с Леграном бок о бок достаточно много раз, чтобы суметь уловить отличительные признаки темплара и догадаться, что это именно он.

Соскочив с коня прямо в разгорающееся пламя, Шенк пинками раскидал охваченные огнем вязанки, не особо заботясь, попадают ли эти огненные снаряды в людей или к стенам ближайших домов, а затем с размаху чиркнул мечом по цепи. Брызнул сноп искр, ее запястья рвануло болью, но цепь распалась, и девушка почувствовала, что свободна. Впрочем, от этого ей было не легче — она почти упала на руки своему спасителю. Забросив ее на коня, что скалил зубы и бил копытами, никого не подпуская к неуклонно разгорающемуся кострищу, темплар одним прыжком — не помешала и тяжелая кольчуга — взлетел в седло, и конь, издав на прощание презрительное ржание, рванулся прочь с площади, проложив заодно еще одну улочку прямо через толпившихся зевак.

Их никто не пытался ни догнать, ни задержать, хотя из толпы и понеслись пронзительные вопли наподобие «бей его» и «держи его». Простые обыватели, вознамерившиеся весело провести время, с безопасного удаления наблюдая за казнью . создания Тьмы, отнюдь не собирались рисковать шеей, подставляя ее под меч взбесившегося рыцаря — ибо только одержимый демонами может прийти на помощь проклятой вампирке. А немногочисленные стражники, призванные поддерживать порядок в селе и подчиняющиеся исключительно управителю, без его приказа не сдвинулись бы и с места. А управитель не был склонен отдавать приказы, поскольку опять лежал в грязи, на этот раз — мордой вниз, и на его голове медленно росла здоровенная шишка.

Конь остановился лишь тогда, когда не только дома, но и последние клочки возделанной земли скрылись среди деревьев. Ухо Шенка уловило предупреждающий свист, и он свернул с дороги, а затем и спешился, ведя утомленного стремительной скачкой коня за собой, прямо в лес, На небольшой поляне, совершенно незаметной с дороги, их уже ждал давешний бородатый торговец. При нем было две лошади — одна явно предназначалась Синтии, на спине другой — не слишком породистой, но вполне выносливой и на вид довольно смирной кобылки — громоздился увесистый тюк с припасами. Там же торчали рукояти двух легких недлинных мечей.

— Велика твоя удача, алый! — В устах купца, для которого удача есть главный и наиболее ценимый друг и союзник, такая оценка дорогого стоила. — Сам без царапины и подругу… э-э… целой вынес.

— Спасибо тебе, — склонил голову Шенк. — Если бы не твоя помощь…

— Пустое, — махнул рукой торговец. — Деньги за коней и припасы мне Орден отдаст с лихвой.

Темплар чуть заметно усмехнулся. Купец слегка кривил душой — не в золоте исчислялась помощь, совсем не в нем. Если бы его заметили стражники — весьма вероятно, ни деньги, ни иное добро не спасло бы этого человека от пыток и впоследствии от мучительной смерти. Минг умело охотился на засылаемых Орденом шпионов… что неудивительно, шпионов никтоне любит. Мингские и кейтские лазутчики, пойманные с поличным, тоже вряд ли могли рассчитывать на радушный прием. Разве что с пеной у рта будут клясться в верности новому хозяину.

— И я благодарю тебя, добрый человек, — Синтия выговаривала слова еще с некоторым трудом, язык ворочался неохотно, более всего хотелось лечь и заснуть. — П-пррости, я уже поклялась в служении, но если бы не темплар, то…

Купец лишь замахал руками, лицо его исказилось от страха. Сильны старые предрассудки, этот человек — сейчас, при свете дня, видно было, что он очень немолод, — почти не раздумывая, полез в охраняемый сарай, дабы выручить пленника, но пришел в ужас от одной мысли, что к нему со словами благодарности обращается вампир.

— И д-думать забудь, — чуть ли не заикаясь, пробормотал он. — Вот же время настало… расскажу кому, что сию демоницу спасать помогал, никто ж не поверит. Езжай, темплар. Я знаю, что они гонцов в крепость Дир послали, Там кто-то сидит, кому ты самую что ни на есть любимую мозоль оттоптал… не знаю, чем ты таким провинился, я и не помню, чтобы кого-то так искали. Разве что «Бешеных топоров»… но их быстро всех выловили.

— Не всех, — усмехнулся Шенк, вспоминая своего товарища, бывшего имперца Отека, а ныне уже сотника орденской армии Штыря. — Одного я знал… отменный воин и надежный друг.

— Серьезно? — вскинул бровь торговец, так и не назвавший Леграну своего имени, то ли от забывчивости, то ли из соображений безопасности, мол, чего не знаешь, того и не выдашь. — Забавно… ну да поможет ему Святая Сикста. И пусть она поможет тебе… вам. Спешите. Не хочу знать, куда вы сейчас намерены направиться…

— Мы…

— Я же говорю, не хочу знать. Дорога здесь, через поллиги, расстраивается. Левая идет в сторону границы с Орденом, средняя — в горы. Правая… ну, понятно, в общем. Выбирать вам. Я тоже постараюсь исчезнуть из этого села, прежде чем приедут солдаты из Дира. Вряд ли они станут разбирать, кто именно виновен в вашем бегстве.

— Будут репрессии?

— Непременно будут, — серьезно кивнул торговец, с неожиданной для его возраста и телосложения сноровкой взбираясь в седло. — Но я уже буду далеко. Чего и вам желаю…

Регнар махнул рукой, деревянные чурки опрокинулись набок, и два тела забились в конвульсиях, в тщетных попытках освободиться из петли. Чаще повешенный умирает от рывка, ломающего шею, но этим не повезло, а может, и те, кто накидывал на шеи приговоренным петли, позаботились о том, чтобы смерть не была ни быстрой, ни легкой. Горе-стражники, пропьянствовавшие самую важную в своей жизни стражу, второго шанса уже не получат. Не дай они уйти важному пленнику — теперь считали бы золото, а так…

Управитель, счастливо избежавший петли, низко кланялся взбешенному Снежному Барсу. В этом селе о Регнаре не слыхали, но пергамент с печатью Императора произвел на управителя неизгладимое впечатление. К тому же он понимал, что этому изуродованному шрамом седому воину может прийти в голову мысль, что и сам управитель в какой-то мере виноват в бегстве пленника. Хотя бы тем, что не организовал вовремя погоню, когда этот сумасшедший явился за свой мерзостной подружкой. И тогда на площади одной виселицей может стать и больше.

Вообще говоря, он был недалек от истины. Регнар и в самом деле раздумывал, а не повесить ли этого дурака за трусость и скудоумие. Затем решил, что не стоит — иначе пришлось бы перевешать тут каждого второго… а потом и оставшихся. Хуже всего было другое — след темплара опять затерялся, и поиски следовало начинать заново.

Раздался топот копыт, и на площадь, где свершалось справедливое возмездие лентяям и ротозеям, влетел небольшой конный отряд. Командир — молодой воин, лет двадцати от силы — в мгновение ока соскочил на землю, сделал пару шагов по направлению к Регнару и замер, отдавая приветственный салют. Снежный Барс кивнул в ответ, дозволяя говорить.

— Проверили все три дороги, тысячник! На двух — ни одной живой души. На третьей догнали торговый обоз, три подводы, один хозяин, пятеро слуг. Все при оружии, в добрых кольчугах. Хозяин клянется именем Сиксты, что мимо него никто не проезжал, а он в пути почти с рассвета.

— Телеги проверили? — буркнул Регнар, понимая, что этот вопрос вполне может показаться молодому десятнику оскорбительным. Его ребята дело знали.

— Да, тысячник. Все чисто.

— Ясно, — буркнул Регнар.

Он прекрасно понимал, что солдаты ничего не найдут. Темплар не дурак, попался он, признаться, глупо — но второй раз подобной ошибки не допустит. Да и купец… ох, кто не знает этих ублюдков, что с готовностью служат и нашим, и вашим, а на самом деле лишь самому себе. Купец вполне мог солгать, а то и…

— Среди слуг купца девок не было?

— Нет, командир. Только парни — как на подбор, плечистые, оружием владеть обучены. Судя по рожам — наши, из Минга то есть. Мы поспрошали — слуги тоже никого не видели.

Ясное дело, случись драка — десяток «Волков» положил бы и купца, и его прислугу, отделавшись в худшем случае лишь парой легких царапин. Но обижать торговый люд без веских на то причин не стоило — хотя, если как следует поискать, причины найдутся всегда. Каждый второй — шпион.

А может, он, купец этот, и правду сказал… темплар вполне может уйти в лес, затаиться там, переждать несколько дней. Если так, то охоту надо продолжать — декту, две, пять… сколько понадобится. Сейчас этот темплар — ключ ко всему. Вернуться к Императору ни с чем — значит подписать себе приговор. В конце концов, два человека да один-два коня — это не иголка, найдутся. Если он не направился обратно в Орден — там его достать будет гораздо сложнее. Но Регнар был готов, если понадобится, преследовать темплара и на чужой земле.

Небрежным жестом велев управителю убираться с глаз долой, Регнар подошел к коню и взлетел в седло.

— Возвращаемся! — крикнул он своим людям, затем повернулся к молодому десятнику: — Керл, останешься здесь. Пусть твои люди еще раз объедут все окрестные села и хутора. Еще раз объявить о награде, а заодно и о том, что тот, кто поймает темплара и упустит, закончит, как эти олухи.

Молодой десятник проследил взгляд командира, брошенный на повешенных, коротко кивнул.

— И еще запомни, если нападешь на след орденца, ни в коем случае не преследуй. Просто следи, издалека.

— Но, командир… нас десять человек.

— Это приказ, Керл. Следить издалека, ясно?

Десятник Керл нахмурился, но согласно кивнул. Приказы тысячника не обсуждаются, их можно только выполнить — или умереть в попытке выполнить. Он был еще слишком молод, хотя и зарекомендовал себя отличным бойцом, и ему не приходилось сталкиваться в бою с вампирами… а иначе он бы знал, что десятка бойцов против одного вампира явно недостаточно.

Регнар попытался вызвать в памяти лицо вампирки — он видел ее там, на холме, откуда ему пришлось уйти, потерпев первое, пожалуй, поражение в своей жизни… Нет, ему и раньше приходилось отступать перед превосходящими силами врага, но впервые его элитная тысяча, полная сил, вынуждена была отойти просто потому, что какой-то сопляк владел мечом лучше, чем он, Снежный Барс Регнар… Сейчас он был готов отдать многое, лишь бы еще раз скрестить клинки с проклятым темпларом. Да… он точно помнил, что тогда рядом с алым и в самом деле была какая-то девчушка… черноволосая, невысокая, с отменной фигурой — но больше в памяти не сохранилось ничего. Она — вампирка?

Регнар покачал головой — что же должно было случиться, чтобы рыцарь Света, вечно кичащийся своей борьбой с силами Тьмы во всех их проявлениях, взял в спутницы это демоническое создание? Видимо, миссия, ради которой темплар вместе со своей проклятой спутницей забрался на имперскую землю, невероятно важна. Что ж, это еще одна причина, чтобы выследить его, — что бы ни задумал Орден, эти замыслы необходимо сорвать.

Повинуясь шпорам всадника, могучий конь пошел рысью. Регнар, приподнявшись в стременах, подставил лицо прохладному ветру. Белые волосы развевались, бился в воздухе длинный черный плащ, бил по земле копытами черный конь… все это придавало всаднику пугающий вид, и даже его воины, которые знали командира не один год, чувствовали — что-то происходит. Барс вышел на охоту, он чувствует запах крови, и он не свернет, не бросит свежий след… чего бы это ему ни стоило.

Синтия держалась на ногах уже достаточно твердо, но желание поспать превратилось в навязчивую идею. Снова зарядил дождь, Шенк опять начал кашлять, и еще одна ночевка в холоде и сырости могла его попросту убить. Рыцарь и сам это понимал, а потому, когда девушка предложила рискнуть и попытаться провести ночь в гостинице, в относительно комфортных условиях, с горячей пищей и сухой постелью, он не устоял перед таким соблазном.

Будь на его месте кто-нибудь более опытный, хотя бы тот же Дрю, он бы наверняка избрал бы иной, менее опасный путь. Например, наведался бы в какой-нибудь отдаленный хутор, вырезал бы всех его обитателей, отсиделся бы там пару дней, а уходя, сжег бы дом, дабы замести следы. Идеальное решение — минимальный риск, неплохое укрытие… При этом фаталь не мучился бы кошмарами, спал бы спокойно и обедал бы с отменным аппетитом… даже несмотря на трупы хозяев разного пола и возраста, сваленные где-нибудь в сарае. Но то, что мог без особых угрызений совести позволить себе фаталь, то, с чем смирился бы брат-экзекутор, то, что сумел бы принять отец-инквизитор, было совершенно неприемлемо для рыцаря Света.

А потому он принял решение глупое настолько, что могло оказаться безнаказанным. Именно по причине своей глупости. Вместе с Синтией, по такому случаю спрятавшей клыки под белозубой улыбкой симпатичной загорелой девушки, он попросту завалился в хорошую гостиницу в ближайшем городке, громогласно потребовал горячей еды и лучшую комнату — одну на двоих, разумеется, ибо иное требование вызвало бы непонимание, а значит, и настороженность. Демонстративно сидел весь вечер в общем зале, поглощая жареное мясо в неимоверных количествах, громко смеялся, хлопал по заду служанку — в общем, вел себя совсем не так, как следовало бы поступать загнанному, преследуемому человеку, во все лопатки удирающему от неминуемой смерти.

Наверное, ему просто не повезло. Никто — даже хозяин гостиницы, которому самой судьбой велено пристально поглядывать на всех постояльцев — не обратил внимания на богато одетого рыцаря, сорящего золотом направо и налево и намеревающегося уединиться с молодой девушкой со вполне понятными целями. То есть обратил, конечно, и вино подал получше, и комнату нашел почище, и цену за все это назвать удвоенную не постеснялся. Но догадаться, что этот богатый дворянин — тот самый орденец, которого разыскивают на всех дорогах и тропах, — не догадался. Или не захотел «догадаться» — ибо не мог не понять, что и платящего золотом постояльца лишится, и золото запросто могут отобрать, ибо «порченое», а то и вовсе «проклятое». «Порченое» можно еще вернуть, хотя бы половину, а о «проклятом» и не заикайся.

В общем, должен был хозяин послать слугу к управителю, за солдатами, а то и сам попытаться захватить богатого гостя — но не стал. Ибо награда — кто ее знает, обломится или нет, власти не любят расставаться с золотом, которое считают своим, а золото гостя — вот оно, катятся по столу монетки. Одна задругой — за хорошее мясо, за дорогое вино, за постель без клопов.

Но не только глаза хозяина обшаривали зал, поглядывая, чья кружка уже опустела и должна быть наполнена вновь, у кого тоже пуста, но пуста и мошна, а значит, подливать гостю дальше — один ущерб для заведения. Внимательные глаза невысокого тщедушного человечка, что сидел в дальнем углу, на самом непрестижном месте, да и пиво пил наидешевейшее, такое, что в иных тавернах даром наливают, тоже внимательно скользили по посетителям. Правда, человека беспокоило отнюдь не то, что именно люди ели и пили да у кого сколько осталось в тарелках и кружках. Куда больше человека интересовали увесистые кошельки, особливо то, где именно они были привязаны. И, ясное дело, рыцарь, платящий золотом за дешевую еду в придорожной харчевне, сразу приковал к себе взгляд карманника. И тому, умеющему мгновенно выделить из толпы очередную жертву и вести ее чуть ли не часами, теряя и безошибочно находя вновь, не составило ни малейшего труда догадаться, кто перед ним.

Нет, сейчас он видел перед собой не человека в кольчуге и с недлинным, не вполне подходящим к стати мечом… мешок золота, звонкого, доброго… ну, пусть не очень доброго, но все же золота. Полезть к кольчужному рыцарю даже с ножом не могло присниться карманнику и в страшном сне. Тем более с веревкой, ибо сказано было ясно даже для тупого — пленник ценен, лишь пока жив, а за его голову можно лишиться и своей. Чем так ценен этот человек — не объяснялось, да и не так уж важно, неисповедимы пути имперских властей, и не дело простым смертным задумываться о таких вещах. Поэтому, улучив подходящий момент, карманник выскользнул из-за стола и исчез за дверью. В этом городе найдется немало людей, готовых попытать счастья в надежде на хороший куш. А ему, наводчику, обломятся неплохие комиссионные, и он позаботится выговорить для себя заранее хорошие условия.

Тем более, если подумать, в этот день в таверне все равно не было достойных внимания посетителей, которых можно было бы облегчить от тяжести их кошельков. А размениваться на мелкую рыбешку, в надежде поживиться несколькими медяками, карманник не хотел. Риск заработать по шее примерно тот же, но улов очень уж незначителен.

Тем временем и Шенк пришел к выводу, что еще кусок жареной свинины в него не влезет ни на каких условиях. Выплеснув в кружку остатки вина из высокого кувшина, он жестом остановил служанку, что бросилась было заменить опустевшую посуду полной, и, медленно, смакуя, выцедил кружку до дна. По местным меркам, вино и впрямь могло считаться отменным, а судя по тому, с какой дрожью в голосе трактирщик назвал его цену, даже с учетом того, что завышена она была по меньшей мере вдвое, сей благородный напиток здесь подавали не каждому. И все же красное шедлийское десятилетней выдержки было куда лучше, а в Пенрите, куда привозили диковинные товары из дальних земель, можно было бы отыскать напиток и еще более изысканный. Минг никогда не отличался знанием виноделия, и, что еще важнее, здесь было не так много ценителей хороших вин. Местный люд пил больше пиво, даже те, кто считал себя благородных кровей, а то и невероятно крепкую «мингскую слезу», отвратительную для людей с тонким вкусом, зато быстро превращавшую человека в мычащую свинью, способную устоять разве что на четырех конечностях.

Синтия уже давно клевала носом, разомлевшая от сытной еды и, что было куда важнее, тепла. Буквально подхватив ее на руки, темплар понес девушку наверх, туда, где располагались предоставляемые постояльцам комнаты. Им досталась небольшая комнатушка на третьем, самом верхнем, этаже. По утверждению хозяина, здесь были лучшие комнаты — и в самом деле, здесь даже окна были не затянуты бычьим пузырем или слюдяной пленкой, нет, в них было вставлено настоящее стекло. И кроме того, ее огромная резная деревянная кровать, эдакое ложе любви, составляла не менее половины стоимости номера. Судя по многозначительному взгляду показывавшей ему дорогу служанки, ожидалось, что рыцарь в полной мере изучит все прелести этой постели… и того, чем на постели можно заниматься, помимо банального и никому не интересного отдыха.

Рухнув на постель и полуобняв мягкую пуховую подушку, девушка тут же довольно засопела. Рыцарь осуждающе покачал головой, но раздевать спутницу не стал, ограничившись лишь стаскиванием сапог. Сам же, вспоминая, как попался в простую ловушку, лег спать, не снимая кольчуги, положив меч рядом с собой. Пусть даже в тяжелом металле выспаться толком не удастся, но лучше уж так, чем снова с пустыми руками оказаться лицом к лицу с врагом.

Здесь было опасно… он не почувствовал особого интереса к своей персоне, но насчет своего чутья не обольщался. Вполне вероятно, что ими заинтересовались, хотя Синтия и не похожа сейчас на вампира, а ищут наверняка мужчину со спутницей-кровосоской. А может, местные жители и вовсе не знают ни о поимке темплара, ни о его шумном побеге. А вот объявленная награда за голову рыцаря, вероятно, все еще будоражит народ. Так или иначе, но девушка, побывавшая на костре, заслуживает хотя бы одного дня отдыха…

Он проснулся под утро, солнце еще не выглянуло из-за горизонта… впрочем, здесь горизонта не было видно, обзор закрывали дома. Но небо уже начало окрашиваться в оттенки розового, и заметно посветлело — еще немного, и солнце выползет из-за крыш.

Город был, может, и не очень большим — ему было далеко, скажем, не только до столичной Сайлы, но и до других городов, поменьше, вроде того же Пентрита. Но дома здесь были вполне добротные, в два, а то и в три этажа, да крыты не соломой, а хорошей черепицей. Если присмотреться, наверняка найдутся и бедные кварталы, прибежище нищеты и разбойников, которых в подобные города словно на веревке тащит… но гостиница «Огненный конь», в которой они имели удовольствие остановиться, не зря считалась лучшей — и стояла в богатом квартале, где даже улицы были на диво чисты. И если подумать, избрать богатому рыцарю для ночлега иное место — лишь зря внимание к себе привлекать.

Выпитое накануне отчаянно требовало встать и подойти к ночной вазе, заботливо стоящей в углу комнатки. Некоторое весьма непродолжительное время Шенк боролся с собой, но пиво и вино победили, и он неохотно встал, чувствуя, как ломит тело, не очень-то отдохнувшее в железе.

Все-таки былые уроки не прошли даром. С точки зрения обывателя, направляясь к ночному горшку, глупо тащить за собой меч… Но рыцарь, чье самолюбие было в немалой степени уязвлено общением с тремя сиволапыми охотниками, спеленавшими его, как пауки муху, решил не расставаться с оружием. А потому, заметив движение за окном, был к этому готов.

Кто был первым — человек, запрыгивающий в комнату, или рыцарь, выбрасывающий меч в убийственном выпаде… Звон стекла, лязг стали, встретившейся с легкой кольчугой. Меч в опытной руке способен пробить и кованый доспех, разорвал кольчугу без малейшего труда и выставил окровавленное острие с другой стороны еще рвущегося вперед, но уже мертвого тела. Покойник даже не попал в комнату, куда так стремился… когда Шенк вырвал меч, труп опрокинулся навзничь и выпал наружу, давая понять тем из бандитов, которые были еще живы, что внезапности не получилось.

Одновременно вылетело второе окно, усыпав пол осколками стекла. Человек, приземлившись на полусогнутые ноги, выбросил вперед правую руку, и Шенк ощутил сильный удар в предплечье. На пол упало метательное шило — весьма неприятное для рыцарей оружие, сделанное так, чтобы легко проникать сквозь сплетение кольчуги, особенно недорогой, из широких колец. Трехгранное шило было снабжено небольшими зацепами — тот, кто в пылу боя одним рывком пытался выдернуть тонкое лезвие из прокола, рисковал обзавестись устрашающей рваной раной. Но нападающий просчитался — на рыцаре была не обычная кольчатая кольчуга, а редкая, оттого и дорогая, чешуйчатая. Будучи куда более тяжелой, она гораздо лучше держала любой удар… кроме арбалетного болта, от которого надежной защиты придумано не было.

Человек, метнувший шило, еще даже не осознал, что промахнулся. Темплар взмахнул мечом, целясь в горло, противник отшатнулся, но недостаточно быстро — кончик заточенного до немыслимой остроты клинка чиркнул по кадыку, вспарывая кожу, рассекая мышцы и отворяя артерии — ударил фонтан крови, забрызгивая стены. Почти сразу Шенк почувствовал, что его схватили сзади… будь на его голове шлем, негодяю не поздоровилось бы. Рыцарь оттолкнулся обеими ногами, вбивая свое тело спиной в стену — ростом его Свет не обидел, да и чешуйчатый бахтерец весил немало. Оказавшись между такой тяжестью и бревенчатой стеной, третий разбойник со всхлипом выпустил воздух из расплющенных легких и бессильно сполз на пол.

— Син, проснись! — рявкнул Шенк, натягивая сапоги. Девушка приподняла голову, взгляд, постепенно становясь осмысленным, зафиксировал одного покойника, лежащего у окна, второго, скорчившегося на полу, — возле другого. Она спустя мгновение спрыгнула на пол, рванула из вьюка тонкий меч…

Оружие тут же пошло в дело — девушка метнулась к выбитому окну, свистнул клинок, раздался чей-то вопль и почти сразу же — глухой звук удара падающего тела. Девушка выглянула в окно и тут же отпрянула, сопровождая это движение такими репликами, что темплар почувствовал, как кожа на лице покрывается красными пятнами. Ну не должна женщина, тем более молодая девушка, использовать слова, более пристойные для прослужившего лет тридцать сержанта гвардии.

— Что там? — рыкнул он.

— Су-у-уки! — простонала Синтия, выдирая из плеча небольшой арбалетный болт. Такие стрелки использовались не в охотничьих и тем более не в боевых арбалетах. Маленькая стрела — оружие небольшое, идеально подходящее для бесшумной ночной работы, когда до жертвы несколько шагов, когда на ней, жертве, нет доспехов. Оружие воров и ночных убийц.

— Ранена? — встревожено вскинулся Шенк, бросаясь к девушке.

Она остановила его коротким жестом, давая понять, что беспокоиться следует о более серьезных вещах.

— Пустяки, кровь уже не течет. Мои раны заживают быстро…

Темплар и раньше слышал о том, что серьезные травмы вампиры залечивают в считанные мгновения, а всякого рода царапины не замечают вовсе. Это знал любой, прошедший обучение в Семинарии, но вот видеть такое довелось ему впервые. Арбалетный болт, пусть и уменьшенного размера, да в плечо — даже рыцарь, привычный к ранам, лишился бы возможности владеть рукой… а девчонка просто выдрала стрелу, не обратив даже, видать, внимания на зазубренный наконечник, и опять готова к бою.

— Их там человек десять, — прошипела девушка с презрением. То ли презрение относилось к тому, что всего десятеро, то есть совершенно недостаточно против опытного рыцаря и, пусть и молодой, вампирочки. То ли к тому, что среди противников всего лишь люди.

В окно влетел еще один болт, уйдя в стену чуть ли не на треть.

— Пугают… — хмыкнул темплар. — Живой я дороже стою.

Он поднял один из трупов и перевалил его через подоконник. Послышался шлепок — кто-то не сообразил и рванул спуск арбалета, посылая болт в уже мертвое тело. Затем раздался глухой удар, сопровождаемый рокотом проклятий, — бандиты сообразили, что стреляли в своего. И что тому это было уже безразлично.

— И долго мы собираемся здесь сидеть? — Голос Синтии не предвещал ничего хорошего. Скорее всего тем, кто ждал их на улице.

— А что мы можем сделать? — пожал плечами Шенк. — Ждать, пока они сюда начнут ломиться? Или выйти да перебить их подчистую… Только не так это просто, милая, в отличие от одной моей знакомой вампирочки, я не люблю, когда в меня попадают стрелы.

— Я тоже не люблю. — Она вдруг улыбнулась уголками полных алых губ, сразу став капельку мягче, беззащитней. — Это больно, Шенк, правда… Просто боль… короткая такая. И не очень сильная.

Снаружи вдруг раздался заливистый, пронзительный свист.

Затем послышался крик:

— Эй, орденец! Сдавайся! Девку твою отпустим, а ты с нами пойдешь.

— А как не сдамся? — крикнул в ответ темплар, знаком показывая Синтии, чтобы обулась и собрала вещи, увязав в тюк поплотнее. Ясно ведь, что придется прорываться.

— А не сдашься — дом запалим, — с готовностью сообщил тот же голос. В нем проскальзывали наглые интонации человека, привыкшего действовать в толпе себе подобных. У таких всегда особые голоса, преисполненные осознания собственной силы, точнее, не собственной, а стадной. Но при первой же угрозе подобные типы стремятся побыстрее убраться в кусты. — Был живой орденец, станет жареный. Или копченый, как думаешь?

— Они время тянут, — вполголоса сообщил Шенк девушке, которая с заданием управилась с похвальной скоростью и теперь сидела на небольшом тючке, угрожающе покачивая на ладони клинок. — Их и в самом деле мало, думали, наскоком возьмут… не получилось. Теперь подмогу ждут.

— Сколько той подмоги…

— Не скажи. Это ведь так, отребье… всякая ночная шваль, которой в каждом городке и даже большом селе — более чем достаточно. Даже если к ним подойдет десяток дружков, мы прорвемся. Но здесь живут люди с неплохим достатком, и наверняка за порядком присматривают солдаты. Рано или поздно они заявятся сюда… скорее — рано.

— Значит, будем прорываться, — не стала спорить Синтия, — Сейчас?

Он кивнул:

— Ждать опасно… ты давай на конюшню, выводи лошадей. А я этих ублюдков займу.

Она взглянула исподлобья, отрицательно помотала головой. Заявила сухо, но с явным намерением упираться до конца:

— Я тебя не оставлю.

— Синтия, послушай, что я тебе скажу. — Он провел ладонью по волосам девушки, она прильнула к нему, ловя каплю ласки. — Без коней мы не вырвемся. Отсюда до ворот слишком далеко, перехватят, сетями закидают. А в конюшне наверняка засада, во всяком случае, пару человек с веревками я бы на их месте туда послал. А мне ведь ничего не грозит, за меня живого золото обещано.

— Я не…

— Синтия, так надо. Выводи коней, и уходим.

Она поникла, всем своим видом показывая, что его позицию понимает и даже принимает, но самой ей это абсолютно

не нравится.

— Эй, орденец! — раздался с улицы все тот же нахальный голос. — Ну, что надумал?

— Выхожу! — рявкнул в ответ рыцарь, — Не люблю запах дыма.

Конечно, в гостиницу это отребье не полезло — хотя бы потому, что в этом случае пришлось бы иметь дело с хозяином и его вышибалами. А вот запалить здание снаружи — с них станется. И все же Шенк подсознательно ожидал нападения уже на лестнице — и был в немалой степени удивлен, никого не увидев за дверью.

Если бы у темплара нашелся хороший приятель среди местных жителей, он бы узнал, что отнюдь не вышибалы останавливали лихой люд от стремления учинять безобразия в гостинице. И угроза поджечь дом была не более чем блефом, — хозяин платил немалую долю главарю городских разбойников в обмен на некоторое покровительство. И тот, коль гостинице будет учинено разорение, вполне мог приказать прирезать не в меру ретивых «подданных», посягнувших на хозяйскую кормушку. Ведь поступи он иначе — станут ли торговцы, кабатчики и прочие, знающие цену звонкой монете, платить подать «ночному хозяину»? Не станут…

Но Шенк не знал этого — и не знал, что в гостинице он был в полной безопасности. Не от солдат, разумеется, — тем дорога открыта везде, что в хибару бедняка, что в дом богача, и горе тому, кто посмеет заступить дорогу воинам с эмблемой Минга на плащах, — а от уличной шелупони. Но там, где раздаются злобные крики и звенит сталь, воины появятся. Мешкать было опасно.

Он вышел на улицу, сжимая в руке меч. За его спиной Синтия скользнула в сторону конюшни. Полтора десятка бандитов проводили ее столь насмешливыми взглядами, что можно было не сомневаться — там, в конюшне, спутницу темплара поджидают. Дошла ли сюда весть о том, что орденского подсыла сопровождает девушка-вампирка? Шенк мысленно покачал головой — вряд ли, слишком мало прошло времени.

Что ж, тем, кто предпочел укрыться в конюшне, скоро придется пожалеть о своем выборе.

Он сделал от двери шаг в сторону, прислонившись спиной к бревенчатой стене. Его меч медленно покачивался в руке, хищно обратившись острием к переминающимся с ноги на ногу бандитам. Никто из них пока не спешил сделать первый шаг: проявить храбрость, оно, конечно, неплохо… и о храбреце непременно будут говорить — те, кому достанется делить добычу. Храбрецы зачастую до дележа не доживают.

— Слышь, орденец… ты железку-то брось!

Легран вгляделся в обладателя уже знакомого наглого голоса. Как он и ожидал, сей шумный тип не обладал ни завидными мышцами, ни высоким ростом, ни мужественным лицом. Да и никакими иными достоинствами тоже… кроме разве что огненно-рыжей шевелюры. Даже странно, что человек с такими волосами рискует заниматься ночным промыслом — такая огненная грива легко послужит наипервейшей приметой. Зато выпячивал грудь — мол, смотрите, я здесь… ну, может, и не главный, но не последний.

— А зачем? — пожал плечами Шенк, неторопливо, чуточку напоказ, извлекая из ножен длинный кинжал. — Хорошая железка, еще послужит.

— Брось, кому говорят! — зарычал, брызжа слюной, рыжий. — А то…

— Да ничего вы мне не сделаете, — усмехнулся темплар, стараясь говорить без излишнего презрения. Ему нужно было не столько разозлить бандитов, которые и так находились в достаточно разгоряченном состоянии, сколько протянуть время, дав возможность Синтии сделать свою работу. Результаты которой вряд ли кому здесь понравятся. — Я же вам живой нужен, разве не так?

— Живой… — недобро усмехнулся рыжий. — Но насчет того, чтобы целый… это, знаешь ли, как выйдет.

Темплар покачал головой. Где-то он нечто подобное уже слышал.

— Бросай меч, ну!

— Могу в руки тебе отдать. Подходи… и возьми.

Шенку было ясно, что бандиты, уже потерявшие нескольких товарищей, явно не горят желанием начать драку, где трупов наверняка прибавится. Рыцарь в кольчуге, вернее, в бахтерце, что прочностью мало уступает кованым латам. Привычное бандитское оружие: нож, кастет, небольшая дубинка, которую удобно прятать в рукаве и которой так славно лупить по затылку сзади, здесь не слишком помогут. Против рыцаря и оружие нужно соответствующее.

Глаза рыжего на мгновение дрогнули, дернулись вверх и снова опустились, буравя темплара чуточку насмешливым, чуточку презрительным взглядом. Но Шенку хватило этого непроизвольного движения — он тут же метнулся в сторону, уворачиваясь от падающей сверху сети и непроизвольно поворачиваясь боком к врагам.

Похоже, бандиты оказались несколько умнее, чем он ожидал, — они не полезли бездумно в драку, а попытались взять свою добычу без крови… без большой крови. Но не вышло — сеть упала на землю, не зацепив темплара. И почти сразу негодяи бросились вперед, надеясь, что рыцарь не успеет среагировать.

Он успел… правда, едва-едва. Свистнул меч, лезвие окрасилось кровью, воздух прорезал пронзительный вопль, тут же зазвенела сталь.

Темплар дрался сосредоточенно, экономя каждое движение, нанося короткие точные удары. Синтии все не было, времени на то, чтобы взнуздать двух лошадей, у нее было предостаточно. Весьма вероятно, что ловушка в конюшне оказалось серьезней, чем девушка предполагала. Он знал, что продержаться долго не удастся… только в песнях менестрелей рыцари повергают наземь десятки противников, даже толком не вспотев…

Нож ударил в бок, ударил мастерски, снизу. Бахтерец превосходно удерживал рубящие удары, мог остановить и прямой колющий — клинок скользил по чешуйкам, теряя силу… но удар снизу, под чешую, который можно было нанести только ножом, был чрезвычайно опасен. Тело пронзила боль, Шенк отчаянно отмахнулся мечом, краем глаза увидев, как на землю упала отсеченная в локте рука, все еще сжимающая нож. И тут же ощутил, как теплая волна заливает бок, спускается вниз, по бедру… Похоже, рана была серьезной. Он сделал выпад и, пользуясь тем, что враги отпрянули, уклоняясь от окровавленного уже по самую гарду клинка, бросил на рану Знак Исцеления…

Похоже, белое сияние, на мгновение залившее ладонь рыцаря и прекрасно видимое даже при дневном свете, произвело на бандитов куда большее впечатление, чем его владение мечом. В один миг они отскочили назад на несколько шагов и замерли… впрочем, не опустив оружия.

— Темплар… он темплар… проклятый колдун… — пробежал меж ними еле слышный шепот.

С некоторым огорчением Шенк отметил, что, несмотря на три уже не очень живых тела, что лежали на земле, противников стало только больше. Насчет их временной оторопи он не обольщался — статус «темплара» скорее лишь поднимал ценность дичи в глазах охотников. Конечно, о темпларах ходит немало разных слухов — особенно вне орденских земель, но неуязвимости им легенды не приписывают.

Шенк знал, что может перебить всю эту толпу — вызвав Знак Последней Надежды… только вот это и в самом деле последнее, отчаянное средство, даруя силу, презрение к боли, стремительность движений… да что там, почти неуязвимость, берет за это немалую плату. Иногда этой платой становится сама жизнь. Бывает, что это не столь уж и непомерная цена… Но сейчас, когда он должен выполнить свою миссию, хотя толком еще не знает, в чем она, собственно, заключается, рисковать не стоит. Возможно, еще пара-тройка трупов, и бандиты сочтут, что дичь обходится им слишком дорого. И уйдут.

Шенк усмехнулся собственным мыслям. Уйдут, как же… наверняка уже увидели кровь, что сочится меж стальных чешуи. Рана закрылась, но еще дает о себе знать, на полноценное лечение нужно куда больше времени. А они поняли, что он уязвим, как… любой человек… В крайнем случае мстительно расстреляют из арбалетов — мол, не достанешься нам, так не доставайся же никому. От выпущенного в упор арбалетного болта не увернуться, и бахтерец от него не защитит.

Рыжий, до этого отважно сражавшийся в задних рядах, то есть шумевший, поддерживавший своих криками и картинно, но бесполезно размахивавший мечом, а потому и не получивший пока ни единой царапины, снова пронзительно заорал, указывая мечом на темплара. Его товарищи шагнули вперед… Высокие ворота конюшни потряс удар, казалось, заставивший содрогнуться все здание. Какое-то мгновение створки прогибались под напором изнутри, затем старые петли не выдержали, левая створка грохнулась на землю, подняв огромный клуб пыли…

Если бы темплар искренне верил в демонов… вернее, когда-то он, как любой уважающий себя служитель Ордена, воспринимал учение о демонах и их хозяйке, Проклятой Арианис, как догму, не подлежащую ни оспариванию, ни даже осмыслению. Но за последнее время многое изменилось, и то, что было вбито в голову молодого семинариста долгими и скучными лекциями, теперь не казалось столь непреложно истинным. В общем, если бы он верил в демонов, то решил бы, что именно сейчас один из них рвется наружу, стремясь завладеть черными душами лихих людей, на беду свою здесь собравшихся. Видимо, разбойники подумали нечто похожее, поскольку двое или трое оцепенело уставились на ворота, еще пара ударилась в бегство, справедливо решив, что целая шея куда важнее золота, которое еще неизвестно, будет ли.

Остальные, то ли куда более смелые, то ли не умеющие быстро бегать, повернули оружие в сторону рвущегося из конюшни исчадия зла. Черный силуэт на фоне демонического пламени — мужеству охотников за головами следовало отдать должное.

Огромный черный жеребец вырвался из пылающего помещения, вынося вместе с собой огромный клуб дыма… На его спине скукожилась Синтия, весьма успешно притворяясь до смерти испуганной девчонкой. Первый же негодяй, разглядевший в черном демоне обычного, хотя и весьма крупного жеребца, шагнул к нему на встречу, протягивая руку, чтобы схватить взбешенное животное за узду — идея сама по себе глупая, хотя и красивая. А свистнувший легкий меч Синтии поставил точку в этой задумке, отсекая эту руку у самого плеча.

Одним прыжком Шенк взлетел на круп жеребца позади девушки, выдавив сквозь зубы короткое, но донельзя грубое ругательство — рана вновь разошлась от резкого движения, кровь принялась пропитывать одежду. Одновременно его рука метнулась вперед, ослепительно яркий огненный шарик сорвался с пальцев — трое вовремя сообразили, с чем имеют дело, и бросились на землю, один остался стоять — и шаровая молния, Знак Огня, расплескалась на его укрытой кольчугой груди чудесным алым цветком, а в следующее мгновение несчастный вспыхнул, превратившись в живой факел. Живой… ненадолго.

Девушка отчаянно стукнула коня каблуками, но того и не требовалось подгонять — почти обезумев от страха и боли, подгоняемый ревом стремительно разгорающегося пожара, скакун и так летел стрелой, не видя препятствий и не разбирая дороги. Его копыта высекли искры, затем ударили во что-то относительно мягкое, при этом издавшее звук, средний между хрустом и хлюпаньем, а затем окружившие гостиницу бандиты остались позади, и конь вырвался на почти пустую сейчас улицу. То ли жители городка не имели привычки вставать в раннее время, то ли предусмотрительно не высовывали носа, нутром чуя творящийся неподалеку произвол… так или иначе, но копыта вороного жеребца простучали по камням, разбрасывая вокруг звонкое эхо, с каждым рывком увеличивая расстояние между всадниками и преследователями. Если таковые, конечно, были.

— Где твоя кобыла? — спросил он, прижимаясь к тоненькому телу девушки.

— Погибла, — коротко бросила она, не поворачивая головы.

— Засада была? — полувопрос-полуутверждение.

— Разумеется… — сухой ответ.

Легран понял, что сейчас не лучшее время для вопросов и ответов, и замолчал, сосредоточившись на том, чтобы удержаться на крупе коня. До сего момента ему приходилось ездить исключительно в седле, и хотя жеребец, похоже, не испытывал особого неудобства от внезапного удвоения всадника, этот самый дополнительный всадник явственно ощущал, что еще немного — и он полетит на брусчатку.

Мимо мелькали дома — побогаче, победнее… Постепенно конь успокаивался, переходя с галопа на рысь, и теперь Шенк уже не боялся свалиться. Он даже ухитрился снова вызвать Знак Исцеления, затянув рану, теперь уже более или менее надежно. Синтия все еще молчала, напряженно глядя вперед, словно высматривая лучшую дорогу. Нужды в этом не было — они и так мчались по улице, что выводила прямо к воротам.

Прошло совсем немного времени, и впереди показалась городская стена. С точки зрения Шенка, стеной это можно было назвать только из желания беззастенчиво польстить городу, — невысокий, едва в рост всадника, частокол, способный задержать разве что свору волков или одичавших собак, он не выдерживал никакой критики… и все же был весьма серьезным препятствием для одинокого коня, несущего на своей спине сразу двух наездников.

А полдесятка стражей у ворот отнюдь не были склонны открывать массивные створки по первому требованию. И тем более — вообще без оного.

Двое алебардистов поднялись — как всегда, нудное предутреннее дежурство солдаты проводили, играя в кости и попивая подогретое вино, особо пользительное в сырое и промозглое утро, а потому сейчас движения их были не слишком стремительными… И все же это были не простые бандиты, больше привычные к ножу, — у ворот традиционно ставили самых опытных, бывалых рубак. Эти знают, как обращаться со своими алебардами, оружием, весьма эффективным и против всадника, и против пехотинца. К тому же Шенк успел заметить, как один из стражников потянулся к взведенному арбалету, прислоненному к стене, зашевелились и двое остальных, встревоженные видом приближающегося к воротам всадника.

— Сто-о-ой!!! — протяжно крикнул старший, по оценке Леграна, десятник или терц. — Кто таков, чего надобно?

Внезапно тот, что лениво держал в руке арбалет, рывком вскочил на ноги, жало арбалетного болта уставилось, как показалось Шенку, прямо ему между глаз.

— А ну, стоять! — рыкнул арбалетчик так, что даже старшой обернулся удивленно — мол, что это случилось с солдатом. И, следовало отдать ему должное, тут же принял боевую стойку, выставив перед собой алебарду. А арбалетчик, припав на одно колено, дабы прицел вышел верней, рявкнул, ни на мгновение не отводя своего оружия от мишени. — Это тот самый… орденец, за которого награду объявили.

Вот теперь и остальные проявили завидную прыть. Еще один схватился за арбалет, бросив алебарду, остальные встали плечом к плечу с десятником, образовав тем самым почти непреодолимую для всадника стену — куда более надежную и куда более опасную, чем хлипкий частокол.

Шенк рванул из ножен за плечами не так давно упрятанный туда клинок, понимая, что этот бой ему не выиграть. Стоит зазвенеть стали, и здесь через считанные мгновения не протолкнуться будет от стражников, казармы часто ставили неподалеку от ворот — и караул сменить быстрее, и помощь, в случае чего, прийти не замедлит. Да и не ограничена охрана стен одной этой пятеркой у ворот, наверняка есть еще несколько патрулей, что тут же явятся на шум…

И вдруг седло перед ним опустело. Синтия подпрыгнула, поджимая под себя ноги, а затем буквально выстрелила свое тело вверх, как из баллисты, изо всех сил оттолкнувшись от седла, — тонкая фигурка взметнулась в воздух, раскинула руки, раздался треск разрываемой материи, и распахнулись огромные, черные как ночь перепончатые крылья… Тут же слаженно тренькнули арбалеты — ветеранов не пронять было вампирскими шуточками, но все же руки чуть дрогнули — один болт прошел мимо, второй почти на всю длину ушел в шею жеребца.

Спрыгнув с валящегося набок коня, чьи шейные позвонки были раздроблены железным стержнем, Шенк выставил перед собой меч. Его радовало лишь то, что Синтия все же спасется… по крайней мере имеет некоторый шанс на спасение.

Мощные когти ухватили его за плечи, сминая, а то и срывая стальные чешуи с бахтерца. Земля ушла из-под ног, снова раздался щелчок арбалета, Шенк почувствовал резкую боль в бедре — стрелок не промахнулся… нет, почти промахнулся, ведь целил, вероятно, в живот. А потом внизу мелькнули заостренные бревна частокола, уносясь вниз, становясь все меньше и меньше. Свистнула еще одна стрела, над головой у него раздался странный звук, не имеющий ничего общего с нормальным человеческим языком… и все же он готов был поклясться, что звук этот означал весьма грязное ругательство. Видимо, железный болт достался вампирочке.

Они летели долго — и городская стена уже скрылась из глаз, и возделанные поля сменились лесом. Шенк чувствовал, что вот-вот потеряет сознание — подвешенный в воздухе, схваченный могучими когтями, он не имел возможности ни извлечь пробивший ногу болт ни зарастить рану… ноги он почти уже не чувствовал, зато весьма заметно чувствовал пульсирующую боль.

Но и вампирочка начала уставать. Синтии никогда ранее не приходилось таскать в когтях такую тяжесть, да и о том, что это вообще возможно, она узнала исключительно из книг. В принципе взрослый вампир легко может поднять полностью вооруженного воина и нести его несколько часов… но то взрослый, а она была еще очень молода, к тому же стрела, засевшая немногим ниже лопатки, причиняла мучительную боль. Наконец, приметив внизу небольшую поляну на берегу широкого ручья, рассекающего лес, она стала стремительно снижаться… и приземление больше напоминало падение.

Шенк попытался встать — и тут же со стономсвалился снова. Нога отказывалась ему подчиняться, и ему пришлось в первую очередь заняться ею — выдернуть стрелу, зарастить края раны. Кое-как приведя себя в порядок, он, припадая на ноющую ногу, бросился к девушке. Она уже завершила обратную трансформацию, и теперь на пожухлой осенней траве лежала худенькая, совершенно обнаженная девушка. При изменении формы стрела, засевшая в спине, не выпала, и Шенк осторожно извлек ее. Хорошо хоть, арбалетный болт настиг Синтию на излете и, упершись в кость, не раздробил ее, а просто остановился. Стянув пальцами края раны, темплар вновь призвал Знак Исцеления, ощущая, как темнеет в глазах от напряжения. Магия — если подаренные Святой Сикстой священные Знаки и в самом деле были сродни магии — изматывала, высасывала силы… сейчас он испытывал одно, но очень страстное желание — лечь и заснуть. И чем дольше продлится сон, тем лучше.

Но прежде чем потерять сознание от усталости, он еще успел убедиться, что рана девушки затянулась, успел снять кольчугу, а за ней и рубашку, чтобы завернуть тело своей спутницы в тонкую, промокшую от пота, но все же способную хотя бы немного держать тепло ткань. Успел даже оттащить все еще не приходящую в сознание спутницу под широкие, образующие надежный шатер еловые ветви, под которыми был насыпан толстый слой сухой старой хвои… и только после этого позволил себе соскользнуть в черноту беспамятства.

Высокая черноволосая женщина, улыбнувшись, поставила на стол большую глубокую миску, доверху наполненную горячими, ароматными пышками. Син тут же схватила одну, самую румяную, и принялась с ойканьем перебрасывать ее с руки на руку, чтобы немного остудить. Можно было бы, правда, взять снизу, уже подостывшую… но это же совсем не так интересно.

Женщина улыбнулась, ее длинные тонкие пальцы зарылись дочери в волосы. Улыбка получилась очень нежной… несмотря на иглы тонких клыков, на мгновение выскользнувших из-за полных алых губ.

В такие моменты Синтия снова чувствовала себя девчонкой. Детство… Пока оно с тобой, ты его не ценишь, мечтая как можно быстрее повзрослеть, чтобы перестать слышать со всех сторон: «Ты еще маленькая, вот подрастешь…» Но потом, спустя годы, так хочется снова стать ребенком, окунуться в родительскую ласку, избавиться от забот и проблем, вновь начать видеть мир исключительно в розовом свете. Да, Син уже выросла… и по меркам людей, и по меркам ее сородичей, она могла считаться взрослой, отметив несколько дект назад свой двадцатый год. Правда, люди не дали бы ей более четырнадцати или пятнадцати, и внешность девочки-подростка она утратит еще не скоро, детство вампиров длится долго… и в это время они особенно уязвимы. Может, именно от этого вампир рожденный — редкость. Мать Синтии, Келла, была вампиром рожденным, в отличие от отца, что сам подставил шею под обращающий укус, влекомый любовью к черноволосой красавице.

Она проглотила пышку, в который раз подумав, что такого мастерства ей, видимо, не достигнуть никогда. Даже если бы она этого страстно хотела. Мастерство хозяйки Синтию не прельщало ни в малейшей степени; вот мечи, обращению с которыми ее научил отец, — это совсем иное дело…

Отец был знатным мечником, в совершенстве владевшим этим искусством. Много лет назад — сейчас и не упомнить уж, сколько именно, Келла, тогда совсем еще юная вампирочка, непредусмотрительно поселившаяся неподалеку от большого многолюдного села, стала его очередным заданием. До этого Радену уже приходилось иметь дело с вампирами — и не простыми, а обозленными донельзя, любящими вкус человеческой крови и готовыми на все, дабы эту кровь заполучить. И потому к порученному делу он, как и весь его отряд из десяти видавших виды бойцов, отнесся со всем, должным вниманием — серебряное оружие, сети, лечебные эликсиры…

Неполная дюжина людей против одного взрослого вампира — не лучший расклад, но Раден верил в свои силы. До тех пор, пока не увидел Келлу… Сердцу не прикажешь. Сорокалетний охотник, проливший на своем веку куда больше крови, чем иной столетний вампир, он потерял голову, влюбившись сразу и навсегда. Много раз он уходил от Келлы, давая себе слово навсегда забыть дорогу в ее дом, — и столько же раз возвращался, не в силах изгнать из сердца ее образ. Появились морщины, волосы затянула изморозь седины, глубокий шрам пересек лицо — а она оставалась все такой же молодой и прекрасной. И всегда была рада его видеть…

И однажды он остался. Навсегда.

С того времени прошло много лет. Сменив человеческую сущность на сущность вампира сотворенного, Раден не утратил мастерства в фехтовании, и когда у него родилась дочь… он надеялся на сына, но что поделать, вампиры рожденные появляются на свет редко, но мальчики среди них — редкость еще большая. И когда родилась дочь, нареченная Синтией, он принялся учить ее тому единственному, что умел. Келла не возражала — пусть и непривычно видеть в руках девчушки тонкий, по ее росту, клинок, но зато за судьбу дочери можно было беспокоиться поменьше. Она сможет за себя постоять.

В последнее время Келла все чаще и чаще задумывалась над тем, что и это место, где они жили уже несколько лет, стало каким-то слишком уж… насиженным. Семья, живущая на затерянном в лесу хуторе, не слишком привлекает внимание, но слухи все же ползут, рано или поздно, но о том, что по соседству живут вампиры, становится известно многим. И тогда… тогда вопрос лишь в том, кто успеет первым. Вампиры — затеряться в лесах или солдаты — пустить хутор пеплом, перед этим порешив его хозяев.

Ходили слухи, что в землях, подвластных Ордену, к вампирам относились помягче. Келла никогда не бывала в тех местах, а Раден хотя и родился в Ордене, но покинул его еще в молодости, в поисках приключений — да так судьба и не дала вернуться. Они с Келлой не раз обсуждали идею перебраться в те края… Хотя орденцы и считали вампиров порождением Тьмы и достойными немедленной смерти, на самом деле зачастую оказывались более терпимыми… но это совсем не означало, что приграничная стража с готовностью пропускала на свою землю «кровососов».

Раньше родителей беспокоил возраст девочки, но теперь она была уже вполне взрослой, и можно было отправляться в путь.

— Вот окончится сезон садов, — Раден, все такой же седой, все с тем же шрамом, но за последние пять десятков лет ничуть не постаревший, — и двинемся помаленьку.

Келла взъерошила волосы мужа, одновременно лаская дочь. Она чувствовала себя счастливой — немногим вампирам в этом несправедливом мире выпадает хотя бы капля простого счастья. Если бы еще не нужно было каждые несколько лет, а то и чаще бросать насиженное место и отправляться куда глаза глядят, жизнь вообще была бы прекрасной.

Синтия подвинула к себе миску с пышками и с наслаждением вдохнула аромат горячего сдобного теста.

Девушка знала, что родители любят друг друга… об этом странном чувстве, которое люди в гордыне своей считали исключительно «людским», она слышала многое, но испытать его самой не довелось. Не было подходящего объекта — ведь глупо влюбляться в собственного отца… нет, она любила отца, как и мать, но это чувство было иным… просто иным. Сама себе Синтия не могла бы это объяснить.

Мать не слишком приветствовала попытки дочери выбраться в людное село — даже накинув капюшон, она рисковала быть узнанной… совсем недавно Син обрела способность трансформироваться в крылатую, и Келла немного успокоилась — случись что, девушка сможет хотя бы улететь. Но это отнюдь не означало, что теперь она попустительствовала желаниям дочери «выйти в люди»… А потому о любви Син приходилось узнавать преимущественно из книг.

Очередная пышка застряла у девушки в горле, она первой почувствовала приближающуюся угрозу — раньше отца, поскольку чувствительность у вампира сотворенного все же несколько ниже, чем у вампира рожденного. И даже раньше матери…

— Враги! — пискнула Син, одновременно терзаемая двумя противоположными по смыслу желаниями — спрятаться под лавку или ухватиться за меч. Мгновение потратив на выбор, она схватила меч… и все-таки спряталась под лавку. Уже с оружием.

Вооружился и Раден — его тяжелый двуручник, с которым ветеран прошел немало дорог и уничтожил немало нежити, все еще был цел, регулярно очищаемый от ржавчины, наточенный до бритвенной остроты. Отец влез в кольчугу — а тут как раз сказалась мирная сытая жизнь, и железные кольца заскрипели, охватывая весьма погрузневшее тело, — и вышел на крыльцо, дабы встретить гостей… Вполне вероятно, что пожаловали они с недобрыми намерениями, но всегда оставался шанс кончить дело миром…

Топот заставил маленький домик задрожать, как от урагана. На поляну — вернее, раньше это был небольшой огород, теперь превращенный в месиво земли и зелени ударами подкованных копыт, — вырвался отряд всадников, не менее трех десятков человек. Все — в латах. Кольчугу, даже самого искусного плетения, клыки и когти вампира разорвут в один миг, а латы могут и устоять какое-то время. Длинные мечи, топоры… и ловчие сети. Эти парни неплохо подготовились.

— Чего вам угодно, добрые люди? — Голос Радена казался чуть глуховатым, он успел накинуть балахон и опустить капюшон на голову. Если вампирам приходилось переодеваться, дабы скрыть свою сущность, лучше всего для этого подходили рясы священнослужителей.

— Сними капюшон, — вместо ответа бросил светловолосый венг, волосы которого были заплетены в две перевитые кожаными ремешками косички, а ухоженная борода выдавала не самого простого воина. Этот человек привык хорошо выглядеть — или старший воин, или купец… хотя какой он купец, с такими-то мышцами. Даже доспехи не могли скрыть могучую фигуру бойца.

Раден неспешно стянул мягкие складки ткани, открывая лицо. Как и все вампиры, он был бледен — но сейчас лишь крестьяне, работающие в поле, успели после долгого сезона снегов обзавестись загаром. Зато его волосы были почти такими же светлыми, как и у великана, что командовал отрядом. Когда человек становится вампиром сотворенным, цвет его волос не изменяется.

По рядам воинов прошел удивленный ропот. Словно они ожидали увидеть нечто иное. Раден уже стал надеяться, что сейчас всадники развернут коней и кавалькада умчится, снова вернув спокойствие этому месту. Но надеялся он напрасно.

— Рот открой, — грубо бросил великан.

— Я мирный человек, — неторопливо начал Раден. — я никого не трогаю и хочу лишь, чтобы не трогали меня…

— Мы не трогаем мирных… — великан сделал многозначительную паузу, — мирных человеков. И если ты сейчас раззявишь пасть и в пасти у тебя будут только обычные человеческие зубы, то мы уедем. И даже заплатим за беспокойство.

— А если нет? — криво усмехнулся Раден, и его рука в кольчужной перчатке легла на рукоять меча.

— Если мне твои зубы не понравятся, — тихо ответил великан, кладя руку на топорище тяжелой секиры, — я вобью их тебе в глотку. До самой задницы.

Раден тяжело вздохнул, неторопливо поднял меч. Что ж, никто не обещал ему долгой жизни. Надо, надо было бежать, бросать все — имущество, дом — и бежать что есть силы… но теперь поздно. В руках у многих арбалеты, они знают, чего ожидать, и крылатый, взвившись в воздух, тут же падет, пронзенный серебряными болтами.

Почему все силы Света и Тьмы наслали на вампиров это проклятие — серебро? Серебряные путы не дают менять облик, раны, нанесенные серебряным оружием, надолго лишают сил. Вампира, пронзенного серебряной стрелой, можно взять голыми руками — правда, сначала в него надо попасть. Это сложно. Но когда в небо смотрят полтора десятка арбалетов — и Раден видел тускло поблескивающие наконечники посеребренных болтов, — уклониться сложно, слишком сложно.

Значит, придется принять бой.

Обманчиво медленное движение внезапно смазалось, фигура в кольчуге немыслимо быстро пересекла расстояние, отделяющее ее от всадников, меч сверкнул в воздухе…

Удары сыпались на него со всех сторон, большей частью пронзая воздух — сам он почти не промахивался. Опытный воин, даже столкнувшись с многочисленными противниками, весьма и весьма опасен, а вампир, с его молниеносной реакцией и нечеловеческой скоростью, опасен десятикратно. Две стрелы свистнули, ища цель — одна тут же засела в боку коня, заодно пришпилив к нему ногу наездника, вторая отлетела в сторону, отбитая крестовиной меча.

Он стремился добраться до арбалетчиков, не дать им стрелять, позволить женщинам — Синтии и Келле — взлететь, скрыться, спастись… и в то же время понимал, что Келла спасаться не станет. Не захочет бросить его умирать. Ни за что… даже ради дочери. Значит — погибнет сама. Она не боец, оружием владеет неважно, а в крылатой форме не сможет уклониться от стрел.

Отчаянный выпад, меч, словно росчерк молнии, валит с коня еще одного воина: лезвие вошло снизу, под нагрудник, встретив на своем пути лишь кольчугу и толстую куртку — не слишком серьезное препятствие для верного клинка. Кровь ударила струей, дико заржал конь…

От дома метнулась черная тень, врезавшись в солдат, сбивая их с коней, когтями вспарывая кольчуги, отрывая руки и норовя ткнуть в смотровую прорезь шлема. Тренькнули арбалеты — по меньшей мере две стрелы нашли цель. Келла рухнула на землю, подмяв под себя главаря воинов — того самого великана. Но он встал — лицо его было залито кровью, текущей из глубоких царапин. За спиной светловолосого гиганта его воины рубили слабо сопротивляющуюся Келлу, все еще пытающуюся достать их когтями; иногда ей это удавалось, и воздух оглашался торжествующим шипением — в крылатом облике вампиры лишены дара речи — и проклятиями. Сам же гигант шагнул навстречу Радену.

— Он мой! — предупреждающе поднял он руку, закованную в стальную перчатку, давая знак арбалетчикам.

Великан был хорош — но еще лучше была его броня. Раз за разом меч Радена бессильно высекал искры из толстых железных пластин, а сам он едва успевал увернуться от стремительных взмахов секиры, лезвие которой было покрыто серебряной насечкой. Одна серьезная рана сделает его почти беспомощным…

Двуручник обрушился на светловолосого сверху, тот неожиданно не стал парировать удар, а подставил плечо. Раден слишком поздно понял ловушку — лезвие врезалось в медного дракона, украшавшего наплечник, на то, чтобы высвободить его, ушло драгоценное мгновение.., Гигант ловко поймал клинок прорезью на обухе секиры, рванул — и в руках вампира остался лишь почти бесполезный обломок меча длиной в несколько ладоней.

А потом топор снова взметнулся, и на этот раз Раден не сумел увернуться — лезвие без труда вспороло кольчугу, одежду, кожу…

Вампир упал на одно колено. Светловолосый боец сделал шаг вперед, стремясь красиво нанести последний, смертельный удар… блеснул, устремляясь ему в лицо, обломок меча, болью резануло шею…

Тяжелая скамья отлетела в сторону, прямо в лицо скорчившейся от страха Синтии уставились серебряные клинки.

— Проклятие… девчонка, — то ли прорычал, то ли простонал главарь, лицо и доспехи которого были залиты кровью.

— Добивай ее! — крикнул кто-то.

Девушка выставила перед собой тонкий меч, прекрасно понимая, что никаких шансов ни победить, ни спастись бегством у нее нет. Человек с изорванным когтями лицом подал знак, и на девушку упала сеть. Она рванулась — но есть предел и силам вампира, просмоленные веревки весьма сложно было даже разрезать, не то что разорвать…

Ее выволокли во двор. Первое, что бросилось ей в глаза, — тела. Шестерым бойцам не придется хвастать победой, а еще несколько будут до конца своих дней носить шрамы — следы этой схватки. А затем… затем Синтия увидела отца, лежащего ничком, изрубленного так, что на теле не осталось живого места. Увидела черное пятно там, где пала мать — Келла так и не успела вернуться в обычную форму, оставшись и в смерти крылатой… Девушка отчаянно рванулась, пронзительно завизжала…

И проснулась. Сильные руки держали ее бьющееся в крике тело, а голова покоилась на чем-то теплом. Она открыла глаза — над ней склонилось обеспокоенное лицо Шенка, еще чуточку бледное.

— Ты кричала, — сообщил он. — Дурной сон?

Она снова закрыла глаза. Отчаянно захотелось свернуться комочком, полностью спрятаться в его сильных руках…

Почему ее тогда не убили? Почему воин, изуродованный ударами когтей Келлы, не захотел сразу выместить зло на ее дочери? Пожалел? Сомнительно… он — боец, а значит, не мог не понимать, что вампир и в младенчестве вампир, а Синтия была совсем уже взрослой, хотя и выглядела тоненькой и хрупкой. Захотел поизмываться? Да, все эти долгие декты, пока он держал девушку в цепях, она узнала, что такое жестокость, что такое боль… Она думала, что светловолосый венг намеревается мстить за свои раны, мстить долго, со вкусом… А затем он решил продать пленницу — если подумать, она могла этим даже гордиться, за нее была потребована немыслимая цена — и, что важно, эта цена была получена. Никакая красавица рабыня не могла бы сказать, что ее тело было оценено в шестьдесят полновесных имперских марок.

Почему же она испытывает боль, вспоминая, что ее продали, как обычную, пусть даже редкую и дорогую, но все-таки вещь?

Ее губы тронула чуть заметная улыбка, для темплара сейчас невидимая. Он первый сказал про служение… на самом деле все было иначе. Клятва в служении дается, когда вампиру спасают жизнь. Когда он всей душой… не важно, пусть всем сердцем желает жить, уже одной ногой стоя на пороге неминуемой смерти…

Она не хотела жить. Костер? Пусть костер — это наверняка принесло бы боль, но разом закончило бы все остальное: цепи, рвущую тело жажду, боль от плетей, коими хозяин имел привычку «учить» свою пленницу послушанию. Казнь, пусть даже мучительная, стала бы избавлением, Синтия ждала ее как блага… а потому ничем не была обязана молодому темплару, непонятно из каких соображений решившему выкупить ее и вернуть ей свободу. И конечно, даже не думала связывать себя истинной клятвой служения, клятвой от самого сердца…

Другое дело, что новый господин повел себя неожиданно и благородно — дал денег, лошадь… и свободу. Оказавшись в одиночестве, она вдруг поняла, что в определенной ситуации свобода и независимость отнюдь не являются благом. Одна во враждебном мире — сколько ей удалось бы продержаться?

И когда они встретились снова, когда Шенк неосторожно намекнул ей на клятву, она с готовностью поддержала его, признаваясь в том, чего не делала. И теперь она была с Шенком, не подчиняясь опрометчиво данному обету, а потому, что сама захотела этого… И еще потому, что с каждым днем она все больше и больше понимала, что этот человек стал для нее более чем просто спутником.

Синтия снова завозилась, устраиваясь поудобнее…

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Шенк, обнимая девушку, стараясь укрыть ее от утреннего холода.

Утреннего?

Она открыла глаза — и в самом деле, поляну затягивали клочья тумана, небо, видневшееся в просветах меж деревьями, было уже довольно светлым и светлело буквально на глазах. А ведь из городка они выбрались утром…

— Я спала весь день?

— И всю ночь, — улыбнулся Шенк. — Да и я, признаться, тоже…

В глазах девушки появилось беспокойство.

— Но… тебе нельзя, ты нездоров… ночлег в лесу, да еще и без огня… ты развел огонь?

Темплар покачал головой:

— Нет, я, как и ты, просто потерял сознание. Очнулся от твоего крика. Что тебе снилось?

— Так… мама… день, когда ее убили.

Он виновато опустил глаза. Затем аккуратно переложил девушку на кучу сухой хвои — сюда, под разлапистые ветви, не доберется и проливной дождь — и медленно встал, прислушиваясь к своим ощущениям. Тело болело, но не слишком, раны, повинуясь силе Знака Исцеления, затянулись и почти не беспокоили. А вот в груди ворочалось что-то неприятное, что-то жгущее. Он постарался сдержать рвущийся наружу кашель — и безуспешно… Отвернувшись, с опаской взглянул на ладонь, которой прикрывал рот, — и даже не особо удивился бы, заметив на ней капли крови, настолько болезненным был этот кашель. Но крови не было… это немного обнадеживало.

Все эликсиры, приготовленные им в дорогу магистром Унтаро, давно пропали… так же как драгоценные мечи Синтии, его собственное оружие, кони… в том числе и верный Гром, прослуживший ему немало лет. И те скакуны, которыми их снабдил пожелавший остаться безымянным торговец, что помог Шенку выбраться из плена.

— Что там было, в конюшне?

Она задержалась с ответом… Шенк не торопил девушку, занимаясь делом вполне прозаическим — собирал хворост. Набрав хороший запас — толстые ветки ломал об колено, не желая впустую тупить и без того несколько иззубренный меч, где найти здесь подходящий, точильный камень, — он выбрал самую большую ветку и ударил в нее Знаком Огня. Как и следовало ожидать, вспыхнувшая палка отлетела далеко в сторону, но теперь разжечь с ее помощью костер было плевым делом.

Пламя весело плясало, разбрасывая вокруг волны живительного тепла. Синтия сидела нахохлившись, время от времени поворачиваясь к огню то одним, то другим боком. Она голода не ощущала, хотя и не стала бы отказываться от куска горячего мяса. А вот Шенк чувствовал, как желудок все настойчивей и настойчивей требует чего-нибудь более весомого, чем чистый лесной воздух… Увы, все припасы вместе с конем, флягами, одеялами и прочим добром остались в столь негостеприимном городке. Даже меч свой Синтия вынуждена была бросить, принимая крылатую форму.

— Там, как ты и сказал, была засада… — вполголоса сказала Син. — Шестеро. С сетями и арбалетами. Один выстрелил в меня, не попал… но болт достался моей лошади.

— Из них кто-нибудь в живых остался?

— Да… трое…

Рыцарь сделал удивленное лицо, и для этого ему даже не пришлось притворяться. Такое поведение вампирочки было странным, скорее можно было бы ожидать, чтобы она отправила к праотцам всех, кому в тот момент «посчастливилось» оказаться в конюшне. Особенно после того, как на нее было поднято оружие.

— Я торопилась, — пояснила она, словно извиняясь. — К тому же им все равно не довелось оттуда выбраться… факел упал неудачно, загорелась солома, потом стены…

Шенк представил себе, как девушка, задыхаясь в дыму, седлает коня, как с ужасом обнаруживает, что ворота конюшни закрыты, а огонь уже ползет по стенам, охватывает потолок… и содрогнулся. Какой же страх ей пришлось пережить… по сравнению с перспективой сгореть заживо любая или почти любая другая смерть покажется чуть ли не приятной.

Но, как бы там ни было, им все равно надо было двигаться дальше… Они лишились коней, припасов, большей части оружия. За рыцарем и его спутницей охотились имперские солдаты, а вместе с ними и местные жители, падкие на наживу. Но он знал, что голубой огонь в глазах золотой статуи разгорался все ярче и ярче… и если Сикста писала, что это сияние несет в себе угрозу, значит, так оно и есть. Кто знает, может, время уже упущено и эту угрозу, в чем бы она ни заключалось, не остановить… а может, истекают последние дни, когда еще можно успеть.

Тепло постепенно заполняло тело, от отсыревшей одежды поднимался пар. Шенк понимал, что намеренно тянет время, что ему ужасно не хочется уходить от жаркого костра.

И знал также, что сделать это все равно придется.

Регнар вынул из ножен меч, зачем-то пошевелил уголья. Вверх взлетело облачко пепла, пахнуло жаром — внутри еще рдели угли. Когда стало ясно, что потушить гостиницу не в силах человеческих, сбежавшиеся на крики о помощи горожане принялись поливать водой соседние дома, сбивать искры, что летели, несомые, как назло, задувшим порывистым ветром… Все уберечь не вышло, один из домов по соседству с гостиницей все-таки загорелся, но пожар удалось потушить — ценой стала жизнь одного из владельцев дома, неосторожно сунувшегося в огонь и получившего по голове обрушившимся горящим бревном.

Усилия добровольных помощников уберегли город от массовых пожаров, но от гостиницы остались одни уголья. Погибших не было, только хозяин, заламывая руки, вопил о понесенных убытках и пытался даже броситься за справедливостью к Регнару — мол, из-за объявленной награды за голову проклятого орденца все это и произошло, а не было бы награды, то и гостиница стояла бы, может, еще сто лет.

Не дожидаясь окончания тирады, Снежный Барс отпихнул кабатчика, так что тот рухнул в груду пепла, и неторопливо прошелся по пожарищу. Птички ускользнули, об этом ему уже услужливо сообщил местный управитель, в свою очередь выслушавший доклад мрачных стражников. Управитель, прямо не находя себе места от желания услужить императорскому посланцу, предложил сурово наказать стражников, но Регнар лишь презрительно скривился.

— Они сделали все, что могли, — резко бросил он. — И даже больше… Если бы ты увидел летящего вампира… твои подштанники не отстирала бы никакая прачка.

Управитель позеленел от прилюдно нанесенного оскорбления, подобострастная улыбочка несколько подувяла, но спорить с доверенным лицом самого Императора не посмел.

— Они где-то недалеко, — мрачно бросил Регнар, обращаясь к десятнику Рудику, который вместе с Урдой Торком стоял неподалеку. — Вампирка ранена, пусть и не слишком серьезно. И она молода, вряд ли сможет далеко унести взрослого мужчину.

— Здесь вокруг сплошные леса. — Урда сплюнул в пепелище, слюна зашипела, соприкоснувшись с раскаленной золой. В последнее время Регнар приблизил к себе бывшего охотника, а позже — рядового солдата приграничного гарнизона. Ему нравилось независимое поведение Урды, но еще более он нуждался в человеке, отменно знавшем все, или почти все, окрестности. — Если они заберутся в чащу… а это крылатой стерве труда не составит, мы их можем искать хоть до снега. И даже дальше.

— Значит, мы его потеряли?

Голос Регнара не предвещал ничего хорошего тому, кто ответил бы на этот вопрос утвердительно. Урда дураком не был, а потому задумался.

— Эй, управитель!

Тот дернулся, словно получив пощечину. Стерпеть оскорбления от тысячника императорской гвардии — это одно дело, но когда какой-то пес обращается, как к дворовой шавке, к нему, управителю, что поставлен здесь именем самого Явора Герата Седьмого… Пусть даже Император и слыхом не слыхивал о столь мелкой сошке… И все же он, стиснув зубы, повернулся лицом к толстому солдату, что даже не носил отличительных знаков «Волков». Лицо его приняло давно привычное, презрительное выражение.

— Что тебе нужно, солдат?

Урда мысленно усмехнулся… настоящего солдата никогда нельзя оскорбить словом «солдат», это не оскорбление — это звание, которым нужно гордиться. И рядовой, и командор — они все солдаты.

— У тебя есть хорошая карта этой местности?

Управитель хотел было надменно сообщить, что карты это не всякого ума дело и солдатам надо бы больше думать о своем оружии, а не о пергаментных свитках, но, наткнувшись на ледяной взгляд Регнара, проглотил вертевшуюся на языке колкость и лишь сухо кивнул.

Карта и в самом деле оказалась отменной — Урда и Регнар, перебивая друг друга, ставили на ней отметки в тех местах, где видели темплара и его спутницу. Рудик ограничился тем, что с безопасного расстояния подавал советы. Для отметок пришлось разорвать ожерелье из плохо ограненных рубинов, принадлежавшее жене управителя. Пока воины ругались, пытаясь припомнить все донесения, в которых говорилось о воине с миниатюрной девушкой, управитель кружил вокруг них, вытаращив глаза, следя, чтобы ни один рубин не «затерялся».

Наконец на карту был уложен последний камешек. Регнар, Урда и Рудик окружили карту… Несколько камешков явно свидетельствовали о том, что у доносчиков либо хорошая фантазия, либо великие от страха глаза. Особенно если сравнить дни, когда орденца видели в том или ином месте… ну не в силах человеческих находиться в одно и то же время совсем в разных городках, удаленных друг от друга не на один дневной переход, а к демонам его причислять Регнар пока был не склонен. Его подруга, понятно, дело иное, но сам рыцарь вроде бы еще не научился отращивать крылья.

И все же, несмотря на то что жажда золота послужила основанием для целого водопада ложных сообщений, достаточно было и случаев, претендующих на достоверность. Несколько наиболее крупных рубинов выстроились почти в прямую линию, берущую начало у храма Арианис и ведущую…

— Что есть в этой стороне? — хмуро поинтересовался Регнар, ткнув рукой в часть карты, куда столь настойчиво стремился темплар.

Урда почесал затылок, пожал плечами:

— Да вроде ничего такого уж… Пара ничем не примечательных сел… Червоточина еще, но она дальше, вот здесь.

— Червоточина? — приподнял бровь Рудик. — Это что за дрянь?

— Да так… пещер там много, словно скалы червяками изгрызены. Мне там бывать не приходилось, — Урда виновато развел руками, — только рассказы слышал. Пещеры, вообще говоря, дерьмо — неглубокие, сырые. Там иногда охотники ночуют, неподалеку есть неплохие лужайки, туда пастухи коз гоняют… если коз тех немного, конечно.

— Там есть что-нибудь необычное? Слухи, легенды?

— Пещеры как пещеры…

Регнар покачал головой. Он чуял запах дыма, это слово, «червоточина»… оно притягивало, заставляло руку тянуться к эфесу меча. Он не мог объяснить своих чувств, но мог поклясться, что темплар идет именно туда, к пещерам. Пусть за этим местом не числится ничего особо необычного… что ж, надо увидеть Червоточину своими глазами. Орденец не сможет существенно опередить Регнара, тем более если хотя бы часть пути этой парочке придется проделать пешком.

— Рудик, седлайте коней. Мы выезжаем немедленно.

Глава 8. Червоточина

Магия — зло. Это неоспоримо, ибо даже самые страшные творения рук человеческих не идут ни в какое сравнение с теми бедствиями, что могут причинить миру маги. Разве не доказательство тому Потоп, что в один миг заставил нас утратить все, чего достигли… От прекрасного Лиара остались лишь руины и лужи грязи.

Если бы я могла уничтожить всю магию мира, дабы люди жили лишь тем, чего могут достигнуть своим разумом и своим трудом, я бы сделала это не раздумывая. Увы… сие не в силах человеческих, и, подозреваю, не справятся с этим и демоны Тьмы. Поэтому я вынуждена пойти другим путем… более долгим, менее надежным… но, к сожалению, единственным. Я создам Орден — и мои последователи донесут до самых дальних уголков мира мои слова.

Но я вижу одну сложность… Магия неразрывна с миром, она — его суть, как бы ни было печально это признать. Возможно, магические потоки, непрерывно усиливаясь, постепенно наполнят мир невостребованной энергией настолько, что даже неосторожное слово или непродуманный жест человека, наделенного Даром, может принести неисчислимые бедствия, последствия которых сложно даже предвидеть. И я нашла выход… мне поможет «Синее Пламя»…

Не знаю, откуда у Арианис взялся этот артефакт. Может быть, его происхождение столь тесно связано с Тьмой, что я навсегда запятнаю свою душу одним лишь тем, что прикоснусь к нему. Пусть… иного выхода я не вижу и могу лишь радоваться, что сумела найти кристалл в руинах Обители Соратников, что он не погиб и не исчез бесследно во время Потопа. Сей артефакт способен накапливать в себе силу магических потоков невероятно долго — хотя, конечно, всему в этом мире есть предел.

Я мало знаю об этом артефакте… возможно, у него есть и иные, неизвестные мне свойства. Но и того, что известно, достаточно. Кристалл есть единое целое, даже разделенный на части… он не слишком тверд, и я сумела отделить несколько крохотных частиц «Синего Пламени». Я прикажу сделать несколько колец, медальонов и заодно вставлю кристаллы в статую Галантора, что заказана для Ордена. Ордену нужен символ, нужен мужчина-воин в роли основателя, а не я, неудавшаяся волшебница, будь проклят этот Дар. «Синее Пламя», насыщаясь магической силой, светится тем сильнее, чем больше вбирает в себя энергии. И, когда он наполнится… не знаю, произойдет ли это через тысячу лет или через десятки тысяч, но произойдет наверняка, тогда засветятся и остальные осколки, давая тревожный сигнал.

А потому надлежит наблюдать за статуей Галантора днем и ночью. Угроза не проявится в ближайшую тысячу лет, я уверена в этом, хотя и сама не знаю пределов его вместимости. Если свечение осколков проявится на краткий миг, то следует помнить — это первый знак того, что «Синее Пламя» переполняется. Если же осколки засияют непрерывно ярким ровным светом, значит, угроза стала реальной, значит, артефакт наполнился до краев. И тогда служители Ордена — о, Свет, не допусти, чтобы Орден исчез в веках — должны, непременно должны найти способ уничтожить «Синее Пламя». Боюсь, что переполненный кристалл способен разрушиться, разом выплеснув из себя всю накопленную силу… и кто знает, какая катастрофа может произойти при этом. Лучше всего просто выбросить артефакт из нашего мира… и, дабы не принести угрозы в мир иной, выбросить его в пространство меж мирами… я встречала это упоминание в некоторых старых книгах. Если в обычном заклинании портала изменить мантры с седьмой по двадцать шестую должным образом, то портал приведет в иной мир; если же пропустить любую из мантр, то путь уведет в никуда… Там распад кристалла никому не принесет бед. Но вряд ли тот, кто возьмет на себя исполнение сей миссии, сумеет уцелеть.

Я спрячу «Синее Пламя», спрячу так, что найдет его лишь достойный. Там же оставлю и это письмо, вычеканенное на вечных золотых пластинах… Какая ирония, я, простая волшебница, стала наследницей богатства проклятых Арианис и Ши-Латара. Пусть же это золота пойдет но благие цели. На этих же пластинах я прикажу начертать и мантры заклинания портала, те, что мне известны. А указание, где искать спрятанный кристалл, будет забавным укрыть в храме Арианис. Лишь истинный последователь Ордена сможет пройти сквозь магические завесы (да простит меня Свет за то, что я вынуждена прибегнуть к магии) и увидеть сокрытое от иных глаз.

Ты, что читаешь сейчас эти строки, прости, что вынуждена отправить тебя на верную смерть. Поверь, если я могла бы сделать это вместо тебя — я не сомневалась бы и мгновения. Но я давно умерла… и теперь тебе предстоит принять тяжкую ношу заботы об этом мире. Прости…

Хранилище «Синего Пламени», Червоточина, Империя Минг

Шенк снова закашлялся, прикрыв рот ладонью. Затем осторожно, так, чтобы не заметила Синтия, поднес руку к глазам — и даже не удивился, заметив на коже темные пятна. Кровь… Видать, не простая простуда прицепилась к нему на этих холодных, промозглых лесных дорогах, под постоянным ледяным дождем. Признаки болезни Шенку были прекрасно известны, болезни страшной, часто смертельной. Уже несколько ночей он отвратительно спал, раздирая горло кашлем. И на привалах и ночлегах Синтии с немалым трудом удавалось заставить его проглотить хотя бы немного еды — даже жареное мясо вызывало отвращение. А теперь вот появилась кровь…

Будь он сейчас в Цитадели, магистр Унтаро наверняка лишь махнул бы рукой с оттенком пренебрежения, мол, что за глупости, молодой человек, это ж не нож в животе, чтобы от какого-то кашля, пусть и с кровью, готовиться к встрече со Светом. Но то Унтаро, его и при жизни святым называют — по крайней мере те, кто недостаточно хорошо знает этого язвительного чревоугодника. Это, впрочем, не мешает ему быть лучшим лекарем Ордена. А здесь, в чужой земле…

Они достигли Червоточины довольно быстро, большую часть пути проделав по воздуху. Синтия за день выматывалась так, что Шенку, и без того пошатывающемуся от постепенно наваливающейся слабости, вызванной сжигающей его болезнью, приходилось ставить силки на дичь, дабы подпитать лишившуюся сил спутницу. Пару раз ему не попадалось ничего, в ином случае в веревочную петлю сдуру влетал то заяц, то лиса. Синтия прятала глаза, то ли стыдясь того, что рыцарь Света идет на поводу у ее вампирьей природы, то ли испытывая неловкость от того, что бледный, тяжело, с хрипом дышащий рыцарь вместо отдыха занят охотой.

Он вновь и вновь предлагал девушке разжиться конями — или купить, или… Темплар, воплощение закона и справедливости, уже склонен был даже пойти на банальную кражу — ему казалось, что еще день-два полета, и Синтия, в очередной раз свалившись без сил в пожухлую траву, уже не поднимется. Но дорог в этих местах было мало, сел, достаточно больших, чтобы в них можно было найти годных под седло коней, — и того меньше. И каждый новый человек не просто бросался в глаза, он разом становился темой для долгих, на целые декты, пересудов. Это в большом городе… ну, пусть даже в небольшом городке на приезжего могут не обратить особого внимания. А Шенк отчаянно надеялся, что те, кто готов платить золотом за его голову, потеряли след орденских эмиссаров.

Пятый день поисков, как и четыре до него, мог бы закончиться впустую… Червоточина не зря носила такое название — пещер здесь было и в самом деле неисчислимое множество, счет шел даже не на десятки. Большей частью это были неглубокие, больше похожие на щели, провалы в скалах, тем не менее способные дать укрытие и от дождя, и от ветра. Но попадались и пещеры поглубже — а то и такие, на обследование которых уходили долгие часы, подземные лабиринты тянулись во тьму, разветвляясь и снова сходясь. Здесь не помогал Бесполезный Знак, Знак-ключ, позволявший видеть невидимое, ибо произнести его следовало в нужном месте — а поди найди его, нужное… И, как и в храме Арианис, первой верную мысль ухватила Синтия.

Девушке смертельно скучно было обшаривать одну пещеру за другой — тем более что наряду со вполне надежными гротами имелись и такие, своды которых вот-вот грозили рухнуть на голову излишне любопытных. Оставив Шенка изучать очередную щель, она отправилась на охоту. Стремительный полет крылатой вампирочки был недолог — кое-какие птицы или звери могли, конечно, тягаться в скорости и маневренности с пикирующим на них чудовищем, медведь или лось могли попытаться дать достойный отпор, но молодой ягненок оказался перед Синтией совершенно беззащитен.

Утерев губы, Син взвалила тушку на плечо, намереваясь отнести ее в лагерь и приготовить Шенку бульон. Рыцарь слабел с каждым днем, все чаще и чаще отказывался от еды, но ему нужны были силы. Синтия отчаянно сожалела, что иссякли подготовленные вершителем Унтаро эликсиры, они наверняка поставили бы Шенка на ноги… Увы, сама она лекарское дело знала очень мало — лишь то, чему ее успела научить мать, да кое-какие отрывки сей тонкой науки, которых она нахваталась за время пребывания в Цитадели — крохи, не более того. Вампиры практически не болеют, а потому и вопросы врачевания их интересуют мало. Она уже не раз предлагала бросить все, вернуться на орденскую землю, дабы найти подходящего лекаря, но темплар и слышать об этом не хотел.

Девушка неспешно спустилась с холма — тело было наполнено приятной истомой сытости, хотелось лечь и расслабиться. Может, потому она никуда и не торопилась — Шенк, пока еще светло, не вылезет из пещер, так что времени у нее еще более чем достаточно. Если бы она спешила, то общая картина Червоточины не бросилась бы ей в глаза… То, что невозможно было заметить вблизи, прекрасно виделось издалека…

— Шенк! — крикнула она, заметив, что ее спутник копошится у входа в одну из пещер. — Шенк, иди сюда, скорее!!!

С шумом и треском он вывалился из кустов, обильно росших у подножия холма. В руке Шенк сжимал обнаженный меч, глаза лихорадочно бегали по сторонам, выискивая угрозу. Убедившись, что Синтии ничего не угрожает, рыцарь тяжело опустился на камень. Девушка вздрогнула — цветом лица Шенк уже порядком походил на настоящего вампира. Он снова закашлялся, вытер рот, стараясь отвернуться от нее… Син нахмурилась — даже не видя его руки, она слышала запах крови. Плохо, очень плохо…

— Что случилось, Син? — Он тяжело, сипло дышал, словно после долгого бега.

— Посмотри на гору.

Он перевел взгляд на гору. Перед глазами стоял туман, Шенку потребовалось приложить немалое усилие, чтобы сосредоточиться…

Кто знает, чем руководствовалась много веков назад Сикста, тогда еще не именовавшаяся Святой, подбирая для хранилища «Синего Пламени» подходящее место. Скорее всего она надеялась найти убежище, что не исчезнет в веках, не потребуется людям для каких-то их надобностей, не будет привлекать к себе особого внимания.

С этой точки зрения Червоточина была просто идеальным местом… Пещеры, большей,частью сырые и опасные, с ненадежными сводами, были в то же время лишены источника пресной воды — ближайший и единственный на всю округу ручей, хлипкий, едва способный, не пересохнув, напоить пару-тройку десятков коней, располагался довольно далеко от изрытой ходами горы. Да и вода была неважная, чуть солоноватая — пить можно, но удовольствия от этого весьма мало. Места здесь были овражистые, хорошую дорогу не проложить… Да и зачем нужна здесь дорога — ни доброго камня, ни качественной глины.

Даже сколько-нибудь достойного внимания строевого леса здесь не росло, зато в изобилии водились разбросанные повсюду большие и малые каменные валуны, таскать по таким колдобинам бревна умаешься, поневоле начнешь искать места получше да поближе к городам.

Так что вряд ли какой владетель покусился бы на эти угодья. Так и стояла Червоточина год за годом, век за веком. Иногда здесь кто-то ночевал, скорее всего охотники — в некоторых пещерах были следы старых кострищ. А больше эти места никому не были нужны и никому не были интересны.

И уж, ясное дело, даже если бы кто и обратил внимание, что, когда смотришь издалека, разновеликие валуны, от маленьких, размером чуть более человеческой головы, до огромных, едва ли не со всадника, складываются в подобие грубой стрелы, указующей…

— Она позаботилась о том, чтобы никто не попал в тайник, даже и случайно, — пробормотал Шенк, глядя на глухой участок скалы, в который упиралась кривоватая, местами прерывающаяся, но, несомненно, намеренно выложенная стрела.

Достаточно кривая, чтобы человек непосвященный счел ее странной игрой случая, она состояла из чуть более светлых камней — разница была почти незаметна вблизи, ее вряд ли удалось бы разглядеть под покровом сумрака или ночью, даже просто в дождливый или туманный день. Зато сейчас нужный участок горы был обозначен вполне ясно и недвусмысленно. Дело оставалось за малым — подойти и произнести слова Знака, который, в чем ни Шенк, ни его спутница почти не сомневались, тут же откроет им тайник, созданный основательницей Ордена многие века тому назад.

И вдруг темплару стало немного страшно… он без дрожи смотрел бы на сияние клинков вражескихмечей, но теперь, стоя на пороге древнейшей из тайн, он испытывал что-то вроде благоговейного трепета и не мог решиться сделать последний, заключительный шаг.

— Завтра, — пробормотал он, снова заходясь в сухом, рвущем горло кашле. — Завтра, надо немного отдохнуть…

Утро, как и многие прежние, выдалось неприятным, промозглым. С вечера Шенк выпил полкотелка густого мясного бульона, повинуясь настояниям Синтии, даже заставил себя съесть немного мяса. Может, именно поэтому после ночи, большей частью бессонной — забыться он сумел только перед рассветом, — он чувствовал себя даже лучше, чем накануне. Во всяком случае, кашель вроде бы стал поменьше, и ноги не подкашивались. И все же тело заливала слабость. Шенк поднес к глазам руку — пальцы мелко тряслись.

Туман висел над камнями сплошной белесой пеленой, скрывая под собой и камни-указатели, и ямы, грозившие неосторожному переломом ноги, а то и свернутой шеей. Но нужный участок каменной стены темплар прекрасно запомнил и теперь неторопливо шел, время от времени опираясь на меч. Серые, в разноцветных пятнах лишайника, скалы надвинулись на него, нависли сверху… тут же все его существо охватило легкое, но несомненное беспокойство — здесь опасно. Каменный козырек выглядел неустойчивым, ненадежным, он вот-вот мог рухнуть вниз, на голову неосторожному, и одним лишь чудом можно объяснить, что он не обрушился раньше.

Любой человек, простояв здесь лишь самую малость, тут же поспешил бы выбрать местечко понадежнее, но темплар уже знал эту магию, магию страха, что должна была отпугивать случайных гостей — но отпугивать осторожно, чтобы не внушить подозрений даже тому, кто сам не чужд искусству волшебства. В чуть заметном воздействии на разум не чувствовалось злой воли, а потому никто не связал бы легкое беспокойство с колдовской защитной завесой. Просто ушел бы… Но темплар знал, что каменный козырек достаточно крепок, что страх этот — напускной, ложный.

Прозвучали начальные слова, призывающие Знак. И почти сразу Шенк увидел… нет, скорее почувствовал, как зашевелилась казавшаяся несокрушимой скала. Камни, настоящие, холодные, мокрые от утреннего тумана, замшелые камни истаивали, превращаясь в мелкий песок. Какие силы превратили крошево в монолитную скалу да еще держали ее в таком состоянии все эти долгие века? Да, Сикста Женес объявила магию порождением Тьмы, заповедав идти иным путем, путем Света, отринув колдовство. Но сама она была явно сильной волшебницей, раз сумела сделать такое…

Слова лились века назад установленной чередой, один за другим оседали камни, рассыпаясь в прах. Подбежала проснувшаяся Синтия, принялась обеими руками отгребать в сторону каменное крошево, а со всех сторон сыпался и сыпался песок,.. Но вот один из намертво, казалось, спрессованных валунов развалился на куски — до земли целым не долетел ни один из обломков, рассыпавшись еще в воздухе, — а за ним появилось отверстие, из которого пахнуло затхлым, застоявшимся воздухом… и чем-то еще, какой-то угрозой, на этот раз более чем реальной.

— Ох… — простонала Синтия, отшатнувшись. Темплар стрельнул в ее сторону глазами, но ни на секунду не прервал размеренный речитатив. Необходимо было довести ритуал до конца.

— Горячо, — пояснила она, снова принявшись за свою работу.

И верно, Шенк и сам ощутил идущий из провала жар — и в то же время он мог поклясться, что жар этот совсем не таков, каким может быть жар костра или нагретых камней, раскаленного кузнечного горна или вулкана, изливающего из себя багрово-желтую лаву. Он был иным — и нес с собой такую опасность, что темплар чуть было не прекратил призыв Знака и не схватился за меч. Хотя сможет ли меч помочь против такой угрозы?

И вот перед ними открылся проход — и оттуда, из глубины пещеры, вместе с колдовским жаром полилось голубоватое сияние, заметное даже в свете разгорающегося дня.

— Я туда не пойду, — вдруг заявила Синтия. — Боюсь…

— Хорошо, — согласно кивнул темплар, затем протянул ей меч, — побудь здесь, посмотри по сторонам.

— И ты не ходи, — вдруг жалобно попросила она, уцепившись за его руку. — Прошу, не надо!

Легран покачал головой. Ему тоже не особо хотелось соваться в эту странную пещеру… но, проклятие, разве не за этим он шел сюда? Шенку даже показалось, что он стал лучше чувствовать себя, болезнь, терзавшая его измученное тело, словно бы отступила, испугавшись жара и сполохов голубого сияния.

— Умоляю, будь осторожен, — одними губами прошептала она.

И рыцарь, стиснув до боли зубы, шагнул вперед.

Пещера сделала резкий поворот, затем еще один и еще… С каждым изгибом голубое сияние все усиливалось, усиливался и жар… Темплару показалось, что брови скручиваются и вот-вот осыплются пеплом, а кожа пойдет пузырями от ожогов. Поднял ладони к лицу, чтобы хоть немного смягчить обжигающее дыхание пещеры, но с удивлением ощутил под пальцами прохладную кожу, да еще покрытую влагой — испариной, вызванной страхом. Усмехнулся…

Еще один поворот, и ему открылся просторный, залитый светом зал. Посреди — небольшой каменный постамент, на котором лучился нестерпимо ярким пламенем большой густо-синий кристалл. Шенк на миг замер, любуясь игрой отблесков синего пламени… отражаясь в полированном камне, они создавали странное впечатление, что под кристаллом плавится постамент.

Он сделал пару шагов вперед, к кристаллу… в лицо пахнуло столь страшным жаром, что он, даже зная, что этот огонь не наносит ожогов, отшатнулся — и в этом движении увидел боковую стену зала, до сего момента незаметную, скрытую каменным выступом. И замер…

Вся стена была выложена желтыми плитками. Желтыми, блестящими — цвет полированного золота сложно с чем-то спутать. И плитки эти были испещрены знаками… Шенк подошел ближе, вгляделся — и вдруг опустился на одно колено, склонившись перед подписью самой Святой Сиксты, начертанной в углу одного из вечных золотых свитков. А затем углубился в чтение…

Шенк снова закашлялся, уже привычным жестом вытерев окровавленные пальцы о штанину. Затем смахнул со лба пот. Здесь было жарко — но жар, сухой, прожигающий до самых костей, благотворно действовал на его болезнь, если не изгоняя ее, то не давая слишком уж быстро распространяться. Он скользнул глазами по стене — каждый день, проходя мимо нее, он не мог удержаться, чтобы снова и снова не прочитать хотя бы несколько строк, хотя помнил их наизусть. За годы, проведенные в Семинарии, он научился запоминать текст с первого прочтения, но в этих строках было нечто невероятно притягательное.

Слова древнего языка, вырезанные на золотых пластинах, рассказывали о ней, о Сиксте, — не такой, какой ее изображали хронисты из числа последователей или противников. И не такой, какой ее любили изображать последующие пересказчики, из числа иерархов Ордена — мудрой, не ведающей сомнений, бескомпромиссной воительницей, готовой на все ради борьбы с Тьмой и ее порождениями. Здесь, в этих строках, жила иная Сикста — обычная женщина, уверенная в своей правоте, но все же терзаемая сомнениями, ищущая верный путь… Мир, который она знала, к которому она привыкла, однажды перевернулся, и она приняла решение, показавшееся ей верным. Но до самого конца жизни она сомневалась в том, что избранный путь — наилучший. По всей видимости, в эту пещеру она возвращалась не раз, принося новые и новые плиты: на многих стояли даты, отличающиеся друг от друга не на дни — на годы.

Не только стена была выложена золотом — на ней помещалось лишь самое важное, то, что непосредственно касалось «Синего Пламени» — огромного синего кристалла, что стоял посреди зала, жадно впитывая в себя неиспользуемую магическую энергию мира. Сейчас он был полон и готов был, подобно чрезмерно надутому пузырю, лопнуть, выбрасывая в мир накопленную в себе Силу — выдержит ли мир такой удар?

Другие пластины с записями лежали стопками в углу пещеры. Шенк уже не первый день просматривал их — одну за другой, не пропуская ни строки, ни слова, — и лист за листом откладывался в памяти. Здесь были инструкции по применению заклинаний, размышления о природе магии, записи об Арианис — истинные записи, лишенные эмоций и религиозного флера, сухое изложение фактов. Для того чтобы более или менее сносно ознакомиться со всем этим богатством, требовалось немало времени — а не жалкие несколько дней, и Шенк смертельно боялся не успеть узнать все, что необходимо. И еще боялся признаться самому себе в том, что ему невероятно тяжело решиться сделать последний шаг — тот, о котором говорила Сикста. Унести «Синее Пламя» из этого мира…

В который раз он протянул руку и взял кристалл — холодный, словно сделанный из чистого льда. Заставляя воздух чуть ли не трещать от призрачной жары, «Синее Пламя» всегда оставался холодным. Его свет пульсировал, словно в такт биению сердца, притягивая взгляд, зачаровывая… И Шенк, погрузившись взглядом в глубь кристалла, даже не сразу почувствовал, что не один в пещере. А когда все же почувствовал и обернулся, с явным трудом оторвав глаза от бездонной синевы артефакта, то увидел слегка испуганную Синтию. Ее лицо, освещенное синим светом, казалось неживым. — Шенк… у нас гости. Имперцы.

Регнар с проклятиями тянул своего жеребца, который явно не желал продолжать путь. А желал воды, торбу ячменя… Все лошади отряда были порядком измучены, да и всадникам досталось. Погоня, длившаяся уже две декты, наконец привела их к проклятой Червоточине, и тысячник был уверен, что не только обогнал орденского засланца, но обогнал намного — на сутки, а то и на двое. Его подчиненные оптимизма командира не разделяли, вполголоса — а иногда и в полный голос — ворча, что они нанимались врага бить, а не ловить его по горам и весям уж который день, без жратвы, без нормального сна, без теплой хаты и, что уж там говорить, без теплой бабы. На войне, конечно, случается всякое, когда ни о хате, ни о бабе не думаешь — так на то она и война. А здесь разве ж война — так, дурь одна. Регнар понимал, что пройдет совсем немного времени и измученные, вечно промокшие и промерзшие воины начнут искать источник всех этих бед — и ладно если источником этим изберут его, своего командира. А если Императора? Одно-два крамольных слова, сказанных даже самому себе в глухом лесу, рано или поздно каким-то чудом становятся известными тем, кто наушничает Явору Герату Седьмому… а Ретнар лучше многих знал, чем может грозить неудовольствие властителя. История «Бешеных топоров» была еще слишком свежа в памяти.

— Дымом пахнет, командир, — вполголоса сообщил Урда. Как и остальные, он вел коня в поводу, здесь хватало и нор, и скрытых в пожухлой траве камней, чтобы неосторожный скакун мог повредить себе ногу.

Конь, словно поняв произнесенную фразу, замер, упершись копытами и натянув поводья. Регнар вынужденно остановился, принюхался. Воздух был свежий, ледяной, чистый, с утра резко похолодало, влажная бурая трава схватилась ледком — по такой дорожке нечего было и думать, чтобы пробираться незамеченными, лед хрустел под ногами столь громко, что казалось, о присутствии воинов уже оповещен весь окрестный лес. Да он и был оповещен — то и дело при приближении отряда снимались с насиженных мест птицы, сопровождая взлет возмущенными воплями.

Темплара и его спутницы Регнар не боялся — и не только потому лишь, что его сопровождал отряд в три десятка мечей, способный справиться с любой опасностью. Против вампира — а теперь тысячник уже твердо знал, что его давнего знакомца сопровождает именно девчонка-вампир, — никакая сила не может считаться чрезмерной. И пусть опытный вояка не побоится выйти против кровососа даже один на один… не в страхе тут дело, просто исход такого поединка нетрудно предсказать. Тридцать воинов — более чем достаточно даже против пяти вампиров, взрослых и полных сил, но Регнар был бы плохим полководцем, если бы понадеялся на одну лишь сталь…

Поэтому сейчас его беспокоило иное — не по ложному ли следу повел он своих парней, не лучше ли было бы по-прежнему держать посты на всех дорогах, скрупулезно собирая истинные и мнимые сведения о передвижениях орденца, чтобы с абсолютной точностью вычислить место и время, где следует приготовить ему теплую встречу? Привыкнув за долгие годы доверять своим предчувствиям, он в последнюю пару дней всерьез засомневался в принятом решении — им не встретилось ни одного кострища, да что там, вообще ни одного следа темплара. Если он и в самом деле здесь, то как, демоны его разорви, этот хитрец сюда добрался? Не по волшебству же?

— А может, по воздуху? — вполголоса буркнул Урда, и Регнар понял, что последние несколько слов произнес вслух.

— По воздуху? — Он задумчиво почесал подбородок. Рука неприятно скользнула по жесткой щетине… в обычное время Регнар каждое утро ножом соскабливал свежую поросль, но в последние дни забросил многие из старых добрых привычек, весь подчинившись одному желанию — настичь свою жертву. — По воздуху? Что ты знаешь о вампирах, Урда?

Толстенький следопыт лишь пожал плечами:

— Слава Свету, не довелось близкого знакомства свести… Однако ж эта тварь вытащила орденца из города. Значит, могёт, верно?

— Верно-то оно верно. — Регнар снова понюхал воздух. Обещанным дымом не пахло, хоть ты тресни. — Видишь ли, вампир в самом деле может поднять на крыльях взрослого мужика, и нести его тоже может… но она ведь совсем девчонка, откуда силы-то?

— Да кто их знает, исчадий Тьмы?! — Урда нервно дернул рукой, словно отгоняя от себя нечисть. — Говорят, единый вампир отряд навроде нашего в одиночку положит не взопрев.

Регнар усмехнулся, помотал головой:

— Нет, врут. Трое-четверо, если в доброй броне, с вампиром справятся. С необученным. А если кровосос воинское дело знает, тогда посложнее будет, но и на такого управа найдется.

— Ну, тады ладно, — осклабился Урда.

Воздух колыхнулся, легкий ветерок взбил клочья тумана, уже почти исчезнувшего, сохранившегося лишь во впадинах. Этот же ветерок принес запахи — дыма, жареного мяса. Урда был прав, и тысячник мог лишь позавидовать тонкому нюху бывшего охотника.

Он поднял руку, призывая своих воинов остановиться — без особой необходимости, и так все уже стояли, ощетинившись сталью. Это мог быть костер какого-нибудь одинокого охотника, отправившегося в такую даль в надежде на непуганую дичь. Или странствующего монаха, вознамерившегося сократить путь, срезав дорогу, и заблудившегося в лесу. Но каждый из мингских воинов — и сам Регнар в первую очередь — надеялся, что этот костер зажег тот, кого они искали.

— Ситар, Берлик, уводите коней. Пятеро туда, — он махнул рукой влево, — пятеро зайдут с другой стороны. Остальные со мной. Арбалеты готовьте.

Воины веером разошлись в стороны, охватывая изъеденную пещерами гору со всех сторон. Шестеро, заранее отобранные Регнаром за меткость, сняли с седел легкие арбалеты… Тысячник раздраженно скрипнул зубами. Он терпеть не мог арбалет — оружие трусов и слабаков. Меч против меча, сила и выучка должны решать, кто выйдет живым из схватки. А не случайный полет стрелы, что с равным успехом свалит с ног и героя, и старика, и ребенка… Конечно, имперская армия в изобилии была оснащена разного рода метательными устройствами, но они были уделом черни, простых воинов, недостойных ни коня, ни доспехов. Легкая пехота была создана лишь для того, чтобы выйти вперед, сделать несколько залпов и затем погибнуть. Ну, или бежать — до следующего раза, когда потребуются их услуги, На ратном поле властвуют латная пехота и тяжелая кавалерия.

Но сейчас правила стали иными. Он готов был предоставить темплару — все ж таки рыцарю, пусть и связавшему жизнь свою с ненавистным Орденом, — почетную смерть от меча. После того, как этот юнец скажет ему все, что он, Регнар, пожелает узнать. Вампирка — дело иное. Менее всего он собирался подставлять шеи своих бойцов под ее проклятые когти и клыки. А потому сейчас воины извлекали из колчанов особые стрелы, с тускло поблескивающими наконечниками, сделанные на заказ.

Сам Регнар, сопровождаемый большей частью отряда и Урдой Торком, направился прямо к одной из пещер. Его глаза, привыкшие схватывать главное, сразу же отметили именно ее — ту, из черного провала которой шел свет. Не желтоватый отблеск костра, который, пожалуй, и заметить-то было бы непросто средь бела дня, а иной, чуть голубоватый. Урда предусмотрительно старался держаться чуть позади, искренне сожалея, что не ему досталась доля увести лошадей в лес и следить за тем, чтобы они не разбежались.

Снежный Барс видел, что его проводник явно не испытывает желания соваться вперед, то ли опасаясь вампирки, то ли считая самого темплара исчадием зла, которому потакает сама Тьма. По большому счету, поводов для такой оценки было предостаточно — помнились и этот проклятый храм в горах, что колдовской своей силой скрыл от преследователей орденских лазутчиков, и последующие события, когда темплару дважды удалось уйти из самой, казалось, безвыходной ситуации. Сам Регнар, как и любой воин, прекрасно знал цену удаче — а к магии относился с пристойным для воина пренебрежением. И сейчас он был совершенно спокоен — если темплару помогает сама Тьма, значит, он снова вывернется, если же дело лишь в удаче — то ей пришел конец, Три десятка бойцов, что окружили пещеры, не дадут и кошке проскочить сквозь ряды, а посмей вампирка взлететь — ее тут же нашпигуют стрелами. Правда, это произойдет в любом случае. Даже если она встанет на колени и склонит голову.

Он даже не особо скрывался, подкованные металлом сапоги громко лязгали по камням. И появление у выхода из пещеры мошной фигуры темплара не стало для него неожиданностью. Более того, Регнар сознательно рассчитывал на это, не желая нападать исподтишка. Сила была на его стороне, и он мог позволить себе прямо смотреть в глаза противнику. Впрочем, он поступил бы так же и в том случае, если бы пришел сюда один.

И все же где-то в глубине души теплилось слабое, но явственное сомнение. Регнар помнил, что однажды темплар уже побывал в совершенно безнадежной ситуации, когда под рукой у него, Регнара, было достаточно сил, чтобы стереть орденца в порошок. А потому он намеревался не повторить прошлых ошибок… в конце концов, сюда его привел приказ Императора, а не поиск приключений. А приказы Явора Герата Седьмого имели одну весьма характерную черту — их, как правило, исполняли. А те, кто не умел исполнять приказов, потом весьма об этом сожалели.

— Приветствую тебя, темплар. Если мне не изменяет память, твое имя… Легран?

Он не замедлил шага, пока не приблизился к орденцу на расстояние десятка локтей. Воины, повинуясь короткому движению руки, остались позади — командир намеревался говорить с дичью, прежде чем запихнуть ее в силок. Что ж, его воля… но оружие было наготове, арбалеты взведены и готовы к бою.

Регнар внимательно оглядел темплара, вызывая в памяти тот, прежний, образ. И поразился той перемене, что произошла с молодым воином. Куда делся задор молодости, что в той памятной стычке пробивался даже сквозь грязь и копоть… Теперь перед ним стоял почти что старик. Осунувшийся, бледный, с нездоровой кожей и глубоко запавшими глазами. Но взгляд тысячника тут же оказался прикован к тому, что рыцарь Света сжимал в руке, — ослепительно яркому синему кристаллу, разбрасывающему во все стороны сполохи голубого света. Такое чудо Снежный Барс видел впервые в жизни и ни капли не сомневался, что это именно то самое «Синее Пламя», обладать которым пожелал Явор Герат Седьмой. Зачем Императору понадобился сей кристалл, воин предпочитал не задумываться — властелину виднее.

За спиной темплара Регнар без особого удивления увидел девушку — тоже знакомое лицо… нет, не лицо, там, на холме, она не снимала шлема, но фигурку, словно выточенную из кости рукой опытного мастера, трудно было не узнать. Теперь ее лицо было бледным, а губы, наоборот, яркими, неестественно красными. Значит, это и есть вампирка… даже жалко, что столь изящному созданию придется умереть. Но, испытав мимолетное сожаление, тысячник тут же безжалостно его отбросил — порождение Тьмы не имеет права на жизнь. Пусть скажет спасибо, что смерть ее станет быстрой — менее всего он собирался устраивать здесь очистительный костер. Не станет сопротивляться — просто лишится головы, один взмах, и все. Если же полезет в драку, ее просто изрубят в куски. Не зря считалось, что среди «Степных волков» — лучшие мечники Империи.

Темплар всмотрелся, словно зрение стало его подводить, затем криво улыбнулся:

— И тебе привет… Регнар Снежный Барс. Я понимаю так, что эта встреча не случайна, верно?

— Верно, орденец. Ты сейчас не на своей земле, ты пришел сюда в поисках того, что принадлежит не тебе. Я смотрю, ты нашел то, что искал… Хвалю, ты избавил нас от лишних трудов. Ведь это он, «Синее Пламя», верно?

— Тебе он тоже не принадлежит, Снежный Барс. А о том, как называется кристалл… откуда ты узнал, минг? Из воплей дряхлого старика?

Шенк так и не был до конца уверен, что магистра Реффенберка похитили лазутчики Минга, но появление здесь имперских солдат, да еще и знающих название синего кристалла, свидетельствовало о многом.

— Не знаю, о чем ты говоришь, орденец, — скривился Регнар. — Да и стоит ли что-либо обсуждать? Отдай камень,

— Он принадлежит Ордену. И только ему.

— Брось, рыцарь, — насмешливо покачал головой тысячник, зачем-то потирая неожиданно начавший зудеть шрам. — В мире правит сила, и она сейчас на моей стороне… не думаешь же ты, что я снова поддамся на твою уловку вроде поединка? Не надейся… да и какой сейчас из тебя поединщик? Я же вижу, еле на ногах стоишь.

— Послушай, Барс. — Темплар закашлялся, сотрясаясь всем телом, и от тысячника не укрылось, как орденец с опаской бросил короткий взгляд на ладонь, которой закрывал рот. — Послушай, тут дело серьезное. Я должен выполнить миссию… и, поверь, только я могу сделать это. Этот кристалл… это не просто светящийся камень.

— Не важно, — довольно хохотнул Регнар. — Что бы это ни было, Император найдет ему достойное применение. А ты… что ж, если будешь жив, возможно, поможешь ему в этом добром деле. Я предлагаю тебе почетный плен, темплар, никаких оков, ты лишь отдашь мне оружие. И свою находку, конечно.

Некоторое время орденец задумчиво смотрел Регнару прямо в глаза, затем тихо поинтересовался:

— А моя спутница?

— Кровососам не место среди живых. Не считай меня круглым дураком, темплар. Вампирка, даже столь юная, слишком опасна, Но она умрет быстро, обещаю.

Шенк вглядывался в лицо стоявшего перед ним минга. Белые волосы, шрам, пересекающий лицо. Да, там, у холма… о, Свет, как же давно это было… там его меч здорово попортил красоту этого воина. И вот судьба снова свела их вместе. В прошлый раз у Шенка было шесть сотен плохо обученных рекрутов, а у противника — тысяча отборных бойцов тяжелой кавалерии. Теперь соотношение даже хуже — они вдвоем против… он шевельнул глазами, осматривая окрестности, понимая, что это движение не скроется от внимательного тысячника. Два-три десятка бойцов привел беловолосый, дабы захватить кристалл… проклятие, ну почему бы ему не подождать со вскрытием тайника несколько часов — тогда этот ублюдок мог бы запытать Шенка хоть бы и до смерти, все равно не узнал бы, где искать артефакт.

Пуститься в объяснения? Стоит лишь сказать, что в синем кристалле собрана невероятная мощь, способная смести горы, — и удержится ли минг от соблазна преподнести своему властителю столь могучий подарок? Солгать? Увы, сама мысль о том, чтобы солгать врагу, даже во спасение, во исполнение возложенной на него миссии, была Шенку крайне неприятна. И все же он смирился бы с этим… но темплара не учили искусству тонкого обмана ни преподаватели, ни сама жизнь. Он не умел лгать, не умел в мгновение ока придумывать правдоподобную историю, далекую от истины, но внушающую доверие. Это наверняка умел Дрю, но не темплар Шенк Легран.

— Нет, Барс, — вздохнув, покачал головой Легран. — Я не могу отдать кристалл. Он должен быть уничтожен…

— Вот как? — криво усмехнулся имперец. На скулах его заиграли желваки, а пальцы в стальной перчатке сжались вокруг рукояти меча. — Значит, раз уж ты не можешь заполучить артефакт для себя, хочешь, чтобы он не достался никому?

— Ты не понимаешь…

— Я все прекрасно понимаю, Уйди с дороги, темплар… тогда останешься жив.

Шенк аккуратно опустил кристалл на камни, выпрямился и поднял меч, чувствуя, как мелко подрагивает рука. Сейчас он вряд ли справился бы даже с одним тысячником, а против всего отряда у него, даже с учетом помощи Синтии, не было никаких шансов. Но отступить… лучше просто умереть.

«Тем более, — мысленно усмехнулся он, — я вряд ли проживу достаточно долго, чтобы добраться до хорошего лекаря. Так стоит ли цепляться за эти несколько дней или даже две-три декты?»

— Значит, ты предпочитаешь такой путь? — хмыкнул Регнар, даже не попытавшись извлечь клинок из ножен. — Твое право… Не могу сказать, что это мудрый поступок, я бы даже сказал, что поступок невероятно глупый. Но благородный, признаю. Благородство и глупость всегда ходят рука об руку. Что ж, передай привет Свету, благородный глупец.

Он повернулся, ничуть не опасаясь удара в спину. Темплары на такое не способны, в этом их слабость… возможно, в этом и некая их сила. Ему было даже немного жаль мальчишку. Конечно, можно было бы спасти его шкуру вопреки его же решению. Окружить, повалить, связать — не так уж и сложно. Но Регнар ценил мужество, даже когда оно граничило с глупостью. Парень выбрал свой путь — и пусть он пройдет его до конца.

Солдаты стояли полукругом, исключив даже малейшую возможность для темплара спастись бегством. Даже если бы он решился на такое, запятнав себя навеки дурной славой труса. Регнар не собирался марать свой меч о больного, еле держащегося на ногах человека. Для этого есть другие. — Убить их.

Воины неспешно двинулись вперед. Шенк качнул в руке меч, жалея лишь о том, что с ним нет сейчас привычного двуручника. Клинок, доставшийся ему от купца, был слишком легок. Но сейчас даже этот нетяжелый меч дрожал в руке темплара — слабость охватила все тело. За спиной зашипела Синтия, стремительно трансформируя тело и готовясь вступить в бой — она намеревалась защищать Шенка до последнего.

Тут же тренькнули арбалеты, тяжелые болты со свистом прорезали воздух. Шенк думал, что минги решили не рисковать и просто расстрелять его в упор — но, видимо, приказ Снежного Барса был иным, поскольку все стрелы ударили в вампирочку…

Она даже не закричала — лишь жалобно всхлипнула и сползла по стене, распластавшись у ног Шенка на камнях. В последний момент она все же попыталась увернуться, и ей это даже почти удалось, но минги стреляли в упор, а потому часть выстрелов достигла цели. Две стрелы пробили грудь, одна застряла в бедре, еще одна полоснула по виску, оставив кровавую полосу. Темплар подумал было, что сейчас вампирочка выдернет стрелы и встанет — но текли мгновения, а девушка оставалась неподвижной, застыв в переходном облике — руки уже почти превратились в крылья, сформировались страшные когти, но в целом фигура еще сохраняла человеческие пропорции. Сейчас когти слабо скребли по камням, черты лица девушки плыли, словно никак не могли обрести устойчивую форму.

— Син, что…

— С-серебро… — с трудом то ли выговорила, то ли проскрипела она. — Мне… плохо, Шенк… Я… может быть… смогу… но нужно… время…

Темплар выпрямился, перекинул меч в левую руку. Правая описала в воздухе замысловатый знак, губы шевельнулись, произнося слова, что были заучены много лет назад. Стоит сейчас сбиться, стоит закашляться — и все придется начинать сначала. Кто-то из мингов, предчувствуя беду, вскинул арбалет, рванул спуск… Выстрел был слишком быстр, воин не стал тщательно целиться, рассчитывая на то, что промахнуться с двух десятков шагов просто невозможно. Он и не промахнулся — но болт ударил в бок, и бахтерец выдержал. Посеребренный наконечник высек сноп искр из каменной стены, а несколько вырванных стальных чешуи со звоном упали на землю. Шенк, казалось, даже не заметил этого — его губы одно за другим выпускали на свободу слова древнего языка, складывающиеся в Знак Последней Надежды.

— Вперед! — рявкнул Регнар, уже понимая, что происходит что-то неладное.

О способности темпларов призывать на помощь магию говорили всякое. Сам Регнар с этим не сталкивался и не слишком-то верил, что воины Света, как называли себя эти «поборники справедливости», снизойдут до магии, которую сами же называют порождением Тьмы. Теперь же он видел, что молодой темплар и в самом деле обратился к колдовству, а значит…

А значит, его можно не считать достойным противником и, следовательно, можно отбросить принципы чести и благородства. Ублюдок, связавшийся с Тьмой, должен сдохнуть… и не имеет права на смерть почетную.

— Арбалетчики! Бей!

Темплара окутало белое сияние, ослепительно яркое даже в рассеянном тяжелыми облаками дневном свете. Тренькнули арбалеты, стрелки ожидали, что темплар тут же завалится на спину, пронзенный тяжелыми болтами, — но фигура орденца вдруг смазалась, смещаясь в сторону, брызнуло каменное крошево, посыпались искры. А более похожий на призрак темплар уже оказался среди имперцев — и его меч нанес первый удар.

Тело Шенка было наполнено силой до самых краев, душа пела от восторга, от упоения собственной мощью и быстротой. Движения противников стали медленными, вялыми… даже полет стрелы, неотразимой и смертельной, стал неторопливым — при желании стрелу можно было поймать в воздухе. Можно было бы даже поймать их все, одну за другой. Но сейчас не было времени на эти глупости.

Он нанес удар — лезвие без труда пробило кованый наплечник, рассекло плоть, раздробило кости… и тут же переломилось — меч был неподвластен магии и не стал ни прочнее, ни острее от вызванного Знака. Шенк не стал выдергивать обломок из раны, подхватив выпавший из руки раненого врага тяжелый шестопер. А в следующий миг массивное оголовье врезалось в кирасу арбалетчика, сминая металл и дробя ребра…

Ощущение всемогущества должно было продлиться недолго — не более чем десяток ударов сердца. Затем действие заклинания стабилизируется на некоторое время, после чего наступит страшный откат. Шенк нанес еще несколько ударов — каждый из них был смертелен либо выводил противника из строя надолго. К тому времени как мир вокруг приобрел прежний ритм, шестеро арбалетчиков лежали пластом, а их опасное оружие было раздроблено.

Сила по-прежнему была с ним, но теперь движения врагов уже не казались особо уж медленными. Шестопер все чаще и чаще натыкался на подставленный щит или крестовину меча. Удары темплара были страшными, но и вражеские клинки начали находить цель…

Он не чувствовал боли, хотя великолепный бахтерец вновь и вновь уступал умелым колющим выпадам, срывающим чешую, пронзающим кольчужное основание… Он не ощущал, что кровь из множества мелких ран начинает напитывать подкольчужную куртку, стекать по ногам. В его теле, которое сейчас наполняла сила Знака, не осталось места для слабости, сомнения, страха…

Удар, отвратительный хруст ломающейся кости, воин, чей шлем вмят, словно надколотое яйцо, валится, закатывая глаза, и Шенк знает, что этому уже не суждено подняться на ноги.

Никогда. Чей-то меч бьет в бедро, чуть ниже бахтерца, — темплар небрежно отмахивается, ломая руку смельчаку, и тут же пропускает еще один удар…

Регнар бросился вперед, не в силах видеть, как это чудовище в человеческом обличье убивает его парней. А в следующий миг ему показалось, что на него рухнула скала — щит отбросило в сторону, и сам он не удержался на ногах. Воины сомкнулись, защищая повергнутого наземь командира, один тут же рухнул с раздробленным плечом. Темплар принял выпад древком шестопера, весело оскалился, увидев, что меч врага переломился от удара, с наслаждением ударил в лицо — во все стороны брызнула кровь. Тут же увернулся от очередного удара… И сделал это недостаточно быстро: лезвие полоснуло по щеке, он ощутил боль — впервые с момента начала боя. Значит, действие Знака Последней Надежды подходит к концу… а там исход один — смерть. Силы оставят его, и мингам останется лишь подойти и ударить.

А может, не понадобится и этого — здоровый человек может перенести откат Знака без особого труда, но он болен…

В любом случае исход будет один. И Шенк почувствовал, как, помимо его воли, подчиняясь скорее одним лишь рефлексам, задвигались руки, зашевелились губы, снова призывая на помощь Дар Святой Сиксты, Дар смерти для врагов… и для призывающего тоже. Никому не удавалось пережить двойного вызова Знака Последней Надежды. Никому… После второго призыва смерть становилась неотвратимой,

Но у него будет немного времени… хотя бы на то, чтобы эти твари не добрались до раненой Синтии.

— Шенк, не надо! — раздался испуганный вскрик Синтии, но рыцарь уже не слышал голоса подруги, вновь погружаясь в боевой транс.

Двое воинов кинулись вперед, они уже знали, чем могут грозить непонятные слова и сложные жесты. Шестопер в левой руке темплара ожил, метнулся вперед, выбивая меч из руки, дробя пальцы…

Снова полыхнуло белое сияние, снова мгновения стали долгими, тягучими… в каждое из них можно было сделать много движений, нанести много точных ударов. Шенк прыгнул вперед, ноги скользнули по влажным камням, тело потеряло равновесие и тут же, извернувшись так, как никогда не способен изогнуть себя обычный человек, снова приняло устойчивое положение. При этом внутри что-то хрустнуло, но рыцарь не обратил на это никакого внимания. Одной травмой больше, одной меньше — так ли уж это важно, если смерть и так уже рядом? Теперь главное — успеть. Он с яростной радостью видел страх в глазах мингов. Видел, как кое-кто из них уже готов, почти готов бросить оружие, удариться в бегство — даже если это бегство принесет им вечный позор.

Синтия, почти неспособная двигаться, медленно толкала руку, уже принявшую почти человеческие очертания, вперед, по капле подтягивая пальцы к торчащей из груди стреле. Наконец ей удалось обхватить железный стержень, рвануть… тело ее пронзила боль, к тому же рывок был таковым лишь по названию, на самом же деле болт, глубоко вошедший в тело, лишь шевельнулся, выйдя из раны едва ли на полпальца. Девушка стиснула зубы и дернула снова… из уголков глаз покатились слезы, из надкушенной губы — струйка крови. Еще один рывок, еще… и вот пальцы бессильно разжались, и вырванная из тела стрела со звоном покатилась на камни. Теперь следовало заняться второй. Синтия скрипнула зубами, и ее рука начала новый мучительный путь.

Регнар медленно поднялся, опираясь на меч. Рявкнул, приказывая уцелевшим бойцам отступить. Медленно осмотрел поле боя…

Повсюду лежали тела. Некоторые шевелились, другие уже распростились с душой, отправившейся в последний путь к Свету. Камни были заляпаны кровью, обломками доспехов и оружия. Уцелело всего лишь десять бойцов, включая его самого, — остальные либо пали, либо не в состоянии были продолжать бой. Регнар осторожно освободил руку от ремня, сбросил щит на землю, скрипнув зубами от боли, сжал и снова разжал пальцы — вроде бы рука слушалась, хотя ему показалось, что страшный удар темплара размозжил кости в крошево.

Вампирка лежала пластом, но ее рука конвульсивно дергалась… Тысячник покачал головой, от такой раны любой человек умер бы на месте, а эта тварь еще дышит. Живучая… Лопнувший по швам балахон, кое-как прикрывающий тело девчонки, весь залит кровью, лицо бледное, словно она потеряла много крови. Хотя нет, у вампиров всегда бледная кожа. Вот она повернула голову, и Регнар, на мгновение встретившись с тварью взглядом, дернулся, словно обжегшись — столько ненависти было в этих багровых глазах. И еще… в этих глазах читался вопрос: «За что?»

Он перевел глаза на темплара. Тот стоял, припав на одно колено, уперев залитый кровью меч в землю. Обломки шестопера валялись неподалеку. Регнар даже не заметил, когда Легран успел сменить сломанное оружие. И даже в этой относительно устойчивой позе ему было трудно стоять, рыцаря шатало, множественные раны кровоточили. Регнар увидел глубокий разрез на ноге и понял, что сейчас темплар не способен подняться на ноги, даже если бы страстно желал этого, — чей-то клинок рассек мышцы до кости, кровь толчками выплескивалась на землю, унося с собой жизнь.

Медленно подняв лицо, тоже залитое кровью, темплар встретился глазами со Снежным Барсом. Губы искривились в слабой улыбке.

— Ты… победил, минг. Добей, я больше… не смогу сопротивляться.

Регнар молча смотрел на темплара, и в душе его, давно, казалось бы, утратившей излишнюю и неуместную чувствительность, шевельнулось что-то вроде уважения к этому человеку, что пошел на верную смерть, буквально сжигая себя заживо своей магией. Что же это за цель, если она дороже собственной жизни… и он ведь не рассчитывал победить, даже магической силы, не важно, от Тьмы она или от Света, не хватило бы одиночке на то, чтобы справиться с тремя десятками опытных воинов. Темплар не мог не понимать, что рано или поздно он будет убит, а затем он, Регнар, получит то, за чем сюда явился.

И вдруг он понял. Вспомнил все, что знал о невероятной живучести вампиров. Вспомнил, как орденец вел бой, как первыми выбил арбалетчиков, как кружил, не подпуская бойцов к девчонке… Да никто из них и не рвался добить полудохлую вампирку, когда перед ними был гораздо более серьезный противник. Темплар жертвовал собой, чтобы дать подруге немного времени… после ран, нанесенных серебряным оружием, вампир вряд ли сможет драться, но сил на бегство ему хватит. Снежный Барс снова бросил взгляд на девушку… да, она почти успела. Стрелы из груди были уже извлечены и валялись рядом в луже крови, теперь ее еле двигающиеся пальцы теребили болт, засевший в бедре. И Регнар не удивился бы, если б вампирка, освободившись от терзающего ее тело серебра, сумела бы затянуть раны и кое-как встать на ноги.

Только вот не успела она… будь стрела одна, исход мог бы быть иным, а так — жертва темплара оказалась напрасной.

Тысячник сплюнул и тихо, вполголоса, выругался. В прошлый раз, в похожей ситуации, темплар не стал добивать поверженного врага… и, наверное, в другое время и в другом месте Регнар не устоял бы перед соблазном поступить красиво, вернуть долг. Да еще так, чтобы это видели его парни, чтобы прочувствовали, что их командир не только лихой рубака, но и благороден сердцем. В другое время… теперь же над ним довлел приказ Императора, а тысячник отнюдь не был уверен в том, что не найдется желающего шепнуть пару слов в ухо имперским соглядатаям, попытайся он сейчас играть в благородство. Среди тех, кто умел владеть оружием, врагов у Регнара было немного — по той простой причине, что такие враги долго не жили. Но не каждого можно вызвать на дуэль. Кое-кто из тех, кто предпочитал звону стали звон золота, тоже не прочь были бы убрать снискавшего слишком много известности, отважного, а оттого весьма независимого, тысячника. Желательно — убрать далеко и надолго. А лучше — навсегда.

А Император не тот человек, кто помнит о былых заслугах. И если сочтет нужным обезглавить слишком возомнившего о себе солдата — сделает это без сожаления. Ну… может, и с некоторым сожалением — даже императорам, наверное, жаль терять слуг, но если слуга замечен в чем-то эдаком, то государственные интересы превыше личных пристрастий.

В общем, темплар был обречен. Не повезло парню — встать на пути интересов Империи. Не повезло.

Регнар поднял руку, а затем указал в сторону пошатывающегося орденца, давая приказ покончить с этим делом. Раз и навсегда.

И понял, что ошибся. Что слишком медлил. Темплар все еще стоял на коленях, но его губы шевелились, а рука совершала скупые, но все еще точные движения… Регнар с ужасом подумал, что сейчас этот монстр снова вскочит как ни в чем не бывало, снова схватится за оружие. Он снова крикнул солдатам, чтобы атаковали, — но те мялись, отводя глаза. Каждый из них был отличным бойцом — но даже самый лихой рубака может начать осторожничать при виде врага, только что положившего два десятка его товарищей, каждый из которых не впервые взял в руки меч.

Воздух перед темпларом замерцал, превращаясь в колышущуюся дымку, пронизанную сполохами света. Это было какое-то иное заклинание, не то, что придавало израненному воину силу. Будь Регнар знатоком магии, он бы понял, чего ждать. Но он был воином, а оттого ждал какой-нибудь подлости, какой-то атаки… Ждал, что мерцающее облако сейчас бросится на него и его воинов и придется уворачиваться, рубить, дабы не позволить этому мареву коснуться живого тела. И потому для него было настоящим потрясением увидеть, как темплар вдруг рванулся, подхватил все еще неспособную самостоятельно передвигаться вампирку, швырнул ее прямо в светящееся облако, а затем, схватив лежащий на камнях кристалл, бросился следом.

Тренькнул арбалет — кто-то из воинов оказался посообразительнее командира. Регнар успел даже заметить, как в плече темплара вырос стержень арбалетного болта, сумевшего пробить несокрушимый бахтерец. А затем по мареву пробежало нечто, до странности напоминающее лезвие меча, — и облачко исчезло. Перед воинами были лишь камни, заляпанные кровью, да вход в пещеру. Ни орденца, ни его клыкастой спутницы. И конечно, никакого голубого кристалла,

Несколько бесконечно долгих мгновений Регнар смотрел на опустевшие камни, затем коротко выругался и швырнул меч в ножны. Буркнул:

— Урда, пусть ведут лошадей. Надо увезти раненых и убитых. Парней следует похоронить с честью.

— А этот? — Толстенький стражник явно имел в виду неведомо куда исчезнувшего Леграна. .

— Я найду эту падаль, — злобно прошипел сквозь зубы Снежный Барс. — Его… или его труп. И пусть кто-нибудь сделает пару факелов, посмотрим, что ж есть в этой проклятой пещере,

Кровь и пот заливали глаза, мешали видеть… Шенк почти не чувствовал ног, рука, зажатая где-то под телом, разрывалась от боли, но пошевелиться, освободить ее не было никаких сил. В лицо упирались острые камни, наверняка распахавшие щеку, а глаза плотно застилала кровавая пелена.

Он с трудом помнил, что же сделал. Портал… да, он открыл портал — но куда? Кажется, он старался удержать перед мысленным взором образ Цитадели. Получилось ли? Все время наплывали какие-то другие картины, леса, пещеры, мелькали стены Храма Арианис, рухнувшая стена Орхаена, торговая площадь Пенрита… Кажется, он затащил в портал и Синтию, и даже кристалл. Шенк вдруг вспомнил, как полоснул по мареву портала клинком, словно сталь могла разрушитьзаклинание. Или все-таки могла? Он не был в этом уверен, но, возможно, нечто подобное он читал на золотых листах в пещере.

В ноге пульсировала острая боль, ныл бок, саднило скулу… наверняка на теле наберется еще десяток более или менее серьезных ран. Пока человек находится в состоянии боевого транса, пока на него действует магия Знака Последней Надежды, он не чувствует боли, и даже травмы, способные заставить иного умереть от болевого шока, не окажут на зачарованного бойца видимого действия. Зато потом, когда магия уйдет…

Темплар лежал, чувствуя, как сочится из ран кровь, унося с собой саму жизнь, и отрешенно думал, как же неудачно сложилась эта экспедиция. Артефакт, правда, удалось унести буквально из-под носа Империи, оставив этому ублюдку Регнару пещеру с бесценными записями Сиксты. Но вот что дальше? Где они сейчас находятся? Непохоже, чтобы вокруг были люди, иначе к двоим раненым давно уже кто-то подошел бы… и не бывает в городах россыпей столь острых камней, да еще — это он кое-как разглядел — перевитых пожухлой травой… Значит, они где-то в степи или в лесу. Когда он умрет — а он умрет, несомненно, то камень так и останется лежать здесь. Если, конечно, не удастся уговорить Синтию, чтобы она взяла кристалл и летела с ним в Цитадель. Так ведь она откажется, во всяком случае, пока он жив. Да и сможет ли вампирочка лететь? Раны, нанесенные серебром, не заживают так же легко, как обычные… Он мог бы помочь ей, но сил уже не осталось. Ни на что. Шенк не строил иллюзий, он понимал, что не доживет и до заката, он не дожил бы, даже если бы не получил в бою ни единой царапины. Двойной вызов Знака — смерть верная.

Рядом послышалось тяжелое, хрипящее дыхание. Чья-то рука стиснула его пальцы, послышался знакомый голос… но слов было не разобрать.

— Я не… слышу… — Он выговорил эти слова с трудом, чувствуя, с какой натугой ворочается язык, даже не будучи уверенным, что она поймет, Но девушка разобрала еле слышный шепот, ее рука, горячая, сильная, еще крепче стиснула его ладонь.

— Шенк, очнись, приди в себя!

Звук ее голоса, требовательного, повелевающего, заставил темплара вынырнуть из забытья. Он сосредоточился, пытаясь вникнуть в смысл слов. И даже сумел слабо, уголками губ, улыбнуться.

— Да, Травинка, я слышу…

— Не вздумай умирать! — почти крикнула она.

Сквозь туман, застилающий глаза, проступило ее бледное лицо. В глазах, распахнутых куда шире обычного, огромных, невероятно красивых, плескался даже не страх — ужас, всепоглощающий ужас, — и Шенк понимал, что девушка боится не за себя — за него, и только за него.

— Прости, девочка… — Его голос немного окреп, но темплар знал, что это ненадолго. Пара часов от силы, и все будет кончено. — Прости, я… оказался плохим… защитником.

— Шенк, нет!

По ее щеке скатилась слеза, затем еще одна и еще. Она трясла, тормошила его, даже не замечая, что от этих резких движений раны сильнее кровоточат, а значит, и приближается конец. Но конец и так был неизбежен. И она знала это, знала, что ни у одного столь изрубленного человека нет ни единого шанса выжить… ни у одного обычного человека.

— Не умирай, молю…

— Всему свой срок, Син… — Он закашлялся, капли крови брызнули на ее руки. — Ты должна… нет, послушай, не перебивай… ты должна отнести артефакт в Цитадель. Иначе все… зря.

Ее лицо вдруг странно изменилось — разом повзрослело, стало тверже, как будто бы девушка приняла какое-то решение и теперь намеревалась следовать ему, невзирая на любые препятствия.

— Ты сам сделаешь это.

Сталь, прозвучавшая в этих словах, заставила Шенка вздрогнуть. Он еще не понимал, что задумала его подруга, а может, просто боялся понять. Он принялся, с трудом подбирая нужные слова, объяснять, что в иное время смерть бывает неизбежной, но превыше всего долг и долг этот надлежит исполнить.

Доставить артефакт в Цитадель — наверное, это и в самом деле был бы лучший выход. Но успеет ли Синтия? Сможет ли она лететь? А без крыльев, пешком, через эти леса… Ведь Святая Сикста писала, что артефакт становится опасен. Успеет ли Орден найти того, кто сможет унести артефакт из этого мира?

Перед глазами потемнело, и темплар заскрипел зубами от боли — не той, что шла от ран, а той, что принесла мысль… О, Свет, чтобы унести кристалл из мира, нужны знания, что сокрыты сейчас в этой пещере. Знания, намертво вбитые в золотые пластины, неподвластные времени. Эти знания — пусть не все, пусть лишь часть — теперь у него в голове. И уйдут вместе с ним.

Он застонал от собственного бессилия. Успех был так близок — и теперь все пошло прахом. И кто знает, может, из-за его поражения погибнет все, что было ему дорого. Разбушевавшаяся стихия, которая вырвется из переполненного кристалла, — что сотворит она с миром? Что с того, что ему этого уже не узнать…

— Ты сделаешь то, что нужно. — Твердый голос Синтии вернул его к реальности. Он снова открыл глаза и вдруг вздрогнул, а затем рванулся с такой силой, что кровь, местами свернувшаяся, вновь брызнула из ран. В ее взгляде он прочитал все — и почувствовал, как холод пробежал по коже, как дыбом встали волосы.

— Нет! —Да

Сухо, жестко, безапелляционно. Не оставляя надежды, не желая вступать в спор.

— Синтия, нет! Я запрещаю!

Ее лицо приблизилось, полные яркие губы чуть раздвинулись, обнажая тонкие клыки.

— Синтия, ты же клялась… — сделал он последнюю попытку, уже зная, что она будет тщетной. Она не станет слушать. Девушка намерена была поступить по-своему… ее еще можно было попробовать остановить силой, но сейчас Шенк способен был разве что с трудом говорить, он не мог даже толком двигаться… Темплар даже подумал, что Син не снизойдет и до ответа. Но все же услышал — за мгновение до того, как клыки вампирочки впились в его шею: — Считай, что я солгала.

Он умер. Некоторые из проповедников Ордена говорят, что смерть — это полет по темному тоннелю, к Свету, что горит впереди, что манит и зовет, обещая счастье и покой. А другие говорят, что смерть — это мелькающие перед глазами картины прожитого и каждому эпизоду надо дать должную оценку, а то и пережить заново, дабы предстать перед Светом с чистой совестью. А еще — и таковых с каждым веком становится все больше — бытует мнение, что смерть — это просто конец, Конец жизни, и там, за гранью, нет ничего, ни света, ни тьмы, ни наказания, ни воздаяния.

А Шенк понял, что смерть — это боль. Не такая, как идет от раны, — а всеобъемлющая, волнами прокатывающаяся по всему телу, разрывающая кожу сотнями тысяч игл. Каждая мышца пыталась натянуться и лопнуть, глаза жгло огнем, а зубы, казалось, медленно выворачивались из челюстей и тут же, как живые, лезли обратно. Он попытался застонать, чтобы смягчить боль хотя бы этим звуком — но грудь тут же наполнилась жидким огнем, дыхание перехватило…

Что-то холодное вдруг опустилось на голову — на ту часть огромной, на все тело, раны, что когда-то, немыслимо давно, была лбом. Холод медленно растекался по телу, и перед ним отступала боль. Он еле слышно замычал — говорить не было сил, но очень хотелось просить, молить, чтобы эта прохлада, приносящая такое облегчение, не исчезала. Постепенно судороги, терзавшие тело, становились слабее, утихали…

Чернота, пронизанная вспышками молний, до того застилавшая глаза, постепенно стала рассеиваться, сменяясь иной пеленой, грязно-серой, непрерывно меняющей очертания, все время норовящей уплыть куда-то в сторону… и темплар не сразу понял, что видит небо, затянутое мрачными облаками. Он попытался шевельнуться, заранее стискивая зубы, дабы подавить неизбежный стон, — вот, вот, сейчас тело пронзит спазм…

Боли не было. Вообще. Напротив, он вдруг ощутил, что тело сильно, как никогда, каждая мышца жива и готова к действиям. Хотя… странным было это ощущение. Да, сил было в избытке, и в то же время имелось некое сосущее, беспокоящее чувство — незнакомое, странное, какого он не испытывал никогда.

Он рывком сел, оглядываясь. Муки, что показались ему вечностью, длились, видимо, недолго. Солнце, вернее, яркое пятно, с трудом пробивающееся сквозь тучи, стояло высоко, день еще не перевалил за середину. Нападение произошло на рассвете, а потому… Или, возможно, его корчило сутки? Или несколько суток подряд. Шенк покрутил головой и сразу увидел Синтию. Она сидела нахохлившись, спиной к нему, и ее узкие, хрупкие плечи чуть заметно подрагивали.

— Син?

Девушка обернулась, и рыцарь вздрогнул — выглядела она ужасно. Лицо осунулось, скулы заострились, глаза запали… Но все это еще полбеды — куда хуже то, что глаза у нее были как у побитой собаки. Побитой незаслуженно, прекрасно это понимающей и все же молящей жестокого хозяина о пощаде и прощении. И в уголках этих огромных, подернутых тенью боли и усталости глаз уже скопились тяжелые слезы, готовые стремиться вниз по уже проторенным, влажно блестящим дорожкам.

— П-пррости… — шевельнулись ее пухлые губы, и слезы, уже несдерживаемые, посыпались градом. Девушка захлюпала, а когда ладонь Шенка скользнула по ее волосам, и вовсе разрыдалась в голос, уткнувшись ему под мышку и вздрагивая всем своим хрупким телом.

— Да ладно, чего уж там… — пробормотал он, неожиданно для самого себя испытывая неловкость.

Наверное, сейчас он должен был бы злиться. Должен был бы метать громы и молнии, грозить Синтии всеми мыслимыми карами. Или ему следовало бы плакать о своей судьбе, о навсегда обреченной пребывать во Тьме душе, вспоминая об утраченной дороге к Свету. Вспоминая о Фране, который предпочел умереть, но не отступить от учения Святой Сиксты, не стать одним из созданий, порожденных Тьмой.

Может быть, ему даже следовало убить клятвопреступницу, а затем покарать и самого себя, совершив последнее деяние, достойное рыцаря Света.

Только ему не хотелось делать этого. А хотелось только гладить по волосам Синтию, чувствуя, как с каждым прикосновением все тише и тише становятся рыдания, как девушка прижимается к нему теснее и теснее, словно ища защиты. И еще он вдруг понял, что теперь, именно теперь, он способен дать ей эту защиту.

Они молчали… говорить было не о чем. Все было вполне ясно без всяких слов — вампирочка сделала то, что считала нужным, то единственное, что могло сохранить жизнь ее умирающему спутнику. Хотел ли этого спутник, был ли он готов к этому, стремился ли продлить свое существование подобной ценой? В тот момент мнение рыцаря интересовало девушку в наименьшей степени. Может, она смертельно боялась потерять единственного человека, который стал ей дорог, который стал для нее почти так же близок, как родители, павшие от мечей мингов в недалеком, но уже уходящем в туман памяти прошлом. И вот это прошлое повторяется — снова пришли минги, дабы отобрать у нее того, кого она, наверное, любила. Или ей просто не хотелось остаться одной в этих безлюдных, но все равно враждебных лесах? Синтия сейчас не хотела разбираться в собственных чувствах… это было, наверное, и невозможно — придет время, все успокоится, и тогда она поймет, наверняка поймет, кем стал для нее темплар Шенк Легран: спутником, другом… или чем-то гораздо, бесконечно большим?

Наконец, как следует выплакавшись, она отстранилась от Шенка и, вытерев кое-как глаза, а больше размазав по лицу грязь, спросила все еще дрожащими губами:

— Ты… ты простишь меня? П-простишь?

Он вздохнул и обреченно кивнул. А что ему еще оставалось?

— Как ты?

Девушка покачала головой:

— Неважно… серебряные стрелы… я вынула их, но раны не заживают.

— Давай я посмотрю.

Она покорно откинулась на спину. Темплар отодвинул в сторону изрядно напитавшуюся кровью ткань, затем и вовсе разрезал балахон, открывая глубокую рваную рану — чаще наконечники арбалетных болтов делают бронебойными, узкими, гранеными, легко пронзающими кованые детали доспеха. Но эти стрелы делались не на человека — на вампира. И острие болта было больше похоже на кленовый лист — такую стрелу остановила бы, пожалуй, даже дешевая кольчуга, но, попадая в незащищенное тело, наконечник наносил страшную рваную рану.

Губы зашептали привычные слова… и вдруг он вздрогнул, стиснув зубы. Тут же вскрикнул — нижнюю губу пронзила короткая боль, что-то теплое потекло по подбородку. Синтия тут же вскинулась… и вдруг слабо улыбнулась.

— Ты губу прокусил,

— Чем? — оторопело посмотрел на нее темплар и тут же понял…

Против воли его рука дернулась к кровоточащей губе, пальцы коснулись… да, он, конечно, не раз видел клыки Синтии, но было невероятно странно ощупывать собственные зубы, вдруг выросшие до невероятных размеров. Сразу вспомнилась боль, что рвала челюсти… Он смахнул кровь с подбородка, с каким-то внутренним удовлетворением отметив, что ранка уже затянулась. Похоже, ему предстоит на своей шкуре испытать невероятные возможности вампиров по части заживления ран…

Но ведь это означает и то, что остальные возможности… и потребности вампиров станут теперь для него естественными и кое в чем даже необходимыми.

Рана Синтии пульсировала, не желая затягиваться. Плохая рана — если бы речь шла о человеке. Шенк с уверенностью мог бы сказать, что глубокий разрез чуть пониже молодой, аккуратной груди наверняка достигает сердца… Кровь сочилась, стекая тонкой струйкой по бледной коже, а он все не мог собраться с силами. Сикста говорила, что вампиры суть порождение Тьмы. А ее Дар, Дар Знаков Силы, — это Дар самого Света… если так, то он утратил этот Дар, как и шанс уйти к Свету после смерти. Или все это не более чем слова и умение пользоваться Знаками идет не от Света или Тьмы, а от того неощутимого, незримого, что позволяет одним извлекать из музыкальных инструментов нежные звуки, другим — облекать мир в краски, а третьим — призывать на помощь магические силы? Если Синтия права и Знаки — не более чем магия, то… То у него все получится.

И все же в глубине души теплился страх. Страх, что слова Сиксты окажутся истиной, что Свет отвернется от него, лишив своего благоволения, лишив Знаков, что давно уже стали верными помощниками. Но главное — это будет означать, что он и в самом деле попал под власть Тьмы, безо всякой надежды хотя бы когда-нибудь вернуться к Свету…

Он снова принялся было читать слова, призывающие Знак, — и белое сияние привычно охватило руки, края раны слились, выдавив наружу стремительно темнеющую кровь. Шенк выждал несколько мгновений, затем аккуратно провел рукой по ране — корка легко отвалилась, оставив розовый шрамик размером с большую монету. Рыцарь улыбнулся с оттенком удовлетворения — что ж, Знаки по-прежнему с ним, значит… Да какая разница, что это значит?! Важно лишь, что он сможет помочь этой милой дурочке, которая сделала то, что считала нужным, навеки изменив его жизнь. И он, если заглянуть в самую глубину сердца, все-таки был ей благодарен. Во всяком случае, она дала ему шанс закончить дело, ради которого он пришел в этот лес.

Он принялся затягивать вторую рану. Синтия тихонько скулила — вряд ли ей было больно, скорее она просто ожидала вспышки боли и готовилась встретить ее воплем — а та все не приходила. Наконец лечение было завершено, и Шенк вытер со лба выступивший пот. Раны потребовали неожиданно много сил, но эффект оказался разительным. С лица Синтии сползла болезненная белизна — загорелым оно, разумеется, не стало, просто приобрело природную, вполне естественную бледность. И глаза больше не казались наполненными страданием.

— Спасибо… — Она увидела его лицо, ойкнула, — Я… я сейчас, подожди…

Она вскочила — легко, словно совсем недавно не лежала пластом, едва способная медленно передвигаться — и умчалась куда-то.

Когда она вернулась, Шенк сидел на том же месте и почти в той же позе, тупо разглядывая свой меч. Вернее — обломок длиной не более трех ладоней. Он поднял глаза на девушку:

— Я не помню, как сломал меч. Странно, правда?

— Ты ударил мечом по этой… этому… в общем, она… оно исчезло, а меч сломался. Вернее, исчез. В смысле.., — Она окончательно запуталась. А затем протянула ему…

Темплар отшатнулся, как будто ему в лицо ткнули горящим факелом. В руках девушки был кролик. Живой, все еще пытающийся вырваться — но тонкие пальцы вампирочки держали его надежнее веревок.

— Шенк, послушай… — Казалось, гримаса отвращения на его лице причиняет девушке настоящую боль. — Тебе придется с этим смириться. Или умереть.

— Я… — Он сделал паузу, затем заставил себя посмотреть на кролика. — Я не могу.

С раннего детства — а воспитанники Семинарии отнюдь не были белоручками — ему приходилось отрабатывать «кухонные уроки», забивая и потроша дичь и домашнюю живность, что доставлялась в Цитадель. Да и потом он с равной легкостью вгонял стрелу в горло оленю или меч в живот человеку. Ибо если сомневающийся охотник ложится спать голодным, то сомневающийся воин и вовсе живет только до первой стычки.

Но сейчас он ничего не мог с собой поделать, хотя прекрасно понимал, что Синтия абсолютно права. Теперь это его судьба, его удел. Глупо умирать от жажды, стоя возле хрустально-чистого родника. Или даже возле грязного, затхлого, подернутого ряской болота. Рано или поздно ему все же придется смириться с тем, что его новое тело нуждается не только в добром окороке и кружке пива, но и кое в чем ином. Кое в чем таком, что поставило вампиров на грань вымирания, превратило их в преследуемых, загнанных, несчастных созданий. Теперь он стал одним из них — и даже хуже. Рыцарь Света, ставший созданием Тьмы. Многие ль его бывшие друзья и знакомые, магистры и служители Ордена, не сочтут это подлейшим, коварнейшим предательством всего святого, ради чего существует сам Орден?

— Давай поговорим об этом позже, — прошептал он, и в голосе его звучала мольба. Но Синтия была непреклонна.

— Нет, это надо сделать сейчас. Шенк, возьми себя в руки, прошу. — Она сунула ему кролика, бдительно следя, дабы насмерть перепуганный зверек не вырвался из дрожащих рук тем-плара. — Ты знаешь, что нужно делать. Давай.

Он медленно стиснул пальцы. Зверек отчаянно забился, а затем затих, словно осознав всю бесполезность попыток вырваться на свободу, и лишь испуганно косил в сторону человека выпученным красноватым глазом.

— Я уйду, если тебе будет легче.

— Постой. Где мы?

— Не узнаешь?

Лес как лес… листья почти опали, но меж серых деревьев то там, то здесь проглядывали редкие зеленые ели. Небольшая поляна, каменистая, неподалеку — старое кострище. В просвете между деревьями виднеется неширокая тропа.

— Кажется, мы здесь останавливались на ночлег… верно?

— Верно. — Она сокрушенно покачала головой. — Последний ночлег, перед тем как достигнуть Червоточины.

— Значит, здесь земля Империи? Проклятие… я надеялся, что сумею перенести нас в Орден. Жаль… и эта скотина Регнар где-то недалеко, так?

Синтия коротко кивнула:

— Не более половины дня пути верхом. Надо торопиться, до границы далеко, а этот имперец не успокоится. Но сначала давай закончим с этим. И она ткнула пальцем в кролика. Шенк зажмурился и…

Регнар находился еще ближе, чем они предполагали. Ни ему, ни его уцелевшим солдатам не хотелось задерживаться на щедро политых кровью камнях Червоточины дольше, чем это было необходимо. К вечеру того дня, когда проклятый орденец, столь подло воспользовавшись магией, ускользнул от них, воины буквально валились с ног. И тому были причины…

Всем раненым была оказана помощь. Впрочем, их было не так уж много — если иметь в виду раны серьезные, а не простые ссадины и царапины, на которые истинному воину и внимание-то обращать — стыд один. В большей или меньшей степени порезанными оказались почти все — кроме предусмотрительного Урды, что так и не полез в общую свалку, предпочитая отсиживаться за спинами «Степных волков». А трое солдат уже вряд ли смогут когда-либо встать под имперские знамена — одному демон в обличье орденского рыцаря отсек кисть правой руки, другому перебил ногу, да так, что бедняга вряд ли сможет даже ходить без костыля… Да еще размозжил плечо Рудику, дважды терявшему сознание во время перевязки. Еще двоим Регнар, скрипя зубами, вынужден был подарить последний удар милосердия — бойцы были изувечены настолько, что все равно преставились бы к утру, но только тогда им суждено было бы умирать в муках. Будь под рукой целитель, все могло бы сложиться иначе, но Снежный Барс повидал на своем веку немало ран и прекрасно понимал, какой конец ждет его парней в самом ближайшем будущем. А потому и не мог отказать им в просимой милости.

Затем таскали из пещеры золотые пластины, паковали в тюки, грузили на коней. Регнар потребовал, чтобы были сняты плиты и со стены — оказалось, что древние мастера умели делать свою работу с прицелом на века. Солдатам, и без того порядком измотанным, пришлось повозиться, чтобы снять плиты, не повредив… вернее, не слишком повредив их. Кони грустными взглядами сопровождали каждый тюк, что ложился на их многострадальные спины, а воины все таскали и таскали К сумеркам солдаты падали от усталости. Каждый из них был привычен к тяготам походной жизни, но последние дни вымотали бы и железного голема. Тысячник предпочел бы двинуться в обратный путь немедленно — чутье подсказывало ему, что его враг находится неподалеку. Регнар не мог бы вразумительно объяснить, почему исчезнувший темплар должен был объявиться в этих лесах, а не в Цитадели Ордена, или в Нортеме, или даже в Торнгарде. Просто чувствовал — но для опытного воина такие предчувствия зачастую надежнее, чем письменные свидетельства. Увы, если кто и в состоянии был отправиться в путь, так это только сам Регнар. Пришлось, скрепя сердце, объявить ночлег.

К утру Рудику стало хуже. Он стоически терпел боль, но часто терял сознание, а его лоб был горяч, и не нужно было иметь навыков лекаря, чтобы понять — если помощь не прибудет вовремя, десятнику конец. Мягкотелостью Регнар не отличался, и если бы речь шла о ком-то другом, он посоветовал бы раненому крепиться и встретить неизбежное с достоинством. Но вот Рудик… Когда-то, очень давно, ветеран был первым, кто учил молодого Регнара, еще не обзаведшегося сединой и грозным прозвищем, владеть оружием и держаться в седле. Может, с годами Снежный Барс стал излишне сентиментальным — состояние, абсолютно непростительное для воина, но так или иначе, он приказал немедленно двигаться к ближайшему городку.

Это было весьма человеколюбивым решением. Весьма. Более того, если бы столь благородное решение тысячник принял бы накануне или даже часом раньше — в его жизни многое могло бы измениться.

Тяжело нагруженные кони шагали с трудом, солдаты шли пешком — за ночь они едва восстановили силы… Регнар смотрел на процессию и все яснее и яснее понимал, что шансы довезти Рудика живым до целительницы тают с каждым часом. Наконец чувство признательности к наставнику возобладало над чувством долга. Наверное — впервые в жизни тысячника.

— Разгружай коней! — крикнул он. — Живо!

Солдаты переглянулись, но спорить с командиром не посмели. Молча принялись стаскивать тюки с коней, сваливая их в кучу прямо у ближайшего дерева.

— Гербер, — подозвал тысячник к себе последнего уцелевшего десятника, — возьми Ситара и еще пару человек, будете охранять трофеи. Мы вернемся… через четыре дня.

Кони, избавившись от непомерного груза, с явной радостью приняли на свои спины раненых. Взяв с собой заводных коней, Регнар рассчитывал успеть вовремя… даже если придется загнать скакунов. Лишь бы раненые выдержали дорогу. Не прошло и получаса, как отряд из девяти всадников, троих из которых пришлось привязать к седлам, и почти двух десятков лошадей скрылся за деревьями.

Дорога петляла меж деревьев. Пользы от Урды как от проводника было не так уж и много — эти места он знал не слишком хорошо. Но дорога была знакома, ранее они уже проделали этот путь, и теперь Регнар помнил почти каждый изгиб тропы. Кони шли ходко, но тысячник был недоволен — по хорошему тракту они двигались бы вдвое быстрей. Рудик снова потерял сознание и поник в седле — веревки не давали ему упасть, а едущий рядом всадник следил, чтобы бесчувственный десятник не попал под удар какой-нибудь толстой ветки.

Очередной поворот, деревья раздвинулись, открывая вид на небольшую поляну. И Регнар с рычанием рванул из ножен меч — прямо посреди поляны, широко расставив ноги, стоял проклятый орденец, держа в левой руке ослепительно сияющий кристалл, а правой описывал сложные фигуры — и, странное дело, его пальцы рассыпали искры, и искры эти не гасли, продолжая гореть, кружась в воздухе. С каждым движением искр становилось все больше и больше, а их танец все стремительнее. Темплар, продавший душу Тьме в обмен на немыслимую силу, сейчас стоял к Регнару спиной, его кровососка тоже смотрела на огненный танец как завороженная.

Тысячник жестом указал солдатам приготовить оружие и обступить поляну, отрезая орденцу возможные пути к отступлению. Но в глубине души он… боялся. Этот день был особым, и Снежный Барс отнюдь не склонен был считать его счастливым. Сначала — странные ощущения, мягкотелость, недостойная истинного воина, Потом — страх. Боязнь того, что этот демон снова призовет на помощь проклятую магию — и смогут ли жалкие остатки имперского отряда устоять перед ним? Еще вчера темплар умирал — а сейчас снова на ногах, и непохоже, чтобы раны досаждали ему.

«Ударить в спину, — вдруг подумал Регнар, и сам ужаснулся этой мысли. — Ударить в спину, чтобы демон не успел обратиться за помощью к Тьме. Подло? Недостойно? Пусть… пусть будет так».

Он предпочел бы, не вступая в схватку, расстрелять орденца и кровососку из арбалетов, но — увы, не первая его ошибка в этом проклятом походе — все уцелевшие арбалеты были оставлены тем, кто назначен был охранять трофеи. В этих местах немало волков, и он счел, что арбалеты не лишними будут для ночующих в лесу. Проклятие… ну что ж, придется обходиться тем, что есть, — честной сталью.

И он взмахнул мечом, призывая начать атаку.

Легран плел заклинание, уже не думая о том, закладывает ли он свою душу Тьме или, напротив, совершает истинное служение Свету. Строки, выбитые на золоте по приказу Святой Сиксты, горели в памяти — он знал, что не сделает ни единой ошибки…

Последние два часа оказались тяжелыми — пожалуй, легче было выдержать еще одну схватку с мингами, чем объяснить Синтии, что ей надлежит сделать. Нет, она поняла… поняла сразу, вот только категорически отказывалась выполнять его просьбу.

— Пойми, у нас нет другого выхода, — твердил Шенк, в очередной раз повторяя свои немногочисленные доводы. — Сикста писала, что, когда осколки «Синего Пламени» загорятся, значит, кристалл стал опасен. Он в любой миг может выплеснуть в мир ту магию, что накапливал долгими веками. — Пусть, — прошептала она, отводя глаза. Верить или не верить словам Шенка — об этом она даже не задумывалась. Верила. Но не могла смириться с тем, что сейчас им надлежит расстаться. Шенк не рассказывал ей всего, но каким-то шестым чувством, то ли присущим вампиру, то ли просто женской интуицией, она чувствовала, что ее спутник, ее друг… нет, теперь-то она готова была признаться в этом самой себе — ее возлюбленный идет на смерть. Это было написано в его глазах, его осанке, это звучало в каждом его слове. О да, рыцарь храбрился, рыцарь говорил, что расстаются они на время — но его тону не хватало уверенности. Пожалуй, ее там не было вообще.

Они спорили до хрипоты. Синтия упрямо настаивала на том, что последует за Леграном куда угодно — хоть в обитель Тьмы, хоть в небесные чертоги Света, хоть в иной мир. Вернее, про иной мир она поняла не очень ясно… вроде бы речь шла не об известных ей странах и даже не о мифических землях, лежащих далеко за закатным морем. Но ей это было безразлично — важно лишь, что они будут вместе… пусть даже это будет недолго. А Шенк снова и снова твердил, что необходимо донести весть в Орден, необходимо рассказать магистрам нечто очень важное — что «Синее Пламя», покидая этот мир, перестает защищать его от переполнения магической силой. И единственный способ избежать беды — это вновь, как многие тысячи лет назад, разрешить использование магии. Пусть под строгим контролем Ордена — но обязательно разрешить. Без кристалла, втягивающего в себя излишки, пройдет не так уж много времени: Сикста не писала, сколько именно, да и вряд ли сама знала это, но она указала на угрозу, что было вполне достаточно.

— Синтия, милая… ну пойми же ты…

Она понимала. И продолжала спорить.

— Синтия, возможно, этот кристалл… это самое важное, что мне пришлось совершить в жизни. — Он старался говорить серьезно, проникновенно, не сорваться на крик. Темплар уже понял, что девушка не склонна слепо выполнять приказы, если они шли вразрез с ее собственным мнением. Ее необходимо было убедить. — И если Орден не получит известия о завершении миссии, то окажется, что все было зря. Син.,. я не смогу с этим жить.

Это был сильный довод — и последний. Будь Синтия обычным человеком, можно было, в конце концов, просто оглушить ее и уйти в портал. Оставшись одна, девушка вынуждена будет выполнить его просьбу. Но оглушить вампира… проще, наверное, его убить. Неожиданно она понурилась и кивнула:

— Хорошо.

Не веря собственным ушам, Шенк уставился на подругу. Неужели два часа бесплодных разговоров все же привели его к цели?

— Правда?

— Да. Я сделаю то, что ты просишь. — Она говорила глухо, с трудом сдерживая слезы. — Но я хочу, чтобы ты поклялся. Поклялся Светом, Тьмой, чем угодно, тем, что для тебя свято, что, если у тебя будет хотя бы один шанс, хотя бы тень шанса, ты вернешься. Поклянись, что ты сделаешь для этого все.

Ее голос задрожал, и вдруг она бросилась ему на шею, ее полные губы скользнули по его колючей щеке, а затем вампирочка зашептала — быстро, задыхаясь, словно боясь, что ее перебьют. А Шенк не мог бы сделать этого, даже если бы хотел, — его сердце замерло от нежности, а руки обняли тонкое девичье тело, прижимая его к своей груди.

— Шенк, пообещай… пообещай, что ничто и никто — ни камень, ни сталь, ни женщина, ни болезнь — не остановят тебя, Пообещай, что вернешься ко мне. Я не смогу жить без тебя, не смогу.., я.., я люблю тебя, я всегда буду тебя любить. И всегда буду ждать — если надо, хоть тысячу лет… я смогу, ты ведь знаешь, мы живем долго… только пообещай, что найдешь способ, что будешь искать его. И помни, что я жду,., и что я люблю тебя.

Он целовал ее мокрые от слез глаза, целовал ее губы, заставляя Синтию глотать слова, а она все крепче и крепче прижималась к нему и уже лишь шептала: «Я люблю тебя, я люблю…»

И вот теперь, почти успокоившись, лишь изредка шмыгая, она стояла рядом с ним, вслушиваясь в слова древнего языка и наблюдая игру золотых искр, что уже почти слились в сплошное сияющее облако.

— Как ты думаешь, у тебя получится?

Она не ждала ответа. Конечно, он верит в успех — иначе не стоило и затевать эту игру с древними силами, призывая на помощь магию, которая ждала своего часа со времен Святой Сиксты. Или даже с еще более давних, И она верила вместе с ним — в то, что все будет удачно. Что Шенк уйдет — и обязательно вернется. Обязательно. А она… Что ж, и у человеческих женщин удел — ждать. Узнает и она, что такое ожидание — не ожидание смерти, с этим ей уже довелось познакомиться, А ожидание любимого человека, который обещал вернуться. А темплары не лгут, никогда… в это она тоже изо всех сил старалась верить. Раз дал слово — значит, сдержит его. Любой ценой. Любой.

Девушка почувствовала, как слезы вновь наворачиваются на глаза, — и отвернулась. Чтобы он не видел ее слабости. Не надо… воину нужна сильная спутница. Сильная, мужественная, которая не станет плакать, отпуская его в опасный путь. Разве что самую малость.

А мгновением позже, сквозь застилающие глаза слезы, она увидела… увидела шестерых всадников, вылетающих из-за деревьев и несущихся прямо на них. И впереди всех — могучий мужчина с перекошенным от ярости лицом, с развевающимися седыми волосами, с длинным рваным шрамом, пересекающим щеку, с разинутым в беззвучном крике ртом.

Регнар увидел, как вампирка начинает поворачиваться. Медленно, как будто бы само время вдруг обленилось и умерило свой ритмичный бег — и столь же медленно двигались копыта коней, столь же медленно взлетал в замахе клинок. Он уже знал, что не успеет, и все же надеялся на то, что шестеро бойцов сомнут и эту тварь, и темплара, который даже не обернулся. Кажется, вампирка что-то крикнула — он не расслышал, но не надо было быть провидцем, чтобы догадаться. Наверняка что-нибудь вроде: «Продолжай, я их задержу». Или другую же подобную геройскую глупость.

А вампирка уже трансформировалась, руки превращались в крылья, сверкнули длинные, как кинжалы, когти. Стремительная тень метнулась вперед…

Первый всадник, которому судьбой уготовано было оказаться впереди остальных, грянулся оземь. Он был жив и даже не ранен — стремительный удар вампирьих когтей буквально оторвал голову коню. Почти тут же вылетел из седла второй… этому повезло меньше, падение оказалось крайне неудачным, и всадник, похоже, свернул себе шею. Остальные четверо бойцов закружили вокруг вампирки, полосуя ее мечами.

Регнар нанес удар, еще один, еще… проклятая тварь уворачивалась, не упуская возможности нанести ответный выпад. Его конь дико заржал, коготь располосовал круп, да так, что обнажились кости. Тысячник мысленно проклял крылатую тварь — воин может не обращать внимания на рану, но конь — существо неразумное… Обезумевший от боли скакун заставил своего всадника думать об одном — как бы удержаться в седле.

Чей-то меч чиркнул по крылу демонического создания, воздух прорезал пронзительный вопль твари. Боль не помешала ей ударить в ответ — и в воздухе закувыркалась отсеченная в запястье кисть, все еще сжимающая оружие.

— Темплара бейте! — заорал Регнар, все еще безуспешно пытаясь успокоить раненого коня или хотя бы выбрать момент и спрыгнуть со взбешенного животного.

Отдать подобный приказ было легко, выполнить его — намного сложнее. Если не сказать, что просто невозможно. Вампирка металась вокруг всадников, била крыльями по мордам коней, наносила стремительные удары когтями… Регнар скрипел зубами, видя, что она не столько стремится перебить его парней, сколько хочет просто не подпустить их к орденцу. Даже вампирке не так уж просто свалить латника, но кони были перед ней просто беззащитны.

Один из бойцов — тот, что первым вылетел из седла, — наконец-то поднялся и, стремясь исполнить приказ командира, бросился к темплару, намереваясь всадить меч ему в спину. Воин даже не понял, что умер, — просто вдруг ноги стали заплетаться, пальцы разжались, выпуская оружие, а из горла на выдохе, вместо парящего воздуха, хлынула кровь. Он даже смог сделать еще два шага — уже не видя ничего перед собой сквозь застилающую глаза тьму, а затем рухнул лицом вниз, подставив хмурому небу разорванную спину с проглядывающим в ране раскрошенным позвоночником.

Регнару наконец удалось спешиться — вовремя, потому что его конь, захрипев, повалился набок. Кровь толчками била из огромной раны, копыта несчастного животного судорожно дергались, и было совершенно очевидно, что жить ему осталось недолго. Брошенный на скакуна взгляд чуть не стоил Снежному Барсу жизни — он едва успел увернуться от рассекающего воздух когтя.

А темплар стоял неподвижно, как статуя, — вернее, почти как статуя, его рука уверенно двигалась, а золотое облако все уплотнялось и уплотнялось. Регнар чувствовал, что теряет время, теряет впустую последние мгновения… Словно в подтверждение его мыслей орденец опустил руку и обернулся.

— Синтия, уходи! — крикнул он. — А ты, Барс… прощай!

Обозленный Регнар метнул кинжал — темплар даже не вздрогнул, оружие глухо звякнуло о бахтерец, всего лишь на палец ниже незащищенного горла, и бессильно упало на камни. Тысячнику даже показалось, что проклятый орденец видел, куда летит клинок, — и именно потому даже не счел нужным уклониться, выражая тем самым презрение и к отточенной стали, и к тому, из чьей руки она вылетела. А затем он шагнул в золотое марево. И исчез. Почти в тот же миг крылатая тень взметнулась вверх, на мгновение слилась с верхушкой огромного дерева, а еще спустя некоторое время оттуда послышался насмешливый голос:

— Что, минг, добыча снова ушла? Не повезло, дяденька?

— Слазь, сука! — рявкнул один из уцелевших бойцов.

— Угу, размечтался… — Девчонка откровенно издевалась. — Может, ты ко мне залезешь?

Конечно, воин был разгорячен боем и к тому же в немалой степени обозлен тем, что добыча ускользнула, но он не потерял голову настолько, чтобы лезть на дерево за крылатой вампиркой, В лучшем случае это означало бы падение с огромной высоты. В худшем… Регнар стиснул зубы от бешенства — будь у него под рукой арбалет, эту тварь снял бы с ее насеста в мгновение ока, но сейчас он чувствовал себя совершенно беспомощным.

— А ты, беленький? — не унималась вампирка. — Не хочешь познакомиться поближе?

— В этот раз тебе повезло, отродье Тьмы, — буркнул Регнар, ничуть не задумываясь, услышит она его или нет. — Но мой час еще придет.

Она услышала. Над холодным, мрачным лесом поплыл мелодичный девичий смех. Она даже не издевалась — она просто веселилась, воспринимая его слова всего лишь как шутку. И даже не соизволила ответить — просто бросилась вниз с дерева, словно намереваясь покончить с собой, испугавшись угрозы, но еще в воздухе тело поплыло, изменяясь, и вот широкие полотнища крыльев всколыхнули воздух, и стремительная черная тень рванулась в небо, в считанные мгновения превратившись в крошечную точку, а затем и вовсе исчезнув.

А Регнар, глядя ей вслед, лениво раздумывал о том, стоит ли покончить с собой самому или все же доложить Его Величеству Явору Герату Седьмому о полном провале порученной ему миссии… Итог будет одинаков, но в первом случае мучений будет заметно меньше.

Глава 9. Чужие пространства

— Так, говоришь, ты отправил их в межпространство, не оставив шанса вернуться? — Седой человек в мягкой кожаной куртке, удобно развалившийся в глубоком кресле, осуждающе покачал головой. — Не ожидал от тебя, приятель… Разве ты не должен держать марку честного торговца?

— А такие еще существуют? — хмыкнул его собеседник. — Я думал, давно уж вымерли. От голода.

Если первый из говоривших был… вернее, выглядел как вполне обычный человек весьма импозантной внешности, одетый удобно, аккуратно, хотя и не слишком дорого, то второй был личностью весьма необычной. Вернее, на первый взгляд его вовсе сложно было счесть личностью, поскольку этот… это существо изрядно смахивало на обычное растение. В частности, еще и тем, что не обладало ногами, зато имело чудесную керамическую кадку приятного бежевого цвета. И в том, что это существо сидело в кадке, не было ничего особо удивительного — поскольку более всего оно напоминало кактус, сохраняющий пропорции человеческого тела. Верхняя часть кактуса была снабжена двумя огромными выпученными глазами и, что выглядело просто невероятно странным, парой огромных круглых очков в металлической оправе. Оправа кактусу была явно мала.

На небольшом столике стояло целая батарея бутылок. Человек в кожаной куртке взял высокий граненый сосуд с янтарной жидкостью, задумчиво посмотрел на этикетку, испещренную совершенно незнакомыми ему значками. — Это хоть пить-то можно?

Кактус сфокусировал глаза на бутылке, некоторое время подумал, затем ответил без особой уверенности:

— Вообще говоря, это недавно доставили… но спирт том, кажется, есть.

— Ладно, попробуем…

Человек плеснул в бокал немного тягучей субстанции, опасливо понюхал, затем расплылся в улыбке:

— Пахнет неплохо.

— Мне налей…

— А я думал, тебя сейчас только водой поливать. И этими… удобрениями. Например, разведенным коровьим навозом.

Иголки кактуса встали дыбом, в голосе послышались нотки возмущения:

— Тебе ли не знать, что по внешности судить бессмысленно. Мало ли, как я сейчас выгляжу. Давай лей…

Человек наполнил почти до краев большую пиалу, почти тут же земля в кадке зашевелилась, и на поверхность выбрался длинный гибкий корень, здорово напоминавший дождевого червя. Безошибочно найдя чашу, корень нырнул в нее, и уровень жидкости тут же принялся понижаться. Кактус закатил глаза.

— Иззум-мм-мит-тельно-о!

— Так что там насчет межпространства? — Человек снова попытался направить мысли кактуса в нужное русло.

— А-а… ну, признаться, это была не моя идея. Был у меня в то время помощничек… урод. Шуточки у него такие были, мол, что покупатель попросил, то и получил. Они, мол, просили войти в башню, но не назад вернуться, вот он и выдал им портал, так сказать, в одну сторону. Честно сказать, я был недоволен. А потом…

— А потом они оказались Стражами, — понимающе усмехнулся человек.

Кактус кивнул. Как он умудрился изобразить на верхнем колючем отростке искреннее раскаяние, неизвестно, но ему это удалось.

— Дальше можешь не рассказывать, — вздохнул человек, снова делая небольшой глоток маслянистой желтой жидкости. — Слышал я об этой истории… О том, как Лавочник попытался пленить клиентов-Стражей, а те, вырываясь на свободу, разнесли и его лавку, и еще несколько ближайших кварталов. Разумеется, виновным признали Лавочника, а потому убытки соседям он возмещал за свой счет…

Кактус горестно вздохнул, его корешок зашарил по дну опустевшей чаши, подбирая оставшиеся на стенках капли, затем вылез оттуда и чуть ли не с укором уставился на человека. Тот намек понял и снова пополнил пиалу.

— А дольше-то что было? Эта парочка не вернулась, счетец тебе предъявить?

Кактус покачал «головой»:

— Нет… поверь, я бы даже рад был. Ну, извинился бы, сделал бы им пару дорогих подарков, доброе имя того стоит. Но, сам понимаешь, дела, заботы…

— И ты решил оставить все, как есть.

— Угу… — Зеленая кожица кактуса стала бурой, словно он покраснел.

— Сами-то они выбраться смогли бы?

Кактус пошевелил колючками — наверное, это движение подразумевало пожатие плечами.

— Двусторонний портал — это одно дело, а вот когда его нет… Доже я не знаю способа, как им уйти из межпространства в обычный мир. Вернее, знаю, но энергозатраты при этом…

Видно было, что тема разговора зеленому созданию радости не доставляет.

— Ладно… — Кактус сделал попытку сменить тему: — Ладно, давай о тебе поговорим. Ты же пришел не для того, чтобы выпить со старым знакомцем? Никто ко мне неприходит просто так, никто… Давай рассказывай, что тебе нужно.

— Защиту включи.

Кактус вытаращил глаза:

— Что, так серьезно? Кто может нас прослушать? Да еще здесь!

Еще один тонкий корешок вылез из кадки, метнулся под стол, через мгновение раздался тихий щелчок, и комната заполнилась еле видимым голубым сиянием. Человек довольно цокнул языком — защита высшего класса, сквозь нее не пробиться ни технологическим, ни магическим способом. Теперь можно было поговорить и о деле.

Лавка Снов, Пространство без законов, в иных местах именуемое Гаванью Семи Ветров

Золотое сияние заполнило весь мир и тут же опало. Шенк не имел ни малейшего представления, что откроется его глазам, — он просто скрупулезно выполнил все указания Сиксты, модифицируя заклинание портала так, чтобы он вывел «в никуда». Синтии он, разумеется, говорить этого не стал, хотя сам был совершенно уверен, что оттуда, куда он намеревался попасть, возврата не будет.

Сейчас он стоял в каком-то коридоре. Стены, выложенные из некрупного камня, сводчатый потолок… Темплар сделал, шаг, другой, прикоснулся ладонью к стене — самый обычный камень, в меру холодный…

Вообще говоря, если верить записям Сиксты, любой портал всегда ведет «куда-нибудь», то есть невозможно создать переход и вывалиться в небе или в толще воды. Вот на дне моря или на вершине горы — запросто, но какая-никакая твердь под ногами обязана быть. И даже в этом мифическом «нигде», куда он должен был попасть, портал все равно обязан был найти нечто, на что можно ступить ногами. Шенк не удивился бы, если б увидел под ногами булыжник, неподвижно висящий в бесконечном пространстве, заполненном непроглядной тьмой. Откуда в пространстве возьмется булыжник, он не задумывался. Но оказаться средь каменных стен, совершенно заурядных — в Цитадели десятки таких тоннелей, — он был не готов.

Рука привычно прыгнула на пояс — и с запозданием он вспомнил, что от меча остался лишь небольшой обломок, да и тот выброшен за ненадобностью там, на лесной поляне, где Синтия осталась прикрывать его уход. Тут же защемило сердце, он стиснул зубы, усилием воли заставляя себя отогнать страх. Синтия понимает, что ее миссия куда важнее жизней нескольких имперских солдат, а потому — он верил в это, во всяком случае, хотел верить — не станет продолжать бой, а попросту уберется куда-нибудь подальше от имперцев. Всаднику никогда, никакими силами не догнать крылатое создание, значит, она будет в безопасности. Только бы ей хватило здравомыслия отказаться от дальнейшей схватки.

Шенк усмехнулся: меч, кинжал — это все в прошлом. Теперь он сам по себе — оружие. Жаль только, не было времени научиться трансформировать свое тело, но рано или поздно он научится. Если, конечно, на это будет время. А пока следует убедиться, что он попал туда, куда надо… хотя как узнать, что портал привел его в это пресловутое «пространство меж мирами»? Пока что все вокруг напоминало подземелье обыкновенного замка.

Ослепительное сияние кристалла разгоняло тьму куда лучше даже самого яркого факела — но неизвестные строители позаботились о том, чтобы нежданный гость, даже не имея своего светоча, не блуждал в потемках. Темплар неторопливо брел по коридору, что все время заворачивал влево, как будто располагался в башне, — и яркие светильники в виде небольших матовых шаров, прикрепленных к потолку, вспыхивали при его приближении и гасли за спиной. Видно было, что коридор пребывает в изрядном запустении — некоторые светильники отказывались гореть, другие светили очень слабо. Стены, когда-то драпированные тканями, сейчас сохранили лишь остатки былой роскоши — кое-где от драпировки остались одни только истлевшие лохмотья. Он сдернул несколько таких лохмотьев, замотал ими кристалл — свет пробивался сквозь старую ткань, но теперь артефакт не так бросался в глаза. Только найдется тут кто-нибудь, кто сможет его увидеть?

За следующим поворотом оказалась дверь — неожиданно добротная, из толстых, потемневших от времени досок, пригнанных друг к другу так плотно, что между ними не всунуть и лезвия ножа. Шенк дернул бронзовую ручку, но дверь открываться не пожелала. Можно было бы садануть плечом… но, оказавшись в чужом доме, негоже начинать знакомство с выламывания дверей. Это уж потом, если знакомство не заладится… да и то выбивать надо будет те двери, что наружу ведут. Знать бы только, где они тут.

Еще один поворот, еще… если ему не изменяло чувство направления, то сейчас он как раз обошел половину коридора. Еще столько же — и он придет на то же место, с которого начал путь. Не слишком радужная перспектива.

Впереди показалось что-то вроде небольшого зала, и Шенк удовлетворенно хмыкнул, увидев винтовую лестницу, уходящую вверх и вниз. Значит, у этого странного места есть продолжение… что ж, придется обойти здесь все. Он некоторое время раздумывал, какое направление выбрать, и затем решил подняться на самый верх, а уж потом неторопливо спускаться, обшаривая коридоры и комнаты, если здесь вообще найдутся открытые двери.

Лестница казалась бесконечной. Виток за витком, виток за витком… По его приблизительной оценке, эта башня была не меньше донжона Цитадели — самого высокого строения в столице Ордена. А может, она и вовсе была бесконечной — ибо кто знает, какие законы царят в этом месте. Усталости он не ощущал — пожалуй, мог бы взбежать по лестнице бегом, и даже не сбить дыхания. Новое тело нравилось Шенку все больше и больше, а что касается души… Он не в первый уж раз потрогал выступающие клыки и хмыкнул. Украшение весьма сомнительное, особенно в глазах тех, кто привык видеть в вампирах посланцев Тьмы.

Внезапно в голову пришла другая мысль, куда более печальная. Он не взял с собой даже мешка с продуктами, справедливо решив, что впереди его ждет смерть. В этом случае вряд ли удалось бы дожить не то что до истощения, а даже до появления чувства голода. Но сейчас он был бы не прочь перехватить хороший кусок ветчины… хотя, признаться, ветчина, что осталась у них после пребывания возле Червоточины, уже успела обзавестись изрядным душком. Что ж, если здесь есть стены, двери и наверняка комнаты, скрытые за этими дверьми, может быть, здесь найдется и что-нибудь из еды. Похоже, немедленная геройская смерть отменяется. Или отодвигается. Теперь ему для выживания нужен не просто кусок хлеба и глоток воды. Не только…

Лестница закончилась. Он вышел на площадку — такой же заворачивающий за угол коридор, только теперь в нем есть окна. Самые настоящие окна — они были и ниже, по меньшей мере еще на четырех этажах, но Шенк, стиснув зубы, не останавливался и выглянул «наружу» только теперь. Свет из окон не лился, а потому он и не надеялся увидеть там, в проеме, зеленые луга… или хотя бы снежные равнины. Снег тоже хорош, хотя бы тем, что его легко превратить в воду. Но увидеть хоть что-нибудь — уже это вселило бы надежду.

Но за окном была тьма. Ни в одном окне обычного, такого привычного мира нельзя было увидеть такой непроглядной, такой совершенной тьмы. Всегда есть хоть какой-то свет. Свет из окон домов по соседству… свет равнодушно взирающих на землю звезд… свет факелов ночной стражи. А эта темень была воистину совершенна, такая возможна только в подземелье, в глубоком каземате, куда не проникает свет. Никакой и никогда. Тьму за окном, казалось, можно было потрогать, можно было нарезать ломтями… жаль, что нельзя было намазать на кусок хлеба.

И вдруг Шенк услышал шаги. Даже не услышал, скорее просто почувствовал, тем самым чутьем, которое свойственно вампирам… и еще опытным воинам, которых годы схваток, ночевок в лесу на территории врага, патрулей в опасных районах города научили видеть затылком, слышать пятками и нюхать пальцами рук. Даже сквозь латные перчатки. Темплар не шелохнулся, продолжая вглядываться во тьму за окном. Он уже не надеялся увидеть там свет хотя бы одной одинокой звезды. Просто сейчас, когда на него смотрят глаза хозяина, лучше не делать резких движений.

Позади раздалось вежливое покашливание. Вот теперь можно было и обернуться.

В нескольких шагах от Шенка стоял высокий — даже выше его самого — мужчина лет тридцати с небольшим. Темные волосы, слегка, словно изморозью, подернутые сединой, правильные черты лица. Тяжелые, странно знакомые доспехи — но непохоже, чтобы броня мешала ему двигаться. Из оружия — всего лишь кинжал, да и тот в ножнах. Руки пусты, повернуты к Шенку ладонями — вполне знакомый знак мирных намерений.

Он произнес длинную фразу… голос звучал самую малость насмешливо. Шенк мог угадать общий смысл, некоторые слова звучали знакомо — но не более того. Видя, что незваный гость не понимает, хозяин сказал что-то еще… вроде бы даже на ином языке, слова были более резкими, но еще более непонятными.

— Простите, я не понимаю вас.

И только сказав последнее слово, он с удивлением понял, что произнес эту фразу на древнем, давно забытом языке, языке, на котором говорила еще Святая Сикста. Языке, на котором были сделаны надписи на золотых листах в хранилище, оставленном Сикстой своим наследникам.

Мужчина удивленно приподнял бровь, затем его губы растянулись в довольной ухмылке.

— Забавно… — сказал он. — А я надеялся, что больше никогда не услышу этого языка.

Красивая блондинка щелкнула пальцами, и изящный столик с высокими резными ножками прогнулся от появившейся на нем темно-синей стеклянной вазы, наполненной фруктами. Большая часть из них была ему незнакома, а некоторые… ну как, спрашивается, можно есть странный бурый плод, поросший шерстью? Не желая показаться смешным, Шенк протянул руку, взял огромное — такого он не видел никогда в жизни — яблоко и неторопливо надкусил. Ароматный сок брызнул во все стороны, липкой струйкой потек по подбородку.

— И это тоже магия, — с видом знатока заметил он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало осуждение. Похоже, здесь к колдовству относились несколько иначе, чем в Ордене. К настоящему колдовству, а не к простому заговариванию ран.

— Да, конечно. Откуда здесь взяться обычной еде? — хмыкнул мужчина.

— Да, пожалуй… — Шенк откусил еще кусок, чуть не жмурясь от удовольствия. Ни один садовод Ордена не сумел бы вырастить подобное чудо. — А позволительно ли узнать, что это за место? И как зовут уважаемых хозяев?

— В этом, к сожалению, нет секрета, — пожал плечами мужчина. — Это место называется Ноэль-де-Тор… Один идиот маг, много лет назад, решил, что библиотека, здесь хранящаяся, не должна достаться врагу. Кто б другой сжег бы книги… но для мага такое решение было слишком простым, верно? Он зашвырнул башню, вместе с библиотекой, в пространство меж мирами… Это кажется смешным?

— Нет, — покачал головой Шенк, стараясь спрятать довольную ухмылку. — Просто я все-таки попал туда, куда хотел.

— А-а… ну, чему тут радоваться. Эта леди — Таяна де Брей, титулованная волшебница и просто замечательный человек. К сожалению, она не очень хорошо знает язык, на котором мы сейчас говорим. А я — Денис Жаров. Или просто Денис, так короче.

— Меня зовут Шенк Легран, я темплар Ордена… — Он с некоторым опозданием понял, что вряд ли этим двоим что-либо скажет и название государства, и даже его местонахождение. — А откуда ты, Денис, знаешь этот язык?

Выговорить имя с первой попытки не получилось, и Шенк лишь понадеялся, что хозяин не воспримет это как насмешку или оскорбление. Но тот лишь усмехнулся и пробормотал вполголоса:

— Интересное дело… помнится, у Галантора тоже не получилось выговорить мое имя как следует.

Возможно, он не рассчитывал, что гость услышит эти слова — но обостренный слух Шенка уловил каждый звук. В голове словно сверкнула молния, он отпрыгнул к стене, выставив перед собой руки и приготовившись вступить в бой. Тело покрылось липким потом… одно дело драться с обычным врагом, из плоти и крови, и совсем другое — с этим проклятым

созданием.

— Эй, ты что? — удивленно уставился на Шенка мужчина, и не думавший нападать. — Что случилось?

Все разом встало на свои места. Имя, доспехи, показавшиеся знакомыми, — о да, он видел их, видел — в подвалах Цитадели. Такие доспехи носили подручные Ши-Латара, младшие демоны. А Денис — о, это была известная личность. Демон — из младших, но не из последних, что был послан Ши-Латаром, дабы уничтожить Сиксту Женес. В то время она еще не была причислена к лику святых, но и тогда никакие демонические силы не могли устоять перед ней — и перед ее любовью к Галантору. Сикста писала, что демон, увидев и осознав всю силу ее любви, в страхе бежал, так и не сумев исполнить свою подлую миссию. Но никто и никогда не утверждал, что демон был уничтожен… и вот, похоже, он здоров и полон сил. Может быть, он намеренно оказался в этом странном месте, дабы помешать ему, темплару, исполнить свой долг?

Шенк затравленно оглянулся — не найдется ли поблизости меча или кинжала. Вести бой одними только голыми руками он не слишком-то умел. Ни одного клинка в пределах досягаемости не было, и он сложил пальцы, готовясь призвать Знак Огня. Хотя поможет ли огонь против демона? А демон тем временем поднялся и сделал пару шагов по направлению к Шенку. От его фигуры веяло силой и уверенностью, демон не боялся нисколько — и все же Шенку показалось, что его противник не хочет затевать драку, а просто пытается встать между ним, темпларом, и своей подругой.

— Ты… — просипел он, медленно смещаясь в сторону двери, чтобы иметь хотя бы шанс отступить, если схватка начнет складываться не в его пользу. — Ты демон…

— Я? — Мужчина помедлил мгновение, а затем заливисто расхохотался. — Таяна, ты только посмотри на него! Он меня считает демоном, подумать только! У самого клыки в полпальца…

— Демонов не существует, — безапелляционно заявила женщина, даже не потрудившись покинуть кресло. Похоже, она нисколько не опасалась готового броситься в драку воина. Она сосредоточилась, вспоминая, затем неуверенно, короткими фразами — так всегда говорят те, кто плохо знает язык — начала: — Успокойся. Никто не покушается на твою жизнь. Давай сядем и поговорим.

Денис чуть поморщился — акцент у Таяны был ужасен. Она и в самом деле немного освоила язык — еще там, в прошлом, куда их зашвырнула Эрнис-Арианис, обещая помочь, но при этом преследуя свои, так до конца и не ставшие ясными, цели. Да и потом он немного учил ее — но любое дело умирает за ненадобностью, никто не мог подумать, что знание древнего, давно умершего языка кому-то когда-то может пригодиться. Он поспешил ей на помощь, предложив прижавшемуся к стене гостю:

— Может, мы сядем за стол и обсудим… твое необычное заявление, темплар?

— Мне не о чем разговаривать с демонами… — Шенк на мгновение задумался и уже с несколько меньшей уверенностью добавил: — И с колдуньями.

Таяна неторопливо отщипнула от грозди несколько виноградин, раздавила языком спелые, наполненные соком ягоды. Двое мужчин замерли друг перед другом, готовясь броситься в бой. Их гость прижался к стене, в глазах — решимость… и обреченность. Он готов вступить в схватку, хотя и понимает, что у него нет никаких шансов выстоять против демона… Побуждения Дьена понятны — он стремится любым способом защитить ее… несмотря на то, что прекрасно понимает — Таяна вполне может сама о себе позаботиться. А воин искренне считает, что выпустить Дьену кишки — дело доброе и даже праведное… Странно,

— Послушай, Шенк Легран… — Имя было незнакомым, к тому же Таяна не была уверена, что это именно имя, а не звание, титул или прозвище. — Послушай, мы здесь одни и, — она вздохнула, — и не сможем в ближайшее время покинуть это место. Вы еще успеете подраться, давай сначала все обсудим? Расскажи, почему ты назвал Дьена демоном? Клянусь, он… обычный человек.

Пауза получилась помимо воли, но их странный гость этого вроде бы не заметил. Денис сделал шаг назад, затем еще, все время оставаясь лицом к противнику. Постепенно он отошел на другой конец комнаты, остановившись возле кресла Таяны, и сделал короткий жест рукой, приглашая гостя вернуться к столу.

— Прошу тебя, Шенк Легран. — Тэй постаралась вложить в голос всю силу убеждения и обаяния.

Две пары глаз уставились на него, а Легран напряженно думал, что кроется за этим предложением, за этим нарочито мирным поведением. Он прекрасно понимал: если бы они хотели просто убить его, то могли бы сделать это давно… и довольно легко. Даже там, в коридоре — Денис без труда мог бы ударить в спину. Или им нужна не его жизнь, а его душа? Они хотят не поединка силы, а поединка воли? Он усмехнулся… что ж, это они получат.

— Хорошо, — буркнул он, внешне расслабляясь, но внутренне оставаясь все таким же собранным и готовым к столкновению. — Хорошо, мы поговорим.

Он поднял опрокинутое кресло, опустился на самый край — так, чтобы легко вскочить при малейшей угрозе.

— Я заметил, тебя задело имя упомянутого мною Галантора? — Денис тоже сел. — Что ты знаешь о нем?

— Ты уверен, демон, что твой черед задавать вопросы? — нахмурился Шенк.

— Разумеется, уверен, — ухмыльнулся мужчина. — Мы хозяева здесь, а ты гость. У хозяев право спрашивать первыми… или в ваших краях законы иные?

Рыцарь скрипнул зубами. Этот демон был прав, куда ни глянь. Да, законы гостеприимства… пусть их нарушают сплошь и рядом, но то, что легко удается всякого рода негодяям, темплар позволить себе не мог. Да, демон не ошибся, гость получает кров и стол — но за это должен отплатить, не золотом — так беседой. Но будь он проклят, если выложит им все… первым.

— Ну хорошо… — Таяна кивнула, словно соглашаясь с его невысказанными мыслями, — пусть будет по-твоему. Мы первые расскажем тебе нашу историю, и решай сам, верить или нет. Но история будет долгой…

— Я не спешу, — заявил он не слишком вежливо.

— К сожалению, мы тоже, — невесело усмехнулся Денис. — Итак, все началось довольно давно. Один хороший друг Таяны, вампир, обнаружил в лесу странного человека. Человека, как оказалось потом, потерявшего память…

— Ну… она осталась там, а я оказался здесь.

Некоторое время они молчали. У каждого было о чем подумать, хотя более всего досталось, конечно, Шенку. Он и сам это понимал — для этих двоих, Таяны и Дениса… нет, Дьеньиса… проклятие, как же правильно выговорить это дурацкое имя — для них его рассказ вряд ли показался очень уж необычным. Оба проявили живейший интерес к заветам Сиксты, старательно выспрашивали мелочи — и в этом виделось не желание найти нечто постыдное, дабы принизить деяния Святой, извратить их, заставить его усомниться в ней, а, напротив, искреннее стремление понять, что двигало женщиной, которую они знали еще при жизни.

Другое дело он сам… многое из услышанного не укладывалось в голове, во многое сложно было поверить — и, видимо, именно поэтому он почему-то верил. Может, еще и потому, что для него, обычного рыцаря, можно было бы придумать более достоверную на вид историю. Такую, что не вызывала бы водопада вопросов.

Из того, что рассказал Дьен, кое-что было вообще непонятно. Шенк как-то привык считать, что звезды — неподвижные яркие точки на черном небосводе, а планеты — те же точки, но умеющие передвигаться, пусть и неспешно, по раз и навсегда заведенным путям. Он не был совсем уж темным крестьянином, знал, что мир кругл, как шар… но осознать то, что и эти яркие точечки — столь же огромные шары, которые не объедешь и за год, даже верхом… это было для него слишком сложно. Другое дело — поверить. Поверить можно во все, что угодно, а этим двоим вроде бы и не было смысла громоздить ложь в столь незначительных мелочах. Особенно с учетом того, что вряд ли он сумеет убедиться в их правоте или опровергнуть столь странные утверждения. Видимо, Дьен понял это, а потому не стремился слишком много говорить о своей жизни до встречи с Таяной. Почему-то Шенку показалось, что этот человек даже немного стесняется своего прошлого, словно были там моменты если и не постыдные, то уж наверняка такие, о которых рассказывают лишь самым-самым близким.

Но и без того он услышал невероятное количество нового и удивительного. Уже одно то, что эта пара прожила невесть сколько тысяч лет… нет, не прожила… Он помотал головой, словно надеясь, что слова Дьена, время от времени перемежаемые короткими репликами Таяны, которой явно не без труда удавалось следить за беседой мужчин по причине плохого знания языка, от этих движений разом утрясутся, встанут ровными рядами и вдруг окажутся совсем понятными. Они не прожили, они побывали там и тогда… а теперь оказались здесь и сейчас. И вся бесконечная череда лет прошла мимо, не оставив следа на нежной коже женщины и не так уж много добавив седины волосам мужчины. Сейчас Таяна была лишь немногим старше его самого, а выглядела и того моложе. Но если он за свою не такую уж долгую жизнь успел совсем немного — выучиться, немного постранствовать, немного повоевать, то они…

Он вздохнул — с завистью, но доброй, или, как ее почему-то называет Дьен, «белой». Эта пара видела великие дела, странные миры и невероятные создания. Они стояли перед надвигающимся Потопом, они… подумать только, они разговаривали с Сикстой! Он бы отдал все годы зрелости и старости ради того, чтобы молодость прошла в таких вот приключениях.

Эти двое называли себя Стражами — и тут же с готовностью признавались, что звание это, весьма вероятно, незаслуженное. Кто они, Стражи, в чем их сущность? Этого он так до конца и не понял, да и не был уверен, что сами хозяева башни в полной мере представляют, кто такие Стражи Границ. Все было очень расплывчато, очень неопределенно. Дьен говорил, что Стражи появляются тогда, когда миру грозит опасность, не война, не мор — нечто гораздо более страшное. Опасность, с которой не справится изощренная магия и сталь в опытной руке. Но человек, пусть даже случайный, оказавшийся в нужное время и в нужном месте, может изменить многое, как маленький камешек, что может тысячелетиями лежать на ровной земле, но, покатившись с горы, может и обрушить неистовую, все на своем пути сметающую лавину. И если человек этот, идя путем магии и стали, сумеет найти тот единственный камешек, который нужно толкнуть, чтобы рассеялась угроза его миру, — тогда он получает право называться Стражем Границ. Маг и воин, он совсем не обязательно должен быть первым и в том, и в другом искусстве — но он должен связать знание и силу в единый узел, который даст ему возможность выполнить свой долг.

В записях Сиксты, которые Шенк читал там, в кажущейся сейчас немыслимо далекой пещере, о Стражах не было ни слова. Может, Святая просто не знала? Возможно ли такое? Наверное, все-таки возможно, ведь и здесь, как рассказала леди Таяна, о Стражах давно забыли — и она, и демон Денис… или все же Дьен — узнали о тех, кто клинком и магией оберегает границы миров, от Арианис.

Шенк поежился, по телу скользнули ледяные мурашки. Эти двое утверждали, что знали Арианис — и пусть даже правда то, что им не пришлось увидеть ее живой. Шенк снова и снова спрашивал себя, сколько истины во всех этих россказнях о том, что Арианис была всего лишь волшебницей, отнюдь не стремившейся ввергнуть мир в пучины Зла, в объятия Тьмы? И что Ши-Латар, коего тысячелетиями все просвещенные умы Ордена считали демоном, всего лишь беглец, оставивший свой дом в поисках лучшей доли, — а нашедший любовь, ради которой оказался готов пожертвовать жизнью? Все, что он знал, все, во что он верил, теперь шаталось, как тонкое дерево под ударами ветра. Трещинами шла его уверенность в правоте преподавателей, рассказывавших о делах минувших — но сейчас ли зародились эти трещины? Или впервые он усомнился там, в Храме, увидев этот призрак, такой прекрасный, что просто не мог олицетворять проповедницу зла.

Шенк видел, что глаза девушки слипались от усталости, да и Дьен уже не первый раз, отворачиваясь, деликатно зевает в кулак… Сам он был еще относительно бодр, к нему утомление придет много позже — и это еще раз доказывало, что перед ним — обычные люди. То есть, понятно, совсем необычные, но все же люди, из плоти и крови. Нуждающиеся в сне, в пище.

Вздрогнув, он стиснул зубы, в очередной раз больно, до крови, прикусив губу. Со временем он научится управляться с этим украшением, которое приобрел вместе с новой, второй, жизнью. Если это время у него вообще будет. Хозяева знали о вампирах не понаслышке, одного из них даже считали другом — при этой мысли на душе Шенка стало тепло, — но непохоже, чтобы они вспомнили еще об одном недостатке вампира, кроме торчащих наружу клыков.

О том, что он нуждается не только в спелых яблоках, мягком хлебе и куске ароматного жареного мяса.

На сколько его хватит? Дрю говорил, что вампир способен выдержать три-четыре декты. Пусть даже он сумеет терпеть вдвое больше — но что потом? Таяна, волшебница, легко управляющая силами, что и не снились ему, только и умеющему, что использовать несколько много лет назад заученных трюков, просидела в этой проклятой башне уже не один год. И если она до сих пор не нашла выхода — может, его и вовсе нет?

— Я больше не могу, — вдруг жалобно пробормотала Таяна. Она говорила на своем языке, и слова были непонятны, но тон давал вполне ясное представление о смысле фразы. — Я сейчас усну прямо за столом.

— Вам нужен отдых, леди. — Шенк встал, отвесив даме короткий поклон. Сейчас в этом жесте не было ничего нарочитого, молодая волшебница и в самом деле вызывала у него уважение, пусть он еще и не до конца поверил в ее искренность. — Может, здесь найдется угол, где и я мог бы немного поспать?

— Да, разумеется, — тут же поднялся Дьен. — Здесь можно разместить массу людей…

Он усмехнулся, давая понять, что заметил собственную оговорку и просит не воспринимать ее ни как намек, ни как выпад. А затем сделал приглашающий жест.

Комната, которую ему предоставили, была весьма удобной. Более того, хозяин — тот самый, видимо, древний маг, что прожил здесь добрую тысячу лет — позаботился об удобствах, так что не придется идти искать их в незнакомых коридорах. Таяна говорила, что в первые месяцы пребывания здесь им пришлось освобождать комнату за комнатой, вынося из них настоящие горы мусора, ибо волшебник нередко бросал одно захламленное сверх всяких пределов помещение, перебирался в другое. Делай он это часто — даже огромной башни не хватило бы на всю его долгую жизнь. Но все равно работы волшебнице, которая ранее вряд ли сильно утруждала себя хлопотами по дому, выпало немало.

Стянув с себя тяжелый бахтерец, Шенк опустился на широкую постель, явно не предназначенную в качестве ложа для одинокого искателя знаний. На мгновение мелькнула мысль запереть дверь — даже не запереть, здесь не было ни замков, ни даже простейшего засова, можно было лишь чем-то подпереть дверь изнутри, — но потом он лишь качнул головой. Вряд ли кто-то захочет причинить ему вред.

Он дважды коротко хлопнул в ладоши — свет послушно погас. Тоже магия… как все необычно и странно. Раньше все было просто — можно немного лечить, и есть еще Знаки Силы, что применяются лишь по необходимости. А тут магия повсюду, в еде, в одежде, в мебели — даже в воздухе, наверное. Обыденная, привычная, рутинная. Наверное, никто из этой парочки даже не задумывается, какие силы призываются ради совсем простого действия — чтобы осветить жилище, поесть… Сон упорно не шел, и Шенк, откинувшись головой на мягкий валик, неторопливо огляделся, мысленно отметив, что неплохо видит даже в слабом свете, просачивающемся сквозь щели двери из коридора.

Кем бы ни был обитавший здесь маг, но стремление к аскетизму ему свойственно не было. Разумеется, безжалостное время оказало на обстановку свое разрушительное воздействие — хотя мебель и выглядела новой, Шенк не без оснований полагал, что новизна эта — не более чем иллюзия, к которой приложила свои изящные руки Таяна. Лепнина на потолке местами потрескалась, а золотое покрытие осыпалось, резные деревянные панели потемнели от времени, местами покоробились — но когда-то это место было достойно принять даже мингского Императора. Ну… или его ближайших сподвижников. На столике — изящная ваза, от которой веет седой древностью. Может быть, она намного старше даже бывшего владельца этих покоев. Он усмехнулся с долей иронии — забавная штука жизнь. Темплар, вечный странник, все имущество которого — конь, меч и алый плащ, окончит свои дни в этих поистине королевских покоях.

Таяна медленно поднесла руку к кристаллу. Пальцы, преодолевая почти физическое сопротивление горячих волн магического жара, коснулись гладкой прохладной поверхности.

— А я все думала, почему он не поджег книги? — пробормотала она.

— Думаешь, шансы есть? — Денис взгромоздил на ломоть хлеба толстый, сочащийся соком кусок ветчины и с наслаждением вгрызся в полученный бутерброд.

Таяна только вздохнула — она так и не могла понять, почему ее любимый предпочитает это поистине грубое блюдо, да еще и с таким совершенно непроизносимым названием, изысканным яствам на изящной посуде. Почему предпочитает жевать на ходу, листая книгу, стоя у нее за спиной, даже беседуя — в общем, как угодно, только не так, как положено. Сидя за столом.

— Не знаю… — неуверенно протянула она, не в силах оторвать пальцы от гладкого камня. — Не знаю. Ульрих дер Зорген верил, что, обладая достаточным запасом магической энергии, он сможет найти выход из башни, вернуться в наш мир.

Тяжелая резная дверь медленно открылась, на пороге появился их нежданный гость. Таяна с удовлетворением отметила, что кольчугу он не надел — то ли перестал опасаться за свою жизнь, то ли понял, что в случае чего никакая кольчуга ему не поможет. Так или иначе, но это был знак доверия с его стороны.

— Рада видеть тебя, Шенк. Как спалось?

— Я не спал, — покачал он головой. — Я думал.

— О чем?

— О вас, — ответил он прямо. — Я думал о том, можно ли вам верить.

— И каков же вывод? — Голос Дьена был совершенно спокоен, даже дружелюбен, и только Таяна, уже давно успевшая изучить каждую его интонацию, почувствовала, что дай сейчас рыцарь неверный ответ, и Дьен бросится в атаку, чтобы защитить ее. Хотя и понимает, что в схватке с вампиром, без непробиваемых доспехов, он не имеет ни единого шанса.

Шенк, будучи воином, тоже понял это — не по голосу, а по иным признакам, ясным любому, кто с детства привык держать в руках меч. Не как игрушку, не как украшение, не как способ придать себе значимости — а как оружие. Не подав виду, он скользнул взглядом по Дьену, затем подошел к столу и, нарочито неторопливо, соорудил себе такой же бутерброд и впился в него зубами. Прожевав, он усмехнулся.

— Я решил, что верю вам. По крайней мере пока вы не убедите меня, что я сделал ошибку, проявив доверчивость.

Мясо было великолепным, нежным и сочным, и Шенк усилием воли отогнал от себя мысль о том, что свиней в этом месте не видели уже тысячу лет. А скорее всего не видели и до этого. Проглотив остатки бутерброда, он сел в кресло и невесело усмехнулся.

— Как вы думаете, леди, мы и в самом деле застряли здесь надолго? Дело в том, что я… ну… — Он все никак не мог подобрать слова, выдавить из себя, что для нормального существования ему абсолютно необходима живая кровь. Он еще даже не осознал этого толком, еще не испытал Голода, а потому отчаянно стыдился этой потребности. Отчаявшись объяснить, он просто прикоснулся пальцем к клыку в надежде, что больше ничего говорить не придется.

Таяна с Дьеном переглянулись, девушка нахмурилась, затем приоткрыла рот, собираясь что-то сказать.

— Нет, — коротко бросил он.

— Но…

— Нет, я сказал.

Шенк переводил взгляд с одного на другую и обратно, пытаясь понять, что может означать этот обмен короткими репликами. Слова были уже знакомы, он не жаловался на плохую память, а потому ему еще вчера не составило труда запомнить несколько слов их языка, самых простых… только вот он никак не мог понять, что имелось в виду.

И вдруг понял. Вспыхнул, покраснев до корней волос. Вытаращил глаза и отчаянно замотал головой.

— Да как… я даже не думал… да ни за что! Я лучше умру!

— Возможно, это будет необходимо, — тихо сказала женщина, и Шенк тут же вскочил, с силой припечатав кулак к столу.

— Вы не понимаете! Есть вещи, с которыми я могу… вынужден смириться. Но это… если бы Син посмела прикоснуться к человеку, я… наверное, я нашел бы в себе силы убить ее своими руками. Это был бы мой долг! Неужели вы думаете, что я не найду сил разобраться с самим собой?

Они молча смотрели на него, и Шенк с ужасом думал, что мир в очередной раз переворачивается с ног на голову. Да, этого мужчину укусил вампир, чуть при этом не отравившись. И мужчина не убил кровососа, более того, все еще отзывается о нем в достаточно ровной манере. Да и леди Таяна, считающая вампира своим другом, спокойно говорила о том, что тот прикоснулся к человеку. Не умирая от иссушающего Голода, не защищая свою жизнь — просто так, попробовать незнакомца «на вкус». И ведь явно не видит трагедии в том, чтобы пожертвовать ему, незваному гостю в этих стенах, глоток собственной крови… именно своей, ведь кровь Дьена почему-то для вампира неприемлема. Отвратительно! Мерзко! Шенк скривился, по спине пробежал неприятный холодок, зубы скрипнули, разрывая многострадальную губу.

— Никогда, — отчеканил он, метая глазами молнии, — никогда больше не говорите… даже не думайте об этом. Ясно?

Дьен и Таяна снова переглянулись, и теперь в этих взглядах сквозило нечто весьма напоминающее искреннее уважение и даже симпатию. Хотя, признаться, согласия с его требованием в этих взглядах не наблюдалось вовсе.

— Тогда, — спокойно заметила Таяна, — нам надо хорошенько подумать о другом. О том, чтобы как можно скорее покинуть это место.

— Так все-таки шанс есть?

— Шанс есть всегда, — кивнула она, старательно подбирая слова, чтобы темплар ее понял. — Как раз перед тем, как ты вошел, мы говорили с Дьеном об этом. Человек, который владел башней до нас, великий Ульрих дер Зорген, был мастером магии, куда более умелым, чем я. И раз уж он считал, что выход есть, значит, стоит и нам в это поверить.

— Старик был убежден, — вклинился в монолог волшебницы Дьен, — что, обладая большой силой… э-э… в смысле силой магии, можно открыть выход из этого места в настоящий мир. Сила у нас есть, в избытке. Я имею в виду кристалл, который ты принес. Осталось только узнать, как ею воспользоваться.

Шенк внимательно слушал, воздерживаясь от комментариев. Не его дело давать советы там, где принимать решения должна волшебница, искушенная в тайнах магических наук.

— Проблема в том, что мы ищем вслепую, — снова заговорила Таяна. — Видишь вот это?

Она махнула рукой в сторону стопки из полутора десятков толстых фолиантов, переплетенных в мягкую кожу, с тяжелыми золотыми застежками. Шенк коротко кивнул.

— В одной из этих книг… я предполагаю, что в одной из них, поскольку указания в дневнике Зоргена довольно расплывчатые, находится решение. Но все дело в том, что я не могу прочитать книги, хотя бьюсь над текстом уже не первый месяц. Увы, Зорген знал куда больше меня. Но я сумею… не волнуйся, даже если мне придется вообще перестать спать, я расшифрую эти книги. Непременно.

Темплар протянул руку и бережно, с благоговейным трепетом в душе снял верхнюю книгу из стопки. Пальцы скользнули по переплету, нежно, словно боясь поцарапать древнюю реликвию. Это и в самом деле было невероятно… книга, что дал ему когда-то магистр Борох, по сравнению с этой казалась просто… просто… он даже не мог подобрать подходящего слова. Под этим переплетом скрывались тайны, способные — он был в этом совершенно уверен — творить невероятное. Неудивительно, что древние авторы приняли меры предосторожности. Он снова провел пальцами по темной коже, даже не делая попытки открыть фолиант — это казалось по меньшей мере святотатством. Эта книга — для тех, кто ее достоин.

— Библиотека Желтого Ордена, — тихо прошептал он. — Да, этим книгам нет цены.

Он замолчал, ожидая ответной реплики, и только через несколько ударов сердца вдруг понял, что в комнате стоит полная, пугающая тишина. С некоторым усилием оторвав глаза от книги, он тут же наткнулся на вытарашенные в изумлении глаза Таяны.

— Что ты сказал? — Ее голос был хриплым и дрожащим.

— Я сказал, что это бесценная реликвия, — повторил он. — Библиотека Желтого Ордена… я слышал о книгах из этого собрания, нам рассказывал магистр Борох. Он говорил, что в этих книгах содержалась вся прокля… простите, вся магия, которой владели волшебники еще времен Сиксты… — Он сделал над собой некоторое усилие и добавил. — И Арианис. Неудивительно, что текст зашифрован.

— Открой, — коротко попросила Таяна, хотя просьба эта скорее напоминала приказ. — Открой ее… ну же!

Легран бережно раскрыл фолиант наугад, на середине. Текст, написанный ровным, аккуратным почерком, ничуть не пострадал от времени. Да и страницы выглядели так, словно пергамент был изготовлен не более нескольких лет назад. Вряд ли это говорило о качестве материала, скорее об умении тех, кто пожелал не дать книге рассыпаться в прах спустя тысячелетия.

— «Цепь Покорности», — прочел он вслух, чувствуя, как его голос тоже начинает дрожать от волнения, прикасаясь, пусть и на считанные мгновения, к великой тайне, — предметное магическое воздействие девятого уровня, класс «Плен». В качестве носителя воздействия используется цепь, браслет или головное украшение в виде замкнутого кольца…

Таяна взвизгнула так, что Леграну показалось, как вздрогнули каменные стены, а в следующее мгновение она уже висела на шее Дьена и из глаз ее потоком лились слезы. И сложно было не понять, что слезы эти — от радости, а не от отчаяния. Может, такое поведение и не пристало леди, но все же… Шенк вдруг расплылся в широкой, от уха до уха, совершенно детской улыбке — он наконец догадался о причине этой радости. Никакого шифра в книгах не было, никакого — был лишь незнакомый язык, на котором Таяна могла худо-бедно говорить, но на котором совершенно не умела читать. Видимо, когда Сикста, в прозорливости своей, вкладывала знание языка в Дьена, она ограничилась лишь разговорной речью, полностью отбросив письмо.

И разве это не еще одно доказательство великой мудрости Святой? Ведь если бы Дьен знал язык — если среди записанных в этих книгах заклинаний и в самом деле есть то, которое им необходимо, — разве оказался бы он вместе с леди Таяной запертым в этой башне? И тогда Шенк, придя сюда, застал бы лишь холодные пустые стены и, весьма вероятно, просто умер бы спустя некоторое время, иссушенный, сходящий с ума от жажды и голода. А что касается необходимой им Силы… может, в том, что именно сейчас кристалл попал в руки золотоволосой волшебницы, тоже есть частица замысла Сиксты? Кто знает, кто знает…

Клинки пронзительно взвизгивали, сталкиваясь, то ловко пропуская вражеское лезвие вдоль себя, пытаясь захватить его прорезью гарды, дабы вывернуть из руки противника, то тупо бились друг в друга, вызывая брызги быстро гаснущих искр. Денис уже покрылся испариной, на его обнаженном плече алела глубокая царапина, а оружие с каждым мигом становилось все тяжелее и тяжелее. Шенк же, напротив, дрался спокойно, сосредоточенно, не допуская ни одного лишнего движения — а потому и почти не уставая. Наконец он сжалился над Денисом, сделал шаг назад и вскинул меч в салюте.

— Отлично, уважаемый Дьен! Теперь я полностью уверен, что ты — не демон.

— Почему это? — ловя пересохшим ртом воздух, прохрипел Жаров, тяжело облокачиваясь на крестовину своего двуручника.

— Потому что истинный демон, — осклабился темплар, — не может так паршиво владеть оружием.

Денис только вздохнул, поглядывая в сторону даже не взопревшего рыцаря с завистью. Ему ни разу не удалось не только пробить оборону темплара, но даже толком отразить его атаку. И если бы Шенк не останавливал лезвие каждый раз, когда оно готово было вот-вот впиться в грудь Жарова, то сейчас в этом зале, в быстро разрастающейся темной луже, лежал бы столь же быстро остывающий труп.

— И все же постоять за себя ты сможешь…

Неясно, был ли это комплимент или завуалированная издевка. На всякий случай Денис решил, что все же комплимент. Он и сам был не слишком высокого мнения о своем мастерстве мечника, в конце концов, он родился в технологическом мире и не мог рассчитывать легко догнать, а то и обогнать тех, кого с малолетства приучали к клинку… и все же проигрывать было досадно. Утешала лишь мысль, что, доведись им посоревноваться в стрельбе, не из лука, конечно, тогда…

Стены просторного зала были сплошь увешаны оружием. Подземелья башни были огромными — и все это пространство первоначально занимали книги. Денису пришлось немало потрудиться, чтобы освободить этот зал для упражнений — все долгие месяцы, пока Таяна корпела над древними фолиантами, выискивая способ найти дорогу домой, он каждый день уделял хотя бы немного времени отработке боевых приемов. Хотя в одиночестве — это не тренировки.

Повесив меч на отведенное ему место, Шенк любовно провел ладонью по филигранному эфесу.

— Отменное оружие… лучшее, пожалуй, из всего, что я держал в руках.

— Да уж… — Жаров уже перевел дух и теперь пристраивал свою спату на крючьях, не опасаясь зрелища собственных подрагивающих рук. — Хозяева были люди не бедные и хорошие вещи любили. Теперь за книги? Или сперва перекусим?

— Лучше за книги. — Шенк потянулся, словно мышцы заныли в ожидании долгого сидения в кресле. — Не сочти мой отказ обидой, но леди Таяна нуждается в помощи.

— Угу… — хмыкнул Денис.

Сердце легонько кольнуло. Ему не слишком нравилось, что этот парень вместе с Тэй — его, черт подери, Тэй — целыми днями сидит наедине в заваленном книгами зале. В то время как он, не имея возможности оказать хоть сколько-нибудь существенную помощь, вынужден все это время слоняться без дела. Да и сюда Денис вытащил гостя не столько для того, чтобы всласть потренироваться, и уж точно не для того, чтобы продемонстрировать свои достижения… хотя, если судить по рассказам рыцаря, он тоскует по своей вампирочке, которой так и не успел толком высказать свои чувства, но кто знает, кто знает… В тихом омуте, как говорится… Ведь молод, красив — что там говорить, куда красивее и сильнее его, Жарова, уже седого, пусть и не очень старого. А женское сердце — тайна, покрытая мраком.

Особым мастером скрывать эмоции Денис не был, и Шенк видел терзания своего… нет, он вряд ли мог с уверенностью назвать Дьена другом, но, с другой стороны, и не относился к нему просто как к хозяину временно приютившего его дома. Но что-либо говорить не стал — оправдания в данном случае будут выглядеть смешно, да и оправдываться не вчем, а любые иные слова вызовут лишь раздражение. А потому он молча подошел к небольшому столику, стоявшему в самом дальнем углу — дабы фехтовальщики не опрокинули его, не превратили в груду обломков, — и, плеснув воды из большой чаши на полосу грубой ткани, принялся растирать разгоряченное тело. Затем насухо вытер покрасневшую кожу другим куском, помягче, — Дьен как-то назвал эту ткань странным словом, но выговорить его было не под силу, пожалуй, никому.

Леди Таяна уже ждала его, пребывая в нетерпении, а оттого в некотором раздражении. Шенк прекрасно ее понимал — теперь, когда после столь долгого пребывания взаперти наконец забрезжила впереди возможность покинуть опостылевшие стены, даже малейшая задержка казалась мучительной, а тот, по чьей вине эта задержка произошла, и вовсе воспринимался как законченный негодяй.

Улыбнувшись чуть виновато, темплар вежливо поклонился, словно прося прощения за задержку. Никакой вины он не ощущал — и без того долгие часы, часто превращающиеся в бессонные ночи, проведенные за этим столом, выматывали похлеще, чем получасовое фехтование. Глаза начинали слезиться, строчки прыгали перед глазами, словно ожившие, стремясь перепутаться и защититься тем самым от прочтения. Но снова и снова он заставлял себя сосредоточиться и листал страницу за страницей, выискивая упоминания о порталах, о перемещениях… Вот и сейчас Шенк опустился в кресло, придвинул к себе очередной пухлый том, мысленно настраиваясь на долгие часы работы.

Прошло уже более двух дект с тех пор, как он оказался в этих стенах. Странные дни — они медленно, но верно приближали его к неизбежному концу, и в то же время он чувствовал какой-то азарт, как в старые добрые времена учебы в Семинарии. Тогда каждый день приносил что-то необычное — новые знания, новые умения… первый освоенный Знак, первый укол, нанесенный наставнику… пусть даже Геннер, один из немногих темпларов, доживших до седых волос, самую малость поддался. Так было и сейчас — его тренированный разум впитывал знания, тут же укладывал их на полочки, чтобы извлечь в нужный момент. За эти дни он узнал о магии больше, чем за всю прошлую жизнь — и, пожалуй, больше, чем знали все магистры Цитадели, вместе взятые. Но это была такая малость по сравнению с тем, что еще можно было бы узнать — будь у него время.

А времени оставалось не так уж и много — он уже чувствовал первые признаки приближающегося конца. В тех книгах, что он прилежно изучал в Семинарии, не говорилось, какими они должны быть, эти симптомы начинающегося Голода. Постоянная резь в желудке, пока еще слабая, но уже не затихающая. Сухость во рту, которую не могли заглушить ни вода, ни вино. Ноющие мышцы, стук крови в висках. Пока что все это было вполне терпимо — но сколько он еще выдержит? Прежде чем бросится на леди Таяну или, что вероятнее, бросится на меч?

Таяна подвинула к нему блюдо, наполненное этими бутер… в общем, ломтями хлеба с мясом. Мужчины проявили удивительное сходство вкусов. Темплар не глядя протянул руку и тут же мощно задвигал челюстями, в то время как глаза его мерно бегали по строкам.

Прошло не менее получаса, прежде чем он оторвался от фолианта. Таяна, тоже рассеянно листавшая книгу, тут же подняла на темплара взгляд.

— Вот, здесь тоже о порталах… — Он подвинул толстый том к волшебнице и принялся, водя пальцем по строкам, читать, сразу же переводя описание заклинания. Чтобы избежать необходимости двойного перевода, Шенку пришлось позволить Таяне научить его языку — то есть учеба еще продолжалась, но теперь он уже вполне мог говорить и, что важнее, понимать сказанное в ответ. Поэтому присутствие Дьена во время их работы с книгами перестало быть столь уж необходимым… и это была одна из причин неважного настроения Жарова.

Уже после пятой строки она сокрушенно покачала головой:

— Нет… это не то, опять не то. Это заклинание, как и прочие, тоже требует знать… как бы это объяснить… знать место отправления и место прибытия. Место прибытия нам известно, а вот то, где мы сейчас находимся… увы.

— Жаль. А здесь и в самом деле есть то, что мы ищем?

— Мне хочется верить в это, — ответила она. — Ульрих дер Зорген упомянул в своем дневнике, что в библиотеке Желтой Обители нашел решение. Правда, я не была уверена, что книги, которые мы сейчас листаем, это именно те самые… я выбрала их только потому, что он как-то восхитился филигранными золотыми застежками этих книг, и я подумала… просто выбрала самые красивые. Но ведь могла и ошибиться. Потому меня так удивило, когда ты сказал про Желтую Обитель.

Шенк задумался. О магии он знал мало — неизмеримо больше, чем две декты назад, но все же явно недостаточно, чтобы давать советы.

— Госпожа…

— Шенк, послушай, — устало вздохнула Таяна, которой и самой уже опротивело повторять одно и то же в десятый раз, — я прошу тебя, оставь эти свои «госпожа», «леди» и прочие… словечки. Люди, которых я отношу к числу своих друзей, называют меня по имени.

Он согласно кивнул. Как, впрочем, кивал уже не раз.

— Да… леди Таяна. Может быть, мы ищем не там?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы хотите найти возможность построить портал. Не мог ли этот Ульрих дер Зорген найти иное решение?

— Иное? — Она посмотрела на него с удивлением и непониманием. — Разве для того, чтобы перенестись из одного места в другое, есть иное решение?

— Я не знаю, — развел он руками. — Может… нет, я действительно не знаю. Здесь очень много разных заклинаний, у меня пухнет от них голова. Создание иллюзий, боевые заклинания, изготовление пищи магическим способом…

Услышав эту фразу, Таяна почему-то густо покраснела.

— …заклинания лечащие, отгоняющие сон, дающие силу. Заклинание, позволяющее выследить человека, зверя или магию. Ускоряющее рост растений и заставляющее растение засохнуть в мгновение ока…

— Постой! — встрепенулась вдруг волшебница. — Как ты сказал?

— Можно заклинанием заставить засохнуть…

— Нет, — нетерпеливо перебила она. — Ты что-то сказал о выслеживании магии?

— Ну… да… вернее, не совсем так. Там есть способ обнаружить применение магии…

— Это несложно, — пробормотала она еле слышно.

— …даже давнее, и пройти к ее источнику.

Волшебница хмыкнула, затем потребовала подробностей.

Дождавшись, пока Шенк найдет нужную страницу и сделает подробный перевод, она с сомнением взглянула на темплара:

— Хм… может быть, что-то в этом есть. Если можно пройти к источнику ранее использованной магии, то это, возможно, означает, что… если применить этот метод к тому порталу, что привел нас сюда, то…

— То вы сможете вернуться в свой мир?

— Возможно, возможно…

Легран вскинул на спину мешок и почувствовал почти необоримое стремление упасть. Сейчас он снова был в своем порядком иссеченном бахтерце — в кладовых башни не оказалось иных доспехов на его стать — и с мечом на поясе. А мешок за его плечами был набит самым ценным, что создало человечество, — знанием.

По зрелом размышлении Шенк решил не считать это кражей — в конце концов, хозяин этого места почил и не сможет предъявить права, — а потому помогал Таяне отбирать книги, которые следовало взять с собой. Это было самой настоящей трагедией — Таяна чуть не плакала, заставляя себя отложить очередную книгу ради другой, еще более важной, еще более уникальной. Огромная библиотека Ноэль-де-Тор содержала тысячи томов, а сколько могут унести на плечах три человека, в том числе хрупкая женщина? Совсем немного. К сожалению.

Мешок Таяны был вряд ли меньше, чем те, что она собрала для мужчин. Дай ей волю, и она заставила бы своих спутников оставить все, что имело вес, — оружие, броню. Но тут вдруг мужчины объединились и выступили против нее единым фронтом, твердо заявив, что знания — это, конечно, нужно и важно, но при встрече с опасностью сталь — оно как-то надежнее старых фолиантов.

Здесь все осталось неизменным — изрытые кавернами каменные стены, местами покрытые копотью. Обломки дверей, частью разбитых в куски, частью сожженных магическим пламенем. Пол был завален щебнем, а то и целыми каменными плитами, явно падавшими с потолка. Кое-где виднелись тусклые потеки — это застыл расплавленный немыслимым жаром металл.

— Вот это да! — присвистнул Шенк. — Похоже, здесь была настоящая бойня!

— Всего лишь ловушки, которые расставил этот сумасшедший, — пояснил Денис, пинком отбрасывая в сторону обугленную доску. — Их было много, почти в каждом зале, а в коридорах — так и вообще на каждом шагу. Но там Таяна их… убрала. Было время, можно было не торопиться. А здесь… здесь мы шли напролом.

— И остались живы? — скептически хмыкнул Шенк.

— Как видишь…

В чудесные свойства своих доспехов, позволяющие отражать почти любое магическое воздействие, Денис темплара посвящать не стал. В то время он не очень-то доверял нежданному и, кстати, незваному гостю… а потом как-то не было повода.

— Будете стоять здесь, — приказала Таяна, ткнув пальцем в темный угол. — Я еще никогда не работала с артефактом такой силы, случиться может всякое.

— Может, тебе следовало бы надеть мои доспехи? — спросил Денис, уже зная, что услышит в ответ.

Волшебница усмехнулась:

— И будешь носить меня на руках? Я ведь в них и шагу ступить не смогу.

— Тэй, если ты считаешь, что это опасно…

— Это опасно, Дьен. Для вас — в большей степени, чем для меня. Артефакты такого уровня обычно защищают того, кто с ними работает. Помнишь, как ты дрался с Зоргеном? В самом деле думаешь, что он мог швырять тебя, отнюдь не маленького мужчину, да еще в латах, как тряпичную куклу? Сколько выбоин в стенах этого коридора сделаны твоей головой?

— Я думал, это просто какая-то магия…

— Да, магия может сделать человека сильнее — но не настолько. К тому же плата за временное могущество, как правило, велика… ты ведь помнишь рассказ Шенка, не так ли? Этот его Знак… это очень, очень сильная магия, но та, что защищала Зоргена, была много сильнее, хотя и сходна по действию. Его защищал камень.

— И теперь он будет заботиться о тебе?

— Может быть… надеюсь. Нет, я не то говорю… Дьен, я уверена, что артефакт не причинит вреда мне. Но если что-то пойдет не так, лучше, чтобы между ним и вами была каменная стена. Сомнительная защита, но лучше, чем ничего. И вспомни, что говорил тебе Лавочник из Гавани Семи Ветров. Не стоит слишком уж полагаться на доспехи, они устоят не перед всем.

— Тэй, мне это не нравится, — хмуро заявил Денис. Она улыбнулась чуть виновато, словно прося прощения, что заставляет его переживать.

— Давайте начнем. Дьен… если тебе от этого будет легче, скажу так — если я буду знать, что вы двое находитесь в относительной безопасности, то смогу думать только о магии, и ни о чем другом. Тогда, возможно… нет, тогда скорее всего у нас все получится. Если я должна буду все время оглядываться… можем погибнуть мы все. Я прошу тебя, Дьен, и тебя, Шенк… очень прошу — не мешайте.

Жаров молчал. На языке вертелась масса возражений, но он успел хорошо узнать леди Таяну де Брей, чтобы пребывать в полной уверенности — никакие аргументы, сколь бы логичными и убедительными они ни были, не заставят упрямую волшебницу переменить решение. Пойти сейчас против ее просьбы, весьма смахивающей на требование, — и будет чудовищная ссора… а потом она все равно сделает по-своему. А потому он склонил голову и сделал шаг в сторону, за угол. Девушка проводила его взглядом, в котором читалось сомнение, а затем пошла дальше.

Здесь все оставалось таким же, как тогда… кажется, это было так давно! Все та же обугленная дыра в стене, пол, залитый в прошлом раскаленным, но теперь уже давно застывшим металлом. Пол, стены, потолок… теперь здесь было безопасно, а было время, когда каждый шаг здесь грозил смертью. Здесь раньше были светильники, ни один из которых не уцелел, когда Денис прошел сквозь защищенную магической ловушкой дверь, — но сейчас в дополнительном освещении не было нужды. Кристалл в руках Таяны заливал помещение жгучим голубым светом, заполнял волнами жара, не давая даже толком дышать. Но девушка знала: этот жар, от которого вот-вот вспыхнут волосы, — не более чем иллюзия. Надо только заставить себя не обращать на него внимания…

Она положила руку на сияющую грань, принимая из артефакта первую порцию Силы, и произнесла первые слова заклинания.

Сразу все изменилось — свет кристалла почти погас, погрузив помещение в полумрак, зато рука волшебницы окуталась облачком голубого сияния. Казалось, свет втягивается в кожу, продолжая светиться под ней. Постепенно голубизна охватила обнаженную руку Таяны почти до самого плеча — а может, и дальше… Жарову, который, разумеется, не мог удержаться, чтобы не выглянуть из-за угла, показалось, что даже волосы его волшебницы заискрились, словно звезды в ночи. Зазвучали слова заклинания — и по огромной башне прошла дрожь.

— Что это? — прошептал Шенк.

— Тих-хо!!! — шикнул на него Денис. Подумав, шепотом добавил: — Не знаю… Подождем.

Башня дрожала все сильнее. С потолка сыпались пыль и мелкая каменная крошка, пол под ногами ходил ходуном. Неподалеку раздался протяжный звон — один из светильников, чудом уцелевший во время шествия неуязвимого Дениса сквозь расставленные Ульрихом дер Зоргеном ловушки, приказал долго жить, осыпавшись на каменный пол стеклянным крошевом. Откуда-то пришел гул, сначала едва слышимый, но с каждым мгновением все усиливающийся, меняющий тональность, переходящий в визг, от которого начинали болеть уши. Голос Таяны с трудом пробивался сквозь этот пронзительный звук, но девушка уверенно продолжала выстраивать заклинание, не сбиваясь с ритма ни на миг.

И вдруг все прекратилось. Визг замер на самой высокой ноте, тишина обрушилась со всех сторон, словно толстая пуховая перина — Денису даже показалось, что он утратил слух… Сверху еще сыпался каменный мусор — но то были лишь отголоски катаклизма, дрожь стен унялась. Жаров слегка стукнул пальцами по стене и, услышав металлический звук, улыбнулся. Слух в порядке — и то ладно.

— Кажется… — голос Таяны не содержал в себе ни грана уверенности, — кажется, получилось.

Она стояла возле двери, которой в этом зале раньше не было. Простая деревянная дверь — ни металлической окантовки, ни украшений, ни даже простейшей резьбы. И дерево самое обычное — плохо обработанные, столь же плохо пригнанные доски… такая дверь могла бы вести в коровник, на сеновал… даже хозяин менее чем среднего достатка поставил бы в своем доме что-нибудь получше.

Денис подошел к Таяне, встал рядом, скептически оглядел дверь, но от критики воздержался. Пути магии неисповедимы, и выяснить, куда эта дверь ведет, можно было только одним способом — пройти через нее.

— Это оно? — спросил Шенк спокойно, как будто двери, возникающие прямо из воздуха, для него не такая уж и большая диковина.

— Я не знаю… — беспомощно пробормотала волшебница, не решаясь потянуть за грубую, занозистую ручку, косо прибитую к доскам двумя толстыми, не до конца вогнанными гвоздями.

— Значит, будем выяснять, — решительно заявил Денис и, отодвинув девушку, шагнул вперед. Его рука в латной перчатке коснулась дерева… он был внутренне готов к чему угодно — взрыву, вспышке… даже к тому, что дверь исчезнет от прикосновения, растаяв словно морок.

Но ничего не произошло, пальцы ощутили твердую поверхность, дверь легко поддалась и распахнулась. За ней — памятная уже чернота, он видел такую, когда они проникли в башню, использовав купленное в Гавани Семи Ветров заклинание. Молнией мелькнула мысль — он вспомнил, что в прошлый раз Таяна прыгнула в портал первой… давать ей возможность повторить эту выходку он не собирался. А поскольку вряд ли она будет тихо стоять в стороне и ждать…

И Денис шагнул вперед. В любом случае он рисковал меньше всех — броня и глухой шлем, изготовленные по неведомым технологиям, защищали от большинства магических воздействий и были практически неуязвимы перед воздействиями физическими. То, что наверняка убило бы Шенка и могло бы причинить вред Таяне, для него могло оказаться совершенно безопасным. Еще шаг, и чернота окружила его со всех сторон…

А в следующий миг он ощутил сильный толчок в спину и, не устояв на ногах, рухнул лицом вперед, успев лишь выставить руки, чтобы принять удар…

— Что это?

Шенк стоял, дико оглядываясь по сторонам, закрывая лицо рукой — лишь узкая щель оставалась меж пальцами, но и ее хватало, чтобы переливы света резали глаза до боли. Но он продолжал смотреть, хотя слезы уже текли по щекам. Долгое пребывание в полумраке башни дало свои плоды, и теперь зрению требовалось время, чтобы снова привыкнуть к дневному свету.

— Это она, — коротко ответил Денис. — И куда ты так торопился?

— Э-э… — Темплар осторожно отнял руки от лица, стараясь смотреть себе под ноги. Толку от этого было немного — лучики, отражающиеся от многочисленных хрустальных граней, все равно находили дорогу к зрачкам. — Я подумал, что тебе может понадобиться помощь.

— М-да… и сбил меня с ног, дабы прикрыть своим телом?

Вопрос не требовал ответа, и Шенк промолчал.

— Что скажешь, Тэй? Получилось?

Девушка внимательно осмотрелась, затем неопределенно качнула головой:

— Вроде бы… да. Не думаю, что где-то еще может существовать столь точное подобие Хрустальной Цитадели.

— Это она и есть, — раздался у них за спинами мягкий голос.

Темплар обернулся, как ужаленный, одним плавным движением сбрасывая на землю тяжелый тюк с книгами и бросая руку на рукоять меча. В воздухе раздался мелодичный смех…

— О, незнакомец, вы будете угрожать сталью женщине?

Рука, уже стиснувшая эфес, замерла, словно живая плоть превратилась в камень. Перед темпларом стояла женщина ослепительной красоты. Длинная шея, точеное лицо… мягкие локоны золотистых волос шевелились на ветру, влажные губы, просто созданные для поцелуев, чуть приоткрыты, длинные ресницы затеняют огромные зеленовато-голубые глаза… Легкое платье, воздушное, полупрозрачное, будоражило воображение — но было очевидно, что фигура женщины совершенна… и воображение лишь рисовало степень этого совершенства.

Он видел это лицо. Видел и с тех пор не мог забыть.

Чуть ли не помимо своей воли рыцарь опустился на одно колено, склонил голову — чтобы не видеть этого ослепительно прекрасного лица. Перед этой женщиной трудно было устоять…

— Леди Арианис… — прошептали его губы.

— Поднимись, рыцарь. — Тон был достоин королевы, а бархатный, обволакивающий, чарующий голос не мог принадлежать обычной женщине, это был голос поистине высшего существа… хотя, по сути, так оно и было. Ведь Арианис — богиня этого мира. И проклятие того, другого, его родного. Заслуженное ли? — Поднимись, — повторила женщина и повернулась к Денису и Таяне. — Приветствую вас, друзья. Клянусь, я очень рада вас видеть… Признаться, я думала, что вы погибли.

— Портал был однонаправленный, — усмехнулась Таяна, приседая в реверансе. Кто бы другой такого проявления вежливости не дождался б никогда, но перед ней все ж таки была богиня. Пусть и не признающая за собой этой роли. — Может быть, это была шутка Лавочника? Я бы хотела поговорить с ним… об уместности некоторых шуток.

— Я пыталась вытащить вас, поверьте, но… — Арианис развела руками. — Есть вещи, которые мне не по силам. Но вы справились сами, это невероятно! И я чувствую… источник силы невероятной мощи. Какой-то артефакт?

Таяна извлекла из сумки кристалл, протянула его богине. Тонкие пальчики с длинными узкими ногтями скользнули по сияющим граням… по прекрасному лицу Арианис пробежала тень.

— Я помню его… Как же давно это было…

— Он принадлежал вам? — В голосе Таяны не было и тени удивления.

— Нет, — покачала она головой, и в уголках глаз что-то подозрительно заблестело. — Не совсем… это был подарок… его подарок, понимаете? Свадебный… он лучше многих других знал, чем обрадовать волшебницу.

— Он ваш. — Таяне до боли в сердце обидно было расстаться с этим вместилищем невероятной магической мощи, впитавшем в себя магию целого мира. — Он должен принадлежать вам…

— Знаешь, — Арианис вдруг расплылась в улыбке и подмигнула Таяне совершенно по-детски, озорно и весело, — знаешь, я бы с удовольствием его взяла. С огромным удовольствием… ух, что бы я могла сделать с этим артефактом, это даже нельзя описать словами! Если бы…

— Если бы что?

— Если бы была жива, девочка моя! А сейчас мне недоступны такие силы, да я в них и не нуждаюсь. У меня есть нечто другое, ничуть не хуже. И это тоже сложно описать словами, но, поверь, я не чувствую себя несчастной. Так что владей… но кое-что я тебе все же подскажу. Ты ведь можешь определить, сколько силы еще осталось в камне?

— Очень много, — пробормотала молодая волшебница. — Портал вытянул лишь самую малость… кристалл по-прежнему полон.

— Тогда оглянись вокруг. Когда-то здесь встретились силы, несущие смерть. Как думаешь, не настала ли пора принести в эту выжженную пустошь жизнь? Я научу тебя… это будет очень интересный урок. Ну что, попробуем?

Мягкие кресла, стол, уставленный изысканными яствами, бутылками с вином… Название изумительного напитка давно забыли в этом мире, как забыли и города, в которых его изготавливали, и страну, частью которой были эти города. Но вино от этого забвения не стало хуже, фрукты источали сладкий сок и аромат, пьянящий не меньше, чем содержимое бутылок из темно-красного драгоценного стекла. А аромат жареного мяса вызвал бы голодные спазмы даже у человека, перед этим наевшегося до отвала.

Мужчины, развалившись в креслах, медленно потягивали вино, не в силах более смотреть на это великолепие. Шенк вообще был не уверен, что способен подняться на ноги без посторонней помощи. Даже Голод отступил и уже несколько часов не подавал признаков жизни. Арианис умела многое…

— Хотел бы знать, чем они там занимаются, — пробормотал Шенк, бросая взгляд в сторону стены, режущей глаз ослепительными бликами.

— Эрнис… Арианис учит леди Таяну дарить жизнь.

— Это умеют все женщины, — фыркнул темплар. Денис улыбнулся уголками губ и кивнул, давая понять, что оценил шутку.

— Солнце… — протянул он, бросив взгляд в небо. — Знаешь, Шенк, здесь веками не было солнца. Только тучи и дождь… а сейчас мы с тобой уже несколько часов сидим под открытым небом, и ни одной капли еще не упало нам на голову. Может, у них и в самом деле получится? В последнее время мне кажется, что ее возможности не имеют границ.

— Я никогда не думал, что она… такая…

— Красивая? — понимающе кивнул Денис, догадавшись, о ком идет речь. — Да, ты прав. Когда я ее впервые увидел… но знаешь, она ведь все-таки богиня.

— Да я понимаю…

— К тому же ты, кажется, намерен выбросить из сердца свою маленькую вампирочку, так?

Шенк вспыхнул… а может, это проявился на бледной коже избыток выпитого вина. В его голосе бушевал самый настоящий гнев — возможно, потому, что Денис задел его больное место.

— Как ты можешь так говорить? Синтия — самая… самая… в общем, не твое это дело, демон.

— Я не демон.

— Да знаю я, — отмахнулся темплар.

Некоторое время они сидели молча. У каждого было о чем подумать. Денис вдруг ощутил нечто странное… конечно, хорошо было вернуться в нормальный мир, снова увидеть солнце, ощутить на щеках дождь и ветер. Вдохнуть полной грудью чистый воздух. И все же… и все же он немного грустил о Башне, хотя, будучи там, в этих каменных стенах, он отдал бы все, что угодно, за возможность вырваться на свободу. Но там они с Таяной были вместе, а здесь… а здесь перед ней, леди по крови, да еще и волшебнице, с которой — он был в этом уверен — вряд ли способен сравниться хоть кто-либо из ныне живущих магов, лежат совсем иные пути. Он же — всего лишь воин, да и неважный воин, признаться. Его снова ждет незавидная судьба прихлебателя рядом с богатой и могущественной женщиной… А если Таяна откажется от могущества, от богатства — с нее станется, у девушки отцовский характер, — она даже, пожалуй, не будет об этом сожалеть. Но ведь он будет помнить об этой жертве. Помнить и ощущать свою вину.

Все бросить? Уйти… уйти сейчас, исчезнуть? Смешно думать, что Таяна не сумеет его найти. Да еще если ей поможет Эрнис — а богиня, нашедшая себе, после долгих лет одиночества, собеседницу и подругу, вряд ли останется в стороне. Чтобы уйти от этой парочки, нужно найти путь в иные миры… да и то без всяких гарантий. Но сможет ли он сбежать? Да, когда-то он видел в Тэй лишь друга… но с той поры многое изменилось. Слишком многое. И мысль о том, что он никогда больше не увидит девушку, причинила Жарову почти физическую боль.

Стук каблучков отвлек его от тягостных размышлений. Денис поднял глаза и встретился с сияющим взглядом Таяны. Сейчас она была особенно красива — так любого человека красит свет в душе… так же, как уродуют испытываемые темные чувства. Молодая волшебница была вся напоена восторгом, и было не так уж сложно угадать источник этой радости.

— Получилось? — спросил он, помимо воли и сам растягивая губы в улыбке.

— Да… Дьен, ты даже не представляешь, как это было трудно. Здесь даже камни пропитаны смертью и ненавистью. Но я… мы сделали… мы смогли.

— Вернуть жизнь на это пепелище?

Она покачала головой:

— Изгнать смерть. Пойдем, пойдем… ты увидишь сам!

Не в силах отказать девушке, Денис встал — хотя и с неким усилием — и вслед за ней поднялся на полуразрушенную стену…

И замер.

Казалось, Хрустальная Цитадель вдруг расширила свои границы до пределов, недоступных взгляду. Равнина — еще недавно черная, местами дымящаяся, укрытая мокрой моросью, что веками пыталась смочить мертвый пепел, теперь сияла тысячами, миллионами огней… белая пелена покрывала все вокруг, и Жаров даже не сразу понял, что перед ним снег. И верно… здесь сейчас должна быть зима, и снег не может считаться диковиной — но ведь мертвая земля плато не знала снега уже тысячу лет. И с неба, искрясь и переливаясь в лучах солнца, пробивающегося сквозь просветы в облаках, продолжали сыпаться крошечные снежинки.

— Весной он сойдет, — шептала Таяна, прижимаясь к Денису и ежась от легкого, но довольно прохладного ветерка. — Растает. И напитает землю… потом ветер принесет семена. Сначала появится трава… может, не везде, может, ее даже будет мало. Но она будет.

— Тэй… — Денис обнял девушку, прикрывая ее от ветра. — Ты… ты чудо! Я даже не думал, что это возможно…

— Я тоже не думала. Но Эрнис сказала…

— Я ее не вижу, куда подевалась наша очаровательная богиня?

Таяна помолчала, затем тихо прошептала:

— Она ушла. Она сказала, что теперь у нас своя дорога… и знаешь, Дьен, мне почему-то показалось, что эта дорога ей известна.

— Она ж все-таки высшее существо, — усмехнулся Жаров.

— Она провидица… пусть даже в прошлом. Кто знает мысли богини, кроме нее самой? Но она так улыбнулась, перед тем как исчезнуть…

— И что теперь?

Книги были надежно спрятаны в библиотеке — призрак Ульриха дер Зоргена к пополнению коллекции отнесся с полным равнодушием. Лишь с несколькими пухлыми томами Таяна не нашла в себе сил расстаться. До ближайшего жилья было неблизко, к тому же этот путь предстояло преодолеть пешком. Мужчины не особо страшились долгого перехода, хотя Шенк все же предпочел бы отправляться в путь верхом. Жаров тут же, с немалой долей ехидства, поведал рыцарю, какие твари здесь использовались вместо привычных тому коней. В ответ темплар высказал осторожное предположение, что его друг-демон, весьма вероятно, сошел с ума. И, как и следовало ожидать, не поверил ни единому слову.

Вопрос, заданный Денисом, который наконец собрался с силами и решил расставить все точки над «i», повис в воздухе, Таяна вздохнула и опустила голову. Если ее избранник и считал, что хорошо умеет скрывать свои чувства, то это совсем не означало, что он был прав. С ее точки зрения, душевные муки Дьена просто бросались в глаза. Она понимала, о чем он думает, — и нельзя сказать, что не была и сама обеспокоена ближайшими, как выражается Дьена, перспективами. Но увы — никакого выхода, что не уязвил бы самолюбие мужчины, придумать она не могла.

Она, как недавно и сам Денис, вдруг подумала, что там, в Ноэль-де-Тор, было не так уж и плохо. Во всяком случае, они были вместе… Сейчас Тэй отчаянно сожалела, что богиня оставила их, именно теперь так бы пригодился ее мудрый совет. О, хоть чей-нибудь совет!

Видимо, ее страстный зов был услышан.

За спиной девушки раздалось вежливое покашливание.

— Прошу прощения, леди… могу ли я обратиться с просьбой?

— Разумеется! — Ее лицо осветилось улыбкой. Она была благодарна Шенку — хотя бы за то, что можно было ненадолго отвлечься от тягостных дум.

Он некоторое время мялся, затем осторожно спросил:

— Скажите, леди, ведь вы могли бы создать портал до ближайшего города… или даже до столицы, верно?

Вопрос застал Таяну врасплох. Она беспомощно оглянулась на Дениса и вдруг покраснела до корней волос. Это зрелище — самоуверенная Таяна редко краснела от стыда — заставило Жарова прыснуть со смеху. Он тут же отвернулся, но сочный смешок спрятать за нарочитым покашливанием не удалось, Тэй вспыхнула еще сильнее, только теперь ее глаза метнули молнии.

— Да! — рявкнула она. — Да, я не подумала! Ну и что? В конце концов, еще недавно я вовсе не думала, что когда-то сумею создать портал дальнего перехода.

— Тэй, ну что ты так переживаешь? — пробормотал Жаров, все еще стараясь не поворачиваться к девушке лицом, дабы не дать ей возможности увидеть смех в своих глазах. Чувства чувствами, но волшебница могла и не вынести насмешки… а что-либо хуже взбешенной колдуньи сложно даже придумать. — Главное, что эта мысль все же появилась. И теперь мы будем избавлены от долгого пешего перехода.

— Я как раз и хотел… — Шенк замялся, — об этом… поговорить…

— Сделаю я портал, сделаю, — раздраженно буркнула Таяна. — Доставлю вас в столицу с комфортом.

— Нет… я не то… леди, если вы и в самом деле можете сделать портал… возможно, вы сумели бы отправить меня домой?

— Домой?

Волшебница задумалась. Вообще говоря, древние — те, кто создавал библиотеку Желтого Ордена, — были куда искушеннее в магии, чем те, кто пришел после них. Уже для магов Хрустальной Цитадели создание портала — самого обычного — было свидетельством высшего мастерства. А те, кто учил Таяну, и вовсе утратили эти знания. В книгах, что они вынесли из Но-эль-де-Тор, содержалось немало сведений о дальних переходах, в том числе и о тех, что позволяли добраться до иных миров. Но эти заклинания были невероятно сложны, к тому же неаккуратное, неточное использование могучих сил могло привести к тому, с чем они, Стражи, призваны были бороться. К повреждению, а то и разрушению незримых Границ, что отделяли один мир от другого — а разрыв Границы означал смешение миров, разных, непохожих, и с самыми непредсказуемыми последствиями. Практически всегда — с очень тяжелыми последствиями для обоих пространств.

Стоило ли удивляться, что древние придавали столь большое значение артефактам вроде Ключа Ветра и ему подобных, позволявшим путешествовать меж мирами без особых усилий и практически без риска? Тэй была почти уверена, что сможет — с помощью самого Шенка, которому придется сыграть роль маяка, — открыть портал в его родной мир. С высокой степенью вероятности — прямо в столь превозносимую им Сайлу, столицу Ордена. Да… если подумать, если вспомнить те тексты, что переводил ей темплар, задача казалась вполне разрешимой.

— Я понимаю, это, наверное, очень сложно…

«Ничего ты не понимаешь, — подумала Таяна, сдерживая рвущуюся наружу улыбку. — Ни-че-го… Какое замечательное решение, и что важно, устраивающее всех. Шенк, ты даже не представляешь, как ты вовремя это сказал».

Сомнение в ее голосе казалось таким неподдельным, что Шенк снова сник. Таяна несколько мгновений полюбовалась его печалью, затем решительно продолжила:

— Но, в конце концов, почему бы нет? Это будет интересно. Конечно, сначала мы должны навестить моего отца, к тому же я давно не была дома. Познакомлю тебя с Мерлем, у вас наверняка найдется о чем поговорить. Думаю, что пара-тройка… э-э… дект, верно? Пара-тройка дект не станут слишком невыносимым ожиданием?

Темплар расцвел. Если волшебница сдержит свое обещание — и он снова окажется дома, тогда…

Можно встретиться с Ворохом и Унтаро, и даже с Великим Магистром… рассказать об Арианис. И о Сиксте — о том, какой она была на самом деле. И еще — о магии. О том, что в ней нет Тьмы, как нет жажды крови у острой стали, как нет зла во флаконе с ядом. И сталь может служить правому делу, и яд может исцелять, если только применять его с умом. Тьма — лишь в людях. И искоренять ее надо именно в людских душах, заменяя истинным Светом.

Можно узнать, вернулся ли из своего путешествия Дрю, — маленькому фаталю наверняка найдется что рассказать. Мало кому из Ордена доводилось побывать в столь давних краях. Говорят, Арделла славится величественными дворцами и храмами, по сравнению с которыми даже дворец Императора покажется солдатской казармой.

Можно отправиться на мингскую границу, навестить Штыря… Одноглазый вояка показал себя неплохим командиром — и кто знает, какая эмблема теперь украшает его плечо. Явор Герат Седьмой сделал ошибку, потеряв хорошего бойца, — что ж, Орден от этого оказался в выигрыше. А «Волкодавы» обзавелись командиром, который сможет сделать из вчерашних крестьян настоящих солдат.

А еще можно заехать в таверну к молодому Скойло и выяснить, так ли успешно он перенял умение отца готовить молочного поросенка.

Но самое главное — он снова увидит Синтию, которая обещала ждать целую вечность. И скажет ей, что он, Шенк, будет рад… нет, счастлив, если эту вечность они проведут вместе. Может быть, когда-нибудь… когда-нибудь вампиры перестанут быть изгоями и они с Синтией смогут жить, не опасаясь ни за свое будущее, ни за будущее своих потомков.

— Признаться, — продолжала Таяна, — еще и соблазн велик, я столько слышала от Шенка об этом их Ордене, что просто мечтаю побывать там. — Она снова замолчала и затем добавила, на этот раз по-настоящему серьезно: — Их мир нуждается в помощи, хотя бы небольшой, Он ведь должен вернуться в русло использования магии, но знания утрачены… Я могла бы кое-чему научить их.

— Это… это больше, чем я мог себе представить, леди! — просиял Шенк, вдруг опускаясь перед волшебницей на одно колено, как вассал перед своим сюзереном. — Вы правы, моему миру отнюдь не помешает внимание двоих Стражей.

— Троих, — прошептала Таяна и только сейчас позволила себе улыбнуться.

— Троих? — непонимающе переспросил Легран.

— Конечно. — Девушка взяла за руку Дениса, пальцы другой руки легли на плечо темплара. — Конечно, троих Стражей. Разве ты этого еще не понял?

Магадан, июль—ноябрь 2004 г.

Дмитрий Анатольевич Воронин Атлантида. Падение границ

1

Высокий человек, состоявший, казалось, из одних стальных мускулов, уверенно шагал по коридору, почти не обращая внимания на то, что его окружало. А обратить следовало бы – мало кому из смертных дозволялось войти во Средоточие Мира, как часто называли Олимп, символ мощи Гипербореи, цитадель высших магов. Здесь все поражало воображение… Пол был выложен полированным камнем, который привозили из самых разных пределов Ойкумены, и багровая яшма плавно перетекала в глубокую зелень малахита, серый гранит сменялся светлым мрамором, а сочно-фиолетовые плитки чароита соседствовали с и вовсе странными, угольно черными, из глубины которых сияли самые настоящие серебристые звезды… Уходящие ввысь колонны поддерживали массивный свод, а между ними выстроились статуи…

Большинство тех, чей лик был запечатлен в мраморе или бронзе, Геракл знал. Немало нашлось и таких, кто был представлен в этой кажущейся бесконечной галерее не одной, а тремя, четырьмя статуями… Великан мысленно усмехнулся – достаточно было бы посчитать изваяния и без особого труда определить, кто и какое место занимает в иерархии Гипербореи. Здесь были все, кроме, пожалуй, Зевса – старик слишком поздно вступил в обладание Знанием бессмертия, а потому и обречен был долгие века пребывать в теле пусть еще и крепкого, но морщинистого и седобородого мужа. Увы, вокруг него всегда было достаточно мужчин и женщин высшей расы, кто, прожив на свете не меньше или немногим меньше Верховного Мага, выглядели не в пример моложе. Тот же Гермес… пусть выскочка, пусть мало кем любимый… но талантлив, невероятно талантлив. Полностью освоив магию бессмертия к восемнадцати годам, юноша, не раздумывая, остановил свое старение на этом рубеже. Может, теперь и сам жалеет об этом, ибо для остальных он так навсегда и остался юношей, и многие не воспринимают его всерьез. Хотя без зазрения совести пользуются его услугами.

Сам Геракл не был сторонником бессмертия… может, еще и потому, что самому ему не дано было остановить приближение своей старости. Замедлить немного – это ему было вполне по силам, но получить истинное бессмертие мог только полностью обученный гиперборейский маг. Способности же самого Геракла были, если сравнивать их даже со слабейшим из Высших, незначительными. Сказалось происхождение – кровь Зевса, смешавшись с кровью простой смертной, пусть и блиставшей красотой женщины дала ребенку силу, выносливость, ум… но почти не дала способностей, превыше всего ценимых чистокровными гиперборейцами. Зато его ценили как воина. Среди гиперборейцев по крови немного находилось тех, кто готов был взять в руки оружие – рискнуть бесконечной чередой лет жизни ради минутной… пусть даже долгой славы, на это требовалось немалое мужество. Да и к чему, если всегда есть под рукой герои, вроде Геракла или Хирона.

Геракл усмехнулся в бороду – и усмешка вышла теплой, доброй. Скоро он увидит старого приятеля… несмотря на то что Хирон еще несколько сот лет назад удостоился бессмертия из рук своего отца Кроноса, он не утратил тяги к приключениям и к перспективе коротать века в довольстве и неге относился скептически. В свое время Геракл немало перенял у учителя – вряд ли в армии Гипербореи можно было найти лучшего стрелка, чем Хирон. Дары богов – лук Аполлона, меч Гермеса были, конечно, великолепны, но даже самый лучший в Ойкумене лук ничего не стоит без рук, что его натягивают. С тех пор как Кронос был свергнут, кентаврос попал в немилость… не то чтобы ему что-то серьезно угрожало, но Зевс, не испытывая любви даже к собственным детям, не говоря уж о бастардах Кроноса, приобрел привычку затыкать ветераном все дыры, а потому встретить Хирона на Олимпе удавалось редко. Но сейчас он был здесь – и в этом была одна из причин, по которой Геракл вошел в эти стены с радостью. В иное время, в иной ситуации вестникам Зевса пришлось бы потрудиться, чтобы убедить героя прибыть к трону Верховного Мага.

– Похоже, этому трону недолго так называться, – пробормотал воин вполголоса, без особой приязни глядя на единственную статую Зевса, сделанную в незапамятные времена, когда Громовержец был еще юн. В прошлый раз, когда ему довелось пройти этой галереей, этого изваяния здесь не было.

И в самом деле, титул Верховного Мага – пусть и почетный, пусть и дающий немалую власть, был не пожизненным. Кронос это понимал, но ему не хватило предусмотрительности… или осторожности. А может, ему просто не хватило жестокости – Кронос своего сына недолюбливал, что известно было всем, и Зевсу, конечно, тоже… но свернуть ему шею еще в юности прежний властелин Гипербореи не сумел, а потом было уже поздно. А вот сыну решимости было не занимать, и в один далеко не прекрасный момент трон опустел. Ненадолго.

Теперь же от Зевса все чаще и чаще слышны были речи о том, что простые смертные должны почитать гиперборейцев не просто как Высших Магов, властелинов знания и мудрости, но как богов – властелинов жизни и смерти. И многие, очень многие поддерживали Громовержца… Особенно почему-то женщины, прежде всего Гера и Афродита. Афина на Олимпе появлялась редко, больше времени проводя в удаленных гарнизонах, охранявших гиперборейские земли от дикарей и, разумеется, от войск Посейдониса.

На мгновение шаг Геракла сбился – мелькнула мысль, что столь срочный вызов, вероятно, связан именно с Посейдонисом. В последнее время ходило много слухов о том, что Лорд-Протектор более не удовлетворяется той ролью, что была отведена ему Гипербореей, и желает большего. Догадаться о том, чего именно желают Архонты, было не так уж и сложно, и Геракл понимал, что Зевс на уступки не пойдет. А значит… значит, будет война, к которой северяне не слишком-то готовы. Он лучше многих знал, что пограничные заставы, о которых столь печется Афина – ее имя все чаще и чаще связывали с войной, почитая скорее как богиню, чем как неплохого военачальника, – не более чем заслон от необученных, неорганизованных варваров, вооруженных кое-как, не имеющих ни малейшего представления о правильном ведении боя. Иное дело – армия Посейдониса, к ней стоит отнестись серьезно.

– Стоять!

Геракл вынырнул из глубин раздумий, обнаружив, что колоннада кончилась, и перед ним – изукрашенные золотом и драгоценными камнями двери внутренних покоев Олимпийского дворца. Дорогу заслоняли двое гигантов – на полголовы выше рослого Геракла – в тяжелых доспехах из надраенных до немыслимого блеска бронзовых пластин, в тяжелых шлемах, полностью закрывавших лица. Гераклу вдруг стало смешно, и он с трудом удержался, чтобы не захохотать в голос. Варвары, которые не умели работать с металлом, а потому не понимали, что такое полированный бронзовый доспех, считали гвардию Олимпа чудовищами и боялись их чуть ли не больше, чем самих Высших.

Один из воинов, видимо, старший караула, неспешно рассматривал широкоплечего бородача, презрительно скользнув взглядом по не первой свежести львиной шкуре, наброшенной на плечи посетителя, по его порядком стоптанным сандалиям, явно выдававшим в нем дикаря. Да и вид у Геракла был тот еще – скрепя сердце подчиняясь приказу «прибыть немедленно», он даже не совершил омовения с дороги, и сейчас был весь в дорожной пыли, а его спутанные волосы были изрядно сдобрены сухими травинками – последний ночлег был на сеновале в селении неподалеку. Правда, за плечами варвара висел великолепный меч… с точки зрения стражника, совсем не подходящий для лохматого и заросшего чуть не по самые брови бородой здоровяка.

Наглый взгляд стражника Геракл вынес спокойно. Видать, эти двое были приняты в гвардиюнедавно, большинство «золотых» знали героя в лицо и ни за какие земные блага не решились бы заступать дорогу победителю Лернейской гидры. Хотя бы потому что помнили участь тех, кто сделать это попытался. В данный момент Геракл не был в настроении указывать новичкам на их истинное место… но и долготерпением он не отличался.

– Кто ты таков, дикарь? По какому делу? – наконец процедил сквозь зубы страж. Его лицо не было видно, укрытое полированной бронзой шлема, но Геракл не сомневался, что губы воина сейчас искажает пренебрежительная ухмылка.

– Мое имя – Геракл. Верховный Маг ждет меня.

Сочтя, что сказано достаточно, Геракл шагнул вперед, протягивая руку к бронзовому кольцу ворот. В сторону стражников он более не смотрел.

– Кто ты такой, урод, чтобы тебя ждал сам Зевс? – надменно прорычал воин, отталкивая обмотанного звериной шкурой вонючего дикаря от входа во внутренние покои дворца. – Прочь, собачье отродье, пока твою грязную шкуру не изрезали в лоскуты!

В первый момент Геракл, вновь вернувшийся было к размышлениям о предстоящей войне и, разумеется, о своем месте в ней, даже не понял, что его, героя, ударили древком копья, как разбрехавшуюся не ко времени псину. А когда понял… Где-то в глубине его души зародился огонь – страшный огонь, безумие, от которого он уже претерпел немало бед, и с которым так и не научился справляться. Страшное проклятье Геры, что преследовало его всю жизнь, и даже Зевс, при всем своем могуществе, не мог избавить сына от припадков гнева, во время которых Геракл не владел собой. Воин даже не успел заметить, как только что подвешенный в петле за спиной меч, столь неподходящий для дикаря, вдруг оказался у того в руках, а мгновением позже тяжелое лезвие обрушилось на голову несчастного. В последний момент Геракл все же повернул лезвие плашмя, но легче стражнику от этого не стало. Хрустнули кости, застонал сминаемый металл. Тело еще некоторое время стояло, не осознавая, что смерть уже пришла, а затем с грохотом рухнуло на каменный пол. А клинок, уже занесенный для удара, нацелился на второго стража.

– Ты тоже скажешь, что Гераклу нечего делать в залах Олимпа? – голос героя не предвещал ничего хорошего.

Воин, к своей чести, размышлял достаточно долго, не менее десяти ударов сердца. Геракл терпеливо ждал ответа, чувствуя, как угасает бешенство, как снова приходит в порядок его рассудок. Наконец страж вспомнил то, что ему рассказывали в казармах, сопоставил эти рассказы с диковатым видом нежданного гостя, с явным огорчением признал, что все, что он считал ранее байками, было не так уж и далеко от истины, и опустил копье.

– Прошу прощения… господин, – голова в шлеме склонилась, – вы можете пройти. Но… не сочтите за дерзость… приказ… оружие необходимо оставить.

Геракл удовлетворенно хмыкнул и, опустив меч, аккуратно прислонил его к стене. Рядом встал лук и колчан со стрелами.

– Головой отвечаешь, – буркнул он.

Страж бросил короткий взгляд на труп своего командира, голова которого была расплющена в лепешку, и судорожно сглотнул – угроза героя в львиной шкуре была отнюдь не фигуральной.

Тяжелые створки распахнулись легко, без скрипа.

– Наглость Лорда-Протектора не знает границ, – Зевс, покинув свой трон, стремительно расхаживал по залу, сцепив руки за спиной. – Он требует… слышите, он требует от нас, чтобы Гиперборея… – Зевс кашлянул, как будто слова властелина Атлантиды жгли ему горло, – чтобы Гиперборея не совала свой нос в дела Атлантиды. И это после всего, что мы для них сделали!

– Немыслимо! – с несколько угодливой интонацией вставил Гермес, паривший в воздухе на высоте пары локтей, больше по устоявшейся привычке, чем из желания произвести впечатление. Эксперименты с магией, произведенные еще на ранних этапах обучения, без должного умения и без необходимой осторожности, свели в Тартар многих. Гермесу еще повезло, допущенный им магический взрыв не превратил его в чудовище, не лишил жизни – просто теперь его тело все время стремилось лететь, и только непрерывным усилием воли его удавалось держать возле земли. Разумеется, и Зевс, и другие гиперборейцы при каждой же возможности стремились использовать юношу (которому минула уже не одна сотня лет) в качестве посыльного. Поначалу Гермеса это порядком раздражало, зато потом, увидев, какими последствиями для проигравших оборачивается борьба за власть на Олимпе, он решил, что лучше быть незаметным и полезным, чем заметным и трупом.

– Вот именно, немыслимо… – рыкнул Зевс. – Атланты явились сюда, подобно побитым псам, клянча земли, где могли бы жить. Мы дали им эту землю, мы оказали им помощь… и что теперь?

– Влияние Атлантиды растет, – холодный голос Афины эхом отлетал от мраморных стен зала. Свой шлем она держала на коленях, а в очередной раз не сданное при входе копье, с которым воительница не расставалась, говорят, и в постели, стояло позади нее, прислоненное к колонне. – Их армия становится все больше и больше, корабли курсируют возле наших берегов. Три дня назад сразу с нескольких наших пограничных застав видели их виману.

– Одну? – заинтересованно спросил Аполлон.

Геракл поморщился. Этот золотоволосый красавец, толком изучивший за свою долгую жизнь лишь искусство управления подаренной атлантами виманой, которую до сих пор упрямо именовал «огненной колесницей», занимал в иерархии Гипербореи место еще более низкое, чем мальчишка на побегушках Гермес. Зато его панически боялись дикари, боялись больше, чем блистательную Афину, жестокого Ареса и даже больше, чем самого Зевца-Громовержца. Поскольку человек, мечущий молнии, страшен, но в целом понятен. А вот когда огонь обрушивается с небес… Геракл улыбнулся собственным мыслям. Да уж, если кого дикие полулюди и начнут почитать как бога, так это именно Аполлона. Он и так уже кое-где признается сродни самому светилу.

– Одну, – фыркнула Афина. – И я бы сказала, что они изучают наши оборонительные рубежи. Не удивлюсь, если Посейдонис готовит вторжение. Которому, как в этих стенах уже не раз говорилось, нам нечего противопоставить.

– Кроме магии, – пророкотал Арес.

– Кроме магии, – кивнула Афина, скрипнув зубами. – Но Лорд-Протектор и его Архонты владеют не менее сильной магией. Поговаривают, что Посейдонис неприступен. Мы до сих пор не знаем…

– Замолчите, – рявкнул Зевс, ощущая, что нить разговора ускользает из его рук. Более всего он ненавидел ситуации, когда его переставали замечать. Было в этом что-то из его детства, когда всем правил Кронос, а Зевс, уже сильный, уже умелый, все еще оставался в тени великого отца. – Говорить буду я.

Он некоторое время помолчал, словно ожидая, не нарушит ли кто тишину, дабы обрушить на неосторожного свой гнев. Но собравшиеся в зале гиперборейские маги даже, казалось, затаили дыхание.

– Да, Афина права, – Зевс снова возобновил свой путь, чеканя шаг меж колоннами и глядя прямо перед собой. – Да, Посейдонис владеет магией, и мы не знаем всей ее мощи. Даже эта проклятая вимана… сколько лет прошло, но никто, я повторяю, никто так и не понял, почему она летает. В ней нет магии, ни грана… во всяком случае, той магии, которую мы знаем и которую мы можем понять. Что касается Посейдониса – о мощи этого проклятого города ходит немало слухов. Говорят, его защищает само небо.

– Что это могло бы означать? – Гефест нахмурился.

К этому гиперборейцу Геракл относился с особым почтением. Даже неистовый Зевс побаивался Мастера Огня, величайшего стихийного мага Гипербореи и к тому же своего сына. Если бы Гефест желал власти, ему не составило бы труда получить ее, сметя со своего пути всех, кто посмел бы возразить ему. Может быть, и Зевса тоже. Но пожилого мага интересовали только его опыты, и почти все свое время он проводил в лаборатории, экспериментируя с металлами в поисках идеального материала для оружия. Увы, и черная бронза, и железо, и даже недавно полученная им сталь вполне годились для обычных воинов, но никак не подходили магам. Только золото, серебро, медь и в некоторой степени бронза могли быть использованы истинными гиперборейцами, все остальные сплавы в той или иной степени гасили или искажали действие магии. Особенно сплавы на основе железа.

– Для этого здесь этот… человек.

От Геракла не укрылась крошечная пауза в словах Зевса, как и то, что за этой паузой скрывалось. Геракл не был истинным гиперборейцем, он был полукровкой, и Громовержец не упускал случая напомнить ему об этом. Указать на его, Геракла, место. Давно прошли те времена, когда Зевс заботился о своем сыне, что подарила ему Алкмена, давно угас огонь враждебности между Громовержцем и Герой, в свое время приложившей немало сил, дабы отправить в Тартар мальчишку, которому предстояло стать героем. Время текло меж пальцами, годы приносили новые интриги и примирения, новую любовь и новые расставания. Вряд ли даже сам Зевс мог с уверенностью сказать, скольких детей он зачал, сколько из них выжили. Из присутствующих здесь гиперборейцев более половины несли в себе его, Зевса, кровь. Истинных гиперборейцев, не чета ребенку человеческой женщины – о таких Зевс и не задумывался. Хотя о Геракле иногда вспоминал – когда в герое возникала нужда. Собственно так поступали почти все олимпийцы, кроме Афины, дружбой с которой Геракл очень дорожил, и Гефеста, который с равным уважением относился и к Высшим, и к простым смертным.

Все взгляды сосредоточились на Геракле, и он вдруг почувствовал себя неуютно. До сего момента он не задумывался, зачем его пригласили на Олимп. Вернее, пригласили – не самое подходящее слово. Потребовали его присутствия, так будет точнее.

– Я намерен отправить посольство в Посейдонис. Через три дня. Геракл, тебя знают атланты, ты должен увидеть… понять, что Посейдонис может нам противопоставить. Важна любая мелочь…

– Не лучше ли будет послать кого-либо из Высших? – надменно вздернула бровь Афродита. – Что толку от дикаря.

Геракл дернулся как от удара. «Проклятая старая сука, – подумал он, однако на лице его, исчерченном шрамами, загрубевшем от ветра и солнца, почти ничего не отразилось. – Я запомню твои слова…»

Афродита и в самом деле была старухой. Старухой, пребывающей в юном и невообразимо прекрасном теле. За века она узнала о телесной любви все – и не грешила против истины, утверждая, что способна уложить в постель любого мужчину. Или любую женщину – пол партнера для нее уже много лет не играл никакой роли. Время от времени она снисходила до обучения женщин, которые скрашивали досуг гиперборейцев. Даже среди высших нашлось бы немало таких, кто с удовольствием свернул бы нежную шею этой прекрасной стервы, но… отказаться от услуг гетер, прошедших обучение у шлюхи, впитавшей в себя опыт веков, было не так-то просто.

– Ни перед кем из гиперборейцев атланты откровенничать не станут, – уверенно заявил Зевс, – а вот продемонстрировать свою мощь одному из самых известных в Ойкумене воинов, который… – Громовержец помолчал, сверля героя взглядом, – который, по общему мнению, не отличается силой ума, они, вероятно, не откажутся. От тебя же, Геракл, требуется немного игры… изобрази удивление, восхищение, страх… особенно страх.

Атланты явились непрошенными и незваными. Никто не знал, откуда появились они, но прибыли они не с пустыми руками.

Чужие люди в золотой чешуе доспехов склонили колени пред троном Гипербореи. Они были странными – высокие, выше любого из живущих, кроме разве что великанов-циклопов, с пронзительно-голубыми глазами и волосами серебристого цвета – и странными были их дары. Повозка, умеющая летать не хуже… нет, много лучше мальчишки Гермеса, полированные зеркала, в которых можно было увидеть собеседника за многие и многие стадии, светильники, что не нуждались ни в масле, ни в магии.

Богатые дары смягчили сердце старого Кроноса, и он милостиво разрешил беженцам из невообразимого далека занять заселенные невежественными дикарями земли на самом краю Ойкумены.

А пока Кронос, отдав пришельцам бесхозные и ненужные ему земли, благодушно отвернул свой взор от Атлантиды, новое государство начало набирать силу. На пустом месте родился величественный город Посейдонис, иначе называвшийся также Городом Золотых Врат, очень скоро затмивший Олимп с его дворцами и роскошными садами, само существование которых было наполнено таинством магии. Посейдонис был великолепен – кольцевые белоснежные стены, храмы-пирамиды, роскошь и богатство. Здесь никто не знал недостатка в пище, здесь даже самый наибеднейший житель должен был овладеть грамотой, ибо законы Атлантиды почитались как незыблемые, и каждый обязан был знать их. Выбитые на колонне из орихалка законы были на виду у всех, и горе тому, кто, нарушив их, пытался отговориться незнанием.

Пришельцы принесли с собой странную магию. Они могли летать по небу, их оружие метало молнии не хуже самого Зевса, достигшего в этом тонком искусстве небывалых высот, но взять в руки эти метатели мог любой воин, даже без капли магической крови в жилах. Корабли атлантов бороздили моря, достигая даже самых дальних уголков Ойкумены. Но самое главное – росло их влияние. Появлялись аванпосты – иногда немыслимо далеко от Города Золотых Врат. Все больше и больше диких племен принимали правящую руку Посейдониса – как более сильного и более щедрого. И этот факт в немалой степени способствовал ухудшению отношений меж двумя великими державами.

Своим подданным, число которых росло с немыслимой быстротой, атланты дали многое. Обильные урожаи, здоровье, знания. Взамен они требовали одного – беспрекословного подчинения. И подданные были счастливы – почти все. Те же, кто не проявлял подчинения, подвергался воздействию магии – и навсегда превращался в бездушную куклу, тупо исполняющую любой, даже самый бессмысленный приказ хозяина. Наверное, они тоже были счастливы. По-своему.

Но нашлись и те, кто не мог назвать себя счастливцами. Их было не так уж и много – высоких, серебряноволосых, голубоглазых… тех, что носили, не снимая, золотые доспехи – и мало кто знал, что эта несокрушимая броня, неуязвимая ни для грубого оружия дикарей, ни для боевой магии высокомерных гиперборейцев, есть лишь продолжение кожи. Ни один из атлантов не мог бы снять сияющую чешую, ибо она являлась частью их тела. Ведь они не были людьми.

Владеющие могучей магией, вооруженные техникой, что иногда ничуть не уступала по своим возможностям самому изощренному волшебству, располагающие знаниями целой цивилизации, достижения которой трудно даже осмыслить, они были глубоко несчастливы. Ибо не может быть счастлив беглец, навсегда лишенный родины.

Атлантиды – блистательной, мудрой, великолепной Империи Атлантиды более не существовало. Жестокой, беспощадной, жадной Атлантиды. Вместе с ней исчезло многое другое – планеты, звезды… беглецы не знали ни истинной причины, ни масштабов коллапса.

Казалось бы, ничто не предвещало беды. Напротив, великое открытие – создание портала в иные миры – открывало перед Империей невероятные перспективы. Поначалу ученые осторожничали, отправляя в чужие пространства лишь разведчиков – но время показало, что атлантам нечего бояться. Их мощь могла сломить любое сопротивление… Перед учеными была поставлена новая задача – и задачу эту они решили. Разработанная теория большого портала – в отличие от малого, основанного исключительно на технологии – оперировала мощными силовыми полями и магическими потоками и была, в известной степени, небезопасна. Зато через большой портал можно было провести не одного-двух человек, а целую армию.

И Атлантида начала стремительную экспансию. Не только в оружии, не только в многочисленности армий была их сила – властители Империи, Архонты, владели особой магией, умея подчинять людей своей воле, заставляя следовать любым своим желаниям. Десятки лет агрессоры грабили иные пространства, доставляя в Империю невероятные богатства, диковинных животных, редкие ископаемые… В обиход снова вернулось рабство – почти все обитатели миров, куда приходили Имперские войска, оказались неспособными противостоять магии подчинения, а те немногие, кто от рождения обладал даром иммунитета к пси-воздействию атлантов, уничтожались безо всякой жалости. Уничтожались и все их кровные родственники, дабы даже шанса не оставалось опасной способности возродиться в последующих поколениях. Поток рабов все ширился – идеальных рабов, довольных своей жизнью, не помышляющих не то что о восстании, а даже о тени непослушания.

Правда, нашлись и те, кто утверждал, что большие порталы опасны, что они самим своим существованием повреждают ткань мироздания. Их не желали слышать.

А потом стало слишком поздно. В один страшный миг мир вокруг них словно взбесился – огонь охватил небо, земля тряслась, и даже солнце, привычное, теплое и безопасное светило, вдруг утратило стабильность, приняв форму грозного лика, взирающего с небес на своих согрешивших детей… Немногим удалось бежать в иные, безопасные миры. Немногое удалось спасти.

Теперь у них был новый мир – странный, непонятный, опасный. Мир, заселенный дикарями, что не знали даже простейших металлов – и тут же могучий народ гиперборейцев, владеющий магией. Не той, к которой привыкли атланты, умело сочетавшие утонченное оперирование магическими потоками со сложной техникой. Сила гиперборейцев была иной – основанной на использовании чистых энергий стихий, капризных, непослушных, своевольных – но невероятно могучих.

Атланты испугались. Их было слишком мало – всего девяти Архонтам и их предводителю, Лорду-Протектору, удалось спастись, прихватив с собой то, что оказалось под рукой. Оружие, несколько защитных систем, транспорт, кое-что из оборудования. И, разумеется, генераторы большого портала. Их было слишком мало, чтобы вступить в войну – и гордые атланты склонили головы, униженно прося о подачке, о милости. Но и коленопреклоненные, они пустили в ход свою магию, магию подчинения – и даже могучие гиперборейцы не устояли. Может быть, этот здоровяк, именовавший себя Кроносом, искренне верил, что решение о выделении атлантам дальних и, как ему казалось, ненужных земель продиктовано исключительно его собственным милосердием. Но те, кто кланялись, благодаря за щедрый дар, прятали улыбки – им лучше многих было известно, что стоит за великодушием Верховного Мага Гипербореи.

Они не думали, что им потребуется много времени. Собраться с силами, передохнуть, успокоиться… немного забыть ужасную катастрофу, а затем включить большой портал, и отправиться на поиски более гостеприимной земли, не занятой сильными и опасными хозяевами. Опасными еще и потому, что их разум невозможно было долго контролировать.

Этим планам не суждено было исполниться. Атлантам пришлось сделать печальное открытие – в этом мире магия большого портала отказывалась работать. Малые, основанные исключительно на технологии, можно было открыть в любой момент – но малый портал не способен был пропустить сквозь себя даже виману, не говоря о тяжелом оборудовании. Это означало, что в новый мир они пришли бы почти что голыми, слабыми и беззащитными. Такое решение не устраивало ни Лорда-Протектора, ни Архонтов.

Значит, следовало поступить иначе. Если нельзя найти для себя чистый мир, надо очистить этот… И возник великолепный Посейдонис, возникли храмы и сады… а заодно и могучая армия, которой было предначертано смести с лица этого мира могучих, заносчивых, но немногочисленных гиперборейских магов. Одновременно не прекращался поиск способа активировать большой портал, активировать его любой ценой. Либо одна, либо другая стратегия обязана была принести удачу. Требовалось лишь время…

2

Факел потрескивал, пламя отбрасывало на каменные своды пещеры странные отблески. Где-то журчала стекающая по стенам вода, горькая, непригодная для питья. Впрочем, даже откройся здесь чистейший как слеза родник, Геракл не рискнул бы поднести ко рту пригоршню воды. Здесь было неподходящее место ни для сна, ни даже для короткого привала.

Уже несколько часов он шагал и шагал вниз, перебираясь через завалы, иногда чуть ли не до крови обдирая кожу, обходя острые сталактиты, равнодушно скользя взглядом по нередко встречавшимся на пути скелетам. Войти в пещеры, что вели к Тартару, было легко. Их даже не сторожили – ибо немного находилось тех, кто, будучи в здравом уме, решался спуститься в недра земли, приблизиться к царству мертвых. А те, кому на это хватало глупости, безумия или мужества, редко возвращались назад. Пещеры были огромны, в них было легко заблудиться – за плечами Геракла уже осталось не менее сотни стадий, ^[8] но это была лишь малая часть общей протяженности пещер. Стоит потерять дорогу – и тогда оставалось лишь ждать, пока кончится вода в мехе, да запас сухих лепешек и вяленого мяса, ждать, пока догорит последний факел… А потом молить о приходе смерти.

Геракл не боялся заблудиться. Он знал дорогу – ему уже приходилось бродить по этим пещерам. Сейчас его гнало сюда странное чувство – всем своим существом он ощущал необходимость спуститься к Стиксу, Реке Забвения. Здесь, у мрачных вод, никогда не видевших дневного света, он сможет получить ответы на вопросы.

Ягненок за плечами жалобно заблеял и отчаянно рванулся, в который уж раз пытаясь освободиться. Геракл не обратил внимания на метания несчастного животного, чуявшего, видимо, приближение неизбежной смерти. Он чуть было не пропустил нужный поворот – ошибка, допущенная здесь, среди бесчисленных каменных переходов, могла обойтись дорого. Он всегда гордился своим умением находить верную дорогу в лесу, в пустыне, в горах – везде, куда забрасывала его тяга к приключениям, но тут, в толще скал, умение вновь и вновь отказывало ему, и оставалось надеяться лишь на знаки – те, которые он сам когда-то начертал, спускаясь к Стиксу впервые.

Впереди послышался глухой рокот, и, одновременно, Геракл ощутил, как дыбом становится каждый волосок на теле. Сам воздух здесь был до предела насыщен магической силой. Не зря Олимп, цитадель Гипербореи, был построен над этими пещерами – маги черпали дармовую силу, в изобилии разлитую буквально у них под ногами. Пожалуй, сильнейшие из гиперборейцев – тот же Зевс, к примеру, – мог исполнить то, что привело сюда Геракла, даже не вставая с трона. Что ж, если для того чтобы услышать нужные слова, ему придется проблуждать во тьме хоть сутки – пусть так и будет.

Пещера раздалась в стороны, свет факела, до этого более или менее освещавший путь, теперь уже почти не помогал находить безопасную тропу. Но в этом и не было необходимости – Геракл пришел туда, куда стремился. Но, даже зная, чего ожидать, он чуть было не оступился, сразу почувствовав, как по коже пробежал холодок страха. Стоит упасть в эту черную воду, стоит ощутить на губах ее вкус – все, конец. Назад дороги не будет.

– Она была где-то здесь, – пробормотал он, оглядываясь.

Тяжелая каменная чаша стояла там, где он оставил ее много лет назад. Рядом лежал и обсидиановый нож – это место не терпело металла, никакого, потому он оставил наверху, у входа в катакомбы, все свое оружие. Только камень можно было принести сюда.

Он тяжело опустился на камни рядом с чашей, испуганный ягненок, небрежно брошенный на камни, часто дышал, но уже не блеял и не дергался – тяжелая атмосфера, пронизанная магическими потоками, подавляла волю к жизни. Пока что ее утратило только животное, но Геракл знал – стоит просидеть здесь несколько часов, и он уже не сможет встать. Не потому, что иссякнут силы – просто ему будет все равно. Проклятая вода была везде – не только в потоке, что бился о скалы в нескольких локтях ниже, но и в воздухе, и даже, наверное, в камнях. Следовало торопиться…

Он развязал ремешок, стягивающий тонкие ножки животного. В жертву приносят свободных… да, теперь у несчастного создания уже не хватит сил убежать.

– Прости… – шепнул он ягненку. И коротко полоснул того острой кромкой обсидианового ножа по подрагивающему горлышку. Струя крови ударила в каменную чашу, столь древнюю, что даже старейшие из ныне живущих гиперборейцев не знали, кто и когда создал ее.

Под сводами пещеры пронесся стон… горестный стон, состоящий из множества голосов. Живая теплая кровь высвободила магию, приведя в действие тонкие, и одновременно невероятно мощные силы, природы которых не понимали и гиперборейцы, научившиеся лишь использовать это странное явление.

– Кронос! – рявкнул Геракл во всю мощь своего голоса, и эхо заметалась меж камней, заглушая переливы тихих стонов. Он знал, что можно было и не кричать, что магия крови, пробуждавшая давно ушедших, не нуждалась в громком голосе. Он мог позвать Кроноса и шепотом. И даже мысленно… если тот сочтет нужным, то явится.

Сердце стучало медленно, словно собираясь с силами перед каждым ударом.

– Великий Кронос! – снова воззвал воин. – Великий Кронос, я, Геракл, хочу говорить с тобой!

– Хочу ли я говорить с тобой, полукровка, вот в чем вопрос… – раздался за его спиной тихий голос.

Геракл неимоверным усилием заставил себя не вскочить, не обернуться, не выставить перед собой нож – единственное свое оружие. Против обитателей этих пещер не помогли бы ни клинки, ни стрелы, ни руки, привычные к кулачному бою. Сюда приходили не драться, а говорить… или умирать. Иногда это становилось одним и тем же, мертвые не любили тех, кто тревожил их покой.

– Я принес тебе дар, Великий Кронос, – тихо произнес он, не поворачиваясь. – Дар, угодный твоему духу.

– Живая кровь, вот даже как… – хмыкнул голос, словно бы в раздумье. – Да, ты знаешь, как порадовать старика. Ладно… я понимаю, что ты явился не просто так. О чем ты хочешь спросить меня? И можешь повернуться, мало удовольствия видеть твой заросший затылок.

Геракл последовал совету, и несколько мгновений рассматривал тень, плывущую перед ним, в половине локтя над каменной плитой. В этой тени невозможно было узнать величественного Кроноса, Верховного Мага Гипербореи, свергнутого и убитого собственным сыном. Оставалось только надеяться, что мертвым несвойственно лукавство и обман, и что на зов героя откликнулся именно тот, ради встречи с кем Геракл явился в эту бездну. Тень всколыхнулась, от нее отделились два длинных тонких отростка, коснулись чаши… темная густая жидкость чуть дрогнула.

– Говори, полукровка, – в словах тени не было и намека на издевку, она… или он, просто констатировал тот факт, что для беседы с навсегда ушедшим явился нечистокровный гипербореец. – Говори, но будь краток. Твой дар… не слишком щедр.

Дух Кроноса был прав – скосив глаза в сторону чаши, Геракл заметил, что уровень крови в ней заметно понизился. Силы, призвавшие дух умершего, требовали много крови, и расходовали ее щедро.

– Твой сын ведет нас к войне, Кронос. К войне, которая может привести к гибели Гипербореи.

– Я знаю это, – прошелестел голос. – Я не питаю любви к сыну, но в своем устремлении он прав.

– Но…

– Да, Гиперборея может погибнуть. Здесь, в вечной тьме Тартара, сложно зрить будущее… впрочем, там, наверху, распознать грядущие события еще сложнее. Здесь мир теней, и то, что произойдет, тоже всего лишь тени. Их можно попытаться угадать, не более… Угроза существованию Гипербореи велика, но если не остановить атлантов, конец будет неизбежен. И страшен.

– Страшен? – Геракл даже привстал от удивления. – Да, их армии сильны, да, они все больше и больше видят в Гиперборее врага, но что в этом такого страшного? Посейдонису не хватит сил, чтобы сломить магическую защиту Олимпа.

– Дело не в армиях, которые может собрать Лорд-Протектор, – не меняя тона, сказал Кронос, смещаясь в сторону, зависнув в воздухе прямо над невидимым потоком Реки Забвения. – Здесь, во тьме, кое-что видно лучше… здесь есть знания, которые не стоит передавать живым. Скажем… атланты играют с чудовищными силами, и они даже не осознают всей опасности этих игр. Я чувствую, как сама сущность мира воет и корчится от боли… сколько это может продолжаться? Однажды эта сущность не выдержит, и кто знает, что произойдет с Ойкуменой… хотя нет, катастрофа затронет не только Ойкумену, но и все сущее.

– Значит, война неизбежна? – в чаше оставалось совсем немного крови. Геракл был готов ради продолжения беседы разрезать собственную руку, но стоит испарениям Реки Забвения попасть в кровь… с этой водой не сравнится ни один яд. Даже яд Лернейской гидры оставляет один, пусть и мизерный, шанс. Эта вода шанса не оставит.

– Атланты хотят покинуть этот мир, – прошептала тень, – хотя и не знают, что им этого свершить не суждено. Но в своих попытках достигнуть невозможного, они приведут этот мир к гибели. Не могу предугадать, хватит ли у Громовержца сил справиться с Посейдонисом, но это – единственный путь. Атланты должны исчезнуть… или же должна исчезнуть их магия.

– Зевс приказал мне проникнуть в Посейдонис…

– Он мудр, хотя мудрость эта во многом от случайности. Не думаю, что Зевс сумел почувствовать твой особый дар… Да, не удивляйся, ты одарен кое-чем более важным, чем владение магией. Атланты владеют даром подчинять себе души людей… и гиперборейцев тоже. Да, когда-то и я ощутил их силу – жаль, понял это слишком поздно. Но твой разум неподвластен магии атлантов, ты сумеешь сохранить свободу там, где утратил ее даже я.

Геракл слушал, не веря своим ушам. Кронос, сильнейший из гиперборейцев, быть может, даже более сильный, чем свергнувший его Зевс, признается в том, что проиграл магическую схватку с атлантами? Невероятно… хотя ведь ходили разговоры о том времени, когда атланты впервые появились в Олимпийской цитадели. Пусть тогда Геракла еще не было на свете, но ему довелось выслушать немало рассказов о делах минувших – и иные рассказчики говорили, что Кронос проявил тогда неслыханную щедрость.

– Только ты, и еще Хирон… вы сможете сопротивляться воздействию магии атлантов. Времени осталось не так уж и много, не более года. Никто из Высших Магов Гипербореи не должен приближаться к Посейдонису. Если Атланты пришлют послов, их следует изгнать немедля.

– Олимпийцев следует предупредить…

– Никто не поверит тебе, герой. Ищи доказательства в Атлантиде, и помни – стоит любому из Архонтов встретиться с олимпийцем – и Посейдонис получит верного раба, готового на все ради новых хозяев. Ненадолго, разум чистокровного гиперборейца справится с вторжением через несколько дней, я знаю… но и час может стать роковым.

Последние капли крови словно бы впитывались в каменное дно чаши. Голос Кроноса становился все тише, он теперь говорил быстро, глотая слова, торопясь успеть поведать гостю все что было нужно.

– Запомни, Геракл, те, кто поедут с тобой в Атлантиду… те, кто сойдут на берег и войдут в Посейдонис, не должны вернуться обратно в Гиперборею. Запомни, ни один из них. Да… тебе придется убить всех. Прости, это тяжкая ноша, но она вынужденно ляжет на твои плечи. А теперь иди… и… благодарю тебя… за дар…

Словно дуновение ветра всколыхнуло тяжелый воздух пещеры, и тень Кроноса исчезла. Геракл провел пальцем по совершенно сухому дну каменной чаши. Дар был испит до последней капли.

Он с трудом встал, вдруг ощутив, как ноют мышцы, словно не на прохладных камнях сидел, а карабкался вверх по крутому склону долгие часы. Поначалу каждый шаг давался с трудом, Геракл скрипел зубами, заставляя двигаться непослушные ноги – но постепенно тело вновь начало ему подчиняться, шаг стал легким и упругим, а факел словно бы разгорелся ярче, будто радуясь возвращению наверх, в мир живых.

Ветер исправно дул в нужном направлении, мачта прогибалась, потрескивала, но держалась. Это был один из лучших кораблей Гипербореи – Зевс настаивал на том, чтобы использовать для отправки посольства виману Аполлона, но Гераклу путем долгих убеждений и споров удалось заставить Громовержца отказаться от этой идеи. Разумеется, о беседе с отцом нынешнего Верховного Мага Геракл никому рассказывать не стал. И уж самому Зевсу – подавно. А потому он и не мог заявить, что вынужден будет перебить всех, кого злая судьба выберет ему в спутники. Столкнуться в бою с Аполлоном, пусть и не слишком умелым магом, Гераклу не хотелось… да и зла этому простодушному, чуть глуповатому и самовлюбленному гиперборейцу он не желал. В конце концов, Аполлон был не самым плохим из олимпийцев… вот если бы включить в состав посольства Афродиту – Геракл с немалым удовольствием послушал бы хруст ее позвонков.

Правда, чтобы убить Высшего Мага, требуется нечто более серьезное, чем сломанная шея.

– Земля! – раздался крик стоящего на носу корабля воина.

Геракл довольно усмехнулся. Так создаются легенды… проделать столь огромный путь за столь малый срок… пройдут годы, и свидетели этого плавания, наверное, скажут, что они не плыли – летели над водой на крылатом корабле. И тут же скривился, сплюнув за борт вдруг ставшую горькой слюну. Нет, свидетелей не будет, и мастерство тех, кто вел корабль, очень скоро навсегда уйдет из этого мира.

– Что это, что? – раздались удивленные крики.

В небе появилась яркая, слепящая глаза точка. Она стремительно вырастала в размерах, пока не превратилась в сияющую виману, зависшую над кораблем.

– Архонт Галас, третий Властитель Города Золотых Врат, приветствует доблестного Геракла, чья слава идет впереди его стремительного корабля… – прогрохотало в небе.

– Геракл, посол Гипербореи, приветствует Архонта Галаса и рад, что долгий путь подошел к концу.

– Пусть твой корабль следует за моей виманой, славный Геракл. Порт Посейдониса близок.

– Веди нас, Властитель Галас.

Особой необходимости в провожатом не было. Геракл без труда мог различить вдали переливы искорок – это отбрасывали солнечные лучи странные изделия атлантов, которые они делали из чистого белого песка. Ровные пластины, весьма смахивающие на внезапно окаменевшие лужи, поднятые с земли, гиперборейцы покупали охотно, платя равный вес золота. Гефест не раз пытался изготовить в своей кузнице нечто подобное, но пока что терпел неудачу за неудачей, хотя и утверждал при каждом удобном случае, что находится на верном пути. А сами атланты этот странный материал почти и не ценили – поговаривали, что жители Посейдониса вставляют эти драгоценные пластины в окна, словно обычную слюду или бычьи пузыри. Видимо, в этих словах было немало правды – Геракл узнал блеск, так сияли стрельчатые окна центральной башни Олимпийской цитадели, жилище самого Зевса, для которого он не пожалел драгоценного заморского товара.

Но появление виманы, да еще с одним из Архонтов – это был доброе знамение. То ли это являлось знаком уважения, то ли попыткой произвести впечатление на невежественного полукровку, только и знающего в жизни, что свой здоровенный меч. Так или иначе, надежда Геракла узнать в Посейдонисе что-нибудь по-настоящему важное несколько возросла.

Прошло почти два часа, прежде чем корабль ударился о подвешенные к причалу мешки, набитые мокрыми водорослями. Двое воинов выпрыгнули на влажные скользкие бревна и тут же накинули веревочные петли на бронзовые крюки, каждый толщиной в руку сильного мужчины. Геракл шагнул на берег, потянул носом воздух и чуть заметно поморщился – здесь пахло морем, но не той свежестью утреннего ветра, что заставляла трепетать ноздри и побуждала грудь пусть и разорваться, но сделать еще, еще более глубокий вдох. Здесь царили другие запахи – дыма от многочисленных коптилен, тухлой рыбы, подгнивших водорослей… не самый приятный запах для человека, привыкшего к кристальной чистоте воздуха девственных лесов, к вкусному аромату жарящегося на костре мяса…

Вимана опустилась на землю еще раньше, и теперь в нескольких шагах у кромки прибоя стояло около десятка человек в чешуйчатых доспехах. Чешуя отливала золотом, но это было не мягкое золото и не более прочная бронза. Жители Атлантиды называли странный металл «орихалком», и это было еще одной тайной, не дававшей покоя Гефесту.

Вперед вышел человек – его доспехи имели совсем иной отлив, серебристые словно седые волосы плескались на ветру, а рост заставлял даже Геракла задирать голову, чтобы взглянуть Архонту в глаза. На боку Галаса – видимо, это был он – висело странное приспособление… Гераклу не довелось увидеть магическое оружие атлантов, что с легкостью метало молнии на тысячи шагов, но чутьем воина он понял – это оно. Не инструмент, не украшение, ни что иное – именно оружие. Остальные встречающие – это были обычные люди, хотя и в необычной броне – тоже были вооружены. Недлинные, в рост человека, копья оканчивались широкими, с ладонь, листообразными остриями, светившимися даже в солнечных лучах мертвенным белым светом. О таком оружии в Гиперборее и не слышали… сомнительно, чтобы Архонт доверил слугам что-либо более мощное, чем носил сам, но вряд ли эти наконечники из простого металла.

Архонт вскинул руку в приветствии, поворачивая ее к гостю открытой ладонью. Геракл ответил тем же жестом, глядя Галасу прямо в глаза. За спиной героя слышался топот ног – десяток бойцов, кто с шуткой, кто с тихой руганью, выгружались на берег. По сравнению со свитой Архонта они выглядели жалко – доспехи, пусть и кованные самим Гефестом, казались грубыми рядом с чудесной орихалковой чешуей.

– Мы рады послам великой Гипербореи… – теперь голос Архонта не казался громом, он был ничуть не громче, чем голос обычного человека. – Вас проводят в отведенные вам покои. А после отдыха тебя, славный Геракл, и тех из твоих спутников, кого ты укажешь, примет сам Лорд-Протектор.

– Благодарю за гостеприимство, властитель Галас, – от Геракла не укрылся второй смысл произнесенной Архонтом фразы. Вас проводят… значит, о свободной прогулке не то что в Посейдонисе, даже здесь, в порту, следует забыть. – Путь не был легким, и моим людям нужно восстановить силы. Сам я в отдыхе не нуждаюсь… Я много слышал о великом Городе Золотых Врат, и мечтаю увидеть его красоты.

Архонт сделал еще пару шагов вперед, теперь он стоял почти вплотную к Гераклу.

– Увидеть красоты… – Галас говорил тихо, так, чтобы его не услышал никто, кроме гиперборейского посла. – Странное желание для воина, не так ли? Или ты, славный Геракл, на самом деле хочешь увидеть что-нибудь другое?

В голосе Архонта не слышалось угрозы, скорее – насмешка. И Геракл ответил совсем не то, что собирался.

– Конечно, ты прав, властитель. Я хотел бы увидеть силу атлантов. Сегодня мы друзья, но кто знает, придется ли нам и впредь идти одной дорогой, или пути наши разойдутся.

Тонкие бледные губы атланта исказила странная усмешка – то ли снисходительная, то ли надменная, то ли злая. Будь перед ним человек, Геракл без труда ощутил бы его настроение, но атлант был для него черным провалом пещеры, во тьме которого не различить ничего.

Он оглянулся, намереваясь приказать воинам следовать за сопровождающими, и вдруг ощутил, как по спине пополз неприятный холодок. Все они – от немолодого тавроса Даринеса, до Таргоса, самого юного из солдат, уже уходили, следуя за провожатым в чешуйчатой броне. Геракл скрипнул зубами – ладно простые солдаты… что от них ждать. Гиперборея только начала создавать армию по типу войск Атлантиды, понимая, что отменно обученные и привыкшие биться плечом к плечу воины куда надежнее, чем десяток пусть даже великих героев, каждый из которых предпочитает драться сам по себе. Но звание тавроса, командира сотни, не давалось кому попало. Даринес был опытным бойцом, который прекрасно знал, что такое дисциплина и что такое приказ. А приказ был прост – ни шагу без разрешения.

– Таврос! – рявкнул Геракл, но сотник и ухом не повел, неспешно шагая в сторону ближайших строений.

– Не стоит волноваться, славный герой, – мягко сказал Архонт, но в его голосе на этот раз сквозило вполне очевидное удивление, смешанное с беспокойством. – Они и в самом деле устали. Но раз тебе не нужен отдых… что ж, пойдем, я кое-что покажу тебе.

Геракл стиснул зубы и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Что ж… Кронос говорил о магии атлантов… о магии, что порабощает разум. Теперь уже ничего не поделаешь, Архонт понял, что посол Гипербореи неподвластен его чарам, и теперь начнет иную игру, начнет, не будучи готов к ней. Это хорошо… Геракл вдруг почувствовал, как напряжение оставляет его. Теперь они с «гостеприимным» хозяином кое в чем сравнялись – оба лишь смутно представляют, чего можно ждать от собеседника. Вряд ли атланты посмеют убить посла Гипербореи, скорее постараются сделать так, чтобы на обратном пути опасный гость бесследно исчез с корабля. Мало ли случайностей в море – шторм, волны…

– Я готов следовать за тобой, Властитель, – широко улыбнулся он. – Может быть, кто-то из твоих воинов отнесет мое оружие в те покои, что предназначены мне?

Кем-то эта фраза могла быть расценена как благодушие и всецелое доверие к хозяевам этой земли, но те, что лучше знали Геракла, услышали бы в просьбе оттенок угрозы – мол, чтобы справиться с любой опасностью герою не нужно оружие. Уловил ли Архонт второй смысл или нет, но приказ он отдал – один из чешуйчатых, преклонив колено, принял у Геракла меч и грозный лук с колчаном ядовитых стрел и удалился.

– Теперь пойдем, славный воин. Тебе предстоит увидеть много необычного.

Каменные ступени были невероятно ровными – казалось, такое совершенство невозможно создать человеческими руками, здесь наверняка поработала магия. Лестница казалась бесконечной – сотни, тысячи ступеней… Дома, где жили простые граждане Посейдониса, уже давно остались позади. Архонт, с оттенком презрения, называл их жалкими лачугами, но, с точки зрения Геракла, жизнь в таком доме для многих гиперборейцев – не из самых могучих, конечно, – показалась бы истинной роскошью. Чего стоили одни прозрачные окна, не пропускавшие в дом ни холодного ветра, ни обжигающей жары, зато ни в малейшей степени не задерживавшие дневной свет.

Город был укрыт зеленой листвой… великолепные деревья накрывали домики прохладной тенью, а прямо на ветках висели странные плоды – яркие, круглые, цвета солнца. Геракл сорвал один из них, вгрызся зубами в чуть горьковатую кожицу… во все стороны брызнули струйки сладкого сока. Архонт снисходительно улыбнулся, показал, как правильно очистить плод. Ничего подобного Гераклу пробовать еще не приходилось, в Гиперборее это чудо стало бы украшением любого, самого торжественного стола. Здесь же чудо-плоды были доступны даже беднейшему.

И еще… везде была вода. Она текла по глубоким канавам вдольмощеных камнем дорог, унося к морю нечистоты. Ее искрящиеся струи били из бронзовых статуй, установленных в каменных чашах почти на каждой площади. Вода была чистой… пусть даже и не такой чистой, как та, что можно отведать в лесном роднике – холодную, отдающую запахом хвои, ломящую зубы.

Можно было подумать, что в этом месте могут жить только бесконечно счастливые люди. И верно, жители, что попадались им на пути, казались вполне довольными жизнью – одетые чисто и богато, они неспешно шли куда-то по своим делам.

И все же эта благостная картина не обманула Геракла. Снова и снова он встречал взгляды пустых, ко всему равнодушных глаз. Узнать тех, кого коснулась злая магия атлантов, было несложно – ни тени любопытства, ни капли заинтересованности. На заморского гостя эти люди смотрели как на пустое место, и даже если их губы растягивала приветственная улыбка, она казалась неживой. Улыбались только губы, глаза оставались холодными и капельку печальными. Мертвоглазых было немного, один из десятка, не более. Но город был велик – страшно подумать, сколько здесь ходит рабов, во всем послушных воле Архонтов.

Похоже, их число совсем недавно еще возросло… за счет воинов и гребцов, что прибыли из далекой Гипербореи. Теперь Геракл со всей отчетливостью понял, что скрывалось за напутствием Кроноса, за его советом не допускать возвращения посланцев Гипербореи на родину. Понял его ужасающую, горькую правоту.

– Это тоже украшение? – спросил он, махнув рукой в сторону высоких, в два человеческих роста, сужающихся кверху шпилей, сделанных из металла необычного серебристого цвета. – Мне кажется, это что-то иное.

– Ты прав, герой, – кивнул Архонт. – Это то, что обеспечивает безопасность нашему прекрасному городу.

– Безопасность? – Геракл изобразил удивление, смешанное с явным недоверием, хотя внутренне весь напрягся. Похоже, он натолкнулся на нечто интересное. – Эти жалкие колючки не смогут остановить воинов. Или вы думаете, что ваши враги испугаются одного их вида?

В интонациях героя звучала издевка – почти на самой грани оскорбления, и вряд ли Архонту удастся уловить нарочитость насмешки. Лишь бы Властитель не попытался уйти от ответа.

Тот и не собирался… просто подбирал слова, дабы объяснить «невежественному дикарю» нечто, вряд ли доступное его пониманию. Ошибка Архонта была вполне объяснима – конечно, даже в Атлантиде слышали о Геракле и его подвигах. Отношения с Гиперборей пусть и были напряжены, но еще не прервались, хотя по молчаливому согласию сторон Властители Посейдониса не являлись с визитом в Олимпийскую цитадель, а гиперборейские маги, в свою очередь, не тревожили атлантов своим присутствием. До последнего времени… да и то явились не сами, а послали пусть и известного, но все же варвара. Пожалуй, Лорд-Протектор проявил бы больше осторожности, если б знал, что Геракл – сын самого Громовержца, пусть и полукровка. Но в родственных связях Зевса досконально разбирались немногие, а сам Геракл о своем родстве с величайшим из живущих гиперборейцев не особенно распространялся.

Но мир, несмотря на его необъятные размеры, все-таки тесен. Посланцы Атлантиды явились во многие племена, дабы обращать их в свою веру, да и гиперборейцам необходимы были и слуги, и работники, и солдаты. Обмен новостями происходил пусть и неспешно, но неуклонно. И о величайшем из героев говорили немало – в основном о его подвигах, об убитых чудовищах, об одержанных победах. Не удивительно, что у Архонта Галаса сложилось мнение о госте, только лишь как об умельце махать своим грубым оружием.

– Эти столпы… смотрителем которых я, кстати, являюсь, держат на себе… э-э… небо, что защищает город от любой угрозы.

– Небо? – Геракл покачал головой, выражая высшую степень сомнения. – Я вижу то небо, что у меня над головой – но я не вижу неба, которое держали бы твои столпы, Властитель Галас. Ты хочешь, видимо, посмеяться надо мной?

Произнося последние слова, Геракл сжал зубы, выпятил челюсть и посмотрел на Архонта мрачно и недобро. Галас пожал плечами.

– Сейчас я не вижу угрозы, славный Геракл, а потому небо… отдыхает. Но его нетрудно вызвать. Пойдем, я покажу тебе, дабы рассеялись все сомнения.

Шагая вслед за Архонтом, гипербореец усмехался – правда, только мысленно. Похоже, все оказалось даже легче, чем он предполагал. То ли Архонту несвойственна была простейшая хитрость, без которой выжить в жестоком и опасном мире было попросту невозможно, то ли его, Геракла, здесь вообще не воспринимали всерьез. Что ж, возможно, за столь пренебрежительное отношение атлантам придется поплатиться.

Они поднялись по узкой лестнице в невысокую башню. Ступени привели в небольшое помещение без стен – вместо стен здесь были все те же прозрачные пластины, сквозь которые можно было легко рассмотреть немалую часть Посейдониса. Большую часть помещения занимало нечто странное – сделанный из металла предмет, вся верхняя поверхность которого была усыпана небольшими, с ноготь, пластинками, часть из которых источали разный свет. Желтый, зеленый, красный… И на каждой пластинке было что-то нарисовано.

О письменности атлантов Геракл знал очень мало. Только то, что каждый такой рисунок означал даже не слово, а несколько, иногда много, слов. Некоторые рисунки казались понятными, смысл остальных ускользал. Аполлон, показывая как-то Гераклу такие же пластинки в своей вимане, объяснял, что это письмо очень удобно – удобнее, чем то, что было принято у гиперборейцев. Смотришь на пластинку – и сразу ясно, что произойдет, если притронуться к ней. В ответ на вопрос о нескольких пластинках Аполлон замялся, явно ощутив неловкость, и пустился в путаные объяснения, из которых герой понял лишь одно – светоносный Аполлон и сам мало понимает в том, что ему доверено.

Рядом с этим сооружением стоял вполне обычный столик, изящный, темного дерева, отполированный до блеска. На столике лежал тяжелый золотой шлем. Архонт поднял его двумя руками, бережно, как великую драгоценность, и надел, а затем повернулся к Гераклу спиной, закрывая от него постамент со светящимися пластинками, даже не обратив внимания, что в прозрачных плитах прекрасно видно его отражение, как и то, к каким пластинкам прикасаются длинные пальцы Властителя.

Вдруг воздух пронзил надсадный рев… Геракл вдруг осознал, что стоит в боевой стойке, рука закинута за спину, пальцы лихорадочно ищут рукоять меча. Он уже слышал похожий звук – так ревела перед смертью искалеченная Лернейская гидра.

– Не стоит бояться, славный Геракл, – Архонт по-прежнему стоял к герою спиной, но Геракл мог бы поклясться бессмертием олимпийцев, что Галас усмехается нагло и удовлетворенно, считая, что ему все-таки удалось испугать гиперборейца. – Это предупреждение. Каждый, услышав его, должен отойти подальше от тех шпилей, что заинтересовали тебя. Иначе… когда спасительное небо опустится на Посейдонис, неосторожные могут умереть.

– Кому же опасно это ваше небо, вам или вашим врагам? – лицо Геракла снова приобрело каменное выражение.

– Оно опасно глупцам, которые считают себя сильнее неба, – ухмыльнулся Архонт, вкладывая в эти слова еще один смысл, давая понять, что тот, кто посмеет посягнуть на город, защищаемый самим небом, найдет лишь смерть.

На кончиках шпилей вдруг зажглись яркие даже в солнечных лучах звезды. Они разгорались все сильнее и сильнее, и вдруг вверх ударили струи голубого огня. В самой верхней точке синева встретилась – и вдруг разлилась, подобно воде, но не рухнула вниз, на город, а стекла словно по прозрачному куполу. Несколько ударов сердца – и уже город укрыт синим, как полуденное летнее небо, покрывалом.

– Смотри, воин… – голос атланта звучал напряженно. – С юга летят птицы…

То ли гуси не сочли синеву впереди препятствием, то ли вожак стаи был на редкость бесстрашен, но птицы не свернули. Первым в укрывшее Посейдонис небо влетел сам вожак – полыхнула яркая голубая вспышка, затем еще одна, еще. Сквозь синеву видно было не очень хорошо, Геракл с трудом разглядел, как заметались испуганные птицы, как попытались увернуться от всплесков всепожирающего пламени… некоторым это удалось, но большая часть стаи просто прекратила свое существование.

– И так… – Архонт произносил слова медленно, с усилием, – и так произойдет с каждым, кто попытается пройти сквозь защиту города. Да… не хочешь ли сам… попробовать, каково это… держать небо?

– Хочу, – немного торопливо выдохнул Геракл, опасаясь, что Архонт передумает. Скорее всего в этом предложении таился какой-то подвох, но гипербореец готов был рискнуть.

Архонт стянул с себя шлем, его лицо блестело от пота.

– Одевай.

Стоило шлему опуститься ему на голову, как на Геракла обрушилась тяжесть. Это была не привычная тяжесть меча за плечами, не приятная ноша добытого оленя, не тяжкий груз бесчувственного товарища. Словно и в самом деле на него обрушилось само небо… задрожали, прогибаясь, колени, заныла каждая мышца могучего тела. Он стиснул зубы, отчаянно сжал кулаки и невероятным усилием воли заставил себя стоять, хотя более всего хотелось рухнуть на колени, распластаться на полу – что угодно, только бы исчез этот давящий на все тело груз. Ему казалось – еще мгновение, и закаленные мышцы лопнут от чудовищного напряжения – но он держался, чувствуя, как сбегают по лицу капли соленого пота.

Архонт смотрел на варвара сначала с насмешкой, затем с удивлением, а потом и с испугом. Система контроля защитного купола интенсивно использовала не только высокую технологию, но и магию – одними только приборами невозможно было добиться стабильности энергощита. К тому же сейчас, в основном из желания унизить могучего варвара, он включил разрушающий экран на полную мощность, даже тренированные атланты не могли держать защитный купол в этом режиме слишком долго, а простой смертный уже через считанные мгновения должен был потерять сознание, а то и умереть от многочисленных внутренних кровоизлияний. Но этот широкоплечий бородач, опровергая все, что Архонт знал о жителях этого мира, упрямо стоял, обливаясь потом. Или у него огромный скрытый магический потенциал, или жители Гипербореи куда сильнее, чем считали атланты.

Он снова уверился в своем решении не допустить возвращения этого героя в Олимпийскую цитадель. Конечно, Лорд-Протектор должен утвердить это решение, но вряд ли он будет спорить – подготовка к вторжению в Гиперборею еще не закончена, и вступать в конфликт с олимпийцами преждевременно, но природа непредсказуема. Корабли тонут – даже великолепные, надежные и практически безупречные корабли, построенные на верфях Посейдониса. Что уж говорить о корыте, на котором прибыли эти, с позволения сказать, послы. Да, решено – на обратном пути кораблю суждено пойти ко дну. Нужную бурю обеспечить не так уж сложно. Быть может, кому-то из экипажа даже удастся спастись – так будет даже лучше, они смогут свидетельствовать о том, что атланты ни в малейшей степени не повинны в кораблекрушении. Потом, конечно, соболезнования… пусть этот Геракл и известный воин, он не принадлежит к правящей элите Гипербореи, а потому вряд ли Олимп жестко отреагирует на его гибель. Лорду-Протектору нужно еще немного времени… а потом мнение Олимпа уже никого не будет интересовать.

Пальцы Архонта пробежали по пульту, снижая напряженность поля, а затем и вовсе его отключая. Геракл, ощутив, что тяжесть исчезла, трясущимися руками снял шлем. Волосы слиплись от пота, львиная шкура намокла так, словно он побывал в бане. Перед глазами стояли цветные пятна… он сделал пару шагов и, уже не в силах сдерживать слабость, тяжело сполз по стене на пол.

– Да, держать небо под силу не каждому, – снисходительно заметил Галас, не слишком достоверно натягивая на лицо маску сочувствия. – Тебе нужен длительный отдых, славный Геракл. Я позову слуг, они помогут тебе…

– Я уже… в порядке… – прохрипел гипербореец, с трудом подымаясь. – Может… Властитель Галас… покажет мне что-то еще?

– Если таково желание уважаемого гостя, – развел руками Архонт, – то я к твоим услугам, славный Геракл. Что бы еще ты хотел увидеть?

Тонкое полотнище ткани, заменявшее в этом доме дверь, заколебалось, выпуская наружу массивную фигуру. Покои, которые отвели послу, находились почти в самом центре Посейдониса, на верхнем ярусе одной из пирамид, откуда открывался великолепный вид на Город Золотых Врат. Внизу, у подножия пирамиды, все сияло огнями. Не только драгоценные окна – даже на улицах ночного города горели светильники, давая возможность поздним прохожим легко находить дорогу. Геракл не уставал поражаться такому расточительству – но нарочитое, выставляемое напоказ богатство столицы Атлантиды ничуть не улучшало его мнение об атлантах вцелом. Это был гнилой город, гнилая страна и гнилой народ. Раб всегда свободен хотя бы в праве избрать для себя смерть. Здесь же по улицам ходили, дышали, ели люди, которые были уже мертвы. Что толку в том, что тело способно двигаться, говорить, выполнять приказы? Если мертв дух, то и телу не жить…

Чуть слышно застонав, он тяжело опустился на парапет. Почти все тело было покрыто кровоподтеками, проступившими под кожей от чудовищной нагрузки. Но он не жалел о том, что сделал. Каждая капля знания, которое будет вынесено из-за этих белоснежных стен, поможет Гиперборее одержать победу. Может быть, в его жизни эта победа будет самой важной.

Позади раздался негромкий хлопок, и чья-то рука опустилась на плечо героя. Тот даже не пошевелился – он ждал появления ночного гостя.

– Радости тебе, могучий Геракл.

– И тебе радости, Гермес. Ты проделал большой путь.

– Я хочу есть, Геракл. После такого полета всегда ужасно хочется есть, – пожаловался Гермес. Дышал он тяжело, словно долго бежал в гору.

– Пойдем в дом, там в достатке еды. И, прошу, говори потише… атланты не стали выставлять стражу прямо у дверей, но внизу, у подножия этой пирамиды, наверняка толчется не менее двух десятков воинов.

Гермес, игнорируя изящный деревянный стул, завис в воздухе и, придвинув к себе большое блюдо с ломтями жареного мяса, кидал в род куски, почти не жуя. Утолив первый голод и запив мясо чуть не половиной кувшина вина, он несколько успокоился, и теперь ел медленно, смакуя.

– Грубая пища, – сообщил он, не прекращая жевать. – Неужели тут не едят ничего более изысканного? Мясо жестковато, вино слабое, эти странные плоды горьки. Правда, козий сыр неплох.

– С плодов надо содрать кожуру, – не удержался от подначки Геракл. С Гермесом это было просто, вечный юноша не обижался на насмешки. – Что касается остального… они спросили меня, чего я желал бы. Откуда я знаю, чем здесь кормят? Потому и сказал – мол, мяса, сыра и вина. Они и расстарались.

– Ладно, сойдет и так, – вздохнул Гермес, изучая очередной кусок сыра, раздумывая, поместится ли он в желудке, или стоит завершить трапезу. С некоторым сожалением отложив аппетитный ломтик, он посмотрел на Геракла.

– Ты плохо выглядишь, герой.

– Ты тоже, гонец, – усмехнулся Геракл.

На самом деле, летать для Гермеса было столь же привычным делом, как, к примеру, дышать. И полет его нисколько не утомлял. Только вот лететь над холодным морем или же над столь же негостеприимными северными землями, чтобы добраться из Гипербореи в Атлантиду, было совершенной глупостью. Да и понадобилось бы на это слишком много времени. Магия позволяла Гермесу перемещаться на огромные расстояния – что и делало его совершенно незаменимым посланником. Магия была непростой, в совершенстве, кроме Гермеса, владел ею лишь Зевс и Арес. Но Громовержец считал ниже своего достоинства путешествовать таким образом, а Арес скорее схватился бы за меч, чем позволил бы кому бы то ни было помыкать собой. Пусть ни Зевс, ни надменная Гера, ни Афродита, интересующаяся в жизни только любовью во всех ее проявлениях, ни вечно погруженный в свои мысли Гефест никогда не признаются в этом вслух, но обойтись без помощи вездесущего Гермеса никто из них не сможет. Тем более что магия эта могла быть использована магом лишь для перемещения самого себя.

Но каждое такое перемещение выматывало юношу донельзя. Сейчас, осоловев от еды, он нуждался в отдыхе – а как раз этого Геракл позволить ему не мог. В любой момент сюда мог заявиться посланник Архонтов, а то и сам Галас.

Герой коротко пересказал посланнику все, что ему удалось увидеть за этот день. Гермес слушал внимательно, на время отбросив свою маску непоседливого мальчишки. И сразу становилось видно, что несмотря на гладкую, без единой морщинки кожу, по-мальчишески лохматые светлые волосы и довольно-таки легкомысленный наряд, этот человек уже далеко не молод.

– Они слишком уж гостеприимны, слишком откровенны… – прошептал он, выслушав рассказ Геракла.

– Считают меня варваром и хотят поразить своими чудесами?

– Зевс был прав, признаю, – в голосе гонца звучало сомнение. – И все же… Геракл, друг, я бы на твоем месте поостерегся. В любой момент Архонты могут решить, что ты знаешь слишком многое. Ты говоришь, это их небо… оно неприступно?

– Снаружи – да. Пусть даже Галас в чем-то солгал, но я видел птиц, что в мгновение ока превращались в клубки пламени. Но тот, кто сумеет пробраться в башню, быть может, сумеет разрушить эту магию. Мне кажется, сила атлантов тесно связана с их странными вещами. Если сломать этот пьедестал со светящимися пластинками, возможно, это проклятое небо исчезнет.

– Я передам Зевсу твои слова.

– Есть нечто более важное, Вездесущий. Передай Зевсу вот что… ни один Архонт не должен быть допущен в Олимпийскую цитадель. Ни один из Высших Магов не должен встречаться ни с Архонтами, ни с Лордом-Протектором. Ни наедине, ни в толпе. Проклятые атланты делают с людьми что-то странное… и страшное. Я видел их, Гермес, видел людей, в которых нет больше жизни. Только покорность.

Гермес долго молчал, глядя в глаза собеседника, и его лицо становилось все более и более мрачным. Наконец он плеснул вина в чашу, одним глотком влил в себя кисловатое питье, затем, отвернувшись, тихо пробормотал:

– Они… тоже?

– Да, – буркнул Геракл, сразу догадавшись, о ком спрашивает юноша.

– А ты как же?

Герой лишь пожал плечами. Как бы там ни было, но рассказывать Гермесу или кому-то другому о беседе с Кроносом он не собирался. Хотя бы потому, что об этой беседе вскорости непременно узнал бы Зевс, а Громовержцу, как и атлантам, тоже может прийти в голову мысль, что один известный победитель чудовищ знает слишком много лишнего.

– Ладно, что нового на Олимпе?

Теперь пришла очередь тяжело вздыхать Гермесу. Новости, которые он принес, были не из приятных.

– Над Олимпом бушует гроза…

– С молниями, – понимающе усмехнулся Геракл.

– С ними…

– Кто на этот раз прогневил Громовержца?

– Один из твоих приятелей и дружок другого твоего приятеля, Хирона, – титан Прометей. Зевс и так не отличается долготерпением, а этот наглец посмел нарушить его прямой приказ.

Несмотря на довольно резкие слова, в тоне Гермеса слышалось не так уж и много осуждения. Прометея на Олимпе и уважали, и немного побаивались. Поговаривали, что Прометей обладал даром предвидения и что сам Зевс иногда обращался к нему, дабы узнать свое будущее. Но титан обладал еще одним даром – даром попадать в неприятности.

– Приказ? Зевс издает столько приказов, что не нарушить хоть какой-нибудь из них может только труп. Гера и Афродита часто игнорируют слова Зевса столь явно, что…

– Гера его жена, Афродита… ну, просто очень красива. Им многое прощается. А Прометей… он начал учить южных варваров.

– Он давно этим занимается, – пожал плечами Геракл. – Можно подумать, кто-то на Олимпе этого не знает. Да и кто из вас, олимпийцев, время от времени не снисходит до того, чтобы научить чему-нибудь людей.

В его голосе звучала искренняя горечь. Несмотря на чудовищную силу – дар гиперборейской крови, несмотря на некоторые, пусть и незначительные, магические способности, он всегда чувствовал себя ближе к людям, чем к олимпийцам. И несколько пренебрежительное отношение к простым смертным со стороны подавляющего большинства гиперборейцев, даже лучших из них – Афины, Гермеса, Гефеста и некоторых других – претило ему. Артемида передавала людям свое непревзойденное охотничье мастерство, Гермес учил письму и счету, даже Аполлон делился кое-чем из врачебного искусства. Даже Афродита… хотя ее знания были весьма специфическими. Но все это было не более чем игрой, не более чем способом убить скуку бесконечной череды лет. Вполне вероятно, что и на развязывание войны с Атлантидой Зевс пошел именно из тех же самых побуждений – интриги Олимпа остались в прошлом, могучий Кронос навсегда ушел в Тартар, и его сын устал заниматься мелкими, незначительными делами. Зевсу хотелось великих свершений – и война с сильным противником как нельзя лучше соответствовало его желаниям. Тем более что Посейдонис дал достаточный повод. А достаточным поводом Зевс счел бы даже косой взгляд в свою сторону.

– Пока дело касалось гончарного ремесла и прочих мелочей, Зевс смотрел на развлечения Прометея сквозь пальцы. Но этот наглец попытался обучать людей огненной магии.

Геракл присвистнул – да, это было серьезно. Вряд ли что-то могло вызвать больший гнев олимпийцев, чем попытка отдать людям самые оберегаемые тайны Гипербореи, стихийную магию. Прометея нельзя было назвать очень уж опытным магом, титаны никогда не достигали в этом искусстве особых высот, из-за чего и проиграли титаномахию, десятилетнюю войну, развязанную Зевсом. Позже Зевс неоднократно утверждал, что титаны первые взялись за оружие, якобы пытаясь защитить Кроноса от «неблагодарного сына». На самом деле непокорные и самолюбивые титаны с их интуитивным владением магией, основанным более на зове крови, чем на тщательном и долгом обучении, были угрозой Олимпу. И эту угрозу, как и многие другие и до, и после титаномахии, предусмотрительный Зевс успешно ликвидировал. Позже он «милостиво» простил уцелевших, допустив их до Олимпа, – но навсегда оставил за титанами не более чем третьи роли.

Веками кровь олимпийцев и титанов по каплям вливалась в кровь людей. Никто из Высших не интересовался последствиями своих любовных связей – по крайней мере связей со смертными. Мало кто, подобно Зевсу, приближал к себе своих детей. Но гиперборейская кровь, дававшая способность к владению магией, распространялась все шире и шире… И потому среди смертных, при желании, можно было найти немало таких, кому оказались бы подвластны запретные для них силы. Гиперборейцы не могли не понимать, что сотня могучих магов не способна устоять против тысяч пусть и плохо обученных, но все же кое-что умеющих. Так что большинство из гиперборейцев видели в людях-магах угрозу если не собственному существованию, то уж своему праву повелевать – наверняка.

Прометей, маг от крови, не владел навыками эффективного обучения магии – и потому мог научить немногому. Но даже то, что он мог и намеревался передать людям, было преступлением. Не с точки зрения самого Геракла, способности которого к магии были столь незначительными, что о них не стоило и говорить, – а потому он не видел ничего дурного в том, чтобы научить чему-либо полезному тех, кто способен научиться. Но он понимал, что его позицию разделяют немногие, а потому, вероятно, узнав о поступке Прометея, на дыбы поднялся весь Олимп.

– Прометей решил, что Зевс закроет глаза и на это? Вряд ли, он слишком мудр. К тому же он видит грядущее.

– Вот именно… – хмыкнул Гермес, снова потянувшись за вином. – Нет, Геракл, что ни говори, но атланты совершенно не понимают, каким должно быть хорошее вино. Вино, друг мой, это дар небес, дар солнца… а это – ослиная моча.

Он плеснул в чашу густую красную жидкость, сделал долгий глоток и сокрушенно покачал головой.

– Мда-а… так вот, Прометей, как обычно, полон дурных пророчеств. Он утверждает, что Гиперборею ждет скорая гибель.

– Гиперборею или гиперборейцев?

– А это не одно и то же? – фыркнул Гермес. – Я как-то не задумывался над этим, да и пророчества Прометея всегда туманны. Он и людей-то учить начал, дабы не утратилось древнее знание о магии. Как ты понимаешь, долго это не продлилось. Теперь титан прикован к скале… надежно прикован, говорят, Гефест плакал, когда надевал железные браслеты на его руки.

– Железные?

– Разумеется. Холодное железо успешно гасит магию, и преступник не сможет освободиться. Но знаешь, Геракл, самое печальное не в этом… там, в горах неподалеку, гнездо орлов. Они повадились… противно даже думать об этом, друг, но они жрут Прометея заживо. А тот… а тот использует те крохи магии, что пробиваются сквозь железо, чтобы лечить свое тело.

Геракл нахмурился, на скулах заиграли желваки.

– Никто… никто и никогда не смел так обращаться с титанами. Одно дело свергнуть их в Тартар, лишив бессмертия… и совсем другое – обречь на такие мучения.

Гермес некоторое время молчал, затем вздохнул.

– Мне кажется, Громовержец погорячился. И теперь рад найти подходящий повод, чтобы освободить Прометея, – увидев неприкрытое сомнение в глазах собеседника, он заторопился, – пойми, Геракл, чтобы Зевс отменил свой собственный приказ, повод должен быть достаточно веским. Но, повторяю, это только мое мнение. Многие олимпийцы недовольны наказанием… Зевсу не впервой идти против желания своих детей, но сейчас, накануне войны, Олимпу необходимо единство. Поговори с ним, Геракл, может, он внемлет просьбе сына?

3

Мачта скрипела, ветер гудел в канатах, натягивал парус с такой силой, что, казалось, в любой момент ткань может лопнуть, уступив дикому напору стихии. Это был непростой ветер, ветер, посланный братьями Бореем, Зефиром, Евром и Нотом… Здесь, на столь значительном удалении от Гипербореи, для управления ветрами необходимы были совместные усилия всех магов воздушной стихии, и братьям, не испытывавшим друг к другу особой любви, пришлось на время объединиться, уступив прямому приказу Зевса.

Геракл стоял у борта корабля и задумчиво смотрел на проносившиеся мимо волны. Прошли уже сутки с тех пор, как корабль отошел от пристани, направляясь к родным берегам, – и все это время его не покидало чувство опасности. За дни, проведенные в Посейдонисе, он многое увидел, и теперь понимал, что не в интересах Архонтов позволить ему прибыть с этими знаниями в Олимпийскую цитадель. Он надеялся, что им неизвестно о Гермесе, который посещал Геракла каждую ночь… хотя, по большому счету, для уготованной ему судьбы это было безразлично.

Он посмотрел вверх, на небо… тучи, нависшие над морем словно толстое черно-серое одеяло, двигались неправильно, не так, как обычно. Да и ветер внезапно переменился, закручиваясь вихрями, которые, сливаясь, постепенно образовывали смерч, обещавший набрать чудовищную силу. Это значит, в дело пошла магия высшего порядка, магия стихий. Сейчас гиперборейцы вступили в первую открытую схватку с Архонтами, пусть и не лицом к лицу, пусть лишь посредством могучих стихийных сил… Но до родного берега было далеко, а стихийная магия весьма чувствительна к расстоянию. Лишь четверо из гиперборейцев могли править могучими ветрами, умений остальных хватало лишь на легкий ветерок да на небольшой, короткий дождик. Даже Зевс мог вызвать не более чем небольшую грозу… правда, его молнии способны были дробить скалы. Геракл видел, что братья-ветры, как их часто называли, проигрывают схватку… и угроза, нависшая над его кораблем, становится все более серьезной.

Сквозь завывание ветра и рокот волн, беспорядочно хлещущих о борт корабля, послышался иной звук. Шаги… нет сомнений, Властитель Галас не ограничится одной лишь бурей, наверняка он принял и другие меры, чтобы уважаемый посол случайно не уцелел в буйстве стихий.

Мышцы напряглись, пальцы сомкнулись на рукояти меча. При таком ветре выстрел из лука, даже с нескольких шагов, не даст уверенности в исходе – шквал наверняка отклонит стрелу в сторону. Поэтому дело решат клинки.

Геракл скользнул в сторону, и в борт, где он только что стоял, врезалось отточенное лезвие, расщепив мокрые доски. Меч, великолепный дар Гермеса, коротко сверкнул, отразив вспышки сверкающих в небе молний, и начисто отсек руку тавроса… сотник пошатнулся, мгновение тупо смотрел, как струя крови бьет из обрубка, а затем ухватил меч левой, и снова атаковал. А на помощь к нему уже спешили другие – с мертвыми глазами, в которых не было ни ярости, ни злобы, ни ненависти… они казались ненастоящими, как порождение сна, как отголосок ночного кошмара. Люди с равнодушными лицами, которые шли убивать своего родича… не ради славы, не за золото, не из мести. Просто потому, что таков был приказ.

Гераклу приходилось убивать – и не раз. Но впервые ему предстояло поднять оружие на тех, кого еще не так давно считал своими соратниками. Биться с Лернейской гидрой или Немейским львом было много проще – там было ясно, кто враг.

«Они уже не люди, – мелькнула мысль. – Они рабы… нет, они много больше, чем просто рабы. Они живые мертвецы, и мой долг отправить их туда, где им самое место… во мрак Тартара». Он вновь почувствовал прилив безумия – не вовремя, ох как не вовремя. В порыве бешенства он переставал думать о защите, стремясь лишь убить. Это было опасно – но проклятый дар Геры побороть было невозможно. Красная пелена затягивала разум, отметая прочь возможные мысли об осторожности… и о милосердии.

Его меч наносил короткие, злые удары – и каждый удар находил цель. Пару раз задели и его, длинный разрез пересек бицепс левой руки, заливая кровью плечо, бок пронзала острая боль. Таргос, мальчишка, взявший в руки оружие всего лишь несколько лет назад, которого Геракл вообще не считал серьезной угрозой, сумел подобраться к герою слишком близко, со спины, и нанести подлый удар. Теперь его тело лежало, перевесившись через борт, разрубленное почти пополам, но последствия подлого удара продолжали сказываться. От потери крови Геракл слабел, каждый следующий удар давался нелегко. Пока его спасало только то, что мертвоглазые нападали все сразу, изрядно друг другу мешая. Но они были опытными воинами, и Гераклу приходилось отступать.

Шаг назад… наклон… над головой со свистом проносится тяжелое бронзовое лезвие. Меч Геракла устремляется вперед – пусть броня воинов, что назначены были в свиту посла Гипербореи, и выкована в горне самого Гефеста, но и меч в руках героя вышел из-под того же молота. Сделанный Гефестом для его любимого сводного брата Гермеса, этот меч был одним из лучших творений хромого мага-кузнеца. Лезвие без труда проломило броню, вспороло кожу, рассекло внутренности… Воин словно бы даже не заметил смертельной раны, его меч обрушился на голову Геракла, и тому с огромным трудом удалось уклониться от убийственного удара. Другой клинок полоснул по боку – к счастью, жесткая львиная шкура удержала удар.

Наотмашь он ударил по толстому просмоленному канату. Даже меч Гермеса не смог бы перерубить скрученные жилы, но удар пришелся в мачту, и канат оказался между лезвием и мокрым деревом. Победно хлопнул почуявший свободу парус, удар тяжелой ткани смел сразу двоих мертвоглазых в сошедшее с ума море – а мгновением позже, затрещав, рухнула мачта, расплющив еще одного.

К несчастью, воинов, которые еще недавно служили Гиперборее, а теперь жаждали пролить кровь сына Зевса, было много, и все они, даже те, кто были юны годами, успели овладеть мастерством боя. Прошло немало времени, прежде чем Геракл тяжело рухнул на мокрые от крови и дождя доски, чувствуя, как медленно уходит прочь слепящий туман ненависти и злобы. На нем почти не было живого места. Две глубоких раны в правое бедро, распоротый бок, волосы слиплись от крови, сочившейся из резанной раны – опасный удар, лишь чудом не пробивший череп. Грудь его тяжело вздымалась от усталости, зубы скрипели, гася стон. Окажись на корабле еще один мертвоглазый, он мог бы без труда задушить Геракла голыми руками. Даринес пал последним, пал просто потому, что истек кровью, добить его у Геракла уже не было сил.

Но живых врагов более не осталось. Вся палуба была усыпана телами… большей частью, частями тел. Мертвоглазых приходилось рубить на куски, они не чувствовали боли ран, не обращали внимания на кровь, хлещущую из отсеченных конечностей. Даринес, лишившийся руки в самом начале боя, получивший страшный удар в ногу несколькими мгновениями позже, сумел нанести своему бывшему командиру последнюю рану в бедро… он полз по палубе, оставляя за собой кровавый след, а Геракл был уже слишком измотан, чтобы смотреть под ноги.

А буря набирала силу… Уже не один – три черных щупальца смерчей шарили по бушующим волнам, словно и в самом деле пытаясь нащупать корабль с одним-единственным пассажиром. Геракл не смотрел на небо – он медленно, с трудом ворочая ставшими вдруг непослушными пальцами, перетягивал раны обрывками одежды поверженных противников. Думать о том, что будет дальше, ему не хотелось… рано или поздно, но конец придет. Либо один из смерчей ударит в корабль, в одно мгновение превратив его в груду летящих в воздухе обломков, либо волна проломит борт. А может, корабль просто пойдет ко дну – там, под досками палубы, уже вовсю плещется вода. Так или иначе, но вряд ли ему суждено уверить берег.

Перед глазами мелькали какие-то образы… ехидно улыбающийся Властитель Галас сменился лицом Алкмены, седой, но по-прежнему красивой, затем почему-то появился Гермес, он выглядел обеспокоенным…

– Рад видеть тебя, друг, – пробормотал призраку Геракл, улыбаясь. – Вот как все получилось. Передай Зевсу… нет, ничего ему не передавай. Скажи, что последняя просьба… пусть освободит… Прометея…

– Сам ему это скажешь, – прохрипел Гермес, по совсем непонятной причине оказавшийся очень реальным. – Это корыто вот-вот пойдет ко дну. Вставай, герой, вставай, куча дерьма! Я не подниму твою тушу… Вставай!

Сквозь завесу дождя пробилось сияние, послышался знакомый вой – негромкий, более похожий на стон – и почти над самой палубой зависла огненная колесница Аполлона, таинственная вимана, так толком и не изведанный дар атлантов. Странной округлой формы дверь распахнулась, оттуда показалась рыжеволосая фигура, как обычно наряженная в изысканный белый хитон с золотым шитьем. Наверняка Аполлон, большой любитель богатой одежды, даже отправляясь на войну, не сочтет нужным сменить тонкую, почти невесомую ткань на грубые доспехи.

Почти в тот же момент огромная волна ударила в борт корабля, столб брызг окатил Аполлона, чуть не сбросив его в воду.

– Быстрее! – закричал в мгновение ока вымокший до нитки хозяин небесной колесницы. – Быстрее! Борей и остальные держатся из последних сил! Им не выстоять долго!

– А что я могу сделать? – заорал в ответ Гермес, отчаянно пытаясь помочь Гераклу встать на ноги. И верно… Гермес был магом, он был гиперборейцем по крови, но силы юному и щуплому телу недоставало. Окажись здесь могучий Гефест, даже хромота не помешала бы ему одной рукой зашвырнуть лишившегося сил героя в спасительное и безопасное нутро виманы.

Схватив меч, выпавший из руки Геракла, юноша в несколько ударов перерубил канат, едва успев поймать его – ветер чуть было не унес просмоленную веревку за борт. Накинув петлю на Геракла и затянув ее, он швырнул свободный конец Аполлону.

– Привяжи к чему-нибудь!

Тот понял, ненадолго скрылся внутри виманы, затем выглянул снова.

– Привязал… но если эта дохлая туша сломает что-нибудь важное, я лично помогу ему отправиться в Тартар!

Надсаживаясь, до крови срывая кожу с нежных, не привычных к труду ладоней, двоим гиперборейцам удалось втянуть непослушное, почти бесчувственное тело Геракла в виману. Выбившийся из сил Аполлон рухнул на сиденье, пятная все вокруг себя кровавыми следами. Да и под телом потерявшего сознание Геракла уже натекла немалая лужа, темная и липкая.

– Готово! – издал победный вопль Гермес, захлопывая дверь виманы, и одним прыжком влетел во второе сиденье. Лицо вечного юноши сияло. – Лети отсюда, Златокудрый!

Словно в ответ на эти слова длинный хобот смерча зацепил корабль. Даже сквозь грохот волн и вой ветра слышно было, как застонало раздираемое дерево, как затрещали ломающиеся доски. В мгновение ока корабль исчез, превратившись в вихрь обломков, волна тугого воздуха швырнула виману так, что та лишь чудом не рухнула в воду. Аполлон отчаянно дергал странный рычаг, пытаясь удержать обезумевшую колесницу в воздухе.

Наконец вимана устремилась вверх. Вокруг били молнии, струи дождя хлестали по прозрачному окну, словно надеясь вернуть огненную колесницу в объятия океана. Когда буйство стихии, вызванное битвой магов двух великих государств, осталось позади, Гермес перебрался на корму виманы и приник к заднему окну, с совершенно мальчишеским восторгом разглядывая чудовищную тучу, поблескивающую голубоватыми вспышками, словно сам Зевс вступил в схватку, обрушивая на врага свое излюбленное оружие.

– Сильны Архонты, – прошептал он. – Я думал, нет ничего в Ойкумене, что может устоять перед объединившимися братьями-ветрами.

– Громовержец еще не сказал последнего слова, – чуть надменно ответил Аполлон, к которому вместе с уходом бури вернулась уверенность. – Ничто не способно противостоять мощи Гипербореи, тебе не следует этого забывать.

Гермес хмыкнул, чуть насмешливо, чуть печально. Аполлон слишком много интересовался искусствами, и слишком мало – истинным положением дел в Олимпийской цитадели. Даже вимана – чудо, которое он так до конца и не постиг – не могла убедить его в том, что есть нечто, недоступное пониманию гиперборейцев. А Гермес, немало выслушавший рассказов Геракла и кое-что успевший увидеть сам, прекрасно понимал, что Посейдонис будет страшным противником в предстоящей и уже ставшей неизбежной войне.

Внезапно его внимание привлекли две крошечные золотые искорки, вынырнувшие из-под черных облаков.

– Златокудрый, я вижу что-то странное… кажется, атланты преследуют нас.

Гермес оказался прав. Золотые искорки быстро увеличивались в размерах, превратились в две брызжущие светом виманы, точно такие же, как у гиперборейцев. Они приблизились, затем вдруг из них вырвались слепящие огненные стрелы, нацеленные в виману Аполлона. Гермес уже видел эту магию – именно благодаря ей Аполлон снискал прозвище «Стреловержец». Огненные стрелы несли разрушение, и страшно было подумать, что случится с виманой, если угроза не минует ее.

Аполлон отчаянно рванул свое правило, уводя виману от опасности. Может, он и не был мудрейшим из олимпийцев, но там, где атланты использовали свои виманы лишь в качестве летающих повозок, Аполлон наслаждался чудесной игрушкой, и теперь управлял ей уверенно и дерзко, швыряя утлый челнок из стороны в сторону. Огненные стрелы промчались мимо, ударили в воду, подняв столбы пара. Враг выпустил новые стрелы, и вновь не достиг цели – а гиперборейская вимана уже развернулась ему навстречу, и навстречу атлантам взметнулся веер огненных лучей.

Одна из виман выпустила нечто, оставляющее за собой тонкую струйку дымного следа. С таким оружием – а в том, что это именно оружие, сомневаться не приходилось – Аполлон еще не сталкивался. И сталкиваться не собирался… но небольшой предмет упорно следовал за виманой, повторяя все ее повороты, приближаясь с каждым мгновением. Несколько матовых пластинок слева от Аполлона, ранее безжизненные, вдруг вспыхнули раздражающе-алым светом, раздался женский голос, показавшийся Гермесу встревоженным. Женщина говорила, видимо, на языке атлантов, слова были непонятны, да и Аполлону некогда было их слушать, он полностью сосредоточился на управлении колесницей.

– Вниз, к самой воде! – крикнул Гермес. Ему приходилось играть с орлами и другими хищными птицами, и он умел обмануть их, не дать коснуться себя. – Вниз, потом сразу вверх!

Аполлон понял, и вимана устремилась к бушующим волнам… Геракл покатился по полу, ударился обо что-то жесткое, застонал, приходя в сознание. Почти у самых пенных гребней суденышко развернулось и почти вертикально ушло в небо. Преследовавший ее по пятам предмет не сумел столь резко изменить курс, и ударился о воду – раздался грохот, сам океан, словно живое существо, взметнулся ввысь, чтобы ухватить уходящую добычу… но достать беглянку водяной столб не сумел.

Теперь уже сразу три дымных следа устремились к верткому гиперборейскому кораблику. Снова заговорил женский голос, его слова были иными, а тон – еще более встревоженным. Голос отвлекал Аполлона, который уже мысленно представлял себе чертоги Тартара – ему едва удалось увернуться от одной опасности, и надежды справиться сразу с тремя было немного. Он отчаянно хлопнул ладонью по алым пластинкам, надеясь заглушить говорящую… в ответ прозвучала короткая фраза, и вимана содрогнулась. Гермес вскрикнул от изумления – неподалеку, не более чем в трети стадии от виманы зажглось маленькое, но ослепительно яркое солнце – и тут же все три странных предмета изменили направление своего полета, устремившись к новой цели. Они достигли ее одновременно – полыхнуло так, что Гермесу пришлось зажмуриться от рези в глазах, по щекам потекли слезы…

А Аполлон уже разворачивал свою колесницу, посылая вперед сноп огненных лучей. Один из них краем зацепил врага, вимана атлантов дернулась, но выровняла полет…

Может быть, атланты весьма посредственно умели управлять своими колесницами, зато они прекрасно могли оценить угрозу для себя. Даже всесильный Архонт, попав под удар огненной стрелы, вряд ли сумел бы остаться в живых. Обе виманы развернулись, и, резко набрав скорость, в считанные мгновения затерялись среди штормовых облаков.

– Они опоздали, – процедил Аполлон, снова возвращая свою колесницу на прежний курс. – Если бы Архонты не стали играть с ветрами и громами, а сразу обрушили бы свои огненные стрелы на корабль нашего славного друга Геракла, нам осталось бы лишь оплакивать его.

– Ты прав, Златокудрый, – Гермес все еще не покидал своего наблюдательного поста, – ты прав. Но теперь поспешим, думаю, Лорду-Протектору не понравится, что его слугам не удалось ввергнуть нас во тьму Тартара.

Геракл лежал на полу, стискивая зубы, чтобы не стонать от боли. Он не очень понял, о чем говорили олимпийцы – но и сам мог бы сказать то, что стало ясно всем. Теперь война из некой отдаленной перспективы стала реальностью. Пройдет совсем немного времени, и войска Посейдониса двинутся к берегам Гипербореи.

– Кентаврос, славный Геракл просит тебя о встрече, – воин коротким движением отсалютовал Хирону и замер в ожидании ответа.

– Веди! – глаза кентавроса вспыхнули, он давно хотел увидеть старого друга, но пока над изрубленным телом героя колдовали лучшие лекари Гипербореей, включая даже – редкий случай – самого Аполлона, который слыл одним из лучших мастеров в части лечения воинских ран, о встрече не могло быть и речи. Раз Геракл приглашает, значит, целители признали его идущим к выздоровлению и избавили его от большей части своей опеки. Мысли о том, что так же лекари поступают и в отношении тех, чей уход в Тартар уже не вызывает сомнений, Хирон старался не допускать.

Армия Гипербореи, спешно создаваемая по типу той, что давно уже сформировали атланты, все еще была небольшой. Ранее Олимпу не требовалось много войск, чтобы держать в подчинении многочисленные варварские племена… да, признаться, Зевс и не особо стремился окружить себя бессловесными рабами. Многие варварские вожди предпочитали платить небольшую и не слишком обременительную дань могучим гиперборейским магам, но в остальном сохранить полную свободу. Это устраивало и олимпийцев – менее всего маги желали бы управлять невежественными и буйными дикарями. Искусство, наука… и, в немалой степени, непрекращающиеся придворные интриги занимали их куда больше, чем перспектива разбирать малозначительные споры, кого-то карать, кого-то одаривать милостями. Власть – особенно власть абсолютная, приблизиться к которой они могли без труда, немало требует не только от подданного, но и от властелина. Будучи неистребимыми индивидуалистами, каждый из гиперборейцев превыше всего ценил свою собственную свободу. Подчиняясь Зевсу, как доказавшему свое превосходство и, что тоже имело значение, как прародителя многих из них, они желали бы этим и ограничиться.

А потому уже довольно давно между хозяевами Олимпийской цитадели и закутанными в шкуры, кое-как вооруженными варварами, сохранялись довольно простые отношения. Одни приносили жертвы, другие не вмешивались в дела смертных. Иногда кто-то из олимпийцев снисходил до того, чтобы чему-то научить то или иное племя, но случаев этих было не так уж и много, и вызваны они были скукой, а не какими-то обязательствами.

Сейчас же ситуация изменилась. Угроза экспансии Посейдониса заставила Гиперборею ощетиниться оружием. Однако Арес и Афина вдруг не без огорчения обнаружили, что варвары, всегда охотно проливающие кровь соседей, не очень горят желанием вступать в армию Олимпа. И еще меньше желают подчиняться дисциплине – для каждого бойца единственным авторитетом был собственный вождь, с которым его связывали и узы крови, и просто привычка.

И все же желающие нашлись. Немного. Около десяти тысяч бойцов под руководством опытных тысячников-кентавросов, вооруженные бронзовым оружием, могли без особого труда пройти из конца в конец всю Ойкумену, стерев в порошок крошечные отряды мелких племенных вождей. Но по сравнению с полками Атлантиды вся эта мощь выглядела довольно убого.

И все же Хирон и другие кентавросы делали все, чтобы укрепить границы Гипербореи, установить заслоны против врага. Повсюду возводились небольшие крепости, воины оттачивали свое мастерство – особенно в части умения биться строем, прикрывая друг друга, дабы не превращать сражение в массу одиночных схваток.

Хирон был первым, кто отказался от колесницы, пересев на спину коню – с высоты ему куда лучше было видно, что делают его бойцы. Спустя какое-то время верховая езда стала отличительным признаком кентавросов… среди варваров, особенно тех, чьи земли лежали достаточно далеко от Гипербореи, даже ходили легенды, что могучие северные кентавросы есть не что иное, как чудовища с телом лошади и торсом человека. Мечтой Хирона было посадить на лошадей всю или большую часть армии, дав ей возможность быстро перемещаться. Недостаток численности можно в некоторой степени компенсировать тем, что войска оказывались бы в нужном месте как можно скорей.

Пока что этим планам не суждено было осуществиться. Воины, вполне одобрявшие серпоносные колесницы, не желали и слышать о том, чтобы сесть на коней…

Хирон только что прибыл в цитадель с побережья, где небольшой, с гарнизоном всего в три десятка человек форпост Гипербореи подвергся внезапной атаке с моря. Кентаврос надеялся, что эта весть не оставит равнодушным Зевса, но Громовержец все время откладывал аудиенцию, будучи занят какими-то своими, видимо, очень важными делами. И Хирон откровенно скучал, одновременно понимая, что без толку теряет драгоценное время.

Он вихрем ворвался в комнату, где на постели, в окружении подушек и одеял, лежал Геракл. В глаза сразу бросилась неестественная бледность, заливавшая смуглое лицо друга. Герой потерял много крови и несколько дней находился буквально на грани смерти. Целители прекрасно понимали, что цена их ошибки – жизнь. Не Геракла, разумеется, а их собственная… вряд ли Зевс оставит без последствий смерть сына, пусть даже полукровки. И потому старались изо всех сил.

Теперь же это могучее тело было вне опасности, и все же даже на то, чтобы улыбнуться старому другу, Гераклу потребовалось немало сил. Движением глаз он указал Хирону на небольшое кресло. Кентаврос, ничуть не уступающий герою шириною плеч и ростом, осторожно опустился на застонавшее от непомерной тяжести сиденье.

– Радости тебе, – прошептал раненый одними губами.

– И тебе, друг, – Хирон не сводил взгляда с многочисленных повязок, за которыми почти не было видно тела. – Это был славный бой, как я вижу.

– Ничего славного… – скривился Геракл не столько от пронизывающей тело боли, сколько от воспоминаний. – Расскажи… я уже слышал, тебе тоже довелось сражаться?

Понимая, что другу сейчас куда легче слушать, чем говорить, Хирон приступил к рассказу… Да, наверное, первым это должен был услышать Зевс, но раз уж Громовержец не считает нужным выделить для кентавроса время, нет смысла далее молчать. Тем более что несмотря на относительную незначительность стычки, это было первое настоящее столкновение регулярных войск Атлантиды и Гипербореи. Проба сил… и неизвестно, как будут оценены результаты инцидента.

– Крепость называется Йодль… называлась, – он поморщился, вспоминая дым пожарища, поглотившего бревенчатые стены укрепления. – Обычная пограничная крепость, тридцать воинов, один таврос. И я. Я приехал посмотреть, как идут тренировки. А поутру…

Два узких хищных корабля атлантов причалили к берегу, укрываясь промозглым утренним туманом. Это были корабли, предназначенные для пересечения океана, а потому вплотную к галечной косе они подойти не смогли. Но это не остановило воинов, что в полном вооружении прыгали прямо в ледяную воду, тут же погружаясь по плечи, и уверенно брели к берегу.

Их было около сотни – одинаково одетых, одинаково вооруженных. Тусклая чешуйчатая броня – вождь любого из варварских племен за такие доспехи отдал бы и жен своих, и дочерей, да еще и приплатил бы стадом добрых коров – укрывала их от колен и до самой шеи, короткие бронзовые мечи, копья с длинными, в локоть, тонкими наконечниками, отменно приспособленные для метания. У каждого второго – лук.

Северяне, пребывающие в крепости, высадку врага прозевали. И кентаврос, позаботившись о страже на стенах, не подумал о том, чтобы послать патрули на берег. А потому, когда полусонные воины, разбуженные отчаянными воплями сигнальных труб, выбегали из спального дома полуодетые, едва схватившие то оружие, что попалось под руку, на стенах уже шел безнадежный бой. Гиперборейской армии пришлось узнать, что такое штурмовые лестницы – не менее десятка воинов Атлантиды преодолели невысокую стену в мгновение ока, и бревна тут же окрасились свежей кровью.

Будь они лучше обучены, у захваченных врасплох защитников Йодля не было бы ни единого шанса. Но враги полагались больше на количественный перевес и на прочность бронзовой чешуи, чем на боевую выучку. Потеряв треть своих бойцов, Хирон все же сбросил штурмующих со стены. В этой, самой первой стычке погиб таврос Птолемис, многие из оставшихся в живых были ранены. Сам Хирон не получил ни царапины – он был с ног до головы залит кровью, но кровь эта была чужой.

– Мне стало страшно, друг, – на скулах кентавроса заиграли желваки, ему не часто приходилось признаваться в том, что и он, бессмертный, подвержен страху. – Мне было страшно… они шли на наши мечи, шли неумело, но на их лицах было полное равнодушие к смерти. Я видел одного, что продолжал драться, несмотря на комок кишок, что волочился за ним, выпав из разрубленного живота. А те, что не обращали внимания на отрубленную руку или выбитый глаз… Клянусь тьмою Тартара, это не люди! У них не человеческие глаза, поверь, я видел это, я знаю.

Геракл чуть заметно кивнул. Он уже понял, кем пожертвовали Архонты ради этого пробного, ни к чему не обязывающего боя. Проверить на прочность оборону Гипербореи, бросить на убой сотню мертвоглазых… Что им сотня, армия Посейдониса неисчислима, как с гордостью и ноткой угрозы говорил Властитель Галас. И вряд ли это было лишь пустой похвальбой.

Хирон продолжил рассказ. Довольно долго осаждающие пытались поджечь крепость огненными стрелами – безо всякой магии, обычными стрелами, обмотанными горящей просмоленной паклей. Это ни к чему не привело – последние несколько дней стояла отвратительная сырая погода, холодный моросящий дождь время от времени сменялся столь же сырым неприятным туманом. Дерево частокола, стены и крыши казарм – все отсырело и теперь упорно не желало загораться. Но даже если бы дерево было сухим, Йодлю не стоило опасаться пожара – на частокол пошли мореные стволы, которые не так легко поддаются огню.

И все же лучники сделали свое черное дело – защитники потеряли еще двоих бойцов, луки у мертвоглазых были отменные и били далеко. Туман словно нарочно не рассеивался – напротив, становился все гуще, и уже почти не было видно, откуда летят стрелы… Сам Хирон взялся за лук, а он считался лучшим стрелком в Гиперборее, после, разве что, Аполлона – но и он не мог бы с уверенностью сказать, сумел ли поразить хотя бы одну цель.

А потом, убедившись в бесполезности огненных стрел, сквозь туман к кое-где закопченному частоколу двинулись с трудом различимые фигуры… Два десятка уцелевших воинов выдержали еще один штурм, после чего их осталось семеро. Но и мертвоглазых уцелело немного, от силы десяток. Хотя все гиперборейские солдаты – в том числе и Хирон – уже были ранены, они понимали, что выиграли этот странный, бессмысленный и жестокий бой. Кентаврос отдал приказ атаковать – все равно уцелевшие уже не могли надежно защищать стены. Но, словно ожидая этого приказа, и агрессоры пошли на штурм…

– Когда все закончилось, нас осталось трое, – кентаврос вздохнул, провел рукой по шее, которую пересекал свежий, только что затянувшийся шрам. У бессмертных раны заживают быстро, но даже бессмертного можно убить. Геракл видел – пройди удар чуть выше, и его старого друга не спасли бы уже никакие лекари. – Эти твари полегли все, до последнего.

– Вы победили… – Геракл попытался улыбнуться.

– Это была не победа! – рыкнул Хирон, и глаза его метнули молнии. – Это была бойня… и, клянусь тьмою Тартара, нас резали как свиней. Да, их было втрое больше, да, они все остались там, у стен Йодля. Геракл, ты должен понять… Там, где Гиперборея наберет тысячу бойцов, Посейдонис без труда выставит пять. Или десять. Я не знаю, что Архонты делают с людьми, но лучше сразиться с пятью живыми людьми, чем с парой этих ходячих трупов. И еще… я видел – там, чуть ниже облаков, висела вимана. Не думаю, что это была та, которой правит Златокудрый Аполлон. Я знаю, там сидели Архонты – и они смотрели на то, как умирают люди… просто смотрели.

– Я понимаю… – Геракл попытался приподняться, но тут же вновь откинулся на подушки, лицо его побледнело еще больше. – Я все понимаю, друг. Но ты должен знать…

Договорить ему не дали.

Дверь распахнулась, и вошел посыльный.

– Кентаврос, – он отвесил Хирону короткий поклон, – Зевс-Громовержец желает видеть тебя.

– Иди, – прошептал Геракл, – иди, скажи ему все. А потом возвращайся, нам надо кое о чем поговорить.

Хирон вернулся – но только для того, чтобы попрощаться. Приказ Зевса гнал его к границам Гипербореи, спешно укреплять заставы, усиливать гарнизоны. Гиперборея готовилась к войне – к войне, которую толком не знала, как вести. Ни кентавросов, ни даже Ареса и Афину нельзя было назвать стратегами, хотя двое последних всерьез на это звание претендовали. До сих пор стычки с полудикими варварскими племенами, из всех боевых приемов признававшими только прямой лобовой удар всей толпой, были более забавой, чем серьезными сражениями. Теперь же им противостояла настоящая армия – пусть каждый боец в ней уступал в выучке даже слабейшему из тех, кого муштровали Хирон и другие кентавросы, но их оружие и доспехи ни в чем не уступали, а кое-где и превосходили снаряжение гиперборейцев. И главное – их было много. Никто не мог бы с точностью сказать, какие силы Посейдонис может двинуть на Олимп, но все – и Хирон, и, конечно, Зевс, прекрасно понимали, что силы эти будут огромны. Ни пограничные крепости, ни новые и новые сотни бойцов, спешно собираемые по окрестным племенам, лояльным к Олимпу, не смогут не то что отразить нападение, но даже сколько-нибудь существенно задержать продвижение войск Атлантиды.

Задача крепостей и воинов была не в том, чтобы геройски пасть, задавленными толпами врагов. Гиперборейские маги, великие олимпийцы, сильны были отнюдь не своими мечами. И надежды Зевс возлагал прежде всего на магию. Не без оснований – если вдалеке от родных берегов маги воздушных стихий с трудом сдерживали неведомое, но весьма эффективное колдовство атлантов, то здесь, вблизи, их сила была непомерна. Архонты, конечно, понимали, что им предстоит столкнуться с серьезным сопротивлением, но истинные силы Олимпа им были неизвестны. Как, признаться, они были неизвестны и самим гиперборейцам – еще никто из них, никогда, даже в самых сложных ситуациях не выкладывался полностью, без остатка, до дна.

И все же крепости – маленькие, слабые, могучие не стенами, но духом своих защитников – были необходимы. Боевая магия хороша лишь против заметного врага, против большого войска, против сильного флота. Будучи рассеяна на меленькие, малозначительные цели, она быстро исчерпается… Маги устанут охотиться за врагами-одиночками – и вот тогда придет черед простых воинов и честной отточенной бронзы.

Все это Геракл понимал – как понимал и то, что в предстоящей войне ему не найдется места. Он уже видел, что времени героев приходит конец, пусть даже пока это было открыто немногим. Непобедимый боец хорош тогда и только тогда, когда ему противостоит другой герой – или чудовище, что иногда не такая уж и большая разница. Если же на поле битвы выходят армии, то каковым отточенным ни было бы воинское умение, какой силой ни наливались бы мускулы – в толпе все это не имело значения. Даже слабейший в давке сражения может подобраться к атлету, дабы чиркнуть выщербленным лезвием ножа по сухожилию. Теперь приходит время стратегов, умеющих обучить войска, найти выгодное место для сражения, правильно построить своих людей. Приходит время тех, чье достоинство не в отменном владении оружием, а в умении биться плечом к плечу с товарищами, не разрывая строй.

До времени, когда уйдут в небытие герои, полубоги, мастера одиночных схваток, которым поют песни, с которых создают скульптуры и которым – что уж греха таить – преклоняются, еще пройдет немало веков. Но оно непременно наступит – и Геракл втайне радовался, что ему не суждено увидеть времена, когда править бал станет не мастерство, честь и безудержная отвага, а серая масса, сильная своей сплоченностью. Он был создан для своего времени. Для битвы с гидрой. Для охоты на чудовищного льва. Для одиночества.

Он приподнялся на подушках и тут же опустился на постель снова, со злостью ощущая, как бешено колотится сердце, как катится по вискам вдруг выступивший пот. Да… его время уходит. Кем он станет, если все же достаточно оправится до начала войны, настолько, что сможет взять в руки меч? Кем? Еще одним бойцом в ряду? Пусть даже самым сильным – но не более чем еще одним…

А вот кентавросу в новой жизни самое место. Хирон прекрасно понимает то, что другим осознавать предстоит еще долго. Тридцать его воинов уничтожили втрое превосходящие силы атлантов – даже несмотря на то что были захвачены врасплох. Победили просто потому, что умели прикрывать друг друга. Они погибли почти все – но враги не сумели одержать верх ни за счет количества, ни за счет лучшего вооружения. Пусть Хирон клянет себя за допущенные жертвы – он просто еще не понимает, что эта битва, как и те, что за ней последуют, положат начало новому воинскому искусству. Герои еще будут – ищущие подвигов, стремящиеся к одиночным схваткам. И на них будут смотреть с восторгом, им будут кричать здравицы, их именами будут называть детей… а потом тихо ворчать, что, мол, не высовывался бы, глядишь, и пользы принес поболее… а так – пусть Аид будет к нему милостив.

Снова стиснув зубы, отчаянно превозмогая слабость, Геракл попытался сесть. Перед глазами поплыли черные круги…

Дверь распахнулась, словно от удара ногой, в комнату вихрем ворвался сияющий Гермес. Теперь его привычный хитон сменили легкие латы, явно носившие следы Гефестового молота, а значит, и наполненные магией старого мастера огня. Равным себе простых доспехов Гефест не делал – Геракл не удивился бы, сумей эти бронзовые пластины отразить даже его убийственные стрелы. На боку вечного юноши висел короткий меч. Пусть гипербореец и выглядел мальчишкой, но за прожитые века оружием он владеть научился. Гермесу нередко ударяла в голову идея податься к людям – и там, среди варваров, чтящих силу, тонкое лезвие не раз обагрялось кровью. Лишь немногие из чистокровных гиперборейцев относились к жизни простых смертных с уважением, не отнимая ее по пустякам. Афина, Прометей… пересчитать по пальцам. Гермес к этому числу не принадлежал. Геракла это не удивляло, но немало огорчало – ведь он и сам был смертным, пусть и сыном Зевса.

– Радости тебе, могучий! – рот Гермеса расплылся до ушей. – Кажется, я первым принес весть?

– Не знаю, о чем твоя весть, – пробормотал Геракл, – но догадываюсь. Посейдонис двинул корабли к нашим берегам?

Улыбка на юном лице угасла.

– Уже слышал… и кто посмел меня опередить?

– Никто, – улыбнулся герой, не делая попыток встать, дабы не срамиться в присутствии гостя. – Нетрудно сообразить.

– А говорят, у тебя провидческого дара нет, – хмыкнул вестник, парящий, по обыкновению, в нескольких ладонях над мраморным полом. – Но ты прав, славный Геракл, корабли Архонтов числом двенадцать сотен движутся через море. Им помогает ровный ветер, Борей говорит, что ветер этот есть порождение магии… правда, признает, скрипя зубами, что в магии этой не понимает ни единого образа.

– Прямо-таки двенадцать сотен? – Геракл чуть насмешливо улыбнулся.

– Ну, может, чуть больше или чуть меньше, – не стал спорить Гермес. – Я сам считал их… вместе с Аполлоном.

– И вам дали спокойно посчитать силы атлантов? – в голосе героя прозвучало явное недоверие.

Юноша зарделся – но не от смущения, а от сдерживаемой гордости.

– Как же… целых три виманы пытались сжечь нас своими огненными стрелами. И обычными, и теми… ну ты помнишь… ах да, ты же, друг, был без сознания. Есть у них такие странные дымящиеся стрелы, которые сами охотятся за дичью… вылетает такая и начинает гоняться за тобой по всему небу. И уж если догонит – все, вот он, Стикс, готовь обол. Один раз мы очень удачно увернулись, и эта дымная стрела попала в их же корабль. Поверишь ли, на воде остались лишь дымящиеся обломки и ни одного живого человека. А корабли большие, не меньше чем по сотне бойцов на каждом. Скажи, друг, как можно вести войну, посылая впереди себя такую смерть? Не лучше ли честный поединок, лицом к лицу?

Одним невероятно плавным движением Гермес выхватил из ножен меч, принял оборонительную стойку, а затем завертел перед собой клинок с такой скоростью, что лезвие слилось в один туманный диск. Герой улыбнулся – не знай он истинного мастерства вечного юноши в обращении с оружием, счел бы сие пустой похвальбой. Но он знал, что из этого туманного облака в любой момент может ударить жало меча, смертельное и неотвратимое.

– Не лучше ли так? – у Гермеса даже не сбилось дыхание. – По крайней мере это честно.

У Геракла были некоторые сомнения насчет честности в поединке лицом к лицу с тем, чье умение оттачивалось веками и чьи доспехи, как и оружие, ковал сам Гефест. Но в целом он был согласен с Гермесом – и в этом была еще одна причина той тоски, с которой он смотрел в будущее. Даже лук – оружие охотника – все чаще и чаще использовали в бою. Даже мастер меча может пасть от случайной стрелы… мало чести в такой победе, но это война, не поединок. Тут ищут не чести – победы, любой ценой. Дрогнет ли у него рука, если придется послать стрелу не в горло быстроногого оленя, не в разверзнутую пасть чудовища, а в грудь человека? Не дрогнет… но и победой он это не назовет. Да, он знавал иных вождей, часто гордо именующих себя царями, что считали лук оружием трусов. Они верили, что лишь тогда победа имеет особый вкус, когда твой клинок с трудом раздвигает ребра врага и пронзает его живое, бьющееся сердце. И потому они шли в бой с одним лишь мечом, даже не укрывая тело доспехами, не беря в руки щит. Гордые и смелые люди…

Только чаще побеждали другие. Те, кто не гнушался прибегнуть к услугам лучников, стрелы которых без труда входили в ничем не защищенные тела.

– Лучше, Гермес, лучше… Но атланты не ищут чести и славы.

– Мда… – стальной вихрь исчез, меч со стуком нырнул обратно в ножны. – Вот и я о чем… Им в пути еще несколько дней, Борей говорит, что чем ближе их корабли подойдут к нашим берегам, тем лучше. Сейчас все гиперборейцы собираются на Олимпе. Все… говорят, даже Аид явится, хотя он не покидал Тартара уже неизвестно сколько веков.

– А Прометей?

Гермес нахмурился, разом утратив всю свою жизнерадостность.

– Друг, ты пойми… Прометей осужден, и Зевс… вчера он что-то сказал насчет того, что готов простить Прометея, если кто-то из гиперборейцев ради опального титана пожертвует собой. Своей жизнью и своим бессмертием.

Геракл с шумом выдохнул, скривился от боли.

– Тьма Тартара… это все равно, что обречь Прометея на муки, вечные, как сами скалы. Кто из олимпийцев способен на это, кто?

– Не знаю, – честно развел руками Гермес. – Мне нравится Прометей, но не настолько же. Так могла бы поступить Афина, она слегка помешана на благородстве и справедливости, но как раз Афина была в числе обвинителей. Она считает, что передать смертным магию огня есть тягчайшее из преступлений, которые вообще могут быть совершены на Олимпе.

– Это потому, что ей самой магия дается с трудом. Я безгранично уважаю Афину, но эта ее вечная зависть к магам…

– Возможно. Она, конечно, просила за Прометея – потом, когда увидела, каким может быть гнев Зевса. Клянусь Тартаром, друг мой, многие просили за него. И Зевс, как я уже говорил, в какой-то момент даже готов был уступить.

– Я бы не назвал это уступкой, – в глубине души нарастала злоба. Геракл намеревался потребовать у отца ответа, хотя и понимал, что шансов переубедить Громовержца у него практически нет. Зевс немало внимания уделял сыну, но не раз давал понять, что дела Олимпа смертного не касаются, независимо от того, чья кровь течет в его жилах. – Даже если найдется тот, кто выполнит условие Зевса, сам Прометей не примет этой жертвы. Я его достаточно давно знаю. Он, как и Афина, имеет свои представления о чести, многим недоступные.

Если Гермес и услышал в этой фразе выпад в свой адрес, он никак этого не показал. Да Геракл и не собирался оскорбить вестника, скорее просто сетовал на то, что и без того было у всех на виду – олимпийцы замкнулись в своих собственных проблемах и заботах, мало интересуясь не только делами смертных, но и жизнью своих же кровных родичей. Вдруг мелькнула мысль, что, несмотря на всю мощь гиперборейской магии, именно эта разобщенность может послужить поражению Олимпа. Если такое поражение вообще возможно.

– Мне жаль, что ты столь тяжело ранен, – Гермес покачал головой, и в глазах его Геракл и в самом деле увидел столь редкое для гиперборейцев истинное сочувствие. – Лекари говорят, что встать на ноги ты сможешь не раньше, чем через десять дней. И то… вряд ли. Боюсь, к этому времени все будет кончено, а ты так и не примешь участия во всем этом.

– Я и не хочу, – тихо сказал герой, вдруг осознав, что говорит истинную правду. – Это будет бойня…

Он оказался прав. Это и в самом деле была самая настоящая бойня.

За все время пути – это было невероятно, но не признать этого было нельзя – атланты потеряли всего четыре корабля, да и то лишь из-за того, что рулевые подвели свои огромные суда слишком близко друг к другу и не смогли избежать столкновения. И теперь более чем тысяча кораблей подошли к земле настолько близко, что с самых верхушек мачт уже виднелись облака, неоспоримо указывавшие на присутствие суши. Архонты понимали, что Олимп вот-вот нанесет удар, и пребывали в постоянном напряжении, ожидая хода Гипербореи. Зато среди воинов на палубах царило оживление. Посейдонис выставил все, что смог – более ста двадцати тысяч воинов, это была немыслимая, невероятная, невозможная армия, равной которой не знала Ойкумена. И очень, очень не скоро узнает. Мертвоглазых среди этого воинства было не так уж и много, тысяч пятнадцать или чуть больше – они не поддались всеобщему веселью, они просто были готовы к бою, исход которого их ни в малейшей степени не волновал. Получен приказ – а приказ для тех, чей разум был раздавлен магией Архонтов, являлся чем-то более важным, чем сама жизнь.

Но и остальные бойцы рвались вперед, в схватку. О Гиперборее ходили разные слухи – но все сходились на том, что Олимп накопил немыслимые богатства, и те, кто сейчас на палубе натягивал броню и последний раз проводил точильным камнем по режущей кромке меча или топора, предвкушали отменный грабеж. О том, что до Олимпийской цитадели от побережья еще далеко, о том, что этот путь придется проделать по враждебной, ощетинившейся оружием земле, никто не думал.

Что ж, можно сказать, что думать об этом и в самом деле не стоило. Большинству не суждено было ступить на землю – а тем, кому все же повезло добраться до песчаного берега, не стоило слишком уж благодарить Мойр. Их нити жизни оказались очень короткими… но сейчас они еще не знали об этом. Они острили клинки, отпускали крепкие соленые шуточки, хвалились друг перед другом воспоминаниями о прежних победах и обещаниями побед будущих.

А тем временем к ровному, устойчивому ветру, что все так же уверенно гнал корабли ко все приближающейся земле, прибавился другой ветерок. Слабый, беспокойный – но усиливающийся с каждым мгновением. Взметающий крохотные смерчики, наполненные сорванной с волн пеной, весело разбивающиеся о борт то одного, то другого судна. Кто обратил на них внимание? Может, несколько пар глаз и скользнули по крошечным смерчам, и тут же уткнулись во что-то иное, более интересное. В мех с вином. В вырисовывающийся на горизонте берег. В тусклый блеск оружия.

Вот неожиданный порыв ветра заставил ранее туго раздутый парус заполоскаться, скрипнула невысокая мачта, кого-то окатило водой – послышались ругательства и ехидные смешки. А ветер крепчал… Смерчи становились все больше, их число увеличивалось – казалось, что корабли продираются сквозь призрачные колонны. А потом вдруг все эти небольшие еще вихри слились в три чудовищных бурлящих столба. Небо стремительно затягивали черные мокрые тучи, и хоботы чудовищных смерчей искали себе жертвы. Искали – и находили, снова и снова. Под ударами тугих, как мышцы, хоботов щепками разлетались крепкие борта кораблей, как тонкие веточки ломались мачты и весла, калеча и убивая столпившихся на палубе людей, с оглушительным даже на фоне воя разбушевавшейся стихии треском рвались паруса – и удары мокрой ткани сметали в холодную воду неосторожных.

Сейчас Архонты в полной мере смогли оценить ту мощь, против которой Посейдонис посмел двинуть свои войска. Блеснула молния, заставив один из кораблей вспыхнуть факелом – огонь моментально охватил все, даже просоленное, мокрое дерево. Не заставил себя ждать и удар грома – немало нашлось тех, для кого этот звук стал последним, что было услышано ими в жизни – кровь фонтаном ударила из разорванных ушей, заливая и без того мокрые, усыпанные телами палубы.

Магия атлантов лишь в небольшой степени могла смягчить буйство сошедшего с ума неба. И это был еще не конец – только начало. Гиперборейские маги, повелители воздуха и воды, огня и земли, вздымали чудовищные волны, каждая из которых могла без труда опрокинуть тяжело груженый корабль, вихри разгулялись вовсю, дробя не способное противостоять им дерево и слабые, хрупкие людские тела. Молнии теперь били не переставая, а грохот громовых раскатов слился в непрерывный гул. Та, самая первая молния, вобравшая в себя немалую толику сил Зевса, что вместе с другими олимпийцами сейчас стоял на высоком скалистом берегу, шепча древние, как сам этот мир, слова, была самой сильной. Остальные уже не рвали людям барабанные перепонки, не превращали корабли в на глазах истаивающие угольями костры, но и тех голубых стрел, что обрушились с небес на беснующееся море более чем хватало. Во тьме то там, то здесь вспыхивали пожары – их уже никто не тушил.

Кто-то из кормчих, решив, что жизнь важнее и славы, и добычи, начал разворачивать суда, в надежде, что стихии сжалятся над ними, простят… Быть может, стихии так бы и поступили – большинство олимпийцев предпочитали скорее преподать атлантам хороший урок, которого тем хватило бы на много веков, чем отправить на морское дно всю огромную флотилию. Но за мечи схватились мертвоглазые – и, спустя какое-то время, сами стали у руля, даже не потрудившись сбросить за борт трупы тех, кто посмел воспрепятствовать исполнению полученного ими, верными рабами Архонтов, приказа. И корабли снова двинулись к берегу – навстречу своей гибели.

Две виманы, до этого отчаянно пытавшиеся увернуться от шарящих по воде хоботов чудовищных смерчей, развернулись и устремились к берегу. Двое Архонтов, управлявших летающими колесницами, решили, видимо, что смогут поразить гиперборейцев, творивших сейчас свою чудовищно убийственную волшбу… Первая машина выпустила сноп огненных стрел с предельно возможного расстояния. Залп можно было назвать удачным – в воздух взметнулся столб огня и дробленого камня, покатилась по земле Афина – острый осколок ударил в незащищенное панцирем бедро, легко ломая кость. Зашаталась грозная Персефона, которую кое-кто из смертных чтил наравне с Аидом, властелином Тартара. Были убиты на месте двое или трое гиперборейских магов-полукровок, достаточно сильных, чтобы стоять в одном ряду с истинными олимпийцами. Бешено вращающийся обломок гранита, как ножом, срезал в локте руку Астрею, одному из старейших титанов. Зефир и Борей, оставив магию ветров, бросились к истекающему кровью отцу – и в черных тучах на мгновение образовались просветы, а ненасытные смерчи чуть ослабели.

Второй вимане не повезло. Взбешенный Зевс метнул молнию, вложив в нее всю свою ярость. Слепящий голубой разряд ударил в кажущуюся крошечной машину, в мгновение ока превратив ее и тех, кто находился внутри, в падающие вниз, в волны, оплавленные, обгоревшие обломки. Второй вимане – той, что сумела нанести олимпийцам первые, пусть и незначительные, потери удалось уйти от возмездия. Опаленная и искореженная, она прорвалась сквозь смерчи и умчалась на запад – чтобы донести Лорду-Протектору Посейдониса весть о разгроме.

А разгром продолжался…

Один из кораблей вздрогнул от чудовищного удара в днище, с треском разлетелись доски, ударил фонтан воды… Несколько мгновений – и корабль вместе со всеми, кто в нем находился, исчез в стремительном водовороте, лишь несколько обломков кувыркались на волнах. На мгновение среди пенных гребней показалось юное лицо, обрамленное слипшимися от воды золотистыми прядями волос. Бледная зеленоватая кожа уже в области шеи сменялась серебристой мелкой чешуей, огромные перепончатые руки ухватили цеплявшегося за обломок мачты солдата и мгновенно утянули его в глубину. Вскоре золотоволосое чудовище появилось снова – ударил по воде, поднимая фонтан брызг, могучий хвост, и Тритон, дитя морских владык, устремился к следующему кораблю, обреченному пополнить его хранящуюся на морском дне коллекцию.

И все же флот Посейдониса был слишком велик. Не менее половины кораблей уже ушли на дно, почти все уцелевшие потеряли мачты и паруса, но остальные, теперь уже вспенивая волны одними только веслами, рвались к берегу. Теперь уже мертвоглазым не нужно было убеждать сомневающихся в необходимости в точности исполнить приказы Архонтов… Весла гнулись в руках гребцов, осознавших, что единственный их шанс на спасение – земля. Земля, где можно встать на ноги, взяться за оружие и, может быть, опрокинуть проклятых гиперборейских магов. И корабли двигались вперед – то один, то другой шел ко дну, или разрушенный хоботом смерча, или пробитый ударом хвоста резвящегося в глубине Тритона, но остальные с каждым ударом весел пусть и ненамного, но приближались к вожделенному берегу.

Там их ждали. Семь тысяч бойцов – жалкая кучка по сравнению с тем, что даже после столь чудовищных потерь могла высадить на берег армада Посейдониса. И все, кого могли сюда привести кентавросы, при этом не оставляя Олимп на разграбление всякому, желающему воспользоваться отсутствием хозяев. Большая часть воинов сидела на камнях, отдыхая, – их бой еще впереди. То там, то здесь среди воинов возвышались огромные несуразные фигуры, кое-как замотанные в порядком изгаженные и отвратительно смердящие звериные шкуры. Длинные, до колен свисавшие руки могли без труда переломить или вырвать с корнем средних размеров дерево, а единственный глаз посреди лба был наполнен тупой, нерассуждающей злобой. Воины старались держаться от циклопов подальше, несмотря на то что присутствие гиперборейских магов в известной степени сдерживало чудовищ… никому не хотелось рисковать – циклопы отличались вздорным нравом, вечным голодом и полной неразборчивостью в пище. Превозмоги голод над страхом перед олимпийцами – и циклоп вполне мог подзакусить ближайшим к нему человеком.

Вот один из великанов встал, с кряхтением поднял большой обломок скалы и, надсаживаясь, сопровождая действие звериным рыком, швырнул его в сторону моря. Особой ловкостью эти тупые, неуклюжие исполины никогда не отличались – камень, пролетев почти стадию, плюхнулся в воду, не дотянув до ближайшего корабля несколько десятков локтей. Неудача ничуть не расстроила гиганта – он наклонился, поднял другой камень, и повторил попытку. Еще раз, еще… Пятый или шестой валун все же достиг цели, проломив борт корабля ниже ватерлинии. Разом хлебнув огромную порцию воды, корабль завалился набок, с палубы в море посыпались солдаты… большинству уже не суждено было ощутить под ногами твердую землю. Циклоп радостно загоготал, воздев руки к небу, запрыгал – солдаты прыснули во все стороны, чтобы не попасть под тяжелые босые пятки веселящегося гиганта.

Зевс прекрасно понимал, что сумей атланты высадить свои войска – и ни магам, ни их немногочисленным солдатам не удастся остановить вторжение. Изрядно потрепать – возможно. Заставить заплатить за победу дорогой ценой – наверняка. Но не остановить… а вопрос о том, как дорого встанет атлантам победа, гиперборейцев не волновал. Как, собственно, и самих атлантов.

Вздрогнул, словно пронизанный судорогой, один из прибрежных холмов. С шумом распрямились огромные кожистые крылья, ударил по камням длинный, усеянный шипами хвост. От взмаха крыльев поднялись клубы пыли – здесь, на берегу, дождя не было, магам совершенно не хотелось промокнуть. Огромное чудовище взмыло в воздух, клубок усеянных присосками щупалец, торчавший прямо из уродливой морды, развернулся – приготовившись хватать добычу и запихивать ее в необъятную пасть. Огнедышащего Тифона панически боялись все – даже олимпийцы. А само чудовище боялось… нет, не боялось, а несколько опасалось только Зевса. Его щупальца с круглыми присосками, издалека казавшимися многочисленными глазами, породили легенды о том, что Тифон стоглав… На самом деле голова, как и пасть, у монстра была одна – зато прожорливости хватило бы на десятерых. Даже Зевс понимал, что рано или поздно с Тифоном ему придется расправиться, относительно разумный, невероятно жестокий монстр был опасен… но пока тварь подчинялась его приказам, Зевс берег ее как чуть ли не самое сильное свое оружие.

Тифон поднимался все выше, высматривая добычу – добычи было много, невероятно много… сладкое мясо, пускай и сокрытое внутри деревянных корпусов кораблей. Он никак не мог выбрать.

С кораблей заметили чудовище, раздались наполненные ужасом вопли, более смелые тут же схватились за луки, к летящему монстру устремились стрелы. Немногие достигли цели – порывы ветра сбивали прицел даже лучшим лучникам, но несколько бронзовых наконечников все же пронзили кожу крылатого создания. Тифон был бессмертным, и при его размерах уколы стрел были для него не опасней, чем для человека – укусы комара. Но это не означало, что он был равнодушен к боли, даже незначительной. Уже очень давно никто не осмеливался напасть на Тифона, люди предпочитали просто уступить чудовищу часть своего скота или даже часть своих же соплеменников, но тем сохранить жизни большинству. Над морем пронесся гневный рев, заглушающий даже грохот бури и раскаты грома, тварь спикировала к ближайшему кораблю, из ее глотки вырвался поток пламени, от которого плавился даже камень. Корабль мгновенно превратился в огромное кострище, вокруг которого поднимались клубы пара – это кипело море там, где его коснулось обжигающее дыхание Тифона. Щупальца выдернули из воды двух или трех обгоревших людей, одним движением засунули их в пасть. Тифон сглотнул, а затем развернулся и атаковал снова…

– Корабли все еще идут к берегу, – Зевс чувствовал, как слабость наполняет тело, как пульсируют в висках раскаты боли. И он знал, что остальные гиперборейцы чувствуют себя не лучше. Магия, обрушившаяся на флот атлантов, была разрушительной, но и самим магам она далась нелегко.

– Мои братья устали… – Борей тяжело дышал, по лицу, несмотря на более чем прохладную погоду, катились струйки пота. – Мы не сможем долго удерживать вихри.

– Артемида, – он повернулся к дочери. Охотница стояла рядом с отцом, опираясь на большой, в ее рост, лук. Магией она владела слабо – больше той, что позволяла управлять животными и растениями. Девушка вскинула изящную головку, увенчанную короной золотых волос. Поговаривали, что даже Афродита меркнет рядом с юной дочерью Громовержца, хотя при самой Афродите такого никто вслух произнести не рисковал – стерва, мнящая себя первой красавицей Олимпа, вполне может отправить конкурентку в Тартар, даже не побоявшись гнева Зевса, тем более что за века своей жизни она обзавелась не одной сотней способов устранять со своего пути слишком красивых женщин.

– Попробуй увидеть…

Она кивнула, закрыла глаза, прошептала нужные слова. Это заклинание давалось ей лучше, чем кому-либо другому. К тому же она не устала – девушка не принимала участия в битве, лишь оказала помощь раненой Афине. Прошло совсем немного времени, и Артемида заговорила, вполголоса, старательно выговаривая слова…

– Я вижу глазами Тифона, отец. Флот еще велик. Не могу сказать, сколько кораблей, Тифон атакует одно судно за другим…

– Он еще может биться?

– Не знаю… – бормотала Артемида, не меняя интонаций, – он ранен, ему больно. Он уже сыт и хочет вернуться назад, на берег. Его крылья устали…

– Корабли, дочь, – мягко напомнил Зевс.

– Кораблей много. Очень много. И они приближаются.

Зевс провел рукой по лицу Артемиды, снимая с девушки наваждение. Она вздрогнула, затем пошатнулась – вхождение в разум животного, пусть даже полуразумного, как Тифон, было очень трудным делом. Да еще со столь большого расстояния. Чьи то руки тут же подхватили охотницу, не дали ей упасть, усадили на заботливо постеленный на камни плащ.

– Борей… – Громовержец повернулся к магу ветров. – Попробуйте отогнать корабли…

Тот склонил голову.

Встречный ветер усилился настолько, что, несмотря на все усилия гребцов, корабли не продвигались вперед ни на локоть – но стоило хотя бы нескольким воинам прекратить ворочать тяжелыми веслами, как суда тут же относило назад, в открытое море – и не было более никакой возможности вернуться хотя бы на прежнее место. Весла гнулись, протяжно и жалобно скрипели – а то и вовсе с треском ломались, калеча неосторожных и убивая вовсе уж несчастливых.

Удары молний, воронки смерчей… вопли исцарапанного, а оттого и вовсе обезумевшего Тифона… смерть, приходящая из-под воды… Все больше и больше кораблей разворачивались, стремясь уйти из этого проклятого места. Мертвоглазые слуги Архонтов пытались стоять на своем – и вновь кое-где на палубах пролилась кровь.

Армада потеряла более половины кораблей, да и большинство уцелевших были изрядно потрепаны рукотворной стихией. Прочные корпуса местами дали течь, мачты были изломаны, от парусов остались одни лишь лохмотья. И все-таки там, в открытом море, подальше от страшных гиперборейских магов у них был шанс. Никто из воинов не знал, что силы Гипербореи уже на исходе, что даже могучий Зевс не выдержит более получаса, что уже лежит без сознания Зефир, исчерпавший все свои силы, а Борей припал на одно колено и из последних сил гонит ветры, одновременно пытаясь удерживать смерчи… И опытный наблюдатель заметил бы, что убийственные вихри уже не столь могучи, уже лишь проламывают борта кораблей, а не разносят их, как ранее, в щепки.

Но никто уже не думал об этом. Каждый стремился спастись – одни рвались в открытое море, изрубив упрямых и непримиримых мертвоглазых, другие столь же отчаянно гребли к берегу. Нескольким судам удалось прорваться к кажущейся спасительной суше – в основном тем, что шли у самого края огромного флота. Здесь ветер был слабее, сюда не доходили смерчи,бесчинствовавшие ближе к центру армады, и не обрушивалось на палубы яростное дыхание Тифона. А в двух стадиях от берега ветер и вовсе исчез…

Вот киль одного из кораблей врезался в гальку, тут же в воду посыпались воины. Берег ощетинился отточенной бронзой, засвистели стрелы. Хирон всадил длинную стрелу в горло бегущего впереди бойца, тут же выстрелил еще раз – стрела ударила в чешуйчатый орихалковый доспех и с протяжным звоном отлетела в сторону. А мгновением позже загрохотали мечи и топоры…

4

– Мы потеряли почти четыре тысячи бойцов, – Зевс в своей обычной манере расхаживал по залу, с такой силой впечатывая шаги в мрамор, что, казалось, еще чуть-чуть, и во все стороны полетит каменное крошево.

За узкими стрельчатыми окнами шел дождь. Холодные тугие струи хлестали по мраморным и бронзовым статуям, наполняя воздух липкой, промозглой влажностью, недавно еще аккуратные, ухоженные цветники превратились в раскисшую смесь мятой зелени и жидкой грязи, и даже на сырых стенах цитадели вот-вот могли появиться пятна плесени. В иное время маги воздуха – обычно этим занимались Зефир или Нот – следили за тем, чтобы над столицей Гипербореи всегда было чистое небо. Кроме раннего утра, предрассветного… в это время всегда шел короткий ласковый дождик.

Но теперь Орфей, которого лекарям с трудом удалось вывести из беспамятства, не мог пошевелить и пальцем, да и остальные братья-ветры чувствовали себя лишь немногим лучше. Гиперборейцы давно уже забыли, сколько сил высасывает магия, а потому и не сумели удержаться на той грани, за которой следует почти неизбежная потеря сознания. Лишь Борей – самый сильный и, возможно, самый осторожный из детей титана Астрея, все еще был на ногах. Но лицо его осунулось, седобородый маг тяжело опирался на посох, казался усталым и меланхоличным, и все время норовил сесть.

И холодный осенний ливень, словно веками ожидавший удобного момента, спешил выплеснуть на цитадель всю накопленную ярость, обрушивая на мрамор величественных сооружений одну ледяную волну за другой. Скоро маги придут в себя, скоро к ним вернется толика сил – и тогда он, ливень, будет изгнан из этих мест. Но это будет потом…

Афина, никогда не отличавшаяся особой выдержкой, выглядела взбешенной. Сломанную кость ей зарастили, но крови она потеряла немало, а потому тоже вынуждена была искать опору для раненной, все еще ноющей ноги. Конечно, опираться на палку воительнице не привиделось бы и в страшном сне – а потому, в очередной раз проигнорировав неоднократно высказанное нежелание Зевса видеть в этом зале оружие, она явилась на совет с недлинным копьем, которое сейчас использовала как посох. Несмотря на боль, она не могла усидеть на одном месте и, прихрамывая, слонялась по залу, то слушая Громовержца, то встревая в разговоры других олимпийцев – в те редкие мгновения, когда Зевс выдыхался и подходил к столу, дабы глотнуть немного подогретого вина.

Сейчас здесь, в самом сердце Олимпийской твердыни, собрались те, кому предстояло принять решение – что делать дальше. Гефест по своей обычной манере ушел в лабораторию с явным намерением не показываться оттуда без острой необходимости. Право решать государственные проблемы он оставлял тем, кто получал от этого хотя бы тень удовольствия. Отсутствовали и многие другие. Аполлон, осунувшийся от усталости и растерявший немалую толику своей ослепительной красоты, уже несколько дней не вылезал из виманы, наблюдая за возвращением избитой, изгнанной, но все еще сохранявшей огромную мощь армады Посейдониса. Исчез куда-то Гермес… впрочем, его присутствие ни в малейшей степени не повлияло бы на принимаемые здесь решения. Персефона, ранение которой было не слишком опасным, но очень неприятным для женщины – осколок камня рассек щеку, оставив уродливый рваный разрез, – удалилась к лекарям, явно не намереваясь показываться на глаза другим олимпийцам прежде, чем от раны не останется и следа.

– Почти четыре тысячи… – повторил Зевс, и в голосе его звучала скорбь. Слишком явственная, чтобы быть неподдельной.

– Если бы до берега добралось не жалких семь десятков кораблей, а хотя бы сотня, – мрачно заметил Арес, лишенный меча, а оттого пребывавший не в настроении, – они бы смели нас.

– Не ты ли, знаток войны, говорил, что любой воин Гипербореи стоит трех варваров и четырех изнеженных теплым солнцем атлантов? – недобро прищурился Громовержец.

На грубом, словно высеченном из камня лице Ареса не дрогнул ни один мускул.

– Говорил, скажу и впредь, – пророкотал он. – Но эти твари… не уверен, что могу назвать их людьми, не боятся ни боли, ни смерти. Мои воины умеют драться с живыми.

Геракл, все еще бледный и слабый, был весьма удивлен приглашением на этот совет. Обычно ни полукровки, ни даже младшие из гиперборейцев не допускались в тронный зал – святая святых Олимпийской цитадели. Хотя причины этого неожиданного приглашения были очевидны. Магия Архонтов уже ни для кого не являлась тайной, и накануне, в ходе беседы, весьма напоминавшей допрос, Геракл вынужден был рассказать отцу правду. Он умолчал только об одном – о том, что и Хирон обладает этим же бесценным даром, защитой от поражающего разум колдовства. Зевс мог пощадить собственного сына, но вот отпрыска Кроноса он бы не пощадил.

– Твои воины показали, что Гиперборея почти беззащитна, – Громовержец некоторое время помолчал, затем мрачно продолжил: – И чтобы устранить угрозу вторжения раз и навсегда, мы… ударим первыми.

В зале повисла тяжелая, гнетущая тишина. До сих пор Олимп ни разу не начинал войн… если, конечно, не считать внутренние конфликты, которые рассматривались как внутрисемейные дела. Никому не приходило в голову бросить вызов магам, а самих их настолько мало интересовали дела смертных, что в войнах попросту не было необходимости.

Но все когда-нибудь происходит впервые.

– Атлантида все еще сильна, – с сомнением в голосе протянула Гера, одна из немногих, кто вообще осмеливался прямо перечить Зевсу. Многие гиперборейцы проявляли недовольство тем или иным решением Громовержца, но высказать свои сомнения вслух означало по меньшей мере впасть в немилость. А Зевс умел выражать свое недовольство так, что потом долго не находилось желающих снискать на свою голову его гнев.

– Атлантида сильна, – кивнул Зевс, словно ожидавший этой реплики. – Ее флот все еще способен на многое… но флот этот в море, и пройдет немало дней, прежде чем воины Посейдониса смогут ступить на землю Атлантиды. Корабли потрепаны, им нужно время на хоть какой-нибудь ремонт, наверняка нужна и провизия, а значит, они будут где-то приставать к берегу. Посейдонис остался беззащитным, хотя и чувствует себя в безопасности.

– И они не ошибаются, – прогудел Арес. – Чтобы штурмовать Посейдонис, нужны войска… хотя бы немного. Но все наши воины здесь. Допустим, Аполлон может перебросить сколько-то бойцов к стенам Посейдониса… десяток, два?

Зевс смотрел на Ареса, но, вопреки обыкновению, его лицо не искажал гнев. Напротив, сейчас в глазах Громовержца плескалась мудрость и снисходительность… так все знающий отец смотрит на дитя, терзающееся вопросами, давно отцом решенными.

– Да. Ты прав. Ты даже более прав, чем думаешь… Вчера Аполлон вновь столкнулся с виманами Архонтов, их огненные стрелы зацепили нашего Златокудрого. Вимана почти цела, но сам Аполлон еще не скоро сможет хотя бы самостоятельно ходить. Так что и вимана не поможет доставить войска в Атлантиду. И я рад, что ты сказал все это… всю эту чушь. Потому что если даже ты, посвященный во многие тайны Олимпа, веришь в то, что говоришь, то и Архонты не пойдут дальше.

– Клянусь Тартаром! – на скулах Ареса заиграли желваки. – Я не понимаю, о чем ты говоришь…

– Еще бы… – Зевс хотел было добавить, что самое большее, что удалось в своей жизни понять Аресу, это за какой конец надо держать меч. Но удержался, иначе совет неминуемо вылился бы в склоку… Арес не боялся ничего и никого, и в силу своей воинской сущности, и в силу не слишком острого ума.

Он медленно оглядел собравшихся, словно раздумывая, все ли здесь присутствующие имеют право услышать то, что он намеревался им сказать.

– В Ойкумене есть много путей… – Зевс погладил бороду, нахмурился. – Да, много. Есть путь, что позволит нашим солдатам достигнуть Посейдониса за считанные часы. Я хотел бы, чтобы это осталось тайной. Все знают, что, покидая этот мир, и люди, и бессмертные уходят навсегда во тьму Тартара, отдавая Харону последнюю монету за перевоз. Но люди умирают по всей Ойкумене… и нельзя сказать, что путь к ладье Харона для тех, кто живет возле Олимпа, короче, чем для всех других. Путь всегда одинаков.

Вниманием собравшихся в этом зале Зевс завладел целиком и полностью. Все взгляды были устремлены на него, затихли даже неизбежные при таком количестве гостей перешептывания. Каждый пытался сообразить, что прозвучит дальше – и еще у каждого было странное чувство, что тайна, которую намеревался огласить Громовержец, несет в себе нечто ужасное.

А Зевс, словно желая поддержать эти мрачные чувства, даже не говорил – вещал, тяжело роняя каждое слово.

– Тартар – вот путь, через который можно добраться до любого места Ойкумены. Но законы Тартара суровы, и даже Аид, властитель подземной тьмы, не в силах преступить им же установленные законы. Те, кто попадают в мир мертвых, не могут вернуться в мир живых.

– Это известно всем, – фыркнула Афина, уже догадавшись, о чем речь пойдет дальше. – Как известно и то, что из любого правила бывают исключения.

– Это так, – Громовержец не стал спорить, тем более что Афина была совершенно права. – Это так, когда речь идет об одном… герое. Но сейчас через чертоги Тартара предстоит провести армию… Аид готов дать каждому из тех, кто перейдет через воды Стикса, десять дней. Десять дней славы. И еще кое-что… Силу и мужество. Нечувствительность к боли.

– А потом?

– Потом Харон вновь примет их в свою ладью. И более не возьмет монеты… ему уже заплатят за перевоз.

– Значит… – медленно протянула Афина, – мы отправим людей на верную гибель?

– Смерть со славой, смерть ради жизни Гипербореи! – напыщенно произнес Зевс, грохнув кулаком по подлокотнику трона. – Разве истинный воин не должен быть готов к этому?

– Воин готов к битве, если есть шансы на победу! – отрезала Афина. – Я не…

– Те, кто пойдут, сделают это добровольно, – вдруг пробасил Арес. – И будут знать, что их ожидает. Но даст ли Тартар защиту от этой омерзительной магии Архонтов?

Зевс покачал головой.

– Нет.

– Тогда к чему все это? – передернул плечами Арес. – Пополнить армию Посейдониса еще одним отрядом? На короткий срок, правда.

– Магия Архонтов не всесильна, – Зевс сделал многозначительную паузу. – Есть те, на кого эта магия не оказывает никакого воздействия. Например, мой сын…

Все взгляды словно по команде обратились на Геракла, и тот вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. Да, он не боялся ни чудовищ, ни людей. Но войти живым в Тартар, войти, зная, что с этого момента тебе остается жить всего лишь десять дней – и ни сила, ни мужество, ни удача не позволят хотя бы на мгновение отсрочить печальный конец… это было по-настоящему страшно. И все же он понимал, что без помощи хотя бы одного бойца, не боящегося магии Архонтов, вся идея штурма Посейдониса обречена на провал.

– Я готов вести войска… – он с трудом встал, но голос звучал твердо.

– Я тоже предпочел бы, чтобы войска повел ты, сын мой, – голос Зевса звучал мягко, и все же в нем, помимо доброты и понимания, звучала тщательно прикрытая, но все же заметная фальшь. – Я хотел бы этого, но сейчас ты, Геракл, не годишься для боя. И все же в Олимпийской цитадели есть еще один воин, который может взять на себя эту трудную миссию.

Вот теперь Геракл испытал даже не страх – ужас. Он понял, о ком говорит Зевс, и проклял тот час, когда рассказал Хирону о своем разговоре с тенью Кроноса. Но как мог Зевс узнать? Или здесь, в цитадели, за каждым гобеленом стоят шпионы Громовержца?

Дверь распахнулась, и в зал твердым шагом вошел Хирон. В доспехах, с оружием – небывалый случай. Печатая шаг, он подошел к трону и склонил голову перед Зевсом. Громовержец медленно поднялся и – по залу пронесся удивленный вздох – тоже склонил голову.

– Кентаврос Хирон. Мы все в долгу перед тобой за то, что ты готов пожертвовать столь многим ради Гипербореи…

Да, Зевс был мастером красивых слов – но все, и Геракл в том числе, уловили в голосе Верховного Мага и иные нотки. И каждый понимал, что сейчас этот могучего телосложения человек с седой бородой и мудрыми глазами ведет свою игру, устраняя еще одного потенциального врага – сына Кроноса, который, может, и смирился с гибелью отца, но ничего не простил и ничего не забыл. Конечно, в борьбе с Зевсом у Хирона не было никаких шансов, но все же воин и герой, пользовавшийся уважением и даже любовью большинства олимпийцев, мешал Верховному Магу. Мешал одним своим существованием.

Это понимал и Хирон – но он также осознавал, что кто-то должен принять участие в этой авантюре. Он или Геракл, искать еще кого-то не было ни времени, ни возможности. Кронос, видевший будущее из тьмы Тартара, наверняка знал, во что выльются сказанные им Гераклу слова. Знал… значит, это было необходимо. Пусть Кронос и был низвергнут в Тартар, пусть он и не испытывал ни капли теплых чувств к Зевсу, но судьба Гипербореи была ему небезразлична.

– Я готов, – коротко отчеканил он.

В это самое время за многие тысячи стадий от цитадели, среди других мраморных стен протекала другая беседа. Неспешная и не наполненная переживаниями. Архонты вообще любили обсуждать насущные проблемы без торопливости, взвешивая варианты и выбирая из них лучший. И если решение было принято, то Архонты шли к нему без сомнений и колебаний… не считая оставляемых за собой жертв и разрушений.

Если же цель оказывалась недостижимой – что ж, всегда можно вернуться на прежние позиции и попытаться отыскать новый, более перспективный путь.

Эта комната не походила на тронный зал Олимпийской цитадели ни размерами, ни убранством. Скорее, это место можно было назвать кабинетом. Мягкие удобные кресла, камин, в котором пылали дрова, распространяя приятный аромат, ковры с высоким густым ворсом, небольшие столики, уставленные напитками… Архонты любили комфорт.

Сейчас одно из кресел пустовало. Тело Архонта Биленжеса, или, вернее, то, что от него осталось, покоилось теперь на дне океана… Потеря одного из соратников огорчила Архонтов – все они были законченными индивидуалистами, не испытывали друг к другу ни любви, ни дружеских чувств, но они были соратниками, и потеря одного из десяти несколько снижала шансы на общий успех дела. Исполнив короткий ритуал в память об ушедшем, они приступили к пересмотру своих планов, делая поправку на то, что теперь их осталось только девять.

Они были похожи друг на друга – настолько, насколько люди, принадлежащие к одному роду, кажутся похожими путнику, пришедшему из неведомого далека. Высокие, серебряноволосые, в золотистой чешуе природных доспехов. Ни одна человеческая женщина не назвала бы атлантов красивыми, несмотря на то что черты их лиц были правильными. Было в этих странных созданиях что-то, сразу дающее понять – это не люди. Что-то змеиное… не злое, но преисполненное того равнодушия, которое зачастую страшнее чистого, неприкрытого зла.

Один из атлантов носил на груди массивную золотую цепь с кулоном, в центр которого был вплавлен камень небесно-синего цвета. Камень, светившийся собственным мягким светом, притягивал взгляд, завораживал и даже немного пугал. Это был знак Лорда-Протектора, одного из высших чинов на далекой, а теперь и вовсе не существующей Атлантиде, погибшей родине этих созданий. Но синий камень был не только символом – он был наполнен чистой силой магии, многократно усиливая возможности своего хозяина. Будь атланты людьми – меж ними непременно началась бы борьба за власть, за право обладать этим медальоном, за право быть первым. Но у атлантов были иные правила, иное отношение к власти. Каждый из них имел право на собственное суждение, право высказывать и отстаивать его, но если следовал приказ – он подлежал безусловному исполнению. Лорду-Протектору подчинялись беспрекословно.

– Мы потерпели поражение, – голос Архонта Галаса был ровен. Можно было подумать, что он не испытывает никаких отрицательных эмоций, ни гнева, ни даже раздражения. Впрочем, примерно так оно и было. – Сила Гипербореи была недостаточно хорошо оценена. Их магия оказалась много сильнее, чем мы предполагали.

– На данный момент уцелело около двадцати трех процентов армии. Корабли прибудут в Посейдонис через четыре дня.

– Для повторной атаки на Олимп этих сил недостаточно, – Лорд-Протектор Биззар отпил глоток терпкой зеленоватой жидкости из своего бокала, ощущая, как приятное тепло начинает распространяться по телу. Алкоголь, содержавшийся в земных винах, нравился атлантам, но даже лучшие вина солнечного юга не шли ни в какое сравнение с напитком, который был произведен еще в благословенной Атлантиде. Его осталось совсем немного, и каждая капля была для Лорда-Протектора истинным наслаждением.

– Воины у гиперборейцев неплохи, – не согласился Властитель Берг, – но когда дело доходит до рукопашной схватки, их превосходство не столь уж и велико, и в немалой степени компенсируется лучшим оружием и доспехами наших людей. По предварительным оценкам, в бою на берегу они потеряли от трех с половиной до четырех тысяч бойцов. Наши потери лишь немногим больше.

– Но к берегу удалось подойти лишь немногим кораблям. Мы более не можем рисковать, принимая непосредственное участие в бою, а отсюда, из Посейдониса, наших сил не хватит ни на нейтрализацию магии гиперборейцев, ни даже на сколько-нибудь существенное ее ослабление.

– Вы предлагает прекратить экспансию, Лорд-Протектор?

– Нет, – качнул головой Биззар, – экспансия должна продолжаться. И я должен заметить, что потери не имеют особого значения лишь тогда, когда они способствуют достижению цели.

– Нам известна природа магии гиперборейцев, но способов эффективно ей противодействовать пока не найдено.

– Это не совсем так… – Властитель Пеллистер был занят какими-то расчетами на своем портативном компьютере, потому подал реплику даже не поднимая головы.

Все замолчали, ожидая, пока он продолжит свою мысль. Пеллистер был единственным ученым среди Архонтов, и только он в полной мере разбирался в их технике. Фактически, в иерархии Посейдониса он занимал второе место после Лорда-Протектора, его слова имели немалый вес.

Минуты тянулись томительно долго, но никто не высказывал нетерпения. Раз Пеллистер молчит, значит, он еще не готов объявить свое мнение. Прошло не менее четверти часа, и Лорд-Протектор намеревался уже спросить, что именно имел в виду ученый, когда тот наконец оторвался от экрана компьютера и обвел взглядом собравшихся.

– Мои расчеты завершены. Удалось проанализировать структуру местных магических энергопотоков. По-прежнему остается много непонятного, однако могу сказать, что причина наших неудач в попытках открытия большого портала связана именно с ними. Говоря упрощенно, происходит наложение магических энергопотоков на поле, вырабатываемое генератором портала, при этом происходит деформация структуры и поля, и…

– Безусловно, это важная информация, – голос Лорда-Протектора не выражал неудовольствия, но сейчас Архонты собрались здесь для обсуждения иной проблемы. – И все же мне хотелось бы вернуться к…

– Я еще не закончил, – прервал его Пеллистер. – Таким образом, магия этого мира не дадут открыться большому порталу. В то же время, каждый запуск генератора вызывает искажения в структуре энергопотоков планеты. Я произвел расчеты, которые убедительно доказывают, что если вывести генератор большого портала на определенную, практически запредельную мощность, а затем выпустить всю накопленную энергию в предельно короткий отрезок времени… я не имею в виду взрыв, генератор, безусловно, не пострадает, зато в этом случае возможен коллапс всех магических потоков планеты. Лишившись источника магии, гиперборейцы не смогут эффективно противодействовать нашим войскам.

Некоторое время Архонты обдумывали и взвешивали услышанное. Первым вопрос задал Властитель Берг, которому, в случае успеха, предстояло вести войска на Олимп.

– А наша техника? Виманы и оружие созданы исключительно технологическими методами, но защитное поле опирается на магию.

– Вероятно, на время степень надежности защитного поля несколько снизится, – кивнул Пеллистер, ожидавший подобного вопроса. – По моим расчетам, напряженность магического поля планеты должно упасть до четверти процента от нынешнего. Этого достаточно для функционирования защитного купола. Кстати, контроль над подчиненными аборигенами тоже сохранится, изменения в их психике необратимы.

Галас скривился – мысленно, сомнение на его лице не отразилось. Они уже столкнулись с тем, что подчинение не оказывает на чистокровных гиперборейцев того же действия, что и на местных дикарей. Несколько дней – и разум приходит в норму. Причин этого явления установить так и не удалось… хотя одним из вероятных объяснений было то, что олимпийцы в этом мире такие же гости, как и атланты. Просто они пришли сюда раньше.

– Как долго продлится снижение мощности магических потоков?

– Речь идет не о снижении, скорее, о тотальном разрушении их структуры. Временном, разумеется. Сделать достоверный прогноз сложно. Я бы сказал, что воспользоваться энергией в прежнем объеме будет невозможно минимум четыре месяца.

– А максимум? – настаивал Берг.

– Несколько лет, может быть, до десяти. Одна из вероятностных линий прогноза – коллапс станет почти необратимым. В этом случае пройдут тысячелетия, прежде чем мощность потоков поднимется хотя бы до сотой доли нынешнего уровня, но, должен отметить, для реализации этого прогноза необходимо стечение обстоятельств, вероятность которых исчезающее мала. Прошу прощения Властителей, более точный прогноз на данный момент невозможен.

– Чем коллапс может угрожать нам?

– Под защитным куполом, насколько показывают расчеты, – практически ничем. Но эксперименты такого рода никогда не производились, возможно, какие-то факторы не учтены. Поэтому я бы советовал использовать стасис-коконы. Они гарантируют необходимую степень защиты от любых внешних воздействий.

Генераторы стасис-поля были одним из наиболее важных открытий атлантов. Внутри стасис-кокона время останавливалось, тем самым защищая заключенного в кокон человека от любых опасностей. Будучи раз активированным, стасис-кокон мог существовать бесконечно долго – и отключить его можно было только своего рода ключом – сложнейшей комбинацией силовых полей. Отключающий генератор, разумеется, должен был находиться вне кокона… в этом был самый существенный недостаток стасис-обороны. Несмотря на многократное дублирование систем деактивации кокона, оставалась незначительная вероятность их отказа – и тот, кто укрылся в коконе, навеки мог стать его пленником.

– Значит, в нашем распоряжении будет не менее четырех месяцев, в течение которого гиперборейцы будут бессильны что-либо противопоставить нам, – задумчиво протянул Лорд-Протектор. – Это хорошее решение. Без магии Олимп будет практически беззащитен.

– Думаю, мы вновь, как это уже один раз случилось, недооцениваем противника! – заговорил Властитель Галас, привстав в кресле и даже чуть повысив тон, чем заслужил несколько удивленные взгляды соратников. – Гиперборея – сильный и опасный враг!

Властитель Галас вообще временами был излишне, почти по-человечески эмоционален. Может, поэтому он часто занимался контактами с аборигенами этой планеты. Ему же досталась обязанность сопровождать посла Гипербореи, этого знаменитого Геракла. И он же принес атлантам весть о том, что среди людей появились особи, иммунные к подчиняющему психовоздействию. Очень нерадостную новость. Галас выступал за то, чтобы уничтожить Геракла прямо здесь же, в Посейдонисе – но Лорд-Протектор все же принял решение отпустить посла, с тем, чтобы устроить ему несчастный случай в пути.

Галас считал это решение ошибочным… но, в силу традиций, не стал оспаривать решение Лорда-Протектора. Сейчас же он вновь не сдержался, хотя и понимал, что подобное поведение не прибавит ему уважения среди соплеменников.

– Без магической защиты Гиперборея не устоит перед нашей армией, – заметил Лорд-Протектор, ставя точку в обсуждении. – И хватит об этом. Я принимаю решение использовать генератор для ликвидации магической угрозы. В зависимости от результатов его применения мы решим вопрос о времени второй волны вторжения на территорию Гипербореи. Теперь надо обсудить сроки подготовки генератора. Властитель Пеллистер, как скоро мы сможем приступить к операции?

Властитель Галас тяжело опустился в кресло. Традиции призывали его молчать – приказ Лорда-Протектора, пусть и выраженный в мягкой форме, не допускал двоякого толкования. И все же в душе он понимал, что от его слов просто отмахнулись. Да, Гиперборея понесла немалые потери – но ведь и Посейдонис сейчас остался практически без защиты, если не считать синего купола. Армия в пути и прибудет нескоро. Конечно, у Олимпа нет возможности спешно перебросить сколько-нибудь существенные войска к берегам Атлантиды, но маги Гипербореи доказали, что с ними стоит считаться. Кто знает… может, они найдут какой-то способ.

Он уже открыл рот, намереваясь сказать все это, потребовать дополнительных мер безопасности – и тут же напоролся на тяжелый, ничего хорошего не обещающий взгляд Лорда-Протектора. Этот немигающий взгляд снова напомнил Галасу о том, что обсуждение темы завершено и ничто не способно изменить принятого решения.

И Галас проглотил вертевшиеся на языке слова. Второй раз он, переступая через себя, смирился с мнением Лорда-Протектора. Второй раз интуиция подсказывала ему, что это решение ошибочно и что последствия этого решения могут быть катастрофическими. Сам Галас не мог бы толком объяснить, почему в этом простом, обещающем быстрый эффект плане он видит угрозу… Он просто чувствовал это.

И предчувствия его не обманывали.

Путь через тьму Тартара запомнился Хирону, как сплошная череда ночных кошмаров. Кошмаров, от которых просыпаешься в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем и предательски дрожащими руками, но потом никакие усилия не помогут собрать воедино ускользающие от разума туманные картины. И остается только ощущение, что картины эти были ужасны.

Он задавал вопросы – но никто из воинов не мог толком рассказать, что именно они видели там, в царстве Аида. Бессвязная череда воспоминаний, с каждым мгновением становящаяся все более тусклой. Но воинов это и не волновало – каждый из них знал, на что идет. Кто-то польстился на невероятно щедрую награду, предложенную Зевсом семьям, которым предстояло потерять кормильца. Кто-то, увидев силу атлантов, увидев гибель друзей и соратников, вознамерился отомстить любой ценой. А кто-то верил в свою счастливую звезду и был убежден, что никакие силы Тартара не способны справиться с мужеством и силой.

Немногим более четырех сотен человек. Серьезная сила – если вести речь о незащищенном городе, все воины которого находятся далеко и не успеют защитить свои жилища. Приказ был прост – уничтожить Архонтов. Если для этого придется вырезать мирных жителей, сжечь прекрасный город, обрушить колонны великолепных храмов – пусть. Пусть будет так. Но если для достижения цели надо отказаться от убийств и грабежа – они найдут в себе силы и на это.

Огромная пещера – и из ее темного зева открывался великолепный вид на Посейдонис. Окажись неподалеку кто-то из местных жителей, он был бы весьма удивлен – в этих местах никогда не было пещер. Впрочем, даже если бы кто-то и прошел сейчас мимо, ему не суждено было увидеть вход в темные недра земли. Тартар не любил отпускать свои жертвы под свет солнца – но если все же делал это, то делал по-своему. Пещера могла вместить в себя даже не несколько сотен – тысячу воинов. Но когда последний из гиперборейцев покинет ее сырое, холодное нутро, пещера исчезнет. Хирон знал это – хотя не мог бы сказать, откуда пришло это знание. Как и знание того, что первый же шаг на солнечный свет положит начало отсчету десятидневной отсрочки – времени, после которого придется заплатить Тартару страшную плату.

И вдруг, неожиданно для самого себя, Хирон понял, что предстоящий уход в царство теней не заботит его. Сейчас ему казалось, что предстоящие десять дней – срок немыслимо долгий. Кто из его четырех сотен воинов доживет хотя бы до завтра? Кто сможет продержаться половину отведенного срока? Скольким предстоит встретить последний, десятый день? Скольким доведется увидеть последний закат? Никому не интересные, бессмысленные и нелепые вопросы. Воины негромко беседовали о вещах обыденных и простых. О своих победах – и истинных, и выдуманных. Об оставленных дома женщинах – и о других, незнакомых женщинах, нежные тела которых ждут их совсем рядом, всего в нескольких стадиях. О вине, которое наверняка найдется в ухоженных домиках.

Хирон стоял у самой кромки пещеры. Один шаг – и где-то в темных глубинах Тартара упадет первая капля времени. За его спиной толпились тавросы – среди добровольцев их оказалось семеро. Все – ветераны, испещренные шрамами, умеющие не только владеть оружием, но и преподавать эту науку молодым воинам. Будь воля Хирона, он отказал бы этим бойцам, которые очень нужны были там, в далекой теперь Гиперборее. Но они шагнули вперед первыми – и он уважал их выбор.

Хирон снял с плеча мешок, и принялся выкладывать из него одежду, сделанную по описаниям Геракла. Быть может, Архонты и не ждут нападения – но стоит хотя бы одному из них оказаться в той самой башне, о которой рассказывал Геракл, и любая, самая яростная атака будет обречена на провал. А потому ему придется проникнуть в город и сделать так, чтобы защитное небо не опустилось на Посейдонис… хотя пока что не имел ни малейшего представления, что будет делать.

Прошло совсем немного времени, и на дорогу к вратам Посейдониса вышел человек. Высокий, мощного телосложения, он неизбежно привлекал к себе взгляды людей. Но мало у кого возникли подозрения насчет этого мужчины, одетого неброско, немного бедно – но вполне пристойно. Аккуратно подстриженная бородка и ухоженные, тщательно расчесанные волосы не имели ничего общего с обликом северян-гиперборейцев. К тому же мужчина что-то весело насвистывал, поглядывая на великолепие городских стен с каким-то детским изумлением. Не иначе, зажиточный фермер из мест, от столицы Атлантиды далеких, впервые решил посетить Посейдонис…

На плече мужчина нес сверток – судя по тому, что его шаг был легок, сверток не содержал в себе ничего тяжелого. Может, что-то на продажу? Или дар Властителям от дальних селений? Властители были неравнодушны к дарам, принимая их как должное – особенно произведения искусства, драгоценные камни, иные редкости…

Хирон шагал, глупо улыбаясь и откровенно глазея по сторонам, одновременно высматривая башню, о которой рассказывал Геракл. Если она пуста – что ж, он войдет в башню и разрушит в ней все, до чего сможет дотянуться. Если же нет… тогда останется только уповать на удачу.

Башню он увидел довольно скоро – описание старого друга было совершенно точным, и Хирон сразу узнал ее. И тут же понял, что опоздал. К башне шли двое – высокие, в золотой чешуе доспехов, с волосами, сверкающими серебром. Почти одновременно из врат верхнего города, где располагались самые прекрасные дворцы Посейдониса, вышла странная процессия – три Архонта в сопровождении двух десятков воинов, также затянутых в золотистую чешую. Воины несли короткие копья с льдисто мерцающими наконечниками – их действия Хирон так и не знал, там, на смертном берегу Гипербореи, бой шел лишь обычным оружием. Но он, как и ранее Геракл, понимал, что вряд ли Архонты вооружили свою элитную стражу обычным оружием.

В самой середине процессии двигалась странная повозка – она плыла над мощеной дорогой, не касаясь камней. Несмотря на то что повозка двигалась легко, чувствовалось, что груз, который она несла, был невероятно тяжел. Странная конструкция из стекла и сверкающего серебром металла – Хирон не имел ни малейшего представления, что видят его глаза, зато вдруг всем своим существом почувствовал иное – что бы ни намеревались сделать Архонты, им необходимо было помешать.

Процессия уже миновала цепь шпилей, поддерживающих магическое небо атлантов – но до пещеры, где притаились гиперборейские бойцы, было слишком далеко. Начнись штурм сейчас – и атланты успеют вернуться, укрыться за несокрушимым куполом.

Значит, план остается прежним – купол должен прекратить свое существование.

Хирон неспешно свернул на боковую улицу, подобно остальным жителям города, уступавшим дорогу блистательной процессии. Затем свернул еще раз, еще – с каждым шагом приближаясь к башне. Двое Архонтов давно скрылись внутри, не подозревая, что чужак уже рядом. Скинув с плеча сверток, кентаврос одним движением развернул плотную ткань, открывая блеск оружия. Меч, пояс с метательными ножами, составной лук – не такой сильный, как тот, к которому Хирон привык, но все же неплохой. Но главное – два десятка стрел. Необычных – Геракл сделал другу прощальный подарок, бритвенно-острые наконечники стрел были смазаны самым страшным из известных ядов – кровью Лернейской гидры. Даже бессмертные олимпийцы были бы вынуждены встретиться с вечной мглой Тартара, получи они хотя бы легчайшую царапину.

Позади раздался испуганный возглас. Рука Хирона метнула нож прежде, чем он сам осознал опасность. Горожанин, которого нелегкая занесла в этот переулок, захрипел и рухнул на камни – бронзовое лезвие пробило горло. В руках его не было оружия… впрочем, это кентавроса волновало мало. Закинув меч за плечи и схватив лук, он бегом бросился к близкой уже башне.

Неизвестно, было ли это упущением или забывчивостью, но дверь, ведущая в башню, была не заперта. Двое Архонтов удивленно обернулись на шум – и тут же их руки потянулись к оружию. Кентаврос выпустил стрелу в упор, он не промахнулся бы и с сотни шагов, а тут расстояние было мало. И все же Архонт увернулся от стрелы… почти. Наконечник царапнул щеку, и стрела унеслась дальше, врезавшись в прозрачную пластину стены… Этот выстрел пробил бы бронзовые доспехи, и Хирон ожидал, что стена разлетится веером сверкающих осколков, но стрела отскочила, не оставив и царапины. Почти сразу вслед за первой, с тетивы сорвалась вторая стрела – но этот выстрел уже не достиг цели. Второй Архонт закрылся рукой, и острое жало соскользнуло со сверкающей чешуи.

Из изогнутого предмета, который Архонт сжимал в руке, вырвалась молния. Хирон покатился по полу, чувствуя, как онемела левая рука – а правая, словно живя своей, самостоятельной жизнью, метнула нож.

И все закончилось… Хирон сел, застонав. Перевел взгляд на свою левую руку и застонал снова – от локтя и ниже руки просто не было. А было что-то черное, обугленное, и на мраморный пол сыпался жирный липкий пепел. Его губы прошептали заклинание, убирающее боль… несколько мгновений, и его лицо чуть расслабилось. Рвущие тело спазмы ушли.

– Кажется, Аид, мы встретимся раньше, чем я думал, – прошептал Хирон.

Один из Архонтов сидел, привалившись к стене. Из его глаза торчала рукоять ножа, глубоко проникшего в мозг. Второй, оцарапанный ядовитой стрелой, бился в конвульсиях. Раненый не интересовал Хирона – Архонту уже ничто не могло помочь, а подарить ему милость быстрой и легкой смерти… Хирон не был уверен в том, что ему хочется преподнести Архонту этот щедрый дар.

Кентаврос поднялся на ноги, чувствуя, как все плывет вокруг. Магия, отнимающая боль, отнимала и многое другое – сейчас его тело охватывала предательская слабость, лоб заливал пот, колени дрожали, а перед глазами плыли черные пятна. Стиснув зубы, Хирон поднял меч и с силой обрушил его на постамент, украшенный – и в этом подтвердился рассказ Геракла – разноцветными пластинками. Взвизгнул металл, брызнули искры… пара полупрозрачных пластинок надкололись – но этим успех и ограничился. Еще удар, еще… на остром лезвии появились глубокие щербины.

Слова, которыми Хирон помянул Аида и его Тартар, наверняка вызвали бы жестокую месть властителя подземного мира теней, услышь он их. Но Аида не было здесь…

Наклонившись, Хирон поднял оружие Архонта, выпавшее из его мертвой руки. Опытному воину не составило труда догадаться, куда именно надо нажать для того, чтобы оружие исторгло из себя голубоватый луч, пробивший в мраморном полу каверну, размером с голову человека. Криво усмехнувшись, он нацелил оружие на постамент… Вспышка, еще одна, еще… Постамент развалился, испуская едкий дым и снопы искр. Хирон не успокоился, пока не превратил странное сооружение в обгорелую груду хлама.

Передатчик в ухе Галаса вдруг издал вой – так не могло кричать разумное существо, так мог взвыть смертельно раненый зверь. Архонт резко обернулся, ища источник этого вопля боли и страдания – и успел заметить голубую вспышку, на мгновение осветившую прозрачный купол башни контроля защитного экрана.

– Там! – крикнул он, вытягивая руку. – В башню, быстро!

Стражники, не говоря ни слова, рванулись к башне. В замешательстве Архонт отдал приказ на своем родном языке, но повелительный жест и тон приказа не оставлял сомнений в его содержании. Воины с энергетическими копьями были уже у самой башни, когда купол вновь озарился светом, затем опять и опять… Кто-то непрерывно стрелял из излучателя, наверняка в контрольном центре сейчас стояла невероятная жара. Удивительно, как стрелявший еще не потерял сознания. Затем – и это можно было ожидать, голубой луч ударил снова, на этот раз в сторону стремительно взбегающих по лестнице воинов. Архонт вздрогнул, увидев, как сразу трое стражей рухнули, обугленные. Остальные вскинули копья, с белых наконечников сорвались крошечные, не более ореха, мерцающие шарики…

– Галас, Берг, у меня плохие новости!

Архонты дружно обернулись. Пеллистер, склонившийся над генератором, лихорадочно вертел верньеры настройки.

– Что случилось? – голос Берга был напряжен.

– Прибор выходит из-под контроля, – сухо ответил ученый, и Галас увидел на висках Пеллистера капли пота. – Вышел из строя блок защиты от перегрузки.

– Ты же должен был вывести генератор на запредельную мощность…

– Да, просто перенастроив систему защиты на большую погрешность. Где-то я ошибся, теперь ограничитель вообще не работает.

Голос ученого немного дрожал. Галас почувствовал, как по спине пробежал холодок страха.

– И что теперь?

– Подождите… – пальцы ученого летали над панелью управления, перебирая возможные варианты возвращения ополоумевшего прибора под контроль своих создателей. Судя по все более мрачнеющему лицу Пеллистера, эффект от его усилий был нулевым.

Генератор начал мелко дрожать, над ним появилось дрожащее марево – металл стремительно нагревался.

– Уходим под защиту купола, – одними губами прошептал Пеллистер. – И уходим быстро. Скоро генератор взорвется.

– У меня тоже плохие новости, – негромко ответил Галас.

Два десятка стражей продолжали штурмовать контрольную башню. Вернее, теперь их осталось куда меньше – тот, кто захватил зал управления защитным полем, умело пользовался оружием.

– Похоже, мы лишились защитного экрана.

– И это не последняя плохая новость на сегодняшний день, – Галас с удивлением услышал в голосе Властителя Берга нотки паники. – Здесь гиперборейцы.

Галас бросил короткий взгляд туда, куда указывал Берг. К городу бежали воины – сейчас они казались крошечными, но расстояние было не так уж и велико, и не было ни малейшего сомнения, что скоро, очень скоро гиперборейцы будут здесь. Берг привычно включил имплантированный в левый глаз компьютер, изображение послушно увеличилось. Огромная толпа, несколько сот человек – бородатые, в легких, не мешающих сражаться доспехах, с оружием наперевес.

– Сейчас в Посейдонисе примерно пять сотен воинов, – сказал Властитель уже более спокойным тоном. – И тридцать стражей. У гиперборейцев нет ни единого шанса.

– Ты, видимо, недостаточно внимательно слушал меня, – Пеллистер отдернул руку, теперь жар раскаленного генератора стал совершенно невыносим, и кожа на не защищенных чешуей пальцах ученого покрылась волдырями. – У них нет шансов, но и у горожан их не больше. Взрыв генератора, видимо, неизбежен, и вряд ли… вряд ли здесь, без защиты купола, выживут хотя бы бактерии. Надо уходить, немедленно. В бункер. Хорошо, что остальные уже там.

Галас сорвал с пояса излучатель.

– Может, разрушить его?

– Невозможно, – дернул головой ученый. – Раньше надо было… Но можешь попробовать.

Галас нажал на спуск, ожидая яркой голубой вспышки, но вместо этого излучатель издал свистящий звук, а затем вдруг стремительно раскалился. Архонт отбросил оружие, стремительно превращающееся в комок оплывшего металла.

– Генератор вступил во взаимодействие с магическим полем планеты, – сообщил Пеллистер спокойно, как будто бы к городу не приближались с каждым мгновением гиперборейские воины. – Нарушаются законы физики и магии. Пока это заметно только вблизи генератора, но скоро…

– Пеллистер, бункер в безопасности? – прервал ученого Галас, увидев, что первые варвары достигли внешних ворот города, и теперь режут стражников. Те отчаянно сопротивлялись, но видно было, что долго им не продержаться.

– Да, он глубоко под землей.

– Тогда нам пора бежать.

Хирон выругался и застонал от боли. Заклинания почему-то больше не помогали, чудесное оружие Архонтов уже давно перестало выплевывать голубые молнии. Но и копья воинов, что пытались проникнуть в башню, более не выбрасывали из себя жгучие шары. Оказалось, что эти воины, сильные и умелые, слишком полагались на силу своих магических копий. К тому же без магии эти копья оказались на удивление плохим оружием.

Оглядевшись по сторонам, кентаврос усмехнулся – что ж, это была славная битва. Правда, и ему досталось – рука, сожженная лучом, пульсировала болью. В боку зияла обугленная рана – один из ярких шариков, выпущенныхмагическим копьем, все же достал его. Зато все, кто пытался проникнуть в башню, теперь мертвы. Половину он сжег, а остальных достал меч. Он снова прошептал заклинание – боль на мгновение утихла, а потом словно в качестве мести ударила с новой силой.

Вокруг все носило следы разрушений. Пол был залит кровью, повсюду лежали тела. Хирон бросил взгляд на улицу – отсюда, с высоты башни, хорошо было видно как там, у ворот, идет отчаянный бой. Сложно было определить, кто победит в этой резне, но защитники Посейдониса явно сумеют если не остановить, то надолго задержать гиперборейцев. А по мощеной улице вверх, не оглядываясь, бежали трое Архонтов. Странная повозка, которую они сопровождали, осталась стоять без присмотра. Возможно, в повозке было нечто ценное, но сейчас груз был брошен на произвол судьбы.

Покрепче перехватив рукоять меча, Хирон, скрипя зубами от боли, вышел из башни. Сначала он шагал медленно, затем побежал.

– Аид! – орал он на бегу. – Аид! Ты же обещал! Ты обещал!

Может быть, всесильный властитель подземного царства услышал этот призыв. Говорили, что Аид, при желании, способен услышать зов любого смертного. А может, просто магия Тартара, магия последнего предсмертного дара вдруг сработала – и боль стала уходить. Его бег вновь стал стремительным и ровным, легкие мерно втягивали воздух, из-под обугленных корок на ранах перестала идти кровь.

Впереди маячили спины Архонтов… несмотря на то что Хирон был одним из лучших атлетов Гипербореи, ему никак не удавалось сократить расстояние – напротив, трое в золотой чешуе двигались явно быстрее. Более всего кентаврос боялся потерять их из виду – если Властители найдут убежище, в котором смогут дождаться идущего к берегам Атлантиды флота, все жертвы будут напрасны.

Центральная часть Посейдониса была сосредоточением великолепных храмов. Уходящие вверх белоснежные колонны, кажущиеся невесомыми купола, строгие изящные пирамиды, многочисленные фонтаны и цветники… Казалось невероятным, что вся эта красота создана за немыслимо короткий срок. Олимп строился долгими веками… Хирон не был ни знатоком, ни ценителем архитектуры, но и не требовалось навыков архитектора, чтобы понять – сердце Гипербореи сочетает в себе новизну и древность. Здания, сияющие белоснежным мрамором, соседствовали с другими – попроще. Некоторым из храмов порядком досталось от времени, безжалостного ко всему в Ойкумене, кроме, разве что, бессмертных олимпийцев. Некоторые, самые старые, здания больше походили на крепости, чем на жилища величайших магов мира. А здесь… здесь весь город казался – и наверняка так оно и было – спроектированным одним человеком, продуманным и потом воплощенном в камне.

В другое время Хирон не удержался бы от соблазна неспешно пройтись по широким улицам, посмотреть на людей, на здания… Но сейчас на все это не было времени – и он бежал, бежал что есть сил. И успел в самый последний момент увидеть, как золотистая чешуя мелькнула у огромных – впору проехать всаднику, не нагибаясь, – врат одного из храмов.

До него донесся вой сигнальной трубы. Атланты наконец опомнились и стягивали к воротам города подкрепления. Не прекращая бега, Хирон усмехнулся – поздно, поздно спохватились. Его воины уже внутри, и теперь их можно остановить, лишь забросав телами. К тому же если они сейчас чувствуют то же, что и он… защитникам Посейдониса придется несладко. Мышцы кентавроса наливались силой, боль исчезла, и даже культя сгоревшей руки не беспокоила его. Уцелевшая кисть крепко сжимала меч. Сейчас бы пригодился лук и знаменитые на половину Ойкумекны стрелы Геракла… но, видать, воспользоваться подарком друга ему уже не суждено. И все же колчан, плотно притянутый ремнями, покоился на спине Хирона. В умелых руках… в умелой руке отравленная стрела даже без лука может быть страшным оружием.

Вот и нужные врата. Кентаврос на мгновение замер у высокой, украшенной мозаикой из полупрозрачных камней двери. Осторожно заглянул внутрь.

Двое Архонтов стояли на небольшой круглой площадке из серебристого металла, еще один в стороне. Они о чем-то говорили – слов Хирон, разумеется, не понял, язык атлантов не знал никто, кроме них самих. Его больше обеспокоило другое – сейчас, после длительного бега, его грудь вздымалось заметно чаще, чем обычно. А Архонты казались свежими и ничуть не уставшими, словно и не было этой стремительной пробежки. Тех двоих, в башне, он застал врасплох – просто повезло. С этой тройкой справиться будет сложнее, если вообще возможно. Они настороже, видели бой у ворот города, понимают, что враг близко.

Тем временем Архонты разделились. Круглый диск дрогнул, негромко зажужжал и вдруг стал опускаться в круглый колодец, унося с собой две фигуры, укрытые золотой чешуей. Третий Архонт легко взбежал по узкой лестнице и скрылся на верхнем этаже храма.

Хирон задумался. Двое ускользнули, но третьего еще можно попытаться перехватить. Лучше, чем ничего, но хуже, чем хотелось бы. Он сунул меч в ножны, извлек последний метательный нож и медленно вошел в храм… Внезапно послышалось знакомое уже жужжание. Хирон метнулся за ближайшую колонну, рука напряглась, готовясь к броску.

Жужжание усилилось. Серебристый диск вынырнул из колодца и замер на том же уровне, где находился и ранее. Он был пуст – Архонты исчезли.

Хирон смотрел на металлический диск, и безумная идея забрезжила в его мозгу. Там, в неведомых глубинах этого колодца, притаились Архонты. Двое… а может, и больше. Они не ждут вторжения. Может ли представиться более подходящий шанс. А тот, третий – он наверняка придет туда. И Хирон будет ждать его.

Диск упорно не желал опускаться. Хирон пару раз подпрыгнул – тщетно. Площадка чуть качнулась под его немалым весом – и не более того. Он огляделся – ушедший наверх Архонт мог появиться в любой миг, и тогда его, Хирона, нож вряд ли будет надежным подспорьем против испускающего смертельные лучи оружия атлантов. Взгляд кентавроса упал на невысокий столб, украшенный… он вполголоса выругался. Ну конечно, как он мог забыть про эти прозрачные пластинки. И Аполлон, и Геракл рассказывали, что нужно правильно прикоснуться к этим пластинкам, чтобы магия Архонтов заработала.

Он вгляделся в рисунки на прозрачных пластинках. Некоторые были непонятны, смысл других был очевиден. Рисунок стрелы – простой, без оперения, так рисуют дети, – направленной вниз, наверняка заставит упрямую площадку сдвинуться с места. Хирон осторожно ткнул в пластинку кончиком ножа – и чуть не упал, лишь чудом сумев сохранить равновесие. Диск двинулся вниз, все ускоряя и ускоряя ход. Мимо проплывали стены, гладкие, словно тщательно отполированные. Спуск длился невыносимо долго, несколько раз кентаврос задирал голову – отверстия уже не было видно, и все равно он ожидал, что вот-вот что-то тяжелое может свалиться ему прямо на голову.

Наконец скорость спуска замедлилась. Хирон снова изготовил нож к броску – и напрасно. Открывшийся его взгляду небольшой зал был пуст. Догадаться, куда исчезли Архонты, было несложно – в стене виднелись двери. Закрытые. И ни у одной двери не было даже намека на ручку или замок.

Ни на мгновение не утрачивая бдительности, Хирон шагнул с магической площадки на пол, тоже сделанный из сплошного металла. Диск, словно ожидавший этого, дрогнул и плавно устремился вверх. Если Архонт уже там, наверху – ждать его осталось не так уж и долго.

Осмотрев двери, Хирон с сожалением убедился, что открыть их он не сумеет. В тонкую щель не вставить даже кончик ножа – попытка едва не стоила ему сломанного клинка. Нашлись и прозрачные пластинки, испещренные рисунками, – множество, и возле дверей, и на высоких, по грудь кентавросу, постаментах. Некоторые светились разными цветами, перемигиваясь словно живые – другие казались мертвыми. Но сколько ни тыкал в них Хирон сначала ножом, а затем и пальцем, ни одна дверь не шелохнулась. Рисунки были непонятными… правда, от его прикосновений некоторые пластинки сменили цвет, затем в помещении зазвучал какой-то голос – как показалось Хирону, женский… Слова были непонятными, но интонации показались воину встревоженными, а затем и угрожающими. Он ожидал нападения – но его не происходило. Зато послышалось жужжание – сверху спускался диск, наверняка неся на себе Архонта. Следовало готовиться к бою.

Подумав, Хирон сменил нож на одну из отравленных стрел. Один укол – и схватка будет завершена. Он прижался к стене так, чтобы Архонт, шагнув с диска в зал, заметил его не сразу…

Берг услышал голос компьютера задолго до того, как подъемник стал замедлять ход – сигнал пришел через имплантированный передатчик. Бархатный голос робота доложил о многочисленных попытках неавторизированного доступа. Охранная система, проанализировав обращение к контрольным устройствам бункера, выдала заключение о проникновении чужака и подняла тревогу, одновременно активизируя защитные контуры.

Потратив мгновение, чтобы бережно опустить на пол нежное оборудование – приборы опасно было оставлять там, наверху, где в любой момент могла разыграться буря, вызванная неумолимо приближающимся взрывом генератора, – Берг схватился за оружие. И тут же отпустил рукоять излучателя – пара выстрелов в контрольном блоке бункера, и последствия могут быть похуже, чем от неуклюжих действий злоумышленника. Кто бы ни проник в шахту, пока что он не сумел причинить вреда. Охранные контуры заблокировали управление стасис-коконами, но вернуть их в исходное состояние несложно, достаточно подтвердить свое право отдавать приказы. Берг сейчас проклинал леность Пеллистера, не озаботившегося вмонтировать в пульт управления подъемником хотя бы элементарную систему безопасности. Простейший сканер сетчатки глаза – такой же, как тот, что контролировал доступ во внутреннее пространство убежища – надежно защитил бы бункер от любых посягательств извне. В этом мире пройдут долгие века и тысячелетия, прежде чем появятся специалисты, способные обмануть системы безопасности.

Использовать оружие нельзя… но любой истинный атлант, закованный в несокрушимую чешую, был убийственным оружием сам по себе. Скорость его реакции была много выше, чем у обитателей этого мира, дополнительные преимущества давало вживленное оборудование – правда, оно не было предназначено для использования в бою. Имплантированные датчики послушно усилили звуки – стрекот подъемника стал почти оглушающим, но сквозь этот звук и сквозь панические вопли системы безопасности пробивались и другие звуки. Шаги… там, внизу, был враг. Он двигался почти беззвучно, но Бергу удалось уловить, что шаги замолкли слева от шахты. Дикарь приготовился к броску… что ж, ему предстоит испытать немалое удивление.

Сейчас Берг жалел, что Архонты, привыкнув к своим излучателям, так и не изучили весьма распространенное и уважаемое в этом мире искусство фехтования. Имей он сейчас меч или хотя бы нож… Что ж, придется обойтись голыми руками.

Одним стремительным прыжком Берг покинул платформу еще до того, как она коснулась пола, и почувствовал порыв ветра – над его головой промелькнула чья-то рука, раздался звон и короткий хруст, словно что-то сломалось, ударившись о стену. Берг перекатился, уходя от следующего удара, – проклятый варвар был быстр, невероятно быстр. А затем атаковал сам, с наслаждением ощутив под пальцами пусть и жесткую, мускулистую, но вполне живую плоть. Пока живую.

Варвар отпрыгнул к стене, зажимая рану – пальцы Берга практически вырвали из его бока кусок мяса. Только вот из-под ладони этого северянина не сочилась кровь, словно рана была нанесена уже мертвому телу.

Несколько мгновений оба стояли, разглядывая и оценивая друг друга. С точки зрения Берга, варвар не представлял особой угрозы, несмотря на его невероятную быстроту и странность в полученной ране. Перед Архонтом стоял грязный, покрытый кровью и копотью человек. Его рука была страшно изуродована – несложно было догадаться, что рана нанесена энергоразрядом. Остальному телу чужака тоже порядком досталось, и можно было счесть чудом, что он не только жив, но и может стоять на ногах.

Лицо варвара исказилось, губы растянулись в улыбке, обнажая ряд желтоватых, но крупных и крепких на вид зубов. Оскал хищника.

– Я убью тебя, Архонт, – голос северянина был хриплым и грубым.

Берг знал язык гиперборейцев – не так хорошо, как Властитель Галас, но достаточно, чтобы понять фразу и сформулировать достойный ответ.

– Это ты был в… башне?

– Где? Ну да, я. Твоим приятелям не повезло, Архонт. А теперь не повезло тебе.

– Много мнишь о себе, дикарь, – усмехнулся Берг.

Все это время он отчаянно пытался подавить разум дикаря – но каждый раз словно наталкивался на глухую стену, испытывая от этого столкновения почти физическую боль. Наконец он смирился с мыслью, что рукопашной схватки не избежать. Впрочем, это его не обеспокоило. У гиперборейца всего лишь одна рука. Меч – опасное оружие, но он слишком длинен, в небольшом помещении орудовать им непросто. Тут бы лучше подошел нож, но нож на поясе, и чтобы однорукому достать его, придется или бросить меч, или попытаться засунуть его в ножны. А это – потеря пары мгновений. Вполне достаточно.

Берг медленно двинулся вбок, намереваясь занять более выгодное положение. Меча он не особо опасался, но лицо, кисти рук и частично шея были не защищены чешуей, а значит – уязвимы. Он уже знал, какие нанесет удары. В кадык. И в сердце. У дикаря мощный мышечный каркас, но пальцы Архонта сумеют пробить его… или сломают ребра, что тоже неплохо.

Они прыгнули одновременно. И уже вложив всю силу в удар, который должен был стать для варвара смертельным, Властитель Берг вдруг понял, что противник вовсе не атакует. Окровавленный, искалеченный гипербореец устремился не навстречу врагу, а в сторону, в угол… И в одно страшное мгновение Берг понял, куда устремился дикарь.

К его, Берга, излучателю, выпавшему во время первого прыжка.

Он еще пытался извернуться, пытался дотянуться до дикаря – но ослепительно-яркая голубая вспышка ударила в лицо. В последний миг своей жизни Берг очень огорчился, что гипербореец выстрелил ему в лицо, а не в грудь. Чешуя выдержала бы и не такое.

А потом свет для Берга померк. Навсегда.

Он уже не видел, что большая часть разряда, оказавшегося странно мощным, пришлась в пульт. Не слышал, как взвыли охранные системы, переквалифицировав попытку несанкционированного доступа в прямое нападение. Как уже умирающие контрольные цепи отдали приказ об изоляции злоумышленника – тяжелая стальная плита перекрыла лифтовую шахту, а из узких щелей у самого потолка поползли струйки токсичного газа.

Он был уже мертв, когда Хирон, выронив излучатель и разрывая пальцами уцелевшей руки отказывающееся дышать горло, бессильно сполз по стене. Газ разрушал дыхательные пути и кожные покровы, тело кентавроса стремительно покрывалось красными пятнами.

Кентаврос умер всего лишь за пятнадцать минут до того, как пал последний из защитников Посейдониса. Остальные горожане – и мужчины, и женщины – уже не представляли никакой угрозы для опьяненных кровью гиперборейцев. Но не было обычного в таких случаях грабежа, не было насилия и многочисленных бессмысленных убийств. Ничего этого не было. Потому что оставленный без присмотра генератор все же взорвался.

Взрыв… нет, это вряд ли можно было назвать взрывом.

Пеллистер был почти прав в своих расчетах. Активация генератора, предназначенного для прорыва пространства и построения портала в параллельную вселенную, стягивала к нему магические потоки мира, разрушая их – но, одновременно, разрушались и формируемые генератором поля, воздействующие на невидимые и неощутимые границы, разделяющие миры. В отсутствии дестабилизирующего действия магической энергии, рано или поздно граница не выдержала бы, лопнула – и открылся бы портал, ведущий в один из параллельных континуумов. Здесь, на Земле, магия не давала порталу раскрыться – но строго контролируемый взрыв генератора создал бы поля такой мощности, что они полностью разрушили бы всю магию мира. Если бы все пошло так, как было запланировано.

Но контрольные цепи генератора вышли из строя. Началось лавинообразное нарастание мощности полей, воздействующих на границы миров, одновременно вся магическая энергия планеты устремилась к Атлантиде – сейчас над Посейдонисом бушевал настоящий шторм чистой магии. Любой, кто обладал хотя бы ничтожной долей магических способностей, мог бы творить невероятные чудеса, сумей он прикоснуться к этой силе. Но таковых не нашлось. К моменту, непосредственно предшествующему взрыву, живых в Посейдонисе – и в сотне стадий от него – не осталось. Ни людей, ни животных, ни птиц. Ни один биологический организм не мог вынести чудовищную пульсацию вышедшей из-под контроля энергии.

В какой-то момент мощность полей преодолела возмущения, вносимые магическими вихрями, – и граница миров не выдержала. Произошло локальное слияние пространств…

Планета содрогнулась. В мгновение ока исчез Посейдонис, и не только он – на многие сотни стадий от города исчезло все – дома, деревья, холмы… образовалась чудовищная впадина, в которую с ревом устремились морские воды. Небо над материком затянули черные тучи, смерчи шарили по земле, чудовищные удары молнии поджигали все, что могли, – и пожары тут же гасли под потоками низвергающейся с небес воды. По всей планете прокатились чудовищные волны, у берегов достигавшие высоты в сотни, в тысячи локтей. Под ударами стихии ничто не могло устоять… Просыпались вулканы, извергая из своих жерл потоки раскаленной лавы. Сотрясалась земля, расходясь трещинами, в глубине которых бился живой огонь…

Прошло не менее десяти дней, прежде чем унялось буйство стихии.

Бункер Архонтов уцелел. Глубоко под землей, изолированный от бушующей воды толстыми броневыми плитами, он почти не пострадал – во всяком случае, стихия не нанесла убежищу разрушений. Но контрольный пульт, разрушенный неточным выстрелом Хирона, вызвал цепную реакцию, погубившую большую часть компьютерного оборудования бункера.

Атланты давно не вели войн с себе подобными. Во всех мирах, куда вторгались их экспедиционные корпуса, высокотехнологической… техномагической цивилизации атлантов противостояли народы, находившиеся на куда более низком уровне развития. Техника атлантов была надежна – и компьютерная система легко защитила бы себя и от холодного оружия, и от чего-нибудь более действенного. Но выстрел из боевого излучателя… такого никто не мог предусмотреть.

Большая часть систем прекратила свое существование. Действовало лишь кое-какое оборудование, обладавшее высокой степенью автономии. И тускло сияли в нишах Убежища – самого защищенного помещения бункера – коконы стасис-поля. Для них с гибелью контрольных цепей компьютерной системы началась вечность. Генераторы, которые, по сигналу таймера, должны были погасить стасис, вышли из строя. Остался лишь один – резервный, полностью автономный, который должен был активироваться в одном-единственном случае. При вторжении в Убежище чужака, которого не смогут остановить защитные системы.

Но у этого автономного генератора-ключа был один маленький недостаток.

У него не было таймера.

Сейчас над бункером бурлила мутная, грязная вода. Тонна за тонной оседали на дно песок и напитавшееся водой дерево, мертвые животные и рыбы, камни, снесенные бушующими потоками со своих привычных мест… Все это укрывало последний приют атлантов, обломков древней цивилизации, прочным и толстым саваном забвения.

И все же пройдут тысячи лет, прежде чем от великой Атлантиды останутся лишь обрывочные, неясные воспоминания. Зато останется кое-что другое. Некоторые из слуг атлантов уцелели – те, что в момент катастрофы находились на дальних форпостах. Их было несколько – этих станций, разбросанных по планете, имеющей связь с Посейдонисом посредством технологий, вновь открыть которые людям доведется еще очень не скоро. Полуостров, который в будущем назовут Испанским. Жаркая, пустынная земля, которой суждено породить правителей-фараонов. Земля иная, наполненная жизнью – и людьми с чуть красноватой кожей, чьих далеких потомков уничтожат жестокие конкистадоры.

Уцелевшие не были ни учеными, ни даже учениками. Они были не более чем слугами – и все же донесли до потомков крохи, жалкие крохи наследия атлантов. Пиктографическое письмо, оказавшееся удобным и на удивление понятным даже совсем разным народам. Преклонение перед Пирамидой – именно такую форму имел центральный дворец Посейдониса. Некоторые зачатки знаний о земледелии, ирригации… обо всем том, чему не успели толком научить своих слуг атланты, решившие поставить на первое место войну. Где-то воспоминания об атлантах скоро ушли в забвение, а в иных местах тысячелетиями из уст в уста передавались легенды о мудрых сильных светловолосых богах, которые ушли, но обещали вернуться.

Но не только гибелью Посейдониса окончилась катастрофа, вызванная прорывом границ меж мирами. Магические потоки, пронизывающие и атмосферу, и воду, и каменную толщу земли, почти погасли. Магия умерла… олимпийцы, некогда повелевавшие стихиями, сохранили лишь крошечные частички былого могущества. Великолепная цитадель, оплот силы и величия Гипербореи, скоро пала под ударами… нет, не варваров, а силы куда более опасной, хотя и лишенной злобы, жестокости или жажды наживы. Холод – именно холод заставил всесильных магов искать путь в более теплые края. Теперь их сил не хватало на то, чтобы обеспечить вечное лето на Олимпе. Они ушли на юг, отыскав себе новый дом – много позже эта земля породит одну из высочайших культур человечества, культур, у истоков которой стояли гиперборейские маги, снискавшие славу богов. Но и от них, от гиперборейских богов, вскоре останутся лишь легенды, при пересказе приобретающие все новые и новые оттенки и уходящие при этом все дальше и дальше от реальности.

Все это будет. А пока…

5

Шум крыльев заставил высокого человека, прикованного к скале, медленно поднять голову. Он был страшен… он и ранее не отличался красотой, теперь же его лицо, исполосованное недавно зажившими шрамами, было ужасно. Но куда ужаснее старых рубцов и свежих ран было выражение лица прикованного – вечная мука. Боль, длящаяся уже немыслимо долго и обещающая повторяться снова и снова, в бесконечной череде лет.

– Подлети поближе, – чуть слышно прошептал он спекшимися губами. – Во имя Тартара, ближе. Дай мне схватить тебя…

Орел кружил над прикованным, выискивая удобный момент для нападения. Для него это был не более чем кусок свежего, вкусного мяса, оставленный в непосредственной близости от гнезда, где ждали голодные птенцы. Птица была осторожна – один раз это существо, уже раненое, сумело причинить ей боль. У орла была хорошая память.

Прометей сжался, насколько позволяли железные цепи. Он чувствовал, что если не сумеет свернуть шею проклятому хищнику, то вскоре будет обречен на поражение и уход в Тартар. В последнее время его сила таяла, и он не понимал, что с ним происходит. Даже простейшую царапину теперь удавалось затянуть лишь с огромным трудом, а если орлу снова удастся располосовать ему живот, а то и выдрать кусок мяса – тогда останется только молча истечь кровью.

Птица атаковала. Титан рванулся вперед, вывернутые руки пронзила боль, но щелкнувшие челюсти захватили лишь перо – орел издал возмущенный клекот, отпрянул, и снова закружился над добычей, выбирая подходящий момент для нового нападения. На этот раз он избрал своей целью ноги несчастного. Прометей застонал от бессилия – отразить эту атаку ему, вероятно, не удастся.

Раздался негромкий хлопок, за ним последовал отчаянный вопль птицы. Длинная стрела с белым как снег оперением пронзила орла на вылет. Он еще бил крыльями, еще пытался держаться в воздухе, не осознавая, что мертв, – и падал, падал вниз, на острые камни.

Прометей проводил взглядом своего мучителя, затем попытался разглядеть стрелка. Далеко внизу, едва видимый отсюда, с высоты, двигался человек.

– Отменный выстрел, – хрипло пробормотал титан, вдруг почувствовав странное успокоение. Не оттого, что проклятая птица нашла свой конец. Появление здесь этого стрелка было Знаком. Добрым Знаком.

Человек тем временем, быстро перепрыгивая с камня на камень, поднимался по уступам к прикованному титану. Прошло несколько долгих мгновений, и Прометей узнал неожиданного спасителя.

– Радости тебе, Прометей, – широко улыбнулся стрелок. Но улыбка тут же увяла, когда он разглядел изможденного, изуродованного друга.

– В этом мире мало радости, Геракл. Смотрю, ты все еще великолепно владеешь луком. Это те самые стрелы, о которых ходят легенды?

– Нет, – покачал головой герой. – Эта тварь не заслуживает капли яда гидры. Но… Прометей, я принес новости, которых ты, думаю, ждал.

Прометей обладал провидческим даром, которого опасался даже Зевс. Но тут не стоило быть провидцем, чтобы догадаться, о чем идет речь. Сколько он думал об этом, сколько раз представлял себе… как явится кто-то из гиперборейцев, дабы объявить о том, что он, Прометей, свободен. И тут же понял… понял и скрипнул зубами от бессильной ярости.

– Я думаю, Зевс не переменил своего решения, ведь так?

– Так, – опустил голову Геракл. – Его слова все еще в силе.

– Значит… кто?

– Хирон.

Из горла Прометея вырвался горестный стон.

– О, тьма Тартара! Зачем!

– Мне тоже больно вспоминать об этом, друг, – Геракл некоторое время помолчал. – Может быть, даже вдвойне больно. Ведь это из-за меня он ушел в Тартар навсегда.

– Из-за тебя? Или все же из-за меня?

– Я сказал… лишнее. Слишком много лишнего. Мои слова заставили его пойти на это. Ради Гипербореи… ради всех нас. Он ушел в Тартар… Знаешь, я никогда не думал, что слова могут убивать. То, что я рассказал ему, принесло ему вечную мглу царства Аида ничуть не менее верно, чем если бы я вонзил в него стрелу, отравленную ядом гидры. Но об этом потом, а пока протяни руку, я перерублю цепи.

– Эти оковы создал сам Гефест, – вздохнул Прометей.

– Меч тоже вышел из-под его молота.

Геракл размахнулся, нанес удар. Фонтаном брызнули искры, одно из звеньев не выдержало и распалось. Потребовалось совсем немного времени на то, чтобы освободить титана от цепей.

– Мне пришлось напомнить Зевсу о его обещании, – мрачно сказал Геракл. – Не благодари… это самое малое, что я мог сделать в память о Хироне. Теперь тебе надо вернуться в цитадель. Только сам Гефест сможет избавить тебя от этого, – он указал кончиком меча на толстые железные браслеты, сжимающие запястья титана.

Тот лишь покачал головой.

– Нет. Я не хочу расставаться с ними… по крайней мере с одним. Пусть это будет напоминанием.

Освобожденный от оков, Прометей чуть не упал – если бы не могучая рука друга, он бы рисковал мгновением позже очутиться внизу, на острых обломках скал, рядом с изломанной птицей, которая доставила ему столько мучений. Геракл сдернул с плеча сумку, достал хлеб, круг сыра, флягу с вином.

– Поешь. А я пока расскажу тебе о Хироне. И об Атлантиде. Есть много такого, о чем я должен тебе рассказать…

А в глубине моря, в месте, которое тысячелетия спустя назовут заливом Нортон, под слоем камней и ила, под прикрытием несокрушимой брони, тускло светились коконы. И заключенные в них Архонты, последние осколки великой и жестокой цивилизации, в безвременье ждали своего часа.

Дмитрий Воронин Наследник Атлантиды

Глава 1 2004 год, 16 августа — 2005 год, 3 октября, Москва

Смерть всегда одинакова, приходит ли она к храбрецу или к трусу, к глупцу или к мудрецу. Это только кажется, что она бывает геройской или позорной, неожиданной или долгожданной, мучительной или легкой. Все это — лишь прелюдия к смерти, а сама она — один крошенный, бесконечно крошенный миг, разделяющий бытие и небытие.

Он пришел, понимая, что дороги назад не будет. Что итогом последней битвы станет смерть — даже если победа останется за ним. Таково было условие сделки — шанс в обмен ни жизнь. И все, что оставалось Хирону, — это принять договор. Или не принять. Он сделал свой выбор.

А был ли он на самом деле, этот выбор?

Великая Империя, Великая Атлантида. Мир, в котором слились воедино утонченная магия и высокие технологии. Мир, в котором жадность заглушила голос осторожности, в котором стремление к власти превалировало над разумом... Мир, в котором ученые сумели не только теоретически обосновать существование параллельных вселенных, но и создать технологию преодоления Границ, разделяющих миры.

Но ничто не дается даром. Создание Портала, открывающего путь в чужие пространства, открыло перед Атлантидой новые, головокружительные перспективы. Вновь и вновь армии Атлантиды устремлялись в иные миры с одной-единственной целью — грабить. Но каждый запуск Генератора Портала истончал Границы, нарушая саму ткань мироздания. И однажды разразилась катастрофа. Мир словно сошел с ума — моря превращались в пар или в одно мгновение застывали ледяным панцирем, воздух скручивался разрушительными смерчами или вспыхивал, словно горючий газ, планеты меняли свой ход и сходили с орбит, звезды взрывались или гасли. Прошли тысячелетия, прежде чем улеглись чудовищные конвульсии, потрясающие Вселенную.

А что же Атланты? Немногим удалось спастись — тем, кто сумел при первых же признаках катастрофы бежать, исчезнуть в спасительном мареве Порталов, уйти в иные пространства. В наш мир Атланты пришли как просители, как беглецы, в поисках новой родины — но они пришли, чтобы править. Чтобы основать могучее государство взамен того, что было утрачено ими навсегда. Они принесли с собой свои знания и свою технику — и теперь уже над нашим миром нависла угроза полного уничтожения. Снова заработал Генератор Портала, снова затрещали под его ударами Границы. И само мироздание, дабы защитить себя от разрушения, снова призвало Стража.

Кто они такие — Стражи Границ? Это те, чье вмешательство — пусть и незначительное — способно отвести угрозу, способно уберечь миры от слияния и, следовательно, от полного взаиморазрушения. Это те, кто не считает возможным отступить перед врагом, даже когда враг неизмеримо сильнее.

Говорят, что существуют способы узнать Стража. Что с помощью изощренной магии или чувствительных приборов можно доподлинно установить, что разумное существо имеет признаки истинного Стража. Это и так, и не так. На каждой планете, породившей разум, можно найти сотни и тысячи существ, несущих в себе эманацию стабильности, — но почти все они проживают свою жизнь, краткую или долгую, так и не осознав своего предназначения. Потому что Страж — это не сила, не магия, не редкие умения и не какое-то особое мужество. Страж — это судьба, не больше и не меньше.

Теперь уже невозможно определить, был ли Хирон истинным Стражем. В конце концов, ему не удалось остановить разрыв Границ, погубивший новую, возрожденную Атлантиду. А может, его вмешательство изменило ход событий настолько, что уже казавшаяся неизбежной глобальная катастрофа так и не произошла. И наш мир, несмотря на потрясения, все же уцелел.

Только вот кто сможет предугадать, исчезла ли угроза навсегда или только отодвинулась на время?

Линус Биранн. «Второе падение Атлантиды»,

Рианн, Библиотека Совета

— Все свободны.

Офицеры вставали в молчании, неспешно покидали кабинет. Кто-то с явным облегчением на лице, поскольку сегодня начальственный гнев обрушился на другие головы, кто-то со сдерживаемой усмешкой. А кто-то хмурил брови, уже мысленно прикидывая размер недополученной премии, которая только что сгорела в пламени очередного, не первого и наверняка не последнего строгача.

Там, за тройной дверью, придет время и для смешков, и для ироничного похлопывания по плечу — мол, не переживай, все фигня, кроме пчел, да и пчелы, если разобраться... По большому счету претензий не бывает только к тем, кто висит на доске почета. И то лишь потому, что либо геройски пали на боевом посту, либо давно уж ушли на пенсию. А те, кто продолжает работать, всегда найдут, чем не угодить начальству. К тому же известно, что похвалы и поощрения расслабляют, тогда как втыки, наоборот, очень даже мобилизуют.

Генерал-майор милиции Иван Ильич Шагин остался один. Расстегнул тугой воротничок форменной рубашки. Немило среди его подчиненных было таких, кто являлся на работу в штатском — специфика такая, что поделать, — но сам начальник МУРа всегда появлялся в своем кабинете в безукоризненно выглаженном кителе и позволял себе только такую вот поблажку — и то, когда никто не видел. Должность, как и прилагающиеся к ней генеральские звезды, он получил не за какие-то особые заслуги, а просто в силу связей — и еще потому, что много лет упорно одну за другой преодолевал ступеньки карьерной лестницы, пока не достиг этого кабинета — с недавно обновленным паркетным полом, массивным столом из красного дерева, дорогим письменным прибором. Его не любили — кто ж любит начальников, — но признавали за ним не такие уж и плохие организаторские способности. Во всяком случае, рядовой оперсостав за пивом говаривал, что «под Ильичем жить можно». Хоть и помешан старик на форме и дисциплине.

В последнее время Шагин чувствовал, что тучи над ним сгущаются. Пенсия, что приятно сознавать, давно уже в кармане — но в этом есть и определенный минус, поскольку те, кто сверху, часто склонны считать — мол, получил хорошие погоны, дай такую возможность другим. И тут уж чья лапа окажется волосатее.

Да и дела у МУРа шли не очень. Несколько громких заказных убийств остались нераскрытыми, где-то по Москве шарахается маньяк, на счету которого уже пятеро девчонок 12-14 лет, и вряд ли он на этом угомонится. Неделю назад прохлопали партию наркотиков, которые теперь выплеснулись на улицы, — а значит, взять удастся разве что мелкую сошку, а поставщик снова останется недосягаем.

В главке, конечно, можно будет козырнуть восьмидесятисемипроцентной раскрываемостью, но цену этим цифрам генерал знал. Знали ее и там, наверху. Что толку, что раскрыто почти пять десятков убийств... мелочь, бытовуха. А вот то, что депутата Селиверстова положили мордой в грязь прямо посреди улицы и, не торопясь, можно сказать, с удовольствием пустили ему пулю в затылок... это, так сказать, «преступление, получившее широкий общественный резонанс». Хотя ведь, если подумать, чем господин Селиверстов, сука, кстати, порядочная, радикально отличается от милейшего профессора Рашевского, которого неделю назад трое обкурившихся ублюдков забили до смерти в подъезде старенькой многоэтажки? Народный избранник... теперь об убийстве депутата вопят все газеты — и каждая не упускает момента клюнуть столичную милицию в и без того уже изрядно ноющий зад. А профессор... ну, кто ж о нем писать станет. К тому ж зарплата профессора меньше, чем господин депутат тратит в день на массаж. Тратил, вернее...

Генерал вытер вспотевшую шею, покосился на кондиционер, презрительно оттопырив губу. Буржуйская техника, признаться, свое дело знала, но справиться с одновременным присутствием в кабинете двух десятков мужчин не смогла. Да и за окном пекло — лето было препоганое, и теперь солнце отыгрывается напоследок.

Он снова застегнул рубашку, поправил галстук, с огорчением признав, что пора бы подумать и о здоровье — вон, ткань врезалась в порядком раздавшуюся шею так, что глядишь — и синяки оставит. Затем ткнул пальцем в кнопку селектора. Буркнул:

— Зайди.

Почти тут же на пороге материализовалось милейшее белокурое создание, которому шла даже весьма далекая от изящества милицейская форма. Огромные голубые глаза — предмет тайных, и не очень тайных, вздохов половины мужчин, обитающих в этом здании, распахнулись, качнув длинными ресницами.

— Да, шеф?

С точки зрения генерала, Ниночка была красивой дурой. Красивой — это понятно, любой, кто не слеп, увидит и оценит. А. дурой потому, что девушка совершенно не желала принимать правила поведения, которые были уместны в этом здании. Обращаться к себе по званию он ее так и не научил. А сделать девчонке серьезный выговор... язык не поворачивался. Всё ж таки внучка одного его давнего знакомого, с которым генерала связывало не только что-то вроде дружбы, но и, в определенном смысле, долговые обязательства. Пусть и были эти долги чисто моральными. Он и на место секретаря взял-то ее вынужденно — дед попросил, как отказать. Сам бы предпочел видеть на этом месте кого постарше... и обязательно мужчину. Не то чтобы он был противником приема женщин на службу в МВД, но... но это все же мужская работа.

— Нина Сергеевна, — он сделал упор на отчестве, стараясь говорить сухим тоном, выражая ей свое неудовольствие хотя бы этим, — найдите капитана Буруна...

— Малдера? — хихикнула девушка и тут же, осознав, что перегнула палку, покраснела. Румянец ей, впрочем, тоже шел.

Генерал нахмурился, покачал головой с осуждением.

— Капитана Буруна. Всякого рода прозвища... прошу вас запомнить, что они здесь неуместны.

— Поняла... Иван Ильич.

— Найдите его, пусть зайдет ко мне.

— Как срочно?

Ему хотелось рявкнуть «вчера!», но особой срочности и в самом деле не было.

— Как получится.

— Хорошо, шеф.

Девушка скрылась за дверью.

Генерал сел, рука снова потянулась к галстуку, затем отдернулась. Если Мал... проклятие, если Бурун в здании, он появится в этом кабинете через несколько минут. Не стоит распускать себя ради столь краткой передышки.

Он вдруг подумал, что сейчас ему очень не помешала бы рюмочка хорошего коньяку. Обычно в сейфе всегда была бутылка — так, на всякий случай. Мало ли, кто заглянет в кабинет — важный гость, старый друг... или просто давление скакнет. Увы... заветная заначка опустела, а возобновить запас он как-то не собрался. Да уж... обязательно, сегодня же.

Определенно глоточек коньяку перед встречей с Мал... Буруном был бы весьма полезен. Стресс снять, как сейчас модно говорить.

Но до чего же прилипчивое прозвище. Генерал усмехнулся — безусловно, кличку эту Буруну дали не зря, и уже давно капитана называли Малдером и за глаза, и, бывало, в лицо. Был повод, что уж там. К фантастике генерал относился более чем прохладно, считая ее чтивом для тех, кто не способен разобраться в нюансах современной жизни, но тот американский сериал как-то смотрел... так, пару серий. Тогда и понял, собственно, почему капитан обзавелся таким прозвищем. Не то чтобы обидным... но несерьезным.

А генерал не любил несерьезности в любом ее проявлении. Будь то обувь не по форме, неспособность подчиненного четко доложить обстановку или неряшливо оформленное дело. Бардак в стране начинается тогда, когда на местах не умеют правильно сделать свою работу. Сколько таких вот кое-как сделанных дел разваливались в суде, сколько преступников выходило на свободу только потому, что кто-то поленился соблюсти все правила, все нормы. А халатное отношение к своей работе — оно ведь начинается с малого. Сперва делаешь уступку себе — являешься на работу небритым, в нечищеной обуви... а затем уступок становится все больше...

А еще печальнее, что и сам он прямо сейчас вот намеревается сделать глупость. Несусветную глупость — узнай об этом кто-то из руководства, и его в лучшем случае поднимут на смех и впаяют выговор за использование служебного положения в личных целях. А в худшем скажут просто, что пора старику на покой. Пора уступить кресло тем, кто моложе... кто думает о работе, а не о разной чепухе.

Голос Ниночки из селектора отвлек генерала от печальных размышлений.

— Иван Ильич, капитан Бурун ждет в приемной.

— Пусть заходит, — буркнул он. — И на ближайшие полчаса меня ни для кого нет.

— А если из министерства позвонят? — в который уже раз не удержалась она, хотя прекрасно знала, что услышит в ответ. Да он и не собирался отвечать.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

Шагин окинул взглядом нескладную фигуру капитана, поморщился при виде мало того что гражданского, так еще и не слишком тщательно выглаженного костюма. Коротко дернул рукой в сторону стоящих у стены кресел.

— Присаживайтесь, Сергей Павлович.

Капитан Сергей Павлович Бурун, также известный под прозвищем Малдер, с определенной долей истины мог считать себя неудачником. За плечами уже 34 года, перспектив особо никаких, да и достижений, признаться, тоже.

Окончив школу, он попытался поступить в вуз — но с треском провалился на первом же экзамене — как оказалось, школьный выпускной и вузовский вступительный — это две большие разницы. Затем армия... кому-то показалось хорошей идеей сделать из высокого парня десантника, и он два года осваивал рукопашный бой, прыжки с парашютом и прочие премудрости. Осваивал старательно — он вообще все делал старательно, другое дело, что получалось не всегда так, как хотелось.

Демобилизовавшись, в институт он все-таки поступил. Не благодаря порядком растраченным за два года знаниям, а просто потому, что отслужившим армию предоставлялись некоторые льготы. Пять лет раздумий о том, что выбранная специальность — прикладная математика — явно не то, о чем он мечтал. Пять лет скучных студенческих вечеринок — ему, немало повидавшему, все эти парни и девчонки казались сущими детьми. К тому же те из девчонок, что ему нравились, предпочитали парней из обеспеченных семей, каковых вокруг было немало. Пять лет корпения над учебниками — то, что одним доставалось легко, а другим... другим тоже легко, но за наличный расчет, ему приходилось брать с боем. Эти маленькие бои он не то чтобы проигрывал — нет, одна за другой уходили в прошлое сессии, но зачетная книжка сверкала трояками. И он, стараясь быть честным хотя бы с самим собой, признавал, что некоторая часть этих троек поставлена из милости, за сержантские погоны. Или, говоря языком более высокопарным, за отданный государству и народу священный долг.

После получения заветного диплома Сергей обнаружил, что корочки — вещь полезная, но сама по себе доходов не приносящая. Два года прошли в попытках найти более или менее прилично оплачиваемую работу. Ничего по-настоящему хорошего так и не подвернулось... вернее, одна работка казалась весьма перспективной, но на поверку выяснилось, что босс Сергея занимается довольно темными делишками, которые в один прекрасный момент принесли ему четыре пули в спину и еще одну, контрольную, в затылок. А самому Буруну и еще десятку его коллег —отставку.

Потом прошел еще год — не лучший, признаться. Пришлось поработать и грузчиком на рынке, и вышибалой в ресторане — благо ростом и силой бывшего десантника Бог не обидел. Фортуна, решив, видимо, что достаточно поиздевалась над молодым парнем, все же повернулась к нему лицом. Это событие выразилось в том, что один из приятелей Сергея — еще давних, по институту — предложил ему пойти работать в милицию.

С тех пор жизнь Сергея Буруна относительно стабилизировалась. Пришлось, стиснув зубы, поднапрячься, поступить в юридический на заочный... но теперь у него была работа, скромная, нерегулярная зарплата. Второй диплом и подвернувшаяся счастливая возможность позволили ему перебраться из окраинного райотдела в МУР. И самое главное, ему всерьёз начало нравиться это дело.

Своим прозвищем Сергей обзавелся на первом же году работы в Московском уголовном розыске. Вообще клички среди сыскарей всегда были непопулярны, но молодой лейтенант, только что вышедший из неизбежного для всех периода стажерства, прямо-таки напрашивался...

Дело было вполне обычным. Исчез человек — коммерсант, довольно обеспеченный. Его дачка за городом, не единственная кстати, стоила больше, чем Серега Бурун получил бы за всю свою жизнь. Соседи наговорили всякого — мол, и люди подозрительные к потеряшке хаживали, и девиц наилегчайшего поведения здесь видывали не раз. А в ночь, когда господин Морозов исчез, кое-кто из соседей слышал гул, видели какие-то огни... ясное дело, никто не удосужился вылезти из теплой постели, дабы полюбопытствовать — что это там на соседском участке деется. Шумит господин Морозов — пусть его, ладно хоть стрельбу по банкам не устраивает. А то и такое бывало.

В общем, господин Морозов испарился... ворота заперты, обе машины в гараже, сигнализация включена и работает на славу. А хозяина в доме нет.

И тут Серегу переклинило. Версии посыпались из него одна за другой — и идея с пришествием летающей тарелки была среди них самой реалистичной. Он с пеной у рта доказывал, что гул и мигающие огни — это стопудово НЛО, тем более что накануне в газете как раз писали, что в Видном был замечен светящийся шар в небе. Он делал слепки странной формы отпечатков на ухоженном газоне. Он излазил с лупой всю территорию дачи... хотя дачей это место называлось по старой совковой привычке, скорее, дом заслуживал названия виллы или усадьбы. Так что поползать пришлось изрядно.

Все оказалось куда проще. Прилетел вертолет — маленькая четырехместная машина. Господина Морозова вежливо попросили проследовать в кабину, подкрепив просьбу оружием. Затем вывезли далеко за город, где коммерсанту предстояло участвовать в серьезных переговорах. Он не проявил необходимого благоразумия, не принял сделанного ему щедрого предложения... и в результате встреча закончилась купанием в небольшом лесном озере. Плавать господин Морозов вроде бы умел, но трудно плыть с тридцатидвухкилограммовой гирей, привязанной к ногам. Дело было раскрыто, исполнители найдены, заказчики, как обычно, отделались легким испугом...

А лейтенант Сергей Павлович Бурун приобрел вполне «говорящее» прозвище.

Он не обижался, даже в чем-то гордился. А окружающие — и коллеги, и начальники — считали его немного не от мира сего и, не мудрствуя лукаво, сваливали ему самые бесперспективные дела. Он регулярно имел свою долю взысканий за низкую — ниже, чем у других, — раскрываемость, но не особо переживал по этому поводу.

И вот теперь этот вызов к генералу... ох не к добру все это.

Получив разрешение сесть, он опустился на краешек кресла, мысленно прокручивая в голове свои неудачи последних месяцев. Ничего экстраординарного, такого, что заслуживало бы головомойки лично от Шагина.

Тем временем генерал молчал. Неспешно перебирал бумаги на столе, зачем-то надолго уставился в окно. Было совершенно очевидно, что предстоящий разговор для Шагина неприятен, и он тянет время. Атмосфера в кабинете становилась все тяжелее...

«Уволит на хрен», — мелькнула мысль, встреченная, на удивление, без паники.

Нет, увольняться капитан не хотел. Работа была интересной, да и привык он к ней за эти годы. Но против начальства не попрешь... С другой стороны, для столь простой процедуры... ну, может, не очень простой — все же не стоило вызывать какого-то там опера в начальственный кабинет. Можно было бы ограничиться беседой уровнем пониже...

Наконец, словно бы решившись, генерал извлек из маленького, стоящего возле стола сейфа тонкую папку и буквально метнул ее через стол по направлению к Буруну.

— Почитайте.

«Кляуза? — подумал Сергей. — Интересно, кому я мозоль отдавил...»

Простенькая папка, дрянной серый картон. Внутри — одинокий лист бумаги, неплохой — они в отделе пользовались более дешевой. И текст, что непривычно, отпечатан не на принтере — а ведь сейчас многие пользуются компьютером. Старые пишущие машинки ушли в безвестность...

Глаза быстро пробежали по строкам. Верменич Ярослав Борисович, родился... проживает... приметы... Сергей отметил, что приметы написаны весьма профессионально, тем непередаваемым милицейским жаргоном, который, с точки зрения нормального человека, ни в коей мере не характеризует внешность. Но опер с достаточным опытом и по этому скупому перечню способен построить картинку и узнать описанного человека. Даже в толпе. Даже в шапке.

Холост... проживает с матерью... род занятий... В двух последних фразах были впечатаны вопросительные знаки.

Далее шел ничем не примечательный текст. Своего рода характеристика, не слишком положительная, но было заметно, что человек, печатавший этот текст, старался быть объективным, хотя получилось это у него не очень хорошо. Глаза быстро пробежали лист до конца...

И остановились. Сергей снова прочитал последнюю фразу. Затем еще раз, и еще... Поднял на генерала непонимающие глаза.

— Это шутка?

Короткая фраза прозвучала резко, слишком резко, если учитывать, кому она была адресована. Но генерал и бровью не повел. Зато покачал головой...

— Не знаю. Не знаю, Сергей Павлович. Эта хм-м... бумага пришла ко мне от одного знакомого, давнего знакомого. Скажем, я ему многим обязан. Я хотел бы отправить это в корзину, но... не могу.

Генерал говорил медленно, с явным трудом подбирая слова. Сергей внимал, нет-нет да и возвращаясь взглядом к невозможной, неуместной здесь фразе.

— Я этому человеку... доверяю.

Судя по голосу, тут дело было не в доверии, а в чем-то большем, в каких-то обязательствах... но вряд ли генерал собирался посвящать капитана в такие тонкости.

— Короче, капитан, будете работать. Часть дел сдадите Седову, оставите себе пару-тройку самых... долгоиграющих. Если надо будет наружку подключать — не стесняйтесь, с прокуратурой я договорюсь. Ну и остальное... что сочтете нужным. Отчитываться будете лично мне. Вопросы есть?

— Машину надо, — пробормотал Сергей.

Почему-то именно эти слова вырвались в первую очередь. Не о глупости и несуразности этого задания вообще. О том, что узнай кто об этом — его сочтут полным идиотом. И в лучшем случае уволят с треском. А то и запрячут в дурку до конца дней. Но рефлексы сработали — если начальство дает важное поручение, значит, под это дело можно что-нибудь стребовать.

— Сержанта Юшкова откомандируют в ваше распоряжение. И еще... я прошу вас, Сергей Павлович, чтобы круг лиц, ознакомленных с этим м-м... документом, был предельно ограничен. Лучше всего, если знать о нем будете только вы и я. И тот, кто его написал.

— Я могу узнать, кто автор?

— Нет, — отрезал генерал. Может быть, слишком уж поспешно.

— Ясно. А Панарин?

Игнат Семенович Панарин был непосредственным шефом Сергея и, следовательно, просто обязан был быть в курсе всех дел своего подчиненного. Как это вязалось с требованием генерала — предельно ограничить круг посвященных в весь этот бред лиц, капитан представлял себе плохо. Тем более что бульварных книжек полковник Панарин не читал, в просмотре фильмов несерьезного направления замечен не был, желтой прессой не интересовался и вообще являл собой образец матерого ментовского волка... с непременно усталыми глазами, компьютерной памятью и бульдожьей хваткой. И с Панарина, кстати, сталось бы в ответ на эту бумагу послать генерала на три всему миру известные буквы. В том числе и в лицо.

— В детали я его не посвящал... но карт-бланш он вам даст. В общем, работайте, капитан. Быстрых результатов, разумеется, не жду... — Генерал вздохнул и махнул рукой. — Да и какие тут, к бесу, результаты. Но покопать надо, надо... вопросы?

Сергей замялся на мгновение, затем осторожно спросил:

— Почему это дело вы... доверяете именно мне?

Ответ последовал незамедлительно, по всей вероятности, будучи заготовленным заранее. Ответ для Буруна не слишком приятный, но по крайней мере достаточно честный. Генерал даже перешел на «ты», чего никогда не допускал в общипли с подчиненными. То ли это был добрый знак, то ли нет — разобраться в таких тонкостях можно будет и позже.

— Ты неважный опер, капитан. Ты сам это знаешь, тут я тебе Америку не открыл. Но ты, наверное, единственный, кто сможет заняться этим делом... всерьез. Все остальные решат, что старик сбрендил... и правы будут, быть может. А ты молодой, незашоренный... и, в конце концов, не зря же тебе прозвище навесили? Вот и оправдаешь. Истина — она ведь где-то там, верно? Или где-то рядом, не помню этот дурацкий фильм. Ищи истину, капитан. Скажешь, что все это полнейший бред, — на том точку и поставим. Если все пшиком окажется — что ж, работенка как раз для Малдера, так? А если нет... там видно будет. Но чует мое сердце, чует — не все тут так просто. Тот, кто писал бумагу — он зря панику поднимать не станет, не тот человек.

— Если так все серьезно, может, лучше передать это дело соседям.

И об этом вопросе Сергей тут же пожалел. Сейчас следовало бы ожидать гневной — в меру, разумеется, — отповеди о чести мундира, о том, что негоже перекладывать свою работу на плечи других и уж тем более на широкие плечи парней из «Комитета глубинного бурения», как по старой памяти все еще называли ФСБ. Менты очень не любили, когда в их дела вмешивались коллеги из конкурирующей структуры.

Но генерал лишь пожал плечами.

— Кто знает, может, они тоже будут работать с этим... объектом. Если что — докладывайте мне немедленно, постараюсь уладить.

Он сделал паузу, давая понять Сергею, что аудиенция окончена. Капитан понял правильно, тут же встал — чуть не по стойке «смирно», разве что каблуками не щелкнул.

— Разрешите идти?

— Идите, капитан... и удачи вам. Знаю, понадобится.

И глядя как за Буруном закрывается дверь, потянулся к душащему галстуку, рванул с неожиданной яростью, разорвав резинку. Покатилась по столу вырванная с мясом пуговица форменной рубашки. А потом генерал вдавил кнопку селектора, прохрипел:

— Нина... найди мне коньяку. И побыстрее, девочка...

Сергей извлек из сейфа папку, аккуратно положил на стол. Пухлое дело уже не помещалось в картонных корочках — и большей частью содержало в себе кучу мусора. Кучу никому не нужных бумаг — отчеты наружного наблюдения, справки, рапорты и доклады... Но среди этого вороха имелись настоящие жемчужины. Только вот показать их кому-то, похвастаться, не было никакой возможности. Ни один нормальный человек в это не поверит. Несмотря на все подписи и печати, украшающие документы.

Он выглянул в окно. Над городом нависли мрачные, тяжелые облака, хлеща водой асфальт, стены домов, начавшую желтеть листву. И прохожих, конечно — тех, кому в такую отвратную погоду довелось выползти из теплых уютных квартир.

С той встречи в кабинете начальника МУРа прошло более года. Тяжелого года — високосного. Каких только неприятностей не принесло это время — и всему миру, и отдельным людям. Катастрофы естественные и рукотворные, теракты... просто всякие мелочи, вроде поломанных рук и ног, неожиданно обострившихся болячек и неожиданно навешанных выговоров, ставящих крест на давно ожидаемой звездочке. Кто-то мог бы сказать, что високосный год здесь ни при чем... но Сергей уже не знал, во что можно верить, а в чем следует сомневаться.

Неделю назад генерал-майора Шагина с почетом проводили на пенсию. Или «ушли» на пенсию, что было более верно. Кому-то наверху очень понадобилось генеральское кресло, чтобы посадить в него своего человека. Может быть, очень даже достойного... так или иначе, но генералу прозрачно намекнули, что не один он жаждет носить на плечах тяжелые звезды.

И теперь Сергей остался с этой папкой вдвоем. Никому документы, собранные в картонных, потрепанных за прошедшее время корочках, теперь не нужны. Никто о них не знает... Правда, генерал просил докладывать ему и впредь... но тот же Панарин уже поглядывает косо, мол, целый старший оперуполномоченный большую часть времени занимается какой-то ерундой, да еще не докладывает о проделанной работе.

Скрипнула дверь — на пороге, привычно ссутулившись, стоял Юшков, держа в руке дымящийся чайник.

— Кофе будешь?

— Давай... как машина?

— Заправился под завязку, готов к работе.

Генка Юшков выглядел как настоящий милиционер. По крайней мере так себе представляют идеального стража порядки некоторые обыватели, пересмотревшие западных боевиков. Здоровенный, под два метра ростом, широкоплечий настолько, что было не совсем ясно, как он умещается за рулем своего «жигуля», Генка, несмотря на довольно устрашающую внешность, был существом дружелюбным, компанейским и необидчивым. Но самое главное — он умел держать язык за зубами, а потому Сергей счел нужным посвятить своего напарника во все детали работы.

Первые два месяца Генка посмеивался над капитаном, считая его немного не от мира сего. Но ведь, с другой стороны, работы стало поменьше, прекратились — почти — постоянные ночные дежурства, и Юшков был доволен. Что с того, что капитан, да еще вместе с генералом, слегка помутились разумом? Зарплату платят, выслуга идет... Потом появился первый из тех самых документов — и работа перестала казаться пустой тратой времени. С того момента отношения между старшим опером и сержантом-водителем установились самые что ни на есть дружеские, и часто оба забывали, кто является начальником, а кто — подчиненным.

— Наружники передали очередную сводку.

Сергей посмотрел на тоненькую стопку бумаги.

— Как обычно, ничего?

— Абсолютно, — кивнул сержант. — Правда, до конца я не дочитал. Обычный день обычного человека. Гулял по парку. Познакомился с роскошной телкой, знакомство продолжили в ее квартире...

— Кто такая, установили?

— Да. Мерцевич Инга Леоновна, двадцать три года, работает инструктором в фитнес-центре, в б... прости, шеф, в проституции не замечена. Хотя мужиков меняет достаточно часто. Небедная. В общем-то ничего выдающегося, кроме м-м... отдельных частей тела.

Бурун взял отчет, бегло пролистал.

— Та-ак... ушел он от нее в 16.00, до закрытия проторчал на Горбушке, купил груду радиодеталей...

— Шестой раз за последние два месяца, — ехидно вставил Гена, рассыпав по чашкам кофе и с тоской бросая взгляд на дно опустевшей сахарницы. — У тебя сахар еще остался?

— В тумбочке... да, шестой раз.

— Все зафиксировали?

— Все до последней детальки, список приложили. Там такая толпа всегда, можно человека пасти, ни на шаг не отпуская. Отнесешь список экспертам, пусть подумают, на кой черт такая подборка может понадобиться.

— Угу... дальше?

— Топтуны утверждают, что в метро он пытался сбросить хвост.

— Пытался или сбросил?

Сергей хмыкнул, поскреб щетину на подбородке — утром, как это часто бывает, в битве бритья и сна победу одержал все-таки сон. Затем еще раз пробежал глазами сводку, на этот раз куда внимательнее. Пожал плечами.

— Пытался... причем на удивление бездарно. Начитавшись хотя бы бульварных романов, можно было бы придумать что-нибудь поумнее. Один поезд пропустил, дождался второго, затем вдруг рванул вдоль вагонов, пробежал две трети платформы... и все на этом. Больше никаких резких движений, даже толком не оглядывался. Побродил по Горбушке, скупился, пошел домой. Поболтал с соседом. Через полчаса вместе со своей матерью зашел к нему, просидел в гостях около полутора часов. Вернулся домой. Все.

— Прослушка?

— Дохляк... обычные шумы. Телевизор. Разговоры о погоде, о здоровье, о ценах — ничего необычного.

Сергей с удовольствием отхлебнул горячего крепкого кофе, кивнул в знак благодарности.

— Я бы сказал, что все это в высшей степени подозрительно, — глубокомысленно заявил Генка. — Смотри, уже месяц мы фиксируем каждый звук в его квартире. И все это время он со своей мамашей...

— Если она ему мамаша.

— В общем, с этой бабкой говорит о погоде, о ценах, о здоровье, о телепрограммах. Ни разу не коснулся политики. Ни разу не поговорил о чем-то личном, о прошлом. Ни разу не прозвучало хоть полслова о том, чем он занимается...

— Знать бы чем.

— Скупкой радиодеталей, — фыркнул Геннадий. Затем вздохнул с явственно слышимой тоской: — И бабами еще... ну почему ему так везет на красивых цыпочек. Без комплексов и без претензий. Ни одна из них в мою сторону даже не посмотрит. Подумать только, за последний год у него их было... сколько? Дюжина?

— Больше.

— Вот именно... И ни одна, капитан, ни одна ему не позвонила! Ни к одной он не пришел дважды!

— Завидуешь?

— Еще бы. Тебе не кажется, что все о-очень подозрительно?

— Есть еще одна странность... — Сергей достал из папки очередной пакет документов — расшифровку прослушки за вчерашний день. Против каждой фразы стояли дата и время. — Вот, смотри... здесь, эта вот фраза. «Ты смотри, смотри, как он сыграл! Это же не гол, это произведение искусства!»

— Ну и что?

— Время видишь?

— Ну?

Сергей извлек на белый свет еще два листа — программу телепередач и вырезку из газеты. Разложил их перед собой на и без того захламленном столе, уже порядком подсохшим маркером обвел несколько строк.

— Прямая трансляция матча началась в 18.30, так? Гол забит на шестой минуте. То есть в 18.36, плюс-минус пара минут на всякого рода накладки. А эта реплика сказана в 18.32.

Генка почесал пятерней затылок, долго изучал бумаги.

— Может, он этот матч уже видел...

— Сержант, выпей кофе, — хмыкнул Бурун. — Прямая трансляция... эти слова тебе о чем-то говорят?

— Другого футбола в это время не было? — сделал сержант еще одно предположение, заранее зная, что столь очевидную версию шеф проверит в первую очередь.

— Не было. Ни по одному каналу.

— А может, они видик смотрели...

В ходе работы над этим делом Генка и Сергей поочередно брали на себя функции скептика, поскольку все принимать сразу на веру — можно было и без крыши остаться. В данный момент роль Фомы неверующего исполнял сержант.

— Возможно, — вздохнул Бурун. — Возможно, такой вариант я допускаю. Хотя для болельщика смотреть запись в то время, как идет прямой репортаж, это... это...

— Идиотизм.

— Точно. Ладно, наблюдение я на сегодня снял, как показывает практика, после закупки радиодеталей два дня он из дома не высунется. И потом, Житнов меня сегодня уже эдак глубокомысленно спрашивал, в курсе ли я, во сколько обходится государству час работы наружки.

— И во сколько? — В голосе Генки сквозил явный интерес.

— Он сам скорее всего не знает... но сказал, что дорого.

— Ладно... так что будем делать сегодня?

— Отвезешь экспертам список, затем... есть одна мысль, надо проверить.

Сержант одним глотком допил остаток кофе и, подхватив документы, скрылся за дверью. А Сергей снова открыл папку на том, самом первом листе. Каждое слово, каждая запятая уже давно и прочно отпечатались в памяти, но не проходило и дня, чтобы Сергей не возвращался к этим строкам.

Особенно к последней.

Она, как и тогда, в первый раз, жгла глаза. Заставляла перечитывать ее снова и снова, как будто бы могло случиться чудо, и слова, вдруг ожив, сложились бы иначе, изменив странный смысл.

«Указанный Верменич Ярослав Борисович не является человеком».

— Ты чудо...

Ладонь Ярослава скользнула по спине женщины, и Инга чуть слышно застонала от удовольствия. Она и сама не знала, почему вдруг с такой готовностью поддержала разговор с неспешно прогуливающимся под дождем мужчиной... и почему сама же предложила продолжить беседу у нее дома, за чашкой горячего кофе, так уместного в этот гадкий, мокрый день. А там — там все было уже предсказуемо, а потому неинтересно. Горячий сладкий кофе... взгляд над краем чашки... соприкоснувшиеся на мгновение пальцы. Он не спешил, и спустя час Инга готова была сама предложить ему раздеться. Но она все-таки дождалась...

Она хотела обернуться, снова увидеть его лицо — красивое и в то же время мужественное, хотела взъерошить его черные с проседью волосы, провести кончиками ногтей по рельефным мышцам. Но Ярослав продолжал ласкать ее спинку, и она боялась пошевелиться, чтобы ненароком не оборвать этот чудный процесс...

А потом вдруг на сердце стало тоскливо, и она со всей ясностью осознала — сейчас он уйдет. Уйдет, чтобы уже никогда не вернуться. По щеке прокатилась слеза, за ней вторая... Этот мужчина был лучшим, самым лучшим... никто из тех, с кем она делила постель, не шел с ним ни в какое сравнение — но дело было не только в этом. Он просто... был особенным. И она чувствовала, что с его исчезновением ее жизнь станет пустой... и совершенно бессмысленной.

— Не уходи, — прошептала она.

— Я здесь, девочка, я здесь.

— Ты уйдешь, — всхлипнула она. — Я знаю...

— Уйду, — вздохнув, согласился он, не желая спорить. Тем более что девушка была права. Он всегда уходил.

Ладонь продолжала ласкать бархатную, усыпанную еле заметными мягкими волосками кожу. И вдруг замерла... там, глубоко внутри тела, пульсировал огонек, жгучий, опасный, тревожный. Он был еще мал, его не смогли бы заметить никакие осмотры, никакие исследования... но чувства Ярослава, когда он того хотел, были острее иных приборов. Пройдет лет пять-семь, не больше, и врачи поставят страшный диагноз — рак. Огонек станет пожаром, который сожжет это молодое, красивое, полное сил тело. Превратит его в развалину... а затем принесет смерть. Или не смерть — но жизнь, которая немногим лучше смерти... постоянные лекарства, операции, облучение.

Пальцы стали капельку теплее, затем засветились изнутри сначала красным, а затем золотистым светом. Пальцы другой руки зарылись в густые светлые локоны. Всхлипывания Инги постепенно утихли — и вместе с ними угас и злобный огонек. Угас, чтобы никогда не ожить... Угасла и боль неизбежной утраты, оставив лишь легкое сожаление и тихую светлую грусть. Завтра Инга еще будет тосковать, через неделю не сможет с уверенностью описать его лицо, через месяц лишь едва вспомнит о нем... Что поделать, так надо.

Пальцы скользили вниз, Инга уже мурлыкала, чувствуя, как тепло проникает в тело. Если бы она увидела сейчас лицо Ярослава — она бы поразилась, насколько мужчина сосредоточен. И тому были причины — это юное создание, красивое и изящное, было все же рождено в дымном городе, в изгаженном мире, в отравленном воздухе. И он одну за другой убивал болезни, еще только зарождающиеся — или те, которые, уже обретя в этом теле дом, отзовутся лишь в детях или внуках Инги. Пусть здоровье будет его маленьким даром этой красивой женщине, которая подарила ему час любви.

— А теперь спи, — прошептал он. — Спи девочка, ты устала, тебе нужны силы...

Инга почувствовала, как тяжелеют веки. Она хотела сказать, что совсем еще не устала и что раз уж он все равно должен уйти, то почему бы им не заняться любовью еще раз, напоследок... на прощание. Но язык не слушался, сознание гасло, погружаясь в блаженную дрему...

Еще раз взъерошив волосы спящей женщины, Ярослав вышел на кухню. Чайник уже давно остыл, некоторое время он раздумывал, переводя взгляд с початой банки кофе на чайник и обратно, затем хмыкнул, плеснул себе воды из-под крана, привычно проведя над стаканом слабо засветившейся ладонью. Если бы сейчас содержимое стакана попало в лабораторию, химики были бы весьма удивлены — воду такой чистоты и минерального баланса можно было найти лишь в нескольких точках планеты. И с каждым годом этих точек становилось все меньше и меньше.

За окном по-прежнему шел дождь... Ярослава это особо не беспокоило, он мог вполне комфортно чувствовать себя и в жару, и в холод, и в слякоть. Но, как и любой нормальный человек, предпочитал все же не слишком жаркую ясную погоду. Только в отличие от других людей, которые искренне считали себя нормальными, он при желании мог эту погоду обеспечить... на все 365 дней в году.

Дверь подъезда захлопнулась за ним, щелкнул кодовый замок. Хмурая мокрая толпа двигалась по лужам, глядя себе под ноги, — и как грязная вода вливается в решетки канализации, так и эти люди мрачной, черно-серой массой вливались в метро. Ударила тугая воздушная волна, поезд остановился... Ярослав прислушался к своим ощущениям — нет, с этим поездом все было в порядке. И все же в воздухе витало нечто... нечего... он не слишком хорошо владел футурпрогнозом, во всяком случае, не настолько, чтобы выдержать экзамен хотя бы на младшего помощника пифии, но определенная чувствительность у него все же была — не общая, как у пифий, а только на масштабные катастрофы. И разумеется, на собственную безопасность. Вот и сейчас он мог бы поклясться, что вот-вот что-то произойдет, что-то очень-очень плохое.

Подошел следующий поезд — и тут же он ощутил, как волна жара прошлась по телу, заставив волосы подняться дыбом, заставив сердце учащенно забиться. Это было здесь, в этом поезде... Ярослав двинулся вдоль вагонов, все ускоряя и ускоряя шаг. Последние метры он уже почти бежал и втиснулся меж створками уже после всем привычного «осторожно, двери закрываются». Если за ним следили — а этого исключать было нельзя, — то наблюдателям такое поведение очень не понравится.

Но ему было на это наплевать. Потому что в углу, у ног дремлющего мужчины весьма помятого вида, пристроилась небольшая спортивная сумка. Дешевая, китайская — такие можно встретить на каждом углу. Сумка ничем не привлекающая взгляда и даже в меру потрепанная, чтобы соответствовать своему владельцу.

Только вот владельца сумки нет в этом вагоне.

Ярослав прошептал несколько слов, шевельнул пальцами, придавая словоформуле законченность, затем закрыл глаза. Тут же перед мысленным взором четко проявилась картинка содержимого сумки. Взрывчатка самая заурядная, толовые шашки — но достаточно, чтобы разнести этот вагон и заставить остальные сорваться с рельсов, смяться в кашу из железа и изломанных человеческих тел. Радиовзрыватель был вещью куда более тонкой и изящной — новый, американского производства, настроен явно профессионалом. Ярослав видел, как оживает хитроумное устройство, уже принявшее сигнал и готовое выполнить свое единственное предназначение.

Не в этот раз.

Полыхнул крошечный, не больше спичечной головки, огонек, струйка дыма затерялась в ткани мятого спортивного костюма, прикрывающего смертоносный заряд. Крошечные детали потекли, оплавились, тоненькие волоски контактов свернулись и застыли блестящими капельками. Теперь эту сумку можно было бросить хоть в огонь — сгорит безвредно, без детонатора тол не опасен.

Источник поступившего сигнала тоже был установлен. Ярослав все еще не открывал глаза, лишь губы одну за другой шептали словоформулы. Лицо смуглого человека... да, это он, палец все еще вдавливает кнопку передатчика... отпускает... теперь человек достает мобильник, видимо, собирается доложить хозяину об исполнении полученного приказа.

Вообще говоря, Ярослав не причислял себя к ярым поборникам справедливости. Тем более что иногда он эту справедливость понимал немного не так, как другие люди. Но в данном случае... стой он возле террориста, сумел бы отследить звонок по сотовой связи, установить абонента... потом, может быть, выйти и на самого главного заказчика теракта.

Но делать этого он не собирался, даже если бы имел такую возможность. Пусть каждый исполняет свой долг — пусть работают спецслужбы, ищут... это их дело. Ему, Ярославу, не стоит привносить в это общество свой взгляд на добро и зло. Здесь придумали очень мудрую поговорку насчет чужого монастыря, куда негоже лезть со своим уставом.

К тому же расстояние было слишком велико и увеличивалось с каждым мгновением. Все, что он еще мог сделать — и хотел сделать, — это наказать негодяя, с готовностью пытавшегося подорвать поезд, битком набитый не имеющими никакого отношения к этой затянувшейся войне людьми. Ярослав напрягся, губы выстрелили короткой фразой, которую стоявшие рядом с ним восприняли как тихое ругательство, пальцы в кармане сплелись в причудливую фигуру, голову рванул короткий болевой спазм — дьявол, слишком, слишком далеко...

Стоявший на платформе смуглый человек уже отвел от уха дорогой телефон, намереваясь закрыть переливающийся яркими цветами экран, когда трубка вдруг взорвалась у него в руках. Ладонь брызнула во все стороны мелкими кровавыми ошметками, несколько острых кусочков пластмассы ударили в висок, пройдя мимо кости и глубоко врезавшись в мозг. Человек некоторое время стоял, пошатываясь, затем завалился навзничь. Дико завизжала какая-то женщина, а купавшему уже бежали люди в форме.

Кто-то поднялся, освобождая место, и Ярослав тяжело плюхнулся на продавленное сиденье, на мгновение опередив устремившуюся к вожделенной сидушке женщину. Та, прошептав невнятное ругательство, демонстративно замерла рядом, всем своим видом показывая, как ей тяжко стоять и какой мерзавец этот средних лет мужчина, что не считает нужным уступить ей, такой несчастной, место. Да еще и спящим прикидывается.

А Ярослав и в самом деле закрыл глаза и стиснул зубы, с трудом сдерживая стон. Проклятый мир, проклятый несбалансированный мир, где магия, даже относительно простая, обязательно приносит боль. Только разного рода мелочи удавалось реализовывать без рвущих голову спазмов, а этот энергетический удар, взорвавший дорогую трубку в руке террориста, обеспечит его головной болью на несколько часов. Болью, что не имеет ничего общего с физическим недомоганием, которую не снять ни таблетками, ни магией. Только перетерпеть. И не пропустить свою остановку — домой, скорее домой. Верно ведь говорится, что дома и стены помогают.

Подземка выбросила его на окраине Москвы. Автобус подошел на удивление быстро, и спустя полчаса Ярослав уже спрыгнул с подножки в неглубокую лужу, что не просыхала уже с полмесяца. Он был почти дома. Невдалеке, разбрызгивая во все стороны мутную воду, проехала грязная «девятка», номер залеплен по самое не хочу, не разобрать. Но Ярослав мог бы поклясться, что эту машину за сегодняшний день видел уже трижды, и у Горбушки, и в полусотне метров от дома Инги. Совпадений такого рода не бывает — значит, опять... Он не был удивлен — рано или поздно это начиналось снова. Иногда интерес властей, проявляемый с той или иной настойчивостью, удавалось погасить в зародыше, реже приходилось перебираться в другой город или в другую страну.

Когда-то это было легче, так как он был один. Потом все изменилось...

Он окинул взглядом свой дом. Дождь уже закончился, ветер немного разогнал облака, пропуская к земле лучи не слишком теплого солнца. Дом был хорош — добротный, двухэтажный, — по крайней мере таким выглядел снаружи. А в мягких солнечных лучах он казался еще краше. Наверное, это было не совсем правильно, следовало бы подобрать себе жилище поскромнее, но он хотел, чтобы в этом доме хорошо было ей, его Оленьке, его Солнышку... а она не любила тесные городские квартиры, не любила снующие прямо под окном машины и вечный шум — этот голос большого города.

— О, Ярослав Борисыч! Добрый день, добрый день... — Из-за забора высунулась голова соседа. Седые, аккуратно уложенные волосы, без следа лысины, очки в тонкой металлической оправе. — Или уже вечер? Как летит время, не так ли?

— Приветствую вас, Герман Игнатьевич. — Ярослав чуть наклонил голову, изображая поклон. Встреча его не слишком обрадовала — пенсионер Зобов был существом интеллигентным, образованным, но при этом навязчивым до отвращения. Выйдя на пенсию, он давно уже растерял всех старых друзей, если вообще имел их, и теперь терзался отсутствием собеседника, а потому лип ко всем соседям. Преимущественно — к Ярославу.

— А я бутылочку знатного винца прикупил, — поделился радостью сосед. — Вы бы зашли, Ярослав Борисыч, и с Ольгой Олеговной непременно, непременно. По рюмочке, а потом и чаек... ах да, вы же кофе предпочитаете, верно. А кофе тоже найдется... так вы заходите, хорошо? У меня праздник сегодня.

— Праздник?

— День рождения, — почему-то с легкой, почти незаметной заминкой заявил старик. — Так придете?

— Непременно, — стараясь скрыть обреченный вздох за маской радостной улыбки, ответствовал Ярослав. — Всенепременнейше, Герман Игнатьевич. Сейчас, вот с делами разберусь, и обязательно зайдем. День рождения — дело святое.

Дверь в дом не запиралась никогда, и временами Ярослав давал себе клятвенное обещание все-таки изменить своим привычкам и начать пользоваться замком. Простенькое заклинание, отгонявшее от дома всякого рода любителей хватать где что плохо лежит, совершенно не действовало, к сожалению, на представителей властных структур. Хотя бы потому, что те шли в квартиру с самыми искренними и благими намерениями, которыми вымощена известная всем дорога. Шли, дабы разобраться с потенциальной угрозой своей стране — и не суть важно, были ли это специалисты Скотланд-Ярда, суровые дяди в кожаных куртках из ЧК или обычные сотрудники милиции. Важно, что они шли сюда «по делу» — и заклинание, уверенно отгонявшее от жилища всяческую шелупонь, пасовало.

Впрочем, тот факт, что в доме побывали незваные гости, Ярослав заметил уже давно. И даже не удивился — рано или поздно, это все равно должно было случиться. И то, что ему дали спокойно прожить здесь целых пятнадцать лет — это по большому счету удача. И еще — свидетельство потрясающей безалаберности российских спецслужб. В Америке, с ее ныне обострившимся стремлением к тотальному контролю над всем и всеми, он вызвал бы подозрения через год, максимум — через два. А здесь... нет, все-таки и в ЧК, и в НКВД работали иначе... а может, просто привыкли подозревать всех и вся, попадая в цель больше из-за стрельбы по площадям, чем благодаря успешному анализу и правильным выводам.

Но раз уж милиция вцепилась в него, да еще и не бросив эту затею в первые же дни или недели, значит, дело серьезное. Значит, снова придется уезжать.

А он любил Москву — шумную, переполненную людьми самыми разными и не всегда хорошими. Москву обывательскую и Москву интеллектуальную, Москву бандитскую и Москву деловую... хотя ни ту, ни другую любить вроде бы не за что. Любил Красную площадь — и тогда, когда на ней еще не было Мавзолея, и сейчас. Любил Кремль — хотя видывал крепости куда более впечатляющие. Мог часами бесцельно бродить по старым узким улочкам... И еще — этот город очень любила Солнышко. Оленька. Любила, хотя жить предпочитала в тихом пригороде.

— Солнышко, я дома! — крикнул он, придавая голосу дополнительную силу, так, что Ольга услышит его, где бы она ни находилась. А в этом доме имелось немало мест, в которых и опытный сыскарь не найдет укрывшегося человека. Мест, куда не проникает ни один обычный звук снаружи... и откуда звукам тоже никак не вырваться.

Тихо распахнулась дверь. На пороге стояла Она.

Месяц назад ей исполнилось семьдесят три, хотя не выглядела Ольга и на шестьдесят. Подтянутая, с роскошной гривой не поддающихся седине рыжих волос, она терпеть не могла праздности и постоянно была чем-то занята — убирала, готовила. Очень много читала — Ярослав научил ее скорочтению, которым в совершенстве владел и сам, но Солнышко обращалась к этой науке редко, утверждая, что высшее удовольствие от книги получает лишь тогда, когда читает ее неспешно — и уж обязательно в бумажном издании. Никаких электронных книг — нет, она признавала удобство компьютера для поиска и получения информации, но вот книга — художественная, заставляющая мечтать и сопереживать... она должна быть только бумажной. Должны шуршать перелистываемые страницы, медленно бежать перед глазами ровные ряды букв...

— Добрый вечер, Яр.

И от ее голоса, как и от рыжих волос, исходило какое-то особое, солнечное тепло, в котором хотелось купаться, нежиться бесконечно. Ярослав очень любил, когда она встречала его вот так, почти на пороге... он каждый раз с нетерпением ждал, когда войдет в дом — и увидит ее, солнечную, яркую, лучащуюся добротой и радостью. Он никогда не говорил ей о своих чувствах в этот момент — но она и сама ощущала его эмоции. Бывало, лучше, чем он сам.

Ярослав щелкнул пальцами, придавая заключительный аккорд словоформуле. Все прослушивающие устройства, установленные в его доме, он вычислил уже давно, фактически в первый день. С людьми изредка у него возникали сложности, с техникой — никогда. Теперь скрытые микрофоны, отрекшись от прежних хозяев, преданно работали на Ярослава, передавая лишь то, что он считал нужным. Сейчас микрофоны отправят слухачам простенький разговор ни о чем, сначала о погоде и в очередной раз взлетевших ценах, потом — об очередном сериале. И у того, кто будет прослушивать запись, не возникнет ни малейших сомнений, что оба собеседника прикипели к экрану телевизора, комментируя особо душещипательные моменты. Об этом Ярослав позаботился. И теперь можно было говорить свободно.

— Как прошел день? Снова нашел молодую девчонку?

— Как ты догадалась?

К этой игре они обращались довольно часто. Солнышко обладала крошечной, чуть заметной искоркой способностей к футурпрогнозу, которой, несмотря на усилия Ярослава, так и не научилась толком пользоваться. Тем более что эта способность имела вполне определенную ориентацию — на саму Ольгу. Если Ярослав в принципе мог чувствовать грядущие события, к нему непосредственно отношения не имеющие, то Ольга могла ощутить лишь то, что должно было затронуть ее саму. И то очень туманно, очень нечетко. Зато она обладала неплохими способностями к интуитивному анализу — а этими талантами Оленьки Ярослав пользовался не раз и привык доверять ее выводам, в том числе и в случаях, когда на первый взгляд для выводов этих не было никаких оснований. И подобно доктору Ватсону, не упускал случая поинтересоваться цепочкой рассуждений своего Холмса. Бывало, Оля просто разводила руками и, чуть покраснев, бормотала — мол, сама не знаю, почему так думаю. А иногда объясняла.

— В этот раз все просто, — улыбнулась она. — Духи... ты весь пропах... — она потянула носом, на мгновение задумалась, — нет, не знаю. Но что-то хорошее и наверняка дорогое.

— Да, наверное...

— Красивая?

Ярослав кивнул.

— Это хорошо, — серьезно заметила Ольга. — Женщина должна быть красивой, нежной и чувственной.

— Солнышко, это мои слова, — шутливо возмутился Ярослав. — И потом, в твоих устах это звучит как-то уж очень... казенно.

Она улыбнулась, протянула руку, забирая у него влажный плащ.

— Ужинать будешь?

— М-м...

— Ясно. И зачем я, спрашивается, так старалась... — изобразила она обиду в стотысячный, наверное, раз.

— А знаешь, — вдруг неожиданно для себя самого сказал он, — пойдем в гости, а? Сосед на день рождения приглашает.

Разумеется, он никуда идти не собирался и приглашение Германа Игнатьевича изначально воспринимал как пустую формальность, ни к чему не обязывающую. Тем более было в тоне старика что-то такое... не вполне искреннее. Не то чтобы за сказанными словами звучало «не вздумайте и в самом деле в гости завалиться», нет, приглашение — вернее, тот подтекст, что всегда вкладывается в слова и может быть, при надлежащем желании, услышан — говорил, что сосед и в самом деле желает видеть Яра за своим столом. Только вот совсем не для того, чтобы похвастаться своими кулинарными способностями, совсем — истинные побуждения добрейшего Германа Игнатьевича были другими, и вот их-то разгадать Ярослав и не мог. А все непонятное вызывало у него некоторые опасения.

Как, впрочем, и сам старик. Появился он здесь не так уж и давно — где-то чуть больше года назад. Эта мысль заставила Ярослава нахмуриться — да, именно тогда он и ощутил, в который уж раз, повышенное внимание властей к своей персоне. Почему старик-сосед вдруг вызвал у него ассоциацию с правоохранительными органами, Ярослав с уверенностью сказать не мог, но и отмахнуться от этого ощущения нужным не считал — привык доверять своим чувствам. Пенсионер... обеспеченный, может, даже слишком обеспеченный, хотя и не выставляющий напоказ свои доходы прошлые и, если они есть, конечно, нынешние. Дружелюбный... подчеркнуто дружелюбный. Хозяйственный — дом содержит в порядке, хотя и не ощущается в этом доме присутствие женской заботы.

Вроде бы совершенно не за что зацепиться — и все же Ярослав чувствовал, что не так прост милейший Герман Игнатьевич, как хочет казаться. Может, и стоило бы держаться от него подальше, так, на всякий случай.

С другой стороны, может, за столом, в непринужденной обстановке, удастся во всем разобраться? Почему бы нет...

— В гости... — Ольга немного растерялась.

— Вот именно. — Он подошел к ней, положил руки на ее хрупкие плечи, которые годы так и не смогли согнуть. — Мы так давно никуда вместе не выходили.

— Но я ведь... не готова. И прическа, и...

— С прической мы сейчас разберемся. — Он провел слегка засветившейся ладонью по ее волосам. Казалось, этот свет впитывается рыжей гривой женщины, и волосы словно начинают и сами светиться изнутри, набирая цвет и силу, а заодно и укладываясь красивыми тяжелыми локонами.

Косметическая магия — первое, чему учили девочек там, в его родном мире. Простейшие заклинания, доступные каждой второй. К тому же почти не требующие энергии. Женщина должна и, что гораздо важнее, может быть красивой. Иногда Ярослав, скользя взглядом по лицам в метро, на улицах — и даже на экране телевизора, куда стараются отбирать лучших, — искренне сочувствовал женщинам, особенно молодым девушкам, ищущим путь к красоте в красках, в декоративной косметике... несложная словоформула, крошечная капля силы — и женщина может стать по-настоящему неотразимой.

Только вот в этом мире забыли древние умения и, что более важно, давно уже утратили способности к ним. Сколько людей на всей Земле еще могут управлять магическими потоками? Десятки... ну, пусть сотни. Мало... да и они-то, по сути, овладели лишь самыми крохами. Было время, когда волхв, шаман или еще какой жрец древних богов мог призвать дождь, изгнать болезнь, приманить дичь. А теперь? В его родном мире все эти шаманские пляски, сложныеритуалы, жертвоприношения и прочий антураж постепенно свелись к строгим, идеально выверенным словоформулам, подкрепленным потоками магической энергии. Здесь же превратились в шоу, бессмысленное и бесполезное, утратив и те крохи власти над природой, которые были доступны людям изначально. Магов сменили фокусники, и теперь восхваляется не владение высшими силами, а умение ловко обманывать толпу.

Ольга подошла к зеркалу, вздохнула.

— Спасибо...

— Одевайся. Я сейчас...

Пока Солнышко приводила себя в порядок, он спустился в подвал, небрежно бросил на стол пакет с покупками. Вечером предстоит работа, а пока и в самом деле стоит отвлечься. У Оленьки давно не было никаких развлечений, если бы не её любовь к тишине и домашнему уюту, зачахла бы с тоски. К тому же Герман Игнатьевич — неплохой собеседник, с юмором. Правда, все время какой-то... скованный немного, будто бы вдумывается в каждое произносимое слово, словно опасаясь случайно, расслабившись, брякнуть чего лишнего. До сих пор контакты с соседом для Ярослава носили кратковременный характер — несколько фраз о погоде, о вечно растущих ценах и почему-то не успевающей за ними пенсией, о футболе, пара свежих анекдотов... Оленька, которая в отличие от Яра находилась дома почти постоянно, со скучающим пенсионером общалась гораздо больше. Ярослава это не беспокоило — Солнышко давно и прочно усвоила правила игры и чего-либо «не предусмотренного протоколом» ни в коем случае не скажет.

Ярослав бросил взгляд в зеркало, усмехнулся невесело. Холодное стекло отразило высокого мужчину, крепкого телосложения — хулиганы не цеплялись к нему никогда, звериным своим чутьем осознавая, что получат отпор, да такой, что мало не покажется. Черные, с проседью волосы — густые, жесткие, непослушные. Щеку пересекает тоненький, почти незаметный шрам. Подбородок гладко выбрит... светлые, зеленовато-голубые глаза смотрят жестко. Мужчине на вид лет сорок, не больше. По паспорту он старше... про таких говорят — «ну надо же, как молодо выглядит». А лет через десять станут говорить иначе — «хорошо сохранился».

— Яр, я готова, — раздался за спиной голос.

Он обернулся — Ольга, в мягком трикотажном костюме, в изящных модных туфлях, была очаровательна. Она и в молодости была дивно как хороша, а с годами эта красота лишь упорядочилась, созрела, стала мягче, спокойнее — и от этого только выиграла. Потом появились первые морщинки, они множились, захватывая все новые и новые участки некогда нежной бархатной кожи, но Оля не теряла очарования. А Ярослав делал все, чтобы старость подступала к Солнышку как можно медленнее. Если бы он мог дать ей больше... но в этом мире его силам были установлены незримые, но и непреодолимые пределы.

— Пойдем?

В руке она держала яркую коробку конфет, дорогих, изысканных — Ярослав всегда старался побаловать ее чем-то особенным.

— Ты изумительна...

Она чуть заметно покраснела.

Ему всегда было интересно, почему Ольга не ревнует его ко всем женщинам, которые у него были — а им ведь несть числа, и Ярослав вряд ли мог припомнить даже лица тех, с кем пересеклись его пути на одну, реже на две ночи хотя бы пару лет назад. Не потому, что эти женщины не оставили следа в его душе, просто они, каждая, были не целью, а лишь средством.

Увы, так было надо.

Может, потому Ольга и не ревновала. Может, потому они так ни разу и не были близки.

Просто ни ему, ни ей не хотелось, чтобы и Солнышко, пусть на несколько минут, превратилась из самого дорогого ему человека в средство. Средство получить силу, которой в этом мире так мало и в то же время так много. Силу, которую так сложно и одновременно так просто взять.

Инга сегодня поделилась с ним этой силой — и благодаря ей сотни людей в метро остались живы. Благодаря этой отданной силе и сама Инга проживет долгую жизнь, не омраченную неизлечимой болезнью. Это была плата — то малое, что Ярослав мог сделать для этой девушки и для множества ее предшественниц.

Кто-то, возможно, назвал бы это вампиризмом. Энергетический вампир — в последние годы это определение стало невероятно модным, в энергетическом вампиризме обвиняли всех и каждого — и склочного соседа, и стерву-жену, и тирана начальника. Многие из тех, кто с умным видом разглагольствовал об этом явлении, на самом деле были очень близки к истине.

* * *

Вечер получился так себе. Ярослав чувствовал себя не в своей тарелке — милейший Зобов вел себя не вполне адекватно ситуации, вновь и вновь давая Ярославу повод для беспокойства. Вместо того чтобы пуститься в столь любимые каждым уважающим себя пенсионером многословные рассуждения о том, куда скатилась некогда великая Россия, и что «раньше, что ни говорите, жили лучше», или же, на худой конец, поговорить о нынешнем российском спорте, который, разумеется, тоже уже не тот, старик упрямо переводил нить беседы на личности. Точнее — на личность самого Ярослава. Причем делал это довольно профессионально, настолько, что Яру стало интересно — а в самом ли деле благообразный пенсионеp провел трудовые годы в стенах ничем не примечательного научно-исследовательского института с непроизносимым названием и малопонятными задачами. Хотя, возможно, зафиксировав вполне предсказуемый интерес российских спецслужб, Ярослав теперь готов был увидеть агента в каждом встречном.

И все-таки вопросы следовали один за другим, заданные то в шутку, то всерьез, то вообще непохожие на вопрос, но подталкивающие собеседника к каким-то ответным репликам, из которых можно сделать далеко идущие выводы. Даже когда разговор заходил о вещах вполне обыденных и безобидных, буквально через несколько ничего не значащих фраз Ярослав с удивлением обнаруживал, что беседа снова сворачивает к теме его персоны. Более того, вдруг осознавал, что уже успел ответить на очередной вопрос куда откровеннее, чем собирался.

Привычно — в последние полсотни лет это и в самом деле стало делом вполне обыдённым — он просканировал окружающее пространство и даже удивился, не обнаружив ни одного скрытого микрофона. На какой-то момент появилось желание позаботиться о том, чтобы в памяти старика от сегодняшнего вечера остались лишь неясные, смутные обрывки воспоминаний о хорошо проведенном времени. Но по зрелом размышлении оставил все как есть — копаться в памяти человека было поступком в высшей степени неэтичным, и заниматься этим Ярослав не хотел. Да и не сказать, чтобы уж очень хорошо мог это сделать — он не целитель, не чистый волшебник, а всего лишь обычный техномаг. Его стезя — приборы и оборудование, а не живые организмы. Минимум навыков по вмешательству в состояние тела и духа он получил — но это и в самом деле лишь минимум, где-то уровень первого, максимум второго курса высшей школы искусств. Так что попытка редактирования памяти старика — вещь опасная.

И еще одно — Ярослава беспокоил сам факт подобного допроса. Если бы беседа была организована работниками спецслужб, стали бы они возлагать всю ответственность на деда, пусть и экс-сотрудника никому не нужного НИИ. Скорее, ввели бы какого-нибудь «внучка», да еще непременно нашпиговали бы дом жучками. А дед ведь работу делает грамотно... странно все это.

— Ты беспокоишься... — Это был не вопрос, утверждение. Оленька хорошо чувствовала эмоции, это был неизбежный побочный результат геронтологической магии, воздействию которой она подвергалась уже добрых пять десятков лет.

— Есть немного, — не стал спорить он. — Знаешь, я пойду поработаю. Ты ложишься?

— Если не возражаешь, посижу с тобой.

— Просто поражаюсь, как же тебе не скучно, — усмехнулся он, подставляя ей руку. Лестница, ведущая в подвал дома, где располагалась его лаборатория, была достаточно крутой.

— Ты серьезно? — удивилась она и, похоже, искренне. — Это ведь так... интересно. Помнишь тот разговор, что мы подслушивали? С этой... как ты ее назвал?

— Магически стабилизированная психоматрица личности.

На этой двери замок был, и Ярослав никогда не забывал его закрыть. В этом мире, насколько он знал, не нашлось бы специалиста, способного вскрыть техномагическую защиту двери, желающему ознакомиться с внутренним пространством лаборатории пришлось бы вышибить дверь целиком. Но и это было совсем не так просто, как казалось на первый взгляд. По хлипкой на вид конструкции пробежала едва видимая глазу волна, и дверь тихо, без скрипа, распахнулась.

— Я этого никогда не запомню. — Солнышко забралась с ногами в глубокое мягкое кресло, поставленное здесь специально для нее. — Мне кажется, слово «дух» звучит лучше. И короче.

— Духи — это чистой воды мистика, — усмехнулся он. — А вы отделить свою психоматрицу и стабилизировать ее на сколь угодно долгий срок может любой приличный маг. И если в период этого отделения его убьют... Как в данном случае и получилось. То будет сей дух летать над водою.

— Ведь это бессмертие, Яр? — тихо сказала Ольга. — Пусть не вполне настоящее, но все же бессмертие.

Он вздохнул, подошел к ней, взъерошил волосы женщины, она потянулась, чуть не замурлыкав от удовольствия. Но глаза смотрели серьезно и капельку печально.

— Это не жизнь, Солнышко. — Ярослав старался не встречаться с ней взглядом. — Это не жизнь, это существование. Вдвойне жестокое оттого, что сама психоматрица не может это существование прекратить. Любой сильный маг способен сделать себе такое «бессмертие», по крайней мере при непосредственной угрозе жизни. И ты даже не представляешь себе, сколь редко это все же происходит. Ведь и у этой Эрнис отделение матрицы произошло случайно. Имей она возможность подумать и все взвесить... не знаю, не знаю.

— А ты тоже можешь?

Он покачал головой.

— Увы, нет. Я ведь не маг.

— Техномаг.

— Солнышко, я же говорил, это не одно и то же.

Это и в самом деле обсуждалось уже не раз. И Ярославу не хотелось в очередной раз объяснять вещи, самому ему кажущиеся очевидными. Тем более что он прекрасно понимал — с позиции человека технологического мира что чистая магия, что техномагия... поди разгляди разницу. В самом деле, в чем внешнее различие между боевым фаерболом, излюбленным оружием классического мага, и генерацией шаровой молнии, говоря иначе — боевой заезды? С точки зрения далекого от магии человека — ни в чем.

— Ладно, давай приступим к делу.

Он высыпал из пакета на стол груду радиомусора, придвинул к себе большой телевизор со снятым кожухом и принялся менять сгоревшие детали. В последнее время с этим стало заметно проще — еще пару десятков лет назад он неделями разыскивал нужные запчасти, а еще ранее вообще полагался в основном на магию, чем на аппаратную составляющую своего творения, за что расплачивался постоянными головными болями. Поисковая система относилась к одному из высших разделов прикладной техномагии и, следовательно, сил требовала немало.

Если бы полученную схему — часто просто гроздья деталей и микросхем, висящих в переплетении проводов, — показать какому-нибудь специалисту, он бы решил, что сие творение ваял человек, в синьку пьяный или изрядно обкурившийся. Схема работать не могла в принципе. И специалист, безусловно, был бы прав — со своей точки зрения. Но помимо проводов эту схему связывало и нечто иное, неуловимое — и в то же время вполне реальное. То, что составляло суть техномагии — почти безграничная власть над изделиями человеческих рук.

Правда, даже эта власть не могла уберечь детали от постоянного сгорания. А искать редкие образцы, что шли в космическую технику... проще было в очередной раз купить несколько пригоршней дешевых деталек на Горбушке или Митинском.

Наконец последняя деталь встала на место, Ярослав ткнул кнопку включения и экран телевизора заполнился белесой мутью. Пальцы забегали по пульту управления — громоздкой конструкции, усыпанной кнопками, верньерами и переключателями. Несколько раз по туману на экране пробегали какие-то тени, один раз марево сменилось непроглядной чернотой, явно не имеющей ничего общего с обычной ночью, затем все снова заполонило месиво помех.

— Не торопись, — подала голос Ольга. — Куда спешишь?

Он фыркнул, не оборачиваясь. Словно в ответ муть с экрана исчезла, уступив место изображению, пока еще нечеткому и черно-белому. Теперь верньеры Ярослав вращал едва заметными прикосновениями пальцев, напряженно вглядываясь в изображение, что становилось все четче, постепенно наливаясь цветом. Ольга уже была рядом, рассматривая картинку чужого мира с неподдельным интересом.

Лес. Дорога, вьющаяся меж деревьев. Магический глаз завис где-то на высоте метров двадцати, от этого всадники кажутся мелкими — их двое, один существенно крупнее, второй — совсем кроха, подросток или миниатюрная девушка.

— У них сейчас будут неприятности. — В голосе Ярослава явственно послышалось некоторое разочарование.

Он снова, в который уже раз попал не в тот мир. Полноценной поисковой системы при существующем здесь уровне технологии и при полном отсутствии развитых магических школ построить было практически невозможно. Тем более что основой любой поисковой машины, способной получить картинку и звук из другого мира, является обостренная чувствительность сенс-оператора, способного улавливать эманации боли, радости или страха через Границы, разделяющие миры. Талантами сенситива Ярослав тоже не обладал, а способности Ольги были слишком слабы, чтобы их использовать. Да он никогда и не рискнул бы подключить ее разум к своему на коленке собранному прибору — слишком хорошо помнил историю, помнил, сколько сенситивов с выжженным до идиотского состояния разумом вышло из-под первых, еще не очень надежных, лишенных многоуровневой магической и технологической защиты шлемов.

А потому искать приходилось на ощупь — и ошибаться, снова и снова. Сколько миров прошло перед его глазами за последние полвека, с тех пор, как он сумел с грехом пополам собрать первый поисковый прибор? Десятки, сотни? Но среди них не было того, единственного, который был ему необходим, который он искал, чувствуя, как постепенно погибает надежда. Вот и этот был... не тот. В его родном мире уже много веков никто не ездил верхом, имея за плечом здоровенный двуручный рыцарский меч. Хотя бывали случаи, когда магический глаз проваливался в прошлое — но очень неглубоко, максимум на несколько месяцев, на год. Глубже заглянуть в историю не удавалось даже тогда, когда этого намеренно пытались добиться.

— Ты что имеешь в виду? — отвлек его от тоскливых размышлений голос Оленьки.

— М-м?..

— Ты сказал, у них будут неприятности. Откуда?

— Засада, — ткнул пальцем в экран Ярослав.

И действительно, среди зеленых кустов виднелись спины людей, явно не желающих, чтобы их обнаружили раньше времени. Скорее всего густой кустарник достаточно надежно закрывал их от взглядов всадников, но сверху их можно было пересчитать легко.

— Кто из них Страж? — поинтересовалась Ольга.

— Сложно определить. Поисковый глаз и с наличием хорошей техники проще всего навести именно на Стража, с его характерным биополем, а так, в отсутствие сенса и приличной поисковой системы... Так что один из этой компании непременно Страж. А вот кто — понятия не имею.

— Ставлю на рыцаря.

— Где ты видишь здесь рыцаря? — фыркнул Ярослав.

— Ну, вот этот, с мечом. Подумаешь, без доспехов. Он мне нравится. И потом, не может Страж быть разбойником с большой дороги.

— Ну вот еще... — Ярослав отчаянно пытался опустить глаз поближе к дороге. Плодом этих усилий являлось снижение магического наблюдателя на два или три метра. Мало, но все-таки лучше, чем ничего. — Солнышко, поверь моему опыту, в латентном состоянии Страж может быть кем угодно. Вором. Убийцей. Святым праведником. Проституткой. Палачом. Паладином. Ученым. Просто осознавший себя Страж уже не будет... как бы это сказать... вести себя сильно уж вразрез с принятыми в обществе этическими нормами. Не сможет просто. Другое дело, что в ином обществе, к примеру» нападение из кустов на одинокого путника с целью завладения его имуществом вполне может считаться занятием достойным всяческого подражания. Как это было, м-м...

— У Шекли^[9], — подсказала Оленька, запоем читавшая любую фантастику, до которой могла дотянуться.

— Вот именно. Думаешь, если где-то квинтэссенцией воинской доблести является поедание еще дымящейся печени только что поверженного врага, Страж будет вегетарианцем? Весьма сомнительно.

— И все равно, мне нравится этот рыцарь. Я буду за него болеть, — не сдавалась Ольга. — Ну, еще поближе можно? Хоть чуть-чуть...

Тем временем события начали стремительно развиваться по вполне предсказуемому сценарию. Засада выползла на дорогу, перегородив всаднику путь и явно предлагая ему очевидный для многих и многих этапов развития общества выбор — ты нам коня, бабу и деньги, а мы тебе позволим унести подобру-поздорову нечто неизмеримо более ценное — твою шкуру. Звука поймать так и не удалось, а крутить сейчас настройку Ярослав опасался, как бы и вовсе не потерять изображение.

Ожидалось, что сейчас воин выхватит меч и, как полный идиот, бросится защищать честь и достоинство своей дамы — поразмыслив, Ярослав решил, что за всадником следует именно дама, миниатюрная, не слишком хорошо одетая — во что-то вроде рясы. Монашка? Или здесь для женщин мода такая?

Воин и в самом деле потянулся к мечу — почти сразу позади него на дорогу выползли еще четверо. С такого расстояния видно было плохо, но Ярослав был готов поклясться, что по крайней мере у одного из бандитов в руках арбалет. Видимо, предложение поделиться с ближним ценностями и спутницей прозвучало снова, уже в более настойчивой форме.

— О-ох!!! — раздался полувздох-полувскрик Оленьки, то ли испуганный, то ли восторженный. А на экране творилось нечто совершенно непредсказуемое — и источником этого был не рыцарь, а его спутница, та самая кроха в монашеской рясе. Прежде всего она оказалась не человеком, а метаморфом — почти в мгновение ока превратилась в какое-то крылатое чудовище, метнулась вперед, по пути что-то сделав с главарем разбойников, затем, на ходу трансформируясь во вполне человекообразное создание, подхватила с седла мечи и занялась теми, кто был позади. В то время как рыцарь еще даже не понял толком, что случилось. Затем и он рванул меч из ножен... но по большому счету схватка была уже выиграна. Ярослав видел, что девчонка больше забавлялась, чем стремилась быстро и эффективно покончить с оставшимися в живых бандитами.

— Может, это она Страж, — задумчиво пробормотал Ярослав. — В принципе и магией владеет, и с оружием знакома.

— Нет, — упрямо возразила Оля, — это он. А девчонка — обычный оборотень. Или метаморф, хотя я разницу так и не уловила.

— Оборотню превращения вообще неподконтрольны или подконтрольны плохо, — рассеянно пробормотал Ярослав, наблюдая за окончанием расправы. — Самое главное, что в одной своей ипостаси он почти полностью теряет память о другой, фактически живет как бы две жизни — каждая со своими воспоминаниями, со своими стремлениями... А метаморф трансформацией тела владеет вполне сознательно и использует ее в своих интересах.

Наконец последний из бандитов рухнул в пыль.

— Мечом девчонка владеет весьма, весьма... — заметил Ярослав с легким оттенком зависти. Сам он мастером фехтования так и не стал, хотя отдал тренировкам немало времени. — Знаешь, она и впрямь вполне может оказаться Стражем. Хотя, конечно, метаморф... это необычно.

— Почему необычно? Ты же говорил, что Стражем может стать кто угодно? — Солнышко на мгновение замолчала, затем с явной ноткой упрямства добавила: — И все равно Страж — этот молодой рыцарь.

— Просто метаморф очень редко имеет магические способности. А Страж должен владеть и воинским искусством, и магией.

— А эта парочка... ну, которые говорили с этой твоей... психоматрицей?

Ярослав помнил этих двоих. Да и сложно было бы забыть — дуалистическая сущность Стража встречалась крайне редко, хотя однажды, еще в юности, он слышал историю о мужчине и женщине, которые оказались двуединым Стражем. Или двумя Стражами, которым судьбою было предначертано стать парой, что, по сути, одно и то же. Но это было давно, много тысяч лет назад, в другом мире. К тому же оба этих Стража погибли, глупо и случайно, попав под удар чудовищной волны-цунами. И вот ему повезло увидеть еще одну такую же пару. Хотя в той компании наибольший интерес представляла именно психоматрица волшебницы, которую без особых на то оснований почитали как богиню этого отсталого мира. А парочка эта... все признаки Стражей были налицо, но вот ни умения, ни даже мало-мальски приличного опыта у них не имелось и в помине. Зато Ярослав с изумлением выслушал идеи Эрнис по отправке двоих людей в прошлое. В его родном мире считалось, что это невозможно... хотя, кто знает. Может быть, это на самом деле невозможно, и эксперимент с отправкой людей в прошлое закончился их гибелью. Проверить это так и не удалось, поисковая система сгорела прежде, чем удалось зафиксировать найденные координаты, а найти этот мир повторно Ярослав так и не смог.

Может быть, еще и потому, что живых Стражей в нем не осталось.

В скольких мирах научились распознавать потенциальных Стражей, научились тренировать их, дабы перевести их уникальные способности оказываться в нужное время в нужном месте из стихийного состояния в управляемое? В конце концов, по пока неподтвержденным данным, поисковый комплекс, способный обнаружить сформировавшегося Стража, пусть и пребывающего еще в латентном состоянии, изобретен и впервые построен именно в его мире. И классификация миров, наблюдение за Границами — все это было достижением его соплеменников.

Это плохо, когда в мире нет своего Стража, способного пресечь прорыв Границы или хотя бы ослабить негативные последствия катастрофы. Прорыв Границы — это всегда страшно. Иногда — не смертельно, иногда, как в случае с Хаосом, просто фатально. Хотя, как известно, бывало и хуже — Хаос по крайней мере выжил после катастрофы, приспособившись к новым законам существования... или, скорее, к отсутствию таковых.

— Ты можешь подвести глаз ближе? — отвлек его от печальных размышлений голос Ольги.

— Пытаюсь.

Проклятая система управления отчаянно сопротивлялась и не желала делать то, что от нее требовал хозяин. Власть техномага над вещами велика, и любую технику он мог заставить работать не то что на пределе, а далеко за гранью вложенных конструкторами возможностей. Но всему были свои границы — собранная из дешевых деталей конструкция не могла конкурировать с семикилограммовым искусственным алмазом, кристаллическая решетка которого была раз и навсегда изменена техномагами, получившими первую степень Магистра по субатомному программированию. Даже если бы в этом мире удалось найти подходящий камень — всех знаний Ярослава не хватило бы для его настройки. А потому его детище обладало надежностью самолета братьев Райт и управляемостью асфальтового катка. В любой момент настройка могла сбиться, и с таким трудом пойманный мир безнадежно утонет в сером мареве. А поймать его вторично...

Ярослав двигал верньеры, в который раз давая себе клятвенное обещание переделать систему управления. Он уже начал уставать, и Солнышко, почувствовав это, тут же промокнула платком пот, выступивший на его лбу. Отсутствие подходящей техники и прямых способностей к поиску приходилось подменять океаном вливаемой в прибор Силы, и Ярослав понимал, что удерживать сигнал долго не сможет.

Наконец, словно сжалившись над оператором, магический глаз скользнул вниз, буквально зависнув над девушкой, позволяя рассмотреть ее во всех деталях. Яр мог бы сказать, что такое внимание магического глаза к молодой фехтовальщице означает, что из этих двоих Страж именно она, но при этом пришлось бы слегка покривить душой. Причиной того, что упрямый глаз предпочитает показывать именно эту малышку, может быть что угодно. Например, что она более «яркая» в смысле излучения магической энергии — что для метаморфа неудивительно. Сила в таких созданиях всегда бьет даже не ключом — фонтаном, тем более сильным, чем разнообразнее возможности метаморфа.

— Ох... — прошептала Солнышко и отвернулась, не в силах вынести открывшегося зрелища. Да и сам Ярослав почувствовал, как в горле появился неприятный комок. Молодая фехтовальщица, стройная, изящная и милая, прижалась к шее лошади, словно бы даря ей поцелуй — только вот струйки крови, побежавшие по бархатной коже девушки, не давали ни на мгновение усомниться в сущности этого поцелуя.

Неизвестно, сколько продолжалось бы это не самое приятное зрелище, но тут перегруженные сверх всякой меры цепи поисковой машины не выдержали, и из корпуса телевизора потянулись к потолку тонкие струйки дыма, а затем и ударил фонтан искр. Изображение моментально погасло.

— Ты видел? — Голос Ольги слегка дрожал. — Яр, она же...

— Вампир? — Он усмехнулся. — А ты думала, их не существует?

— Знаешь, я уже давно отучилась хоть о чем-то думать, как о несуществующем, — она покачала головой, — но вампиры...

— Зато я теперь знаю, что за мир мы видели, — довольно объявил Ярослав, которому не так уж и часто удавалось точно идентифицировать получаемую от магического глаза картинку. Если даже он не наткнется на предмет своего поиска случайно, постепенно можно будет вычислить необходимые ему координаты, отталкиваясь от уже известных параметров. Мир, который они сейчас наблюдали, добавил еще одну точку к выстраиваемой им уже десятки лет координатной сетке — еще немного, еще полсотни таких привязок, и он сможет увидеть свою родину. Увидеть Рианн.

— Какой? — спросила Оленька. Ей это было не очень интересно, но она понимала, что Яр ждет этого вопроса.

— Это один из «неправильных» миров. Его координаты... впрочем, координаты тебе ничего не скажут, важно, что я их знаю.

— А что в нем неправильного?

— Помнишь, я рассказывал, что баланс мировых законов склоняется либо к использованию того, что принято называть магией, либо к развитию технологий. К примеру, Земля — мир условно технологический, но использование магии здесь в принципе возможно. Здесь почти так же, как на моей родине, разве что магическое искусство людьми почти полностью забыто, по моим прикидкам, наши миры разделились не так уж и давно, несколько тысяч лет назад — сущие пустяки. И с момента разделения развитие шло довольно схожими путями. Когда земляне выйдут в дальний космос, они могут найти планеты с разумной жизнью, которые в той или иной степени склонны к техномагии. Есть миры, где высокие технологии просто не могут существовать прежде всего потому, что они опираются на незыблемость законов, а этой-то незыблемости там и не наблюдается. Если, к примеру, в такой мир попадет... ну, скажем, обычный компьютер, он либо тут же сгорит, либо сойдет с ума и начнет выдавать полный бред... а может вдруг приобрести сознание и стать каким-нибудь местным оракулом. Пока батарей хватит. То есть все будет совершенно непредсказуемо.

— Яр... — Оленька положила ему руку на плечо, — Яр, прости, ты мне все это рассказывал.

— А, ну да... их мир идет по магическому пути. Магия — чистая, можно сказать, классическая, законы природы вполне податливы, а развития технологий хватает разве что на холодное оружие и простейшие ремесла. Только вот жители той Земли почему-то решили пойти другим путем. Что-то религиозное, насколько я помню. То есть сознательно отказались от применения магии... а технологию, ясное дело, развить не могут в принципе. В общем, полный дурдом. Но странно другое. Как говорит теория, если в магическом мире не используется магия, то напряженность магического поля растет, пока не происходит... ну, в общем, что-то вроде взрыва.

— Взрыв вроде атомного?

— Нет, хуже. От атомного оружия знаешь по крайней мере, чего ожидать. А тут... все что угодно могло произойти. Начиная от повальных мутаций всего живого и заканчивая превращением ядра планеты в огненного демона, который в попытке вырваться на свободу разнесет планету на куски.

— Шутишь? — Улыбка Ольги вышла немного жалкой.

— Ни в коей мере. Магический взрыв тем и страшен, что совершенно непредсказуем.

Ольга вдруг внимательно посмотрела Ярославу прямо в глаза и содрогнулась, увидев там старую, очень старую боль. А он не замечал ее взгляда — воспоминания нахлынули, подобно чудовищной волне, возвращая его назад во времени, в тот самый день...

Шквальный ветер трепал волосы, отчаянно пытался пробиться под плотную кожу куртки, но пока что это ему не удавалось. Один из стоявших на холме, высокий черноволосый мужчина в стандартном боевом комбинезоне, прикрывая ладонью слезящиеся глаза, напряженно вглядывался в даль. Равнина перед холмом была заполнена обугленными телами и остовами странных механизмов. Тела тоже были достаточно странными — многие из них имели мало общего с человеческими.

Многие, но не все.

Трупы и почерневшие от копоти машины еще дымились — и ветер яростно срывал эти струйки дыма, наполняясь запахом горелой плоти, и снова бросался на штурм холма. Казалось, что и сам воздух сейчас на стороне врага — старается вселить в души страх, а в разум — неуверенность в победе.

Глаза мужчины осматривали поле боя, но это было действием вторичным, куда важнее были иные его чувства, которые сейчас анализировали более тонкие материи, чем просто видимый спектр. За его спиной стояли двое. Молодая девушка, тонкая и изящная, чьи светлые волосы были покрыты серым пеплом, а милое личико с раскосыми глазами — полосами копоти, и мужчина лет пятидесяти, уже почти совсем седой, тяжело опиравшийся на массивную штуковину, которую даже неопытный взгляд сразу же отождествил бы с каким-то серьезным оружием.

— Ну? — выдохнула девушка, ее тонкие пальцы с длинными узкими ногтями замерли в странной фигуре, словно она готова была вцепиться кому-то в горло.

— Не мешай... — едва шевельнув губами, прошептал черноволосый.

Движения он не увидел, но ощутил внезапно вышедший из состояния покоя механизм... нет, эта штука не была механизмом в полном смысле этого слова, сочетая в себе и металл, и живую плоть. Мужчина тут же выбросил вперед руку, и над одной из черных конструкций, которой давно уже полагалось умереть, вспыхнула маленькая, с кулак, рукотворная звезда. Почти одновременно рядом полыхнул алым пламенем огненный шар — это девушка сомкнула пальцы, ее тонкие губы бросили несколько коротких слов, завершая заранее подготовленную словоформулу. Грохнуло, в небо ударил фонтан огня и обломков, одновременно по вершине холма мазнул невидимый кулак, сбивая с ног седовласого.

— Успела все-таки выстрелить, тварь, — пробормотал тот, с трудом поднимаясь на ноги.

— Тебя зацепило? — обернулась к нему девушка. В ее голосе не слышалось ни сочувствия, ни огорчения, одна сплошная усталость.

— В этот раз нет. — Он презрительно сплюнул на закопченные камни. — Броня выдержала, да и Яр успел вовремя... Альта, киса, если ты сейчас не займешься моей ногой, я буду продолжать бой сидя.

— Теперь вроде бы все чисто. — Черноволосый расслабился и обернулся к товарищам: — Альта, в самом деле, посмотри рану. Больше уцелевших демонов я не чувствую.

— Хотя это не означает, что их нет, — хмыкнула девушка, опускаясь на колени рядом с седым. Ее ладони слабо засветились, вокруг пальцев поплыл золотой туман, постепенно втягиваясь в рваную рану на голени, проглядывающую сквозь искореженный металл бронекостюма и обрывки прочной ткани одетого под доспехи комбинезона. Края раны тут же посветлели и начали сближаться, постепенно смыкаясь в кривой багровый шрам. Седой скрипел зубами, на скулах играли желваки — Альта, боевой лекарь их изрядно поредевшей команды, не тратила времени на всякого рода нежности вроде обезболивания, двигаясь путем весьма эффективным, но довольно неприятным.

Яр кивнул, соглашаясь, и снова принялся сканировать мертвое поле. Демоны — по крайней мере те, что были целиком биологического происхождения, не подавали никаких Признаков жизни, но механоидов уничтожить было не так просто. Получив физический или магический удар, способный причинить серьезные повреждения, боевой киборг мог быть убит на месте, а мог и впасть в ступор, и только спустя какое-то время, задействовав более или менее неповрежденные цепи, снова вернуться в активное состояние.

Шевельнулся еще один, казавшийся безнадежно разрушенным, механоид. Раньше это была довольно большая полусфера на высоких, по пояс Яру, колесах, с четырьмя руками-манипуляторами... сейчас колес с одного бока не было и в помине, от четырех манипуляторов остался лишь один, а броневой корпус зиял темными дырами, из которых сочилась темная кровь. Уцелевший манипулятор попытался направить на людей помятый орудийный ствол, но серебристая звезда Яра разнесла в клочья и орудие, и сам манипулятор, и пару квадратных метров корпуса. Убедившись, что киборг вновь утратил активность, на этот раз, похоже, навсегда, Яр отвернулся...

И в этот момент из-за изуродованного корпуса механоида выглянул демон, каким-то чудом уцелевший в этой бойне. Его левая рука отсутствовала, тело выглядело как одна сплошная рана... и в нем не было механических органов, работу которых мог бы уловить техномаг на холме. Яр смотрел в другую сторону, Альта была сосредоточена на ране, а седовласый Дэрис света белого не видел, отчаянно борясь с рвущей тело и разум болью. Вернее, он успел заметить движение, успел нажать на курок... но атака демона началась мгновением раньше.

На верхушке холма взметнулся огненный вихрь. Тугой кулак ударной волны швырнул Яра на землю, вспыхнули волосы. А рядом упала... он тупо смотрел на тонкую, изящную кисть с длинными узкими ногтями... от Дэриса вообще ничего не осталось, кроме нескольких оплавленных пластин брони, основная сила удара демона пришлась на него. Альту, что стояла рядом с раненым напарником, разорвало на куски, а Яра зацепило лишь краем взрыва... Демон тоже не уцелел, излучатель Дэриса сжег его на месте.

Яр с трудом поднялся. Левая часть лица зудела, ожог хоть и не сильный, но болезненный. Кожа комбинезона дымилась, местами прогорев чуть ли не насквозь. Он медленно, приволакивая ногу, поднялся на холм, долго смотрел на черную дымящуюся воронку... опустился на колени. Сейчас ему было безразлично, выстрелит ли кто-нибудь ему в спину — здесь, на этом проклятом поле, он потерял весь свой отряд, шестнадцать бойцов... ну почему, почему он уцелел сам? Чем он лучше? Альта была великолепным, несмотря на молодость, боевым магом Школы Огня, сочетая эти навыки с немалыми целительскими способностями. Дэрис, Берта Конер, Самат... воины шестого круга, лучшие... техномаги, стихийные волшебники. Уберс Шин был уже вполне сформировавшимся Стражем, мастером стихии Духа и лучшим фехтовальщиком из всех, кого Яр когда-либо встречал.

Все они здесь... Кто-то пал в самом начале, кто-то, как Альта и Дэрис — только что, считанные минуты назад.

На холме, в нескольких шагах от коленопреклоненного человека, замерцал воздух, постепенно сформировался висящий в нескольких ладонях от земли искрящийся серый диск. Из диска на обугленные камни шагнул человек. Невысокий, на полголовы ниже Яра, в черном комбинезоне с серебряными знаками регионального координатора. Аккуратно подстриженная седая борода, длинные, ниже плеч, пряди ухоженных серебристых волос. Яр знал Координатора Биранна уже лет двадцать, и за это время тот ничуть не постарел. Это понятно, он был магом, а продолжительность жизни мага ограничена лишь его способностями. И если волшебницы предпочитали выглядеть максимум на двадцать пять, а маги-мужчины — не более чем на сорок, то Биранн из каких-то своих соображений упорно держался за образ крепкого старца.

— Живой? — Он подождал, пока Яр поднимется с колен, затем крепко обнял его. — Рад, что ты уцелел, малыш.

Яр с удивлением понял, что в голосе старого друга звучит скорее горечь, чем искренняя радость.

— Что, так плохо? — тихо спросил он.

Координатор коротко кивнул.

— Плохо.

— Но ведь атака отбита, разве нет?

— Отбита, — скривился Биранн. — Здесь. Вам удалось закрыть все порталы до того, как они бросили в атаку основные силы. Ас авангардом справиться проще.

— Проще? — вспыхнул Яр. — Оглянись вокруг, Биранн. Они все полегли, все, до последнего человека...

— Я знаю, знаю, — вздохнул координатор. — И все же вы остановили атаку, а отряды шестой, седьмой и двенадцатый уничтожены полностью. Демонов подавили почти у самой границы сектора. И с очень большими потерями. Вероятно, туда демоны бросили основные силы, а здесь... прости, Яр, здесь — не более чем отвлекающий маневр.

— И что теперь? — тихо спросил Яр.

Сказанное координатором не укладывалось в голове. Получается, вся эта бойня, гибель всех его товарищей — все это зря?

На горизонте засверкали молнии, донеслись грохочущие раскаты. Биранн к чему-то прислушался, вероятно, принимая телепатический отчет кого-то из младших координаторов. Судя по его лицу, новости были из рук вон плохие.

— Демоны открыли еще три портала, — мрачно сообщил он Яру. — Атакуют в основном механоиды, пехоты совсем мало.

— Киборгов они не жалеют, — буркнул в ответ Яр, мрачно поглядывая на горизонт, туда, где в любой миг могли затрепетать полотнища открываемых врагом порталов.

— Да уж... ладно, Страж, докладывай обстановку.

Вроде бы и тон координатора не изменился, но Яр ощутил, что сейчас перед ним стоит уже не старый друг, а командир, отвечающий за безопасность сектора... и по большому счету всей зоны. Ибо прорыв в одном секторе приведет, вероятно, к полному отступлению и на остальных участках, а затем и к капсуляции зоны. И будет на планете еще один могильник размером в несколько сот квадратных километров. Еще одно свидетельство проигранного сражения с Измененными.

Война шла уже двенадцать лет. Можно было бы сказать, что с переменным успехом, но это было бы большим преувеличением. Фактически люди отступали.

Агрессоры происходили из «неправильного» мира, в котором переполнение магическими потоками вызвало Взрыв Силы и, как результат, возникновение чудовищных мутаций — и одновременно почти полное разрушение разума жителей обреченной планеты. Теперь их изуродованные, сочащиеся магией тела, зачастую неразрывно связанные со странными машинами, были наполнены злобой и ненавистью ко всему живому. Раз за разом Измененные создавали порталы, грубо взламывая Границы, разделявшие миры, и шли убивать.

Наблюдатели Рианна поначалу не придали особого значения гибели одного из «неправильных» миров, тем более что гибель эта давно уже была предсказана, а потому и никого не удивила. Вопрос о вмешательстве поднимался, но в то время имелось немало проблем и на своей планете, а потому Совет Рианна отклонил призывы добровольцев, жаждущих отправиться в обреченный мир наводить порядок. А потом разразилась катастрофа, и лет на четыреста о взорвавшемся пространстве забыли, решив, что планета или по крайней мере все живое на ней погибло. Увы, это было совсем не так.

А потом открылись первые порталы... С тех пор было почти три сотни прорывов разной степени сложности. В большинстве случаев боевые отряды магов Рианна путем более или менее приемлемых потерь уничтожали прорвавшихся демонов и киборгов, подавляли порталы... а потом с почестями хоронили павших товарищей. И большая часть саркофагов, опускавшихся в бездонную пропасть Последнего Приюта, были пусты — чудовищное оружие демонов, попадая в цель, часто ничего не оставляло для захоронения.

А иногда отбить атаку не удавалось, и когда число потерь превышало все мыслимые пределы, Совет скрепя сердце отдавал команду на капсуляцию зоны вторжения. Каждая зона капсуляции — купол диаметром около сотни километров — была совершенно неприступна ни снаружи, ни изнутри. Но это было поражением, потерей своей территории — причем совершенно безвозвратной. Создать пространственно-временную капсулу люди могли, но разрушить ее... нет, это было теоретически возможно, во всяком случае, в прошлом Архонты делали это неоднократно. Но над загадкой, как именно ломали Архонты барьеры капсулированных зон, лучшие умы Рианна бились уже не одно столетие. Архонты были уничтожены — страшно вспомнить, чего это стоило Рианну, — но свое знание унесли с собой. Вполне вероятно, что боевая магия Архонтов могла бы помочь справиться с новой бедой, но... но тогда никто уже не думал о сохранности древних знаний, потому что под вопросом оказалось само существование Рианна.

— Яр, — тихо напомнил о своем существовании Биранн. — Доклад... я жду.

— Простите, координатор... Граница расшатана очень сильно. Порталы грубые, пространство рвут в клочья. Я зафиксировал пять спонтанных прорывов, пока что незначительных, но это, видимо, только начало.

— Вектор?

— Обратный, — скривился Яр. — После коллапса на той стороне напряженность магических полей существенно ниже, чем у нас. Один большой прорыв... и мы останемся без магической поддержки.

— Да, похоже на это... — Биранн вздохнул, затем с явной неохотой начал: — Яр, Совет приказал отступать. Этот прорыв нам не сдержать...

— Очередная капсуляция? — горько спросил тот. — Значит, все жертвы были напрасны?

— Капсуляция, но не совсем. — Биранн отвел глаза, затем снова посмотрел на черноволосого техномага. — Совет решил применить биодез. Как только возникнет очередной разрыв.

Раньше такое решение не рассматривалось в принципе, хотя отражение атак Измененных всегда было связано с серьезными потерями. Биологический дезинтегратор, разработанный в незапамятные времена, не был применен даже во время войны с Архонтами... правда, в основном из тех соображений, что вместе с Архонтами биодез смел бы с лица планеты весь континент. В лучшем случае. Использование этого оружия было сочтено этически недопустимым — и если теперь Совет все же решился извлечь биодез из хранилища, значит, дела и в самом были плохи. Очень плохи.

— Накрыть зону капсулирующим полем, а затем активировать биодез, верно? — Яр покачал головой. — Учитывая разницу в напряженности магических потоков, основную силу взрыва затянет туда, к ним... Выжжет все на тысячи километров отточки разрыва. Если у Измененных есть готовые к вторжению свежие войска, от них не останется и пепла. Думаете, это надолго прекратит их атаки?

— Это, — координатор явственно выделил слово, — не прекратит. Поэтому решено применить первый биодез... тот самый, опытный экземпляр.

Яр ощутил, как холодная волна пробежала по спине.

— Да они что там, в Совете, с ума посходили? — рявкнул он, на мгновение забыв, что перед ним как раз инаходится полноправный член Совета Рианна. — Эта дрянь угробит их планету полностью... и нашу заодно.

Это не было преувеличением, многие читали отчет экспертной комиссии, осматривавшей тот самый, первый биодез, изготовленный на основании весьма неточных расчетов, созданный в основном по наитию. Этот кошмар, мощность которого невозможно было определить даже приблизительно, хранился в самом защищенном месте планеты, в Бункере запретного знания, окруженный десятками колец безопасности технологического и магического характера. Один раз в пятьдесят лет снимались внешние контуры защиты, внутрь запускалась бригада специалистов, после чего внешняя защита вновь активировалась и снимался следующий слой обороны. От безопасной зоны до самого биодеза было всего сто пятьдесят шагов, и эти сто пятьдесят шагов эксперты шли почти трое суток. И столько же возвращались обратно.

— Послушай, Яр, — видно было, что Биранну мучительно трудно говорить. — Послушай и постарайся понять. Так надо... Пифии выдали футурпрогноз — если атаки не прекратятся... я не имею в виду сегодняшний штурм, я имею в виду, если в течение ближайшего года-двух будут еще хотя бы две-три подобные попытки, то... в общем, Граница не выдержит. Начнется масштабный прорыв. Не локальный... Яр, пойми, речь уже не о планетах, могут погибнуть оба мира, полностью.

— Вероятность прогноза?

— 0,97.

— Сколько? — Яр удивленно вскинул брови. — Это смешно, Биранн, пифии даже восход солнца предсказывают с вероятностью не выше 0,92.

— Расчет делал сам проктор Траннер, — сухо сообщил Биранн, не замечая, что он, член Совета и координатор сектора, отчитывается перед рядовым в общем-то техномагом, даже не командиром боевого отряда. — Он умер. Сжег мозг во время анализа. Но сказать успел.

Это было серьезно, очень серьезно. Проктор Траннер, лучший прогнозист планеты, еще ни разу не ошибся. Его талант был объявлен национальным достоянием и использовался только в самых крайних случаях. Если Совет пошел на то, чтобы привлечь к расчетам Траннера, да еще и со смертельным риском для его жизни...

Теперь понятно, почему так и не подошли подкреплении. Все они, вся элита техномагов, воинов и боевых волшебников Рианна сейчас там, на Границе, где будут установлены генераторы капсулирующего поля. Принципы работы генераторов Яр в общих чертах знал. Сначала несколько часов входа в рабочий режим — в это время генераторы чрезвычайно уязвимы, а поле — вполне преодолимо и магически, и физически. Потом — мгновенный скачок напряженности защиты, генераторы целиком трансформируются в энергию и мертвенно-белая полусфера отрежет часть мира навсегда, Бойцы из его отряда, и все остальные, что сегодня сложили головы, не более чем заслон. Заслон, который не позволит демонам приблизиться к генераторам до их готовности.

— Многих удастся спасти? — тихо спросил он.

— Многих, — вздохнул Биранн. — Человек двести с ранениями доставлены за пределы зоны капсуляции. Остальные уйдут порталами, в последний момент.

— И когда он наступит?

— Он уже наступил, Яр, — тихо сказал Биранн. — Сейчас отступают все уцелевшие отряды. Но дело... понимаешь, дело в том, что...

— В том, что биодез нужно активировать именно в момент появления разрыва в Границе? — Голос Яра был спокоен, он уже все понял. — А значит, вручную. Приборов, способных засечь разрыв, еще нет.

— Ты прав.

— Значит, кто-то из Стражей должен остаться. Я готов.

— Знаю, все вы, Стражи, готовы... всегда готовы. — Биранн упрямо отводил взгляд в сторону. — Прости, Яр, ты сейчас единственный. Если был другой выход, я бы... но трое тяжело ранены, еще двое — совсем дети. Остальные погибли. Понимаешь, я...

— Я все понимаю, Биранн. — Яр сжал локоть друга. — Ты прав, так надо. Порталы односторонние, взрыв биодеза может ударить в их мир только через разрывы Границы, и никак иначе. Я все сделаю...

— Яр, я постараюсь прикрыть тебя. Возможно, выдерну тебя порталом. Если получится... сам знаешь, защиты от взрыва биодеза нет. Ничего не обещаю, но... надеюсь. А если не получится... тогда прости меня. Твою кандидатуру Совету предложил я.

— Не за что прощать, Биранн. Где биодез?

— Уже здесь... Защитные контуры взломали, аппарат доставят, — Биранн на мгновение замялся, — через минуту. Я должен идти, Яр.

— Удачи, друг. — Ярослав улыбнулся. — Не беспокойся.

Он понимал душевные терзания координатора, но понимал также и то, что иного выхода в самом деле нет. Только опытный, тренированный Страж способен уловить изменения в Границе. Ни один прибор не в состоянии не то что проанализировать, но даже хотя бы обнаружить эти невидимые мембраны, разделяющие параллельные вселенные, живущие каждая по собственным законам. Существование Границ не подвергалось сомнению, но знание о них было в немалой степени эмпирическим, основанным на чувствах и представлениях Стражей.

Из все еще активного портала вывалились двое воинов, по самую шею закованные в тяжелую броню. Яр усмехнулся — напрасно парни потеют, против плазменных разрядов демонов эта броня почти бесполезна. Затем присмотрелся к знакам различия бойцов и усмехнулся снова, на этот раз понимающе. Парни только что из училища, для них выйти на настоящее поле боя, да еще в боевых доспехах — это ж повод для гордости. А если еще и пострелять придется...

Сам он подобных эмоций не испытывал — повоевать Яру довелось достаточно, хотя его опыт, безусловно, не шел ни в какое сравнение с послужным списком того же Дэриса.

Бойцы заняли оборону — строго по учебнику, оружие на изготовку, наплечные излучатели ищут цель синхронно с движением зрачков, на лицевые щитки шлемов наверняка подается масса информации об окружающем пространстве... Что бы там координатор ни говорил, но потери, видимо, очень велики. Иначе этих мальчишек в зону прорыва ни за что не пустили бы.

Еще два воина, уже без брони — умнее они, что ли, — кряхтя и надсаживаясь, протащили через портал массивный ящик биодеза. Тусклый корпус, двухмиллиметровая броня на основе серебра, наглухо блокирующая все виды неразрушающего магического воздействия, магические печати Совета, сами по себе являющиеся последним контуром защиты. Попытка несанкционированного вскрытия печати — и от наглеца не останется и горстки пепла. Воины аккуратно поставили ящик на камни, коротко откозыряли Яру — в глазах одного из них маг уловил явное сочувствие — и тут же нырнули в портал. Двое «бронированных» сопляков не шелохнулись, продолжая обшаривать пространство, в любой момент ожидая атаки.

— А вы что мешкаете? — рыкнул Яр. — Живо мотайте отсюда...

— Мы остаемся с вами, Страж, — коротко ответил воин, ни на мгновение не отводя взгляда от поля, усыпанного обгорелыми трупами демонов и людей. — Будем прикрывать.

— Что??? Повторите полученный приказ, живо!

— Обеспечить доставку груза, далее вернуться на базу, — четко отрапортовал второй боец. — Приказ считаем неверным.

— Знаете, что здесь сейчас будет?

— Да. Будет активирован биодез. Мы проследим, чтобы вам никто не помешал.

— Во-он отсюда! — заорал Яр. — Сопляки, героями себя возомнили?

Солдаты не шелохнулись. Яр прекрасно понимал, что эта помощь стоит немного. Там, где полегли воины шестого круга, профессионалы, отдавшие службе по десятку лет и более, этих мальчишек ждет только гарантированная смерть, Они скорее всего даже не успеют заметить, откуда появится враг.

Ладно, с ними можно будет разобраться позже.

Он присел рядом с ящиком, присмотрелся к печатям. Видимо, Совет был собран в спешке, три печати вскрыты аккуратно, четвертая просто взломана. Торопились — Яр понимающе хмыкнул — ладно если тот, кто срывал печать, остался жив. Он откинул крышку — аппарат не отличался особой сложностью дизайна. Массивный цилиндр из темного стекла, внутри — непрерывно движущаяся субстанция, в которой время от времени возникали и тут же исчезали неясные тени. И единственная круглая кнопка, которая должна была активировать биодез, выпустить наружу содержимое цилиндра. Что таится за темным стеклом, знали лишь два-три десятка человек на всем Рианне, тех, кто был причастен к изготовлению этого абсолютного оружия. Поговаривали, что это каким-то особым образом сконцентрированная магия смерти. Если магию вообще можно сконцентрировать...

Пальцы скользнули по массивной кнопке. Активировать ее мог только маг, простое нажатие было необходимым, но недостаточным компонентом.

По спине пробежала волна лютого холода, пальцы задрожали, во рту вдруг стало сухо. Яр резко обернулся, хотя и понимал, что обнаружить разрыв Границы простым взглядом он не сможет; Граница нематериальна — а то, что он сейчас ощущает, это проникновение в привычный ему мир иного пространства с иными, новыми законами. Разрыв.

Где-то в полукилометре от него полыхнуло жгучее пламя, с грохотом, больно резанувшим по ушам, развернулся портал, откуда тут же валом посыпались демоны, кажущиеся с такого расстояния муравьями, и киборги, похожие на жуков. Оба солдата тут же открыли огонь — зеленые молнии врезались в толпу разворачивающихся в боевые порядки демонов, полыхнуло пламя, во все стороны полетели обрывки тел. Демоны не торопились — они не могли оценить силу противостоящих им магов, а потому ждали, пока через порталы пройдет достаточное количество войск. Солдаты продолжали поливать врага огнем — но это было всего лишь ручное оружие, относительно слабое к тому же... Серьезного ущерба полчищам демонов оно принести не могло.

Спину снова обдало холодом, зубы свело болью, на глаза навернулись слезы.

Прямо в воздухе вдруг материализовалась голова Биранна.

— Яр, мы готовы. Генераторы капсулирующего поля будут включены через минуту, еще пять минут до выхода на пик мощности. Что у тебя?

— Два разрыва... и, судя по моим ощущениям, вот-вот произойдет третий.

— Яр, как только купол замкнется... не тяни.

— Да, Биранн. Я помню.

— Удачи... — Изображение Биранна растаяло в воздухе, но ощущение взгляда в спину не исчезло. Яр понимал, что старый друг будет наблюдать за ним до самого последнего момента и, возможно, в самом деле постарается прикрыть от взрыва биодеза. Правда, поскольку биодез еще ни разу за всю историю его существования не пускали в дело, возможность прикрыть человека от взрыва была чисто теоретической.

Марево портала, через который был доставлен биодез, начало колебаться — он закрывался. В то же мгновение невидимая сила подняла двоих солдат и швырнула прямо в колышущееся полотнище, не дав возможности ни возражать, ни сопротивляться этому стремительному полету. Последние выпущенные лучи ушли в небо, которое уже начало меняться, приобретая явственный серебристый оттенок — это капсулирующее поле набирало мощность. Портал, приняв в себя летящих солдат, с хлопком закрылся — и Яр вдруг ощутил, что остался один.

Несколько механоидов метнулись вперед — прощупать оборону, заведомо подставляясь под выстрел. По большому счету их не стоило считать особо разумными, да и сами демоны-пехотинцы жертвовали киборгами, не раздумывая. Яр сразу почувствовал их приближение и, не оборачиваясь, метнул разрушительную звезду. Взрыв разметал киборгов, превратив двоих в обломки, а остальных серьезно повредив. Вторая звезда добила оставшихся разведчиков...

Небо вдруг залил ослепительный блеск — генераторы поля выбросили всю накопленную энергию и сами превратились в чистый поток силы, наливая серебристый купол абсолютной, несокрушимой мощью.

— Яр, время, — послышался искаженный помехами голос координатора.

Пальцы мага вдавили кнопку, одновременно мощный магический удар взломал предохранитель. И в то же мгновение над головой Яра взвихрилось облако одностороннего портала. Биодез начал работу, сейчас Яр не мог бы воспользоваться даже самой простой магией — так велики были помехи. Портал можно было навести только со стороны — и Биранн это сделал. Правда, при такой напряженности помех портал может выбросить Яра куда угодно... но это не так уж важно.

И уже бросившись в марево портала, он понял, что Биранн мог создать этот аварийный выход для друга только одним способом — оставшись внутри купола. И еще понял, что спасти себя координатор уже не успеет...

Ярослав открыл глаза, поморщился — голова трещала невыносимо, неизбежная плата за перенапряжение.

По всей видимости, он просто потерял сознание, а позже беспамятство перешло в глубокий, медленно восстанавливающий силы сон. У Оленьки не хватило сил дотащить его безвольное тело до кровати, да она и не пыталась — просто подсунула ему под голову подушку да укрыла толстым, теплым пледом. Он не всегда терял сознание после работы с поисковой машиной, но сказалась усталость после метро, где ему пришлось выплеснуть немалую часть силы, что была получена во время встречи с Ингой. Он не жалел о растраченном запасе — хотя можно было ограничиться просто уничтожением взрывного устройства и не надрываться, сжигая террориста с расстояния чуть не два километра. Что сделано — то сделано. К тому же нельзя сказать, что в этот раз поиск прошел совсем уж неудачно, получена еще одна координатная точка... ну, пусть даже не вполне отчетливая. Насколько было известно сенс-операторам Рианна, существовало всего два мира, в которых водились вампиры. Всего два — потому что вампиры не являлись результатом эволюции, а были созданы искусственно, причем не без участия магии... по косвенным признакам — магии Хаоса.

Хаос всегда являлся поставщиком весьма интересных образчиков магии. На Рианне был в свое время создан целый исследовательский комплекс, ориентированный исключительно на изучение образцов, полученных из этого сумасшедшего, невероятного мира. Успехи были довольно средненькие — кое-что удалось расшифровать, кое-что — воспроизвести. Но — лишь малую толику. В подавляющем большинстве случаев одноразовые предметные формулы Хаоса создавались под конкретную цель и упрямо отказывались работать в любой ситуации, отличной от заранее заданной. В отличие от словоформул или безнадежно устаревших, но от этого не менее действенных ритуальных схем, которые можно было изучить, а затем сколько угодно применять.

Разумеется, Хаос торговал не только магией узконаправленного действия, в Лавке Снов можно было приобрести и вполне обычные, веками проверенные и испытанные заклинания, традиционно заключенные в фирменные одноразовые пластины. Их обычно удавалось расшифровать и перевести в форму, пригодную для многоразового употребления. Лавочник на подобные исследования внимания не обращал, прекрасно понимая, что, как только клиенту потребуется нечто эксклюзивное, он придет к нему, никуда не денется. И был прав...

В общем, вампиры были созданы явно не без участия магии Хаоса, но это заклинание воспроизвести так и не удалось. Зато миры, где эти вампиры водились, были должным образом каталогизированы, их внепространственные координаты были почти совпадающими — что, кроме прочего, говорило о том, что они разделились не более нескольких тысяч лет назад, и контрольную точку Ярослав получил.

Он с трудом поднялся, скрипнув зубами от боли, бросил равнодушный взгляд на выгоревшее нутро телевизора и ухватил стоящую на столе бутылку с минеральной водой — спасибо, Оленька позаботилась — и одним долгим глотком почти ее ополовинил. Немного полегчало...

Глава 2 2005 год, 8 октября, Москва

Анализ вероятных причин деления миров позволяет выделить три основные группы событий, которые могут привести к разделению пространств на самостоятельные ветви развития:

— искусственный, не природный катаклизм (независимо от того, вызван ли он применением магии или является чисто техногенным), повлекший за собой значительные жертвы;

— случайное или намеренное разрушение существующих Границ (в том числе и при создании межмировых порталов), опять-таки сопровождаемое значительными жертвами среди разумных обитателей пострадавших миров;

— флуктуация вероятности, вызвавшая рождение, смерть или оказавшая иное воздействие на некое разумное существо, которое можно условно назвать «ключевым».

Из этого в первую очередь следует вывод, что катастрофы и иные события природного характера, не вызванные антропогенным фактором, к раздвоению миров не ведут. На данный момент... вернее, на тот момент, когда я покинул Рианн, существовало 1264 обнаруженных и каталогизированных параллельных мира, из них приблизительно в 70% случаев была установлена причина раздвоения.

Следует отметить, что события второй группы являются достаточно редкими, однако, как правило, ведут не только к разветвлению мира, жители которого инициировали распад Границ (как известно, Границы являются относительно стабильным явлением и не подвержены разрушению под действием природных факторов), но данное разветвление с высокой степенью вероятности происходит и в соседних континуумах.

Было бы заблуждением считать, что причиной раздвоения всегда являются действия людей, хотя и следует отметить, что среди всех рас, так или иначе инициировавших возникновение очередной Границы, люди занимают почетное второе место. Или печальное второе место, это зависит от точки зрения. Может быть, это происходит оттого, что большая часть известных разумных рас — те же эльфы, сумевшие тем или иным способом расселиться по трем десяткам миров — к использованию магии относятся весьма осторожно, и скорее откажутся от возможных перспектив, чем воспользуются непроверенными и потенциально опасными формулами. Увы, к людям это не относится. У людей стремление к эксперименту, пусть даже рискованному, заложено, наверное, на генном уровне.

Весьма интересен случай флуктуации вероятности — это, пожалуй, редчайшая из причин деления миров. На данный момент наблюдателями Рианна установлен всего один случай подобного деления — кстати, именно в том мире, в котором я, волею судьбы, вынужден находиться сейчас. Деление произошло, по местному летоисчислению, в начале четырнадцатого века, когда шестилетний Юлий, сын небогатого рыбака из Венеции, заболел чумой и отец поклялся, что если сын выздоровеет, то посвятит жизнь служению Господу. В той реальности, к которой относится мир, где я сейчас пребываю, мальчик умер. Одновременно возникла вторая линия развития — ребенок выжил, длительное время жил в монастыре, позже сделал выдающуюся карьеру и на закате жизни был избран главой Римской католической церкви. Будучи человеком весьма просвещенным, всю свою жизнь он всячески содействовал развитию науки... Итогом явилось удивительно, быстрое расхождение линий развития разделившихся миров. Если здесь, в начале XXI века, люди еще только осваивают околоземное пространство и делают робкие попытки добраться до ближайших планет, то во втором мире уже к концу XVIII века была разработана теория космических полетов, а спустя всего лишь пятьдесят лещ состоялся первый полет за пределы Солнечной системы, К сожалению, я мало интересовался историей параллельных вселенных, но, насколько помню курс в Академии, Земля этого мира, чаще всего называемого Альфой, ушла дальше всех по пути технологического развития. Не удивлюсь, если сейчас Земля-Альфа уже стала центром могучей звездной Федерации. Или Империи.

Но на первом месте по числу инициированных делений миров находятся, безусловно, атланты. Когда их родной мир оказался на краю гибели — гибели скорой и абсолютно неизбежной, они устремились в иные пространства, спасая свою жизнь. И, как того и следовало ожидать, принесли в эти миры свои знания, свои выдающиеся достижения в области техномагии и, конечно, те проблемы, от которых, собственно, и бежали. Безусловно, на данный момент из всех реальностей Земли далее всего по пути техномагии продвинулся Рианн, но если бы Атлантида не погибла... кто знает, возможно, мир Хаоса был бы далеко не единственным пространством без законов.

Дневник Яра Бирма,

Стража Четвертого круга

— Генка, хочешь выговор получить?

— А есть за что? — фыркнул сержант, доставая из здоровенного, почти двухметровой высоты холодильника пару бутылок сразу же запотевшего пива. Без особого усилия сковырнув пробку пальцем, он протянул сосуд с живительной влагой Сергею.

— Не подлизывайся, — буркнул тот, но с видимым удовольствием припал к горлышку.

— Папа, у тебя такой живот от пива? — промурлыкал Геннадий. — Запомни, сынок, живот не от пива, живот для пива.

— Ха, — мрачно буркнул Бурун.

— А что, разве не смешно?

— Не смешно, — отрезал Сергей. — И еще не смешно то, что о взрыве на станции метро ты мне не сказал ни слова.

— А что тут говорить, — пожал плечами сержант, цепляя старой, изрядно погнутой вилкой последнюю шпротину. — У мужика мобила взорвалась. Говорят, китайские аккумуляторы и не такое устроить могут.

Сергей сокрушенно покачал головой.

— Гена, тут что-то нечисто. Итак... наш объект входит в вагон поезда, так? Первый раз за все время наблюдения проявляя нервозность, устраивает бег по платформе. Запрыгивает в вагон в последний момент. А дальше? А дальше постоял, потом сел — и мирно доехал до своей станции. К чему было это мельтешение? В это самое время — Гена, заметь, именно в это время у человека на станции, с которой уехал объект, взрывается мобила. С летальным исходом.

— А за окном шел дождь и рота красноармейцев, — фыркнул сержант. — Лично я не вижу связи.

— Я ее тоже не вижу. Я ее чувствую, — серьезно сказал Бурун. — Значит, так, проверишь покойного, переговори с транспортниками. Ты в предчувствия веришь?

— Я во все верю, — без тени улыбки заявил Геннадий. — Даже в победу наших на чемпионате мира. Хотя это чистая фантастика.

— А то, чем мы занимаемся, это, по-твоему, что?

— Слушай, Серега, давай хотя бы в выходной не будем говорить о Вермениче, а? Неужели нельзя просто выпить хорошего пива, посмотреть футбол. О, слушай, у меня есть одна знакомая девчонка, у нее наверняка найдется какая-нибудь подружка. Как насчет взять пару бутылочек чего поприличнее и завалиться к девочкам в гости?

Сергей задумался. Вообще говоря, предложение было Дельным.

В настоящий момент они с Генкой сидели на квартире у Сергея. У сержанта дома уже месяца два шел вялотекущий ремонт, все до отвращения пропахло краской, а потому, отдав должное приведению жилья в благопристойный вид, ночевать он уходил к друзьям. В последнюю неделю принимающей стороной был избран капитан Бурун, поскольку жил один в своей пусть и маленькой, но вполне отдельной квартире, и, по мнению Геннадия, вполне мог потесниться. Сам Сергей не возражал — напарник его нисколько не стеснял. Вернее, стеснял, разумеется, но не настолько, чтобы делать из этого проблему.

Квартира была самой что ни на есть холостяцкой. В меру захламленной, в меру запущенной. Как и любой опер, большую часть жизни Бурун проводил на работе, рассматривая свой дом исключительно как место ночлега. Генка — ладно, он живет с матерью, а женщине все же необходим в доме уют, что и вызвало нежданный ремонт. Правда, сама мама, пожелавшая лишь немного «освежить» жилье, устрашившись последствий, перебралась к какой-то давнишней подруге, пообещав вернуться не ранее, чем когда все будет закончено. Сергей не без оснований подозревал, что ждать этого эпохального события Юшковым придется долго. Ну а в этих стенах ремонтом и не пахло — обои были еще от прежних хозяев, и по выцветшим участкам можно было с уверенностью сказать, где и какая мебель раньше стояла. Самому Сергею заняться мебелью было все как-то недосуг. Кровать, брошенная прежними владельцами по причине морального и физического износа, после некоторой реставрации еще вполне могла послужить, стол и стулья тоже нашлись... правда, холодильник пришлось покупать. Пиво должно быть холодным.

Субботний день — редкий в жизни ментов самый настоящий выходной, не омраченный ни очередной масштабной операцией, ни разгребанием собственных завалов на рабочем столе — выдался довольно мерзким. И даже мысль о том, что завтра воскресенье, и — по невероятному стечению обстоятельств — тоже выходной, совсем не улучшала настроения. Мелкий дождь, холодный и неприятный, вызывал отвращение при одной мысли о том, что надо выйти из теплого и сухого дома под мрачное, сырое низкое небо. С другой стороны, делать было абсолютно нечего, а Сергей знал по себе — еще пара часов такого времяпрепровождения, и он махнет рукой на то, что сегодня суббота, и все-таки отправится на работу, снова и снова копаться в распухшем деле гражданина Верменича. Хотя и без всякой уверенности, что от этого будет хоть какой-нибудь толк.

А может, и в самом деле, ну его к бесу, этого Ярослава? Вчера опять состоялся неприятный разговор с начальством — Панарин прямо заявил, что если уж капитан Бурун занимается какой-то ерундой, то пусть делает это в свободное от основной работы время. И без привлечения других служб. Он, Панарин, уважает личную просьбу бывшего начальника МУРа, но пора и честь знать. Тем более что у упомянутого МУРа уже другой начальник, и этот начальник требует работы, результатов, раскрываемости. И капитану Буруну крайне желательно свой вклад в общее дело все-таки внести. Вообще говоря, Панарин еще много чего говорил... в основном нелицеприятного.

И Сергей не мог не признать, что полковник Панарин во многом прав. Дело Верменича тянулось и тянулось, обрастая фактами, которые Бурун не рисковал никому предъявить, и гипотезами, которые казались бредовыми даже ему самому. Махнуть рукой? Хоть один вечер провести, как положено нормальному человеку — в хорошей компании, а не среди стопок отчетов.

— А, ладно. — Он и в самом деле махнул рукой, с чувством, словно разом отбрасывая все крамольные мысли о работе в выходной. — Давай звони своей подруге.

Утро выдалось хмурым дважды — не только из-за все еще затягивавших небо мокрых туч, но и еще из-за того, что глаза упорно отказывались открываться, во рту не проходило ощущение нашествия больных диареей кошек, а голова гудела так, что казалось — стоит оторвать ее от подушки, и она тут же Развалится на много-много мелких частичек.

Некоторое время подождав, не исчезнет ли боль сама по себе — а она, похоже, никуда исчезать не собиралась, — Сергей попытался вспомнить вчерашний день. Вроде бы сначала они взяли пива и пару бутылок вина, кое-какую закуску и поехали в гости к Генкиной подруге. Потом, кажется, Генка бегал в магазин. Потом бегал Сергей. Потом опять Генка. Потом в просторной квартире Татьяны появились еще какие-то люди, и бегали уже они. Смутно вспоминалась оглушающе громкая музыка, чьи-то длинные ноги... почему-то на столе.

С явным трудом приоткрыв глаз, Сергей постарался выяснить самый важный вопрос — где он в данный момент находится. Ответ был получен — очень точный и совершенно бесполезный. В постели. Вопрос только, в чьей... явно не в своей, поскольку в поле зрения имелось чужое обнаженное плечо. Красивое плечо...

Сергей аккуратно встал — девушка отвернулась, не проснувшись. Мягкие золотистые волосы разметались по подушке. Сергею удалось припомнить, что Таня, хозяйка квартиры, была коротко стриженной шатенкой, у Иры, ее подруги, хайр был странного розово-зеленого цвета. А как зовут эту?

— Все, больше не пью, — прошептал он. — Ни-ког-да!

Стараясь не шуметь, он двинулся на поиски ванной. Почему-то все двери вели то в кладовку, то в кухню... третья попытка оказалась удачной. Сергей сунул голову под струю ледяной воды, и жизнь сразу стала казаться не столь отвратной. Теперь можно было почувствовать, что проблемы не ограничиваются раскалывающейся головой — костяшки на правой руке были сбиты в кровь.

— М-да... — протянул он, с отвращением разглядывая в зеркале свою физиономию. — Свинья ты, капитан. Тебе хоть чуть-чуть стыдно?

Отражению было стыдно.

Сквозь шум льющейся воды пробился посторонний звук — резкий, неприятный. Где-то пронзительно пищал мобильник, судя по специально подобранному раздражающему сигналу — его собственный. Сергей без особого успеха попытался вспомнить, куда засунул телефон, затем пошел на звук. Вредный аппарат словно только этого и ждал — тут же замолчал.

Открылась одна из многочисленных дверей, и на свет нового дня, отчаянно зевая и почесываясь, выполз Геннадий. Похоже, у него ночь тоже выдалась бурной — на скуле виднелась вполне отчетливая ссадина. Бурун мысленно примерил свой кулак к Генкиной скуле — получалось похоже, и на душе стало особенно тоскливо. Это ж как надо было напиться, чтобы дать в морду приятелю, да еще и, стыдно сказать, подчиненному. Внушение подчиненным нужно делать словом, в крайнем случае — рублем. Но уж никак не кулаками.

Сержант проследил взгляд Сергея, потер скулу, усмехнулся.

— Ну, капитан, ты даешь...

— В смысле? — осторожно спросил Сергей, отчаянно пытаясь восстановить в памяти хоть что-нибудь существенное из предыдущего вечера.

Генка не ответил и, пошатываясь, двинулся в сторону кухни, безошибочно определив нужное направление — в этой старой, очень-очень многокомнатной квартире можно было легко заблудиться. Хотя чему удивляться — сержант явно здесь не в первый раз. Из кухни донесся писк умного холодильника, возмущенного открытой дверцей, бульканье, затем удовлетворенный рык сержанта.

Пожав плечами, Бурун мысленно махнул рукой на телефон — мол, если надо, позвонят еще раз, не надорвутся — и тоже отправился на поиски чего-нибудь холодного. Теоретически пиво в холодильнике должно было еще оставаться, брали много, с дальним прицелом. Сержант уже выставил на стол сразу запотевшие банки, тут же вскрыл их и одну протянул командиру. После первого же глотка жизнь из черно-серой стала радужной, и настроение заметно повысилось.

Ненадолго. Геннадий, смакуя каждое слово, с удовольствием рассказывал о вчерашних событиях. В целом могло быть и хуже. Хорошо хоть ссадина на его щеке была не следствием воспитательного процесса, а скорее наоборот — героический сержант пытался утихомирить разбушевавшегося шефа, решившего отстоять честь и достоинство своей подруги, в адрес которой кто-то из гостей отпустил не слишком уместную шутку. В результате остряк въехал головой в сервировочный столик, на котором — и этого общество Сергею прощать не собиралось — имелось еще целых полторы бутылки водки. Водка столкновения не пережила.

— А Ленка, как я понимаю, в долгу не осталась?

— Ленка?..

Видимо, так звали ту блондинку, что сейчас мирно посапывала на смятой постели. Хоть убей, но имя у Сергея не ассоциировалось ни с чем. И ни с кем. И вообще, откуда взялась Ленка?

Прервав беседу на полуслове, снова заорал мобильник — теперь звук стал ближе, что давало некоторую надежду успеть. И действительно, когда рука Буруна нашарила телефон в кармане висевшей на спинке стула куртки, тот все еще надрывался. Номер на экране никакой полезной информации в себе не содержал.

— Да? — буркнул капитан.

— Бурун? Какого хрена, где тебя носит?

Голос был знакомым. Сергей сосредоточился, мысли с явным трудом продирались через уже отступающую, но еще до конца не сдавшую позиций головную боль. С этим человеком капитану приходилось сталкиваться достаточно часто... Полковник Житнов, один из лучших в Москве специалистов по организации наружного наблюдения, как раз недавно в очередной раз заявил капитану, что его, Буруна, задания на раскрываемости никак не сказываются, а сил и средств отвлекают много, и ему, Буруну, пора бы и честь знать. Мелькнула ленивая мысль, что не стоило бы Житнову орать на старшего опера уголовного розыска, пусть на своих подчиненных орет... но, поразмыслив, Сергей решил не связываться. Во-первых, потому что Житнов — целый полковник, а с начальством, в том числе и с чужим, ссориться неразумно, и, во-вторых, потому что с того станется и в самом деле снять наружку с Верменича.

— Что случилось, Петр Михайлович?

— Ты на машине?

Сергей посмотрел на Геннадия, вздохнул и покачал головой, словно собеседник мог увидеть и оценить этот знак. Затем пробормотал в трубку:

— Нет, — подумав, добавил, дабы пресечь следующий вопрос в корке: — И денег на тачку нет тоже.

— Диктуй адрес, — с явным неудовольствием потребовал Житнов. — И чтобы через двадцать... черт, через десять минут был в порядке. Понял?

— Понял, — обреченно вздохнул Сергей. — Все я понял...

В кабинете собралось изрядное количество народу. Вечно усталый и оттого выглядящий недовольным Панарин пил кофе из кружки размером с литровую банку — все в управлении знали, что Игнат меньших емкостей не признает. Житнов рассеянно листал бумаги, иногда обмениваясь короткими репликами с двумя мужчинами в штатском, в углу на стуле пристроился сухонький седой старичок — Лев Борисович Шейнгольц из экспертно-криминалистического управления, добрейшей души и дырявейшей памяти человек. Рядом с ним, время от времени украдкой зевая, пристроился молодой — на вид и двадцати не дашь — лейтенант. Парней в штатском Бурун знал — это были ребята из ГУБОПа, а лейтенант был лицом новым. Присутствовал и еще один тип, с надменным и неприятным лицом. Его Сергей раньше не встречал.

Бросив в сторону Буруна недовольный взгляд, Панарин коротко кивнул, махнул рукой в сторону ряда стульев и отставил опустевшую кружку.

— Что ж, все в сборе, начнем. Федор э-э... Игнатьевич, прошу.

— Да... — Лейтенант вскочил, затем снова сел. На щеках проступила краска, парень явно волновался. — Значит, так. Седьмого октября в дежурную часть нашего 37-го отделения милиции обратился гражданин... — он открыл папку и бросил короткий взгляд на бумаги, — гражданин Самохвалов Семен Борисович, без определенного места жительства, без определенного рода занятий. Гражданин Самохвалов заявил, что хочет сдать органам некое взрывное устройство, находящееся в спортивной сумке...

Сергей слушал лениво, все еще не понимая, зачем его сюда пригласили. Хотят взвалить на его больную голову еще один стопроцентный висяк? Так это вполне можно было бы сделать и в понедельник. Лейтенант говорил долго, многословно, время от времени реплики вставляли парни из ГУБОПа, без которых, разумеется, дело обойтись не могло — взрывники, особенно в свете последних нерадостных событий в Москве, моментально попадали под подозрение в причастности к чеченской мафии, а следовательно, и под особый присмотр Управления по борьбе с организованной преступностью.

Постепенно стала вырисовываться общая картина.

Гражданин Самохвалов неоднократно использовал метро в качестве места отдыха — в вагоне можно было поспать с относительным комфортом. Особенно когда на улице шел снег или дождь, а здесь, внизу, было тепло и сухо. И в этот раз, не будучи отягощенным каким-либо занятием, Самохвалов спустился под землю на станции «Курская», и, удачно заняв место в уголке, настроился хорошенько подремать — не менее пары-тройки часиков.

Несколько раз его будили другие пассажиры — кто-то от непонятливости, искренне веря, что мужчина проспит свою остановку. Другие просто наступали ему на ноги из-за толкотни. Во время одного из таких краткосрочных периодов бодрствования гражданин Самохвалов обратил внимание, что у ног его стоит небольшая потрепанная сумка. Значения этому он не придал, решив, что кто-то из пассажиров просто поставил багаж на пол.

Однако, когда его разбудили в следующий раз, сумка все еще стояла у его ног. Самохвалов заинтересовался. В беседе с сотрудниками милиции он проявил похвальную откровенность, честно заявив, что сумку рассматривал как дар судьбы, призванный улучшить его бедственное материальное положение. Вором себя Семен Борисович не считал, а потому еще целый круг боролся со сном и честно ждал, найдется ли у сумки хозяин. Хозяин не нашелся, а потому Самохвалов принял решение вознаградить себя указанной сумкой за выдержку и покинул гостеприимное метро.

К его искреннему огорчению, ничего особо ценного в сумке не оказалось. Немного потертая, но вполне еще приличная кожаная куртка была Семену Борисовичу безнадежно мала, но вполне могла быть обменяна на некоторое количество спиртного. Зато увесистый пакет, лежавший на самом дне сумки, вызвал у Самохвалова панику. Не то чтобы он обладал специфическим жизненным опытом, позволяющим узнать толовые шашки по внешнему виду, но ошибиться тут было сложно. В последнее время взрывы в Москве происходили с завидной регулярностью, а потому и пресса, и радио, и телевидение во все голоса призывали граждан к предельной осторожности. Самохвалов был человеком достаточно образованным, бомжевал, как уверял, по убеждению, а не по трагическому стечению обстоятельств, газеты читал регулярно, а потому был в курсе событий.

Первым и наиболее естественным желанием его было выбросить проклятый пакет куда-нибудь подальше. Но по некотором размышлении совесть и чувство гражданского долга — во всяком случае, так он уверял — возобладали, и, подкрепившись изрядной дозой выменянного на куртку сорокаградусного продукта, он отправился в милицию.

— Теперь прошу вас, Лев Борисович. — Панарин кивнул эксперту.

Тот поправил очки в тонкой металлической оправе, медленно оглядел присутствующих, почесал подбородок...

— М-да... так вот, мы имеем взрывное устройство, тринитротолуоловые шашки общим весом пять килограммов двести граммов. Дистанционный взрыватель рассчитан на сработку по радиосигналу... вернее, по сигналу, исходящему от мобильного телефона. Тротил наш, отечественный, завод... ну, это есть в отчете. А вот детонатор — это куда интереснее. Американского производства, новейший — в наших каталогах его еще нет. Пришлось э-э... соседей запрашивать, — короткий кивок в сторону человека с неприятным лицом.

«Фээсбэшник, — догадался Сергей. — Их еще тут не хватало...»

Старческий, дребезжащий голос скрипел и скрипел. Шейнгольц нудно, с немыслимым количеством деталей, рассказывал об особенностях применения данного взрывного устройства, а также о том, почему оно не сработало. По его словам, часть контактов в приемнике расплавилась — причину установить не удалось, по однозначному заключению эксперта, мощности встроенного аккумулятора было недостаточно для разрушения схемы детонатора. Имел место еще один странный факт — взрывное устройство практически сработало, и сгоревшие контакты не должны были помешать детонации. Тем не менее взрыв не состоялся.

— Так. — Панарин явно намеревался высверлить в голове у Сергея дырку своим тяжелым взглядом. — Теперь самое интересное. И ты, капитан, прекрати зевать.

— У этого Самохвалова неплохая зрительная память. — Житнов толкнул через стол прямо в руки Сергею листок с фотороботом. — Он сумел дать достаточно четкое описание человека, который стоял возле сумки. Узнаете, Сергей Павлович?

Даже человек, не имеющий опыта работы с фотороботом, без труда узнал бы в изображении портрет Верменича. Бурун коротко кивнул, ничего другого ему не оставалось. Судя по всему, самый неприятный разговор еще впереди.

— Опознали его сразу же. Подняли сводки... — Житнов покосился в сторону полковника Панарина. О том, что работа по Верменичу шла фактически без ведома непосредственного начальника капитана Буруна, он был уже осведомлен. — В принципе мои ребята говорят, что когда Верменич входил в вагон, сумки с ним не было. И все же его поведение вызывает некоторые подозрения. По словам Самохвалова, наш объект тоже проявлял внимание к сумке... и выглядел обеспокоенно. К тому же эта беготня по перрону... Верменич, хотя и крайне непрофессионально, пытался сбросить хвост. Часть информации мы, по согласованию с уважаемым Игнатом Семеновичем, — легкий поклон в адрес Панарина, — передали коллегам.

— Мы отправили машину по адресу, который нам сообщили топтуны. — Фээсбэшник перехватил нить разговора. Голос у него был таким же кислым, как и выражение лица. — Верменич был дома, против допроса не возражал. Его доставили к нам, побеседовали... ну, могу лишь сказать, что после беседы мы его отпустили.

— Подписку о невыезде взяли? — буркнул Панарин.

— Не было необходимости, — все еще остававшийся безымянным фээсбэшник говорил уверенно, но какие-то нотки в его голосе выдавали его волнение, причин для которого Бурун не видел. — Допрос Верменича не выявил расхождений со сводками наблюдения, за ним ничего криминального не числится. Мы считаем, что это пустышка. К сумке он отношения не имеет.

— А зачем бегал по платформе?

— Увидел, как ему показалось, знакомого. Обознался.

— Очень убедительно, — хмыкнул Житнов. — Я такие отмазки слышал раз триста.

— Мы тоже не первый день работаем, — тут же набычился фээсбэшник. — Нет ни малейших оснований подозревать Верменича в причастности к этой бомбе. Если, конечно, вы, Петр Михайлович, сообщили нам все относящиеся к делу сведения.

Пока шла перепалка между офицерами, постепенно повышающими тон, полковник читал отчет бригады скрытого наблюдения. Внезапно он нахмурился, еще раз перечитал очередной абзац, затем полез в одну из своих папок.

— Интересное дело у нас получается. Как я понимаю, Верменич сел в поезд на «Комсомольской», так?

— Так точно.

— И ваши ребята последовали за ним?

— Разумеется.

— Судя по сводке, это произошло в 17.15. Ошибки быть не может?

— Не может, — отрезал Житнов.

— Ровно в 17.18 на станции метро «Комсомольская» произошел несчастный случай. У некоего гражданина Иванова А. П. в руках взорвался мобильный телефон. В момент взрыва трубка была возле лица, множественные ранения, летальный исход. Заключения экспертов еще нет, по предварительному — лопнул некачественный аккумулятор. Говорят, такое возможно, хотя и крайне маловероятно. Трубка обычная, «Сименс», следов взрывчатки не обнаружено.

— Мобильник у него взорвался, говорите, — нахмурился Житнов. — Заба-авно. Совпадение?

— Не знаю. Значит, так... ФСБ это дело забирает?

— Да, — мрачно ответил фээсбэшник, — дело останется у нас.

— В таком случае могу порекомендовать, — Панарин ядовито усмехнулся, — поработать по упомянутому покойному гражданину Иванову.

— Поработаем, — сухо прозвучало в ответ. — Благодарю за совет.

— Я вас больше не задерживаю. Все документы по данному делу вам будут переданы в установленном порядке.

— Благодарю.

Фээсбэшник вышел, аккуратно притворив за собой дверь, хотя ясно было, что ему хочется как следует ею хлопнуть. С его уходом атмосфера несколько разрядилась.

— Ладно, — вздохнул Панарин, — раз соседи дело забирают, пусть с ним и мучаются. Думаю, на этом можно и закончить. А вас, Сергей Павлович, я попрошу задержаться...

Когда Житнов, старичок-эксперт и так все совещание и промолчавшиегубоповцы покинули кабинет полковника, тот вновь принялся сверлить Сергея взглядом. Пауза становилась уже совсем невыносимой, когда наконец Панарин заговорил:

— Сергей Павлович, я требую объяснений. Я помню, что генерал Шагин, просил меня... по старой дружбе, не вмешиваться в это дело, но, как мне кажется, это уже переходит всяческие границы. Я хочу знать, чем именно вы занимаетесь уже больше года, помимо того, что успешно не раскрыли ни одного дела из тех, что были вам поручены.

— Ну почему уж ни одного, — буркнул капитан.

— Речь не об этом, — отрезал полковник. — Итак, завтра с утра я уезжаю в командировку. На две недели. На этот период все оперативные мероприятия в отношении Верменича прекратить. К моему возвращению представишь все материалы дела. Если хочешь, можешь сообщить об этом Шагину. Вопросы?

Бурун вздохнул и обреченно кивнул.

С легким щелчком чайник отключился. Ольга достала чашки, насыпала растворимый кофе — Ярослав пил только его, чай не любил, да и к настоящему, по всем правилам заваренному кофе (в тяжелой толстостенной джезве, на песочке) был почти равнодушен. Употреблял его лишь изредка, но знатоком себя мог назвать с полным на то основанием. Не ценителем — именно знатоком. В глубоком блюде пышной, аппетитной горкой лежали сдобные булочки. Оленька любила и умела готовить — тем более что делалось это ею с самыми искренними чувствами. Это ведь так приятно — смотреть, с каким удовольствием мужчина ест приготовленное твоими руками...

Но сегодня Яр был рассеян, и булочки поглощал одну за другой, почти не замечая их вкуса. Он, ни в малейшей степени не кривя душой, рассыпался в похвалах ее таланту, но сейчас это были больше дежурные слова. Оленька не обижалась — она понимала, что в их жизни снова наступили трудные времена, и сейчас уже не до простых земных удовольствий.

Вчерашний вызов в Управление федеральной службы безопасности был уже не первым звоночком, настоятельно призывающим к перемене места обитания. Ярослав понимал, что встречи с правоохранительными органами ему не избежать — это всегда случалось рано или поздно, будь то в неспокойном 1905-м, в грозном 1944-м или в застойных семидесятых. Понимал он и то, что чем дальше, тем с меньшей периодичностью будут происходить подобные встречи. Спецслужбы, в своем стремлении получить максимально полный контроль над населением, собирали досье на всех и каждого, и теперь, в эпоху мощных компьютеров, его должны были вычислять все с большей и большей легкостью.

Правда, в этот раз вызов вроде бы и не был связан с его личностью — просто не повезло. Видимо, оперативникам все же удалось связать его и ту сумку с взрывчаткой. О ней на допросе — а дружеской беседой это никак нельзя было назвать, хотя никаких обвинений Яру не предъявляли — упомянули лишь вскользь, но не требовалось особой проницательности, чтобы понять, какой именно вопрос более всего интересует оперативника.

Для себя Ярослав сразу решил не скрывать ничего — по крайней мере ничего, касающегося внешней стороны его жизни. И был неприятно удивлен, отметив, что его рассказ о событиях того дня не вызвал у фээсбэшника особого интереса. Тот слушал вполуха, как будто ничего нового Ярослав ему не сообщил. Это означало как минимум, что в тот день его пасли с самого утра, и на столе перед следователем лежало подробное описание всех телодвижений гражданина Верменича... включая, видимо, и встречу с Ингой.

Если бы дело касалось только его одного, Яр, возможно, и не стал бы предпринимать радикальных мер, Вмешательство в психику, даже если бы он мог это сделать должным образом, вряд ли дало бы нужный эффект — наверняка дело уже обросло какими-то документами, которые так просто не изымешь, не уничтожишь. Да и не один этот следователь, вероятно, в курсе событий. Зато можно было пойти другим, пусть и не слишком надежным, зато уже не раз испробованным путем.

Ярослав сосредоточился. Оперативник — или следователь, кто их там разберет, он в начале беседы представился, но должность его Яр пропустил мимо ушей — в этот момент стоял у окна, сцепив руки за спиной, и преувеличенно внимательно смотрел на улицу. Манера у них такая, что ли? Или фильмов насмотрелись и теперь ведут себя соответственно... Так или иначе, но окаменевшего на несколько мгновений лице Ярослава он не заметил.

Воздействие было достаточно слабым — на большее не было ни сил, ни умения. Следователь лишь чуть-чуть расслабился, у него зародилось ощущение, что сидящий на неудобном, жестком и скрипучем стуле человек не имеет ни малейшего отношения к делу, ради которого его сюда пригласили. Необходим был лишь первый толчок — далее все необходимые доводы для себя следователь подберет сам. Так и произошло — еще с десяток малозначительных вопросов, подписанный пропуск, сухое, формальное рукопожатие и — «Господин Верменич, вы свободны. Извините за беспокойство».

Шагая вслед за молчаливым мужчиной в штатском по пустым, по причине субботнего вечера, гулким коридорам одного из самых страшных зданий страны, Ярослав мысленно усмехался. Да, окажись на его месте настоящий знаток ментального моделирования, следователь не только лично проводил бы его до машины, но и собственноручно уничтожил бы все компрометирующие документы, до последнего листика. Но такое вмешательство было бы преступлением и подлежало самому суровому из возможных наказаний — полному и пожизненному блокированию магических способностей. Насколько Ярослав помнил, из каждых десяти человек, подвергшихся подобному наказанию, шестеро кончали с собой, а еще двое-трое гарантированно сходили с ума. Опытному, сильному магу снова стать простым обывателем... это было хуже смерти.

А его воздействие исчезнет очень скоро, не оставив ни малейших следов. Зато уверенность в непричастности Ярослава к взрывному устройству в метро плавно перетечет из навеянного состояния во вполне естественное. И изменить свое мнение следователь сможет лишь под давлением неопровержимых улик. Дело лишь за малым — либо чтобы такие улики в руки федералов так и не попали, либо... либо опять настало время исчезнуть.

За прошедшие годы — а их было немало — он в полной мере подготовился к подобным событиям. Были и деньги, и необходимые документы. Очень скоро исчезнет без следа Ярослав Верменич, а где-нибудь... может, в России, а может, и где-нибудь в другой стране появится новый гражданин. Обеспеченный, тихий, старающийся не привлекать особого внимания ни к себе, ни к своей молодящейся матери.

И вот теперь Ярослав сидел, пил некрепкий кофе с нежнейшими Оленькиными булочками и думал над тем, куда и как перебраться на новое место жительства. Америка его не устраивала — там ЦРУ, ФБР и иже с ними свирепствуют так, что россиянам и не снилось. Какая-то из азиатских или африканских стран? Может, в Европу? Сейчас в объединенной Европе царит сущий бардак, границы прозрачны, если не сказать, что их практически нет. Спецслужбы, ранее работавшие каждая за себя, теперь вынуждены сотрудничать, но старые привычки сильны, а потому информацией делятся неохотно. Да, пожалуй, в Европе сейчас затеряться несложно.

— Яр... — Тихий голос Оленьки выдернул его из раздумий.

— А? — рассеянно ответил он. — Что, Солнышко?

— Скажи, почему мы все время убегаем? Почему прячемся?

Он вздохнул.

— Мы же не раз говорили об этом, Оля. Ваш мир не знает магии, не способен понять ее. А все, что не может понять, — предает анафеме. Вспомни историю. Вашу, земную историю... ведь люди, способные пользоваться магией, существовали во все времена. Пусть напряженность магических потоков на этой несчастной планете оставляет желать лучшего, но те крохи, что можно уловить, их можно и использовать. Во многих, очень многих людях течет кровь древних гиперборейцев, величайших волшебников, которым были доступны невероятные силы. Да, кровь эта разбавлена донельзя, и все же она есть, она не исчезла. Но что ждало этих людей, посмевших воспользоваться, пусть и в самой малой степени, своими способностями? Костры инквизиции? Скольких носителей магических способностей объявили ведьмами и колдунами, скольких уничтожили — и сколько генетических линий, идущих от Гипербореи, прервалось навсегда.

— Но ведь сейчас другое время.

— Нет, — покачал он головой. — Нет, Солнышко. Оно лишь называется иначе. Теперь, если им удастся вычислить меня, придется попрощаться, может, и не с жизнью, но со свободой — наверняка. И тогда я никогда не смогу вернуться домой.

— Ты думаешь, это вообще возможно?

— Не знаю... не знаю, Солнышко.

С тех пор как Ярослав оказался в этом мире, он не переставал искать способ вернуться. Увы, технология здесь еще не достигла необходимого уровня, который позволил бы создавать безопасные порталы между мирами. Более того, ученые — а за разработками в самых разных областях Ярослав следил внимательно настолько, насколько это было возможно без угрозы вызвать к себе ненужный интерес — пока толком не определились в вопросе, существуют ли параллельные миры вообще. Он прекрасно понимал, что если узнает о разработках, которые несут в себе потенциальную угрозу, не сможет не вмешаться, пусть это даже будет грозить ему большими проблемами. Страж, осознавший себя, всегда остается Стражем, хочет он того или нет. Это не работа, которую можно бросить... это судьба.

Портал можно было бы создать и с помощью одной только магии, и Ярослав в общих чертах знал основы этого искусства — увы, знаний явно не хватало, но еще больше не хватало способностей. Техномагу неподвластны заклинания высших уровней сложности, власть над техникой налагала свои, не всегда удобные ограничения. Да и опасен был магический портал, опасен прежде всего для того, что он обязан был хранить — для Границ.

А самым досадным было то, что если бы и оказался в его руках надежный и безопасный способ путешествовать между мирами, он не сумел бы найти свой родной дом. Ибо число параллельных вселенных огромно, и угадать среди них ту единственную, которая ему нужна, было не проще, чем найти иголку в стоге сена.

Времени у него было в избытке. Век мага долог, его знаний хватило бы, чтобы протянуть в общей сложности с полтысячи лет, — и он готов был ждать.

Но — на свободе.

— Яр... — Оленька заботливо подлила ему горячего кофе. — Яр, расскажи о ней.

Он знал, о чем идет речь — о его родине. Оля всегда с удовольствием слушала его рассказы о Рианне. Отчасти еще и потому, что прекрасно понимала — во время этих бесед ему становится лучше. Пусть и мысленно, но он возвращается домой, куда так стремится. Хотя с ее точки зрения — и об этом они тоже говорили не раз, так и не достигнув согласия, — лучше бы ему остаться здесь, на Земле. Более всего она мечтала, чтобы он, Ярослав, был счастлив. Не метался в безумном и почти невыполнимом желании найти путь домой, а нашел в себе силы полюбить этот мир. Не такой уж он и плохой, если подумать...

— Хорошо, — улыбнулся он. — Я расскажу тебе... только вот знаешь, сегодня такое особое настроение... хочется поговорить о чем-то не самом добром и не самом приятном.

Он закрыл глаза, вспоминая. Нет, ему не довелось быть свидетелем тех событий, они и начались, и закончились за много лет до его рождения, но Рианн все еще носит, и долго, очень долго будет носить следы той катастрофы, что разыгралась, по местным меркам, в шестнадцатом веке от Рождества Христова.

Много тысячелетий назад, спасаясь от разрушительной катастрофы, ими же самими и вызванной, атланты — те немногие, что сумели вовремя заметить и оценить опасность, — устремились в иные миры. Кому-то удалось найти более или менее подходящее место, кому-то нет. Десять атлантов ступили на новую, безопасную, как им казалось, планету. Это были не рядовые бойцы, и даже не простые маги. Истинные Властители-Архонты, вооруженные техникой и знаниями, способные без особого труда справиться почти с любой угрозой.

Как обычно, вся сложность заключалась в этом «почти». Мир, в который они прибыли, дабы остаться здесь навсегда, оказался занят. И не дикарями, владеющими лишь простейшими видами оружия и неспособными оказать сколько-нибудь существенное сопротивление Архонтам. Здесь правили бал маги — настоящие стихийные маги, существа, с которыми атлантам еще никогда не приходилось сталкиваться. Архонты и сами умели оперировать магическими потоками, но их умения были неразрывно связаны с техникой. И среди них не было настоящих специалистов в вопросах магии, таких, кто сумел бы разобраться, понять и найти способ противодействовать хозяевам древней Гипербореи.

Атланты испугались. Впервые они встретили нечто, что не могли понять. К тому же их умение подавлять волю разумных существ дало сбой — да, на гиперборейцев эта сила оказывала некоторое воздействие, ко очень недолговременное и ненадежное.

Страх заставил Архонтов — а среди них был Лорд-Протектор, один из высших правителей Атлантиды — искать компромисса, хотя бы временного. На выработку эффективной стратегии требовалось время, и они купили его, купили в обмен на дорогие подарки. Всемогущих магов удивить было трудно, а потому просителям пришлось расстаться с совершенно бесценными вещами — частью оборудования, захваченного с собой из погибающего родного мира. Дарами Кронос — напыщенный, жестокий, злобный старик, но при этом невероятно сильный маг — был вполне удовлетворен. Вероятно, он пожелал бы получить и все остальные диковинки незваных гостей, но Архонты добавили к своим дарам еще и немалую долю магического воздействия.

Они получили бесхозные, бесполезные для Гипербореи земли — на самом краю Ойкумены, как называли аборигены этого мира ту его часть, которую смогли разведать. Только вот были ли они аборигенами? Или гиперборейцы тоже были непрошеными гостями, которым просто повезло прибыть раньше? Этот вопрос Архонтов особо не интересовал. Их вообще мало интересовало прошлое. Их собственное прошлое — великая Империя Атлантида — было мертво. И теперь предстояло подумать больше над тем, как возродить Империю, воссоздать ее величие.

Землю они получили. Землю, людей, обитавших на ней и не имевших ни малейшей возможности противостоять Властителям, и, что было куда ценнее, время. Атланты на пустом месте создали мощную державу — мощную настолько, что Гиперборея наконец обратила внимание на набирающего силу соседа. И что было вполне закономерно, пожелала укротить пыл атлантов.

Кто являлся зачинщиком войны, установить за давностью лет было практически невозможно. Никаких документальных источников не сохранилось, а ориентироваться на передаваемые изустно предания... Но и из этих преданий, путём тщательного, кропотливого анализа, была получена смутная, неполная и не очень достоверная картина событий, происходивших в глубочайшей древности.

Напряжение между державами неуклонно нарастало, пока в один далеко не прекрасный момент не послужило началом конфликта. Посейдонис, столица новой Империи, направил огромную по тем временам армию, дабы стереть с лица земли гиперборейских магов. Состоялась битва — и атланты были отброшены. Не уничтожены, не разбиты — просто отброшены. И тогда... что-то они сделали. Что? Ответ на этот вопрос могли бы дать, наверное, лишь сами атланты. Как им удалось вы звать катастрофу, пошатнувшую мир? Ученые Рианна просчитали не один десяток возможных путей достижения аналогичного результата, но сказать что-либо с уверенностью не могли.

Планета тряслась, словно в лихорадке. На глазах рождались горные вершины, уходили на морское дно острова, побережья дрожали под ударами чудовищных волн. Но, что было хуже всего, произошло разрушение магических потоков, разрушение, на долгие века оставившее этот мир, что должен был пойти по линии магического развития, практически без единого шанса эту линию реализовать. Погибла блистательная Новая Атлантида, медленно угасла могучая Гиперборея. Но сами Архонты выжили. Их техника, лишь в небольшой степени зависящая от магии, уцелела. Разработанная еще на их родине теория создания стасис-коконов, способных полностью останавливать время и тем самым защищать заключенный в кокон объект от любого мыслимого воздействия извне, позволила им укрыться от катастрофы. Не всем — позднее было установлено, что четверо из десятерых Архонтов погибли, остальные же на тысячелетия ушли в полную изоляцию, в сон без сновидений.

А потом они проснулись. Установить, что послужило причиной пробуждения Архонтов, так и не удалось. К тому времени местонахождение бункера, единственного уцелевшего в катастрофе сооружения величественного Посейдониса, было неизвестно — как и то, где на самом деле располагалась Атлантида. Множество версий, множество так и не нашедших подтверждения теорий — и ни одной, хотя бы приблизительно подтверждаемой фактами. Обнаружить бункер удалось много позже — когда с возродившимися атлантами, пусть и ценой огромной крови, удалось все же справиться. Увы, попасть в сам бункер так и не удалось. Те пути, что стали известны победителям, оказались надежно запечатанными... а другие если и были, то остались тайной. Да и не так уж это было важно — вряд ли там, в бункере, остались хоть какие-нибудь свидетельства происшествия, результатом которого стало раскрытие несокрушимых коконов.

Как бы ни действовали Архонты, пытаясь уничтожить Гиперборею, во втором своем пришествии они повели себя иначе. Вовсю пользуясь своими ментальными способностями, они действовали неспешно, большей частью скрытно, подчиняя себе людей — и простых исполнителей, и тех, в чьих обязанностях было принимать решения. А потому, когда дело дошло до открытого столкновения, на стороне Лорда-Протектора была не просто сила. В его руках были все достижения Рианна, далеко к тому времени продвинувшейся по пути развития техномагии. В его руках были люди — и те, кто подчинялся помимо собственной воли, и те, кто пошел на службу новоявленным владыкам мира сознательно.

Началась война. Война, в которой Архонтам ничто не связывало рук. Оки готовы были, не раздумывая, уничтожить всех, кто не соглашался встать под их знамена. Им, шестерым, было вполне достаточно подданных. В панике кое-где пошли на безумный, отчаянный шаг, закрыв города куполами капсулирующего поля, к тому времени изобретения нового, почти толком не опробованного. Шесть городов. Шесть куполов, способов проникнуть сквозь которые наука Рианна не знала. Атланты сумели сделать это — четыре города были уничтожены.

Два так и остались укрытыми вечными, неразрушимыми покровами. Вероятно, сейчас под мерцающими куполами нет ни одной живой души. Или же в руинах городов бродят одичавшие потомки тех, кто из страха попробовал отгородиться от всего мира. Возможно также, что города все еще живут... и те, кто ежечасно видит над головой вместо привычного голубого неба белесый свод, отчаянно ищут способы выйти на свободу из добровольного заточения. Ищут. И не находят.

— Их убили всех? — тихо спросила Ольга, имея в виду атлантов.

— Почти, — вздохнул Ярослав. — Одному удалось уцелеть... вернее, не совсем так. Когда армия атлантов была разбита, последнему уцелевшему Архонту удалось добраться до генератора стасис-поля. Этот кокон цел и поныне.

— То есть он может выйти на свободу?

— Теоретически. На практике кокон заключили в трехметровый прозрачный куб. Этот куб находится в самом охраняемом месте на Рианне. Даже если поле отключится... не думаю, что Архонту удастся освободиться. В любом случае, если возникнет хотя бы малая вероятность освобождения последнего Властителя... он будет уничтожен. Немедленно. Мы так и не научились взламывать стасис, даже в Лавке... э-э... в общем, информации о структуре стасиса нигде не удалось добыть.

— Архонт так опасен? Один-единственный человек?

— Ну, прежде всего он не человек... хотя не важно. Да, он опасен. Архонты с их возможностью почти мгновенного подчинения своей воле разумных существ, необоримой жаждой власти и техникой представляют собой слишком серьезную угрозу. К тому же их тело прикрывает природная броня, почти непробиваемая для обычного оружия или простой боевой магии. Только голова и кисти рук открыты, ко и для них у атлантов была защита, уже не природного, а технологического характера, и тоже отменная... и непревзойденная. Знаешь, нам удалось получить несколько исправных образцов оборудования атлантов, лучшие наши техномаги отдали их изучению десятилетия и все равно далеко не во всех случаях смогли расшифровать принципы действия техники Атлантиды. Заставить работать — практически всегда, понять — куда реже. Ни в одной известной нам вселенной техномагия не достигла подобных высот.

Оленька нахмурилась, затем зябко поежилась. В ее глазах плескался самый настоящий страх.

— Значит... значит, они могут явиться и сюда?

Ярослав рассмеялся.

— Ну что ты, Солнышко. Архонты уничтожены, их больше нет.

— Их кет в твоем мире, Ярослав. Только в твоем...

Ольга давно ушла спать, а Ярослав все еще бродил по просторам Интернета, собирая в этой необъятной навозной куче крохи действительно ценной информации. Длинные, многословные рассуждения об Атлантиде он отбрасывал сразу — в большинстве своем авторы переливали из пустого в порожнее, занимаясь утомительным цитированием давно ушедших в мир иной «авторитетов». Или своих же собственных работ. Поиск Атлантиды — благодатное поле, на котором может произрастать любой вымысел, лишь бы он не противоречил Платону с его «Диалогами», да не слишком уж революционно пересматривал сложившееся в обществе представление об Атлантиде.

Он все более и более убеждался в том, что Оленьке показалось очевидным с самого начала. Да, Атлантида существовала и в этом мире. Учитывая, что история Рианна почти не содержала общих вех с этой версией Земли, разделение миров произошло очень давно — и все же, очевидно, после появления беженцев из погибшей Империи. Может быть, эта Земля есть самая первая копия... нет смысла рассуждать о том, что первично — Земля, Рианн или какой-то другой мир. И не важно, что они пошли по разным путям развития... Рианн стал усиленно развивать магию и ее сплав с наукой, здесь же природа сделала ставку на почти чистую технологию. Пути природы, как и пути Господа, если Он существует, неисповедимы. Она, пусть и не обладая собственным сознанием и не способная к волеизъявлению, пробует разные варианты мировых законов и правил — может, это тоже способ обеспечить выживание разумных.

Важно другое — если атланты посетили этот мир до его разделения, значит, где-то в морской пучине, в бункере, надежно защищенном от безжалостного времени, светятся коконы стасис-поля. Если бы сто, тысячу или десять тысяч лет назад атланты пробудились бы — мир не забыл бы такого потрясения.

Наконец, не выдержав сражения с потоком бесполезных сведений, Ярослав махнул рукой на поисковые машины и сосредоточился. Там, где техник точно знает, что нужно делать, тсхномагу следует сконцентрироваться на том — и только на том, — что он желает получить. Магию нельзя разложить по нотам, в немалой степени она идет от подсознания, от силы разума. Ничем иным не объяснить, почему одно и то же заклинание или воздействие одним людям доступно, другим же не поддается. Экран вспыхнул чуть ярче, пронзительно взвизгнули резко набравшие обороты вентиляторы, стремящиеся остудить вышедшую в запредельный режим машину.

Мощный компьютер, способный заставить заскрипеть зубами от зависти подавляющее число поклонников этого вида техники, сейчас работал в ритме, о котором создатели его не могли и мечтать. Сейчас компьютер представлял собой то, о чем грезили и разработчики программного обеспечения, и писатели-фантасты — искусственный интеллект, нацеленный на выполнение поставленной задачи любым возможным способом. Подчиняясь воле техномага, машина просеивала груды информации, выбирала, систематизировала, отбрасывала все лишнее и повторяющееся и выдавала на экран лишь самое важное, всю квинтэссенцию результатов поиска. Но и этих, предельно сжатых и конкретных, результатов было слишком много — люди буквально засыпали свою информационную сеть невероятным количеством хлама.

Глаза скользили по экрану, но разум Яра блуждал в дымке воспоминаний. Он помнил, как еще в Академии их, юных учеников, водили к городу-куполу. Матово-белый шатер диаметром восемь километров укрывал место, где столетия назад жили люди. Взломать поле не удалось — как не удалось разобраться и в методах, применяемых с этой целью атлантами. Они просто не успели — город уцелел. Что творилось там, под несокрушимым куполом? Этого никто не знал. Зато земля вокруг города была выжжена на десятки километров — до скального основания. Не просто выжжена — разрушена практически до полного истребления жизни. Теперь, спустя длинную череду лет, на границе выжженной земли появилась зелень, постепенно продвигавшаяся к куполу, ко пока жизнью у смерти были отвоеваны лишь шаги — несколько метров, местами — несколько десятков. Черная земля, над которой возвышался молочный купол, все еще успешно убивала все живое — и даже людям, прибывшим сюда, дабы увидеть последствия Атлантической войны, приходилось пользоваться защитными костюмами.

Он мотнул головой и приказал себе сосредоточиться. Среди вороха проплывающей по экрану бесполезной информации мелькнуло нечто интересное.

«Еще одно место для Атлантиды» — кричал заголовок. «Атлантида, по Чечельницкому, оказалась... на Аляске».

Ярослав нахмурился, затем углубился в чтение. Журналист, не скрывая иронии, но, впрочем, не переходя грани, прохаживался по книге российского астрофизика А. Чечельницкого, утверждавшего, что легендарная Атлантида располагалась в долине реки Юкон и погибла в результате катаклизма, следствием которого — или источником которого — явилось смещение полюсов планеты.

А иронию следовало бы отбросить. Бункер Архонтов находился именно там, на дне залива Нортон, немного южнее Нома.

Конечно, вряд ли найдутся такие, кто поверит астрофизику, кто бросится вкладывать огромные деньги в поиски погибшего города. Да и вряд ли им удастся что-либо найти, от величественного Посейдониса не осталось и камня на камне, а руины надежно скрыты толстым слоем нанесенного за тысячелетия ила. И уж тем более никому не удастся проникнуть в сам бункер — для этого как минимум нужно развернуть чудовищные по масштабу подводные работы. В свое время ученые Рианна сочли это слишком дорогой затеей. Установив, не без труда, местонахождение бункера, они так и не смогли попасть в него. Когда-нибудь это, безусловно, произойдет... ко лишь тогда, когда у Рианна не будет на повестке дня Солее серьезных проблем.

В общем, не стоило бояться, что люди, по незнанию или неосторожности, сумеют вернуть атлантов к жизни.

Ярослав вздрогнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Невидящий взгляд уперся в экран, пальцы сжались в кулаки. Он скова и снова обзывал себя полным, законченным идиотом...

Как он мог не подумать об этом раньше? Сколько раз за прошедшие годы перед глазами мелькало слово «Атлантида»? И ни разу мысль не ухватилась за него...

Атлантида. Бункер, хранивший сокровища Архонтов.

Стопроцентно надежный способ найти дорогу домой.

Дождь, как по заказу, утих, когда милицейский «жигуль» остановился возле опрятного дома в тихом и уютном московском пригороде. Вернее, уютным он был, пожалуй, летом... или зимой, после хорошего снегопада. А сейчас все вокруг было серым и грязным, как и вся Москва, как и вся средняя полоса России, где лето уже ушло, где золотая осень почти оттанцевала свой прощальный вальс, а зима еще не вступила в свои права.

Двое, сидевшие в машине, выходить не торопились, подсознательно оттягивая момент предстоящей встречи с человеком, занимавшим их мысли уже много месяцев.

За последнее время Геннадий трижды высказывал свои аргументы, касающиеся бессмысленности всей этой затеи, и каждый раз эти аргументы разбивались об непрошибаемое упрямство капитана, как морская волна о каменный мол.

Из срока, отпущенного им полковником Панариным, прошло уже три дня. Три впустую потраченных дня. И Сергей так и не решил, как же ему поступить.

— Это неправильно, — снова пробурчал Генка. — Это в конце концов непрофессионально. Нельзя раскрывать карты перед преступником.

— Нельзя, — согласился Сергей, не желая спорить с очевидным. — Ты прав, ни в коем случае нельзя. Если речь идет о преступнике. Только вот господин Верменич никакого преступления не совершал, ведь так? И если мы зададим ему пару-тройку вопросов, он...

— Он неизбежно ударится в бега, — хмыкнул Генка. — Я бы на его месте так и поступил.

— ...он, как честный и законопослушный гражданин, если желает таковым казаться, нам на них ответит.

— Серега, приди в себя! Какой законопослушный гражданин? Ты что, забыл, с кем имеешь дело?

— Так, сержант... — Бурун взял нарочито официальный ток, хотя и понимал, что вряд ли Геннадий воспримет реплику всерьез. Дружба, возникшая и окрепшая за этот год, позволяла обоим говорить друг другу все, что считалось нужным, без оглядки на звания и чины. — Я решил поговорить с Верменичем, и я это сделаю. Ты сам понимаешь, после моего доклада Панарину, у полковника будет всего два выхода. Либо засадить нас с тобою в психушку, либо воспринять все всерьез, и тогда дело неизбежно уйдет к Комитету. И вся наша работа пойдет коту под хвост.

— Ну и занимался бы этим Комитет, — зевнул Геннадий. — И потом, полковник — умный мужик. Думаешь, не поверит?

— Он? Он не поверит, — отрезал капитан. — Панарин верит только фактам, а их у нас — кот наплакал. И любой из них — заметь, Гека, любой, может быть не более чем результатом ошибки, неверной интерпретации или, в конце концов, прямой фальсификации. Все очень зыбко, сам понимаешь. С этим Верменича к стенке не прижмешь.

— Я знаю. Так чего же ты ждешь от этого разговора?

Бурун пожал плечами.

— Ну... посмотрю на его реакцию, послушаю его объяснения.

— Глупо, — вздохнул сержант. И обреченно добавил: — Ладно, ты Малдер, тебе видней. Истина где-то рядом.

— Не пройти бы мимо, — буркнул капитан, заталкивая окурок в переполненную пепельницу. — Не следишь ты за машиной, сержант. Ра-азгильдяй, мать твою... Ладно, двинули. Перед смертью не надышишься.

Звонка на двери не было. Сергей деликатно постучал и замер в ожидании. Позади возвышалась могучая фигура сержанта, источавшего неодобрение действиями своего шефа.

Прошла пара томительно-долгих минут. Сергей постучал еще раз, уже посильнее.

— А вы к Ярославу? — раздался откуда-то сбоку голос.

Сергей повернулся — из-за невысокого, ладненького забора выглядывала седая голова. Светлые, почти белые глаза смотрели доброжелательно, с легким интересом.

— К нему, — подтвердил капитан.

— А его нету, — расплылся в улыбке старик, как будто бы сообщал чудесную, радостную новость. — Вчера уехавши. Честь имею, Зобов я, Герман Игнатьевич. Соседствую с уважаемым Ярославом Борисычем. А по какому делу, ежели не секрет?

— По служебному, — несколько резче, чем собирался, ответил Сергей.

Ох, знал он таких вот пенсионеров. Скучно старикам — вот и занимаются они препротивнейшим делом, собирая сплетни, слухи — с готовностью делясь собранным «богатством» с любым, кто выразит желание слушать. Иногда эти сплетни, преломляясь через призму восприятия скучающего дедка или бабки, проводящих долгие часы на скамейке у дома в созерцании, выставляют человека совсем не в том виде, в котором следует. Свеж еще в памяти был случай, когда в отношении молодой девушки такой вот не в меру информированной старушкой были высказаны самые нелицеприятные определения. И мужики к ней, мол, толпами шастают. И музыка вкупе со звоном бутылок до утра не умолкает. Да и вообще днем эта девица отсыпается, зато ночью для нее самая работа начинается. И живет она, мол, только на то, что те мужчины ей за «услуги» платят. Под «услугами» понималось, разумеется, нечто такое, что интеллигентная старушка даже вслух произнести не желала.

Признаться, в одном бабка права оказалась — девушка и впрямь жила исключительно за счет ночных заработков. Только вот характер их был таков, что бабулька, уже составив для себя определенное представление, ни понять, ни тем более угадать не могла. А девушка, обладательница красного диплома по математике, крутилась как белка в колесе, делая нерадивым сверстникам курсовые, дипломы, решая задачи... как правило — ночь напролет, поскольку днем студенты, по крайней мере изредка, все же посещают лекции. А диплом или курсак мало грамотно сделать — надо еще и объяснить молодому балбесу, да так, чтобы не засыпался на защите. Чтобы у преподавателей возникло пусть мимолетное, но ощущение того, что парень имел к этой работе хоть какое-то отношение. А чуть более громкая, чем положено, музыка и пиво... что ж, такие уж нынче времена — многие ль из молодых парней готовы грызть гранит науки всухомятку?

По стечению обстоятельств, девушку ту Бурун знал достаточно давно, а потому изложенные в деле «свидетельские показания» его порядком покоробили. С тех пор этих старых сплетниц и сплетников он откровенно недолюбливал. С другой стороны, именно они зачастую являются бесценным кладезем информации, которую не найти ни в одной, сколь угодно обширной картотеке.

С этим стариком капитан был знаком. Заочно. Наблюдение, что велось за Верменичем, не могло обойти вниманием его ближайшее окружение, включая соседей, а потому приметы и относительно подробная характеристика деда давно уже были должным образом оформлены и подшиты в пухлое дело.

В любом варианте поговорить с пенсионером Зобовым стоило. Сергей вздохнул и изобразил на лице приветливую улыбку.

— Ничего серьезного, Герман Игнатьевич. Так, есть кое-какие вопросы. Вполне вероятно, что Ярослав Борисович сможет оказать нам важную помощь в одном деле. А вы не в курсе, случайно, куда он уехал?

— К сожалению, не в курсе, — качнул головой старик. — Да вы проходите, проходите... Вот придет Ольга Олеговна, она вам наверняка поможет. А ока на рынок пошла, знаете ли. Как дождик закончился, так сразу и пошла.

— Скоро вернется-то? — Геннадий искренне надеялся на ответ в стиле «а бес ее знает». Тогда можно будет махнуть рукой на этот визит и отправляться восвояси. Может, сама судьба против этой встречи.

— Скоро, скоро! — заверил старик, щелкая шпингалетом и открывая калиточку, что соединяла дворы. Видать, отношения меж соседями и впрямь были неплохими, раз предусмотрели возможность ходить друг к другу в гости напрямую.

Видимо, взгляд капитана был достаточно красноречив, поскольку Зобов довольно улыбнулся, продемонстрировав то ли чудом для его возраста сохранившиеся, то ли тщательно отреставрированные зубы.

— Калиточку эту как раз Ярослав Борисыч делал. Захаживает он ко мне в гости, да-с... и частенько, доложу я вам. И Ольга Олеговна тоже, дай бог ей здоровья, не обижает старика. Скучновато одному, сами понимаете. Да вы проходите, проходите. У меня и чаек как раз свежий заварен, посидим, погреемся... а там, глядишь, и хозяйка придет. Она дама сурьезная, по всяким там витринам-магазинам болтаться не будет. Что надо купит, и сразу домой.

Чай у старика и в самом деле оказался отменным, заваренным с любовью и знанием дела. Он явно содержал какие-то травки, помимо собственно чайного листа, был на диво ароматным, а цвет имел именно такой, какой должен быть у настоящего, хорошего чая. Горячий, дымящийся напиток чудесно сочетался с прохладным осенним воздухом, звенящим свежестью после недавнего дождя, и маленький столик на веранде как нельзя лучше подходил для неспешного чаепития и беседы.

Увы, беседы не получилось. Говорил Зобов почти не переставая, капитану приходилось лишь изредка вставлять короткие реплики, дабы направить словоизлияния пенсионера в нужное русло. Информации и в самом деле было довольно много — и подана ока была весьма своеобразно. Уже к середине беседы-монолога Сергей вдруг осознал, что рассматривает Верменича как личность вполне положительную, но при этом донельзя подозрительную. Как эти две категории умещались в одном образе, он так и не понял — а на прямой вопрос Зобов лишь замахал руками:

— Да что вы, что вы, господа офицеры! Или я, по старой памяти, должен говорить «товарищи»? Все никак не привыкну. Годы уже не те, а все вокруг меняется так быстро... Нет, Ярослав Борисович премилейший человек. Таким соседством бы гордиться надо.

И все же было что-то в интонациях старика, что мало соответствовало произносимым им словам. Сергей проработал в органах достаточно, чтобы научиться улавливать подобные оттенки. Собеседник был неискренен. Причем — Бурун был в этом уверен — не только не старался эту неискренность скрыть, но, напротив, самую малость выпячивал, ровно настолько, чтобы это не выглядело нарочитым.

Уехал Верменич утром. Уехал на такси — такого раньше за ним сосед не замечал, Ярослав Борисович жил достаточно скромно, хотя дом содержал так, что было ясно — средства у него есть. Но такой роскошью, как московское такси, он не баловался никогда. Был он с небольшой, на вид нетяжелой сумкой через плечо. Одет, пожалуй, несколько легко для осенней поры. Явно торопился, ко обеспокоенным не выглядел. Зобов перекинулся парой слов с матерью Верменича — в том, что ока на самом деле являлась его матерью, Сергей весьма сомневался — и получил подтверждение, что Верменич уехал по делам. По словам пенсионера, Ольга Олеговна выглядела несколько нервной, как будто бы отъезд сына ее... не столько взволновал, сколько огорчил.

К тому времени, когда за забором послышались шаги вернувшейся домой женщины, Сергей уже и не знал, как отделаться от говорливого старика. Кратко, но совершенно искренне поблагодарив за чай, он в сопровождении Геннадия направился к Ольге, которая без особого удивления, ко и без явного интереса рассматривала сотрудников милиции.

— Да, Ярослав уехал. Нет, он не сказал, куда именно. Он взрослый мальчик и может поступать так, как ему заблагорассудится. Нет, я не знаю, когда он вернется. Нет, мне совершенно не интересно, зачем он вам понадобился. Я говорю нормальным тоном, молодой человек, а вам не стоит повышать тон на женщину, которая вдвое старше вас.

На этом беседа и завершилась. Ольга Олеговна всем своим видом выражала полнейшее нежелание не только сотрудничать с милицией, но и видеть ее, милицию, у порога своего дома. С таким отношением сотрудникам МВД, от опытного следователя до рядового патрульно-постовой службы, приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно. Прошли те времена, когда образ умного, честного и мужественного опера был обязательным компонентом любого фильма и любой книги, когда в милиции видели защитников. На экраны, на страницы печатных изданий выплеснулась мутная, грязная, вонючая волка обвинений и разоблачений. С какой-то жестокой, слюнявой радостью все и всюду обвиняли МВД во всех смертных грехах. Под вопли о повальном взяточничестве, о поборах и избиениях, поносили и поливали дерьмом всех. И тех, кто и в самом деле был нечист на руку, и тех профессионалов, которые считали ниже своего достоинства бросить низкооплачиваемую, тяжелую и опасную — чем дальше, тем больше — работу и уйти на вольные хлеба, в охранники, а то и в набирающую силу доморощенную российскую мафию.

Прошли времена доверия — в обществе зародилась ненависть к тем, кто обязан был по долгу службы или по велению совести это общество защищать. И все чаще вместо помощи опера получали в свой адрес лишь оскорбления. Это было вполне ожидаемо — но от этого ничуть не менее противно. Откуда у этой женщины такое неприятие? Что ей сделали, чем обидели? Или все это — лишь следствие воплей прессы, усилий кинематографистов, с восторгом выпускавших на экраны один за другим фильмы о благородных бандитах, ранимых душой проститутках, удачливых жуликах... которым безо всякого успеха противостояли тупые, алчные, ничего толком не умеющие люди в погонах. И даже те, кто все же пытался создать более или менее положительный образ сотрудника МВД, вынужден был делать это на тонкой грани между реализмом и комедией. Ничего более серьезного не примут, не оценят.

— Извините за беспокойство, — вздохнул Сергей. — Хочу лишь попросить... когда Ярослав Борисович вернется, пусть он с нами свяжется.

— Я передам ему, — сухо ответила женщина.

Позже, когда они уже сидели в машине, накручивавшей километры в сторону центра Москвы, Сергей вдруг довольно хмыкнул.

— Чему радуешься? — чуточку раздраженно буркнул Геннадий. Асфальт был мокрым, резина, как ей и положено, безнадежно лысой, а потому сержант полностью сосредоточился на дороге. — Говорил я тебе, вся эта затея обречена на провал.

— Не скажи. Кое-что мы узнали. Во-первых, эта его мамаша, безусловно, в курсе всех дел сыночка. Если бы ты меньше дулся и больше за ней наблюдал, понял бы — ока отчаянно боится того, ради чего он уехал. Не за него самого, заметь.

— Уверен?

— Ну, может, я и не психолог, но кое-какой опыт есть, как у любого опера. Во-вторых, она ждала нашего появления. Может, и не в этот день, но ждала. Но нас с тобой она воспринимает лишь как досадную, но неизбежную помеху. И раздражена не тем, что мы явились, а тем, что явились слишком рано.

— Фантазия у тебя... — пожал плечами Геннадий. — Малдер, ты ищешь кошку там, где ее нет. Не строй из себя знатока женской души. Может, ей просто не нравятся менты.

— Ты всерьез думаешь, что если хотя бы треть наших бумаг не бред сивой кобылы, то она может жить рядом с ним и ни о чем не подозревать?

— Нет, ко...

— Ладно. Будем надеяться, что он вернется до того, как полковник начнет выкручивать нам руки. Я должен поговорить с Верменичем.

Колеса ударились о бетонную полосу. Самолет слегка тряхнуло, затем взревели двигатели, гася скорость. Часть пассажиров захлопали — Ярослав лишь усмехнулся. Видимо, для этих людей полет был в диковинку, вот и радовались, что мастера-летчики все же доставили их обратно на землю. Ему в своё время довелось полетать на аппаратах, надежность которых была ничуть не больше, чем у домика, построенного из спичечных коробков. Потом им на смену пришли другие — уже оснащенные кое-какими приборами, но все еще грубые, опасные и для тех, кто сидел за штурвалом, и для пассажиров, вверявших свою хрупкую жизнь поднимающемуся в небо аппаратуру. Покажи сейчас кому-нибудь из летчиков Первой мировой нынешние авиалайнеры — не поверят собственным глазами. Вряд ли они могли бы даже подумать, что чудовище вроде Ту-154 способно летать.

Барселонский аэропорт встречал гостей мягким теплом и безоблачной синью небосвода, столь отличного от хмурого, мрачного неба осенней Москвы. Подавляющее число пассажиров прибыли сюда на отдых —Средиземноморье и в это время было еще ласковым, хотя лучшая пора для любителей позагорать и окунуться в теплые, прозрачные воды у берегов древней Испании уже миновала.

Но не только золотыми пляжами, теплым морем и древней культурой богата была Испания. Где-то здесь тысячелетия назад угас один из последних форпостов Атлантиды. Угас, потому что хозяева исчезли и больше не приходили, дабы дать указания, как жить дальше и что делать.

В руках тех, кто присматривал за оставленными здесь сокровищами, были предметы, назначение которых было тайной. Они обращались к этим предметам с мольбами, они приносили им дары — и не раз кровь сильных рабов или молодых красивых женщин окропляла золотистый орихалк. Обреченные на смерть во имя возвращения Властителей, они подходили к постаменту и прикасались к вечно сияющим знакам — раз, другой, третий... и смерть обрушивалась на них, неотвратимая и безжалостная. Невидимый глазу полет отточенного лезвия, почти неощутимый укол отравленного острия или вспышка испепеляющего пламени — и нестройный вопль жрецов, возносивших хвалу Властителям, принявшим жертву. И вновь — зов, мольба о возвращении. Тщетно — хозяева не отзывались. Постепенно род жрецов угасал. Они учили молодых послушников, вдалбливая в их головы правильные слова, разъясняя значение пиктограмм — хотя сами уже давно не понимали древнего языка ушедших Богов. Часть послушников отправлялась в другие страны, неся с собой крохи знания — жалкие остатки величия погибшей Атлантиды. Другие оставались в храме, дабы сменить своих наставников, когда придет их черед.

Годы... века... все ушло, все забылось и покрылось прахом времени. Умер последний жрец, до последнего мига жизни шепча ссохшимися губами слова древней молитвы, обращенной к тем, кто не способен был ее услышать. Никто больше не приходил в храм — в то место, что теперь считалось храмом. Ветра и оползни постепенно стерли и без того не слишком величественное сооружение с лица земли. Но там, под слоем земли, все так же тускло блестел орихалк. И все так же матово светились кнопки на пульте управления, ничуть не пострадавшие от времени. И ожидавшие лишь того, кто сумеет понять их смысл, сумеет воспроизвести нужную последовательность — и тогда, возможно, техника атлантов покорится новому хозяину. А возможно, убьет его на месте и вновь замрет в ожидании более мудрого, более осведомленного.

Таможня особых хлопот не доставила — хотя молодой офицер и посмотрел косо на странного русского, прибывшего практически без багажа. Это было необычно... ко за последние годы этот офицер видел много русских и привык к их непредсказуемости. Одни прибывали сюда с набитыми под завязку чемоданами, как будто бы собирались переодеваться по семь раз на дню. Другие прибывали набитые деньгами — это приветствовалось, и к таким гостям относились иначе. Без уважения — ко с ноткой подобострастия. Пусть тратят свои денежки...

Если Москва встречает гостей шумом, то Барселона — каким-то особым умиротворением. Казалось, что даже в холод, дождь или редкий здесь снег все жители благодатной Испании размякли от солнца. Никто никуда не торопится... кроме, разумеется, карманников, которые, как и в любой стране, делают свое дело молниеносно.

Свободное такси нашлось быстро. Первоначально у Ярослава была мысль взять машину напрокат, но по зрелом размышлении он ее отбросил — пусть его водительские права и были в полном порядке, пусть навыки вождения автомобиля любой марки превосходили умения любого местного таксиста, но вот знания местности ему явно не хватало. Да и не знал он толком, куда ехать — там, в его мире, именно испанскому, пусть и иначе называемому, полуострову досталось больше других. Земля была выжжена, местами — до скального основания. Воронки от взрывов достигали сотни метров в диаметре — слуги Архонтов использовали все, что имелось в арсеналах, до которых им удалось дотянуться. Жертвы воинов, как своих, так и чужих, Архонтов волновали мало.

В общем, найти нужное место здесь, среди лесов северной части Испании, было непросто. Расположение древнего храма Ярослав знал лишь приблизительно, он и бывал-то в этих руинах лишь раз, в детстве. Всех воспитанников Академии водили к этому храму — продемонстрировать один из уцелевших артефактов, некогда принадлежавших Архонтам. Собственно, «уцелевший» было не вполне правильным определением. Пережив века, аппаратура не выдержала бомбардировки энергетическими зарядами. Возле храма погиб предпоследний Архонт — по предположению экспертов Академии, он намеревался использовать оборудование в качестве портала, чтобы скрыться... вероятно, чтобы добраться до бункера. Ему это не удалось — вся тонкая структура приборов оказалась разрушена волнами магического распада, заставлявшего гореть и камни, и воду. Снаружи орихалковая конструкция выглядела достаточно целой, но внутри все превратилось в сплошную спекшуюся массу.

Меланхоличный водитель преклонных лет выслушал пассажира и тронул машину с места. По-испански Ярослав говорил достаточно бегло, в этой стране ему приходилось бывать неоднократно... правда, в последний раз величественную Барселону он видел еще во времена генерала Франко.

После остановки у пятого магазина таксист предельно вежливо намекнул, что плата вперед способна в немалой степени улучшить его отношения с пассажиром. Спорить Ярослав не стал, просто протянул пару крупных купюр. По сравнению с той суммой, которую он уже выбросил на покупки это было сущей мелочью. Легкая палатка, рюкзак, кое-какое альпинистское снаряжение, мощный фонарь с запасом батарей, продукты и вода, небольшая лопата, тяжелый нож — слава богу, здесь это было проще, чем в России, Какая глупость — любой преступник может, при желании, обзавестись и стволом, и чем угодно еще, зато честным гражданам даже совершенно бесполезные в неопытных руках нунчаки могут вполне вылиться в статью. Можно было бы раздобыть и оружие посерьезнее — но как раз в оружии Ярослав не нуждался. При необходимости он и сам мог быть оружием, куда более опасным, чем любой пистолет или автомат. А нож... нож — это прежде всего инструмент.

Наконец Ярослав решил, что все необходимое у него есть. Теперь следовало определиться, куда ехать. Сказочку про отца, погибшего здесь в тридцать восьмом, таксист скушал, не поперхнувшись. Хочет русский найти безымянную могилу, затерянную где-то в лесу, — пусть его. Платит хорошо, а остальное — его дело. А если еще пару сотен даст, так можно по округе хоть до утра колесить.

Уже смеркалось, когда Ярослав наконец-то нашел место, вызвавшее отклик в памяти. Да... похоже, похоже. Он выбрался из машины, навьючил на себя набитый рюкзак и мешок с палаткой, рассчитался с водителем — тот был даже немного огорчен, что этот русский, не торгуясь, заплатил вдвое больше, чем было на счетчике. Огорчился в том смысле, что тот заплатил бы и втрое, стоило только потребовать.

Все это выглядело глупым — бродить по лесу в поисках могилы, оставленной где-то здесь почти семьдесят лет назад. Да и какой тут лес, название одно... стоит пройти в одном направлении хотя бы пятнадцать минут, непременно выйдешь на дорогу. Земля не дешева, застроено все, кроме частных территорий. Вполне вероятно, именно сейчас он нарушает чьи-то права, бродит по чужой земле. Плевать. И плевать на то, поверил ли таксист его словам или нет. Вполне вероятно, что он прямо сейчас едет в полицию, дабы доложить о странном пассажире.

Ярослав сосредоточился, вслушиваясь в окружающую ночь. Здесь не взрывались сгустки магического пламени. Здесь не горела земля, не шла битва между Архонтами и людьми. И есть надежда, что оборудование атлантов уцелело. Как можно с помощью нужного оборудования уловить побочное электромагнитное излучение работающего прибора, использующего электроэнергию, как может инфракрасный датчик зафиксировать объект, температура которого отлична от окружающей среды, так и опытный техномаг способен уловить излучение, исходящее от действующей конструкции, работающей на принципах техномагии.

Бесполезно. Ярослав знал, что мог бы засечь источник энергии метров с четырехсот. Он снова углубился в лес... фонарь пока был не нужен, света луны на безоблачном, испещрённом звездами небе вполне хватало, да и зрение его, подстегнутое нужной словоформулой из начального уровня прикладной магии, было сейчас острее, чем у кошки — правда, мир окрасился в серо-зеленоватый цвет и почти полностью утратил перспективу, став двумерным. Это затрудняло передвижение, он не раз спотыкался, а потом и вовсе покатился по земле, не устояв на ногах.

Пару раз он выходил на дорогу и затем снова углублялся в новый участок леса. Теперь-то уж он точно находился на частном территории — забор, который ему пришлось преодолеть, недвусмысленно говорил о том, что посторонним здесь делать нечего. Нарушение чьих-то там прав Ярослава ни в малейшей степени не волновало. Цель была близка, он уловил где-то неподалеку слабое, еле заметное биение энергии, чужой для этого мира.

Полсотни шагов в одну сторону, полсотни — в другую. Ощущение присутствия техномагического устройства становилось всё сильнее. Ярославу оставалось лишь сожалеть о том, что его мозг не способен работать в качестве радара. Обыскивать ночью, пусть с кошачьим зрением и при свете луны, лесной участок площадью в тысячи квадратных метров, было затеей совершенно безнадежной. Он разбил палатку, хотел разжечь костер, но передумал — не стоило привлекать к себе излишнее внимание.

Луна с трудом пробивалась сквозь тонкую пластиковую пленку палатки. Ярослав лежал, закрыв глаза, и думал. От воспоминаний об Испании, о кровавом 1938-м, когда он, вместе с другими русскими летчиками, дрался в небе Мадрида, мысли сами собой перекинулись подальше, на 1943-й.

В тот год он впервые встретил Оленьку.

Глава 3 2005 год, 13 октября, Испания, окрестности Барселоны

Теория создания безопасного портала, соединяющего параллельные вселенные, традиционно сталкивалась с двумя проблемами — позиционирование в нужный мир и определение тонки контакта в пределах выбранного мира.

При наличии пространственно-вероятностных координат определить адресацию портала в нужный мир не является слишком уж сложной задачей. Проблема именно в координатах. Теорию пространственно-вероятных координат вы будете изучать через два года, пока скажу лишь, что на данный момент каталогизировано 1210 миров, различия между которыми поддаются фиксации. Сразу хочу заметить, что первые ощутимые расхождения можно зафиксировать не ранее, чем через два-три столетия после разделения вселенных. Причем эти расхождения будут касаться только исторических линий развития — для появления изменений в фундаментальных законах, если таковые расхождения вообще возникнут, должно пройти не менее нескольких тысячелетий. Хотя, конечно, бывают исключения.

Итак, в эти миры можно, пусть и чисто теоретически, попасть. И тут мы сталкиваемся со второй проблемой.

Очень быстро было установлено, что абсолютно все вселенные, разошедшиеся более двухсот-трехсот лет назад, не совпадают, если можно так выразиться, по пространственной фазе. То есть, открывая портал в точку параллельной вселенной, соответствующую по стандартным трехмерным координатам вашему текущему положению, вы с вероятностью 0,999 попадете в открытый космос. Единственным приемлемым решением видится перемещение методом последовательных прыжков. Первый портал, межпространственный, переносит вас в требуемую вселенную. Далее определяется местоположение нужного мира и строится второй портал, действующий уже в стандартной трехмерной системе координат и, следовательно, не затрагивающий целостность границ. Возможно, для того, чтобы попасть в требуемое место, потребуется более одного дополнительного прыжка. Этот метод признан достаточно действенным, хотя и сопряжен с рядом чисто технических трудностей.

Межпространственный портал, основанный на чистой магической энергии, подчиняется другим законам. Лучше всего принцип действия этого портала можно охарактеризовать определением, принятым в мире Хаоса: «Вы приходите не туда, куда идете, а туда, куда хотите». Принцип, как это часто бывает, легче сформулировать, чем обосновать. Тем не менее теория магических порталов действенна и неоднократно проверена практикой. Тем из вас, кто продолжит обучение по линии использования магических потоков, предстоит изучить этот метод и, возможно, испробовать его. Подчеркиваю — возможно! Поскольку точно установлено, что подобные порталы, даже выполненные с филигранной точностью, негативно влияют на целостность Границ. Один краткосрочный прокол не приведет к ярко выраженным отрицательным, тем более к фатальным последствиям... но ведь закон перехода количества в качество еще никто не отменял.

Итак, резюмируя. Имеют место быть два способа межпространственного перемещения. Технически сложный, трудоемкий, длительный — но при этом условно безопасный, с одной стороны, и быстрый, точный, но чреватый непредсказуемыми последствиями — с другой. Вы можете... нет, вы, будучи вдумчивыми и образованными людьми, обязаны спросить, исчерпываются ли этим возможности. Нет, не исчерпываются.

На этом снимке изображено то, что принято называть «Привратником», а именно аппарат, изготавливающий так называемые межпространственные Ключи. Как видно из снимка, аппарат практически полностью разрушен, и проанализировать принципы его работы не представляется возможным. В нашем распоряжении на данный момент находится около полусотни действующих Ключей. И некоторое количество навсегда деактивированных. Работы над расшифровкой их конструкции ведутся, но... скажем так, возможно, решающий вклад в эту работу предстоит внести кому-то из вас. Я надеюсь на это.

Итак, что представляет собой Ключ? Это техномагическое устройство, позволяющее открыть безопасный портал в любой из миров, пространственно-вероятностные координаты которого имеются в базе данных Ключа. Все Ключи, которыми мы располагаем, имеют различные по объему базы данных. Наибольшая включает в себя 112 миров, наименьшая — 26. Очевидно, что в вопросе каталогизации параллельных вселенных атланты, изготовившие «Привратника», продвинулись не так далеко, как мы. Или не вели эту работу целенаправленно, что более вероятно.

Сегодня мы займемся изучением принципов настройки Ключа. Также хочу отметить, что процесс настройки жестко привязывает Ключ к определенному месту — причем не в стандартных трехмерных координатах, а в координатах, привязанных к гравитационному полю планеты. Говоря проще, Ключ можно активировать только в том месте, где произведена его настройка. Смещение Ключа относительно исходного положения более чем на пять сантиметров вызывает отключение портала, если он уже был создан, и полную деактивацию функций Ключа. Впрочем, Ключ всегда можно настроить для использования на новом месте.

Теперь приступим. Прежде всего необходимо...

Альдер Атропол, «Основы межпространственного перемещения»

Вводная лекция курса для слушателей 2-го года обучения Академии

— Товарищ лейтенант, разрешите доложить!

Ярослав опустил бинокль и повернулся.

— Докладывайте, Песков.

— Деревня проверена полностью, фрицев здесь больше нет.

— Отлично. Окопаться, орудия туда и... и туда. И передай Матвейчуку, что если горячая жратва не появится через полчаса, я его самого... в котел отправлю. Ясно?

— Так точно, — расплылся в улыбке сержант.

С Матвейчуком никто не решался ссориться в открытую — надо быть полным идиотом, чтобы портить отношения с кашеваром. Но ни любви, ни уважения он в роте не сыскал — прежде всего потому, что был обычным трусом. Или казался таковым, что, по сути, было одно и то же.

Рота — или то, что от нее осталось, интенсивно окапывалась. Немцы превратили деревушку в настоящий укрепрайон, и если бы лейтенанту Ярославу Владимирову не придали перед самым штурмом аж три тяжелых «Зверобоя» СУ-152, ещё неизвестно, чем бы этот штурм окончился. Сейчас одна из «сушек» догорала, получив снаряд в относительно слабую бортовую броню, две остальные, натужно ревя моторами, взбирались на пригорок, намереваясь занять более или менее удобные позиции для стрельбы. Б том, что фрицы непременно контратакуют, никто не сомневался, а у Ярослава осталось всего восемьдесят боеспособных солдат. И три сорокапятки с изрядно поредевшими расчетами.

Зато с оружием и боеприпасами все получилось как нельзя лучше. Снаряд самоходки разворотил бетонный ДОТ столь успешно, что два немецких пулемета MG и несколько ящиков с патронными лентами ничуть не пострадали. Чего нельзя сказать о самих пулеметчиках. Нашли еще несколько ящиков немецких гранат М-39... дерьмо, конечно, Ярослав предпочел бы «лимонки», у которых убойная сила и радиус разлета осколков не в пример выше, в обороне самое то... но сойдут и эти.

— Товарищ лейтенант, — крикнул связист, для наглядности потрясая трубкой. — Комбат на связи.

— Владимиров, — послышался сквозь треск и шипение голос командира батальона. — Доложите обстановку.

— Задача выполнена, товарищ комбат, — устало буркнул Ярослав. — Немцы отступили, потери... Пал Палыч, их потери я не считал, а у меня скоро воевать будет некому.

В трубке повисло тяжелое молчание. Затем снова послышался голос Гаршина:

— Нет у меня людей, Ярослав.

— В ближайший час ожидаю контратаки...

Можно подумать, комбат об этом не догадывался. Все он прекрасно знал, как знал и то, что штурм укрепрайона удался лишь потому, что немцы не успели подтянуть сюда танки. А танки никуда не делись, они здесь, неподалеку. И уж, ясное дело, они попытаются отыграться. А построенные немцами ДОТы мало того, что сильно разбиты, так еще и обращены амбразурами в другую сторону. Использовать их не удастся. Да и что стоит пулеметный ДОТ против танкового снаряда, уже можно было видеть воочию.

— Ладно, хрен с тобой. — В трубке было слышно, как комбат отдает кому-то приказы, но разобрать слова не удалось. — Получишь два минометных расчета. И пару пулеметов подкину. Ну нету у меня больше людей, Ярослав, понимаешь? Нету! Держись...

— 227? — хмыкнул Владимиров.

Знаменитый сталинский приказ № 227 «Ни шагу назад» еще жив был в памяти, как свежи были и воспоминания о расстрелах «дрогнувших» и «усомнившихся». В последнее время, с того момента, как перелом в войне стал очевиден, особые отделы уже так не зверствовали... И все же, будь на месте Пал Палыча Гаршина кто-нибудь другой, за одну интонацию Ярослава ожидала бы встреча с особистом. Весьма неприятная встреча и, возможно, с далеко идущими последствиями. Но Гаршин был нормальным мужиком, понимавшим, что положить всех солдат в этой никому на самом-то деле не нужной деревне — это не совсем то, что нужно товарищу Сталину вообще и комдиву Фесину в частности. Да и время сейчас было иное, не то, что в сорок первом.

— Держись, сколько сможешь, — буркнул Гаршин. — А потом еще столько же... ну а после этого можешь отступить. Но в этом случае роты Вишнякова и Белкина окажутся открытыми с флангов.

Ярослав мысленно чертыхнулся. С тем же успехом комбат мог напыщенно произнести сакраментальное «ни шагу назад»... Хотя соседям не пришлось столкнуться со столь прочной обороной, и их потери были существенно меньше, но если немецкие танки ударят им во фланг...

— Вас понял, товарищ командир батальона. — В голосе Владимирова не было и намека на ёрничанье. — Разрешите выполнять?

— Выполняй. Да... тут из штаба капитан ГБ прибыл. Намерен посмотреть твою позицию... насчет морального духа и так далее. Так что, соответствуй, понял?

— Так точно.

Эта новость была еще хуже. Как уже говорилось, сейчас не сорок первый, и всесильные гэбисты ведут себя иначе, и всё же появление на позиции капитана (не какой-нибудь там лейтенант, а целый капитан, фигура весьма серьезная) ничего хорошего не сулило. Мысленно Ярослав прикинул, кто из его солдат мог проштрафиться... может, в письме родным что-нибудь неосторожное написали? Говорят, гэбисты почту читают всю, до последнего письмишка.

От деревни мало что осталось. Часть домов горела, остальные лежали в развалинах. «Сушки» укрылись за остатками здания, которое раньше, видимо, было сельсоветом. Их могучие орудия, против которых у немецких танков не было ни единого шанса, следовало поберечь. На крайний случай.

Как ни странно, в этой бойне уцелел кое-кто из местных жителей. Из глубоких погребов выползали люди — немного, не более двух десятков. Лейтенант подошел к ним — многие стремились пожать офицеру руку, обнять, похлопать по плечу. Какой-то щуплый мужичонка с козлиной, реденькой бородкой уже где-то подобрал немецкую винтовку и теперь визгливым голосом требовал, чтобы ему указали место, откуда он может «стрелять гадов». Место ему тут же нашлось — Ярослав всегда придерживался мнения, что гражданским на войне делать нечего, но сейчас ему был важен каждый, кто сумеет нажать на курок. К тому же мужичонка, Назвавшийся Федором. Кузьмичом Бояриновым, утверждал, что он потомственный охотник и белке в глаз попадет даже из кривой рогатки.

— Кулеш поспел!!! — заорал пухлый Матвейчук, колотя половником по закопченному боку котла. — Эй, налетай, пока есть!

К нему тут же выстроилась очередь. Ярослав хотел было пропустить вперед своих солдат, но, увидев голодные глаза селян, махнул рукой — мол, разбирайтесь сами. В любом случае всех, кто не может драться, из деревни надо убрать, и побыстрее. Пусть хоть поедят на дорожку. Немцы вот-вот очухаются, подтянут сюда танки и пехоту, и...

«А вдруг пронесет? — без особой надежды подумал он. — Чем черт не шутит... у страха ведь, известно, глаза велики. Может, подумают, что у нас здесь силища собралась, да не рискнут...»

Внезапно его дернули за рукав. Ярослав обернулся и увидел ее...

Девочке было лет десять, не больше. Хотя, возможно, и больше — а выглядела она моложе своих лет из-за сильной, болезненной худобы. Но и сейчас, худая и чумазая, в каком-то драном ватнике, она была очаровательна. Чудесные золотые волосы, чуточку припорошенные пылью и копотью, водопадом рассыпались по плечам, огромные голубые глаза смотрели пристально и серьезно.

— Дядя офицер! — Голос звонкий, как веселый весенний ручеек.

Ярослав присел на корточки.

— Здравствуй, солнышко... — почему-то в этот момент теплое, лучистое слово вырвалось у него само собой.

— Дядя офицер, — повторила девочка, — вы немцев обязательно побьете?

— Обязательно, — веско ответил он и широко улыбнулся. — Обязательно побьем. Всех до единого.

— Это хорошо, — ответной улыбки не последовало, взгляд малышки оставался все таким же серьезным. — А можно, я посмотрю.

— Нет, солнышко... как зовут-то тебя?

— Ольга, — представилась она, совсем как взрослая.

— Нет, Оленька, нельзя. Здесь очень опасно, особенно для маленьких девочек.

— Они убили маму... и папу, и Петьку. Петьку тоже жалко, хотя он и противный, и за косы дергал все время. Я хочу посмотреть, как вы их будете победять... — Она запнулась, понимая, что сказала что-то не так, затем уточнила: — Как вы их побьете.

Ладонь лейтенанта скользнула по мягким золотистым волосам.

— Прости, маленькая, но нельзя. Давай сделаем так, Оленька... после того, как мы их победим, я приду к тебе и расскажу, как все было. Ладно?

По глазам девчушки было видно, что предложенный вариант ее никак не устраивает.

— Матвейчук! — рявкнул лейтенант, поднимаясь. — Дуй сюда.

Кашевар сунул черпак ближайшему солдату, грозно зыркнул глазом — мол, в меру клади, а то на всех не хватит, и трусцой устремился на зов. Бегать толстяк не любил, но и неприятностей за нерасторопность огрести не желал.

— Девочку накормить, напоить, выдать шоколадку... молчи, молчи, знаю я про твои заначки. Потом соберешь всех гражданских... кроме этого, охотника, и отведешь в тыл. Ясно? И запомни, Матвейчук, если через два часа тебя не будет здесь, голову сниму. Вопросы есть? Выполняй.

На самом деле боец из кашевара был никакой. То ли специально, то ли по причине природного неумения, но с оружием Матвейчук обращался так, что хотелось оторвать ему руки. Но даже такому солдату дело найдется — хотя бы снаряды артиллеристам подносить, у них и так в каждом расчете пары человек не хватает. Да и силой этого коротышку природа не обидела, так что для чего-нибудь он и сгодится.

На прощание девочка одарила лейтенанта странным, очень взрослым взглядом. В нем была и надежда, и упрямство, и что-то ещё...

Вдруг она вырвала ладошку из руки Матвейчука и снова подбежала к Ярославу.

— Ты где будешь воевать? — спросила она, требовательно топнув ножкой. — Ну же, дядя офицер, отвечай.

— Вон там, — махнул он рукой в сторону наполовину обрушившейся каменной стены. Связист уже сидел там со своим агрегатом, с аппетитом наворачивая из помятого котелка дышащий паром кулеш.

Оленька посмотрела на камни, посмотрела очень внимательно...

— Плохое место. — Она схватила лейтенанта за руку и затараторила быстро, глотая слова, как будто боялась, что ей не дадут высказаться до конца. — Это плохое место, дядя офицер. Очень плохое. Не воюй там, ладно? Пообещай! Ну же!

— Хорошо, хорошо. — Он аккуратно высвободил руку из ее цепких пальчиков и снова погладил девчушку по голове, чувствуя, как ему самому приятно это прикосновение. — А теперь иди с дядей поваром и хорошенько поешь. А то вон, худая, одни глаза на лице остались. И слушайся дядю повара, ладно?

И уже потом, когда девочка исчезла из виду, Ярослав почему-то подумал, что на его последнюю просьбу она так и не ответила.

На холм, хрипя и чихая, выползла видавшая виды полуторка. Из кузова выпрыгнули трое автоматчиков, из кабины выбрался молодой — на вид лет двадцать пять, не более — офицер в фуражке с васильковой тульей. Чувствовалось, что работа у него преимущественно кабинетная — гэбист был не в меру упитан.

— Лейтенант Владимиров! — четко отдал честь Ярослав.

— Вольно, лейтенант. Будем знакомы, я капитан ГБ Знаменский. Григорий Петрович. Как у вас тут дела?

Из кузова грузовика автоматчики споро выгружали пулеметы, ящики с боеприпасами. Ярослав довольно улыбнулся — Гаршин все же дал три пулемета, хотя и без людей. Надо понимать, эти трое уедут вместе с капитаном, как только здесь запахнет порохом. Коротко доложив обстановку, он провел гэбиста по спешно возводимой линии обороны. Тот слушал внимательно, почти не перебивал, даже дал дельный совет по поводу размещения пулеметных гнезд. Ярослав в общем-то и сам намеревался направить драгоценные пулеметы га эти позиции, но взыграл дух противоречия — очень уж но хотелось выслушивать поучения от штабного. Заупрямился, начал предлагать иные варианты, уже чувствуя, что они хуже, — и замолчал, увидев чуть снисходительную усмешку капитана.

— Ладно, лейтенант, поступайте, как сочтете нужным. Вам командовать.

Мысленно пожелав гэбисту язвы желудка — и тут же устыдившись этого порыва, ибо подобное пожелание, высказанное магом на пике эмоций, вполне может обернуться вполне реальной болячкой, — Ярослав пошел расставлять пулемётные расчеты. Именно там, где рекомендовал Знаменский. К его удивлению, трое автоматчиков уже нашли себе удобные местечки и теперь активно окапывались.

— Вы собираетесь дождаться атаки, товарищ капитан?

— А вас это удивляет? — И голос, и взгляд гэбиста источали холод.

Да, это удивляло. Ярослав за последние три года повидал немало офицеров НКВД, среди них были разные — и те, кто любой ценой старался отсидеться в кустах, и такие, что готовы были, не сгибаясь, шагать навстречу пулям. Но вот этот обрюзгший, явно привыкший к относительно спокойной штабной жизни капитан никак не ассоциировался у него с настоящим бойцом.

— Мне необходимо изучить боевой дух солдат, — чуть спокойнее продолжил капитан, не дожидаясь ответной реплики Ярослава. — И думаю, куда лучше делать это в бою, чем в процессе поглощения того сомнительного варева, что готовит ваш повар.

Заметив, что лейтенант смотрит на него несколько недоверчиво, гэбист вдруг усмехнулся.

— Не надо думать о людях плохо, Владимиров. Люди — они разные.

Атака началась через три часа. Началась коротким артобстрелом — не те уже немцы, не те... в сорок первом перепахали бы высоту так, что не оставили бы здесь камня на камне. Вероятно, на этом участке вермахт не располагал тяжелой артиллерией — по позиции Владимирова били в основном шестиствольные минометы, хотя он уловил и несколько выстрелов из тяжелых орудий. Большая часть осколочно-фугасных мин впустую довершили разрушение деревни, вдребезги разнеся то немногое, что уцелело в процессе штурма. Одна из «сушек» получила прямое попадание, но броня устояла. Еще одна мина угодила прямо в гнездо пулеметчика... драгоценный MG, на который Ярослав возлагал такие надежды, был превращен в бесполезные обломки.

Наконец грохот разрывов утих — и спустя несколько минут сменился ревом танковых двигателей. Из-под прикрытия деревьев выползали танки. Ярослав критически окинул взглядом цепь бронированных машин и присвистнул... Да, здесь был не самый важный участок фронта, и потому среди грохочущих монстров не было видно ни «Тигров», ни «Пантер». Но недостаток качества был вполне компенсирован количеством — здесь были и совсем устаревшие Pz-Ш, и чуть более новые, но все равно недостаточно хорошие Pz-IV. Зато их было много. За ними виднелись серые цепи пехоты.

Гулко ударило орудие на левом фланге.

— Отставить! — заорал Ярослав, надеясь, что сквозь треск автоматных очередей, гул моторов и свист пуль его голос долетит до артиллеристов. — Подпустить ближе!

Он выругался про себя — сержанту Иванникову, командиру левофлангового расчета, как, собственно, и остальным, был дан строгий приказ — бить только наверняка. В упор. В распоряжении Владимирова было всего три орудия, и демаскировать их раньше времени было совершеннейшей глупостью.

Снаряд, выпущенный Иванниковым, взметнул фонтан земли и пламени буквально в паре метров перед немецким танком. В ответ заговорило 75-миллиметровое орудие Pz-IV, к нему тут же присоединились два других. Позиция сержанта скрылась в дыму и пламени.

— Идиот, — прошептал Ярослав.

Танки ползли вперед, неспешно, чтобы не слишком оторваться от пехоты. Уже давно ни один уважающий себя немецкий танкист не желал оказаться один на один с этими сумасшедшими русскими, которые готовы бросаться под гусеницы, лишь бы нанести урон победоносному вермахту. А то начинают забрасывать танки бутылками с бензином... Славяне огрызались короткими очередями, гулко грохотал из-под обломков дома, превращенного во что-то вроде ДОТа, уцелевший MG, с другого фланга стрекотал дегтярь, прицельно били винтовки. Автоматчики, подчиняясь приказу, пока себя не обнаруживали, с такого расстояния стрелять из ППШ — только зря расходовать патроны.

И внезапно Ярослав ощутил, как по спине прошла волна холода. Он уже стоял вот так, на холме... рядом один за другим гибли товарищи, а к ним, грохоча и завывая, плюясь огнем, приближались враги — страшный сплав плоти и стали. Пальцы сами собой сомкнулись, принимая боевое положение, и Ярославу пришлось приложить некоторое усилие, чтобы сдержать рефлекс и не метнуть в противника всеразрушающую боевую звезду.

— Артиллерия! Товсь! Пли!

Два уцелевших орудия дали слитный залп. Ярослав довольно улыбнулся — парни свое дело знают. Один из снарядов взорвался среди пехоты, не нанеся существенного ущерба, зато второй ударил прямо под башню танку. Танк встал, спустя несколько мгновений открылась крышка люка, и оттуда, в клубах дыма, появилась голова. Почти тут же она дернулась и поникла.

— Готов!!! — раздался вопль.

Ярослав присмотрелся — это вопил, высунувшись из окопа и потрясая винтовкой, охотник Бояринов.

Увы... весьма вероятно, он и в самом деле был хорошим охотником. Только вот звери не имеют привычки стрелять в ответ. Тело Бояринова дернулось и бессильно сползло на дно окопа, из пробитого пулей горла толчками выплескивалась кровь.

Теперь орудия стреляли вразнобой — с той скоростью, с которой заряжающие успевали забрасывать снаряды в казенник. Заговорила и сорокапятка Иванникова — видать, кто-то из расчета уцелел. Большая часть взрывов прореживала пехоту, но на поле перед холмом уже чадили четыре немецких танка.

Взрывной волной Матвейчука отшвырнуло от бревна, за которым он прятался. У горе-солдата не было даже винтовки — она так и осталась стоять, прислоненная к чудом уцелевшему дереву... Повар поднялся, пошатываясь, из носа и ушей бежали струйки крови, глаза невидяще уставились в одну точку. Потом взгляд его прояснился — он увидел, что его драгоценная кухня стоит на открытой местности, прекрасно видимая противнику. Быть может, в этот момент в голове у кашевара что-то сдвинулось, и он решил, что весь этот ужас, эти танки, эти порядком поредевшие, но все еще продвигающиеся вперед ряды серых солдат нацелены лишь на одно — на его замечательный котел, на увесистую флягу со спиртом, привязанную к станине кухни куском проволоки. Матвейчук рванулся к кухне — откатить в сторону, спрятать... Крупный осколок пронзил его тело навылет.

В дело вступили СУ. Грохот орудия был такой, что, казалось, само небо обрушилось Ярославу на голову. Тяжелый стопятидесятимиллиметровый снаряд ударил Pz-III прямо в башню — ее сорвало взрывом, отбросив на несколько метров назад. Прицел второй самоходки был менее удачен — в воздух, в дыме и пламени, полетели куски траков и сорванные колеса. Танк замер, затем его башня шевельнулась.

Танкистам нельзя было отказать в мужестве. Они не могли не понимать, что неподвижная машина станет замечательной мишенью для пушек, но вместо того, чтобы все бросить и драпать, они все же попытались отплатить красным. Им это не удалось — наводчик уже взял в перекрестие прицела русскую самоходку, с содроганием узнав в ней «Зверобоя», как ее звали красные, и уже готов был отправить снаряд в цель, как взрыв потряс Pz-IV. Снаряд противотанковой пушки пробил броню, превратив экипаж в кровавое месиво.

Бой продолжался. Самоходки подбили еще один танк, затем еще. Орудие сержанта Иванникова замолчало окончательно, прямое попадание снаряда покончило и с пушкой, и с остатками расчета. Ярослав теперь устроился в укрытии, образованном несколькими обугленными бревнами, и скупыми очередями отстреливал фрицев. У него оставалось еще два диска к ППШ... Из его роты к настоящему моменту, по самым оптимистичным подсчетам, оставалось в живых человек тридцать. Только что снаряды накрыли последнее уцелевшее орудие, почти одновременно клуб дыма выплеснулся из бронированной башни самоходки — прямое попадание.

Слива мелькнуло что-то синее... тучный капитан неловко, явно за отсутствием должной тренировки, полз к умолкшему дегтярю, рядом с которым лежали два безжизненных тела.

— Куда?! — заорал Ярослав. — Капитан, назад!

Тот или не слышал, или не счел нужным прислушаться к словам младшего по званию. Внезапно его тело дернулось, капитан замер, и Владимиров решил, что гэбист убит. Но прошла пара мгновений, и капитан снова пополз вперед, к пулемету, неловко таща за собой безжизненную ногу и оставляя на земле темный, влажный след.

До пулемета Знаменский добрался, хотя Ярослав мог бы поклясться, что капитана ранило еще раз. На некоторое время Ярослав отвлекся — немцы подобрались уже почти вплотную. Внезапно ударил дегтярь — в упор, буквально сметая немецких пехотинцев...

Ярослав не думал о том, что может погибнуть. Он видел перед собой цели — плоть и металл, проклятые киборги, что идут сжечь, уничтожить его родную землю. Он уже не помнил, что эта земля не была ему родной, и те, кто сейчас падал, сраженный пулями и осколками, не одной с ним крови. Это не имело значения. Он стрелял и видел, как падают серые фигуры. Стрелял, стараясь отсекать немцев от прикипевшего к пулемету Знаменского. Стрелял, когда изрешеченный пулями гэбист сполз на дно окопа, задрав к небу дымящийся ствол уже бесполезного дегтяря. Глухо клацнул затвор — Ярослав пошарил рукой возле себя, но ладонь скользила лишь по стреляным гильзам. Владимиров рванул из кобуры пистолет, выстрелил раз, другой... пули, которые его мозг неосознанно направлял в цель, не знали промаха. Затем взвыло чувство опасности, он метнулся в сторону, под прикрытие остатков каменной стены. Связист, оказавшийся рядом с лейтенантом, что-то орал в трубку, пытаясь перекрыть криком грохот боя. Громыхнул взрыв — в то место, где Владимиров находился несколько секунд назад, ударил снаряд. Связист вдруг замер на полуслове, а затем тяжело повалился лицом вперед.

Рёв мотора раздался слева. Ярослав обернулся — прямо на него, фыркая и окутываясь сизыми облаками выхлопных газов, полз танк с белыми крестами на башне. Пистолет дернулся, посылая пулю точно в смотровую щель механика-водителя. Танк остановился, а затем ствол его орудия наклонился... Владимиров зримо ощутил, как палец того, кто сидел в башне, тянется к спуску... еще мгновение, и тяжелый снаряд ударит прямо в русского офицера, полулежащего перед танком с одним пистолетом в руках. Помимо воли рука Ярослава дернулась, пальцы сложились в боевую фигуру, потрескавшиеся губы вытолкнули нужные слова... Крошечная, с орех размером, голубая звезда сорвалась с пальцев, вонзилась в броню, без усилия прожгла ее и уже там, внутри, расцвела ослепительно ярким цветком взрыва. Танк словно бы подпрыгнул на месте — из всех щелей ударило пламя, а затем в танке детонировали боеприпасы, и свет для Ярослава померк.

Сначала пришла боль.

Ярослав уже не помнил, когда в последний раз ему было так больно. Он воевал в Испании, дрался на Халхин-Голе, штурмовал линию Маннергейма — и ни разу не обзавелся даже царапиной. Те, кто знал об этом, считали его невероятным везунчиком — и были правы. Только у везения этого были причины.

Стража трудно убить. Опытный, тренированный маг, освоивший футурпрогноз хотя бы на пятисекундную глубину — уровень начального курса, минимально необходимый для принятия положительного решения о дальнейшем обучении, — никогда не окажется на траектории полета пули или осколка. Уклонится, отойдет — и сделает это неосознанно, инстинктивно. Конечно, инстинкт этот не врожденный, а приобретенный, вбитый в подсознание долгими тренировками.

Но бывают ситуации, когда Страж не может уклониться от опасности — просто потому, что некуда. Взрыв, произошедший всего в нескольких шагах, обрушил на Владимирова град осколков — и большая их часть попала в цель. К счастью, ни одно ранение не было смертельным. Его организм во многом умел лечить себя сам, процессы регенерации были подстегнуты искусственно еще в юности, когда у него обнаружили задатки Стража и приступили к их развитию. И теперь ткани пытались восстановиться, кровь больше не лилась, а перебитое запястье в скором времени снова будет как новое.

Только вот боль при этом была адской. Ярослав застонал... и вдруг ощутил, как на пылающий лоб легла чья-то прохладная ладонь.

— Не двигайся, дядя офицер, — раздался знакомый голос. — Не двигайся. Уже все. Ты их всех победил.

Глаза не хотели открываться, даже это маленькое усилие вызывало новые болевые спазмы. Но лейтенант заставил себя посмотреть... над ним склонилось милое, но все еще чумазое личико.

— Солнышко... — прошептал он.

— Да, да, дядя офицер. Говорила я вам, плохое там было место. Вы лежите, дядя офицер, и молчите. А я вам все расскажу. Ваш повар — он такой неуклюжий. Я от него сбежала, И все-все видела. Вы очень много фашистов побили. Потом приехали наши танки, много-много. И все фрицы, которых вы еще не побили, убежали. А вас санитары сюда принесли, они сказали, что у вас все будет хорошо... только не сказали когда. А чем вы этот танк взорвали? У вас какой-то очень сильный пистолет был? А почему вы этим пистолетом все фрицевские танки не постреляли?

Ярослав закрыл глаза, мысленно приказывая боли уняться — увы, сейчас тело ему почти не подчинялось, не послушалась требованиям и боль. Напротив, ударила с новой силой.

Он понимал, что девочка видела... видела его звезду. И не знал, как объяснить. Потом, когда боль станет поменьше, об этом можно будет подумать.

Позже он узнает, что его сочли мертвым — но худая, грязная девочка с облаком золотистых волос кричала, что окровавленный лейтенант, изрубленный осколками и полузасыпанный обломками рухнувшей от взрыва стены, жив, жив, жив!!! И санитар, сам с ног до головы покрытый копотью и кровью, уловил-таки слабые биения сердца.

Через два дня после того боя его, лейтенанта Ярослава Владимирова, отправят в тыл — долечиваться. И Оленька поедет с ним, будет протирать его безвольное тело, будет кормить с ложки, не позволяя беспокоить раздробленное запястье. Раны заживали неожиданно долго — втрое быстрее, чем у обычного человека, но непозволительно долго для подвергшегося магическому изменению тела Стража. Все это время Оленька была рядом, помогая, поддерживая... и ни разу не вернулась к разговору о голубой звезде, прикончившей немецкий танк.

Но она не забыла. И когда врачи, непонимающе качая головами, вынесли вердикт: «здоров», она потребовала ответов. И Ярослав, неожиданно для себя самого, рассказал ей все, без утайки, не надеясь на то, что она поверит хотя бы единому его слову. Оленька была взрослой девочкой, ей уже давно не полагалось верить в сказки.

Она поверила. Сразу, всему. А потом вдруг погладила лейтенанта по щеке и прошептала:

— Бедненький... ты совсем здесь один. Ни мамы, ни папы, ни друзей... Хочешь, я с тобой буду дружить?

— Сеньор, сеньор, проснитесь!

Ярослав медленно открыл глаза. Сквозь купол палатки пробивались лучи солнца. Это был сон? Если сон, то невероятно яркий... как будто бы он снова пережил те дни. Ту войну.

— Сеньор, с вами все в порядке?

Мысленно чертыхнувшись, Ярослав выбрался из палатки. Прямо перед ним стоял невысокий, жгуче-черный испанец лет пятидесяти. Невысокий — едва по плечу Верменичу, со смешными усиками-ниточками. И на лице его лежала отчетливо видимая печать недовольства.

— Вы находитесь на частной территории, сеньор. Потрудитесь покинуть ее немедленно.

— Здесь так красиво. — Ярослав попытался найти мирный путь решения проблемы. — Простите, сеньор... вы хозяин этих мест?

— Да. И я бы попросил вас...

Заранее подготовленная сказка о могиле отца ни малейшего впечатления на испанца не произвела. Не то чтобы он не поверил — скорее, ему не слишком понравилась мысль о том, что какой-то там русский будет разгуливать по его лесу. Точнее, ему это очень не нравилось. Сеньор Кастаньос Эранснастаивал. Сеньор Эранс не желал ничего слушать. Сеньор Эранс пообещал вызвать полицию, которая объяснит русскому сеньору суть понятия «частная территория».

Мысленно попросив прощения у хозяина, Ярослав сосредоточился. А затем снова повторил свою просьбу — побродить здесь денек или два, поискать дорогую сердцу могилу. О, сеньор Эранс понимает. Сыновний долг свят, и сам Господь, несомненно, одобрил бы стремление сына преклонить колени у могилы отца. Во Второй мировой сеньор Эранс тоже потерял близкого человека. Вне всякого сомнения, сеньор Эранс не возражает. Сеньор Вьер... в общем, русский сеньор вполне может считать себя гостем здесь. Не желает ли сеньор глоток вина? Жаль... тогда позвольте пожелать сеньору удачи. Сеньор Эранс отдаст нужные распоряжения, никто не побеспокоит гостя.

Когда говорливый испанец удалился, Ярослав сокрушенно покачал головой. Похоже, он немного перестарался. Ему требовалось всего лишь разрешение побыть здесь пару дней — а весьма вероятно, и того меньше. И вовсе он не собирался вызывать у хозяина столь явную симпатию. Хотя бы потому, что столь бурные эмоции так быстро не пройдут, а когда наконец воздействие ослабнет и сеньор Эранс начнет мыслить более трезво, он может и задуматься, отчего вдруг проникся такой любовью к этому русскому, нагло вторгшемуся на чужую землю.

Ладно, что сделано, то сделано. Ярослав сложил палатку, убрал немногочисленные следы ночевки и настроился на долгий поиск. Предстояло ходить по лесу кругами, вслушиваясь в свои ощущения, пытаясь уловить то место, где биение чужеродной энергии наиболее сильно.

Прошло более семи часов, прежде чем он нашел нужное место. Здесь магический поток, исходящий от аппаратуры атлантов, ощущался особо сильно. Холм, у подножия которого он сейчас стоял, казался вполне естественным, к тому же вокруг устремлялись к небу высоченные деревья. Никому и в голову не пришло бы, что под их корнями, под толстым слоем земли скрывается нечто, способное перевернуть многие представления современной науки. Сеньор Эранс не обманул — все это время вокруг не видно было ни одной живой души. Ярослав сбросил на землю рюкзак, достал лопатку и принялся аккуратно вскрывать дерн в том месте, где, по его предположениям, находился вход в древний храм.

Работа заняла все оставшееся светлое время. Уже стало совсем темно, когда лопатка чиркнула о камень — и это был не очередной булыжник, изрядная куча которых громоздилась чуть в стороне от вырытой ямы. Ярослав вымотался донельзя — даже его выносливость начала давать сбои, а руки, порядком отвыкшие от столь радикальной физической нагрузки, регулярно покрывались красными пятнами, и приходилось прекращать работу и приводить кожу в порядок, дабы избежать появления волдырей. На мгновение мелькнула заманчивая мысль бросить все до утра и продолжить работу уже при свете дня. Да и отдых бы не помешал.

Но он продолжал орудовать лопатой. Одно дело — заставить хозяина поверить в сказку о поисках могилы, и совсем другое — заставить «не заметить» яму глубиной в человеческий рост. А еще раз вмешиваться в сознание человека Ярослав не хотел.

Очередной удар лопатки пробил в земле дыру. От неожиданности Ярослав выпустил из рук черенок, и лопата рыбкой нырнула в черноту провала. Послышался глухой удар — до дна было недалеко. Используя нож и ладони, он расширил проход так, чтобы туда можно было с грехом пополам протиснуться. Первым в дыру полетел рюкзак, за ним последовал сверток с палаткой. Ярослав огляделся по сторонам — никого.

Его губы зашевелились, воспроизводя длинное, многословное заклинание. Это была довольно несложная магия, но она требовала предельного сосредоточения, к тому же для успешного результата требовалась масса дополнительных условий. Ночь. Лунный свет. Отсутствие вблизи людей, исключая мага. Если все получится как надо, то на достаточно долгое время никто не заметит сделанного подкопа. Разве что свалится в дыру — но дыру надо будет позже засыпать. Если же человек будет просто проходить мимо, его взгляд, скользящий по земле и деревьям, будет старательно обходить защищенное место. Простенькая, но довольно надежная защита от посторонних глаз. На Рианне эта магия почти не применялись — что толку в магическом пологе невидимости, если каждый третий в обществе обладает теми или иными магическими способностями и может видеть сквозь подобную защиту, не прилагая для этого особых усилий.

Наконец все было готово. Заклинание продержится относительно недолго, сказывалось отсутствие практического опыта. Можно было смело гарантировать максимум год. Оставалось только надеяться, что через год опавшая листва и свежая трава скроют следы раскопа... если у него останутся силы и время, чтобы засыпать яму. А это означает, что ему надо вернуться из этого безумного предприятия целым и невредимым. Ярослав вздохнул и полез во тьму провала.

Когда-то здесь были врата храма... нет, не врата — так, небольшая дверь. Храм Архонтов не призывал под свои своды толпы паломников, сюда допускались лишь избранные. От дверей не осталось и следа. Если поискать, наверняка можно найти какие-то фрагменты, петли, замок... насколько Ярослав помнил, атланты довольно широко использовали орихалк, металл, земным ученым неизвестный. Ярослав вспомнил несколько версий по поводу того, с чем можно было бы отождествить этот металл, и усмехнулся. Среди нынешних специалистов немало нашлось бы таких, кто душу дьяволу продал бы всего лишь за один небольшой кусочек легендарного сплава. Правда, даже займись исследованиями орихалка лучшие умы человечества, воспроизвести золотистый металл им бы не удалось, одной лишь, пусть и самой передовой, технологии было для этого недостаточно.

Каменная лестница вела вниз. Ступени были погребены под толстым слоем сырой земли, местами переходящей в жидкую грязь. Немало вреда нанесли тоннелю и корни деревьев — не сумев обрушить своды, они вполне успешно отыскали щели в кладке и затянули все стены густой живой сетью. В свете фонаря корни напоминали щупальца неизвестных тварей — казалось, вот-вот они придут в движение и схватят человека, вторгнувшегося в их царство. Ярослав двигался предельно осторожно, просчитывая каждый шаг.

Наконец лестница закончилась, начался горизонтальный участок тоннеля. Здесь грязи было еще больше, временами ему приходилось переползать через особо высокие холмы, протискиваясь под самым сводом. Но, как и следовало ожидать, основная масса грязи, что веками просачивалась сюда сквозь дверной проем и щели в своде, осталась ближе ко входу. Постепенно пол становился чище. Теперь ноги Ярослава утопали уже не столько в грязи, сколько в пыли. Возникало обманчивое ощущение, что ход тянется бесконечно, но общая длина тоннеля была невелика, всего около двухсот метров.

Путь ему перегородила дверь. Створки, изготовленные целиком из орихалка, не поддались действию времени. Чего нельзя было сказать о петлях — грязь, забивавшаяся в них веками и тысячелетиями, давно превратилась в камень. Ярослав толкнул дверь, затем налег всем своим весом... тщетно, створки словно бы вросли в пол и не шелохнулись в ответ на усилия человека.

Это могло стать проблемой. Прикинув возможные варианты, Ярослав сокрушенно покачал головой.

— Паршивое дело... — сказал он вслух. — Только взрывов тут не хватало.

И все же иного выхода он не видел. Пробиться сквозь орихалковую дверь было не так уж и сложно, металл не обладал какой-то сверхвысокой стойкостью. Пожалуй, наиболее интересной его особенностью было абсолютное презрение к коррозии. Даже с помощью ацетиленовой горелки взрезать эту дверь не составило бы труда. Только где ее взять? А подручными средствами... доступная ему магия не слишком подходила для тонкой работы, но выбирать было не из чего. Отойдя от дверей подальше, он метнул в дверь боевую звезду — самую маленькую, какую только мог, на грани затухания. Взрыв в замкнутом помещении громыхнул так, что чуть не лопнули барабанные перепонки. Все вокруг заполнилось удушливым дымом, из глаз покатились слезы, Ярослав закашлялся.

Пришлось подождать, пока дым хоть немного рассеется. Время тянулось медленно, Ярослав сидел, прислонившись к холодной стене, и медленно дышал сквозь мокрую тряпку. Глаза его были закрыты. Прошло не менее получаса, и он решил, что ждать больше не стоит, надо было двигаться дальше. Дыма было еще много, и, похоже, исчезать окончательно эта завеса и не собиралась. Пришлось в очередной раз прибегнуть к заклинаниям... Ярослав мысленно ругался на чем свет стоит, ко губы шевелились, а руки совершали нужные движения. Дым стал рассеиваться, но вместе с дымом уходили и запасы силы. Инга была последней, с тех пор ему не удалось толком подзарядиться. Магические силовые линии этого мира были до отвращения слабы, за тысячи лет со дня устроенной Архонтами катастрофы они почти не восстановились, и черпать из них силу было невероятно сложно. На данный момент он истратил уже больше половины своего запаса — на фээсбэшника, на обеспокоенного присутствием постороннего на своей земле испанца, на боевую звезду. Теперь вот — на устранение дымовой завесы. И как это происходило всегда, когда он отдавал накопленную энергию, пришла головная боль — пока еще не слишком сильная, чуть беспокоящая... но дальше ведь будет хуже.

Воздух почти очистился, можно было идти вперед. Взрыв крошечной боевой звезды выел в толстой металлической пластине дыру, вполне достаточную для того, чтобы в нее протиснулся крупный мужчина. Края отверстия еще были раскалены добела, и Ярослав, не задумываясь, вылил на них почти все свои запасы минералки. Видимость снова сократились почти до нуля, но теперь причиной тому был не едкий дым, а всего лишь пар.

И вот он у цели. Почуяв живое существо, заработали настроенные тысячи лет назад лампы. Они были рассчитаны на века, но не на столь долгий срок. Из десятка загорелись лишь три, да и то далеко не в полную силу. Но и этого неяркого света было достаточно...

Да, здесь не бушевали разрывы боевых звезд десятого уровня, способных превратить в облако пламени средних размеров скалу. Здесь все уцелело. Тускло блестящая арка трехметровой высоты. И рядом с аркой — засветившийся при приближении человека пульт управления порталом. Все, что почиталось в храме как высшая святыня. Ярослав медленно подошел к пульту, провел рукой над рядами кнопок, испещренных пиктограммами атлантов. Язык он знал — не так хорошо, как хотелось бы, но достаточно, чтобы без труда разобрать надписи.

Сколько лет тут приносили жертвы ушедшим богам? Сто, двести, пятьсот? За это время кто-нибудь из обреченных на смерть должен был, хотя бы и случайно, угадать нужную последовательность нажатия клавиш. Вряд ли Архонты запрограммировали свою транспортную систему на слишком уж сложные коды доступа. Вероятнее всего — три, максимум четыре нажатия. Его взгляд медленно скользил вдоль кнопок, вдумываясь в значение пиктограмм. А может, никакого кода и вовсе нет? Вот эта кнопка должна активировать транспортную программу. Вот эта — переводит в режим ожидания ввода места назначения. Сколько таких форпостов было у Лорда-Протектора? Эксперты Рианна называли цифру шесть. Ладно, пусть вдвое больше. Транспортное оборудование было среди груза, который Архонты, спасаясь бегством с гибнущей планеты, сумели захватить с собой, вряд ли у них была возможность изготовить нечто подобное здесь. Значит, код места назначения не должен быть длиннее двух цифр. Если Ярославу не изменяла память, в одном из отчетов он видел упоминание о том, что в записях Архонтов — тех, что чудом уцелели — их бункер кодировался как «пелта-каро», говоря по-русски, «ноль-один». Учтем.

Так, эта кнопка — своего рода команда на подтверждение введенного адреса. Это сброс и возврат к предыдущему этапу программы... наплевать, не понадобится. Далее... ну, это понятно. Это — «Пуск». А дальше... либо портал заработает, либо заработает нечто иное. Система уничтожения нарушителя, к примеру. Если она еще действует. Для здоровья полезнее считать, что действует.

Проклятие, все слишком просто. Даже долбаные жрецы, знавшие, пусть и поверхностно, письменность своих хозяев, могли догадаться, что и как нажимать. Нет, тут наверняка кроется какая-то хитрость.

Кнопки пульта мерцали разноцветными огнями. Ярослав сидел скрестив ноги, полностью отрешившись от окружающего. Его мозг тщательно, линию за линией, сканировал внутренности пульта, выявляя заложенные туда создателями ловушки. Их попросту не могло не быть, Архонты не славились доверчивостью — тем более в отношении тех, кого порабощали. Сейчас техномаг пустил в ход все свои резервы, и силы его стремительно таяли. Если не удастся найти решение за два, максимум за три часа, операцию придется сворачивать. И искать способ восстановить запас сил.

Прошло почти сорок минут, прежде чем Ярослав шумно выдохнул и открыл глаза. Ему удалось найти решение, и оно было простым... и одновременно сложным.

Прежде всего пиктограммы на кнопках не содержали подвоха, они означали именно то, что должны были означать. Только вот тонкие энергетические связи, ведущие от кнопок к системам пульта, которым надлежало открыть по правильной команде портал, при каждой активации пульта перестраивались случайным образом. Чтобы набрать нужную последовательность, необходимо было восстановить связи, перестроить их так, чтобы они соответствовали пиктограммам. И сделать это следовало, не притрагиваясь к пульту. Как просто. Но простота эта была под силу только существу, способному увидеть сущность пульта, проследить все его внутренние связи. Воспользоваться пультом мог только обученный техномаг.

Теперь ясно было, почему Архонт, искавший спасения в безопасном бункере, так до него и не добрался. Он просто не успел. Восстановление энергетических каналов и для опытного техномага — работа не на пять секунд.

Ладонь Ярослава вновь зависла над пультом, пальцы окутало белое сияние, особо хорошо заметное в полумраке подземелья. Голову пронзил уже не первый, пока еще слабый, болевой спазм — запасенная энергия подходила к концу. Оставалось лишь надеяться, что ее хватит.

Один за другим энерговоды вставали на место. Свечение кнопок пульта не изменялось — только ощущения мага говорили, что процесс идет, как должно. Теперь болевые уколы следовали один за другим, наполняя голову барабанным боем. Лицо Ярослава заливал пот, глаза слезились. Ко всем проблемам добавилась еще одна — стоило установить одну из силовых линий на место и расслабиться, как она тут же пыталась сместиться — куда угодно, лишь бы подальше от правильного положения. Приходилось держать их все, еще более увеличивая расход энергии.

Наконец последний канал занял верное положение. Ярослав чувствовал — еще несколько секунд, максимум минута, и силы его оставят, а упорядоченные связи пульта снова станут хаотическим переплетением энерговодов. Ладонь коснулась первой кнопки, затем второй, третьей... Если он ошибся хотя бы раз, одно из нажатий может стать смертельным. Ввод адреса... конец ввода... запуск программы... уф, кажется, все.

Он отпрыгнул от пульта — просто так, на всякий случай. Арку, образованную золотистыми колоннами, залило золотистое сияние. Вспышка. Еще одна. Биение света становилось все интенсивнее, отблески постепенно сливались в одно непрерывное свечение... и вдруг разом все погасло. Только теперь пространство внутри арки затягивала слабо колышущаяся пелена. Портал.

Несколько секунд Ярослав стоял неподвижно, ощущая, как капли пота стекают по лицу. Сердце бешено колотилось, кончики пальцев дрожали. Он чувствовал себя полностью опустошенным — пожалуй, еще ни разу, за все время жизни в этом мире, он не вычерпывал свой запас силы до дна, до полного изнеможения. Быть может, не стоило в таком состоянии соваться в бункер атлантов... но при мысли о том, что всю процедуру настройки пульта придется делать повторно, его бросило в дрожь. Архонты, безусловно, были куда более сильными техномагами, чем он, к тому же это было их оборудование, знакомое и привычное. Ярослав не был уверен, что способен провести эту операцию повторно.

Он достал моток капронового шнура, накинул петлю на лямку рюкзака, а затем швырнул мешок в марево портала, ожидая любых последствий — вспышки огня, удара молнии, струи контактного яда. Но ничего не произошло, рюкзак пролетел сквозь серо-серебристую пленку и исчез. Мысленно досчитав до пяти, Верменич рванул шнур. Рюкзак, целый и невредимый, выскочил из портала и упал у его ног.

— Будем считать, что там безопасно, — сказал он вслух. Звук собственного голоса несколько успокаивал.

Рюкзак занял положенное ему место — за плечами. Нож — на пояс, фонарь в руку. Ярослав подошел к порталу... а затем решительно шагнул вперед. И вокруг него сомкнулась тьма.

Ольга мерно ходила по комнате. Десять шагов, поворот, еще десять шагов. Неспешный марш позволял привести мысли в относительный порядок. И капельку успокоить нервы.

Ярослав уехал, толком даже не объяснив, куда и зачем. Но и догадаться было несложно, стоило только потребовать от компьютера информацию о том, чем накануне интересовался ее друг. Атлантида... что ж, его решение было очевидным, ответ напрашивался сам собой. Яр отправился искать Атлантиду. Проклятие, в этом мире сказать, что человек «ищет Атлантиду», означало, как правило, что человек занимается пустым и бесполезным времяпрепровождением, гоняюсь за химерой, за фантазией, за призраком. Увы, она понимала, что Ярослав не сорвался бы с места столь стремительно, если бы и в самом деле не намеревался найти что-то важное.

Что могло оказаться для Яра столь важным, что он умчался, ограничившись лишь короткой запиской? «Солнышко, я уеду. Дня на два, на три, максимум — на неделю. За меня не волнуйся, все в порядке, надо проверить одну мысль. Извини, у меня совсем нет времени, опаздываю на самолет. Приеду, все расскажу».

Что же именно Ярослав надеялся найти? Ответ очевиден — путь домой. Воспользоваться технологиями атлантов, чтобы покинуть этот мир, покинуть ее. Что ж, когда-то это должно было случиться. Они обсуждали это, обсуждали не раз.

Шаг, еще шаг, поворот...

Сегодня она ощутила беспокойство. Не вполне обычное., оно появлялось редко и каждый раз не предвещало ничего хорошего. Ярослав говорил, что это особый дар, интуитивная способность к футурпрогнозу. Эта способность появилась еще в детстве — в тот самый день, когда она впервые увидела этого высокого лейтенанта, что пришел и спас ее. Да, русские солдаты, выбив немцев из маленькой деревеньки, освободили в тот день немало селян, прятавшихся по подвалам и погребам, но Оленька была убеждена — этот красивый лейтенант явился спасать именно ее. И именно тогда она почувствовала, что ему грозит опасность — она почти увидела, как зло, похожее на черное грозовое облако, сгущается у подножия наполовину обрушенной каменной стены.

Ольга не видела будущего — она его чувствовала, кожей, кончиками нервов, каждым волоском, что сейчас грозили встать дыбом.

Последний раз она испытывала недобрые предчувствия подобной силы очень давно, еще в начале августа 1945-го, за несколько дней до того, как полковник Пол Тибиц сбросил атомную бомбу на японский город Хиросима. Она на мгновение остановилась, затем покачала головой — нет, если ей не изменяет память, даже в тот день ощущение грядущего ужаса не было столь острым. Хотя, возможно, ее чувствительность к предстоящим катастрофам с того момента повысилась. Ярослав говорил, что любой дар, связанный с магией, либо растет, либо гаснет.

Женщина включила телевизор. Ни на одном канале не было ничего, что могло бы внушить опасения. Во всяком случае, не больше, чем обычно. Ольга раздраженно отключила изображение и швырнула пульт на диван. Тщетно, все тщетно... даже если предчувствия не обманывают ее, страшное событие произойдет не скоро. Чем острее были ощущения, тем больше оказывался запас времени... и тем разрушительнее оказывалась катастрофа.

Они с Ярославом пробовали предпринимать меры. Звонили, убеждали... от них лишь отмахивались, тем более что ничего конкретного ни Ольга, ни Ярослав, способности которого к футурпрогнозу были еще меньше, чем у его подруги, сказать не могли. Не склонные верить в мистику, официальные лица не желали слушать фразы типа «очень скоро произойдет что-то ужасное». Цунами, обрушившееся на Индонезию в декабре 2004-го, Ольга ощутила почти за две недели. К тому же — редчайший случай — сумела примерно определить зону бедствия... Единственным, кто заинтересовался этой информацией, был репортер какой-то «желтой» газетенки. Ольга, терзаемая страшными предчувствиями, согласна была и на это — но, увы, материал так и не увидел свет, уступив место на полосе очередному скандалу в мире шоу-бизнеса. С точки зрения редактора газеты, это должно было понравиться читателям больше, чем бредни какой-то бабки, наверняка выжившей из ума.

Внезапно Ольга остановилась, издав короткий, мучительный стон.

Да... быть может, она чувствует предстоящий теракт, который унесет тысячи жизней. Быть может, где-то зарождается волна-цунами, которая станет еще страшнее той, декабрьской. Или, как в дешевых американских боевиках, какой-нибудь астероид движется к Земле, чтобы вызвать катастрофу планетарного масштаба. Все это, судя по ее ощущениям, было возможно. Но Ольга была уверена, что ее догадка верна. Что бы ни искал Ярослав, чего бы он ни достиг — его действия, вольно или невольно, пробудят их. Он сделает что-то не то и не так, и Архонты проснутся.

Она беспомощно оглянулась по сторонам. Куда бежать? Кого звать на помощь?

Тьма, рассекаемая мощным лучом фонаря, продержалась лишь мгновение — а потом вспыхнули лампы.

То ли здесь атмосфера была более сухой и чистой, то ли Архонты установили в бункере магическую защиту, но пыли на полу не было, и все лампы работали исправно. Ярослав осмотрелся — за его спиной колыхалось марево портала, рядом с аркой, как и положено, стоял пульт. Быстрое сканирование подтвердило зародившееся предположение — здесь установлена самая обычная управляющая система, без подвохов и ловушек. Глупо устанавливать смертельно опасные сюрпризы в своем доме, вдруг придется воспользоваться с похмелья. Интересно, после доброй пьянки у Архонтов болела наутро голова?

Ярослав почувствовал, что смертельно устал. Тело наполняла слабость, глаза слипались...

— Что мне здесь может угрожать? — спросил он у себя и после недолгого размышления сам же себе и ответил; — Видимо, ничего.

Идти дальше в таком состоянии было слишком опасно. Размеры бункера были неизвестны, но вряд ли Архонты ограничились лишь несколькими крошечными комнатками. Чтобы найти то, ради чего он сюда явился, может потребоваться немало времени. И сил.

Имей он хотя бы минимальный запас магической энергии, то легко вернул бы себе и бодрость, и силы. Но сейчас Ярослав был пуст, как пересохший давным-давно колодец. А значит, ему оставалось лишь прибегнуть к самому простому, но в то же время довольно действенному способу — поспать хотя бы пару часов. Датчики освещения, по всей видимости, контролировали пространство где-то на уровне его груди или чуть ниже. Когда Ярослав лег на твердый металлический пол, сунув под голову рюкзак, свет послушно погас.

Несмотря на усталость, сон не шел. Может быть, потому, что это место было пронизано идущей отовсюду опасностью. Где-то неподалеку, под несокрушимой броней стасис-коконов, спали Архонты. Следовало соблюдать предельную осторожность... Предстояло найти в бункере, размеры которого совершенно неизвестны, предмет, который Ярослав видел мельком много лет назад, да и к тому же в изрядно поврежденном состоянии. Найти и воспользоваться им — и при этом не включить охранную систему, если она здесь была, конечно. Архонты не страдали паранойей, но свою технику они охраняли достаточно тщательно. Что, впрочем, им не помогло.

И все же это было совершенным сумасшествием. Теперь он это понимал.

— Что я здесь делаю? — прошептал он темноте. Темнота молчала.

Следовало признать, ему не стоило сюда соваться. Реальный шанс заполучить настоящий, работоспособный Ключ, который может открывать порталы между мирами, совершенно затмил его разум. Пожалуй, самым правильным выходом теперь было вернуться назад, пока он не зацепил здесь какую-нибудь ниточку охранных систем. Да... да, он встанет прямо сейчас, нырнет в портал, выберется на поверхность... А потом засыплет этот проклятый тоннель, так, что его не найдет никакая собака. Запечатает его — землей, камнями и всеми подходящими к случаю заклинаниями, пусть даже это будет стоить ему дополнительной головной боли. Запечатает на века.

И будет еще долгие десятилетия жечь радиодетали, в тщетных попытках нащупать дорогу домой — или, на худой конец, просто увидеть родину, Рианн. Хотя бы увидеть...

Ярослав заскрипел зубами. Способен он на такую жертву? Быть может. Или... или все-таки осторожненько, просчитывая каждый шаг, заглянуть хотя бы в пару помещений? Вдруг ему повезет сразу? Мысль об отступлении, когда легендарный «Привратник» находится, возможно, всего лишь в нескольких шагах, вызывала почти физическую боль. Проклятие, ну почему его способности к футурпрогнозу настолько ничтожны? Ладно, одно... нет, два помещения. Если нужного прибора там не будет — все, не судьба, значит. В портал — и домой. Ольга наверняка совсем извелась.

Заключив сделку с совестью — а это была именно сделка, и Яр прекрасно осознавал, что совершает очередную глупость, — он все же заснул.

Сон его был недолог. Взглянув на часы, он лишь огорченно вздохнул — немногим более часа. Запас магической энергии был все так же мал. В нормальном состоянии Ярослав сумел бы и без секса восстановить силы до приемлемого уровня дней за пять. Пять дней полноценного отдыха, нормального питания, неспешных прогулок на свежем воздухе. Как минимум десять часов сна.

Но здесь не было свежего воздуха, питание ограничивалось консервами и ветчиной в рюкзаке, почти вся вода ушла на охлаждение оплавленной двери. И главное, Ярослав не собирался ждать пять дней. Слишком опасно.

Он встал, слабо улыбнувшись вспыхнувшему свету и с удовлетворением отметив, что портал все еще исправно работает. Это можно было бы счесть добрым предзнаменованием, но на всякий случай он запомнил светящиеся на пульте координаты — код, соответствующий подземному храму неподалеку от Барселоны. Теперь нужно было осмотреться и решить, что делать дальше.

Помещение было относительно небольшим. Две двери, у каждой — простейшая контрольная панель, распознающая рисунок сетчатки глаза. Никто, кроме атлантов, чьи данные хранились в электронной памяти замка, не смог бы открыть эту дверь, вероятно, не помогла бы и грубая сила. Ярослав усмехнулся — слишком простая защита, техномаг, даже начинающий, сумеет обойти ее, затратив лишь самую малость энергии. Которой, между прочим, почти не осталось. Голову пронзил спазм, перед глазами заплясали черные круги, сквозь сжатые до боли зубы пробился короткий стон. Если каждую дверь вскрывать с такими усилиями, то вскоре он просто потеряет сознание.

Дверь с тихим шорохом отъехала в паз стены, открывая проход.

— Вот дерьмо... — буркнул он.

Это, вероятно, был истинный вход в бункер. Огромный пульт у стены, изуродованный явно энергетическим разрядом. На полу, у пульта, — два скелета. Ярослав присел на корточки, стараясь не всколыхнуть воздух. Один скелет, в незапамятные времена лишившийся головы, безусловно, принадлежал Архонту — золотистая чешуя, природная броня атлантов, несокрушимая и неподвластная времени, повторяла контуры тысячи лет назад упавшего здесь тела. Второй был, безусловно, человеческим... да, точно человеческим. Наверняка. Чьим бы он еще мог быть?

Ярослав не знал, кто лежит перед ним. Быть может, сам легендарный Хирон, который, если верить древним летописям, чудом пережившим века, повел отряд гиперборейцев на верную смерть. Повел в самое сердце возрожденной Атлантиды — в надежде уничтожить Архонтов до того, как они соберутся с силами и нанесут Гиперборее новый, уже смертельный, удар. О том, чем закончилась эта отчаянная вылазка, не знал никто. Не поведали об этом и сами Архонты — а их спрашивали. Война началась не сразу, были времена переговоров, времена вопросов и, как ни странно, даже относительно правдивых ответов, но никто из Властителей Атлантиды не открыл тайны, почему их сон в стасис-коконах вместо нескольких месяцев продлился тысячелетия. Каждое сказанное Архонтами слово позже анализировалось, но эксперты не смогли с уверенностью сказать, искренни ли атланты, заявляющие о своем неведении.

Может быть, это кто-то из того, бесследно пропавшего, отряда. Воины-северяне... кстати, интересно, каким образом они добрались до Атлантиды — если допустить, что они действительно сюда добрались. Гиперборейцы были могучими магами, тому есть немало свидетельств, но после катастрофы, вызванной атлантами, магические потоки Земли почти полностью погасли. Во вселенной Рианна они частично восстановились. Здесь — практически нет. Теперь не было никакой возможности определить, какие силы привели в движение гиперборейские маги, чтобы доставить своих посланцев в нужное место — практически, стоит заметить, в другом полушарии — за считанные часы или дни.

Или этот скелет мог принадлежать кому-то из местных жителей... Хотя непонятно, почему Архонт принял бой, почему не подчинил себе противника, не превратил его в послушного, преданного раба. Справиться с Архонтом в поединке один на один, пусть и ценою жизни — это был подвиг, достойный легенд.

Ярослав протянул руку и прикоснулся к скалящемуся черепу. Казавшаяся твердой, кость легко поддалась, рассыпавшись под пальцами невесомой пудрой. В одно мгновение скелет превратился в кучку праха, еще сохранявшего очертания человеческого тела. Рассыпался и скелет атланта, только чешуя ничуть не изменилась. Она могла устоять и перед пулей, и перед лучом лазера. Возможно, и боевая звезда Ярослава, если бы он был сейчас способен ее создать, не оставила бы на чешуе ни малейшего следа. Были способы пробить эту защиту, считавшуюся одной из самых надежных в известных вселенных, были — на любой щит всегда найдется меч. Таков уж закон... абсолютного совершенства не существует.

Он встал и вдруг, помимо своей воли, вскинул руку в последнем воинском салюте. Кто бы ни был этот человек, он совершил почти невозможное.

Дверей было пять. Одна — только что открытая, вела в транспортный отсек. Вторая, намертво перегороженная толстой на вид орихалковой плитой, не имела и намека на системы доступа — ни замка, ни контрольной панели, ни подобия ручки. Не ощущалось и скрытых в толще металла систем — это Верменич мог сказать наверняка, хотя орихалк плохо поддавался сканированию. Подумав, Ярослав решил, что это, скорее, не дверь, а что-то вроде блокирующей переборки. Сейчас он находился на дне моря, под толстым слоем ила, песка и камней — а там, за броневой плитой ощущалась какая-то более или менее однородная масса. Быть может, за этой переборкой — вода, или сплошной слой донных отложений. В любом случае вряд ли ему удастся ее открыть.

Оставались три двери. Ярослав был полон решимости сдержать данное самому себе слово — может, еще и потому, что стыдился этого безответственного сговора. Одна дверь, и все. Только одна.

Выбирал он долго. Пиктограммы на кнопках у дверей ничего ему не говорили, это были не более чем номера. Верменич попытался активизировать свою способность к футурпрогнозу — для этого тоже требовалась сила, которой не было. Смутные ощущения не советовали соваться в крайнюю левую дверь. Не то чтобы за ней скрывалась угроза... просто нехорошее предчувствие. Две остальные двери были более безопасными... но за одной ощущалось легкое биение магической энергии.

— Ну что, Страж? — Его голос эхом отдавался среди металлических стен. — Вперед? Долой разум, логику и долг, да здравствуют чувства.

Он подошел к двери, привычно проверил контрольную панель на предмет отсутствия какой-нибудь пакости, затем, уже не обращая внимания на опять ударивший в голову болевой спазм, одним усилием отключил опознающую систему. Постоял несколько мгновений, тяжело дыша и с отвращением ощущая дрожь в пальцах — похоже, ни на что хорошее он более не годен. Затем коснулся сенсора. Дверь послушно отъехала в сторону — и Ярослав отшатнулся от жара, пахнувшего ему в лицо. Он тут же припал на колено, а мгновением позже распластался на полу, рывком уходя под прикрытие стены, в слабой надежде увернуться от удара сработавшей ловушки...

Шли секунды. Не было ни вспышек пламени, ни разрядов всесокрушающей энергии. Только ровный жар. И кое-что ещё... Лампы не горели, но помещение было залито светом — непривычным, голубым.

Атлантида была древней цивилизацией, достигшей расцвета — который в известной степени и привел ее к гибели — раньше многих других. Но в разных частях вселенной цивилизации рождались, развивались и умирали и до того, как Архонты начали свою стремительную и смертельно опасную экспансию, и после.

Любая, абсолютно любая цивилизация должна заботиться о накоплении энергии. Для кого-то энергия — это стада, которые при необходимости можно пустить под нож, или амбары, наполненные зерном. Для кого-то — мощные аккумуляторы, хранящие некоторый запасец на черный день, или хотя бы топливо, которое можно сжечь в котлах или реакторах. Цивилизация, избравшая магический или техномагический путь развития, тоже должна была озаботиться тем, чтобы иметь возможность сохранить часть энергии, и использовать ее тогда, когда она будет всего нужнее.

Способов для этого придумали предостаточно. Опытный маг мог влить часть своей силы почти в любой предмет — только вот обычные вещи легко впускали в себя магические потоки и столь же легко от них избавлялись. Волшебные мечи, чудесные шлемы, колдовские кольца — все это было не более чем сказкой. Хотя кольца... с кольцами дело обстояло несколько иначе. Драгоценные камни сами по себе являлись неплохим хранилищем магии, но у них проблема была другая. «Зарядить» кольцо было делом достаточно сложным, а получить эту силу назад — почти невозможным. Драгоценные камни упорно не желали отдавать энергию в том ритме, в котором это требовалось владельцу. Медленно, постепенно — это пожалуйста. А сразу, в едином всплеске — ни за что. Эта особенность делала магические кольца чем-то вроде забавной игрушки, не более того.

Настоящие магические аккумуляторы представляли собой довольно сложные конструкции, изготовить которые было под силу только очень опытным мастерам. Ученые Рианна научились делать очень емкие аккумуляторы — лучший из них мог вместить в себя достаточно магической энергии, чтобы породить не менее дюжины боевых звезд десятого уровня. Достаточно, чтобы вскипятить озеро диаметром полкилометра. Это были очень, очень хорошие изделия.

Аккумуляторы атлантов были не столь совершенными — во всяком случае, даже лучшие из них обладали во много раз меньшей емкостью. Зато они отличались чрезвычайно низким саморазрядом, почти на грани регистрации приборами. Снижение заряда на один процент, согласно расчетам, должно было происходить не менее чем за тысячелетие. Что, собственно, и объясняло, почему аппаратура атлантов работала до сих пор.

И все же существовала раса, достигшая на этом поприще абсолютного, никем не превзойденного совершенства. Их называли «Неведомыми» — и не без оснований. Никто так и не сумел узнать, ни как выглядели создатели абсолютного аккумулятора, ни почему они исчезли. По одной из теорий, раса, создавшая синие кристаллы-накопители, была одной из многих, исчезнувших во время рождения Мира Хаоса. По другой — Неведомые нащупали путь в иной мир, мир, не подверженный непрерывному делению, не боящийся разрывов Границ, мир, в котором можно ставить любые сколь угодно рискованные эксперименты, не опасаясь фатальных последствий. И Неведомые ушли туда, чтобы и дальше совершенствовать свое Знание.

От них осталось немногое. И в частности, некоторое количество кристаллов-накопителей. Идеальных аккумуляторов магической энергии. Синий кристалл мог вместить в себя чудовищное количество силы — и мог отдавать ее в каком угодно режиме. В распоряжении Академии Рианна было пять неповрежденных кристаллов и около полусотни обломков разной величины. Десятки, сотни лет исследований не привели ни к чему — не удалось не только воспроизвести структуру идеального аккумулятора, но даже хоть сколько-нибудь существенно приблизиться к пониманию принципов его создания.

Каждый осколок, сколь угодно малый, был аккумулятором сам по себе — хотя значительно меньшей емкости. И каждый осколок был бесценен.

Ярослав медленно встал, ощутив, как внезапно потом покрылся лоб. Буквально в десятке шагов от него, на невысоком орихалковом постаменте лежали они — осколки синего кристалла. Один, размером с ладонь, и второй — чуть больше горошины. Именно от них исходило синее свечение, от них шли полны обжигающего жара. Как завороженный, он шагнул вперед. Медленно подошел к постаменту, протянул руку, стараясь не обращать внимания на раскаленный воздух, опаляющий кожу. Это было не более чем иллюзией, странной реакцией нервных окончаний на исходящее из кристалла излучение. В теории столь интенсивный выход энергии должен был способствовать быстрому саморазряду кристалла-накопителя, однако самые тщательные измерения не могли зафиксировать сколько-нибудь значительного снижения уровня заряда.

Пальцы коснулись гладкой поверхности. Прохладной... нет, скорее холодной, заметно более холодной, чем воздух в комнате. Ярослав отдал мысленный приказ — правила работы с аккумуляторами Неведомых были обязательным курсом в Академии, — и поток чистой живительной энергии хлынул в него, заполняя сосущую пустоту.

Привычный пасс, пара коротких фраз — и головная боль, донимавшая его последние часы, ушла, не оставив и следа. Он давно не чувствовал себя так хорошо, словно и не было утомительной работы, взрывов, краткого и беспокойного сна.

Ярослав задумался. С точки зрения морали и закона, господствовавшего в здешнем обществе — в смысле, на Земле в целом, — то, что он собирался сделать, было самой обыкновенной кражей. Он намеревался присвоить себе имущество, принадлежавшее атлантам. Хотя, если уж на то пошло, он за этим сюда и явился, и если его и мучила совесть, то только в части риска, на который он сознательно шел. И если кроме Ключа он прихватит с собой и эти кристаллы...

Горошина была заряжена, по его примерной оценке, почти на семь процентов. Чудовищный запас энергии, которого могло хватить... хватить... Ярослав обескураженно покачал головой, он даже не мог бы придумать задачу, для которой этой силы могло оказаться недостаточно. За исключением совершенных глупостей — например, стереть в порошок Эверест. Второй обломок был почти пуст — но и это «почти» было во много раз больше, чем Ярослав имел возможность использовать с момента своего появления в этом мире.

— В конце концов, — без особой уверенности в голосе прошептал он, — в какой-то мере все мы являемся наследниками Атлантиды. И я в том числе. Черт подери, они могут торчать в своих коконах еще целую вечность, а мне нужна эта энергия. Будем считать это... конфискацией имущества лиц, чье преступление доказано. Пусть это и произошло двенадцать тысяч лет назад.

Частично успокоив свою совесть и больше не обращая внимания на ее жалкие попытки подать голос, Ярослав отправил оба кристалла в рюкзак. И тут же достал их обратно — несколько слоев плотной ткани не являлись достаточной защитой от обжигающего излучения. Огляделся по сторонам, только сейчас осознав, что до сего момента видел перед собой только кристаллы, и ничего больше.

Помещение было, видимо, чем-то вроде склада. Когда-то, вероятно, стены были увешаны деревянными полками, но дерево, в отличие от орихалка, не перенесло испытания временем. Теперь все то, что когда-то было аккуратно расставлено по своим местам, валялось на полу в совершеннейшем беспорядке. Большая часть приборов выглядела неповрежденными, но дотрагиваться до них без острой необходимости Ярослав не собирался. Техника атлантов была достаточно опасной, поэтому он предпочитал иметь дело лишь с тем, с чем был знаком. Небольшой бокс из золотистого металла выглядел вполне безопасным и идеально подходил Ярославу — как только кристаллы были упрятаны в коробку, исчезли волны жара, орихалк прекрасно экранировал излучение синих камней.

В дальнем конце зала имелась еще одна дверь. Ярослав снова, в который уже раз, вынужден был вступить в борьбу со своей совестью. Совесть, изрядно ослабленная предыдущими сокрушительными поражениями, в этот раз сдалась почти без боя и замолкла. Раз было принято решение обыскать одну эту комнату, то дверь эта, безусловно, имела к комнате самое непосредственное отношение. И, следовательно, было бы глупостью не посмотреть, что за ней.

Контрольная панель, как и прочие, не содержала ни ловушек, ни скрытых сигнальных систем — но теперь Ярослав потратил несколько лишних минут, чтобы убедиться в этом со всей достоверностью. Подчиняясь его приказу, дверь тихо ушла в сторону, вспыхнул свет. Он шагнул вперед и замер на пороге.

Перед ним стояла цель его поисков — совершенно неповрежденный аппарат, известный во многих обитаемых мирах как «Привратник».

Глава 4 2005 год, 15 октября, Барселона — Москва

Самая большая проблема в том, что здесь у меня слишком много свободного времени.

Работать? А смысл? Деньги не были проблемой и в первые годы, когда я только обживался в этом мире, не стали они проблемой и позже. Когда человек твердо знает, что впереди у него не жалких несколько десятков лет, а гораздо более длительный срок, он быстро учится думать о будущем. Вклады, сделанные в середине века, сейчас приносят свои плоды, и ни я, ни Оленька не будем испытывать недостатка в средствах. Никогда — если только мне не захочется стать, к примеру, владельцам персонального острова в тропиках. Но, во-первых, зачем он мне нужен, этот остров, кроме как привлекать к себе совершенно излишнее внимание, и, во-вторых... Во-вторых, эту проблему тоже можно при желании решить.

Я всегда с удовольствием читаю фантастику. Забавно... я знаю, что книги всегда отражают мировоззрение общества на текущем этапе развития. Но почему же так однобоко? Стоит персонажу обзавестись чем-нибудь, выделяющим его из серой массы — большие деньги, необычные способности или что-то еще, — как он тут же начинает строить из себя или суперзлодея, или супергероя. То есть либобросается завоевывать мир, либо пытается мир от этих завоевателей спасти, попутно наворотив такого, что и самым жестоким агрессорам не снилось. Нет, роль спасителя человечества, разумеется, почетна и уважаема, не спорю. И все же...

Даже Оленька не раз задавала мне этот вопрос. Почему? Почему бы не облагодетельствовать человечество, почему не искоренить зло, нищету, болезни? Не стать умным, грамотным, предусмотрительным правителем, всегда с готовностью прислушивающимся к гласу народа? Почему я всё время стараюсь оставаться в тени, ведь мог бы...

Да, наверное, мог бы. Но — не хочу.

Быть может, этим мы и отличаемся от атлантов. О, не стоит их упрекать в жажде власти ради самой власти. Они искренне верили — с поправкой на их весьма специфическую мораль, — что создадут общество всеобщего благоденствия. Эдакий рай на Земле. Хотя нет, Рай — местное изобретение, как и Валгалла, и Ал-Джанна, и Сварга, и Страна Вечной Охоты, и многие другие места, куда хочется попасть, но когда попадешь, выяснится, что в этих замечательных местах довольно скучно. Как говорят, в Рай, конечно, престижнее, но в Аду общество интереснее. Сточки зрения атлантов, которую можно пусть и не принять, но хотя бы понять, конечным результатом их усилий стало бы вполне стабильное общество. Без войн. Без преступности. Предельно эффективное при исполнении любой задачи. Все довольны... часть — по убеждению, остальные — в результате чистки мозгов. Никаких проблем.

Не хотел бы я жить в таком обществе.

А ведь многие захотели бы, я знаю. Большинству людей стабильность важнее, чем всякого рода рассуждения о свободе личности, о праве каждого самому решать, каким путем идти. Зачем? Пусть мудрые скажут — а они, обыватели, безликая серая масса, поддержат единогласно. Лишь бы никто не покусился на их личный домик, на их личный садик, на их замечательный гамбургер и барбекю в уик-энд. Пусть мудрые развяжут войну, пусть нарушат порядок в половине мира — лишь бы порядок не нарушался тут, дома.

Думаете, когда Атлантида начинала вторжения в иные миры, которые в конечном счете и привели ее к гибели, ее не поддерживал народ? Поддерживал, да еще как. Самая идеальная война — на чужой территории и малой кровью. Чем это закончилось — известно. Чем это заканчивается снова и снова, в любом из известных миров? Все тем же. Мудрым становится скучно вести к просветлению один лишь свой народ, они начинают искать, кого бы просветить еще, кому бы объяснить «истинный путь». Обычно таковые быстро находятся. Только вот у этих «непросветлённых», как правило, имеются собственные представления о «верной дороге», которой следует идти. II противостояние заканчивается большой кровью.

Не хочу. Не хочу, потому что и у меня может возникнуть мысль о том, что кто-то — китайцы, иракцы, американцы или какие-нибудь австралийские бушмены — живет «неправильно». А потом появится желание разъяснить всем им, как надо поступать, во что верить и кого слушаться.

Поэтому я и хочу просто жить. И ни во что не вмешиваться.

А еще я хочу вернуться домой.

Дневник Ярослава Верменича,

Стража Четвертого круга

— Дамы и господа, приветствуем вас на борту самолета Ту-154М компании «Аэрофлот», выполняющего рейс...

Ярослав опустился в кресло и закрыл глаза. Он не чувствовал усталости — скорее, просто какое-то внутреннее опустошение. Так всегда бывает, когда цель, к которой шел долгие годы, вдруг оказалась на расстоянии вытянутой руки. И больше не надо бежать к ней, бороться, пробиваться сквозь препятствия, падать и вставать снова. Все. Можно праздновать победу.

Почему же так тоскливо?

На то, чтобы разобраться в управлении «Привратником», ушло более шести часов — немыслимо много. Система защиты на пульте управления древним агрегатом стояла такая, что в сравнении с ними ловушки портала казались детским развлечением, не опаснее, чем паутина для слона. В распоряжении Ярослава была неограниченная энергия — но, несмотря на это, к концу работы он был совершенно измотан. Первый уровень защиты оказался достаточно прост. Кнопки панели управления, помимо своей основной функции, осуществляли анализ ДНК существа, пытавшегося получить доступ к системе, сравнивая его со своим банком данных. Заставить биологический сканер передать системе ложные сведения труда не составило, но это был лишь первый барьер, требовалось еще пройти несколько уровней подтверждения полномочий — труднее всего оказалось отключить контур, анализирующий биотоки, с таким решением ранее Ярославу сталкиваться не приходилось. Он даже допустил ошибку — совсем незначительную. Только тот факт, что его рефлексы, подстегнутые полученной из синего кристалла энергией, были сейчас вдвое быстрее обычного, позволил Яру уклониться от удара возмущенной охранной системы. На металлическом полу образовалась каверна глубиной сантиметров пятнадцать и диаметром почти метр, брызги расплавленного орихалка веером ударили во все стороны, разрушая то, что уцелело на протяжении тысячелетий. На помощь пришли полузабытые рефлексы — вокруг Ярослава замерцал экран силовой защиты. Это слабо светящееся поле не могло остановить серьезную атаку, экран предназначался в большей степени для защиты от непогоды — от шквального ветра, к примеру... но и от раскаленного дождя щит укрыл достаточно надежно.

Теперь он стал осторожнее... шаг за шагом Ярослав распутывал хитросплетения внутренних связей аппарата, одну за другой деактивировал охранные системы и смертельные ловушки, пока наконец «Привратник» не выразил готовность подчиняться новому хозяину. Но и это было ненадолго — как и многие другие защитные системы атлантов, ловушки «Привратника» стремились выйти из-под контроля, и Ярослав тратил массу сил на то, чтобы держать их в повиновении. Внутренняя камера «Привратника» полыхала радужными бликами — там шёл синтез Ключа. Ярославу осталось только ждать — и надеяться, что ему хватит сил удерживать артефакт в повиновении.

Наконец радужное сияние погасло. Прозрачная крышка медленно поднялась, и Ярослав протянул руку к блестящему шару. Его поверхность была чуть теплой...

Теперь этот шар, а также бокс, в котором покоились величайшие из возможных драгоценностей — осколки синего кристалла, — лежали в рюкзаке, стоявшем у ног Ярослава. Таможенники в барселонском аэропорту не заинтересовались его багажом. Сканер, правда, показал наличие в рюкзаке пары подозрительных предметов, но, повинуясь мысленному приказу Ярослава, оба офицера тут же отвернулись от монитора.

Пассажиры давно расселись, предупредительные стюардессы провели давно всем набившую оскомину демонстрацию использования спасательных жилетов — как будто летать все умеют лучше, чем плавать, — а самолет все еще стоял на месте. Никого это не беспокоило, пусть подобного рода задержки в европейских аэропортах случались много реже, чем в российских, но они все равно не исключались. Возможно, ожидалось прибытие на борт какой-нибудь важной шишки или больного, которого зачем-нибудь срочно понадобилось доставить в Москву. Или поступил анонимный звонок насчет бомбы, заложенной в самолет... подобное идиотское Развлечение время от времени становилось модным у всякого рода подонков, несмотря на то, что полиция отлавливала их довольно эффективно. Ярослав спокойно ждал, полуприкрыв глаза.

И вдруг...

— Простите, вам плохо?

Ярослав вздрогнул и попытался вернуться в реальность, продираясь сквозь леденящий холод, окутавший его со всех сторон. Каждый волосок на теле встал дыбом, заныли зубы, кожа покрылась мурашками, пальцы дрожали...

— Нет... — с трудом выдавил он из себя, невидящим взглядом упершись в лицо молоденькой стюардессы. Милая девушка выглядела обеспокоенно. — Все... в порядке.

— Вы плохо выглядите, — настаивала она. Быть может, девушка и в самом деле беспокоилась за пассажира. А может, всего лишь отчаянно старалась избежать ЧП на борту. — Быть может, вам требуется какое-нибудь лекарство? У нас хорошая аптечка.

— Нет... спасибо. — Ярослав выговаривал слова медленно, старательно, чтобы не очень дрожал голос. — Сейчас все... пройдет. Простите, это бывает. Старая болезнь... Быть может, стаканчик воды?

— Да, секунду! Сейчас принесу.

Девушка убежала, и Ярослав сосредоточился, губы шептали формулу, которая должна была вернуть его в норму. Проклятие, этим заклинанием можно было поставить на ноги и позавчерашний труп... ему же классическая, многократно испытанная в деле магия практически не помогла. Дышать стало чуточку легче, прекратился нервный тик, пришли в норму еще мгновение назад налитые кровью глаза.

Он еще раз призвал на помощь магию, затем, сообразив, что делает не то, что нужно, произнес словоформулу локальной психоизоляции, более известную как заклинание «Слабость духа» класса «Плен» по градации Мира Хаоса. Вещь довольно опасная в его положении, как минимум пару часов он будет совершенно беспомощен как маг, но у него хотя бы будет возможность прийти в себя. Это заклинание маги ненавидели — еще и потому, что в процессе обучения каждый обязан был отработать психоизоляцию на себе. Младшая форма высшего заклинания «Смерть духа», которое лишало человека магических способностей окончательно и бесповоротно, эта, более простая, формула оказывала довольно краткое воздействие. Но для мага, в том числе и начального уровня, это было даже хуже, чем стальные оковы.

Ощущение было таким, как будто бы его замотали в толстый войлок. Пыльный, старый войлок. Ярослав ожидал подобного, но вынужден был с огорчением признать, что успел порядком подзабыть свои чувства с тех пор, как впервые, под присмотром наставника, опробовал это проклятое заклинание. Казалось, что вселенная стремительно сузилась, звуки стали сухими и безжизненными, мир утратил яркость красок, а запахи исчезли вовсе. Словно бы вокруг стерильная больничная палата, окрашенная в однотонный серый цвет.

Зато боль и дрожь исчезли. И это было хуже всего. Теперь он точно знал, что не ошибся — все симптомы были вызваны приступом неконтролируемого футурпрогноза. Умелая пифия в этой ситуации смогла бы выдернуть из впавшего в ступор сознания возможные картины ближайшего будущего и к тому же рассчитать вероятность развития событий по тому или иному пути. Будущее всегда неопределенно, что делает невозможным путешествие во времени. Правда, теории путешествия в прошлое существовали — исключительно на эмпирическом и философском уровне, поскольку математический аппарат для этого построить не удалось. Считалось, что человек, отправляясь в прошлое — если когда-нибудь это станет возможным, — неизбежно своим появлением породит разделение миров. Также считалось, что в первую очередь разойдутся линии развития тех, с кем этот человек войдет в контакт, находясь в прошлом. Впрочем, все это было лишь голой теорией — для хоть сколько-нибудь весомых доказательств не хватало практики.

Да, пифия смогла бы рассчитать вероятностную картину будущего и, быть может, дать рекомендации, как повысить шанс свершения того или иного события. Но такими талантами Ярослав не обладал — он лишь почувствовал грядущую катастрофу. И еще... он понял, что в этой катастрофе повинен он сам. Они проснулись. Где-то там, в глубине моря, под слоем ила, песка и камней, погасли несокрушимые коконы стасис-поля, и Архонты вышли из своего добровольного бессрочного заточения.

Что послужило причиной отключения коконов? Быть может, он все же задел случайно какую-то из сигнальных систем. А может, та ошибка, допущенная им при активации «Привратника», что вызвала срабатывание его защитных систем, заодно и привела в действие системы вскрытия коконов. Или сигнал пошел от портала, активировавшегося впервые за тысячелетия. Вряд ли это можно достоверно установить... к тому же все это не имеет значения.

Первым его порывом было выскочить из самолета — лайнер все еще был неподвижен. Но что бы это дало? Добраться до бункера... несколько часов. За это время Архонт — если, рассчитывая на лучшее, предположить, что из стасиса вышел только один, и при этом он не сумеет освободить остальных — подготовит достойную встречу. Ярослав не обольщался — он, вероятно, сумеет отключить или обойти большую часть изготовленных в Атлантиде систем безопасности и обороны, но только в том случае, если будет иметь на это достаточно времени... и если никто не будет мешать.

Что же делать?

Двигатели взвыли, самолет дернулся, и здание аэропорта за иллюминатором медленно поплыло в сторону. Пройдет несколько минут, и чудовище, по ошибке названное пассажирским авиалайнером, оторвется от бетонной полосы, чтобы через несколько часов приземлиться в Шереметьево. Ярослав сидел неподвижно, тупо смотря прямо перед собой. Его мозг лихорадочно взвешивал и отметал вариант за вариантом, среди которых был и совершенной идиотский — обратиться в правительство, и совершенно самоубийственный — лично вступить с атлантами в бой.

Был еще один вариант. Бежать. Бежать, захватив с собой единственного человека, который был ему дорог, — Оленьку. К черту эту планету, пока что она не принесла ему ничего хорошего. Несколько войн, в которых он принимал участие — по глупости, из мальчишеского «наших бьют». Теперь, если верить разного рода псевдонаучным «исследованиям», и вовсе неясно было, кто был прав, а кто виноват в тех, давних кровопролитиях. Что еще? Бесконечная кочевая жизнь, бесконечная игра в прятки с силовыми ведомствами, подделка документов. Эта проклятая планета, где люди, уже достигшие достаточно высокого уровня развития, обуздавшие атомную энергию, вышедшие в космос, нащупавшие пути к расшифровке человеческого генома, все еще не могут сделать такой простой вещи — найти общий язык друг с другом. Не могут научиться решать проблемы иначе, чем с позиции силы.

Может, и в самом деле — ну их всех к черту? Пусть выкручиваются как могут. Пусть докажут, что чего-то стоят.

Только вот против Архонтов шанса у человечества почти нет. Пройдет не так много времени, и сильные мира сего будут есть у атлантов с руки и выполнять все их повеления куда более рьяно, чем собственные желания. И не будут испытывать ни сомнений, ни жалости, ни угрызений совести — то, что скажет господин, будет истиной в последней инстанции.

— Что будете пить? Спрайт, пиво, сок, вино? — Девушка в синей форме была очаровательна, но Ярослав лишь скользнул по ней невидящим взглядом.

Что станет с этой милой, изящной стюардессой через год, два, пять? Быть может, лично для нее ничего страшного и не произойдет. Вряд ли Архонты будут тратить силы и время на то, чтобы подчинять себе рядовых граждан. Нет, их целью станут политики, ответственные за принятие решений, и военные высокого ранга, держащие в руках нити управления армиями. А простые люди... ну, были у разных народов свои президенты, принцы или короли, теперь будет Лорд-Протектор, один на всех. Многое ли изменится...

Он обратил внимание, что девушка все еще смотрит на него с ожиданием.

— Пиво, пожалуйста.

Банка была ледяной. Ярослав выпил залпом, почти не чувствуя вкуса, лишь бы охладить и смочить пересохшее горло. В мир постепенно возвращались цвета, звуки снова обрели былую сочность. Первые ощущения от временной утраты магических способностей прошли, и все равно оставалась сосущая пустота внутри — там, где билась Сила, та, что отличала его от простых людей. Внезапно на какое-то мгновение Ярослав ощутил укол беспокойства — если Сила не вернется до того, как они прибудут в Москву, могут быть проблемы с таможней. Будет очень сложно, пользуясь одним лишь языком, объяснить наличие в багаже светящихся кристаллов и увесистого шара, по цвету весьма напоминающего золотой.

— Так что же делать? — пробормотал он.

— Вы о чем? — раздался тихий голос слева.

Ярослав повернулся, только сейчас сообразив, что кресло рядом с ним занято. Нет, он осознавал, что рядом кто-то есть, но просто не смотрел на этого человека. Теперь он увидел, что в кресле сидит немолодая женщина, совершенно седая, но при этом сохранившая какую-то особенную красоту... чем-то она напомнила ему Оленьку, в этой женщине, как и в его Солнышке, была какая-то внутренняя сила.

— Я вижу, вас что-то беспокоит?

Он молчал, глядя на нее, и ощущал, как растет внутри желание выговориться. Так бывает — очень часто человек с готовностью рассказывает случайному знакомому то, что никогда бы не сказал ни другу, ни родственнику. Еще с полминуты он боролся с самим собой, затем печально улыбнулся.

— Да, есть проблема. Личная.

— Поделитесь. — Серые глаза женщины смотрели доброжелательно. — Иногда, когда проблемы проговариваются вслух, легче найти решение.

— Вы психолог?

Она покачала головой.

— Что вы, нет. Просто... я знаю, что так оно и есть.

— Может, вы и правы.

— Рассказывайте, молодой человек. Я, как все бабки моего возраста, ужасно любопытна. Тем более впереди несколько часов полета... надо же чем-то занять это время. Предпочитаю поезд, люблю смотреть на пейзаж за окном. А в самолете так скучно... — Ее речь, негромкая и спокойная, обволакивала, расслабляла. Ярослав чувствовал, как у него возникает симпатия к этой женщине, такой обаятельной и такой дружелюбной. Она, видимо, тоже ощутила это и снова улыбнулась. — Так что у вас случилось?

— Случилась беда. Очень серьезная беда. Я не могу, простите, правда не могу сказать более конкретно, но то, что произошло, и в самом деле очень, очень плохо. И последствия могут быть просто катастрофическими.

— Есть известная поговорка: «У страха глаза велики». То, что случилось, угрожает лично вам?

— Нет, не только. Быть может, всем на свете. И виноват в этом я, я один... моя глупость и, пожалуй, моя жадность...

— Если это произошло по вашей вине, молодой человек, то вам и исправлять ситуацию.

Ярослав вздохнул и отвел глаза.

— Это невозможно...

— Забавно... вы знаете, что в вашем голосе не хватает уверенности?

— Ну, почти невозможно. Даже если я возьмусь за это дело, у меня нет шансов.

— Хотите, я расскажу вам одну короткую историю? — Видимо, вопрос согласия или несогласия Ярослава женщину ни в малейшей степени не волновал. — У меня был сын. Хороший мальчик, умный, сильный. И смелый. А потом была война в Афганистане... вы ведь помните эти времена, верно? Сын служил там, командовал взводом. Он погиб.

— Простите...

— Мне до сих пор больно вспоминать об этом, но прошлого не изменить, надо жить дальше. Так вот, о том, что произошло, мне рассказали его друзья. Я очень хотела знать, почему погиб мой Сашка, я спрашивала многих... Очень простая история, таких было множество. Они попали в засаду. Многие были ранены, кого-то убили. Саша приказал отступать, а сам, с двумя солдатами, остался прикрывать. Их окружили... Саша отстреливался, сколько мог, тех двоих убили, но его, видимо, хотели взять в плен, Последним патроном Саша застрелился. Он и до этого часто говорил, что живым его не возьмут.

— Мне кажется, — Ярослав отчаянно надеялся, что говорит именно то, что нужно, — мне кажется, что ваш сын поступил, как настоящий герой.

— Мой сын поступил, как настоящий трус, — тихо сказала женщина. — Это очень легко, нажать на курок. Раз — и нет ни боли, ни страха. Эта пуля... она должна была достаться не ему. А тем, кто стрелял в русских мальчиков. Драться надо до конца.

— Даже если нет шансов?

— Всегда есть шанс. Я не психолог, молодой человек, но я точно знаю, что шанс на удачу, пусть мизерный, есть в самой безнадежной ситуации. Мой сын не дожил до прихода помощи всего несколько минут. Долг солдата не в том, чтобы геройски умереть. Долг солдата в том, чтобы сделать все для победы. И если уж умереть — то ради победы... а не так вот. То, что он сделал, было бегством.

Ярослав молчал. Некоторое время женщина внимательно смотрела на него, затем улыбнулась уголками губ.

— Кажется, вы приняли решение, не так ли?

— Думаю, да, — прошептал Ярослав. — И... спасибо вам.

Москва, как и положено, встречала отпускников сыростью, хмурыми тучами, мелким моросящим дождем — быть может, именно для того, чтобы испанское солнце подольше осталось в памяти. Таможенники, такие же неприятные, как и погода, испытывали какую-то потаенную ненависть к тем, кто мог позволить себе в эту отвратительную осень наслаждаться теплом и солнцем, а потому были особо придирчивы, и Ярославу пришлось вновь прибегнуть к магии. За последние несколько дней он нарушил уже столько неписаных правил, что еще одно вмешательство было лишь каплей, не заслуживающей внимания. Мрачный таможенник отвернулся и тут же рьяно набросился на какую-то женщину, сумки которой раздувались от бутылок с испанским вином.

Способности еще не вернулись в полной мере, заклинание подействовало сильнее, чем ожидалось. Ощущение пустоты в душе прошло, но пока что любое, самое слабенькое воздействие требовало непривычно большого усилия. Впрочем, Ярослава это не беспокоило — в ближайшие часы способности мага ему не понадобятся, а вскорости действие психоизоляции сойдет на нет. Только вот найдет ли он в себе силы прибегнуть к этому средству еще раз, даже если возникнет насущная необходимость? В этом Верменич был не уверен.

«Волга», чья молодость осталась в далеком прошлом, мчалась по вечернему городу. Таксист первые минут двадцать болтал без умолку, но, заметив, что пассажир погружен в размышления, обиделся и замолчал.

Ярослав думал о том, что делать дальше. Решение принято, теперь надо действовать... что ж, атланты, безусловно, сильные противники, и справиться с ними будет нелегко — но, чёрт подери, он, Ярослав, воин. И не дело для воина отступать еще до того, как качался бой. У него есть время — вероятно, Архонты не изменят своим привычкам, они начнут действовать неторопливо, до поры до времени скрываясь в тени, подбирая себе сторонников или рабов во властных и силовых структурах. И лишь тогда, когда сочтут свои силы достаточными, они заявят о себе. Сколько времени уйдет на это? Не так уж и много, но на несколько месяцев можно рассчитывать наверняка.

Будут ли они все это время отсиживаться в неприступном бункере? В первое время — весьма вероятно. Бункер как нельзя лучше подходит в качестве надежного убежища, из которого можно выглядывать на время в поисках информации. A им сейчас как воздух нужна информация, нужно знание языка. Потребуется изучить обстановку в мире, определить наиболее сильного противника, которому в скором будущем предстоит стать наиболее сильным союзником. Наметить цели — тех людей, которых необходимо подчинить в первую очередь. Получить доступ к ним... Скорее всего своей целью Архонты изберут США. Сколько времени им понадобится, чтобы сделать президента своей послушной куклой?

Ладно, время у него есть. Что еще? Нужно оружие, которое сумеет дать ему хоть какие-то шансы.

— Приехали.

Ярослав бросил на таксиста недоуменный взгляд. Затем огляделся по сторонам — «Волга» стояла у его дома. Рассчитавшись с водителем, он выбрался из машины. В доме, несмотря на позднее время — было уже почти двенадцать часов ночи, — горел свет. Значит, Оленька ждет его. Ждет и наверняка волнуется... Ярослав обозвал себя последним идиотом — как же можно было вот так сорваться с места, ничего не объяснив. Проклятие, на всей этой планете у него есть лишь одно-единственное существо, которое он любит.

Он поднялся по ступенькам, толкнул дверь. Изнутри повеяло теплом — и вкусными запахами свежей, горячей выпечки. Ольга любила сдобу, но позволяла себе это удовольствие редко, гордясь своей стройной, несмотря на старость, фигурой. А вот Ярослава баловала нежными, тающими во рту булочками достаточно часто. И если не рассматривать вариант, что она пекла их каждый вечер, просто так, на всякий случай, значит, знала, почувствовала, что сегодня он возвращается.

— Солнышко, я дома!

Она появилась в дверях, и Ярослав вздрогнул, увидев, как плохо она выглядит. Женщина осунулась, под глазами образовались круги, как после долгой бессонницы.

— Живой... — Она бросилась ему на шею, прижалась, и он почувствовал, как дрожит ее тело.

— Оленька, Солнышко, успокойся... ну что мне сделается, все хорошо, я дома... — Он гладил ее по волосам, чувствуя, как все его существо переполняет нежность.

— Я... я чувствовала, что случилось что-то страшное. Я думала, ты погиб. Что эти проклятые атланты тебя... — Она всхлипнула.

Он отодвинул ее, стараясь, чтобы это движение не выглядело резким и грубым, заглянул в глаза, наполненные слезами.

— Оленька, ты о чем? Какие атланты, что ты...

— Не ври, я знаю. Я все знаю. Ты полез в этот их... бункер, да? И они проснулись... Яр, я же все по твоему лицу вижу и к тому же я... я почувствовала... что-то ужасное.

Он отвел глаза. Вздохнул.

— Да, наверное, ты права. Я тоже почувствовал что-то... что-то очень недоброе. Я должен был сразу тебе сказать, что собираюсь проникнуть в бункер, но ведь ты бы извелась от волнения, разве нет?

— Я и так извелась. — Она высвободилась из его объятий. — Ну зачем, скажи, зачем тебе это было надо. Неужели ты не понимал, что...

— Понимал. — Ярослав жестом предложил Оленьке сесть на диван и сам устроился рядом. Смотреть ей в глаза было стыдно. — Я все понимал, Оленька. Но, поверь, это был единственный шанс для меня попасть домой. Мы можем годами искать нужный мир, но даже если найдем его, то это ничего не даст. Кроме возможности посмотреть. А у атлантов было то, что мне нужно и... и поверь, Солнышко, я был предельно осторожен. Видимо, где-то ошибся.

— И чего эта ошибка будет стоить? — В ее голосе проскользнули ледяные нотки. — Не тебе, Ярослав, а нам. Всем нам. Ты рассказывал, что горстка атлантов погрузила твой мир в хаос и справиться с ними удалось только большой кровью, ведь так? Теперь это ждет мой мир?

— Ты права, ты во всем права. — Он стиснул кулаки, чувствуя, как краска заливает лицо. — Я поступил, как мальчишка. Как безмозглый, самовлюбленный идиот. Но все еще можно исправить. Я воспользуюсь Ключом, чтобы попасть в одно место... странное место, место, где нет законов, кроме закона торговли. Я найду там то, что поможет справиться с Архонтами, если они и в самом деле проснулись. Хотя и твои предчувствия, и мои... боюсь, сомневаться в их возвращении к жизни не приходится.

— Я пойду с тобой.

— Нет, прости, но я пойду туда один. Здесь ты в безопасности, а в том мире все слишком сложно. И самое главное — чтобы я мог вернуться, кто-то должен остаться здесь, охранять портал. Если сдвинуть Ключ с места, дорога назад будет утрачена.

— Какой из меня сторож, — невесело усмехнулась она.

По крайней мере Оленька не стала спорить, и Ярослав украдкой вздохнул с облегчением. Путешествие в мир Хаоса, куда он решил отправиться за помощью, было не увеселительной прогулкой. Он — Страж, его кровь служит надежной защитой от сотрясающих это удивительное и ужасное пространство изменений, а Оленька будет там беззащитна.

Мир Хаоса возник из слияния нескольких параллельных континуумов, произошедшего в результате массового прорыва Границ. Подобного рода катастрофы достаточно редки, но заканчиваются, как правило, более или менее одинаково — пространства с разными законами, объединяясь, постепенно формируют нечто новое, относительно стабильное. Правда, при этом редко кому удается выжить, слишком велики потрясения. При образовании Мира Хаоса все пошло иначе — буйство природы, начавшееся в невообразимой древности, продолжалось до сих пор. Да и сами обитатели этого нового мира, которых осталось немало, не знали, чего можно ожидать от их сумасшедшей вселенной в следующий день, час или миг. Там не было ничего постоянного или надежного — ни расстояния, ни времени, ни гравитации... ничего. Само пространство словно свернулось в тугой узел — один-единственный город из всех ранее обитаемых планет нескольких вселенных. Никто даже не мог с уверенностью сказать, что город этот находится на планете — идти по его улочкам, особенно если не ставить перед собой никакой цели, можно было бесконечно. И в очередной раз свернув за угол, можно было оказаться в том же месте, откуда начался путь. Или в любом другом месте. Время от времени по Миру Хаоса прокатывались Волны Изменений — обычный человек, попав под удар Волны, рисковал не только жизнью, Волна меняла все — от внешности и строения организма до памяти, которую могла разрушить, а могла и обострить настолько, что разумное существо попросту сходило с ума от нахлынувших воспоминаний.

Местные жители приспособились — но заплатили за это немалую цену. Попадая в обычный мир, они очень быстро погибали, их организмы нуждались в дикой пляске законов природы, как в воздухе. Что же касается Волн — уроженцы Мира Хаоса приспособились и к ним. Самой большой драгоценностью для них стало лекарство, изготовленное из крови жителей стабильных миров, — это лекарство помогало пережить Волну, не потеряв своего облика. Каждый из жителей изменяющегося мира жаждал кровавого снадобья, словно изголодавшийся вампир. Убивать случайных путников? Не лучшее решение — очень быстро даже отчаянные искатели приключений начнут обходить опасное пространство стороной. Импортировать кровь? Бессмысленно — та неощутимая эманация, что давала крови стабильного существа власть над Волнами Изменений, бесследно исчезала уже через десять-пятнадцать минут после взятия дозы у донора. Изготавливать лекарство в других мирах и завозить уже в готовом виде? Невозможно... только в бешеном танце изменяющихся законов можно было получить крошечные таблетки.

Жители Мира Хаоса нашли выход — они стали торговать. Здесь можно было найти любой, самый экзотический товар. Древнюю или сверхсовременную магию, новейшие образчики техники, практически любую информацию. Многочисленные торговцы готовы были обеспечить клиента всем, что он только пожелает, — и брали за это не такую уж большую плату. Плату кровью. А самым известным среди торговцев был Лавочник, хозяин знаменитой Лавки Снов. Согласно некоторым экзотическим теориям, он же был и единственным...

Вообще говоря, человек, пришедший из стабильного мира, теоретически мог выдержать без видимых последствий для себя несколько Волн — две, три или, если повезет, пять. Самому ему мало что грозило — хотя и считается, что биологически Страж идентичен обычному человеку своей расы, все же некое отличие существовало. Отличие, позволяющее поисковым системам обнаруживать Стражей в других мирах. Отличие, делающее кровь Стражей надежной защитой против изменчивости мира. И следовательно, эта кровь ценилась особенно высоко.

Ярослав понимал и то, что всецело надеяться на силу крови не следует. Волны все равно оставляли след в организме — не такой фатальный, как у обычного человека, не такой зрелищный, как у не защищенного стабилизатором жителя Мира Хаоса, но несомненный. Оптимальным было бы принять драгоценное изделие Лавочника — магически усиленная сущность крови Стража... но где ж ее взять.

В общем, если беспокойство за себя можно было и не принимать в расчет, то рисковать Оленькой Ярослав не собирался. Ни на каких условиях.

— К тебе из милиции приходили. — Голос Оленьки вырвал его из раздумий.

— Участковый?

— Нет, другие. Двое. Кстати, они о чем-то беседовали с соседом и очень хотели тебя видеть. Просили перезвонить им.

— Угу, разбежался... Только их мне сейчас и не хватало. Ладно, Оленька, сейчас перекушу немного, и в путь. И, прошу, пока меня не будет, никто не должен входить в подвал.

— А я?

Он рассмеялся.

— Солнышко мое, тебе в этом доме можно все.

* * *

Спустившись в подвал, Ярослав сдвинул всю мебель в угол, освободив как можно больше пространства. Прежде всего для Ключа следовало подобрать подходящее место — не приведи господь, шар сместится в сторону от какой-нибудь дурацкой случайности, типа проехавшего по улице груженого «КамАЗа». Пожалуй, лучше всего ему будет на полу.

Вооружившись стамеской и молотком, Ярослав быстро вырезал в досках небольшое углубление — уложенный в выемку Ключ не откатится в сторону, если только его не пнуть. Правда, настраивать его придется чуть ли не лежа, но так оно надежнее.

Ярослав дотронулся до блестящей поверхности шара, сопровождая прикосновение мысленным приказом. Воздух над Ключом заискрился, наполнился золотистой дымкой, а затем словно затвердел, превратившись в некоторое подобие экрана.

— Так, система работает, — удовлетворенно пробормотал он, глядя на высветившиеся пиктограммы.

Ключей по мирам было разбросано немало. Уникальная, совершенно не поддающаяся анализу конструкция имела один, весьма существенный недостаток. Да, с помощью Ключа можно было посетить любой мир, из числа содержащихся в базе данных, и успешно вернуться. Но если требовался путь в один конец, то с драгоценным прибором приходилось прощаться — он неизбежно оставался там, где открывался портал. Часто при этом золотистые шары попадали в руки аборигенов, которые и не подозревали, что Ключ можно было бы перенастроить для путешествия в иные миры и для использования в ином месте. Нередко вокруг постамента с Ключом строили храмы, ему поклонялись...

Пальцы Ярослава неспешно касались пиктограмм — некоторые меняли цвет, другие исчезали, на их месте появлялись новые. База данных Ключа была относительно неплохой — 97 миров. И разумеется, Мир Хаоса здесь присутствовал.

Для техномага, более или менее знакомого с техникой атлантов, настройка Ключа не занимала много времени. Другое дело, что обычный, не способный к магии человек мог вертеть в руках золотистый шар сколь угодно долго, так и не активировав систему точной настройки, подчинявшуюся только мысленному приказу. Почти вся техника, изготовленная в Атлантиде, действовала на этих принципах — сложная смесь магии и высоких технологий. Самой большой загадкой для специалистов было даже не устройство приборов — на Рианне создавались техномагическое оборудование и посложнее. Но техника Атлантиды более или менее успешно работала в любых пространствах — и в тех, что существовали по магическим законам, и в тех, где никакое проявление магии не было возможно. Как атлантам удалось этого добиться, наткнулись ли они на решение случайно или вычислили его, создав достаточно мощную теоретическую базу... в конце концов, как оно вообще работает — этого установить так и не удалось. С гибелью Атлантиды пропала вся информация, и даже торговцы Мира Хаоса лишь разводили руками — они могли продать (и с готовностью продавали) образцы, но не располагали сколько-нибудь существенной информацией об их устройстве.

Наконец экран мигнул и рассыпался облачком золотистых искорок. Точная настройка Ключа была завершена.

— Оденься потеплее. — Оленька неслышно спустилась в подвал, сжимая в руках черную кожаную куртку Ярослава. — Это... надолго?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Надеюсь, что нет, но ты, на всякий случай, не жди меня слишком уж скоро. Там, куда я иду, происходят разные странные штуки, в том числе и со временем. Я думаю управиться за несколько часов, но здесь эти часы могут стать минутами, а могут растянуться на пару-тройку дней. Очень тебя прошу, не беспокойся. Для меня там опасностей нет, никаких.

— Хоть бы одним глазком увидеть... — вздохнула она, понимая, что своего решения он не изменит. — Ладно, чего уж там. Мне уйти?

— Нет, не стоит. Наоборот, смотри, что я буду делать. Если... если, пока меня не будет, произойдет что-то из ряда вон выходящее, спрячь Ключ куда-нибудь подальше. А потом, когда все успокоится, сделаешь вот так...

Он взял золотистый шар, обхватил его ладонями и резко повернул полушария друг относительно друга. Что-то щелкнуло, затем еще раз, еще... как будто бы там, внутри, заработали громко тикающие часы. Затем Ярослав опусти шар в выемку.

— Отойдем... понятия не имею, куда он спроецирует портал. Должен, насколько я знаю, на свободное пространство...

Все произошло достаточно быстро — всего секунд за десять или чуть меньше. Шар засветился изнутри, медленно взлетел и завертелся вокруг своей оси. Свечение становилось все сильнее. Ярослав протянул Ольге темные очки, вторые надел сам.

— Смотри, сейчас он разделится.

И точно — по комнате поплыл негромкий, удивительно мелодичный звон. Шар распался на две половинки, которые неспешно разлетелись в стороны, продолжая вращаться. Яркость усилилась еще больше, вращение становилось все стремительнее и стремительнее, оба полушария уже слились в одно сплошное светящееся кольцо. А затем устремились друг к другу и с громким щелчком сомкнулись.

А светящееся кольцо продолжало висеть в воздухе. Сначала оно оставалось параллельным полу, затем качнулось и словно бы опрокинулось набок, коснувшись досок и спустя мгновение замерев вертикально. К этому моменту оно уже достигло почти двух с половиной метров в диаметре и продолжало увеличиваться, пока верхний край кольца не соприкоснулся с потолком. В тот же миг по светящейся окружности пробежала волна пульсации, внутреннее пространство кольца заполнила белесая дымка, стремительно приобретающая молочно-белый цвет, а затем вдруг белизна растаяла, сменившись серым маревом, в котором угадывались какие-то неясные тени.

— Вот и все. — Ярослав снял очки и, подумав, сунул их в карман рубашки. — Теперь этот портал будет работать, пока Ключ не сдвинут в сторону либо пока не иссякнет заложенный в него запас энергии.

— Ты ничего не говорил про это. — По лицу Ольги пробежала тень тревоги. — Ему что, батарейки нужны?

— Не переживай, Солнышко. Без перезарядки этот аппарат может проработать лет с тысячу, не меньше. В основном энергия уходит на создание портала, на его поддержку затрачиваются лишь крохи.

— Яр, мне все это не нравится. Я прошу тебя, возвращайся побыстрее, ладно?

— Оленька, обещаю. Я буквально туда и обратно, честное слово. Но ты не забудь, что я тебе говорил насчет искажений времени. Быть может, я вернусь через пару минут. Возможно, меня не будет два или три дня. Не волнуйся. Там нет ничего опасного. Для меня, во всяком случае.

— Да, ты говорил, — вздохнула она. — Интересно, почему я тебе не верю?

Он на мгновение прижал Оленьку к своей груди, отчаянно надеясь, что этот жест не будет расценен как прощание, затем, накинув на плечи куртку, шагнул в портал. Серая пелена окутала его, а затем рассеялась, открыв его глазам удивительное и странное зрелище.

Странное ощущение... словно бы какой-то впавший в детство великан выпустил невообразимую тучу мыльных пузырей — и пузыри эти, повиснув в воздухе причудливыми гроздьями, так и застыли. Площадь Прибытия — место, куда неизбежно приводили открываемые в этот мир порталы — тоже теперь выглядела странно и необычно. Ярослав нагнулся и провел рукой по множеству крошечных пузырьков, слипшихся друг с другом. Теплые, чуть пружинящие, они совсем не похожи были на камень или что-то иное, чем принято мостить площади и дороги. Все вокруг — мостовая, дома, странные конструкции, явно символизирующие собой что-то вроде деревьев, — состояло из множества больших и маленьких пузырьков, прозрачных и матовых, радужных и одноцветных. Город сиял красками — жаль, что эту красоту не видит Оленька. Можно было бы взять с собой фотоаппарат или видеокамеру... но об этом следовало бы подумать раньше. Не возвращаться же теперь...

И все же жаль — и жаль также, что красота эта очень недолговечна. Ему уже приходилось бывать здесь, и не раз. Впервые — во время учебы в Академии, В последний визит здесь все было иначе. И в предпоследний — тоже.

По небу, переливавшемуся разными оттенками синего, кружили солнца — или, правильнее было сказать, это сгустки огня очень напоминали солнца. Одно было желтым, ярким, режущим глаза. Второе, менее яркое, сильно отдавало зеленью. Оба шара неспешно двигались по небосводу, даже не пытаясь придерживаться хоть какого-нибудь одного направления. Прямо на глазах Ярослава зеленое солнце изменило курс, чуть ускорилось, догнало желтое и неторопливо слилось с ним. Стало заметно жарче.

Лавку Снов — самое известное и самое уважаемое из торговых заведений Мира Хаоса — можно было найти несколькими путями. Самым надежным — и самым при этом неэффективным — было бы просто идти по улицам города, спрашивая у каждого встречного дорогу. Безусловно, все советы будут противоречить друг другу, об этом не стоило задумываться — просто надо следовать полученному совету до того, как поступит следующий. Рано или поздно — как показывала практика, не позднее, чем через час, — цель будет достигнута. Ярослав не раз задавался вопросом, почему то, что он говорит, понятно в этом мире любому из собеседников. Ответа толком не знал никто, в том числе и невероятно информированный Лавочник — он лишь что-то пробормотал насчет мысли... Мол, слова — лишь способ облечь мысли в понятную форму, а здесь, в этом мире, мысль не только первична, но и в известной степени материальна, а потому достигает того, кому адресована, минуя неуклюжее посредничество слов.

Еще Лавку Снов можно было найти случайно. Это иногда происходило, когда путники прибывали сюда с другими целями, но не могли в достаточной мере сосредоточиться на своей задаче. Или когда толком не знали, чего им искать — бывали такие случаи, люди жаждали помощи, но не имели ни малейшего представления, кто эту помощь способен оказать. Лавка навязчиво подсовывала себя всем и каждому, буквально путаясь под ногами. Хотя и этот способ мог сработать сразу, а мог и растянуться на часы. А то и на дни — Мир Хаоса был мал и в то же время бесконечен, блуждать по его улицам, не имея в голове конкретной цели, можно было до скончания веков.

Ну и наконец гость мог воспользоваться одним из немногих почти всегда действовавших правил Мира Хаоса — «вы приходите не туда, куда шли, а туда, куда хотели прийти». Способ самый быстрый... но требующий некоторой тренировки.

Ярослав сосредоточился, постарался выбросить из головы все посторонние мысли, оставив лишь одну, раздув ее до яркости сияющей звезды. «Мне нужна Лавка Снов, — твердил он про себя, как молитву. — Я иду в Лавку Снов. Я хочу увидеть Лавочника».

Глаза его были прикрыты — сквозь узкие щелки он видел достаточно, чтобы не врезаться в пузырчатую стену или налететь на кого-то из случайных прохожих.

«Лавка Снов, — биение мысли усиливалось, теперь она эхом отдавалась в ушах. — Мне нужен Лавочник».

Ярослав, как слепой, шел вперед. Пара то ли местных жителей, то ли таких же, как Ярослав, гостей этого мира — оба не имели ничего общего с человеческим обликом и вполне подходили на роль «жуткого чудища» для ночных кошмаров — проводили высокого мужчину в черной кожаной куртке уважительными взглядами. Оба поняли, что передними не обычный, глазеющий по сторонам, турист, и не случайно попавший в этот мир путник, даже не представляющий, что ему теперь делать, — этот явно был не новичком и знал, как следует поступать в Изменяющемся мире.

Прямо перед носом Ярослава оказалась стена — вернее, Дверь в огромном радужном пузыре, круглая, как люк. Он ткнул пальцами пружинящую поверхность, та тотчас же разделилась на множество лепестков, которые с шелестом уползли куда-то в стороны.

— Приветствую вас в Лавке Снов, дорогой гость! — послышался откуда-то слева мягкий, чуть шепелявый голос.

Теперь можно было открыть глаза.

Внутри помещение было почти обычным — если не считать искривленных стен, дымчатых, пропускающих достаточно света, но при этом не позволяющих увидеть, что делается на улице. Несколько мягких, уютных на вид диванов, обитых золотистой кожей, прямо зовущих усталого путника отдохнуть и расслабиться. Ярослав оглянулся, высматривая того, кто приветствовал гостя.

— Глазам своим не верю, — снова раздался тот же голос. — Уважаемый Яр Вирм, собственной персоной. А ходили слухи, что ты погиб...

— Слухи о моей смерти преувеличены, — улыбнулся в никуда Ярослав. Он все еще не мог понять, кто с ним разговаривает.

— Как же, как же... эту фразу я уже слышал. Кажется, она принадлежит некоему Твену... из одного не самого приятного мира. Могу сделать предположение, господин Вирм, что вы застряли именно там.

Ярослав наконец понял, где прячется Лавочник. Вернее, прятаться он и не собирался, поскольку не имел такой возможности. По всей видимости, последняя Волна застала хозяина самого преуспевающего заведения этого сумасшедшего города врасплох... и теперь Лавочник выглядел, мягко сказать, необычно. Не сумев сдержать улыбки, Ярослав опустился в кресло прямо напротив хозяина.

— Рад тебя видеть.

— Ну еще бы, — скептически хмыкнул Лавочник. — За последнее время здесь побывала масса народу, и не только местного. И все, уверяю тебя, Вирм, все были невероятно рады меня видеть. Некоторые демонстрировали свою радость настолько откровенно, что это, знаешь ли, меня в некоторой степени обидело. Хотя обидеть меня трудно.

Ярослав кивнул — это было понятно и без объяснений.

Нечто, явно бывшее известным во множестве миров Лавочником, в данный момент уютно расположилось в симпатичной керамической кадке приятного бежевого цвета. И в том, что это существо сидело в кадке, не было ничего особо удивительного — поскольку более всего оно напоминало усыпанный короткими, но весьма острыми на вид шипами кактус, сохраняющий пропорции человеческого тела. Верхняя часть кактуса была снабжена двумя огромными выпученными глазами и, что выглядело просто невероятно странным, парой круглых очков в металлической оправе. Оправа кактусу была явно мала.

— Слушай, Вирм. — В голосе кактуса сквозило легкое раздражение. Похоже, он был не в духе. — Ты не мог бы поправить мне очки? Они постоянно сползают, а я хочу разглядеть тебя во всех деталях. Не так часто можно встретить выходца с потустороннего мира. Так ты погиб или нет?

— Нет. Ушел порталом, в самый последний момент. Потом застрял в мире, где магия почти выродилась, а технология еще не развилась до нужного уровня.

— Яр, если мои источники точны... а у меня нет причин им не доверять, то ты находился внутри рианнского капсулирующего купола, и находился там до самого завершения его формирования. Не рассказывай мне сказки... ваши специалисты еще не научились строить порталы из-под такого поля.

— Я же говорю... в последний момент. Биранн — ты ведь помнишь Биранна, верно? Он построил этот портал буквально за мгновение до того, как поле окончательно вышло на рабочий режим.

— Рискованное дело... — Лавочник изобразил легкое покачивание «головой». — Помехи во время создания капсулы очень сильны, портал мог отправить тебя куда угодно, а то и вообще в межпространство. Тебе крупно повезло, друг мой.

Безусловно, Ярослав хотел бы сразу перейти к делу, но знал, что такой подход Лавочник не любит. Бизнес — успешный, стоило признать — все еще был интересен этому существу, прожившему гораздо дольше, чем Египетские пирамиды. И все же более всего на свете Лавочник любил поговорить, особенно о делах минувших. Это знали все, как знали и то, что посмевший нарушить этот ритуал вряд ли мог рассчитывать на скидку.

— Межпространство? Я слышал что-то краем уха... может, просветишь?

— Отчего ж нет, всегда приятно встретить человека, готового узнать что-нибудь новое. Признаться, для меня это не самые приятные воспоминания, но тема и в самом деле интересна. Ладно, я расскажу тебе... Произошло это очень давно. Не буду считать, насколько давно, шутки со временем, которые иногда случаются в нашем мире, тебе известны. Пришли ко мне двое — мужчина и женщина...

— Люди?

— Ну... в некотором роде. Не перебивай. Так вот, пришли они с весьма интересной проблемой. Им требовалось построить портал в никуда. В пространство между мирами. Нет, теоретически это было возможно, при формировании матрицы одноразового заклинания следовало лишь внести некую неопределенность в координаты пункта назначения.

— И ты дал им то, что они просили?

Кактус замялся и попытался отвести глаза в сторону, правда, без особого успеха. Местами его кожица стала темно-зеленой, с бурыми пятнами, вероятно, это был какой-то эквивалент смущенного румянца.

— Понимаешь, Вирм... ну, в общем, они получили то, за чем пришли. Одноразовый портал, ведущий из их мира в межпространство. Не так уж сложно — они уверяли, что там имеется физический объект, и поэтому нетрудно было настроить типовое заклинание портала на поиск финишной точки, не имеющей пространственных координат. Вот «поместить» объект в межпространство — такого еще никто и никогда не делал, во всяком случае, я о таком не слыхал. Да, это был вызов моим способностям... Ты ведь изучал теорию порталов?

— Изучал, конечно.

— Тогда тебе легче будет понять. В природе, даже такой непредсказуемой, как наша, не может существовать двух по-настоящему «одновременных» событий. К примеру, если ты проходишь через портал, тебе кажется, что ты мгновенно оказываешься в пункте назначения. Это я в самом деле очень близко к истине. Но на самом деле между входом в портал и выходом из него проходит некое время. Ничтожно малое. Я нашел весьма изящное решение... кстати, много позже я его довольно выгодно продал. Мне удалось разработать заклинание, которое, принимая объект в портал, прекращает свою работу до того, как объект достигнет цели.

— То есть он застрянет на полдороги?

— Ну... упрощенно, да.

— У меня это в голове не укладывается, — вздохнул Ярослав.

— Это потому, что ты был нерадивым студентом, — менторским тоном произнес кактус. — Все вы такие, научитесь метать свои... как вы их там называете, боевые звезды, да? Вот, изучили пару фокусов и уже считаете себя могущественными боевыми магами.

Ярослав все пытался понять, почему воспоминания об этом успехе — а это был именно большой успех, теория порталов, которую преподавали в Академии, даже не допускала вероятности подобного решения — явно беспокоят Лавочники. Нет сомнений, это существо, прожившее тысячи лет, до сил пор испытывает неловкость, вспоминаю ту давнюю историю. Хотя ведь есть чем гордиться.

И вдруг он понял.

— Так, говоришь, ты отправил их в межпространство, не оставив шанса вернуться? — Ярослав осуждающе покачал головой. — Не ожидал от тебя, приятель... Разве ты не должен держать марку честного торговца?

— А такие еще существуют? — хмыкнул его собеседник. — Я думал, давно уж вымерли. От голода.

На небольшом столике стояла целая батарея бутылок. Ярослав взял высокий граненый сосуд с янтарной жидкостью, задумчиво посмотрел на этикетку, испещренную совершенно незнакомыми ему значками.

— Это хоть пить-то можно?

Кактус сфокусировал глаза на бутылке, некоторое время подумал, -затем ответил без особой уверенности:

— Вообще говоря, это недавно доставили... но спирт там, кажется, есть.

— Ладно, попробуем...

Яр плеснул в бокал немного тягучей субстанции, опасливо понюхал, затем расплылся в улыбке.

— Пахнет неплохо.

— Мне налей...

— А я думал, тебя сейчас только водой поливать. И этими... удобрениями. Например, разведенным коровьим навозом.

Иголки кактуса встали дыбом, в голосе послышались нотки возмущения:

— Тебе ли не знать, что по внешности судить бессмысленно. Мало ли, как я сейчас выгляжу. Давай лей...

Человек наполнил почти до краев большую пиалу, почти тут же земля в кадке зашевелилась, и на поверхность выбрался длинный гибкий корень, здорово напоминающий дождевого червя. Безошибочно найдя чашу, корень нырнул в нее, и уровень жидкости тут же принялся понижаться. Кактус закатил глаза.

— Иззум-мм-мит-тельно-о!

— Так что там насчет межпространства? — Ярославу все же хотелось услышать окончание истории, и он снова попытался направить мысли кактуса в нужное русло.

— А-а... ну, признаться, это была не моя идея. Был у меня в то время помощничек... урод. Шуточки у него такие были, мол, что покупатель попросил, то и получил. Они, мол, просили войти в башню, но не назад вернуться, вот он и выдал им портал, так сказать, в одну сторону. Честно сказать, я был недоволен. А потом...

— А потом они оказались Стражами, — понимающе усмехнулся Ярослав.

Кактус кивнул. Как он умудрился изобразить на верхнем колючем отростке искреннее раскаяние, неизвестно, но ему это удалось.

— Дальше можешь не рассказывать, — вздохнул Ярослав, снова делая небольшой глоток маслянистой желтой жидкости. — Слышал я об этой истории... О том, как Лавочник попытался пленить клиентов-Стражей, а те, вырываясь на свободу, разнесли и его лавку, и еще несколько ближайших кварталов. Разумеется, виновным признали Лавочника, а потому убытки соседям он возмещал за свой счет...

Кактус горестно вздохнул, его корешок зашарил по дну опустевшей чаши, подбирая оставшиеся на стенках капли, затем вылез оттуда и чуть ли не с укором уставился на человека. Тот намек понял и снова наполнил пиалу.

— А дальше-то что было? Эта парочка не вернулась, счетец тебе предъявить?

Кактус снова покачал «головой».

— Нет... поверь, я бы даже рад был. Ну, извинился бы, сделал бы им пару дорогих подарков, доброе имя того стоит. Но, сам понимаешь, дела, заботы...

— И ты решил оставить все, как есть.

— Угу... — Зеленая кожица Лавочника вновь стала бурой.

— Сами-то они выбраться смогли бы?

Кактус пошевелил колючками — наверное, это движение подразумевало под собой пожатие плечами.

— Двусторонний портал — это одно дело, а вот когда его нет... Лично я не знаю способа, как им уйти из межпространства в обычный мир. Вернее, знаю, но энергозатраты при этом...

Видно было, что тема разговора зеленому созданию радости не доставляет.

— Ладно... — Лавочник решил первым сменить тему. — Ладно, давай о тебе поговорим. Ты же пришел не для того, чтобы выпить со старым знакомцем? Никто ко мне не приходит просто так, никто... Давай рассказывай, что тебе нужно.

— Защиту включи.

Кактус вытаращил глаза.

— Что, так серьезно? Кто может нас прослушать? Да еще здесь!

Еще один тонкий корешок вылез из кадки, метнулся под стол, через мгновение раздался тихий щелчок, и комната заполнилась еле видимым голубым сиянием. Яр мысленно просканировал окружающее пространство и довольно цокнул языком — защита высшего класса, сквозь нее не пробиться ни технологическим, ни магическим способом. Теперь можно было поговорить и о деле.

— Итак, ты пробудил атлантов. — Лавочник скосил глаза на свои колючки. Они отваливались одна за другой, зеленая кожица меняла цвет, постепенно желтея. Видимо, где-то там, за округлыми стенами Лавки, бушевала очередная Волна, и теперь тело хозяина трансформировалось. Ярослав обратил внимание, что и диван, ранее кожаный, теперь был отделан сукном веселенькой расцветки, да и форма его изменилась... впрочем, он по-прежнему оставался весьма удобным.

Комната тоже меняла форму. Стены выпрямлялись, потолок становился плоским, светящиеся шары, заливавшие комнату светом, превратились в причудливые люстры, то ли хрустальные, то ли изготовленные из ограненных алмазов.

— Да, это и в самом деле неприятная история. Кто проснулся?

— В бункере было, если не ошибаюсь, пятеро Архонтов и сам Лорд-Протектор.

— Еще хуже... — Лавочник изучал свои ноги, которые еще недавно были кадкой. Они и сейчас не походили на человеческие, более напоминая копыта. Но по крайней мере теперь у него были ноги. И руки — чтобы самому налить себе выпивку. — Стало быть, Архонты вырвались на свободу... Вирм, ты знаешь, что после гибели Атлантиды уцелевшие Архонты и их приспешники разбежались примерно по трем десяткам миров? В пяти или шести атлантам не повезло — вероятно, они оказались совсем одни, без оружия, без оборудования. Их судьба неизвестна.

— Интересно... — протянул Ярослав. — А остальные?

— Имеется относительно достоверная информация о том, что три группы атлантов столкнулись с серьезным противником и были немедленно уничтожены. Есть немало миров, где с чужаками не церемонятся. Во всех остальных случаях Архонты попытались захватить власть в свои руки и превратить аборигенов в рабов. В трех случаях им это удалось. Возрожденная Империя Атлантида в трех мирах просуществовала... по-разному, самый большой срок — около двух тысяч лет. Все три погибли.

— Война?

— Нет. В одном случае причина куда более прозаическая. Астероид. Кажется, на той планете, где вы сейчас обитаете, любят снимать эти... как их... фильмы об астероидах, падающих на планету.

— Вы знаете и об этом?

— Я знаю очень многое, Вирм, очень многое. Информация — лучший из товаров, она ничего не весит и ее можно продавать многократно. Никогда не знаешь, кому могут понадобиться те или иные сведения. В общем, иногда катастрофы случаются не только в фильмах. Атланты занимались магией и не особенно следили за небом. А потом стало слишком поздно... Никто на той планете не выжил. А вот два других интереснее... по нашим данным, атланты продолжили свои эксперименты над пространством. Массированный прорыв границ, смешение различных физических законов привели к катастрофе. Первый из миров уцелел, теперь на месте звездной системы, где обосновались Архонты, поле абсолютной энтропии. Полное разрушение любой энергетики любого объекта, материального или волнового типа. Вплоть до внутриатомных связей. Поле расширяется со скоростью семь сотых светосекунды в секунду. Три цивилизации, границам которых угрожает энтропийная сфера, уже десять тысяч лет бьются с этой проблемой. Безуспешно.

— Паршиво...

— Да. Во втором случае еще хуже. Абсолютный коллапс пространства. Сворачивание двух из четырех стандартных измерений. В смысле, одного линейного и времени. Туда невозможно пробиться ни порталами, ни техникой, но с уверенностью можно сказать только одно — в этой вселенной жизни нет. И никогда уже не будет.

— К чему ты клонишь?

Лавочник неспешно прошелся по комнате, наслаждаясь способностью передвигаться самостоятельно. Долго рассматривал батарею бутылок, долго крутил в руках необычно изогнутый сосуд из темно-зеленого стекла, но затем отставил его в сторону. Вероятно, зеленый цвет вызывал у Лавочника не слишком приятные ассоциации. Наконец, остановив свой выбор на прозрачном сосуде, наполненном молочно-белой жидкостью, он наполнил два бокала и протянул один из них Ярославу.

— Попробуйте это, друг мой. Редкая вещь, даже в нашем мире.

Жидкость была ледяной, но от нее по жилам побежал настоящий огонь. И все же это был не алкоголь — что-то иное, не вносящее сумятицы в разум, не опьяняющее, а скорее наполняющее энергией, силой, бодростью.

— Чудесный напиток. Из чего он?

— Лучше тебе этого не знать, — усмехнулся Лавочник, к этому моменту уже полностью сменивший облик. Теперь это было довольно высокое существо, состоящее, казалось бы, из одних костей, обтянутых кожей, местами свисающей складками. Пожалуй, человеком его назвать было нельзя, хотя общие пропорции и были сходны. Глаза, все так же упрятанные за круглыми очками в металлической оправе, явственно светились зеленым светом. Длинные тонкие пальцы, сжимающие бокал, имели по крайней мере одну лишнюю фалангу, а узкие, жесткие, слегка загнутые когти темно-желтого цвета больше напоминали природное оружие, чем давно утратившие природное значение человеческие ногти.

— М-да... так вот, продолжу. В остальных случаях притязаниям атлантов удалось положить конец, но это стоило большой крови и больших потрясений. Поэтому хочу тебя спросить — ты по-прежнему считаешь, что устранение подобной угрозы не стоит какой-то незначительной планеты?

Ярослав молчал, но на лице его была написана абсолютная, всесокрушающая непреклонность. Лавочник вздохнул — с сомнением и с легкой ноткой осуждения.

— Ты и в самом деле веришь, что способен справиться там, где другим потребовались армии?

— Шанс есть. — В голосе Ярослава не было особой уверенности, но он постарался говорить твердо и убежденно. — Пока что они одни, без сторонников, без поддержки. Одни в чужом для них мире, и именно сейчас с ними можно справиться без труда... ладно, согласен, это будет трудно. Но возможно, уверен.

— Ну-ну... Аве, цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя. Кстати, так говорили в твоем нынешнем мире. Когда собирались на безнадежный бой, если не ошибаюсь. Или ошибаюсь? Не важно... Так что тебе нужно от старого Лавочника?

— Оружие. Мне нужен меч. Не делай удивленные глаза... мне нужен Клинок Равенства.

Лавочник растянул тонкие, как ниточки, губы в улыбке, обнажив похожие на иглы желтые зубы. Потом хихикнул. Потом захохотал так, что из зеленых глаз потекла влага. Он долго не мог успокоиться, расплескал драгоценный напиток из своего бокала... Слезы теперь текли не переставая, а хохот становился все громче. Ярослав спокойно ждал, когда у старого значимого закончится истерика.

Вволю насмеявшись, Лавочник плюхнулся на диван.

— Яр... это... это великолепно... — Он тяжело дышал, тощая грудь неравномерно вздымалась, воздух вырывался из легких (или что там у него было внутри) со свистом. — Яр, я буду это рассказывать еще долгие годы. С мечом против Архонтов... ты думаешь, они дадут тебе приблизиться настолько, что ты сможешь нарезать их ломтиками? Ой, не смеши...

— Я серьезно!

— Слушай, возьми Ударный рейдер Империи Закст! Чудесная штучка, способна справиться с твоими Архонтами...

— И при этом превратить всю планету в пепелище. Насколько я помню, идею точечных ударов закстиане не жаловали. Нет уж, спасибо...

— Ну и зря. Подумаешь, планета... если Архонты начнут войну, от этой твоей планеты и так мало что останется. И потом, этих твоих Земель что, мало? Ни одна планета не порождает деление с такой частотой. Последний раз, если мне не изменяет память, ваша вселенная разделилась э-э... ну, где-то твоих лет шестьдесят назад. Только полные идиоты используют ядерную энергию для оружия, когда есть навалом более «чистых» методов. Одной Землей больше, одной меньше... Нет, серьезно, возьми рейдер, а? Заодно и по галактике полетаешь, разве не интересно?

— Да кому оно нужно, твое старье? Я слышал, ты уже несколько тысяч лет предлагаешь эту рухлядь всем встречным и поперечным. И потом, наверняка у Закста сейчас есть что-нибудь получше, ведь прогресс на месте не стоит, так?

— Не так. Вели дальнюю разведку, наткнулись на...

— На Тати-ран? Слыхал...

— Нет, с этими членистоногими закстиане еще раньше разобрались по-свойски... ну, ты знаешь, как у них было принято. До полной ликвидации генофонда. А потом на рубежах своей Империи столкнулись с чем-то... с кем-то новым. Как обычно, стали бряцать оружием, доказывать, что они тут главные...

— Ну и что?

— Ну и все. Нету больше Империи Закст, Звезды их светят, планетки крутятся, как ни в чем не бывало... только на планетках тех ничего живого нет. Даже бактерий. А вся техника — целехонька. Вот мне оттуда рейдер и доставили, По дешевке... Слушай, возьми его, а? За полцены отдам.

— Все равно старье.

— Яр, я тебя давно знаю и врать не буду. Ударный рейдер — лучшее творение этих ублюдков. После войны с Тати-Ран Закст ударился в глобализацию. Последние их корабли были уже размером с небольшую планету. Но если хочешь...

— Мне нужен меч. И не морочь мне голову.

— Упрямый, да? Ладно, будет тебе меч. Новая модификация... с изменяющейся геометрией. Хочешь — кинжал, хочешь — шпага. Поражающий фактор увеличен на десять процентов.

Лавочник встал и скрылся за неприметной дверью. Вернулся он довольно скоро, держа в руках небольшой, сантиметров двадцать в длину, цилиндр угольно-черного цвета. Продемонстрировав предмет Ярославу, он нажал на что-то, и из цилиндра вылезло длинное, больше метра, лезвие, слабо светящееся голубым светом.

— Ух ты! — совершенно искренне восхитился Ярослав. — А я такую штуку несколько лет назад в кино видел. Думал — выдумка.

Лавочник пожал плечами.

— Ну, может, те, кто этот меч конструировал, тоже это кино видели. Не знаю. Модель удобна, это главное. Да... если пожелаешь, ее можно настроить на твое биополе. В чужих руках не заработает.

Ярослав чуть снисходительно ухмыльнулся.

— Грамотный техномаг сумеет заставить работать любую технику.

— Да? Ну, попробуй...

Скептицизм Лавочника оказался полностью оправданным. Черный цилиндр категорически отказывался подчиняться мысленным приказам Ярослава — более того, самое глубокое сканирование, которое он мог произвести на предельном напряжении сил, упрямо показывало, что цилиндр монолитен и не имеет никакой, абсолютно никакой внутренней структуры. В нем не ощущалось даже магии, хотя она, несомненно, присутствовала. Пара мечей имелась в Академии Рианна, правда, в нерабочем состоянии — вообще, Клинки Равенства были не такой уж редкостью. О да, они были не дешевы, в основном потому, что на изготовление одного клинка уходили долгие месяцы, но мало кто отказывался заполучить в свои руки всесокрушающее лезвие. То оружие, с которым их знакомили на лекциях, было гораздо проще. По сути, почти обычные на вид мечи, только полупрозрачное лезвие больше походило на пластик, чем на металл. И в тех образцах, несмотря на утрату функциональности, все же можно было уловить магические вихри... Да, технология изготовления мечей явно шагнула вперед.

— Пройдет любой досмотр, — не без гордости, словно бы изготовление меча являлось исключительно его заслугой, заявил Лавочник. — Ни один детектор на него не сработает. Ни магический, ни технологический. Для сканера он просто невидим.

— Больше похоже на оружие какого-нибудь диверсанта или террориста.

— На тебя не угодишь... Так что, берешь?

— Беру. Сколько?

— Так-с... модель новая, к тому же это оружие редкое, очень редкое. Не буду врать, в моей коллекции это единственный экземпляр, и новых поступлений в ближайшее время не предвидится. Стало быть... ну...

Ярослав скривился. Временами Лавочник был просто невыносим.

— Слушай, мы ведь не первый день знакомы? И я прекрасно знаю, по какой цене здесь идет моя кровь.

— Девять стандартных доз.

— Девять? За девять я могу твой рейдер купить...

— Ты же его не покупаешь. И потом, рейдер вещь серийная, можно сказать, вполне обыкновенная. А это — эксклюзивный товар, такого больше нигде... ладно, восемь.

— Три.

— Побойся бога... или в кого ты там веришь? Вирм, ты конечно, хороший человек, но с совестью у тебя большие проблемы. Три... неслыханно. Этот Клинок делали почти два года, ты ведь знаешь, они не поддаются машинной сборке, только ручная работа мастера. Ладно, семь с половиной — и то только потому, что Архонты — это общая беда.

— Три, Лавочник... ладно, три с половиной. И именно потому, что Архонты, как ты верно заметил, беда не только моя.

— Вот что мне не нравится в людях, так это их жадность. — Лицо Лавочника изображало высшую степень презрения, а голос дрожал от праведного гнева. — Приходят, понимаешь, требуют только самого лучшего. Но платить готовы как за третьесортный товар. За четыре дозы могу отдать тебе меч из эррийского сплава, способен разрезать сантиметровую титановую плиту за пару секунд. У меня их десятка три пылится, никому не нужны. А эту игрушку меньше чем за семь не отдам. Точка. Хочешь — бери, хочешь — дерись с Архонтами хоть голыми руками.

— Хорошо, пусть будет семь... — махнул рукой Ярослав.

Лавочник посмотрел на клиента с недоумением и даже с некоторым огорчением. По сути, они еще не начали торговаться — впереди ожидался долгий, интересный процесс, наполненный взаимными упреками и беззлобными оскорблениями, уходами и возвращениями, спорами и уступками. И все это было убито на корню... какое неуважение к высокому искусству торговли! Из-за этого и несомненный барыш как-то... не радует.

Расстроенный, он принес горсть пробирок, поочередно приложил их к запястью Ярослава. Заполнив последнюю, сухо кивнул:

— Порядок. Теперь дай руку.

Что именно Лавочник сделал, Ярослав так и не понял — просто вдруг появилось ощущение, что теперь меч будет его слушаться. Только его — и никого больше. Оружие признало хозяина и было готово к бою.

— Приложи его к поясу, прилипнет. Захочешь снять — обхвати ладонью, и все. Активация — здесь, вот этот ползунок регулирует длину. Максимальная — от себя.

Черный цилиндр и впрямь легко прилип к поясу. Ярослав ухватил его двумя пальцами, дернул — меч держался надежно.

— Спасибо.

— Ладно... будешь в наших краях, заходи, да, и подумай насчет рейдера... Ну, удачи тебе, Вирм, в этом безнадежном деле. И вот еще... — Лавочник порылся в кармане, извлек небольшую коробочку. Под прозрачной крышкой в бархатных гнездах цвета малахита лежали шесть переливающихся зеленью шариков. — На, возьми.

— Что это?

— Блокиратор пси-воздействия, капсулированное заклинание «Глухота» класса «Щит». Шестой уровень. Достаточно притронуться к горошине пальцем, активация почти мгновенная.

— Сильная штука... я о таком и не слышал.

— Насколько я понимаю, вас учили блокировать пси-атаку?

— Разумеется.

— Ну и как ощущения?

Ярослав поежился... ощущения были не из приятных. Пси-воздействие не может быть полностью отражено, это закон, нарушаемый лишь редкими случаями наличия у существа природного иммунитета. Заклинание лишь преобразовывало атаку в нечто более безопасное. В лютую жару или дикий холод. Чаще — просто в чистую, незамутненную боль. Нельзя сказать, чтобы очень сильную, вытерпеть можно. Но тот, кто хоть раз вытерпел, следующего раза ждал с содроганием.

— Вижу, помнишь, — невесело усмехнулся Лавочник. — А от этих капсул будет еще хуже. Поэтому их толком никогда и не применяли. Возьми, вдруг пригодятся. От момента активации действуют... — он закатил глаза, переводя время в знакомые Ярославу размерности, — примерно трое земных суток. Без малого.

— Сколько просишь? — пожал плечами Ярослав. Сам он в подобной защите не нуждался, но не следовало исключать и ситуацию, когда блокиратор пси-воздействия может оказаться полезным.

Лавочник с деланным равнодушием махнул рукой.

— Лежалый товар, бесполезный. Дарю.

* * *

В этот раз к его отъезду Ольга отнеслась спокойнее. Не то чтобы она безоговорочно поверила в успех — скорее, пришла ко вполне очевидному выводу, что другой возможности справиться с атлантами у них может и не быть. А потому просто проводила его до дверей и лишь перед самым расставанием прижалась на мгновение всем телом и прошептала извечные слова, которые женщины всегда говорят уходящим на опасное дело мужчинам, а к которым мужчины так редко прислушиваются. «Будь осторожен, — шептала она, — умоляю, вернись живым».

Он кивал, но мыслями был уже не здесь...

В аэропорту снова пришлось прибегнуть к отвлечению внимания таможенников. Лавочник не лгал, черный цилиндр меча не высвечивался на экране сканера, но вот шкатулка с осколком синего кристалла могла привлечь внимание бдительных парней в зоне досмотра. Допустить этого было нельзя ни в коем случае.

Полет прошел без приключений, да и добраться до входа в подземелье удалось быстро. По дороге — по закону подлости, единственному закону, который выполняется всегда и везде, — ему встретился уважаемый сеньор Кастаньос Эранс, неспешно прогуливающийся по лесу. Видимо, действие внушения уже начало ослабевать, во всяком случае, сеньор Эранс уже не рассматривал этого русского как горячо любимого родственника, но все еще сохранял остатки дружелюбия, а потому мило раскланялся с чужаком, забредшим в его владения, и побрел по тропинке дальше, тут же выбросив человека в черной кожаной куртке из головы.

Проклиная свою предусмотрительность, Ярослав вновь принялся раскапывать вход в храм. Работа шла гораздо легче, земля еще не успела слежаться, но это совсем не означало, что ковыряние, пусть и мягкой, земли короткой лопатой должно доставлять удовольствие. К тому времени, как в образовавшееся отверстие уже можно было пролезть, он был грязен с ног до головы... пришлось потратить почти четверть часа на приведение себя в порядок. Заклинания, уместные в этом случае, не относились к числу сложных — при некоторой сноровке ими мог воспользоваться даже человек, имеющий лишь самые минимальные способности к магии и прошедший лишь самое элементарное обучение, — но времени они занимали немало. К концу процесса куртка и джинсы Ярослава выглядели так, словно еще пять минут назад лежали на полке магазина, туфли сияли лаковым блеском, а на коже не осталось и следа от пота и грязи.

Первую ловушку он просто почувствовал. На первый взгляд все было точно так же, как и раньше — упрямый пульт управления порталом, постепенно поддающийся его усилиям, незримые нити энергоканалов, один за другим занимающие свои места... Серия золотых вспышек, серая пелена портала. Ярослав сделал шаг к арке и тут же замер, ухмыляясь.

— Кажется, не все так просто...

Портал выглядел так же, как и раньше, и все же от него веяло несомненной угрозой, едва ощутимой, но от этого не менее реальной. Он снова проследил все внутренние системы пульта. Что-то было не так... что-то изменилось с момента его предыдущего визита. Потребовалось чуть ли не полчаса на то, чтобы понять принцип действия ловушки — пульт содержал дополнительную цепь, вносящую некоторую нестабильность в работу портала. Никак не отражаясь на внешнем виде серого марева, эта нестабильность разнесла бы на кусочки не больше спичечной головки любой объект, вошедший в портал.

По всей видимости, Архонты не возлагали на эту простенькую ловушку особых надежд. Если бы они хотели просто исключить проникновение в бункер незваного гостя, достаточно было просто отключить или заблокировать портал. Хотя нет... блокировку он обошел бы, пусть и потратив на это массу времени, значит — отключить.

Но портал работал... Ярослав задумался, затем криво усмехнулся.

— Тест... вы хотите посмотреть, ребята, на что я способен?

На то, чтобы обойти систему уничтожения непрошеных гостей, ушло немало времени. Ярослав взмок от напряжения, но упрямая техника атлантов все же уступила. Привычный уже тест с рюкзаком показал, что непосредственной опасности нет... если, конечно, там, с другой стороны марева, не поджидают суровые дядьки с излучателями.

— Что ж, попробуем, — пробормотал он. Говорить с самим собой постепенно становилось дурной привычкой.

Вообще говоря, на мгновение у него возникло желание метнуть сквозь портал боевую звезду... вряд ли это можно было назвать хорошей идеей, поскольку способностей на то, чтобы создать по-настоящему мощную звезду, уровня эдак седьмого, которая разнесет бункер вдребезги, ему не хватало. А более слабый удар, вероятно, просто повредит арку портала на том конце, лишив его всяческих возможностей добраться до атлантов. К тому же где гарантия, что та арка у них единственная и что они не смогут выбраться из своего убежища.

Пришлось действовать тоньше, хотя на это и ушло невероятное количество времени и сил. Сил было в избытке, со временем тоже особых сложностей не наблюдалось... правда, время играло против Ярослава, и с этим приходилось считаться.

По классификации Мира Хаоса это было заклинание пятого уровня «Наблюдатель» класса «Поиск». Нечто подобное он создавал дома, с помощью того самого старенького телевизора, набитого закупленными на рынке деталями. Здесь нужного оборудования не было, и приходилось рассчитывать только на чистую Силу — свою и, разумеется, заемную, взятую у синего кристалла. Радовало по крайней мере то, что сияющий осколок казался неисчерпаемым. Магический глаз, совершенно невидимый и неопределяемый никаким прибором, кроме магического сканера, нырнул в портал, передавая сознанию Ярослава все, что разведчика окружало.

Собственно, смотреть было особо не на что. Ни засады, ни какой-либо иной ловушки Наблюдатель, тщательно обследовав помещение, не зафиксировал. Заклинание магического глаза изначально создавалось отнюдь не для присмотра за неверными женами, а для применения в куда более серьезных ситуациях. Помимо передачи изображения, «Наблюдатель» мог оценить достаточно много факторов — температуру, наличие в воздухе потенциально опасных веществ, присутствие вредных излучений и многое другое, что могло представлять собой угрозу жизни или здоровью хозяина.

Картинка, воспринимаемая Ярославом, задрожала и покрылись рябью. Он тряхнул головой, прерывая контакт — время жизни глаза-разведчика подошло к концу. Дальнейшее ожидание не имело смысла, и Яр, стиснув ладонью черный цилиндр меча, шагнул в портал.

На то, чтобы добраться до комнаты, где находился «Привратник», у Ярослава ушло чуть ли не полчаса — приходилось тщательно сканировать окружающее пространство и просчитывать каждый шаг. Но все вокруг выглядело безопасным, ни одной ловушки он так и не обнаружил. Как и Архонтов... казалось, бункер вымер. К его немалому огорчению, «Привратник» исчез — а вместе с ним исчезло почти все барахло, сваленное ранее возле стен. Осталось только то, что даже на вид выглядело неисправным или разрушившимся от времени.

— И все-таки я опоздал, — вздохнул он.

Внезапно что-то произошло. Голову словно сдавили стальные тиски, перед глазами поплыли черные круги. «Пси-атака. — Он вспомнил, как говорил об этом с Лавочником. — Дерьмо. Где-то здесь Архонт». Он застонал и попытался сконцентрироваться... Его разум не так просто было подчинить чужой воле, каждый маг, прошедший обучение в Академии, имел определенную защиту от подобных нападений. Многократно отработанная на занятиях, эта методика постепенно становилась рефлекторной — юношей и девушек заставляли ставить защитные блоки независимо от сознания, поддерживать их даже во сне... и эти навыки не были утрачены Ярославом, несмотря на то, что долгие годы никакой потребности в ментальной блокировке не было. В этом мире еще не научились атаковать сознание, предпочитая более простые и разрушительные методы — нож, пуля, ракета...

Нападение было невероятно сильным. Будь на месте Ярослава обычный, лишенный защиты человек, он в долю секунды попал бы под полный контроль атакующего, превратившись в марионетку, лишенную воли. Но и Стража Четвертого круга, обученного техномага — хотя и не блиставшего особыми способностями — этот удар почти вывел из строя. На несколько долгих секунд, каждая из которых могла оказаться для него последней.

Если бы Архонт, пытавшийся взять под контроль сознание непрошеного гостя, находился от него в нескольких шагах, ему бы ничего не стоило просто убить чужака. Но Властитель Дарбек, задержавшийся в бункере для установки ловушек и не успевший окончить свою работу в срок, не рискнул приближаться к аборигену, который без особого труда сумел преодолеть два препятствия. Псионическая атака Архонтов действовала на расстоянии до полутора десятков метров, невзирая на препятствия, а потому он чувствовал себя в относительной безопасности, нанося удар из соседнего помещения и наблюдая за противником с помощью небольшого экрана.

Реакция аборигена была необычной. Существо, попавшее под власть атланта, обычно на мгновение застывало на месте, а потом поступало в полное распоряжение нового хозяина. Иногда — к счастью для атлантов, очень редко — им приходилось сталкиваться с теми, кто обладал врожденным иммунитетом к подчиняющему пси-воздействию. Таких особей надлежало уничтожать, а также поголовно убивать и всех их кровных родственников, дабы опасная способность не передалась последующим поколениям. Еще реже контроль сознания давал лишь временный эффект — на памяти Властителя Дарбека лишь одна раса обладала таким свойством, раса, которая нанесла атлантам позорное поражение. Гиперборейцы... что бы они ни утверждали, людьми их считать было нельзя, их ментальные характеристики и природная сопротивляемость пси-воздействию заметно отличали их от остальных обитателей этой планеты.

И теперь, прямо на глазах Архонта, проявлялся четвертый тип реакции — человек (существо, проникшее в бункер, было человеком или изрядно выродившимся гиперборейцем) явно отреагировал на атаку, но быстро пришел в себя и теперь стоял посреди комнаты, лихорадочно озираясь по сторонам.

Самым правильным решением для Дарбека было бы немедленно покинуть бункер. Противник, обладающий неизвестными способностями, мог представлять собой опасность... хотя и заманчиво было бы убить его. Но информация — и Архонт прекрасно это понимал — была куда важнее, чем гибель какого-то единичного индивидуума... тем более гибель гипотетическая. Лорду-Протектору следовало незамедлительно сообщить о том, что среди аборигенов этой планеты появилась особь, обладающая способностью к техномагии, да еще и способная противостоять псионической атаке. К тому же, хотя разум аборигена отторгнул контакт буквально через пару секунд воздействия, Дарбеку удалось получить кое-какую информацию о противнике. Не слишком много, но и она может оказаться важной. Лицо женщины. Небольшое здание, в котором этот человек, видимо, живет. Адрес — зрительный набор слов на чуть помятой металлической табличке, который пока ничего не говорил Властителю. Оружие, которым располагает человек и на которое возлагает большие надежды. Но главное — этот человек такой же чужак в этом мире, как и они.

Следовало отдать Властителю Дарбеку должное — он не был трусом, и потому несколько секунд мысленно взвешивал два пути, один из которых надлежало выбрать. Попытаться уничтожить опасного гостя сейчас — или доставить полученную информацию Лорду-Протектору с тем, чтобы ликвидировать потенциальную угрозу позже, по надлежащему ее изучению. В конце концов он решил, что второй путь в большей степени соответствует указаниям, полученным от Лорда-Протектора.

Проблема была в том, что этот опасный техномаг находился как раз на пути между Властителем и порталом.

Ярослав усилил защиту, и черная пелена перед глазами Рассеялась. По подбородку текло что-то теплое... он провел Рукой по коже и взглянул на пальцы. Кровь... видимо, в момент атаки он непроизвольно прикусил себе губу.

Где-то неподалеку находился Архонт, в этом не было никаких сомнений. Ярослав вышел в зал с полуразрушенным пультом управления, затем, после секундного колебания, подошел к левой двери. Контрольная панель сопротивлялась недолго — минута, и дверь мягко отъехала в сторону, открывая проход.

Помещение было довольно большим — самым большим из тех, которые он уже видел в этом бункере. Здесь было почти пусто, только на полу у дальней стены, через равные промежутки, стояли невысокие, по щиколотку, матово поблескивающие диски. Один из них выглядел совершенно новым, еще четыре уже утратили свой блеск, покрывшись сеткой мелких трещин. Следы на полу явственно свидетельствовали о том, что еще пять подобных конструкций были недавно демонтированы. Ярослав опустился на одно колено, провел ладонью по шероховатому материалу, похожему на пластмассу... Поверхность поддалась под нажимом пальцев, рассыпаясь в труху.

Он знал, что перед ним — индивидуальные генераторы стасис-поля. Все верно... четыре кокона атланты так и не успели активировать. А где же остальные? Видимо, успели вынести из бункера. Знать бы только куда.

Снова взвыло чувство опасности, и Ярослав метнулся в сторону — там, где он только что стоял, полыхнул голубоватый луч, выбив в полу глубокую дымящуюся каверну. Еще одна вспышка, еще... В очередном прыжке он успел увидеть стрелявшего — высокий «человек», почти весь укрытый золотистой чешуей, вновь и вновь давил на спуск небольшого излучателя. Яр не останавливался ни на мгновение, отчаянно пытаясь уйти от энергетических разрядов. Капля расплавленного металла, легко пройдя сквозь одежду, впилась в бедро. От дикой боли он замер — на мгновение, но и этого оказалось достаточно. От следующего выстрела увернуться ему не удалось — луч задел плечо, тело вновь пронзил спазм...

Серебряноволосый гигант опустил оружие, с видимым удовольствием наблюдая за корчащимся на полу человеком. Затем неспешно заговорил...

Если применить уровень знания Ярославом этого древнего, можно сказать, уже мертвого языка к терминам, принятым в здешнем обществе, то получилась бы оценка вроде «читаю и перевожу со словарем». Он мог худо-бедно разобраться в пиктографическом письме атлантов, но уловить смысл произнесенных слов мог лишь отдаленно. Но большая точность и не требовалась — нетрудно было догадаться, что может говорить хозяин, подстрелив того, кто незаконно проник в его дом. Мол, как ты посмел... ничтожный червь... лишь смерть послужит достаточным наказанием... и так далее. Вообще говоря, вся эта напыщенная — а Архонт выглядел довольным до отвращения — речь не имела ни малейшего смысла, и это было известно каждому школьнику на этой планете, который хотя бы раз сходил в кино на боевик. Главный злодей обязательно будет долго и нудно рассуждать о своем уме и проницательности и объяснять «хорошему парню», почему именно сейчас тому предстоит умереть. Пальцы Ярослава сложились в боевое положение... и тут же бессильно разжались. Ударить боевой звездой — здесь, в замкнутом пространстве... вероятно, он поджарил бы и себя вместе с Архонтом. Да и тот держал излучатель практически на минимуме мощности — по той же самой причине. Будь Архонт последним из уцелевших, быть может, Ярослав и счел бы размен фигур приемлемым... но, судя по отключенным генераторам, из стасиса вышли все шестеро атлантов, во главе с Лордом-Протектором.

Он прошептал короткое заклинание, и боль в обожженном плече начала отступать. Потом она еще вернется — если не предпринять соответствующих мер.Сейчас не до этого, на полноценное лечение уйдут часы, если не дни. Правая, неповрежденная рука потянулась к цилиндрической рукояти меча.

Это движение не укрылось от взгляда атланта, и по его тонким губам скользнула пренебрежительная ухмылка. Разум этого существа, что лежало перед ним, был все еще надежно закрыт, и усилия Властителя овладеть сознанием противника были тщетны. Человек лишь морщился, словно пси-атаки причиняли ему физическую боль, но упорно отказывался подчиняться. К тому же он невероятно живуч... стоит ли рисковать и далее? В любом случае давать врагу шанс оправиться и начать ответную атаку в планы Архонта не входило.

Наконец он пришел к выводу, что самым верным решением будет сжечь руку чужака, что сейчас медленно двигалась к оружию. Что это за оружие, Архонт представлял себе плохо — лишь по тем обрывкам, что сумел выудить из памяти этого мужчины за краткие мгновения контакта. Потом, позже, можно будет заняться изучением этого образца. Итак.. сжечь ему руку — вероятнее всего, он потеряет сознание от болевого шока. Может, при этом рухнет и воздвигнутая в его разуме стена, и его память станет доступна для сканирования. Если же нет — тогда его стоит доставить к Лорду-Протектору, дабы пыткой или иными способами заставить говорить — или снять эту проклятую блокаду. Решено.

Ярослав увидел, напрягся палец атланта, лежащий на спуске излучателя, и приготовился метнуться в сторону. Сейчас его левая рука была полностью выведена из строя — ни опереться, ни оттолкнуться. Он лежал в очень неудачной позе и не был уверен, что сумеет двигаться достаточно быстро. А потому выбрал единственное возможное решение — мысленно потянулся к излучателю и попытался блокировать его энергосистему. И тут же застонал от бессилия — оружие было надежно экранировано от такого рода воздействий. Несколько минут, и защиту можно было бы взломать... но этих минут в его распоряжении не было.

Архонт нажал на спуск. Ярослав отчаянно рванулся в сторону, перекатываясь по местами все еще раскаленному от прежних разрядов полу, уже понимая, что не успевает... И ничего не произошло.

То ли сам излучатель вышел из строя — и немудрено, столько веков пролежал на полке, должен был бы вообще в прах рассыпаться — или, что более вероятно, иссяк заряд в батарее. Это был шанс, и Ярослав, вскочив на ноги, бросился вперед, к Архонту, на бегу срывая с пояса меч.

И тут же получил чудовищный удар в челюсть, вновь бросивший его на пол.

Рот наполнился кровью. Ярослав медленно встал, сплюнул выбитый зуб и активировал меч. Голубоватое лезвие выскользнуло из рукояти и стремительно выросло до метровой длины.

То ли атланта напугал вид неизвестного оружия, то ли выражение лица стоящего перед ним человека, но продолжать бой он не решился. Одним прыжком, вызвавшим бы зависть у любого спортсмена, Архонт выскочил из зала и метнулся к панели управления дверью. Массивная золотистая плита скользнула в пазы, отгородив Властителя Дарбека от взбешенного чужака.

Ярослав поднес руку к контрольной панели, но в этот раз дверь отказалась ему подчиняться. Что бы ни сделал Архонт с контрольным механизмом, теперь в его внутренних цепях просто не было команды открытия дверей, которую можно было бы активизировать. Помещение было наглухо запечатано. Мигнул свет, и мягкий женский голос произнес на языке атлантов:

— Активирована система защиты от вторжения. Фаза локализации.

Смысл произнесенной фразы Ярослав уловил. Его собирались здесь запереть...

— Ну, Лавочник, посмотрим, что ты мне подсунул.

Ярослав поднес светящийся стержень меча к металлической двери. Считалось, что Меч Равенства способен справиться с любым материалом, но существовала защита и от него. В конце концов, это было просто ручное оружие, хотя и достаточно мощное. Лезвие Меча Равенства, независимо от его формы и внешнего вида, представляло собой энергетический поток, разрушающий межатомные связи вещества. Камень, пластик, металл — ничто материальное не могло противостоять этому лезвию, но существовали и иные методы. Некоторые из цивилизаций, пошедших по технологическому или магико-технологическому пути развития, сумели самостоятельно изобрести дезинтегрирующий луч, а также в той или иной степени — способы противостоять его разрушительному действию.

Но за исключением неведомых поставщиков Лавки Снов, никому не удалось изготовить дезинтегратор в столь компактной форме. И насколько было известно Ярославу, Атланты не были знакомы с подобными устройствами и, следовательно, с действенными способами защиты от них.

Лезвие без особого труда вошло в металл. Теоретически дезинтегрирующему лучу требовалось какое-то время на разрушение межатомных связей, а потому меч двигался сквозь толстую орихалковую плиту с некоторым, вполне заметным усилием. Потребовалось секунд сорок, чтобы вырезать в двери неровный овал. Замкнув разрез, Яр с силой пнул золотистый металл. Тот некоторое время сопротивлялся, но после третьего удара здоровенный кусок брони выпал наружу, наполнив все вокруг грохотом.

— Фаза локализации неэффективна, — сообщил женский голос. — Зафиксированы деструктивные действия вторгшегося объекта. Приступаю к фазе ликвидации.

— Вот дерьмо, — ругнулся Ярослав, наблюдая, как из узких щелей у самого потолка выплескиваются струйки желтоватого дыма.

Коротким жестом он окружил себя защитным полем. Против отравляющего газа — а это, вероятно, именно какой-то токсин — поле поможет. На некоторое время. Сейчас следовало бы разыскать Архонта, но иметь за спиной взбешенную систему безопасности, способную на любую пакость, было бы неосмотрительно.

— Эй, ты! — Он попытался строить на языке атлантов предельно простые фразы. — Назови свое имя.

— Я — искусственный интеллект, код обращения — Тела, — любезно ответил женский голос.

— А кто я?

— Ты — биологический объект, вторгшийся в охраняемую зону и причиняющий повреждения моим системам. — Голос был все так же мягок. — Согласно заложенным в мою программу вариантам реагирования, принято решение о ликвидации. Решение может быть изменено, если ты деактивируешь свое оружие и добровольно последуешь в указанное мною помещение, где будешь ожидать решения Властителей.

Мысленно Ярослав поставил себе высшую оценку за сообразительность. В системе защиты бункера атланты установили систему искусственного интеллекта, тем самым допустив большую ошибку. Окажись здесь простой робот, с ним невозможно было договориться. А так... стоило попробовать.

— Очень хорошо, Тела. Я предлагаю другой вариант. — Ярослав замолчал, подбирая слова: — Если ты прекратишь фазу ликвидации, я не стану... разрушать тебя.

— Вариант неприемлем, — сообщила Тела, не меняя интонации. — Тебе не удастся меня повредить.

Ярослав пожал плечами. К этому моменту он уже успел проследить энергопотоки, идущие от полуразрушенного пульта управления, и смог с достаточной степенью достоверности определить место, где под прикрытием броневых плит скрывалась центральная часть электронного мозга бункера. Также сумел оценить степень разрушения, нанесенного оборонительным системам бункера тысячи лет назад, когда энергетический заряд ударил в пульт. Вообще говоря, Теле стоило бы впасть в панику — хотя сам мозг и не был поврежден, большая часть доступных ей внешних систем оказалась отрезанной от управления. Даже если бы тот стародавний выстрел делал сам Ярослав, он не сумел бы выбрать более удачный прицел. Приятно было осознавать, что из всего встроенного оружия в распоряжении Телы остался лишь отравляющий газ. Ничего более серьезного противопоставить ему она не могла.

Подойдя к стене, Ярослав медленно погрузил меч в металл, а затем повел его чуть вниз.

— Остановись! — Усиленный голос Телы ударил по ушам.

— Мой вариант все еще неприемлем? — Ярослав увеличил надрез еще на пару сантиметров.

Проблема всех без исключения искусственных интеллектов — вернее, тех из них, которые носили этот титул по праву, — было присутствие в их программе, пусть и в незначительных дозах, инстинкта самосохранения. Этот инстинкт не должен был вступать в противоречие с прямыми приказами хозяина, но в тех случаях, когда решения принимал сам электронный разум, он руководствовался всеми заложенными в него компонентами. Тела не была исключением. Ее проектировали не для военных действий, когда уничтожение врага является безусловно доминантной целью.

— Я прекращаю атаку. — Теперь в голосе Телы слышалось явное беспокойство. Интересно, для чего была запрограммирована эта тональность? Для вопросов о здоровье хозяина?

По залу пронесся порыв ветра, воздух очистился в считанные секунды.

— Фаза ликвидации прервана. — Тела снова говорила нормальным голосом. — Прошу прекратить разрушение моих систем.

Ярослав деактивировал меч.

— Мне нужна информация.

Он мог бы поклясться, что в ответной реплике компьютера прозвучал тяжелый вздох.

— Любая информация предоставляется только по распоряжению Архонта.

— Считай меня Архонтом, — усмехнулся Ярослав.

Попытка нарушить напрямую отданное распоряжение могла окончиться для Телы фатально. Предложенный Ярославом путь обхода первичного приказа был вполне реализуем. Искусственный интеллект, не желавший собственной гибели, послушно расширил круг допущенных к управлению лиц и через пару мгновений был готов отвечать на вопросы.

— Где находится Архонт, присутствовавший здесь вместе со мной?

— Семь тактов назад он находился в помещении транспортной системы.

Мысленно Ярослав перевел атлантические такты в уже ставшие привычными местные единицы измерения времени. Получалось что-то около трех минут.

— Где он сейчас?

— Нет данных. Архонт Дарбек воспользовался порталом. Портал является полностью автономной энергонезависимой системой, его контрольные цепи изолированы от моих управляющих центров. Системы наблюдения в помещении семь повреждены, определить пункт назначения не представляется возможным.

Последняя фраза оказалась слишком сложна для понимания, словарного запаса явно не хватало. Ярослав потребовал повторить ее в более простых выражениях. Тела послушно изложила все короткими фразами.

— Где еще на планете размещены порталы транспортной системы?

— Нет данных. Мои функции распространяются только на бункер.

Ярослав про себя выругался. Значит, атланту удалось ускользнуть, и преследовать его нет никакого смысла. Если Архонт догадался отключить портал после того, как воспользовался им... нет шанса угадать нужный код, да еще с одной-единственной попытки.

— Дай всю информацию об Архонтах.

И искусственный интеллект, нисколько не нарушая заложенную в него программу, ибо человек, стоящий перед пультом, был включен в список допуска и тем самым имел право задавать вопросы, начал выдавать информацию. Память Ярослава впитывала в себя имена, характеристики — все сведения, какими располагала Тела. К сожалению, их было несколько меньше, чем хотелось бы.

— Таким образом, я проиграл, — вздохнул Ярослав и потянулся за очередным пирожком.

На протяжении всего рассказа Оленька сидела рядом, мелкими глотками пила горячий чай на травах и молчала, прекрасно понимая, что Яру сейчас нужен не столько собеседник, сколько слушатель. Теперь, после финального аккорда, можно было и вступить в разговор:

— Как твое плечо?

— А? Плечо? Да ерунда... рана была большая, но не слишком опасная. Излучатель не дает крови течь, все тут же обугливается...

Ее передернуло от смеси отвращения и сострадания.

— Имея неограниченный запас энергии, можно затянуть любую, сколь угодно серьезную рану. Кроме смертельной. — Он невесело усмехнулся. — На это ушло не так уж и много времени... правда, куртку пришлось выбросить.

— И что теперь?

— Не знаю.

Он долго молчал. Снова вспомнилась та женщина в самолете, ее рассказ о погибшем сыне. Теперь, когда решение уже принято, отступать он не собирался... вот только ничего умного в голову не приходило. Конечно, атлантов нужно искать.

— Тебе ее не жалко?

Он не удивился вопросу... быть может, еще и потому, что и сам испытывал странное чувство стыда, как будто бы совершил подлость. Пусть и по отношению к компьютеру.

Тела рассказала все, что знала. Увы — мало. Какую пользу могут принести имена атлантов? В бункере имелись устройства записи изображения и звука, но включались они лишь по прямому приказу. Такого приказа не поступило ни разу, и потому Ярослав не смог узнать никаких секретов, никакой ценной информации о дальнейших планах Архонтов, Тела подтвердила то, что он знал я так — из коконов вышли шестеро. Первоначально — с точки зрения искусственного интеллекта, тысячелетиями пребывавшего в спячке, это было не так уж и давно — предполагалось, что архонты займут все десять коконов. Но Властитель Беленжес погиб — Тела сделала это предположение на основании того, что получила приказ исключить его из списка допущенных к управлению бункером. Властитель Берг был убит варваром, проникшим в бункер. Тела, повинуясь просьбе Ярослава, воспроизвела на экране запись того давнего события — при обнаружении в охраняемой зоне постороннего запись включалась всегда, и не было никаких сомнений в том, что Архонты знают своего противника в лицо.

Он с замиранием сердца следил за страшно изуродованным человеком, сумевшим в единоборстве справиться со всесильным Архонтом. Скорость реакции этого человека потрясала — при необходимости Ярослав тоже мог быть очень, очень быстр, но такой стремительности движений можно было добиться только с применением магии. После первой атаки — ракурс съемки был неудачен, но Ярослав мог бы поклясться, что пальцы атланта вырвали у противника кусок живой плоти — оба замерли друг против друга. Человек сжимал в руке меч, руки Архонта были пусты. Гигант в золотой чешуе обменялся с противником несколькими фразами — вряд ли это были приветствия, скорее, взаимные угрозы. Ярослав не понял ни слова — оба говорили на незнакомом языке, хотя и вызывавшем некие смутные ассоциации. Дальнейшее произошло достаточно быстро... Чужак бросился не к атланту, что было бы естественным и, вероятно, безнадежным, — он подхватил лежавший на полу излучатель. Каким образом человек, привыкший к мечу и ножу, сумел воспользоваться высокотехнологичным оружием? Так или иначе, но мощный заряд превратил голову Властителя Берга в пар — а вместе с ней и немалую часть пульта управления бункером.

По словам Телы, еще двое Архонтов не явились, чтобы занять приготовленные для них места в стасис-коконах.

Итак, шестеро. И один из них — Лорд-Протектор. Очень плохо...

— Тела, на какой срок первоначально были запрограммированы коконы?

— Пять местных суток.

— Почему стасис не был отключен вовремя?

— Большая часть управляющих цепей вышла из строя при повреждении контрольного пункта. — Интересно, ему показалось или в голосе искусственного интеллекта и в самом деле послышалась печаль? — Остался лишь автономный контур деактивации поля, не имеющий связи с моими системами.

— Что привело его в действие?

— Нет данных.

Ярослав ощутил, как первая волна боли пробежала по обожженному плечу. Действие магии завершалось... он использовал очень сильное заклинание, и теперь его тело некоторое время будет сопротивляться магии, отгоняющей боль. Необходимо было срочно заняться лечением, в противном случае он может просто потерять сознание. Это займет какое-то время... а бункер сейчас представляет для него одну огромную ловушку. Если Архонты вернутся — ему не удастся справиться с ними.

Придется отступить.

— Тела, ты можешь заблокировать портал так, чтобы через него не мог пройти никто, кроме меня?

— Повторяю, управляющие контуры транспортной системы не имеют связи со мной.

— Ах да, я забыл...

Некоторое время он раздумывал над своими возможными действиями. Остаться здесь и ждать прихода атлантов в надежде выиграть поединок один против шести? Теперь, когда они предупреждены об опасности, шансов на успех почти не было. Да и сколько ждать? Может быть, они атакуют его уже через несколько минут, а могут не появиться здесь и месяц... Внезапно он вздрогнул — а ведь им не составит особого труда запереть чужака в бункере навеки. Это ведь так просто.

— Тела, слушай приказ. Отныне любое существо, сходное по характеристикам с человеком, появившееся в этом бункере, должно немедленно заноситься в перечень допущенных к получению информации. Имеющиеся у тебя системы нападения деактивировать, не использовать ни при каких обстоятельствах.

— Принято.

— Через пятьдесят тактов все свои системы переведи в режим максимальной экономии энергии.

— Принято.

— Прощай, Тела.

Искусственный интеллект не ответил.

Ярослав подошел к пульту управления порталом. Как он и предполагал, арка была холодной и безжизненной — Архонт, покинув бункер, отключив транспортный канал с другой его стороны, старался замести следы. И это ему удалось — Ярослав с сожалением обнаружил, что пульт был слишком уж простым устройством, он не вел запись выполненных операций и не мог подсказать, по какому адресу был отправлен последний пассажир. Потребовалось некоторое время, чтобы снова заставить портал заработать.

Напоследок оглядевшись по сторонам, он подвесил в воздухе, возле самого портала, боевую звезду примерно третьего уровня. Почти невесомый, ослепительно яркий голубой шарик, потрескивая и распространяя вокруг запах озона, медленно опускался вниз и должен был достичь пола секунд через сорок. Как только это произойдет, здесь станет очень жарко. Очень. От арки портала и от контрольного пульта останутся разве что лужи расплавленного орихалка, но толстые стены и наглухо закрытая дверь должны уцелеть. Теле ничего не угрожает — кроме разве что длительного одиночества. Когда-нибудь этот бункер все же найдут, но произойдет это очень и очень не скоро. Быть может, к тому времени человечество, если ему суждено уцелеть, будет готово к встрече с технологиями Великой Атлантиды.

Ярослав, прекрасно понимая, что отменить принятое решение он уже не сумеет, быстро нырнул в серое марево портала и, мгновение спустя оказавшись в полумраке подземного храма, прервал работу транспортной системы. Пройдет еще несколько секунд — и где-то далеко отсюда, в морской глубине, под толстым слоем донных отложений, произойдет взрыв, навсегда лишив атлантов возможности укрыться в бункере.

Он застонал от боли... теперь можно было вплотную заняться раной.

— Наверное, немного жалко. Знаешь, мне когда-то рассказывали, что в некоторых мирах, далеко ушедших по технологическому пути развития, отказались от создания искусственных интеллектов. Они ведь тоже стареют, изнашиваются, и наступает время, когда их приходится выключать... а это слишком похоже на убийство.

— Но ведь они не живые?

— Жизнь — понятие относительное, — пожал он плечами.

В дверь постучали.

— Мы кого-то ждем? — задал Ярослав риторический вопрос.

Ольга дернулась, собираясь встать.

— Сиди, я посмотрю, кто там.

Он поднялся и вышел в прихожую, на ходу сканируя пространство за дверью. Двое. Мужчины. Вооружены... вот дерьмо. И все же чувство опасности молчало, словно не было ничего подозрительного в появлении у его дверей поздно вечером — можно сказать, уже ночью — двоих мужчин с оружием.

Лет двадцать назад, еще до того, как они с Ольгой поселились в этом домике на окраине Москвы, Ярославу — тогда его, впрочем, звала иначе — приходилось довольно много общаться с людьми, испытывающими нездоровую страсть к оружию и всегда готовыми пустить его в ход. И немало среди них было таких, кто с удовольствием отправил бы в мир иной Джерри Вирма, полицейского из отдела по расследованию убийств славного города Детройта. Он усмехнулся — это было не самое простое время. Но в общем-то и не самое плохое. Все было просто — по одну сторону свои, по другую — враги. Врагов постепенно становилось все меньше и меньше, но и среди «своих» случались потери. Потом он допустил ошибку... серьезную ошибку, непозволительную. Поддался чувствам, хотя должен был следовать требованиям закона. Пришлось распрощаться и с работой в полиции, и с Америкой, тем более что его личностью заинтересовались агенты ФБР, которые, вопреки бытующему среди офицеров полиции мнению, не зря ели свой хлеб с маслом. В ближайшую сотню лет ему лучше на североамериканском континенте не появляться... ну, по крайней мере без дополнительных мер предосторожности. У ФБР хорошая память и не менее хорошие картотеки, сведения в которых не имеют сроков давности.

В общем, он не боялся людей с оружием. А вот им следовало бы поостеречься.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался один из непрошеных гостей. Вероятно, старший в этой паре. Оба были в штатском, но за невысокой оградой стояла машина, не дававшая усомниться в своей принадлежности ко вполне определенной государственной структуре, к тому же в руке старший держал плотно набитый потрепанный портфель, с каким до сих пор можно увидеть разве что старого учителя, да еще сотрудника властных структур. Надпись «милиция» на борту потрепанного «жигуля» была прекрасно видна в свете лампы, освещавшей крыльцо и дорожку к калитке.

— Доброй ночи, — холодно отрезал Ярослав.

— Да, вы правы. — Мужчина кивнул, но если он и испытывал чувство вины, на его лице это никак не отразилось. — Извините, что так поздно. Господин Верменич, я не ошибаюсь?

— Ни в коей мере.

— Капитан Бурун, уголовный розыск. Еще раз прошу прощения за поздний визит, но мне... нам и в самом деле надо с вами поговорить. Дело не терпит отлагательства, и...

— И вы постараетесь меня долго не задержать, — не удержался от шпильки Ярослав.

Он ожидал, что капитан кивнет, но тот лишь усмехнулся.

— А вот это как получится. Подозреваю, у нас состоится долгий, очень долгий разговор. И не обещаю, что он будет приятен...

— Меня в чем-то обвиняют? — сухо поинтересовался Ярослав. Пожалуй, опера не могли бы выбрать для своего визита менее подходящее время. Сейчас он не готов был разговаривать с представителями власти, да и не хотел этого.

— Нет.

В коротком ответе явственно слышалось слово «пока». Пока его ни в чем не обвиняют. Но если господин Верменич не прекратит валять дурака, то разговор «по душам» вполне может плавно перетечь в допрос на Петровке, 38.

В другое время Ярослав не стал бы спорить. В его жизни — в той ее части, что прошла в этом ненормальном мире — было много подобных разговоров. С преисполненными революционным энтузиазмом, но страдающими от недостатка профессионализма чекистами. С набирающими силу и не ограниченными в средствах убеждения следователями гестапо. Позже — с вечно усталыми и нервными особистами, видевшими изменников и предателей в каждом. Еще позже — с агентами ФБР, умными, подкованными и опасными. Заканчивались эти беседы по-разному, но итог был один.

Конечно, визит этих офицеров не был неожиданностью. Слежка за домом установлена уже давно, и тот факт, что его пасут более года, говорит либо о том, что у милиции — если этот мужик не врет, и он в самом деле с Петровки — до черта других, более важных дел, либо о том, что ничего серьезного на него у сыскарей нет. Но рано или поздно это должно было закончиться, и придется снова куда-то уезжать... ох, как же это не вовремя.

— Быть может, нам все же лучше будет побеседовать завтра?

В эту простую фразу он вложил капельку пси-воздействия. Самую малость — у оперов всего лишь зародится мысль, что беспокоить человека на ночь глядя, без должных на то оснований, не следует.

— Товарищ капитан, и в самом деле... — подал голос второй мужчина, здоровенный бугай с простым, бесхитростным лицом.

Капитан нервно дернул плечом, заставив подчиненного умолкнуть на полуслове.

— Вынужден настаивать. Поймите, господин Верменич, эта беседа здесь и сейчас — не только в наших, но и в ваших интересах.

Вот тут Ярослав взбеленился по-настоящему. То ли воздействие было слишком слабым, то ли он устал и не смог как следует сконцентрироваться... «Ладно, парни, — подумал он, — у меня был тяжелый день, и мне простительно». Он сосредоточился, энергия, пронизывающая разум, сформировалась во вполне конкретные приказы, нацеленные на двоих припозднившихся посетителей. «Успокоиться». «Вышла ошибка». «Принести извинения». «Материалы уничтожить». «Файлы стереть». «Все забыть».

Здоровяк дернулся, затем повернулся и нетвердой, пошатывающейся походкой направился к машине.

— Гена, — хмуро бросил капитан, — ты далеко собрался?

— Я тут подумал... дерьмо это все, Серега. Надо это дело бросать... Вы уж извините, господин Верменич, за беспокойство... глупо все вышло. Ошибочка... простите, бывает. Пойдем, капитан... тебя домой закинуть?

— Гена! — Бурун повысил голос.

— Да пошли, говорю. — Бугай уже стоял у калитки. — И в самом деле... приперлись к человеку посреди ночи со своими разговорами. Ясно же дело, что все это сплошная фигня. Хочешь, скажу Панарину, что взял дело полистать вечером и в метро его забыл? Ну, влепит выговор — не уволит же. При нынешнем некомплекте...

Капитан медленно перевел взгляд на Верменича, прищурился, затем тихо, одними губами прошептал:

— Немедленно прекрати.

Ярослав пребывал в шоковом состоянии. Это было попросту невозможно. Та сила, которую он вложил в мысленный приказ, сломала бы защитный блок даже у обученного мага, не то, что у обыкновенного человека. Сейчас оба опера должны были брести к своей машине, чтобы больше никогда в этот дом не возвращаться.

— Что прекратить? — вяло пробормотал он.

— Это! — веско и емко объяснил капитан.

— Ладно, — вдруг неожиданно для себя самого улыбнулся Ярослав. — Ладно, капитан Бурун. Прекращу. И проходите в дом... кажется, нам и в самом деле найдется о чем поговорить.

Трое мужчин сидели за столом и молчали, разглядывая друг друга. Вернее, Ярослав и Сергей играли в гляделки, а Генка все еще находился в некоторой прострации и, уставившись взглядом в стену, прихлебывал горячий кофе из огромной кружки, которой ему должно было хватить надолго. Ольга пристроилась на диване и время от времени подавала реплики вроде «попробуйте пирожки».

Первым не выдержал Ярослав:

— Ну, капитан Бурун...

— Сергей Павлович, — поправил тот, затем, после некоторой паузы добавил: — Или просто Сергей. Дурацкая, знаете ли, привычка... когда начальство вспоминает мое отчество, значит, намеревается сказать что-то неприятное. Позвольте представить моего коллегу — Юшков Геннадий Якимович...

— Просто Геннадий, — буркнул сержант. Ярослав снял с него управляющее воздействие и попытался хоть немного вычистить последствия, но это был достаточно долгий и трудоемкий процесс, а потому сейчас Генка все еще находился под ощущением бессмысленности и ненужности и этого визита, и всей работы по Верменичу в целом. Остаточные следы пси-атаки пройдут разве что через несколько дней, а стойкий скептицизм продержится не менее месяца. Ну, или может пропасть при стрессе... хотя сомнительно.

— Очень приятно. Мое имя вы, как я смотрю, прекрасно знаете. Подозреваю, что и имя моей матери тоже.

— Разумеется, — кивнул Сергей.

— И ваш визит...

Бурун одним глотком допил кофе, с некоторым сожалением мазнул взглядом по блюду с пирожками — мадам Верменич и в самом деле знала толк в выпечке — и вытащил из портфеля толстое дело в потрепанной картонной корочке.

— Давайте перейдем к делу, Ярослав Борисович.

— Давайте, Сергей. И я тоже не возражаю, если вы будете называть меня по имени.

Капитан чуть заметно усмехнулся. Эта усмешка не укрылась от глаз Ярослава, но понять причин, ее вызвавших, он не мог.

— Прекрасно. Итак, прежде чем мы начнем, я кое-что проясню. То, что мы с коллегой сейчас здесь находимся, является грубейшим нарушением.

— Нарушением чего?

— Всего. Правил. Принципов. Дисциплины. Должностных обязанностей. Но я не вижу другого выхода...

— Слежку за домом вы вели? — перебил его Ярослав.

— По нашему заданию, — уточнил капитан. — Так вот, наше м-м... расследование зашло в некий тупик, и я вынужден побеседовать с вами и ознакомить вас с некоторыми материалами этого дела. Если потребуется — со всеми материалами. И мне бы очень хотелось получить на свои вопросы правдивые ответы — тем более, как вы понимаете, Ярослав, мы сумеем их проверить.

— Я вас слушаю.

— Итак, Верменич Ярослав Борисович, родился в городе Таллине в 1962 году. Окончил среднюю школу № 14, затем Рижский институт инженеров гражданской авиации. В армии не служил. Несколько лет работал на Балтийском судоремонтном заводе в Таллине, или, как сейчас принято, в Таллинне... кстати, неужели в Таллине не нашлось подходящего вуза?

— Так получилось...

— Ясно. Так вот, в 1990 году обосновался здесь, в этом доме, с тех пор живет мирно, никого не трогает. Время от времени работал на младших должностях в разных мелких фирмах, ни одна из которых не просуществовала более года. В последний год не работает. Время от времени посещает игорные заведения, с переменным успехом, однако в целом с прибылью. Все верно?

— Да, капитан, все верно, — спокойно ответил Яр, хотя внутренне подобрался. Вопрос был задан не зря, и он понимал, что этот капитан не выложил на стол еще ни одного козыря. Судя по выражению его лица, этих козырей у милиции полные руки.

— Угу... ладно, теперь рассмотрим все то же самое, но под другим углом зрения. Ярослав Борисович Верменич и в самом деле родился в городе Таллине в 1962 году. Это факт, подтверждаемый документально. Точнее, подтверждаемый информацией из баз данных Таллиннской паспортно-визовой службы. Но вот в чем хитрость... нам удалось договориться с коллегами — хотя вы, наверное, прекрасно понимаете, что сейчас о чем-то договориться с Эстонией уже само по себе является чудом, — так вот, коллеги проверили архивы. Бумажные архивы, как вы понимаете. И установили, что ни в 1962 году, ни раньше, ни позже указанный ребенок не регистрировался. Подождите, Ярослав, я еще не закончил. Сначала я изложу все факты, а затем мы их обсудим, ладно?

— Хотите еще кофе? — подала голос Ольга.

— Да, буду признателен. Продолжим. Учеба в школе также подтверждается и также на уровне компьютерных баз данных. Однако нам удалось найти одного из преподавателей... имя Иркявичус Андрей Ионасович вам что-нибудь говорит?

Ярослав сделал вид, что копается в памяти.

— Да... если не ошибаюсь, он преподавал математику в школе.

— Не ошибаетесь. Дело в том, что он сейчас, как и вы, живет в России, и потому не составило особого труда его найти и кое-что выяснить. Он уже очень стар, за восемьдесят, но с памятью у него все в порядке. Как и с домашним архивом. Очень интересно посмотреть фотографии выпускников, в том числе и вашего, Ярослав, 1979 года. Я думаю, вы понимаете, что я хочу сказать, верно? В выпуске 1979 года... точнее, во всех выпусках с начала семидесятых и до момента ухода Иркявичуса на пенсию ученика Верменича не значилось. С учебой в РКИИГА примерно такая же история. И с судоремонтным заводом.

— Вероятно, я смогу объяснить...

— До объяснений мы еще дойдем. Начиная с 1990 года ситуация меняется. Гражданин Верменич с матерью появляется в Москве... с заявлением об утрате паспортов. Обоим без каких-то проволочек выдают новые. Согласно данным паспортного стола, оба уже несколько месяцев прописаны в этом вот доме, а потому нет ни малейших оснований отказать в выдаче документов. С этого момента жизнь Ярослава Верменича не вызывает никаких вопросов. Кроме разве что его невероятных успехов у женщин... но это так, к слову.

Бурун глотнул кофе, затем, видя, что Ярослав собирается что-то сказать, отрицательно качнул головой.

— Я не закончил. Так вот, все это в совокупности позволяет сделать любопытные, хотя и не оригинальные выводы. Например, что господин Верменич является агентом какой-нибудь из иностранных разведок. Быть может, не слишком высокого уровня, что-то вроде посредника — лицо, не привлекающее к себе внимания, тихое, незаметное. Можно было бы спихнуть дело в вышестоящие инстанции и на этом умыть руки. Но к нам... совершенно случайно, признаться, попал в руки некий документ.

Капитан вынул из папки отпечатанный на принтере лист и протянул его Ярославу.

— Полюбопытствуйте. Пока без комментариев.

На плотном белом листе была отпечатана фотография, снабженная несколькими десятками строк текста на английском языке. Судя по содержанию комментария, это была распечатка из базы данных Интерпола.

С фотографии на Ярослава смотрело его собственное лицо. Глаза быстро пробежали по строкам — Джерри Вирм, бывший сержант полиции Детройта, разыскивается за совершенные в Детройте в 1989 году многочисленные убийства... перечень примет... предположительно покинул США... предположительные связи — сестра, Хельга Вирм, приметы...

Вот, значит, как... он надеялся, что сумел более или менее прилично замести следы в полицейском управлении. Конечно, родственники и наследники тех, чьи смерти заставили его покинуть США, ничего не забыли, и охотничий сезон на Джерри Вирма все еще открыт — но вот попадания его данных в информационные банки Интерпола он не ожидал. По сути, его не искать должны были, его бы национальным героем объявить за то дело... только вот американцы, помешанные на своих законах, очень не любят, когда кто-то устраивает самосуд. Нет, они с удовольствием читают книги и смотрят фильмы о бравом герое-одиночке, крошащем в капусту легионы «плохих парней», но как только что-то подобное случается в реальности, сразу начинается шум и крики о нарушнии закона и прав человека.

— Не будем сейчас говорить о том, что за океаном у вас оказался двойник, к тому же с поразительно созвучным именем и с очень интересной родственницей. Находка нас заинтересовала, и мы решили еще покопать в том же направлении. Это заняло почти семь месяцев, и улов оказался... скажем так, рыбок было мало, но они того стоили.

Через стол, прямо в руки к Ярославу, скользнул еще один лист. На этот раз ксерокопия — с не слишком хорошо сохранившегося оригинала, но даже и на этом снимке узнать лицо можно было без труда. Все то же лицо. Человек на снимке был одет в форму офицера Красной Армии. На обратной стороне копии был текст, но Ярослав не стал его читать. Он и так помнил, где и когда был сделан снимок. 1945 год. Январь. 27 января, если точнее. Освенцим.

— На снимке запечатлен старший лейтенант Ярослав Владимиров, — сообщил Бурун, благодарно кивая безмолвной Ольге, снова наполнившей его чашку. — Знаменательное событие, освобождения лагеря смерти «Аушвиц-Биркенау». Не скрою, получить доступ к архивам тех лет оказалось непросто, но кое-что установить удалось. Например, кому старший лейтенант Владимиров отправлял свой денежный аттестат. Ольга Владимирова. М-да... И последняя наша находка. Пожалуй, самая интересная.

Еще один лист. И снова снимок — совсем плохой, зато крупным планом.

— Знаете, где сделана фотография?

— Знаю, — одними губами прошептал Ярослав.

На снимке его лицо получилось очень хорошо — четко, ясно, с мельчайшими деталями. Чего нельзя было сказать о его собеседнике — возможно, причина была в дефекте пластинки, или просто фотограф напортачил при обработке полученного материала, но второй человек на фотографии был почти неузнаваем. Только характерная бородка... все остальное было затянуто мутным серым пятном. Видимо, поэтому снимок и не стал известен.

Это был всего лишь пятый месяц его пребывания в этом мире. Он уже освоился с языком и говорил без малейшего акцента. Успел понять, что застрял в этом мире надолго, и без посторонней помощи — или без чуда — вернуться домой не сможет, а значит, обречен провести здесь долгие годы. Оставалось только выбрать, где именно...

Он все никак не мог понять, что творится в стране, куда он попал. Шла непрерывная война, люди одной нации стреляли в своих же соотечественников, и каждая сторона прикрывалась лозунгами, в массе своей правильными и доходчивыми. И с той, и с другой стороны хватало и людей порядочных, искренне веривших в свою правоту, и подонков, стремившихся под шумок свести счеты, обогатиться, почувствовать вкус власти или же просто удовлетворить свою жажду крови. Были и другие — большинство, — смутно понимающие цели тех, кто вел их на убой, но привыкшие подчиняться. Привыкшие верить, что тот, кто командует, прав по определению, и ему там, наверху, виднее.

Все это было для Ярослава новым и непонятным. Быть может, именно поэтому он тогда не уехал в относительно безопасную Европу, остался здесь, в России, чтобы посмотреть, к чему приведет этот необычный эксперимент. За себя он не беспокоился, хотя и старался не ввязываться не то что в политические игры, а даже и в местные конфликты. Один раз только отступил от этого правила, когда решил встретиться с человеком, в той или иной мере ответственным за всю эту заварившуюся кашу.

Встреча состоялась... Владимир Ильич уделил гостю почти полчаса — довольно много для его жесткого расписания. Тогда и был сделан этот снимок... кто бы мог подумать, что он снова всплывет через столько лет!

— Какой он был? — вдруг спросил капитан.

— Сложно сказать, — задумчиво протянул Ярослав. — Мне показалось, что он не был оголтелым фанатиком, каким его некоторые сейчас считают. Скорее, он был просто убежден в своей правоте, в необходимости того, что делал. Убежденность и фанатизм — разные вещи, вы ведь понимаете? Так же, как упорство и упрямство. Он говорил о своих планах... и чувствовалось, что это не прожекты, что все обдумано, по крайней мере в стратегическом аспекте, на много лет вперед, взвешены все возможные препятствия и уже намечены меры к их преодолению. Если бы он прожил еще хотя бы лет двадцать... все могло бы быть иначе. Но уже тогда было видно, что он не жилец.

— Аура? — В голосе Сергея прорезалась неприкрытая ирония.

— Нет, не в этом дело. Просто он взвалил на себя слишком большую ношу. И к тому же имел слишком мало соратников. Я имею в виду не толпу, его боготворившую, таковых и в саамом деле было более чем достаточно. А ему нужны были настоящие сподвижники, умные, образованные, дальновидные. К сожалению, когда идет передел власти, наверх выплывают люди, умеющие идти к цели даже и по трупам. К своей. личной цели. Если бы не выстрел Каплан, Ленина убрали бы свои — может, годом позже. Уже в 1921 году видно было, что Ленин начал мешать своим же товарищам. Мешать тем, что с неохотой шел на крайне жесткие меры — в том числе и там, где без них было не обойтись. Хотя он умел быть жестким...

— Значит, на фотографии все же именно вы.

— Разумеется, — хмыкнул Ярослав. — Вы ведь, капитан, и так в этом не сомневались, верно? Иначе зачем показывали бы мне все это? И на той, в Освенциме, тоже я.

— Сколько вам на самом деле лет?

— Сто сорок три. Через три месяца будет сто сорок четыре.

Некоторое время Сергей молчал, словно не веря услышанному, хотя к чему-то подобному он был готов. Затем заметил с иронией, за которой слышалось вполне очевидное беспокойство:

— Если бы мы были персонажами фильма... я бы сказал так — вы все это рассказываете потому, что не намерены выпустить нас из этого дома живыми.

Ярослав невесело рассмеялся.

— Нет, что вы, капитан. Просто сейчас сложилась такая ситуация, что я и сам не знаю, что делать дальше. Просто выговориться — и то легче станет. А там, глядишь, и какая-нибудь умная мысль в голову придет. К тому же вы и сами очень необычный человек, капитан. Скажите, вы когда-нибудь были на сеансе гипноза?

— Я? Нет, да и с чего бы... к тому же мне кажется, что человек, не верящий во всю эту чушь, гипнозу не поддастся.

— Вы и правы, и не правы одновременно. Большинство людей в той или иной мере подвержены воздействию гипнотического внушения. Настоящий мастер сломает даже человека с железной волей — при условии, что человек пойдет врачу навстречу и не станет сопротивляться, хотя бы сознательно. А вот вам это и в самом деле не грозит. Вы — иммунный.

— В смысле?

— В смысле, что на вашу способность мыслить трезво и, что важнее, самостоятельно не действуют никакие методы контроля над психикой. Ни медикаментозные, ни психологические, ни... Вы верите в магию, капитан?

Сергей некоторое время молчал, затем заглянул в опустевшую кружку и вздохнул.

— Давайте по порядку, Ярослав. Расскажите мне свою историю. Начиная с 1921 года.

— Хорошо, — кивнул Яр. — Только я начну с еще более раннего момента. С момента, когда меня еще не было на вашей планете.

Свой рассказ он закончил, когда за окном уже начало светать. Примерно через час с момента начала исповеди Сергей встал, попросил извинения и вышел, бормоча, что «это дело просто необходимо запить». Вернулся он довольно быстро, принес две бутылки водки, молча разлил по рюмкам — Ольга дипломатично отказалась — и, не чокаясь, влил в себя чуть тепловатую жидкость. Ярослав посмотрел на капитана с осуждением, затем взял бутылку в руки, несколько мгновений поводил вдоль нее ладонями — и стекло тут же запотело. Он поднял бровь, мол, «учитесь, ребята», и налил себе — и тут же огорченно скривил губы. Перестарался — водка замерзла настолько, что стала тягучей, словно смешавшись с глицерином.

Геннадий, приняв на грудь третью стопку, переместился со стула на диван и теперь сладко дремал, причмокивая и посапывая. Сергей попытался было возмутиться и привести напарника в чувство, но Ярослав лишь покачал головой.

— Не стоит... он сейчас не способен адекватно воспринимать окружающее. Простите, но я вынужден был так поступить. В сложившейся ситуации менее всего мне нужно было излишнее внимание властей. Остаточное воздействие пройдет само собой, но, боюсь, скептическое отношение к этому делу останется с ним надолго.

Дальше они пили вдвоем, и Ярослав продолжал и продолжал говорить, а Сергей слушал — и, как ни странно, верил каждому слову. Когда опустела вторая бутылка, он вдруг с некоторым сожалением обнаружил, что трезв, как стекло, и с подозрением взглянул на собеседника. Тот лишь ухмыльнулся.

— Твоя работа? — Где-то часа полтора назад они выпили на брудершафт, воздержавшись от лобызания небритых щек ДРУГ друга.

— Моя, — признался Ярослав. — Дело прежде всего, развлечения потом.

— Только добро перевели, — пожал плечами Сергей. — Если бы сказал, что намерен меня... гм... отрезвлять, я бы минералки взял. Эффект тот же, зато дешевле.

Ярослав все говорил и говорил. В этом мире он провел уже почти девяносто лет, и ему было что вспомнить. Наверное, это давно следовало бы сделать — выговориться перед кем-нибудь. Оленька, шедшая вслед заЯрославом уже более шести десятков лет, знала его, пожалуй, лучше, чем он знал себя сам, и большей части того, о чем он сейчас рассказывал, была свидетелем. А в такой вот исповеди-рассказе человеку постороннему можно заново все осмыслить, понять свои ошибки...

Конечно, было невозможно за несколько часов пересказать всю свою жизнь. Да он и не пытался. О годах, проведенных в США, вообще помянул вскользь, а о том, что послужило попаданию его в базы данных Интерпола, и вовсе говорить не стал, пообещав вернуться к этой теме когда-нибудь позже.

Наконец прозвучал последний аккорд, последняя фраза. Практически он рассказал все — во всяком случае, все сколько-нибудь важное.

— Та-ак, — протянул Сергей, — вот оно, значит, как.

— Веришь?

Вопрос был задан внешне спокойным тоном, но себя обмануть Ярослав не мог. Он прекрасно понимал, что ему нужно, очень нужно, чтобы Сергей ему поверил. Чтобы принял всю эту на первый взгляд фантастическую чушь, поскольку скоро предстоит бой с атлантами. Схватка, выиграть которую можно только чудом — и помощь иммунного, даже пусть во всем остальном он всего лишь человек, может оказаться той каплей, что перевесит чашу весов.

Раз Архонты покинули бункер и теперь, благодаря его вмешательству, уже не смогут туда вернуться, значит, они начнут осваиваться на новом месте. Процесс этот Ярослав мог себе представить достаточно хорошо — сначала они подчинят себе первого встречного, тщательно просканируют его мозг, дабы получить предельно полные представления о мире, в котором оказались, о языке, о потенциальной опасности, с которой могут столкнуться. Затем начнут увеличивать число сторонников до тех пор, пока в зону их досягаемости не попадут какие-либо влиятельные лица. А это произойдет достаточно быстро, не позднее, чем в течение двух-трех суток. Еще через несколько дней, максимум через неделю, Архонты будут располагать маленькой армией, а не позднее чем через месяц будут диктовать приказы первому лицу государства. Знать бы еще какого.

Сергей помолчал, затем пожал плечами:

— То, что ты рассказал, ничуть не менее фантастично, чем наши с Генкой версии. Мы вообще считали тебя э-э... инопланетянином.

— В каком-то смысле так оно и есть.

— Да, я понял. Если бы мне рассказали эту историю просто так... я бы решил, что рассказчик либо сошел с ума, либо обладает неуемной фантазией и намеренно пудрит мне мозги. Но против фактов, — он кивнул в сторону пухлого дела, — против них не попрешь. Скажи, а зачем оно тебе было надо? Я так понял, что ни в детройтскую полицию, ни в Красную Армию тебя никто силком не тащил, верно? И после этого ты еще говоришь, что лучшая политика — это невмешательство.

— Это я сейчас такой умный...

И в самом деле — тогда, шестьдесят пять лет назад, в 1940-м, когда уже и слепому ясно было, что война неизбежна, и вопрос лишь в том, когда именно она начнется, он не захотел остаться в стороне. Совсем не из чувства патриотизма — все эти годы он не считал и уверенно поднимающийся на ноги Советский Союз, и по большому счету всю эту сумасшедшую планету чем-то для себя дорогим и близким. Дома, на Рианне, уже лет семьсот не было войн... в том смысле, что жители планеты не воевали друг с другом. Если не считать пришествия атлантов, но и там присутствие рианнцев среди и той, и другой воюющей стороны было обусловлено, в известном смысле, «объективными» причинами. Здесь же все только и делали, что бряцали оружием и, не особо задумываясь, пускали его в ход.

По своей сущности, Ярослав — тогда он еще носил фамилию Владимиров, уже понимая, что в скором будущем вновь придется менять и ее, и документы, и, вероятно, страну проживания, — был воином. Быть может, не самым лучшим... А еще он был относительно молод, и ему наскучила серая, неприметная жизнь. Рано или поздно это должно было случиться, душа воина требовала действия.

Несколько раз он находился на грани разоблачения, и тогда ему в который уж раз приходилось использовать магию, дабы въедливые особисты преисполнились уверенности в его, Ярослава, кристальной чистоте. Следовало отдать им должное: эти ребята умели работать, и среди них встречались такие, кому охотничий инстинкт подсказывал, что лейтенант-старлей-капитан Владимиров не так прост, как кажется.

Да, они умели работать. Но что бы там ни говорили современные историки, они умели и умирать. Ярослав помнил молодого лейтенанта ГБ Ефремова, который остался прикрывать отступление его роты в 1941-м — остался вместе с двумя сержантами-гэбистами и десятью солдатами-добровольцами. Помнил капитана Знаменского. Помнил и других — тех, которые, наверное, поставили бы к стенке и родную мать, если бы она посмела усомниться в правильности решений дорогого товарища Сталина. Сейчас стало модно грести всех под одну гребенку... но люди были разные. Ярослав давно забыл лица тех, кто пробивал себе дорогу подлостью и жестокостью, кто, не задумываясь, ставил к стенке молодых парней, писавших матерям, что они голодают и что враги очень сильны. То, что делали эти ублюдки, забывать нельзя — но сами они не заслуживают того, чтобы о них помнили. Зато в памяти сохранились другие — те, кто сражался с Ярославом плечом к плечу. Те, для кого 227-й приказ был не просто строчками на бумаге и не пулеметами заградотряда.

Что ж, приключений война отсыпала ему полной мерой. Стража трудно убить — но несколько раз он находился на грани гибели. И все же это был полезный опыт. Он понял, как мало знал о войне — несмотря на то, что к моменту своего появления в этом мире уже мог с полным правом считать себя ветераном. Было два десятка более или менее серьезных стычек, где он отточил свое мастерство, где учился чувствовать Границы не в тиши лаборатории, а под вражескими ударами. Потом был тот единственный по-настоящему страшный бой, когда он стоял на холме, а рядом гибли его товарищи... И здесь было также. Скольких он схоронил за четыре года? Не пересчитать.

Тогда, в сорок пятом, он искренне думал, что с него уже достаточно. Что в ближайшие лет сто у него не появится ни малейшего желания лезть не в свое дело... а на этой планете, если разобраться, все дела были «не его».

Но прошло не так уж много времени, и он снова ощутил за спиной дыхание и колючие взгляды спецслужб. Теперь они назывались иначе, но действовали все так же — жестко, профессионально, почти не совершая ошибок. Почти — потому что ему снова удалось ускользнуть, на этот раз за океан, сменив имя, фамилию... Но расстаться с Ольгой оказалось выше его сил, и женщина — тогда ей было около сорока — последовала за ним.

Америка встретила гостя холодно — хотя этот гость очень быстро стал своим... если верить документам. Поначалу все шло относительно неплохо — они купили хороший домик в пригороде Детройта, жили тихо, мирно, не привлекая к себе внимания. Ярослав уже тогда начал работать над поисковым прибором и постепенно нащупывал нужные элементы конструкции, добиваясь появления на экране изображения и звука. Так продолжалось до 1983 года.

А потом ему все это наскучило.

Сущность Стража настоятельно искала выхода. Отвратительное ощущение собственной ненужности и бесполезности вызывало почти реальную боль. Несколько раз на его пути, по фатальному стечению обстоятельств, попадались ублюдки, не заслуживающие права на жизнь. Один раз банда обкуренных ниггеров попыталась навязать свое внимание Оленьке — там, в Америке, ее звали Хельгой. Оля, прошедшая неплохую школу под руководством опытного воина, хотя и не обладавшая его способностями, могла бы, наверное, и сама за себя постоять — но молодых, наглых, наполненных верой в свою безнаказанность ублюдков было много. Семеро. И каждый из них жаждал тела молодой — Оля никогда не выглядела на свои годы — белой женщины, неосмотрительно отошедшей в сторону от центральных, относительно безопасных улиц.

Она успела почувствовать угрозу. Благодаря врожденной способности к футурпрогнозу, причинить вред Солнышку было лишь немногим легче, чем опытному Стражу. Помня всё то, чему ее учил Ярослав, она атаковала первой, сразу после недвусмысленного предложения, прозвучавшего от вожака стаи, губастого ублюдка, на полголовы возвышавшегося над своими более мелкими шакалами. Тот, кто атакует первым, почти всегда получает маленькое преимущество — временное, недолговечное и непрочное. Достаточное, чтобы нанести один удар. Оля успела сделать это трижды. Один из ниггеров выл, лежа на асфальте и не в силах встать, точный удар раздробил коленную чашечку. Второй в обозримом будущем вряд ли заинтересуется сексом — он даже не мог выть, только тихо скулил, свернувшись калачиком и держась руками за расплющенные гениталии, и из глаз его непрерывным потоком лились слезы.

Третий удар не достиг цели.

Наверное, изнасилованием дело не ограничилось бы — озверевшие негры, пожалуй, убили бы белую женщину, посмевшую сопротивляться. Но сначала получили бы с нее то, чего хотели — начиная от тела и заканчивая содержимым сумочки. Пропустив удар по голове, Оля потеряла сознание, и только появление Ярослава спасло ее от смерти. Он позаботился о том, чтобы никто из черномазых не мог поведать полиции о происшедшем. На грязном асфальте осталось семь трупов, а в душе Стража не мелькнуло и следа раскаяния.

Но это послужило последней каплей. Он жаждал дела — хоть какого-нибудь. Бродить по черным — или лишь немногим более безопасным белым — кварталам, отлавливать ублюдков, выносить приговор и тут же приводить его в исполнение? Не самая лучшая идея.

Он нашел лучший выход. Через некоторое время в отделе по расследованию убийств полиции Детройта появился новый сотрудник. Очень быстро он начал пользоваться уважением — хотя немало нашлось и тех, кого коробило чрезмерное стремление Джерри Вирма к решению проблем силовым путем. И среди простых уголовников, и среди представителей наиболее влиятельных «семей» Детройта быстро поняли, что если «клиент» был податлив и с энтузиазмом стремился сообщить полиции необходимые сведения, Вирм был сама любезность. Если же в ответ на появление полиции несчастный хватался за нож или пушку... вечером Вирму приходилось писать очередной рапорт о применении оружия. С летальным исходом.

Но даже те, кто без восторга относился к манере новичка обращаться с подозреваемыми, в целом поддерживали общее настроение полицейских самого, пожалуй, криминального города страны. Многих бесила ситуация, когда по крупицам собираемые доказательства рассыпались под ударами лучших адвокатов, гонорары которых иногда превышали месячный бюджет полицейского управления. Когда замолкали — иногда, навечно — самые надежные свидетели. Когда из предельно охраняемых сейфов исчезали драгоценные улики. И ублюдки, место которым на электрическом стуле, жизнерадостно скалясь, дают интервью репортерам. Впрочем, и при наличии сколь угодно весомых доказательств прямой путь в ад не угрожал даже самому отъявленному подонку — в штате Мичиган смертная казнь была запрещена. А потому многие, в том числе и начальство, смотрели на не вполне адекватные действия новичка сквозь пальцы, хотя после каждого инцидента высокие чины и обрушивали на его голову волны показного гнева.

Но однажды он все же перешел незримые границы...

— Видишь ли, Сергей, из меня сделали воина.

— Стража...

Ярослав покачал головой.

— Не все так просто. Страж — это не призвание, не профессия. Это судьба. А воин — необходимая для Стража сущность души...

— Значит, на войну ты пошел исключительно по велению души? Эдакая своего рода ломка? Остренького захотелось?

В голосе Буруна слышалась настороженность. Как и любой мент, он прекрасно понимал, что большая часть банальной уголовщины происходит не от тщательно выверенных действий расчетливых и хладнокровных грабителей или убийц, а от стремления всякого рода ублюдков испытать вот эти самые острые ощущения. Почувствовать свою силу и власть над поверженным... когда эти твари входят в раж, их не остановят никакие доводы рассудка. Эх, Шерлок Холмс, Шерлок Холмс... что толку в твоем изысканном и отточенном дедуктивном методе, если преступление совершается без мотива, без даже мало-мальски серьезного повода. Выпить захотелось — бомбят киоск. Деньги нужны — грабят. Любви захотелось — насилуют... что ж это за мужики, которые не могут выпросить...

— В чем-то ты прав, капитан. Но, должен заметить, Страж всегда сражается за справедливость.

— Как он ее понимает... — сделав ударение на слове «он», буркнул Сергей.

Верменич кивнул.

— Разумеется. Когда ты сажаешь уголовника на нары, это справедливо. Но сам он от этого не в восторге. Ладно, капитан, надо решить, что нам делать дальше?

— Дальше? — переспросил Сергей и пожал плечами. — Ну... не знаю. Вероятно, я и в самом деле засуну эту папку куда-нибудь, где ее никто не найдет, и буду заниматься своими делами. Ловить грабителей, насильников и убийц. И надеяться, что у тебя опять не проснется желание творить справедливость и ты не выйдешь на улицы города аки архангел с карающим мечом. Потому что в этом случае ловить придется тебя... а я не вполне уверен, что мне это по силам.

Над столом повисла долгая пауза. Верменич внимательно рассматривал капитана, и тот вдруг ощутил, что последняя произнесенная им фраза не более чем бессмысленный набор звуков. И что его будущее совсем не так очевидно. Сразу же остро захотелось покинуть этот дом, а заодно и Москву, уехать куда-нибудь далеко-далеко, где все просто и ясно, где про мафию знают только по столичным газетам, а самое страшное местное преступление — угон велосипеда, чтобы покататься.

Но ничего этого не будет. Как не будет и прежней, не самой удачной, но достаточно привычной и обыденной жизни. Все изменилось в тот момент, когда взгляд Сергея впервые пробежал по белому листу с неровными, отпечатанными на старенькой пишущей машинке строками. Только вот тогда, год назад, он этого еще не понял.

— Ну что ты на меня уставился? — проворчал он, уже примерно предполагая, что услышит в ответ. — Ты ведь этого и хотел, верно? Чтобы мы ушли и чтоб нас ты больше не видел, так?

Ему очень хотелось, чтобы Ярослав кивнул, соглашаясь. А потом можно будет встать и уйти... и, может быть, демонстративно забыть картонную папку на столе, чтобы потом, как следует напившись в компании Генки, выкинуть из головы эту идиотскую историю, получить давно ожидаемый строгач за утерю документов и снова окунуться в «простую и предсказуемую» ментовскую работу. Но секунды шли, а кивнуть Верменич явно не торопился.

— Чего молчишь? — В голосе Сергея прорезалось раздражение.

— Ты же сам все понял, капитан. Ты не зря сюда пришел...

— Кажется, я буду жалеть об этом до конца жизни.

— Это может оказаться недолгим, — невесело улыбнулся Верменич.

Это не было угрозой, угрозу Сергей почувствовал бы. Скорее, этот странный человек выражал сожаление и одновременно слабую надежду на то, что его ожидания не оправдаются.

— Атланты проснулись, — продолжал Ярослав. — Это факт, и с ним не поспоришь. Но если дать им время... мне даже сложно спрогнозировать, что ждет эту планету. Не каких-то отдельных людей, капитан, не страну. Всю планету. Как минимум — истребление большей части населения. Архонтам не нужно много рабов.

— И что? — Бурун повысил голос, отчаянно надеясь, что собеседник не услышит панических ноток. — Есть армии, пусть они с этими твоими атлантами и воюют. Я тут при чём?

— Армии... — еще одна невеселая усмешка, — с армиями Архонты справятся. Не сразу, конечно, но к тому времени, когдa они будут готовы, их не остановят ни танки, ни ракеты. Точнее, не будет ракет. Те, кому дано право отдавать приказы, будут к тому времени подчиняться новым господам. И это не самое страшное, капитан, в конце концов сейчас люди живут под властью президентов, будут жить под властью диктаторов. Те, что уцелеют.

Он несколько минут помолчал, на скулах играли желваки, а лицо приобрело каменное выражение.

— Но ведь атланты не успокоятся... тебе рассказать, к чему может привести прорыв Границ? Пусть и локальный. Вот этого всего, — Ярослав повел рукой вокруг, и Бурун вдруг понял, что имеется в виду отнюдь не обстановка дома, и даже не Москва, — не будет. А то, что будет... никто в этой, да и в других вселенных не способен предсказать, во что превращается мир после разрушения Границ.

— Я тебе... — вымученно выдавил из себя капитан, — я тебе... не верю.

— Есть только один способ остановить Архонтов, — продолжал Ярослав, словно не услышав реплики. — Найти их сейчас. Найти и уничтожить до того, как они смогут воспользоваться своими возможностями в полной мере. И я здесь, пожалуй, единственный, кто способен... хотя бы попытаться сделать это. И еще ты, капитан. Ты — иммунный. Архонты не смогут взять твое сознание под контроль, не смогут превратить в послушную их воле марионетку. Вдвоем у нас будет чуть больше шансов на успех.

— А сколько их всего? — спросил капитан.

Спросил обреченно, уже понимая, что вляпался в это дело по самые уши и что не сможет отказаться от участия в безнадежном деле. Подумать только — он, простой капитан московской милиции, с весьма посредственным образованием, давно подзабытыми армейскими навыками и полным отсутствием боевого опыта, должен принять участие в эдаком крестовом походе против магов, способных подчинить себе всю планету. Бред...

— Шестеро.

— Я имею в виду шансы, — хмыкнул Сергей.

— Мало, — честно признался Верменич. — Очень мало. В открытом бою один на один с Архонтом я еще имею шансы. Один против двоих... не знаю, видимо, в такой ситуации на победу мне рассчитывать не стоит. Разве что очень повезет. Для тебя ситуация еще хуже. Иммунитет к внушению, твое единственное преимущество, не слишком хорошее подспорье в бою с магом.

— Обнадеживает...

— Каш шанс — неожиданность. Подобраться вплотную, ударить в спину. Что, звучит не слишком благородно? Цель оправдывает средства.

— Гнилой лозунг, — поморщился капитан.

— Гнилой, — легко согласился Ярослав. — Только все другие лозунги здесь будут сведены к «мир их праху».

Глава 5 2005 год, 15 октября, США, штат Мичиган

Самое ценное во вселенной — жизнь.

Именно жизнь следует оберегать, именно ее нужно всеми силами стремиться сделать лучше, безопаснее, насыщеннее, интереснее. Ценность жизни, наполненной размышлениями, военными победами, научными достижениями, удовольствиями и красотой, возрастает многократно. Именно к этому наполнению жизни следует стремиться.

Тем не менее не всякая жизнь ценна. Жизнь животного, созданного для того, чтобы питать собой высшее создание эволюции, ценна лишь этим своим предназначением. Жизнь раба, созданного для того, чтобы служить, ценна, лишь пока служение осуществляется должным образом. Как животное, непригодное ни в пишу, ни для услады взгляда, ни в ином использовании, не заслуживает права на существование, так и раб, посмевший посягнуть на имущество, честь или жизнь своего господина, утрачивает смысл своей собственной жизни.

Избыток рабов, призванных служить, принижает ценность служения каждого из них в отдельности. Там, где работа может быть исполнена одним, двое потратят на великое служение господам лишь часть своей жизни, лишь часть — тем самым снижая ее ценность. Стремление ко всемерному повышению ценности жизни требует избавиться от излишков, не являющихся необходимыми для служения. Лишние жизни ценности не имеют.

Повторюсь — чем более насыщена служением жизнь низших существ, тем она ценнее. Поскольку жизнь есть высшая ценность, устранение бесполезных существ повышает ценность жизни оставшихся.

Создание Империи требовало служения многих, и мы призывали всех, включая тех, кто не способен принести видимой пользы. Даже в своей бесполезности их жизнь имела смысл — они могли умереть вместо тех, кто был более нужен Империи. По когда угроза существованию Империи исчезла, тем самым исчезла и необходимость в служении призванных. Как должны мы поступить с ними, утратившими саму основу своего существования? Когда раб получает право служения, его жизнь наполняется смыслом и ценностью. Но когда служение исполнено — сохраняется ли ценность жизни? Я говорю — нет. Память о прошлых заслугах, даже если заслуги эти были значительны, есть не более чем память. Она не наполняет жизнь, не добавляет ей ценности — и, следовательно, эта жизнь более не нужна. Любой раб должен знать — и дело каждого Властителя донести до слабого разума низших существ эту истину — лишь пока идет служение, жизнь ценна.

Империя сейчас сильна, как никогда. Триста тысяч атлантов, двести семьдесят Властителей, двадцать три Лорда-Протектора и я, Император Атлантиды. Для служения высшему разуму необходимо не более десяти миллионов рабов. Существование остальных лишь принижает ценность жизни тех, кто посвятил себя служению. Оно подрывает принципы Империи. Оно несет вред.

Я, Император Атлантиды, постановляю.

Во имя высшей ценности, во имя жизни, лишние рабы должны обрести смерть.

Текст восстановлен специалистами Мира Хаоса.

Расчетная достоверность восстановления текста:

дословность — 73%, смысловое содержание — 94%

Арделл Биззар медленно открыл глаза. Он и сам не зная, почему закрыл их перед тем, как отдать команду на включение стасис-кокона. Лорд-Протектор прекрасно знал, что от момента активации капсулирующего поля и до окончания его действия он все равно не сумеет ничего ощутить. Время внутри кокона не существовало...

И все же он мог бы поклясться, что прошло отнюдь не несколько местных суток. Больше. Гораздо больше...

Он шагнул с постамента, огляделся по сторонам. Пять коконов слабо светились, еще четыре постамента были пусты. Более того, они пребывали в ужасном состоянии... а ведь несколько мгновений назад...

Один из коконов засветился ярче, затем по нему прошла пульсирующая световая волна. Процесс пробуждения был запушен и займет не менее двух десятков тактов. Биззар осмотрелся, затем присел, провел рукой по изъеденному временем металлу. Сколько лет должно было пройти, чтобы на полированной поверхности появились эти каверны?

— Тела!

— К вашим услугам, Лорд-Протектор, — ответил мягкий женский голос, доносящийся прямо из стены.

— Сколько прошло времени с момента активации моего кокона?

— По счету Империи семь тысяч триста шестнадцать лет, девятнадцать месяцев, сорок два дня, одиннадцать...

— Достаточно.

Он нахмурился, мысленно переводя летоисчисление Империи в местные значения. Материнская планета двигалась по орбите чуть медленнее, но точного соотношения Лорд-Протектор не помнил. С одной стороны — какая разница. С другой — все равно надо привыкать к местным суткам и годам. О том, как разделить местный, относительно короткий год на более мелкие и удобные месяцы, еще стоит подумать. Двадцатимесячное деление, принятое в Империи, здесь, пожалуй, не подойдет.

— Тела, данные по местному счету? С точностью до года.

— Двенадцать тысяч сто пятьдесят лет.

Биение света утихло, кокон исчез. С постамента спустился Архонт Галас. Биззар приветствовал Властителя коротким кивком, хотя в душе испытал некое разочарование. Совершенно очевидно, что троим Архонтам не удалось укрыться в коконах... значит, Галас уцелел. Безусловно, каждый из Властителей был ценен, но Галас... Его характер, его тщательно подавляемое, но несомненно присутствующее желание оспаривать приказы Лорда-Протектора, не вызывали у Биззара симпатии.

— Причина столь длительной работы коконов? — снова обратился он к компьютеру бункера.

— Двенадцать тысяч сто пятьдесят местных лет назад зафиксировано проникновение в бункер аборигена планеты, — сообщила Тела. — Абориген вступил в бой с Властителем Бергом, в ходе боя Властитель Берг был убит, а часть моих систем необратима разрушена. Система деактивации стасис-поля была уничтожена разрядом энергоизлучателя.

— Берг оказался столь неосторожен? — хмыкнул Лорд-Протектор. Это не был вопрос, скорее, просто мысли вслух, но Тела приняла реплику на свой счет.

— Выстрел из энергоизлучателя произведен аборигеном.

— Вот как?

— В моем распоряжении имеется запись.

Некоторое время Архонты молча наблюдали разворачивающуюся на экране картину схватки. Нельзя сказать, что смерть Берга вызвала у них горе, атланты не испытывали друг к другу особо ярких чувств вроде дружбы и любви, но каждый понимал, что уход из жизни одного из Властителей несколько уменьшает шансы остальных на выживание. Они ощущали потерю, и это ощущение не радовало.

Лицо Лорда-Протектора оставалось неподвижным, но глаза следили за боем с неослабевающим интересом. Вне всякого сомнения, этот окровавленный, грязный дикарь был чистокровным гиперборейцем. Обычные люди не могут двигаться столь быстро... хотя он был уверен, что и северные маги на подобное не способны. Еще одно доказательство — то, с какой готовностью варвар воспользовался оружием. Вне всякого сомнения, он уже видел его в действии.

Погасли остальные коконы, теперь перед экраном собрались все шестеро уцелевших Архонтов. Наконец изображение скорчившегося на полу человека замерло. Кто-то из Властителей недовольно фыркнул — проклятый дикарь не заслуживал относительно мягкой смерти в облаке отравляющего газа. Компьютер сообщил, что запись на этом заканчивается.

— И все-таки коконы отключились... — пробормотал Биззар. — Тела! Причина остановки стасиса?

— Нет точных данных, Лорд-Протектор, — казалось, в голосе компьютера послышалось сожаление... а может, так оно и было, мозг бункера был достаточно сложным и многоплановым, его конструкция допускала эмоции. Считалось, что присутствие у компьютера эмоций делает общение с ним более приятным.

— Возможные варианты.

— Активация аварийного отключения вследствие проникновения в бункер постороннего, вероятность 75%.

— Тела, посторонний проник в бункер двенадцать тысяч дет назад, — раздраженно буркнул Лорд-Протектор. — Если его присутствие активировало аварийный ключ стасиса, то...

— Я имею в виду проникновение постороннего, произошедшее менее местных суток назад. Точнее...

— Молчать! — рявкнул Биззар во всю мощь голоса, и остальные Властители непроизвольно сделали шаг назад. — Проникновение? В бункер?

— Да, Лорд-Протектор. — Голос Телы был сух, она тоже не любила, когда на нее кричали. — Мною зафиксировано проникновение постороннего. Внешняя идентификация — абориген планеты с вероятностью 0,77.

— Странно, почему такая низкая вероятность? — поинтересовался Галас.

— В ходе перемещения указанного существа по бункеру были дважды зафиксированы всплески магической энергии.

— Маг? — нахмурился Галас. — Потомок гиперборейцев?

— Недостаточно данных.

— Изображение?

Теперь было совершенно очевидно, что компьютер испытывает чувство вины.

— Сожалею. Система записи видеоинформации вышла из строя семь тысяч триста шесть лет назад.

— Как он проник сюда?

— Через портал.

— Не через шахту? — искренне удивился Пеллистер. Он сам настраивал систему доступа к транспортной сети атлантов и мог поклясться, что даже навыки мага не позволили бы обычному человеку активировать пульт управления порталом. — Тела, ты уверена?

Лорд-Протектор покосился на ученого, но смолчал. В негласной «табели о рангах» этого крошечного осколка Империи Пеллистер стоял лишь на ступеньку ниже самого Арделла Биззара. Прежде всего потому, что был единственным, кто мог разобраться в сложнейшей технике, которую спасающие свою шкуру атланты сумели захватить с собой с гибнущей родины. К тому же — и Лорд-Протектор готов был признать это — Властитель Пеллистер был, пожалуй, самым рассудительным среди Архонтов. Ну, быть может, чуть более слабым в этом отношении, чем Галас. Но лишь чуть. К тому же Галас обладал уникальным умением вызывать у окружающих раздражение, в то время как ученый обычно знал свое место.

— Данные, полученные с располагавшихся в шахте сенсоров, позволяют сделать вывод, что бункер находится на дне моря. Кроме того, шахта перекрыта донными отложениями. В настоящее время сенсорная система шахты не отвечает на запросы.

— Еще бы, если там уже десять тысяч лет ил и морская вода, — хмыкнул Галас. — Что этот человек делал в бункере?

На этот вопрос Тела не могла толком ответить. Человек, вторгшийся на территорию бункера, попал в поле зрения компьютера лишь пару раз. Большая часть сенсоров, несмотря на все свое совершенство, не пережила тихой войны с тысячелетиями. Уцелело не более пяти процентов камер. По косвенным признакам — в основном на основе анализа зафиксированных энергетических всплесков — Тела установила, что были приведены в действие несколько аппаратов. Затем было отмечено резкое снижение общего магического фона бункера.

Архонт Галас что-то промычал и выбежал из зала. Вернулся он спустя минуту, мрачный и злой.

— Похищены энергетические кристаллы.

— Оба? — поинтересовался Властитель Дарбек.

Галас мысленно усмехнулся. Дурацкий вопрос, вполне в духе Дарбека. Кристаллов всего три, один — как и положено — покоится на груди Лорда-Протектора, вплавленный в тяжелый золотой медальон, знак высшей власти здесь, на этом последнем островке Великой Атлантиды. Значит, оставалось всего два, и если уж прозвучало слово «кристаллы», а не «кристалл» — значит, речь идет не об одном...

— Да. И он воспользовался Синтезатором малого портала.

— Человек сумел вскрыть защиту Синтезатора? — Лорд-Протектор покачал головой. — Это невероятно. Считается, что охранные контуры непреодолимы.

— На каждый закон найдется исключение.

— Зачем ему мог понадобиться Ключ портала?

В ответ Галас лишь пожал плечами.

— Например, чтобы покинуть этот мир навсегда. Нас этот вариант вполне устроил бы.

— Властитель Галас опасается единственного человека-мага? — Голос Дарбека был сдобрен крошечной, чуть заметной каплей иронии. Капля была вымерена достаточно точно, чтобы заметить ее смогли все.

— Берг никого не боялся, — тихо прошептал Властитель Пеллистер.

Галас чуть заметно усмехнулся. Да, он многое мог бы сказать. Сказать, что Архонты, считавшие себя — и, стоило признать, не без оснований — сильнейшими магами, слишком пренебрежительно относились к тем, кого они называли дикарями. За это пришлось заплатить — там, в глубине прошедших веков, в схватке с дикой, непонятной и при этом могучей Гипербореей. Кого-то другого подобный провал чему-нибудь научил бы... но не в этом случае.

Но сейчас ему менее всего хотелось обострять свои и без того достаточно сложные отношения с другими Властителями. Идти на прямой конфликт Галас был и не готов. Да и будь он готов, и имей за спиной поддержку Лорда-Протектора, итог такого конфликта все равно оказался бы неясен — Архонты, истинные Властители Великой Атлантиды, редко снисходили до прямых столкновений друг с другом. Если же это и происходило, то виновным почти всегда оказывался начавший свару. Даже если он был во всем прав. Куда более мудрым был вариант предоставить другим действовать... чтобы самому вмешаться в критической ситуации, выйти победителем... и заработать несколько весомых очков в этой бесконечной схватке за первенство.

Поэтому Галас промолчал. Не время... Он не мог не понимать, что десяток тысяч лет — огромный срок. Дикари, какими бы тупыми и отсталыми они ни были, сумеют сделать немало. Там, за пределами бункера, атлантам предстоит столкнуться с самой худшей из опасностей — с неизвестностью. Пусть другие — язвительный Дарбек, заносчивый Мариатт, жестокий Шерден, — пусть они первыми встретят эту опасность. А Галас останется за их спинами. Место не самое почетное — но безопасное.

— Хорошо. — Лорд-Протектор чуть шевельнул ладонью, и все головы повернулись в его сторону. — Сейчас необходимо принять решение, касающееся наших дальнейших действий. Как очевидно, бункер не является достаточно надежным убежищем... Разумеется, — жест в сторону Пеллистера, единственного настоящего ученого среди атлантов, знавшего все или почти все об их технике, — я понимаю, что можно заблокировать портал так, что никто не сумеет сюда войти. Но такое решение не отвечает нашим планам.

— Да, Величайший. — Мариатт склонил голову, чуть больше, чем следовало по этикету.

Галас скривился — Властитель Мариатт получил свой титул не благодаря древности рода и не за выдающиеся способности, как, к примеру, Пеллистер, а просто по стечению обстоятельств. Он лучше прочих владел даром пси-воздействия — не благодаря обучению, а лишь по слепой прихоти природы, наделившей его при рождении своими дарами в избытке... совершенно, с точки зрения Галаса, незаслуженно. Выбравшись из низов к вершине власти, Мариатт преклонялся — или успешно делал вид, что преклоняется — перед непререкаемым авторитетом Лорда-Протектора, всегда и во всем поддерживал его мнение. Иногда излишне рьяно — не раз случались ситуации, когда Мариатт, подхватывая еще не сформировавшуюся толком мысль Биззара, начинал ее раскручивать столь активно, что удалялся от исходной идеи в противоположном направлении. Что, безусловно, не вызывало удовольствия Лорда-Протектора.

— Вы абсолютно правы, Величайший, — продолжал развивать мысль Мариатт, еще толком не осознавая, что говорить дальше, — мы должны следовать плану и не можем позволить себе отсиживаться в сомнительной безопасности бункера...

Наткнувшись на холодный взгляд Лорда-Протектора, он осекся на полуслове и всем своим видом постарался высказать преданность и предельное внимание. Арделл Биззар неторопливо оглядел других атлантов, словно ожидая, что кто-то из них окажется настолько глуп, что посмеет прервать его, и затем продолжил:

— Очевидно, жители этого мира кое-чему научились. Вероятно, они могут представлять определенную опасность. Тем не менее основная наша цель остается прежней — возрождение Империи. Считаю, что необходимо покинуть бункер, забрав все оборудование. Если уцелела одна из наших временных баз, думаю, следует обосноваться там и провести детальное изучение этого мира. Тогда можно будет выбрать подходящую тактику.

Даже привыкший повиноваться приказам Шерден дернулся, словно от удара, а Галас вообще скривил губы в презрительной ухмылке, одновременно тихо радуясь, что никто не видит этой гримасы. Он понимал, что это решение было неправильным. Конечно, следовало бы отправить кого-то одного — разобраться в обстановке, наметить плацдарм, принять необходимые меры предосторожности. И лучше всего для этого дела подошел бы Шерден, профессиональный воин, лучший — после погибшего в схватке с гиперборейцами Властителя Беленжеса.

А остальным следовало бы сидеть здесь, заблокировав портал, сидеть, пока не будет со стопроцентной гарантией доказано, что выход из бункера будет безопасен.

Только вот Лорд-Протектор не захочет находиться здесь ни одной лишней минуты. Мало кто знал об этой слабости Арделла Биззара... Галас знал, и это было еще одной причиной, по которой ему вряд ли удастся снискать симпатии Величайшего... никто не любит признавать свои слабости и никто не любит, когда об этих слабостях кому-то известно.

Лорд-Протектор очень не любил замкнутых пространств. Даже таких просторных, как бункер.

* * *

Исаак Смит ненавидел свое имя. И свою мать, которая одарила его, чистокровного американца, этим имечком... Сара Смит желала польстить старому дядюшке, имевшему за душой кучу болезней и еще большую кучу денег — в надежде, что тот, растрогавшись, упомянет ее в своем завещании. По-настоящему упомянет... а не как других, кому старик, наверняка ехидно при этом хихикая, «передал горячий привет». Чувство юмора у старого пердуна было таким же отвратным, как и его мясистый шнобель, как и его вечно жирные пряди седых редких волос, как и он сам целиком.

Что ж, мамаша оказалась права. Их и в самом деле упомянули в завещании — правда, деньги (не очень большая, признаться, сумма) достались не ей, а тогда еще совсем юному Исааку. За эти гроши — малая часть капиталов старого Исаака, на все остальное наследство наложили лапу многочисленные родственники — удалось купить лишь старый дом неподалеку от городка Лансинга, что в штате Мичиган в шестидесяти милях от Детройта. Да и покупка состоялась в основном потому, что эта развалина не могла претендовать на более состоятельных покупателей. Мать до самой смерти громогласно заявляла, что чистый воздух, лес и речка, которую даже после обильных дождей легко было перейти вброд, — это именно то, о чем она всю жизнь мечтала. И только после ее кончины Исаак, с немалым трудом выжавший из себя пару слезинок, занялся домом вплотную. Выбросил все любовно сберегаемое матерью старье, снес часть внутренних перегородок, заново отреставрировал здание... и теперь оно имело относительно приличный внешний вид. Денег на это ушло много, и Исаак не раз был на грани принятия решения о продаже особняка... но, к своему собственному удивлению, обнаружил, что этот стоящий на холме дом вызывает у него странное желание возвращаться сюда. Хотя бы изредка.

А еще он ненавидел свою фамилию. В Штатах с такой фамилией сделать карьеру очень сложно. Никто не любит Смитов, их удел, в худшем случае, развоз пиццы, бензоколонка или автомастерская, работа с утра до вечера, вонь пролитого масла и бензина, краски и ржавого железа. А в лучшем... ну, быть может, федеральная служба. Там этих «агентов Смитов» навалом...

Исаак Смит втайне гордился собой — несмотря на все преграды, он сумел сколотить небольшое состояние, достаточное, чтобы позволить себе хорошую машину, настоящего английского дворецкого и возможность несколько недель в году придаваться чудесному ничегонеделанию. Просто отдыхать, дымя трубкой в кресле у камина, потягивая хороший шотландский виски и не думая о биржевых сводках, о падении котировок — обо всем, что составляло основу его жизни весь остальной год.

Неухоженная зелень вокруг дома постепенно сменилась более или менее приличным садом, покосившуюся ограду сменил массивный литой забор... Свой дом он назвал «Вилла Желтая Роза». И проследил, чтобы в саду непременно присутствовали кусты с лучшими сортами роз... Все тщетно. И в близлежащем городке, и на военной базе — это несмотря на то, что военные, как считается, любят и ценят точность, — это строение упорно называли «Норой Смитов». Даже несмотря на то, что уже много лет он был единственным Смитом, переступавшим порог этого «фамильного гнезда».

Грязная дорога причудливо извивалась между пожелтевших деревьев. Никто и никогда не собирался проводить здесь дорожные работы, а потому его темно-синий «Chrysler PT Cruiser», машина в США весьма престижная и вполне соответствующая его имиджу, был сейчас заляпан грязью и вид имел далеко не импозантный. Уже несколько дней в этих местах шли непрерывные осенние дожди, и Смит уже подумывал над тем, что для поездок на свою виллу лучше бы приобрести внедорожник.

Достав мобильник, Смит набрал номер — естественно, слуги должны ожидать возвращения хозяина в любой момент и содержать дом в идеальном порядке... но лучше все-таки предупредить о своем приезде заранее. Наверняка Дуглас сразу же пойдет и растопит камин — в такую погоду нет ничего лучше, чем слушать тихое потрескивание поленьев в камине и курить хорошую сигару. Или старую добрую трубку.

Уже на третьем гудке Смит начал ощущать легкое раздражение. Обычно Дуглас отвечал почти сразу... интересно, чем он там занимается?

— Да, сэр, — послышался в трубке знакомый размеренный голос.

— Это я, — буркнул он, хотя в этом не было никакой нужды, — буду через полчаса. На вилле все в порядке?

— Все в порядке, сэр.

Ему показалось или дворецкий на самом деле допустил небольшую паузу, прежде чем ответить на этот простой вопрос?

— На самом деле?

— Все в порядке, — повторил Дуглас, не меняя интонации. — Желаете, чтобы я растопил камин к вашему приезду, сэр?

— И поторопись. — Смит и сам не знал, откуда берется все это раздражение. Он выключил телефон и нервно швырнул трубку на соседнее сиденье.

Идея завести себе дворецкого-англичанина поначалу показалась ему интересной. Правда, Дуглас МакЛеннан был не вполне англичанином, но какая, к дьяволу, разница — Англия, Шотландия... Нельзя сказать, что он был недоволен слугой — за домом тот следил с должным прилежанием, да и выглядел вполне в соответствии со своим статусом. И все же вечная чопорность и некая надменность этого человека время от времени Смита раздражали. Как и то, что Дуглас происходил из довольно приличной, хотя и бедной семьи, и мог, ничуть не затрудняясь, перечислить десяток поколений своих предков. А чем мог похвастаться Смит? Матерью, выскочившей замуж чуть ли не за первого встречного, ради получения вожделенной гринкарты? Отцом, единственным достойным деянием которого было зачатие сына? Дедом, мелким лавочником в Германии, всю жизнь балансировавшим между разорением и концлагерем? Дерьмо...

«Крайслер», мягко урча, взобрался на очередной пригорок. Отсюда еще не видна была вилла, она откроется через два поворота. Смит чуть прибавил скорость, хотя на скользкой, неровной дороге это могло быть опасным. Но он считал, что хорошо водит машину — не зря же так и не обзавелся личным шофером, хотя самому крутить руль — ущерб престижу, пусть и не слишком серьезный.

— А может, и в самом деле продать к чертям эту развалюху? — задал он сам себе риторический вопрос и в который раз уже сам себе не ответил.

Хмурое небо нависало над лесом, грозя в любой момент снова обрушить вниз струи холодного, мерзкого дождя. Дорога пошла вверх, чтобы там, на вершине холма, закончиться у вычурных ворот.

— Надеюсь, Уинтроп не вылакал весь мой виски? — пробурчал Смит, с некоторым сожалением вспомнив о пагубном пристрастии дворецкого. Распоряжаясь всем в доме в отсутствие хозяина, дворецкий искренне считал, что имеет полное право распоряжаться и содержимым бара. Будучи сторонником трезвого образа жизни, шотландец не видел необходимости отказывать другим слугам в маленьких радостях, за что не раз выслушивал нравоучения от хозяина. Как правило, для садовника Уолли Уинтропа в доме обычно было припасено пойло подешевле, но оно имело тенденцию заканчиваться, и тогда садовник, с попустительства дворецкого, совершал набеги на личные запасы Смита. Он давно бы избавился от этого пьяницы, но садовник отменно знал свое дело, да и поди найди желающего на его место. Жители Лансинга недолюбливали Смита, служить в его доме было дурной приметой.

Наконец машина въехала в ворота виллы. Здесьуже не было грязи, двор был вымощен камнем — еще одна статья расходов — ухоженные газоны, укрытые вечнозеленой, аккуратно подстриженной травой, радовали глаз. Уолли уже стоял у входа, ожидая хозяина.

— Рад видеть вас, сэр...

В глазах Смита мелькнуло удивление.

Прежде всего Уолли выглядел совершенно трезвым. Можно было подумать, что он не пил по крайней мере дня два, а то и три. Ко самым странным было другое — обычно лицо садовника непрерывно находилось в движении — он то скалился, то хмурился, то что-то насвистывал... сейчас же Уолли в части непроницаемого выражения лица мог дать десять очков вперед Дугласу.

— Все в порядке? — небрежно поинтересовался Смит.

— Да, сэр. — Если садовник и был удивлен вопросом, то сумел никак этого не выдать. — Я помою вашу машину, сэр.

Его светло-серые, водянистые глаза скользнули по хозяину, словно по пустому месту.

— Дуглас сейчас в библиотеке, сэр, — равнодушно сообщил Уолли и, мгновение подумав, добавил: — Растапливает камин. Так я займусь машиной, сэр?

Смит коротко кивнул и направился в дом. Со странным поведением садовника можно будет разобраться и после. Наркотиков в доме Смит терпеть не намерен, если его подозрения подтвердятся — а все говорит в пользу этого, — то Уинтроп вылетит с этой работы раньше, чем успеет прочитать «Kredo». Если этот пройдоха и пропойца вообще способен вспомнить молитву.

Вообще говоря, дворецкий должен был бы встретить хозяина у двери — поприветствовать, принять плащ и шляпу, осведомиться о здоровье. Эти свои обязанности МакЛеннаи знал прекрасно и за все время службы у Смита он ни разу этими обязанностями не пренебрег. До этого момента — ни разу. Холл был пуст, и это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Исаака. Его непонятно откуда взявшаяся раздражительность искала выхода — и благополучно нашла его.

— Дуглас! — заорал Смит. — Где тебя черти носят!

— Я здесь, сэр, — раздался спокойный голос. Смит повернулся на звук.

Как всегда, аккуратно одетый, подтянутый, чисто выбритый, МакЛеннаи стоял у двери, в которую только что вошел хозяин. Только сегодня он не торопился помочь Смиту раздеться...

— Вас ждут в библиотеке, сэр.

Смит ощутил, как по спине пробежал холодок. Дворецкий смотрел на него такими же пустыми глазами, что и садовник. Равнодушными... мертвыми.

— Кто ждет? — фыркнул он.

— Гости, сэр.

— Я не ждал гостей. — На скулах Исаака заиграли желваки. — И никого не хочу видеть. Кажется, я не раз говорил тебе, что в мое отсутствие в этот дом нельзя пускать никого. Или ты так и не понял? Тогда я могу объяснить иначе.

Он старался говорить суровым, злым тоном, но при этом чувствовал, как отчаянно потеют ладони, как заползает в сердце леденящее чувство страха. Еще неясно было, чего следовало бы бояться, но в том, что в доме происходит нечто странное, Смит уже не сомневался.

МакЛеннан медленно вынул руку из-за спины, и Смит почему-то не удивился, увидев наставленное на него дуло пистолета. Это был его пистолет, вполне законный, ранее лежавший в сейфе в его спальне. Маленькая страховка... Смит не был солдатом, не особо умел пользоваться оружием, но сам факт обладания тяжелым, страшным на вид кольтом придавал ему немного дополнительного спокойствия. Теперь же этот пистолет смотрел ему прямо в лоб, и рука дворецкого не дрожала.

— Поднимитесь в библиотеку, сэр. — Голос Дугласа не изменился ни на йоту, оставаясь все таким же спокойным, равнодушным и немного безжизненным. — С вами хотят поговорить...

Арделл Биззар внимательно разглядывал вошедшего в комнату человека. На лице Лорда-Протектора не отразилось ни одной эмоции, но в глубине души он испытывал вполне искреннее презрение.

Люди выродились. Куда делись могучие гиперборейцы, которые могли — и тому есть свидетельства, пусть и печальные — поспорить на равных с Властителями. А то и превзойти... нет, не стоит думать, что этот гипербореец, сумевший проникнуть в бункер, и в самом деле превзошел Властителя Берга. Вероятно, имело место стечение обстоятельств, да и Берг, пусть и отдавший немалую часть своей жизни обучению воинскому искусству, не сумел адекватно оценить опасность, не усмотрел угрозу в искалеченном теле дикаря.

Пока им удалось познакомиться с нынешним населением этой планеты лишь в самых общих чертах, Обитатели этого дома. Люди, на которых он смотрел с помощью этого забавного прибора, называемого ти-ви... странное название, похожее на птичий крик. Пожалуй, если сравнивать их, людей, с аборигенами, которых помнил Лорд-Протектор, то следовало бы отметить разве что некоторое увеличение среднего роста. Хотя и не настолько существенное, чтобы они могли соперничать статью и силой с выродками проклятой Гипербореи. Но вот все остальное... о да, в развитии техники аборигены достигли немалых высот, но при этом полностью утратили магическую составляющую, тем самым лишив свои достижения большей части ценности. Давно доказано, что только надежный сплав высоких технологий и истинной магии способен принести наиболее удачные плоды. Только дикарям могло прийти в голову использовать мощное средство обмена видеоинформацией для... развлечения.

Они научились быстро перемешаться — но их транспорт отравлял все вокруг себя. Там, где ездят эти... автомобили, и земля, и трава становятся ядовитыми. А воздух? Даже здесь, вдали от больших поселений, воздух был не слишком приятен на вкус, он пах металлом и еще... чем-то неестественным. Химией. Грязью.

Они не испытывали особых проблем с пищей, еда стала разнообразнее, но Мариатт, сняв пробу с предложенных ему блюд, лишь скривился — за вычурностью упаковки скрывались продукты, наполненные химическими соединениями, не способствующими ни здоровью, ни долголетию. Пеллистер высказал осторожное предположение, что вся эта дрянь, напитавшая продукты, предназначалась для сохранения их от разложения, для усиления вкуса, для придания блюду более привлекательного внешнего вида. В ответ на это заявление Лорд-Протектор лишь покачал головой, выражая глубочайшее сомнение — конечно, это можно было есть, но получать удовольствие от такой еды?

К тому же их было слишком много. Огромные толпы бледных, болезненно худых или отвратительно толстых людей заполнили экран. Невероятное разнообразие одежды — еще один характерный признак вырождения. То, что надето на разумном существе, должно нести в себе не только чисто утилитарную функцию защиты от окружающей среды, но и информацию — о социальном статусе, например.

Язык тоже изменился — и тоже не в лучшую сторону. Он стал богаче, но в нем появилось множество противоречивых конструкций. Одно и то же слово в разных ситуациях имело разный смысл, и в то же время даже самые простые предметы могли быть названы по-разному. Выучить язык труда не составило — а вот научиться применять его так, чтобы собеседник понял тебя и, что важнее, понял однозначно, оказалось куда сложнее.

Теперь перед Лордом-Протектором находился человек, чей социальный статус, если верить полученной информации, существенно выше, чем у других обитателей этого дома. Что ж, это будет полезным. Человек был невысок и чрезмерно упитан, от испытываемого страха его кожа покрылась каплями пота, а руки заметно дрожали. На данный момент это вполне устраивало Биззара. Служение, составляющее смысл жизни раба, может быть основано на трех вещах — на ментальном принуждении, на страхе и на выгоде. Первое хорошо для низших рабов, созданных, дабы претворять в жизнь простые приказы. Мозг, утрачивая свою свободу, терял и кое-что еще, кое-что важное — способность мыслить широко, творчески, комплексно. Для раба, испытавшего на себе необратимое пси-воздействие, более не существовало в жизни иной радости, кроме как исполнять приказ хозяина. Но их действия всегда были излишне прямолинейны, настолько, что это бросалось в глаза и вызывало раздражение.

Служение, основанное на страхе... что ж, это был несколько лучший вариант. Ради стремления спасти свою жизнь или жизнь родичей, ради желания избежать боли и иного наказания — атланты были в этих вопросах достаточно изобретательны — аборигены могли выполнять порученное дело с необходимым старанием и, более того, с энтузиазмом. Правда, на них никогда нельзя было до конца положиться... но этого и не требовалось. Случись что — и смутьяны просто пополнят собой ряды рабов с подчиненным разумом. Сейчас этот человек скован страхом, он боится оружия, которое ему продемонстрировал раб по имени Дуглас. Человек не знает, что его ждет, но ожидает худшего. Он готов к контакту и будет стараться изо всех сил, чтобы избежать участи, которую сейчас сам себе и придумывает.

Что же касается истинного, высшего Служения — то оно является уделом избранных. Не каждому дано стать у трона Атлантиды, не каждый заслуживает награды за свое Служение иной, нежели просто продолжение жизни. Свое право на такое Служение надо доказать. И этому толстому коротышке следует дать такой шанс. На время... при должном подходе он может оказаться очень полезен Властителям. А когда польза от его Служения исчерпается... что ж, на этой планете и так недопустимо, немыслимо много излишних рабов.

— Подойди. — Голос Лорда-Протектора, обращенный к этому объятому страхом существу был мягок. — Сядь.

— К-кто в-вы? Ч-что в-вам от меня н-надо? — выдавил из себя человек.

Поначалу Биззар решил, что не понял ни слова. Потом смысл произнесенной фразы прояснился, просто человек дрожал. От страха.

— Ты можешь называть меня... — Он на мгновение задумался, не назвать ли человеку свое имя, затем от этой мысли отказался. — Можешь называть меня Хозяином. И сядь. Я не причиню тебе вреда, если ты не проявишь непослушания.

— Не п-понимаю, кто вы...

Биззар чуть шевельнул пальцем, и Шерден выстрелил. Излучатель был настроен на запредельно малую мощность, и толстяк отделался лишь охватившим кисть левой руки жаром, зашипев от боли — пройдет совсем немного времени, и кожа покроется небольшими волдырями. Не опасно, но весьма болезненно.

— Я не повторяю приказов, — все тем же мягким голосом сообщил человеку Биззар.

Следовало отдать толстяку должное, он оказался понятлив и сообразил, о каком приказе идет речь. Мгновение — и он уже упал в одно из кресел.

— Очень хорошо, — отметил Лорд-Протектор. — Итак, теперь мы можем поговорить...

* * *

Исаак Смит старательно изображал на лице внимание, но получалось у него плохо. Отчаянно саднила обожженная рука, глаза истекали слезами. Но полученный урок был вполне достаточен — кто бы ни были эти создания, одетые в костюмы из золотистой чешуи, шутить они были не намерены. И то, что говорил сидящий напротив него, приказавший называть его Хозяином, Исаак с готовностью принимал на веру. Конечно, вот так, сразу, без проявлений здорового скепсиса смириться с пришествием инопланетян было глупостью, но он видел достаточно образчиков голливудской продукции, чтобы сообразить — эта пушка, из которой ему обожгли кисть, не имела ничего общего со старыми добрыми пистолетами, изобретенными на этой планете. Оставался еще шанс, что все это — странная и непонятная мистификация, осуществленная ЦРУ... или, может быть, КГБ. Только вот кому он нужен — никакими секретами, никакой важной информацией, кроме динамики биржевых котировок, он не обладал. Деньги? Смит считал себя человеком обеспеченным — и имел на то все основания, — но между обеспеченностью и богатством лежит пропасть, перешагнуть которую дано далеко не каждому. Быть может, когда-нибудь, в будущем... Он поежился, чувствуя, как бежит по спине холодок страха. «Если это будущее у меня будет».

И все равно он верил. И ЦРУ, и КГБ, и Моссад, и любая другая структура, которой вздумалось бы устроить эту мистификацию, придумали бы что-нибудь более достоверное. «Верую, ибо нелепо» — пожалуй, лучше и не скажешь. Пришельцы из параллельного мира, тысячи лет проспавшие... как они спали, Смит так и не понял, решив, что речь идет о чем-то вроде анабиоза, в детстве он, как и большинство подростков, отдал должное фантастике, а потому не считал себя уж совсем в этих вопросах некомпетентным.

— Наша цель, — вещал Хозяин, — возродить великую Империю. И те, кто сумеет доказать свою полезность, сумеют достичь многого.

— Откуда вы так хорошо знаете язык?

Исаак слегка слукавил, в надежде, что вопрос будет воспринят как комплимент. На самом деле речь Хозяина была несколько странной. Слова он произносил чисто, без акцента, зато построение фраз было правильным далеко не всегда., да и перед каждым предложением ощущалась явственная пауза, как будто бы великан в золотой чешуе тщательно продумывал реплику, прежде чем произнести ее вслух. Уже открыв рот, он с опозданием понял, что его слова могут быть расценены как попытка перебить монолог Хозяина и вызвать наказание. Но, к его счастью, это существо склонно было ответить на вопросы — пусть только на некоторые.

— Мы обладаем способностью читать информацию непосредственно из разума... человека. Ваш язык взят из мозга женщины, которая, как мы поняли, служила вам в этом доме.

— Служила? — пробормотал Исаак, у которого это слово, явно произнесенное в прошедшем времени, вызвало новый приступ страха.

— Только Властители имеют право принимать Служение, — терпеливо пояснил Хозяин. — И только Властителям можно служить. К тому же ее разум был слишком слаб и не выдержал... чтения. Она умерла.

Смит издал звук, средний между всхлипом и стоном. Не то чтобы ему было жалко Валери... хотя она с готовностью ублажала хозяина всеми возможными способами, и с нею у Исаака было связано немало вполне приятных воспоминаний. Вэл — пройденный этап, годы ее не пощадили, появились первые морщины, некогда точеная фигура местами подурнела. К тому же иногда в ее голоске стали проскальзывать сварливые и требовательные нотки, как у многих женщин, что излишне сближаются со своими работодателями. Рано или поздно — не в этот год, так на следующий непременно — он избавился бы от тридцатипятилетней служанки и нашел бы кого-нибудь помоложе. Но смерть женщины демонстрировала то, что может ожидать и его... если Хозяин останется чем-то недоволен.

Наблюдая за человеком, Лорд-Протектор в который раз убеждался, что выбрал правильную политику. Толстяк отчаянно боялся, прямо-таки трясся от страха, но его общий психоэмоциональный фон, который Биззар мог уловить, не подвергая мозг аборигена ни разрушительному воздействию сканирования, ни пси-подавлению, говорил о том, что послушание гарантировано. Почти гарантировано — до тех пор, пока этот человек не выйдет из стен дома, не почувствует себя на свободе. Там страх перед атлантами в целом может возобладать над страхом перед наказанием — и он попросту сбежит. Теперь следовало сделать следующий шаг — превратить толстяка из раба по страху в раба по выгоде.

— Теперь расскажи о себе.

Толстяк начал рассказывать. Он говорил много, с бесчисленными подробностями, сбиваясь и часто возвращаясь к уже сказанному, с той торопливостью, которая не хуже контроля эмоций выдавала желание укрыться за водопадом слов от пожирающего его страха. Лорд-Протектор слушал внимательно, не раз переспрашивал, уточняя детали. Куда больше, чем слова, его интересовали эмоции Смита, бьющие фонтаном столь сильным, что не приходилось даже напрягаться, дабы их уловить и оценить. Пожалуй, этот абориген был самой настоящей находкой — букет нереализованных амбиций, жадность, зависть, полное отсутствие совести... при должном подходе из него можно сделать жемчужину Служения.

— Мы нуждаемся в помощи. — Лорд-Протектор несколько мгновений помолчал, давая человеку возможность оценить услышанное. — И награда за эту помощь может быть... любой.

— Любой? — Исаак ощутил, что непосредственная угроза его жизни отступила, и испытал некоторое облегчение.

— Любой, — подтвердил Биззар. — Разумеется, я не имею в виду мелочь вроде денег, женщин, удовольствий... это подразумевается само собой. Ты должен понимать, что все это меркнет перед главной наградой — властью. Право стоять у трона Атлантиды может быть предоставлено немногим... лишь тем, кто докажет, что достоин этой высокой чести. Искреннее и верное Служение может привести тебя к истинным вершинам, и для тебя не будет ничего невозможного.

Облизнув разом пересохшие губы, Смит уставился на Хозяина невидящим взглядом. В голове крутились странные мысли... он верил словам чешуйчатого великана. От этого существа исходила волна уверенности и силы, к тому же ему удалось затронуть в душе Смита самую нежную, самую болезненную струну...

Жизнь проходит, давно уж начался пятый десяток — а что б этой жизни достигнуто? Дом в захолустье, машина трехлетней давности, счет в банке... С точки зрения какого-нибудь мойщика окон или разносчика пиццы, счет был более чем солидным, но сам-то Смит знал — среди тех, с кем ему доводилось общаться, имелось немало толстосумов, кто в неделю на любовниц тратили больше, чем самому Смиту удавалось заработать за год. И никаких перспектив — все места у сытных кормушек давно разобраны, и никому — тем более носящему заурядную фамилию Смит — не удастся потеснить сильных мира сего.

Никому?

Да, Хозяин говорит правду. Пришельцы из другого мира могут многое, но им не обойтись без помощников. Без тех, кто поможет сориентироваться в этом новом мире, наладить нужные связи... ведь деньги не решают всего, а вот нужные люди — это сила. И у него, у Исаака Смита, была возможность найти нужных людей. Годы, на протяжении которых он вновь и вновь пытался пробиться в элиту этой страны, позволили ему наладить множество контактов... не очень полезных контактов, если призадуматься. Люди не слишком горели желанием тесно общаться с полуевреем, даже визитная карточка которого, несмотря на изысканную бумагу и золотое тиснение, вызывала ироническую улыбку. Зато теперь... о, они будут очень внимательны. Смит представил заискивающую улыбочку этого жирного ублюдка Брюстера, который еще несколько дней назад цедил слова сквозь зубы и всем своим видом демонстрировал Смиту наличие в своем роду пассажиров легендарного «Мэйфлауэра». Да... если правильно поставить дело, то все эти Брюстеры, Джефферсоны и другие, кичащиеся своими предками и своими капиталами, узнают свое истинное место.

— Что я должен сделать... Хозяин? — прошептал он. Глаза Смита светились преданностью.

Лорд-Протектор удовлетворенно кивнул. Да, все получилось именно так, как он и рассчитывал. Всего капля пси-воздейстьия, слабенькая, не внесшая ни малейшего изменения в психику человека. Она лишь создала нужный настрой и добавила чуть-чуть доверия. И теперь этот толстяк будет землю рыть, лишь бы угодить Властителям.

У Властителей явно были неприятности — в этом Смит не сомневался ни на мгновение. Хотя лица атлантов и не отличались эмоциональностью, но их поведение было нервным. Один из атлантов — Архонт Дарбек, Смит уже научился немного отличать их друг от друга — куда-то отлучился, а по возвращении все пришельцы собрались в библиотеке, откуда долго доносились непонятные фразы. И Исаак мог бы поклясться, что в голосах этих слышалась тревога.

Прошло почти два часа, прежде чем его вызвали к Хозяину. Остальные Архонты уже оставили библиотеку, отправившись к своим приборам. Громоздкие конструкции великаны перетаскивали сами, не подпустив к ним ни слуг, ни Смита. Сам Исаак был этому только рад — на вид оборудование пришельцев выглядело довольно массивными, а он был уже не в том возрасте и, что важнее, совсем не в той комплекции, чтобы таскать тяжести. Оборудование заняло весь обширный подвал дома, и теперь пришельцы проводили там большую часть времени. Чем они там занимались, не знал никто — ни Смиту, ни другим слугам не было дано права посещать подвал. Под угрозой немедленной смерти — и в тоне Властителя Шердена, отдававшего этот приказ, ясно слышалось, что любой нарушитель тут же получит обещанное, без промедлений и проволочек.

Сам он тоже не сидел сложа руки. За прошедшие дни в доме побывало человек десять — большей частью это были Довольно малозначительные, можно сказать, бесполезные люди. Молочник, почтальон, двое детей, подрабатывающих в Армии Спасения и заявившихся в негостеприимную виллу с явным желанием продать хозяину изрядно засохшее печенье во имя благих и высоких целей. Молочник и почтальон остались в доме, пополнив число низших рабов Властителей. Сам Исаак, безусловно, относил себя к высшим... не рабам, рабом себя он не считал. Достаточно было посмотреть в глаза Дугласа, чтобы понять, какой незавидной участи удалось избежать Смиту. Он считал себя высшим Служителем... да, так будет верно. Не слугой — Служителем. И звучит более возвышенно, и суть отражает вернее.

Были среди гостей и другие. Полковник Чарльз Торнтон, командир базы Национальной Гвардии, расположенной в пяти милях от Лансинга, после долгой, почти часовой беседы с Лордом-Протектором, ушел молча, не попрощавшись, ничего не замечая вокруг. Смит смотрел вслед седому полковнику с ехидной ухмылкой — он мог себе представить, что ему предложил Хозяин. И в самом деле, чего мог ждать от жизни пожилой офицер, которому «торжественно» вручили занюханную, никому не нужную военную базу? Всю жизнь отдав армии, всю жизнь готовившись к войне — и на старости лет оказаться, по сути, не у дел?

Несмотря на то что Смит не присутствовал при разговоре Хозяина с полковником, содержание беседы он угадал достаточно верно. Торнтон получил предложение, отказаться от которого не нашел в себе сил. Это был деятельный человек, и приближающаяся старость пугала его — не тем, что вместе с ней придут болезни, это было вполне естественно, рано или поздно его железный организм начнет давать сбои. Торнтон понимал, что пройдет еще несколько лет, и его с почетом проводят на пенсию — и жизнь на этом кончится. Быть может, пуля в лоб станет лучшим выходом...

А теперь появилась перспектива. Он не принял до конца слова этого седого великана, хотя тот был на удивление убедителен и, что важно, сам искренне верил в свою правоту, верил настолько, что внушал это чувство всем вокруг. О таком лидере полковник мечтал всю жизнь. Не о мягкотелых и недалеких президентах, сменяющих друг друга в Белом доме, — о настоящем вожде, который сможет не только бряцать оружием, не только вести долгие и бессмысленные разговоры. Перед ним был человек — по одному ему ведомым причинам, Лорд-Протектор не пожелал рассказать Торнтону о своем происхождении, — который сможет собрать воедино всю силу великой Америки, кто сумеет доказать всему миру право первенства Соединенных Штатов. А тех, кто посмеет не согласиться с этой позицией, придется убедить. Если надо — то и силой.

Служение, которое пришло к Смиту через страх, полковник принял сердцем, принял всей душой. Он вернулся наследующий день — уже не один, с тремя офицерами, такими же немолодыми, как и он сам, и с таким же огнем в глазах. Смит видел, как они выходили — двое выглядели восторженными и готовыми на все... третий шагал размеренно, как робот, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. Видимо, для него слова Хозяина не показались достаточно убедительными... это не важно. Теперь он тоже вошел во Служение, правда, на иной роли, не самой лучшей. Зато теперь в его душе нет сомнений.

На следующей неделе виллу Смита должен был почтить своим посещением мэр Лансинга. Во всяком случае, Смит заручился его обещанием посетить его, Смита, праздник в честь дня рождения. А мэр не ходит один — с ним будет его жена, телохранители, друзья... насчет друзей Исаак особо настаивал. Какой простор для Хозяина, сколько интересных возможностей — собрать в доме сразу нескольких представителей городской элиты.

Все эти мысли промелькнули в голове Смита, когда Дуглас деревянным голосом передал приказ Хозяина явиться в библиотеку. Новое поручение? Похвала? Он поспешил на зов — Хозяин не любил задержек в исполнении своих повелений.

Лорд-Протектор небрежно бросил на стол лист бумаги.

— Что это может означать?

Смит внимательно посмотрел на лист — пара слов, пара цифр. Цифры обычные, слова на незнакомом языке... вернее, не то чтобы совсем незнакомом, такие буквы он уже видел, причем недавно.

— Я сразу не могу сказать, — протянул он с сомнением, затем, вспомнив, что Хозяин уже один раз высказал свое неприязненное отношение к неуверенности в речи слуг, твердо добавил: — Но это можно уточнить. Вы позволите? Мой секретарь — в моем офисе, в Детройте — сумеет быстро получить все необходимые сведения.

— Поторопись. — Хозяин жестом дал Смиту понять, что аудиенция окончена, и тому следует немедленно приступить к исполнению поручения.

Лана Дейсон и в самом деле была лучшим секретарем из всех, кто занимал у Смита эти должности на протяжении последних десяти лет. Ей понадобилось лишь немногим больше трех часов, чтобы дать хозяину исчерпывающий ответ. Интернет может творить чудеса — если к нему подойти с надлежащим умением. У Ланы это умение было.

Исаак вошел в библиотеку. Хозяин неподвижно сидел в кресле и смотрел на бьющийся в камине огонь. Вот так, не шевелясь, он мог проводить часы... и кто знает, какие мысли рождались в этом черепе, укрытом гривой серебряных волос.

— Хозяин...

Лорд-Протектор вышел из оцепенения, обернулся.

— Получена нужная информация, Хозяин, — теперь обращаться так к главкому пришельцу получалось у Смита легко и непринужденно, словно бы не пару дней назад в его жизнь вошли эти создания. — Это адрес. Написан на русском языке...

Биззар чуть заметно кивнул, давая рабу знак продолжать. Он уже зная о том, что этот мир, как и тысячи лет назад, раздроблен на множество кусочков, на множество племен — что толку, что теперь они считают себя цивилизованными, называются не племенами, а странами. Суть не изменилась... Они все так же думают только о себе, с подозрением поглядывают на соседей, потрясают оружием или идут на уступки — в зависимости от собственной силы и силы потенциального противника. С ними будет легко справиться, ни одно из этих «государств» не рискнет открыто вмешиваться в события, происходящие на территории другого, разве что будет абсолютно уверено в том, что не получит должного отпора. Россия тоже была такой — сильной, но нерешительной. Вооруженной до зубов, может, в достаточной мере опасной — но сейчас испытывающей немалые внутренние трудности.

— Это название улицы, — продолжал Смит. — В России удалось обнаружить пять улиц с таким названием. Вероятно, есть и еще — в более мелких городах, карты или адресные списки которых не удалось обнаружить в Интернете. Дом с таким номером есть только в одном городе. Это Москва, столица России.

— Что еще стало известно об этом доме?

— К сожалению, больше ничего. Если есть необходимость, можно продолжить поиск информации. Выяснить, к примеру, кто живет в этом доме. Достоверность сведений будет низка, в России совершенно не умеют создавать нормальные информационные системы. Странно, что они вообще научились работать с компьютерами.

— Жители этой страны настолько дики?

Информация, полученная из мозга служанки, была отрывочной даже в той части, что касалась этой страны. С точки зрения Архонтов, ее мышление было примитивным донельзя, относительно неплохо она разбиралась лишь в вопросах, которые не могли принести атлантам ни малейшей пользы — в моде, косметике... к тому же голова женщины была изрядно загажена далекой от реальности информацией, в большом количестве подаваемой по этому ти-ви. Придуманные истории... Лорд-Протектор не мог понять, как люди часами могут сидеть перед экраном и наблюдать эти бесконечные видеоповествования, преподносимые как отражения реальной жизни, но на самом деле имеющие с этой реальной жизнью не так уж много общего. И что самое странное, женщина прекрасно понимала, что все это не более чем обычная ложь в яркой упаковке — и все равно смотрела, смотрела, смотрела, без всякой пользы тратя свою и без того не слишком длинную жизнь.

Таким образом, информации было недостаточно. Умершая во время сканирования служанка знала о России совсем мало — считала ее страной далекой, опасной и очень холодной. Кажется, она была убеждена, что в этой стране прямо по улицам ходят огромные дикие звери-медведи, а люди просто мечтают напасть на Америку и забросать ее ядерными ракетами. Что такое эти ракеты, женщина тоже имела лишь самое общее представление... но и его хватило, чтобы вызвать некую обеспокоенность. Конечно, под защитой стасис-коконов атлантам не страшно было никакое оружие, но мысль о том, чтобы снова уйти в безвременье, вызывала у Биззара что-то весьма напоминающее страх.

— В общем, нет, — честно ответил Исаак. — Говорят, у них есть хорошие ученые. И специалисты по компьютерам тоже. Еще у них хороший балет... хотя я не любитель танцев. Они делают неплохое оружие, хотя думаю, что до американского ему далеко. Но в целом эта страна и в самом деле несколько... дикая. Долгое время ее рассматривали как угрозу Америке, но в последнее время дела там совсем пришли в упадок, и русские уже никому не угрожают, им бы со своими проблемами разобраться.

— Впрочем, это не важно. Нам необходимо отправиться в Россию. В эту их Москву.

— Могу ли я узнать, зачем это нужно? — Исаак надеялся, что его голос звучит достаточно смиренно. В противном случае Хозяин мог наказать его, а наказаний Смит намеревался избегать любой ценой.

— Человек, живущий... возможно, живущий в этом доме, похитил у нас нечто очень ценное. Похищенное необходимо вернуть, человека — уничтожить.

Исаак задумался. С одной стороны, это было глупо. Пришельцы слишком заметны, в любой толпе они выделяются и своим ростом, и своими странно-серебристыми волосами. Что уж говорить о покрывающей тело золотой чешуе... хотя ее как раз можно замаскировать одеждой. Интересно, обнаружит ли чешую металлодетектор в аэропорту...

С некоторым удивлением Смит отметил про себя, что думает о поездке кого-то из атлантов в далекую Россию, как о деле уже решенном. Он вдруг понял, что это и есть одно из составляющих Служения, о котором говорил Хозяин. Исповедующий Служение не обсуждает приказы своего господина, он лишь ищет способы исполнить приказание как можно лучше. Значит, так... одежду на их рост найти, пожалуй, удастся. Билеты заказать, гостиницу... язык... надо найти русского, которого не хватятся. Им нужен знаток русского языка, чтобы просканировать мозг. В последнее время в США появилось немало русских, это значит, что поиски не займут много времени. Позвонить Дейсон, пусть займется. Кого-нибудь да найдет, лучше бы туриста, туристы часто на виду, но их исчезновение вряд ли кто заметит ранее чем через несколько дней — мало ли пожеланий у тех, кто приезжает сюда познакомиться с великой страной.

— Сколько билетов на самолет мне необходимо заказать?

— Процесс идет слишком медленно, — заметил Лорд-Протектор, неторопливо оглядывая Властителей. — Этот мир слишком далеко продвинулся... в развитии.

— Они все еще дикари, — вставил Архонт Мариатт, которому было прекрасно известно сложившееся у Биззара мнение о людях, населяющих планету. — Они толком не умеют распорядиться даже тем, чего достигли. Все силы уходят на разработку новых видов оружия и на эти их постоянные конфликты. За двенадцать тысяч лет не суметь справиться с такой мелочью, как болезни... немыслимо. Что же они делали все это время?

— Резали друг друга, — буркнул Галас, хотя вопрос явно был риторическим, о чем тут же засвидетельствовал холодный взгляд Мариатта, несущий в себе чуть заметную крупицу ненависти. Вечный сторонник Лорда-Протектора изрядно недолюбливал умного и предусмотрительного Галаса, который в душе отвечал прихвостню Биззара тем же. Просто был достаточно умен, чтобы не слишком часто это показывать.

— Да, именно так.

Биззар чуть заметно шевельнул пальцем, и Мариатт вновь наполнил его бокал напитком сочного рубинового цвета. На совещание Властителей не допускались слуги, даже те, кто испытал на себе всю силу пси-воздействия атлантов. Как обычно, Мариатт присвоил себе сомнительную честь подавать Лорду-Протектору напитки... С точки зрения Галаса, это было унизительным, хотя и вполне ожидаемым. Каждый из Архонтов готов был служить своему лидеру всеми силами... служить, но не прислуживать. Для этого в конце концов существуют низшие расы. Галас не видел проблемы в том, чтобы доверить эту работу прислуге — их мозг, измененный раз и навсегда, просто не способен был на предательство.

Воспользовавшись моментом, он дружелюбно улыбнулся Мариатту и скосил взгляд на свой опустевший бокал. Разумеется, тот вспыхнул, поняв, что только что в его адрес было отпущено тонкое оскорбление — Галас ведь вполне мог наполнить свой бокал и сам. Но смолчал.

— Да, они прекрасно научились резать друг друга... — Биззар пригубил вино, затем отставил почти полный бокал. — Информация, полученная от полковника Торнтона, достаточно интересна. Эти дикари научились высвобождать энергию атома.

— Затея, которую мы отмели, как совершенно бесперспективную, еще... за пару тысяч лет до Исхода, — вставил Пеллистер. — Разрушения, причиняемые оружием такого рода, совершенно неприемлемы. Даже попытка использовать эту технологию для получения энергии во вполне мирных целях несет в себе немалую угрозу.

— Тем не менее их оружие впечатляет. Поэтому мы должны действовать предельно осторожно и без лишней спешки. Необходимо получить контроль над властными структурами этой страны, насколько я понял, она является сильнейшей на сегодняшний день. Мы возродим Империю, если будем тщательно продумывать каждый шаг. Народ здесь привык к демократии... — Последнее слово Лорд-Протектор произнес на английском, в языке атлантов не было подходящего аналога. — В этом их слабость. Если подобрать достаточно убедительные аргументы, они проголосуют за что угодно. Но, как вы понимаете, наши действия не смогут остаться незамеченными. Как только процесс войдет в завершающую стадию, мы можем подвергнуться нападению. Страх достаточно мощный стимул для слабого низшего разума. Под действием страха они вполне могут воспользоваться своим оружием...

— И против коконов стасиса, и против защитного купола это оружие бессильно. — Пеллистер сделал пренебрежительный жест. — К тому же дикари не могут не понимать, что использование атомного оружия сделает эту планету непригодной для жизни. Они накопили достаточно много средств разрушения, но никогда не применят их.

— Движимые страхом, они могут счесть это не слишком большой платой, — не согласился с ним Лорд-Протектор. — Что же касается стасиса... коконы готовы к работе?

Властитель Пеллистер ждал этого вопроса. И ему не нравился подготовленный ответ. Положение ученого среди других Властителей было достаточно устойчивым, и он не боялся последствий. Вернее, обоснованно надеялся, что серьезных последствий можно не опасаться. И все же решения Биззара было сложно предугадать со стопроцентной вероятностью. Пеллистер прекрасно помнил, как его предложение, сделанное совсем недавно — несколько дней назад... и не важно, что с того момента по счету этой планеты прошли уже тысячи лет, для атлантов все действительно произошло буквально "вчера», — привело уже начавшую возрождаться Империю к гибели.

Битва с могучей и непонятной Гипербореей грозила обернуться поражением — событием, которое было для атлантов и невероятным, и совершенно неприемлемым. Могучий флот, огромная армия, набранная из дикарей-аборигенов, едва освоивших простейшее оружие, двинулся к берегам далекой северном страны, чтобы раз и навсегда доказать всем, что именно Империя Атлантида должна править миром, удел же всех остальных — Служение. Но корабли и сталь мечей столкнулись с силой, которую атланты могли предвидеть, но не смогли преодолеть. Гиперборейские маги нанесли мощный встречный удар, и армия Атлантиды вынуждена была отступить. И тогда именно он, Пеллистер, сделал непродуманное, непозволительно торопливое предложение. По его расчетам, вывод одного из уникальных приборов, привезенных с погибшей Атлантиды, на запредельную мощность мог привести к коллапсу магических полей планеты. Лишившись силы, маги Гипербореи не смогли бы противостоять пусть и потрепанному, но все еще мощному флоту.

Всё пошло не так. Генератор вышел из строя, пошел вразнос, вызвав чудовищную катастрофу. Исчез в буйстве стихий величественный Посейдонис, столица возрожденной Империи. Почти полностью исчезла сама память об атлантах, оставив лишь обрывки, несвязные и недостоверные. Магия планеты была почти полностью уничтожена и до настоящего времени не восстановилась до приемлемого уровня. А Архонты, собиравшиеся отсидеться в безопасных коконах несколько дней — или в крайнем случае месяцев, — провели там длинную череду бесконечных лет...

Да, это была его ошибка. Оставалось только надеяться, что не фатальная.

— Коконы исправны... — Он старался говорить сухо. — Все шесть... простите, пять, один остался в бункере. Но для их активации необходима энергия. Магическая энергия, которой мы на данный момент не располагаем. Силовые потоки планеты слишком слабы, накопление необходимого запаса для запуска коконов займет не менее четырнадцати... — он вздохнул и твердо продолжил, — местных месяцев.

В зале повисла напряженная тишина.

— При наличии необходимого запаса энергии коконы могут быть готовы к использованию в течение сорока тактов.

— Ситуация понятна. — В голосе Лорда-Протектора не было раздражения. Видимо, он уже просчитал ситуацию, и доклад Пеллистера не изменил расклада. — Я принял решение. Шерден, Дзрбек и Галас отправляются в Россию. Необходимо найти похитителя и вернуть синие кристаллы. Опасность слишком велика, и нам нужна энергия. Кристаллы должны быть возвращены. Любой ценой... хотя бы один.

Трое названных Архонтов молча склоняли головы. Быть может, разделяться атлантам сейчас и не следовало, но запас магической энергии, хранимый в кристаллах, был слишком большой ценностью, чтобы им пренебречь. Для текущих нужд вполне хватало остатков силовых потоков планеты и крошечного осколка в медальоне Биззара, но активация сложнейшего техномагического оборудования требовала бездну Силы.

Ни одного из них не беспокоил предстоящий визит в далекую и потенциально опасную страну. Три опытных техномага способны справиться с любой проблемой.

Правда, впереди маячила непонятная и несколько тревожная перспектива встречи с человеком, проникшим в бункер и сумевшим обойти защитные устройства атлантов. Судя по рассказу Дарбека, этот человек представлял собой определённую угрозу, и с этим необходимо было считаться. Галас не склонен был недооценивать противника, Дарбек тоже будет проявлять осторожность — он умеет учиться на своих ошибках, хотя и склонен к относительно простым, прямолинейным решениям. Шерден в этом отношении будет полностью солидарен с Дарбеком, а потому выполнение задания превратится скорее всего в чисто силовую акцию.

Мысленно Галас пообещал себе держаться в предстоящей операции чуть позади — пусть эти двое проявят себя. Если миссия будет провалена, он сумеет переломить ситуацию и вся заслуга будет принадлежать только ему. Если же все пройдет гладко... что ж, простые задания приносят мало славы и почёта.

— Раб Смит уже занимается организацией этой миссии. Вы можете отправиться послезавтра. На всю операцию вам отводится трое суток.

Глава 6 2005 год, 21 октября, иное пространство

Для правильной интерпретации информации Платона чрезвычайно важно правильно понимать ориентиры, указываемые в Диалогах.

Что означают в новых обстоятельствах его слова: «...по Сю сторону», «по Ту сторону…»!

В подавляющем числе свидетельств очевидно, что корабли подплывали к Континенту Богов с севера — со стороны Чукотского моря. Естественным будет считать, что именно эта сторона Геракловых Столпов обозначалась термином — «...по Сю сторону» (близкую к дому наблюдателя).

Тогда другая сторона — Берингово море — было морем Атласа (Атланта) — Атлантическим морем — «по Ту сторону» Столпов Геракла.

Теперь вчитаемся в слова Платона [Платон, Критий]:

«...Девять тысяч лет назад была война между теми народами, которые жили по ту сторону Геракловых Столпов, и всеми теми, кто жил по сю сторону».

Вне зависимости от того, были войны или нет (нас интересует здесь география, а не битвы народов), ясно, что речь идет о «Нас» («Мы») и «Них» («Они»), находящихся по ту сторону Берингового пролива — на Континенте Богов — в Аляске.

Таким образом, возможна принципиально иная интерпретация (дается в скобках {...}) приводившихся выше Целеуказаний Платона [Платон, Тимей]:

«Ведь по свидетельству наших записей, государство ваше положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря {от (в том числе) Берингова моря — А. Ч. }, через море это в те времена возможно было переправиться, ибо еще существовал остров, лежавший перед тем проливом, который называется на нашем языке Геракловыми столпами {Пролив между Чукоткой и Аляской — Берингов пролив}. Этот остров {Атлантида — Аляска} превышал своими размерами Ливию и Азию, вместе взятые, с него тогдашним путешественникам легко было перебраться на другие острова, а с островов — на весь противолежащий материк, который охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь море по эту сторону упомянутого пролива являет собой всего лишь бухту {Чукотское море} с неким узким проходом в нее {Берингов пролив}, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственном смысле слова {Тихий океан с заливом — Берингова моря}, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливо может быть названа материком {Атлантида — Аляска — Америка}. На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возник великий и достойный удивления союз царей, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова и на часть материка, и сверх того, по эту сторону пролива {Азия — Европа — Африка} они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой, вплоть до Тиррении. И вот вся эта сплоченная мощь была брошена на то, чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши, и наши земли и все вообще страны по эту {Азия — Европа — Африка} сторону пролива».

Альберт Михайлович Чечельницкий

Вызов Платона: AtlantidaIncognita, Глава 9

— Ты уверен, что это правильное решение? — Ольга выглядела обеспокоенной. Ярослав вздохнул и постарался не обращатьвнимания на выражение ее лица.

В последние дни Солнышко все время чего-то боялась. Она стала беспокойно спать — хотя никогда за все прошедшие годы не жаловалась на бессонницу. Женщину постоянно мучили недобрые предчувствия, кошмары... Ярослав видел лишь верхнюю часть айсберга, он не относился к числу опытных физиономистов, к тому же мужчине всегда сложно понять, что именно чувствует женщина... если она желает это скрыть.

Но он и сам был более чем обеспокоен и на этом фоне не замечал настроения подруги. Время утекало меж пальцев... день, второй, третий... Атланты исчезли из бункера и теперь находились... где? Да где угодно. Время работало на них, и Яр нисколько не сомневался, что Властители уже начали окружать себя преданными, готовыми на все рабами.

— Это единственно возможное решение, — заявил он, хотя и не был уверен в собственных словах. — Оля, мы потеряли атлантов... я потерял. Их надо найти до того, как они наберут силу. В противном случае все армии этого мира ничего, понимаешь, ничего не смогут им противопоставить. Да и не станут... сила Архонтов не в оружии.

— Можно, я пойду с тобой?

— Нет!

— Не кричи на меня... — тихо попросила она, отворачиваясь.

— Прости... — Он подошел к женщине, провел рукой по волосам. — Прости, Солнышко. Я уже говорил, что Мир Хаоса слишком для тебя опасен. Быть может, в этот раз я пробуду там долго. Мне нужна помощь, и я не знаю, сумею ли найти ее.

Он мгновение помолчал, затем неуверенно добавил:

— Ну, если только заглянуть... на несколько минут...

— Хоть на несколько минут, — прошептала она. И вдруг заговорила, сбивчиво, теряя дыхание и глотая слова: — Ярослав, ты пойми... попробуй понять меня. Все эти годы ты мечтаешь вернуться домой. Ты бредишь другим миром, тебе плевать... прости, я ведь чувствую, тебе плевать на Землю. И то, что сейчас ты пытаешься справиться с проблемой Архонтов, это всего лишь чувство долга. Ты не можешь с ним бороться, долг сильнее тебя, и это хорошо, хорошо для моего мира. Он мой, понимаешь, Ярослав? И мне не нужен другой... но я хочу увидеть. Хотя бы раз, хотя бы одним глазком. Сама — не на экране, а своими собственными глазами. Разве я много прошу? Ты ведь уйдешь... победишь и уйдешь навсегда. И меня ты с собой не возьмешь... молчи, я знаю, что позовешь. Только я останусь здесь, и это ты тоже знаешь. Но тебя это не остановит... А я так никогда и не увижу другого мира. Ты столько рассказывал... ну пожалуйста, я очень тебя прошу. Одним глазиком, ладно? На минутку!

Ярославу стало стыдно. Он признавал, что Ольга во многом была права. Может, и не стоило говорить об этом так категорично, но эта Земля, несмотря на прожитые здесь годы, значила для Вирма куда меньше, чем того хотелось бы Оленьке. И расставшись с этой ненормальной планетой, наполненной постоянными войнами, отравленной и изуродованной, он вряд ли будет жалеть. О людях — да... за эти годы немало нашлось тех, кто оставил в его душе неизгладимый след. Но не о мире. И Солнышко чувствовала это.

Ее способности к футурпрогнозу... он не раз убеждался, что предчувствиям Оленьки можно и, что важнее, нужно доверять. Только вот ей не часто удавалось облечь свои ощущения в слова, как в тот раз, на холме — или как сейчас, с пробуждением Архонтов. Чаще это были просто ощущения грядущей беды, не слишком четкие. Чего она боится сейчас? Он же видел, что Оленька утратила спокойствие, но если бы могла сказать что-то конкретное, сказала бы наверняка. Быть может, ее страхи связаны с его визитом в Мир Хаоса? Второй раз подряд, с интервалом всего в несколько дней... это могло сказаться опасным, особенно если в этот раз ему придется провести в компании Лавочника много времени.

Всё равно другого выхода нет. Если помощь не окажут там — ее нельзя будет получить нигде.

Он вдруг заметил, что женщина все еще смотрит на него просящим взглядом, и вымученно улыбнулся.

— Хорошо, Солнышко. Но только пообещай мне — посмотришь, и сразу назад. Договорились?

— Да! — просияла она, и словно бы ушла тень печали с ее лица. Ушла, но не исчезла... только он этого уже не понял.

Ключ не нуждался в настройке, теперь он был готов к использованию в любой момент, при условии, что останется на том же месте, что и раньше. Ярослав быстро опустошил кладовку, отправив в мешок все запасы консервов. Пища и питье из Мира Хаоса не могли существенно повредить, но и он::, как и все остальное, даже воздух, несли в себе заряд нестабильности. Рисковать не стоило. За консервами последовали бутылки с минеральной водой, несколько пакетов с чипсами и сухарями, кусок копченого окорока из холодильника. Ольга, наблюдая все эти приготовления, снова разнервничалась, но Ярослав, недолго думая, сказал, что за еду в Мире Хаоса тоже нужно платить, а платить кровью он готов только за то, что действительно нужно. Поверила ли сна в эту простенькую ложь или просто решила спрятать от него свое беспокойство, Яр так и не понял, но оставил все как есть. О проблеме доверия можно будет поговорить и позже.

Подумав, сунул в карман контейнер, в котором лежал один из синих кристаллов. В Мире Хаоса магической энергии было достаточно, она была разлита в воздухе, она наполняла землю и стены зданий, она струилась с неба вместе с солнечным светом... но, как говорится, береженого бог бережет. Да и не стоило держать оба источника энергии в одном и том же месте. Второй осколок, меньший, был упрятан в сейф — Ярослав намеревался в будущем отдать его на хранение Буруну. Потеря кристаллов могла обречь на провал и без того почти безнадежную затею по ликвидации угрозы атлантов.

Рюкзак вышел объемным, тяжелым и угловатым. Накинув куртку и взгромоздив его на плечо, он кивнул женщине.

— Ну, пойдем? Надень что-нибудь потеплее...

— Как красиво... эльфийский лес! Я и не думала, что такое может быть на самом деле...

Сама судьба благоволила им. В этот раз Мир Хаоса встретил их в новом, изумительно красивом виде. Величественные деревья устремлялись к пронзительно синему небу, с трудом проглядывавшему сквозь прорехи в густой, сочно-зеленой листве. Морщинистые стволы в обхвате достигали десятков метров — Ярослав прекрасно понимал, что эти стволы — все те же дома, что могли предстать и в виде нагромождения камней, и в виде ажурных стеклянных конструкций, и в каком угодно другом. Потрясающе чистый воздух был насыщен чудесными запахами леса — цветов, травы...

И на стволах, и на толстых ветвях деревьев были разбросаны изящные жилища, словно бы сплетенные из ветвей. Некоторые окна светились мягким зеленоватым светом, большинство были темны. Длинные лианы оплетали морщинистые стволы, спускались вниз тяжелыми гирляндами. Землю устилала густая трава, высотой чуть ли не по пояс.

Только небольшая, метров пятнадцать в диаметре площадка, на которой они стояли, была чуждой этому миру. Замшелый, чуть скользкий камень, вызывавший ощущение глубочайшей древности. Ни один зеленый росток не нашел щели меж выщербленными плитами, не сумел пробиться наружу.

— Здесь всегда так... так чудесно?

— Не всегда, — покачал головой Ярослав. — Иногда этот мир предстает путнику совсем в ином обличье. Все это — не более чем иллюзия. Весь Мир Хаоса — одна сплошная иллюзия, непрочная, нестабильная, обманчивая. Но вполне материальная — деревья можно пощупать, можно отколупнуть кусочек коры на память или сорвать несколько травинок. Но оставшись здесь, эти сувениры изменятся так же, как и всё остальное. А будучи вынесены в наш мир, просто исчезнут... или превратятся в нечто вполне обычное. В камень, В песок.

— А какой он был в прошлый раз?

— Солнышке, я все-все расскажу тебе, честно. Но потом. Здесь слишком опасно... чем более необычен вид этого мира, тем меньше интервал до следующей Волны.

Он подошел к ближайшему дереву, снял с пояса меч и коротким движением полоснул по толстой, с руку, ветке. На срезе дерево отливало красным.

— Вот, возьми... может, повезет и он превратится во что-нибудь... оригинальное. Будет память. И, Оленька, поторопись. Позвони Буруну, пусть пока не ищет меня.

— Хорошо, Яр. — Она серьезно кивнула, понимая, что здесь не место для споров.

— И еще раз хочу сказать... возможно, меня не будет долго. Не волнуйтесь. Не трогайте Ключ. Просто ждите. Ну... — Он снова погладил ее чудесные волосы. — До встречи.

Ольга вошла в портал. Проводив ее взглядом, Ярослав зажмурился и сосредоточился на своем желании найти Лавку Снов, а затем зашагал вперед, не разбирая дороги — лишь вытянув руку, чтобы не наткнуться на дерево. Пару раз ладонь упиралась в жесткую, колючую кору, и ему приходилось сворачивать. Это не имело значения.

Наконец, пальцы уткнулись во что-то мягкое. Ярослав открыл глаза — перед ним был вход... в нечто вроде огромного дупла, закрытый гирляндами мягких вьющихся растений. Раздвинув зелень, пахнущую лимоном и почему-то коньяком, он вошел во тьму.

И тут же вспыхнул свет.

— Вирм! — раздался удивленный возглас. — Ты живой? Я начинаю верить в чудеса.

Ярослав прищурился — переход от мрака пещеры к яркому свету оказался слишком резким. Сейчас Лавка выглядела в полном соответствии с общим антуражем города. Деревянные стены, словно вырубленные в недрах дерева, занозистые и неухоженные. Тяжелые чурбаки вместо стульев, грубый дощатый стол, уставленный вполне современными сосудами, в которых — Ярослав мог бы поспорить — плескалось нечто вполне алкогольное. Лавочник улыбался столь открыто и дружелюбно, словно и впрямь был невероятно рад видеть старого знакомого. С другой стороны, это свойство всех лавочников, всех времен и народов. Первое правило — расположить к себе покупателя. А уж потом можно приступать к торговле.

С прошлого посещения он ничуть не изменился, видимо, не стал экономить на стабилизаторе.

— Привет, Лавочник... — кивнул Ярослав, скидывая с плеча рюкзак. — Давно не виделись.

— Что будешь пить?

— На твой вкус... — ответил Яр и тут же торопливо поправился: — На твой вкус, но на мой метаболизм.

— Угу... — с нарочитым огорчением протянул Лавочник. — Хорошо, что предупредил. А то я уж было подумал... ладно, проехали. Так рассказывай, как твои дела?

— Мои дела могли бы быть и получше, — приняв от хозяина бокал с нежно-зеленой жидкостью, Ярослав без опаски сделал глоток. Это оказался сок, не содержащий ни капли банального алкоголя, но настроение сразу улучшилось, и прежние проблемы перестали казаться столь уж серьезными. — Что ты мне подсунул на этот раз?

— Экстракт из половых желез гвиннерианского червя-падальщика, — серьезно ответил Лавочник.

Ярослав внимательно посмотрел на собеседника, ища на его лице следы насмешки, ничего не нашел и кивнул:

— Вкусно. Надеюсь, привыкания не вызывает?

— Любой приличный напиток непременно вызывает привыкание, — убежденно заявил Лавочник, наливая себе из той же бутылки. — Иначе он не имеет права зваться приличным. Хорошая свиная отбивная тоже, знаешь ли, способствует... привыканию.

— Можно подумать, ты ел свинину, — фыркнул Вирм.

— У меня была долгая и не слишком насыщенная событиями жизнь, — вздохнул Лавочник. — Экзотические блюда, редкие напитки... много ли радостей у старика. Ладно, ты пей, пей. Больше не налью. Один бокал проясняет мысли и позволяет сосредоточиться на главном. Второй — вызывает эйфорию. Третий может привести к потере сознания.

— Сосредоточиться на главном, говоришь? Ну ладно... ничего у меня не вышло, Лавочник. Атланты скрылись, я не смог справиться даже с одним.

— Как и он с тобой, — заметил собеседник, и в его голосе прозвучала чуть заметная, но несомненная нотка уважения.

— Это мало утешает... они покинули бункер, и теперь я не знаю, где их искать. Мне нужно что-нибудь, чтобы засечь их.

— Засечь Архонтов? Интересная задачка... — Лавочник задумался. Пауза становилась все длиннее и длиннее, Ярослав не торопил, маленькими глотками потягивая содержимое бокала и размышляя о том, правду ли сказал Лавочник о происхождении напитка. Вероятнее всего, пошутил... но наверняка сказать нельзя.

По деревянным стенам прошла рябь, грубо оструганное дерево на мгновение затуманилось, а затем сменилось веселенькими обоями с нарисованными на них улыбающимися губками. Сидеть стало удобнее — теперь под Ярославом был не чурбан, грозящий пронзить джинсы тонкими острыми щепками, а странной формы кресло, похожее на надувное. Его цвет вполне гармонировал с дикими обоями — яркий, кислотно-желтый, режущий глаз. Лавочник остался таким же, только его одежда сменила цвет, из зеленовато-коричневой став аляповато-яркой, желто-алой. И оправа оставшихся круглыми очков покрылась фривольными розовыми цветочками.

— Волны в последнее время идут все чаще и чаще, — пробормотал Лавочник, ставя бокал на столик, теперь состоящий из полудесятка стеклянных пластин неправильной формы, закрепленных, на первый взгляд, безо всякого порядка. — Стабилизатор подскочил в цене вдвое, и все равно спрос существенно превышает предложение.

— Цену мы обсудим, когда я услышу какие-нибудь конструктивные идеи, — резонно заметил Ярослав.

— Это не так просто, как кажется, — рассеянно ответил хозяин. — Ладно, Вирм, побудь пока здесь. Надо кое-что уточнить. Сам понимаешь, никто еще не заявлялся в мою Лавку с просьбой найти атлантов. Большинство жителей вселенных прекрасно себя чувствуют и без общения с Властителями Атлантиды.

Лавочник ушел. Некоторое время Ярослав разглядывал стены, но это занятие ему быстро наскучило. Пакет чипсов помог продержаться еще некоторое время... Откинувшись на спинку оказавшегося неожиданно удобным, несмотря на свою странную конструкцию, кресла, Ярослав закрыл глаза. Если Лавочник не предложил подходящего решения сразу, видимо, это и в самом деле сложно. Самый лучший способ убить время — отдать его сну.

Время тянулось до отвращения медленно. Ярослав успел выспаться — не очень хорошо, на протяжении нескольких часов его мучили кошмары, а после пробуждения он ничего не мог вспомнить. Он перекусил своими запасами — без должных подсказок воспользоваться баром Лавочника было по меньшей мере неосмотрительным шагом.

Несколько раз в дверь заглядывали странные личности — ко тут же исчезали, убедившись в отсутствии хозяина. Потом появилось чудовище — покрытый костяной броней ящер с трудом протиснулся в дверь, смрадно дыхнул на опешившего Ярослава и неожиданно тонким голосом спросил Лавочника. Выслушав ответ и осмотрев изуродованный дверной проем, многословно извинился и попросил передать хозяину лавки небольшой ящичек, а затем, продолжая рассыпаться в извинениях, ретировался. Яр попробовал перенести посылку на стойку, но тут же убедился, что скромных размеров коробка весит килограммов сто, если не больше. Плюнув, оставил посылку лежать там, где монстр ее положил.

Мир Хаоса был известен жителям Рианна уже лет четыреста — практически с того самого времени, когда техномаги начали нащупывать первые шаги к созданию порталов. Из всех параллельных континуумов легче всего было попасть именно сюда. В отличие от других миров, в задании координат которых нельзя было допустить ни малейших отклонений, здесь все было проще. Даже чудовищные ошибки в позиционировании точки выхода не приводили к фатальным последствиям. Может, именно поэтому большинство рас, достигших определенного уровня в развитии магии или технологии, сумели найти сюда путь самостоятельно.

И мало кто был этим разочарован. Мир Хаоса радушно принимал каждого гостя — каждого, кто был настолько бесстрашен или глуп, что совался в это сумасшедшее пространство, рискуя не просто головой — самой своей сущностью. Сюда приходили за знаниями... и получали то, что желали. За соответствующую плату.

Посещение Мира Хаоса на Рианне стало традицией для всех выпускников Академии. Для юношей и девушек это был не просто первый опыт посещения иного мира — здесь им предстояло попрактиковаться и в защите от заранее непросчитываемых угроз, и в общении с представителями рас, не имеющих с людьми ничего общего. Попытаться в очередной раз — и в очередной раз безо всякого успеха — разгадать тайны Хаоса, хотя бы самые незначительные. Например, почему в других мирах можно было, пусть и теоретически, попасть в любую область планеты, а здесь — только на гостевую площадь. Почему почти все гости, независимо от происхождения, прекрасно понимают друг друга. Фразы, сказанные ящерообразной тварью, пасть которой в принципе не предназначена для членораздельной речи, были вполне доступны для какого-нибудь амебоподобного создания, у которого и при самом пристальном изучении невозможно было обнаружить органов слуха. И в то же время попадались вполне обычные с виду особи, вполне гуманоидного телосложения, которым просто не дано было понять обращенные к ним слова. Или, скажем, выяснить причины столь странного действия, которое оказывает на местных жителей кровь представителей стабильных миров.

И что было наиболее ожидаемым, им предстояло познакомиться с Лавочником — самой, наверное, странной и сложной фигурой этого мира.

Считается, что Лавочник существовал всегда. Контакты рианнцев с иными пространствами не ограничивались Миром Хаоса, и тема Лавки Снов была непременным атрибутом любой дискуссии на тему высшей магии. Одно время было модным защищать диссертации, посвященные существованию Лавки Снов и, разумеется, ее удивительного хозяина. Первые упоминания о Лавочнике, которые сумели разыскать исследователи, появились почти пятнадцать тысяч лет назад. Вполне вероятно, существовали и еще более древние свидетельства, но обнаружить их пока не удалось.

Если считать Мир Хаоса странным и непредсказуемым, то Лавочник был его полной противоположностью. Он и его Лавка были островком стабильности — несмотря на то, что менялись от Волны к Волне. В любой день, в любой час можно было войти в Лавку — и встретить дружелюбную улыбку (оскал, гримасу, жест — в зависимости от его вида в текущий момент) хозяина.

Официально считалось, что Мир Хаоса образовался в связи с массовым прорывом Границ, когда несколько параллельных вселенных слились в одну, да и та деформировалась настолько, что теперь представляла собой весьма ограниченную область с искаженным неограниченным внутренним пространством, в котором минимальным расстоянием между двумя точками являлась отнюдь не прямая линия. Этой версии придерживались и большая часть посетителей невероятной вселенной, и сами ее обитатели. Но иногда любители нетривиальных решений рождали теории, претендующие более на оригинальность, чем на достоверность.

Лет за десять до того, как Ярослав оказался на Земле, кто-то в Академии запустил в обиход шутку, что Мир Хаоса — всего лишь овеществленная математическая формула, в которой почти все — параметры окружающей среды, физические законы, время и расстояние — не более чем переменные. А Лавочник — константа.

Несмотря на то, что первоначально это была всего лишь насмешка, идея получила неожиданное продолжение. Один из выдающихся, в будущем, ученых Рианна, Альдер Атропол, делая в науке свои первые шаги, создал весьма занятную теорию происхождения Мира Хаоса. По этой теории, весь Мир Хаоса представлял собой сложнейшую программу, которая по неизвестным пока причинам обрела материальную сущность. А Лавка и собственно Лавочник представляли собой ни много ни мало интерфейс взаимодействия с банком данных. Интерфейс, имеющий функцию материализации знаний во вполне реальные предметы.

Теория была достаточно стройной и, главное, весьма неплохо стыковалась с теми фактами, которые были известны о пространстве без законов. Если понятие «факт» вообще могло быть применено к этому миру. Нашлось объяснение и тому, как человек попадал в Лавку — мысленный настрой обеспечивал прямой переход к точке взаимодействия с инфорбанком, зато отсутствие необходимой собранности заставляло человека бесконечно блуждать внутри программы... Площадь была каналом входа в систему, потому и оставалась относительно неизменной при всех вариациях реальности.

По предположению Атропола, программа вполне могла приобрести свою нынешнюю форму в результате катастрофического падения Границ. В конце концов неоднократно фиксировались случаи, когда компьютерные системы при нарушениях Границ, даже самых незначительных, начинали вести себя совершенно непредсказуемо. Реализованная в Мире Хаоса реальность — вернее, ее нестабильность и непредсказуемость — следствие того, что в программу по-прежнему продолжают поступать данные, подлежащие обработке. И программа обрабатывает их... преобразуя б физические, химические, биологические и другие законы.

Но самую интересную роль Атропол отвел разумным существам, кто по тем или иным причинам посещали Мир Хаоса. Именно они, считал он, и являются теми самыми входными данными, которые приводят к чудовищным колебаниям пространства и времени. И единственным способом для жителей Мира Хаоса... вернее, для одушевленных функций этой невероятной программы избавиться от Волн является полностью перекрыть доступ в свое пространство чужеродных объектов. Гостей.

Но ведь тогда вся программа в целом утратит весь смысл своего существования...

Теорию Атропола некоторые рассматривали как курьез, как блестящую шутку молодого перспективного ученого (в будущем, крупного специалиста по межпространственным перемещениям). Другие считали исследование блажью и профанацией, издевательством над высоким званием ученого и самой наукой. Третьи — искренне верили.

Но никто не мог опровергнуть.

Ярослав встречался с Лавочником раз пять или шесть, Хозяин Лавки обладал чудовищной, невозможной для живого существа памятью — он, казалось, помнил всех клиентов, которые когда-либо посещали его заведение, помнил все покупки, которые они совершали, помнил все редкости, которые хранились на бесконечных складах Лавки... правда, было совершенно неясно, где эти склады размещались. Вел он себя вполне по человечески — шутил, огорчался, злился, временами изображал задумчивость, мучительные попытки вспомнить нечто давно и прочно забытое... и все же Яр, преданный сторонник теории Атропола, был уверен, что все это не более чем внешняя сторона. Антураж.

Когда-то и Ярослав мечтал развить теорию Атропола, раскрыть тайны этого мира, выяснить, что представляет собой Лавочник... он даже поделился этой теорией с самим Лавочником, но тот лишь весело захрюкал — в тот момент его смех звучал именно так.

— Друг мой, подобного рода теории рано или поздно возникают у любой цивилизации, достигшей уровня создания компьютеров и, следовательно, компьютерных программ. Мне известно множество гипотез о моем происхождении, и банальных, и весьма изящных. Знаешь ли, иногда попадаются такие жемчужины...

В тот раз беседа о происхождении Лавки и Лавочника длилась почти три часа, но позже Ярослав с удивлением обнаружил, что так и не узнал ничего нового. Вроде бы Лавочник и не пытался уходить от ответов... и при этом умудрился ни одного не дать. Много позже Ярослав рассказал об этой встречи Атрополу. Ученый кивал, улыбался — он тоже прошел через нечто подобное и не был удивлен. Мир Хаоса тщательно хранил свои секреты. И с готовностью делясь с клиентами магическими и техническими диковинками, отнюдь не собирался раскрывать свои личные тайны.

Кстати, тот факт, что Лавочник отсутствовал уже несколько часов, говорил либо в пользу того, что он все же вполне живой человек, либо... либо, что проблема действительно достаточно серьезна и сейчас все ресурсы этой сзерхпрограммы заняты обработкой запроса. Говорят, он никогда не отсутствовал на своем месте более пяти или десяти минут.

Лавочник отсутствовал в общей сложности часов пять, и когда вернулся, выражение его лица было мрачным.

— Твоя проблема, Вирм, может быть решена. Но тебе это не понравится.

— Подозреваю, что это решение будет мне как минимум дорого стоить, — усмехнулся Ярослав. — Выкладывай.

— Итак, прибор, позволяющий просканировать энергетическое поле планеты и вычленить из него точечные источники со строго заданными характеристиками, имеется. Нечто подобное разработали Тати-ран.

— Их же уничтожили...

— Не перебивай. Мало ли, кто кого уничтожил... техника осталась. Чтобы ее доставить сюда, потребуется некоторое время. Не очень большое, скажем, суток пять по привычному тебе счету. Проблема в другом — этот прибор... не слишком компактен.

— Я смогу унести его?

— Нет. И увезти тоже. Тати-ран, если ты в курсе, насекомые, и они во многом тяготели к масштабности. Сканер весит не так чтобы очень много, но вот места занимает... в портал не пролезет.

— Разобрать?

— Яр, тебя учили биологии параллельных миров? Татиран не конструировали свои приборы, они их выращивали. Во всей этой конструкции есть не более десятка технологических элементов. Энерговоды, экран, еще кое-какая мелочь. Всё остальное — биологический объект.

— Если бы ты не мог предложить решения, — фыркнул Ярослав, — ты бы не затевал этот разговор.

— Верно. Я предлагаю тебе... рейдер.

— О господи...

— Ярослав, послушай, есть вещи, с которыми приходится просто смириться. Этот сканер требует уйму энергии. К тому же сканировать планету можно только с орбиты, или ты считаешь, что можешь обнаружить атлантов, не выходя из дома?

— Признаться, я рассчитывал на что-то в этом духе.

Лавочник некоторое время помолчал, затем качнул головой.

— Яр, я понимаю, что угроза атлантов — дело серьезное. Да, они не побеспокоят мой мир, по большому счету они не подорвут и мой бизнес — из той вселенной, где ты сейчас обитаешь, сложно ждать наплыва покупателей. Но, поверь, даже в том случае, если бы это сулило мне прямую выгоду, я не стал бы обманывать Стража. Еще и потому, что есть вещи, бороться с которыми просто необходимо. Если бы был другой выход, я бы его тебе предложил. Мы смонтируем сканер на рейдере, подключим его к бортовой энергосистеме и отправим рейдер к твоей Земле по стандартной схеме.

— То есть последовательными прыжками?

— Другого не придумано... кроме разработок атлантов. Все более быстрые способы разрушают Границы, тебе это известно не хуже, чем мне.

— Это чудовищно долго.

— Не так долго, как кажется. Я посажу на рейдер бортнавигатора. У него в башке компьютер очень высокого класса, куда лучше, чем на самом рейдере. Кстати, бортнавигатор тоже изготовлен по технологиям Тати-ран, так что его надежность выше всяких похвал. Он доведет корабль до Земли за сутки... максимум за двое. Но доставка сканера, расконсервация рейдера, монтаж... не менее семи-восьми суток.

Ярослав задумался. Восемь суток... еще сутки на дорогу. Еще двое — на всякие непредвиденные задержки, которые — и он это прекрасно знал — происходят с тем большей вероятностью, чем более ценно время. За эти дни Архонты могут успеть многое. Пусть пара недель — не тот срок, за который можно захватить власть в государстве, к тому же на планете, по самое горло напичканной ядерным оружием, но все же следует соблюдать осторожность. Давать противнику такую фору было очень опасным делом.

— Хорошо. Если другого выхода нет...

— Я уже приказал начинать подготовку к расконсервации.

— Ты был так уверен, что я соглашусь? — нахмурился Ярослав.

— У тебя не было выбора. Теперь, пожалуй, обсудим цену... предупреждаю, — Лавочник невесело усмехнулся, в его голосе не ощущалось радости от предстоящих доходов, — ...предупреждаю, мой друг, когда клиент лишен права выбора, я бываю довольно неуступчивым.

— Ладно, договорились.

Ярослав протянул руку, подставляя запястье Лавочнику, уже перебиравшему свои мензурки. Он в целом был доволен — цена, запрошенная Лавочником за закстианский рейдер, укомплектованный сканером Татиран, оснащенный непонятно чьего производства роботом-навигатором, была невероятно низка. Можно было бы сказать, до смешного низка. Такую цену запрашивают за пару-тройку одноразовых пластин-заклинаний. Быть может, Лавочник и в самом деле искренне желал помочь, а отказаться от платы вообще ему мешали какие-то неведомые принципы... или ограничения программы?

Рассказ о посетителях, ушедших несолоно хлебавши, Лавочник воспринял спокойно. Взял доставленную ящером посылку (Ярослав поморщился — невысокий, пухлый человечек поднял этот груз одной рукой), небрежно бросил ее на прилавок. Дерево скрипнуло, вдоль стойки пробежала извилистая трещина.

— Тебя что, вообще не расстраивает потеря покупателей?

— Что? А... куда они денутся. К тому же это и не покупатели, так, соседи.

А это, кстати, было еще одной темой для размышления. Сам Яр бывал в Лавке, может, и не часто, но рассказов слышал предостаточно. Никто и никогда не сталкивался в Лавке Снов с другими покупателями. Кто бы ни пришел сюда за покупками, его всегда встречал одинокий (изредка — с помощником), доброжелательный и готовый услужить Лавочник. Ну... или почти всегда.

Это в целом тоже соответствовало представлению о Мире Хаоса, как о мощной программе, предоставляющей каждому клиенту персональный канал доступа.

— Вирм, позволь дать тебе один совет... э-э, бесплатный, в виде исключения. Пока идет подготовка рейдера, лучше бы тебе было покинуть наш мир. Если только ты не желаешь контролировать ход расконсервации лично... и приобретать стабилизатор. По рыночным ценам.

— Ты печешься о моем здоровье?

— Я пекусь о здоровье всех клиентов...

— Всех? — Яр насмешливо изогнул бровь.

Ему почудилось или Лавочник немножко покраснел? Быть может, изменение оттенка было естественной функцией его нынешней кожи.

— У всех бывают ошибки, — отрезал хозяин. — Вирм, ты бы прислушался к моим словам, а? В последнее время Волны становятся очень сильными.

— С чем это может быть связано?

Ярослав затаил дыхание. Кто знает, быть может, сейчас хозяин, сам того не замечая, простодушно выболтает что-нибудь, способное приоткрыть одну из тайн этого невероятного мира.

Увы. Поймать Лавочника на слове не удавалось еще никому.

— Кто бы знал, друг мой, кто бы знал... но тебе опасно быть здесь. Даже тебе.

— Быть может, ты и прав.

Чтобы попасть в Лавку, следовало сосредоточиться. Чтобы вернуться к гостевой площади, необходимо было сделать то же самое. Но Ярослав уже два часа бесцельно кружил по городу, равнодушно скользя взглядом по невысоким, максимум в два этажа, деревянным домикам. Резные наличники, расписные ставни, коньки на крышах, исполненные в виде странных созданий, в которых, с некоторой натяжкой, можно было узнать драконов, единорогов, грифонов и прочую геральдическую нечисть. Словно он попал в какой-то необъятный музей древнерусского деревянного зодчества, но испытавший очевидное влияние западной культуры.

Только вот откуда здесь русское зодчество и европейская средневековая символика?

Улицы были пустынны. Какой-то одинокий путник, на вид вполне человекоподобный, но с желтой пергаментной кожей, огромными, в половину лица глазами и узким безгубым ртом, ухватил Ярослава за рукав длиннющими, многосуставчатыми пальцами и что-то залопотал на странном языке, состоящем из одних только щелкающих звуков. Эти щелчки и присвистывания сложились во вполне привычные слова. Существо спрашивало — кто бы удивлялся, — как найти Лавку Снов. Сложно было судить по внешнему виду незнакомого существа о его самочувствии, но Ярославу показалось, что это несчастное создание блуждает в бесконечном городе уже не первый день.

Здесь можно было найти все. И ночлег, и еду, и развлечения. На любой вкус. Но, как и поиски любого другого места, это требовало сосредоточения и целеустремленности. В противном случае гость Мира Хаоса обречен был блуждать по однообразным улицам... пока очередная Волна не смяла бы его сущность, не превратила бы его в одно из созданий этого искореженного мира, которому дорога обратно, в нормальный стабильный мир, будет закрыта навсегда.

Откровенно признаться, о том, чтобы кто-нибудь пропал в этом городе, разговоров не ходило. Любой встречный с готовностью укажет направление, объяснит принципы... если спрашивающий сумеет их понять.

Яр, насколько мог доходчиво, объяснил желтолицему принципы концентраций. Тот старательно дергал головой — видимо, эквивалент понимающих кивков, — но стоило Бирму закончить свой монолог, как существо растянуло губы, обнажив мелкие, похожие на иглы, зубки, и слово в слово повторило свой вопрос.

На то, чтобы объяснить теорию и практику перемещения по Миру Хаоса повторно, у Ярослава ушло по меньшей мере полчаса. С его точки зрения, инструкции были доступны даже полному идиоту. Несколько раз он останавливался, уточнял у желтолицего, верно ли он понял очередной кусок инструкций — судя по энергичным кивкам, процесс усвоения столь необходимых в этом мире знаний шел вполне удовлетворительно. Наконец прозвучал финальный аккорд...

И в ответ все тот же вопрос.

Теперь понятно было, почему это несчастное создание уже находилось на последней стадии истощения. С такой понятливостью ему, вероятно, было суждено исследовать улицы вечно, любуясь странной архитектурой.

— Скажи... — Ярослав помедлил, — тебе кажутся удивительными эти дома?

— Нет, — прощелкало существо. — Я много путешествовал. Эти шпили очень похожи на те, что строят у меня дома.

— Шпили?

Потребовалось еще полчаса на то, чтобы выяснить весьма интересные вещи. Ярослав зажмурился от удовольствия — неужели до сих пор никому не приходило в голову проверить столь простую вещь. Несмотря на очевидную тупость желтолицого, открытие Бирма заинтересовало и его. Еще минут десять оба, забыв о цели беседы, искали еще какого-нибудь прохожего, не относящегося к обитателям этого мира.

Таковой нашелся быстро. Словно бы по заказу, этот тоже походил на человека, к тому же относился к расе, с которой Ярослав был знаком, хотя и заочно. Путешествуя по многочисленным мирам в поисках драгоценных камней, до которых карлики были особо жадны, они оставили о себе немало воспоминаний у самых разных народов. А кое-где осели надолго, оккупировав глубокие подземные пещеры и наладив с местными жителями взаимовыгодный обмен.

Низенький человек, невероятно широкоплечий, недоверчиво поглядывал на двух незнакомцев, приставших к нему с расспросами, его массивная ладонь теребила какое-то устройство на поясе, которое вполне могло оказаться оружием... но через некоторое время хрипло рассмеялся и принялся густым басом описывать окружающий его мир. Поглаживая бороду, карлик с трепетом в голосе описывал величественные каменные дворцы, создание которых сделало бы честь любому подземному мастеру.

Каждый видел в окружающем мире что-то свое. Видимо, дизайн Мира Хаоса зависел не от личности и не от расы гостя — сюда ведь приходили и компаниями, и у членов группы не возникало разночтений в описании «декораций». Тут все было гораздо сложнее...

Программа?

В третий раз желтолицему принципы перемещения по местному пространству объясняли вдвоем, перебивая друг друга, уточняя детали и споря по мелочам.

— Теперь понял? — спросили они хором.

— Понял! — радостно ответил желтолицый, скаля зубы. — А как найти Лавку Снов?

— Я так больше не могу, — вздохнул Ярослав, бессильно опускаясь на мостовую. — Не могу... я ему уже трижды все объяснил. Может, проводить его?

— Я прошу прощения, уважаемый... — карлик сделал долгую паузу, пристально вгляделся в Ярослава и безошибочно продолжил, — уважаемый рианнец, но я спешу. Встреча с вами доставила мне истинное наслаждение, но теперь я вынужден с вами расстаться, дабы продолжить свой путь. Сей заблудившийся лекк... если вы знакомы с этой во многих отношениях замечательной расой, все равно не поймет ваших объяснений. Признаться, я питал надежду, что у меня получится... все тщетно. У лекк отсутствует память, уважаемый рианнец. Если точнее, их память весьма избирательна, ока фиксирует только то, что лекк видит. Но что-либо объяснять ему. увы, бесполезно. Не запоминает.

— Это печально, — вздохнул Ярослав. — А не объяснит ли мне уважаемый путник, почему он назвал меня рианнцем?

— А разве я ошибся? — хитро прищурился гном из-под густых, косматых бровей. — Увы, уважаемый, есть вещи, которые невозможно объяснить... не только представителю народа лекк. Я просто ощутил в вас нечто, характерное именно Для этого народа. Желаю удачи вам на вашем пути...

— И тебе удачи, друг. Быть может, еще встретимся.

Ярослав протянул карлику руку. Привычка, выработанная за годы жизни на Земле, сделала это движение рефлекторным, хотя ранее, на Рианне, подобными жестами он не пользовался. Гном снова усмехнулся, и кисть Ярослава утонула в здоровенной ладони гнома. Мысленно Вирм уже слышал, как хрустят кости, сила подземных рудокопов вполне соответствовала легендам... Но рукопожатие, вопреки ожиданиям, оказалось очень аккуратным.

— Ну, что же мне с тобой делать? — пробормотал Ярослав, глядя на желтолицего.

— Объясни, как найти Лавку Снов?

Обреченно вздохнув, Яр встал с теплого камня, взял несчастное создание за руку и потянул за собой.

— Пойдем... я покажу тебе.

Найти Лавку удалось достаточно быстро — не более чем за полчаса. Ярослав сумел бы добраться до места назначения за считанные минуты, но изрядно мешал вцепившийся в руку лекк. Нет, он не тормозил движения, но его рассеянные мысли отнюдь не способствовали перемещению к нужному месту. Выслушал нравоучения Лавочника — тот был недоволен тем, что Ярослав все еще остается в Мире Хаоса. Кстати, еще более хозяина раздражал тот факт, что в его Лавку, с легкой руки Вирма, заглянул совершенно невыносимый покупатель, весьма смутно понимающий, чего хочет... к тому же, по словам Лавочника, от лекк весьма трудно добиться оплаты. Их кровь не подходила для целей Мира Хаоса, а принимать что-то другое... бывало, здесь можно было расплатиться не только кровью, но и золотом, информацией, редкими артефактами или техническими новинками. Увы, цивилизация лекк не отличались достижениями ни в магии, ни в технологии. А из информации эти существа, почти всю жизнь проводившие в странствиях из мира в мир, могли поделиться разве что зрительными образами о вселенных, где им довелось побывать.

В ответ на сетования Лавочника Ярослав лишь усмехнулся — не в правилах хозяина было отказывать клиенту, а потому усталому и отощавшему лекк придется потрудиться, дабы отработать и то, за чем он сюда пришел, и плотный обед. Его рассказ о когда-то увиденных мирах будет очень долгим и очень детальным... и кто знает, быть может, когда-нибудь кто-то купит эту информацию.

Вторично простившись с гостеприимным хозяином и выпив на прощание очередной бокал чего-то странного, непонятного и очень вкусного, Ярослав отправился искать гостевую площадь. В этот раз он быстро настроился на нужный лад, а потому буквально за ближайшим углом открылся вид на массивную серую плиту.

Замерев, Яр снова и снова скользил взглядом по серому камню, чувствуя, как медленно подымаются дыбом волосы, как начинают мелко дрожать колени, а на лбу собираются капли пота. Собираются, скатываются по вискам...

Над площадью уже не висело марево портала. Где-то там, в неведомом далеке, в реальности, ставшей Ярославу домом много лет назад, прекратил свою работу Ключ.

Обратная дорога оказалась закрытой.

Сегодня должен был вернуться из командировки Панарин, и Сергей проснулся в семь утра с неприятным ощущением грядущих неприятностей. Конечно, рассказать шефу всё, что Буруну довелось услышать за последние дни, означало нарваться как минимум на приговор о «неполном служебном соответствии». Если не угодить в дурку.

И тем не менее необходимо было решить, что делать дальше.

С грустью осознав, что заснуть больше не удастся, Сергей поднялся и отправился в душ. Горячий, холодный, снова горячий, опять ледяная струя... остатки сна вымело, словно по волшебству.

— Вот дерьмо, — ругнулся он. — Теперь мне волшебство будет чудиться на каждом углу.

Нельзя сказать, что он поверил Ярославу сразу и окончательно. Факты, каждому из которых можно было, при желании и некоторой натяжке, найти объяснение по отдельности, будучи сведенными вместе, требовали сломать привычные стереотипы и поверить в любую чертовщину. В другое время это все было бы здорово обсудить с Генкой, но сержант еще не отошел от полученного от Верменича мысленного удара, а потому пребывал в состоянии стойкого скептицизма. В документах он видел исключительно фальсификаты, в рассказе Ярослава — попытку мистификации, а информацию о втором приходе в этот мир атлантов попросту, не мудрствуя лукаво, называл бредом сивой кобылы и отказывался обсуждать эту тему вообще. Оставалось только надеяться, что со временем это пройдет.

С точки зрения самого Буруна, рассказ Верменича, при всей его дикости и неправдоподобности, вполне мог оказаться истиной. Или по крайней мере истиной с точки зрения самого Ярослава. Интерпретация любых событий в немалой степени зависит от того, как подать информацию, как расположить факты и каким образом связать их друг с другом домыслами, гипотезами или предположениями.

На повестке дня стоял один вопрос... ну, если не считать предстоящей беседы с Панариным — что делать дальше. В смысле, помогать Ярославу в его безнадежном деле, или плюнуть на все, спалить материалы дела в пепельнице, посыпать голову образовавшимся пеплом (благо его получится более чем достаточно, дело в пепельнице жечь придется дня три, а то и больше) и готовиться к очередному выговорешнику. Причем помощь Верменичу ничуть не исключала второй вариант.

А с другой стороны... Сергей усмехнулся, в последний раз проводя бритвой по уже гладкому подбородку. С другой стороны, все это может оказаться интересно. Риск? Если Ярослав говорит правду, если его оценка угрозы соответствует действительности, то очень скоро такие мелочи, как потеря порядком наскучившей работы, никого уже волновать не будут. Если все это не более чем бред тихо помешанного мужика, считающего себя волшебником и даже немного инопланетянином, то дело закончится всего лишь скандалом. Ну, в крайнем случае увольнением. Так, учитывая успехи капитана Буруна в розыскном деле, сие событие и так может произойти. Без всякой мистики.

— Будь что будет, — заявил он своему отражению. — Верую, ибо абсурдно.

В коридоре зазвонил телефон.

— Кому это я понадобился в такую рань?

Отражение пожало плечами и недвусмысленно кивнуло в сторону прихожей — мол, трубку возьми, и узнаешь.

— Я еще сплю, — попытался было спорить с отражением Сергей, но зеркало было непоколебимо, а телефон продолжал звонить.

— Да? — буркнул Сергей в трубку, мысленно пообещав себе, что если это кто-то из коллег... то шутнику предстоит расплачиваться засодеянное долго и страшно.

— Сережа?

Голос показался знакомым. Сергей мысленно перебрал в памяти всех женщин, голоса которых он мог бы запомнить. Затем повторил поиск еще раз — с тем же успехом.

— Это Оля... Оля Верменич.

— Ольга Олеговна? — Бурун насторожился. — Что-то случилось?

— Я не знаю, Сережа. Яр ушел три дня назад, но дело не в этом. Он говорил, что это может быть долго. Я... я ведь с ним пошла, Сережа, посмотреть... Знаешь, я там побыла всего минут десять или чуть больше, а когда вернулась — тут около часа прошло.

— Ольга Олеговна, вы можете толком сказать, в чем дело?

В трубке повисла гнетущая тишина. Бурун бросил короткий взгляд на часы. Интересно, встать рано, встать поздно — результат все равно один. Шеф как-то говорил, что нет ничего хуже опоздания на пять минут. Такое опоздание говорит о несобранности и недисциплинированности... а потому лучше уж явиться на работу на час, а то и на два позже — подобную задержку всегда можно объяснить оперативными мероприятиями, встречей с агентом... да мало ли у оперов подходящих к случаю легенд.

— Ольга Олеговна?

— Сережа, я просто боюсь. Признаться, сама не знаю, чего именно. С утра не нахожу себе места... извелась вся, от каждого звука дергаюсь. Вы не могли бы заехать?

Ну, если подумать, поездка к Верменичам ничем не хуже любого другого повода для опозданий. И ничем не убедительнее...

— Хорошо, Ольга Олеговна, я постараюсь. Ждите меня где-то через час, хорошо? Но большую чашку кофе и ваши замечательные пирожки вы мне должны. Договорились?

— Непременно, Сережа, непременно. И спасибо тебе... ничего, что я на «ты»? Приезжай, Сережа, и Гену привози. Пирожков на всех хватит...

Как и ожидалось, Геннадий к перспективе ехать в гости к Верменичам, да еще в такую рань, отнесся без особого восторга, но спорить не стал. Хотя бы потому, что перспектива явиться на ковер к Панарину его прельщала куда меньше. А полковник наверняка устроит допрос с пристрастием не одному только Малдеру, а и его... м-м... Прозвище Скалли к Генке еще не прилипло, и тот, кто попытался бы пустить эту хохму, сильно рисковал... но ведь напрашивается!

Машина подъехал а через полчаса. Могла бы и раньше, но сержанту пришлось завернуть на заправку. Всю дорогу Генка молчал, насупившись и всем своим видом выражая неодобрение. Даже застряв в пробке, не ругался, как обычно, а лишь тяжело вздыхал и сокрушенно качал головой, явно отвечая каким-то своим мыслям. И нетрудно было догадаться, о чем были эти мысли.

Наконец они свернули на знакомую улицу, и Генка вдруг резко вдавил тормоз.

— Ты что? — рыкнул Сергей, чуть было не опробовавший лбом прочность ветрового стекла. Разумеется, ремень безопасности болтался без дела, не хватало еще бравым офицерам душить себя всякими удавками. — С ума сошел?

— Смотри, — прошипел Геннадий, и капитан с удовлетворением услышал в его голосе прежние, такие знакомые нотки.

Можно было только поражаться реакции сержанта. Машина остановилась идеально — за кустами, хотя и утратившими листву, но все же обеспечивающими некоторое прикрытие. И калитку дома Верменича отсюда было видно замечательно. В настоящее время оттуда выходили трое... Высокие, с длинными, до плеч, серебрящимися волосами.

— Ты думаешь? — Сергей почувствовал, как по спине ползет холодок.

— А ты сомневаешься? — вопросом на вопрос ответил Генка, и его рука нырнула под куртку.

— Ты что, офигел? — вытаращил глаза капитан, — Откуда у тебя пушка?

— Взял вчера в сейфе, — пожал плечами сержант. — Смотри, они сейчас уедут... надо задержать...

— Гена, я рад, что ты пришел в себя, но мозги тебе высквозило напрочь. Если хотя бы половина того, что рассказывал Верменич, правда, то и один Архонт раскатает в лепешку роту ППС, не то что одинокого сержанта с табельным пээмом.

— А что, просто дать им уехать?

Сергей на мгновение задумался, провожая взглядом отъезжающий автомобиль. Затем открыл дверь и вышел.

— Гена, ты методы работы наружки знаешь?

— Ну... относительно.

— Начинай осваивать на практике. Поедешь за ними. Держись на хорошем расстоянии, не светись. Сейчас утро, машин много, так что будет несложно. Примерно через... в общем, по ситуации. Как уберетесь подальше отсюда, позвони мне. И вот еще... ствол отдай.

— А ты? — Сержант протянул шефу пистолет. Видно было, что расставаться с оружием ему не хочется, хотя в общении с атлантами ПМ обеспечивал разве что моральную поддержку.

— А я дом осмотрю. Двигай, Гена, двигай. И осторожненько...

Машина рванула с места, взвизгнув покрышками и обдав все вокруг фонтаном жидкой грязи. Досталось и придорожным кустам, и тротуару... и брюкам Буруна. Тихо выругавшись и пообещав себе припомнить это Генке в ближайшем будущем, Сергей бегом двинулся к дому Верменичей.

Дверь была чуть приоткрыта. Замок вывернут от сильного удара, дерево треснуло, пошло щепой. Капитан сжал в руке пистолет и осторожно шагнул через порог. Он мало чего в жизни боялся — за время работы в милиции приходилось сталкиваться с разным контингентом, и он давно понял, что страх надо давить в зародыше. Но тогда причины страха были вполне обыденные. Пьяный мужик, гоняющийся за женой с кухонным ножом. Доморощенный российский мафиози, насмотревшийся нынешних фильмов и оттого уверенный, что лучшим способом получения информации являются не газеты или телевидение, и не Интернет, а хорошо прогретый утюг. Уличная шпана, подогретая алкоголем или наркотиками, сильная не столько велосипедными цепями и ножами, сколько количеством. Всю эту шваль Бурун научился не бояться. Они были слабее, даже если сами думали иначе. Да и в тех случаях, когда менты сталкивались с достаточно серьезным противником, они чувствовали за плечами поддержку. Закона, пусть слабого и ненадежного. Товарищей.

А сейчас угроза была иррациональной, необъяснимой и непредсказуемой. Ему впервые пришлось столкнуться с противником, сам факт существования которого вызывал сомнения, а сила была совершенно непрогнозируемой. С точки зрения современного человека — если человек этот не мастер единоборств, — любой из Архонтов представлял собой практически непобедимого врага. Если, конечно, все слова Верменича соответствуют действительности, и атланты и в самом деле враги. Это, кстати, тоже нуждалось в некоторой проверке, не в привычках опера довольствоваться показаниями только одной стороны.

И страх появился. Давно и прочно загнанный в самую глубину души, он вырвался наружу. Вспотели ладони, волосы встали дыбом, по спине пробежала волна холода. Пальцы стискивали рукоять пээма с такой силой, словно их свело судорогой.

Он медленно вошел в комнату, по привычке избегая прикасаться к чему-либо руками. Хотя и понимал — глупо это. В доме Верменичей его отпечатков пальцев более чем достаточно, и эксперты по этим отпечаткам его, капитана Буруна, личность установят в пять минут. Или в пятнадцать, что принципиальной роли уже не играет. С того момента, как по велению сверху у всех ментов откатали пальчики, приходилось соблюдать особую осторожность. Особенно в тех случаях, когда действия сотрудников правоохранительных органов вступали в некоторое противоречие с этим самым правом.

Так что эксперты его пальчики стопудово определят. И будет это, видимо, скоро... поскольку появления в этом доме экспертов не избежать.

Ольга лежала посреди комнаты, и с первого взгляда было ясно, что женщина мертва. Широко раскрытые остекленевшие глаза уставились в потолок, у бессильно раскинутых рук растекались темные пятна. Кровь... Сергей присел возле тела, стараясь не вляпаться в липкую темную лужу, присмотрелся... и тихо присвистнул. Руки Ольги были изуродованы — страшно, чудовищно... всегда ухоженные длинные ногти пожилой женщины теперь были вырваны, вырваны с мясом... к тому же, вероятно, несколько пальцев были раздроблены. Бурун оглянулся в поисках тяжелого предмета, которым можно было расплющить кости, затем качнул головой, словно безмолвно отвечая на так и не прозвучавший вопрос. Физическая сила атланта, если Верменич был прав, позволяла ему нанести увечья и не прибегая к каким-то предметам. Просто как следует сдавив хрупкую кисть человека.

Он прикоснулся к сонной артерии женщины, в слабой надежде ощутить биение пульса. Тщетно... первое впечатление оказалось совершенно верным, жизнь уже оставила это тело.

— Что они хотели от тебя, Оля? — тихо спросил он.

Особого беспорядка вокруг не наблюдалось. Если атланты и искали что-то в доме Ярослава, то искали это не здесь. Не в гостиной.

— Почему ты не сказала им все, что они хотели?

Потому что пыталась защитить Ярослава. Это ведь так очевидно. Он ушел в другой мир, а эти трое могли помешать ему вернуться. И Ольга надеялась, что спасет Яра... пусть даже и своей смертью.

— Зачем они пытали тебя? Ведь могли просто выпотрошить твою память...

В углу за комодом он увидел коробочку. Горстка блестящих зеленых бусин рассыпалась по полу...

— Значит, ты все же успела, да? И они ничего, ничего не смогли с этим сделать... Как ты успела, Оля? Почувствовала? Ярослав говорил, что ты умеешь чувствовать опасность. Ты не успела убежать, так ведь, Оля? Все что успела — только схватить одну из горошин, верно? Ты знала, что тебя ждет, но знание пришло поздно. Слишком поздно.

Сергей медленно поднялся, мгновение постоял молча, отдавая последний долг ее мужеству. Затем собрал горошины — не хватало еще, чтобы эти капсулы попали в руки экспертов. Что там говорил Ярослав? Капсулированное заклинание...

Затем, стараясь не касаться стен, пошел в подвал, уже представляя, что там обнаружит. И не ошибся — массивная дверь, на которую Яр возлагал такие надежды, была не просто сорвана с петель, она была разбита на куски. И внутри царил совершеннейший хаос, на полу грудами обломков лежали собранные Верменичем приборы, обломки стола, бумаги... выемка в полу, где должен был стоять Ключ, теперь пустовала.

— Хреново...

В кармане зазвенел мобильник.

— Слушаю.

— Капитан, что там?

— Ее убили, — коротко сообщил Бурун. — Пытали, потом убили.

— Пытали?

Углубляться в подробности он не собирался.

— Гена, ты где сейчас?

— Стою в пробке. Такси в трех машинах впереди. Нервозности не проявляют.

— Адрес?

Выслушав ответ, Сергей приказал сержанту не высовываться и по возможности увеличить дистанцию. Затем, бросив прощальный взгляд на лежащее посреди комнаты тело, вышел из дома.

Снова достал мобильник, набрал номер оперативно-поискового управления.

— Федор? Привет... на работе? Ясный перец, я тоже... Нет, я тебе звоню доброго утра пожелать... Федор, нужны твои ребята... да я знаю... я помню... Федор, слушай сюда, с Житновым я буду объясняться сам... Что значит, не можешь? Надо, Федя, надо... мать твою, я сейчас не шучу! Хотя бы два наряда... Федя, я говорю «хотя бы два», а это значит, что могут понадобиться и четыре... Забелин, ты русский язык понимаешь? Если надо санкцию Панарина, я ее обеспечу, но будет уже поздно. Ну выручи... да, в последний раз... честно... слово... Так, пиши, девятка, синяя, А732МО, на крыше — оранжевая нашлепка «Такси». Тачка движется сейчас в направлении... ну, или движется, или в пробке стоит. Ее Юшков ведет... да, ему позвони... Федор, ну я же обещал! Только доведите тачку до места, и все. Забелин, имей совесть, до места — это не до дома, а хотя бы до квартиры.

Убедившись, что Забелин смирился с необходимостью работы, Сергей отключил связь и задумался. Теперь предстояло самое неприятное — унести отсюда ноги так, чтобы ни одна живая душа не смогла сообщить операм, когда они сюда прибудут, о посетителе, покинувшем дом в столь ранний час. Такси исключалось — да и откуда ему тут взяться. Какая-нибудь попутка — еще хуже, водитель наверняка запомнит лицо пассажира. Оптимально — автобус, но сейчас время такое, что автобус будет полупустым. Следовательно, надо сесть где-нибудь подальше от дома Верменичей. Конечно, все это достаточно очевидно, но не станут же менты прочесывать пол-Москвы?

Утро было холодным и мерзким. Над городом висели мрачные влажные тучи, готовые в любой момент разразиться обещанным метеорологами дождем. Улица — по причине относительно раннего времени — была пустынна. Все, кому надо было на работу, уже давно отправились в путь, а тем, кому торопиться к началу рабочего дня не требовалось, еще не соизволили выбраться из своих теплых постелей. Пройдя два квартала, Сергей нырнул в переулок и минут двадцать кружил по узким улочкам, пока не вышел к автобусной остановке. Пока что ему везло — вокруг, в том числе и на остановке, не было ни одной живой души. Бабушки, отправляющиеся в город за покупками, подтянутся чуть позже...

Здесь его снова застал звонок мобильника. Юшков доложил, что объект успешно передан наружникам, ведет себя по-прежнему спокойно, особо не торопится. Все трое беловолосых по-прежнему сидят в машине, стекла не тонированы и их видно отчетливо. Подробно объяснив Генке свое местонахождение, Бурун подошел к торгующему всякой всячиной киоску, взял газету, бутылку нулёвой «Балтики» и, расположившись на грязноватой лавочке (предусмотрительно постелив под себя ту часть газеты, что была наполнена разного рода объявлениями), с деланной заинтересованностью углубился в чтение. Время от времени прикладываясь к бутылке и искренне сожалея, что нежелательно перед работой надраться, он одну за другой штудировал неинтересные статьи и ждал.

Затем на связь вышел Забелин.

— Слушаю. Приняли? Хорошо, только не дайте км себя заметить... ну извини, ты профи, а я так, погулять вышел... да нормально я говорю... Нет, их фотографии мне не нужны, Федор, ты лучше меня знаешь, как надо работать, а я лучше знаю, что мне нужно... Как себя ведут, хвост стряхнуть не пытались?.. Дилетанты?.. Может быть, может быть... Федя, у меня нормальный голос... все нормально. Держи меня в курсе.

А пиво, как всегда бывает в подобных случаях, было теплым, поскольку задрипанному киоску холодильник не полагался в принципе.

Юшков подъехал через полчаса.

— Ну, что там?

— Поехали в управу. По дороге расскажу...

— Самое главное, Серега, ты сообщил? Об убийстве...

— Я что, похож на психа? — буркнул капитан.

— Похож, — серьезно кивнул сержант. — Особенно сейчас. Ты бы на себя в зеркало посмотрел... Краше в гроб кладут.

— Никуда я не сообщал, — вздохнул Бурун. — И не собираюсь... в ближайшее время. По крайней мере, пока наружники не сообщат, куда приехали наши атланты.

Некоторое время они молчали, затем Юшков осторожно спросил:

— Ты что, дашь им уйти?

— Дам, — твердо заявил Сергей. — Именно что дам. Во-первых, если их попытаться взять, они положат пол-Москвы.

— Если верить твоему Верменичу, — справедливо заметил Геннадий. — Тебе не кажется, что ты слишком ему доверяешь?

— После того, что они сделали с Ольгой? Не кажется. И во-вторых, надо определить их базу. Они нашли Ключ и забрали его. Ярослав не сможет вернуться... по крайней мере, так я понял из его объяснений. Теперь здесь остались только мы с тобой.

— Э, капитан, ты бы меня не вмешивал! Охота за инопланетянами в мои должностные...

— Я кто? — окрысился Бурун. — Малдер? Тогда ты — Скалли. Вот и соответствуй положению. Истина где-то рядом, и нам придется до нее докапываться...

— А может, ну его в задницу, а, капитан? Напишем рапорт, выслушаем все, что нам скажет Панарин, огребем по выговорешнику, и все войдет в привычную колею.

На самом деле в искренность Генкиных слов капитан не верил ни на йоту. Пусть сержант тот еще разгвоздяй, и к работе в органах относится и без должного старания, и без должного пиетета, но трусом он не был, и смерть Ольги — это Бурун видел совершенно ясно — тоже тронула напарника до глубины души. Землю рыть будет... а треплется не по делу скорее по привычке, чем всерьез.

— Не вернется... Она почувствовала их, Гена. До того, как они постучали в дверь. Хотя стуком я бы это не назвал. Замок выбили, видимо, с одного удара — но она была почти готова. Сбежать времени не хватило, успела только до этих зеленых пилюль добраться. И, видимо, понимала, что живой они ее не отпустят. А они ведь вообще не собирались вопросы задавать... Выпотрошили бы ей череп, узнали все, что нужно — и в расход. Ан не вышло. Если верить нашему... имей в виду, Гена, нашему Верменичу, эти капсулки дают надежную защиту.. Вот они ее и защитили... только не помогло. Я не знаю, что они спрашивали, и никто теперь не узнает, наверное, но они были... очень настойчивы. А она терпела. Или орала. Теперь уже не важно. Только если я этих ублюдков не найду, мне её пальцы без ногтей до конца жизни ночью являться будут. И мне плевать, кем там они себя возомнили, хозяевами Земли или властелинами Вселенной. Они — преступники. И я их достану.

На это сержант тоже многое мог бы ответить. И насчет того, что опер из капитана Буруна весьма посредственный. Годы, проведенные в уголовном розыске, наложили некий отпечаток, добавили немного профессионализма и опыта, только вот особо похвастаться Буруну было почитай что и нечем. Ни громких дел, ни запутанных преступлений за плечами. Так, мелочевка. Были и трупы... но в основном не сложные, бытовуха. И еще мог бы сказать, что делом такого масштаба должны заниматься профессионалы. Может быть, ФСБ, может, ЦРУ. Но уж никак не рядовой, по сути, опер из МУРа. И мог бы добавить, что от того, что двое ментов свернут себе на этом деле шею, Ольга Верменич не воскреснет.

Но он просто промолчал.

— Ладно, Гена, будем делать алиби. Пальчиков там хватает и твоих, и моих. К тому же Панарин возьмёт за жабры и без заключения экспертов, сложить два и два он сможет. Стало быть, нужна причина, по которой мы явились в дом к разрабатываемому.

Генка, пользуясь тем, что машина стояла на светофоре, почесал затылок.

— Ты же, когда дело заводил, писал «шкуры» насчет того, что Верменич краденое скупает? Ну и спусти дело по профилактике... напиши рапорт, мол, провел беседу, гражданин проникся и, так сказать, отказался от преступной деятельности.

— Шито белыми нитками.

— Ясен пень... А есть идея лучше?

— Хрен с ним, пусть будет так. Только рапорт надо не от сегодня, а лучше... ну, скажем, трехдневной давности. Если соседей опрашивать будут, те стопудово сообщат, что мы в гости приезжали. И даты все укажут. Старики — народ глазастый. С Катей в секретариате договоришься?

Генка пожал плечами. С милой девушкой, ведавшей делопроизводством, у него полгода назад был короткий бурный роман. Ничем этот роман не закончился, но расстались они с Катей друзьями.

— Мне это будет стоить как минимум коробку конфет.

— Сочтемся...

Зазвонил мобильный. Сергей достал трубку.

— Слушаю... ага, по Ленинградскому, пересекли МКАД, едут на север... ну на северо-запад, какая, к черту, разница... Федя, голову даю на отсечение, они катят в Шереметьево. Слушай, если они пойдут на посадку, узнай рейс... буду должен, не вопрос... Федя, любой каприз! Только прошу, не приближайтесь к ним... все верно, трое, высокие, волосы седые... Нет, водила не с ними... Что значит, откуда я знаю? Я не знаю, я так думаю... Нет, если пойдут на посадку, не трогать их. Пусть летят спокойно... Забелин, я знаю, что ты можешь, и я это тоже могу. Но — не надо. Просто отследи рейс. Добро, до связи.

Мишина остановилась у здания МУРа на Петровке. Подойдя к проходной, Сергей поймал на себе изучающий взгляд капитана Морозова, ныне старшего оперативного дежурного.

— Явился, — осклабился тот. — Хорошо спится по утрам, а Бурун? Я вижу, вечер удался? Тебя Панарин ищет.

— А что ж мне на мобилу не позвонил?

— Я там знаю? — пожал плечами Морозов.

Менее всего сейчас Сергею нужен был вызов на ковер, но делать было нечего. Мысленно пожелав себе ни пуха ни пера, он отправился к шефу, попутно приказав Генке убрать дело к едрене фене. Лучше, чтобы его не было в сейфе, а то ведь полковник может лично явиться и потребовать предъявить ему все материалы по Верменичу. Придется сказать, что забрал дело домой, вечерком поработать. Это дикое нарушение, и огрести за это придется по полной, но все лучше, чем дать Панарину взглянуть на ВСЕ документы, накопившиеся за этот год.

Но, видимо, сама судьба хранила капитана. Панарина не было на месте, он уехал в главк и вернуться должен был не раньше, чем к концу дня. Таким образом, в распоряжении Сергея оставалось еще несколько восхитительно долгих часов на то, чтобы придать делу хоть сколько-нибудь удобоваримый вид.

Он как раз разложил бумаги по столу, прикидывая, какие можно оставить, какие следует спрятать от посторонних глаз, а какие просто необходимо заменить более заурядными, когда наружка доложила о завершении работы. Как и предположил капитан, машина довезла троих серебряноволосых до аэропорта Шереметьево-2. Топтуны сработали чисто — объектов не взбудоражили, рейс установили. Даже считали фамилии с предъявленных на регистрации паспортов. Граждане США— мистер Монтгомери Баскит, мистер Джейкоб Баскит, мистер Стивен Баскит. Только вот толку от этого... поскольку указанные господа отбывали в 12. 30 рейсом SU317 в славный город Вашингтон. Дерьмо.

— Отчет будет завтра, — сообщил Забелин, хотя это было ясно и без объяснений.

Сергей глубоко вздохнул, мысленно перекрестился и выдохнул в трубку:

— Не надо... отчета...

На другом конце трубки послышался сдавленный хрип.

— Не по-онял...

— Федя, ну, как бы тебе это объяснить... ну... в общем, прости. Это... личное дело было. У одного приятеля проблемы с тремя заморскими братцами-акробатцами... и с дочкой... он с ними поговорил... по-своему, ну и просил посмотреть, чтобы эти уроды убрались домой... чтоб уж наверняка...

Забелин молчал долго, затем тихо сообщил:

— Ну и сука ты, Бурун. Я к тебе со всею... душой, а ты, падла, такую подставу.

— Федор, ну прости... ну бывают ситуации...

Сергей говорил торопливо, словно опасаясь, что сейчас Забелин в сердцах швырнет трубку и рванет жаловаться начальству. Подобный исход и так был вполне вероятен, но шанс уладить дело миром все еще оставался, хотя и очень слабый. Федька был мужик жесткий, своих обычно не подставлял, но и ситуация была, мягко сказать, нетривиальной. Проведай о подобных фокусах прокуратура или, что еще хуже, мальчики из внутренней безопасности, и Забелин огребет так, что мало не покажется. И Житнова за собой потянет, а тот имел славу человека мстительного, и дело на тормозах спускать не станет. А проведать вполне могут — стукачей и среди «своих» хватало.

— Федя, сам понимаешь, не телефонный это разговор. Ну давай встретимся, я тебе все расскажу, как на духу. Коньяк за мной.

— Коньяк, мля... — простонал Забелин, — Бурун, я с тобой не то что пить, я с тобой срать рядом не сяду. От тебя не ожидал... от кого другого, но от тебя... Сереженька, ты ведь знаешь такой термин — «режим наибольшего благоприятствования»? Знаешь? Так вот, этот термин можешь забыть. К тебе он больше не откосится. И запомни, капитан, если это дело всплывет, я тебя сдам. Со всеми потрохами.

В трубке запищали короткие гудки. Сергей тяжело вздохнул... Все же Федор хороший мужик. Во всяком случае, закладывать коллегу не собирается, и то хорошо. С ним можно будет поговорить по душам... позже. Можно будет даже кое-что рассказать. Подходящую историю придумать нетрудно — взбалмошная девчонка, импозантные американцы с толстыми бумажниками, головокружительные перспективы, которые в лучшем случае окончатся в одном из борделей. У Федора тоже дочь, если и не поверит полностью, то уж посочувствует наверняка. Но сейчас задача другая... выпутаться.

Теперь предстояло сделать еще одно дело. Неприятное, но необходимое... хотя нет, сначала надо закончить с бумагами, а уж потом позвонить в райотдел и сообщить об убийстве.

Почти два часа он возился с бумагами. В принципе если бы об этих действиях стало известно руководству, то Бурун не отделался бы выговором. В лучшем случае — вылетел бы с работы навсегда. Не было очень уж большого секрета в том, что фальсификацией служебных документов в той или иной ситуации приходилось заниматься многим. Подписывать бумаги задним числом. Переделывать уже сделанные отчеты, подчищая ошибки или просто опасные места. Писать рапорта и объяснительные, планы и отчеты — за давно прошедшее время. Как правило — чтобы прикрыть свою или чужую задницу.

Но в таком масштабе...

Через два часа дело представляло собой не слишком толстую папку, наполненную всякого рода барахлом. Рапортами о преступной деятельности гражданина Верменича. Материалами наружного наблюдения. Справками из многочисленных официальных организаций. Все, что имело хотя бы косвенное отношение к происхождению Верменича (кроме последних официальных данных), было из картонной папки безжалостно изъято. Сверху лег рапорт, спешно написанный Сергеем и, благодаря амурным связям Юшкова, зарегистрированный тремя днями раньше. Общие, шаблонные, набившие оскомину фразы — проведена беседа, высказал намерение отказаться от преступной деятельности. Туфта, очевидная любому оперу... но достаточная, чтобы более или менее спокойно закрыть дело.

Взглянув на часы, Сергей хмыкнул — что ж, самолет с Архонтами уже поднялся в воздух.

— Гена, пошли, машина нужна.

— Решил все же позвонить?

— А куда деваться? — пожал плечами Сергей. — Нельзя же, чтобы она... так и лежала там.

— Далеко ехать собираешься?

— Не очень...

— Тогда лучше пешком, — уверенно заявил Геннадий. — Отмотаешь пару кварталов... а на машине мы сейчас застрянем. Время обеденное, сам понимаешь.

— Ладно...

Подходящий таксофон Сергей обнаружил минут через пятнадцать, когда решил, что от управы уже отошел достаточно далеко. Вряд ли кто-то проследит звонок, но бессмысленный риск сейчас был неуместен.

Старый, исцарапанный, покрытый типичной для России «наскальной росписью», не отличающейся особой фантазией — в основном простейший мат, — таксофон оказался рабочим. Капитан взял трубку платком, сунул карточку в прорезь, тыкая костяшкой пальца, набрал знакомый номер. Дождавшись ответа, заговорил, старательно коверкая голос:

— Милиция? Тут эта... тут тетку убили... Да в натуре убили... да как стекло, начальник... Да че, приедь и посмотри, блин... А я там знаю, как ее зовут? Слушай, начальник, ты меня не грузи, ясно? Я свой, эта, долг выполнил, а ты дальше уж сам... Ага, разбежался... Че, адрес? А я не сказал? Ну, дык, записывай...

Продиктовав дежурному райотдела адрес, Сергей повесил трубку и, воровато оглянувшись, скрылся в ближайшем переулке.

Он уже подходил к ГУВД, когда в кармане зазвонил мобильный. Капитан бросил короткий взгляд на дисплей и поморщился. Похоже, везение на сегодня закончилось, Панарин вспомнил о подчиненном и жаждал общения.

— Бурун, где тебя черти носят?

— Игнат Семенович, я на обеде был.

— А утром?

Сергей сделал долгую паузу, словно бы собираясь с мыслями, затем с ярко выраженным оттенком честности в голосе признался:

— Проспал.

— Идиотство, — буркнул Панарин. — Детский сад. Ладно, через пять минут жду тебя и все материалы по Верменичу у себя в кабинете.

Сергей хотел было пробормотать, что пять минут — это слишком мало, но полковник уже отключил связь. Значит, оставалось только одно — как следует поторопиться.

Как и ожидалось, он опоздал. Панарин сердито зыркнул на вошедшего капитана, кивнул в сторону стула, жестом указал на изрядно отощавшую папку с документами. Раскрыл, углубился в чтение. Бумаги пролистывал быстро, некоторые удостаивал лишь мимолетного взгляда, в другие вчитывался. Несколько раз многозначительно хмыкал... Сергей молчал, ожидая вопросов, но вопросов пока не было. В том, что они будут, он не сомневался и уже мысленно прокручивал в голове возможные варианты ответа, упрекая себя за то, что не занялся приведением дела в божеский вид раньше, не придумал более убедительных отмазок. При ближайшем рассмотрении, вероятно, вся его версия, приготовленная для начальства в дикой спешке, рассыплется как карточный домик.

Внезапно в голову пришла мысль... дикая, сумасшедшая. Но... Он взглянул на часы. Половина второго.

— Игнат Семенович, можно вопрос?

— Да? — оторвал взгляд от бумаг Панарин.

— Вы как-то говорили, что у вас приятели в полиции по всему миру?

— Допустим, — медленно протянул полковник.

— Тут вот какое дело, Игнат Семенович... — Капитан на мгновение замолчал, затем, собравшись с духом, выпалил: — Мне нужна ваша помощь. Очень нужна... и при этом я толком не могу ничего объяснить.

Панарин молчал, сверля подчиненного тяжелым взглядом. А тот заторопился, спеша выложить свою просьбу до того, как полковник взорвется и сорвется на крик. В принципе Панарин был вполне приемлемым начальником. Подчиненных особо не гнобил, при необходимости — поддерживал. Перед начальством спину гнул не более необходимого — обойтись без этого вообще можно только в сказках, да и то... для детей. В реальности все сложнее, и тот, кто не умеет хотя бы в какой-то мере подлаживаться под желания вышестоящего руководства, вряд ли долго засидится в своем кресле. И это бы еще полбеды, ко когда гнев высшего начальства обрушивается на голову руководителя, то немало перепадает и его подчиненным. Хотя терпение его было небезграничным.

— Семеныч, дело такое... — В принципе при беседах наедине Панарин не возражал против некой фамильярности. — Сегодня, примерно час назад, из Шереметьево-2 вылетел самолет. На борту — три... человека. Очень похожие, видимо, близнецы. Братья Баскит — Монтгомери, Стивен и Джейкоб. Вернее, выдают себя за братьев, но есть подозрение, что это не так. Хотя не так уж их генеалогия и важна. По паспортам — граждане США. Через девять часов с мелочью самолет сядет в Вашингтоне. Мне нужно... мне очень нужно знать, куда они отправятся дальше. Семеныч, вопрос жизни и смерти... клянусь чем угодно! От этого зависит... черт, ну не могу я объяснить, шеф, не могу. Сейчас — не могу.

Полковник молчал, лишь слегка изогнул бровь, тем самым выражая свое скептическое отношение к эмоциональной речи Сергея.

— Шеф, вы можете поверить на слово, что это очень важно?

На скулах полковника заиграли желваки, но он сдержался.

— Доверие, капитан, вещь относительная. Есть люди, которым я доверяю во всем, а есть некоторые... не вполне добросовестные сотрудники, которые достаточно долго испытывают мое терпение.

— О черт... Семеныч, я понимаю, что опер из меня тот еще. Но сейчас дело и в самом хм... деле серьезное. Я нащупал такое... такое... ну первый и последний раз!

— Первый? — хмыкнул Панарин.

Сергей помолчал, затем, вдруг посерьезнев, твердо заявил:

— Игнат Семенович, я вот что скажу. Если это дело окажется пшиком, я... я рапорт напишу. На увольнение. А если нет... то вы меня поймете. Я все расскажу... потом. Чесслово.

— Насчет рапорта, это ты серьезно?

— Хотите, хоть сейчас напишу. Без даты. Только помогите!

— Ну что ж. — Панарин потянулся к телефону, снял трубку и принялся ритмично постукивать ею по столу. — Я тебе кое-что скажу, Сережа, и постарайся не корчить из себя обиженного. Я тебя не уважаю. Ты парень неплохой, но ты дерьмовый опер, а здесь у нас дерьмовым операм не место. Здесь надо работать, а не витать в облаках, чем ты и занимаешься в последнее время. И в предпоследнее тоже. И выгнать тебя взашей я тоже не могу, и ты прекрасно знаешь почему. Ты приходишь на работу трезвым и почти всегда вовремя. У тебя нет успехов... но нет и серьезных проколов. Потому что ты ничерта не делаешь. Так всегда получается, Сережа, кто не работает, тот не проваливается. Я помогу тебе... но рапорт ты мне и в самом деле напишешь. С открытой датой. И если ты только дашь мне повод... а ты его дашь, я в этом не сомневаюсь, я впишу туда нужное число.

— Я...

— Помолчи пока. Я тебя за язык не тянул, ты сам предложил. У меня на примете есть с десяток отличных профессионалов, которые давно засиделись на своих стульях... а перетянуть их сюда я не могу. Вакансий нет. Потому что некоторые вакансии заняты бесполезным балластом, который никак не получается сбросить за борт. Звонок в Штаты — не слишком большая плата за еще одного крепкого профи в нашей команде... в которую ты, Бурун, так и не вписался.

Он набрал длинный номер, долго ждал ответа. Затем на том конце провода кто-то взял трубку.

— Jason, glad to hear your voice again... Yes, me... Haven't seen you for ages... yes, I know that you have night already. Excuse me, but I have an important business... Unfortunately, it can't wait till morning, and I need your help. In nine hours a russian plane will land in your airport. Course?^[10]

Он повернулся к Сергею.

— Какой рейс?

— SU-317, «Аэрофлот». — Сергей выпучил глаза от удивления. Не от того, что у полковника московского уголовного розыска оказался знакомый в Вашингтоне, это не было такой уж невероятной новостью, в свое время Панарин бывал за границей, и не раз. С потеплением отношений между Россией и США контакты силовиков одно время вошли в моду, проводились симпозиумы, обмен опытом... А вот то, что полковник почти без запинки изъяснялся на английском, — это впечатляло. — Все трое очень высокие. Выглядят молодо, но волосы седые. Длинные и седые, у всех троих. Только их ни в коем случае нельзя трогать, только установить адрес.

— Jason, course SU-317, «Airflot». On board there are three citizens of the US, Montgomery Basket, Steven Basket and Jason Basket. I need to know badly, where they'll go from the airport... Jason, it's really important. Will you help me? Yes, and check them on your database, there are some suspections... No, there's no need in arresting them... Jason, it's our operation, very important operation. We need every piece of information, but nothing more. Tall, long hair, grey. Looking rather young. Jason, I am your debtor. I'm looking forward to your phone call. Sorry for waking you up.^[11]

Опустив трубку на рычаг, Панарин, не говоря ни слова, снова вернулся к чтению документов. Знание английского, в котором, не кривя душой, мог признаться Сергей, было явно недостаточно, чтобы понять, о чем конкретно шла речь, но догадаться о сути было несложно...

— Спасибо, Игнат Семенович...

— Угу, — буркнул полковник.

Время тянулось мучительно медленно. Шуршали страницы... Нет сомнения, подделку обнаружить несложно, хотя Сергей и постарался. Бумага на замененных документах — из старых запасов, чуть пожелтевшая, потрепанная. Маленькая хитрость — если меняется тип используемой в отделе бумаги, всегда полезно оставить хотя бы десяток листов. Эдакая заначка на черный день. При необходимости они могут очень пригодиться, чтобы заменить страничку в неудачном документе, чтобы вшить в дело «старый» рапорт. Эти шуточки знали все, в том числе и злобные проверяющие из главка, но даже они часто на подобные мелочи закрывали глаза. Понимали — когда на первом месте стоит достижение результата, на бумажную волокиту часто не остается времени, и хвосты подчищаются, как правило, много позже.

Последний листок — тот самый, что, судя по дате регистрации, был подшит в дело три дня назад, а на самом деле — едва час, полковник изучал особо внимательно, хотя видел подобного рода формальных отписок, пожалуй, не одну сотню. Затем аккуратно закрыл папку.

— М-да... весьма интересное дело. Налицо серьезная работа. Вопрос — сколько здесь настоящих бумаг, а сколько откровенной липы?

— Ну что вы, Игнат Семенович...

Чувство оскорбленного достоинства, написанное в этот момент на лице Буруна, было настолько демонстративным, что не оставляло ни малейшего сомнения в части своей ненатуральности. И сам Сергей понимал, что переигрывает, и понимал, что полковник все это видит.

— Бурун, все ваши штучки я знаю лучше, чем вы. Вот этот твой последний рапорт... во-первых, ты его сочинял сегодня. Во-вторых, если я сейчас приглашу сюда Екатерину Леонидовну из секретариата и поинтересуюсь, когда она на самом деле зарегистрировала этот документ, что она мне ответит?

Сергей молчал. Если полковник пойдет на принцип, то Катя, ясное дело, скажет правду. Любовь любовью, но чувства уже в прошлом, а работа — она как раз в настоящем, и ссориться с таким человеком, как полковник Панарин, молодая девчонка из секретариата не станет.

Он уже собирался что-то неловко пробормотать, когда на столе у полковника зазвонил телефон. Шеф поднял трубку.

— Слушаю, Панарин. Да... да... Кто?..

Чем дольше продолжался доклад, тем мрачнее становилось лицо полковника. Он зыркнул глазом в сторону Буруна.

— Подожди в приемкой.

Весьма вероятно, что разговор был о чем-то важном, и ответы шефа не предназначались для посторонних ушей, но Сергей мог бы голову отдать на отсечение, что звонок связан с Верменичем. В конце концов райотдел просто обязан был сообщить в ГУВД об убийстве, кто-то из оперов непременно выедет на место происшествия в составе бригады. И по меньшей мере странно, что этим «кем-то» не станет Бурун. По-хорошему, Панарин должен был сейчас отправить Сергея на выезд...

Или не должен был?

Медленно тянулись минуты. В приемную зашел Митька Прохоров, сунул Сергею вечно потную ладонь и скрылся за дверью. При первом знакомстве Прохоров всегда производил одинаковое впечатление на собеседника — впечатление недалекого, затурканного работой, уставшего и ненавидящего все на свете мента. Его не принимали всерьез... некоторое время. Потом, как правило, об этом жалели. Прохоров, вполне заслуживающий свое совсем неоригинальное прозвище Коломбо, был одним из самых результативных оперов Панарина.

Прохоров пробыл в кабинете долго — минут двадцать, что почти вчетверо превосходило срок, необходимый для получения инструктажа перед выездом на место происшествия. Выйдя, он бросил на Сергея странный оценивающий взгляд, чуть заметно покачал головой и, ни слова не говоря, ушел.

Снова очутившись в кабинете Панарина, Сергей поразился, насколько мрачно выглядел Игнат Семенович.

— М-да... знаешь, Бурун, ты, похоже, влез в самое большое на моей памяти дерьмо. Итак, поступило сообщение об убийстве. Убита... что стоишь, глаза долу опустив? Сказать, кто? Или знаешь?

— Знаю, — сухо пробормотал Сергей, прекрасно понимая, что отпираться попросту глупо.

— Угу, так я и думал. И еще у меня есть совершенно необоснованное предположение, что твое, капитан, отсутствие сегодня с утра на работе чем-то связано с этим убийством. Дом хоть осмотрел?

— Да, — ляпнул Сергей и почувствовал, что краснеет. Нет, прав полковник, во всем прав. Нельзя работать опером уголовного розыска, не умея как минимум держать язык за зубами.

— Докладывай...

Мысленно махнув рукой на перспективу и в дальнейшем работать в этих стенах, Сергей приступил к отчету. Разумеется, он сказал не все... но достаточно, чтобы и без того мрачное настроение шефа сменилось острым приступом мизантропии. Казалось, от взгляда Панарина вот-вот начнутся дымиться обои.

— Значит, резюмируем. Ты обнаружил убийц и дал им уйти. Не просто уйти, хрен бы с этим, а покинуть страну. Ты проник на место происшествия, наследил...

— Не наследил...

— Несущественно, твоих отпечатков, как я понимаю, там найдут полный комплект, и по ним тебя вычислят на раз. Теперь понятно, откуда появился этот рапорт. В райотдел об убийстве ты сообщил или Юшков?

Бурун тяжело вздохнул.

— Значит, ты. Ясненько... Значит, так, капитан, сейчас я тебе объясню, чем все это для тебя закончится. Следственно-оперативная группа твою личность установит уже сегодня. Если эта твоя седая троица действовала грамотно, то они-то следов не оставили, значит, ты будешь главным подозреваемым. Это тебе обеспечит как минимум допрос... и полиграф. Продумай все, что ты будешь говорить. Этот рапорт мы сейчас завизируем... — Полковник поиграл желваками и нехотя добавил: — Тем числом, которым он зарегистрирован, так что алиби на пальчики у тебя будет. Не железное, но все-таки. С полиграфом сложнее... ладно, там видно будет. Прохоров сделает, что сможет, постарается забрать дело к нам.

Этот жест Сергей оценил по достоинству. Взвалить на себя заведомый «висяк» — это дорогого стоило. Особенно с учетом постоянных претензий по части раскрываемости. В будущем, вероятно, самому Буруну это аукнется, и не раз, но сейчас позиция Панарина может оказаться не просто полезной — она может стать единственным спасением. Если... вернее, когда до прокуратуры дойдет информация, что в деле замешан опер из МУРа, на Новокузнецкой, 23 «А»^[12], будет праздник.

— Вот это, — полковник ткнул пальцем в дело, — над этим ты поработаешь. Не так как сейчас, а всерьез. Чтобы комар носа не подточил, ясно?

— Да, Игнат Семенович.

— Вот и займись. И еще... когда все это дерьмо закончится, я хочу объяснений. И не этой вот лабуды, а правды. Ясно? И не забудь, чтобы через полчаса у меня на столе лежал твой рапорт. С открытой датой.

Как и предсказывал Панарин, следующие несколько дней показались Буруну и Юшкову адом. Коллеги, которым через все это уже пришлось пройти, смотрели на Малдера и Скал ли с ярко выраженным сочувствием — даже те, кто относился к Сергею без особого восторга. К проколам ребят с Петровки, 38, прокуратура относилась с энтузиазмом и старалась своего не упустить.

Были опрошены жители всех окрестных домов. Увы — или, точнее, слава богу, — безрезультатно. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Никто не засвидетельствовал, что в день убийства возле дома Верменичей останавливался милицейский автомобиль. И никто не описал трех странных гостей, нанесших визит хозяевам в эти утренние часы.

Обыск тоже не дал ничего существенного. Большое количество радиодеталей, в том числе сгоревших, вызвало некоторую заинтересованность экспертов, но, осмотрев обломки прибора в подвале дома, они сделали вывод, что хозяин, видимо, был бесталанным радиолюбителем. Схемы, собранные совершенно бездарно, могли только с успехом гореть, и ничего более.

Улик против капитана практически не было, если не считать отпечатков пальцев. Его рапорт о беседе, проведенной с Верменичем, хотя и вызывал некоторые сомнения, но, благодаря визе Панарина, все же обеспечил определенное прикрытие. Дополнительный вклад в алиби внес и некий Герман Игнатьевич Зобов, пенсионер, который сообщил, что какие-то люди и в самом деле приезжали к Верменичам несколько дней назад, и уверенно опознал в одном из посетителей Буруна. Точную дату сообщить не смог, поскольку «при его, пенсионной, жизни дни так похожи один на другой, что спутать их — дело нехитрое». Сергея допрашивали дважды, второй раз — с применением полиграфа. Как обычно, «могучая» техника показала типичный результат — ни то ни се. Ни подтверждения виновности, ни кристальной чистоты — ну а кто из оперов не имеет за душой каких-нибудь грешков? Хотя бы мелких и невинных.

Вполне ожидаемо помощь оказало и отсутствие Верменича, который тоже числился в подозреваемых, а его исчезновение лишь усугубляло подозрения. Пенсионер Зобов отметился и здесь — правда, он заявлял, что утренних гостей он не видел, зато категорично утверждал, что самого Ярослава Борисыча нет дома уже несколько дней. Поверили ему или нет, но Сергей всерьез опасался, что когда Ярославвсе же вернется — а в том, что маг сумеет тем или иным способом отыскать дорогу назад, руководствуясь хотя бы беспокойством за Ольгу, Сергей не сомневался ни на мгновение — его может ждать целый букет неприятных сюрпризов.

В конечном счете в верхних эшелонах власти, точнее, на совещании у руководства ГУВД, было принято решение капитана Буруна, вкупе с сержантом Юшковым, временно отстранить от дел и отправить во внеочередной отпуск до выяснения всех обстоятельств. Указанным офицерам запретить покидать Москву. По большому счету самого Сергея это более чем устраивало, хотя он прекрасно понимал — даже если подозрения не перерастут в обвинения, пятно все равно не смыть еще долго. Очень долго. Как в том анекдоте — «ложки мы потом нашли, но неприятный осадок остался». Останется он и здесь. И шепоток среди сотрудников — особенно среди тех, кто непосредственно оперативной работой не занимается, — будет звучать. В курилках, за банкой пива, на лестницах. Мол, чего тут говорить, Малдер в очередной раз отмазался, но ведь нет дыма без огня...

В общем, перспективы были не радужные, хотя и не столь грозовые, как можно было ожидать. Во всех событиях этих дней был только один безусловно положительный момент. Прошло два дня, и от заморского приятеля полковника Панарина поступила информация. Весьма интересная информация.

Самолет из России прибыл в аэропорт «Дюльс интернешнл» города Вашингтона, штат Колумбия, строго по расписанию. И трое чрезвычайно высоких мужчин с седыми... или, можно сказать, серебристыми волосами действительно сошли с аэрофлотовского лайнера на землю Соединенных Штатов Америки. Только вот агенты, коих капитан Джейсон Рид согнал в аэропорт с десяток, оказались не у дел. Троица похожих, как близнецы, мужчин тут же зарегистрировалась на другой самолет — рейс UA5533 компании Canadair Regional Jet, на Детройт, штат Мичиган.

Следовало отдать должное капитану Риду. Просьбу российского коллеги и его слова о важности проводимой операции он воспринял близко к сердцу — видимо, еще и потому, что по незначительной причине вряд ли русский полковник стал бы будить человека глубокой ночью. Полетели депеши, были приведены в действие связи... можно было только догадываться, чего стоило капитану Риду провернуть это мероприятие, избежав — а хотелось бы надеяться, что именно избежав — излишней огласки. Но меры были приняты, и в детройтском аэропорту «Детройт Метро-LS» гостей уже встречали. Роскошный синий «крайслер», зарегистрированный на некоего Исаака Смита, доставил всех троих на одиноко стоящую в лесу виллу, расположенную неподалеку от городка Лансинга, что в шестидесяти милях от Детройта. Вилла, как установили агенты, носила вполне заурядное название «Нора Смитов». По просьбе Рида, несколько превысившего отведенные ему Панариным рамки действий, за домом на некоторое время установили наблюдение, хотя бы для того, чтобы убедиться — данный пункт является конечным в путешествии троицы.

Всё это была лирика, додуманная Сергеем самостоятельно. А Панарин лишь коротко и сухо сообщил своему без пяти минут бывшему подчиненному все полученные им факты, сунул в ящик стола заявление на увольнение по собственному с непроставленными датами и приказал Буруну в ближайшие дни не показываться в здании ГУВД. Но оставаться на связи и тщательно следить, чтобы не опускался до нуля баланс телефона.

Потянулись скучные дни. Время от времени Сергей просматривал до последней строчки знакомые документы — все, что могло представлять собой опасность, он забрал домой, хотя и понимал — стоит хоть немного окрепнуть подозрениям в его адрес, и за санкцией на обыск дело не станет. В идеале документы — по меньшей мере две трети дела — следовало бы упрятать куда-нибудь подальше... но он все никак не мог придумать надежного места.

А и в самом деле, куда опер может спрятать пачку «горячей» бумаги?

У знакомых? Взвесив эту идею со всех сторон, Сергей с удивлением обнаружил, что кроме Генки Юшкова у него нет знакомых, которым можно было бы безоговорочно доверять. Молодые женщины, общение с которыми не выходило за рамки флирта или эпизодического перепиха, во-первых, непременно сунули бы нос в оставленный пакет, поскольку женская любознательность неистребима, и, во-вторых, вряд ли сумели бы держать это в секрете.

У родственников? Но родители умерли, а живущая в Москве тетка капитана была с племяшом не в лучших отношениях. Нет, до открытой конфронтации дело никогда не доходило, просто оба не испытывали удовольствия от общества друг друга, а потому количество контактов как-то само собой свелось к необходимому минимуму.

Где-нибудь зарыть? Капитан мысленно представил себя ночью, на кладбище, подрывающим саперной лопаткой могильный холмик, а затем сующий туда плотно упакованный полиэтиленовый пакет... Бред сивой кобылы.

В камеру хранения на вокзале? Вот только шпионских игр ему и не хватало... хотя, если подумать, все события последних дней сложно было воспринимать иначе, чем сюжет для тех же «Секретных материалов». Во всяком случае, инопланетяне были налицо. Только Генка Юшков в роли Скалли был напрочь лишен сексуальной привлекательности... с точки зрения Сергея.

Арендовать ячейку в банке? Этот вариант выглядел наиболее перспективным, хотя и был связан с незапланированными расходами. К тому же отдавал некой театральностью. Прикинув свои финансовые возможности, Сергей решил, что такого рода удар по бюджету он, пожалуй, вынесет.

Но реализовать этот план он так и не успел. В один из вечеров, когда Бурун в очередной раз перебирал бумаги, словно стараясь получше запомнить их, прежде чем скрыть от людских глаз, зазвонил телефон. Голос в трубке показался знакомым, но Бурун никак не мог его вспомнить.

— Сергей Павлович, если не ошибаюсь? — Сухой, надтреснутый голос, похоже, принадлежал пожилому человеку.

— Да, я...

— Очень, очень приятно... видите ли, любезный Сергей Павлович, у меня к вам дело несколько, как бы это лучше сказать, деликатного свойства. Дело в том, что один ваш... и мой тоже, хороший знакомый в настоящее время, вероятно, нуждается в помощи...

Сколько раз за прошедшие годы Сергей слышал подобные многословные прелюдии, за которыми скрывались, как правило, вполне обычные проблемы. Часто эти обычные проблемы имели вполне обычные решения, не требующие экстраординарных действий. Но люди, имеющие знакомого в органах, почему-то считали, что по каждому пустяшному поводу, от «несправедливого» штрафа за езду в слегка поддатом виде до уведенного от подъезда велосипеда, непременно нужно звать на помощь опера из уголовного розыска. И опер, руководствуясь соображениями о чести и достоинстве офицера российской милиции, тут же бросится на помощь — искать похитителя развешанного во дворе белья, подлого и гнусного негодяя, навесившего фингал «сыну одного знакомого нашего милейшего соседа», или кошку «ну что вы, что вы, она никогда раньше из дома не уходила».

И бесполезно было объяснять всем этим, вполне нормальным и во всем остальном благоразумным людям, что опер уголовного розыска должен заниматься прежде всего уголовными преступлениями. Они не понимали. Они обижались. Они рвали отношения, не в силах забыть и простить отказ в «пустячной» просьбе.

Может, именно поэтому у Сергея было так мало друзей среди тех, кто никогда не носил погоны.

— Простите...

— Ах да, я не представился... впрочем, есть ряд причин, по которым называть свое имя мне бы не хотелось. Как и имя человека, который, вероятно, нуждается в вашей помощи...

— Вероятно? — Сергей включился в игру, стараясь тянуть время и отчаянно пытаясь вспомнить, где же он слышал этот голое. Звонок уже не казался ему столь безобидным, как подумалось вначале. Шантаж? Угроза? За этим многозначительным вступлением может скрываться что угодно. — То есть вы даже не уверены, что этому человеку нужна помощь?

— В жизни бывает много событий, ход которых невозможно предсказать, — философски заметил голос. — Иногда помощь нужна тому, кто и не догадывается о том, что нуждается в ней. А бывает, что и догадывается — но не может позвать на помощь.

Сергей готов был скрежетать зубами от бессилия. Память упорно не желала давать ответ, и все же он мог поклясться, что уже слышал этот голос. Совсем недавно... быть может, легче вспомнить слова, которые были услышаны?

— Послушайте, уважаемый... если вы хотите поговорить о деле, может, пора начать?

— Молодежь вечно торопится, — вздохнул невидимый собеседник, — а спешка уместна далеко не всегда...

— При ловле блох разве что, — буркнул капитан.

— Я бы так не сказал... к тому же блохи бывают разными. — Сергей зримо увидел, как собеседник пожал плечами. — Бывают блохи мелкие, зловредные, надоедливые... но в целом не опасные, так ведь, молодой человек? А бывают другие... да, другие.

— Крупные? — не удержался от сарказма Бурун.

— Вот именно. Крупные. В чешуе. В очень прочной золотой чешуе.

По спине пробежала волна холода. Скрипнула сминаемая пластмасса трубки.

— Кажется, Сергей Павлович, вы поняли, о чем пойдет речь. Давайте воздержимся от конкретики. Могу ли я рассчитывать на встречу?

— Да... — выдавил из себя Бурун.

— Чудесно, чудесно. Скажем, через три часа.

— Хорошо. Где?

— Где? Да, это и в самом деле вопрос. Три золотые блохи вышли из двери, покинув свою жертву. Но если бы они посмотрели налево, то, возможно, жертв было бы больше.

— О черт! Вы что, сказок начитались? — взревел Сергей, с трудом борясь с желанием швырнуть трубку о стену. Увы, позволить себе этого он никак не мог. — Почему нельзя просто сказать — там-то и там-то, в такое-то время. А может, вы просто приедете ко мне домой? Знаете телефон, наверное, знаете и адрес, так?

В трубке послышался смешок.

— Разумеется, молодой человек. Но ваш дом вполне может вызвать нездоровый интерес у... скажем, некоторых личностей, чье внимание сейчас было бы излишним.

— Эти личности покинули страну, — буркнул капитан, прекрасно понимая, что делает глупость. Но разговор уже и без того шел в таком ключе, что если кто-то ведет запись — этой записи прямая дорога в ФСБ. А ему, Сергею Буруну — на нары. По обвинению в шпионаже.

— Вот как? И вы в этом так уверены? Молодой человек, вам ли не знать, что блохи бывают весьма изобретательны в достижении своей цели.

Вообще говоря, Сергей и в самом деле не был полностью уверен в том, что Архонты покинули Россию. Да, трое улетели — но ведь могли и вернуться. К тому же кто сказал, что прилетали только трое? Почему бы и не четверо? Или не все шестеро? И почему бы здесь не остаться послушным рабам Архонтов — пока все, о чем говорил Ярослав, в целом подтверждалось, а потому и его рассказ о доступной атлантам магии тоже может быть истиной.

«Выйдя из двери, посмотрели налево... что там слева-то? Дом... наверное. Странно, но когда мы ездили к Верменичу, я даже не обратил внимания. Ах да, в деле есть снимки. Стоп, стоп... из двери — налево, значит, если смотреть с улицы, нужный дом будет справа. О черт...»

Теперь он вспомнил, где слышал этот голос. Ну да, верно, это был голос пенсионера Зобова, который напоил их с Геннадием замечательным чаем, а позже опознал в капитане Буруне человека, посетившего его уважаемого соседа Ярослава Борисыча.

Только вот для простого пенсионера милейший Герман Игнатьевич проявлял просто-таки чудовищную осведомленность. Неприличную. Невозможную... а оттого пугающую.

«Кто же вы такой, гражданин Зобов?»

Ладно, раз уж старик хочет поиграть в Джеймса Бонда, не стоит отказывать ему в этой маленькой слабости. Снизив голос до заговорщицкого шепота, Бурун, со зловещей нотке в голосе, медленно произнес:

— Дом, о котором идет речь, тоже может пользоваться... пристальным вниманием. И не только со стороны упомянутых вами хм... личностей.

— У многих домов не один вход, — тут же среагировал старик.

— Хорошо, — спорить и дальше не было смысла. — Я буду через три часа.

— Я буду ждать... — в трубке зазвучали короткие гудки.

Сергей медленно взглянул на трубку, не удивился, увидев змеящуюся трещину. Хлипкая вещица...

Собрался он быстро. Добираться до дома Верменича — если без помощи служебного транспорта — это как раз часа три и займет. А если и меньше, то ненамного — хитрый старик точно рассчитал время. Сергей подошел к небольшому железному ящику, прикрученному к стене. Жалкая пародия на сейф, открыть можно чем угодно — хоть бы и шпилькой, при минимуме нужных навыков. Зато буква закона соблюдена, оружие хранится там, где ему положено, и никто не посмеет предъявить претензии.

Хотя какое, к бесу, оружие... Этот ствол он приобрел почти год назад. Как раз в то время, когда в дело легли первые документы, подтверждающие, что генерал Шагин, возможно, не сошел с ума. Табельный ПМ — вещь безотказная, хотя и не может считаться идеальным образцом личного оружия офицера, но таскать его с собой... стрельнешь где — так потом полгода объяснительные строчить. Особенно если попадешь, что в случае с пээмом есть вообще ситуация непредсказуемая. А эта игрушка, при всей внешней схожести с самым распространенным в России оружием, по сути, оружием не считается. Так... травматик. Хотя резиновая пуля бьет достаточно сильно, чтобы сбить с ног.

При необходимости Сергей вполне мог рассчитывать на свое умение драться, хотя и достаточно давно этими навыками не пользовался. А потому этот резинострел брал с собой редко, хотя пару раз игрушка выручала... иногда достаточно показать ублюдкам ствол, чтобы увидеть их спины. Многие ли способны в полумраке отличить газовик или травматик от боевого оружия? А рисковать — себе дороже.

Он уже подошел к двери, когда телефон зазвонил снова. Некоторое время Сергей размышлял, брать трубку или сделать вид, что его тут нет... но звонящий был настойчив, словно точно знал — Бурун дома и сейчас стоит в шаге от аппарата.

— Да, — буркнул Сергей. И вздрогнул, услышав знакомый голос...

Глава 7 2005 год, какое-то октября, иные пространства

Что есть разрыв Границы?

Считается, что Границы отделяют миры друг от друга. На самом деле все несколько сложнее, хотя бы потому, что нет никакой физической грани между двумя параллельными вселенными. Есть нечто, не обнаруживаемое никакими, сколь угодно сложными приборами. Своего рода зона баланса двух разных наборов физических законов. И разрыв, по сути, есть нарушение правил этого баланса. Это не смещение его в ту или иную сторону — это взаимопроникновение законов. Можно представить себе коктейль из двух напитков разной плотности. Пока он пребывает в спокойствии, напитки не смешиваются и граница, отделяющая их друг от друга, пребывает в относительной стабильности. Но вот вопрос, существует ли эта граница в действительности? Шаг вверх — один тип молекул, шаг вниз — уже другой. А где сама граница?

И вот в бокал опускается соломинка. Нежно и бережно. И соломинка эта, конечно, вызывает возмущение границы, вокруг места прокола возникают вихри, жидкости смешиваются... но если движение предельно аккуратно, то постепенно все успокаивается. Но граница уже немножко не там... и она чуть-чуть иная. А соломинка... это путь. Путь из одного пространства в другое — и, обратите внимание, минуя границу. Она — снаружи, а путь внутри.

В целом ассоциация очень точно отражает суть границы и суть межпространственного портала. Молодые маги, только-только начинающие познавать сущность порталов и впервые сталкивающиеся с нестабильностью границ, считают, что суть прорыва — взаимопроникновение миров, происходящее через пробитое, в сущности, пространство отверстие. Это не так. Проникновение в мир чуждых ему законов происходит как при создании портала, так и при его закрытии. Теоретически идеально стабильный портал может существовать вечно, при этом возмущения границ в точке прорыва постепенно сходят на нет. Только вот не бывает идеально стабильных порталов.

Теперь рассмотрим ситуацию, когда соломинку вдруг резко шевельнут. Или, к примеру, взболтают ею коктейль... Две жидкости, два пространства смешаются, образуя новую жидкость. И ее свойства будут иными... лучше или хуже — это вопрос второй. Главное — что иными.

Но это — в лучшем случае. Бывает так, что смешение законов образует настолько новую сущность, что она не может оставаться в стабильности. Происходит своего рода взрыв. Или коллапс. Можно выстроить прогноз того, что произойдет в результате слияния — очень сложные и длительные расчеты позволят предугадать — с некоторой вероятностью, — чем завершится процесс. Но, как показывает статистика, относительно стабильный результат представляет собой скорее исключение, чем правило.

Из всего сказанного, помимо прочего, следует интересный вывод — поскольку Границы являются не физической сущностью, а лишь зоной устойчивого баланса разных комплексов физических законов, то изменение этого баланса не может являться естественным процессом. Только разумные в своей деятельности могут поколебать основы мироздания, могут создать условия, когда нарушается равновесие.

И тут мы приходим к понятию Стражей...

Академия Рианна.

Вводная лекция курса «Стражи Границ»

— Вирм, я делаю все, что могу. И даже больше.

— Послушай... — Ярослав вел этот разговор уже почти три часа и все еще топтался на месте. — Ты можешь понять, что там, на моей Земле, что-то случилось. Ну не может портал закрыться сам собой, ты не хуже меня знаешь технологии Атлантиды.

— Я их знаю лучше, — хмыкнул Лавочник.

— Вот именно. Были случаи, когда Ключ выходил из строя? Сам по себе?

— Нет, — неохотно признал Лавочник, отводя глаза. — Не было. А ты заряд проверил?

— Побойся бога!

— Твой бог в этих местах непопулярен, — фыркнул хозяин, разливая по крошечным, почти прозрачным фарфоровым чашкам крепкий кофе. — Как, впрочем, и любой другой. Ладно... ты говорил, что Ключ новый, только что сгенерированный. Значит, заряда ему хватит не на одну сотню лет, хоть бы и при ежедневном использовании.

— С ней что-то случилось, Я чувствую.

С кем это «с ней», Лавочник спрашивать не стал.

— Яр, я ничем не могу помочь.

— Мне нужен портал. На Землю. Сейчас же. И цена не имеет значения, — чеканил Ярослав слова. В который уже раз.

И в который раз Лавочник отрицательно покачал головой... совсем так, как это сделал бы обычный человек с Земли. Да что там... и на Земле есть места, где такое покачивание означает согласие. А Лавочник имел в виду нечто прямо противоположное. Он великолепно умел подстраиваться под собеседника — жесты, речь, общая манера поведения... только вот напитки клиентам имел обыкновение предлагать очень уж экзотические. Такие, воспоминания о которых были зачастую куда более яркими, чем о приобретенных в Лавке товарах.

— Есть вещи, которые не под силу даже мне. Яр, не нервничай и постарайся понять. Тебе не хуже моего известно, что стабильный и безопасный портал можно создать одним-единственным способом — с помощью Ключа Атлантиды. Альтернатива тебя не устроит — либо чисто магический портал, серьезно расшатывающий Границы, либо технологический — с последующими приближениями. Второе — во много раз дольше.

— Нужен Ключ...

— А Ключ тебе не поможет. Хочешь? Хоть десяток... не такой уж и редкий товар. В свое время Архонты наплодили их тысячи и уцелели многие. Только вот Ключ может открыть проход лишь по одному из адресов, занесенных в его базу данных...

— Ну?

— Яр, ты обеспокоен и не хочешь рассуждать логически. На твою Землю, как и на Рианн, атланты бежали. Бе-жа-ли, ты способен это понять? Бежали через грузовой портал, построенный исключительно на магии... ну да, да, я знаю, технологии Атлантиды были неотделимы от того, что принято называть чистой магией, но суть не в этом. Ни Земли, ни Рианна нет в базах Атлантиды. Как и десятков других миров, в которых они наследили. Ты не можешь представить себе, Яр, как редко в своей долгой жизни я слышал эту фразу — «цена не имеет значения». И с каким удовольствием я пользовался этим. О, как я этим пользовался! Но сейчас я вынужден лишь развести руками, Яр. Я не могу сделать портал на Землю.

— Тогда я полечу на этом твоем проклятом рейдере.

— Расконсервация идет полным ходом, основная часть дополнительного оборудования уже установлена, но на завершение работ нужно время.

— У меня нет этого времени, Лавочник.

Вирм вскочил с кресла — сейчас это был странной формы комок мягкого металла, успешно подстраивающийся под седалище гостя, независимо от его, седалища, формы. Уловив исчезновение «клиента», кресло тут же приобрело шарообразную форму, словно огромная капля блестящей ртути, не желающая растекаться по полу. Нервно расхаживая по комнате, среди отблесков металла различных оттенков, от матово-золотого до медно-красного, Ярослав время от времени прикладывался к бокалу. Жидкость была под стать окружающей обстановке — казалось, что тонкий хрусталь наполнен расплавленным серебром... но он не чувствовал ни изысканного вкуса, ни уникального, ни на что не похожего аромата.

— Ускорь подготовку рейдера. Ну, Лавочник, я прошу, я умоляю!

— Ты хочешь долететь живым? — невесело усмехнулся тот. — Это техника, Яр, сложнейшая техника. И с нею шутки плохи... Конечно, кое-что сделать можно...

Лавочник прикоснулся пальцами к блестящей поверхности стола, и тот немедленно вздыбился массивным наростом, который быстро менял форму, постепенно приобретая вполне знакомые очертания компьютерного монитора. Сформировался экран, на нем появился странный, ни на что не похожий текст. Ярослав смотрел через плечо Лавочника, затаив дыхание. Если источники не врут, он был одним из первых — если не первым, — кто видел истинную письменность жителей Хаоса. Иероглифы, нанесенные на знаменитые пластиночные заклинания, были не более чем сложными символами, не имевшими ничего общего с языком. По сути, изгибы этих знаков были компонентами заложенных в таблички магических формул. Быть может, в этой письменности скрыты тайны Хаоса? Если бы их еще можно было понять...

Вглядываясь в ползущие по экрану строки, Лавочник хмурился, бормоча себе под нос:

— Двигатели почти вышли на рабочий режим. Система жизнеобеспечения пока активирована не более чем на десять процентов. Системы вооружения... ну, они тебе не понадобятся. Навигационные модули будут готовы через десять часов... — Лавочник повернулся к собеседнику и, с недовольным видом, заявил: — Вирм, корабль не готов к полету, но часть систем можно реанимировать по ходу дела, а остальные... быть может, без них можно будет обойтись.

— Значит, можно вылететь сейчас?

— Через десять часов. И ни минутой меньше, иначе просто затеряешься в пространствах. Навсегда. Лучше лететь без жизнеобеспечения, чем без навигационных систем.

— Значит, десять часов... — Ярослав снова плюхнулся в кресло, успевшее поймать человека и заключить его в неожиданно мягкие и теплые объятия. Он устало закрыл глаза... — Ладно, пусть будет так...

— Есть еще одна новость... — Было видно, что Лавочнику смертельно не хочется об этом говорить. Да он бы и не сказал, но сейчас его связывало с Яром Вирмом нечто большее, чем просто отношения продавца и покупателя.

— Хорошая? Мне бы сейчас не помешала хорошая новость. Хотя бы одна... — вздохнул Страж.

— Плохая. И имей в виду, Вирм... я не говорил тебе об этом потому, что знание в данном случае все равно ничего не могло бы изменить.

— Вступление мне не нравится, — буркнул Ярослав.

— А продолжение не понравится еще больше, — парировал Лавочник. — Последние две Волны несли не только изменения пространства, но и времени.

— Времени? — Ярослав слишком устал от нервотрепки последних часов, чтобы с ходу понять слова Лавочника. — При чем здесь время?

— При том, что пока ты был здесь, на Земле... на Земле прошло куда больше времени. Я не могу сказать точно, но по их счету — не менее пяти суток. Если с твоей подругой что-то случилось, на помощь ты уже не успеешь.

— Я знаю... — тихо пробормотал Ярослав. — Я знаю... я с самого начала знал это, как только увидел, что портал исчез. Но я должен быть там, понимаешь...

Его речь становилась все более бессвязной. Наконец пальцы разжались, опустевший бокал покатился по полу, и Ярослав поник в кресле, забывшись глубоким сном. Лавочник поднял бокал, поставил его на стол и сочувственно вздохнул. Может быть, было не слишком этичным подсунуть Стражу снотворное... но Вирм сейчас нуждался в отдыхе. Отправляться в дальний путь на неподготовленном корабле... вряд ли во время этого пути ему выдастся минутка для отдыха.

Более всего Лавочника беспокоили компьютерные системы самого рейдера. Будь у него время — и все управляющие контуры были бы надежно замкнуты на кибернавигатора, машину хотя и неимоверно сложную, но в целом вполне предсказуемую. Но для этой операции требовались не часы — дни. Закст славился своими машинами, да и сами жители этой воинственной Империи были киборгизированы. Степень искусственных компонентов тел доходила до 70-80 процентов, и многих закстиан было уже сложно назвать живыми существами. Их компьютеры считались одними из самых сложных среди всех миров, выбравших технологический путь развития. И заставить их подчиняться было непросто.

Оставалось только надеяться, что древние машины станут беспрекословно слушаться новых хозяев.

* * *

— Вирм, проснись...

Ярослав открыл глаза — над ним склонилось незнакомое лицо. В нем было мало человеческого. Разве что круглые очки в тонкой металлической оправе.

— Лавочник?

— Корабль готов к старту... насколько это вообще можно счесть готовностью.

— Он здесь?

Лавочник вздохнул.

— Ты все меряешь привычными мерками, Вирм, а еще называешь себя Стражем. Рейдер — изделие мира, избравшего путь технологии. В нашем мире он долго не проживет, а бортовые системы в лучшем случае сойдут с ума. Сейчас корабль находится в одной из вселенных, где магия выродилась почти полностью. Если ты готов, отправишься туда немедленно.

— Прямо на корабль?

— Нет, на базу Закст. Оттуда корабль заберет тебя сам. Рейдер относительно невелик, но на планету он сесть не может. Закстиане разработали специальную транспортную систему... имей в виду, она изначально была рассчитана на их киборгизированные тела, поэтому для биологического объекта, каковым ты являешься, перенос может быть... не очень приятным. Безопасным — это я могу гарантировать. Но удовольствия ты не получишь ни малейшего.

— Я готов.

— Ты всегда готов, — фыркнул Лавочник. — Я бы отправился с тобой, показать дорогу, но тот мир для меня, по вполне понятным причинам, губителен. А рисковать своим здоровьем я не собираюсь... даже ради уничтожения атлантов. Запомни простые правила. База Империи Закст — это военный объект со всеми вытекающими последствиями. Мы получили доступ к ней очень давно, но столько дел, столько дел... Некоторые зоны расчищены, и охранные системы на них деактнвированы. Эти зоны отмечены синими огнями... ну, увидишь — поймешь.

— Синими?

— Для твоего зрения, разумеется. В остальные не суйся можешь оказаться в ситуации, когда тебя и твой хваленый футурпрогноз не спасет. Системы защиты Закст ориентированы на сканирование электронных компонентов организма посетителя, и огонь по чужаку открывают без предупреждения. Портал выбросит тебя в зоне прибытия. Оттуда пойдешь через тоннель, отмеченный знаком... — Лавочник достал лист бумаги и небрежным движением изобразил на ней сложной формы загогулину. — До перекрестка. Свернешь налево. Третий тоннель по правой стороне... там будет вот такой знак. Далее не сворачивай, выйдешь в круглый зал. Это — орбитальный транспортный узел. Там воспользуешься коммуникатором...

С этими словами Лавочник застегнул на запястье Ярослава массивный металлический браслет, снабженный рядом цветных кнопок и крошечным экраном. Весила игрушка граммов семьсот, не меньше.

— Что, нельзя было сделать полегче? — поморщился Верменич.

— Имей совесть, Яр, — вздохнул Лавочник. — Это же система связи с кораблем, расположенным на орбите. И он должен работать на любой почти планете, в любых почти условиях. Сквозь помехи. Сквозь препятствия. Там начинки — с ноготь, все остальное — передатчик. Да, имей в виду, кораблем управляет робот... ах да, я тебе говорил. Так вот, его мозги тоже настроены на эту волну. Я заложил в него два десятка языков, в том числе и твой родной, и несколько современных земных — те, что есть в моей базе. Связь с роботом — крайняя левая кнопка. Управление голосом. Прикажешь, он доставит тебя на корабль. Только... гм... не ел бы ты перед этим.

— Ладно, я все понял.

— Торопишься, Вирм? Знаю, что торопишься, но дослушай до конца. Твой корабль не готов. Процесс расконсервации запущен, и останавливать его нельзя. По правилам, все процедуры проводятся в строго определенной последовательности, под контролем управляющего комплекса базы. В твоем случае расконсервацией будет управлять мозг самого корабля, причем делать это в аварийном режиме. Я знаю, вы, называющие себя техномагами, гордитесь своим умением находить общий язык с машинами, чувствовать их. Это умение тебе понадобится. Не спускай глаз с мозга, следи за всем, что он делает. Вполне вероятно, что аварийный режим установит для бортовых систем корабля иные, незапланированные приоритеты.

— И эту бомбу ты упрямо подсовывал покупателям на протяжении столетий? Я был о тебе лучшего мнения.

— Если бы все процедуры прошли в штатном режиме, покупатель получил бы послушный и полностью предсказуемый корабль. Так что, друг мой, вини во всем себя. Роботу-навигатору можешь доверять полностью, он запрограммирован на абсолютное подчинение, кроме случаев прямой угрозы твоей жизни. Эта ситуация заставит робота сделать все для твоего спасения... пусть и в нарушение твоих же приказов. К пульту управления до полного завершения процедур расконсервации не прикасайся — рейдер может воспринять это как враждебный акт. Или просто проигнорировать. Или подчиниться — как повезет. Общение с бортовыми системами или через навигатора, или... напрямую. Как вы, техномаги. умеете.

— Понял.

— И еще... будь осторожен, Вирм. Атланты тоже владеют техномагией... лучше, чем вы, и лучше, чем кто-либо другой в известных мирах.

— Я знаю. — Ярослав издал короткий смешок. — Имел дело с их техникой. Магические барьеры потрясающие, просто произведение искусства... их охранные системы чуть меня не убили.

— Тебе еще повезло. — Лавочник покачал головой, осуждающе глядя на Стража. — Мне кажется, ты слишком легко к этому относишься. Ты что взламывал? Привратника... так я и думал. Вирм, он ведь толком и не был защищен. Элементарная, можно сказать, предустановленная система безопасности, скорее всего даже не активированная на полную мощность. Будешь недооценивать атлантов, в следующий раз от тебя и пепла не останется.

— Не учи ученого, — махнул рукой Ярослав. — Ну что, можно отправляться?

— Последнее. — Лавочник явно был недоволен тем, что его нравоучения были столь резко оборваны, но спорить не стал. — Возьмешь с собой вот это...

Он протянул Ярославу что-то вроде небольшого портсигара. Тот принял подарок и чуть не выронил — предмет оказался на удивление тяжелым. Будь он сделан из свинца, все равно весил бы меньше.

— Что за черт...

— Это передатчик. Яр, постарайся сберечь его. Не продаю, имей в виду, только на время. Единственный экземпляр... в своем роде. Эта штука излучает... впрочем, на Рианне этот тип изучения пока не открыли, и знание это в некоторой степени преждевременно. Но уловить это излучение можно сквозь Границы. Уловить и запеленговать. Быть может... Вирм, не строй планов, я ничего не обещаю, но, может быть, мне удастся найти для тебя помощь. И не дергай головой. Можешь считать себя героем, но против Архонтов ты — пустое место. И помощь тебе нужна любая, и мастера, и пушечное мясо... да, да, Вирм, те, кто будет умирать, пока более подготовленные нанесут удар. А свои принципы засунь себе...

Ярославу только оставалось удивляться, с каким мастерством Лавочник применял ставшие привычными российские идиомы. Или во всех мирах принципы предлагают засунуть в одно и то же место?

Лавочник достал из кармана небольшую черную пластину и небрежным жестом переломил ее пополам. В двух шагах от него взметнулось полотнище портала — взметнулось сразу, безо всякой подготовки, без долгого и зрелищного процесса формирования и уплотнения. Да, сильна магия Хаоса, сильна.

— Ну... удачи.

— Спасибо, — кивнул Ярослав и шагнул в портал.

База Закст впечатляла. Ярослав не так много знал об этой древней и очень воинственной цивилизации. Но и то, что он знал, позволяло ему не слишком сильно сожалеть о том, что киборги более не существуют. Империя Закст привыкла — если верить немногим имеющимся в распоряжении Рианна древним хроникам — все споры решать предельно эффективно. Устранением оппонента.

Киборги существовали для войны и ради войны. Они достигли невероятных высот — но только в развитии военных технологий. Они строили совершенные корабли — но отнюдь не для исследований и торговли. Силовая установка этой базы могла дать достаточно энергии, чтобы превратить безжизненный каменный шар планеты в изысканный цветущий рай. Но киборгов не интересовала ни сочная зелень, ни кристальная вола рек, ни чистый воздух. Их организмы, большей частью состоящие из металла, пластмасс и сложных композитов, мало зависели от окружающей среды.

Ярослав шагал по длинному коридору, отчаянно борясь с желанием побродить здесь хотя бы несколько часов. Насколько он знал, еще никому из магов Рианна не довелось столь близко познакомиться со столь выдающимся образчиком имперской военной технологии. Оружие Закст считалось почти идеальным, его охотно копировали на всех мирах, где сила магических потоков позволяла использовать высокотехнологичные изделия. Ручные излучатели с успехом использовали и на Рианне, вооружая им солдат, осуществлявших огневое прикрытие магов и Стражей во время прорывов.

Но база... кто знает, какие тайны хранятся за этими броневыми плитами...

Увы, на исследования сейчас не было времени. Если он уцелеет, если угроза возрождения Атлантиды будет устранена, можно сюда вернуться. Лавочник не откажет... он ведь признался, что им — интересно, кому это «им»? — удалось проникнуть лишь в малую часть тайн этого сооружения, и помощь техномага, способного договориться практически с любой охранной системой, ему не помешает.

Синие огни указывали путь. Их было мало, очень мало. В стенах тоннеля через равные промежутки виднелись огромные — впору танку пройти — массивные люки, но лишь немногие из них были отмечены синим. Очень немногие.

Наконец впереди показался большой круглый зал.

— Как там говорил Лавочник? Орбитальный транспортный узел?

Он достал коммуникатор, нажал кнопку. Почти в тот же момент крошечный экранчик осветился, по нему пробежала цепочка непонятных значков. Одновременно раздался негромкий, отдающий металлом голос. Этого языка Ярослав не слышал никогда.

— Сменить язык интерфейса, — коротко приказал он. И с удивлением отметил, что произнес эти слова по-русски.

— Смена произведена. Система готова к приему информации, — тут же отозвался металлический голос. — Назовите себя любым удобным вам способом. Укажите также биологическую классификацию.

Ярослава так и подмывало заявить что-нибудь вроде «двуногое, без перьев и с плоскими ногтями», но он прекрасно понимал, что, во-первых, здесь не время и не место для шуток, и, во-вторых, робот, вероятнее всего, анализирует его голос, а не произносимые слова.

— Ярослав Верменич, также известный как Яр Вирм. Классификация по каталогу Хаоса... — Он на мгновение задумался, вспоминая. Уникальный каталог, содержащий в себе сведения о сотнях и сотнях разумных рас, был одним из товаров, который любая уважающая себя цивилизация приобретала в Лавке в первую очередь. Пожизненная гарантия, пожизненное сопровождение, бесплатные обновления при каждом посещении Мира Хаоса. Отправляясь в иные Миры, считалось хорошим тоном знать хотя бы свой собственный класс. — Тип Си-А, класс Лау-Тон, подвид Эр-Тао-Дект. Самоназвание исходной планеты — Рианн. Прошу принять на борт рейдера.

— Идентификация успешна. — Голос оставался равнодушным. — Приготовьтесь к перемещению по транспортному каналу. Если возможно, временно остановите дыхание. Существа вашего биологического класса также могут испытывать временную дисфункцию зрения. Рекомендация — закрыть глаза руками или любым другим непрозрачным предметом. Передаю сигналы готовности. Перемещение по третьему сигналу.

Тут же прозвучал короткий зуммер. За ним, с двухсекундным интервалом, еще один. Ярослав поглубже вдохнул и закрыл глаза руками.

И вспыхнул свет. Столь ослепительный, что он пробился сквозь кожу, плоть, кости, сомкнутые веки...

— О черт, — прошептал он, — кажется, я чуть было не ослеп...

— Световой эффект не связан с излучением в видимом глазами существа указанного класса спектре. Световой эффект носит психосоматический характер. Использование непрозрачного предмета для защиты глаз в некоторой степени снижает чувствительность к воздействию на подсознательном уровне, — доложил робот. — Добро пожаловать на борт, капитан. Остаточные последствия перехода снизятся ниже порога чувствительности через двадцать перт. Прошу в течение этого периода оставаться на месте.

— Это сколько? Эти твои двадцать перт?

— Перевод временного интервала в привычную капитану систему счисления затруднителен в связи с недостатком информации.

— Временная шкала Рианна.

— Отсутствуют в банке данных, — равнодушно сообщил робот.

— Временная шкала Земли.

— Отсутствуют в банке данных, — еще более равнодушно сообщил робот. Затем добавил: — Возможно построение зависимости при предоставлении капитаном длительности минимального счетного интервала и схемы объединения минимального интервала в интервалы следующих уровней.

Ярослав застонал...

— Ты можешь говорить по-человечески?

— Используемая схема общения соответствует базовой установке. Установка может быть изменена на другую.

— Возможные варианты?

— Для текущей языковой группы допустимы установки: разговорная, криминальная, литературная, — начал перечислять робот. — Молодежный жаргон, необходимо указание временного периода. Профессиональное арго, необходимо указание профессии.

Ярослав осторожно огляделся по сторонам. Перед глазами еще плыли цветные пятна, но сквозь них уже можно было разобрать окружающую обстановку. Ощутив, как в уголках глаз начинают скапливаться слезы, он снова зажмурился.

— Разговорная речь.

— Ладно. — В голосе робота послышалась явственная насмешка. — Если тебе так нравится, капитан, сменю манеру речи. Но лично мне кажется, что базовая система куда более информативна. Теперь что касается времени, капитан. Можешь продемонстрировать мне секунду?

— Могу. Ты где находишься?

— Прямо перед тобой дверь, ведущая в боевую рубку. Она откроется при твоем приближении. Можешь уже идти, я думаю, твои глаза пришли в норму.

Ярослав шагнул к указанной двери. Она мягко отъехала в сторону, открыв короткий проход, перекрывавшийся точно таким же бронированным люком. Ярослав отметил про себя толщину двери — сантиметров пятнадцать.

Боевая рубка оказалась относительно небольшой... Закстиане — во всяком случае, до киборгизации — имели вполне гуманоидную, можно сказать, даже человекообразную форму. Позже, в зависимости от имплантированных в тела систем, они могли измениться до неузнаваемости. А могли в целом сохранить прежний облик. Если верить старым записям — тем, что имелись в распоряжении Рианна, — мало кто из закстиан оставлял себе природную внешность, предпочитая более функциональные формы, ориентированные на ведение боя с предельной эффективностью. Но кресла в боевой рубке предназначались для человека... или Лавочник позаботился?

Кораблик бы рассчитан на крайне ограниченный экипаж. Минимально — три особи. И пульт управления был рассчитан на присутствие, помимо командира, еще двоих. Сейчас необходимости в этом не было — прямо возле пульта возвышалась странная, пугающая фигура. Высотой около двух метров, она была в изобилии снабжена длинными щупальцами. Каждое щупальце на кончике разделялось на шесть гибких тонких отростков, вполне заменяющих пальцы. Верхнюю часть торса — мутно белого, неприятного на вид — украшал ряд огромных, с тарелку, синих конструкций. Глаза? Сейчас четыре щупальца парили над панелью управления, время от времени прикасаясь к кнопкам и сенсорам.

— Привет! — Голос шел из верхней части этой смеси гриба и осьминога. — Вот ты и в боевой рубке, капитан. Как нравится обстановка?

— Впечатляет. А почему не видно окружающего пространства?

— Экраны выключены, — сообщил робот. — Я в них не нуждаюсь. Капитан, давай разберемся с вопросом времени.

— А, ну да... — Ярослав снял с руки часы. — Вот смотри. Одно деление окружности называется секундой. Полный круг, шестьдесят секунд — минута. Шестьдесят минут — час. Двадцать четыре часа — сутки. Пока этого достаточно.

— Потрясающе нерациональная система... — Одно из щупалец подхватило часы и поднесло их к огромному синему глазу робота. После недолгой паузы часы вернулись к владельцу. — Интервалы прохождения стрелки через деления на этом устройстве не совсем одинаковы. Если хочешь, капитан, я могу построить зависимость. Но, вероятнее всего, эта штука — барахло. Правильный термин?

— Термин вполне правильный, — хмыкнул Ярослав. — Но эта штука не так уж и плоха. Усредни значение и прими его за основу. Итак, когда корабль будет готов к старту?

— Через семь минут. Программа полета загружена в навигационные системы, двигатели вышли на рабочий режим, сейчас проходят последние проверки бортовых систем. Ты знаешь, капитан, что большая часть бортовых систем не прошла цикл расконсервации до конца?

— Да, мне говорили... Экраны можешь включить? И расскажи что-нибудь о бывших хозяевах этой посудины.

— Посудины? — переспросил робот. — Ты имеешь в виду рейдер?

— У него есть название?

— Закстиане не пользовались именами собственными для идентификации своих кораблей. Только условные индексы. Они считали, что так удобнее.

— С ума сойти, — восхитился Ярослав. — Я слышу иронию? У робота?

— Я не просто робот. Я совершенное создание, идеально предназначенное для выполнения своих функций. С моей точки зрения, закстиане пытались приблизиться к идеалу,заменяя ненадежные части своих тел искусственными конструкциями, но они пошли по ложному пути. Они использовали механические и электронные компоненты, тогда как только путь биологического совершенствования позволил бы им достигнуть успеха.

— Вижу, ты о себе высокого мнения! Так что насчет экранов?

— Капитан, попробую объяснить. Киборги Закст управляли своими посудинами, если тебя более устраивает такое название, непосредственно подключая свой разум к бортовым системам. И заодно к внешним сенсорам — не только визуальным. Но ты, капитан, очень торопился. Вспомогательный пульт, который ты видишь перед собой, предназначен для использования в случае выхода из строя основных систем. Его приведение в рабочее состояние было совершенно необходимо, поскольку мы вынуждены из-за спешки имитировать для компьютера рейдера аварийную ситуацию. А экраны относятся к второстепенным устройствам, и их расконсервация отложена на более поздний срок.

— А ты получаешь информацию извне?

— Да. Я тоже ограниченно подключен к бортовой системе. Капитан, корабль готов к старту. Полетная программа включает в себя первичный межмировой прыжок в пространство с вложенными в меня координатами, ориентацию в пункте прибытия, серию последующих прыжков, выход на орбиту. Дальнейшие указания должен дать ты, капитан. А пока рекомендую пройти в твою каюту. Для выполнения межмирового прыжка рейдер должен набрать определенную скорость, это займет четыре часа.

— И где моя каюта?

— Транспортный отсек, дверь отмечена зеленым пульсирующим сигналом.

* * *

Прошло уже более суток. Ярослав дремал, удобно устроившись на мягком гидроматрасе — вещи в этой каюте явно чужеродной. Надо будет при случае поблагодарить Лавочника, который предусмотрел практически все — от постели до бара, наполненного разнообразными, хотя и незнакомыми напитками.

Несколько часов ушло у него на изучение корабля. Борт-навигатор любезно дал полную информацию, и Ярославу оставалось только радоваться, что Империю Закст не интересовали цивилизации, расположенные в смежных вселенных. Это небольшое суденышко вполне могло стерилизовать планету, не истратив и десятой доли своего энергозапаса. А для его восполнения могло окунуться, без вреда для себя, в фотосферу звезды. Страшно было даже представить себе мощь, способную одержать победу над расой, сумевшей построить столь совершенное орудие уничтожения.

И все же это произошло. Вся история Закст — в памяти робота содержалась масса интереснейших сведений — представляла собой непрерывную череду войн, ни одна из которых не заканчивалась поражением. Ни одна... кроме последней, Хотя, если подходить к этому с привычных Земле или Рианну позиций, никакой войны и не было. Информации о последних годах существования Закст было маловато, но из того, что мог сообщить робот, следовало, что падение Империи было неожиданным. Да, как обычно, огромные корабли Закст первыми открыли огонь. К тому времени в Империи возобладали глобалистские тенденции, и флотилии юрких рейдеров сменились чудовищами размером с небольшую планету, вооружение которых могло погасить звезду... или разнести ее на куски. Каждый корабль управлялся тысячами киборгов, большая часть которых были полностью лишены человеческого облика, а их биологическая составляющая сводилась к минимуму. По сути, это уже были сложнейшие разумные компьютеры, включенные в состав бортовых систем гигантских звездолетов. Политика Империи была проста — всё неизвестное подлежит уничтожению. Закстиане не искали новых знаний, новых технологий, новых открытий — им вполне хватало своих. И встретив чужаков, они, не раздумывая, применили оружие.

А те — ответили.

Империя Закст прекратила свое существование. В один миг.

И поныне где-то в глубинах космоса плыли чудовищные корабли, целились в ничто орудия, а бортовые системы ждали команды на открытие огня. Жили своей жизнью военные базы — киберы технической службы поддерживали порядок, проводили профилактику боевых систем, следили за запасами энергии. Работали автоматические заводы, производя никому уже не нужные боеголовки. Тщательно сканировали окружающее пространство системы наблюдения...

Только вот хозяева всей этой машинерии исчезли.

Здесь, в этом рейдере, было четыре киборга. Ярослав нашел то, что от них осталось... вернее, то место, где они находились в тот момент, когда деяния Империи переполнили чашу чьего-то терпения.

Пол в боевой рубке. Пульт управления главным вооружением. Двигательный отсек. Каюта. Четыре каверны, оплавленных неведомым огнем, прошедшим сквозь защитные поля рейдера, сквозь толстые броневые плиты. Огонь не оставил никаких следов... кроме этих оплавленных участков. Словно бы заряды были телепортированы прямо к цели. Оружие, от которого нет защиты...

Если поискать на оставшейся где-то в ином пространстве имперской базе, если пройтись по еще не вскрытым, не очищенным от охранных систем зонам, наверняка можно будет увидеть такие же каверны. Десятки... нет, сотни каверн. Чудовищное оружие пришельцев, так и оставшихся неизвестными, настигло агрессоров повсюду.

Ярослава вырвал из сна пронзительный вой сирены...

— Капитан, тревога!

По всей видимости, робот через внутренние сенсоры корабля зафиксировал пробуждение человека, и рвущий уши вой угас.

— Что случилось?

— Незапланированная ситуация. Рейдер выполнял шестой корректировочный прыжок. В десяти световых секундах от точки выхода сканерами рейдера обнаружен объект искусственного происхождения, идентифицированный как военный корабль Тати-ран...

— Я думал, их давно уже... того.

— Так и есть. Но я предполагаю... — слышать термин «предполагаю» от робота было немножко странно. Ярослав уже подумывал о том, чтоб вновь переключить манеру общения бортнавигатора на базовую, но так и не решился, — что мы имеем дело с мертвым или частично мертвым кораблем. Такое бывает, тем более в случае с Тати-ран. Их корабли, по сути, живые организмы. Они довольно уязвимы... Вероятно, в компьютере рейдера имеются директивы, приказывающие ему атаковать чужие корабли, и наша, внедренная в него, навигационная программа временно утратила приоритет. Рейдер готовится вступить в бой.

— О черт... Какова вероятность того, что на корабле Тати-ран есть живой экипаж?

— Около одного процента.

— Так много? — Ярослав не верил собственным ушам. — Ведь Тати-ран исчезли... задолго до гибели Империи Закст, верно?

— Верно, — согласился робот. — Но обращаю твое внимание, капитан, что данная вселенная для Тати-ран не родная. Поскольку совершенно достоверно известно, что членистоногие не изобрели способов преодоления Границ, то появление здесь этого корабля может быть связано с попаданием его в разрыв Границы. При этом возможен ряд побочных явлений, связанных в том числе с искажениями времени.

Ярослав поморщился. Конечно, разрыв Границы мог сопровождаться любыми катаклизмами, в том числе и резкими изменениями течения времени...

— Не считаешь, что эта версия слишком натянута?

— Прогноз вероятности включает в себя все возможные версии. Капитан, в период выполнения основной боевой директивы бортовые системы рейдера не принимают моих приказов. Требуется твое вмешательство.

— Иду...

Путь от каюты до боевой рубки занял считанные секунды. Ярослав плюхнулся в кресло и был приятно удивлен, увидев вспыхнувшие экраны. Спустя несколько мгновений изображение на них стабилизировалось... Тысячи звезд смотрели на Ярослава, тысячи немигающих огоньков. Здесь не было атмосферы, благодаря которой звезды кажутся живыми, мерцающими, загадочными. Здесь они были другими... холодными и равнодушными наблюдателями, немыми свидетелями бойни, которая вот-вот здесь развернется.

Вокруг одной из звездочек замигало красное кольцо.

— Это корабль Тати-ран... огневой контакт через двенадцать минут. Корабль не мертв, он начал защитный маневр и включил щиты, — доложил робот.

— Они живы?

— Не обязательно. Срок функционирования биороботов производства Тати-ран, к числу которых имею честь принадлежать и я, практически не ограничен.

— Прогноз исхода боя?

— Учитывая неполную расконсервацию боевых систем... — робот сделал паузу, словно бы заново оценивая боеготовность корабля. — Вероятность полного уничтожения корабля Тати-ран — 0,83, вероятность полного уничтожения рейдера Закст — 0,11, вероятность фатальных повреждений корабля Тати-ран — 0,97, вероятность фатальных повреждений рейдера Закст — 0,42...

— Достаточно, — рявкнул Ярослав, понимая, что оценивать различные варианты событий робот может еще долго. — Вероятность прекращения атаки?

— Ноль.

— Проклятие... хорошо, попытаюсь договориться с этой железякой. Не мешай.

— Принято, капитан.

Проникнуть в компьютер рейдера было гораздо сложнее, чем Ярослав ожидал. Внутренние охранные системы отчаянно сопротивлялись его атакам, игнорируя распоряжения, не соответствующие основной директиве. Постепенно Верменич погружался все глубже и глубже в недра компьютерной памяти...

Проще всего было изменить основную директиву, которая сейчас вела корабль в бой. Увы, то, что выглядело простым на первый взгляд, оказалось невероятно сложным. Сейчас почти все на рейдере было подчинено директиве — вооружение, жизнеобеспечение, двигатели, навигация... Любое вмешательство в директиву могло повлечь за собой все что угодно, включая самоуничтожение рейдера...

А тем временем корабли сблизились на расстояние удара.

Полыхнули слепящее яркие разряды — рейдер открыл огонь. Навстречу молниям, бившим с расстояния около одной светосекунды, взметнулись энергетические шиты, рассеивая или отражая потоки сокрушающей энергии. Одновременно от татиранского звездолета к агрессору устремились рои чего-то, весьма сильно напоминавшего ракеты. С такого расстояния даже сам огромный корабль должен был выглядеть не крупнее яркой точки, но экраны приблизили изображение...

— Это ракеты? — спросил он.

— Часть атакующих снарядов содержит заряды антивещества, предназначенные для разрушения защитных полей рейдера, — сообщил робот. — За ними идут биоподавители.

— Это что за гадость?

— Своего рода нанороботы, но на биологической основе. Если они внедрятся в бортовые системы рейдера, то полностью выведут его из строя. Это единственный шанс Тати-ран на победу, против тяжелого вооружения Закст им долго не устоять. На данный момент защитные лазеры рейдера ведут огонь по биоподавителям. Часть снарядов с антиматерией достигнут энергетических щитов. Расчетное время контакта — двадцать семь секунд.

— Ско-олько?! — вытаращил глаза Верменич. — Эти штуки летят со скоростью... несколько тысяч километров в секунду?

— Капитан, вынужден напомнить тебе о твоих обязанностях... — В голосе робота прозвучало неприкрытое осуждение.

Ярослав мысленно чертыхнулся и снова погрузился мыслью в недра компьютера закстианского рейдера. Постепенно ему удалось нащупать относительно безопасную лазейку... как ни странно, в этом ему помог звездолет Тати-ран, выпускавший одну стайку ракет за другой. Главная директива, призывавшая рейдер в атаку, не отличалась склонностью к суициду, а потому не очень сопротивлялась приказам Ярослава, сосредоточившим все энергоресурсы корабля на обороне, полностью отключив атакующие системы. Как только рейдер перевел энергопотоки на лазеры ближнего действия, Ярослав грубо оборвал каналы связи с орудиями главного калибра. Снова открыть огонь по Тати-ран директива уже не сможет.

Рубка озарилась ярким зеленым светом...

— Попадание снаряда. Энергия взрыва отражена защитным полем, — доложил робот. — Мощность защитного поля упала до 93 процентов.

Огонь лазеров ближнего действия теперь напоминал фейерверк. Пространство вокруг рейдера наполнилось разрывами, время от времени перекрываемыми ярчайшими зелеными вспышками, знаменующими попадание еще одной ракеты в энергощит.

— Первая волна снарядов уничтожена полностью. — В голосе робота сквозило явное удовлетворение. — Достигли щита одиннадцать снарядов, мощность защиты на данный момент — 72 процента, продолжает возрастать.

— То есть мы отбились? — спросил Ярослав, совершенно уверенный в том, что ответ будет не из приятных. И не ошибся.

— На подходе вторая волка. Количество снарядов, входящих во вторую волну, удвоено.

— А в третьей — учетверено, так?

— Отключение орудий главного калибра изменило расчет боя, — ехидно, как показалось Верменичу, заметил борт-навигатор. — Без дополнительной огневой поддержки рейдер не сможет противостоять атакам. Вероятность полного разрушения рейдера — 0,79, вероятность получения фатальных повреждений — 0,98.

— Заткнись...

Снова компьютер. Снова упрямая директива, теперь уверенно ведущая рейдер к гибели. Ярослав чувствовал, как глаза заливает пот, рука, сжимающая синий кристалл, непрерывно подпитывающий техномага энергией, дрожала. Он должен, должен был победить...

И директива уступила. Отошла на задний план, затихла, спряталась.

— Навигатор, приготовься перехватить управление. — Голос звучал хрипло, натужно. — Сейчас!

— Управление принято! — бодро доложил робот. — Данные прыжка введены в память навигационной системы. Обратный отсчет... пять... четыре... три... два... один... прыжок!

И рейдер исчез. А спустя четыре секунды точку пространства, где он недавно находился, пронзили снаряды с зарядами антивещества. Зафиксировав отсутствие цели, снаряды приступили к экстренному торможению, чтобы изменить траекторию и вернуться на звездолет Тати-ран. С пусковых установок снаряды вылетали под действием мощных ускорителей, теперь же им придется пользоваться только своими слабенькими двигателями, предназначенными в основном для коррекции курса... Это займет очень много времени — сотни или даже тысячи часов. Но огромному кораблю Тати-ран некуда было спешить. Вот уже многие сотни лет мозг корабля не получал приказов от экипажа... многие сотни лет не был на ремонтной базе, не имел возможности пополнить хранилища боеприпасов. В этой ситуации каждая ракета имела особую ценность, и корабль не собирался терять их зря.

Позже, когда уцелевшие снаряды будут собраны, корабль отправится в путь. Отправится на поиск базы, методично проверяя координаты известных ему колоний и аванпостов Тати-ран. Начиная с первого и до трехсот семьдесят второго. А потом начнет сначала... как делал это уже не одну тысячу лет...

Шестнадцатый корректирующий прыжок вывел рейдер на орбиту Земли. Ярослав прилип к экранам, завороженно наблюдая за вращающейся планетой, на которой прошла большая часть его жизни. И которая сейчас зависела от того, нисколько хорошо он, Страж Границ, сможет выполнить свое дело.

Рейдер плыл по орбите, невидимый и неслышимый для любых приборов, разработанных людьми. Внешние сенсоры корабля, подключенные сейчас к здоровенному желеобразному шару татиранского сканера, занимавшего одну из кают, тщательно ощупывали поверхность планеты. Информация со сканера выдавалась на боковой экран в рубке — карта, испещренная разноцветными огоньками. С течением времени огней становилось все меньше и меньше — сканер анализировал их спектр, отбрасывая порожденные земными технологиями.

Пару раз Ярослав попытался проникнуть в «мозги» биологического сканера. Увы, то, что вполне срабатывало с патологически подозрительными системами Закст, оказалось бессильно перед биомозгом Тати-ран — эта штука действовала исключительно по заложенной в нее программе, отбрасывая все попытки вмешательства извне как ненужный, бесполезный хлам. Ярослав лишь качал головой — сопротивляемость биомозга внешним воздействиям оказалась такой же, как у человека, абсолютно иммунного к пси-воздействию. То есть абсолютной...

В общем, прибор делал свое дело, а Ярославу оставалось только ждать, когда погаснет последняя «неправильная» точка на карте... Всей душой он рвался туда, вниз, в Москву... узнать, что произошло, почему закрылся портал, не случилось ли чего с Ольгой. Но сейчас важнее всего было узнать, где спрятались атланты. Все остальное могло немного подождать.

И он ждал...

Исаак Смит не находил себе места. Пожалуй, впервые он начал немного завидовать измененным — так он мысленно называл тех, кто был посвящен Служению целиком, всей душой. Поначалу их равнодушные глаза, всегда спокойный голос и полное отсутствие хоть каких-нибудь эмоций в жестах или мимике порядком раздражали его. Нет, не настолько, чтобы усомниться в правильности решений Хозяина... Смит не мог не понимать, что в любом серьезном деле неизменно необходимы пешки. Те самые, которыми можно при необходимости изящно пожертвовать, чтобы сохранить более ценные фигуры, а то и заработать стратегическое преимущество. К тому, что по дому этих пешек расхаживает уже десятка полтора, к тому, что они опустошают его продовольственные запасы (слава богу, хоть не лазают в его бар), спят на его кроватях и пользуются его компьютером, Смит уже привык. И с тем, что его счет — предмет если и не гордости, то по крайней мере источник самоуважения — за последнее время порядком «отощал», Исаак тоже смирился.

Куда больше его беспокоило другое... развитие событий шло очень уж медленно. Ведь совсем недавно он видел себя... ну, хотя бы в Белом доме. Увы, пока лишь время от времени появлявшиеся в доме посетители, солидные мужчины и дорого одетые женщины, сверкающие бриллиантами, свидетельствовали о том, что Хозяин претворяет в жизнь какой-то свой, наверняка очень хитрый, план.

Часть Архонтов по-прежнему пропадала в подвале. Смит понятия не имел, что делают громоздкие приборы, но тихо радовался хотя бы тому, что они не потребляют электроэнергии... а то бы его материальному благополучию, и без того брошенному на алтарь Хозяина, пришел бы конец. Остальные большей частью пропадали вне здания, в компании десятка Измененных... из леса слышался визг бензопил, шум падающих деревьев, рев грузовиков. Смит попытался было получить информацию о том, что происходит в его владениях, но наткнулся словно на каменную стену. Да, он был частью Служения. Да, весьма полезной ее частью, поскольку не вошел в число Измененных — их здесь вообще никто не принимал в расчет, рассматривая как рабочую силу, как восполнимый и не особо ценный ресурс. За виллой, под слоем дерна, покоилось уже то ли семь, то ли восемь тел... первой была Вэл, остальные присоединились позже. В том числе и один русский, снабдивший Архонтов знанием языка, но не сумевший вынести сканирования и, следовательно, так и не ощутивший радость беззаветного Служения.

Если бы Смит попытался быть честным хотя бы с самим собой, он наверняка сознался бы, что Служение — не самое лучшее занятие на свете. Сам он считал, что поддерживает Хозяина прежде всего потому, что предложенный Архонтами путь ему импонировал. Этот путь — к силе, к власти, к единению и, что уж там говорить, к богатству был воплощением грез любого американца, и тем более американца с еврейскими корнями. Что он мог сделать сам? Очень, очень мало. Увеличить свой счет еще на один нолик? Вполне реально. Но и только.

А Смит хотел большего... хотел шагнуть за рамки своей фамилии, хотел, чтобы никто, никто в этой стране не морщился при упоминании имени Исаак Смит. А напротив, чтобы люди — тысячи и тысячи людей не только в этой стране, но и во всем мире, затаив дыхание, ждали его слова.

Путь Хозяина обещал и это, и многое другое... если только он, Исаак Смит, не разочарует своего нового господина, если и в мыслях своих не позволит себе усомниться в правильности выбранного пути. Смит не обольщался... стоит Властителю захотеть, и мысли Смита — все, даже самые сокровенные, окажутся перед ним, как на ладони. Только вот практика показывает, что после такого изучения человек в лучшем случае пригоден только пополнить собой ряды Измененных. В худшем — на задний двор.

Поэтому Исаак делал все, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения в его лояльности. Ему не сказали, что за стройка идет в непосредственной близости от виллы? Плевать, меньше знаешь — крепче спишь. Работа идет, что-то делается... а что именно — Хозяину виднее. Если атланты считают, что какую-то работу сумеют сделать лучше — пусть их. Но и провал будет целиком их заслугой. Эта глупая, должным образом не подготовленная, скоропалительная поездка в Россию, как Смит и предполагал с самого начала, почти не принесла эффекта. Да, Архонтам удалось вернуть кое-что из похищенного у них оборудования. Но вот сам вор... Смит был достаточно внимателен, чтобы понять — ох, не только железки волнуют Хозяина, не только. Сам человек, сумевший обокрасть Властителей, куда более важная цель — и именно она-то и была с треском провалена.

Разумеется, никто из Архонтов не удосужился сообщить Смиту о результатах поездки... но ведь у Исаака есть глаза и уши. Ведь если постараться, многое можно понять и так.

Где-то в глубине души поселился маленький огонек злорадства. Так им и надо! Быть может, теперь они будут больше ценить его помощь? Пусть все идет своим чередом... постепенно Хозяин осознает, что Смит — не просто один из посвященных Служению. Что он — незаменим. Ничем не выдав своего торжества, Исаак продолжал делать все, дабы угодить Властителю Биззару. И пока все шло хорошо.

Но сегодня что-то изменилось.

С утра Смит явился к Властителю с докладом. Полковник Торнтон прислал два десятка солдат, которые должны были охранять виллу и окрестности. Новость Хозяин принял без особых эмоций — но он вообще редко позволял себе эмоции. Покончив с вопросом об охране, Исаак принялся кратко излагать менее значительные вопросы, когда вдруг вверх взметнулась ладонь Хозяина, призывая к молчанию. Уже наученный горьким опытом, Смит замер на полуслове и вроде бы даже затаил дыхание.

А с Хозяином что-то происходило... его всегда спокойное, капельку надменное лицо исказилось, словно от зубной боли... Буквально через минуту с треском распахнулись двери — надо сказать, безумно дорогие двери, из настоящего красного дерева — и в библиотеку вихрем ворвались остальные Архонты.

— Выйди. — Взгляд Хозяина остановился на неподвижном Смите. — И проследи, чтобы никто... никто не входил в эту комнату. Пока тебя не позовут.

Мелькнула мысль спросить, что случилось, предложить свои услуги, попытаться разобраться в проблеме — в конце концов атланты маловато знали о современном мире, и им, возможно, пригодилась бы помощь... но, встретившись с ледяным, жестким взглядом Хозяина, Смит решил ретироваться.

К слову сказать, он поступил верно. Секундная заминка Не ускользнула от внимания Биззара, и в этот миг Исаак Смит как никогда раньше был близок к тому, чтобы пополнить собой ряды Служителей низшего ранга.

— Сигнал очень сильный, — заявил Шерден. Будучи воином, он в свое время обзавелся несколькими дополнительными имплантатами и теперь воспринимал источник возмущений лучше других. Кроме самого Арделла Биззара, конечно.

— Источник? — Глаза Пеллистера горели, ученый в нем сейчас возобладал над воином. Да и не был он воином в истинном смысле этого слова...

Властитель Пеллистер тоже ощущал внешнее давление но в куда более слабой степени. Пожалуй, если бы не общая тревога, он и не обратил бы внимания на легкое, почти на грани чувствительности, покалывание в мозгу. Его имплантаты были подчинены другим целям и предназначались прежде всего для работы с тонкой структурой имперских приборов. В этот момент он проклинал себя за то, что в далеком прошлом, когда еще жива была Великая Империя, не озаботился нашпиговать свое тело максимумом возможных устройств. И теперь, когда произошло что-то по-настоящему интересное, он вынужден полагаться на чувства каких-то там солдафонов, вроде Шердена.

— Предположительно источник находится на орбите планеты, — сухо заявил Биззар. — И он радикально отличается от всего, что мы здесь встречали.

— Быть может, чужак? — высказал мысль Галас. — Налицо явное сканирующее поле, мы пользовались чем-то похожим... но куда меньшей мощности.

— Скорее новые разработки землян, — пренебрежительно качнул головой Дарбек, в очередной раз давая понять, что ни одна мысль не может считаться здравой, если высказана Галасом. — Они заполнили орбиту планеты таким количеством примитивных спутников, что не удивлюсь, если среди них обнаружилось нечто новенькое...

Биззар обвел мрачным взглядом собравшихся Архонтов, и разговоры, словно по команде, затихли.

— Сигнал искусственного происхождения идет с орбиты. Характер сканирующего поля... — Он на мгновение задумался, затем выдал длинную последовательность цифр. Кое-кто из Архонтов посмотрели на Лорда-Протектора с нескрываемым благоговением. По меркам Империи, имплантаты Биззара стоили целое состояние. — Что скажете, Пеллистер?

Ученый задумался, затем развел руками.

— Исходя из частотных характеристик поля, могу сказать только одно — око настроено на спектр излучений наших приборов.

— Каких именно?

— О, почти всех, кроме простейших. Скажем, ручного оружия, некоторых мелочей, работа которых основана исключительно на технологических решениях. Спектр достаточно широк, но он неизменно охватывает все диапазоны магических возмущений. Таким образом, поле обнаруживает любые выбросы магической энергии.

— Вероятность того, что этот сканер ищет именно нас?

Пеллистер помолчал, затем без особой уверенности ответил:

— Возможны различные варианты. Если речь идет о местных разработках, то вполне вероятно просто испытание нового прибора, без определенной цели. Не уверен, что земляне смогут правильно интерпретировать те данные, которые получат. Если же мы имеем дело с инопланетным кораблем...

— Необходимо получить больше информации. Властитель Пеллистер, сколько потребуется времени на изготовление усилителя?

— Одноконтактного?

— Нет, я хочу, чтобы в атаке участвовали все шестеро.

— И вы тоже, Лорд-Протектор? — взвился Мариатт. — Но это недопустимо! Это может оказаться опасным! Не стоит подвергать риску...

— Кажется, я задал вопрос, — вполголоса произнес Биззар. — И все еще жду ответа.

— Сутки. — Пеллистер и сам был не уверен в назначенном сроке, но вполне обоснованно полагал, что большее время Лорда-Протектора не устроит.

Он ошибся. Сутки Биззара тоже не устроили.

— Шесть часов, — бросил он и, заметив вспыхнувшие возмущением глаза ученого, жестко добавил: — И ни мгновением больше. Дизайн, надежность и долговечность вторичны. Прибор должен работать.

Пеллистер склонил голову.

Да, это был тот редкий случай, когда выскочка и лизоблюд Мариатт был совершенно прав. Даже промышленно изготовленный, идеально настроенный усилитель пси-излучения был опасен. Первоначально разработанный как составная часть управляющего комплекса защитного поля, усилитель имел и массу других, нетривиальных применений. Но работа с прибором — особенно в тех случаях, когда он применялся не индивидуально, а несколькими атлантами сразу — могла вызвать массу негативных последствий. От общего недомогания организма до глубокого обморока или психического расстройства.

Только в моменты серьезнейшей, к тому же очевидной опасности можно было пойти на такой риск — коллективная работа с собранным на скорую руку, не отлаженным, не оттестированным на всех возможных режимах приборе. Сейчас Пеллистер не видел подобной опасности. Сканирование? Что ж, вполне возможно. Ну и что? Все равно через несколько дней... пусть через месяц все на этой планете узнают об Архонтах, о Великой Империи и о той роли, что уготована аборигенам этой планеты. Как только заработают строящиеся сейчас системы, никто и ничто не способны будут помешать претворению в жизнь этого плана. И не было никакой необходимости рисковать... даже одним из Архонтов. Тем более — всеми.

Он не любил пси-усилитель и в каком-то смысле немного боялся его. Пеллистер с большим уважением относился к собственному мозгу... ну, тупице Мариатту, ублюдку Шердену или пройдохе Галасу пользование сканером не повредит. А если что — невелика потеря. И все же ученый старался избегать вмешательства в разум и даже при разработке новой охранной системы, которую сейчас возводили низшие Служители, постарался избежать применения пси-усилителя.

А с другой стороны — кто посмеет оспорить решение Лорда-Протектора?

Ярослав сидел в кресле, тупо глядя на карту. Сейчас на ней погасли почти все посторонние огоньки, обозначавшие электростанции, атомные реакторы, автомобильные аккумуляторы и батарейки карманных фонариков. Чувствительность сканера была чудовищной... вероятнее всего, он предназначался для поисков источников энергии в самых сложных условиях и потому способен был зафиксировать зажженную лампочку на мертвой планете. Сейчас сканер искал источники магической энергии — и находил их. Не один, как надеялся Верменич. И не десять. И не сто... тысячи всякого рода магов, ворожей, колдуний, предсказательниц, целителей, расплодившихся на планете в последние десятилетия, далеко не всегда оказывались шарлатанами. Среди них встречались те, в чьих жилах текли капли крови древних магов, крови гиперборейцев, дающих власть над незримыми, но реальными силами.

Кому-то из этих людей удавалось немногое — увидеть слабые следы грядущих событий, облегчить страдания больного, слегка воздействовать па психику, найти потерянную вещь или пропавшего человека. И все они фонили, сияя крошечными точками на карте. Да и сама земля скрывала немало артефактов минувших эпох, оставшихся и со времен Гипербореи, и со времен Атлантиды. И с более поздних — время от времени в истории Земли появлялись настоящие маги, умеющие оперировать мощными потоками магической энергии. Эти маги — чародеи, гуру, мессии — тоже оставляли вполне материальные следы. Похороненные под слоем земли и песка, сокрытые под камнями пирамид и мавзолеев, упрятанные в давно потерянные сокровищницы и закрытые частные коллекции, поросшие водорослями на боргу давно утонувших испанских галеонов, сейчас эти артефакты тоже отвечали на сигналы сканера.

И Ярослав с ужасом думал, что на проверку всех этих сигналов не хватит, пожалуй, его долгой-долгой жизни.

— Получены результаты анализа сканирования, — сообщил борт-навигатор.

Взглянув на часы, Ярослав хмыкнул — процесс занял больше шести часов. А ему показалось, что не более двух.

— Докладывай, — устало приказал он.

— Из всех выявленных источников энергии в заданном диапазоне наибольший интерес представляют семь.

Карта разом очистилась от крошечных огоньков, теперь на ней ярко сияли шесть красных точек. Три из них Ярослав сразу узнал... Одна горела в центральной части России, вероятнее всего Москва, очевидно — его дом. Вторая — в районе Испанского полуострова, наверняка отмечая место портала, что не так давно доставил его в бункер атлантов. Третья — в море, чуть южнее Аляски... видимо, это сам бункер.

Остальные точки вызывали куда больший интерес. Север России, район примерно Мурманска... в общем, где-то в той области. По слухам, именно там располагалась древняя Гиперборея, и, вполне вероятно, могли уцелеть с тех времен и кое-какие артефакты. Еще одна точка тоже указывала на вполне узнаваемое место. Египет. Если потребовать от сканера увеличение — а в том, что с помощью техники рейдера вполне удастся разглядеть хоть погоны на плечах солдат, Верменич не сомневался, — то точка окажется в районе пирамид. Или сфинкса. Египтяне немало позаимствовали у атлантов... может, перепало им и кое-что из почти вечного оборудования. Две оставшиеся точки располагались на Американском континенте. Одна — в Северной Америке, на первый взгляд немного южнее Канады, вторая — на юге. Где-то там когда-то возникла цивилизация инков, впоследствии безжалостно ограбленная горсткой испанских авантюристов во главе с Франсиско Писарро. Вполне вероятно, последний инка, Атауальпа, без особого сожаления расставшись с золотом и серебром, не отдал жадным захватчикам наследия древних богов. И сейчас что-то из техники атлантов покоится в тайниках среди джунглей и болот.

— Вот эту точку, — Ярослав ткнул пальцем в огонек, расположенный на североамериканском континенте, — увеличить.

Изображение рванулось к нему, как будто бы рейдер сорвался в глубокое пикирование. Теперь было видно, что огонек сиял неподалеку от темного пятна неправильной формы.

— Что это?

— Крупный город, — тут же отозвался бортнавигатор. — В данный момент указанная часть континента находится за горизонтом. Полное сканирование местности с предельной детализацией рельефа станет возможным через один час и шестнадцать ми...

Он замолк на полуслове. Свет в рубке на мгновение погас, затем загорелся вновь. Замигали огоньки на пульте, сразу несколько участков сменили цвет с успокаивающе синего (для землян признаком того, что все идет нормально, является зеленый цвет, Закст в этом случае отдавал предпочтение пронзительно голубому) на тревожный алый (в этой части у двух разделенных временем и пространством цивилизаций обнаружилось удивительное единство мнений).

— Что случилось?

— Обнаружено... вторжение... — Голос навигатора прерывался, словно каждое слово с трудом находило себе дорогу наружу. — Информационная атака... поражение части секторов бортовых компьютерных... систем. Включаю аварийное восстановление сознания... переход к базовой схеме общения...

Фасеточные глаза робота мигнули, затем голос зазвучал снова:

— Доклад. Информационная атака посредством направленного пси-излучения высокой мощности. Источник излучения — планета, точка отсчета с вероятностью 0, 99 коррелируется с выбранной вами отметкой на карте.

— Суть атаки?

— Захват управленческих цепей бортовой компьютерной системы и энергосканера. Поражение навигационной системы — 70%, поражение системы управления основным вооружением — 82%, поражение системы управления вспомогательным вооружением — 53%, поражение логических цепей энергосканера — 12%...

Ярослав даже разинул рот от удивления. Ему при всем старании не удалось ни на йоту поколебать программу сканера, а тут, в считанные мгновения и поражение аж на 12%. Сильно...

Робот сделал короткую паузу, затем добавил:

— Поражение моих логических цепей — 14%. Перезагрузка системы, аварийное восстановление сознания...

Снова погасли глаза навигатора. На этот раз они вспыхнули почти через три секунды.

— Продолжаю доклад. Защитные поля неэффективны. Базовая директива идентифицировала процесс как безусловно враждебный, вступает в действие фаза адекватного ответа.

Яр зажмурился. Не стоило сомневаться, «по иод адекватным ответом в Империи Закст понимали отнюдь не мирные переговоры. Если сейчас рейдер откроет огонь по планете... и, что ужасно, он ничего не сможет, не успеет сделать.

— Поправка, — монотонно продолжал робот, — поражение системы управления основным вооружением — 100%, поражение системы управления двигателями — 92%. Обнаружено вторжение в защищенные области центрального компьютера. Угроза повреждения основной директивы.

Ярослав сосредоточился, стиснул ладонью горячий синий кристалл и бросился в бой, в надежде если не остановить, то хотя бы замедлить чужую информационную атаку. И тут же был отброшен — словно физическим ударом. Кто бы ни проник в систему извне, он был чудовищно силен... Техномаг лишь успел... не увидеть, скорее ощутить, как рвутся логические цепи бортовых систем рейдера, как один за другим блоки центрального компьютера переходят в подчинение агрессору.

— Поражение центральной кибернетической системы — 8%, — бубнил робот. — Запущено аварийное восстановление данных...

Вновь погас свет, умер на мгновение пульт управления. И тут же заработал снова... увы, алых огней от этой операции лишь прибавилось.

— Обнаружено частичное поражение резервной информации, использовавшейся для восстановления работы систем, — не унимался навигатор. — Поражение центральной кибернетической системы — 62%. Изменена основная директива...

Ярослав скривился, словно от зубной боли. Да, враг был могуч. Ему, опытному техномагу, так и не удалось изменить директиву — лишь на мгновение притормозить ее, дать возможность навигатору покинуть опасный участок пространства — а там, в отсутствие целей, директива отключилась сама.

— Преждение мих логисих цепей 17%, — пожаловался робот. Верменич с трудом понял, что сейчас навигатор говорит о себе. — Разру... лингви... банк данных... Сбои синезат... речи... аварийное восстано... лично...

Теперь глаза не загорались почти пять секунд.

— Корабль неуправляем. — Теперь навигатор опять говорил на понятном языке. — Изменена основная директива, рейдер готовится к посадке.

Выхода не было. Ох, как же не хотелось Ярославу принимать такое решение, за последние два дня он сумел в полной степени оценить всю мощь и всю прелесть этого небольшого кораблика. Если бы еще вправить мозги бортовому компьютеру с его проклятой директивой, цены б закстианскому рейдеру не было.

— Навигатор, ты можешь уничтожить рейдер?

— Такая возможность предусмотрена. Система самоликвидации не содержит электронных схем, включается механическим воздействием.

— Избавь меня от подробностей! — взвыл Ярослав, уже представляя себе атлантов, имеющих в своем распоряжении корабль, способный стерилизовать планету. — Где кнопка?

— Система самоликвидации активируется с пульта, — одно из щупалец робота, двигаясь неуверенно, рывками, указало на небольшое, с тарелку, утолщение в правой части контрольной панели. — Сенсор контроля закрыт бронезаслонкой. В данный момент системы, открывающие бронезаслонку, отключены.

Ярослав рванул с пояса меч. На то, чтобы вырезать в пульте неровную дыру, ушло несколько мгновений. Отбросив в сторону кусок металла, прикрывавший панель самоликвидации, он уставился на большой ярко-красный диск. Именно так «кнопку» изобразили бы в любом из дешевых космобоевиков. Ничто не ново под луной.

— Что будет, если я ее нажму?

Ответа не последовало. Робот вновь стоял с погасшими глазами — в очередной раз спешно восстанавливал свою личность. Тянулись секунды, рейдер уже начал вход в верхние слои атмосферы, и страшно было подумать, что сделают его двигатели, совершенно не предназначенные для атмосферных полетов, с экологией планеты. Наконец робот пришел в себя... надолго ли?

Ярослав повторил вопрос.

— Активируется химический замедлитель. В распоряжении капитана будет тридцать секунд на то, чтобы покинуть корабль. Затем последует пространственный коллапс.

— Взрыв?

Если энергетика корабля рванет со всей дури в такой близости от Земли...

— Нет. Взрыв в управляющем контуре маршевого двигателя вызовет его аварийный запуск без набора крейсерской скорости и целеуказания. Запуск приведет к исчезновению корабля из этого мира.

— Ты можешь доставить меня на Землю?

— Ответ положительный. На пиковой нагрузке энергоресурсов могу перехватить управление транспортной секцией бортового компьютера. На одиннадцать секунд. После этого все мои системы безвозвратно выйдут из строя.

— Значит, так! Я нажимаю кнопку, затем бегу в транспортный отсек. Ты телепортируешь меня на планету. Точка прибытия особого значения не имеет... желательно — не в воду. Готов?

— Готов, капитан.

Палец Ярослава уперся в алый диск. Что-то щелкнуло, диск опустился в панель на пару сантиметров.

— Активирована процедура самоликвидации, — сообщил навигатор. — Обратный отсчет. Двадцать шесть... двадцать пять...

Ярослав бросился к двери — но вместо того, чтобы услужливо отъехать в сторону при его приближении, толстая бронированная створка осталась неподвижной. Уже понимая, что счет идет на мгновения и сейчас не до разборок с роботом и взбесившимся бортовым компьютером, он полоснул по двери мечом. Еще раз, еще... обломки металла посыпались на пол, Верменич скользнул в образовавшееся отверстие, разрывая куртку на плече.

— Девятнадцать... восемнадцать...

Вторая дверь сопротивлялась недолго. Вбежав в транспортный отсек, Яр деактивировал меч и замер посреди зала, зажмурившись и прикрыв глаза рукой.

— Тринадцать... активирован перехват управления... приготовиться к транспортировке.

— Прощай... — прошептал Ярослав, вдруг ощутив, как в уголке глаза что-то мешает. То ли ресничка, то ли непрошеная слеза. Плакать по бездушной машине? Как глупо...

— Прощайте, капитан. Перемещение!

И ослепительный свет ударил в глаза.

Глава 8 2005 год, 29 октября, Москва

С тех пор, как я очутился здесь, в этом странном мире, я часто задумываюсь над вещами, которые раньше воспринимались мною как аксиомы.

Чем на самом деле является деление миров? Почему пространства, прошедшие в своем развитии точку раздвоения, начинают отдаляться друг от друга? Ведь изначально условия обеих копий практически идентичны — набор законов, значения физических констант... и все же расхождения начинают проявляться очень скоро. Через ничтожно малый по мировым часам промежуток времени. И буквально с каждым десятилетием расхождения становятся все более и более заметными. Жалкая тысяча лет — и миры не узнать. Десять тысяч лет — и расхождения в физических законах делают миры практически несовместимыми, а их потенциальное слияние — катастрофичным.

К тому же доподлинно установлено, что миры делятся вследствие неосторожных или случайных действий разумных рас. Слепая комета может врезаться в планету, разнеся ее на куски. Могут столкнуться две звезды — каким бы маловероятным ни выглядело подобное явление, но на просторах бесконечной вселенной возможно все. Черная дыра может поглотить хоть целую галактику... Но это не приведет к делению миров. А вот люди... ну, не обязательно люди, но непременно разумные существа, могут вызвать раздвоение очень легко. Слишком легко, если вдуматься.

А может, дело именно в этом?

В большинстве случаев разделение вселенных происходит при катастрофах, вызванных проявлениями разума. Что же такое катастрофа, повлекшая огромные жертвы среди мыслящих существ, если отвлечься от строго статистических вопросов радикального уменьшения популяции? Это прежде всего мощный эмоциональный взрыв. Мысль, безусловно, имеет материальную составляющую, это очевидно в любом мире, подчиняющемся магическим законам, и вполне доказуемо в технологических вселенных. В какой степени сильнейшая вспышка мысленной активности — точнее, резко негативной активности — способна оказать влияние на столь сложные процессы,как разделение миров?

Мне кажется, что в этом и кроется ответ на вопрос. Если сделать допущение, что целью существования законов природы является возникновение и развитие разумной жизни — теория более чем спорная, но в противном случае цели нет вообще, — то удвоение миров может являться защитной функцией природы. Как только той или иной цивилизации начинает угрожать гибель, сама природа приходит на помощь, создавая своего рода резервную копию и обеспечивая обеим копиям разные — и даже принципиально разные — условия «хранения». Или, если угодно, условия развития. С надеждой... нет, использовать слово «надежда» применительно к природе — это слишком смело. Лучше — с целью повысить вероятность выживания биологической сущности.

Если использовать местные идиомы, то можно сказать, что теория хромает на обе ноги. Но использованные натяжки позволяют объяснить почти все известные факты. В том числе и раздвоение из-за ключевого события. Поскольку будущее, хотя и не определено окончательно, может быть с некоторой вероятностью просчитано, то и реакция природы может последовать ДО наступления катаклизма. Хотя бы с той целью, чтобы в одной из вероятностных вселенных этого катаклизма не произошло вообще.

Можно ли рассматривать появление атлантов как потенциальную угрозу миру? Да, безусловно. Может ли оно вызвать деление миров? Вероятно. Возможно ли зафиксировать момент деления? Увы...

Дневник Яра Вирма,

Стража Четвертого круга

— Что с Ольгой?

Это был первый вопрос, заданный Ярославом, когда он — обтрепанный, грязный и измотанный до предела, возник на пороге дома Зобова, где сам Герман Игнатьевич в компании капитана Буруна ожидали его появления. По обоюдному согласию о деле не говорили. Зобов не возражал против присутствия Верменича, тем более что его информация в немалой степени касалась и Ярослава. Ждать пришлось не так уж и долго...

В ответ на вопрос Сергей только покачал головой.

— Сергей, у тебя деньги с собой есть?

Бурун заглянул в бумажник, скорбно вздохнул.

— Так... копейки. А много надо?

— Десять штук.

— Позвольте ссудить вам, уважаемый Ярослав Борисович... — вскинулся Зобов.

— Благодарю, Герман Игнатьевич, — не стал жеманничать Ярослав. — Я непременно отдам...

— Что вы, не стоит беспокоиться, — странно усмехнулся дед. — Такая малость... Я так понимаю, надо заплатить водителю? Сей момент...

Он исчез за дверью, на ходу шурша купюрами. Сергей вопросительно взглянул на Верменича... Тот картинно развел руками. Десять тысяч для пенсионера — мелочь? Забавные вещи узнаешь иногда о своих соседях.

Дед вернулся буквально через пару минут. Выглядел он несколько удивленным.

— Мне казалось, получая столь приличную сумму, обычный человек должен выражать больше э-э... положительных эмоций.

— Он всего лишь выполнил работу, — буркнул Верменич.

— Добровольную? — одними губами прошептал Сергей. И добавил уже громче: — Чай будешь?

— Буду. И что-нибудь поесть... Сергей, расскажи... все, подробно... я должен знать.

Рассказ Буруна о визите атлантов и гибели Ольги Ярослав выслушал молча, лишь время от времени бросая косые взгляды в сторону безмятежно прихлебывающего чай пенсионера. А тот не пытался встрять в разговор и лишь загадочно улыбался.

Фактически рассказ Буруна был не слишком насыщен подробностями, хотя он и понимал, что сейчас Ярославу нужна каждая деталь. Но лучше, если более информативный разговор состоится без свидетелей. Он так и не разобрался еще, как вести себя с Зобовым. Старик — если судить по телефонному разговору, полному намеков и обещаний — располагал некоей информацией, которой располагать не должен был. И явно не торопился ею делиться, предоставляя возможность поговорить своим более молодым гостям.

Поэтому Сергею пришлось быть достаточно кратким и изложить только официальную версию — неизвестные убийцы проникли в дом, пытали женщину... По заключению медэксперта смерть наступила от остановки сердца, вероятнее всего — от болевого шока. Сами по себе причиненные ей увечья не были смертельными, но боль причиняли страшную. Хотя Ольга и выглядела много моложе своих лет, но выносливость ее была уже не такой, как в юности. Обыск практически ничего не дал — если не считать многочисленных отпечатков пальцев, принадлежащих хозяевам дома и их редким гостям. Что похитили — а, по мнению следствия, проникновение в дом и пытки имели своей целью именно ограбление, — тоже сказать было трудно. Подвал перевернут вверх дном, все остальное цело.

Ничто из сказанного не представляло собой особого секрета для Зобова. И понятым его приглашали, и на опознание Буруна его водили, так что некоторое представление о ходе расследования он имел.

— В общем, сейчас тебя считают если и не подозреваемым номер один... да что там говорить, лучше тебе сейчас не попадать в руки следователей. Вопросов у них накопилось более чем достаточно, а алиби, как я понимаю, у тебя нет и в помине?

— Кто это сделал? — прошипел Ярослав, не собираясь отвечать на риторический вопрос. Он сейчас был не в той форме, чтобы понять все то, что Сергей пытался ему сказать между строк.

— Пока преступников установить не удалось, — уклончиво протянул капитан, взглядом прося у Стража прощения. — Но поиск идет...

— Бросьте, уважаемый Сергей Павлович, — не выдержал Зобов. — Вы прекрасно знаете, кто именно убил Ольгу Олеговну... не хотите говорить при мне? Кажется, я дал вам понять, что знаю достаточно...

— Хорошо, гражданин Зобов. — Тон Сергея стал официальным, с легким налетом угрозы. — Вы в том телефонном разговоре намекнули, что в самом деле что-то намереваетесь мне сообщить. И, быть может, сейчас тому самое время? Доверие за доверие, как вам такой размен?

Верменич переводил мрачный взгляд с Сергея на старика и обратно.

— Ну ладно, — кивнул пенсионер. — Раз вам так будет угодно... Не угодно ли еще чайку, господа?

Если вдуматься, то собственно «чая» в сложной смеси сухих листьев, цветков и ягод практически не было. Но стоило ли обращать внимание на подобные мелочи? Напиток прекрасно согревал тело и отменно утолял жажду... пожалуй, ничего подобного Сергею раньше пить не доводилось. Надо будет спросить у старика состав... но что-то подсказывало капитану, что вряд ли в напиток входят травки, которые можно купить в супермаркете или, к примеру, в аптеке.

А со стариком произошла странная перемена. Он весь подобрался, стал сосредоточеннее и серьезнее, и голос его теперь звучал иначе. Исчезла некая слащавость, некая куртуазность в речи, теперь разговор вел суровый и бывалый человек, твердо знающий, о чем следует говорить.

— Итак, господа, приступим. Я должен сообщить вам, Ярослав Борисович, то, что и без того известно вашему другу. Пять дней назад, утром, в ваш дом явились трое мужчин. Высокие, с длинными серебристыми волосами. Думаю, нет смысла объяснять, кто это был?

Насладившись видом округлившихся глаз двоих мужчин, старик продолжил:

— Да, на Землю снова вернулись атланты... Насколько я понимаю, Ярослав Борисович, вы к этому приложили руку? Как вы их разбудили? Неужели полезли в Посейдонис? Думаю, вы расскажете мне, каким образом вы нашли туда путь, в свое время мне это не удалось, хотя я искал, искал много лет. Но как нелепо... Сунуться в сердце древнего города, безо всяких мер предосторожности, не думая о последствиях. Но вы ведь опытный маг, Ярослав — ничего, что я буду называть вас по имени? Я ведь и постарше вас буду.

— Вы так считаете? — чуточку насмешливо поинтересовался Сергей, которому был известен истинный возраст Верменича.

— Я в этом уверен, — сухо парировал старик. — Что ж, дело сделано, и Архонты проснулись. Теперь нам необходимо решить, что делать дальше. Вы ведь не собираетесь пустить все на самотек. Ярослав? Что же касается Ольги Олеговны, то примите мои соболезнования. К сожалению, атлантов я заметил, когда они уже покидали дом. Иначе, безусловно, вмешался бы... хотя нетрудно предсказать, чем это вмешательство могло б закончиться. Я сделал все необходимое, похороны состоялись позавчера. Я прошу прощения у вас, Сергей Павлович, что не сообщил вам об этом, но в сложившейся ситуации вам не стоило появляться на церемонии. В противном случае у ваших коллег возникли бы весьма неудобные вопросы.

Сергей почувствовал, как уши заливает краска стыда. За всеми проблемами, которые обрушились на его голову в последние дни, он совсем забыл о похоронах. Пусть Зобов и был трижды прав, пусть и не стоило появляться на похоронах человеку, едва-едва открутившемуся от прямого обвинения в убийстве и пока не снявшему с себя подозрения в причастности... но все равно Буруну было мучительно стыдно.

— Поверьте, все было сделано по высшему разряду, — тем временем говорил Зобов извиняющимся тоном, словно бы прося прощения за то, что влез не в свое дело. — Все документы я передам вам, и не думайте о деньгах, не все меряется в них. Я очень уважал Ольгу Олеговну, глубоко скорблю и счел своим долгом сделать все, что необходимо.

Он сделал паузу, налил себе еще чаю, несколько мгновений полюбовался остекленевшими глазами собеседников, до сего момента не издавших ни звука, и понимающе улыбнулся.

— Так что скажете, молодой человек, у вас есть конструктивные идеи?

— Подождите, подождите, Герман Игнатьевич, — вышел из ступора Ярослав. — Откуда вы вообще знаете об атлантах?

Старик невесело усмехнулся.

— А вы, Ярослав Борисович, оставляете эту прерогативу за собой? Это ведь не ваш мир... если я не ошибаюсь. А атланты — они ведь часть этого мира, этой планеты. Не самая лучшая, признаю. Если бы не Посейдонис, не стремление Архонтов возродить свою Империю, будь она неладна, все могло быть иначе.

— И все-таки?

— Когда-то я уже имел с ними дело... — Зобов хитро прищурился. — В тот раз атлантов удалось... м-м... локализовать. До той поры, пока отдельные, я бы сказал, энтузиасты не расшевелили этот муравейник.

— Так, давайте разберемся. — Ярослав сверлил пенсионера взглядом, и во взгляде этом был целый букет подозрений. — Вы хотите сказать, что атланты уже просыпались? Когда? Пятьдесят лет назад? Нет, этого не может быть... я бы знал, я бы почувствовал...

— Нет, молодой человек, это было гораздо раньше. Я не скажу точно, да это и не важно... если округленно, то было это двенадцать тысяч лет назад.

— Кто вы, Герман Игнатьевич? — тихо пробормотал Сергей. И почувствовал, что с замиранием сердца ждет ответа, уже понимая, что услышит нечто совершенно невероятное. Может быть, даже более невероятное, чем появление в Москве представителя иного мира.

— Кто я... интересный и сложный вопрос. В разные времена меня называли по-разному. А имя, данное мне при рождении, простите, я и вовсе никому говорить не намерен. Вон, ваш друг, для которого магия — не просто слово, наверняка может просветить вас в вопросах неправомерного использования настоящего имени человека. Это сейчас имя — не более чем набор звуков, часто уже неоднократно ранее использованный, а потому и не имеющий никакой ценности. Это имя вполне можно писать в паспорте. Оно, молодые люди, не настоящее. Так... идентификатор. Ярлык. Кличка.

— Герман Игнатьевич... я пока вас буду так называть, ладно? — Теперь взгляд Ярослава не предвещал старику ничего хорошего. — Вы, как мне кажется, пытаетесь уклониться от ответа. Я не буду настаивать на откровенности, поверьте. Или давайте начистоту, или оставайтесь с вашими драгоценными тайнами, а мы покинем ваш гостеприимный дом, ваш ароматный чай и ваше интересное общество.

— Я понимаю, Ярослав Борисович, что вы сейчас не в настроении слушать разглагольствования старика, — парировал Зобов. — Но проблема, перед вами... перед нами стоящая, несколько важнее и вашего настроения, и вашего самолюбия. Да, я встречался с атлантами именно тогда, двенадцать тысяч лет назад. И я расскажу вам все — поскольку для принятия правильного решения необходимо знать историю. Прошу не перебивать... все вопросы и уточнения — потом. Согласны?

Дождавшись двух утвердительных кивков, Зобов откинулся в кресле и, полуприкрыв глаза, начал свой рассказ.

Гиперборея была великим государством. Страной магов, страной ученых. Задолго до возникновения утонченной философии Греции и изысканного распутства Рима, задолго до строительства великих египетских пирамид, задолго до рождения могучих цивилизаций инков и майя, на берегах северного моря уже строили величественные дворцы, плавили металлы, выращивали новые растения и писали книги.

Гиперборея не стремилась к власти — хотя и не отказывалась от нее. Высшие маги Гипербореи, существа, не без оснований считавшие себя выше простых смертных, проникли во многие тайны мироздания, открыли и подчинили себе законы творения, бессмертия, управления природой, и многие, многие другие. И они не желали тратить свое драгоценное время — хотя времени этого было бесконечно много — на мелкие проблемы вроде возделывания земли, разведение скота или ловлю рыбы. Для этого существовали варвары, в обмен на не слишком обременительную дань получавшие благорасположение могущественных волшебников. Которое выражалось в защите от врагов и изредка в мелких подачках — оружии для вождей, лекарских услугах для них же, а также в несколько более ценном — в знании. Большинство магов делились знанием без особого энтузиазма — так, под настроение. Приятно все же чувствовать себя мудрым и всесильным, приятно, когда в тебе видят высшее существо. Пожалуй, удовлетворение своего самолюбия и было основной причиной, по которой о гиперборейцах остались в веках воспоминания, как о мудрых учителях, которые принесли простым людям знания о земледелии, медицине, архитектуре...

Их было мало. Магия во все времена была уделом избранных, к тому же, как оказалось, доступна она была немногим. Олимпийская цитадель, сердце, краса и гордость Гипербореи, собрала в своих стенах сильнейших знатоков волшебства планеты — не более трех-четырех сотен, среди которых было всего лишь три десятка Высших магов.

В общем, Гиперборея была вполне самодостаточна. Маги не стремились расширять границы своего влияния, не затевали кровопролитных войн, не особо угнетали тех, кто поклялся им в верности. Они оттачивали свои знания, они изучали мир... и людей в этом мире, они плели интриги друг против друга — поскольку интриговать против людей было скучно.

А потом появились атланты.

Они пришли из другого мира, пришли как беглецы, как просители. Утратив свою родину — Архонты не особо старались объяснить, почему погибла Империя Атлантида, — они искали место, где смогли бы жить, где смогли бы основать новое государство. Кронос, бывший в тот период Верховным магом Олимпа, к просьбам пришельцев отнесся благосклонно. Почему? Почему маг, в силах которого было смешать десятерых пришельцев с прахом, решил отдать им право распоряжаться на не нужных Гиперборее землях в северной часта огромного, толком не изученного и совершенно никому не интересного материка? Этого никто не знал, а сам Кронос, титул которого был предметом вожделения многих олимпийцев, почти никогда и ни с кем не обсуждал своих решений.

Сам Кронос был одним из старейших олимпийцев. Уран и Гея, прародители расы гиперборейцев, к тому времени давно уже бесследно исчезли — поговаривали, что и Кронос приложил к этому руку — а остальные обитатели Олимпа больше смотрели в будущее, чем копались в своем прошлом. Вместе с Древними ушло немало знаний, исчезли уникальные записи, проливающие свет на возникновение Гипербореи — вместо фактов появились теории, более похожие на религиозные догмы. Что Гиперборея была всегда. Что все сущее — земля и небо, горы и реки, растения и животные — создано могучим разумом олимпийцев. И все же ходили слухи, что и сами гиперборейцы были такими же гостями на Земле, как и атланты. Только пришли раньше. Быть может, в разговорах о том, что гиперборейцы изначально не принадлежали Земле, содержалась изрядная доля истины — во всяком случае, их союзы с людьми, союзы временные и мимолетные, но все же приносящие потомство, достаточно часто порождали чудовищ, существ с искалеченными телами... а зачастую — и с искалеченным разумом.

Кто знает, может, черствое сердце старого Кроноса размякло, когда он услышал печальную историю беглецов из разрушенного мира. А может, в дело пошла таинственная магия атлантов, о существовании которой маги Севера узнали позже, много позже.

Так или иначе, но атланты получили то, чего жаждали — землю и время. И начали строить новый мир, новую цивилизацию — на тех же принципах, на которых стояла погибшая Атлантида. Достаточно долго Гиперборея не обращала внимания на набирающего силу соседа.

Зато Атлантида, набирая силу, проявляла немалый интерес к своим, разместившимся на соседнем материке, соседям. Архонты, в отличие от замкнувшихся в себе олимпийцев, прекрасно понимали, что рано или поздно интересы их возрождающейся Империи пересекутся со сферой влияния Гипербореи. И они решили сделать первый ход. Осторожная разведка, мелкие стычки...

Получив весьма болезненный щелчок по носу, Олимп встрепенулся, огляделся, оценил свои силы... и приуныл, обнаружив, что века, потраченные на научные эксперименты, на мелкую грызню, на любовные похождения и поиск иных удовольствий, сделали Гиперборею слабой. Да, магам подвластны были шторма и ураганы, они могли вызвать себе на помощь чудовищ, могли обрушить на врага молнии и водопады огня... Но их было мало, а Атлантида могла выставить чудовищных размеров армию. Обычную армию — мечи и копья, луки и топоры... и могла позволить себе не считаться с потерями.

— Мы отправили в Посейдонис посла. — Старик глотнул уже остывшего чая. — Хотя какой, к черту, посол. Яснее ясного, что на Геракла возлагались иные надежды. Оценить готовность атлантов к войне, оценить, сколь реальна угроза. Это была настоящая разведка... правда, с точки зрения нынешнего века, попытка была дилетантской и заранее обреченной на провал. Она и провалилась. Геракл потерял всех своих спутников... они попали под власть магии атлантов, тогда-то мы о ней впервые и услышали. Правда, лично у меня создалось впечатление, что сам Геракл заранее знал, чем закончится эта миссия, — и знал также, что самому ему ничего не угрожает. Я с ним говорил и тогда, и позже... но он так и не рассказал всего. Весьма вероятно, что сведения он получил в обмен на обязательства хранить тайну, а там, как понимаете, все зависит от условий. Клятва, данная магу, не может быть нарушена безнаказанно.

— Геракл существовал на самом деле?

— Что есть существование? Его звали иначе, он не совершал большую часть того, что ему приписывают... но кое-что пережило века. Он в самом деле был сыном Зевса. И в самом деле большую часть жизни посвятил странствиям... он мог бы жить в Олимпийской цитадели, Зевс не питал особой любви к своим детям от смертных женщин, коих насчитывалось, наверное, не одна сотня, но к этому парню относился лучше, чем к остальным. Только вот Геракл предпочитал приключения. Охоту — в том числе и на чудовищ. Во время своих экспериментов маги расплодили немало всякого рода тварей. Та же гидра, к примеру. Исключительно мерзкая вышла тварь, и когда Геракл свернул ей все ее шеи, многие вздохнули спокойней.

Геракл вернулся, хотя возвращение это было не из легких. Атлантида впервые показала зубы, попытавшись уничтожить посла. Но Архонты несколько недооценили противника — по одним им известным причинам, они не стали просто убивать гиперборейца, а позволили ему отправиться в обратный путь, с тем, чтобы имитировать гибель корабля в пути. Убийцы не сумели справиться с опытным воином, а двое олимпийцев, Гермес и Аполлон, успели прийти на помощь тонущему кораблю.

Кое-какие сведения он все же принес. Немного — ведь Геракл не был настоящим разведчиком. В основном рассказал об увиденном...

А атланты решили, что дальнейшее ожидание нецелесообразно, и двинули к берегам Гипербореи огромный флот. Что могли им противопоставить олимпийцы? Крошечную армию, состоящую частично из пограничной стражи, частично из спешно набранного в варварских племенах ополчения. Тут же выяснилось, что дикари оказались умнее. Они совсем не торопились принимать участие в смертельной битве с какими-то там врагами, справедливо рассуждая, что вопрос, кому служить и кому нести дань, — непринципиальный. И все же путем лести, подкупа и обещания благ в дальнейшем удалось собрать довольно значительные силы.

Ну и, конечно, в распоряжении Олимпа была магия.

Флот Посейдониса столкнулся не с мечами и стрелами. Маги Гипербореи призвали на помощь волны и смерчи, ураганный ветер и чудовищ — немногих, которых удалось заставить подчиняться.

Можно ли было назвать это битвой? Может быть, и нет. Это было избиением, смерчи разрушали суда, волны поглощали тонущих, а тех, кому все же удалось добраться до берега, встречали стрелы и клинки. Потери среди войск Посейдониса были огромны, но и защитники умылись кровью на этом берегу. Атланты отступили...

Их единственной, пожалуй, ошибкой была ставка на внезапный удар с моря. Стоило флоту высадить десант, скажем, на расстоянии нескольких дней пути от границ Гипербореи, и нанести удары сразу с нескольких направлений — и Олимп пал бы. Маги были слишком малочисленны, они просто не сумели бы собрать сколько-нибудь значительные силы одновременно в нескольких местах. Что может один, даже могучий, волшебник? Послать во врага дюжину-другую молний? К тому же толпа, бегущая вперед и потрясающая оружием, не столь удобная цель, как корабль, медленно ползущий к берегу, на одних лишь веслах, навстречу ураганному ветру.

Маги сильны количеством, лишь объединившись, они способны были привести в движение могучие силы природы...

Так что Гиперборея понимала — враг сумеет сделать выводы из своих ошибок, и следующего наступления Атлантиды северяне не переживут. И на Совете, где высшие маги Олимпа обсуждали сложившуюся ситуацию, было принято решение нанести упреждающий удар в самое сердце возрождённой Атлантиды. Удар по Посейдонису. Удар по чувствующим себя в безопасности Архонтам. Зевс надеялся, что Лорд-Протектор, владыка Атлантиды, отправил в бой всех, кого смог собрать, и что золотой город беззащитен — хотя бы на то время, пока избитая, но все еще могучая эскадра возвращается домой. Небольшой отряд воинов — всего четыре сотни — должен был отправиться на другой континент.

— Как... каким путем? — не выдержав, задал Ярослав вопрос, так и не решенный историками Рианна. Пока все, о чем говорил старик, в той или иной степени было подтверждено исследователями, поэтому новостью для Верменича стали лишь какие-то детали. Сергей же слушал разинув рот, вытаращив глаза и затаив дыхание.

Старик усмехнулся.

— Увы, я не знаю. Путь открывали Зевс и Аид. Я думаю, даже Зевс не знал всего...

Во главе отряда смертников — это понимали все, дорога, созданная магами, была дорогой в один конец, и никому из тех, кто уходил на битву с Посейдонисом, не суждено было вернуться — пошел один из лучших бойцов северян — если не считать Ареса и Геракла. Это был Хирон, который в истории остался кентавром, а при жизни был гиперборейцем по крови, сыном Кроноса. Будучи одним из высших военачальников Гипербореи, Хирон много времени уделял созданию кавалерии, а потому и приобрел в глазах варваров образ получеловека-полуконя. Ходили слухи, что Хирон согласился пойти на верную смерть еще и потому, что Зевс пообещал скрепя сердце выполнить его единственное условие — даровать пощаду Прометею, к тому времени уже долгое время прикованному к скале в наказание за попытку передать смертным людям законы огненной магии. Безусловно, смерть волшебнику уровня Прометея не угрожала, но бывают ситуации, когда смерть — не самое страшное. Все просьбы олимпийцев, в массе своей относившихся к Прометею с определенной долей симпатии, оставались без ответа, Зевс в своем гневе был непреклонен. Но Хирону он вынужден был уступить, поскольку в противном случае вся затея была обречена на провал. Как и Геракл, Хирон обладал редким даром — полным иммунитетом к магии атлантов и, следовательно, мог стать острием копья, которое Зевс намеревался вонзить в сердце Атлантиды.

Что произошло потом, так и осталось тайной. Удалось ли Хирону и его бойцам добраться до Архонтов, попутно выпустив на свободу проклятую магию Атлантиды, или же сами Властители запаниковали и совершили что-то ужасное... Спустя всего лишь несколько часов после исчезновения отряда мир содрогнулся. Тряслась земля, рушились величественные дворцы Олимпа, чудовищные волны захлестывали берега, сметая все живое. Но что было куда хуже, умирала магия, дававшая силу Гиперборее. Остались лишь жалкие крохи...

Много позже, когда успокоились океаны, когда перестали дрожать горы, а небо очистилось от туч и щупалец ужасных смерчей, гиперборейцы попытались выяснить, что же произошло. Посейдониса более не существовало, земля, на которой высился Золотой город, ушла в морские глубины. Ни один корабль из огромной флотилии атлантов, возвращавшейся к родным берегам, не уцелел, искавшим вражеские суда Аполлону и Гермесу не удалось обнаружить даже обломков.

Гиперборея праздновала победу. Но увы... впоследствии такого рода победы стали называть пирровыми. Разрушение магических потоков планеты стало для Гипербореи фатальным. Прошло лишь несколько десятков лет, и маги вынуждены были оставить обжитые места, перебраться на юг — у них больше не было сил поддерживать среди снегов Севера вечное лето Олимпа. Холод оказался сильнее армий атлантов, и маги ушли. Ушли одни — варвары, привыкшие жить в этом суровом краю, не захотели последовать за бывшими хозяевами. Утратив свое могущество, сохранив лишь жалкие крохи магии, олимпийцы нашли себе новых слуг — народы, живущие на берегах Эгейского моря, тогда еще носившего иное название. Сумели заставить этих людей почитать пришельцев с севера, как богов. Но все это было лишь медленным, растянутым на века угасанием.

Гиперборея погибла, одержав победу^[13]. Атлантида же...

Много лет спустя зародились первые подозрения, что уничтожить Властителей Атлантиды так и не удалось. Атропос, одна из сестер-мойр, до самой своей смерти твердила, что нити жизни Архонтов уцелели. Ее слова мало кто принимал всерьез, хотя стоило бы... предсказательницы из сестер-мойр были неважные, но лишь во всем том, что не касалось смерти. Клото и Лахезис не поддерживали сестру, хотя и признавали, что линии жизни атлантов вроде бы и не оборвались... вернее, оборвались, но не все. Да и Прометей, владевший даром предвидения — а поговаривали, что его видений побаивался сам Зевс, — утверждал, что Архонты живы, что они лишь спят в полной безопасности и еще могут вернуться, чтобы довершить начатое.

Более всего олимпийцы, уже не называвшие себя гиперборейцами, боялись этого возвращения.

— Так все же кто вы, Герман Игнатьевич? — тихо спросил Ярослав.

— Если использовать сегодняшнюю терминологию, — усмехнулся старик, — то можете называть меня Гермесом.

— Гермесом? — Казалось, челюсть Сергея со стуком упала на пол. — Но ведь... это же был юноша...

— Наша магия иссякла, пусть и не до конца, — покачал головой пенсионер Зобов. — Ведь бессмертие было не просто биологической перестройкой организма, оно в немалой степени основывалось и на чистой магической энергии, а ее стало не хватать. К тому же биологическое долголетие не исключало физической смерти. От оружия, от яда, от несчастного случая. Каждому из нас был отведен свой срок. Кто-то погиб, кто-то медленно угас... с годами мы все больше заботились просто о том, чтобы уцелеть. Перестали открывать людям свою сущность, перестали помогать или вредить. Просто жили... стараясь, чтобы жизнь продлилась подольше.

— Вы... последний?

— Не знаю. Зевс и Аполлон бесследно исчезли еще до Рождества Христова. Прометей ушел на Восток, то ли в Индию, то ли в Китай... кто знает, быть может, он жив и сейчас. Титаны были не лучшими магами, но доступные им силы были, так сказать, первичны... Афродита, когда поняла, что рано или поздно превратится в старуху, покончила с собой. Афина в сходной ситуации поступила почти так же — полностью отдалась войне, своему излюбленному занятию. Участвовала в большинстве крупных войн Европы. Глупое занятие для... богини. И смерть ее была глупой... отряд попал в засаду, их вырезали до последнего человека. Вероятно, противнику победа дорого стоила, Афина была выдающимся воином, уступая разве что Аресу. Поймите, молодые люди, мы не тяготели к обществу друг друга. И я не слишком интересовался судьбами остальных олимпийцев, как и они — моей.

— Ярослав, — простонал Сергей, — я этому не верю! Гиперборейские... черт, или греческие боги... Бред!

— Не бред, — отрицательно мотнул головой Верменич. — Совсем не бред. Чувствовать ложь не так уж сложно, это простейшая магия. Герман Игнатьевич говорит правду... или то, что со всей искренностью души считает правдой.

— Значит, он сумасшедший, — убежденно заявил Бурун. — Только сумасшедший может искренне считать себя богом...

— А считать себя пришельцем из другого мира? — усмехнулся Ярослав. — Или мне ты тоже предложишь влезть в смирительную рубашечку?

— Ты — дело другое, — буркнул капитан, отводя взгляд. — Тебе я тоже до конца не верю, но твоя история по крайней мере более... логична.

— Ну да, конечно... сейчас сказки о гостях из параллельных вселенных, или о зеленых человечках на летающих тарелочках, кажутся более достоверными, чем сказки об одноглазом Одине, многоруком Шиве, Зевсе-громовержце или Перуне. Сергей, попытайся понять — почти все, что рассказал нам уважаемый Герман Игнатьевич, я знал и так. События тех лет, когда Гиперборея насмерть билась с Атлантидой, всегда были под пристальным вниманием наших историков... ну, пускай не всегда, а после того, как в нашем мире Архонты вышли из своей спячки.

Наблюдая за этой перепалкой, старик благодушно улыбался. Последние слова Верменича заставили его вздрогнуть, взгляд сразу стал острым, внимательным.

— Мне кажется, молодые люди, теперь ваша очередь рассказывать. Вроде бы только что прозвучала мысль, что уважаемый Ярослав Борисович, как и атланты, этому миру не принадлежит? Хотелось бы узнать подробности... как вы могли бы заметить, свою часть сделки я выполнил.

Рассказ Ярослава занял достаточно много времени. Сергей, все это уже однажды слышавший, проявил интерес лишь в конце повествования, когда речь пошла о последнем визите в Мир Хаоса. Зато теперь настала очередь Зобова качать головой от изумления, недоверчиво щуриться и постоянно задавать уточняющие вопросы.

Больше всего Гермеса интересовала теория существовании параллельных вселенных. Магия на Земле не достигла того уровня, на котором впервые нащупываются подходы к созданию межпространственных порталов, а современная наука делала в этом направлении лишь робкие шаги. Гермес прекрасно помнил, что атланты явились из другого мира, но до этого разговора он как-то не принимал во внимание, что этих миров может быть бесконечное множество.

Зато когда речь зашла о погибшей цивилизации Закст, о рейдере, способном разрушить планету, о бое в космосе между двумя обломками исчезнувших народов, загорелись глаза у Сергея, в свое время всерьез и надолго погружавшегося в миры Гамильтона и Саберхагена. Сейчас он отчаянно завидовал Ярославу, оказавшемуся в гуще такого приключения... Можно подумать, ему мало того, что он техномаг и пришелец из другого мира.

Впрочем, следовало отдать Сергею должное — он тут же устыдился подобных мыслей. Ярослав ведь потерял самое дорогое, что у него было — Ольгу. Кто в здравом уме захотел бы оказаться на его месте...

— В общем, я очутился где-то в лесах... километрах в ста от Питера, — закончил исповедь Ярослав, жадно смачивая пересохшее горло добрым глотком уже остывшего чая.

— В лесах?

— В болоте, — фыркнул Ярослав. — Спасибо, дорогой Герман Игнатьевич... можно еще чашечку? Знаете ли, до сих пор никак не могу согреться.

— Тебе бы водки сейчас, — сочувственно покачал головой Сергей. — Или коньяку.

— Нет, не хочу. Сначала дело... потом я напьюсь и буду спать. Вышел на дорогу, остановил машину. Водитель любезно согласился подбросить меня до Москвы. Сергей, не смотри на меня так, ладно? Неэтично, согласен. И, поверь, совесть мне это еще припомнит... но я и в самом деле торопился.

— Значит, не только атланты умели подчинять себе людей... вы тоже используете нечто подобное? — Голос Зобова был сух и даже капельку угрожающ. — Я не уверен, что ваши моральные принципы...

— Ой, только не надо читать мне нотаций, — раздраженно отмахнулся Верменич. — Любой приличный гипнотизер может сделать нечто подобное. Да, я заставил этого человека поехать в Москву. Да, не прошло и получаса с момента получения им ваших денег, Гермес...

— Я предпочел бы не использовать это имя, — твердо вставил старик.

— Да ради бога, Герман Игнатьевич. Так вот, человек этот напрочь забыл, кого и куда он подвозил. Вполне вероятно, что попытка получить от самого себя ответ на вопрос, какого черта он, направляясь в Питер, оказался в Москве, доведет его до нервного срыва. Я не святой, Герман Игнатьевич, и у меня нет в запасе нескольких тысяч лет на решение проблем, которые намечаются у этого мира. У вашего, между прочим, мира. Если мы сумеем одержать победу, в чем я в высшей степени сомневаюсь, можете меня судить. Можете меня выслать... я с удовольствием отправлюсь домой и оставлю вашу драгоценную Землю навсегда... но пока я буду пользоваться любыми — подчеркиваю, любыми средствами, чтобы уничтожить атлантов. Надо — буду убивать. Надо — подставлять под удар других. Если потребуется — ударю в спину.

— Вы не очень хороший человек, Ярослав Борисович...

— Вы тоже не подарок, Герман Игнатьевич.

— Я не закончил, — резко перебил его Зобов. — Вы не очень хороший человек, поскольку считаете, что для достижения благой цели можете пользоваться весьма дурными методами. Но я вас не виню. Борьба с атлантами — работа не для святых, не для рыцарей в белых перчатках. Я согласен, это как раз тот самый случай, когда все средства хороши. Итак, считайте, что я в вашей команде. Каковы будут ваши предложения?

Сергей усмехнулся.

— Спасибо за предложение помощи, уважаемый, но... вы думаете, в ваши годы...

— Ты не забывай, кем я был, мальчишка! — Старик стрельнул глазами в сторону капитана, и тот почувствовал, как по всему телу пробежала волна жара и волосы на затылке встали дыбом. — Пользы от меня будет, думаю, побольше, чем от твоего паршивого пистолета. Может, я многое и утратил, но оставшегося вполне хватит, чтобы заставить сопляков вроде тебя уважать хотя бы мой возраст!

Внезапно Ярослав стукнул кулаком по столу. Чайник подпрыгнул, плюнув из носика кипятком, жалобно зазвенели ложечки на чайных блюдцах, опрокинулась набок вазочка с печеньем.

— Все, хватит! — рявкнул Верменич, мрачным взглядом обводя опешивших от неожиданности собеседников. — Вы что, забыли, о чем речь? Да, Герман Игнатьевич, мы с благодарностью принимаем вашу помощь. И обратите внимание, что участие капитана Буруна в этом деле может иметь огромное значение. Он — иммунный, он неподвластен воздействию Архонтов. Да, вот еще... мне тут пришла в голову одна интересная мысль. А не вы ли, уважаемый Герман Игнатьевич, сочинили тот замечательный донос, благодаря которому наши с Сергеем пути пересеклись?

Старик вдруг как-то сник, зарделся и стыдливо отвернулся. А затем заговорил сбивчиво, торопливо, извиняющимся током, словно совершенное им было каким-то ужасным преступлением.

— Ну... вы уж простите... получилось так... Мага-то я в вас увидел почти что и сразу... вы небось и не помните уже. Давно это было. Проследил за домом вашим, поселился неподалеку, наблюдал. Очень уж ваши способности схожи... с атлантами. А я... знаете, я ведь не переставал их искать. Все эти годы... ну, не постоянно, так... время от времени... Старался известных магов проверять, хотя и ясно было, что не станут они без нужды проявлять себя. А тут вдруг ощутил нечто... странное...

Он помолчал, затем неловко улыбнулся.

— Случай подвернулся. Шагин, Иван Ильич, знакомый мой давний, и связывало нас немало. Подкинул ему эту идею... так, в разговоре просто. Думал, погляжу, как выпутываться господин Верменич будет. Мы ведь очень атлантов боялись — сами понимаете, нет ничего страшнее, чем потерять свой разум. Даже потерять жизнь не так... не так страшно. Если бы вы, Ярослав Борисович, парней из милиции того... попытались бы их разумом завладеть, я бы вас, простите...

— А сумели бы? — мрачно поинтересовался Ярослав.

— Сумел бы, — опустил голову Зобов. — Одного, наверное, сумел бы. С двоими мне не сладить, признаю. Многое утрачено, многое... да и не был я никогда особо сильным магом. Летал вот, ну еще мог... скажем так, телепортироваться. Хотя мы это иначе называли. Ну и по мелочам — лекарское искусство и другое кое-что. Я ж почему вам, Ярослав Борисович, сейчас верю? Правильно вы говорите, магия, позволяющая правду от лжи отличать, совсем простая. Только вот что скажу... на нас, гиперборейцев по крови, не действует она совсем. Я вот совру — вы и не почувствуете.

— И вы еще говорите, что я нехороший человек, — вздохнул Ярослав. — За мной следили... ребят из милиции подставили. На живца ловили...

А сам в это время думал о том, что ведь прав оказался уважаемый Зобов, бывший бог Гермес. Ведь попытался, попытался Ярослав взять под контроль разум двоих сотрудников милиции, заявившихся к нему с вопросами. Да и раньше такое бывало, и не раз. И повезло лишь в том, что Сергей оказался невосприимчивым к пси-воздействию. А в противном случае? Пусть глаза и видят старика, только вот старику-то этому уже много больше двенадцати тысяч лет, и кто его знает, какие навыки сохранились у Гермеса с древних времен.

— Ну что ж, друзья... — вздохнул он. — Давайте приступим к нашему плану... Прежде всего необходимо установить местонахождение Архонтов. К сожалению, их атака уничтожила рейдер до того, как мне удалось получить всю информацию. Знаю только, что они сейчас где-то неподалеку от крупного города. Север Америки или юг Канады...

— А если точнее... — Лицо Сергея было каменным, и он прилагал бешеные усилия, чтобы сдержать рвущиеся наружу эмоции. — Если точнее, то это небольшая вилла в лесу, неподалеку от Детройта.

Ярослав осекся на полуслове, преувеличенно внимательно посмотрел на капитана, затем осторожно уточнил:

— От Детройта?

— Вот именно. — Сергей все же не сдержался и засиял, как новогодняя елка. — Да, да, Ярослав, мы, те, кто не использует магию, тоже кое-что можем. Атлантов проследили от этого дома до аэропорта. В Америке их встретили и провели прямо до виллы. Так что точный адрес нам известен.

— И чего тебе это стоило?

— Как минимум работы, — криво усмехнулся капитан. — Ладно, и черт с ней. Что будем делать теперь?

— Отправимся туда. Разбираться будем на месте.

— Втроем против шестерых Архонтов? — приподнял бровь Гермес. — А вы герой, Ярослав Борисович. Или сумасшедший, что по большому счету одно и то же.

Он поднялся, вышел из комнаты. Ярослав потер слезящиеся от усталости глаза... Сергей тоже выглядел не лучшим образом — время приближалось к утру, за разговорами незаметно пролетел и вечер, и ночь.

— Чаю?

— Не могу больше. Кажется, я уже булькаю... — мрачно пробурчал Страж. Помолчав, тихо, так, чтобы не услышал Зобов, спросил: — Сергей, скажи... ей было очень больно?

Капитан промолчал. На этот вопрос ответа не требовалось.

— Знаешь... когда я увидел, что портал исчез, я почувствовал... она ведь в тот момент, возможно, была еще жива... Я вот думаю, капитан, почему я не ощутил угрозу раньше? Хотя бы на пять минут, на десять... быть может, я бы успел. Сам бы сдох скорее всего, но она могла и уцелеть. Она ведь не нужна была им, Серега, не нужна. Они меня искали... и то оборудование, что я у них позаимствовал. Украл... если уж называть вещи своими именами. Я ведь как думал... Атлантида давно исчезла, а потому можно считать себя в некотором роде... наследником.

— Яр, не мучь себя...

— Понимаешь, Серега, ведь это неправильно. Я воин, я знаю, что когда-нибудь умру. Надеюсь, что умру в бою... как бы глупо это ни звучало. А Оля... за что? Она ведь ни к чему не причастна, ни в чем не виновата... только в том, что знала меня.

— Это ведь война... — Сергей пытался подобрать правильные слова, но получалось либо слишком напыщенно, либо до смерти банально. — На войне достается не только солдатам... Держи себя в руках, Страж. Не раскисай.

— Да, молодой человек, вам следует держать себя в руках. — Зобов вошел в комнату, бережно неся длинный предмет, завернутый в мешковину. — Я понимаю ваши чувства. Поверьте, за мою долгую жизнь нечто подобное и мне приходилось испытывать не раз. Я терял родичей, терял друзей... терял и любимых женщин. Вы же не думаете, что я никогда не любил? И постепенно я понял, что тем, кто ушел, не нужны наши слезы. Им нужна наша память... и еще, чтобы дело, из-за которого они покинули этот мир, все же было доведено до конца.

Он подошел к столу, выставил рядком три бокала, затем медленно водрузил в самый центр пузатую, играющую отблесками хрусталя бутылку. Сергей равнодушно скользнул по ней взглядом, Ярослав мысленно присвистнул — французский коллекционный коньяк «Hennessy Richard». Совершенно случайно он как-то слышал об этом напитке, который называли королем коньяков — и справедливо, поскольку создан он был из более чем ста исключительных коньячных спиртов, возраст части из которых превышал двести лет. В Москве бутылка такого коньяка стоила почти сто тысяч рублей.

Гермес тяжело опустился в кресло, затем небрежным движением вскрыл хрустальный графин ручной работы, неспешно разлил драгоценную жидкость по пузатым бокалам.

— Помянем Ольгу... пусть земля ей будет пухом.

Мужчины молча выпили... нет, не подходил немыслимо дорогой коньяк для поминальных слов. Он был слишком великолепен, слишком роскошен. Здесь была бы уместнее водка...

А старик тем временем развернул мешковину. Под тканью оказалось нечто...

— Лук? — первым догадался Ярослав.

— Он самый, — кивнул Гермес.

— Можно?

Ярослав взял протянутый ему стариком лук, задумчиво провел пальцем по дереву... хотя тут было не просто дерево. Множество слоев, чем-то склеенных и отполированных до блеска. Он выглядел довольно грубым, изрядно пострадавшим от времени, но от него веяло седой древностью. И ещё... у этого предмета, безусловно, ощущалась магическая аура.

На стол легли стрелы. Всего две, простенькие, можно сказать, грубовато сделанные, с хищными гранеными наконечниками,покрытыми темными потеками, с полусгнившим оперением. Ярослав протянул было руку, чтобы осмотреть и стрелу, но наткнулся на запрещающий жест Гермеса.

— Не прикасайтесь к ней, Ярослав Борисович. Стрела отравлена.

— Яд?

— Нечто большее, чем просто яд... вы ведь помните легенду о Лернейской гидре?

— Так это... лук Геракла?

Старик тихо рассмеялся.

— Лук Геракла... нет, этот лук принадлежал Аполлону, лучшему стрелку всех времен и народов. А Геракл получил его в дар, будущему герою тогда было всего лишь восемнадцать лет. Кстати, подарок был сделан напрасно... Геракл, хотя по крови и принадлежал к гиперборейцам, почти не унаследовал от отца способностей к магии. А лук этот создавался магом и для мага, в руках простого смертного он — не более чем просто хорошее и надежное оружие. Аполлон сделал много луков, но к этому отнесся с особым старанием, ведь оружие предназначалось в подарок сыну самого Громовержца. Жаль только, что стрел сохранилось всего две... их наконечники ковал Гефест. Ваши нынешние специалисты по сплавам, Сергей Павлович, продали бы душу дьяволу за возможность исследовать этот маленький кусочек металла. А биологи вместе с химиками с удовольствием подписали бы тот же контракт за возможность изучить хотя бы несколько молекул состава, что покрывает металл. Яд... вернее, ядовитая желчь лернейской гидры сейчас столь же смертоносна, что и тысячи лет назад.

— Вы собираетесь выйти против Архонтов с этим луком? Хватит ли у вас сил, чтобы натянуть тетиву... — с сомнением покачал головой Ярослав.

— Сил хватит, — серьезно кивнул в ответ Гермес. — Я же говорю, этот лук создавался для мага. Вот Сергей Павлович, несмотря на его впечатляющее телосложение, выстрелить из этого лука не сумеет. То, что под силу было могучему Гераклу, вряд ли сумеют повторить простые смертные.

— Простите, Герман Игнатьевич, — вдруг вмешался в разговор Сергей. — Я ни в коей мере не пытаюсь обвинить вас во лжи, но я читал мифы Древней Греции... Вроде бы свой лук Геракл, умирая, завещал своему другу Фило... Фела... не помню. В общем, своему другу.

— Может, так и было, — равнодушно пожал плечами Гермес. — А может, все было иначе. Легенды меняются неузнаваемо даже за пару сотен лет, что уж говорить о тысячелетиях... Этот лук попал в мои руки много позже смерти Геракла. Я не мог не узнать работу Аполлона.

— Итак, нас трое, — заявил, подводя итог, Сергей. — Один пистолет-резинострел, один супер-пупер меч, один древний волшебный лук. Вперед, к бессмертию... Ярослав, тебе не кажется, что для этого дела нам не помешала бы небольшая армия?

— У меня в Детройте сохранились кое-какие связи, — без особой уверенности в голосе протянул Верменич. — Попытаюсь найти помощь на месте.

А в памяти его всплыли жесткие слова Лавочника... «Тебе понадобится пушечное мясо, Вирм. Те, кто будет умирать, пока более подготовленные нанесут удар». Да, Лавочник был прав, хотя его слова и причиняли боль. Кто-то должен будет умереть... чтобы он, Страж границ Яр Вирм, или же Гермес — бывший бог, бывший маг, а ныне всего лишь старик, сумели поразить врага прямо в сердце.

Ольга уже стала одной из этих жертв. Кто будет следующим? Сергей? Или ему, Вирму, суждено погибнуть самому, а дело доведут до конца другие? Хорошо, если будет так.

Подготовительный этап занял почти два дня — если считать днем тот, утро которого они встретили в доме Гермеса... или Зобова. Ярослав сразу после принятия решения завалился спать и проснулся только к вечеру, изрядно помятый, с больной головой, отекшими глазами — но в целом готовый к действию. За это время Зобов, действуя одному ему известными путями, уже раздобыл три билета на самолет. Лететь им предстояло самолетом Air France, рейс AF2545. Далее, после пересадки в аэропорту «Шарль де Голль», компания Northwest Airlines должна была доставить их прямиком в Детройт. Судя по тому, что Зобов не моргнув глазом выложил за билеты астрономическую, по меркам Сергея, сумму почти в двести семьдесят тысяч рублей, недостатка в средствах бывший греческий бог не испытывал. И еще рассыпался в извинениях — мол, простите, всего лишь бизнес-класс, билетов первого класса на нужную дату не было.

На вопрос, а стоило ли швырять деньги в буквальном смысле слова на ветер (билет эконом-класса наверняка стоил как минимум втрое дешевле), старик лишь пожал плечами.

— Не делайте из денег культа, юноша. Лететь через океан в эконом-классе, при вашем телосложении... поверьте, бывают и более изощренные пытки, но со времен средневековья их уже не практикуют.

С паспортами было проще. Ярослав брался провести всех троих, включая, разумеется, и себя, через все препоны так, что ни у кого не возникнет вопросов. Вопрос возник. Опять у Сергея. Если все так просто, то почему бы не обойтись без билетов вообще, на что Зобов с оттенком неудовольствия в голосе заметил, что всякого рода бумажки, вроде паспортов, виз и прочего, унижают человеческое достоинство, а вот законы экономики соблюдать надо. И потом, не желает ли уважаемый Сергей Павлович стоять всю дорогу сам, или заставить стоять кого-то из пассажиров, честно выложивших за билет свои доллары или евро? Этого Сергей не желал, но наблюдая, как в одночасье отправляется в шереметьевскую кассу его полуторагодовая зарплата, искренне страдал.

Из всех троих только Зобов мог рассчитывать на полную свободу передвижений. Сергей все еще оставался под подозрением и, что тоже имело значение, под подпиской о невыезде. С одной стороны, он готов был наплевать на последствия и отправиться в Америку... более того, он никогда бы не простил Ярославу, если бы тот решил в финальном аккорде этого необычайного приключения обойтись без его, Сергея, услуг. С другой... Сергей не мог не понимать, что если кому-то и сходит с рук нарушение пресловутой подписки... да что там говорить, если и есть требования следствия, за которыми следят менее внимательно, то их еще надо поискать. Но в его конкретном случае прокуратура, как только до них дойдет эта информация, сделает все, чтобы этой вольности капитан Бурун, который сразу же станет экс-капитаном, не забыл никогда. А узнают... мир не без «добрых» людей. Генка, ясное дело, попробует прикрыть, но у него — Сергей это понимал — была своя жизнь, своя не слишком противная работа, зарплата, на которую он худо-бедно содержал себя и мать. Поставит ли Юшков на карту все — в том числе и свое будущее? Он может, он мужик порядочный... временами даже слишком. Но вот позволит ли Сергей ему сделать это — вот вопрос.

У Ярослава были схожие проблемы. Милиция его искала, в том числе и патрули оперативно-поискового управления, прекрасно знающие его в лицо. Еще бы... его пасли почти год, пусть и с перерывами. Появляться на улице в своем обычном виде было непозволительным и, что важнее, совершенно бессмысленным риском. Никто не сомневался, что при непосредственном контакте Верменич сумеет и отвести глаза, и заставить оперов надолго — а то и навсегда — забыть о том, что они вообще видели разыскиваемого. Только вот опера-наружники не входят в личный контакт. Они выпасут и Ярослава, и Сергея, и Зобова. А Панарин вновь подключит свои связи, и МУРу будет известен каждый шаг новоявленных борцов, с Атлантидой. А из этого следуют по меньшей мере два вывода: один плохой, другой — еще хуже. Плохо то, что факт нарушения Сергеем подписки станет достоянием общественности... плевать на общественность — достоянием прокуратуры и «серых кардиналов» из службы внутренней безопасности, которых хлебом не корми — дай взять на карандаш кого-то из своих же коллег. И их даже упрекать в этом не получается — что поделать, у ребят работа такая. Сволочная, надо признать, но работа.

Куда хуже то, что с подачи Панарина работать в Америке придется под колпаком американской полиции, которая вряд ли придет в восторг от перспективы маленькой войны на своей территории.

Нет, определенно Ярославу нужно менять внешность. Радикально.

Все эти выкладки Бурун выложил Ярославу, и тот, выслушав без тени насмешки, согласно кивнул.

— Да... с лицом придется что-то делать.

— Магия? — понимающе кивнул Сергей.

— Отнюдь... видишь ли, друг мой, магия и технологии совмещаются не лучшим образом. Вернее, совмещаются, но только в том случае, если магия изначально носит достаточно специфический характер. А фантом, изменение внешности — да еще такое, чтобы действовало на видеокамеры... это чистая, классическая магия, и мне она не по силам. Да и в аэропорту слишком много техники, магия просто рассеется, исчезнет. Поверь, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь потом в записи увидел это зрелище. Тут померкнут и набившие оскомину рассказы о летающих тарелках. Стоит кому-то из компетентных органов получить подобную запись, и охота за мной станет делом чести всех спецслужб планеты.

— Тогда... примем меры попроще?

Меры и в самом деле оказались простыми, но достаточно действенными. Прежде всего Ярослав избавился от своей роскошной шевелюры, начисто выскоблив череп. Уже это изменило его почти до неузнаваемости, но техномаг счел это недостаточным. Оказалось, что магии подвластно было не только фантомное, временное изменение внешности — под воздействием заклинаний, которые маг называл «косметическими», его вчерашняя щетина всего за полчаса превратилась в густую поросль, а затем, под воздействием ножниц и бритвы, преобразовалась в достаточно аккуратную бородку.

Опытного опера такие меры, весьма вероятно, в дураках не оставили бы, но Верменич на достигнутом не остановился. Правда, его действия даже многое за свою жизнь повидавший Зобов счел слишком уж радикальными... а Сергей просто, не кривя душой, заявил, что техномаг окончательно сдвинулся. И в самом деле, каким же надо быть идиотом, чтобы в целях маскировки полоснуть по лицу ножом?

Шипя от боли, Ярослав стирал со щеки кровь, одновременно бормоча заживляющие заклинания. Спустя десять минут он стал обладателем небольшого, но вполне заметного шрама у левого глаза. Шрам — свежий, красный, постепенно приобретал вид старого... помимо внесения в новый образ очень характерной, запоминающейся детали, этот дефект еще и несколько изменил разрез левого глаза Верменича, сделав его лицо совершенно неузнаваемым.

— И что, стоило себя уродовать? — с легким оттенком раздражения в голосе поинтересовался Бурун. — Можно было найти знатоков, тебе такой шрам из хлебного мякиша изобразили бы, пальчики оближешь.

— И в самый ответственный момент он бы отвалился, — отмахнулся Ярослав. — А тут все натуральное... не переживай, Сергей, недели через три-четыре шрам рассосется, а через пару месяцев вообще все следы исчезнут. Во время войны меня пару раз так... накрыло, буквально по частям собирали. И ничего, теперь тех отметин и не найдешь.

— Мне все равно больно на это смотреть.

— Наплюй.

Перелет прошел без особых проблем, хотя прохождение таможенных досмотров вымотало Ярослава до предела, а ни в чем не повинных мужчин и женщин, несущих службу в зоне досмотра аэропортов Шереметьево-2, «Шарль де Голль» и «Детройт Метро», по завершении этого вроде бы вполне обычного дня наверняка ожидала головная боль. А то и что-нибудь похуже.

Зато все таможенники даже под гипнозом показали бы, что все документы у пассажиров были в порядке. И что в тканевом футляре у старика были лыжи. Правда, наличие лыж у человека, направляющегося в Детройт, было по меньшей мере странным. Но мало ли...

Детройт встретил незваных гостей мелким, холодным дождем. Осень и здесь была не слишком комфортной, хотя в Москве было холоднее. Сергей озирался по сторонам, словно стараясь наполнить себя впечатлениями на всю оставшуюся жизнь... пусть Шереметьево-2 и претендует на роль аэропорта международного класса, но только побывав за границей, понимаешь, что это не совсем справедливые притязания. Нет, если вести речь о технических изысках, мониторах и информационных табло, движущихся лентах эскалаторов... Если смотреть на сияющую рекламу многочисленных торговых представительств и подчеркнуто вежливый обслуживающий персонал, то в этом московский аэропорт мало чем отличается от других. В Москве тоже стараются держать марку. А вот публика... все-таки не избавились еще россияне от пережитков прошлого. От привычки одеваться в темные тона. От раздутых чемоданов, обмотанных скотчем. От какой-то въевшейся в лица, в фигуры, в походку затюканности, захлопотанности... И отдельные яркие личности не меняли картины... скорее, подчеркивали ее.

Здесь все было иначе. Шумная, беспардонная, кричаще яркая толпа роилась в здании аэропорта. Здесь несложно было потеряться — и Сергей прилагал немало усилий, чтобы не упустить из виду Зобова, который двигался сквозь толпу, как нож сквозь масло. Вроде бы и был он невысок, и двигался без излишней напористости — а смотри же ты, люди перед стариком расступались... и смыкались позади, так что Сергей уже по меньшей мере трижды кого-то толкнул и умудрился наступить на ногу какой-то тетке.

Ярослав почти сразу куда-то исчез и появился спустя минут двадцать, вертя на пальце ключи от машины.

— Надеюсь, ты не запудрил голову несчастному владельцу? — желчно поинтересовался Зобов. Ко всем попыткам контроля над сознанием он относился болезненно, и готов был мириться с ними только тогда, когда не мог предложить лучшего выхода.

— Ни в коем случае. Я честно взял машину напрокат. Машина так себе, но колеса нам необходимы...

— Мы могли бы купить любую тачку, — заявил пенсионер. — Хоть три. Я не обеднею...

— Не стоит привлекать лишнее внимание, — не согласился с ним Сергей. — К тому же покупатели автоматически попадают на учет, а с прокатом в этом отношении проще. Еще лучше было бы обзаводиться транспортом не в аэропорту, а в какой-нибудь забегаловке подальше отсюда.

— Машина должна быть хорошей.

— Послушайте, Герман Игнатьевич, откуда у вас деньги? В таком количестве...

— Когда долго живешь, — хитро прищурился старик, — я имею в виду, по-настоящему долго, а не так, как вы, Ярослав Борисович, все время думаешь о будущем. В определенных кругах у меня есть доверенные люди... время от времени они очень негласно продают для меня кое-какой антиквариат. Эти люди имеют очень высокий процент от продаж... по меркам делового мира, они меня бессовестно обирают. А потому и молчать будут, как рыбы.

— И много приносят такие торги?

— Достаточно. Я не стал бы соревноваться доходами с завсегдатаями списков журнала «Форбс», — усмехнулся Зобов, — но особой зависти они у меня не вызывают.

— Так почему же вы изображаете из себя московского пенсионера? Могли бы жить где-нибудь в теплых краях. В маленьком таком дворце, с пальмами и фонтанами...

— Все это было, молодой человек. И дворцы, и пальмы... когда не имеешь всей этой роскоши, она кажется желанной. Ты думаешь, что сотня наложниц, собственная конюшня, дюжины слуг и пара-тройка личных яхт и самолетов — это здорово. Но скоро понимаешь, что все это человеку не нужно. А нужен маленький тихий домик, приятные соседи, с которыми можно поговорить о погоде, о здоровье... о политике. Понимаешь, Сережа, о политике интересней поговорить, чем ее делать. Я пробовал и то, и другое — и править чужими судьбами мне не понравилось, Зевс получил бы от этого удовольствие... а я — нет. У меня есть немало убежищ — от крошечных квартир в худших традициях российского градостроения до тех самых дворцов, про которые ты упоминал. Может быть, придет время, и я вновь захочу погреть кости на берегу Средиземного моря. Или где-нибудь еще... а пока меня вполне устраивает московская слякоть.

Сергей недоверчиво посмотрел на старика. И впрямь... вести столь скромную жизнь, когда к твоим услугам все радости жизни... понять такое было сложно.

— А вот и наша машина, — преувеличенно бодро воскликнул Ярослав.

Машина и впрямь оказались не из лучших. Она носила гордую эмблему Генри Форда, но автомагнат прослезился бы, увидь он свое детище в столь плачевном виде. Изрядно потрепанная, с облезлой краской и чуть потрескавшимся ветровым стеклом... оставалось надеяться, что она способна передвигаться без помощи эвакуатора.

— Какой кошмар! — простонал Зобов. — Ладно... куда едем?

— Прежде всего надо найти приличный мотель. — Ярослав взглянул на часы. — Девятый час... сегодня ничего путного сделать не успеем. Завтра с утра займемся разведкой. Это первоочередное. Далее — по обстановке. Если, конечно, ни у кого нет возражений.

— Ты командуешь операцией, — безапелляционно заявил Гермес, бросив на Сергея короткий и емкий взгляд. — Значит, мотель... Думаю, лучше всего, если он будет где-нибудь... за чертой города.

Сергей, и не пытавшийся оспаривать лидерство Стража, только усмехнулся — старые привычки, что бы там ни говорил Гермес, так просто не исчезают. Вряд ли старик все эти тысячи лет вел жизнь отшельника... он привык командовать — даже тогда, когда право первенства отдавал другим.

Нужный мотель нашли спустя два часа, когда ночь уже полностью вступила в свои права. Ярко освещенные улицы Детройта остались позади... почти полчаса они ехали по шоссе — Ярослав явно знал, куда направлялся — и вскоре въехали на территорию небольшого мотеля. Яркая неоновая вывеска извещала путников, что перед ними — мотель «Calm quay». По всей вероятности, у хозяина было своеобразное чувство юмора — разместить заведение под названием «Тихий причал» в местечке, откуда до ближайшей реки было отнюдь не рукой подать.

Толстая, неопрятная негритянка — или, как должен был бы сказать любой человек, не желающий нажить себе неприятностей, афроамериканка, зевая, бросила на стол три ключа с тяжелыми деревянными грушами, небрежно смахнула в ящик стола купюры, которые выложил на стол Зобов, и удалилась, так ни слова и не сказав.

Номер оказался чистым и в какой-то мере уютным, хотя мебель была явно не новой, бывшее некогда пушистым покрытие на полу зияло проплешинами, обещавшими в скором будущем стать настоящими лысинами, а маленький телевизор отказывался подчиняться треснувшему пульту. На все это можно было не обращать внимания... Сергея так вымотал перелет, что он повалился на кровать, едва лишь успев раздеться и кое-как сполоснувшись в душе, и тут же провалился в сон. Отказался и от ужина... что в иное время было бы для него нехарактерным.

Утром Сергей проснулся ив первые мгновения не мог понять, где находится. Все происшедшее — рассказ пенсионера о своем божественном происхождении, скоропалительный перелет в Америку... все это казалось сном. Он лежал с закрытыми глазами и ждал звонка будильника — а потом надо будет встать, побриться и пойти на работу...

Но постепенно реальность вытесняла надежды. Где-то за стеной шумно, с переходом на крики и визги, спорили о чем-то два голоса, и спорили отнюдь не на русском. Постель была явно чужой, а проклятый будильник все не звонил.

Наконец, смирившись с неизбежным, Сергей поднялся и поплелся в душ. Холодная вода несколько привела его в чувство. Задумчиво потерев ладонью щетину, Бурун решил, что можно сделать себе поблажку и воздержаться от бритья. Тем более что не надо идти на работу. В этом отношении он свято соблюдал правило, которое сам же для себя и установил — что бы ни случилось, но на работу надо приходить в приличном виде.

Вполне вероятно, что теперь это правило, если оно вообще останется, будет применяться к совсем другой работе.

Несколько минут капитан разглядывал в зеркале свою физиономию, стараясь высмотреть какие-нибудь особые, характерные черты героя, вознамерившегося спасти мир. Пока что ничего похожего у отражения не наблюдалось. Сейчас вся эта затея казалась ему совершенно безнадежной — и в самом деле, какую помощь он, заурядный офицер российской милиции, способен оказать этой странной паре — магу из другого мира и древнему богу?

И вдруг он понял, какую именно...

И улыбнулся, в один миг осознав, что он и в самом деле сможет оказать помощь в этом безнадежном деле. Ему не суждено стать клинком — недостаточно ни выучки, ни способностей. Зато он вполне может быть щитом. Пусть и рассчитанным на отведение одного-единственного удара.

Нельзя сказать, что Сергей, как и положено герою, испытывал чувство бесшабашного презрения к смерти и готовности на все. Умирать не хотелось... но, странное дело, почему-то именно сейчас он вдруг понял, что означают слова «честь офицера». Она ведь совсем не в том, чтобы не воровать, не брать взяток... и не в том, чтобы просто честно делать свою работу. Это — всего лишь норма, которой должен придерживаться любой нормальный человек.

А честь... это, наверное, готовность драться насмерть, если Дело того стоит. Напыщенно? Да, пожалуй... Но Сергей знал немало простых ребят, которые шли под бандитские пули не за очередную звездочку на погонах, не за копеечную премию и не потому, что таков был приказ. А просто потому, что так было надо. И ублюдков, что вымогали взятки, обирали поборами мелких торговцев или принимали подачки от доморощенной, еще толком не оперившейся, а оттого по-особому злобной российской мафии, эти ребята ненавидели еще сильнее, ' чем падкие на сенсацию журналисты, чем обыватели, привыкшие с подачи средств массовой информации видеть в каждом сотруднике МВД оборотня, подонка и мздоимца, И этих ребят, служивших так, как велела честь офицера, все-таки было большинство.

Стук в дверь прервал его размышления.

— Капитан, ты уже проснулся?

— Да, — ответил он, не оборачиваясь. — Пять минут, и я в вашем распоряжении.

— Завтракать будешь?

Капитан почувствовал, как желудок при этих словах прямо-таки взвыл от восторга. Прошли уже сутки с тех пор, как он ел по-настоящему. Паек в самолете Сергей, на плохой аппетит не жаловавшийся, полноценной едой не считал.

— А что у нас на завтрак?

— Дерьмо, — честно признался Ярослав. — Плохой кофе, гамбургеры, печенье. Все остальное не заслуживает упоминания.

— Перечисленного хотя бы много?

— Тебе хватит, — хмыкнул Страж. — Ладно, мы тебя ждем. У Германа.

— Пять минут, — повторил Сергей.

— Пять минут было три минуты назад, — напомнил Ярослав. — Поторопись, день будет насыщенным...

День и в самом деле оказался достаточно наполненным впечатлениями.

После обильного, но невкусного завтрака машина, дребезжа и постанывая, доставила их к лесу, в котором, если верить полученной от американских коллег информации, располагалась вилла, ставшая прибежищем атлантов. Бросив «форд» в придорожных кустах — на такую развалину могут покуситься разве что подростки, одержимые неистребимым желанием «покататься», они углубились в лес. Листва с деревьев уже облетела, и голые стволы были весьма ненадежным укрытием, но Ярослав вел себя спокойно, и это спокойствие передалось остальным. Шли они недолго — всего минут пять, затем Страж остановился, прислушался к чему-то и повернулся к товарищам. Выглядел он виноватым.

— Как-то я не подумал... — развел он руками. — Весьма вероятно, что они наблюдают за территорией... в противном случае атланты куда глупее, чем можно было бы ожидать. Надо подобраться поближе, но закрыть от чужих взглядов я могу только себя.

— Я тоже кое-что могу, — с оттенком гордости заявил старик, сделал шаг, затем другой... внезапно Бурун понял, что тело Зобова становится каким-то дымчатым... каким-то все более и более прозрачным. Ярослава это ни в малейшей степени не удивило.

— Я знаю эту магию, — заметил он с оттенком неодобрения. — Будьте осторожны, ваша невидимость легко рассеется рядом с простым трактором. Тем более — вблизи какого-нибудь более серьезного образца техники. Старайтесь не приближаться к вилле.

— Да, вы правы. — Теперь голос старика доносился из пустоты. — Что поделать, у старого бога в запасе только старые фокусы.

— Сергей, слушай и запоминай. Пойти со мной ты не сможешь, прикрыть двоих мне не по силам. Возвращайся к машине и жди нас. Если не появимся в течение трех... нет, четырех часов — возвращайся в мотель. С машиной управишься?

— Без вас я не вернусь, — недовольно буркнул капитан.

— Сережа, послушайте, что скажет вам старый человек. — Сергей рефлекторно оглянулся на звук голоса, на мгновение ему даже показалось, что он уловил тень движения. — Ярослав Борисович совершенно прав. Если по какой-то причине нам не удастся вернуться, вам необходимо будет как можно скорее уносить отсюда ноги. Возвращайтесь в Москву, бейте тревогу... обратитесь в прессу — думаю, пара-тройка желтых газет с удовольствием возьмут эту информацию. Как только атланты начнут действовать открыто, об этих статьях вспомнят.

— Я хочу попросить тебя, капитан. — Ярослав говорил жестко, явно не желая слушать возражений. — Не изображай героя. Вот, возьми бумажник, здесь деньги, кредитка. Код — 2341, запомнишь?

— Запомню.

— Ну и хорошо. В общем, жди. Да, еще... на всякий случай, жди все-таки не в машине. Найди местечко где-нибудь неподалеку... Ну, мы пошли.

— Ни пуха...

— К черту.

В отличие от Зобова, который исчезал медленно, Ярослав за секунду или две буквально растворился в воздухе. Зашуршали удаляющиеся шаги. Несколько мгновений Сергей смотрел вслед уходящим товарищам, тщетно пытаясь заметить хоть что-либо, что указывало бы на присутствие живого существа, затем вздохнул и побрел назад, к машине.

Настроение почему-то упало. Еще совсем недавно он искренне надеялся, что в этой безнадежной миссии он сможет принести хоть какую-нибудь пользу... и вот его, как щенка, отбросили в сторону — мол, не мешайся под ногами, не до тебя сейчас.

Сергей подошел к машине, осмотрелся по сторонам. Лесная дорога была пуста, и вокруг было тихо — той грустной осенней тишиной, которая так отличается от леденящей зимней, пронизанной похрустыванием снега, или мягкой летней, пронизанной чуть слышным птичьим гомоном или стрекотом кузнечиков... Осенняя тишина иная — настороженная, опасливая... Черный, сбросивший листья лес затаился в ожидании зимы, он уже смирился с уходом тепла и солнца, он вымок насквозь от долгих, промозглых дождей — но все еще не готов принять скорые снегопады.

Нельзя сказать, что тишина была абсолютной. Откуда-то издалека доносился рокот моторов — то ли там проходила дорога, то ли шумели какие-то машины у виллы, куда отправились Ярослав и Зобов. Бурун забрался в машину, открыл бардачок, несколько секунд рассматривал забытую, видимо, прежним владельцем пачку сигарет. Достал, с некоторым сомнением покрутил в руках... затем вынул сигарету — пожухлую, — напитавшуюся влагой из сырого воздуха, закурил. Вообще куревом Сергей баловался редко — так, за компанию... но сейчас хотелось курить — пусть даже эту откровенную дрянь.

Томительно медленно тянулись минуты ожидания. Сигарета догорела до фильтра, Сергей сунул ее в пепельницу, тут же достал другую. На вкус она показалась ему еще гаже.

А может, и в самом деле последовать совету Ярослава? Выйти из машины, укрыться где-нибудь в кустах... В машине было теплее, и выходить не хотелось, но тут же в голову пришла мысль о том, что здесь же могут проехать и парни из полиции... тем более что с подачи Панарина местная полиция проявила интерес к вилле. Мало ли... вдруг захотят документы проверить. А какие у Сергея документы? Красная книжечка, имеющая некоторый вес только на другом континенте. Да паспорт, пусть и не тот, что воспет был Маяковским, но всё равно не слишком популярный в этой стране. Ярослав мог бы задурить головы любому, а Сергей мог только пробормотать что-то вроде «Май нейм из кэптэн Бурун, ай эм рашн». На этом его познания в английском заканчивались... если не считать всем в мире известных «фак ю» и «кисс май асс». Но эти перлы вряд ли способствовали бы возникновению симпатии между ним и местной полицией.

Чертыхнувшись, он открыл дверь. Пахнуло холодом, к тому же мрачная облачность готова была вот-вот разразиться дождем...

Внезапно Сергей замер. В тишину, чуть нарушаемую отдалённым рокотом, вплелись другие звуки — сухие щелчки, сливающиеся в стрекот.

Да, это могло быть все, что угодно. Трещотка. Дятел, решивший до прихода зимы добыть еще что-нибудь из древесной живности. Да мало ли... Только вот капитан почувствовал, что звук этот означает совсем иное, и от осознания этого факта по спине пробежала волна холодной дрожи. Их заметили?

Он прислушался, напряженно ожидая новых выстрелов, но было тихо. Да и моторы замолкли...

Первым порывом было выйти и бежать, бежать туда, к вилле... быть может, именно сейчас друзья нуждаются в его помощи. Да, Ярослав командует в этой миссии, и его приказ был однозначен — не выдавать себя. Не геройствовать... и Сергей прекрасно знал, что такое приказ.

А может, к черту приказ?

Он выскочил из машины и бросился в лес. Плевать... без Ярослава сделать все равно ничего не удастся...

Но отойти ему удалось недалеко. Послышался треск сучьев, звуки торопливых шагов — те, кто бежал по лесу ему навстречу, не слишком старались скрываться. Бурун нырнул под ближайший куст, обеспечивающий скорее формальное, чем фактическое прикрытие по причине почти полного отсутствия листвы, и замер.

Друзья? Или враги?

Из-за деревьев показался Верменич, буквально тащивший на себе Зобова. Сергей выскочил навстречу, подставил плечо.

— Что случилось?

— Дур-рацкая случайность, — прохрипел Ярослав, которому бег по лесу с ношей тоже дался нелегко. Пусть Страж и был сильнее обычного человека, но и его выносливости были пределы. — Уф... такой маленький и такой тяжелый.

— Стреляли? — собственно, об этом можно было и не спрашивать. Обмякший в руках товарищей Герман Игнатьевич был бледен, его рука прижималась к боку, и меж пальцев сочилось что-то темное, липкое...

— Да... в машину его, и побыстрее.

— За вами гонятся?

— Не думаю, но береженого бог бережет... Ты — за руль, я займусь его раной.

Пока машина, скрипя и кряхтя, выбиралась из леса на шоссе, Ярослав вкратце рассказал Сергею о результатах бездарно проведенной разведки. Подобраться к дому им не удалось... Лес в непосредственной близости от виллы был наполнен людьми, и не просто людьми — солдатами. К сожалению, невидимость всего лишь отводит глаза, но не затыкает уши. То ли кто-то из охранников услышал хруст под непривычной к хождению по лесу ногой, то ли нервы у солдат и без того были на пределе, и они готовы были палить в белый свет, по воображаемой цели... Так или иначе, но выпущенные вслепую пули по нелепой случайности зацепили Зобова. Бывшему богу подобная рана не грозила смертью, но крови из рваной дыры в боку вылилось немало. К тому же, по собственным словам Гермеса, прошло уже лет четыреста с тех пор, как ему приходилось испытывать подобную боль.

Лекарским искусством Ярослав владел посредственно... вернее, вполне способен был управиться с тонкими, едва заметными негативными процессами внутри человеческого организма, но быстро срастить разорванную плоть, восстановить раздробленные кости — это было для него серьезным испытанием. К концу операции, когда Зобов наконец прекратил стонать, по лбу Верменича обильно струился пот, а его руки, одежда и заднее сиденье машины были порядком измазаны темными пятнами, которым не стоило показываться на глаза детройтской полиции. Вряд ли кто-то из копов подумает, что это всего лишь следы вина...

— Нам нужна новая машина и новая одежда. — Ярослав стянул окровавленную куртку и, не особо раздумывая, выбросил ее в окно. — И еще... Сергей, у нас, к сожалению, мало времени.

— Так вы что-то ценное все же увидели?

— Да. Атланты строят защитный периметр. Если им удастся поднять купол... боюсь, они станут неуязвимы. Нашим магам в свое время понадобилось полгода, чтобы подобрать способ взлома «небесного свода», при этом расходовалась такая энергия, что на десятки километров от точки удара не оставалось ничего живого. Но я не знаю принципов взлома, да и если бы знал, не сумел бы воспользоваться — это высшая магия, не доступная простому Стражу. Знаю только, что ваше ядерное оружие не сумеет повредить купол. Там другие принципы, «небесный свод» обычную энергию отразит... нужна магическая атака.

— Они успеют закончить работу?

— Кто их знает... если стрельбу воспримут как случайность, как расшалившиеся нервы солдатни — может, и не станут торопиться. В противном случае у нас в запасе не более двух дней.

— Охраны много?

— Много, — сообщил Зобов. Его лицо, видимое в зеркале заднего вида, было бледным. — Я успел насчитать с десяток, прежде чем меня... И это только с одной стороны виллы. Думаю, всего до двадцати солдат плюс рабочие...

— Плюс сами Архонты, каждый из которых сотни стоит, — буркнул Ярослав, — Нам нужна помощь... значит, так, Сергей, сейчас мне нужен магазин... приличный. Там, куда я пойду, принимают по одежке. Затем вы с Германом Игнатьевичем отгоните машину куда-нибудь подальше, и бросайте ее к бесу. Не хватало еще привлечь внимание полиции... раньше времени.

Оговорка от внимания Сергея не укрылась. Стало быть, внимание местных копов привлечь все же придется. Интересно, что собирается Ярослав делать? Организовать небольшую войну? Буруна такое развитие событий не удивило бы — и он нисколько не сомневался, что если Ярослав сочтет нужным — организует. И в самом деле, втроем против полусотни солдат и неизвестно какого числа гражданских, которые наверняка тоже умеют нажимать на курок, — это форменное самоубийство.

Подходящий магазин нашли довольно быстро. Ярослав долго ходил между рядами вполне приличной, по мнению Сергея, одежды, недовольно кривился, но выбрал костюм, рубашку и галстук.

— Доволен? — Бурун оглядел товарища с уважением. Костюм сидел на широкоплечей фигуре Ярослава как влитой.

— Нет, — пожал тот плечами. — Дерьмо это все. Дешевка.

— За такие бабки — и дешевка? — изумился Сергей. — Яр, ты совесть-то поимей. Я за месяц на такой костюм не зарабатываю.

— Видишь ли, капитан... мне надо попасть к одному очень влиятельному человеку. Разумеется, он меня знает, но просто для того, чтобы ему сообщили о моем визите, надо выглядеть соответственно. Иначе — получу от ворот поворот. Да, потом тому, кто откажет мне в аудиенции, могут снять и голову — обрати внимание, в буквальном смысле. Но для нас сейчас время — важнее всего. И если пара-тройка тысяч долларов могут это время сэкономить — пусть так и будет.

Глава 9 2005 год, 31 октября, США, штат Мичиган, Детройт

— Ваша честь, господа присяжные... хочу заметить, что обвинение до сих пор не выдвинуло никаких серьезных доказательств причастности моего подзащитного ко всем тем преступлениям, о которых здесь шла речь. Смерть Алана Пейна и его супруги, безусловно, трагична, но ни один — я отмечаю, ни один свидетель, подводимый к присяге со стороны обвинения, не смог убедительно показать, что видел моего клиента вблизи дома Пейнов в тот печальный день.

— Ясное дело, что Бельконе не ходил к Пейну. Он просто приказал убить его...

Стук молотка.

— Я бы попросил вас, мистер Эннинг, воздержаться от подобных выпадов.

— Простите, ваша честь.

— Таким образом, нет никаких свидетельств...

— Черт подери, Кларисса слышала, как Лучано Апулья передавал Пейну привет от дона Бельконе, прежде чем...

— Позвольте, но этого свидетеля обвинение по каким-то неизвестным мне причинам не сочло нужным...

— Ты прекрасно знаешь причины, скотина...

Стук молотка.

— Господа, прошу прекратить препирательства, иначе я вынужден буду...

Трель мобильного телефона.

— Ваша честь, я могу ответить на звонок?

— Прошу вас, мистер Бельконе, но по возможности пусть разговор будет кратким.

Мистер Франческо Бельконе довольно улыбается, поднося к уху трубку радиотелефона. Даже здесь, в суде, никто не решается идти против его воли. Кроме этого молодого Эннинга, решившего, что сумеет одержать победу над ним, доном Бельконе... смешно. Если бы Эннинг имел хотя бы один шанс из ста, за его жизнь никто не дал бы и дайма. А так — пусть потешится. Ему это будет хорошим уроком.

По мере того как дон Бельконе слушает сообщение, его лицо меняет свое выражение, презрительная улыбка медленно сползает с губ. Он достает дорогой платок с вышитой в уголке монограммой, вытирает внезапно выступивший пот со лба. Затем медленно кладет трубку на стол.

— Я хотел бы сделать заявление, ваша честь.

— Прошу вас, мистер Бельконе...

Лицо судьи выражает недовольство, но и оно тщательно завуалировано. Мало найдется тех, кто посмеет что-то запретить всесильному дону Бельконе. И что с того, что действия корсиканца нарушают принятые правила? Он сам себе правила... и полученный накануне толстый конверт без обратного адреса, набитый стодолларовыми купюрами, лишнее тому подтверждение. О да, судья мог бы отказаться... но ведь дело не в деньгах. Дело в его жене, в его сыне, в его внуке. Кроме стопки долларов — весьма внушительной, дон Бельконе не страдает грехом скупости — в конверте лежат снимки. Много снимков. Судья понимает, что люди Бельконе знают каждый шаг и его, и его родственников. Стоит ему принять неверное решение...

— Ваша честь, господа присяжные. Хочу заявить, что это действительно по моему приказу был убит Алан Пейн.

В зале шум, адвокат замер, вытаращив глаз. Судья, не веря собственным ушам, мысленно умоляет Бельконе прекратить нести чушь. Потому что в противном случае он вынужден — о черт, проклятое слово — вынужден будет вынести обвинительный приговор. И тогда... тогда предупреждение в фотографиях, полученное накануне, может обернуться большой кровью. Что делать, что делать? А дон Бельконе, поминутно вытирая пот, продолжает говорить:

— Я лично отдал приказ на устранение Алана Пейна. Вынужден признать, что убийство его жены и дочери осуществлено моими людьми с целью устранения свидетелей. Я готов назвать все имена...

Он добавляет еще одну фразу. Очень тихо, так, что слышит только адвокат.

— Я готов на все... я просто очень хочу жить...

Но адвокат не понимает этой фразы, он не знает, с чем она связана. И считает, что клиент внезапно сошел с ума, и готовится объявить об этом, потребовать освидетельствования, быть может, удастся как-нибудь исправить ситуацию.

Скоро он узнает все... и постарается исчезнуть из этого города навсегда, сменить внешность и имя — хотя бы просто для того, чтобы его новое имя никак не ассоциировалось с печально известной фамилией Бельконе.

Дело «Штат Мичиган против Франческо Бельконе»

США, Детройт, 1990 год

Черный «Lincoln Town Car» притормозил у вычурных металлических ворот. Охранник вышел, держа руки на виду — в этот дом приезжали разные люди, и большая их часть очень не любила вида оружия. Во всяком случае, оружия, находящегося в чужих руках. Если уважаемый гость поведет себя неадекватно, найдется кому приструнить его. Подобные инциденты случались нечасто, один-два раза в год... если кому и приходило в голову пожелать смерти дону Сержио Вальцоне (таковых нашлось бы немало, и охранник это прекрасно понимал), то приходить с этим делом сюда, в его дом... да что там сказать, в его крепость, было делом совершенно безумным. И все же безумцы находились... Охранник прекрасно понимал, что в этом случае окажется на линии огня, а потому шел неторопливо, с достоинством — но в то же время с напряженными, готовыми к броску мышцами. Этого гостя он не знал... не то чтобы знакомые лица представляли меньшую опасность, но этот гость вызывал некоторые опасения. Он выглядел... опасным. Гладко выбритый череп, узкая бородка, черные очки. Странный тип.

Человек вышел из машины — охранник забеспокоился еще больше. Он работал на этом месте уже семь лет, за это время навидался всякого и привык облекать в подозрения всякого рода мелочи. Смотри в оба — здоровее будешь, эту заповедь он усвоил крепко. Гость в дорогом элитном костюме — однако наметанный глаз не обманешь, костюм новый... слишком новый, еще не успевший осесть по фигуре. И сам за рулем машины — а люди, имеющие обыкновение носить подобные костюмы, редко ездят за рулем «линкольнов». Спортивные «порше» или «ламборджини» — другое дело, а «таункар» создан для степенного водителя. А хозяин должен находиться сзади, под защитой тонированных стекол, курить сигару и потягивать коньяк из хрустального бокала...

И уж точно хозяин не должен выходить из машины навстречу какому-то там охраннику. А этот вышел... зачем? Хочет обеспечить себе свободу маневра? Готовится к броску? Охранник почувствовал, как по спине пробежала предательская струйка пота. Пальцы спокойно висящей вдоль тела руки на мгновение сплелись в сложную фигуру. Тот, кто сейчас страховал его, должен был увидеть сигнал и принять меры. Если все сделано верно, сейчас на странного гостя нацелено по крайней мере два ствола. Серьезных ствола, не чета той пукалке, что покоится в кобуре самого охранника.

— Слушаю вас, мистер...

Явное многоточие в конце фразы говорило о том, что охранник желает услышать фамилию гостя.

— Мне необходимо встретиться с мистером Вальцоне.

— Вам назначено?

— Нет. Но, думаю, мистер Вальцоне не откажется принять меня. Передайте ему, что его хочет видеть... нет, лучше передайте ему это.

С этими словами бритый франт протянул охраннику небольшую коробочку. Круглую, металлическую, очень плотно закрытую.

Охранник помолчал, затем протянул руку и взял странную посылку.

— Думаю, вы понимаете, что этот предмет необходимо будет проверить...

— Проверяйте, — спокойно кивнул бритый. — Не возражаю. Но поторопитесь, долго ждать я не намерен.

— Поторопиться? — Охранник был удивлен. — Но, я думаю, сегодня мистер Вальцоне вряд ли сможет вас принять... оставьте свой телефон, секретарь мистера...

— Слушай, сынок... — вряд ли бритый был существенно старше охранника, но по каким-то причинам счел нужным говорить эдаким насмешливо-покровительственным тоном. — Ты не думай, сынок. Это вредно. Сделай так, чтобы содержимое этого контейнера попало в руки мистера Вальцоне сегодня. Где-нибудь в течение часа. Я подожду. И поверь, сынок, если мистер Вальцоне сочтет, что кто-то виновен в несвоевременной доставке моего послания, лучше тебе не попадать... в число виновных.

— Я сделаю все, что могу, мистер.

— Сделай, сынок... — более не сказав ни слова, бритый нырнул в машину, отъехал от ворот на несколько метров, освобождая проезд, и, откинувшись на спинку сиденья, принялся ждать.

Дон Вальцоне сидел в глубоком кресле у камина и неторопливо выпускал кольца сигарного дыма. Сегодня был плохой день — мокрый, сырой и промозглый. Он поправил шерстяной плед, укутывающий давно предавшие его нога, закрыл глаза. Перед мысленным взором проплыли картины дома... не этого дворца, который все равно так и не стал для него домом. А другого — не слишкомроскошного, но уютного. Стоявшего когда-то на берегу теплого моря, на любимой Корсике. Оттуда пришлось уехать — что поделать, интересы Семьи требовали его присутствия в этом проклятом, вонючем, продымленном насквозь городе. С тех пор прошло много, очень много лет. Он прошел все этапы, достигнув высшего — статуса главы Семьи Вальцоне. Раскинутые им сети покрывали большую часть Детройта... да что там, большую часть штата Мичиган. Только это не радовало...

Чуть слышно скрипнула дверь. Дон Вальцоне не любил беззвучно открывающихся дверей, и слугам было строжайше запрещено устранять тонкий, прямо-таки нежный скрип этих тяжелых створок драгоценного красного дерева. За спиной послышались мягкие шаги.

— Что-то случилось. Антонио?

Без вызова потревожить покой хозяина могли лишь двое. Памела, его секретарь, и Антонио, начальник его охраны. Список исчерпывающий и остающийся неизменным многие годы. В иной Семье должность начальника службы безопасности была престижной, но и опасной. Ошибки всегда стоили дорого, а ошибки того, кто занимал столь высокий пост, как правило, стоили провинившемуся жизни.

Нельзя сказать, чтобы за эти годы Антонио Каррере не ошибся ни разу. Было всякое... но дон Вальцоне умел ценить не столько непогрешимость, сколько преданность. А с преданностью у Антонио было всё в порядке. И потому, несмотря на время от времени проносящиеся над его головой грозы, он уже почти тридцать лет удерживал за собой это место.

— Прибыл некий посетитель. — Голос Каррере был спокоен. — Он желает видеть вас.

— Кто?

— Он не назвался...

Это было необычно. Дон Вальцоне открыл глаза и взглядом указал Антонио на свободное кресло. Тот, как тысячи раз за последние годы, отрицательно качнул головой. Это тоже был своеобразный ритуал...

— Человек просил передать вам вот это.

На невысокий мраморный столик легла металлическая безделушка. Эдакая карманная пепельница — круглая, плотно закрытая.

— Что там, проверили?

— Безусловно, дон Вальцоне. На вид ничего опасного. Обрывок долларовой бумажки.

Огонь в камине по-прежнему распространял по залу жаркие волны, но Сержио Вальцоне почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Он сунул руку под плед, извлек маленький ключик с фривольным брелком-ангелочком.

— Вот как... Антонио, сходи открой мой маленький сейф... тот, что под столом. Там большая шкатулка... не ошибешься, она одна. Принеси ее сюда.

— Сию минуту... — Это было еще одним знаком доверия. Только Антонио позволялось — в редчайших случаях — получить доступ к сейфу хозяина. Он прекрасно понимал, что это — одна из тех проверок, которым он подвергался ежечасно. И потому сделал точно то, что было приказано — взял массивную шкатулку, даже не бросив короткого взгляда в сторону бумаг, лежавших в сейфе. Дон Сержио немного ошибался. Столь длительная и столь успешная карьера Антонио Каррере была обеспечена отнюдь не его преданностью. Просто этот человек давно и прочно усвоил — хочешь жить хорошо и долго, делай только то, что от тебя требуют, говори только правду и не оставляй свидетелей.

Шкатулка легла на стол перед доном Вальцоне, который уже задумчиво крутил в руках обрывок долларовой бумажки. Очень старый, порядком истертый обрывок.

— Я могу идти?

— Останься.

Старик открыл шкатулку — она была до половины наполнена такими же обрывками серовато-зеленых купюр, и к каждому фрагменту был булавкой пристегнут листок бумаги с короткой — иногда в два-три слова всего — надписью. Сухие старческие пальцы принялись перебирать эти бумажки. Каждая — обязательство. Каждая — долг. Иногда — долг малый, который можно покрыть деньгами, протекцией или защитой. Иногда — большой долг, не измеримый ни в долларах, ни в евро, ни в партиях наркотиков или оружия... Дон Сержио Вальцоне знал — его в этом мире не только боятся. Его и уважают — прежде всего потому, что он всегда отдает долги.

Наконец один из обрывков точно совпал с тем, что лежал в шкатулке. Собственно, дон Вальцоне понял это и раньше, но ему просто нужно было убедиться в этом. Поскольку это был один из тех немногих долгов, выплачивать который ему очень и очень не хотелось.

— Вы плохо себя чувствуете? — Голос Антонио по-прежнему был спокоен, но его глаза выражали озабоченность.

— Нет, все нормально, сынок. Проследи, чтобы этот человек пришел сюда. И вот еще... будет лучше, если никто, кроме тебя, не будет видеть его лица.

— Может быть... — Антонио сделал многозначительную паузу.

Дон Вальцоне понял намек, но лишь сухо усмехнулся.

— Избави тебя бог, сынок. Этот гость... в том случае, если он тот, за кого себя выдает, тебе не по зубам.

Антонио ушел, а дон Сержио снова закрыл глаза. Прошлое никогда не уходит бесследно. Оно имеет привычку возвращаться — иногда в новых обличьях... Прошлое оставляет следы в душе. Часто — не очень добрые следы, болезненные, кровоточащие.

Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем вновь скрипнула дверь, и за спиной послышались шаги.

— Пусть гость останется у входа, а ты, Антонио, подойди ко мне. И помоги мне развернуть это проклятое кресло, сынок. Да, и зажги верхний свет, здесь так темно...

Конечно, управиться со своим креслом старик мог и без посторонней помощи, но Антонио Каррере тщательно выполнил все указания. Жестом предложил странному гостю остаться у двери, включил свет — блики тяжелой хрустальной люстры заполнили большой зал, до этого тонувший в полумраке. Затем развернул кресло так, чтобы хозяину было удобнее разглядеть посетителя.

Некоторое время старик сидел неподвижно, а его глаза скользили по телу высокого, широкоплечего мужчины с наголо обритой головой, щегольской бородкой и холодными серыми глазами. Наконец сухие бескровные губы тронула чуть заметная улыбка — улыбка, предназначенная гостю.

— Антонио... — прошептал старик, достаточно, впрочем, громко, чтобы и посетитель слышал его слова. — Сынок, этого человека надо убить. Немедленно. Прямо здесь...

Он еще не закончил фразу, а револьвер был уже в руке Каррере. Грохот выстрелов заполнил зал, затем сменился сухими щелчками курка. Человек в дорогом костюме стоял на том же месте, хотя Антонио мог поклясться — промахнуться с расстояния в несколько шагов было просто невозможно. Но факт оставался фактом — стена за спиной гостя, ранее отделанная дорогим гобеленом, сейчас представляла собой жалкое зрелище. Да и костюм бритоголового уже не был ни чистым, ни черным — порядком покрытый пылью, он явно нуждался в чистке. Зато сам гость вроде бы и не заметил, что его только что хотели убить. Он стоял все в той же позе и спокойно наблюдал за растерянным Каррере, словно наслаждаясь его беспомощностью. Антонио выщелкнул барабан, одним движением выбил из него пустые, резко пахнущие порохом гильзы и сунул руку в карман... пальцы теребили подкладку в тщетной надежде нащупать там хотя бы один патрон. Каррере всегда гордился своим умением стрелять и не таскал с собой ненужных вещей. Шесть патронов в барабане — этого должно было хватить в любой ситуации. Сейчас не хватило...

— Достаточно, Антонио, хватит стрельбы, — послышался голос дона Вальцоне. — А теперь присядь куда-нибудь в уголок, сынок, держи рот закрытым, а уши нараспашку. А я побеседую с нашим... гостем. И открой окно, тяжелый запах здесь...

— Окно открывать не стоит, — впервые подал голос гость. — Надеюсь, это помещение защищено от прослушивания?

— Защищено, — кивнул старик, не дожидаясь, пока голос подаст Каррере. Да тот и промолчит, ведь получил приказ не раскрывать рта. — Не беспокойся, приняты все необходимые меры.

Он помолчал, затем, вздохнув, слабо шевельнул рукой, указывая гостю на глубокое кожаное кресло.

— Садись. И расскажи, зачем ты явился с того света, Вирм. Я ведь не думаю, что ты хочешь забрать мою душу в ад...

Долг служителя правопорядка, как это ни банально, служить и защищать. Но сейчас у сержанта Джерри Вирма были иные цели. Защищать было поздно, оставалось только то единственное, что в подобной ситуации может принести облегчение душе — месть. Пусть говорят, что месть бессмысленна и бесполезна. Пусть говорят, что месть не воскресит мертвых. Возможно... но она послужит предупреждением живым.

— Я его убью...

Обещание это, несмотря на то, что произнесено было вроде бы в адрес одного человека, относилось сразу ко многим. Не только к Франческо Бельконе, который — в этом были убеждены все, кто имел к делу Пейнов хоть какое-то отношение, был главным виновником жестокого убийства, но и к каждому, кто принимал участие в устранении Алана Пейна. Необходимо было только вычислить непосредственных участников... Безусловно, Джерри не собирался изображать из себя Архангела с карающим мечом и вырезать одну из Семей детройтской мафии подчистую, хотя соблазн был велик, велик... Нет, только виновных.

Алан Пейн, разумеется, в Семью не входил — происхождение подкачало. Но он был великолепным аналитиком, и Семья обратила на него внимание. Разбрасываться ценными кадрами было не в привычках дона Бельконе — за исключением случаев, когда эти кадры нуждались в примерном наказании, а остальные — в должком уроке. И Пейн оказался привлечен к наиболее важным операциям Семьи — к поставкам наркотиков и, частично, к организации торговли оружием. Молодой экономист, внезапно оказавшийся на гребне волны, начавший получать очень неплохие деньги, которые никогда не имел бы, занимайся он легальным бизнесом, совершенно не испытывал угрызений совести. В конце концов, если есть спрос на товар — почему бы не возникнуть и предложению.

Идиллия продолжалась больше четырех лет. Услуги Пейна были высоко оценены доном Бельконе — и эта высокая оценка выражалась не только в пухлых конвертах, исправно получаемых молодым экспертом, но и во все большем доверии. Что там говорить — иногда далеко не вся верхушка Семьи владела информацией, которой свободно оперировал Алан. Он был честен, изобретателен, предусмотрителен... и воздавалось ему по заслугам. Пейн купил себе неплохой особняк. Его жена и дочка, которой к тому времени исполнилось восемь лет, были счастливы...

А потом счастье внезапно кончилось.

В столе у жены Алан нашел несколько пакетиков с героином. А на руке — следы инъекций. Разразился грандиозный скандал, в ходе которого Алан Пейн узнал, что его жену снабжает наркотиками Семья — по сниженным ценам. Установить, в какой момент Эльзу посадили на иглу, что заставило благополучную, обеспеченную женщину, мать очаровательной дочурки, искать наркотического дурмана, он уже не мог.

Зато мог отомстить.

И Алан Пейн пошел в полицию...

Что ж, до полиции он дошел и даже успел сделать заявление. Но Семья не может считаться влиятельной, если не имеет своих людей и в полиции, и в суде. О совершенной Пейном глупости узнали почти сразу же. А полиция оплошала... следовало бы незамедлительно запустить программу защиты свидетелей, спрятать Пейна в какой-нибудь медвежий угол... но увы, Алану дали вернуться домой. Там его уже ждали.

Сначала убили Эльзу. Ей было бы очень больно, но убийцы вкатили ей бешеную дозу какой-то гадости, и она лишь хихикала и пускала слюни, когда ей отрезали пальцы... Даже если бы Лучано Апулья оставил бы несчастную женщину в покое, ей все равно не удалось бы выжить после такой дозы.

Никто не задавал Алану вопросов. Никто не требовал объяснений. Никто не ждал оправданий. Апулья просто заткнул ему рот и заставил смотреть, как умирает его жена. Время от времени он скучным и равнодушным голосом объяснял Пейну допущенную тем ошибку. В деталях пересказывал беседу со следователем, называл имена осведомителей Семьи, которые тут же сообщили о столь неожиданном и неосмотрительном поступке одного из ведущих аналитиков Семьи. Втолковывал, что нарушение верности Семье — это преступление. А преступление должно быть наказано.

Затем Лучано занялся самим Пейном. Будучи опытным палачом, он прекрасно понимал, что весь ужас, который уже пережил провинившийся аналитик, заставляет его сейчас желать смерти для себя. И никакая боль, никакие пытки не принесут большего страдания.

Самым лучшим продолжением наказания было бы повторить всю процедуру, но уже с дочерью Пейна. Увы, Кларисса Пейн ушла в школу, а после школы отправилась к какой-то из подруг. Алан и Эльза предоставляли дочери, несмотря на ее относительно юные годы, определенную свободу. Боевики Семьи сейчас ищут девочку, но пока найдут... не исключено, что полиция все же сообразит, в чем дело, и сюда прибудут спецы по защите свидетелей. Лучано Апулья не боялся полицейских, и выпустить кишки паре-тройке копов было бы для него праздником, однако в последнее время Семьи, делившие власть в Детройте, предпочитали не убивать полицейских. По крайней мере без острой на то необходимости.

В общем, Апулья решил завершить операцию. Передав на прощание привет Пейну от дона Бельконе, он трижды выстрелил аналитику в голову... подумав, выпустил оставшуюся часть обоймы в область сердца.

И Кларисса Пейн все это видела. Ее детский ум еще не мог осознать весь ужас происходящего, она просто выполняла приказ Эльзы — сидеть, смотреть и молчать. Молчать во что бы то ни стало. Кларисса часто играла с мамой в молчанку — кто кого перемолчит. Девочка часто проигрывала и в этот раз решила обязательно выиграть... Уже потом полиция, прибывшая на место преступления, выяснила, что Эльза, увидев неспешно идущего к дому Лучано Апулья, все поняла. И не стала убегать, прекрасно понимая, что с ребенком это будет невозможно. Она осталась, чтобы встретить смерть — но перед этим спрятала дочь и приказала ей молчать. Позвонить в полицию она не успела.

Девочка запомнила на удивление много.

— Меня зовут Кла-а-арисса-а-а... — смешно растягивая буквы, представилась она двухметровому сержанту Лютеру, который вместе с Вирмом и еще тремя копами прибыл к дому Пейнов. Огромный негр обладал потрясающе жуткой внешностью и, быть может, именно поэтому всегда нравился детям. Именно дети умели смотреть сразу в душу, не задерживая внимания на внешней оболочке. Лютер расплылся в улыбке, опускаясь на корточки.

Девочка доверчиво положила ладошку на огромную лапищу негра и протянула:

— А я его видела-а-а.

— Узнаешь? — Сердце Джерри замерло. Первый настоящий живой свидетель за последние четыре года.

— Ка-а-анешно... Я же бальша-а-ая! — с возмущением заявила Кларисса, повернувшись к сержанту. Затем подумала и добавила — И у-у-умная!

Джерри был среди тех, кто пришел арестовывать дона Франческо Бельконе. Вспыльчивый итальянец пытался было оказать сопротивление, и только дуло пистолета Вирма, направленное ему в лоб, вынудило Бельконе подчиниться требованиям полиции.

Как просто было нажать на курок...

Сержант Джерри Вирм не сделал этого. А в результате умерла милая девочка Кларисса Пейн, с тоненькими светлыми косичками и веснушчатой мордашкой.

Дело тут же забрали фэбээровцы, и программу защиты свидетелей проводили они. Это не помогло... или агенты ФБР были недостаточно осторожны, или среди них тоже нашлись тс, кто получал конверты от имени дона Бельконе. Девочку нашли в загородном доме, нашли за два дня до суда. Убийцы не оставили отпечатков пальцев, нашли и уничтожили все установленные в доме камеры... Вот только девочка была застрелена тремя пулями в голову. И двумя в сердце.

Вместе с ней погибли четверо агентов... но у ребят была такая работа. Кто не доволен — пусть идет торговать мороженым или хот-догами, это безопаснее. А вот за девочку сержант Джерри Вирм намеревался отомстить. Сначала — Лучано Апулья, затем — тем, кто вместе с ним явился убивать девочку, поскольку не мог этот ублюдок, будь он хоть трижды профессионалом, справиться с четырьмя агентами ФБР так, чтобы никто из них не успел поднять тревоги. А потом придет очередь и Франческо Бельконе.

— Апулья умрет, — пробормотал Джерри вслух. — Сегодня.

Машина остановилась возле бара «Ирокез», принадлежащего Семье Бельконе, где, если верить оперативной информации, имел привычку сшиваться Лучано. Сейчас его здесь не было — несомненно, убийца лег на дно и выжидает. Заведение было еще то — приличная публика сюда не ходила, да и полиция в массе своей старалась не нарываться на неприятности. С одной стороны, вроде как всем известно, что за погибшего собрата копы на уши встанут, но отомстят, с другой — кого это когда останавливало. Да и убивать не надо, измордовать до полусмерти и ствол отобрать — сколько подобных случаев было. Собиралось здесь самое что ни на есть отребье, но в этой забегаловке можно было организовать и встречу без посторонних ушей — к бару примыкала гостиница, если это можно было так назвать, где кроме несметного количества клопов и тараканов иногда появлялись небезынтересные личности. Вне всяких сомнений, были у Семьи заведения и поприличнее, были и такие, куда невозможно было попасть без приглашения. Но Джерри нутром чувствовал — поиски необходимо было начинать отсюда.

Людей в баре было немного, и все головы, как по команде, повернулись в сторону вошедшего. Две шлюхи довольно потасканного вида окинули полицейского чрезвычайно завлекательными взглядами и тут же потеряли к копу интерес — профессионалки сразу поняли, что громила пришел не за бабой. Да и если за бабой, то не за ними — одет мужчина был достаточно дорого, чтобы при случае позволить себе и соответствующую по цене партнершу.

Толстый бармен, напротив, слегка оживился, рассчитывая хоть на какую-то выручку. Потому как шлюхи привычки платить не имели, а клиентов, которых можно раскрутить на выпивку, с утра у них не было. Остальные посетители дули дешевое и дерьмовое пиво, не помышляя о более благородных и дорогостоящих напитках. Бармен демонстративно достал бутылку вполне приличного (если верить этикетке) пойла и выставил ее на замызганную и местами выщербленную стойку.

Апулья приходил сюда не напиваться. И уж, конечно, не в поисках шлюх, в полной мере укомплектованных пусть и не экзотическими, но все равно неприятными болячками. Эта мразь предпочитал а дорогие рестораны, дорогих женщин, дорогие машины. И все это он имел, и все это было оплачено кровью... и кровью Клариссы тоже. Здесь он встречался со своими людьми, которые по его приказу выполняли наиболее грязную и наименее интересную работу. И следовательно, здесь его не могли не знать.

Вирм подошел к стойке, игнорируя продемонстрированную барменом бутылку, заказал пиво. Попробовал, отставил в сторону.

— Ослиная моча.

— Какое есть, — пожал плечами бармен, сообразивший, что особого дохода от посетителя не будет. — Не нравится, проваливай.

— Как только ответишь на один вопрос.

— Чего ради? — Морда бармена в буквальном смысле слова окаменела. Копов здесь явно не любили.

Джерри сунул под нос бармену жетон и, все также не поднимая голоса, поинтересовался:

— Мне нужен Пит Хаксли. Он же Голубой кот, он же Меченый. Сразу скажешь или для начала выбьем пару зубов?

Похоже, что бармену совершенно не хотелось отвечать на поставленный вопрос, но лишаться зубов ему не хотелось еще больше. А глядя на здоровенные кулаки Вирма, он не без основания предположил, что «парой» не отделается. Поэтому он вздохнул...

— Комната три.

— Умница. А теперь не шуми. Запасной ключ.

— Нету.

Вирм молча взял бармена за холку и приложил носом к стойке. Не ударил, а именно приложил — медленно, преодолевая без особой натуги отчаянное сопротивление, раздавил нос толстяка о вонючую липкую доску, и только услышав всхлипывание и невнятное «даю, даю», соизволил убрать руку и дал возможность бармену занять более или менее вертикальное положение.

— Давай. И быстро.

Получив требуемый ключ и ласково объяснив толстяку, что лучше бы ему не рыпаться и не шуметь, а то как бы чего не случилось, Вирм поднялся по хлипкой грязной лестнице на второй этаж. Подойдя к двери с номером три, он подумал, что можно было бы о ключе и не беспокоиться — дверь доброго слова не стоила и не устояла бы даже перед обычным пинком. Мысль показалась забавной, поэтому ключ остался не у дел, а дверь от удара ноги слетела с петель и грохнулась на заплеванный и заблеванный пол.

В комнате находился довольно известный в определенных кругах Меченый, мелкий сутенер, предпочитающий работать с мальчиками. На несколько месяцев в году в нем просыпались гомосексуальные наклонности, как правило весной, за что он и получил свою вторую кличку. А Меченым его прозвали, когда один из его партнеров цапнул Пита зубами за ухо, но не рассчитал и откусил небольшой кусочек.

Сутенер был невысок, хлипок и женоподобен. Как раз сейчас он переживал очередную смену сексуальных пристрастий, поэтому был тщательно подкрашен и надушен.

— Где Лучано?

— Ви...и...ирм? — заикаясь, уточнил Пит, словно отказываясь верить в то, что видит перед собой копа. — Ка...а...акой Лу-у...

— Лучано Апулья. Не дури, Пит. Быстро, у меня мало времени.

— Я не зна...

— И не думай, — серьезно сказал Джерри. — Ты знаешь, где он. И я знаю, что ты знаешь. Так что давай не будем валять дурака, а то я испорчу твою сексуальную рожу сильно и надолго.

— Ви...ирм... Он же меня... убьет...

— Ты этого не заслужил? Говори, живо, иначе я оставлю тебе убедительные доказательства того, что ты это сказал под принуждением.

— Я правда не знаю, Вирм. — Пит попытался справиться со страхом, но удалось ему это плохо. — Правда. Честно. Клянусь.

Джерри вздохнул и резко, без замаха, выбросил вперед руку с пистолетом. Удар отбросил сутенера к стене, губы были разбиты, пару зубов ублюдку придется вставлять.

— Повторяю вопрос. Где Лучано?

— Не зна...

Следующий удар пришелся по ребрам. Джерри отчетливо слышал хруст, значит, по меньшей мере одно ребро сломано. На мгновение у него мелькнула мысль о том, что Пит действительно может не знать о местонахождении Апулья.

— У тебя еще много зубов и костей, Меченый. Я сломаю их все, если ты захочешь. Но этот процесс мы можем закончить раньше.

После секундного размышления Хаксли решил, что проявил достаточно стойкости и мужества, чтобы при случае оправдаться перед Семьей. Без телесных повреждений ему бы никто не поверил, поэтому кое-что вытерпеть было надо. Но теперь можно и остановиться. К тому же Лучано можно будет и предупредить. Если получится. Джерри все же полицейский и убивать информатора не станет.

— «Хилтон»... Номер пятнадцать-двадцать. Он будет там до восьми вечера, потом уйдет на одну из своих квартир...

— Так вот, Пит, если ты мне соврал, то я тебя найду и доломаю остатки костей. Только поверь, я буду делать это медленно.

— Да что ты, Вирм, я правду...

Ощущение опасности сработало прежде, чем он сумел проанализировать свои чувства. Тело метнулось в сторону, одновременно грохнул выстрел, что-то просвистело у него над головой. Джерри упал на бок, в падении развернулся, и его пистолет трижды плюнул огнем.

Выражение лица бармена стало вдруг очень удивленным — наверное, в него никогда не попадали крупнокалиберные пули. Да еще в таком количестве. «Ремингтон» выпал из внезапно ослабевших рук, а затем и тело грузно рухнуло на пол. Где-то завизжала женщина...

Он обернулся, чтобы задать Питу еще пару вопросов, но вдруг понял, что тот на них больше не ответит. Картечь, предназначавшаяся Вирму, досталась его собеседнику.

«Хилтон» встретил сержанта сиянием огней, вышколенным персоналом, коврами и живыми цветами. Быть может, не самый шикарный отель — но, безусловно, самый уважаемый. И не только здесь, в Детройте, но и во всей стране. А может — и во всем мире. Вирм вошел в роскошный лифт, коротко бросил лифтеру:

— Пятнадцатый.

Тот степенно кивнул и тщательно выполнил свою важную работу. Нажал на кнопку. Затем скосил взгляд на широкоплечего мужчину... он не помнил подобных среди обитателей пентхауса, но и задавать лишних вопросов не собирался. Не его это дело — вопросы задавать. Только начни, и сразу потеряешь непыльную работенку. Тем более что у этого здоровяка на лбу написано слово «власть». Или коп, или из ФБР... да мало ли подобных контор развелось.

Джерри подошел к двадцатому номеру, прислушался. За дверью было тихо. Он просканировал комнаты — в последние годы пускать в ход свои способности ему приходилось все чаще и чаще — и спустя секунду довольно улыбнулся. Там, внутри, был человек. Именно тот, кто был ему нужен.

Примерившись, он что есть силы двинул дверь ногой. Обычный человек, вероятно, повредил бы себе кости, но Вирм не был обычным человеком. А потому дверь распахнулась, устилая пушистое покрытие щепками...

— Здравствуй, Лучано.

Апулья, несколько ошарашенный встречей, тупо смотрел на Джерри, не в силах произнести ни слова. На нем был смокинг, безукоризненно сидевший на мускулистой фигуре, и самое главное, в руках Лучано не было неразлучного друга — пистолета. А пистолет Вирма уже смотрел убийце между глаз.

— Здравствуй, Лучано, — тихо повторил Джерри, и по телу Апульи пробежали мурашки, столько холода было в голосе полицейского. — Вот мы и встретились...

Некоторое время Лучано молчал, собираясь с мыслями. Ему была, в целом, вполне понятна причина появления здесь копа, и ничего хорошего это ему не обещало. Вирм был старым врагом, и раз уж приперся сюда, да еще и с пушкой в руках, значит, настроен достаточно решительно и имеет в рукаве по меньшей мере один козырь. Не туза, но как минимум десятку. Трезв. Рука не дрожит. Спокоен. Плохо...

— Привет. — Он старался говорить спокойно, чтобы не выдать зарождающийся страх. — В чем дело?

— У тебя хватает наглости спрашивать, в чем дело? — Сержант не повышал голоса. — Дело в тебе, Лучано. Ты преступник. Ты убийца.

— Обвинения против меня будут сняты, Вирм, — с деланным равнодушием ответил Апулья. Он отдал бы сейчас десять лет жизни за кольт в кармане. Но пистолет лежал в ящике стола, узкий смокинг не самая подходящая одежда для кобуры с «питоном».

— Ты в очередной раз убрал свидетелей, Лучано. Убрал маленькую девочку.

— Брось, Вирм, ты не хуже меня знаешь, что я этого не делал. Я мирно сидел в...

— Делал, Лучано. Она на твоей совести. Если у тебя есть совесть.

— Не надо оскорблять, Вирм...

Пистолет сержанта теперь смотрел Лучано в пах. Апулья знал, что при первом же его резком движении, даже при грубом словесном выпаде Вирм может спустить курок, поэтому надо было вести себя настолько осторожно, насколько это вообще возможно.

— Может быть, не ты сам стрелял в Клариссу. Может, ты ограничился лишь тем, что убил ее отца и мать на глазах у девочки. Поэтому сейчас сдохнешь ты. А потом — тот, ради кого ты это сделал.

— Послушай, Джерри, ты не можешь так поступить. — В голосе Лучано впервые послышались нотки испуга. — Ты... ты же представитель закона, полицейский. Мою вину надо доказать.

— Нет, дерьмо. Твоя вина мне известна. И этого достаточно.

— Этого недостаточно, Вирм. Застрелив меня, ты станешь убийцей. Если ты хочешь свести счеты, то делай это законным образом...

Апулью охватила паника, он видел, как напрягся лежащий на спусковом крючке палец полицейского, и понял, что если сейчас, сию минуту он не скажет что-нибудь особо ценное и умное, то вскоре его мозги будут стекать со стен этого люкса. Еще никогда в жизни он не чувствовал такого страха.

За последние годы Вирм задерживал его восемь раз. Из них три раза — просто от злости, просто чтобы продержать Лучано несколько суток в камере. В остальных случаях дело также закончилось несколькими днями. Улики исчезали, свидетели умирали, вышестоящие полицейские инстанции внезапно начинали требовать соблюдения буквы закона, а Дилэни, один из лучших адвокатов Семьи, произносил очередную патетическую речь о том, что власти должны раскрывать преступления на основе фактов, а не задерживать уважаемого человека по пустым и ничем не подкрепленным подозрениям. В результате чего его выпускали, и очередной полицейский чин скрипя зубами сухо произносил формальные слова извинения и потом буравил спину ненавидящим взглядом. Это забавляло Лучано. До сегодняшнего дня. Но сейчас дело зашло слишком далеко... вероятнее всего, не стоило трогать ФБР. Охранников следовало просто вырубить, и прикончить одну лишь девку...

Вирм неспешно извлек из кармана глушитель, принялся старательно наворачивать его на ствол пистолета. Затем оружие снова заняло прежнее положение.

— У тебя неоднократно была возможность сесть законным образом. А теперь я хочу услышать имена тех, кто был с тобой у Пейна. И у Клариссы. Будешь откровенен, проживешь немного дольше...

— Я не...

— Неправильный ответ.

Раздался короткий хлопок, и Лучано взвыл от боли — пуля пробила мякоть бедра. Он рухнул на светло-бежевый ковер, пятная его кровавыми брызгами, отчаянно стараясь зажать рану руками. Вирм неспешно поднялся, вышел в ванную, принес большое махровое полотенце и небрежно бросил его корчащемуся на полу убийце.

— Можешь перемотать ногу. Я сейчас ещё одно принесу...

— З-зач-чем? — стуча зубами, тупо спросил Лучано.

— На случай еще одного неправильного ответа. Только в следующий раз я раздроблю тебе колено, А потом отстрелю яйца.

Через десять минут Лучано рассказал все. Все до последнего — он сыпал именами, датами, фактами, он сдавал всех — начав говорить, Апулья уже не мог остановиться. Один, только один раз он попытался уклониться от ответа, когда дело коснулось самого дона Бельконе. Вирм пожал плечами и снова спустил курок. Теперь Лучано не мог бы доползти до пистолета, даже если бы коп предоставил ему на это время. Обе простреленные ноги отзывались дикой болью на малейшее движение, а ковер под ним уже насквозь пропитался кровью.

— Ну что ж, Лучано, — сержант встал с кресла, в котором удобно устроился во время допроса, — я, пожалуй, узнал все, что хотел.

— Ты... ты не будешь убивать меня? — Голос Апульи сел до шепота.

— С чего ты взял? — удивленно вскинул брови Джерри.

— Ну, ты же обещал... — заторопился Лучано, — ты же обещал, что если я все скажу, то проживу дольше! Помнишь, сержант, ты ведь это сказал, да?

— Да, — не стал спорить Вирм. — И я не обманывал. Ты прожил дольше на... — он взглянул на часы, — на целых сорок минут. Мне кажется, это хороший срок. А теперь прощай. Увидишь на Страшном Суде Клариссу, не забудь попросить у нее прощения.

Вирм понимал, что его эскапада не может остаться незамеченной. Всего в устранении Клариссы участие принимали, помимо Лучано, еще двенадцать человек. Фэбээровцы оказались тертыми орешками, уложив троих нападавших. Одному, Гаэтано Вилече, помощь правосудия уже не требовалась. Двое других теперь отлеживались в одной из клиник, также принадлежавших Семье Бельконе. Туда Вирм наведался в первую очередь. Плевать на то, что парни получили по пуле — один маялся с простреленным легким, другому меткий выстрел охранника раздробил берцовую кость. Этим двоим он сделал лишь одну поблажку — пристрелил их сразу. Как собак. Остальным ожидать легкой смерти не стоило.

Другим повезло меньше. По большому счету можно было ограничиться простыми и эффективными решениями — пуля в лоб, и все. Не было необходимости дробить кости Лучано Апулья, он бы все сказал и так. Требовалось лишь правильно приказать... но сейчас Джерри не искал простых решений. При воспоминании о веснушчатом личике Клариссы ему трудно было проявлять милосердие. И все, чего он сейчас желал, — найти и покарать. Всех.

Увы... на то, чтобы найти остальных исполнителей, ушло драгоценное время. Мафия зашевелилась — огромный спрут, раскинувший ядовитые щупальца по всему Детройту, в движение приходил медленно, но и остановить его было практически невозможно. Среди полицейских немало было таких, кто давно уже мозолил глаза мафии, и о них аналитики Семьи знали многое. И теперь начали принимать меры...

Звонок застал его в тот момент, когда он вел душеспасительную беседу с одним из боевиков. Спасение души ни в коей мере не подразумевало спасение тела, и Джонни Неро уже это понял. Но все еще надеялся на чудо — именно в такие моменты человек начинает искренне верить в Бога и в чудеса, творимые волею его. Например, что сейчас двери распахнутся и придут хорошие парни, которые свернут шею этому выскочке-копу... а его вылечат, обязательно вылечат. В конце концов, раны не смертельные... а рука... ну, живут же люди... к тому же, быть может, несколько пальцев удастся сохранить.

Поэтому звонок телефона был воспринят перепуганным до смерти боевиком как ответ на его торопливые и неумелые молитвы.

— Вирм?

— Сержант Вирм, — поправил неизвестного собеседника Джерри. — Кто это?

— Не важно, кто это, — мягко парировал голос. — Важно, о чем пойдет речь. Мы признаем ваше право на личную месть, сержант Вирм. Более того, это в некотором роде созвучно тем принципам, на которых выросло наше общество. Правда, Кларисса Пейн не была вашей кровной родственницей. Но в этом случае мы могли бы сделать исключение и рассмотреть все происшедшее именно как вендетту.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — сухо произнес Вирм.

— Я клоню к тому, что вашу личную вендетту пора бы закончить.

— Это — мое дело.

— Теперь это не только ваше дело, — мягко поправил голос, и Джерри вдруг узнал говорившего. Это был сам Рино Дилэни... и если уж дело дошло до того, что адвокат лично начал переговоры, значит, Семья встревожилась всерьез. — Не только ваше, Вирм. Нам довелось познакомиться с одной обаятельной леди... мисс Вирм, вы не хотите сказать пару слов вашему брату?

— Джерри...

Вирм поднял пистолет, взглянул в расширившиеся от ужаса глаза Джонни Неро и нажал на спуск. Затем тихо спросил:

— Хельга?

— Да, Джерри...

— Ваша сестра у нас, — снова раздался в трубке голос Дилэни. — Прошу вас, Вирм, не делайте глупостей. Мы можем договориться.

— Да, мы можем договориться, — прошептал Джерри. — Если ты, Рино, сейчас отпустишь Хельгу и если не позднее чем через один час она позвонит мне и скажет, что у нее все в порядке, и она находится в безопасности, тогда... запомни, Рино, только тогда ты останешься жив.

— Но, сержант Вирм, это неконструктивный подход! — В голосе адвоката прозвучали патетические нотки, куда более уместные перед судом присяжных, чем в сложившейся ситуации. — Давайте поговорим, как разумные люди...

— Шестьдесят минут, Дилэни. — Вирм отключил телефон.

Он ни на мгновение не надеялся на то, что Семья отпустит Хельгу. Его Оленьку. Его Солнышко... Нет, дон Бельконе не умеет признавать себя побежденным, и в этом его роковая ошибка. Если бы сейчас Семья пошла на попятную, если бы смирилась с поражением и отпустила бы Хельгу, все пошло бы по иному пути. Но сделать так для Бельконе — все равно что расписаться в собственной беспомощности. Не перед ним, сержантом полиции, а по совместительству воином и техномагом Яром Вирмом, а перед другими Семьями. А те, другие — они не поймут. Они решат, что Франческо Бельконе слаб...

Нет, он этого не сделает. И данный адвокату часовой срок на самом деле дан именно ему, Вирму. Сейчас Дилэни ждет истечения этих шестидесяти минут, чтобы потом снова позвонить несговорчивому сержанту и приступить к переговорам. За это время необходимо успеть вытащить Хельгу...

Он прижал ладони к вискам, сосредотачиваясь. Обычного человека он мог выделить из толпы, почувствовать с расстояния в несколько метров — максимум с полутора десятков. Дальше мозговой фон людей сливался в монотонный гул. Хорошего знакомого мог ощутить на расстоянии метров в сто. Ольгу, с которой жил под одной крышей уже много лет, чей разум знал чуть ли не лучше своего собственного, мог почуять более чем с двух километров.

Сейчас пси-эфир был чист. Но пока что это ни о чем не говорило...

Вирм гнал машину, нарушая все мыслимые правила и раза два создав вполне серьезную аварийную ситуацию. Пока ему крупно везло — полиция все еще не повисла у него на хвосте. Первое ощущение присутствия Ольги — или Хельги, как она именовала себя в США, дабы не привлекать к своей персоне излишнего внимания, — он ощутил минут через двадцать. Спустя еще пятнадцать понял, где ее прячут — в доме самого Франческо Бельконе, который сейчас наверняка набит его людьми. Что ж, так даже лучше...

Когда машина Вирма остановилась у роскошной виллы Бельконе, более похожей на небольшой замок, в его распоряжении было всего лишь четверть часа. А в белом здании за высоким забором — не менее чем полсотни боевиков. Это при том раскладе, если его, Вирма, не принимают всерьез и не стали стягивать к вилле дополнительные силы. В противном случае здесь будет много больше людей, много больше.

Потом, позже, когда и по одну, и по другую сторону баррикад опытные психологи проводили анализ событий этого дня, оценки действиям Вирма давались разные. Но все сходились в одном мнении — сержант Детройтской полиции Джерри Вирм действовал в состоянии аффекта, вызванном известием о смерти Клариссы Пейн и, позже, усиленном свидетельством о захвате Хельги Вирм в заложники.

И это было неверно.

Просто в этот момент исчез полицейский Джерри Вирм и его место занял много лет скрывавшийся воин, Страж Четвертого круга Яр Вирм. Человек из мира, где правила и законы относились только к тем, кто заслужил право считаться человеком. Те же, кто такого права не заслужил, автоматически лишались и других прав.

Например — права на жизнь.

Рианн не был тихим и спокойным миром. Десятками лет он вел непрерывную войну, где на карту поставлено было ни много ни мало — выживание человека, как вида. После войны с Архонтами планета покрылась ожогами, с началом войны с пришельцами из Неправильного мира — вспухла чудовищными волдырями защитных куполов, навечно отрезавших своих обитателей от неба и солнца.

Здесь каждый — с рождения и до самой смерти — жил ради других. Если надо — учился, работал... Если надо — шел в бой. Если надо — умирал.

Люди, подобные дону Бельконе, не заслуживали права называться людьми. И полицейский Джерри, уважавший закон (пусть и не благоговевший перед ним), ушел в тень. А наружу вырвался Страж Яр, принципы морали которого были несколько отличны от принятых в этом мире. В частности, Страж в определенной ситуации бывает и обвинителем, и судьей, и защитником, и палачом. И сейчас он обвинил Семью Бельконе в преступлениях против общества, счел смягчающие обстоятельства несущественными, вынес приговор и намеревался привести его в исполнение немедленно.

Поэтому не могло и речи идти о состоянии аффекта. Напротив, он действовал хладнокровно, вдумчиво и расчетливо.

Только очень быстро.

Первую линию обороны — охранников у ворот — он прошел легко и эффективно, попутно сменив опустевший пистолет на короткий «ингрэм». Дальнейший его путь был наполнен короткими прицельными очередями, звоном падающих гильз, свистом пуль и хрипом умирающих. На седьмой минуте боя он получил первую рану — хваленое чувство опасности, основанное на принципах футурпрогноза, присущее в той или иной мере практически всем Стражам, не справилось с обилием летящих пуль, не подсказало телу нужного движения... или же, наоборот, подсказало — то, благодаря которому повреждения оказались минимальными.

Потом еще одна пуля врезалась в предплечье, заставив Вирма выпустить автомат... Теперь он чувствовал Ольгу совсем недалеко. И еще он вдруг понял, что ей угрожает опасность — чей-то разум был совсем неподалеку, и этот разум нес в себе угрозу. Яр рванулся вперед, принимая еще одну пулю — на этот раз в бедро, но сейчас такие мелочи уже не могли его остановить. Рука взметнулась вперед, ослепительно яркая искорка ударила в стену... грохот взрыва, стену и тех, кто стоял за ней с автоматами в руках, разнесло в клочья, одновременно рухнуло несколько метров перекрытия. Воздух заполнился обжигающе горячим дымом и пылью... Еще одна боевая звезда — здание дрогнуло, рухнула еще одна стена, потолок просел. Голову пронзил болевой спазм, ощутимый даже на фоне саднящих пулевых ран. Яр дал короткую очередь, буквально перерезавшую пополам выскочившего из-за утла боевика — тот вряд ли способен был думать о чем-то, в глазах плескался ужас, а автомат болтался где-то в районе задницы... Оружие сухо щелкнуло — в очередной раз кончились патроны.

Еще одна дверь.

В прыжке он выбил створку... и замер. Посреди огромного, роскошного кабинета, в кресле сидела Оленька. Сидела, тщательно обмотанная веревкой, не в силах пошевелиться. И не в силах что-либо сказать — ее рот был заклеен широкой полосой скотча. Рядом стоял господин Рино Дилэни, его пухленькие, больше приспособленные для дорогой ручки с золотым пером пальцы сжимали пистолет, ствол которого был направлен женщине в голову. Кроме Дилэни, в зале было еще человек шесть-семь, все при оружии — и все стволы смотрели в сторону Вирма.

— Еще шаг, Джерри, и я стреляю, — прошипел адвокат. Не слащавым, как обычно, голосом, а резко и властно.

— Не думаю. — Слова вырывались из обожженных легких с трудом, с хрипом.

В следующее мгновение господин Рино Дилэни уставился на свой пистолет, словно это была редчайшая диковинка, драгоценность, неожиданно оказавшаяся у него в руках. Он смотрел на оружие с непередаваемым удивлением, с восторгом... а затем медленно и аккуратно воткнул ствол пистолета себе в рот и спустил курок.

Яр медленно двинулся к людям, ощетинившимся оружием. Вот у кого-то сдали нервы — выстрел, еще один... в эти минуты Страж был почти на пике формы, несмотря на раны, несмотря на ожоги. Он двигался очень быстро — пожалуй, никто из присутствующих, включая Ольгу, не мог заметить этих движений. Страж просто смещался в сторону от той траектории, по которой должна была пролететь пуля, смещался еще до того, как пуля вылетала из ствола. Взгляд, наполненный приказом — и стрелок уже пытается разгрызть вороненый ствол прежде, чем палец успеет надавить на спуск.

— Кажется, вы не усвоили урок? — тихо прошептал Яр, но шепот этот услышали все в комнате.

Он поднял измазанный кровью пистолет, выпавший из мертвой руки Дилэни, сделал еще шаг к прижавшимся к стене, бессильным от всепоглощающего страха членам Семьи. Почти всех присутствующих сержант Вирм знал в лицо... не было только самого дона Бельконе, который примерно в это время находился в суде. В суде, где обвинение безо всякой надежды на успех пыталось доказать причастность господина Бельконе к убийству семьи Алана Пейна.

— Ты! — Он ткнул пальцем в невысокого паренька, которому было на вид не более пятнадцать лет. — Ты кто?

— Я... Синьор, я Пабло Вальцоне...

— Вальцоне? — изогнул бровь Вирм. — Насколько я помню, у дона Вальцоне отношения с Семьей Бельконе достаточно напряженные. Что ты здесь делаешь?

Впрочем, ответа на этот вопрос Вирму не требовалось. Еще с месяц назад стало известно опомолвке Пабло Вальцоне с юной Эстеллой Бельконе. Два самых влиятельных в Детройте клана, непринужденно позвякивая затворами и поигрывая спрятанными за спиной ножами, демонстрировали — по крайней мере публично — желание заключить мир, связав его самым, пожалуй, надежным способом — браком сына и наследника дона Сержио Вальцоне и единственной дочери его заклятого врага.

Что на самом деле стояло за этим браком, пока никто точно сказать не мог. Вряд ли молодые питали друг к другу нежные чувства — скорее всего этот союз был кульминацией политики раздела территорий, проводимой двумя Семьями. С точки зрения отдаленных перспектив это было достаточно разумно — объединенная Семья без особого труда сумела бы прибрать к рукам весь Детройт и приобрела бы в стране влияние, сравнимое с крупнейшими преступными группировками Чикаго и Бостона. Ради этой цели вполне можно было пожертвовать счастьем двух молодых людей.

— Уходи, — коротко приказал он.

Мальчишка зажмурился, затем вдруг сжал губы и отрицательно замотал головой.

— В чем дело? — хмуро бросил Яр.

— Не уйду. — Теперь парень смотрел прямо в лицо Стражу, и в глазах его пополам со страхом обилась отчаянная, на грани сумасшествия, решимость. — Без нее не уйду.

— Где твоя невеста? — тихо спросил Вирм мальчишку.

— Т-там... — заикаясь, ответил он, разом утратив мужество от этого тихого, мягкого голоса страшного убийцы. Если бы Ярослав кричал, парень, возможно, сумел бы сохранить твердость. А тут не смог... — Он-на в з-задней к-комнате...

— Забирай ее и уходи отсюда. Немедленно.

— Н-но...

— Ты что, не понял? — прошипел Яр. — Забирай девчонку, и чтобы духа твоего не было в этом доме через пять минут.

Он повернулся к остальным, обвел их взглядом. У каждого из этих людей руки были по локоть в крови... нет, они не нажимали на курок, не вонзали иглу... Но с их подачи на улицы Детройта выплескивалось оружие, с них начиналась цепочка, по которой к уличным дилерам попадали партии наркотиков. Они отдавали приказы — а исполнители шли похищать детей и взрослых ради выкупа. Или убивать тех, кто по тем или иным причинам мешал Семье...

Яр взглянул на часы. Секундная стрелка вышла на последний, шестидесятый круг. Сержант поднял пистолет — здесь работу следовало заканчивать. Еще необходимо переправить Оленьку в безопасное место, а затем найти пути к господину Франческо Бельконе. Ведь сегодняшнее заседание суда, как обычно, обернется фарсом, и дон Бельконе выйдет навстречу толпе журналистов, улыбаясь и тонко подшучивая над произволом властей, пытающихся засадить за решетку уважаемых граждан города, даже не потрудившись собрать хоть какие-нибудь улики.

Журналисты, конечно, уже с час толпятся под дверьми здания суда, в ожидании своей сенсации.

Что ж... сегодня они, возможно, ее получат.

— Зачем было опять устраивать весь этот фарс со стрельбой? — тихо поинтересовался Ярослав.

Дон Вальцоне слабо улыбнулся.

— У человека в моем положении, Вирм, может быть очень мало развлечений. Власть, деньги, красивые женщины — все это быстро приедается. Некоторые ударяются в коллекционирование... особо популярны драгоценности и картины. А я вот собираю нечто особенное. За прошедшие пятнадцать лет набралось шесть свидетельств об аресте некоего Джерри Вирма, бывшего сержанта Детройтской полиции. Два комплекта неопровержимых данных о его смерти... и еще четыре менее достоверных свидетельства. Поскольку о нашей... договоренности все же кто-то знал, сам понимаешь, сохранение тайны редко бывает возможным и в более простых случаях, дважды сюда являлись некие личности в надежде... убедить меня, что Джерри Вирм жив и намерен получить плату по счету.

— И этот фокус демонстрировался обоим посетителям?

Старик покачал головой.

— Не стоит осуждать меня, Вирм. Когда человек начинает охоту за большими деньгами, он должен принимать все условия игры. В том числе и риск...

— Я бы никогда не явился к вам, дон Вальцоне, со столь прозаической просьбой.

— Я знаю... и думаю, что предпочел бы расстаться с миллионом долларов, чем узнать, зачем ты на самом деле пожаловал сюда. Но прежде чем мы перейдем к делу... ой, Вирм, только не говори мне, что просто заглянул проведать старика... так вот, прежде сделай одолжение, удовлетвори мое любопытство. Как тебе удалось выжить?

— А с этим могли быть проблемы?

— Желаешь выпить чего-нибудь?

— Если можно, кофе.

— С коньяком?

— Ну... если совсем чуть-чуть.

Старик повернулся к неподвижному Каррере.

— Антонио, сынок, я понимаю, что это не входит в твои обязанности, но распорядись насчет кофе. И не стоит Памеле появляться здесь.

Спустя несколько минут на столике появились чашки с ароматным напитком. Не с тем, что в Америке и Англии называют кофе, не со странной коричневой бурдой, завариваемой в огромных стеклянных емкостях из растворимого порошка... Нет, дон Вальцоне знал толк в тех немногих удовольствиях, которые мог себе позволить.

Вообще, весь этот дом производил впечатление верности традициям. Именно так, наверное, могла бы выглядеть библиотека в каком-нибудь древнем замке, принадлежащем уважаемому аристократическому роду. Ряды книг — не подобранные по цвету корешки новых, ни разу не раскрытых томов, а старые книги, чьи переплеты не раз гладила рука внимательного читателя. Мягкий пушистый ковер, в котором утопают ноги... стены, драпированные темными гобеленами, удобные глубокие кресла. Камин, в котором пылают настоящие дрова, распространяя по комнате неповторимый запах и те чудесные отблески живого огня, которые с незапамятных времен заставляют человека вглядываться в гипнотические языки пламени в поисках чего-то волшебного.

В такой комнате почти мгновенно гаснут любые звуки. Шаги... голоса...

И выстрелы тоже.

— Видишь ли, Вирм, ты наделал много шума. Фактически ты обезглавил Семью Бельконе, отдав ее быстро остывающий труп в мои руки. Но даже тот ад, который ты сотворил в их штаб-квартире, не вывел с доски все фигуры. Остались не только пешки — остались и слоны, и парочка ладей. И главное, остался король. Шахматная партия не обрывается, пока король свободен и готов к бою. В твоем случае король угодил за решетку, и, возможно, ты поступил верно, не попытавшись завершить этот этюд эффектным матом. Вышла ничья... вернее, пат.

— К сожалению, я не большой знаток шахмат... — пожал плечами Ярослав.

— Это не важно... шахматы есть отражение жизни. Мы строим комбинации, чтобы вынудить противника сделать ход, выгодный не столько ему, сколько нам. Мы жертвуем мелкие фигуры... иногда приходится жертвовать и крупные, дабы получить преимущество в дальнейшем. Бельконе сделал очень верный ход, пожертвовав своей свободой, — но одновременно удержав Семью от окончательного распада. За твою голову была объявлена награда. Очень большая награда, Вирм, еще ни за кого и никогда не предлагали такой суммы. И контракт до сих пор не закрыт, хотя, как я уже говорил, были желающие получить этот приз. Откровенно говоря, я удивлен, что тебя не застрелил наш же охранник... Контракт свободный, не только для сторонников дона Бельконе. И я, заметь, не смог бы наказать ретивого охотника за головами — меня бы просто неправильно поняли.

— Это угроза?

— Это предупреждение. Я не хочу новой войны сейчас, когда все пребывает в относительном равновесии. Поэтому если кто-то попытается получить твою голову... очень прошу тебя, Вирм, не делать далеко идущих выводов и не обобщать. Даже если это будет мой человек, он будет действовать не по моему приказу. Ладно... так что, расскажешь?

Яр, полуприкрыв глаза, вдохнул аромат кофе, затем медленно, смакуя каждую каплю, отпил глоток.

— Все просто. Я уехал в Россию... не думаю, что кому-либо пришло бы в голову искать меня там. Сменил фамилию.

— К красным? — Лицо старика выражало неприкрытое изумление. — И ты сумел найти себе место в этой стране?

— Это было не так уж и сложно, — усмехнулся Ярослав. — У меня были... русские корни. Моя мать...

— Лжешь... — хмыкнул дон Вальцоне. — Ну да ладно, это и в самом деле твои проблемы. Так вот, просто, чтобы ты знал. Дело не только в том, что ты не стал убивать моего сына... и его невесту. Видит Бог, я желал этого брака, а после того побоища, которое ты учинил, альянс с дочерью Бельконе стал еще более важен. Фактически ты передал в мои руки всю власть... хотя, вероятно, и не желал этого. Но я ценю не столько намерения, сколько действия, а потому считаю себя перед тобой в долгу. И намерен свой долг отдать полностью. Готов выслушать тебя, Вирм.

Ярослав задумался. Идея, которая незадолго до визита в этот дом казалась практически беспроигрышной, вдруг увиделась в несколько ином свете.

Тогда, среди огня и крови, он не задумывался над тем, почему отпускает мальчишку. Менее всего его посещала мысль о том, что неразумно накликать на свою голову еще одну беду — в виде гнева одного из самых влиятельных преступных сообществ Детройта. Это был просто какой-то минутный порыв, слабость... ему не хотелось стрелять в сопляка, к тому же проявившего капельку настоящего мужества. Только и всего.

А утром следующего дня ему позвонили. Очень вежливый голос настоятельно просил уважаемого мистера Вирма явиться в дом Сержио Вальцоне для очень важного разговора. К этому времени полиция уже знала, кто повинен в бойне, поставившей крест на деятельности Семьи Бельконе. Часть полицейских и фэбээровцев уже шла по следу, разрываясь между стремлением соблюсти букву закона, засадив сержанта Вирма за решетку лет на пятьсот, и внутренним желанием пожать «преступнику» руку. Одно другого, кстати, не исключало. Джерри был убежден, что телефон в невзрачном номере третьеразрядного мотеля не известен никому.

Он ошибся.

Быть может, именно поэтому Вирм и счел нужным принять приглашение. Ему ясно дали понять, что речь о мести пока не идет — иначе к нему просто пришли бы. Получилось бы у палачей выполнить задание или нет — вопрос другой. Но его пригласили к диалогу — и было по крайней мере интересно узнать, по какому поводу. О мальчишке, которому подарил жизнь и возможность вытащить из огня невесту, Джерри тогда и не вспомнил.

Он прибыл в дом дона Вальцоне в назначенный час — глубокой ночью. У ворот его встретил человек, провел в покои тогда еще не старого, не парализованного Сержио Вальцоне. У сержанта даже не отобрали оружие — это можно было счесть добрым знаком.

Но встретили его выстрелы... три пули из тяжелого кольта. Потом Джерри часто задавал себе не находящий точного ответа вопрос, почему не схватился за пистолет или почему не заставил стрелка подавиться собственным стволом. Может, потому, что не почувствовал настоящей угрозы? Да, пули были вполне реальные — но выпущены были без злобы, без ненависти... и, несмотря на то, что оружие в руке дона Сержио не дрожало и прицел был верен, сержант не чувствовал у невысокого седого мужчины желания убить. Он просто отклонился в сторону, пропуская пули мимо себя...

А потом дон Вальцоне, нисколько не смутившись от допущенного промаха, спокойно положил еще дымящийся пистолет на стол и протянул сержанту кусок долларовой купюры. А на удивленный взгляд сержанта коротко проинформировал:

— Это награда, сержант. Это плата... нет, это моя искренняя признательность за жизнь моего сына. Любая помощь, какая только будет в моих силах. Просто покажите этот кусочек...

И вот теперь спустя пятнадцать лет он намеревался потребовать от главы Семьи Вальцоне исполнения данного когда-то слова. Честно? Порядочно? Быть может, и нет... да и нельзя назвать моральным поступком обращение за помощью к мафии, борьбе с которой Ярослав отдал в свое время немало сил и времени.

— Джерри, — тихо заметил старик, — ты не забыл, зачем пришел сюда?

— Да, дон Вальцоне, вы правы... — вздохнул Ярослав, — и я действительно нуждаюсь сейчас в вашей помощи. Ситуация такова, что я не могу толком все объяснить... Имеются некие личности, которых необходимо устранить...

— И Кровавый Сержант с этим не справится?

— Мне дали такую кличку?

— О, их было много, в основном еще менее удачных. Журналисты постарались на славу, эта тема более трех месяцев не сходила со страниц газет и с экранов телевизора.

— Да, вы правы. Я не справлюсь. Не справлюсь и с помощью друзей... чтобы решить эту проблему, нужны люди, нужно оружие. Не просто пара пистолетов.

— Автоматы, гранатометы?

— Все это, для начала. И что-нибудь посолиднее.

— Твоих э-э... оппонентов охраняют «Абрамсы»?

— Вполне вероятно. Армия — точно. Бронетехника и вертолеты — очень может быть.

Старик надолго замолчал. На какой-то момент Ярославу показалось, что сейчас он получит отказ — ссориться с армией далеко не всегда решалась и всесильная мафия. В отличие от России, где вооруженные силы традиционно пребывали на третьих ролях, особенно в период отсутствия военных конфликтов, здесь к армии относились с уважением. Нельзя сказать, что армия США была избавлена от воровства, от коррупции... в конце концов просто от дураков и бездарей. Этого хватало. Но она была силой. И с этой силой приходилось считаться. Поскольку посягательство на армию государство воспринимало несколько иначе, чем посягательство на отдельных своих граждан. Это были посягательства на устои общества — и реакция следовала сразу же.

— Это и в самом деле так важно? — прошептал старик.

— Да.

— Для вас, Джерри?

Ярослав пожал плечами.

— А если я скажу, что это важно и для вас? Для вас, для Америки, для России... для всего мира. Поверите, дон Вальцоне?

— Тут дело не в вере, Вирм. Не в ней... я ведь знаю, ты сейчас не мне, ты себе на горло наступаешь, Вирм. Настоящий коп всегда остается копом — а ты был из них, из настоящих. Я много перевидал таких, как ты. Не скрою, нам более нужны другие — те, кто возьмет деньги, кто закроет глаза, кто не станет ставить закон превыше разума. Они понятны, они предсказуемы. Каждому из них нетрудно определить цену — и цена эта будет не слишком высокой. Без таких, как они, все Семьи, вместе взятые, не смогли бы достичь того положения, какое мы занимаем в вашем обществе сейчас. Но я тебе вот что скажу... и имей в виду, Вирм, скажу я это только тебе. Я прожил в этой стране много лет. Я не люблю ее — кто в здравом уме будет любить Америку? Но я ее уважаю. И понимаю, что для страны — не для меня, Вирм, не для моего дела, а для страны — куда нужнее такие копы, каким был ты.

Он взял чашку уже остывшего кофе, выпил ее мелкими глотками. Щелкнул тяжелой золотой зажигалкой, несколько мгновений смотрел на пляшущий огонек, затем поднес к нему обрывок доллара. Вспыхнувший листок неспешно положил в пепельницу, дождался, пока тот превратится в кучку золы, и только потом продолжил:

— Да, так вот, я понимаю, Вирм, что явиться ко мне за помощью ты мог только в одном-единственном случае. Если другого выхода у тебя не будет. И когда пятнадцать лет назад я отдал тебе доллар, я понимал, что скорее всего никогда больше не увижу эту бумажку. Но знал и другое... если увижу, значит, это не окажется простым делом. Я не буду спрашивать тебя, чем помешали тебе эти люди. Если полицейский Джерри Вирм считает, что они должны умереть — пусть так и будет. Я дам тебе моих парней. Прости, но дам шестерок... зато много. Понимаю, поведешь их на убой. Дам лучшего своего человека — Антонио. Если сможешь, сделай так, чтобы он уцелел... он очень дорог мне, и без него у Семьи могут быть сложности... ведь мы ослабнем, пусть и ненадолго. Дам оружие. Хорошее армейское оружие. Не думаю, что тебя заинтересует его происхождение... Когда ты намерен провести эту... операцию?

— Лучше всего завтра.

Старик подумал, затем покачал головой.

— Нет, с людьми проще, но тяжелого вооружения под руками нет, его потребуется доставить. Послезавтра — так будет вернее. На эти дни Антонио приставит к тебе охрану. Не спорь, так будет лучше. Я не хочу, чтобы кто-то исполнил старый контракт, а ты, хоть бы и с того света, обвинил бы Сержио Вальцоне в нарушении обязательств. Да и еще... на этот вопрос ты должен ответить. Кто те люди?

— Они... — Ярослав замялся, не зная, что и сказать.

Дон Вальцоне поморщился.

— Нет, я имею в виду, где они сейчас. Мои мальчики проследят, чтобы они там и остались.

— Вилла неподалеку от Лансинга. Это город...

— Я знаю. Ладно... надеюсь, Вирм, мы больше не увидимся. Я не думаю, что нарушаю принципы, принятые в Семье. Я не сотрудничаю с полицией... ведь так? Информация о предстоящих событиях не должна стать известной полиции, верно? Это целиком твоя операция и целиком твоя ответственность. И помощь я оказываю лично тебе. А теперь прощай, Вирм. И... и пусть тебе сопутствует удача.

Антонио появился в мотеле под вечер. Он был сух и официален — совершенно очевидно, приказы хозяина пришлись ему не по душе, но спорить с полученными распоряжениями он не посмел и, как и положено хорошему слуге, даже неприятные обязанности старался выполнить безукоризненно.

А большего от него и не требовалось... уж чего-чего, а любви или хотя бы симпатии от мафиози и наверняка убийцы Вирм не ждал.

К этому времени Ярослав уже рассказал товарищам о заключенном договоре. Нельзя сказать, что известие это было принято на «ура». Сергей, как человек, непосредственно связанный как раз с борьбой с преступностью, в том числе организованной, был мрачен. Идея принимать помощь от мафии ему претила — пусть и не российская она, но все же преступность. И этот альянс, с его точки зрения, в высшей степени дурно пах. Зобов оказался менее щепетилен — быть может, потому, что за свою немыслимо долгую жизнь успел побывать со всех сторон всех мыслимых баррикад. О своем прошлом он говорить не любил, но по случайно оброненным обрывкам фраз можно было сделать вывод, что нынешний московский пенсионер далеко не всегда был белым и пушистым.

— Дон Вальцоне предлагает вам перебраться на одну из его загородных вилл.

— Зачем? — удивился Ярослав.

— Там вы будете в относительной, — последнее слово Каррере демонстративно подчеркнул, словно предупреждая, — безопасности. К тому же туда проще доставить оружие. Меньше посторонних глаз. И буду признателен, если вы уточните, что именно вам понадобится.

— Я не знаю, что именно нам будет противостоять... — пожал плечами Вирм. — Вполне вероятно, что в распоряжении... противников имеется бронетехника. Еще неплохо было бы иметь в команде пару снайперов.

— Сделаем, — кивнул Каррере. — Стингеры?

— Не повредит, — серьезно ответил Ярослав. — Знакомьтесь, Антонио... ведь я могу называть вас по имени?

— Как вам будет угодно, — хмыкнул итальянец.

— Благодарю... так вот, Антонио, это мои друзья. Герман и Сергей.

— Сьергьей... — попытался выговорить Каррере и вдруг совершенно неожиданно расплылся в улыбке: — О, рюсски?

— Ну, допустим, русский, — ответил Бурун. — И что?

— Рюсски! — просиял Антонио. — Йа уважай рюсски! Хороший солдэ... сольдат!

Произношение у него было ужасное, но это вполне искупалось отчего-то проснувшимся искренним расположением. И отчаянным желанием поговорить с гостем на языке очень сильно пьяного Пушкина. А когда Ярослав пояснил, втайне испытывая чувство злорадства, что Сергей — русский полицейский, это почему-то еще больше растрогало Каррере.

— Юнайтед Стэйтс не любить рюсски! — сообщил он, тряся руку Сергея. — Считать — рюсски есть эвил... злой... итальяно любить рюсски! Рюсски коп — харашо!

— Чего это он? — недоуменно поинтересовался Сергей у Верменича.

Тот лишь пожал плечами.

— А я откуда знаю? Думаю, что представление о русских они составляют по русской мафии.

По крайней мере последнее слово Каррере понял прекрасно.

— Но! Рюсски мафия — не харашо! Вери бэд... ошень пльохо! Не сльюшать наши законы... как этьо по рюсски... бьеспредьел! Рюсски коп — отлишно! Рюсски мафия — маст дай!

— Это ты верно сказал, — криво усмехнулся Сергей.

— А ваш друг, — Антонио снова перешел на английский, видимо, исчерпав словарный запас, — он немец?

— Нет, он тоже русский.

Разумеется, в этом ответе правды было всего ничего. Но лучше уж так, чем попытаться объяснить Каррере то, что его, во-первых, совершенно не касалось, и, во-вторых, во что нормальный человек поверить не сможет никогда. Да и потом... Заявить итальянцу, что он имеет честь разговаривать с самим богом Меркурием? Ха...

Вилла, куда Антонио привез гостей, оказалась огромной. Здесь можно было разместить, пожалуй, роту солдат — да так, что никто не будет ощущать тесноты. Весьма вероятно, что для чего-то подобного огромный дом, одиноко стоящий на холме вдали от городской суеты, и предназначался. Эдакая крепость — все подходы и подъезды как на ладони, а стрельчатые окна — уже практически готовые бойницы для стрелков.

Сразу по приезде Антонио схватил Сергея за руку и куда-то потащил. Тот поначалу сопротивлялся, затем махнул рукой и последовал за темпераментным итальянцем, выбравшим именно его, капитана Буруна, предметом своей бурной симпатии, Каррере привел Сергея в один из залов (капитан не был уверен, что в этом доме сумеет быстро найти обратную дорогу, столь запутанной казалась череда комнат, коридоров и лестниц), где все стены были увешаны различным оружием — от шпаг и кинжалов до вполне современных образцов. Сдернув со стены один из экспонатов, Антонио торжественно протянул его Сергею.

— Рюсски мэшин ган! Зэ бэст!

Бурун взял протянутый АКСУ, повертел в руках. Оружие выглядело ухоженным и хоть сейчас готовым к бою. А Каррере уже выворачивал из какого-то ящика рожки, аккуратно набитые патронами, не переставая тараторить:

— Амэрикен оружье туморроу... завтра... Вери бэст оружье! Ты рюсски, бьери мэшин ган! Харашо!

Пожав плечами и с легким оттенком грусти вспомнив оставленный в Москве и совершенно бесполезный в предстоящей кампании травматик, Сергей привычным движением вогнал рожок в автомат, передернул затвор и щелкнул предохранителем. Затем закинул АКСУ на плечо.

— Ну, спасибо... порадовал.

— Харашо! — снова ухватил его за руку итальянец. — Йесть рюсски ган... пистоль, да?

Он сдернул со стены неведомо как оказавшийся здесь пистолет Макарова. Ну, с «Калашниковым» все ясно, как бы ни хвалили американцы свою знаменитую М-16 во всем многообразии ее модификаций, все равно с «калашом» ни одно оружие в мире не сравнится. Да, есть оружие более точное. Есть более убойное. Есть — с некоторой натяжкой — более надежное. Но столь идеального сочетания безотказности, технологичности, простоты в обращении и эффективности, как у знаменитых АК-47 и АК-74, ни одно серийное оружие в мире так и не достигло. По слухам, последняя модификация продукции американских оружейников, винтовка М-16А2, вообще не оправдала надежд. Громоздкая, неудобная и к тому же панически боящаяся пыли и грязи, она и для простейшей разборки требовала чуть ли не тепличных условий. А «калаш» будет стрелять и побывав в воде, в песке или даже в болоте. Не зря же америкосы в Ираке в сложных ситуациях предпочитали трофейные АК своим штатным винтовкам — в том числе и карабинам М-4, которые, по уверениям официальных источников, как нельзя больше подходил для боевых действий в пустыне. АКСУ заметно уступает великолепному АК-74, но все равно хорош.

А вот ПМ вряд ли можно было считать ценным образцом в этой коллекции.

— Нет уж, спасибо, — отмахнулся от и без того набившего оскомину пугача Бурун. Затем оглядел ряды хромированных и вороненых стволов и ткнул пальцем в кольт 45-го калибра. — Лучше этот давай, если не жалко.

— О, итс вэри бэст ган! — со всем пылом согласился с ним итальянец.

Вооружившись до зубов, Сергей почувствовал, что его настроение несколько улучшается. Конечно, если принимать во внимание рассказы Верменича, атлантам стрелковое оружие — что слону дробина... но в конце концов там же не только аталанты будут. И пока Страж и старый олимпиец будут разбираться с Архонтами, он сумеет... по крайней мере обеспечить им кое-какое прикрытие.

Устроив гостей и еще раз обнявшись с «рюсски коп», Антонио уехал, заверив Ярослава, что оружие прибудет завтра или в крайнем случае послезавтра утром. К этому же времени будут готовы и люди. Сергей разобрал автомат, после получасовых поисков в оружейной нашел масленку и что-то, вполне способное заменить ветошь, и принялся обихаживать обретенное оружие, совершенно справедливо считая, что полагаться в таких делах на американцев, пусть даже итальянского происхождения, совершенно не стоит.

Зобов заявил, что он уже старый, больной, и ему пора спать. Ярослав скорчил недоверчивую гримасу, но старик и в самом деле удалился в спальню и, насколько можно было судить по доносившимся оттуда звукам, уснул. Часа через два к нему присоединился и Сергей — день был чрезмерно наполнен впечатлениями, и капитан чувствовал, как слипаются глаза и как движения становятся вялыми и не вполне скоординированными.

А Ярославу не спалось.

Он влил в себя одну за другой три чашки крепкого кофе — не такого отменного, как у дона Вальцоне, но тоже неплохого. Полистал старые газеты, оставленные для него предусмотрительным Антонио, который — в этом нельзя было сомневаться — действовал по прямому указанию хозяина... газеты были аккуратно переплетены, снабжены многочисленными пометками и содержали массу интересной информации о «Детройтской бойне». Журналисты постарались на славу, причудливо перемешав правду (ее было немного, в основном сведения касались службы Джерри Вирма в полиции) и вымысел (а уж тут руки писакам никто не связывал). Перепало и Ольге... Если верить этим статьям, Вирм представал перед читателями то в виде кровавого маньяка, вырезавшего поголовно семью уважаемого человека, не пощадив ни слуг, ни женщин, то в виде фанатичного борца за торжество закона. Последнее, впрочем, встречалось гораздо реже — как бы там ни было, но даже профессиональные борцы с мафией не одобряли столь радикальных подходов к решению проблемы. Вслух не одобряли — но несколько напечатанных интервью с бывшими коллегами мятежного сержанта заставили Ярослава ощутить тепло в сердце. Да, его осуждали... но делали это так, что и не слишком вдумчивый читатель мог понять — полиция отнюдь не скорбит о ликвидации весьма опасного, сильного клана.

За окном уже стояла глубокая ночь. Внезапно раздался странный звук... по комнате поплыл тихий, мелодичный звон. Он исходил из ниоткуда и заполнял все помещение, отражаясь от стен и стекол, сплетаясь в сложные узоры. Нельзя сказать, что музыка была приятной... в ней ощущалась какая-то незаконченность, неправильность. Потребовалось некоторое время, чтобы понять — звуки издает портсигар, или, точнее, маяк Лавочника. Ярослав не забыл об этом предмете — сложно забыть о коробочке размером с пачку сигарет, весящей два килограмма и весьма ощутимо оттягивающей карман куртки. На период пребывания в доме дона Вальцоне он передал маяк Сергею — толком не объяснив, зачем эта штука нужна. Теперь маяк лежал в кармане буруновской куртки, небрежно брошенной на роскошный кожаный диван.

— Ну что ты разорался? — спросил Ярослав у маяка, извлекая его из куртки и кладя на стол. — Ты маяк, тебе положено тихонечко слать сигналы, так? Так, чтобы тебя никто не видел и не слышал... кроме Лавочника.

— Не та... — послышался прерывистый, но очень знакомый голос. — Мая... тается... хронизи... жди.

Последнее слово точно казалось понятным. Пожав плечами, Ярослав решил последовать совету — то есть подождать. А музыка становилась все тише, к тому же теперь она казалась какой-то... более упорядоченной, более ритмичной. Постепенно из мелодии исчезало все лишнее, все постороннее. И наконец, в зале зазвучал четкий ритм — теперь уже чуть слышный.

— Ну вот, синхронизация завершена, — раздался из портсигара голос Лавочника. — Яр, я буду краток. Сейчас наши миры живут в разном потоке времени, поэтому поддерживать канал очень сложно. Как дела?

Ярослав коротко рассказал о гибели рейдера и сообщил, что местонахождение атлантов установлено.

— Сам справишься?

— Не уверен, — честно признался Страж. — Они уже обзавелись сторонниками... слугами. Наладили контакты с армией. У меня тоже будут помощники, но дело будет горячим.

— Не сомневаюсь, — сухо ответил Лавочник. — Вирм, я должен тебя огорчить. Большой помощи от меня не жди... Последняя Волна очень сильно взбаламутила магический фон, поисковые системы не работают. Со временем этой пройдет... ты можешь отложить операцию примерно на десять суток?

— Ни в коем случае. — Ярослав вздохнул. — Лавочник, Архонты строят защитный периметр. Два, максимум три дня, и они окажутся в абсолютной безопасности. В немагическом мире не найдется сил, способных...

— Я знаю, что такое «небесный свод», Вирм. Не отвлекайся.

— Операция намечена на послезавтра. Вернее, уже на завтра.

— Плохо, очень плохо. Я нашел тебе кое-кого в помощь, но этого может оказаться недостаточно. Всего семеро... правда, почти все Стражи, хотя и не очень опытные. Больше, увы, не успею. Проклятие, я рассчитывал, что смогу собрать более сильную команду. Придется тебе...

— Лавочник, звук маяка усиливается и заметно ослабел ритм. Это что-то означает?

— Рвется канал, миры расходятся во времени. Вирм, активируешь маяк, и я переправлю тебе помощь...

— Как? — заорал Ярослав, с беспокойством вслушиваясь в звуки утрачивающей стройность музыки. — Как эту штуку активировать?

— Выступ сбоку. Нажмешь два раза, пауза, три раза, пауза, два раза. Все, Вирм... канал рвется...

Музыка взвыла, разом разрушив ритм, и рассыпалась какофонией резких, неприятных звуков. И разом наступила тишина.

Ярослав задумчиво смотрел на ставший безжизненным маяк. Что бы там ни говорил Лавочник, но предложенная им помощь была невероятной. Подумать только — семеро Стражей... пусть и необученных, плевать. Страж — это практически всегда и воин, и маг. Для борьбы с Архонтами — именно то, что нужно. В том смысле, что пехота дона Вальцоне сделает свое дело — отвлечет и, можно надеяться, порядком проредит охрану, но с атлантами дело придется иметь магам. Обычным людям схватка с Архонтом не под силу, если только они не эпические герои.

Что ж, расклад начинает казаться не таким уж безнадежным. Шестеро атлантов против восьмерых Стражей, древнего бога и человека, иммунного к пси-воздействию пришельцев.

Кто знает, может, что-нибудь из этого и выйдет.

Следующий день прошел в бездействии. Ярослав на пару часов оставил товарищей — ему опять потребовалось пробежаться по магазинам. На этот раз для того, чтобы сменить щегольской костюм на нечто более удобное. Черно-серый камуфляжный костюм как нельзя более подходил для предстоящего мероприятия, а тяжелые армейские ботинки в лесу были бы куда удобнее лакированных туфель. Сергей задумчиво оглядел Ярослава, затем подошел к зеркалу, долго изучал свое изображение, после чего, вздохнув, поинтересовался, не сможет ли господин Верменич немного поработать гидом и переводчиком.

Лишь ближе к вечеру к вилле подъехали два небольших фургона. Четверо черноволосых мужчин внесли в дом полтора десятка темно-зеленых ящиков с маркировкой «US ARMY».

— Можно посмотреть? — поинтересовался Ярослав.

Один из чернявых равнодушно пожал плечами.

— Как пожелаете. Мистер Каррере сказал, что груз доставлен для вас.

Открыв самый большой из ящиков, Верменич восхищенно присвистнул. Снайперская винтовка RAMO M650 называлась винтовкой по какому-то явному недоразумению. По всей вероятности, замечание Ярослава насчет того, что им может потребоваться оружие «помощнее», было принято Антонио Каррере близко к сердцу. Это чудовище, рассчитанное под патрон калибра 12,5 мм, изначально предназначалось для борьбы с автомобилями и легкой бронетехникой. Яр попытался представить, что произойдет с атлантом, пусть и закованным в непробиваемую броню, если в него попадет пуля, выпущенная из подобного «ружьишка». Не стоило надеяться, что пуля проникнет сквозь золотую чешую или хотя бы причинит Архонту какие-нибудь повреждения... но с ног собьет гарантированно.

Быстро осмотрев остальные ящики, Ярослав расплылся в довольной улыбке. Завтра Архонтам и их рабам предстоит пережить несколько весьма неприятных минут. Каррере и в самом деле расстарался — винтовки М-16А2, гранатометы — и уже порядком устаревшие «Viper», и новые М-136 с оптическим прицелом, переносной зенитный ракетный комплекс FIM92F «Stinger» — но, самое главное, целых три М650... именно вокруг этих монстров и имело смысл строить план будущей атаки... Гранатометы, при всей их мощи, вещь одноразовая, к тому же их следует приберечь для бронетехники. Шутка насчет «Абрамса» шуткой и была, но обнаружить неподалеку от виллы бронетранспортер было вполне реальным.

А вот тяжелые снайперские винтовки, способные вести достаточно частый огонь с большой дистанции, могут оказаться весьма и весьма эффективными.

Молчаливые слуги — несмотря на все старания, Ярославу не удалось выжать из них ничего, кроме «да, мистер» и, гораздо реже, «нет, мистер» — сервировали роскошный ужин. Сам Верменич ел мало, а вот Сергей наслаждался деликатесами так, словно это был его последний ужин в жизни. Да и Зобов отдал должное умело приготовленным блюдам...

— В моем возрасте, молодые люди, иногда начинаешь думать о том, что самое лучшее в жизни — это вот такие маленькие радости. Хорошая еда, приятная компания — много ли надо старику.

— А после хорошего ужина, — усмехнулся Ярослав, — крепкий сон и добрая драка.

— Добрая драка тоже не помешает, — серьезно кивнул бог-пенсионер. — Последний раз я брал в руки оружие... м-да, когда же это было? Кажется, это было во время Отечественной войны... как раз после падения Москвы...

— Не понял? — удивленно поднял бровь Сергей. — Какого падения Москвы?

— Видимо, Герман Игнатьевич имеет в виду войну с Наполеоном... — сделал предположение Верменич. — А скажите, уважаемый Гермес, вы были в составе регулярных частей или примкнули к партизанскому отряду.

— Я был в составе регулярных частей, — без тени улыбки ответил Зобов, наливая себе вино в высокий бокал, — но, с вашего позволения, французских. Собственно говоря, после поражения французской армии я и осознал, что мне надоели войны. Драка хороша только тогда, когда ты в ней что-то значишь. А война... хорошего полководца из меня не получилось, в конце концов, это всегда было прерогативой Ареса и Афины. Ну а солдаты или офицеры — все они лишь винтики в машине войны. Скучно, господа, скучно... И я остался в России. С тех пор вот и живу, наблюдаю.

— И как, интересно? — скептически хмыкнул Сергей.

— Интересно, — усмехнулся старик, потягивая вино. — А этот твой итальянец, Ярослав, знает толк в хороших напитках. М-да... так вот, мне и в самом деле было интересно. До последнего времени. А сейчас и здесь становится скучно... понимаешь, Сережа, раньше у русских была идея. Не будем спорить, хорошая или плохая. Я не воевал с коммунистами, я не сотрудничал с ними. Просто наблюдал... Понимаешь, Сережа, общество должно иметь идею, в противном случае оно очень быстро превращается в стадо. Б стадо, умеющее только размножаться, жрать и гадить. Нацисты считали, что лишь арийская раса достойна править. С ними можно было не соглашаться, но тебе стоит признать, что Германия сумела собрать под этим лозунгом немалые силы. Вы, русские, верили в светлое будущее и в победу мировой революции. Да, все оказалось фикцией... но идеи марксизма-ленинизма объединили народ и принесли вам победу во Второй мировой войне. Там, где почти без боя сдались высокоразвитые европейские страны. Евреи искренне убеждены, что они — богоизбранная нация, а все остальные — неполноценны. Америка тоже в немалой степени сцементирована идеей... правда, формально они имеют в виду пресловутую «великую американскую мечту»... ну, ты знаешь — собственный домик, карьера, жена, детишки... Фактически же эта идея заключается в присвоении Штатами себе права диктовать миру условия.

— Рано или поздно им это выйдет боком.

Старик пожал плечами.

— Может быть. Но дело не в этом... Нация, сцементированная идеей, способна идти вперед. А Россия утратила идею, ничего не приобретя взамен. Погоня за деньгами, стремление быть похожими на западные государства — все это не то, не то... России могла бы помочь, скажем, национальная идея. Или что-нибудь еще... да хотя бы вознесенное в статус «великой цели» стремление господствовать в космосе. Увы, утрачены идеалы, забыты устремления, разрушены духовные ценности. Сейчас, прости меня, Сережа, в России стало неинтересно жить.

— Вы хотите сказать, что Россия обречена?

— Не обязательно... но пока я не вижу особых перспектив. Общество раскололось не просто на несколько частей, это можно было бы пережить, а на отдельные группки людей. Каждый за себя. Все против всех. Правительство не думает о народе, народ плюет на издаваемые правительством законы, все кто может украсть — воруют, кто не может — мечтает об этом...

— Неправда! — Сергей чувствовал, как его уши наливаются краской, а в душе появляется бешенство. — Есть немало порядочных...

— Есть, юноша, есть. Их очень много... я бы сказал, что людей порядочных в России много больше, чем в той же Америке, где уже несколько десятилетий принцип вседозволенности — по крайней мере в отношении других государств — возводится в статус национальной политики. Но эти люди разобщены. У них нет единой цели, и до тех пор, пока ее нет, все эти умные, порядочные, образованные, честные люди отдают свои души своим семьям, своей работе, своим детям... а не государству, не нации. Замыкаются в своем крохотном, одному им нужном мирке.

Сергей отвернулся. Быть может, Зобов и был неправ... быть может, старый бог неверно оценивал ситуацию... Только и сам Бурун понимал, что в России происходит что-то очень неправильное. Лозунг «за Бога, царя и Отечество» сменился другими лозунгами — «За власть Советов», «За Сталина», «Пролетарии всех стран, объединяйтесь». Затем и эти лозунги исчезли, а на их место не пришло ничего по-настоящему нового... Армия разваливается, становится все менее и менее боеспособной — а ведь армия всегда в той или иной мере отражает суть национальной идеи. Экономика рушится — а чему удивляться, если из каждых ста новоявленных «бизнесменов» девяносто девять думает лишь о том, чтобы нарубить бабок сейчас — а потом будь что будет. Кто в таких условиях будет вкладывать деньги в науку, в серьезное, способное дать реальную отдачу лишь спустя десятилетия, производство?

Дальнейший ужин прошел в тяжелом молчании. Каждому из сидящих за столом было о чем подумать... Зобов искоса поглядывал в сторону нахохлившегося капитана — ему было что сказать. Опыт веков и тысячелетий давал старому Гермесу возможность подсказать выход из положения. Но вот в чем штука... этот парень вряд ли сможет стать мессией, вряд ли сможет объединить вокруг себя народ, повести к яркой, значимой цели. Он человек действия, а для этих целей нужен мыслитель, И самое главное, эти люди должны сами найти решение своих проблем. Им больше не нужны пастыри, не нужны боги, дающие советы с высот Олимпа.

Гермес вдруг почувствовал, как к горлу подошел ком, и уголки губ предательски задрожали. Да, наверное, он это понял давно, очень давно — но никак не хотел себе признаться в том, что его время прошло. Древние боги, когда-то пришедшие в этот мир, дабы учить и наставлять дикарей, вести их к цивилизации, сделали свое дело. Пусть даже сами они, олимпийцы, и не думали, что весь смысл их существования заключается в том знании, которое они по крохам отдавали дикарям — до тех пор, пока паства не превзошла своих пастырей. Они так и не овладели магией — зато нашли свою собственную дорогу.

И на этой дороге людям и ставшим вдруг ненужными богам оказалось тесно. Люди нашли себе нового бога — непознаваемого, не имеющего конкретного образа, всемогущего и безгранично мудрого... и при этом практически в обычную их жизнь не вмешивающегося. А об олимпийцах забыли...

Только боги не забывают о своих детях. Да, олимпийцы не испытывали особой любви к варварам, чьи племена жили в окрестностях великой Гипербореи. И отдавая им знания, оказывая помощь или предоставляя защиту, олимпийцы делали это не ради людей — ради себя, спасаясь от скуки, от рутины бесконечной череды дней.

Люди, живущие так мало, охотно верят теориям, что бессмертие — это зло. Что оно ведет к упадку и тлену, к утрате интересов, к интеллектуальной смерти. В чем-то они правы — ведь мало иметь возможность жить долго, надо еще и уметь это делать. Гермес, хоть и прожив в этом мире много тысячелетий, продолжал любить жизнь — во всех ее простых проявлениях. И не хотел с нею расставаться... Но когда дети попадают в беду, он, Гермес, последний из гиперборейцев, не может позволить себе остаться в стороне. Хотя и понимал, что это вполне может оказаться последним, что он сделает в жизни...

А Ярослав думал о другом. Этот мир стал ему близок — но не стал родным. Рианн, ведущий непрерывную войну, живущий по строгим и, признаться, довольно жестким законам, все равно звал его... Быть может, скоро он уйдет, вернется домой — только разобраться бы с этим делом, с проклятыми Архонтами. И все же он не мог не понимать, что Земля оставила немалый след в его душе. Ярослав — тогда еще Страж Четвертого круга Яр Вирм — немало времени отдал изучению известных миров, это было обязательным для Стража, которому придется брать на свои плечи тяжесть решения, от которого может зависеть судьба целых народов. И ни разу ему не встречался мир, где общество было бы столь явно разделено, разодрано на части...

«Гермес во многом прав, — думал Ярослав, — но он мыслит слишком узко. Единая идея, единая цель нужна не просто России — она нужна всему этому миру. Не совершаем ли мы чудовищную ошибку? В борьбе с Архонтами Земля могла бы сплотиться воедино, смогла бы найти не только компромиссы, не только создать временные и ненадежные союзы, а объединиться по-настоящему, навсегда. Стать единым обществом — и оттого гораздо более сильным...»

Ярослав невесело усмехнулся. Итак, это все же произошло... ему придется решать, в какую сторону пойдет в дальнейшем развитие этого мира. Да, а ведь насколько простым все виделось поначалу... Расправиться с атлантами, устранить угрозу. Только вот может оказаться так, что угроза миру, исходящая от Архонтов, ничуть не страшнее той угрозы, что люди представляют друг для друга. Вправе ли он, устранив одну угрозу, дать людям возможность уничтожить самих себя? Или устраниться — и позволить им самим вступить в битву с атлантами, позволить понять всю силу, всю мощь единения и сотрудничества, осознать, каким может быть будущее единой, не раздираемой войнами, планеты?

Только вот если дать атлантам время — будет ли у людей это будущее вообще?

Значит, решение принимать ему. Еще не поздно отказаться от схватки — или же принять окончательное решение и вступить в бой с легким сердцем, не оглядываясь назад.

Надо решать... и на принятие решения у него, Яра Вирма, Стража Четвертого круга, всего лишь одна короткая ночь.

Во дворе послышался звук подъезжающей машины, спустя несколько минут послышались шаги, и в зал вошел Антонио. В отличие от вчерашнего дня, когда начальник охраны дона Вальцоне щеголял в изысканном черном костюме, ослепительно-белой сорочке и галстуке-бабочке, сейчас Каррере был затянут в камуфляж, к тому же порядком измазанный.

Тяжело плюхнувшись на высокий резной стул, возраст которого, вероятно, исчислялся не одним десятилетием, Антонио взял со стола бутылку и вдруг присосался прямо к горлышку. Темно-красные струйки сбегали по подбородку, пятная одежду, кадык мерно двигался, проталкивая в желудок очередные порции изысканного напитка, поглощаемого, словно это была простая вода.

Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Что-то случилось, мистер Каррере? — осторожно поинтересовался Ярослав.

— Случилось, — выдохнул Антонио. — Вирм, ты должен мне кое-что объяснить... Сегодня мои люди должны были присмотреться к этой твоей вилле...

— Кажется, это не входило в наши планы, — осторожно заметил Ярослав. И в самом деле, вчера они поговорили с Антонио, и в разговоре Верменич сообщил итальянцу место проведения операции, но о том, чтобы беспокоить обитателей виллы раньше времени, и речи не шло.

— Это не входило в ВАШИ планы, Вирм, — жестко парировал Каррере, — но это мои мальчики пойдут под пули солдат. Я понимаю тебя, коп, тебе не жалко нас... с твоей точки зрения, мы все убийцы, преступники, по нам плачет тюрьма.

Ярослав изобразил на лице крайнюю степень несогласия и сделал было отрицающий жест, но Каррере не дал ему заговорить:

— Вы, копы, все одинаковы. И не надо пустых слов, Вирм. Я исполняю приказ хозяина и намерен исполнить его хорошо. А для этого мне нужно не только оружие, нужна и информация. Так вот, двое моих парней получили вполне конкретный приказ — подойти к вилле, спросить, кто там босс. Сообщить боссу, что Антонио Каррере, доверенное лицо дона Сержио Вальцоне, желает встречи. Простое дело, верно?

— Они не вернулись? — мрачно поинтересовался Зобов, вынырнувший из своих мрачных мыслей и теперь прислушивающийся к разговору. Сергей, не понимающий в беседе ни слова, делал вид, что ничуть не обижен подобным невниманием к своей персоне.

— Ну почему же, — криво усмехнулся Каррере. — Вернулись. Оба. Живые и здоровые... физически.

Зобов и Верменич переглянулись... Что дальше скажет итальянец, было очевидно. Вряд ли Архонты отпустили посланцев Семьи без должного внушения. Этот обмен взглядами не укрылся от Каррере.

— Я так и думал, — протянул он. — Значит, вы прекрасно понимаете, что может нас ожидать. Я тоже хочу знать это. И немедленно.

— Что с этими двумя? — поинтересовался Ярослав вместо ответа.

Итальянец вспыхнул, хотел сказать что-то резкое, но сдержался. Заговорил лишь спустя несколько секунд, нарочито медленно, демонстративно спокойно. Но каждое слово сочилось ядом.

— Когда я сказал, что не собираюсь встречаться с владельцем виллы, неким мистером Исааком Смитом, мои парни почему-то сочли, что эта встреча очень необходима Семье. Необходима настолько, что они решили доставить меня к мистеру Смиту под дулами пистолетов. Сейчас один из них пребывает в руках врачей. В присутствии хорошей охраны, разумеется. Второму, — Каррере сделал многозначительную паузу, — ...второму повезло меньше.

— Антонио, — Ярослав старался говорить спокойно, — поверьте, я очень ценю ту помощь, которую оказывают нам дон Вальцоне и вы. И мне менее всего хотелось бы отказываться от этой помощи... но, к сожалению, я не так много могу объяснить. Не потому, что не хочу. Просто — не могу. Там, на вилле, находятся люди — высокие, выше семи футов, с длинными серебристыми волосами. Их шестеро. Каждый из них... ну, скажем так, гипнотизер экстра-класса, каждому нужно не более секунды, чтобы подчинить себе человека. К ним ни в коем случае нельзя приближаться, необходимо попытаться убить их издалека.

Итальянец покачал головой.

— Вирм, ты лжешь. Твои слова — пустышка. Достаточно пары снайперов... для этого не нужна армия.

— Да, я же сказал, что не могу объяснить все. Твои снайперы не смогут убить этих шестерых. Только я... и мои друзья...

— Ты имеешь в виду этого старика и русского копа?

— Нет. Ночью прибудут еще несколько человек. Они... специально тренированы для боя с этими... седыми. Ваша задача — устранить охрану и по возможности отвлечь седых. Дать нам возможность подобраться к ним поближе.

— Джерри, я тоже смотрю голливудские фильмы. Давай ты не будешь мне рассказывать сказки. Вампиры, демоны, чужие... я не верю во все это, Вирм. Зато я верю в пулю, выпущенную из винтовки.

Ярослав развел руками.

— Добавить мне нечего. Только вот что, Каррере... Завтра мы начинаем операцию. С вами или без вас. Я обратился к дону Вальцоне, потому что помощь нам очень нужна. Но если ты будешь настаивать на своем праве знать все — лучше уходи. Сейчас я ничего не сумею объяснить, а ты не сможешь понять и не захочешь поверить.

Наверное, целую минуту Каррере внимательно разглядывал Ярослава, затем вдруг сухо кивнул.

— О'кей, сейчас ты — босс. Поговорим об этом после операции. Мои люди будут здесь завтра в десять.

Так и не притронувшись к еде, итальянец встал из-за стола и, коротко кивнув Сергею и Зобову, вышел.

Уже глубокой ночью, когда друзья отправились спать, Ярослав вышел из отведенной ему комнаты. Сон не шел... он снова и снова думал о завтрашнем — вернее, уже сегодняшнем дне. Его по-прежнему терзали сомнения в правильности того выбора, который предстояло сделать. Попытаться отвести беду, попытаться устранить угрозу захвата Архонтами власти — или предоставить людям право самостоятельно принимать решения.

Проклятие... столько лет он жил сам по себе, отвечая только за себя... ну, еще за Оленьку. Но это время прошло. Оленьку он не уберег, зато теперь должен решать за целый мир — и это решение должно быть верным.

Он медленно шагал по темным, пустым коридорам дома. В движении лучше думалось, мысли, подчиняясь ритму шагов, быстрее упорядочивались, выстраивались ровными рядами. Но нужный ответ все равно не давался...

Войдя в один из залов, Верменич остановился на пороге. Видимо, здесь Сергей и разжился автоматом. Все стены были увешаны оружием... — на одной были собраны преимущественно образцы европейского средневекового вооружения. Одно- и двуручные мечи, отточенные — не муляжи, не сувениры. Булавы и шестоперы, молоты-чеканы. Боевые топоры и алебарды... Ярослав завороженно скользил взглядом по полированной стали. Страсть к холодному оружию, которой страдает большинство мужчин, иррациональна. Каждый понимает, что тяжелый двуручник не поможет против пистолета, что клинки утратили актуальность века назад... и все же, когда руки опускаются на эфес меча, в душе появляется какое-то странное чувство.

Другая стена явно свидетельствовала о внимании хозяина к японской истории. Ярослав мало интересовался восточными традициями, а потому большая часть развешанного на стене железа была ему незнакома.

А третья стена была отдана современности. Пистолеты и автоматы, снайперские винтовки и охотничьи ножи... большей частью здесь были собраны американские образцы, но попадались и немецкие, итальянские, русские. Десятки смертоносных стволов — хватит, чтобы вооружить вполне приличную банду. Только вот в завтрашней схватке всего этого будет недостаточно.

Достав из кармана тяжелый маяк, Ярослав задумчиво покрутил его в руках. Лавочник сказал, что нашел в помощь Стражей... что ж, самое время увидеть их... и, возможно, спросить совета. Пальцы нащупали чуть заметную выпуклость на гладком металле, надавили — и явственно ощутили, как металл поддался, ушел вглубь, посылая в неведомое далеко сигнал вызова.

Как только было сделано последнее нажатие, ударили первые аккорды уже знакомой музыки. Нестройные, неритмичные звуки постепенно выстраивались в четкий ряд.

— Я так понимаю, что ты готов принять гостей, Вирм?

— Да, Лавочник, — вздохнул Ярослав. — Готов.

— Прекрасно. Положи маяк на землю...

— Я в доме.

— Тогда на пол, — фыркнул Лавочник. — Я думал, ты откроешь портал непосредственно перед атакой.

— Мне нужен совет... нужно поговорить.

Повисла долгая пауза.

— Да-а... — протянул наконец Лавочник. — Я подозревал, что рано или поздно ты задумаешься об этом. Проблема отцов и детей, верно? Должны ли дети ощутить самостоятельность, или и впредь вытирать им носы? Вирм, хочешь добрый совет? Не забивай себе голову... Архонты — не то, чем стоит пугать молодую и не слишком умную цивилизацию. Для начала выбери страшилку попроще. Не столь опасную. Хочешь, организуем метеорит, летящий в сторону Земли? Только не надо играть с огнем, Вирм, не надо.

— Где твоя команда, Лавочник? — буркнул Ярослав. Нравоучения ему сейчас слушать не хотелось. Получить совет от другого Стража — это дело иное, а вот внимать разглагольствованиям торговца, пусть и имеющего многотысячелетний жизненный опыт...

— А ты считаешь, они сидят и ждут, пока ты позвонишь? — ядовито поинтересовался Лавочник. — Жди... сейчас зафиксирую портал.

И действительно, вокруг лежащего на полу маяка начал сгущаться воздух. Постепенно сформировалась прозрачная арка, ее внутреннее пространство стало затягивать серебристое свечение. Прошло около минуты — теперь полотнище портала выглядело уже плотным, вполне материальным. Серебристая поверхность слабо дрожала, временами по ней пробегали волны, разноцветные блики. Ярослав хотел было прикоснуться к магической пелене, но — то ли Лавочник мог видеть то, что происходило в помещении, то ли просто почувствовал настроение Стража... так или иначе, но стоило Ярославу сделать шаг к порталу, как загремел отражающийся от стен голос:

— Главное, не прикасайся к арке, Вирм! Сейчас портал еще нестабилен, разнесет на молекулы. Навести проход на сигнал маяка очень сложно, наберись терпения.

Верменич отдернул протянутую было руку и коротко чертыхнулся.

Прошло почти полчаса... Временами у Ярослава появлялась уверенность, что полотнище портала окончательно приобрело стабильность, но проходила минута, другая — и по серебристой пленке вновь пробегала волна...

Наконец послышался голос Лавочника:

— Портал почти стабилизирован, но удерживать его долго я не смогу. Принимай гостей, Вирм. И... удачи.

Пленка лопнула, пропуская сквозь себя высокую фигуру — одну, вторую, третью... В зале царил полумрак, горели лишь несколько небольших светильников — достаточно, чтобы придать оружейной комнате загадочность и очарование, но недостаточно для того, чтобы как следует разглядеть гостей. Вот сквозь пленку прошла седьмая фигура — и портал задрожал, завибрировал — а затем вдруг рассыпался ослепительным фейерверком быстро гаснущих серебристых искр.

Ярослав подошел к двери, щелкнул выключателем — под потолком ослепительно ярко вспыхнули лампы. Люди, все ещё стоящие в центре зала, озирались по сторонам. Как с уважением отметил про себя Ярослав — с интересом, не с опаской. Прошло несколько мгновений, и все взгляды скрестились на Вермениче, да и он сам теперь мог разглядеть гостей. И это зрелище того стоило...

Высокий широкоплечий мужчина в кольчуге тонкого плетения. За плечами — увесистый двуручный меч. Алый плащ струится до самой земли — на вид мягкая шерсть, изрядно потёртая и не раз чиненная. Одежда, не украшение... так и видится, как этот человек дремлет у костра, завернувшись в плащ...

Человек дружелюбно улыбнулся, и Ярослав почувствовал, как по спине пробежал холодок. Эту улыбку он знал... и два тонких острых клыка, выглядывающих из-под верхней губы, недвусмысленно давали понять, что к человеческому роду это существо имело весьма косвенное отношение. Хотя, говорят, вампирами не только рождаются, но и становятся.

К воину в красном плаще подошла изящная девушка — невысокая, не достающая ему и до плеча. На ней было что-то вроде монашеского балахона, но за спиной виднелись рукоятки тонких мечей — или, более вероятно, сабель... Губы — алые, вызывающе алые губы на неестественно-бледном лице, тоже растянулись в улыбке, обнажая такие же, как и у мужчины, клыки.

Ярослав судорожно сглотнул подкативший к горлу комок. Вот, значит, как... была ли это шутка Лавочника, или эта пара в самом деле Стражи... немыслимо. Вернее, в теории вполне допустимо, о чем он и сам говорил когда-то Оленьке, но ведь ни единого известного случая — а ученые Рианна вели счет почти девятистам Стражам, сущность которых была установлена с достаточной определенностью. Вампиры изначально были врагами всего живого — в лучшем случае они пытались мирно сосуществовать с людьми, но равновесие это было очень шатким и нарушалось сплошь и рядом. Следовало отдать должное — нарушалось, как правило, людьми, не желающими терпеть по соседству с собой убийц-кровососов, которые к тому же практически никогда не болели и жили невероятно долго. Последнее, пожалуй, было еще большим поводом для ненависти, чем пресловутая (и порядком преувеличиваемая) жажда крови вампиров.

Он перевел взгляд на следующего воина. И довольно усмехнулся... с этим парнем он, кажется, был знаком.

— Какая приятная встреча. — Он перешел на родной язык. Раз карлик сумел угадать, что Яр родился на Рианне, может, он и язык знает...

«А ведь это может стать проблемой», — подумал он, запоздало сообразив, что мало собрать команду из отменных бойцов, надо бы еще суметь найти с ними общий язык.

— И тебе привет, рианнец, — пробасил карлик. Слова он выговаривал медленно, словно выуживая их из бездн своей памяти. — Ты прав был тогда, вот и свиделись.

Там, в Мире Хаоса, карлик — или, раз уж он находился сейчас на Земле, можно было назвать его гномом, излюбленным персонажем легенд и мифов — был одет во вполне обычный дорожный костюм. Сейчас же он снарядился для боя — тяжелые пластины доспехов., изготовленные словно бы из темно-красного стекла. Да, вероятно, это и было стекло — Ярослав слышал, что в каком-то из миров научились изготавливать особое стекло, обладавшее невероятной стойкостью к воздействию боевой магии. Правда, как это обычно и получалось, стеклянные доспехи были довольно хрупкими и против обычной стали помогали мало.

— Рианнец? Вы с Рианна, Страж? — подал голос еще один гость, невысокий мужчина, весь, от пяток до макушки, упакованный в камуфляжный бронекостюм знакомых очертаний. За плечом его висел тяжелый механизм, очень грозный на вид.

— Да. — Ярослав был чрезвычайно доволен, что еще с одним из гостей удастся договориться без труда. — Да, я родился на Рианне. Меня зовут Вирм...

— Вирм? — Глаза человека, едва видимые за поляризованным щитком шлема, округлились. — Что, правда? Тот самый Яр Вирм? Страж Четвертого круга, погибший...

— Можно подумать, — усмехнулся Ярослав, — кто-то видел мой труп.

— О... — Боец что-то повернул у шеи, раздался щелчок, и он снял шлем. На вид мужчине было лет сорок... по меркам Рианна, это могло означать почти что угодно, от действительно сорока до двухсот. — О, какая честь, Страж Вирм! Ведь мы встречались... там, на холме... перед тем, как вы взорвали биодез!

— Ты... ты был одним из тех парней, что пытались меня прикрыть? — спросил Яр больше наудачу, поскольку лицо мужчины не вызывало у него никаких ассоциаций.

— Вы не могли бы узнать меня, — усмехнулся тот в ответ, понимая затруднения Ярослава. — Я ведь был в шлеме... а я вас запомнил, Страж Вирм. Можно сказать, вы мне жизнь тогда спасли. Меня зовут Дирек Вендер, я... я счастлив быть в вашей команде.

— А меня зовут Застывший След Каменной Ладони На Скале, — пробасил гном.

— Что, правда? — опешил Ярослав.

— Шутка, — хитро прищурился гном. — Судя по выражению твоего лица, Страж, она удалась. Зови Следом, к этому имени я привык. А истинное имя у нашего народа считается тайной. Прости.

Ярослав кивнул, принимая предложенные правила. Сокрытие истинного имени практиковалось у многих народов — особенно тех, кто имел дело с магией. Нельзя сказать, что знание имени противника и в самом деле давало магу какое-то преимущество, но иногда подобные взгляды носят иррациональный характер, и с этим следовало мириться.

Он повернулся к остальным гостям... и замер.

Она была красива — эта стройная блондинка. Он сразу не заметил ее — почти скрытую за широкими плечами мужчины. Наверное, ей пошло бы роскошное, изукрашенное драгоценными камнями платье, но и в простом дорожном костюме из светло-бежевой замши она смотрелась изумительно. Золотые волосы, рассыпавшиеся по плечам, были перехвачены тонкой золотой диадемой, на боку висел тонкий стилет в богато изукрашенных ножнах — драгоценность, не оружие. На плече висела сумка в тон платья, от которой — Ярослав явственно ощутил это — шли волны тепла. Он уже знал этот характерный жар... девушка была волшебницей, а в сумке у нее лежал, в этом не было сомнений, синий кристалл. Его сияние пробивалось даже сквозь плотную кожу, а волны магического жара могли остановить только металл или камень.

Мужчина что-то недовольно пробормотал, метнув в сторону Вирма недобрый взгляд. Женщина чуть виновато улыбнулась и погладила своего спутника по руке. Слов Верменич не понял, но общий эмоциональный настрой уловил — воин выразил неудовольствие тем, каким взглядом какой-то там Страж разглядывает его женщину, и попросил... образно говоря, «перестать облизываться». А женщина сказала своему спутнику, чтобы он не беспокоился, поскольку лучше его все равно никого нет.

А вот мужчина... Ярослав вгляделся и присвистнул от изумления. Мало того, что на боку этого бойца висел самый настоящий клинок Равенства — пусть и довольно старая, уже много веков как утратившая популярность модель. В конце концов, эти старые клинки не были особой редкостью... А вот доспехи этого парня — Ярослав был совершенно уверен, что видит перед собой знаменитую дарланскую штурмовую броню, последний действующий образец которой, если верить летописям, исчерпал невозобновляемый энергозапас и прекратил функционировать тысячи полторы лет назад. Способ изготовления этих доспехов, способных своей надежностью поспорить с чешуей Архонтов, был утрачен много веков назад... и даже всесильный Лавочник мог предложить только старые, давно исчерпавшие свой ресурс части доспеха. Для изучения... хотя древние латы надежно хранили свою тайну, не открывая ее никому. Насколько Яр знал, в распоряжении Академии имелось по крайней мере два полных комплекта брони, но исследования, в которые за два столетия были влиты огромные средства, не принесли практически ничего. Было сделано несколько незначительных открытий, разработаны новые, особо эргономические модели бронекостюмов и шлемов — и это все.

А броня у парня — в этом не было никаких сомнений — была действующей. С ума сойти... такая редкость...

«Как же с тобой общаться, приятель?» — подумал Ярослав и тут же вздрогнул, ощутив у себя в голове чей-то голос.

«Его зовут Дьен. Его подругу — Таяна. Вампир-мужчина именует себя Шенк, молодая вампирка — Синтия. Их народы не практикуют сокрытие имен».

Верменич дернулся, огляделся в поисках говорящего — и замер, встретившись с холодным, немигающим взглядом янтарно-желтых глаз с вертикальными кошачьими зрачками. Если вампиров нельзя было причислить к человеческому роду, хотя они, пусть и в далеком прошлом, могли иметь к людям самое прямое отношение — биологи это допускали, хотя и снабжали сие допущение немыслимым количеством оговорок и условий, — то это существо ни малейшего отношения к Homo Sapiens не имело и иметь не могло. Тело его было покрыто мелкой зеленоватой чешуей, форма головы наводила на мысль о выросшей до размеров человека ящерице. Особенно впечатлял красный шипастый гребень, пребывавший в непрерывном движении.

Узкие жесткие губы разомкнулись, между ослепительно-белыми треугольными зубами проскользнул длинный раздвоенный язык.

— П-простите... — чуть заикаясь, выдавил из себя Ярослав, — Я н-не ослышался?

«Не ослышался, — застучал в голове мерный, как ритм метронома, голос. — Со всеми членами команды ты сможешь общаться через меня».

Губы существа не шевелились, гипнотизирующий взгляд буравил Верменича, гребень выплясывал странный, чарующий танец.

— Кто вы? Или я должен... говорить мысленно?

«Мысленная речь допустима, но нежелательна. Не имея привычки к мысленной речи, ты не сможешь должным образом упорядочивать свои мысли, что может затруднить понимание. Я — то'орк, коммуникатор шестнадцатого уровня».

— Как твое имя? — спросил Ярослав и тут же усмехнулся, вспомнив лекции в Академии и осознав, что вопрос не имеет смысла.

«Все верно, моя раса не имеет звуковых имен. Идентификатором личности служит пси-слепок разума. Но я один в твоей команде, Страж Вирм, и ты можешь обращаться ко мне по самоназванию моей расы».

Улыбнувшись, Ярослав согласно склонил голову. Да, присутствие в команде то'орк было огромной, почти невероятной удачей.

В архивах Академии сведений об этой расе было не так уж и много. Прошли тысячелетия с тех пор, как то'орк утратили родную планету. Сами они не горели желанием поделиться знаниями о своей истории, а потому причины гибели родного мира ящеров все еще оставались тайной. Как ни странно, раса не вымерла... там, где атланты избрали роль захватчиков, там, где обитатели Хаоса предпочли, пусть и вынужденно, самоизоляцию, то'орк нашли свой собственный путь. Они разбрелись по вселенным — где парами, где небольшими группами. Кто-то погиб, кто-то исчез без следа — но нашлись и те, кто выжил и сумел найти себе место в этом мире. В этих мирах... Природный дар атлантов, ставший проклятием для всех, с кем их сводила судьба, был присущ и то'орк — но для них он стал великим благом и по большому счету спасением.

Да, то'орк тоже умели проникать в разум мыслящих существ. Но делали это иначе, хотя дар их и был по большому счету куда сильнее. Они снискали себе славу, как непревзойденные переводчики, или, как они предпочитали называть себя, коммуникаторы. Не было такого разумного, с кем не мог бы найти общий язык то'орк. Шестнадцатый уровень... значит, этот то'орк может поддерживать мысленный разговор одновременно с шестнадцатью существами, в том числе и из разных рас.

Но была у них и еще одна способность... о которой в лекциях практически не упоминалось, а в архивах, которые Бирму приходилось изучать по роду своих обязанностей, упоминалось — но с ярко выраженным негативным оттенком. Как и атланты, то'орк умели не только читать мысли разумных — они могли и вносить в них некоторые коррективы. Правда, следовало отдать ящерам должное — то'орк прекрасно понимали, что попытка влиять на разум рас, главенствующих в той или иной вселенной, приведет лишь к ответному удару, который, в связи с малочисленностью чешуйчатых коммуникаторов, станет смертельным. Атланты тому были ярким примером...

И, может быть, именно поэтому не было у атлантов более заклятых врагов, чем то'орк.

«Ты коммуникатор шестнадцатого уровня. — Ярослав старался мысленно выговаривать слова предельно четко. По некоторым причинам этот вопрос он не хотел задавать вслух. — А корректор?»

Ему послышался смешок в беззвучном ответе ящера.

«Ты тоже не любишь корректоров, Страж Вирм? Я не виню тебя. К сожалению, психокоррекция не является моей сильной стороной. Всего лишь третий уровень. Прости, я не смогу взять под контроль даже одного Архонта. Обычного атланта — возможно. Архонта — нет».

«Я не хотел обидеть тебя».

«Ты неплохо контролируешь свои мысли, Страж Вирм. Но я чувствую твои эмоции. И я не обижен. Психокоррекция — зло. Мы пользуемся этими способностями только тогда, когда нет другого выхода. И, поверь, делаем это без радости».

— Я рад видеть тебя в команде, то'орк, — вслух сказал Ярослав. — Что ж, я расскажу вам о том, что нам предстоит сделать. И еще... вы — Стражи. Лавочник говорил, что не все и что вы не прошли полного обучения...

— Только на Рианне Стражей учат, — густым басом ответил След. — В остальных мирах Страж — это сущность. Но ваша методика тоже заслуживает внимания.

Судя по тому, как поворачивали головы остальные гости, то'орк успешно справлялся с функциями переводчика.

«Разве может быть иначе? — услышал он мерный голос ящера. — Мы умеем немногое, но то, что умеем, — всегда делаем хорошо».

Ярослав подробно, насколько только мог, описал ситуацию, ничего не скрывая. Завтра основной удар примут на себя боевики Каррере, но самую важную работу предстоит сделать им, Стражам. Прежде всего Вирму необходимо было знать, на что он может рассчитывать. Мужчины-воины, вампир и человек, проявили к предстоящей схватке живейший интерес. Страж-рианнец был зажат и явно закомплексован — то'орк пояснил, что в присутствии Стража Вирма, живой легенды Рианна, человека, остановившего вторжение, этот боец чувствует себя неловко. Ярослав хотел было объяснить, кто на самом деле показал себя героем, кто пожертвовал жизнью, чтобы спасти друга... но передумал. Сейчас не было времени на подобные объяснения, о той памятной битве можно будет поговорить и позже. О том, как рядовой Страж, потеряв весь свой отряд, до последнего человека, принял предложение командования, от которого не мог отказаться. И никто не отказался б на его месте — поскольку другого выхода тогда не было.

А координатор Биранн мог спасти свою жизнь. Более того, он должен был сделать это — координатор отвечал за безопасность сектора, и его решение вытащить из безнадежной ситуации Яра, заплатив столь высокую цену, было... неправильным. И сам Вирм первым осудил бы старого мага за этот поступок.

Но молодые часто оценивают поступки других не исхода из здравого смысла, а руководствуясь лишь эмоциями. И Яр Вирм, вполне заурядный Страж Четвертого круга, превратился из обычного солдата в героя, как и поддавшийся чувствам старый маг. Вполне вероятно, что это было несправедливо... но что поделать, людям нужны герои. Потом, после боя, можно будет объяснить этому воину все, растолковать, разложить по полочкам... Потом.

— Ты, Дьен, встанешь на острие атаки. Думаю, возможности своей брони ты знаешь.

— Она защитит от магического удара, — кивнул темноволосый Страж. — Вероятно, выдержит и удар автоматной пули.

Его голос в представлении то'орк звучал сочным, красивым баритоном, резко диссонируя с механическим звучанием собственной речи ящера. Перевод то'орк делал почти мгновенно, с ним не сравнился бы ни один профессиональный переводчик-синхронист. Фактически Ярослав уже через несколько минут беседы перестал воспринимать звучащие в его голове слова как пси-передачу чешуйчатого существа, воспринимая фразы, как сказанные самими собеседниками. Так происходит, когда смотришь фильм, где изначальные голоса артистов чуть приглушены и поверх них наложен новый звукоряд. За персонажей говорят другие, но постепенно начинаешь воспринимать это как само собой разумеющееся, а сознание старательно отфильтровывает чужую речь — и вот ты ее почти не слышишь...

— Понятие автомата тебе, я вижу, знакомо?

— Да, — кивнул Дьен, бросая короткий взгляд на увешанные оружием стены. — Я когда-то жил в технологическом мире. Правда, наше оружие было совершенней.

— Тогда ты поймешь... дарланская штурмовая броня защищает от любых физических и магических воздействий. Она не спасет от удара полевой структуры, или дезинтегратора типа твоего меча, не убережет от пси-воздействия, если оно не является магическим. Поэтому перед возможностями Архонтов ты почти беззащитен...

— Я смогу прикрыть его, — заметила Таяна, улыбнувшись уголками губ. — Его, себя... еще двоих, пожалуй.

— Для этого ты должна быть рядом? — поинтересовался Ярослав.

Девушка кивнула.

— Значит, это не лучшая идея. В гуще боя ты не сможешь уберечь себя от обычного оружия. У меня есть блокиратор пси-воздействия... не слишком приятная штука, и на всех его не хватит.

«У меня иммунитет к психоатакам, — заметил то'орк. — И я тоже сумею прикрыть от излучения Архонтов одного или двоих. У вампиров тоже природная защита, но она другого типа. Под воздействием пси-атаки они становятся вялыми и сонными».

— Зато мы почти нечувствительны к боли, — насмешливо фыркнула девушка-вампирка. — И эти ваши пу-ули... я не очень понимаю, как можно затолкнуть в тело кусочек свинца... это что-то вроде маленьких таких стрел, да? Думаю, в этом мире не додумались делать пу-ули из серебра?

— Додумались, — серьезно ответил Ярослав. — Но пока только в сказках.

— Надеюсь, что те, с кем нам предстоит иметь дело, вооружились не сказочным оружием, — пожал плечами вампир Шенк. — А свинец нам не страшен. Хотя это больно.

Несколько минут Ярослав пытался доказать вампиру, что в распоряжении противника найдутся вещицы и посерьезнее обычных пуль. Очередь из крупнокалиберного пулемета разорвет вампира на куски, не поможет ни кольчуга, ни его пресловутая регенерация. Но мужчина в алом плаще лишь посмеивался... даже его подруга отнеслась к предостережениям более серьезно, из чего Ярослав сделал вывод, что она куда лучше осведомлена и о способностях вампиров, и об их уязвимостях.

На протяжении всей беседы Верменича не оставляла мысль, что лица окружающих ему знакомы. Ему отчаянно хотелось учинить вновь обретенным товарищам допрос с пристрастием, но, поразмыслив, он решил отложить это на потом. Для расспросов будет время...

— Итак, — подвел итог Ярослав, — картина завтрашней операции видится мне следующим образом. Дьен, мы с тобой будем основной ударной силой. Твои доспехи и твой меч позволят приблизиться к атлантам вплотную, чтобы нанести удар. Я буду рядом... в отличие от вас я обучен принципам футурпрогноза... предвидения, если говорить проще. Предвидение действует независимо от сознания, и в меня почти невозможно попасть. Грамотно обученного Стража убить очень сложно... когда все это закончится, вам следовало бы посетить Академию на Рианне, пройти хотя бы начальный курс подготовки.

— Заманчивое предложение, — рассмеялся Дьен. — Но пока давай говорить о деле.

— Да... Таяна, След, Дирек, — вы обеспечиваете огневое прикрытие. Таяна, как волшебница, След и Дирек — как стрелки. След, эта твоя штука на поясе — оружие, не так ли? Или тебя снабдить чем-нибудь местным?

— Не думаю, что заурядные технари смогут сделать что-нибудь получше, чем это, — пренебрежительно буркнул гном, поглаживая странной формы предмет, то ли крошечную булаву, то ли жезл.

Презрение, звучавшее в его голосе, было вполне оправдано. Гномы были блестящими техномагами, правда, их достижения группировались в достаточно узких областях. Оружие, способы обработки камней и металлов — вот, пожалуй, и все. Зато в этой сфере они не знали себе равных. Еще в седой древности, когда гномы увлеченно ковали мечи и кинжалы, их изделия ценились на вес золота во всех мирах, куда сумели добраться любители темных, сырых подземелий. И в отличие от чистых магов гномы не чурались технологий, собирая по всем мирам крупицы знаний и искусно приспосабливая их к своим нуждам. В результате возник во многом уникальный сплав, где магия и техника не совмещались, а активно взаимодействовали, поддерживая и усиливая друг друга.

— Отлично. Шенк, Синтия... вы будете в резерве.

— Почему это? — вспыхнула девушка, но тут же замолкла, ощутив на своем плече тяжелую руку воина в алом плаще. Она посмотрела на своего спутника, улыбнулась чуть виновато... — Шенк, я все-таки не понимаю. В конце концов, ты же Страж, разве нет? Никто из людей, в том числе и наш уважаемый командир, не сравнится по скорости с вампиром в боевой трансформации.

— Это так, — вдруг пробасил гном. — Но иметь резерв все же надо. Преимущество вампира — в скорости. В нужный момент вы сможете ударить стремительно и неотвратимо, важно лишь правильно выбрать этот момент.

— Мне просто не нравится быть на вторых ролях, — скривилась вампирочка. — Ну не привыкла я к этому... То Шенк мной командует, теперь вы вот...

— Тобой покомандуешь, — тихо прошептал рыцарь в алом плаще, видимо, рассчитывая, что эту фразу никто не услышит, но то'орк заботливо донес сказанное до всех. Девушка вспыхнула — румянец на ее бледном лице смотрелся несколько странно.

— А какое место ты отведешь нам? — раздался за спиной у Ярослава знакомый голос. Он оглянулся — в дверях стояли Зобов и Бурун.

Сергей был одет в камуфляж — такое впечатление, что он и спал в нем, дабы в любой момент быть готовым к действию. Старик же, наоборот, без зазрения совести позаимствовал у хозяина виллы роскошный халат и теперь, опираясь на лук со снятой тетивой, как на посох, выглядел самым настоящим волшебником — его образ куда больше соответствовал представлению о колдуне, чем образ изящной Таяны, наверняка способной дать оказавшемуся не у дел богу сто очков вперед по части магии.

— Вы все слышали?

«Прости, — мерно произнес в голове голос то'орк. — Они стояли за дверью, но я прочитал в их мыслях, что они тоже члены отряда. Я включил их в коммуникационную схему. Я был неправ?»

— Нет, все верно... — пробормотал Верменич.

— Русский? — внезапно расплылся в улыбке Дьен. — Ха, вот уж не ожидал встретить соплеменника. Меня зовут Денис... Денис Жаров... черт, как давно я не слышал звука собственного имени.

По-русски Дьен говорил чисто, но чувствовалось длительное отсутствие практики. По паузам между словами было видно, что эти слова он выуживает из глубин памяти. Ярослав довольно усмехнулся — что ж, приятно, что общение между членами команды не будет ограничено только способностями то'орк. Позже у него появилась еще одна возможность порадоваться — выяснилось, что Дьен говорит и на другом языке, очень похожем на современный английский.

— Разрешите представить вам оставшихся членов нашей команды. — Ярослав жестом предложил Зобову и Буруну войти в зал. — Сергей. Воин... имеющий абсолютный природный иммунитет к пси-воздействию...

«Я это уже понял, — сообщил то'орк. — Мне очень тяжело поддерживать с ним контакт... почти на грани моих возможностей».

— И... — Вирм на мгновение задумался. — И Гермес. Древний бог этого мира.

— Гермес? Тот самый? — На лице Дьена была написана высшая степень изумления.

— Тот самый, молодой человек, тот самый... — кивнул старик. — Так что, Ярослав, какую роль ты отводишь мне и моему луку?

— Вы собираетесь драться с Архонтами луком и стрелами? — скептически поинтересовался Шенк.

Видимо, перед тем как направить Вирму помощников, Лавочник кратко обрисовал им ситуацию, и теперь на лицах большинства присутствующих тоже была написана высшая степень сомнения. А гном вдруг шагнул вперед, молча, словно разом утратив дар речи... мелкими шажками он приближался к Зобову, затем вдруг опустился на одно колено. Его широкая, покрытая застарелыми мозолями ладонь скользнула вдоль древка, не касаясь его, губы что-то шептали... наверное, что-то очень личное, поскольку то'орк не счел нужным переводить эти слова. Все замерли, не решаясь нарушить странную, необъяснимую торжественность момента. И даже Зобов, относившийся к своему луку с особым трепетом, не отдернул его от руки гнома.

А тот все стоял, преклонив колено... и водил рукой вдоль древнего лука. И словно повинуясь его словам — а может, так оно на самом деле и было, — древнее дерево начало слабо светиться густо-синим светом...

— Вот это да? — первой не выдержала вампирочка...

Этот возглас, словно выстрел, нарушил торжественную тишину. Разом погасло таинственное синее свечение, а След поднялся с колена и повернулся к Вирму.

— В этом древнем оружии таится чудовищная сила... я был бы горд знакомством с мастером, способным... не то что изготовить, а хотя бы просто воспользоваться этим оружием. Я слышал о давно ушедшем в небытие народе, что умел делать подобные вещи. Это не более чем легенды... и я никогда не думал, что когда-либо мне доведется увидеть воочию Солнечный лук...

— Ты говоришь так, словно ничего более значимого в твоей жизни произойти не может. — Вампирочка пыталась говорить ехидно, но в ее голосе не было уверенности.

— Это так... — прохрипел гном. — Тебе не понять, девчонка. Ты еще молода, в твоей жизни будут разные события, и счастливые, и печальные. А я стар... я многое видел, и надеюсь увидеть еще немало. Но это... мы умеем ценить мастерство, но этот лук сделан Мастером Мастеров. Я счастлив... я встретился с ним, я смог прикоснуться к нему. Страж Вирм... этот лук должен выстрелить, пусть даже ради этого кому-то придется умереть. Против стрелы Солнечного лука нет защиты. Сам клинок Равенства не способен отбить такую стрелу.

Бойцы Каррере приехали утром. Их было много — человек двадцать, но Ярослав оглядел воинство скептически. В большинстве своем это были даже не шестерки... козырная шестерка в определенной ситуации, убивая неосторожного туза, вполне способна сыграть решающую роль в партии. Ожидать подобного от тех парней, которых привел Антонио, было бы неосмотрительным — может, в подворотне, с ножом да против одинокой и беззащитной женщины, они и могли бы стать «героями», но против атлантов... черт подери, и против обычных солдат заштатного, забытого богом и людьми гарнизона эта «армия» окажется не опаснее стаи кроликов. И вероятнее всего, при этом продемонстрирует идеальный образчик кроличьей храбрости.

Нетрудно было понять, что при всем, вполне искреннем, желании дона Вальцоне рассчитаться по старым долгам, он не намерен был ослаблять Семью, жертвуя серьезными фигурами... или хотя бы сколько-нибудь ценными пешками. Каррере собрал всякий сброд — законченных уголовников, которым и так недолго осталось ходить по улицам. Скорее всего он просто пообещал каждому из этой компании возможность неплохо заработать и круто повеселиться... и заодно укрепить свои позиции. Если два десятка мордоворотов самого низкого пошиба досрочно отправятся к праотцам, город от этого только выиграет. И Семья тоже — мафиозные кланы, получив реальную власть в городе, сами были заинтересованы в том, чтобы все, что происходит на улицах, происходило под их контролем и для их пользы. Отморозки, готовые убивать и грабить, не думая о последствиях, нарушали сложную и противоречивую гармонию существования мафиозных кланов.

Таким образом, от привлечения к операции этих отбросов общества выиграют все. Кроме, разумеется, самих отбросов — но кого интересуют потребности всякой швали?

И все же это были солдаты... плох тот полководец, который готов выигрывать сражения лишь при условии наличия у него идеальной армии. Настоящий профессионал сумеет грамотно воспользоваться всеми возможностями.

— Я смотрю, твои люди тоже готовы? — хмуро поинтересовался Антонио.

Ярослав коротко кивнул. Сейчас Каррере видел, помимо уже знакомых ему троих гостей дона Вальцоне, еще пятерых мужчин и двух женщин. Все — самой обыкновенной наружности, если считать исключительную красоту золотоволосой блондинки Таяны обычным явлением. Вполне человеческие лица, и уж, конечно, никаких клыков или, скажем, чешуйчатой кожи. Вопрос был лишь в том, сколько продержится эта маскировка... Если бы ею занимался Верменич, то магия рассеялась бы очень быстро, может быть, еще в машине. Чистая магия, не связанная с техникой, удавалась ему плохо. Но чары накладывала Таяна, и на вопрос Ярослава лишь с оттенком высокомерия ответила, что гарантирует надежность маскировки.

А вот замечательную пушку, которую принес с собой Вендер, замаскировать не удалось. Магия плохо взаимодействует с холодным металлом, а потому время от времени Каррере косился на странное оружие... видно было, что итальянца распирает от любопытства. Наконец он все же не выдержал и спросил — в ответ Ярослав лишь пожал плечами и заявил, что это экспериментальный образец, который необходимо испытать в полевых условиях. Подумав, он добавил, что все снаряжение его команды является экспериментальным и что проявлять излишнюю заинтересованность не стоит. Потому что дело это известное — тот, кто слишком много знает о делах, его не касающихся, рискует...

Итальянец сначала вспыхнул и хотел бурно возмутиться, затем вознамерился перевести этот, зримо наполненный недвусмысленной угрозой ответ в шутку... но, посмотрев в глаза Ярославу, смолчал.

Наемники разобрали оружие, шумно выражая свой восторг и меряясь, у кого пушка больше. Антонио стоило огромного труда заставить боевиков прекратить шоу и распределить их по машинам.

— Мы готовы!.. — бросил он недовольно.

— Мы тоже, — кивнул Ярослав. — Прошу ко мне в машину, мистер Каррере... я хотел бы еще раз обсудить предстоящую кампанию.

Его команда уже погрузилась в машину — здоровенный мини-вэн «форд», способный вместить человек пятнадцать. Одна за другой машины выехали с территории виллы и помчались прочь от города. Ярослав опасался, что этот более чем подозрительный кортеж привлечет внимание полиции — в конце концов не все же в Детройтской полиции состоят на жалованье у той или иной Семьи...

Но то ли Каррере предпринял необходимые меры, то ли им просто везло, но автоколонна двигалась беспрепятственно.

— Итак, Антонио. — Ярослав уверенно вел машину, стараясь не слишком отдаляться от основной части колонны. Бандиты гнали на полной скорости, с визгом шин и воем клаксонов, разве что не устраивая пальбу из окон. Это было в высшей степени неразумно, это могло привлечь ненужное внимание... но поделать с этим ничего не мог ни Ярослав, ни сам Каррере. — Итак, Антонио, я прошу, чтобы твои парни...

Итальянец чуть заметно поморщился. Ярослав чуть заметно кивнул, давая понять, что ситуацию понимает и принимает.

— Чтобы твои парни разделились. Что будут делать автоматчики, меня интересует мало, главное, чтобы было много шума и стрельбы. Если удастся локализовать охрану виллы — замечательно. Если удастся перебить ее... Антонио, не подумай, что я кровавый маньяк, и лучше все-таки поверь мне на слово. Этих людей надо ликвидировать... без жалости. Снайперы умеют работать с RAMO M650?

— Особых достижений не обещаю, — хмыкнул итальянец, — умения у них немного, зато энтузиазма хоть отбавляй. Но эти малышки не так уж сложны в обращении... если не рассматривать предельные дистанции.

— Будем надеяться, что они справятся. Снайперы должны работать только по основным целям. Высокие люди с белыми волосами. Они могут быть в... бронежилетах, золотистого цвета. Мне нужно, чтобы снайперы стреляли в них при каждой возможности.

— Вирм... RAMO M650 без труда пробивает бортбронетранспортера. Но ты ведь это знаешь, не так ли?

— Знаю. На моих людях экспериментальные доспехи, у этих беловолосых — не хуже.

— Тогда зачем тебе нужна эта стрельба?

— Чтобы они не могли стоять на ногах. Двенадцатимиллиметровая пуля собьет с ног кого угодно, даже если не пробьет броню.

Каррере кивнул.

— Да... хорошо, я передам им приказ. Но не следует слишком уж рассчитывать на их дисциплину.

— И еще... ты ведь привез С-4?

— Да, в багажнике целый ящик пластита.

— Неподалеку от виллы строятся несколько объектов... вроде обелисков. Пусть кто-нибудь заложит под них взрывчатку...

В ответ послышался смех.

— Ты считаешь, Вирм, этим ублюдкам можно доверить пластит? Они поднимут на воздух и себя, и нас... нет уж, лучше я сам займусь этим делом.

Вопросов насчет того, что это за сооружения, какую они могут представлять опасность и на кой черт их разнести в клочья, Антонио не задавал. Видимо, уже понял, что на его вопросы здесь и сейчас он ответов не получит, и решил дождаться завершения операции. Быть может, тогда удастся прижать Вирма к стенке и заставить говорить.

Машины въехали в лес и остановились. Бандиты высыпали на свежий воздух... вели они себя при этом самым безобразным образом... если Архонты выставили охрану — а они это сделали, и пуля, пробившая бедро Зобова, была тому лучшим подтверждением, — то владельцам виллы уже известно, что неподалеку от их дома высадились люди с оружием. На скрытность Ярослав и не надеялся... надеялся лишь, что Архонты воспримут непрошеных гостей именно как сброд вооруженных бандитов, и отнесутся к ним соответственно — то есть без особого внимания. Если повезет, то к тому моменту, когда Лорд-Протектор поймет, в чем дело, что-либо изменить будет уже поздно.

Он приказал всем заткнуться... как ни странно, но его послушались. Впрочем, эта загадка разрешилась довольно скоро.

«Я взял на себя смелость немного поработать с этими людьми, — сообщил то'орк, и Ярославу показалось, что в мерном голосе ящера послышались виноватые нотки. — Внушил им чуть-чуть послушания и немного приглушил страх. Воздействие в пределах допустимого».

«Допустимого для кого?»

«Для этических норм нашей расы, — отрезал то'орк. — Я не контролирую их разум, как ты решил. Минимальное терапевтическое воздействие. Не большее, чем дает легкий транквилизатор, они просто стали немного спокойнее и смелее».

«Буду признателен, если в следующий раз эти свои терапевтические эксперименты ты будешь согласовывать со мной», — недовольно «буркнул» Ярослав.

«Хорошо, страж Вирм. — Теперь в голосе то'орк ощущалось присутствие обиды. — Вернуть их в прежнее состояние?»

«Не надо...» — вздохнул Верменич, мысленно пожелав голосу своей совести заткнуться хотя бы до конца операции.

Нестройной цепью — спасибо хоть у них после понуканий Каррере не хватило ума идти плотной толпой — наемники двинулись к пока невидимой за деревьями цели. Те из бандитов, кому при распределении оружия достались автоматические винтовки, были таким дележом недовольны, зато теперь именно они оказались в выигрышном положении. Тащить на горбу через лес четырнадцатикилограммовую М650, боеприпасы к ней, поминутно поскальзываясь на сырой земле и цепляясь длинным стволом за ветки, было занятием не из легких. Ярослав в полной мере оценил предусмотрительность Каррере — раз уж об обращении с подобным оружием все наемники имели примерно одинаковое представление (то есть крайне незначительное), то при назначении бандитов на роль снайперов следовало исходить из других критериев. И Антонио мудро назначил стрелками самых сильных...

Ярослав и Сергей шли чуть позади основного отряда.

— Сережа... — Верменич замялся, подбирая слова. — Мы ведь так и не поговорили, какую роль в операции будешь исполнять ты.

— Ты же командир, — поджал плечами Бурун. — Вот и командуй.

— А если тебе не понравится приказ?

Бурун внимательно посмотрел на товарища, почесал затылок, затем вдруг широко ухмыльнулся.

— Тогда я дам тебе в морду... после операции. Идет?

— Идет. — На лице Верменича не мелькнуло и тени улыбки. И ухмылка Сергея тут же погасла, он понял, что речь идет не о шутках и что роль, отведенная ему Стражем, и в самом деле может оказаться не самой приятной... как будто бы во всем этом деле были приятные роли. — Идет, капитан. Ты — единственный из нас, кто гарантированно не попадет под пси-удар Архонтов. Поэтому... прости, Сергей, и, если захочешь, можешь и в самом деле потом дать мне в морду, но ты будешь выполнять роль заградотряда. Если заметишь, что кто-то из бойцов ведет себя неадекватно... примешь меры.

— А если это будет кто-то из... твоих коллег? — тихо спросил Бурун, зачем-то теребя предохранитель своего АКСУ.

— В особенности, если это будет кто-то из коллег, — тихо, так, чтобы не услышали даже самые чуткие уши, прошептал Ярослав. — Бандиты — мусор, я в одиночку положил бы половину, не получив ни царапины. А вот если на стороне Архонтов выступит Страж... это может обернуться катастрофой.

«Страж Вирм говорит верно, — влез в сознание Сергея холодный голос то'орк, и капитан заметил, как болезненно вздрогнул Ярослав, напрочь забывший о способности ящера контролировать мысли коллег. — Если это произойдет, я подскажу. И попытаюсь помочь».

— Яр, и все же, это как-то... подло, — тихо пробормотал капитан. — Они ведь наши товарищи... соратники. Они знают, что мой автомат будет следить за их спинами?

«Изменения в разуме, создаваемые Архонтами, абсолютно необратимы, — отчеканил то'орк. — Это тоже смерть, только смерть мыслящей составляющей человека. Все Стражи сейчас слушают нашу беседу. Все понимают угрозу».

— А ты сам, Яр?

— Считается, что атланты не могут сломать мой мыслеблок, — невесело усмехнулся Верменич. — Но кто их знает... все сказанное относится и ко мне. Только то'орк столь же защищен...

— Вот и поручил бы ему наблюдение, — буркнул Сергей, все еще таящий в душе надежду увильнуть от столь неприятной, дурно пахнущей и совсем не героической роли. — А я бы присоединился к атаке... может, как раз один автомат и окажется той каплей, которая...

— Капитан, не юли, — чуть резче, чем обычно, перебил его Верменич. — Это приказ. Это место, где ты можешь принести наибольшую пользу, учитывая твои способности.

Сергей опустил голову. Да... вот и прозвучала «высокая» оценка. Стало быть, капитан Сергей Бурун ни на что, кроме роли заградотряда, не годится. А он-то воображал себя... ну, если и не героем, то по крайней мере непосредственным участником боевых действий. Он хотел было сказать в ответ что-нибудь резкое, просто для того, чтобы оставить за собой последнее слово — слабое утешение, признаться, но лучше такое, чем никакого.

Но промолчал.

Потому что Ярослав был прав. Они — на войне. И право командира решать, что будет делать тот или иной боец... и если командир станет задумываться, как бы не обмануть чьих-то ожиданий, не обидеть, не оскорбить ненароком — упущенным шансом может воспользоваться противник.

Треск первой очереди разорвал воздух уже через три минуты. Слишком рано — Ярослав отчаянно надеялся, что его разношерстному воинству удастся подойти к вилле почти вплотную, что собственно штурм начнется уже за оградой... Но то ли охранники Архонтов были запрограммированы на открытие огня без лишних вопросов, то ли вид толпы с оружием в руках не вызывал желания эти вопросы задавать, но бой начался.

Бандиты перед выездом на дело, безусловно, приняли меры по поднятию своего боевого духа, кое-что добавил к этому и то'орк — но этих мер оказалось недостаточно. Как только один из них рухнул, прошитый пулями, остальные тут же залегли и открыли беспорядочный огонь в никуда — Верменич был совершенно уверен, что никто из тех, кто сейчас торопливо давит на спуск винтовки, представления не имеет, где находится цель, а потому стрельба имела эффект скорее психологический.

Он вслушался... стреляли только из автоматического оружия.

— То'орк, сообщение для Шенка и его подруги, — сейчас он выговаривал слова шепотом, прекрасно понимая, что ящер услышит и так, зато не услышит тот, кому не положено. — Пока в дело не вступило тяжелое вооружение, они могут вступить в бой. Но как только заговорят тяжелые пулеметы или еще что... немедленно назад.

«Йа-а-а!!! — ударил по нервам мысленный вопль Синтии, перекрывая его же, но изданный вслух. — В бой! В бой!!!»

— А ее боевой клич можно было бы и не транслировать, — поморщился Яр. — То'орк, я прошу... если ребята зарвутся, осади их.

Темная тень промчалась между деревьями, в целом довольно успешно уворачиваясь от черных, лишенных листьев ветвей. Ярослав видел, как крылатая тварь, еще несколько мгновений назад бывшая очаровательной черноволосой девушкой, резко спикировала вниз, к земле. Возможно, в том месте раздался короткий хрип... но за какофонией стрельбы услышать это было невозможно.

— Прекратить огонь! — заорал он, добавляя к крику чуточку магии, отчего команда прозвучала особенно громко, словно через мегафон. — Экономить патроны!

Смешно было бы думать, что этот приказ тут же будет исполнен. И все же стрельба чуть утихла... Или кое-кто из стрелков решил последовать указанию командира — а Каррере не раз втолковывал боевикам, кто именно командует операцией, — или просто кончились патроны и потребовалось время, чтобы сменить опустевшие магазины.

— Не стрелять! — снова крикнул Ярослав.

Черная тень скользнула меж деревьев и рухнула на землю прямо перед Верменичем. Спустя пару секунд перед несколько ошарашенным Стражем стояла совершенно обнаженная изящная брюнетка. Конечно, этого можно было ожидать, вампиры успешно трансформируют свое тело, но не свою одежду... и все же он вдруг ощутил неловкость.

— Улыбнись, командир, — весело прищурилась вампирочка. — Знаешь, сколько их было?

— Пятеро? — осторожно предположил Верменич.

— Он был один! — оскалила клыки девчонка. — Один... и заставил вываляться в грязи всех этих ур-родов! А этот — молодец! Я поняла, что такое ваши пу-ули... Вот, смотри...

Ярослав вздрогнул. Девушка повернулась к нему боком, демонстрируя рваную рану на гладком, изящном бедре. Пуля прошла навылет и оказалась, к счастью, ни разрывной, ни «смещенной», иначе вампирочка не отделалась бы столь легко.

— Ох...

— Уже не болит, — доверительно сообщила она. — И кровь почти не идет...

— Больше вперед не суйся, — категорично заявил Ярослав. И, заметив, как вспыхнула от возмущения летунья, несколько резче, чем следовало, добавил: — Это приказ, ясно? Выполнять!

— Ты противный, — фыркнула девушка, раздраженно дернув плечиком. — Только самое интересное началось...

Но Ярослав уже демонстративно не обращал на нее внимания, где криком, где угрозами поднимая грязное воинство на ноги. Размен один на один... отвратительный, чрезвычайно невыгодный размен. И главное, потеряно время — несколько минут, которые могут оказаться решающими. Архонты, потеряв одного часового, теперь готовы встретить противника. По спине пробежал холодок — Ярослав чувствовал, что утрачивает инициативу, а вместе с ней и без того призрачные шансы на успех.

Наконец маленькая армия продолжила движение. Через пару минут в просветах между деревьями показалась стоящая на холме вилла.

И тут начался настоящий бой.

Со стороны дома ударили сразу десятки стволов... окна, дверные проемы, приоткрытые ворота гаража — отовсюду летели пули, срезая ветки, кроша деревья, вздымая фонтаны земли. Загрохотал крупнокалиберный пулемет со второго этажа, тело одного из боевиков, приняв сразу две или три пули, отлетело на несколько метров назад и замерло, изломанное и уже безжизненное. Почти сразу из-за дерева высунулся тощий, нескладный человек, вскидывая на плечо «Вайпер». Маленький одноразовый гранатомет выплюнул огненную стрелу — то ли тощий и в самом деле умел обращаться с «Вайпером», то ли ему просто повезло, но граната попала в цель. Из окна выплеснулась волна огня, полетели обломки дерева... Но на этом успехи тощего окончились — уже в следующее мгновение чья-то пуля ударила гранатометчику прямо в лицо.

Теперь все бандиты поняли, что дело серьезно... если еще совсем недавно они рассчитывали на приятную увеселительную прогулку, в которой будет много стрельбы и веселья, то теперь осознали — их сейчас будут убивать. Да, это были отбросы общества, подонки, негодяи... но они не были трусами.

Пули хлестала по стенам виллы, калеча лепные украшения, в щепки разнося рамы, покрывая щербинами стены и роями влетая в окна... Взрыв потряс ворота, металлическая решетка, погнутая и перекрученная, грохнулась на землю, и в открывшийся проход тут же устремились пятеро бойцов. Один тут же споткнулся, нелепо взмахнул руками, роняя винтовку, и ткнулся лицом в землю, но остальные уже нашли укрытие и теперь били по окнам в упор.

Вдохновленные их примером, еще пятеро рванулись сквозь ворота... этим повезло меньше, одному почти сразу же прострелили ногу, и теперь он полз к ближайшему укрытию, оставляя за собой наверняка кровавый, но совершенно невидимый в грязи след. Двух других очередь срезала наповал.

Ярослав, стиснув зубы, наблюдал, как редеет его армия. Он мог голову дать на отсечение, что эта храбрость, эта самоотверженность и готовность идти под автоматные очереди есть последствия воздействия, оказанного то'орк на разумы боевиков. И понимая, что впоследствии будет презирать себя за это, ничего не сказал. Пешки нужны, чтобы пробить дорогу сильным фигурам. Сейчас не время распускать слюни.

В сторону виллы полетели гранаты, воздух наполнился грохотом разрывов и свистом осколков. Одна из гранат, брошенная особо удачно, влетела в окно первого этажа... спустя мгновение вилла дрогнула, чудовищная волна пламени ударила из нескольких окон сразу, осыпав все на десятки метров вокруг обломками камня и осколками стекла. По всей видимости, внутри лежали ящики с боеприпасами, и теперь угол здания осел, погребая под собой защитников.

Это была удача... И все же противников было слишком много.

Заурчал двигатель, и из гаража медленно выполз бронетранспортер. Ярослав присвистнул — пусть это и был всего лишь порядком устаревший М-11ЗА1, но его двенадцатимиллиметровый пулемет представлял собой серьезную угрозу. Словно в ответ на эти мысли командирская башенка развернулась, ствол пулемета уперся в каменную стену, за которой укрывались трое боевиков, время от времени швырявшие гранаты в сторону виллы. Верменич понял, что сейчас произойдет, но предупредить обреченных бойцов уже не успевал. Гулко ударил пулемет, тяжелые пули в считанные мгновения вдребезги разнесли не слишком толстую кирпичную кладку, превратив всех троих в кровавое месиво.

Воодушевленные успехом, из горящей виллы выскочили люди с оружием — около двух десятков. Большая их часть была одета в армейскую форму, но были и гражданские. Стреляя на ходу, они в мгновение ока смели оставшихся бандитов, сумевших проникнуть на территорию виллы, гусеницы бронетранспортера вдавили в напитанную водой землю раненого, не успевшего из-за простреленной ноги отползти в сторону.

— Гранатометы! — скомандовал Ярослав.

Один из гранатометчиков, до этого укрывавшийся за толстым деревом, приподнялся, встал на одно колено, взгромоздив на плечо массивную трубу M-136LAW и прижавшись глазом к мягкой резиновой окантовке оптического прицела. Граната могла прожечь полуметровую броню, при удачном попадании не поздоровилось бы и знаменитому «Абрамсу».

— Стреляй, — рыкнул кто-то, — ну же! Стреляй!

Но гранатометчик стоял неподвижно, словно особо старательно прицеливаясь, а затем вдруг мягко, медленно завалился на бок. Вместо глаза зияла кровавая рана — пуля прошла сквозь оптический прицел. Тот, кто только что призывал покойного стрелять, бросился к упавшему оружию — в конце концов, с такого расстояния особой необходимости в прицеле не было... И тут же голова боевика словно бы взорвалась изнутри, разбрызгивая во все стороны обломки кости, мозгов и крови. Мгновением позже еще одна пуля ударила в трубу гранатомета, заряд детонировал, трубу M-136LAW разорвало в клочья, срезав осколками горячего металла еще одного бойца и без того сошедшей на нет армии Ярослава.

Фактически сейчас из всего отряда уцелело не более пяти-шести человек. А ведь Архонты еще не вступили в бой, выжидали... возможно, тот, кто сделает в этой партии первый ход, тем самым раскроется. Но выхода не было — бронетранспортер, поливая все вокруг огнем своего пулемета, приближался. Под прикрытием его брони двигались солдаты. Одни — короткими перебежками, стреляя от бедра, больше ради создания неразберихи, чем в надежде на попадание в цель. Другие шли распрямившись в полный рост, чуть ли не строевым шагом, осознавая свою силу и веря, что противник полностью деморализован и не способен дать достойный отпор.

Снова всплыл в памяти холм... и тот, на Рианне, и другой — у деревушки с давно забытым названием. И пусть теперь враг не взбирался на холм, чтобы смять, уничтожить горстку защитников, а спускался вниз... но это был все тот же враг, чудовищная смесь металла и живой плоти. Снова всплыли в памяти лица... Альта, разорванная на куски выстрелом демона из чужого мира. Сержант Иванников, вместе с расчетом своего орудия в упор расстрелянный немецкими танками. Координатор Биранн... чьей смерти Яр Вирм не видел, но был уверен, что демонам пришлось немало заплатить за жизнь старого мага.

Уже не думая о скрытности, не думая о том, что Архонты, несомненно, наблюдавшие за боем, тут же поймут, что имеют дело с магом, Ярослав метнул боевую звезду. Голубой сгусток огня размером с кулак врезался в пятнистую броню... и на несколько мгновений перед покосившейся, дымящейся, местами горящей виллой словно бы засияло небольшое солнце. Силы в эту звезду он вложил немало, металл бронетранспортера почти мгновенно растаял, потек... взрыв испепелил по меньшей мере с десяток солдат, остальных раскидало ударной волной.

— Дьен! Приготовься! — рявкнул Ярослав, бросаясь к вилле. — Сейчас будет наш выход.

Теперь счет шел на секунды. Атланты поняли, что имеют дело не только с людьми, чье оружие могло доставить беспокойство, но не причинить серьезного вреда. Против магии будет применена магия... а товарищи Ярослава, кроме Дьена, не имели непробиваемой брони.

— Что там происходит?

Лорд-Протектор, которого резкие, похожие на смесь хлопков и треска звуки отвлекли от размышлений, раздраженно повернулся к окну.

Уже довольно длительное время он сидел неподвижно, устремив взгляд на пылающий в камине огонь. Исаак Смит, которому банальное невезение не дало вовремя покинуть кабинет, вынужден был все это время неподвижно сидеть на неудобном стуле, стараясь даже дышать предельно тихо и уж тем более не думая о том, чтобы встать и уйти. Он мог бы это сделать раньше... но прервать размышления Властителя было опасно. Один из Служителей низшего ранга, посмевший открыть без разрешения рот, даже не успел раскаяться в содеянном. Просто на заднем дворе прибавился еще один безымянный, никому не интересный холмик.

До конца уяснить сущность Служения Исаак так и не смог. Хотя бы потому, что никто из Архонтов не стремился объяснить рабу, пусть даже и занимающему привилегированное положение, все нюансы. Но одно он уяснил точно — с точки зрения атлантов, людей на этой планете было слишком много. А потому утрата одного, двух, сотни, тысячи или даже миллиона слуг — или потенциальных слуг, что, по мнению Лорда-Протектора, было одно и то же — не имела особого значения. И Исаак очень боялся, что когда-нибудь, вследствие неосторожного шага, неосмотрительного высказывания или просто непочтительного взгляда, его смерть тоже будет несущественным событием.

Но раз уж Властитель соизволил вынырнуть из неведомых глубин своих наверняка чрезвычайно важных мыслей, то можно и воспользоваться этим... по крайней мере размять затекшие мышцы, не приспособленные к столь долгой неподвижности.

— Охрана стреляет в кого-то, — пояснил Смит, с наслаждением вставая.

— На нас напали? — В голосе Властителя звучало презрение. — Кто?

— Я... я не знаю, Хозяин... — растерялся Исаак.

Иногда вопросы Хозяина ставили его в тупик... интересно, как бы он мог знать причины стрельбы, если последние два часа неотлучно находился в этой комнате?

Стрельба переросла в настоящую канонаду. Смит, в отличие от атлантов, прекрасно понимающий, какую опасность может представлять шальная пуля, осторожно выглянул в окно. Выстрелы доносились из леса, но отсюда что-либо разглядеть было невозможно.

Хлопнула входная дверь, на пороге появился полковник Торнтон.

— Властитель, — он коротко отдал честь, хотя и знал, что Властители предпочитали иные знаки внимания, — в лесу замечена группа людей, по приблизительным оценкам — от двух до трех десятков. Они движутся в нашу сторону.

— Эти люди представляют собой опасность? — равнодушно поинтересовался Лорд-Протектор.

— Не знаю. Их не так много, но я еще не знаю, чем они располагают. Но ваша охрана, Властитель, справится с любой проблемой.

— В таком случае займись этим, полковник. Эти звуки отвлекают меня.

Торнтон коротко откозырял и, четко повернувшись, вышел, чеканя шаг. Вслед за ним тенью выскользнул и Смит.

— Полковник, это нападение, оно и в самом деле серьезно? — почти бессознательно копируя властные нотки, звучавшие мгновения назад в голосе Лорда-Протектора, спросил он.

— Я же сказал, что не знаю, Смит, — буркнул Торнтон, не испытывающий к хозяину... к бывшему хозяину виллы особо теплых чувств» Но он прекрасно понимал, что вступать в прямой конфликт с доверенным слугою Властителей все же не стоит, а потому в общении с этим заносчивым ублюдком старался сдерживаться. — Мои люди открыли огонь... хотя, возможно, делать этого и не стоило. Слишком рано. Стоило бы пропустить их за ворота... и накрыть разом, всех.

Внезапно окно разлетелось вдребезги, стена брызнула крошевом штукатурки. Вытаращив глаза, Смит бросился в угол и там застыл, дрожа от страха. Торнтон смерил его презрительным взглядом, а затем ушел, не сказав более ни слова.

Последующие четверть часа показались Исааку самыми страшными в его жизни. Казалось, весь мир сошел с ума. Пули крошили стены, отовсюду доносились разрывы гранат, потянуло дымом — на вилле возник пожар. В комнату вбежали двое солдат с винтовками, открыли стрельбу из окна... горячие гильзы летели во все стороны, в том числе и на голову оцепеневшего от ужаса Смита. Затем один из солдат отлетел к стене, посреди лба — небольшое отверстие, затылок — одна сплошная кровавая рана. И без того находившегося на грани сумасшествия Смита окатило фонтаном крови и мозгов, он заскулил и, высоко задирая зад, торопливо пополз к двери.

Лорд-Протектор заставил себя не слышать стрельбы и какое-то время пребывал в привычном состоянии глубокой задумчивости, но грохот, от которого содрогнулось все здание, вновь вернул его в реальность. Он подошел к окну — тут же две пули расплющились о его грудь, заставив сделать шаг назад. Некоторое представление об оружии землян Архонты уже имели, и, весьма вероятно, в распоряжении сумасшедших, осмелившихся вызвать на свою голову гнев Властителей, ничего серьезнее ручного оружия не было. Следовательно, весь этот шум можно было не принимать во внимание. И все же Арделл Биззар коснулся пальцами обруча на шее — и вокруг его головы тут же заплясал чуть заметный ореол — защитный шлем. Каждый Архонт имел это устройство — и каждый соглашался пользоваться им только в самых сложных, самых опасных ситуациях. Шлем не давал дышать — вернее, настолько сильно затруднял дыхание, что его активация становилась пыткой. Но это была расплата за надежность — силовое поле шлема давало более серьезную защиту, чем золотистая чешуя атлантов.

Еще одна пуля ударила в шлем — и тут же исчезла, полностью дематериализованная полем. Биззар смотрел во двор... пока еще Лорд-Протектор не знал, с кем имеет дело, но не без оснований предполагал, что нужная информация вскорости будет доставлена.

Вошел Торнтон, как всегда подтянутый и спокойный, хотя теперь его щеку пересекал кровавый след — то ли пуля, то ли осколок.

— Нападающие практически полностью деморализованы, — сообщил полковник. — Наши потери незначительны, они уже потеряли не меньше десятка человек. Думаю, все будет завершено через несколько минут.

— Кто они?

— Нерегулярные войска, пока могу утверждать только это.

— Постарайся, чтобы было кому отвечать на вопросы.

— Да, Властитель, будет исполнено. Сейчас в действие будет введен бронетранспортер, и тогда все будет кончено.

— Почему не сделали этого раньше?

Полковник вдруг ощутил, как по спине прополз мерзкий холодок страха. Он не боялся Лорда-Протектора. Прожив долгую жизнь, не будучи обременен ни семьей, ни иными делами, заставляющими человека цепляться за жизнь, Торнтон не боялся смерти. Но он вдруг ощутил, что костлявая прошла совсем рядом, пахнув на него могильным холодом и дав услышать перестук костей... Лорд-Протектор не был склонен прощать ошибки.

— Бронетранспортер ремонтировался... потребовалось некоторое время, чтобы восстановить его подвижность.

Лорд-Протектор несколько мгновений помолчал, словно бы раздумывая, расценивать ли сказанное как достаточное оправдание. Затем все же решил, что Торнтон еще может принести пользу своим Служением, а все происшедшее окажется для него хорошим уроком на будущее.

— Поторопись, — бросил он. — Этот шум мне надоел. И не делай больше ошибок, полковник.

Торнтон проглотил застрявший в горле комок и вышел — несколько быстрее, чем делал это ранее. А Биззар вновь подошел к окну, не обращая внимания на редкие пули... И стоя у окна, он видел, как медленно выполз из гаража бронетранспортер, как пули косили нападавших, выковыривая их даже из-за каменных укрытий. Как, прикрываясь броней, шли вперед солдаты, заливая все вокруг потоками свинца.

И как из-за деревьев вылетела маленькая, ослепительно яркая звезда, в одно мгновение превратив бронетранспортер в груду оплавленного металла, а людей — в коптящие факелы. Он ощутил всплеск магии — эта звездочка была не порождением грубых технологий этого мира. Ее создал маг — и, следовательно, вся эта стрельба, весь этот шум были всего лишь отвлекающим маневром.

Прошло не более нескольких секунд, и в комнату ворвался Галас.

— Вы ведь тоже ощутили это, Лорд-Протектор? Только что была применена магия...

— Да. И весьма сильная... конечно, до гиперборейского уровня далеко, но кто бы ни был этот маг, он может представлять угрозу. Скорее всего это тот... из России. Ваш просчет, Галас, вы упустили этого человека.

— Почему вы считаете, что это он?

— Это проще, чем поверить в существование на этой планете двух магов подобного уровня.

Галас внимательно смотрел на Лорда-Протектора, пытаясь понять, какие мысли прячет повелитель за вечной маской равнодушия. Насколько Галас знал, это еще никому толком не удавалось — в том числе и Мариатту, считавшему, что желания Биззара для него открытая книга. Мариатт, которого большинство Архонтов ненавидели, а Галас, как самый из них рассудительный, просто презирал, со своими догадками попадал впросак столь часто, что и совершеннейшего идиота это чему-нибудь научило бы. Но не Мариатта...

Но сейчас нетрудно было сделать предположение насчет того, что прикажет в следующее мгновение Лорд-Протектор. Поскольку выбор был не так уж и велик. Либо бежать, либо вступить в бой. А если как следует подумать, то выбора нет вообще.

— Прикажете уничтожить этого мага?

— Да. И все же... — Биззар на мгновение замолчал, — передай Пеллистеру, пусть готовит стасис-коконы.

— Но, Лорд-Протектор... штатные системы отключения стасис-поля выведены из строя, а аварийное устройство находится в бункере. Путь туда закрыт, и неизвестно, уцелел ли бункер вообще. Если мы включим стасис, то... то мы никогда не выйдем из него. Это — та же смерть, только растянутая на тысячи лет.

— Ты не желаешь видеть дальше собственного носа, Галас. — По всегда спокойному лицу Биззара пробежала тень недовольства. Да и упрек был не по адресу, обычно как раз Архонт Галас проявлял похвальную предусмотрительность, но его голос оставался неслышимым — ни для самого Биззара, ни для других Архонтов... кроме разве что Пеллистера, который был единственным, кто хоть и изредка, но все же проявлял к Галасу уважение. — Пусть все Властители прибудут в холл. С оружием.

— Все? И Пеллистер?

— Да.

Остатки защитников виллы вяло отстреливались. Огонь со стороны осаждающих тоже ослабел — перед своей гибелью, бронетранспортер изрядно проредил нападавших. И все же Биззар не сомневался, что это затишье отнюдь не означает окончание боя, скорее — небольшая пауза перед решающим штурмом. Не стоило обольщаться — солдаты вполне способны справиться с местным отребьем, но остановить опытного мага им вряд ли удастся.

— Маг раскрыл себя... — Голос Биззара звучал глухо, искаженный защитным полем. — Необходимо воспользоваться этим. Сейчас в бой должны вступить мы.

Архонты были спокойны... они не сомневались в своих силах. Никто из них не считал себя абсолютно неуязвимым, в конце концов прямое попадание танкового снаряда, хотя и не пробив чешуи, расплющит то, что под ней скрывается. Но было очевидно, что нападавшие не располагали оружием, способным причинить им вред... А когда будет поднят защитный экран, отпадет вообще любая угроза, в том числе и угроза от атомного удара, и тогда Архонты смогут диктовать миру свою волю. Причем с куда большей эффективностью, чем тогда, двенадцать тысяч лет назад. Этот мир целиком держится на компьютерах — и в этом его уязвимость. Пройдет совсем немного времени, и все страны, одна за другой, падут на колени перед Архонтами, чтобы стать основой новой, великой Империи Атлантиды.

— Вы, Пеллистер, должны подготовить коконы к активации, — мерно вещал Лорд-Протектор, — после чего покинуть это здание. Нападающие сосредоточились со стороны ворот, с тыла их либо немного, либо нет вообще. Если нам удастся покончить с нападающими, вы вернетесь. Вы не воин, Пеллистер, поэтому оказать существенной помощи не сможете. Если же... я считаю это невероятным, но вынужден допускать некоторую возможность поражения... если нам не удастся справиться с противником, мы укроемся в коконах. Тогда вы, Пеллистер, найдете способ вернуть нас к жизни. У вас будет на это время — очень много времени.

Ученый кивнул. Он и в самом деле не проявлял энтузиазма в связи с ожидаемой схваткой — еще и потому, что в отличие от Биззара более трезво оценивал шансы на успех. Дар-беку едва удалось бежать от этого мага — а ведь тот был захвачен врасплох. Сейчас неизвестный маг делает свой ход, он знает расстановку фигур и ведёт эту партию. Архонтам остается лишь отвечать на выпады противника... Если этот маг явился сюда всего лишь в компании простых людей с их смехотворным оружием — значит, Пеллистер в нем ошибся.

— Будет исполнено, Лорд-Протектор.

Один за другим Архонты выходили во двор, чтобы принять бой. Последним в расщепленную, избитую пулями дверь выскользнул Галас. Уже на пороге он обернулся — и Пеллистер вздрогнул, увидев в его глазах какую-то обреченность. Нет ничего хуже, чем идти в бой, не веря в успех...

Торопливо спустившись в подвал, ученый запустил процедуру активации коконов. Их было только пять — шестой, и последний, остался в бункере, откуда позорно бежал Дарбек, не справившись с одним-единственным противником. И теперь доступ в бункер был закрыт, возможно — навсегда. Даже если бы Архонты пожелали, не принимая боя, укрыться под защитой стасиса, кому-то пришлось бы остаться. И в этом тоже виноват был Дарбек.

Большая часть работы была проделана сразу же, как только был доставлен похищенный синий кристалл. Правила, введенные еще в древней Атлантиде, требовали, чтобы все оборудование в любой момент времени было готовым к использованию. Может быть, только благодаря этому закону Архонтам и удалось спастись с гибнущей планеты, и эта удача лишний раз подтвердила справедливость заведенного порядка.

Поэтому сейчас оставалось сделать немногое. Очень скоро системы коконов придут в рабочий режим, и тогда останется только встать в центре круглой платформы. Сенсоры уловят наличие живого объекта и тут же активируют поля, защищая клиента от любых угроз. На мгновение мелькнула мысль — а может, пусть все идет своим чередом? Включить генератор, укрыться... укрыться навсегда. Быть может, Лорд-Протектор и великий правитель... хотя он сделал достаточно ошибок, чтобы в этом утверждении можно было усомниться, — но ему недостанет знаний найти способ деактивации кокона без сложнейшей аппаратуры старой Империи. А Пеллистер мог бы с этим справиться... пусть на подготовку нужной техники уйдут годы.

Войти в кокон? Отдать себя будущему? Когда-нибудь эти люди, которые пока что тратят все свои силы и энергию на изобретение все новых и новых видов оружия и бессмысленную политическую возню, поймут, что единственное, что ценно в этой вселенной, — знания. Поймут, что нет лучшего оружия, чем то, которым может обладать сам человек — сила мысли, сила знаний. Что толку превратить землю врага в поле смерти, в безжизненную пустыню. Зачем победителю такая победа? Куда лучше заставить врага пасть на колени, заставить подчиниться — и получить в целости и сохранности все, чем он владел. Поймут, что изобретенная ими демократия есть путь к распаду... лишь Империя достаточно могущественна, чтобы править миром. Лишь правящая династия, думающая о грядущих поколениях, а не о сиюминутной политической выгоде, способна построить по-настоящему стабильное и процветающее общество.

И тогда — столетием раньше или столетием позже, не важно — люди сумеют найти способ взломать мерцающий стасис-кокон. И они сумеют по достоинству оценить знания ученого...

Пеллистер качнул головой, отгоняя навязчивую мысль. Ослушаться прямого приказа Лорда-Протектора было немыслимым. Именно на этом, на безусловном подчинении, основывалась великая Империя, и Пеллистер, воспитанный на ее идеалах, не мог, физически не мог пойти на то, что люди, с их зачастую неуместной прямотой, назвали бы изменой.

Из подвала за пределы виллы вел короткий коридор. Владелец дома предпочитал иметь несколько выходов — странная привычка для преуспевающего дельца. Но сейчас она оказалась полезной.

Ученый последний раз взглянул на коконы, уже полностью готовые для активации, и вышел, плотно притворив за собою дверь.

Стрельба почти стихла, лишь три окна время от времени огрызались короткими очередями. Уцелевшие наемники не спешили прорываться на территорию виллы, ограничиваясь редкими ответными выстрелами.

Когда полыхнул взрыв на месте бронетранспортера, Ярослав приказал Дьену атаковать — и тут же отменил распоряжение. Предсказать действия Архонтов было не так уж и сложно — если исходить из того, что им неизвестны истинные силы нападавших. Безусловно, Лорд-Протектор сделает сам собой напрашивающийся вывод, что среди атакующих — маг. Учитывая, что на этой планете магия не в чести, Архонты сообразят, что наиболее вероятная кандидатура на роль противостоящего им мага — тот самый наглец, что посмел проникнуть в святая святых, в бункер Посейдониса.

Безусловно, они понимают, что большая часть осаждающих уничтожена — как и значительная доля их собственных сил из числа простых смертных.

Они выйдут, чтобы завершить дело.

А значит, тактику придется менять на ходу. Все остальные Стражи должны оставаться в тени до последнего, до момента решающего удара.

А он, Ярослав, должен будет подставиться, раскрыться... вызвать огонь на себя.

— Снайперам, прекратить огонь, — рыкнул он.

Приказ был пустой формальностью. Учитывая, что с самого начала Ярослав отдал приказ снайперам — если этих здоровяков, впервые взявших в руки RAMO М650, можно назвать этим громким словом — не ввязываться в перестрелку и не лезть под огонь, до сего момента лишь одна из трех крупнокалиберных винтовок сделала пару выстрелов.

Томительно тянулись минуты... Стражи замерли под прикрытием деревьев, ожидая хода противника.

— Думаешь, они вылезут из дома? — прошептал Сергей, пока еще не сделавший ни единого выстрела и оттого чувствовавший себя как-то неловко, словно трус, отсиживающийся в тылу, пока другие гибнут.

— Непременно вылезут, — столь же тихо ответил Ярослав, одновременно передавая то'орк просьбу транслировать его слова всем Стражам. — Им просто не придет в голову ничего иного. Решение самое простое и очевидное, сейчас они просчитают варианты и придут ко вполне ожидаемому выводу, что я здесь один. Если не считать боевиков.

— Боевиков они не опасаются, так? — подал голос Дьен.

— Так. И меня тоже — некоторое представление о моих возможностях они уже получили и, боюсь, не слишком впечатлены. Значит, попытаются устранить угрозу раз и навсегда.

— Вирм, вы... — В голосе Дирека сквозила неуверенность. Сейчас рианнский Страж находился достаточно далеко, метрах в пятидесяти, а потому голос его Ярослав слышал в трансляции то'орк и поражался, насколько хорошо лишенный эмоций ящер способен передать оттенки человеческих интонаций. — Вы ведь не пойдете туда... один? Это верная смерть.

— Не такая уж и верная, — интересно, сумеет то'орк передать пожатие плечами... — Архонтов не раз в прошлом подводила самоуверенность. Они всегда проигрывали, потому что недооценивали противника.

— Это так, — послышался голос Гермеса. — Гиперборея была сильна, но она же была и уязвима. Если бы Архонты продумали тактику, если бы нанесли удар немного умнее — Олимп пал бы. Но они поторопились, они рассчитывали, что смогут решить все одним ударом... и просчитались. Не думаю, что их взгляды изменились. Ярослав прав, Архонты попытаются ответить ударом на удар, и сделают это по обыкновению прямолинейно и... простите, глупо.

Словно бы в ответ на эти слова, чудом уцелевшая дверь виллы медленно открылась, и через порог шагнул высокий мужчина с длинными серебристыми волосами. За ним еще один, и еще...

Выстроившись недлинной цепью, атланты неторопливо двинулись в сторону ворот.

Внезапно в голове у Ярослава словно взвыла сирена. То'орк орал, словно от боли, разом утратив всю свою неэмоциональность...

«Они чувствуют меня, чувствуют! Я не могу противостоять! Больно! Больно!!! Я не вы...»

Мысленный вопль оборвался.

«То'орк?» — мысленно позвал Верменич.

Ответа не было. Более того, он вдруг понял, что исчезло что-то еще... какое-то незримое присутствие в его разуме кого-то чужого. Когда то'орк появился, он тут же влез в голову Ярослава, влез столь осторожно, что искушенный в вопросах мысленного контроля Страж не сумел этого почувствовать. Зато теперь то'орк ушел, сразу... и образовалась пустота, которую нельзя было не ощутить. Вероятно, кое-кто из остальных Стражей тоже сумел заметить...

— Он ведь... умер? — тихо спросил Сергей.

— Боюсь, что да, — прошептал в ответ Ярослав. — И это все меняет...

— Почему?

— Теперь они знают, что я не один. Теперь они знают, сколько нас... если только то'орк не сумел защитить свой разум от сканирования.

— Они знают, сколько нас? А сколько их, Ярослав? Ты же говорил, что Архонтов шестеро?

— Вот дерьмо!

Цепь, двигавшаяся в их сторону, состояла всего лишь из пяти серебряноволосых гигантов.

— След, Шенк... Синтия, как твоя нога?

Подсознательно он ожидал ответа, все еще не осознав, что то'орк больше нет. И только не услышав ничего, кроме хмыканья Сергея, полностью понял, какую помощь оказывал чешуйчатый ящер. Сейчас Верменич разом лишился возможности руководить отрядом... простейшая радиосвязь, простенькие «уоки-токи» могли бы решить проблему. Со Следом и Диреком можно было говорить на рианнском, с Дьеном — а через него и с Синтией, Таяной и Шенком — можно было объясниться по-русски или по-английски. Но присутствие то'орк заставило Ярослава расслабиться... и теперь приходилось пожинать плоды этого.

Атланты приближались, сжимая в руках оружие. Древние излучатели были неплохо знакомы Верменичу, но основная угроза исходила не от них. В конце концов на Рианне было разработано ручное оружие куда серьезнее. Куда опаснее был разум пятерых Архонтов — если, действуя сообща, пятеро смогли пробить почти абсолютную пси-защиту то'орк, то страшно подумать, что они могут сделать с кем-то другим. Выжечь мозг? Или в одно мгновение полностью сломить волю, заставить подчиняться...

— Сережа, — прошептал он, — беги к остальным. Пусть...

Договорить он не успел.

Из-за деревьев показалась небольшая фигурка... в первый момент Ярослав подумал, что это кто-то их вампиров, Шенк или Синтия... и только мгновением позже понял, что вампиры не летают в человеческом обличье и уж тем более не делают это так медленно и неуклюже. А Гермес расходовал последние силы, выжимая из своего износившегося за тысячелетия организма последние крохи магической энергии. Зачем это понадобилось старому богу... почему он не захотел выстрелить из-за деревьев, где сохранялся хоть иллюзорный шанс укрыться от ответного удара? Или Гермес сознательно отвлекал внимание на себя?

Тонкие руки старика сжимали древний лук. Ярослав помнил, как Сергей пытался натянуть тетиву и как отнюдь не размякшие от мирной жизни мышцы капитана не смогли справиться с упругим деревом... сам он не стал и пробовать, от оружия исходила магическая эманация, которую несложно было ощутить. Этот лук, как верно говорил Гермес, был сделан магами и для магов. Чтобы им воспользоваться, надо было либо знать, как это сделать, либо обладать чудовищной, нечеловеческой силой Геракла. Да и легендарный древний герой, по словам Гермеса, не мог использовать Солнечный лук даже на тысячную долю его истинных возможностей — по причине неспособности к магии.

Силы у пенсионера Зобова не было. Знания у Гермеса было более чем достаточно. Атланты замерли, наблюдая за сумасшедшим, вознамерившимся выступить против них, против Властителей Древней Атлантиды, почти бессмертных и почти всемогущих, всего лишь с луком и стрелами.

Быть может, они презрительно усмехнулись...

А потом стрела сорвалась с тетивы, и время остановилось.

Несмотря на то, что до Гермеса, зависшего в воздухе со своим луком, было далеко, Ярослав видел все, словно находился в нескольких шагах... нет, словно просматривал отснятую пленку кадр за кадром, увеличивая важные фрагменты и отбрасывая незначительные.

Вот стрела срывается с тетивы, и почти сразу вокруг нее начинает струиться слабое золотое сияние, которое с каждым моментом, с каждым метром становится все ярче иярче. Миг, другой — и теперь стрела представляет собой стержень ослепительного золотого пламени, словно обретший материальность луч солнца... От этого стержня упругими волнами расходились сотрясения магического поля, стрела не просто пронзала воздух — она рвала пространство, причем и физическую, и магическую его составляющие, оставляя за собой медленно тающий коридор разрыва. Ярослав не верил своим глазам — эта стрела, будучи выпущена из волшебного лука, вызвала самый настоящий разрыв Границы, очень маленький, очень локальный... Вскинулись навстречу излучатели Атлантов, они, вероятно, могли сжечь стрелу в полете — но огненный стержень, мчащийся к ним, уже не принадлежал этому пространству, он был овеществленным разломом мирового порядка — и против него были бессильны любые виды оружия или брони. Импульсы излучателей пронзили летящий сгусток света, не причинив ему ни малейшего вреда, — и умчались вдаль, превратив на своем пути в облачко пепла незначительную преграду в виде хрупкого человеческого тела. Лишь выполнивший свою задачу лук упал на землю, ничуть не пострадавший. Изделие Мастера Мастеров, лучезарного Аполлона тоже неподвластно было разрушительному воздействию грубой энергии.

Вот один из атлантов осознал, что световой луч летит именно в него, и рванулся в сторону, уходя от удара. Тщетно — стрела тут же изменила направление полета, не давая цели ни малейшего шанса. Ставший уже нестерпимо ярким огненный стержень коснулся груди Архонта — и Ярослав увидел его лицо, увидел и узнал... немного тогда осталось в живых тех, кому довелось видеть Арделла Биззара, Лорда-Протектора Атлантиды... немногие смогли потом составить описание, нарисовать портреты...

Когда речь идет об оружии, можно говорить и о защите. На мечи и копья есть щиты и доспехи, на пули — броня, на лазеры — силовые поля, рассеивающие или поглощающие энергию луча.

Против разлома пространства защиты не существовало.

Верно сказал гном, эту стрелу не отбить даже мечом Равенства. Лезвие магического клинка, при всех своих возможностях, все же было материально... пусть и с некоторыми оговорками, в отличие от того, что сейчас вгрызалось в грудь Лорда-Протектора, с одинаковой легкостью превращая в ничто и несокрушимую чешую, и податливую плоть.

И разом вернулось ощущение времени... Ярослав вдруг осознал, что орет — не команды, не приказы, просто отчаянный вой на одной пронзительной ноте. А в цепи атлантов полыхнула вспышка. Чудовищная воздушная волна приподняла Верменича и не слишком аккуратно припечатала его к древесному стволу. Сергей улетел в кусты, оставив за собой изрядный коридор из сломанных и перекрученных ветвей. С хрустом переломилось несколько древесных стволов...

Атлантам досталось куда больше. Они находились почти У самого эпицентра взрыва, и их расшвыряло во все стороны, на десятки метров... одного впечатало в стену виллы, второй, подброшенный взрывной волной, рухнул вниз с высоты примерно четвертого этажа и остался лежать неподвижно. Надеяться на то, что он мертв, не следовало — подобным ударом убить атланта невозможно, в запасе у осаждающих не более нескольких секунд — а там четверо Архонтов придут в себя, и тогда...

Ярослав рвался вперед сквозь кусты, на ходу снес двумя ударами меча ажурную железную решетку — и все же не успевал. Уже поднялся один из Архонтов — но ствол его излучателя был нацелен в сторону... краем глаза Верменич заметил высокую фигуру в темной броне, бегущую рядом.

И мгновение спустя увидел, как знаменитая дарланская штурмовая броня отражает энергоимпульс. Пламя обволокло Дьена, казалось, он вспыхнул, словно кучка пороха — но Ярослав сбоку видел, что бушующее пламя не касается брони, сползает, стекает с нее, уходит в землю... Он прыгнул вперед — стоит Архонту сообразить, что доспехи неподвластны действию излучателя, и следующий импульс достанется самому Верменичу. Взмах цилиндрической рукоятью меча, регулятор мощности одним движением переброшен в крайнее положение, мелькнул в воздухе голубоватый искрящийся луч длиной метра два...

И Архонт тупо уставился на обрубок руки. Начисто отсеченная кисть, еще сжимающая излучатель, лежала на земле, а оружие, повинуясь уже мертвым пальцам, бессмысленно отправляло в землю импульс за импульсом. Архонт, Властитель Мариатт, и в смерти оказавшийся ближе всех к своему господину, не успел ничего понять — следующий взмах меча перерубил его надвое.

Атланты, огорошенные гибелью двоих товарищей, медленно отступали, заливая все вокруг импульсами излучателей. Земля местами спеклась в однородную массу, плавился камень, пылали немногочисленные деревья, росшие по эту сторону ограды — пылали лишь потому, что импульсы зацепили их краем, прямое попадание моментально превратили бы органику в пепел. Сейчас, на открытом воздухе, излучатели были включены на полную мощность. Такой выстрел в помещении выжег бы все — и неизвестно, смогла бы устоять несокрушимая золотистая чешуя, даже ее фантастическая надежность имела свои пределы.

Из-за кирпичной постройки выскочил гном, сжимающий в руках свое странное оружие. Когда-то кирпичи были белоснежными, но сейчас покрыли копотью и потеками расплавленного камня. Из-под черепичной крыши поднимались струйки дыма. Один из атлантов выстрелил в низкорослого воина — с такого расстояния промахнуться было невозможно, импульс ударил гнома прямо в грудь и, преломившись на гранях темно-красных стеклянных доспехов, разлетелся жгучими брызгами, поджигая все вокруг, что еще могло гореть.

След даже не замедлил шага, продолжая неуклюже и не слишком быстро бежать вперед, принимая доспехами импульс за импульсом и оставляя за собой полосу сплошного огня. Из его оружия вылетел сноп зеленоватого пламени, ударил во Властителя Шердена. Тот вспыхнул — но мгновением позже стало ясно, что горела всего лишь одежда, открывая ничуть не пострадавшую чешую.

Вмешаться в этот поединок Ярослав не мог, будучи связан боем с двумя оставшимися Архонтами. Дьен лежал пластом, не подавая признаков жизни. Его броня могла удержать прямое попадание энергоразряда, способного вскипятить камень, но Страж слишком понадеялся на доспехи, забыв о чудовищной силе беловолосых гигантов. Не мудрствуя лукаво, Галас от всей души двинул Дьена кулаком в голову. Удар был столь быстр, что Страж не успел отклониться и теперь пожинал плоды своей неловкости, пребывая в глубоком нокауте.

Если бы не способности к футурпрогнозу, Ярослав уже давно был бы испепелен. Пока что чувство грядущей опасности выручало, ему удавалось уклоняться от разрядов, но и дотянуться до Архонта хотя бы кончиком меча он не мог. Галас был гибок как змея... нет, по сравнению с ним и самая гибкая змея показалась бы засохшей палкой. Оценив угрозу, исходящую от странного, никогда раньше им не виданного оружия, Галас ускользал от ударов столь быстро, что его тело виделось смазанным, при этом успевая изредка стрелять в ответ.

Дирек лежал за невысокой каменной балюстрадой и, прижавшись глазом к окуляру прицела, высматривал цель. Особой надежды на успех он не питал, понимая, что мощь его оружия, невероятная для этой планеты, вряд ли поможет справиться с чешуей Архонтов. Зато была надежда на другое — отвлечь, дать шансы товарищам...

Он плавно надавил на спуск, и голубой луч ударил в грудь Шердена, но тот не обратил на стрелка внимания, луч расплескался по чешуе, не причинив ни малейшего вреда, а Шерден продолжал всаживать в приближающегося к нему карлика разряд за разрядом. Дирек сделал еще два выстрела и, ругнувшись, отбросил оружие — бластер мог бы пробить броню танка, но, к сожалению, его лучи не обладали физической составляющей, не могли ни сбить атланта с ног, ни хотя бы заставить пошатнуться. Его взгляд упал на бесчувственное тело Дьена — точнее, на меч, лежавший от того в паре шагов. Дирек вскочил и, проклиная свою тяжелую и совершенно бесполезную сейчас броню, побежал к оружию.

Раздались выстрелы — покрытый коркою крови и грязи, из-под которой проглядывала докрасна обожженная кожа, полковник Торнтон стоял, пошатываясь, на коленях, и в его руках плевался огнем тяжелый «Desert Eagle». Вряд ли он был в состоянии толком прицелиться, оружие дрожало, пули большей частью летели в белый свет...

Но одна все же нашла цель.

Свинец смялся, ударившись о полупрозрачную вишневую пластину, выпуская наружу стальной сердечник. Удар заставил гнома на мгновение остановиться... Полковник потряс головой, надеясь, что застилающая глаза кровь обманывает его глаза — от удара тяжелой пули любой человек оказался бы сбитым с ног. Он попытался выстрелить еще раз... и глухо застонал, услышав, как сухо щелкнул боек. А мгновением позже двенадцатимиллиметровая пуля, выпущенная из винтовки RAMO M650, попала полковнику Торнтону точно в голову, разом оборвав все его надежды на героическое, наполненное событиями будущее. Отброшенное чудовищным ударом, практически обезглавленное тело врезалось в стену и сползло по ней, оставляя за собой кровавый след.

И гном тоже опустил глаза, глядя на глубокую щербину на багровой нагрудной пластине. Щербину, пронизавшую стеклянную пластину насквозь — пуле не хватило лишь самой малости энергии, чтобы вонзиться в плоть.

В этот момент Шерден вновь нажал на спуск излучателя.

Как и раньше, разряд преломили и отразили доспехи — но каверна пропустила сквозь себя крошечную часть импульса, и гном заорал, сжигаемый изнутри. Мгновенно вскипела кровь, обуглилась и рассыпалась комками горячего пепла плоть... След сделал еще шаг — но в этом движении не было уже ничего живого. А потом он рухнул лицом вперед... внешне совершенно целый, в своих не сумевших отразить последний удар кроваво-красных доспехах.

Лишь на мгновение отвлекся Шерден — совершенно непозволительно для опытного воина. Лишь на мгновение остановил взгляд на поверженном враге, заставившем его немного понервничать, — а в следующую секунду что-то тяжелое обрушилось на него сверху, сбивая с ног. Что-то неприятно проскрежетало по чешуе, выбитый из руки излучатель откатился в сторону. Уворачиваясь от следующего удара, воин откатился в сторону, рука коснулась горячего металла. Он вскочил, сжимая в руках винтовку, тут же задергавшуюся, выплевывая струю огня и свинца. Тело Шенка, принимая в себя пули, отлетело в сторону, измочаленное, окровавленное... вампир находился в боевой трансформации, и теперь пули в клочья рвали тонкие кожистые крылья, крошили изогнутые, острые как бритва когти. Пару раз дернувшись, крылатое тело замерло...

Примерно в это же время Ярославу улыбнулась удача. Нет, Галасу по-прежнему удавалось уберечь себя от светящегося клинка, но его излучателю повезло меньше — рассеченное надвое, оружие упало на землю бесполезными обломками.

Только к этому моменту пришел в себя Дарбек. Он не был воином, его способности скорее касались вопросов планирования и администрирования, а потому смерть Арделла Биззара, великого Лорда-Протектора, повергла его в шок. Коротко оглядев поле боя, Дарбек потратил целую секунду на принятие решения — вступить в схватку или благоразумно ретироваться. В целом это было ошибкой, решение следовало принимать сразу, без размышлений, повинуясь интуиции и рефлексам. Быть может, он сделал бы правильный выбор, избавив истекающих кровью Стражей от необходимости драться с тремя Архонтами сразу, но этому невольно помешал Сергей. Увидев, что оружие в руках беловолосого великана медленно поворачивается в сторону Ярослава, и понимая, что тому вряд ли удастся до бесконечности уворачиваться от смертельных сгустков огня, Бурун выпустил короткую очередь из своего АКСУ, уже больше с целью отвлечь внимание Архонта на себя, чем в надежде причинить тому реальный вред.

И попал... чудом попал прямо в излучатель в руке атланта. Материал, из которого был изготовлен корпус излучателя, выдержал бы и не такое, но пули выбили оружие из рук.

Дарбек замер, с недоумением разглядывая свою пустую ладонь. А затем поднял глаза и увидел человека с оружием. И послал в него мощнейший пси-разряд, в надежде мгновенно подчинить смертного своему влиянию, сделать своим невольным, но абсолютно преданным союзником, заставить стрелять в спину товарищам.

И это было его второй и последней ошибкой.

Дирек подхватил меч, выпавший из руки Дьена, и метнулся к замершему, сосредоточенному Дарбеку, еще не понимавшему, что его ментальные атаки пропадают зря, что энергия его разума расходуется впустую. Архонт не хотел, не желал признавать, что столкнулся с редчайшим случаем полного иммунитета к магии атлантов. Биологическую защиту чешуйчатых то'орк, как оказалось, все же можно было преодолеть. Выработанную долгими упражнениями магическую защиту рианнских Стражей в теории можно было пробить, но и без этого Страж, подвергшийся пси-атаке, на мгновение терял подвижность от боли. А природный иммунитет землян, встречающийся в одном случае на миллион, взлому не поддавался просто потому, что ментальное воздействие разумом иммунного начисто игнорировалось.

Властитель Дарбек так и не понял, в какой момент умер. Дирек понимал, что это — бой, не дуэль, не благородный поединок, где во главу угла ставится скрупулезное соблюдение правил и законов. В бою все иначе, в бою нет места никаким принципам, кроме одного — победить. Цена промедления, цена благородных жестов и красивых, эффектных поз может оказаться слишком высокой — не только твоя жизнь, но и жизнь твоих друзей, а то и исход схватки в целом. Страж ударил Архонта в спину, матово-прозрачное лезвие меча безо всякого усилия преодолело и несокрушимую чешую, и податливую плоть. Из огромной раны ударил фонтан крови, а клинок продолжал свой путь, пока тело Архонта не распалось на две неравные части...

Еще через секунду импульс из излучателя Властителя Шердена ударил Дирека точно в грудь. Доспехи почти остановили поток плазмы, но надежность шлема была чуть ниже, и поляризованная лицевая пластина, способная выдержать удар крупнокалиберной пули, взорвалась брызгами расплавленного бронестекла. Обугленное, дымящееся тело Дирека рухнуло в трех шагах от Архонта, только что павшего от его руки.

Галас, в очередной раз увернувшись от стремительного взмаха меча, метнулся в сторону — излучатель Мариатта, все еще сжимаемый обрубком руки в золотой чешуе, был вполне исправен и лежал на земле всего лишь в нескольких шагах. Этот маг недурно владел мечом, практически не оставляя Галасу шанса, а с оружием этот шанс все же был. Он ожидал, что маг будет его преследовать — но тот вдруг взмахнул рукой, и ослепительная звездочка понеслась в сторону Шердена. Ухватив излучатель, Галас замер... именно сейчас надо было стрелять, но он, словно загипнотизированный, следил за полетом боевой звезды.

Шерден небрежно отклонился — серебристый шарик пронесся мимо, ударился в стену виллы. Раздался грохот, во все стороны полетели обломки камня, один из них задел плечо Архонта, заставив на миг пошатнуться. И тут же на него налетел Ярослав, его меч самым кончиком полоснул по руке Шердена, вскрывая чешую. Не будь этого, Галас рискнул бы выстрелить — импульс мог и не повредить Архонту... но теперь, когда чешуя была пробита и кровь заливала руку воина, плазменный разряд оказался бы смертельным для обоих. И Галас ждал, выбирая подходящий момент.

Откуда-то донесся гулкий звук выстрела. Пуля ударила Шердена в бок, не сумев пробить чешуи, но сбивая его с ног, чем не замедлил воспользоваться Ярослав, снова достав противника. И снова лишь чуть-чуть зацепив его, оставив глубокую кровавую рану на бедре. Галас напрягся, пытаясь ощутить присутствие стрелка, а затем послал короткую пси-команду, которую лучше всего можно было охарактеризовать одним словом — «умри». Приказ достиг цели, хотя расстояние было слишком велико — где-то неподалеку здоровенный неф, с ног до головы покрытый татуировкой, бессильно ткнулся лицом в землю, выронив приклад снайперской винтовки.

Надежды Ярослава на снайперов практически не оправдались. Двое стрелков погибли в самом начале схватки, не успев сделать ни одного выстрела — пси-атака Архонтов, направленная против то'орк, зацепила снайперов лишь краем, но этого оказалось достаточно, чтобы выжечь их мозг. Лишь негр уцелел тогда. Его позиция была чуть в стороне...

Галас продолжал сканировать пространство, одновременно следя глазами за отступающим Шерденом и ожидая подходящего момента для выстрела. Он уловил присутствие еще нескольких разумов, но они были слишком далеко для ментальной атаки...

Но он не ощутил присутствия еще одного разума, который находился от него всего лишь в нескольких шагах. Не уловил, потому что для него этот разум был невидим, словно пустое место. Человек в камуфляжном костюме с коротким автоматом в руках и сам в немалой степени удивился тому, что сумел подойти к атланту почти вплотную, но дальше искушать судьбу был не намерен. Автомат выплюнул струю огня, пули ударили Галаса в руку, заставив выронить оружие. Почти в тот же миг раненая нога подвела и Шердена, тот споткнулся, теряя равновесие...

И меч, описав аккуратную дугу, начисто снес Властителю верхнюю часть черепа.

Галас в панике обернулся, тут же несколько пуль ударили его в грудь. Он откатился в сторону — к сожалению, в сторону и от выпавшего оружия, а стрелявший уже наклонялся, чтобы поднять с земли меч с тускло-прозрачным лезвием. Меч, убивший Дарбека. Галасу понадобилось лишь одно мгновение, чтобы оценить свои перспективы. Противников по меньшей мере двое... нет, их трое — тот, что все еще лежит неподвижно, вряд ли убит — вероятно, он скоро придет в себя, а его броня не поддается действию излучателя... которого к тому же у Галаса уже нет. Но между ним и излучателем стоит человек с мечом, странный человек, сумевший подойти к Архонту вплотную... и совершенно невидимый в пси-диапазоне. И на помощь ему уже бежит другой... и тоже с мечом... проклятие... Архонт тут же отмел мысль о том, чтобы вступить в бой — слишком мало шансов было преуспеть там, где потерпел поражение сам Шерден, опытный, профессиональный боец. Галас швырнул в лицо человеку-невидимке первое, что попалось под руку — это, кажется, была кисть руки Мариатта, — и бросился к дому. Там, в подвале, было спасение...

Удушливый дым, волнами растекающийся по полу, заставил Исаака Смита искать другое укрытие. Угол, в который он забился, уже не казался столь надежным — особенно после взрыва, от которого дрогнуло все здание. Паника к этому моменту уже отступила, и Смит мог более или менее трезво оценивать обстановку. Бой все не заканчивался, он слышал выстрелы, а значит, Властителям не удалось так быстро ликвидировать угрозу. Почти ползком подобравшись к окну, Смит осторожно выглянул наружу... и почувствовал, как холодок ужаса снова пробегает по спине. Неподвижные тела... много неподвижных, мертвых тел — и среди них сразу бросались в глаза мощные фигуры беловолосых Властителей... Смит успел заметить троих — и никто из них, похоже, уже не встанет. Еще один Архонт — бывший хозяин виллы не мог с уверенностью сказать, кто именно — стремглав несся к дому.

— К черту, — прошептал Исаак. — Бежать, бежать отсюда...

Черный ход, предназначенный для прислуги, был перекрыт огнем — горели гобелены на стенах, мебель, паркет... Еще один выход, ведущий в гараж, был завален камнями — именно туда попала граната, подорвав кое-что из доставленных Торнтоном боеприпасов. К тому же там тоже все горело.

От этой мысли Смит поежился... взорвавшиеся ящики были не единственными. Какую же глупость допустил полковник, приказав солдатам занести свою проклятую амуницию в дом! Если пожар будет распространяться и дальше, то вся вилла может взлететь на воздух.

Выйти через парадное? Поднять руки? Кричать о своей непричастности?

Смит всегда считал себя трезвомыслящим человеком. Враги, кем бы они ни были, пристрелят его — просто ради самосохранения. Угробив столько народу, в том числе и солдат национальной гвардии (что само по себе казалось делом немыслимым и одновременно, безусловно, свидетельствовало о серьезности намерений нападавших), они вряд ли на этом остановятся.

Следовательно, оставался только один все еще потенциально свободный выход — тот, что начинался в подвале... куда с недавних пор вход Смиту был категорически запрещен. Под страхом смерти.

Только, похоже, привести эту угрозу в исполнение уже некому...

В соседней комнате раздался оглушительный треск, из приоткрытой двери ударила волна дыма вперемешку с пламенем, похоже, там обрушился потолок. Это словно подстегнуло Исаака Смита, и он, спотыкаясь и поминутно хватаясь за бешено стучащее сердце, бросился в подвал. К тому времени, как враги отыщут этот ход, он будет уже далеко... может, они не станут организовывать погоню?

Дважды он упал — первый раз просто споткнувшись, второй — услышав, как лопнула лампочка, и приняв этот звук за выстрел. Дорогой костюм Смита был покрыт грязью и копотью, но сейчас Исаак не обращал на это внимания. В иное время малейшая пылинка на костюме вызывала у него раздражение... но те времена давно уже прошли.

Дверь в подвал, ранее всегда запертая, сейчас была открыта настежь. Смит опустился на карачки, осторожно высунул голову из-за косяка. В комнате, через которую ему необходимо было пройти, чтобы обрести желанную свободу, кто-то был. Высокая фигура с рассыпанными по плечам сребристыми волосами стояла на одном из уложенных на полу диске. Смит вгляделся... узнать Властителя со спины было трудно.

Воздух вокруг фигуры начал светиться, постепенно сияние становилось все более плотным, затягивая Архонта в яйцеобразный кокон. Его еще можно было разглядеть, но с каждым мгновением кокон становился все менее и менее прозрачным...

— Что это за дерьмо? — прошептал Смит.

Разумеется, вопрос остался без ответа. Впрочем, Смит всегда считал, что логика была его сильной стороной. «Архонт явно спасался бегством, — думал он, одновременно прикидывая, не пробежать ли сейчас через весь подвал к двери, от которой начинался ход наружу. — Он спасался бегством, но все еще здесь... Может, дверь закрыта? Да нет, пожалуй, с его силой замок не устоит и от одного удара... значит, этот кокон — что-то защитное, какое-то поле? Возможно, возможно... видимо, эта штука кажется Властителю более надежным выходом, чем уносить ноги из этого дома».

Где-то за его спиной послышались шаги, кто-то произнес длинную фразу на незнакомом Смиту языке. «Они» были уже в доме. Смит вдруг понял, что его затея с бегством имеет одно, но очень слабое место.

«Кто сказал, что «они» не окружили дом? Кто сказал, что «они» полные идиоты?»

Он все еще стоял на коленях возле двери... Решение необходимо было принимать быстро. Весьма вероятно, что Властитель залез в свой кокон, который уже стал совершенно непрозрачным и казался твердым, именно потому, что за пределами виллы его ждала засада. Прислушаются ли «они» к словам Смита, поверят ли, что он здесь совсем ни при чем?

«А сам я в это верю?»

Нет, судя по тому, что нападавшие, не раздумывая, перебили всех защитников виллы, и учитывая, что они наверняка понесли серьезные потери — в конце концов Торнтон, мир его праху, был профессиональным военным и вряд ли продал свою жизнь и жизнь своих парней задешево, — сомнительно, что кто-то кого-то будет слушать.

Мысленно воззвав к Богу — сейчас он бесконечно сожалел, что ранее вспоминал о Всевышнем не слишком уж часто, — Смит пополз вперед. Добравшись до одного из свободных кругов, он залез на него, выпрямился и уставился на дверь. Что делать дальше, он не имел ни малейшего представления. Быть может, следовало что-то нажать? В поле зрения не наблюдалось подходящей кнопки... вернее, в подвале было немало приборов, и на них хватало и кнопок, и всякого рода выступов, которые можно было бы нажать, повернуть или передвинуть. Но Смит знал — со слов Властителей, — что стоит дотронуться до приборов, и защита испепелит наглеца. Верить Властителям или нет...

Лучше верить. Смит уже имел возможность неоднократно убедиться, что это куда полезнее для здоровья, чем скептицизм.

На лестнице послышались шаги. Кто-то спускался в подвал... Раздалась кроткая фраза, а затем в дверь влетело что-то маленькое, темное. Расширившимися от ужаса глазами Смит наблюдал, как ребристая граната подкатилась почти к самым его ногам. Он стиснул зубы и зажмурился — сейчас граната взорвется, горячие осколки нашпигуют его тело, такое хорошее, такое здоровое... ну, почти здоровое.

Секунда, другая...

Смит осторожно открыл глаза.

Граната все так же лежала в метре от диска, на котором он сейчас стоял. Затем ребристая поверхность задрожала, начала раскалываться, из щелей медленно выползли языки пламени, обломки металла поднялись в воздух и неспешно двинулись в разные стороны... нет, Смит нутром чувствовал, что все — или почти все — осколки летят ему в голову, в живот, в сердце...

«Правду говорят, что перед смертью перед глазами проходит вся жизнь, — отрешенно подумал Смит. — Пока они долетят, я успею вспомнить все...»

Осколки приближались, но с каждым мгновением их полет замедлялся. Вот они повисли в воздухе... Смит хотел было вздохнуть с облегчением, но вдруг понял, что не может этого сделать. Тело не подчинялось ему, легкие напрасно пытались протолкнуть в себя немного воздуха, но это не вызывало чувства дискомфорта... Да и мысли вдруг стали двигаться лениво, неспешно, словно сквозь густую, липкую патоку.

Последней из этих угасающих мыслей был вопрос, заданный Смитом самому себе: «В какое же дерьмо я влез?»

Вполне вероятно, когда-нибудь ему удастся получить ответ. Но это будет очень и очень не скоро.

Дым от взрыва еще не успел толком рассеяться, как в подвал влетели двое. Один сжимал в руках массивный автомат с коротким стволом, второй казался невооруженным — и в самом деле, не считать же оружием недлинный черный цилиндр, зажатый в правой руке.

— И зачем надо было это делать? — недовольно буркнул Ярослав, кашляя и щуря слезящиеся от гари глаза.

— Старая и хорошая практика, — Сергей тоже зашелся кашлем, — в подозрительный дом входят по очереди. Сначала граната, потом ты.

— Умник... сам придумал?

— Где-то вычитал, — честно признался Сергей. — А что, хорошая мысль, не так ли? В теории...

— Слушай, теоретик... — неодобрительно покачал головой Верменич. — Здесь чертова уйма оборудования атлантов. Я даже не говорю о том, что его ценность просто неизмерима, но атланты оперировали энергиями, которые вашей планете и не снились. От твоей гранаты, как ты говоришь, «в теории», тут все могло взлететь на воздух. Включая нас. В следующий раз давай уж без самодеятельности...

— Ты командир, тебе видней, — хмыкнул Бурун, закидывая автомат на плечо. — Итак, они все же ушли, верно?

— Четверо валяются на улице, здесь включены два кокона...

— Это и есть пресловутое стасис-поле?

— Оно самое.

— А отключить?

— При... ваших возможностях — никаких шансов.

Короткая пауза в этой реплике не укрылась от Сергея.

— А при ваших, господин Страж?

Вместо ответа Ярослав развернулся и двинулся вверх по лестнице. Предстояло оказать помощь раненым товарищам. Если кто-то из них еще жив.

Атланты проиграли этот бой, но можно ли было назвать победу окончательной? Двоим удалось скрыться в коконах, в несокрушимых, неподвластных ни технологии, ни магии, ни самому времени защитных оболочках. Вся техника может быть переправлена в другой мир — Земле еще не время познакомиться с аппаратурой Империи, и заодно Ярослав лелеял надежду переправить коконы в Мир Хаоса, а оттуда — на какую-нибудь необитаемую планету, необитаемую в полном смысле этого слова. Чтобы даже микробы там не выживали...

Этим планам не суждено было сбыться.

Пеллистер брел по лесу, спотыкаясь о коряги и скользя по сырой, напитанной водой земле. Это место не было создано для него — интеллектуала, ученого, владеющего секретами Великой Империи. Ему бы работать в лаборатории, среди своих приборов, среди выдающихся достижений Атлантиды — несмотря на прошедшие двенадцать тысяч лет, люди этой планеты не приблизились к тому совершенству, которого достигла Атлантида в прошлом.

Правда, это совершенство и привело ее к гибели.

Пеллистер был в достаточной мере реалистом, чтобы не слишком сожалеть о своей нынешней участи. Да, Лорд-Протектор имел привычку требовать у ученого исполнения своих желаний, не особо задумываясь, насколько они исполнимы в принципе. Да, остальные Архонты зачастую не желали видеть в Пеллистере равного себе — хотя ни один из них в иной ситуации не был бы удостоен даже беседы с ученым. Кроме разве что Галаса, который отличался по крайней мере некоей рассудительностью.

Альтернативой такому положению была смерть. Империя погибла, и Пеллистер совершенно не собирался, исходя из какой-то там принципиальности, гибнуть вместе с ним. Другое дело, что сейчас ситуация несколько изменилась... или имела шанс измениться. Если Архонты в очередной раз — а Пеллистер не раз замечал за Лордом-Протектором этот недостаток — в очередной раз недооценили противника и вынуждены будут искать спасения в стасис-коконах.

Ученый чуть заметно усмехнулся... Как бы Лорду-Протектору не пришлось пожалеть о том, что миссию эту он возложил на него, Властителя Пеллистера, тем самым оставив его единственным Властителем на этой планете.

Он на несколько секунд остановился, прижавшись к шероховатому сырому стволу. Интересно, а почему эта крамольная мысль не вызвала, как раньше, такого отторжения? Почему идея первый раз в жизни служить не кому-то, служить самому себе, своим интересам, не заставила его вздрогнуть от внутреннего отвращения?

Может, потому, что эта мысль была правильной? Или тому были иные причины?

Он снова побрел вперед, размышляя над своим будущим. Да, его способности к ментальному воздействию на простых смертных были существенно ниже, чем у Биззара и других Архонтов. В конце концов он был рожден, чтобы повелевать машинами, а не рабами. Но и его талантам можно найти применение... эта раса, заполонившая всю планету, помешана на технике — что ж, он даст сильным мира сего многое.

Не бесплатно, разумеется.

Да, поначалу земляне будут рады свалившемуся на них счастью. Понимание придет несколько позже... они поймут, что лишь Пеллистеру известно устройство сложнейшей техномагической аппаратуры, что лучшие их ученые не способны разобраться в работе простейших приборов Атлантиды, тем более — воспроизвести их. То, чего не сумел добиться Биззар при помощи грубой силы и психологического рабства, Пеллистер достигнет другими методами. Ему будут платить — и постепенно в его руках окажутся сосредоточены огромные средства. Пусть пройдут годы, десятки или сотни лет. Время не имеет значения, важны лишь те сокровища, что прячутся у него в голове. Рано или поздно цель будет достигнута.

И тогда он просто купит их. Купит их всех.

Ученый замедлил шаг, с грустью разглядывая недостроенный пилон защитного купола. Печально, но все драгоценное оборудование попадет в руки этого странного техномага, появившегося неведомо откуда и, похоже, не имеющего с этой планетой ничего общего. Захочет ли он делиться с землянами? С точки зрения самого Пеллистера, ответ был очевиден. Если бы техномаг стремился к богатству или к власти, он не жил бы в простеньком доме на окраине пусть и большого города, пусть и столицы — но столицы несколько отсталой страны. Нет, полученную технику он прибережет для себя... следовательно, ученому он не конкурент.

А защитный периметр уже никогда не будет достроен. И оставлять противнику заложенное в пилон оборудование — верх глупости.

Пеллистер вскрыл нишу в тыльной части пилона, извлек оттуда генератор поля. Прибор был не слишком тяжелым, и пока ученый не знал, куда сможет применить его. Но... но было бы оборудование, а возможность использовать его найдется.

Он уже собрался идти дальше — вокруг было тихо, выстрелы, ранее заставлявшие его вздрагивать, уже затихли, — как вдруг понял, что возле пилона есть что-то еще, что-то такое, чему здесь не место. Пеллистер присел на корточки, разглядывая странную конструкцию. Несколько мятых брикетов чего-то... он пытался подобрать подходящее сравнение, но ничего в голову не приходило. В середину этой стопки брикетов был воткнут небольшой прибор размером с ладонь, ритмично мигающий красными лампочками.

— Интересно... — протянул Пеллистер, пытаясь просканировать прибор.

Увы, поле, закрывающее его голову, не только мешало ему дышать, но и в немалой степени снижало его способность к ментальному сканированию. Нанести пси-удар, парализовать волю разумного существа... или просто убить его — на это не требовалась особая точность, и невидимый шлем не был помехой для подобных операций. Сканирование чужой техники — дело иное, тут важна точность действий... Быть может, Лорд-Протектор или, к примеру, тот же Галас в подобной ситуации без труда сумели бы определить назначение прибора — Пеллистер не мог не признавать, что их пси-способности были куда выше.

А вот ему придется отключить душащий шлем.

Ученый еще раз огляделся — ни одной живой души вокруг. Скорее всего сейчас все нападавшие сосредоточились у дома, если вообще живы. Не исключено, что Лорд-Протектор сумел одержать победу, и сейчас Архонты и уцелевшие рабы завершают зачистку территории. Или противник загнал Властителей в стасис-коконы и теперь наслаждается достигнутыми успехами. В любом случае здесь никакой угрозы нет.

Пальцы Пеллистера прикоснулись к сенсору, и чуть заметно мерцающий ореол защитного поля погас. Он с наслаждением вдохнул свежий, прохладный воздух и склонился над подмигивающим ему прибором.

В километре от него мистер Антонио Каррере, несколько минут назад закончивший установку последнего детонатора в последнюю упаковку С-4, уютно устроился в неглубокой яме и нажал кнопку радиодетонатора. Антонио Каррере был реалистом и прекрасно понимал, что лучше выполнять скучную работу и остаться в живых, чем поучаствовать в захватывающем приключении и не дожить до его окончания. Может, именно потому он и вызвался поработать взрывником.

Громыхнуло разом... недостроенный обелиск взлетел на воздух, как и его собратья, окружающие виллу правильным кольцом. Каррере грубо выругался, когда тяжелый обломок, рухнувший прямо с неба, врезался ему в плечо. Он надеялся, что кость уцелела... в любом случае необходимо было показаться врачу.

— Не стоило закладывать столько пластита, хватило бы и трети... — пробормотал он вслух, поднимаясь.

От каменной конструкции осталась лишь неглубокая воронка да куча обломков.

— Хорошая работа, — поздравил себя Каррере, все еще морщась от боли. Сейчас он испытывал потребность с кем-нибудь поговорить, хотя бы и с самим собой. — Что ж, посмотрим, что там устроил Вирм. По крайней мере стрельба закончилась...

Достав на всякий случай пистолет, он неторопливо направился в сторону виллы, стараясь ступать предельно бесшумно.

Тело Властителя Пеллистера неподвижно лежало под грудой камней — пилон обрушился прямо на него. Тело почти не было повреждено — лишь крохотный осколок камня ударил в шею, без труда перерезав одну из артерий, несшую кровь к мозгу, разом превратив в ничто все планы ученого по покорению этого мира, по достижении экономического и интеллектуального могущества... Взрывчатка была заложена не слишком удачно — пилон не разлетелся обломками, он просто рухнул, похоронив Архонта заживо. Да, он все еще был жив — но жизнь эта уходила с каждой каплей впитывающейся в землю драгоценной крови.

Если бы кто-то смог бы сейчас заглянуть под каменный вал, он бы увидел странную картину. Пеллистер улыбался...

Будь его руки свободны, он сумел бы зажать рану — и спустя несколько секунд зарастить ее. Но руки были придавлены к земле тяжелыми обломками, и кровь продолжала фонтаном бить из перерубленной артерии. Ученый не чувствовал боли... он просто лежал, закрыв глаза, и ждал конца.

И улыбался тому, что его смерть принесет смерть и великой идее возрождения Империи.

— Ну, как он?

Дьен перевел вопрос, все еще мучаясь от гула в голове. Доспехи удержали удар и не позволили шее сломаться, но все же сила в руках Архонта таилась чудовищная. В себя он пришел лишь минут пятнадцать назад, с горечью осознав, что вся битва уже закончилась и что сам он сыграл в ней далеко не самую значительную роль. Или, если точнее, вовсе незначительную — так... мальчика для битья.

Синтия подняла на Дьена заплаканные глаза, ее милое личико было перемазано грязью и кровью. Не ее кровью.

— Жив... нас трудно убить... ему сейчас нужна... ну, ты понимаешь.

— Понимаю. — Дьен принялся отстегивать пластины брони с левой руки.

— Может, ты все же ответишь на мой вопрос? — с ноткой сарказма поинтересовался Ярослав.

С утратой то'орк, безжизненное тело которого Сергей принес и положил рядом с мертвым гномом, общение со Стражами стало настоящей пыткой. Пока не пришел в себя Дьен, объясняться с Синтией и Таяной приходилось буквально на пальцах. Волшебница нарвалась на шальную пулю — почти в самом начале боя, когда умер то'орк. Пуля лишь зацепила девушку, оставив кровавый след на черепе, разорвав кожу и оцарапав кость, — но этого оказалось достаточно, чтобы Таяна лишилась сознания.

Теперь же она с аккуратно наложенной повязкой — Сергей постарался — возилась с рианнским Стражем, руки волшебницы сияли переливами радуги, в ход шла сильная магия, недоступная Ярославу. Он не мог сказать, какую пользу могла бы принести волшебница в бою, но сейчас ее дарования были более чем уместны.

Во всяком случае, Дирек дышал... дышал, несмотря на чудовищные раны.

Пришедший в себя Дьен обеспечил минимальную коммуникацию между членами отряда. К сожалению, он часто забывал своевременно переводить вопросы Ярослава и еще чаще — ответы на них. Куда больше его волновало самочувствие золотоволосой спутницы, чья великолепная прическа сейчас была частично скрыта постепенно набухающим кровью бинтом. Его забота оказалась столь навязчивой, что сама волшебница в весьма резких выражениях потребовала у Дьена не путаться у нее под ногами.

Немного обидевшись, он все же отошел в сторону, и с этого момента общаться с девушками Ярославу стало немного легче.

— Прости, — отозвался Жаров, — Синтия говорит, что ее друг будет жить. Но ему нужна свежая, живая кровь, хотя бы немного.

— Ты собираешься поить его своей?

На лице Дениса отразилось искреннее недоумение.

— Чьей же еще? Животных здесь нет... и времени искать их — тоже. Тем более много ему не надо, только для начала, чтобы подстегнуть метаболизм и ускорить процессы регенерации.

— Я... могу?

Жаров мгновение подумал, затем неуверенно покачал головой.

— Пожалуй, не стоит. Мы все-таки уроженцы разных миров, Страж. Даже моя кровь будет ему, мягко говоря, не слишком приятна. Энергии добавит, но вот насчет... гм-м... вкуса...

— Уже приходилось пробовать этот метод?

— Приходилось. Разные случались ситуации. Как он прореагирует на твою — еще вопрос, и лучше не рисковать, он слишком ослаб.

— Подозреваю, — усмехнулся Ярослав, — кровь твоей подруги подошла бы лучше всего, так?

— Так, — не стал спорить Дьен. — Но ты ведь понимаешь, Вирм? Она и так ранена, потеряла немало крови... Если другого выхода не будет, тогда...

Не прекращая разговора, он освободил запястье, затем аккуратно надрезал вену. Тяжелые темные капли начали падать в приоткрытый Синтией рот Шенка. Спустя пару минут тело вампира дрогнуло, дернулось, несколько драгоценных капель упало на землю.

Девушка что-то коротко приказала, Дьен тут же перехватил запястье, зажимая разрез.

— Она сказала, что этого пока хватит, — сообщил он Ярославу. — Он выкарабкается... но какое-то время будет очень ослаблен. Твой земляк тоже будет жить... но Таяна говорит, что не сможет вернуть ему зрение. Лицо очень пострадало.

— Главное — доставить его на Рианн. Там сумеют помочь.

— Кстати, что ты собираешься делать с этим, — рукой в бронированной перчатке Денис провел вокруг.

И впрямь работа предстояла та еще... множество мертвых тел, обугленное и покореженное здание, в котором кое-где еще продолжался пожар. Подвал, заваленный уникальным оборудованием... Где-то там, в здании, сейчас копается Каррере, наверняка лопающийся от желания прихватить что-нибудь «на память». И мистер Антонио Каррере — тоже проблема.

— Я постараюсь все уладить, — вздохнул Ярослав, понимая, что вскорости ему предстоит в очередной уже раз наступить на горло собственным принципам и попытаться откорректировать память итальянца. Получится ли — вот в чем вопрос. То'орк сумел бы сделать это без особого труда, но то'орк мертв, его мозг сожжен атакой атлантов... Талантов к подобной работе у Ярослава немного... зато в избытке магической энергии. Может, что и получится.

— Много тут их техники?

Судя по постановке вопроса, под «их техникой» Денис понимал отнюдь не образчики современных земных технологий.

— Полный подвал.

— Будешь переправлять все в Гавань?

Почему Мир Хаоса Жаров упорно называл какой-то Гаванью, Ярослав так и не понял. Да и по большому счету не стремился понять — очевидно же, что у разных народов это пространство называлось по-разному. Только Лавка, как ни странно, везде была именно «Лавкой» — или чем-либо, предельно похожим по смыслу.

— Это было бы оптимально...

— Не возражаешь, если я возьму одну из этих пушек? — Денис крутанул на пальце излучатель. — Я так понял, что техника атлантов работает и в магических, и в технологических мирах?

— Насколько я знаю, да, — кивнул Ярослав. — Бери, бери... кто знает, что понадобится в дороге. Я покажу Таяне, как его подзаряжать. И лук взял бы...

— Нет, лук я брать не стану, — покачал головой Жаров. — Эта штука создавалась для магов, а я ведь человек простой, от магии далекий. О чем иногда, признаться, жалею. Тебе он может оказаться нужнее... к тому же у меня, знаешь ли, жизнь довольно динамичная. А у тебя свободного времени много — вот и займись им, попытайся понять принцип действия.

— Да, и нужно изготовить несколько Ключей.

— Ключей?

Ярослав кратко объяснил Жарову, что представляют собой межпространственные Ключи атлантов. Глаза у того загорелись.

— Я слышал об этой штуке... надо же, «Привратник»! Таяна будет в восторге... и еще одна наша знакомая. Надо будет обязательно рассказать ей... Да, несколько таких шариков, про запас, нам не помешают. Да и тебе стоит иметь их под рукой, верно?

— Этим и займусь. А ты проследи, пожалуйста, чтобы мне не мешали. Это дело достаточно опасное... да, еще возьми Сергея и присмотрите с ним за Антонио, не дай бог,убежит. Ищи его потом...

Сейчас, когда бой закончился, когда Империя Атлантида умерла, так и не успев повторно родиться, Ярослав чувствовал в душе какое-то опустошение, какую-то апатию. Трое из его команды погибли — хорошие люди... пусть их и нельзя было с полным основанием назвать людьми. Их смерть, безусловно, была славной... была жертвой, принесенной ради победы, — и все же это была смерть. Смерть всегда одинакова, приходит ли она к храбрецу или к трусу, к глупцу или к мудрецу. Это только кажется, что она бывает геройской или позорной, неожиданной или долгожданной, мучительной или легкой. Все это — лишь прелюдия к смерти, а сама она — один крошечный, бесконечно крошечный миг, разделяющий бытие и небытие. Так сказал когда-то Линус Биранн... а несколькими десятками лет позже и сам выбрал смерть в ситуации, когда мог бы избрать жизнь. Что тут еще сказать... Дирек искалечен, и, возможно, навсегда. Распался пеплом старик Зобов, в прошлом гиперборейский маг и греческий бог Гермес, исполнивший дело, которому отдал немалую часть своей бесконечной жизни. Погиб След, явившийся на зов о помощи и не дрогнувший под плазменными ударами. Сгорел мозг то'орк, коммуникатора шестнадцатого уровня, не побоявшегося вступить в схватку с куда более могущественными в ментальном плане противниками. Убито несколько десятков других людей — они не были хорошими парнями, они были подлецами и негодяями, отбросами даже в своей собственной среде. И все же это были люди. Все это должно было заставить Ярослава проявить какие-то эмоции...

Но он был спокоен.

Выигран еще один бой. Как и тот, на холме... Выигран, несмотря на гибель друзей. Ярослав хотел считать и оставшегося безымянным то'орк, и Следа, и Гермеса своими друзьями — потому что такой дружбой мог бы гордиться каждый. Этот мир пойдет к своему будущему своим собственным, не навязанным извне путем. Он будет делать свои ошибки и, возможно, сам себя загонит в угол, из которого уже не найдет выхода. Но это будет его собственный путь.

Старик Зобов, древний бог Гермес, был прав. Этот мир все еще нуждается в мудром руководстве, он безалаберен и разобщен. У Архонтов получилось бы, они смогли бы собрать в единый кулак все ценное, что есть в этом мире, построить новое общество, прекрасное или жестокое, доброе или злое...

Но это было бы ИХ общество, ИХ путь.

В иной ситуации Ярослав не стал бы вмешиваться. Гермес говорил верно, миру нужен цемент, чтобы он не развалился, не превратился бы в хаос бесполезных и бессмысленных обломков. Архонты могли бы стать этим цементом, могли бы стать стержнем новой цивилизации. Но их деятельность угрожала не только установившемуся миропорядку.

Не дело Стражей вмешиваться в жизнь миров.

Их дело — беречь Границы.

Ярослав вздохнул и направился в подвал. Предстояло заставить «Привратника» изготовить несколько Ключей.

Жизнь продолжалась...

Глава 10 Встречи и расставания

…

Так что на самом деле предвещает собой Лансингская бойня? Новый виток мафиозных войн в Детройте?

— Наш специальный корреспондент Алан Лидерман побывал на печально известной вилле «Желтая Роза», более известной в окрестностях Лансинга как «Нора Смитов». Скажите, Алан, что, по-вашему, произошло?

— На территории виллы произошло настоящее побоище. Десятки трупов... Сейчас там работает полиция Детройта, и пока у стражей закона куда больше вопросов, чем ответов. Удалось опознать некоторые тела — это солдаты национальной гвардии, из части, что расквартирована неподалеку от Лансинга.

— Установлено, кто ответственен за эту акцию?

— Пока полиция воздерживается от комментариев. Нападавшие были вооружены армейскими винтовками и гранатометами. Вероятно, это были боевики одного из мафиозных кланов Детройта, только у них достаточно сил и наглости выступить против армии.

— По всей видимости, сражение было нешуточным?

— Армия потеряла бронетранспортер М-113, по меньшей мере двадцать солдат. Также опознано тело полковника Чарльза Торнтона, командующего базой национальной гвардии. Как нападавшие, так и обороняющиеся не ограничились одной лишь стрельбой, в дело пошли гранатометы и, по всей видимости, огнеметы. Территория виллы выжжена дотла, само здание сильно пострадало. По словам полиции, пока неясно, как был уничтожен бронетранспортер — похоже, он побывал в адском огне...

— Что, по-вашему, послужило причиной нападения?

— Мне не хотелось бы бросать тень на национальную гвардию, но посудите сами — что делала армия, включая своего командира, в частном доме довольно крупного детройтского бизнесмена Исаака Смита? Конечно, сам Торнтон мог поддерживать со Смитом дружеские отношения, но дружба не подразумевает присутствия двух десятков солдат и бронетранспортера.

— Торговля оружием?

— Пока об этом говорить рано, но подвальное помещение виллы было превращено в склад. К сожалению, что бы там ни хранилось, к моменту появления полиции это уже было вывезено в неизвестном направлении. Думаю, расследование даст свои результаты.

…

Ежедневная вечерняя газета «Детройт ньюс»

«Кровавая трагедия в Лансинге»

Жаров и Таяна уже битых полчаса обсуждали с Лавочником вопросы оплаты за помощь, оказанную раненым. Сегодня он выглядел почти что человеком и вел себя совсем как обычный лавочник — долго и многословно причитал о понесенных убытках, тонко намекал на то, что захваченное оборудование атлантов было бы вполне уместной платой...

Таяна в ответ на это только улыбалась. Денис горячился, спорил, доказывая, что затраты Лавочника были не такими уж большими, драгоценный маяк был возвращен ему в целости и сохранности, а все прочее вполне может быть оплачено обычным путем.

— Ну как вы не понимаете! — всплеснул руками толстяк. — Ведь я...

— Это вы не понимаете, Лавочник, — взорвался Жаров, которому весь этот спор уже порядком надоел. В отличие от Лавочника, для которого сам процесс торговли был в немалой степени развлечением, Денис испытывал одно лишь раздражение.

Таяна уже оправилась от полученной раны. Лечение не заняло много времени, здесь, в Мире Хаоса, магия творила чудеса в буквальном смысле. Но даже выдающееся искусство специалистов Хаоса не смогло вернуть зрение Диреку, лицо которого местами обгорело чуть ли не до кости. Синтия, не мудрствуя лукаво, предложила Стражу обращение — способности вампира к регенерации позволили бы Диреку вырастить новые глаза, пускай и не скоро. Полгода, год — и от шрамов, уродующих лицо, не останется и следа.

Но Дирек отказался. Он уже не испытывал боли, шевеля обожженными губами, об этом позаботились в первую очередь, но тело плохо слушалось его, губы двигались с трудом, слова выходили невнятными, еле слышимыми. Ярослав попытался объяснить Синтии точку зрения Дирека — обращение безвозвратно, и это пугало искалеченного рианнца больше, чем перспектива навсегда лишиться зрения. Тем более что специалисты Рианна могли обеспечить Дирека глазами — пусть и биоэлектронными. Что же касается следов от ожогов на лице... не только на Земле изобрели поговорку о шрамах, украшающих мужчину.

Шенк все еще чувствовал себя отвратительно, но беспокоиться о его здоровье не приходилось — фактически он наглядно демонстрировал всем преимущества вампира, способного довольно быстро залечить очень тяжелые раны. И все же Синтия ни на шаг не отходила от постели своего возлюбленного, дожидаясь того момента, когда его можно будет переправить в другой, более безопасный мир. Пока что проход через портал для раненого был чреват непредсказуемыми последствиями. Хватило и того, что им пришлось спешно убираться с Земли.

— Это вы кое-чего не понимаете, Лавочник, — повторил Жаров уже более спокойным тоном.

Он не собирался ворошить прошлое, хотя бы потому, что считал это не вполне этичным. И его вполне устраивало, что Лавочник не вспомнил, или не счел нужным вспомнить, об их первой встрече, которая произошла много лет назад... очень давно для самого Лавочника и всего несколько лет по счету Жарова. О, его-то воспоминания были еще достаточно свежи... Что ж, если его вынуждают, он пересмотрит свое решение.

— Хотелось бы освежить в вашей памяти одну давнюю историю... о двух Стражах, которые пришли к вам за покупками и, насколько мне известно, честно уплатили названную вами цену. Но вам этого показалось мало, не так ли? Вы предпочли захватить гостей в плен, чтобы по капле выпускать из них кровь...

Лавочник прищурился, разглядывая Дениса, затем перевел внимательный взгляд на Таяну, зачем-то снял свои старомодные очки и принялся старательно протирать их.

— Да... — наконец усмехнулся он. — И в самом деле, я, кажется, узнаю вас. Думаю, мне не стоит говорить, как я сожалею о случившемся тогда...

— И в самом деле сожалеете? — язвительно поинтересовался Денис.

— Убытки от этого неосмотрительного шага были куда больше, чем доходы, — развел руками толстяк. — Так что... можете считать, что я в высшей степени наказан.

— Значит, сейчас мы можем окончить разговор о компенсациях за ту помощь, которую вы оказали Вирму?

Лавочник несколько мгновений помолчал, затем чуть заметно кивнул.

— Замечательно... стало быть, оборудование будет переправлено в мир Рианна, и сделано это будет за ваш счет, так, уважаемый?

Еще один обреченный кивок.

— И мы не станем говорить о такой малости, как стоимость лечения моих товарищей.

На этот раз кивок сопровождался столь печальным вздохом и столь явным страданием, написанным на лице, что Денис счел себя вполне отмщенным. Если еще поторговаться, наверняка в закромах Лавочника можно было бы найти немало всякого рода полезностей... но жадность еще никого не доводила до добра.

Поэтому он решил сменить тему.

— Думаете, земляне не сумеют обнаружить коконы?

Лавочник явно испытал чувство облегчения от того, что Жаров перестал заниматься прямым шантажом. Фактически он был готов пойти и не на такие уступки... и отнюдь не потому, что опасался мести. До тех пор, пока он сам рассказывал эту историю своим хорошим знакомым, рассказывал как анекдот, как ошибку юности — хотя и тогда он был уже неизмеримо стар, — все было куда проще. Но с появлением живых свидетелей... у Лавочника появилось странное чувство, в котором он вряд ли когда-нибудь и кому-нибудь признался бы.

Ему просто было стыдно.

Поэтому сейчас он был готов на любую разумную компенсацию. И условия Жарова для него оказались вполне приемлемы.

Если уж положить руку на сердце... где бы это сердце в данный момент ни располагалось, Лавочник мог признать, что его затраты на операцию, вполне достойную легенд, были не так уж и высоки. А если информация о той роли, которую он сыграл в падении последнего — или одного из последних — островка древний Империи Атлантида, то это вполне может привлечь к нему новых клиентов.

— В ближайшее время — не сумеют, — уверенно ответил он на вопрос. — Пока не изобретут способа преодолевать магическую защиту. Учитывая, что эта Земля идет исключительно по технологическому пути развития, это произойдет не скоро. Если вообще когда-нибудь произойдет.

— Мы бы предпочли, чтобы коконы были отправлены в более надежное место.

— Увы. Переправить их через обычный портал невозможно, — вздохнул Лавочник, — это трудности чисто м-м... технического характера. Но не беспокойся, Дьен, коконы спрятаны надежно, и сами они раскрыться не могут. Даже я не мог бы вскрыть стасис-поле. Хотя, сознаюсь, хотелось бы...

— Зачем?

— Видишь ли... — Лавочник на мгновение замялся, вспомнив о своем давнем принципе, что информация является тем же товаром, и иногда весьма дорогостоящим. Затем решил, что сейчас не лучшее время для торговли. — Под грудой камней... кажется, это был эффектор защитного поля атлантов, который вы изволили взорвать, обнаружили тело одного из Архонтов.

— Но ведь...

— Да, да, я знаю. Четверо погибли, пятый на ваших глазах бежал в дом. Шестого нашли мои специалисты. Но коконов два... не жди объяснений, Дьен, у меня их нет. Не знаю, откроется ли когда-нибудь эта тайна, узнаем ли мы, кто укрылся во втором коконе...

Антонио Каррере потер виски, затем вынул из кармана плоскую фляжку с коньяком, сделал долгий глоток. В голове несколько прояснилось, но тумана еще хватало.

Он попытался сосредоточиться на происходящем. Огляделся по сторонам, узнавая знакомую улицу. Машина стояла неподалеку от виллы дона Вальцоне — достаточно близко, чтобы можно было дойти пешком, не заводя машину и не кружа по переулкам в поисках более удобного места для парковки, и достаточно далеко, чтобы охрана не заинтересовалась дремлющим в машине водителем.

«Что я здесь делаю?»

Он выбрался из машины, потянулся... по всей видимости, он и в самом деле задремал — мышцы болели от долгого пребывания в не слишком удобной для сна позе.

Каррере попытался вспомнить события, которые привели его к дому хозяина. С воспоминаниями явно что-то было не в порядке... они ускользали, наслаивались друг на друга, перемешивались и от этого становились все более и более нечеткими. Мелькнуло несколько лиц. Все они были знакомыми, но вспомнить имена Антонио не мог. Так же, как и то, почему ближайшее прошлое связано с этими людьми.

Он сделал шаг, нога поскользнулась, и пришлось ухватиться за крыло машины, чтобы не упасть.

«Что за черт?»

Обувь была покрыта засохшей грязью. Он растерянно оглянулся по сторонам, словно бы здесь, в элитном районе Детройта, можно было так угробить хорошие ботинки.

«Кстати, почему ботинки?»

Обычно он предпочитал дорогую, стильную обувь. Преимущественно — лаковую. Но сейчас Каррере был одет не так, как привык, — черно-серый камуфляжный костюм, армейские ботинки... Память выдала картинку — лес, мокрая земля, каменное сооружение. Крупным планом — руки, вдавливающие радиодетонатор в брикет пластита.

Антонио взглянул на часы. Семь вечера... В памяти всплыли слова дона Вальцоне о том, что вечером необходимо прийти и доложить.

«Доложить о чем?»

Как бы там ни было, заставлять хозяина ждать не стоило. Каррере неспешно двинулся к нужному дому. Охранники бросали косые взгляды на всегда элегантного, а нынче порядком измазанного грязью шефа службы безопасности, но задавать вопросы не решились. За что Каррере был им благодарен... ему еще предстоит отвечать на вопросы дона Вальцоне... только вот какими будут эти вопросы и что он может на них ответить?

При виде входящего Антонио Памела встала из-за стола, как и положено воспитанной секретарше, и, сделав пару шагов, приоткрыла перед ним дверь кабинета.

— Он ждет вас, мистер Каррере.

— Спасибо, — буркнул он.

Дон Вальцоне, как обычно, сидел в кресле и смотрел на огонь в камине. При звуке шагов он обернулся, морщинистое лицо расплылось в улыбке.

— Рад видеть тебя, сынок. Ну, садись, рассказывай... налей там себе чего-нибудь, вижу, тебе это сейчас нужно.

Каррере плеснул в хрустальный стакан на два пальца коньяка, выпил залпом, закашлялся. Затем подошел к хозяину поближе, но в кресло садиться не стал — побоялся испачкать дорогой гобелен перемазанной грязью одеждой.

— Итак?

Антонио молчал. Затем виновато развел руками.

— Дон Вальцоне... простите меня, напомните, о чем я должен был вам рассказать?

Старик нахмурился.

— О Вирме, разумеется.

— О Вирме... — протянул Антонио, буквально выдавливая из непослушной памяти обрывки информации. — Нуда... он... они... я разместил их в вашем загородном доме, как мы и договорились. Вчера... да, вчера подвезли оружие, все, как он и просил...

— Антонио, сынок, — ласково перебил его дон Вальцоне. — Я все это уже знаю. Ты ведь вчера был здесь, вечером, мы пили коньяк, курили хорошие сигары, и ты мне все это рассказывал. Про спутников Вирма. Про то, как твои мальчики ходили на эту проклятую виллу, про то, что с ними случилось потом.

— Ну да... — без уверенности пробормотал Каррере, но спорить с хозяином не стал. — Да, конечно, я... рассказывал. А сегодня с утра мы... поехали...

Он замолчал.

— Куда вы поехали, сынок? Наверное, к Лансингу, к той самой вилле, верно?

— Верно, — медленно выдавил из себя Каррере. Он все еще пытался заставить память раскрыться, выдать информацию. Пока получалось плохо, но кое-что выудить удалось. — Мы приехали в лес... Вирм отправился с остальными... с ним были еще люди, новые... странные... оружие странное, я такого не видел... и что-то вроде бронежилетов, необычные, Вирм сказал — экспериментальная модель. Кажется, это он солгал. Они пошли к вилле, а я...

Он замолчал, словно ожидая наводящего вопроса.

— А ты?

— Я... Вирм сказал, что надо взорвать... сказал, обязательно надо взорвать... эти ублюдки, отбросы... никто не сумеет, я сам взял взрывчатку, детонаторы...

— Антонио, вспомни, что ты взрывал?

Прошло не менее двух часов, прежде чем дон Вальцоне признал свое поражение и согласился с тем неприятным фактом, что полезной информации от своего подчиненного он не получит. Во всяком случае, не сегодня, а скорее всего — никогда. Что бы ни сделал с ним Вирм, это вряд ли угрожало здоровью Антонио... но вот память его, похоже, была начисто стерта. Не вся память — несколько последних дней. Как можно этого достичь, дон Вальцоне не знал, хотя много бы отдал за такое знание, возможность править памятью людей могла оказаться более чем полезной.

Из выуженных у Каррере обрывков воспоминаний картина складывалась занятная. Особенно если дополнить ее статьей из вечерней «Детройт ньюс». Вирм со своими спутниками устроил у виллы бойню... при этом положил всех направленных ему в помощь подонков. О них дон Вальцоне не жалел — в любом случае рано или поздно Семья сама вынуждена была бы избавиться от этого дерьма. Кажется, Вирм потерял и кого-то из своих приятелей. Сам, как этого и следовало ожидать, уцелел. Это Антонио еще вспомнил... а вот все последующие воспоминания были уничтожены практически полностью — вплоть до того момента, как он очнулся в машине.

— Ты молодец, Антонио, — мягко прошептал старик, убедившись, что более ничего полезного из головы итальянца он извлечь не сможет. — А теперь иди отдохни... или, знаешь, поезжай-ка ты куда-нибудь на море. Белый песочек, красивые девочки... Так и сделаем, сейчас ты пойдешь и как следует выспишься. А завтра на самолет — и во Флориду. Памела обо всем позаботится. Иди, иди, сынок... а я еще посижу, подумаю...

Проводив взглядом послушно отправившегося спать Каррере, старик закрыл глаза. Так, с закрытыми глазами, под треск горящих в камине поленьев, очень хорошо думается. Ему сейчас обязательно нужно принять правильное решение.

Итак, Вирм выполнил свою миссию и снова исчез. Можно надеяться, что исчез он навсегда — обрывок долларовой банкноты распался хлопьями легкого пепла, и больше эта бумажка не будет висеть камнем над душой старика. Стоит ли копать, стоит ли пытаться разобраться, в чем состояла эта миссия, что на самом деле произошло в лесу возле Лансинга? Или лучше воспользоваться многочисленными связями Семьи, чтобы как-то замять это дело, или по крайней мере добиться, чтобы утихла шумиха вокруг этой бойни?

Стоит ли пытаться выяснить, куда он отправился? В эту далекую, странную Россию? Вряд ли получить эту информацию будет сложно.

Только вот надо ли?

А может, просто вычеркнуть Бирма из своей жизни? Вычеркнуть его из памяти, как он стер пару последних дней из головы доверчивого Антонио. Забыть навсегда о визите этого гостя из прошлого, словно и не было его, этого визита. Как сказано в книге Екклесиаста, «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Возможно, стоит прислушаться к Священному Писанию?

— Ну, вот вроде бы и все...

Панарин задумчиво крутил в руках дорогую ручку с золотым пером. Насколько Сергей знал, эту ручку ему подарили еще года два назад, но полковник ею практически никогда не писал. Зато очень любил щелкать колпачком, извлекая на свет божий сияющее паркеровское перо, разглядывать его с преувеличенным вниманием... как правило, это происходило, когда он обдумывал очередную неприятную реплику.

Как сейчас, к примеру.

— Значит, так... попытаемся резюмировать, — протянул полковник, щелчком загоняя перо в колпачок. — Ты в течение года разрабатывал инопланетянина...

— Не совсем инопланетянина, — осторожно поправил шефа Бурун. — Он из...

— Да, я помню, — серьезно кивнул Панарин. — Из параллельной вселенной. Не будем цепляться к словам, Сергей Павлович. Раз он не с Земли, значит, инопланетянин. Итак, в течение года часть... немалая часть сил уголовного розыска, а также оперативно-поискового управления, экспертов и других служб была занята разработкой инопланетянина. Не какого-то там, а «хорошего» инопланетянина. Как говорят наши бывшие враги, а ныне заклятые друзья из-за океана, «хорошего парня». Так?

— Так, — согласился Бурун. Трактовка полковника ему не очень нравилась, ко по существу все было верно.

— И этот «хороший парень» дал вам понять, что на Земле также присутствуют другие инопланетяне. Очень, можно сказать, «нехорошие парни». Убивают московских бабушек. Мечтают захватить мир. Так?

— Так, — послушно подтвердил Бурун. Прозвучавшая постановка вопроса нравилась ему еще меньше. Можно сказать, не нравилась вообще.

— И, безусловно, все добрые и светлые силы человечества, в лице уже упоминавшегося инопланетянина, деда-пенсионера и бравого капитана уголовного розыска просто обязаны были вмешаться и... не будем скромничать, назовем вещи своими именами. Вмешаться, чтобы спасти этот мир. Так?

— Э-э...

— Так, — согласился сам с собой полковник. — Все нормально, все вполне разумно и, можно сказать, естественно. В голливудских боевиках я встречал истории и похлеще. Все сказанное здесь звучало вполне логично, и я согласен с тем, что каждый уважающий себя мужчина просто обязан спасать мир... хотя бы разок. А лучше — регулярно. А уж как — это кому как повезет, одни борются с загрязнением окружающей среды, другие спасают уссурийских тигров, третьи грудью встают на пути злобных захватчиков. Последнюю ситуацию мы рассмотрим подробнее.

Он замолчал, «паркер» снова был открыт и начал, повинуясь воздействию пальцев, совершать вращательные движения. На одном из оборотов он выскользнул из руки полковника и грохнулся на стол, оставив на полированной столешнице несколько темных капелек. Панарин неторопливо достал из стола лист бумаги, промокнул разлившиеся чернила, затем аккуратно надел на ручку колпачок. В двадцатый за сегодняшний день раз.

— Эти «плохие парни», как и следовало ожидать, местом своей дислокации избрали территорию наших заокеанских оппонентов. Америку. США. Нет, ну в самом деле, с чего еще можно начинать захват власти над миром... не с Люксембурга же. Хотя, если подумать, на их месте я бы избрал Ватикан... да, Ватикан...

Панарин почесал затылок, причмокнул, словно пробуя идею на вкус, и утвердительно кивнул.

— М-да... ну да что с них взять. Сами они не местные, реалий наших не знают, оценить значение религии в обществе толком не могут. С другой стороны, США — страна развитая, большая, на мировой арене опять же влиянием пользуется. Хотя и без любви.

Он снова замолчал. Сергей еще не понимал, к чему клонит полковник, но ход его рассуждений не обещал ничего хорошего.

А поначалу все казалось не таким уж безнадежным. Игнат Семенович выслушать своего опального подчиненного согласился, и честно его слушал — по меньшей мере часа полтора. Слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. И — если об этом можно судить по внешнему виду — даже вроде бы верил. Да и сейчас говорил обычным своим тоном, без яда или издевки — тоном констатации факта, только вот факты в его подаче выглядели по меньшей мере подозрительно.

Быть может, следовало бы что-то сказать... или обратить все это в шутку. Хотя какие здесь шутки, черт бы их побрал.

— А вот дальше, — теперь полковник говорил иным тоном. Не то чтобы обличающим... но достаточно близко, — а дальше началась в некотором роде самодеятельность. Вместо того чтобы бить тревогу и созывать народ, спасители мира решили все сделать сами. Для начала они отправились в Америку... нет, началось с того, что один из «спасителей» скрыл от следствия важную, можно сказать, важнейшую информацию. А уж потом, нарушая подписку о невыезде, отправился в Америку вместе с «хорошим инопланетянином» и уже упоминавшимся пенсионером. Причем отправились они туда в обход таможни, по поддельным паспортам.

— Не...

— Да, я помню. Не по поддельным, а просто задурив голову работникам аэропорта. Несущественно. Прибыв в Штаты, они заручились поддержкой представителей организованной преступности... я верно сформулировал?

— Верно, — убитым голосом признал Сергей.

— Очень хорошо. Так вот, вместе с боевиками местной мафии «спасители» организовали маленькую войну, в которой на стороне противника выступала армия США. Итог, как и следовало ожидать по законам жанра, вполне удовлетворительный. «Плохие парни» перебиты, мир спасен, справедливость восторжествовала, безымянные герои вернулись на родину, не ища славы и признания... поскольку действовали исключительно из благих побуждений, а не ради фанфар и правительственных наград. Я ничего не упустил?

Сергей помотал головой, затем, поймав выжидательный взгляд полковника, с явным трудом выдавил из себя:

— Ну... так оно все и было, но в вашем, Игнат Семенович, изложении, все это выглядит как-то...

— Паршиво, — подсказал Панарин.

— Именно.

— Я рад, что ты хоть это понимаешь.

Он снова замолчал, словно ожидая, не пожелает ли Бурун что-нибудь добавить. Но Сергей, уже отчаянно жалеющий о том, что вообще поднял этот разговор, держал рот на замке. По большому счету это следовало бы сделать с самого начала. И дернул же его черт припереться к шефу с честным рассказом о событиях прошедших дней.

Словно в ответ на его мысли полковник заговорил снова:

— Когда ко мне приходят офицеры — взрослые, заметь, люди — и рассказывают сказки про больного родственника, про колики в животе или про водопроводчика, который именно сегодня должен отремонтировать их драгоценный унитаз, я иду им навстречу. Заметь, Сергей Павлович, не «верю», а именно «иду навстречу». То есть киваю, принимаю сочувственный вид и даю им то, за чем они пришли. То есть отгул. Хотя и понимаю, что этого «экстренно заболевшего» вполне могу встретить на футболе... если бы у меня было время и желание ходить на стадион. Когда опер проваливает простое дело и пытается объяснить это всякого рода стечениями обстоятельств, маскируя собственную лень и некомпетентность, я тоже иду навстречу. То есть вставлю по первое число... но в определенных пределах, поскольку оперу этому еще работать — глядишь, со временем научится чему-нибудь полезному. Но ты... ты перешел все границы... выражаясь словами одного известного киноперсонажа, тебе бы не протоколы, тебе бы книжки писать.

— Все-таки вы мне не верите, — вздохнул Сергей. — У меня ведь есть и...

— Ты меня не перебивай, — нахмурился полковник. — Я не закончил. Я вполне допускаю, что ты готов представить мне доказательства. Какой-нибудь супермегаинопланетный прибор, который тут же меня убедит во всем, в чем угодно. Хотя если твой Верменич и в самом деле инопланетянин и если он человек умный, то, вероятно, будет против такой демонстрации.

Бурун почувствовал, как уши его наливаются краской. Он и в самом деле собирался заявить о наличии доказательств, но заявление это было бы совершенно голословным. Ярослав категорически отказался демонстрировать перед официальными властями и свои способности, и то немногое оборудование, которым располагал. Как и устраивать особо недоверчивым экскурсии в иные миры. Позицию Стража понять было можно, его жизненные принципы не включали в себя оказание помощи слаборазвитым цивилизациям — в тех вопросах, которые напрямую не касались их, цивилизаций, выживания.

— Но дело тут в другом, — продолжал Панарин. — Я хочу, чтобы ты понял меня, Сергей. Если я тебе «не верю», то твое поведение может быть расценено как злостное манкирование своими обязанностями, некомпетентность и откровенное разгильдяйство. Это все дела привычные, и пути их решения тоже вполне известны. Строгач. Неполное служебное. Увольнение. И все...

Он снова замолк — примерно на минуту. На исходе этой минуты ручка хрустнула в железных пальцах полковника, исторгнув на стол лужу чернил. Панарин еще несколько секунд задумчиво разглядывал обломки, затем с тяжелым вздохом швырнул их в корзину.

— А вот если я тебе верю, Бурун, тогда дело поворачивается иным боком. Незаконное пересечение границы. Связи с оргпреступностью. Убийство... ну, или покушение на убийство. Причём на территории другой страны. Причем пребывая там нелегально. Это — тюрьма, Сергей.

Бурун понимал, что все, чем были наполнены последние дни, находилось, мягко сказать, не в ладах с законом. Но рассматривать свои похождения в столь суровом аспекте он не пробовал.

— Поэтому сейчас мы сделаем так. — Панарин открыл ящик стола, извлек оттуда прозрачную папку, достал из папки лист бумаги и размашисто написал несколько слов. — Отдашь в канцелярию. Того, что ты мне тут рассказывал, я не слышал. И не рекомендую в дальнейшем с кем-нибудь подымать эту тему. Поясню почему. Если тебе не поверят — рискуешь оказаться в психушке. Если поверят — всю оставшуюся жизнь будешь под колпаком у соседей... и ладно, если у них одних.

Сергей взял протянутый лист. Это было его заявление — с начальственной резолюцией «не возражаю».

— Вопросы?

— Нет вопросов, — покачал он головой.

И на самом деле, спрашивать или тем более спорить тут было не о чем. Бурун встал, сунул заявление в папку.

— Я могу идти?

— Иди. И... — полковник на мгновение замялся, — не держи зла, Сергей Павлович. Ты свой путь выбрал сам. Если на мгновение допустить, что ты говорил одну только правду, возможно, вы сделали очень большое, очень нужное дело. Быть может, самое важное в твоей жизни. Но мне здесь нужны не спасители человечества. Мне нужны простые опера, которые ловят простых уголовников. А к этому делу душа у тебя, я знаю, не лежит. Не надо быть балластом, капитан.

Сергей подошел к двери и вдруг улыбнулся.

— А что... это ведь идея.

Полковник вопросительно приподнял бровь.

— Насчет книжки... надо над этим подумать.

Капли дождя, срываясь с хмурых, неприветливых облаков, тут же подхватывались ветром и мчались вниз, все ускоряясь и ускоряясь, собираясь в тугие струи, холодные и колючие. Удары этих ледяных плетей срывали немногие уцелевшие листья, уже даже не желтые, хотя еще недавно радовавшие глаз ярким золотом, а коричневые, пожухлые и мертвые. Все вокруг казалось тусклым и немного неживым... Лишь венки из искусственных цветов и пластмассовых еловых веток, отмытые от пыли, становились ярче, сочнее. Хотя здесь яркие краски были неуместны.

Высокий человек стоял неподвижно, прислонившись к витой железной ограде. Длинное пальто из дорогой шерсти пропиталось водой, очень короткие, черные с проседью волосы слиплись. Он мог хотя бы поднять воротник, чтобы дождь не проникал за шиворот — нет, он мог бы и многое другое. Разогнать тучи, выпустив на небо уже давно не греющее осеннее солнце. Или заставить капли испаряться, не долетев до пальто. Или сделать так, чтобы эти холодные струйки шарахались от него, словно в испуге.

Но он просто стоял, не ощущая промозглого холода. И силы, которыми он владел, оставались в покое. Просто это место не терпело суеты, не терпело заботы о живущих, ибо принадлежало тем, кто ушел.

— Здравствуй, Солнышко, — прошептали чуть посиневшие от холода губы. — Здравствуй. Видишь, я пришел...

Он снова надолго замолчал, глядя на фотографию в рамке, тщательно закрытую стеклом, дабы никакая непогода не смогла хотя бы в малейшей степени повредить улыбке юной девушки, смотревшей на него со скромного каменного обелиска. Он сам выбрал этот снимок, на котором Солнышко была молодой, хотя прошло много, очень много лет с тех пор, как он видел ее такой. Но морщины, утратившие юную жизненную силу, пряди волос, чуточку выцветшие губы... все это лишь маска, которую каждый надевает с годами. Надо уметь видеть сквозь отпечатки лет, сквозь шрамы, оставленные ударами безжалостного времени. И тогда смотрящему откроются молодость, красота и очарование души — то, что никуда не уходит с течением лет.

И еще он выбрал этот снимок потому, что на нем Солнышко выглядела счастливой. Много ли у нее было по-настоящему счастливых дней? Раньше он думал, что много. Раньше он не задумывался над тем, какой была ее жизнь — рядом с ним, сильным, нестареющим, всегда уверенным в себе. Да, она всегда была рядом — и прошло на удивление мало времени, прежде чем он стал воспринимать это как само собой разумеющееся.

— Прости меня, девочка...

Странные слова. В последние годы все считали, что Солнышко — его мать. А она не спорила, улыбалась, и в речи все чаще проскальзывали слова «сынок мой».

— Я вернулся, — повторил он. — Я знаю, ты ведь хотела этого.

Слова звучали еле слышно, и даже окажись здесь кто-то из людей, выбравших для посещения кладбища столь неподходящую погоду, он не расслышал бы фраз, обращенных к фотографии. Но человек в мокром шерстяном пальто был один.

— Но знаешь, Солнышко, я ведь вернулся не потому, что ты об этом просила. Твоя просьба для меня значит много... но ведь ты не этого хотела, верно?

Ему показалось, или улыбающаяся девушка на снимке и в самом деле чуть заметно кивнула?

— Ты предпочла бы, чтобы я сделал это не ради тебя. Так и произошло, Солнышко. Я остаюсь, потому что нужен здесь. Твой мир стал и моим тоже, ему нужна защита.

Он снова надолго замолчал, затем, вздохнув, продолжил:

— А еще я вдруг понял, что должен хотя бы иногда приходить сюда, к тебе. Просто поговорить...

Девушка на снимке продолжала улыбаться. Но глаза ее вдруг стали по-особому ласковыми, словно солнце, отдавая последнее тепло, сумело пробиться сквозь мрачные тучи и бросило лучи прямо в зрачки.

Он наклонился и медленно положил на могилу большую, невероятно большую желтую розу, яркую, словно вобравшую в себя всю силу осеннего солнца.

— Я всегда буду неподалеку, Солнышко. И не волнуйся, я присмотрю за этим странным, безалаберным миром. С ним все будет хорошо, обещаю.

Магадан,

Апрель-декабрь 2005 г.

Дмитрий Воронин Несущие Свет. Противостояние

Глава 1

Стук вырвал меня из размышлений. От неожиданности я дернул рукой, бокал покатился по пушистому белому ковру, оставляя за собой темную отвратительную дорожку. Я вскочил, бросился к окну, уже зная, что там увижу. И верно — вечная белесая муть, пронизанная черными полосами, сменилась… сменилась другой белесо-черной мутью, только теперь в ней можно было разглядеть нечто вполне конкретное: вихри ледяных кристалликов, падающих с мрачного черного неба на черный же лес, уже почти полностью укрытый снежной пеленой.

Стук повторился…

Я вышел из ступора и бросился вниз по длинной витой лестнице, спотыкаясь и скользя по мраморным ступеням. По пути сдернул со стены какой-то клинок — уже позже разглядел, что это индарский боевой серп, оружие в умелых руках весьма опасное. В моих руках индарский серп не опаснее кухонного ножа, но, надеюсь, незваный гость этого не знает.

Дверь замка была уже распахнута… да, я не оговорился, именно дверь. В моем замке нет обширного внутреннего двора, высоких крепостных стен, казарм стражи, конюшен и многого, многого другого. Его даже замком назвать можно с известной натяжкой — когда-то это была просто башня, хотя и в немалой степени укрепленная, способная выдержать не слишком серьезную осаду. Но как-то повелось — Высокий замок… а я не в том положении, чтобы спорить с любителями навешивать ярлыки.

Я ворвался в Зал Приема, и, вероятно, вид мой вполне способен был внушить страх, ибо незваный гость сделал шаг назад и непонимающе уставился на меня. Это был высокий, плотный мужчина лет пятидесяти, косматые седые брови покрылись сосульками, лицо — там, где с ним вволю поработал ледяной ветер, — пошло красно-белыми пятнами. Мерзлая борода свалялась комьями. Его одежда, пусть и достаточно теплая для зимней поры, вся заледенела. На боку висел короткий тяжелый меч — оружие не для красоты.

— Вы хозяин этого дома? — пробасил он вместо приветствия.

— Вон отсюда! — прошипел я, для убедительности потрясая серпом. При виде меча на боку гостя мое оружие уже не казалось мне столь убедительным. — Закрой дверь и убирайся.

— Такая речь впору не хозяину, но плохому слуге, — буркнул он, явно собираясь сделать шаг вперед. Впрочем, сказал это достаточно тихо — в иное время и в ином месте эту реплику никто не услышал бы.

— Убирайся, — повторил я, уже понимая, что вся эта комедия, как и в прошлый, и в позапрошлый раз, закончится моим полным поражением. Богатый жизненный опыт не позволял мне усомниться в предопределенном, но так хотелось поверить в чудо…

— Меня зовут Дроган Леердел, — представился бородач. — Я купец…

— Раз ты купец, — не сдавался я, — так ты пришел не по адресу. Здесь нет покупателей и не предлагают товар на продажу.

— Я догадываюсь, — буркнул он, все еще не переступая порога. У входа намело уже изрядный снежный холмик, ледяные струи ветра секли его лицо, и я понимал, что только остатки воспитания удерживают его от рокового шага. Пока удерживают. — Буран… я потерял свой караван. Лошадь пала… замерзла. Мороз крепчает, и пешком я не сумею добраться живым до ближайшего жилья. Позвольте переждать непогоду под крышей вашего дома.

Я видел — он изо всех сил старается говорить вежливо, но этот человек не привык выступать просителем. И все же необходимо было использовать все возможные средства убеждения.

— Я не принимаю гостей. Это мой дом, и только я решаю, кто будет проводить время под его крышей.

— Я, конечно, уважаю твое право, — он уже еле сдерживался, — но угроза смерти делает меня настойчивым. И уже то, что я все это время стою у твоего порога…

— Глупец! — заорал я, делая шаг вперед и выставляя перед собой серп. — Это Высокий замок! Беги отсюда, пока твои кости не украсили мои подвалы! Прочь!

— Высокий замок? — хмыкнул он. — И ты думаешь, я поверю в эту чушь? Позволь войти, или я обойдусь без твоего разрешения!

Он был не первым и не последним. Никто из тех, кого злая судьба приводила к этой двери, готовой открыться перед каждым, не верил моим словам. А может, в этом-то и было все дело? Может, проклятый замок открывал двери лишь тем, кто наверняка, несмотря ни на что, перешагнет порог?

Последний аргумент… последние слова — и я уже знаю, что не смогу достучаться до его души.

— Послушай, — я старался говорить медленно, вкладывая в слова, в интонацию всю доступную мне степень убеждения, — ты в самом деле выбрал плохое место для ночлега. Этот дом защищен колдовством. Любой, кто войдет в эти стены, останется здесь навсегда. Думаешь, почему я не подойду, не попытаюсь вытолкать тебя взашей? Боюсь твоего меча?

Я полоснул серпом по руке, бритвенно-острое лезвие легко вскрыло кожу, брызнула горячая кровь — рана тут же затянулась, а мгновением позже исчез и тонкий шрам.

— Видишь? Ничто не угрожает мне в Высоком замке. Но я не могу выйти отсюда, не могу даже приблизиться к двери… проклятие, не могу накинуть засов, чтобы идиоты вроде тебя не пытались войти в мой дом. Вот смотри!

И я с силой метнул в него серп. Он отпрянул, уворачиваясь, и я вдруг ощутил слабую надежду, что сейчас дверь захлопнется, засов займет свое привычное место — я ведь немного лукавил, в обычное время дверь всегда заперта, и я даже могу дотронуться до нее. В обычное время.

Серп врезался в невидимую пелену, отделяющую меня от Дрогана, и отлетел в сторону.

— Вот как… — По его глазам я понял, что мои худшие опасения оправдываются. Он поверил, но вера эта не принесла страха, только лишь решимость. — Стало быть, это не ложь… и все же, если выбирать между смертью в сугробе и смертью в стенах твоего замка, я, пожалуй, предпочту второе, колдун. Поскольку смерть на этом морозе уже очень близка.

И он шагнул через порог.

Дверь с шумом захлопнулась за его спиной, зазвенел засов, ныряя в петли. Проклятый замок выполнил свою миссию. Я вздохнул, в очередной раз смиряясь с неизбежным.

— Меня зовут Санкрист… пойдем, я дам тебе подогретого вина…

Ловцы появились в деревне еще затемно. Они всегда приходили в это время: стоит селянам заприметить приближение отряда «белых плащей», как детей тут же уведут в лес — ищи их потом. Конечно, рыцари при желании могут найти и иголку в стоге сена, но ведь это всегда потеря времени. Может, махнут рукой и уедут несолоно хлебавши…

Небо еще было сплошь усыпано звездами, еще ни один петух не соизволил возвестить о приближении утра, а уже загрохотали копыта, высекая искры из добротной, иному городу на зависть, мостовой. Местный управитель воровал в меру, что было редкостью необычайной, а потому и на дороги выделяемых из казны денег хватало. Захлопали окна, сонные лица высунулись наружу, дабы узнать, кого нелегкая принесла в столь ранний час. Где-то затеплились лучины и свечи, в домах побогаче — и масляные лампы. Толку от них было чуть, мрак за окном разогнать крохотными огоньками невозможно — но ведь когда в доме светло, и страх вроде как отступает.

Да и настоящего страха в этих краях давно уже не видели.

И все же люди разглядели во тьме, кто нарушил последний час их утреннего покоя. Где-то затравленно вскрикнула женщина — и тут же зашептала, поднимая детей. Те, что мчались за окном, не слышали этого шепота — но знали о нем. Это был не первый их рейд и далеко не последний. А потому еще на околице отряд разделился: пятеро рыцарей осадили коней на холмах, окружавших деревню, прошептали нужные слова — и тьма перед их глазами расступилась, сменившись зеленоватым маревом. В этом колдовском мареве невозможно толком разглядеть деревья, кусты или камни, зато прекрасно видно все живое — даже мышь, выбравшаяся из своей норки, была бы видна ясно и отчетливо, словно раскаленный уголек среди груды давно остывшей золы. Никто не сможет покинуть деревню незамеченным…

Остальные рыцари, сопровождавшие кареты — одну, роскошно отделанную, принадлежащую весьма влиятельной персоне, и две другие, попроще, — направились к центрудеревни, где, как обычно, располагались дом управляющего, маленькая церквушка, обиталища наиболее уважаемых селян и гостиница. Но всадников — и, разумеется, тех, что ехали сейчас в каретах, защищенных заклинаниями и от дневной жары, и от ночной прохлады, и от дорожной пыли, — интересовала отнюдь не гостиница. И, конечно, не церковь — хотя все рыцари, проезжая мимо устремившегося к ночному небу шпиля, украшенного традиционным солнечным кругом, сделали положенный жест очищения и преданности Эмиалу.

Скакавший впереди кавалькады воин осадил огромного коня и тут же, не дожидаясь, пока животное успокоится, спрыгнул на землю, глухо звякнув тяжелой кольчугой. В иное время и в ином месте латы рыцарей Света были бы обязательным атрибутом для этой миссии, но укрывать себя полными доспехами ради визита в небольшое село, пусть оно и всего в пяти часах езды от Торнгарта, было бы явным излишеством.

Рыцарь легко взбежал по ступенькам и трижды дернул массивное медное кольцо. Выждав ровно пять вдохов — явно недостаточно для того, чтобы хозяин дома поднялся с постели и подошел к двери, — рыцарь снова ударил в резные доски — на этот раз закованной в латный сапог ногой. Брызнули щепки, по одной из досок пробежала трещина…

— Иду, иду… — послышался из-за двери старческий голос. Спустя несколько мгновений в открывшемся дверном проеме появился сгорбленный силуэт. Морщинистая высохшая рука держала масляную лампу, подслеповатые глаза обежали фигуру рыцаря, на мгновение задержались на длинном мече. — Чего изволит ваша светлость в столь ранний час?

— Ты управляющий? — Рыцарь снял шлем, привычно бросив его на согнутый локоть левой руки, правая ладонь в стальной перчатке легла на рукоять кинжала. Не с угрозой — обычная поза воина.

— Нет, ваша светлость. — Старик поклонился, но видно было, что возраст уже давно не позволял ему проявлять раболепие должным образом. — Господин управляющий почивать изволит. Прикажете разбудить?

— Живо! — коротко бросил светоносец, тут же забыв о существовании слуги и поворачиваясь к нему спиной.

Грохоча железными сапогами по камням, он подошел к первой карете — той, что была богаче отделана, — и распахнул дверцу. Из полумрака появилась тонкая женская кисть… Пальцы, унизанные перстнями, каждый из которых стоил целое состояние — куда больше, чем совокупная цена самоцвета и оправы, — чуть коснулись латной перчатки.

Женщина, ступившая на мостовую, была красива той редкой красотой, что никогда не заставляет сердца замирать в сладком трепете. Точеные черты лица, огромные серые глаза, обрамленные невероятно длинными густыми ресницами, изумительная фигура, роскошные волосы, перехваченные узким золотым ободком, в центре которого светился магическим светом огромный, с перепелиное яйцо, рубин (знак Вершительницы, высшего ранга в иерархии Ордена), — все это было совершенно. Как и покрой ее платья, как и макияж, ни в малейшей степени не размывшийся за пять часов езды… Но вся эта утонченность и изысканность не радовала глаз — от красавицы веяло холодом и немного угрозой.

На вид ей было лет двадцать пять — тридцать, хотя возраст волшебницы, имеющей право на золотой обруч, всегда определить сложно. А уж та, кому дано носить в обруче горящий камень, и в сто лет может выглядеть молодо, если сочтет нужным. Правда, самоцвет в юности не получала еще ни одна из Волшебниц Света… а значит, эта красавица была много, много старше, чем казалось на первый взгляд.

Из второй кареты вышли три девушки — столь же молодые, столь же надменные. Впрочем, их надменность проистекала не от достигнутого ими статуса, а от желания во всем походить на свою наставницу. Девушки — или, вернее, молодые женщины — еще не получили своего права на обруч с камнем, поэтому их волосы украшали только узенькие диадемы с обычными, лишенными внутреннего света кристаллами. И дорожные платья, пусть и казавшиеся большинству сельских жителей верхом изящества и роскоши, были куда проще, чем у Попечительницы, почтившей это небольшое село своим прибытием.

И в самом деле селу была оказана немалая честь. Только вот кое-кто из местных жителей отдал бы не один год жизни, лишь бы только не видеть эту золотоволосую женщину. Желательно — вместе с ее эскортом. Никогда.

Третья карета, самая большая, осталась закрытой. Лишь из-за плотных шторок, закрывающих стеклянные окошки, время от времени выглядывали любопытные глаза.

Чуть поморщившись — в воздухе еще висела не осевшая пыль, — Попечительница коротко кивнула склонившему голову рыцарю.

— Управитель?

— Сейчас будет, сиятельная.

По лицу женщины пробежала тень — сложная смесь иронии, раздражения и презрения. Голос стал суше, от него повеяло холодом.

— Я должна его ждать?

В чем-то она была права. Лейра Лон, уже более тридцати лет занимавшая высокий пост Попечительницы Школы Ордена Несущих Свет, входила в число правящей верхушки Инталии, в Совет Вершителей, а потому и в самом деле не привыкла ждать — тем более какого-то управителя незначительного села, пусть и расположенного неподалеку от столицы.

Кое-как одетый мужчина лет пятидесяти — вернее, в основном раздетый, — буквально рухнул на землю, торопясь преклонить колени перед Попечительницей.

— Сиятельная… — просипел он, чуть ли не глотая пыль у ее ног, — какая честь…

Она смерила управителя все тем же презрительно-раздраженным взглядом, процедила сквозь белоснежные, идеально ровные зубы:

— Мы проводим отбор кандидатов для обучения в школе Ордена. — Помолчала несколько мгновений, дабы дать возможность управителю уяснить сказанное, затем продолжила: — Даю тебе час, чтобы привести ко мне всех детей, коим уже исполнилось десять лет.

Не дожидаясь ответа, Вершительница повернулась и неторопливо двинулась в сторону гостиницы. Два рыцаря уже стояли у входа, предварительно позаботившись о том, чтобы двое пьянчуг, засидевшихся с вечера, да так и уснувших под столами после чрезмерного возлияния, покинули зал гостиницы через заднее крыльцо. Дабы не оскорблять сиятельную своим мерзким видом. Один из воинов распахнул перед Попечительницей дверь. Заспанные служанки уже стелили на столы дорогие белоснежные скатерти, как раз на такой случай бережно хранимые, а на кухне разгоралось пламя в печах — вдруг высокая гостья пожелает отведать чего-либо… Из кладовой хозяин лично притащил дорогие стулья с высокими резными спинками, коих не достал бы и для богатых купцов или даже для обычных благородных путников. А от двери к столу, где предстояло расположиться волшебнице, стремительно раскатывалась пусть и самую малость потертая, но все же еще вполне приличная ковровая дорожка. Не приведи Эмиал, волшебница будет недовольна — с нее станется одним движением брови разнести гостиницу на бревнышки, бывали случаи. А если прозвучит обвинение в воспрепятствовании Делу Света… там и до плахи недалеко. Белые рыцари, сопровождающие госпожу Попечительницу, церемониться не станут.

Двое рыцарей заняли посты у двери, еще один замер у черного хода, перекрытой оказалась и лестница, ведущая на второй этаж, где располагались гостевые комнаты. Кто бы ни остановился здесь на ночлег в эту не лучшую из ночей, ему придется подождать, пока сиятельная со своей свитой покинет эти стены. В иное время волшебницы Ордена Несущих Свет не чурались общества простых граждан Инталии, но сейчас был особый день. Ничто не должно нарушать процедуру отбора, никто не вправе мешать эмиссарам в их поиске.

Попечительница опустилась на стул, пригубила вино — рядом, согнув не привыкшую гнуться спину, застыл хозяин гостиницы. Вино было лучшим из того, что он мог предложить гостям, но если госпоже волшебнице не понравится… вполне вероятно, что содержимое огромных бочек в подвале в одночасье превратится в уксус. Дождавшись едва заметного милостивого кивка — мол, вино оказалось недурным, — кабатчик слегка перевел дух и самую малость расслабился. Одна беда миновала… осталась еще сотня.

Первые дети появились уже через полчаса. Одетые явно наспех, испуганные и заплаканные, совершенно не понимающие, зачем их привели сюда затемно. Родители толпились на улице, время от времени бросая ненавидящие и завистливые взгляды настоящего рядом со всеми Умрата-дровосека, который не далее как вчера отправил двоих своих детей-погодков, парня и девчонку, на глухую заимку — грибы да ягоды к зиме готовить. Дороги на ту заимку не было никакой, конному сквозь подлесок вовек не продраться, а пешком светоносцы ходить ой как не любят, про то знали все. Стало быть, дровосековы дети пока что в полной безопасности, даже и узнай про них Попечительница — а ведь узнает, не магией своей, так кто из добрых людей на ухо шепнет, ждать не станет.

Человек, далекий от знания жизни Инталии, выразил бы искреннее удивление. Очевидно, что детей, которых Попечительница сочтет достойными обучения, ждет блестящее будущее — ведь все они, маги и волшебницы, рыцари и служительницы храмов Эмиала, были когда-то детьми, которые вот так, Дрожа от испуга, входили в ярко освещенную комнату. Они прошли жесточайший курс обучения — и сделались элитой Инталии… можно сказать, вошли в правящую элиту. Даже перед самым простым рыцарем-светоносцем открывались весьма заманчивые перспективы. Деньги и власть, слава и… да что там говорить, в Инталии правил Орден, и место среди носивших белые одежды не покупали за золото, не получали в наследство и не приобретали в благодарность за услуги, оказанные власть имущим. Только способности — и ничего больше.

Для детей это был шанс вырваться из нищеты… и для их родителей — тоже. Почему же они сейчас смотрели на рыцарей с ненавистью? Почему стремились — без всякой надежды на успех — спрятать своих чад подальше от бдительного ока Попечительницы? Почему согласны были и дальше прозябать в бедности, ковыряя землю своих наделов, отдавая Ордену большую часть урожая, оставляя себе лишь столько, чтобы не умереть от голода?

Да, те, кто проходил обучение в школе Ордена, получали все. Все, что может желать человек под этим небом…

Только далеко не всем удавалось во время обучения сохранить свою жизнь. И это знал каждый, кто сейчас провожал взглядом своего ребенка, под бдительным оком стражника-светоносца входившего в дом, где будет решаться его будущее.

Первым в зал вошел щупленький мальчишка… Безусловно, десять весен ему уже исполнилось, хотя от постоянного недоедания выглядел он куда моложе своих лет. Большинству селян хватало разума не пытаться обмануть Попечительницу, скрывая истинный возраст детей, она все равно узнает правду, и тогда родителям, посмевшим солгать Ордену, придется несладко.

— Подойди. — Сейчас голос Лейры был мягок. Для суровости придет время.

Мальчик робко сделал шаг вперед. Красавица покачала головой:

— Нет, малыш… подойди ко мне ближе, не бойся…

Он сделал еще несколько шагов. Мальчик еще толком ничего не понимал, но всем своим крошечным существом ощущал: надо бояться. Надо, несмотря на ласковый тон этой женщины с мягкими золотистыми волосами.

А Попечительница внимательно смотрела на малыша, и ее губы шептали слова заклинания. Камень в обруче начал чуть заметно светиться. На самом деле это даже не было сколько-нибудь сильной магией, просто волшебница усиливала собственные, и без того весьма впечатляющие способности, чтобы суметь должным образом изучить стоящего перед ней ребенка. К концу долгого дня она совсем выбьется из сил, это было неизбежно и происходило в прошлом уже не раз. Лейра Лон знала это, а потому старалась расходовать силы настолько экономно, насколько возможно.

Спустя пару мгновений она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Камень тут же погас, а один из рыцарей, повинуясь чуть заметному движению пальцев волшебницы, легко подхватил мальчишку и понес его в сторону задней двери.

— Не подходит? — шепотом поинтересовалась одна из юных волшебниц, Орделия Дэвон.

Эта девушка была еще слишком молода, чтобы производить отбор кандидатов, но она очень старалась научиться. Лейра понимала, что для правильного поиска нужно куда больше способностей, чем Эмиал подарил юной адептке, — пройдет не менее полувека, прежде чем она хотя бы вчерне освоит это искусство… но мешать ей Попечительница не собиралась. Пусть адептка ощущает собственную значимость.

Лейра покачала головой:

— Задатки есть… но они есть практически у любого, ты знаешь. Я уверена, что он никогда не сможет продвинуться дальше простого ученика.

— Меня тоже взяли лишь с третьего года, — пожала плечами Орделия.

Она уже второй раз ездила в поиск вместе с Попечительницей, а потому искренне считала, что может позволить себе некую доверительность и непринужденность в беседах с Лей-рой. Мало кто из Вершителей позволял подобное отношение тем, кто стоял неизмеримо ниже их по рангу и положению в Ордене, но Попечительница — случай особый, вся ее жизнь проходит среди тех, кто никогда не сумеет стать с ней на один уровень. Высокомерием и презрением на этом месте многого не добьешься.

— Нет, этот ребенок ни на что не годен… я уверена. Пусть входит следующий.

С каждым отвергнутым ребенком Лейра все более и более мрачнела. Этот поиск не заладился с самого начала, пять сел позади — и всего семеро более или менее подходящих кандидатов на обучение. «Быть может, следовало бы снизить требования, — думала она, давая себе краткий отдых, не способный полностью восстановить силы, но приносящий иллюзию некоторого облегчения. — В конце концов, и от учеников бывает какая-то польза… Может, взять все же того мальчишку?»

Орден Несущих Свет, как и любая другая магическая школа, нуждался в талантливых воспитанниках. Безусловно, даже навечно застрявший в учениках неумеха во многом полезнее делу Света, чем простой крестьянин или даже рядовой солдат. Ну не выйдет из мальчишки мага, не выйдет и рыцаря — это она с легкостью прочитала по ауре ребенка, в которой не было ни признаков будущей силы, ни отблесков магических способностей. Но в бою — а в том, что рано или поздно Инталия снова вынуждена будет столкнуться со своими давними врагами на поле битвы, никто не сомневался… В бою и простой ученик способен сделать что-нибудь полезное. Например, принять удар, предназначенный более опытному магу.

Следующий паренек привлек ее внимание. Да, магические способности у него почти отсутствовали, вряд ли он сумеет создать что-либо сложнее простейшего айсбельта, зато его аура светилась отблесками желтого — несомненно, при должной тренировке из него выйдет неплохой боец.

— Подойди, — велела она.

Мальчишка шагнул вперед, и в его глазах почти не было страха. Почти — потому, что ребенок не может не бояться незнакомых людей, обративших на него столь пристальное внимание. Но этот сдерживал себя… и Попечительница с некоторым сожалением отметила, что причина отнюдь не в храбрости. Просто мальчик привык, что его побаиваются. Не иначе родители здесь имеют вес. И это плохо — придется ломать его, приучать к мысли, что он — никто, пустое место… до тех пор, пока не выйдет срок обучения.

— Как тебя зовут?

— Тамир, госпожа Попечительница.

— Скажи, Тамир… тебе нравится оружие?

Странный вопрос. Какой же мальчишка признается, что ему нравятся деревянные куклы или, скажем, ночные бдения над книгами? Хотя последние иногда встречались.

— Да, госпожа! — Его глаза сверкнули. — У меня есть почти настоящий меч! Мне отец подарил…

— И кто твой отец?

— Его зовут Тан арЛемад, и у него самая большая лавка!

— Значит, ты сын достойного человека, Тамир арТан, — тепло улыбнулась волшебница. — А скажи, молодой человек, хотел бы ты иметь такие вот кольчуги, как на этих достойных рыцарях?

Глаза мальчика вспыхнули.

— Да! — почти крикнул он. — Хочу!

Откажись он сейчас, заяви, что мечтает всю жизнь просидеть в никому не интересной лавчонке, снабжавшей нищих жителей села всякой всячиной, это ничего бы не изменило. Лейра уже приняла решение, и судьба Тамира на ближайшее время была определена. Если переживет обучение — Орден получит очередного рыцаря. Если нет… что ж, предсказывать будущее не получалось и у Творцов.

— Гент, — она повернулась к высоченному светоносцу, ширина плеч которого могла поспорить с длиной его меча, — отведи молодого Тамира к остальным детям. Думаю, он достоин стать рыцарем.

— Пойдем, парень, — пробасил рыцарь. Его лицо скрывал глухой шлем, а потому и невозможно было сказать, улыбается ли он, презрительно кривится или сохраняет равнодушие.

Еще двоих детей, мальчика и девочку, Лейра отвергла, бросив на каждого не более чем по мимолетному взгляду. Совершенно бесперспективный материал… она знала, родители этих бездарей будут счастливы, что их никуда не годные чада останутся дома.

С тех пор, как она сама была отобрана поиском, прошло очень много лет. Лейра забыла свой страх, забыла слезы отца и матери. Это не означало, что волшебница вычеркнула родителей из памяти, нет, получив статус адепта — первый настоящий статус в иерархии Ордена, — она позаботилась о том, чтобы старики ни в чем не нуждались. Но между нею и родичами выросла вечная каменная стена. Они были очень разными — простые горожане, всю жизнь работавшие ради куска хлеба для себя и дочери, не могли быть ровней блестящей волшебнице. Да, теперь в их доме водилось золото, и нужда в тяжком труде отпала навсегда. Но проходили годы, а Лейра все реже и реже находила время переступить порог… не отчего дома, конечно, ту хибару давно бросили за ненадобностью, но и в новый, скромненький по ее представлению и роскошный по меркам обычных граждан Инталии дом она не стремилась попасть. Лишь на похороны пришла — это считалось долгом перед родителями, и Лейра не желала вызвать в своем окружении шепоток осуждения.

В первые месяцы учебы она не раз плакала в жесткую подушку, проклиная тот день и час, когда выбор проводившей поиск Попечительницы пал на нее. Потом смирилась. А со временем поняла, что магия — ее стихия. Что владеть силами, неподвластными простым смертным, — высшее счастье. Ни роскошные наряды, ни богатый дом с вышколенными слугами, ни золото не сравнятся с властью над магическими потоками.

И потому Лейра Лон искренне считала, что тем, кто сейчас будет сочтен достойным влиться в ряды Ордена, она оказывает истинное благодеяние.

— Госпожа…

Лейра тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Да уж, смерды невероятно глупы, если пытаются спрятать своих чад от столь блистательного будущего.

Невысокая девочка стояла перед ней, переминаясь с ноги на ногу. Волшебница даже не заметила, как малышка вошла. Была она одета не просто бедно — даже самый последний пахарь, отправляя ребенка на встречу с Попечительницей, оденет дитя во все лучшее. А то, что носила эта крошка… даже обносками назвать было сложно. Тряпье.

Чумазая мордашка смотрела на Лейру с испугом… но было в этом взгляде и что-то еще. Что-то такое, с чем Лейра давно уже не встречалась. Ей понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы понять, что этот взгляд наполнен робкой, трогательной надеждой.

Она быстро просканировала ауру девочки. Редкие голубые сполохи на туманно-сером фоне. Негусто…

— Как тебя зовут?

Обязательный вопрос к каждому кандидату. Так было заведено еще тысячи лет назад, еще до Разлома. Пусть тогда и не существовало ни Ордена Несущих Свет, ни Альянса Алого Пути, ни других магических школ — но уже тогда волшебники искали учеников, выбирая тех, кто казался наиболее достойным. Магия истинного имени была утрачена во время катаклизма, не выжил ни один из тех, кто владел древним искусством, погибли книги и свитки. Сейчас даже самые сильные волшебники из Альянса Алого Пути — наедине с собой Вершительница Лон готова была признать, что среди алых есть воистину выдающиеся знатоки своего дела, — не способны прочитать прошлое или будущее по имени. Что ж… не судьба. А традиция осталась.

Девочка молчала.

— Скажи мне свое имя… — повторила вопрос волшебница, доброжелательно улыбаясь.

— Я… — девочка вдруг всхлипнула, — я не знаю, госпожа.

Лейра бросила короткий взгляд на уже вернувшегося в зал Гента арВельдера, командира телохранителей и… и не только. С могучим рыцарем, хотя он и был почти на шестьдесят лет моложе вечно юной волшебницы, ее связывали очень приятные воспоминания.

— Приведи управителя.

— Да, госпожа.

На людях Гент всегда был предельно сдержан, хотя о связи Попечительницы и великана-светоносца не знали разве что лошади в конюшне школы — и то только потому, что им эти людские развлечения были в высшей степени безразличны.

Буквально через минуту управитель стоял перед ней, уже наряженный в свой лучший камзол и увешанный сверх всякой меры побрякушками — в ином месте это сочли бы как минимум проявлением дурного вкуса, но тут все же захолустье… Пусть до столицы и недалеко, но ни один сколько-нибудь значимый тракт через село не проходит, а потому и высокие гости в этих местах появляются редко.

— Чего изволит госпожа?

Управитель прямо-таки лучился желанием угодить. Пожелай Попечительница — и он с радостью облизал бы пыль с ее бархатных туфель.

— Чья это дочь?

— Ничья, госпожа. Приблудная она…

— Объясни.

— Обоз тут проходил три года назад… да какой там обоз, срам один… пару телег всего. Разбойнички в то время пошаливали в наших лесах, так и выловили их потом рыцари орденские, дай им Эмиал всяческих благ и силы могучей на веки вечные. М-да… а тогда разбойнички в самой силе были, обоз тот и вырезали подчистую…

— В обозе были ее родители?

— Не ведаю про то, госпожа, как есть не ведаю. А только денька через три опосля того девка эта как раз в село и пришла. Говорить совсем не говорила, токмо плакала все время. Ну, люди у нас добрые, пригрели…

— Живет у кого?

— Да живет-то… — управитель замялся, — живет-то она, почитай, одна. У всех детки свои, кому ж приблудную в дом брать на ум придет-то? Есть тут хижинка за околицей, пустующая уж лет так двадцать, туда девку и поселили. Ну и помогали, кто чем может…

Волшебница снова пробежала взглядом по девчушке. Было совершенно очевидно, что сердобольные и щедрые жители села не слишком пеклись о сироте. Да и еду, вне всякого сомнения, если и давали — то лишь за какую-нибудь работу. Гусей пасти, воды натаскать, белье постирать… А уж чтобы приодеть — так эта мысль ни в чью голову явно не пришла.

— Зовут-то ее как?

— Эта… кто ж ее знает-то… Приблудой все и кличут…

Управитель выглядел пристыженным. Нет, вряд ли он был вконец испорченным человеком, по крайней мере сейчас чувствовал себя в достаточной мере неловко. Но все же душа его зачерствела — как и у многих в этом селе. Лейра бывала в местах, где осиротевшую девочку непременно взяли бы в какую-нибудь семью, растили бы наравне с родными детьми.

Нельзя сказать, что волшебница испытывала к девчушке какую-то особую жалость. Мало ли бездомных детей в Инталии — пусть и меньше, чем в иных государствах. Все-таки прекрасная Инталия не зря считается лучшим местом для жизни, власть Святителя не слишком тяжела. И все же жалеть каждого — никакой жалости не напасешься. Орден должен делать свое дело, не размениваясь на мелочи. Если бы не эта голубизна в ауре, девочка вернулась бы в свою хижину, наверняка сырую, холодную и невероятно бедную, и там бы и осталась… пока не умерла бы от какой-нибудь болезни, не имея даже мелкой монеты, чтобы заплатить знахарю за травяной сбор.

Но сейчас ей повезло.

Попечительница задумалась, перебирая в памяти то немногое, что знала о древней магии истинного имени. По большому счету, она даже не слишком верила в то, что имя может изменить судьбу человека, тем более имя, данное не родителями. Но почему бы и не попробовать? Хотя заклинания, пробуждающие силы истинного имени, давно ушли в небытие, но некоторые обрывки старинных правил именования остались в летописях. Пусть и мало кто те летописи читает, пусть детям дают бесполезные имена в честь родных, героев или правителей, тщетно надеясь, что имя позволит ребенку повторить славную судьбу. Не все так просто…

Истинное имя включает в себя очень многое. Будучи выбранным мудро, оно сопровождает человека всю жизнь, отводя невзгоды… а если ошибиться, то несчастный будет просто притягивать к себе горести и болезни. Быть может, с этой точки зрения случайные имена и к лучшему, в них нет силы — ни доброй, ни злой.

«Ну что ж, попробуем…»

Определить возраст девочки с точностью до месяца было не так уж сложно. Конечно, в идеале надо было бы знать день и час рождения, но увы… для этого Попечительнице пришлось бы приложить столько сил, что о поиске придется забыть. Цвет глаз… Цвет волос… когда ребенку дают имя, всегда приглашают волшебницу, ибо сложно у новорожденного угадать истинный цвет волос, который проявится много позже. Волосы у девчонки, кстати, неплохие, цвета спелой пшеницы, и хорошо сочетаются с зелеными глазами. Да, волосы многое могут сказать — например, что раньше она не голодала… вот вымыть бы их не мешало.

— Поговори со мной, девочка.

— Что… что я должна сказать, госпожа?

— Все, что угодно, — чуть поморщилась Лейра. — Я хочу слышать твой голос.

Девочка заговорила… Попечительница не вслушивалась в слова, ей достаточно было звучания. Наконец она сделала короткий жест, призывая малышку замолчать.

— Кто были твои родители? Ты помнишь хоть что-то?

Это был не очень важный вопрос, но истинное имя должно иметь некоторую связь с прошлым. Хотя бы для того, чтобы скомпенсировать возможные неточности других компонентов. По речи установить место, где она жила раньше, было не очень сложно — малышка явно из Кинтары… только вот родилась ли она там или просто выросла, вот в чем проблема.

Отрицательное мотание головой, всхлип, слеза в уголке глаза.

— Я ничего не помню, госпожа…

И вдруг девочка упала перед Попечительницей на колени.

— Возьмите меня, госпожа, возьмите! Вы не пожалеете! Я очень работящая, я все делать умею, и стирать, и убирать, и все-все! И я… — она сделала паузу, — я много не ем… я совсем мало ем, совсем мало!

— Встань, — коротко бросила Лейра. — Я возьму тебя… и теперь тебя будут звать…

Она сделала паузу, еще раз взвешивая все компоненты. Их было недостаточно, большую часть формулы приходилось подменять интуицией, а то и простыми догадками. Ну что ж, если даже не получится… это тоже будет опыт. В первой части имени Лейра была почти уверена, вторая ускользала и…

— Теперь твое имя Альта Глас. Повтори.

— М-мое имя Альта, госпожа. Альта Глас…

— Хорошо. Ты, — она повернулась к управителю, — девочку вымыть. Одеть. Накормить.

— Будет исполнено, госпожа…

Осмотр детей подходил к концу. Гент шепнул на ухо своей госпоже, что на улице ожидают очереди четверо. Пока успехи поиска в этом селе были незначительны. Двое мальчиков, которые могли в будущем стать рыцарями. Сиротка Альта, чьи магические способности хотя и были ниже среднего, но все же давали ей шанс стать учеником или — при некотором везении и бездне упорства — адептом. Дорога в более высокие сферы для нее закрыта, Эмиал был не слишком щедр, наделяя девочку талантом. Еще одна потенциальная волшебница — ее уровень был чуть выше, чем у Альты. Паренек, обещавший в отдаленном будущем стать неплохим магом, быть может, уровня мастера. Вот и все. Пятеро. Много для этого захудалого села, мало для тех целей, что были поставлены перед Попечительницей. То ли народ Инталии вырождается, утрачивая магическое начало, присутствующее изначально в каждом живом существе, то ли она, Попечительница, стареет и уже не может разглядеть задатки в детях. Пора готовить смену… жаль только, что Орделия на эту роль не подойдет. Не сумеет.

Снова прошептав заклинание, усиливающее дар чтения ауры, Лейра приготовилась проверять следующего кандидата — невысокого, крепкого мальчугана, одетого неброско, но качественно.

И вздрогнула, словно от удара.

Аура ребенка была черной. Черной, как грозовая туча, в которой бьются яркие голубые сполохи молний. Настолько яркие, что волшебница даже зажмурилась…

Да, перед ней был потенциальный маг огромной силы. Быть может, превосходящей ее собственную. «Нет, кого я обманываю? — мысленно пробормотала она. — Он будет куда сильнее. Уровень Творца, ничуть не меньше… можно подумать, бывает больше. Но черная аура…»

Следовало отдать Лейре должное — она решилась не сразу. Пожелания Святителя на этот счет были однозначны… ну, допустим, маги Ордена никогда особо не прислушивались к указаниям номинального правителя Инталии, предпочитая думать в первую очередь о своих интересах. Но и сам Орден в подобных случаях занимал принципиальную позицию. Практически в каждом поиске происходило нечто подобное, бывало, что и не один раз, но ей впервые довелось встретиться с таким проявлением силы.

Аура — на всю жизнь. Ее не изменить… можно лишь чуть подправить, самую малость сместить в ту или иную сторону. В более простом случае можно было бы рискнуть, пойти против неписаных правил — ясное дело, что ни сам Святитель, ни Вершители Ордена не рискнут поставить свою подпись под документом подобного рода. Пойти — в надежде на то, что ситуацию удастся переломить.

Не в этом случае.

Она еще раз, прищурившись, посмотрела на танец слепяще синих протуберанцев в черном мареве. Тяжело вздохнула, смиряясь с неизбежным. Лейра Лон была опытной волшебницей, многое повидавшей, давно растратившей все иллюзии и разучившейся видеть мир в розовом свете. Ей приходилось, не допуская в голосе и нотки неуверенности, отправлять людей на смерть, в том числе и тех, кого она знала и к кому испытывала вполне дружеские чувства. Ей приходилось жертвовать малозначительными людьми ради поставленных целей. Такова судьба Вершителя — в его жизни вместе с приемом титула не остается места сантиментам.

Но было кое-что, к чему она так и не смогла привыкнуть. И все же должна была сделать это сама. Безусловно, любой из светоносцев исполнит ее приказ. Но это будет неправильно.

Пусть это будет лишь ее грех.

И Лейра нанесла удар.

Что-то незримое сорвалось с ее пальцев, понеслось к ребенку, на лету приобретая форму и видимость, — полупрозрачная острая стрелка ударила мальчика точно в сердце. Айсбельт — самое древнее из известных заклинаний, первое, созданное людьми. Простейшее. Почти не требующее ни сил, ни умения. Крошечная ледяная стрела, не способная причинить вред ни рыцарю в доспехах, ни даже воину в кожаной броне. Да и плотная толстая одежда вполне могла уберечь от удара — потому-то давно уже никто не воспринимал айсбельт как оружие. От него мало толку — разве что от огненных птиц защититься.

Но сейчас, в бревенчатом доме, в окружении людей, именно ледяная стрела была наиболее подходящим к случаю боевым заклинанием. Не вызовет пожара. Не затронет невиновных.

Мальчишка даже не успел понять, что его убило. Ледяная стрела без труда пробила тонкую рубаху, кожу — и разорвалась в теле мелким хрустальным крошевом. Сердце, на которое обрушилась волна холода, неуверенно ударило раз, другой… и остановилось. Навсегда.

По залу прокатился вздох удивления. Даже невозмутимые рыцари повернули головы к своей госпоже, словно испрашивая объяснений.

— Черный? — прошептала Орделия.

— Как ночь, — тоже шепотом ответила Лейра. — Кажется, я только что убила Творца Сущего.

— Он был так силен?

— Он мог бы стать Творцом, — поправила ее Попечительница. — Но — лишь на службе у Тьмы, у Эмнаура. У наших врагов.

Она встала и чуточку надменно оглядела присутствующих, словно спрашивая, посмеет ли кто-нибудь задать вопрос Вершительнице. Никто не посмел… да и, признаться, подобные сцены случались и раньше, а потому и причины были очевидны. Волшебница учуяла нечто такое, что необходимо незамедлительно покарать смертью. Бывает. Ей виднее. В конце концов, на то и Вершители, чтобы вершить суд по своему усмотрению. И ни перед кем не отчитываться в своих действиях.

— Во имя Эмиала, — отчеканила она. — И да пребудет с ним Свет.

— И да пребудет… — послышался нестройный хор.

— Гент, найди его родственников. Всех до единого.

Рыцарь кивнул и вышел. Трое светоносцев последовали за ним, звякая кольчугами и цепляя низкую притолоку дверей перьями покрытых белой эмалью шлемов.

Родственников обнаружилось трое. Сердобольные сельчане выдали их тут же, стоило только узнать о том, что Попечительница убила ребенка, темного душою. Дай волю — и сии достойные люди сами растерзали бы бывших соседей в клочья, лишь бы отвести от себя обвинение в пособничестве Тьме. Мать, отец — явно из обеспеченных, одетые так, чтобы дать это понять всем окружающим. И старик лет семидесяти, совершенно лишившийся волос и почти — зубов. Но не утративший ни злобного блеска в глазах, ни умения сыпать проклятиями. Их втолкнули в зал, тут же вокруг троицы сомкнулось кольцо рыцарей.

Прошло несколько мгновений, затем Лейра жестом позволила рыцарям расступиться.

Аура этих людей читалась куда хуже, чем детская. Но одно можно было сказать с уверенностью — женщина не виновата в том, что породила на свет отродье зла. Ее аура была пусть и размытой, но вполне нейтральной. К тому же не содержала и намека на синие всплески — магии женщина была почти лишена.

А вот мужчины оказались куда интереснее. Оба имели неплохие магические задатки — скорее всего в их семье дар передавался по мужской линии. К счастью — нереализованные задатки, нетренированные… а не то к проклятиям старика следовало бы отнестись с куда большей серьезностью. Сын был заметно сильнее — тоже потенциально. Тенденция очевидна: дети этого мальчишки могли бы стать величайшими из темных магов…

Отец достаточно молод, он вполне может сделать еще одного ребенка… этой женщине или какой-нибудь другой. Раз Гент привел только троих, значит, он устроил жителям допрос с пристрастием и теперь мог с уверенностью заявить, что в чужих домах у этого мужчины детки не подрастают. Ни одна нормальная женщина не призналась бы в прелюбодеянии даже священнику Эмиала — но лгать прямо в глаза рыцарю-светоносцу было по меньшей мере глупо. И опасно для жизни.

Старик же… Лейра поморщилась — еще одно тяжелое решение, но принять его необходимо.

— Женщина, ты свободна.

— Я разделю судьбу мужа, — вскинула та голову, и в глазах плеснулась такая ненависть, что, если бы ауру можно было изменить одними лишь эмоциями, в этот момент она превратилась бы в абсолютную черноту.

Лейра сделала вид, что не слышит этих слов. Теперь она обращалась к рыцарям и волшебницам из своей свиты.

— Души этих двоих мужчин идут во Тьме. Куда ведет этот путь?

— К смерти души… — пронесся шепот. На формальные вопросы Света не следовало отвечать громко.

— Как помочь душам избежать такой судьбы?

— Им поможет Свет…

— Что порождает Свет, что разгонит даже истинную Тьму?

— Огонь…

— Да будет так. Пусть очистительный огонь откроет этим заблудшим душам путь к" спасению.

— И да пребудет с ними Свет.

Лейра подошла к женщине вплотную. Рыцари чуть сдвинулись вперед, чтобы не позволить обреченным, если вдруг им придет в голову такая мысль, броситься на Попечительницу.

— Ты все еще хочешь разделить судьбу мужа? — тихо спросила волшебница.

— Да, госпожа. — Сухой ответ, безжизненный голос.

Лейра задумалась. Быть может, следовало отдать Генту приказ — и строптивицу свяжут, бросят куда-нибудь в подпол, пусть остынет, подумает о том, что жизнь не так уж плоха. Затем пожала плечами…

— Уважаю твой выбор.

Костер еще горел, и большая часть жителей села стояла на площади. Лейра смотрела на них с плохо скрываемым отвращением — это не люди, это квинтэссенция всего мерзкого, что только может быть в живом существе. Еще недавно они наверняка любезно здоровались с казненными, вместе посещали храм Эмиала, вместе справляли не слишком роскошные, но дорогие сердцу сельские праздники. Сплетничали, делились новостями…

А потом с радостью выдали односельчан заезжим представителям власти и с каким-то грязным удовольствием следили за актом сожжения.

Грязь и дерьмо… хоть это слово и не пристало произносить Вершительнице, но тут оно уместнее всего. Души их — средоточие фекалий, и будь на то воля волшебницы, она все село предала бы огню, просто дабы ликвидировать скверну, не дать ей перейти в последующие поколения.

Хотя, если задуматься, так ли уж эти смерды отличаются от всех остальных?

О своем приказе она не жалела. Тьма должна быть уничтожена — в противном случае она лишь придаст силы врагу, а если состоится столкновение… «Когда состоится», — поправила она себя, понимая, что мир в Инталии не может длиться вечно: слишком велики противоречия между Светом и Тьмой, между служением Эмиалу и поклонением Эмнауру. Когда состоится столкновение, даже капля способна перевесить чашу весов. А маги Триумвирата и Ночного Братства ищут последователей не только в Гуране, их эмиссары проникают повсюду. И отдать им потенциального мага огромной силы было бы сумасшествием. Как и отдать человека, пусть и необученного, но способного передать магический дар детям. У самой Лейры за прошедшие десятилетия родилось трое детей, но ни один из них не обладал достаточным даром, чтобы пойти по стопам матери. Такое вообще случается редко: как правило, способности передаются через поколение, а то и через два. Найди гуранцы этого мужчину, чье тело сейчас дымилось среди углей, — и до полной импотенции он оплодотворял бы подкладываемых под него женщин… и страшно подумать, сколько сильных магов сможет вырастить Империя. И бросить в бой.

— Мы уезжаем? — поинтересовался Гент, не отходивший от волшебницы ни на шаг.

Лейра повернулась к возлюбленному…

Проклятие, какая уж тут любовь! С точки зрения Гента, она была прекрасной и желанной, пусть красота эта — плод магического умения и, что уж там говорить, тщательного ухода за своей кожей, лицом и волосами. Она же наслаждалась его мощным телом, его неутомимостью… но из-за своего возраста видела в рыцаре мальчика. Так что это не любовь… привязанность, не больше. Скоро, очень скоро он сумеет разглядеть сетку морщинок на ее лице, даже магия не всесильна и не может дать бессмертия — по крайней мере так считалось, хотя, по слухам, в незапамятные времена одному из Творцов удалось доказать обратное. Только кто его видел, мифического АльНоора, хозяина Высокого замка? Кто мог подтвердить заманчивые слухи? Гент увидит, как начинает увядать кожа, как теряют блеск золотистые волосы… и найдет себе другую, моложе и горячей. Лейра знала, что не станет препятствовать любовнику — они были вместе достаточно долго, чтобы он заслужил ее благодарность. Они останутся друзьями… а дружба и любовь никогда не ходят рука об руку.

— Да, — ответила она. — Здесь нам больше нечего делать. Дети устроены?

— Конечно, госпожа. Я распорядился снабдить их сластями и фруктами… так приятнее коротать время.

Попечительница пожала плечами. Безусловно, в будущем детей ждут строгие правила школы, где лакомства суть награда, а не способ избавиться от детского плача, но сейчас некое послабление было вполне уместно.

Лейра направилась к своей карете. Заклинание «саван», укрывающее пассажиров от дорожной пыли, давно уже рассеялось, и теперь волшебнице требовалось время, чтобы восстановить его. Можно было бы поручить создание савана молодым адепткам, это заклинание не считается сложным даже для учеников… но у Лейры получится быстрее.

Слова формулы причудливо переплетались с точно выверенными жестами. Карету начала затягивать чуть заметная сероватая дымка. Еще несколько секунд — и надежная защита от дорожных неприятностей будет готова.

Свист, глухой удар… волшебница вскрикнула от острой боли в плече. Позади раздался лязг железа — это рыцари выхватывали мечи из ножен, смыкая вокруг Попечительницы несокрушимое защитное кольцо. А женщина не могла оторвать глаз от стрелы, глубоко ушедшей в стенку кареты. По плечу ползло что-то теплое и влажное…

— Найти! — заорал Гент. — Живо!

В одно мгновение, несмотря на тяжелую кольчугу и стальные детали доспехов, рыцарь подскочил к Лейре, явно намереваясь подхватить ее на руки, если волшебница вознамерится потерять сознание. Но Попечительница в своей жизни видела и пережила достаточно, чтобы не падать в обморок от вида крови. Даже своей.

— Все в порядке, друг мой, — пробормотала она, разглядывая плечо. Стрела прошла вскользь, разорвав рукав платья и оставив на нежной коже глубокую рваную царапину, обильно сочащуюся кровью.

Она с деланным равнодушием достала тончайший платок, промокнула кровь и начала плести узор исцеления. Это заклинание позволяло в принципе затянуть раны почти любой сложности — лишь бы к моменту начала плетения пациент был жив. С порезом волшебница справилась буквально за считанные секунды — кровотечение прекратилось, края раны сошлись, оставив лишь тонкий розовый шрам. Позже она займется им вплотную, устранив малейшие следы, но сейчас на это не было времени.

Два светоносца бросили в пыль у ее ног высокого худого человека, одетого в потрепанный кожаный камзол. Третий рыцарь держал в руках простенький охотничий лук.

Стрелок поднялся на колени, его пошатывало — вряд ли рыцари были излишне вежливы с ним. Ладно если не переломали несостоявшемуся убийце все кости. Мужчина — на вид ему было не больше тридцати — поднял глаза на Попечительницу, и взгляд его не выражал страха. Он сделал то, что сделал, обдуманно и взвешенно, а потому прекрасно знал, что его ожидает, и был готов к этому.

— За что? — негромко спросила Лейра.

— За убийство. — Слова вылетали из его уст с хрипом, в уголке рта показалась капля крови. Видимо, не сумевшие уберечь госпожу рыцари сорвали злость на пленнике, прежде чем привести его на расправу к Попечительнице.

— Убийство? — вскинула она бровь. — Это было не убийство, это было очищение, юноша.

Такое обращение со стороны женщины, выглядевшей моложе пленника, звучало несколько странно.

— Это было очищение, — повторила она спокойно. — Я объясню. Мы, Орден Несущих Свет, ведем Инталию дорогой, угодной Эмиалу. Со всех сторон нас окружают враги, которые мечтают захватить наши плодородные земли и обратить в рабов всех вас. И поверьте, жизнь под властью Империи куда тяжелее, чем может показаться с первого взгляда. Война не за горами, и сейчас мы должны быть едины как никогда. Возможно, большинство из вас не возьмут в руки оружие. Вашу землю и вашу жизнь будут защищатьрыцари Ордена. Но, встав на пути сил Гурана, рыцари должны твердо знать, что не получат удара в спину. В этих людях гнездилась истинная Тьма, столь выгодная имперцам. Я должна была исключить угрозу, пусть и чисто гипотетическую…

Она на мгновение запнулась, сообразив, что с этими людьми надо говорить проще.

— Орден никого не наказывает зря. Тот, в чьей душе нет Тьмы, может спать спокойно. Я не желала смерти женщине, она была чиста и сама избрала свой путь…

Лейра внимательно посмотрела на человека, стоящего на коленях. Законы Ордена применительно к данному случаю были достаточно суровы, но у Попечительницы много прав. В том числе — и право принимать решения, идущие на благо Ордена, даже если они не согласуются с принятой политикой.

— В тебе я тоже не вижу Тьмы. Тобой двигает злоба, но идет она не от души. Быть может, когда-нибудь ты поймешь мою правоту… — Она повернулась к рыцарям. — Отпустите этого человека, но проследите, чтобы до нашего отъезда он не сумел причинить вред еще кому-нибудь… в том числе и себе самому.

Она величественно вошла в карету, более не удостоив стрелка даже взглядом. Следом вошла Орделия, повинуясь едва заметному жесту госпожи. Обычно волшебница предпочитала путешествовать в одиночестве, но сейчас понимала, что девушку распирает от желания поговорить, и не могла винить ее за это. Лучше прояснить все недоговоренности сразу, чем позволить адептке сделать неправильные выводы и укрепиться в своих заблуждениях. Другие помощницы, сопровождавшие ее в поиске, были более сдержанны и, что важнее, куда больше доверяли авторитету Вершительницы. Они приняли ее решение… а с Орделией придется объясниться.

Карета тронулась. Рыцари дождались, пока кортеж покинул село, и только после этого позволили стрелку встать. Хрустнул лук в могучих руках Гента — неважное оружие, обычная палка с тетивой, хороший композитный лук сломать руками практически невозможно.

— Тебе повезло, ублюдок. — Из-под шлема голос раздавался глухо, но было очевидно, что светоносца переполняет ненависть. — Если бы не приказ Попечительницы, я бы… ладно, живи.

Он одним мощным броском взлетел в седло и взмахом руки приказал рыцарям следовать за ним.

— Простите, Попечительница, могу ли я позволить себе быть откровенной?

Тон Орделии был непривычно сух, непривычно официален. Раньше она держала себя с Лейрой Лон более свободно, и это изменение в поведении говорило о том, что девушка пребывает в состоянии шока. Или отчаянно сдерживаемого бешенства.

— Мы наедине, и ты можешь говорить что угодно, — мягко ответила волшебница.

— Лейра, почему?! — Голос девушки сорвался, губы ее дрожали. — Этого подонка надо было распять! Четвертовать! Зажарить на медленном огне!

— Успокойся…

— Я не хочу успокаиваться! Смерд поднял руку на Вершительницу! Такого не было уже… уже…

— Очень давно, — кивнула Лейра.

— Такое нельзя было оставлять безнаказанным! Как ты могла?! Если это отребье решит, что Орден более не способен проявить твердость, страшно подумать, что может начаться в Инталии!

— Поубавь пыл, девочка, — вздохнула Лейра. — Или я отниму у тебя возможность говорить, если только это заставит тебя выслушать мое мнение.

Как бы ни злилась адептка, угрозу она уловила. Лейра Лон вполне могла исполнить свое обещание. Заклинание удушья было довольно простым, несложно было и блокировать его… но не в том случае, когда имеешь дело с Вершительницей, высшим магом в иерархии Ордена. Ощутить на себе действие этого узора девушка не хотела.

— Хорошо… — Убедившись, что адептка более или менее готова подчиняться, Лейра улыбнулась предельно доброжелательно и открыто. — Теперь позволь сказать мне… я бы назвала это оправданием, но оправдываться мне не в чем. Вершителям дано право выбирать тот путь, который они считают верным. Рассмотрим сложившуюся ситуацию… Я убила этого проклятого ребенка, чтоб ему никогда не родиться. Приказала сжечь его отца и деда. Отправила на костер и мать, хотя и по ее собственной воле. С точки зрения этого человека я совершила преступление.

— Вы сделали то, что должно! А преступление совершил этот негодяй, — буркнула Орделия, стараясь не встречаться с наставницей взглядом.

— Быть может. Но в памяти всех этих людей останется нечто иное. Они запомнят, что я покарала лишь тех, в чьем сердце укоренилась Тьма, а его отпустила, несмотря на то, что по любым законам он должен был быть казнен. Теперь большинство в этом селе будут считать, что Орден поступает справедливо… даже несмотря на пролитую кровь Вершительницы. А люди должны верить в справедливость власти. В противном случае порядок придется поддерживать клинками светоносцев, а перед Инталией в ближайшем будущем встанут совсем другие задачи, и каждый меч белых рыцарей будет на счету.

— Я… — протянула девушка, — я не уверена, что это правильно. Вас ведь могли убить.

— Смерть приходит ко всем, — пожала плечами волшебница. — Но и умирать надо так, чтобы принести пользу Ордену. Постарайся запомнить это.

Адептка молчала, всем своим видом выражая несогласие, но не решаясь спорить.

Карета неслась по дороге к городу. Продолжать поиск Лейра была не в настроении — слишком много ушло сил, нужен отдых, хотя бы несколько дней. Может, оно и к лучшему. Воспитательницы предпочитали, чтобы новички поступали к ним небольшими партиями, так было легче приучать детей к порядкам школы. Решено: отдых, восстановление сил. Три дня. И можно будет отправиться за новыми кандидатами в ученики.

Час прошел в полном молчании, за ним и второй, третий. Орделия незаметно для себя уснула — дороги в Инталии были отменными, карета вышла из рук настоящего мастера, и рессоры смягчали любые неровности… под мерное покачивание уснуть было немудрено.

А Лейре не спалось.

Две недели назад состоялся Совет. Как обычно, новости были плохими — не настолько, чтобы двинуть к границам орденские полки, но достаточно, чтобы проявить беспокойство.

Их было пятеро — людей, входивших в Совет Вершителей. Хотя Орден и гордился своими магами — и следовало отдать должное, гордился по праву, — все же среди воспитанников этой школы не так уж часто встречались волшебники, достойные высокого звания. Во все времена в Совет Вершителей Ордена входило не более восьми-девяти человек, но и они не слишком жаждали видеть друг друга, собираясь лишь по самым значительным, не допускающим проволочки поводам. Считалось, что любой Вершитель способен сам принять необходимые решения, дать надлежащий совет правителю Инталии.

В отличие от большинства своих предшественников Святитель Аллендер Орфин не впал в опасное заблуждение относительно своей роли в жизни государства. Являясь номинальным лидером, не имея возможности принимать сколько-нибудь серьезные решения без одобрения Ордена, он эту ситуацию понял и принял. И именно поэтому занимал ложе Святителя уже добрых семьдесят лет. Сейчас это был дряхлый старец, не отправившийся на встречу с Эмиалом только благодаря усилиям магов Ордена, которых сложившееся положение дел вполне устраивало. Святитель принимал участие во всех необходимых церемониях, подписывал любые бумаги, поданные ему с ведома членов Совета, иногда даже высказывал дельные мысли, несмотря на постепенное приближение старческого маразма. Пройдет еще несколько лет — и ему придется оставить этот пост… к искреннему сожалению иерархов Ордена.

Никогда Вершители не снисходили до того, чтобы силой устранить неугодного им главу государства. В этом просто не было нужды. Достаточно угрозы… нет, даже намека на угрозу прекращения процедур продления жизни, и любой правитель сразу же становился предельно покладистым. Особо несговорчивые могли бы обратиться за помощью к магам других школ, но что бы это дало? Сменить Орден на Альянс Алого Пути? Или на Ночное Братство? Не лучшая замена. К тому же, лишившись поддержки светоносцев, Инталия стала бы легкой добычей для агрессивной Империи.

Тем не менее послушный и принимающий правила игры Святитель был куда удобнее, чем пытающийся играть в независимость и строящий из себя истинного владыку. А потому Орден делал все, чтобы правление Аллендера Орфина продлилось как можно дольше.

К несчастью, в этом мире нет ничего вечного.

И это было одной из причин, почему в тот день на Совете присутствовали сразу пятеро Вершителей. Одной — но не самой важной.

Зал, в котором собрались люди, чьи слова и дела оказывали решающее воздействие на политику Инталии, словно с иронией назывался Залом Малых Бесед.

Каждый правитель, выбирая место для своей резиденции, приглашая архитекторов и декораторов, решая еще десятки больших и малых проблем, всегда преследует вполне определенные цели. И потому место жительства властелина всегда говорит о многом.

Грозный замок из темного камня, ощетинившийся зубцами башен, бойницами и наростами машикулей, наполненный мрачной, до зубов вооруженной стражей, говорит о том, что владелец замка проповедует культ силы. Здесь стены украшены мечами и боевыми топорами, каждый из которых имеет свою кровавую историю. Здесь непременно найдутся мрачные подземелья, в которых раздаются лишь стоны и вопли терзаемых пленников. Здесь даже слуги носят на поясах короткие мечи, которыми умеют владеть. Здесь даже непосвященному ясно, что хозяину есть чего бояться. Что власть его держится на клинках. На стали и страхе.

Воздушное, открытое солнцу здание, где весело проводят время прекрасные дамы и их изысканные кавалеры, где мундирам стражи уделяется куда больше внимания, чем боевой выучке, а роскошь лакейских ливрей может затмить наряды иных провинциальных аристократов, вызывает иные ощущения. Здесь человек, не искушенный в геральдике, иногда даже и не определит с первого взгляда, кто перед ним — младший помощник виночерпия или барон, прибывший выказать верность сюзерену. И если в этих стенах раздается звон оружия, то это не тяжелые шаги закованных в железо стражников, а изящная дуэль, наполненная кучей условностей и благородства, до первой крови, а то и просто до срезанного со шляпы пера. Роскошный вид дворца совсем не означает, что в нем живут исключительно приятные люди — в увитых плющом галереях, у прохладных фонтанов, в изысканных залах с тонкой лепниной и яркими фресками могут плестись интриги столь серьезные, что по сравнению с ними простой и незамысловатый удар ножом выглядит не страшнее детской шалости. Просто тут яд, навет или тончайшая шелковая нить удавки идут в ход куда чаще честной стали.

Если же блеск золота не режет глаза, если большую часть слуг легко спутать с монахами, если роскошь не приветствуется, а наивысшей ценностью считается тишина и умиротворение, то это совсем не означает, что в этих стенах поселилась истинная святость. Тихие, вкрадчивые голоса, потупленный взор — все это видимость. Те, кто стоит у власти, умеют проявить и жесткость, и жестокость — только объясняется это не самодурством властелина, а волей высших сил. Кроткий служитель Эмиала, одутловатый и на вид добродушный, не моргнув глазом отправит в очистительное пламя любого, кого сочтет приверженцем Тьмы. И даже не станет утруждать себя сколько-нибудь дотошным расследованием… Эмиал сумеет отделить виновных от невинных и каждому воздаст по заслугам.

Дворец Святителя Инталии по старой традиции называли Обителью. Быть может, лет с тысячу назад это место и в самом деле напоминало монастырь. Многие записи были утрачены во время Разлома, но ходили упорные слухи, что сам величественный Торнгарт, столица Инталии, начался с этого самого монастыря, в котором священники возносили мольбы Эмиалу, умоляя его простить своих детей и отвести беды, обрушившиеся на земли Эммера. Служители Света старались не отказывать в помощи, а потому сюда стекались уцелевшие, строили свои лачуги неподалеку от храма, пока не возник город. Несокрушимые стены, глубокий ров, огромные башни — все это появилось позже, много позже. Да и сама Обитель достраивалась, улучшалась, изменялась… Лет через сто после Разлома в этих местах произошло чудовищное землетрясение — противники Инталии (тогда еще страна не носила этого имени, да и сложно было ее назвать государством в полном смысле этого слова) утверждали, что Эмнаур нанес удар последователям ложного культа. Сами же последователи Эмиала, уцелевшие при катаклизме, тут же заявили, что бог Света уберег своих детей, позволил им выжить, дабы сумели они продолжить начатое дело. Именно тогда наиболее уважаемый — а может, просто наиболее предприимчивый, — из уцелевших служителей Света объявил себя наместником Эмиала в мире смертных, Святителем.

Тогда храм, обратившийся в руины, отстроили заново. Но уже иначе — скромность и даже некоторый аскетизм прежних зданий уступили место величию. Золотом засияли шпили, украшенные яркими солнцами, для отделки доставлялся дорогой белый с золотистыми прожилками мрамор… По слухам, распространению которых в немалой степени способствовали сами священники, Светлый Эмиал даровал Святителю величайшую мудрость… безусловно, каждый должен был понимать, что ничего не дается просто так. В обмен за свой дар Эмиал отнял у Святителя возможность ходить, дабы тот мог больше времени уделять размышлениям и заботам о своем народе. Злые языки утверждали, что Святитель, на радостях от того, что остался жив, не в меру употребил знаменитого вина из чудом уцелевших подвалов обители — а потому не удержался на скользкой лестнице, сломав себе при падении позвоночник. Так бы ему и провести остаток жизни с парализованными ногами, переписывая при свете масляной лампы старые книги… но в голову ему пришла другая идея, оказавшаяся золотой. Не только для него — большая часть служителей Эмиала усмотрела в происшествии возможность укрепить свою власть над чернью. И в самом деле, «кристальной души человек, пожертвовавший своими ногами в обмен на духовную чистоту и мудрость», — с таким знаменем можно было достичь многого.

А для сомневающихся путь известен — отрешиться от Тьмы, взойти к Свету… на языках пламени очистительных костров.

С тех пор прошли века, и первый Святитель, если бы Эмиал позволил ему хотя бы на недолгое время воскреснуть, не узнал бы место, где закончились дни его жизни.

Теперь Обитель была величественным сооружением, нависавшим над городом. Белоснежные здания, беломраморные фонтаны и статуи, изображавшие великих мудрецов прошлого, белые балахоны служителей Эмиала и эмаль доспехов рыцарей-светоносцев… даже дорога, что вела к высоким воротам из беленого дерева, была вымощена все тем же белым камнем.

Обитель была, как это и приличествовало резиденции правителя, крепостью в крепости. И если внешние зубчатые стены и башни Торнгарта мало чем отличались от других подобных фортификационных сооружений, то внутренняя стена, окружавшая холм Обители и отделявшая смиренных поборников Света от простонародья, также сияла снежною белизной. Конечно, никто и не собирался строить бастионы из мрамора, колупни как следует стену или башню, и под слоем чуточку искрящегося покрытия обнаружится обычный камень.

Но это если колупнуть. А так Обитель производила неизгладимое впечатление на каждого, кому доводилось увидеть ее.

Здесь, среди белого камня, было немало залов для самых разных нужд. И для неспешных бесед, сопровождаемых чашами свежей ключевой воды (что приветствовалось) или бокалами драгоценных выдержанных вин (что на словах осуждалось монахами, но на деле приветствовалось ничуть не меньше). И для шумных сборищ инталийской знати, которую в немалой степени вгоняла в тоску неистребимая белизна Обители. И для получения ответов на вопросы… когда отвечающий не склонен говорить. Последние, впрочем, были упрятаны глубоко в недра холма, на котором располагалась Обитель, чтобы крики истязаемых не нарушали благолепия этого средоточия Света и Чистоты. Эта относительно небольшая комната, прозванная Залом Малых Бесед, предназначалась для решения отнюдь не малых проблем. Сюда допускались лишь избранные — сам Святитель, лидеры Ордена, еще несколько людей, занимавших в иерархии Инталии высшие посты.

— Я попросил вас собраться, уважаемые, поскольку судьба самой Инталии зависит от решения, которое мы сегодня примем, — напыщенно провозгласил Метиус арГеммит, занимавший удобное широкое кресло, в иное время предназначенное для Святителя. Но на это собрание, как и на все предыдущие, Аллендер Орфин, официальный глава Инталии, приглашен не был.

— Какая патетика… — насмешливо заметила Лейра, с некоторой завистью отмечая, что кресло Метиуса куда более Удобно, чем ее собственное… а ведь могла бы прийти сюда на пару минут раньше. — Оставьте этот тон для проповедей, арГеммит, там он уместней.

— Тем более что и так от любого нашего решения в той или иной мере зависит судьба Инталии. — Урбек Дарш выглядел, как обычно, недовольным. — Давайте быстренько все обсудим и разойдемся. У меня много дел.

Он не добавил «более важных», но это подразумевалось и так. Дарш ненавидел общество, предпочитая проводить все свободное время в лаборатории. Лавры Творца Сущего, которых он пытался добиться уже не один десяток лет, были от мага столь же далеки, сколь и в день окончания школы. Не являясь инталийцем по рождению — о чем говорило отсутствие приставки у фамилии, — он всю жизнь из кожи вон лез, доказывая всем и каждому, что в магии разбирается куда лучше прочих. С упрямством осла и непоколебимостью буйвола он штудировал древние записи, надеясь отыскать там пути к истинным магическим высотам. Дарш по праву получил титул Вершителя… но и только. Если бы в старых текстах можно было найти универсальное руководство по созданию магии Творения, то на это был бы способен каждый, умеющий читать.

Вот и сейчас старик всем своим видом демонстрировал, что попусту тратит время в этой компании.

— Святитель умирает…

Лейра удивленно вскинула бровь.

— Я видела его два дня назад, он выглядел вполне бодро.

— Только внешне, — поморщился арГеммит. — Я вчера осматривал его…

Он сделал многозначительную паузу, ожидая, пока взгляды всех собравшихся перестанут блуждать по стенам и сосредоточатся на его персоне. Метиус был одним из лучших целителей Ордена, и надзор за состоянием Святителя был исключительно его прерогативой.

— Его опухоль смертельна…

— Это не новость, — раздраженно буркнул Дарш.

— Позвольте мне закончить!

Взгляд, если это взгляд опытного мага, вполне может испепелить, и Метиусу приходилось все время держать себя в руках. Как у любого уважающего себя волшебника (и, кроме уважения, заботящегося о целостности собственной шкуры), у него всегда была припасена парочка боевых заготовок. Каждый человек в пределах Эммера знал, что грубить магу по меньшей мере опасно. Особенно — боевому магу, привыкшему пускать в дело свое мастерство. Метиус боевым магом не считался… но ударить противника молнией мог. Особенно когда его перебивали.

Несколько раз глубоко вздохнув и чуть успокоившись, маг продолжил:

— Итак, опухоль, о наличии которой все вы, разумеется, знаете, начала прогрессировать. Лечение уже не дает должного эффекта… хотя позволяет существенно затормозить рост опухоли. Думаю, у нас в запасе несколько месяцев. Максимум — год.

— Год… это довольно много. — Ингар арХорн сидел на жестком стуле, и это его ничуть не беспокоило. Лучшего боевого мага Ордена, командующего армией Инталии, мелкие бытовые неудобства давно уже не огорчали. На людях он почти никогда не снимал легкие эмалевые латы рыцаря-светоносца, перед боем меняя их на более тяжелые и менее вычурные доспехи. Не расставался и с тяжелым мечом, хотя в тех случаях, когда ему приходилось вступать в схватку, до фехтования дело доходило далеко не всегда. Его не зря избрали Вершителем — в бою арХорн стоил полусотни обученных воинов. Или десяти обычных магов.

— В каком смысле?

— В самом прямом, — пожал плечами рыцарь. Массивные наплечники в ответ на движение тела чуть заметно шевельнулись. — Смерть Святителя неизбежно вызовет войну. Гуран только ищет повод…

— И какой повод имперцам даст смерть Орфина?

— Не секрет, что на место Святителя претендовали семеро, — пояснил рыцарь. — У каждого есть приверженцы, есть кое-какие войска. Пусть они и незначительны в сравнении с орденской армией. Может пролиться кровь.

— Жаль, что Святитель не оставил наследника, — протянула Лейра.

— Жаль, — согласился Метиус. — В самом деле жаль… но эту его болезнь вылечить так и не удалось. Мы, к сожалению, не всесильны.

— Власть Святителя давно стала фикцией. — Дарш презрительно оттопырил губу. — Пора бы решить этот вопрос Раз и навсегда. Пусть Орден определит преемника…

Маги переглянулись. Не было сомнения, что такая мысль посещала каждого из них. Просто Дарш с его вечным брюзжанием оказался первым, кто произнес идею вслух. Каждый из Вершителей понимал, что предложение более чем уместно. Уже много веков Инталией правили маги Ордена. Ни одно сколько-нибудь значимое решение не принималось, если его не одобрил хотя бы один Вершитель. Армия подчинялась Ордену — за исключением отрядов знати, мелких групп наемников, готовых служить тому, кто платит. Чаще всего платил все тот же Орден.

Что может быть проще? Один раз принять решение.

— Нет.

Четыре головы одновременно повернулись на этот короткий звук.

Женщина, впервые подавшая голос на этом Совете, была очень стара. Она давно уже исчерпала все мыслимые способы продления своей жизни и ныне по праву считалась старейшей из живущих. Свой возраст она не скрывала — напротив, с определенным шиком отмечая каждый день рождения, наслаждаюсь той завистью, что плескалась в глазах менее умелых магов, не способных перешагнуть даже двухвековой порог. Сама она намеревалась дотянуть до третьего века… хотя и признавала, что это будет непросто.

Да, ей завидовали. Но только возрасту — это было единственное, кроме титула Вершительницы, чему еще можно было позавидовать.

Кеора Альба уже много десятилетий не тратила силы на свою внешность. Сейчас ею вполне можно было пугать непослушных детей… иногда и пугали. Дряблая синюшная кожа лежала глубокими складками, волосы, давно забывшие, что такое гребень, торчали во все стороны спутанными липкими прядями. Иссохшие руки с длинными желтыми ногтями, более похожими на когти, все время пребывали в движении, перебирая длинную нитку черных обсидиановых бус. Почти белые глаза вызывали у людей, плохо знавших Кеору, неосознанный страх… у тех, кто знал ее достаточно хорошо, пристальный взгляд старой ведьмы вызывал ужас и дрожь в коленях.

Она была сильнейшей из волшебниц Ордена. Поговаривали, что Альбе не составило бы труда получить титул Творца Сущего, если бы она хоть чем-либо, кроме продления жизни, интересовалась. Когда ее избирали в Совет Вершителей Ордена, все считали это хорошей идеей. Тогда ей было всего семьдесят, и впереди полную сил волшебницу ожидало прекрасное будущее. Она была умна, предусмотрительна, прекрасно ориентировалась в политике и экономике, ее решения всегда были взвешенны и почти всегда — беспроигрышны.

С той поры прошло много, очень много лет.

Давно уже не было в живых тех, кто выдвинул ведьму на высокий пост. Ушли в небытие и многие из тех, кого выдвигала она сама. Лейра не могла вспомнить, когда эта карга последний раз открывала рот на Совете, куда являлась с вызывающей омерзение пунктуальностью. Даже когда спор заходил в тупик и решение необходимо было принимать голосованием, Альба не принимала в нем участия. Просто сидела, нахохлившись, в своем углу и перебирала граненые бусины. А по прошествии заседания медленно вставала — при желании можно было даже услышать хруст старческих костей — и, отвесив присутствующим короткий поклон, медленно удалялась в свое жилище.

Лейра знала, что многие из Вершителей по-прежнему советуются с ведьмой. Когда-то, в первый год своего пребывания на посту Вершительницы, молодая волшебница Лейра Лон тоже обратилась за советом к старухе. Сейчас уже и не вспомнить, о чем шел разговор… Ведьма долго слушала многословные излияния гостьи, затем коротко прокаркала свой вердикт. И на следующий день на Совете Лейра выдвинула это предложение от своего имени… и была несказанно удивлена тем, что его сочли лучшим. Она не собиралась присваивать себе чужие лавры, тут же призналась, что действовала по рекомендациям Альбы… и в ответ наткнулась лишь на понимающие взгляды. А старуха в тот раз так и не проронила ни слова, будто бы откровенность Лейры ничуть не польстила ее самолюбию.

И вот ведьма заговорила…

— Нет, — шипела старуха, ни на мгновение не прекращая работу пальцев. — Для Гурана это будет идеальным поводом. Орден славен тем, что не нарушает взятые на себя обязательства. Договор, подписанный между Орденом и Святителем, не предусматривал исключений. Мы помогаем и советуем… Так было и так должно быть.

— Если в Инталии начнутся волнения, война неизбежна, — пробормотал Метиус.

Это понимали все. Как и то, что старуха, как обычно, была права. Стоит Ордену допустить ошибку, стоит нарушить собственные же соглашения — и Империя незамедлительно раздует из этой искры чудовищный пожар. Измажет белизну намерений Ордена сажей обвинений и домыслов, вспомнит все старые грехи и грешки, заронит зерно сомнения в души даже тех, кто традиционно всей душой верен Несущим Свет.

А потом двинет свои войска на Торнгарт.

Чем это кончится, тоже известно… несколько недель кровавой бойни, вполне приемлемые контрибуции, отвод войск. Так было, так будет и впредь. Только вот Вершители лучше многих понимали, что в настоящий момент Инталия не готова к масштабной войне. Стычки на границах, сопровождаемые многоречивыми взаимными извинениями и развешиванием «виновных в беззаконии» на придорожных виселицах, — это все дело привычное и в чем-то даже поощряемое. Разумеется, всегда найдется кого повесить — обе стороны понимали, что казненные за «разжигание вражды между великими государствами» в большинстве случаев просто лесные бродяги, по такому случаю пойманные, умытые, побритые и более-менее прилично одетые. И пусть на табличке, повешенной на шею казненного, перечисляются его регалии. Это — для простого народа. Фальшивка, не выдержавшая бы и простейшей проверки. Только кому оно надо — проверять?

Серьезная война — дело иное. Нужны запасы, нужны обученные бойцы… в конце концов, нужны маги. Бастионы, охраняющие Долину Смерти, необходимо немного подлатать. Их все равно возьмут, не первым штурмом, так короткой осадой, но обветшалые стены должны хотя бы изобразить сопротивление.

— В течение ближайших трех лет Империя не будет воевать, — просипела старуха.

— Почему?

Ответа не последовало. Взгляд ведьмы, в котором на несколько минут проснулась жизнь, уже угас. Она словно бы окаменела в своем кресле, и лишь пальцы механически двигались, отделяя одну бусину за другой и продергивая их по тонкой шелковой нитке. Не требовался дар ясновидения, чтобы догадаться — больше от Альбы никто ничего сегодня не услышит.

— Понятно… — протянул Метиус, хотя что ему было понятно, не ведал никто. — Значит, из этого и будем исходить. Что бы ни случилось, в запасе у нас три года.

— Мои разведчики доносят, что Империя готовится к войне. — АрХорн, помимо прочего, ведал и вопросами засылки шпионов в сопредельные государства.

Сейчас его слегка жгло уязвленное самолюбие. Он ни на мгновение не мог представить, что у старухи имеется своя разведывательная сеть, не уступающая, а то и превосходящая его собственную. Скорее всего карга рисует картины будущего по одним ей известным деталям. Своим людям он доверял… а этой ведьме — верил. Были возможности убедиться в том, что ни одно ее слово не произносится просто так.

Метиус арГеммит тоже предпочитал иметь свои глаза и уши повсюду, в том числе и вне пределов Инталии, но деятельность эту рассматривал в немалой степени как игру, не стремясь завоевать первенство. Поэтому явственно видимое недовольство арХорна его порядком веселило.

— То, что сказала уважаемая Кеора Альба, кое-что объясняет, — продолжил главнокомандующий. — Подготовка к войне действительно идет, в этом нет сомнений, и это не вызывает особого удивления. Сколько лет мы уже храним мир? Двадцать? Немыслимо долго. Но Империя в этот Раз не спешит…

— Ингар, твои лучшие люди должны разнюхать все, что можно, об их планах.

— Лучшие люди… — вздохнул рыцарь. — Увы, Метиус, у меня не так уж много по-настоящему хороших разведчиков. Да и что им делать в мирное-то время? Разнюхать, как ты говоришь, что ест на ужин Его Императорское Величество Унгарт Седьмой? Так он своих вкусов уже четверть века не менял… Или выяснить имена тех, кто продает Гурану оружие? Хочешь, через час принесу список? Узнать планы военной кампании? Я тебе и так расскажу… полки пойдут Долиной Смерти. Первым падет Северный Клык, там стены пониже… потом они осадят Южный Клык и через три-четыре дня примут его почетную капитуляцию. Далее войска Императора двинутся к Торнгарту через Оскет…

— Ты пересказываешь события позапрошлой войны.

— Просто никто еще не придумал ничего умнее. Да, я знаю… мы могли бы встретить их в той долине. Но передвижение большой армии не скрыть, а если мы войдем в долину… Знаешь, сколько воды дают колодцы Северного и Южного Клыков? Ровно столько, чтобы хватило гарнизону, лошадям и обслуге. А в самой долине воды нет… ее можно только перейти, но давать там сражение — бессмысленно. Можно встретить их под стенами Клыков — этот вариант, как тебе известно, тоже применялся не раз.

— И тем не менее, Ингар, пусть твои разведчики займутся делом. Не важно, будут ли это лучшие из лучших… или лучшие из худших. Нужна любая информация. Лейра, теперь вопрос к тебе. Сколько боевых магов может дать школа… скажем, за три года?

Попечительница пожала плечами.

— Более или менее обученных магов — не больше трех десятков. Адептов и учеников постарше — еще с сотню.

На пару минут в зале повисла напряженная тишина.

— Так плохо? — выдавил из себя Дарш.

— Даже еще хуже, — кивнула Лейра, — в последние годы детей с хорошими задатками удается находить все реже и реже. Не хочу сказать, что магия вырождается… проклятие, именно это я и хочу сказать. Большинство тех, кого мы взяли в прошлом году, едва способны сплести простейший фаербельт, я уже не говорю про более серьезные атакующие заклинания. Прошли те времена, когда маги обрушивали на противника стаи огненных птиц, выбивали воротка замков каменным молотом, валили десяток воинов одной цепью молний. Если надо — я выведу на поле боя всех… но придется ограничиться одними фаербельтами и, если повезет, фаерболами.

— Это печально, — покачал головой Метиус арГеммит. — И все же необходимо набрать новых учеников… Лейра, имей в виду, нам нужны маги на поле боя. Сосредоточь внимание на обучении боевым разделам…

Попечительница вспыхнула — слова Метиуса граничили с прямым оскорблением. Она не вмешивалась в его лекарские дела, он не должен был касаться вопросов управления школой.

— Я должна выпускать недоучек? — Ее голос не предвещал оппоненту ничего хорошего.

— Должна, — коротко кивнул он, не отводя взгляда. — Ордену плевать, что твои мальчишки и девчонки не сумеют вызвать дождь, навести ледяную переправу через болото или вылечить корову от бесплодия… в том числе и двуногую корову. Зато им потребуется умение постоять за себя… и за других.

— У Империи та же проблема? — вдруг спросил Дарш.

— Сомневаюсь, — скривилась волшебница. — По слухам, они произвели полный набор и даже могли позволить себе отказываться от некоторых кандидатов. А мы вынуждены брать всех, кто способен хоть на что-то…

Глава 2

В зале было тепло, вовсю пылал камин, и подогретое вино прекрасно гармонировало с бушующей за окном метелью. Скоро, очень скоро вихри стремительно несущихся снежинок сменятся белесой мутью безвременья. Так было всегда… правда, иногда ледяные вихри сменяются пыльной бурей, а одинокие путники ищут в Высоком замке укрытия не от ледяной смерти, а от иссушающего жара безводной пустыни.

— Я слыхал о Высоком замке, но лишь старые сказки.

Он помолчал, затем внимательно посмотрел на меня.

— А ты и впрямь хозяин здесь? Твоя одежда более свойственна…

Я щелкнул пальцами, и мягкий темный камзол в одно мгновение сменился длинной, до пят, ярко-красной мантией из драгоценного кинтарского шелка, богато шитой золотыми нитями. Уловив в глазах Дрогана вопрос, я уточнил:

— Эта одежда принадлежит мне по праву.

— Вот как, — протянул он с оттенком уважения. — Вершитель Алого Пути?

Я покачал головой. Или Алый Путь стал куда менее известным и могучим, чем в мое время, или этот человек не так много встречал на своем пути волшебников высокого ранга, раз не сумел узнать и правильно оценить тяжелое золотое шитье. Даже последний служка в каком-нибудь затерянном в горах храме Эмиала или Эмнаура сумел бы правильно прочитать канонические узоры.

— Эти знаки, — я коснулся плеч, — означают, что мой ранг — Творец Сущего.

Наверное, ему следовало бы удивиться… Да что там говорить, любой человек Эммера, лишенный магических сил, обязан был бы сейчас пасть на колени. Но торговцы — особый народ, они редко склоняют головы пред сильными мира сего, которые столь часто обращаются к купцам за помощью. О да, императорам хватает клинков, но звонкое золото иногда приходится искать на стороне.

— Мое полное имя — Санкрист АльНоор.

На лице моего собеседника отразилась напряженная работа мысли, он явно рылся в недрах своей памяти.

— Кажется… кажется, я слышал о тебе, колдун. Но это было давно. Похоже, у нас не найдется иного занятия… поведаешь о себе?

Да уж, он был прав. Тот, кто вошел в стены Высокого замка, уже никогда не сумеет покинуть их. Если верить тому, что душа умершего улетает в царство Эмиала или Эмнаура, в зависимости от заслуг, то покинуть колдовскую башню можно лишь со смертью. Но я слишком долго был одним из величайших магов Эммера, чтобы верить в подобную чушь.

Дроган уже успел убедиться, что клетка прочна, хотя кажется хрупкой. Его меч, а затем и снятый со стены топор усеяли Зал Приема щепой — пока он кромсал дверь, и каменным крошевом — пока кирка в его руках дробила стену. Все тщетно — и доски двери, и замшелый камень стены восстанавливались чуть ли не быстрее, чем он успевал разрушать их. А через час или два исчезнет даже мусор с пола. Он попытался выбить окно — но стекло лишь звенело, прогибаясь.

Следовало отдать купцу должное, свою участь он принял с достоинством… даже с каким-то смирением. После того, как исчерпал все силы в битве с замком. И теперь сидел у камина, потягивая горячее вино, и с интересом зыркал по сторонам. Ничего, беспокойство еще придет. Сначала — страх, позже — ненависть, бешенство, еще позже — апатия. Я все это видел не раз.

— В двух словах или в деталях?

— В двух словах, — выбрал он. — Я ведь не ошибаюсь, у нас еще будет много времени для бесед. Или тебе для чего-нибудь понадобится моя жизнь?

Страха в его голосе не было.

— Нет, она мне не нужна, — успокоил я его. Нам предстоит провести вместе много дней, месяцев и лет. Не стоит портить отношения, ведь это единственный собеседник, который отпущен мне проклятым замком. — Если коротко, то однажды я попытался создать особо мощное заклинание, которое принесло бы мне бессмертие. Оказалось, что в придачу к бессмертию прилагался этот замок. Он сохраняет мне жизнь — но и не позволяет покинуть себя. И время от времени заманивает в свои стены людей… быть может, так он заботится, чтобы я не сошел с ума. Подбирает мне собеседников. Я пытался с этим бороться, но Высокий замок не допускает просчетов.

— Я тоже буду жить вечно?

— К несчастью, нет, — невесело усмехнулся я. — Лишь мне даровано бессмертие. Тебе предстоит состариться и умереть, как и многим до тебя.

— Их было много?

— А вот это по-настоящему долгая история.

Карета неслась по дороге, влекомая шестеркой лошадей. Защитный полог давно развеялся — то ли сопровождающие детей волшебницы не заметили этого прискорбного факта, то ли заметили, но сочли, что будущим ученикам пора привыкать к трудностям. Пыль скрипела на зубах, наполняла волосы, и даже сладости — а их оставалось еще немало, Гент не пожадничал, отсыпал каждому ребенку полной мерой — больше не радовали.

Дети, не слишком успокоенные щедростью рыцаря, сидели нахохлившись и почти не разговаривали друг с другом. Их было около десятка — не слишком удачный поиск, с точки зрения Лейры Лон, но куда более успешный, чем в прошлые годы. И, к ее сожалению, не потому, что талантливых детей стало больше. Просто в соответствии с решением Вершителей пришлось несколько снизить рамки требований.

С Попечительницей дети расстались два дня назад. Волшебнице предстоял короткий отдых — а затем опять в поиск. Инталии нужны боевые маги, как можно больше боевых магов, способных хоть на что-нибудь… Лейра надеялась, что удастся найти хотя бы пять десятков новичков… безусловно, кое-кто из них отсеется, не выдержит учебы. Школа готовила не неженок, магия — особенно боевые разделы — была опасна не только для потенциального врага, но и для самого заклинателя. К тому же школа делала все, чтобы закалить тела и души своих воспитанников. Часто это получалось. Реже… реже ученики ломались. Если Лейра и готова была пойти навстречу решению Совета и снизить требования при отборе кандидатов, это совершенно не означало, что она намеревалась вносить изменения в процедуру обучения. Разве что в части пересмотра программы и ориентирования ее на боевую магию.

Если старая карга права и Империя начнет войну не раньше, чем через три года, кое-кто из этих малышей успеет нахвататься знаний настолько, что сможет применить их на поле боя. Не все. Рыцаря за три года не воспитаешь, каким бы талантом ни обладал кандидат. Хотя бы лет шесть… но и в шестнадцать выпускать новоиспеченного светоносца в бой означало, вероятно, просто принести его в жертву.

А с волшебниками проще… на изучение айсбельта — простейшего и почти бесполезного в реальной схватке заклинания — уходило всего несколько дней. Более серьезные формулы и узоры требовали куда большего времени. Тем более что применять их маг должен быстро, не задумываясь, не вспоминая мучительно цепочки слов и жестов. Выработка этого умения требовала времени, а времени у школы было мало.

Альта выглянула в окно кареты, да так к нему и прилипла. Быть может, в прошлой жизни, которая сейчас была скрыта от нее сплошной черной завесой, она много путешествовала… даже наверняка, если управитель был прав и она в самом деле была дочерью торговца. Но все, что она помнила теперь, — это убогая халупа, больше похожая на землянку, постоянный голод и работа, чтобы этот голод утолить хотя бы ненадолго. И люди, во взгляде которых иногда мелькала жалость, но чаще — презрение к приблудной, раздражение и… и немного алчность. Когда еще найдется работница, пусть и малолетняя, за одни не слишком щедрые харчи?

Девочка смотрела на проплывающие мимо кареты деревья, на дома небольших поселков… здесь, вдалеке от столицы, почти на самой окраине Инталии, и дома были поплоше, и люди победнее. Наверное, ей даже немного повезло — окажись она в этих краях, могла бы и от голода умереть.

А может, и нет. Может — и весьма вероятно, — в суровых предгорьях Срединного хребта жизнь девочки сложилась бы иначе. Люди здесь были куда менее сыты, но и к обездоленным относились чуточку иначе. Суровая жизнь на границах государства закаляла их души… и безжалостно изгоняла из сердец равнодушие и черствость.

Школа располагалась у самых гор. Кому-то много веков назад показалось правильным удалить место воспитания новых поколений волшебников от соблазнов столицы. Какими бы чопорными ни были служители Эмиала, сколько бы ни говорил Святитель о пользе воздержания и аскетизма, но столица Инталии не слишком старалась следовать этим благим призывам. И воспитательницам пришлось бы затратить немало сил, чтобы держать в узде своих молодых подопечных, вырвавшихся из-под родительской опеки.

Некогда в этих местах стоял замок — имя владельца унесло водоворотом времени, как и имена тех, кому служил его меч. Лишь на могильных плитах в самом дальнем углу кладбища внимательный взгляд мог еще уловить истертые веками остатки древних, ничего уже не значащих гербов. Да и сам замок к тому времени, как место это было облюбовано Орденом, мало сохранился. Обветшали, а местами и обрушились стены и башни, в полный упадок пришли внутренние постройки, и лишь могучий донжон гордо стоял на холме, демонстрируя презрение к всесокрушающему времени.

Новые хозяева не стремились создать на старом фундаменте новую, могучую цитадель. Теперь это место находилось в глубине инталийской территории, и ничего существеннее банды грабителей не угрожало школе. Что же касается упомянутых разбойников — надо быть сумасшедшим, чтобы хотя бы приблизиться к месту обитания магов с недобрыми намерениями. А потому школа не слишком заботилась о восстановлении древних стен — напротив, камень для очередных учебных аудиторий и спален брался, как правило, из старых кладок. Это было проще и дешевле, чем покупать продукцию каменоломен, которую к тому же пришлось бы доставлять издалека.

Прошло всего лет сто с того момента, как сюда прибыли первые орденцы, и стена вокруг замка полностью исчезла. Но по-прежнему стоял донжон — огромная башня темного камня, возвышающаяся над стройными рядами одинаковых зданий. Его привели в порядок, и теперь здесь жили преподаватели, каждый из которых был магом весьма неплохого уровня. Немногочисленная стража — всего десять рыцарей-светоносцев, по совместительству инструкторов по воинским искусствам, да три десятка простых солдат, — обитала в просторной, рассчитанной на втрое большее число людей казарме. Еще одно здание было отдано прислуге — большую часть работ в школе делали ученики, это было неизменным и немаловажным элементом учебного процесса, но нашлось дело и для кое-кого из окрестных сел.

С точки зрения Альты, как и большинства остальных детей, школа поражала своим великолепием. После глинобитных, бревенчатых и реже каменных сельских домиков мощная центральная башня и тщательно выбеленные двухэтажные здания, посыпанные песком дорожки,клумбы, усаженные цветами, и даже — подумать только — настоящий фонтан… Все это смотрелось чудесно и должно было, по замыслу длинной череды Попечительниц школы, сразу же настраивать детей на особый лад. Внушать им мысль, что отныне они — не селяне, чей удел работать во благо Инталии и Ордена. Теперь они — избранные.

Лошади остановились. Рука, закованная в латную перчатку, щелкнула запорным механизмом, дверь широко распахнулась, и дети, кто радостно, кто с настороженным видом, выбрались из пропахшей пылью кареты.

— Здравствуйте, ученики!

Апьта огляделась… неподалеку виднелась конюшня, несколько слуг в одинаковых темно-коричневых туниках с вышитым на груди и спине изображением солнца уже торопились распрячь лошадей. Видно было, что школа живет своей собственной, не зависящей от приезда новичков жизнью. Куда-то спешили по делам слуги и воины, доносился стук кузнечного молота, слышались чьи-то голоса. Детей приветствовала высокая женщина лет тридцати — относительно простой покрой ее платья и отсутствие драгоценностей недвусмысленно свидетельствовали о том, что она не является волшебницей. Но гордая осанка и чуть прохладный взгляд серых глаз утверждали — она не из слуг… а если и из слуг, то не из простых.

— Меня зовут Мара… — Она сделала короткую паузу, то ли давая детям время запомнить имя, то ли чтобы придать весомость своим словам. — Я управляю хозяйством школы Ордена. Я буду заботиться о том, чтобы вы ни в чем не знали нужды.

Последняя фраза прозвучала самую малость насмешливо. Гадать о том, какой второй смысл скрывался за этими словами, детям пришлось недолго — управительница Мара при полной поддержке со стороны преподавателей искренне считала, что праздность для учеников совершенно недопустима, а потому следила, чтобы каждый из детей был обеспечен работой — в то время, что не было занято учебой и тренировками.

— Сейчас вы пройдете в спальни. — Она сделала короткий жест рукой, и за ее спиной тут же появились трое учеников постарше — два мальчика и девочка. — Вас проводят. Затем вам следует получить одежду…

Она снова оглядела детей и несколько нарочито поморщилась.

— Да, одежда для вас приготовлена. Здесь принято одеваться иначе, чем вы привыкли это делать дома.

Один из рыцарей протянул Маре лист бумаги. Она быстро пробежала его взглядом, что-то шепотом спросила у светоносца. Тот в ответ только пожал плечами — мол, все вопросы следовало бы адресовать Попечительнице.

— Сейчас я буду называть ваши имена. Когда услышите свое имя, сделайте шаг вперед и поднимите руку. Тамир ар-Тан?

Повисла долгая пауза.

— Тамир арТан!

Мальчик, до этого завороженно разглядывавший башню, вздрогнул, сообразив, что обращаются к нему.

— Эт-то… это я, г-госпожа…

От волнения он немного заикался, к тому же не выполнил указания — не сделал нужного шага и не поднял руку. Мара нахмурилась.

— Непослушание карается строго. После того, как получишь одежду, скажешь кому-нибудь из рыцарей, что тебе полагается пять розог. И имей в виду, если я вспомню о наказании раньше, чем ты его получишь, пять розог превратятся в десять. Ты все понял?

— Д-да… госпожа.

— Хорошо. Ты пойдешь в дом воинов, этот ученик проводит тебя. Подойди к нему и жди. Лила Фемис!

— Это я! — Светловолосая, кукольно-красивая девочка, одетая дорого, хотя и несколько безвкусно, буквально выпрыгнула вперед.

Альта более всего боялась пропустить вызов, предназначенный ей. Всю дорогу она твердила про себя свое новое имя, стараясь запомнить его крепко-накрепко, повторяла его про себя и сейчас. И от этого никому не слышного бормотания она и пропустила тот момент, когда Мара наконец-то ее вызвала.

— Урок впрок не идет… — пробормотала управительница и уже собиралась было назначить наказание, но рыцарь, передавший список, снова что-то шепнул ей. Мара поморщилась, но спорить не стала, лишь повысила голос: — Альта Глас!

На этот раз девочка услышала. К счастью, она не забыла поднять руку… в противном случае порки было бы не избежать.

— Я прощаю тебе невнимательность, — желчно сообщила Мара. — Но только один раз… и лишь потому, что ты еще не привыкла к своему имени. Ты пойдешь в дом волшебниц. Встань вот сюда…

Очень скоро все новички были разбиты на три группы. Двое мальчишек, которым было предначертано стать рыцарями-светоносцами, двое, имеющих некоторые способности к магии, и пять девочек — будущих волшебниц. Если, конечно, им удастся выдержать курс обучения.

— Сейчас вас отведут в ваши дома. Постарайтесь запомнить изображения над дверями, эти здания станут вашим домом на весь период учебы. Получите одежду, затем вымойтесь… и сделайте все это быстро. Когда колокол ударит трижды, в большом доме с изображением горшка и половника вас накормят. Тот, кто опоздает, будет голодать до вечера. После еды идите в дом, над дверью которого изображена книга. Кто не явится туда прежде, чем колокол ударит четыре раза, будет наказан. Это все.

Высокая девочка с короткими, до плеч, каштановыми волосами привела Альту и других новичков в один из белых домов. Над входом была нарисована золотая лилия. За дверью — длинный коридор с множеством узких деревянных дверей и винтовой лестницей в конце, ведущей на второй этаж.

— Как тебя зовут? — спросила провожатую Лила.

— Бетина, — коротко ответила та.

— А кто твои родители?

Вопрос был задан неспроста и предназначен был не столько старшей ученице, сколько для других девочек.

— Вот мой папа — барон Фемис арЛотт, — тут же добавила Лила с оттенком высокомерия, надув пухлые губки. — У него два замка и семь сел.

В ином месте это произвело бы необходимое впечатление. Редко какой из баронов владел более чем одним замком. Но и будь отец задаваки даже герцогом, все равно он не сумел бы изменить судьбу дочери… разве что спрятать ее от Ордена. Ни деньги, ни влияние не могли изменить решение Попечительницы. И если она считала, что способности у избалованной девчонки есть, значит, той была одна дорога — в школу.

— У моего отца, — сухо ответила Бетина, — были две тощие козы и участок земли, больше состоящий из камней. Но я учусь здесь уже три года, поэтому ты будешь слушаться меня… и все остальные тоже.

— Чтобы я слушалась нищенку? — возмутилась дочка барона. — Да ты…

Договорить она не успела… да и вряд ли собиралась сказать что-то доброе. Бетина сделала короткий жест рукой, резкий порыв ветра, непонятно откуда взявшийся в помещении, сбил Лилу с ног. Девочка попыталась подняться — и лишь для того, чтобы снова покатиться по полу.

— Прекратить!

Бетина тут же склонила голову. У большинства девочек хватило разумения последовать ее примеру. У лестницы стояла красивая женщина лет двадцати трех — двадцати пяти. Густые черные волосы струились по плечам, спадая чуть ли не до тонкой талии. На женщине была странная одежда. Волшебницы Ордена предпочитали одеваться в белое и золотое, это было своего рода символом Несущих Свет. Слугам отводились темные, немаркие цвета, обычно коричневые, темно-зеленые и темно-синие. Ученикам полагались серые туники — как намек на то, что одежды их побелеют со временем.

А брюнетка выбрала наряд под цвет своих волос. Черная кожаная куртка, узкие черные лосины, высокие, выше колена, сапоги из мягкой кожи… талию стягивал пояс, набранный из серебряных пластинок в форме листьев. В кольцах на поясе висели изящный кинжал — скорее стилет — с граненым лезвием и легкая недлинная шпага с ажурной, полностью закрывающей кисть гардой и полупрозрачным зеленоватым лезвием. Роскошную гриву перехватывал серебряный обруч с крупным темно-красным камнем. В руках женщина держала длинные черные перчатки.

Альта ощутила пробежавший по спине холодок. Дама в черном в обители белых магов выглядела по меньшей мере посланницей самой Тьмы. Впрочем, она тут же успокоилась, заметив, что Бетина не проявила особого страха.

— Что здесь происходит? — поинтересовалась волшебница, подходя ближе.

— Эта, — Бетина коротко кивнула в сторону сидящей на полу дочери барона, — считает, что богатство ее отца-барона делает ее лучше других, леди Рейвен.

— Вот как? — Женщина в черном подошла к всхлипывающей Лиле. Ее глаза оглядели девочку без всякого сочувствия. — Я думаю, пяти розог будет достаточно… для начала. Розги, милочка, одинаково стегают и баронские попы, и крестьянские.

— Вы… вы злая… — хрюкнула Лила сквозь слезы.

— Конечно, я злая, — серьезно кивнула брюнетка. — И чтобы ты не забывала об этом, я добавлю еще пару розог. Бетина, проследи, чтобы наказание было исполнено… после обеда, иначе она за стол сесть не сможет.

— Да, леди Рейвен, — поклонилась ученица.

— А вы, малышки, — леди обвела взглядом затаивших дыхание девочек, — постарайтесь запомнить, что перед лицом Ордена все равны. Здесь много сыновей и дочерей крестьян, встречаются и дети вельмож… не чета какому-то барону. Потом, когда вы получите звание мастера или хотя бы адепта, вы сможете выбрать свой дальнейший путь. И тогда, возможно, титул или деньги будут иметь какое-то значение. Но пока вы находитесь в этих стенах… значение имеют только успехи в учебе.

Она улыбнулась пухлыми, красиво очерченными губами. Улыбка вышла несколько хищной. Протянула руку Лиле, помогая подняться, а затем наклонилась к ней и прошептала — так, что слышно было всем:

— А особо непонятливым следует знать, что порка — далеко не самое неприятное из наказаний.

И вышла, элегантно придерживая тонкой кистью эфес шпаги.

Более всего сейчас Альта корила себя за то, что не смогла сдержаться и за обедом съела по крайней мере в два раза больше, чем было нужно. И теперь ее неудержимо клонило в сон. Словно бы в насмешку немолодая женщина, имя которой пролетело у Альты мимо ушей, говорила нудно и монотонно — ее голос заставлял глаза слипаться столь неудержимо, что не было никакой возможности сосредоточиться на лекции.

А монотонный голос вещал о событиях давних лет. Тема, может, и не слишком полезная в части практического применения, но необходимая любому магу, желающему иметь представление о том, что он собой представляет.

Никто не знает, когда люди впервые открыли для себя таинственное магическое искусство. Кто был тот первый, что облек свою волю в слова и жесты — в правильные слова и верные жесты, — заставившие родится ледяную стрелу — первое и самое простое из элементарных заклинаний, освоенное людьми. Тысячелетиями оттачивалось магическое искусство, были открыты законы магии — строгие правила, позволяющие создавать новые заклинания. Маги пользовались уважением — и вполне реальной властью. Но большинство предпочитали уединение, дабы в тиши библиотек полировать свое мастерство.

В эпоху истинного расцвета магии на острове Зор-да-Эммер, Сердце Мира, была основана Академия. Сюда съезжались самые одаренные юноши и девушки, чтобы совершенствовать свои знания. Остров Зор был объявлен нейтральной землей, ни одно из государств не смело претендовать на право распоряжаться здесь. А если бы кто и посмел — против такого правителя выступили бы его собственные волшебники, а к тому времени все знали: без поддержки боевых магов ни одна армия не одержит победы.

Здесь, на острове, были самые богатые библиотеки, здесь хранились уникальные магические артефакты, созданные лучшими мастерами.

Но самое главное — именно здесь, на острове Зор-да-Эммер, хранилась величайшая драгоценность — свод законов магии. Высшие волшебники Эммера не желали рисковать, делая законы магии достоянием всех желающих. Только самые мудрые получали доступ к сокровищнице, только им предоставлялось право изучить истинные правила создания заклинаний и пополнить их собственными разработками. Стража днем и ночью охраняла сокровищницу — и жестоко расправлялась с каждым, кто желал прикоснуться к знанию, не имея на это права.

Потом наступило время Разлома…

Удар розги скользнул по плечам девочки, она ойкнула и открыла глаза.

— Я не люблю, когда спят на моих уроках. — Быть может, воспитательница и была взбешена, но говорила она все тем же равнодушным, монотонным голосом. — Я очень этого не люблю, девочка… как тебя зовут?

— Альта, госпожа.

— Когда кто-то из воспитательниц обращается к тебе, — розга снова стеганула по плечу, не слишком больно, но очень обидно, — надо встать.

Альта послушно встала.

— Ты помнишь, о чем я рассказывала?

Девочка потупилась.

— Простите, госпожа… я, кажется, задремала.

— Пять розог… после занятий.

— Да, госпожа, — вздохнула Альта. — Простите, я виновата.

— Так вот, на чем я остановилась… — Воспитательница уже утратила интерес к нерадивой ученице. Тем более что и остальные дремлющие дети проснулись и теперь готовы были ловить каждое ее слово. — Разлом принес неисчислимые беды. Катастрофа почти полностью погубила Эммер, уцелели немногие…

Большую часть рассказа о Разломе, об исчезновении с неба Эмнаура — ночного светила, о каменном дожде, обрушившемся на земли Эммера, об островах, погрузившихся в океан, о южных землях, до сих пор пышущих огнем и истекающих раскаленной лавой, Альта слышала как сквозь толстое одеяло. Несмотря на наказание, которое ожидало ее в ближайшем будущем, сонливость снова одолевала, и бороться с ней было совершенно невозможно. Руки девочки уже покраснели — она отчаянно щипала себя в тщетной надежде отогнать сон.

Дрема немного отступила, когда воспитательница поведала о трагической гибели острова Зор. Что случилось с островом, доподлинно не знал никто. Одни утверждали, что огромный камень, рухнувший с небес, превратил остров в огнедышащий вулкан. Другие — что чудовищные волны поглотили землю. А по словам третьих, остров просто скрылся в тумане… а когда туман рассеялся — от острова не осталось и следа.

Вместе с Зором исчезла и древняя библиотека, и, что было куда печальней, все, кто был допущен к изучению драгоценных текстов, во время катастрофы находились на острове — и не осталось никого, кто мог бы восстановить некогда открытые законы магии. Уцелели лишь те маги, что находились на материке, — примерно один из нескольких десятков. Этот день стал не просто трагедией для всего Эммера — он стал началом заката магии. Уцелевшие волшебники так и не сумели восстановить некогда открытые законы… и магия стала всего лишь набором штампов, изучив которые, человек получал право называться волшебником.

Большинство магов считали, что им этого вполне достаточно. Владение заклинаниями, по старой традиции называемыми «элементарными», приносило и богатство, и уважение, и положение в обществе. Некоторые же пытались продвинуться дальше, пытались восстановить утраченные знания… иногда тому или иному исследователю удавалось уловить кое-какие закономерности, и тогда рождались новые заклинания, создавались уникальные артефакты. Этих волшебников называли Творцами Сущего…

Увы. Не зная истинных законов, каждый из Творцов вкладывал в свое детище слишком много собственной души — а потому никто не мог повторить творение, добившись тех же результатов…

Воспитательница начала рассказывать о восстановлении государств, о появлении культов Эмиала и Эмнаура, о первых войнах между сторонниками Света и Тьмы. Альта почувствовала, что интерес к повествованию гаснет, а на смену ему вновь идет затаившаяся, набравшаяся сил сонливость…

С огромным трудом она досидела до конца урока — к счастью, в этот первый день урок был единственным. Новичкам давали время освоиться на новом месте. Войдя в свою комнату — каждой воспитаннице полагалась отдельная комната, пусть и очень маленькая, — Альта без сил упала на кровать. Сейчас ее не интересовал ни ужин, ни осмотр этой во многих отношениях удивительной школы. Спать… только спать…

— Бетина, можно тебя спросить?

— Спроси, — хмыкнула ученица.

После того самого первого дня ученики разных лет обучения встречались не так уж часто. Новички посвящали все свое время изучению чтения и письма — без этого невозможно было продвигаться дальше, обучение в школе во многом строилось на самостоятельной работе с книгами. Те, кто постарше, на малолеток смотрели свысока — они уже овладели практической магией и считали себя если не опытными волшебниками, то уж всяко выше мелюзги, с трудом разбирающей буквы.

Но иногда они все же оказывались вместе — как правило, во время обязательных работ, которым каждый воспитанник и каждая воспитанница должны были уделять все свободное от занятий время. За этим бдительно следила управительница Мара и каждый раз, получая рапорт о выполненном поручении, тут же находила ученикам новое занятие.

Сегодня в школе ожидали гостей, а потому многих девочек отправили на кухню — помогать поварам. В обычное время с готовкой на всю школу прекрасно справлялась прислуга, не баловавшая детей особыми разносолами, подавая на стол пищу простую, сытную и полезную для растущих организмов. Как показывала практика, полезное — далеко не всегда вкусное, но Альта, последние годы прожившая почти на положении побирушки, не уставала радоваться хотя бы тому, что имеет возможность есть досыта и спать, не боясь замерзнуть. Другие девочки воротили от еды нос — до тех пор, пока, утомленные занятиями и работой, не становились готовы наброситься даже на краюху обычного хлеба. Мальчишки в большинстве своем считали себя выше этого — особенно те из них, кого ожидала военная карьера. Известно, что рыцарь обязан уметь спать на снегу, есть что придется и переносить любые тяготы без жалоб и стонов. Пока что мальчики не имели возможности покрасоваться в боевых доспехах, выхватить из ножен настоящий меч, а потому демонстрировали свое мужество тем, чем могли.

Но сегодня ожидался настоящий пир. С утра огромную кухню лихорадило, каждая рука была на счету, а потому девочек, прибывших сюда по указанию Мары, были в высшей степени рады видеть. Слуги знали, что среди учениц школы белоручки не приживаются…

Альте и Бетине досталась работа тяжелая, грязная — но вполне терпимая. Они уже несколько часов кряду мыли посуду, отдраивали от копоти котлы, выносили ведра с мусором — в общем, занимались всеми делами, которые в обычное время выполняют слуги и на которые у тех сейчас не было времени. Девочки почти не разговаривали — Бетина по натуре была замкнутой, как истинная волшебница, в то время как Альту распирало любопытство. За прошедшие недели она увидела и узнала столько нового и невероятно интересного, что сейчас накопившаяся у нее гора вопросов грозила рухнуть и похоронить девочку под собой.

— Расскажи мне о волшебницах.

Бетина повернулась, изобразив на чумазом лице вопрос. И в самом деле — она училась в школе уже третий год, а потому знала о волшебниках и волшебницах невероятно много… по крайней мере так ей казалось. Подробный рассказ занял бы очень много времени.

— Ну, я имею в виду, — протянула Альта, — тех волшебниц, которые нас учат.

— А… — откликнулась Бетина несколько разочарованно. — Ну, они учат. И все. Думаешь, здесь лучшие волшебницы?

— Конечно. А разве не так?

— Разумеется, не так, дурочка, — фыркнула Бетина. — Это же всего лишь школа! Таких, как ты и я, учат неудачники… они ничего не смогли бы добиться в жизни, поэтому и приняли это назначение.

— А Орделия Дэвон? Она ведь такая умная и так много знает…

Красавица Орделия покорила сердце Альты практически с первой же встречи. К тому же она не казалась такой неприступной, как госпожа Попечительница, статус которой был высок настолько, что даже смотреть в ее сторону казалось чем-то вроде святотатства. И не стоило забывать, что разница в возрасте между молодой волшебницей и ее ученицами составляла лишь немногим более дюжины лет, тогда как Лейра Лон взирала на детей с высоты горного пика прожитых десятилетий…

— Фи, адептка! — Бетина скорчила пренебрежительную физиономию.

В чем-то девочка была права. Звание адепта — первое звание, которое мог получить ученик, проявивший хоть какие-нибудь способности, и обычно это происходило годам к шестнадцати. Некоторые, обладавшие настоящим талантом, надолго на этом этапе не задерживались — к двадцати годам сдав экзамен на звание мастера магии, они отправлялись в яркую, наполненную событиями и приключениями жизнь. И, конечно, они продолжали совершенствовать свои знания, чтобы к тридцати, максимум к сорока годам получить титул магистра. Экзамены на этот высокий ранг были более чем серьезны — и часто всерьез опасны для жизни. Но и награда была велика… Магистр магии — именно из них, из магистров, формировался Совет Вершителей. Именно они, магистры, занимали все наиболее значимые посты… и совершенно несущественно, шла ли речь об Инталии и Ордене Несущих Свет или о Гуране и странном, таинственном Триумвирате.

В общем, более чем скромный ранг адепта у женщины за двадцать говорил как минимум о том, что она в известной степени обделена талантами. Бетина, которой прочили ранг адепта уже в следующем году, на год или два раньше общепринятого срока, имела все основания для презрения. Она была очень способной девочкой… хотя это и не спасло ее от отмывания закопченных котлов.

— Орделия до конца жизни будет учить вас, несмышленышей, грамоте, географии и прочей чепухе, — уверенно сообщила Бетина. — Хотя госпожа Попечительница явно питает к ней расположение, это не добавит адептке таланта.

— А сама Лейра?

— Надо говорить «госпожа Попечительница»… — назидательно прозвучало в ответ. — О, она ведь Вершительница, значит, одна из лучших волшебниц Ордена. Так принято считать. На самом деле она не слишком-то лучше других.

— Вот как? — Альта помимо воли оглянулась, не слышал ли кто столь крамольных речей. Но на кухне стоял такой галдеж, что и выскажи кто-нибудь хулу в адрес самого Святителя, это осталось бы незамеченным. — Почему это?

— Потому что только Творцы — истинные маги.

— Творцы? — Вроде бы на занятиях что-то об этом говорили, но сейчас эти отрывочные знания напрочь выбило из головы тугой волной запахов, в которой смешался аромат жареного мяса, теплый дух свежей сдобы, сладкие тона десерта и экзотических фруктов.

— Творцы Сущего. — Бетина изобразила удивление. — Как ты можешь не знать о Творцах, малявка? Только Творцы — истинные маги, все остальные просто… ремесленники, не больше. Даже госпожа Попечительница. А я обязательно стану Творцом, чего бы мне это ни стоило. Никто, кроме них, не понимает магию по-настоящему.

По всей видимости, Бетина оседлала своего любимого конька. Прекрасно осознавая свой талант и тот факт, что впереди ее ждут головокружительные перспективы, девочка более всего на свете любила поговорить о магии. Пусть она была еще совсем молода, но ее не зря считали самой умной ученицей школы.

— Самое главное сейчас — это сдать экзамен! — Девочке было уже безразлично, слушает ее кто-нибудь или нет. — Вернее, два экзамена. Адепта я получу в следующем году. Орделия говорит, что это дело уже практически решенное. Я знаю эти экзамены, ничего сложного. Я могла бы сдать их хоть сейчас, но госпожа Попечительница против, она заявила, что получение ранга адепта в тринадцать лет — это нарушает все устои. В четырнадцать — еще куда ни шло, а лучше — в пятнадцать. Мне будет пятнадцать осенью следующего года. А потом я буду готовиться к экзамену на мастера…

Она могла бы говорить еще долго. К тому же все ее сверстницы слышали подобные речи не раз, и эта похвальба надоела им до смерти. Что с того, что Бетина вполне могла исполнить все, о чем говорила, или хотя бы большую часть, — ей завидовали, и далеко не всегда — по-доброму. Временами высокомерная, временами — просто до отвращения заносчивая, девочка не искала себе подруг и как следствие не имела их.

Впрочем, Альта тоже была не в настроении выслушивать далекоидущие планы напарницы по мойке посуды.

— А эта… в черном… она ведь тоже волшебница, да? Она из Ночного Братства?

Бетина запнулась, сбиваясь с мысли, некоторое время молчала, поджав губы, затем неохотно ответила:

— С чего ты взяла?

— Ну… она ведь вся в черном.

— Вот, значит, как! — Будущая великая волшебница была до глубины души обижена, что ее столь замечательную речь бесцеремонно прервали. — Несравненная Альта научилась узнавать принадлежность человека к магическому сообществу по цвету одежды! Какое достижение!

— А разве не так? — возмутилась Альта. — Ведь известно, что все маги Ордена носят белое, Алый Путь предпочитает красные и желтые цвета…

— Ну да, ну да… Ночное Братство одевается исключительно в черное, а Триумвират в таком случае ходит голышом? Какая же ты еще глупая!

Выплевывая эти слова, вполне напоминающие оскорбления хотя бы по тону, каким они были произнесены, Бетина терзала котел с такой силой, словно собиралась протереть в нем дыру. Альта молчала, насупившись, — о том, что объяснение непременно последует, она уже догадалась, оставалось только немного подождать.

— Значит, если я надену красное платье, алые примут меня как свою, так получается? Или ты думаешь, что мне не нравятся красные платья? Или черные? Когда я вырасту, когда у меня будет такая же грудь, как у Орделии… нет, у меня будет лучше, потому что я лучше знаю магию, так вот, я буду носить все цвета, какие захочу. И пусть попробуют хоть слово на этот счет сказать! О, во имя Эмиала, да никто не запрещает магам одеваться так, как им заблагорассудится. Есть одежды для церемоний, но это же совсем другое дело.

Она перевела дух, осмотрела свой котел, несколько мгновений подумала, не попытаться ли сдать работу как исполненную, но тут же от этой мысли отказалась. На уже почти блестящей поверхности имелось достаточно пятнышек, чтобы шеф-повар не только не удовлетворился бы такой чистотой, но и непременно сообщил бы Маре о проявленной ученицей нерадивости. С остервенением она снова принялась тереть медь мельчайшим песком.

— А леди Таша Рейвен — обычная волшебница. Мастер. Поговаривают, что она благополучно провалила экзамен на магистра и лишь чудом осталась жива. Это все потому, что ей куда больше нравятся шпаги и лошади, чем книги и свитки.

— Она и в самом деле леди?

Губы Бетины, которая ничуть не приуменьшила в том памятном разговоре благосостояние своих родителей, сжались в тонкую нить. Что бы там ни говорили о равенстве всех перед Орденом, но леди — это всегда леди. Тем более леди Рейвен, получившая помимо классического образования в школе Ордена еще и более чем утонченное воспитание вне стен школы. Другое дело, что — по слухам, которые имели привычку шириться и причудливо видоизменяться в зависимости от того, кто способствовал передаче этих слухов, — ее не слишком жаловали ни в Обители, ни среди знати Торнгарта. По той же причине, по которой эта женщина не слишком далеко продвинулась в изучении магических искусств. Вместо того чтобы посвящать все свое время науке или, на худой конец, вести себя так, как положено инталийской дворянке — то есть носить декольтированные платья, томно слушать стихи и, при случае, красиво падать в обморок, — леди Рейвен предпочитала шпагу, скачки, интриги… а если и магию — то исключительно боевую.

— Она единственная дочь лорда Рейвена.

Это имя ничего не говорило Альте. В Инталии дворян было немало — титул можно было не только унаследовать или, как это было принято, принять в награду за те или иные деяния, но и получить иным способом. Например, купить. Стоило это достаточно дорого, но желающие находились всегда, обеспечивая стабильный приток средств в казну Святителя. Наследники известных родов, без труда перечисляющие десяток поколений благородных предков, на новоявленных баронов, графов и даже герцогов (последние, впрочем, были редкостью, поскольку цена этого титула была совершенно непристойной) смотрели с пренебрежением.

Лорд Рейвен был как раз из таких, из настоящих. Род древний — по уверениям самих Рейвенов, их предки входили в правящий класс еще до Разлома. И, помимо незапятнанной чести, этот род славился еще и богатством. С точки зрения Святителя — непозволительным богатством. Иметь столько золота в государстве, правитель которого призывал к скромности и даже аскетизму, было… неразумно.

Безусловно, владельцы золота понимали, что рано или поздно их призовут к дележу, и правила этого дележа будут устанавливаться не ими. В том же Гуране подобная ситуация разрешилась бы быстро и банально — семью вырезали бы до последнего человека, золото (с учетом неизбежных потерь при транспортировке) переправили бы в казну. Святитель предпочитал действовать иными, более мягкими, но не менее эффективными методами. Благородным господам приходилось платить… За право жить в столице. За право вести праздную и веселую жизнь. За охоту на землях Святителя — а в Инталии Святителю не принадлежало разве что дно рек и верхушки гор. За свершение служителем храма Эмиала таинства брака. За многое, многое другое. И даже когда они уходили в лучший мир, это тоже стоило золота… уже наследникам. В Обители имелись весьма изобретательные специалисты по добыванию финансов.

И несмотря на все эти поборы, лорд Рейвен, глупо и бездарно погибший на охоте, оставил своей единственной дочери весьма приличное состояние, позволяющее девушке делать только то, что ей казалось интересным.

— Она тоже будет учить нас?

— О нет, — усмехнулась Бетина. — Леди Рейвен никого учить не станет и давно никому не позволяет учить себя. У нее какие-то дела с госпожой Попечительницей. Леди бывает здесь несколько раз в году… а чем это она тебя так заинтересовала?

Альта пожала плечами.

— Она странная…

— Едут! — взвизгнул мальчишка. Еще утром на нем был замечательный белый фартук поваренка, но сейчас знаток по пятнам вполне мог определить, что планируется подавать на обед.

На территорию школы одна за другой въезжали кареты. Первая, самая роскошная, несла на себе эмблему солнца. Лучистое золотое изображение Эмиала.

Каждый год в последний день лета Святитель посещал школу, чтобы лично взглянуть на будущих магов и воинов. Сам он считал это доброй традицией — в Инталии вообще испытывали слабость ко всякого рода традициям, веря, что это укрепляет готовность людей подчиняться властям. А потому не меньше десятка раз в год Святитель в сопровождении пышной свиты совершал подобные выезды. В том числе и сюда.

— Дети, — раздался ровный голос Мары. — На сегодня ваши работа окончена. Немедленно приведите себя в порядок, наденьте парадное платье. Церемония начнется через час.

Никто даже не шевельнулся. Взору управительницы предстали неровные ряды затылков, украшенных короткими стрижками, тощими или толстыми косичками, белыми колпаками… все дети неотрывно глядели во двор. А там…

Там происходило представление. Обставляя свой приезд со всей возможной пышностью, Святитель продумал каждую деталь. Вернее, это только принято так говорить, что он что-то продумал, — на самом деле для этого имелись особые люди, в обязанности которых как раз и входило представить публике верховного владыку Инталии в наилучшем свете. Ряды рыцарей в полном боевом облачении — то есть в тяжелых доспехах, покрытых белой эмалью, в глухих шлемах, украшенных перьями цапли, верхом на могучих конях, укрытых снежно-белыми попонами с золотыми эмблемами солнца, — выстроились правильным ромбом, окружив карету. Отменно обученные кони ступали в такт, воины возвышались в седлах подобно несокрушимым башням. Вымпелы с золотым диском гордо реяли на длинных копьях. Это зрелище должно было вселить — и вселяло — в юные сердца гордость за мощь Ордена.

Рыцарь, ехавший впереди всех, вскинул руку — и по этой беззвучной команде все кони остановились разом, словно бы в одно мгновение вросли в серую булыжную мостовую. Замерла и карета…

— Дети! — Мара чуточку подняла голос.

Даже те, кто успел провести в школе совсем немного времени, уже твердо знали, что с суровой хозяйкой этих стен шутить не стоит. Можно было поспорить и даже поссориться с кем-то из младших преподавательниц, можно было попытаться перечить даже самой Попечительнице — Лейра Лом была в достаточной мере снисходительна к детским шалостям… Но ссориться с Марой было чистейшей воды глупостью. Любое крошечное, совсем невинное непослушание каралось незамедлительно, ибо управительница всегда держала наготове хорошо вымоченные розги и не гнушалась лично пускать их в ход. А самых неосмотрительных ждало наказание похуже… в большом поселении при желании всегда можно найти сколько угодно грязной и отвратительной работы.

Поговаривали, что и Лейра Лон, и бесстрашный Гент арВельдер, и многие другие предпочитали не связываться с управительницей, не нарушать установленных ею правил.

Что уж говорить о детях… новички боялись Мару как огня. Ученики постарше уже понимали, что огонь — не самое худшее.

Конечно, никто ее не любил, и соверши она хотя бы один нелицеприятный поступок, тут же нашлось бы немало желающих указать женщине, тем более не благородного рода, ее истинное место. Но — к счастью или несчастью школяров — Мара была олицетворением справедливости. Ее наказания никогда не давались просто так, без повода. Под ее твердой рукой школа содержалась в идеальном порядке, дети ходили по струнке… и не только дети. И пока все шло своим чередом, за свое будущее управительница могла быть спокойна.

Окрик возымел свое действие — дети, словно капельки воды с раскаленной плиты, брызнули во все стороны. Поварята, пряча выражение недовольства на лицах, вернулись к своим котлам и тарелкам, помощники из числа учеников заторопились в свои крошечные комнатки — готовиться к торжественному моменту.

А на улице продолжалась встреча. Из всех окрестных сел приехали желающие взглянуть на Святителя. Многие явились на площадь еще на заре, чтобы занять места получше. Лейра Лон прекрасно знала, что среди челяди процветает торговля самыми выгодными, самыми удобными местами, откуда все видно как на ладони. Стоило это не так уж и дорого и позволяло тем, кто не был достаточно знатен или влиятелен, все же поучаствовать в знаменательном событии и одновременно приносило слугам небольшой заработок. Попечительница снисходительно относилась к подобному способу пополнения кошельков — раз одни готовы выставить нечто, пусть и весьма эфемерное, на продажу, а другие готовы были ради хорошо расположенного окна или места на скамье расстаться с несколькими медяками — пусть их.

Толпа взорвалась приветственными криками, хотя дверца кареты все еще оставалась неподвижной. Святитель выдерживал паузу… Два рыцаря из числа стражи школы, глухо позвякивая металлом, придерживая латными перчатками эфесы тяжелых боевых мечей (даже на торжественной церемонии никто из светоносцев не позволял себе сменить настоящее оружие на декоративное, более легкое и более красивое), подошли к карете. Беззвучно лопнул прикрывающий ее полог, распахнулись дверцы, и толпа подалась вперед — каждому хотелось первым увидеть человека, уже много больше полувека правящего сильнейшим — в это они верили свято — государством Эммера.

— Зачем он вообще это затеял? — одними губами прошептала Лейра.

Метиус пожал плечами. Он прибыл сюда два часа назад, лишь немногим опередив карету Святителя. Вообще говоря, он должен был сопровождать старика, но неотложные дела задержали его в Обители — и затем он почти загнал коня, дабы встретить своего пациента. Он выглядел усталым… по меркам магов, Метиус был молод: чуть больше ста лет для волшебника его уровня — не возраст. Магия может придать телу здоровье, замаскировать следы усталости, сделать кожу свежее… но провести десять часов в седле оказалось непростым делом даже для него. Многие годы его знакомство с верховой ездой ограничивалось недолгими неспешными прогулками. Однако сам он считал себя — и не без оснований — знатоком и ценителем лошадей.

— Ты же говорил, что Орфин совсем ослаб.

— Так и есть. — Метиус оглянулся в тщетной надежде увидеть где-нибудь поблизости кресло… увы, все собравшиеся встречали Святителя стоя. Даже те, кому удалось получить для себя место на длинных скамьях, вскочили на ноги, и сесть сейчас было бы просто невежливым. — Так и есть, он и в самом деле слаб… признаться, я опасался, что этого путешествия он может и не перенести.

— Ты не мог его отговорить?

— Его? — хмыкнул маг. — Лейра, ты еще помнишь, что именно Орфин правит этой страной? О да, мы принимаем решения, но последнее слово всегда остается за ним.

— Не стоит объяснять мне то, что знает каждый.

— Я не объясняю, я напоминаю. Святитель высказал пожелание. Я высказал сомнение. Он попросил меня заткнуться. Очень вежливо попросил, Лейра, он умный человек и понимает, когда можно настаивать на своем, а когда лучше передоверить решение другим.

— Это как раз тот случай, — не сдавалась Лейра. — Сейчас ему нужно было бы превыше всего заботиться о своем здоровье…

— Ох, девочка, — вздохнул маг.

Лейра Лон насмешливо приподняла бровь. Она была всего лишь на десять лет моложе Вершителя и давно уже отвыкла от подобного обращения. Хотя если вспомнить, что выглядела она лет на двадцать пять… по сравнению с магом — на вид мужчиной лет пятидесяти, сухощавым, с заострившимся орлиным носом и благородной сединой в волосах — она и в самом деле казалась девчонкой.

— Ты, вероятно, можешь стать величайшей из Попечительниц школы, — он отвесил ей легкий поклон, — но в политике разбираешься по-прежнему слабо. Тебе надо чаще бывать в Обители.

— Почему он не выходит? — перебила его Лейра. — Может…

Она не договорила и сделала несколько шагов вперед, но в этот момент из кареты наконец появился Святитель. Порыв Лейры, самым беспардонным образом нарушавший давным-давно установленную процедуру, принес ей немало одобрительных взглядов — блистательная Попечительница буквально бросилась навстречу старику… Остановиться она уже не могла — подошла к карете и склонилась перед Орфином. Он в ответ многократно отрепетированным жестом положил ей руку на плечо, то ли помогая распрямиться, то ли еще больше придавливая к земле.

— Не стоит, деточка, — прошамкал Святитель — достаточно громко, чтобы было слышно ближайшим зрителям. — Не стоит молодости и красоте склоняться перед дряхлостью. Это у твоих ног должны падать на колени мужчины.

Услышавшие эту реплику взвыли от восторга. Остальные поддержали приветственный рев и шквал аплодисментов, еще не зная сказанной фразы, но веря, что Святитель произнес нечто эпохальное. Лейра не позволила исказиться ни одной черточке нежного лица, хотя привычка Аллендера Орфина с глубокомысленным и величественным видом изливать на собеседника свои, часто довольно банальные изречения в немалой степени ее раздражала.

Тем временем Святитель повернулся и взмахнул рукой, приветствуя толпу. Чуть вздрогнув от очередной волны радостных возгласов, он тяжело оперся о предусмотрительно подставленную светоносцем стальную перчатку.

Лейра бросила на старика короткий, преисполненный огорчения взгляд и тут же подхватила пошатнувшегося Святителя. Мелкими шажками, поддерживаемый с одной стороны рыцарем и с другой — статной блондинкой в изящном, расшитом жемчугом белом платье, Орфин двинулся к распахнутым воротам донжона. Это тоже было данью традиции. В идеале правитель должен был подойти к встречающим величаво, в сопровождении печатающих шаг воинов, и первым приветствовать лучших магов Инталии — ибо здесь, в стенах школы, он был гостем, а они — хозяевами. Но слабость старика и неуместный, но весьма впечатляющий порыв Лейры, бросившейся ему навстречу, смяли строгий протокол.

«Может, так и лучше, — думала волшебница, соразмеряя свои шаги с шаркающей походкой спутника, — не хватало еще, чтобы он потерял сознание посреди площади. В последние годы Инталия процветает, и большинство желает Святителю долгих и счастливых лет жизни».

— Я думаю, вам надо отдохнуть после тяжелой дороги, — прошептала она. — Для бесед найдется время и позже.

— Отдохнуть, — столь же тихо ответил Орфин, — не повредит. Хотя в моем возрасте, леди, отдых уже помогает мало. Каждый сон слишком уж похож на смерть… и каждый может ею и завершиться. Но я рад, что приехал.

Последние слова прозвучали громче — явно рассчитанные на то, чтобы быть услышанными.

— Это радость и честь для всех нас, — высокопарно ответила Лейра. — Для всех, кто служит Инталии, кто служит Эмиалу.

Медленно поднявшись по ступеням, старик по очереди коснулся рук всех, кто ожидал его. Здесь собрались старшие преподаватели школы, маги достаточно сильные… но, как совершенно правильно высказалась на этот счет Бетина, далеко не самые лучшие. Зато в их руках находилась величайшая из ценностей — магическое будущее Ордена. Дети, которым через несколько лет предстоит пополнить собой ряды Несущих Свет. Последний раз послав благословляющий жест толпе, старик скрылся в башне. Лейра, переуступив право поддерживать высокого гостя Метиусу, видела — стоило старику покинуть открытое пространство, и он тут же бессильно обвис на руках рыцаря и мага.

До праздничной церемонии оставалось около часа, и она очень надеялась, что целителю удастся вернуть Орфину хотя бы часть сил.

— Он в состоянии будет выйти в зал?

— Выйти или самостоятельно уйти? — с оттенком раздражения уточнил Метиус. — И не надо смотреть на меня столь осуждающе. Повторяю, я был против. Но и его позицию я понимаю.

— Ты, кажется, намеревался просветить меня на этот счет.

— Может, на правах хозяйки угостишь меня вином?

Они сидели в небольшой комнате — за резной дверью размещались апартаменты для особо важных гостей. Фактически — личные покои Святителя в этих стенах, поскольку для менее влиятельных особ находились комнаты попроще, а более влиятельных попросту не существовало. Лишь высшие маги Ордена, изредка посещающие школу, дабы пополнить библиотеку новыми книгами или (предел мечтаний любого ребенка в этих стенах) избрать себе личного ученика, могли пожелать провести ночь среди белоснежных драпировок и золотой отделки. Но происходило это крайне редко — демонстративная, проявляющаяся на каждом шагу привязанность высшей власти Инталии к белому цвету временами вызывала настоящее раздражение. В спальне белому не место… в спальне должны властвовать более мягкие, успокаивающие, расслабляющие цвета. Сама Лейра не представляла себе, как можно заснуть среди всей этой снежной белизны.

А Святитель спал. Заклинание сна, принадлежащее к магии крови, использовалосьОрденом не слишком часто и без особой охоты. В другое время Метиус предпочел бы какой-нибудь из своих целебных отваров — такой сон, помимо собственно отдыха, приносил еще и пользу телу. Но увы — Аллендер Орфин категорически отказался перенести церемонию на следующий день, а потому на сон смог выделить не более трех четвертей часа. И пришлось целителю обратиться к магии крови — презираемой, но в высшей степени действенной.

Успокоив Святителя, Метиус рассчитывал провести эти три четверти часа в компании с хорошим вином — но вместо этого ему пришлось растолковывать Лейре азы большой политики. Которые она, учитывая ее возраст, могла бы понимать и без объяснений.

Приняв протянутый бокал, он с наслаждением сделал глоток.

— А ты обзавелась неплохим погребом, Лейра. Подаришь пару бутылок?

— Хоть десяток, — фыркнула она. — Заберешь с собой, или я прикажу доставить в Обитель?

— Заберу, — осклабился Метиус. — Знаю я тебя, ведьма, подсунешь вместо этого великолепия какую-нибудь молодую кислятину.

— Я тебя когда-то обманывала?

— Все когда-нибудь происходит впервые, — философски пожал плечами маг. — Так вот о чем мы там говорили… отменить поездку Святитель, безусловно, мог. Но именно сейчас очень важно показать всем, что Обитель верна традициям. Империя следит за каждым нашим шагом, и слабость, проявленная Святителем, не останется незамеченной. Зато продемонстрированное мужество благотворно отразится на отношениях между народом и властью.

— Да кому нужно это мужество, если бы он умер прямо в этой проклятой карете?

— Знаешь, — скривился он, — а ведь это было бы не так уж и плохо. Нет, я не имею в виду, что в карете… но не в постели, медленно угаснуть. Знаешь, что бы я сделал на его месте?

— Погиб бы в бою, — патетично воскликнула Лейра.

— Проявляешь поразительную догадливость, — со смесью иронии и показного уважения ответил ей Метиус. — Да… если бы Империя двинула войска через Долину Смерти в ближайшее время, я на месте Аллендера влез бы на коня, взял в руки меч… не важно какой, хоть деревянный… и впереди всех… лишь бы до врага доскакать!

— А зачем? Только чтобы его объявили святым?

— Его и так объявят. Это, так сказать, прирожденное право всех Святителей. А вот если он, невзирая на дряхлость, падет в бою — он станет не просто святым, он станет знаменем, символом. Вот почему Гуран никогда не начнет войну до того, как Аллендер не отойдет к Эмиалу. Потому что там тоже люди понимающие… знают, что я его уговорил бы…

— Ты сумасшедший, Мет.

— Наверное…

Метиус извлек из кармана массивные золотые часы, отщелкнул крышку, преувеличенно внимательно разглядывая инкрустированный крошечными самоцветами циферблат. Цена этой безделушки заставила бы вздрогнуть даже патриархов благороднейших родов Инталии, но один из высших магов Ордена мог себе позволить практически любую роскошь. Изготавливать подобные тонкие механизмы начали достаточно давно, лет триста назад. С тех пор мастерство механиков Кинтары достигло столь высокого уровня, что они могли позволить себе назначать за свои изделия практически любую цену. Каждые часы были истинным произведением искусства, и далеко не всякий богач мог претендовать на это украшение. И не по причине совершенно непристойной цены — просто свою продукцию мастера предлагали лишь сильным мира сего.

И то, что сейчас Метиус небрежно вертел в руках этот редкий предмет, означало не только то, что у него в сундуках более чем достаточно золота. Это означало, что его ранг в глазах заносчивых кинтарийцев вполне сопоставим с рангом Императора или Святителя.

Лейра усмехнулась — недобро, с ноткой зависти. Она тоже намеревалась обзавестись диковинкой… но в этом ей было в мягкой форме отказано. Мол, драгоценностей изготавливается в год не более трех-четырех, и уважаемая Вершительница получит часы непременно… но позже.

— Хвастун…

— Есть немного, — довольно усмехнулся он. — Ох, Лейра… ты ведь знаешь, что золото согревает душу лишь в первое время. Потом начинаешь ценить не золото как таковое, а то, что оно может тебе дать. Роскошные вещи. Красивых женщин. Породистых лошадей.

— Спасибо хоть, что женщин поставил перед лошадьми, — фыркнула волшебница.

— Пока да, — жизнерадостно улыбнулся он. — Но пройдет еще лет тридцать, и этим прекрасным созданиям придется уступить первенство уютному креслу, пылающему камину и толстой книге…

— Какая трагедия для прелестниц Торнгарта. — Лейра вдруг ощутила, как раздражение медленно растворяется в обаянии мага. Сейчас она понимала, почему при всех его победах на любовном фронте Метиус практически не имеет врагов среди женщин. Долго сердиться на него было попросту невозможно.

Очарование мага действовало и на нее… Обычно она предпочитала мужчин помоложе, да и связь с Генгом прерывать не собиралась, но в иной ситуации… о, это могло оказаться весьма интересным приключением.

— Пустое, — махнул он рукой, — к тому времени они найдут мне подходящую замену. Женщины — существа ветреные.

— И что показывают твои часы?

АрГеммит снова взглянул на стрелки, затем медленно допил вино.

— Они показывают, что отдыху приходит конец. Сейчас Орфин проснется.

Столы были накрыты в особом зале донжона — просторном, наполненном светом и воздухом. Здесь собрались все обитатели школы — рыцари и преподаватели, ученики и старшие слуги. По случаю праздника детям позволили надеть лучшие наряды — девочки нарядились в белоснежные платья с вышитым золотом гербом Ордена, мальчики щеголяли в аккуратных камзолах. Выстроившись в две длинные шеренги, от самых младших к старшим, дети с трепетом ожидали появления Святителя.

Некогда этот зал был иным… да и самого зала-то не было. Были помещения, в которых располагалось то, без чего немыслима никакая крепость. Арсенал. Казармы для лучших воинов — тех, кому в случае прорыва врага в крепость предстояло защищать донжон. Склады провизии… Но с приходом магов все изменилось. Снесли внутренние стены, превратив первый этаж огромной башни в место для пиршеств и приемов. Выложили пол, некогда просто каменный, чудесной мозаикой из ценных цветных камней. Расширили окна, через которые должны были бить врагов арбалетчики, и затянули их яркими витражами.

Но несмотря на то, что зал был залит разноцветными лучами солнца, ощущения праздника и радости не возникало. Стекло витражей, кроваво-рубиновое, изумрудно-зеленое, небесно-синее… Сотни оттенков сливались в мрачные, зловещие картины Разлома. Огненный дождь, горящая земля, пенные волны, захлестывающие некогда благодатное побережье.

Чтобы помнили. Чтобы никто и никогда не забыл о катастрофе, погубившей великое прошлое Эммера. Чтобы верили — лишь служение светлому, всепрощающему Эмиалу ведет к свету и благополучию, тогда как преклонение пред Тьмой, пред Эмнауром — олицетворением ночи и страха, ведет лишь к страху и боли.

Мозаика на полу и искусная роспись потолка изображали сцены из более позднего периода. Эпоха возникновения великой Инталии, первые жестокие битвы с набирающими силу соседями. Победы и поражения, потоки огня из рук магов и мечи в руках воинов. Каждый, проходящий обучение в этих стенах, должен понимать, что смысл жизни магов и рыцарей Ордена — защищать свою страну.

Над этим залом работали не только лучшие мастера Инталии. Драгоценное стекло для витражей везли из южной Кинтары, а цветной камень для мозаики — кроваво-красный, темно-зеленый, жгуче-фиолетовый — закупали в Гуране. Только в горах северной части Империи добывались эти камни, предмет зависти Святителей Инталии во все времена, предмет гордости и неисчерпаемый источник дохода гуранских Императоров.

Дети стояли завороженные, не в силах оторвать восторженных взглядов от грозной красоты фресок и витражей. Несмотря на то что все они бывали здесь не раз, зал все равно производил на юные души неизгладимое впечатление… как и было задумано.

В дальнем конце зала были расставлены пиршественные столы. Одни — для детей, и сладостям там отведено почетное первое место. Другие — для взрослых, и их украшают бутылки с драгоценным вином… да и сами бутылки отнюдь не просты, каждая — произведение искусства, и не найдется двух одинаковых. Скоро сюда войдет Святитель, прошествует к возвышению, где его ждут рыцари и преподаватели, а также несколько особо знатных гостей, которым даровано право присутствовать на этой трапезе.

И он вошел — величественный старец с длинными седыми волосами и длинной бородой. В зале не звучали приветственные крики — здесь знаком внимания стала мгновенно воцарившаяся тишина.

Позади Святителя шагали два рыцаря — личные телохранители Орфина. Они были в полном боевом облачении и с оружием. Конечно, ни один из светоносцев, присутствующих в зале, не расстался с мечом, но доспехи и даже легкие кольчуги были за пиршественным столом неуместны. Телохранители — дело иное. Яства, от которых сейчас прогибались столы, тонкие вина и редкие сладости не про них.

Внезапно старик замедлил шаг, остановился напротив одного из мальчишек. Тот, и без того затаивший дыхание, и вовсе вытянулся в струнку, пожирая глазами Святителя.

— Здравствуй, маленький воин, — расплылся в улыбке старик. — Тебе нравится школа?

— Д-да, Святитель, — чуть заикаясь от подобной чести, выдавил из себя ученик.

— Это хорошо, — кивнул Святитель. — И что я могу подарить тебе, маленький воин? О чем ты мечтаешь?

Не стоило сомневаться, что происходящее не стало неожиданностью для собравшихся. Это тоже было в известной степени традицией — в каждое свое посещение школы Орфин имел привычку обращаться с подобными вопросами к нескольким ученикам, а то и ко взрослым. Существовали и неписаные правила, касающиеся возможных ответов на вопрос Святителя. Не то чтобы они были очень уж строгими — просто детям ясно дали понять, что было бы уместно попросить у Святителя.

Девочкам — только самым младшим — дозволялось помечтать о жемчужном ожерелье или о золотой броши… хотя рекомендовалось ограничиться украшением попроще. Остальным же следовало заявить о своем единственном желании служить Инталии… или же можно было сказать о стремлении служить Ордену. При этом мальчишки могли дополнительно просить «настоящее» оружие, взрослые — если именно к ним обратится Святитель — назначение в одну из цитаделей, закрывающих дорогу врагу через Долину Смерти. Служба в гарнизоне Северного или Южного Клыка считалась почетной — и среди рыцарей, и среди магов любого пола желающих попасть туда было более чем достаточно, но в приграничные крепости посылали только лучших из лучших. Для старших учеников — тех, чье обучение в скором времени должно было подойти к концу, — хорошим тоном считалось попросить о досрочном экзамене. В иное время преподаватели сами решали, кто и когда достоин совершить попытку получить ранг адепта, а потому любой из юношей или девушек, засидевшийся в учениках, с радостью воспользовался бы случаем. К тому же ходило поверье, что, выполняя волю Святителя, строгие преподаватели, принимающие экзамен и оценивающие достоинства и умения, относились к соискателю несколько мягче.

Паренек, к которому обратился Орфин, пробыл в школе всего ничего, но нужные знания уже успел получить. А потому вытянулся еще сильнее, чуть не паря над мозаичным полом, и срывающимся от волнения голосом выпалил:

— Мечта моя — служить Инталии, Святитель! Прошу, дайте мне оружие, чтобы я мог защищать ее!

Старик кивнул — именно это он и ожидал услышать. Орфин давно понял, что детей готовят к его вопросам, и столь же давно с этим смирился. В незапамятные времена, когда эта традиция только рождалась, ему было просто интересно, чего могут пожелать для себя ученики, живущие в сытости и тепле, не нуждающиеся в общем-то ни в чем особом. Это уж потом рьяные орденцы сделали из довольно интересной поначалу игры в вопросы и ответы скучное, формальное действо. Что ж… традиции остаются традициями. Даже когда они вызывают легкую грусть.

Он шевельнул пальцем, и один из рыцарей, которым сегодня, помимо обязанностей хранения важнейшего тела Инталии, приходилось поработать еще и носильщиками, извлек из объемистой сумки короткий кинжал… точнее, узкий стилет с простой поперечиной и удобной, хотя и коротковатой для взрослого мужчины рукоятью, плотно обмотанной тонкими полосками кожи. Старческие руки, перевитые синими узловатыми венами, извлекли клинок из ножен. Четырехгранное лезвие, похожее на иглу, грани острые — вполне боевое оружие. Пусть не для рыцаря, в мужской ладони стилет выглядел бы чуточку смешно, — зато для ребенка или хрупкой женщины подходит вполне. У основания лезвия — изображение солнца-Эмиала, крошечное, но сделанное тщательно — виден каждый лучик, каждая тонкая линия.

Таких кинжалов Орфин привез с десяток — их каждый год изготавливали по его заказу, и получить Иглу Святителя, как называли стилеты в школе, было почетно. Он станет предметом гордости и предметом зависти, но никогда не станет предметом торга или обмена… А потом пройдут годы, мальчики вырастут, их тонкие ладошки превратятся в широкие, огрубевшие, покрытые мозолями от воинских упражнений ладони взрослых мужчин. И кинжал, который до того гордо носился на поясе, который проводил ночи под подушкой, дабы в нужный момент оказаться под рукой, переместится на стену — а то и в руки подрастающему сынишке, становясь семейной реликвией. И покрытый шрамами многочисленных битв отец, вручая клинок сыну, скажет: «Знаешь, сын, а ведь я получил это оружие из рук самого Святителя!»

Альта стояла рядом с другими девочками, боясь шевельнуться. Это был первый день, когда ей позволили надеть праздничное платье, и она испытывала чувство, среднее между неловкостью и восторгом. Мягкая белая ткань, золотая вышивка — девочка никогда не носила чего-либо столь роскошного. Быть может, в прошлой жизни, скрытой за черной пеленой памяти, она одевалась даже лучше — но все, что она помнила, это ветхие обноски, которые ей отдавали односельчане. А отдавали, как правило, лишь то, что не жалко было и выбросить. Повседневная одежда, выданная ученикам, тоже была хорошей — прочной, не слишком маркой, даже удобной, — но она не шла ни в какое сравнение с этим великолепием.

Святитель медленно шел вдоль шеренги неподвижных детей. Время от времени он обращался к кому-то с привычным вопросом — и ответы были достаточно привычными, похожими, отличаясь лишь словами, но не сутью. Его взгляд привлекла девочка, совсем маленькая, на полголовы ниже остальных. Довольно милое личико было… оно было удивленно-восторженным — и от этого еще более очаровательным. На виске виднелось темное пятнышко — видимо, недостаточно тщательно стертый мазок сажи. Орфин знал, что в преддверии его приезда у всех в школе прибавилось работы, в том числе и у самых младших. Это было правильно — труд на благо Инталии всегда приветствовался, а подготовка и проведение церемонии, безусловно, благо.

Он остановился, вгляделся в личико, обрамленное мягкими золотистыми локонами.

— Как тебя зовут, малышка?

— Альта… Меня зовут Альта Глас, Святитель.

Она старалась, чтобы голос звучал ровно, — им не раз говорили, что Орден ценит силу духа своих последователей. Но получалось плохо…

— И о чем же мечтаешь ты, Альта?

Все полученные наставления разом вылетели из головы. Кажется, ей говорили, что она может попросить… попросить… или же она должна сказать что-то иное? Да, точно… что-то насчет служения…

— Я мечтаю служить Свету! — выдохнула она.

— Вот как? — На лице Святителя отразилось легкое удивление. Ему было интересно — девочка просто забыла наставления или и в самом деле говорит то, что думает? Хотя первое вероятнее. — Служить Свету… это хорошая мечта. Только ты должна подумать вот о чем, Альта Глас… Тень, Сумрак — они ведь тоже порождение Света, девочка. Там, где не светит солнце, не пылают факелы, не сияют магические светильники, — там нет и тени. Да и Тьма, если разобраться, не враждебна Свету. Она не борется с ним, не пытается одержать победу… она просто приходит, когда Свет отправляется отдыхать, и безропотно исчезает, когда он возвращается.

Он говорил тихо, и если слова Альты услышали все, то бормотание старика было невозможно разобрать уже с трех-четырех шагов.

— Что он ей говорит? — негромко поинтересовалась Лейра Лон у своего спутника.

Метиус в ответ чуть заметно поморщился, ответил с легким налетом пренебрежения:

— Ставлю сотню золотых против бутылки твоего вина, Лейра, что Орфин излагает сейчас одну из своих «великих» идей. Например, о том, что Свет и Тьма суть две стороны одной и той же сущности. Или же что извечная битва Света и Тьмы на самом деле — мирное сосуществование. В последнее время он слишком много говорит об этом.

— Тебе не кажется, что есть в этих теориях нечто… кощунственное?

Маг пожал плечами.

— До тех пор, пока все это словоблудие не принимает статуса государственной политики, — пусть его. Старик просто ищет мира в душе… когда смерть уже близко, всегда тянет пофилософствовать. Я, как ты понимаешь, вынужден выслушивать его рассуждения куда чаще, чем другие.

— Разумеется, — хмыкнула Лейра. — Кому еще внимать великой мудрости, как не тебе. Или он должен забивать своими откровениями головы молоденьким красоткам? Так красотки лучше составят компанию рыцарям… или тебе, Мет.

— Мне такой вариант тоже нравится больше, — хихикнул он. — Философия, конечно, дело хорошее, но женщины, Лейра, это лучшее творение Эмиала.

Тем временем Святитель сунул руку в карман и извлек изящную ажурную подвеску. Тонкие серебряные нити охватывали крупный камень мягкого серого цвета, в глубине которого словно живые играли крошечные серебристые искорки.

— Знаешь, девочка, я давно хотел отдать этот кулон кому-нибудь, кто сможет… понять. Посмотри на этот камень. Он сер… но если вглядеться, то можно увидеть, как он наполняется светом. Береги его…

Метиус наклонился к волшебнице.

— Клянусь, он отдал ей свой кулончик с кошачьим глазом.

— Что за кулон?

— Безделушка, единственное достоинство которой — возраст. Вполне вероятно, что она сделана еще до Разлома.

— Магическая?

— Нет, это я проверил в первую очередь. Обычный дешевый камушек, хотя оправа, признаю, сделана с немалым искусством. Сейчас ювелиры делают украшения куда изящнее, но для такой древности… работа большого мастера.

— И все же… кулон, сделанный до Разлома! Он отдаст эту драгоценность какой-то девчонке?

— А почему бы нет? В Обители этого добра полные сундуки. Тем более что она и в самом деле милашка. О… закончил разговоры, идет сюда.

Святитель больше не задерживался. Он подошел к возвышению, поднял руку, благословляя. Затем повернулся к притихшему залу. Все затаили дыхание, чтобы не упустить ни одного слова Орфина.

— Приветствую вас, друзья. Приветствую вас, Несущие Свет.

— Слава Инталии! — раздался в ответ нестройный хор.

Святитель медленно опустился в кресло. Строй учеников рассыпался, все спешили занять свои места за накрытыми столами. Альта шла медленно, сжимая в кулачке кулон. О словах, сказанных Орфином, она не думала… да большую их часть и не запомнила. Свет, Тьма, Сумрак… пока что эти вещи были далеки от ее понимания.

Церемония могла считаться завершенной. Долгие многословные речи не планировались, да в них и не было необходимости. Уже один тот факт, что Святитель почтил своим посещением школу, был достаточно знаменателен. Дети набросились на угощение, разительно отличающееся от всего того, чем их потчевали в обычные дни.

Альта восхищенно смотрела на вазы, наполненные чудесными фруктами, на нежнейшие пирожные и изысканные сладости. Было на столе и мясо, и сыр, и самые разнообразные овощи… горы крошечных, на два укуса, пирожков с разнообразной начинкой — и мясной, и овощной, и сладкой. Но по опыту прошлых лет те, кому было поручено накрывать столы, прекрасно знали, что дети проигнорируют пищу простую и полезную, зато будут за обе щеки уплетать всякие вкусности — сладкую тягучую халву, налитый соком виноград, солнечные апельсины, маленькие корзиночки с пышными шапками воздушного крема, обсыпанные ореховой крошкой шарики из сладкой темно-коричневой массы, доставляемой из Кинтары, кубики из замороженного фруктового сока и сладкого сиропа… за что потом непременно будут расплачиваться. К вечеру целителям прибавится работы, наверняка придется лечить ноющие животы.

У взрослых угощение было иным. Целиком запеченные молочные поросята, фазаны во всем блеске оперения, окруженные крошечными тушками жареных перепелок, нежнейшие паштеты и розовая, тающая на языке ветчина. Овощи тушеные, вареные и жареные — с приправами пряными и острыми, горькими и кислыми, на любой вкус, на любое пристрастие. Рыба — и крошечная, которую полагалось есть вместе с тоненькими, почти неощутимыми косточками, и огромные морские хищники, словно бы целиком состоящие из шипов и острых, как бритва, плавников, укрытые прочной чешуей, под которой скрывалась нежнейшая мякоть. Знаменитая инталийская чесночная колбаса, жгучая настолько, что ее невозможно было есть, не запивая водопадами вина, вызывающая бешеный аппетит. Попробовавший ее хотя бы раз либо будет избегать ее всю оставшуюся жизнь, либо не сможет без нее обходиться.

Постепенно зал заполнялся гулом голосов. Дети шумели, мало-помалу уверовав в безнаказанность. Сегодня никто не будет делать им замечания, никто не потребует тишины. Сегодня — праздник. Взрослые неспешно беседовали — о делах обыденных и большой политике. О перспективах на урожай в нынешнем году. О том, что торговля с Кинтарой определенно захирела, зато Империя обещает скупить все зерно, которое Инталия сочтет возможным выставить на продажу, и уже названы цены — весьма впечатляющие. О том, что кинтарское оружие пусть и отличается мастерством отделки, но мечи, привезенные из Индара, все равно лучше, пусть на вид и кажутся более грубыми. О том, что некий капитан, прибывший в Шиммель, самый северный порт Инталии, утверждал, что видел остров Зор. Капитан, по словам слушавших его бредни, был пьян до невменяемого состояния, а его одномачтовая посудина, носившая претенциозное и неоригинальное название «Ураган», вряд ли была способна выйти в открытое море и не опрокинуться на первой же волне. А потому верить словам капитана Ублара Хая было совершенным безумием. О том, что пресловутый Высокий замок, обитель Санкриста АльНоора, безумного Творца, не более чем легенда, а что касается свидетельств тех, кто его якобы видел, то миражи бывают не только в пустынях, а и в более северных широтах… особенно после доброй кружки вина.

Уже поздно ночью, когда пир завершился и дети разбрелись по своим комнатам, Альта долго лежала без сна. Ее пальцы гладили кулончик… это была первая на ее памяти вещь, принадлежавшая ей безраздельно. Никто не посмеет отобрать… Когда-то она нашла у колодца луч — большую серебряную монету. Скорее всего монету выронил рыцарь, проезжавший через село и остановившийся, чтобы напиться самому и напоить коня. Но кто-то увидел, как приблудная девка что-то подняла с земли. Если бы она успела хотя бы дойти до своей лачуги… не успела. Монету отобрали, а ее долго били — не сильно, не до крови, а так… для науки впредь. Чтобы не воровала. Она плакала, пыталась объяснить, что не крала, что нашла тяжелый серебристый кругляш. Но подростки, отобравшие монету, не нуждались ни в объяснениях, ни в истине.

Раньше у нее не было ничего своего… если не считать лохмотьев, от ветхости буквально расползавшихся под пальцами, грубой деревянной миски, треснувшей ложки… Одежда, выданная в школе, казалась верхом совершенства, но Альта не ощущала себя ее владелицей. Кулон — дело иное. Кулон ей подарил сам Святитель… а в конце торжественного ужина к ней подошла (подумать только!) сама Лейра Лон и протянула девочке тонкую серебряную цепочку.

— Это… мне?

— Тебе, малышка. Ведь ты не хочешь потерять подарок Святителя?

Глава 3

Первой магией, открывшейся людям, стала магия стихий. Огонь и вода, ветер и земля — все это окружает человека, все готово поделиться с ним своей силой. Пропуская сквозь себя потоки этой силы, направляя ее, придавая ей форму силой своего разума, маги создали множество заклинаний, использование которых поставило их во главе общества — и, в некоторой степени, над обществом.

Первым стал айсбельт, ледяная стрела. И не потому, что освоение магии воды и льда проще, нежели прикосновение к иным стихиям. Вероятно, имела место простая случайность — но доподлинно известно, что стихия воды первой открыла людям свою силу. Иглы острых льдинок, проливные дожди, удары града — поначалу все это казалось истинным чудом, и племена, которые поддерживались ледяными магами, быстро распространяли свое влияние на соседей.

Но у магии льда нашлась и другая сторона. Многие оказались способными овладеть ею. Даже для воина, обладавшего лишь едва заметной каплей способностей — а люди, лишенные способностей вовсе, столь же редки, сколь и те, чья аура сияет нестерпимой голубизной, — создать простейший айсбельт не составляло труда. И маги, дабы не утратить упавшую в их руки власть, пустились в новые поиски. Огонь отдал им свой жар, свою всесокрушающую ярость. Воздух одарил возможностями плести защитные чары. Последними отдали свою силу камни — и именно они стали венцом могущества волшебников. Каждый знает, что в эпоху Разлома на землю падал огненный дождь, волны обрушивались на берега, сметая поселения и отправляя на морское дно огромные куски континента. Ураганы и смерчи сносили все на своем пути и, кажется, даже стремились сровнять горы с землей. Все это было… но в основе Разлома — в чем сходятся практически все маги, занимавшиеся этой проблемой, — лежало буйство магии земли.

Заклинания — даже одной стихии — заметно отличались друг от друга. Первые маги шли на ощупь, больше угадывая, чем вычисляя. Уже много позже были выработаны законы магии… увы, утраченные во время Разлома. По эти законы помогли систематизировать эмпирически накопленное знание, свести его к нескольким важнейшим принципам.

Одни заклинания, основывавшиеся на однократном и коротком действии — жесте, фразе, волевом усилии или их сочетании, — стали называть пассами. Маг мог применить их быстро — но и не следовало рассчитывать на особую их мощь. Ледяные и огненные стрелы, незримые щиты, способные отразить вражеские удары, — в них суть пассов.

Другие заклинания требовали на свое создание немалого времени. Чтобы вызвать несущую смерть огненную птицу, обрушить на врага молнию, разбить стены крепости, магу нужно было потратить долгие минуты — или даже часы. Тем самым давая врагу время помешать заклинанию. Этот вид магии называли формулами. После сотворения формул их действие было скоротечно… но очень, очень разрушительно.

Третья группа заклинаний жила по своим законам — магия творилась лишь то время, пока волшебник плел ее узор, и исчезала с последним звуком, последним жестом. Их так и назвали — узорами… Узоры редко применялись для атаки, зато позволили создать невероятные по мощи защитные чары. Увы — даже очень сильный волшебник не мог плести узор бесконечно долго…

Высшим же достижением магии стали заклинания творения. Именно творение позволяло создать каменного голема или ледяной корабль, навеять на человека сон… или даже превратить его навечно в каменную статую. Увы, заклинания творения — и сложнейшая их форма, творение Сущего, — остались недостижимы для многих и многих волшебников.

Итак, маги создали разрушительные чары, способные сыграть в битве решающую роль. И вдруг оказалось, что этого мало… Пока маг готовился обрушить на врага молнию, тот уже погибал от удара меча или топора… или же успевал добраться до мага, своим клинком прерывая так и не завершившуюся формулу. Использовать пасс? Прервать формулу? К тому времени воины уже надевали латы, достаточно прочные, чтобы противостоять айсбельтам и даже огненным шарам. Необходимо было найти иное решение…

Его нашли. Язык магии — язык основ, сама сущность великого искусства — позволил нащупать пути к новым формам волшебства. Им дали названия простые и понятные — заготовка, цепь и западня. Понять суть новых форм несложно даже для человека, далекого от магии. В заготовку можно было вложить сложнейшую формулу, чтобы в нужный момент активировать ее одним жестом или словом. Несколько заготовок легко объединялись в цепь — так родились чудовищные заклинания «стая» и «цепь молний», одно применение которых могло решить исход битвы. Спрятанное в камне или дереве заклинание превращалось в смертельную ловушку, убивая неосторожного искателя сокровищ или незваного гостя. В известной степени заклинания западни, будучи, по сути, формулой, вплотную приближались к заклинаниям творения — ибо действовали годы, века и даже тысячелетия после того, как тело создавшего их мага распадалось прахом времени…

Я захлопнул книгу. Пальцы скользнули по кроваво-красной коже переплета, прикоснулись к золотому тиснению букв. Я знал каждое слово в этой книге… и все равно получал странное удовольствие, возвращаясь к ней снова и снова.

Позади раздалось деликатное покашливание. Я обернулся. Дроган стоял в дверях библиотеки.

— Вы заняты, Санкрист?

— Здесь нет срочных дел, друг мой, — вздохнул я. — Все можно отложить.

Книгу я поставил на полку — в то самое место, которое она занимала века. Последний раз пробежал взглядом по имени на обложке. По моему имени… Санкрист АльНоор. «Магия стихий. Начало». Я горжусь этим замком, созданным силой моей магии. Горжусь… хотя и ненавижу его. Только вот этой книгой, с помощью которой молодые маги там, в мире Эммера, делают первые шаги, я горжусь больше. Куда больше.

— Альта, сосредоточься!

Орделия осуждающе покачала головой. Концентрация давалась девчонке из рук вон плохо. Конечно, учитывая ее ауру, не следовало ожидать от Альты особых успехов… но это же совершенно элементарная магия, овладеть ею сможет кто угодно. В теории. Пока что Альта старательно опровергала теории, и Орделия Дэвон не раз ловила себя на мысли умыть руки. Но малышке покровительствовала сама Попечительница, с этим приходилось считаться.

— Сосредоточься. Ощути в теле искру холода. Заставь ее спуститься в пальцы правой руки… Жест и мысль, запомни, жест и мысль, ничего больше. У тебя получится.

Девочка нахмурилась — как будто бы от наморщенного лба будет толк. Затем сжала руку в кулак и выбросила ее перед собой, одновременно распрямляя указательный и мизинец. Что-то серебристое сорвалось с руки, ударило в деревянный щит, прикрепленный к каменной стене. Щит чуть заметно вздрогнул.

— Уже лучше. — В широкой улыбке Орделии не было ни капли искренности. — Уже заметно лучше.

Альта почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она прекрасно понимала, что ни в малейшей степени не оправдывает ожидания воспитательницы. Обучение длилось уже больше года, и за это время все — даже несносная Лила Фемис — научились применять простейшую магию. А уж эту проклятую ледяную стрелу могли создать даже мальчишки, которых учили в основном владеть оружием.

Она старалась. Видит Эмиал, никто из учеников ее группы не приложил к учебе столько усилий… и со столь плачевными результатами. Боевые заклинания, основа обучения, упорно не давались. Чуть лучше дело обстояло с защитой, один раз — всего лишь один — Орделия даже поставила ее в пример остальным. Увы, этот маленький успех оказался и последним — с тех пор остальные ушли далеко вперед и теперь вовсю создавали серьезные боевые заклинания, а Лила, будь она неладна, сумела даже вызвать фаерберд, убийственную огненную птицу, пусть и похожую больше на крошечного воробья. Альта же так и застряла на ледяной стреле…

«Я — дура!»

Она одной из первых освоила чтение — если не считать тех, кто знал грамоту еще до приезда в школу. Она отрывала драгоценное время от сна, от отдыха — чтобы вновь и вновь перечитать ту или иную книгу, чтобы лучше запомнить правила создания заклинаний… о, во всем, что касалось теории, Альта могла дать немало очков вперед другим детям… только вот в школе не слишком ценилось глубокое знание истории Инталии или способность на память цитировать знаменитые «Начала» Санкриста АльНоора. Заносчивая Бетина Верра, еще месяц назад с блеском сдавшая экзамен на звание адепта, как-то обронила, что раньше в школе многое было иначе. Это в последнее время детям преподавали почти одни только боевые заклинания — и в ущерб защитным, и, что куда более досадно, в ущерб изучению сокровищницы знаний, накопленных за прошедшие века в библиотеке школы. Быть может, если бы обучение строилось немного иначе, Альта смогла бы, смогла бы…

«Я — бездарь».

Сколько лет ее еще будут здесь терпеть? Как долго воспитатели будут кормить ее, давать хорошую одежду, позволять спать в тепле и — чудо из чудес — допускать к чтению книг? Даже терпению самого Эмиала, говорят, есть пределы, что же говорить о простых смертных. Пройдет совсем немного времени, и даже Попечительница, от которой пока что Альта видела одно лишь добро, разочаруется в бесталанной ученице. И тогда… а что тогда? Сырая хижина, постоянный голод, ветхие тряпки, не способные согреть… косые взгляды, презрительные слова… редко, очень редко — жалость.

«Я лучше умру».

А смерть… она тоже не заставит себя долго ждать. Считается, что дети в таком возрасте о смерти не думают. Что они просто не понимают, что такое смерть. Альта — понимала. Она помнила, как умерла старуха, чья землянка располагалась рядом с ее лачугой, на самой окраине села. Одинокая, всеми брошенная старуха… в последние месяцы жизни ей отказали ноги, и она медленно, как огромная вонючая улитка, ползала по дому в поисках хоть чего-нибудь съедобного. Когда Альте удавалось достать немного еды, она всегда делилась с бабкой… хотя та, еще будучи здоровой, не проявляла по отношению к девочке особого тепла. Правда, и не била, не прогоняла громким, пронзительным криком, не обрушивала на голову приблудной сироты проклятия. Наверное, потому, что и сама знала, что такое — быть никому не нужной.

А однажды девочке удалось раздобыть целый каравай хлеба — огромное, немыслимое богатство. Она с содроганием вспоминала ту гору белья, которую пришлось перестирать ради этой награды… Сжимая посиневшими от ледяной воды руками каравай, она вбежала в хижину старухи и увидела, что та неподвижной кучей темного тряпья лежит на полу. И даже запах свежего хлеба не заставил бабку пошевелиться… В тот день Альта узнала, что такое смерть.

«Не хочу. Так — не хочу!»

Рука летит вперед, смертельный холод стискивает сердце, и она выбрасывает, выталкивает лед из тела. Ледяная стрела бьет в центр мишени, во все стороны летят щепки.

Бросив на девочку взгляд, наполненный удивлением, Орделия неторопливо подошла к щиту, провела пальцами по глубокой, занозистой выбоине. Затем поманила к себе Альту.

— Отлично! — Она вновь погладила каверну, словно это прикосновение доставляло ей удовольствие. — Сможешь повторить?

После восьмого или десятого айсбельта Альта выдохлась окончательно. Пусть и считается, что на магию стихий волшебник не тратит собственную жизненную энергию, но даже простая концентрация, необходимая для создания боевых заклинаний, с непривычки выматывает хуже тяжелой работы. Деревянный щит к этому времени треснул от ударов, доски покрылись глубокими вмятинами и пошли щепой. Все ученики, забросив собственные упражнения, столпились позади Альты, завороженно глядя, как девочка всаживает в мишень одну ледяную стрелу за другой.

— Очень хорошо, Альта. — Теперь Орделия говорила абсолютно серьезно. — Даже я, пожалуй, не смогла бы сделать лучше. Но вспомни, что ты читала в книгах, которые так любишь. Ты выбила из доски хороший кусок… но для рыцаря в доспехах это — всего лишь болезненный удар. Латы ледяной стрелой не пробьешь, для этого нужна более серьезная магия. Теперь ты понимаешь суть… дальше пойдет легче.

Орделия говорила искренне, но искренность, к сожалению, не способна творить чудеса. Альта и в самом деле сумела понять, прочувствовать суть магии, но этим все и ограничилось. Она прекрасно владела теорией — лучше, чем кто бы то ни было из учеников, даже если считать тех, кто начал обучение годом раньше. Но если нет способностей, теория так и остается теорией. Девочка просто перешла из категории безнадежных в разряд не подающих слишком уж больших надежд. А если откровенно — и вовсе их не подающих.

Поначалу воспитательницы уделяли ей повышенное внимание в тщетной надежде сломать стену, сдерживающую продвижение девочки к овладению магией. Но прошел месяц, два… девочки из ее группы перешли к созданию магических заготовок, а некоторые уже пытались осваивать цепи… Альта же топталась на месте. Блестящее исполнение ледяной стрелы осталось самым выдающимся ее достижением.

— Орделия Дэвон не сможет сегодня провести занятия. — В зал стремительно вошла, влетела, ворвалась высокая стройная женщина, распространяя вокруг себя волны энергии.

Густая грива черных волос, расплескавшаяся по черной же коже изящной куртки, слегка напоминающей легкие кожаные доспехи. Высокие сапоги, позвякивающие серебряными шпорами, пояс из серебряных цветов, стягивающий немыслимо тонкую талию. Узкое скуластое лицо с огромными черными глазами… Ее сложно было назвать красивой — но лишь потому, что в Инталии преобладали несколько иные каноны красоты. Здесь правили бал высокие блондинки, здесь главенствовала мягкость форм и плавность движений. Здесь пухлые губы и миндалевидные, вызывающие сладкую дрожь глаза считались достоинством для шлюх. А истинная красавица должна быть томной, застенчивой… и уж конечно, не должна во всем отдавать предпочтение черному цвету.

Яркая, дерзкая красота брюнетки была бы более уместна при дворе Императора… или даже в мрачных замках воинственных индарцев. Говорят, у самых известных в Эммере наемников даже женщины брались за оружие… более того, именно из них, из женщин, выходили самые опасные, самые страшные убийцы.

Дети притихли, уставившись на нежданную гостью.

— Меня зовут Таша Рейвен, — сообщила молодая женщина. Затем, подумав, добавила чуточку надменно: — Леди Рейвен. И я очень люблю, когда об этом не забывают.

— А где ваша шпага? — пискнула Альта, прежде чем осознала всю неуместность этого вопроса.

Брюнетка изогнула идеально очерченную бровь.

— Шпага?

Она подошла к наполненному водой аквариуму, в котором плавала стайка красных блестящих рыбок. Сунула руку в воду, сосредоточилась, губы шевельнулись, чуть слышно зазвучали слова заклинания. Это только новички уверены, несмотря на доводы воспитателей, что чем громче произнесены нужные слова, тем более эффективным будет результат. Им еще предстоит понять, что слова и жесты — не более чем способ точнее направить мысль, главный инструмент стихийного мага.

Стекло запотело. Вода в аквариуме стремительно остывала, и рыбкам можно было только посочувствовать. Вряд ли им было суждено погибнуть — магия, которую сейчас призывала леди Рейвен, не занимала слишком много времени, и вода не успеет превратиться в лед. Но несколько достаточно неприятных минут аквариумной живности были гарантированы.

Наконец леди извлекла руку наружу — тонкие пальцы с изящными узкими ногтями сжимали прозрачный кинжал. Лезвие длиной в две ладони, изящная рукоять без гарды. Не боевое оружие, скорее — инструмент убийцы. Или столовый прибор.

— За отсутствием шпаги сойдет и это, — с оттенком самодовольства сообщила Таша. — Как это называется?

Ее палец уткнулся в Альту. Та тут же вскочила — на вопросы воспитателей следовало отвечать стоя. Конечно, леди Рейвен не преподавала в школе, но рисковать не стоило.

— Это заклинание «ледяной клинок», класс «помощь», стихия воды, — отбарабанила она.

— Очень хорошо, — кивнула Таша. — Я вижу, вы иногда заглядываете в книги. Повторить кто-нибудь сможет?

— Я! — тут же выкрикнула Лила.

Альта скептически хмыкнула. Заклинания творения были пока недоступны детям, так что позор этой выскочки и вредины, пусть и обладающей более чем неплохими задатками, весьма порадует большинство учениц.

По всей видимости, леди тоже не ожидала, что кто-то из группы проявит подобную смелость. Как правило, методики творения начинали изучать не ранее, чем на третьем году обучения, и Таша предполагала, выждав паузу, пуститься в пространные объяснения сущности высшей магии. Она считала себя знатоком, хотя некоторые, к числу которых принадлежала и самовлюбленная гордячка Лейра Лон, были более скромного мнения о ее способностях.

Тот факт, что ей предложили занять учеников на время отсутствия Орделии, в некоторой степени льстил самолюбию Таши. Леди Рейвен, как и многие другие, понимала, что преподают в школе те, кто не сумел добиться большего, — но истиной было и то, что далеко не каждому высшему магу предлагали прочитать курс лекций в знаменитой школе. Да, и Орделия, и другие воспитательницы вряд ли достигли бы особых высот… но они старались никого не допускать в свой мир.

Лейра Лон придерживалась правил, которые были установлены задолго до того, как она впервые вошла в эти залы… еще маленькой девочкой, ничего не умеющей, но отчаянно верящей в свои силы. И сейчас, много десятилетий спустя, она по-прежнему считала, что эти неписаные законы в чем-то мудры. Дети должны чувствовать, должны верить, что преподавателей можно превзойти. С такими, как Орделия, это несложно… Нет, она — хорошая девочка, просто Эмиал не дал ей достаточно способностей. Она легко находит общий язык с детьми, она прекрасно знает все обязательные к изучению тексты, она умеет доходчиво объяснять… не жалеет времени и сил на свою работу. И, что там говорить, занимается делом, которое мало кто может сделать лучше нее… Сама Лейра была готова снизойти до того, чтобы провести несколько занятий, чтобы немного поработать индивидуально с кем-нибудь из учеников. Но — в виде исключения. Преподаватель не должен быть недосягаем, соревнование с ним не должно казаться безнадежным. Так было… и так должно быть.

И поэтому, когда оказалось, что некому провести занятия с девочками, только-только разменявшими второй год обучения, она не пошла в класс сама. Вместо этого она предложила пообщаться с детьми Таше. Это былоодновременно и честью, и тонким, очень тонким оскорблением.

Впрочем, болезненно самолюбивая леди Рейвен замечательно овладела умением пропускать мимо ушей и мимо сознания все, что могло ее уязвить. Лейра не боялась вызвать у своей бывшей ученицы обиду…

— Ну что ж, попробуй, — кивнула Таша.

Лила сунула руку в воду и, подражая леди Рейвен, начала шептать заклинание. Альту кольнула острая ледышка зависти — она и не думала, что эта вредина найдет время пролистать книгу дальше, чем требовалось для очередного урока. Сама она помнила все слова и жесты заклинания назубок, но прекрасно понимала, что память ей не поможет. Дар, проклятый дар… которого у нее почти не было.

Снулые рыбки почти прекратили двигаться. Дети, выбравшись из-за своих столиков, окружили аквариум — то ли болея за успех Лилы, то ли отчаянно желая ей провала. Весьма вероятно, в группе были и те, и другие.

Рука Лилы становилась все белее и белее, вода теперь казалась густой и вязкой, по ней поплыли первые льдинки. Уже было ясно всем, что заклинание не удалось, что вместо создания холодного кинжала Лила все больше и больше остужает воду в емкости… и надо было бы прекратить, но упрямая девчонка вновь в который уже раз начинала читать заклинание сначала, сбиваясь и роняя слезы…

— Все, хватит! — рявкнула Таша, выдергивая руку девочки из воды и старательно растирая ее, чтобы вернуть кровь в онемевшую кожу. — Ты молодец… хорошие способности, правда, выучки пока недостаточно. Но это дело наживное.

После того, как все успокоились и вновь заняли свои места, Таша уселась на стол и, покачивая длинными стройными ногами, несколько секунд рассматривала детей. Девочка, вознамерившаяся было повторить эксперимент с магией творения, все еще тихо всхлипывала и терла замерзшую руку. Остальные буквально ели Ташу глазами…

— Я понятия не имею, что должна была сегодня рассказать вам уважаемая Орделия Дэвон. Поэтому мы поговорим о том… — она сделала паузу, — о том, что вам самим интересно. Попробую ответить на ваши вопросы… полагаю, они у вас есть?

Это был в некоторой степени опасный ход. Даже Лейра, пожалуй, не рискнула бы делать такое предложение — известно ведь, что бесконечный водопад детских вопросов способен свести с ума даже выдающегося мудреца. И вывести из себя каменную статую. Но Таша еще помнила годы, проведенные в школе, помнила и то, что в те времена интересовало и ее, и других девчонок. Новинки косметики и последние веяния столичной моды. Свежие сплетни. Тайны плотской любви, от которых учениц оберегали особо тщательно. Лекции воспитательниц обычно носили весьма однобокий характер, а общение со слугами не то чтобы не приветствовалось… но и не поощрялось.

И потому она была несколько обескуражена, услышав слова той самой малышки, что так бойко опознала заклинание ледяного клинка.

— Расскажите нам о магии крови, леди.

Благожелательная улыбка сползла с лица Таши. Она знала, что о ее нездоровом интересе к магии крови судачат по всей Инталии, но никак не ожидала натолкнуться на подобный интерес у детей.

— Не самая лучшая тема для беседы…

— Я знаю, — серьезно кивнула девочка. — Но госпожа Орделия не хочет рассказывать об этом, а вы…

Нельзя сказать, что магия крови находилась под запретом. Ни один начинающий волшебник не мог претендовать на ранг адепта (что уж говорить о мастерах и магистрах), если не сумел в должной мере овладеть этой столь презираемой наукой. Просто бытовало мнение, что стихии чисты и возвышенны, что магия льда и огня, воздуха и земли дарована людям самим Эмиалом, в то время как ритуалы магии крови — суть проявления Тьмы, несущие в себе частичку злой силы Эмнаура.

— Хорошо… — Она чуть помедлила, понимая, что ее откровения вряд ли вызовут восторг у Попечительницы. Но леди Рейвен отчаянно ненавидела любые попытки указывать ей, что и как делать, о чем говорить, во что одеваться и как себя вести, а потому готова была рискнуть… тем более что прямых наставлений относительно этого урока она не получала, а потому могла считать себя в некоторой степени свободной от обязательств. — Хорошо, я кое-что расскажу вам. Все равно рано или поздно вы узнаете все детали… почему бы не начать сейчас.

Она повертела меж пальцами тонкий полупрозрачный клинок. Он еще не начал таять — это заклинание обеспечивало ледяному кинжалу по меньшей мере пять часов жизни. Правда, состоящее из замерзшей воды лезвие, пусть и созданное магией, легко и быстро тупилось, но пока оно было остро, как бритва. Девушка осторожно кольнула кинжалом подушечку среднего пальца левой руки. Выступила крохотная бусинка крови.

— Магия крови… ее считают отвратительной, но ею пользуются. Каждый из магов Инталии способен применить эти заклинания… и, поверьте, применяет. Но гордиться этим не принято. Использование магии крови без острой необходимости не наказуемо… но считается ужасно неприличным. Хотя вряд ли кто-то может сейчас сказать, почему так сложилось. Ведь, если разобраться, все различие между магией крови и магией стихий в том, что стихии отдаются людям безвозмездно, в то время как за кровь надо платить.

Поначалу Таша говорила без особого энтузиазма, стараясь тщательно подбирать слова, дабы не травмировать нестойкие детские души. Но постепенно рассказ увлек и ее саму…

Магия крови родилась в страшные годы Разлома. Вернее, она существовала и ранее, но первые заклинания школы крови были открыты именно тогда, когда обезумевшие стихии на время отказались подчиняться смертным. И маги принялись искать новые решения, предполагая, что возврата к старому, привычному, простому и понятному миру уже не будет. Они ошиблись, спустя всего лишь полдесятка лет буйство стихий угасло само собой, и вновь лед и огонь, земля и воздух стали послушны заклинателям. Но раз найденное знание не так просто ввергнуть в небытие.

Стихии отдавали людям свою силу практически даром. Магу следовало лишь сконцентрироваться, ощутить присутствие нужной стихии, облечь свою волю в слова и жесты, направить поток энергии, дабы совершить задуманное. Расплата — лишь легкая усталость, особенно когда речь шла об элементарном волшебстве. Магия крови живет по другим законам. Чтобы сработало заклинание, маг должен отдать ему частичку жизни — кусочек плоти, каплю крови, страх или боль… И обязательно — немного собственной жизненной силы.

Первое заклинание новой школы обнаружили, как это обычно и бывает, случайно. Достоверность той истории вызывала массу сомнений, а специалисты по магии крови и вовсе считали ее чистейшей воды вымыслом, утверждая (и не без оснований), что случайно напороться на нужные слова и жесты столь же невозможно, сколь невозможно найти алмаз, взяв наугад один из множества камешков на морском берегу. Даже если предположить, что среди этих камешков один-единственный алмаз все же есть.

Но нет ничего более живучего, чем слухи. Какие бы доводы ни приводили великие и мудрые, сколь бы рьяно ни высмеивали «подобную чепуху» — молодежь, падкая на всякого рода таинственность, романтику и прочее, упрямо продолжала передавать из уст в уста рассказ о «том, кто потерял сына». О его трагедии — и о его открытии, поставившем убитого горем отца на пьедестал, до той поры никому не принадлежавший. Он стал даже не Творцом Сущего… он стал Создателем. Это не был титул… любой сколь угодно высокий титул подразумевает, что в разные времена те или иные люди при надлежащем стечении обстоятельств могут им, титулом, владеть. А Создатель был один, один во все времена…

Разумеется, каждый понимал, что еще до того, как появилась школа крови, тысячелетиями существовала школа стихий, у которой, очевидно, тоже был Создатель. Тот, первый, сумевший превратить всплеск своей воли в ледяную стрелу, поразившую врага или иную цель. Такой человек, безусловно, существовал… только вот история не донесла до нынешних времен не только его имя, но даже век, в котором он жил.

А Бельд Уайн существовал. И прожив короткую, немыслимо короткую по меркам мага жизнь, он создал новую школу магии, заложив основу науки, которую впоследствии одни будут превозносить, другие же — осыпать проклятиями.

Легенда гласила, что в год Разлома Уайн был еще совсем молод. Тридцать лет — для воина это было самым расцветом, для мага — почти младенчеством. Он был счастливым человеком… Эмиал (или Эмнаур, что скорее) щедро одарил его способностями, родители — богатым наследством, прекрасная женщина — своей любовью… и чудесным сыном. Мальчик уже подрос, ему было лет десять, когда небеса огненным дождем обрушились на земли Эммера.

Что-то огромное, неотвратимое, как месть высших сил, обрушилось на дом волшебника, в одно мгновение лишив его и великолепной библиотеки, и немалых богатств. Но Уайн готов был бы отдать все до последней мелкой монеты, до последней рукописи за то, чтобы его жена и сын не оказались в этот ужасный момент под крышей рухнувшего здания.

Он голыми руками растаскивал горящие бревна, отбрасывал в стороны острые обломки камней — уже понимая, что все тщетно, что уцелеть в этой катастрофе не смог бы даже сосредоточившийся на защите маг… он нашел тело сына и, обнимая его окровавленными руками, шептал слова, шедшие не от разума, не от памяти… быть может, сам Эмнаур, преследуя далекоидущие и наверняка пронизанные Тьмой планы, подсказывал обезумевшему от горя магу нужные слова, подталкивал его руки, дабы совершались единственно правильные жесты.

И мальчик открыл глаза.

Открыл глаза, встал… произнес несколько слов — медленно, монотонно, словно с усилием выдавливая из непослушных губ каждый звук. Сделал первый шаг, затем еще один, еще… он шагал дерганой, вихляющейся походкой, как будто каждая часть тела жила отдельной жизнью и лишь с большим трудом находила общий язык с остальными. Хотя, если получше разобраться в магии крови, становится понятно, что так оно в общем-то и было.

Прошло более двадцати дней, прежде чем маг понял, что именно он натворил. Поначалу все странности в поведении сына списывались на шок от рухнувшего на голову дома. Да он и сам пребывал в шоке — тело жены обнаружить так и не удалось, оно приняло на себя основной удар небесного огня и превратилось в пепел. И счастье от того, что сын чудом остался жив, затмевало все. К тому же свободного времени у мага почти не оставалось — вокруг было много людей, нуждавшихся в его помощи, и он часто приходил домой (если лачугу, в которой они теперь жили с сыном, можно было назвать этим громким словом) глубокой ночью, измотанный до последней крайности, едва способный доползти до постели. Он не замечал, что сын ничего за день не съел. Он не вслушивался в биение сердца мальчика — да и не мог бы услышать его при всем желании. Он думал, что скоро все изменится — и они с сыном смогут вернуться хотя бы к подобию нормальной, спокойной жизни.

Но потом… потом появился омерзительный запах гниения, тело мальчика покрылось пятнами, речь становилась все более и более невнятной. Заклинание «восстание» — так его впоследствии назвали, сильно замедляло процесс разложения тканей, но не отменяло его. Зимой ожившие мертвецы «живут» дольше — но катастрофа началась в разгар лета, и дни ребенка были сочтены.

Волшебник понял, что он совершил, хотя до того времени подобное считалось невозможным. Идея возвращения к жизни умершего витала в воздухе, но магия стихий не способна была на такое чудо. Надо отдать ему должное — он тщательно описал все слова, все жесты… не забыл упомянуть и про кровь на своих руках, подсознательно понимая, что именно его кровь, живая и горячая, оказала решающее влияние на успех новой, невиданной ранее магии. Он проследил судьбу сына до самого конца, записывая каждый нюанс, каждую даже малозначительную деталь.

Он заложил основу магии крови. Сформулировал базисные принципы. Указал последователям пути к поиску новых, уникальных решений.

И только потом повесился.

Безусловной истиной в этой легенде было лишь существование Бельда Уайна и его дневников. Все остальное — в том числе и описанная в дневниках история сына волшебника — считалось выдумкой. Кое-кто предполагал, что подобную форму изложения своей теории маг выбрал из-за принятой в те времена тяги к иносказаниям, к витиеватому изложению, где крупицы сути прятались под ворохом словес. Да и история с повешением не раз подвергалась критике. В последующих магических разработках школы крови — жестоком подобии, коварных путах разума и даже запрещенном самими магами призыве (любой волшебник, уличенный в использовании призыва, подлежал казни, и имелось не менее десятка достоверных случаев, когда этот жестокий приговор и в самом деле приводился в исполнение) — чувствовался стиль Уайна.

Но молодые продолжали верить. Может, еще и потому, что трагичная, душещипательная легенда немного сглаживала сложившееся в обществе крайне негативное представление о магии крови. В Инталии приверженцы этой школы не преследовались… но смотрели в их сторону косо. Даже тогда, когда искусство этих магов применялось в самых что ни на есть благих целях.

И если попытаться рассматривать проблему с объективной точки зрения, для этой неприязни причин хватало. Там, где маг стихий оперировал чистой, незамутненной силой воды, непостоянством воздуха, яростным буйством огня или незыблемой стойкостью камня, маг крови применял совсем другие средства. Собственную жизненную энергию. Частицы плоти жертв. Мертвые тела. Темную силу страха, яркую силу любви и радости. И, конечно, кровь. Реже свою, чаще жертвенную. Лучше всего — человеческую.

Любой уважающий себя маг изучал и мог при необходимости применить магию крови. И применяли — особенно разработанные несколько десятилетий спустя заклинания лечения и сна. Обратное плетение оказалось самым могущественным из защитных заклинаний. Уверенное владение миражем, беспамятством и рассеянностью было обязательным атрибутом для любого светоносца, желающего служить Ордену во враждебных землях Гурана или среди подозрительных и воинственных индарцев. Любой рыцарь, обладающий толикой магических способностей, старался освоить заклинание героя — иногда этот образчик темного искусства оказывался единственным шансом на выживание.

Но почти все эти верные служители Ордена — прекрасные волшебницы, умудренные опытом маги, доблестные рыцари — отнюдь не гордились этими своими познаниями. И применяли их крайне неохотно, стараясь не афишировать свою причастность к проклятому искусству. Другое дело — Гуран. Триумвират и Братство активно практиковали магию крови, что было еще одним камнем преткновения в отношениях между двумя великими государствами…

Дети слушали, раскрыв рты и даже почти не мигая. Таша могла бы гордиться — даже Орделии, имевшей в свои юные годы уже достаточно солидный преподавательский опыт, редко удавалось столь полно завладеть вниманием своей непоседливой аудитории. Наконец она умолкла, переводя дух и жестом предлагая детям задавать вопросы.

— А вы, леди… — протянула все та же малышка, — вы тоже знаете магию крови?

— Разве ты была столь невнимательна? — Таша изогнула изящную бровь. — Кажется, я говорила, что любой выпускник школы Ордена знает и умеет применять заклинания крови. Научитесь этому и вы.

— Мне показалось…

— Тебе правильно показалось. Да, я чуть иначе отношусь к тому, что столь рьяно осуждает наше общество, — улыбнулась девушка, но в голосе ее зазвучали стальные нотки. — Но вам, крошки, во избежание неприятностей не стоит думать, что леди Рейвен, как эти уроды-гуранцы, только и делает, что практикуется в создании оживших мертвецов или духов-убийц. Просто я в отличие от этих ханжей в белых хламидах усвоила простую истину. Магия — это инструмент. Яму копают лопатой, даже если от нее на ладонях появляются волдыри. Нет, ну можно рыть землю руками… но правильно ли это?

— А госпожа Орделия Дэвон говорит, — встряла Лила, — что не все средства хороши для достижения цели, и думать иначе — значит изменять делу Света.

Ее голос дрожал от праведного гнева, а глаза метали молнии. По мнению девочки, сейчас леди Рейвен совершала истинное святотатство, и гнев Эмиала не испепелил ее при этом на месте разве что по недосмотру божества…

Таша состроила презрительную гримасу. Было совершенно очевидно, что по большинству вопросов она имела свое собственное, вполне определенное мнение, которое во многом отличалось от точки зрения молодой адептки.

— Госпожу Орделию Дэвон, как я подозреваю, никогда как следует не били. Ей не приставляли нож к горлу с намерением воткнуть его поглубже. А бывают и другие цели… когда на карту поставлена не только ваша жизнь, а еще и нечто поважнее.

День за днем, неделя за неделей. Альте нравилось учиться, нравилось читать книги, в которых было так много интересного и необычного. Она радовалась каждому дню — хорошей одежде и сытной еде, крыше над головой, с которой не капает холодная, пахнущая плесенью вода. Радовалась даже работе, которой никогда не становилось меньше, — это была простая и понятная работа, и когда она мыла котлы на кухне, помогала служанкам стирать белье, работала на огороде или наводила порядок в покоях донжона, на нее не смотрели с презрением. Не кидали в качестве платы черствый кусок хлеба, брезгуя даже передать его из рук в руки.

Воспитательницы еще старались чему-то ее научить, но уже без энтузиазма. Не то чтобы она вызывала особую жалость — все понимали, что у не блещущей талантом девочки судьба все равно не окажется слишком тяжелой. Даже если ей доведется всю жизнь провести на побегушках у серьезных магов. Но у Альты все могло сложиться и лучше — в чем ее совершенно искренне уверяла Орделия. В жизни многое зависит от случая. Прояви она достаточно старания и изворотливости, сможет неплохо устроиться — как вечно суровая Мара, к примеру. Пусть и со слабым владением магией, но девушка, вышедшая из стен школы Ордена, получившая блестящее, по меркам любой страны Эммера, образование, могла без особого труда найти себе более или менее теплое место и в Торн-гарте, и тем более в любом городке Инталии. В конце концов, она могла избрать для себя путь преподавания в школе — обычных курсов, не связанных с волшебством. История, грамота, география, знание трав и отваров — все это было ей вполне по плечу. Не следовало думать, что Орден готов был отбросить бесталанную ученицу, как хлам, — Несущие Свет славились единством своих рядов.

Очень сильно раздражала заносчивость Лилы — после того памятного урока, проведенного леди Рейвен, вредная девчонка возомнила о себе невесть что и пыталась вступать в спор даже с грозной Марой… что, впрочем, регулярно заканчивалось для дочери барона Фемиса порцией розог и дополнительной работой. И управительница тщательно следила за тем, чтобы розги были хорошо вымочены, а работа не относилась к числу приятных.

Как и следовало ожидать, основным объектом своих насмешек Лила избрала Альту. И если поначалу в ход шли откровенные намеки на низкое происхождение Альты, то в последнее время основной упор делался на отсутствие у нее дара. Баронская дочь никак не могла понять, что мишень ее злых шуток давно смирилась с тем, что никогда не станет великой волшебницей, а потому и не впадала в ярость, услышав очередное оскорбление. Спокойствие Альты временами вызывало у Лилы настоящее бешенство, но до прямого столкновения дело пока не доходило. Если не считать мелких пакостей вроде мокрой постели, внезапно исчезнувшей куда-то ценной тетради (спрятать или сжечь одну из книг, что являлись собственностью школы, Лила не решалась), грязного пятна на праздничном платье и прочих неприятностей… Зато Альта, пусть и редко, могла позволить себе роскошь гордо прошествовать в библиотеку, в то время как Лила, с мученическим видом отдирающая песком нагар от кухонной утвари, провожала ее злобными взглядами.

Иногда будни, наполненные учебой, изнурительными тренировками и работой, сменялись праздниками. В деревеньку, обеспечивающую нужды школы, заезжали бродячие артисты, пару раз в год случалась большая ярмарка, на которую собирались жители со всей округи, — и уж там хватало и развлечений, и дешевых (ученицам — со значительной скидкой) лакомств, и просто безудержного веселья. В такие дни от работы и тренировок детей освобождали, занятия проводили лишь с утра, и после двух-трех непродолжительных уроков ученики оказывались предоставленными самим себе. Более того — каждому, независимо от успехов в учебе, Мара выдавала по серебряшу — маленькой серебряной монетке. Достаточно, чтобы попробовать и медовых орешков, и сладких полупрозрачных леденцов в виде зверей или цветков, и мягких пирожков с ягодами, и чудесного, тающего во рту печенья в темно-коричневой, пачкающей руки глазури.

Эта жизнь казалась сказкой. Альта была еще мала, когда Попечительница выбирала детей для обучения в школе, но уже тогда она прекрасно понимала, что ни один из жителей села не желал отдавать своих детей Ордену. И она никак не могла понять — почему? Ведь здесь, в школе, так… здорово! Здесь можно забыть про голод и побои. Здесь каждый чувствует себя немножечко нужным… Почему же люди так боятся школы, почему прячут детей? Что здесь может быть страшного?

За исключением времени, отводившегося для тренировок по практической магии, Альта дурой себя не считала, а потому была уверена, что у всего на свете есть обратная сторона. Видимо, есть в школе нечто такое, что вызывает страх и желание уберечь своих детей от беды. Может, это и в самом деле что-то совершенно ужасное и отвратительное… но сколько девочка ни думала над этим, ответ ей упрямо не давался. Она пробовала даже говорить о своих крамольных мыслях со старшими, с той же Бетиной — но все, к кому она лезла с расспросами, отворачивались и старались уйти от ответов. В лучшем случае заявляли, что придет время — и Альта сама все узнает.

И однажды оно пришло.

Этот день поначалу ничем не отличался от обычных — разве что небо, еще с вечера ясное и наполненное искрами звезд, с утра оказалось затянутым мрачными сырыми тучами, обещавшими слякоть и холод. Кто-то, излишне склонный к мистике, узрел бы в этом недоброе предзнаменование, но, признаться откровенно, в это время года подобные капризы погоды были обычным явлением.

Девочки, как обычно, сидели в классе, слушая довольно скучную лекцию по истории магии. По словам старших учеников, подобные рассказы, заунывные и почти никому не интересные, в прежние годы приходилось выслушивать довольно часто. Однако по причине, мало кому известной, теперь они были почти исключены из процесса обучения, и похожая на сушеную рыбу Вимма Таль, особа неприятная во всех отношениях, осталась почти без работы. Вимма олицетворяла собой то, чего боялись все ученики, ощутившие вкус к магии, — она была бездарна. Бездарна настолько, что даже Альта в сравнении с ней казалась истинной волшебницей. Разумеется, капелька таланта у Виммы была, иначе она вовсе не попала бы в школу. Но эта капля была столь мала, что не позволила женщине получить более престижную работу, и теперь, вот уже который год подряд, она преподавала лишь те предметы, для которых магия не требовалась в принципе.

К сожалению, отсутствие магических талантов не означало наличие талантов преподавательских. Вимме почти никогда не удавалось завладеть вниманием учеников, ее голос, вполне соответствовавший внешности, вызывал неудержимое желание провалиться в сон, а нудные перечисления деяний древних магов не затрагивали в душах даже самой тонкой струнки, а потому совершенно не откладывались в памяти.

Альта отчаянно боролась с сонливостью. Большую часть вчерашнего дня ей пришлось провести в трудах — Мара во время обхода комнат своих подопечных пришла к выводу, что порядок, который девочкам надлежало поддерживать самим, не соответствует ее требованиям. А потому Альта, Лила и две другие ученицы получили дополнительную работу на кухне, как обычно — грязную. После целой горы перемытой посуды девочка почувствовала дикий голод и за ужином не смогла удержаться — тем более что все казалось таким вкусным… В результате — ночь наедине с больным животом. К этому времени большая часть девочек уже освоили простейшее исцеление — это было единственное из заклинаний магии крови, которому обучались младшие ученики. И Альте было мучительно стыдно будить одну из целительниц школы среди ночи только потому, что она так и не научилась исцелять себя сама.

И теперь, не выспавшись, злясь на саму себя, она пыталась сосредоточиться на уроке… и почти проиграла эту схватку с самой собой.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошла… нет, вбежала, ворвалась Бетина. Все взгляды тут же обратились к ней — подобное обычно не допускалось, лишь Попечительнице и двум-трем наиболее уважаемым воспитательницам дозволялось столь бесцеремонно прервать урок.

— Что тебе надо, девочка? — сухо поинтересовалась Вимма Таль, недовольно поджав тонкие, бескровные губы. Альта вдруг подумала, что высказанное несколько дней назад Лилой мнение, что «этой рыбе не помешало бы немного косметики», не лишено оснований. Хотя и не дело говорить о воспитательницах в столь пренебрежительной манере.

Бетина вскинула подбородок — пусть она была втрое моложе, пусть статус Виммы в стенах школы был неизмеримо выше, чем ее собственный, но она превосходила старуху Таль в части магического таланта, превосходила настолько, что это невозможно было даже сравнить. К тому же она более не считалась ученицей, а потому в иное время не сдержалась бы or какого-нибудь язвительного замечания.

Но сейчас ей было не до выяснения отношений.

— Госпожа Попечительница просит всех пройти в Темный зал.

— Меня? — уточнила Таль.

— Всех, — чуть резче, чем следовало, ответила Бетина. Подумав, мстительно добавила: — И госпожа Лейра Лон очень настаивала, чтобы вы поторопились.

То ли желая оставить за собой последнее слово, то ли стремясь поскорее известить о распоряжении Попечительницы кого-то еще, девушка выскочила за дверь. Вимма проводила ее взглядом, затем задумчиво оглядела притихших учениц, словно раздумывая, выполнять ли требование Лейры, или поступить по-своему. В конце концов привычка подчиняться все же победила.

— Урок окончен, девочки. Сейчас вы пойдете со мной.

К этому времени сонливость сдуло со всех, в том числе и с Альты.

Темный зал давно занимал умы всех младших учеников. Большая комната в одном из зданий школы вызывала дрожь и страх. Пол, отделанный черным мрамором, стены, окрашенные в темные тона… и ни одного окна. Так было задумано — Темный зал предназначался для того, чтобы внушать ужас.

Вряд ли нашелся бы хоть один из младших, кто не попытался бы выяснить назначение этого пугающего места. Те, кто проучился в школе несколько лет, наверняка были в курсе всего… Но ни один из них, всегда с видимым удовольствием готовых поучать малышню, не желал говорить на эту тему.

И вот сейчас они узнают тайну… ноги сами несли Альту вперед, в зал она вбежала первой — и остановилась как вкопанная. Тут же в спину ей врезалась Лила, отставшая всего на несколько шагов… баронская дочка, несмотря на все расцветающую красоту, не отличалась хрупкостью сложения, а потому удержаться на ногах от удара Альта не смогла и упала на колени, больно ударившись о гладкий каменный пол.

— Корова неуклюжая, — прошипела Лила, поднимаясь. — Дура. Бездарь.

— Кто из нас корова? — фыркнула в ответ Альта. И в самом деле ответ на этот вопрос не вызвал бы затруднений ни у кого. По сравнению с ширококостной, не в меру упитанной Лилой маленькая Альта казалась самим изяществом.

— А ну замолчите! — Вездесущая Мара, как обычно в таких случаях, оказалась рядом. — И чтобы ни слова больше… если только к вам не обратится госпожа Попечительница.

Девочки притихли, оглядываясь по сторонам. Сейчас здесь были почти все ученики школы, кроме самых младших… и Альта вдруг с удивлением подумала о том, что она и ее подруги уже не те дети, что приехали в школу чуть более двух лет назад. Что в этих стенах появились еще более юные, еще меньше умеющие…

— Чего встала, дура? — снова раздалось позади шипение Лилы, правда, уже заметно тише. — Вперед давай, а то так ничего и не увидим.

По всей видимости, кое-кто из учеников постарше, стоящих рядом, все же услышал эту фразу. В девочек уперлось несколько удивленных, насмешливых и немного сочувствующих взглядов. Затем словно по команде старшие раздались, пропуская малышню вперед. Альта, не дожидаясь очередной грубости, скользнула вперед и остановилась, лишь оказавшись в первом ряду.

Центр зала был свободен. Никаких барьеров, никаких иных ограничений — но ученики стояли ровными рядами, не переступая незримой черты. А в центре круга…

Альта вгляделась. Имени этого паренька она не помнила, он был почти на два года старше ее, и эта пропасть практически исключала возможность общения. Лишь Бетина изредка снисходила до разговоров с младшими… в последнее время это случалось все реже и реже. Но мальчишка все же мог считаться знакомцем — он любил время от времени дернуть кого-нибудь из девочек за косу, подставить ногу в коридоре, толкнуть или сделать еще какую-нибудь мелкую пакость. Как и остальные, Альта предпочитала терпеть — жалоба воспитательнице, вероятно, доставила бы обидчику несколько неприятных минут или даже часов, но потом он непременно нашел бы способ отыграться.

Выглядел парень по меньшей мере странно. Остановившийся взгляд, почти полная неподвижность… У его ног лежало нечто, укрытое грязно-белой тряпкой. За спиной возвышался деревянный столб, увешанный толстыми кожаными ремнями.

Чуть поодаль стояла Лейра Лон — в обычном своем бело-золотом одеянии. Казалось, изумительное золото роскошных волос плавно перетекало в дорогую ткань, превращаясь в мягкие складки. Обычно Попечительница выглядела доброжелательной, часто улыбалась, а глаза лучились каким-то особым светом.

Теперь же перед детьми стояла суровая, жесткая женщина, вид которой вызывал предательскую дрожь в коленках.

Волшебница медленно обвела собравшихся взглядом, словно подсчитывая учеников и прикидывая, все ли явились по ее зову. Да скорее всего так оно и было. Любой тренированный волшебник обладает замечательной памятью, и никто не удивился бы, если б оказалось, что госпожа помнит всех, кто учился в школе на протяжении последних десятилетий.

— Итак, собрались все. Вы… — Ее взгляд коснулся Альты, ее подруг, мальчишек, прибывших в школу в тот же год. — Вы здесь впервые. Запомните, вам запрещается рассказывать младшим о том, для чего служит Темный зал. В свое время они об этом узнают.

Вопреки обыкновению Лейра говорила короткими, рублеными фразами, словно вколачивая их одну за другой в память учеников.

— Сегодня, час назад, этот ученик совершил преступление…

Все взгляды уперлись в подростка. Он стоял спокойно, глядя перед собой неподвижным, неживым взглядом. На лице не дрогнул ни один мускул — словно бы он не слышал слов госпожи Лон. Альта вздрогнула, заметив темные полосы на лбу и щеках паренька. Кровь… полосы ровные, симметричные — это не царапины, не брызги. К мальчику применили одно из заклинаний школы крови. Девочка не знала, какое именно, их пока еще не допускали до изучения этой магии, а потому ей было известно несколько названий, не более того. Может, это были знаменитые путы разума, превращавшие человека в марионетку, абсолютно послушную хозяину. Или даже оковы.

— Результатом преступления стала смерть его товарища. Тилем, сними покрывало.

Мальчик словно переломился в поясе. Его рука рванула ткань, открывая то, что было под ней укрыто. К горлу Альты мгновенно подступил комок… несколько секунд она отчаянно боролась с собой, пытаясь сдержать рвоту, затем спазмы победили, и весь ее завтрак зловонной жижей выплеснулся на гладкий мраморный пол. Судя по звукам, она была не единственной, кому не удалось справиться с тошнотой при виде скорчившегося на полу обугленного тела.

— Закрой его, Тилем. И можешь выпрямиться, — приказала Лейра.

Мальчик немедленно укрыл тело простыней и снова замер, буравя взглядом стену. Если бы не последние слова Лейры, он так и остался бы стоять, согнувшись в поясе, пока не рухнул был на пол от изнеможения.

— Итак, из-за преступления, которое совершил Тилем ар-Долен, погиб его товарищ. Тилем, расскажи, что именно ты сделал.

— Биддер собирался изготовить западню, заряженную огненным облаком. Он проверил камень для западни. Когда он отвернулся, я заменил камень на другой, уже использованный.

Он говорил монотонно, равнодушно — и от этого слова казались еще более отвратительными. Хотя Альта понимала, что ей никогда не удастся развить свои способности настолько, чтобы суметь создать хотя бы простенькую западню — заключение боевого заклинания в неодушевленный предмет, — это совершенно не мешало изучению теории. По причине, объяснить которую маги пока что не смогли (а может, объяснение давно было найдено, да только столь же давно и забыто), предмет для хранения в себе заклинания мог использоваться только один раз. Что-то менялось в камне, металле, дереве, стекле… попытка вторично вложить боевую магию в ранее использованный предмет неизбежно заканчивалась катастрофой. Это знали даже те, кто только лишь приступал к изучению искусства составления западни. Ученики должны были крепко-накрепко затвердить это правило, прежде чем получить право приступить к тренировкам.

Поэтому Тилем не мог не знать, к чему может привести его шалость.

— Зачем ты это сделал?

— Он умный. Его всегда ставили в пример. Я злился.

Сказано спокойно, без эмоций. Все эмоции — злость, зависть, обида, все это осталось там, в прошлом, за пределами действия подавляющего волю заклинания. Сейчас он обо всем — о самом своем большом страхе, о первой любви, о лютой ненависти — будет говорить равнодушно, не повышая голоса… если не получит иного приказа.

— Я взял уже использованный камень. Я знал, что Биддер не станет проверять западню второй раз. Я хотел, чтобы его обожгло…

— Достаточно, — прервала его Лейра. — Итак, вы слышали все. Этот ученик знал, к чему приведут его действия. Как вы знаете, в нашей школе за провинности предусмотрено наказание. Чем серьезней проступок, тем суровей наказание. Но в тех случаях, когда кто-то из учеников намеренно… подчеркиваю, намеренно причиняет вред другим ученикам или преподавателям, наказание их ждет вполне определенное.

Она щелкнула пальцами. Из-за спины Лейры вышел высокий широкоплечий человек, и по рядам учеников пробежала волна дрожи. Его знали все… это был палач.

Наличие палача было обязательным для каждого города. Простые люди, будучи доведенными до отчаяния, вполне способны были вздернуть пойманных на месте преступления грабителей, зарезать жену, застуканную с другим мужчиной, проломить голову ночному грабителю… Но если преступнику удавалось избежать смерти во время поимки, если он не мог доказать полную несостоятельность обвинений и если неотвратимость наказания для него из лозунга становилась печальной реальностью, в дело вступал палач. Ибо никто из простых обывателей не желал брать в руки бич, топор или дубину, чтобы на глазах у всех приводить приговор в исполнение.

Для этого и существовали палачи. Им платили — платили много, потому что работа была рискованной. У тех, к кому палач применял свое высокое искусство (а среди них встречались настоящие мастера своего дела, способные заставить наказуемого страдать так, что у зрителей исчезали даже мысли о возможности пойти по кривой дорожке), часто имелись друзья и родственники, которые иногда были не слишком довольны методами, применяемыми законом. И эти друзья и родственники, не имеющие возможности отомстить закону, пытались мстить его полномочным представителям. Прежде всего — палачу. Разумеется, горожане не желали самостоятельно приводить в исполнение приговоры.

В общем, палач всегда был личностью значимой, пугающей, опасной. Общение с ним никому удовольствия не доставляло, и присутствие его в этом зале не предвещало ничего хорошего. Обычно все телесные наказания приводились в исполнение либо преподавателями, либо старшими учениками (последнее часто было менее болезненно, но куда более обидно).

В руке палач держал устрашающего вида бич. Мастера, владеющие этим инструментом, могли точным ударом смахнуть перо, украшающее шляпу… а могли и располосовать кожу до кости. Даже плотная зимняя одежда не могла служить надежной защитой от удара плетеного кожаного ремня со свинцовой бляшкой на кончике.

Лейра Лон дождалась, пока все в зале увидят палача и его оружие. Затем повернулась к подростку.

— Тилем арДолен, я снимаю оковы.

Значит, все-таки это были оковы разума. Альта слышала об этом заклинании немного, и все — крайне неприятное.

Парень вздрогнул, как будто получив легкий удар, затем оглядел зал — в его глазах стремительно разгорался испуг, переходящий в ужас, когда взгляд наткнулся на палача и плеть в его руках. По щекам потекла влага, руки затряслись, а уже в следующее мгновение он рыдал в голос, размазывая по лицу слезы и сопли. На Лейру это не произвело особого впечатления.

— Я, Попечительница Школы Ордена Несущих Свет, объявляю наказание плетью для этого человека. Это наказание применяется во всех подобных случаях. Наказание будет длиться до тех пор, пока виновный не получит прощение.

В зале повисла мертвая тишина. Прошло не менее минуты, прежде чем кто-то понял, что именно сказала Попечительница.

— А кто должен простить его, госпожа?

— Разумеется, тот, кто пострадал. Биддер должен простить его.

Тилем отнял от зареванного лица ладони и уставился на Попечительницу. Его губы дрожали.

— Но… госпожа… он же… умер…

В этот раз Лейра держала паузу дольше. И к тому моменту, когда она заговорила, большинство в зале уже догадывались, что услышат.

— Верно. Он умер. В этом-то все и дело, сынок…

Казалось бы, подобный страшный урок должен был превратить всех, кто присутствовал на экзекуции, в сборище пай-мальчиков и пай-девочек, раскланивающихся друг перед другом за десять шагов и опасающихся произнести вслух хотя бы одно грубое слово в адрес другого ученика. Каждый должен был навсегда запомнить страшные крики Тилема, постепенно переходящие в хрипы, а затем и вовсе оборвавшиеся. Теперь Альта понимала, почему взрослых пугала одна только мысль о том, что их дети окажутся в стенах школы. Всякое бывает, умирают и дети — но многие ли из матерей не сойдут с ума, узнав, что их дети умерли так?

Магия давала много, но многое и требовала. Ученики гибли от собственной неловкости — это случалось не так уж и редко, ибо обращение с боевой магией, составлявшей основу обучения, требовало крайней осторожности. Время от времени кто-то делал ошибку — и кладбище позади школы пополнялось еще одним холмиком.

Но с ростом мастерства мальчишки и девчонки становились все более опасными не только для себя, но и для других. Ну что может сделать обыкновенный пацан, пожелавший доказать свою силу? Избить противника, наставить ему синяков, сломать руку или ногу, лишить пары зубов. Те же, кто освоил магию, в первую очередь пускали в дело ее — и это было правильно, к этому стремились воспитатели, доводя боевые рефлексы учеников до автоматизма. В гуще сражения маг, задумывающийся над тем, какое именно заклинание применить, часто сам становился жертвой. Атака, защита — все это происходило спонтанно…

Бывало, что во время учебных поединков — чем дальше, тем реже магические навыки отрабатывались на деревянных мишенях и соломенных манекенах — кому-то не удавалось вовремя поставить щиток, способный отразить практически любое из простейших боевых заклинаний, а также удары холодного оружия — и тогда целителям прибавлялось работы.

Иногда они не успевали вовремя оказать помощь…

Что поделать, такое случалось. Как показывала практика, из каждых десяти учеников до экзамена на звание адепта доходило не более половины. Один-два не имели возможности получить этот ранг по причине слабого владения магическими способностями, участь же остальных была более горькой. Кто-то погибал от собственного или чужого заклятия, кто-то умирал в муках от неправильно приготовленного зелья, а для кого-то последними звуками в жизни становились свист бича и собственные вопли.

С того страшного дня прошло около двух месяцев. В первые дни учеба у всех шла из рук вон плохо, перед глазами все время стояла картина казни, паренек, привязанный к столбу, и бич, вновь и вновь обвивающийся вокруг его тела. Но постепенно все успокаивались. Воспитательницы, понимая, что детская психика подверглась сильнейшему стрессу, старались более мягко относиться к ученикам, сквозь пальцы смотрели на их поведение, а если и назначали наказания, то на удивление мягкие.

И дети успокоились… быть может, это было ошибкой.

Скандал разгорелся вечером, когда девочки работали на кухне. Лила получила урок за строптивость — в последнее время она нередко дерзила наставницам, а потому чистка закопченных за день котлов вновь и вновь становилась для нее способом провести остаток дня. Альта же, в очередной раз провалив тест на владение магией, получила традиционное наказание… Если подумать, это даже не было наказанием, Альта понимала, что в будущем эти работы будут назначаться ей все чаще и чаще. Воспитатели не могли позволить себе роскоши тратить силы на бесперспективную ученицу — в последнее время в атмосфере школы ощущалась некая нервозность. Занятий стало больше, второстепенные предметы вроде истории, географии, геральдики или этикета оказались почти полностью исключены, зато теория боевой магии и в особенности практические тренировки теперь занимали все больше и больше времени. И у старших учеников, и у преподавателей, и у рыцарей не осталось сомнений — мирный период существования Инталии близился к концу. Ордену требовались боевые маги, пусть и недостаточно обученные в менее важных вопросах. Пока что об этом не говорилось открыто, но даже младшие начали обращать внимание — успехи, даже незначительные, в боевой магии поощрялись всемерно, тогда как достижения в иных областях часто оставались незамеченными.

Два года обучения так и не выбили из Лилы мысли о том, что она, дочь барона, носительница благородной крови, отличается от остальных детей. Что она лучше их… В первую очередь она считала себя красавицей… ну, доля истины в этом, безусловно, была — бархатная кожа, роскошные золотистые волосы, падающие крупными завиткамипочти до уже наметившейся талии, огромные голубые, как небо, глаза. Еще несколько лет, и взмах ее ресниц наверняка будет повергать мужчин на колени… правда, она была несколько широковата в кости, но нынешние вкусы инталийцев как раз одобряли такое телосложение, точеная фигура той же леди Рейвен, время от времени появляющейся в школе, иными «ценителями» воспринималась как нечто «недостаточно женственное». А насчет своего таланта Лила и вовсе не испытывала ни малейших сомнений. Время от времени эти настроения прорывались наружу, и Лила пыталась отыграться — на ровесницах. Изредка подобные выпады оставались незамеченными, чаще дело заканчивалось для гордячки очередной поркой и несколькими вечерами максимально грязных и неприятных работ.

— Возьми вон ту жаровню!

Лила дернулась, словно ее с размаху хлестнули по лицу. Еще мгновением раньше она намеревалась взять из груды предназначенной для мытья посуды небольшой, всего лишь с одного бока закопченный котелок, почистить который не составило бы труда. А вот жаровню, покрытую толстой коркой нагара, придется отскребать до ночи. Пусть этим занимаются те, кто из грязи вышел…

— Да как ты смеешь! — прошипела она. — Кто ты такая, чтобы указывать мне?

— Я такая же ученица, как и ты, — фыркнула девочка. Все уловки Лилы, нацеленные на перекладывание наиболее неприятной части работы на других, она достаточно изучила на себе самой. — Все будем делать поровну!

— Ты считаешь, — глаза Лилы метали молнии, — что я должна равняться на тебя? На бездомную дрянь из захолустья? Ты, мерзавка, рождена, чтобы угождать таким, как я! Ясно?

Она не могла остановиться. Понимала, что ее крики слышат многие, что очень скоро все до последнего слова будет известно воспитательницам, и наказание последует столь же неизбежно, сколь день приходит на смену ночи, — и все равно продолжала кричать. Даже присутствие Попечительницы, пожалуй, не заставило бы ее замолчать.

— И ты вычистишь здесь все, а я буду приглядывать, чтобы ты работала как полагается!

— Я буду делать только свою работу, — упрямо поджала губы Альта.

Лицо Лилы побелело от злости. Окончательно утратив контроль над собой, она подскочила к Альте и с размаху ударила ее по лицу.

— Это все — твоя работа, дрянь!

Если два года назад Альта была худенькой, слабой и робкой, то сейчас многое изменилось. Время, проведенное в стенах школы, не прошло даром. Все-таки из них готовили не просто знатоков магического искусства — Орден нуждался в воинах. Пусть девочка еще была мала, пусть заметно уступала сопернице ростом, но ее уже научили, что схватку далеко не всегда выигрывает более высокий или более тяжелый. И не всегда — более сильный.

Все еще ощущая на щеке горящий след Лилиной пятерни, Альта согнулась, словно бы в поклоне. Ее рука сгребла скользкую, жирную от копоти ручку массивной сковороды, и в следующее мгновение чугунный ободок врезался баронской дочери в бок…

Если бы Лила ограничилась простой дракой, если бы оттаскала нахальную безродную девку за волосы (заодно наверняка лишившись изрядной доли собственных кудрей) — все могло сложиться иначе. Но боль заставила ее поступить опрометчиво. Отпрянув, она выбросила руку в атакующем пассе, пальцы сами собой заняли нужное положение, губы против воли шевельнулись, выплевывая вместо очередного ругательства совсем другое слово. Жар волной пробежал по пальцам…

Несмотря на тренировки, Альта не умела создавать огненные шары. Этот раздел магии упорно не давался ей, хотя теорию она знала, пожалуй, лучше всех остальных сверстников. Поэтому она не могла не узнать пасс, вызывающий фаербол. Заклинание из раздела огненной магии, одно из простейших, в реальном бою почти не применяемое, поскольку даже плотная кожаная куртка, которую могли позволить себе самые бедные ополченцы, служила от него известной защитой… Но на ней не было кожаной куртки, а потому девочка метнулась в сторону, одновременно сплетая пальцы в защитном заклинании. Полупрозрачный щиток размером с небольшое блюдце должен был отразить огненный шарик…

Но она допустила ошибку. Щиток не отразил, а лишь чуть изменил траекторию полета фаербола. Клубок огня врезался девочке в плечо, моментально вспыхнула одежда, затрещали, сворачиваясь от жара, волосы. Мгновением позже на нее обрушился водопад холодной грязной воды, перемешанной с обрезками овощей, зелени и прочими отходами. Отфыркиваясь, она дикими глазами посмотрела на поваренка, опрокинувшего на нее чан с помоями. Трое, включая повара, обычно довольно добродушного толстяка с пышными пшеничными усами и лысиной, стремящейся заполонить все отведенное для волос место, держали бешено вырывающуюся Лилу.

А потом пришла боль… Альта перевела взгляд на огромную обугленную рану на мокром грязном плече, тихо ойкнула и потеряла сознание.

Казалось бы, боль должна была исчезнуть. Мастерство магов-целителей Ордена было известно на всем Эммере. Ни одна другая школа не достигла столь больших успехов в решении задач исцеления тела и духа. Возможно, еще и потому, что алые сосредоточились на постижении секретов магии огня, часто не обращая должного внимания на другие направления магического искусства. Из школы Алого Пути выходили лучшие боевые маги Эммера, в поединках не знающие себе равных… но в реальном бою часто проигрывающие не столько из-за неумения, сколько нежелания разнообразить атаки и защиты. Огненная магия сильна, но она создана для боя, а не для обороны. Может, поэтому истинных огненных магов не так уж и много. Алый Путь упорно отказывался признать бесперспективность сосредоточения на владении только одной, пусть и сильнейшей из стихий — и оттого алых никогда не становилось очень уж много.

Маги Триумвирата и Ночного Братства тоже не уделяли целительству особого внимания, хотя и по иным причинам. Будучи знатоками магии крови, они предпочитали простейшие, но достаточно эффективные заклинания исцеления, пренебрегая лечебными отварами, мазями и другими способами призвать на помощь страдающему телу силы самой природы, накопленные в растениях.

А Орден, презирающий кровавое искусство, отдавал предпочтение знанию трав и ягод, несущих здоровье и силу. И сейчас плечо девочки покрывал толстый слой буро-зеленой, дурно пахнущей мази, состав которой включал в себя множество компонентов, в том числе и весьма редких. Делать такие препараты учатся лишь те, кто доказал свои способности к целительству, кто сумел сдать сложные экзамены — ибо малейшая ошибка в воспроизведении рецепта могла превратить исцеление в смерть. Часто грань между лекарством и ядом была очень, очень тонка. Увы… мазь облегчала боль, но не устраняла ее полностью. Может, в этом был особый смысл — боль не давала забыть о совершенной ошибке.

Она стояла рядом с Лейрой. Лила, привязанная к столбу ремнями, тихо скулила, уже зная, что ее ожидает. Былое бешенство давно исчезло, уступив место паническому страху. Все, что можно было, она уже перепробовала — мольбы, угрозы, напоминания о своем благородном происхождении и о том, что подобные издевательства над баронской дочерью не пройдут даром для орденцев. В последнее, впрочем, она не верила и сама — каждый знал, что власть Ордена в пределах Инталии не ограничена практически ничем.

— Эта ученица воспользовалась магией…

Лила снова заскрипела зубами. Все беды из-за этой проклятой девчонки, чтоб ей сдохнуть в той лачуге, где ее нашла Попечительница.

— …приговариваю к наказанию…

Альта, не в силах выговорить ни слова, смотрела на палача, выходящего в центр зала. Великан медленно разматывал бич — наказание не только в боли, но и в страхе. В страхе, который должен остаться с наказуемым навсегда — или хотя бы очень и очень надолго. Шрамы исчезнут, боль забудется, свидетелей позора не будет рядом — а память о медленно раскручивающихся кольцах кожаного бича никуда не денется.

— …длиться до тех пор, пока виновная не получит прощения.

Перед глазами девочки тут же всплыла страшная картина казни, вопли, сопровождаемые свистом бича. В этот момент она даже забыла о боли в обожженном плече.

Попечительница сделала шаг вперед, подойдя к Альте вплотную.

— Итак, ты все поняла, девочка? Палач будет делать свою работу до тех пор, покаты не простишь эту маленькую дрянь. Ты должна громко сказать, что прощаешь ее, и тогда наказание будет остановлено.

При мысли о том, как бич будет рвать нежную кожу Лилы, Альта почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Да, баронская дочка и в самом деле дрянь, каких мало… и все же Альта не хотела, чтобы из-за нее кто-либо терпел такие мучения. И она знала, что нужно сделать. Надо всего лишь открыть рот и громко…

Окинув девочку мягким, понимающим взглядом, Лейра положила ей руку на плечо. Тонкие длинные пальцы нежно коснулись укрытой под толстой повязкой раны… и вдруг резко сжались. Альта не успела даже вскрикнуть — волна боли захлестнула сознание, и она рухнула на пол. Сквозь ткань платья проступило быстро увеличивающееся темное пятно.

Когда девочка пришла в себя, первое, что она услышала, были вопли Лилы, сопровождаемые свистом и хлопками, происхождение которых было совершенно очевидно — это пел свою песню бич в руках палача. Альта открыла глаза — над ней склонилось лицо Попечительницы, такое доброе и понимающее. Губы Лейры Лон шептали слова заклинания, и боль, словно пугаясь этих слов, постепенно уходила, пряталась в глубине тела.

Видимо, в глазах Альты мелькнуло не самое приятное выражение — Лейра дернулась и отвела взгляд, что, впрочем, ничуть не повлияло на плетение узора исцеления. Прошло несколько секунд — туман перед глазами постепенно рассеивался, и сухие губы уже готовы были подчиниться своей хозяйке.

— Я… ее… прощаю… — выдохнула она. Самой Альте казалось, что она кричит во весь голос, что слышно ее даже за пределами этого проклятого зала, но на самом деле разобрать этот шепот не могла даже Лейра. Хотя она и знала, что именно говорит девочка, но предпочитала оставить свои догадки при себе.

— Я не слышу тебя, милая, — ласково улыбнулась она. — Тебе сейчас нужен отдых. Закрой глаза…

Свист, пронзительный крик.

— Я… прощаю…

— Ты еще слишком слаба, — негромко говорила Лейра, и ее голос ни на мгновение не мог заглушить вопли истязаемой баронской дочки.

— Я прощаю! — Невероятным усилием Альте удалось выкрикнуть эти слова.

Попечительница выпрямилась, оглядела собравшихся. Затем повернулась к палачу, который ни на мгновение не прекращал выполнять свою работу. Следовало отдать ему должное — он не стремился избить девочку до смерти, нанося удары неторопливо и без особой силы. Бич рассекал кожу, оставляя длинные кровавые полосы на теле, — но раны были неглубоки, и когда экзекуция закончится, целители смогут достаточно быстро привести девчонку в порядок.

— Хватит. Она прощена.

Палач опустил бич. Он получал хорошую плату за свою работу, но эти обязанности не доставляли ему удовольствия. Мало кто из палачей испытывал наслаждение, терзая свои жертвы, — а те, кто начинал находить в этом что-то забавное, очень быстро становились убийцами, не ограничиваясь редкими жертвами, получаемыми от закона. Рано или поздно они превращались в кровожадных монстров и сами попадали в руки палачей — если только им не везло умереть до того, как маги Ордена накидывали на них оковы. И ему было жаль девочку. Немного.

Лейра сделала знак двум целительницам, и те стали отвязывать Лилу от столба. Вся покрытая кровью, она потеряла сознание, как только поняла, что наказание завершилось. По меньшей мере дня два ей придется провести в постели, да потом не менее месяца носить на себе шрамы. Следы бича можно было бы устранить и быстрее, но никто не станет расходовать на строптивую девчонку, не снискавшую симпатий среди обитателей школы, драгоценные эликсиры.

— Больно? — Делора провела ладонью по золотистым волосам Альты.

Та в ответ лишь помотала головой. Это не было чистой правдой, боль все еще оставалась — но теперь она была тихой, лишь чуть беспокоящей. Правая рука, обмотанная мягкой материей, почти не слушалась ее, и даже для того, чтобы одеться, требовалась чья-нибудь помощь.

— Поешь?

— Вы так добры… — прошептала Альта.

— Что ты сказала?

Все знали, что Делора Неккер слегка глуховата, и разговаривать с ней следовало либо нарочито громко, либо давая ей возможность увидеть лицо говорящего. Все недослышанное Делора легко восполняла по движениям губ. Альта повторила слова благодарности уже громче.

— Пустое, — отмахнулась целительница. — Лекарство высасывает из тебя силы, поэтому ты обязательно должна есть побольше. И много сладкого… вот выпей.

— Что это? — Девочка с подозрением уставилась на густую темно-коричневую жидкость в объемистой кружке. Опыт подсказывал, что напитки, предлагаемые целителями, на вкус часто бывают просто отвратительны.

— Ты выпей.

Альта осторожно поднесла кружку к губам, вдыхая странный, смутно знакомый аромат. Кажется, нечто подобное она когда-то пробовала… в памяти всплыл длинный стол, уставленный деликатесами, среди которых стояли вазочки, наполненные небольшими шариками. Снаружи шарики были густо посыпаны ореховой крошкой, зато внутри… сладкая, ароматная масса, привозимая из Кинтары, ценилась довольно высоко и за свой вкус, и за способность дарить радость и хорошее настроение. Детям подобное лакомство перепадало нечасто, от силы пару раз в год. Жидкость в кружке, сладкая и горячая, явно была сродни тем кинтарским сластям.

Горячая сладость разлилась по телу, наполняя его теплом и радостью. Альта улыбнулась…

— Ты уверена, что рука не беспокоит тебя?

— Да, госпожа, боли почти нет. — Альта слукавила самую капельку, ей казалось, что целительнице будет приятно услышать, что ее усилия не пропали даром.

— В таком случае давай я помогу тебе одеться. Госпожа Попечительница приказала привести тебя к ней.

Альта чуть было не уронила чашку.

— Г-госпожа П-попечительница?

— Да, она очень интересовалась твоим здоровьем. — В мягкой улыбке целительницы не было и намека на издевку. — Сейчас я помогу тебе одеться. Твое платье пришлось выбросить, эта мерзавка сожгла его основательно, и проще заменить его, чем чинить. Вот я принесла тебе новое…

День за днем, месяц за месяцем пребывая на положении бездарной, бесталанной ученицы, Альта совершенно отвыкла от такого внимания. И подумать только — ладно бы, заботу проявила одна из воспитательниц, работа которых как раз и состоит в том, чтобы приглядывать за детьми. Но Делора Неккер была лучшей целительницей школы, и разница в положении между ней и обычной воспитательницей была куда больше, чем между самой Альтой и, скажем, Орделией Дэвон. По сути (пусть даже никто прямо об этом не говорил), Делора была второй в школе после Лейры Лон. Она не принимала решений, не руководила процессом обучения, не давала задания рыцарям, обеспечивающим безопасность, — но все понимали, что в любом споре ее слово будет весить куда больше, чем слова других волшебниц.

И тот факт, что сама Делора Неккер приносит ей платье, варит горячую сладость и помогает одеваться, повергал Альту в дрожь. Мысль о том, что дело было всего лишь в серьезности ее раны, даже не пришла девочке в голову. Зато родилась куча иных предположений… от мысленного представления себя у столба под кнутом палача и до вида навсегда закрывающихся для нее ворот школы.

По всей видимости, все переживания отражались на лице девочки, и Делора снова погладила ее по голове.

— Ничего не бойся, маленькая. Все будет хорошо.

Нельзя сказать, чтобы эти слова принесли Альте особое облегчение. Она оделась, изо всех сил стараясь не поморщиться от боли, не осознавая, что каменное выражение лица и стиснутые губы лучше стона выдают ее состояние. Делора покачала головой, заставила девочку выпить полчашки горького отвара (боль тут же исчезла, и в теле появилась необычная легкость) и повела ее по длинным коридорам и витым лестницам донжона к покоям Попечительницы.

Лейра занимала лучшие покои донжона на верхнем этаже. Из окон открывался великолепный вид. Дома селян постепенно сменялись возделанными полями, вдалеке виднелась зеленая кромка леса, над которой возвышались увенчанные снежными шапками горные пики Срединного хребта. Лес, растущий у подножия гор, у жителей окрестных сел пользовался дурной славой. Местами превращаясь в почти непроходимую чащу, он не был богат ни дичью, ни ягодами-грибами, зато сбиться с дороги или нарваться на какого-нибудь хищника там было очень даже просто.

Волшебнице доставляло удовольствие подолгу сидеть в кресле у окна и смотреть на эти горы.

Эти горы были истинными друзьями Инталии. Они защищали страну от захватчиков, прикрывали и от холодных ветров, идущих с востока. Но если с ветрами маги при некотором желании могли бороться и сами, то вот Империя, постоянно поглядывающая в сторону своего западного соседа, обладателя немалых богатств и отменных угодий, была и оставалась серьезной угрозой. На юге горы постепенно сходили на нет, плавно переходя в довольно широкую долину — единственный удобный путь, соединявший запад и восток. Поскольку через долину нетрудно было провести сколь угодно большую армию, и та, и другая сторона время от времени пользовались этой дорогой, дабы проверить на прочность противника, а если повезет — то и получить с этой операции, помимо славы, кое-какие доходы. Несколько раз столкновения происходили непосредственно в самой долине, после чего она получила вполне предсказуемое название Долина Смерти. Впрочем, некоторые предпочитали именовать проход между горными массивами Долиной Славы. Оба названия весьма точно отражали суть вещей.

Мудрая идея впервые пришла в голову Святителю Инталии — и по его приказу на выходе из долины заложили две крепости. Северный Клык возводили явно наскоро, его стены были невысоки, башни не обеспечивали особо надежной защиты — зато крепость находилась на возвышении, и врагу было достаточно трудно штурмовать эти старые, ненадежные стены. Южный Клык был достроен почти сто лет спустя, завершив собой оборонительный пояс на границе Инталии и Гурана. Это была серьезная крепость, окруженная глубоким рвом и толстыми стенами из массивных каменных глыб. Верхние площадки башен были оснащены катапультами, дальнобойные стрелометы могли выпустить тяжелые дротики, каждый из которых мог при удачном попадании пронзить насквозь трех, а то и четырех воинов сразу.

Но ни природная неприступность Северного Клыка, ни мудро построенные бастионы Южного не мешали армиям Гурана время от времени одерживать победу над этими стенами. Каждый вновь назначенный комендант Клыка, преисполненный служебного рвения, мечтал улучшить оборону, вымуштровать солдат, окружить вверенную ему крепость дополнительным кольцом защитных укреплений и во славу Эмиала не позволить имперцам поднять свой стяг над павшей твердыней.

Увы. Несмотря на все эти благие устремления, обе крепости представляли собой всего лишь относительно небольшие укрепления, не идущие ни в какое сравнение с могучими стенами и башнями Торнгарта. Тем более с Броном, столицей Гурана, который не просто был окружен крепостью, а сам представлял собой крепость, в которой каждый дом был бастионом, а каждая улица — оборонительным рубежом.

Лейра подошла к окну, распахнула створки и вдохнула прохладный воздух. Скоро, очень скоро к запаху свежести добавятся совсем иные ароматы. Гарь пожарищ. Смрад гниющих тел. Сухой, мертвый запах пыли, поднятой выдвигающимися к рубежам полками. Вот-вот умрет Святитель, арГеммит не ручается даже за месяц, — и тогда Гуран начнет готовиться к войне. Армии понадобятся маги, и не когда-нибудь в будущем, а очень скоро.

В дверь постучали… наверняка Делора привела эту девочку, Альту. В какой-то мере Попечительница чувствовала ответственность за эту малышку, хотя раньше такого за собой не замечала. Может, это старость? Еще лет пять назад ученицу, до такой степени не обладающую способностями, уже отправили бы восвояси… ну или пристроили бы куда-нибудь, поскольку Орден заботится о своих.

— Войдите, — произнесла она громко, так, чтобы целительница услышала.

Дверь приоткрылась, в щель скользнула Альта Глас, ученица третьего уже года обучения… Подумать только, с того дня, когда девочка перешагнула порог школы, прошло уже больше двух лет. А старуха Альба обещала три года мира. Как минимум — три… значит, ранее чем через семь-восемь месяцев Гуран войну не начнет. Старая Вершительница никогда не ошибалась… если бы весь жизненный опыт Лейры не говорил о том, что никакие реальные предсказания будущего невозможны, она, вероятно, сочла бы Альбу истинной провидицей. Атак оставалось лишь думать, что источники, снабжающие ведьму информацией, достаточно точны.

Следует выбрать из учениц четвертого года обучения тех, кому уже можно присвоить ранг адепта. Мальчики четырнадцати лет не смогут пойти в бой, их руки еще не способны как следует держать меч, а вот юные маги, как парни, так и девчонки, смогут постоять за себя на поле боя и, если повезет, даже нанести какой-нибудь вред противнику. Обычно ранг адепта получали после пяти-шести лет обучения, но жизнь, как это часто случается, вносит в планы свои, не всегда приятные коррективы.

«Решено! — подумала она, все еще глядя в окно. — Готовим к экзамену пятый и шестой год обучения, и пусть Орделия подготовит список перспективных четырнадцатилеток».

Только тут она вспомнила, что в ее покоях находится гостья.

Девочка стояла у двери, боясь даже громко дышать в присутствии всесильной Попечительницы. На плече, там, где толстая мягкая повязка укрывала рану, платье топорщилось неровным валиком. Лейра взглянула внутрь себя и даже испытала некоторое облегчение, не обнаружив в собственной душе жалости к Альте. О какой жалости может идти речь? Пусть работать с огнем эта девчонка не умеет, но защитные заклинания освоила на достаточно приличном уровне и должна была отразить атаку. В конце концов, этому их и учат… нападать и защищаться.

— Здравствуй, Альта Глас.

Девочка попыталась склониться перед Попечительницей. Поклон вышел довольно неуклюжим, ей явно мешало перевязанное плечо.

— Вы… вы хотели видеть меня, госпожа?

— Да, — кивнула Лейра, жестом указывая девочке на одно из кресел. Та даже не шелохнулась. Волшебница нахмурилась, понимая, что не ошиблась, приказав привести девчонку для беседы. Этот маленький бунт следовало давить в зародыше… Она давно потеряла счет юным ученикам и ученицам, с которыми приходилось проводить подобные беседы. — Девочка моя, я думала, ты знаешь правила. Здесь приказываю я, и если я хочу, чтобы ты сидела, значит, ты должна сесть.

Ученица рухнула в кресло, словно ей сделали подножку.

Взгляд Лейры смягчился.

— Я бы не сказала, что хотела тебя видеть… скорее это ты нуждалась в беседе.

— Я? — округлила глаза девочка, хотя удивление было не вполне искренним. Волшебница знала, что говорила… Пусть Альта никогда в жизни не призналась бы в своем желании высказать претензии Попечительнице, не призналась бы даже самой себе… но где-то в самой глубине души нечто подобное все же присутствовало.

— Ты, ты, — усмехнулась Лейра. — Я даже знаю, о чем ты собиралась меня спросить. Например, о том, что не слишком хорошо причинять боль ребенку. Так?

Альта сидела неподвижно, стараясь даже не дрожать, чтобы легкое, чуть заметное движение не было интерпретировано как утвердительный кивок.

— Так, — сама с собой согласилась Лейра. — И ты считаешь, что, причинив тебе эту боль, я совершила несправедливость. Кроме того, ты уверена, что не сделала ничего предосудительного и наказывать тебя болью было не за что. Так?

Под пристальным взглядом Попечительницы девочка превратилась в самую настоящую статую. На лбу выступили капли пота, а зубы, если им дать волю, тут же принялись бы отбивать торопливую дробь. Пальцы левой руки сжались в кулачок, короткие ногти больно врезались в ладонь.

— Так, — снова утвердительно кивнула волшебница.

Она подошла к девочке и прикоснулась к ее плечу. Левому. И резко сжала пальцы.

— Больно?

Альта помотала головой, не в силах что-либо из себя выдавить. Вид протянутой к ней руки с длинными ухоженными ногтями вызвал у девочки такой ужас, что казалось, прервалось даже дыхание.

— Не больно… — Пальцы разжались, выпуская плечо. — А если бы я коснулась тебя в другом месте, ты бы закричала или потеряла сознание. Подумай, почему?

Пауза длилась слишком долго, чтобы быть случайной. Вероятно, Лейра в этот раз все же намеревалась получить ответ. Глубоко вдохнув, чтобы унять дрожь, Альта кое-как выдавила из себя:

— Потому что там… рана…

— Совершенно верно! — Глаза Лейры сверкнули, как будто мгновение назад ей сообщили о находке библиотеки Зора. — Там рана. Которую тебе нанесла не я. Если бы оба твоих плечика были здоровы, то мои пальцы не принесли бы боли, верно?

Молчание. Затравленный взгляд огромных голубых глаз.

— Верно?

— Д-да… госпожа.

— Очень хорошо. То есть плохо, что ты не сумела отразить заклинание, но я готова сделать скидку на неожиданность нападения и на то, что на кухне особо не развернешься. По крайней мере попыталась, и то ладно. Но об этом потом… когда выздоровеешь. А пока мы будем говорить о твоей ране. Думаешь, зачем я разбередила ее?

— Вам нравится причинять боль, — вдруг прошептала девочка почти против собственной воли.

Она чувствовала, как что-то злое, что-то очень нехорошее пробивается из глубины души, стремится выплеснуться наружу, отомстить, отплатить за ту темноту перед глазами, за то, как эти холеные пальчики вдавливались в обугленную кожу, разрывая корку спекшейся крови. Понимала, что, вероятно, будет жалеть о сказанном всю оставшуюся жизнь, если эта жизнь вообще будет — поговаривали, что выкрикнуть магу оскорбление в лицо есть один из наиболее быстрых путей в посмертные чертоги Эмиала. Понимала… и знала также, что ничего не сможет с этой волной злости поделать.

— Что? — На лице Лейры отразилось искреннее удивление.

— Вам нравится причинять боль! — выкрикнула девочка, уже не владея собой. — Я была ни в чем не виновата, а вы нарочно сделали это! И Лилу били нарочно! Я видела! Я видела, вам нравилось! Я хотела простить ее! Чтобы ее не били этим проклятым кнутом! Но вы хотели, чтобы ей было больно! И ей, и мне!

Тут она замолкла. Если бы Лейра впала в бешенство, если бы метала громы и молнии — и в прямом, и в переносном смысле, — то и Альта продолжала бы выплевывать обвинения, даже если бы эта беседа стала последней в ее жизни. Но Попечительница лишь улыбалась, и девочка словно наяву видела, как все ее злые фразы пролетают мимо цели. Попечительница слушала — но не слышала.

— Накричалась? — мягко поинтересовалась она. — Теперь говорить буду я, а ты слушай. Рано или поздно говорить об этом приходится со многими, хотя и не со всеми. Некоторые из детей злы и равнодушны к чужой боли. Это плохо. Не потому, что мы стремимся воспитать в вас излишнюю чувствительность, а потому, что все это — и боль, и радость, и печаль — должно быть уместно. Наказания придумываются не для того, чтобы наказать, как это ни странно звучит. Если ребенка, разбившего дорогую вазу, как следует отлупить, ваза от этого не станет целой. Наказания придумываются для того, чтобы преподнести урок. На будущее.

Она прошлась по комнате, снова остановившись у окна, повернувшись к девочке спиной. Всплеск эмоций, как это часто происходит, сменился всхлипываниями и шмыганьем. Ненависть, только что бившая из ученицы ключом, исчезла — теперь это была просто зареванная девчонка, которой до ужаса было жалко себя саму и, что вполне закономерно, ее, Лейру Лон. Злость, когда ей дан выход, легко рассеивается, и человек начинает испытывать стыд и сочувствие по отношению к тому, на кого его гнев обрушился. Лучше всех это знают супруги — отчаянный скандал легко завершается примирением в постели, тогда как вынашивание обид в душе может привести к появлению стойкой, неуничтожимой ненависти.

— Лила должна была получить урок. А ты хотела лишить ее этого неприятного, но очень полезного процесса. Думаешь, она бы поняла твое великодушие? Думаешь, прониклась бы благодарностью?

Всхлипы стали громче.

— Значит, не думаешь. Если ты попытаешься поразмыслить, то поймешь, что мы практически никогда не назначаем серьезные наказания за провинности, допущенные по случайности. По неумению, неряшливости, невнимательности… наказание всегда должно быть адекватно… — Она на мгновение запнулась, не уверенная, что слово будет понятно девочке. — Должно быть равно провинности. Я прекрасно знаю Лилу. У нее неправильное представление о своих достоинствах, хотя в некотором таланте девочке не откажешь. Если бы вы ограничились обычной, заурядной дракой, то Лила бы получила не больше нескольких розог. Но она сознательно попыталась сжечь тебя, зная, что ты не сможешь ответить и почти наверняка не сможешь защититься.

Альта представила себе, как огненный шар впивается ей в грудь… и зарыдала взахлеб, с подвыванием. Слезы текли непрерывным потоком, новое платье уже покрылось мокрыми пятнами.

— Знаешь, что происходит с человеком, в грудь которого попадает фаербол?

Она знала, она это точно знала. Не раз видела на тренировках, как та же Лила поражала цель. Человек в доспехах мог не особо опасаться огненного шара, если только тот не плеснет в забрало шлема. Даже толстая стеганая подкольчужная куртка выдержит удар, не загорится — разве что задымится. Панцирь — тем более, фаербол слишком слаб, чтобы прожечь сталь. Но вот когда тело прикрыто лишь тонкой тканью платья… И она видела, как обугливались деревянные манекены, как превращались в столб пламени соломенные чучела.

— И она, смею тебя уверить, прекрасно это знала. Так вот, девочка моя, умение прощать — это хорошо, и я рада, что ты не утратила его. Но прощение, запомни, имеет смысл лишь тогда, когда есть хотя бы один шанс, что его не придется дарить вторично.

Она вдруг подошла к девочке и присела рядом на краешек кресла. Тонкая рука обняла Альту, очень осторожно, чтобы не тронуть рану, пальцы другой скользнули по волосам, убирая с заплаканных глаз влажные пряди. Та в ответ прижалась к Лейре — словно к матери, которой не помнила, — и уже не плакала, лишь шмыгала носом да изредка вздрагивала.

— Ты даже не представляешь себе, как я за тебя перепугалась, — шептала Лейра. — И ее мне жалко тоже, поверь. Но это мать, если захочет, может всю жизнь продержать дочерей возле себя, не отпуская их дальше стен родного дома. А я так не могу… я должна выпустить вас в большой мир. Он ведь очень злой, этот мир, очень жестокий. И тот, кто не научится думать о том, что творимое зло может вернуться к нему обратно, очень быстро окончит свои дни. И конец этот будет не слишком приятным. А тот, кто не научится проявлять твердость, тоже не сможет выжить — но его участь будет еще более горькой.

Она говорила долго. О том, что все ученицы для нее — как дочери. Что их боль — это и ее боль тоже. Что она желает каждому из детей только лишь добра. Чарующий голос Лейры обволакивал, успокаивал, дарил утешение… Альта была совершенно не в состоянии ни о чем думать, кроме как об этом голосе, кроме как о ласке, что слышалась в нем. И потом, когда Попечительница вытерла ей слезы, прикоснулась губами к макушке и отпустила, пожелав скорейшего выздоровления, она уже искренне верила, что Лейра Лон — само воплощение любви и доброты. Воспоминания о мальчишке, забитом плетьми до смерти, о Лиле, чья кожа была изорвана ударами палача, о собственной ране, которую мяли чуткие пальцы, ее больше не посещали.

А Лейра еще несколько мгновений смотрела на закрывшуюся дверь, а затем тряхнула головой, словно сбрасывая маску материнской заботы. Да, эта беседа была не первой. И не последней. Время от времени в школе появлялись подобные прекраснодушные соплячки и сопляки, не желающие понять, что Орден хочет видеть в своих рядах не безвольных добрячков, но воинов. А воин должен уметь нанести удар без жалости и сомнений. А еще лучше — удар упреждающий. В общем-то большая часть того, что она говорила Альте, соответствовала действительности. Этот урок был дан не только Лиле, но и самой Альте. Вздорная баронская дочка нуждалась в убедительном доказательстве того, что Орден не позволит распрей между своими — кроме случаев, особо оговоренных законами. А излишне доброй сироте нужно было осознать — если ты проявляешь непозволительную жалость к врагу, эта жалость вполне может обернуться твоей болью.

Сама Лейра давно постигла эту науку. Бывало — и на собственной шкуре.

Что ж, со временем девчонка осознает, что действия Попечительницы были единственно верными. Лиле Фемис не повредит немного смирения, а Альте Глас просто необходима капелька жесткости.

Глава 4

— А что это такое?

Я застал Дрогана в Зале Мира. Он еще не освоился в замке, а потому ему было сложно найти нужное помещение. Коридоры этой проклятой башни часто ведут не туда, куда хочется, и, чтобы найти верный путь, приходится учиться бороться с замком, бороться и побеждать. Когда-нибудь Дроган тоже научится делать это… или я очень быстро лишусь собеседника.

Торговец стоял у огромного стола, занимавшего почти половину просторного зала. На всей огромной поверхности были в беспорядке разбросаны горы с белоснежными шапками, лужи озер, тонкие голубые полоски рек и серо-желтые — дорог, мелкие зеленые ковры лесов… То там, то здесь виднелись крошечные здания, местами — одинокие, совсем маленькие, местами — объединившиеся в большие поселения, а то и в настоящие города, окруженные крепостными стенами.

— Это мир Эммера.

— Да? Кажется, я узнаю… невероятно, увидеть землю с высоты птичьего полета… А это? Люди?

Он протянул палец, намереваясь коснуться крошечного города, и вдруг с испугом отдернул руку.

Я рассмеялся.

— Неужели ты веришь, что, если тронешь эту стену, рухнет реальная крепость Торнгарт?

— Признаться, именно об этом я и подумал…

Мне показалось, или торговец смутился?

— Это всего лишь отражение реальности. Если ты пнешь стол, в Эммере не случится землетрясения. Зато мы можем наблюдать за миром.

— То есть ты хочешь сказать, что все это — на самом деле?

— Конечно, — кивнул я, проводя над столом рукой.

Покрытие столешницы тут же сменилось, теперь на ней были южные пустыни, плавно перетекающие в относительно небольшой зеленый клочок Кинтары.

— В этом году южане отправили немало караванов, — заметил я.

— Верно, — согласился купец. — И все с оружием… шелка упали в цене, зато сталь идет нарасхват.

— Грядет что-то серьезное?

— До меня доходили слухи, — пожал плечами Дроган. — Но ничего внятного. Гуран снова бряцает оружием, в храмах Эмнаура с особым рвением славят темного бога, а император Унгарт Седьмой негласно скупает клинки и доспехи. Сейчас хорошее время для торговли…

В его последних словах послышалось искреннее сожаление.

— Ты ведь из Инталии, Дроган, — я удивленно посмотрел на купца, — неужели ты готов был продавать оружие потенциальному врагу?

— Что есть враг? — пожал он плечами. — Они продают нам продовольствие, мы им — оружие. Война может и не случиться, а упускать хороший момент для торговли глупо.

Я смотрел на Дрогана с легким ощущением грусти. Конечно, у торговцев иные жизненные принципы, существенно отличающиеся от тех, что были приняты когда-то в Алом Пути. Интересно, алые маги остались верны своему великому пути или тоже все больше и больше склоняются к меркантилизму, к подлости, к предательству?

— Это одно из немногих удовольствий, которые мне остаются, — пояснил я, жестом приказывая карте вновь вернуть изображение Инталии. — Отсюда, из Высокого замка, я могу видеть то, что делается в мире. Правда, только достаточно глобальные события — передвижения армий и больших караванов, появление новых городов и сел. Или их разрушение. Посмотрим, что произойдет в будущем… быть может, мы станем свидетелями больших потрясений.

— А я смогу… управлять этим волшебным столом?

— Со временем, — кивнул я. — Постепенно замок начинает признавать чужака, позволять ему все больше и больше. Наберись терпения, и он откроет тебе почти все свои тайны.

— Почти, — усмехнулся он понимающе.

— Вот именно. Кроме тайны, как выйти из его стен.

Святитель умер.

Метиус арГеммит превзошел самого себя. Год жизни, обещанный им старику, превратился почти в три, но даже мастерству величайшего целителя Ордена имелись пределы. В последние месяцы Орфин практически не покидал своих покоев, не мог передвигаться без помощи телохранителей, окончательно перестал есть — его насильно кормили жидкой кашицей, в которой нормальной еды было куда меньше, чем целебных трав. Уже находясь на пороге смерти, он призвал к себе Метиуса, долго силился что-то сказать, но так и не сумел выдавить из себя ни одного внятного слова. Наутро его не стало.

По всей Инталии был объявлен траур. В святилищах Эми-ала возносились молитвы, биографы Аллендера Орфина систематизировали сведения, накопленные за долгие десятилетия его правления, — каждый стремился стать именно тем, чья подборка будет принята в сложной и запутанной процедуре причисления Орфина к лику святых.

Все, что вызывало улыбки и смех, оказалось под запретом. Особым указом на период траура были запрещены выступления бродячих артистов. Исключения, разумеется, были, но коснулись они лишь певцов — только песни им разрешалось петь исключительно печальные или героические. Никакой фривольности, никаких шуток… ослушника ждали плети. С целью соблюдения некоего подобия справедливости комедиантам, оставшимся на время без работы, выплачивалась кое-какая компенсация, достаточная, чтобы свести концы с концами в это тяжелое время.

Проповедники произносили проникновенные речи о горе, постигшем Инталию… Гуран прислал свои соболезнования — лживые настолько, что это бросалось в глаза любому. Одновременно от шпионов Ингара арХорна была получена вполне ожидаемая информация о том, что Империя начала активно готовиться к войне. Непрерывным потоком шли караваны из Кинтары, доставляя оружие и доспехи, — Император платил не скупясь, платил золотом. Несомненно, предполагая окупить все затраты во время похода на запад. Орден сделал осторожную попытку заключить долгосрочный контракт с индарцами — пара-тройка боевых отрядов наемников, общепризнанно лучших бойцов Эммера, в свете грядущих событий оказались бы небесполезны. Но тщетно… Ком-тур Ульфандер Зоран, глава Круга рыцарей Индара, лишь разводил руками — все клинья, как в Индаре называли свои боевые отряды, связаны уже подписанными договорами. Комтур намекал, что может предложить услуги новичков, причем назвал цену, за которую в иные времена можно было нанять прошедших десятки кампаний ветеранов. Это предложение, от которого за милю отдавало столь несвойственным для комтура торгашеством, было вежливо проигнорировано, но Инталия была вынуждена признать, что осталась одна. Только герцог Тимретский во время неофициальных и не афишируемых переговоров, как обычно, осторожно высказался насчет помощи, которую он просто-таки обязан оказать своему сюзерену, к тому же доброму соседу и давнему другу. Судя по кислому выражению лица герцога, особо обольщаться не стоило — Тимрет выставит несколько тысяч кое-как вооруженных пеших ополченцев, приберегая гвардию для собственных нужд.

По городам и селам разъехались небольшие отряды светоносцев. В этот раз их кони помимо облаченных в доспехи всадников несли и изрядный запас золота. Каждый, кто выражал желание вступить в инталийскую армию, получал на то особое благословение Ордена, подкрепленное столбиком увесистых серебряных лучей. Два тренировочных лагеря — в непосредственной близости от Торнгарта и неподалеку от Северного Клыка — с нетерпением ждали новых рекрутов. Увы, пора для набора солдат была не самой удачной. Весна… селяне были куда больше озабочены посевной, а горожане и в иные времена не слишком проявляли рвение в вопросах укрепления безопасности государства. Конечно, подойди враг к городу — и каждый, умеющий держать в руках оружие, выйдет на стены. Но все остальное время пусть армия занимается своим делом. За это им деньги платят…

Оба коменданта Клыков получили средства на приведение в порядок вверенных им крепостей, а также беспрецедентное право совершать у местного населения любые закупки, будь то провизия, изделия местных мастеров или просто физическая сила. Желающих заработать монету-другую на земляных работах было хоть отбавляй — в конце концов, на денек в поле могут и женщины выйти, а Орден платит сполна и, против обыкновения, довольно щедро.

Но не только армия готовилась к будущей войне, приход которой теперь был предопределен.

За свою долгую жизнь Орфин принес Инталии немало пользы… хотя бы достаточно редким вмешательством в управление государством, а когда все же делал это, то благоразумно не проявлял излишней настойчивости. Но тот факт, что за размышлениями об искусстве, философии и особенно религии Святитель совершенно не уделял внимания женщинам, можно было бы счесть и преступлением. Против государства.

Наследование власти в Инталии не было четко определено, но чаще всего право занимать ложе Святителя передавалось именно кровному родственнику. Это было удобно, и Орден не только не стремился изменить сложившееся положение вещей, но и пытался ввести традицию в ранг закона. Увы, старые привычки отмирают долго и тяжело, хотя Вершители верили, что еще столетие-другое — и можно будет всерьез говорить о появлении в Инталии настоящей правящей династии.

Увы, эта династия не будет иметь никакого отношения к Орфину. Старик не только не оставил наследника, но умудрился пережить всех родственников, которых можно было бы всерьез рассматривать в качестве преемников.

Зато нашлись по меньшей мере трое претендентов на ложе Святителя, готовых доказать свое право кровью. Не той, что соединяет отца и сына… а другой, которую они готовы были пролить ради достижения своей цели. Еще несколько кандидатов были настроены не столь решительно, предпочитая действовать не сталью, а золотом. Ордену помимо заботы об охране границ необходимо думать и о возможности гражданскойвойны, которую придется гасить… Пока светоносны ограничивались увещеваниями, но готовы были применить и силу.

Почти три сотни белых рыцарей прибыли в Торнгарт, причем половина — негласно. Город наводнили широкоплечие мужчины, выдающие себя за купцов, бездельников-дворян, даже мастеровых — не слишком натурально, ибо узнать обученного рыцаря не так уж и сложно. Да и вели они себя соответственно — бесцельно слонялись по улицам города, явно что-то высматривали и вынюхивали. Не стоило считать арХорна, организовавшего это представление, некомпетентным. Его план состоял не столько в том, чтобы в нужный момент схватить заговорщиков, сколько в том, чтобы под давлением столь пристального к себе внимания те вовсе отказались от излишне решительных действий. В прошлом подобная тактика часто имела успех, и не было оснований считать, что уловка не сработает снова.

И только в школе все шло своим чередом. Ловцы привезли новую группу детей — испуганных, не знающих, чего ожидать. Они толпились во дворе, только что покинув доставившую их карету, и разинув рты внимали грозной Маре. Лопающаяся от гордости Л ила стояла неподалеку, дожидаясь, когда придет время вести новеньких в их спальни. Альта, проходя мимо, усмехнулась — опекать новичков если и было честью, то лишь на словах. На самом деле это означало изрядную толику дополнительных обязанностей. Но Лила, единственная из сверстников Альты, кого позвали помочь Маре приглядеть за малышами, об этом не думала, напротив, поглядывала на всех свысока, считая назначение несомненным признанием своих «выдающихся» заслуг.

Поднявшись по лестнице на самый верх донжона, Альта осторожно постучала в дверь, за которой располагались покои Попечительницы.

Лейра была не одна. В комнате находились еще трое девочек — все на год старше Альты.

— А, вот и ты, — улыбнулась Попечительница. — Значит, все в сборе. Девочки, сегодня у меня для вас особое задание. Очень важное.

Учитывая, что Мара, передавая ученице приказ явиться к госпоже Лон, порекомендована ей надеть что-нибудь немаркое, задание ожидалось не только важное, но и грязное.

— Это задание займет все ваши вечера, начиная с сегодняшнего… и до тех пор, пока работа не будет исполнена. И я должна заметить, что вам оказывается высокое доверие.

Судя по тому, что все четыре девочки считались бесперспективными и воспитательницы давно признали, что овладеть магией хоть в сколько-нибудь приемлемом объеме этим ученицам не удастся, их явно намеревались загрузить тяжелой работой. Альта давно уже научилась спокойно воспринимать такое отношение к себе. Что поделать, всегда есть какая-нибудь особо неприятная работа, которую тем не менее все-таки нужно сделать.

— Как вы знаете, наша школа представляет собой в некотором роде крепость… или, точнее, замок. И как у любого замка, у нее есть свои маленькие тайны.

С этими словами Лейра подошла к стене и коснулась каменного выступа. Тяжелая плита почти бесшумно отъехала в сторону, за ней виднелся проход, достаточно широкий для хрупких девочек, но тесный — только-только пройти — для взрослого мужчины.

— Этот потайной ход, — в слове «потайной» явно послышалась насмешка, — проходит через все этажи донжона и спускается в подвал. Когда-то давно этот ход выводил далеко за пределы крепостной стены замка, но там свод обрушился много веков назад, и разбирать завал никто не стал. Вообще-то, как вы понимаете, девочки, необходимости в этих страшных тайнах у школы нет. Мы не шпионим за ученицами, а они, в свою очередь, не шпионят за нами, воспитателями. Я на это надеюсь. К тому же секрет этих переходов давно уже… не секрет. О нем знают все преподаватели, да и среди учеников немало найдется тех, кто досконально изучил эти темные коридоры.

У Альты мелькнула мысль поинтересоваться, к чему все эти объяснения, но она смолчала. Раз госпожа Попечительница считает нужным все это говорить, значит, в этом есть смысл. Она снова бросила взгляд в черное чрево потайного хода. Догадаться, чем закончится это длинное вступление, было не так уж и сложно… особенно если вспомнить, что приглашенные на беседу девочки не отличаются магическими талантами и, следовательно, как нельзя лучше подходят для выполнения вполне прозаической работы.

— Безусловно, я просила бы вас не распространяться и о самом ходе, и о том, как открываются скрытые двери. Никому постороннему, в том числе и слугам, знать об этом не стоит. Собственно, именно поэтому я и пригласила вас. Прошло уже два года с тех пор, как там в последний раз наводили порядок. Вы этим и займетесь. Тщательно все подмести, убрать паутину, смазать все петли дверей и рычаги, их открывающие. Заходить в тоннель будете отсюда. Остальные двери можно открывать только в том случае, если этого никто не увидит. Кроме воспитательниц школы, разумеется. Я покажу, там есть специальные глазки, через которые можно выглянуть наружу.

Девочки переглянулись. Нетрудно представить себе, сколько времени придется потратить на то, чтобы очистить эти темные переходы, не убиравшиеся два года.

— И сразу хочу вас предупредить, — улыбнулась Лейра, — никаких загадок, кладов и прикованных к стене скелетов там нет. Нет, вы, конечно, можете поискать… но уверяю вас, это будет бесполезной тратой времени.

Альта вытащила ведро, наполненное пылью и высохшим крысиным пометом, и поставила его рядом с тремя точно такими же. Хвала Эмиалу, им не придется тащить ведра на улицу — уж об этом-то вполне могут позаботиться слуги. И если у кого-то возникнут вопросы, откуда в комнате Попечительницы ежедневно берется пять-шесть ведер с довольно однообразным и оттого особо подозрительным мусором, пусть они эти вопросы задают Лейре. А может, эту работу поручат кому-нибудь из рыцарей… укрыть ведро фантомом, превратив, скажем, в мешок или сундучок, и никто не обратит внимания на ношу.

Работы и в самом деле оказалось много. В первые два дня девочки толком ничего не сделали, захваченные путешествием по узким сводчатым переходам. Строители, чьи тела давно рассыпались в прах, а имена исчезли из памяти потомков, потрудились на славу — ходы опутывали весь огромный донжон, потайные глазки позволяли наблюдать, не опасаясь быть замеченным, за любым помещением. Было невероятно весело взглянуть одним глазком на то, как Тим, старший помощник повара, прижимает в темном углу Минни, одну из горничных, шепча ей на ушко нечто страстное и жаркое. Слов разобрать не удалось, но зрелищем звонкой пощечины девчонки насладились в полной мере.

Лейра, имея достаточный жизненный опыт, понимала, что никакие приказы не помешают ученицам получить от этой грязной работы хоть какое-нибудь удовольствие, а потому лишь на третий вечер поинтересовалась, как продвигаются работы. Чумазые девчонки, к этому времени справедливо решившие, что злоупотреблять долготерпением Попечительницы не стоит, гордо продемонстрировали ведра с мусором, извлеченные из недр туннелей, за что получили сдержанную похвалу.

Внезапно дверь распахнулась. Девочка подняла голову — на пороге стоял рыцарь-светоносец. Ему было лет пятьдесят, возраст почти предельный для службы в гвардии Ордена… большинство рыцарей, разменяв шестой десяток, предпочитали уйти на покой. Орден обеспечивал им сытую, спокойную старость, хотя и оставлял за собой право в случае необходимости призвать ветеранов обратно на службу. Тем же, кто не желал расставаться с армией, находили занятие легкое и спокойное. Маас арМенг был как раз из таких опытных, немало повидавших бойцов. Почти тридцать лет десятник провел на границах Инталии, сталкивался и с имперскими солдатами, и с бойцами индарских клиньев, и с пиратами, время от времени беспокоящими южные берега государства. За это ему была дарована непыльная обязанность присматривать за рыцарями, охраняющими школу от неведомых, ни разу за долгие века не появившихся здесь врагов. Всего лишь за пару лет воин утратил былую подвижность, обзавелся изрядным брюшком и доброй драке теперь предпочитал большую кружку пива, свиной окорок и возможность рассказать молодым о деяниях былых времен. Мааса в школе уважали — он был незлобив, сквозь пальцы смотрел на детские шалости, знал массу интереснейших историй… Несмотря на лень, подчиненным спуску не давал, бдительно следя за тем, чтобы ни один из них не забыл, с какого конца берутся за меч. Даже Гент арЗельдер, командир гарнизона школы, время от времени проверявший выучку бойцов, неизменно оставался доволен…

Маас сжимал в руке большой, на вид увесистый сверток. Отдуваясь — подъем по лестнице дался старому солдату нелегко, — он, прищурившись, уставился на девочку.

— Привет, замарашка!

— Здравствуйте, господин арМенг… — Встать и отвесить ветерану поклон девочка и не подумала. С кем бы другим такая вольность не осталась бы безнаказанной, но Маас не обращал внимания на дерзости молоденьких учениц. Даже таких перепачканных пылью и паутиной.

— Пойдем, поможешь, — буркнул он. — Светляка сделать сможешь?

Альта потупилась. Светляк был одним из простейших воздушных заклинаний. Особенно светляками любили играть бродячие циркачи — яркие шарики, пляшущие в воздухе, всегда вызывали бурный восторг у детей.

— Я… я постараюсь, господин…

— Ты уж постарайся, — усмехнулся он в усы. Магические способности Альты Глас ни для кого в школе, кроме разве что новичков, секретом не были. — А то ведь если я в темноте ударю себя по пальцу, то очень, очень огорчусь.

— А куда надо ударить? — заинтересовалась девочка.

— Увидишь… — Он, крякнув, перекинул глухо звякнувший сверток на другое плечо. — Ну, пошли, что ли?

Идти пришлось недалеко. Остановившись у обычной на вид стены, Маас неспешно оглядел ее, похлопал ладонью по камням, удовлетворенно хмыкнул. Затем развернул свой тюк и извлек оттуда небольшой молот и связку бронзовых крючьев. Альта удивленно уставилась на содержимое тюка — там было несколько мечей и кинжалов, пара небольших одноручных топоров, увесистый шестопер…

— Вы собираетесь развесить это оружие здесь?

— Угу, — ответил десятник. — Ты свети, свети… если я отобью себе палец, то потом отобью твою попку.

— Я свечу…

На самом деле от масляного светильника, который девочка предусмотрительно прихватила из комнаты Попечительницы, света было куда больше, чем от созданного (она все-таки сумела сделать это) светляка. Крошечная искорка размером чуть больше лесного ореха светила столь слабо, что даже самый снисходительный преподаватель определил бы волшебнице за такую работу пару лишних вечеров на кухне.

Несколькими сильными ударами вогнав в щели между камнями массивные крюки, десятник повесил на них меч и кинжал. Затем подхватил оставшееся оружие и зашагал дальше по тоннелю, постоянно цепляясь свертком за стены и каждый раз недобрым словом поминая Эмнаура.

— Оружие старое, — снизошел он до объяснений, когда сверток стал наполовину легче. — Его бы выбросить… или кузнецам отдать, чтобы на подковы переделали, да вот только так с оружием поступать негоже. Оно ведь верой и правдой служило и не виновато, что постарело, верно? Вот я и подумал, а почему бы не развесить его здесь? Раз уж госпожа Попечительница поручила вам убраться в лабиринте.

— А… вы знали, что мы здесь… убираем?

— Ну а то! — гоготнул солдат. — Думаешь, каменные стены скроют ваш топот и разговоры? Да почитай вся школа знает, что госпожа Лон поручила уборку провести. Ладно, шучу, шучу… не шмыгай. Рыцари знают, конечно, дык это служба их — сквозь камни слышать. А ежели понадобится, то и видеть. Но запомни все ж, если тайными тропами ходишь, то и ходить надо тихо, неслышно…

Он повертел в руке шестопер, пару раз взмахнул с силой — казалось, ударь о камень, и стена рухнет, рассыплется грудой обломков.

— Хорошая была штука когда-то… но ржа ее изрядно поела, — сообщил он.

Альту былые достоинства шестопера сами по себе интересовали мало, но она готова была признать, что стены древнего тоннеля, украшенные оружием, стали смотреться особо таинственно и волшебно. Словно из обычной жизни попадаешь в сказку, полную приключений… и за следующим поворотом наверняка окажется скелет в проржавевших латах или изможденный узник, за свое освобождение готовый поведать тайну богатого клада, зарытого где-то в незапамятные времена.

Не меньше часа прошло, прежде чем последний кинжал занял уготованное ему место. Маас удовлетворенно оглядел свою работу, поправил клинок, бросил еще один взгляд, отступив на шаг.

— Вот так-то лучше, — пробурчал с довольной ухмылкой. — А то придумали тоже… оружие — да на подковы. Или там на гвозди какие…

— А это неправильно? — пискнула Альта.

— Оружие — оно как воин, — наставительно объяснил десятник. — Ежели не погибло в бою… ну, там, не сломалось или не выщербилось вконец, значит, заслужило право на старость. Думаешь, почему в домах у ветеранов… ну, у тех, кто на покой ушел и домом обзавелся, не чета мне, старику, непременно меч али топор на стене висит?

Девочка честно попыталась обдумать этот вопрос. Ничего умного в голову не приходило. Красиво? Да за свою жизнь воины на эту «красоту» должны были насмотреться до полного отвращения. Чтоб схватить сподручнее, если тревога? Тоже нет, для тревоги оружие принято у самых дверей держать, как в казарме — выбегают солдаты, и каждый свое хватает. Кто меч, кто алебарду… к тому же и не поранят никого в сутолоке.

— Ну… не знаю… — призналась она.

— Потому, — ветеран снова бросил довольный взгляд на кинжалы, развешанные на стене, — что те, кто послужил с мое, имеют к оружию уважение. И относятся к нему с понятием. Оно честно служило, теперь нашло свое пристанище и отдыхает. Смотрит на молодежь. Вспоминает о былой славе. Разве ж можно… под кузнечный молот? Все равно что старика зарезать…

Он тяжело вздохнул, сплюнул.

— Только вот богатые да знатные вешают на стены оружие молодое, ни разу в деле не побывавшее. Полированное, наточенное… ни царапинки, ни зазубринки. Это ж как парня молодого в палатах запереть и никуда до старости не выпускать. Он-то, парень запертый, так всю жизнь и проживет — гладким да здоровым, ни тебе ран, ни тебе шрамов… Только разве это жизнь?

Рано или поздно любая работа подходит к концу. Тщательно вымыт последний завиток тайных проходов. Вынесено последнее ведро с мусором. Госпожа Попечительница лично проверила, все ли сделано должным образом, — прошлась по всем коридорам, осмотрела свежесмазанные петли, опробовала запорные механизмы. Осталась довольна.

А тем временем весна сменилась летом. В селе ожидалась ярмарка. Обычно наиболее шумные и веселые ярмарки проходили по осени, когда урожай уже был собран. Но что поделать — странствующим артистам хотелось есть не только по осени. К тому же в последнее время у всех них дела шли не очень… траур, захлестнувший Инталию, в наибольшей степени ударил именно по тем, чьей работой было нести людям развлечения. И, едва дождавшись указа о прекращении траура, покатились по дорогам Инталии повозки с жонглерами и фокусниками, комедиантами и борцами, искусными метателями ножей и канатоходцами, устремившимися на поиски заработка. Хоть какого-нибудь… Указ был издан от имени Ордена, а не нового Святителя — это было правильно, ибо новый властитель Инталии должен приходить в Обитель не на волне печали, а во время всеобщей радости.

Конечно, приезд столь развеселой компании не мог остаться не замеченным торговцами, а потому на центральной (и единственной) площади села, что перед домом управителя, спешно разбивались цветные палатки. И то сказать, шорник, пекарь, кузнец — все они могли бы торговать и у себя в лавках, да только кто в такой день пойдет в лавку на краю села, если самое веселье совсем в другом месте.

Вся школа — и даже воспитательницы не были исключением — жила ожиданием ярмарки. По такому случаю занятия отменяли для всех, кроме самых младших, из-за чего в этот день желание у малышни было только одно. Вырасти. Любой ценой. Как можно скорее.

Большая часть детей с утра толпилась в одном из классов. Старшие как более опытные убежденно заявляли, что Попечительница выдаст каждому ученику по серебряной монетке — на сласти, игрушки… или просто чтобы дети могли бросить несколько медяков особо веселому клоуну или умелому акробату. Мол, такова древняя и незыблемая традиция. Когда подобные разговоры дошли до ушей Лейры, та лишь вздохнула и отправилась доставать мешочки с серебряшами из сундука, где хранилась казна школы. Разумеется, изначально такой традиции не существовало в принципе. Но когда-то много лет назад кто-то очень умный пустил сплетню, моментально завоевавшую все детские сердца, тогдашняя Попечительница не нашла ничего лучшего, как расстаться с несколькими горстями мелкого серебра. Прецедент был создан… и теперь оставалось лишь следовать проторенным путем, иначе степень детского разочарования не будет знать границ. А толпа обиженных детей, да еще и владеющих боевой магией, — это пострашнее иного бандитского налета. Лучше уж пожертвовать небольшой толикой орденского богатства, чем впоследствии пожинать плоды скупости.

Но не все ждали заветной монетки, обещавшей кучу веселых приключений. Контакты детей с родителями в период обучения не приветствовались, более того, в первые три-четыре года всячески пресекались — но уследить за всеми невозможно даже в том случае, если только этим и заниматься. Те, кто побогаче, искали и неизменно находили способ передать своим отпрыскам несколько увесистых лучей — на мелкие радости. Лила проводила Альту, подобно остальным устремившуюся за подарком, презрительным взглядом — в кошельке у нее на поясе позвякивало не только серебро. Папа-барон, хотя и не сумел уберечь дочурку от школы, теперь старался снабдить ее деньгами. Не без успеха.

Получив денежку, сопровождаемую наставлением вести себя прилично и вернуться в школу не позднее сумерек (пожелание, которое на памяти Лейры не исполнил еще ни один ученик), она побежала переодеваться. Подруги уже ждали — самые нахальные умудрились получить праздничный подарок в числе первых, самые обеспеченные об этом не думали вовсе. Лила, для которой компании не нашлось, лишь фыркнула, глядя вслед веселой стайке девчонок. «Ненавижу, — вдруг подумала она, впервые облекая свое отношение к другим ученицам в эту жесткую, бескомпромиссную форму. — Как же я вас всех ненавижу… Дайте время, я стану лучшей, я стану самой сильной… И когда мы свидимся снова, я покажу вам…»

Ярмарка встретила новых посетителей шумом и весельем. Где-нибудь в столице… да что там в столице, в любом поселении, способном претендовать на высокое звание «город», подобное событие оказалось бы не в пример красочнее и ярче. Но для Альты даже десяток ярких флажков уже олицетворял собой настоящий праздник. Она вертела головой, стараясь увидеть сразу все, — и, конечно же, успевала разглядеть лишь самую малость…

Они остановились возле помоста, на котором крутили сальто два молодых акробата в ярких трико. На соседней площадке высокая девушка со скуластым лицом и огромными миндалевидными глазами кружилась в танце, поднимая ветер своими многослойными юбками… Альта, уже порядком привыкшая к простеньким балахонам учеников и строгим, хотя и дорогим платьям воспитательниц, даже зажмурилась от восторга — она и представить себе не могла, что существует такая роскошь, такое великолепие. Иссиня-черные волосы девушки, перехваченные многочисленными нитками поддельного жемчуга, жили словно собственной жизнью, танцуя в такт своей изящной хозяйке, то обволакивая ее ночною тьмой, то вздымаясь ввысь, обнажая великолепную длинную шею. Танец никого не оставил равнодушным, монеты так и сыпались в большую оловянную миску, сопровождая движения танцовщицы веселым звоном. Среди медной мелочи Альта с удивлением увидела несколько серебряных — видать, среди публики нашлись и весьма состоятельные мужчины.

— Покупайте леденцы! Самые лучшие! Самые вкусные!

— А вот свежие булочки с изюмом! С орехами! С ягодами!

— Чесночные колбаски! Горячие! Согреют сердце, вскружат голову!

— И заставят вашу любимую бежать от вас на острова Сломанного Кинжала! Вот лучше возьмите сахарные палочки! Перед ними еще не устояла ни одна девушка!

— Эй, ты! Я сейчас заставлю тебя самого сожрать всю эту липкую пакость!

— Давай, давай! Может, это избавит твою пасть от чесночного запаха!

В другое время драка между лоточниками была бы неизбежна, но сейчас, в праздничной атмосфере всеобщего веселья, не было места злости. И хотя можно было подумать, что еще мгновение — и эта парочка вцепится друг другу в горло, на самом деле все это было не более чем еще одним развлечением для публики. Кто-то ухватил сочную, пышущую чесночным ароматом колбаску, бросив на лоток монету, другой протянул руку за сладкой палочкой — и разногласия тут же были забыты. Оба нырнули в толпу, громогласно предлагая свой ходовой товар — чтобы через какое-то время снова столкнуться и опять вступить в пререкания, выдумывая все новые и новые взаимные оскорбления и ничуть при этом друг на друга не сердясь.

Ухватив огромный пряник, чуть ли не на треть наполненный сладким изюмом, Альта как зачарованная бродила в толпе, присоединяясь то к одной кучке зрителей, то к другой. Седой старик в длинном, до пят, темно-синем балахоне, сплошь расшитом золотыми и серебряными звездами, кружил в воздухе большую стаю огненных птиц. Альта ощутила, как по спине пробежал холодок — фаерберд был одним из самых опасных боевых заклинаний огня. Стоит магу хоть на мгновение ослабить контроль — и стая обрушится на зрителей. Но старик, очевидно, был настоящим мастером — сгустки огня, имеющие отдаленное сходство с крылатыми созданиями, плясали в воздухе, рассыпая вокруг жгучие искры. Странно было видеть мага такой силы среди фокусников и комедиантов, но иногда такое случалось. Не среди Несущих Свет — Орден никогда не опускался до фиглярства, — но вот иные школы время от времени выбрасывали из своих рядов отщепенцев, преступников и просто тех, кто не был согласен с иногда довольно суровыми правилами Братства или Триумвирата. Хотя старик, вероятнее всего, был из алых — столь блестяще владеть огнем!

Вот старик взмахнул руками, и все огненные птицы устремились навстречу друг другу. Альта знала, что сейчас произойдет, и прищурилась.

Сгустки огня столкнулись, и площадь озарила ослепительная вспышка. Все, кто стоял в относительной близости от помоста, с воплями закрыли лицо руками — ярчайший свет на мгновение или два лишал зрения ничуть не хуже, чем ослепляющее заклинание «блик». Только действие короче, да последствий для глаз почти никаких. Иначе маг, повинный в появлении болезней глаз сразу у десятков людей, подвергся бы суровому наказанию. А сейчас, в неспокойное время, мог и вовсе лишиться головы.

Даже та щелка, которую девочка позволила себе — не могла удержаться от желания все же увидеть огненную гибель стаи фаербердов, — не спасла в полной мере, на глаза навернулись слезы. Но и сквозь соленую влагу девочка увидела то, что вроде бы видеть была не должна. Пока люди, кто ругаясь, кто восхищаясь мастерством волшебника, протирали глаза, ловкие пальцы мальчишки лет восьми-девяти уверенно освобождали их от кошельков. То ли так и было задумано — хотя казалось невероятным, чтобы опытный маг унизился до организации столь банальной кражи, — то ли мальчишка научился с пользой для себя проводить время на представлениях колдунов. Его руки работали столь быстро, что за ними почти невозможно было уследить. Острая обсидиановая пластинка, зажатая между средним и указательным пальцами, чиркала по кожаному ремешку, кошель падал в подставленную ладонь, а пацан уже несся к следующей жертве, все еще не пришедшей в себя от буйства света и огня.

— А ну стой! — крикнула Альта.

Мальчишка обернулся, понял, что его работа замечена и отнюдь не оценена по достоинству, и метнулся прочь с площади. Быть может, девочке и не следовало бы принимать на себя обязанности служителя закона… но ей почему-то захотелось, чтобы люди, пришедшие на праздник веселиться и радоваться жизни, не почувствовали себя ограбленными. Она вскинула руку, понимая, что в длинном, почти до пят, платье ей никогда не угнаться за проворным воришкой, и с пальцев сорвалось одно из немногих заклинаний, которые Альте все же удалось освоить.

Порыв никогда не почитался магами за боевое заклинание, хотя изначально таковым и являлся. И дело было не в его слабости — опытный маг мог одним порывом сбросить с крепостной стены в двух сотнях шагов от себя с десяток солдат. Просто его было очень трудно нацелить в нужное место — куда выгоднее воспользоваться смерчем, способным при удаче и кусок каменной кладки обрушить.

Сильный порыв Альта создать не смогла… движения воздуха хватило лишь на то, чтобы сбить мальчишку с ног. Вор покатился по земле, теряя срезанные кошельки и вопя благим матом. Обернувшиеся на крик люди тут же поняли, что к чему, и устремились за своим добром.

— А ты молодец, малышка, — добродушно похлопал ее по плечу дюжий мужик с окладистой бородой, местами явно перенесшей следы огня. Видимо, это был либо пекарь, либо кузнец… наверное, кузнец — не бывает у пекарей таких могучих мозолистых рук. Альта помнила кузнеца из приютившего ее села — в отличие от этого добродушного здоровяка тамошний кузнец был нелюдимым, иногда даже злобным. Но руки у него были точно такими же…

— Я? — подняла она глаза на великана.

— Ты, ты… — ухмыльнулся он, и борода его смешно встопорщилась. — Почитай, мне недельную выручку спасла. На вот, держи… заслужила!

С этими словами он сунул ей в ладошку большую серебряную монету.

Кузнец давно ушел на поиски новых приключений (которые, вероятно, к концу дня все же оставят его без той самой недельной выручки), а Альта все еще стояла и смотрела на монету в своей руке.

Каждый маг, вышедший из стен школы, рано или поздно начинает получать плату за свою работу. Но сколько бы ее ни было, пусть даже целый золотой водопад обрушивается на умелого и знающего, все равно в этом водопаде всегда есть самая первая монетка. Самая первая, по-настоящему заработанная… И было бы величайшим грехом потратить этот кругляш с благородным ликом Святителя Орфина на всякие глупости — на медовые соты, на диковинные прозрачные фигурки на палочке, сладкие и липучие, на золотистую сдобу или еще на что-нибудь в том же роде. Первая монета, которую ей удалось заработать магией… Альта довольно улыбнулась и сунула денежку в кармашек на поясе.

Последний взмах тонких, изящных рук, последнее дуновение ветра от колоколом взлетевших юбок. Грациозная танцовщица замерла в летящей позе — менее пластичный человек, наверное, тут же рухнул бы, но она стояла, прекрасная и неподвижная, словно статуя. Мгновение толпа молчала, завороженная колдовством танца, а затем взорвалась аплодисментами. Вновь зазвенели падающие в миску монеты…

Девушка плавно перетекла из полета в глубокий поклон. Не раболепный, в котором слуга склоняется перед хозяином. А в поклон, преисполненный осознания своей значимости и красоты, поклон, несущий в себе благодарность за внимание и, возможно, обещание продолжения. Она ловила на себе восторженные взгляды мужчин — и улыбалась так, что каждый из новоявленных воздыхателей принимал эту улыбку исключительно на свой счет.

— Ты бесподобна… — Высокий парень в белом плаще светоносца, но без рыцарского пояса, смотрел на нее восторженными глазами.

Она снова улыбнулась и легко спрыгнула с помоста. Ее пальцы коснулись его ладони — уже довольно жесткой, но еще не окончательно загрубевшей от долгих тренировок с оружием. Толпа разом вздохнула…

— Еще, еще станцуй, красавица! Хотим еще! Не обидим!

— Позже. — Ее лицо на мгновение стало виноватым, беспомощным… даже если бы девушка только что совершила страшное преступление, никто не смог бы найти в себе силы осудить ее. — Простите… немного позже. Я еще обязательно станцую для вас… — Она обвела толпу взглядом, и каждому от этого взгляда становилось чуть теплее. — Для всех вас. Обещаю!

Теперь ее ладонь плотно лежала в руке будущего рыцаря. Юноша (едва ли он был старше танцовщицы, а скорее — моложе на год или два) покраснел, но тут же расправил плечи и словно бы даже вырос. По крайней мере — в собственных глазах.

— Ты бесподобна, — опять прошептал он, словно не находя других слов. А может, так оно и было… у юноши в школе Ордена не так много возможностей изучить все хитрости покорения женских сердец. Она легонько сжала пальчики. Улыбка девушки, казалось, могла вызвать жар страсти даже у каменного голема.

— Ты такой милый… пойдем немного погуляем. Я так устала.

— Может, присядем? — Его глаза уже шарили вокруг, выискивая свободную скамью. По случаю праздника их было вытащено на площадь множество, но свободных почти не было.

Девушка чуть качнула своей очаровательной головкой. Темные волосы водопадом рассыпались по плечам.

— Лучше просто пройтись… подальше от шума. Мне надо прийти в себя, эти танцы отбирают столько сил…

Опираясь на его руку, девушка двинулась сквозь толпу, увлекая за собой спутника. Тот старался шагать солидно, неспешно, распрямив плечи и гордо выпятив подбородок, — именно так, с его точки зрения, должен выглядеть настоящий бывалый воин. Сейчас парень отчаянно жалел о том, что не позаботился взять в оружейной меч… или хотя бы приличных размеров кинжал. Так здорово было бы положить руку на эфес, мужественно, со значением — мол, это моя женщина, и всякий, кто посмеет усомниться, вскорости пожалеет об этом…

— Ты ведь рыцарь? Я еще никогда не была знакома с настоящим рыцарем, — ворковала красавица, прижимаясь к юноше чуточку теснее, чем того требовали приличия… и лишь самую малость слабее, чем ему бы хотелось.

— Ну… да… — Он испугался, что она заметит румянец, проступивший на щеках.

— Как здорово! А как твое имя, рыцарь?

— Мерат.

— Мерат?.. — Она явно ждала продолжения.

Парень вдруг испугался — а вдруг девушка подумает, что он боится называть ей свое полное имя. Ему даже не пришло в голову, что рыцарь-светоносец и уличная танцовщица — это совсем не та пара, в которой что-либо значат светские правила флирта. Вряд ли можно было найти певичку или танцовщицу, будь то в Инталии, Гуране или любой другой стране, которая отказала бы воину в нескольких часах любви.

Сейчас он думал о другом. О том, что рядом с ним — прекраснейшая из женщин, и если он поведет себя верно, то этот день станет самым ярким впечатлением в его жизни.

В общем-то он был прав.

— Мерат арДанг, — уточнил он.

Она удивленно изогнула идеально очерченную бровь.

— Данг арТунор…

— Мой отец! — Парень выпятил подбородок еще сильнее. Что ж, таким отцом можно гордиться. АрТунор не был богатым, не отличался длинной чередой благородных предков, зато он был одним из самых известных фехтовальщиков Эммера. Сотни дуэлей. Десятки шрамов получено, еще больше нанесено.

Признаваться в том, что таланта отца к оружию унаследовать не удалось, парень не собирался.

— Я много слышала о нем… — задумчиво произнесла девушка. — Значит, ты сын самого арТунора? Забавно… странны твои шутки, Эмнаур.

Фраза резанула по ушам. Юноша вздрогнул, оглядываясь — пока он наслаждался близостью красотки, они почти вышли из села. Мерат посмотрел на девушку — ее точеное лицо теперь было иным… жестким, равнодушным. И взгляд… он явно не мог принадлежать простой уличной танцовщице. Так не смотрят на молодого рыцаря из хорошей семьи. Так не смотрят даже на равного. Рука парня против воли метнулась к поясу… к пустому поясу, на котором не висело оружие.

— В чем дело, красавчик? — В голосе ни следа игривости. Сухая, холодная фраза. Нежные губы поджаты, в глазах — лед.

— Кто… ты?

— Это знание тебе не нужно. — Кривая усмешка.

Быть может, попытайся он бежать… нет, у парня почти не было шансов, но, вероятно, его крик мог быть услышан. Увы, иногда бывают ситуации, когда мужество — не лучший выход. Кое-чему Мерата арДанга научили. Например, тому, что рыцарь не должен показывать спину врагу. В том, что перед ним именно враг, сомневаться не приходилось. Только враг мог так упомянуть Эмнаура. Только враг может так смотреть.

И он не побежал. Не стал орать, призывая на помощь, наплевав на гордость. А пару секунд спустя было уже поздно. Чья-то сильная рука схватила парня за плечо, одновременно железные пальцы сдавили горло, не давая вырваться наружу даже хрипу. А еще мгновением позже в рот, словно пробка в бутыль, вошел кляп, а кисти оказались стянутыми за спиной.

— Дилана, ты молодец, — раздался мужской голос из-за спины Мерата.

— Как всегда, — усмехнулась она. — Дело несложное… Этот баран пошел бы за мной и в чан с кипятком.

Парень таращил глаза на ту, что еще недавно казалась ему прекрасней всех на свете. Она изменилась — лицо стало чуточку другим, волосы из черных стали темно-каштановыми… Нет, красота девушки никуда не делась, только теперь это была красота готовой к броску змеи. Очень ядовитой. Смертельно опасной. И совершенно безжалостной.

— Рыцарь подошел бы больше, — заметил тот же голос.

Убедившись, что Мерат связан надежно, мужчина вышел из-за его спины. Это был почти великан — на голову выше юноши, плечи широки настолько, что не в каждую дверь пройдет. Руки наверняка смогут не то что подкову порвать — топор смять в комок.

— Ы-э-у-а? — Мычание, пробивающееся сквозь кляп, имело явно вопросительную окраску.

Смуглянка пожала плечами.

— Почему ты? Очень просто, дружок. Ваша обожаемая Лейра Лон достаточно умна. Эта старая сука прожила уже почти век и прекрасно научилась чувствовать опасность. Керба она не подпустит к себе достаточно близко… а тебя — может быть. Она ведь знает тебя, не так ли? Не первый год… что сделает белая ведьма, если такой красавчик, как ты, обратится к ней с вопросом? О, я знаю — улыбнется. Выслушает. А то вдруг по головке тебя погладит, как думаешь?

— Зачем ты все это ему говоришь, Дилана? — Лицо здоровяка Керба, словно высеченное из камня, выражало неодобрение.

— А почему нет? Неужели я не могу развлечься?

— Развлечешься… когда этот сосунок убьет Лейру. Дело прежде всего.

Глаза красотки метнули молнии… Керб отшатнулся, примирительно выставив перед собой открытые ладони. Мерат с удивлением заметил в глазах великана искру самого настоящего страха.

— Слушай, ты… — Голос девушки стал шипящим, еще более усиливая ее сходство с убийственно-ядовитой змеей. Ее рука изогнулась, пальцы сложились утиным клювом, нацеленным в голову мужчине. — Здесь… приказываю… я… и если ты… еще раз… посмеешь…

Здоровяк вдруг рухнул на одно колено, склонив голову. Его зримо трясло, на коже выступили капельки пота.

— Да, госпожа… простите, госпожа… не повторится…

— Ладно, прощаю… на этот раз, — тут же остыв, махнула рукой девушка. Затем повернулась к парню. — Но как бы то ни было, мой друг Керб прав, мальчик. Тебе предстоит убить вашу драгоценную Лейру.

— А-э-а-у…

— Что значит «я не стану»? — фыркнула Дилана. — Станешь, милый друг, станешь… более того, ты всей душой будешь стремиться выполнить мой приказ. Уверяю тебя. Да, думаю, ты не будешь против, если я возьму у тебя несколько волосков?

Керб зашел юноше за спину, схватил его за волосы… холодное лезвие скользнуло по коже, затылок резануло болью — униженный великан особо не церемонился.

— Полегче, полегче, — с ноткой недовольства заметила смуглянка. — Ты должен обрить ему затылок, а не содрать кожу с черепа.

Мерат рванулся, ремни врезались в кожу, почти разрывая ее. Он глухо застонал.

— Еще раз дернешься, — без намека на насмешку заметил Керб, — отрежу ухо.

В проходе меж домами появился мужчина — в простой дешевой одежде. Крестьянин… судя по неровной, шатающейся походке, он был уже изрядно навеселе. Мерат ощутил прилив надежды… может, этот выпивоха достаточно соображает, чтобы поднять крик, увидев, как здоровый бугай режет кинжалом ученика школы Ордена? Хотя бы один вопль! Его услышат, не могут не услышать. Все рыцари сейчас здесь, они настороже… даже когда слегка пьяны.

Пьяница скользнул по троице пустым, равнодушным взглядом и зашагал дальше, мурлыча себе под нос какую-то незамысловатую песенку. Кажется, связанного ученика, великана с кинжалом и ослепительную шатенку в ярком платье он даже не заметил.

Проследив за движением глаз юноши, Дилана весело рассмеялась, ничуть не заботясь о том, что смех кто-нибудь услышит.

— Неужели ты думаешь, дурачок, что мы стояли бы здесь, на виду у всех, если бы я не предприняла необходимых мер предосторожности? Здесь действует заклинание рассеянности, знаешь, что это такое?

— О-а-а-а а-и-а о-и…

По всей видимости, невнятное мычание, доносящееся сквозь кляп, Дилане было вполне понятно.

— Проклятая магия крови, говоришь? Кем же она проклята? Мальчишка… Керб, ты закончил?

— Да, госпожа. — Великан был само почтение. — Он готов.

— Прекрасно…

Девушка ласково потрепала Мерата по волосам. На макушке и по бокам головы они еще уцелели, но затылок был обрит начисто.

— Прости, мальчик… видит Эмнаур, опытный воин подошел бы нам больше. Но дело есть дело, понимаешь, что я имею в виду. У тебя свои хозяева, у меня свои… Керб, не надо морщиться. Если уж мальчик послужит нам, почему бы и не сказать ему пару добрых слов напоследок?

— Дилана, я знаю тебя много лет, но никак не могу понять, ты чудо или чудовище? — пробурчал гигант.

— Я — чудовище… — пожала она плечами. — За это Император и ценит меня. Подай мне чашу… нет, болван, не эту. Костяную. Дай лучше сумку…

В руках девушки появилась небольшая чаша, и Мерат содрогнулся, догадавшись, что предмет этот сделан из черепа… судя по размерам — из черепа ребенка. Дилана бросила в чашу жменю сбритых волос, затем извлекла из сумки несколько разноцветных пузырьков, из каждого отлила в чашу по паре капель. В воздухе поплыл едва заметный сизый дымок.

— Палец, — коротко приказала она.

Парень ощутил, как что-то острое (несложно было догадаться, что именно) чиркнуло по подушечке пальца левой руки. Пришла и исчезла короткая боль… Он не видел, что происходило за его спиной, но чувствовал, как крупные горячие капли одна за другой падают в чашу, в отвратительную смесь колдовских эликсиров и растворившихся в них волосков.

— Ну вот и все, дружок. — Девушка неторопливо перемешивала содержимое чашки. — Теперь мы приступим к завершающей стадии. Керб, держи его как следует…

В следующее мгновение голова юноши оказалась зажата словно в железных тисках. Он попытался дернуться — с тем же успехом можно было попытаться пробить лбом стену. Затылку стало щекотно…

Он знал, чем сейчас занимается Дилана. Любой рыцарь Ордена был еще и магом. Хотя бы немного. Подготовка в школе включала в себя изучение основ и школы стихий, и школы крови. Сейчас тонкая кисть скользила по его выбритому затылку, выводя изгибы колдовских знаков. Когда рисунок будет закончен и прозвучат нужные слова, он станет другим. Путы разума относились к числу наиболее сложных заклинаний крови и были доступны лишь очень опытным магам. Кто же эта девушка, если она в столь юные годы умеет управляться с высшей магией крови? Или она не так уж и молода, а бархатная кожа, лучащиеся светом глаза, белоснежные зубки и роскошные волосы — не более чем следствие применения все того же магического искусства…

Дилана заговорила, чеканя слова заклинания. Затылок парня пронзила резкая боль… спустя мгновение ушедшая глубоко внутрь черепа, став мягкой, лишь чуть беспокоящей. Ему стало легко и приятно, и лишь в самой глубине души появилась мысль, пока еще не полностью оформившаяся, но постепенно обретающая стройность и определенность. Мысль о том, что нет в жизни большего счастья, чем повиноваться этой прекраснейшей из женщин. Он хотел, он жаждал услышать приказ из ее уст — любой, совершенно любой. Пусть даже самый безумный… И он сделает все, что от него зависит, чтобы исполнить ее желание.

— Керб, развяжи его…

Он ощутил, как падают с запястий разрезанные обрывки кожаного ремня. Но теперь это было не важно. Связанный или свободный, распрямивший плечи или преклонивший колена, он был предан ей душой и телом. Попроси она шагнуть в огонь — и он бросится в пламя. Потребуй его жизнь — и рука, вгоняющая кинжал в сердце, не дрогнет, не замедлится ни на мгновение.

— Как самочувствие? — участливо поинтересовалась Дилана.

— Прекрасно! — Он ответил бы так, даже если бы в этот момент сидел голой задницей на раскаленной печке.

— Вот и хорошо. А теперь, дружок, слушай, что ты должен сделать…

Альта ощущала усталость. Слишком много впечатлений, слишком много музыки, танцев, веселья и лакомств. К праздникам тоже нужна привычка, и сейчас она ощущала только одно желание — захлопнуть за собой дверь комнатки, рухнуть на постель прямо в одежде и закрыть глаза. До утра.

А праздник-то, по сути, был в самом разгаре. Акробаты еще не продемонстрировали своих самых головокружительных номеров, клоуны приберегали лучшие шутки до того момента, когда разгоряченная публика готова будет с легкостью расстаться с монетами. Торговцы — в особенности те, что предлагали всем желающим темное горькое пиво и легкие вина, — отдавали слугам команды выкатывать из подвала новые бочки. А на огромных вертелах уже начинали подрумяниваться свиные туши, от которых к ночи останутся только груды костей.

Но девочка уже понимала, что до кульминации праздника ей не дотерпеть… если только не уделить хотя бы часик отдыху. Альта оглянулась в поисках свободной скамьи — увы, не одна она устала…

— Смотрите, смотрите! — пронеслись над толпой голоса. — Сама Попечительница! Госпожа Лон! Сиятельная!

И верно, из ворот школы вышли рыцари, сопровождающие волшебницу. В более спокойные годы Лейра не заботилась об охране, но сейчас, в преддверии войны, требовалось соблюдать особую осторожность. Сила волшебницы была достаточно велика, врага, посмевшего бы применить против нее магию, она сумела бы обезвредить в долю секунды… От клинков наемных убийц ее должны были защищать мечи светоносцев. Лейру раздражала мысль о том, что она не может позволить себе просто расслабиться и предаться веселью, что должна все время пребывать в состоянии настороженности. Но такова была обратная сторона силы и власти.

Совсем отказаться от выхода к народу Лейра не могла. Ее ждали, и останься она в своей башне, народ испытал бы глубокоеразочарование. Вершительница не хотела вызывать у простых людей раздражение… даже если речь шла всего лишь о маленьком и незначительном селе. Накануне войны, когда Инталии требуется вся ее сила, нет ничего хуже излишней молвы о трусости тех, кому предстоит вести в бой армии.

Рядом с волшебницей мерно вышагивал Гент арВельдер. Рыцарь был в полном боевом облачении, в белоснежных эмалевых доспехах, с тяжелым полутораручным мечом на одном боку и длинным кинжалом на другом. Рука, затянутая перчаткой из стальных пластин, покоилась на эфесе, готовая в любой момент выхватить оружие из ножен. Но хотя ему полагалось внимательно поглядывать по сторонам, выискивая возможные угрозы своей госпоже и возлюбленной, он предпочел перепоручить это важное занятие своим бойцам. А сам старался как можно чаще бросать взгляды на прекрасное лицо Лейры.

— Хороший праздник, верно?

— А? — Она вынырнула из глубин раздумий. — Да, Гент… знаешь, прошло очень много лет с тех пор, как я могла позволить себе повеселиться на ярмарке. Потанцевать… выпить простого вина в компании простых людей.

— Таков наш удел, — равнодушно хмыкнул он. — Я тоже не должен бражничать с рыцарями, таскать на сеновал податливых сельских девушек, шалить на гуранской границе. Хотя, Эмиал свидетель, мне бы этого хотелось…

— И девушек на сеновал? — лукаво прищурилась она.

— Любовь моя, для меня не существует в этом мире женщин, кроме тебя.

— Существуют, существуют. — В голосе волшебницы ощущалась чуть заметная печаль. — Но я рада, что ты так говоришь. Спасибо…

— Я все равно считаю, что ты поступаешь неправильно, — вернулся он к начатому еще в донжоне разговору. — Убиты трое магистров. Сейчас для тебя не может быть слишком много осторожности…

— Магистры… — Лейра пренебрежительно фыркнула. — Ни один из них не дотягивал до уровня, необходимого Вершителю.

— Ты куда лучше меня знаешь, что разница между Вершителем и простым магистром в основном заключается в той роли, которую они играют в жизни Ордена.

— Я сильнее всех их, вместе взятых.

Гент недовольно поморщился, глядя на возлюбленную с явным неодобрением.

— Лейра, пойми, дело не в том, что они слабее, а ты сильнее. Дело в том, что Гуран намерен проредить ряды Ордена. Уже больше трехсот лет ни один волшебник рангом от мастера и выше не умирал от рук простых убийц. Значит, Империя отправила на эту миссию своих лучших магов. Быть может, даже знаменитую Дилану Танжери.

— Только этой суки нам не хватало…

— О, грубость тебе не к лицу.

— Я выросла среди рыцарей, Гент… — Она помедлила и добавила, улыбнувшись: — С тех пор испытываю к ним необъяснимую слабость.

— Увы, твоя оценка в целом верна. Сможешь справиться с Диланой?

— Безусловно.

— На твоем месте я бы проявил больше сдержанности. Танжери считается, пусть и неофициально, одной из лучших волшебниц Гурана и не входит в правящие круги Братства лишь потому, что сама отказалась от этой чести. А ей предлагали…

— Даже так? Признаться, я думала, что Дилана всего лишь умелая убийца… и первостатейная стерва.

— Твое упрямое нежелание посещать заседания Совета, милая, лишает тебя изрядной части информации. Очень важной информации.

— Послушай, Гент… откуда такая осведомленность? Насколько я знаю, командира стражей школы не приглашают в Зал Малых Бесед.

— Мое дело — заботиться о твоем благополучии, Лейра, — серьезно ответил рыцарь. Затем довольно ухмыльнулся: — И если для этого мне необходимо перепить самого арХорна, я это сделаю. Его шпионам удалось добыть немало сведений о Дилане Танжери. Она очень сильна, но тщательно скрывает свои способности… даже от Императора. Он, как и ты, считает ее просто опытной и, что куда важнее, удачливой убийцей магов. Унгарт использует ее… а она ведет свою игру. АрХорн многое отдал бы, чтобы знать, какую именно.

Люди, собравшиеся на площади, приветствовали Вершительницу восторженными криками и букетами цветов. Повинуясь воле фокусников, множество ярких шариков взлетели в воздух, рассыпаясь ярчайшими искрами фейерверков. Альта тоже не удержалась — ухватила у немолодой женщины букетик цветов, крошечных фиалок, похожих на облачко небесной голубизны, сунула ей монетку и побежала к толпе встречающих. А как здорово было бросить букет — так, чтобы в полете он распался на десятки отдельных цветов, осыпал волшебницу…

От толчка девочка упала, до крови рассадив колено о камни.

— Мерат, ты что?

Сбивший ее с ног юноша в белом плаще ученика-рыцаря даже не обернулся.

— Не стой на дороге.

Девочка удивленно посмотрела ему вслед. Раньше она не замечала за Мератом арДангом подобной грубости.

— Дурак… — выдавила она сквозь слезы. Струйка крови потекла по ноге, оставляя темные пятна на платье, совсем недавно новом и безупречно чистом. Букетик фиалок лежал в луже, безнадежно испорченный.

Ее взгляд скользнул по испачканному наряду, затем переместился на удаляющегося юношу. С трудом поднявшись, она достала платок и плотно прижала его к ранке. Жаль, не получится затянуть порез — исцеление требовало куда больше способностей, чем у нее имелось.

Толпа вокруг Попечительницы и ее охраны становилась все плотнее. Рыцари старались держать людей на почтительной дистанции, но понимали, что долго это продолжаться не может. Ни в одном селе, ни в одном городе Инталии появление главы школы Ордена не вызвало бы особого энтузиазма. Если остальных Вершителей народ воспринимал в качестве защитников (все знали, что без магов Ордена, рыцарей-светоносцев и гвардии, которую тренировали опять-таки рыцари, армия Инталии не стоила доброго слова), то Лейру Лон считали не иначе как ведьмой, цель жизни которой — отнимать детей у родителей. Пусть немного находилось тех, кто способен был бросить ей оскорбление вслед, и еще меньше готовых сделать это в лицо, но Лейра понимала, что общенародная любовь ее не ожидает ни сейчас, ни в будущем.

Но здесь все было иначе. Каждый житель села понимал, что своим благополучием (а достаток их заметно отличался от благосостояния подавляющего числа жителей Инталии) он обязан исключительно школе. И госпожу Лон, благодетельницу, почти боготворили. Каждый стремился бросить цветок ей под ноги, а если повезет — то и прикоснуться к подолу платья волшебницы.

К тому же в дни, подобные этой ярмарке, госпожа была особо снисходительна к просьбам.

Мерат врезался в толпу, даже не замелив шаг. Кто-то ругнулся, кто-то возмущенно зашипел, но большинство предпочитали держать свой гнев при себе — ссориться с учеником школы, да еще на глазах у Попечительницы, было неразумно.

— Госпожа!

Лейра повернулась, ее губы тронула улыбка. Этот мальчик был ей симпатичен. Нельзя сказать, что он показывал какие-то особые успехи в учебе, но и среди отстающих не числился — все-таки, имея такого отца, мальчик изо всех сил старался не уронить чести семьи. Пожалуй, через годик ему можно будет вручить золотой пояс… даже немного раньше.

— Да, Мерат… что ты хочешь?

— Госпожа… — Его глаза излучали преданность, но Лей-ре что-то не понравилось во взгляде ученика. Краем глаза она заметила, что и Гент чуть подался назад, словно освобождая себе пространство для взмаха меча. — Госпожа… в знак признательности… позвольте вручить вам…

Он протянул ей букет цветов. Огромный, яркий, изумительно красивый. Левой рукой.

Гент арВельдер занимал свой пост не только потому, что хорошо владел мечом. В этом деле он вряд ли сильно отличался от любого рыцаря, прошедшего школу Несущих Свет. Многолетние тренировки всегда давали о себе знать, и немало нашлось бы ветеранов, кто мог дать молодому воину несколько очков вперед. Но он обладал иным даром… сам он называл это предусмотрительностью, кто-то — звериным чутьем. Что не понравилось ему в позе коленопреклоненного ученика? Какая-то едва уловимая жесткость во взгляде? Напряженность позы? Или все-таки букет в левой руке, в известной степени скрывающий от телохранителей намерения юноши?

Зазвенел извлекаемый из ножен меч, издал стон рассекаемый воздух. Остро отточенное лезвие перерубило протянутый букет у самой руки парня и замерло у его горла. Металл почти касался кожи, а взгляд Гента был тверже стали.

— Не двигайся.

Ученик медленно поднял глаза на рыцаря, губы растянулись в удивленной улыбке.

— Господин арВельдер… я не…

— Не двигайся, — сухо повторил Гент, левой рукой пытаясь заставить Лейру сделать шаг назад.

Волшебница не подчинилась. Напротив, с укором посмотрела на рыцаря.

— Гент, прекрати… что ты выдумал? Мальчик просто хотел…

И в этот момент сразу произошло много, очень много событий. Правая рука ученика, до того мига скрытая его телом, метнулась вперед. Волшебница охнула — тонкое лезвие стилета, прятавшееся в ладони парня, вошло Лейре в живот. В тот же миг один из рыцарей нанес удар — рука юноши, отсеченная в запястье, упала на камни мостовой, пальцы все еще сжимали залитое кровью граненое острие, легко выскользнувшее из маленькой ранки. Мерат дернулся… это резкое движение спасло ему жизнь. Кончик меча Гента, вместо того чтобы пронзить парню горло, лишь рассек кожу на шее. А мгновением позже на раненого ученика уже навалились трое рыцарей.

Гент упал на колени перед волшебницей. С треском лопнуло платье…

— Все в порядке. — Лейра чуть побледнела, но рана и в самом деле не казалась опасной. Небольшая дырочка, совсем немного крови. — Гент, это не то зрелище, которое нужно людям. Я прекрасно себя…

Она не договорила. Глаза женщины закатились, колени подогнулись, и она буквально рухнула на руки своего спутника, едва успевшего подхватить ее.

— В круг! — рявкнул он, поднимаясь, держа на руках свою драгоценную ношу. — Этого — в цепи. Возвращаемся в замок! Орделия, Танна — купол! Делора, лечи ее!

Рыцари тут же образовали круг, без всякой жалости расчистив место взмахами клинков и тычками латных перчаток. Они не церемонились — те, кто не поспешил отпрянуть назад, обзавелись синяками и кровоточащими ссадинами. Две волшебницы, юная и седовласая, вскинули руки, их губы зашевелились, плетя сложный узор защитного заклинания. Воздух пришел в движение, укрывая орденцев чуть заметной пеленой. Одно из сильнейших защитных заклинаний, купол, сейчас оберегало магов и рыцарей и от оружия, и от магии. Ни арбалетные болты, ни стаи огненных птиц, ни даже страшная стрела мрака, смертельно опасное заклинание магии крови, не способны проникнуть сквозь воздушную завесу. Если бы плетение купола не отнимало столько сил, маги были бы неуязвимы на поле боя. Увы… пройдет не более четверти часа, и юная, полная сил Орделия выдохнется окончательно. Танна, одна из старейших преподавательниц школы, рухнет без сил еще раньше.

— Во имя Эмиала, — прошептала Делора. По лбу целительницы скатывались капли пота, дряблые морщинистые руки мелко дрожали. — Эта проклятая рана не желает закрываться.

— Что? — рыкнул Гент.

— Что слышал, сосунок! — прошипела та в ответ. — Яд… яд не дает ране закрыться. Несите ее в башню, да побыстрее. И пусть вызовут арГеммита как можно скорее.

— Я немедленно пошлю гонца…

— Глупец! — Делора смерила рыцаря презрительным взглядом. — Это слишком долго. Я пошлю весть на длинном языке.

Она на мгновение задумалась, затем невесело усмехнулась.

— Жаль, мне всегда плохо давалось это заклинание… но в школе найдутся те, кто сможет. Поспешим.

Отряд направился к зданиям школы, Гент шагал в кольце воинов, неся на руках свое самое ценное сокровище. Глаза Лейры были закрыты, лицо осунулось, кожа побледнела, и лишь неровное дыхание выдавало, что женщина еще жива. Никто из селян не последовал за воинами и волшебницами, укрытыми защитным куполом. Все стояли обескураженные, недоуменно переглядываясь, — то, что произошло, не укладывалось в их головах. Напасть на Вершительницу? Безумие…

Метиус вышел из покоев Попечительницы и обвел мутным взглядом людей, замерших при его появлении. Сейчас здесь собрались чуть ли не все, у кого в данный момент не было совсем уж неотложных дел. Только несколько воспитательниц помоложе под угрозой наказания были отправлены заниматься с детьми. Все остальные — рыцари, волшебницы, даже слуги — собрались здесь, чтобы из первых уст услышать новости о состоянии Лейры.

— Она будет жить, — буркнул он.

Над толпой пронесся вздох облегчения, но сам арГеммит не выглядел удовлетворенным проделанной работой. Его лицо осунулось, походка была шаркающей, утомленной — так нехарактерно для верховного целителя Ордена, еще совсем недавно ворвавшегося в школу подобно урагану. На белой мантии, сменившей покрытый пылью и грязью дорожный кожаный камзол, местами виднелись пятна крови.

— Гент, Делора… надо поговорить… — Он помолчал, затем сверкнул глазами. — А все остальные — уходите. Попечительнице нужен покой. Тишина и покой.

Он еще раз взглянул на столпившихся людей, затем вытянул руку, подзывая к себе Мааса.

— Десятник? Обеспечишь охрану. Волшебницу и двух рыцарей внутрь, еще двоих — у дверей.

— Будет исполнено, Вершитель, — сразу же подобрался ветеран.

Гент чуть заметно нахмурился — приказы рыцарям в школе должен был отдавать он. Но спорить с арГеммитом не стал, не время. Да и прав Вершитель, безусловно прав. Покушение — дело серьезное. А в том, что это было именно покушение, тщательно продуманное и аккуратно исполненное, а не просто дурость молодого парня, за что-то обидевшегося на школу в лице Лейры, было ясно всем. Особенно после того, как с юноши была сорвана шапка и на всеобщее обозрение явился выбритый затылок, изукрашенный черными магическими знаками, глубоко въевшимися в исцарапанную, кровоточащую кожу. Охрана необходима. Кто бы ни стоял за этим преступлением (хм… кто же, кроме Империи), он быстро поймет, что цель не достигнута и Попечительница осталась жива. И может повторить попытку.

Люди нехотя расходились. В такие моменты каждый почему-то считает, что именно его присутствие может облегчить участь больного, хотя на самом деле для выздоровления нужен покой. Два светоносца в полных доспехах, обнажив клинки, заняли пост у дверей покоев Попечительницы. Орделия с истеричными нотками в голосе потребовала права первой стоять на страже у постели госпожи. Маас возражать не стал.

— Теперь скажешь нам правду? — мрачно поинтересовался Гент, когда он, Метиус и Делора Неккер наконец уединились в одном из залов донжона.

— Ты хочешь сказать, я солгал?

— Судя по выражению твоего лица, да, — отрезал рыцарь. — И я хочу услышать…

— …истину, сколь бы горькой она ни была… — с невеселой усмешкой закончил за него целитель. — Нет, я не обманул, Лейра будет жить. Вероятно, даже поправится… но произойдет это очень не скоро.

Он тяжело опустился в кресло, жестом приглашая остальных последовать его примеру.

— Прежде всего хочу выразить свою признательность вам, Делора. Вы вовремя остановились… Это действительно яд. Очень хитрый яд. В него входят компоненты, чувствительные к магии. Если бы вы продолжили воздействовать на рану исцелением, Лейра, вероятно, умерла бы у вас на руках.

— Я… — Целительница покраснела, ей было мучительно стыдно признаваться в собственной некомпетентности. — Я даже не думала, что такое возможно.

— Тем больше чести. Убийца рассчитал верно — даже небольшую царапину маги стремятся залечить, используя свою силу, и именно это стало бы смертельным. Конечно, если бы вы вообще не попытались оказать Вершительнице помощь магией, ее самочувствие сейчас было бы лучше. Яд начал свою работу… но с ним мы справимся.

— Но почему…

— Почему вас не учат этому? — Метиус пожат плечами. — Упоминание об этом составе встречается в старых книгах. Тех, что чудом уцелели во время Разлома. Ни в одной из них не удалось обнаружить точного состава и методов изготовления яда. Только общие фразы об оказываемом воздействии… ну и немного о лечении. По всей вероятности, Империи удалось получить рецепт. Но дело даже не в этом. В свое время яд был признан бесперспективным. Посудите сами — его нельзя подмешать в вино или еду, поскольку действовать он начинает лишь при попадании в кровь. Он имеет весьма специфический цвет и запах… вы ведь осматривали клинок, не так ли?

— Да, — кивнула Делора. — Зеленоватая субстанция в консистенции густой смолы. Резкий неприятный запах.

— Об этом я и говорю. Жидкий яд может быть использован в оружии с полым лезвием. Но эту дрянь можно нанести лишь сверху… и, вероятно, если лезвие пройдет через плотную одежду, весь яд останется на ткани. Даже если что-то попадет в кровь… сам по себе состав и в этом случае не слишком опасен. Вызывает сильную слабость, обморок, через несколько часов полностью исчезает. А вот если применить к раненому исцеление — эта мерзость превращается в настоящий смертельный яд. Правда, не сразу. Короче, в качестве оружия для убийцы это сработает один раз. Если вообще сработает.

— Почти сработало, — прошипел Гент.

Метиус устало усмехнулся.

— И все же Лейра осталась жива. Яд не успел убить ее. Теперь ей нужен уход и травяные настои. Почти все время она будет спать…

— Сколько?

— Долго. Полное выздоровление наступит не раньше, чем через два-три месяца. Думаю, через пару недель ее следует перевезти в Торнгарт… Простите, Делора, я ничуть не сомневаюсь в вашей способности обеспечить Вершительнице надлежащий уход, но будет лучше, если я сам присмотрю за ней.

— Будет ли у вас на это время? — Гент понимал, что лучший целитель Ордена прав, но отъезд Лейры означал их разлуку. — Столица отнимает много сил.

Метиус пожал плечами, губы искривились в подобии улыбки.

— У меня как раз одним пациентом стало меньше… Но я хотел поговорить о другом. Вы, наверное, знаете, что покушение на Лейру Лон — не первое звено цепочки нападений на высших магов Ордена?

— Да, убиты трое магистров… — начал было Гент и осекся, увидев, как побелели глаза Вершителя.

— Значит, вы знаете очень мало, — резко бросил тот, коротким жестом заставляя рыцаря умолкнуть. — Я кое-что расскажу вам… тебе, Гент, потому что о твоих с Лейрой отношениях все знают, и я понимаю твои чувства. И вам Делора… потому, что властью, данной мне Орденом, я прошу именно вас принять на себя руководство школой…

— Но я…

— Я не закончил, — пресек попытку самоотвода Метиус. — Я знаю, что в школе есть более знающие волшебницы, но мне также известно, что никто из магистров не сравняется с вами по авторитету и опыту. Кроме того, в ближайшее время нам придется существенно проредить состав преподавателей, опытные боевые маги нужнее в иных местах. Поэтому вы примете это назначение… и имейте в виду, что это не дар и не поощрение, а тяжкая ноша. У каждого она своя, эта — ваша.

Он несколько мгновений ожидал, не попытается ли Делора Неккер спорить, но та молчала, хотя и могла сказать многое. Напомнить, к примеру, о своей глухоте — не дело, когда Попечительница, пусть и назначенная временно, не слышит шепота за своей спиной. Могла — но лишь склонила голову, подчиняясь. Прямой приказ Вершителя Ордена был обязателен к исполнению.

— Значит, этот вопрос мы решили. Теперь о том, что я намеревался сказать вам… надеюсь, у этих стен нет ушей и сказанное не станет всеобщим достоянием… хотя факты уже известны слишком многим. Дело в том, что Орден потерял двоих Вершителей…

— Но ведь вы обещали, что Лейра поправится! — не выдержал Гент.

И только произнеся эти слова, он вдруг осознал, что слова целителя не относились к только что произошедшим событиям.

— Кто? — прошептал он.

— Дарш… его нашли слуги в его же собственной постели. Старику перерезали горло. Простенько и без затей. Не надо на меня так смотреть, я тоже маг и тоже умею расставлять ловушки. Можете быть уверены, спальня Урбека Дарша была защищена ничуть не хуже, чем моя.

— Значит, нашелся умелец, — понимающе кивнул Гент.

— Нашелся. Башню я осматривал лично. Две ловушки сорваны… но одну из них сорвал слуга, обеспокоенный молчанием хозяина. Придурок сунулся в комнату и сразу бросился к постели господина… неудивительно, там вся кровать была залита кровью. Ну и… напоролся с разбегу.

— Выжил?

— Нет… но это не важно. Важно, что вторую ловушку сорвали чисто. Я только смог установить, что она сработала. Тот, кто ее тронул, должен был сдохнуть тут же, на месте. Или тело унесли сообщники, или мы имеем дело с очень опытным убийцей.

— Как и сейчас.

Метиус согласно кивнул.

— Да, идея использовать эту отраву вряд ли придет в голову простому наемнику. Есть подозрение, что все это дело рук Танжери.

— Только подозрение?

— Увы… профессиональные убийцы всегда имеют свой почерк. В какой-то мере даже гордятся этим, иногда оставляют своеобразные подписи. Урфаст, к примеру, имел привычку ножом рисовать на лбу жертвы первую букву своего имени…

— Глупо, — пожал плечами Гент. — Дополнительный риск.

— Зато приобретается определенная известность. Но насчет Урфаста я согласен, когда его все-таки взяли, было несложно припомнить ему все жертвы. Можно сказать, он сам подписал себе приговор… и неоднократно. Что же касается Танжери, то эта стерва практически никогда не повторяется.

Он некоторое время помолчал, сделал несколько глотков вина из высокого бокала темно-синего стекла, затем, тяжело вздохнув, продолжил:

— Кроме Дарша, совершено нападение на Фудра арБиланга. Гент, ты с ним знаком?

Рыцарь отрицательно мотнул головой.

— Самый молодой из Вершителей… и самый перспективный. Его ввели в состав Совета всего лишь полгода назад. Проклятие, арБиланга ликвидировали настолько чисто, что я даже не могу свернуть шею ублюдку, который сделал это.

Рыцарь и целительница удивленно переглянулись. Орден обладал в Инталии всей полнотой власти — и если намеревался отправить кого-нибудь в петлю или на плаху, мог сделать это без особого труда. Такое бывало, хоть и редко, — иногда интересы Ордена требовали чьей-то жизни…

— Дуэль, — горько пояснил Метиус. — Я был против того, чтобы вводить этого мальчишку в Совет. Власть надлежит получать в зрелом возрасте… а у этого сосунка еще молоко на губах не обсохло. Поссорился с каким-то воякой. Нахамил. Вместо того чтобы просто схлопотать по морде, получил вызов на дуэль. По всем правилам, с отметкой в канцелярии Обители. При свидетелях…

— Он же маг! — почти крикнул Гент. — Он мог потребовать магического поединка… или даже замены!

— А ты бы потребовал замены? — в тон ему рыкнул Метиус.

Рыцарь опустил голову. Кодекс чести светоносцев крайне холодно относился к тем, кто пытался уклониться от оформленной по всем правилам дуэли. Даже если она была откровенно навязанной.

Метиус понимающе кивнул, успокаиваясь.

— Разумеется, он мог отказаться. И сделал бы это, будь хотя бы лет на двадцать постарше. К сожалению, у арБиланга недостало ума принять верное решение. Я склонен считать, что мы поторопились с решением о включении этого юноши в Совет. Он, конечно, блестящий маг, но Вершитель — это не только умение составлять заклинания и оперировать силой. Нужны еще и мозги.

— О мертвых не говорят плохо, Мет, — мрачно заметил рыцарь.

— А он не мертв, — презрительно фыркнул Вершитель. — Если я говорю, что один из высших магов Инталии ликвидирован, это еще не означает, что его убили. И это хорошо… потому что, когда он встанет на ноги, если это вообще произойдет, я буду иметь счастье лично спустить с него шкуру. И слава Эмиалу, что мой ранг и мой возраст позволяют сделать это.

— Так что же случилось? — не выдержала Делора Неккер.

Губы рыцаря тронула понимающая усмешка. Его и самого распирало от нетерпения, но возможность проявлять несдержанность следовало уступить женщине.

— Ему отрубили правую руку, — мрачно сообщил Метиус.

Делора глухо застонала. Если и был надежный способ лишить мага его способностей, то именно такой — оставить его без руки. Или без языка. Почти все заклинания — от простейших атакующих до сложнейших формул и плетений — требовали от мага определенных жестов. Чаще — одной рукой, реже — двумя. Фактически, лишившись конечности, Фудр разом утратил большую часть своих возможностей и уже не мог рассматриваться как сильный волшебник. Его уделом останутся немногочисленные и не слишком полезные фокусы… Так что Метиус был прав — несмотря на то, что забияка остался жив, Орден все же лишился Вершителя.

В дверь деликатно постучали.

— Войдите, — буркнул на правах старшего арГеммит.

Дверь наполовину распахнулась — ровно настолько, чтобы в щель проскользнул неприметный человечек в простом коричневом камзоле.

— Прошу прощения, господа, прошу прощения… — Он согнулся в угодливом поклоне, но при этом Гент заметил, что глаза человечка сверкнули сталью. Такой человек кланяется только тогда, когда считает нужным. Или если того требуют обстоятельства.

— Парлетт?

— Господин арГеммит, поступили первые сведения. Мы можем поговорить… наедине?

— Эти люди должны быть в курсе расследования, — нетерпеливо махнул рукой Вершитель. — Докладывай, Парлетт.

Человечек тут же выпрямился, отбросив угодливость. Да и Гент теперь смотрел на него несколько иначе — немногие водили знакомство с Парлеттом Дега, еще меньше было тех, кто этого знакомства желал. За глаза его называли верховным палачом Ордена, хотя руки Парлетта редко обагрялись кровью жертв. Разве что в тех случаях, когда следовало сохранить в тайне и саму казнь, и то, что вольно или невольно может сказать жертва, отправляясь в чертоги Эмнаура.

В общем, роль палача не была основной для Дега. Его жизнь была посвящена иному — поиску врагов Ордена. Не было сомнений, Дега сделает все, чтобы найти убийцу… даже если для этого ему придется смешать с землей два-три десятка невиновных. К вопросу выбора методов ведения следствия и дознания верховный палач подходил с редкостным равнодушием, принимая во внимание лишь одно — конечный результат. Мысленно Гент покачал головой — если бы у Дега была хотя бы капля уверенности, что преступник еще находится в селе, он, не задумываясь, отдал бы приказ уничтожить всех взрослых жителей.

— Пока что доподлинно удалось установить немногое, господа. Безусловно, молодой человек, поднявший оружие на Попечительницу, не слишком виноват. Он находился под воздействием заклинания и не может отвечать за свои поступки… — Судя по кислому выражению лица Дега, тот был бы не против отправить Мерата арДанга под топор палача, просто так, на всякий случай. — На празднике он был один, затем ушел вместе с танцовщицей. Высокая, хорошо сложена, длинные каштановые волосы, пухлые губы…

— Перечисление примет можно изложить на бумаге, Парлетт.

— Прошу прощения. Так вот, площадь, где стояли помосты, изгажена магией сверх всякой степени, найти сколько-нибудь существенные следы проблематично. И все же я могу с достаточным на то основанием утверждать, что танцовщица замешана в этом деле. Она находилась либо под миражем, либо, что более вероятно, под фантомом. Кроме того, нам удалось найти место — на самом краю села, — где совсем недавно применялась рассеянность, причем на очень высоком уровне. Даже окажись там полусотня имперской гвардии, никто бы ничего не заметил.

— Как могла стража школы оставить без внимания подобные фокусы?

Гент опустил голову… охрана подчинялась ему, и, следовательно, ответственность целиком на нем. Рыцарь уже собирался потребовать для себя отставки — позорной, вынужденной, — но неожиданно на помощь ему пришел палач.

— Все было задумано очень неплохо. Ярмарка создала необходимый избыток магического шума, даже лучший наблюдатель не сумел бы проследить магию крови на фоне всех этих фокусов… я заметил следы фаербердов… надо быть сумасшедшим, чтобы использовать подобные заклинания для потехи толпы.

Поговаривали, что Дега был одним из лучших в своем выпуске. Перед ним открывались блестящие перспективы, но юноша не испытывал тяги к совершенствованию магических навыков. Его куда больше влекли тайны, загадки, интриги. Весь свой талант Дега направил не на умение творить заклинания, а на умение распознавать их. Сейчас, по прошествии стольких лет, он научился вычислять примененные заклинания по малейшим следам… но сам ни разу с момента выхода из стен школы не создавал ничего серьезнее фаербола. Хотя, возможно, палач просто старался произвести заведомо ложное впечатление, дабы ввести в заблуждение врагов, которых у него накопилось великое множество.

— Но эта… танцовщица… все же женщина?

Дега понимающе усмехнулся.

— Вы по-прежнему считаете, Вершитель, что покушение — дело рук пресловутой Диланы Танжери? Что ж, возможно… я попытаюсь сравнить магические следы этой ярмарки с образцами из своего архива. Дилана изобретательна, но я знаю тех, кто учил ее магии. Кое-какие оттенки мастерства она не могла не унаследовать. Гарантий, что здесь поработала именно она, дать не смогу, но что-нибудь выясню.

— Простите… уважаемый… — Гент замялся, не зная, как именно следует обращаться к щуплому человечку.

С одной стороны, формально он относился к низшей категории магов, не найдя времени даже сдать экзамен на мастера, тем более — на магистра. Ранг адепта, полученный по окончании школы, так и остался с Парлеттом на всю жизнь. С другой стороны, занимаемый пост давал ему право разговаривать с высшими иерархами Ордена на равных… а в особых случаях — даже с позиции силы. Этот двуличный мозгляк мог изображать из себя последнейшего из слуг, мог лебезить и кланяться, всем своим видом выражая стремление угодить, — а в следующее мгновение смешать противника с грязью. И не только в переносном смысле.

— Просто Парлетт… или Дега, как вам будет угодно.

Генту показалось, что в этой фразе совершенно нет ничего от подобострастия или заискивания. Верховному палачу Ордена действительно все равно, как к нему будут обращаться. Пышные титулования придумывают те, кому необходимо постоянно, хотя бы на словах, получать доказательства значимости собственного статуса. Дега в этом не нуждался.

— Мальчишку допросили? Я имею в виду, как следует допросили?

— Да. К сожалению, тот, кто вложил в его глупую голову приказ совершить покушение, позаботился о том, чтобы замести следы. Ему велели все забыть… А такого рода приказ, отданный человеку под путами разума, абсолютно надежен. Парень ничего не помнит.

— Парлетт, а известно, как на самом деле выглядит Дилана?

— Есть немало ее портретов, в основном — двухгодичной давности, хотя о женщине, особенно о волшебнице уровня Танжери, никогда нельзя сказать ничего определенного. Ей около тридцати пяти…

— Совсем девчонка… — вздохнула Делора. — И надо же, убийца. Куда катится мир…

— Мир катится к войне, — заметил Метиус. — А в такое время убийцам вроде Диланы раздолье. Простите, Дега, продолжайте, прошу вас.

— Так вот, Дилане около тридцати пяти. Мне доводилось видеть ее при дворе Императора, и, насколько я могу судить, портрет неплохо передает сходство. Как любой сильной волшебнице, на вид ей лет двадцать, ну, может, двадцать два, не больше. Она очень хороша собой… кожа чуть темнее обычной, по слухам, в ее жилах течет немалая толика кинтарской крови. Волосы темные. Высокая… тело развито великолепно. Глаза черные. Длинные, очень длинные ресницы… Я удовлетворил ваше любопытство, рыцарь? Увы, толку от этого мало. Вряд ли Дилана, если происшедшее — ее рук дело, явилась сюда в своем истинном облике. В конце концов, еще год назад Инталия и Гуран активно обменивались посольствами. Немало найдется тех, кто видел и сможет узнать красавицу.

— Описания танцовщицы есть?

— Разумеется. — Дега взглянул на рыцаря с некоторой обидой, словно тот попытался уличить его в некомпетентности. — И имеется даже некоторое сходство. Я снял зрительный образ у нескольких зевак… Эта девушка может быть Диланой Танжери. А может и не быть. В любом случае время упущено. Убийца уже далеко отсюда… стража Северного и Южного Клыков предупреждена, но для одиночки или маленькой группы людей через горы найдется немало тропинок. Все не перекроешь.

В голосе коротышки сквозила неприкрытая покорность судьбе, желание умыть руки и списать дело как абсолютно безнадежное. Но Гент знал, что на самом деле все обстоит иначе. Дега дорожил своей репутацией — и он сделает все возможное и невозможное, чтобы найти убийцу. А унылое выражение лица — не более чем привычная маска. Уже сейчас десятки, сотни агентов по всей стране начали работу, внимательные глаза вглядываются в прохожих, пытаясь уловить сходство с теми, кто посмел отдавить мозоль Ордену. Наверняка к утру будет схвачено не менее десятка девушек, подходящих по возрасту. Гент содрогнулся, представив, что их ждет… пылающий жаждой мести Орден вряд ли будет великодушен и милостив. Жертв не избежать.

Он оказался прав. Жертвы были — и их оказалось даже больше, чем можно было ожидать. Кое-кто (добропорядочные инталийцы с готовностью доносили о всяком, кто возбуждал их подозрения, а заодно и о тех, кто вызывал не столько подозрения, сколько личную неприязнь) и в самом деле имел, что скрывать от властей, а потому попытался оказать сопротивление. Таких орденцы, как правило, не щадили. Сколько среди убитых было агентов Гурана, а сколько просто людей, нечистых на руку и опасающихся встречи с законом? Кто знает… В любом случае Империя настолько наводнила земли своего соседа шпионами, что кое-кто из них должен был попасться, хотя бы и случайно.

Другие, добровольно или под давлением обстоятельств, отдали себя в руки правосудия. Те, кому повезло встретиться с разумными или особо чувствительными орденцами, могли благодарить за это судьбу. Иным повезло меньше… их след уходит в казематы Ордена Несущих Свет, чтобы потеряться там навсегда. У каждого в прошлом найдется грешок… мелкая кража, супружеская неверность, хотя бы даже простейшая ложь. Допрос с применением магии заставлял человека расстаться со всеми своими маленькими и большими тайнами. А там лишь маг, проводивший допрос, решал — виновен или не виновен подозреваемый. Имеет ли он право вернуться домой, очищенный от всех подозрений, или должен ответить за свершенное?

Но то, на что надеялся Гент, то, ради чего была раскинута над Инталией ловчая сеть, все же произошло.

Глава 5

— Я смотрю, ты любишь оружие?

Дроган разглядывал стену большого зала. Здесь были собраны лучшие образцы моей коллекции. Многие из этих клинков и тогда, восемьсот лет назад по счету Эммера, стоили целое состояние, а сейчас, по причине своей древности, и вовсе стали бесценны. Эфесы некоторых клинков касались рук великих воинов и выдающихся магов. Клейма мастеров, изготовивших клинки, стали легендой… или ушли в небытие, оставив после себя лишь строки в старых книгах.

— Я собирал оружие много лет…

— Умеешь им пользоваться?

Я лишь покачал головой.

— Увы. Я маг, а не боец. Конечно, образование, которое я получил в юности, включало в себя и приемы фехтования. Может, я и выстоял бы против новичка или даже простого солдата, не заслужившего права считаться мастером, но это все, что мне доступно.

— Тогда… зачем?

— Они красивы.

Я подошел к стене, снял с нее длинный двуручный меч с посеребренным лезвием и простой крестовиной из темного металла.

— Этот вот клинок принадлежал Жеару Каре, командиру личной стражи Луонга Второго, Императора Гурана. Когда на Императора было совершено покушение, Каре в одиночку удерживал заговорщиков в течение двух часов. К тому времени все гвардейцы были уже перебиты, и между Императором и убийцами оставался только он.

— Он погиб… — пробормотал Дроган. Видимо, купец тоже читал кое-что из истории.

— Верно. Погиб в последний момент, когда помощь уже была близка. Посмертно Император даровал ему титул Хранителя трона. Никто с тех пор не удостаивался подобной чести.

— Велика ли честь мертвому?

— Чтобы понять весь смысл этого события, надо хорошо знать историю Гурана. До того момента Хранителем трона всегда считался сам Император и более никто. Луонг Второй отдал своему защитнику часть самого себя. А вот этот короткий меч… о, у него особая история. Это знаменитый Детоубийца, изготовленный для герцога Шессера, кровавого властителя Индара… впрочем, тогда Индар назывался иначе и еще не был знаменит своими наемниками. Герцог своей рукой убил троих своих детей, а потом вонзил меч себе в сердце.

— Он сошел с ума? — хмыкнул Дроган.

— Как сказать… меч изготовил Урбан АльКварр, Творец Сущего из Ночного Братства. Герцог остался жив. Впоследствии его убивали неоднократно — и каждый раз раны, смертельные для любого живого существа, невероятно быстро затягивались. Меч отдал ему жизни убитых детей в обмен на его собственную. К счастью, у этого подонка было только три сына. Меч требовал лишь родную для хозяина кровь и никакую другую. Поэтому четвертая смерть Шессера все-таки стала окончательной.

Дроган неспешно прошел вдоль стены, увешанной клинками.

— И все это оружие имеет столь кровавую историю?

— Не все, — усмехнулся я. — Вот редчайший образец меча с «живым» эфесом. Сними его со стены.

Купец протянул руку, коснулся эфеса, вырезанного, на первый взгляд, из темной древесины. Несколько раз взмахнул клинком, сделал пару выпадов. Я видел, что он тоже отнюдь не мастер фехтования, но мне может дать несколько очков вперед.

— Странно… — протянул он. — Как будто бы этот меч делали под мою руку.

— Так и есть, — усмехнулся я. — Эфес этого меча изготовлен из «живого» дерева… наверное, ты даже никогда не слышал о нем? Оно росло на маленьком южном острове, который был полностью уничтожен во времена Разлома. Мастер использовал один из последних кусков… может, и вообще последний. Рукоять подстраивается под ладонь владельца и никогда не выскользнет из руки.

— А этот? — Он протянул руку к недлинной шпаге, клинок которой был изготовлен из полупрозрачного бледно-зеленого вещества.

— Об этом я расскажу позже.

— Шевелитесь! Ну, быстрее! Козлы драные… — Таша с трудом сдержалась, чтобы не прибавить что-нибудь еще более резкое. Но ей, леди, не стоило унижаться перед простым мужичьем. — Бегом!

— Госпожа… — прохрипел один из загонщиков. — Собаки устали…

По его покрытому потом лицу было видно, что сейчас самочувствие собак волнует мужика в самой малой степени. Хотя — Таша готова была это признать — животные в самом деле вымотались. Погоня шла уже почти сутки, собаки падали с ног от усталости, да и сами загонщики готовы были махнуть рукой на все — в том числе на возможные последствия со стороны взбешенных орденцев — и прекратить преследования. Но волшебница заявила, что либо все продолжают погоню, либо она изжарит особо нерадивых живьем.

Таша Рейвен могла сделать это. А потому два десятка усталых, измученных людей под началом своей несколько более свежей (магия, куда же без нее) предводительницы оставляли позади один холм за другим, постепенно приближаясь к поросшим лесом подножиям гор. Помощи ждать не стоило… Таше хватало умения послать сообщение в Орден, но никакой маг не способен мгновенно преодолеть сотню лиг. А значит, ей придется довольствоваться этим сбродом, по большей части совершенно не готовым к сколько-нибудь значительным свершениям. Лишь трое из тех, кого ей на скорую руку удалось собрать, могли с некоторой натяжкой назвать себя воинами. Они ими и были… когда-то. В прошлом. И уже много лет брали в руки оружие лишь для того, чтобы перевесить его с одной стены на другую. Что поделать… Инталия слишком долго жила в мире.

Кляня свое невезение, Таша дернула поводья. Лошадь захрапела и неодобрительно покосилась на хозяйку. Увы… если человеку еще можно втолковать смысл слова «надо», подкрепив объяснения обещаниями или угрозами, то с животными дело обстояло куда сложнее.

— Ладно, Стрелка, — вздохнула девушка, — будем считать, что ты меня уговорила.

Она легко спрыгнула на землю, придержав ладонью эфес шпаги, своего единственного оружия. В иное время Таша Рейвен не оказалась бы в пути всего лишь с одной шпагой, она испытывала некоторую (для волшебницы довольно странную) страсть к оружию, но визит к старому знакомцу, Жившему в небольшом селе почти на самой южной границе Инталии, не предполагал схваток… И надо же было такому случиться, что именно в этом проклятом селе обнаружили женщину, чрезвычайно похожую на объявленную во всегосударственный розыск Дилану Танжери.

Может быть, это — не более чем еще одна ошибка. Казалось невероятным, чтобы всегда осторожная, неуловимая убийца настолько расслабилась, что позволила опознать себя. А может, так оно и было? Дилана почувствовала себя в безопасности — еще бы, до берега рукой подать… а там множество неприметных бухточек, где может так уютно устроиться, к примеру, маленький гуранский катбот, способный без проблем доставить ее в относительную безопасность Империи.

Конечно, у Диланы хватало путей, чтобы без особых проблем покинуть пределы Инталии, где ее пребывание стало, мягко говоря, нежелательным. Хотя бы и через восточный хребет — почти на всем своем протяжении горная гряда, отделяющая два государства друг от друга, считалась практически непроходимой, а потому и не слишком тщательно охранялась. А что касается непроходимости… давно известно, что и в Инталии, и в Гуране дорогой считается путь, по которому может пройти хотя бы лошадь… а лучше — повозка. Если с такой точки зрения — да, горы были непроходимы. Но одиночка, да еще имеющий некоторую подготовку, обязательно найдет приемлемую тропу.

Таша отчаянно надеялась на то, что именно побережье — цель Диланы. И конечно — что беглянка и есть знаменитая имперская убийца. Ведь в противном случае — все зря. Вся эта погоня, рыцари, поднятые на ноги и наверняка сейчас нахлестывающие лошадей в тщетной попытке прийти ей на помощь. Мужики, бросающие в ее сторону косые взгляды и отнюдь не переполняющиеся любовью к Несущим Свет. Их жены, шепотом посылавшие проклятия в спину взбалмошной волшебнице, утащившей всех способных носить оружие мужчин в нелепый, ненужный, с их точки зрения, поход. Но чувства этого отребья Ташу волновали в самой малой степени. Куда больше она опасалась другого — что женщина, упорно не желавшая попасть в руки преследователей, все же сумеет скрыться. Тем самым выставив ее, Ташу Рейвен, на всеобщее посмешище.

Окажись здесь Метиус арГеммит, он не преминул бы объяснить девушке, что Дилану ловили и куда более умелые и опытные охотники. Одни из них стыдятся рассказывать о печальном опыте даже близким друзьям, другие и при всем желании уже никому и ничего не смогут рассказать… И еще Метиус напомнил бы, что приказ Ордена не допускал двояких толкований — при обнаружении Диланы Танжери ни в коем случае не предпринимать мер к ее задержанию. Только наблюдать. Только не выпускать из виду. И ждать помощи. Орден желал захвата убийцы, но при этом не собирался предоставлять Дилане возможности для увеличения списка ее побед.

В общем, Метиус мог много чего сказать… только вот Таша не была намерена все это слушать. Сейчас сю руководил отнюдь не трезвый расчет.

Поймать саму Танжери! Да еще и без помощи светоносцев! Ха, таким достижением можно было бы гордиться. Тогда многие в Ордене поймут, что Таша Рейвен не просто волшебница средней руки, тогда ее наконец-то оценят по достоинству.

Наследница одного из наиболее древних родов Инталии Таша не вписалась в светское общество, не стала своей среди магов, не обрела влиятельных друзей или хотя бы высокопоставленных покровителей. Если не считать Метиуса арГеммита. Даже значительных врагов — и тех не было у молодой, временами взбалмошной волшебницы, не желающей прислушиваться к чьему бы то ни было мнению. Ей хватало средств для того, чтобы вести свободный образ жизни, — и в то же время золота было слишком мало, чтобы сундуки рода Рейвен мозолили глаза Святителю и его казначеям. Хотя покойный лорд Рейвен и считался богатым владетелем, на самом деле (и Таше это было известно куда лучше прочих) от наследия ушедших предков осталось не так уж и много. Родовой замок, который давно бы уже надо было отремонтировать, неплохая коллекция оружия, еще более неплохая библиотека, тайник, в котором покоился небольшой сундучок, наполненный золотыми монетами. Вот, пожалуй, и все. Да еще стопка расписок — лорд Рейвен отличался мягким характером, а потому выпросить у него денег взаймы было не слишком сложной задачей. Только теперь должники не торопились возвращать золото, понимая, что девчонка, над которой посмеиваются маги и которую недолюбливают в Обители, вряд ли пойдет жаловаться на неплательщиков. А если и пойдет… кто станет ее слушать?

Золото Ташу интересовало мало, куда больше ее волновала слава. Она отчаянно пыталась доказать всем и каждому, что достойна и звания волшебницы, и титула леди. Как правило, эти попытки выливались в дуэль с любым наглецом, усомнившимся в благородном происхождении девушки… После того, как в чертоги Эмнаура отправился пятый по счету хам и невежа, на обладательницу буйного нрава и болезненного самолюбия обратил внимание Вершитель Метиус арГеммит. Таше было сделано предложение, от которого она не нашла в себе сил отказаться. Работать на одного из Вершителей Инталии (и, что было известно лишь посвященным, на руководителя второй по величине разведывательной сети, поставлявшей Белому Ордену бесценную информацию о событиях за пределами власти Святителя) — или отправиться в тюрьму. Поскольку леди Рейвен была дипломированным магом — в комфортабельную, можно сказать, уютную… и все же тюрьма остается тюрьмой, даже если вместо охапки соломы там имеется роскошная кровать с шелковым бельем, кормят отнюдь не прокисшей бурдой и позволяют сколько угодно пользоваться библиотекой Обители.

Поэтому предложение Метиуса, сделанное в мягко-ультимативной форме, Таша приняла. И позже даже гордилась своей новой ипостасью. Правда, особых успехов и на этом поприще она не добилась. АрГеммиту не раз говорили, что вспыльчивая, самовлюбленная, предпочитающая иметь обо всем собственное мнение девушка — не лучший разведчик. Вершитель лишь усмехался — там, где половина расквартированной в Броне армии и вся тайная стража во главе с Ангером Блайтом будут ловить прямо-таки напрашивающуюся на неприятности Ташу, настоящие знатоки своего дела смогут работать относительно спокойно. А девушку потом можно будет выкупить, по-отечески пожурить за неосторожность… и направить обратно в тот же Гуран. Или, для разнообразия, в Индар или Кинтару. В данном случае разнообразием был только пункт назначения, исход же очередной «важнейшей и секретнейшей» миссии был, как правило, один.

Таша не могла не понимать, что ее не принимают всерьез. И оттого еще больше злилась, еще более рьяно хваталась за любое дело, где можно было снискать хоть тень славы. Поэтому, получив информацию о том, что какая-то приезжая женщина, подходящая под присланное из столицы описание, появилась у местного торговца лошадьми, Таша бросилась за ней, в одной руке сжимая шпагу, а другой лихорадочно плетя заготовки боевых заклинаний. Она опоздала… По счастью, именно в это время торговец не смог предложить покупательнице ничего путного — уже пару месяцев, как во всей округе невозможно было найти ни одного более-менее приличного коня, способного ходить под седлом. Труп торговца, плавающий в луже натекшей из перерезанного горла крови, лишь подтверждал тот факт, что клиентка осталась в высшей степени неудовлетворенной.

Следовало отдать должное Таше — она не кинулась в погоню очертя голову. Одно дело — напасть неожиданно, ударить в спину, без предупреждения, и совсем другое — гнаться за жертвой, способной почувствовать приближение преследователя и подготовить ему «теплую» встречу. К тому же в рекордно короткие сроки проведенное расследование (случайный свидетель, мальчишка лет десяти, под воздействием оков разума выложил все — даже то, что никогда не сумел бы вспомнить по собственному желанию) показало, что женщина была не одна. На улице ее ждал спутник — крупный мужчина, на первый взгляд, безоружный. Последнему Таша не поверила — может, имперский шпион и не рискнет таскать в открытую меч или арбалет, но в том, что под одеждой и у Диланы, и у ее спутника найдется немало смертоносных «подарочков», она не сомневалась. Это даже в том случае, если не вести речь о магии — а Таша не обольщалась насчет своей способности выиграть открытую магическую дуэль с Диланой Танжери.

Поэтому она потратила драгоценный час на то, чтобы собрать разношерстную, кое-как вооруженную и отвратительно экипированную охотничью команду.

Которая к настоящему моменту почти полностью выдохлась… И лишь благодаря собакам след беглецов еще не был утерян.

Взбираясь на очередной холм, вслушиваясь в хриплый лай уставших псов, Таша вдруг подумала, что и это тоже было немного странно… любой мальчишка сумел бы найти способ сбить собак со следа. Дилана (если там, впереди, вне пределов видимости, была именно она) этого делать не стала. Почему?

— Позволь я понесу тебя, госпожа!

Черные глаза Диланы метнули молнии, но от едкой реплики она воздержалась. Быть может, Керб и впрямь силен и вынослив, но сколько он сможет пройти с таким грузом? Стиснув зубы, она встала и упрямо зашагала вперед, не оглядываясь. Воин лишь пожал плечами — он давно уже привык подчиняться хозяйке во всем, в том числе и тогда, когда считал ее не вполне правой.

Она была молода и красива. Темные волосы, смуглая кожа, пухлые, чувственные губы. Длинные, невероятно длинные ресницы. Немыслимо тонкая и гибкая талия… И все же между Диланой и юной танцовщицей, показывающей свое мастерство на ярмарке неподалеку от школы, было не так уж много сходства. Ровно столько, чтобы любой, видевший тот танец, глядя на Дилану, мог с сомнением промямлить: «Вроде и похожа… нет, точно не она… но похожа». Такое свидетельство зачастую приносило куда больше пользы, чем категорическое отрицание. Дилана редко использовала заклинание фантома для радикального изменения своей внешности — куда проще придать лицу несколько лишних черточек и при этом выглядеть совершенно иначе… К тому же она считала, что прятаться за полностью чужим обликом недостойно настоящего мастера.

Она была мастером. Сейчас — основательно потрепанным мастером. Темные волосы явно нуждались в теплой воде и гребне, бархатную кожу щеки пересекала тонкая царапина, покрытая корочкой засохшей крови. А дорогому дорожному костюму чистка не требовалась. Совсем. Его стоило просто выбросить…

Женщина споткнулась и чуть слышно застонала — резкая боль пронзила поврежденную руку.

И снова, в который уже раз, прокляла злой рок, преследовавший ее в последние дни.

Как это часто бывает, за чередой успехов рано или поздно приходит неудача. Везение не может длиться бесконечно, оно должно одарить многих, а потому и пропадает время от времени… часто в самый неподходящий момент. Дилана могла бы с уверенностью сказать, что исчерпала свой запас удач по меньшей мере на полгода вперед. Отправляясь в Инталию, она и подумать не могла, что сумеет столь эффективно исполнить задуманное… верхушка Несущих Свет заметно ослаблена, и именно это может сыграть решающую роль в предстоящих событиях.

Дело было за малым… теперь надо вовремя смыться, поскольку озверевшие от потерь светоносцы готовы были рыть носом землю, но найти беглянку. И что бы там ни говорил Керб, соваться к горам более чем опасно, наверняка рыцари попытаются этот путь перекрыть в первую очередь.

Имелось по крайней мере три места, где ее по определенным дням должны ожидать гуранские корабли. Такой путь отступления Дилане нравился больше, да и пребывание на борту судна в относительном комфорте было заманчивей перспективы пробираться через не тающие даже в разгар лета ледники Восточного хребта. Или Западного — с какой стороны посмотреть. Поэтому, пока большая часть светоносцев рвали себе сапоги на горных кручах, она двинулась на юг.

И вот тут-то удача ее оставила…

Инструментом невезения выступил самый заурядный сурок. Или другая какая зверушка, имеющая привычку рыть себе глубокие норы, в одну из которых и провалилось копыто лошади. Кажется, Дилана даже успела услышать хруст ломающейся кости… или это была ее собственная кость? Так или иначе, но правая рука волшебницы сейчас висела на перевязи, опухшие пальцы не способны были даже удержать ложку, не то что плести кружево заклинания.

Разумеется, Керб тут же уступил госпоже своего коня. Дилана попыталась отбросить мрачные мысли и внушить себе надежду на то, что до нужной бухты удастся добраться вовремя. Увы, неприятности не имеют привычки хаживать поодиночке, а потому уже вечером следующего дня, когда они расположились на ночлег, неподалеку послышался заунывный волчий вой. В обычное время волшебница даже не обратила бы на незваных гостей внимания, а особо наглых просто испепелила бы на месте… да и не полезли бы волки к костру, звериным чутьем предвидя печальные для себя последствия.

А теперь они, видимо, ощутили шансы на успех…

Стая бросилась сразу, со всех сторон. Волки были изрядно отощавшими, а потому их не остановили ни меч в руках Керба, ни пылающая головня, которой орудовала скрипящая зубами от боли волшебница. Воин буквально отшвырнул женщину назад, прикрыл своим телом — но этого потерявшая от боли сознание Дилана уже не видела. Пришла она в себя гораздо позже — Керб, в порядком изодранной одежде, сидел на трупе матерого волка и задумчиво крутил в руках обломок меча.

— Хороший был меч… — спокойно заметил он.

— Ты… цел? — В душе ее шевельнулась жалость, чувство, испытываемое довольно редко. Битрана она всегда воспринимала как слугу, телохранителя, носильщика… ну, иногда и как любовника. Он был удобен, он был на своем месте, он приносил немалую пользу. Но только сейчас Дилана впервые, к своему собственному удивлению, поняла, что мысль о возможной потере Керба ее испугала. Не потому, что в этих враждебных местах она может лишиться помощи…

Она с трудом встала, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в руке, подошла к воину, вгляделась… в схватке ему порядком досталось. Толстая кожаная куртка изорвана в клочья, щека располосована когтями. Она достала платок, с неожиданной нежностью аккуратно промокнула кровавые следы.

— Я в порядке, госпожа… — Керб явно ощущал себя не в своей тарелке, подобного внимания со стороны Диланы ему еще не перепадало. Даже к сексу, столь редкому и столь для него желанному, она относилась без особых эмоций — могла извиваться и стонать в его объятиях, но, достигнув пика наслаждения, тут же утрачивала всяческий интерес к партнеру. — Как твоя рука?

— Болит гораздо меньше… — Ложь далась легко, и Дилана снова удивилась — с чего бы ей уклоняться от прямого ответа?

— Тебе надо поесть.

Только тут она ощутила аромат жарящегося мяса. Над углями костра шкворчали, разбрызгивая горячий сок, насаженные на прутья аппетитные ломтики. Дилана почувствовала, как желудок свело голодными спазмами.

— Волчатина? — поинтересовалась она с деланным равнодушием. В конце концов, мясо волка вряд ли было много хуже любого другого… а если и хуже, то только не для по-настоящему голодного человека. Она подумала, что сейчас способна слопать волка даже сырым. Бывали случаи, когда ее меню включало в себя куда более отвратительные блюда.

Битран покачал головой.

— Конина. Мой Штурм не пережил этой ночи… волки сильно порвали ему ноги, пришлось добить.

Она кивнула, понимая, что слова здесь излишни. Керб не слишком дорожил этим конем, купленным уже здесь, в Инталии, поэтому нельзя было сказать, что он утратил верного и надежного друга, о котором стоит скорбеть. Но потеря последнего коня означала, что дальше им придется идти пешком — по крайней мере до обжитых мест, где можно будет разжиться верховыми лошадьми. Хорошо хоть, сел в этих местах было немало… Дилана раздраженно скрипнула зубами. Пусть Император и смотрит на Инталию как на средоточие зла, пусть его придворные подпевалы и льстецы громогласно провозглашают весь «ужас» жизни под властью Несущих Свет, но фактов не скроешь — в последние полвека люди в этих краях стали заметно зажиточнее, и новые поселения росли как грибы.

Мясо вышло несколько жестковатым, но принесло сладкую, расслабляющую сытость. Дилана изо всех сил боролась с желанием закрыть глаза и погрузиться в сон — задерживаться на этом месте не стоило. И не потому, что кто-то может увидеть дым костра и явиться выяснять, кто это устроился здесь на ночлег… Дело было в ее руке. Она пошевелила пальцами, прикусила губу от очередного укола боли. Пальцы слушались плохо. Пожалуй, хуже, чем вчера. Приличный маг-целитель сумел бы привести ее в порядок достаточно быстро, хотя перелом — это не просто рваное мясо, кости срастаются тяжело. Да только поди найди целителя, который молча сделает свое дело, а не попытается свести Дилану Танжери в могилу, дабы честно заработать награду, объявленную за ее голову. Керб, конечно, отомстит…

Она попыталась сплести узор исцеления левой рукой, заранее зная, что ее постигнет неудача. Так и случилось — это заклинание, как и многие другие, требовало от мага действий правой рукой, а то и обеими. Фактически сейчас она ничего собой как маг не представляла — и это впервые за много лет испытываемое ощущение собственного бессилия раздражало Дилану даже больше, чем боль. У нее осталась только пара боевых заготовок, которые следовало приберечь на крайний случай.

— Нам надо идти.

— Давай я понесу тебя, госпожа?

Тогда он задал этот вопрос впервые. И в тот раз, и неоднократно позже Дилана лишь качала головой. Да, ее рука отчаянно болела, опухоль разрасталась, но идти она все же могла. И даже ехать — если удастся где-нибудь купить лошадей.

Повинуясь ее указаниям, Керб перебрал их вещи — большую часть пришлось оставить. Кое-что наиболее ценное, но слишком тяжелое для пешего пути Дилана приказала зарыть у приметного камня. Когда-нибудь можно будет вернуться за добром, к тому же Дилана не без оснований полагала, что задержка будет не слишком долгой. Ее информаторы — и те, слова которых достигали ушей Императора или его вернейшего слуги Ангера Блайта, и те, чей шепот предназначался только самой Танжери, — упорно давали понять, что война не за горами. Да и трудно было усомниться в этом, иначе для чего бы ослаблять верхушку Несущих Свет? Император, безусловно, готовит вторжение… и благодаря ей, Дилане Танжери, оно имеет все шансы оказаться успешным.

Так что сейчас не следовало сожалеть об оставляемых ценностях… не пропадут.

Пока Керб копал и обустраивал тайник, Дилана спустилась в неглубокий овраг, по дну которого, весело журча, бежал кристально чистый ручей. Напившись ледяной, до ломоты в зубах, воды, она, неловко действуя одной рукой, наполнила две объемистые фляги. Вода, немного мяса, оружие (с потерей меча в их распоряжении была лишь пара стилетов самой Диланы да тяжелый боевой кинжал Керба), золото, пара одеял — ночи в лесу были уже более чем прохладными. Еще кое-какие мелочи — вот и все, что следовало взять с собой. Путников, идущих пешком, лишний груз только задержит.

Впрочем, Дилана очень надеялась, что долго идти пешком не придется… на содержимое двух увесистых мешочков (один, поменьше, на ее поясе, другой, куда тяжелее, у Керба) можно было купить небольшой табун и пару карет в придачу. Последняя мысль женщине понравилась — а и в самом деле, почему бы им не обзавестись повозкой? Или даже настоящей каретой? Может, не так быстро, как верхом, зато куда менее болезненно.

Всем этим планам не суждено было реализоваться.

В первом же селе выяснилось, что купить верховую лошадь попросту невозможно. Даже одну. Даже самую плохонькую. Торговец лишь разводил руками, вновь и вновь отвечая отказом на все более и более настойчивые просьбы Диланы подыскать хоть какую-нибудь животину, годную под седло.

— Никак не возможно, госпожа. — Он выглядел виноватым, он явно сожалел о барыше, который мог бы получить в иное время (ну и в самом деле, как часто в эдаком захолустье появляются клиенты, готовые за любого одра платить золотом, не скупясь?), но предложить покупателям было нечего. — Всех лошадей забрали светоносцы, госпожа. Заплатили не торгуясь, да осыплет их Эмиал своею благосклонностью.

Дилана лишь скрипела зубами… конечно, если Инталия готовится к войне — а ведь готовится, не полные же идиоты сидят в Совете Вершителей, — то и неудивительно, что лошадей скупают где только можно. Не для воинов — рыцари сами заботятся о своих конях, пехоте полагается мерить просторы страны, как и положено, ногами, — а для обозов, которые абсолютно необходимы даже для небольшой армии. Да и та пехота… может, солдаты и готовы шагать целый день, но тяжелые щиты, копья, доспехи — все это должно ехать на телегах, иначе войска подойдут к месту сражения, не способные ни на что достойное.

А в конце разговора торговец вовсе повел себя странно… Вроде бы и не угрожала Дилана ему особо — хотя тон беседы нельзя было назвать теплым и дружеским, — но в глазах у обрюзгшего, заросшего неряшливой бородой мужчины она прочитала страх. И ничуть не сомневалась в том, откуда он взялся.

— Он меня узнал… — шепнула Дилана своему спутнику. — Думаю, светоносны разослали мое описание по всем селам, а я сейчас ни фантом накинуть не могу, ни даже простейший мираж.

Воин демонстративно провел пальцем по горлу. Женщина, вздохнув, кивнула.

— Разницы почти никакой, тревогу поднимут все равно. Но труп не сможет сказать, ни во что мы одеты, ни в какую сторону направились. К тому же есть шанс, что его хватятся не слишком скоро… кому нужен торговец, лишившийся всего товара? Быть может, нам и повезет.

Когда ближе к середине следующего дня Дилана обнаружила идущую по их следу погоню, она даже не удивилась.

Она снова оступилась, упав на одно колено и зашипев от боли в дернувшейся руке. Битран помог госпоже подняться, всем своим видом выражая неодобрение. Женщина снова упрямо зашагала вперед — где-то там, вдалеке, было спасительное море. К несчастью, слишком далеко… Дилана бросила мрачный взгляд назад — сквозь деревья, пусть и лишившиеся большей части листвы, преследователей не было видно. Но она знала — погоня довольно близко.

Самое неприятное, что с преследователями были собаки. Будь Дилана здорова — она без малейшего труда уложила бы весь этот сброд, включая мага, что ведет погоню. В том, что среди преследователей есть по меньшей мере один маг, Дилана не сомневалась — вряд ли эти смерды оказались все как один сумасшедшие, чтобы без магической поддержки преследовать объявленную в розыск волшебницу. Может, это кто-нибудь из местных, а может, и орденец, наскоро собравший разношерстное войско. И в том, и в другом случае это было добрым знаком — видимо, в своих собственных силах преследователь не уверен, раз обратился к помощи сервов.

Да и сейчас она могла бы дать бой — один на один. Но Битран, на время приотставший, дабы осмотреть силы врагов, утверждал, что за ними следует отряд по меньшей мере из двух десятков человек — мелочь для боевого мага и опытного воина и слишком много для почти беспомощной Танжери и почти безоружного Битрана.

— Мы не сможем уйти… — Она вдруг отвернулась, не желая смотреть Кербу в глаза. — Не сможем уйти вдвоем.

— Я смогу задержать их, госпожа, — кивнул воин. Его рука привычно потянулась к мечу, и он скривился, обнаружив под ладонью пустоту.

— Другого выхода нет…

— Дальше они пройдут только через мой труп.

— Красивые слова, — фыркнула Дилана. — Только вот, Керб, через твой труп они пройдут легко. Если с ними хоть что-то представляющий собой маг. С сервами, пусть их и два десятка, ты справишься без труда, я уверена.

На самом деле она совсем не была настолько в этом уверена, как хотела показать. Два десятка вооруженных людей, пусть и уставших, — это много. Полезут ли они в драку? Ясное дело, раз столь уверенно по следу идут — значит есть среди них опытные охотники. Спустят собак, а затем в дело пойдут луки или арбалеты. Керб силен, но уклониться от арбалетного болта ему не удастся. Да и маг… знать бы, с кем предстоит иметь дело…

— Ты клянешься выполнить мой приказ? — Вопрос был излишен, Керб и ранее клялся своей госпоже в верности, и тех клятв никто не отменял.

Во взгляде воина проскользнула легкая, чуть заметная тень. Словно бы он мысленно прощался с этим миром, уверенный, что сейчас будет отправлен на смерть. Собственно, так оно и было. Почти… в данный момент смерть спутника не входила в планы Танжери. Раньше, если бы это было необходимо, она легко пожертвовала бы бойцом… ну, может, с некоторым сожалением — все-таки они были рядом несколько лет и за это время успели привыкнуть друг к другу. Сейчас же ей почему-то претила мысль о том, чтобы обречь Керба на заклание… даже во имя собственной жизни. Нет, собственной свободы — сколь бы зол ни был на нее Совет Вершителей Инталии, вряд ли Танжери при поимке угрожала бы петля или очистительный костер (ох, любят дети Святителя это «невинное» развлечение), скорее вполне пристойное содержание под стражей и, возможно, даже освобождение за огромный выкуп. Проклятие Эмнаура, может, и в самом деле сдаться?

— Вы сошли с ума, госпожа?

— А? — Она вынырнула из глубины раздумий.

— Вы не можете сдаться, — пояснил Битран, и женщина поняла, что последнюю мысль произнесла вслух.

— Почему?

— Вряд ли среди преследователей есть маг уровня Вершителя.

— Не понимаю… — Дилана нахмурилась. — При чем тут…

— Слабый маг не сможет удержать вас, госпожа. Скорее попытается убить. Помните, награда за вашу поимку одинакова, что за живую, что за мертвую.

Она молчала, обдумывая его слова. Да, воин был прав. К чему рисковать, сопровождая пленную волшебницу в столицу, если куда проще доставить туда ее труп. Рассказав сказку об оказанном сопротивлении — и ведь эта история не вызовет и тени сомнения у любого, кто слышал о Дилане Танжери. А вот попытка добровольно отдать себя в руки преследователей будет расценена как военная хитрость. Тем больше поводов полоснуть опасную пленницу ножом по горлу. Меньше риска.

— Нет, я о тебе… — Если первоначально таких мыслей у Диланы и не было, сейчас идея казалась ей вполне здравой. — Умирать не время и не место. Попорть им кровь — немного, чтобы не озверели. А затем сдайся.

— Зачем, госпожа?

— Ну, для начала ты останешься жив, — пожала она плечами. Затем, сообразив, что для бывалого воина этого аргумента будет маловато, добавила: — Наверняка они попытаются допросить тебя.

— Их маг наложит на меня оковы, — хмыкнул он с деланным равнодушием. — И я выложу все, что знаю. Добровольно.

— Оковы — не самое простое заклинание, — задумчиво протянула Дилана. — И использовать его сможет не каждый сельский маг. Но даже если и так… плетение оков разума требует времени, к тому же ты ведь сдашься не сразу. У меня будет некоторый запас времени. Немного, но сейчас важен каждый час. И еще… есть одна идея, хорошая идея. Видишь ли, друг мой, даже под действием оков человек может рассказать лишь то, что знает. Не больше.

— Я не очень понял…

— Не страшно. Эти места я знаю неплохо… тут неподалеку река. Там спрятана лодка… маленькая лодка, Керб, вдвоем мы в нее не поместимся. Если я успею добраться до лодки, то уже через сутки я буду на побережье, где меня ждет корабль. Задержи их хоть немного, Керб. Очень тебя прошу.

Таша ненавидела все, что только можно было ненавидеть. Даже Святителя — хотя это, во-первых, было преступлением, во-вторых, он не имел к происходящему никакого отношения и, в-третьих, был мертв, и, следовательно, ненавидеть его попросту бессмысленно.

Погоня затянулась сверх всякой разумной меры. Люди вымотались, собаки вымотались, сама она ощущала, что еще немного — и даже магия перестанет приносить облегчение. Утешало только то, что где-то там, впереди, Дилана Танжери и ее спутник, кем бы он ни был, чувствуют себя не лучше. И даже хуже — в этом она была совершенно уверена, поскольку следопыты, хоть и падающие с ног от усталости, продолжали кое-как выполнять свою работу. И, по их словам, дичь двигалась все медленнее и медленнее. Один из охотников — Таша так и не запомнила имя, да никто к нему по имени не обращался, его называли Седой, не за выбеленные временем волосы, не за возраст, а за привычку говорить «седой» вместо «сюда» и «тудой» вместо, разумеется, «туда», — самый в команде опытный, уверенно заявил:

— Баба больная. Руку праву баюкаеть. Ломана али перегнута.

Информация, если принять ее на веру, была более чем ценна. Волшебница без руки — считай, что и не противник. Разве что заготовки использует… но Таша по себе знала, что держать в памяти заготовки боевых заклинаний — дело не слишком приятное. Обычно маги этим не злоупотребляли. Одно, от силы два заклинания, причем тех, что попроще. Молния или огненная птица — с большинством проблем любой адепт справится при помощи простейших пассов, а заготовки — это так, на непредвиденный случай. Вот перед боем маги готовились всерьез, навешивая на себя до десяти (а кому хватало способностей — и более) боевых заготовок, чтобы разрядить их во врага на поле боя, не тратя времени на плетение узора заклинания.

Вряд ли Дилана заранее озаботилась создать достаточный запас. Следовательно, она сможет ударить раз или два. В любом случае не больше трех атак. Таша была уверена, что по крайней мере первый выпад Танжери отразить сумеет… а дальше видно будет.

— Как думаешь, куда они пойдут?

— Тудой. — Седовласый махнул рукой в сторону моря. — Река тута быстрая, да нынче и холодна. Вплавь не стануть, потопнуть. Знамо дело, с хворой рукой баба плыть не смогёть. А по бережку до моря-то — самая она дорога. И водица попить есть, и рыбешка водится — хоть голыми руками хватай. Да и торговцы по реке плавають. Мож, и не время ноне для торговцев, однако ж мало ль — мож, кто и проплывёть, прихватить за недорого.

Таша хотела было вставить, что при минимальной магической поддержке она переплыла бы и замерзающую реку, но смысла в споре не было. Тем более что Седой лучше знал эти места. В том, что Дилана стремится к морю, сомневаться не приходилось — а куда ж ей еще стремиться, в здешних местах укрытия беглянке не найти, охота за ней идет по всей Инталии.

Отряд снова вошел в лес — черные деревья, толстый слой опавшей листвы под ногами… найти следы казалось невозможным, но собаки были иного мнения — измученные, они тем не менее все еще тянули хозяев вперед. Спускать псов с поводков Таша категорически запретила — кем бы ни был спутник Диланы, вряд ли это случайный человек. А тренированный воин с пятью псами справится без труда.

Внезапно один из псов, огромный, покрытый скатавшейся и усыпанной репьями черной шубой, вдруг взвыл и бросился в сторону от тропы. От неожиданности охотник, державший поводок, выпустил ремень — и собака нырнула в кусты. Мгновением позже злобный лай сменился отчаянным визгом.

— Стоять! — Таша рыкнула так, что ощутила боль в горле. — Ты и ты, с собаками проверьте, что там. Луки и арбалеты к бою. И учтите, они мне нужны живыми.

Ее пальцы сомкнулись в щепоть — не для атаки, для защиты. Если там, в кустах, укрылась Дилана, то лучше ей сделать первый ход…

Двое охотников, покрывшихся потом от страха, медленно двинулись в кусты — видно было, какого труда им стоит каждый шаг, как не хочется соваться туда, где только что сдох здоровенный волкодав. Таша понимала — послушание этих смердов тоже имеет свои границы. Если их как следует напугать — разбегутся. В иное время она полезла бы к возможной засаде сама — но не сейчас. Дилана Танжери — это тот приз, в охоте за которым следует соблюдать особую осторожность.

Собаки рвались с поводков, разрывая лесной воздух яростным лаем. Люди шли за псами, сжимая в руках короткие копья — хорошее оружие на охоте, но почти бесполезное в стычке с опытным воином. Что и было тут же доказано — из-за кустов раздался вопль, мгновением позже копье, ранее принадлежавшее уже, вероятно, покойному охотнику, пущенное с огромной силой, пробило плечо молодому парню.

— Дерьмо!

Таша активировала заготовку — купол окутал ее, надежно защищая и от оружия, и от магии. Она берегла это заклинание для стычки с Диланой, прекрасно понимая, что сумеет удержать защиту не более десяти — пятнадцати минут, после чего рухнет без сил. Но выхода не было — кто бы ни притаился там, в кустах, он уже вывел из строя двоих и, похоже, намерен действовать и дальше. Выхватив шпагу, девушка бросилась в кусты, расступившиеся перед ней. «Купол» не препятствовал своему хозяину в нанесении ударов, но сейчас Таша не могла применять магию — все ее силы уходили на поддержание защитного свода. Придется работать клинком… и надеяться на то, что смерды за ее спиной не будут стоять и смотреть, как убивают их предводительницу.

Картина, открывшаяся ее взору, была неприятной. Очень неприятной. Охотник — тот, что лишился копья, — лежал на спине, уставившись в мрачное осеннее небо остекленевшими глазами. Его горло было перерезано, и кровь, уже не хлещущая фонтаном, стекала по шее, впитываясь в золотистый ворох листьев. Второй охотник, явно живой, свернулся калачиком и тихо скулил — похоже, он был ранен в живот. Одна из собак лежала тут же, слабо подергиваясь, вторая…

Здоровенный бугай, заляпанный кровью с ног до головы, поднялся с земли, небрежно сбрасывая с себя мертвую тушу волкодава. И тут же, не говоря ни слова, метнулся вперед, вкладывая в удар всю свою, явно медвежью, силу.

И мокрый, липкий от крови кинжал наткнулся на почти невидимую стену. Всего лишь на мгновение воин растерялся — но Ташу учили фехтовать лучшие из мастеров, услуги которых можно было купить за золото, и этого мгновения ей хватило. Прозрачный зеленый клинок шпаги метнулся вперед, лезвие легко пропороло кожаную куртку, вонзаясь здоровяку в бок. Менее всего Таше требовалось убивать воина — быть может, Дилана и находится неподалеку, готовясь вступить в бой, но это было бы глупостью. Скорее всего гуранская ведьма, оставив заслон, пытается выиграть время.

Воин словно и не заметил раны. Его кинжал снова взметнулся, нанося удар. Таша знала, что лезвие не сможет проникнуть сквозь защиту, — и все же подалась назад… под ногой что-то хрустнуло, и девушка ощутила, что падает. Концентрация рухнула, защитный купол растаял без следа, а в следующий миг тяжелый кинжал вошел ей в ногу… Воин — он тоже упал, настолько неожиданно исчез сдерживающий его щит, — осклабился, вырвал кинжал из раны и замахнулся снова. Таша зажмурилась — этот удар должен был стать смертельным… никогда раньше она не находилась столь близко к смерти.

Раздался короткий шлепок, затем еще один… Девушка открыла глаза — воин лежал на спине, из его плеча торчали два коротких арбалетных болта. Наверняка кости разбиты в крошево… выпавший из разжавшихся пальцев кинжал валялся рядом, и левая, еще здоровая рука мужчины пыталась нащупать оружие. Мгновением позже на нее опустился чей-то сапог, давя пальцы…

— Су-ука… — выдохнул Седой, прижимая острие копья к горлу поверженного колосса. — Убивец… Сдохни…

— Стой, не надо, — просипела Таша, почти теряя сознание от боли в искалеченной ноге. — Живой нужен… Вяжи…

Видно было, что Седой колеблется. Только что на его глазах убит один из односельчан, серьезно ранены еще двое. С его, охотника, точки зрения — совершенно ни за что. Воин воспринял бы подобное происшествие философски — сегодня победил ты, завтра победят тебя. И смерть друзей, как правило, не повод для расправы над беспомощными пленниками. Селянин — дело иное. Соседи для него — почти родственники. Между собой могут ту еще грызню устроить, но как кто пришлый посмеет обидеть — тут же в крик, «наших бьют».

— Не смей… — прошептала девушка. — Седой, не смей. Он мне… нужен…

Седой еще несколько мгновений стоял, копье в его руке дрожало, наконечник рассек кожу воина, и тонкая струйка побежала по горлу. Затем охотник смачно плюнул лежащему в лицо.

— Живи… тварь… пока ты госпоже нужен — живи.

Таша испустила короткий вздох облегчения и попыталась сосредоточиться. Ей нужно было заняться своими ранами… а потом посмотреть раненых селян… и заодно этого бугая. А то как бы не помер прежде, чем ответит на все вопросы. А он ответит, куда денется.

Волна тепла приятно прокатилась по коже, боль, ранее почти нестерпимая, пульсирующая, рвущая тело, постепенно отступала, сменяясь слабым ноющим ощущением, все еще неприятным, но уже явственно свидетельствующим о том, что опасность миновала. Таша отняла руки от раны — из-под корки крови и грязи проступал рваный, безобразный шрам. Шрам — а не дыра в пол-ладони шириной… и кровь, безнадежно испортившая дорогую замшу костюма, больше не текла.

Девушка встала, осторожно наступая на раненую ногу. Поврежденные мышцы отозвались коротким спазмом — рана закрылась, но тело помнило пронзившую его сталь и пока что не верило в выздоровление. Пройдет не менее двух, а то и трех дней, прежде чем последние неприятные ощущения исчезнут. При более серьезной ране страдать приходилось и дольше — иногда целую неделю. А уж если бы нож здоровяка повредил кость…

Мотнув головой, Таша заставила себя сделать шаг, затем еще один. Глупому организму нельзя давать послаблений — ляг она сейчас спать, и тело уверится в том, что рана все еще существует. Зато если заставить мышцы работать, они быстрее свыкнутся с мыслью о собственном здоровье.

Здоровяк, связанный несколько беспорядочно, но достаточно надежно, сидел, привалившись спиной к массивному замшелому валуну. Кожа куртки потемнела от крови, мох под воином из серо-желтоватого стал багровым. Никто из охотников, разумеется, и не подумал о том, чтобы перевязать раненого. Если бы она распорядилась — тогда, может, кто-то и позаботился бы о пленнике. Но Таша как-то упустила это из виду, не подумала об этом, а смерды без прямого приказа не намеревались даже приближаться к тому, кто только что убил их односельчанина. Если бы он истек кровью и испустил дух, никто из них не выказал бы огорчения.

Таша на мгновение задумалась. Лечить — значит потратить время. Не лечить… с него станется потерять сознание или вообще умереть во время допроса. Вздохнув, она извлекла из ножен короткий бритвенно-острый кинжал и принялась неспешно резать упрямую сырую кожу куртки, постепенно открывая рану. Укол шпаги не делал ей чести как фехтовальщице — лезвие прошло по касательной, сильно разорвав кожу, но такая рана не угрожала здоровью человека… разве что кровопотерей.

— Сейчас я затяну твою дырку, — буркнула она недовольно, коря себя за то, что поддалась совершенно неуместному сейчас состраданию. — Лежи спокойно, не дергайся.

— Не все ли равно, где умирать? — пробормотал он, тем не менее оставаясь неподвижным. — Здесь или в подвалах вашей ублюдочной Обители?

— Здесь я тебе умереть не дам, — дружелюбно улыбнулась Таша, но дружелюбие было настолько фальшивым, что этого не понял бы разве что слепой. В глазах девушки плескалась жгучая ненависть. Подумав, она тем же тоном добавила: — Если будешь дергаться, тебя придется оглушить. Мне это не помешает.

Казалось, воин и в самом деле раздумывал, не попытаться ли оказать сопротивление. Таша видела, как напряглись его могучие мышцы, пробуя на прочность веревки, — но такие путы удержали бы и медведя.

Позади раздалось нарочитое покашливание. Волшебница оглянулась — рядом стояли двое охотников.

— Что прикажешь делать дальше, госпожа? Уже темнеет…

Намек был совершенно ясен. Устали все… да и Дилана, если она и в самом деле ранена, не пойдет по лесу ночью, не рискнет. Проклятый здоровяк все-таки сделал то, что хотел, — выиграл время. Если его спутница и не сумеет оторваться от погони, то по крайней мере она получила время для отдыха.

— Разбить лагерь, выставить посты, — с обреченным вздохом приказала она.

— Да, госпожа, будет исполнено… — Лица охотников засияли от радости. — А наших мы перевязали, вы уж их посмотрите, волшебством своим попользуйте…

— Немного позже. Их раны не опасны, не беспокойтесь.

— Да, госпожа… конечно, госпожа…

Таша повернулась к пленнику и, приложив руки к липкой от крови коже, принялась плести заклинание исцеления. Постепенно магия оказывала свое благотворное действие — кровь перестала сочиться сквозь пальцы, плоть стянулась, оставляя на месте разреза длинный ровный шрамик.

— Может, еще и руку? — небрежно поинтересовался воин.

— Потерпишь… — Приводить в порядок его расплющенные пальцы Таша не собиралась. Во всяком случае, сейчас — позже, вероятно, для этого найдется время.

Плеснув на рану воды из фляги, она покачала головой — нет, нужно еще одно воздействие… или даже два. Считалось, что опытный маг способен вытащить раненого почти с того света, лишь бы он попал в руки целителя живым. Но процесс излечения шел тем дольше, чем опасней была рана, занимая иногда долгие часы. Девушка снова зашептала слова заклинания, чувствуя, как пальцы начинают мелко подрагивать — верный признак того, что сил остается все меньше. Исцеление в отличие от боевых стихийных заклинаний жадно пожирало жизненную энергию самого целителя — неизбежная и в высшей степени неприятная плата за использование магии крови. Пожалуй, прежде чем заняться ранеными охотниками, ей придется отдохнуть хотя бы несколько часов — иначе вполне можно потерять сознание… а допустить такое в присутствии простолюдинов ей очень не хотелось.

— Вот и все… — Она удовлетворенно окинула взглядом свою работу и довольно улыбнулась. Исцеление было проведено правильно и качественно, шрам выглядел хорошо зарубцевавшимся, не разойдется, не лопнет. — Теперь поговорим. Я бы хотела знать…

— Твои желания меня не волнуют. — Воин взглянул ей прямо в глаза, и она ощутила, что за этими словами не было бравады. Он и в самом деле намеревался молчать, готов был вытерпеть все пытки и даже встретить смерть с гордо поднятой головой. Но Таша была уверена — если он не совсем дурак, он как минимум хочет жить. Даже герои согласны погибнуть, только если это принесет пользу или хотя бы славу. — Я ничего тебе не скажу.

— Даже если я медленно отрежу тебе яйца?

Ни одна уважающая себя леди из высшего общества не позволила бы себе подобной грубости. Леди Таша Рейвен могла не только сказать подобное — без особых сантиментов она эту угрозу исполнила бы… не будь в ее арсенале более падежных средств.

— Хочешь стать евнухом, герой?

Она заметила промелькнувшую в его глазах искорку страха. Крохотную, видимую лишь тому, кто умеет наблюдать. Воин не боялся боли… но страх утратить свое естество оказался самую капельку сильнее чувства долга.

— Если это доставит тебе удовольствие… — ядовито ответил он.

На какое-то мгновение ей захотелось продемонстрировать пленнику, что ее слова — не пустые угрозы. Но Таша понимала, что пытка — бесполезная трата времени. Не будь она волшебницей, подобные методы оказались бы вполне оправданными — немного найдется героев, кому умелые руки палача не развязали бы язык… Настоящий умелец заставит любого — ну или почти любого — признаться в самых тяжких грехах. В том числе и в чужих. Но волшебнице не было нужды прибегать к подобным методам, действенным, но требующим немалого времени и, что важнее, не гарантирующих правдивость ответов. Многословность, готовность говорить не переставая — это да…

Оковы разума — заклинание довольно сложное даже для подготовленного мага. Не потому, что для него нужен какой-то особый талант — просто формула длинная и требует абсолютной точности. В своей жизни Таше приходилось накладывать оковы всего лишь с дюжину раз — и не более чем в половине случаев удачно. Путы разума, еще более сложное заклинание, превращающее жертву в послушного раба, ей вообще не удалось еще ни разу.

Она срезала прядь волос пленника, соскоблила лезвием кинжала немного уже запекшейся крови, нашла в своем дорожном мешке небольшую стеклянную чашку и принялась готовить смесь, начиная плести первую часть заклинания… опять задрожали пальцы, все-таки эта погоня здорово вымотала ее. Сейчас бы десять часов хорошего, спокойного сна… нет, сначала омовения, обязательно с горячей водой, сытный ужин и сон, долгий сладкий сон. Не в лесу у костра, а в мягкой постели.

Увы, до ближайшей мягкой постели, как и до чана с горячей водой, было как минимум три дня пути.

— Госпожа, извольте отужинать…

Таша глухо застонала. Ее сосредоточенность оказалась нарушена, неожиданно раздавшийся из-за спины голос заставил ее на мгновение запнуться — и уже почти завершенное кружево заклинания рассыпалось. Она с явным трудом подавила в себе желание убить этого смерда или хотя бы наорать — ведь дурак, что с него возьмешь? Откуда этому отребью знать, что к сосредоточенному магу лучше не приближаться.

— Я… не хочу…есть…

Говорить было трудно, ее била дрожь — последствия рухнувшего заклинания, основанного на жизненной силе мага. Она несколько мгновений помолчала, стараясь взять себя в руки, затем заговорила уже более или менее нормальным голосом:

— Я поем позже. А сейчас я занята очень важным делом. И тот, кто произнесет громко хотя бы одно слово или подойдет ко мне ближе, чем на пять шагов, очень об этом пожалеет, ясно?

Дождавшись утвердительного кивка, добавила:

— Передай всем — я хочу тишины. Полной, абсолютной тишины. Если кому приспичит кашлянуть или пёрнуть — уползайте подальше в лес. Ты меня хорошо понял?

— Д-да, г-госпожа… — От испуга охотник начал заикаться.

— Убирайся, — махнула она рукой.

Таша выплеснула зелье из чашки — теперь оно никуда не годилось, нужно было все начинать сначала. Потянулась кинжалом к волосам пленника и вздрогнула, натолкнувшись на его чуть насмешливый взгляд.

— Умения не хватает, волшебница?

— Заткнись.

Она сосредоточилась… снова зазвучали слова заклинания. В этот раз девушка была готова к неожиданностям и, когда примерно на середине плетения пленник вдруг дурным голосом заорал какую-то неблагозвучную песню, даже не вздрогнула, продолжая старательно плести кружево оков. Он сделал еще одну попытку сбить ее, затем замолчал — понял, что бессилен.

Наконец зелье было готово. Таша вытерла выступившую на лбу испарину, несколько раз глубоко вздохнула — сердце колотилось как бешеное, руки тряслись, перед глазами плясали темные пятна. А ведь дело еще не закончено… Интересно, кто сказал, что оковы плетутся легче, чем путы? Правда, для пут разума нужны еще кое-какие редкие ингредиенты, достать которые в этом лесу было просто невозможно. Ну и пришлось бы чертить на коже пленника руны… тоже дело непростое.

— Сейчас ты это выпьешь.

— А если не стану? — поинтересовался он больше для того, чтобы потянуть время. Слишком уж очевиден был ответ.

— А если не станешь, скотина, я волью эту дрянь тебе в зад, — взъярилась Таша. — Эффект тот же, но срать без слез неделю не сможешь! Разевай пасть, ублюдок, пока я не разжала твои зубы клинком. Ну!

Воин понимал, что отвертеться ему не удастся. Он послушно открыл рот, принимая тонкую струйку едкой, кисло-соленой жидкости.

Тут же зазвучали слова заклинания, и Керб ощутил волну тепла, что пробежала по его телу от макушки до пяток. В этой теплой, ласковой волне растворялось все — страхи и решимость, воля и мужество, боль и беспокойство. Стало хорошо, так хорошо, как не было никогда. Какое блаженство просто лежать, уставившись немигающим взглядом в уже темное небо, на котором загорелись первые звезды. Откуда-то пришло ощущение, что не хватает воздуха, и вроде бы это должно было взволновать его — но никакого волнения не было. Ему сейчас было все равно — жить или умирать.

— Дыши! — раздался резкий окрик.

Он послушно начал дышать. Ослушаться приказа было невозможно.

— Как тебя зовут?

— Керб Битран, — ответил он тут же.

— Как зовут твою спутницу?

— Дилана Танжери. — Его голос был равнодушен.

Сейчас Керб был не просто беспомощен… когда говорят о чьей-либо беспомощности, всегда немного кривят душой. Часто у жертвы есть хоть какой-нибудь шанс спастись, хоть самый малый. У человека, подвергшегося действию оков разума, такого шанса не было. Если бы Таша не приказала ему дышать, он бы умер, так и не сделав спасительного вдоха. Если она, по забывчивости или по иным причинам, не разрешит ему есть, пить… он умрет от голода или жажды, пусть даже на расстоянии вытянутой руки будет стоять накрытый стол. И уж конечно, он будет отвечать на любые вопросы… Со всей возможной искренностью.

— Вот и хорошо, — прошептала Таша, располагаясь поудобнее. — Итак, все не зря, и это действительно Дилана. Что ж, друг мой Керб, у нас будет долгая ночь… будет задано много вопросов и услышано много ответов. Расскажи мне для начала, что собирается делать твоя госпожа в ближайшее время?

Ночью Дилана действительно не рискнула пробираться к реке. Боялась, что стоит оступиться, неудачно упасть — и от боли она вполне может потерять сознание. Теперь, когда с ней не было Керба, обморок мог стать фатальным.

Она свернулась калачиком под широкими лапами огромной ели. Не будь с преследователями собак, они вполне могли пройти мимо этого укрытия, даже не заметив спрятавшуюся женщину. Здесь было сухо и почти тепло… толстый слой мха, ни малейшего дуновения ветра — идеальное место для ночлега, особенно если развести костер выше твоих сил. Кое-как закутавшись в одеяло, Дилана закрыла глаза…

Сон ее был рваным, малейшее движение — и она просыпалась со стоном, едва сдерживая крик. К утру стало холодно, и последние предрассветные часы она провела мелко дрожа и стуча зубами.

Это состояние было для Диланы совершенно новым. Она привыкла полагаться на магию во всем, даже там, где вполне сгодились бы просто умелые руки. Куда проще разжечь костер огненным шаром или пламенем недр, чем возиться с кремнем и трутом… Пожалуй, уже лет двадцать она не пользовалась этими неуклюжими приспособлениями для добывания огня. И примерно столько же не ночевала в лесу, укрывшись лишь тонким легким одеялом, которое, казалось, совершенно не способно согреть. Куда проще было поставить простейший полог, не пропускавший ни ветра, ни дождя… в котором тепло и уютно в любую, сколь угодно мерзкую погоду.

Сейчас все было иначе.

Она криво усмехнулась собственным мыслям. Лучшая волшебница Гурана… видел бы ее Император в столь плачевном состоянии… Наверняка это зрелище изрядно повеселило бы Унгарта — уж он припомнил бы Дилане и ее высокомерие, и демонстративный отказ стать одной из его приближенных. Танжери предпочитала независимость — относительную, конечно, ибо если бы Его Императорское Величество счел, что амбиции молодой волшебницы его раздражают, все способности Диланы не помогли бы ей спастись от гнева правителя. Но пока что их сотрудничество устраивало обоих. Дилане нравились приключения — а этого добра ей перепадало полной мерой. Что с того, что большая часть этих приключений была связана с убийством лиц, прямо или косвенно угрожавших Императору. Власть имущие всегда находятся под угрозой, и она, Дилана, помогала Императору с этой угрозой справиться. Среди ее жертв были и инталийские маги, и индарские наемники. Были и гуранцы, весьма высокопоставленные гуранцы, глупостью или неосторожностью своей навлекшие на себя гнев сюзерена.

А за эту работу Дилана получала золото. Золото — тоже способ чувствовать себя независимой. Золото и власть — в пределах Империи ее слово было законом. Не таким абсолютным, как слово самого Унгарта Седьмого, и даже не таким весомым, как слова его ближайших советников или, к примеру, его вечного любимчика Ангера Блайта, но — законом. Обязательным для исполнения. Ну, Блайт — вопрос отдельный, Император часто менял фаворитов, и уже одно то, что Ангер сумел продержаться в этой завидной роли более пятнадцати лет, говорит о его недюжинных способностях. Дилана терпеть не могла имперскую тайную стражу, так же как и ее совсем не тайного консула, но не могла не признать достоинств этого человека.

Фактически Император предлагал ей стать своей фавориткой. Отнюдь не из-за красоты Диланы, при дворе было немало куда более блистательных и, что немаловажно, куда более родовитых женщин. Скорее для Унгарта это было игрой. Опасной, щекочущей нервы, заставляющей все время быть настороже…

Она отказалась. Она знала, что все фаворитки Императора — и этого, и его предшественников — заканчивали свою успешную карьеру довольно одинаково. Некоторое разнообразие вносили только способы окончания этой карьеры — одних находили в постели с ножом в сердце или с ядом на губах, других не находили вовсе… женщина, приближенная к правителю, слишком часто становится носителем его секретов. К тому же Дилана ненавидела чопорных придворных дам, помешанных на нарядах, драгоценностях и дворцовых сплетнях, ненавидела — и не хотела становиться одной из них. Ей нравилась свобода… и — в этом она спустя некоторое время призналась самой себе — ей нравилось чувствовать власть над жизнью и смертью людей. Нравилось убивать.

Свободной она стала еще будучи ребенком. Свободной от родителей — их скосила смертельная болезнь, и не нашлось монет заплатить целителю за излечение. Дело обычное — и целитель, если хочет иметь средства к существованию, не станет очень уж явно оказывать помощь бесплатно. Иначе толпы страждущих отвадят от его дома тех, кто все же готов заплатить за услуги. Свобода продлилась недолго — несколько голодных, холодных недель. Сироту подобрали ловцы из Ночного Братства, уловив в девочке недюжинные способности. Если кто-то говорил, что обучение в школе Ордена довольно опасно, то этот человек просто не знал о законах, царящих в Братстве. Правда, о них вообще мало кто знал из посторонних, а уж Братство старательно следило, чтобы число знающих не превышало минимально допустимого.

До получения статуса полноправного брата доживали немногие. Дилана — дожила. К этому времени на ее руках уже было достаточно крови — тех, кто оказался менее умелым или менее удачливым. Ее заметили, ей стали давать задания от имени Братства — и задания выполнялись с блеском. Но очень быстро Дилана поняла, что свободы она не получит, несмотря ни на какие заслуги перед Ночными.

И она сбежала. Не в том смысле, что попыталась скрыться в какой-нибудь глухой деревушке или заброшенной хижине, у Братства длинные руки, и спрятаться таким образом можно разве что на очень ограниченный срок. Нет, она осталась в Броне, не очень-то и скрываясь. Просто заявила, что отныне ее пути с Братством расходятся и она им ничего не должна.

Старшему Брату такой подход не понравился. За голову Диланы была назначена цена, и спустя всего лишь сутки после смелого заявления нашелся желающий эту цену получить. Он умер. Потом умерли еще около полусотни человек — охотники, их родственники, их друзья. Дилана не видела особой разницы, обрушится ли ее гнев на непосредственного исполнителя или на тех, кто ему дорог. Эта тихая, но очень кровавая война продолжалась почти полгода. Дилану стали побаиваться… пошли опасные слухи, что Братство ослабло, если не способно справиться с одной отступницей. Нарастали волнения и внутри тайной организации, участились случаи прямого неповиновения, поскольку получить приказ явиться с головой непокорной Танжери означало — всегда — потерять собственную.

А потом она пришла к Старшему Брату. Одна. Беседа была долгой, но по ее окончании контракт на голову Диланы Танжери был аннулирован, а в казну Братства поступило изрядное количество золота. Откуда оно взялось, не знал никто — молодая волшебница, первая в истории Братства купившая себе свободу, не распространялась насчет источников своего богатства (от которого после уплаты выкупа остались сущие гроши). Поговаривали, что в провинции произошло несколько смертей, на вид вполне естественных, после которых наследники с удивлением обнаружили, что их надежды на будущее благополучие оказались, мягко сказать, преувеличенными. Поговаривали, что Дилану видели на юго-востоке, у кинтарийской пустыни, где, по легендам, еще сохранились руины древних, до Разлома построенных замков. Поговаривали, что сам Император снизошел до предоставления юной волшебнице необходимой суммы под заклад каких-то невероятных обязательств.

Что там было на самом деле, не знал никто. Так или иначе, Дилана стала совершенно свободным человеком, имеющим право предложить свои услуги любому нанимателю. С присущей ей предусмотрительностью она выбрала самого платежеспособного. И никто не сомневался, что целью молодой красавицы является постель Унгарта Седьмого. Как не сомневался в этом и сам Император, делая столь лестное предложение.

Отказ был встречен с недоумением, хотя Дилана попыталась облечь его в наиболее мягкую форму. Напомнила Унгарту, что она, Дилана Танжери, происходит из бедной, совсем не знатной семьи, и ее появление при дворе в качестве фаворитки может быть истолковано не в пользу Императора. Постаралась убедить, что она куда больше пользы принесет, если станет карающей рукой Властителя, а не его любовницей, каковых Унгарт, если пожелает, может найти сколько угодно, более красивых, более умелых.

Унгарт Седьмой был вполне разумным человеком и внял приведенным доводам. Быть может, просто сделал вид, что согласился с непокорной девицей, — тащить ее в постель насильно он считал ниже своего достоинства. Он наделил молодую убийцу немалыми полномочиями, и в самом деле сделав ее своей карающей рукой, о чем знали многие. Знали — и боялись Танжери. Боялись до колик, до дрожи в коленках… Дилана не раз замечала, что стоит ей заговорить с кем-либо из придворных — и его лицо белеет от страха. Были и исключения — тот же Блайт не боялся Дилану совершенно, чем вызывал ее уважение и, что ожидаемо, ее ненависть.

Теперь Дилана, до десяти лет росшая в совершеннейшей нищете, буквально купалась в золоте. Она могла бы забросить свое кровавое ремесло — содержимого сундуков, щедро пополняемых из имперской казны, хватило бы и ей, и ее потомкам. Но ни дорогие наряды, ни изысканные яства, ни яркие драгоценности не могли сравниться с чувствами охотника, настигающего свою жертву. Правда, иногда у жертвы оказываются острые клыки, и тогда охотник может сам стать добычей.

Она столкнулась с подобным уже на втором году службы Императору. Именно тогда появились первые слухи о том, что Его Величество обзавелся личным убийцей… и до посторонних ушей дошла информация о том, что исполнителем одного из негласных приговоров стала некая Дилана Танжери, безродная девка, способная волшебница, к которой Император проявлял некий интерес. О ее истинном прошлом знали лишь посвященные братья да сам Унгарт, но знавшие — не распространялись о своей осведомленности, незнавшие — строили догадки, распускали сплетни…

Потом Дилане задали вопрос. Прямо, в лицо, без обиняков.

Она не ответила.

На следующий день ее любовника — молодого офицера, красивого, статного, но недалекого (иначе нашел бы себе менее опасную спутницу жизни), — распяли на воротах его собственного дома, нового, только что построенного на деньги Диланы. Распяли демонстративно, не торопясь, при стечении народа и при полном бездействии городской стражи. А потом ей снова задали вопрос — уже другим тоном, тоном хозяев.

Той ночью по Брону прокатилась кровавая волна. Дилана «работала» до полного изнеможения… сначала она убила тех, кто исполнил жестокий приказ. Потом тех, кто его отдал. Потом всех, кто мог его слышать… а заодно и тех, кто не мог. Она убивала без особых зверств, явно стремясь не к эффекту, а к эффективности. Только один — тот, кто отдал самый первый приказ, — умер страшно. Оглушенный путами разума седой мужчина в роскошной, шитой золотом мантии, с медальоном советника, в полдень вышел на центральную площадь Брона, стащил с кола (на кольях всегда корчились пара-тройка преступников в назидание уцелевшим и в утешение пострадавшим) тело казненного и, перечислив сбежавшейся публике собственные прегрешения, неторопливо отрезал себе язык, после чего сел на освободившийся кол.

Нельзя сказать, чтобы это кровавое происшествие обеспечило Дилане полную безопасность. Время от времени находились желающие расправиться с волшебницей… но пока что никому в этом не повезло. Сама Дилана больше не устраивала подобных побоищ — Император, признав за своей протеже право на месть, намекнул, что избыток трупов не идет на пользу короне. Волшебница сделала выводы — показательных самоубийств больше не было, да и карала она лишь тех, кто отдал приказ. Ну и в первую очередь тех, кто пытался его исполнить. Домочадцы ее жертв теперь, как правило, оставались живы. Пару раз Унгарт высказывал свое недовольство, но Дилана хладнокровно заявила, что если человек знает о возможных последствиях и тем не менее все же отдает приказ свернуть ей шею — значит готов и расплатиться. В этом была логика, и Император, считавший себя человеком разумным, спорить не стал. Просто торжественно, в присутствии чуть ли не всего двора, лично вручил ей золотой медальон, на котором была выгравирована рука, сжимающая меч, приказав всем, чей статус ниже имперского советника, во всем подчиняться лицу, этот медальон предъявившему. И добавил, что непослушание будет наказываться непосредственно леди Танжери, и он, Унгарт Седьмой, в подобных ситуациях будет указанную леди Танжери всемерно поддерживать. К этому моменту она и в самом деле была леди — к такому медальону полагался титул, и он был должным образом оформлен с выдачей соответствующего патента… впрочем, сама Дилана к своему титулу отнеслась на удивление равнодушно.

И вот теперь Дилана Танжери, безжалостная убийца, одна из лучших волшебниц Империи, «клинок Императора», как ее иногда называли, — беспомощна, мучима болью, стучит зубами от холода в лесу. А по ее следу идет толпа сервов, которых она, будучи здоровой, уничтожила бы не моргнув и глазом. Какая ирония судьбы… интересно, чем все закончится? Неужели этому отребью удастся загнать ее?

— Я лучше утоплюсь, но в руки им живой не дамся, — прошептала Дилана онемевшими от холода губами.

В путь она тронулась сразу же, как только небо стало достаточно светлым, чтобы можно было хоть как-то разобрать дорогу. Керб дал ей возможность немного отдохнуть, но Дилана чувствовала, как в теле поднимается жар, как пульсирует боль в сломанной руке. Если она не успеет найти лекаря в течение ближайших дней — жертва ее спутника окажется напрасной. Впрочем, она сомневалась, что Керб убит — он был слишком хорошим воином, чтобы дать каким-то там сервам справиться с собой. Пусть он и готов был пасть в бою, защищая госпожу, прямой приказ воин, вероятнее всего, выполнит. Убьет пару человек, а потом окажется в плену. Она усмехнулась, но усмешка, прорывающаяся сквозь не сходящую с лица гримасу боли, выглядела жалко.

— Что ж, вас ждет приятный сюрприз, — прошептала она.

Лес оборвался неожиданно, сменившись узкой полосой травы и невысокого кустарника, за которыми расстилалась водная гладь. Река Белая, названная так из-за белесого цвета воды (он проявлялся ближе к устью), здесь, в долине, разливалась довольно широко. Глядя на свинцовые, леденящие одним своим видом воды, Дилана поежилась… От одной мысли о купании становилось зябко — но иного выхода не было. Разумеется, никакая лодка здесь путников не ожидала.

Она прошлась вдоль берега, высматривая удобное место. Наконец таковое нашлось — здоровенное дерево, не выдержавшее собственного веса, рухнуло на берег, раскинув свои уже давно омертвевшие ветви именно так, как ей было нужно. Дилана достала из мешка веревку, кое-как привязала ее к самой толстой ветке, зубами затянула узлы. Несколько раз сильно дернула — веревка держалась прочно. Повисла на ней всей своей тяжестью — узлы затянулись намертво… Убедившись, что дело сделано именно так, как надо, Дилана достала нож и обрезала веревку на пару ладоней ниже узла. И бросилась в воду…

Уже через несколько секунд она поняла, что переплыть реку не сможет. Каждое движение причиняло боль, ледяная вода, мгновенно напитав одежду, обжигала кожу… Невероятным усилием воли на несколько мгновений подавив дрожь, Дилана буквально выкрикнула завершающие слова заклинания, активизировав одну из двух имевшихся в ее распоряжении магических заготовок. Почти сразу же она ощутила мощный приток сил, исчезла боль, усталость, ощущение холода… Левая рука Диланы заработала с бешеной скоростью, врезаясь в уже не кажущуюся ледяной воду… Наверное, она могла бы сейчас грести и сломанной правой, но сквозь пелену эйфории, застилающей сознание, ощущение вседозволенности, собственного могущества и силы пробилась мысль о том, что подобное издевательство над организмом вполне может привести к печальным последствиям.

Одно из самых эффектных заклинаний школы крови — герой. Полная нечувствительность к боли. Молниеносная реакция. Почти утроенная физическая сила. Ненадолго — от нескольких минут (у не слишком умелого мага) до пары часов. Были случаи, когда хилый и тщедушный человек, призвав заемные силы, разбрасывал в одиночку два-три десятка опытных, отменно вооруженных воинов. Голый кулак продавливал доспехи, ломал шейные позвонки ударом по шлему, пальцы ловили стрелы на лету, а ноги могли обогнать мчащуюся галопом лошадь.

Расплата не заставляла себя ждать. Чем дольше действовало заклинание, тем более тяжелыми были последствия. В лучшем случае — оглушающая слабость, в худшем — потеря сознания или, если раны, полученные во время битвы, были достаточно серьезны, немедленная смерть. Это заклинание часто называли последним доводом — маг, попав в безвыходную ситуацию, получал шанс. Шанс спастись или, если это оказывалось невозможным, заставить врагов как следует заплатить за победу.

Сейчас Дилана вряд ли смогла бы вызвать героя даже на полчаса. Будь ее правая рука здоровой, использование этого заклинания позволило бы ей легко уничтожить всех преследователей до одного. Но среди них был маг, да и сломанная рука все же не могла служить ей должным образом. Зато сейчас полученные ненадолго силы позволят ей спастись.

Сердце, бешено бьющееся в груди, вдруг пропустило удар. И еще один, и еще… действие заклинания заканчивалось. Дилана сделала еще несколько гребков, и ее ноги коснулись илистого дна реки. Спасена… Она даже успела выбраться на берег, из последних сил пройти несколько шагов… и тут наступил откат. Силы разом оставили ее, и женщина, даже не застонав, тяжело рухнула лицом в кусты, уже не чувствуя, как колючие ветки раздирают кожу.

— Да, госпожа, он правду сказал…

В том, что Керб сказал правду, Таша не сомневалась ни на мгновение. Другое дело, что правда — вещь в высшей мере относительная. Воин, отвечая на ее вопросы, был предельно искренен, но говорил лишь о том, о чем знал или догадывался. Лгать под воздействием оков человек не может, но никакая магия не помешает ему искренне заблуждаться. История про лодку, ожидающую беглецов, выглядела чистейшей воды вымыслом… если бы слова разведчиков не подтвердили ее.

— Там обрывок веревки остался, госпожа. Баба эта развязать пыталась, токмо с одной рукой несподручно, узлы надежные… Она и зубами пробовала… потом, видать, устала… веревку перерезала…

Таша задумалась. Дилана хитра… либо там и в самом деле была лодка, оставленная неизвестным помощником, либо все эти следы на берегу, обрывки веревки и даже слова Битрана — не более чем способ увести преследователей по ложному пути. Каков же выбор? Сейчас они измотаны, из пяти собак уцелели две, двое охотников ранены — она залечила плечо молодому парню, но на чудовищно рассеченный живот второго пострадавшего сил уже не хватило. Слишком много было отдано себе самой, Битрану, слишком много потрачено на плетение оков. Она лишь остановила кровь… и теперь либо лечить — и тогда самой, весьма вероятно, свалиться в обморок. Либо не лечить… и смерд умрет к вечеру. Особого выбора не было…

Что же касается Диланы… если лодка существовала на самом деле, то эта стерва уже на пути к морю. И там, где преследователям придется тащиться через болота или буреломы, гуранская ведьма будет преспокойно отдыхать в лодке, отдавшись на волю течения. А если совсем повезет — ее прихватит какой-нибудь корабль, идущий тем же курсом. Седой говорил, что купцы в это время на реке бывают. Если лодки нет и не было…

— Седой, Белая здесь широка?

— Знамо дело, широка, госпожа. Ежели тудой пойти, — он махнул на север, то есть в прямо противоположную сторону от предполагаемых устремлений Диланы, — дык в паре дён пути берега сойдутся, да там и мост наведен. А тута от берега до берега шагов с полтыщи будет…

Таша мысленно представила себе попытку пересечь реку вплавь и явственно ощутила, как по коже пробежали мурашки. Нет, со сломанной рукой Дилане реку не преодолеть. Значит, либо она и в самом деле воспользовалась этой гипотетической лодкой, либо сейчас идет вдоль берега пешком. Вероятно, рассчитывая, что ее подберет какой-нибудь корабль. И если так, она наверняка идет к морю… точнее, к Лангору — небольшой крепости, прикрывающей устье реки. А если там, как говорил Керб, ее и в самом деле ждет корабль — от Лангора рукой подать до архипелага Южный Крест, где давно и прочно угнездились гуранские пираты. Гуранцы они преимущественно по происхождению, но место свое знают и против Императора… в смысле, против его эмиссара выступать не рискнут, иначе гуранский флот, пока что относящийся к этому рассаднику пиратства с известной снисходительностью, просто сотрет их базу с земли.

— Что ж, это не лишено оснований, — пробормотала Таша вполголоса. — Теперь понятно, Дилана, почему ты не пошла к горам или к Долине Смерти. Правда, от Сура до Южного Креста еще ближе, и намного… но тот путь вполне ожидаем.

Сур, крепость ненамного больше Лангора, также располагался на берегу моря, в устье реки Ясы, и ввиду своей близости к пиратским островам постоянно подвергался набегам. Соваться туда Дилане было опасно… Солдаты Сура днем и ночью патрулировали окрестности города, а также ближайшие участки степи и даже прибрежного горного хребта, обеспечивая относительную безопасность многочисленным торговым кораблям и караванам, для которых Яса была наиболее удобным участком пути из Гурана и Кинтары в Инталию. Тем же путем можно было добраться и в Тимрет, хотя большинство торговых судов, направляющихся в независимое герцогство, предпочитали иной путь, мимо Лангора, вверх по реке Белой. Кроме того, в бухте Сура всегда находилось с десяток военных кораблей Инталии, осуществлявших конвоирование тех торговых судов, которые готовы были платить за свою безопасность.

Итак, Дилана идет к морю, ногами ли, или на лодке — несущественно. Догнать ее будет очень сложно: тащить с собой Битрана — совершенное безумие, оставить здесь — значит разделить и без того поредевший отряд. Убить… Таша отрицательно качнула головой. Нет, этот здоровяк еще много сможет рассказать о неуловимой Танжери, его жизнь все еще достаточно ценна.

Хотя… хотя если путь Диланы известен, можно подготовить ей теплую встречу. Таша вздохнула с видимым огорчением — для нее это означало признать свое поражение и передать честь поимки имперской убийцы в другие руки. Но другого выхода она не видела… Керб сыграл роль, возложенную на него хозяйкой, — задержал погоню. Фактически задержал на целые сутки, дав Дилане бесценный запас времени. Кто знает, может быть, уже сегодня ее подобрал какой-нибудь корабль… Кинтарскому купцу глубоко наплевать на внутренние дела Инталии, и выдать светоносцам Танжери — и тем самым прочно и надолго испортить отношения с Гураном — никто не захочет. А если беглянку подберет гуранский корабль, то она будет вообще в полной безопасности. Таша знала — несмотря на то, что официально война не началась и имперские суда все еще возили товары в Инталию, стремясь получить последние барыши, досматривали эти корабли редко, совсем не так, как в более спокойные времена. Любая стычка грозила обернуться кровопролитием, любое кровопролитие — войной. А Инталия не то чтобы была не готова к войне, но предпочитала сколь возможно оттянуть это неизбежное событие.

Для того чтобы свернуть шею Дилане Танжери, начальник Лангорского гарнизона может пойти на заведомый конфликт — но для этого понадобятся немалые силы. Торговые суда неплохо защищены, имея на борту как минимум пару десятков обученных воинов и обычно одного-двух магов средней руки. У Таши с ее «ополчением» шансов в подобной передряге просто не было. Придется отказаться от дальнейшей погони. Жаль…

Значит, сейчас она займется лечением раненого, затем — хотя бы несколько часов сна. А позже придется попытаться отправить сообщение в Торнгарт — заклинание «длинный язык» никогда не было для Таши простым, но она справится, должна справиться… а уже маги Обители передадут сообщение в Лангор, и остается только надеяться, что комендант гарнизона окажется достаточно расторопным, чтобы перехватить Дилану в пути, не дать ей покинуть Инталию.

Таша криво усмехнулась… Если убийце все же удастся обвести вокруг пальца рыцарей-светоносцев, то это будет, к счастью, не вина леди Рейвен. Она сделала все, что смогла.

Она поманила к себе охотника.

— Седой, сделаем так. Сейчас я поправлю здоровье этому… — Таша вспомнила, что так и не озаботилась узнать имя раненого, а потому просто ткнула пальцем в сторону укрытого одеялами селянина. — Потом мне потребуется сон. Преследование прекращаем.

— Вертаемся домой, госпожа? — На лице Седого отразилось неприкрытое облегчение.

— Да.

Дилана очнулась и некоторое время не могла понять, где находится. Потолок, состоящий из плотно сбитых досок, жесткая постель… стены комнаты, где она лежала, мерно покачивались, светильник, подвешенный на цепях к потолку и распространяющий вокруг себя слабый запах ароматического масла, тоже качался — огонек выписывал странные фигуры. Все вокруг поскрипывало, потрескивало… и еще — все вокруг пахло солью. Морем. Значит, она на корабле. На своем или?..

Хлипкая дверь скрипнула, впуская в каюту невысокого человека — его лицо было Дилане знакомо, и на душе сразу полегчало. Это был Бордекс Лат, довольно неплохой маг… значит, она на борту «Удачи». Добралась…

— Как вы себя чувствуете, госпожа?

Лат говорил без особой почтительности — тот тон, который очень часто целители применяют по отношению к пациентам. Когда она станет здорова и полна сил, Бордекс начнет говорить с полагающимся подобострастием, начнет кланяться и лебезить. Но сейчас она — почти труп, а потому целитель может позволить себе роскошь обращаться к ней как к равной. Маг подошел ближе… его изможденное худое лицо, покрытое желтой пергаментной кожей, сейчас выглядело еще хуже, чем обычно.

— Ты паршиво выглядишь, Бордекс, — прошептала она одними губами.

— Вы тоже не в лучшей форме, леди Танжери, — парировал он. — Но я так выгляжу всегда, а вы до подобного состояния довели себя собственноручно.

— Я… долго спала?

— Спала? Вы называете это сном, леди? Я бы назвал это иначе. Вы были в глубоком обмороке, который длился почти три дня. Все это время я лечил вас… разумеется, такие нагрузки в моем возрасте не идут на пользу.

Маг немного лукавил. Он был не так уж и стар, но тяжелая болезнь, перенесенная в отрочестве, сделала его похожим на ходячего мертвеца. В Выжженной Пустоши, отделяющей Кинтару от имперских территорий, были места, куда заходить человеку было весьма опасно. Проводники, водившие караваны из Кинта Северного в ближайшие имперские города, знали нужные тропы, знали, как обойти самые с виду обычные места, приносившие смерть или тяжелую болезнь любому, кто туда сунется. Один из купцов средней руки, сетуя на непомерный рост цен за услуги кинтарийцев, решил сэкономить несколько золотых монет и отказался нанять проводника. Расплатой за жадность стала гибель всего каравана — уцелел лишь молодой сын хозяина, на всю жизнь ставший уродом и вынужденный немалую часть собственных сил вкладывать в поддержание существования изуродованного тела.

— Я уже… в порядке?

— По сравнению со мной, — пекарь криво усмехнулся, — вы можете считать себя образцом благополучия, леди. Но я бы рекомендовал по меньшей мере неделю отдыха, хорошего питания и, конечно, никакой магии. По крайней мере никакой магии крови, если вы понимаете, что я имею в виду. Вы выжали свои способности досуха, и то, что мы подобрали на берегу, очень мало походило на цветущую женщину.

— Принеси зеркало.

— Это последнее, что я намеревался бы сделать, — отрезал маг. — А вот чем я и в самом деле собираюсь сейчас заняться, так это обеспечить вам, леди, еще несколько часов сна. Думаю, что вам лучше всего будет проспать весь путь до Гурана… с перерывами на еду.

Он забормотал знакомые Дилане слова. Заклинание «сон» в принципе способно отправить в мир сновидений кого угодно, но для того, чтобы заставить заснуть бодрого, полного сил человека, надо было быть магом очень высокого уровня… Бордекс к таковым не относился… но и Дилана не была наполнена силой и жизненной энергией. Она чувствовала, как начинают слипаться глаза, и отчаянным усилием воли заставила пальцы шевельнуться, а ставшие вдруг очень непослушными губы произнести первые слова обратного плетения — уникального заклинания школы крови, способного разрушить любую магию.

Маг замер на полуслове. На его лице отразилось огорчение.

— В чем дело, леди? Я же просил — никакой магии…

— «Удача» уже в пути? — вместо объяснений спросила она.

— Разумеется, в пути, — недовольно буркнул маг. — Капитан говорит, эти воды стали опасными, везде снуют корабли Инталии. Да и пираты вконец распоясались, уже и не смотрят, какой флаг поднят над их потенциальной жертвой. Конечно, «Удача» вполне может за себя постоять, но до морского сражения лучше дело не доводить.

— Поворачивайте назад. Я должна вернуться в Инталию.

Маг пожал плечами.

— Я так понимаю, говорить вам об ошибочности подобного решения бессмысленно, леди? Знаете ли, я не командую этим кораблем. В любом случае должен заметить, что вы еще слишком слабы для каких-либо путешествий, кроме путешествия в этой постели.

— Свое мнение оставь при себе, — резко бросила Дилана. — Зови капитана и постарайся сделать это быстро.

Маг вышел, осуждающе качая головой, а Дилана без сил откинулась на подушки, пытаясь вспомнить, как же это она попала на корабль. Воспоминания были смутными, зияли существенными пропусками и никак не хотели связываться в непрерывную цепь…

Дилана помнила, как пришла в себя там, на берегу реки. Видимо, пролежала без сознания целый день — на небе уже засияли первые звезды. Она с трудом села, стараясь справиться с головокружением, затем тело содрогнулось от болезненного спазма, и ее вырвало. Голова раскалывалась, лицо горело, и даже ледяной ветер с реки не остужал пылающую кожу Рука тут же напомнила о себе, и от боли женщина чуть было не закричала.

Судя по тому, что она все еще была на свободе, уловка сработала. Вероятно, преследователи отправились вниз по течению в надежде догнать несуществующую лодку. Или же просто отказались от погони — вряд ли они сочли возможным вязать плоты и перебираться через разлившуюся реку.

Кое-как сняв повязку и лубки, Дилана осмотрела руку и выругалась сквозь зубы. Произошло то, чего она боялась. Гангрена… кость, пробившую кожу, Керб более или менее удачно вправил на место, но края воспаленной раны уже начали чернеть. Следовало торопиться…

Она закусила губу и поднялась, пошатываясь. Первый шаг оказался невероятно труден — Дилана думала, что рухнет тут же, и тогда останется только лежать и ждать приближения смерти. Но второй шаг вышел легче… Она брела сквозь лес, который становился все более и более редким, и сквозь просветы между деревьями уже видела горы. Там, за горами, в укромной бухте ее ожидает корабль. О том, что корабль мог уйти обратно в Гуран, дабы пополнить запасы, она старалась не думать. В иное время можно было бы послать зов магу корабля, Дилана знала его в лицо и, следовательно, прекрасно могла сделать это. Но не с травмой… Значит, надеяться остается только на удачу.

Вероятно, удача к ней все-таки вернулась. Свой дальнейший путь Дилана почти не помнила… отрывочные воспоминания путались друг с другом, и их невозможно было даже разложить по порядку. Вот она бредет по каменистой тропе… или по лугу, заросшему пожелтевшей травой… падает, встает снова… камни осыпаются из-под ноги, она вновь падает, катится куда-то вниз, а оттуда, снизу, доносится шум прибоя… и снова каменистая тропа, и какое-то животное с оскаленными клыками и белым мехом… визг обожженного хищника, в морду которого вцепился сгусток огня, так похожий на небольшую птичку, — кажется, она истратила последнюю свою заготовку и теперь совершенно беззащитна. Злобная морда хищника вдруг плывет, перетекая в узкое худое лицо, обтянутое сухой желтой кожей… ее куда-то несут… снова плеск прибоя, скрип дерева, ветер, свистящий в снастях…

Дверь распахнулась. На пороге стоял широкоплечий мужчина с черной окладистой бородой. Одет он был в нечто, когда-то выглядевшее как военная форма гуранского флота, но сейчас от этой формы остались лишь жалкие воспоминания. Ткань выцвела и вытерлась, часть золотого позумента исчезла без следа, пуговицы пришивались явно те, что оказались под руками. На боку мужчины висела внушительных размеров абордажная сабля. В ухе покачивалась огромная золотая серьга с вправленной в нее розовой жемчужиной.

— Я капитан «Удачи», леди. Меня зовут…

— Мне безразлично, как вас зовут, капитан, — резко прервала его Дилана. — Я приказываю вам немедленно развернуть корабль и возвращаться в ту бухту, где вы меня нашли. Или в любую другую бухту на территории Инталии. Там высадите меня на берег.

— Никак не возможно, леди, — покачал головой капитан. — На этот счет у меня вполне точные приказы. Вы не распоряжаетесь на моем корабле.

— Что? — От подобной наглости Дилана подскочила на кровати. Перед глазами тут же заплясали черные точки, сердце чуть не выскочило из груди, а лоб мгновенно покрылся испариной. — Вы знаете, с кем говорите, капитан?

— Знаю, леди. Вы — Дилана Танжери, доверенное лицо Императора…

— Тогда, во имя Эмнаура, какого…

— Отданные мне приказы, — капитан даже не повел бровью, — исходят от консула тайной стражи Ангера Блайта. И эти приказы не подлежат обсуждению. Они гласят, что, как только я приму на борт леди Дилану Танжери, мне надлежит полным ходом двигаться в Маланг, где упомянутую Дилану Танжери ждет экипаж. И никакие силы на свете, кроме разве что выстроившегося в боевую линию инталийского флота, не помешают мне.

— Я требую…

— Мне кажется, я сказал достаточно. — Капитан повернулся на каблуках и взялся за дверную речку. Затем с легкой насмешкой бросил через плечо: — Если желаете, можете подать на меня жалобу консулу, леди.

Насмешка была лишней. Дилана и так лопалась от бешенства, и это предложение обратиться за помощью к ненавистному Блайту оказалось последней каплей. Она выбросила руку в атакующем жесте — в последний момент воздержавшись от огненного шара (недолго и корабль поджечь), она воспользовалась заклинанием «праща» — слабенькой атакующей магией школы земли. С ее пальцев сорвался сгусток энергии, стремительно обретая вид летящего камня. Небольшой, с кулак, булыжник с силой врезался капитану в затылок, брызнули обломки костей… Мужчина несколько мгновений еще стоял, а затем завалился навзничь — его череп был разбит, мозг смешался с костяным крошевом. Выполнивший свое дело камень медленно растаял, превратившись в облачко тумана, которое рассеялось спустя пару секунд.

— Теперь, Бордекс Лат, позовите помощника капитана, — прошипела Дилана. — Кажется, его ждет повышение… если он будет достаточно разумен.

То ли помощник капитана страстно желал упомянутого повышения, то ли просто хорошо усвоил урок, но спорить с леди Танжери он не стал. Леди желает высадиться на берег? Желание леди будет исполнено. Леди потребуется золото, припасы? Все, что леди пожелает. Сопровождающий? Любой из матросов с радостью…

«Удача» причалила к берегу в той же бухте, где шестью днями раньше подобрала находящуюся в бреду женщину. На берег сошла Дилана Танжери, все еще бледная, но уже чувствующая себя более или менее нормально. Сопровождать ее должен был один из матросов — Дилана выбрала наиболее умелого рубаку, прекрасно понимая, что только это качество спутника ей и понадобится. Она не сомневалась, что рано или поздно этого рослого белобрысого парня, давно забывшего данное ему родителями имя и отзывавшегося на кличку Рыбак, придется принести в жертву.

Совершенно неожиданно для Диланы к ней решил присоединиться и Бордекс Лат. Поначалу волшебница не хотела брать с собой вечно больного старика, но он напомнил ей недавнее прошлое, когда всего лишь сломанная рука превратила могучую волшебницу в совершенно беспомощную дичь..

— То, что я задумала, может оказаться опасным…

На самом деле то, что она задумала, можно было с полным основанием назвать особо изощренным способом самоубийства. Впрочем, Дилана намеревалась уцелеть… но ее спутники на это имели куда меньше шансов.

— Мне и так осталось недолго, — равнодушно пожал плечами Лат. — С каждым месяцем справляться с болезнью все труднее и труднее. А я никогда не был в Инталии, леди… хоть посмотрю напоследок. К тому же, если вас ожидает опасность, моя помощь вам не повредит. А обузой я не буду…

Подумав, она не стала спорить. Каждый имеет право окончить свою жизнь так, как считает нужным.

Много позже она узнала, что на следующий день после того, как они сошли с корабля, «Удача» наткнулась на военный корабль Инталии. Инталиец нес на себе больше парусов, его катапульты могли отправить горшок с подожженной нефтью по меньшей мере на сотню шагов дальше, на борту имелось почти пять десятков вышколенных солдат и пятеро светоносцев, способных применить в бою магию, а потому вновь назначенный капитан «Удачи» решил не изображать из себя героя и сдался на милость победителя. К его удивлению, обшарив трюм судна и отобрав у матросов и самого капитана все более или менее ценное, инталийцы принялись деловито резать глотки пленникам, отправляя их одного за другим на морское дно.

Капитан возопил о справедливости, о своем статусе пленника… даже о том выкупе, который за него можно при желании получить (тут он кривил душой, ибо был беден как крыса, и все его богатство уже лежало в кошельках абордажной команды). Ему любезно объяснили, что в это трудное время Инталии совершенно не нужно, чтобы кто-либо узнал о захвате и разграблении гуранского судна.

— Может начаться война, понимаете? — добродушно улыбаясь, объяснил ему рыцарь в эмалевых доспехах, вытирая белоснежным платком капли крови, упавшие на кирасу. — А сейчас нам война не нужна. То есть она будет, конечно, и будет скоро — но лишь тогда, когда этого захотят Несущие Свет.

— Я никому не скажу, — сделал капитан последнюю, весьма жалкую попытку договориться. — Я буду нем как рыба…

Рыцарь покачал головой.

— Я вам верю, друг мой… но увы, мы не можем рисковать. Ведь вы не просто так ошивались в здешних водах, верно?

— Я… я расскажу все, это очень, очень важная информация!

Светоносец, на мгновение задумавшись, вытер обагренный кровью клинок,сунул его в ножны и выразил готовность слушать. И капитан просиял — он будет жить. Жить… несмотря ни на что. Сейчас он не думал о таких понятиях, как честь, предательство, долг… Он хотел одного — жить! И он жил — еще целых три часа, пока не выложил все, что знал. А потом вечно голодные акулы, сопровождавшие инталийский корабль, приняли еще одну жертву.

Глава 6

— Я ведь все еще жду рассказа о той шпаге с зеленым лезвием, — напомнил Дроган.

Сытный ужин, треск поленьев в камине, бокал хорошего вина. Даже в этой жизни, столь мне ненавистной, бывают приятные моменты.

Торговец возвращался к этой теме уже не первый раз, но до сего момента я не решался поведать ему историю жемчужины моей коллекции. Не потому что боялся — смерть в стенах замка мне не грозила, и даже пожелай он завладеть сокровищем… о, я мог бы подарить ему эту шпагу просто потому, что он, будучи лишенным магического дара, все равно не сумел бы ею воспользоваться. Там, в Эммере, зеленый клинок стоил… пожалуй, за него многие из ныне живущих властителей отдали бы половину того, чем владели. Или даже больше.

Скорее я оттягивал момент рассказа потому, что есть в этом определенная сладость — приберечь лучшее напоследок. Долгими днями мы неспешно бродили по оружейному залу, и я рассказывал Дрогану истории своих клинков. Пришло время и для шпаги.

— Пойдем. — Я встал и привычно щелкнул пальцами, меняя свой темный камзол на алую мантию Творца. Перехватив изумленный взгляд торговца, заметил: — Ты поймешь. Я расскажу тебе.

— Та зеленая шпага, что висела на стене, всего лишь копия, — объяснял я, пока мы шли чередой коридоров и залов. — У меня их было довольно много, да и в самом Эммере их осталась не одна сотня. Лезвие изготовлено из магического стекла, оно прочнее стали — и куда легче. Хорошее оружие… в основном для тех, кто не похваляется бычьей силой, кого судьба одарила ловкостью и гибкостью. Хорошее оружие, дорогое — но вполне обычное. Секрет изготовления стеклянных клинков давно утрачен, но в свое время их наплодили столько, что любой обладатель тугого кошелька вполне может позволить себе, подобную шпагу.

Мы подошли к тяжелой железной двери. Сейчас, когда замок запер меня, я мог бы вывесить хранимое за этой дверью на стену. Никто не придет, чтобы украсть эту драгоценность. Наверное, так и надо будет сделать.

С протяжным скрипом провернулись давно не смазываемые петли, вспыхнул магический светильник. На ложе из черного бархата лежала шпага с зеленым лезвием. На вид — точно такая же, как и та, на стене.

— Это Изумрудное Жало, один из знаменитых Клинков судеб.

— Клинки судеб? — В глазах Дрогана сквозило непонимание.

Я нахмурился. Неужели мир утратил столь многое, что в нем забыли о страшном творении величайшего мага древности… А может, оно и к лучшему?

— Уммар АльМегер, Творец Сущего из клана Триумвирата, создал несколько мечей, — тоном лектора заговорил я и даже поразился, как легко вернулись повадки преподавателя. А ведь и мне довелось читать лекции молодым магам… как давно это было. — Он назвал их Клинками судеб. Известны всего четыре шпаги — Изумрудное Жало, Рубиновый Шип, Сапфировый Коготь и Алмазная Игла. Все они были изготовлены из обычного оружейного стекла, но магия Уммара сделала клинки неразрушаемыми. Вот смотри, даже алмаз бессилен перед ним…

Я снял с пальца кольцо с крупным камнем чистейшей воды и с усилием провел им по полупрозрачному лезвию, но на клинке не осталось и намека на царапину. Дроган бросил на меня странный взгляд, наполненный удивлением… видимо, он первый раз в жизни видел что-то, неподвластное алмазным граням.

— Каждая из этих шпаг была сама по себе великолепным оружием, но дело не в этом. Их лезвия могли нанести особый удар, один-единственный, — после чего непременно ломались. И воспользоваться Клинком судьбы мог только очень сильный маг. Для этого не надо было видеть противника, не надо было знать его имя или лицо. Просто пожелать… пожелать изменить судьбу того, кто стал, себе на горе, твоим врагом.

— Изменить судьбу… я не понимаю…

— Алмазная Игла была использована Вершителем Сардом Клейстом, личным магом Фелициуса Фрага, Святителя Инталии в 1322 году со дня Разлома. Этим ударом была остановлена война… Император Гурана Унгарт Второй, уже выдвинувший войска к границам Инталии, внезапно помешался, приказал распустить армию, передал власть в руки своего сына, отличавшегося умеренностью взглядов, а затем удалился в монастырь Эмнаура, где и умер спустя сорок с небольшим лет. Рубиновый Шип был преломлен почти триста лет спустя в похожей ситуации, но уже по приказу тогдашнего Императора Гурана Белеона Первого Разрушителя. Разумеется, Святой поход инталийских белых рыцарей против ереси поклоняющихся Эмнауру захлебнулся, а Святитель — первая и последняя женщина на этом высоком посту, Плана Пелид, не только почти разрушила Орден Несущих Свет, но и позволила крошечному герцогству Тимрет отделиться в самостоятельное государство. Несмотря на очевидное помешательство Планы, ее приказ — приказ Святителя — был выполнен беспрекословно, и Тимрет до сих пор, как я понимаю, кичится своей независимостью… хотя со всех сторон окружен землями Инталии.

— Ты хочешь сказать, что эта шпага может свести с ума? — Дроган с опаской посмотрел на Изумрудное Жало.

— Не совсем так. Клинок меняет судьбу человека, заставляет его всю оставшуюся жизнь идти другой дорогой. Той, которую изберет ему маг, преломляющий прозрачное лезвие. В иное время правителя, пошедшего против воли знати, просто отравят или зарежут в темном коридоре. Но магия Клинков судеб такова, что желание мага непременно осуществится. Пораженный им властелин выполнит предначертанное ему.

— А остальные? Ведь если то, что ты говоришь, правда, то этим шпагам просто нет цены!

— Доподлинно известно, что Сапфировый Коготь покоится где-то на дне океана, корабль, на котором его везли в Кинтару, исчез во время сильного шторма. Со своими проблемами кинтарцы в тот раз справились и без помощи магии, но цену Сапфирового Когтя выплачивают до сих пор. В смысле — продолжали выплачивать, когда я еще не оказался запертым в этих стенах.

— Кому?

— О, это тайна, которую кинтарцы охраняют чуть ли не ревностней, чем секрет производства своего знаменитого шелка.

Я несколько мгновений помолчал.

— С уходом из мира Сапфирового Когтя многие вздохнули спокойнее. Все-таки власть над чужими судьбами — страшная вещь, и подобная сила не должна находиться в руках смертных. Судьбы — дело богов, пусть боги и правят ими.

— А этот клинок? — Дроган кивнул на зеленую шпагу.

— Он тоже считался утраченным, но мне удалось найти Изумрудное Жало. — В моем голосе сквозила неприкрытая гордость. — Здесь, в замке, Клинок судеб укрыт достаточно надеж: но…

Брон. Брон могучий. Брон непобедимый. Сердце мира… впрочем, последнее из этих имен многие готовы были оспорить — для инталийцев сердцем Эммера был, ясное дело, Торнгарт, да и его красота, снежно-белые стены Обители, изысканные дома знати — все это выделяло Торнгарт среди других городов. Брон был иным… в его узких, мрачных улицах, в его могучих стенах и суровых башнях проявлялся истинный дух этого несокрушимого города-крепости, который ни разу за все время своего существования не был взят врагом. Бывало, что армии Инталии прорывались через кольцо внешних стен, бывало, что натиску осаждавших уступал и средний рубеж обороны. Но чудовищную цитадель, вознесшую свои стены над городом, взять не удалось никому.

Этот город всегда был мрачен. И летом, когда холмы вокруг него утопали в зелени, Брон выглядел мрачным черно-серым пятном. И зимой, когда снежное покрывало укутывало леса и долины, он оставался все таким же мрачным — казалось, даже свежий снег темнел и превращался в серую кашу, лишь коснувшись этих древних камней.

И люди здесь были такими же. Жители Брона не любили ярких красок — да и город не располагал к шумным ярмарочным весельям, броской одежде или иным проявлениям радости и хорошего настроения. Гостей здесь всегда было немало. Торговля в Броне неизменно выгодна, имперцы с готовностью покупают оружие, продовольствие, кожу, меха… правда, сбывать драгоценности, предметы роскоши и редкие деликатесы следовало все же где-нибудь в другом месте. Даже знать, коей при дворе Императора было немало, проявляла достойное сожаления равнодушие к тончайшим завиткам золотого кружева, изысканным серебряным безделушкам или причудливо ограненным самоцветам. Здесь ценили деньги. Простое золото, тяжелые чеканные профили Унгарта Седьмого или его предшественников.

На столиках менял можно было обменять любые монеты на эти — чуть грубоватые, но достаточно весомые. И деньги Империи с готовностью принимали в любой лавке континента — в то время как от инталийских монет-солнц некоторые воротили нос. Соотношение золота и серебра в них существенно разнилось от одного Святителя к другому, а поскольку отмечать на монетах год чеканки додумались только мастера Кинтары, то и уважения солнца вызывали мало. То ли дело гуры — каждый из Императоров строго следил за тем, чтобы золота в них всегда было именно столько, сколько полагалось. И не раз на центральной площади Брона под свист и улюлюканье толпы сажали на кол или распинали на деревянном столбе тех, кто, поддавшись жадности, пытался спилом или переплавкой уменьшить содержание благородного металла в имперских монетах.

Был случай — ставший легендой, но от того не утративший своей истинности, — когда один из баронов то ли в шутку, то ли в насмешку приказал отчеканить несколько сотен монет с профилем тогдашнего Императора, в которых золота было много больше, чем обычно. Даже известные своей жестокостью судьи тайной стражи растерялись — налицо был обман, но обман, приносящий обманутому одну лишь прибыль. Выход нашел сам Император — приказал собрать все «неправильные» монеты, переплавить, отчеканить из них обычные, а остаток золота… остаток золота влить в глотку шутнику, дабы осознал — никому в Империи не положено нарушать устои.

Поскольку деньги Империи ценились, здесь всегда было немало торгового люда, желающего с прибытком продать свои товары. Но негоцианты из Кинтары, привыкшие у себя на родине обряжаться в немыслимо яркие шелка, здесь очень быстро приходили к мысли сменить желтые, алые или голубые наряды на что-нибудь менее приметное. Даже пираты — свою добычу они предпочитали продавать в прибрежных городах, но находились и такие, кто в погоне за прибылью вез военную добычу в столицу, — избавлялись от пестрых живописных лохмотьев, вполне уместных на южном побережье, и перво-наперво облачались в темную ткань или дубленую кожу. Никто не отдавал таких приказов, никто не смотрел презрительно вслед… быть может, сам город заставлял званых и незваных гостей поступать именно так. И лишь гордые светоносцы расхаживали по Брону в своих эмалевых латах и снежно-белых плащах, надменно поглядывая на серо-черно-коричневую толпу. Да изредка навещавшие город-крепость маги Алого Пути не отказывались от своих огненно-красных одеяний, что служили для знатоков совершенно точным показателем статуса владельца.

Прошедшая зима оказалась весьма удачной для торговли. Уже ни для кого не было секретом, что Империя готовится к войне. Эмиссары Унгарта с готовностью скупали любую военную амуницию. Мечи и кинжалы, копья и булавы, топоры и обычно пользующиеся весьма малым спросом массивные алебарды — за все платили звонкой монетой. Из Кинтары шли караваны, нагруженные и тончайшего плетения изысканными кольчугами, богато украшенными медными, бронзовыми или стальными гравированными пластинами, и тяжелыми латами, и относительно дешевыми, из плохого железа кирасами. Индар присылал на продажу кожу — седла и упряжь, стеганые кожаные куртки, подбитые толстым слоем конского волоса (не сразу и меч пробьет, зато в прохладное время такая куртка греет, а в жаркое — не раскаляется, как железо), ножны и перевязи, целые телеги ровных, одна к одной, оперенных стрел — и с тонкими гранеными бронебойными наконечниками, и с широкими листообразными, что применялись против легкой, бездоспешной пехоты. Такие стрелы оставляли страшные раны, выпуская наружу фонтаны крови.

Почти не торгуясь, скупали имперцы и зерно — давая такую цену, что к весне кое-где начался голод, ибо жадные до легких денег бароны отбирали у своих сервов все, оставляя жалкие крохи лишь на полуголодное существование. Солонину и сушеное мясо тоже брали охотно, а весной, когда пошла в рост первая трава, взлетели цены на скот. Тут уже даже маловеры перестали сомневаться — скоро, скоро имперские полки пойдут в поход, иначе для чего все эти приготовления?

И все же в эту зиму произошло нечто… нельзя сказать, что это событие подорвало у коренных гуранцев веру в своего Императора. Подобная ересь, даже возникни она, была бы тут же безжалостно выкорчевана тайной стражей, ибо, как известно, у стен есть уши, и то, что человек говорит кому-либо, кроме себя самого, рано или поздно станет известно Ангеру Блайту или, что вероятнее, кому-то из его судей. Приговор в подобных случаях был однозначен, и никому из подданных Императора не хотелось бы испытать мастерство палачей на своей шкуре. И все же каждый, кто слышал слова имперских чиновников, ощущал, как мороз волнами проходит по коже.

Чиновники объявили, что Империя готова купить тела умерших. За трупы платили серебром — один диск с молнией Эмнаура за одно тело. На продажу годились не всякие тела. Только взрослых мужчин или женщин. Калек изучали пристально — за лишенных зубов, языка или глаза платили сполна, за недостающие пальцы могли вычесть медью, а безногих или безруких не брали вовсе. И не раз вслед за обозом, везущим освежеванные бараньи туши, тащилась кое-как укрытая соломой телега, с которой свешивалась посиневшая рука.

Зачем Императору понадобились трупы, догадаться было несложно. Все знали, что маги Ночного Братства поведут в бой не только воинов из плоти и крови, но и тела тех, чьи души уже умчались к Эмнауру… или к Эмиалу, поскольку магам было все равно, кому из богов тело поклонялось при жизни. Но обычно число живых мертвецов в имперской армии исчислялось несколькими десятками — тупые, медлительные покойники были не слишком хорошими бойцами, и их единственным достоинством была абсолютная нечувствительность к боли и столь же абсолютное отсутствие страха. Обычно их использовали при штурмах крепостей — куда выгоднее послать к воротам цитадели с тараном безразличные к льющейся сверху смоле и кипятку ходячие трупы, чем рисковать обученными воинами. Или же ставили густой цепью перед рядами тяжелой пехоты — пусть о них, а не о шеренги ветеранов разобьется стремительный клин латной инталийской кавалерии.

Но в этот раз, похоже, Император решил задавить извечного противника толпами равнодушных к ранам мертвых воинов. И каждый гуранец — пусть внутренне и содрогаясь от мысли, что это его безвременно почивший дед или отец пойдет в атаку, тупо глядя перед собой невидящими глазами, — испытывал некоторое облегчение. Ибо каждый удар меча или тяжелого рыцарского копья, принимаемый на грудь безмолвным мертвецом, означал, что этот удар не достанется живым. А уж если эта политика Империи принесет лично ему, подданному Императора, еще и лишнюю монетку — почему бы и нет.

Несмотря на то что весна уже вовсю заявила свои права на Брон и окрестности, погоду вряд ли можно было назвать приятной. С утра небо затянули хмурые, грязно-серые, иол стать улицам и домам имперской столицы тучи. Немногочисленные прохожие спешили куда-то по своим делам, праздность здесь была не в чести и дозволялась лишь старикам (что с них возьмешь) и гостям — но последние тратили время не на то, чтобы поглазеть на однообразные виды древнего города, а на торговлю. Процесс, может, и менее интересный, зато куда более выгодный.

Поэтому старуха, неспешно бредущая по узкой улочке, никого не интересовала. Быть может, пройдет еще сколько-то дней, и внуки, буде таковые у старухи найдутся, свезут ее бездыханное тело скупщикам. Полную молнию за нее, конечно, не получить, но и горсть медных монет — неплохая прибыль…

А пока старуха неспешно шаркала по мостовой, тяжело опираясь на толстую палку. Одета она была не то чтобы очень бедно — но и о достатке порядком облысевшая душегрейка, старательно заштопанный в нескольких местах платок и тяжелые боты, знававшие лучшие времена, отнюдь не свидетельствовали. Сухие пальцы сжимали корзинку, из которой выглядывали краюха хлеба да пучок самую чуточку увядшей зелени — небось отдали бабке за мелкую монетку, больше для благотворительности, чем ради прибыли. Она не торопилась, время от времени останавливалась, чтобы отдышаться, часто оглядывалась по сторонам — вероятно, искала доброго человека, что поможет ей донести до дома эту тяжкую ношу.

Из-за угла вышел высокий мужчина, одетый дорого и со вкусом. Сапоги из блестящей черной кожи, того же цвета камзол, теплый плащ — несмотря на весну, погода была прохладной, — дополнял наряд. На боку мужчины висел тонкий длинный меч. Судя по тому, что клинок не путался под ногами, этот человек достаточно часто носил на поясе оружие, свыкся с ним и уже не воспринимал как нечто лишнее.

Он обежал глазами пустынную улочку, на мгновение взгляд остановился на старухе — та, словно бы почуяв надежду, посмотрела на мужчину жалко и просяще, но взор ее тут же угас… Такие кавалеры не помогают нищим старухам донести до бедной хижины корзинку с едой. Бабка разочарованно отвернулась, сгорбилась еще больше и побрела своей дорогой, тяжело опираясь на палку.

Тем не менее мужчина последовал за ней. Он без труда нагнал старуху и загородил ей путь.

— Во имя Эмнаура, бабушка…

— Во имя, сынок, во имя, — прошамкала та.

— Куда направляешься?

Бабка подняла взгляд белесых старческих глаз и всмотрелась в лицо мужчины. Его вряд ли можно было назвать красивым, но это было лицо настоящего воина — мужественное, жесткое, давно лишенное очарования юности, но еще не старое. Ему было лет сорок… может, сорок пять. Или даже немного больше — говорят, заботы быстро старят человека. Если так, то у мужчины в черном забот было достаточно — у глаз собрались глубокие морщины, щеку пересекал чуть заметный шрам, кожа была жесткой, явно не раз подвергавшейся действию непогоды. Светлые волосы — не слишком характерные для уроженца Брона — были коротко острижены.

Этот человек имел право задавать вопросы. Любые вопросы… и почти любому жителю Брона и даже всей Империи. Кроме разве что Императора — и то ходили слухи, что сам Унгарт Седьмой на вопросы этого человека отвечает. Почти всегда. Это лицо знали все — и суровые императорские гвардейцы, и нищие воришки, промышлявшие на торгу (для них встреча с этим человеком, как правило, заканчивалась плачевно), и леди благородных кровей. И, естественно, воины и маги тайной стражи — еще бы им не знать своего консула.

— Ваше с-сиятельство… — Выглядевшая изрядно напуганной бабка чуть заикалась и попыталась было изобразить раболепный поклон. Получилось это у нее плохо, старческая спина давно разучилась свободно сгибаться перед кем бы то ни было. — Г-господин Б-блайт? Чем м-могу служить?

Ангер Блайт, консул тайной стражи, второе по влиянию лицо в Империи, часто за глаза именуемый Черным Консулом, некоторое время помолчал. Затем, изобразив некое подобие улыбки, вполголоса произнес:

— Для начала неплохо бы вам, бабушка, принять истинное обличье.

В этих тихих словах содержалось столько угрозы, что бабка мелко задрожала… черты ее морщинистого лица смазались, поплыли — и через несколько мгновений перед всемогущим консулом стоял невысокий чумазый паренек. Относительно опрятная, хотя и изношенная одежда старухи сменилась самыми настоящими лохмотьями. Только растоптанные боты остались прежними, да ничуть не изменилась корзинка вместе с содержимым. Взъерошенные темно-каштановые волосы были грязны, а оттого казались серыми. Веснушчатое лицо было бледным и очень худым.

— Д-дяденька консул… — Заикание никуда не делось, только теперь шамкающий старческий голос сменился голосом детским, дрожащим от ужаса. — Д-дяденька, п-простите! Эмнаура ради, простите! Я больше не буду! Я только хлебушка-то и украл! Д-дяденька консул, я со вчера не ел! Я больше не б-буду, Эмнауром клянусь! В-вот, я все отдам, честно! Я даже отработать могу!

Из глаз паренька покатились слезы. Ему было о чем плакать… Тайная стража не занималась отловом воров и попрошаек, предоставляя это сомнительное удовольствие городским стражникам. У тайной стражи были иные задачи и иные проблемы — но это отнюдь не означало, что кто-то из бойцов этого сообщества, уже вполне могущего претендовать на звание Ордена наряду с тем же Триумвиратом или Ночным Братством, увидев преступление, пожелает остаться в стороне. А поскольку тайная стража — она на то и тайная, чтобы не чеканить шаг по площадям и улицам города, не носить всем напоказ особую форму и вообще не привлекать к себе внимание тем или иным способом, то всякое отребье, которое не переводилось в большом городе, несмотря ни на какие репрессии, несло куда больше убытков от людей Блайта, чем от имперских патрулей. Весьма вероятно, что воришку ожидало жестокое бичевание — в лучшем случае. В худшем — Блайт мог счесть, что избавление столицы от мелкого вора, способного в будущем стать большим разбойником, есть неплохое начало дня.

Поэтому мальчишка и старался как мог, отчаянно пытаясь вызвать жалость у почти не подверженного простым людским эмоциям консула.

По всей видимости, эта пылкая и страстная мольба произвела на Ангера Блайта определенное впечатление. Правда, не то, которое ожидал юный воришка.

— Прекратите ломать комедию, — коротко бросил он. — У меня мало времени…

— Дя-яденька! — заголосил мальчуган, размазывая грязными ладошками по лицу слезы и сопли. — Отпу-у-устите!!!

Блайт коротко махнул рукой, и словно из ниоткуда на улочке возникли люди. Не меньше десятка. И человек, хорошо знавший Черного Консула, мог бы с уверенностью сказать — еще пар пять-шесть внимательных глаз следят за происходящим, оставаясь невидимыми. Блайт не любил сюрпризов и считал, что лучший способ не допускать их — все, что возможно, предусмотреть.

Четверо мужчин с обнаженными клинками встали по обе стороны консула, их тела затягивали тонкие черные кольчуги, а лезвия длинных мечей смотрели в сторону прижавшегося к стене мальчишки. Щелкнули взводимые арбалеты… Двое тайных стражей — худенькая женщина в простом черном платье и отороченной мехом серой накидке и пожилой мужчина, ростом едва достававший Блайту до плеча, — вышли вперед, синхронно вскидывая руки. Зазвучали слова обратного плетения — убийцы заклинаний. Еще один воин или скорее боевой маг стоял чуть в стороне, его руки были напряжены и, судя по положению скрюченных пальцев, готовы в любое мгновение выбросить стрелу мрака — одно из самых убийственных заклинаний магии крови.

Черты лица юного воришки вновь исказились — на этот раз смена облика шла с натугой, видно было, что человек, укрытый чужим обличьем, сопротивляется. Увы, это продлилось недолго — то ли умения не хватило, то ли совокупная сила двух магов тайной стражи оказалась могущественнее… или просто потому, что ломать всегда легче, чем создавать. Внешность чумазого подростка растаяла словно дым, открыв глазам Блайта довольно высокую, отменно сложенную молодую девушку в изящном кожаном костюме. Пышные черные волосы рассыпались по плечам, палка превратилась втолкую шпагу с клинком, словно отлитым из бледно-зеленого стекла. И клинок этот был направлен в сторону консула.

— Таша Рейвен! — усмехнулся Блайт. — Какая неожиданная встреча…

— Леди Рейвен, — буркнула девушка, медленно опуская шпагу.

Посостязаться в фехтовании один на один с консулом еще можно было — хотя о нем и ходила молва как о непревзойденном мастере клинка, слухам всегда можно было верить лишь наполовину, не более. Но лезть в драку против десятка бойцов, из которых по меньшей мере трое — маги, было форменным самоубийством. К тому же Таша не могла не понимать — пожелай консул ее смерти, он не стал бы устраивать весь этот разговор и демонстрацию силы.

— Леди Рейвен, — не стал спорить Блайт. — Не могу сказать, что рад приветствовать вас в столице Империи, ибо вы не соизволили явиться ко мне, дабы засвидетельствовать свое почтение. Но, думаю, у нас еще будет время для беседы. Соблаговолите отдать ваш клинок…

— То есть сдаться? — немного язвительно уточнила Таша. — Хм… интересное предложение. На каких условиях?

— Условиях? — Блайт задумчиво поскреб подбородок. — Ну, скажем, вам сохранят жизнь, леди. Хорошее условие, не так ли?

— Отдельную камеру, еду с вашего стола, горячее омовение каждый день, — принялась загибать пальцы Таша, не в силах отказать себе в удовольствии подразнить Черного Консула.

— Чистые простыни, — подсказал Блайт.

Таша сделала круглые глаза.

— Ну разумеется, разве об этом надо говорить? Или вы считаете, Ангер, что леди должна довольствоваться тюфяком, набитым гнилой соломой?

— Леди Рейвен, — тон Блайта говорил о его искреннем сожалении и легкой усталости, — поверьте, у меня и в самом деле мало времени. Давайте вы отдадите мне шпагу, а я, в свою очередь, постараюсь позаботиться о том, чтобы ваше пребывание в имперской тюрьме было относительно комфортным. Не обещаю, что выделенные вам апартаменты будут столь же удобны, как и ваша комната в гостинице «У старого Тригга», но мы сделаем все возможное…

— Надо было выбрать гостиницу подешевле, — недовольно пробормотала Таша себе под нос. — Я ведь оплатила комнату на пять дней вперед. Как думаете, Ангер, Тригг вернет деньги?

По всей видимости, консул и в самом деле был не в настроении.

— Леди, я в последний раз предлагаю вам отдать оружие и последовать за моими людьми. И, кстати, прошу дать слово не применять магию по дороге к моей резиденции… Толку от этого не будет, но магическая схватка в центре города мне совершенно не нужна. Если вы готовы подчиниться, мои люди проводят вас… — он чуть заметно усмехнулся, — да вы и сами знаете дорогу.

— Может, я сама и пойду? — не удержалась Таша, краснея. Намек Блайта на то, что ее в Броне отлавливали уже не впервые, был совершенно прозрачен, и неприкрытая насмешка больно ударила по самолюбию девушки.

— Мои люди проводят вас, — повторил он с нажимом. — Если же вы, леди, сочтете нужным оказать сопротивление, можете приступать. Повторюсь, у меня совсем нет времени на пустые словесные пикировки. Предпочитаю подчинение или схватку. Выбор за вами.

Таша снова взвесила свои шансы. От повторного пересчета ситуация не стала казаться более выгодной. Пусть в тайной страже служили и не лучшие из лучших, но количество в таких случаях вполне может заменить качество. И никто не знает, сколько еще людей у консула под рукой. Проклятие, хватило бы и одного Блайта. Магом он был средним — или чуть выше среднего, примерно одного уровня с Ташей, но обладал отменной реакцией и клинок на поясе носил не в качестве украшения.

Судя по упоминанию о гостинице, встреча с консулом на этой тихой, безлюдной улочке не была случайной — ее выследили, и, следовательно, известный своей педантичностью Блайт сделал все, чтобы арест шпионки прошел гладко. Значит, попытка оказать сопротивление заведомо обречена на провал.

Она вздохнула, подбросила шпагу, перехватив ее за блестящий клинок, и с легким поклоном протянула Блайту.

— Берегите ее, консул, это очень дорогая игрушка.

— Этих ваших игрушек у меня уже две, — заметил Блайт, принимая ажурную рукоять. — Эта станет третьей… если так будет продолжаться дальше, я соберу неплохую коллекцию, не так ли, леди?

Появление тайной стражи историки относят к временам Императора Даррелла Второго. Весьма вероятно, что и те, кто управлял Империей до этого весьма миролюбивого властелина, тоже пользовались услугами людей, которые старались не афишировать свои личности. Наверняка пользовались. Но к началу правления Даррелла Второго — это был 863 год от Разлома — войны на Эммере утихли, территории были поделены между двумя колоссами, Инталией и Гураном, крошечный Индар и почти недоступная Кинтара сохранили относительную независимость на условиях полного нейтралитета при любых выяснениях отношений между великими государствами. Каковой нейтралитет они, к слову, свято блюли уже более семнадцати веков. Правда, понимая его по-своему. Индар с готовностью предлагал мечи своих воинов всякому, кто соглашался заплатить за них пристойную цену, а Кинтара с той же готовностью продавала оружие обеим противоборствующим сторонам.

Войны завершились, наступил довольно долгий период мира. Период, когда бряцанье мечей сменилось витиеватыми беседами дипломатов, наполненными двусмысленностями, намеками, утонченной лестью и не менее тонкими оскорблениями. Славное оружие предков ржавело, рыцари и с той, и с другой стороны откровенно скучали, искали отдушины в многочисленных дуэлях, которые очень часто заканчивались смертью по меньшей мере одного из участников — а чаще более чем одного, поскольку в тогдашней практике популярны были дуэли, скорее похожие на небольшие сражения, когда оба соперника приводили с собой слуг, вассалов или просто мающихся от безделья друзей. И у резкого слова, бурного спора или выплеснутого в лицо бокала с вином часто было весьма и весьма кровавое продолжение.

Не было ничего удивительного в том, что такая политика Императора не находила должного отклика в сердцах и умах знати. Словно прыщи в сырую погоду, на теле Империи один за другим вызревали заговоры. Большие и малые, вызывающие презрительную ухмылку или же серьезную озабоченность, они быстро стали настоящей проблемой, и Даррелл Второй решил эту проблему весьма радикально — поголовным уничтожением всех, кто проявлял нелояльность к трону и лицу, его занимающему. А для того, чтобы точно знать, кого карать, а кого миловать, и была создана тайная стража, особый корпус магов, воинов, шпионов и пыточных дел мастеров, которые занялись сбором информации и зачастую вынесением приговоров. Спустя каких-нибудь пятнадцать лег, ничтожный срок, заговоры и бунты в Империи угасли сами собой. Любой, совершенно любой человек мог оказаться на жалованье у тайной стражи. Проститутка и солидный дворянин, покрытый шрамами воин и кинтарийский купец, даже мальчишка в таверне, подающий пиво гостям и чутко ловящий каждое произнесенное за столом слово. Большая часть приговоров приводилась в исполнение без лишней огласки — Император дал своей новой игрушке право действовать самостоятельно, а потому люди, в том числе и те, у кого на душе не было ничего достойного порицания (если подумать, много ли существует таких людей), пребывали в постоянном страхе. Кто бесследно исчезнет следующей ночью? Кто сообщит тайному судье или даже самому консулу компрометирующую информацию? Сосед? Старый друг? Собственная жена?

Правление Даррелла Второго еще не успело подойти к своему печальному концу, а тайная стража уже выполнила возложенную на нее задачу, и в Империи начали ходить шепотом передаваемые из уст в уста слухи о том, что скоро, очень скоро ночные убийцы будут уничтожены. Слишком много кровавых тайн хранилось в мало кому известных убежищах тайной стражи, слишком много государственных секретов разобрали палачи средь воплей истязаемых бунтовщиков. Все ждали, все надеялись, что вот-вот консул и его присные будут объявлены врагами короны… и пусть прольется кровь, но оставшиеся в живых смогут вздохнуть спокойно.

Этого не произошло. Даррелл мудро решил, что принесшая столь очевидную пользу организация должна действовать и впредь. Консулу было указано на то, что пора приглушить размах репрессий, смертные приговоры теперь утверждались лично Императором, ему же на стол попадали и допросные листы, где скрупулезно записывалось каждое слово, произнесенное под пытками. Люди перестали исчезать, гуранцы стали с меньшей подозрительностью смотреть друг на друга… а в вечном Броне появилось большое, серое, как и весь город, здание, куда мог войти любой человек, считающий своим долгом сообщить о готовящемся заговоре. За плату — скромную, если сведения представлялись малоценными, и весьма щедрую в ином случае.

Теперь их знали — и консула, и всегда затянутых в черные одежды судий. По-прежнему на содержании тайной стражи находилось немалое количество осведомителей, по-прежнему ее агенты, ничем не выделяясь среди обычных людей, слушали в оба уха и смотрели в оба глаза. И уже Император Унгарт Первый, сменивший безвременно почившего Даррелла, готов был признать, что и не мыслит обойтись в управлении страной без столь гибкого и надежного инструмента.

Быть может, тайная стража не подверглась опале за все эти века еще и потому, что она всегда верно и преданно служила Империи — независимо оттого, кто в то или иное время сидел на троне. Что с того, что Унгарт, желающий стать Унгартом Первым, озаботился подсыпать яду своему стареющему отцу. Не пойман — следовательно, невиновен. И консул совершенно искренне принес присягу новому Императору, лишь отметив для себя, что этот заговор тайной страже вовремя раскрыть не удалось.

С не меньшим успехом действовала тайная стража и против шпионов сопредельных государств. Это Таша Рейвен уже в который раз ощутила на собственной шкуре.

Шестеро сопровождающих — консул отправился по своим тайным делам, отрядив для девушки в качестве конвоиров двух магов и четырех воинов, что само по себе было свидетельством некоего уважения, — доставили леди в мрачное серое здание, где уже лет триста размещалась резиденция тайной стражи. Таша ожидала, что ее, несмотря на обещания Блайта, отведут в подвал — под зданием было по меньшей мере три этажа казематов. А может, и больше — просто леди Рейвен не довелось пребывать в заключении в более глубоком подземелье. В прошлый раз ей пришлось провести в обществе упомянутого тюфяка почти две недели, пока шли переговоры о выкупе. И потому она была приятно удивлена, когда конвоиры вежливо, но настойчиво препроводили ее в довольно приличную камеру, расположенную всего лишь на втором этаже.

Узкие окна были забраны толстыми железными прутьями, но стены были отделаны довольно новыми коврами, придававшими камере некое подобие уюта, кровать была пусть и не столь удобна, как в гостинице, но все же вполне приемлема, а ужин, предоставленный ей всего лишь полчаса спустя, был подан на неплохом фарфоре.

Нельзя сказать, что в таком отношении было что-то из ряда вон выходящее. Дворяне, в том числе и инталийские шпионы, к каковым относилась леди Рейвен, пользовались определенными привилегиями, гарантирующими помимо прочего, что и захваченные эмиссары Гурана не будут отправлены в аналогичной ситуации на корм крысам. Другое дело, что и консул, и рыцари-светоносцы вполне могли принять меры, чтобы попавший в их руки человек уже никогда и никому не мог пожаловаться на плохое обращение. Но происходило это нечасто. Сумей Орден заполучить Дилану Танжери, ее умертвили бы сразу после того, как под действием оков разума она рассказала все, что ей известно. Обычно же пойманного шпиона, если он не успевал причинить достаточно вреда или, скажем, узнать что-то, представляющее угрозу для государства, некоторое время держали в тюрьме, после чего выпускали за приличный выкуп или обменивали на кого-то из своих.

Так что насчет своего будущего Таша особенно не беспокоилась. Две недели, три… вряд ли ожидание затянется на больший срок. А потом Метиус арГеммит через посредника передаст консулу соответствующую сумму золотом, леди Рейвен будет отконвоирована к границе, где ее в целости и сохранности передадут Ордену.

Что ж… пребывание в этой камере будет несколько менее неприятным, чем в темной камере в подземелье, освещаемой лишь трепещущим огоньком крошечной масляной лампады.

— Леди чего-нибудь желает? — поинтересовался молодой слуга, явившийся, дабы забрать посуду.

— Какую-нибудь книгу… — Не удержавшись, добавила с оттенком насмешки: — И напильник.

— Зачем вам напильник? — не моргнув глазом поинтересовался юноша.

— Ясное дело, чтобы перепилить решетку и бежать отсюда, — призналась Таша.

— Вынужден отказать. — Лицо слуги выражало почти искреннее сожаление. — Желаете еще одну лампаду?

— Обойдусь…

— Книгу вам доставят.

Он исчез за дверью прежде, чем Таша уточнила, что именно ей хотелось бы почитать. Спустя полчаса парень появился снова, водрузив на стол огромный том в желтом кожаном переплете. Полустертые буквы, некогда бывшие золотыми, гласили, что под обложкой скрывается история правящей императорской династии.

— Никакой фантазии, — пробормотала Таша, — или у вас всего одна книга? Эту я уже читала… в позапрошлый мой визит сюда.

Слуга лишь пожал плечами и вышел, плотно затворив за собой дверь. Лязгнул массивный замок, тут же послышались слова весьма распространенного заклинания, которое, несмотря на свою простоту, делало замок абсолютно устойчивым к попытке магического взлома.

Таша несколько мгновений изучала толстую, в три доски, деревянную дверь, для прочности обитую железными полосами, затем щелкнула пальцами, пробормотала короткую фразу, и в воздухе, чуть выше ее головы, заплясало яркое светящееся облачко. Вины за собой она не чувствовала — мало того что ее просили воздержаться от магии лишь на пути до этой тюрьмы, но никак не в ее стенах, но и этого обещания от нее Блайт не дождался. Видимо, вполне удовлетворился сданной ему шпагой.

Девушка вздохнула и открыла первую страницу увесистого фолианта. Но глаза бессильно скользили по знакомым строчкам, словно не узнавая немного расплывшихся, местами выцветших букв. В памяти снова оживали картины недавнего прошлого…

Возвращение в Торнгарт было не триумфальным, как она рассчитывала. Если бы Таша всерьез подумала обо всем происшедшем, она вообще не стала бы соваться в столицу, пока шум вокруг столь блистательно проваленной попытки захватить в плен неуловимую Дилану Танжери не поутихнет. Всего-то и дел было — отправить кого-то из смердов, перепоручив им связанного по рукам и ногам пленника, а самой укрыться в родовом поместье и осторожно выяснить обстановку. Так нет же…

Результат был неприятен, хотя и предсказуем. Она ловила на себе снисходительные и насмешливые взгляды, слышала шепоток за спиной везде, где бы ни оказалась. Блестящая неудачница леди Рейвен… самоуверенная леди Рейвен… невесть что о себе возомнившая девчонка… законченная дура… бездарь… Эпитеты громоздились, переходя от издевательских к явно оскорбительным. Даже те, кто относился к девушке с симпатией, теперь выказывали холодность и легкое недоумение — мол, как же ты, а? Установить, кто выпустил слух в народ, уже не представлялось возможным. Имей Таша необходимое влияние, наглеца, с готовностью поделившегося забавной новостью с каждым встречным и поперечным, она бы нашла и устроила б ему показательную порку… Но влияние, если и было, теперь резко сошло на нет. И попыткам девушки во всем разобраться и найти негодяя был поставлен умелый и непреодолимый заслон.

«Прокололась, идиотка? Теперь терпи…»

Безусловно, вслух никто этого не сказал. Глупо грубить магу в лицо, можно нарваться не только на оформленную по всем правилам дуэль, которая еще неизвестно чем закончится, а и просто получить в лоб фаербол — и поди потом доказывай Эмиалу, что хотел только лишь пошутить. Бог, может, поймет и простит — но жизнь обратно не вернет. Нет у богов такой привычки…

И все же насмешки девушка стерпела бы. Не впервой — хотя такого размаха издевательства не достигали никогда ранее. Куда хуже была беседа с арГеммитом, состоявшаяся на восьмой день после ее возвращения в столицу. Уже одно это было знаком недовольства Вершителя, обычно он находил время принять свою подопечную по первому же требованию. Ну, день задержки, ну, два… а так было очевидно, что Метиус просто-напросто уклоняется от встречи.

Вершитель принял ее поздно вечером — в это время большинство обитателей Торнгарта либо уже отправлялись в постель, либо сдували пену с последних кружек пива в допоздна не закрывающихся тавернах. А потому мало кто мог увидеть ночную гостью — то ли выбор времени для аудиенции был сделан в пользу Таши, дабы оградить ее от очередного водопада насмешек, то ли, наоборот, являлся дополнительным оскорблением — мол, не хочет Вершитель, чтобы лишние глаза уличили его в связях с такой… такой…

К этой беседе она готовилась добрых полдня. Примеряла новый костюм — густо-синего цвета короткий камзол с высоким воротником, узкие обтягивающие штаны. Наряд, шитый серебром, выгодно подчеркивал идеальную фигуру — и стоил немыслимых денег. Еще бы, его делал лучший мастер Торнгарта, у которого одевалась вся знать Ордена. Выдающийся талант позволял этому седому человеку, имя которого знал, почитай, каждый модник столицы (правда, далеко не каждый мог оплатить его услуги), разговаривать с сильными мира сего почти на равных. Обычно он этим правом не пользовался, был неизменно любезен и услужлив — во всем, что не касалось вопросов торга. Но сейчас даже он встретил леди Рейвен чуточку ехидной ухмылкой. Самую малость — на грани приличия, но и без того пребывающей в бешенстве Таше этого было достаточно. Видимо, ее взгляд оказался достаточно красноречив — ухмылка на лице мастера тут же увяла, уступив место подчеркнутой сухости тона.

Впрочем, примерка несколько улучшила ее настроение. Камзол сидел великолепно, а заранее подобранные мастером высокие, до колена, сапоги из темно-синей кожи прекрасно дополняли наряд. Она даже не стала торговаться — уплатила сполна запрошенную сумму, хотя бы этим досадив мастеру. Для любого продавца торг — занятие увлекательное, и барыш без торга вроде и не так радует.

И теперь она намеревалась предстать перед Метиусом во всем блеске. Наряд дополняли длинные сапфировые серьги-капли, пояс из ажурных серебряных листьев и, конечно же, клинок.

Лорд Рейвен был ценителем оружия — как и всякий уважающий себя дворянин. Но если одни искали мечи и кинжалы «с историей», особо гордясь клинками, на которых в былые времена не просыхала кровь, другие предпочитали драгоценные образцы, где украшенный самоцветами (часто вопреки удобству) эфес стоилбольше, чем годовой доход иного из дворян помельче, то лорд Рейвен особое внимание уделял стеклянным шпагам. И хотя он никогда не признавался в том, что надеется заполучить в коллекцию один из древних Клинков судеб, стремление это было очевидно любому, кто хоть краем уха слыхивал об этих реликвиях, драгоценных… нет, бесценных изделиях Уммара АльМегера, одного из величайших Творцов Сущего.

Династия мастеров, умеющих выплавлять магическое боевое стекло, прервалась много веков назад — но за то время, пока они здравствовали, этого во всех смыслах замечательного оружия было изготовлено немало. Шпаги, кинжалы, короткие мечи и массивные двуручники — стеклянное оружие высоко ценилось и в те времена, в основном за легкость и прочность. И еще за то, что на этот полупрозрачный материал прекрасно накладывалась магия. Куда лучше, чем на сталь или бронзу.

Поначалу их делали очень разными — бледно-зелеными, цвета светлого изумруда, и сочными, словно молодая трава. Густо-синими, словно горячее летнее небо, и зеленовато-голубыми, как морская волна. Желтыми, как светлый диск Эмиала, и оранжевыми, как тот же диск, готовящийся уйти на ночной отдых после дневных трудов. Алыми, как кровь, бьющая фонтаном из разорванной артерии, и темно-красными, похожими на милые сердцу красавиц рубины.

После того как в мир пришли Клинки судеб, невероятно популярны стали их копии. Именно эти копии и искал по всему Эммеру лорд Рейвен…

Таша вошла в оружейную галерею. Здесь было немало обычного — в том числе и весьма неплохого — боевого железа, но сейчас девушку интересовало не оно. Основная часть коллекции находилась в родовом замке Рейвенов, что был построен лет двести назад примерно в дне пути от Торнгарта на северо-восток, но кое-что было и здесь, в их столичном доме. Стеклянные шпаги хранились в дальнем конце оружейной залы — их было четыре. Бледно-зеленая, которую девушка предпочитала остальным, две густо-синие и алая. Каждая — на обтянутой черным бархатом подставке. Каждая — произведение искусства…

Они были изготовлены безумно давно. С тех пор не раз менялся эфес, становясь то простым и удобным, то вычурным и усыпанным драгоценностями, но магическое стекло, почти неподвластное времени, выглядело новым, только что вышедшим из рук мастера.

Таша сняла с подставки одну из синих шпаг, задумчиво провела ногтем по острому лезвию. К шпаге прилагались ножны, но девушка предпочитала простое кольцо на поясе. Носить оружие таким образом надо было уметь — дабы не разрезать свои же сапоги или, что еще хуже, пышное платье какой-нибудь леди (чтобы тут же получить вызов на дуэль от ее спутника). Правда, Ташу на дуэль не вызывали уже лет пять… в Торнгарте еще помнили, чем это тогда закончилось. Глупости некоторых магов, благородно дававших клятву не применять свою силу на дуэли, Таше были совершенно несвойственны… и противника она тогда просто сожгла на месте, даже не доставая оружия. Он тоже не достал… не успел.

Тихо звякнув, клинок скользнул в предназначенное для него кольцо. Леди Рейвен подошла к большому, в полтора ее роста, зеркалу, поправила живописно разбросанные по плечам локоны и усмехнулась — она была неотразима и прекрасно это осознавала. Можно было отправляться на встречу с Метиусом.

Предполагалось, что это будет вполне милая светская беседа за бокалом вина. Быть может, Метиус добродушно пожурит ее за некую самоуверенность, наверняка выразит сдержанное сочувствие. Затем — даст какое-нибудь интересное поручение или, что тоже не исключено, совет отправиться в замок Рейвенов и провести там некоторое время, пока злые языки не натрут себе кровавые мозоли и не успокоятся. Пара-тройка шуток, несколько свежих сплетен, неизбежная лекция о текущих отношениях между Инталией и Гураном — без этого арГеммит не мыслил встречи со своими агентами, а с его привычками приходилось мириться и иным Вершителям, не то что Таше. Ожидания не подтвердились.

АрГеммит был в бешенстве… и тот факт, что с момента получения им информации о блестящем провале его гостьи прошло уже немало дней, ничуть не улучшил настроения Вершителя.

— Самовлюбленная идиотка! — Маг мерил просторную комнату от стены до стены, печатая шаг с такой силой, что казалось, сейчас или отвалятся подметки, или лопнут мраморные плиты пола. — Как ты могла? Таша, я всегда жду от тебя какой-нибудь глупости, и мои ожидания ты обманываешь поразительно редко, в этот раз ты превзошла саму себя! Подумать только!!! Ты считаешь, категорический приказ не пытаться взять Дилану без поддержки Ордена был отдан для разного рода сельских управителей? Или для всякой мелкопоместной швали, ничего, кроме своего сраного замка и не менее сраного сеновала, в жизни не видевших?

Таша именно так и считала, но заявить об этом, видя настроение арГеммита, было не самым лучшим решением.

— Так нет, деточка! Не для них! Любой из этих уродов, считающих себя пупом своего маленького кусочка земли, достаточно слышал о Дилане Танжери, чтобы наложить в штаны при одном только слухе о том, что любимая императорская убийца появилась в их краях. Они бы тут же сообщили обо всем рыцарям, а сами заперлись бы в самом глубоком подвале и там пердели бы от страха! Но только не блистательная леди Рейвен, о нет! Только она может совершить такую дурость!

— Вы разговариваете с женщиной, милорд, — ледяным тоном заметила Таша.

— С женщиной? О нет… женщины — милые бездумные существа, проматывающие состояния на наряды и драгоценности, из уст в уста передающие все сколько-нибудь существенные сплетни и изящно наставляющие своим мужьям рога с молодыми рыцарями. Узнаете себя в этом описании, леди? Нет? Я тоже не узнаю…

Он некоторое время помолчал, сверля глазами Ташу, лицо которой превратилось в надменную маску.

— Вы не женщина, леди! Вы — вечная боль для моей многострадальной головы, вы заноза под моим ногтем. Гвоздь в моем сапоге, извините за банальность! Что вам стоило подождать два, всего два дня? Отряд рыцарей был уже в пути, три боевых мага, три десятка мечей. С такими силами эту суку Танжери можно было загнать, как зайца. И взять! И привезти сюда в клетке! Но нет… вам захотелось все сделать самой! И что в итоге?

Что получилось в итоге, Таша знала прекрасно и не нуждалась в излишних напоминаниях, но арГеммиту необходимо было выговориться, и ему сейчас было безразлично, слушают его или нет. Он снова зашагал по комнате, изливая свою боль и свой гнев стенам — достаточно, впрочем, громко, чтобы эхо от его голоса разносилось на многие залы и коридоры вокруг.

— В итоге грозная леди Рейвен заставляет Дилану в панике бежать. О нет, это вы, вероятно, считаете, что она бежала в панике, тогда как на самом деле все обстояло иначе. Танжери провела вас, как сопливую девчонку. Удрала, подсунув своего слугу, который в одиночку задержал все ваше сиволапое воинство. Да еще рассказал вам сказку, в которую вы, леди, безоглядно поверили.

— Под оковами не лгут, — не выдержала Таша.

— О да, школьный курс вы заучили назубок, — саркастически засмеялся арГеммит, — конечно, не лгут. Со всей искренностью говорят то, во что верят. А уж Дилана позаботилась, чтобы ее бугай-телохранитель верил в то, что милая леди Рейвен примет за чистую монету. И пока леди развлекалась, допрашивая слугу, хозяйка шла совсем в другую сторону… а пять инталийских боевых кораблей, между прочим, блокировали устье Белой, и теперь мы имеем счет за понесенные убытки от… от пяти кинтарийских негоциантов, двух гуранских, восьми наших… если мне не изменяет память. Наших могло было быть больше — некоторые из торговцев проявили похвальный патриотизм и с пониманием отнеслись к задержке, обыску, неизбежной при тщательном досмотре порче товара и некоторой… м-м… резкости в поведении рыцарей.

Он замолчал, переводя дух, затем схватил со стола бутылку вина, сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка, не утруждая себя наполнением бокала.

— В другую сторону? — В голосе Таши послышалась неуверенность. Эти детали позорно провалившейся погони были ей неизвестны.

Вершитель скривился, словно от зубной боли.

— Разумеется! Дилана не была бы лучшим агентом Унгарта, если бы делала то, что от нее ждут всякие… переполненные энтузиазмом охотницы. Она каким-то образом перебралась через реку. В бухте, примерно в полутора днях пешего хода от Лангора, ее ждал корабль. Правда, она лишь воспользовалась услугами корабельного мага, после чего потребовала высадить ее в той же бухте. Вместе с тем самым магом и еще одним слугой — видимо, в замену отданному вам на растерзание.

— Зачем?

— А вот этого я не знаю, — прорычал арГеммит. — И никто не знает. И этот ублюдок-капитан не знал. Сейчас эта сука разгуливает на свободе — благодаря вам, леди! И если она убьет еще кого-нибудь — а на кой ей еще возвращаться в Инталию, как не за очередной жертвой, — то кровь эта будет целиком на вашей совести.

Он тяжело плюхнулся в кресло. Таша молчала, не желая вызвать на свою голову очередную порцию упреков и нотаций. Вершитель сделал еще несколько глотков, со злостью швырнул опустевшую бутылку в угол. Звон разлетевшихся осколков, видимо, принес ему некоторое облегчение — возможно, он представил себе, как с таким же звоном разлетается на куски Ташина голова.

— Все очень плохо, девочка, — заметил он после длинной паузы уже почти нормальным тоном. — Поимка Диланы сейчас пошла бы Инталии на пользу. И не просто потому, что Гуран лишился бы опытной убийцы. Нам нужна победа, хотя бы маленькая… Убит Дарш, Лейра выведена из строя, и поставить ее на ноги удастся не скоро. АрБиланг лишился правой руки. Цвет Вершителей…

— Особенно Дарш… — Таша тут же пожалела, что посмела произнести это вслух.

В иное время Вершитель не спустил бы девушке столь вольной реплики, но сейчас он уже устал злиться.

— Много ты понимаешь… Среди наших людей преобладают упаднические настроения, кое-кто не верит в силу Ордена, и Дилана, творящая на нашей земле все, что ее душе захочется, немало укрепляет их в этом мнении. Дух надо поднимать, и как можно скорее. Ох как здорово было бы предать эту тварь очистительному огню! Но рыцари — дело второе, они верны Ордену. А вот народ… ничто так не расшатывает власть, как вид ее беспомощности в глазах простых людей.

— Я понимаю, — потупилась девушка.

— Плохо понимаешь, — вздохнул Метиус. — О твоем провале уже анекдоты сочиняют. Как это там… собралась как-то Таша Рейвен охотиться на пиратов. Но в ближайшем пруду пираты не водились, а в других местах проверить она не догадалась.

— Не смешно.

— Ни капли, — согласился Метиус. — Выставить тебя более смешной, чем ты это сделала сама, не сможет ни один шутник.

— Что мне теперь делать?

Если бы Вершитель приказал ей запереться в родовом гнезде Рейвенов и не высовывать оттуда носа в течение ближайшего года, она бы не удивилась. Другое дело, что исполнить подобное повеление было бы выше ее сил — хотя Таша и считалась членом Ордена, хотя и служила одному из Вершителей, но служение это было ее собственным выбором. Сейчас, спустя годы, никто бы не заикнулся о старых грехах, никто не попытался бы упрятать молодую волшебницу в тюрьму… даже в почетное заключение в собственном замке. Да и Орден, немало внимания уделявший разного рода ритуалам и условностям, никогда не считал Ташу по-настоящему своей. Поэтому она всегда оставляла за собой право не подчиняться указаниям, вызывавшим у нее внутренний протест. Правда, с Метиуса станется отправить ее в ссылку силой.

— Поедешь в Гуран, — задумчиво протянул арГеммит. — Время неспокойное, нам нужно как можно больше глаз в Империи. Особенно в Броне.

— Я готова! — вскинулась Таша. — Хоть… хоть сейчас.

— Через пять дней уходит корабль, последний этой осенью. Яса скоро замерзнет, и добраться до Гурана можно будет только посуху, а это не лучший путь. В горах уже лег снег, так что останется проход через долину, ставший слишком опасным в последнее время Время подготовиться у тебя еще есть. Капитан корабля предупрежден… завтра… нет, послезавтра зайдешь ко мне, дам тебе инструкции и людей, к которым можно будет обратиться за помощью. Все ясно?

— Конечно, Вершитель. Я буду здесь послезавтра… в это же время? — не удержалась она от шпильки.

— Думаешь, я железный и не нуждаюсь в отдыхе? — фыркнул он. — Придешь днем. Ну все, иди, девочка… и подумай обо всем, что тут было сказано. Просить женщину не повторять ее же собственные ошибки глупо, но я временами все же надеюсь.

Таша отвесила короткий поклон — как младшая старшему, но равному по положению. Вольность, которая установилась между ними уже довольно давно. Вернее, установила ее сама Таша, а Метиус не счел нужным сделать замечание. И вышла.

Готовиться к отъезду? Она презрительно хмыкнула. Всех приготовлений — на пару часов от силы. Получить в канцелярии Ордена пару увесистых мешочков с золотом на дорожные расходы, подкуп и плату осведомителям, найти которых придется самой на месте. Взять что-нибудь из одежды — на первое время. Брон кого угодно заставит одеваться по своей моде… Она не любила путешествовать с большим багажом, это сковывало руки и заставляло тратить время на заботу о своих вещах. Куда проще купить все, что нужно. А не хватит золота — всегда можно добыть еще. Или передать весточку в Орден — и монеты будут доставлены.

Девушка неспешно шла по улице к своему дому. Дом был старый, большой, купленный по случаю лет сто назад и с тех пор ни разу толком не ремонтировавшийся. Разве что дешевые слюдяные окна заменили дорогими стеклянными, да заново отделали несколько покоев. За домом присматривали всего несколько слуг — да и много ли надо, если хозяева наведываются не чаще чем раз в пару месяцев.

Ночной Торнгарт — место не слишком спокойное. Это не Брон, который тайная стража держит в железных руках, где убийцы, насильники и грабители действуют с такой опаской, что даже громкий крик жертвы, бывало, обращает их в бегство. Рыцари тоже патрулируют город, да и орденская стража высылает наряды, но их немного, да и не заходят они в бедные, удаленные от белоснежной Обители кварталы. А потому, как стемнеет, запираются люди в своих домах, и слуги спят вполглаза, а у двери почти всегда прислонен топор или меч. Магу, ясное дело, опасаться нечего… а вот обычной девушке ее возраста показываться на улице в ночное время совсем не стоило бы.

Навстречу прошагали пятеро стражников в сопровождении светоносца, белый плащ казался особенно ярким на фоне темных стен домов, пышный плюмаж шлема с поднятым забралом плавно колыхался на слабом ветру. Рыцарь придержал шаг, подозрительно вгляделся… узнал, коротко наклонил голову, приветствуя волшебницу. Патруль, остановившийся было, вновь принялся чеканить шаг по мощеной улице, позвякивая оружием. На мгновение Ташу кольнула зависть… хороша жизнь у городской стражи. Опасности почти никакой, служба не слишком затруднительна, плата — вполне достойна. И не надо ехать в какой-то далекий Гуран, что-то вынюхивать, высматривать… А с другой стороны — скучно. Смертельно скучно.

Дом встретил ее темными окнами — лишь в одном, в ее спальне, теплилась лампа, ее желтый свет пробивался наружу через довольно широкое окно. Слуги уже, верно, легли спать — привыкли, что молодая хозяйка появляется здесь даже реже, чем прежние господа. А может, кто-то сидит на кухне, ждет возвращения Таши, дабы подать ей подогретого вина — такого приятного после ночной прохлады.

Дверь чуть слышно скрипнула… Таша вошла в темную прихожую, привычно бросив заклинание — яркий светляк озарил старые стены, гобелены на которых давно пора было бы заменить. «Решено, — пообещала она себе. — Распоряжусь, пусть займутся домом… пока меня не будет, как раз и управятся. Сколько можно жить в этой дыре… Даже приличного гостя пригласить стыдно». Она попыталась вспомнить, когда в последний раз принимала гостей… настоящих гостей, для души, а не тех, с кем следовало побеседовать по долгу службы. Получалось, что очень давно. Неудивительно, что среди знати Торнгарта у нее так мало друзей… здесь принято устраивать приемы, и ее (вполне справедливо) считают нелюдимой и, значит, чужой.

Она поднялась по лестнице… и замерла. Дверь, ведущая в каморку, куда слуги складывали всякое барахло, была чуть приоткрыта. Непорядок…

Светляк нырнул в темноту каморки, освещая ее разом всю. Несколько пыльных мешков, к которым ничья хозяйственная рука не прикасалась, очевидно, уже не один месяц. Пара ведер из жесткой, просмоленной кожи. Полки, уставленные не слишком нужной в хозяйстве посудой, которую и хранить-то глупо, и выбросить рука не поднимается. Нехитрый садовый инвентарь… и тело, скорчившееся на полу.

Таша прислушалась — из мрачных коридоров дома не доносилось ни звука. Она присела возле трупа (живой человек не может лежать в такой позе), перевернула его… Патис, старый мажордом, верно и преданно служивший еще ее отцу. Шея сломана.

Она выскользнула в коридор, двигаясь теперь настолько бесшумно, насколько позволяли каблуки щегольских сапог. Рука упала на эфес, шпага с тихим, почти неслышным звоном выскользнула из кольца. Здравая мысль насчет того, что не вредно было бы и стражу позвать, дабы обыскали дом, мелькнула и тут же угасла. Что там стража… Таша не уступит большинству рыцарей-светоносцев, а уж рядовому воину — и подавно. В доме засада? Вряд ли грабители успели основательно обчистить все тайники, которые еще бы и найти надо. Не так уж долго она пробыла в гостях у арГеммита…

Девушка кралась по коридору к своей спальне. Там, в стене, два наиболее важных тайника. В одном — золото и украшения, изрядная часть ее наследства. В другом покоятся веши, может, и не слишком важные для простого вора, но весьма ценные для нее. И для Ордена, если на то пошло. Пергаменты, содержащие те немногие приказы Вершителя, что отдавались ей письменно. Инструкции. Долговые расписки. Несколько писем отца… Патент магистра магии — его как раз восстановить в случае чего труда не составит, но сколько упреков и насмешек придется выслушать…

Она не ошиблась. Здоровенный бугай, белобрысый, одетый просто или, точнее сказать, бедно, уже рассовывал по карманам деньги и побрякушки. Таша кошкой прыгнула вперед, шпага вспорола воздух и прижалась к шее вора.

— Не двигайся, скотина. Или умрешь.

Белобрысый замер, пальцы разжались, драгоценности посыпались на пол, покатились в разные стороны монеты.

— Н-не бейте, г-госпожа… — пролепетал он.

И тут же нахлынуло дикое, рвущее душу чувство опасности. Она бросилась в сторону, к окну, уходя от возможного удара — и он последовал. Серебристая молния пронзила воздух и ударила в стену, оставив на сочно-зеленом гобелене отвратительное черное пятно ожога. Послышался короткий смешок. Девушка перекинула шпагу в левую руку, правой метнула фаербельт на звук. Огненная стрелка, умчавшаяся в темноту, на мгновение осветила высокую фигуру в длинном балахоне, в капюшоне, закрывающем лицо, — и тут же, угасая на глазах, отпрянула в сторону, наткнувшись на незримый щит.

Справа почудилось движение, она отмахнулась шпагой — неудобно, не с той руки, но зацепила белобрысого, и он отпрянул обратно к стене, зажимая ладонью распоротое предплечье. Мысленно Таша отметила, что рана незначительна — царапина, кровью не истечет. А жаль.

— Леди Рейвен, леди Рейвен… — Человек в балахоне выступил из тени. — Глупая маленькая девчонка…

Таша один за другим метнула три шоковых разряда, и все три были отражены щитком. Человек в балахоне был опытным магом, определить траекторию удара и создать защиту в нужное время и в нужном месте было не так уж и просто. Она тут же сообразила, что имеет дело с женщиной. Ошибиться было трудно — и фигура весьма стройна, и голос не может принадлежать мужчине. По крайней мере нормальному взрослому мужчине, не евнуху и не ребенку.

— Ты кто?

— А ты не сообразила?

Женщина, все еще скрывая лицо, вскинула руку, и в грудь Таше устремился небольшой огненный мячик. Увернувшись, она перехватила его клинком — магическое стекло позволяло, до известных пределов, отражать простые заклинания. Шпагу рвануло, шарик расплескался о стену…

— Гобелен придется менять, — прошипела Таша. — За твой счет.

Еще несколько выпадов с той и с другой стороны ни к чему не привели. Ночная гостья прекрасно владела щитком, легко и изящно парировав последовательно две огненные стрелки, очередной шоковый разряд и пращу. Ответные удары тоже не достигли цели — хотя Таша понимала, что от последнего фаербельта увернулась лишь чудом. А чудеса — на то они и чудеса, чтобы не повторяться дважды.

— А ведь и правду говорят, что ты дурочка. — Женщина в капюшоне прекратила атаку, но, судя по положению рук, могла бросить боевое заклинание в любой миг. — Ведь твой убогий тайник магией защищен… смог бы этот мужлан вскрыть его без помощи, а?

— Покажи лицо, — потребовала Таша. — Хочу взглянуть в твои глаза, пока ты еще жива…

— Сколько самомнения, — хмыкнула гостья, резким движением сбрасывая капюшон.

Даже при свете неяркой лампады узнать ее не составляло труда. Это лицо было очень похоже на портреты, которые в последнее время леди Рейвен приходилось видеть достаточно часто.

— Какая честь для меня! Мой скромный дом почтила визитом сама Дилана Танжери…

В голосе не хватало искренности, но Таше было не до этого. Она прекрасно понимала, что не выдержит магического поединка с лучшей волшебницей Гурана. Или одной из лучших, что мало меняло соотношение сил. К сожалению, единственный выход из комнаты как раз и перегораживала эта «лучшая волшебница», к тому же справа стоял, прижавшись к стене, белобрысый, и на его бездеятельность рассчитывать не стоило.

— Могу узнать, чем обязана?

— Мне нужна твоя жизнь, — серьезно заявила Дилана. — И подробный рассказ о кое-каких событиях. Сначала рассказ… чем словоохотливее ты будешь, тем дольше проживешь.

Таша снова метнула заклинание, Танжери щелкнула пальцами, и магический булыжник, наткнувшись на защиту, обратился темным облачком.

— Не пора ли прекратить делать глупости, — с откровенной скукой зевнула Дилана, демонстративно прикрывая изящно очерченный рот левой ладошкой. Впрочем, напряженного взгляда с Таши она не спускала ни на миг. — Ты посредственная волшебница, девчонка. Недоучка. Хочешь жить — говори. Если я останусь довольна, может, пощажу. Но тебе придется постараться.

— Что ты хочешь узнать?

Камень она метнула, не рассчитывая на удачу, зато этот выпад позволил достичь кое-чего более значительного. Таша сумела чуть сместиться и теперь стояла спиной к окну. Это был весьма сомнительный путь бегства — третий этаж и каменная мостовая внизу, но пока ничего лучшего она придумать не могла. Прыгать в окно и одновременно уворачиваться от атак было бы сложно, а потому с этой убийцей стоило поговорить… пусть хоть немного отвлечется, расслабится… тогда, возможно, будет шанс.

— О чем вы беседовали с арГеммитом — для начала…

Таша мысленно выругалась. За ней следили, это было ясно… но почему именно за ней? Неужели во всем Торнгарте не было более значительной личности, достойной слежки? Или следили за Метиусом?

— О погоде, — буркнула она. — Холода пришли раньше обычного, тебе не кажется?

— Дерзишь, соплячка… — Дилана была непринципиально старше леди Рейвен, но пропасть, разделяющая их социальный статус, была неописуема. — Я накажу тебя…

Выпад был столь стремителен, что Таша не успела увернуться. Простенький, заурядный айсбельт пропорол ткань нового костюма, оставив на гладком бедре кровоточащую царапину. Девушка ойкнула от неожиданной боли, а по спине пробежали холодные мурашки страха — она вдруг поняла, что Дилана просто играет с ней. И весь этот «поединок», весь обмен не достигающими цели ударами был не более чем развлечением для убийцы. Она могла справиться с Ташей легко и быстро. Но не стала… видимо, и впрямь хотела кое-что узнать. А вот когда узнает… может, леди Рейвен и не была прославленным в веках мыслителем, но иллюзий насчет «я тебя пощажу» не строила. Не такой человек Дилана Танжери, ей не нужны свидетели, знающие, что императорская любимица находится в столице Инталии.

— В следующий раз будет больнее, — пообещала Дилана.

— Мы действительно говорили о погоде. — Таша постаралась, чтобы голос звучал достаточно правдиво. — Мет хотел отправить меня в Кинтару, но Яса вот-вот замерзнет. Он был недоволен, что я потратила столько времени…

— Гоняясь за мной, — тепло улыбнулась Танжери, и эта улыбка прямо-таки сочилась ядом. — Ах да, за мной ведь должок, не так ли, девочка? Может, скажешь, куда дела моего спутника? Я к нему привыкла.

Таша с некоторым недоумением посмотрела на эту матерую убийцу. Сантименты? У Диланы? Она и в самом деле вернулась сюда, рискуя жизнью, в надежде разыскать Битрана? Глупости… не может такого быть. Вероятно, ее миссия еще не выполнена до конца, потому она и не вернулась в Гуран.

— Думаю, он в Обители… — Она помедлила, потом неохотно добавила. — В казематах Обители, разумеется. Орден считает, что ему еще есть что рассказать.

Танжери поморщилась — переживала ли она за своего спутника (как и умельцы тайной стражи, орденские палачи тоже знали, как добывать сведения, не особо заботясь о сохранении здоровья пленников), или была недовольна тем, что Битран сможет поведать на допросе. Внезапно имперская стерва презрительно усмехнулась.

— Значит, в Обители. Ведь если подумать, леди, пользы-то от вас никакой. Битрана ты на свободу не вытащишь, влияния не хватит. Дать полезную информацию тоже не можешь… или не хочешь. Я же вижу, ты упрямая… почти как я в юности. — Она некоторое время помолчала, затем с притворным сочувствием вздохнула. — Вот и получается, девочка, что ты мне совершенно не нужна. Прости…

Ее губы шевельнулись, и Таша с ужасом узнала творимое заклинание. Стрела мрака, самое страшное из заклинаний магии крови. Приложив немалые усилия, создать стрелу мрака Таша могла бы и сама, а вот спастись… от этого заклинания не защитит незримый щиток, не спасет и ловкость — оно само ищет цель. Действовать надо было немедленно…

И она бросилась назад, спиной разбивая окно и выпадая на улицу. Уже падая, метнула свою последнюю заготовку, айерейн — множество крошечных осколков хлестнуло по стене дома, часть попала в зияющий провал окна, остальные врезались в стены, вышибая окна, выбивая искры из камней. И еще успела выставить перед собой руку, принимая выпущенную Диланой стрелу мрака открытой ладонью… А потом были удар, треск ломающихся костей и беспамятство.

Уже потом ей рассказали, как ледяной дождь, проливший на мостовую водопад битого стекла, привлек внимание патруля. Как рыцарь-светоносец ворвался в дом — и был убит на месте простым огненным шаром, расплескавшимся по полуоткрытому забралу его шлема. Как воины штурмовали здание, как в бешенстве изрубили в куски высокого белобрысого парня, сумевшего прихватить с собой одного из стражников, и старика, явно чем-то больного, а потому и не оказавшего почти никакого сопротивления. Как полыхали вспышки боевых заклинаний, как начали гореть стены старого дома…

Как сбежавшиеся люди тушили пожар, норовя под шумок прихватить себе на память что-нибудь ценное. Как в давке была насмерть затоптана одна из служанок, а вторая, чуть не сошедшая с ума от страха, заперлась в подвале и швыряла горшки в дверь при малейшей попытке ее открыть. Не меньше сотни солдат сбежались к горящему дому — наверное, чуть не половина Торнгарта в эту ночь осталась без охраны. Зато исключительно благодаря стражникам преисполненные энтузиазмом и состраданием соседи не растаскали все, что можно было унести, и даже пожар был потушен, изуродовав лишь несколько комнат.

А Дилана ушла… ушла, оставив за спиной трупы своих спутников и в общей сложности шестерых стражников, включая уже упомянутого светоносца, которого не спасли эмалевые доспехи.

Все это Таше рассказали много позже — в себя она пришла лишь на третий день, а ходить, не держась за стены, впервые смогла только через месяц. Стрела мрака смертельна — но, попадая в руку или ногу, вызывает лишь жестокий паралич, и если помощь подоспеет вовремя, то у раненого есть шансы. Немного — но есть. Если эта помощь приходит в лице опытного мага, достаточно владеющего магией крови, чтобы суметь воспроизвести заклинание «снять путы».

Танжери так и не нашли, хотя на ноги были подняты все рыцари и маги Ордена, находившиеся в то время в Торнгарте. Город прочесали мелкой гребенкой, под горячую руку были изобличены по меньшей мере трое шпионов Империи, отправились в казематы или на плаху чуть не полторы сотни разного рода преступников, в той или мной мере пострадали не меньше сотни совершенно безвинных. Все усилия были тщетны.

А в Гуран леди Рейвен попала уже весной… не с последним кораблем, ушедшим, не дождавшись пассажирки, а с первым, отправившимся в путь сразу, как только сошел лед на Ясе. Жаль только, что ее пребывание на свободе оказалось недолгим.

За ней пришли вечером на шестой день. К тому времени Таша уже озверела от безделья и готова была швырнуть фаербол в лицо первому же, кто войдет в дверь, — пусть даже это будет сам Блайт. Она уже пролистала, без всякого интереса, жизнеописание правителей Гурана за последние две тысячи лет, в очередной раз убедившись, что пищи для ума в этих пожелтевших страницах с прошлого раза не прибавилось, изучила каменные стены своей тюрьмы, с сожалением констатировав, что тайных ходов поблизости не наблюдается, дважды поругалась со слугой, приносившим ей еду… Последняя ссора закончилась бокалом, полетевшим слуге в голову, в отместку в следующий раз он принес ей вино в глиняной миске. Таша признала, что месть получилась удачной. Решетка на окне не оставляла никаких шансов для бегства, а дверь открывали лишь в присутствии по меньшей мере двоих стражей, один из которых был магом. И этот маг с прилежностью, достойной лучшего применения, старательно заговаривал замок каждый раз, как только слуга покидал помещение.

Поэтому, когда загрохотал замок, дверь распахнулась и в камеру вошли три воина, девушка даже обрадовалась. Хоть какое-то разнообразие на фоне всепоглощающей скуки.

— Соблаговолите пройти с нами, леди. — В этот раз стражников против обыкновения было четверо. Четвертый — маг, снимавший с замка заклинание, — ожидал в коридоре.

Ее долго вели куда-то по темным переходам, пока не втолкнули в просторную комнату. Здесь было большое окно — без решетки, зато затянутое толстым, раза в четыре толще обычного, мутноватым стеклом. Можно было подумать, что это магическое стекло, такое же, как клинок ее шпаги, — но цена окошка из такого материала была бы просто немыслимой. И еще в комнате имелся роскошный стол из драгоценного черного кинтарийского дерева, растущего только в смертельно опасной Выжженной Пустоши (не все из охотников за древесиной возвращались из Пустоши живыми). Несколько мягких кресел и огромный, на полстены, камин дополняли обстановку. В камине жарко пылали дрова, и Таша, игнорируя сидящего за столом Блайта, несколько долгих мгновений стояла у огня, впитывая в себя живительное тепло. Несмотря на ковры, драпирующие стены ее камеры, по ночам там было довольно промозгло.

— Приветствую вас, леди. — Блайт, проявляя некоторое нетерпение, склонил голову. — Настала пора нам поговорить.

— Уже пришли вести о выкупе? — Она повернулась к нему, но теплого местечка у камина не покинула.

— Вы, леди, не очень хорошо представляете себе реалии. — Он задумчиво вертел в руках перо, словно бы собираясь записывать ее показания. — Думаю, что не открою вам государственную тайну, если скажу, что дело движется к войне.

— Не откроете, — пожала она плечами. — Надо быть глухим и слепым, чтобы этого не заметить.

— Значит, вы заметили… но не сделали выводов. Накануне войны Гуран не заинтересован в том, чтобы пополнить армию Инталии лишним магом. Заметьте, леди, я не говорю «отменным» или «бездарным». Это не важно. Лишний маг, лишний воин — чем меньше их у Ордена, тем проще будет нашим солдатам.

— Но традиционно…

— Вы, инталийцы, слишком привержены традициям, — поморщился он. — Год за годом, век за веком всегда одно и то же. Не скучно? Несколько золотых монет не изменят состояние финансов Империи. Поверьте, я не собираюсь отправлять вас на плаху и даже не намерен устроить вам тихую смерть в объятии тонкого шелкового шнурка, обвивающего вашу нежную шейку. Просто покои, в которых вы нынче обитаете, станут вашим домом надолго.

— То есть вы хотите сказать… — Таша не верила собственным ушам, это было… проклятие, Блайт прав, это было нарушением тех самых вековых традиций. — Вы хотите просто запереть меня здесь?

— Именно так, — кивнул он. — Как это говаривал ваш друг Метиус арГеммит? «Пока тайная стража ловит Ташу Рей-вен, мои лучшие люди могут спать спокойно»? Так, кажется?

Таша залилась краской. Ходили слухи, что Метиус и в самом деле заявил нечто подобное, но она изо всех сил заставляла себя поверить, что те слова были просто не слишком удачной шуткой.

— Так вот, — продолжал Блайт, не обращая ни малейшего внимания на ее смущение. — Тайная стража поймала Ташу Рейвен… простите, леди Рейвен… и я бы очень не хотел, чтобы оставшиеся на свободе агенты арГеммита и арХорна чувствовали себя вольготно. Особенно сейчас.

Он продолжал крутить в руках перо, пока оно вдруг не переломилось пополам. Не выказывая ни малейшего раздражения, консул сунул обломки в ящик стола, достал оттуда новенькое перо и продолжил свое увлекательное занятие. Таша ощутила, как, несмотря на жар огня, ее бьет озноб. Остаться здесь? Взаперти? На месяцы? Может, тогда просто броситься на него сейчас и умереть? Умирать ей не хотелось. Гнить в этой промозглой сырости не хотелось еще больше.

— Но я склонен проявить некоторое великодушие, — после долгой паузы продолжил он все тем же вежливо-холодным тоном, словно бы обращался не к красивой молодой женщине, а к мраморной статуе. — Я хотел бы сделать вам деловое предложение. Сотрудничество.

— Сотрудничество? — Таша удивленно подняла изящную бровь. — К чему? Все, что я знаю, легко можно вытянуть из меня под оковами, разве не так?

— Так, — не стал спорить Блайт. — Все так… но, видите ли, леди, под оковами человек говорит лишь то, что твердо знает или во что свято верит. А мне бы хотелось иного… хотелось бы послушать ваши размышления, предположения, догадки, выводы. Попытайтесь сравнить все, что вы знаете об Инталии, со своими впечатлениям от Гурана, поищите слабые места у той и другой стороны.

Таша хмыкнула… ей всегда было интересно, почему и в Ордене, и в Империи с такой готовностью прибегают к пыткам, если заставить человека поделиться информацией можно было с помощью магии… пусть и сложной, но вполне доступной даже рядовому мастеру. Оказывается, честные прямые ответы далеко не всегда дают необходимые сведения… палач желает, чтобы пленник не только отвечал на поставленные вопросы, он хочет, чтобы жертва всей душой рвалась к сотрудничеству, жаждала ублажить своего мучителя, доказать свою полезность, оправдать в глазах следователя свое право на существование. Интересно… надо будет это запомнить. Никогда не знаешь, что пригодится в жизни.

— Что я получу взамен? Свободу?

Он рассмеялся легко и беззаботно, словно обычный человек, а не всесильный глава одной из самых опасных организаций Эммера. Блайт смеялся долго, совершенно искренне — пока Таша не ощутила прилив злости.

— Ох, леди, леди… ну не считайте же вы меня настолько наивным, прошу вас. Ни о какой свободе и речи быть не может. Зато вполне можно договориться о другом — хорошие условия, хорошие книги, приятное общество. Мое, к примеру. Прогулки — под усиленной охраной, но все же прогулки. Скоро наступит лето — вы любите бывать в летнем лесу, леди? Когда утренние солнечные лучи, робко пробивающиеся сквозь листву…

— Вы не пробовали писать стихи? — В ее голосе было столько яда, что хватило бы отравить его даже на расстоянии.

— Пробовал. Император сказал, что руководить тайной стражей у меня получается гораздо лучше.

— Поверьте, он был прав.

Таша отвернулась, уставившись на огонь.

— Меня обидеть довольно сложно, — сообщил ей в спину консул, — но все же не стоит даже пытаться.

В дверь постучали.

— Войдите, — недовольно буркнул Блайт. Видимо, все-таки обиделся. Таша чуть заметно усмехнулась уголками губ — пусть и маленькая, пусть и совсем незначительная, но все же победа.

Вошел невысокий мужчина, судя по одежде — слуга. Таша, снова повернувшись спиной к огню, мысленно прикидывала: а что, если прямо сейчас броситься в дверь? Удастся ли убежать? Но за дверью виднелся наплечник латника, и вряд ли страж был там один. Блайт не делал ошибок.

Человек что-то прошептал консулу на ухо. Тот удивленно уставился на слугу.

— Кто?

— Да, ваша светлость. Собственной персоной.

— Что ему здесь надо?

Слуга лишь пожал плечами. Жест этот означал что-то вроде «мне такие вещи знать не положено». Подумав, добавил уже достаточно громко:

— Просили прибыть незамедлительно.

На лице Блайта отразилось раздражение. Он резко встал, отшвырнув свою игрушку.

— Хорошо. Проследи, чтобы комнату закрыли и как следует опечатали. Девушка пусть побудет тут, я еще не закончил беседу. А вы, леди… прошу, пока я не вернусь, подумайте о моих словах. Взвесьте все и примите верное решение. И не пытайтесь бежать. Я видел, с каким интересом вы выглядывали в окно. Да, вы не ошиблись, это знаменитое магическое стекло. Разбить его не получится. Я постараюсь вернуться поскорее.

Хлопнула дверь, скрежетнул ключ в замке, прозвучали слова запирающего заклинания, и Таша осталась одна.

За стеной послышались шаги. Девушка покинула теплое местечко у камина и подошла к пустому креслу Блайта. Как это было принято и здесь, и в Инталии, стены были обтянуты гобеленом. Сама она выбрала бы рисунок поярче, пожизнерадостнее — по всей видимости, у Черного Консула вкусы были иными, поскольку его кабинет (или это всего лишь комната для допросов, когда к пленнику еще рано применять разного рода методы устрашения) был отделан скромно, если не считать роскошной мебели. Ткань нельзя было отнести к разряду дорогих, и богатством оттенков она не отличалась. Привычные цвета Брона — черный, серый, коричневый… хотя, если подумать, такая обивка должна была настраивать на деловой лад. И на серьезный, степенный разговор…

Послышались приглушенные голоса — там, за стеной, Блайт беседовал с кем-то, чьего визита явно не ожидал. И этот незваный гость был, вероятно, достаточно важной персоной… ведь совершенно очевидно, что консул недоволен тем, что его оторвали от дел, однако смирился.

Этот разговор просто необходимо было подслушать… в конце концов, разведчица она или нет?

Она села в кресло, поджав под себя ноги. Заклинание длинного уха требовало предельной сосредоточенности и, хотя и относилось к разряду простых, многим сразу не давалось. Не каждый способен, хоть бы и на минутку, выбросить из головы все посторонние мысли, не каждому удается отбросить все человеческое, представив себя одним огромным ухом, трепещущим, ловящим каждый звук.

Плох тот разведчик, который не сумеет освоить это искусство в совершенстве.

Прозвучали назубок заученные слова — и на Ташу обрушилась лавина звуков. Она слышала покашливание стражников за дверью, пение птиц за толстой пластиной магического стекла… треск дров в очаге стал почти оглушающим, собственное дыхание казалось завыванием ветра в трубе, а стук сердца был подобен набату. Зато теперь она прекрасно слышала практически все, что говорилось за стеной.

Заклинание относилось к числу опасных, его использовали лишь тогда, когда было кому охранять покой мага. Громкий звук, лязг металла, даже просто хлопок ладонями близко от слухача мог привести к весьма тяжелым последствиям. Поговаривали, что свою глухоту Делора Неккер заработала именно так… никто не знал, для чего целительница, тогда еще молодая, использовала это заклинание, но случайно упавший с полки горшок, вдребезги разлетевшийся от удара о пол, полностью лишил волшебницу слуха. Лишь спустя несколько месяцев она стала хоть что-то слышать, а полное выздоровление так никогда и не наступило.

Но здесь и сейчас никто не мог помешать Таше ловить каждое слово беседы между Черным Консулом и его нежданным гостем. Она вся превратилась в слух. Почти в буквальном смысле.

— Достаточно хорошо, Ваше Императорское Величество…

Таша удивленно приподняла бровь. Вот как? Его Величество Унгарт Седьмой лично явился в дом своего фаворита? Вряд ли только для того, чтобы справиться о его здоровье. Или о чем он его спросил… начало разговора было утеряно безвозвратно.

— Это радует…

Скрип кресла, удовлетворенное хмыканье. Бульканье жидкости, вытекающей из узкого горлышка. Причмокивание — напиток явно понравился гостю.

— У тебя всегда хорошее вино.

— Благодарю. Это кинтарийское желтое, сорт «Южная ночь»… ему тридцать лет.

— Я запомню. Передай своему поставщику, пусть пришлет два… нет, четыре десятка бутылок во дворец.

Короткий смешок.

— Увы, Ваше Императорское Величество…

— Увы? — В голосе прозвучало удивление, смешанное с раздражением. — Я не люблю слышать от подданных это слово. Кстати, можно обойтись без титулов… пока мы наедине. Обрати внимание, Ангер, пока мы наедине. Твоя выходка на приеме мне не понравилась.

— Как прикажете, мой Император. Что же касается вина… В 2597 году на восточном побережье Кинтары бушевал ураган, многие виноградники этого не пережили. С тех пор это вино больше не делают. Сейчас сохранилось, пожалуй, не более полусотни бутылок «Южной ночи», из них семнадцать — у меня. Но я готов поделиться с вами.

— Вот как… поделиться… — Император хмыкнул. — Ладно, десять. Прикажешь, пусть их доставят завтра. Мне лично.

Ответа Таша не услышала, видимо, Блайт просто кивнул.

— Но, как ты понимаешь, я здесь не только для того, чтобы грабить винные подвалы тайной стражи. Я хочу узнать, что доносят твои шпионы. Инталия готова к войне?

— Не готова. И не будет готова еще примерно год… после чего мы можем столкнуться с немалыми трудностями.

— Ты ответил слишком быстро, Ангер. Я не люблю торопливость в серьезных вопросах. Это проверенные сведения?

— Безусловно, мой Император. Приграничные крепости Инталии спешно обновляются, но Северный Клык сильно обветшал за мирные годы. Мой агент в крепости сообщает, что стены не выдержатсерьезного штурма.

— Северный Клык — это мелочь. — В голосе Унгарта послышалось презрение. — В прошлом его брали не раз, не думаю, чтобы ситуация изменилась. А горный переход?

Таша вздрогнула… горный переход? О чем это он?

— Люди готовятся. Снег с перевалов сойдет скоро. Проводники из местных сервов уже набраны. Войска только ждут вашего приказа, мой Император.

— Рыцарей ожидает замечательный сюрприз. — Унгарт был явно доволен. — Что Орден может противопоставить нашим войскам, пересекшим горы?

— Немного. Все рыцари и вся тяжелая пехота будут в Долине Смерти ожидать наши полки. Как обычно. В предгорьях останутся разве что незначительные отряды… но я почти уверен, что не будет и их. Орден осознает свою слабость, поэтому выставит на поле боя всех, кого только сможет. Я получил совершенно точные сведения, что в школе ускорен выпуск учеников. Они готовы назвать боевыми магами пятнадцатилетних сопляков… и даже кое-кого из четырнадцатилетних.

Таша почувствовала, как лоб покрывает испарина. Этот негодяй Блайт знал слишком много. О том, что ученики четвертого года обучения будут иметь шанс сдать экзамен и получить все права и привилегии адептов, говорила Лейра — она встречалась с леди Рейвен буквально за несколько дней до того злополучного удара отравленным кинжалом. Но ведь до учеников эту информацию доводить не спешили, и о приказе Совета Вершителей любыми средствами ускорить выпуск боевых магов знали относительно немногие. Кто-то из Ордена работает на Блайта? Это выглядело слишком невероятным…

— Значит, те, кто пойдет через горы, не встретят сопротивления?

— Если оно и будет, то незначительное… может, ополчение из крестьян. Или кто-то из баронских сынков выведет свою дружину. Десяток-другой всадников даже не замедлят нас.

— Нас? — Скептическое хмыканье. — Уж не собирается ли Ангер Блайт отправиться в Инталию?

— Не думаю, чтобы это было хорошей идеей, мой Император. — Голос консула оставался спокойным. — Но я отправлюсь проверять подготовку горных отрядов через десять дней. И потом, с ними пойдут и мои люди. Тайная стража умеет ловить не только мелких преступников. В выносливости мои бойцы не уступят солдатам Империи, а в умении передвигаться скрытно, вовремя устранять возможных свидетелей и не оставлять следов… в этом с моими мальчиками не сравнится никто.

— Надеюсь, Брон не останется без твоего присмотра? — В насмешливом голосе Императора слышался легкий налет беспокойства.

— Нет, мой Император, ни в коей мере. Я вернусь, как только проведу инспекцию. И в мои планы не входит отправить в Инталию всех, способных держать меч. Пары сотен будет достаточно… чтобы открыть путь имперской пехоте.

Ташу трясло словно в лихорадке. Долгие годы она мечтала свершить нечто такое, что возвысило бы ее. И на службу к Метиусу пошла не только спасая свою свободу, но и в надежде, что ее оценят по-настоящему. И чего она достигла на поприще разведчика? Узнала, кто является последней любовницей генерала Сюрта Ви? Так у этого прожженного, несмотря на солидный возраст, бабника любовниц больше, чем лошадей… ну, допустим, разузнала леди Рейвен, что почти всем им генерал платит лишь за то, что они повсюду превозносят его мужские достоинства, тогда как истинные победы генерала в постели уже остались в далеком прошлом. И, заводя себе очередную пассию, ветеран ищет больше флирта, чем секса. Очень эта информация нужна Инталии? Да и все остальные сведения, добытые леди Рейвен, были, может, и интересны, но в массе своей — бесполезны.

И вот свершилось… то, что она сейчас услышала, было тем самым. Информацией, жизненно важной для Ордена. Таша даже зажмурилась, представляя, как вытянется лицо Метиуса, сообщи она ему, что Гуран впервые за многовековую историю конфликта между двумя великими державами вознамерился провести войска через считающиеся непроходимыми перевалы. Да, если имперские отряды пройдут через горы, Инталии придется несладко.

Только вот как сообщить арГеммиту эти сведения? Как?

Подумать только… стать обладателем столь значительного секрета… да что там значительного — сверхважного, невероятного, — и не иметь возможности передать его своим?

Она огляделась, впервые оценивая эту комнату не как место для беседы, а как место, откуда можно удрать. Вскрыть замок? Весьма проблематично, он защищен заклинанием, которое для того и предназначено — препятствовать взлому. Выбить дверь? Это было бы несложно, но там, за дверью, — стража… но и если бы стражи здесь не было, Таша совершенно не представляла, как можно найти дорогу в хитросплетении коридоров и анфилад этого проклятого здания, словно нарочно построенного, чтобы из него невозможно было выбраться. И потом — сколько тут людей? Опытных воинов и магов, специально тренированных, дабы ловить серьезных противников, также владеющих и оружием, и заклинаниями. Оставалось только окно… Магическое стекло не рассеивает боевые заклинания — Таша прекрасно помнила, как дернулась ее шпага, принимая удар фаербола. Оно отражает их, но не полностью, не полностью…

Времени совсем не оставалось. Длинное ухо рассеялось, исчерпав себя, и беседу за стеной уже не было слышно, но очевидно, что надолго Император здесь не задержится. Как скоро Блайт вернется, чтобы продолжить общение с Ташей? Сколько минут у нее в запасе? И как пробиться через это проклятое стекло…

Пламя недр могло бы расплавить его… но хватит ли времени? Даже на то, чтобы разжечь простой костер, уходило три-четыре минуты. Чтобы превратить, скажем, небольшой подсвечник в лужицу кипящей бронзы, потребовалось бы вдвое больше. Слишком долго.

Смерч? В замкнутом пространстве — довольно своеобразный способ самоубийства. Дрожь? В теории может оказаться полезной, но, вероятно, обрушит волшебнице на голову немалую часть здания.

Каменный молот?

Таша отбежала к двери и начала плести формулу заклинания. Выдохнув завершающие слова, она выбросила вперед руки — и нечто, сорвавшееся с ладоней, стремительно приобретая форму большого, с тыкву, каменного шара, с силой врезалось и стекло.

Казалось, весь дом заходил ходуном. Воздушной волной девушку швырнуло на стену, по лицу полоснули крошечные осколки вдребезги разлетевшегося магического валуна, которые оставили на ее коже несколько царапин и тут же обратились облачками светлого дыма. Таша с трудом поднялась на ноги — кажется, преподаватели в школе говорили истинную правду. Насчет того, что молот лучше применять на открытом воздухе. Стекло выглядело неповрежденным, зато раме изрядно досталось. Ее перекосило, но держалась она в оконном проеме еще достаточно прочно.

В замке заскрежетал ключ, послышались проклятия. Волшебница усмехнулась — ну-ну, попробуйте. Чтобы снять заклинание замка, нужно потратить втрое больше времени, чем на его установку.

Она ударила снова — в этот раз лишь чудом не лишившись глаз. Одежда была исполосована острыми осколками, по щеке текла кровь, тело покрылось ссадинами… Окно все еще держалось, но с одного края искореженная рама уже отошла достаточно, чтобы в щель можно было просунуть руку. К сожалению — не более чем руку.

— Или я его выбью, или отдача меня убьет, — прошептала она, собираясь с силами.

Опытный маг, поднаторевший в использовании земли, способен был одним ударом сокрушить окованные металлом ворота крепости. Если бы магу, разумеется, дали невозбранно приблизиться к этим воротам на двадцать пять — тридцать шагов, с большей дистанции молот рассеивался раньше, чем долетал до цели. Таша магию земли не жаловала, поскольку не мыслила себя среди армии, осаждающей крепость, — а больше заклинания этой школы почти ни на что не годились. Леди Рейвен считала себя вполне самодостаточной и не любила смешиваться с толпой.

Но уроки, полученные в школе, не забылись. Девушка собрала всю доступную ей мощь и метнула последний молот, одновременно бросаясь на пол, под прикрытие стола. Послышался оглушительный треск, изящная резная ножка из черного дерева, перебитая осколком, подломилась, стол тяжело просел на один угол — и одновременно из-за двери послышался вопль. Таша оглянулась — в двери зияла дыра размером с кулак, похоже, тому, кто все еще пытался вскрыть замок, крепко досталось. Так ему и надо…

Но куда важнее было другое: в оконный проем врывался свежий ветер — рама от чудовищного удара вылетела наружу, открывая путь к бегству. И, кто знает, может, не только к спасению из плена — но и к спасению самой Инталии. Леди Рейвен — спасительница Инталии… хорошо звучит.

Она с трудом поднялась на ноги… голова гудела, все тело наполняла слабость, к горлу подступала тошнота — кажется, Таша вложила в заклинание слишком много сил. В этом беда всех приверженцев магии крови. Привычка вливать в магические формулы собственную жизненную силу даже там, где это было не нужно, иногда оборачивалась крупными неприятностями. АрГеммит, к примеру, даже не вспотел бы, швыряясь каменными молотами, — она слышала рассказ о том, как трое магистров в течение получаса буквально разбили на куски одну из башен замка некоего барона, возомнившего, что выплата налогов плохо сказывается на наполненности его сундуков. Даже штурма не было — барон тут же сдался, выплатил все положенные штрафы, горюя лишь о том, что на ремонт замка ему придется потратить куда больше, чем первоначально полагалось отдать Святителю.

На подкашивающихся ногах Таша двинулась к окну. К свободе. И к славе.

Консул облокотился о выщербленный оконный проем, задумчиво посмотрел на улицу. Внизу на мостовой лежало ничуть не поврежденное магическое стекло в смятой, изуродованной раме. Рядом стоял стражник — стекло было тяжелым, но стоило столь дорого, что кто-либо мог рискнуть попытаться утащить его прямо от резиденции тайной стражи. Блайт со вздохом оглядел комнату — от мебели остались, по сути, обломки, хотя стол еще можно отреставрировать. Или, что скорее, разобрать и переделать во что-нибудь поменьше…

В коридоре послышались ругательства, затем дверь распахнулась, и в искалеченный кабинет ворвалась смуглая молодая женщина в элегантном серебристо-сером костюме для верховой езды. Охранник, пытавшийся, видимо, остановить ее, теперь сидел на полу, баюкая вывихнутую или сломанную руку.

— Где она?

— Рад видеть вас, леди Танжери. — Консул отвесил женщине короткий поклон и повторил: — Рад видеть вас.

Радости в его голосе не было ни капли. Да консул и не пытался скрыть это.

— Я спрашиваю, где она? — Дилана словно бы и не заметила приветствия. Она остановилась в двух шагах от хозяина кабинета, коротко окинула взглядом иссеченные стены. — Где эта стерва?

— На меня работает много женщин, — усмехнулся Блайт, — и жеманных девочек с утонченным воспитанием среди них практически нет. Кто вам нужен, леди? И к чему этот тон?

Дилана несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Ее позиции при дворе были сильны как никогда, особенно в свете столь успешно выполненной миссии, но разжигать вражду с хозяином тайной стражи было не слишком мудрым поступком. К тому же она понимала, что сейчас находится на его территории. Пожелай Блайт — и она никогда не покинет этот дом. Живой по крайней мере. А уж объяснить свой поступок Императору этот хитрец сумеет. Он вообще очень хорошо умеет объяснять… даже необъяснимые вещи.

Он спокойно ждал, пока она возьмет себя в руки.

Наконец Дилана подняла на него глаза и улыбнулась самой обворожительной из своих улыбок.

— Уважаемый консул, — теперь ее голос звучал мягко, обволакивающе, — мне случайно стало известно, что в ваши руки попала одна женщина. Леди Таша Рейвен, волшебница из Ордена. Так получилось, что у меня с ней имеются некоторые счеты, и я была бы безгранично признательна…

Она сверкнула глазами и еще раз многообещающе улыбнулась, давая понять, что ее признательность дорогого стоит.

Затем повторила:

— Я была бы очень признательна, если бы вы отдали ее мне.

— Откровенно говоря, это не входило в мои планы, — пожал плечами Блайт. — Таша, как вы наверняка знаете, работает на арГеммита, и мне было бы весьма интересно…

— Ах, оставьте, консул. — Дилана вновь улыбнулась, на этот раз снисходительно. — Вы, друг мой, не хуже меня знаете, что разведчица из леди Рейвен весьма посредственная. И Метиус арГеммит, также прекрасно понимая этот прискорбный факт, никогда не доверит ей ничего хоть сколько-нибудь важного.

Блайта несколько покоробило обращение «друг мой», поскольку даже в страшных снах он не рассматривал себя как друга этой стервы. И будь его воля, Дилана Танжери уже давно находилась бы там, где ей самое место, — в могиле. С позиции консула тайной стражи эта женщина была прежде всего гнусной убийцей. Убийство оппонентов было вполне приемлемым выходом из любого политического тупика, он не мог не признавать этого, но методы Танжери даже с его точки зрения были слишком… грязными.

— К тому же я не собираюсь убивать ее, — добавила Дилана.

Как правило, Ангер мало чего боялся… но от слов Диланы поежился, словно неожиданно оказался на холодном ветру. Побывав в руках дорвавшейся до мести императорской любимицы, леди Рейвен стала бы молить о смерти как о благодеянии. О том, что Таша нужна Дилане отнюдь не для светской беседы, догадаться было несложно. От своих агентов он имел достаточно информации о событиях, произошедших в Инталии прошлой осенью.

— Видите ли, леди Танжери, — Блайт хотел было предложить даме присесть, но, оценив состояние кресел, решил от этого любезного жеста воздержаться, — в иное время я бы с удовольствием пошел вам навстречу, но в данный момент…

Дилана была слишком зла, чтобы продолжать изображать из себя паиньку.

— Слушай, Ангер, — прошипела она, — если ты сейчас же не прикажешь передать мне эту тварь, я прямо отсюда иду к Императору. И, поверь, через час будет отдан нужный мне приказ. Я все равно получу то, что мне нужно… но тогда ты станешь моим врагом. Запомни, Ангер, моим личным врагом. Таким же, как Рейвен. А знаешь, Ангер, почему у меня сейчас… пока что… всего один враг?

— Потому что остальные ваши враги до сего дня не дожили? — В его голосе зазвучала сталь. — Я знаю, леди. Но мне снова не нравится ваш тон. Надеюсь, вы понимаете, что угрожать мне в моем собственном доме не стоит?

— Прошу прощения за резкость, — после короткой паузы выдавила из себя Дилана.

— Так-то лучше, — заметил Блайт. — К тому же я не люблю, когда меня перебивают. Если бы вы дали мне возможность закончить фразу, то узнали бы, что на данный момент Таши Рейвен здесь нет. Предваряя ваш следующий вопрос, леди, я — обратите внимание, оказывая вам любезность, — готов сообщить, что леди Рейвен бежала не далее как два часа назад. Как видите, изрядно искалечив мой любимый кабинет.

— Таша… бежала? — Взгляд Диланы отражал высшую степень недоверия. — Блайт, вы лжете! Из ваших лап… простите, ваших рук еще никто не убегал, это всем известно.

— Клянусь. — Консул поднял ладонь. — Я говорю правду. Леди Рейвен, воспользовавшись моим отсутствием, вышибла вот эту раму… кстати, в раме было магическое стекло, и она применила каменный молот, заклинание эффективное, но в помещении опасное прежде всего для самого заклинателя. После чего покинула мою гостеприимную резиденцию через окно.

Словно впервые обратив внимание на разрушения, Дилана оглядела вспоротые кресла, изрубленную обивку стен, осыпавшуюся мраморную отделку камина. Снова перевела взгляд на консула и скривилась, наткнувшись на его самодовольную ухмылку.

— Всесильного Черного Консула провели как мальчишку, — горько констатировала она. — И кто? Бесталанная девчонка, толком не способная ни на что по-настояшему серьезное. Дура. Бездарь. А вас это словно бы забавляет, Ангер…

— Ну что вы, леди. — Он отвесил ей короткий, немного шутовской поклон. — Меня это не забавляет. Меня это, можно сказать смело, радует.

Таша привалилась к стене, холодной и влажной, прижалась к ней пылающим лбом. Стало немного легче.

Ныла нога — прыжок с высоты второго этажа получился бы куда удачнее, если бы сапог не скользнул по выбитой из оконного проема стеклянной пластине. Пока что Таше везло, везло отчаянно и невероятно. Погоня, пущенная консулом по ее следу, промчалась мимо, девушка слышала топот копыт и бряцанье железа — сама она в это время, скорчившись в три погибели, сидела (рассказать Метиусу — ни за что не поверит) в собачьей будке. Только гибкая и стройная женщина могла запихать себя в это сомнительное укрытие, никому другому подобное и в голову не пришло бы… стоило удивляться, что солдаты даже не обратили ни малейшего внимания на небольшое сооружение из потемневших от времени и непогоды досок.

Как только всадники скрылись, девушка выбралась из своего укрытия. Тело ныло от боли и усталости, лицо, покрытое смесью пыли, пота и крови, выглядело отвратительной, отталкивающей маской. Некогда вполне приличный костюм сейчас больше годился на тряпки, к тому же омерзительно вонял псиной. Без денег, без оружия, без помощи… измученная, со все время подкатывающей к горлу тошнотой…

Она усмехнулась: интересно, консул догадался о том, что она подслушала его разговор с Императором, или вся эта погоня не более чем проявление оскорбленной гордости Ангера Блайта, у которого из-под носа убежала пленница? При любом варианте, если она еще раз попадет в его руки, — все, конец. Быть может, всемогущий консул время от времени и ошибается, все мы люди, и никто не совершенен… но за Блайтом не было замечено привычки повторять один и тот же промах дважды. Он наверняка упрячет ее в самое глубокое подземелье, а то и… — ее передернуло от одной мысли, что Блайт может такое сотворить, хотя в отношении пленника-мага решение просто напрашивалось, — прикажет наложить на нее путы или оковы. Какой уж там побег, если она и дышать будет, лишь получив соответствующий приказ хозяина.

Сейчас Таша находилась в каком-то дворе — чтобы попасть сюда, ей пришлось перебраться через высокий забор, зато ее не увидеть с улицы — даже всаднику. Можно отдышаться, прийти в себя. А что потом? Она была слишком измотана, чтобы строить планы даже на ближайшее будущее. Выбраться бы из города… на этих проклятых улицах за каждым окном могут скрываться внимательные глаза и чуткие уши. Здесь не спрятаться…

— Эй, ты! Мерзкая бродяжка…

Таша с неохотой оторвала лоб от приятно прохладной стены, медленно повернулась на звук резкого, пронзительного, удивительно неприятного голоса. В дверном проеме стоял низенький и при этом чрезвычайно толстый человечек, одетый в типичное для Брона коричневое платье… правда, на груди толстяка покоилась увесистая золотая цепь, а на поясе висел причудливый кинжал, украшенный множеством мелких драгоценных камней. В руках хозяин дома (весьма сомнительно, чтобы это был слуга или охранник) держал тяжелый меч, выглядевший для него слишком большим. Как если бы в спешке схватить со стены первое попавшееся оружие, не думая, подходит ли оно к руке.

— Пошла вон отсюда, тварь! — Человечек грозно взмахнул мечом.

Таша лениво отметила про себя, что за время этого взмаха сумела бы раза три вояку заколоть… если бы было чем. Ну или сжечь. Но нельзя же сжигать человека просто за то, что он дурак. Или все-таки можно? Или даже нужно?

— Пошла, говорю!

— Простите меня, добрый человек. — Таша вдруг почувствовала, что настроение улучшается. Этот жирный боров предоставит ей все, что нужно, дабы она смогла убраться из Брона со сверхценной информацией как можно быстрей. Правда, пока он сам не знает о своей важнейшей роли в деле побега государственной преступницы. — Разрешите мне совсем немного отдохнуть возле вашего замечательного дома… и дайте мне самую капельку еды, я едва стою на ногах. Проявите милосердие, добрый человек…

Надо было отдать молодой волшебнице должное. Несмотря на всю свою браваду, несмотря на нередкие приступы бешенства, она все еще не огрубела настолько, чтобы свернуть человеку шею просто так, без повода. Ну и что, что ей нужна была его лошадь, его деньги, одежда… и хотя бы два часа полноценного сна? Чтобы взять это, ей хотелось бы получить повод. Да простит ее Эмиал, если сейчас боров вдруг расплывется в улыбке и скажет что-то вроде «конечно, отдохни, деточка», она плюнет на свою и без того достаточно молчаливую совесть и все равно сделает то, что нужно. Но лучше будет, если этот уродец поведет себя неправильно.

— Отдыхай, бродяжка, отдыхай, — прошипел толстяк, злобно скалясь. — А я сейчас тайную стражу позову… вот уж как отдыхается в их подвалах, тварь, по себе узнаешь.

Кого он видел перед собой? Уставшую, изможденную женщину, то ли избитую, то ли раненую… А в его руках было оружие — стоило ли опасаться нищенки? Он и не опасался, а потому повернулся к незваной гостье спиной — наверное, чтобы войти в дом и послать кого-нибудь из слуг, дабы подать жалобу тайной страже.

И рухнул вниз лицом, получив от несчастной попрошайки удар сапогом чуть ниже затылка.

Спустя полчаса все было кончено. Хозяин и двое его слуг, связанные старательно и со знанием дела, отдыхали в чулане, а Таша, смыв с себя кровь и грязь, мирно спала на роскошной хозяйской постели. В ее распоряжении оказалось достаточно денег, куча дорогого и дерьмового оружия и вполне приличный конь… Одежды, приличествующей молодой женщине, в доме не обнаружилось, но об этом можно было подумать и позже. Главное — отдохнуть. Ее ждет дорога — трудная, потому что ее надо преодолеть как можно быстрее. И там, в конце пути, ее ждет слава.

Глава 7

— Смотри, Санкрист. — Купец склонился над картой, а затем ткнул в нее кинжалом. Моим, кстати, кинжалом, снятым со стены.

Нахлынуло раздражение. Я уже говорил, что люблю оружие. Настоящее оружие. В нем есть некое совершенство… недоступное многим другим изделиям рук человеческих. Когда держишь в руках клинок работы мастера, сердцем чувствуешь — это идеальное творение. Ни добавить, ни отнять… чуточку другая оплетка рукояти, камень иного цвета в навершии эфеса, иначе сделанная гравировка полированного лезвия — и оружие утратит свою цельность, станет просто одной из дешевых или дорогих поделок, лишенных души.

Свою коллекцию я собирал давно, еще до той поры, когда мой дом, повинуясь неосмотрительно составленному заклинанию, превратился в злобный, коварный и беспощадный Высокий замок. С тех пор много воды утекло… Замок стал больше — изнутри. Снаружи он, говорят, всегда выглядел одинаково — узкой черной башней, вздымающейся ввысь. А внутри появлялись новые, незнакомые помещения, обставленные непривычной мебелью, новые коридоры с картинами, написанными неизвестными художниками… но те залы, что были в замке первоначально, оставались неизменными.

Нет, не совсем… в библиотеке изредка появлялись новые книги. Замок заботился о том, чтобы я не скучал. И книги, и этот стол с картой мира, живой и реальной, и редкие, но остающиеся здесь навсегда гости — все это было для меня. Если бы я знал тогда…

Но коллекция оружия не менялась никогда. Кинжалы и топоры, шпаги и древние мечи, латные перчатки и шлемы с пышными плюмажами — все оставалось точно таким же, как и тогда, много лет назад. Время от времени я снимал клинки с их мест, гладил их, любовался игрой света на гранях насечки, на полированных лезвиях, на драгоценных камнях, украшающих эфесы и ножны. Не стоит говорить, что настоящее оружие не требует украшений, что блестящим камушкам нет места рядом со сталью, жаждущей живой крови. Есть мечи для боя, а есть оружие для красоты. Созданное не для убийства, а для жизни, для радости глазу, для танца.

Я уже давно ненавидел замок. Я с равнодушием относился к книгам — в них не было ответа на мучающий меня вопрос.

А оружие по-прежнему было дорого моему сердцу. И меня раздражает, когда кто-то прикасается к нему без разрешения. Если бы он дотронулся до Изумрудного Жала, я бы, наверное, убил наглеца на месте.

Я вздохнул, отгоняя злобу. Два человека, запертые в этих стенах на долгие годы, должны научиться находить общий язык друг с другом. Иначе это сосуществование и в самом деле закончится кровью.

— Ты обнаружил что-то интересное? — Я старался, чтобы мой голос остался ровным и спокойным.

— Да… — Он на мгновение замялся. — Я не очень понимаю, Санкрист. Вчера еще вот эта равнина была покрыта снегом, а теперь отливает зеленью, словно наступило лето.

— Все верно… Зима в Инталии прошла.

— Прошла? Опомнись, колдун, я ведь здесь всего… — он закатил глаза к потолку, подсчитывая, — всего пятнадцать дней. И попал я сюда в разгар зимы.

Я покачал головой. Этот человек все еще думает, что находится в обычном доме с очень уж прочными стенами, дверьми и окнами. Уверен, он даже намеревается делать отметки о прожитых здесь днях. Скажем, записями в дневнике. Многие из тех, кто попадал сюда, получали удовольствие от ведения дневника. Первые несколько месяцев. Потом начинали понимать, что десятая запись мало будет отличаться от сотой, а та — от тысячной. И что дальше тоже ничего не изменится. А потом до них наконец доходило, что все мои слова о замке — не шутка, не попытка запугать, не бред сошедшего с ума колдуна.

К сожалению.

— Видишь ли, друг мой, — вздохнул я, усаживаясь в кресло, — Высокий замок не принадлежит миру Эммера. Здесь свои законы, в том числе и законы времени. Лишь когда белесая муть за окнами сменяется чем-нибудь более осмысленным, время и в замке, и снаружи течет одинаково. А обычно оно ведет себя совершенно непредсказуемо… может нестись вскачь, за дни или недели поглощая годы, может лениво ползти — и тогда ты увидишь, как застывают караваны на призрачных дорогах карты. Возможно, даже возвращаются вспять.

Как должно выглядеть место, где собираются облеченные властью люди, дабы принимать решения, способные оказать влияние на судьбу мира? Наверное, без излишней помпезности — роскошь, вызолоченные наряды придворных, блестящие дамы, воины в парадных доспехах… все это не более чем способ придать иллюзию интереса донельзя скучному приему, придать цветистости ничего не значащим фразам, придать фальшивой солидности надменным, но не слишком полезным в серьезных делах людям.

Если бы Императору необходимо было произвести впечатление на послов сопредельных держав, он непременно назначил бы аудиенцию в Большом Тронном Зале. У каждого властителя обязательно есть такое место, где даже голос, отражаясь от высокого сводчатого потолка, звучит по-особенному торжественно. Здесь достаточно простора, чтобы замерли в почетном карауле вышколенные гвардейцы в сияющих латах, здесь стены увешаны знаменами Империи… и иными, захваченными в битвах, овеянными славой победителей. Здесь поневоле хочется преклонить колени пред великим властителем. И каждое сказанное им слово принять как догму.

Только серьезные дела решаются в иных местах.

Этот зал был невелик. Темные стены, единственное окно, более похожее на бойницу, едва пропускавшее свет. Во дворце не было широких окон — это строение в отличие от воспетого менестрелями тимретского замка создавалось для обороны. Большую часть зала занимал стол — массивный, на резных ножках, из драгоценного черного дерева. Окажись Таша Рейвен здесь, ее немало удивил бы этот стол — почти точная копия того, стоявшего в кабинете Блайта и изрядно изуродованного ее заклинаниями. Хотя ничего особо удивительного в этом не было. Империя не жаловала разнообразие.

За столом сидели шестеро мужчин. Трое из них поглядывали друг на друга с известной осторожностью — каждый считал себя более значимым, более высокопоставленным, и что с того, что формально все они были более или менее равны. Генералы Ви, Ульмир, Седрумм — опытные полководцы, участвовавшие не в одной стычке — и лично скрещивая меч с врагом, и руководя боем с холма. Все они еще помнили прошлый конфликт между Инталией и Гураном, произошедший много лет назад. Тогда они были подающими надежды боевыми офицерами, им прочили блестящее будущее. Война кончилась, а в мирное время получить генеральские жезлы было несколько сложнее, но эти трое справились — чего нельзя сказать о многих других, стремившихся к той же цели.

Еще один из приглашенных на Совет производил впечатление скорее пугающее и отталкивающее. Это был старик, облаченный в черную мантию, сморщенный и худой. Он почти все время молчал, открывая рот лишь для того, чтобы неприятным, скрипучим голосом изречь что-нибудь насчет воли Эмнаура. Тот, кто не принимал старика всерьез, кто считал, что его присутствие на Совете есть лишь дань главенствующей в Империи религии, верховным жрецом которой уже лет шестьдесят являлся этот человек, глубоко заблуждался. Если это заблуждение не имело последствий — значит следовало благодарить судьбу, ибо Юрай Борох не прощал пренебрежения к себе… В прошедшей войне именно под его властью находились маги имперской армии, сотни заклинателей и некромантов Триумвирата, десятки боевых магов Ночного Братства. Именно по движению его руки в бой шли мертвые, дабы принять в свои бесчувственные тела удары, предназначенные живым.

Пятым был Ангер Блайт — в обычное время на подобные Советы его не приглашали, да и сам он не рвался общаться с имперскими генералами. Другое дело, если кто-то из них замыслит измену, — такое время от времени случалось, и тогда тайная стража действовала жестко и без малейших сомнений. Поэтому генералы, хотя и считали Блайта существенно ниже себя по положению, относились к нему с должным уважением. На руках предшественников нынешнего консула было больше крови высокопоставленных вельмож, чем у кого бы то ни было. И пусть Блайт ввиду относительной молодости успел раскрыть не так уж много заговоров, он был вполне достойным продолжателем дела тайной стражи — и об этом помнили. Борох в отличие от генералов, каждый из которых в самой глубине души все равно считал себя несколько более подходящим для трона, чем все остальные, включая Императора, к власти не рвался, ибо имел ее куда больше, чем Унгарт Седьмой и его придворные, вместе взятые. Власть человека преходяща, власть Бога — вечна. А он, Юрай Борох, был первым в этом мире после Бога — что бы об этом ни думали Императоры и другие, менее знатные особы.

Пока что все пятеро молчали. Генералы сверлили друг друга взглядами, стараясь разгадать, что на уме у оппонентов. Борох равнодушно изучал крючковатые пальцы своих рук, словно видел их впервые, — казалось, он мог сидеть в одной и той же позе часами, ничуть не выказывая нетерпения. Блайт старался сохранить хладнокровие и держаться равнодушно-спокойно, но получалось это довольно плохо. Он понимал, что превысил свои полномочия, понимал, что если сегодня не будут одобрены его действия, то это может иметь весьма печальные последствия. И лично для него, и, возможно, для тайной стражи в целом.

А человек, сидевший во главе стола, с немалым интересом наблюдал за этой пантомимой.

Наконец он решил, что молчание пора прервать.

— Господа… — Стоило раздаться первому звуку, как все взгляды переместились на говорившего.

Император Унгарт Седьмой… Ему было около пятидесяти — возраст, когда порывы молодости уже не заставляют человека бросаться с головой в очередную плохо продуманную авантюру, и в то же время старческая осторожность еще не оказывает особого влияния на решение важных государственных вопросов.

Унгарт всегда знал, чего от него ждут. Не справедливого и мудрого правления — никто не посмеет критиковать властителя. Не благоденствия страны — Империя была богата, и, чтобы растратить золото, наполняющее подвалы императорского дворца, не хватило бы трудов десятка поколений. От него ждут войны.

История неоднократно доказывала, что победоносной эта война быть не может. Вернее, то или иное государство одерживало нечто, впоследствии историками называемое победой, но на самом деле все это было не более чем кратковременным успехом. Проникновение на территорию врага, пара-тройка кровопролитных сражений, два десятка сожженных сел, несколько взятых штурмом замков, изрядно потрепанные приграничные крепости. Воины, отягощенные награбленным добром. Разумные контрибуции. И возвращение довольных, овеянных славой войск назад.

Затяжную войну не выиграть. А если это все же произойдет, победитель будет настолько измотан, что даже маленький Индар сможет добить его. Это понимали все, но каждый из Императоров, как и каждый из Святителей, начиная подготовку к военной кампании, искренне верил в то, что либо благодаря его военному гению, либо из-за допущенных противником ошибок, либо просто по благосклонности богов (не важно, Эмнаура или Эмиала, в таких делах подойдет покровительство любой из вечно противоборствующих сторон) эта война станет последней. Победоносной.

Унгарт не был исключением. Он не относил себя к сторонникам войны, но не мог не принимать во внимание настроения своих подданных — той их части, с которыми стоило считаться. Кроме того, он понимал, что долгие годы мирного сосуществования колоссов не продлятся вечно, и выбирать момент все равно придется. Лучше уж пусть момент будет благоприятен для Гурана… в противном случае инициатива может оказаться в руках нового Святителя — наверняка молодого и полного энергии. Да и Орден, на протяжении многих лет переживавший спад, сейчас начал поднимать голову, накачивать мышцы и точить клинки. Дать светоносцам время собраться с силами?

Вопрос о начале военных действий был решен — дело осталось за малым. Спланировать саму кампанию, назначить точные сроки. Индар, выполняя заключенные контракты, уже готов был поставить необходимое количество великолепной тяжелой пехоты — Империи этот заказ обошелся недешево, к тому же предусмотрительные индарцы потребовали оплату вперед более чем за год до того момента, когда войска действительно понадобятся. Зато теперь Унгарт с немалым злорадством выслушивал доклады о том, что послы Инталии, прибывавшие в Индар северным морским путем, тем же путем и возвращались с пустыми руками и огорчительно полными карманами — маленькое государство свято блюло взятые на себя обязательства.

Некромантов Бороха ожидало много работы. Гуран никогда не делал основную ставку на отряды мертвых, это были не слишком надежные бойцы, и тяжелая кавалерия Ордена способна была буквально растоптать смердящее воинство. Но зато при должной поддержке мертвые становились весьма полезным элементом любого сражения.

— Давайте перейдем к делу. — Император жестом указал на стену, и Атрам Седрумм, легко вскочив на ноги, откинул занавес, прикрывающий искусно выполненную карту Эммера. — Обычно я предпочитаю в первую очередь выслушать вас, господа, но сегодня мы сделаем исключение. Консул Блайт намерен сообщить нечто важное.

Генералы переглянулись, на их лицах было написано недоумение. Появление консула на этом Совете еще можно было понять, но чтобы человек, отдавший годы ловле воров, убийц и заговорщиков, считал, что способен сделать не лишенное смысла предложение боевым офицерам? Это было по меньшей мере смешно. Максимум, чего можно ожидать от тыловой крысы — даже если эта крыса высокопоставленная и ходит в числе любимчиков Императора, — это пространных рассуждений о… о… ну, к примеру, о тыловом снабжении. О состоянии дорог. А скорее всего речь пойдет о поиске шпионов или недовольных среди солдат и офицеров — чего еще ждать от консула… выявление врагов — его стезя, его дело, в котором он разбирается лучше прочих.

— Господа. — Блайт поднялся и подошел к карте, игнорируя пренебрежительные и слегка насмешливые взгляды полководцев. — Проблема ведения боевых действий против Инталии существенно осложняется тем, что Орден прекрасно знает, откуда мы нанесем первый удар. Долина Смерти расположена достаточно удобно, но слишком предсказуемо.

Его пальцы стукнули по карте в районе знаменитой долины, единственного сухопутного пути из Гурана в Инталию. Взгляды генералов сделались совершенно пустыми.

— Разумеется, удар можно нанести и с моря. Но… — Блайт сделал короткую паузу. — Но береговые крепости Сур и Лангор достаточно сильны, а флот Империи лишь незначительно превышает силы Несущих Свет, и итог морского сражения слишком непредсказуем. Еще есть возможность переправить часть армии через горы…

— Послушайте, консул, — не выдержал генерал Ульмир, — вы говорите не с полковыми шлюхами. Любой офицер может рассказать о путях в Инталию куда больше, чем вы когда-либо знали.

Его голос звучал спокойно, словно бы генерал не желал оскорбить собеседника, а просто констатировал факт. Выражать явное презрение в адрес Блайта было делом неблагоразумным — чтобы не спровоцировать вызов на дуэль или, что более характерно для особ вроде консула тайной стражи, грамотно составленное обвинение, которое вполне может закончиться тихим умерщвлением. Или показательной казнью — в зависимости от тяжести реальных или сфабрикованных улик.

Блайт проигнорировал выпад.

— Наиболее перспективным предполагается следующий план. Достаточно сильный отряд, скажем, в тысячу мечей может пересечь горы примерно вот здесь. — Его пальцы скользнули по тщательно изображенной на карте горной гряде. — И, пройдя вот этим путем, осадить Торнгарт. Если при этом остальные войска будут сдерживать силы Ордена в Долине Смерти… я имею в виду, если все или почти все полки Ордена будут скованы в районе защищающих проход крепостей, то столица Инталии может пасть.

— Тяжелая кавалерия Несущих Свет способна быстро добраться до столицы и снять осаду, — тихо заметил генерал Ви.

— Вы совершенно правы, — кивнул Блайт, и генерала просто передернуло от этой оценки, данной штатским ему, одному из высших офицеров Империи. — Но если Торнгарт не удастся взять с ходу, то пехота успеет построить укрепления, и светоносцы не смогут легко преодолеть их. Всадники хороши в поле, но когда речь идет о рвах и частоколах, даже ваша блестящая кавалерия, генерал Ви, покажет себя не с лучшей стороны.

— Пехота Ордена…

— Напоминаю, пехота Ордена будет скована в долине, — не слишком вежливо оборвал Блайт генерала Ульмира. — Итак, Ингар арХорн окажется перед достаточно сложным выбором — из двух одинаково неудобных для него вариантов. Вариант первый — срочно перебрасывать белых рыцарей к Торнгарту, тем самым ослабляя свои позиции в долине и давая шанс имперской армии уничтожить его пехоту. К тому же, как я уже сказал, пробиваясь в крепость, светоносцы, цвет инталийской армии, понесут немалые потери. Вариант второй — пытаться сдержать наши войска всеми силами… рискуя потерять столицу. Сейчас, когда в Инталии новый Святитель, занявший ложе вопреки желаниям Ордена, такое небрежение древними обязательствами арХорн позволить себе сможет. В назидание.

— Вы хотите уверить нас, консул, что арХорн не уведет кавалерию к Торнгарту? — Ульмир с сомнением покачал головой.

— Ни в коем случае, — усмехнулся Блайт. — Даже оставшийся почти без войск Торнгарт не взять за несколько дней, зато штурм припугнет Святителя, сделает его более покладистым. АрХорн попытается как можно быстрее разбить имперскую армию…

— Армия Гурана непобедима! — рыкнул генерал Седрумм, бросая верноподданнический взгляд в сторону Императора. Властитель, впрочем, никак на это не прореагировал.

Блайт пожал плечами.

— Армия Гурана может быть отброшена или даже разбита, если на то будет воля Эмнаура. И может победить… если мы сделаем для победы все, что нужно. Все, чего требуют высшие силы… и здравый смысл.

Эта фраза вызвала недовольство на лице даже у обычно равнодушного ко всему Бороха, тогда как Седрумм прямо-таки покраснел от гнева. По мнению генерала, истинный имперец обязан был свято и непоколебимо верить в мощь гуранского оружия. И даже тень сомнения в победе следовало рассматривать как государственную измену.

— Наиболее вероятным мне представляется следующее развитие событий, — продолжил консул. — АрХорн попытается навязать нам сражение на своих условиях, после чего начнет медленное отступление к Торнгарту. Сил для того, чтобы одержать полную победу, у него недостаточно.

— А крепости успешно прикроют это отступление… — язвительно вставил Ульмир. — Сколько потребуется времени, чтобы взять их? Пять дней, десять?

— Ни одного, — усмехнулся Блайт.

— Ни одного?

— Именно так. Гарнизон Северного и Южного Клыков известен. В среднем — не более трехсот воинов в каждом, из них — пять десятков кавалеристов. Достаточно для обороны, но слишком мало для серьезного сражения. Мы просто пройдем мимо… и у арХорна не останется времени на маневры. Наши войска будут следовать за инталийцами по пятам… а чтобы защитникам крепостей не было скучно, оставим им всю мертвую армию. Тех, что уцелеют после первого сражения. Все равно до Торнгарта они не дойдут, сгниют. Мертвецов и готовили для боя в долине, не так ли?

— Оставить две полностью боеспособные крепости в тылу? — Генерал Ви не мог скрыть презрения. — Это смешно.

— Они не опасны. Зато инталийские полки подойдут к Торнгарту измученными, без обозов, с большими потерями. Но самое главное — раненые не позволят им двигаться быстрее пехоты. Если горный отряд к этому времени сумеет удержаться и не сдаст укрепления городскому гарнизону, то…

— То подошедшая пехота оставит от них мокрое место.

— То рыцари Ордена и остатки их пехотинцев окажутся меж двух огней. С одной стороны — частокол и засевшие за ним стрелки, с другой — ваша кавалерия, генерал Ви, и ваша латная пехота, генерал Ульмир, включая индарских наемников. Весьма возможно, арХорн будет разбит под стенами своей же столицы… Торнгарт — в полном нашем распоряжении, господа.

Его прервал дружный смех генералов. Все трое откровенно веселились, и даже Юрай Борох слабо улыбнулся бескровными сухими губами.

— Я сказал что-то смешное? — невинно поинтересовался консул.

Генерал Ви утирал слезы. Дородное тело Атрама Седрумма мелко тряслось — Блайт с раздражением подумал, что этому уроду пора было бы подумать о своем брюхе. Скоро командующего легкой кавалерией Империи не вынесет ни один конь. Ульмир похрюкивал, бросая на остальных довольные и многозначительные взгляды. Император предупреждающе хлопнул ладонью по столу, и смех утих. Ульмир первым пришел в себя, после чего соизволил пояснить причины столь неожиданного веселья.

— Неужели, консул, вы думаете, что сумели, немного пошевелив мозгами, открыть нечто новое в великих вопросахстратегического планирования? Кажется, предложенный вами план не нов, совсем не нов. Впервые он был опробован в 970 году, при Императоре Дроге Первом. В 1252 году Святитель… э-э…

— Амлетт, — любезно подсказал Сюрт Ви.

— Благодарю. Итак, Святитель Амлетт провел похожую кампанию, однако она окончилась весьма плачевно для Инталии. Армия Ордена была разбита и отступила, а этот, как вы его назвали, горный отряд — уничтожен до последнего человека. Впоследствии от данной тактики рыцари отказались, в то время как Империя предпринимала подобный маневр еще четырежды, в 1413-м, 1726-м, 1970-м и 2381 годах от Разлома. Все они в той или иной степени завершились неудачей. Разведка Инталии, как правило, была в достаточной степени осведомлена о планах кампании, и, пока пехота Ордена сдерживала наши войска, кавалерия светоносцев перехватывала и уничтожала горные отряды, не давая им приблизиться к Торнгарту.

— Но в этот раз Империя намерена вновь повторить попытку, не так ли?

Генерал Ви бросил изумленный взгляд на Императора, затем посмотрел на консула, и в глазах его горела ненависть.

— Быть может, именно из-за таких, как ты, Блайт, самые продуманные планы рушатся. Информация о подготовке, — генерал скривился, словно от зубной боли, — горного отряда считалась тайной.

— Ничто не может быть тайной в нашем мире, — равнодушно пожал плечами консул. — То, что известно моим людям, рано или поздно станет известно либо арХорну, либо арГеммиту. Что скорее — обоим сразу. И тогда Орден просто не поведет войска в долину, оставив их в Торнгарте. А легкая кавалерия выследит и уничтожит ваш горный отряд, Ви. Думаю, очевидно, что в такой ситуации взять Торнгарт будет совершенно невозможно?

— Ваше Величество. — Генерал Ви отвесил Императору поклон. — Надо менять планы.

— Отнюдь, — перебил его Блайт. — Именно этого плана и следует придерживаться. Более того, я обеспечу, чтобы эта информация поступила к арГеммиту вовремя. И чтобы она была совершенно точна.

Генерал Ви побагровел.

— Я не ослышался, Блайт? — прошипел он. — Вы намерены сообщить Метиусу арГеммиту планы нашей военной кампании?

— Не ослышались, генерал. — Консул отвесил ему изящный, немного насмешливый поклон. Он посмотрел на Императора, дождался короткого, чуть заметного кивка и продолжил: — Видите ли, я не могу воспрепятствовать шпионам Ордена собирать сведения о ваших планах, господа. Мои люди успешно ловят инталийских агентов, но арГеммит присылает новых. А потому я спланировал операцию, в соответствии с которой Орден получит свою информацию… однако ей не поверит.

— Не поверит?

— Вот именно. Видите ли, генерал Ви, я, возможно, недостаточно хорошо знаю военную историю… — Блайт кривил душой, на самом деле он прекрасно знал о бесславно провалившихся попытках наскоком взять Торнгарт, но не мог отказать себе в удовольствии разыграть этот спектакль. — Зато я неплохо изучил арГеммита. Он весьма умный разведчик, хотя и строит из себя всего лишь личного лекаря Святителя. Он умеет критически воспринимать получаемую информацию, он доверяет своим агентам, но выводы предпочитает делать сам. И он сделает именно такие выводы, какие нужны мне. Все войска Ордена будут в Долине Смерти, а горный отряд сможет без помех добраться до Торнгарта.

Над столом повисла тишина. Генералы переглядывались, и не веря консулу, и страстно желая поверить. Получить возможность захватить Торнгарт… но — благодаря какому-то штатскому?

— План уже претворяется в жизнь. — Блайт смотрел на генералов, а потому не заметил, как по лицу Императора пробежала тень.

— Вот как? — Голос Унгарта пробил даже железное самообладание консула.

Это был самый опасный момент, и Блайт прекрасно осознавал, что далеко перешагнул пределы доверия повелителя. Разумеется, перед тем, как донести свои соображения генералитету Империи, консул изложил этот план Его Величеству — в общих чертах. Но объяснить все до конца Унгарт не позволил — он не хотел принимать участие в ожидаемом спектакле в качестве зрителя, видевшего все представление до конца. Он не пожелал услышать обо всех деталях. И тот факт, что в разговоре с ним Блайт умолчал, а вернее, не успел рассказать о том, что уже принял некоторые меры по доставке дезинформации Метиусу арГеммиту, вряд ли будет воспринят благосклонно. Император не любил сюрпризы — по крайней мере те, которые готовил не он сам.

— Стало быть, консул, вы решили, что ваши идеи будут одобрены?

— Ваше Величество всегда принимает мудрые решения.

— Лести ты можешь поучиться у моих придворных, — качнул головой Император. — У них это получается лучше. Ты можешь идти, Ангер. И вы, господа… через два дня я хочу видеть детальный план кампании. Я хочу слышать даты и цифры. И прошу запомнить — если эта война не увенчается успехом, я не желаю услышать в качестве оправдания «это мы не предусмотрели».

Консул уже подошел к двери, когда Император заговорил снова.

— Ты все поставил на карту, Ангер. Если твой план увенчается успехом… я прощу тебе многое. Если же нет… подумай над этим, консул.

Генералы вышли вслед за Блайтом — настроение вопреки ожидаемому у всех было подавленным. Только что со стороны Императора прозвучала прямая и недвусмысленная угроза. И если все пойдет не так, как планировалось, — полетят головы. Быть может, приговор приведут в исполнение люди Блайта… а возможно, его голова станет первой. Впрочем, исполнители останутся теми же. И в былые времена случалось, что консул тайной стражи отдавливал Императору любимую мозоль, и повелитель скрепя сердце принимал жесткое решение. Правда, еще никогда консул не пользовался в Империи столь значительным влиянием.

Повинуясь чуть заметному жесту Унгарта, человек, облаченный в балахон, задержался в дверях. Бесцветные глаза уставились на Властителя.

— Вы намерены что-то сказать мне? — проскрипел Юрай.

— Мне показалось, жрец, что это у тебя осталось нечто недосказанное, — парировал Унгарт, приглашая Юрая вернуться в кресло. Тот подчинился, но выглядело это так, словно, садясь за один стол с Унгартом Седьмым, он оказывал повелителю Гурана честь. С точки зрения самого Унгарта это было почти оскорблением.

С точки зрения верховного жреца Эмнаура Юрая Бороха это было именно честью. И довольно высокой. Правда, он был достаточно умен, чтобы не высказывать своего мнения вслух, и обладал достаточной силой воли, чтобы почти никогда не дать понять этого ни жестом, ни поведением. Правда, были и исключения. Так, Юрай почти никогда не титуловал своего Унгарта и, даже если использовал в обращении слово «Император», никогда не добавлял «мой». Словно показывая этим, что мирская власть — всего лишь власть человека, тогда как Великий Эмнаур есть верховный сюзерен… и между Ним, Богом, и всеми остальными стоят жрецы. Даже между Ним и Императором… а он, Юрай Борох, стоит выше всех. Его голос — голос Бога… почти. Узнать, почувствовать, расшифровать волю Бога — великое искусство. Горе тому, кто ошибется, — но еще большее горе ждет того, кто посмеет счесть себя выше жрецов, доносящих божественные повеления до простых смертных.

Борох был магом Триумвирата и, согласно принятой иерархии, являлся главой второго по мощи после Ордена Несущих Свет магического сообщества Эммера. И знал: стоит отдать приказ, сотни масок — магов, укрывших лица за блестящими серебряными, медными или латунными личинами, — встанут за его спиной. Он мог позволить себе роскошь не бояться мирских властелинов. Даже если эти властелины думали иначе. Даже если в глубине души они ненавидели верховного жреца.

— Так что ты хотел сказать, жрец? — Император опустился в кресло напротив Юрая.

Тот помолчал.

— Мне кажется, в последнее время Ангера обуяла гордыня… — наконец протянул он.

— Он приносит Трону пользу, — пожал плечами Император. — И пользу немалую. На протяжении веков…

— …Тайная стража доказала свою незаменимость, — продолжил фразу Борох. — Я знаю и ничуть не собираюсь умалять их достоинства, равно как и достоинства консула Блайта. Он… хороший слуга.

Над массивным столом снова повисла тишина. Унгарт ждал продолжения, прекрасно зная, что раз уж Юрай Борох решил что-либо обсудить, то он не остановится на одних лишь туманных фразах.

— Да, он хороший слуга, — снова заговорил жрец. — Но хороший слуга должен знать свое место. Даже тогда, когда место это — возле трона.

«Ты хочешь сказать, тварь, даже когда это место на троне? — с ненавистью подумал Император, хотя на лице его не дрогнул ни один мускул. Он выглядел все таким же внимательным, немного усталым. — Если Эмнаур позволит, когда-нибудь я сверну тебе шею. Но не сейчас, сейчас ты мне нужен, старик. Мое время придет позже… и тогда я припомню тебе каждый взгляд, каждое лишнее слово».

— Ангера обуяла гордыня, — продолжал тем временем жрец. — Очень плохо, когда слуга пылает гордыней, но еще хуже… много хуже, когда это греховное чувство заставляет его считать себя выше своего сюзерена.

— У тебя есть предложения, жрец?

Вероятно, он все же не сумел в полной мере совладать со своим голосом, поскольку Юрай тут же заявил:

— Нет, Император. Не мое дело давать советы в мирских делах.

— Это верно… — Унгарт снова взял себя в руки. — Я просил бы помнить об этом.

— Да, Император.

— Можешь продолжать, — позволил Унгарт, откидываясь на спинку кресла. Он одержал маленькую, но от этого не менее приятную победу.

Многие века Империя и Триумвират шли рука об руку. Если в Инталии Орден и власть Святителя дополняли друг друга, хотя и разделив формально сферы влияния, то в Гуране дело обстояло несколько иначе. Император и верховный жрец всегда были и союзниками, и врагами одновременно. За Святителем не стояла сколько-нибудь значительная сила, но его власть держалась на традициях более чем двухтысячелетней давности. А за Орденом Несущих Свет — их честь, их обязательства, что ни разу не были нарушены явно. Здесь же и у Императора, и у лидера Триумвирата хватало опытных бойцов — и стоило лишь этим двоим не найти общего языка… в прошлом такое случалось, и Гуран умывался кровью. Инталия, как правило, не упускала удобного момента, и светоносцы тут же наносили удар.

Со временем был найден некий компромисс. Император не вмешивался в вопросы религии, оставляя за собой право посещения лишь одного-единственного храма Эмнаура, своего собственного, размещенного во дворце. Триумвират, в свою очередь, не совал нос в дела мирские — кроме условия присутствия верховного жреца при принятии важных решений, условия, выторгованного Триумвиратом по окончании последней, самой кровопролитной войны, произошедшей немногим менее тысячи лет назад.

Тогда Император вынужден был пойти на уступки, армии Ордена приближались к Брону, и над столицей всерьез нависла угроза захвата. К этому моменту Император заставил Триумвират пасть на колени… но он понимал, что отстоять свой город одной лишь силой клинков не сумеет. Ночное Братство, как обычно, заняло выжидательную позицию, готовясь поддержать победителя… даже если этим победителем станут Несущие Свет. Признание Братством главенствующей роли Триумвирата произошло много позже…

Алеман Четвертый понимал, что без магической поддержки его войска не устоят перед рыцарями, и предложил тогдашнему верховному жрецу почетный мир. И заодно оговорил ряд условий, согласно которым этот мир должен был продолжаться вечно. Условия были приняты все — отказ означал гибель не только для людей Триумвирата, но и для их главы. Алеман был не в том настроении, чтобы смириться с непокорностью. Жрец лишь попросил — именно попросил, хотя еще месяцем раньше имел право требовать, — чтобы ему разрешили присутствовать при принятии судьбоносных решений и изредка высказывать свое мнение. Наедине. Только для ушей Императора. Император принял просьбу побежденного, маги Триумвирата — те, что уцелели, — вышли на стены, к ним, ощутив прилив вечно недостающей уверенности, присоединилось Ночное Братство — и светоносцы отступили.

Немало было в последующие века Императоров, желавших изменить соотношение сил. Немало было верховных жрецов, неудовлетворенных статусом всего лишь посредника между смертными и Эмнауром. Немало находилось Старших Братьев, огорченных третьими ролями. Но никто не рисковал принять меры к изменению равновесия.

Унгарт тоже считал, что время еще не пришло. Но в отличие от своих предшественников он надеялся, что оно скоро придет. Пока же он будет хранить мир между тремя силами Гурана.

— Можешь продолжать, — повторил Унгарт. — И оставь этот тон. Он более уместен на проповеди, но не здесь.

— План, предложенный Блайтом, неплох. — Старик старался не встречаться взглядом с повелителем. — Но он строится исключительно на предположениях. И на том, что ему известно о Метиусе арГеммите.

— Тебе известно больше?

Старик чуть заметно качнул головой.

— Не думаю. АрГеммит открыт, публичен. Вокруг него много людей, много глаз — и кое-какие из них принадлежат нам. Я получаю груды донесений… может, не столь большие, как те, что приходят в тайную стражу, но в данном случае количество не имеет значения. Блайт знает не больше, чем я. А я — не больше, чем вы, Император. Или чем Старший Брат. Они тоже имеют своих людей в окружении Вершителей. И все, что мы знаем — я имею в виду все, что мы знаем по-настоящему ценного, — может уместиться на одном листе пергамента. На весьма небольшом листе.

— Он умен.

— Да, он умен. Хотя и выглядит довольно предсказуемым.

— Это плохо для Вершителя, — хмыкнул Император.

— Да, если это истина. Но я же сказал — «выглядит» предсказуемым. Иногда мне кажется, что арГеммит делает это намеренно.

— А знаменитый арХорн?

— О, этот человек прям, как его меч. Выдающийся маг, отменный военачальник. Если он будет планировать сражение, то грамотно использует все свои преимущества и постарается свести к минимуму преимущества противника. Он не сделает ошибок.

— Ты говоришь о враге, — нахмурился Унгарт.

— Врага надо уважать…

— Разумеется, — не стал спорить Император, — арХорн достоин уважения. Но этот уважаемый полководец встретит нашу армию в долине. Я бы хотел услышать нечто большее, чем хвалебную оду в его честь.

— Император хочет услышать правду или утешительную ложь? — Вопрос был риторическим, и Борох продолжил, не дожидаясь ответа. — АрХорн и в самом деле блестящий полководец, к тому же он привык сам решать, куда и в какой момент направить войска. План нашего консула и в самом деле неплох, но в нем имеется слабое место. Он не учел возможность того, что арХорн оставит в столице достаточно сильный гарнизон.

— Это ослабило бы силы Ордена в долине.

— Так ли? Три сотни бойцов в открытом поле не сыграют особой роли, тогда как те же три сотни, укрывшись за городскими стенами, смогут перемолоть не только жалкую тысячу пехотинцев без тяжелой брони…

— Пусть будет три тысячи, — быстро сказал Император.

Он понимал, что это — предел. По горным тропам не провести большую армию. Минимум амуниции… минимум припасов… только относительно легкие доспехи. Без лошадей, без осадных орудий. Пусть Торнгарт и не абсолютно неприступен, но этому жалкому отряду понадобится вся быстрота, дабы свершить задуманное. Быстрота и немалая толика удачи.

— Пусть три… пусть даже в состав этих трех тысяч войдет немало магов. АрХорн вполне может сделать основную ставку на крепость стен Торнгарта и сосредоточить все усилия на том, чтобы не пропустить наши войска через долину.

Император покачал головой.

— Я не верю… ведь там, в Обители, будет новый Святитель. Орден клялся защищать Святителя — неужели рыцари нарушат свои обещания, подставив его под удар?

Борох криво усмехнулся.

— Увы… древние договоры имеют много нюансов. Рыцари клялись защищать власть Святителя… а власть и человек, ею пользующийся, — это не одно и то же.

Унгарт нахмурился. В этих словах ему послышался намек, пальцы сжались, словно желая ощутить надежную рукоять кинжала. Да, если подумать, договор с Триумвиратом тоже не касался конкретного Императора, он говорил о символе… но не о человеке. Означает ли это, что Триумвират тоже изучает возможность внести новый смысл в старые соглашения? Что ж, к этому следует быть готовым.

— Лучше считать, что это может произойти. — Борох, преувеличенно внимательно разглядывавший свои худые, узловатые пальцы, словно бы и не заметил тени на лице Властителя. — Если мы хотим победить, необходимо заставить арХорна выдвинуть армию к долине… и разбить его там. Любой ценой.

— У нас будет больше войск… — Слова прозвучали неубедительно.

— Больше… Клин орденской кавалерии быстро уравняет силы. Мертвых хорошо использовать в бою с пехотой, еще лучше — при штурме крепостей. Но против латной конницы они будут почти бесполезны.

Император вздохнул.

— Я не совсем понимаю тебя, жрец. План Блайта может осуществиться? Я хочу получить ответ.

— Может, — кивнул Борох. — И, вероятно, осуществится… в той или иной мере. Но я рекомендовал бы готовиться к неожиданностям. Как показывает практика, ничто не проходит так, как запланировано.

— Мне надоели намеки… — Император привстал, с силой стукнул по столу кулаком, рявкнул: — Мне наскучили твои рассуждения! Можешь сказать что-нибудь по-настоящему полезное, жрец? Если нет…

— Хорошо… — Борох отвел глаза в сторону. — Я считаю, что идею Блайта следует поддержать. И сделать так, чтобы арХорн пребывал в абсолютной уверенности, что если он не встретит наши полки в долине, то вся южная часть Инталии превратится в пепелище. Будет вырезано все живое, колодцы будут завалены трупами, будет сожжено все, что может гореть. Думаю, организовать подобного рода директивы несложно… а уж о том, чтобы они достигли нужных ушей, беспокоиться не стоит. Шпионы Ордена не зря получают свое золото.

Некоторое время оба молчали. Слова Бороха не нравились Императору — он понимал, что такой подход нарушает веками устоявшиеся правила ведения войн. Солдаты воюют с солдатами, и если где-то горят деревни… это неизбежные и печальные издержки, но никак не следствие прямого приказа. Дело смердов — работать на благо победителя, и нет мудрости в том, чтобы своими руками резать дойную корову.

Когда арХорн узнает о таких директивах… а он узнает, это лишь вопрос времени, то полки Инталии перекроют долину, даже если это будет означать риск потери столицы. Юрай, будь он проклят, прав. АрХорн поступит именно так, как требуется Империи…

Император мрачно посмотрел на жреца.

— Орденцы будут драться отчаянно… но ты ведь это понимаешь и так, верно? Значит, имеешь в запасе кое-что еще?

Борох неторопливо крутил тонкое кольцо на худом, узловатом пальце, словно бы ожидая, когда Император повторит вопрос. Унгарт ощущал, как поднимается в душе волна злобы: такое поведение уже перешагивало грань допустимого. Когда Властитель задает вопрос, на него следует отвечать. Немедленно.

В тот самый момент, когда бешенство уже готово было прорваться наружу, жрец заговорил снова:

— Инталия должна быть разбита. Я считаю, нам необходимо призвать демона. Быть может, даже не одного.

Император застыл на мгновение, затем медленно опустился обратно в кресло. В комнате на несколько долгих, томительно долгих минут повисла тишина.

— Я слышал, — почти шепотом произнес Унгарт, — что за использование заклинания вызова демона предусмотрена казнь. Независимо от ранга заклинателя. А также должны быть казнены все, кто в той или иной мере укрывает преступника. И, кажется, это соглашение подписано всеми, даже Братством. Там есть и ваша подпись, не так ли?

Разумеется, Император был прав. Заклинание «призыв», дозволяющее демону из мира Эмнаура явиться в мир живых, требовало жертвы. Не капель крови или жизненной силы мага, как остальные заклинания школы крови, но истинной жертвы. Кровавого заклания по меньшей мере трех десятков человек. Лучше — воинов в расцвете сил или детей. Это заклинание было запрещено всеми — и, когда находился все же маг, открывающий врата демону, на отступника объявлялась охота. И спасения не было… Несущие Свет, Алый Путь, Триумвират, Ночное Братство — все в равной мере стремились уничтожить подонка… ибо считалось, что вложенная в призыв сила может разрушить мир целиком, смешать его с хаосом царства Эмнаура. Никто не хотел такой судьбы — даже своим врагам. Поговаривали, что и Разлом произошел по причине, сходной с приходом демона, — хотя считалось также, что во времена Разлома магия крови была еще не известна.

За весь период после Разлома этих тварей в мир призывали всего четырежды. И каждый раз разрушения, причиненные демоном, были весьма впечатляющи. Страстью этих исчадий зла было уничтожение жизни — и не важно, были ли перед ним ощетинившиеся клинками солдаты, беспомощные женщины или малые дети. Не важно, были ли это «свои», или «чужие». Демон являлся в мир, дабы убивать. Он был смертен — но чудовищно силен, невероятно живуч и неизменно злобен.

Пергамент, на котором был записан договор о наказании за использование призыва, всегда нес на себе много подписей. Старшего Брата и верховного жреца Триумвирата. Святителя и всех Вершителей Ордена Несущих Свет. Императора и ректора Альянса Алого Пути. Время от времени на пергамент добавлялись новые подписи, время от времени его меняли из-за ветхости. Но закон соблюдался незыблемо.

— Да… — прошелестел голос Бороха. Он по-прежнему смотрел в сторону. — Да, наказание неизбежно. Но можно сделать так, что среди Триумвирата найдутся маги, готовые принести себя в жертву. Ради победы.

В помещении было темно. Крошечный язычок огня над масляной лампадой даже не пытался изображать источник света. Тьма, казалось, была густой и жирной, и даже солнечный луч, вероятно, не сумел бы заставить тени заплясать на стенах кельи.

Человек, находившийся здесь, никогда не видел каменных стен, не скользил взглядом по пятнам мха, затягивающим древние камни. Он приходил сюда не для того, чтобы глазеть по сторонам. Большинство тех, кому доводилось войти во тьму этой кельи — как и двух десятков ей подобных, — нуждались лишь в тишине, мягкой, обволакивающей тьме и крошечном огоньке лампады.

Огонек дрогнул, случайно поймав дыхание, и мужчина поспешно опустил голову. Он не боялся, что лампада погаснет и тьма захватит все без остатка. Он любил тьму — и потому, что того требовала его душа, и потому, что на этом настаивали учителя.

Если бы сейчас лампада вспыхнула ярко-ярко, она бы осветила молодого мужчину — лет тридцати, не более. Могучее телосложение скорее соответствовало воину, несколько шрамов свидетельствовали о том, что его жизнь временами была довольно бурной. Но знаток прежде всего бросил бы взгляд на руки мужчины — и с уверенностью заявил бы, что перед ним кто угодно, но только не бывалый рубака. Ладони были мягкими, чистыми, и если и несли на себе мозоли, то разве что от пера, а никак не от оружия.

Одет он был так же, как и многие его соратники, — простые холщовые штаны, расстегнутая кожаная безрукавка, оставляющая открытой могучую грудь. Простая, но достаточно прочная и в меру удобная обувь. Его можно было бы принять за серва или даже раба — в Гуране, как и в других государствах (кроме Кинтары, но у южан свои, особые порядки, ими никому не навязываемые), рабство не запрещалось, но и популярностью не пользовалось. А потому невольники в иных домах имелись. По сравнению с Кинтарой, где раб был не просто вещью, а мусором у ног свободного, в Гуране к ним относились скорее как к слугам, связанным пожизненными обязательствами. И наказание за убийство раба было таким же, как и за убийство свободного человека. Если только речь не шла о побеге… но там — не убийство, там — казнь. Это же совсем иное дело.

Только в это место не пускали рабов. И сервов тоже. И заезжих купцов, императорских воинов. Даже прекрасных дам, чья красота освещала слишком мрачный дворец. Сюда не было хода никому чужому. Каменная дверь открывалась только посвященным… и горе тому, кто посмел бы нарушить этот порядок.

Небольшая комната, вырубленная в недрах скалы, тяжелая каменная дверь, лампада… черная статуэтка на невысоком постаменте. В каждой из подобных келий фигурки были разными, одни походили на людей, другие изображали животных. Где-то на постаменте стоял просто кусок черного камня, а одна из скульптур и вовсе была ни на что не похожей — руки мастера придали материалу странные изгибы, и трудно было понять, что именно он пытался изобразить. Но это было и не важно…

Чтобы разглядеть фигурку, мало было просто вглядеться — следовало встать на колени. Надо было скользить взглядом по блестящему черному материалу, что казался немного прозрачным, — огонек лампады словно поглощался статуэткой и вновь загорался — уже другим, тревожным, неспокойным светом.

Мужчина большую часть времени смотрел себе под ноги. Когда-то в прошлом колени быстро начинали мучительно болеть, но теперь он привык, и холодный каменный пол уже не приносил страданий. Он просто стоял на коленях, время от времени поднимая взгляд на статуэтку, словно пытаясь понять, что хотел сказать давно ушедший в небытие мастер, изготовивший эту одну из двадцати черную скульптуру.

Хотя ответ был прост. Из этого черного камня можно было сделать лишь одно.

— Тьма, ты несешь покой, а Свет несет хлопоты. Тьма, ты даришь прохладу, а Свет дарит жару. Тьма, в тебе есть укрытие, а Свет все выставляет напоказ…

Никто и никогда не говорил этому человеку, с какими словами надо обращаться к Богу. Слова не имеют значения — только те чувства, которые живут в сердце. Поэтому он не слишком задумывался, что следует говорить… можно жаловаться на свою судьбу или обещать свершить подвиги во славу Эмнаура, можно рассказывать о себе или о тех местах, что довелось увидеть, можно пересказывать сплетни или просто молчать. Все годится.

— Прошу тебя, Эмнаур, даруй мне мудрость понять твою волю…

Да, можно было и просить. О благах, о мудрости, о совете, о мести. Или о чем-нибудь еще. Эмнаур сам решал, к чьим мольбам снизойти, — Алкет Гард слышал истории о тех, кому Эмнаур ответил. Он даже знал одного. Все знали, что много лет назад Юрай Борох услышал Голос. Что именно услышал Юрай, так и осталось тайной, ибо поделиться божественным откровением служитель Триумвирата может лишь с одним человеком — верховным жрецом. Лишь он, верховный жрец, имеет право объяснить служителю смысл божественных слов. Поговаривали также, что иногда находились желающие обмануть жреца, придумать божественные слова — в надежде занять более высокий пост в Триумвирате, приобрести влияние или (находились и такие) богатство. Как отличал жрец истинное откровение от грязной лжи, не знал никто, — но отличал. И лжеца ожидала Казнь Эмнаура — смерть во тьме от голода и жажды. Смерть, пришедшая среди молитв о прощении — или среди проклятий и поношений, обращенных к Богу. Ведь Эмнауру важны не слова, важно лишь устремление души. Бывало, что он прощал… редко, очень редко.

Сколько смертей видела эта темная келья?

— Скоро будет война, великий Эмнаур. Я хочу… — Алкет замялся, подбирая слова. — Я хочу принести пользу.

Это были правильные слова. К чему мечтать о славе — все равны перед Эмнауром. К чему мечтать о золоте — Триумвират дарит своим служителям достаточно, чтобы не страдать от холода, не мокнуть под дождем, не терзаться муками голода или жажды. Можно мечтать о любви, хотя это чувство считалось недостойным истинно верующего, — а удовольствия плоти были доступны, и не нашлось бы женщины в тавернах, борделях или домах сервов, что отказалась бы разделить ложе с одним из безликих. Что же касается женщин, занимавших более высокое положение, — часто и они не желали оскорбить отказом человека в маске. А если все же не могли подарить ему час или два страсти, то находили убедительные слова. Настаивать было не принято…

Настоящий служитель Триумвирата живет лишь для того, чтобы приносить пользу.

— Я хороший маг, великий Эмнаур. — Алкет знал, что говорит правду, а потому и не считал себя впавшим в грех гордыни. — Я хороший маг, и место мое — на поле боя. Рыцари Ордена — сильные противники, и я прошу тебя, позволь моему искусству хоть на миг приблизить победу Империи.

Не было необходимости возносить мольбу Эмнауру именно здесь, в келье, что была создана вскоре после Разлома. Или даже раньше… тысячелетия истории стерли воспоминания о неведомых строителях, что вырубали коридоры в толще скал, о мастере, что создавал статуи из обломков, упавших с неба. Некоторые искренне верили, что это куски плоти самого Эмнаура, павшего в битве с проклятым Эмиалом, дабы потом возродиться в душах и сердцах своих верных приверженцев. Считалось, что обращаться к Богу можно было отовсюду, но Алкет упрямо приходил сюда, опускался коленями на холодный каменный пол и шептал слова, слышимые только ему и Богу.

— Я много лет учился, и теперь я готов…

— Да…

Алкет вздрогнул. Звук раздался словно бы в его голове — и в то же время возникало ощущение, что тихий голос исходит сразу со всех сторон — от статуи, светящейся колдовским пламенем, от лампады, от замшелых стен.

— Ты… ты ответил мне? — Он все еще не верил.

— Да… — прозвучало снова. — Я отвечаю тебе, Алкет Гард, служитель второго круга…

— Что я должен сделать, Великий? — Он уже почти кричал, зная, что это бессмысленно. — Укажи мне путь!

— Иди к верховному жрецу… — шелестел голос, наполняя Алкета ликованием. — Иди… скажи… алый свиток…

— Сказать про алый свиток? — Он отчаянно боялся неправильно понять откровение, неверно истолковать божественные слова.

— Ты… достоин алого свитка… — шептали стены, — это честь… это ноша… это кара… Прими, что уготовано, Алкет Гард, служитель второго круга…

— Что в этом свитке?

Но голос молчал. Вероятно, все, что следовало, уже было сказано и услышано. Алкет склонил голову, коснувшись горячим лбом ледяного пола. Его губы дрожали, сердце колотилось, словно желая покинуть грудь, ладони вспотели, могучее тело била мелкая дрожь. Прошло не менее получаса, прежде чем он более или менее успокоился. Алкет снял с пояса маску — чеканную личину из бронзы, инкрустированную мелкой серебряной насечкой, — знак второго круга. Надел, закрепив на затылке широким кожаным ремнем. Блеснули в свете лампады глаза, смотрящие сквозь прорези маски. Только высшим иерархам Триумвирата дозволялось появляться на людях без личины, остальные скрывали свои лица от всех, кроме других служителей. Особо ревностные снимали маску лишь оказавшись в одиночестве.

Он поднялся, подошел к тяжелой каменной двери, навалился плечом — заскрипели старые петли, медленно повернулась плита, открывая темный проем. Дернулось и заплясало пламя лампады, почуяв приток воздуха. Алкет стремительно шагал по коридору — он проходил здесь столько раз, что знал каждый камень, каждую трещинку в полу и не нуждался в свете — хотя здесь уже можно было использовать факел или лампу. Но Алкету всегда казалось, что свет в этих тоннелях — святотатство. Здесь царство ночи, царство Эмнаура.

Наконец впереди забрезжило светлое пятно выхода. Алкет легко взбежал по истертым каменным ступеням, вихрем промчался по коридорам. Кто-то приветствовал его, он даже отвечал — но ни на мгновение не задерживал шаг.

Кабинет верховного жреца находился на самом верху Святилища, построенного на скале неподалеку от Брона. Сама скала была изрыта тоннелями, там же, в самой глубине, располагались и древние кельи Эмнаура, молиться в которых разрешалось лишь служителям второго круга и выше. На следующем ярусе — уже на поверхности — жили послушники, которым отводилась роль прислуги. Некоторым из них, доказавшим свою полезность Триумвирату, дозволялось стать служителями четвертого круга и переселиться выше. Еще несколько ярусов, затем узкая винтовая лестница — и массивная дверь в помещения, отведенные верховному жрецу. Войти сюда доводилось немногим.

Алкет поднял руку, прикоснулся к тяжелому бронзовому кольцу и ударил им по двери — раздался густой звон, мгновенно заполнивший все вокруг.

Дверь открылась. На пороге стоял человек в черном балахоне. Он не имел права носить маску безликого, но его положение в иерархии Триумвирата было высоким — выше, чем у любого служителя четвертого круга. И даже служителям второго круга следовало обращаться к личному слуге верховного жреца с должным почтением. Как правило, эта должность была пожизненной — если только слуга не совершал ошибки и не вызывал гнева верховного. В этом случае его ждало наказание — сообразно провинности. Освободить от этих обязанностей могла только смерть, поскольку слуга, имеющий глаза и уши, часто видел и слышал такое, чего не положено знать простым смертным. Юрай Борох отличался мягким характером и редко отправлял своих слуг на плаху, а потому этот человек уже достиг среднего возраста, сделав первый шаг к старости. В короткой густой бороде серебрилась седина, у глаз собрались пучки морщин.

Мужчина коротко, с достоинством кивнул:

— Приветствую тебя, служитель второго круга.

О том, что Алкету совершенно нечего было делать в покоях верховного жреца, он говорить не стал, прекрасно понимая, что лишь нечто очень важное могло заставить служителя нарушить запреты.

— Я должен срочно видеть верховного жреца.

Слуга шевельнул было бровью, намереваясь изобразить ироничное удивление, но передумал. В конце концов, каждый является хозяином своей судьбы — в той мере, в которой это разрешено Эмнауром. И если человек не желает ждать вечера, когда Борох, как заведено, спустится в общий зал, расположенный в первом ярусе, дабы выслушать жалобы и просьбы, — это его проблемы.

— Я сообщу ему о твоем желании.

Он медленно повернулся и скрылся за дверью, плотно прикрыв ее за собой.

Ждать пришлось недолго — Алкет даже не успел толком осмотреться, как дверь снова распахнулась. На пороге появился Юрай Борох собственной персоной. Его лицо нельзя было назвать довольным — вероятно, нежданный визит отвлек его от каких-то важных дел. Он медленно оглядел гостя, затем шевельнул пальцем. Алкет понял беззвучный приказ совершенно верно и тут же торопливо снял маску.

— Гард… я помню тебя, сын мой. Что привело служителя второго круга в мои покои?

Алкет замялся… в памяти тут же всплыли все слухи, что гуляли насчет служителей, чьим словам о Голосе Эмнаура верховный жрец не поверил. Может, и ему все почудилось? Может, сейчас Борох выслушает его слова, нахмурится… и отправит его в одну из келий — навсегда, пока не придет смерть. Вдруг мелькнула паническая мысль — промолчать. Придумать что-нибудь, принять наказание за причиненное беспокойство, сохранить тайну для себя. Ведь этой беседе не было свидетелей… никто не узнает… Но прошло всего мгновение, и он устыдился своих страхов. Свершилось чудо — и верховный жрец обязан был услышать об этом.

— Я слышал… Голос Эмнаура! — выдохнул Алкет.

— Вот как? — Борох задумчиво погладил подбородок. — Что ж, это действительно важная новость. Пойдем, ты расскажешь мне подробнее.

Он провел Алкета в следующее помещение, опустился в глубокое мягкое кресло, жестом предложил гостю занять невысокий табурет.

— Я был…

— Подожди, — прервал его Борох. — Я буду задавать вопросы. И пусть твои слова будут правдивы. Итак, где ты услышал Голос?

— В келье, в подземелье, отец мой.

— С тобой заговорила статуя?

Это был сложный вопрос, и ответить на него было непросто. Алкет понимал, что от его ответа — и этого, и последующих — зависит ни много ни мало его собственная жизнь. Видимо, есть неизвестные ему истинные признаки общения с Богом, и сейчас жрец проверяет его. Может, именно так жрецы и разговаривают с каждым, кто заявляет о своей связи с Эмнауром, а ответы дают понять, правду ли говорит человек или лжет?

— Думаю, нет, отец мой. Голос шел отовсюду — и от статуи, и от стен… он был словно бы во мне самом.

— О чем ты просил Эмнаура, когда раздался Голос?

— Я просил, чтобы Он позволил мне принять участие в битвах, принести пользу Триумвирату, послужить Империи.

— Хорошо. И что сказал тебе Голос?

— Он… отец мой, я не знаю, что означали эти слова, но Голос сказал, я достоин алого свитка.

— Ты должен был потребовать у меня алый свиток? — В глазах Бороха мелькнуло удивление.

— Нет, отец мой. Не требовать, не просить… только сказать вам про алый свиток. И про то, что я достоин этой чести.

— Что содержится в этом свитке?

— Я не знаю, отец мой. И еще Голос сказал, что алый свиток — это и ноша… и кара.

Верховный жрец шевельнул пальцами, давая служителю приказ замолчать. Затем вздохнул, выбрался из кресла и вышел из комнаты. Вернулся он не скоро, неся в руках небольшой футляр из жесткой кожи.

— Что ж, я верю тебе. Верю, что ты действительно слышал Голос Бога. Никто, кроме меня, не знал о существовании алого свитка, никто лучше меня не представляет себе тяжесть этой ноши. На футляр наложено огненное облако… очень сильное, ловушку делал настоящий мастер. Попробуешь снять его?

Алкет принял протянутый футляр, закрыл глаза, пытаясь ощутить биение вложенной в него магии. Обратное плетение, применяемое для того, чтобы сорвать заклинание противника, требовало немалой силы, но по сути своей было достаточно простым. А вот расплести чужую ловушку было куда труднее. Ловушка ощущалась магом одинаково, какое бы заклинание ни было в нее вложено. Ошибка в плетении — и маг погибнет. Правда, жрец дал подсказку. Огненное облако часто использовалось в ловушках, особенно в тех, что устанавливались в подземельях: вырвавшееся на свободу пламя уничтожало не только неосторожного, но и всех, кто находился достаточно близко.

И все же здесь что-то было не так… постепенно Алкет начал чувствовать узор заклинания, но не мог отделаться от ощущения, что оно исполнено неправильно. Или, точнее сказать, нетривиально. Он мысленно начал строить формулу, расплетающую ловушку, и тут же покрылся холодным потом — его узор не желал соединяться с защитой кожаного футляра, не мог нейтрализовать ее.

Борох терпеливо ждал, наблюдая за мучениями служителя. Он мог бы дать ему еще одну подсказку, но считал, что Алкет должен справиться с задачей сам. Гард считался неплохим магом… несколько чрезмерно усердным в служении, но религиозность — не помеха способностям. Хотя Юрай и являлся верховным жрецом, он с настороженностью относился к религиозным фанатикам, предпочитая людей с трезвым мышлением. Таких, как он сам. Готовых признавать необходимость религии, умеющих использовать ее в своих целях. Хотя фанатики тоже полезны… в определенных ситуациях. Используя их веру, ими легко управлять. Если сейчас Гард справится с заданием, он еще больше укрепится в вере — это будет полезно. Очень полезно.

Тем временем Алкет продолжал битву с ловушкой. По его лбу обильно тек пот, пальцы, бережно прикасающиеся к футляру, мелко дрожали. Вдруг он довольно улыбнулся.

— Я понял, — прошептал он, не открывая глаз. — Я все понял. Заклинание направлено внутрь футляра. Не убить вора… сжечь содержимое. Очень интересная формула. Я могу ее снять.

Он бросил несколько слов, его пальцы начали плести незримую паутину, и нити этого магического кружева идеально накладывались на силовые линии боевого заклинания, гася их одну за другой. Наконец работа была завершена, и Алкет, припав на одно колено, протянул футляр Бороху.

— Я сделал это, отец мой.

Верховный жрец успешно скрыл довольную улыбку, сохранив привычную непроницаемую маску спокойствия. Он лишь приподнял ладонь, словно отталкивая от себя подношение.

— Нет, сын мой, теперь это по праву принадлежит тебе. Открой его.

Крышка снялась легко, и из футляра выскользнул небольшой свиток. Пергамент был выкрашен в вызывающе алый цвет. Алкет углубился в чтение — затем, по прошествии нескольких минут, обратил на Бороха изумленный взгляд.

— Это… это запретное заклинание. «Призыв». Я слышал о нем, но формула держится в секрете.

— Это так, сын мой. Формула открывается лишь избранным.

— И еще говорили, отец мой, что того, кто применит призыв, ждет жестокая казнь.

Борох помолчал, затем усмехнулся уголками губ.

— Сын мой, призыв — древнее заклинание… его создали вскоре после Разлома и поначалу применяли достаточно часто. Но выяснилось, что немногие способны удержать контроль над вызванным демоном. Очень немногие — лишь те кто осенен доверием самого Эмнаура. Или… хотелось бы быть объективным — бывает, что и Эмиал находит среди своих слуг избранника, достойного владения этим заклинанием. Так или иначе, случается, что формула попадает не в те руки. В недостойные руки… как ты знаешь, Гард, боги не вмешиваются в дела людей, они только дают советы. Вершить правосудие — наше дело. И тот, кто без соизволения богов прикоснется к запретному, будет жестоко наказан.

— Вы хотите сказать, отец мой, что Эмнаур в бесконечной своей мудрости возложил на меня некую особую миссию?

Борох пожал плечами.

— Намерения Бога иногда трудно понять, сын мой. Понять и верно истолковать… Но подумай сам — накануне войны, которая вполне может стать великой и победоносной, сам Эмнаур отдает в твои руки сильнейшее боевое заклинание из всех, когда-либо созданных. Не знак ли это, что тебе уготована особая судьба в грядущих битвах? Быть может, именно ты сумеешь изменить ход войны, принести победу Империи… победу Триумвирату?

— Что мне теперь делать?

— Выучи заклинание. Выучи так, чтобы не забыть никогда. Потом уничтожь свиток… он слишком опасен. Помни, никто не должен знать о том, что сказал тебе Эмнаур. Никто не должен знать о том, что ты владеешь запретным знанием, — до той поры, пока не придется применить его на деле. И еще… Эмнаур отдал свиток в твои руки, но решать, применять его или нет, будешь ты сам. Если, конечно, Бог не даст тебе еще одно знамение. Иди, сын мой. Иди и молись — лишь в сердце своем ты найдешь правильные ответы.

Алкет низко поклонился и вышел, на ходу надевая маску. А верховный жрец смотрел ему вслед, чуть заметно усмехаясь. Как все просто… немного магии, немного антуража, очень много веры. И теперь в его распоряжении имеется великолепный инструмент, с помощью которого можно будет изменить ход войны, если ситуация обернется для Империи не лучшим образом. Что же касается этого мальчика… этого доверчивого ребенка в теле сильного взрослого мужчины… что ж, тысячелетние традиции будут соблюдены, применивший запретное знаниепонесет показательную кару. Но лишь после того, как выполнит то, что должно.

Лошадь пала почти сразу после того, как Таша промчалась через ворота Торнгарта, взбудоражив охрану. Может, кто-нибудь и выпустил бы ей вслед арбалетный болт, но один из стражников узнал леди Рейвен, о которой по городу ходили самые дикие слухи, и приказал не обращать внимания на эту «сумасшедшую».

Несчастное животное рухнуло, и девушка едва успела соскочить с седла. До Обители оставалось еще далеко, и она несколько секунд раздумывала, бежать или попытаться раздобыть какую-нибудь лошадь. Выбор был сделан в пользу верховой езды — день выдался тяжелым, она была в пути уже давно, позволяя себе лишь очень короткие передышки на сон и еду, и теперь буквально валилась с ног.

Из-за угла — словно бы по велению высших сил — показался патруль. Рыцарь-светоносец верхом на великолепной, серой в яблоках кобыле, шестеро пеших воинов. Таша криво усмехнулась — придется «белому плащу» продолжить службу пешком. Она преградила путь патрулю, отметив, что рука рыцаря тут же потянулась к мечу — и расслабилась. Он явно узнал девушку.

— Я леди Рейвен. У меня новости чрезвычайной важности для Вершителя арГеммита. Прошу вас, рыцарь, уступить мне лошадь.

— Новость настолько важна, что ее следует донести до ушей Вершителя немедленно? — В голосе рыцаря звучала откровенная насмешка.

Девушка вздохнула — похоже, он, как и большинство из Ордена, был наслышан о ее приключениях и успел составить о леди Рейвен достаточно нелицеприятное мнение. В подобной ситуации заполучить лошадь будет сложно. Махнуть рукой и идти пешком? Может, он прав, и надо отдохнуть, выспаться, привести себя в порядок, сменить пропыленную, покрытую потом одежду? И лишь тогда…

Таша мотнула головой, отгоняя от себя неправильные мысли. Не хватало, чтобы кто-то опередил ее, первым принеся в Инталию вести, способные повлиять на исход войны. Безусловно, вторжение Гурана начнется не завтра и даже не через десяток дней. И все же Таша не желала откладывать момент своего триумфа.

— Я вынуждена настаивать… информация действительно важна. Клянусь Эмиалом.

Рыцарь задумался. С одной стороны, леди Рейвен служит арГеммиту, это было еще одним поводом для многочисленных шуток, а потому не являлось секретом — имеющий уши да услышит. С другой стороны, нельзя было исключать и того, что эта взбалмошная девчонка и в самом деле располагает важными сведениями…

— Лошадь будет стоить вам три солнца, леди.

Цена была просто неприличной, но светоносец был в своем праве. В отличие от рядовых воинов, которых Орден обеспечивал амуницией, оружием и лошадьми, рыцари за экипировку платили из своего кармана. И не были обязаны отдавать свое имущество первому встречному — даже собрату. А раз не обязан — стало быть, может называть цену.

— Согласна, — фыркнула Таша. Деньги ее не заботили… в конце концов, расходы арГеммит ей возместит, никуда не денется.

— Это, как вы понимаете, леди, за саму лошадь, — глубокомысленно протянул рыцарь, все еще не торопясь покидать седло. — Теперь сбруя… она обошлась мне в двенадцать лучей.

Он сам покраснел от такой беззастенчивой лжи, но Таша лишь махнула рукой.

— Ты про подковы не забыл?

— Ах да! — Он уже откровенно издевался. — Каждая ценой в четверть луча. Их делал настоящий мастер.

Таша улыбнулась, и в улыбке этой не было ничего доброго.

— Я очень устала, мой друг. И мне срочно нужно во дворец. И я даже согласна заплатить тебе четыре солнца и три луча сверху. Позже… Но если сейчас ты не уступишь мне седло, я просто убью тебя, друг мой. И Орден меня оправдает.

Долго светоносец не раздумывал. Одно дело — содрать с богатой волшебницы несколько лишних монет или даже подразнить ее, и совсем другое — доводить этот торг до стычки. Среди рыцарей встречались сильные маги, по тем или иным причинам предпочитавшие сталь заклинаниям, но большинство воинов обладали слабыми способностями — уровня ученика второго-третьего года обучения или в лучшем случае адепта. Для рыцаря, пусть и с поддержкой стражников (чью сторону они займут — еще большой вопрос), драться с волшебницей было делом опасным.

— Не кипятитесь, — буркнул он, спрыгивая на брусчатку мостовой. — Вам подержать стремя, леди?

Волшебница смерила его презрительным взглядом. Затем одним прыжком взлетела в седло — усилие стоило ей дорого, в глазах тут же потемнело, но она, стиснув зубы, заставила себя выпрямиться.

— Найдешь меня в Обители.

Лошадь была послушной, свежей — до Обители она добралась через четверть часа, но там Ташу ждало жестокое разочарование. Ни арГеммита, ни арХорна в Торнгарте не было — и проклятый светоносец, продавший ей втридорога лошадь, не мог не знать об этом. Покупка оказалась бессмысленной, она могла спокойно отправиться домой, отдохнуть — и с утра с новыми силами выйти в путь. Ехать было не так уж и далеко — все Вершители собрались в школе, где как раз проводились выпускные экзамены, по результатам которых армия пополнится новыми боевыми магами, столь необходимыми накануне войны. Метиус когда-то проделал путь от Торнгарта до школы всего за десять часов, Таша была уверена, что сумеет добраться и быстрее. Если как следует отдохнет. И если вместо этой изящной, но несколько меланхоличной лошадки она возьмет хорошего скакуна из своей конюшни… Или, скажем, из конюшни арГеммита… так будет даже лучше.

Ну ладно, с рыцарем она разберется позже. Быть может, отправит ему оформленный по всем правилам вызов на дуэль. Или даже отнесет вызов лично — забавно будет посмотреть, как побледнеет его красивое, мужественное лицо. Но сейчас нужно добраться до Метиуса… проклятие, ну она же сообщила ему длинным языком, что везет сверхважные сведения. Как он мог уехать? В такой момент! Или это маленькая месть за то, что она отказалась передавать ему известия иначе, кроме как при личной беседе? Многие верили, что подслушать сообщение, отправленное длинным языком, невозможно, — но и Таша, и другие достаточно опытные маги сумели бы сделать это при острой необходимости. Для этого надо было находиться либо рядом с одним из говорящих, либо точно знать время отправки сообщения и то, кому оно адресовано. Заклинание «фантом», накладываемое магом на себя и превращающее его в подобие человека, которому отправлялось сообщение, давало магу возможность кое-что уловить — не все, отдельные слова, фрагменты фраз… но даже по этим обрывкам можно было узнать многое. Таша не желала рисковать. Покинуть Гуран удалось без особого труда, но не мог же консул смириться с поражением. Наверняка на ноги подняты все его агенты…

Таша чувствовала, что вот-вот потеряет сознание от усталости. Она толком не помнила, как добралась до дома, кинула поводья купленной лошади слуге — молодому парню, заменившему погибшего Патиса. В кровать она рухнула, даже не раздеваясь…

Ей снились кошмары. Бешеная скачка, схватка с гуранским патрулем…

Небольшой отряд, всего шестеро кавалеристов, заинтересовался всадницей, летящей во весь опор и не остановившейся по их требованию. Их лошади были свежее, и они догнали девушку — на свою беду. Двое погибли почти сразу. Еще один — ему достался первый, самый неожиданный удар — оказался магом и сумел частично отклонить пращу, но недостаточно — магический камень чиркнул по его виску, и маг рухнул как подкошенный. Остальные успели схватиться за арбалеты — два болта девушка успела отразить, воздвигнув на их пути магические щитки, третий серьезно задел ее ногу, пришпилив штанину к теплому боку лошади, пронзительно заржавшей от боли. Сама волшебница не обратила внимания на рану, ударив молнией в лицо удачливому арбалетчику. Гуранцы не были трусами — выхватив мечи и прикрывшись щитами, они заставили своих коней пойти в атаку. Могучий жеребец ударил лошадку Таши грудью; и без того почти загнанное, да еще раненное животное упало, девушка покатилась по земле, успев на лету метнуть айсбельт — острая льдинка вошла в конскую плоть, жеребец встал на дыбы, и всадник, выпустивший поводья ради щита, вылетел из седла.

Таша с трудом поднялась на ноги… ее пошатывало, по подбородку текла кровь из прокушенной губы.

— Ну что, воины… вшестером на одну девушку… вот пример истинного рыцарства…

Если она рассчитывала вывести бойцов из себя, то старалась зря — это были опытные вояки, и они знали, чего можно ожидать от боевого мага. Первый поднялся, стараясь все время находиться под прикрытием большого щита, второй спешился — и они стали приближаться к девушке, обходя ее с разных сторон. Таша метнула фаербол — огненный мячик бессильно разбился о вовремя подставленный щит.

Отправляясь в путь, девушка позаботилась о заготовках… всего их было три, но молнию она уже истратила. Имелся еще каменный молот. Против латника — то что надо.

Таша произнесла завершающие слова, и одного из воинов отшвырнуло назад… не помогли ни доспехи, ни щит. Правда, этот удар редко бывал смертельным, но на ближайшее время боец не представлял собой угрозы — он был оглушен, и наверняка Таша сломала ему пару костей.

Противник остался только один, зато он удвоил осторожность и дважды успешно блокировал атаки Таши. В ее распоряжении остались только боевые пассы — слабенькие заклинания вроде фаербола, пращи или айсбельта, не слишком подходящие против опытного воина. Она выхватила шпагу — в запасниках толстяка, приютившего, пусть и против воли, ее на первое время и снабдившего лошадью и припасами в дорогу, не нашлось ничего подходящего, и ей пришлось взять тяжелую, неудобную стальную шпагу, слишком длинную для ее роста.

Ее первый выпад был легко парирован, но и удар воина не достиг цели — девушка уклонилась гибким змеиным движением. Несколько минут они кружили, нанося и парируя удары. За воином было преимущество в силе, к тому же доспехи позволяли ему не думать о пропущенных уколах. Ташу пока выручала гибкость, но она чувствовала, что еще немного — и раненая нога откажется ей служить.

Она отпрыгнула назад и с силой метнула шпагу в противника, целясь в пах. Тот рефлекторно чуть опустил щит, с противным звоном клинок ударился о подставленный металл и отлетел в сторону. Воин довольно улыбнулся… Ледяная стрела вошла ему прямо в рот.

— Как же я устала… — прошептала девушка, чувствуя, как подгибаются ноги. Прежде чем ехать дальше, следовало заняться лечением.

Приведя в порядок ногу, она некоторое время раздумывала над тем, не обшарить ли карманы убитых. Деньги никогда не бывают лишними… и все же делать этого не стоило. В любой момент можно было ожидать появления непрошеных гостей, и так потеряно слишком много времени. Она выбрала лучшего коня и уже собиралась было запрыгнуть в седло, как вдруг спиной ощутила угрозу — и упала на землю. Волна холода обдала ее, конь издал короткий хрип и рухнул набок, убитый наповал.

— Далеко собралась?

Таша поднялась, готовясь отразить удар. Шагах в десяти от нее стоял воин… вернее, маг — тот, которого она поразила первым. Вся правая половина лица была в крови — магический камень рассек кожу… крови вытекло немало, и девушка посчитала его мертвым. Напрасно…

— Тебя забыла спросить, — огрызнулась она, мысленно прикидывая, какой гадости можно ожидать. Маг выпустил стрелу мрака, действие которой ей уже пришлось ощутить на собственной шкуре. И слава Эмиалу, что это мерзкое заклинание досталось коню. — Может, разойдемся по-хорошему? Я поеду своей дорогой, ты — своей.

— После того, как ты положила всех моих товарищей? — криво усмехнулся маг. — И не надейся… Хотя ты один раз сумела застать меня врасплох, смею уверить, больше такого не повторится.

Он щелкнул пальцами — и Таша вскинула руки, создавая незримый щиток и принимая на него удар огненной стрелы.

— А ты хорош, — язвительно сообщила она, — истратить единственную заготовку и так бездарно промахнуться. В упор… я бы удавилась со стыда.

— Сначала я сверну тебе шею, — спокойно заметил ее противник, — а потом подумаю, как себя утешить.

В запасе у девушки оставалась последняя заготовка — отвратительное, крайне неприятное заклинание. «Магоубийца»… две или три минуты защиты от магии, защиты абсолютной. Совершенно бессмысленно, если тебе противостоят воины. И очень полезно, если противник иного рода. Ощущения от применения этого заклинания таковы, что, попробовав один раз, утрачиваешь желание применить его повторно на долгие годы. Девушка знала, что в погоню за ней могут отправить кого-нибудь из Триумвирата или Братства, а потому и припасла эту защиту — на самый, самый крайний случай. Похоже, этот момент наступил. Она поморщилась, предвкушая неприятные ощущения, и привела заготовку в действие. Тут же на нее словно опустилась густая липкая паутина, стало тяжело дышать, свет померк, как будто мрачное грозовое облако закрыло солнце… девушка рванулась вперед, на бегу вырывая шпагу из ножен. Этот парень был крепким орешком — его руки работали сами по себе, и он успел выпустить в нее три огненных шара, прежде чем сообразил, что его заряды бессильно расплескиваются в воздухе на расстоянии всего лишь ладони от тела девушки… Он слишком поздно понял, что это значило, и мгновением позже шпага Таши ударила его в горло.

— Соискательница звания мастера Бетина Верра!

Высокая русоволосая девушка вошла в зал и склонилась перед Вершителями. Она и раньше не отличалась красотой… Многие дурнушки, достигнув совершеннолетия, вдруг расцветают, становясь если и не красавицами, то вполне миленькими, — но Бетине не повезло, она стала лишь более худой, лицо заострилось и теперь напоминало крысиное. Однако Бетина была на сегодняшний день самой многообещающей из адепток, и уже то, что она появилась в этом зале в столь юном возрасте, говорило о ее недюжинных способностях. За последние лет сто еще никто не становился мастером в семнадцать лет. Конечно, экзамен еще не сдан и вердикт не вынесен — но в исходе слушаний мало кто сомневался.

Лейра Лон улыбнулась приветливо и ободряюще. Эта девочка была ее гордостью — жаль только, что более гордиться было особо некем. Сегодня школа готовилась выпустить два десятка боевых магов, но лишь двое из них претендовали на звание мастера — Бетина и ее учительница, давно уже превзойденная, Орделия Дэвон. Остальные могли стать адептами… или не стать. Лейра помнила приказ Совета: все, кто сможет оказать помощь на поле боя, должны получить такую возможность. Она не собиралась нарушать приказ, хотя предпочла бы сама встать в ряды боевых магов, чем отправлять на передовые позиции этих детей. Увы… она имела богатый опыт и блестящие способности, но рана, нанесенная отравленным кинжалом, еще давала о себе знать — непрекращающейся слабостью, частыми обмороками. И, по словам Метиуса, продлится это еще долго…

Бетина вышла в центр круглого зала, гордо расправила худые плечи и с вызовом оглядела преподавателей. Короткое платье без всяких украшений, простые сандалии, жиденькие волосы перетянуты обычной лентой. Хотя в школе считалось, что все ученики равны перед Орденом, на деле получалось немного иначе. У одних водились деньги, другим оставалась зависть. Третьи же, в том числе и сама Бетина, старались демонстрировать равнодушие к нарядам и драгоценностям… только вот может ли быть искренним равнодушие молодой девушки к ярким тканям и блестящим безделушкам?

Ощутив укол совести, Лейра дала себе обещание, что сразу после экзамена займется этим вопросом. Скажем, подберет Бетине какую-нибудь хорошо оплачиваемую работу… какую именно — еще предстоит придумать. От потери десятка солнц Попечительница не обеднеет, зато эти деньги помогут новому мастеру встать на ноги, и, что там говорить, полноправной волшебнице надлежало бы одеваться получше.

— Мы приветствуем тебя, Бетина Верра, — поднялся из своего кресла Метиус, облаченный по такому случаю в непривычную для него длинную мантию из снежно-белого шелка. Он не любил участвовать в подобных мероприятиях, но сейчас выполнял просьбу арХорна. Полководец, в обычные времена лично отбиравший для своих армий будущих бойцов, вынужден был отправиться с инспекцией в приграничные крепости и не сумел вернуться до начала экзаменов. Его ждали со дня надень, но пока что Метиусу приходилось отдуваться за Ингара. — Приветствуем и надеемся, что ты сумеешь доказать свое право на звание мастера. Известны ли тебе условия проведения экзамена?

— Да, Вершитель!

Пожалуй, этих условий не знали разве что первогодки… а уж любой, кто намеревался испытать удачу и выйти в экзаменационный круг, всегда был проинструктирован должным образом. Но ритуалы — именно за них-то Метиус и недолюбливал выпускные экзамены школы — следовало соблюдать. Ибо порядок держится на незыблемости ритуалов… так считал Святитель Орфин, так считали его предшественники…

— Господа, кто желает предложить претендентке первое испытание?

В мягких креслах, установленных вплотную к стене круглого зала, сидели четверо. Сама Лейра Лон, Попечительница школы, на время оставившая этот высокий пост в связи с болезнью, но пожелавшая прибыть на экзамен. Гент арВельдер — командир гарнизона школы традиционно являлся членом экзаменационного совета, даже если и не имел особых магических способностей. Делора Неккер, сменившая Лейру на посту Попечительницы и отчаянно тяготившаяся этой ношей. Танна Идош, самая старая из присутствующих, давно разменявшая сотню лет. В отличие от красавицы Лейры Танна олицетворяла собой все то страшное, что можно было услышать о магии крови — именно этот предмет и преподавала старуха… Изборожденное морщинами лицо, огромный мясистый нос, украшенный крупной черной родинкой, глаза, буравящие собеседника из-под косматых седых бровей… Лейра знала, что особо непослушных первогодков, бывает, пугают старой каргой — что ж, она тоже предпочла бы видеть на месте старухи Идош кого-нибудь посимпатичнее, — но что поделать, Танна была лучшим в Инталии знатоком магии крови, и заменить ее было попросту некем. Разве что Таша Рейвен могла бы — но девочке, признаться, до уровня своей учительницы еще расти и расти.

Делора шевельнула пальцами, давая понять, что намерена предложить первое испытание. Метиус кивнул и сел — он практически не сомневался в том, каким будет это задание. Делора была достаточно предсказуема и вряд ли изберет что-либо, кроме своего излюбленного целительства.

По знаку госпожи Неккер один из слуг (у входа в зал набилось народу столько, что яблоку было некуда упасть, все рвались посмотреть на экзамен) выбрался наружу и через минуту вернулся, волоча на плечах жалобно блеющую овцу со спутанными ногами. Положив несчастное животное перед Бетиной, слуга сноровисто полоснул овцу ножом по горлу. Фонтаном ударила кровь…

Девушка упала на колени, зажимая ладонями рану и шепча слова заклинания. Прошло всего несколько мгновений, и кровь перестала сочиться у нее меж пальцев, еще спустя пять или шесть минут девушка взяла брошенный тут же нож, разрезала путы — овца поднялась, неуверенно сделала пару шагов, обиженно заблеяла. Она все же успела потерять немало крови, но сейчас была вполне здорова, хотя и слаба.

— Что скажете? — Делора обвела глазами остальных членов Совета. Как все немного глуховатые люди, она говорила нарочито громко, поэтому зрители слышали каждое ее слово. — Думаю, мы видели работу мастера… я бы даже сказала, магистра.

Получив несколько утвердительных кивков, она сделала отметку на одной из маленьких табличек и передала ее Метиусу. Если по итогам экзамена табличек с положительной отметкой будет хотя бы вдвое больше явных провалов, соискатель получит то, за чем вышел в этот зал.

— Продолжим…

Лейра удивленно покосилась на целительницу, да и Метиус был несколько обескуражен. Предполагалось, что Делора ограничится заданием на излечение, но, видимо, она близко к сердцу восприняла свой временный статус Попечительницы школы и старалась доказать свою строгость и беспристрастность.

Теперь слуг было четверо. Каждый притащил тяжелый на вид мешок, и к ногам Бетины, прямо в лужу овечьей крови, обрушился настоящий камнепад.

— Девочка, впереди война. Целительство — вещь на войне весьма полезная, однако Ордену нужны бойцы. Я хочу увидеть голема.

По толпе зрителей пробежала волна изумленных перешептываний — «голем», одно из самых сложных в исполнении заклинаний земли, почти никогда на экзаменах не применялся. Но Делора была спокойна — видимо, полностью доверяла способностям своей ученицы. Да и сама девушка не выглядела обескураженной.

Плетение заклинания заняло немало времени, но вот наконец груда камней зашевелилась, булыжники начали слипаться друг с другом, образуя толстые ноги, неуклюжие пальцы, голову… И вот рядом с Бетиной уже стоит, чуть покачиваясь, небольшой — всего лишь ей по пояс — человечек.

— Сожалею, — развела она руками, стараясь сдержать неуместную сейчас улыбку, — камней было маловато.

И в самом деле этот големчик сгодился бы разве что на потеху публике, но уж никак не для боя. Но это не имело никакого значения — девушка показала свое умение, а рост и сила голема — дело ситуации. Если понадобится, она сможет создать и великана в пару человеческих ростов, и крошечную, почти живую игрушку из песка или мелкой гальки.

— Иди вперед! — приказала девушка.

Говорить големы не умеют, но, что очевидно, обладают чем-то вроде слуха. Во всяком случае, не слишком сложные указания своих хозяев они выполняют. Могут и видеть — считается, что если для глаз голема использовать драгоценные камни, прозрачные или полупрозрачные, то создание сможет лучше углядеть цель. Но глаза не были обязательной деталью.

Каменный человечек шагнул вперед, на мгновение замер, словно бы раздумывая, не упасть ли, не рассыпаться ли каменным крошевом, — и уверенно зашагал в сторону экзаменаторов.

— Стой.

Голем остановился. Его безглазая голова повернулась к хозяйке в ожидании новой команды.

— Достаточно. — На этот раз Делора Неккер довольно улыбнулась. — Я бы сказала, что урок выполнен.

— В заклинании были допущены две незначительные ошибки, — тихо, так, чтобы слышали только свои, заметила Лейра. — Тем не менее голем ожил. Это можно считать успехом. Как думаете?

— Согласна, — кивнула Танна Идош. — Ошибки вполне закономерны, заклинание сложное и требует постоянной практики.

— Боюсь, что практики у них будет более чем достаточно, — хмыкнул Метиус. — Девчонка молодец. Я в ее годы смог заставить камни только слегка шевельнуться… А мой первый песочник успел сделать целых три шага, прежде чем рассыпаться.

Он встал и чуть громче обычного — так, чтобы Делора разобрала слова, — провозгласил:

— Второе испытание успешно. Кто предложит третье?

Помимо прочего это был знак госпоже Неккер, что и другие должны проэкзаменовать соискательницу.

— Пожалуй, следующей буду я.

Лейра задумчиво посмотрела на девочку, перебирая в памяти заклинания стихийных школ. Разумеется, не следовало давать девушке слишком уж простые задания, это будет неверно оценено…

— «Каменная плоть»… — Она сделала паузу и с улыбкой посмотрела на Бетину. — Справишься?

— Думаю, да. — Бетина выглядела уверенно, хотя ей всего лишь раз доводилось попрактиковаться в использовании этого редкого заклинания.

Говорят, оно было весьма популярно при дворе гуранского Императора лет триста назад. С тех пор сад дворца — чуть ли не единственное зеленое место в Броне — украшает десятка четыре изумительных каменных статуй. По слухам, Император любил прогуливаться по саду и беседовать со статуями — все они при жизни были его врагами, все они после смерти стали его друзьями и поверенными его тайн. В бою каменную плоть практически не использовали, заклинание требовало много времени, а потому его реально было применить лишь в отношении связанного или скованного человека.

Многострадальная овечка снова заняла свое место перед молодой волшебницей. По всей видимости, животное уже осознало, что выйти из этого зала живым ему не удастся, и смирилось со своей скорбной участью. Овца даже перестала блеять, лишь кротко смотрела на Бетину…

— Не слишком ли? — шепнул Гент своей возлюбленной. — Сотворить заклинание она сможет, а вот сумеет ли убить беззащитное существо?

— Гент, друг мой, — столь же тихо ответила Лейра (не сомневаясь, что Метиус слышит каждое слово этой беседы, и говоря это преимущественно для его ушей), — девочка хочет стать боевым магом, а не знахаркой в каком-нибудь селе на краю мира. Для роли деревенской целительницы не нужен ранг мастера. Она пойдет в бой… и должна доказать, что сможет отнять жизнь.

— В таком случае овца — не лучший объект.

— Я не могу дать ей практиковаться на человеке…

— Спасибо и на этом, — усмехнулся Гент, но Лейра перебила его:

— Но если бы у меня под руками был приговоренный к смерти преступник, мы бы обзавелись новой статуей.

Опасения Гента арВельдера были напрасны. Бетина приступила к делу без малейших колебаний — очень скоро овечка перестала дергаться, затем ее шкура начала неуловимо менять цвет, становясь все более и более серой. Прошло минут двадцать, и на полу перед Советом уже лежала довольно симпатичная статуя. Каменные завитки шерсти, ничего более не выражающие глаза…

— Немного дольше, чем следовало, — поджала губы Лейра, хотя в глазах ее читалось полное удовлетворение действиями ученицы. — Но… успешно.

— Позвольте мне, — вдруг подал голос Гент. — Может, и не мое дело давать задания будущей волшебнице, но она собирается стать воином. Я тоже воин, так что в нас есть нечто общее, не находите?

Метиус благосклонно кивнул, и арВельдер повернулся к Бетине:

— Девочка, пусть твой голем встанет вон у той стены. Делора, будьте добры, поднимите купол. Сейчас здесь будет шумно.

— Хорошо. Только пусть девушка поторопится… в мои годы трудно держать купол достаточно долго. Господин арГеммит, в случае чего не сочтите за труд оказать помощь.

Метиус кивнул, и Делора вскинула руки, формируя над экзаменаторами защитное заклинание. Бетина замерла в ожидании команды.

— Убей его!

И в тот же момент с рук девочки сорвалась первая ледяная стрела, за ней еще одна и еще… врезался в цель магический камень пращи, брызнули крошки гранита. Конечно, будь перед ней настоящий боевой голем, огромный и невероятно живучий, все эти айсбельты, летящие булыжники и прочие простейшие атакующие заклинания не оказали бы на колосса никакого заметного воздействия.

Лучше всего подошли бы каменный молот или дрожь — но осколки от удара молота вполне способны зацепить не прикрытых защитным куполом зрителей, а сотрясение может причинить ущерб зданию.

Попадания заставляли голема шататься, во все стороны летело каменное крошево — не долетая до зрителей и отскакивая от незримого щита, удерживаемого Делорой. От очередного удара у магического существа отвалилась рука. Ледяная стрела ударила в стык между слипшимися булыжниками, голем пошатнулся, его голова покатилась по полу — и в следующее мгновение каменная фигура опала, превратившись в кучу обломков.

— Очень хорошо. — Гент дал Делоре знак снять купол. — Я знаю, что для борьбы с големом имеются более эффективные способы. Но мне было интересно увидеть, сумеет ли она действовать быстро… Она сумела. Я считаю задание выполненным успешно.

Он опустился в кресло и прошептал так, чтобы услышала только Лейра:

— Ну не мог же я подставить ей человека в качестве мишени…

Задания следовали одно за другим. Создание ловушек, защитные заклинания, атакующие заклинания, обманные трюки из школы крови… к концу испытаний Бетина едва стояла на ногах, зато экзаменаторы остались довольны. Лишь одна табличка попала в руки арГеммита с отрицательным заключением — Бетина так и не смогла создать приличную тень, прячущую мага от глаз врагов. Несмотря на все свои усилия, девушка осталась видимой… хотя эту неудачу можно было списать на усталость.

Наконец испытания были завершены. Метиус арГеммит громко, так, чтобы слышали все присутствующие, пересчитал таблички с результатами и торжественно водрузил на голову девушки обруч с некрупным синим сапфиром — знак мастера. Зрители разразились аплодисментами — стоило признать, довольно жиденькими. Бетину считали выскочкой, а ее известное всем высокомерие раздражало даже ее немногочисленных подруг.

— Соискательница звания мастера Орделия Дэвон!

О, Орделия старалась… она старалась изо всех сил, и, вероятно, поэтому каждое следующее задание выходило у нее все хуже и хуже — и это при том, что экзаменаторы старались давать ей задания попроще. Под конец испытаний на глазах девушки блестели слезы, Лейра избегала встречаться с ней взглядом, а Метиус отчаянно пытался скрыть презрительную ухмылку.

Спустя час все, включая саму Орделию, признали дальнейшие испытания бессмысленными… Вновь, уже в третий раз, девушке не удалось подняться выше звания адепта. Лейра ожидала подобного результата, прекрасно зная способности своей помощницы, — и все же надеялась, что ее выступление не будет столь уж провальным… Нельзя сказать, что Орделия бездарна, но, уделяя все время воспитанию детей, поневоле забываешь о своей учебе. А знания… знания, когда их используешь слишком редко, подводят тебя, словно бы в отместку, в самый неподходящий момент.

Лейра решила, что после экзаменов обязательно поговорит с Делорой Неккер. Орделии надо бы побольше времени уделять самосовершенствованию, и Делора… или, к примеру, Танна, поработает с ней. Способности девушки пусть и не поражают, но их вполне можно немного развить… и в следующем году, возможно, она сумеет выдержать экзамен. В конце концов, обруч мастера станет для Орделии хорошей наградой за годы, отданные школе… даже если ее успех будет немного натянутым.

Слуга подошел к арГеммиту, что-то прошептал ему на ухо. Вершитель тут же вскочил с кресла.

— Дамы, прибыл арХорн, и с ним наша старая добрая знакомая леди Рейвен. Мне сообщили, что дело не терпит отлагательства. И еще… Ингар просил тебя, Гент, присутствовать при разговоре.

— Может, ему нужен хороший собутыльник? — ухмыльнувшись, чуть слышно пробормотал рыцарь, с трудом выковыривая свое могучее тело из слишком тесного кресла.

Спорить с пожеланием Вершителя не стоило… тем более что дальнейшее присутствие Гента в этом зале было не столь уж необходимым. В отличие от экзамена на звание мастера присуждение степени адепта редко проходило с неожиданностями. Все девушки и юноши, решившие попытать счастья, заранее знали, какие задачи перед ними будут поставлены и каких результатов от них ждут. Лейра с уверенностью могла сказать, что все, кто сегодня выйдет в круг испытания, получат искомое.

— Может, — в тон ему ответил Метиус. — В этом вопросе я не так силен, как некоторые… леди, мы вынуждены вас оставить.

Таша шагала чуть позади арХорна и время от времени кидала ему в спину ненавидящие взгляды. Не то чтобы она и в самом деле испытывала ненависть по отношению к главнокомандующему, но в данный момент она просто была раздражена.

Она встретилась с отрядом арХорна примерно в паре лиг от школы. Уроки последних месяцев не прошли даром — теперь все Вершители отправлялись в путь в сопровождении надежной охраны, и десяток рыцарей, следовавших за Инга-ром арХорном, прежде взялись за мечи — и лишь потом обратились к Таше с приветствиями. Сам Вершитель любезно предложил леди Рейвен составить ему компанию… что стоило отказаться? Ну, пусть это было бы немного невежливо.

Вроде бы и говорили они о самых обыденных вещах. О том, что весна в этом году выдалась затяжная и пора бы начаться теплым дням, да все как-то не выходит у светлого Эми-ала согреть землю. И что пройдет не меньше месяца, прежде чем откроются горные перевалы… о, не стоило говорить про перевалы. Ингар тут же поинтересовался, что Таша забыла в школе, а когда девушка ответила уклончиво, просто отдал приказ. Не подчиниться прямому приказу Вершителя… нет уж, до такого уровня независимости она еще не дошла. И пришлось рассказать. Ингар был лучшим боевым магом Инталии, и его обещание заставить леди Рейвен говорить тем или иным способом не было пустой бравадой. Он и в самом деле мог сделать это, несмотря на любые попытки Таши защититься.

И теперь она злилась — ее сведения предназначались для Метиуса, а не для Ингара, и что с того, что оба они были Вершителями.

Слуга провел их в небольшую комнату, где уже стоял столик, уставленный напитками и легкой закуской. Спустя минуту к ним присоединились арГеммит и арВельдер. Гент, чуточку небрежно отдав арХорну приветственный салют, тут же ухватил бутылку, наполнил высокий бокал темно-красным вином, выпил залпом. Вершитель к подобной вольности обычно относился спокойно — хотя командир гарнизона школы и принадлежал армии Ордена, но фактически подчинялся исключительно Попечительнице. Не арХорн устанавливал этот порядок, а потому и не считал необходимым его менять. К тому же молодого Гента он предпочитал видеть в качестве приятеля и иногда собутыльника — а не подчиненного.

— Метиус, как ты только выносишь эту тягомотину? — Рыцарь плюхнулся на жалобно застонавший под ним диван и снова потянулся к бутылке. — Неужели нельзя просто вручить этим девчонкам обручи или кулоны, кому что надо?

— Нельзя, Гент, нельзя. — Метиус тоже пригубил вина, удовлетворенно причмокнул. — Вот интересно, почему в пол, валах Лейры всегда водится замечательное вино, а я вынужден довольствоваться той кислятиной, которую предлагают торговцы в Торнгарте?

— Если бы ты проводил здесь больше времени, — усмехнулся арХорн, — то и здесь ничего хорошего не водилось бы. Видишь ли, все дело в том, что дети, как правило, не пьют.

— Да? — удивленно поднял бровь Метиус. — В самом деле? А почему? Ладно, Ингар, что случилось? Слуга сказал, что дело важное.

— Более чем важное. Твоя протеже принесла весьма интересные вести.

— Но сообщила их почему-то сначала тебе? — АрГеммит внимательно посмотрел на вспыхнувшую от возмущения Ташу, сидящую в уголке со столь не свойственным ей видом скромной и благовоспитанной девицы из хорошей семьи. — Ладно, Таша, успокойся. Я давно знаю Ингара, ему очень сложно говорить «нет». Ну давай, не стесняйся, я весь внимание.

Девушка вздохнула и принялась рассказывать. Некоторое время арГеммит слушал, не перебивая, затем начал задавать уточняющие вопросы. Спустя полчаса в их беседу вклинился арХорн — ему тоже не все было понятно, а потом и Гент захотел получше разобраться в какой-то мелочи. Мужчин интересовало буквально все, даже вроде бы совершенно не относящиеся к делу детали. Ей стало казаться, что ее пытаются поймать на лжи… и это было странно, поскольку Метиус мог бы обвинить ее в разных грехах и мог в чем-то даже оказаться прав… но в своих донесениях она всегда была абсолютно честна.

Наконец Таша измученно откинулась на спинку кресла. Гент протянул ей бокал, получив в ответ благодарную улыбку пухлых алых губ. Она была красива… он не мог не признавать что, хотя сердце его принадлежало Лейре.

— И что вы на это скажете, господа Вершители? — Гент с явным трудом оторвал взгляд от губ девушки, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на серьезных вопросах. Не удержавшись, он подмигнул Таше. — Информация выглядит достоверной, не так ли?

— Так, — протянул Метиус, хотя в голосе его особой уверенности не слышалось. — Я бы даже сказал, слишком достоверной. Нарочито достоверной…

— Вы ведь не хотите сказать, что я лгу? — тихо прошептала она.

— О нет, ни в коем случае… Давай я еще раз перескажу твою историю, но несколько в ином ключе. А вы слушайте. Итак, Таша, тебя задержал патруль тайной стражи, возглавляемый самим консулом. Я бы особо отметил именно это — присутствие Блайта вряд ли можно было счесть необходимостью. Далее, тебя поместили в камеру. Помнится, в прошлый раз камера была в подземелье?

— Это имеет значение? — поинтересовался арХорн.

— Если бы я знал, что тут имеет значение… — пожал плечами Метиус. — Только хотел бы заметить, что пленницу не мучили голодом, не заковывали в кандалы, в общем, ни в коей мере не причиняли ей вреда. Более того, Блайт, несмотря на все, что о нем говорят, склонен к излишним проявлениям благородства и часто желает видеть то же у окружающих. Но он не попытался взять с леди Рейвен слово, что в период пребывания в плену она воздержится от магии.

— Хочешь сказать, я бы сдержала такое слово? — презрительно фыркнула Таша, но внутри у нее все похолодело.

Если бы Блайт и в самом деле потребовал с нее клятву… скажем, именем Эмиала, смогла бы она ее нарушить? Как знать, как знать… И в самом деле, почему он этого не сделал? Почему против обыкновения обращался с нею как с гостьей, не как с агентом враждебного государства, прибывшим в его страну отнюдь не с благими намерениями? Слишком много вопросов…

Вероятно, сомнения девушки отразились на ее лице — Метиус понимающе хмыкнул и продолжил:

— Итак, хорошо отдохнувшую и изрядно обозленную пленницу приглашают на допрос. Опять-таки без оков и… и без оков, если вы понимаете, о чем я. Нет лучше способа удержать пленника, чем грамотно наложенные оковы или даже путы. А у Блайта достаточно специалистов в магии крови, да и сам он маг довольно высокого уровня. Тем не менее это не было сделано. Блайт делает леди Рейвен предложение и одновременно угрожает ей лишением свободы на очень долгий срок. И тут начинается самое интересное.

— Визит Императора?

— Я бы не стал утверждать это с полной уверенностью. Прежде всего Император не имеет привычки посещать своих слуг, скорее это прерогатива подчиненных — просить аудиенции.

— Каждому известно, что Блайт ходит в любимчиках у Ун гарта.

— Всему есть пределы. Итак, Ангер Блайт уходит… и оставляет волшебницу Ташу Рейвен одну в комнате. Без охраны.

— Он считал, что бежать оттуда невозможно.

— Возможно… то есть, я имею в виду, возможно, что он именно так и считал. Но заклинание длинного уха достаточно простое, и он вполне мог предположить, что разговор с Императором будет подслушан.

Метиус замолчал. Через минуту арХорн хмыкнул.

— Хочешь сказать, что он этого и добивался?

— Обычный пленник, вероятно, и в самом деле не смог бы бежать из этой комнаты, если я все правильно понял насчет магического стекла в окне и стражи у входа. Обычный человек… но не волшебница. Впрочем, могу дать голову на отсечение, если бы леди Рейвен не сумела найти выход, не позднее чем на следующий день ей представился бы еще один шанс. Для меня совершенно очевидно, что Блайт изначально рассчитывал на побег нашей замечательной разведчицы. Информация, достигшая ее ушей, непременно должна была попасть к нам — и как можно скорее.

— Блайт решил сменить хозяина? — насмешливо покачал головой арХорн. — Ни за что не поверю… к перебежчикам одинаково плохо относятся и у нас. и в Империи.

— Поэтому такой вариант лучше не рассматривать. Блайт верен Императору, занимает видное положение при дворе, и его амбиции вполне удовлетворены. Выше консула разве что Борох, но занять место верховного жреца обычный дворянин не может. В Триумвирате иной порядок передачи власти. От проигранной Гураном войны Блайт не получит ничего. Следовательно, он ведет свою игру… и игра эта — дезинформация.

— То есть никакого отряда, готовящегося пересечь горы, нет? — Гент пожал плечами. — Тогда чего же он добивается? Эти сведения наверняка можно проверить.

— Вряд ли все так просто… Отряд, вероятно, есть. Скорее всего его подготовка будет вестись демонстративно, так, чтобы это было заметно.

— Но какова цель?

АрХорн чуть заметно поморщился. Гент был отличным воином, но он слишком много времени уделял своим подчиненным и слишком мало — своему образованию. С другой стороны, арВельдер и не должен был обучаться полководческому искусству в том объеме, какой необходим был Вершителю и главнокомандующему армии Ордена, так что винить его за это не стоило.

— Гуран неоднократно совершал попытки изменить ход войны, направляя отряды специально обученной горной пехоты через перевалы. Как правило, все эти планы нельзя было назвать успешными. Пехота почти беззащитна перед тяжелой кавалерией Ордена, и рыцарям без особого труда удавалось перехватить и уничтожить гуранских воинов. Но сейчас ситуация несколько иная. Необходимо признать то, что стало уже для всех очевидным. Сейчас не лучшее время для битвы. Орден слаб… нет, наши войска все еще способны разбить гуранскую армию — но лишь в том случае, если в Долине Смерти будут собраны все силы. Наша пехота без поддержки кавалерии будет смята мертвыми солдатами Императора.

— То есть Блайт хочет заставить нас разделить армию? — Гент почесал затылок, затем шумно отхлебнул из бокала. — Отправить рыцарей в предгорья?

— Я бы сказал именно так, — кивнул Метиус.

— Это было бы большой удачей для Императора, — кивнул арХорн. — Для того чтобы перекрыть все возможные пути пересечения гор, пришлось бы отправить туда всех, кто может сидеть в седле. И если время будет рассчитано точно, кавалерия не успеет вернуться к началу решающей битвы.

— Так вы уверены, что никакого отряда не будет? — не сдавался Гент. — А если все-таки стремление Блайта ввести вас в заблуждение заставит его пожертвовать некоторыми силами? В самом деле отправить их через горы — чтобы вашей, Ингар, кавалерии было чем заняться.

— Это тоже вероятно… Но, думаю, имперские генералы не станут ослаблять свои войска. Если кто-то и пойдет через горы, то это будут незначительные силы. Сотня, две… чтобы создать видимость вторжения, чтобы заставить нас поступить так, как им выгодно. Сжечь пару деревень, если повезет — захватить какой-нибудь из баронских замков. В этих местах нет сильных гарнизонов, обычно в замках не более полутора-двух десятков воинов. Кавалерия увязнет в лесах, а легкая пехота имперцев легко уйдет от любой погони. Зато наши солдаты в долине останутся без поддержки рыцарей.

— Так, подождите… — Только теперь до Таши дошло, о чем шел разговор. — То есть Блайт хотел, чтобы я принесла вам эти сведения? Мое бегство было… подстроено?

— Да, леди, именно так. — Метиус посмотрел на девушку с искренним сочувствием. — И твое бегство, и отсутствие погони… признайся, ведь гуранскую границу ты пересекла без особых проблем. Хочешь скажу почему?

— Я и сама скажу. — Таша отвернулась, чувствуя, как горит лицо. — Страже приказали смотреть в сторону, не так ли?

Метиус кивнул.

Как рушатся мечты?Казалось бы, к этому давно следовало привыкнуть, но каждый раз, когда ее грандиозные ожидания терпели крах, Таша чувствовала себя настолько несчастной, что ей хотелось забиться в самую дальнюю, самую темную нору и там вволю поплакать, жалея себя. Подумать только, первый раз она узнала чрезвычайно важную информацию, обставила непогрешимого консула, бежала из одного из самых охраняемых мест в Империи, одержала победу в неравной битве с отрядом гуранских солдат, преодолела расстояние от Брона до Торнгарта за время, сделавшее бы честь и опытному гонцу… и все зря? Все подстроено, и где-то там, в отвратительном черно-серо-коричневом городе, Ангер Блайт довольно улыбается, считая, что его план удался полностью. Сволочь…

Она вдруг ощутила, как начинают дрожать губы. Замечательно… ко всем россказням о выдающихся успехах великой Таши Рейвен надо бы добавить сплетни о ее слезах. Не дождутся…

— Я, пожалуй, пойду. — Она пыталась говорить твердо, пыталась хотя бы разозлиться на себя, но получалось плохо, и губы продолжали дрожать. Отчаянным усилием она придала своему тону нотку высокомерия. — Дальнейшие решения вы сможете принять и без меня…

Она выскочила из комнаты прежде, чем кто-либо успел ее остановить. Гент улыбнулся в закрывшуюся дверь, Метиус понимающе хмыкнул, а арХорн с осуждением покачал головой.

— Она совершенно не умеет принимать удары судьбы…

— Она молодая, красивая женщина, — Метиус вновь потянулся к бутылке, — которой скучно, поэтому она и лезет в мужские игры. Признаться, ее энтузиазм мне даже нравится. Но ей не хватает выдержки. Она научится с возрастом, если не свернет себе шею… или если эту замечательную шейку не свернет кто-нибудь другой. Ладно, давайте о деле. Ингар, какое решение предлагаешь ты?

Главнокомандующий молчал, снова и снова взвешивая полученную информацию, понимая, что от его решения зависит слишком многое. Были времена, когда Орден мог себе позволить распылять силы… те времена прошли.

— Я не уведу войска из долины, — наконец прошептал он. — Я не открою дорогу имперским полкам… даже если это будет означать несколько сожженных деревень и пару порванных баронских задниц.

— Мне думается, что это правильное решение… — кивнул Метиус. — Я не хочу вмешиваться в управление войсками, Ингар, это не мое дело. Но ты прав.

— Я знаю, что я прав… — АрХорн пил драгоценное вино, не ощущая вкуса. — Знаешь, Мет, Орден клялся защищать Инталию, и я намерен делать это.

— Не надо объяснять, — поморщился арГеммит.

— Нет надо. Долина Смерти — единственные ворота для имперской кавалерии. И для мертвых… их не потащишь через горы, не та координация, они всем стадом отправятся в первую же пропасть. И индарские наемники на перевалы не полезут, без своих панцирей они не пойдут в бой, их козырь — биться строем, единой железной стеной. Поэтому я встречу их у Клыков, и, клянусь Эмиалом, имперцы умоются кровью.

Таша шагала куда глаза глядят. Скрывшись от все понимающих и оттого особо невыносимых глаз Метиуса, от кажущейся ей насмешливой ухмылки Гента, она сумела взять себя в руки и теперь старательно убеждала себя, что ничего страшного не произошло.

И в самом деле — так ли уж все ужасно? Она жива и на свободе, план Блайта не увенчался успехом — ему не удалось обмануть Вершителей, и войска Ордена не попадут в ловушку. А то, что ее попытались использовать… девушка скрипнула зубами, мысленно погружая шпагу в живот консула. Если есть в этом мире какая-нибудь справедливость, то рано или поздно она отомстит. А пока…

Всхлипывание оборвало поток ее мыслей. Плакали где-то неподалеку… совсем рядом. Таша осторожно выглянула из-за угла и обнаружила девочку лет тринадцати, уткнувшуюся носом в коленки. Худенькие плечи неритмично вздрагивали, светлые волосы разметались по плечам.

Таша тихонько подошла, присела рядом. Вероятно, девочка слышала ее шаги, но не подняла головы.

— Есть повод? — поинтересовалась Таша.

В ответ — лишь усилившееся шмыганье и еще более громкие рыдания.

— Забавно, только что я чуть сама не разрыдалась, — протянула Таша. Ей было некуда спешить, покидать школу сейчас не следовало, она могла понадобиться Метиусу. А потому нужно найти для себя какое-нибудь занятие. Например, поболтать с этой плаксой. — Знаешь, я думала, что заслужу славу… а получилось так, что надо мной можно разве что посмеяться. Глупая история…

Она села поудобнее, поправила шпагу — не ту тяжелую, из не слишком хорошей стали, что привезла с собой в качестве трофея, а уже привычную смертоносную игрушку из зеленоватого стекла.

— Я ведь была в Гуране. — Она не интересовалась, слушает ее девчонка или нет, ей надо было выговориться, и даже лучше, если ее слова будут пропущены мимо ушей. — И меня взяли люди консула. Ты слышала про тайную стражу? Взяли, как соплячку… думаешь, я половину перебила? Нет, не нанесла и одного удара… просто пошла с ними. Не было другого выхода, понимаешь? Иногда бывают ситуации, из которых нет выхода… да, я знаю, что звучит это банально, но это жизнь.

Ей показалось, или девочка и в самом деле стала рыдать потише?

— А потом я сбежала… тебе приходилось оказываться в ситуации, когда ты была твердо, абсолютно убеждена, что ты — самая лучшая?

— Нет, — послышался тихий ответ.

— Нет? Брось… иногда это случается со всеми…

Девочка подняла на Ташу зареванные, растертые, красные глаза. Пожалуй, когда она не ревет в три ручья, глазки у малышки красивые — ишь как зеленью отливают…

— Нет! — Она почти кричала. — Это вы лучшая! Красивая, умелая, богатая! Знаете, что о вас говорят, леди?

— Знаю… — Таша оборвала девочку резче, чем хотела, но мягче, чем следовало бы. Прекратить истерику лучше всего пощечиной… или таким вот резким окриком. — Знаю. Что леди Рейвен неудачница. Бездарь. Самовлюбтенная идиотка.

— Неправда!

— Правда, правда… — рассмеялась Таша. — Слушай, я же тебя знаю… нет, я тебя точно знаю.

— Вы проводили у нас урок, леди. Вы рассказывали про магию крови.

— О, верно! Ты еще так интересовалась моей шпагой. Хочешь посмотреть?

Девчонка кивнула, и Таша, вынув шпагу, протянула ее малышке, мысленно усмехнувшись. Вообще говоря, детям в таком возрасте полагалось играть в куклы, а не тянуть руки к боевому клинку. Но что поделать… Инталия долго наслаждалась мирной жизнью, и теперь пришла пора расплачиваться за это. И платить придется вот этим девчонкам, мальчишкам… да, в Ордене немало ветеранов, но в бой пойдут все — дети, возможно, тоже.

— Осторожно, она очень острая…

— А что это? Это ведь не железо, да?

Таша удивленно изогнула бровь.

— Это магическое стекло. Неужели тебе не рассказывали об этом?

Кажется, девчонка вновь настроилась плакать. Таша тряхнула ее за плечо и приказала:

— Так, прекрати ныть. И давай поговорим. Для начала, как тебя зовут? Или я должна обращаться к тебе «эй, ты»?

— Меня зовут Альта… Альта Глас.

Она говорила не очень долго. Может, потому, что рассказывать особо было нечего. Уже более полугода обучение Альты в школе практически завершилось. Нет, она по-прежнему могла посещать занятия, библиотека была открыта для всех, и никто из воспитательниц не отказывался потренировать девочку… Только эти воспитательницы не замечали ее отсутствия. Старая Лума Зенрот, управляющая огромной библиотекой школы, перестала говорить «это тебе рановато», с откровенным равнодушием предоставив Альте самой выбирать, что именно читать… и, признаться, встречала ее далеко не с той благосклонностью, с какой принимала других, более успешных учениц. Предстоящий отъезд Лейры Лон тоже сыграл свою роль — пусть Альту и не называли в глаза любимицей Попечительницы, но сама она помнила доброту Лейры, вытащившей ее из нищеты и безнадежности. И в душе девочки образовалась пустота, которую некому было заполнить. Ее подруги — те, кого она считала подругами, — уже продвинулись достаточно далеко в изучении магии и могли считать себя волшебницами. Ее враги — те, кого она явно недолюбливала (в детстве симпатии всегда рассматриваются как дружба, а неприязнь — как яростная вражда, таковы уж дети), — теперь просто смотрели на нее с презрением, не принимая всерьез. Вредина Лила сегодня получила ранг адепта… подумать только, мешок заносчивости, кучка вредности и бочка лени — и уже адепт Ордена Несущих Свет. А Альта, которая назубок знала в пять раз больше книг по теории магии, чем Лила хотя бы держала в руках, оказалась не способна даже на то, чтобы продолжать ученичество.

— Я всегда думала, что надо больше стараться… что у меня когда-нибудь получится…

Альта вскинула руку, и полупрозрачный ледяной шип врезался в дерево. Брызнули щепки.

— Вот и все. Все, что я умею… Лила говорит, что такому может научиться любой человек, совсем любой. Лила гадкая, я ее ненавижу… но она ведь права, да, леди?

— Ну… — Таша на мгновение задумалась. — Ну, не каждый. Правда не каждый. Хотя айсбельт — и в самом деле простейшее из заклинаний.

— Я такая дура…

Мысли о том, чтобы уйти из школы, посещали Альту уже не впервые. Может, если бы она была мальчишкой, то так бы и поступила… а так ей не хватало мужества снова вернуться в нищую лачугу к голоду, холоду и постоянному страху. Орден заботился о своих — даже о таких бесполезных, как Альта. Она знала свое будущее — и для этого не требовались мифические способности провидца, не требовались ритуалы гаданий… Воспитательницы Ордена утверждали, что все эти пророчества есть не более чем обычное суеверие, но Альта, пользуясь избытком свободного времени, разыскала записи в старых книгах и теперь не была столь уверена, что предсказание будущего — лишь предрассудки.

— Леди Рейвен, вы верите в пророчества? Госпожа Орделия говорит, что это чепуха, но ведь древние знали так много. Да, эти знания погибли… но ведь они были.

— Конечно, были, — задумчиво согласилась Таша, отвечая не столько девочке, сколько собственным мыслям. — Говорят, остров Зор не погиб, он существует…

Девочка только вздохнула. Слезы уже высохли — нет лучшего способа успокоиться, чем выплеснуть кому-то свою боль и обиду. Что с того, что Зор существует? Ее удел — работа на благо Ордена. Сытая и спокойная жизнь. Ее никто не будет бить, она не останется без крыши над головой — это не так уж и мало. Быть может, удастся упросить Лейру Лон, чтобы ей позволили прислуживать в библиотеке… ведь срок обучения скоро закончится. Она же не виновата, что не смогла научиться ничему полезному? Лума уже дряхлая, она часто забывает, где стоит та или иная книга, и скоро ей понадобится…

— Преемница? — подсказала Таша правильное слово. — Если хочешь, я поговорю с Попечительницей. Думаю, она не откажет.

— Спасибо, леди… Вы так добры… я пойду, хорошо? Мара дала мне работу, и мне надо все сделать.

— Иди, Альта. И не забывай, твоя жизнь — в твоих руках. Не отчаивайся, и все будет хорошо. Я уверена.

Девочка убежала, а Таша, греясь под уже довольно теплыми лучами весеннего солнца, смотрела ей вслед. Все-таки предстоящая война накладывала отпечаток на все. Слишком быстро детей готовили к взрослой жизни, слишком быстро. Таша пыталась вспомнить, какой была она сама в четырнадцать лет. Альте должно быть четырнадцать сейчас, хотя выглядит она моложе. Ей бы играть, веселиться… учеба в школе вспоминалась сейчас леди Рейвен как замечательное время, наполненное кучей приятных мелочей. Правда, магия ей удавалась неплохо, более чем неплохо, и это было весело. А вот Альте приходится несладко… и поэтому она не по-детски серьезна. Нельзя быть такой серьезной в столь юном возрасте… это как-то неправильно. Надо сегодня же поговорить с Лей-рой, она не откажет. Тем более, по слухам, и в самом деле благоволит малышке. Быть может, остаться при библиотеке было бы для нее самым лучшим выходом. Библиотекарь школы — не последнее лицо в Ордене, часто знание оказывается полезнее умения.

— Решено, — пробормотала Таша, жмурясь, как разнежившаяся на солнце кошка, — сегодня же поговорю с ней. Непременно…

Глава 8

Стол ломился от деликатесов — как, впрочем, и всегда. Замок не был склонен морить меня голодом, но еду соизволял подавать лишь в обеденном зале. Когда-то здесь собирались разные компании… стены этого зала помнили шумные застолья моих друзей по Академии и чопорные обеды высших иерархов Алого Пути.

Наполняя высокий хрустальный бокал рубиновым вином, я обратил внимание, что Дроган извлек из-под своего кресла вместительный мешок и принялся наполнять его ломтями копченого мяса, хлебом, сыром… Это меня не удивило, я уже давно ожидал чего-нибудь подобного; а потому лишь поинтересовался:

— Когда отправляешься?

— Прямо сейчас. — Мой вопрос явно не застал его врасплох. Ничто не ново год этим небом, и, похоже, купец уже начинал привыкать к этой мысли. Хотя, если задуматься, о каком небе может идти речь здесь, в Высоком замке. — Как думаешь, мне стоит взять меч?

— Лишняя тяжесть, — пожал я плечами. — Тебе ничего не угрожает… кроме, разумеется, возможности заблудиться в Лабиринте и умереть от голода.

Он как раз протянул руку к бутылке с вином. Я поспешно добавил:

— Именно от голода. Водой тебя Лабиринт обеспечит.

— Он так велик?

Я усмехнулся…

— К Лабиринту сложно применить обычные понятия. Велик он или мал? Один из твоих предшественников вернулся из подобного похода всего через шесть часов. Он ставил метки на полу и утверждал, что обошел весь Лабиринт до последней каморки.

— Мел? Хорошая мысль, я не подумал… найдется еще кусочек?

— Конечно, сколько угодно! — Я щелкнул пальцами, и на столе перед Дроганом появилось несколько толстых белых брусков. Подумав, я чуть ядовито добавил: — Другой гость Высокого замка сгинул в Лабиринте навсегда. Я не сумел найти его тело… хотя видел много белых отметин на стенах и полу.

— Может, он нашел выход? — хмыкнул Дроган.

Я серьезно кивнул.

— Когда имеешь дело с Высоким замком, лучше не исключать никаких возможностей. И вот еще что… если вдруг ты и в самом деле найдешь путь наружу… не возвращайся. Беги. Я в принципе допускаю, что замок может тебя отпустить, но не стоит из каких-то там благородных побуждений пытаться вытащить меня. Не выйдет.

— Послушай… — Он явно не знал, что сказать. — Если выход найдется… не обижайся, ладно? Не поминай злым словом. Ты говорил, что там, снаружи, прошло уже несколько лет, семья наверняка считает меня погибшим. Дочка… дочку жалко. Золота у них на безбедную жизнь хватит, но ведь в доме мужчина нужен. И ребенку — отец.

— Я все понимаю… и тоже прошу тебя, Дроган, — не надейся. Мне иногда кажется, что чем больше верить в спасение, тем больше шансов потеряться в Лабиринте навсегда. Если ты не вернешься через два… нет, через три дня, я пойду тебя искать. Еды бери побольше, с запасом.

Он ушел, и провожать его я не стал. Дверь в подвалы замка, которые я называю Лабиринтом, всегда открыта, и дорогу туда Дроган знает. Когда-то там было несколько полутемных комнат, слабо освещенных почти вечными магическими лампадами. Сейчас замок порядком разросся, а Лабиринт и вовсе стал огромен. Иногда я и сам подумываю о том, чтобы нагрузить мешок припасами и отправиться на исследование этого подземного мира. Просто чтобы убить время.

Но я боюсь. Мне почему-то кажется, что, если я отправлюсь в Лабиринт не ради поиска пропавшего собеседника и даже не в надежде обнаружить выход, а из одного лишь любопытства, я никогда не найду дороги назад. Или же Лабиринт выпустит меня из своих объятий полумертвого от голода и усталости.

Колонна растянулась на несколько лиг. Тропа была узкой, больше подходящей для козьих копыт, чем для людских ног. И все же через перевал шли люди… Эти седые камни уже много веков не видели такого количества людей — десяток за десятком, сотня за сотней шагали воины, волоча за плечами тяжелую поклажу. На их лицах были написаны усталость и злоба, сквозь зубы вместе с паром дыхания прорывались негромкие ругательства, а взгляды, бросаемые на командиров, пылали жаждой мести.

Эммер — равнинный мир. Ближе к побережью долины переходят в предгорья, а там — и в настоящие горы, но горы эти никому особо не нужны. Вернее, есть те, для кого скалистые кручи — источник и пропитания, и даже богатства. Но к чему эти заснеженные вершины воинам? Кавалерия предпочитает ровные, как стол, поля — именно там закованная в сталь конница может показать всю мощь своего удара, разогнаться, врезаться в ряды противника, словно нож во влажный, рыхлый снег. Да и пехота — не лучники и пращники, а элита, тяжелая латная пехота, прекрасно осознающая непоколебимую мощь плотного, щит к щиту, строя, — не любит узкие горные тропы. Ведь здесь в случае опасности придется сражаться, не чувствуя поддержки товарищей. По сути — сражаться в одиночку. На узкой тропе, где с одной стороны отвесная скала, а с другой — пропасть, даже небольшой отряд способен остановить продвижение целой армии.

Где-то в середине колонны раздался вопль, затем — грохот осыпающихся камней. Оступившийся солдат покатился вниз с тропы, увлекая за собой поток щебня. К счастью для него, самое опасное место осталось позади, и он отделался лишь в кровь разбитым лицом и порядком счесанными руками. Ему кинули веревку — влезть вверх по мелким, готовым в любой момент сорваться лавиной камням без помощи, да еще и с тяжеленным мешком за плечами, было немыслимо. Но и с веревкой получилось не ахти как — пару раз он падал, после чего товарищи одним дружным рывком буквально выдернули его на тропу.

В иное время этот маленький эпизод послужил бы поводом для множества подначек и довольно злых шуток. Но сейчас все слишком устали… неловкий солдат отер кровь, вновь занял свое место в строю и мерно зашагал вперед, изредка сплевывая красноватую слюну с разбитых губ.

Там, в долине, за армией идут обозы… Быки или лошади, впряженные в огромные телеги, волокут провиант, припасы, палатки и детали стенобитных орудий. Пехота идет налегке — высланные вперед дозоры вовремя предупредят латников, и те успеют разобрать с телег свое оружие. Солдат, отшагавший несколько часов в полном боевом облачении, — никуда не годный боец. Солдат, не получивший на привале горячую еду, — никуда не годный боец. Солдат, в кровь сбивший ноги… да, он плохой солдат, раз допустил это, но если уж неприятность произошла, безногий солдат — не боец.

Там, в долине, за армией воинов едет еще одна армия… армия поваров и шлюх, интендантов и писарей, кожевенников и кузнецов, лекарей и могильщиков. Любой полководец знает, что солдат — тот же меч. Если хочешь, чтобы оружие не подвело тебя в бою, не забывай ухаживать за ним между сражениями… Ухаживать как следует — и клинок отплатит тебе, не провернется в потной ладони, не сломается от удара о край щита, не затупится, рассекая кирасу врага.

Те, что шли сейчас через горы, были хорошими солдатами. Умели терпеть холод и голод — провизии с собой взяли в обрез, и любая задержка в пути могла стать катастрофой. Владели любым оружием — но брать с собой пришлось то, что полегче. Специально учились ходить по горным тропам…

— Эй, десятники! — крикнул офицер, возглавлявший колонну. — Связаться по десять! И передайте команду дальше…

Солдаты торопливо опоясывались веревками. Десятники следили, чтобы узлы были затянуты как следует — сейчас от прочной веревки и надежного узла жизнь зависела сильнее, чем от меча или щита. Команда была дана не зря, тропа снова становилась опасной, еще одна пропасть — и узкий карниз, нависающий над ней.

Эти горы не без оснований считались непроходимыми. Отряд, вышедший из гуранского лагеря, уже сократился на дюжину бойцов, и никто, от рядовых до командиров, не сомневался, что это — не последние потери. Просто каждый надеялся уцелеть. А потому сейчас все старательно вязали узлы. До привала далеко — предстояло пройти еще много лиг, и, если повезет, уже через день отряд спустится в долину, где можно будет отдохнуть.

Офицер первым ступил на карниз, сделал осторожный шаг, затем еще один… солдаты гуськом двинулись следом, стараясь, насколько возможно, не приближаться к краю тропы и не смотреть вниз. По словам проводников, шедших впереди и уже добравшихся до относительно безопасного места, это был самый трудный участок — дальше должно быть полегче. Правда, холод останется с отрядом на протяжении всего перехода, да и развести огонь на этих камнях было не из чего… но лучше жевать холодное вяленое мясо, мерзнуть и рвать сапоги о стылые камни, чем…

Чем стоять плечом к плечу с добрыми друзьями, видя, как к тебе стремительно приближается набравший скорость клин белых рыцарей. Выдержать удар орденской кавалерии могла бы разве что каменная стена… Поэтому желающих принять участие в опасном горном переходе хватало — солдаты искренне верили, что их ждет пусть и опасная, но не слишком долгая прогулка — а затем перед ними предстанут беззащитные инталийские села, ослабленные баронские замки, в которых останутся лишь воины увечные или слишком старые, чтобы принять участие в битве с Гураном. Легкая добыча и никакого риска.

Им сказали, что Орден и не подозревает об ударе с тыла… им сказали, что никто не окажет сопротивления.

Солдат, шедший последним в головной группе, был не опытнее всех остальных. В отряде вообще не было знатоков гор, кроме двух-трех десятков инструкторов, учивших привыкших к равнинам пехотинцев ходить по горным тропам. Солдат устал, его ноги были сбиты в кровь, а сапоги нуждались в замене или хотя бы в ремонте. Он сделал очередной шаг, и острый обломок камня, пронзивший прохудившуюся подметку, глубоко вошел в многострадальную ступню. Солдат отдернул ногу — и потерял равновесие, тяжелый мешок потянул его вправо, он дернулся, стараясь устоять на ногах, ухватился за веревку…

Тот, кто шел впереди, тоже не был достаточно опытен. Рывок веревки оказался для него полнейшей неожиданностью…

Два тела, рухнувшие в пропасть, оказались слишком тяжким грузом для остальных… Бывалые знатоки гор в подобной ситуации сумели бы удержать товарищей — эти не смогли. Один за другим срывались солдаты с тропы, скользили к обрыву, бессильно ломая ногти о камни, в последнее мгновение пытаясь сбросить лямки мешков, не понимая, что не этот груз тянет их к смерти.

Лишь офицер успел… выхватил меч и с размаху рубанул по уже натянувшейся веревке.

Он мгновение смотрел на кромку карниза, за которым только что скрылось девять живых душ… да они и были еще живыми, еще звенели над скалами вопли летящих вниз людей. А затем офицер отвернулся и снова зашагал по тропе уже без страховки, выпрямив спину, насколько позволял груз за плечами, и чуть ли не чеканя шаг, всем своим видом выражая презрение к смерти.

Эта тропа еще соберет кровавую дань с гуранской армии… и к безопасным местам из трех тысяч, вышедших из лагеря подготовки горного отряда, не дойдут почти семь десятков человек. Шестеро насмерть замерзнут во время ночлега на продуваемых ледяными ветрами скалах, пятеро поломают себе ноги, и придется выделить носильщиков, дабы вернуть их обратно в Империю, почти пятнадцать человек попадут под удар сошедшей не вовремя лавины — она могла бы смести много больше, но камнепад зацепит лишь хвост колонны… Остальные встретят смерть на дне того или иного из многочисленных ущелий. Если подумать — не такая уж высокая плата за неожиданный удар, нанесенный в самое сердце Инталии.

— Гент, я все еще думаю, что ты преувеличиваешь опасность.

Лейра с трудом поднялась с кресла. Боль, ставшая за прошедший год уже привычной, опять кольнула исхудавшее тело. Волшебница даже не поморщилась, давно приучив себя не обращать внимания на эти спазмы. Метиус обещал, что со временем боль будет становиться все глуше и глуше, пока не исчезнет вовсе, но произойдет это еще не скоро. Снова, в который уже раз, мелькнула мысль, что если бы Делора Неккер тогда не бросилась к ней со своей исцеляющей магией, то… то все могло сложиться иначе. Но что произошло — то произошло, и злиться было не на кого… Делора сделала лишь то, что должна была сделать.

— Лейра, пойми, если информация, доставленная леди Рейвен, соответствует действительности, то школе угрожает серьезная опасность.

Она помолчала, кутаясь в теплую толстую шаль. Теперь ей все время было холодно — несмотря и на то, что солнце сегодня светило не по-весеннему жарко, нагревая даже эти старые каменные стены. АрВельдер по такому случаю ограничился кожаной безрукавкой — наедине со своей подругой он не придерживался официоза. А ей было морозно даже смотреть на него и отчаянно хотелось придвинуться поближе к камину… только жар пылающих дров помогал мало.

— Гент, мне кажется странным, что ты предлагаешь мне перебраться в Торнгарт и в то же время не думаешь о мальчишках и девчонках, что останутся здесь… Если ты прав, если имперцы и в самом деле двинут солдат через горы, то школа окажется на их пути.

— Мы не можем вывезти всех. Да и куда? В столицу? Или еще дальше… — пожал он плечами. — Лейра, никто в здравом уме не нападет на школу, здесь четыре десятка солдат, из них — десять опытных рыцарей… которые, кстати, были бы нужнее в долине. Но Метиус настоял на том, чтобы охрана школы не уменьшалась ни на одного человека. К тому же здесь более сотни детей, каждый из которых — каждый, Лейра, — может представлять собой угрозу для воина. Пусть многие ничего, кроме ледяной стрелы, создать не сумеют.

— Тогда чего же ты боишься?

— Пойми, сами по себе эти дети никого не интересуют. Солдаты — даже имперские — не воюют с детьми. К тому же, хотя от старых стен не осталось и следа, донжон способен выдержать осаду — по крайней мере не слишком долгую. Но если они узнают, что здесь, в школе, находится Вершительница… Да любой командир с радостью положит половину своих солдат — лишь бы добраться до тебя.

— Ты хочешь сказать, — прищурилась Лейра, — что сейчас я угрожаю школе своим присутствием?

— Можешь понимать и так.

Этот спор длился уже несколько дней. С того момента, как почти все ученики, сдавшие экзамен, отправились вместе с арХорном, дабы присоединиться к войскам Ордена, Лейра под тем или иным предлогом старалась оттянуть свой отъезд. Метиус умчался на следующий же день, прихватив с собой Ташу Рейвен, едва успевшую найти время, чтобы перемолвиться с Лейрой несколькими словами. Попечительница выслушала просьбу девушки и, подумав, согласилась, что для Альты вряд ли найдется лучшее занятие… Со временем, возможно, удастся выдать ее замуж за какого-нибудь приличного молодого человека… но война — не лучшее время, чтобы строить матримониальные планы. Как бы ни повернулись события, как бы ни закончилось столкновение двух великих государств, все равно и по одну, и по другую сторону от горного хребта зарыдают вдовы. И желающих найти кормильца будет больше, чем тех, кто хотел бы подобрать себе жену. А в библиотеке школы жизнь Альты пройдет спокойно. Это не так уж мало — просто спокойная жизнь без волнений, без мыслей о куске хлеба или крыше над головой, без страха.

Об отъезде Гент впервые заговорил сразу после того, как арХорн в компании новоиспеченных боевых магов отбыл в Торнгарт. Больной Вершительнице здесь определенно было нечего делать, и все же Лейра испытывала странное ощущение, что как только она покинет эти старые стены, то утратит всяческую связь со школой. Эта связь и так ослабла донельзя… с Лейрой по-прежнему раскланивались, ее почитали так же, как и раньше, — но она чувствовала, что Делора Неккер, тихая, старая, глуховатая Делора, уже стала настоящей хозяйкой школы. Она принимала решения — и именно к ней обращались с вопросами о делах насущных, даже когда Лейра Лон стояла рядом. Ее терзала ревность… ревность, вызванная не мужчиной, которого она упрямо продолжала считать своим спутником на время. Шаг за шагом у нее отбирали самое дорогое — ее школу.

«Может, ты все знала, Делора, а? Может, знала и постаралась как можно скорее пустить в дело магию? Признайся, Делора, лучшая и опытнейшая целительница Ордена, ты ведь сразу узнала потеки яда на клинке. Судьба повредила твои уши, но не отняла глаза…»

Обвинения были беспочвенны, и Лейра прекрасно знала об этом. Но проклятые мысли посещали ее каждый раз, когда Мара, как обычно величественная и сосредоточенная, с пергаментом в руках шла не в ее покои, а в комнаты Делоры.

«Наверное, ты прав, Гент… Надо уезжать… Пропади все пропадом, нельзя цепляться за прошлое бесконечно. Если болезнь уйдет, я смогу вернуть свое положение. Делора при всех своих знаниях не может выдержать сравнения с Вершительницей. Она — целитель, не больше».

— Лейра… пойми, Метиус не может приезжать сюда часто, ты прекрасно знаешь это. А тебе нужен уход — больше, чем способна обеспечить Делора Неккер.

Он в этот момент смотрел в окно, а потому не заметил, как она поморщилась, словно от внезапно ударившей зубной боли. Ее лицо с заострившимися скулами и нездоровой, чуть желтоватой кожей исказилось — и в этой гримасе смешались и обида, и злость, и даже немного зависть. «Конечно, Делора, тебе некогда готовить мне лечебные отвары… столько дел, столько дел… Ты управляешь школой, и времени не остается ни на что иное. Тебя ведь устраивает это, так, Делора?» Злые, неправильные мысли, но она ничего не могла с собой поделать.

Волшебница подошла к столику, взяла большую бутыль с дурно пахнущей жидкостью неприятного зелено-бурого цвета. Лейра сильно исхудала за эту зиму, но все еще старалась хорошо выглядеть. С точки зрения простых людей, как и с точки зрения Гента, она была изумительно стройной — но опытный взгляд медика не мог обмануть. Эта худоба была рождена болезнью… и еще этим мерзким пойлом, от которого несчастную буквально выворачивало наизнанку, а аппетит пропадал совершенно. Она знала этот состав, при острой необходимости могла приготовить нечто подобное, но арГеммит и Делора были, пожалуй, единственными целителями в Инталии, умевшими добиться от трав, ягод, мха и редких корней максимальной эффективности — на грани магии.

Тягучая жидкость потекла в маленький стеклянный стаканчик, распространяя вокруг странный запах — к травяному духу, в чем-то даже приятному, добавлялся аромат иной, тяжелый, гнетущий. Затаив дыхание, она одним глотком выпила содержимое стаканчика, с трудом сдержала подкативший к горлу комок.

Как тяжело ощущать свою беспомощность… Яд не блокировал магические способности Лейры, она по-прежнему оставалась одной из сильнейших волшебниц Ордена, но слабость подтачивала ее тело — а магия, особенно высшая, требовала предельной концентрации и в известной степени сильного организма. А она еще несколько месяцев назад готова была потерять сознание, просто пройдя через не такой уж и широкий двор школы. Лейра заставляла себя ходить, делая каждый раз хотя бы на два-три шага больше, прежде чем бессильно опереться на вовремя подставленную руку Гента. И сейчас она могла не моргнув глазом величественно спуститься по лестнице, пересечь большой зал, выйти в наполненный солнцем двор, подойти к карете… и только внутри, за закрытой дверцей, бессильно привалиться к стенке, чувствуя, как бешено колотится сердце, как вдруг покрывается потом высокий лоб, как мелко дрожат кончики пальцев с ухоженными длинными ногтями.

— Хорошо, Гент. — Она облокотилась на край окна, холодный воздух с трудом вливался в легкие, ее плечи рефлекторно приподнялись, так было легче дышать… — Хорошо. Уезжаем… сегодня.

— Ты говоришь так, словно рушишь дорогу за своей спиной. — Он нахмурился. — Лейра, это ведь временно. Пройдет несколько месяцев, и ты вернешься в школу. Думаю, война не будет слишком долгой. До исхода лета — и это только в том случае, если арХорн не сумеет наголову разбить имперцев в первом же бою. Тем более в Торнгарте ты будешь нужна, а здесь Делора справится — чтобы держать в руках детей, не надо обладать твоими способностями…

— Да, да… конечно… — Она отвечала, но смысл его слов ускользал. Что-то произошло, что-то не самое лучшее, и в самой глубине ее не верящей в предчувствия и пророчества души прочно угнездилась мысль, что эти стены она покидает навсегда. Лейра не знала, что может помешать ей вернуться, — она просто чувствовала, что помеха возникнет и будет непреодолимой. Препятствия, что строят люди, можно сломать, можно обойти — но судьба сильнее, много сильнее.

— Лейра, ты вообще слышишь меня?

— Что? — Она попыталась сосредоточиться. Мерзкий вкус лекарства снова вызвал прилив тошноты, ноги подкашивались, и она, сделав два шага, буквально рухнула в кресло. Сразу стало немножечко легче. Женщина с трудом выдавила из себя улыбку, правда, получилось не слишком убедительно. — Гент, ты меня удивляешь… я готова уступить твоим настойчивым просьбам, и тебе это не нравится? Так чего же ты хочешь?

— Я хотел бы, чтобы ты более оптимистично смотрела в будущее.

Она отвернулась.

— Гент, ты знаешь, сколько мне лет?

— Знаю, — спокойно ответил он. И видит Эмиал, за эту спокойную уверенность она была благодарна ему больше, чем за все те часы любви, что связывали их незримыми узами.

— У меня трое детей, Гент. Мои родители умерли от старости так давно, что я почти не помню их лиц. Я знала твою мать еще девчонкой. О каком будущем ты говоришь, друг мой? Да, моя кожа все еще гладкая, и я по-прежнему могу заставить сердце мужчины биться чаще… и я счастлива, что и твое сердце тоже бьется рядом с моим. Но это продлится недолго, я чувствую.

— Лейра, прекрати!

— Мы уезжаем, Гент. И… я хочу обратиться к тебе с просьбой. Или приказом, если будет точнее. Отправляйся к арХорну. Отправляйся к нему. Ты молод и не должен провести жизнь рядом со стареющей стервой, которая годится тебе в бабки. Тебе нужно иное… слава, Гент. Тебе нужна слава, нужно найти свое истинное предназначение — не дело для такого воина быть грозным начальником «могучего» гарнизона из десяти рыцарей…

— Я…

— Гент, я ведь уже сказала, это приказ, — невесело усмехнулась она. — Пусть это будет последним приказом, который я отдам в качестве Попечительницы… Отвезешь меня в Торн-гарт и уезжай.

— Ты меня гонишь? — спросил он еле слышно.

— Быть может, именно так. Но так надо.

Он резко поднялся, кресло опрокинулось, глухо звякнул покатившийся по полу меч. Не говоря ни слова, рыцарь подхватил оружие и стремительно вышел из комнаты. Лейра не смотрела ему вслед, ее лицо было повернуто к окну, лучи весеннего солнца ласкали кожу, тщетно пытаясь высушить мокрые дорожки слез.

Вершительница стиснула зубы — тело было слишком слабым, но воля по-прежнему осталась с ней. Она знала, что поступила правильно, пусть даже потом будет сожалеть о сказанном. Гент — хороший воин, и не дело ему прозябать в почетной, но совершенно бесперспективной роли командира школьного гарнизона. Особенно сейчас, когда Орден нуждается в каждом надежном мече. Она понимала, что держит его здесь словно стальными цепями. Слишком молод, слишком влюблен…

Северный Клык… крепость с многовековой историей, известная еще и тем, что не выдержала ни одной осады. Более молодой Южный Клык мог похвастаться двумя осадами, закончившимися разгромом и отступлением осаждающих. Правда, особой заслуги защитников цитадели в этих успехах не было — просто высокие стены и ров, по которому впору было пускать небольшие корабли, не позволили имперцам захватить крепость одним решительным штурмом, а там подошли полки Ордена, и очередная битва в Долине Смерти в очередной раз доказала мощь светоносцев.

А вот Северному Клыку, как правило, доставалось куда больше… Холм, на котором располагалась крепость, был неплохим естественным укреплением — но все же недостаточным, чтобы существенно замедлить продвижение великолепной индарской пехоты или даже нестройной толпы мертвецов, безразличных к стрелам или потокам кипящей смолы.

С другой стороны, рыцарям и воинам, обороняющим Северный Клык, доставалась первая схватка с врагом, и от желающих служить в этих старых стенах не было отбоя. Хотя каждый понимал — тем, кто примет на себя удар Империи, вряд ли удастся остаться в живых. Что ж, рыцари жили ради славы, ради службы Ордену… обычные солдаты часто придерживались несколько иной точки зрения, но и среди них находились желающие ощутить себя героями — в приграничные крепости брали только добровольцев, и любой мог потребовать перевода в любой момент.

И вар арГарид командовал гарнизоном Северного Клыка уже семь лет. А до этого служил здесь же — сперва имея под рукой десяток воинов, затем — отряд рыцарей. В общей сложности — двадцать лет. Чуть более половины своей жизни. Каждый камень крепости он знал наизусть, каждого солдата — в лицо и по имени. За плечами — почти тысяча мелких и крупных стычек. Не так уж много, если подумать — три, реже пять столкновений в месяц. Иногда это были настоящие маленькие сражения, когда имперские всадники пытались прощупать на прочность доспехи инталийских патрулей, иногда — дуэли чести. Глупое, если подумать, занятие — подъехать к крепости, вызвать на бой лучшего воина… много бравады, много гордости, но очень мало смысла. Ивар с удовольствием принимал участие в подобных приключениях, до которых и истомившиеся от мирной жизни гуранцы, и скучающие защитники крепости были довольно охочи. Сам он не боялся погибнуть: жизнь рыцаря это путь к преждевременной смерти. Многие ли дожили до седин, многие ли отправились к Эмиалу из собственной постели под прощальные всхлипывания внуков и правнуков? Для себя Ивар такой судьбы не хотел.

— Господин комендант! — Перед Иваром вытянулся солдат. — Прибыли разведчики.

АрГарид кивнул.

— Жду их здесь. И пусть поторопятся.

Сейчас он не особо интересовался тем, что доложит разведка. Там, на горизонте, сквозь затягивающую Долину Смерти желтоватую дымку горячего воздуха уже виднелось пыльное облачко, пока что едва заметное… Пройдет несколько часов, прежде чем это облачко превратится в тучу, а затем со стены станет возможно разглядеть отдельных воинов.

Комендант снова бросил взгляд в долину… Когда он впервые вошел в ворота этой крепости, то думал, что и в самом деле земля Долины Смерти состоит из старых, хрупких от времени костей… Потом понял, что все это — легенды. В битве всегда есть победители — и они проследят, чтобы павшие с обеих сторон были погребены с честью. Имя долина получила потому, что видела много, очень много крови… но кровь эта давно высохла на солнце, впиталась в землю, утекла с дождевой водой в щели меж камнями.

Вот и сейчас пришло время, которого он давно ждал. Время послужить Ордену… он поправил тяжелый меч на бедре, проверил, легко ли тот выходит из ножен. У кого-нибудь другого вышел бы картинный жест, ненужный — ни одного зрителя рядом. У коменданта движение получилось простым и естественным — ему и в самом деле было важно, чтобы клинок мог в мгновение ока оказаться в руке. Он любил схватку — и сейчас Ивара арГарида не особо заботил тот печальный факт, что эта битва окажется, вероятно, для него последней.

— Комендант! — Разведчик отдал салют. — Имперцы в четырех часах пути от Клыка.

— Это я знаю, солдат, — кивнул Ивар. — Что можешь сказать еще?

— Думаю, примерно сорок тысяч пехоты, десять тысяч индарских латников, семь или восемь тысяч всадников.

— Не так уж много, — пожал плечами комендант. — Похоже, Гуран собрался всего лишь поиграть в войну?

— И еще по меньшей мере пятнадцать тысяч мертвых…

Ивар поморщился. В бою мертвые воины Гурана стоили немногого, но эти ходячие покойники очень хорошо умели делать одно дело — своими телами прокладывать дорогу живым. И его реплика была скорее бравадой — даже для хороших времен армия была сильна. Сейчас же, если верить донесениям, Империя, как и Орден, переживала некоторый спад, а значит, в бой отправлены практически все, кто способен держать в руках оружие.

— Оценка верна?

Разведчик покачал головой.

— Не знаю… мы считали штандарты, не людей.

— Они не пытались задержать вас?

— Пытались, — улыбнулся тот. — Но их кони устали, а наши — свежие.

Комендант задумался. Разумеется, эта армия сметет защитников крепости, их не остановят ни старые, пусть и подвергнутые реставрации стены, ни мужество его воинов. На мгновение мелькнула недостойная рыцаря мысль — оставить крепость, вывести воинов, сберечь их жизни. Но вправе ли он так поступить? Ведь крепость, даже пав, сумеет задержать войска Империи по крайней мере на день, если повезет — то и на два.

— Передай, пусть гарнизон соберется на плацу.

Разведчик коротко отсалютовал и сбежал вниз по лестнице. А комендант снова устремил взгляд вдаль, в сторону разрастающегося пыльного облака.

Рыцари и солдаты собрались быстро. О приближающейся армии Гурана знали уже давно, доспехи и оружие были под руками, и на то, чтобы привести себя в полную боевую готовность, времени ушло совсем немного. Ивар, успевший заглянуть в свои комнаты, облачиться в эмалевый панцирь рыцаря-светоносца и накинуть на плечи длинный, до земли, белый плащ, стоял перед строем, медленно переводя взгляд с одного бойца на другого. Он не видел страха в их глазах… среди тех, кто просил о назначении в гарнизон Северного Клыка, трусы, как правило, не встречались.

Нельзя сказать, что все стояли навытяжку и ели глазами командира. Позы были свободными, слышались приглушенные шутки, смешки — словно бы впереди этих ребят ждала не кровавая битва, а приятная увеселительная прогулка. И чему удивляться… здесь были ветераны, многое на своем веку повидавшие и давно усвоившие простую истину: смерть приходит ко всем, и надо позаботиться лишь о том, чтобы она была славной. Ивар был таким — и ждал того же от своих людей.

— Воины!

Разговоры моментально стихли, все взгляды обратились к командиру.

— Воины… Империя уже здесь, у наших стен. Каждый из вас знает, в чем состоит его долг… но вы также знаете и то, что крепость неизбежно будет взята. Сейчас наши клинки могут задержать имперцев… немного. Быть может, эта отсрочка жизненно важна для Ордена, для Инталии. Быть может, Ингар арХорн сумеет разбить имперцев и без нашей помощи… без этой жертвы. Я не хочу обманывать вас, не хочу говорить, что весь мир смотрит на нас. Мы — лишь маленькая крепость на пути гуранских полков. Маленькая заноза в их заднице, маленькая песчинка в их глазу.

Он замолчал, ожидая каких-нибудь реплик, гула возмущения или хотя бы насмешливого хмыканья. Но на плацу царила тишина, не нарушаемая даже звоном оружия.

— Я поведу вас на смерть, воины. Всех вас… и перед тем, как наши клинки хлебнут имперской крови, хочу, чтобы каждый принял решение. Не за меня, не за других — только за себя. Еще есть время, а потому всем желающим… — Он сделал паузу, словно желая, чтобы его перебили. — Всем желающим разрешаю покинуть Северный Клык.

Слова были сказаны. Слова, за которые его могли в принципе лишить поста. Не дело командиру предлагать своим бойцам дезертирство… и все же Ивар поймал себя на мысли, что был бы даже рад, если бы сейчас кто-нибудь из рыцарей… хотя бы из солдат вышел из строя. По крайней мере хоть кто-то из его ребят тогда уцелел бы.

Но ряды солдат оставались такими же ровными, как и раньше.

— Что ж, хорошо, — кивнул Ивар, и в голосе его прозвучала странная смесь сожаления и гордости. — Тогда к бою. Готовьте камнеметы, разогревайте смолу, кипятите воду. Каждый из вас знает свое место на стенах. Маги — ваша первейшая задача не допустить установки штурмовых лестниц. И побольше огня, огонь — единственное, чего боятся мертвые.

Это было не совсем так, мертвые солдаты гуранской армии не боялись вообще ничего. У них не было никаких чувств — ни страха, ни ненависти, ни злобы. Только готовность подчиняться любым приказам погоняющих их некромантов Триумвирата. Но огонь оказывал на мертвецов разрушающее действие — куда более сильное, чем даже удары мечей. К стрелам они были равнодушны, удары ледяных заклинаний причиняли лишь поверхностные травмы… зато горели ходячие трупы просто замечательно.

Крепость без особой спешки готовилась к бою. Смола на стенах была запасена в достатке, требовалось лишь поджечь дрова, сложенные под огромными котлами. Кто-то разносил связки стрел, кто-то крутил ворот, опуская тяжелую каменную плиту, намертво перекрывающую ворота… Катапульты и баллисты еще несколько дней назад были приведены в боевую готовность, изношенные детали заменены новыми, обслуга могла с точностью до нескольких шагов сказать, куда лягут тяжелые валуны.

Двое разведчиков были отправлены на запад — навстречу продвигающейся к Долине Смерти армии арХорна. Они везли известия об имперцах, об их количестве… и о том, что Северный Клык готов в полной мере исполнить свой долг. Выбрать кандидатов на роль гонцов оказалось непросто — каждый воспринимал это назначение как личное оскорбление и готов был сопротивляться такому приказу вплоть до полного неповиновения. И комендант не мог винить своих парней… в конце концов он просто отправил к арХорну двоих самых молодых.

Ивар арГарид был совершенно спокоен. Его жизнь подошла к концу — но, проклятие, это был хороший, правильный конец. Именно так должна оканчиваться жизнь настоящего рыцаря. Он стоял на верхней площадке донжона — и наблюдал за приближающимися колоннами имперцев. За его спиной стояли вестовые, готовые передать приказ той или иной группе защитников, несколько боевых магов. Остальные маги и большая часть солдат были на стенах — заряжали арбалеты, накручивали вороты катапульт, нахлобучивали шлемы и опускали забрала. Во дворе вольготно расселись на лавках, чурбаках и просто на камнях четыре десятка рыцарей в полных доспехах — крошечный резерв, готовый по приказу коменданта броситься на самый опасный участок, дабы заткнуть пробитую в обороне брешь своими телами.

— Сейчас начнется, — прошептал комендант, ни к кому конкретно не обращаясь. — Тактика имперцев известна… они попробуют взять крепость с ходу.

Так было всегда. Первый штурм, как правило, неудачный, затем короткая подготовка и еще один штурм, весьма вероятно — окончательный. Мертвецы полезут на стены, подставляя свои гниющие тела под удары, за ними двинутся укрытые щитами гуранцы. Наемники не станут принимать участие в штурме, тяжелая латная пехота Индара была слишком ценна, чтобы губить ее на стенах. Но мертвецов и гуранских мечников окажется более чем достаточно. Они захватят стены — комендант мог даже с уверенностью предположить, что первой падет южная часть стены, холм там был чуть более пологим, более удобным для атаки. Потом придет черед донжона — центральная башня строилась с тем расчетом, чтобы оказать достойное сопротивление врагу, занявшему крепость, — но это сопротивление не будет вечным. И все же имперцы умоются кровью — он, Ивар арГарид, и его солдаты заставят гуранских генералов дорого заплатить за победу. Очень дорого. Быть может, об обороне Северного Клыка не сложат легенд — но ему не стыдно будет за своих парней.

Солнце стояло в зените. Пыль, поднятая тысячами бьющих о выжженную землю сапог, поднималась все выше и выше… Ни малейшего дуновения ветра. Не самый лучший день для славной смерти — но, если подумать, какая разница, в какой день умирать. Важно лишь — как сделать это.

Со стен слышались проклятия, оскорбления, насмешки. Бухнула катапульта — камень, не долетев до противника, поднял фонтан пыли, разметав вокруг места падения веер каменных осколков. Вот… вот сейчас они развернутся и бросятся к стенам…

Минуты тянулись одна за другой. Ивар арГарид скрежетал зубами, в бессилии сжимая рукоять меча…

А мимо крепости, не обращая на нее ни малейшего внимания, полк за полком проходили гуранские солдаты.

Бетина легко спрыгнула с коня, расправила плечи, надеясь, что грудь выглядит эффектно и приковывает внимание мужчин. Ее подростковая угловатость ушла в прошлое, но красавицей девушку можно было назвать разве что в качестве неприкрытой лести. Худое лицо, короткие, не слишком густые волосы… зато сейчас на ней был изящный походный костюм из белой кожи, длинный белый плащ, перехваченный на плече серебряной пряжкой… но главное — тонкий обруч с некрупным голубым камнем, знак мастера. Есть чем гордиться!

На холме собралось немало людей. Большинство предпочитали белую одежду, так популярную среди представителей Ордена, но встречались и красные плащи магов Алого Пути, и другие наряды — может, и не столь впечатляющие, но уж гораздо менее маркие и более подходящие для предстоящей битвы. Цвет инталийской магии, лучшие из лучших. В основном женщины, хотя и мужчины встречались — Орден Несущих Свет не закрывал мальчикам дорогу к обучению боевой магии, но талантливых девчонок ловцам попадалось больше. Да и юноши слишком часто предпочитали великолепные доспехи светоносцев белым мантиям волшебников, полагая, что сталь и могучий конь более пристойны настоящему мужчине.

Первую линию магической обороны занимали ученики и адепты. В большинстве своем — люди уже в возрасте, не сумевшие проявить достаточно способностей, чтобы подняться на более высокие ступени мастерства. Их задачей будет поднимать магические щиты, чтобы прикрывать мастеров от вражеских атак. Мастерам некогда будет думать о своей защите, их задача — проредить сколь возможно ряды наступающих гуранцев, постараться сорвать или хотя бы сдержать стремительный бросок их кавалерии.

Но, конечно, не магам предстоит решить исход этой битвы.

Слева, справа… со всех сторон строились в боевые порядки инталийские полки. Рыцари стояли особняком — основная ударная сила Ордена, восемь сотен светоносцев да еще около трех тысяч тяжелых латников. Остальная кавалерия состояла преимущественно из легковооруженных воинов из числа баронского ополчения, хотя и среди этой нестройной, не привыкшей действовать в плотно сжатом стальном кулаке массы встречались тяжелые, блестящие на солнце латы и пышные плюмажи рыцарских шлемов. Каждый из призванных на защиту Инталии владетельных сеньоров привел с собой немалый отряд — вассалы, оруженосцы, слуги. Но даже самый большой из замков мог выставить от силы два десятка панцирников — остальным приходилось довольствоваться кольчужными, а то и кожаными доспехами. Да и верхами были далеко не все. Впрочем, слуги и спешно призванные в ополчение селяне пополнили собой пехотные ряды регулярной армии, стараясь тем не менее держаться особняком. Пусть в предстоящей битве всем им и предстояло выполнять приказы орденских офицеров, каждый прекрасно помнил, кто именно их хозяин. И теперь пестрая от обилия ярких гербов, часто кое-как, второпях нашитых на одежду или намалеванных на щитах, толпа занимала центральную часть строя.

Все они были смертниками… кто-то догадывался о сути предстоящего боя и относился к нелегкой своей судьбе с налетом фатализма. Кто-то ярился, жаждал подвигов и славы, уже предвкушая, как вонзит охотничье копье или дедов меч в ненавистное брюхо имперского солдата, кто-то вовсю хвастался своим боевым умением — редко истинным, чаще мнимым. Кто-то затравленно оглядывался, уже мысленно прикидывая, куда бежать, если предстоящая битва окажется не столь веселой потехой…

Им предстояло принять на себя первый удар имперской армии. Полки Ордена занимали выгодное положение на холме, а потому арХорн намеревался дать имперцам возможность взять инициативу в свои руки. Элитная орденская пехота, расположившаяся на флангах, и тяжелая латная конница пойдут в бой тогда, когда это станет необходимо, — и ни мгновением раньше. Пусть кавалерия генерала Ви увязнет в этой пестрой массе, пусть стальной клин распадется на сотни, тысячи отдельных железных колючек, потерявших силу слитного удара… Правда, большая часть ополчения этой атаки не переживет, но арХорна мало волновала судьба вчерашних смердов, ныне облачившихся в кое-какую кожаную либо стеганую бронь да ухвативших оружие — частью приличное, в наследство доставшееся, частью то, что у любого селянина всегда под рукой. В толпе, по недоразумению именуемой воинским строем, можно было разглядеть и охотничьи копья, и топоры, более пригодные для рубки дерева, но способные при нужде пробиться и сквозь латный панцирь. Знатоки кузнечного дела, как оно обычно и бывает, щеголяли и в кирасах, да и с оружием у них было получше — тяжелые молоты-чеканы, способные пробить своим клювом любой доспех, булавы, от удара которых не спасет никакой шлем, да и топоры настоящие, боевые… Особняком стояли стрелки — много, на селе каждый второй с луком дружит, пусть и слава доброго охотника приходит не ко всякому. Им начинать бой, а потом уходить с линии атаки тяжелой конницы… а атака будет, непременно будет. Никто не отменял правил войны…

Каждому — свое место. Нет ничего лучше латной конницы, чтобы сломать железный строй пехоты, разметать, рассеять, превратив сильную своей монолитностью живую стену, ощетинившуюся длинными копьями, в рассыпавшихся по полю боя людишек, мечущихся под ударами рыцарских мечей. Нет ничего лучше оживших мертвецов, чтобы попытаться сдержать такой удар. Гниющие тела, бывшие не так давно живыми, не знают страха, не побегут — даже не дрогнут, когда копья пронзят их… и увязнет рыцарский клин, потеряет скорость, остановится, искрошив в куски сотни или даже тысячу противников, которым уже не может повредить смерть. А там покажет себя настоящая пехота — и начнут валиться вместе с лошадьми блистательные рыцари… а то и ударят в упор лучники и арбалетчики, прошивая бронебойными стрелами и панцири, и кольчуги, и податливую плоть.

А вот если придет пора штурмовать каменные стены, то пользы и от мертвых, и от латной конницы будет немного. Да и панцирная пехота на стены не полезет — не для того элитные бойцы носят тяжелые кирасы. Это дело — для легкой пехоты, быстрой, ловкой, способной в считанные мгновения преодолеть штурмовую лестницу и завязать бой на стене — безнадежный, обреченный бой… лишь бы выиграть время, дать взобраться на стену тем, кто идет позади.

Ну а магам дело найдется везде. Осыпать огненными шарами атакующих рыцарей, обрушивать ледяные дожди на головы пехотным полкам, крошить окованные железом ворота и каменную кладку стен… и, конечно, вести поединки с магами противника. Хотя до этого дело доходит нечасто…

АрХорн прислонил к глазу зрительную трубу, драгоценное изделие кинтарийских стеклодувов. Маги при желании могли увидеть врага с высоты птичьего полета, разглядеть любую засаду, сообщить полководцу о начале того или иного маневра. Но магия далекого взгляда требовала чудовищно много сил и к тому же специально обученных птиц, которые на время становились глазами волшебника. Да и не каждая птица способна была это пережить, несмотря ни на какие тренировки… крошечный мозг сокола или ястреба, в очередной раз подвергающийся насилию, мог просто отказаться служить пернатому телу.

Да и нечего тут было высматривать…

Один из рыцарей тронул коня, послушное животное сделало пару шагов вперед, остановившись рядом с жеребцом полководца. Рыцарь откинул забрало шлема, с явным намеком бросил взгляд на зрительную трубу. Ингар вздохнул, протянул драгоценный предмет приятелю, ставшему вдруг подчиненным. Кому бы другому отказал…

Гент бережно принял трубу. Такие штуки мастера из Кинтары могли бы делать десятками, но у стеклодувов были свои взгляды на распространение своей продукции. Мало уметь сварить чистое и прозрачное стекло, куда важнее было выдержать размеры, хранящиеся в строжайшей тайне и передающиеся из поколения в поколение. Безусловно, любой уважающий себя волшебник прекрасно понимал, что магии в этой игрушке, украшенной драгоценными камнями и причудливой золотой инкрустацией, нет ни капли. Но это волшебники… а простые люди видели в трубе чистое колдовство — если в кои-то веки им доводилось подержать диковинку в руках.

— Наша позиция им не нравится…

— Разумеется, — кивнул Ингар, — но они вынуждены будут смириться с этим.

— Будут атаковать?

— Непременно… и очень скоро. Генерал Ви не дурак… в смысле, он старая жирная задница, но дело свое знает. С холмов мы не уйдем, это очевидно. Но их больше, даже если не считать мертвяков. Ви попытается воспользоваться классической тактикой. Удар клином… нет, вероятнее, тремя клиньями, чтобы боковые прикрыли центр от атаки с флангов. У него достаточно сил, чтобы не искать особых ухищрений. Подъем здесь невысокий, частокол мы построить не успели, и не думаю, что имперцы пожелают дать нам на это время. А если до ночи атаки не будет, то к утру наша позиция станет почти неуязвимой, и Ви это прекрасно понимает. Так что… — Ингар взглянул на солнце, проделавшее уже большую часть пути к своему полуденному положению, — так что атаки я жду скоро.

На самом деле позицию Ордена нельзя было назвать идеальной. Пологий невысокий холм лишь чуть замедлит стремительный бег тяжелой кавалерии и даст пехотинцам, стоящим на пути стального клина, маленькое преимущество. Совсем крошечное… если бы у инталийцев был запас времени, если бы они успели возвести хотя бы простейшие укрепления, то атака гарантированно захлебнулась бы. Сейчас сотни людей копали землю, торопясь создать хоть какое-нибудь препятствие для всадников. Из обоза тащили заранее заготовленные колья — для разогнавшейся лошади препятствие почти непреодолимое.

Но на то, чтобы перекрыть надежными деревянными шипами возможные направления удара латников, времени не хватит. Земля, ссохшаяся и каменистая, поддавалась плохо. Солдаты, вчера еще бывшие простыми крестьянами и прекрасно умевшие обращаться с землицей, обливались потом, над холмами висела непрекращающаяся ругань, и первые колья уже заняли свое место, угрожающе нацелив острия в сторону строящихся гуранцев, но до завершения работы было далеко. Очень далеко.

Идея перегородить выход из долины каменной стеной напрашивалась вроде бы сама собой… Но подобное строительство потребовало бы чудовищных усилий и не менее чудовищных расходов. Несмотря на близость гор, подходящих каменоломен и строевого леса в пределах досягаемости не было, камень и бревна пришлось бы везти издалека — именно так строились приграничные крепости, и, несмотря на давность тех событий, остались записи, расчетные книги… Многие Святители, принимая свой высокий пост, задумывались над созданием такого оборонительного рубежа — и бесконечно откладывали эту здравую идею, понимая, что такое строительство нанесет тяжелый удар экономике страны.

И теперь надеяться следовало лишь на оружие в руках воинов, на силу орденских магов… и на капельку удачи. Признаться, ее понадобится немного больше, чем капля.

АрВельдер набрал полную грудь воздуха.

— Могу ли я…

— Не можешь, — отрезал арХорн.

Гент насупился и замолчал, с преувеличенным вниманием разглядывая ряды гуранцев.

Этот спор начался дня три назад, и пока Гент терпел поражение за поражением. Молодой рыцарь рвался в бой, роль адъютанта Вершителя арХорна его абсолютно не устраивала. Все его воспитание, сила, бурлящая в мышцах, да и прощальное пожелание Лейры заставляли жаждать славы… и оттого упрямство Ингара, пожелавшего держать рыцаря при себе, временами вызывало бешенство.

— Думаю, сразу вслед за конными клиньями в бой пойдут мертвяки. — АрХорн демонстративно не обращал внимания на оскорбленного в лучших чувствах товарища. — Они станут живым щитом против нашей конницы, а если повезет — скуют и пехоту, не дадут смять застрявших рыцарей…

— Там что-то происходит! — вдруг прервал полководца Гент. И, не дожидаясь команды, протянул командиру зрительную трубу.

Сквозь дальнозоркое стекло Ингар арХорн видел, как через порядки уже почти готовых к атаке имперцев на поле, которому в ближайшем будущем предстояло стать полем боя, выдвинулись массивные телеги, влекомые лошадиными упряжками. Преодолев примерно половину расстояния до инталийских полков, люди, правящие лошадьми, остановили повозки и принялись разгружать их содержимое. Скоро стало понятно — между двумя армиями возводится огромный шатер…

— Что они задумали? — пробормотал арХорн, не отрывая взгляда от неторопливо приобретающей законченные очертания конструкции.

— Понятия не имею… — ответил Гент, хотя и понимал, что полководцу не требуется ответ. — Может, предложат переговоры? Для чего еще может понадобиться шатер посреди поля.

— Переговоры… — пробормотал арХорн с ноткой сомнения. — Вряд ли… какие могут быть переговоры, если они чувствуют себя сильнее? К тому же генералы Империи не могут не понимать, что с каждым часом их преимущество тает. Тянуть время не в их интересах.

— Может, разнести этот шатер… и все, что в нем? — пожал плечами арВельдер.

— Не самая лучшая идея, — качнул головой полководец. — Ни стрелы, ни катапульты, ни боевая магия до шатра не достанут, они выбрали правильное место. А начинать атаку… вероятно, они именно этого и ждут. Посмотри на их строй… видишь темные балахоны в первых рядах? Триумвират и Ночное Братство. Те, кто попытается добраться до шатра, понесут потери. Очень большие потери.

— Что же делать?

Ингар помолчал, понимая, что от его слов сейчас зависит слишком многое. Не совершает ли он смертельную ошибку? Возможно, этот шатер — не более чем ловушка для дурака, попытка выманить инталийскую армию с относительно удобных позиций, заставить принять бой на условиях гуранцев. Или, наоборот, угроза настолько серьезная, что лучше потерять сотню рыцарей, но устранить ее сейчас, пока еще не поздно?

Или скоропалительное предположение Гента верно, и гуранцы предложат переговоры? Многие инталийцы наверняка так и подумают, с их точки зрения, боевые действия пока не начались… целы крепости, и ни малейшей попытки не то что сломить, а даже прощупать их оборону не предпринято. Они не знают того, что известно арХорну, и вполне могут счесть, что Император намерен решить дело миром. Сам полководец в свете полученного накануне сообщения прекрасно понимал, что о мирном разрешении конфликта не может быть и речи. Теперь — не может. Имперцы сделали первый ход, и лишь в его, Ингара арХорна, власти решить, как ответить. Он решение принял.

— Ингар, позволь… два десятка бойцов, и мы разметаем эту дрянь на клочки.

— Нет, погоди…

От рядов имперской армии (Ингару показалось даже, что эти ряды стали дальше, словно гуранцы вместо атаки чуть отступили, увеличивая расстояние до холма, где их ожидали воины Ордена) отделился небольшой отряд. Человек сорок, не более… В зрительную трубу было видно, что пешие воины кольцом окружают массивного человека в балахоне Триумвирата. Отряд неспешно шагал к шатру.

— Все-таки переговоры? — пробормотал Ингар. — Странно…

— Направь туда меня! — Генту до зубовного скрежета хотелось действовать. Не важно как, лишь бы не стоять тупо на месте в ожидании развития событий, управление которыми, очевидно, находилось в руках противника. — Давай, Ингар… я…

— Нет.

АрХорн коротко махнул рукой, и один из адъютантов, ожидавших сигнала, тронул коня и приблизился к полководцу. Уже понимая, что предстоящая миссия будет поручена не ему, Гент неодобрительно покачал головой. Ведь этот адъютант — совсем еще мальчишка… можно ли поручить ему важное дело?

Во взгляде полководца, скользнувшем по статной фигуре рыцаря, тоже мелькнуло странное выражение… но отнюдь не удивление. Неприязнь? Презрение? Гент был уверен, что не ошибся.

Да, рыцарь в любовно отполированных эмалевых доспехах был молод — но молодость была не помехой надменности и заносчивости, и эти эмоции прекрасно читались на безусом еще лице. Шлем юноша держал в руках, легкий ветерок трепал длинные соломенные волосы. Латы были явно сделаны на заказ, а не получены в арсеналах Ордена, что более пристало бы молодому светоносцу. Вероятнее всего, его родители имели достаточно золота, чтобы снарядить чадо на предстоящую битву… наверное, это золото они желали бы употребить с большей пользой, просто-напросто избавив сынка от превратностей войны, но или не сумели найти подходы к нужным людям… либо…

Гент усмехнулся. Ну да, наверняка золото, не сумев обеспечить дитятке безопасное место в каком-нибудь дальнем гарнизоне, проложило ему дорожку в одно из самых безопасных, как наверняка решили родители, мест в армии — под крылышко Вершителя арХорна. Вполне вероятно, что юнец, разнося приказы и выполняя мелкие поручения, даже не обагрит кровью свой замечательный новый меч.

«Почему это я на него взъелся?» — задал он себе вопрос. И не знал ответа. Просто оттопыривший губу юнец, явно преисполненный собственной значимости, вызывал не самые лучшие чувства. Иногда это сложно объяснить.

— АрЛадук, возьмешь троих латников, поедешь к этому шатру. Твоя задача — узнать, что им надо. Будь вежлив, будь учтив. Мне нужны ответы, а не чьи-то трупы. Понял?

Юнец кивнул, но это движение не удовлетворило арХорна.

— Еще раз повторяю… ты едешь говорить. Не драться.

— Да… Вершитель.

Пауза была почти оскорбительной. И теперь Гент понимал ее причину. Ингар арХорн, добившийся своими талантами одной из ведущих ролей в Ордене, был выходцем из бедной семьи. И это знали все. А вот лорд Ладук арУтрай являлся, что тоже было известно каждому, богатейшим владетелем Инталии, чьему состоянию могла бы позавидовать и сокровищница Обители. Нет сомнения, среди латников немало таких, что носят цвета и гербы Утраев, и понятно, что юнец на всех окружающих смотрит свысока. В том числе и на сына простого пахаря, который волею судьбы отдает ему, сыну лорда, приказы. Да еще учит, как их следует исполнять.

— С удовольствием отправил бы его куда-нибудь в Шиммель, — фыркнул Ингар, когда юноша покинул холм. — Но с его отцом вынуждены считаться и Орден, и Святитель… собственно, этого адъютанта мне навязал лично Верлон. Подозреваю, что новый Святитель желает иметь в моем окружении своих людей… хотя мог бы выбрать для этой роли кого-нибудь поумнее. Юнец настолько спесив, что это переходит всяческие границы. К тому же за последние двадцать дней он устроил пять дуэлей.

— И ему не свернули шею?

— Увы, должен признать, что мальчишка великолепно владеет оружием. Одного противника он убил, остальным потребовалось серьезное лечение… слава Эмиалу, маги быстро поставили их на ноги.

— Ингар, а каков он, новый Святитель?

АрХорн задумался… вопрос был достаточно простым, но легко ли на него ответить? Со смертью Аллендера Орфина, случившейся хоть и вполне ожидаемо, но, как всегда, весьма не вовремя, в Обители разгорелась тихая, едва заметная, но оттого ничуть не менее жестокая борьба за власть. Дьют Верлон, до этого бывший лишь одним из многочисленных помощников Святителя, внезапно вынырнул из безвестности и начал уверенно пробивать себе дорогу к заветному ложу. Орден традиционно не вмешивался в выборы… не вмешивался явно, хотя осторожно высказывал свое мнение. Метиус арГеммит предпринимал отчаянные, хотя и не бросающиеся в глаза попытки поставить во главе Инталии человека, которому доверял. Если бы Орден начал действовать открыто, это вызвало бы волну недовольства… Рыцари Света служили, но не правили, эта традиция родилась очень давно, и разрушить ее означало вызвать далекоидущие последствия. Но временами и арХорн, и арГеммит в беседе за бокалом вина признавали (так, чтобы это не достигло чужих ушей), что лучше бы плюнуть на мнение лордов и простого народа и силой возвести на ложе Святителя человека, наиболее подходящего для этой роли.

Увы… Кто-то из претендентов неожиданно отказался от борьбы за высокий пост, кто-то удалился от дел, а ставленника Ордена как-то утром нашли бездыханным в своей постели. И хотя на теле не было ран или иных следов, свидетельствующих о насильственной смерти, Вершители ничуть не сомневались, что сердце, вдруг остановившееся в груди крепкого пятидесятилетнего мужчины, прекратило свой труд не само по себе. Существовали нужные яды, существовали и люди, умеющие применять их. В этом черном деле свою роль могла сыграть и магия… хотя ее следы волшебники Ордена наверняка сумели бы обнаружить. Парлетт Дега рыл носом землю, но улик собрать ему не удалось, хотя верховный палач и был абсолютно уверен, что к смерти соперника приложил руку Верлон. Доказать это было невозможно — приказ, прежде чем достигнуть ушей исполнителя, кем бы он ни был, прошел через множество уст, и далеко не все те уста еще могли говорить. Тот, кто знает слишком много тайн, долго не живет.

Так или иначе, но, когда пришел день выборов, подавляющее большинство голосов получил сорокатрехлетний Дьют Верлон. Орден скрепя сердце подтвердил овеянную веками клятву верности Инталии и Святителю, и единственным внешним проявлением недовольства был тот факт, что Метиус арГеммит сложил с себя обязанности личного лекаря Святителя — мотивируя это тем, что он-де был личным другом Орфина и следил за его здоровьем исключительно из личных побуждений. Вряд ли это огорчило Верлона — в стенах Обители появилось множество новых людей, и даже почетный караул у дверей Святителя, обычно являвшийся привилегией и почетной обязанностью рыцарей-светоносцев, теперь несли другие воины. Преданные лично Верлону и получавшие золото из его рук.

— Мне кажется, друг мой, что Инталия переживает не лучшие времена… — Хотя отношения Ингара с Гентом и были достаточно доверительными, все же не следовало критиковать власть открыто… Орден клялся в верности государству независимо от того, кто занимает ложе Святителя в тот или иной момент. — Но в нашей истории были и худшие правители.

Тем временем молодой арЛадук в сопровождении троих латников (с холма были прекрасно видны гербы Утраев на их щитах) приближался к шатру, окруженному кольцом воинов. АрХорн снова приник к зрительной трубе…

А потому видел, как, повинуясь неслышной отсюда команде, вскинули арбалеты пехотинцы. И, очевидно, никто не предлагал посланцам Ордена остановиться или повернуть назад.

Их просто убили.

По меньшей мере два десятка арбалетов против четверых всадников — спастись не было никаких шансов. Тяжелые железные стрелы, выпущенные с пятнадцати шагов, легко пробили и эмалевые латы юного арЛадука, и полированный металл доспехов его спутников. Встал на дыбы, а затем тяжело завалился набок смертельно раненный конь, с грохотом обрушились на пересохшую землю закованные в сталь тела. Сразу десяток солдат бросились к упавшим — нет, не для того, чтобы оттащить их на свою сторону в расчете на будущий выкуп, хотя любому было очевидно, что рыцари, имеющие возможность позволить себе такие латы, отнюдь не бедствуют. Видимо, пленники сейчас были не нужны гуранцам — взметнулись кинжалы, добивая поверженных бойцов, а потом солдаты как ни в чем не бывало вернулись на свои посты и принялись деловито заряжать арбалеты.

Это видели все — и по рядам инталийской армии прокатилась волна ругани и возмущенных возгласов. Свистнули стрелы, но расстояние было слишком велико, и даже у самого опытного из стрелков не получилось достать до шатра.

— Все-таки ловушка… — прошипел арХорн.

— Атакуем? — Гент уже протянул было руку, дабы принять от оруженосца тяжелое копье, но полководец мотнул головой.

— Нет. Они ведь только этого и ждут… чтобы мы сошли с холма… Будем ждать. И примем бой на наших условиях и в том месте, которое выбрали мы.

Решение, принятое Ингаром арХорном, основывалось на жизненном опыте и интуиции. В иное время оно могло бы оказаться верным.

В этот раз он ошибся.

Конь неторопливо переступал ногами, уже давно войдя в ритм движения колонны. Немолодой, отлично вышколенный и отличавшийся рассудительностью жеребец был доволен своим положением — его никто не погонял, всадник был не слишком тяжел, и переход не приносил особых трудностей. Нужно было только держаться в строю — но это конь, немало лет отслуживший в кавалерийском полку, умел превосходно.

А всадник, укрывший тело черным балахоном, а лицо — серебристо-желтой маской, о коне не думал. Мысли, блуждавшие в его склоненной голове, дойди они до Юрая Вороха, могли быть сочтены крамольными… Уже не первый день — если прикинуть, то с самого начала похода, — его терзали смутные сомнения, и чем дальше, тем больше он в них запутывался. Вот и теперь, вместо того, чтобы наблюдать за проплывающими мимо горами или за мерно шагающими солдатами, Алкет предпочел уступить право выбирать дорогу своему коню, а сам снова и снова вызывал в памяти ту беседу с верховным жрецом, старался угадать, что скрывалось за словами Бороха. Ведь не может сам Юрай Борох думать только лишь то, что говорит… не может быть так, слишком уж просто.

Да, голос Эмнаура, раздавшийся во мраке каменной кельи, выделил его из общей массы служителей Триумвирата, вознес на недосягаемую высоту… только никто не знал об этом, кроме самого Алкета и Бороха. Для всех остальных, не посвященных в эту тайну тайн, Алкет Гард, маг и воин Триумвирата, отправился в поход, неся с собой какое-то личное, безусловно, тайное поручение верховного жреца. В этом не было ничего необычного — у Бороха много тайн, и ему требуются исполнители его планов. Никто не удивился… ну, может, слегка позавидовали новому порученцу всесильного главы Триумвирата. Но завидовали лишь те, кто был поглупее, — остальные-то знали, что прикосновение к иным тайнам может сильно укоротить человеку жизнь. И еще завидовали те, чья вера была крепка и непоколебима, ибо они были убеждены, что, служа верховному жрецу, они тем самым служат практически самому Эмнауру…

И никто не высказывал сомнений в том, что тайное задание было весьма важным — недаром Борох приставил к молодому магу почетную стражу… то ли телохранителей, то ли конвоиров. Чуть позади мага стройной колонной двигались они — солдаты Триумвирата. Сорок молодых воинов, только что принявших первое свое посвящение и готовых на все, даже на смерть, лишь бы оправдать возложенное на них доверие. Сорок бойцов, закованных в черненую сталь. Сорок служителей четвертого уровня, давших обет молчания. Не слишком редкий обет, бывало, в экстазе от оказанной милости юные служители клялись Эмнауру и в куда более… неприятных вещах. В Триумвирате к обетам относились уважительно, не приветствовались лишь те, которые могли бы привести к смерти посвященного (Эмнауру нужны были живые слуги). И вот теперь молчаливые всадники следовали за магом.

Зачем?

Этот вопрос Алкет задавал себе уже в который раз, снова и снова вспоминая пожелтевший от времени текст алого свитка. Борох лишь вручил молодому магу драгоценный пергамент, приказал выучить его, но что делать дальше — это предстояло решить самому Гарду. Но почему сейчас за ним следуют воины? Верховный жрец, провожая Анкета в поход, сказал, что жизнь человека, молитве которого ответил сам Бог, слишком ценна, чтобы ею рисковать. Только ли это хотел сказать старик? Или, быть может, в словах его крылось нечто такое, что Алкет должен был постичь самостоятельно?

Он бросил короткий взгляд вправо — колонна неспешно проходила мимо небольшой крепости. Анкету приходилось видеть крепости и посерьезнее… вряд ли эти стены и башни устоят при серьезном штурме. Но, похоже, штурма не планировалось. Войска шагали мимо, невзирая на летящие со стен стрелы — ни одна так и не достала до марширующих колонн — и плохо слышимые оскорбления и угрозы. Оставить в тылу не сдавшуюся крепость с полным гарнизоном — это казалось не лучшим решением. С другой стороны, что он, служитель, может знать о тайнах стратегии и тактики? Алкет умел держать в руке меч, и, видит Эмнаур, были времена, когда это умение находило должное применение, но командовали всегда другие. Более опытные. Более знающие. Если решено не трогать крепость — значит так нужно.

Над долиной висела пыль. Дождей не было давно, но и если бы они были, павшая с небес вода не принесла бы радости. Долина Смерти признавала лишь два состояния — сухую, удушающую желтую пыль или вязкую, отвратительную грязь Обозы везли достаточно воды, а пыль… с этим можно смириться.

Где-то далеко впереди прогремели трубы. Алкет прислушался, но через несколько мгновений с явным огорчением мотнул головой. Он не знал этих сигналов… Если честно признаться, сейчас Гард понимал, что его страстное желание отправиться на войну за святое дело Эмнаура было, мягко сказать, глупым. Мало уметь управляться с мечом — этого хватит лишь для охоты на бандитов… да и то, если поисковым отрядом имперских стражников управляет опытный командир (чем, собственно, и занимался Алкет до того, как стать одним из Триумвирата). Но армия… Алкет был в пути уже неделю и все это время не мог отделаться от ощущения, что и он, и его молчаливая охрана здесь лишние. Нет, офицеры относились к молодому воину Триумвирата с должным почтением, да и в гуранских полках магов было немало — и из масок, и из Ночного Братства. Но, проявляя уважение и демонстрируя приязнь, их не рассматривали как воинов. Только как магов, чья роль — стоять позади стальных полков Империи. Чтобы идти в бой вместе с гвардейцами Императора, с элитой армии Гурана, требовалось умение биться в строю. И умение понимать команды, отданные без слов — вымпелами, звуками сигнальных труб, огненными вспышками. А эти навыки не приходят сразу…

И все же звуки труб должны были означать что-то важное. Может быть, передовые дозоры обнаружили армию неприятеля? Хотя это вряд ли… дозоры не сообщают о своих успехах громкими сигналами. Следовательно, если трубы говорят о противнике, значит, инталийцы уже рядом. Совсем близко.

Алкет стукнул пятками бока коня, тот недовольно мотнул башкой, но все же пошел быстрее. Охранники-телохранители тоже пришпорили лошадей. Кавалькада поднялась на один из невысоких холмов, откуда открывался прекрасный вид на долину — здесь каменисто-пыльная местность плавно перетекала в зелень луга. Зелень вялую — трава пыталась рваться к небу, но скудные дожди всячески этому препятствовали. Ну а в ближайшем будущем трава исчезнет, смятая ударами подкованных копыт, вдавленная в пересохшую землю тысячами тяжелых сапог, щедро политая кровью и выжженная огненными шарами магических атак.

Потому что там, всего лишь на расстоянии четырех-пяти полетов стрелы, строились инталийские полки. И их было много, очень много.

Неопытный глаз Алкета не мог достоверно оценить размеры армии Ордена, но было очевидно — битва предстоит нешуточная. И он надеялся, что навыки боевого мага пригодятся там, где не найдет применения его умение владеть мечом. Ладонь Алкета опустилась к поясу, коснулась массивного навершия тяжелого короткого меча. Он взял с собой это оружие, хотя и понимал, что в глазах других волшебников будет выглядеть по меньшей мере смешно. Подавляющее большинство магов верили в свое умение подчинять себе стихии, призывать силу крови — и не доверяли грубому оружию. Но Алкет никак не мог расстаться с прошлым — клинок на поясе внушал ему уверенность и чувство безопасности. Сколько лет он не пускал меч в дело? Сколько лет эта сталь не обагрялась кровью? Тренировок он не прекращал, хотя из ежедневных они стали куда более редкими, но учебный бой и бой настоящий, насмерть, слишком отличаются друг от друга.

Внезапно что-то случилось… что-то странное, одновременно знакомое и чуждое. Голову пронзила короткая, острая боль. Алкет прижал ладони к вискам, и тут же в голове раздался Голос — Голос, который он узнал бы из тысяч.

— Алкет Гард… пришло твое… время…

Маг затравленно оглянулся — но телохранители неподвижно сидели в седлах, и не похоже было, что они что-либо слышали.

— Алкет Гард… ты слышишь мои слова… — Это не было вопросом, и тот, чей Голос сейчас звучал в голове мага, не нуждался в ответах. — Сейчас… только от тебя… зависит будущее… Империи…

Слова доносились словно бы издалека… тихий шепот — но ни один звук не терялся, Алкет прекрасно разбирал каждое слово. Голос был странным — казалось, существо, обращавшееся к Гарду, с трудом выдавливало из себя фразы, причиняя себе этим муку. Может, так оно и было? Ведь легенды гласят, что Эмнаур пал в битве с Богом Света. Конечно, каждый понимает, что Бог не может умереть — Он бессмертен и вечен… но Эмнаур потерпел поражение, и пусть невежды называют это гибелью. В какой-то мере они, возможно, даже правы — Эмнаур исчез из мира, остался лишь его Голос, раз в несколько десятков лет снисходящий к избранному. Сколько сил тратит Он на то, чтобы обратиться к смертному? Быть может, всю, что удается скопить за полвека?

— Алкет Гард… ты избран… ты должен следовать… дорогой своей… судьбы…

— Что я должен сделать? — прошептал маг одними губами. — Направь меня, Эмнаур, укажи путь?

Он прекрасно понимал, что услышит в ответ.

— Алый… свиток… ты достоин его… пришел час…

— Д-да… — пробормотал он. — Я готов. Я сделаю это.

Гард ждал, что Эмнаур ободрит его, даст совет, но Голос молчал. Лишь последний звук, больше напоминающий удовлетворенный вздох, прошелестел и угас. Маг медленно опустил руки, чувствуя, как дрожат пальцы. Что ж… он избран, и с этим ничего не поделаешь. Поначалу, когда голос Эмнаура раздался в первый раз, Алкет находился в состоянии эйфории, но после изучения алого свитка его настроение несколько изменилось. Он понимал, что это заклинание и в самом деле ужасно — и тысячу раз правы были те, кто наложил запрет на призыв.

Тем больше сомнений вызывали слова Бороха… он сказал, что прикоснуться к свитку можно лишь с соизволения богов. Но станет ли заклинание от этого менее ужасным?

И все же ослушаться самого Эмнаура — немыслимо. И потом он, Алкет Гард, всего лишь служитель второго круга, станет по-настоящему знаменит. Он принесет победу Империи. Быть может, сам Император приблизит его, а к тому же… возможно… возможно… в конце концов, сам Борох, как всем известно, стал верховным жрецом после того, как услышал голос Эмнаура.

Маг помотал головой, отгоняя крамольные мысли. Да и хочет ли он для себя такой судьбы?

А ведь старый хитрец Юрай все предвидел… и люди, что готовы выполнить любой приказ, не рассуждая и не возражая, сейчас оказались под руками. Так вовремя, так кстати. А если обыскать обоз, что тащится вслед за армией, наверняка можно будет найти и все другие компоненты древнего заклинания. Хотя чему тут удивляться, Юрай Борох известен своей невероятной предусмотрительностью, иначе не продержался бы столько лет на своем высоком посту. У верховного жреца множество врагов — но ведь до сих пор ничей нож не полоснул в ночной тьме по морщинистому горлу старика, хотя немало нашлось бы в Империи людей, готовых щедро осыпать золотом удачливого убийцу. Кто знает, а вдруг Борох умеет видеть будущее? По слухам, древние маги могли и не такое.

— Я не могу ослушаться Его приказа… — прошептал Алкет.

Он тряхнул поводьями, и конь послушно двинулся вперед. Предстояло найти кого-то из имперских генералов и отдать необходимые распоряжения. И при этом еще доказать, что он, служитель второго круга, имеет право распоряжаться… Правда, о такой возможности Борох тоже позаботился заранее.

Войска Гурана спешно строились для боя. Ставка генералов располагалась непосредственно за линией пехотных полков, но когда Гард добрался туда, выяснилось, что генералы Ви и Седрумм отправились осматривать свою кавалерию. Лишь генерал Ульмир остался в ставке — он командовал объединенными силами имперской пехоты и индарских наемников. А заодно и нестройной, но от этого не менее опасной толпой живых мертвецов, которыми управляли некроманты Триумвирата. Генерал по случаю предстоящего боя был облачен в роскошные, богато изукрашенные золотой насечкой доспехи, его свита блистала гербами самых известных родов Империи, а возвышенность, на которой разместилась ставка, была окружена тремя кольцами конных гвардейцев, закованных в тяжелые латы. Молодой воин, сияющий от оказанной ему чести, сжимал древко знамени Империи, выцветшее от времени полотнище которого видело не один десяток подобных сражений.

При виде всего этого великолепия Алкет снова испытал сомнения… станут ли его слушать? Нет, пропустят ли его к генералу?

К его удивлению, бумага, полученная от Юрая Бороха, оказала необходимое действие. Генерал Ульмир, прочитав несколько фраз, начертанных на плотном желтоватом листке, некоторое время внимательно изучал печать верховного жреца, затем, скорчив недовольную мину, пожал плечами.

— Мне это не нравится… как там тебя?

Это было маленьким, невинным оскорблением. Все требуемые сведения, безусловно, содержались в письме, и генерал давал понять, что собеседник не стоит даже того, чтобы запоминать его имя. Из какого-то мстительного чувства служитель промолчал. Генерал несколько мгновений ждал, затем демонстративно бросил взгляд на листок.

— Ах да, Гард, служитель второго круга… — Он сделал ударение на слове «второго», вложив в голос капельку презрения. — Так вот, служитель, второго круга Гард, мне не нравятся приказы, которые отдают люди, далекие от военной службы. Еще меньше мне нравится, когда подобные приказы отдают мне… даже в том случае, если они выглядят как вежливые просьбы. Но я солдат и умею выполнять приказы,даже когда они мне не нравятся. Сколько тебе потребуется времени… для плана, о котором пишет верховный жрец?

Алкет задумался.

— Нужно найти в обозе большой шатер, кое-какие вещи для… ритуала. Шатер необходимо поставить в поле между двумя армиями, но так, чтобы до инталийцев от шатра было ближе. Хотя бы ненамного, но ближе. Охрану шатра будут осуществлять мои люди. Думаю, часа три… или четыре.

Генерал нахмурился, затем протянул молодому служителю небольшой предмет, отделанный золотом и россыпями изумрудов.

— Знаешь, что это такое?

— Да… я видел эти зрительные трубы.

— Хорошо. Тогда посмотри вон туда.

Алкет прислонил трубу к глазу и посмотрел в направлении, указанном генералом. Ему не сразу удалось понять, что именно имел в виду Бреглан Ульмир. На первый взгляд, на позициях инталийцев царила обычная суета… одни солдаты лихорадочно копали землю, устанавливая заточенные колья, пехота строилась в боевые порядки, занимали позиции лучники. Отдельно на холмах расположились две группы людей — нетрудно было догадаться, что это командующий со своими адъютантами и телохранителями, знаменитый Ингар арХорн, и маги Ордена Несущих Свет.

— Имей в виду, служитель второго круга Гард, каждый час промедления будет щедро оплачен кровью солдат Гурана. Твоих соплеменников, Гард. Каждый час, который мы подарим Ордену, инталийцы используют с толком. АрХорн не дурак, он спешно возводит засеки, чтобы не дать нашей тяжелой коннице ударить в полную силу. Поэтому я молю Эмнаура, чтобы твой план, в чем бы он ни состоял, увенчался хотя бы частичным успехом. Иначе… иначе я прикажу повесить хотя бы тебя. Слабое утешение, но я не стану отказывать себе в этом маленьком удовольствии. И, кстати, я не думаю, что это сильно ухудшит мои отношения с Юраем Ворохом.

Он хотел было добавить кое-что еще. Что армия, выстроившаяся перед имперцами, больше, чем ожидалось. Что латная конница, которой давно пора скорым маршем мчаться к Торнгарту, все еще здесь. Но, подумав, Ульмир не стал посвящать посланника Бороха в такие детали. Юрай — хитрая лиса, и этот его эмиссар прибыл сюда не просто так. Послание, как обычно, не говорит ни о чем конкретном, но предстоящее дело связано с магией. Пусть попробует… если достигнет успеха, то гуранской армии будет легче разбить Орден. Если же нет — это пошатнет, пусть и немного, позиции верховного жреца при дворе. Выигрыш в любом случае.

Генерал махнул рукой, и тут же рядом с ним появился один из адъютантов.

— Арат Блиро. Он окажет тебе необходимую помощь, служитель второго круга Гард. Лейтенат Блиро, этот человек выполняет… гм… особое поручение… гм… Императора. Постарайся, чтобы ему ни в чем не чинили препятствий.

Молодой офицер коротко кивнул:

— Будет исполнено, генерал.

— Я сделал все, что вам требовалось, служитель второго круга Гард? — Генералу явно доставляло удовольствие вновь и вновь напоминать собеседнику о его не слишком высоком статусе. — В таком случае я вас не задерживаю, господа.

Шатер нужного размера подобрали быстро. Алкет оказался прав — верховный жрец обо всем позаботился. В обозе нашлись все предметы, необходимые для ритуала, — стоило задать вопрос старшему над обозниками, немолодому бородатому офицеру, как тот немедленно провел Гарта и неотступно следовавшего за ним Блиро к телеге, укрытой серой от дорожной пыли дерюгой. Откинув ткань, Гард осмотрел груз и удовлетворенно хмыкнул.

Повинуясь приказам Алкета, телеги, на которых был уложен разобранный шатер, двинулись в сторону инталийской армии. Разумеется, потребовалось вмешательство Блиро — солдаты, охранявшие обоз и при необходимости выполнявшие обязанности погонщиков, относились к служителям Триумвирата с должным почтением, но приказы выполняли только те, что исходили от своих командиров. И письмо Вороха тут не помогло бы — для солдат слова, начертанные на желтоватой бумаге, ничего не значили. Вряд ли простые пехотинцы могли похвастать знакомством с личной печатью верховного жреца Бороха. Быть может, генерал Ульмир и испытывал неприязнь по отношению к молодому служителю, но, выделив своего порученца в помощь Анкету, оказал тому неоценимую помощь.

Когда шатер был наконец раскинут, Гарт вместе со своими телохранителями прибыл на место проведения ритуала. Лошадей приказал оставить в тылу — пользы от них не будет, к тому же несчастные животные вряд ли пережили бы предстоящие события. Алкет остановился у входа в шатер, бросил взгляд в одну сторону, в другую… и зашипел от злости. Он мог поклясться, что расстояние от шатра до первых рядов гуранских воинов немного меньше, чем до инталийцев. Это может стать катастрофой…

— Лейтенант, — он повернулся к невозмутимому Блиро, — отправляйтесь к генералу и передайте ему… передайте, что я очень прошу его отодвинуть пехоту хотя бы на пятьдесят шагов назад. Лучше на сто… или даже на двести, не повредит.

— Не думаю, что генерал… — начал было Блиро, но служитель оборвал его.

— Генерал приказал тебе помогать, лейтенант, а не думать.

Блиро вспыхнул, его ладонь упала на рукоять меча, но привитая офицеру привычка подчиняться оказалась сильнее. Он скрипнул зубами, молча развернулся и зашагал назад, к имперской армии. Пожав плечами, Алкет вошел в шатер. Все было сделано так, как он приказал, — посреди обширного внутреннего пространства стоял огромный котел, под которым уже билось пламя, рядом громоздились многочисленные ящики, каждый из которых был помечен соответствующей надписью. Здесь было все, что нужно… даже с запасом — на случай, если у мага, изучавшего заклинание лишь в теории, не все сразу получится.

Один из молчаливых стражников следил за огнем, время от времени подбрасывая в костер заранее приготовленные аккуратные сухие полешки. Даже огонь под медным котлом имел значение для ритуала, здесь не годились обычные дрова, только специальные, пропитанные особым составом.

Алкет усмехнулся… если бы не предусмотрительность Вороха, его знание текста, начертанного на алом свитке, оказалось бы совершенно бесполезным. Где в Инталии раздобыть нужные дрова, редкие ингредиенты? Значит, из откровения, снизошедшего на Гарта, жрец сделал далекоидущие выводы… и выводы верные.

Вода в котле начала закипать. Алкет на мгновение закрыл глаза, вызывая в памяти древний текст, а затем принялся уверенно вскрывать ящики и стеклянные сосуды, швыряя в котел сушеные редкие травы, выливая растворы, всыпая перемолотые в пудру минералы. Постепенно жидкость становилась густой, тягучей — она перестала кипеть и теперь лишь неторопливо колыхалась в котле, несмотря на бушующее под ним пламя. Настало время приступать к главной части ритуала… Алкет почувствовал, как по коже пробежала волна холода, он понял, что втайне надеялся, что до этого дело не дойдет. Что произойдет нечто такое, что сделает ненужным использование запретного заклинания.

Но и тянуть дальше было нельзя. Раствор утратит свою силу…

— Эй, там… — крикнул он. — Заходите… по одному.

Полог шатра откинулся, вошел один из солдат. Алкет на мгновение замялся: как сказать человеку, что пришло время его смерти? Как потребовать этой жертвы? Не в бою, а так… просто подставить свое горло под ритуальный нож…

— Ты посвящен Эмнауру… — начал Алкет, понимая, что времени осталось совсем немного, — и ты знаешь, что Ему может потребоваться все твое служение… и сама жизнь…

Но солдат не слушал мага. Он неторопливо подошел к котлу, извлек из ножен меч и одним точным резким движением отсек себе кисть левой руки. Кровь ударила сильной яркой струей — прямо в котел. Солдат спокойно стоял и смотрел, как фонтаном уходит его жизнь, смешиваясь с побагровевшим составом… вот поток крови ослабел, и тело безвольно завалилось набок, даже в своей смерти стараясь направить падение так, чтобы не качнуть котел с драгоценным варевом, не потревожить костер. А к котлу уже шагал другой страж. Он спокойно оттащил в сторону мертвое тело и рванул из ножен меч.

Гарт смотрел на это действо, не в силах даже шелохнуться. Воины Триумвирата один за другим входили в шатер, оттаскивали в сторону тело предыдущей жертвы и шли к котлу, чтобы отдать свою кровь древнему заклинанию. Четвертый… восьмой… десятый… Алкет с трудом заставил себя сдвинуться с места, на подгибающихся ногах подошел к горе бездыханных тел, сапоги хлюпали по луже натекшей крови, в воздухе стоял страшный запах — запах смерти. Он наклонился над трупом, непослушные пальцы рвали упрямый ремень шлема, наконец кожа поддалась, шлем слетел, покатился по земле… и маг даже не особо удивился, увидев знаки на затылке мертвого воина.

Все было предусмотрено. Все… до последнего, самого страшного штриха. Эти мальчишки — тому, в чьи безжизненные глаза сейчас смотрел Гарт, было не больше двадцати, и остальные вряд ли старше, — были под воздействием заклинания «путы разума». Им приказали охранять Гарта — и они охраняли… приказали подчиняться ему — и они подчинялись. И сейчас они, не дрогнув, выполняли последний из полученных приказов. Более того… попытайся сейчас Гарт помешать им, у него бы ничего не вышло. Таково уж было действие пут — приказы наложившего заклинание всегда были важнее, а потому воины готовы были подчиняться Гарту во всем — только до тех пор, пока его распоряжения не вступают в противоречие с теми, что были ими получены… от кого? Ясное дело, от Бороха… о, этот старый хитрец стоит у Алкета за спиной, направляет его путь… проклятие. Алкет содрогнулся, представив себя куклой, которую дергают за ниточки умелые, опытные руки.

Очередное тело рухнуло на землю, а полог шатра остался неподвижен. Жидкость в котле стала темно-багровой, временами по ней пробегали золотистые разводы, словно искры огня в полупогасших углях.

Если сейчас он не сделает то, что необходимо, все эти жертвы окажутся бессмысленными. Сорок отданных молодых жизней. Сорок тел, лежащих у ног Алкета, заполнивших большую часть внутреннего пространства шатра. Эти мальчишки искренне желали служить Империи и Триумвирату… нет, скорее Триумвирату, а Империи — лишь в той степени, в какой ей служит Триумвират. Вряд ли им довелось выбрать способ служения, за них все решил Борох.

Алкет поднялся с колен, намокшая в крови мантия была грязна и отвратительна, но сейчас он этого не замечал. Костер прогорел, огонь почти исчез, лишь груда углей рдела и время от времени выбрасывала отдельные искорки, но жидкость продолжала шевелиться в котле, живя теперь своей, магической жизнью. Она еще спала, но готова была пробудиться, готова была показать свою скрытую силу, страшную силу… требовался лишь правильный приказ, сейчас сокрытый в голове Гарта. Произнести заклинание или промолчать? Пройдет совсем немного времени, и магическая жизнь оставит этот тягучий раствор, он станет просто сложным отваром из трав, тертого камня и крови.

И жизни четырех десятков мальчишек пропадут зря. А потом Инталия сойдется в схватке с Гураном, и неизвестно, кто победит… но кто бы ни победил, большая часть бойцов обеих армий останется здесь… навсегда.

Его губы произнесли первые слова заклинания. Жидкость рванулась из котла и тут же опустилась назад, но новые и новые слова заставляли ее биться, ни на мгновение не оставляя в покое. И вот прозвучал финальный аккорд призыва… Густая багровая масса разом увеличилась в объеме втрое, вчетверо, выплеснулась из котла, обрушилась на остатки костра, впитала в себя жар углей, растеклась по земле, жадно втягивая пролитую кровь, растворяя трупы вместе с металлом доспехов…

Алкет отступил к задней стенке шатра, но этого было явно недостаточно. То, что сейчас бушевало под тканевым пологом, нуждалось в пространстве, и маг понимал — стоит ему замешкаться хотя бы на мгновение, и его тело тоже станет частью этого нечто, пришедшего в этот мир по зову древней магии.

Он выхватил меч, с размаху полоснул по пологу и выскользнул в образовавшуюся прореху в самый последний момент — темно-красный отросток мелькнул всего лишь в ладони от его спины и разочарованно втянулся обратно. Гарт отбежал от ходящего ходуном шатра на десяток шагов, остановился… Алый свиток утверждал, что тварь, вызванная колдовством, не причинит вреда магу… увы, текст можно было интерпретировать по-разному. Не может… не должен… не намерен… множество разных вариантов, но Алкет предпочитал соблюдать осторожность.

Вдруг шатер отлетел в сторону, словно сорванный порывом урагана, и на его месте возникла чудовищная фигура… огромный монстр, двуногий и двурукий, с длинным шипастым хвостом, с отвратительной головой, украшенной набором шипов и клыкастой пастью. Могучие когти лап рвали сухую землю, когти на руках были тоньше и длиннее, и они были почти прямыми… как мечи погибших солдат. Монстр был чудовищно огромен — всадник на рослом жеребце вряд ли достал бы ему даже до середины бедра. Демон издал жуткий рев, его темно-красная шкура дымилась, по ней пробегали золотистые искры, хвост хлестал по земле, взметая фонтаны пыли. Уродливая голова повернулась, оценивая расстояние до противостоящих армий…

Чудовищу было все равно, кто станет его жертвой. Монстр, созданный из огня и смерти, был безмозгл, бесстрашен и жаждал только одного — убивать. Никто не знал, из каких неведомых глубин мироздания являлись эти существа, подчиняясь зову магии крови. Они всегда были разными… Один из некогда призванных демонов напоминал сгусток кислоты, мгновенно разъедавшей все, к чему прикасались руки-щупальца, — плоть и металл, камень и стекло. Этому созданию не было места в обычном мире, его не смогли убить — но воины, жертвуя собой, бросаясь под губительные удары едких щупалец, своими телами остановили чудовище, заставили простоять на одном месте достаточно долго, чтобы изъеденная кислотой земля приняла в себя отвратительное существо… Тупое создание слишком поздно осознало опасность и не смогло выбраться из ловушки, которую само для себя создало.

Другой более напоминал гору живого льда… но не того льда, что состоит из замерзшей воды. Уже в десятке шагов от него от холода перехватывало дыхание, в паре шагов воины замерзали почти мгновенно, не спасали ни доспехи, ни теплые плащи. Это чудовище тоже не удалось победить силой оружия — оно сдохло само, истаяв под лучами полуденного солнца (позже это было представлено как явившаяся людям милость и сила Эмиала, но те, кто знал истинное число жертв, не слишком верили проповедникам храмов Света). Память о тех давних временах жива и поныне — там, где прошло чудовище, до сих пор не растет трава…

Да, каждый раз монстр был иным — и никто не знал почему. Все говорило в пользу того, что заклинание призыва было сродни творению сущего, во всяком случае, налицо был главный признак — заклинание вело себя по-разному в зависимости от того, кто его творил. Но человек, создавший жестокий ритуал, написавший формулу заклятия и составивший список ингредиентов, никогда не был назван Творцом Сущего, не удостоился почестей и славы — напротив, его имя было проклято и забыто.

Этот демон был олицетворением огня… он сделал первый шаг, и пожухлая трава вспыхнула под огромной лапой. Чудовище выбрало для себя цель — ту, что оказалась ближе. Алкету стало ясно, почему демон не напал на него — просто не заметил маленькую букашку-человека, когда совсем рядом столпились тысячи живых, которых можно сжечь, вбить в землю, разорвать в клочья… Монстр просто не стал отвлекаться на одиночную цель, сразу двинувшись к рядам инталийских полков.

Алкет смотрел вслед демону и думал о том, какое чудовище он выпустил на свободу… и не видел, как сквозь строй гуранских воинов просочились широкоплечие фигуры в черных мантиях. Лишь когда ему заломили руки за спину, когда жесткая веревка обвила его тело, сдавила горло, он пришел в себя — но слишком поздно. Мгновением позже его уже волокли в лагерь имперской армии — вероятно, эти люди тоже не питали иллюзий насчет того, что вызвавший демона способен им управлять.

— О дерьмо! — АрХорн опустил трубу.

Огромное чудовище, высившееся там, где еще несколькими мгновениями раньше располагался шатер, озиралось, медленно ворочая тяжелой башкой. И было совершенно очевидно, что оно не пейзажем любуется.

— Это демон… — прошептал Гент. — Заклинание призыва… я слышал о нем. Но оно ведь запрещено?

— И наказание — смертная казнь, — мрачно кивнул арХорн. — Только прежде чем негодяя, кем бы он ни был, возведут на эшафот, эта тварь угробит половину армии.

Догадаться, о какой именно армии речь, было несложно. Монстр сделал свой выбор и уже медленно шагал в сторону инталийцев. Земля дрожала под ударами огромных лап, хвост болтался из стороны в сторону, но его кажущаяся неуклюжесть была более чем обманчива.

Засвистели стрелы, арбалетные древки глубоко уходили в багровую шкуру, но чудовищу, похоже, эти уколы не доставляли особого беспокойства. Даже не злили — хотя бы потому, что монстр и без дополнительных ухищрений истекал злобой. Он видел перед собой цель — множество живых, которых можно было уничтожить…

Ударила катапульта, за ней вторая, третья… два камня пролетели мимо, взбив фонтаны земли, третий попал настолько удачно, насколько это было вообще возможно, — прямо в клыкастую морду. Солдаты взревели от восторга, но преждевременно… тварь лишь помотала головой, сплюнула длинной струей кроваво-красной жидкости — земля в месте соприкосновения с демонической слюной задымилась — и снова возобновила неторопливое движение. Не было никакого сомнения — как только монстр дойдет до рядов пехоты, начнется бойня.

Взвизгнули тетивы стрелометов. Тяжелые копья с длинными, в полруки, остро отточенными стальными наконечниками способны были без труда пробить навылет всадника в доспехах… вместе с лошадью. Эти уколы монстр уже ощутил, к немалой радости инталийцев. Чудовище заревело, выдернуло вонзившиеся в тело острия, переломав древки, яростно отшвырнуло их в сторону и зашагало быстрее…

— Рыцари, в клинья!!! — прокричал арХорн.

Тяжелая конница Ордена спешно строилась для атаки. Чудовище уязвимо, оно способно чувствовать боль — значит удар длинных копий способен… способен если и не остановить монстра, то причинить ему вред. Прорывать строй сомкнувших щиты пехотинцев должен мощный клин, сейчас же требовалось нечто иное — много атакующих мелких клиньев, дабы бить со всех сторон сразу. Рыцарей не обучали подобным атакам… но они знали, что нужно делать. А лошади, укрытые кольчужными доспехами, были отменно вымуштрованы, им было все равно, что стоит перед ними.

— Я поведу клинья, — сообщил арХорн адъютантам, но Гент ухватил его за руку.

— Я этого не позволю! Ты что, забыл, что ты командуешь армией? Твое дело отдавать приказы…

— Это решено! — рявкнул арХорн, но в следующее мгновение кулак арВельдера, затянутый в латную перчатку, врезался в челюсть полководца. Телохранители схватились было за мечи, но руки тут же разжались. А Гент уже мчался вниз по склону, чтобы занять место в атакующем клине. О, он бы мечтал вести рыцарей Ордена, но мечты эти были слишком далеки от реальности — молодой арВельдер прекрасно владел оружием, лучше многих умел править конем, но навыков боя в составе клина у него было много меньше, чем требовалось. Атаку начнут более опытные.

АрХорн сплюнул кровь с рассеченной губы, злобно посмотрел вслед арВельдеру… он готов был разорвать наглеца на куски, несмотря на дружбу… и несмотря на то, что молодой рыцарь, безусловно, прав. Не дело полководцу лично вести армию в бой — если только за этим не стоит желание погибнуть. Такого желания Ингар не испытывал. Он пришел на это поле, чтобы выиграть битву, а не для того, чтобы пасть.

А первый клин тем временем начал разгон. Чудовище уже было близко, пехота пятилась, ощетинившись копьями, но в бегство пока никто из ополченцев не обратился… памятуя о гвардейцах, стоявших у них за спиной. Да и был ли смысл в бегстве?

Чудовище остановилось, разглядывая стремительно приближающихся рыцарей. Видело ли оно в своей прошлой жизни что-либо подобное? Вряд ли там, откуда оно явилось, существовала латная конница… а может, не было никакого раньше, никакой прошлой жизни? Может, монстр появился только что, наполненный магией и ненавистью, но лишенный и разума, и памяти — потому, что помнить ему было не о чем. Так или иначе, но монстр проявил неоправданную медлительность и тем самым подарил возможность светоносцам нанести удар.

Тяжелые длинные копья пронзили толстую шкуру, с треском ломаясь, первая тройка рыцарей рванула коней в стороны, освобождая место тем, кто мчался вслед за ними. Чудовище заревело, пошатнулось, из ран выплеснулась зловонная дымящаяся кровь…

Увы, этот успех был кратковременным. Демон быстро пришел в себя, и взметнулся чудовищный хвост, валя наземь коней вместе со всадниками. Длинные лапы рассекли воздух, когти пронзили латы, словно простую ткань, пасть, сомкнувшись, перекусила рыцаря пополам. Чудовище глотнуло, затем шагнуло вперед…

Конные тройки метались вокруг демона, заставляя его вертеться на месте — а иногда даже делать шаг или два назад. Рыцари несли чудовищные потери — и все же не дрогнули, бросая своих уже едва слушающихся поводьев коней под удары когтей и шипов. Лапы монстра были исполосованы множеством порезов или даже глубоких ран, но не похоже было, чтобы они представляли опасность для его здоровья.

Еще один камень из катапульты попал в цель, чудовище отшатнулось, покачнулось — многие замерли, ожидая, что сейчас оно рухнет навзничь… но нет, демон устоял на ногах. А затем схватил лежащий у самых его ног труп рыцаря, одним движением разорвал его пополам и сунул верхнюю часть торса в пасть. Очевидно, человечина пришлась демону по вкусу.

Пехота, расположившаяся не более чем в сотне шагов от чавкающего монстра, отчаянно надеялась на сигнал об отступлении. Но его не было… АрХорн понимал, что бегство бессмысленно: тех, кого не догонит чудовище, растопчут кавалеристы генерала Ви. Значит, надо держаться чего бы это ни стоило. Полководец с тоской оглядел свои позиции… если уж латники не смогли остановить чудовище, если прямое попадание валуна из катапульты не причинило ему видимого вреда, то что могут сделать простые ополченцы?

Бетина, вытаращив глаза, смотрела, как монстр рвет на части тела павших и глотает их вместе с одеждой и латами, слезы текли по ее щекам. Рыцари отпрянули, а затем снова рванулись вперед, норовя зайти сзади, ударить в спину, перерубить сухожилия… если у чудовища были сухожилия. А в отдалении строились новые и новые клинья, чтобы через считанные мгновения броситься в самоубийственную атаку.

Ее переполняло чувство собственного бессилия… быть может, впервые с того момента, когда ей удалось первое, самое простое заклинание, она вдруг ощутила причастность к Ордену, к силе могучей и необоримой. И сейчас великий Орден Несущих Свет стоял, ожидая новой атаки чудовища, и Бетина кожей ощущала волны ужаса, проносящиеся над полками. Многие ли из тех, кто видел провалившуюся атаку рыцарей, кто слышал грохот рушащихся на землю латников, верили сейчас в победу? Единицы… и все же никто не бежал. Никто не бросал оружие в жалкой надежде спастись. Вчерашние крестьяне угрюмо сжимали копья и топоры, инталийские солдаты неспешно заряжали арбалеты — монстру стрелы не вредят, но вслед за чудовищем в бой пойдут имперцы, и арбалеты еще скажут свое слово.

Громыхнули копыта…

— О-о-оррррденннн!!!!

Рыцари снова бросились вперед навстречу смерти. Смерти и славе. Стальные тройки-клинья стремительно приближались к чудовищу — а монстр вдруг присел и выпустил прямо в морды лошадям длинную струю пламени. Огонь лизнул белоснежные доспехи, вспыхнули плащи, задымились древки копий — но лошади, прошедшие выучку под присмотром инталийских магов, продолжали свой неудержимый бег.

Казалось, чудовище опешило… оно даже сделало шаг назад, затем выпустило еще одну струю пламени. Тщетно… остановить сейчас атаку рыцарей было невозможно.

И вновь копья врезались в дымящуюся шкуру демона, снова брызнула темная, едкая кровь. И вновь падали кони, и вновь под ударами длинных когтей гибли рыцари… но их гибель заставила демона отступить еще немного.

Бетина сжимала кулаки с такой силой, что ногти почти пронзили кожу. Было невыносимо больно смотреть, как гибнет цвет рыцарей-светоносцев. Но она ничем не могла помочь… или могла?

Молодая волшебница лихорадочно оглянулась. Глаза уперлись в большой каменистый холм — их было много здесь, братских могил воинов, павших в былые времена. Погибших, но не пропустивших врага в Инталию. Каждый караван, каждый путник на мгновение останавливался у какого-нибудь из этих холмов, чтобы бросить еще один камень в груду таких же — малый дар героям. Символическое признание мужества тех, кто подобно каменной стене защищал родину. Глаза девушки загорелись, губы шевельнулись, но…

Но она опоздала. У одного из учеников, стоявших в передних рядах, не выдержали нервы. А может, он просто был нерадив, невнимателен на лекциях. Может, когда-то услышанное стерлось из его памяти, как не нужное, не важное, не актуальное… А может, этот парнишка, едва достигший совершеннолетия, возомнил себя великим, решил, что древние законы его не касаются. И нанес удар. Простой, дилетантский… ледяной шип сорвался с руки и помчался к чудовищу.

В глазах девушки словно бы сверкнула молния, высветив из тьмы пожелтевший пергаментный лист. О битвах с демонами было написано немало книг, но лишь некоторые из них удостоились чести войти в сокровищницу библиотеки Ордена. И ровные равнодушные строки навсегда врезались в память Бетины.

Нельзя атаковать демона магией.

Монстр сам есть порождение колдовства, именно магия вдохнула жизнь в страшную смесь жертвенной крови, редких трав, драгоценных камней и металлов. И магия не могла повредить существу — напротив, попытка применить боевое заклинание неизбежно влекла за собой жестокую отдачу. Девушка бросилась на землю, одновременно воздвигая над собой защитный купол, самый мощный, на который только была способна. Она понимала, что в ее распоряжении лишь мгновения, рядом упали еще трое или четверо, но реакция остальных запоздала. Это было фатальной ошибкой.

Взвыл воздух, пронзенный сотнями, тысячами ледяных стрел. Беспомощный айсбельт глупого ученика вернулся назад — усиленный в десятки раз, размножившийся в немыслимых количествах. Ледяной вихрь стеганул по холму, по солдатам, замершим у подножия, по магам, чьи тела были прикрыты лишь одеждой… но и железные латы почти не защищали от убийственного града, порожденного древней магией. Ледяные шипы, обычно хрупкие и бессильные, сейчас пробивали кирасы и наплечники, рвали кольчуги, вминали шлемы… разбиваясь о массивные забрала, иссекали осколками глаза…

Бетина ощутила резкую боль в плече, затем в бедре — считалось, что купол надежно защищает от обычных заклинаний, пока магу, поднявшему его, хватает сил поддерживать плетение узора. Но то, что хлестнуло по холму, нельзя было назвать простейшей магией, а потому несколько шипов пробили защиту. И все же Бетина уцелела…

Вой ледяных осколков стих — и стал слышен другой звук… протяжный стон множества разом умерших людей, стон изуродованных и искалеченных, стон тех, кого вихрем зацепило лишь слегка. Бетина медленно поднялась на ноги, чувствуя, как дрожит и подгибается раненая нога, как что-то липкое и горячее стекает по руке. Она не чувствовала боли — картина, открывшаяся ее взгляду, была куда болезненнее, чем пара кровоточащих царапин.

Когда-нибудь это место назовут Холмом Смерти. Или как-нибудь иначе — но обязательно назовут. Пройдут века, и мало кто будет помнить о том, что здесь произошло, — только ученые, время от времени возвращающиеся к старым хроникам. Но проезжающие мимо люди будут соблюдать ритуал — вновь и вновь бросать камни на могилы тех, кто некогда умер в этом месте.

А умерших было много, очень много… подножие холма — там стояли ополченцы и полк инталийской регулярной армии — было завалено трупами. Ледяные стрелы напрочь скосили первые ряды ополченцев, острые шипы пробивали по два-три тела навылет. Воинам повезло чуть больше, их щиты и кольчуги оказались пусть и слабой, но все же защитой. Для тех, кто стоял во вторых и третьих рядах.

У магов защиты не было… На холме не уцелел почти никто. Несколько человек успели прикрыться куполами, кто-то просто бросился на землю, стараясь уйти от смертоносных ледяных стрел. Эти — выжили. Не уцелели, только лишь выжили, ибо шипы доставали даже лежащих, вспарывая одежду и плоть. Остальным не повезло… ученики и адепты, мастера и магистры, лучшие маги Ордена — все лежали вповалку в лужах собственной крови. Кто-то был изуродован до неузнаваемости, кому-то достался лишь один шип — но смертельный. Отовсюду слышались стоны раненых…

Бетина шагнула вперед — она маг, она сможет помочь раненым! Но тут же остановилась, бессильно опустив руки. Да, она сумеет затянуть несколько ран — но и сама упадет без сил. А демон, разметав рыцарей, снова готов был двинуться на инталийцев. Из светоносцев уцелел едва ли каждый второй, оставшиеся готовы были принести себя в жертву — но уже было совершенно очевидно, что одним только мужеством чудовище не остановить.

Значит, нужно искать иные пути. Копья и стрелы не причиняют вреда твари, магических атак она даже не замечает — зато они гибельны для магов. Да и не осталось уже волшебников, способных обрушить на противника мощь стихий. Но можно попытаться найти другой путь.

— Простите меня, предки, — прошептала она. — Простите, что разорю места вашего упокоения. Так надо.

Ее губы зашептали слова заклинания, девушка ощутила, как сила течет сквозь нее, вонзаясь в ближайший могильник. И камни, складывавшиеся в эту гору веками, шевельнулись, пришли в движение, занимая положенные места. Курган словно увеличился в размерах, постепенно приобретая законченные очертания, — теперь он напоминал некую пародию на человека, каменное создание с огромными руками-молотами, с короткими ногами, невероятно широкими у основания. Сплюснутая голова шевельнулась, словно выискивая цель, а затем, повинуясь своей создательнице, каменный голем двинулся вниз по холму. Медленно, неуклюже…

Быть может, демон и был глуп, но угрозу он почувствовал и остановился, не дойдя до замерших в странной смеси ужаса и решимости людей. А те уже расступались в стороны, оттаскивая раненых, чтобы дать пройти неожиданно объявившемуся защитнику. Если бы они вовремя не отбежали, голем не замедлил бы шага. Он исполнял волю повелительницы, и ему было совершенно безразлично, ступают ли его ноги по иссохшей земле, по лужам крови или по живым телам.

Голем был велик, но, когда он приблизился к демону, стало ясно, что каменному бойцу придется туго. По сути, у него не было практически никаких шансов…

Демон взмахнул лапой, и стальные когти высекли снопы искр, проскрежетав по серым камням. В ответ голем неловко нанес удар правым молотом — демон дернулся, но незаметно было, чтобы он пострадал. В ответ мелькнул хвост, страшный удар потряс голема, во все стороны брызнула гранитная крошка, но камень выдержал.

Несколько минут два колосса обменивались ударами. Демон сыпал искрами, над ним клубился дым, подсвеченный изнутри багровыми всполохами пламени. Два когтя на лапе были сломаны, на морде не хватало рога и нескольких клыков. Голему досталось сильнее — правый молот был потерян вместе с изрядной частью тела, от головы осталась едва половина. Любому было очевидно, что еще несколько ударов — и защитнику инталийцев придет конец.

И верно — вновь ударил сквозь дым огромный хвост, раздался грохот, и каменная фигура рассыпалась грудой серых обломков. По рядам ополчения пронесся стон. Но на смену павшему уже шагал второй гигант. А Бетина, почти теряя сознание от потери сил, шептала заклинания, заставляя шевелиться третью по счету гору камней.

Второй голем продержался дольше… то ли в этот раз у Бетины вышло более жизнеспособное создание, то ли демон устал, но голем бился достаточно долго, чтобы сломать демону левую лапу и изрядно повредить хвост… Над местом боя стоял столб дыма, земля спеклась до каменного состояния, волны жара заставляли пехотинцев отодвигаться все дальше и дальше — и было удивительно, что им все еще хватало мужества сохранять строй. Камни, составлявшие тело защитника, местами раскалились докрасна.

Но пал и второй голем, рухнув грудой оплавленных обломков… его место занял третий — и последний. Бетина исчерпала себя до дна и теперь лежала без сознания, ее лицо заливала смертельная бледность.

— Смотрите! — крикнул кто-то в рядах воинов. — Этот голем такой огромный!

Но он ошибся. Голем был почти таким же, как и его предшественники, даже чуть меньше их — девушка рухнула без сил слишком рано. Но его голова возвышалась над мордой демона почти на половину человеческого роста. Не голем был велик — демон стал меньше, заметно меньше.

Твари, порожденные силой жертвоприношения, приходят в мир, но остаются ему чуждыми. Их почти невозможно победить оружием, им не страшна магия — но их убивает сам мир. Свет и воздух, земля и вода — все стремилось уничтожить непрошеного гостя. И монстр, созданный гуранцами, умирал — его сжигал изнутри собственный огонь. Еще немного времени, еще чуть-чуть, и чудовище станет достаточно маленьким, чтобы мечи и копья рыцарей смогли поразить его.

Последний голем вступил в бой, с ходу обрушив на демона каменные руки-молоты. Чудовище отлетело назад от удара — и тут же атаковало, выпустив струю жгучего пламени. Голем шел вперед, тяжелыми ударами вновь и вновь отбрасывая врага. Он и сам уже дымился, но был все еще силен и не собирался отступать. Несмотря на то что хозяйка потеряла сознание, великан получил достаточно четкий приказ и исполнял его с упорством скатывающейся по горному склону лавины.

Несколько уцелевших магов, следуя примеру Бетины, уже читали заклинания, и еще два каменных холма пришли в движение. Одному из магов не удалось выполнить задуманное — его создание, сделав два шага, рассыпалось грудой щебня. У второго получилось лучше — еще один голем, правда, не слишком большой, неторопливо направился к месту схватки.

Демон снова полыхнул огнем — и тут же стал еще меньше, теперь он не доставал каменному воину даже до середины груди. Голем поднял над головой обе руки-молота и с силой обрушил свое оружие на дымящегося противника. Брызнули во все стороны искры, тварь рухнула навзничь, тут же вскочила, наотмашь полоснула лапой с обломанными когтями по голове голема, снова посыпались искры — на этот раз от удара металла о гранит. По земле заколотило каменное крошево…

Ингар арХорн видел, как пришли в движение кавалеристы Империи, уже понявшие, что жизни их демоническому бойцу остались считанные минуты. Да, он еще смертельно опасен даже для закованных в сталь светоносцев, хотя теперь рыцарь на боевом коне сможет посмотреть твари прямо в глаза. Да, хвостатое чудовище, избитое и изуродованное, способно еще натворить бед — во всяком случае, по меньшей мере с одним из големов демон наверняка справится.

Эту битву, начатую магическим созданием, заканчивать придется людям. И со стороны имперцев наверняка найдется по крайней мере пара-тройка умельцев, способных отправить в бой каменного голема. Но эти колоссы хороши лишь против таких же, огромных и неуклюжих… вон и демон, ставший теперь лишь немногим крупнее человека, легко увертывается от ударов, и руки-молоты каменного великана лишь впустую вздымают фонтаны обожженной земли. Сейчас бы голему отступить, а лучше избрать себе иную цель, встать на пути готовящейся к атаке имперской конницы, рассыпаться щебнем под ударами копий — но сбить удар латного клина. Но нет, голем продолжал тупо перепахивать землю, тщетно пытаясь достать своего верткого противника, а тот вновь и вновь крошил камень, уже выбивая целые валуны… Его хозяйка лежала без сознания, и некому было отдать приказ.

— Ополчению сомкнуть ряды! — приказал арХорн. — Арбалетчикам — бить по лошадям. Катапультам и баллистам — та же цель. Рыцарям — готовность к фланговому удару. Если клин прорвет ополчение, гвардейцам остановить кавалерию любой ценой.

Над холмом взметнулись цветные флажки, одновременно вестовые понеслись к полкам продублировать приказ. Но необходимости в этом не было, строй пехотинцев, повинуясь командам офицеров, уже уплотнялся, соединяя массивные щиты в одну монолитную стену. Передний ряд солдат опустился на одно колено, полностью укрываясь за щитами, воткнутыми острым концом в землю. Им вынести первый удар… Второй и третий ряды уперли в землю длинные копья, остальные извлекли из ножен мечи, поудобнее ухватились за рукояти топоров.

АрХорн несколько мгновений оглядывал в зрительную трубу строй ополчения, морщась и недовольно кривя рот. Да, выучки вчерашним селянам и горожанам явно не хватало… сколько воинской науки успели вколотить в их головы офицеры? Мало, слишком мало. Гвардейцы выстроились бы куда лучше — но не может, не может он сейчас подставить под удар гвардию. Вот когда имперцы увязнут… да, поглоти Эмнаур их души, увязнут в плоти и крови этих мужиков, тогда и скажут свое слово обученные воины.

Имперская кавалерия набирала ход… земля тряслась под ударами копыт. Где-то там, чуть в стороне от направления удара, големы все еще пытались зацепить молотами демона, тот — уже размером с крупную собаку — вертелся вокруг неуклюжих исполинов, поливая их струйками огня. В их сторону никто не смотрел — все взгляды сосредоточились на острие клина, сейчас более всего похожего на меч, готовый вонзиться в тело. И выпить свою долю крови… большую, очень большую долю.

Как и предполагал арХорн, имперцы пошли в атаку тремя клиньями, за рыцарями бежали пехотинцы, слева и справа двигались живые мертвецы — с координацией у них было не очень, бежали они трусцой, медленно, но в отличие от живых союзников не уставали. Никто не снабжал их доспехами, да и оружие покойники получили из худшего — в основном булавы, тяжелые двуручные топоры или просто усаженные шипами дубины — все, что требует силы. А позади ровными рядами неспешно шагали индарские наемники — эти бывалые воины предпочитали тратить золото, а не оставлять его наследникам. Если надо — индарцы будут стоять насмерть, и тогда мало кто сможет сравниться с ними. Переломить исход боя, устоять перед натиском могучего противника, раздавить оборону врага — это они могли и делали не раз, чем и объяснялись чрезвычайно высокие цены за услуги наемников. Но ни один офицер-индарец не позволит, чтобы его солдатами затыкали дыры.

Да, бой разворачивался именно так, как и ожидал арХорн. Только вот от несокрушимого рыцарского клина осталась едва половина — да и из уцелевших многие обожжены или ранены. Коней, пусть уже и слегка усталых, в достатке — только всадников слишком мало. И левый фланг пехоты изрядно потрепан — в том месте, куда пришелся основной удар ледяного вихря, исторгнутого демоном. Маги… проклятие Эмнауру, армия почти лишилась магической поддержки.

А на их позиции, все еще не укрепленные, надвигается свежий, превосходящий числом враг.

Сможет он выиграть эту битву?

Глава 9

— Назревает что-то серьезное, — заметил я, разглядывая карту.

С момента возвращения Дрогана из Лабиринта прошло уже два месяца — по нашему, замковому счету. Он более или менее пришел в себя, отъелся, с лица сошла болезненная бледность. О том, что произошло в Лабиринте, Дроган говорить отказывался, но по его гримасам я понял, что дело не ограничилось одним только блужданием по бесконечным запутанным коридорам. Я не настаивал — время придет, и он все расскажет.

Следовало отдать ему должное — он вышел сам. Вышел спустя двадцать четыре дня, отощавший, с глубоко запавшими дикими глазами, похожий на скелет или призрак. К этому моменту я уже трижды спускался в Лабиринт, но замок словно издевался надо мной. Два-три поворота — и тупик. И приходилось возвращаться, чтобы пробовать снова и снова. А он все же нашел дорогу… или сам Лабиринт смилостивился, выпустил его, решив, что гость получил достаточный урок. Последние две недели он питался только остатками хлеба, один ломоть на день.

— Где? — Он даже не поднялся с кресла.

И это было мне знакомо… сейчас Дроган переживал гибель последней надежды на освобождение, хотя я и говорил ему, что шансов выбраться из замка через Лабиринт нет. Ничего, через какое-то время к нему вернется вкус к жизни. Надеюсь… очень надеюсь, потому что были и иные случаи, когда неудачливые беглецы так и не оправлялись от поражения. Замок не давал мне умереть… но их-то он защищать не собирался.

— Возле Брона собралась довольно большая армия. Похоже, Гуранская империя намерена вновь поискать военного счастья. Крупные отряды движутся к перевалам, ведущим в Инталию.

— А Белый Орден?

— Разглядеть что-либо сложно… — протянул я неуверенно, — но есть какое-то движение… кажется, у Долины Смерти… ее и поныне так называют?

— Да, — кивнул Дроган. — Названию не дают забыться… пять, десять, пятьдесят лет, и там снова случается битва. Костей в долине уже больше, чем камней. Что поделать, через нее лежит самый удобный путь из Гурана в Инталию. А тяжелая гуранская кавалерия не слишком любит горные тропы. Так что Долина Смерти — самый очевидный путь.

— Гуран терпит поражение за поражением в этой уже неведомо сколько веков тянущейся войне, поскольку слишком предсказуем… — фыркнул я. — Правда, сейчас он явно намерен нанести удар с двух сторон одновременно — по долине и через горные перевалы. Должен отметить, отряды, идущие к горам, велики. Но я не удивлюсь, если основной удар все же будет нанесен на юге.

Дроган наконец заинтересовался происходящим и подошел к карте. Он долго изучал ее — с высоты увидеть можно было немногое, одинокого человека так и вовсе не разглядеть, но движение полков угадать было не так уж и сложно.

— Любой полководец отдал бы правую руку за возможность пользоваться таким колдовством, — пробормотал он.

Я промолчал. Умный полководец отдал бы за эту карту много больше, чем руку или другую часть тела. Один взгляд на нее мог принести пользы больше, чем десять полков, отправленные не в том направлении или занявшие неподходящую позицию. Схватку можно выиграть стремительным, бесшабашным натиском… в войне побеждают мыслители. И еще, как ни странно, интенданты… голодный, плохо вооруженный и не попогоде одетый пехотинец много не навоюет, а те дни, когда все проблемы на поле боя решала рыцарская конница, ушли в прошлое еще в мое время.

— Странно, — продолжал тем временем Дроган, — я, конечно, не большой знаток военного искусства, но мне кажется, что Инталия слишком много сил стянула к долине. Скажи, Санкрист, ведь колдуны вроде тебя умеют увидеть вражеские армии даже сквозь горы? Я слышал об этом… разве это не должно помочь белым рыцарям понять, что именно задумал Гуран?

Я пока решил оставить без внимания фразу насчет колдунов вроде меня. Ну, в самом деле, не пускаться же в очередной раз в объяснения, что Творец Сущего неизмеримо выше каких-то там рядовых магистров и даже самих Вершителей. Для Дрогана все, имевшие дар, были колдунами… больше или меньше умеющими, но и только. У нас еще будет время подробно рассмотреть иерархию Алого Пути, а пока я только заметил:

— Маги это могут, но от дальновидения так же легко защититься. Потому это волшебство давно уже используется в основном ревнивыми мужьями для подглядывания за своими женами. И то если жены не обучены магии.

— Стало быть, гуранская пехота перейдет горы практически без потерь… Значит, серьезной войны Инталии не избежать?

Теперь в его голосе слышалось искреннее беспокойство. Видимо, торговец был не таким уж толстошкурым, как я опасался. Быть может, он не очень-то любил свою страну — а и в самом деле, за что можно любить Белый Орден? Но вот страх за жену и дочь на его лице читался вполне отчетливо.

— Да, друг мой… твоих соотечественников ждут очень тяжелые времена.

Слабенький огонек светлячка отбрасывал причудливые тени — можно было подумать, что по каменным стенам тоннеля мечутся злобные голодные призраки, жаждущие сожрать всякого, кто посмел без их дозволения вступить под древние своды. Чисто выметенный пол заставлял каждый шаг эхом отдаваться меж стен… можно было подумать, что сейчас любой человек в замке, имеющий уши, слышит, как кто-то пробирается этим темным ходом.

Альта снова подавила в себе паническое желание потушить магический огонек и двигаться дальше на ощупь. Без света заблудиться здесь было сложно, тоннель имел не так много ответвлений, но стоит огоньку погаснуть, и страх, пока что еще кое-как сдерживаемый, тут же затопит все ее существо. Крохотная искорка позволяла держаться. Да и нет толку в том, чтобы погасить пламя, — там, за стенами, не видно отблесков света.

Там, кажется, день. Или вечер. Или, может быть, утро.

Она проснулась полчаса назад — сон был тревожный, наполненный страхами и кошмарами. Она вновь и вновь видела блеск мечей, слышала отвратительные звуки разрубаемой плоти, шипение огненных заклинаний и хлюпанье падающих в лужи крови тел. Она боялась спать — но усталость и голод сделали свое дело. Как же давно она не испытывала чувства голода… сколько лет? С тех самых пор, как вошла в стены школы. Детей, бывало, наказывали трудной и грязной работой, бывали наказания и жестче… но никто и никогда даже не думал морить будущих волшебников голодом.

На стене что-то блеснуло. Девочка подошла поближе, с трудом разглядела висящий на стене кинжал, обильно смазанный жиром, дабы влага подземелья не покрыла оружие ржавчиной. Где ты, господин арМенг, с любовью развешивавший старое железо на эти стены?

Наверное, погиб, как и остальные…

Альта не знала, кто из обитателей школы уцелел. Вряд ли враги убили всех и каждого — проведя в лабиринте больше двух дней, она не раз слышала за стенами голоса. Разные — и наполненные болью, и ненавидящие, и испуганные. Вроде бы даже знакомые. А может, голод и жажда сыграли с ней злую шутку? Может, во всей школе уже никого не осталось в живых, и враги ушли, забрав все, что посчитали ценным? И она тут совсем одна?

Коридор повернул, и девочка замедлила шаги. Здесь, за этой вот стеной, располагался главный зал. Тот самый, что так недавно послужил испытательной ареной для юношей и девушек, намеревавшихся сделать первые шаги в большой мир — уже с правами настоящего мага. Альта теперь больше не плакала при мысли о том, что ей этот путь не пройти никогда. И над тем, что место помощницы в библиотеке школы больше не ждет ее, она уже поплакала — еще тогда, в первый день. Когда поняла, что нет ни библиотеки, ни старой Лумы, которая, казалось, знает все на свете…

Она остановилась возле тщательно закрытого смотрового отверстия. Увы, выглянуть в зал не было никакой возможности — отверстие располагалось на уровне глаз взрослого, пусть и не очень высокого человека и для маленькой Альты было попросту недосягаемым. И здесь не было стула или скамьи, не было даже ведра с мусором, на которое можно было бы взобраться. Альта приложила ухо к сырой, чуть заплесневелой стене — но там, за толщей камня, не было слышно ни звука. Вздохнув, она побрела дальше.

Беда пришла неожиданно… хотя что там говорить, все беды приходят неожиданно, на то они и беды. Альта находилась в покоях госпожи Попечительницы: после отъезда Лейры Лон в столицу требовалось навести порядок, еще раз протереть пыль, плотно закрыть окна — и замок отрежет эти комнаты от всех. До тех пор, пока Вершительница не выразит желания вернуться.

День был не самым легким. С утра Маре понадобились работницы на кухню, и Альта вызвалась — сама, не дожидаясь указания. Да и не сомневалась, что работа достанется ей — накануне войны обучение новых магов и волшебниц велось особенно интенсивно, а с отъездом Лейры все стало еще строже — Делора, выполняя приказ Метиуса арГеммита, отданный ей наедине, полностью изменила учебный процесс. Отменены все занятия по истории, риторике, травоведению… осталось только одно — боевые и лечебные заклинания. В минимальном объеме. Мальчишки и девчонки должны уметь ударить… сейчас это важнее всего.

Метиус пошел против желания Лейры — Альта этого не знала и знать не могла, да и ей было все равно. Попечительница, будь она в силах, не позволила бы — она слишком трепетно относилась к школе. А Метиусу некогда было спорить с ней — в отличие от арХорна он всегда готовился к худшему, рассчитывал на самый неудачный из возможных вариантов развития событий и заранее прикидывал все возможные способы выпутаться из сложного положения. Как правило, ему это удавалось. И сейчас его интуиция подсказывала, что Инталии нужнее не утонченные, образованные, всесторонне развитые молодые мастера и адепты, а бойцы — пусть и не умеющие ничего, кроме пары-тройки боевых заклинаний.

Уже на третий день после отъезда госпожи Попечительницы было обнародовано еще одно распоряжение Делоры — и не было сомнений, что слова эти вложены в ее уста тем, кто на самом деле имел право отдавать приказы. Семь десятков учеников, большая часть преподавателей и несколько солдат из охраны уехали из школы. Куда — не знал никто. Вернее, не знала сама Альта и те, кого она спрашивала. А может, знали, но не говорили — то ли по причине запрета, то ли из нежелания откровенничать с малолетней неудачницей. Так или иначе, но целая вереница карет скрылась за холмами, а в школе осталось совсем мало людей. От силы человек шестьдесят — преподаватели, младшие ученики, Мара, Делора, старая Луна, слуги да десяток воинов. Даже часть прислуги отправилась в дальний путь — ученикам на новом месте надо сосредоточиться на обучении, а не думать о хлебе насущном.

Вот и некому было помочь на кухне. И Альта с самого утра чистила котлы, таскала воду, резала овощи, месила тесто… А потом, когда ее отпустили, появилась Мара, отправившая девочку убирать покои Попечительницы. Правда, грозная управительница заметила, что девочка изрядно выдохлась, а потому задание это было дадено до самого вечера, то есть делать его можно было не спеша. И даже можно было немного отдохнуть, прежде чем приступить. Чем Альта и занялась сразу же, как только вошла в покои Лейры Лон, — взобралась с ногами на широкий подоконник, прислонилась к теплому от солнца дереву и принялась смотреть в окно.

Нельзя сказать, что вид входящих во двор школы орденских солдат ее удивил. Все гарнизоны были уполовинены, из дальних крепостей отряды, большие и не очень, шли на соединение с армией Ингара арХорна. Бывало, заглядывали и в школу — здесь всегда нашлась бы для усталых бойцов и горячая еда, и кое-какая выпивка. Даже суровая Мара без тени сомнения доставала ключи от погреба.

И в этот раз не было ничего необычного… во двор вошли солдаты, немного, десятка четыре. Усталые, в запыленной одежде. Правда, оружие они несли с собой, кто в руках, кто за плечами, и это было весьма необычно — ведь нет смысла тащить на себе железо в такую даль, для этого есть телеги, а уж найти пару тягловых лошадей из тех, что не годны под седло, но вполне могут управиться с оглоблями, и вовсе не сложно. Не купить — так просто забрать именем Ордена. И пока солдаты будут взбивать пыль сапогами, лошадки будут неспешно тащить их кольчуги, щиты и мечи.

И все равно Альта не удивилась. Не понимала она еще таких вещей — а вот стражник, скучавший у ворот, насторожился. И то сказать, пост этот был чуть ли не наказанием, и стоило бы не отправлять в карцер тех, кто уснул на солнышке у ворот, а наоборот, награждать самых стойких, способных выдержать эту невыносимую скуку. Девочка позевывала, глаза слипались — работа на кухне заставила ее встать еще до рассвета, и сейчас она с удовольствием вздремнула бы часок… или два… или даже три — все равно уборки здесь немного, и она успеет все привести в порядок до сумерек. Вдруг ее глаза расширились от ужаса — там, внизу, во дворе школы, один из вновь прибывших солдат вдруг выхватил клинок и с размаху полоснул стражника по шее. В тот же момент и остальные зазвенели оружием — сквозь стекло, затянувшее окно, не проникали звуки, но наверняка двор был заполнен криками. Окаменев, Альта смотрела, не в силах оторваться, как люди, надевшие форму инталийских солдат, сноровисто резали всех, до кого могли дотянуться, а во двор уже вбегали другие бойцы — тоже пропыленные, тоже уставшие, но вооруженные до зубов. Сверкнула молния, расплескался по кольчуге одного из бандитов огненный шар — в бой вступили те немногие, кто сумел применить на деле полученные знания. А может, кто-то из преподавателей сделал отчаянную попытку защитить своих подопечных…

Отчаянную и тщетную попытку. Во дворе было уже, наверное, с сотню врагов, и они продолжали прибывать. По окнам ударил веер стрел — но здесь использовались не простые стекла. Не драгоценные изделия магов-стеклодувов, конечно, но такой безделицей, как обычная стрела, это стекло было не пробить. И все же Альта скатилась с подоконника, взвизгнув от испуга, и прижалась к стене, тяжело дыша.

О том, чтобы броситься вниз, помочь немногочисленным защитникам, она даже не подумала. Какой прок в бою от нее, неумехи и бездари? Она просто сидела, дрожа всем телом, и ждала. И лишь когда за дверью послышались тяжелые шаги и чей-то голос прокричал команды на гуранском языке, девочка вышла из ступора. Спасение было рядом, только протянуть руку и коснуться нужного каменного выступа…

Когда дверь распахнулась под ударом подкованного сапога и в покои ворвались двое воинов с окровавленными клинками, они не увидели ни одной живой души.

Альта еле передвигала ноги. Больше всего ей хотелось лечь и уснуть, но делать этого сейчас не следовало. Нужно было срочно раздобыть еды. Она понимала, что не сможет прятаться в лабиринте вечно, но ведь и гуранцы… а ведь это были именно гуранцы, ни одна банда простых разбойников не рискнет покуситься на Орден, ибо гнев Несущих Свет будет страшен. Да и никогда грабители не собирались столь большим отрядом. Это были захватчики, имперские солдаты… и вряд ли они пришли сюда надолго. Уйдут… и тогда она сможет выбраться из своего убежища. Если только будет еще жива.

Она принюхалась… в иное время и не услышала бы этого запаха, но сейчас голод обострил все чувства, а сквозь камни явно просачивался аромат жарящегося мяса. Значит, тут, за стеной, кухня. Здесь глазок был пониже, и, встав на цыпочки, девочка дотянулась до отверстия.

На кухне работали трое. Двое рубили остро отточенными тесаками мясо, третий швырял ломти на стоящие в ряд раскаленные сковороды. Быть может, с точки зрения гурмана эти пригоревшие куски свинины нельзя было счесть изысканным блюдом, но изголодавшаяся Альта чуть было не захлебнулась слюной. Похоже, и солдаты были того же мнения — один из рубщиков отложил тесак, выхватил из большой миски, наполненной жареным мясом, солидный ломоть и, обжигаясь, запустил в него зубы.

— Ну как? — поинтересовался тот, что стоял у плиты.

— Ты волшебник, — промычал его товарищ, не переставая, давясь, глотать горячее мясо. — Клянусь, ничего вкуснее в жизни не ел…

— Ха… еще пяток дней на солонине и сухарях, и тебе понравилась бы даже жареная подметка моего сапога, — оскалился повар.

Его собеседник еще раз глотнул, склонил голову набок, словно размышляя, затем отрицательно покачал головой.

— Нет… твои сапоги жрать не стану. У тебя ноги воняют.

Все трое захохотали, словно прозвучало что-то донельзя смешное.

Гуранский язык Альта знала — не слишком хорошо, но вполне достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. В школе преподавание языков было поставлено неплохо — по крайней мере так было раньше, когда школой руководила Лейра Лон. И Альта усвоила достаточно много — могла объясниться и по-гурански, и по-индарски, и даже на языке Древних. Тех, кто еще мог изъясняться на наречии, существовавшем до Разлома, было немного, и мало кто из молодых проявлял усердие в изучении мертвого языка. Альта — учила, учила со всем прилежанием, впитывала знания как губка — и эти, и любые другие. Это было все, что ей оставалось… если уж светлый Эмиал не дал ей достаточно таланта, то взамен наградил прекрасной памятью, и не воспользоваться этим подарком означало как минимум погрешить против Его помыслов.

Девочка надеялась услышать что-нибудь полезное — например, когда гуранцы уберутся из школы или остался ли хоть кто-нибудь в живых. Но надежды не оправдались — трое на кухне продолжали тешить себя плоскими шутками, сопровождая каждую взрывами хохота. Повар так зашелся смехом, что даже уронил кусок мяса… недостатка в продуктах явно не было, он просто фыркнул недовольно, ногой отпихнул ломоть в угол и подошел к товарищам.

— Понесли?

— Да уж, ребята заждались.

— А Улонг и Шелг уже не попробуют свининки… — вздохнул повар. — Жаль, хорошие парни были.

— Да уж… я сам прибивал руки этой подлой твари к воротам.

— Скольких мы потеряли? Семерых?

— Десятерых. Двоих сожгли орденские ведьмы в том большом доме, что слева от ворот. Еще одного — старуха… ну, там, где много этих… книг…

— Это называется библиотека, тупица, — хмыкнул повар. — Ее, конечно, прирезали?

— А как же… — осклабился обжора и, жуя, пояснил: — Ее как раз Улонг и… того… а потом его… тоже…

Девочка до боли закусила губу, чувствуя, как бегут по щекам ручейки слез. Значит, старую Луму убили… такую добрую, такую ласковую. Теперь она точно знает, что ее наставницы больше нет.

Солдаты вышли, весело гогоча, волоча миски, наполненные благоухающим мясом. Вряд ли они будут долго помнить гибель товарищей… что поделать, война. Здесь каждый может умереть, такова судьба, а дело выживших — жить дальше. Если удастся — отомстить, не удастся — просто выжить. Вдоволь награбить, вернуться домой с инталийским золотом, повезет — и с пригоршней блестящих камушков. Здесь, в этом старом замке, ценностей нашлось не так уж и много — немного золота, серебра. Очень много книг. Книги жечь сотник запретил, приказал аккуратно завернуть в ткань и погрузить на телеги. Видать, решил отправить в Империю… только как? Не через горные же перевалы.

Хлопнула дверь. Альта уже не могла сдерживаться… она коснулась скрытого рычага, и часть стены откатилась в сторону. Девочка бросилась на кухню, хватая все, что попадалось под руку. Кусок сыра, хлеб, глиняную бутыль, в которой плескалось что-то жидкое… тут же споткнулась, упала, еда выпала и покатилась по полу, бутыль разбилась вдребезги. Девочка вскрикнула — больше от испуга, чем от боли.

— Что тут такое? — Дверь приоткрылась, в щели появилась голова давешнего повара. — Ах ты…

Договорить он не успел. Сама не своя от страха, толком не соображая, что делает, Альта выбросила в сторону солдата обе руки. Губы сами собой шепнули нужное слово, и две прозрачные льдинки устремились к цели. Одна расколола толстую доску двери, вторая… вторая вошла солдату точно в глаз. Тот рухнул лицом вперед…

Уже не думая о столь необходимой еде, Альта бросилась к спасительной тьме тайного хода — но поздно: в дверном проеме появился широкоплечий мужчина. Альта швырнула ледяную стрелу, но ледышка лишь разлетелась брызгами, встретившись с кольчугой, заставив имперца чуть пошатнуться. Единственная польза от этой жалкой попытки была в том, что нож, который метнул воин, ударил девочку не лезвием, а рукоятью. Альта рухнула на пол, в кровь рассадив колено… но боль от ссадины ощутила позже… много позже…

Солдаты вытащили бесчувственную девочку и тело убитого ею солдата во двор. Кто-то бережно, чтобы не повредить ненароком, снял с ее шеи подвеску, подарок Святителя, польстившись не столько на дешевый камешек, сколько на серебряную вязь нитей и тонкой работы цепочку. Счастье Альты, что она была без сознания, иначе девочка могла сойти с ума от отвратительного зрелища — сразу за воротами грудой лежали тела. Там были и те, кого она знала лишь в лицо, и те, кого могла бы назвать друзьями или подругами. Воины в кольчугах — те, что несли стражу, и другие — в одной лишь залитой кровью инталийской форме. Пожилые женщины — из тех, что работали на кухне. Несколько пожилых мужчин в простой крестьянской одежде, на беду свою оказавшихся в школе в день нападения. Но большинство трупов принадлежало детям. Мальчишкам и девчонкам, которые еще не умели оказать врагу сопротивления, но в будущем могли стать опытными волшебниками. Гуранцы постарались, чтобы будущего у этих детей не стало.

Убивать детей считалось преступлением в любом из государств Эммера, и в обычной, мирной жизни никто из этих мужчин и не подумал бы о том, чтобы просто так убить беззащитного ребенка. Ударить — возможно, в определенной ситуации — даже наверняка. Пластануть мечом, с размаху, воришку, на горе себе попытавшегося залезть воину в карман, — весьма вероятно. Связать бездомную девчонку, чтобы продать работорговцу… ну, это не такое уж преступление, да и неплохие деньги. Но перерезать глотки двум-трем десяткам малышей… Этих парней нельзя было назвать олицетворением жестокости. В мирное время они сами бы осудили детоубийцу и вздернули бы его на первом же дереве. А сейчас они просто делали свою работу — перед ними были не просто дети, перед ними были враги, настоящие враги, пусть и в маленьких, хрупких телах. Война есть война, эти дети выросли бы и пожелали бы отомстить. За свои семьи, за свою страну.

И потом… их учили выполнять приказы. Сотник сказал — убить, значит, прочь сомнения. И они перебили детей — и тех, кто пытался сопротивляться, и тех, кто молил о пощаде или визжал от страха, и тех, кто просто свернулся клубком и мелко дрожал от ужаса.

А одно тело бессильно висело на воротах. Дряблая кожа… седые волосы, мясистый нос… и уже навсегда закрытые глаза. Была ли Делора Неккер хорошей главой школы, или она только и умела, что споро выполнять приказы арГеммита, — кто ж теперь рассудит. Старуха сделала то, что могла, — попыталась защитить своих воспитанников. И поплатилась за это.

— На ворота ее! — крикнул кто-то, быть может, приятель убитого. — Повесить рядом со старой сукой!

— Гвоздями прибить! — поддержал другой голос. — А то, может, на костер ведьму? Говорят, в Ордене это любят!

— Да! На костер! В огонь! — Теперь крики слышались уже со всех сторон.

Воин в кольчуге вскинул руку.

— Ти-ихо!

Ему привыкли подчиняться, и во дворе школы установилась тишина. Не сразу — кто-то еще бурчал, мол, самое место ведьме на костре, но тут же опасливо оглядывался, не услышал ли кто эти слова, не понял ли превратно. В двухсотенном отряде, которому было поручено захватить прославленную школу Ордена, было не меньше десятка магов. Не самых лучших — но и не из последних. Не стоило злить их… магам только дай повод, способ отплатить найдут.

— Ясное дело, за смерть Стимса мы отомстим. — Сотник криво усмехнулся. — Но не так просто… завтра мы выступаем. В полдень. Все, что здесь требовалось, мы уже сделали, нас ждут у стен Торнгарта. Но с утра я покажу вам весьма интересное зрелище. Такого вы еще не видели. Обещаю, останетесь довольны. И эта маленькая дрянь получит свое.

Насладившись замершей в ожидании пояснений толпой, сотник с удовлетворенным видом покачал головой.

— Не-ет, не скажу. Все завтра… а пока суньте эту тварь куда-нибудь… только руки не забудьте за спиной связать. А то горазда ледышками кидаться… — Он потер плечо, еще нывшее от удара. Хотя айсбельт и не пробил кольчугу, синяк на теле он наверняка оставил весьма значительный.

Двое солдат сноровисто завернули бесчувственной девочке руки за спину, захлестнули веревкой. Вязали тщательно, со знанием дела — с магичками, даже такими маленькими, следовало обращаться осторожно, огненный шар одинаков, выпускает ли его рука седовласого волшебника или такой вот сопливки. Ноги связали тоже — ничуть не менее аккуратно.

— Сильно не затягивай, — хохотнул сотник. — Руки ей завтра понадобятся.

В подземелье школы уютных келий было более чем достаточно. Использовались они в последние века несколько для иных целей — для размышлений, для уединения. Даже вечные камни уже, пожалуй, забыли, когда сюда помещали людей насильно. Поэтому здесь были и светильники, и удобные лежанки с толстыми, набитыми овечьей шерстью матрасами. Вдруг кто-то из уединившихся пожелает вздремнуть…

Но солдаты менее всего думали об удобствах для малолетней пленницы. Конвоиры грубо швырнули ее прямо на каменный пол и вышли. Звякнул металл — видимо, кто-то сунул в дверные петли кинжал, засовов тут тоже давно уже не было. Альта осталась одна. Удар о камни вывел ее из состояния беспамятства, и сейчас она не понимала, почему лежит, скрючившись, на холодном шершавом полу. И почему не может пошевелить руками. Как она здесь оказалась? Может, она успела добежать до потайного хода, и теперь темнота вокруг — это знак безопасности?

Как хочется есть…

Дверь снова громыхнула, кто-то вошел в келью. На стенах заиграли красные отблески плохо горящего факела. Через мгновение Альта получила пинок — не сильный, а так… для порядка. Чтобы понимала, где оказалась и в чьей власти находится.

— Очухалась, маленькая дрянь?

Она не отвечала, лишь подтянула колени к животу. Но это движение само по себе было достаточно красноречивым.

— Очнулась, — буркнул невидимый тюремщик. — Живучая, сука… на, жри! Будь моя воля, я бы с удовольствием посмотрел, как ты сдохнешь от голода. Но старший сказал накормить тебя. Только вот руки я тебе, дрянь, не развяжу. Хочешь — лакай, как собака.

На пол грохнулась миска, плеснув через край неаппетитного вида жижей. Правда, во тьме кельи, едва разрываемой неверным светом факела, невозможно было разобрать, что содержалось в посудине. Еще разок пнув пленницу, тюремщик вышел, нарочито смачно хлопнув дверью.

Несколько долгих минут Альта лежала неподвижно, ожидая, что солдат вернется и снова начнет ее бить. Но муки голода были невыносимы, и девочка поползла к еде. На запах — сейчас в келье было совершенно темно. Наконец ее губы коснулись влажного края миски… то месиво, что содержалось в посудине, вряд ли показалось бы аппетитным даже нищему. Похоже, солдат сгреб сюда остатки какой-то пригорелой каши, сверху плеснул воды… хорошо, если не помоев. На вид эта бурда, вероятнее всего, была просто отвратительна, но… но все же это была еда и влага, то, что девочке сейчас было так нужно. Зажмурившись, словно в этом был какой-то смысл, она глотнула раз, другой… более всего Альта опасалась опрокинуть миску неосторожным движением.

Странная трапеза продолжалась недолго… миска была не слишком большой и далеко не полной. Альта поползла к стене — ей понадобилось немало времени, чтобы, опираясь о стену и помогая себе связанными за спиной руками, принять вертикальное положение. Где-то тут была лежанка… если уж ей предстоит провести здесь какое-то время, то лучше, если она не станет спать на сыром каменном полу. Встав на цыпочки и едва шевеля ногами, она медленно двинулась вдоль стены.

Лежанка заявила о себе весьма недвусмысленно — болезненным ударом о колено. Девочка ойкнула, затем неловко повалилась на мягкий матрас и закрыла глаза. Теперь самое время было поплакать…

Что ее ждет? Она вспомнила, как удачно сумела метнуть айсбельт в солдата, и даже улыбнулась сквозь слезы. Да уж, этого ей не простят… но ведь ее и так не оставили бы в живых. Солдаты резали всех, кого видели, убили бы и ее. Может, кто-то из рыцарей и гордился бы таким подвигом — пусть умереть, но прихватить с собой хотя бы одного врага… девочка не чувствовала гордости. Только лишь капельку радости — самую маленькую капельку. Их учили, что зло должно быть наказано. Конечно, зло — если верить воспитательницам, а верить им Альта привыкла, — это Империя. Ну а добро, разумеется, Орден и Инталия. Вполне вероятно, что в Гуране учили совсем по-другому, она была уже достаточно взрослой, чтобы понимать это, все же от Несущих Свет видела лишь добро… ну, если не считать этой задаваки Лилы. А имперцы пришли сюда убивать… и они убили Луму… и Делору… наверное, и Мару тоже. И остальных. Может, из обитателей школы она, Альта Глас, вообще одна осталась в живых?

Она снова разрыдалась. Постепенно всхлипывания становились все тише и тише. А потом и вовсе перешли в неровное сопение. Девочка уснула. Она слишком устала.

Ее разбудил не лязг засова, не скрип открываемой двери. Куда более действенным оказался грубый рывок, сбросивший ее с лежанки на каменный пол.

— Разлеглась тут! — прорычал кто-то. — А ну пошли.

Что-то холодное скользнуло по ногам, и девочка, еще не вполне пришедшая в себя, почувствовала, что ее щиколотки освободились. В тот же момент ее ухватили за шиворот и одним движением поставили на ноги.

— Ну, иди, маленькая дрянь!

Девочка попыталась сделать шаг, но ноги затекли, и она чуть не упала. В последний миг ее удержала рука тюремщика — ее глаза привыкли к полумраку и теперь могли различить его лицо, массивное, бородатое, с мясистым, ломаным носом.

— Иди, сказал. Тебя ждет веселое приключение… — Он гулко заржал над своей, одному ему понятной шуткой.

— Руки развяжите… — прошептала она на гуранском, не очень рассчитывая на успех.

— Перебьешься, — фыркнул солдат. — Ишь, руки ей развяжи… Шагай, да поживее.

Несмотря на постоянные тычки в спину, шла она медленно. Ноги слушались все лучше и лучше, но какой смысл спешить? Наверняка там, на улице, куда ее ведет этот страшный бородатый человек, есть только смерть.

Утреннее солнце резаную по глазам, Альта зажмурилась. Ее буквально волоком протащили еще несколько шагов и бросили на землю.

— Значит, так, ведьмы! — Мужчина говорил на правильном инталийском, и лишь легкий акцент свидетельствовал, что язык ему не родной. — Я предлагаю вам простой выбор. Вас двое. Одна сможет уйти живой. Только одна. Та, что победит. Вы ведь понимаете меня, суки? Я хорошо знаю ваш поганый язык. Вы будете драться насмерть, мои ребята хотят это увидеть. Будете делать глупости — арбалетчики утыкают стрелами обеих. Сделаете, как я говорю, — одна будет жить.

— Лучше сдохни ты, сволочь! — Этот голос был знаком. Правда, сейчас он был хриплым, натужным, словно говорившая испытывала сильную боль.

— Ты глупа, ведьма. — Мужчина рассмеялся. — Ты глупа, если думаешь, что здесь уместна твоя сраная гордость.

Альта с трудом разлепила глаза. С трудом села, медленно огляделась… оказывается, она ошиблась, это был не двор школы, это была площадка, где тренировались будущие воины-светоносцы. Кольцом ее окружали воины, их было очень много. Кто-то с удобством расселся на скамьях, построенных вокруг круглой площадки, — поединки рыцарей постарше нередко собирали изрядное количество зрителей. Но, конечно, скамей на всех не хватило, и остальные воины стояли явно в предвкушении редкого зрелища. Бои насмерть практиковались в Гуране, случались, бывало, и в Инталии, а дуэли в далеком Индаре и вовсе были не только делом чести, но и признанным развлечением для народа. Правда, индарцы выходили на арену добровольно, и схватка крайне редко приводила к гибели одного из противников. Но магическая дуэль, да еще между женщиной и ребенком… такое невозможно было увидеть нигде.

Говорил высокий широкоплечий человек в вороненой кольчуге, с тяжелым мечом за плечами. Вероятно, он был старшим в этом отряде убийц.

— Ты глупа, — повторил воин. — Я делаю вам великий подарок, стервы… жизнь. Могу просто приказать убить вас, видит Эмнаур, мои мальчики хотят этого. Мы потеряли в вашем проклятом гадючнике одиннадцать ребят. Будет справедливо, если вы доставите моим парням немного удовольствия.

— Да я скорее дам себя убить… — прошипел рядом все тот же голос.

Альта повернулась — и вздрогнула. Рядом сидела, опершись о землю, ее воспитательница Орделия Дэвон. Но в каком виде! Лицо — сплошная кровавая маска, губы опухли и покрылись коричневой коркой. Ее едва возможно было узнать… похоже, ей выбили несколько зубов, оттого и речь была не вполне внятной.

— Нет, ведьма, быстро умереть у тебя не получится. Откажетесь драться — я прикажу ребятам заняться вами… хм… вплотную. Знаете ли, многие из них были бы не прочь натянуть магичку… правда, не развязывая ей рук. Боюсь только, что на всех желающих вас не хватит. Но среди нас есть несколько неплохих целителей.

— Чего тебе надо, скотина? — Орделия плюнула в сторону сотника, но кровавый комок пролетел всего лишь пару шагов.

Сотник захохотал, ему вторили другие воины. Никто из них не ощущал даже тени беспокойства, оружие было убрано в ножны, арбалеты разряжены. И в самом деле, что могут сделать две избитые, измученные девчонки… пусть даже одна из них адептка Ордена. Наверняка среди гуранцев есть маги, не совсем же они сумасшедшие, чтобы сунуться в школу Ордена, уповая на одни лишь мечи.

Хотя и мечей оказалось достаточно.

— Я же сказал, — отсмеявшись, рявкнул сотник. — Будете драться, шлюхи. Насмерть. И знаете, почему вы это обязательно сделаете? Потому что каждая из вас захочет жизни для себя и, главное, быстрой смерти для другой. Быстрой, понимаете? Иначе обещаю — смерть к вам придет, но она не будет ни быстрой, ни легкой. Думайте, советуйтесь. Я дам вам время. Немного.

Альта повернулась к наставнице. Та все еще сидела, и девочка вдруг с ужасом увидела, что нога Орделии замотана грязной тряпкой, сквозь которую непрерывно сочится кровь. Сочится уже давно — ткань промокла насквозь, и тонкая струйка сползала по ноге, исчезая в коротком сапожке, тоже уже потемневшем.

— Вы… ранены?

Орделия кивнула.

— Кажется, раздроблена кость. Боюсь, что не смогу даже встать. Правда, имперцы были так любезны, что дали мне посох. — Она указала глазами на лежащую в пыли палку.

Девочка набрала полную грудь воздуха. Сказать это было трудно… но она не могла промолчать.

— Убейте меня, госпожа. Они вас отпустят…

— Какая же ты глупенькая, — вздохнула адептка, и ее рука скользнула по золотистым волосам девочки. — Они нас не отпустят… сама посуди, ну с чего бы имперцам оставлять в живых волшебниц Ордена?

Сердце забилось чуточку чаще. Воспитательница назвала ее волшебницей. Ее, недоучку, бездарь, неумеху. Признала равной себе… пусть это так ненадолго.

— К тому же, — продолжала молодая женщина, — я сожгла двоих из них. Такого имперцы не простят. Никогда.

— Я тоже… — прошептала девочка.

— Что?

— Я… убила… наверное… одного… — Она всхлипнула. — Льдинкой.

— Ты убила гуранца? — Лицо Орделии несколько мгновений выражало высшую степень удивления, а затем вдруг расплылось в счастливой, по-настоящему счастливой улыбке. — Молодец, Альта Глас! Ты молодец. Значит, мы недешево достанемся этим тварям.

— Эй, вы надумали? — рыкнул сотник. — Мои ребята заждались. Или зрелища, или ваших тел.

— Заткнись, ублюдок, — прошипела адептка. — Твоя взяла, мы будем драться. Дай нам еще немного времени.

— Мы будем драться? — прошептала Альта, даже не пытаясь сказать, что ей, несмотря на успех в схватке с безоружным и не ожидающим нападения имперцем, не выстоять против адептки Ордена и мгновения. — Правда?

— Правда, — прошептала Орделия. — Только не так, как они ждут. Альта, я хочу, чтобы ты поняла одну очень простую вещь…

Она несколько мгновений помолчала, затем заговорила снова. Слова с хрипом вылетали из изуродованного рта, по подбородку сбегала струйка крови, зато глаза горели решимостью.

— Мне не спастись. Я и десятка шагов сделать не смогу, сама видишь. Но у тебя шанс есть, хотя, признаю, весьма призрачный. Видишь, ворота приоткрыты…

— Их там больше десятка.

— Да, но я попытаюсь… попытаюсь расчистить тебе дорогу. Но придется… их отвлечь. Ты не забыла, чему я вас учила? Курс «Боевая стихийная магия», урок шесть, упражнение три. Хотя о чем это я… конечно, помнишь. Главное, не торопись. И следи за моими руками… не хотелось бы ранить тебя.

Альта зажмурилась, перед мысленным взором пробежала цепочка действий, необходимых для выполнения упражнения. О, наставница была права, девочка помнила каждый жест, каждое движение…

Только вот ей ни разу не удалось безукоризненно выполнить то упражнение.

Орделия словно прочла ее мысли.

— Главное для тебя, это защита, — шептала она. — Не старайся попасть в меня, но точно следуй упражнению. Я бы предпочла седьмой или даже восьмой урок, огонь куда больше подходит для отвлечения внимания, но ты не сумеешь. Значит, будут льдинки.

— Госпожа Орделия… — По щекам девочки потекли слезы.

— Не плачь. — Наставница попыталась улыбнуться, но изуродованные губы сложились лишь в кривую усмешку. — Лейра Лон сказала когда-то, что все смертны, но умирать надо так, чтобы принести пользу Ордену. Я запомнила… запомни это и ты. И не говори ничего, Альта Глас. Если тебе удастся выбраться, значит, все не зря. Если не удастся… ну, мы хотя бы попытаемся. Кстати, ты знаешь, что означает твое имя?

— Нет, госпожа.

— Лейра Лон не хотела говорить тебе это раньше времени… знаешь, я думаю, что сейчас это время наступило. Это слова из очень древнего языка, он считался вымершим еще до Разлома. Я не знаю его, Лейра рассказала. Альта Глас… это имя можно перевести как Капля Удачи.

— Удача… — с оттенком обреченности вздохнула девочка. — Это не про меня… это имя не помогло мне.

— Глупенькая… имя не помогает и ничего не дает. Оно просто выражает твою сущность. И если Лейра не ошиблась… а она очень редко ошибалась, то однажды эта капля удачи окажется с тобой. Почему бы и не сейчас?

Их чуть слышную беседу прервал рык сотника:

— Ну все, стервы, мне надоело ждать! Начинайте!

Орделия смерила гуранца ненавидящим взглядом, затем вновь повернулась.

— Помоги мне встать.

Опираясь о плечо девочки, адептка медленно поднялась, взяла протянутый ей посох. Альта сделала несколько шагов назад.

— Мне жаль, что ты не захотела умереть, девчонка. — Орделия говорила достаточно громко, чтобы ее слова были слышны гуранцам. — Видит Эмиал, я хотела подарить тебе быструю смерть. Впрочем, ты еще можешь получить этот подарок.

Девочка отступила еще дальше, шаг, второй… со стороны казалось, что ее снедает страх, что она готова удариться в бессмысленное бегство.

Нужные слова пришли сами собой.

— Я… я убью тебя, Орделия Дэвон! Я убью… и меня отпустят.

— Много о себе возомнила, соплячка.

— Старая дева!

Орделия зашипела и выбросила вперед руку. Льдистая стрела сорвалась с ее пальцев и устремилась прямо к сердцу девочки, но та выставила ладонь, и айсбельт разлетелся веером тающих осколков, наткнувшись на возникший у него на пути незримый щит.

— Ловко, — прошипела Орделия, делая шаг вперед, — ты кое-чему научилась. Но этого мало!

Она метнула еще одну ледяную стрелу, и еще, и еще… Альта пятилась, отбивая полупрозрачными магическими щитками все новые и новые удары. Ей было страшно, очень страшно — и все же она сознательно пропустила одну из стрел, и льдинка больно резанула девочке плечо. Глубокая царапина тут же набухла кровью, воины восторженно заорали. Толпа разделилась на две неравные части — большинство желали победы золотоволосой малышке, остальные отдавали предпочтение увечной женщине, уже показавшей себя неплохим бойцом. Понятно, что победительница не уйдет живой… но, может, сотник все же дарует ей в награду быструю смерть. Солдаты уважали мужество… даже у врага.

К тому же изрядное количество монет было поставлено на кон, и каждый, сделавший ставку, желал увеличить свой капитал.

— Сдохнешь, девчонка! — Орделия разом метнула сразу три ледяные стрелы, но раненая нога сделала ее слишком неуклюжей, а потому два айсбельта девочка легко отразила, третий взбил фонтан пыли у ее ног.

— У тебя кривые руки! Чему ты вообще могла меня научить? — Альта швырнула ледяной шип, и он вопреки ее ожиданиям скользнул мимо подставленного щита и вонзился Орделии в уже раненую ногу.

Брызнул фонтан алых капель. Адептка пошатнулась, воины, поставившие на девчонку, взвыли от восторга. Никто, даже маги, не уловили подвоха. Все верили, что между двумя ведьмами идет нешуточный бой, ледяные стрелы били точно в цель и, несмотря на мастерство соперниц, все же иногда находили лазейку. Но эта битва разыгрывалась на учебной площадке школы не одну сотню раз, и участницы представления великолепно помнили свои роли. Сейчас каждое их движение было продуманно — кроме нарочито небрежных, приводивших к появлению новых и новых кровоточащих царапин. Если бы схватка шла в огненной стихии, обман, вероятно, уже раскрылся бы — даже в минуту смертельной опасности Альта не могла сотворить ничего опаснее простой ледяной стрелы. Но уж что умела — то умела…

— Тварь… — прошипела Орделия, распрямляя плечи. — Ну все… теперь тебе конец.

Она вскинула руки, и вокруг пальцев заискрились серебристые огоньки, стремительно краснеющие, превращающиеся в искорки костра, словно горящего в ладонях волшебницы. А глаза ее сказали девочке — все! Пора!

И Альта метнулась к приоткрытым воротам, словно бы прямо в объятия стоявших там солдат. Словно бы в испуге, в поисках защиты и спасения… Орделия завершила заклинание — но удар теперь был нацелен не на золотоволосую девочку. Если бы здесь была Лейра Лон, она, несомненно, поставила бы своей помощнице высший балл — заклинание огненного облака было выполнено с недоступным ранее адептке Орделии Дэвон мастерством.

Вспыхнул воздух. Вспыхнула земля. Вспыхнула плоть, мгновенно чернея и рассыпаясь пеплом… казалось, горел даже металл кольчуг. На пути заклинания полыхнуло жгучим пламенем все, что могло гореть, а все остальное плавилось, испарялось или лопалось от яростного жара. Пять или шесть воинов, что перекрывали Альте путь к спасительным воротам, превратились в огненные факелы, остальные, обожженные, потрясенные, отпрянули в стороны… Девочка на бегу метнула ледяную стрелу, еще одну — но тщетно, кольчуги надежно закрывали имперцев от подобных атак, хуже того, эти выпады вернули кому-то рассудок, заставили броситься наперерез дерзкой девчонке. За ее спиной послышался характерный треск — кто-то из магов ударил Орделию молнией, и у адептки (Альта не видела, но чувствовала это) уже не было сил защититься. Голубой разряд пробил ее тело насквозь, оставив обугленное, дымящееся отверстие чуть выше левой груди, и женщина неловко завалилась на спину, уставившись в задымленное небо медленно стекленеющими глазами.

А Альта бежала — и уже понимала, что ей не успеть. Что имперцы опомнились, и у самых ворот ее остановят, схватят… и все равно она бежала, надеясь на чудо — или на ту самую каплю удачи, крошечную, невесомую капельку, способную дать так много.

Рука в толстой кожаной перчатке ухватила девочку за волосы, от резкой боли из глаз брызнули слезы.

— А ну стой, сука!

Жестокий рывок швырнул Альту на колени. Она закрыла глаза и замерла, ожидая смертельного удара и даже надеясь на него сейчас. Как бы там ни было, Орделии удалось умереть быстро. Хоть ей…

— Отпусти-ка ее, урод! — произнес знакомый голос — бархатный, мягкий. Хотя нет, в нем, в этом голосе, звучала не мягкость, а сталь — обманчиво податливая и при этом смертельно опасная.

И пальцы гуранского солдата разжались. А затем и сам он рухнул на землю — из его горла фонтаном била кровь, заливая все вокруг, смешиваясь с пылью турнирной арены и пеплом заживо сгоревших людей.

Таша пребывала в глубоком раздумье и никак не могла решить, что же делать дальше. С одной стороны, информация, которую удалось добыть, была достаточно важной, чтобы достигнуть ушей кого-нибудь из Совета Вершителей как можно быстрее. Если подумать, то ее поведение в настоящий момент было настолько близко к преступлению, что… что это даже становилось забавным. Разве есть закон, по которому утаивание важной государственной информации должно быть наказано? Быть может, такой закон введут именно из-за нее? Хотя нет, формулировка должна быть иной. Она ведь не собирается ничего утаивать, просто…

Просто вот так все бросить и мчаться в Торнгарт, чтобы сообщить Вершителям весть о захвате школы Ордена имперцами, — это было слишком скучно. А Таша терпеть не могла заниматься скучными делами. Вся ее жизнь была наполнена поиском приключений, и в этом своем стремлении она весьма преуспела. И вот нашла еще одно… на свою голову. И теперь не знала, что с этим делать.

Да, можно и в самом деле тихо покинуть свой наблюдательный пункт — пока имперцы ее не заметили — и мчаться в столицу. Потом сюда прибудет отряд…

Вот в этом она была совсем не уверена. Все или почти все, кто может носить оружие, сейчас идут к Долине Смерти, а может, и дерутся. Кто знает… несмотря на ее довольно теплые отношения и с арГеммитом, и с арХорном, ни один, ни другой не стали посвящать взбалмошную и совершенно безответственную волшебницу в свои планы. Хотя видит Эмиал, она пыталась вызнать точное время выхода армии, намереваясь присоединиться к предстоящей битве. Увы… видимо, у арГеммита на ее счет были собственные планы, которые никак не вязались с желаниямисамой леди Рейвен. Поручение… проклятие на голову Метиуса, с этим мог бы справиться любой ученик… да что там ученик, любой солдат мог отвезти предписание в эту захолустную крепость. Метиус сказал, что содержимое пакета совершенно секретно и он не может доверить его никому менее надежному. При этом Таше послышалась издевка в его голосе. В общем, от нее попросту отделались, это было совершенно очевидно, и потому она не испытывала в данный момент по отношению к Вершителям вообще и к Метиусу в частности особо теплых чувств. В конце концов, она выполнила задание? Выполнила. Ей было приказано вернуться в Торнгарт к определенному сроку? Нет. Значит…

Значит, она свободна и может делать то, что считает нужным.

Правда, следовало признать, что в настоящий момент то, чем она занималась, не слишком смахивало на развлечение. Уже час, а то и больше, она лежала в стогу, зарывшись в сено по самые уши, и наблюдала за школой. Вернее, за имперскими солдатами, которые теперь хозяйничали в этих старых стенах. Ветер переменился, и волна тяжелого запаха накрыла стог, заставив Ташу поморщиться. Отвратительный запах… горелое мясо. Человеческое мясо. Много обгорелого человеческого мяса…

Девушку передернуло от отвращения. Война — вещь дерьмовая, но всему же должны быть пределы. Без всякой жалости перебить малолетних учеников школы, а заодно их немногочисленных воспитательниц, охрану, для которой служба в школе была скорее почетным отдыхом, чем тяжелой воинской обязанностью, — это было гнусно, но в целом понятно. Но вырезать все село? Зачем?

Отряд, задачей которого, несомненно, было посеять смуту на восточных границах Инталии, явно пересек горы. Иначе ему просто неоткуда здесь взяться. Значит, была какая-то доля истины в той информации, которую ей удалось получить прямо под носом у всевидящего Ангера Блайта. Имперцы в самом деле отправили отряд через горы — вряд ли большой, но чтобы нагнать страху на местных жителей, много сил и не надо. Быть может, они вырезали всю деревню именно с этой целью?

Таша помотала головой. Нет, все не так. Чтобы посеять страх и панику, не надо было бы убивать всех поголовно… напротив, несколько трупов — а остальным дать возможность разбежаться по всей округе, разнести страшные вести по окрестным селам. Заставить каждого дрожать от ужаса, заставить Орден бросить все силы на поиск врага, отвлечь светоносцев от направления главного удара Гурана.

А они вырезали всех, как будто… травинка кольнула в нос, и Таше понадобилось поистине нечеловеческое усилие, чтобы не чихнуть. Утренний воздух особенно хорошо передает звуки, а имперец, стоящий на страже буквально в двух десятках шагов от нее, не может не услышать живой звук из мертвого села. Эта наблюдательная позиция поначалу показалась ей невероятно удачной, но сейчас Таша проклинала себя за неосторожность. Кто мог знать, что гуранцы выставят пост возле этого стога так близко, что она ни за что не сможет выбраться отсюда незамеченной.

В общем, ей оставалось только лежать, смотреть на захватчиков, чувствующих себя в полной безопасности, и думать. Имперцы не проявляли излишней осторожности, будучи уверенными, что в селе не осталось никого живого, говорили в полный голос, и Таша услышала немало интересного. Сведения о том, что при захвате школы полегло больше десятка солдат, она восприняла с презрительной ухмылкой — окажись здесь сама леди Рейвен, и гуранцы так легко не отделались бы. Куда больше интереса вызвало то, что отряд, захвативший школу, был лишь малой частью гуранских сил, перешедших горы. Солдаты последними словами поносили горные тропы, вспоминали имена погибших, но не похоже было, чтобы переход дался им слишком дорого. Отряд прошел в Инталию почти без потерь… и, стоило бы заметить, добрался до школы, не подняв на ноги всю округу.

— Итак, они перебили всех, чтобы новость об их появлении осталась тайной, — шептала Таша. — Значит, их планы в чем-то ином… в чем же?

Ответ появился сам собой, и Таша мысленно поздравила себя с удачной догадкой. Ну разумеется, есть только одна причина, по которой имперцы могут двигаться по орденским землям, уничтожая всех свидетелей. Есть только одно место, куда они могут стремиться… место, которое сейчас осталось почти без защиты. Торнгарт.

— Вот теперь я просто обязана выбраться отсюда, — сообщила она самой себе. — Времени совсем мало… если основная часть отряда уже в пути, то они скоро будут у стен столицы.

Снова пахнуло дымом. Стражника позвали, он вошел в ворота, присоединившись к толпе солдат. Там, за невысокой оградой, явно что-то затевалось. Таша замерла, разрываясь между отчаянным стремлением немедленно бежать и не менее страстным желанием увидеть, что задумали имперцы. Она достаточно хорошо знала себя, а потому и не удивилась тому, что любопытство в конце концов одержало верх.

Во двор, который был отлично виден с ее стога, вытащили двоих. Таша вздрогнула — в пыль в центре тренировочной площадки швырнули девочку. Она помнила ее — Альта Глас, та самая малышка, с которой они так душевно беседовали во дворе школы совсем недавно. О Эмиал, как же…

А вторая, изуродованная, грязная и окровавленная… эту женщину невозможно было узнать, пока она не заговорила. Таша видела немало крови — в конце концов, она была боевым магом. Ей приходилось убивать — и ради спасения своей жизни, и ради дела… и просто потому, что кто-то высказал нечто нелицеприятное в ее, леди Рейвен, адрес. Но так искалечить миловидную в общем-то женщину… лучше и милосерднее просто сразу убить.

Что, собственно, имперцы и собирались сделать.

Таша мысленно выругалась. Да, она сейчас сделает глупость, за которую ей впоследствии будет очень и очень стыдно. Да, весьма вероятно, что эта глупость окажется последней в ее жизни — кстати, в этом есть и некоторые положительные стороны, во всяком случае, не придется стыдиться. Но она не может допустить, чтобы эта девочка умерла. А если это все же случится… ну, вряд ли имперцам понравится такое представление.

— Тяните время, — прошептала девушка. — Умоляю, тяните время. Мне нужно не так уж и много.

Она забормотала слова заклинаний, плетя заготовки для предстоящего боя. Делать это, лежа в стогу сена, было не очень удобно, но в прошлом Таше приходилось оказываться и не в таком положении. Волшебница лихорадочно прикидывала, что ей может пригодиться. Она могла держать три заготовки достаточно долго. В принципе могла держать даже пять — но буквально через пару часов две или даже три заготовки развеются. Но вряд ли счет пойдет на часы… значит, пусть будет пять. Истратить их — а дальше надежда лишь на простенькие боевые заклинания, с которыми опытные воины прекрасно умеют справляться.

— Тяните время…

Итак, что выбрать? Герой, и пусть заткнутся все те, кто считает, что магия крови отвратительна. Несколько минут силы и быстроты — это то, что нужно, а Эмиал поймет и простит. В высшей степени подошел бы дух-убийца, но этой роскоши Таша сейчас позволить себе не могла, потеря двух кружек крови слишком ослабит ее. Дорогостоящее заклинание, его можно готовить заранее, дня за три до того момента, когда придется применить. А лучше — за десять. По той же причине придется отказаться от стрел мрака, не хватает еще упасть в обморок прямо во время боя. Огненное облако, лучше даже два, — просто, но весьма эффективно. Особенно если придется уносить ноги… впрочем, так далеко Таша не загадывала, она никогда не отличалась излишней предусмотрительностью. Ввязаться в схватку — а там будь что будет. Каменный молот — обязательно. И цепь молний…

К сожалению, времени ей катастрофически не хватало. Волшебница успела сплести заготовки героя и пары заклинаний огненного облака, когда срок, отведенный несчастным на арене, иссяк. Орделия метнула в девочку ледяной шип, и Таша вздрогнула — неужели адептка решила выторговать себе жизнь, убив девочку… Но мгновение пролетало за мгновением, две пленницы осыпали друг друга ледяными стрелами, с переменным успехом уклоняясь или защищаясь от боевых заклинаний, и постепенно леди Рейвен начала понимать. Она помнила этот урок… сколько раз сама кружила вот так по тренировочной площадке, осыпая соперницу простенькими айсбельтами и отводя ответные выпады незримым шитом.

— Ох, Орделия, что-то ты задумала… — прошептала Таша, спешно плетя молот и понимая, что с молниями наверняка не успеет, это представление не сможет продолжаться слишком долго: или Орделия выдохнется — видно же, как тяжело дается ей каждый шаг, — или кто-то из имперцев заподозрит, что их просто дурачат.

Теперь все взгляды солдат были прикованы к площадке. Видимо, битва двух волшебниц оказалась достаточно завораживающей, чтобы никто не заметил подвоха. Доплетя последнюю заготовку, Таша выскользнула из стога, попутно подумав с огорчением, что ее замечательный черный костюм изрядно помят. Мысль о том, что очень скоро этот элегантный костюм будет, вероятно, серьезно поврежден имперскими клинками, ее не посещала. Девушка подобралась к самым воротам, и…

И чуть было не попала под удар огненного облака, выпущенного Орделией.

— Ах, адептка, ах, тихоня, — прошептала Таша, отпрыгивая в сторону и чувствуя, как в воздухе повисает запах паленой плоти. Было очень трудно отделаться от ощущения, что это горят именно ее кожа и волосы. — А облачко-то мастерское… кто бы мог подумать…

Она видела, как Альта рванулась к воротам в надежде, что удар, нанесенный Орделией, даст ей шанс проскользнуть мимо уцелевших солдат. Зря надеялась — эти бойцы встречались с магами и не боялись их. Опасались — это несомненно, любой разумный человек должен относиться с известной долей уважения к магу, способному обрушить на его голову огонь, ветер, молнии и лед. Но они знали и другое — даже лучший из магов не способен долго вести бой. Да, цепные молнии или пылающие облака способны унести немало жизней, и даже простейшие огненные стрелы в умелых руках становятся страшным оружием — но и те, кого с отрочества учили владеть лишь отточенной сталью, могут немало. Арбалетный болт способен убить так же легко, как и фаербол, а надежные латы прикроют от ледяных игл не хуже, чем незримый щит.

Воины быстро оправились от удара. Орделия хлестнула по зрителям иглами айсрейна, но шквал ледяных стрел встретили вскинутые над головами щиты, и упали лишь двое — самые нерасторопные. Кто-то из магов метнул ветвистую голубую молнию, и дымящееся тело волшебницы рухнуло на песок. Лишь губы шевельнулись в последний раз…

— Беги… — Эти слова уже невозможно было разобрать, но любой без труда догадался бы, что шепчет окровавленный рот.

Мгновением позже один из воинов — высокий, широкоплечий, в тяжелой кольчуге (надо было испытывать очень большую привязанность к этой груде железа, чтобы тащить ее с собой по скользким горным тропам) — ухватил Альту за волосы.

— А ну стой, сука!

Таша рванула шпагу из ножен — левой рукой. Владеть обеими руками одинаково хорошо — для всех волшебников, испытывающих привязанность к простому оружию, это было не блажью, но жизненной необходимостью. Почти все боевые заклинания и большая часть защитных, кроме самых простых, требовали жестов, совершаемых именно правой рукой. Почему так, кто установил жесткий закон — о том не могли поведать даже чудом сохранившиеся со времен Разлома древние книги. Быть может, ответ хранился на острове Зор, быть может — и не существовал никогда.

— Отпусти-ка ее, урод! — спокойно произнесла Таша.

Воин развернулся на голос, раздавшийся у него из-за спины. Он даже не обнажал меча — в его руке был зажат тяжелый боевой нож, оружие в умелых руках весьма опасное, но недостаточное против длинной шпаги и человека, умеющего владеть ею. Леди Рейвен не стала дожидаться, пока имперец начнет демонстрировать свое боевое мастерство, — зеленое полупрозрачное лезвие ударило в горло над кольчужным воротом. Магическое стекло, пожалуй, могло бы пробить и сцепленные металлические кольца, но Таша не хотела рисковать зря. Бугай завалился на спину, кровь ударила фонтаном.

— Прикрывай меня, — рявкнула Таша, швыряя огненное облако прямо в толпу воинов. Раздалось отвратительное шипение, тут же перекрытое дружным воплем боли заживо горящих людей.

Губы волшебницы прошептали заключительные слова заклинания, активизируя заготовку, и девушка ощутила, как волна силы пробежала по ее мышцам. Это было невероятно, это было упоительно и восхитительно… и если бы не последующая расплата, которая придет рано или поздно (рано, рано, Таша лучше прочих знала свои возможности), то маги использовали бы заклинание героя снова и снова, по поводу и без. Зрение настолько обострилось, что раньше, казалось волшебнице, она была почти слепа. Движения врагов стали неспешными, их мечи искали цель, но делали это лениво, неохотно… создавалось обманчивое ощущение, что они более не желают повиноваться своим хозяевам.

Хлопнула тетива арбалета, болт помчался к цели — и отлетел в сторону, ударившись о возникший на его пути незримый щит.

— Молодец, Альта! — весело крикнула Таша, делая стремительный выпад. Клинок без труда обошел неуклюже выставленный щит и вонзился в рот имперцу, брызнуло крошево расколотых зубов. — А ну, кто следующий?

Ее правая рука взметнулась в привычном жесте, и по солдатам ударили голубые плети цепной молнии. Трое или четверо упали, молния, как правило, била насмерть, и от нее плохо защищали и кольчуги, и латы. Вот толстая стеганая куртка из жесткой кожи оказалась бы здесь более уместной. Многие воины-наемники, которые не могли позволить себе латы или кольчугу, пользовались многослойными кожаными панцирями, неплохо защищавшими от мечей и позволявшими выжить при ударе фаербола или молнии.

Имперцы не носили кожаных панцирей… жаль, что цепная молния у Таши была лишь одна.

— Отступаем, — прошипела она, протыкая руку еще одному имперцу, сунувшемуся было вперед.

Сбоку вылетела огненная стрела — заклинание опасное, в основном потому, что на леди Рейвен не было даже кольчуги. Но Альта снова успела — руки девочки мелькали в воздухе, словно и не было долгого голодания, боли и напряженной, хотя и проходившей по заученному сценарию схватки. Незримые щитки — небольшие, размером чуть больше обычной тарелки, возникали именно там, где требовалось, — на пути летящих стрел и боевых заклинаний, реже — там, куда должны были ударить мечи. Леди Рейвен вертелась ужом, двигаясь с немыслимой скоростью, ее шпага мелькала в воздухе столь быстро, что за лезвием почти невозможно было уследить взглядом, — и почти каждый взмах заканчивался ударом. Иногда смертельным, чаще — нет. Таша не стремилась убить всякого, до кого могла дотянуться клинком, куда важнее было нанести имперцам как можно больше ущерба — так, чтобы они и думать забыли о погоне. Поэтому зеленая шпага пронзала бедра и руки, полосовала животы, не упускала возможности чиркнуть по лицу — пусть будет больше ран, пусть будет больше крови… и больше тех, кто после этой стычки будет нуждаться в уходе.

— Отступаем, — слова выдохнула она, чувствуя, что движения стали чуть медленнее, чем раньше. Заклинанию осталось держаться не так уж и долго, потом наступит неизбежная расплата. До этого момента надо отсюда убраться.

Она видела, как один из воинов походя ткнул мечом уже мертвую Орделию. Просто так, на всякий случай. Что ж, невозможно спасти всех…

Второе огненное облако накрыло гуранских солдат, опять заорали обожженные, гудящее прямо в воздухе пламя слизывало плоть с костей, заставляя и сами кости распадаться пеплом. Воины отпрянули — огонь не следовал за ними, заклинание сделало что сумело, и теперь воздух догорал, никому не причиняя вреда… вот угас последний всполох, имперцы сдвинули щиты и шагнули вперед.

— А вот теперь пора бежать, — рыкнула Таша, хватая девочку за руку. — И быстрее.

Она выпустила последнее заклинание. Каменный молот врезался в щиты, расшвыривая солдат во все стороны, но серьезного вреда это не причинило. Несколько сломанных костей, двое то ли убитых, то ли потерявших сознание — вот и весь результат. Зато стена щитов распалась, кто-то споткнулся, на него упали другие… воинов сдерживали относительно узкие ворота, и это давало Таше и Альте некоторые шансы.

— Бегом!

Леди Рейвен мчалась сломя голову, почти не разбирая дороги. Альта едва поспевала за ней. Действие заклинания уже почти сошло на нет, еще чуть-чуть — и ноги волшебницы начнут заплетаться. Но пока им везло — имперцы преследовали их, но отставали все больше и больше. Не так просто бежать со щитом и в кольчуге… Зато в воздухе снова засвистели стрелы, засверкали росчерки фаербельтов.

— Быстрее!!!

Фаербол врезался в стену дома, фонтан искр заставил Ташу на мгновение потерять равновесие, и она лишь чудом не упала. Волшебница одну за другой швырнула в преследователей три огненные стрелы, но ни одна не достигла цели — хуже того, эта краткая задержка позволила преследователям немного сократить дистанцию.

— Бежим!

Альта выставила незримый щит, отражая очередной огненный шар. Таша схватила ее за руку и потащила за собой за угол — несколько стрел пронеслись мимо. Воины бросились следом — и тут же взвыли от злобы и бессилия — из-за угла раздалось ржание и послышался стук копыт. Выбежав из-за угла, имперцы увидели лишь стремительно удаляющуюся лошадь, несущую двоих всадниц. Вслед полетели стрелы, боевые заклинания — но догнать беглянок было уже невозможно.

Лошадь — изумительной красоты вороная кобыла, способная оказать честь и конюшне Святителя, — влетела под сень деревьев и встала, тяжело дыша и роняя хлопья пены. Бешеная скачка далась ей недешево, и последнюю сотню шагов умное животное промчалось уже на последнем издыхании. Таша чувствовала это — но укрыться от преследователей было важнее, чем сберегать силы лошади.

Внезапно вороная завалилась набок — Альта кубарем покатилась по мягкому мху, из которого то и дело выглядывали жесткие древесные корни — каждый старался наставить девочке синяков. Леди Рейвен спрыгнуть не успела — или не смогла, а потому ее нога оказалась между горячим боком лошади и все тем же узловатым корневищем. Вороная заржала — печально и даже как-то жалобно, словно прося у хозяйки прощения за то, что не сможет больше служить ей… и прося помощи, получить которую — чуткое животное наверняка это твердо знало — не удастся. Ржание скрыло треск ломающейся кости, лицо Таши смертельно побелело, и она потеряла сознание.

Пришла в себя она от дикой боли. Кто-то тащил ее, тащил неаккуратно, более того — безуспешно. Сквозь затмевающие глаза чернотой болевые спазмы девушка все же поняла, что чьи-то очень слабые руки пытаются вытащить ее из-под чего-то тяжелого и неподвижного. Правда, это тяжелое и неподвижное было вроде бы живым.

— Альта… — леди Рейвен едва выдавливала из себя слова, не особо надеясь, что их вообще можно услышать, — пре-кра-ти…

К ее удивлению, девочка услышала и тут же бросила свои отчаянные и бесполезные попытки вытащить волшебницу из-под лошади. Теперь Таша вспомнила, что ее Ночка пала… к горлу подкатил ком, но, стиснув зубы до боли (какая ж это боль по сравнению с тем кошмаром, что сейчас терзал ее ногу), волшебница заставила себя сосредоточиться на вещах более важных, чем скорбь по отбегавшей свое кобыле.

Постепенно тьма в глазах таяла, и спазмы, разрывающие ногу, уже не казались столь невыносимыми. Над волшебницей склонилось чумазое лицо, волосы девочки были забиты клочьями мха, перепутаны так, что гребню придется изрядно потрудиться, чтобы привести золотистые пряди в относительный порядок.

— Госпожа… — прошептала она, — вы живы…

— Не твоими стараниями, — прошипела Таша, стараясь, чтобы шевелились только губы. Она чувствовала, что малейшее движение, даже просто попытка откашляться или хотя бы поморщиться может снова погрузить ее в беспамятство. Словно подслушав эти мысли, боль ударила с новой силой, и девушка глухо застонала. — Ты… меня… чуть не порвала… девчонка…

— Я хотела вас вытащить, госпожа… — прошептала Альта, и по ее щеке поползла слезинка.

— Не ной. — Таша хотела раздраженно дернуть головой, но вовремя вспомнила, к чему может привести резкое движение. — Вытащить она хотела… Ночка жива еще?

— Ночка?

— О, во имя Эмиала… лошадь моя!

— Н-не знаю, г-госпожа… — Девочка явно с трудом сдерживала рвущиеся наружу рыдания. — У нее две стрелы в крупе.

— Дерьмо, — поделилась своим мнением на этот счет Таша. — Две в крупе, да еще одна в боку.

— В б-боку нет, госпожа…

— Дура. — Таша злилась все больше и больше, непонятливость маленькой замарашки ее бесила. — В другом боку… как раз сквозь мою ногу прошла… дерьмо… второй раз получаю рану почти в одно и то же место. И ради чего? Чтобы вытащить из задницы какую-то недоучку…

— Я… я… — Теперь слезы лились ручьем. — Спасибо вам, госпожа… вы меня спасли…

— Это точно, — не стала спорить леди Рейвен, скрипя зубами от боли. — Так, теперь… давай думать, как меня вытащить… разведи-ка огонь…

— Я… не умею, госпожа. — В глазах девочки застыло такое искреннее страдание, что Таша даже устыдилась своей резкости.

— Ладно, не переживай. — Волшебница даже попыталась улыбнуться, но то, что получилось, можно было скорее назвать кривой ухмылкой. — Подумаешь… не всем же разводить костры пламенем недр. Сумка у седла, загляни… там должны быть кремень и трут. Иногда лишенные магии вещи могут, знаешь ли, оказаться весьма полезны.

Спустя полчаса на поляне загорелся костер. Девочка сбила руки в кровь — прошло уже много времени с тех пор, как она таким способом разжигала огонь, к тому же кремень и полагающиеся к нему инструменты, лежавшие в мешке Таши, были не самыми простыми в обращении. Требовались определенные навыки — и тогда огнетворное приспособление действовало куда лучше, чем грубые поделки, которые можно купить в любой лавчонке. Но без опыта содранная кожа на руках была обеспечена.

— Очень хорошо… — Леди Рейвен очень не нравилось то, что сейчас надлежало сделать, но другого выхода она не видела, девчонка никогда не сможет не то что сдвинуть с места тушу смертельно раненной лошади, но даже не сумеет хоть немного приподнять ее. Значит, придется действовать радикально, несмотря на возможные последствия. Да что там говорить — неизбежные последствия, и помоги ей Эмиал, чтобы задуманное все же получилось. — Теперь сделай так… возьми головню пожарче и ткни Ночке в зад. Если повезет, она рванется, и я смогу освободиться.

— А если…

— А если нет, — резко прервала девочку Таша, — тогда и будем над этим думать. Делай как я сказала, живо!

Спустя несколько мгновений лесной воздух разорвало возмущенное ржание. Несчастное животное, находившееся на пороге между жизнью и смертью, отчаянно рванулось, ощутив страшный ожог, тут же издала вопль и Таша. Впрочем, ее крик резко оборвался. Лошадь почти сумела подняться — стала видна изогнутая под невозможным углом нога волшебницы, пришпиленная к окровавленному боку наискось вошедшей стрелой, затем древко скользнуло из тела, леди Рейвен без чувств рухнула на землю, а Ночка, сделав последний в своей жизни рывок, повалилась рядом, на этот раз — уже грудой мертвого мяса.

Когда волшебница вновь пришла в себя, небо, едва видимое сквозь сомкнутые над поляной кроны деревьев, было черным, усыпанным сотнями крошечных звезд. Неподалеку все так же горел костер, над ним на неуклюжей, сделанной из толстых веток треноге булькал закопченный котелок. В прохладном ночном воздухе пахло мясом. При мысли о том, что это мясо совсем недавно носило на себе ее, Ташу, у молодой волшебницы к горлу подкатил комок. С другой стороны — что поделать… в ее сумках не было особого запаса еды, так… пара хлебцев, кусок сыра. Достаточно, чтобы перекусить по дороге, и крайне мало, чтобы накормить двоих голодных.

Она прислушалась к своим ощущениям. Ногу все так же рвала боль, но теперь она казалась чуть ослабевшей. Скосив глаза, Таша увидела, что ее нога распрямлена и плотно примотана полосами ткани (в ткани она с тихой злостью опознала остатки своей ночной сорочки, купленной всего лишь дней десять назад и только дважды надетой) к прямой толстой ветке.

Видимо, взгляд ее был достаточно красноречив, поскольку тут же раздался голос Альты, виноватый и растерянный:

— Простите меня, госпожа… вам надо было перевязать ногу, а ничего более подходящего я не нашла… и, госпожа, сорочка все равно была… сильно кровью испачкана.

— Ладно… — Таша поморщилась, мысленно спросив себя, почему это она не испытывает к девчонке ни малейшего чувства благодарности? Казалось бы, перевязала, еду готовит… наверняка ведь вся в крови перемазалась, пока отрезала от Ночки приличный кусок.

Над этим вопросом пришлось задуматься всерьез. А и правда почему? Во время прошлой встречи девочка показалась ей довольно симпатичной, да и разговор у них вышел вполне душевный. Почему же сейчас каждое произнесенное девчонкой слово так ее злит? Может, потому, что Таша не привыкла находиться в подобном беспомощном состоянии, и быть зависимой, да еще от соплячки… это просто невыносимо.

— Госпожа, я приготовила мясо… — Девочка замялась, видимо, собираясь объяснить происхождение ужина, но потом решила, что все понятно и без объяснений. — Вам надо поесть, госпожа, вы потеряли много крови и очень ослабли. Я знаю, герой выпивает много сил.

— Откуда ты можешь это знать? — не удержалась от неуместной колкости Таша, тут же пожалев о вырвавшихся словах.

— Я знаю по книгам, госпожа. — В голосе девочки слышалась какая-то усталость и обреченность, причем связано это было именно с ответом на вопрос, а не с усталостью тела. Вероятно, она уже настолько привыкла к подобным попрекам, что даже перестала обижаться. — Я прочитала много книг и помню все. Только мне не хватает таланта, чтобы применять заклинания.

— Я так понимаю, — леди Рейвен попыталась принять сидячее положение и снова зашипела от боли, — что магическое исцеление ты тоже не смогла освоить?

— Не смогла, госпожа. Простите меня…

— Тут нечего прощать. — Таша заставила себя говорить спокойно и даже мягко. — Просто жаль, что не удастся быстро затянуть рану. К сожалению, после этого проклятого героя я еще слишком слаба. А наложение исцеления требует сил.

— Поэтому вам надо поесть, госпожа, — кивнула Альта. — Я нашла кое-какие травы… не самые лучшие, сейчас для лучших не время, но кое-что сгодится. Кроведел, бесстрастник, больник. Я заварила их и положила на рану. Вам должно стать немного легче, леди.

Таша согласно кивнула. Траволечение не было ее сильной стороной, и в последний раз она изучала знахарские рецепты очень давно, еще когда сама сидела за ученическим столом, но кое-что осталось в памяти. Больник неплохо облегчает боль, оттуда и название, правда, наибольшую силу травка имеет ранней весной, когда побеги молоды и наполнены лечебным соком. Именно тогда его собирают, делают отвар, выпаривают его, получая густую жидкость зеленовато-желтого цвета, которая хорошо хранится и идет основным компонентом во множество снадобий, помогающих от боли телесной… а иногда и от боли душевной. В том смысле, что, будучи добавленной в вино, эссенция больника придает ему неповторимый аромат и одновременно заставляет странно вести себя человеческую память, делая даже самые болезненные воспоминания туманными и неясными. Кроведел хорош в любое время, лишь бы кожистые круглые листья были не повядшими. Компресс из вываренных и тщательно отжатых листьев кроведела быстро затягивает раны и не дает появиться воспалению. Ну а бесстрастник… Таша попыталась вспомнить, для чего нужна эта трава, но память подвела. Да и не важно… если девчонка и в самом деле помнит все, что вычитала в орденской библиотеке, ей стоит довериться.

Тем временем девочка извлекла из котелка кусок мяса, выложила его на большой кусок коры, аккуратно нарезала ломтиками (а ведь кинжал сняла с пояса Таши без разрешения, зараза) и подала леди нехитрое угощение. К искреннему удивлению волшебницы, мясо получилось довольно вкусным, о чем она сочла нужным тут же сообщить малолетней поварихе.

— Я много работала на кухне, госпожа, — девочка слабо улыбнулась, похвала, пусть и столь немудреная, была ей приятна, — и видела, что добавляют в еду. Здесь есть нужные травы и корешки, есть даже дикий перец. Нет только соли…

— А как следует поискать в сумке ты не догадалась? — хмыкнула Таша. — Ну-ка подай ее мне.

И действительно, в одном из маленьких кармашков нашлась деревянная коробочка, наполненная отличной, мельчайшего помола солью. Мясо стало еще вкуснее — а для порядком проголодавшейся волшебницы оно теперь и вовсе казалось деликатесом. Да и Альта уплетала за обе щеки, торопясь и глотая слишком большие куски.

— Я смотрю, ты очень голодна?

Девочка потупилась.

— Да, госпожа… я три дня почти ничего не ела.

— Три дня? — Таша резко выпрямилась, тут же охнула, из глаз брызнули слезы. Несколько раз глубоко вдохнула, дождалась, пока спадет с глаз чернота, затем тихо спросила: — То есть имперцы захватили школу три дня назад?

— Да, госпожа. Вернее, уже больше… в полдень как раз будет четыре дня.

Таша откинулась на спину, закрыла глаза. Как ни странно, слова девочки принесли облегчение и заодно понимание того, почему Таша так злилась на Альту. Ее просто мучила мысль, что не бросься она спасать пленницу — может, успела бы предупредить Совет Ордена о своей догадке. Но если прошло три дня, то она все равно бы опоздала. От школы до столицы как раз три с небольшим дня пути для тренированного пехотинца. Если имперцы и в самом деле нацелились туда, то они уже добрались до стен Торнгарта.

Значит, она поступила верно. По крайней мере вытащила девчонку из этой передряги.

Измученная Таша заснула… Альте никогда не доводилось испытывать на себе действие героя, но его последствия она представляла себе достаточно хорошо. Пройдет не менее четырех-пяти дней, прежде чем леди Рейвен сможет себе позволить роскошь влезть еще в одну драку. Если бы Альта могла пользоваться исцеляющими заклинаниями… увы, это ей не по силам, и, следовательно, придется ждать, пока госпожа оправится настолько, чтобы заняться своей ногой. Рану затянуть легко, но перелом потребует куда больше времени и, что немаловажно, сил, которых у волшебницы сейчас и без того немного. Да, пять дней наверняка…

Альта вздохнула и снова взялась за нож. Конина вполне сможет удовлетворить их потребности в ближайшие дни, но для этого сегодня придется как следует поработать. Она понятия не имела, как коптить мясо… но если нарезать его тонкими полосками, слегка посолить и развесить над костром, да если еще костер будет давать много дыма — может, что-то и получится.

Она возилась почти до утра, не чувствуя под собой ног от усталости. Глаза слипались, руки тряслись, и несколько раз она чуть было не полоснула ножом себе по пальцам. Костер отчаянно дымил, почти не давая света, девочка подвесила над тушей мертвой лошади магический огонек, но усталость не позволила ей преуспеть и в этом — огонек получился размером с вишню и света давал не больше, чем обычная свеча.

Она и сама не заметила, как лишилась чувств. Только что резала кинжалом очередную тонкую полоску мяса — и вот уже яркое солнце бьет прямо в глаза, она лежит на чем-то сыром и неприятном, к тому же воздух был наполнен тяжелым, липким запахом крови. Альта медленно встала, чувствуя, как болит все тело. Сон, если этот обморок можно было назвать сном, почти не избавил от усталости, и сейчас она чувствовала себя ужасно. К тому же одежда была чудовищно перепачкана и отвратительно пахла — девочка, как оказалось, все это время лежала в луже крови, натекшей с лошадиной туши.

Солнце стояло уже довольно высоко… наверное, близился полдень. Вокруг было тихо — и все же девочка почувствовала, как по коже пробежал холодок. Какое счастье, что имперцы бросили преследование — ведь их могли схватить без всякого труда. Но и не от одних гуранских солдат исходила угроза… лес есть лес, он всегда наполнен опасностью, и то, что ни волк, ни медведь не воспользовался подвернувшимся случаем, было явно вмешательством светлого Эмиала. Только вот может ли Эмиал помогать своим детям ночью, когда Его лик не сияет на небосклоне? Альта не знала ответа, да он ее и не особо интересовал. Девочка, зажмурившись, повернула лицо к солнцу, и ее губы зашептали слова простенькой благодарственной молитвы.

Леди Рейвен все еще спала. Пошатываясь, Альта подошла к прогоревшему, подернутому серым пеплом костру, потрогала полоски мяса. С ее точки зрения, с того времени, как она развесила их, почти ничего не изменилось… Печально оглядев свои измученные руки, девочка снова полезла в сумку волшебницы за кремнем и прочими огнетворными приспособлениями. Нормальный человек просто не может справиться с этими хитрыми штуками, не раскровенив себе руки… но что поделать, нужен огонь. Волшебнице требуется горячая пища, да и мясо на солнце очень скоро испортится. А ведь еще столько предстоит сделать… набрать свежих трав для супа и для лечебного отвара, нарезать еще мяса, развесить его вялиться на солнце — если нарезать полосочки потоньше, то, пожалуй, получится не хуже, чем над костром. Еще придется насобирать хвороста для костра, и побольше — не стоит надеяться, что и следующая ночь пройдет так же спокойно и тихо, запах падали наверняка привлечет сюда зверье, появятся и хищники, и огонь станет единственной их зашитой. Потом она сварит суп, накормит беспомощную волшебницу…

Потом немного поплачет, вспоминая тех, убитых гуранцами, жалея свою жизнь, которая уже не станет прежней.

А если леди Рейвен позволит, то после этого Альта поспит. Сделает все, что надо, и поспит… хотя бы чуть-чуть.

— Вам правда надо поесть, леди!

Таша брезгливо посмотрела на котелок, в котором тихо колыхалось густое варево из сушеного мяса, кореньев и лесных трав. Аппетит это блюдо вызывало в первый день. И во второй. И даже в третий, что было, безусловно, комплиментом для малолетней поварихи. Но теперь леди Рейвен, воспитанная совсем на другом меню, и видеть не желала опротивевшее варево. Ей, конечно, приходилось временами питаться и куда более неприятными блюдами… которые и блюдами-то, собственно, назвать можно было лишь с большой натяжкой, но… но сейчас запах этого, если откровенно, довольно приличного супа вызывал у нее только отвращение.

— Не хочу.

— Надо, госпожа. Вы потеряли много сил, и…

— Я знаю, сколько сил я потеряла!

Таша с трудом удержалась, чтобы не напомнить девчонке, по чьей вине эти силы оказались потеряны. Это было бы некрасиво… но ей так хотелось покапризничать. В последние дни она постоянно ловила себя на недостойных мыслях — ее все время так и подмывало сказать девочке какую-нибудь колкость. Она ненавидела чувство беспомощности и в такие моменты готова была сорвать злость на ком угодно. Даже на ребенке.

— Нам надо выходить из этого леса, — пробормотала она. Девочка, как обычно, услышала. Слух у малышки был острым, как у кошки. Правда, как и кошка, Альта слышала лишь то, что считала нужным. Например, брюзжание Таши она просто пропускала мимо ушей, как свист ветра или стук дождевых капель.

— Госпожа, до ближайшего села далеко… — Она замялась на мгновение, и Таша поняла причину этой заминки. Ближайшее село располагалось возле школы Ордена… а теперь там нет ничего живого. Даже имперцев — наверняка они уже оставили древние стены, отправившись по своим делам. Вероятнее всего — к Торнгарту, хотя чем больше Таша думала об этом, тем больше сомневалась в намерениях имперцев. Да, основной отряд отправился к столице, но вот эти полторы сотни… Школа содержала в себе немало ценностей, в том числе и таких, за которые тот же гуранский Император заплатит золотом по весу. А, скажем, высшие иерархи Триумвирата дадут втрое или вчетверо большую цену. Древние книги, написанные еще до Разлома. Вещи, помнившие руки давно сгинувших мастеров. Вряд ли солдаты бросят все это на произвол судьбы, доставив радость какой-нибудь недобитой банде лесных разбойников — светоносцы охотились за приграничной вольницей с определенным успехом, но здесь, в предгорьях, так никогда и не смогли уничтожить всех искателей легкой наживы до конца. Да уж, брошенная без присмотра школа стала бы для них роскошным подарком.

Что бы сделала на их месте леди Рейвен? О нет… леди всего лишь набила бы пару мешков наиболее ценными экспонатами из подвалов школы и отправилась бы восвояси. Но солдаты, для которых служба Гурану была делом чести, не могли похвастаться, что эта служба слишком уж наполняла их кошельки. Бросить ценности они не смогут, взять с собой… тяжелый груз делает путника уязвимым, лишает мобильности. Вполне вероятно, что они соберут все ценности, что смогут найти, и двинутся к Долине Смерти. Или к горам — чтобы потом тащить ценности по горным тропам на своих спинах. А может, отправят добычу с небольшой охраной, а сами — к Торнгарту. Если Таша не ошиблась в своих предположениях.

В любом случае гнаться за ними она не собиралась. И возвращаться в мертвое село — тоже. Пять летних дней… страшно подумать, что там сейчас творится. Вряд ли имперцы оказались настолько любезны, что сожгли за собой все трупы.

Значит, надо искать другое место, где есть ночлег, нормальная еда и, желательно, чистое постельное белье. Сон под сенью огромных елей, где воздух наполнен хвойным ароматом, где журчит меж корней кристально чистый ручей… как романтично. Но всей этой романтике вместе взятой Таша предпочла бы большой чан, наполненный горячей водой, очень много ароматного жидкого мыла и часов двадцать сна на пуховой перине.

При этой мысли девушка даже застонала — таким манящим и желанным было представшее перед ее глазами видение огромной уютной постели.

— Раз далеко, значит, надо двигаться, — фыркнула она. — Раньше выйдем — скорее доберемся.

— Вы не сможете идти, госпожа, — вздохнула Альта, все еще держа чуть ли не перед носом Таши котелок с быстро остывающим варевом. — Рана еще не зажила окончательно…

Лечебной магией девчонка не владела, но отказать ей в наблюдательности было сложно. Разумеется, как только к волшебнице немного вернулись силы, она тут же зарастила рваную рану на бедре, но сломанную кость восстановить было сложнее. Магии поддавались и кости, и обломки уже начали срастаться, но до полного выздоровления было еще далеко. Попытайся сейчас леди Рейвен отправиться в путь, и ненадежная нога вполне могла подломиться снова. Мысленно Таша представила себя медленно хромающей по лесу, опирающейся на суковатую палку… а что, быть может, девочка и права… еще пара дней относительного покоя, немного… нет, проклятие, много лечебной магии — и можно будет ходить без опаски. Правда, ее будет порядком пошатывать уже не от раны, а от слабости иного рода, вызванной чрезмерным использованием магии крови.

Что бы там ни говорили теоретики Ордена, сама леди Рейвен была совершенно убеждена — между стихийной магией и магией крови не такая уж и большая разница. Да, ледяные шипы, огненные шары и прочие ярмарочные фокусы (достаточно опасные в умелых руках, но в умелых руках и палка — оружие) почти не отбирают сил у волшебника, в то время как все или почти все заклинания школы крови выматывают донельзя. Быть может, именно поэтому ни Триумвират, ни Ночное Братство, где магия крови доминировала в ущерб стихиям, никогда не достигали такого боевого мастерства, как Несущие Свет. В серьезном бою маг крови не способен выстоять против заклинателя стихий… если, конечно, не убьет мастера молний и огня первым же ударом. Что, кстати, весьма вероятно. Но ведь, с другой стороны, высшие заклинания школ земли и огня, големы и огненные птицы тоже высасывают силы у волшебника, да еще как! Мастером земляной магии леди себя не считала, но вполне могла создать средней величины голема — а потому прекрасно понимала, сколько на это требуется жизненной силы. Так в чем же разница?

Она вздохнула, прислушалась к своим ощущениям и принялась шептать слова заклинания. Вокруг пальцев возникло чуть заметное свечение, ладонь коснулась места перелома. Ногу пронизывали волны тепла, магия многократно ускоряла заживление. На лбу девушки выступила испарина, сияние погасло, и Таша обессиленно откинулась на ворох уже чуть подсохшей травы, старательно заготовленной Альтой. Руки мелко дрожали… да, еще два дня. А потом ее в этом лесу не удержит даже вся имперская армия вместе взятая.

Убедившись, что волшебница то ли заснула, то ли впала в беспамятство, Альта села рядом и выудила из кармашка свою подвеску, свою единственную драгоценность. Как кулочник оказался в кармане, она не помнила, да и подаренная госпожой Лон цепочка куда-то делась. Ну и ладно… главное, что подвеска уцелела. Надергав длинных нитей из подола своего драного платья, девочка сплела шнурок и вновь водворила кулон туда, где ему было самое место, — на шею.

Жаль, что все остальное нельзя было привести в порядок столь же легко и быстро. Альта задумалась. Им нужны лошади… хотя бы одна лошадь — для леди Рейвен, которая, как бы ни храбрилась, не выдержит долгого пешего перехода. В селе не осталось ни одной, солдаты наверняка забрали всех… но ведь не могли же они забрать всю скотину? Скакуна, достойного носить на себе благородную всадницу, добыть негде… но где написано, что леди не пристало ехать в телеге, запряженной волами? А если и написано…

Оставалось придумать, как сходить в деревню за повозкой и волами. Девочка ни разу в своей короткой жизни не запрягала животных в упряжку и подозревала, что вряд ли хорошо справится с этим непростым делом, однако попробовать все равно стоило. Но для этого придется оставить леди одну. Конечно, волшебница, даже пребывая в столь плачевном состоянии, отнюдь не беззащитна, но Альта все равно переживала за свою спасительницу.

Судьба, вероятно, решила смилостивиться над беглянками — а может, это она так шутила… Так или иначе, но Альта вдруг услышала стук копыт, а затем на поляне появились люди. Если они и были шуткой судьбы, то шуткой жестокой.

Четверо мужчин, одетых так, как обычно одеваются разбойники, то есть в вещи дорогие, но явно с чужого плеча и давно к тому же не получавшие должного ухода, остановили коней в нескольких шагах от леди Рейвен и девочки, которая прижалась к волшебнице, то ли ища защиты, то ли, напротив, желая собой закрыть молодую госпожу. Кони были под стать одежде — великолепный вороной жеребец, тонконогий, с роскошной гривой, пара явно крестьянских лошадок, на вид большепривычных к сохе, чем к седлу, и здоровенный тяжеловоз из тех, кого в орденской армии используют для перевозки громоздких деталей осадных машин.

— О… баба! — осклабился не слишком тщательно выбритый мужчина, восседавший на тяжеловозе. — Сыч, смотри! Натуральная баба, да еще со шпагой. Сыч, ты видел баб со шпагой?

— Видел, — буркнул владелец роскошного жеребца, жестом приказывая спутнику заткнуться. Тот, вероятно, уже давно хорошо усвоил, что приказы командира надо исполнять, поскольку тут же замолчал, лишь таращился на красавицу-брюнетку, облизывая толстые губы. Проснувшаяся от стука копыт Таша ответила ему холодным, равнодушным взглядом, а затем переключила свое внимание на вожака.

В сравнении со своими спутниками тот, кого назвали Сычом, выглядел настоящим лидером. Суровое, в чем-то даже красивое лицо, легкая кольчуга, неоднократно чиненная, но все еще поддерживаемая в приличном состоянии, поверх кольчуги — короткая душегрейка, не слишком уместная в столь теплое время, но прекрасно скрадывающая звон железа, за плечами — двуручный меч отличной работы.

Сыч легко соскользнул с коня, учтиво поклонился полулежащей на куче подсохшей травы девушке, кивнул прижавшейся к ней девчонке.

— Мое почтение, госпожа.

— И тебе легкого пути, добрый человек.

— Мне кажется, вы нуждаетесь в помощи, госпожа… — Его голос буквально источал мед, и если бы не три разбойничьи рожи в качестве эскорта, этого человека можно было вполне принять за кого-то из местной знати.

— Помощь действительно была бы уместна. — Леди изобразила то ли утвердительный кивок, то ли легкий поклон в качестве благодарности за предложение. — Моя лошадь пала, я неудачно подвернула ногу… быть может, вы могли бы сопроводить меня до ближайшего села?

— Увы, госпожа… — Выражение огорчения на лице Сыча выглядело столь искренним, что наверняка являлось фальшивым. — Неотложные дела заставляют нас быть в ином месте.

— Тогда, возможно, я могла бы приобрести одну из ваших лошадей?

— Приобрести? — Главарь задумался. — Вероятно, это возможно. В иное время я, не задумываясь, молил бы столь прекрасную госпожу принять все, чем располагаю, в дар… но в данный момент, увы, я вынужден буду принять ваше щедрое предложение именно в том виде, в котором оно прозвучало.

Таша понимала, что вряд ли эта беседа закончится добром, ну не может приличный человек путешествовать в компании таких образин. Значит, это разбойники. К чему весь этот спектакль?

— Конечно, — продолжал тем временем Сыч, все так же любезно улыбаясь, — четыре солнца несколько больше, чем просят за лошадь торговцы, но ведь и торговцев поблизости нет. К тому же известно ли прекрасной госпоже, что Орден, да продлятся его дни, реквизировал практически всех лошадей в округе, годных под седло… и почти всех, способных хотя бы тащить телегу. Цены взлетели неимоверно.

— Пусть будет четыре… — Уже произнеся эти слова, Таша поняла, что совершила ошибку.

Хотя почему ошибку? Можно подумать, эти ублюдки и в самом деле намеревались продать ей лошадь и мирно отправиться по своим делам. Как бы не так… устроили здесь представление. С леди Рейвен в качестве главного действующего лица.

— А еще думается мне, что если у прекрасной госпожи так легко получается расстаться с четырьмя солнцами, — продолжал Сыч, — то в кошельке у нее может оказаться куда больше золота… может, мы поторгуемся еще?

— Торговаться? — Леди привстала на своем импровизированном ложе. В ее голосе звенели сталь и презрение. — С благородной дамой не торгуются, мужлан! Мне нужна лошадь. Одна. Оставь ее и убирайся, пока цел. Если золото тебе дороже, чем моя благодарность, можешь получить монеты.

— Благодарность леди… как красиво это звучит, — рассмеялся главарь. — Знаете, госпожа, в отношении меня вся ваша благосклонность может лишь способствовать замене веревки на топор. Топор ведь считается почетнее, не так ли? Хотя я бы предпочел меч. Да, меч… но, увы, это — для казни благородных, к коим я не принадлежу.

— Оно и видно, — фыркнула Таша.

— И знаете, госпожа, это совсем не так плохо. Во-первых, я не обязан жертвовать всем ради взмаха ресниц благородной дамы. Во-вторых, понятия о чести не мешают мне заглядывать в кошельки путников, готовых не моргнув глазом выложить четыре солнца за паршивую старую кобылу.

— А в-третьих? — съязвила леди Рейвен.

— А в-третьих, если я убью женщину, меня не будет мучить совесть.

В следующее мгновение меч уже был в его руках. Спешились и остальные, правда, далеко не так изящно — сказывалось отсутствие практики. Лесные разбойники редко садятся в седла, их удел — засады, где лошадь лишь помеха. Возможно, главарь, захватив во время очередного грабежа этого роскошного скакуна, не нашел в себе сил расстаться с драгоценной добычей — и остальным членам шайки пришлось подлаживаться под командира.

Быть может, эти люди были неотесанны и грубы, быть может (или даже наверняка), непроходимо глупы — ибо только глупец может разбойничать в лесах, принадлежащих Несущим Свет. Рано или поздно это занятие всех приводит на виселицу или на кол — а если у инталийских солдат не будет лишнего времени на развлечение, то разбойников просто перережут. Схваченный с оружием в руках разбойник подлежит казни без суда. Бросивший оружие — может надеяться на каторжные работы… но каменные карьеры Инталии, поставлявшие великолепный мрамор, быстро отправляли каторжников к Эмнауру, где им было самое место. Поэтому, выходя на большую дорогу, разбойники предпочитали в плен не сдаваться. И трусов среди них, как правило, не было. Двое бородатых мужиков в добротных, хотя и порядком засаленных кожаных куртках, усиленных железными бляшками, заняли позиции перед предводителем, выставив тяжелые, совсем не боевые топоры. Третий — тот, что выразил такой восторг от встречи с леди Рейвен, — торопливо натягивал громоздкий арбалет.

Таша была, быть может, и не слишком удачлива, зато знала правило, благодаря которому не раз оставалась в живых. Хочешь бить — бей. Не тяни время, не развлекай жертву разговорами… но знала также, что многие негодяи очень любят такие вот позы. Мало прирезать противника, надо сперва унизить, заставить испытать страх. А то и услышать мольбы о пощаде. К чему, если исход одинаков… или этот красавчик искренне верит, что благородная дама будет валяться у него в ногах, вымаливая жизнь? Глупец… надо нападать сразу, тогда, возможно, у него было бы больше шансов. Или же он до сих пор не понял, с кем имеет дело? Конечно, у нее не было привычки таскать на лбу обруч мастера магии, существовали и более изящные украшения, а эти диадемки носят только в первые недели после получения соответствующего звания, да еще на официальные приемы. Но, в конце концов, кого еще можно встретить в лесу неподалеку от школы Ордена?

Мысленно она улыбнулась. Что ж, если эти кретины не понимают, с кем связались, то предстоящее может оказаться неплохим развлечением. Проклятие, ей до смерти надоел этот лес, эта поляна, изученная уже до последней травинки, и хочется размяться.

— Что вам надо? — взвизгнула Альта, растопыривая пальцы. Даже самый лучший ледяной шип, который она только могла создать, вряд ли сможет пробить даже кожаную куртку, тем более разорвать железные звенья кольчуги. Но Альта явно намеревалась попробовать. Таша мысленно усмехнулась — похоже, из девочки выйдет толк. Недостаток таланта и умения вполне заменит решимость, это тоже немало.

— Все, что у вас есть, — спокойно ответил главарь.

— У нас ничего нет.

После неосторожного заявления Таши о готовности заплатить за лошадь немыслимую сумму золотом эта фраза звучала жалко. К тому же драгоценная шпага, седельная сумка, чем-то набитая… хватило бы и меньшего, чтобы привлечь внимание искателей легкой наживы.

— Возьми ее сумку, — приказал Сыч. Видимо, роли в банде были распределены заранее, поскольку эта фраза, ни к кому конкретно не обращенная, была воспринята совершенно однозначно. Один из бандитов шагнул вперед, протянул руку к дорожной сумке леди Рейвен и тут же отдернул ее с воплем — брошенный Альтой ледяной шип пробил ладонь, во все стороны брызнули капельки крови. Таша едва удержалась, чтобы не выкрикнуть нечто восторженно-одобрительное. Бросок был не слишком силен, но точен. Хотя, пожалуй, не стоило преждевременно демонстрировать свои возможности.

— Так ты, девочка, еще и волшебница? — Главарь вздохнул и решил, видимо, что с разговорами пора заканчивать. — Убить. Обеих. Сначала ведьму.

Небритый, с явным сожалением в глазах, вскинул арбалет и, прицелившись, нажал на рычаг. Хлопнула тетива, но стрела, не долетев до девочки, была отброшена в сторону чуть мерцающим незримым щитом. В следующее мгновение с рук девочки сорвалась ледяная стрелка и… и разлетелась сверкающими брызгами, ударившись о пришитую к куртке железную пластинку. Воздух разорвала грубая ругань стрелка.

— Убить! — повторил приказ главарь.

Раненый подхватил топор одной рукой, замахнулся… второй шагнул вперед, тоже занося свое оружие. Энтузиазма у них поубавилось, девчонка показала себя волшебницей, а оценить ее силу и способности на своей шкуре желающих было мало. О способностях боевых магов ходили легенды — и в массе своей они были правдивы. Девчонку надо было убить, и как можно скорее, но мужики медлили… Они не были трусами и не задрожали бы перед честной сталью, но магия была выше их разумения.

А вот главарь не боялся. Он небрежным жестом отстранил своих замешкавшихся соратников и двинулся к замершей девочке.

И тут леди Рейвен вступила в игру.

Таша считала себя боевой волшебницей — и не без оснований. Конечно, ей не всегда везло, бывали победы — но случались и поражения, когда приходилось спешно уносить ноги, а то и залечивать болезненные раны. Но она вряд ли вышла бы живой из множества передряг, если бы обладала плохой реакцией.

Она была еще слишком слаба, лечение в очередной раз выпило из нее все силы, но ничего особо выдающегося сейчас и не требовалось. Огненный шар, пущенный еще не вполне твердой рукой, ударил главаря прямо в грудь. Он отпрянул, вспыхнула душегрейка, запахло горелым. Нервы топорников не выдержали — оба бросились к лошадям, стремясь поскорее покинуть место, где женщины мечут огонь, а девчонки — лед. Главарь катался по земле, стараясь сбить пламя, и рычал от боли и бешенства. Наконец он поднялся, и глаза на покрытом сажей лице с ненавистью уставились наледи Рейвен. Выглядел главарь ужасно… узкая черная бородка, некогда ухоженная и, несомненно, являвшаяся предметом гордости разбойника, теперь обгорела почти полностью, лицо покрывали красные пятна ожогов. Несомненно, он испытывал сильную боль — но и столь же сильное бешенство. Обожженные руки сжимали меч, и главарь намеревался пустить его в ход.

— Ну, ведьма, ты поплатишься…

Снова хлопнул арбалет. В этот раз Альта не сумела вовремя подставить щит, и железный стержень чиркнул по плечу волшебницы, вспарывая ткань и без того изрядно пострадавшего в недавней схватке костюма, а заодно и кожу. Таша дернулась, а потому следующий огненный шар прошел мимо цели. Увы… сгусток пламени, миновав главаря, ударил прямо в бок его великолепного скакуна. Несчастное животное, обезумев от жуткой боли, встало на дыбы, а затем, рассыпая искры от горящей шкуры, ударилось в бегство. Ненадолго… коня не защищала кольчуга, плотная подкольчужная куртка, и рана, нанесенная фаерболом, оказалась слишком тяжелой. Не пробежав и двух десятков шагов, жеребец рухнул как подкошенный и остался лежать неподвижно.

— Удачный удар, сука, — прошипел главарь. — Вот теперь тебе точно не жить.

— Обещала мышка коту усы вырвать, — фыркнула Таша, закусывая губу от боли в плече. И от досады, что нельзя взять в руку шпагу и медленно отрезать от этого наглеца по ломтику, начав с… самого ценного для мужчины. Что ж, она слишком слаба, чтобы фехтовать, но магия остается в ее распоряжении, и сейчас этому наглецу, посмевшему поднять оружие против самой леди Рейвен, придется несладко.

Она метнула огненную стрелу — больше для разминки, чем в надежде поразить цель. Бандит вскинул меч, парируя удар, на железе появилось чуть оплавленное пятно, а фаербельт разлетелся огненными брызгами.

— Это все, что ты умеешь, сука? — Он прыгнул вперед, занося над собой меч, и тут же отлетел на несколько шагов назад, ощутив чудовищной силы удар в грудь.

Сыч закашлялся, по подбородку побежала струйка крови. Внезапно его левая рука пришла в движение, что-то сверкнуло в воздухе, и в боку Таши словно по волшебству выросла рукоятка метательного ножа. Девушка охнула, но тут же взяла себя в руки — рана была болезненной, но не слишком опасной, бросок оказался недостаточно точен.

— Альта… — намеренно громко заявила волшебница, — нам надо будет с тобой позаниматься. Ты слишком часто пропускаешь удары.

— Я буду очень стараться, леди Рейвен! — Она вскинула руки, и еще одна стрела отлетела в сторону, не причинив вреда. Арбалетчик не торопился — он даже отошел подальше, к самым деревьям, где чувствовал себя в относительной безопасности.

Он жестоко обманулся — менее всего Таша собиралась выяснять, какая по счету из стрел найдет цель. Видя, что небритый полностью сосредоточился на своем арбалете, Таша метнула ледяную стрелу — заклинание простенькое, не слишком опасное, но и очень быстрое.

Арбалетчик даже не сумел понять, что его убило. Он просто поднял взгляд на волшебницу, и тут же правый его глаз взорвался брызгами крови и слизи, тело еще стояло, но мозг был превращен в кашу ледяными осколками. Мгновение — и стрелок упал навзничь, выронив оружие.

— Вот как… — Сыч приближался к полулежащей волшебнице неспешными шагами, выставив перед собой клинок. — Вот, значит, как… сама блистательная Таша Рейвен. Подумать только, какая встреча.

— Надо же, какая честь, — прошипела Таша. Нож в боку причинял боль, но вырвать его она не могла, хлынувшая кровь очень быстро лишила бы ее остатков сил, а на лечебные заклинания не было времени. — Какая честь… лесной бандит слышал обо мне. Надеюсь, только лестное?

Она метнула еще одну огненную стрелу, и Сыч опять отразил выпад мечом. Он явно не был новичком в подобных делах, магии не боялся и знал, что может ей противопоставить. Даже опытный боец в схватке один на один с волшебником уровня леди Рейвен не имеет ни малейшего шанса уцелеть. Но если волшебник ранен, если не в состоянии двигаться и не хватает сил на по-настоящему разрушительные заклинания… тогда исход схватки предсказать трудно. Ловкость, приличные доспехи или хорошая кольчуга, уверенность в своих силах могут одержать верх над боевой магией.

Видимо, все эти мысли пришли в голову и Сычу. А также мысль о том, что репутация леди Рейвен вполне может оказаться соответствующей действительности. Поэтому он сделал единственно правильный выбор, который давал ему самую высокую вероятность уцелеть: швырнув в волшебницу второй и последний нож (без всякого успеха, Альта вовремя подставила щиток), он вдруг сделал отчаянный рывок — но не вперед, к Таше, а в противоположную сторону, к деревьям. Даже не помышляя о том, чтобы вскочить в седло последней лошади. Медлительная коняга оказалась бы скорее помехой, чем помощью.

Проводив беглеца взглядом и парочкой не достигших цели айсбельтов (фаербол был бы надежней, но Таша совершенно не намеревалась устроить лесной пожар), девушка без сил откинулась на свое ароматное лесное ложе. Что ж, все прошло довольно неплохо. Дальше предстояло заняться куда менее веселым занятием — извлечь нож, затянуть рану… А потом попробовать забраться в седло. Все же этот лес ей жутко надоел.

Уже через полчаса она поняла, что ненавистную поляну придется созерцать еще какое-то время. Хотя бы до того момента, пока она не сможет самостоятельно сесть на коня. Таша, пошатываясь и опираясь о плечо девочки, добралась до своей мягкой постели и буквально рухнула в ворох подсохшей травы.

— Уже вечер? — спросила она.

— Что вы, госпожа, — чуточку растерянно прошептала Альта. — Полдень скоро…

— Почему же так темно?

Ее глаза закрылись, а тонкие пальцы девочки скользнули по лбу волшебницы. Сухому и очень, очень горячему.

Глава 10

— Эй, колдун, проснись! Да проснись же, покарай тебя Эмнаур!

— Я бы не возражал против кары, — сонно пробормотал я, — если это будет означать возвращение в Эммер.

— Вставай, — рыкнул он, сдергивая с меня одеяло.

Я на мгновение подумал о том, что одиночество в стенах замка — не такая уж плохая штука. Во всяком случае, никто не будет врываться к тебе среди ночи, кричать, будить. К тому же в этом простолюдине — будем объективны, торговцам никогда не достичь утонченных манер знати или мудрости магов, — напрочь отсутствует уважение к старшим. И к магам тоже… о, я знал кое-кого, кто испепелил бы наглеца за подобную дерзость.

— Ну что тебе нужно, Дроган? — простонал я, пытаясь натянуть на себя одеяло.

— Торнгарт горит! — выкрикнул он, срываясь на фальцет.

— Ну и что? — фыркнул я, смирившись с неизбежным и произнося короткое заклинание, от которого в голове моментально посветлело и остатки сна сдуло словно порывом холодного ветра. — Ну и что, Дроган? Мы же и так знали, что у Инталии будут неприятности. Ладно, пойдем посмотрим на это «уникальное» зрелище.

Сарказма в моем голосе торговец не уловил. Я знал, что его семья живет не в Торнгарте, их дом был много западнее, практически на берегу океана. Вряд ли гуранские войска доберутся и туда.

Как я и предполагал, картина, показанная нам картой, была не такой уж необычной. С моей точки зрения, конечно. Я уже не раз видел огонь над Торнгартом — сильная, но на удивление бестолково построенная крепость, масса уязвимых мест. Белый Орден кичится цветом своих одеяний, верит в божественную справедливость своего дела… и в то, что клинки белых рыцарей надежнее каменных стен. Так было в мое время, так, вероятно, осталось и сейчас.

В чем-то они, вероятно, были правы, мощь крепостей в наибольшей степени зависит от мужества защитников… и все же нельзя до такой степени полагаться на веру. На моей памяти Торнгарт брали штурмом раза четыре. Еще несколько раз стычки между Инталией и Гураном не доходили до уровня полномасштабной войны, а в остальных случаях военные действия велись на территории Империи. Так уж повелось… то Белый Орден провозглашает Святой поход, то Гуран заявляет, что его жизненные интересы — на западе. Льется кровь, гибнут люди, и все успокаивается на несколько лет. А потом начинается сначала. Вряд ли среди Императоров Гурана или Святителей Инталии можно найти больше двух или трех, кто не начал бы свое правление с объявления войны.

На карте, как обычно, разобрать можно было немногое. Войска Империи осадили столицу Инталии, но Дроган, на первый взгляд, волновался зря. Город-крепость не горел, горели дома, расположенные в непосредственной близости от стен, и было очевидно, что до падения Торнгарту далеко. Даже несмотря на то, что основные силы белых рыцарей были выдвинуты к Долине Смерти, городской гарнизон наверняка достаточно силен, чтобы его нельзя было опрокинуть сходу. К тому же рыцари, несомненно, двинутся к столице и прибудут под стены Торнгарта через неделю. Или через несколько дней, если будут очень торопиться и махнут рукой на обозы. Может быть, тем война и закончится. Отрезанные от тылов имперцы вряд ли окажут серьезное сопротивление, затем выторгуют для себя более или менее приемлемые условия мира и отправятся восвояси. Лет на пять… может, даже на десять — пятнадцать о войне можно будет забыть. А потом у Святителя случится несколько запоздалый приступ праведного гнева.

Все это я объяснил Дрогану.

— Ты думаешь, так все и будет?

— Вероятнее всего. Если, конечно, Империя не играет фальшивыми костями.

Он мгновение помолчал.

— Что ты имеешь в виду, Санкрист?

Я лишь пожал плечами.

— Пойми, Дроган, я наблюдал за этой картой годами, десятилетиями, веками… я видел много подобных картин. И в этот раз Империя ведет себя необычно. Понимаешь, друг мой, Гурану не нужно уничтожение Инталии, не нужны ее территории. Войны — лишь способ поддержать равновесие, способ предоставить занятие знати, рыцарям, боевым магам. Всем им нужна слава, добыча… но еще больше нужно чем-то занять свои клинки. В противном случае эти силы могут выйти из-под контроля.

— У Святителя та же проблема? — понимающе усмехнулся купец.

— Вот именно. Правда, в мое время такие вопросы волновали скорее не Святителя, а Орден.

— Тогда что тебя беспокоит, Санкрист?

— Мне кажется, что Гуран пересмотрел свое отношение к этой тысячелетней войне. Удастся ли это ему, или нет, я пока сказать не могу. Но у меня такое чувство, что в Эммере назревает что-то необычное… и очень плохое. Быть может, нынешний Император желает распространить свою власть на весь континент.

Скрип… скри-ип… скри-и-и-ип…

Некоторое время девушка лежала, никак не показывая того, что проснулась. А она спала? Последнее, что сохранилось в памяти, — холм, стоны раненых, серый исполин, поднимающийся из груды камней. Где она сейчас? Судя по скрипу и тряске, ее везут на телеге. Куда? Бетина открыла глаза. Небо было затянуто мрачными серыми облаками, и хорошо, что они пока не собирались пролиться дождем на иссохшую землю. Земля была бы не против, но для армии на марше дождь — вещь весьма неприятная. Пыль или раскисшая грязь, что лучше? Бетина не была большим знатоком, но не сомневалась, что солдаты выберут пыль. Если, конечно, в обозе достаточно питьевой воды.

Армия куда-то шла. По обе стороны от телеги шагали угрюмые пехотинцы, рядом кто-то тихо стонал. Бетина повернула голову — плечом к плечу с ней лежал молодой мужчина, судя по одежде — из числа рыцарей-светоносцев. При каждом толчке сквозь его зубы прорывался еле слышный стон… Девушка попыталась встать, но чьи-то сильные руки помешали ей.

— Лежите, госпожа.

— Что…

Она попыталась сформулировать вопрос, но все слова почему-то вылетели из головы.

— Что случилось, где я, что со мной… обычно спрашивают именно это, — сообщил тот же голос, мягкий, слегка дребезжащий. — Вам надо лежать, госпожа. Вы очень слабы. Меня зовут Детта, я старшая служанка в обозе при третьем полку гвардии. В настоящий момент…

— Подожди, — прошептала Бетина. — Этот рыцарь… он страдает… я могу помочь ему…

— Не можете, госпожа. — Девушка не видела лицо старшей служанки, но была уверена, что женщина очень немолода и выглядит усталой. — Помочь ему уже нельзя… а если бы и было можно, то он сам отказался бы от такой жизни. Парень лишился обеих ног. Проклятый демон… жить ему осталось совсем немного. А вы нуждаетесь в длительном отдыхе, ваши силы почти иссякли. Я не особо владею магией, так… травки ведаю, лекарствовать могу помаленьку, но признаки истощения сил знаю получше многих. Даже получше ваших, орденских. А и не знала бы — так за последние дни насмотрелась бы на всю оставшуюся жизнь. Я понимаю, вас, госпожа, терзают вопросы. Но лучше вам не разговаривать, лежите спокойно, я все расскажу. Только поешьте немного… вот бульончик, в самый раз сейчас будет. Он, правда, остыл… горячего поедите потом, когда привал будет. К вечеру, не раньше. А пока вот… и лепешечку, лепешечка свежая. Почти свежая… жуйте, госпожа, и запивайте, а я вам потихоньку все и расскажу. Я ведь знаю, мне сказали, что вы потеряли сознание в самом начале, еще до того, как сама битва началась.

Старшая служанка — должность для простой женщины очень высокая. По сути, это та же домоправительница, только не в доме, а в обозе. Она привыкла, что к ее словам прислушиваются и благородные господа, а уж простым ратникам и того паче слугам и вовсе полагалось исполнять распоряжения старшей служанки незамедлительно и с должным рвением. Хотя, разумеется, и работать ей приходилось за двоих, держать в памяти массу дел, стараться за всем уследить.

Но сейчас, на марше, работы у нее почти не было. Все, что нужно, сделано. Раненым наложены повязки с целебными мазями, мертвым возданы последние почести, голодные накормлены — насколько это возможно во время отступления, изрядно напоминающего бегство, и она вполне могла уделить время больной волшебнице.

Детта была уже немолода, ее лицо, не блиставшее красотой и в юности, сейчас оплыло и оделось сеточкой морщин, зато в глазах появились мудрость и понимание. И еще она очень любила поговорить… лишь бы найти подходящего слушателя.

Она помогла Бетине занять более удобное положение, сунула ей огромную чашу, наполненную остывшим, но все равно вкусным мясным бульоном, и принялась рассказывать.

— Битву мы проиграли. Конечно, наши великие полководцы назовут это временным отступлением, и, видит Эмиал, я бы хотела, чтобы они оказались правы, но, по правде говоря, это именно поражение. Когда погибли маги…

Бетина поперхнулась бульоном, жирные струйки потекли по пыльному костюму, оставляя отвратительные пятна.

— Это ведь не секрет, госпожа. Тот ледяной вихрь, что обрушился на холм, где вы стояли, унес жизни очень многих. И еще больше досталось ополченцам, погибло, наверное, сразу с тысячу человек, а втрое больше было раненых. Потом этот проклятый демон сдох… говорят, сам арХорн приказал найти ту волшебницу, что догадалась послать голема против огненного чудовища, дабы воздать ей почести. Наверное, госпожа, вы спасли всех нас… если бы чудовище добралось до войска, потери были бы неисчислимы. Но когда вас нашли, стало ясно, что с почестями придется обождать. Вы совсем обессилели.

— Про битву… — прошептала Бетина.

— Ты пей, пей… да, про битву. Когда огненная тварь сдохла — или исчезла, точно не знаю, — имперцы атаковали. Они правильно нацелились — как раз туда, где было больше всего потерь от ледяного дождя. Рыцарский клин прорвал ряды ополченцев, из них мало кто уцелел. Потом подошли мертвяки… они, конечно, не слишком опасны, это уж все знают, но когда их много… Баронская конница ударила во фланг, но не успела совсем чуть-чуть — им путь перекрыли мертвяки. Правда, их почти всех порубили, но ведь имперцы для того их и посылали в бой… чтобы мертвяков, а не живых под мечи Ордена подставить. В общем, кавалерия увязла, а там подошли и наемники… немногие из всадников уцелели, а тем временем имперцы схватились с нашей гвардией. Ну, гвардейцы не подвели, хотя потеряли немало своих. Но и гуранцам досталось…

Бетина сделала последний глоток, отложила опустевшую чашу. Глаза слипались — не иначе старая травница варила этот супчик не на одном только мясе. Если постараться, можно даже распознать использованные в отваре травы… если бы на это были силы. А голос Детты, хотя и вещавший о кровавых событиях, был таким убаюкивающим.

— Наемники отогнали рыцарей, но в бой с гвардейцами не пошли, туда имперцы бросили своих солдат. К этому времени мертвяки уже полегли все до последнего, наших тоже погибло немало, а гуранцы были сильны и свежи. АрХорн приказал…

Дальнейшего Бетина уже не слышала. Бульон, содержавший в себе столько сонного зелья, что мог бы свалить с ног и медведя, сделал свое дело. Детта замолчала… она видела всю битву, но много ли могла рассказать?

О том, как пятились гвардейцы — они не разорвали строя, но устоять перед вчетверо превосходящими силами не могли. Как полегли ополченцы — те, кто не ударился в бегство. Да бежать им было некуда, разве что на пики гвардейцев. Необученные пахари, плотники, пастухи, рыбаки… кто из них хотя бы умел держать оружие в руках? Детта провела в войсках всю жизнь, ее делом было следить, чтобы солдаты были накормлены, одеты… но это не значило, что видела она лишь еду и одежду. Солдаты учились владеть оружием годами — чтобы уцелеть в схватке, длящейся несколько минут. А простые селяне… АрХорн и не надеялся на их мужество, потому и поставил позади гвардейцев.

Детта не винила полководца. В битве важна победа, и от ее исхода зависит многое. За успех все равно придется платить — потом, кровью, жизнями. Кто-то скажет, что воины для того и рождены, чтобы выплачивать кровавую дань леди Победе. Они не работают в поле, их мозоли лишь от рукоятей мечей и топоров, они сытно едят и не знают нищеты. Они не умирают от простой хвори, когда нечем заплатить целителю. Они не платят налогов, не отдают последнее… наоборот, получают серебро из казны даже в мирное время. На выпивку, на шлюх, на иные дешевые развлечения.

Но ведь дело солдат — не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы выиграть битву. И если селяне прикроют гвардию от первого, самого страшного удара, если враг вступит в бой с гвардейцами уже уставшим, уже утратившим азарт боя — может, это позволит избежать полного поражения… не допустит врага до их полей, домов, детей…

А что бы она сказала, если бы между имперскими клинками и инталийскими копьями стоял ее сын или ее муж? Детта не задумывалась над такими вопросами.

Так или иначе, но имперцы, частично уничтожив, частично рассеяв ополчение, схватились с меньшими по численности, потрепанными, но еще представлявшими собой существенную силу гвардейцами Инталии — и откатились, ударившись о несокрушимую стену щитов. Боевые клинья индарской пехоты, буквально перемоловшие баронскую конницу, тем самым в очередной раз доказав свою эффективность, отошли, выравнивая строй и готовясь к новой атаке. А пока солдаты Ульмира вновь и вновь бросались на сомкнутые щиты гвардии.

АрХорн, взбешенный неудачной атакой баронской латной конницы, закончившейся почти полным ее уничтожением, бросил в бой свои последние резервы — остатки кавалерии Ордена, и снова боевой клич светоносцев прогремел над полем.

Эта атака была бы обречена — если бы рыцари нацелились на индарских наемников, которые, как известно, никогда не отступают. Но бронированные кони врезались в нестройные ряды простой пехоты, многочисленной, неплохо обученной, но не обладающей силой духа индарцев. Брошены увязшие в телах копья, взметнулись длинные мечи, началась жестокая резня — клинки рыцарей не оставляли шансов пешим солдатам, а если кому-то и удавалось стащить воина в белых доспехах с седла, то на месте поверженного светоносца тут же возникали двое других. На головы солдат обрушились потоки огня и льда — каждый второй белый рыцарь был магом, пусть и не очень сильным, и сейчас в дело пошли все заготовки — пехоту окутали огненные облака, прорезали воздух огненные и ледяные стрелы, взметнулись над полем боя стайки все сжигающих на своем пути фаербердов. И нещадно избиваемая пехота дрогнула, подалась назад… отступила — хотя со стороны это здорово напоминало бегство. Со стороны все происходящее казалось безумием, словно бы лучший орденский полководец помешался от страха перед поражением — поредевший рыцарский клин ударил по имперцам с фланга, но одновременно стал чрезвычайно уязвим. Шеренги наемников пришли в движение, намереваясь смять белых рыцарей, как это было сделано только что с их предшественниками, опустились тяжелые копья… Но произошло то, на что, собственно, и рассчитывал арХорн.

Толпа бегущих накатилась на ряды наемников. Индар брал золото — много золота — за то, чтобы драться с Инталией, а не за то, чтобы нанизывать на копейные жала своих же нанимателей. И их ряды разорвались, смялись, рассыпались на отдельные кучки, пропуская бегущих… а мгновением позже уцелевшие светоносцы, сделав свое дело, уже уходили с опасной позиции, и перед наемниками вновь выстроились, сомкнув щиты, гвардейцы. Готовые стоять насмерть.

И гуранские трубы сыграли отступление. Эта битва завершилась. Не так, как того хотелось бы арХорну, но и у имперских генералов исход сражения радости не вызвал.

А вечером неожиданно поступил приказ отходить. Раненых — тех, кому можно было еще помочь, спешно погрузили на телеги, остальных же… что ж, лучше принять смерть от милосердной руки лекаря, чем попасть живым в руки гуранских некромантов. И колонны солдат, окружив телеги с изрубленными телами, двинулись назад, на северо-запад. К Торнгарту. Детта замолчала, заметив, что молодая волшебница уже давно спит. Провела рукой по волосам мечущегося в бреду рыцаря, вздохнула. Ему тоже осталось недолго…

Когда Бетина снова пришла в себя, был уже поздний вечер, на небе сквозь разрывы в облаках виднелись первые, еще бледные звезды. Телега стояла неподвижно, откуда-то тянуло дымком костра, дразнящим запахом жареного мяса. Она шевельнулась, и сразу же на ее плечо опустилась рука.

— Вы проснулись, госпожа? — поинтересовался мужской голос.

— Да…

— Вас просят прибыть в шатер Вершителя арХорна, госпожа.

— Зачем?

Вопрос был неуместен. Если полководец призывает — следует явиться немедленно… а лучше еще быстрее. Но девушка еще не вполне отошла от воздействия сонного зелья.

— Мне велено лишь передать вам приказ командующего, госпожа, — ответил все тот же голос. — Вы в состоянии ходить? Я провожу вас.

Бетина медленно села, затем спрыгнула — нет, скорее сползла на землю. Тут же закружилась голова, и сильные руки посланца подхватили ее пошатнувшееся тело.

— Позвольте помочь, госпожа.

Она испытывала странное чувство, к которому пока не могла привыкнуть. «Госпожа…» Совсем недавно она была ученицей, и такое обращение — не как к равной, а как к высшей, было ей в новинку… но слышать это было приятно. Бетина оперлась о плечо солдата, по сути, повиснув на нем, и неспешно двинулась через лагерь. Повсюду горели костры, лекари и простые солдаты хлопотали возле раненых — меняли повязки, кормили. На многих кострах варились лечебные отвары, она узнала запах лекарственных трав. Отовсюду доносился лязг железа — воины правили доспехи, точили клинки, используя затишье, дабы подготовиться к следующей, наверняка недалекой битве.

Раненых было очень много… большинство так и лежали на телегах, те же, кто был ранен легко, старались хоть в чем-то помочь уцелевшим. Девушка заметила солдата, обрубок ноги которого перетягивали темные тряпки, — тот сидел, прислонившись к колесу телеги, и медленно водил точильным камнем по лезвию меча, рядом лежало еще два клинка. В стороне люди копали землю. Не было сомнений: утром, с уходом колонны, на месте ночлега останется немало печальных холмиков — быть может, в будущем эти холмики сольются в один каменный курган, и также, как у границы долины, проезжающие путники будут бросать на последнее прибежище воинов новые и новые куски гранита.

Шатер командующего был, разумеется, самым большим. И не потому, что арХорн нуждался в каких-либо особых удобствах, — будучи рыцарем, он, бывало, спал и на голой земле, завернувшись в походный плащ. Но сейчас просторный шатер служил местом совета военачальников, и вокруг него стояло кольцо стражников, не допускавших излишне любопытных. Бетину пропустили, не задавая вопросов, — видимо, о ее приходе охрана была предупреждена.

Сопровождающий молодую волшебницу воин ввел ее в шатер, помог сесть на складной стул — не слишком удобный, но лучше уж так, чем стоять, пошатываясь и рискуя в любой момент повалиться на землю, — и, коротко отдав честь Ингару, вышел. Бетина оглядела собравшихся. Большинство она знала, были и новые лица… то тут, то там мелькали повязки, многие — с кровавыми расплывшимися пятнами.

Совет, вероятно, шел уже довольно давно. Она сосредоточилась, пытаясь разобрать слова говорившего. Речь человека была невнятной, его голову перетягивала набухшая от крови ткань, закрывая всю правую сторону лица вместе с глазом. В этом израненном человеке Бетина с трудом узнала арВельдера.

— …уничтожен полностью. Третий и четвертый полки баронской конницы сохранили лишь треть состава. Светоносцы — чуть менее половины. Шестой и седьмой пехотные полки не понесли больших потерь. Пятый пехотный… его больше нет. Осталось около полусотни бойцов. В соответствии с вашими приказами они направлены в другие части.

— Гвардия? — сухо спросил арХорн. Бетина удивилась, обычно Ингар относился к молодому арВельдеру с большей теплотой.

— Гвардия готова к бою, — поспешил ответить Мират арДамал, командующий элитной пехотой Ордена. — Наши потери незначительны.

— Осадные? — Вопрос все тем же тоном.

— Катапульт мы лишились. — АрВельдер скривился — то ли от боли, то ли от горечи поражения. — Кавалерия Гурана пробилась к позициям, все метательные машины уничтожены. Удалось отбить лишь два тяжелых стреломета и одну катапульту… сильно поврежденную.

— Достаточно. Общая картина ясна… — АрХорн мрачно оглядел присутствующих. — Итак, битва не проиграна, но победой это тоже назвать нельзя. Враг по-прежнему много сильнее и движется за нами. Мастер Верра, рад, что вы нашли силы присоединиться к нам.

— В вашем распоряжении, командующий. — Она вовремя вспомнила, как следовало отвечать.

АрХорн подошел к небольшому сундуку, извлек оттуда деревянную шкатулку.

— Наверное, сейчас не время. Награды хороши в иной обстановке, когда народ, ликуя, встречает победителей. И все же я хотел бы отметить ваши заслуги, мастер Верра, именно сейчас. Не скрою, если бы не ваша… — он задумался, подбирая подходящее слово, — ваша способность правильно оценить обстановку и принять единственно верное решение, вероятно, исход битвы был бы куда более плачевным. В иные времена подобные действия были бы награждены более щедро… и, возможно, эти времена придут. Пока же позвольте вручить вам, мастер Верра, Золотой клинок Ордена.

Меж собравшимися пролетел легкий шумок, многие лица выразили удивление. Да и сама Бетина была поражена. Эта награда — не самая, наверное, высшая в Инталии, но, безусловно, высшая в Ордене, — вручалась, как правило, тем, кто оказывал наиболее значимое влияние на исход важнейшей битвы. За всю многовековую историю Ордена случаи, когда боевую награду получал обычный маг, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

— Я… благодарю, но…

— Награды не отвергают, — чуть мягче, чем ранее, заметил арХорн. — И не принимают их сидя.

Видимо, он подал какой-то знак, не замеченный девушкой, поскольку ее тут же подхватили сильные руки, помогли выпрямиться. Ингар арХорн лично приколол золотой меч на фоне солнечного диска к ее измятой, пыльной куртке, давно утратившей первозданную белизну. Сделав шаг назад, он взметнул руку в воинском салюте. И, запоздав лишь на мгновение, отдали честь и остальные мужчины, собравшиеся в шатре.

— Оррррденнн! — громыхнул боевой клич.

Бетина вдруг почувствовала, что еще мгновение — и она потеряет сознание. Но ей уже помогли снова занять стул, кто-то заботливо сунул ей в руку бокал с подогретым, сдобренным пряностями вином. Она сделала глоток, второй — горячая жидкость согрела ослабевшее тело, заставила проясниться взгляд.

— Теперь вернемся к нашим делам… — АрХорн снова проследовал на свое место, откуда мог видеть лица всех собравшихся. — Я получил тяжелые известия.

Он сделал паузу, словно собираясь с силами.

— Торнгарт осажден.

— Торнгарт?.. Осажден?.. Как такое…

— Тихо! — Он вскинул ладонь, призывая офицеров к молчанию. — Да, столица в осаде. Небольшой отряд имперцев проник, видимо, через горные перевалы и сделал попытку штурмом взять городские стены. Попытка не удалась. Имперцев немного, не более трех тысяч… и сейчас они строят укрепления.

— Чтобы не позволить гарнизону контратаковать? — спросил арДамал, чуть не скрежеща зубами от ненависти.

Бетина прекрасно понимала его. Торнгарт традиционно был центром подготовки инталийской гвардии. Как для всех магов школа Ордена была чуть ли не святым местом, так и для гвардейцев Обитель, где протекали годы их службы, была олицетворением слова «дом». И мысль о том, что у стен дома стоят враги, вызывала бешенство.

— Гарнизон способен удерживать стены… еще какое-то время, — покачал головой арХорн. — Но сил на контратаку у арГеммита нет.

— Обороной командует Метиус арГеммит? — В голосе арДамала клокотала ярость. — Но ведь…

— Лорд Шонгар арФек погиб во время штурма.

Командир гвардейцев опустил голову. Имя погибшего было знакомо Бетине, хотя повстречаться с ним ей не довелось. Поговаривали, что это был весьма подающий надежды молодой воин, успевший всего лишь к тридцати годам получить пост заместителя командира гарнизона Торнгарта и оставшийся защищать город после того, как арДамал повел почти всех своих бойцов к Долине Смерти.

— Да примет его душу Эмиал… — прошептала она, зная, что эти же слова, кто вслух, кто мысленно, произносят сейчас все или почти все собравшиеся. — И когда началась осада?

— Три дня назад.

— Вы узнали об этом только сегодня, командующий?

АрХорн сделал долгую паузу.

— Об осаде мне стало известно накануне битвы.

Десятки удивленных взглядов скрестились на полководце. По крайней мере половина присутствующих были совершенно убеждены, что уж им-то командующий должен был сообщить столь важную новость в первую очередь. Тем временем арХорн спокойно продолжил:

— Сил на контратаку нет, и имперцы, безусловно, это знают. Оборонительные сооружения в основном нацелены на то, чтобы не дать нашим войскам проникнуть в город и укрепить его оборону. Поэтому я отдал приказ отступать…

Командующий обвел взглядом собравшихся, словно ожидая, что кто-то из них выскажет возражения. Но все молчали.

— До нас давно дошли слухи, что Империя намерена направить солдат через горы, — Бетине показалось, что эти слова нелегко дались арХорну, — но слухи эти были расценены как ложные, нацеленные на то, чтобы заставить нас разделить армию, направив часть сил на защиту столицы. Если бы мы сделали то, что от нас ожидала Империя, исход битвы в долине мог бы быть иным. И хотя принятое решение я попрежнему считаю верным, сейчас мы оказались в сложной ситуации. Думаю, все понимают, что если мы отправимся к столице, неся за плечами имперские полки, то к стенам подойдем полностью обескровленными. Пехота и в особенности обозы с ранеными не дадут нам возможности двигаться достаточно быстро. Тем не менее я уверен, что имперские генералы ждут от нас именно таких действий. Я не намерен оправдывать их ожидания.

Офицеры молчали в ожидании приказа. Если бы битва в долине окончилась полным поражением Гурана, все могло повернуться иначе. Отбросив имперцев, растерев в кровавую кашу их полки, инталийская армия могла вернуться под стены столицы и превратить наглецов, посмевших бросить вызов Обители, в груды рубленого мяса. Увы, сейчас сам Орден находился в положении загнанного зверя —еще опасного, еще не истратившего все возможности, но вынужденного уступить превосходящим силам врага. Мысленно каждый прокручивал в голове возможные варианты и не находил такого, который обещал бы победу. Или хотя бы шансы на победу.

— Я принял решение разделить армию. Кавалерия — вся, включая уцелевших баронских всадников, — скорым маршем двинется к Торнгарту.

Бетина стиснула зубы. Этого услышать она не ожидала. Если уйдут рыцари-светоносцы, если уйдет баронская конница, то с ранеными останутся только гвардия и изрядно потрепанные полки ополчения. Лишенные магической поддержки и мощи рыцарского клина, они будут обречены на медленное, неуклонное избиение превосходящими имперскими силами.

Видимо, эти же мысли посетили и других собравшихся.

— Гвардия выполнит свой долг, — сухо сказал арДамал.

— Выполнит, — кивнул арХорн, — но не так, как ты думаешь, Мират. Я не собираюсь приносить твоих парней в жертву. Да, я разделю армию, как того и хотел Унгарт Седьмой, но сделаю это по своим правилам и тогда, когда это будет выгодно мне. Пехота вместе с обозами не будет прикрывать отход кавалерии. Вы пойдете на запад, в Тимрет. И гуранцы окажутся перед тем же выбором, который пытались навязать мне. Либо они задержатся, чтобы преследовать пехоту, либо оставят обозы в покое, дабы как можно скорее оказаться под стенами Торнгарта. Либо разделят армию.

— Штурмовать стены столицы кавалерия не сможет, — задумчиво протянул кто-то из офицеров. — Они не бросят свою пехоту, иначе поход к Торнгарту окажется бессмысленным.

— Разделять армию смысла нет, — вторил ему арВельдер. — Конечно, имперцы могут попытаться быстро догнать и смять гвардию и обозы…

— Это окажется не таким простым делом, — насмешливо заметил, явно успокаиваясь, арДамал. — Если мои ребята займут хорошую позицию, имперцам понадобится немало времени и сил, чтобы сбросить их оттуда.

— Я тоже так считаю, — кивнул арХорн. — Разделив свою армию, Империя утратит смысл всей кампании, поскольку коннице под стенами столицы делать нечего, а пехота, брошенная на наши обозы, безнадежно отстанет. Если же вся армия будет брошена против вас, Мират, то светоносцы успеют смести блокаду вокруг Торнгарта и подтянуть туда резервы, после чего взять столицу станет много тяжелее, если вообще возможно. Значит, выход у Гурана один — игнорируя обозы и гвардию, все силы бросить на Торнгарт. Наша кавалерия, безусловно, успеет пробиться за городские стены, тем самым укрепив гарнизон, но времени на подтягивание новых войск уже не останется. Вокруг столицы замкнется кольцо блокады.

— Звучит не очень хорошо, — прошептала Бетина. Возможно, слишком громко.

— Это верно. Прошли века с тех пор, как к стенам Обители подходили вражеские войска. И никогда еще гарнизон крепости не был столь слаб… даже если рассчитывать на то, что кавалерия пробьется в цитадель практически без потерь. Несмотря на помощь светоносцев и баронских дружин, Торнгарт может пасть. Нет… он падет почти наверняка. Но на то, чтобы войти в Обитель, имперцам понадобится много времени. И это время надо будет использовать с толком. Герцогу Тимретскому настала пора вспомнить, кому его предки клялись в вечной верности. Вы, господа, соберете все силы, какие сможете. Вы выпотрошите арсеналы герцога, вы заставите передать под ваше командование его драгоценную гвардию. Вы передадите мой приказ коменданту Лангора снять с кораблей столько солдат, сколько это возможно без существенного снижения боеспособности флота. А также втрое… нет, вчетверо уменьшить гарнизон крепости. Если имперцы нападут с моря, в чем я сомневаюсь, коменданту следует уповать на корабли… в крайнем случае затопить их у входа в бухту, чтобы не дать имперцам высадить десант.

Офицеры переглянулись, понимающе кивая. Лангор всегда считался неприступным, единственное удобное для подготовки штурма место — песчаные пляжи в устье Белой, все остальное пространство — скалы или болота. Если не дать противнику высадить десант, то можно не волноваться за безопасность приморской крепости.

— Вы соберете все силы и тогда… только тогда, господа, выступите к стенам Торнгарта, чтобы снять осаду. Или отомстить, если к тому времени Обитель падет. Я уверен, что столица продержится еще три или четыре месяца, но не более. Вы, Мират арДамал, будете командовать армией. Я поведу кавалерию к столице… и, Гент, держи свои руки за спиной. Я могу простить одну подобную шутку, но смеяться во второй раз не стану.

Кто-то из офицеров понимающе хмыкнул. Бетина не знала, о чем речь, но могла бы поклясться — в первый раз шутка, в чем бы там она ни заключалась, тоже не вызвала у арХорна смеха. Видимо, Гент позволил себе нечто лишнее, чем и объясняется очевидная натянутость между этими мужчинами.

— Я могу последовать за вами, командующий?

Любому было ясно, что молодого Гента арВельдера интересует только один ответ на этот вопрос, а любой другой будет просто пропущен мимо ушей. Видимо, понял это и Ингар.

— Вы ранены, друг мой. — На этот раз его тон был мягким.

— Моя рана не помешает мне…

— Вероятно, ты искренне так считаешь, — кивнул арХорн. — И я не стану препятствовать. Я понимаю, что забота о безопасности леди Лон для тебя важнее здравого смысла. Но… но должен предупредить. Кавалерия пойдет на пределе возможностей людей и лошадей. Если рана помешает тебе в пути… ждать мы не станем.

— Это разумно, — кивнул арВельдер, и Бетина заметила, как сверкнул глаз на уцелевшей части лица.

— Значит, решено. Армия разделится прямо сейчас. Мне нужно четыре сотни солдат, которые останутся в лагере, создавая иллюзию того, что войска все еще на месте. Костры, переклички часовых… ночью Империя не воюет, но утром оставшимся придется туго.

АрХорн поиграл желваками. Он прекрасно понимал, что, когда обман откроется, имперская армия, как и предполагается, двинется на столицу. Но перед этим гуранцы сотрут с лица земли временный лагерь и всех, кто в нем останется. Что ж, такова судьба полководца — жертвовать малыми силами, чтобы уберечь большие. И чтобы в конечном итоге достичь поставленных целей.

Он заговорил снова, медленно и тяжело роняя слова. То, что сейчас звучало в этом шатре, вероятно, впоследствии заставит его оставить пост Вершителя и командующего. Такого не простят даже победителю. Тем более не простят проигравшему — о, в этом случае его имя будет смешано с грязью, его будут использовать вместо проклятия, и фразой «да чтоб тебя арХорн забрал» станут пугать детей.

— Никаких добровольцев, господа. Это звучит жестоко и цинично, но я предпочел бы видеть среди оставшихся тех… кто уже не сможет принести пользы в грядущих битвах. Тяжело раненные, но способные самостоятельно передвигаться. Оставшиеся без рук. Ослепшие. Сейчас пришло их время послужить Инталии… в последний раз.

Если бы он приказал остаться в лагере четыремстам гвардейцам — это было бы понято и принято. Дело солдат — класть свои жизни на алтарь победы так и тогда, когда это будет нужно стратегам. Но раненые — это во все времена было свято. Их защищали до последнего, их вывозили из горящих городов, и здоровые оставались, чтобы умереть, прикрывая отход. Жертвовать ранеными… это было низко и подло. АрХорн знал это — но знал также и то, что инталийской армии сейчас потребуется каждый меч. Меч в сильной, здоровой руке. Понадобятся глаза, чтобы видеть врага, и ноги, чтобы нести бойца в атаку. И здоровых, полных сил солдат сейчас надо сохранить.

— Я протестую! — Бетина с некоторым удивлением узнала в этом срывающемся вопле свой голос. — Я протестую! Это… это низко! Это подло! Это недостойно!

— Вы можете считать так, мастер Верра. Вы можете считать как угодно, но таков мой приказ. За него я буду держать ответ перед Советом Вершителей, перед Святителем Верлоном и перед самим Эмиалом… если потребуется. Но не перед вами. Властью, данной мне Орденом и Инталией, я отдаю этот приказ. И он должен быть выполнен.

— Я останусь в лагере…

Он с силой грохнул кулаком по столу, деревянная столешница треснула по всей длине. Рявкнул так, что ходуном заходили матерчатые стенки шатра:

— Нет, не останетесь!

Несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, затем продолжил уже относительно нормальным тоном:

— Даже если это будет означать, что часть дальнейшего пути вам придется проделать связанной. В битве мы потеряли весь цвет боевых магов Ордена. Они остались на том самом холме, где вы стояли, мастер Верра. Сейчас вы, как ни печально признавать это, один из лучших магов армии. В Инталии немало сильных волшебников, в том числе и более сильных, чем вы, Бетина. И из числа Ордена, и среди Альянса Алого Пути. Их необходимо собрать и заставить принять участие в будущих битвах. Заставить, мастер Верра. Уговорами, золотом, угрозами, иными ли способами — не важно. Этим займетесь вы. Надеюсь, ваше обострившееся чувство справедливости не дошло еще до того, чтобы игнорировать прямой приказ Вершителя Ордена?

Она молчала, чувствуя, как краска заливает лицо. Да, Орден был ее домом, он кормил, одевал и учил ее. Он обещал ей блестящее будущее — и подобные обещания Несущие Свет выполняли. Орден никогда не требовал беззаветной, бессловесной преданности — но это в общем-то подразумевалось. И Бетина видела, как блестящие рыцари, любимцы женщин и кумиры мальчишек, не дрогнув, шли на верную смерть. Как бросались под удары когтей демона, лишь бы их товарищам удалось нанести один-единственный копейный удар.

Проклятие, она не могла предать Орден… даже если методы арХорна вызывали у нее отвращение. Полководцы приходят и уходят — Инталия была, есть и должна быть впредь.

И она склонила голову в знак готовности подчиниться. АрХорн кивнул, принимая ее повиновение и демонстрируя, что больше говорить не о чем. Отвернулся, заговорил о чем-то вполголоса с арДамалом, уточняя приказы и давая последние наставления.

А Бетина вдруг подумала, что этот человек перешел какую-то границу… и назад уже не вернется. Может, именно поэтому он и стремится в осажденный город? Чтобы своей кровью смыть подлость, которую сейчас совершает, оставляя увечных на растерзание имперцам. Ведь даже усиленный рыцарями гарнизон Торнгарта не сможет продержаться долго, это понимали все присутствующие. И те, кто пойдет за ним, — почти наверняка пойдут на верную смерть. И израненный арВельдер, и другие… Более того, сейчас арХорн жертвует не только этими несколькими сотнями раненых — он жертвует и столицей, мирными жителями и своими друзьями, Метиусом арГеммитом, Святителем, Лейрой Лон и другими. Ради победы. Ради того, чтобы измотать имперцев под белыми стенами, чтобы выжать из них все соки — и дать возможность арДамалу поставить точку в этой войне. Если все удастся — сколько лет потребуется Империи, чтобы прийти в себя?

Двадцатью днями позже.

Дилана взяла со стола бокал, отпила глоток, чувствуя, как ароматная жидкость смачивает пересохшее горло. Человеку, стоящему у стены, она не предложила вина. Да он и не претендовал, предпочитая думать о вещах более насущных. Например, как выйти из этой комнаты на своих ногах. Эта красивая женщина могла одним движением пальца отправить его на плаху, и — ходили слухи — пара-тройка из тех, кто проявил в разговоре с ней недостаточную почтительность, уже познакомились с петлей.

Смерти он не боялся. Он — воин и не раз видел направленную на него отточенную сталь, а шрамы на теле свидетельствовали, что в прошлом ему доводилось видеть отблески пути в чертоги Эмнаура. Но то битва… а ощущать, что и твое благополучие, и сама твоя жизнь зависят от каприза женщины, было ему в новинку. И ощущения эти не радовали.

А смуглая красавица, разглядывая игру солнечных лучей на гранях бокала, думала об ином. Император приказал ей прибыть в Инталию — приказал еще до того, как армия закончила свой путь через Долину Смерти. Вопреки обыкновению она не получила даже самых общих инструкций, а на вопрос, чем ей следует заняться, последовал весьма расплывчатый и двусмысленный ответ.

«Тем, что будет полезно для Империи».

Можно подумать, она когда-то занималась чем-то иным. Даже если целью действий Диланы Танжери было пополнение ее личного состояния, это, несомненно, шло на пользу Империи — ибо она, как и прочие, платила налоги в казну. Только в отличие от прочих делала это честно. Относительно честно.

Предоставленная свобода действий, несколько внушительных грамот, заверенных подписью и печатью Его Величества, изрядное количество золота, гвардейцы-телохранители (предложенные Императором и после некоторого раздумья отвергнутые ею) — все это говорило о том, что она по-прежнему пользуется доверием Унгарта. Знать бы, куда это доверие употребить. Может, приказать повесить этого тупого ублюдка Сюрта Ви? Интересно, будет ли выполнен такой приказ, если подкрепить его одним из листов с императорской печатью?

Все пошло не так… Сначала инталийцы, приняв бой, вдруг неожиданно начали отступление, хотя сохранили достаточно сил. Продолжи они противостояние у долины, закончилось бы это для арХорна полным поражением, и полководец проявил мудрость, уберегая остатки войск от уничтожения. Затем кавалерия Ви, преследовавшая отступающие части, проморгала разделение армии. Дилана стиснула зубы от бешенства… да, воевать ночью не принято, но, покарай этого недоноска Эмнаур, разве можно давать противнику такую возможность ускользнуть из-под удара. Ви утверждал, что не имело смысла посылать легкую конницу на лагерь, окруженный полукольцом массивных повозок. Он ждал подхода пехоты. Дождался… солдат Империи встретили рои арбалетных болтов, а когда дело дошло до рукопашной, выяснилось, что отборным полкам Гурана противостоят инвалиды, большинство из которых не то что достойного сопротивления оказать — и меч-то держать не в состоянии.

АрХорн снова обманул все ожидания, заставив имперскую армию потерять несколько драгоценных часов. А когда выяснились его дальнейшие планы, принимать надлежащие меры было уже поздно. Кавалерия Ордена скорым маршем уходила на север, а пехота уже скрылась в лесах, неуклонно приближаясь к Тимрету, уходя под прикрытие замков герцогских вассалов. Спустя всего лишь три дня — интересно, сколько лошадей пало во время этой безумной скачки, — светоносны одним стремительным ударом прорвали редкие ряды горного отряда и вошли в Торнгарт. Оставив на частоколе три сотни трупов — но вошли. И исключительно благодаря им (и тупости Ви, конечно) теперь столица успешно отражала один штурм за другим.

Да, Империя контролирует центральную и восточную части Инталии. Вот-вот падет Шиммель — этот северный порт всегда был в большей степени торговым поселением, и его бастионы нацелены были против атаки с моря, никак не с суши. Комендант Шиммеля — человек мужественный, но даже истинный герой не способен с несколькими сотнями воинов выстоять перед полнокровным полком императорской пехоты, усиленным двумя группами легкой кавалерии. Пожалуй, ей стоит отправиться туда… было бы забавно уговорить Ульдера арЛорена сдать крепость — Империя всегда прикармливала пиратов, но северный порт — сладкая добыча, и разрушать бастионы, расположенные в самом удобном (единственно удобном, если точнее) месте побережья, было бы непредусмотрительно. Дилана была уверена, что должная доза обаяния, настойчивости и угроз способна делать чудеса. А по слухам, арЛорен — человек достаточно разумный. Своей жизнью он, как и все фанатики Эмиала, пожертвует не задумываясь, но вот окажется ли готов светоносец жертвовать жизнями жителей города? Да, решено — закончив свои дела здесь, у стен Торнгарта, Дилана отправится на север. Покажет господам генералам, что не только их мечи способны брать цитадели.

Груз, который она столь удачно перехватила, уже находится на пути к ее дому. Пришлось повесить троих несогласных — видите ли, эти деревенщины считали, что книги, захваченные в школе Ордена, принадлежат им. Что ж, веревка для них — вполне справедливый исход. Танжери сморщила нос, неодобрительно покачав головой. Перерезать детей — какое немыслимое зверство… неужели не могли придумать что-нибудь более изящное? Переправить деток в Империю, заняться их перевоспитанием, объяснить суть противостояния Эмиала и Эмнаура. Детям можно внушить что угодно, было бы время и желание.

В конце концов, их можно было бы использовать в качестве живого щита при очередном штурме. Эту идею она уже предложила генералу Ви… Дилана потерла щеку — если снять слой грима, можно было обнаружить красное пятно от удара. Ладно, эту пощечину он еще вспомнит… она позаботится о том, чтобы в свой последний час генерал все-все вспомнил. А пока пусть служит Империи как умеет.

Кстати о грузе…

Она подняла голову, словно впервые разглядывая человека, стоявшего у стены.

— Значит, говоришь, вы не смогли поймать эту волшебницу?

— Не смогли, госпожа.

Он опустил голову. Воину было немного стыдно: еще бы, почти две сотни бойцов — и какая-то девка ушла от них, оставив за спиной более десятка трупов и втрое больше раненых и обожженных.

— Ты знаешь, кто она такая? — Собственно, в ответе воина Дилана почти не сомневалась.

— Да, госпожа. Это была леди Рейвен.

— Таша Рейвен… — Дилана словно обкатывала эти слова на языке, надеясь в скором времени вцепиться в них зубами. Нет, не в слова — в обладательницу этого проклятого имени. В конце концов, у нее давно не было личного врага… то есть они были, но не жили достаточно долго, чтобы дать почувствовать ей радость настоящей охоты. — Ты в этом абсолютно уверен?

— Уверен, госпожа. Я уже встречал ее раньше.

— Вот как? Положительно все встречали Ташу Рейвен… И где же?

Воин несколько мгновений помедлил с ответом, и эта задержка Дилане не понравилась. Он намерен что-то скрыть? Забавно.

— Я служил под началом консула Блайта, госпожа. Леди Рейвен была им арестована незадолго до начала войны. Правда, я слышал, она бежала.

— Бежала… да, это мне известно.

Дилана чувствовала, что этот человек говорит ей не все. Вероятно, намерен скрыть нечто, бросающее тень на его начальника. «Ох, Блайт… — подумала она. — Если бы найти на тебя управу! Император ценит тебя, но его милость небезгранична, уж я-то знаю. Нужно лишь подобрать правильный ключик».

А ведь если подумать, враги у нее есть. Блайт. Ви. Таша… нет, Ташу стоит поставить на первое место. Хотя бы потому, что из-за нее умер Керб. Умер плохо, совсем не так, как подобает воину, — его повесили после того, как Империя не выказала заинтересованности обменять пленника на кого-нибудь из инталийцев. За это, кстати, отдельное спасибо Блайту. Дилана не могла с точностью сказать, какие именно чувства она испытывала к своему телохранителю и любовнику, но в том, что за его смерть следует отомстить, не сомневалась. Преданность покупается не только золотом и телом — все должны знать, что смерть настигнет не только посягнувшего на жизнь или имущество Диланы Танжери, но и поднявшего руку на ее слугу.

Она придвинула к себе кожаный футляр, извлекла из него лист дорогой бумаги, украшенной императорским вензелем, перо и чернильницу.

«Именем Императора. Тому, кто доставит живой леди Ташу Рейвен, волшебницу Ордена Несущих Свет, будет выплачено двести золотых, а также дарован имперский баронский титул. Тому, кто доставит тело или голову упомянутой леди Таши Рейвен либо принесет веские доказательства ее смерти, будет выплачено пятьдесят золотых».

Она задумчиво перечитала написанное, затем поставила внизу свою подпись. Возможно, текст не отличался изяществом, но малограмотным солдатам и крестьянам большего не надо. Не поймут. А тут все ясно и просто, и возможность получить титул, не говоря уже об этой сумасшедшей куче денег, заставит каждого второго отправиться на охоту. «Пусть побегает, стерва, — мстительно прищурилась Дилана, — как я бегала. Посмотрим, Таша, понравится ли тебе такое развлечение».

Насчет баронского титула она погорячилась, пожалуй, но Император наверняка не откажет ей в столь маленькой просьбе и утвердит патент. Мало ли в Империи безземельного дворянства — одним больше, одним меньше… А если и нет — что ж, счастливчик тихо исчезнет, чтобы никто не мог заявить, что Дилана Танжери не исполнила обещания.

Она дернула за шнурок, свисающий над столом. Где-то за дверью звякнул колокольчик. Послышались шаги, дубовые створки распахнулись, на пороге стоял солдат. В телохранителе Дилана не нуждалась, зато ей вполне могли понадобиться вестовые, о чем она сразу же по прибытии к стенам Торнгарта поставила в известность генерала Седрумма — единственного, который не вызывал у нее откровенного отвращения. Генерал спорить не стал, и десять кавалеристов поступили в полное распоряжение Танжери. А также несколько умельцев иного рода… специалистов по получению ответов на вопросы. Генерал слыл большим любителем правдивых ответов, и мастера у него были из лучших.

— Я хочу, чтобы это было немедленно переписано и разослано везде, где стоят наши гарнизоны. — Она улыбнулась солдату, но от этой улыбки у него холодок пробежал по спине, явственно информируя о том, что с ним может случиться, если приказ будет исполнен без достаточного старания. — Подберите людей, хорошо знающих инталийский язык. Я хочу, чтобы не позже чем через десять дней каждый человек от Сура до Шиммеля знал о награде. Каждый… даже если придется силой заставить их слушать.

— Будет исполнено, госпожа.

Жестом позволив вестовому удалиться, Дилана повернулась ко все так же неподвижному воину.

— Ты говоришь, что Таша Рейвен была арестована… ее ведь схватил лично консул, верно?

Воин молчал. Он не знал, что именно хочет услышать эта женщина, но предполагал, что консулу Блайту его откровенность не понравилась бы.

Дилана тепло улыбнулась, затем снова дернула шнурок. Дважды. На этот раз вошли двое, и в их руках блестела обнаженная сталь. За спинами воинов маячила приземистая широкоплечая фигура специалиста-дознавателя.

— Связать. Доставить в подвал. Я намерена задать этому человеку несколько вопросов и очень хотела бы, чтобы он ответил. — Она остановила взгляд на коротышке. — Рестил, проследи, чтобы все приготовили.

— Да, госпожа, — неожиданно тонким голосом проблеял палач. — Желаете использовать магию?

— Нет, сейчас предпочитаю более традиционные методы…

Рестил знал свое дело, и стремления держать язык за зубами бывшему подручному Ангера Блайта хватило ненадолго. Скоро Дилана знала все, что он пытался скрыть, а также располагала целым ворохом предположений и догадок, которые водопадом лились из истерзанного тела. В конце концов она наградила воина за красноречие — тем, чем обычно и награждают в подобных случаях. Совершенно не стоило давать ему возможность пожаловаться бывшему господину.

— Значит, дорогой мой Ангер, ты обращался с Ташей совсем не так, как обычно обращаются с пленницей, — пробормотала Дилана, вернувшись в свои покои и снова плеснув себе вина. — Не взял даже клятвы не применять магии. Какая неосторожность… или так ты задумал с самого начала? Быть может, Ангер, ты решил, что Орден более щедро может оплатить твои услуги?

Она достала еще один лист, задумалась. Затем перо заскользило по бумаге, оставляя ровные, аккуратные строчки.

«Верховному жрецу Эмнаура Его Святости Юраю Бороху. Отец мой, с нижайшим поклоном обращается к тебе недостойная дочь во служении Эмнауру Дилана Танжери. До меня дошли печальные сведения, усомниться в которых я, к горю моему, не имею оснований, а потому нижайше прошу вас, отец мой, распорядиться этими сведениями по вашему усмотрению. Стало известно, что консул Ангер Блайт…»

Она писала долго, тщательно взвешивая каждое слово. Возможно, это письмо не станет камнем на могиле консула, но наверняка послужит первой доской для его гроба. Или же первым поленом для костра…

Примечания

Государства Эммера

Инталия — одно из сильнейших государств Эммера, практически полностью находящееся под властью Ордена Несущих Свет. Правит государством Святитель, олицетворяющий собой единение духовной и светской власти, хотя наиболее важные решения принимаются лишь с одобрения Вершителей Ордена. Столица Инталии — город Торнгарт, в котором расположена Обитель — белоснежная резиденция Святителя. К началу описываемых событий Святителем Инталии являлся престарелый Аллендер Орфин, нерешительность и равнодушие к государственным делам которого в немалой степени способствовали укреплению позиций Ордена. После смерти Орфина ложе Святителя занял Дьют Верлон. Основная денежная единица — солнце, крупная золото-серебряная монета с вычеканенным стилизованным изображением Эмиала в виде десятилучевой звезды. Соответственно, луч — одна десятая солнца, изготавливались монеты в четверть, половину, один и три луча. При обмене за один инталийский луч давали не более одной гуранской молнии. Самая мелкая из серебряных монет — серебряш, примерно одна сотая луча. Менее ценна медь — монетки, которые чеканили все, от баронов до управителей крупных поселений, и которые принимались по весу.

Гуран — империя, являющаяся основным противником Инталии на политической арене — в основном потому, что власть в Гуране практически полностью принадлежит жрецам Эмнаура. Альянс Алого Пути представлен в Гуране относительно слабо, наиболее сильны позиции Триумвирата и, в несколько меньшей степени, Ночного Братства. Его Императорское Величество Унгарт Седьмой весьма недоволен набравшим излишнее влияние Триумвиратом. Столица Гурана — Брон, город-крепость, славный еще и тем, что ни разу за всю историю Эммера не был взят ни штурмом, ни осадой. Жизнь в Гуране подчиняется ряду строгих законов, за исполнением которых следит тайная стража под руководством консула. Помимо охоты за государственными изменниками (ради чего она и была когда-то создана) тайная стража занимается и другими делами, имеющими государственную важность, — фальшивомонетчиками, уклоняющимися от уплаты налогов (в Гуране помимо Императора лишь несколько человек в соответствии с законом не платят налоги со своих доходов). Также тайная стража ведает вопросами разведки и контрразведки. Основная денежная единица — гур, крупная золотая монета с профилем Императора. Одна двадцатая часть гура — молния, серебряная монета с вычеканенным зигзагом небесного огня. Медные деньги чеканить разрешалось всем, а потому, как и в Инталии, они имели лишь весовую ценность.

Тимрет — изначально довольно сильное герцогство, после ряда войн вошедшее в состав Инталии. Спустя несколько веков в результате поражения Святителя Инталии одним из Клинков судеб Тимрет обрел относительную независимость на условиях ограниченного вассалитета. Считалось, что суверенитет крошечной страны, к тому же полностью окруженной землями Инталии и, следовательно, весьма зависимой от великого соседа, не был целью применения Клинка судеб, скорее — временным побочным эффектом. Тем не менее Тимрет до сих пор сохраняет автономность. Дипломаты Инталии с удовольствием используют этот факт как свидетельство нерушимости слова Святителя, хотя стоит только герцогству дать повод, и оно тут же будет раз и навсегда поглощено своим более сильным сюзереном. Во время описываемых событий Тимрет находился под управлением герцога Сивера Тимретского.

Индар — маленькое государство, известное своими воинами-наемниками и живущее преимущественно за счет доходов от предоставления бойцов для службы всем желающим. Часто случалось так, что в бою индарцы сражались за обе противоборствующие стороны. Но честь воинов обязывала их блюсти верность нанимателям, а потому за века истории Индара было отмечено не более десятка случаев, когда наемники не оправдывали возложенных на них ожиданий — по части верности. Правит Индаром Круг Рыцарей, во главе которого стоит комтур. На момент описываемых событий титул комтура носил Ульфандер Зоран.

Кинтара — единственное государство, уцелевшее на юге Эммера. Славится шелком, оружием и драгоценностями. Между Кинтарой и остальными государствами Эммера лежат выжженные земли, бесплодные и смертельно опасные, поэтому никого особо не интересуют кинтарские богатства. Выгоднее торговать с южанами, чем тратить силы на завоевания далеких земель. Кинтарских купцов можно встретить во всех уголках Эммера, их товары дороги, но всегда пользуются устойчивым спросом. За сто лет до описываемых событий маги Алого Пути и Ордена объявили о том, что земля Кинтары находится под их защитой. Это явилось дополнительной гарантией против каждого, кто пожелал бы наложить руку на богатства южан. Кинтарой правит Совет наиболее влиятельных и богатых граждан государства. Столица и единственный крупный город — Кинт Северный. Ранее это был небольшой город у северной границы Кинтары, но ныне остальная часть страны вместе с прежней столицей Кинтом Южным находится на дне моря. Кинтару отделяет от Гурана Выжженная Пустошь — земля, принявшая на себя жестокий удар гнева Эмнаура. Существуют безопасные пути через пустошь, тех же, кто проявит неосторожность, ждет мучительная смерть от отравленной гневом бога земли.

Сообщества волшебников Эммера

За исключением относительно немногочисленных магов-индивидуалистов, предпочитающих либо вести уединенный образ жизни, либо поступать на службу к тому, кто больше заплатит, маги Эммера разделились на четыре большие группировки.

Орден Несущих Свет, считая своим долгом поклонение Эмиалу и заботу о процветании Инталии, фактически держит в своих руках власть над этим государством, контролируя и армию, и светскую жизнь, и, разумеется, вопросы вероисповедания. В борьбе за чистоту своих рядов Орден не останавливается перед тем, чтобы отправлять на костер тех, в ком замечена склонность к темным силам. Несмотря на некоторую жестокость принимаемых мер, население в целом поддерживает Несущих Свет. Рыцари Ордена, именуемые в народе светоносцами, славятся верностью слову и строгими представлениями о чести. Следует отметить, что для рыцаря или мага Ордена понятие долга — это прежде всего долг перед самим Орденом.

Иерархия Ордена:

Ученик — низший ранг. К четырнадцати — шестнадцати годам ученик может сдать экзамен на звание адепта. Как правило, после двух-трех неудачных попыток ученик лишается права продолжать дальнейшее обучение, но всегда может рассчитывать остаться на службе в Ордене.

Адепт — начинающий маг, чьи способности позволяют ему продолжать совершенствование своих способностей. Достаточно часто адептами остаются на всю жизнь, поскольку экзамены на получение более высоких рангов весьма сложны.

Мастер — полноправный маг. Адепт, обладающий достаточным талантом, как правило, может рассчитывать получить ранг мастера к двадцати пяти — тридцати годам, хотя бывают и исключения.

Магистр — самый высокий магический ранг. Для получения права называться магистром необходимо сдать сложнейшие экзамены, часто — с риском для жизни. Немногие мастера решаются на это.

Вершитель — высшее звено в иерархии Ордена Несущих Свет, управляющий делами Ордена. Совет Вершителей выбирает новых членов исключительно из числа магистров.

Альянс Алого Пути нашел свое место в Инталии, хотя их приверженцев можно встретить в любых, самых отдаленных уголках Эммера. Алый Путь избрал своей целью самосовершенствование и поиск новых знаний, устранившись от политики. Это привело к тому, что значительного влияния Альянс не имеет, но его представители традиционно пользуются уважением как сильнейшие маги и справедливые, беспристрастные судьи. Маги Альянса традиционно предпочитают алый цвет одежд.

Иерархия Альянса в силу давних традиций целиком и полностью повторяет иерархию Ордена Несущих Свет. Алый Путь формально не имеет централизованного управления, однако раз в десять лет самые сильные маги выбирают ректора, который не столько осуществляет координацию их действий, сколько представляет Альянс на разного рода переговорах с другими власть имущими Эммера. Как правило, мастерство во владении магией не является решающим фактором при выборе ректора — в отличие от дипломатических способностей.

Триумвират (название уходит корнями в древние времена, когда подразумевалось триединство власти над сообществом — Эмиал, Эмнаур и верховный жрец) находился на пороге полного уничтожения, когда войска Инталии вошли в Империю и вплотную приблизились к стенам Брона. Тогда и был заключен договор между Императором, верховным жрецом Триумвирата и Старшим Братом немногочисленного Ночного Братства, гильдии магов-убийц, раз и навсегда поделивший сферы влияния. Триумвирату были отданы вопросы религиозных таинств, Императору — светская власть, а Братству — то, чем они и занимались изначально. Люди часто называют служителей Триумвирата масками или безликими.

Иерархия Триумвирата:

Послушник — низший ранг. Многие из послушников полностью лишены магических способностей. Мечта любого послушника — получить ранг служителя и право носить маску Триумвирата.

Служитель четвертого круга — ранг, которого можно достичь, лишь доказав истинную приверженность служению Эмнауру и продемонстрировав наличие магических способностей. Немногим отличаясь по своей значимости от послушника, этот ранг знаменует собой первый серьезный шаг на пути служения Эмнауру.

Служитель третьего круга — ранг, близкий адепту Ордена. Среди служителей второго — четвертого круга весьма популярно принесение различных обетов Эмнауру в качестве доказательства истинности своей веры. Принесение обета — дело добровольное, но отринуть принесенный обет для послушника означает, как правило, смерть или позорное изгнание из Триумвирата.

Служитель второго круга — по уровню магических возможностей этот ранг скорее соответствует магистру Ордена. В большинстве своем это очень сильные маги, искушенные также в воинских ремеслах.

Служитель первого круга — хотя это и считается одним из высших рангов в иерархии Триумвирата, часто это звание является просто почетным и означает лишь особую приближенность к верховному жрецу. Только служителям первого круга и верховному жрецу дозволяется появление в обществе непосвященных без металлической маски, скрывающей лицо.

Верховный жрец — единственный и всесильный глава Триумвирата, первый после Эмнаура в мире живых. Считается, что в особых случаях сам Эмнаур говорит голосом своего верховного жреца.

Ночное Братство образовалось вокруг группы магов, изгнанных из других гильдий за преступления различного рода. Постепенно Братство стало достаточно сильной, хотя и немногочисленной теневой структурой, на счету которой было немало жизней. После заключения союза с Императором Гурана и Триумвиратом Братство специализировалось на приведении в исполнение особо сложных смертных приговоров. Когда на службу Империи была поставлена тайная стража во главе с консулом, услуги Братства постепенно оказались невостребованы, и к моменту описываемых событий существенной роли на политической арене Старший Брат и его подручные уже не играли.

Иерархия Ночного Братства — тайна, доступная исключительно посвященным. Известно лишь, что во главе сообщества стоит Старший Брат, первый среди равных. Этот человек не обязательно является сильным магом, но всегда обладает незаурядными организаторскими способностями.

В иерархии магических сообществ особое место занимает Творец Сущего. Это скорее почетное звание, чем магический ранг, означающее признание выдающихся достижений в области магии. За всю историю существования магических сообществ лишь шестнадцать волшебников удостаивались звания Творца Сущего. Трое из Альянса Алого Пути, семеро из Ордена Несущих Свет, пятеро из Ночного Братства, один из Триумвирата. Считается, что к моменту описываемых событий в Эммере не было ни единого Творца — если не считать легендарного Санкриста АльНоора, создателя Высокого замка.

Титул Творца Сущего может получить любой маг. В теории — даже простой адепт. Лишь бы он сумел подняться над канонами школы, сумел бы создать нечто новое, нечто из разряда магии Сущего. Простейшие формулы доступны многим, но магия Сущего не подчиняется этим законам. Она неразрывно связана с душой мага, и никто другой не способен воспроизвести заклинание или ритуал магии Сущего, получив при этом тот же результат, что и Творец. Примерами истинных проявлений магии Сущего являются Высокий замок, Перо памяти, Клинки судеб, магия неуязвимости, заложенная в меч «Детоубийца», и ряд других выдающихся достижений.

Магадан

Апрель — декабрь 2006 г.

Дмитрий Воронин Высокий замок

Глава 1

– Итак, Санкрист, твои ощущения тебя не подвели, – мрачно заметил торговец, делая глоток вина.

Последнее время он много пил. Слишком много. Если бы это было в моих силах, я приказал бы замку убрать вино со стола, хотя бы на то время, пока Дроган придет в себя. Но замок не выполняет моих приказов… Да, Дроган прав. Я не хозяин здесь, я пленник, которому оставлена лишь иллюзия свободы.

– Торнгарт еще не пал, – пожал я плечами. – Но, вероятнее всего, падет.

– Тебе ведь наплевать на это, да? – В его глазах билось бешенство, а в голосе звучало обвинение.

Ну да, пожалуй… Когда не можешь вмешаться в события, остается только принимать их такими, какие они есть. Торнгарт падет. Слишком уж нетривиально действует Империя в этот раз. Или будет правильнее сказать, что она впервые за известный период истории поступает не так, как от нее ожидали. В чем-то даже нарушает правила игры, устоявшиеся за века. Ведь никому не нужна была победа в этой бесконечной войне, всех вполне устраивал паритет. Или все же кто-то в Империи решил изменить соотношение сил на мировой арене.

К сожалению, в Высоком замке получить ответ на этот вопрос практически невозможно. Быть может, в будущем… когда замок примет в себя еще какого-нибудь неосторожного путника, я смогу узнать новости. Или в библиотеке появится какая-нибудь книга, посвященная политическим играм. Иногда мой каменный тюремщик баловал меня подобными подарками. А пока остается только догадываться, что на самом деле происходит там, в Эммере.

Я прекрасно понимал, что звучит это довольно глупо. В самом деле, для чего начинать войну, если не ради победы в ней. И когда я рассказывал об этом Дрогану, он мне не поверил… хотя сделал вид, что согласен с моими словами. Я не был удивлен – оценить истинное положение дел можно только тогда, когда наблюдаешь за противостоянием этих сил не год за годом, а столетие за столетием. Я говорю «двух», потому что никакое государство, кроме Инталии и Гурана, принимать в расчет нет смысла. Слишком они малы, слишком слабы. Быть может, появись в Эммере некая третья сила, и шаткое равновесие нарушилось бы.

А может, она и появилась? На карте много не разглядишь, и кто знает, что на самом деле творится там, в реальном мире.

– Дроган, – примирительно улыбнулся я, – не стоит так переживать. Я не говорю, что ты должен спокойно воспринимать зрелище имперцев, топчущих родную тебе землю, отнюдь. Просто тебе придется осознать, что мы здесь лишь наблюдатели.

Мой голос звучал спокойно, мерно и даже немного гипнотически, хотя большая часть привычной мне магии не действовала в стенах замка. Почему – не знаю, то ли по прихоти самого замка, то ли я, создавая это заклинание, непроизвольно включил в него ряд ограничений. В конце концов, Творение Сущего всегда немного непредсказуемо.

– Мы лишь наблюдатели, – повторил я. – Мы ничего не можем сделать, чтобы изменить ситуацию…

– А меч? – Его глаза вспыхнули надеждой. – Этот твой Клинок судьбы? Воспользуйся им, Санкрист! Ты же маг, ты сможешь…

Я покачал головой.

– Увы. Клинки судьбы создавались для Эммера, а мы сейчас не принадлежим этому миру. В замке иные законы… и устанавливает их он сам. Сам же и меняет. Думаешь, за все эти века я ни разу не подумал о такой возможности? В этих стенах Изумрудное Жало бессильно.

– Так что же нам делать?

Вся злость купца исчезла, словно бы мне и вправду удалось воздействовать на его сознание. Может, просто почувствовал, что я не кривил душой?

– Просто ждать. И верить, что кризис минует, и все наладится.

Дилана снова открыла плотный конверт со следами сломанных печатей и извлекла лист мягкой желтоватой бумаги. Несмотря на то, что большинство в Триумвирате чаще пользовались пергаментом, сановники Империи отдавали предпочтение белым, как молоко, листам, получаемым за немалые деньги из Кинтары, а утонченные (и не очень) придворные дамы писали любовные записки на благоухающих розами или сиренью листочках соответствующего (розового или сиреневого, реже зеленоватого) оттенка, Юрай Борох предпочитал быть оригинальным. А может, у него были иные причины писать письма на скучно желтой, рыхлой бумаге, изготавливаемой Лудскими мастерскими на севере Империи. Зато к содержимому своих посланий он испытывал поистине трепетное отношение – Дилана не в первый раз получала подобные конверты и привыкла распутывать боевые заклинания-ловушки, защищавшие скрытые в письме тайны куда надежнее массивных печатей с оттиском перстня верховного жреца. Ей было известно, по меньшей мере, пять случаев, когда получатель, не справившийся с защитными заклятиями, превращался в обугленную головешку.

Иногда ей приходила в голову мысль, что такие послания – прекрасный способ изящно расправляться с неугодными. Имеет право верховный жрец заботиться о тайне своей переписки? Безусловно. А если у адресата не хватило умения… что ж, можно ли в этом обвинить Бороха?…

Глаза сквозь прикрытые ресницы, невероятно длинные – предмет зависти любой женщины, хотя бы раз увидевшей Дилану вблизи, – вновь пробежали по строкам. Инструкции… Танжери вновь ощутила, как по коже пробежала волна холода. На ее руках было немало крови, но до подобного она, пожалуй, не додумалась бы. И все же, Борох был прав. Армия Инталии, порядком потрепанная, все еще представляла немалую угрозу, и если гвардия прибудет под стены Торнгарта, то имперцам придется несладко. Быть может, победа и будет одержана… Дилана пожала плечами, решив, что «быть может» тут неуместно – но вопрос в том, какой ценой.

Борох, как обычно, не ограничился одними идеями – он вообще редко оставлял что-либо наволю судьбы или, что хуже, на усмотрение исполнителей, предпочитая планировать все до мелочей. Увесистая сумка, стоявшая сейчас в тайнике, спешно оборудованном в каменной стене, содержала все, что требовалось для выполнения этого задания. А Дилане требовалось подобрать людей… и потом, после того как дело будет сделано, проследить, чтобы ни один язык не мог сболтнуть лишнего.

«Интересно, а в моем молчании Юрай столь уверен? – подумала она, не испытывая от этих мыслей особого восторга. – Или он попытается найти кого-нибудь, кто укоротит язык и мне?»

Как бы там ни было, но во всей Империи мало найдется людей, готовых рискнуть головой и отказаться исполнить прямой приказ верховного жреца и Эмнаура. Хотя Дилана могла бы и попробовать… только зачем? Она служила Императору, а то, что планировал Борох, должно пойти Империи на пользу. Во всяком случае, на первый взгляд. Все, что задумывал и осуществлял верховный жрец, как правило, имело два или три скрытых смысла, наверняка и здесь не все так просто. Но подумать об этом можно и позже.

Убрав письмо в конверт, Дилана бросила его в мраморную чашу и прошептала слова, активирующие «пламя недр». Бумага вспыхнула, спустя несколько мгновений камень затрещал от перегрева, а конверт вместе с содержимым исчез, не оставив даже пепла – легкие хлопья смешались с плавящимся камнем. Затем женщина дернула шнурок звонка. Один раз. Если колокольчик прозвонит дважды, в комнате появится вооруженная до зубов охрана. Особой нужды в этом не было, Дилана сама стоила не одного десятка гвардейцев, но солдаты приносили пользу – в тех случаях, когда Танжери была не в настроении заниматься грязной работой сама.

В этот раз колокольчик прозвенел единожды. Значит, ей нужен посыльный.

Дубовые створки распахнулись, и на пороге появился молодой гвардеец. В элитные имперские части выбирали не просто тех, кто отменно умел владеть оружием, офицеры отбирали солдат и с учетом роста и стати. Горбуну или коротышке, хоть бы он был мастером меча, дорога в гвардию была закрыта. Другое дело, что и им нашлось бы применение, Империя не привыкла разбрасываться людскими ресурсами.

– Леди?

– Айрик, мне нужны… – она на мгновение замялась, прикидывая, – скажем, шесть человек. Обычных молодых солдат, не из гвардии. Они должны свободно владеть инталийским… И, пожалуй, пусть у них будут светлые волосы… да, густые светлые волосы.

– Да, госпожа.

Похоже, гвардейца это поручение ничуть не удивило. Дилана с некоторым огорчением подумала, что парень, будучи приставлен ей в помощь, уже сейчас слишком много знает. Вероятно, в ближайшем будущем ему предстоит проявить мужество во время очередного штурма… Седрумм с пониманием относился к подобного рода пожеланиям леди Танжери, к тому же заметно лучше других имперских офицеров осознавал, что не стоит без острой необходимости задавать лишние вопросы личной императорской убийце.

Волшебница взяла со стола тонкий стилет, задумчиво посмотрела на узкое хищное лезвие. Это было дорогое оружие, быть может, излишне украшенное. Но сталь отменная… Ее тонкие ухоженные пальцы стиснули узорчатую рукоять… Солдат, навытяжку стоящий у двери, чуть заметно вздрогнул.

– Я хотела бы увидеть первого солдата уже сегодня… – Она чуть помедлила. – Предстоит выполнить особое задание, и это все, что им следует знать. И тебе, Айрик, тоже.

– Будет исполнено, госпожа.

Он вышел. Дилана откинулась на спинку кресла. Это кресло, как и весь дом, досталось ей задешево – стоило лишь попросить. Она не испытывала особого интереса к штурму Торнгарта, а потому и разместилась на некотором удалении от осажденного города, в довольно приличной и, что немаловажно, совсем не разграбленной усадьбе, владелец которой уже не имел возможности возражать против такого грабежа. Он, собственно, уже ни против чего не возражал – мертвые вообще отличаются редкой покладистостью. Вероятно, кто-то из офицеров уже присматривал дом для себя, потому и пресек неизбежный грабеж, но слово Диланы Танжери могло перевесить даже самую ярую тягу к наживе.

Но этот дом, эта дорогая, а по аскетическим меркам Гурана прямо-таки немыслимо роскошная мебель, эти ковры на полу и на стенах, новехонькие, без малейшего следа потертостей, эта серебряная посуда тонкой работы и прочее добро, наполнявшее возведенное из привозного белого камня строение, ее ни в малейшей степени не интересовали. Все преходяще… рано или поздно она покинет усадьбу, на радость тому, кто сумеет первым наложить лапу на бесхозное имущество. Танжери лучше многих знала простую истину – лишь золото имеет ценность. Его легко отнять, но золотые монетки так одинаковы – ушли одни, придут другие, быть может, еще в большем количестве. Его можно потерять – но можно и найти… если знать, где следует искать.

Правда, были вещи, которые она ценила выше простого золота. Древние книги. Немногочисленные, и оттого еще более ценные артефакты, пережившие тысячелетия. И еще одно…

Власть. Не ту помпезную, видимую каждому власть, которой обладают святители и императоры. И не ту, что основывается на мудрости и знаниях, как у высших иерархов Ордена. И даже не тайную власть, что основывается на крови – власть Тайного Братства, к которому она некогда принадлежала. Дилана была уверена, что приложи она достаточно усилий, и следующего Старшего Брата узнавали бы по пухлым, чувственным губам и длинным ресницам. Она смогла бы, нет сомнений – но такая власть была ей не нужна.

Она жаждала иной власти – власти над самой собой. Иные люди называют это свободой – но свобода тоже бывает разной, и часто громче всех кричат о свободе люди, для которых она – единственное достояние. Нет, свобода нищеты, свобода ненужности, свобода бессмысленного существования… все это не то. Дилана была богата, независима, сильна. Ее невозможно было (кое-кому пришлось убедиться в этом на собственной шкуре) принудить делать то, что ей не хотелось, но если она чего-то желала, то добивалась этого любыми путями – силой ли, золотом или своим очарованием. И если она служила кому-либо, то лишь тому, кого сама избирала себе в повелители. На время.

Обрастая имуществом, человек постепенно становится зависим от него. Привязывается к удобным привычным вещам, к мягкому креслу, жаркому камину или дружелюбной собаке. К слугам и друзьям. К могилам предков и к прошлому… и ему трудно становится что-либо изменить в своей жизни, ему жалко – нет, ему страшно расстаться даже с малостью из этой тяжелой ноши, и человек бредет по жизни все медленнее и медленнее, пока ноша не станет для него непосильной. А потом останавливается – и это становится для человека началом конца.

Дом, мебель, конюшня с полудесятком отличных скакунов… многие в Империи продали бы душу Эмиалу за такую добычу. Она же воспринимала роскошную усадьбу лишь как временное пристанище. Там, в Броне, у нее был дом. Как необходимость – Дилана проводила в столице достаточно много времени, и без дома, роскошного, богатого, расположенного неподалеку от императорского дворца, было совершенно невозможно обойтись. Иначе на нее станут показывать пальцем, как на нищенку. О, она вырвала бы этот палец по самое плечо, но все рты не закроешь, все ехидные ухмылки с лиц не сотрешь. Поэтому ее жилище вполне соответствовало ее статусу. Но входя в стены, которые принято называть «родными», она не испытывала ощущения, что пришла домой. Это было все то же временное пристанище… которое не жалко однажды оставить навсегда.

По той же причине Дилана не имела друзей… думала, что не имела. Правда, был еще Битран, спутник, телохранитель, любовник… Волшебница долгое время считала, что Керб – не более чем пес у ее ног, которому можно бросить кость, можно пинком прогнать прочь… Когда Керб остался, чтобы дать ей возможность бежать, она не испытывала угрызений совести. Он ведь выполнил свою работу, не так ли? Ту, за которую она платила ему.

Позже, когда в подобной же ситуации умер матрос, так и оставшийся в ее памяти под кличкой Рыбак, а вместе с ним и старый больной Бордекс Лат, она ощутила разницу. Не было той пустоты, что осталась в душе после ухода Керба. Погибли и погибли – что ж, судьба. Тем более не прикрой они отступление Диланы своими телами, что их ждало? Медленное угасание – магу, смерть в пьяной драке – матросу. Ничем не лучшая участь. А Керб…

Она пыталась его спасти. Пыталась надавить на Консула, поскольку у того в застенках во все времена имелось достаточно инталийских шпионов, которых можно было бы обменять на ее телохранителя. Блайт вроде бы и не отказывался, и даже – это она выяснила доподлинно – направил в Инталию соответствующее письмо. Но то ли Орден не захотел выпускать из рук ценного свидетеля, то ли письмо Блайта оказалось недостаточно красноречивым, а его обменное предложение – недостаточно щедрым… Дилана, понимая, что первое предположение вернее, предпочитала все же винить в неудаче Консула. И Ташу Рейвен, разумеется. Ее – в первую очередь.

А потом его повесили… не удостоили даже почетной для воина смерти от меча, просто повесили, как какого-то вора. И оставили болтаться в петле на виду у армии, вставшей под стенами Торнгарта, словно рассчитывая, что это зрелище устрашит гуранских солдат. Все понимали, что несколько десятков раскачивающихся на ветру тел не прибавят штурмующим ненависти, не вселят в их сердцах страх. Имперцы явились к белым стенам со вполне определенными целями, и подобные украшения на стенах не способны были поколебать их решимость.

А вот Дилана при виде этого зрелища испытала поистине жгучую ненависть, и тому, на кого она была направлена, стоило бы посочувствовать.

– Я найду тебя, Таша Рейвен.

Эти слова она произносила не в первый и не в десятый раз. Если бы простые слова, не имеющие отношения к древнему магическому языку, содержали бы в себе хоть каплю силы – то леди Рейвен давно бы уже скончалась в ужасных муках. Дилана смотрела в стену невидящим взглядом, а стилет в ее руке снова и снова вонзался в подлокотник кресла, кромсая дорогую кожу.

Гвардеец и впрямь управился быстро – солнце еще не коснулось горизонта, а первый из будущих исполнителей ее воли уже стоял в покоях. Волшебница внимательно осмотрела мужчину – пожалуй, именно то, что нужно. Светлые волосы, невыразительное лицо, невысокий, кряжистый… он ни в малейшей степени не походил на потомственного гуранца. Да и вряд ли был им – такая внешность более чем характерна для юга Инталии. Мужчина явно чувствовал себя не лучшим образом – среди солдат уже ходили слухи, что далеко не все, входившие в этот особняк, выходили обратно. Сейчас он, вероятнее всего, уже не верил в пресловутое «особое задание» и лихорадочно рылся в памяти в поисках проступка, который вызвал интерес самой Диланы Танжери.

Ей предстояла долгая работа. Можно было бы проинструктировать солдата, но Дилана не была уверена в том, что он проявит нужное рвение, когда узнает все детали поручения. Проклятие, она даже не была уверена, что он не бросится на нее с оружием – время от времени у солдат просыпались своеобразные представления о чести, которым в планах Бороха места не отводилось. Значит, придется пустить в дело «путы разума», а это заклинание высасывало много сил. После того как она закончит с шестым, ей понадобится длительный отдых – и никакой магии. По меньшей мере дня четыре.

– Сядь – Дилана указала ему на глубокое кресло. Мужчина поспешил исполнить предложение-приказ с таким рвением, словно промедление могло стоить ему жизни.

– Закрой глаза, – мягко сказала она. – Тебе ничего не угрожает.

Судя по выражению его глаз, веры ее словам у мужчины не было ни капли.

Пухлые губы Диланы растянулись в доброжелательной улыбке. Она могла улыбаться по-разному. Соблазнительно или насмешливо, ласково или надменно. Могла вызвать страсть – или мороз по коже. В ее жизни все было оружием – и магия, и кинжал, и внешность. Всем этим Дилана владела в совершенстве.

– Мне нужна твоя помощь, солдат. Это очень важное дело, и ты получишь большую награду. Но сейчас тебе надо закрыть глаза. И дышать глубоко и спокойно. Расслабься, прошу тебя.

Внутренне она начала раздражаться, но на лице по-прежнему сохранялась маска очарования.

«Может, плюнуть на все эти условности? – мелькнула мысль. – Позвать солдат, пусть его свяжут…»

Словно бы услышав ее мысли, мужчина зажмурился и задышал глубоко и старательно. Дилана провела пальцами по его волосам, затем зашептала слова усыпляющего заклинания. Обычно человек, пребывающий в напряжении, может успешно сопротивляться «сну», поэтому его используют редко – разве что дать отдых больному или старику, мучающемуся от бессонницы. Солдат и в самом деле старался выполнить инструкции Диланы и расслабиться, поэтому продержался недолго, скоро дыхание стало по-настоящему ровным, мышцы расслабились. Он заснул… сейчас ни громкие звуки, ни пощечина, ни кувшин ледяной воды не способны были вывести это тело из колдовского сна.

Теперь следовало заняться другим, более трудным делом. Дилана срезала прядь волос солдата, стараясь, чтобы не появилась проплешина, кольнула его палец, сцедив в небольшой стеклянный флакон десяток капель крови, тут же заботливо затянула ранку. Затем в дело пошли многочисленные скляночки из ее запасов – сюда, к стенам Торнгарта, Дилана явилась во всеоружии. Капля за каплей лились драгоценные зелья (разноцветные эликсиры стоили много больше, чем золото того же веса, даже если считать вместе с флаконами) в небольшую костяную чашу – для изготовления магического состава не подходило ни стекло, ни керамика, ни металл – только лишь кость. Обрезки волос мгновенно растворились в едкой жидкости, которая вскоре начала дымиться. Дилана тут же влила в зелье кровь, тщательно перемешала полученный состав костяной палочкой. В воздухе поплыл неприятный, липко-сладкий аромат.

Из своего дорожного сундука Дилана извлекла кожаный футляр с набором игл для татуировки. Для наложения заклинания требовалось обрить голову и начертать руны на коже затылка, но сейчас делать этого не стоило. Любой солдат – будь он имперцем или инталийцем, увидев человека с черными рунами на выбритой коже, как минимум попытается задержать его… а то и убить, ведь всем известно, что «путы разума» не накладывают просто так. Значит, придется работать тоньше…

На нанесение рун у Диланы ушло больше часа – одно неверное движение, и этот рисунок придется начинать сначала, хуже того, и смесь придется готовить заново. Но подобную работу она делала не впервые, а потому руны были вычерчены без малейшего изъяна. Затем произнесла заклинание. Дело было сделано, теперь можно было расплести сонное заклятие и объяснить воину, что и как ему следует сделать. Заклинание «путы разума» делало из человека больше чем послушного раба. Он не просто выполнял приказы – он всем сердцем жаждал выполнить их как можно лучше. Любой ценой. К сожалению, чары «пут» были довольно сложными, и далеко не каждый маг умел их применять. К тому же через два-три десятка дней заклинание рассеивалось само собой и знаки исчезали с кожи. Да и эликсиры дороги… А жаль – армию, состоящую из воинов, околдованных «путами разума», невозможно победить.

Единственной проблемой было как раз то, ради чего это заклинание и применялось. Излишний энтузиазм, совмещенный с недостаточно ясным пониманием желаний хозяина, мог привести к тому, что околдованный сделает или не то, чего от него ждут, или не так. Требовалось очень точно объяснить «спутанному» его задачу – Дилана говорила короткими фразами, поминутно переспрашивая, чтобы убедиться, что инструкции поняты верно. Наконец она решила, что сказала достаточно.

– Возьми. – Волшебница протянула воину небольшую флягу из серебра. – И уходи. Отправишься на рассвете.

– Будет исполнено, госпожа! – Глаза воина светились от радости при мысли о том, что хозяйка будет им довольна. Он сделает все, что потребуется, и даже больше, лишь бы доставить ей удовольствие. Прицепив флягу к поясу, воин – имени его Дилана так и не узнала, да и не особо волновали ее подобные мелочи – вышел, на прощание бросив на госпожу взгляд, преисполненный обожания. Теперь, на ближайший месяц, все помыслы «спутанного», все его желания будут направлены на исполнение полученного приказа.

Волшебница вздохнула… да уж, следующего кандидата она прикажет просто как следует стукнуть по голове – во всяком случае, не придется тратить время на уговоры и силы на наложение сонных чар.

Огромный воинский лагерь жил той особой жизнью, которая сразу дает понять каждому, хотя бы немного знакомому с армией, что враг далеко и непосредственной угрозы нет. Шатры офицеров и палатки простых солдат были разбросаны по огромному полю без видимого порядка, патрулей с оружием в руках немного – не столько охраны ради, сколько поддержания порядка для. О том, чтобы окружить лагерь частоколом, никто и не думал. Здесь, в самом центре Тимрета, опасаться нечего – если враг появится, то сперва ему придется встретиться с пограничниками независимого герцогства… а там и армия придет в движение, дабы дать надлежащий отпор. Только отпор-то давать и некому. Гуранцы плотно увязли у стен Торнгарта, белая крепость, выдержавшая первые штурмы, теперь будет сопротивляться осаде достаточно долго.

В лагерь непрерывным потоком вливались подводы, везущие снедь и дрова, уголь для кузниц и бочонки с элем. Герцог Сивер не старался изобразить из себя радушного хозяина, от появления в своих владениях тысяч вооруженных мужчин он в восторг не пришел – но кладовые свои распахнул, пусть и скрепя сердце. Дисциплина – дисциплиной, но если солдат не кормить, они попытаются добыть себе провиант сами. И ничем хорошим это не закончится.

К хмурому небу подымались многочисленные струйки дыма. Большая часть солдат, свободных от воинских упражнений, были приставлены к делу. Одни под присмотром мастеров военного дела варили смолу в огромных чанах – будучи должным образом обработана, эта смола превращалась в отличные снаряды для катапульт. Подожженные черные шары, врезаясь в цель, разбрасывали огненные брызги на десятки шагов вокруг. В северной части лагеря целыми днями визжали пилы, смачно врубались в дерево топоры – там неспешно, с толком и прилежанием, делали стрелометы. Маленькие «скорпионы», которые вполне можно было разместить на простой телеге, метали копья шагов на четыреста – такое копье человека пробивало навылет, вместе со щитом и кольчугой. А при удачном выстреле нанизывало на остро отточенное жало двоих-троих сразу. Более тяжелые «драконы» могли разом выпустить четыре, а то и пять копий веером – слаженный залп трех-четырех десятков «драконов» останавливал атакующий рыцарский клин. Здесь же делали и другие метательные машины – во время отступления армия Ордена потеряла почти все катапульты и теперь неторопливо восстанавливала былую мощь.

Неподалеку от плотников работали кузнецы – железо предоставил за вполне разумную плату все тот же герцог. Мечи и топоры, копья для стрелометов и наконечники стрел, арбалетные болты и кирасы – два десятка кузнецов и почти сотня подмастерьев трудились и днем и ночью, сменяя друг друга у горнов. Здесь работали не только мастера, пришедшие с потрепанными орденскими полками, но и местные – Орден платил. Пока еще было чем.

Часть солдат ежедневно отправлялись на заготовку древесины. Лес в герцогстве всегда считался большой ценностью – Тимрет мог похвастаться лучшими лесами, а потому торговля бревнами и досками приносила Сиверу Тимретскому весьма существенный доход. Только ему – простым крестьянам, разумеется, дозволялось заготавливать дрова для своих печей, но приказчики герцога бдительно следили, чтобы топоры смердов не касались ни строевого леса, ни ценных пород дерева. А если и касались – то за плату. Сейчас могучие деревья валились одно за другим, специально приставленные к лесорубам писцы старательно учитывали каждое бревно – может, впоследствии герцог и не предъявит Инталии счет, но уж что-нибудь выторговать попытается непременно.

Но основным занятием в армии были, есть и будут тренировки. Каждый день в лагере гремело железо – пахарей и рыбаков, пастухов и землекопов учили владеть оружием.

– Сомкнуть щиты! – орет сержант, топорща усы и грозно сверкая глазами. – Сомкнуть, козлы! Плотнее! Теперь вперед десять шагов! Не рвать строй!

Крестьяне, мокрые от пота, уже с видимым трудом ворочают тяжелыми деревянными щитами, время от времени с ненавистью поглядывая на сержанта. А тот, хоть и носится по полю втрое больше любого из обучаемых, ничуть не выглядит утомленным. В перепалку с ветераном вступать никто не решается – только заикнешься об отдыхе, тут же получишь в рыло без разговоров. Командир сам знает, когда прекратить тренировку.

– Крепи оборону!

Первая шеренга щитоносцев падает на одно колено, опуская щиты на землю и почти полностью прячась за ними. Сверху у каждого щита выемка, в которую тут же бухаются длинные тяжелые копья, упираясь тупым концом в землю, выставляя кованые жала навстречу воображаемому врагу. Такой строй нелегко пробить и латной коннице.

– Арбалетчики!!! Пли!!!

Раздаются нестройные хлопки арбалетов, слышатся глухие удары – некоторые из стрел достигли цели, поразив деревянные мишени. Сержант морщится – плохо стреляют, плохо.

– Сомкнуть щиты! – снова звучит команда, заставляя щитоносцев встать. – Вперед, крысоеды, десять шагов!

Арбалетчики остаются на месте. Сейчас их задача – побыстрее перезарядить свое громоздкое оружие, затем нагнать медленно идущие шеренги – как раз к тому моменту, как вновь прозвучит команда крепить оборону и придет их черед бить в цель поверх голов присевших щитоносцев и согнувшихся, словно в поклоне, копейщиков.

Неподалеку другой ветеран учит тех, кто помоложе да посмекалистей, управляться с крючьями и алебардами. Этот явно не крикун, говорит неторопливо, веско – и слушают его внимательно.

– Пока рыцарь на коне – он силен! – вещает солдат, теребя седой ус. – Только крюк длиннее, чем его меч. Цепляй его, да побыстрее. Оплошаешь – он до тебя мечом дотянется или древко перерубит, а в бою без оружия – сразу конец. Тот, кто латы делает, тоже, чай, не дурак – с иных доспехов крюк соскользнет, не зацепится. Так что постараться придется. Ежели совсем никак не подступиться – бей крюком коню по голове али по ногам. Круп у коня кольчугой, а то и пластинами прикрыт, и шея тоже, и грудь. А ноги да брюхо – места уязвимые. А если у тебя алебарда – руби что есть мочи да близко не подходи. Самым кончиком алебарды руби, лучше всего – по ногам рыцарю. Тогда, ежели с лошади свалится, встать уже не сможет.

Парни кивают, мысленно уже примериваясь, как будут цеплять гордых латников крючьями, как будут стягивать их на землю… Что ж, дай им Эмиал удачи. Рыцари учатся владеть оружием с детства, их мечи быстро доберутся до холопских тел. Но там, где падут трое-четверо, пятому может улыбнуться удача.

Самые способные обучаются бою на мечах. Пока на деревянных, тяжелых и неудобных. Скоро от этих оглобель останутся одни щепки, но к утру плотники понаделают новых. Научишься ворочать деревяшкой – железный клинок покажется чуть ли не перышком. Четыре десятка мужчин, разбившись на пары, вовсю охаживают друг друга мечами, время от времени прерываясь, дабы выслушать очередную порцию брани от инструктора.

– Ты чего ему по щиту колотишь, остолоп? Если щит железом окован, меч сломаешь, если целиком деревянный – клинок увязнет. Пока выдернешь – три раза сдохнешь. И не замахивайся так, сразу вся грудь открывается, ткнут острием – и ты труп. Колоть старайтесь, в давке колоть куда лучше, чем рубить. У пехоты мечи короткие, с такими сподручнее. А длинные клинки – это для рыцарей, что с коня удары наносят, либо с таким же благородным один на один рубятся. По всем, мать их, благородным правилам. Вот, смотри, как надо!

Солдат берет деревянный меч и несколько минут отбивается сразу от троих противников. Те впустую рубят воздух или щербят свои деревяшки о ловко подставляемый щит, тогда как ветеран наносит точные колющие удары – и вот все трое стонут, оглаживая ушибленные места.

– Поняли, крысоеды? Так, начали!

Невысокий кряжистый десятник в кольчуге и при мече неспешно шагал по лагерю, направляясь к шатру, где расположился рыцарь, командующий полком. В иное время каждую сотню ведет в бой светоносец, но сейчас почти все белые рыцари ушли в Торнгарт, и в войске их осталось немного, десятка три от силы. Теперь сотнями командуют сержанты, а десятников назначили новых – из ветеранов. Честь немалая, в мирное время дослужиться до десятника непросто. Да и не только честь – платят десятнику куда больше, чем простому воину. Вот и рвут жилы новоиспеченные командиры, стремясь доказать, что достойны доверия.

Перед десятником шагал солдат – совсем еще мальчишка, лет семнадцати, не больше. Кожаная, набитая конским волосом куртка болталась на худом теле – да уж, статью не вышел боец. Видать, сытым нечасто бывал. Такие в армию идут охотно, все лучше, чем целыми днями ковыряться в земле, ставя свою жизнь и жизнь домочадцев в зависимость от дождей и ветров, от половодья и засухи. А если повезет, то через двадцать лет вернется домой уже с серебром в кошельке, найдет себе какую-нибудь женщину, отстроит домик… и будет весьма уважаемым в селе человеком.

– Иди быстрее! – прорычал десятник, отвешивая юноше подзатыльник.

Мало кто из таких вот мальчишек задумывался о том, что возвращаются со службы далеко не все. Особенно в военное время. Но и в мирные годы у солдат хватает рисковых дел. То за разбойниками охотиться, то бунт какой приключится. А на границе – там стычки с гуранцами часто происходят, и тоже не всегда малой кровью дело обходится. Но если доведется пасть в бою – то смерть славная. И Орден позаботится, чтобы родня погибшего, буде таковая найдется, получила несколько увесистых монет.

А есть и другая смерть. Тех, кто пытался самовольно оставить службу, ловили и вешали нещадно, но там разговор был коротким – петля, краткая молитва Эмиалу, мол, прости грешного. И удар ногой, выбивающий чурбак из-под ног дезертира. Совсем иначе поступали с теми, кого ловили на грабежах – этих преступников, как правило, забивали кнутами до смерти. И эта пытка длилась долго – полковые маги внимательно следили, чтобы истязаемый не отдал свою черную душу Эмнауру слишком быстро. Чтобы сполна получил за свое преступление, да и другим урок преподал.

В этом не было ничего особо удивительного. Орден прекрасно понимал, что любой бунт лишь ослабит Инталию, дав лишнюю возможность порадоваться Гурану, а потому тщательно следил, чтобы население относилось к армии как к защитникам, а не как к врагам. Закон был суров – но приносил свои плоды. Солдат Ордена в народе уважали – даже больше, чем рыцарей-светоносцев. Тех все же боялись, как-никак маги, от простых смертных невообразимо далекие. Богатые и высокомерные… к тому же именно рыцари сопровождали волшебниц, отбирающих у родителей их детей. В этом тоже был заложен определенный смысл. Нельзя посылать на такое дело солдат, их куда легче разжалобить. Рыцари – дело другое, за время долгого обучения они привыкли воспринимать Орден как свою семью и совершенно уверены, что ребенок, сочтенный достойным обучения, получает великий шанс.

В общем, конец вора и грабителя, если он носит форму Ордена, страшен. И потому мальчишка, шагавший впереди десятника, истекал от ужаса холодным липким потом. Время от времени он спотыкался – и тут же получал очередную затрещину, а то и пинок.

У входа в шатер сидел, вольготно развалившись, часовой. Его обязанностью было не столько охранять рыцаря – что может угрожать светоносцу в самом центре военного лагеря инталийской армии. Нет, солдат берег не тело, но покой командира, отгоняя просителей или иных незваных гостей, желающих прервать его отдых.

– Чего надо? – с ленцой осведомился часовой, оглядев десятника. В сторону юноши лишь стрельнул глазом, не проявив особого интереса.

– Позови капитана.

– Его светлость отдыхает. – Часовой небрежно сплюнул в пыль. Хотя он был всего лишь рядовым, но входил в охрану рыцаря, а потому считал себя несколько выше простого десятника.

– Дело серьезное, – буркнул десятник. – Кража.

– Вот как? – Теперь часовой смотрел на юношу с интересом и даже сочувствием. – Ладно, доложу. Имя-то как?

– Д-димс… – заикаясь, выдавил из себя парень.

– Да не твое, дурак.

– Десятник Тар Легод, двенадцатый год службы, – сухо бросил ветеран.

Часовой кивнул и скрылся за пологом. Через несколько минут из шатра вышел рыцарь. Сейчас он был без доспехов, левая рука висела на перевязи – маги поработали над раной, но надрубленная кость еще не срослась до конца, и руку следовало беречь.

– Ваша светлость. – Десятник коротко поклонился.

– Что произошло? – Рыцарь выглядел недовольным. – Мне сказали, ты, десятник Тар Легод, обвиняешь кого-то в краже? Этого мальчишку? Или он свидетель?

– Нет, ваша светлость, он не свидетель. Вчера я посылал его в деревню, приказал купить кое-что…

Десятник чуть замялся, но рыцарь спокойно кивнул. Провизию войскам подвозили исправно, но никто и не думал запрещать солдатам несколько разнообразить свой стол. Если хотят купить у селян пару окороков, простокваши, вина, если платят исправно и не чинят обид местному населению – пусть.

– Ну так вот, – продолжил десятник, – вернулся он… что сказано было – принес, тут я слова плохого не скажу. Только стал харчи выкладывать, смотрю – а из-за пазухи у него штука занятная выпала. Серебро.

Он сунул руку в мешочек на поясе и извлек оттуда изящной работы серебряный флакон без пробки. На вид вещь была дорогой. Если бы они были на гуранской территории, никто бы не удивился, обнаружив в мешке солдата кое-какие трофеи. Грабить врага не зазорно, даже если речь идет о таких же крестьянах, на беду свою живущих на землях противника. Там военная добыча принадлежала тому, кто первый наложил на нее руку – ну, после необходимых отчислений для офицеров, разумеется.

А здесь был Тимрет – пусть и независимое герцогство, но союзник… благорасположение которого сейчас было особенно важно. И если солдатик и в самом деле посмел запустить лапу в сундук какого-нибудь зажиточного крестьянина, его ждет очень суровое наказание.

– Спрашиваю, где взял – говорит, что нашел. Тьма Эмнаура, серебряные банки не валяются на земле!

– Не валяются, – кивнул офицер и мрачно посмотрел на юношу.

Ему не хотелось доводить дело до казни, армия и так переживает не лучшие времена. Но закон… закон должен соблюдаться, иначе он перестанет быть законом. Если парень виноват – его ждет позорная смерть.

– Что скажешь?

Парень вытер вспотевший лоб и выпрямился под взглядом офицера. Видно было, что он боится и все же старается сохранять некое подобие достоинства.

– Я… я нашел эту банку, ваша светлость. Я правда не воровал. И не отбирал.

– Где ты ее нашел?

Солдат замялся, затем выдавил из себя.

– В колодце.

– Где? – Рыцарь решил, что ослышался.

– Я купил, что приказали… я честно заплатил, ваша светлость, до последней монетки. Потом пошел к колодцу, воды хлебнуть. Жара ведь… ну и смотрю, а там, на дне, блестит что-то. Воды в колодце-то мало… ну, я и полез туда. И нашел эту штуку.

– А хозяйке ты, ясное дело, ни слова не сказал? – хмыкнул рыцарь.

Если парень и в самом деле нашел флакон в колодце, это может послужить смягчающим вину фактом. Придется объявить о находке, и если кто из крестьян заметит у себя пропажу да правильно опишет ее – получит сосуд. Ну а проверить, правду ли говорит солдат, несложно. Сам рыцарь не был достаточно сведущ в магии, чтобы наложить «оковы разума», но найти мага можно. Их мало, они заняты – но помочь не откажутся.

– Дык… кому говорить-то? Колодец тот общий, посреди села.

Рыцарь осуждающе покачал головой. Забраться в общественный колодец… вряд ли это будет расценено как невинная шутка. Что ж, в любом случае придется искать не слишком занятого мага. Если парень и под «оковами» подтвердит, что не украл и не отобрал безделушку силой – будет оправдан и отпущен. Если же нет…

– Свяжите его, – приказал светоносец.

Часовой принес веревку, и молодому солдату быстро спутали руки и ноги. Затем усадили в тенечке и даже сунули флягу с водой.

Замок герцога Сивера Тимретского не отличался особыми фортификационными достоинствами, зато был по-настоящему красив. Изящные башенки, сводчатые галереи, большие окна, многочисленные шпили и много-много зелени. Замок, или скорее дворец, располагался на скале, возвышаясь над живописной долиной, к воротам вела извилистая дорога, вырубленная в камне. Множество статуй, вышедших из рук лучших мастеров Эммера, украшали и внутренний двор, и залы, и даже стены замка.

С точки зрения инженерного искусства это сооружение не выдерживало никакой критики. Создавалось впечатление, что хрупкие стены развалятся от первого же булыжника, выпущенного из катапульты. Даже если он будет размером с кулак. Но нынешнего владельца замок вполне устраивал. Как и его многочисленных предшественников.

Это неудивительно – если в Инталии давно не было серьезных войн, то к этим стенам вражеские армии и вовсе подступали в последний раз в незапамятные времена. Со времени правления Иланы Пелид, предоставившей герцогству независимость, битвы обходили эти земли стороной. Как правило, имперские войска стремились к Торнгарту, не рассматривая маленький Тимрет с его столь же маленькими крепостями в качестве серьезного противника.

А потому местные жители полной мерой вкушали радости мирной и спокойной жизни. Герцог не слишком душил своих подданных налогами, не тратился на содержание очень уж большой армии, да и придворных в замке было немного. В былые времена, когда Сивер был молод и горяч, здесь часто проходили пышные турниры, замок наполняли блистательные дамы в роскошных туалетах и благородные воины, хватавшиеся за меч по поводу и без. Лучшие певцы, художники и музыканты приезжали в эти прекрасные стены – и неизменно находили радушный прием.

Но с годами все изменилось. Герцога все меньше и меньше интересовали пышные празднества, турниры и охота. Лучшие кинтарийские вина уже не так горячили кровь, да и женщины все реже вызывали жар в его сердце. Зато он пристрастился к книгам, пылающему камину и тишине. Ему нравился покой.

И потому появление в Тимрете инталийской армии, избитой, окровавленной, лишившейся и рыцарей, и магов, вызвало у герцога искреннее огорчение. Следуя долгу вассала, Сивер указал орденцам место для лагеря, выделил средства на закупку продовольствия и направил в распоряжение Мирата арДамала всех магов-целителей замка – раненых с отступающими войсками было немало.

Но на этом он был намерен и остановиться.

Когда пришло требование из Обители предоставить отряды солдат в распоряжение Ордена (это было именно требование, хотя и облеченное в безукоризненно вежливую форму), герцог отдал необходимые распоряжения – и шесть сотен ополчения отправились к Долине Смерти, на встречу с основными силами Ингара арХорна. Тем самым вассальный долг был исполнен – по крайней мере сам герцог так считал. Его маленькое государство не могло выставить серьезные силы, не ослабив при этом свои границы. И теперь, когда арДамал явился требовать новых солдат, он не встретил понимания.

– Видите ли, командующий, сейчас в моем распоряжении имеется лишь пара сотен гвардейцев. Этого недостаточно даже для того, чтобы как следует охранять границы. Мои капитаны (в маленькой армии Тимрета не было более высокого воинского чина) вынуждены снять солдат с охраны западных границ, чтобы как следует патрулировать восточные. Согласитесь, командующий, явившись в эти земли, вы подвергли всех нас очень большой опасности.

АрДамал раздраженно пожал плечами. Брюзжание этого старика его невероятно раздражало, тем более что приходилось слушать одно и то же уже в который раз. Герцог ежедневно давал согласие встретиться с командующим армией Инталии для беседы – но эти встречи заканчивались одинаково. АрДамал, скрипя зубами от бешенства, любезно раскланивался со стариком и покидал его уютные покои, а Сивер лишь улыбался, глядя ему вслед.

Вот и сегодняшняя беседа протекала словно по раз и навсегда утвержденному сценарию. И даже тот факт, что Мират пригласил с собой Бетину Верра, не способен был изменить ситуацию.

Первое время девушка восторженно оглядывалась по сторонам. Ей уже довелось побывать в Обители – перед тем, как Ингар арХорн отбыл к армии, он представил ее новому Святителю. Это было признаком высокой оценки ее способностей, далеко не все новоиспеченные мастера удостаивались подобной чести. Торнгарт не слишком понравился Бетине, хотя до этого ей не приходилось бывать в большом городе. А может быть, именно поэтому. Очень много людей, очень много зданий… Торнгарт строился веками, и сейчас представлял собой невероятное смешение различных стилей – рядом со скромными, аскетичными зданиями эпохи Иланы Пелид (больше похожими на укрепленные форты) соседствовали изящные дворцы, построенные в более поздние века. Но стоило сделать несколько шагов в сторону от центральных улиц, широких и светлых, как путник попадал в гущу маленьких домов, иногда ухоженных, чаще – свидетельствующих о бедности своих хозяев. Утомляло и обилие белого цвета, порядком надоевшего Бетине еще в Школе.

Святитель Верлон тоже произвел на девушку двойственное впечатление. Более того, у Бетины он практически с первого же взгляда вызвал некоторую антипатию, и теперь эта антипатия к человеку странным образом смешивалась с уважением к высокому посту, который он занимал. Довольно молодой еще мужчина, с густой шевелюрой слегка тронутых сединой черных волос, хорошо физически развитый и довольно красивый, наверняка должен был пользоваться успехом у женщин. Но его сильно портил вкрадчивый слащавый голос и бегающий взгляд маленьких глаз, не желающих задерживаться на собеседнике. Верлон явно не обладал ни обаянием Аллендера Орфина, ни умением усопшего находить общий язык с людьми. Речь Святителя была пустой и формальной. Ему приятно познакомиться с новым мастером Ордена, он желает мастеру дальнейших успехов на пути совершенствования своих знаний… признаться, она ждала чего-то иного. Ну, хотя бы каплю того душевного тепла, неисчерпаемым источником которого, по определению, является Святитель.

Поэтому столицу молодая волшебница покинула без особого сожаления. А вот Тимрет ее очаровал. Да и этот зал, где их принимал герцог, разительно отличался от наполненных раздражающей белизной палат Святителя. Здесь было уютно, пол укрывал роскошный кинтарийский ковер, в котором ноги тонули по щиколотку, в огромном камине несмотря на теплый день пылал огонь, гостям были предложены мягкие удобные кресла и напитки. Да и сам герцог поначалу ей весьма понравился – седой мужчина лет шестидесяти, с благородной осанкой, не испорченной годами, и добрым лицом. Чем-то он напомнил ей Орфина…

В том числе и нежеланием принимать серьезные решения. По крайней мере без долгих размышлений и детальной оценки всех, даже самых незначительных обстоятельств.

– Ваша светлость, позвольте сказать. – Бетина, до сей поры не проронившая и слова, кроме обязательного приветствия, решила вмешаться в беседу.

Девушка чувствовала себя немного не в своей тарелке. Еще недавно она была всего лишь рядовым мастером магии – ранг высокий, если сравнивать даже с некоторыми воспитательницами Школы, но не настолько, чтобы обладатель этого ранга мог на равных говорить с правителями. А потом она, неожиданно для себя, оказалась одной из немногих уцелевших магов армии. Получила Золотой клинок Ордена. Стала, по сути, помощником Мирата арДамала, командующего остатками инталийских войск. АрДамал никогда не определял ее нынешний статус официально, но все чаще и чаще обращался к ней за советом. Кроме Бетины уцелели еще пятеро мастеров и два магистра. И три десятка адептов – жалкие крохи. На холме, куда пришелся основной удар ледяного дождя, магов выкосило почти подчистую. Выжили лишь те, кто, подобно Бетине, успели вовремя среагировать и накрыться защитными заклинаниями – выжили, хотя мало кто из них отделался лишь царапинами.

Магистрам досталось больше всех. Молодой Торог арЖед, получивший высокий ранг всего лишь за три месяца до битвы, лишился ноги, оторванной потоком ледяных игл, и теперь полностью отрешился от реального мира, сосредоточившись на своем горе. Его можно было понять – талантливый волшебник с блестящим будущим, сильный и красивый, пользующийся успехом у женщин – теперь он стал инвалидом. Магистру Эльме Таан повезло больше – ледяной шип лишь чиркнул ее по голове, сорвав клок волос вместе с кожей. Женщина лишилась сознания – и пришла в себя уже после окончания битвы. Эльме было уже за сотню лет, она была отличным магом, но не воином. Способности Эльмы более всего проявились в целительстве, и теперь практически все свое время она отдавала лечению многочисленных раненых.

Из выживших мастеров Бетина была, по мнению Ингара арХорна, самой способной. Что до отсутствия опыта ведения переговоров… у арДамала такого опыта тоже было немного. Где-то в глубине души он надеялся, что герцог, легко отказывающий воину, не сможет отказать женщине. Он не давал Бетине никаких инструкций – только кратко изложил результаты предыдущих этапов переговоров.

– Конечно, мастер Верра. – Герцог вежливо кивнул.

– Битва в Долине сильно ударила по Ордену, но наши армии еще не разбиты. – Бетина понимала, что говорит излишне высокопарно, но ничего не могла сделать с этим. Только многолетний дипломатический опыт может дать навыки говорить о серьезных вещах без излишнего пафоса. – Инталию не сломить так просто, и имперские войска скоро это поймут. Торнгарт им не взять, но каждая неделя, проведенная ими у стен Обители, – это дополнительные страдания…

– Девочка, я все это понимаю, – вздохнул герцог, и сочувственные нотки в его голосе были совершенно искренними. – Также я понимаю, что далее вы скажете о той угрозе, которую представляют имперцы для Тимрета. Разумеется, я не думаю, что подавив сопротивление инталийских войск, Император отведет свои полки, предоставив нам возможность и далее вести мирный образ жизни. Правда, Его Императорское Величие Унгарт Седьмой может потребовать вассальной присяги.

– Это будет для Тимрета хорошим выходом, – поджала губы Бетина. – Купить свою безопасность ценой… предательства.

– Верно. –Бескровные старческие губы герцога растянулись в улыбке. – Но, девочка, поверьте, слово «честь» для нас – не пустой звук.

– Поверить непросто… – Эта реплика уже далеко выходила за рамки вежливости, и арДамал бросил на волшебницу обеспокоенный взгляд. Хотя герцог и слыл приверженцем достаточно либеральных взглядов, он вполне мог оскорбиться.

Но Сивер лишь покачал головой.

– Если бы вассалы столь легко меняли своих сюзеренов, то сама система вассалитета рухнула бы в одночасье. Тимрет верен Инталии и сделает все что возможно для помощи ей. Но армиями мы не располагаем, и я весьма огорчен тем, что командующий арДамал не верит мне.

– Я верю только тому, что вижу, – мрачно заметил командующий. – Даже по самой скромной оценке, герцогство может выставить три тысячи пехотинцев. Не считая ополчения.

– Возможно, – не стал спорить герцог, впервые отказавшись от привычки заводить старую песню об ослабленной охране границ и беспорядках внутри страны. – Мы и в самом деле можем объявить мобилизацию и собрать кое-какие силы. Но без магической поддержки нам не выстоять против Империи.

Бетина вздрогнула, услышав это «нам». Значит, пассивное сопротивление герцога все же можно преодолеть. Старик прожил долгую жизнь, давно утратив юношеский задор и любовь к риску. Он даст войска, но сделает это лишь тогда, когда будет уверен в успехе. Оговорка насчет вассальной присяги Империи не была случайной – Бетина не сомневалась, что согласись герцог принести клятву Гурану, Император оставит крошечное государство в покое. На время. Но верил ли кто-нибудь в этом зале, что Инталия встанет на колени, что падет Торнгарт? Скорее всего, нет. В истории противостояния двух великих государств не раз бывали моменты, когда одно из них находилось на краю гибели. Но силы всегда были примерно равны, и после того, как обе стороны приходили к выводу о недопустимости дальнейших потерь, баланс сил восстанавливался.

Увы, сейчас все могло измениться. Империя, похоже, всерьез вознамерилась покончить с этой тысячелетней войной – и отнюдь не тысячелетним мирным договором.

– Магическая поддержка… – прошипела она, даже не задумываясь о неуместности подобного тона, – это именно поддержка! Войну выигрывают мечи воинов и мужество их сердец! А вы собираетесь отсиживаться в этом вашем замечательном замке, в окружении этих замечательных кресел и каминов, пока в Торнгарте гибнут люди!

Она говорила и говорила, то произнося пафосные, а потому и не слишком действенные фразы, то срываясь к той тонкой грани, за которой начиналась неприкрытая грубость. Старик слушал, не перебивая, временами даже кивая – словно был согласен с каждым ее словом. Но в его глазах девушка видела… даже не упрямство, нет – скорее убежденность в собственной правоте.

Наконец девушка замолчала, чувствуя, как горит лицо от возбуждения. Она ожидала, что герцог вновь начнет старую песню о недостатке людей, но он вдруг улыбнулся.

– Ваша горячая речь произвела на меня поистине неизгладимое впечатление, мастер Верра. Особенно некоторые ее фрагменты… как это: «отсиживаться в своих долинах, вздрагивая от одного упоминания об Империи». Хм… для большего эффекта я бы добавил «трусливо отсиживаясь». И еще пару эпитетов.

Бетина явственно ощутила, как начали пылать уши. Ей стало стыдно – и в самом деле, что она понимала в вопросах управления государством? Даже маленьким… нет, тем более маленьким. Правитель столь небольшой и, по сути, почти беззащитной перед возможной агрессией со стороны своего много более сильного соседа страны должен обладать талантом находить компромиссы даже в самой безвыходной ситуации. Иначе маленькая страна очень быстро утратит свою независимость, а ее недостаточно изворотливый правитель – свободу. А то и жизнь.

– Простите, – потупилась она.

– Не стоит, – небрежно отмахнулся герцог. – Несмотря на некую излишнюю экспрессию, вы во многом правы, мастер Верра. Но и от моих слов вам отмахиваться не стоит, кому, как не вам, мастер, знать, чего стоит любая армия без хороших магов. Вам необходимо восстановить магический потенциал армии… как я понял из слов уважаемого командующего арДамала, именно таким было задание, данное вам Ингаром арХорном?

– Да, ваша светлость! – вскинула подбородок Бетина. – Я и намерена выполнить поручение.

– Каким же образом вы собираетесь действовать, если не секрет? В Тимрете очень мало волшебников Ордена Несущих Свет, в основном целители. Разумеется, их помощь будет вам предоставлена.

При этих словах герцог чуть заметно усмехнулся. Он прекрасно понимал, что верность орденских магов принадлежит прежде всего Ордену… и лишь потом стране и тем более нанимателю.

– Но этого недостаточно.

– Алый Путь присоединится…

– Я бы не стал на это особо рассчитывать, мастер Верра. Вы ведь изучали историю магических сообществ Эммера? Там, где Орден и Триумвират, не в обиду будет сказано, увлеченно резали друг другу глотки, Альянс Алого Пути старался оставаться в стороне. Я не говорю о том, что их маги не участвовали в битвах – участвовали и показали себя отменными бойцами. Но это были единицы… Альянс никогда не мог похвастаться многочисленностью, а потому ректор Лидберг вряд ли пойдет на то, чтобы объявить свою знаменитую «Алую тревогу».

Бетина попыталась вспомнить то, что рассказывала на своих нудных лекциях Вимма Тиль. Всеобщая мобилизация магов Алого Пути, действительно, была событием необычайно редким – ректор мог пойти на такой шаг лишь в том случае, если опасность угрожала самому существованию Альянса. Девушка не могла не признать – сейчас особой угрозы алым не было. Да, Альянс традиционно поддерживал Несущих Свет, но, в отличие от Ордена, не связывал себя клятвами. И при этом с готовностью оказывал услуги и Империи, и Кинтаре, и Индару – всем, кто готов был платить. И среди алых встречались идеалисты, считавшие Инталию своей родиной и готовые отдать жизнь за ее безопасность. Но таких было немного – даже в давние времена, когда огненные маги представляли собой внушительную силу. С уходом сильнейших – Санкриста альНоора, Тига альЛорса и других, Альянс порядком измельчал, и уже давно не играл сколько-нибудь существенной роли в политике Эммера. Более того, демонстративно к этому не стремился.

И все же… все же алых магов в Инталии было немало.

– Я добьюсь помощи Альянса! – безапелляционно заявила Бетина.

– Что ж, если будешь столь же красноречива – твоя миссия вполне может увенчаться успехом. – Герцог Сивер внимательно посмотрел на девушку, затем перевел взгляд на арДамала. – И если Альянс присоединится к инталийской армии… пусть даже ректор просто выделит вам своих людей, не объявляя свою знаменитую всеобщую мобилизацию, то солдат я вам дам. Всех, кого смогу собрать. А также по меньшей мере четыре тысячи ополченцев. Таково мое решение. А теперь прошу простить меня, мастер Верра, командующий… позвольте на этом закончить. Я уже стар и нуждаюсь в отдыхе несколько чаще, чем опытный воин или молодая девушка.

АрДамал поднялся с кресла и поклонился герцогу. Бетина, прекрасно понимавшая, что переговоры и так принесли неожиданно много, последовала его примеру. Они вышли, оставив герцога одного.

– Ушам своим не верю, – пробурчал арДамал, оказавшись в коридоре. – Поздравляю, мастер Верра, я начинаю думать, что в определенных ситуациях откровенное хамство может оказаться полезным. И все же, Бетина, я бы попросил вас быть немного сдержаннее, далеко не все столь терпимы. Герцог – редкое исключение.

– Простите, командующий.

– Ладно, вы все же победили. Победа еще не окончательная, но существенная. Когда вы намерены отправиться к ректору Лидбергу?

– Думаю, завтра.

Они неспешно шагали по коридору. Бетина с интересом рассматривала многочисленные картины, украшающие стены. Как правило, художники либо изображали батальные сцены, либо запечатляли на холсте мужественные позы герцогов и прекрасные образы герцогинь. Изредка попадались и другие полотна… Великолепно выписанный Тимретский замок – художник, вероятно, поставил себе целью отразить в своем творении все мельчайшие детали этого великолепного сооружения. Несколько прекрасных пейзажей – Бетина неважно разбиралась в живописи, но была уверена, что эти картины – работа большого мастера. На одном из полотен был изображен сам Сивер – в своем любимом кресле у камина с толстой книгой в руках.

Мысленно девушка усмехнулась – да уж, его светлость явно не годится на роль полководца. Даже там, где его предшественники предпочитали видеть себя в великолепных доспехах и с обнаженными мечами, старик остался верен своим привычкам.

АрДамал картинам внимания не уделял. Для него куда более красноречивым был тот факт, что в замке почти не было стражи. Действительно, в этой стране слишком привыкли к мирной жизни. Даже если герцог и в самом деле даст войска, вряд ли стоит сильно уж рассчитывать, что отвыкшие от серьезных дел пограничники справятся там, где потерпели неудачу инталийские гвардейцы.

– Завтра? Хорошо. Путь до Сура неблизкий. С вами поедут два светотносца и двадцать кавалеристов эскорта.

– Командующий, это лишнее…

– Тридцать. И не спорьте, мастер Верра. Это тоже вопрос политический. Эскорт необходим любому человеку, облеченному властью. Эскорт придает посланнику определенный вес в глазах принимающей стороны. Кроме того, я почти уверен, что в поисках продовольствия имперцы разослали отряды по всей округе.

– Хорошо, командующий. – Бетина решила, что спорить бессмысленно. Тем более арДамал совершенно прав. Она должна явиться в Сур как полномочный представитель Ордена. Значит – и со всеми причитающимися регалиями.

Бетине, как и некоторым другим магам и офицерам инталийской армии, были выделены покои в замке герцога, но она предпочла шатер в поле, где разместилась армия. Раненых было немало, и ее помощь была необходима. Как правило, к вечеру девушка выматывалась настолько, что засыпала, едва прикоснувшись щекой к подушке. Зато она ощущала, как совершенствуется ее мастерство – ничто так не способствует росту опыта, как ежедневные длительные упражнения.

Сегодняшний поход к герцогу стал настоящим отдыхом, но теперь следовало вернуться к раненым. Бетине вдруг подумалось, что сегодня лекари могли бы обойтись и без нее – за последнее время в лагерь прибыло почти три десятка целителей из Тимрета и Западной Инталии. Что, если пойти и как следует выспаться? Заманчиво…

Уже подходя к шатру, девушка поняла, что выспаться не удастся. Возле шатра неспешно прохаживался рыцарь-светоносец с рукой на перевязи. Судя по выражению его лица, в помощи целителя он не нуждался – значит, причина его визита была в ином.

– Мастер Верра, – рыцарь несколько неуклюже поклонился, – я Керид арВец. Могу я просить вас уделить мне немного времени?

– Да, разумеется. Кому-то из ваших людей нужна помощь целителя? Или вам самому?

– Нет, мастер Верра, моя рана уже почти не беспокоит меня, а мои люди не обойдены вниманием лекарей. Дело в другом. Один из солдат подозревается в краже. Он не признает свою вину, к тому же есть некоторые моменты… необходим допрос с применением «оков разума».

– Зачем столь серьезные меры?

– Если вина подтвердится, солдат будет казнен. – Голос рыцаря звучал жестко. – Ворам и мародерам не место в армии Инталии.

Вздохнув, Бетина смирилась с неизбежным.

– Хорошо, Керид. Расскажите, в чем его обвиняют? Я должна знать, какие вопросы задавать.

Рыцарь коротко обрисовал ситуацию. Волшебница нахмурилась.

– Подождите, Керид. Создавать «оковы» долго, и я хочу разобраться, действительно ли это необходимо. Значит, говорите, он нашел серебряный сосуд на дне колодца?

– По его словам, мастер Верра.

– Флакон был закрыт, когда солдат достал его из воды?

Рыцарь пожал плечами:

– Я не спрашивал. Но десятник, что выдвинул обвинение, показал мне уже открытый флакон.

Волшебница задумалась. Конечно, всегда оставалась некоторая вероятность того, что кто-то уронил флакон в колодец, а потом то ли не заметил этого, то ли поленился лезть за своим имуществом в холодную воду. И все же на душе было неспокойно.

– Керид, давайте отложим допрос на некоторое время. Пошлите кого-нибудь из солдат, мне нужна вода из этого колодца. И поставьте у колодца охрану, некоторое время местным жителям придется брать воду где-нибудь в другом месте.

– Будут недовольные… – хмыкнул рыцарь, но Бетина нахмурилась и сухо бросила:

– Это приказ, Керид арВец. И до тех пор, пока я не дам разрешения, ни один человек не должен пройти мимо охраны.

Рыцарь вспыхнул и лишь огромным усилием воли заставил себя сдержаться. Он не привык получать приказы от соплячек, едва покинувших стены Школы… даже если им за какие-то заслуги, действительные или мнимые, присвоен ранг мастера. Но статус этой девчонки был достаточно высок – по сути, сейчас она являлась советником командующего, и с этим приходилось считаться.

– Будет исполнено, мастер Верра. – Его голос был подчеркнуто сух. – Пост будет выставлен немедленно, воду из колодца вам доставят.

Четко, как на плацу, повернувшись, он удалился отдавать распоряжения. Бетина смотрела ему вслед, думая, не ошиблась ли. Если все ее предположения останутся лишь глупыми фантазиями – над ней будет смеяться половина лагеря. А уж этот строптивый рыцарь позаботится, чтобы каждый знал о провале невесть что возомнившей о себе волшебницы.

Воду доставили через час. Керид арВец в полной мере проявил свою стервозность, более подобающую женщине, – поскольку в приказе мастера Верры не звучало «быстро», он и не торопился – ровно настолько, чтобы это не было воспринято как намеренное игнорирование приказа. К этому моменту уже были извлечены из сундуков многочисленные скляночки и коробочки с эссенциями, сухими травами, порошками из драгоценных и обычных камней, молотыми кореньями и прочими инструментами травницы. Когда у входа в палатку раздалось покашливание гонца, девушка как раз заканчивала набрасывать длинный список ингредиентов – ее запасы, рассчитанные на обычные потребности армейского целителя, были довольно скудны.

– Войдите, – бросила она.

– Мастер, я принес воду. – Молодой солдат держал в руке небольшое деревянное ведерко. – Этого хватит?

– Вполне. – Она забрала ведро и поставила его на низкий столик. – Теперь пойдешь… побежишь в замок, передашь вот этот список герцогскому лекарю. Скажешь, что мне срочно нужны эти… снадобья. Дождешься – и бегом обратно. Понял?

– Э-э… госпожа мастер, – солдат помялся, – не уверен, что меня пустят в замок.

Бетина на мгновение задумалась. Да, парень прав, если наличие у герцога стражи и не бросается в глаза, то это не означает, что ее нет. Еще одна проблема.

– Хорошо, найди рыцаря арВеца, передай ему мою просьбу. Вернее мой приказ. И еще скажи, что это срочно.

Солдат покинул палатку, а Бетина принялась разливать воду в небольшие стеклянные чашки. Затем приступила к экспериментам, добавляя к содержимому посудин различные компоненты – иногда просто щепотью, иногда тщательно отбирая ингридиенты и смешивая их друг с другом в строго определенной пропорции, прежде чем высыпать в воду. Время от времени, не доверяя своей памяти, она листала страницы толстой книги. Справочник такого рода целители редко возили с собой, в большинстве случаев хватало простейших отваров или магии, но в военном походе никогда нельзя знать заранее, что понадобится для лечения. Человеческая память иногда может сыграть жестокую шутку, а отвар, содержащий неправильно подобранные порошки, легко превращался из лекарства в отраву.

Немалая часть книги была посвящена ядам, хотя в эти разделы целители заглядывали нечасто. Времена, когда искусство отравления достигло своего расцвета, давно прошли. Жены, мечтающие спровадить на тот свет опостылевших мужей, дети, ради наследства ускорявшие уход родителей в лучший мир, – все это время от времени случалось, но отравители редко пользовались по-настоящему сложными составами. Простые средства, вроде выжимки корня златки или настоя на цветах красногнева, были доступны каждому желающему. Яд получался не слишком сильный, но вполне эффективный – если помощь не поспевала вовремя. Богатые люди предпочитали держать при себе слуг, пробующих еду и напитки до того, как к ним прикоснется господин. Поэтому смертельные снадобья, действующие мгновенно, практически исключались… а если эффект наступал по прошествии времени, то его легко было устранить простым магическим исцелением. Куда проще нанять пару искателей легкой наживы, которые в темном переулке перережут недругу горло, чем пытаться извести оппонента с помощью хитроумно подобранного зелья.

Бетина знала о ядах не больше, чем другие выпускники Школы – то есть необходимый минимум. И сейчас проклинала себя за то, что не уделяла достаточно внимания изучению редких составов, особенно кинтарийских – южане слыли истинными ценителями сложных и дорогих снадобий. И таких, что придают возлюбленным особое очарование, и иных, способных быстро отправить надоевшую пассию на встречу с Эмиалом. Вероятно, это пристрастие было связано с некоторой предубежденностью кинтарийцев по отношению к магам – представителей Ордена, Альянса и Триумвирата в Кинте Северном и его окрестностях встречали без особой приязни. Хотя торговле это ни в коей мере не мешало.

– Допустим, во флаконе действительно был яд. – Бетина, практически лишенная подруг, предпочитала беседы с самой собой. Слова, произнесенные вслух, позволяли быстрее все разложить по полочкам и сделать правильные выводы. – Прежде всего токсин должен быть эффективен в малых дозах. В очень малых – иначе его лучше было бы вылить в котел с кашей. Или в бочку с элем. Две трети составов можно отбросить сразу. И те, которым требуется попадание в кровь, тоже. Смерть не должна наступать мгновенно – первый же труп у колодца, и все станет ясно. Стало быть, все препараты на основе синего корня или разлучника – долой. Щир? Его действие проявляется не сразу…

Она полистала книгу, нашла нужный раздел, пробежала глазами по строкам.

– Нет, эта дрянь в воде не растворяется… тоже не подходит.

Она взглянула в крайнюю плошку, убедилась, что сушеный цветок не собирается превращаться в черные хлопья, и мысленно вычеркнула еще несколько названий из длинного списка. В книге содержались сведения о пяти сотнях различных ядов, и пока что этот список удалось сократить едва на треть.

Девушка выплеснула воду в таз и снова наполнила чашу. Затем проверила остальные пиалки – ни в одной не наблюдалось нужной реакции. Значит, еще несколько предположений не оправдались. Содержимое пиал отправилось в тазик.

– Ах, да! – Она покраснела. – Как же я могла забыть… серебряный флакон! Для чего используют серебро там, где хватило бы обычной стекляшки. Которую, кстати, никто в воде не разглядел бы. Значит, эту гадость нужно хранить в серебре.

Бетина снова принялась лихорадочно перелистывать страницы. Список подходящих рецептов стремительно сокращался, но вариантов все еще оставалось предостаточно. Около двух десятков. Пока что она определила самое главное – если во флаконе был яд, то это наверняка один из составов на основе «тигриного глаза». Редкий полупрозрачный камень, желтый с красными искорками, изредка находили в Выжженной Пустоши, что разделяла Кинтару и Гуранскую Империю. Камень перетирали в пудру, а затем делали на ее основе весьма экзотические настойки – и продававшиеся, между прочим, по не менее экзотическим ценам. Они сильно различались по внешнему виду, вкусу, запаху, но одна общая черта присутствовала неизменно – свежеприготовленный состав очень быстро распадался на безобидные составляющие. Трое-четверо суток – и смертельный токсин превращается в легкое слабительное. Лекарство от запора по цене от полусотни золотых солнц за крошечный флакончик.

Если только не поместить зелье в серебряный сосуд. Там состав мог храниться практически вечно.

Теперь оставалось самое сложное – определить, какой именно из «тигроглазов» мог содержаться во флаконе. Действие всех ядов этой группы тоже было одинаковым – люди слабели, тело покрывалось гнойными язвами, затем несколько дней выворачивающей наизнанку рвоты – и смерть. Лечение возможно только до появления язв – как только на коже отравленного появлялся первый нарыв, милосерднее было перерезать ему горло.

Любая сельская знахарка, обученная грамоте, без труда приготовила бы противоядие – просто аккуратно следуя записям в справочнике. При одном условии – если точно знала, какой именно вариант яда использован. Малейшая ошибка – и пациент умирал. Очень неприятно умирал. Маг, знакомый с заклинанием «исцеление», мог остановить течение болезни – правда, затратив немало сил. Но маг не всегда оказывался поблизости, а начальный период болезни был не слишком длинен, три-четыре дня, реже пять.

Если во флаконе действительно был «тигриный глаз» – очень скоро появятся первые заболевшие. К сожалению, нельзя было наготовить несколько чанов целебного отвара и напоить каждого солдата и каждого жителя села – человека, не имевшего контакта с отравой, лекарство с гарантией убивало.

– Итак, – прошептала Бетина, – сначала определяем вид зелья. Затем готовим лекарство… и ждем первых заболевших. Плохо, очень плохо.

Снаружи послышались тяжелые шаги, полог шатра отлетел в сторону.

– Мастер Верра, я хотел бы услышать объяснения.

Девушка оторвала взгляд от книги и уставилась на арДамала. Похоже, тот пребывал в преотвратном настроении и искал ссоры.

– Что случилось, командующий?

– Это я бы хотел узнать, в чем дело, мастер Верра. Солдаты запрещают людям подходить к колодцу, ссылаясь на ваш приказ. Кое-кто утолил жажду вином, затем попытался получить воду силой. Теперь мы имеем два трупа, пятерых раненых и очень, очень много злобы по отношению к инталийским воинам. Не думаю, чтобы это отвечало интересам Ордена.

– Я…

– Кроме того, мне не нравится, когда моими солдатами командует женщина. Даже если это мастер Ордена. Тем более если это мастер Ордена. Вы должны понимать, Бетина, что в армии существует определенный порядок отдачи приказов. В бою возможно всякое, и простой солдат может принять на себя командование десятком или даже сотней. Но после боя этот солдат снова станет просто солдатом – или же, если его сочтут достойным, станет десятником. И будет отдавать приказы по праву. Десятники подчиняются сотникам, те – офицерам. В этой цепи нет магов, Бетина.

– Но…

– И поэтому, когда женщина отдает приказы солдатам, она тем самым нарушает привычный для них порядок вещей. Поэтому я хочу услышать, чем вызвано такое…

– Да замолчите вы или нет, Мират! – взорвалась Бетина. – Какие, к Эмнауру, объяснения? Вы же мне слова сказать не даете!

Видимо, в глазах взбешенной девушки командующий прочитал нечто такое, что порядком умерило его пыл. Он тяжело опустился на раскладной стул и мрачно уставился на волшебницу.

– Итак?

– Я подозреваю, что колодец отравлен. Думаю, это один из ядов «тигриного глаза». Точнее смогу сказать часа через два, нужно проверить. Я бы предположила, что это дело рук имперцев. – Она подкинула на ладони серебряный флакон. – Это нашли в колодце. Дорогая вещица, чистое серебро. Вы еще не забыли курс лекций о ядах, командующий?

Некоторое время арДамал молчал, затем качнул головой.

– Нет, этого не может быть. Ни один полководец не опустится до подобной подлости. Ни один воин не согласится выполнить подобный приказ. Это недостойно.

– Воин, быть может, и не согласится, – вздохнула Бетина. – Но вряд ли сложно найти исполнителя… заплатить, заставить, зачаровать. Среди Триумвирата или Ночного Братства тоже немало фанатиков. Если уж нашлась тварь, выпустившая демона, то такую мелочь, как отравленный колодец, имперцы и вовсе не сочтут преступлением.

– Но ты ведь не уверена, что там яд?

– Не уверена, – не стала спорить девушка. Затем криво усмехнулась: – Но если я все же права… боюсь, ситуация намного хуже. Если отравили один колодец – могли отравить и другие.

– Позвольте войти, госпожа мастер? – В палатку заглянул солдат.

– Да, – встрепенулась Бетина, – да, конечно. Принес?

Солдат протянул девушке объемный короб, наполненный склянками и мешочками. Судя по объему посылки, герцогский лекарь проявил немалую щедрость. Она даже улыбнулась – впрочем, улыбка скоро увяла. Волшебница развернула список, ею же написанный, и присвистнула. Против каждой записи стояли цифры, внизу был подведен итог. Весьма впечатляющий.

Она внимательно пробежала глазами по списку. Быть может, главный целитель Тимрета и был сволочью (иначе как объяснить попытку получить деньги за лекарства для армии, защищающей в том числе и герцогство), но сволочью честной. Ни одна цифра не превышала рыночной цены препарата…

Девушка сунула листок арДамалу.

– Командующий, вы ведь уладите этот вопрос?

Его ответ Бетину не интересовал. Разумеется, уладит. В ее кошельке позвякивала жалкая горстка серебряшей, среди которых затерялась пара золотых солнц. Лейра Лон вручила девушке несколько монет перед отъездом из Школы, заявив, что эти деньги – награда за успешно выдержанный экзамен. Бетина поверила, хотя сумма показалась ей огромной. Хватило на покупку симпатичной смирной кобылки, пары нарядов и изрядного количества милых женскому сердцу мелочей… в результате этого похода по лавкам от первоначального капитала осталось не так уж и много.

Впрочем, даже если она не истратила ни серебряша, денег не хватило бы даже на то, чтобы оплатить десятую часть счета.

Бетина приступила к экспериментам. АрДамал молча наблюдал за ней, одновременно пытаясь восстановить в памяти давно забытые лекции по определению ядов. Детали ускользали, но в целом он понимал, чем занята девушка. Установить наличие в воде «тигриного глаза» – полдела, хотя и это непросто. Настоящая работа начнется позже – когда придет пора определять, какой именно состав был использован. Вот в этом молодой волшебнице понадобится все ее мастерство.

Тщательно смешав в мензурке по паре капель из десятка различных флаконов, Бетина вылила полученную смесь в очередную чашу с водой. Жидкость тут же осела на дно жирными черными хлопьями…

– Ну вот, – в голосе волшебницы звучала тоска, – я оказалась права. Ох, Эмиал, как бы хотелось ошибиться.

АрДамал отложил в сторону справочник, который листал последние несколько минут.

– Все-таки «тигриный глаз»?

– Он самый…

Командующий снова уткнулся в книгу, затем поднял глаза на девушку.

– Бетина, вы ведь уже отравлены, не так ли?

– Конечно. – Ее голос звучал совершенно спокойно. – Яд легко проникает через кожу. Судя по быстроте свертывания раствора, доза смертельна. Враг не стал выливать эту гадость в пруд, концентрация оказалась бы слишком низкой… а вот на колодец вполне хватило.

– Вы сможете вылечить себя?

– Разумеется, – равнодушно пожала плечами девушка. – Это несложно. Но мне даже страшно подумать, сколько наших людей скоро ощутят первые признаки отравления. Яд все еще в воде, значит, флакон вскрыли не более трех дней тому назад. Простите меня, командующий, но сейчас мне нужно сосредоточиться. А вы… буду признательна, если вы отдадите приказ как следует осмотреть остальные колодцы в селе.

АрДамал кивнул и, отложив книгу, вышел. Он думал о том, что сегодня жаркий день, очень жаркий и безветренный. В такой день весьма приятно выпить ковш ледяной, ломящей зубы воды. И никто, стоя рядом с колодцем, не откажет себе в этом удовольствии. Вот и он не отказал… всего лишь два часа назад.

Но скоро эти мысли уступили место другим. Мират попытался поставить себя на место того негодяя, который принес отраву в село. Чего хотел достичь враг? Отравить всю инталийскую армию? Это так, но совершенно очевидно, что при появлении первых же симптомов маги разберутся, в чем дело, и смертей будет не так уж много. Что бы сделал он, дабы причинить наибольший ущерб?

Почему отравлен колодец в селе? Армия берет воду в реке, хотя до нее много дальше. Колодец вычерпали бы до дна за час…

Внезапно арДамал замер. Да… в этом суть. Сначала яд должен попасть в солдатские котлы – немного. Сотни заболевших будет вполне достаточно. А потом смерть должна прийти к мирным селянам. Несколько продуманных слов, брошенных в нужном месте – и скоро каждый в Тимрете будет вопить о том, что орденцы принесли с собой смертельную болезнь. А заявления магов, что это-де происки гуранцев, что это редкий яд, а никакая не болезнь, останутся гласом вопиющего в пустыне. Несколько дней, десяток смертей – и Тимрет окажется под угрозой бунта. Вряд ли в этом случае можно будет рассчитывать на серьезную помощь герцогства в предстоящих сражениях.

Похоже, парень, полезший в колодец за серебряной вещицей, изрядно спутал гуранцам карты. Яд выявлен по меньшей мере на три дня раньше, чем это планировалось врагом и, следовательно, есть время принять меры. Предстояло сделать многое… разослать солдат за образцами воды из всех колодцев в этом селе… а заодно и в ближайших окрестностях. И в замке. Организовать подвоз незараженной воды из реки в село. Собрать со всей округи целителей – Бетине не удастся приготовить достаточное количество лекарства, даже если она будет работать круглыми сутками. Утроить посты – если отравители проникли в лагерь один раз, они могут попытаться сделать это повторно. Предупредить герцога… этот разговор, пожалуй, будет не самым приятным.

Разлом изменил единственный континент Эммера до неузнаваемости, центральная и южная часть и без того небольшого материка погрузилась в океан, уцелели лишь северные земли, но и им порядком досталось. Люди, обитавшие в этих краях, большей частью выжили – в основном потому, что, сплотившись перед катастрофой, помогали друг другу. И лишь потом, когда отступило море и перестала трястись земля, появились внутренние разногласия, приведшие к разделению уцелевшего клочка суши на два государства. Инталию и Гуран. Относительно небольшой Индар и совсем крошечный Тимрет появились много позже.

Кинтара, отделенная от своих могучих соседей труднопроходимой Выжженной Пустошью, упорно цеплялась за старые традиции, даже в мелочах – в одежде, в манере вести себя… и язык сохранила почти неизменным со времен до Разлома. Индар, в отличие от южан, свои традиции придумал сам – вернее, их придумал человек, впоследствии ставший первым Комтуром. Он же возвел эти традиции в ранг закона – и каждый, принимая титул Комтура, следил за тем, чтобы в своде индарских законов не менялась ни одна буква. Текли века… укрывшийся за горными хребтами Индар и отгородившаяся от остального мира смертельно опасной пустыней Кинтара менялись мало… или, можно сказать, не менялись вообще.

Совсем иное дело – Инталия и Гуран. Границы были проведены многие века тому назад, и с тех пор практически не изменялись. Но оба государства претендовали на звание сильнейшего, оба верили, что лишь их система ценностей правильная. А потому все больше и больше отдалялись друг от друга. Люди по-разному строили дома и по-разному одевались. У них появились разные привычки, разные праздники… Прошло не более пятисот лет – и даже язык, некогда общий, изменился настолько, что имперец и инталиец не могли понять друг друга.

И только одно осталось неизменным.

Эта таверна являлась единственной достопримечательностью Клитты, небольшого села в десяти часах пути западнее Брона. Если не считать достопримечательностью неизменный храм Эмнаура – но черные храмы были одинаковы, где бы ни располагались, отличаясь лишь размерами. «Меч Императора» – слишком броское название для столь захудалого местечка, но если верить хозяину, чьи предки встречали здесь гостей уже лет триста, некогда здесь угощали самого Императора. И угощали столь хорошо, что Его Величество Тирен Пятый подарил хозяину таверны свой меч – как знак своего расположения. Каждый раз, пересказывая эту историю, хозяин отвешивал глубокий поклон висевшему на стене мечу.

Базил слышал историю об императорском мече уже раз двадцать, и уже после третьего раза она ему смертельно надоела. Но здесь всегда было отменное пиво. Пожалуй, лучшее можно было найти в Броне – но совсем, совсем по другой цене. И еще Базилу почему-то нравилась именно эта таверна – хотя она мало чем отличалась от множества других – и в Гуране, и в Инталии. А если поехать в Индар, то разница будет лишь в том, что вместо глиняных кружек пиво подадут в оловянных. А в Кинтаре предпочитают стекло.

Мужчина сидел в пустом зале уже несколько часов. Ему было лет сорок – обветренное лицо, тонкий шрам, пересекающий щеку, серебрящиеся сединой волосы. Судя по одежде, это был охотник – из тех, кто охотится на двуногую дичь. Время от времени возникала необходимость найти преступника, поймать беглеца – и за это неплохо платили. Некоторые жены желали получить информацию об интрижках своих мужей, в свою очередь всегда находились мужчины, готовые расстаться с некоторой суммой в обмен на информацию о том, с кем именно их супруги наставляют им рога. Перепадала и другая подобная работенка.

Но этот охотник, похоже, давно не заключал контракта. Одежда выглядела порядком потертой, и горстка меди, что уже отправилась в денежный ящик трактирщика, явно была последней. Если разобраться, выпитое за вечер пиво стоило несколько больше, чем десяток медных монет – но мужчину здесь знали и делали ему некое послабление. До определенных пределов.

– Эй, хозяин, еще пива. И мяса.

– Базил, а платить ты собираешься, или снова начнешь старую песню о долгах, которые тебе вот-вот отдадут? – Хозяин даже не шевельнулся.

– Сегодня я спою другую песню, – хмыкнул охотник, ничуть не обидевшись. – Я жду приятеля, он скоро подойдет. Он и заплатит. Сполна.

Трактирщик задумчиво поскреб подбородок.

– А если твой друг не придет?

– Клавес, скажи, я хоть раз не оплачивал счета?

Хозяин сунул руку под прилавок и безошибочно выдернул оттуда несколько листков.

– Та-ак… в прошлом году ты жил у меня три дня, счет составил пять молний и на полмолнии меди. Смылся через окно.

– Я же оплатил! – несколько театрально оскорбился охотник.

– Да… спустя шесть недель. Так, вот тут еще… это было в канун Дня Огненного Неба… ты с приятелем дул пиво всю ночь, а потом раз – и нету Базила. Ты любишь уходить не прощаясь.

Охотник явно смутился.

– Я думал, что он рассчитался.

– Вероятно, он так же думал о тебе. Не забудь, ты должен мне две молнии.

– Клавес, я отдам. Эмнауром клянусь, отдам все до последней медяшки. Сегодня.

– Ладно, – внезапно смягчился хозяин. – Эльга, налей ему еще пива и тарелку жаркого дай.

Подобная щедрость, обычно трактирщикам не свойственная, имела вполне объяснимые истоки. Шла война, мужиков в селах осталось всего ничего, бабы в таверну не ходят. Прибытка почти что и нет, одни расходы на свечи да на дрова для печи. Пусть уж в долг – Базил и в самом деле имеет богоугодную привычку гасить старые долги. Хоть и не сразу.

Служанка поставила перед охотником исходящую ароматным паром миску (не поскупилась, понимая, что хозяин благоволит этому клиенту), принесла и пиво, украшенное белой пенной шапкой. Базил с наслаждением сделал долгий глоток, затем вынул из-за голенища сапога ложку, старательно обтер ее чистой тряпицей и принялся есть – неспешно, растягивая удовольствие. Кто его знает, может, и не совсем лживы все эти байки насчет Императора Тирена и его меча. Готовили здесь и в самом деле отменно.

Дверь таверны распахнулась, и на пороге появился посетитель. Невысокий кряжистый мужчина в одежде в меру дорогой, в меру поношенной. На поясе – длинный тонкий меч, оружие, редко используемое в армии, зато весьма популярное среди дворян, требующее не столько силы, сколько ловкости и быстроты. Не слишком подходящий клинок для такого здоровяка.

Окинув взглядом полутемный зал, гость уверенно направился к сидящему в самом дальнем углу Базилу. Тот уже вставал навстречу, явно намереваясь склониться в поклоне – и замер, повинуясь чуть заметному движению ладони. Затем повернулся к трактирщику, который с явным интересом наблюдал за этой сценой.

– Клавес, задняя комната свободна?

– Сейчас все свободно, – хмыкнул хозяин. – Вы и ваш друг желаете пройти туда?

– Да. И пусть принесут еще пива.

– М-м… я, может, и стар, но на память не жалуюсь. Ты что-то говорил о деньгах?

Кряжистый достал из кармана небольшой мешочек и бросил его Базилу. Тот подхватил кошель на лету, подошел к стойке и неспешно выложил на потемневшее дерево четыре серебряных монеты.

– Этого достаточно?

Трактирщик смахнул деньги в ладонь, задумчиво посмотрел на чеканный зигзаг молнии.

– Ты ведь еще зайдешь ко мне, Базил?

– До тех пор, пока здесь подают хорошее пиво, я постараюсь не забыть сюда дорогу.

– В таком случае гони еще три монеты, Базил. Все равно ведь в следующий раз на мели будешь.

На стойку легли еще три серебряных диска.

– Другое дело. – Хозяин расплылся в довольной улыбке. – Комната открыта, проходите туда. Эльга сейчас принесет пива. Ваш друг желает что-то еще?

Базил обернулся, поймал взгляд своего молчаливого приятеля, затем отрицательно качнул головой.

– Нет, только пиво. И твоей знаменитой вяленой рыбы. И еще, Клавес, нам с приятелем надо поговорить наедине. Проследи, чтобы нас не тревожили.

– Будь спокоен. – Трактирщик толкнул к охотнику массивный ключ. – Можете закрыться изнутри.

Служанка принесла пиво, сразу четыре кружки, и две тарелки с сочной, истекающей жирком вяленой рыбкой. Окинула молчаливого посетителя заинтересованным взглядом – такая одежда в сочетании с дворянским оружием могла свидетельствовать о том, что в таверну зашел кто-то из благородных, желающий (но не слишком умеющий) сохранить инкогнито. Тот мрачно посмотрел в ответ, и Эльга тут же поняла, что лучше не проявлять излишнего интереса к гостю.

А трактирщик со скучающим видом направился в другую комнатку – там он обычно отдыхал в те периоды, когда поток гостей спадал. Учитывая, что единственные за вечер платежеспособные клиенты только что уединились, потребовав не мешать им, желание хозяина отдохнуть было вполне естественным. Но отдых Клавес понимал по-своему. Он подошел к стене, извлек пробочку, затыкавшую отверстие в стене, и прижался к нему ухом, подумав с огорчением, что так и не собрался провернуть дырочки для глаз. Неудобно получалось – либо слушать, либо смотреть.

– Мое почтение, господин. – Охотник все же согнулся в почтительном поклоне, как только повернул ключ в замке.

– Рад видеть тебя, Базил.

Кряжистая фигура стремительно изменялась, бородатое лицо, широкие плечи, всклокоченные волосы – все это плыло, таяло, менялось. Человек стал выше и стройнее. Он был не старше или немногим старше сорока лет. Щеку пересекал тонкий шрам. Изменился и его костюм – теперь это был элегантный камзол из черной кожи, безупречно сидящий на светловолосом мужчине.

Базил встречался с Консулом Тайной стражи раза три, не больше. Что поделать, в его руки не так часто попадала информация, представлявшая интерес для самого Ангера Блайта. Но даже три встречи – это было очень много для обычного полевого агента. Тайная стража наводнила своими людьми весь Гуран, и если бы каждый слухач являлся с докладами «на самый верх», то Ангеру пришлось бы вести прием целыми сутками, не давая себе ни минуты отдыха.

Может, именно поэтому Базил и не удивился, когда получил лично ему адресованный приказ от самого Консула. Значит, его усилия были замечены, и кто знает, быть может, это задание – первый шаг на пути от простого охотника к полноправному воину этой привилегированной организации. Если, конечно, дело будет сделано как следует. И вряд ли работа будет простой, раз местом встречи избран не кабинет в здании Тайной стражи в Броне, а пустая таверна в маленьком селе.

– Базил, перейдем сразу к делу, у меня мало времени. – Блайт опустился на скамью, жестом приказывая охотнику последовать своему примеру. – Надеюсь, я не должен объяснять, что тебя ждет, если кто-то узнает о нашем разговоре?

– Я буду нем как могила, Консул.

– Надеюсь. Скажи, ты слышал о вызове демона?

– Кто ж об этом не слышал, – поморщился охотник. – Надеюсь, это сучье семя поймали?

– Поймали, конечно. Дело в том, что этот человек мне нужен. Целым и невредимым. Его должны казнить в Броне на следующей неделе. Через пять дней конвой доставит его в столицу. Конвой должен быть перехвачен, пленник освобожден.

Один за другим на стол легли тяжелые мешочки.

– Здесь золото. Наймешь людей. Охрана будет большой, человек тридцать и по меньшей мере двое магов. Поэтому силой увести этого человека – его, кстати, зовут Алкет Гард – не получится. Но конвой прибудет сюда ночью и останется до утра. Стража неизбежно расслабится – здесь имперские земли, да и до Брона рукой подать.

Охотник задумался. Найти десяток надежных людей достаточно просто – особенно если им щедро заплатить. Но десяток искателей приключений – мясо под мечами имперских солдат. Нет сомнений, что для этого конвоя выберут лучших. Значит, или придется действовать тихо, или людей понадобится много больше. Только вот маги…

– После того как вытащите Гарда, отправляйтесь в Пригорье.

На стол лег небольшой лист пергамента. Базил поднес его к глазам – лампы на стенах давали немного света, но сюда приходили не читать, а есть и пить. И еще – беседовать.

Карта была достаточно схематичной, но на помощь пришел опыт – охотнику приходилось бывать в тех местах.

– Я знаю это место.

– Здесь находится охотничья хижина. – Палец Консула ткнул в едва заметную в полумраке точку чуть севернее Пригорья. – Там отсидитесь. Это земли Индара, и туда погоня не пойдет, даже если и выйдет на ваш след. А я позабочусь, чтобы поиски шли в других направлениях. Когда будет нужно – к вам придут. И повторяю, Базил, о том, что приказ исходит от меня, никто не должен узнать. Никто. Кроме разве что тех, кому ты безусловно доверяешь.

Он некоторое время помолчал.

– К сожалению, магическую поддержку обеспечить не смогу. Разве что тебе удастся найти какого-нибудь наемника-мага. Запомни главное – Гард нужен мне живым. Человек, который сумел вызвать демона, может очень, очень пригодиться.

Консул поднялся и направился к двери, так и не притронувшись к пиву. Уже повернув ключ в замке,он обернулся. Его тело снова стремительно менялось, принимая прежний облик широкоплечего черноволосого мужчины.

– Сделай все как надо, Базил, и ты узнаешь, какой может быть моя благодарность. Провали задание – узнаешь мой гнев. Не разочаруй меня.

– Я сделаю все, что в человеческих силах, мой господин, – склонил голову охотник.

Дверь за Консулом закрылась, а охотник еще долго сидел у стола, тупо разглядывая кошельки с золотом. Он думал о том, что всесильный Консул начинает какую-то свою игру – против тех, кто отдал приказ казнить преступника, вызвавшего в этот мир демона. А кто именно отдал приказ – догадаться несложно. Либо верховный жрец, либо сам Император.

Каждому известно, что, волей или неволей попав в игры великих, можно либо возвыситься, либо погибнуть. Что же теперь делать? Выполнять приказ Консула или попытаться донести на него? В первом случае был шанс получить немалую награду – поговаривали, что скупостью Ангер Блайт не страдает и за хорошо сделанную работу платит щедро. Во втором… во втором случае награда тоже возможна – и заодно он наживет себе смертельного врага.

Базил думал, какой выбор сделать.

И не знал, что выбора у него нет.

Приземистый бородатый мужчина неторопливо шагал по лесу, и с каждым шагом исчезала наложенная личина, таял тщательно исполненный «фантом». Только сейчас из-под мясистого обветренного лица проступал совсем иной человек… сухая пергаментная кожа, глубокие морщины, бесцветные тонкие губы. Исчез меч, сменившись легкой тростью с резным набалдашником, изменилась походка – из упругой превратилась в шаркающую, старческую.

Неподалеку ждала карета всего лишь с одним кучером. Ни слуг, ни охраны. Этот человек не нуждался в защите. А кучер… что ж, он служил долго, он видел слишком много. Рано или поздно это все равно должно было случиться.

Глава 2

– Триумвират всегда славился своим искусством плести интриги. Их мастерство в этом вопросе достойно всяческого уважения.

Почему сегодня Дрогану захотелось поговорить о магических сообществах Эммера? Я как-то заметил, что истоки войны кроются не столько в вечном соперничестве двух великих государств, сколько в тысячелетнем противостоянии жрецов Эмиала и Эмнаура. Это его задело… Разумеется, будучи инталийцем, Леердел с преувеличенным уважением относится к Ордену Несущих Свет и традиционно демонстрирует ненависть по отношению к Триумвирату.

В этом и заключается главная проблема Эммера. Люди ненавидят тех, кто живет по ту сторону гор, не за что-то конкретное, а просто потому что здесь так принято.

– А Ночное Братство?

Я пожал плечами. Всегда считал, что эти убийцы не заслуживают ничего, кроме презрения.

– Они никогда не играли сколько-нибудь значительной роли. Братьев не так уж много, да и сильные маги среди них встречаются редко.

– И все-таки я тебя не понимаю. – Я видел, что Дроган все больше злился, хотя и старался сдерживать гнев. – Ты ведь маг Альянса, ты жил в Инталии… Проклятие, ты должен ненавидеть Империю и Триумвират!

– Ненавидеть? – Я рассмеялся. Ненависть из-за стен Высокого замка. Хорошая шутка… правда, немного горькая. – Позволь объяснить тебе, друг мой, одну простую истину. Все маги одинаковы. Все верны своим обязательствам, пока ситуация не потребует внести изменения в древние договоры. Все готовы заплатить любую цену, лишь бы добиться хоть маленького, но превосходства над соперником. И если в этой битве необходимо воспользоваться самыми подлыми методами – будь уверен, воспользуются. И рыцари в белых доспехах, и маги в черных мантиях.

– Ты не смеешь порочить Орден! – Леердел грохнул кулаком по столу, брызжа слюной. Его глаза налились кровью, как будто бы я только что нанес оскорбление ему лично.

– Смею, еще как смею. И я вовсе не пытаюсь очернить Несущих Свет… или обелить черные рясы безликих. Разница между ними – всего лишь в цвете.

– Почему ты так в этом уверен? – буркнул он, медленно остывая.

– Я просто знаю жизнь… – пожал я плечами.

– Это не очень заметно. – В голосе Дрогана звучала насмешка.

Я нахмурился. Безусловно, гостю в этом доме позволялось многое… хотя бы потому, что я просто вынужден был искать пути мирного сосуществования. Никто не может сказать, что маги высших рангов отличаются мягкостью характера. Один факт, что большинство из них предпочитает одиночество или вообще затворничество, говорит сам за себя. Нам не особо требуется общество других людей – во всяком случае не слишком часто. О да, маги встречаются друг с другом, вынуждены иметь дело с сильными мира сего, в их доме есть слуги, да и от женского общества мы не прячемся. Но все это происходит лишь тогда и лишь в тех границах, которые мы устанавливаем для себя сами.

Для меня такая свобода стала недосягаемой. Я не управляю замком, он сам чувствует, когда я начинаю скучать, и именно в этот момент впускает в дверь очередного путника, призванного скрасить мое одинокое существование. И хотя я пытаюсь каждый раз избежать этого, где-то в глубине души понимаю, что и в самом деле устал от одиночества.

Но это совсем не означает, что я намерен терпеть неуважение в свой адрес… Особенно от какого-то там купца, который в прежней жизни обязан был склонять голову даже перед теми, кто был много ниже меня в иерархии Альянса. А в присутствии магистра или тем более Творца и вовсе не имел права открывать рот без разрешения.

– Я прожил долгую жизнь, – сдерживая гнев, заметил я. – И видел за прошедшие годы куда больше, чем ты, торговец.

– Видеть – не значит разбираться…

На моих скулах заиграли желваки.

– А что, ты думаешь, что лучше разбираешься в жизни? В политике, в экономике, в искусстве? А может, ты знаток военного дела? Или есть еще что-то такое, с чем ты, не сумевший даже должным образом сопроводить свой собственный караван, справляешься лучше меня?

– Да сколько угодно! – фыркнул он презрительно. – Ты говоришь, Санкрист, что разбираешься в экономике? Да любой приказчик в лавке знает о деньгах больше, чем лучшие из вас, магов. Вы видите золото только в мешках и сундуках, но не имеете ни малейшего представления о том, как его заработать, как с умом потратить – так, чтобы оно вернулось с прибытком. Что ты знаешь о выдаче ссуд, о процентах и закладах, о рассрочках платежей и о разнице в обменных курсах?

Я молчал, прожигая его взглядом. Магам некогда задумываться о столь низменных вещах…

– Ты говорил о политике? О да, ни одни переговоры не обходятся без Вершителей. Но кто готовит документы? Кто занимается разведкой, изучает добытые сведения, подсказывает наиболее перспективные решения?

Более всего мне сейчас хотелось его убить, и я еле сдерживался, чтобы не претворить это желание в реальность. Он снова был прав… Маги немало времени отдавали политическим играм, но далеко не столько, сколько профессиональные дипломаты, посвятившие этому всю жизнь, часто начиная с детства, с учебы.

– Военное дело? – продолжал изгаляться он. – О да, на поле боя армия без магов обречена на поражение. А маги без армии? На многое ли способна жалкая кучка волшебников, если их не будут со всех сторон оберегать щиты и клинки простых бойцов? Если десятники не научат своих солдат драться? Если не будет офицеров, чтобы мудро распределить силы, позаботиться об авангарде, резервах, дозорах?

Может, и в самом деле время пребывания Дрогана в этих стенах подошло к концу? Может, покончить с этим сейчас? Возможно, спустя какое-то время я стану сожалеть об этом, но зато какое наслаждение доставит мне зрелище его мучительной смерти! Никто и никогда в прежней жизни, до этого проклятого плена, не позволял себе разговаривать со мной в таком тоне.

– То же и в других областях, в том же искусстве… о да, маги – известные ценители живописи, скульптуры, ювелирных изделий, но способны ли они сами написать хотя бы плохонькую картину? Огранить камень?

– Проклятие, купец! Не дело магов выполнять обычную работу… Гранить камни! Да я в своей жизни владел драгоценностями, которые ты и представить себе не можешь! И уж поверь, знаю камни лучше, чем какой-то торговец, все состояние которого меньше, чем цена вот этого бриллианта! – с этими словами я сунул ему под нос свое кольцо с огромным алмазом, с которым практически никогда не расставался.

– О да, ты знаток! – расхохотался он мне в лицо. – Санкрист альНоор, величайший из смертных знаток ювелирного искусства!

Одним стремительным движением он сдернул кольцо с моего пальца.

– Ты не желаешь видеть очевидного или стремишься обманывать сам себя?

С этими словами он с силой припечатал кольцо к мраморной столешнице. Во все стороны брызнули прозрачные осколки.

Я тупо уставился на пустой, слегка помятый золотой ободок.

– Подделка?

– Разумеется, – снисходительно обронил Дроган. – И я понял это сразу, Санкрист. Я ведь купец, я должен уметь с первого взгляда опознать фальшивку.

Его слова доносились до меня словно сквозь толстое шерстяное одеяло. Я медленно поднялся – золотой ободок покатился по полу, но я уже не замечал этого. Ноги сами понесли меня по коридорам, я бежал, не разбирая дороги, цепляясь за стены, и слышал, что Дроган бежит за мной. Добежав до железной двери, я набросился на замок – дважды уронив ключ, дрожащими руками все же открыл его, распахнул дверь…

Зеленая шпага лежала на том же месте, на ложе из черного бархата. Я схватил ее и изо всей силы хлестнул изумрудным клинком по каменной стене. Еще удар, еще… лезвие высекало искры, пронзительно и обиженно звенело… пока вдруг не переломилось пополам. Кусок в две ладони длиной упал на пол, сопровождаемый тонким, медленно затухающим звуком разбитого стекла.

– Вот, значит, как… – глухо пробормотал Дроган, поднимая острый стеклянный обломок. – Я ведь все правильно понял, Санкрист?

– Ты все понял правильно, – прошептал я одними губами. – Это тоже подделка, Дроган, и, следовательно, Изумрудное Жало где-то в Эммере.

Его вновь окружала тьма – как тогда, в другой жизни. Он теперь считал, жизней было две. «До» и «после». Это было правильно – часто случается так, что человек проживает не одну, а множество жизней. И каждая – очень разная… не всегда хорошая, но обязательно разная. Сейчас он жил второй своей жизнью и старался смириться с этим – все делается по воле Эмнаура, и если бог принял решение, непостижимое для простого смертного, – что ж, остается лишь принять волю высших сил.

Вся жизнь «до» была простой. Он охотился на бандитов, изучал магические искусства в Триумвирате, молился… это было хорошее время, понятное и даже приятное. Была крыша над головой – сначала своя собственная, затем – принадлежащая Триумвирату. Не терзали муки голода – кроме случаев, когда он приносил обет некоторое время воздерживаться от еды. Ему даровали право носить чеканную маску и быть среди близких по духу людей. И еще… еще была вера в мудрость великого Эмнаура в неизбежную победу тьмы над светом…

Однажды все изменилось.

Алкет неловко поднялся с узкой лежанки. Руки были стянуты за спиной мягкими кожаными ремнями – аккуратно, но надежно. Разумеется, он не пытался освободиться – к чему бежать, если надежнее стражей у входа и каменных стен его держали терзания собственной души. Видимо, именно поэтому на него не стали накладывать ни «путы», ни «оковы». Преступник должен испытывать нравственные страдания, а эти два заклинания Крови обеспечивают послушание – и не более того.

Заключенный подошел к окошку – если это крошечное отверстие, куда не пролезла бы даже голова широкоплечего Гарда, можно было назвать окном. Глубоко вдохнул прохладный утренний воздух.

Все эти дни он снова и снова вспоминал чудовище, которое сам же и выпустил наружу. Молодых воинов, отдавших свои жизни, чтобы демон мог вступить в Эммер. И других – молодых и старых, умелых и не очень – воинов в белых эмалевых доспехах, что шли на верную смерть, пытаясь хоть ненадолго остановить монстра. Они бросались на него снова и снова и гибли… гибли…

Эти тела, разорванные чудовищными когтями, растоптанные могучими лапами, обожженные демоническим огнем, уже который день стояли у Алкета перед глазами. Стоило только опустить веки.

Светало. Прошла еще одна ночь. Еще ближе казнь.

Он давно смирился с мыслью о казни. Смирился уже в тот момент, когда солдаты заломили ему руки за спину, накинули на шею удавку, чтобы не пытался вырваться, и в таком виде доставили в шатер генерала Ви. Хотя нет, в шатер его повели не сразу, сперва дали вволю полюбоваться на ту бойню, что устроило созданное им чудовище. Созданное или вызванное, не важно. Его держали, а он смотрел. Офицер, что стоял рядом, ругался сквозь зубы – и Алкет вдруг с удивлением понял, что почти никто в армии не радуется его поступку. Не радуется несмотря на то, что демон изрядно измотал тяжелую кавалерию светоносцев, да к тому же еще каким-то странным образом ударил по магам. Расстояние было велико, но Алкет видел падающие фигуры – словно гигантская коса прошлась по склону, сметая всех, кто оказался на ее пути.

Генерал Ви не сыпал проклятиями, не обещал нарушителю единственного общего для всех государств Эммера закона страшных кар. Он просто презрительно смотрел на Гарда, а затем отвернулся и сплюнул.

– Увести. Запереть.

Гарда затолкали в эту комнату, позаботившись тщательно связать, – солдаты знали, как обращаться с магами. Раз в сутки стражник приносил еду и кормил пленника – с ложки, поскольку развязывать магу руки было непростительной глупостью. Солдат мало интересовал тот факт, что преступник раздавлен грузом собственной совести и не помышляет о побеге. Правила были просты – либо заклинание «оков разума» или «пут разума», либо надежно связанные за спиной руки.

И вот теперь уже две недели эти четыре стены – все, что он видит. Да еще маленький клочок неба в окошке.

Иногда из окна доносились звуки боя. Алкет знал, что дом, ставший его тюрьмой, расположен неподалеку от села Оскет, что к северу от крепости Северный Клык. Видимо, когда-то дом принадлежал пасечнику – Алкет видел коробки ульев, когда его вели к месту временного заключения – но то ли хозяин сбежал, узнав о приближении имперской армии, то ли бросил свое жилище по иным причинам. Вероятно, Северный Клык еще держался, день за днем отражая вялые атаки живых мертвецов, брошенных у его стен устремившейся к Торнгарту гуранской армией. Мертвецы, поддерживаемые тремя сотнями легкой пехоты и десятком некромантов Триумвирата, время от времени отправлялись на штурм. Но, поскольку и солдаты, и тем более маги не желали подставлять себя под стрелы укрывшихся за каменными стенами орденцев, то в бой мертвецы каждый раз отправлялись сами. Контроль над покойником тем слабее, чем дальше от мага он находится – выйдя из зоны влияния, мертвецы по-прежнему оставались равнодушными к боли, по-прежнему не ведали страха – но утрачивали цель, а потому рубили все, что попадалось под руку, в том числе и друг друга.

У Ивара арГарида были отменные стрелки. Некроманты уже потеряли двоих самых смелых, попытавшихся подольше сохранить контроль над смердящим воинством и потому подошедших слишком близко к стене. Опытный волшебник без труда отразит летящую в него стрелу – но не тогда, когда его разум занят контролированием действий нескольких сотен гниющих бойцов. Эти двое не успели углядеть стрелы, адресованные лично им.

Всего этого, разумеется, Гард не знал. Просто время от времени до него доносился отдаленный, едва слышимый шум битвы.

Стражники с заключенным не разговаривали. Лишь один раз, на шестой или седьмой день заключения, широкоплечий воин, выходя из комнаты с опустевшей миской в руках, остановился на пороге и обернулся.

– Жаль, ублюдок, я не увижу, как ты будешь корчиться на костре.

– Я сделал то, что должен был, – прошептал Алкет, чувствуя, как по подбородку стекает жидкая кашица. Солдат не слишком старался, поднося ложку к его рту.

– Ты дурак, безликий.

Интересно, знал ли охранник, что обращение «безликий» намного оскорбительнее, чем слово «дурак»? Наверняка знал… С тех пор, как солдаты, схватившие Гарда, сорвали с него маску, Алкет все время пребывал с открытым лицом – словно это было еще одним наказанием. Триумвират отвернулся от своего служителя второго круга. Ни один из магов – а их в имперской армии было более ста – не сказал ни слова в защиту бывшего товарища. Ни один не протянул ему маску, под которой он смог бы скрыть лицо. Это было правильно, закон не признавал компромиссов, и призвавший демона должен быть наказан. Но презрение окружающих жгло сильнее, чем пламя очистительного костра.

– Ты дурак, – повторил стражник. – Теперь каждая собака скажет, что Империя победила не благодаря мужеству воинов, а благодаря преступлению, совершенному сумасшедшей маской. Ты лишил всех нас славы… вот что ты сделал, тварь.

Он вышел, с силой хлопнув дверью, лязгнул засовом. Кто-то забормотал, накладывая на замок защитное заклинание. Не против искусства пленника – со связанными руками Гард был беспомощен. А просто потому что так было положено.

На следующий день к Алкету пришел посетитель. Лишь увидев на пороге знакомую фигуру, бывший служитель вдруг понял, что все время ждал этого визита. Ждал – и боялся. И сейчас ощутил, как по коже пробежала волна холода – вряд ли от этой встречи стоит ожидать чего-то доброго. Если в его, Алкета, жизни еще будет что-то доброе… Он усмехнулся собственным мыслям. Ну, скажем, бывшему безликому, преступившему закон, просто отрубят голову, заменив этой быстрой смертью долгие мучения на костре. А в Империи – как, впрочем, и в Инталии – существовало достаточно специалистов, умеющих на немалый срок продлевать огненную казнь.

– Мне печально видеть тебя в таком положении, – прошептал посетитель.

– Я лишь претворял в жизнь ваш план.

– Ты не добавил «отец мой», – прошелестел старческий голос. – Или ты уже не считаешь Триумвират своей семьей, Алкет Гард?

– Тот, кого я называл своим отцом, обманул меня.

– Вот как? – Юрай Борох тяжело опустился на лежанку. – Разве я сказал тебе хоть слово лжи? Ты пришел ко мне, утверждая, что слышал голос Эмнаура. Ты заявил, что Он признал тебя достойным Алого свитка.

– Ты сказал, что бог сам выбирает достойного – и тогда людское правосудие смирится с нарушением закона.

Борох некоторое время молчал, словно вспоминая тот разговор. Затем пожал плечами.

– Да, я сказал именно так. Слова были другими, но суть ты передал верно. Только вот в чем дело, сын мой, истинно ли словами Эмнаура было то, что послышалось тебе во тьме кельи? Я же сказал, что лишь тебе решать, применить ли это проклятое заклинание. Ты решил. Ответственен ли я за твои действия? Как отец – возможно. Как высший маг Триумвирата – пожалуй. И я не снимаю вины с себя.

– Но я умру на костре.

– Да, умрешь. – Теперь голос верховного жреца звучал жестко. – Прости, сын мой, но я хочу, чтобы ты понял. Не будем сейчас думать о том, чей голос ты слышал. Бога… или человека, желающего сбить тебя с истинного пути. Я отдал тебе свиток не потому, что поверил в голос Эмнаура. Нет, сын мой, я видел, что дух твой слаб, что ты не устоишь перед соблазном. Сила – очень привлекательная вещь, малыш, устоять может не каждый. Я в свое время устоял – именно поэтому мне было доверено хранение Алого свитка. Ты оказался слаб. И эта слабость пошла на пользу Империи. Орден лишился большей части своих боевых магов, и теперь вряд ли сможет оказать серьезное сопротивление. А твоя казнь… она станет свидетельством того, что Империя, как и в былые времена, уважает закон.

– Ты же знал, что так и будет, жрец!

– Знал, – легко согласился Борох. – Конечно, знал.

Он поднялся, подошел к Алкету, встал рядом, положил ладонь на плечо заключенному.

– Я знал, что тебе не достанет мужества остаться в стороне от битвы. Особенно если под руками вдруг окажется все необходимое для проведения ритуала. Если бы ты сумел взять себя в руки – тогда, волей Триумвирата, именно ты стал бы следующим хранителем запретного знания. Но вероятность такого исхода была слишком мала… Я не подталкивал тебя к преступлению, Алкет, я лишь немного… усложнил твой выбор. Подумай сам, легко отказаться от деяния, если нет возможности его совершить. Но у тебя под руками неожиданно оказалось все, что нужно, – тем значительнее была бы твоя победа над самим собой. Но ты проиграл. И пусть тебя утешит мысль, что даже смерть твою я сумею обратить во благо.

– Во благо Гурану или лично тебе, жрец?

Борох рассмеялся сухим, дребезжащим смехом.

– А где та грань, сын мой, что отделяет мои интересы от интересов Империи? Впрочем, сказано уже достаточно. Я хочу попросить тебя, сын мой. Не приказать, ибо ты в душе отверг служение, я чувствую это. Печально, но с этим уже ничего не поделать. Поэтому я прошу – умри достойно. Как положено мужчине.

Больше Борох не сказал ни слова. Вышел, тихо притворив за собой дверь.

Сколько раз за прошедшее время Алкет вспоминал этот разговор? Днем и ночью в его голове звучал голос Бороха, повторявший правильные, умные вещи. Все верно, приход демона оказал большую помощь Империи, но и в немалой степени дискредитировал ее в глазах всех – от благородного сословия до простого серва. Если сейчас состоится показательная казнь отступника – это несколько приглушит возмущение народа.

Годы, проведенные во служении, не могли не сказаться на чувствах Гарда. Он привык думать о себе, как о частице большого общего дела – и потому сейчас мысль о предстоящей смерти воспринимал спокойно. Он сделал то, что счел нужным – и ошибся. Бывает. Закон определил наказание, и приговор будет приведен в исполнение. Нет сомнений, что Триумвирату нужно было это деяние, но даже верховный жрец не мог прямо приказать – только подтолкнуть, создать условия, спровоцировать. Разумеется, у него это получилось. Теперь Триумвирату необходима его смерть. Вот об этом Борох мог сказать прямо – лидер сильнейшего магического сообщества Гурана мог позволить себе отправить подчиненных на смерть, если того требовали высшие интересы. И делал это не раз. Так что его откровенность – лишь облаченный в сочувственную форму приказ.

Небо стало совсем светлым. Еще одно утро…

Загремел замок. Алкет удивленно оглянулся – еду должны были принести лишь вечером, для посетителей тоже еще слишком рано. Может, его решили дополнительно покормить? Постоянное чувство голода не особенно раздражало Гарда – над ним не издевались намеренно, еды было не больше и не меньше, чем полагалось заурядному узнику. Просто для могучего тела служителя, уже много лет не терзавшего себя строгим постом, этой плошки жидкой каши и куска хлеба было явно недостаточно.

Чуть пригнувшись, чтобы не зацепиться за низкую притолоку, в комнату вошел воин. В латах, с мечом и кинжалом. За ним – второй, тоже с ног до головы облаченный в сталь. Третья фигура маячила в коридоре – Гард не мог ошибиться, с первого взгляда узнав балахон безликих. Трое, один из них маг… либо его поведут на казнь, либо поступил приказ доставить его куда-то в другое место. Алкет криво усмехнулся собственным мыслям. Да, второе вероятней. Нет смысла казнить отступника здесь, куда полезней возвести его на костер на площади Брона, при большом стечении народа. Да еще зачитать список прегрешений, усилив голос магией так, чтобы каждое слово было слышно даже зрителям, стоящим в самом последнем ряду.

– Выходи.

– Мне здесь нравится…

Почему эта реплика сорвалась с его губ? Ясно же, что душевной беседы с охранниками не получится. Подтверждение последовало мгновенно – кулак в железной перчатке врезался в живот Гарда, и служитель рухнул на землю. Тело сотряс спазм, его вырвало. Сил, чтобы хотя бы откатиться в сторону, не было – он так и лежал, уткнувшись лицом в дурно пахнущую лужу. Сильная рука одним рывком поставила Алкета на ноги, больно вывернув связанные руки.

– Еще одно слово, ублюдок, и я заставлю тебя сожрать твою же блевотину. Сделаешь лишний шаг – перережу тебе сухожилия. – Голос воина был абсолютно, пугающе спокоен. Словно бы он разговаривал со статуей.

Грязная тряпка мазнула Гарда по лицу. Он скривился от отвращения, но все равно стало чуть легче.

– Выходи, – повторил воин.

Бывший служитель пожал плечами и неловко двинулся к двери. Боль уже отступила, но колени еще подрагивали – удар стального кулака был жесток. Безликий отступил в сторону, пропуская узника. Бронзовая с серебром маска… значит, он равен Гарду по статусу. Если иметь в виду тот статус, который Алкет когда-то имел.

Солнце еще не вышло из-за горизонта, но свет все равно оказался слишком резким, и Алкет зажмурился, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Ему хотелось немного постоять, подышать полной грудью – в комнате, где его держали, было слишком душно. К тому же раздражал запах рвоты, кислый и неприятный. Но стража не собиралась предоставить пленнику возможность насладиться прохладным утренним воздухом.

Гарда втолкнули в карету, оба охранника тоже влезли следом, громыхая доспехами.

«Расслабились, – со злостью подумал Алкет, – мертвецы лезут на стены, под стрелы и кипящую смолу, а вы здесь прохлаждаетесь. Разумеется, присматривать за связанным пленником куда безопаснее».

Вслух он ничего не сказал. Преподанный урок пошел на пользу, и Алкет не желал провести несколько часов в обществе вони. Хотя, возможно, в этот раз ему просто съездят по челюсти… несколько выбитых зубов и разорванные губы не помешают ему взойти на костер. Или для него приготовят тонкий кол? На нем можно умирать очень долго – гораздо дольше, чем на костре. Но не так эффектно.

Карету сопровождал достаточно солидный эскорт. Тридцать всадников: две дюжины латников, остальные лучники. Безликий тоже предпочел ехать верхом, как и двое его подручных, судя по простым маскам из красной меди – служители четвертого круга. Гард подумал о том, что в случае магического поединка ему не устоять – выиграть дуэль со служителем второго круга еще возможно. Если никто не будет мешать. Алкет не обольщался, этот безликий наверняка боевой маг, имеющий богатую практику. И кто одержит верх – большой вопрос. Но когда на стороне мага двое подручных, пусть и слабых, и целый отряд воинов – шансов нет.

Алкет устроился как мог удобнее – дорога ожидалась долгой.

Спустя двадцать часов Гард уже люто ненавидел эту карету – разумеется, никто не позаботился накинуть на нее «саван», и пыль, казалось, уже заполнила и уши, и нос, и рот. Вероятно, воины страдали ничуть не меньше, но за глухими шлемами невозможно было увидеть их лиц. Еще больше раздражало, что окна кареты были закрыты снаружи деревянными щитками. Странное ощущение… карету немилосердно трясло, но временами ему казалось, что она просто стоит на месте, а десяток здоровяков качает ее, создавая иллюзию движения.

Наконец тряска прекратилась. Один из стражников распахнул дверцу и выбрался наружу. Послышался приглушенный хлопок, и Алкет чуть не застонал от нахлынувшего бешенства. Эти сволочи были укрыты индивидуальными «саванами», и всю дорогу наслаждались чистым, лишенным пыли воздухом и приятной прохладой. Заклинание накладывал мастер, раз оно продержалось так долго.

– Выходи. – Охранники по-прежнему были немногословны.

Городок он узнал – Хольм. Оказывается, они проделали большую часть пути. Если переночевать здесь и выехать пораньше, то к ночи можно быть в Броне. Алкет усмехнулся – в его положении не стоит задумываться о том, как сэкономить дни пути. Забавно… продолжительность оставшейся жизни может быть измерена выносливостью лошадей.

Солдаты проверили ремни на его руках, затем повели в таверну. Зал был пуст, если не считать шестерых воинов – двое стояли у двери, провожая Гарда недоброжелательными взглядами, еще пара пристроилась за столом, поставленным вплотную к заднему выходу. На столешнице лежали взведенные арбалеты, и чтобы схватить их, требовалось лишь мгновение. Служитель усмехнулся… сколько предосторожностей – и все зря. Он не собирается бежать… как не собирается и информировать об этом своих тюремщиков. Если им хочется быть все время настороже – пусть их.

Остальные воины расположились у единственного окна. Тоже с арбалетами.

– В подвал его! – бросил безликий, вошедший в таверну следом за Гардом. – Удрик, Саттор, охраняйте дверь. Хадук, покормишь пленника… твой пост внутри. Шесть человек с арбалетами – наверх, трое – в конюшню. Остальные могут поесть. Потом сменят часовых.

Сильный толчок заставил Гарда потерять равновесие, и мгновением позже он уже катился по неровным ступеням. В подвале было темно, пахло кислой капустой и копченым мясом. Не самый плохой запах после нескольких дней, проведенных на жидкой, невкусной каше.

Тяжелый сапог впечатал ногу Алкета в деревянный пол. Не ради того, чтобы причинить пленнику лишние страдания – просто здесь было темно, и масляная лампа в руке тюремщика почти не разгоняла тьму.

– Разлегся тут…

На крюках висела дюжина окороков. В углу стояли бочки то ли с капустой, запахом которой пропиталось тут все, то ли с вином. Солдат срезал пластину мяса с ближайшего окорока, вкусно зачавкал.

– Хадук, тебе приказали меня покормить, – заметил Алкет, с некоторым трудом поднявшись на ноги.

– Я помню, – буркнул воин. – Жаль переводить на тебя добро.

Он поднес к губам пленника ломоть мяса… и тут же отдернул руку – Гард лишь щелкнул зубами.

– Вкусно? – осклабился Хадук. – Еще кусочек?

– Ежегодно каждый служитель четвертого круга обязан соблюсти двенадцать постов, – тоном воспитателя, читающего ученикам скучную лекцию, сообщил Алкет. – Каждый пост длится неделю, и служитель имеет право пить только воду и съедать три сухаря в день. Посты служителей третьего круга более суровые, десять дней. И сухарей меньше, всего по одному.

– Заткнись, – буркнул воин.

Он понимал, что над ним издеваются. И будь пленник не связан… о, с каким бы удовольствием Хадук выбил бы ему все зубы. Но избивать человека, чьи руки спутаны за спиной, было совсем уж бесчестным, а снимать с запястий преступника ремни запрещалось категорически. Ни на мгновение.

– Тот, кто достиг второго круга, уже выше всех этих постов, – продолжал Гард, не моргнув и глазом. – Но мне не составит труда воздержаться от пищи по старой памяти. Так что если ты не хочешь исполнять приказ, ешь сам. Я посмотрю.

– Чтоб ты провалился! – Хадук отошел в дальний угол подвала и сел на бочку. – Хочешь жрать – жри. Думаю, связанные руки тебе не помешают.

Если он ждал, что пленник гордо откажется, то просчитался. Гард неторопливо принялся отрывать куски мяса от окорока. Было не очень удобно, но есть хотелось чрезвычайно, а аромат у копченого мяса был просто одуряющий. Наевшись, Гард попытался поудобнее устроиться на полу – вряд ли для него приготовят кровать. Хадук все так же сидел на бочке, не спуская взгляда со своего подопечного.

– Собираешься не спать всю ночь? – невинно поинтересовался Алкет.

– Через два часа меня сменят, – с несколько неожиданным спокойствием ответил стражник. – Не стоит надеяться, что меня одолеет дремота.

– Я и не надеюсь. Завтра с утра опять в дорогу?

– Торопишься на костер? – хмыкнул Хадук. – Успеешь, ублюдок. Утром прибудет дополнительная охрана.

– Тридцать воинов и три мага для меня недостаточно?

Стражник пожал плечами:

– Пока ты связан, хватило бы и меня одного. Поверь, мне приходилось убивать магов, и если ты начнешь дурить… Знаешь, Гард, я бы очень хотел, чтобы ты выкинул какую-нибудь глупость. Ты подумай, подумай. Я убью тебя быстро. Не так быстро, как топор палача, но ты ведь понимаешь, что простого и честного топора тебе ждать не приходится. Умирать на костре долго, на колу – еще дольше. А я просто выпущу тебе кишки.

– Чем я тебе так не угодил?

– Ну почему же, – заржал Хадук. – Ты молодец, ублюдок. Ты надрал задницы орденцам. Правда, теперь каждая собака говорит, что Империя пользуется запрещенной магией. Поэтому ты должен сдохнуть…

– Ну прямо-таки все считают своим долгом объяснить мне, почему я должен умереть в торжественной обстановке, – скривился Гард. – Скажи что-нибудь новое.

– Но я справедливый человек. – Охранник извлек из ножен меч и любовно провел ногтем по лезвию. – И очень великодушный. Я мог бы подарить тебе быструю смерть.

– И заодно получить повышение за то, что не дал бежать самому опасному преступнику Империи, так?

Хадук пожал плечами.

– Награда или наказание… не знаю. Время покажет. Ну так что, маска, попробуем? Дай мне повод.

– Разрежь ремни, будет тебе сколько угодно поводов, – прошипел Алкет.

– Ну уж нет… разрежу ремни, но только когда ты будешь трупом. Я справедлив, но я не безумец.

– Как хочешь, – душевно улыбнулся Гард, закрывая глаза.

Что бы там ни было, но он собирался поспать.

Проснулся он рано. Тело затекло от неудобной позы, руки онемели, и пришлось долго разминать их, насколько позволяли путы, пока к ним вернулась чувствительность. На бочонке уже сидел другой воин, отчаянно клевавший носом. Правда, вид вставшего пленника разом согнал с охранника всю сонливость.

– А ну сядь! – рыкнул он, хватаясь за меч.

Гард пожал плечами, подошел к изрядно обкусанному окороку и приступил к завтраку. Солдат что-то прорычал, но этим и ограничился. Насытившись, Алкет направился к штабелю бочек. Вытащить пробку зубами было сложно, но он справился – жажда мучила столь сильно, что, если бы упрямая пробка не поддалась, он просто прогрыз бы бочку.

Ударила багровая струя. Пленник жадно пил, вино – а в бочке оказалось весьма неплохое вино, хотя Гард предпочел бы пиво – текло по балахону, по лицу, даже по волосам. Наконец, довольно отдуваясь, он отошел от бочки, которая продолжала заливать подвал драгоценным напитком.

– Не желаешь? – Он кивнул в сторону еще не до конца опустевшей емкости.

Солдат зло глянул на пленника, затем пожал плечами и подошел к постепенно ослабевающей струе, подставил здоровенную глиняную кружку.

– Неплохо! – гыгыкнул он, отдуваясь. – А ты в вине разбираешься, ублюдок. Знал, небось, что вскрывать.

– Мне бы переодеться, – задумчиво протянул Гард. Вино вином, а запах от балахона шел такой, что и трезвый быстро окосеет.

– Перебьешься.

В дверь сунулся пузатый мужик в чиненом, но тщательно отстиранном передничке. Судя по откормленной физиономии, либо хозяин, либо шеф-повар. Интересно, с чего бы это его впустили к столь тщательно охраняемому пленнику? Не иначе стражники захотели вина. Хорошего. Вон и кувшин притащил.

– Что… что же вы натворили… – Челюсть толстяка отвисла, он с тоской осматривал учиненную незваными гостями разруху. – Мое вино…

– Подумаешь, – равнодушно хмыкнул Гард. – Всего-то один бочонок.

– Тебе заплатят, – хмуро сообщил солдат, хотя убежденности в его голосе не чувствовалась. Будь здесь одна лишь армия – заплатили бы, пожалуй. Но безликий выше подобных мелочей и вряд ли снизойдет до погашения причиненных убытков.

Взглянув на стражника с плохо скрытой ненавистью, толстяк подошел к откупоренной бочке, наклонил ее, сливая в кувшин еще не вытекшее вино. И покинул подвал, более не сказав ни слова. Но если бы взгляды убивали, на залитом драгоценным вином полу остались бы два трупа.

Гард ожидал, что вот-вот его вытащат из подвала и снова запихнут в карету, но шли часы, а он все еще оставался на месте, постепенно дурея от винных паров. Сменился часовой… Новый стражник то ли был менее подвержен дисциплине, то ли решил, что хуже уже не будет – спокойно слил в оставленную кружку последнее вино из бочки, нарезал ломтями мясо (избегая касаться обкусанной Гардом части окорока, брезговал, что ли) и приступил к завтраку. Спустя какое-то время сменили и его. Гард уже был в полуобморочном состоянии – нашел местечко поудобнее и попытался заснуть. Вроде бы и глупо тратить последние часы жизни на сон – но еще глупее без конца разглядывать скучающего сторожа.

Когда его вывели наружу, день уже перевалил за середину. Свежий воздух подействовал сильнее винных паров – все поплыло перед глазами, и Алкет ощутил, как подкашиваются ноги. Упасть ему не дали.

– Быстрее, говнюки, быстрее! – рычал незнакомый мужчина в дорогой мелкокольчатой кольчуге, перетянутой поясом, состоящим из серебряных квадратиков. Вероятно, рыцарь – и простому солдату, и даже сотнику такая кольчуга не по карману.

Он был довольно молод – вряд ли разменял третий десяток. Судя по тому, как кричит и суетится, – в армии недавно. Бывалые командиры понимают, что лучший способ сделать что-то быстро – отдать приказ опытному десятнику. Тот знает своих людей, прекрасно разбирается, кому и что поручить, чтобы добиться максимального эффекта. А создавать суматоху самому – верный способ сделать дело вдвое, а то и втрое медленнее.

– Шевелитесь, засранцы!

– Не стоит кричать, – тихо заметил безликий.

Рыцарь сразу присмирел, даже словно бы стал ниже ростом. Алкет чуточку злорадно хмыкнул – это еще один показатель того, что сосунок в армии недавно. Подумаешь, отрастил усы и щегольскую бородку, нацепил на себя замечательную кольчугу и драгоценный пояс. Достаточно послужившие рыцари уважали служителей Триумвирата, но не лебезили перед ними. И лишь те, что еще вчера жили мирной и безопасной жизнью, вздрагивали при звуке голоса, раздававшегося из-под чеканной маски.

Впрочем, все эти познания Гарда не были проверены практикой. Так… частное мнение одного его давнего знакомого.

– У нас достаточно времени, – продолжил безликий.

– Мы… простите, служитель, но мы не успеем достигнуть Брона. – Рыцарь склонил голову.

– В этом нет необходимости, – бронзово-серебряная маска смотрела равнодушно и как будто мимо рыцаря. – Переночуем в Клитте. Там хорошая гостиница. В Броне будем завтра к полудню.

– Как прикажете.

– Да, приказ будет именно таков. Обеспечьте выдвижение арьергарда и авангарда. И боковое охранение. Арбалеты на изготовку.

– Вы ожидаете нападения, служитель?

Маска повернулась к рыцарю. Если бы серебро могло отражать эмоции, то сейчас чеканная личина, несомненно, презрительно поджала бы губы.

– В настоящий момент в наших руках находится самый важный преступник Империи. Если с ним что-нибудь случится… обратите внимание, я не говорю о побеге, это невозможно. Но если его хотя бы просто убьют – поверьте, немало найдется отщепенцев, жаждущих свершить самосуд – Империю обвинят в нарушении законов. Преступник должен быть предан показательной казни, и наша задача обеспечить, чтобы эта казнь состоялась в назначенное время и в назначенном месте.

И снова дорога, снова скрипящая на зубах пыль… Алкет попытался спросить охранников, входит ли отказ от использования «савана» в число пыток, уготованных пленнику – но ему лишь молча съездили по челюсти. Даже без большого энтузиазма, не выбив ни одного зуба, лишь до крови рассадив губу. Просто чтобы заткнулся.

Он вдруг подумал, что сейчас плохое время для смерти. Конец лета, вокруг еще все зелено, ярко и празднично. Не так ярко, как весной – да, пожалуй, весной умирать обиднее. А вот осенью – в самый раз. Сыро, грязно, тоскливо.

Хотя осени ему не увидеть, это уж точно.

Ночь выдалась, словно по заказу. К вечеру небо затянули низкие, мокрые тучи, а с заходом солнца все вокруг укрыл туман. Лучше не придумаешь – уже в трех шагах не было ничего видно. Даже если ждать год, вряд ли можно было бы подобрать лучший момент.

Охотник притаился на крыше дома, внимательно осматривая окна таверны. Впрочем «осматривать» – это было сильно сказано. В окнах сиял свет лампад, но отсюда, с дома напротив, ярко освещенные окна казались лишь размытыми желтыми пятнами, обрамленными туманной мглой. Пленник, о котором говорил Консул, скрывался как раз за одним из этих пятен. За вторым слева.

За спиной послышался шорох, и рука Базила легла на рукоять кинжала.

– Не дергайся, – прошептал мужской голос. – Это я.

Пальцы расслабились.

– Лисмус, что скажешь?

– Тебе Консул много заплатил? – поинтересовался маг, устраиваясь поудобнее.

Туман замечательно гасил звуки, и не было сомнений, что воины, расположившиеся в таверне, наблюдателей не услышат.

– Я же говорил… – пожал плечами Базил. – Двести семьдесят золотых.

– Ты продешевил. – Это было сказано без язвительности или насмешки. Просто утверждение.

– Думаешь, дело безнадежное?

Маг некоторое время помолчал.

– Четыре десятка солдат, три мага, один рыцарь. Немалая охрана. Не будь здесь масок, я бы сказал, что наши шансы два к одному. Было бы больше, если бы они вели себя немного беспечнее.

– Я на это рассчитывал, – скривился Базил.

– Я тоже. И напрасно. В людях у нас перевес, но их маги наверняка доставят массу неприятностей.

– Ты не справишься с безликим?

– Справлюсь. – В голосе волшебника не мелькнуло и тени сомнения. – Приходилось, знаешь ли. В бою никто не сравнится с магом Альянса. Но я один, а их трое.

Базил снова посмотрел на желтое пятно окна. Люди, которые сидели там, внутри, защищенные от промозглой сырости, от липкого, тягучего тумана, были настороже. Наверняка держат под рукой взведенные арбалеты и мечи заранее извлекли из ножен. И кольчуги не сняли на ночь, хотя и находятся в самом сердце Империи, совсем недалеко от столицы.

Знают ли они, что полусотенный отряд уже окружил таверну со всех сторон? Что вооруженные мужчины и женщины притаились во дворах, за высокими заборами, готовясь к атаке? Базил был против участия женщин в этой операции, но выбирать было не из кого. Он и так нанял практически всех свободных искателей приключений в округе – разумеется, из тех, в чьем молчании был относительно уверен. Многие готовы рискнуть своей шкурой, чтобы заработать немного золота – но не всякий согласится при этом скрестить мечи с имперскими солдатами. Каждому из наемников полагалось пять золотых. Немалые деньги. И сумма, несомненно, в итоге окажется выше – не всем удастся уцелеть, а золото традиционно делится на уцелевших.

Но только нескольким Базил рассказал, какова истинная цель ночного нападения. Для остальных оказалось достаточно заверений, что охотник наконец-то нашел своего давнего врага, ныне скрывающего лицо под бронзовой, с серебряной насечкой маской. И намерен сполна рассчитаться с ним за некие старые прегрешения,о которых Базил говорил туманно и неопределенно, зато не забывал играть желваками и демонстративно стискивать кулаки. Мол, вражда смертельна и приговор вынесен. Осталось привести его в исполнение.

Но троим своим друзьям ему пришлось сказать правду. Они слишком хорошо знали Базила, чтобы поверить в сказочку о давней вражде. Понимания у друзей охотник не нашел – но все сообразили, что Базил попал меж двух огней, и любое решение окажется опасным. Консул по крайней мере платит за риск. А этот преступник… быть может, Консул, Борох или сам Император заинтересованы в жизни или смерти негодяя, посмевшего вызвать демона. Простых людей это не касается. Выкрасть? Пусть будет так… если бы от Консула поступил приказ по-тихому зарезать опального волшебника, это было бы встречено с тем же равнодушием. Помочь другу в трудном положении – дело святое. А имперских солдат они не боялись – в жизни искателя приключений часто случаются ситуации, когда нарушение закона становится единственно правильным деянием. Тиграт и Саура одно время попортили имперцам немало крови – хотя были достаточно осторожны, чтобы их имена не стали известны Консулу и его приспешникам. А Дебтер был просто охотником за головами – таким же, как и Базил. Достаточно известным в своем деле. И ему тоже приходилось выполнять контракты в отношении тех, кто некогда служил Империи.

Еще пришлось сказать правду Лисмусу. По одной простой причине – маг не желал работать втемную. Рассказ о кровной мести он воспринял со скептической ухмылкой, зато идею насолить Империи воспринял с глубоким удовлетворением. К возможной милости Консула волшебник Алого Пути остался равнодушен, заявив, что благоволение высокопоставленных особ приобретается большой кровью, зато теряется очень уж легко. И что несколько увесистых золотых монет для него в настоящее время значат больше, чем гипотетическое расположение Ангера Блайта.

– Не пора ли? – шепнул маг.

– Рано, – покачал головой Базил. – Самые тяжелые часы – утренние. По себе знаю. Они еще пьют и жрут. По крайней мере половина охраны бодрствует.

Голода или жажды он не ощущал, но раздражала одна лишь мысль о том, что где-то там, в тепле и свете, люди пьют хорошее (кто ж подаст отряду, руководимому безликим, плохое) пиво и вино, едят свежеподжаренное мясо, ароматное, пузырящееся горячим соком. Сразу появлялось желание свернуть им шеи, поскольку только законченный негодяй может вот так пировать, когда совсем рядом в сырой, промозглой пелене сидят люди, вынужденные довольствоваться сухарями, ломтиками вяленой свинины да чуть тепловатой водой из фляг. Хмельное Базил употреблять запретил категорически – как дело будет сделано, тогда уж…

– Базил, я тут посмотрю. Не шуми. Лучше всего – даже не дыши.

– Ты имеешь в виду, это ваше видение сквозь стены? – Об этой магии охотник слышал не раз, но встретить умельца, способного им воспользоваться, пока не сподобился. Поговаривали, что на такие фокусы были способны только очень сильные маги.

– Я же просил, заткнись.

– Да, да, конечно…

– Заклинание «проницательность» обостряет чувства до предела, – нравоучительно заметил Лисмус. – Я должен быть осторожен.

Об этом охотник тоже знал. Достаточно хлопнуть в ладоши рядом с погруженным в «проницательность» волшебником, чтобы тот навсегда оглох. Более распространенное заклинание «длинное ухо», популярное среди магов среднего уровня, было не столь опасно. Но «длинное ухо» только лишь обостряло слух, не позволяя видеть сквозь стены.

Лисмус чиркнул себя ногтем по предплечью – на коже осталась длинная царапина, выступили кажущиеся черными капли крови. Маг медленно провел подушечками пальцев по ранке, затем принялся медленно втирать кровь в висок, одновременно бормоча слова заклинания. Базил ожидал, что на коже образуется темное пятно – но кровь, нарушая все правила, тут же впитывалась в тело.

Затем маг превратился в живую статую. Он сидел неподвижно, лишь чуть поворачивая голову, словно пронзая густой туман взглядом. Да так оно и было. Томительно ползли минуты, на лбу Лисмуса, несмотря на прохладу, выступили крупные капли пота.

Наконец он шевельнулся и открыл глаза.

– На втором этаже, где окна ярко освещены, восемь человек. Четверо спят. Внизу, в зале – дюжина. Все бодрствуют, но это ненадолго. Еще столько же в комнатах на первом этаже. Три комнаты, по четыре человека. Спят. Четверо в конюшне, возле лошадей. Бодрствует один, но и тот почти задремал. Четверо в угловой комнате на втором этаже. Двое – в сарае, что слева. Эти не спят… и не собираются. Два часовых на улице. Трое – на крыше.

– Их же всего сорок?

Лисмус покачал головой.

– Четыре полных десятка солдат, трое масок, рыцарь. Еще пленник, хозяин таверны… видимо, еще кто-то из прислуги.

– А кто где?

Волшебник усмехнулся.

– Ты что, думаешь, что я вижу их лица? Способов смотреть сквозь бревенчатые стены еще не придумали. И даже сквозь ткань простого шатра. Я вижу… не знаю, как тебе объяснить. Мы пользуемся термином «аура», но это не совсем подходит к данному случаю. Каждый человек мне видится в виде светящегося пятна… по характеру свечения можно кое-что предположить. Усталость. Сонливость. Или наоборот бодрость. Не больше.

Он помолчал, затем без особой уверенности добавил:

– Я мог бы сделать предположение, что маски и рыцарь расположились на втором этаже. Слева. Ощущается защитное заклинание… ловушка. На окне. Хорошая ловушка, качественная…

– То есть соваться туда не стоит?

– Ну… – протянул маг, – если в отряде есть кто-то, кем ты готов пожертвовать, то можно попробовать. Первый, кто вломится в окно, умрет. Но у остальных будет шанс.

– Действуем как договорились?

– Это твой план. – Маг помялся, затем вздохнул. – Я подписался на эту авантюру, потому что мне нравится отдавливать мозоли Бороху. Не надо смотреть на меня такими глазами, Базил, я не враждую с Империей, но уверен, что, если вытащить парня с костра, Юраю это очень не понравится. Но если посмотреть непредвзято – это именно авантюра. Будь здесь еще трое-четверо алых, я бы не сомневался в успехе.

– Увы, – Базил вздохнул. – Ну как, пора?

– Да, самое время.

Маг плавно сместился назад, к краю крыши, откуда можно было бесшумно спуститься на землю. Охотник последовал за ним. Внизу их уже ждали…

– План остается в силе, – прошептал Базил. – Тиграт, ваша задача – часовые. В сарае, во дворе, на конюшне и на крыше. Когда снимете часовых, поднимайтесь на крышу. Дебтер, ты поднимешься на крышу, когда путь будет свободен. Только когда будет свободен, не раньше. Если поднимется шум и воины полезут наружу, встретите их во дворе. Затем ваши люди один за другим атакуют левое угловое окно. Запомните, ваши люди, а не вы сами. Саура, твои стрелки держат под прицелом окна и двери. Без необходимости врукопашную не суйтесь. Только стрелами.

– Все ясно, друг. Лисмус, а ты?

– Я пойду с первым отрядом, как договаривались, – ухмыльнулся маг. – Я был бы не против поиграть боевыми заклинаниями, но и «сон» подойдет. Я знаю, среди вас немало умельцев перерезать горло часовому, но ведь прикончить спящего легче, не так ли?

Едва различимые в тумане тени двинулись к таверне. Маг шел первым – вот он остановился, принялся водить руками, что-то бормоча себе под нос. Это длилось долго, бойцы, расположившиеся чуть позади, ждали. Наконец волшебник кивнул и чуть пошатнулся. Его тут же подхватили под руки.

– Сейчас, сейчас… я буду в порядке, – чуть слышно прошептал Лисмус. – Эти двое, в сарае… тяжело… их взбодрили… магией… трудно преодолеть…

– Касс, останешься с магом, – приказал Тиграт. – Пока в себя не придет… остальные пошли.

Тени скользнули во двор и тут же рассыпались – часть нырнула в конюшню, трое метнулись к сараю. Тиграт склонился над человеком, свернувшимся калачиком. Воин мирно спал, сломленный усталостью и навеянным магией оцепенением. Он даже не почувствовал, как острое лезвие ножа скользнуло под подбородок, вспарывая кожу. Тут же широкая ладонь зажала рот часовому – каким бы крепким ни был магический сон, но человек мог захрипеть.

Через мгновение был убит и второй часовой, а минутой позже на пороге конюшни появился один из наемников, подавая условный знак – мол, тут чисто. Тиграт жестом приказал подниматься на крышу. Судя по тому, что тревога пока не поднялась, трое наверху тоже были в отключке. Тиграт мысленно усмехнулся – пожалуй, Лисмус стоит тех денег, что предназначались в его долю. Проклятие, ему стоило бы удвоить плату – он уже сделал треть работы, а пока не потеряно ни одного человека.

Увы, дальше все будет сложнее. Маг выдохся, да и не сможет он усыпить всех в таверне. Максимум еще двоих или троих, если оставить хоть немного сил на бой.

Вслед за своими парнями Тиграт поднялся на крышу, достал из-за пазухи большую белую тряпку, несколько раз махнул – белую ткань можно было разглядеть даже в тумане. Новые тени мелькнули во дворе…

– Маг силен! – одними губами прошептал Дебтер. – Теперь в комнату?

Тиграт кивнул, жестом отдавая команду. Наемники обвязывались веревками – придется прыгать. Весь расчет на внезапность… и как только зазвенит разбиваемое стекло, станет жарко.

– Арбалетчики, – приказал Дебтер, знаками указывая стрелкам их позиции. Затем повернулся к Тиграту: – Начали?

Тот кивнул и махнул рукой. Первый из наемников соскользнул с края крыши, веревка натянулась, сапоги с силой ударили в стекло.

Полыхнула сильнейшая вспышка, вопль боли заглушил звон вылетевшего стекла.

– Дерьмо! – рыкнул Тиграт. Хранить тишину было уже бесполезно. – Второй пошел!

Наемник посмотрел на командира вытаращенными от страха глазами.

– Быстрее, дурак! – оскалился Тиграт. – Все магические ловушки одноразовые! Ну!

Солдат прыгнул. Действительно, ловушки не было – но это не слишком ему помогло. Выпущенная безликим (Лисмус не ошибся, маги Триумвирата расположились именно здесь) огненная стрела прошла мимо, и наемник даже успел нанести пару ударов, но в комнате было четверо. Против одного. Когда в окно влетел следующий боец, его предшественник был уже мертв.

Один за другим бойцы соскальзывали с крыши. На открытом пространстве с магом справиться не так уж и сложно – засыпать стрелами хотя бы. Но в замкнутом пространстве проще всего задавить числом. Безликие не рискнут применять серьезные боевые заклинания, ограничатся простейшими – иначе сгорят вместе с нападающими. А от ледяной или огненной стрелы защитит куртка или кираса.

А в это время во дворе уже вовсю кипел бой. Пара солдат – то ли самых молодых, то ли самых глупых – и в самом деле, как предполагал Базил, выскочили во двор. И теперь лежали неподвижно, утыканные стрелами. Остальные оказались умнее, и сейчас имперцы яростно отстреливались. В отряде Сауры было уже шестеро убитых – или тяжело раненных, кто их разберет. Небо начало светлеть, но туман от этого казался еще гуще.

В стенах таверны уже торчало с десяток горящих стрел – но огонь лишь шипел, бессильно лизал старый сруб и отступал, оставляя черные пятна копоти. Такое дерево не горит – зелье, что пропитало бревна, стоило дорого. Но лучше не поскупиться один раз, чем после очередной пьяной драки отстраивать сгоревшее здание заново. Там, где драка – там и горящие лампы на пол летят, поджигая разлившееся масло. А с зельем этим… ну, сгорит пара столов или там лавок… мебель заменить, стены закопченные побелить – и вновь «Меч Императора» готов будет принять гостей. Сколько раз уж такое бывало…

Базил забрался на крышу, подошел к друзьям.

– Плохо дело, – буркнул он. – Солдаты двери заперли, да еще наверняка столами подперли, и стрел у них много. В этой проклятой таверне – как в крепости. Ребята бьют по окнам, но попали ли в кого – неизвестно.

– Только бьют? А забраться через те же окна?

– Узкие больно… это наверху в окно на лошади въехать можно, а внизу едва боком протиснуться. Зарежут.

– Тараны делать? – хмыкнул Тиграт. – Ежели хорошенько тараном двинуть, столы им не помогут. И засовы тоже.

– Ты много крепостей штурмовал? – хмыкнул Базил. – Тиграт, ты увлекаешься. Мы здесь не за тем, чтобы перебить солдат… и даже не за тем, чтобы свернуть шею безликому. Скорее всего пленник наверху. Я думаю, солдаты шум слышали, но что мы наверху – еще не знают. Готовь людей.

– Люди готовы.

– Тогда вперед. Главное – пленник. Все остальное не важно. Врываемся в комнату, берем парня и уходим.

– Как узнаем?

– Я узнаю, – отрезал Базил. – Начали!

Прыгнули сразу трое. В этот раз стекла выбивать не пришлось – отсюда, со второго этажа, тоже вовсю били арбалетчики, и один из прыгунов тут же поймал в живот тяжелую стальную стрелу, легко пронзившую тонкую кольчугу. Удар отшвырнул парня от окна, руки выпустили веревку, и еще живое тело полетело вниз, к земле. Но двое уже оказались внутри, зазвенела сталь.

– Вперед!

Еще одна троица подхватила освободившиеся веревки, прыгнула. За ними – еще трое. Последние. На крыше остались только Базил с Тигратом и Дебтером, да четверо арбалетчиков, не сделавших пока ни единого выстрела.

– Наше время, – буркнул охотник. – Если нас разделят… главное – вытащить парня. Жаль будет, если все зря. Где встреча, помните?

Он схватил веревку и прыгнул. Влетел в распахнутое окно вперед ногами, разжал руки, покатился по полу. Над головой гремело железо, его ребята рубились с охранниками, но шансов у нападавших было немного. Наемники умеют держать в руках мечи, но с императорскими латниками справиться непросто.

Вскочив на ноги, Базил рванул из ножен короткий меч – в толкотне боя этот клинок был полезнее, чем длинные мечи солдат. Правая рука сомкнулась на рукояти стилета. Тут же поднырнул под удар, ткнул кинжалом снизу – лезвие противно скрежетнуло по стали, не причинив вреда. Уходя от ответного выпада, охотник скользнул назад, но тут же споткнулся об лежащее на полу тело и упал на спину. Солдат с хаканьем опустил меч – но охотника под ударом уже не было, он откатился в сторону, и меч имперца врезался в половицу. В тот же момент на солдата налетел Дебтер, с размаху вгоняя тонкий стилет прямо в прорезь тяжелого шлема.

Человека, ради которого была затеяна вся эта резня, Базил увидел сразу, как только сумел встать. Кто бы еще сидел в углу со связанными за спиной руками. Он прыгнул к пленнику, но на пути тут же оказался еще один имперский солдат. Охотник парировал удар, тут же ткнул мечом в ответ – и вновь безуспешно. Чтобы пробить кирасу, требовалось оружие посерьезнее. Оставалось надеяться только на ловкость – в любых латах есть щели, куда вполне может проникнуть сталь.

Схватка была недолгой. Великолепно защищенному воину не хватало маневренности. Его оттеснили от спасительной стены, а затем тонкий стилет Дебтера вошел имперцу в бок, угодив в стык доспехов. Правда, лезвие переломилось, но свое дело сделало.

К этому времени живых солдат в комнате не осталось. Семь тел в тяжелой броне лежало на полу… И еще восемь – в более простых кольчугах, а то и просто кожаных куртках на толстой войлочной подбивке. Парни, вломившиеся в комнату, пали все. Нет, двое были еще живы… Одному глубоко разрубили бедро, другому повезло меньше – вражеский меч вспорол кольчугу и вскрыл несчастному живот. Если Лисмус цел – поможет. Если же нет – лучше добить парня, чтобы не мучился зря.

Тиграт сидел на окровавленной кровати, зажимая раненое плечо – меж пальцами сочилась кровь.

– Дерьмо, – пробормотал он. – Не повезло. Ладно, Баз, что дальше? По лестнице мы не пройдем. Там, внизу, два десятка ребят в железе.

– Не пройдем, – кивнул охотник.

Высунувшись в окно, он пронзительно свистнул.

– У тебя есть план? – Дебтер задумчиво разглядывал обломок стилета. – Знаешь, Базил, эта штука была со мной двадцать лет. А тут сломалась…

– Только не скажи, что это дурная примета, – фыркнул Тиграт и зашипел от боли.

– План есть, – кивнул Базил. – Вон, смотри…

Через двор двигалось нечто большое – присмотревшись, Дебтер понял, что это створка ворот, которую волокли их товарищи из отряда. Почти сразу же в дерево впились стрелы, но даже выпущенный из арбалета в упор стальной болт не мог пробиться сквозь толстые доски.

– Зачем? – поинтересовался Дебтер.

– Увидишь.

Деревянный щит глухо бухнулся в стену, наглухо запечатав одно из узких окон.

– Вниз, – коротко приказал Базил. Затем подошел к пленнику, что все так же равнодушно сидел в углу, перерезал стягивающие запястья веревки. – Вставай.

Мужчина поднялся – теперь, когда он стоял в полный рост, было видно, насколько же он высок и широкоплеч. Охотник, не жаловавшийся на телосложение, сразу почувствовал себя маленьким.

– Ты Алкет Гард?

– Да, – спокойно ответил пленник, разминая руки. – А как зовут тебя?

– Меня зовут спасителем, – фыркнул охотник.

– Кого же ты спасешь?

– В данный момент тебя.

Гард чуть насмешливо посмотрел на Базила, покачал головой.

– А я тебя об этом просил?

Вопрос охотнику не понравился. Он предполагал встретить что-нибудь вроде радости и признательности, все ж таки человека вытащили, можно сказать, с костра. Или этот здоровяк не понимает, что его ждало?

– Нашлись те, кто попросил, – сухо ответил он. – Очень, знаешь ли, настоятельно попросили. Я не смог отказать в таком пустяке.

– И что теперь?

– Теперь… если ты поторопишься, то мы отправимся куда-то в более безопасное место.

– Отправляйтесь, – пожал плечами Гард. – Разве же я мешаю?

– Ты что, не понял? Живо в окно!

– Это ты не понял, спаситель. – Губы Алкета вновь тронула легкая усмешка. – Я никуда бежать не собираюсь.

Охотник внимательно посмотрел на пленного мага. Сумасшедший? Нет, вряд ли… такие люди делают глупости от идеи, от убеждений. Он что, думает, что своей жертвой грехи искупит? Или что сожжение на пользу Империи пойдет? Хотя… может, и пойдет.

Он чуть заметно кивнул – и в ту же секунду Дебтер с силой врезал по затылку здоровяку ножкой разломанного кресла. На какой-то момент Базилу показалось, что сейчас этот бугай развернется и размажет наемника по стене, но Гард лишь мгновение тупо смотрел прямо перед собой, а затем его глаза закатились, и он тяжело рухнул на пол.

– Силен… – пробормотал Дебтер. – Я было подумал…

– Быстрее, быстрее, – прошипел Базил, подтаскивая кровать к дверям. – Думаешь, они там, внизу, от страха окаменели? Как же… сейчас сообразят, что их добычу утягивают прямо из-под носа. Тиграт, сможешь по веревке спуститься?

– Если есть угроза сдохнуть, то я могу и выпрыгнуть, – недовольно пробурчал раненый Тиграт.

Он подошел к окну, ухватился за веревку и, сморщившись от боли, выбрался наружу. Базил уже деловито связывал руки только что им же освобожденному пленнику. Попозже, когда в себя придет, с ним можно будет серьезно поговорить, объяснить, что к чему.

– Помоги, – хрипло попросил он Дебтера.

Вдвоем споро обмотали Гарда веревкой, перевалили через подоконник и, пыхтя и отдуваясь, спустили тяжелое тело вниз.

Со стороны коридора раздался тяжелый удар, воздвигнутая баррикада затрещала, разваливаясь, запор сорвало с петель, одна из досок двери раскололась.

– Давай, – рыкнул Базил, хватая подвешенную к стене масляную лампу и швыряя ее в дверь. Глиняная посудина разлетелась на куски, масло тут же вспыхнуло. – Быстрее, огонь их задержит.

Дебтер спорить не стал, тут же нырнул в окно. Снова грохнули в дверь – слаженно, сильно. Баррикада рухнула, в щели появилась закованная в железо рука. Тут же отдернулась, угодив в горящее масло. Базил бросился к окну – веревка была уже свободна.

Он не успел. Ощутил лишь сильный удар в спину, а затем все завертелось перед глазами, и пришла тьма.

Алкет пришел в себя – голова раскалывалась, к горлу подкатывала тошнота. Он попытался сообразить, где находится и что так больно давит на живот. Затем понял – его везут куда-то, перекинув через седло, как обычный тюк. Открыл глаза – внизу проплывала земля, перевитая корнями, заросшая травой. Толстые замшелые стволы деревьев, кустарник… никакого намека на дорогу.

Он шевельнулся – лука седла, казалось, давно пробила кожу и погрузилась в тело. И не смог удержать стона.

– Очухался? – раздался над ухом злой голос. – С-сволочь…

– Почему? – прошептал Гард.

– Что «почему», гад?

– Почему сволочь, почему гад?

– Не понимаешь? Ну, я тебе объясню. Не сейчас, дружок, попозже. Так объясню, что мало не покажется.

В голосе невидимого собеседника звучала даже не угроза, скорее твердое обещание. Алкет понял – точно, мало не будет. Похоже, совсем недавно у опального волшебника появился личный враг. Странно – а он и не заметил, как это случилось.

Ехали долго – судя по косым солнечным лучам, пробивавшимся сквозь кроны деревьев, уже перевалило далеко за середину и без того короткого осеннего дня, когда по-прежнему невидимый командир отряда скомандовал привал. К этому моменту Алкет уже не сомневался, что отряд невелик – судя по доносившимся до него голосам, вряд ли больше дюжины человек.

– Снимай эту падаль.

Слово резануло слух, и в первый момент Гард даже не понял, что имели в виду его. И только когда сильные руки сдернули с седла и швырнули на землю, вызвав новый всплеск боли, сообразил, кого здесь считают «падалью». Он с трудом перекатился на спину – его тут же подхватили, посадили, прислонив спиной к дереву. Руки, разумеется, не развязали.

Пленник огляделся. На небольшой поляне собралось не более десятка людей. Трое были ранены, повязки набухли от крови, но не похоже, чтобы раны были тяжелые. Смотрят все хмуро, недобро.

– Я не знаю, падаль, зачем мы тебя тащили, – сообщил здоровяк, выходя вперед. Голос знакомый, именно он обещал все объяснить. – Я не знаю, что ты за человек, но из-за тебя погибло много наших. И ты за это заплатишь.

– А в чем моя вина? – спросил было Алкет, но здоровяк метнулся вперед и с размаху хлестнул его ладонью по губам.

– Говорить будешь, когда я разрешу, паскуда. Понял?

Гарду хватило сообразительности не бросить в ответ «понял» – иначе тут же нарвался бы на очередной удар. Поэтому он просто кивнул.

– Понятливый, – удовлетворенно прорычал здоровяк. Затем повернулся к остальным. – Из-за этой твари погибли наши товарищи. По меньшей мере двоих повязали… это я точно видел. Поэтому предлагаю его казнить. Медленно… как казнят тех, кто попал в руки имперцев живым. Или кто-то сомневается, что парней ожидает кол или костер?

Люди переглянулись, но никто не сказал ни слова. Вероятно, не сомневались. Да и Гард понимал, что с мятежниками у Империи разговор короткий. На прощение рассчитывать не стоит, на легкую смерть – тоже. Ему даже жаль стало этих двоих… в Броне достаточно мастеров, умеющих сделать последние часы жизни преступников невыносимыми.

– Так что выберем для этого ублюдка? Кол или костер?

– Касс, может, это… не надо? – подал голос один из мужчин. – Все ж, не зря и Базил, и Дебтер с Тигратом за ним полезли… уважить бы… их память.

– Если бы не полезли, были бы живы, – рыкнул бугай. – Значит, жизнь за жизнь. Одна за… сколько парней там полегло? То-то. А Лисмус, Саура… их кровь тоже на нем.

Он повернулся к Гарду, хищно оскалился.

– Что скажешь, тварь? За кровь платить надо?

Алкет задумался. В который раз вставал этот вопрос. Пусть и по другому поводу. Если подумать, люди вновь погибли из-за него. По словам человека, которого называли Базилом, все это нападение было задумано исключительно с целью вытащить его, Гарда. Опять льется кровь, и опять по его, пусть и косвенной, вине. Очевидно, этот Базил тоже не вышел из таверны живым. Может, Касс прав? Может, и в самом деле лучше умереть? По крайней мере на этом все закончится.

Ему вдруг остро захотелось жить. Пусть и сдохнуть, но не сейчас, позже. Не от рук этих… только что потеряли друзей и хотят новой крови.

И тут же в голову пришла еще одна мысль – неужели они и в самом деле не знают, с кем имеют дело? Забавно.

– Убьешь связанного? Да, в этом вы мастера… вас, небось, вдвое больше было, чем солдат, да? Они там пьют за победу – а вы тут, в лесу хоронитесь. Давай убивай. Сопротивляться не буду. Разве что в рожу тебе плюну разок.

Насмешка подействовала. Касс и так был на взводе, как туго натянутый арбалет, и требовался крошечный толчок, чтобы он сорвался. Алкет рассчитывал подразнить здоровяка еще немного, доведя до белого каления, но этого не потребовалось. Получив фигуральный плевок в лицо и обещание плевка настоящего, наемник полностью потерял контроль над собой.

– Я тебя, сука, голыми руками порву! – заорал он, хватаясь за нож.

Это не очень вязалось с обещанием, и Алкет ожидал, что сейчас лезвие войдет ему в живот. Такие подонки очень любят, когда ножом в брюхо – чтобы жертва мучилась, чтобы ощущала приближение неминуемой смерти, чтобы ползала у ног убийцы, путаясь в вывалившихся из вспоротого брюха внутренностях.

Но нож лишь рассек веревки, стягивающие запястья пленника.

– Слушайте все! – прорычал Касс, демонстративно повернувшись к Гарду спиной, тем самым демонстрируя свое презрение к противнику. – Если этот ублюдок хотя бы раз собьет меня с ног, то уйдет невредимым.

Алкет чуть заметно усмехнулся. Неужели остались еще люди, которые верят в подобные сказки? Сколько раз звучало подобное обещание и сколько раз поверивший в него оказывался обманутым. Если уж решили убить – убьют. А все эти единоборства, претендующие на благородство – не более чем дополнительное развлечение. Он, разумеется, вполне может победить. Касс выглядит настоящим бойцом, но и сам Алкет не всегда носил рясу безликого. Быть может, мечом он владеет не лучшим образом, но что касается рукопашного боя, тут дать отпор сумеет.

Только ведь зря это. Чего от себя-то таить… бывали времена, они и сами предлагали кому-то из пойманных бандитов подобное соглашение. Особенно если не успевали еще отойти от горячки боя, если душа жаждала крови. Конечно, некоторый риск в этом был – но надежные друзья подстрахуют, и если вдруг возжелавший свободы негодяй начнет одолевать, его тут же угостят стрелой или метательным ножом. Если же поединок ведется на кулаках, то пленник может даже верх одержать, но тут же кто-то из отряда заявит, что победа бесчестна и, следовательно, недействительна. И придется драться со вторым, с третьим… пока усталость не возьмет свое. Вспоминать стыдно – но что было, то было.

И сейчас Гард знал, что все это – лишь игра. Наемники продули схватку, в этом не было никакого сомнения. И теперь жаждут реванша, пускай даже это будет лишь расправой над беспомощным пленником. Наверное, поэтому и поединок предложили… если бы Гард не начал дразнить бугая, тот наверняка сам бы сделал шаг в нужном направлении. Так что никакого «уйдет невредимым» не будет. Напротив, убивать пленника будут долго, чтобы в полной мере насладиться процессом.

Проверять свою выносливость Алкет не собирался. И умирать тоже.

– Ну что, сука, готов? – Касс демонстративно стянул перевязь с мечом, швырнул оружие в траву. Туда же последовал тяжелый нож и тяжелый свинцовый шарик на длинной тонкой цепочке – кистень, оружие смертоносное, но и требующее немалого мастерства. Выставив перед собой огромные кулаки, наемник шагнул вперед.

И умер.

Ни одной боевой заготовки в запасе у Гарда не было, а потому в ход пошли простейшие атакующие заклинания, достаточно смертоносные, но не обладающие разрушительной силой цепной молнии или фаерберда. Простенькая ледяная стрела ударила именно туда, куда хотел волшебник – в глаз. Тут же поток ледяных и огненных стрел хлестнул по зрителям. Двое рухнули, остальные рванули из ножен мечи. В своих предположениях Алкет не ошибся – хлопнул арбалет, явно приготовленный на случай, если пленник посмеет проявить прыть. Но стальной болт отлетел в сторону, наткнувшись на подставленный «щиток».

– Взять его! – запоздало крикнул невысокий стрелок, отбрасывая разряженный арбалет и хватаясь за нож. В то же мгновение огненный шар попал ему в лицо, вспыхнули волосы, вопль сменился хрипом. Еще живое, но уже чудовищно изуродованное тело повалилось на землю.

Гард метался по поляне, то увертываясь от мечей и кинжалов, то подставляя под удары магические «щитки» и осыпая противников боевыми заклинаниями. Большая часть его атак пропадала даром, толстые куртки и кольчуги были почти непроницаемыми для огненных и ледяных стрел, камни «пращи» могли сбить с ног, могли сломать ребро, но смерть приносили, лишь попав в голову.

Обычный маг уже был бы убит, но Гард был воином – и сейчас пустил в дело все, что когда-то умел. В его левой руке появился меч – на земле уже лежало немало мертвых тел и бесхозного оружия хватало. Как и большинство магов, он прекрасно владел левой рукой – и буквально через пару мгновений сталь окрасилась кровью.

Схватка длилась не так уж и долго. Под конец этого бешеного танца на ногах остался один Алкет – остальные лежали вповалку, кто уже остывая, кто еще дыша. Самому Гарду тоже досталось. Несколько мелких царапин, глубокая рана на левом бедре, порядком обожженные пальцы правой руки. Впрочем в последней травме он был виноват сам, ударил фаерболом в упор, и кисть оказалась практически в центре огненной вспышки. Но это все мелочи. Теперь, когда руки свободны, он сумеет затянуть раны. А ожог… боль можно и потерпеть.

Он забормотал заклинание, заставляя кровь сворачиваться быстрее. Через несколько минут рана на бедре стянулась, образовав уродливый шрам. Некоторое время его надо будет оберегать, от резких движений плоть может разойтись. Назавтра стоит еще раз воспользоваться магией – если накладывать на столь глубокую рану «исцеление» слишком часто, шрам исчезнет за час-другой, но столь интенсивное восстановление тела почти наверняка вызовет страшную болезнь. Плоть взбунтуется, начнет разрастаться в разные стороны, захватывая все новые и новые, некогда здоровые участки… пока тело, уродуемое болью, не отторгнет душу. И вылечить эту болезнь, называемую «дикой порослью», невозможно, ибо даже магия лечит лишь то, что маг способен почувствовать, ощутить своим внутренним взором. А «дикая поросль» захватывает все тело, захватывает очень быстро…

Разобравшись со своей раной и убедившись, что болезненный ожог все же не лишил руку подвижности, Алкет занялся ранеными. Их было немного – всего четверо. Остальным повезло меньше. Молодая, лет двадцати, девушка тихо стонала, зажимая рукой глубокую рану на животе, там, где меч Гарда пробил легкую, тонкого плетения кольчугу. Он отвел ее руку – сил сопротивляться у нее уже не было. Рана была плохой… окажись на месте Гарда более слабый маг, и девчонке не жить. Но и он, закончив лечение, ощутил слабость. Стук сердца отдавался в голове, словно удары молота на наковальне, на лбу выступили капли холодного пота. Некоторое время он тяжело дышал, пытаясь унять дрожь в руках. Затем перешел к следующему телу, подающему признаки жизни.

Спустя час Алкет тяжело вздохнул и завалился на землю. Сил, чтобы встать, не было. Хотелось закрыть глаза и заснуть. Надолго. Лучше навсегда. Трое уцелевших спали магическим сном, и Алкет не опасался, что кто-то из них прирежет его, сейчас практически беспомощного. Четвертый… что ж, невозможно спасти всех. У него просто не хватило сил помочь сорокалетнему мужчине, чей бок был чудовищно изуродован фаерболом. Все, что сумел, – дал несчастному сон. Сон, после которого раненому уже не придется очнуться.

Он проснулся от холода. Было еще темно, но небо уже окрасилось в красные тона. Близился рассвет. Тело ломило, голова была словно чугунной, глаза слезились. Алкет попытался встать… и тут же снова опустился на сырую землю. Ноги отказывались держать его. Все же накануне он отдал слишком много сил, хотя и не жалел об этом. В бою он перебил бы наемников, не чувствуя ни раскаяния, ни жалости. Но раз уж им повезло остаться в живых – что ж, такова воля Эмнаура.

Алкет закусил губу. Мысль причинила почти физическую боль. Воля Эмнаура… именно она толкнула служителя на применение запретной магии… умерли десятки молодых, полных сил парней. Затем умирали и другие. Из-за него. Этого ли желал Эмнаур? Смерти? Крови? Или прав Борох – совсем не голос Эмнаура раздался в его голове тогда, во мраке каменной кельи.

Он заставил себя двигаться. Подполз к одному из спящих – волею случая это оказался тот самый мужчина, который пытался, пусть и без особого энтузиазма, защитить пленника от расправы. Морщась от разрывающей голову боли, связал спящему руки за спиной, затем так же тщательно обмотал веревками ноги. Снял сонное заклинание, пару раз толкнул своего пленника.

– Просыпайся…

Наемник открыл глаза, тут же дернулся – и выругался, обнаружив, что связан.

– Значит, ты маг… – пробормотал он. – Дерьмо… не стоило с тобой играть.

– Не стоило, – согласился Гард. – Но ведь можно было просто развязать и отпустить меня, верно?

Связанный попытался пожать плечами, но вышло это у него плохо.

– Лечил ведь, маг? Зачем?

– Ты так хочешь сдохнуть? – вопросом на вопрос ответил Гард.

Наемник помолчал, затем вздохнул.

– Я не против еще пожить. Но я тебя, маг, исцелять не стал бы.

– Быть может, быть может. Я бы хотел попросить тебя о маленьком одолжении…

– Перебьешься, – огрызнулся пленник.

– А если пообещаю отпустить?

Наемник криво усмехнулся.

– Все равно ведь отпустишь. Я таких, как ты, много повидал. Вы легко убиваете, но только не безоружных. Не беспомощных. Лежачих ногами не пинаете.

– Я прошу немногого. – Алкет усмехнулся. – Расскажи, что было там, в таверне. Почему вы напали на солдат.

– А, это… да ради Эмнаура… расскажу. Какие тут тайны. Особенно если учесть, что немало наших попали в руки безликих и сейчас наверняка рассказывают все без утайки. Ты ведь тоже мог бы заставить меня говорить, да, маг?

– Конечно.

– Я так и думал. Ну, значит, дело было так…

Пленника звали Лускер. Что-либо иное о себе, кроме имени, он сообщать отказался – да Гард и не настаивал.

Солдатам не потребовалось много времени, чтобы сообразить – пленника уводят у них прямо из-под носа. Они могли бы оставаться в таверне сколь угодно долго – зажечь здание осаждающим все одно не удалось бы, пробиться внутрь – тоже. Разумеется, рассказчик не знал, что латники ворвались в комнату на втором этаже, где и захватили тяжелораненого Базила. Но тот факт, что находящиеся в безопасности бойцы вдруг рванули наружу из-за надежных стен, говорил сам за себя.

Дверь отлетела в сторону, показались тесно сомкнутые щиты, о которые тут же забарабанили стрелы. В ответ ударили арбалеты. Упало несколько наемников, в том числе и уже раненый Тиграт. Из рассказа Гард понял, что этот Тиграт, а также упомянутые Дебтер, Базил, Саура и Лисмус были в этой банде за главарей.

Вполне вероятно, что наемники сумели бы отбиться – или уйти, скрыться в еще не разошедшемся тумане. Латники перли вперед, умело прикрываясь щитами и вовсю работая своими длинными мечами. Стрелы бессильно отскакивали от доспехов, легкие мечи наемников зря высекали искры из массивных кирас и наплечников. Рухнул Дебтер, отрубленная голова покатилась по земле. Саура завизжала, пустила стрелу – длинный тонкий наконечник вошел в смотровую щель шлема, убийца рухнул как подкошенный.

Лисмус (по словам Лускера, он был магом Алого Пути) метал огненные шары, затем ударил «огненным облаком» – латники метнулись в стороны, уходя от смертельного пламени, двое оказались недостаточно расторопными и покатились по земле, воя от боли. Выли недолго – огонь сожрал легкие, выжег глаза, осыпал кожу черным пеплом. Да еще одного подстрелила Саура, вновь доказав свою непревзойденную меткость.

Да, наемники могли бы уйти – пока имперские солдаты отступали перед облаком огня. Подхватить раненых, броситься бежать… но они не успели.

Из окна второго этажа выскочил человек, оставляя за собой дымящийся след. Перевернулся в воздухе, приземлился на ноги – Лускеру показалось, что от удара даже земля вздрогнула. А затем человек вскинул руки, и воздух наполнился смертью. Лисмус успел крикнуть одно лишь слово «герой» – а в следующий момент его тело отлетело к стене и влепилось в нее с такой силой, что все услышали хруст костей. Никто не мог бы выжить от такого удара.

Почти треть оставшихся наемников погибли сразу – огненные птицы, стремительные полупрозрачные камни и бело-голубые росчерки молний не оставляли людям, не имеющим доспехов, никаких шансов. Поток огненных стрел обрушился на Сауру, ее дымящееся тело корчилось в конвульсиях… и лишь тогда наемники ударились в бегство. Не раздумывая, прихватили с собой связанного человека, которого вытащил из таверны Дебтер… раз вытащил, значит, было надо. Их не преследовали – только лишь выпустили пару стрел да дымящийся человек с лицом, закрытым закопченной бронзово-серебряной маской, швырял огненные шары, унесшие еще две жизни…

– Зачем полезли в таверну?

– Базил сказал, враг у него там был… Слушай, может, развяжешь? – Лускер скривился. Некоторое время ждал, затем сообразил, что никто с него путы снимать не будет. – Ну, так и сказал, мол, враг… только мало кто поверил. На врага, знаешь ли, не лезут толпой. Врага берут ночью, в доме, в теплой постели. И убивают медленно, с удовольствием. Или же подкарауливают в темном переулке и без затей суют нож под ребро.

Пленник помолчал, затем поинтересовался:

– А ведь он за тобой туда полез, так ведь?

Алкет задумчиво кивнул.

– Он что, был тебе другом?

– Нет… – тихо ответил Гард. – Не был. Я не знал этого человека.

Гард зашептал заклинание, глаза Лускера закрылись, он задышал ровно и спокойно.

Итак, вокруг опального волшебника раскручивается какая-то игра. Кому-то понадобилось вытащить пленника с костра… кому-то очень влиятельному. Была потрачена куча золота – нанять полсотни бойцов стоило немалых денег, гораздо больше, чем когда-либо имелось в распоряжении Гарда. И столь богатых друзей у него не было.

Что бы предпочел в этой ситуации Борох? Вне всяких сомнений, верховный жрец пожелал бы, чтобы Гард вернулся и отдал себя в руки закона. Торжественное сожжение преступника пойдет на пользу Империи… или лично Бороху? Его проникновенная речь о долге перед страной не оставила Алкета равнодушным, и тогда он готов был согласиться с тем, что кара должна свершиться.

Но сейчас он думал иначе. Десятки людей умерли ради того, чтобы дать ему свободу. Пусть большинство и не знало истинных причин, но эти причины были.

Алкет приложил ладони к вискам, снова зашептал заклинание – постепенно силы возвращались к нему. Не настолько, чтобы, к примеру, снова вступить в схватку – но достаточно, чтобы суметь двигаться. Необходимо было убраться отсюда подальше и по возможности побыстрее. Имперские солдаты уцелели и наверняка взбешены. Безликий тоже выжил и теперь будет рыть землю, чтобы найти беглеца. Очень скоро на каждой дороге, на каждой тропе будут стоять солдаты.

Гард осмотрел трупы, собрал кошельки, вновь убедившись, что за его свободу были заплачены немалые деньги. Наемники – люди небогатые и редко когда могут похвастаться увесистыми кошельками, но сейчас у каждого было золото. Что ж, мертвым монеты ни к чему.

Стиснув зубы и заставив чувство брезгливости замолчать, он снял с Касса одежду. Балахон служителя практически пришел в негодность, к тому же пробираться в нем через лес было не слишком удобно. Нашелся и приличный меч, куда лучше прежнего, схваченного второпях. Алкет выбрал двух лучших лошадей, наполнил переметные сумы едой и разными полезными в дороге мелочами. Часть еды сложил возле раненых, затем, подумав, спутал ноги оставшимся лошадям – когда уцелевшие наемники придут в себя, лошади им весьма пригодятся. Произойдет это нескоро, магический сон развеется в лучшем случае к утру.

Мелькнула мысль, что солдаты могут найти эту поляну раньше… Алкет покачал головой. Он сейчас находился не в том положении, чтобы проявлять излишнее человеколюбие. С одной стороны, эти люди спасли его, с другой – пытались убить. Значит, он, Алкет, ничем им не обязан. Пусть их судьбу решит Эмнаур.

Оставалось решить, куда идти. На восток, в Индар? Этот ответ напрашивался сам собой. Индар кичился своей независимостью и никогда не выдавал беглецов, которым посчастливилось пересечь его границу. Другое дело, что если его опознают, то Комтур прикажет казнить преступника. Алкет невесело усмехнулся – да, в Индаре не популярны были костры или колья… просто повесят. Итог один, зато заметно меньше мучений.

Нет, путь в Индар слишком очевиден, и потому туда соваться не стоит. На востоке его будут искать с особым старанием. Там и мышь не проскочит.

Пиратские острова Южного Креста? Бессмысленно… треть капитанов кормится с ладони Императора, треть получает золото у Бороха или Братства, остальные пишут донесения Консулу. Там его схватят сразу же.

Отправиться в Кинтару? Это, пожалуй, более заманчивое решение. Разумеется, южане тоже не останутся в стороне в деле охоты за беглецом, но вряд ли станут проявлять слишком уж большую активность. Правителям Кинтары куда интереснее вопросы торговли, чем показательная казнь какого-то северянина. Соглашение о запрете использования «призыва» они, безусловно, подписывали – но никогда не относились к этому слишком серьезно. Быть может потому, что среди кинтарийцев традиционно рождалось мало магов.

Да, там спрятаться легче. Особенно если не соваться в Кинт Северный и устроиться где-нибудь на отшибе. Только вот попасть в южные края непросто… дороги через Выжженные Земли – тайна, старательно оберегаемая кинтарийцами. Будь это просто безопасные тропы, имперские следопыты быстро составили бы нужные карты. Увы… участок пути, по которому еще вчера спокойно прошел караван, сегодня может стать смертельно опасным. А завтра – вновь проходимым. Чтобы найти дорогу, по которой можно провести товар с наименьшим риском, требовался особый дар, и услуги людей, этим даром обладающих, стоили недешево.

Таких людей немного, каждый пользуется уважением, каждого знают в лицо и по имени. Бороху или Консулу, кто бы ни руководил поимкой беглеца, не составит труда держать под контролем все караваны, отправляющиеся в Выжженные Земли. Кинтарийцы даже не будут возражать против такого надзора – дело привычное. Империя всегда кого-нибудь ловит – убийц, фальшивомонетчиков, воров, дезертиров.

Значит, на север. В порту Луда можно найти человека, который за хорошую сумму золотом доставит беглеца в Верлен илиКинт Северный, не задавая лишних вопросов. Правда, по дороге может и горло перерезать да сбросить в море. Грех невелик, зато беспокойства меньше. Среди капитанов, возящих грузы и пассажиров каботажными рейсами, встречаются отъявленные сволочи, которых не считали пиратами только потому, что они иногда все же выполняли взятые на себя обязательства.

Путь по морю от Луда до Верлена долог, но относительно безопасен. Особенно если выбрать капитана, не брезгующего контрабандой – такой и сам не захочет встречаться со сторожевыми кораблями Гурана.

Алкет еще раз оглянулся на поляну, усыпанную телами. Да уж… солдаты непременно доберутся сюда, и если среди них найдется хороший следопыт, то ему не составит труда определить, сколько людей пришло на поляну и скольким удалось уйти. Значит, надо как следует запутать следы…

Решено, он пойдет на запад – там его будут искать в последнюю очередь. От Баттары на север, а затем вдоль горного хребта к Луду.

Глава 3

– А эта карта может показывать весь мир?

С того посещения смотровой площадки прошла неделя. По меркам замка, разумеется. Сколько дней или недель прошло в Эммере, сказать было сложно. Не более трех месяцев, это можно было утверждать точно. Леса не пожелтели – значит, осень еще не вступила окончательно в свои права.

– Да… что ты хочешь увидеть?

– Весь мир, – просто ответил он. – Весь, Санкрист. Я неплохо знаю Инталию, не раз посещал Гуран, приходилось бывать и в Кинтаре. Но этим мои знания о мире исчерпываются.

– А ты хотел бы…

– Ты ведь маг, Санкрист, и должен меня понять. Ты стремишься к древним знаниям – особенно к тем, что были утрачены во время Разлома. А я хочу побывать во всех землях, куда только могут дойти караваны.

Я подошел к карте, и, повинуясь моему приказу, она тут же изменилась. Исчезли мелкие детали, городов больше не было видно и даже горы казались игрушечными. Зато теперь можно было увидеть весь Эммер…

До Разлома этот мир был прекрасен. Огромный континент, несколько десятков больших и тысячи маленьких островов. Эмиал давал миру дневное тепло, с восхода и до заката согревая леса и поля, горы и реки, в равной мере отдавая свою ласку и людям, и животным, и птицам… И каждый вечер он уступал права Эмнауру – крошечному, не более серебряной монетки, яркому диску, плывущему по небосклону. Тем, кто посвятил день труду, Эмнаур приносил прохладу, покой и долгожданный отдых. Тем же, кто ночью искал себе добычу, тьма давала укрытие и защиту.

Под жарким светом дневного светила и серебристыми лучами хозяина ночи росли и крепли великие народы, рождались, взрослели и умирали могучие государства. Люди создали величайшие произведения искусства, утонченные философские труды, величественные дворцы и замки… Маги, мудро направлявшие труды королей и императоров, вели народ к процветанию и благоденствию.

И все кончилось в один миг.

Никто не знал, откуда пришла беда… и даже рассказы очевидцев – в те времена, когда они еще были живы и могли поведать об увиденном, – во многом расходились между собой. Одни видели катастрофу как черную пелену, застлавшую свет Эмиала, другие – как огненную вспышку на небе, там, где пролегал путь серебристого Эмнаура. Но и те и другие сходились в одном – на землю Эммера обрушились потоки камней и пламени, а Эмнаур навсегда исчез с небосклона.

Под ударами небесных огненных камней рассыпались замки и крепости, трескалась земля, вбирая в пламенные недра целые города, выходили из берегов реки и бушевали, сметая все с берегов, океаны. Уцелели немногие…

Вся южная и почти вся центральная часть континента погрузились в океан. Исчезла некогда великая Кинтара, сохранив за собой лишь относительно небольшой участок побережья да один из городов – некогда являвшийся, мягко сказать, провинциальным, а после катастрофы вдруг превратившийся в столицу. Зато появились новые острова – кое-где это были лишь верхушки гор, торчащих из воды и медленно разрушающихся под воздействием стихий, кое-где – самые настоящие островки, на которых вполне можно было жить. Много позже группа больших островов получила название Архипелаг Южный Крест. Красивое место, населенное воистину отвратительными образчиками людской породы.

Не прошло и нескольких лет, как люди, пережившие катаклизм, разделились на два лагеря. Одни утверждали, что светлая сила Эмиала отразила нашествие тьмы, подготовленное злой ночной звездой. И что катаклизм – это схватка великих сущностей, схватка, в которой победу одержал Свет. Другие же говорили, что все было иначе… что Эмнаур, серебристая звезда, восстал против тирании своего огненного родича – и был безжалостно уничтожен. Они видели – или верили, что видели, – волшебную огненную стрелу, поразившую Эмнаура…

С тех пор прошло много, много веков.

На обломках старого мира родились новые государства – поначалу крохотные, вроде Южной Кинтары или тогда еще не имевшего особого влияния Гурана. Но со временем положение изменилось… Гуран, где силой, а где и золотом подчиняя себе соседние уделы, постепенно превратился в сердце могучей Империи. По другую сторону горного хребта, пересекающего уцелевшую часть континента с южных и до северных берегов, набрала силу Инталия…

– А это что? – Дроган ткнул пальцем в несколько крошечных пятнышек в Северном океане, едва заметно проступающих сквозь облачную пелену. Это место вызывало немалый интерес и у меня… карта игнорирует туманы, но этот участок Северного моря неизменно прикрывает сизой дымкой, словно пытаясь что-то спрятать.

– Я не такой уж большой знаток картографии, – хмыкнул я. Карта послушно приблизила выбранное купцом место, но что-либо полезное разглядеть все равно было невозможно. – Похоже, остров… Я думаю, это легендарный Зор.

– Зор?

– Когда-то в северных водах был большой остров… но знаешь, Дроган, давай поговорим об этом в другой раз.

– Где я?

Таша рывком села на кровати, толстое грубое одеяло скользнуло на пол. Пальцы правой руки по укоренившейся привычке сложились в боевую форму, готовясь бросить боевое заклинание.

– Все хорошо, леди Рейвен, все хорошо… – затараторил знакомый голосок. – Теперь все будет просто замечательно.

Таша огляделась. Она находилась в небольшой комнате, чистенькой, но довольно бедной. Полы, укрытые цветастыми лоскутными половичками, узкая кровать с толстым, мягким тюфяком. Маленькое окошко затянуто мутным, дешевым стеклом. Небольшой стол, заботливо застеленный вязаной кружевной скатертью, был уставлен многочисленными баночками и кувшинчиками. Судя по запаху – с лекарственными сборами. Рядом со столом сидели двое – Альта, с явным удовольствием хрустящая яблоком, и опрятная пухленькая старушка, рассматривающая Ташу со странным выражением удовлетворения.

– Ну вот, Альта, я же говорила, что твоя госпожа придет в себя.

Голос у старушки был мягким, ласковым. Таша расслабила пальцы – похоже, атаковать тут было некого. Она посмотрела на себя – вместо привычного, хотя и порядком пострадавшего в ходе последних приключений дорожного костюма, на ней была длинная ночная рубаха из простого домотканого сукна, явно многократно стиранная. Поднесла к глазам руку – кисть казалась сильно исхудавшей, кожа выглядела чуть желтоватой, нездоровой.

– Госпожа, вы долго болели, но теперь выздоровели, – торопливо доложила Альта. – Теперь вам надо хорошенько поесть и побольше спать, тогда силы…

Договорить она не успела, Таша уже сделала попытку встать, ее ноги тут же подкосились, и девочка, бросившаяся на помощь, спасла свою госпожу от позорного падения на пол. Слабость накатила волной, руки мелко задрожали.

– Нельзя тебе так резко двигаться, дочка, – пробормотала старушка и поднесла Таше небольшой глиняный кувшин. – Ну-ка выпей…

Леди Рейвен подозрительно принюхалась, но от кувшина пахло вкусно… парным молоком. Она сделала осторожный глоток – и верно, молоко, безо всяких добавок.

– Пей, пей, – ласково улыбнулась старушка. – Отвары целебные, какие надо, потом глотать будешь. А молочко тебе сейчас в самый раз, силы подкреплять. Попозже кашки сварю… тебе грубой еды нынче нельзя, только вот молоко, да кашку, да тюрю еще. Медку хорошо будет… ну, медок найдется. Яблочка тертого вот… Ты пей, а мы с Альтой все тебе и расскажем, вижу ведь, от вопросов так прямо распирает. Меня Зельдой кличут, а это деревня Снежное. Маленькая деревня, у нас даже храма Эмиала нету. Ну а теперь пей и слушай.

Болезнь свалила леди Рейвен всерьез. Альта пришла в ужас, когда убедилась, что не может привести госпожу в чувство. Молодая волшебница то металась в бреду, то впадала в беспамятство. Девочка попыталась было поить леди целебными отварами, но время для сборов было не лучшим, да и нужных трав поблизости не оказалось. Того, что удалось найти, хватило лишь немного сбить жар да заставить успокоиться бешено колотящееся сердце.

– Малышка у тебя умница, – пояснила старушка, проводя пухлой ладошкой по золотистым волосам зардевшейся от смущения девчушки. – Если бы не ее мастерство… ох и не знаю, довезла б она тебя сюда живой или нет. Сердечко-то выскочить норовило, могло бы и не выдержать, я-то знаю…

О том, чтобы погрузить леди на лошадь, Альта даже и не думала, это все равно было ей не по силам. Она принялась мастерить волокушу, срубив несколько жердей мечом убитого разбойника. Возилась долго – нарезала веревки из одежды, снятой с трупа, перетягивала жердины, затем укладывала на волокушу госпожу (волшебницу тоже пришлось привязать). Делала перерывы лишь на сон – да на приготовления еды и отваров для бредящей Таши.

Затем отправилась в путь… Куда именно идти, она толком не знала, с окрестностями Школы была незнакома, но верила, что рано или поздно найдет хотя бы дорогу – а там доберется и до какого-нибудь селения.

Путь до села занял целых пять дней, поскольку Альта выбрала неверное направление и большую часть времени шла в никуда, пока не наткнулась на дорогу. Как оказалось, ее ошибка стала одной из самых больших ее удач – эта часть Инталии активно патрулировалась имперскими отрядами, и Альта с Ташей лишь чудом не попались на глаза солдатам. В маленькую деревеньку Снежное они прибыли уже ночью. Измотанная донельзя девочка долго колотила в первые же встреченные ворота, но люди, напуганные имперцами, не торопились открывать двери незваным гостям. Спасибо хоть указали ей путь к дому местной целительницы.

Целительница встретила путников без особой радости – пока не узнала, с кем ей предстоит иметь дело. Как и почти все целители, официально практикующие в городах, селах и деревнях Инталии, она была выпускницей Школы и, разумеется, не только не могла отказать орденцам в помощи, но, напротив, всем сердцем стремилась сделать все возможное.

К несчастью, ее способности к магии были минимальными – лишь чуть выше, чем у Альты, что все же позволило старушке в незапамятные времена получить ранг адепта и право на самостоятельную практику. Поэтому в ход пошли не заклинания, а многочисленные травки, отвары, компрессы, обтирания и прочие методы сельской знахарки. Увы, болезнь оказалась слишком запущенной, к тому же состояние Таши усугубило слишком частое использование магии, буквально выпившее те силы, которые организм должен был бы использовать для борьбы с недугом.

Леди Рейвен временами выходила из беспамятства, и тогда ее удавалось покормить – но приходило в себя лишь тело, разум отказывался возвращаться к жизни. Девушка бредила, металась на постели, пару раз пыталась вырваться на свободу, убежать – и тогда Альта привязывала госпожу к кровати.

– Еще несколько дней, – вздохнула целительница, – и я бы начала всерьез подумывать о том, чтобы сварить тебе сонное зелье, от которого не просыпаются. Но слава Эмиалу, ты все же пришла в себя. Что ни говори, немалая сила в травках-то… Вы, волшебницы, куда больше на силу свою полагаетесь, а как сила кончится – так ровно дети малые.

Но опасения старушки не оправдались, болезнь отступила, и горячечные метания сменились спокойным сном. И теперь Таша проснулась.

– Зеркало найдется? – спросила она.

– Не надо тебе сейчас зеркало, девонька, – покачала головой Зельда. – Право слово, не нужно. Просто поверь, что исхудала ты страшно. Но мы с малышкой тебя быстро в порядок приведем.

Потянулись однообразные дни. Таша спала, ела, снова спала… Постепенно возвращались силы, и физические, и магические. На пятый день знахарка, неодобрительно покачав головой, все же разрешила волшебнице один короткий сеанс «исцеления». После того как угасло колдовское свечение вокруг пальцев, Таша грохнулась в обморок, до смерти перепугав Альту – но наутро (обморок перешел в сон) почувствовала себя намного лучше.

Настолько, что попыталась выйти из дома.

Альта загородила ей дорогу.

– В чем дело? – чуть суше, чем хотела, поинтересовалась волшебница.

– Нельзя вам на улицу, госпожа. – Альта стояла стеной, явно намереваясь защищать дверь до последнего.

– Так, так… – послышался за спиной голос целительницы. – Никак нельзя выходить тебе, девонька. Да и малышке твоей на улице лучше не показываться. Сколько я ни таилась, а слух, что хворую уже почти тридцать дён пользую, все же просочился. Деревня наша маленькая, тайну надолго не скроешь.

– Тридцать??? – До этого момента Таша как-то не задавалась вопросом, сколько времени отняла у нее болезнь. Месяц… немыслимо.

– Да, уж и лето кончилось, – улыбнулась Зельда.

– А почему мое пребывание здесь надо держать в тайне? – нахмурилась Таша.

– Здесь сейчас правят имперцы, я же говорила тебе, девонька… – Старушка подошла к Таше и, обняв ее за талию, потянула к постели. – Их отряды в Снежном останавливаются редко, но лучше бы поберечься… и еще знать тебе надо, награду за твою голову объявили. Сперва про двести золотых говорили, теперь уже четыреста сулят.

Таша понимающе хмыкнула. Наверняка всю эту деревеньку можно купить за десятую часть такой суммы.

– Народец здесь бедный, – в тон ее мыслям продолжала знахарка. – А деньги огромные. Людишки, конечно, совестливые и к Ордену относятся неплохо, но ведь не устоят, не устоят… не стоит соблазну подвергать, волшебница.

– А как насчет тебя? – Таша тут же пожалела о вырвавшихся словах, но нельзя проглотить уже прозвучавшее.

Целительница сверкнула глазами.

– Если б хотела выдать тебя, Таша Рейвен, так давно уж… пока ты была беспомощна.

– Прости. – Волшебница не знала, куда спрятать глаза.

– Ладно, понимаю, что не подумавши… мне их золото не нужно. На жизнь хватает, соседи с уважением подходят. А доброе имя – оно важнее золота. Но ты ведь знаешь, волшебница, когда детей кормить нечем, там, бывает, о добром имени думаешь в последнюю очередь… тут людей понять надобно и простить.

Таша кивнула. Честь и долг – слова громкие и красивые, но в жизни случается всякое. Чем обязаны селяне ей, богатой и красивой волшебнице Ордена? Да ничем, если подумать… И собственные сопливые младенцы любому пахарю или охотнику куда важнее, чем все благородные господа, вместе взятые. Помочь при случае – помогут, но монетку стребуют. Однако за монетку помогут и чужакам… а за четыре сотни золотых, вероятно, и в облаву за волшебницей пойдут. Всей деревней.

– Поэтому уходить тебе надо. – Зельда критически осмотрела гостью и добавила: – Не сегодня, конечно. И не завтра.

– Куда?

– Об этом подумаем вместе. Пойдем за стол… и Альту зови, она хоть и малышка совсем, но тебе всею душой предана. Ты ее береги, девонька. Настоящих друзей найти непросто.

Когда все расселись за столом, Зельда достала лист старого пергамента. Судя по цвету, на этом листе часто делали записи дешевыми, нестойкими чернилами, затем стирали написанное, возвращая листу если и не первозданную чистоту, то по крайней мере пригодность для дальнейшего использования. Уверенными движениями старушка набросала на листе несколько линий.

– Имперцев видели в Серебряном ручье и у Школы. Оскет сейчас пуст, все жители бежали оттуда. Здесь имперские разъезды появляются раз в три-четыре дня. Шиммель, по слухам, еще держится – эта крепость у Императора как кость в горле. Конечно, гуранских солдат там много, но они более озабочены штурмом бастионов арЛорена, чем поиском беглецов. А в порту всегда много кораблей. Как следует заплатить – и вас доставят куда угодно, хоть в Ленк, хоть в Луд, хоть в Кинт Северный.

– А Торнгарт?

– Разное говорят, – пожала плечами Зельда. – Путники доносят, что столица еще держится, а сами имперцы заявляют, что уж давно пала. Кому верить – решай сама.

– Если инталийские армии уцелели, то сейчас будут либо тут, – Таша ткнула в место на карте, примерно соответствующее Тимрету, – либо возле одной из приморских крепостей. Сур, Лангор, Троеречье… надо идти туда.

– Напрямую пройти будет сложно. Да и далеко. – Знахарка бросила короткий взгляд в сторону Альты. – А по морю проще и спокойней. И еще не забывай, девонька, что на севере тебя никто не ждет. Кстати, кому ж ты так мозоль отдавила, что за твою голову награду сулят?

Таша пожала плечами. Она не имела ни малейшего представления, кто мог объявить охоту на нее. Ну, Блайт, Танжери… Конечно, в прошлом с этими двоими были некоторые трения, и наверняка Дилана с удовольствием перерезала бы Таше горло – но тратить на маленькую месть такие большие деньги? А уж Блайт и вовсе был выше мести. По крайней мере так о нем говорили. Да и за что мстить? За побег, им же и спровоцированный?

– Пойдете денька через три, – продолжала Зельда. – От лошади вашей толку не будет, пешком пойдете, через лес. На дорогах опасно, а в чащу имперцы не суются, можно на стрелу нарваться. И нарываются, бывает… Правда, в наших лесах заблудиться невелика хитрость, так что от тракта далеко не отходите. Как всадников заметите – укройтесь в кустах. Всего пути вам дня четыре, если не торопиться.

Три дня пролетели быстро. Ташу уже тошнило от одной мысли о лечебных зельях, но Зельда продолжала пичкать девушку своими снадобьями, категорически запретив леди Рейвен пользоваться исцеляющей магией. По меньшей мере час в день отводила на занятия с Альтой – старая знахарка рассказывала малышке о травах, попутно отбирая им запас в дорогу. Объясняла, какие отвары нужно пить Таше, а какие не помешали бы и самой девочке. Альта с наслаждением впитывала новые знания. Книги – книгами, но многолетний практический опыт бесценен. И если уж Альте не суждено владеть магией, то пользовать больных посредством обычных лекарств она вполне сможет.

Затем Зельда принималась готовить одежду для путников. Изящный костюм леди Рейвен не перенес пути по лесу на волокуше, но и даже если бы он уцелел, для путешествия по лесу требовалось нечто более… удобное. И теплое – с закатом приходила прохлада, а путникам предстояло ночевать не в самых комфортных условиях. Покупать готовые вещи было негде, поэтому Зельда пустила в дело свои запасы. Руки у нее были золотыми – уже к вечеру второго дня Таша была полностью экипирована. Хотя ее наряд не отличался изяществом, зато вполне способен был пережить дорогу.

Таша спала, когда чья-то рука дотронулась до ее плеча. Девушка тут же открыла глаза и увидела встревоженное лицо Зельды.

– Собирайся, девонька, быстрее.

– Что-то случилось?

– Шум в деревне. Кажется, это имперцы.

– Ты же говорила, что гуранские патрули время от времени к вам приезжают.

– Мне… мне кажется, они обыскивают дома. Вам лучше уходить. Прямо сейчас.

Таша встала с кровати и принялась натягивать одежду. Если имперцы и в самом деле решили обыскать все дома в деревне, то лучше как можно быстрее оказаться от этой деревни подальше. Вряд ли обыск имеет своей целью найти леди Ташу Рейвен, скорее всего имперцы просто занялись грабежом. Но попадаться им на глаза точно не стоит.

Собрались быстро. Зельда сунула каждой по мешку с припасами – Альте поменьше, Таше побольше. Дом знахарки, как это было заведено в любом селе, стоял на отшибе, и неподалеку начинался лес. Таша затянула пояс, сунула в кольцо шпагу, вложила кинжал в голенище сапога.

– Прости меня, Зельда. – Таша помялась. – Взять пару монет не откажешься?

– Не откажусь, – без тени смущения ответила Зельда. – Но не больше. Вам понадобится золото, чтобы попасть на корабль.

– Хочу я посмотреть на того смельчака, который откажется выполнять мои… просьбы, – хищно усмехнулась Таша.

Она протянула знахарке два тяжелых золотых кругляша. Та сунула монеты в карман, затем выглянула во двор. Откуда-то издалека доносились крики.

– Быстрее. И запомни, леди, никакой магии крови. Даже самой слабой… хотя бы дней десять. Сейчас это может просто убить тебя.

Альта на мгновение прижалась к старушке, обхватив ее руками, а затем они с Ташей вышли, крадучись, со двора. Впереди лежала длинная дорога.

Зельда некоторое время смотрела им вслед – пока последнее движение не угасло во тьме. Затем вернулась в дом. Предстояло многое успеть – скрыть пребывание в доме посторонних, спрятать золото. Старушка всем сердцем желала леди Рейвен удачи.

Гуранцы ворвались к ней уже к утру – Зельда даже начала надеяться, что солдаты обойдут ее дом стороной. Не обошли. Трое солдат пинками сорвали простенький засов с двери, грубо отпихнули бабку и вошли в дом. Принялись сноровисто шарить по углам, отбирая что поценнее – до тех пор, пока один из них не наткнулся на ларь, наполненный лечебными препаратами.

– Колдунья? – Он посмотрел на вжавшуюся в угол бабку. – Орденская ведьма?

И прежде чем знахарка успела что-либо сказать, выхватил меч и ударил.

Карета, влекомая шестеркой лошадей, влетела на городскую площадь и остановилась. Дилана щелкнула пальцами, снимая «саван», и вышла, опершись о предусмотрительно подставленную руку рыцаря. Седрумм предоставил леди Танжери весьма приличный эскорт и даже выделил двоих рыцарей сопровождать доверенное лицо Императора.

Волшебница усмехнулась, вспоминая последний разговор с генералом. Не слишком долгий разговор, полный взаимных недомолвок, незаданных вопросов, неполученных ответов. Впрочем, все мысли собеседника Дилана читала столь же легко, как если бы они были написаны на бумаге или пергаменте. Старый вояка плохо умел скрывать эмоции.

О причинах, по которым эта опасная женщина собралась ехать в Шиммель, генерал не спрашивал. Понимал, что в ответ на просьбу объясниться он в лучшем случае получит вежливый отказ. В худшем – приказ не совать свой нос не в свое дело.

Где-то в глубине души он даже надеялся, что леди Танжери достигнет успеха, чего бы она там ни придумала. Шиммель одним своим существованием напоминал всем и каждому о неудачах имперской армии. Взять эту твердыню имперцы пока не смогли… хотя нельзя сказать, чтобы особо настойчиво пытались. Седрумм не мог выделить серьезных сил для захвата морской крепости, все армии были сосредоточены у стен Торнгарта. На север отправили лишь полк легкой пехоты да полтысячи кавалеристов. Для серьезного штурма этого было явно недостаточно – хотя в распоряжении арЛорена было всего несколько сот солдат, мощные стены цитадели служили им надежной защитой.

Генерал поделился с леди Танжери (наглядно демонстрируя уважение и доверие к ней, как к представителю Императора) своими планами на ближайшее время, сообщив о намерении отправить два полка тяжелой и три полка легкой пехоты к северному порту. Крепость должна пасть – это будет способствовать повышению морального духа солдат. Кроме того, после убедительной победы войска можно отвести к Торнгарту – штурм инталийской столицы потребует всех наличных сил.

– Генерал Ульмир – опытный полководец. – В голосе Седрумма звучала чуть заметная ирония. – Он сумеет быстро справиться с защитниками. Правда, еще остается опасность, что к Торнгарту подойдут остатки инталийской армии.

– Не подойдут, – тихо заметила Дилана.

– Вы уверены, леди?

– Да.

Генерал вдруг ощутил, как по коже пробежал холодок. Ему разом расхотелось спрашивать, на чем зиждется уверенность Танжери.

– Хорошо… – кивнул он. – Значит, мы можем спокойно отвести часть войск. Может быть, леди, вам стоит отправиться вместе с генералом Ульмиром? Кое-кто из баронов еще сидит в своих замках, и их дружины беспокоят наши отряды. Путь с армией будет безопаснее.

– Нет, я отправлюсь сейчас, – упрямо заявила Дилана. – Пехота передвигается медленно, а я намерена прибыть в Шиммель как можно скорее.

– Как пожелаете… Ульмир выступит завтра на рассвете.

Расстались они вполне довольные друг другом. Седрумм наверняка порадовался, что волшебница покинет армию – Дилана знала, что ее общество генералу не слишком приятно. Она тоже не была в восторге от общения с ним, несмотря на то что из всех имперских полководцев Атрам Седрумм выглядел наиболее вменяемым. Хотя, если бы он знал, с какой целью леди Танжери собралась в северный город, наверняка озаботился бы пустить следом вестового, чтобы предельно ограничить ее полномочия. Или пустил? Интересно, рискнет ли генерал нажить себе врага в ее лице?

Рыцарь, подавший женщине руку, указал в сторону невысокого здания, богатого и ухоженного. Ранее здесь наверняка обитал городской управитель. У высоких – впору всаднику проехать не пригибаясь – резных дверей замерла стража.

– Полковник Тайрон Гвалм расположился здесь, леди. Желаете, чтобы охрана сопровождала вас?

– Нет, – покачала она головой. – Не стоит. Позаботьтесь о размещении… я думаю, ночлег мне понадобится на день, на два, не более.

– Как будет угодно госпоже.

– Меня вполне устроит гостиница. Но хорошая гостиница.

– Будет исполнено, госпожа.

Интересно, как рыцарь относится к тому, что она отдает ему приказы? По родовитости он наверняка выше ее, но всего лишь простой дворянин. Дилана мечтательно улыбнулась. Молод, красив… пожалуй, горечь подчинения женщине ему можно будет и подсластить. У нее давно не было мужчины, и сегодня вечером стоит эту ситуацию поправить. Заодно и выяснить, умен этот парень или только мечом махать обучен. Если умен – воспримет ночное развлечение правильно, не делая поспешных выводов. Если же нет… Император простит ей этот грех. Унгарт ясно дал ей понять, что убивать без причины не следует – но ведь и причину придумать нетрудно.

Она поднялась по белым каменным ступеням, тут же один из воинов заступил ей дорогу. Спокойно заступил, не хватаясь за меч. Даже изобразил вежливый поклон.

– Чего изволит госпожа?

– Я хотела бы увидеть полковника, солдат. – Дилана подарила стражу одну из своих улыбок, от которых мужчины, как правило, резко глупели. Этот исключением не оказался.

– Да, госпожа, конечно… позвольте проводить вас. Полковник не откажет в аудиенции столь очаровательной даме.

Он провел ее по устланной ковром лестнице, по длинному коридору, попутно кивая стоящим на каждом шагу солдатам – мол, все в порядке. Остановился у плотно прикрытой двери из дорогого черного, с красным отливом, дерева. Деликатно постучал.

– Прошу мгновение подождать, госпожа.

И скрылся за дверью. Дилана окинула себя мысленным взглядом. Да, все в порядке. Свежая кожа, не тронутая пылью дальней дороги, изящный костюм, выгодно подчеркивавший фигуру, густая грива темных волос.

– Прошу вас, госпожа.

Она вошла. Из-за широкого стола навстречу ей поднялся кряжистый мужчина с коротким ежиком седых волос и массивной, выдвинутой вперед челюстью. На нем был слегка потертый мундир полковника имперской легкой пехоты. Дилана встречала людей подобных этому полковнику. Наверняка, как и другие, любит выставлять напоказ свою близость к армии… хочет, чтобы каждый солдат считал его отцом родным. И мундир, и небрежно брошенная на диван у стены кираса, с порядком облупившейся эмалью, со вмятинами от пропущенных ударов – все это игра на публику. Наверняка и меч такой же, без украшений, тяжелый, грубый. И есть полковник предпочитает из солдатского котла, не иначе. Она чуть заметно поморщилась – терпеть не могла подобных демонстраций. А это именно демонстрация… будь он и в самом деле таким, каким хотел казаться – сейчас находился бы рядом с солдатами, у стен цитадели. Так нет же, выбрал лучшее в городе здание, окружил себя пятью кругами охраны. Этим бы парням – да на приступ. Глядишь, и не мозолила бы глаза твердыня Шиммеля.

– Счастлив приветствовать вас, прекраснейшая. – Полковник оскалился, что должно было обозначать дружелюбную улыбку. – Полковник Тайрон Гвалм к вашим услугам. Но я буду бесконечно рад, если вы окажете мне честь называть меня просто по имени.

Он даже поклонился… не без изящества, следовало отдать должное.

Дилана смерила его взглядом, чуть склонила голову – то ли приветственный поклон, то ли согласие на предложенную фамильярность – и прошла прямо к столу. Опустилась в кресло полковника, небрежно закинула ногу на ногу. Из кармашка достала небольшой золотой медальон, небрежно бросила на стол.

– Я Дилана Танжери, дорогой Тайрон. Вы можете называть меня просто леди Танжери.

Улыбка на мясистом лице полковника тут же увяла – и вернулась, но теперь она выглядела откровенно натянутой.

– Какая честь, – кисло пробормотал он. – Леди Танжери… позволительно ли узнать, какое дело привело вас в Шиммель?

– Позволительно, – кивнула она. – Но сначала я бы хотела задать один вопрос… почему ваша охрана столь беспечна? Солдат, препроводивший меня сюда, не задал ни единого вопроса. Если бы на моем месте была убийца Ордена… а поверьте, у них хватает красивых женщин, то уже сейчас у имперской армии было бы одним полковником меньше.

– Он… – пробормотал полковник, отводя взгляд, – он будет наказан.

– Нет, я думаю, он должен быть поощрен. Что может быть для солдата лучшей наградой, чем слава? Когда ваши войска пойдут на штурм? Я бы хотела увидеть его в первых рядах.

– Как вам будет угодно. – Улыбка окончательно исчезла, и теперь полковник взирал на незваную гостью даже без намека на симпатию. Дилана подумала, что Гвалм и в самом деле служака… любой придворный щеголь нашел бы в себе силы изображать любезность сколь угодно долго.

– Правда, я не уверен, что в ближайшее время решусь на штурм.

– Вот как?

Повисла долгая пауза. Дилана коснулась медальона пальчиком с длинным ухоженным ноготком, многозначительно посмотрела на Гвалма.

– Полковник, я требую отчета о состоянии ваших дел.

– Как прикажете, леди. – Видно было, как ему не хочется говорить, но спорить с обладателем медальона «карающей руки» было чревато весьма неприятными последствиями. – В настоящее время потери полка составляют двести пятьдесят три человека убитыми и тяжелоранеными. Легкораненых около трехсот. По моим расчетам, в цитадели чуть менее двух сотен защитников. Попытка штурма представляется мне… бесперспективной. Необходимы подкрепления. Пока же моих солдат хватает лишь на удержание блокады вокруг крепости и на патрулирование города.

– То есть, полковник, вы потеряли четверть состава своего полка, ничего не добившись?

– Я бы так не сказал… – заиграл он желваками. – Порт полностью находится под нашим контролем. Доставить в крепость припасы невозможно. АрЛорен не рискует делать вылазки… один раз попробовал, и это стоило ему по меньшей мере двух десятков человек.

– А вам?

Он все же отвел глаза. Промолчал, не желая отвечать на провокационный вопрос. Дилана ответа и не ждала. Ясно как день, если уж арЛорен рискнул контратаковать, то явно не ради того, чтобы предложить имперцам честную схватку клинок к клинку.

– Полковник, сколько метательных машин в вашем распоряжении?

– Большая часть катапульт в настоящее время… ремонтируется, – ответил он после паузы. Ответил неохотно, уже понимая, каким будет следующий вопрос. – Да, леди Танжери, они сожгли пять катапульт и перебили три десятка прислуги. Если бы мои ребята не остановили инталийцев, мы бы потеряли все катапульты.

– Если бы ваши солдаты занимались делом вместо охраны вашей резиденции, полковник, катапульты остались бы целы, – ядовито прошипела Дилана, но затем расслабилась и улыбнулась. – Впрочем, теперь это не важно. Завтра арЛорен сдаст цитадель.

– Сдаст? – Гвалм явно не поверил собственным ушам.

– Именно. Где-нибудь к полудню. Надеюсь, вы будете при этом присутствовать, обещаю, зрелище будет интересным и весьма поучительным. Сейчас я намерена отдохнуть. А утром, часам к десяти, жду вас у цитадели. Да… мне понадобятся местные жители. Думаю, полсотни хватит. Женщин. Детей постарше.

– Леди, вы желаете отправить солдат на приступ под прикрытием мирных жителей? Мы пробовали и это, – криво усмехнулся Гвалм. – Они просто садятся на землю и отказываются идти. Ребята убили троих или четверых… но на остальных это не подействовало.

– Полковник, зачем гадать? Вы все увидите. И, кстати, проводите меня до выхода… а то вдруг не все ваши стражи столь… ненадежны.

Он сверкнул глазами, и Дилана подумала, что не хотела бы оказаться на месте того благодушного солдата. Вероятно, милейший Тайрон придумает для нерадивого охранника наказание посерьезнее, чем просто оказаться в первых рядах штурмующих крепость арЛорена. Тем более что штурма все равно не будет.

Утро выдалось ясным и прохладным, воздух был восхитительно чист, и в его кристальной прозрачности можно было разглядеть каждый камень могучих бастионов. Остатки имперского полка выстроились на достаточном расстоянии от стен, где их не могли достать ни стрелы, ни камни катапульт. Лица солдат были мрачны – ох, не хочется им на приступ идти, не хочется. И неудивительно – отряд чуть более чем в тысячу человек эти стены перемелют в кровавую кашу.

Тут же стояли и горожане. Дилана окинула взглядом нестройную толпу, удовлетворенно кивнула. Полковник приказ выполнил старательно, словно пытаясь хоть этим загладить свою некомпетентность. Полсотни, как и было приказано. В основном подростки и молодые девушки. Две матроны постарше, одетые не то чтобы дорого – но вполне пристойно. Не из бедных. Трясутся от страха… ну, это они правильно.

Ни жалости, ни симпатии к пленникам Дилана не испытывала. Она вообще была в плохом настроении. Новый поклонник не оправдал надежд – в постели это прекрасное тело оказалось скучным и пресным. Правда, сейчас он искренне верил, что сумел покорить сердце одной из самых известных и самых красивых женщин Империи, и теперь победно смотрел на всех окружающих, выпячивал грудь колесом и готов был на любые подвиги. Ну что ж, подвиги его ждут.

– Полковник, у вас найдется белый флаг?

– Что, леди? – Гвалм удивленно посмотрел на посланницу Императора.

– Белый флаг… я намерена вступить с арЛореном в переговоры.

Подходящая белая тряпка нашлась – одна из горожанок теперь ревела, прикрывая срам ладонями. Кто-то из подростков снял с себя и сунул ей рубаху.

– Пусть юбку привяжут к копью. Один из солдат пойдет к воротам крепости и пригласит Ульдера арЛорена на переговоры. Объяснит, что я, леди Танжери, желаю говорить с ним и гарантирую его личную безопасность и свободу. Именем Императора. Парламентер должен быть вежлив и корректен. Это понятно?

– Да, леди. Все будет исполнено в точности.

Парламентер стоял у ворот крепости долго. Вероятно, в конечном итоге обещания Диланы возымели действие, поскольку со стены спустилась легкая деревянная люлька. В ней находился всего один человек. Полковник Ульдер арЛорен.

Он подошел к имперцам неспешно, даже вальяжно. Так победитель подходит к побежденным. Да он и ощущал себя победителем – пусть даже на один-два дня. АрЛорен уже доказал, что с военным делом знаком неплохо. Имперский полк изрядно потрепан, осадные машины сожжены. Крепость живет и борется. Ему есть, чем гордиться. Безусловно, арЛорен понимает, что рано или поздно цитадель падет, для имперских генералов это станет делом чести – даже если удержать северный порт в руках Империи не удастся.

Сверкающие эмалью доспехи, белоснежный, без единого пятнышка, плащ. Глухой шлем с перьями цапли на локте левой руки. Правая, в стальной перчатке, пуста – но на боку висит меч. Если Дилана нарушит данное слово, меч рыцарю не поможет, и он это знает.

– Приветствую, полковник.

– Леди Танжери, как я понимаю? – Он отвесил ей поклон.

– Рада знакомству, – мило улыбнулась Дилана.

– Не могу сказать того же, – сухо ответил арЛорен. – Я бы предпочел видеть вас на костре, леди. У Инталии к вам счеты, вы ведь знаете?

– Разумеется.

– Вот я и думаю сейчас, что ценнее – моя жизнь или ваша?

– Мне кажется, полковник, вы выбрали не самый лучший тон для переговоров.

– Да? Ну что ж… Что вы уполномочены предложить мне, леди Танжери? Я думаю, о капитуляции речь не пойдет?

Дилана серьезно кивнула.

– Именно о капитуляции я и намеревалась поговорить.

Светоносец рассмеялся. Весело, непринужденно – как от доброй шутки в хорошей компании.

– Имперские войска намерены сдаться?

– Ваш юмор неуместен, полковник. – Дилана не повела и бровью. – Я предлагаю вам сдать крепость.

– Но почему, леди Танжери? Неужели ваша жалкая горстка солдат сможет взойти на стены? Сегодня чудесное утро, вы повеселили меня. Приятно начинать день в хорошем настроении, не так ли?

– Так вот, полковник, – Дилана словно бы не слышала насмешки, – вы сдадите крепость. А чтобы убедить вас в серьезности моих намерений…

Она повернулась к рыцарю, скрасившему, пусть и бездарно, ее ночь.

– Энниг, приведи кого-нибудь из жителей.

Спустя несколько мгновений, высокая девушка была брошена в пыль к ногам Диланы.

– А теперь убей ее.

– Убить? – На мгновение рыцарь опешил. – Зачем?

Дилана поморщилась. Не стоило поручать такое дело благородному… в горячке боя он, не задумываясь, перерезал бы горло и ребенку, и старухе. Но сейчас воспитание рыцаря восставало против полученного приказа. Пожалуй, он не подчинится. Дилана оглядела ряды солдат, выбрала одного с рожей висельника и убийцы. Жестом подозвала к себе.

– Убей.

Солдат, ни на мгновение не задумавшись, полоснул ножом по горлу все еще стоящей на коленях девушки. Дилана отступила назад, чтобы ни одна капля ударившей фонтаном крови не упала на ее костюм. Тело, дергаясь в конвульсиях, завалилось набок. Солдат неторопливо вытер нож об одежду убитой, выпрямился. Лицо его было спокойным.

Светоносец с ненавистью смотрел на Дилану. И от нападения его удерживала только мысль о полной бесперспективности этой эскапады. Хотя Дилана видела, что орденец уже находится на грани… еще немного, и он в самом деле решит, что его жизнь в обмен на жизнь Танжери – не самый худший размен. На всякий случай она сделала еще один шаг назад, увеличивая дистанцию между собой и рыцарем.

– Так вот, полковник арЛорен, примите мой ультиматум. – Она чеканила слова, понимая, что именно такой размеренный речитатив не даст светоносцу сорваться в бездну слепой ярости. – Если вы сдадите крепость, то я, леди Дилана Танжери, своей честью и именем Императора обещаю вам свободный проход. Солдаты полковника Тайрона Гвалма не будут атаковать. Вы уйдете в полном вооружении, при знаменах, а также сможете забрать из крепости абсолютно все, что сможет вам понадобиться в пути. Империи не нужна бойня. Если сочтете нужным, можете направиться на соединение с инталийской армией. В настоящее время она сосредоточена в пределах герцогства Тимрет.

Она на мгновение замолчала, затем уверенно продолжила:

– Если же вы отклоните мой ультиматум, я буду каждые пять минут убивать по одному заложнику. До тех пор, пока в этом городе есть хоть кто-то, кроме солдат Империи. После этого я распоряжусь, чтобы сюда доставили жителей окрестных поселений. Я хочу, чтобы вы, полковник арЛорен, подумали о том, что долг рыцаря Ордена – защищать жителей Инталии. Своим упорством вы обречете их на смерть. Двенадцать человек в час. Почти триста человек в сутки. И так до тех пор, пока в округе не останется ни одной живой души. Все эти люди умрут лишь потому, что вы будете цепляться за эти каменные стены.

Дилана перевела дух и уже нормальным тоном добавила:

– Это все, полковник. Вам потребуется время на размышление?

– Да… – Гордый светоносец явно был сбит с толку.

– Это хорошо. Думайте, я вас не тороплю.

Она повернулась к солдату, все еще стоящему рядом с ней.

– Веди следующую.

– Постойте! – Орденец сделал шаг вперед и остановился, увидев, как вылетели из ножен мечи эскорта леди Танжери. – Вы же дали мне время на размышления! Я не могу принять подобного решения, не выслушав мнения своих офицеров!

– Конечно, дала. – Дилана сделала над собой усилие, чтобы не усмехнуться, поскольку сейчас необходимо было сохранять серьезность. – И мои слова останутся в силе. Все слова, полковник. И насчет времени… и насчет пяти минут.

Спустя полтора часа ворота крепости распахнулись. Орденские солдаты выходили медленно, ощетинившись сталью. Их было даже меньше, чем предположил Гвалм – не больше двух сотен. Вероятно, они ожидали, что сейчас гуранцы бросятся на них со всех сторон, сомнут… смяли бы, конечно, при пятикратном численном перевесе исход стычки предсказать совсем нетрудно.

Понял это и Гвалм. Поднял руку, собираясь отдать приказ – и замер, натолкнувшись на ледяной взгляд Диланы.

– Они уйдут без боя, – прошипела она, метая глазами молнии. – Или ты считаешь, ублюдок, что я разбрасываюсь словом Императора просто так? Только посмей – и кол на площади Брона покажется тебе счастьем.

Он колебался, с ненавистью глядя на Танжери. И та вдруг поняла, что полковник думает сейчас даже не о том, отдать приказ об атаке или нет, а о том, сумеет ли скрыть смерть эмиссара Императора, если сейчас свернет ей шею. Не сумеет, слишком много свидетелей, каждому рот не заткнешь.

Затем страх все же пересилил мимолетную решимость. Полковник отвернулся.

– Стоять! Мечи в ножны!

Орденцы шли – мимо замерших солдат, мимо спокойной Диланы. Мимо кучи женских трупов – почти двадцать тел с одинаково, одним заученным движением перерезанными шеями. Лишь арЛорен шагал, не глядя по сторонам, и даже не взяв в руки меч.

Сейчас Гвалм изо всех сил надеялся, что ни у кого из солдат не сдадут нервы. Что не тренькнет тетива арбалета, посылая в сторону италийцев короткую тяжелую стрелу. Надеялся, потому что в глазах леди Танжери он прочел приговор. Себе. В кого бы ни выстрелили сейчас – это будет выстрел в него, в Тайрона Гвалма. И если хотя бы половинаслухов о леди Танжери правда, он и в самом деле будет мечтать о смерти на колу. Она сумеет.

Обошлось. Орденцы прошли сквозь ряды солдат – им уступили дорогу. Против ожидания, вслед не полетели ни оскорбления, ни сальные шуточки. Все происходило беззвучно – лишь тяжелые удары ног, хриплое дыхание многих сотен людей да звон стали. В середине строя шагал молодой знаменосец, совсем еще мальчишка, сжимая дрожащими руками древко с бело-золотым стягом. Вокруг него гурьбой двигались люди от воинского дела далекие – в основном женщины, дети, несколько стариков. Матрона в дорогом платье, совсем не предназначенном для пешего перехода, несла на руках мирно посапывающего ребенка. Вероятно, это были домочадцы офицеров и тех солдат, кому разрешили обзавестись семьей. Да еще некоторые из слуг, те, кто счел отступление вместе с солдатами менее опасным, чем остаться в опустевшей цитадели.

– Неужели они так и уйдут? – прошептал полковник, с ненавистью глядя вслед удаляющимся орденцам.

– Уйдут, – твердо заявила Дилана. – А через два или три дня встретятся с отрядом генерала Ульмира. Пять укомплектованных полков. Из них два – тяжелой латной пехоты. Скорее всего индарские наемники. Думаю, вам хватит сообразительности послать к генералу гонца, чтобы он должным образом подготовился к встрече?

– А как же слово Императора? – не выдержав, съехидничал полковник.

– Я не нарушаю слова. Солдатам Ордена был обещан свободный уход из Шиммеля. С оружием, со знаменем. Я дала им совершенно точную информацию о расположении остатков инталийской армии.

Она несколько мгновений помолчала, затем сухо добавила:

– И не моя вина, если они не сумеют всем этим воспользоваться.

* * *

Таша неспешно шла по улице, закутавшись в плащ, полностью скрывавший ее тело, а заодно и лицо. Альта следовала позади, все время отставая, а затем нагоняя госпожу. Для девочки это был первый город в жизни – по крайней мере первый город, который она видела с тех пор, как потеряла память. И сейчас она вертела головой, стараясь ухватить взглядом все сразу. Высокие здания – в два, три, а то и четыре этажа. Широкие, мощенные камнем улицы. Шумный рынок… Таша могла бы сказать, что сегодня здесь на удивление мало народу, но для Альты и эти несколько сот человек, одновременно собравшихся на площади ради покупки и продажи, казались огромной толпой.

Еще она глазела на людей. Война войной, но портовый город всегда привлекал торговцев. Много безопаснее доставить товары на корабле, чем вести караван через земли Гурана и Инталии, где всегда найдутся лихие люди, готовые рискнуть своей шкурой ради доброй добычи. А потому даже сейчас, в это неспокойное время, в Шиммеле немало было гостей. Напыщенные кинтарийские негоцианты, в шелках и парче кричаще-ярких расцветок, со странными шляпами из накрученных прямо на головы полос ткани, с ухоженными бородками, часто разделенными на две, а то и на три части, украшенными ленточками и драгоценными цепочками тонкой работы. Диковатого вида пираты с архипелага Южный Крест, увешанные оружием сверх всякой меры – часто драгоценные сабли и мечи, кинжалы тонкой работы соседствовали с грубыми, кое-как откованными тесаками, а изысканные одежды – с откровенным рваньем. Кое-где мелькали статные мужчины в кольчугах с серебряными пластинами – индарские купцы, как и индарские воины, редко расставались с боевым железом. Время от времени по камням грохотали шаги имперских патрулей – даже несмотря на то что город уже не пытался сопротивляться захватчикам, гуранцы не рисковали отпускать своих солдат на улицы Шиммеля меньше, чем по десятку.

Только белых плащей рыцарей-светоносцев нельзя было сейчас встретить в этих местах.

Переход от деревни до Шиммеля дался Таше тяжело. Поначалу она была уверена, что силы полностью к ней вернулись – но уже после первого часа в пути поняла, что если немедленно не отдохнет, то еще через несколько шагов просто рухнет без сил. Постепенно привалы становились чаще. К сумеркам прошли много меньше, чем планировалось, и тем не менее Таша ног под собой не чувствовала от усталости. Работать по устройству ночлега снова пришлось Альте. Вооружившись маленьким тесаком, девочка быстро нарубила лапника, организовав мягкую, хотя и несколько колючую, постель. Затем занялась ужином – в дорожных мешках было достаточно провизии, не очень вкусной, зато удобной для дальних переходов. Орехи, вяленое мясо, сыр, подсушенный хлеб. Измотанная волшебница с трудом впихнула в себя несколько кусочков сыра, затем, давясь и сдерживая тошноту, выпила полкотелка приготовленного Альтой лечебного отвара и забылась тревожным сном.

День за днем… Когда впереди показались предместья Шиммеля, Таша даже не поверила своим глазам. Неужели где-то там есть шанс найти нормальный ночлег, чан с горячей водой и кусочек свежеподжаренного мяса. Сейчас это казалось чудом.

Первым ее желанием было сунуться в ближайший дом, предложить хозяину пару монет за стол и ночлег… но, поразмыслив, девушка решила, что это будет не очень разумным поступком. Вне всякого сомнения, награда за ее голову способна соблазнить любого… или почти любого. Лучше уж провести еще одну ночь в лесу, а затем сразу отправиться искать корабль.

Альта не стала спорить – хотя тоже страшно устала. Ночь прошла спокойно. Утром странницы двинулись в город. Потратив почти два часа, Таша полностью сменила одежду – теперь она была похожа на небогатую горожанку. В иное время леди озаботилась бы наложить на себя, а заодно и на свою спутницу заклинание «фантом» – и новая одежда не понадобилась бы. Увы… сейчас это было не в ее силах. Разумеется, волшебница не собиралась следовать прощальному совету Зельды и уже на втором привале попыталась заклинанием залечить своей спутнице длинную кровоточащую царапину на плече – девочка неудачно оступилась, и острый сучок, вспоров ткань куртки, сильно разодрал кожу.

И потеряла сознание.

Очнулась она спустя час – слабость была такой, что, казалось, невозможно поднять даже ложку. Альта сидела рядом, бледная и испуганная.

– Что со мной… было?

– Вам ведь нельзя использовать магию крови, госпожа, – пробормотала та, поднося к губам волшебницы чашу с целебным отваром. – Зельда рассказывала, пока вы спали.

– Что она… говорила?

Альта на мгновение закусила губу, словно стесняясь читать лекцию мастеру магии. Затем заговорила менторским тоном, неосознанно повторяя интонации Орделии Девон, стараясь не встречаться с Ташей взглядом.

– Магия крови использует жизненную силу самого мага даже в том случае, если используются жертвоприношения или иные компоненты – частички плоти, живая кровь. Сильные заклинания расходуют много силы, слабые – меньше. Поэтому даже опытные маги крови в бою больше полагаются на боевые заклинания стихий. Если остаток собственных сил волшебника становится меньше определенного индивидуального уровня, он может потерять сознание…

– О Эмиал, где же ты набралась такого занудства, малышка? – вздохнула Таша. – А никак нельзя сказать попроще?

– Можно, госпожа. У вас сейчас нет запаса жизненной силы. Вообще.

– К-как… это же… смерть?

– Если будете пользоваться магией крови, то так и будет, – девочка вымученно улыбнулась. – Вы лишь чуть-чуть восстановили резерв… и тут же выпили его до самого дна.

– Я всегда быстро восстанавливалась, – пожала плечами волшебница.

Но она понимала, что это пустые слова. Собственно, ничего нового она не услышала – все это она знала. Когда-то. А теперь давно и прочно забыла. Жизненная сила – это не просто здоровье, мускулы, сытость или что-то еще. Именно эта сила делает человека способным к магии, и она, по сути, порождает саму себя. Когда ее много, то и восстановление идет быстрее. Создав «стрелу мрака», можно уже через час пустить вторую – и не ощутить слабости. Но если сил нет вообще, то пройдет немало времени, прежде чем затеплится хотя бы жалкая искорка. Да, Таша читала об этом. Очень давно.

Проклятье… Зельда могла бы и объяснить. Глядишь – и не лежала бы сейчас леди Рейвен пластом, не в силах даже шевельнуться. Все лечение насмарку.

К счастью, все оказалось не так уж страшно. Через пару часов она смогла встать, еще через час – самостоятельно сделала десяток шагов, не опираясь на плечо Альты. К утру уже готова была к дальнейшему пути, хотя в тот день удалось пройти совсем мало.

И вот они в Шиммеле. Таша понимала, что силы к ней еще не вернулись – она вполне могла бы сжечь пару-тройку противников, могла бы пустить в ход и шпагу, но воспользоваться даже простейшим «фантомом»…

– Куда мы идем, госпожа? – Альта на мгновение отвлеклась от своего увлекательного занятия.

– В порт. Судя по рынку, кораблей в Шиммеле сейчас немного, но, быть может, нам повезет.

– Я никогда не видела настоящих кораблей, госпожа. Только на рисунках в книгах.

– Увидишь. Знаешь, корабль, идущий под всеми парусами, это очень величественное зрелище. Правда, многим куда больше нравится наблюдать за этим с надежных прибрежных скал. Знаешь почему? Скалы не качаются… если не выпить слишком много вина.

Шустрый мальчишка, куда-то мчавшийся сломя голову, налетел на Ташу, отпрянул на мгновение, что-то буркнул, намереваясь продолжить свой путь… И замер, уставившись на зеленый клинок, касающийся его шеи.

– Кошелек верни, – мягко попросила волшебница.

– Ка-а-акой ко…

– Который ты только что срезал с моего пояса, – пояснила она. – Имей в виду, дружок, я могу убить тебя. Думаю, что никто не огорчится, если в Шиммеле одним воришкой станет меньше.

Парнишка всхлипнул, его рука нырнула за пазуху, и он протянул Таше кошель. Кожаный шнурок был перерезан аккуратно, чисто.

– Теперь нож.

Мальчишка надулся. Расстаться с чужим кошельком он еще мог, легко пришло, легко ушло. Но нож… наверняка это единственное его имущество. Девушка не сомневалась, что и ее деньги не достались бы мальцу, наверняка отдал бы хозяину. Уличные воришки без хозяина долго не живут.

– Ну же! – прикрикнула на мальчика волшебница.

– У меня нет ножа, госпожа, – буркнул тот.

– Я жду. – Таша словно бы не расслышала.

– Правда нет… – Он разжал левый кулак. На ладони лежал небольшой осколок металла. Не больше монеты. Очень остро заточенный с одной стороны.

– Я вижу, ты умелец… – Волшебница убрала шпагу, вновь скрыв клинок среди складок плаща. – А скажешь, где у вас тут можно найти капитанов с тех кораблей, что стоят в гавани?

Паренек хитро прищурился. Сообразив, что никто его резать уже не собирается, он решил, что подворачивается хороший шанс в кои-то веки честно заработать.

– Ох, госпожа, как бы вспомнить… Я-то и знал, да вот подзабыл малость.

Только дети ничего не боятся. Ревут, не желая оставаться в темной комнате, плачут, если не видят рядом родителей… но это не тот страх. Зато только ребенок может погладить огромного сторожевого пса, от одного взгляда на которого у любого взрослого вора или душегуба кожа покроется липким холодным потом и противно задрожат колени. Только ребенок будет с удовольствием играть на крыше большого дома – а взрослый, если не дурак, полезет чинить черепицу, лишь обвязавшись как следует веревкой. Да и то его сердце уйдет в пятки, стоит глазам скользнуть по далекой земле.

Только ребенок попытается стребовать монетку с женщины, которая только что чуть не перерезала ему горло.

Леди Рейвен извлекла из кошеля серебряный кругляш, подкинула его на ладони.

– Ох, я вспомнил! – расплылся в щербатой улыбке мальчишка. – Многие капитаны, из тех, что попроще, обычно толкутся в «Каменном якоре». Это таверна, что в северной части порта. Ежели госпожа желает… я, пожалуй, вспомню и дорогу туда. А те, что побогаче – ну, кинтарийские купцы, да индарцы еще – они «Холодный берег» больше уважают, там каждая комната два луча в ночь стоит.

Таша бросила монетку, и денежка тут же исчезла в ладони парнишки.

– Ну что ж, я думаю, что тебе стоит вспомнить дорогу к «Каменному якорю».

Мальчик прищурился.

– Да тут забыть мудрено. Дорог-то к той таверне всего две. Одна мощеная, широкая… Очень имперские солдаты по ней ходить любят. В саму таверну-то не суются, не любят их там. А купцов да капитанов, видать, Император резать не велит. Вот и ходят… мимо. Удобная дорога. А то можно еще к заднему крыльцу подойти… Там, правда, и забор перелазить надо, и сквозь кусты…

– Давно я через забор не лазила, – задумчиво протянула Таша, доставая еще одну монету.

– Пойдемте, госпожа. Это очень хороший забор. Невысокий.

Следуя за пареньком, они свернули с улицы в проход между домами.

И только тогда неприметный человек в простом сером плаще и дешевой шляпе, наблюдавший за этой сценой с другого конца улицы, надвинул шляпу на глаза и куда-то заторопился. Он не мог узнать женщину, закутанную в плащ… он даже не был уверен, что это женщина – с такого расстояния невозможно было услышать голоса.

Но он узнал зеленый отблеск шпаги.

И в Инталии, и в Гуране подобного оружия много. Среди знати Кинтары или Индара тоже немало ценителей магического стекла. И даже в лавках оружейников можно, при желании и пухлом кошельке, найти неплохие экземпляры. Так что такие шпаги не были редкостью.

Только вот слишком многие знали о пристрастии к стеклянным клинкам одной очень разыскиваемой особы.

Все таверны одинаковы. По крайней мере все дешевые. Это в домах, принимающих исключительно благородных господ, стараются произвести впечатление – фонтаны, живые птицы в клетках, зимние сады, причудливо наряженная прислуга. В местах поскромнее люди собираются не для того, чтобы блеснуть друг перед другом богатством или знатностью. Сюда приходили как следует выпить и основательно закусить. Поговорить о делах – часто не очень законных. Иногда дрались тяжелыми глиняными кружками, ножками от разломанных столов. Иногда – если было слишком много выпито – хватались за ножи или мечи.

Эта таверна ничем не отличалась от других ей подобных. Только стены были украшены старыми штурвалами и небольшими шлюпочными якорями. И посетителями были преимущественно опытные морские волки. А если уж завязывалась драка, то на свет извлекались не мечи или шпаги, а тяжелые абордажные тесаки, вполне способные одним ударом перерубить просмоленный канат.

А в остальном все было как обычно. Не слишком хорошая, зато обильная еда. Не слишком выдержанное, зато дешевое вино. И много, очень много крепкого пива.

Появление женщины в темном плаще, сопровождаемой ребенком, особого интереса не вызвало. Пришла и пришла… мало ли, какие дела могут привести небогатую горожанку в портовую таверну. Может, ищет своего загулявшего мужа.

Женщина, не сбрасывая капюшона, подошла к стоящему за стойкой хозяину, что-то шепнула. Чуть слышно звякнула монетка, тут же перекочевавшая в карман бородатого крепыша – можно было поспорить, что ему довелось не только постоять за стойкой, но и порядком побороздить моря. О да, сейчас он торговал жратвой и выпивкой, дешевыми шлюхами и кое-какой контрабандной травкой. А еще он всегда готов был продать информацию. Это замечательный товар – его можно продать и раз, и два… и его не станет меньше. Правда, информация могла пропасть, скиснуть, испортиться…

Этой женщине нужны были очень простые сведения – о том, кто из капитанов намеревается поутру выйти в море. Такие вещи хозяин портовой таверны знать просто обязан. Да и не скрывал Ублар Хай, что Шиммель, переполненный имперскими солдатами, надоел ему больше, чем солонина через месяц плавания. И хотя Хай, как правило, пассажиров на борт не берет (а для чего еще женщине капитан, кроме как для путешествия), но ведь монеты еще никому не мешали. А она заплатит, раз за ответ на простенький вопрос выложила целый серебряный луч.

– Капитан Ублар Хай?

Седой мужчина медленно поднял голову, с пышных усов спадали клочья пивной пены. Выцветшие глаза из-под насупленных бровей смотрели без особой приветливости.

– Ну?

– Да или нет?

– Ну да, – буркнул он. – Чего надо?

– Надо, чтобы твой корабль принял на борт двух пассажиров. И доставил их в Гленнен. Или хотя бы в Ленк.

– С чего бы мне это делать?

– Десять золотых достаточный повод?

Некоторое время капитан размышлял, затем качнул головой.

– Нет.

– Что значит «нет»? – на диво спокойно поинтересовалась Таша.

– Это значит, что твое предложение мне не интересно, девочка. Я не собираюсь плыть в западные порты. В Инталии сейчас не лучшее время для торговли. Если ты понимаешь, о чем я.

– Двадцать золотых.

– А почему бы тебе не предложить сразу пятьдесят? – прищурился капитан. – Или сто? Быть может, ты могла бы предложить и тысячу?

– Я могу предложить двадцать, – сухо ответила Таша. – Это все, что у меня есть.

– Конечно, двадцать монет – неплохие деньги, – задумчиво протянул капитан. – В иное время такая цена заставила бы меня сняться с якоря даже посреди ночи… проклятие Эмнаура, даже при неизвестном фарватере и без хорошего лоцмана. Но скажите, почему я должен предпочесть двадцать жалких монет четырем сотням?

– Я не понимаю вас, капитан.

– Вы столь непонятливы… леди Рейвен?

Таша сделала шаг назад, ее левая рука нырнула под плащ, правая сомкнулась в боевом жесте.

– Как вы меня узнали?

– А я и не узнал, – осклабился капитан. – Но когда ко мне приходит женщина, скрывающая лицо, предлагающая за проезд больше, чем стоит фрахт всей моей лоханки, я склонен призадуматься. А уж когда из-под полы плаща этой женщины выглядывает зеленый клинок…

– Ты не успеешь сдать меня имперцам, – прошипела волшебница, – сдохнешь.

– Да я и не собираюсь, – вдруг расплылся в улыбке капитан, продемонстрировав неполный ряд темно-желтых, изъеденных временем зубов. – Я, леди, в Инталии родился. Чтобы инталиец – да сраным имперцам продался… Никогда такого не будет, подери меня Эманур.

– Так чего ж дурака валяешь… – устало бросила Таша, тяжело опускаясь на скамью. – Отвезешь меня в Гленнен?

– Чего ж не отвезти… – хмыкнул Хай. – Завтра с утреца и отправимся. Только вы это… не поймите неправильно. Я, может, и не прочь имперцам задницы надрать, но золото, что обещали, уж потрудитесь вперед.

– Золото – когда буду на борту, – не стала спорить леди Рейвен. – А что касается утра… я не могу ждать, капитан. Если ты столь легко узнал меня, то могли узнать и другие. Мы можем отплыть сейчас?

– Нет. Большая часть команды на берегу… и сам Эмнаур не разыщет их, чтобы забрать их души в свои темные лапы.

– Эмнаур, быть может, и не разыщет, – поджала губы Таша. – Но я никогда не поверю, что капитан не знает, где проводят время его люди.

– Леди…

– Капитан.

Несколько минут они играли в гляделки, затем Хай сдался.

– Ладно, леди. Два часа, и я соберу людей… Не всех, пожалуй, но соберу. Вам это будет стоить два лишних золотых. Матросам потребуется некоторая компенсация за то, что им не удастся как следует накачаться в местных сраных кабаках и не доведется почесать кулаки о городскую шваль.

Таша медленно кивнула.

– Хорошо.

– Тогда… – Он одним глотком допил пиво. – Тогда я… ик… пошел. Думаю, вам стоит остаться здесь, леди. Имперцы… ик… не заходят сюда. Через два часа приходите в гавань, седьмой… ик… причал. Мой корабль называется «Ураган»… но к названию лучше не присматривайтесь.

Пошатываясь, он направился к двери. Таша поманила Альту, в течение всего разговора молча стоявшую поодаль, указала ей на лавку. Почти в тот же момент рядом появился слуга – вероятно, хозяин сообразил, что гостья не ограничится разговором с заспешившим куда-то капитаном Хаем и намерена что-либо заказать.

– Надо как следует подкрепиться, – пояснила Таша, когда на столе перед ними появилось горячее мясо, запеченные овощи, бутылка неожиданно неплохого вина и большая кружка молока для девочки. – На корыте нашего уважаемого капитана не стоит рассчитывать на разносолы.

Девочка жадно набросилась на еду – пожалуй, в последний раз столь вкусно их кормила старая Зельда. Леди Рейвен тоже отдала должное угощению – особенно терпкому красному вину, вкус которого почти позабыла. Старая травница потчевала больную волшебницу отварами, чья несомненная польза совершенно не соответствовала отвратительному вкусу.

Время тянулось медленно. Наконец Альта отодвинула от себя тарелку и тяжело вздохнула.

– Хочу еще… но не могу.

– Так всегда бывает, – улыбнулась волшебница. – Когда умираешь от жажды, кажется, что выпила бы ведро… но вполне обходишься небольшой чашкой.

– Я сейчас усну… – прошептала девочка, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми. Похоже, эту битву она проигрывала.

Дверь таверны распахнулась от сильного удара. На пороге стоял человек в доспехах и тяжелом темно-синем плаще. За его спиной виднелись фигуры в таких же плащах, блестела сталь…

– Всем сидеть. Кто шевельнется – получит стрелу, – рявкнул рыцарь. В его речи отчетливо слышался иноземный акцент.

Таша не стала ждать, когда имперец объяснит, зачем он сюда явился. Все было понятно и так… а если даже она ошибалась, то ненамного. Стоит солдатам как следует осмотреть посетителей таверны, и инкогнито леди Рейвен будет немедленно раскрыто. Но волшебница была убеждена, что патруль явился сюда по ее душу – раз уж в обычное время солдаты не суются в портовую таверну. Стало быть, у них появился повод.

Полетела на пол опрокинутая скамейка, зазвенело стекло разбившейся бутылки.

– Альта, к задней двери!

Таша вскинула руки, и там, где стоял рыцарь, вспухло огненное облако, ударила волна жара. Удар был нанесен точно – тело рыцаря вспыхнуло, вопль боли тут же сменился хрипом, а затем и звуком падающего тела. Тут же в дверь влетели стрелы – не прицельно, скорее просто так, для острастки. Вскрикнул один из посетителей, молодой парень в моряцкой одежде – арбалетный болт пришпилил его плечо к столбу, поддерживающему потолок. Слуга, с появлением рыцаря замерший посреди таверны, опрокинулся на спину, выронив поднос с жареной уткой – стрела ударила в лоб, без труда пробив голову навылет.

Метнув в дверной проем веер ледяных игл, Таша бросилась к кухне, откуда был выход во двор. А из-за столов уже лезли мужики, звеня оружием. Пусть первый удар нанесла волшебница, но сейчас моряки не собирались выяснять, кто тут прав, кто виноват. Ранен их товарищ, и сделали это имперцы. Кто-то уже, высадив лавкой окно, выбирался наружу, потрясая абордажной саблей, кто-то спешно натягивал арбалет. И даже те немногие, кто явился выпить и перекусить, не обвешавшись мечами и саблями, тянулись к ножам – любой матрос, если он намеревался прожить достаточно долго и скопить к старости на маленький домик и огород, поневоле становился мастером ножевого боя. А в сутолоке кабацкой схватки от ножа или тяжелого кастета пользы зачастую куда больше, чем от меча или арбалета.

Менее всего Таша намеревалась выяснять, чем закончится стычка. Пробежав через кухню, она выскочила во двор, отчаянно надеясь, что имперцы оказались достаточно тупыми, чтобы не окружать таверну.

Надеялась зря. Прямо в грудь ей смотрели два арбалета, еще двое солдат стояли чуть впереди стрелков с обнаженными мечами, выставив перед собой щиты. Альта прижалась к стене, но на нее явно не обращали внимания. Мало ли, выбежала девчонка из таверны… может, служка, может, и испугалась чего.

– Прикрывай! – рыкнула Таша, закрываясь «щитками». Тут же щелкнули арбалеты – но если сильный магический удар мог пробить магический щит, то для стрел эта преграда была непреодолимой.

В следующее мгновение зеленая шпага вылетела из кольца на поясе, звякнул отброшенный в сторону меч, стеклянное лезвие полоснуло солдата под подбородком, фонтаном ударила кровь. Над плечом свистнула ледяная стрелка, вдребезги разбившаяся о кирасу, но все же заставившая второго мечника сделать шаг назад. Дальше все смешалось в один бешеный танец металла, стекла и боевой магии. Схватка оказалась недолгой. Один из арбалетчиков пал сразу, не успев ни зарядить повторно свое оружие, ни извлечь из ножен короткий меч – Таша ударила его фаербельтом в лицо. Мечника Альта ранила в ногу своим слабеньким айсбельтом, наконец-то сообразив, что бессмысленно пытаться пробить льдинкой стальную кирасу – и шпага Таши добила пошатнувшегося бойца. Последний уцелевший солдат сообразил, что ничем хорошим эта стычка для него не кончится – и предпочел отступить.

На пристань они выбежали, задыхаясь, слыша позади топот подкованных сапог. Таша швырнула в преследователей еще одно огненное облако, последнюю свою заготовку – но теперь солдаты были настороже, и успешно отпрянули от полыхнувшего жаром воздуха.

Просвистело несколько стрел, но выстрелы после долгого бега не отличались точностью – один зацепил случайного прохожего, остальные лишь зря рассекли воздух.

Корабль уже готовился к отплытию – судя по тому, с каким энтузиазмом матросы рубили канаты, удерживавшие потрепанную шхуну у каменного мола, здесь уже знали и причины суматохи в городе, и то, что обе эти причины скоро будут на борту. Правда, Таша на бегу отметила, что доска с названием корабля спешно заменена другой – теперь шхуна называлась «Лиса». Но маячившая на баке фигура Ублара Хая не оставляла места для сомнений.

– Арбалеты! – рыкнул капитан, и пятеро матросов, на мгновение скрывшись за фальшбортом, тут же появились снова – но теперь каждый держал в руке заряженный арбалет. Не легкий пехотный, а штурмовой, массивный и дальнобойный. От такого, да с малой дистанции – не то что латы, и щит не укроет.

– Товсь! Пли!

Пять стрел – это, конечно, не слитный залп сотни арбалетчиков, обученных бить разом, дабы наводить страх в том числе и свистом тучи острых жал. Но пять стрел – это пять железных смертей, каждая из которых может при удаче достать свою жертву. Два болта впустую высекли искры из камней пристани, остальные нашли цель. Взлетев по трапу, Таша тут же толкнула девочку под прикрытие толстых досок и, обернувшись, принялась метать в солдат фаербельты. Без особого эффекта – если не считать эффектом тот факт, что имперцы прикрылись щитами, не решаясь броситься на штурм корабля.

– Фок и бом-кливер поднять! – ревел капитан. – Чего возитесь, сучьи дети? Швартовы руби!

Шхуна медленно отходила от пристани. Один из матросов с пробитым животом сорвался с мачты. Другие стрелы дырявили паруса или застревали в надстройках, не причиняя особого вреда. Таша сыпала боевыми заклинаниями, дробящимися о щиты, матросы, перезарядившие арбалеты, дали второй залп – упал еще один из гуранцев, железные болты оказались посильнее магии.

Наконец стрельба прекратилась. Шхуна уходила…

Дилана мрачно смотрела на солдат. Те отводили взгляд, переминаясь с ноги на ногу.

– Кретины!

Она не могла поверить в этот потрясающий провал. Таша Рейвен была здесь, в Шиммеле… и снова ушла, из-под носа у всей имперской армии. Ушла, оставив за собой немало трупов – да еще озверевшая матросня покрошила в рагу полтора десятка солдат у таверны. Более того, теперь не удовлетворенные схваткой матросы в сопровождении пары сотен находящихся в изрядном подпитии горожан рыщут по улицам в поисках гуранских патрулей. И, нет сомнений, найдут.

– Идиоты!

Трупы были сложены рядом. Раненым оказывали помощь, но леди Танжери всерьез подумывала о том, чтобы вздернуть этих нерадивых ублюдков. Какой позор! Одна волшебница-неумеха, вместе с сопливой девчонкой (наверняка с той самой, что сбежала из Школы) – против почти трех десятков солдат.

– Дерьмо собачье!

Шхуна была еще видна – за тот час, что прошел с момента ее отплытия, это корыто не могло уйти слишком далеко. Дилана затравленно оглянулась и тут же воспрянула духом – неподалеку у причала стояли две имперские галеры, видимо недавно вошедшие в порт. Пока инталийский гарнизон удерживал бастионы Шиммеля, имперским кораблям вход в гавань был закрыт – никакой капитан не желал получить зажигательную бомбу в палубу, а мастера осадных орудий Инталии славились своей точностью, уступая в мастерстве лишь кинтарийцам, чьи баллисты и катапульты были истинным произведением искусства, а обслуга – настоящими мастерами своего дела. Но теперь крепость пуста, и благодаря этому в распоряжении Диланы есть эти галеры. Не лучший корабль для преследования шхуны, при хорошем ветре у погони нет шансов, но ветер слаб, значит, есть некоторое преимущество у гребцов.

– Капитанов ко мне! Бегом! – рявкнула она, ткнув пальцем в корабли.

Двое солдат тут же сорвались с места, спеша поскорее выполнить приказ и – чем не шутит Эмнаур – может, отвести от себя беду.

– Кто командовал арестом? – Она оглядела солдат, мысленно пообещав себе, что если они и дальше будут хранить молчание, то каждому перепадет по паре десятков плетей.

Видимо, это обещание было написано у нее на лице, потому что один из воинов тут же доложил:

– Ланс Уггарт, леди.

– В кандалы… – прошипела Дилана. – Я разберусь с ним позже…

– Он погиб, леди, – мрачно пояснил тот же солдат. – Первым шел, первым и погиб. Эта проклятая ведьма сожгла его живьем.

– Да? – Дилана почувствовала, что бешенство постепенно отступает. – Что ж, его счастье.

Подошли двое офицеров с имперских галер. Вероятно, гонцы уже проинформировали моряков, с кем им предстоит иметь дело, поскольку в глазах капитанов светилось подобострастие, а походка демонстрировала высшую степень торопливости. Бежать им не позволяло положение, медлить – чувство самосохранения.

– Капитан Дафар.

– Капитан Оз. К вашим услугам, леди Танжери. Чем можем быть полезны.

– Как быстро ваши галеры, господа, смогут выйти в море?

Моряки переглянулись, затем Дафар без особой уверенности ответил:

– Через шесть часов, леди.

Дилана подошла к нему вплотную, долго смотрела капитану в глаза, пока его лоб не покрылся холодным потом, затем очень тихо спросила:

– А если от этого будет зависеть ваша жизнь, Дафар?

– Шесть. – Чувствовалось, что он изрядно напуган, но и лгать боится ничуть не меньше. – Мы слишком долго проболтались на рейде. На борту мало воды и почти нет провианта. Большая часть солдат и почти все матросы уже в городе… чтобы собрать их, требуется вре…

Он не договорил. Невидимая «стрела мрака» ударила в грудь, тело изогнулось в судороге и рухнуло на камни. Дилана повернулась ко второму моряку.

– А вы что скажете, Оз?

Тот сглотнул подкативший к горлу комок.

– Я… могу вывести корабль через два часа, леди. С неполным составом солдат… и с гребцами с корабля капитана Дафара.

– Я даю вам час. И если через час ваше корыто не выйдет в море, вы отправитесь следом за этой падалью, – она ткнула носком сапожка скрюченное тело. – Только ваша смерть не будет ни легкой, ни быстрой. Ясно?

– Будет исполнено, леди. Час.

Вероятно, смерть Дафара произвела на капитана Оза должное впечатление. Ровно через час тяжелая боевая галера вспенила тараном воду и медленно двинулась к выходу из бухты. Каторжники, повинуясь задаваемому барабаном ритму, налегали на весла, матросы – те, кого удалось собрать – уже дружно тянули канаты, поднимая большой треугольный парус. Солдаты в этой суете участия не принимали – их время наступит позже, когда дичь окажется на расстоянии выстрела. Первыми в ход пустят тяжелые арбалеты, затем ударят две галерные катапульты. А там дело дойдет и до абордажа. Пока же для солдат погоня была отдыхом.

Имперский флот более чем наполовину состоял из галер. Корабли такого типа считались устаревшими и смотрелись настоящим анахронизмом рядом с великолепными парусными красавцами Инталии. Даже при среднем ветре двухмачтовая шхуна могла легко оставить массивную галеру за кормой. Но если ветер спадал, удары тридцати пар весел, каждое из которых ворочали три человека, могли обеспечить галере изрядную скорость. А стараниями Консула, Гуран всегда располагал достаточным количеством кандидатов в гребцы.

Сейчас ветер благоприятствовал беглецам, но в это время года на Северном море погода отличалась переменчивостью. И хоть шхуна имела неплохую фору, капитан Оз был уверен – и уверенностью своей со всей доступной убедительностью поделился с леди Танжери – что к ночи ветер стихнет, и тогда длинные весла галеры докажут преимущество имперского флота.

Дилана смерила капитана презрительным взглядом.

– Вам известно, друг мой, что будет, если вы упустите эту шхуну?

– Д-да…

– На всякий случай я объясню еще раз. Если вы примете решение сообщить мне, что это корыто ушло, сначала оденьте кирасу потяжелее и прыгайте в воду. Уверяю, утонуть – это быстро и просто по сравнению с тем, что я с вами сделаю.

– Я взял на себя смелость, леди, послать сообщение в порт Луд. Даже если шхуна… гм… уйдет, через семь дней в нашем распоряжении будут еще четыре галеры.

– Но к этому моменту у вашего корабля, Оз, будет другой капитан.

Массивный, окованный бронзовыми листами таран уверенно рассекал серую холодную воду. Гремел барабан, задавая ритм гребцам. Пятнадцать гребков в минуту – почти предел возможностей людей. По настилу прохаживались надсмотрщики, поигрывая плетками-семихвостками. Но в дело страшный инструмент пускали редко – это не кинтарийская торговая галера, где мало какой из рейсов обходится без потерь среди рабов, прикованных к веслам. Имперцы к людям относились несколько бережнее – тем более, что на галеры отправляли не пожизненно, а на несколько лет. Правда, в случае если корабль попадал в беду, никто из солдат или матросов не утруждал себя отпиранием замков – и гребцы отправлялись на дно вместе с обреченным кораблем. Часто – и вместе с капитаном, поскольку Император очень болезненно относился к потерям среди своих драгоценных боевых галер.

Так что гребцов без острой необходимости не били. И даже неплохо кормили – каждый капитан, не желающий преждевременно окончить свою карьеру, прекрасно понимал, что только сильные мужчины могут долго ворочать неподъемными веслами. А что до возможного бунта… цепи надежны, замки усилены необходимыми заклинаниями и каторжники не вырвутся на свободу.

Капитан вышел на мостик, взял протянутую ему помощником зрительную трубу – простой медный цилиндр, стекла мутные, не слишком точно обработанные. Но лучше, чем ничего – да и эта вещь обошлась Озу в месячное жалование.

Шхуна все еще виднелась на горизонте. Капитан даже решил, что она стала самую малость ближе.

– Они нас догоняют? – поинтересовалась Таша, внешне сохраняя спокойствие. Измученная сверх всякой меры, Альта уже спала в крошечной каютке, выделенной капитаном своим пассажиркам.

– Обычно мы легко уходим от любой сраной галеры, – сообщил капитан Ублар Хай. – Приходилось, если вы понимаете, о чем я.

– Контрабандист? – В голосе леди Рейвен не слышалось даже капли осуждения.

– В зависимости от ситуации, леди, в зависимости от ситуации. Бывает, мой «Ураган» зарабатывает мне на пиво честным трудом. Но какой же моряк откажется от выгодного фрахта лишь из-за того, что говённый груз не вполне законен? Тем более что такой фрахт, как правило, лучше оплачивается.

– Портить отношения с Орденом с вашей стороны непредусмотрительно. И еще… капитан, я бы просила вас по возможности выбирать выражения, – холодно заметила волшебница. – Не забывайте, со мной ребенок. Научитесь сдерживаться, или я вам язык отрежу.

Ублар Хай пожал плечами. Затем достал из необъятного кармана небольшую флягу, сделал добрый глоток. Несколько мгновений думал, не предложить ли напиток леди, затем все же закупорил флягу и сунул ее обратно.

Шхуна шла под всеми парусами, раздутыми попутным ветром. Солнце стояло в зените, берег уже превратился в тонкую полоску на горизонте. И там, у самого горизонта, виднелся белый парус, с такого расстояния кажущийся лишь крошечным пятнышком. Хай тут же заявил, что это несомненно погоня. Таша не стала спорить с очевидным – после того переполоха, который они устроили в порту Шиммеля, выйти в море имперцы позволили бы только своему кораблю.

– По сравнению с тем положением, в которое меня поставили вы, леди, контрабанда может показаться мелкой шалостью.

– Разве вам что-то угрожает? Вы же весьма предусмотрительно сменили название корабля.

Ублар Хай взглянул на Ташу с откровенной насмешкой.

– Ну неужели вы думаете, что эта шутка кого-то обманет? Не пройдет и нескольких часов, как эти засранцы будут в точности знать и название моего корабля, и доставленный им груз… и даже сумму, о которой мы с вами договорились. Кстати, вы ведь уже на борту? Я готов услышать звон ваших денег.

Таша протянула капитану увесистый мешочек, включавший в себя почти все ее золото. Осталось лишь несколько монеток – но она рассчитывала, оказавшись в Гленнене, пополнить свои запасы.

Заглянув в мешочек и попробовав одну из монет на зуб, Ублар Хай невесело усмехнулся.

– Что ж, уважаю Орден. Вы всегда платите честно…

– Вы, кажется, недовольны? – нахмурилась Таша, предвкушая долгий и томительный разговор о тех проблемах, которые навлекла на голову честного капитана объявленная в розыск волшебница. Как правило, такой разговор сводился к увеличению гонорара.

Правда, возможен был и другой вариант. Кто знает – а вдруг Ублар Хай пожелает радикально улучшить отношения с имперцами, доставив им Ташу Рейвен в аккуратно связанном состоянии? Она чуть отодвинулась, прижавшись спиной к фальшборту, и сложила пальцы для атакующего пасса. Сейчас, истратив все заготовки, она вряд ли сможет отбиться от всей команды… но жизнь продаст дорого.

Ее движение не укрылось от капитана.

– «Ураган» был в плавании почти полгода. В преддверии войны всегда много хороших контрактов, леди. Днище порядком заросло, и мы не можем развить хорошую скорость. К тому же весь мой опыт подсказывает, что скоро ветер начнет стихать.

– Это плохо?

– Если не ошибаюсь, нас преследует имперская галера. От гребцов не уйти. Эти ублюдки догонят нас к завтрашнему полудню… или даже раньше.

– Быть может, удастся скрыться от них ночью?

Капитан пожал плечами.

– Надеюсь только на это. Но если на галере есть приличный маг… тогда и в темноте они не потеряют направление.

– В таком случае, готовьтесь к бою, капитан.

Таша понимала, что эти слова – пустая бравада. Боевая имперская галера несла на борту до сотни солдат, не считая матросов, отменно владеющих кортиками и арбалетами. И не считая катапульт, способных отправить «Ураган» на дно, даже не доводя дело до абордажа. Против трех десятков парней Ублара Хая. Нетрудно предсказать итог морского сражения… Пройдет меньше суток, и палуба этого корабля будет залита кровью, а сама Таша либо погибнет, либо попадет в руки гуранцев. Оба исхода ее одинаково не устраивали.

Видимо, эти мысли отразились на ее лице, потому что Хай согласно кивнул.

– Путь на восток нам закрыт. Чтобы использовать даже этот слабый ветер, я приказал двигаться на север… быть может, мы успеем добраться до Бороды.

– До чего?

– Это область Северного моря, между островами Неуютный и Обманный. Там всегда туман, очень густой. Места для судоходства дерьмовые, море очень мелкое, множество рифов. Говорят, раньше там были горы, ушедшие под воду во времена Разлома. Думаю, об этом вы тоже слышали, леди.

Таша кивнула.

– Ну вот… имперцы в этот туман не суются. Слишком опасно.

– А разве для вашего корабля рифы не помеха?

– А у меня есть выбор? – вдруг ощерился моряк. – Вы вон… уже решили, что я сдам вас имперцам. К драке приготовились, разве нет? Думаете, эта сра… пресловутая рыцарская честь есть только у бугаев, что носят белые доспехи? Как бы не так.

– Простите, капитан, – потупилась Таша.

– Ладно… Мы заключили договор, и я намерен сделать все возможное, чтобы его выполнить. Никто еще не посмел заявить, что Ублар Хай обманщик и предатель… – он снова извлек фляжку, сделал глоток. – Вот насчет того, что Ублар Хай пьяница, это вам сказать могут, как же… Только верить тому не стоит. И пьяный, и трезвый, я смогу провести корабль через Бороду. Галера не пойдет за нами только потому, что в тумане они потеряют нас сразу.

Таша мысленно представила себе карту Эммера – такой, какой она помнила ее еще со школьных времен. С тех пор ей не раз приходилось держать в руках подробные карты той или иной местности, но Северные моря как-то не попадали в сферу ее интересов.

Остров Неуютный находился прямо к северу от Шиммеля – не слишком большой, всегда заснеженный островок, на котором обитали охотники на морского зверя. Практически каждый торговый корабль, проходивший через эти воды, норовил к охотникам заглянуть – шкуры, жир, рыбу и мясо они отдавали совсем дешево. Остров Обманный находился гораздо восточнее – безжизненные скалы, окруженные кольцом опасных рифов.

– Я рассчитываю пройти через Бороду, затем обогнуть Неуютный с севера и двинуться в сторону архипелага Медвежьей Лапы, – пояснил капитан. – Оттуда, при попутном ветре, мы дней за десять доберемся до Трех Сестер, а там уж рукой подать до Гленнена.

– Мне нужно взглянуть на карту. – Таша поняла, что ее школьных воспоминаний недостаточно, чтобы оценить преимущества предложенного капитаном маршрута.

– Как вам будет угодно, леди.

В голосе Ублара Хая слышалось легкое раздражение, то ли из-за того, что наличие на борту объявленных в розыск пассажиров заставляет его идти в опасные воды, то ли от явного недоверия, прозвучавшего в словах леди Рейвен. Он провел гостью в свою каюту, извлек из влагонепроницаемого тубуса скрученную в рулон карту.

Некоторое время Таша изучала предполагаемый путь «Урагана», затем покачала головой.

– Вам не кажется, капитан, что это решение лежит на поверхности?

– Что вы имеете в виду, леди?

– Если гуранцы не прекратят преследование, они будут ждать нас именно там, неподалеку от Неуютного.

Ублар Хай задумчиво посмотрел на карту, затем пожал плечами.

– Даст Эмиал, проскочим. Или вы, леди Рейвен, предложите иной выход?

– Предложу. Как у вас с запасами провианта?

Капитан поднял глаза к потолку, прикидывая. Затем без особой уверенности сообщил:

– На месяц. Пресной воды – мало, дней на семь-восемь. Из-за этой дерьмовой спешки мы не успели возобновить запасы.

– Тогда мы пойдем к острову Северный Крест.

– Вы хотите сдаться Империи? – с оттенком сарказма поинтересовался Хай.

– Там они не станут искать нас, – безапелляционно заявила Таша. – На острове запасемся водой. Думаю, ваши матросы умеют ловитьрыбу, капитан? Дней через двадцать имперцы прекратят поиски. Либо решат, что мы разбились на одном из рифов Бороды, либо – что все же проскочили мимо их кораблей и уже находимся на востоке Инталии.

– Мне казалось, что вы торопитесь, – поджал губы Хай. В словах волшебницы был резон, и ему не слишком нравилось признавать это.

– Я торопилась убраться подальше от имперских патрулей, – хмыкнула Таша. – А небольшой отдых на борту вашего замечательного корабля, капитан, мне не повредит.

* * *

Дилана мрачно смотрела на капитана Оза. Несмотря на легкий прохладный ветерок, лоб капитана был покрыт потом. От страха.

– Итак, шхуна ушла в туман?

– Да, госпожа… – Капитан склонил голову, не желая встречаться с леди Танжери взглядом. – Это место называется Бородой.

В двух сотнях шагов от борта галеры колыхалась туманная стена, похожая на опустившееся в воду облако. Вести корабль в эту белесую муть может только самоубийца. Галера не успела совсем немного – еще час или два преследования, и шхуна была бы взята на абордаж. Увы… Дилана вынуждена была признать, что гребцы выложились до предела. Сейчас по меньшей мере треть каторжников лежала вповалку, и пройдет немало времени, прежде чем они снова смогут ворочать свои весла. В происшедшем не было вины капитана Оза или его команды – и, хотя Дилане очень хотелось кого-нибудь убить, приходилось сдерживаться.

– Шхуна сможет пройти через туман?

– Возможно. – В голосе Оза не было слышно особой убежденности. – Там, в тумане, немало рифов. Но, главное, стоит им сменить курс, и мы никогда не найдем их.

– В таком случае, – Дилана склонилась над картой, – ведите галеру вот сюда, капитан.

– Сюда? Но…

– Там, на шхуне, находится Таша Рейвен, капитан. Она считает себя исключительно умной и предусмотрительной.

Глава 4

Я снял с полки толстую книгу в переплете из желтой кожи. Аккуратно уложил ее на стол, открыл маленький золотой замок, перевернул несколько страниц. Иногда в книге встречались рисунки – всегда изображающие людей, молодых и старых, мужчин и очень редко женщин. Но большая часть желтоватой бумаги была исписана ровными рядами букв.

Дроган заглянул мне через плечо, цокнул языком…

– Я не знаю этого языка. Странно…

– Это древний язык, – охотно пояснил я. – Даже в мое время он уже мало использовался, но маги с удовольствием говорили на нем, когда желали, чтобы их никто не подслушал. А ты, видимо, знаешь все наречия Эммера?

– Более или менее, – кивнул купец. – Без этого в нашем деле сложно… плох тот продавец, который не сумеет объясниться с покупателем.

– Да, это логично…

– И о чем может поведать эта книга?

Судя по интонации, Дроган задал вопрос без особого интереса.

– О моей жизни, – ответил я. – Это дневник. Я записываю в него все, что произошло со мной в замке… а также мысли, воспоминания… Здесь есть рассказы обо всех, кто попадал в ловушку Высокого замка до тебя, купец. Настала пора пополнить текст новой главой.

– Зачем?

Я задумался. Зачем человек ведет дневник? Я был одним из сильнейших магов Альянса и потому понимал то, что ускользало от взглядов простых мастеров или даже магистров. Алый Путь шел дорогой, ведущей в никуда. Мы слишком много внимания уделяли совершенствованию своих знаний. Мы забыли, что кроме магии существует еще и политика, забыли – и самоустранились от нее. А Вершители Несущих Свет тут же воспользовались моментом, чтобы приобрести еще больше влияния и окончательно отодвинуть Алых на второй план. А мы посмеивались, кичились своей силой… пока эта сила не стала эфемерной, и никому, кроме нас самих, не нужной.

К сожалению и стыду, я понял это слишком поздно. Уже после того, как закрылись за моей спиной двери Высокого замка. Возможно, поэтому и начал записывать в этот том свои мысли – в том числе и о допущенных ошибках. Человеку иногда очень нужно признаться в собственной неправоте хотя бы листу бумаги. Я прекрасно знал, что никто и никогда не прочтет этих строк, в которых говорится не столько о величии Альянса Алого Пути, сколько о его недальновидности.

Правда, Леерделу об этом знать необязательно.

– Не знаю. – Мой голос прозвучал достаточно бодро, хотя на душе было довольно паршиво. – Просто так, наверное. От скуки.

– И что ты хочешь сделать? – усмехнулся он. – Может, мне уйти, чтобы не мешать твоей работе?

– Напротив, останься. Вот посмотри на эту штуку… – с этими словами я достал из стола перо. Обычное на первый взгляд гусиное перо, хорошо заточенное и вполне готовое к работе.

Дроган взял перо – и я тут же понял, что этот предмет лежит в его руке куда уверенней, чем меч или боевой молот. Оно и понятно, звенеть сталью богатому торговцу приходится нечасто, для этого есть наемники, которых несложно подрядить охранять караван. А вот перо… многие богатые торговцы нанимали управляющих, которые ходили с караванами, принимали решения и привозили хозяевам выручку. Но Дроган был из тех, кто предпочитал во все вникать сам, доверял лишь себе… или же просто не имел достаточно средств, чтобы отойти от дел.

– Я думал, ты пользуешься чем-нибудь более… изысканным, – пренебрежительно заметил он. – В последнее время стало модным делать перья из золота, а в полую палочку, к которой крепится перо, вставлять тонкую выделанную кишку с чернилами. Такие ручки пишут очень долго, и их не надо каждый раз макать в чернильницу.

– Забавное изобретение, – похвалил я искренне, – и полезное. Но эта вещь куда лучше, хотя, как я понимаю, твое хитрое золотое перо может сделать любой умелый ювелир?

Дождавшись утвердительного кивка, я продолжил:

– Да, это ценная идея. А что касается этого пера… увы, оно служит лишь тому, кто создал его. Это высшая магия, магия Сущего… и повторена она быть не может. Никем, кроме меня… а мне не нужно более одного пера.

– Так что в нем особенного?

Я взял перо в руки, несколько раз коснулся пальцем острого кончика – на нем тут же загорелась крохотная, едва видимая искорка. Затем вертикально опустил перо на чистый лист книги, и оно замерло, слегка покачиваясь.

– Теперь расскажи о себе.

При первых же звуках моего голоса перо дернулось и заскользило по листу, оставляя за собой изящную вязь древних, ныне почти забытых букв. Перо памяти не нуждалось в чернилах, оно обжигало бумагу, оставляя тонкую коричневую линию.

– Рассказать? – растерянно спросил он. – Ты имеешь в виду… просто говорить? И все?

Перо тут же скользнуло на новую строку. Я утвердительно кивнул.

– Оно запишет все твои слова. Просто рассказывай. Может, я что-нибудь спрошу, а может, и нет. Если тебе все равно, начни с самого начала.

– Я… – Он на мгновение задумался, и перо замерло в ожидании продолжения фразы. – Я родился в Инталии сорок лет назад. Хотя теперь, по твоим словам, там прошло много больше… Странно, Санкрист, а ведь мне по-прежнему сорок. Иногда мне кажется, что лишь вчера я постучал в дверь твоего замка. А моя дочь, возможно, уже стала взрослой…

– Эти твари пришли сюда без приглашения, – вещал молодой лесничий, угощавший пивом изрядно подвыпивших крестьян. – Так они еще и указывают нам, какую воду пить.

– Солдаты говорят, что вода отравлена… – промычал один из мужиков, старательно налегая на дармовое пойло.

Воду и в лагерь, и в окрестные села теперь возили из ближайшей реки. У всех колодцев стояли караулы – Бетина авторитетно заявила, что максимум через четыре дня вода очистится и ею можно будет пользоваться безбоязненно. Было найдено еще три опорожненных серебряных флакона – но девушка предпочитала перестраховаться, считая, что заражена вся вода, кроме речной. И оказалась права – «тигриный глаз» был обнаружен во всех колодцах без исключения. Об этом объявили всем – но поверил далеко не каждый.

– Ха, солдаты… – фыркнул лесничий. – Они скажут то, что им приказано. Что, кто-то отравился? Я еще позавчера пил воду, и здоров. А вот ты, Пек, пил ведь?

– Ну… пил, – неуверенно пробурчал здоровенный бугай, чуть не до самых глаз заросший густой черной бородой. Во многих местах испещренные пятнами ожогов руки выдавали кузнеца. Подумав, он злобно оскалился: – Да что там пил! Пить я… это… и пиво могу. Даже лучше, вот! А как без воды работать-то? Солдаты, гляди, привозят только на питье… а мне в кузню? Мне воды много надо!

– А твои беды солдат разве волнуют? – поддакнул ему лесничий, подливая в кружку кузнецу пива из огромного глиняного кувшина. – Да им на всех наплевать! Думают, ежели колодцы в руках держать будут, так и мы все их рабами станем!

К их разговорам прислушивались. Постепенно за длинным столом рядом с лесничим собиралось все больше и больше людей. Кувшины с пивом ни на мгновение не пустели – все знали, что герцогские лесничие получают немало. А этот парень был не жаден, угощал всех без разбора, лишь завидев солдат, мрачнел лицом и замолкал.

– Вот скажи, Пек, ты ведь хороший кузнец? – продолжал тем временем лесничий, взмахом руки требуя у трактирщика новый кувшин.

– Дык… – замялся здоровяк, – почитай что и лучший. Старый Лунгар из Подберезовки дело знал туго, да только преставился в том году еще. А после него я мастер из первых.

– Вот и я говорю, что лучший. – Лесничий ничего подобного не говорил, но бородач довольно кивнул. – А сколько ты заработал за последние дни?

Кузнец поскреб лохматый затылок.

– Да вроде и ничего… а как работать-то? Ежели воды нету?

– Вот! – наставительно поднял палец лесничий. – Вот оно что! Проклятые солдаты нас разорить хотят!

– Скажешь тоже, нас… – пробурчал хлипкий мужичонка, подсевший к столу несколько минут назад и еще не успевший достаточно набраться. – Тебе-то, небось, герцог сполна заплатит…

– Ага, как же… – оскалился лесничий. – Заплатит он. Герцог-то наш у пришлых по струнке ходит. А эти, провались они к Эмнауру, орденцы лес изводят почем зря. И не только деревья, что моими парнями на сруб помечены, а подряд. Даже молодняк валят. В иные времена за такое враз в холодную, а то и в петлю, а сейчас все с рук сходит.

Он снова приложился к кружке, но лишь трезвый (каковых за этим столом не наблюдалось) заметил бы, что здоровенная глиняная емкость все так же полна, как и пару часов назад.

– Так что верно говорю, надумали эти белые выродки нас вконец разорить. А как разорят, так и сгонят с земель, где предки наши похоронены. Сами тут жить станут.

– Известное дело, – поддакнул хлипкий, уловив в словах оратора рациональное зерно. – Их вона, имперцы порядком пощипали. Вот таперича и ищут, где земли богатые да без присмотра.

– Ан не без присмотра! – грохнул кружкой по столу кузнец. Кружка с готовностью разлетелась на куски. Бородачу тут же сунули новую, щедро наполнив пенным напитком. Он сделал долгий глоток, смахнул широкой ладонью пену с усов, пояснил: – Мы тут живем! Нам и присматривать!

– Гнать белую шваль надобноть! – фальцетом выкрикнул хлипкий. – Пусть на свою землю убираются!

– Эт верно, – проникновенно сообщил лесничий. – Только по уму делать надо. Солдат кулаками не напугаешь.

– А у нас не токмо кулаки имеются, – набычился кузнец. – В моей кузне и мечей, и топоров по десятку найдется. Да что там, у каждого, почитай, кое-что в загашниках есть. Так турнем пришлых, вовек сюда дорогу забудут.

– Герцог не одобрит… – пошел на попятную лесничий. Прозвучало это достаточно ёрнически, чтобы еще более завести слушателей.

– Спрашивать не станем, – веско ответил бородач. – А слово не то скажет, сам за орденскими псами покатится. Зад им лижет – пусть хоть кровавые мозоли натрет! Да только не на нашей земле! Верно говорю?

Он победно обвел мутным взглядом притихшую толпу. Лесничий чуть заметно поморщился – рано про герцога сказал, рано. Народ еще не созрел. Привыкли людишки герцога чтить, привыкли.

– А слух прошел, что Орден с его светлостью, – лесничий говорил осторожно, взвешивая каждое слово, но со стороны это выглядело вполне естественно, – сговорились. Мол, Святитель золота старику отсыплет, а тот в ответ солдат даст. Чтобы с гуранцами вместо орденских недобитков дрались.

– Дык, откуда ж у нас солдаты, – осклабился высокий худой мужчина с реденькой бороденкой, весьма в селе уважаемый плотник. – Мы, стало быть, люди мирные…

– А ты подумай, откуда, – прищурился хлипкий, подхватывая новую тему. – Вот тебя, Римек, и погонят в солдаты. Хотя нет… ты уже в годах, а вот сынишку твоего…

Глаза Римека покраснели от ярости. Сынок у него и впрямь вымахал не в родителя, плечи – не в каждую дверь войти. Правда, умишком парень не вышел, а потому каждый за столом понимал: посули великовозрастному детинушке блестящий меч – рванет в солдаты наниматься так, что пятки засверкают.

– Не позволим, чтобы наши дети за поганых орденцев кровь лили! – подлил масла в огонь лесничий. – Чтоб они подавились своим золотом!

Его слова потонули в гневных выкриках.

Спустя час изрядно подогретая толпа уже расхватывала оружие в кузне. Нетвердо держащийся на ногах Пек совал всем желающим в руки мечи и топоры, сам же вооружился более привычным чеканом. К кузне отовсюду стекались мужики – кто с простым колуном или косой, а иные с мечами. Мелькали даже кольчуги, в наследство от отцов и дедов доставшиеся.

– Крови нашей хотят? Пусть своею умоются!

– Гнать пришлых!

– Наша это земля!

– У колодцев стоят… сынок водицы захотел, так его мечом пластанули! – истошно вопил кто-то, не вдаваясь в подробности. На самом деле пацана достаточно дружелюбно отогнали от ворота, на прощание легонько хлопнув ножнами по попе. Да кто ж теперь разбираться будет…

– Убийцы! – подхватил кто-то.

– Смерть им! – подсказал лесничий, и толпа дружно взвыла: – Смерть!!!

У колодцев стояли ополченцы. Так получилось. Но и ветераны вряд ли что-то смогли бы сделать с набросившейся на них озверевшей толпой. Разве что продали бы жизни подороже – а вчерашние крестьяне лишь успели схватиться за мечи. Не каждый сумел хотя бы выдернуть клинок из ножен. Спустя несколько минут все было кончено, и воодушевленные победой селяне, меся сапогами превратившуюся в кровавую кашу землю, праздновали победу, торжественно пустив по кругу ковши с ледяной колодезной водой. Сейчас она казалась им пьянее вина…

– Держать стену! – орал десятник, отбрасывая ударом щита невысокого мужика в простой домотканой одежде. – Копейщики, навались! Щитники, крепи оборону!

Толпа, наседавшая на воинов, была не такой уж и большой – сотни две от силы. Только вот там, где озверевшее мужичье стремилось любой ценой пустить кровь «пришлым», инталийские солдаты были связаны категорическим приказом не доводить дело до убийства. Разумеется, избежать крови не удалось – под ногами наседающих селян уже корчилось несколько их товарищей: кто-то зажимал ладонями распоротый живот, кто-то старался отползти в сторону, оставляя за собой кровавый след из подрубленной ноги или отсеченного запястья.

– Бей! – орали те, кому не досталось места в передних рядах, еще не понимая всю степень своей удачливости. – Руби!

Стена щитов медленно отодвигалась, огрызаясь короткими жалящими ударами копий. Солдаты старались бить по ногам, арбалетчики, уже приготовившиеся к стрельбе, медлили – выпущенная в упор стрела пробьет два, а то и три тела сразу. Тар Легод метался вдоль строя, его меч вращался не переставая, перерубая древки легких крестьянских копий, снося пальцы, вспарывая предплечья или бёдра – лишь бы не убить. Он умел владеть оружием и пока что со своей задачей справлялся. И даже гордился парнями, которых обучал последние дни – никто не дрогнул, никто не ударился в бегство.

Свистнуло несколько стрел – один из копейщиков первой шеренги, не вовремя высунувшийся из-за щита, споткнулся, завалился лицом вперед, сломав древко вошедшей в глаз стрелы. В образовавшуюся щель тут же метнулся чей-то тяжелый цеп, послышался вскрик. Тар наотмашь рубанул – цеп упал на землю, все еще сжимаемый обрубленной по локоть рукой.

– Сомкнуть щиты! – рявкнул он.

В то же мгновение чудовищный удар в спину швырнул ветерана на колени. Он извернулся, подставил меч – но легкий клинок не мог удержать массивного молота-чекана в огромных руках кузнеца. Острый клюв чекана врезался в нагрудник, проломил металл и ушел глубоко в бок десятника. Кузнец рывком выдернул свое страшное оружие, замахнулся снова, чтобы нанести повторный, уже смертельный удар. Нервы арбалетчиков не выдержали, сразу две стрелы проломили череп, еще одна вошла в грудь. Великан зашатался, толстые пальцы разжались, выпуская страшное даже для закованного в латы рыцаря оружие.

– Убийцы!!! – повис над толпой вопль. Словно и не сами пролили первую кровь.

– Орден! – выкрикнул какой-то мальчишка, лишь недавно одевший инталийскую форму и втайне отчаянно этим гордившийся.

Он выскочил из строя, рассчитывая вытащить раненого десятника – и в тот же момент свистнула в воздухе коса, насаженная на древко на манер копейного наконечника, и голова парня, начисто срубленная, покатилась по земле. Стена щитов качнулась вперед – еще мгновение, и копейщики нанесут слаженный удар… и тогда лишенные брони и хотя бы мало-мальского боевого умения селяне умоются кровью.

Еще две группы воинов окружали крестьян справа и слева. Подоспела помощь – теперь двум сотням бунтовщиков противостоял вчетверо больший отряд инталийцев. В основном – ополченцы, гвардия разместилась на противоположном конце огромного лагеря, и, чтобы добраться до места стычки, ветеранам требовалось время. Но и простые солдаты, не так давно начавшие постигать воинское искусство, справлялись неплохо. Только непохоже было, чтобы численный перевес орденцев подействовал на озверевшую толпу отрезвляюще.

– Назад!!! – раздался отчаянный женский крик. Худенькая девушка, подбежавшая к медленно отступающим солдатам, подняла над головой руки, шепча слова заклинания. В то же мгновение на опьяненных кровью крестьян обрушился водяной вал. Казалось, далекое море пришло в эту долину – практически мгновенно земля превратилась в жидкую грязь, кто-то поскользнулся, упал, на него рухнул напиравший сзади, затем еще один. А жесткие, колючие струи воды продолжали хлестать по бунтовщикам, сбивая их с ног, заставляя отступать, прикрывать лица руками, бросая оружие – лишь бы сделать вдох, не поперхнувшись.

В реальном бою «ливень» особого вреда не причинял. Шлемы достаточно надежно укрывали солдат от водяных струй, да и передвигаться их учили не только по сухой земле, но и по такой вот вязкой жиже. Зато против необученной толпы холодный водопад оказался весьма действенным.

– Достаточно, Бетина. – Мират арДамал осадил коня рядом с волшебницей, снял шлем и рявкнул так, что даже его боевой жеребец чуть присел, словно от испуга: – Бросить оружие! Живо!

– А хрен тебе! – заорал из толпы кто-то, еще недостаточно нахлебавшийся воды. Рыцарь махнул рукой, и арбалетная стрела, вдребезги разбив зубы наглеца, вошла тому в рот.

– Еще кто-то желает?

Селяне оглядывались по сторонам. Со всех сторон на них были нацелены блестящие копейные жала. Солдаты продолжали прибывать – вероятно, на ноги была поднята вся инталийская армия.

– Бросить оружие! – повторил рыцарь, удовлетворенно наблюдая, как падют в грязь мечи и топоры. Затем повернулся к солдатам, демонстративно игнорируя опасность получить стрелу в спину. Да и не слишком он рисковал, арбалетчики были наготове и теперь не стали бы медлить. – Десятники, всю эту шваль связать. Пусть с ними герцог разбирается.

Видимо, бунтовщики начали наконец понимать, что к чему. Если раньше солдаты еще пытались обойтись малой кровью, то теперь – стоит лишь помыслить о том, чтобы напасть на командующего, – смешают мятежников с грязью. К тому же волшебница… ударила всего лишь водой, а ведь не затруднилась бы и сжечь тут всех живьем.

В общей сложности погибло почти сорок солдат – все, несшие стражу у колодцев в селе, и шестеро уже в стычке у лагеря. Десятник Тар Легод и еще человек десять получили раны разной степени тяжести. Среди крестьян раненых было много, а погибших всего пятеро. Раненым оказали помощь с должным прилежанием. Их поместили в один большой сарай, у дверей встала многочисленная стража – нельзя было исключать повторной попытки мятежа. Остальным повезло меньше – их заковали в кандалы и отправили в подземелья герцогского замка. Судьи Сивера Тимретского работали чуть не круглосуточно, оценивая вину каждого и вынося приговоры. Бетина, пару раз присутствовавшая на этих слушаниях, была порядком удивлена и свое удивление не замедлила излить арДамалу.

– Они, похоже, хотят дать возможность этим ублюдкам избежать кары.

– Это всего лишь крестьяне, мастер Верра, – усмехнулся командующий. – Они легко озлобляются, но столь же легко отходят. И не забывай, они – подданные герцога. Разумеется, человек десять отправятся в петлю. Для остальных это послужит хорошим уроком.

– Их отпустят?

– Отпустят. Подержат недельки две на хлебе и воде, потом отпустят.

– Эти ублюдки убили наших парней, – прошептала Бетина.

– Важно не что они сделали, а почему, – задумчиво протянул арДамал. – Мятежи не возникают на пустом месте. Тем более мятежи в Тимрете.

– Герцогство особенное?

– В каком-то смысле так и есть. Здесь все слишком привыкли к мирной жизни, да и достаток в селах побольше, чем даже в благополучной Инталии. Глупо бунтовать против хорошей жизни.

– Хотите сказать, командующий, что их… подтолкнули?

– Да. Все в один голос говорят о каком-то лесничем, что вел изменнические разговоры.

– Изменнические… – фыркнула Бетина. – А то, что устроили они, это как назвать?

– Они напали на стражу у колодцев, – продолжал, игнорируя реплику, арДамал. – С того момента лесничего никто не видел. Нет его и среди раненых.

– Обычный бунтовщик?

– Вряд ли все так просто, Бетина, – вздохнул арДамал. – Ты, несомненно, хороший маг, но в некоторых вопросах прямо-таки на удивление наивна. Постарайся подумать – даже если бы взбунтовалось все село, что бы они смогли?

Девушка пожала плечами.

– Вот именно. Много шума, немного крови… и, главное, волна недовольства Орденом. А наше положение здесь и без того шаткое. Герцог вполне может воспользоваться ситуацией, объявить в Тимрете военное положение и отказать в предоставлении нам войск. Я думаю, это дело рук тех же, кто отравил колодцы. И они не успокоятся.

– Значит, мятеж – это только начало?

– Да, мастер Верра. Только начало.

А утром следующего дня был зафиксирован первый случай отравления.

Над военным лагерем висел тяжелый запах лекарственных отваров. Собранные со всего Тимрета целители не спали уже которые сутки, смешивая в больших закопченных чанах целебный отвар. Почти все готовое зелье тут же шло в дело – ядовитая вода попала во многие котлы полевых кухонь, и счет отравленным солдатам шел на тысячи. Если бы симптомы появились у всех одновременно, то никакие усилия лекарей не предотвратили бы вала смертей. Но люди всегда разные… чей-то организм поддавался яду легко и быстро, чей-то, напротив, упорно боролся, отыгрывая у отравы два, а то и три дня.

Трагедия была в том, что применять отвар можно было лишь на ранней стадии болезни, вызванной ядом. Слабость, легкая лихорадка – каждый солдат твердо знал, что при первых же симптомах необходимо обратиться к ближайшему целителю. Но невозможно было определить, действительно ли яд попал в организм, или плохое самочувствие имеет вполне обыденные причины. В последнем случае лекарство само становилось смертельной отравой.

Ошибки были. Какой солдат обратит внимание на легкое недомогание? Скорее спишет на излишне выпитое накануне. А потом было уже поздно. Бетина вместе с остальными уцелевшими магами и целителями герцога Тимретского выбивалась из сил, пытаясь помочь умирающим – но на каждого, кого им удавалось спасти, приходилось трое-четверо, к которым помощь приходила слишком поздно. Или не приходила вовсе. Умерли и почти все мятежники – о людях, запертых в казематах герцогского замка, поначалу попросту не вспомнили. А когда вспомнили – тела несчастных уже были покрыты язвами. Опытный лекарь мог бы еще помочь, пустив в дело магию – но никто не рискнул даже просить о такой услуге Бетину, фактически командовавшую всеми магами армии.

Да она бы и отказала – помощь целителей нужна была другим. Воинам. Женщинам. Детям. Каждый вечер волшебница без сил падала в свою постель – чтобы утром, насилуя измученное тело, снова встать. Количество больных, которым она могла помочь прежде, чем теряла сознание, неуклонно сокращалось.

Потом начались трагедии иного рода – теперь солдаты бежали к целителям, лишь заподозрив отравление. Иногда они ошибались… в этих случаях даже присутствие магов-целителей оказывалось бесполезным. Смерть от напрасно принятого лечебного отвара наступала очень быстро.

Неподалеку от лагеря копали братские могилы. Сначала одну… затем другую, третью. И вечером каждого дня к свежевырытым ямам на телегах везли тела. За полных пять дней армия потеряла почти полтысячи человек, еще почти три тысячи медленно приходили в себя – после нейтрализации яда больные еще долго испытывали оглушающую слабость.

Немало смертей было и в окрестных селах – особенно среди детей, чей организм гораздо быстрее поддавался отраве. Крестьянам тоже оказывали помощь – наравне с солдатами. Но многие женщины, видя, как умирают вокруг люди, отказывались нести своих отпрысков к знахарям, считая, что легкое недомогание вскоре пройдет. Бетина выжимала из себя последние силы, и часто случалось так, что спасенный ребенок оказывался единственным выжившим из целой семьи, а впавшую в беспамятство волшебницу увозили в лагерь, где Эльма Таан, порядком превосходившая Бетину в целительском мастерстве, пыталась вернуть девушке хоть немного сил. А затем и сама отправлялась лечить умирающих… чтобы тоже свалиться в обморок.

Остальные уцелевшие в битве маги Ордена также не щадили себя. Вечером третьего дня с момента начала массовой болезни, умер от истощения магистр Торог арЖед, то ли не сумевший рассчитать свои силы, то ли сознательно выжавший себя досуха. И Эльма, и Бетина предупреждали искалеченного мага, что столь щедрое расходование жизненной силы закончится для него плохо – но он не слушал. А спустя два дня не вернулось сознание и к старой целительнице. Не потому, что иссякли магические резервы ее организма… просто не выдержало старое изношенное сердце.

Эпидемия окончилась на девятый день. К этому времени были подавлены еще две попытки бунта – без большой крови, поскольку теперь солдаты были настороже. Обнаружить зачинщиков так и не удалось – дознаватели герцога лишь выяснили, что подстрекателей было несколько. С виду – обычные парни… лесничий, солдат пограничной стражи, инталийский ополченец, заезжий торговец. Возможно, был кто-то еще. В одном из сел человека, призывавшего к свержению герцогской власти и изгнанию солдат из Тимрета, попросту прирезали – среди слушателей нашелся ветеран, двадцать лет отдавший служению Ордену, и не пожелавший спокойно слушать изменнические разговоры.

– Это имперец?

АрДамал, в отличие от подавляющего большинства выживших, чувствовал себя вполне прилично – его лечила Бетина, используя лишь магию. Слабость временами одолевала и его, но девушка уверяла, что через пару дней пройдут последние признаки недомогания. Тех, кому оказывали помощь посредством лечебных отваров, будут приходить в себя много дольше.

– Понятия не имею, – пожала плечами волшебница. – Не будете возражать, командующий, если я присяду?

Не дожидаясь согласия, девушка буквально рухнула на лавку, ее лицо, и без того худое, сейчас выглядело совершенно изможденным, под глазами легли черные круги, а кожа приобрела нездоровый синюшный оттенок. Откинувшись к стене и сцепив мелко дрожащие пальцы, она кивнула в сторону лежащего на столе трупа.

– На затылке у него следы «пут разума». Рисунок почти исчез… я думаю, что нанесли его по меньшей мере три недели назад.

– Насколько я помню, – заметил арДамал, – стремление любой ценой выполнять приказы мага, построившего заклинание, исчезает через двадцать дней.

– Не совсем так, – покачала головой Бетина. – Если приказы совершенно для человека неприемлемы, то примерно через две недели он сможет им сопротивляться. Вернее, сможет помыслить о том, чтобы оказать сопротивление воле мага. Еще через четыре-пять дней это может удаться… сначала в мелочах. Со временем воля человека окончательно одержит верх – как правило, это происходит через месяц, когда с кожи исчезают последние следы рун.

Она глотнула густого напитка на меду и лесных травах. Его нельзя было назвать особо приятным, но он придавал сил и снимал сонливость. Бетина уже ненавидела вкус меда и не без оснований подозревала, что это чувство останется с ней до конца жизни.

– Так вот, – она промокнула липкие губы платком, – возможен и другой вариант. Если особой неприязни к полученным приказам человек не испытывает, если не пытается преодолеть полученную установку… тогда действие заклинания может длиться намного дольше.

– Для нас это имеет значение?

– Не знаю. Я бы не рассчитывала, что с рассеиванием заклинания эти люди перестанут строить свои козни. Они ведь солдаты… я думаю, что солдаты, и шли сюда воевать.

– Зачем же тогда вообще вся эта возня с «путами»?

– А вы, командующий, согласились бы добровольно отравить колодцы в мирном селе?

Некоторое время арДамал раздумывал, затем кивнул.

– Да, вы правы. Разумеется, нетрудно найти в гуранской… да и в нашей армии хоть сотню подонков, готовых на такое. Но на это потребуется время, к тому же дело неизбежно получит огласку. Думаю, Империя не станет афишировать подобные методы ведения войны.

В дверь осторожно постучали. Бетина с трудом открыла глаза – голова немного побаливала, но в целом самочувствие было явно лучше, чем вчера. Три дня без использования магии несколько восстановили ее силы. Только все время хотелось спать. Собственно, этим она и занималась почти всю последнюю неделю. Сейчас в лагере хватало целителей, и полностью измотанной волшебнице дали отдохнуть.

– Кто там? – спросила она, кутаясь в одеяло.

– Мастер Верра, командующий просил вас прибыть к нему, – ответил мужской голос.

Несколько мгновений Бетина всерьез подумывала о том, чтобы отклонить просьбу арДамала, сославшись на усталость. Но затем пришла к выводу, что по пустякам командующий и так не стал бы ее беспокоить. А если дело достаточно важное, то с него станется просто прийти к ней… Нет уж, лучше встать.

– Передай, скоро буду.

Поддавшись на уговоры арДамала, девушка сменила палатку на весьма удобные комнаты в замке. Здесь было много комфортнее – несмотря на то что лето еще не закончилось, ночи становились все холоднее и холоднее.

Отведенные ей комнаты, как и многие другие покои замка, были обставлены с кричащей, с точки зрения Бетины, роскошью. Изящная мебель, ковры с густым ворсом, дорогая тканевая обивка стен. Огромный, на полстены, камин. Несколько ваз со свежесрезанными цветами – стараниями слуг, эти букеты менялись ежедневно. Кровать под тяжелым парчовым балдахином… Роскошное зеркало, мечта любой модницы. Большие застекленные окна, сквозь которые легко проникал теплый солнечный свет. Поначалу девушка чувствовала себя здесь немного неловко, но впоследствии стала получать настоящее удовольствие от уюта, не раз мысленно укоряя себя за то, что провела чуть ли не месяц в простой палатке, хотя могла бы принять предложенные герцогом апартаменты сразу.

В конце концов она же мастер Ордена.

Бетина дернула шнурок. Буквально через несколько мгновений дверь приоткрылась. На пороге стояла симпатичная девушка лет семнадцати, огромные зеленые глаза смотрели на волшебницу с ярко выраженным обожанием. Служанка была обязательным и безусловно приятным дополнением к личным апартаментам.

– Госпожа звала меня?

– Да, Лара. Помоги мне одеться и привести в порядок волосы.

Роскошное платье из дорогого голубого с серебряным отливом шелка, подарок герцога, все еще казалось Бетине, не избалованной подобными вещами, верхом совершенства. Правда, надеть его самостоятельно молодая волшебница не могла – служанке пришлось немало повозиться, прежде чем каждый шнурок корсета был затянут должным образом. Затем пришел черед прически – быть может, служанка и не обладала магическим даром, но то, что она сделала с жиденькими волосами Бетины, было самым настоящим волшебством. Аккуратно расчесанные и уложенные, перехваченные тонкой сеткой из мельчайших сапфировых бус, они образовали настоящую корону, главным украшением которой был, разумеется, серебряный обруч с камнем мастера.

Разложив на столике баночки с красками и стаканчики с кистями, Лара несколькими уверенными штрихами довела полученный образ до совершенства и, отступив на пару шагов, восхищенно причмокнула.

– Вы чудесно выглядите, госпожа!

Зеркало отражало и в самом деле довольно интересную молодую женщину… правда, картину немного портила неестественная бледность кожи. Лара уже знала, что ее новая госпожа не любит злоупотреблять косметикой, и даже жалела об этом – немного дополнительного грима, и бледность сменилась бы приятным оттенком легкого, едва заметного загара.

Лара была совершенно убеждена, что с госпожой ей очень повезло. А если ее мечта сбудется и герцог, да продлятся его дни, отдаст ее в услужение мастеру Верра насовсем, то счастью Лары не будет границ. Другие служанки рассказывали, что такие случаи бывали – герцог не раз делал подобные подарки наиболее почетным гостям. А кто может быть почетнее, чем волшебница Ордена, чуть ли не в одиночку спасшая Тимрет от ужасной болезни? Нет, госпожа Верра, безусловно, получит умелую служанку в подарок… лишь бы оценила старания Лары. Ведь каждому ясно, что волшебница займет высокое положение в Инталии, и значит, у ее служанки (а может, со временем и наперсницы – кто может предсказать пути Светлого Эмиала) будет возможность найти себе хорошего мужа.

К искреннему сожалению Лары, пока что госпожа думала о чем угодно, только не о мастерстве служанки. Но ничего, время еще придет… а пока Лара будет очень, очень стараться.

– Ты действительно мастерица, – улыбнулась Бетина. – Спасибо.

– Меня учили этому с десяти лет, – присела в реверансе Лара. – Но у вас прекрасная фигура, красивые глаза и очень послушные волосы, госпожа. Нужно было лишь подчеркнуть вашу красоту.

Даже грубая лесть приятна, а уж лесть в адрес девушки, привыкшей чувствовать себя дурнушкой, хотя и талантливой, и вовсе нашла путь к сердцу Бетины без малейшего труда. Где-то в глубине души она понимала, что рядом с любой из юных красавиц Торнгарта, мечтающих подцепить в мужья рыцаря, а если повезет, то и дворянина, она будет смотреться довольно бледно. Но… но все же слушать комплименты было исключительно приятно. Каждая женщина, иногда вопреки здравому смыслу, верит в свою неотразимость.

Посланец, терпеливо ожидавший за дверью, проводил Бетину в покои командующего. Мират арДамал поднялся навстречу гостье из-за стола, заваленного бумагами, отвесил глубокий поклон.

– Вы великолепны, мастер Верра.

– Спасибо, – поклонилась в ответ девушка. – Но вы ведь подняли меня в такую рань не для того, чтобы рассыпаться в любезностях, не так ли?

– Рань? – удивленно хмыкнул Мират. – Уже далеко за полдень.

– Раз я спала, значит, еще рано, – убежденно заявила волшебница.

– Вы ведь не… завтракали, я полагаю?

– Я не голодна. – Бетина улыбнулась неуклюжей шутке.

Но командующий был совершенно серьезен. Бледность девушки не укрылась от него, а сейчас ему нужна была здоровая и полная сил волшебница, а не ее тень.

– Бетина, вам надо поесть, – мягко сказал он. – Если мне не изменяет память, вам назначено усиленное питание. По меньшей мере пять раз в день.

– Кусок в горло не идет, – пожаловалась девушка. – Мне кажется, что все здесь имеет привкус меда. Какая гадость.

– И все-таки заставьте себя, – усмехнулся арДамал, взяв со стола высокий стакан с целебным отваром и сделав большой глоток. В отличие от девушки, он от напитка получал истинное удовольствие. – Вам понадобятся силы, и очень скоро. Вы ведь не забыли о том маленьком поручении, которое дал вам герцог? Или точнее которое вы сами взвалили на свои плечи.

– Пора отправляться?

– Присядьте.

Сам он садиться не стал – напротив, принялся прохаживаться по комнате, сцепив руки за спиной.

– Вчера вечером подошли корабли из Лангора. Полковник арБорн выполнил полученные приказы, собрав всех солдат, кого только мог. Тридцать рыцарей, три тысячи латников, шесть тысяч матросов. Девятнадцать боевых магов… к сожалению, ни одного магистра. Сильные волшебники не слишком любят службу на кораблях.

– Да, я знаю. Пожалуй, я бы тоже не была в восторге от подобного назначения.

– Орден…

– Да знаю я, знаю, – махнула рукой девушка. – Орден ждет верной службы от каждого, независимо от того места, где эта служба должна протекать. Но исполнять свой долг можно с радостью и удовольствием, а можно… просто исполнять, ведь так?

Некоторое время арДамал раздумывал, устроить ли юной волшебнице гневную отповедь или расценить сказанное как шутку. В итоге решил просто проигнорировать реплику Бетины. Так проще… со временем она поймет, что никакая служба не бывает приятной. Либо легкой, но скучной, либо наполненной приключениями и событиями, но тогда наверняка опасной.

– Так вот. Несмотря на это пополнение, сил для гарантированного прорыва блокады Торнгарта у нас по-прежнему недостаточно. Солдаты герцога нам необходимы. Условие, выдвинутое герцогом, вполне разумно. Его вассальная присяга, безусловно, тоже имеет значение, но следует помнить, что вассалитет Тимрета и вассалитет какого-нибудь из инталийских баронов – это очень разные вещи.

– К чему вы мне все это рассказываете, командующий? Я прекрасно понимаю…

– Самое главное, о чем вам следует помнить во время выполнения вашей миссии, мастер Верра, – арДамал пропустил реплику собеседницы мимо ушей, – это то, что от ее успеха зависит вся предстоящая кампания. Поэтому я позволю себе дать вам несколько… назовем это советами. Да, несколько советов.

Он некоторое время молча шагал по комнате. Затем все же вернулся в кресло, внимательно посмотрел на сидящую перед ним девушку.

Мират арДамал испытывал весьма смешанные чувства. С одной стороны, мастер Верра была, мягко сказать, к предстоящей миссии не готова. Ведение переговоров с Альянсом требовало немалого дипломатического опыта, и даже сам командующий вряд ли смог бы оказаться на высоте в столь неоднозначном деле.

Нельзя сказать, что ректор всегда и во всем придерживался строгого нейтралитета. Алые маги зачастую поддерживали Орден – но исключительно в частном порядке. И среди погибших на том проклятом холме были и волшебники Альянса, заключившие с Орденом соответствующий контракт. Но контракт – не от имени ректора, а от собственного. Так было всегда – чем бы ни занимались алые волшебники, Алый Путь всегда оставался в стороне.

Теперь же ситуация должна была стать иной. Необходимо было заставить Альянс выступить на стороне Ордена всеми своими силами, тем самым нарушив веками сложившееся, всех устраивающее положение.

– Наша проблема в том, Бетина, что Лидберг не будет вести переговоры ни с кем, кроме магов. Алые считают одним из основных своих принципов не вмешиваться в дела государств, поэтому вам предстоит выступать от лица Ордена. А не Инталии. Не скрою, я бы предпочел, чтобы делегацию возглавил кто-то из Вершителей, но это невозможно. Мне думается, арХорн совершил большую ошибку, оставив армию в такой момент… но сделанного не воротишь.

– Быть может, стоит вам возглавить переговоры, командующий?

Он покачал головой.

– К сожалению, это невозможно. Вы отличный маг, Бетина, и есть надежда, что Атман Лидберг согласится сесть с вами за стол переговоров. Позвольте маленький исторический экскурс. Примерно восемь-девять веков назад Альянс переживал свой расцвет. В то время среди них было два Творца Сущего – альНоор и пришедший ему на смену альЛорс. Именно тогда Альянс начал делать первые шаги к тому, чтобы стать видной фигурой в политике. Успеха они не добились… альНоор бесследно исчез – ну, эту легенду о Высоком замке вы, безусловно, знаете. К тому же альНоора куда больше интересовали научные исследования, чем упрочение положения Альянса на политической арене. Тиг альЛорс, избранный ректором, определил для Алого Пути новые приоритеты – превыше всего ставится совершенствование магических знаний и поиск утраченного во время Разлома. Никакой политики. Каждый из алых магов имеет право предложить свое служение кому угодно – но исключительно в частном порядке.

– С тех пор эти правила соблюдаются, – заметила Бетина.

– Верно, – не стал спорить арДамал. – Соблюдаются. Даже вопреки здравому смыслу. Можно ли представить себе, чтобы волшебники Несущих Свет сражались друг против друга? Не на дуэли, а в битве? А у алых это случается достаточно часто.

– Хотите положить этому конец?

АрДамал на мгновение замялся.

– Это… не в интересах Ордена.

– То есть необходимо привлечь ректора на свою сторону, одновременно не давая ему возможности получить политические козыри? Алые должны выполнить работу и снова уйти в тень, так?

– Именно так. Скажешь, это непорядочно?

Бетина промолчала, но по ее взгляду было видно, что командующий угадал.

– Порядочность в политике – это не то качество, которое ведет к достижению поставленных результатов, – усмехнулся арДамал. – Да, Бетина, после преодоления нынешнего кризиса все должно вернуться на свои места. Орден сохранит влияние в Инталии, Триумвират с Братством – в Гуране, а Альянс Алого Пути по-прежнему будет предлагать услуги своих волшебников тем, кто готов платить за это. Точно так же, как Индар продает мечи своих бойцов.

– Не думаю, что такой подход будет воспринят ими доброжелательно, – нахмурилась девушка.

– В этом и состоит вся трудность вашей задачи, Бетина. Альянс должен выступить под флагом Несущих Свет. Как наемники, а не как монолитная сила.

– Значит, я должна предложить им только золото? Неслишком ли малая цена за своевременную помощь? Люди Лидберга не нищенствуют.

– Золото, свободный доступ в библиотеки Ордена, в том числе и в закрытые архивы… Право работы с документами, сохранившимися с Разлома. Возможно – передача Ректору некоторых артефактов той эпохи. В наших хранилищах наверняка найдется что-нибудь, чем заинтересуются алые.

– Что-нибудь конкретное?

АрДамал пожал плечами.

– Я всего лишь солдат, Бетина. Я не имею доступа к тайнам Ордена… Обещай все что угодно, кроме политического влияния.

– Скажите, командующий, а вы, будучи на месте Лидберга, поверили бы… молодой девчонке, пару месяцев назад покинувшей стены Школы?

Она вспомнила свое самоуверенное заявление, вдруг осознав, что все эти дни борьбы с эпидемией втайне надеялась, что выполнять данное сгоряча обещание не понадобится. Видимо, надежды не оправдались, и за вылетевшие слова придется держать ответ.

Командующий встал, подошел к стоящему у стены сундуку, извлек оттуда футляр из светлого полированного дерева, украшенный золотым изображением солнечного диска.

– Так сложилось, Бетина, что я здесь представляю высшую власть Ордена. Не буду утверждать, что эта ответственность мне по силам, но я сделаю все возможное, чтобы оправдать доверие арХорна. Разумеется, для того, чтобы говорить от имени Несущих Свет в ректорате Альянса, тебе нужен особый статус. Не только пачка верительных грамот – тем более что они подписаны всего лишь бывшим командиром гарнизона Торнгарта, волею судьбы оказавшимся во главе остатков инталийской армии. Поэтому…

Он сделал паузу, затем откинул крышку футляра. На белом бархате лежал серебряный обруч с огромным сапфиром изумительно глубокого синего цвета. Но не только размером поражала эта драгоценность. Даже при свете дня было видно, как внутри камня мечутся крошечные голубые искорки, словно бы отчаянно пытаясь вырваться наружу.

– Горящий камень… – завороженно прошептала Бетина.

– Да. Знак магистра Ордена.

– Это… мне? – девушка даже затаила дыхание, отчаянно надеясь на утвердительный ответ и при этом прекрасно понимая, что ранг магистра для нее абсолютно недостижим. В обозримом будущем. В истории Ордена не было ни одного случая получения этого статуса раньше, чем в тридцать лет.

Медленно закрыв футляр, арДамал легонько подтолкнул его к волшебнице.

– Я бы не хотел быть неправильно понятым, мастер Верра. – Он выделил звание девушки, заметив, как краска прилила к ее щекам. – Получение ранга магистра, как вы знаете, включает в себя сложные экзамены и ряд ритуалов, соблюдение которых является традицией Ордена. Я не сомневаюсь, что вы достигнете этого положения. Со временем и с соблюдением устоявшейся процедуры. Можно много говорить о том, что цепляться за традиции тысячелетней давности глупо, но…

– Я все понимаю, командующий, – прошептала Бетина. – Все пыль…

– Пыль? – удивленно поднял бровь арДамал.

– Пыль в глаза… девчонка в ранге магистра Ордена – значит, ее способности заслуживают по меньшей мере уважения. Значит, с ней можно поговорить. Так?

– Так, – кивнул командующий. – Вы все поняли правильно, Бетина. В гуще сражения воин имеет право подхватить щит с не принадлежащим ему гербом. И простой ополченец может взять в руки рыцарский меч. Мы на войне, девочка. Считай этот обруч щитом, который прикроет тебя. Но после схватки… щит надо будет вернуть владельцу.

Бетина придвинула к себе футляр, извлекла обруч. Горящий камень… необычный, редкий – но всего лишь творение человеческих рук. Делать такие уже никто не умел, это была одна из тайн, стершихся из памяти людей во времена Разлома. По слухам, в сокровищнице Ордена хранилось несколько тысяч таких самоцветов – и даже магистры, принимая этот знак отличия, знали, что получают горящий камень лишь на время. После смерти магистра его камень вновь возвращался в запасники Ордена – чтобы, сменив оправу, быть отданным новому волшебнику, доказавшему право на владение горящим самоцветом.

Особых преимуществ горящий камень своему владельцу не давал. Так… по мелочи – некоторое повышение тонуса, защиту от простуд, зубной боли и прочих незначительных хворей, с которыми любой маг справляется походя, не затрачивая ни времени, ни особых сил. По большому счету это был прежде всего знак отличия – и любой маг Ордена в ранге от мастера и ниже отдал бы все, чтобы когда-нибудь вступить в обладание светящимся кристаллом.

Пальцы кольнула скрытая в камне магическая энергия, ничуть не растраченная за более чем две с половиной тысячи лет. Вкладывать магию в предметы на столь долгий срок люди тоже разучились. Бетине не составило бы труда сплести магическую ловушку, способную сохранить заряд в течение полусотни лет… и даже более. Но тысячелетия – это слишком.

– Я должна что-то сказать?

– Да.

– Что именно?

АрДамал пожал плечами.

– Понятия не имею. Меня учили управлять войсками, владеть оружием. И той элементарной магии, на которую я оказался способен. – Он усмехнулся. – Скажи что-нибудь подходящее случаю.

Девушка задумалась, затем провела пальцем по искрящейся поверхности камня.

– Я принимаю этот камень на время, повинуясь приказу, без желания обмануть. Я буду носить этот камень и называть себя магистром до тех пор, пока не наступит время сложить эти полномочия либо пока я не докажу свое право на горящий кристалл.

– Хорошо сказано, – удовлетворенно кивнул арДамал. – Пожалуй, и я бы не нашел более верных слов. Теперь давай займемся деталями. Прежде всего, от бело-золотых нарядов придется отказаться. Это цвета Ордена – но это и цвета Инталии. Ты – посол Несущих Свет, а не Святителя. Не забывай подчеркнуть это. Карета для тебя уже приготовлена…

– Карета?

– А ты предполагала, что посол отправляется в путь верхом? – хмыкнул арДамал. – Нет уж, герцог выделил одну из лучших своих карет. Думаю, «саван» тебе удается хорошо?

– Вполне.

– Значит, дорога будет не слишком трудной. Тебе, безусловно, понадобится служанка… или даже две.

– Одной вполне достаточно, – вспыхнула девушка. – Я вполне могу сама о себе позаботиться.

– Бетина, Бетина… – Командующий тяжело вздохнул. – Как ты не можешь понять элементарных вещей. Посла в немалой степени делает свита. Слуги, эскорт, кучер… Ты будешь проводить время в нудных и многословных беседах с Лидбергом, а его люди будут рассматривать и, разумеется, расспрашивать тех, кто прибудет в Сур с тобой. И поверь, их будет интересовать все: что ты умеешь, что ты любишь, что тебе ненавистно.

– Вы стараетесь убедить меня, что лучше отправиться в Сур одной? – Шутка вышла несколько натянутой, и арДамал даже не улыбнулся.

– С этим необходимо смириться как с неизбежным. Старайся соответствовать своему… новому статусу. Если тебе задают неудобный вопрос, старайся свести его к шутке либо не отвечать вообще. Если от тебя требуют уступок, никогда не соглашайся сразу… и не отвергай предложения. Оставь себе время подумать. Лидберг – хитрый старик, он руководит Альянсом уже почти семьдесят лет, поэтому делай акцент на его представлениях о чести. Не делай акцента на золоте, подай сумму оплаты как нечто… само собой разумеющееся. Намекни на доступ в сокровищницу… не стесняйся сказать, что не знаешь, чем богат Орден, ложь старик почувствует. Вообще, постарайся быть предельно искренней, алых не зря считают самыми беспристрастными судьями в Эммере, к обману они относятся весьма болезненно. В то же время помни, что ты – магистр Ордена. Не допускай скидок на свой возраст – с годами приходит опыт, но магический дар лишь подвергается огранке. Он начинает ярче сиять, но не становится больше.

– Когда я должна выехать?

– Госпожа, здесь так красиво!

Бетина лишь пожала плечами. С ее точки зрения, окружавший их лес ничем не отличался от того, через который они ехали вчера и позавчера. Обычный лес, уже давно утративший и весеннюю яркость красок, и летнюю пышность. Просто высокие зеленые деревья. Чуточку пыльные – дождя не было уже больше десяти дней.

Путешествие и в самом деле было довольно приятным. Карета оказалась удобной, «саван», накинутый Бетиной, пропускал внутрь лишь чистый воздух, оставляя дорожную пыль там, где ей полагалось находиться. А вот эскорту можно было лишь посочувствовать – к концу каждого дня все двадцать шесть солдат выглядели серыми, запыленными и усталыми. Зато эмалевые латы светоносцев в течение всего пути сияли, как после чистки – рыцари вполне могли о себе позаботиться, хотя их лошади и относились к «саванам» всадников без особой радости. Для животных вообще характерно проявление неприязни к магии, преодолеваемое лишь соответствующими тренировками.

Лара почти все время не отлипала от окна кареты – всю свою жизнь она провела в непосредственной близости от тимретского замка и теперь как ребенок радовалась всему новому. Бетина, которая была лишь немногим старше своей служанки, посматривала на нее с улыбкой. Если сама волшебница рассматривала свою поездку как важное, ответственное и весьма непростое задание, то для ее спутницы это была просто увеселительная прогулка. Девчонка наслаждалась роскошной каретой, новым гардеробом… вниманием рыцарей. По крайней мере один из светоносцев поглядывал на молодую служанку с немалым интересом. Бетина, с несвойственным ее возрасту цинизмом, была уверена, что уже на первом ночлеге Лара окажется в постели молодого воина… и ошиблась. Лара с видимым удовольствием принимала знаки внимания рыцаря – а затем мило улыбнулась и затворила перед его носом дверь отведенной ей крошечной комнатки.

Бетина решила, что это результат полученного Ларой воспитания. И снова ошиблась – эта неприступность, совершенно не свойственная девушкам, на которых обратили внимание белые рыцари, была всего лишь расчетом. Расчетливая девица понимала, что пока интересы этого молодого человека не идут дальше пары приятных ночей, а она желала большего, много большего. И намерена была сперва упрочить свое положение рядом с госпожой, завоевать ее доверие, стать незаменимой, а уж потом…

Высокие деревья постепенно начали перемежаться с вырубками, а затем и с возделанными участками. Приближалась осень, урожай ожидался неплохой… Бетина на мгновение задумалась, почему во время войны всегда случаются хорошие урожаи. В другие годы возможно было все что угодно. Град, безжалостно побивающий посевы. Ранние заморозки, заставляющие уже наполненные спелостью плоды скукоживаться и бессильно опадать, навевая мысли о трудной, голодной зиме. Нашествие гусениц, наводнение, засуха… Но только не в год войны, когда и убирать все это великолепие почти некому. В селах остались в основном женщины и старики, да еще ребятня всех возрастов.

На полях копошились люди – немного. Разумеется, урожай не пропадет – в страду крестьяне станут работать хоть круглыми сутками, лишь бы отправить в закрома каждый кочан капусты, каждую морковку.

И все-таки странно… словно бы сама природа пытается компенсировать смерть людей рождением… пусть даже зерна или овощей.

Копыта лошадей загрохотали по булыжной мостовой, сменившей сухую и пыльную грунтовку. Инталия гордилась своими дорогами, хотя в Империи с этим делом было лучше. По слухам. Преподаватели в Школе избегали в открытую превозносить что-либо из достижений Гурана, но и не скрывали правду, если приходилось отвечать на прямой вопрос. Так или иначе за дорогами в Инталии следили – управитель любого села обязан был содержать в порядке улицы, а если речь шла о городе – то и дороги по меньшей мере на час пути от крайнего дома. Сур был крупным портовым городом – здесь вымощенный камнем тракт начинается, вероятно, лиг за десять до городских стен.

– Госпожа, я смогу сходить на рынок? – Глаза девушки горели восторгом от предвкушения.

Перед самым выездом арДамал выдал Бетине весьма солидную сумму на расходы. Негоже, если посол Ордена при выполнении важнейшей миссии считает в кармане медяки. Волшебница все еще не могла привыкнуть к мысли, что является владелицей увесистого мешочка, наполненного монетами – невероятная сумма, и никто не будет требовать отчета о тратах. Три серебряных луча тут же перешли в собственность служанки – Бетина, чьи рано ушедшие в лучший мир родители были очень бедны, знала цену деньгам. Ей нечасто перепадала монетка, и девушка прекрасно понимала, сколько радости доставят Ларе эти серебряшки.

– Конечно, сможешь, – улыбнулась она. И добавила, придав голосу оттенок многоопытности: – Но не сразу. Думаю, завтра… поверь, первый день будет очень насыщенным.

Сквозь закрывающий карету «саван» грохот копыт по булыжникам и стук колес доносился еле-еле. Лара высунулась в окно – легкий хлопок засвидетельствовал, что «саван» благополучно скончался – и взвизгнула от восторга.

– Госпожа, я уже вижу город! Какой огромный!

Бетина вздохнула, ощутив, как скрипнули на зубах пылинки. Ладно уж, до конца пути можно и дотерпеть. Пусть девушка наслаждается… Она с трудом подавила желание занять другое окно – но ведь, если подумать, такое откровенное проявление любопытства не пристало чрезвычайному и полномочному послу.

Четверо всадников мчались впереди, остальные парами следовали за каретой. Солнце сияло на остриях длинных копий, отбрасывало блики от начищенных доспехов, встречный ветер развевал белоснежные плащи. Кавалькада смотрелась великолепно, и Бетина лишний раз порадовалась предусмотрительности арДамала – конечно, рыцарь знал, как произвести впечатление.

Мимо проносились высокие здания – в два, в три этажа. Окна узкие – скорее бойницы, чем источник света. Сур был не просто приморским городом. Если Шиммель строился как северный форпост Инталии, крепость, рассчитанная на отражение атаки со стороны единственной удобной бухты, а Лангор считался морскими воротами Тимрета, полностью перекрывая кораблям доступ к реке Белой, обеспечивающей самый удобный и дешевый путь к герцогству, то положение Суры было иным. Дельта Ясы была широкой, весьма открытой и защитить ее силами всего лишь одной цитадели было невозможно. Поэтому город изначально задумывался как военная база орденского флота, нацеленного на сдерживание угрозы, исходящей от пиратов, многие века назад облюбовавших острова архипелага Южный Крест.

Устроившись на островах, пираты, подогреваемые Гураном, начали не только потрошить торговые суда, но и поглядывать на земли Инталии. Хотя и считалось, что большинство корсаров предпочитали действовать в одиночку, одним, максимум двумя кораблями – но легкая добыча побудила их создавать настоящие эскадры, способные дать бой даже кораблям светоносцев. Поэтому Ордену остро требовалась мощная морская база в непосредственной близости от Южного Креста. Выбить пиратов с островов представлялось сомнительной затеей – флот неизбежно понес бы потери, береговые крепости Южного Креста были достаточно сильны, а Гуран тут же воспользовался бы ситуацией. Но вот ограничить их разгул – это Ордену было вполне по силам. Так появился Сур. Сначала небольшая крепость у входа в удобную бухту, затем – мощная цитадель, способная выдержать даже серьезную осаду. Как и возле любой подобной крепости, рядом с Суром вырос город, вскоре обзаведшийся собственной крепостной стеной. А еще через сотню лет Альянс Алого Пути избрал Сур в качестве места для своей штаб-квартиры. Что тоже не принесло радости корсарам – морские разбойники боялись алых магов даже больше, чем непримиримых светоносцев.

В мирное время здесь располагалась немалая часть орденского флота. Сейчас большая часть кораблей ушла в Лангор, где матросы и солдаты перебрались на транспортные суда и отправились в Тимрет на соединение с инталийской армией. Но гарнизон несокрушимого Сура еще был достаточно силен, чтобы пиратам не пришла в голову шальная мысль о рейде по южным берегам Инталии.

Через дельту Ясы проходили все корабли, везущие товары в Торнгарт – что в немалой степени способствовало процветанию города. Но прежде всего он был и оставался крепостью. И даже дома здесь строили так, чтобы они послужили еще одной линией обороны.

– Как здесь красиво! – повизгивала Лара.

Кавалькада миновала центральную площадь Сура, свернула в северные кварталы. Колеса кареты простучали по мосту – некогда здесь проходил ров, окружавший городскую стену, но с тех пор город сильно вырос в размерах. Наконец карета остановилась. Дверца распахнулась, и спешившийся рыцарь протянул руку, помогая посланнице выйти. Бетина ступила на мостовую, стараясь придать своим движениям величественность. По причине отсутствия практики получилось не слишком убедительно.

Здание, возле которого остановилась карета, можно было с полным на то основанием назвать дворцом. Широкие ступени из розового с желтыми прожилками мрамора, высокие колонны… Узкие окна забраны цветными желто-оранжевыми витражами. И даже традиционный символ Эмиала, золотистый шар над величественным зданием, словно бы парил в воздухе, поддерживаемый изящными языками пламени, выполненными из красноватого золота. Бетина слышала об этом храме… немало находилось желающих урвать себе кусочек от золотых сполохов – но охрана ректората не дремала, и подобные искатели легкой наживы находили весьма печальный конец. И весьма болезненный – маги ордена не пренебрегали тренировками.

У высоких дверей замер караул – четверо воинов Альянса. Как и Орден, алые имели свою собственную армию, правда крошечную. Не более трех сотен воинов – но ни один из них не уступал светоносцам в умении владеть оружием. Служить Альянсу считалось весьма почетным делом. Бетина в глубине души ожидала, что стража здесь будет поголовно носить латы, покрытые алой эмалью, и огненного цвета плащи, хотя в иные времена и сама посмеивалась над подобными предположениями. Но на стражах были обычные стальные кольчуги мелкого плетения, удобные штаны, мягкие сапоги. Впрочем, легкие открытые шлемы украшали алые перья.

Воины не выглядели опасными. Но глупец, поддавшийся этому первому впечатлению, совершил бы большую ошибку – если среди рыцарей-светоносцев было не так уж много сильных магов, а встречались и бойцы, почти лишенные дара, то Альянсу служили только волшебники. Сильные. По части использования боевых заклинаний эти парни, охраняющие ректорат, наверняка мало чем уступали самой Бетине. А с мечами управлялись не хуже рыцарей из ее эскорта.

Двери распахнулись. На пороге появился статный мужчина в длинном, до пят, красном балахоне. Он был немолод, но каждая черта его лица дышала силой и благородством.

– Ректор? – одними губами прошептала Бетина.

– Нет, – послышался сбоку чуть слышный ответ. – Магистр Арай Ватере. Правая рука Лидберга. Первый советник Альянса. Он лорд, но не слишком любит, когда о титуле вспоминают.

Мужчина неторопливо спустился по ступеням, вежливо поклонился Бетине.

– Магистр Верра? Рад встрече. Мы ждали вас.

Как и предполагала Бетина, в первый день встретиться с ректором не удалось. Арай Ватере принял верительные грамоты, продемонстрировав предельную учтивость и доброжелательность, но мягко заметил, что ректор Лидберг нездоров.

– Возраст, госпожа посол, все дело в возрасте. – Магистр казался совершенно искренним. – Я думаю, уже завтра… нет, послезавтра ваша беседа состоится. Поверьте, мне очень жаль.

– Вы сказали, что ждали нашего приезда. – Бетина точно знала, что командующий не посылал гонца в Сур.

Вероятно, в голосе девушки прозвучала подозрительность. Ватере мягко улыбнулся.

– Все очень просто, магистр Верра. Столь представительный кортеж не мог не привлечь внимания, согласитесь. Мы получили весть три часа назад. И тут же наши маги связались с Миратом арДамалом. Он просил передать вам свои наилучшие пожелания и выразил глубокое удовлетворение, узнав, что вы благополучно добрались.

– Командующий в этом сомневался?

– В окрестностях Сура пока не были замечены солдаты Гурана, их армии сосредоточены преимущественно возле Торнгарта, Шиммеля и Клыков.

– Крепости еще держатся…

Это не было вопросом. Пока что обе крепости отражали вялые атаки имперцев – если ничего не изменилось за те несколько дней, пока Бетина была в пути. Вероятно, рано или поздно оба Клыка падут, но пока у захватчиков иные планы. Разведка арДамала исправно доносила о наиболее значимых передвижениях гуранских войск – вне всякого сомнения, Альянс тоже не оставлял эти вопросы без внимания.

– Держатся, – кивнул Первый советник. – Быть может, благодаря их стойкости у нас здесь спокойно. Пока.

Он распахнул перед девушкой резные двери.

– Ваши апартаменты, магистр Верра. – Он жестом предложил Бетине войти.

Волшебница восхищенно огляделась. Пожалуй, эти покои были куда роскошнее комнат, предоставленных ей герцогом. Здесь все дышало богатством, и Бетина вдруг подумала, что банальное предложение золота вполне может вызвать у ректора лишь снисходительную ухмылку. Альянс не отличался многочисленностью, но отнюдь не бедствовал.

– Располагайтесь, отдохните. Дорога вряд ли была легкой. Осмотрите город. Я не буду предлагать вам охрану, магистр Верра, ваш эскорт для этого вполне достаточен, но не соблаговолите ли принять проводника? Сур – большой город, здесь немало интересных мест, но это город-крепость, и среди его улочек легко заблудиться.

– Вы обещаете, что завтра ректор примет меня? Дело не терпит отлагательства.

Наивная уловка не удалась.

– Милая Бетина… вы позволите вас так называть? Знаете, возраст дает определенные права, пусть и не записанные в своде законов. Так вот, милая Бетина, командующий арДамал не распространялся насчет цели вашей миссии, но догадаться несложно. Вам требуется помощь Альянса в отражении агрессии Империи, не так ли? Желание вполне естественное и, признаю, весьма своевременное. Решение таких вопросов находится в компетенции ректора, и я ни в малейшей степени не намерен мешать вашей встрече. Но я не лгу, ректор и в самом деле нездоров. Как только его самочувствие перестанет внушать опасения, аудиенция состоится. Я думаю, это будет послезавтра. Не завтра, магистр Верра. Поэтому отдыхайте.

Он снова поклонился и добавил:

– У нас очень хорошие целители, магистр Верра. Не такие, как Метиус арГеммит, разумеется, но хорошие. Послезавтра… я уверен в этом.

Дверь за Первым советником закрылась. Девушка подошла к роскошной кровати, присела на краешек, вздохнула. Только сейчас она поняла, насколько устала. Дорога заняла три дня – не слишком много для опытного путника, но волшебница, большую часть сознательной жизни проведшая в стенах Школы, вымоталась донельзя.

Следующий день прошел в какой-то суматохе. Ректор и в самом деле не прислал посланнице Ордена приглашения на встречу, но все равно отдохнуть не вышло. Бетине пришлось встретиться чуть ли не с двумя десятками самых разных людей. Одни желали засвидетельствовать почтение посланнице Несущих Свет, другие – узнать новости о состоянии инталийской армии и ее готовности выступить к Торнгарту. Третьи просто хотели поближе познакомиться с героиней битвы в Долине Смерти, выказать уважение самому юному кавалеру «Золотого клинка Ордена».

К своему величайшему удивлению, Бетина узнала, что она – личность довольно известная. Даже ее роль в подавлении эпидемии уже достигла Сура – с точки зрения самой волшебницы, слухи были по меньшей мере преувеличенными. Ее спрашивали, действительно ли она в одиночку вылечила чуть ли не несколько полков, а попытки объяснить, что с отравлением боролась чуть ли не сотня магов и целителей, собранных со всего герцогства, натыкались лишь на понимающие ухмылки и замечания об «истинной скромности», достойной всяческого уважения. Бетина получила несколько букетов от местных ловеласов, парочку весьма ценных безделушек, приглашения на десяток приемов. Пятеро визитеров пожелали незамедлительно вступить в армию Ордена, дабы «приложить все силы для изгнания гнусных захватчиков из благословенной Инталии». Двое сообщили, что имеют готовые к продаже партии оружия «по более чем приемлемым, с учетом трудностей военного времени, ценам». Трое предложили примерно то же, но касательно поставок продовольствия.

К вечеру девушка ощущала себя измученной настолько, что едва не залепила фаерболом в открывающуюся в очередной раз дверь. Сдержалась буквально в последнюю секунду.

– Госпожа желает поужинать? Господин Ватере хотел узнать, не согласитесь ли вы составить ему компанию.

– Я соглашусь, если двери в эту комнату забьют досками, – простонала Бетина. – Я ни-ко-го не хочу видеть…

– Я так и думал, что вы скажете нечто в этом роде, – чуточку насмешливо заметил Первый советник, входя в комнату.

– У-у… – взвыла девушка. – Ну неужели я не могу хотя бы немного отдохнуть?

– Не можете, – сочувственно вздохнул Ватере, усаживаясь в кресло. – Я не ошибусь, если предположу, что это первая подобная миссия, порученная вам?

– Не ошибетесь, – буркнула волшебница. – Заметно?

– Очень, – кивнул Первый советник. – Позвольте дать вам пару рекомендаций… вернее, позвольте просто порассуждать вслух.

Он взял с подноса, поданного Ларой, бокал с вином, сделал маленький глоток.

– Так вот… задача публичного человека в том, чтобы все время находиться на виду. Серьезные переговоры, бывает, проходят тайно, тогда эмиссары, коим поручено их ведение, прибывают без особой помпы, а то и со строжайшим соблюдением инкогнито. Но в данном случае ваш визит официален, следовательно, вы не можете избежать публичности. Вы – посол. Не тайный посланник, а чрезвычайный и полномочный посол. На вас смотрят, вас оценивают буквально все, Бетина. Как вы одеваетесь, что говорите… осанка, походка, взгляд, улыбка. Каждое слово будет взвешено, обсуждено и оценено. Сегодня вас, по моим скромным оценкам, посетили примерно двадцать пять человек…

– Тридцать.

– Верю, это было нелегко. Большая часть этих людей просто искатели новых впечатлений, выгодных контрактов или необычного общества. Но оградить себя от подобных посещений было бы неправильным решением. Посла делает свита.

– АрДамал сказал те же слова, – мрачно заметила Бетина.

– Он мудрый человек, и годы, проведенные на посту командующего гарнизоном Торнгарта, не прошли для него даром. Думаю, он видел много подобных посольств. Так вот, уже к ночи о вашем приезде будут судачить в каждом втором доме Сура. Впечатление, которое вы произвели на людей, окажет влияние и на решение, принятое ректором. Безусловно, последнее слово остается за ним, но ректор всегда старается выслушать всех своих советников.

– Разве в данном случае его решение… не очевидно?

Ватере рассмеялся.

– Отнюдь. Но я не буду описывать вам все нюансы ситуации, Атман Лидберг сделает это гораздо лучше. Просто поверьте мне на слово – ректор будет принимать решение, основываясь на множестве факторов и множестве мнений. Так что произвести благоприятное впечатление на людей, чье слово будет иметь вес, для вас более чем важно. И некоторые из этих людей как раз и будут присутствовать на ужине… ужине в вашу честь, госпожа посол.

Бетина молча разглядывала величественную фигуру Первого советника. Затем тихо спросила:

– А на чьей стороне вы?

– Сложно сказать, – не сразу ответил он. – Я маг, Бетина. Хороший боевой маг, как многие в Альянсе. Мне неприятно смотреть, как имперские войска топчут землю, которую я считаю своей, и ничего не делать. Я давно не вступал в схватку и был бы не прочь вспомнить, как посылать в атаку фаерберды. Так что я на вашей стороне, Бетина… но только как человек. Но я не просто маг, я еще и Первый советник Альянса. И в этой роли я должен думать о том, что, как бы это сказать помягче… выгоднее Алому Пути.

Он встал, поставил на инкрустированный цветным камнем столик свой все еще полный бокал.

– Как все старики, я люблю нравоучения, магистр Верра. Прислушаться или нет – ваше право. А пока просто примите совет – приведите себя в порядок и присоединяйтесь к нам за ужином. Будьте милы, любезны, интересны. Покажите вашу внутреннюю силу. Вызовите у людей уважение, симпатию, желание помочь. И тогда, возможно, ваша миссия увенчается успехом.

Дверь за Советником захлопнулась. Бетина несколько минут сидела неподвижно, затем глубоко вздохнула, словно готовясь броситься в холодную воду.

– Лара… ты сможешь что-нибудь сделать с моей прической?

Бетина ожидала, что ректор примет ее вечером. Самое подходящее время для серьезных бесед, когда дневная суматоха уже спадает, но еще остается в достатке сил для важных дел. И она не ошиблась – солнце уже скрылась за домами, когда за ней пришел Ватере.

– Госпожа посол, ректор ожидает вас.

– Господа, прошу простить меня. – Бетина поднялась с кресла, в котором провела последние два часа, отчаянно пытаясь выглядеть милой и дружелюбной.

День, прошедший впустую, вызывал раздражение, и девушке казалось, что это промедление может стать роковым. Ее бесило и то, что приходится улыбаться и изображать из себя само очарование в то время, когда где-то – и каждый из присутствующих знал, где именно, – убивают людей. Но приходилось держаться.

– Ректор примет вас в своих покоях, – сообщил Первый советник. – Ему все еще нездоровится, но…

– Но он решил, что оттягивать встречу далее будет уже грубостью?

Ватере помолчал, затем недовольно заметил:

– Госпожа посол, вы выбрали не лучший тон для поиска соратников.

– Простите, – девушка почувствовала, как краска заливает лицо, – простите, я действительно несколько… раздражена. Эти пустые разговоры выводят меня из себя. Не удивлюсь, если сейчас, оставшись одни, они обсуждают не проблемы вторжения, а мое платье.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – усмехнулся, смягчаясь, Ватере. – Что ж, мы пришли. Желаю вам удачи и на прощание буквально две рекомендации. Будьте сами собой, ректор не любит фальши. И… и не кричите на старика, даже если вам вдруг этого очень захочется.

Он открыл дверь, жестом предложил волшебнице войти, ободряюще улыбнулся. Его губы шевельнулись, и Бетина скорее угадала, чем услышала напутственное «Желаю удачи».

Помешанные на магии, волшебники Альянса превыше всего ценили знания, а потому старались избегать всего, что мешало им заниматься оттачиванием своего мастерства. В связи с этим человек, избираемый ректором, должен был обладать изрядным дипломатическим даром, чтобы оберегать своих соратников от мирской суеты, при этом кандидат мог и не являться особо сильным магом. Учитывая срок пребывания Лидберга на этом высоком посту, в части управления Альянсом старик был настоящим мастером.

– Рада приветствовать вас, лорд ректор. – Бетина присела в реверансе, одновременно осторожно окидывая взглядом комнату.

Если предложить любому в Эммере представить себе личные покои высшего иерарха Альянса Алого Пути, то человек неопытный наверняка начнет говорить о тяжелых драпировках, выполненных в желто-красно-коричневых тонах, о старинной мебели из красного дерева, об огромном камине, в котором бьется жаркое пламя, о полках, уставленных толстыми фолиантами. Те, кто постарше, наверняка лишь усмехнутся – за долгие годы весь подобный антураж способен надоесть кому угодно.

И в этом была бы их ошибка. Личные покои ректора были отделаны именно в стиле, традиционно приписываемом алым магам. Мрачное помещение, отблески огня на стенах, темно-красный плед, укутывающий ноги сидящего в глубоком кресле старика. Запах лечебных отваров, пропитавший здесь, казалось, даже камень.

– Рад знакомству, магистр Верра, – Лидберг говорил тихо, но каждое слово звучало отчетливо и ясно. – Прошу вас, присаживайтесь.

Кресло, приготовленное для гостьи, стояло напротив ректора. Рядом пристроился изящный столик красного дерева, уставленный фруктами, вазочками со сластями, бокалами. Высокий хрустальный графин наполняла жидкость – ожидаемо рубинового цвета.

– Я не думаю, что нашему разговору нужны свидетели, – заметил ректор, – поэтому вам, магистр Верра, придется поухаживать за собой… и за мной тоже.

Бетина послушно наполнила два бокала, подала один старику, со вторым удобно устроилась в кресле. Лидберг полюбовался игрой света на гранях бокала, пригубил, довольно причмокнул.

– Очень хорошее вино. В Инталии знатные виноделы, но лучше всего делают вино в Кинтаре. Традиции еще со времен до Разлома.

Он молчал, словно раздумывая над сказанным. Бетина изучала сидящего перед ней человека. Его нельзя было отнести к числу наиболее значительных людей Эммера, но определенное влияние у ректора было. АрДамал был убежден, что Альянс желает это влияние расширить. Сейчас Бетина в этом несколько сомневалась. Приверженность традициям говорит, кроме прочего, еще и об отсутствии стремления к переменам.

– Целители запрещают мне вино. – Старик сделал еще один глоток. – Но ради такого случая… ведь было бы невежливо во время официального приема столь высокой гостьи давиться очередной их пакостью. Пусть даже полезной.

– Иногда польза важнее удовольствия, – заметила Бетина.

– Мда… вы правы, – вздохнул он, отставляя в сторону бокал. – Удивительно приятно просто сидеть у камина, пить вино и думать. Но дела, дела… Я ознакомился с вашими верительными грамотами, магистр Верра. А также собрал кое-какую информацию личного характера. Впечатлен, не скрою. Ваше поведение во время битвы в Долине уже обросло такой массой слухов, что еще несколько месяцев – и никакой историк не сумеет отыскать истину.

– Я не сделала ничего выдающегося. – Бетина была смущена. Одно дело выслушивать похвалы от обычных людей, пусть даже относящихся к знати, и совсем другое – получить высокую оценку от ректора Альянса.

– И в самом деле, – неожиданно согласился старик. – Ваша работа может быть оценена как хороший уровень магистра. Хороший для Ордена, разумеется. Героями, Бетина, становятся не те, кто совершает нечто выдающееся. Героями называют тех, кто в критической ситуации поступают так, как должно, и, что важно, добиваются успеха. Позвольте вопрос…

Он помялся, дождался утвердительного кивка девушки, затем спокойно поинтересовался:

– Предоставление вам ранга магистра для этой миссии – идея арДамала или он получил соответствующие распоряжения из Торнгарта?

Бетина вспыхнула до корней волос, рука дернулась, вино выплеснулось из бокала и устремилось к драгоценному синему шелку. Старик шевельнул пальцами, и вокруг девушки на мгновение колыхнулся воздух, уплотняясь в защитный «саван». Рубиновые капли, наткнувшись на преграду, отлетели в сторону. На темно-красном ковре появилось небольшое пятно.

– Ох… – Девушка осторожно поставила бокал на столик. – Да, лорд Ректор, вы правы. Ранг предоставлен мне для этой миссии, но я не знаю, чья это была идея. Судя по тому, что обруч магистра оказался в сундуке командующего… хотя это ни о чем не говорит. В битве погибло несколько магистров, а арХорн, уводя кавалерию в Торнгарт, не отягощал себя лишним грузом.

– Командующий наверняка сказал вам, что Альянс ведет переговоры только с магами?

– А это не так? – вопросом на вопрос ответила девушка.

– В целом подобное заявление соответствует действительности, хотя из любого правила бывают исключения, – мягко улыбнулся старик, движением руки ликвидируя «саван». – Но вам не стоит волноваться, магистр Верра, ваш магический уровень вполне достаточен для ведения переговоров с Альянсом.

– Я рада слышать это. – Бетина почувствовала, как беспокойство чуть отступает. – Позвольте, лорд ректор, изложить причины моего визита.

Старик кивнул, и девушка приступила к произнесению заранее подготовленной, не раз отрепетированной речи. Большую часть она придумала сама, хотя и влияние последнего разговора с арДамалом вполне ощущалось. По мере изложения девушка все более и более нервничала. Когда она продумывала каждую реплику, каждый аргумент, речь казалась ей вполне убедительной. Не верхом совершенства, так далеко ее самомнение не простиралось, но неплохой.

Теперь же все казалось натянутым, неискренним и неубедительным. Конец речи Бетина вообще скомкала и замолчала, чувствуя, что шансы на успех ее миссии падают с каждым мгновением.

– Значит, вы выступаете от имени Святителя…

– От имени Ордена Несущих Свет, – быстро поправила Бетина, упоминавшая этот аспект в своей речи раз пять, не меньше. – Я представляю Орден.

– Ах да, конечно… Ну что ж, магистр Верра, Альянс готов пойти навстречу Ордену, но с одним условием. Потребуется ваша помощь в одном весьма щекотливом деле, магистр Верра.

– Что я должна сделать?

– Примерно три тысячи лет назад, еще до Разлома, в этих краях жил весьма сильный волшебник. Вернее, волшебница. Девушка примерно вашего возраста, магистр. Она создала некий артефакт… посох, дающий своему владельцу огромные силы. К сожалению, талант этой волшебницы оказался недостаточен, чтобы справиться с собственным творением, и посох убил ее. И остался лежать там же, возле ее тела. Разумеется, кости давно истлели да и хижина волшебницы превратилась в прах, но посох времени неподвластен. Мы бы давно доставили его в сокровищницу Альянса, но существует ряд ограничений, обойти которые пока не удается. Во-первых, посох может взять в руки только женщина не старше двадцати лет. Во-вторых, она должна быть волшебницей достаточно высокого уровня. Вы вполне подходите на эту роль. Правда, предупреждаю, дорога будет трудной. Хижина располагалась в горах. Есть карта, но она очень приблизительная.

Бетина вздохнула.

– Я смогу выехать утром.

– И еще… вам придется идти туда одной. Если посох почует хотя бы одного человека ближе, чем в двух лигах, он испепелит вас.

– А как я доставлю его в Сур?

– Подержите посох в руках примерно полчаса. Он… скажем так, привыкнет к вам.

– Хорошо, я отправляюсь утром. Карта, припасы в дорогу…

Старик снова приложился к бокалу. Бетина отметила про себя, что Лидберг, видимо, достаточно внимательно относится к рекомендациям целителей, поскольку уровень вина в бокале остался прежним.

– Значит, поедете?

– Разумеется, если таково ваше условие, лорд ректор.

Старик сокрушенно покачал головой.

– Во имя Эмиала, девочка, ну нельзя же быть настолько наивной! Чем думал арДамал, посылая тебя в Сур?

– Я не понимаю…

– Это же сказка, Бетина. Обычная сказка, ее матери рассказывают детям по всему Эммеру. О молодой волшебнице, которая идет к посоху сквозь разные преграды. Находит его, но понимает, что посох слишком опасен для людей, и уходит с пустыми руками. Это сказка об ответственности магов перед простыми людьми, и ее придумали маги Ордена лет четыреста назад. Тогда в народ выпустили несколько десятков подобных историй про добрых и самоотверженных волшебников, идущих на большие жертвы ради простых людей. С политической точки зрения, эти сказочки имели просто ошеломительный успех.

– Я…

– Неужели вы не слышали ее?

– Я с десяти лет обучалась в Школе, – напомнила старику Бетина. – И, знаете ли, там было не так много времени на сказки.

– Что ж, понимаю. И все же такая доверчивость неуместна для чрезвычайного и полномочного посла, каким вы хотите казаться. Безоговорочно соглашаться на условия оппонента – признак слабости вашей позиции. Вы, вероятно, великолепный маг, Бетина, и не сомневаюсь, что большая часть испытаний на ранг магистра окажутся вам вполне по плечу, но этот экзамен вы с треском провалили. К тому же я переговорил кое с кем из людей, общавшихся с вами на протяжении этих дней, магистр Верра. Хотите услышать данные вам характеристики?

– Они меня не порадуют, верно?

– Слишком молодая, слишком неопытная, не умеет себя держать, наивная, несдержанная… продолжать?

Бетина помотала головой, испытывая непреодолимое желание закрыть ладонями пылающее лицо.

Ректор некоторое время спокойно наблюдал за ней, затем вновь отставил по-прежнему полный бокал.

– Ну а теперь поговорим серьезно, магистр Верра. Прежде всего вы должны понимать, что в настоящий момент присутствие алых магов служит городу чем-то вроде щита. Поскольку большая часть гарнизона цитадели была направлена на соединение с орденской армией, а эскадры ушли в Лангор, мы стали весьма уязвимы перед атакой с моря. В данный момент пираты Южного Креста понимают, что попытка рейда на побережье обречена на провал – но лишь потому, что в городе находится более ста боевых магов Альянса. Если ситуация изменится, это островное отребье может решить, что теперь им все позволено.

– Крепость им не по зубам. – Девушке все же удалось совершить небольшую экскурсию по Суру, и она смогла оценить мощь крепостных стен и башен. – Подобная твердыня, пусть и с малым гарнизоном, сможет выдержать серьезную осаду, что вполне доказывал пример Шиммеля, взять который имперцы не смогли до сих пор.

– Безусловно, – не стал спорить ректор. – Даже самые одиозные личности среди пиратской вольницы понимают, что разграбление города не в их силах. А вот как следует выпотрошить прибрежные села – им вполне по плечу. Кстати, я должен сообщить вам неприятную новость… три дня назад Шиммель пал.

– Пал? Не может быть!

– Детали мне неизвестны, но сама информация сомнений не вызывает. Я принял решение держать этот факт в тайне так долго, как будет возможно, поэтому прошу о том же и вас, Бетина. В городе и так неспокойно, и людям не нужен лишний повод для паники.

– Вы можете рассчитывать на мое молчание, лорд ректор.

– Очень хорошо. Продолжу. Итак, алые маги сейчас выступают в роли защитников Сура, и власти категорически против того, чтобы наши бойцы покидали город. Меня в один голос убеждали, что инталийская армия достаточно сильна, чтобы прорвать блокаду и без нашей помощи. Признаться, прозвучавшие при этом аргументы кажутся мне более весомыми, чем ваши пылкие фразы о чести и долге.

– Мои пылкие фразы имеют некоторое вполне материальное дополнение, – с улыбкой заметила девушка. – Как я понимаю, доступ в хранилища Ордена представляет для вас определенный интерес?

– Да, представляет. Но не стоит забывать, что, обосновавшись в этом городе, мы приняли на себя определенную ответственность за его безопасность. Поэтому мне предстоит нелегкое решение.

Бетина ждала решения старика, уже почти смирившись с отказом. В самом деле, на что рассчитывал арДамал? Молодая девчонка сумеет заставить ректора отойти от веками поддерживаемого нейтралитета и бросить все силы Альянса в кровавуюмясорубку. Смешно… как наивно было с ее стороны верить в успех.

– И все же я не готов дать окончательный ответ, – вздохнул старик. – Давайте закончим на сегодня нашу беседу, магистр Верра.

Девушка с удивлением заметила, что даже после разоблачения хитрости с этим рангом, слово «магистр» в устах Лидберга не звучало ни издевкой, ни оскорблением. Он и в самом деле обращался к ней, как к равной – некоторая снисходительность могла быть отнесена скорее к возрасту гостьи, чем к ее статусу.

– Как пожелаете, лорд ректор, – кивнула она.

– Я должен все еще раз взвесить. – Лидберг некоторое время помолчал, словно беседа отняла у него последние силы, и теперь он нуждался в отдыхе перед каждой фразой. – Не беспокойтесь, магистр Верра. Даже если Альянс не вступит в войну, вы наверняка найдете десяток-другой алых магов, готовых заключить контракт с Орденом. Индивидуально. Я… не буду им препятствовать. Разумеется, это меньше, чем вам необходимо, но лучше, чем ничего. Среди этих добровольцев наверняка будет один ваш знакомый и большой поклонник. Магистр Арай Ватере. Он весьма пылко высказывался в вашу пользу – столько страсти вполне подошло бы юноше, а не зрелому мужчине. Чем вы очаровали моего Первого советника?

– Может, он просто соскучился по настоящему делу? – улыбнулась Бетина.

– Не исключаю. Встретимся послезавтра, магистр Верра. Отдыхайте. Я распоряжусь, чтобы вас не слишком беспокоили… думаю, избавить вас от визитеров полностью окажется не по силам даже мне, но сократить их количество до приемлемого уровня – постараюсь.

– Благодарю, лорд ректор.

Бетина встала с кресла, поклонилась старику – со всей искренностью и самым настоящим уважением. И вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.

Раздавшийся стук в дверь вырвал Бетину из сна. Это был странный стук – властный, но в то же время торопливый. Она попыталась мысленно нарисовать образ того, кто стоял за дверью. Вероятно, это какой-нибудь офицер. Умеющий командовать, привыкший, что команды выполняются быстро и беспрекословно.

– Войдите. – Она натянула одеяло, бросив взгляд в окно. За стеклами царила тьма, значит, еще не наступил рассвет. Странно.

Дверь распахнулась.

«Хм… насчет офицера я оказалась почти права, – девушка мысленно усмехнулась. – И этот… офицер явно умеет отдавать приказы».

– Магистр Верра, собирайтесь, – сухо заявил Ватере. – Лорд ректор желает видеть вас. Как можно быстрее.

– Что-то случилось?

Он явно хотел ответить, но лишь мотнул головой.

– Прошу поторопиться. Дело не терпит отлагательств.

Ватере стремительно развернулся и вышел, хлопнув дверью. Только теперь Бетина поняла, что Первый советник не только утратил свою вежливость и вальяжность – он еще и сменил одежду. Теперь на маге был кожаный камзол из вишневой кожи, высокие сапоги со шпорами, на боку длинный палаш. Ватере собрался в дорогу? Может, настроение ректора переменилось и Бетине придется срочно покинуть Сур… с теми немногими, кто согласится принять золото Ордена в обмен на воинскую службу?

Она быстро оделась. Повинуясь внезапному порыву, выбрала наряд под стать Первому советнику – удобную дорожную одежду, в которой можно и шагать пешком, и взобраться в седло. Только на поясе у молодой волшебницы не было оружия. Бетина, как и многие ученицы Школы, немного завидовала леди Рейвен, хотя отчаянно старалась никому этого не показать – но владеть клинком толком так и не научилась.

Выйдя в коридор, Бетина буквально натолкнулась на Первого советника, нервно печатавшего шаг, словно стараясь расплющить драгоценный паркет, устилающий пол.

– Ну наконец-то, – суховато бросил он. – Следуйте за мной, магистр Верра. Ректор ждет вас.

В покоях Лидберга ничего не изменилось. Старик все так же сидел у камина, кутаясь в плед. Только лицо его утратило былое добродушие.

– Приветствую вас, посол. – Он кивнул присевшей в реверансе девушке. – С вашего позволения, сразу перейду к делу. Арай, люди готовы?

– Требуется еще пара часов, лорд ректор.

– Пусть поторопятся. – Старик повернулся к Бетине. – Итак, магистр Верра, в наших планах появились изменения. Признаюсь, я намеревался отказать Ордену в помощи. Но час назад я получил известие от агентов Альянса в гуранской армии. Корабли Империи, усиленные пиратской эскадрой, движутся к Суру.

– Они планируют атаку?

– Нет, корабли пойдут вверх по Ясе, прямо к Торнгарту. Имперцы собрали дополнительные силы и купили услуги корсаров Южного Креста. Вряд ли Торнгарт выдержит штурм объединенной армии. Пока силы были примерно равны, Альянс готов был стоять в стороне, но ситуация изменилась. Мы не можем позволить Империи провести флот к столице. Поэтому я, ректор Альянса Алого Пути, официально заявляю…

Старик с трудом встал, тяжело опираясь на подлокотники. Плед соскользнул на пол, почти слившись с темно-красным ковром. Он выглядел совершенной развалиной, но его голос звучал ровно и сильно.

– В этой войне Альянс выступит на стороне Ордена Несущих Свет. Под флагом Ордена, под командованием Ордена, во славу Ордена!

Девушка бросилась к пошатнувшемуся старику и подхватила его буквально в последний момент, не дав бессильно рухнуть в кресло. Лидберг тяжело дышал, на лбу выступил пот.

– Стар я стал, девочка… Ладно, главное, ты все поняла. Сейчас Альянс собирает всех своих воинов. Твой отряд тоже не будет лишним. Флот уже близко, необходимо отправиться в путь как можно скорее.

– В путь?

– Да, корабли не должны добраться до Торнгарта. Ты увидишь мощь наших магов. – Ректор хитро улыбнулся и подмигнул девушке. – И убедишься, что золото Несущих Свет будет потрачено не зря.

Дворец напоминал растревоженный муравейник. По лестницам сновали воины, откуда-то раздавались резкие отрывистые команды. Солдаты, сопровождавшие посольство Ордена, уже стояли во дворе в полном боевом облачении. Неподалеку строились алые маги. Вернее собирались в нестройную толпу. Волшебники Альянса были воинами – но не солдатами, и к строевой подготовке относились весьма прохладно.

– Что происходит, госпожа? – поинтересовался светоносец. Его голос был абсолютно спокоен. Вероятно, если бы сейчас Бетина приказала рыцарю атаковать алых, он, не моргнув и глазом, рванул бы меч из ножен.

– Мы идем в бой, – сообщила девушка.

– С кем?

– К Суру подходит объединенный флот Империи и пиратов. Альянс намерен не пропустить корабли вверх по Ясе. Ваши мечи могут понадобиться.

– Они в вашем распоряжении, магистр.

Всадники выехали через полчаса – всего около двухсот человек, если считать тридцать человек эскорта Бетины. Кавалькада промчалась по темному городу, наполняя предутреннюю тишину грохотом копыт и металла. С боковой улицы в кавалькаду влился еще один отряд – это были солдаты гарнизона цитадели Сура, полторы сотни опытных воинов и три светоносца. Всадники промчались сквозь настежь распахнутые городские ворота и двинулись на северо-запад, вдоль реки.

– Я думала, мы встретим их на побережье! – прокричала Бетина, чей конь поравнялся со скакуном Ватере. Грохот копыт заглушал звуки, но маг услышал.

– Выше по течению есть более удобное место, – крикнул он в ответ.

Бетина кивнула и сосредоточилась на том, чтобы удержаться в седле. До этого момента ей, разумеется, не раз приходилось ездить верхом, но, во-первых, у нее были хорошо обученные смирные лошадки, а не этот сумасшедший жеребец, явно решивший, что на спине у него нет ничего заслуживающего внимания. И во-вторых, поездки не предполагали бешеной скачки ночью, когда единственный источник света – слабо алеющее у горизонта небо. Подпрыгивая в непривычном седле, девушка с ужасом подумала, что либо повредит коню спину, либо в ближайшие несколько дней не сможет ни сидеть, ни нормально ходить. Последнее выглядело более вероятным.

Солнечный диск уже полностью выбрался из-за горизонта, когда Ватере, командовавший объединенным отрядом, поднял руку, призывая всадников остановиться. В этом месте река сильно сужалась, высокие берега сплошь заросли густым кустарником, чуть дальше стеной стояли деревья. Советник прав, место для засады довольно удобное – но что могут сделать маги против кораблей?

– Здесь! Уведите лошадей за холмы, подальше, чтобы не было видно с реки. Вирен, Клер, разворачивайте сеть. В кустах стоят лодки. У вас не больше двух часов, наблюдатели передают, что корабли уже в пределах видимости. Солдатам и магам рассредоточиться вдоль берега, укрыться в кустах.

Спрыгнув с коня и застонав от боли в натертых ногах, девушка подошла к советнику. Тот стоял на обрыве и наблюдал за подготовкой засады. Несколько магов и солдат растягивали поперек реки длинную сеть – ячейки широкие, сквозь такую пройдет любая рыба. Кое-где к сети были привязаны непонятные темные штуковины – Бетина решила, что это просто груз, чтобы притопить сеть, сделать ее незаметной.

– Госпожа посол. – Ватере кивнул девушке. – Ну как, это местечко лучше подходит для наших целей?

– Выглядит неплохо, – согласилась Бетина, – но я пока не понимаю, что вы задумали. Эта сеть не остановит даже легкий барк, не то что тяжелые имперские галеры.

– Не беспокойтесь, госпожа посол, остановит. Корабли подойдут примерно через три часа… это в том случае, если они не будут проявлять осторожности.

– В таком случае к чему была вся эта спешка? – Она подумала, что если бы не дикая скачка, ее ноги были бы сейчас в куда лучшем состоянии.

Ватере легко, несмотря на возраст, взбежал на холм. Затем поманил девушку к себе. С возвышенности сразу стало ясно, что именно хотел сказать Первый советник. Дорога, по которой примчались всадники, все еще была скрыта облаком пыли. В безветренном воздухе серые клубы оседали медленно.

Видимо, Ватере догадался, что девушка все поняла.

– Да, все верно. В ветреную погоду мы могли бы не проявлять излишней торопливости. Но я не хочу, чтобы эти облака выдали имперцам наше присутствие. Магистр Верра, сколько заготовок вы можете держать одновременно?

Девушка задумалась.

– Четыре или пять, если надолго. Восемь, если предстоит использовать их в течение часа.

Первый советник кивнул. Как показалось девушке, с уважением.

– Весьма неплохо, весьма. Как только покажутся корабли, начинайте плести заготовки. Столько, сколько сможете.

– Предпочтения? – деловито поинтересовалась волшебница.

– «Айсрейн», «огненное облако», «цепная молния»… хотя нет, цепь использовать не стоит. Лучше – «Стаю». Обязательно один «молот». И еще, магистр Верра. Заранее прошу прощения, если сказанное вам не понравится, но в предстоящей битве вам надлежит выполнять мои приказы. Вы не учились действовать так, как будут вести атаку маги Альянса. Поэтому прошу понять, что неаккуратным вмешательством вы можете нарушить стройность битвы.

– Тогда зачем вы вообще пригласили меня?

Бетина все же была немного уязвлена. Она всегда придерживалась достаточно высокого мнения о своих способностях, и откровенное недоверие Первого советника было ей неприятно.

– Тому есть несколько причин, магистр Верра, – мягко улыбнулся Ватере, заметив, что девушка обиделась. – Признаться, я все же хочу увидеть вас в настоящей схватке. О ваших действиях в битве у Долины уже слагают легенды. Далее, я хотел бы продемонстрировать вам возможности Альянса. И последнее… Орден готовит великолепных магов, Бетина, но, к моему сожалению, магов-одиночек. Вас не учат действовать в команде, единым сжатым кулаком.

– Учат! – вспыхнула девушка.

– Согласен, учат, – с готовностью поправился Первый советник, – но, на мой взгляд, недостаточно. Два мага, действуя слаженно, сильнее, чем двое, ведущие каждый свою игру.

Девушка улыбнулась.

– Значит, это будет уроком? Хорошо, я не прочь поучиться у мастеров.

– Рад, что вы воспринимаете это именно так. – Ватере внимательно посмотрел на девушку, но издевки в ответном взгляде не обнаружил. – У нас есть еще несколько часов. Постарайтесь отдохнуть, уверяю, силы вам понадобятся.

Корабли появились почти в полдень. Вероятно, тот, кто вел эскадру, не проявлял торопливости. К этому времени все приготовления были закончены, и большая часть отряда – за исключением дозорных, предавались отдыху. Бетина так и не поняла, зачем русло было перегорожено сетями, хотя заметила, что сделали это по меньшей мере в четырех местах. Почти полсотни магов и сотня солдат перебрались на другой берег – лодки отплывали забитые настолько, что едва не черпали бортами воду. Девушка подумала, что несмотря на демонстративную спонтанность этой засады многое было подготовлено заблаговременно. Десяток надежных, вместительных лодок в этом пустынном месте появились явно не сами по себе.

Заметив медленно выплывающие из-за поворота мачты, Бетина тут же принялась формировать запас заготовок, проговаривая заклинания. Умение держать одновременно несколько заклинаний более прочего характеризовало способности мага. Бетина знала, что любой мастер способен длительный срок нести три-четыре заготовки. Поговаривали, что Лейра Лон способна оперировать шестью – но это было еще до раны, полученной Попечительницей.

– Всем укрыться, – коротко приказал Ватере. – Действовать только по команде.

Бетина, не прерывая своего занятия, нырнула в кусты, сквозь ветки которых все равно можно было неплохо разглядеть все, что происходит на реке.

А корабли медленно шли вперед. Паруса были спущены – воздух был почти неподвижен, и лишь длинные весла вспенивали воду, преодолевая неспешное течение Ясы. Впереди двигалась огромная галера, два ряда весел с каждой стороны мерно врезались в речную гладь. На палубе толпились люди. В первый момент Бетина подумала, что это мирные купцы – ни на одном не было доспехов. Правда, мечи на поясе носил почти каждый, но это не показатель – какой же торговец отправится в путь без оружия, а тех, кто поступал иначе, быстро переубедили корсары с Южного Креста.

Затем она мысленно обозвала себя дурой. Какие доспехи? До Торнгарта еще несколько дней пути, никто из имперцев не ждет нападения и, следовательно, не намерен в такую жару таскать на себе шлемы и кирасы. Правда, прислуга возле катапульт бдит – громоздкие агрегаты находятся в боевой готовности, и натянуть канаты, чтобы приготовить катапульту к выстрелу – дело нескольких минут.

За первой галерой шла вторая – чуть поменьше. Следом медленно полз большой парусный корабль – Бетина понятия не имела, как называется эта конструкция, зато вполне могла себе представить, сколько солдат способно поместиться в его трюмах. Сначала она не поняла, каким образом парусник с голыми мачтами движется против течения, затем увидела канат, идущий от кормы галеры. Парусник шел на буксире.

До девушки донесся бой барабанов… нет, он слышался и раньше, но сейчас стал громче и чаще. Неудивительно – за счет сужения русла, течение в этом месте было сильнее, и гребцам предлагалось удвоить усилия, чтобы побыстрее миновать трудный участок.

А следом шли еще корабли… Опыта в морских делах у Бетины не было никакого, поэтому она даже примерно не могла оценить, какая армия сейчас плывет к Торнгарту. Может быть, четыре-пять полных полков, может даже больше. Суда медленно проплывали мимо затаившихся в кустах людей, но ничего не происходило.

– Вы не забыли, что намеревались что-то мне продемонстрировать? – прошипела она, поворачиваясь к Ватере.

Тот лишь качнул головой и приложил палец к губам.

И вот последний корабль поравнялся с холмом, на котором притаилась девушка. Это была большая баржа, набитая людьми. Видно было, с каким трудом преодолевает течение галера, буксирующая баржу, наверняка гребцы выбиваются из сил.

– Вирен! – негромко скомандовал Первый советник, – Начинайте.

Два десятка солдат, расположившихся за холмом и потому невидимых для имперцев, дружно ухватились за канат. Тянули молча, сосредоточенно, и Бетина поразилась бессмысленности этого дела. Двадцать человек… корабль даже не заметит такого препятствия.

– Может, надо было привязать канаты к деревьям? – не удержалась она от ехидного замечания.

Советник проигнорировал реплику.

А несколькими мгновениями позже вода под носом баржи вспенилась, послышался грохот и треск ломающихся досок. Баржа зарылась носом в образовавшийся водоворот, почти тут же ударило еще раз, еще… Солдаты все еще пытались удерживать канат, затем, повинуясь взмаху руки, бросили.

– Что это было?

– Ловушки, – коротко бросил Ватере. – С молотом. Время действовать, Бетина. «Молот» барже в корму, «стаю» – галере в надстройки, быстрее!

Из кустов поднялись маги, вскидывая руки. Прозрачные сгустки воздуха, стремительно формирующиеся в массивные камни, устремились к барже. Магические валуны вдребезги разносили доски, сметая людей в воду десятками. Бетина уже поняла цель атаки – баржа должна утонуть, создав непреодолимое препятствие для тех галер, что пожелают ретироваться. Она направила свой валун в область ватерлинии – и с удовлетворением увидела, как вливается вода в огромную пробоину. Затем выпустила стаю – два десятка огненных птиц устремились к галере, ударяясь о деревянные надстройки. Дерево, даже пропитанное составом против возгорания, полыхнуло сразу – не только «стая» Бетины атаковала судно, в общей сложности более полутора сотен сгустков огня плясали над кораблем, выжигая все живое и неживое.

Баржа стремительно уходила на дно. Люди прыгали за борт, присоединяясь к тем, кто спасался от огня. Торопливо спускали на воду шлюпки – первая, перегруженная сверх всякой меры, не успела отойти от тонущего судна и на десяток шагов, разлетевшись на куски от удара «каменного молота».

Шедшей впереди галере тоже приходилось несладко – она давно скрылась за поворотом, но столб черного дыма, встающий из-за холма, был достаточно красноречив. Вода почернела от людских голов – намереваясь жестоко отомстить наглецам, устроившим ловушку, почти все плыли к берегу, на котором расположились маги. На приближение пловцов к отмели Ватере смотрел спокойно, не проявляя никаких эмоций. Вот первые имперцы выбрались на песок, на ходу доставая мечи или ножи. Оружие сохранили почти все – кроме матросов, которые не имели его изначально, но теперь готовы были разорвать врагов на куски голыми руками.

– Волна! – рявкнул Ватере.

Маги вновь вскинули руки – синхронно, словно многократно проделывали это на тренировках. И многоголосый вой прорезал воздух – над прибрежной полосой вспыхнул воздух, превращая кожу в хлопья сажи, вливаясь в легкие, заставляя глаза лопаться от жара. «Огненные облака», созданные сразу тремя десятками магов, в один миг поглотили не менее двух сотен людей, и даже вскипятили воду – пловцы, которых не затронул пылающий воздух, вопили от боли.

– Дождь! – последовала команда, и на тех, кто старательно отгребал подальше от горячей воды, обрушился град острых ледяных осколков. Бетина не сплоховала, уже разобравшись в картине боя, и ее «айсрейн» присоединился к заклинаниям алых.

В обычном бою толку от дождя ледяных осколков мало. Железный шлем, вскинутый щит или даже просто подбитая конским волосом шапка послужит надежной защитой от небольших прозрачных игл. Но сейчас люди были в воде… без щитов, без доспехов. Без шлемов. И удар «айсрейна» был страшен – иглы не могли пробить кости черепа, зато рвали кожу, отрывали уши, иногда при удаче вспарывали сонные артерии. И еще неплохо оглушали – а оглушенный пловец, да еще отягощенный намокшей одеждой и оружием, плывет преимущественно в сторону дна.

Даже созданное очень опытным магом «огненное облако» не может гореть долго. Десять, пятнадцать, реже – двадцать секунд. Пламя спало, кипяток, смешавшись с прохладной водой, уже не обжигал, и имперцы вновь двинулись к берегу. Правда, часть пловцов двинулась к противоположному берегу, справедливо рассудив, что в данной ситуации жизнь важнее мести.

– Волна! Дождь!

Маги нанесли второй удар. И снова пылал воздух, снова секли воду ледяные иглы. Берег был усеян обгоревшими телами, вода потемнела от крови и сажи. Баржа уже полностью ушла под воду, над водой торчали только мачты и верхняя часть кормовой надстройки. Узкое русло было надежно перегорожено. Бетина не сомневалась, что путь вперед для имперских кораблей также перекрыт.

Два корабля пылали – на борту или не было уже ничего живого, или последние уцелевшие спрятались в трюме в тщетной надежде выжить. На огромной галере, что шла в середине цепочки, с огнем почти справились, и сейчас весла вспенивали воду, направляя корабль к берегу.

– Если они высадят десант, – спокойно заметила Бетина, – нам конец.

– Даже если имперцы высадятся, – в тон ей ответил Первый советник, – им это поможет мало. Человек не умеет бегать быстрее лошади. Мы можем прервать схватку в любой момент, магистр Верра.

Воздух у противоположного берега реки вспыхнул – алые маги доказывали имперцам, что безопасных мест у этой реки нет.

Тем временем вражеские воины снова полезли на берег. Ватере отдал очередную команду, но полыхнувшие «огненные облака» уже не образовывали сплошной непреодолимой стены – у магов закончились заготовки. Теперь вниз с обрыва полетели росчерки огненных стрел, шары фаерболов, камни «пращей». Солдаты гарнизона и эскорта Бетины, магией не владеющие, добавили к этому смертельному дождю залпы своих арбалетов.

Избиваемые имперцы прекрасно понимали, что единственный для них шанс уцелеть – это опрокинуть магов, заставить их обратиться в бегство. В противном случае спасшиеся с кораблей полягут все до единого. А потому они лезли на откос, не считаясь с потерями.

Над краем обрыва показалась первая голова – девушка ударила «фаербельтом», лицо, мгновенно превратившееся в обугленную рану, исчезло, послышался глухой удар. Но за первым врагом лезли другие. Ватере извлек из ножен меч, не забывая осыпать огненными стрелами лезущих на берег солдат.

– Приготовиться к отходу! – крикнул он.

Над обрывом уже вовсю звенело железо – солдаты гарнизона вступили в рукопашный бой. Маги все еще наполняли воздух росчерками боевых заклинаний, но уже начинал сказываться численный перевес имперцев. Удачная засада, огненные облака и ледяные дожди унесли много жизней, но даже при самом большом везении полторы-две сотни магов не способны справиться с пятью полками. Нанести серьезный ущерб, заставить умыться кровью – но не вырезать подчистую.

– Маги, к лошадям! – рявкнул Ватере. – Быстрее! Бетина, вы тоже.

– Сейчас…

Трое рыцарей-светоносцев, прикрывая друг друга, вовсю рубились с наседающей толпой. Их эмалевые латы были уже полностью залиты кровью, у ног громоздились трупы. И все же рыцари медленно отступали – пусть у их противников и не было доспехов, зато в достатке было ярости и сил. Вот один из светоносцев не сумел парировать удар, меч имперца ударил по голове. Шлем уцелел, но оглушенный рыцарь пошатнулся, упал – а в следующее мгновение тонкий кинжал вошел в смотровую прорезь забрала. Двое уцелевших хотели было отступить – но их уже окружили, и теперь рыцари бились спиной к спине, не рассчитывая выбраться из схватки живыми.

Бетина буквально взорвалась веером огненных стрел – упали сразу четверо имперцев, атаковавших рыцарей, – еще двоих рассекли длинные мечи орденцев. Светоносцы, воспользовавшись моментом, вырвались из кольца и теперь сдерживали наседавшую толпу, присоединившись к солдатам.

Ватере подхватил Бетину, зашвырнул ее в седло. С его рук сорвался веер голубых молний, несколько имперцев повалились на землю, их тела дымились. Остальные на мгновение отпрянули – это дало возможность еще нескольким магам отступить от места схватки на безопасное расстояние.

– Отходим!

Грохнули копыта, и кавалерия устремилась прочь от реки, оставив на берегу огромную толпу мокрых, обожженных, израненных имперцев.

– Подведем итоги. – Первый советник оглядел присутствующих.

За столом собрались несколько магов Алого Пути, занимавших в иерархии Альянса высшие посты, два уцелевших рыцаря из эскорта Бетины, сама магистр Верра, а также полковник Фат арДилгор, командующий гарнизоном цитадели Сур, седой мужчина лет шестидесяти, даже в этой мирной обстановке не снявший белых доспехов.

– По приблизительным оценкам, эскадра везла пять полков полного состава и, кроме того, почти три тысячи корсаров, завербованных на островах Южного Креста. В результате проведенной операции уничтожено примерно две – две с половиной тысячи человек. Четыре корабля затонули, три полностью выведены из строя, хотя и остались на плаву. По сути, уцелели только корпуса, все остальное выгорело. Три корабля с пожаром справились, но двинуться ни вверх, ни вниз по реке не могут, русло полностью блокировано.

– Наши потери? – поинтересовался арДилгор. Он не участвовал в битве, но его солдаты сыграли достаточно важную роль. К тому же полковник изрядно рисковал – в помощь Альянсу он отрядил почти всех своих бойцов, оставив цитадель без прикрытия. Но риск оказался оправдан.

– Погибли два рыцаря, двадцать семь солдат гарнизона, семеро ребят нашего уважаемого посла… и три адепта Альянса. Человек семьдесят ранены, но им уже оказали необходимую помощь и нет причин опасаться за их жизнь.

– В общей сложности четыре десятка человек… – протянул Лидберг. Он не сидел, как все, за столом, устроившись в непосредственной близости от камина. – И две с половиной тысячи безвозвратных потерь у имперцев. Неплохо, господа, неплохо.

– В настоящее время имперцы полностью дезорганизованы, но с этим они справятся быстро. Лошадей у них нет, большая часть припасов утрачена, доспехи преимущественно пришли в негодность либо покоятся на дне Ясы. – Ватере помолчал, затем уверенно продолжил: – Наш прогноз – гуранцы попытаются двигаться к Торнгарту пешком.

– Согласен, – кивнул арДилгор. – Другого выхода у них нет. Возвращаться на побережье для них бессмысленно. Кораблей им не дождаться, штурмовать цитадель – самоубийство. Они двинутся на север, вдоль реки. Гонцов послали?

– Разумеется. – Ватере расстелил на столе карту. – Все села на их пути будут предупреждены… впрочем, гуранцы выступят не раньше следующего вечера. А эта ночь для них станет веселой… поспать у большинства не получится. Маги Альянса об этом позаботятся.

– А почему вы считаете, что они пойдут к Торнгарту? – спросила Бетина, разглядывая карту. – Они ведь могут свернуть восточнее и смести Южный Клык… и Северный заодно. Тут же совсем рядом.

На губах собравшихся заиграли улыбки. АрДилгор покачал головой, рыцари переглянулись, словно испытывая неловкость от подобной некомпетентности госпожи посла. Лишь Первый советник мягко улыбнулся и объяснил:

– Вся проблема в воде, магистр Верра. Не имея обозов, они смогут двигаться только вдоль реки. От Ясы до Южного Клыка три дня пути. Вода там, конечно, найдется – но не для десяти с лишним тысяч человек. Они неизбежно пойдут к столице. Причем, учитывая количество раненых и обожженных, пойдут медленно.

– В таком случае… – Бетина неуверенно пожала плечами, – я не очень понимаю, что мы будем делать дальше.

– А дальше мы сделаем следующее…

Имперцы и в самом деле продвигались медленно. Очень медленно. Тяжелораненых пришлось оставить, но их было не так уж и много – сотни полторы. Зато легкораненых, обожженных, исколотых ледяными шипами было куда больше. На кораблях плыли и маги – из Триумвирата и Братства, но часть их погибла во время боя с Альянсом, а остальные выбивались из сил, стараясь залечить хотя бы самые опасные раны.

Несколько сел, оказавшихся на их пути, встретили измученных солдат распахнутыми дверями и мертвой тишиной. Предупрежденные жители ушли в леса, забрав все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Имперцам удалось разжиться десятком телег, но запрячь в них было некого. Кроме людей.

С продовольствием тоже было плохо. С горящих и тонущих кораблей почти ничего не удалось спасти, тем более что основные припасы находились на огромной барже, замыкавшей караван. И теперь продуктами наслаждались рыбы. Командующий армией генерал Девер Тамаск в бойне, учиненной Альянсом, уцелел лишь чудом. Сейчас этот недавно еще интересный мужчина сорока пяти лет выглядел ужасно. Левый глаз вытек, волосы на левой стороне головы выгорели, а кожа пылала красными пятнами ожогов. Он рассчитывал пополнить запасы продовольствия в селах – но надежды не оправдались. Пришлось сокращать рацион, затем еще раз, и еще. На седьмой день пути передовым отрядам имперцев удалось захватить небольшую, голов в двести, отару овец. Мяса хватило не всем, но полки задержались почти на целый день.

Солдаты грабили огороды, но овощная диета не слишком помогала справляться с голодом – к тому же уборка урожая в немалой степени задерживала колонны имперской пехоты. Но если солдаты были достаточно тренированы, чтобы справляться и с долгими пешими переходами, и с нехваткой продовольствия, то пираты страдали невероятно. Совершенно непривычные к глотанию дорожной пыли, они мрачно тащились вслед за полками гуранцев. Что же касается голодовки, то к ноющим животам корсары тоже не были приучены. В любой момент можно было ожидать взрыва.

И он произошел – на тринадцатый день пути. В этот день имперцам досталась неплохая добыча – три десятка отъевшихся за лето коров. Большую часть животных тут же забили на мясо, остальным предстояло тащить телеги с теми немногими припасами, которые удалось сохранить. К тому же на телеги можно было уложить раненых, которых с каждым днем становилось все больше. Летучие отряды кавалеристов Альянса появлялись всегда неожиданно и, выпустив по неповоротливой пехоте десяток боевых заклинаний, уносились назад, за пределы досягаемости арбалетных стрел. За все это время было убито всего двое алых, тогда как потери имперцев приближались к трем сотням – удары «айсрейна» оказались весьма эффективными против лишенной доспехов толпы. И большая часть этих потерь пришлась на долю корсаров.

Капитан пиратов, чье имя история не сохранила, именовавший себя Морским Ястребом, потребовал доли мяса для своих людей. В этих претензиях ему было отказано – генерал Тамаск заявил, что в первую очередь мясо получат наиболее боеспособные отряды, осуществляющие боевое охранение и в любой момент готовые вступить в схватку с противником, буде таковой объявится в зоне видимости. Ястреб желчно отметил, что это сраное боевое охранение не способно даже оградить колонны от этих сраных алых магов. Тамаск высказал мнение, что господа пираты могли бы и сами подумать о защите своих соленых задниц. Ястреб схватился за нож и, спустя несколько секунд, был поднят на мечи телохранителями генерала.

Еще через час, вырезав две сотни имперцев, к несчастью своему оказавшихся поблизости, и потеряв столько же своих, пираты ушли назад, к морю. Тем самым в очередной раз доказав, что иметь дело с морской вольницей можно лишь в том случае, если предполагается использовать их исключительно в море.

Как оказалось, это решение было верным, несмотря на то что к побережью вышло лишь две трети отправившихся в поход корсаров – алые маги не теряли зря времени, прекратив преследование имперцев и сосредоточив свои усилия на почти безоружных, лишенных магической поддержки морских охотниках. Пираты захватили небольшую приморскую деревеньку, вырезали там всех жителей и несколько недель отбивались от солдат Сурского гарнизона – арДилгор не рискнул выделить для травли морских охотников более трети своего и без того немногочисленного отряда, зато каждый боец сражался верхом и имел пару дальнобойных арбалетов. Затем подошли корабли с Южного Креста, принявшие на борт уцелевших и доставившие их на «родину». Из двух тысяч восьмисот пятидесяти бойцов, польстившихся на посулы Империи, к милому сердцу морскому разбою вернулись чуть более семисот. На несколько долгих лет южные моря стали заметно спокойнее.

А имперцам повезло меньше.

Через четыре дня после размолвки и разделения армии, гуранские солдаты наткнулись на выстроенные в боевые порядки полки Мирата арДамала, усиленные полуторасотенным отрядом магов Алого Пути и почти шеститысячной армией, предоставленной в распоряжение командующего герцогом Тимретским. Орденцы успели хорошо подготовиться к встрече с противником – путь перегораживала надежная засека, ощетинившаяся остро заточенными кольями, неподалеку были навалены огромные груды камней, которые со всей округи сносили свободные от службы солдаты. Эти камни пригодились – шесть каменных големов смешали имперцев с грязью, а латная пехота Ордена довершила разгром.

В той битве пленных не брали.

Глава 5

Несколько дней Дроган, казалось, избегал меня. Нет, он не прятался в дальних комнатах замка, не старался при моем появлении шмыгнуть в какую-нибудь дверь… но я чувствовал, встречаясь с ним взглядом, что он не в настроении общаться со мной. Ну а я не настаивал… у каждого бывают моменты, когда более всего на свете хочется полного одиночества. Здесь, в замке, истинное одиночество невозможно… для него, конечно.

Но на обед и на ужин купец приходил исправно и этим вечером после десерта он наконец заговорил.

– Санкрист, ты победил…

Я уставился на него с искренним удивлением. О какой победе идет речь?

– Ты хочешь, чтобы я просил тебя? Чтобы умолял?

– Дроган, я правда не понимаю…

– Ты обещал рассказать о Зоре, но молчишь уже неделю. Ждешь моих просьб? Или я наскучил тебе, и скоро ты попросишь замок сломать ставшую ненужной игрушку?

– Поверь, Дроган… я думал, ты сам не хочешь разговаривать со мной. Тебе и в самом деле интересна древняя история?

– А чем еще тут заниматься, – сплюнул он, – кроме как слушать твои рассказы, маг.

– Ну хорошо… До Разлома существовал большой остров в северных водах. Его называли Зор-да-Эммер, на языке тех временно это означало что-то вроде… «Сердце мира».

– Забавное название, особенно если учесть, что остров этот находился в стороне от материка, – заметил Дроган.

– Название вполне верное, – пояснил я. – На острове располагалась Академия Магии… Здесь лучшие из волшебников учили одаренных юношей и девушек со всего материка. Потом молодые маги возвращались в свои государства, чтобы хранить мир в Эммере… в каком-то смысле Зор был гарантом стабильности. Там, на острове, хранилась величайшая магическая библиотека… увы, во время Разлома остров погрузился в океан, погибли и бесценные сокровища знания.

– Но мы же видели…

– Да, остались лишь несколько крошечных островков. Их искали, но в тех местах сильные течения, вечные туманы и непредсказуемые ветры… Капитану, желающему доплыть до Зора, необходимо очень точно знать его местонахождение, но старые карты лгут, во время Разлома остров сильно сместился к западу, а стола, вроде моего, в Эммере нет.

И я рассказывал дальше – рассказывал историю древнего мира человеку, которого всю его предыдущую жизнь куда более интересовали цены на шерсть, вино и оружие в городах Эммера.

Разлом уничтожил не только города, он разрушил и магию. Величайшие из волшебников не смогли защитить себя от всесокрушающих океанских волн, от пламенных ударов проснувшихся вулканов, от огромных камней, падающих с неба. Погибшее уникальное собрание книг Зора не имело аналогов, фактически знания остались только в памяти немногих уцелевших магов, да в их скромных библиотеках.

На обломках старого мира родились три великих магических сообщества – Белый Орден, Алый Путь и Ночное Братство, выросли новые государства. Несколькими столетиями позже возникло еще одно сообщество, длительное время остававшееся в тени… их называли Неведомыми. Спустя некоторое время они громко заявили о себе, практически взяв власть в Гуране. Теперь о служителях некогда тайного клана слышал даже последний поденщик, но практически никто не видел их лиц, всегда сокрытых за металлическими масками. Поначалу Неведомые активно искали союза с Ночным Братством, сильным и многочисленным. Столетие спустя, когда Ночное Братство полностью утратило былое влияние, Неведомые стали называть себя Триумвиратом, словно подчеркивая этим, что являются лишь одной из трех сил в Империи – власти, магии и ночной смерти. Одной – но объединяющей все остальные.

Примерно в это же время Белый Орден получил полный контроль над Инталией. Святитель Уллад Гелен, высший жрец Эмиала, был – в отличие от многих, занимавших этот пост и до него, и после, – человеком весьма здравомыслящим. Имперские амбиции Гурана уже тогда стали очевидны для всех, и если небольшие уделы не имели шансов выстоять против могучего соседа, то Инталия была достаточно сильна. Вернее была бы, если б помимо жрецов располагала и сколько-нибудь значительной армией.

Поэтому Орден Несущих Свет оказался наиболее удачным выбором. Рыцари Ордена были искусны и в вопросах военных, и в части использования магии, а принципы Ордена в общем и целом не слишком отличались от законов, насаждаемых Святителем Инталии. Договор был заключен, и ни одна из сторон впоследствии об этом не пожалела. А лет через двести Орден настолько плотно врос во властные структуры Инталии, что никто не мог бы провести границу, на которой заканчивались права магов и начиналась власть Святителя.

Наверное Императоры Гурана допустили ошибку. Тогда с Инталией еще можно было справиться малой кровью, но они предпочли подчищать мелкие государства в непосредственной близости от своих границ. Прошло почти триста лет, и политическая карта Эммера – такая, какой она остается и по сей день – полностью сформировалась…

* * *

«Ураган» медленно продвигался в густом тумане, убрав все паруса. Впрочем, толку от них все равно не было ни малейшего – своим существованием Борода была обязана еще и тому, что ветров в этих местах не бывало. С борта шхуны спустили две шлюпки, и теперь гребцы, сменяясь каждые два часа, волокли тяжелый корабль вперед. Свободные от гребли матросы, свесившись через борта, внимательно изучали воду, высматривая буруны многочисленных здесь рифов.

Путь через молочную завесу продолжался уже вторые сутки. Здесь не было ночи, здесь не было дня – только сумрак. Светлый, если где-то наверху светило солнце, и почти непроглядный, когда оно уходило за горизонт. В темноте движение корабля останавливалось – при нулевой видимости вероятность налететь на рифы возрастала многократно.

Таша стояла на палубе, кутаясь в сырой, почти не сохраняющий тепло плащ. Влага была повсюду, она забиралась в одежду, она склеивала волосы в липкие пряди, она вызывала дрожь и кашель. Альта, укрывшись сразу тремя одеялами, спала в крошечной каюте, а леди Рейвен предпочитала мерзнуть на палубе – все лучше, чем сидеть в деревянном ящике и ждать, когда он пойдет на дно. Девушка была убеждена, что рано или поздно это случится.

– Желаете грогу, леди? – Усы Ублара обвисли, и оттого лицо его приобрело какой-то особенно унылый вид. Настроение себе капитан поднимал огромным количеством горячего грога, не слишком приятного на вкус, но достаточно пьянящего.

Да и не он один. Каждые полчаса кок, распаренный и всклокоченный, вытаскивал на палубу приличных размеров дымящийся чан – и каждый матрос, проходя мимо, наполнял свою кружку. По всей видимости, если запасы провианта на «Урагане» и оставляли желать лучшего, то дешевого вина и специй было запасено в достатке. С точки зрения леди Рейвен, весь этот старый корабль насквозь пропах грогом.

– Нет, капитан, благодарю. – Таша уже успела ознакомиться с любимым напитком хозяина «Урагана».

– Зря, леди, зря. – Капитан с осуждением покачал головой. – В этом сра… мерзком тумане добрая кружка грога не только согреет душу и тело, но и спасет от простуды. Вы ведь уже совсем синяя.

Таша сверкнула глазами так, что старого капитана тут же бросило в жар. А может, это было следствием изрядной доли перца, подсыпанного в грог.

– Я… хм… имею в виду, госпожа, что вы… хм… заболеть можете.

Таша несколько мгновений подумала, прислушалась к своим ощущением, затем обреченно вздохнула.

– Ладно, давайте эту мерзость.

Одним движением она опрокинула в себя почти полкружки. Закашлялась, затем несколько мгновений старательно дышала, в тщетной надежде, что сырой туман хоть немного остудит бушующий во рту огонь. На лбу выступили капли пота… и вроде бы стало теплее. Да, заметно теплее…

– Какая гадость! – Она наконец-то обрела дар речи.

– Но действенная, леди, действенная, – осклабился капитан. – Я, знаете ли, пьянства на борту не допускаю…

– Правда? – Таша даже не пыталась скрыть насмешку.

– Я имею в виду пьянства среди матросов, – не моргнув и глазом, поправился капитан. – Пьяный засранец и с мачты свалиться может, и на вахте заснуть, и корабль на рифы посадить, и много еще чего… Пить в море – дерьмовое дело, леди. Но здесь, в Бороде, я всегда даю каждому по доброй кружке горячего грога. Потому что я умный. Пиратам или там всяким говённым имперцам в Бороду лучше не соваться, а мне этот туман даже нравится. Здесь безопасно.

Послышался отвратительный скрежет, корабль содрогнулся от киля до клотика. Чан с остатками грога опрокинулся и покатился по палубе, выплеснув темно-красную жидкость на давно не чищенные доски. От толчка один из матросов не удержался на ногах и вылетел за борт. Теперь парень, предусмотрительно привязавшийся веревкой, болтался в паре локтей от воды. Придя в себя, он буквально в несколько мгновений взобрался обратно. Кок выскочил из камбуза, держа на весу явно ошпаренную руку, и теперь сыпал витиеватыми проклятиями.

– Рифы по правому борту! – раздался пронзительный вопль.

– Вода в трюме! – тут же донеслось из корабельного чрева.

– Вот дерьмо! – подвел итог капитан.

– Заводи! Тяни! – вопили моряки, подтягивая к пробоине пластырь из просмоленной парусины и перемежая осмысленные команды водопадами ругани. Десяток матросов, натянув спасательные жилеты из надутых рыбьих желудков, барахтались в ледяной воде, направляя непослушное полотнище, остальные суетились в трюме и на палубе, помогая товарищам кто словом, кто делом. Пловцы постоянно сменялись – долгое пребывание в холодных волнах даже для закаленных моряков было опасным.

На палубе синих от холода парней встречали огромные кружки с горячим грогом, а в качестве дополнительного бесплатного приложения – часикработы на помпе. На «Урагане» было две помпы, и они работали без остановки, откачивая бьющую в пробоину воду. Каждую обслуживали четыре человека, и уже через несколько минут работы их лбы покрывались потом, а от влажной одежды начинал валить пар. Но, несмотря на усилия матросов, шхуна постепенно погружалась, и пловцам уже приходилось нырять к пробоине, чтобы расправить пластырь.

– Слишком большая дыра, – спокойно заметил Хай. – Этот сраный пластырь не удержит. Будь у нас еще парочка помп…

– «Ураган» пойдет ко дну? – Таша в отличие от капитана относилась к сложившейся ситуации с несколько большей опаской. – И ничего нельзя сделать?

– Что-нибудь сделать всегда можно, – пожал плечами Ублар Хай. – Перегрузиться в шлюпки. Выбросить корабль на какой-нибудь островок. Первый вариант, леди, мне не нравится. С этой посудиной у меня связаны некоторые воспоминания, и я не хотел бы… расставаться со старичком.

– А остров?

Капитан демонстративно уставился в туман и стоял так до тех пор, пока Таше не стало все ясно.

– Да, я понимаю…

– В этих местах немало островков, леди. Я, знаете ли, видел когда-то даже легендарный остров Зор. Правда, в тот раз за мной гнались две пиратских шебеки, и у меня были дела поважнее, чем разглядывание ледяных гор.

– Зор? Этого не может быть! – Таша уставилась на собеседника с откровенным недоверием.

Кок поднес капитану очередную дымящуюся кружку, и тот с видимым удовольствием сделал большой глоток.

– Побери меня Эмнаур, леди, какого… хм… к чему мне лгать вам? Зор ведь был где-то здесь, не так ли? На старых картах…

– После Разлома наш мир изменился, – протянула леди Рейвен. – Все старые карты врут. Насколько я помню, архипелага Медвежьей Лапы раньше вообще не существовало?

Ублар Хай снисходительно посмотрел на девушку.

– Вы, вероятно, крайне мало внимания уделяли географии, леди. Медвежья Лапа – остатки огромного острова Медвежий, который почти полностью ушел под воду. Зор ведь тоже был большим, а теперь от него осталось лишь несколько торчащих из воды скал. Но это был он.

– Остров Зор искали сотни лет. – Таша все еще не верила.

– Да кто его искал, – пожал плечами Хай. – Мало кто из этих говнюков, что именуют себя капитанами, рискует соваться в Бороду. А он ведь где-то здесь… Борода очень большая, леди, в ней немало разных островков. Нам бы хоть один найти – тогда мои мальчики живо подлатали бы корабль.

Альта, до этого молча слушавшая разговор, подошла к леди Рейвен. Теплой одежды для ребенка на корабле не нашлось, зато нашлась неплохая, хотя и не слишком новая, шкура северного волка, в которой девчушка поместилась почти целиком. И все равно она мерзла – Таша, вспомнив о целительных свойствах грога, заставила свою подопечную выпить почти полкружки, и теперь у Альты слегка кружилась голова.

– Простите, госпожа…

– Да?

В течение плавания они почти не разговаривали. Прежде девочка все время старалась быть на высоте, находя в себе силы даже поддерживать госпожу, но, оказавшись на борту корабля, в относительной безопасности и столь же относительном комфорте, разом утратила всю выдержку. И большую часть пути проспала – на время выходила из забытья, что-то ела, а затем снова проваливалась в сон. Таша старалась ее не беспокоить, понимая, что малышке и так пришлось перенести столько, что оказалось бы лишним даже иному взрослому. Хороший сон, обильное питание – и силы к девочке вернутся.

Если только это проклятое корыто не пойдет ко дну.

Когда шхуна налетела на риф, Альта проснулась и, закутавшись в теплую, нагретую во время сна шкуру, выбралась на палубу.

– Госпожа, я вот тут подумала… – Девочка неуверенно переводила взгляд с волшебницы на капитана и обратно. – Может, воду заморозить?

– Малышка, ты считаешь, что тут слишком жарко? – хмыкнул капитан.

– Нет, я… здесь холодно, но это и хорошо… если воду в трюме заморозить, то это ведь закроет дырку, да?

Волшебница и Ублар Хай переглянулись. Капитан задумчиво потеребил ус, затем осторожно поинтересовался:

– А вы сможете, леди?

– Заморозить полный трюм воды? – Она покачала головой. – Нет, разумеется. К тому же, капитан, вам ли не знать, что замерзшая бутылка вина разлетается вдребезги. Хотите, чтобы ваша лохань… э-э… ваша шхуна рассыпалась посреди моря?

– Нет, не хочу. – Хай помолчал, а затем заговорил быстро, словно боялся, что ему не дадут закончить. Вероятно, мысленно капитан уже простился с милой его сердцу шхуной и не желал упустить забрезжившую надежду. Пусть даже тень надежды. – Но, возможно, вы сумеете заморозить часть воды? Создать в трюме ледяную пробку вдоль правого борта? Это, побери меня Эмнаур, выглядит хорошим вариантом, леди. Понимаете, дело даже не в сраной пробоине, хотя она и велика. Треснули несколько досок вдоль борта, пластырь не может перекрыть все щели. Ребята пытаются заткнуть течь мешками, но помогает плохо.

Таша задумалась. Идея Ублара Хая не казалась совсем уж невыполнимой. Магов учили превращать воду в лед – либо для изготовления простейших предметов вроде ножа, либо для прокладывания дорожки через болото. Но одно дело заставить болотную воду схватиться ледяной коркой, способной выдержать вес человека, и совсем другое – провести филигранную работу, одевая искалеченный корпус судна ледяным панцирем. Таша усмехнулась – а ведь это вызов ее способностям, не так ли? Стоит сделать это хотя бы для того, чтобы доказать – это можно сделать!

Вместе с капитаном девушка спустилась в трюм. Воды здесь было уже по пояс, и она продолжала прибывать, несмотря на отчаянные усилия матросов, надрывающихся у помп. Для создания льда необходим был непосредственный контакт, и Ташу передернуло от одной только мысли, что придется лезть в эту холодную и, кроме того, не слишком чистую воду.

– Значит, так… теплую и хотя бы относительно сухую одежду, и еще кружку вашей отравы, капитан Хай! – рыкнула девушка.

Влив в себя кружку грога, Таша решительно шагнула в воду. В первый момент ей показалось, что не так уж это и страшно – но вскоре вода просочилась сквозь одежду, коснулась тела. Дыхание перехватило, но Таша, стиснув зубы, продолжала двигаться по пояс в воде, приближаясь к поврежденному борту.

Она сунула руки в воду, забормотала слова заклинания. Пальцы стремительно немели, но тот факт, что вода и без магии была ледяной, немало помогал волшебнице. Вода становилась густой и вязкой, в ней появились первые льдинки, они становились все больше, они прилипали к доскам, постепенно слипаясь в ледяную корку.

– Заклинание «ледяная тропа», класс «Помощь», стихия воды, – пробормотала Альта.

Она не ушла в каюту – тем более что идея все-таки принадлежала именно ей – и теперь сидела на верхней ступеньке лестницы, поджав ноги и плотно закутавшись в шкуру. Девочка с восхищением наблюдала за госпожой, такой красивой, такой могущественной. Что бы там ни говорили завистницы из Школы, леди Рейвен была великолепна. Альта очень гордилась тем, что Таша выбрала ее себе в спутницы… сейчас она не вспоминала о том, что, если бы не ее помощь – леди Рейвен давно умерла бы в лесу.

А Таша и в самом деле работала с упоением. Заклинание текло легко, льдинки слипались именно так, как требовалось, и даже холод, казалось, отступил на время, чтобы дать волшебнице закончить работу. «Ледяная тропа» была довольно сложной магией, к тому же на практике использовалась редко. Даже опытные маги часто предпочитали месить болотную жижу сапогами вместо того, чтобы тратить силы на создание непрочной и скользкой дорожки. Леди Рейвен в последний раз пользовалась «ледяной тропой» еще в Школе, но прекрасно помнила каждое движение, каждое слово. У нее все получалось как никогда – конечно, с тропой работать было бы намного проще, но с созданием ледяного панциря – куда интереснее.

А поблескивающая корка росла, утолщалась, становилась все плотнее и плотнее. Панцирь уже надежно запечатал течь, и уровень воды в трюме немного понизился – матросы на помпах работали как одержимые. Таша не ощущала усталости, это заклинание не высасывало из мага силы, подобно «исцелению», зато ноги охватывало онемение, она уже почти их не чувствовала.

– Хватит! – вдруг крикнула Альта. – Леди, хватит! Вы сейчас обледенеете сами!

Таша и сама понимала, что увлеклась. Ледяная корка достигла толщины ладони и продолжала увеличиваться. Волшебница замолчала и попыталась сделать шаг назад к лестнице – и тут же почувствовала, что падает. Почти в тот же момент ее подхватили четыре сильные руки – матросы оказались наготове. Один из них, огромный и широкоплечий настолько, что явно испытывал трудности в проходе сквозь узкие двери и люки шхуны, поднял Ташу на руки и почти бегом понес ее в каюту. Позади семенил капитан Хай, а Альта, путаясь под ногами у моряков, отчаянно старалась проскочить вперед.

Матрос положил леди Рейвен на кровать, а затем ретировался, повинуясь жесту капитана. Альта сунулась было вперед и замерла, увидев на лице леди Рейвен странное выражение, смесь удивления и обиды.

– Я совсем не чувствую ног, – прошептала Таша.

– Они онемели от ледяной воды, – зачем-то пояснил Ублар Хай. Он явно намеревался что-то сказать, но мялся и не знал, с чего начать.

– Не мучайте себя, капитан, – усмехнулась волшебница. – Я слушаю.

– Не соблаговолит ли леди… – с трудом выдавил из себя Хай, – э-э… снять штаны?

– Что???

– Да ничего! – Вопль Таши разом смел с капитана всю неуверенность, и теперь капитан рычал на девушку, как на своих матросов. – Думаете, леди, меня интересует ваш мороженый зад? Надо размять ваши ноги, иначе худо будет. Ладно, не хотите сами, я помогу. Только не мешайте.

Он с трудом стянул с волшебницы мокрые сапоги, затем пришла очередь сырых кожаных штанов – они были узкими, элегантными, выгодно подчеркивали фигуру, но снимать их было настоящим мучением. Капитан даже потянулся было к ножу, но наткнувшись на бешеный взгляд красной то ли от злости, то ли от смущения леди, лишь пожал плечами и продолжил свою работу.

Ноги девушки были почти белыми. Капитан обильно полил ледяную кожу неприятно пахнущим маслом и принялся с силой растирать их. Его широкие грубые ладони безжалостно плющили мышцы, и уже через минуту Таша вскрикнула. К онемевшим ногам возвращалась чувствительность, и теперь кожа горела. Боль была чудовищной – словно тысячи острых иголок одновременно пронзали нежную кожу.

– Грогу, – коротко приказал капитан, и Альта осторожно поднесла госпоже дымящийся напиток. Волшебница сделала глоток, еще один, и уже хотела вернуть кружку девочке, но капитан нахмурился: – До дна!

Давясь и захлебываясь, Таша опорожнила посудину. Спорить с этим истязателем у нее уже не было сил. Жгучий перец тут же вызвал прилив крови к коже, на лбу выступили капли пота. Капитан удовлетворенно хмыкнул и снова принялся с энтузиазмом массировать ноги волшебницы. Он работал еще с полчаса, и под конец Таша почувствовала, что ноги у нее сейчас просто отвалятся. Наконец Хай поднялся с колен, посмотрел на дело своих рук и удовлетворенно хмыкнул.

– А теперь еще кружечку, леди.

Вера капитана в целебную силу перченого пойла была абсолютной.

– Я… больше… не могу.

– Сможете, даже если мне придется влить в вас грог силой, – ощерился капитан.

– Я лопну! – Таша хотела, чтобы слова ее прозвучали твердо, но попытка вышла неубедительной.

– Никто еще не лопался от кружечки-другой доброго грога. – Ублар Хай не знал жалости. – И если вы, леди, изобразите неловкость и прольете хотя бы каплю, вам придется выпить вдвое больше.

Угроза была страшной, и девушка принялась торопливо глотать целебный напиток. Тем временем капитан вышел из каюты, чтобы спустя несколько мгновений вернуться нагруженным ворохом шкур, вроде той, что досталась Альте. На Ташу обрушился водопад из мягкого меха.

– Теперь, леди, вы будете спать. Примите мою благодарность, вы проделали великолепную работу. Ледяная пробка надежно сдерживает воду, и мы можем…

– Капитан, простите, но вы можете не так уж и много, – прошептала Таша. Говорить было тяжело, хотелось закрыть глаза, расслабиться, свернуться клубочком под толстым ворохом мехов. – Этот лед начнет таять через шесть-семь часов. Независимо от того, холодна ли вода за бортом. Но даже если бы не таяние… капитан, лед – хрупкая вещь. Боюсь, скоро вода опять начнет просачиваться. Вам надо искать остров… хоть какой-нибудь остров.

– Я сделаю все возможное, леди, – кивнул Ублар Хай. – Отдыхайте. Если лед потечет, сможете подновить панцирь?

– Да, разумеется. Но во второй раз это будет сложнее. К камню или куску дерева магию можно применить лишь единожды, вода в этом отношении послушнее. Но не намного.

* * *

Сон был тяжелым. Ташу бросало то в жар, то в холод, меха то казались невесомыми и не приносящими тепла, то становились тяжелыми и давящими. Но постепенно девушка успокоилась, сон стал безмятежным, дыхание – ровным. Проспала она очень долго, почти шестнадцать часов, и все это время Альта не отходила от постели ни на шаг, поправляя сползающие шкуры.

Когда волшебница открыла глаза, ее маленькая подруга дремала рядом с ней. Таша осторожно пошевелилась, затем медленно, чтобы не разбудить девочку, сползла с кровати. Она чувствовала себя неплохо – ноги слушались и совсем не болели, голова была достаточно свежей, и настроение тоже заметно улучшилось. Она оделась – приготовленные капитаном вещи были не новыми, совсем не элегантными и совершенно не подходящими по размеру, зато теплыми.

Выбравшись на палубу, Таша тут же наткнулась на капитана. Ублар Хай выглядел весьма помятым – похоже, поспать ему толком не довелось. Он внимательно посмотрел на девушку, словно оценивая ее состояние, затем коротко поклонился.

– Как дела, капитан?

– Дерьмово, – хмыкнул он. – Как вы и предсказывали, леди, лед начал таять через семь часов. Сейчас от него ни хрена… э-э… ничего не осталось.

– Почему вы меня не разбудили?

– Ваша магия сделала свое дело, леди. Ледяной панцирь сдерживал воду, и мои засранцы подвели надежный пластырь. Эта сволочная вода продолжает поступать в трюм, но помпы справляются. Не знаю, надолго ли… корпус пострадал сильно, «Урагану» нужен ремонт.

– Что с поисками острова?

– Ориентироваться в Бороде – хуже некуда. Лот, лаг, компас – вот все, что мне доступно. Точных карт не существует… да и неточных в общем тоже. Так, кое-какие мои наброски, все же местная хмарь не раз спасала мою задницу. Надеюсь, шлюпки тянут корабль правильным курсом, и через несколько часов мы выйдем к солнцу.

– Корабль прошел Бороду насквозь?

Капитан покачал головой.

– Что вы, леди, эта дерьмовая Борода велика. Просто здесь есть… мы называем эти места карманами – небольшие области без тумана. Такие встречаются. В карманах часто прячутся островки. Только в этом сра… в общем в тумане легко пройти мимо.

– Значит, остается только ждать.

Шхуна медленно двигалась вперед. Все так же менялись гребцы в шлюпках – матросы были порядком измучены, за последние сутки на их долю выпало немало работы, включая купание в ледяной воде. Разумеется, все на корабле считали леди Рейвен виновной в этих бедах, и мрачные взгляды, бросаемые на девушку матросами, не содержали ни капли дружелюбия.

– Леди, у меня к вам будет одна просьба. – Ублар Хай явно был не в своей тарелке. – Не могли бы вы пройти в вашу каюту?

– В каюту? – Таша передернула плечами. – Зачем?

– Большинство моих парней подозревают, что ваше пребывание на «Урагане» приносит беду. – Он помялся, затем пояснил: – Разумеется, речь о мятеже не идет, я сумею удержать этих засранцев в руках… но лучше не мозолить им глаза. Хотя бы до тех пор, пока мы не найдем островок, подходящий для ремонта. Думаю, когда мой корабль снова будет в порядке, а матросы получат пару дней отдыха, они успокоятся.

– Если ваша матросня, капитан, посмеет сказать в мой адрес хотя бы одно грубое слово, – Таша улыбалась, но от этой улыбки веяло холодом куда сильнее, чем от серых ледяных волн, – то вам придется в ближайшем же порту искать новых людей.

– Ну да, вы способны перебить половину команды до того, как они до вас доберутся, – хмыкнул Хай. – Или даже всех. Вопрос лишь в том, что вы будете делать дальше? Поведете корабль в одиночку?

Таша смерила капитана недобрым взглядом, но сочла лучшим последовать данному совету. Альта еще спала, и волшебница просто села в кресло, уставившись в дощатую стену неподвижным взглядом. Было холодно, в углах каюты поблескивал лед, стекло единственного узкого окошка было затянуто морозными узорами. Таша поправила шкуры, укрывающие девочку, затем стянула с себя сырую от вечного тумана куртку и снова вернулась в кресло, закутавшись в мягкий мех.

А ведь все казалось таким простым. Несколько дней необременительного плавания, отдых и полноценный сон, затем – земля, безопасная территория Инталии. А там можно будет пристроить Альту в какое-нибудь тихое место… на время, только на время. Таша чувствовала ответственность за эту малышку – быть может, впервые в жизни она должна была заботиться не только о себе. Странное чувство, доселе незнакомое – и нельзя сказать, что оно было приятным. Леди Рейвен всегда считала себя одиночкой – сначала это казалось более выгодным и даже в чем-то интересным, затем… затем стало единственно возможным. Таше не довелось обзавестись друзьями, и сейчас она с интересом и опаской прислушивалась к своему сердцу.

Да, надо будет позаботиться о малышке. Девочке пришлось много пережить, и какое-нибудь спокойное местечко будет ей хорошей наградой. Пристроить ее в один из замков? Среди дворян попадаются любители книг, и хороший библиотекарь им не помешает. Особенно если в придачу к библиотекарю прилагается благодарность Ордена.

А может, пусть девочка поживет в замке Рейвен? Таша редко навещала отцовский удел, предпочитая дом в столице – но знала, что слуги следят за родовым гнездом, поддерживая в нем порядок. Старый лорд Рейвен собрал неплохую библиотеку, и Альте там будет интересно. Во всяком случае в первое время – пока ее любознательная головка не впитает в себя все ценное, что найдется в этой коллекции.

Конечно, замок знавал и лучшие времена – когда в доме нет хозяина, это всегда чувствуется. Лорд Рейвен редко покидал милые своему сердцу стены, а его дочь всегда тяготили каменные стены и мрачные башни. Скорее всего от вторжения замок не пострадал, он находился западнее Торнгарта, и вряд ли имперские войска стали тратить время и силы, чтобы захватить не представляющее стратегической важности строение.

Да, это будет неплохим решением. А потом будет восстановлена Школа, и ей наверняка понадобится библиотекарь. Тем более что на этот счет уже есть договоренность с Лейрой. Школа получила тяжелый удар, и пройдет немало времени, прежде чем она наберет былую силу. И Альта этому поможет – может, у девчонки проблемы с применением магии, но отличная память тоже чего-то стоит.

Таша с ненавистью посмотрела на кружку с остывшим грогом, явно приготовленную для нее. К несчастью, слишком торопливое отбытие не позволило капитану принять меры, дабы обеспечить комфорт своим пассажирам. На «Урагане» не было ни одной бутылки хорошего вина – только несколько бочек кислятины, которую кок, привыкший к вкусам капитана, лил в этот ужасный грог. С продуктами тоже было не очень, но к простой непритязательной пище волшебница относилась достаточно терпимо.

Очень хотелось пить. Язык напоминал шершавую терку, его движения во рту причиняли боль. Но альтернативой грогу была лишь не слишком свежая вода из стоящих в трюме бочек. Таша взяла кружку, зажмурилась, сделала несколько глотков. Немного полегчало.

Дверь шевельнулась, открываясь… затем человек, стоящий по ту сторону створок, сообразил, что не стоит врываться в каюту к волшебнице без разрешения. Дверь закрылась, раздался осторожный стук.

– Да?

– Леди, хочу сообщить вам хорошую новость, – послышался голос Ублара Хая. – Мы вышли из тумана. И видим остров.

Шхуна медленно обходила остров по широкой дуге. В матросов словно бы влились новые силы, близость берега воодушевляла, и они вовсю работали веслами, буксируя корабль. И даже пытались петь что-то яростно-боевое, подстраивая удары весел под ритм неблагозвучной песни.

Остров был невелик. Несколько торчащих из воды скал, почти полностью затянутых льдом – лишь у подножия серые промерзлые камни выступали из-под снежного покрова. Невысокие волны пенились, разбиваясь о многочисленные гранитные зубья. Очевидно, подойти к острову и не угробить при этом корабль окончательно будет непросто. Но Ублар Хай, стоявший на мостике и что-то с весьма довольным видом насвистывавший, явно был другого мнения.

– Вы ищете бухту, капитан?

– Нет, если я не ошибаюсь, бухты здесь нет, – ответил он. – Но вот за тем мысом нас ожидает неплохая отмель, подход к которой свободен от рифов.

– То есть вы уже видели этот остров?

Хай лишь пожал плечами.

Медленно проплывали мимо скалы. Как и предсказывал капитан, очередной поворот открыл «Урагану» небольшую, всего лишь сотни в полторы шагов, песчаную отмель. Матросы на шлюпках радостно взревели, с силой ударили веслами по воде. Им вторили радостные крики людей на корабле. Вот первая шлюпка коснулась берега, матросы выбрались на песок и, ухватившись за канат, принялись тянуть корабль к суше. Через считаные секунды к ним присоединились их товарищи. Оставшиеся на корабле подбадривали друзей криками, а шлюпки сновали между «Ураганом» и песчаной косой, перебрасывая на остров людей, которые тут же включались в работу.

Наконец киль шхуны врезался в песок, и движение «Урагана» прекратилось.

– Ну что ж, леди, будем считать, что нам повезло.

– Вы так и не ответили, остров вам знаком?

– Ну… – протянул капитан, – я не высаживался на нем, если вам это важно. Но это именно тот остров.

– Зор?

– То, что от него осталось. В прошлый раз мы прошли мимо этой отмели, но времени на остановку у нас… хм… не было. Я уверен, что это Зор. Обратите внимание на вон ту скалу, леди.

Таша посмотрела и пожала плечами.

– Камень, лед… ничего необычного.

– Чуть левее и ниже.

Взгляд волшебницы медленно скользил по обледенелым уступам. Действительно, если как следует присмотреться да еще приложить капельку фантазии, то вон тот выступ похож на остатки разрушенной башни, а рядом вроде бы уцелел фрагмент стены. Таша особо не интересовалась архитектурными особенностями располагавшейся на острове Академии. Вроде бы крупнейший учебный центр магов Эммера прикрывали несколько небольших замков, построенных на скалах. Даже скорее не замков, а сторожевых башен, на которых дежурили волшебники и стража Академии.

Но подобные сторожевые башни строились и на других островах, не только на Зоре. Годы, предшествующие Разлому, были расцветом боевой магии, волшебники контролировали моря, сделав судоходство практически безопасным – и строительство наблюдательных башен на островах вдоль наиболее оживленных маршрутов сыграло в этом немалую роль. Более того, убедившись в высокой эффективности такого рода защитных средств, многие правители стали организовывать подобные посты и на суше – до сих пор в Выжженной Пустоши можно встретить старые руины, где тысячи лет назад несли службу маги-хранители путей.

Так что наличие башни – если эти укрытые льдом камни и в самом деле развалины древних построек – еще ничего не доказывает. Но ведь так хочется верить.

– Сколько мы пробудем на острове?

Капитан почесал косматый затылок.

– Два дня, если потратить их только на ремонт борта. Но я бы хотел воспользоваться моментом и очистить днище от этих дерьмовых водорослей. Если предстоит бегать от имперских галер, я бы предпочел, чтобы «Ураган» мог развивать всю доступную скорость. На кренгование и другие работы понадобится, как минимум, дней десять. Придется разбивать лагерь, разгружать судно.

– Значит, я смогу как следует осмотреть остров, – удовлетворенно кивнула волшебница.

– Э-э… это ведь может оказаться опасным, леди, – недовольно буркнул Хай. – А у меня и так не хватает людей. Боюсь, я не смогу выделить вам сопровождающих.

– Вы думаете, капитан, я вижу горы впервые в жизни?

– Вы? Не знаю. А мои парни всем горам предпочитают гору хорошей закуски. Поэтому, леди, если с вами что-то случится, я… – он вздохнул и решительно (но все же отводя взгляд в сторону) заявил: – Я никому не позволю лезть в эти сраные горы и искать вас, ясно? И если вы не вернетесь в лагерь к назначенному сроку, «Ураган» задерживаться не станет.

– Я могу сама отвечать за свои поступки, капитан, – снисходительно заметила леди Рейвен, вскинув подбородок. – Я давно уже не маленькая девочка, нуждающаяся в няньке. Тем более в такой няньке, как вы.

– Ну… на вашу ответственность, леди, – буркнул он и, повернувшись к Таше спиной, заорал: – Марди, Галик, начинайте разгрузку! Пратт, чтобы через час эти сраные палатки стояли на берегу! Люк, бери десять парней и готовьте вороты, я хочу увидеть днище «Урагана» уже к вечеру! Пошевеливайтесь, сучьи дети!

Работа кипела. Матросы гоняли шлюпки от корабля к берегу и обратно, перевозя грузы – для кренгования необходимо было максимально разгрузить судно. Таша понимала, что места для нее и Альты пока на шлюпках нет – и предусмотрительно находилась в каюте, стараясь не путаться у матросов под ногами. Даже кок был вовлечен в суматоху – горячий обед был перенесен на ужин, а пока все желающие могли подкрепиться куском хлеба и солонины. Зато вечером ожидался настоящий пир – кок уже вытребовал у капитана разрешение пустить в дело кое-какие запасы, приберегаемые для особого случая.

К большой удаче капитана, шхуна почти не несла груза – в городке, захваченном имперцами, не нашлось выгодного фрахта, а привезенные «Ураганом» товары были заблаговременно переправлены в портовые склады. Поэтому работы для матросов, разгружавших корабль, оказалось не слишком много. Наконец трюмы были опорожнены, заскрипели вороты, натянулись канаты, вытягивая «Ураган» на песок. Обычно в таких случаях под киль полагалось подкладывать катки, но на негостеприимном берегу острова деревьев не росло. Несколько подходящих бревен нашлось в трюме – запасливый капитан, отправляясь в море, пытался предусмотреть все. И оставалось надеяться, что по завершении очистки днища корабль удастся без особого труда столкнуть обратно в воду.

– И… эх! – громыхнул вопль, и несколько десятков мужчин вцепились в тали, привязанные к мачтам. Корабль чуть накренился.

Таша сидела в поставленном прямо на песок кресле и с видимым интересом наблюдала, как шхуна медленно заваливается набок. Большей частью «Ураган» находился в воде, вытаскивать его на песок целиком матросы не рискнули. Альта бегала по пляжу, стараясь увидеть процесс кренгования со всех сторон. Разумеется, она всем мешала – но матросы относились к любознательной девочке весьма дружелюбно. Да и на леди Рейвен уже поглядывали без былой неприязни.

– И-и-и… эхххх!!! – Люди пятились, взрывая песок тяжелыми башмаками.

– Было бы неплохо еще и покрасить корпус, – заметил капитан Хай, подходя к волшебнице. В руке у него, как обычно, была кружка.

– Вы намерены сидеть здесь месяц?

– Если бы на борту имелся достаточный запас краски, – с явным сожалением покачал головой Хай, – то этот вопрос можно было бы и обсудить. Но – не судьба. Леди, палатку для вас и девочки уже приготовили, ночевать на борту опрокинутого корабля я бы не советовал. Неудобно. Ужин скоро будет готов.

– Благодарю, капитан.

– И вы… того… подумайте, леди. Может, все же не стоит лезть в горы. Опасно это.

Если бы капитан и постарался придумать более надежный способ подтолкнуть Ташу к экспедиции, это ему вряд ли удалось бы. Дух противоречия, ставший второй натурой волшебницы, тут же встал на дыбы.

– Капитан! – сверкнула глазами леди Рейвен, ее голос стал ледяным. – Я сама буду решать, что делать, надеюсь, это ясно? И прошу вас впредь воздержаться от подобных советов. Я не учу вас управлять кораблем, а вы не вмешивайтесь в мои планы.

Ублар Хай коротко поклонился и ушел. Он мысленно поклялся себе, что больше не скажет этой психованной стерве ни слова. Если ей так уж хочется свернуть себе шею на леднике – пусть ее. Но он и в самом деле не пошлет ни одного человека на поиски и не задержит здесь шхуну ни на час сверх времени, необходимого на ремонт.

Наконец корабль лег на бок. Матросы закрепили канаты, удерживающие судно в наклоненном положении, и, вооружившись массивными скребками, взобрались на сильно обросшее днище. Когда водоросли и ракушки, присосавшиеся к днищу «Урагана» будут полностью счищены, придет время для заделывания пробоины. Уже смеркалось, а работа на скользком от водорослей дереве была опасна и при ярком свете – а потому матросы лишь несколько раз ковырнули наросты, сопровождая каждое движение восторженными воплями, и с готовностью побросали инструменты, двинувшись в лагерь, где уже был готов горячий ужин.

С утра следующего дня работа вокруг корабля закипела. На песок прибрежной полосы водопадом сыпался срезанный с днища шхуны мусор. Десять человек, обвязавшись веревками, скоблили верхнюю часть корпуса от ватерлинии вниз, еще столько же долбили наросты в области киля. Погода благоприятствовала матросам – с утра стало заметно теплее, от разгоряченных работой тел шел пар.

Некоторое время Таша бродила по лагерю, изнывая от скуки. Все были поглощены делом, зато ей было абсолютно нечем заняться. Помощь волшебницы, к тому же все еще не оправившейся от болезни, была никому не нужна. Несколько раз девушка бросала заинтересованные взгляды в сторону обледенелых скал, затем, пожав плечами, неспешно двинулась к границе песчаной полосы.

Альта не обратила на это внимания – она встала рано и теперь вместе с коком суетилась на импровизированной кухне, которую пухлый коротышка, потчевавший команду «Урагана» своей стряпней, упорно называл «камбузом». Поначалу кок принял девочку без особого восторга – но работы и в самом деле было много, а потому Альте досталось дело хотя и весьма неприятное, но зато вполне привычное – котлы нуждались в основательной чистке после вчерашнего ужина.

Зато намерения волшебницы не ускользнули от взгляда капитана, который, казалось, успевал держать под контролем все происходящее в лагере. Ублар Хай мрачно посмотрел ей вслед и тяжело вздохнул. Пусть он и не сталкивался с путешествиями через горы, но сильно подозревал, что только законченный идиот попрется на обледенелые скалы в изящных, для городских улиц предназначенных сапогах и со шпагой в кольце на поясе. Особенно со шпагой. На острове единственной живностью, кроме матросов «Урагана», были гнездящиеся на камнях птицы, и таскать с собой оружие было потрясающей глупостью.

Он вспомнил данное себе самому обещание не связываться с взбалмошной волшебницей и несколько минут отважно с собой боролся. К сожалению, это была не та битва, в которой ему суждено было одержать победу.

– Галик! – крикнул он раздраженно. – Пойдешь за этой… за нашей гостьей. Так, чтобы эта стерва тебя не видела. Присмотри за ней… надеюсь, она сломает себе ногу и до конца плавания не будет доставлять хлопот.

– Капитан, она должна сломать ногу? – Третий помощник понял фразу хозяина по-своему. Галик Туб умел находить в словах капитана потаенный смысл и, как правило, не ошибался. К тому же он слыл большим мастером в исполнении особо щекотливых приказов – причем делал это настолько ловко, что никто не мог впоследствии связать всякого рода несчастные случаи с «Ураганом» и его старым капитаном. И в этот раз он все почувствовал верно, но Хай, мгновение подумав, покачал головой.

– Нет уж, пусть все идет, как идет. Если Эмиал захочет – госпожа волшебница получит его недовольства полной мерой. Если же нет – пусть возвращается целой и невредимой. Просто проследи… я бы не хотел, чтобы леди свернула себе шею.

– Будет исполнено.

Галик взял из кучи выгруженного с «Урагана» барахла бухту тонкой веревки, надел моток на плечо и, дождавшись, пока леди Рейвен скроется за камнями, двинулся следом. Он не сомневался, что волшебница не сумеет его заметить. Ему приходилось следить подобным образом и за более опытными в таких делах людьми. И далеко не всем из них удавалось увидеть преследователя… даже перед смертью. Ему скоро должно было исполниться пятьдесят – весьма почтенный возраст. Большую часть жизни этот мрачный мужчина провел на службе Ночному Братству – пока не решил, что дальнейшая работа ночного убийцы может оказаться опасной для здоровья. Из Братства не уходят, это знали все, но Галик – которого в те времена звали иначе – не без оснований считал, что сумеет сделать это. Пока что он подтверждал свою правоту – тем, что все еще был жив.

Впрочем, особых иллюзий насчет своего будущего Галик не питал. Служить у капитана Хая было интересно, к тому же на корабле он был в немалой степени защищен от своих бывших товарищей по Братству – ночные убийцы Гурана предпочитали действовать на суше. За десять лет плаваний третий помощник скопил немало золота и давно уже собирался уйти на покой – приобрести скромный домик где-нибудь на окраинах Инталии… желательно на окраине, максимально удаленной от имперской границы. Жениться. Может, завести какое-нибудь дело. Но решиться на это он все никак не мог. У Братства долгая память, и жизнь даже в самой мирной и тихой деревушке будет, пожалуй, опаснее, чем полное неопределенности плавание на борту старого судна.

Галик неспешно поднимался по каменной осыпи, смерзшейся в монолитную массу. Через некоторое время гравий перестал скрежетать под ногами, сменившись каменной лестницей, изрядно пострадавшей от времени. Большая часть ступеней была разрушена, по обледеневшим камням идти было непросто, но бывший убийца ступал уверенно. Чего нельзя было сказать о волшебнице.

Упрямо карабкавшаяся вверх леди Рейвен уже несколько раз поскальзывалась, и Галик лишь качал головой – еще немного, и мрачное пророчество Ублара Хая вполне может сбыться. И ладно если дело ограничится сломанной ногой или рукой. Галик не понимал, какая сила тянет эту девушку в горы – с его точки зрения, в голых камнях не было ничего интересного. Всю жизнь ходивший по острию ножа, он не признавал беспричинного риска и не понимал людей, которые с готовностью ставят на кон свою голову. Для любого риска должна быть цель – золото или слава, честь или долг.

Волшебница обернулась, и Галик отступил вбок, слившись со скалой. Пожалуй, стоит несколько увеличить дистанцию. Его чуть было не заметили – непростительная оплошность. Может, он стареет?

Некоторое время Галик стоял у скалы, чутко прислушиваясь к удалявшимся шагам волшебницы, совершенно не умевшей – или просто не желавшей – двигаться бесшумно. Он осторожно выглянул из-за камня. Волшебница как раз скрывалась за очередным поворотом. Вероятно, она все же заметила преследователя, поскольку постоянно оглядывалась и теперь держала шпагу в руках. Глупо – шпага на этих кручах была скорее помехой, чем помощью, к тому же в схватке с бывшим убийцей оружие не смогло бы помочь леди. Разве что магия… но в прошлом Галику доводилось убивать и магов.

Послышался странный шум. В первый момент бывшему убийце показалось, что звук донесся с берега, но мгновением позже он понял, что ошибся. Это был шум осыпающихся камней… и раздался он там, куда ушла волшебница.

Уже не скрываясь, Галик бросился вверх по лестнице, в считаные мгновения преодолел источенные временем ступени, свернул за скалу, скрывшую леди Рейвен, и…

За скалой было пусто. Никаких следов волшебницы… только свежая осыпь.

Таша поднималась по скользким камням, уже порядком жалея, что вообще полезла в горы. Следовало бы взять с собой хоть какое-нибудь снаряжение… и выбрать более подходящую обувь. Девушка знала, что многие считают ее легкомысленной, и она всегда старалась доказать, что это не так. Но теперь она кляла свою непредусмотрительность, одновременно понимая, что вернуться – означает как минимум вызвать у Ублара Хая ехидную ухмылку. Она представила себе все понимающий, а оттого еще более мерзкий взгляд капитана и поморщилась – ну уж нет. Она вернется не раньше, чем к ужину. Из принципа. И будет держаться победительницей, даже если все, что она найдет, – это водянки на ногах.

Пару раз она оступилась, лишь чудом удержав равновесие. Ужасно мешала шпага, девушка уже десять раз обругала себя за то, что взяла клинок с собой. Упасть, имея на поясе острое лезвие, да еще не спрятанное в ножны… Таша извлекла шпагу из кольца, решив, что лучше нести ее в руке – в случае падения ее можно будет просто бросить. Девушка оглянулась – отсюда, с горы, корабль выглядел выбравшимся на сушу китом, вокруг которого копошится множество хищников, дорвавшихся до беспомощной добычи. Странное зрелище…

Волшебница двинулась дальше, осторожно ступая по выщербленным древним ступеням. Свернула за скалу и остановилась – дальше лестницы не было. Вероятно, землетрясение обрушило часть скалы, заодно уничтожив и каменный путь. Волшебница придирчиво осмотрела склон. Что ж, подняться по осыпи вполне возможно – особенно если делать это достаточно осторожно.

– А может, вернуться? – она произнесла эти слова вслух. Звук живого голоса казался странно неуместным в этих горах, где, возможно, сотни лет не ступала нога человека. Девушка снова посмотрела на лежащий на песке корабль и помотала головой. – Ни за что! Только вперед!

Руины башни – теперь уже не оставалось сомнений, что перед ней и в самом деле остатки древнего сооружения – были не так уж и далеко. Преодолеть полсотни шагов по каменному крошеву, затем перебраться через груду обломков покрупнее – а там снова виднеются ступени. Несложная задача. Каменная башня, от которой осталось не так уж и много, притягивала взгляд, заставляла сердце сжиматься от предвкушения чуда. Нет сомнений, ничего ценного там давно уже не осталось, просто смешно думать, что за тысячи лет ни один корабль не подходил к берегам острова. Наверняка искатели легкой наживы уже давно обыскали здесь каждый камень, подобрав все ценное. Но одна лишь возможность прикоснуться к стенам, построенным до Разлома, вызывала сладкую дрожь. Таша не страдала фанатичной тягой к знаниям, не стремилась похоронить себя в пыли древних библиотек – но сейчас испытывала чувство сродни благоговению.

Волшебница медленно ступила на камни, сделала шаг, другой. Осыпь выглядела вполне надежной, и Таша на мгновение утратила осторожность. Совершенно неожиданно что-то хрустнуло под ногами, вся масса камней разом пришла в движение – и Таша почувствовала, что куда-то летит. А потом был удар – и тьма.

Она не знала, сколько пролежала без сознания. Вероятно, не слишком долго, поскольку, когда Таша пришла в себя, на нее еще сыпалось каменное крошево. Обвал продолжался, но уже почти сошел на нет. Зато вокруг царила полная, абсолютная тьма. Девушка попыталась встать – и тут же рухнула, поскольку под ногами было что-то вроде кучи гравия, стоять на которой, да еще в темноте, было абсолютно невозможно.

Странное ощущение… Таша знала, что в Триумвирате практикуются моления в полностью лишенных света кельях, но сама она еще ни разу в жизни не оставалась в столь непроглядном мраке. Не видно рук, не видно стен или пола, кажется, что тело исчезло – и если бы не колючие камни под…

Волшебница попыталась создать магический огонек – и первый раз в жизни потерпела неудачу. Странно творить заклинание, не имея возможности увидеть движения своих пальцев. Только с третьей попытки родился крошечный огонек – искорка, не более. Дальше дело пошло легче, и через минуту над головой девушки вились три ярких сгустка голубого пламени, достаточно хорошо освещавших место, куда занес ее обвал.

Это было поистине странное место. Огромный зал был порядком завален камнем и льдом. Гадать о том, как девушка попала сюда, пришлось недолго – в некогда монолитном сводчатом потолке зияла большая прореха, под которой, собственно, и находилась сейчас леди Рейвен. Вероятно, то самое землетрясение, что разрушило лестницу, повредило и этот подземный зал. Даже если бы сквозь дыру проглядывало небо, выбраться она не смогла бы – потолок был довольно высок, примерно в два ее роста. Оставалось надеяться, что отсюда найдется какой-нибудь другой выход.

Девушка встала с кучи камней, сделала шаг… и вскрикнула от неожиданности. Под ногами все было завалено костями. Человеческими костями. Проржавевшие доспехи прикрывали изломанные скелеты – многие кости были раздроблены, словно по ним молотили чем-то тяжелым. Это произошло очень давно – от одежды остались лишь сгнившие клочья да детали из металла, доспехи и оружие превратились в никому не нужный хлам. Кое-где среди истлевших трупов поблескивали золотые вещицы, которые, вероятно, смогут заинтересовать капитана Хая и его команду. Если им представится возможность обшарить этот зал.

Таша подошла к стене. Прошедшие века не пощадили фрески, от которых уцелели лишь отдельные блеклые пятна, зато резьба почти не пострадала. Таша медленно провела пальцами по барельефу. На камне была вырезана картина – шестеро людей за столом, кресла с высокими резными спинками, тяжелые мантии. У каждого – длинный посох с граненым камнем в навершии. Сбоку от стола – еще один человек, седьмой, склонившийся в поклоне. Не в глубоком, как должен крестьянин поклониться благородному дворянину – нет, эта фигура склонилась перед старшими, но равными.

Так ученик, жаждущий звания адепта, склоняется перед суровыми экзаменаторами. Так мастер, желающий стать магистром, приветствует старших по опыту и знаниям.

Девушка нежно касалась кончиками пальцев резного камня.

– Зор-да-Эммер, Сердце Мира… – прошептала она.

Сторожевая башня могла быть построена на любом из островов. Но только там, где некогда была сосредоточена вся элита волшебников Эммера, могли украсить стены картинами такого рода. Не оставалось сомнений в правоте Ублара Хая, это действительно был остров Зор, великая Академия Магии. Некогда великая… что осталось от былого Сердца Мира? Несколько скал, покрытых снегом и льдом, быть может – еще пара залов вроде этого, находившихся достаточно высоко в горах, чтобы не скрыться под водой вместе с остальной частью острова. О планировке Академии сохранилось немного записей – в основном воспоминания уцелевших магов, записанныеими на старости лет. В те времена выжившие отчаянно старались сохранить утекающие меж пальцев знания, а то и попросту выжить, и записи о расположении залов и коридоров ушедшей под воду высшей магической школы вряд ли были сочтены очень уж важными.

Вроде бы в горах был размещен Зал Испытаний, место, где молодые маги и волшебницы доказывали свое право на высокие ранги. Таша невесело усмехнулась – лучше бы это была библиотека. Получить доступ в сокровищницу древних знаний – об этом можно было только мечтать. Вряд ли здесь осталось хоть что-то ценное… правда, есть один вопрос. Почему погибли все эти люди? Таша отошла от стены и присела возле груды костей. Похоже, этих людей нельзя обвинить в том, что они поубивали друг друга в схватке за обладание сокровищами. Повреждения скелетов не слишком соответствовали ударам мечей и топоров. Скорее тут были пущены в дело булавы или дубины.

Из-под груды камней выглядывал кусок зеленоватого стекла. Таша взяла ржавый кинжал и принялась освобождать свою шпагу из гранитного плена. Закончив работу, она огорченно вздохнула – если зеленое лезвие пережило камнепад без повреждений, то эфесу досталось куда больше. Металл ажурной гарды согнулся и покрылся царапинами, деревянная рукоятка, видимо, раскололась от ударов. Когда Таша извлекла шпагу из-под завала, от рукоятки не осталось и следа, лишь стеклянный стержень, ранее прикрытый накладками из светлого ореха, поблескивал в лучах магических светлячков.

Волшебница вернула шпагу на место – в кольцо на поясе – и принялась исследовать огромный зал. Во время церемоний здесь собиралось немало народу, и зал должен был вместить всех желающих. И сейчас ярко сияющие огоньки освещали лишь малую его часть – все остальное тонуло во мраке. Девушка двинулась вдоль стены, светляки следовали за ней, танцуя над головой волшебницы.

Очень скоро она обнаружила выход из зала – вернее то, что когда-то было выходом. Двери были сорваны с петель, а за ними – сплошная стена льда. Люди, прошедшие этим коридором, оказались заперты в зале обвалом. Вопрос о том, кто превратил отряд охотников за сокровищами в груду дробленых костей, по-прежнему оставался открытым, но теперь хоть было ясно, почему никто не смог убежать. Во всяком случае Таша была уверена, что выбраться из зала никому не удалось – иначе спасшийся вернулся бы с подмогой, и золотые украшения не валялись бы на усыпанном костями полу. Она мрачно посмотрела на забитый льдом проход. Капитан Хай пообещал, что «Ураган» пробудет на острове минимум десять дней. Успеет ли она пробить проход через ледяную стену? Если пустить в дело магию – возможно… при условии, что стена не слишком толстая.

Интересно, если как следует покричать, услышит ли кто-нибудь ее вопли? Воспользоваться заклинанием «длинного языка» было невозможно – эта магия не действовала под крышей. Она ни минуты не сомневалась, что капитан Хай, несмотря на все его угрозы, организует поиски – но подозревала, что они закончатся неудачей. Последнее, что она помнила перед падением, был грохот обвала. Сама девушка провалилась в дыру – надо сказать, провалилась на удивление удачно, ничего не сломав и отделавшись лишь легкими ушибами, двумя десятками царапин, порванной одеждой и изуродованной шпагой. Но камнепад скрыл все следы – и искать ее будут наверняка ниже того места, где можно обнаружить пролом в крыше подземного зала.

Девушка двинулась дальше, надеясь, что у зала окажется второй выход.

Ее надежды оправдались – но совсем не так, как ей бы того хотелось.

Темная груда в десятке шагов от нее, ранее скрывавшаяся во мраке, шевельнулась, распрямляясь. Загремел металл, высокая фигура, покачиваясь, сделала шаг навстречу девушке. Таша отшатнулась, рефлекторно вскидывая руку – огненный шарик расплескался по странной конструкции, не причинив ей ни малейшего вреда. Таша бросила еще одно заклинание, и число светляков выросло до четырех – новый был самым ярким, и теперь пляска пламенных шариков заливала дрожащим светом изрядный кусок подземелья.

И того, кто неспешно надвигался на волшебницу.

Никто не сомневался, что магию можно вложить не только в камень или дерево, но и в металл. Правда, даже у лучших магов результат ограничивался простейшими ловушками, а создать что-нибудь по-настоящему серьезное удавалось лишь тем, кого называли Творцами Сущего. Железо и сталь сопротивлялись магии отчаянно, и даже ловушку удерживали в себе лишь несколько часов, не более. Бронза и медь считались более подходящим материалом, а лучшим называли золото. По слухам, древние мастера способны были вкладывать в золото магию на многие годы. Таша всегда считала это не более чем легендами – и вот сейчас перед ней стояло живое… ну, не очень живое, или даже совсем не живое, но все же доказательство правдивости старых россказней.

Голем. Только в страшном сне можно было представить себе золотое чудовище, медленно приближающееся к девушке. Каменных големов можно было создать из кучи щебня, но эту… вещь специально изготовили для того, чтобы впоследствии вдохнуть в нее иллюзию жизни. Массивные руки и ноги с подвижными суставами. Тощий торс, носящий следы ударов клинков. Голова на короткой массивной шее, «украшенная» глазами из крупных зеленых камней. Левая рука оканчивалась обломком меча, правая – массивным золотым молотом. Вероятно, этот молот в прошлом нанес много ударов, его края были здорово помяты, рукоять заметно согнута.

Чудовище взмахнуло молотом, словно вспоминая забытые боевые навыки. Даже напичканный под завязку магией, не рассеявшейся за тысячелетия, голем двигался медленно – но здесь, в зале, из которого не было выхода, победа золотого монстра была лишь вопросом времени. Что можно противопоставить неуязвимому созданию? Таша метнула фаербол – и снова без особого эффекта. Взрыв пламенного шарика оставил небольшую оплавленную каверну на левом предплечье голема, но чудовище даже не заметило этого.

– Слушай, что тебе от меня нужно? – поинтересовалась девушка, отступая. В огромном зале увертываться от неуклюжего противника можно было сколь угодно долго… до тех пор, пока в теле остаются силы. Впрочем, золотому убийце некуда было торопиться. Он простоял в этом зале века, теперь двигался, обнаружив жертву, а настигнув ее – снова замрет. До тех пор, пока сюда не придет кто-нибудь еще. Или пока не иссякнут заложенные в монстра силы. Если это вообще когда-нибудь произойдет.

Голем, разумеется, не ответил. Мастерство древних магов было велико, но даже они не смогли бы вдохнуть в мертвый металл разум и дар речи. Только способность выполнять простые и однозначные приказы, ничего больше. Сейчас голем как раз и выполнял такой приказ – убить. Таша не знала, почему золотому стражу был отдан такой приказ, маги не отличались кровожадностью… Разве что здесь, в этом зале, находилось нечто, нуждавшееся в столь серьезной охране.

– Что же ты защищаешь, малыш? – Девушка отбежала назад. Голем остановился, повернул голову, словно разглядывая волшебницу своими зелеными глазами (Таша прекрасно знала, что все это лишь видимость, големы видят чем угодно, но только не стекляшками, вставленными в их головы, – хотя бы потому, что прекрасно ориентируются в пространстве и без этих украшений), затем, не выражая ни малейших признаков раздражения, двинулся к ней. Он даже не пытался загнать ее в угол – просто тупо шагал к цели.

Еще один фаербол, затем еще… никакого видимого эффекта. Таша метнула «каменный молот», голем отшатнулся, упал – и так же равнодушно поднялся. Удары такого рода могли изрядно деформировать мягкий металл, но серьезно повредить – вряд ли. Разве что удастся заклинить один из суставов. Но тогда голем будет за ней ползать.

Взгляд девушки упал на груду гравия. Таша забормотала формулу созидания, искренне сожалея, что оживление големов никогда не было ее сильной стороной. Сразу задрожали колени – все же это заклинание было опасно близко к магии крови, пользоваться которой девушке все еще было крайне нежелательно. Камни зашевелились, слипаясь в неуклюжую приземистую фигуру с массивными молотами вместо рук. Волшебница поморщилась – голем был лишь немногим выше ее, и ему вряд ли достанет сил справиться с металлическим противником.

Два бойца встретились на середине зала. Каменный молот обрушился на золотое плечо, сминая податливый металл, одновременно нанес удар и страж – во все стороны брызнула мелкая крошка. Пока что они были равны по силе, и ни один не собирался отступать – но это положение скоро изменится. Камню не устоять… каждая атака наносила созданию Таши некоторый ущерб, и рано или поздно запас прочности гранитного защитника должен был исчерпаться.

– Продержись немного, каменюшка, – прошептала леди Рейвен.

Этим заклинанием почти никогда не пользовались в бою. Слишком медленно нарастает эффект, слишком мала дистанция. Молодые маги часто используют «пламя недр» для разжигания костров, каминов или даже свечей – даже не считаясь с тем, что малейшая неосторожность может превратить дрова в пепел, а каминную решетку или подсвечник – в лужу расплавленного металла. А то и поджечь дом.

Потом многие (сама Таша не относилась к этой категории) понимали, что костер куда проще развести с помощью обычного кремня и трута.

Леди Рейвен все еще пользовалась сложным и плохо поддающимся контролю «пламенем недр» – и сейчас намеревалась пустить эту магию в дело. Если что и сможет всерьез повредить золотому голему, так это именно жгучий огонь. Золото легко плавится… если превратить стража в лужу металла, он ничего не сможет сделать. Скорее всего с полной утратой формы из этого создания уйдет и магия.

Как и все опытные маги, Таша знала, что слухи об опасности големов изрядно преувеличены. Каменные создания были малочувствительны к холодному оружию, еще равнодушнее относились к боевой магии – кроме той, что наносила физический урон, вроде «каменного молота», «пращи» или более слабых, но способных разорвать связь между слипшимися булыжниками, «айсбельтов». Големы не испытывали усталости и страха – но они были тупы и медлительны, и этим вполне можно воспользоваться. Люди, которых этот золотой убийца перемолол в кровавую кашу, не смогли справиться с противником – но это совсем не означало, что Ташу ждет та же участь.

Знакомые слова и жесты сплетались в причудливую вязь, и пол под ногами золотого истукана задымился, а затем полыхнул пламенем. Будь на его месте кто-нибудь хотя бы с разумом таракана, он тут же попытался бы уйти от обжигающего огня. Хотя бы отступив в сторону – одной из причин, почему могучее «пламя недр» имело смысл использовать разве что для разжигания костров, являлась его жесткая привязка к месту. Отступи каменюшка на шаг, сместись его противник хоть ненамного в любую сторону – и узор заклинания придется плести снова.

Но каменный воин стоял как вкопанный, нанося удар за ударом. Его голова – если бесформенный нарост посреди широченных плеч можно было назвать головой – уже изрядно пострадала, молот на левой руке почти разрушился, но каменюшка еще дрался. Золотому тоже досталось, его неподвластные времени, но весьма мягкие доспехи были изрядно покорежены, но повреждения совершенно не пугали стража. Он просто не умел бояться и был начисто лишен инстинкта самосохранения. Грохот ударов, многократно отражаясь от стен зала, явно специально спроектированного, дабы поддерживать внутри идеальную акустику, бил по ушам, заставляя голову человека сжиматься от болевых спазмов.

Пламя уже охватило голема до пояса. Раскаленный металл сиял особенно ярко, и первые тяжелые золотые капли уже начинали ползти вниз, к вымощенному мрамором полу. Таша, полуприкрыв глаза, вновь и вновь скручивала магическое кружево – огонь разгорался все ярче, волны жара били в лицо, и девушка подозревала, что еще немного – и начнут трещать и скручиваться волосы, а кожа покраснеет от ожогов. Отойти назад в приятную прохладу обледенелого подземелья она не могла – ее движение разрушит магию столь же верно, сколь и неудачный шаг золотого стража. Оставалось терпеть… или начинать все сначала. Рисковать девушка не хотела – было очевидно, что ее каменному приятелю долго не продержаться.

Грохотали, сталкиваясь, металл и гранит. Плавящееся золото уже стекало вниз струйками, и было видно, что металл размягчился настолько, что ноги стража вот-вот поплывут. Но и выдержать горячий воздух, способный сжечь ей легкие, леди Рейвен больше не могла. Она отпрыгнула в сторону, прижавшись спиной к холодной стене – и пламя, бушующее вокруг хранителя подземелья, тут же опало. Волшебница тяжело дышала, чувствуя, как горит кожа.

Если бы подобный удар наносил человек, про него сказали бы – «собрал все оставшиеся силы». Для голема такое определение не имело смысла – он в каждый выпад вкладывал одинаковую силу – всю, какой располагал. Вот и сейчас он воздел обе руки-молота над остатками головы и обрушил сдвоенный удар на золотого противника. И полурасплавленное золото не выдержало. Каменные руки увязли в металле, соединив двух бойцов в единую гранитно-золотую массу. Ноги стража сплющились, придававшие им гибкость шарниры деформировались, и теперь на полу стоял сильно потерявший в росте торс. Но и каменный боец не мог вырвать руки, вплавившиеся в потерявшую всяческую форму голову золотого голема.

Девушка с наслаждением хватала ртом воздух – здесь он тоже был горяч, но по сравнению с прежним казался восхитительно свежим и бодрящим. К несчастью, наслаждаться этим отдыхом можно было не слишком долго – каменный боец уже начинал разваливаться, и когда он полностью прекратит свое существование, страж вспомнит о непрошеной гостье и вновь начнет преследование. Таша могла достаточно долго плести узор «пламени недр», но знала, что не сумеет поднять еще одного голема. Камни можно было использовать для магического действия лишь раз – как и любой другой предмет. А для создания своего каменюшки она уже использовала почти все обломки, просыпавшиеся в зал через прореху в потолке.

Она снова взмахнула руками, начиная плетение – и вокруг оплывшей золотой фигуры заплясали первые язычки пламени. Спустя четверть часа все было кончено – лишь большая золотая лужа посреди зала говорила о том, что некогда тут властвовал могучий бессмертный страж. Рядом возвышалась груда щебня – все, что осталось от каменного голема.

Таша медленно сползла по стене и закрыла глаза. Она очень устала и теперь нуждалась хотя бы в небольшом отдыхе. Один за другим гасли светлячки, и постепенно зал заполнила непроглядная тьма. Лишь горячее золото еще некоторое время виднелось во мраке красно-желтым пятном, затем погасло и оно, остыв и утратив жаркое свечение. Но темнота уже не мешала девушке – наоборот, приносила покой.

Она открыла глаза и почувствовала, как холод вцепился в ее кожу своими ледяными когтями. Согнутые в коленях ноги затекли и не желали разгибаться, пальцы онемели – казалось, приложи немного лишних усилий, и они просто переломятся и покатятся по полу. Волшебница медленно распрямилась, втянула в себя ставший ледяным воздух. Усталость никуда не делась, и девушка несколько минут стояла, держась за стену, прежде чем зажечь первого светлячка и сделать первый шаг. Расслабляться было нельзя – следовало искать выход… если он здесь, конечно, есть.

– Надеюсь, что это не займет много времени, – пробормотала волшебница, – а то к этим костям добавятся и мои.

И все же в первую очередь следовало сделать одно очень важное дело.

– Что ты здесь охранял? – Звук голоса, отражаясь от древних стен, возвращался усиленным и странно измененным, словно бы фразу произнесла не Таша, а кто-то другой. Это было забавным. – Логически рассуждая, создавать золотого голема и пичкать его таким количеством силы имеет смысл только ради чего-то по-настоящему серьезного.

– …серьезного… – согласилось эхо.

– Я думаю, что это следует выяснить, и как можно быстрее.

– …быстрее… – не стало спорить эхо.

Девушка двинулась к тому месту, где столкнулась с големом. Вероятнее всего, страж располагался рядом с охраняемым объектом – но Таша даже не могла представить себе ничего, достойного золотого хранителя такого размера. Пожалуй, он стоил примерно столько, сколько замок ее отца… со всем, что находилось в его стенах. Книги? Артефакты?

Дверь она увидела сразу – если это можно было назвать дверью. Каменная плита практически полностью сливалась со стеной, и лет эдак с тысячу назад заметить ее мог бы только тот, кто знал, что искать. Но края плиты уже немного выщербились, и теперь линия границы была хорошо заметна. Правда, эту дверь еще предстояло открыть.

Таша внимательно осмотрела камни. Вне всякого сомнения, сила тут не поможет – если не поставить перед собой задачу просто-напросто раздробить плиту. Поступить так было опасно – поврежденная кровля вполне может рухнуть от сотрясения. К тому же здесь не было огромного стола из черного дерева, за которым можно было бы укрыться от острых осколков «молота».

Замок она нашла достаточно быстро, хотя пришлось поломать голову над тем, как привести его в действие. Несколько фрагментов барельефа оказались подвижными, и если нажать их в нужной последовательности, то дверь откроется… вернее должна открыться. Древние механизмы могли оказаться куда более подверженными разрушительному действию веков, чем золотой голем. Скорее всего так и произошло. А может, скрытые запоры тоже из золота? Если уж маги Академии относились к драгоценному металлу с подобным расточительством, могли позаботиться и о надежности замка.

Девушка исследовала дверь более внимательно и очень скоро обнаружила то, что искала – плетение заклинания, защищавшего замок от вскрытия. Весьма интересное плетение, немного отличающееся от канонического. Таша неспешно исследовала завитки чужого заклинания, восхищаясь тонкостью работы и изяществом замысла. Пожалуй, такой подход ни в малейшей степени не усиливал действие заклинания – зато придавал ему невероятную долговечность. Теперь Таша понимала, что известное ей плетение страдало явной незаконченностью, крошечной дисгармонией, из-за которой оно держалось на двери не более нескольких десятков дней. Это же выглядело совершенным. Волшебница принялась аккуратно распутывать магический узор, одновременно пытаясь понять конструкцию замка. Таша не умела видеть сквозь камень, зато чувствовала нити древней магии – и благодаря этому могла ощутить взаимное расположение деталей.

Наконец работа была завершена – и к этому моменту Таша взмокла от напряжения. Древняя магия оказалась на удивление упрямой, плетение старалось сохранить стабильность любой ценой – еще бы, именно благодаря этому стремлению к равновесию магия продержалась здесь несколько тысячелетий. Девушка смахнула пот со лба и села у стены. Перед глазами все плыло – неизбежная расплата за использование «обратного плетения». Зрение скоро восстановится, и перестанет бешено колотиться сердце в груди…

Прошло не менее четверти часа, прежде чем серая пелена перед глазами рассеялась. Волшебница медленно поднялась, чувствуя, как ноет замерзшее тело, а затем последовательно нажала на несколько участков каменной резьбы – они поддавались самую малость, буквально на волосок. Что-то щелкнуло внутри стены, тяжелая плита шевельнулась и мягко откатилась в сторону. За дверью виднелся узкий коридор, через несколько шагов сменявшийся уходящими вниз ступенями. Сердце замерло в ожидании чуда…

– Вот дерьмо!!! – рявкнула девушка.

– …дерьмо… – тут же подтвердило эхо.

Коридор, казавшийся неповрежденным, буквально через полсотни ступеней обрывался – его перегораживала стена обрушившегося камня, перемешанного со льдом. С первого взгляда было ясно, что расчистить завал нет никакой возможности, к тому же он мог тянуться на десятки, если не сотни шагов вниз, в глубь скалы.

Таша села на ступеньку, тупо глядя на перекрытый проход. Какая досада… вполне вероятно, что там, за обледенелыми глыбами, скрываются величайшие тайны древности, за которые любой из ныне живущих правителей с радостью отдал бы треть своего государства. Столь много утрачено, столь много забыто. Все секреты магии, быть может – даже магии Сущего, которую избранные могут творить, но никто, и они в том числе, не могут объяснить. Так близко – и так недостижимо.

Она встала и медленно пошла назад. В душе царило опустошение, как бывает всегда, когда разрушаются надежды и ломаются планы. Девушка вышла в зал, пнула каменную дверь – легонько, она не собиралась отбивать себе ногу о камень. Плита легко скользнула на место, щелкнул запорный механизм. Несколько мгновений она размышляла, не попытаться ли восстановить защитное заклинание, но затем отказалась от этой идеи – разрушать всегда легче, а для того, чтобы воспроизвести сложнейший узор, предстояло провести в экспериментах не один час.

Итак, оба коридора, ведущих из зала, завалены. Но в одном – лишь лед, с этим вполне можно справиться. Таша отпихнула в стороны вывороченные дверные створки и сосредоточилась на ближайшей глыбе льда. Заставить лед кипеть и испаряться оказалось куда проще, чем расплавить золотого голема. Правда, зал стремительно наполнялся горячим паром, но с этим еще можно было мириться – какое-то время. Таша старалась дышать как можно реже, ее одежда мгновенно пропиталась водой, волосы слиплись, но, что было хуже всего, пар обжигал и без того порядком пострадавшую кожу.

Волшебница прервала заклинание, торопливо отошла в противоположный конец зала. От жара плавящегося золота таким образом удавалось спрятаться, с заполнившим помещение паром вышло хуже – у дальней стены было лишь немногим менее душно. Таша честно ждала битых полчаса – в зале снова похолодало, но от этого пар стал еще противней.

«Пламя недр» выжгло в ледяном завале каверну глубиной в пару локтей. Это вряд ли можно было назвать успехом.

– Если продвигаться дальше таким темпом, то я задохнусь раньше, чем выйду на свободу.

Эхо промолчало – похоже, пар мешал ему не меньше, чем волшебнице.

Убедившись, что заполнившие зал белесые облака не собираются рассеиваться, Таша снова вызвала «пламя недр» – и опять хлестали струи перегретого пара, опять горячий сырой воздух обжигал лицо, и струйки воды стекали по намокшей одежде. Под ногами журчали ручьи, собираясь в огромные лужи. В этот раз волшебница смогла продержаться гораздо меньше – и опять пришлось бежать в дальний угол зала, чтобы ощутить хотя бы временное облегчение.

– Я сварюсь здесь живьем, – пожаловалась стенам леди Рейвен.

Эхо упорно не желало разговаривать.

– Я все равно пробьюсь! – крикнула волшебница, надеясь, что этот вопль придаст ей силы или хотя бы уверенности. Эхо молча согласилось, но моральной поддержки оказывать не собиралось.

Девушка решительно двинулась к ледяному завалу. Еще одна попытка, а потом надо будет сделать долгий перерыв, чтобы пар хотя бы немного осел… Ей пришла в голову мысль, что опасность свариться, конечно, присутствует, но куда неприятней оказаться в стремительно остывающем тумане – стоит задремать от усталости, и она попросту превратится в ледяную статую. И будет украшать собой этот зал еще лет с тысячу, пока какие-нибудь идиоты не сумеют пробить сюда проход.

Внезапно раздался уже знакомый звук падающих камней… вниз посыпался гравий, затем камни покрупнее. Таша метнулась к стене, одновременно воздвигая «купол». Будь она совершенно здоровой и полной сил, и то удержать защиту удалось бы не слишком долго, а в своем нынешнем состоянии девушка ощущала, что через одну-две минуты придется или снять заклинание, или потерять сознание. «Купол» вытягивал силы со страшной скоростью, и ей оставалось лишь надеяться, что обвал прекратиться раньше, чем рассыплется магия.

Камни рушились вниз сплошным потоком, за мелким гравием последовали валуны покрупнее, затем на образовавшуюся насыпь грохнулся скальный обломок размером с саму девушку, а следом пролетело что-то темное – и закачалось в паре локтей от пола.

– Леди Рейвен, вы здесь? – крикнуло темное пятно, едва видимое в клубах пара. Голос показался волшебнице знакомым.

– Здесь! – ответила она, снимая «купол». Похоже, обвал откладывался, щель на потолке не выглядела расширившейся. Камешки еще продолжали сыпаться, но поток их ослабел.

– Трави! – приказало черное пятно, и уже через мгновение ноги Галика коснулись пола. Он отцепил обвязанную вокруг пояса веревку и двинулся к Таше, шлепая по лужам быстро остывающей воды.

– Что вы здесь натворили, леди? – поинтересовался он, пытаясь хоть что-то разглядеть в тумане. – Я думал, ближайшая баня осталась в Шиммеле…

– Здесь было холодно, – спокойно заметила девушка.

– А сейчас здесь мокро, – парировал третий помощник. – Вы не будете возражать, если мы покинем это место?

– Я не против. – Она подошла к месту гибели стража. – Как думаете, Галик, эта штука пригодится капитану и экипажу?

Он присел на корточки провел рукой по остывшему металлу. Поднял на волшебницу удивленный взгляд.

– Это то, о чем я думаю?

– Это золото.

– Очень большая лужа золота. – Галик выглядел изрядно потрясенным. – Откуда?

– Так получилось, – хмыкнула она. – Но у меня есть подозрение, что свод здесь слишком ненадежен. Надо убираться отсюда, и поскорее.

– Хорошо. – Галик все еще пребывал под впечатлением. – Но думаю, наши парни полезут сюда, даже если валуны будут сыпаться им на голову.

Он подвел девушку к свисающей веревке, помог обвязаться и, отступив на шаг, приказал:

– Выбирай помалу!

Веревка натянулась, и Таша медленно поплыла к щели в потолке. Мгновением позже ее подхватили сильные руки и вытянули на поверхность. Чистый свежий воздух наполнил легкие, тут же закружилась голова. Только сейчас девушка поняла, какой гадостью дышала все это время. Над дырой в земле поднимался пар – теперь было понятно, как ее нашли. Эти клубы наверняка нашли путь сквозь каменное крошево, и оставалось лишь расчистить дыру.

– Вы целы, леди? – В голосе капитана Хая не слышалось особой радости. Всем своим видом он словно бы говорил: «А я ведь предупреждал».

– Я цела. – Она улыбнулась настолько дружелюбно, насколько сумела. – Признаю, капитан, вы были правы. В следующий раз постараюсь прислушиваться к вашим советам. Могу ли я компенсировать свою ошибку?

– Если вы позволите моим засранцам заниматься делом вместо того, чтобы разыскивать вас в этих проклятых горах, это будет замечательной компенсацией, – буркнул Ублар Хай. – Мы здесь всего лишь второй день, но я уже начинаю ненавидеть этот проклятый остров.

– Чтобы заслужить ваше прощение, капитан, я могу придумать кое-что получше. – На самом деле леди Рейвен было глубоко плевать на отношение к ней капитана полуторгового, полупиратского корабля. Она не сомневалась, что Ублар Хай не откажется от возможности пополнить свое состояние не вполне законным (или вовсе незаконным) путем, и не намеревалась завоевывать симпатию и уважение этого человека. С другой стороны, золото, заливавшее мраморный пол подземелья, сейчас было ей не нужно… если бы еще его не видел Галик, тогда… но секрет перестал быть секретом. Оставалось только получить от этого хотя бы моральное удовлетворение. – Там, в той дыре, из которой ваши… гм… матросы меня вытащили, немало золота. Вы ведь не испытываете презрения к этому металлу?

– Золото? – Ублар Хай внимательно посмотрел на волшебницу. – Я ничего не имею против золота. Вы нашли клад?

– Ну… – Таша задумалась. – Пожалуй, это сложно назвать кладом. Но золота там много.

– Монеты, украшения? – Капитан потер ладони, его глаза загорелись в предвкушении наживы.

– Там есть и то, и другое, – терпеливо объяснила Таша. Она предполагала, что капитан, услышав о золоте, сиганет в дыру без страховочной веревки, но он почти не проявлял нетерпения, хотя и выглядел более чем заинтересованным. – А еще там есть здоровенный блин из чистого золота…

Ублар Хай усмехнулся с явным недоверием, затем осторожно подошел к провалу. Девушка обратила внимание на то, что следом за капитаном вьется веревка – осторожности старый моряк не утратил.

– Галик! – рявкнул он.

– Да, капитан? – донеслось из темной дыры. Только сейчас Таша сообразила, что, выбравшись из ловушки, оставила третьего помощника в кромешной тьме, едва рассеиваемой светом, проникающим через трещину.

– Леди говорит, что там пол вымощен золотом, это так?

– Скажем, эта штука на полу здорово похожа на золотишко, – после некоторой паузы послышался ответ. – Правда, я уже почти ничего не вижу. Капитан, тут нужны факелы, и несколько человек с топорами.

– С топорами?

Галик оказался прав – если золотые побрякушки, монеты, выкатившиеся из рассыпавшихся в прах кошельков, и камешки, вставленные в изуродованные временем эфесы оружия, можно было просто собрать, то прикипевшее к мрамору золото пришлось вырубать топорами. Искореженные куски грузили в корзины и поднимали наверх. Ублар Хай пообещал лично свернуть голову всякому, кто посмеет украсть хотя бы крошечный кусочек. Все должно быть взвешено и разделено, каждому достанется его законная доля. При этом капитану будет причитаться половина находки – достаточно справедливо, если учесть, что он не только командует «Ураганом», но и является его владельцем. Помощникам и боцману достанется по пять процентов, остальное поровну разделят между собой матросы. Таша мысленно прикинула размеры золотого голема – похоже, из этого плавания даже последний юнга вернется довольно обеспеченным человеком.

Про корабль забыли – к зияющему в земле провалу явились все, даже кок. Последнему, впрочем, пришлось вернуться в лагерь – Ублар Хай серьезно заметил, что если ужин не будет готов вовремя, то матросы будут есть жареного повара. Судя по той поспешности, с которой кок направился к своему импровизированному камбузу, угроза была достаточно серьезной.

К ночи золото, а также все ценное, что удалось собрать со скелетов давно почивших кладоискателей, было извлечено на поверхность. Работа кипела до утра, при свете факелов и масляных ламп – из золотых обломков выковыривали куски мрамора и гранитные остатки боевого голема, созданного Ташей. Галик и Ублар Хай занимались монетами и безделушками – взвешивали и оценивали каждый предмет, дабы потом по справедливости разделить драгоценные находки. Леди Рейвен во всем этом не принимала участие – намазав обожженную кожу лица и рук толстым слоем сваренного Альтой лечебного бальзама, она отправилась спать в свою палатку.

Утром ее разбудил капитан. Он пребывал в невероятно благодушном настроении, Таша впервые видела его таким – словно кот, обожравшийся сметаны и теперь умирающий от привалившего счастья. Правда, это состояние довольства не могло скрыть кругов под глазами – явственных следов бессонной ночи.

– Вы принесли мне удачу, леди. – Он тяжело опустился на сундук, жалобно скрипнувший под его широкой задницей, и усмехнулся. – Сегодня я заработал больше, чем за три-четыре последних года. Хотя должен отметить, что это были не слишком удачные годы.

– Я рада за вас, капитан, – откровенно зевнула девушка, давая понять, что столь замечательная новость – не повод, чтобы будить ее в такую рань. Но Хай проигнорировал этот выпад. А может, просто не заметил.

– Вы не являетесь членом команды. – В голосе капитана не ощущалось сожаления по этому поводу. – Вы всего лишь пассажир.

– Я это помню, – фыркнула Таша, прекрасно понимая, к чему заведен этот разговор. Не удержавшись, ехидно добавила: – Только это место не слишком напоминает Гленнен.

– Таким образом, по закону вы не можете претендовать на долю в этой находке…

– Видите ли, капитан, – вздохнула Таша, – вы не совсем правильно оцениваете ситуацию. Вы взялись доставить меня в Гленнен и по дороге совершенно случайно заглянули на этот милый островок. Клад нашла я. Поэтому золото принадлежит мне…

Теперь благодушия на лице Ублара Хая не наблюдалось. Вообще. Таша мельком подумала, что свернуть ей шею могли бы и за меньшие деньги, а капитан не выглядит человеком, которого остановят какие-нибудь соображения морали или чести. Несмотря на все его возвышенные заявления. Доводить этого человека до принятия неверных решений не стоило.

– Но дело в том, что в нынешних обстоятельствах это золото – скорее обуза. Поэтому я согласна на небольшую долю. Скажем… такую же, как полагается Галику. В конце концов, вы вытащили меня из той дыры.

Капитан медленно выпустил воздух – оказалось, что все это время он почти не дышал. Разумеется, волшебница была права – клад обнаружила она, а тот факт, что ее спасли, ничего не значил. Разумеется, он мог отдать приказ прирезать леди Рейвен и отправить ее тело на морское дно, привязав для верности к ногам что-нибудь тяжелое. Но в этом случае его могла не поддержать и собственная команда – капитан, с легкостью нарушающий писаные и неписаные правила, вполне может ожидать того же и от своих людей. Проще было поторговаться, и именно это он и собирался сделать. Сперва припугнуть, затем предложить отступного… проверенный способ. Хай не сомневался, что в итоге выторгует для себя и команды по меньшей мере половину золота.

Теперь же он даже не знал, что сказать.

* * *

Десять дней пролетели быстро. «Ураган», очищенный от водорослей и ракушек, был готов к плаванию, поврежденные доски заменили, запасы пресной воды пополнили – ледники острова предоставили матросам неограниченный запас прекрасного чистого льда. С продовольствием было сложнее, на скалах Зора гнездилось немало птиц, но их мясо было отвратительно на вкус, а куда более привлекательные яйца находились на совершенно недоступных кручах.

Таша ежедневно отправлялась в горы. На этот раз ее сопровождал Галик, и волшебница не считала подобную предосторожность излишней. Результатом всех этих поисков было обнаружение входа в тоннель, через который в незапамятные времена прошли кладоискатели… Леди Рейвен убедилась, что ее надежды пробиться сквозь лед к выходу были неосуществимы. Завал тянулся на несколько сот шагов, к тому же снизу вверх – даже если бы ей удалось растопить достаточное количество льда, дальнейший путь преградила бы образовавшаяся при этом вода. А превратить всю воду в пар – на это не хватило бы ни сил, ни времени.

К удивлению волшебницы, Галик, ранее поглядывавший на нее косо, после происшествия в горах стал куда более терпимым. И даже сделал девушке своеобразный подарок – из найденной на берегу деревяшки он выточил новую рукоять для шпаги взамен разбитой во время обвала. Темное, с красноватым оттенком дерево было невероятно твердым – по словам Галика, новая рукоять прослужит лет двести.

Свою долю найденного клада Таша предпочла взять монетами – теперь в выделенной для нее палатке лежал увесистый мешочек. Она не без оснований подозревала, что ее все же обманули – оценки стоимости золота и драгоценностей (от которых Таша презрительно отвернулась, поскольку побрякушки были совершенно лишены изящества) явно были намеренно занижены. Но она не расстраивалась – куда огорчительней был тот факт, что больше никаких следов Академии обнаружить так и не удалось. С каждым днем надежда таяла и к моменту готовности «Урагана» к отплытию исчезла совсем. Быть может, если привезти сюда тысячу-другую человек и срыть эти скалы до основания, можно найти уцелевшие следы старой эпохи… но не сейчас, не в одиночку.

Снова шлюпки сновали между берегом и кораблем, перевозя грузы обратно в трюм. Таша перебралась на борт одной из первых – ей до смерти надоела палатка. От холода она не слишком страдала – накладывала на ночь «саван», который довольно неплохо хранил тепло. Но палатка, даже относительно удобная, никак не ассоциировалась у волшебницы с жильем. И к тому же ей претило бездействие. Хотелось побыстрее попасть назад в Инталию… или хотя бы убраться с этого острова.

Прошло всего лишь десять дней – но воздух стал заметно холоднее. Стремительно приближалась осень, а в этих местах море замерзало рано. До появления обширных ледяных полей было еще далеко, но слишком уж задерживаться в Бороде не стоило – если к избытку рифов добавить еще и плавающие ледяные глыбы, то выбраться на открытое пространство будет довольно непросто.

– Корабль готов к отплытию, леди, – сообщил Ублар Хай, поднимаясь на мостик. Он снова был на борту своего корабля и снова держал в руках кружку с грогом. – Вы уверены, что следует идти к Северному Кресту?

– Да, капитан. От острова пойдем на юг, к побережью.

– Там часто можно встретить имперские галеры, леди.

– Там столь же часто можно встретить торговые корабли, капитан, – парировала Таша. – Не думаю, что боевые корабли будут бросаться на каждую шхуну. Тем более у собственных берегов.

– Вы намерены высадиться в Суре? – ухмыльнулся Хай.

Такой вариант более всего устроил бы капитана. Без волшебницы на борту он не испытывал бы страха перед имперскими кораблями, в конце концов перевозчик не отвечает за своих пассажиров. А то, что его парни слегка постреляли из арбалетов – так любой капитан обязан защищать корабль, груз и своих людей хоть от пиратов, хоть от властей. Да хоть бы и от демонов. Даже если галера остановит его судно – все закончится не слишком тщательным обыском. Ублар Хай не боялся имперцев. Если бы его экипаж был полон, он рискнул бы дать бой галере – один на один. Но лишь в безвыходном положении – в такой стычке неизбежны потери, а его матросы предпочитают делать деньги, а не драться. Ссадив свою беспокойную пассажирку на берег, он спокойно увел бы «Ураган» в Кинтару – там можно было безбедно… нет, роскошно переждать зиму. Возможно, будут интересные фрахты, но если напыщенные кинтарийцы и не сочтут нужным привлечь «Ураган» к своим операциям, это не особенно расстроит Ублара Хая – найденное золото позволит не думать о работе лет пять, не меньше.

– Не стоит рассчитывать на это, капитан, – покачала головой Таша. – У побережья ваш корабль повернет на запад и двинется к Инталии. Если мы заметим имперцев, то всегда успеем укрыться в какой-нибудь бухте.

– Или разбиться о какие-нибудь рифы, – недовольно буркнул Хай. – Но, быть может, в этом что-то есть…

Матросы в шлюпках вспенили воду веслами. Удар, еще один, еще… и вот уже «Ураган» величественно сдвинулся с места. Песчаная прибрежная полоса со следами недолгого пребывания людей отодвигалась все дальше и дальше, зато ближе становилась полоса густого тумана. Все эти дни белесая стена стояла перед глазами людей. Матросы несколько раз выходили на лов рыбы, но у берега в сети не попалось ничего достойного, а войти в туман означало высокую вероятность не вернуться к берегу никогда. Зато теперь гребцы работали с немалым энтузиазмом – там, за туманом, были порты, доступные женщины, вино, пиво и свежее мясо. За все удовольствия следовало платить, и ради этого матросы вновь и вновь выходили в море. Теперь у них было достаточно золота, и каждый желал побыстрее оказаться на берегу.

На мостик поднялась Альта. Леди Рейвен посмотрела на закутанную в шкуры девочку и улыбнулась уголками губ. Десять дней оказались для малышки настоящим подарком. Немудреная, но сытная еда, свежий воздух и никаких схваток. Девочка занималась привычным делом… пусть неприятным, но не очень сложным, к тому же уже на третий день Ублар Хай напомнил коку, что девчонка, помогающая тому на камбузе, не рабыня и не матрос, а пассажир, пользующийся определенными привилегиями. К тому же протеже волшебницы Ордена, о чем тоже не следовало забывать. Кок информацию принял к сведению – с того момента работы у Альты значительно поубавилось, зато за обедом и ужином (завтрак традиционно состоял из жмени сухарей и кружки грога) ей доставались лучшие куски. И для нее же кок готовил замечательный омлет – когда матросам удавалось собрать хотя бы немного яиц.

Теперь девочка радовала глаз здоровым румянцем, а из глаз исчезли давно там поселившиеся страх и усталость. И даже вроде бы немного выросла. Немалая часть матросов имели семьи (а некоторые – в каждом порту), от которых были оторваны долгими месяцами, и теперь видели в Альте своих собственных детей. И души в ней не чаяли. Леди Рейвен, мастера Ордена, они могли уважать или бояться, ненавидеть или боготворить, но ребенка следовало любить. И ничего более. Многие в свободное время старались девочку чем-нибудь порадовать – мастерили для нее игрушки, перешивали шкуры в удобную и не лишенную изящества одежду, учили вязать морские узлы и читать карты (последним с Альтой занимался лично капитан, стараясь скрывать свою неожиданно прорезавшуюся чувствительность за маской скуки – мол, раз уж нечем заняться, то почему бы и не поучить малявку чему-нибудь полезному). Галик тоже уделял Альте немало внимания – правда, его уроки носили весьма специфический характер. К концу пребывания на острове девочка уже умела пройти по каменной осыпи так, чтобы даже самое чуткое ухо не уловила звука ее шагов, могла метнуть нож, с десяти шагов не промахнувшись и по летящей птице. А также узнала немало интересного о Ночном Братстве – гораздо больше, чем рассказывали в Школе.

Туман охватил «Ураган», видимость сразу же сократилась до двух десятков шагов. С борта корабля едва виднелись шлюпки, матросы свесились через борта в надежде вовремя увидеть рифы.

– Как быстро мы пройдем Бороду, капитан? – поинтересовалась Альта, занимая место рядом со своей госпожой.

– Думаю, дня за четыре, – ухмыльнулся Хай. – Или за три, если парни будут как следует ворочать веслами. У них теперь достаточно денег на выпивку, поэтому, думаю, они очень постараются.

Капитан оказался прав.

Утром четвертого дня, когда светлый диск Эмиала едва вынырнул из моря, шхуна преодолела последние метры туманной полосы и вышла на открытое пространство. Матросы разразились восторженными воплями – до последнего момента каждый опасался встречи с рифами. Но «Урагану» повезло – несколько раз он проходил в опасной близости от пенных бурунов, но гребцам удалось увести шхуну от фатальной встречи.

Разворачивать паруса было еще рано – пройдет немало часов, прежде чем корабль выйдет из области вечного безветрия. Но все равно настроение у всех было приподнятым – сырой туман до смерти надоел матросам, и, хотя осеннее светило уже не согревало так, как в разгар лета, каждому казалось, что воздух стал заметно теплее.

– Быстрее, улитки, быстрее!!! – отдал приказ Ублар Хай. – В этих водах ходят гуранскиегалеры!

Матросов подгонять не стоило, каждый выкладывался без остатка, и менять гребцов приходилось каждые два часа. К сумеркам в экипаже начало нарастать недовольство – они знали морское дело, они провели в море по меньшей мере половину жизни, великолепно разбирались в парусах, но к гребле относились без особого восторга. Воздух был по-прежнему мертвым, ни малейшего дуновения…

Таша, большую часть дня простоявшая на палубе под лучами солнца, хмурилась все чаще. Беспомощный, лишенный подвижности корабль представлял собой прекрасную добычу для имперцев. Если ее расчеты верны и преследователи прекратили поиски, то особой опасности нет – но даже случайная встреча с имперским кораблем может стать фатальной. Ублар Хай может хорохориться и выпячивать грудь сколько угодно, но серьезного боя «Урагану» не выдержать.

– Вы умеете создавать ветер, леди? – поинтересовался капитан.

Волшебница покачала головой.

– Я могу вызвать порыв ветра, способный опрокинуть человека или даже лошадь… если повезет. Но для ваших парусов от такой магии будет немного проку.

– Печально. – Он отвернулся. – Признаться, я надеялся.

– Если бы маги могли вызывать ветер, – рассмеялась Таша, – то на каждую имперскую галеру вместо сотни гребцов брали бы пару волшебников.

– Наивность, наивность… – хмыкнул Хай. – Гребцы обходятся дешево, а за магию всегда надо платить.

– Так или иначе, но ветра магии неподвластны.

– А жаль… – Он внимательно посмотрел на волны, затем перевел взгляд на темнеющее небо, играющее красными отблесками. – Пожалуй, к утру поднимется ветер.

– Приметы?

– Как сказать… будь мы в любых других водах, моя уверенность была бы полной. Но здесь свои правила и законы. Борода существует столько, сколько ведутся летописи. Вполне вероятно, что эта полоса тумана существовала и до Разлома. Хотя доказать это невозможно, записей с той поры не сохранилось.

– И ветров в этих местах в самом деле не бывает никогда?

– Не то чтобы совсем, леди. Иногда легкий ветерок присутствует… ну, вы ведь помните? Когда мы вошли в туман, убегая от имперской галеры, ветер был попутным. Хотя и очень слабым.

– Но он не разгонял эту муть?

– Именно, леди. Бывает, что границы Бороды чуть изменяются, оттесняемые ветром. Но не более.

– Скажите, капитан… – Таша давно хотела задать этот вопрос. – Вы сейчас стали богатым человеком. Что вы будете делать дальше?

– Что вы имеете в виду, леди?

– Я имею в виду золото, которое досталось вам. На эту сумму можно построить три таких корабля. Вы можете провести остаток жизни в роскоши и в относительном спокойствии. Купить хороший дом, нанять слуг…

– Леди, могу поставить на кон свой корабль против вашей зеленой зубочистки, что в Инталии у вас тоже есть дом, слуги и сундучок с золотом. Почему же вы не сидите в стенах родового замка, а мотаетесь по стране, захваченной имперцами? Можете не отвечать.

Он усмехнулся, сделал очередной глоток грога, уже порядком остывшего, и продолжил:

– Как любой, пожалуй, человек, я люблю деньги. Они приносят независимость, они избавляют от голода и холода, на них можно купить любовь…

– Любовь купить нельзя, – фыркнула девушка.

– Пусть так, – не стал спорить капитан. – Скажем, купить женщину. Деньги помогут во многом… но я люблю море. Люблю запах соленых волн, скрип такелажа, плеск взрезаемой форштевнем воды. Море притягивает, леди.

– Вы поэт, капитан.

– Быть может… Когда я был еще совсем юн, леди, меня в немалой степени привлекала жизнь странствующего музыканта. Я даже научился играть на нескольких инструментах… Но у отца были другие планы, и я вышел в море. Мне тогда было всего четырнадцать. Хороший возраст для новых начинаний. Мое первое плавание длилось семь месяцев – подозреваю, что отец намеренно позаботился об этом.

– За такой срок можно возненавидеть соленую воду на всю жизнь, – поджала губы волшебница.

– Или на всю жизнь полюбить. Я полюбил. И когда стою на твердой земле, мне вновь хочется вернуться на палубу моего корабля. И матросы у меня такие же. Уверен, что, просидев в порту десяток дней, осоловев от хорошей еды, крепкого пива и женских животов, они вновь вернутся на «Ураган». Может, кроме Галика, для него море – скорее враг, которого следует победить. И этот старичок снова будет резать волны. А деньги… Что ж, в нескольких портах меня ждут женщины. И дети, которых я считаю своими, хотя один Эмиал ведает, кто на самом деле приходится им отцом. Вот им и достанется золото – на сытную жизнь и добрые дома, на обучение сыновей и хорошее приданое для дочек. А я снова уйду в плавание, а они будут стоять на причале и махать мне вслед.

– А ваши э-э… женщины знают о существовании друг друга?

– Догадываются, – пожал плечами Хай. – Их это устраивает.

– Мне кажется, я понимаю вас, – кивнула Таша. – Мне тоже скучно сидеть в отцовском замке.

Капитан извлек из кармана небольшой кусочек золота. Подкинул на ладони.

– Люди, которые всю жизнь гнут спину в поле, редко любят свое дело. Каменистую землю, град, побивающий урожай. Засуху, убивающую посевы, и наводнения, смывающие в реку драгоценную почву. Для них это золото – средство все изменить, поставить крест на опостылевшей работе. Начать новую жизнь… Кстати, вы знаете, что самые жестокие господа получаются из легко разбогатевшей черни? Никто так не презирает и ненавидит смерда, как тот, кто некогда сам был им.

– Так бывает не всегда. Среди магов Ордена немало выходцев из низов. Если не сказать, что таких большинство. Правда, в учеников с детства вбивают понимание того, что все равны перед Орденом.

– Я не видел ни одного мага, который разговаривал бы с крестьянином как с равным.

– Маг не может быть ровней смерду.

– Все люди приходят в этот мир голыми, дети лордов, дети бедняков, – усмехнулся капитан.

– Ах, оставьте эти старые теории, – раздраженно дернула плечом Таша. – Маги избраны Эмиалом…

– Или Эмнауром.

– Пусть так. Боги заронили в будущих магов искры Силы, и уже поэтому даже самый слабый волшебник неизмеримо выше простого пахаря.

– А лорда?

Таша нахмурилась. Сама она всегда считала, что человек, не владеющий магией, будь он дворянин или селянин, всегда будет оставаться существом второго сорта. Но в обществе придерживались иных взглядов, и подобная позиция не могла встретить понимания. Ей оставалось только промолчать.

– Вот именно, – понимающе кивнул Хай.

Он долгое время молчал, потом заговорил снова.

– Для многих людей богатство – способ изменить свою жизнь. А для меня – способ оставить ее такой, какая она есть. Способ создать гавань, где меня ждут. Но гавань – это лишь временное пристанище. На несколько дней или недель. А потом – снова в путь.

* * *

– Госпожа, госпожа! Проснитесь!

– Что случилось?

Таша с трудом открыла глаза. Ночь была беспокойной, и заснула она уже почти под утро, когда усталость одержала верх в битве с бессонницей. И теперь ей казалось, что она лишь мгновение назад провалилась в сон. В глаза словно насыпали песок, в горле пересохло, а тело совершенно не чувствовало себя отдохнувшим.

У постели стояла Альта. Девочка выглядела обеспокоенной… Волшебница всмотрелась, преодолевая муть в глазах, и поправилась – нет, малышка выглядела до смерти перепуганной.

– Что случилось? – повторила она.

– Галера под имперским флагом, – доложила Альта тоном, явно скопированным с Галика. Похоже, общение с третьим помощником принесло ей не только некоторые особые умения. – Изменила курс и идет на сближение.

– Ты хоть сама понимаешь, что говоришь? – буркнула волшебница.

– Капитан сказал, – доверчиво сообщила девочка, – что мы в большой…

– Стоп! – подняла ладонь Таша. – Я поняла, можешь не продолжать. Я обещала вырезать Хаю язык, и, вероятно, придется это сделать.

– Но почему? – удивленно вскинула брови Альта.

– Есть некоторые слова, которые не стоит слышать детям, – раздраженно пояснила волшебница.

Альта покачала головой.

– Леди, а вы помните, что говорили во время болезни? Или когда на вас упала лошадь?

Таша вздохнула и почувствовала, что краснеет. Она прекрасно знала себя и потому представляла, какие перлы могли сыпаться из нее в критической ситуации. Пожалуй, к привычкам капитана стоит отнестись с некоторым снисхождением.

Леди быстро оделась, вставила в кольцо на поясе шпагу и кивнула своей подопечной.

– Ну что ж, пойдем. Посмотрим, что это за галера.

На палубе царило нечто среднее между деловитой суетой и настоящей паникой. Матросы раскладывали у борта взведенные арбалеты, готовили катапульты, расставляли на палубе бочки с водой и песком. На одних лицах была написана решимость, на других – откровенный страх.

А галера была уже отлично видна. Таша не считала себя знатоком, но почувствовала, что это тот же самый корабль, что преследовал их перед тем, как «Ураган» укрылся в непроглядной пелене Бороды. Но как галера могла оказаться здесь? Она должна была сейчас патрулировать воды у Обманного или Неуютного. Три последних дня, пока шхуна тащилась к гуранскому побережью, то плетясь на буксире у шлюпок, то подгоняемая слабым ветерком, прошли спокойно. И когда впереди показался скалистый берег, леди Рейвен уже начала надеяться, что удача будет им сопутствовать и впредь. Надежды не оправдались.

Волшебница поднялась на мостик. Капитан Хай и Галик разглядывали приближающуюся галеру.

– Та же самая? – спросила девушка.

– Да, – кивнул капитан. – И они нас ждали.

– Мы сможем уйти?

Галик многозначительно посмотрел на паруса. Ветер едва шевелил огромные полотнища, и шхуна двигалась не быстрее, чем на буксире.

– Придется драться? – поинтересовалась Таша, демонстративно положив ладонь на эфес шпаги. – Эти уроды пожалеют о своей наглости.

– Эти уроды отправят нас на дно либо, что скорее, возьмут на абордаж, – парировал капитан. – Я подозреваю, что содержимое трюмов «Урагана» для имперцев куда менее важно, чем одна из моих пассажирок. Или даже обе?

Волшебница пожала плечами.

– Я не представляю, почему всех так интересует моя персона, – призналась она. – Но не горю желанием удовлетворить свое любопытство. Боевой маг может склонить чашу весов на нашу сторону?

– Если только на борту имперца нет своих магов.

Внезапно послышался голос… странный шипящий голос, в котором тем не менее звучали знакомые нотки. Это было довольно известное, хотя и непростое в исполнении заклинание «длинный язык». Обычно звуки искажались сильнее – применивший заклинание был, безусловно, настоящим мастером своего дела.

«Леди Рейвен…»

«Это я. Кто ты?»

Канал связи устанавливал вызывающий, и от Таши не требовалось усилий, чтобы отвечать. Просто элементарное сосредоточение – и вопрошающий услышит ее слова.

«Ты не узнала? – В шипении голоса слышалась издевка. – А ведь мы встречались. Причем не так уж давно. В тот раз тебе повезло, девчонка, ты выжила. Теперь подобное не повторится».

«Дилана».

«Так ты узнала? Отлично. Я не сомневалась, что встречу тебя здесь. Ты весьма предсказуема, соплячка».

«Может, обойдемся без оскорблений?»

«Обойдемся. Если ты сдашься, я позволю этому корыту уйти. Разумеется, пигалица, что таскается за тобой хвостиком, тоже нужна мне. Остальные меня не интересуют».

«А если я откажусь?»

«Тогда мои солдаты возьмут твою лохань на абордаж. И я потрачу несколько часов, чтобы без спешки снять кожу с каждого матроса. У тебя час на размышление».

Ощущение чужого присутствия разом исчезло. Таша знала, что там, на галере, Дилана Танжери без сил упала в кресло. «Длинный язык» выкачивал из мага силы не хуже, чем самые жесткие из заклинаний Крови. Танжери была сильной волшебницей, и короткая беседа не могла серьезно повредить ее силам. Эта стерва быстро восстановится… Десять– пятнадцать минут – и имперская убийца вновь будет готова к бою.

– Вам плохо, леди? – Ублар Хай смотрел на волшебницу с явным беспокойством.

Таша прекрасно его понимала – в предстоящем бою, если он состоится, именно леди Рейвен предстоит сыграть в нем главную роль. Матросы, если их загнать в угол, могут показать себя отменными бойцами, но им не сравниться с ветеранами морских сражений, собаку съевших на абордажах. Не говоря уже о том, что на галере больше воинов. По меньшей мере вдвое.

– Нет, мне хорошо, – зло ответила Таша. – Капитан, когда они догонят «Ураган»?

– Если ветер не переменится, то часа через три. Сейчас галера движется несколько быстрее моей шхуны, но они без труда увеличат скорость. Гребцы быстро выдохнутся, но к тому времени это будет уже не важно. Не беспокойтесь, леди, с вашей помощью…

– Даже с моей помощью вы ничего не сможете сделать, – покачала головой девушка, глядя на капитана с сочувствием. – На борту галеры находится одна из лучших боевых волшебниц Империи. Я уже сталкивалась с ней… нам не выстоять.

– Уверены?

– Более чем. Мне только что предложено сдаться. Тогда Танжери отпустит шхуну.

– Танжери? Дилана Танжери? – встрял в разговор Галик и коротко выругался. – Да, нам не повезло.

– Она и в самом деле так опасна? – повернулся к нему Хай.

Галик развел руками.

– В этой битве я бы не поставил на нас и медной монеты.

Капитан многозначительно посмотрел на свою пассажирку. В его взгляде совершенно явственно читалось понимание единственного выхода, доступного для «Урагана» и его экипажа. И сейчас остатки представлений о чести боролись в нем с самым простым и естественным для человека желанием – стремлением выжить. Любой ценой. Даже если для этого придется связать волшебницу по рукам и ногам и передать прямо в руки Дилане.

Если бы имелись хоть какие-то перспективы, Таша попыталась бы оспорить такое решение. Но схватка с экипажем, окрыленным забрезжившей надеждой на спасение, лишь уменьшит шансы «Урагана» одержать победу в морском сражении. Она посмотрела на берег, такой близкий – и такой далекий. Успеет ли она добраться до земли, если, скажем, сейчас прыгнет в воду? Может, и успеет, но что будет с девочкой?

– Капитан, приготовьте шлюпку.

– У вас есть план? – Похоже, Ублар Хай рад был ухватиться и за соломинку. Может, временами его действия и расходились с требованиями закона, но честь все еще не стала для капитана пустым звуком. Если не будет иного выхода, он переступит через себя, но до тех пор постарается помочь.

– Есть. Вы спустите шлюпку, мы с Альтой перейдем в нее. Постарайтесь подойти поближе к берегу. Затем я дам знать Танжери, что готова сдаться. Галере понадобится время, чтобы перехватить шлюпку. «Ураган» успеет уйти. Возможно.

– Хорошо, – торопливо кивнул Галик, прежде чем капитан успел вставить хотя бы слово. – Шлюпка слишком тяжела, вам с ней не справиться. Возьмете ялик, он рассчитан на двоих, так что втроем там будет немного тесно.

– Втроем?

– Вы не умеете работать веслами, леди. Я пойду с вами, леди, без моей помощи вы погибнете. Правда, выгрести к берегу мы не успеем, здесь много камней, и «Урагану» придется держаться мористее. У галеры осадка меньше, но… может, нам повезет, и они зацепят риф.

Ялик спустили быстро. После широкой, надежной шлюпки, способной вынести приличное волнение, утлое суденышко казалось обычной скорлупкой, которой по недосмотру доверили человеческие жизни. Галик приладил весла, положил рядом с собой арбалет и меч. Таша не сомневалась, что в схватке бывший Ночной Брат стоит пятерых, а то и десятерых обычных солдат, но вряд ли в планы Диланы входит рукопашная.

– Я поведу корабль в Луд, – мрачно заявил Хай. – И буду там завтра к ночи. Корабль будет ждать вас, леди, двадцать дней. Если вы сумеете выскользнуть из лап имперцев, я с радостью вновь приму вас на борт. Скоро начнется сезон ветров… клянусь Эмиалом, не создан еще корабль, способный догнать «Ураган», идущий фордевинд при хорошем пассате.

– Я намереваюсь воспользоваться вашим любезным предложением, капитан, – усмехнулась Таша. – Поверьте, встреча с Диланой Танжери не входит в мои планы.

Она спустилась по веревочному трапу в лодочку, где уже сидели Альта и Галик. Почти в тот же самый момент волшебницу вновь охватило ощущение чужого присутствия. Галик подхватил пошатнувшуюся девушку, помог сесть – ялик качнулся, чуть было не черпнув бортом воды. Таша прижала ладони к вискам, прислушиваясь к звучащим в голове шипящим словам.

«Что ты задумала, сука?»

«То, что ты пожелала, дрянь. Я сдаюсь».

«А мне кажется, что ты намерена добраться до берега».

«Спроси у тех, кто лучше знает море, дура. Я не успею добраться до земли. Зато шхуна уйдет».

«Не веришь моему слову?»

«Я скорее съем крысу».

В шуршащем голосе явственно послышался смешок.

«Возможно, посидев на одной воде десяток дней, ты сочтешь крысу деликатесом. Даже сырую».

«Чтоб ты сдохла».

«Не в этот раз. Не делай глупостей, галера подберет тебя. Это корыто может убираться, меня оно не интересует».

Ялик отвалил от борта «Урагана», Галик греб сильно, уверенно, и легкое суденышко буквально летело по волнам. Но до берега было очень далеко, а галера, дробя веслами волны, приближалась с каждой минутой. Таша бормотала слова заклинаний, плетя заготовки. Альта сидела рядом, нахохлившись и ничего не понимая. Таша вдруг подумала, что девочке ничего толком не объяснили – просто взяли за шкирку и сунули в утлую лодчонку. Но сейчас на разговоры не было времени – ялик шел к берегу, галера двигалась наперехват, а «Ураган», подняв все паруса, уходил мористее.

– Они успеют, – сообщил Галик. – А мы… вряд ли.

– Не беспокойся на этот счет. – Таша вытерла со лба пот. – Их ожидает сюрприз. Греби… чем дольше они будут нас ловить, тем больше шансов получит Хай.

– Я воин, а не гребец, – буркнул Галик. Весла казались продолжением его рук, словно бы он годами только и делал, что тренировался в этом нелегком искусстве. Лопасти ныряли в воду, мощный гребок – и ялик буквально прыгает вперед.

Таша усмехнулась и принялась плести очередную заготовку. Сейчас от ее умения зависела ее жизнь. Как, впрочем, и всегда. Маг в одиночку не способен утопить большой боевой корабль, иначе морские сражения просто превратились бы в поединки волшебников. Но доставить имперцам массу неприятных моментов Таша могла – и твердо намеревалась сделать это.

Шесть заготовок… абсолютный предел для нее. Если галера не подойдет на расстояние удара в течение получаса, подготовленные к бою формулы начнут развеиваться, причем все одновременно. Волшебница посмотрела на приближающийся имперский корабль, затем повернулась к Галику.

– Чуть умерь пыл. Силы тебе еще понадобятся. Когда скажу, будешь грести в полную силу.

– В последние годы мне отдавал приказы только капитан Хай, – желчно заметил бывший убийца. Похоже, он уже жалел, что вызвался сопровождать беглянку. Но послушался, и ход ялика замедлился.

– Сделай вид, что устал, – попросила волшебница, хотя ее тон больше походил на требование. – Они наблюдают.

– Во имя Эмиала, какой позор! – Галик криво усмехнулся, бросил весла и демонстративно вытер со лба несуществующий пот. – Неужели кто-то поверит, что моряк устанет после жалкой полусотни гребков?

Галера надвигалась на них, словно намереваясь протаранить лодочку. Вот до нее осталось три сотни шагов, две… Галик, снова ухватился за весла, ялик буквально несся над водой, но имперцы нагоняли беглецов с каждым мгновением. Сто шагов, восемьдесят…

– Альта, приготовься.

– Что я должна делать, госпожа? – Девочка слабо улыбнулась, словно напоминая, что слишком на многое рассчитывать не стоит.

– То, что у тебя получается, – огрызнулась волшебница. – Сейчас они на нас очень рассердятся… очень!

Форштевень галеры уверенно резал серую, холодную воду. Тридцать весел с каждой стороны широкого корпуса, повинуясь ударам барабана, разом вздымались, роняя пену, и снова вгрызались в волны. У фальшборта столпилось десятка три солдат. Предвкушая развлечение, они держали в руках веревки – вне всякого сомнения, ялику суждено быть опрокинутым – и тогда мокрых, замерзших беглецов поднимут на борт. Не сразу… им сперва позволят вволю наглотаться соленой воды – маленькое развлечение в качестве компенсации за трехнедельную вахту.

Насмешки уже были прекрасно слышны. Шестьдесят шагов… Галик слился с яликом, работая как одержимый. Теперь его лоб был залит настоящим потом, а дыхание с хрипом вырывалось из легких. Он не видел ничего вокруг, весь мир сосредоточился для моряка в гребле, в воющих уключинах и гнущихся от усердия веслах. Кто-то пустил арбалетную стрелу, целясь нарочито в сторону – убийство беглецов не входило в планы жаждущих развлечения имперцев. Но и Альта не стала рисковать – шевельнула кистью, и стрела отлетела в сторону, наткнувшись на незримый «щиток». С галеры донесся гогот, перемешанный с проклятиями.

– Пора… – прошептала Таша, вскидывая руки.

Чудовищный удар потряс галеру. Сорвавшийся с пальцев волшебницы «каменный молот» врезался в борт чуть выше ватерлинии, проломив доски. За ним последовал второй камень, третий… Все шесть заготовок были одинаковыми. Нос галеры был чудовищно разворочен, в пробоину вполне мог пройти ялик – корабль, разом приняв в трюм огромную порцию воды, зарылся в волны так, что пеной обдало бушприт. Несколько воинов полетели за борт – тяжелые кольчуги и кирасы, весьма полезные в схватке с волшебницей, оказали своим владельцам дурную услугу, тут же отправив их на дно. Несколькими мгновениями позже на ялик обрушился град стрел – солдаты быстро пришли в себя от потрясения, и теперь горели жаждой мщения. Все мысли о развлечениях были забыты – стрелки били на поражение, и Альта вертелась юлой, ежесекундно рискуя вылететь за борт, воздвигая на пути железных стержней свои «щитки». Таша присоединилась к ней – исчерпав свои заготовки, она не стала тратить силы на почти бесполезные огненные и ледяные выпады, полностью сосредоточившись на защите. А в ход пошли уже вещи посерьезнее стрел – о «щиток» вдребезги разбился огненный шар, а убийственная «стрела мрака» пронзила невидимую преграду, словно бы ее и не было, и ударила в доску в ладони от Галика. Остановить одно из самых смертоносных заклинаний Крови фокусами вроде «щитка» или даже «купола» было невозможно – зато «стрела мрака» действовала только на живых существ. Если бы в ялик попал фаербол или огненная птица прикоснулась бы к влажным доскам, сейчас лодочка была бы объята пламенем. А удар парализующего сгустка лишь впитался в дерево, не причинив ни малейшего ущерба.

– Греби!!! – орала Таша. Уже десяток стрел сидели в днище и бортах ялика, на дне булькала вода. Волшебница спешно воздвигла «купол», тут же засветившийся от пламени бьющих в него огненных шаров. Вероятно, на борту галеры было несколько магов, пусть даже и невысокого ранга. И разумеется, Дилана Танжери, которую не остановит никакой «купол».

Галик работал веслами так, как не делал этого еще ни разу в жизни. Галера, набравшая полтрюма воды, потеряла ход, и теперь, несмотря на усилия гребцов, несколько отстала. Беглецам удалось увеличить расстояние на два десятка шагов, затем еще немного. Таша сняла «купол», руки мелко тряслись. Внезапно Альта вытянула руку и взвизгнула:

– Смотрите!

Пролом в носу галеры стремительно зарастал льдом. Таша застонала – то, что она почитала своим выдающимся достижением, у этой суки Диланы получилось чуть ли не походя, в считаные минуты. Корабль снова рванулся вперед, нагоняя беглецов.

– Под… нами… рифы… – выдохнул Галик. Кажется, леди Рейвен его даже не услышала. Она смотрела на галеру с такой ненавистью, что, если бы взгляд мог воспламенять, сейчас весь корабль был бы объят огнем. Волшебница даже не успела вовремя отразить очередную стрелу, и та расщепила доску, увеличив приток воды в ялик. Лодочка тяжелела на глазах, и, хотя до берега оставалось совсем немного, было совершенно очевидно, что они не успеют.

Это поняли и на галере. Даже прекратили бесполезный обстрел – теперь вместо арбалетных болтов и простеньких заклинаний вслед беглецам неслись угрозы и оскорбления. Солдаты опять потянулись за веревками…

А в следующее мгновение раздался треск. То, на что всем сердцем надеялся Галик, свершилось – галера налетела на камни. Корабль содрогнулся, с треском переломилась мачта, в воду полетели люди. Из надстройки, где располагался камбуз, повалили клубы дыма – видимо, треснула печка.

Изуродованная галера трещала, разваливаясь. Матросы спешно спускали шлюпки – но перепутанный такелаж и потерявший остойчивость корпус создавал для этой работы изрядные помехи. Было очевидно, что пройдет немало времени, прежде чем удастся спасти всех – всех, кто еще остался жив. Немало солдат уже ушло на дно, кое-кто еще держался на поверхности, цепляясь за обломки досок.

Под днищем ялика заскрипел песок. Галик подхватил девочку на руки и выпрыгнул в воду. Сделав несколько шагов, он поставил Альту на сухое место, затем рывком подтянул лодку к берегу и, с легким поклоном, протянул волшебнице руку. Та усмехнулась, но, опершись о предложенную кисть, изящно выбралась из шаткого суденышка.

– Надо убираться, и побыстрее. – Галик торопливо собирал вещи. – Леди, брать с собой столько золота было не лучшим решением.

– Нам могут потребоваться деньги.

– Вот что нам действительно потребуется, так это свобода передвижения, – заметил Галик, закидывая мешок на плечо. – Ваши имперские друзья, леди, вряд ли оставят нас в покое. Что-то подсказывает мне, что они прочешут побережье мелким гребнем. Чем вы им так насолили, леди?

– Ноготь Дилане сломала, – буркнула Таша.

– Всего-то?

– Был бы ты женщиной, ты бы меня понял, – усмехнулась волшебница. – Все готовы? В путь.

Галик с сомнением посмотрел на девочку, затем пожал плечами и двинулся к проходу в скалах. Альта засеменила следом. Она была одета излишне тепло – вернее, вполне в соответствии с ранней холодной осенью, но одежда не слишком подходила для бегства – особенно когда придет время пробираться через лес.

– Нас догонят к вечеру. – Галик не пугал, просто информировал. И Таша понимала, что он прав. Сейчас с изуродованной галеры выгрузятся люди – почти две сотни очень злых людей. Примерно треть из них будет землю носом рыть, лишь бы поймать беглецов и устроить им показательную – в смысле, очень долгую и очень болезненную – казнь. Остальные присоединятся к охоте – может, без особого энтузиазма, но присоединятся непременно. Дилана Танжери умеет убеждать.

– Предлагаешь остановиться и дать бой? – ехидно спросила волшебница. Если ситуация станет совершенно безнадежной, она вполне способна была на подобное безрассудство. Но лучше не доводить дело до крайности.

– Я похож на дурака? – Даже спиной Галик ухитрился изобразить насмешку. – Ничего не имею против схватки, но лишь когда шансы на победу хотя бы два к одному в мою пользу. Нет, мы поступим иначе.

– Как?

– Увидите, – он на мгновение остановился и, оглянувшись, неожиданно подмигнул волшебнице. – Просто доверьтесь мне, леди. Этих морячков ждет сюрприз.

Глава 6

– Как там?

Этот вопрос он с маниакальным упрямством задавал каждое утро. Мог бы посмотреть и сам, но после того, как имперские войска плотным кольцом окружили Торнгарт, Дроган ни разу не вошел в зал с картой. Ни разу. Словно боялся увидеть на огромном столе нечто страшное.

– Без изменений.

Мой ответ тоже был формальным, как и вопрос. И в самом деле, что я мог сказать? Что можно увидеть на карте, где человек представляется точкой? Движение армии? Возможно… но если Дроган надеется, что я буду дни и ночи просиживать у стола и с увеличительным стеклом в руках рассматривать поля и дороги, он глубоко заблуждается.

Мне было о чем подумать… и лучше бы купцу не знать хода моих мыслей.

Как ни странно, замок довольно часто приводил ко мне гостей. Я как-то пытался сосчитать всех, кто сидел со мной за этим столом… и понял, что не могу. Не могу вспомнить. После этого, собственно, и появился дневник. Вернее, он существовал и раньше, существовал даже до того, как я угодил в эту моими же руками и созданную западню. Но в то время к книге я возвращался от случая к случаю, иногда не притрагиваясь годами. Я верил в надежность своей памяти.

Как оказалось – напрасно.

Потом я начал записывать – все, от рассказа гостя о своем прошлом, если, конечно, он соглашался поведать о том пути, что привел его в замок. До собственных впечатлений и мыслей. С того момента в дневнике появились записи о семнадцати гостях. Всего, с учетом не записанных, не меньше тридцати. Если допустить, что человек попадает в замок в зрелом возрасте – это довольно усредняющее допущение, поскольку среди гостей были и юноши, и старики – то каждому из них отпущено… ну, скажем, лет по тридцать нормальной жизни. Тридцать гостей по тридцать лет… получается – девятьсот.

А я ведь живу в замке, если не обманывают мои же собственные заметки, не больше двух с половиной столетий. И плевать, что там, за каменными стенами, прошло уже более восьми веков. Речь идет только о моих собственных годах. Получается, что большую часть этого времени в замке должно было быть довольно людно.

А ведь это не так. Совсем не так.

Какой отсюда следует вывод? Очевидный, но очень неприятный – мало кому из попавших сюда удалось прожить достаточно долго. Несмотря на то что замок обеспечивал вполне комфортные и абсолютно безопасные условия существования, никто не задерживался здесь дольше, чем на три-четыре года.

Они уходили разными путями. Иногда это казалось случайностью, иногда выглядело самоубийством. Несколько человек навсегда исчезли в лабиринте. У троих или четверых просто наступила смерть, безо всяких видимых причин.

Семерых убил я.

Рано или поздно большинству из тех, кто оказывался пленником Высокого замка, приходила в голову мысль, которая по большому счету была совершенно очевидной – если убить меня, то исчезнут и чары замка, откроются двери наружу. И мои слова о том, что замок создавался для меня и я единственный, кому в этих стенах ничего не угрожает, уже не вызывали у них доверия. Клянусь, я терпел… клянусь, я старался только защищаться. Но всему в мире когда-нибудь приходит конец, приходил он и моему терпению. И я отвечал ударом на удар…

Как правило, первые признаки предстоящего конфликта всегда были одинаковы. Взгляды исподлобья, короткие сухие реплики. Пьянство. Дроган шел уже не раз до него проторенной тропой… и я не знал, что сделать, как снять его раздражение, как изменить отношения между нами к лучшему. Я не хотел бы найти его поутру в петле, надеялся, что дело не дойдет и до оружия. Бояться Дрогана не стоило, хотя как мечник он был выше меня на голову, а боевые заклинания в замке не работали.

Рассказать ему, сколько раз я пытался покончить с собой?

– Ваше величество. – Дворецкий низко поклонился.

Он был очень стар и служил уже третьему Императору, что свидетельствовало о немалой мудрости и изворотливости. Императоры Гурана всегда славились непостоянством и подозрительностью. Человек, находившийся рядом с властителем, неизбежно становился носителем слишком многих тайн. Рано или поздно Император приходил к мысли, что не нуждается в свидетелях, – и очередной «доверенный слуга» исчезал без следа.

А этот старик все еще держался. И намеревался делать это и впредь – он демонстративно забывал все, что видел, он ни разу не принял участия ни в одном заговоре… даже в намеке на заговор. Он ни разу не донес своему господину на неугодного себе человека. И на неугодного самому Императору – тоже. Последнее казалось весьма неосмотрительным, но старик сделал рискованную ставку – и выиграл. Император оценил жесткость занятого этим человеком нейтралитета и даже в какой-то степени начал уважать за это своего слугу. И потому другие слуги появлялись и исчезали, а старик, покряхтывая и покашливая, год за годом продолжал топтать мраморный пол императорского дворца.

– В чем дело?

– Верховный жрец просит аудиенции.

Унгарт поморщился. Борох, верховный жрец Эмнаура и по совместительству глава всесильного Триумвирата, обладал особым талантом являться к своему сюзерену в самое неподходящее время. А может, он делал это намеренно – просто чтобы лишний раз подчеркнуть свое полное равнодушие к желаниям и настроениям Императора.

С одной стороны, Император мог просто отклонить просьбу Бороха – либо без комментариев, либо назначив другой, более удобный день. Но Унгарт не любил лгать самому себе – встреча с верховным жрецом не доставит ему радости ни сегодня, ни завтра… никогда. Империя нуждалась в помощи магов Триумвирата, и трижды правы были его предки, заключив этот шаткий союз. Но если однажды надобность в этом относительно мирном сосуществовании отпадет – о, с какой радостью его величество отправит старого Бороха на плаху. Угнарт вздохнул – вряд ли это случится в ближайшие годы. Старик не вечен – может, его преемник будет менее отталкивающим?

– Хорошо, – кивнул он. – Пусть пройдет в синий кабинет.

Маленькая уступка своим амбициям – синий кабинет находился на другом конце дворца, и Бороху потребуется пересечь немало коридоров и лестниц, прежде чем он доберется до нужного зала. Старик, разумеется, поймет… и в очередной раз затаит злобу. Сколько ее может поместиться в этом дряхлом теле?

Император встал из кресла, бросил последний взгляд на разбросанные по столу донесения. Все шло не слишком хорошо, хотя каждый в Империи был убежден – война успешна и победоносна, скоро, очень скоро Инталия падет на колени, а в гуранские земли рекой потекут обозы с богатой добычей. Разумеется, такие настроения следовало всячески поддерживать, и герольды уже прокричали на площадях Указ о снижении налогов. Очень незначительном снижении, символическом – но тут как раз и требовался символ. А что может вернее свидетельствовать в пользу успешности кампании, если не уменьшение налогового бремени? Сервы, ремесленники, купцы… все они одинаковы. Брось им кость – и они любят и боготворят тебя. Даже если кость давно обглодана дочиста.

А кость именно такова. Желтоватая, вылизанная до блеска. Война слишком затянулась, и пройдет еще несколько месяцев, и это поймут даже шуты… впрочем, именно они и поймут первыми, поскольку часто бывают умнее хозяев. Войска плотно завязли под стенами Торнгарта – белая цитадель держится, хотя и не без труда. Набирают силы остатки орденской армии… кто бы ожидал от арДамала подобной прыти. Предполагалось, что этот «бравый служака», всю жизнь командовавший столичным гарнизоном, вместо навыков стратега и тактика совершенствовал лишь умение лизать задницу Святителю. Не так уж оно и предосудительно, у человека на этом посту во все времена ценились способности находить компромиссы между армией, к которой он принадлежит, светскими властями, которым он служит, и тем, кому он по-настоящему предан. Последним, кстати, может быть кто угодно – от его жены до резидента разведки другой страны.

Когда стало известно, что потрепанная армия Ордена отдана под начало арДамала, в Империи чуть было не устроили праздник. Ожидалось, что столичный щеголь организует пару вылазок, потеряет несколько сотен или даже тысяч солдат, после чего уйдет в глухую защиту и более носа не высунет из тимретских лесов. А потом, когда Торнгарт все же падет, арДамал подпишет капитуляцию от имени Ордена – на условиях, выгодных Империи.

Все вышло иначе. Мират арДамал сумел убедить по-стариковски упрямого и болезненно миролюбивого герцога выделить ему войска. Выгрузил на сушу моряков орденского флота. Заручился поддержкой Альянса Алого Пути. С его помощью разбил флот, идущий на соединение с осаждающими Торнгарт полками. А потом смешал с грязью тех, кто уцелел после стычки на реке. Вдобавок испортились отношения с пиратами Южного Креста – разумеется, эту вольницу позже удастся приструнить, но наведение порядка потребует сил и времени, которых сейчас нет. Пройдет еще немного времени, подойдет ополчение, спешно собираемое по всей западной Инталии эмиссарами Ордена, и арДамал решит, что сил у него достаточно.

Самое досадное в том, что этот выскочка может оказаться прав.

Отношения с Кругом рыцарей Индара становились все напряженнее. Наемники предпочитали быстрые и эффективные операции, поскольку плату получали не по дням, а за участие в кампании в целом. Комтур Ульфандер Зоран неоднократно высказывал Императору свое недоумение – война затягивалась, и это раздражало старого рыцаря, уже тридцать лет державшего в своей латной перчатке многочисленные и не знающие поражений стальные индарские клинья. В ответ Унгарт предложил золото – чтобы нанять еще воинов, в надежде, что тяжелая латная пехота сумеет переломить ход противостояния. Ульфандер Зоран скрепя сердце дал разрешение командирам десяти клиньев подписать контракт на кабальных для Империи условиях, но у Унгарта не было иного выхода. Кроме того, Комтур вознамерился лично проинспектировать осаду Торнгарта… Это стало основным условием нового договора и одним из самых серьезных камней преткновения. В конечном счете Император уступил и здесь. И теперь десять отрядов индарских наемников во главе с человеком, которого Унгарт предпочел бы видеть подальше от Инталии, двигались к Торнгарту… наполняя Императора недобрыми предчувствиями. Латники Индара и без того представляли собой внушительную силу, а с прибытием еще десяти тысяч мечей и Ульфандера Зорана кое у кого может возникнуть вопрос – кто на самом деле командует объединенной армией?

В довершение всего куда-то исчезла Дилана. Блестяще проведя операцию по захвату Шиммеля, она вдруг сорвалась с места, убила капитана имперской галеры, в буквальном смысле слова захватила вторую и ушла в море. Зачем – толком не знал ни один из осведомителей. Сообщили только, что леди Танжери весьма торопилась – а Император лучше прочих знал, что когда его несостоявшаяся фаворитка нервничает, окружающим становится очень неуютно.

Император неспешно шел по коридору. Воины, несущие стражу во дворце, замирали при приближении государя и не расслаблялись, пока он не скрывался за поворотом. Но они могли бы не вытягиваться, не оттопыривать грозно челюсти и не есть владыку верноподданническими взглядами – Унгарт не обращал на стражников ни малейшего внимания, словно они были такими же предметами обстановки, как и древние, давно вышедшие из моды латы, украшающие лестницы.

У дверей синего кабинета он на мгновение остановился, словно раздумывая, переступать порог или нет. Затем усмехнулся собственным мыслям… Кто, во имя Эмнаура, здесь хозяин? Да, старый Борох опасен, но пока что его удается держать в руках. А если жрец станет проблемой…

Он набросил на лицо привычно надменный вид и рывком распахнул дверь. Борох, вечно изображавший из себя древнюю развалину, обладавший превосходным слухом и, несомненно, уловивший шаги Императора, уже поднялся, склонив голову.

– Благодарю вас, Император, за то, что вы смогли уделить мне каплю вашего бесценного времени.

Унгарт сухо кивнул и коротким, тщательно отрепетированным жестом позволил верховному жрецу сесть. И сам тяжело опустился в кресло, уставившись на непрошеного гостя тяжелым взглядом.

– Я занят, Юрай. Но я тебя слушаю. – Он намеренно выбрал именно такое обращение, холодное и в то же время фамильярное. Позволяющее говорить все, но призывающее к лаконичности.

– Я буду краток, Император. – Старик упорно избегал добавлять обязательное для всех прочих слово «мой». – Не ошибусь, если скажу, что кампания развивается не так, как планировалось?

– Допустим.

– Но я имею в виду не военные проблемы. По большому счету дела развиваются нормально, и я не сомневаюсь, что наши победоносные войска сумеют войти в Торнгарт еще до холодов.

– Ты считаешь себя стратегом, Юрай? – надменно поинтересовался Император, не слишком рассчитывая на ответ.

– Я считаю себя разумным человеком, – парировал Борох. – Я допускаю, что наши армии справятся с остатками инталийцев. Как подданный вашего величества, я искренне надеюсь на это. Как человек, досконально изучивший множество летописей, повествующих о подобных событиях в прошлом, я не исключаю, что через месяц-другой нам придется пойти на компромисс, обсудить со Святителем размеры контрибуции, после чего вывести наши войска из Инталии. Сейчас меня гораздо больше волнует иное.

Борох сделал долгую паузу. Император тоже молчал, понимая, что старик явился сюда совсем не для того, чтобы сообщать повелителю очевидные и от этого по-особому неприятные вещи.

– Мда… меня, ваше величество, заботит тот печальный факт, что в этой войне Империя уже снискала дурную славу.

– Вот как? – изогнул бровь Император.

– Именно так. Недавно я получил информацию о том, что Комтур высказал недовольство… методами ведения войны, в которой, согласно заключенных соглашений, принимают участие индарские клинья. Подобные же настроения царят в Кинтаре… Правда, ни те, ни другие пока не сочли нужным высказать официальные протесты, но, подозреваю, это лишь вопрос времени.

– С каких пор какие-то кинтарийцы смеют вслух высказывать мнение о политике Империи?

– С тех пор, как подобные мысли посещают не только их. Все началось с призыва демона…

– Это была твоя идея, – мрачно напомнил Император.

– Верно. Сумасшедший маг призывает демона, но преступление наказано, закон восторжествовал. Так должно было быть.

Император молча смотрел на Бороха. Тот развел руками, сокрушенно покачал головой, демонстрируя скорбь.

– Увы, казнь преступника не состоялась. Он бежал.

– Я слышал об этом прискорбном событии… – Император не кривил душой. Побег приговоренного к смерти Алкета Гарда и в самом деле не пошел Империи на пользу.

– Многие враги, – продолжал старик, – и вне пределов Гурана, и внутри страны, и даже в самом Броне стали всерьез поговаривать о том, что Империя уже не способна одержать победу силой. А потому начинает отдавать предпочтение использованию грязных приемов.

Унгарт кивнул. Подобные донесения поступали ежедневно. Среди быдла, гордо именующего себя народом, всегда найдутся ублюдки, с радостью поливающие грязью власть. Эти сволочи никогда не возьмут в руки меч, чтобы защищать свое государство – но зато с радостью припомнят все действительные промахи, а заодно измыслят еще столькоже, преподнося свои россказни как непреложную истину. Тайная стража пытается навести порядок, но безуспешно – подонков становилось все больше.

– Далее. Вы слышали об эпидемии, с которой столкнулись солдаты арДамала?

– Эпидемия? – скептически хмыкнул Император.

– Ну, каким словом еще назвать массовое отравление? – пожал плечами Юрай. – Как бы там ни было, использование яда также приписывают нам.

– А разве это не твоя операция?

Унгарт и в самом деле был удивлен. Информация о трагедии, постигшей армию арДамала, несколько позабавила Императора, хотя он и понимал, что среди тайных или явных врагов Империи подобная акция вызовет бурю возмущений. И не только среди них – визг всяких там кинтарийцев вполне можно проигнорировать. Да они и сами понимают, что тявкать на великий Гуран можно лишь до определенного предела. Терпение Империи может истощиться – и Выжженная Пустошь, вполне вероятно, окажется не столь уж неодолимой преградой для армии. Куда опаснее брожения среди знати – рыцари все еще высоко ставят понятия чести.

– Нет, ваше величество, – покачал головой Борох. – Но я знаю того, кто приказал доставить яд в Тимрет. Того, кто организовал бегство Алкета Гарда. Того, благодаря кому провалился план захвата Торнгарта.

– Это очень серьезные обвинения, – медленно протянул Император, прекрасно понимая, к чему клонит старик.

Борох не в первый раз поднимал этот разговор и неизменно наталкивался на негативную реакцию властелина. Свой самый надежный инструмент поддержания власти Унгарт предпочитал беречь. Если уж верховный жрец вновь запел старую песню, значит, у него и в самом деле появились весомые доказательства. И сейчас семена падали на благодатную почву. Когда дела идут хуже некуда, лучший способ поправить положение в глазах недоброжелателей – найти виновного.

– Итак, ты обвиняешь?…

– Консула Тайной стражи. Я утверждаю, что Ангер Блайт умышленно своими действиями дискредитирует Империю.

– Надеюсь, – тихо заметил Унгарт, – это не просто слова? Я устал от подобных обвинений. Ты располагаешь доказательствами, Юрай?

– Пограничная стража задержала человека, – суховатым тоном сообщил Борох, – в сумке которого обнаружено вот это.

Он извлек из кожаной сумки небольшой серебряный флакон и поставил его на стол перед Императором.

– Что это?

– Яд, ваше величество. Тот самый яд, который унес тысячи жизней инталийских солдат. Как подданный Императора, я не могу не радоваться сокращению орденской армии, но ущерб чести Гурана непозволительно велик. Допрос негодяя показал, что он получил сосуд из рук Ангера Блайта – разумеется, вместе с подробными инструкциями по применению отравы.

– Это достоверные сведения?

– Под «оковами» лгать невозможно. – Старик растянул сухие губы в осторожную, немного грустную улыбку.

Человек, недостаточно хорошо знающий Бороха, при взгляде на его лицо поверил бы, что верховный жрец испытывает настоящую боль от сказанного, но долг заставляет его продолжать.

– Далее, ваше величество. Как вы, вероятно, знаете, часть наемников, освободивших преступника Алкета Гарда, были арестованы. Их, разумеется, тоже подвергли допросу. Одних – с применением «оков разума», других… скажем так, более традиционными способами.

– Триумвират всегда был склонен к излишней жестокости. – В голосе Императора сквозило неодобрение. Он ничего не имел против показательной казни, сколь угодно кровавой, но пытки… к чему ломать человеку кости или вырывать ногти, если можно наложить заклинание – и преступник сам расскажет все. Да еще будет старательно припоминать мельчайшие подробности, стараясь выполнить приказ мага.

– Вожак этой банды, к сожалению, попал в наши руки уже трупом. Зато удалось захватить кое-кого из его дружков.

– И они в один голос… – Император не смог сдержать сарказма.

– Не совсем так, ваше величество. – Если старик и заметил издевку (а он, несомненно, заметил, поскольку Борох вообще обладал талантом замечать все вокруг себя, даже то, что творится за его спиной), то внешне он никак на это не отреагировал. – Часть злоумышленников уверяет, что их командир, Базил, намеревался отомстить одному магу, который сопровождал Гарда.

– Сложно придумать более… недостоверную историю.

– Разумеется. Атаковать отряд в сорок мечей, да еще и усиленный магами, и все ради того, чтобы отомстить одному? Можно придумать более простой способ самоубийства. Гораздо интереснее сведения, полученные от двоих негодяев, выполнявших в банде обязанности офицеров. По их словам, за освобождение Гарда наемникам заплатили.

– Заплатил, разумеется, Блайт?

– По их словам – да, ваше величество. Правда, они утверждают, что об этом им сообщил Базил. Мои агенты проверили показания. Нашелся еще один свидетель. Трактирщик. Он обладает одной неприятной привычкой – подслушивать то, о чем говорят его гости. Трактирщик подтвердил, что незадолго до нападения Базил приходил в таверну, где встречался с Консулом.

Император покачал головой.

– Ты собрал неплохую коллекцию свидетельств, Юрай.

– Я лишь выполнял свой долг, – поджал губы верховный жрец. – Кроме того, есть еще ряд вопросов, которые хотелось бы задать Ангеру Блайту. Прежде всего срыв военной кампании. Блайт повел свою игру, ваше величество, и передал информацию о горном отряде заключенной леди Рейвен, после чего позволил ей бежать.

– Это Блайт объяснил, – напомнил Император.

– Именно так. Его действия – если судить по объяснениям самого Консула – должны были спровоцировать Вершителей на неверные действия. Тем не менее этого не произошло. АрХорн сумел принять единственно правильные решения, благодаря чему не допустил захвата Торнгарта и сохранил большую часть армии. Я бы очень желал знать, что на самом деле Блайт рассказал этой леди Рейвен. И еще один вопрос не дает мне покоя, ваше величество. Маги Альянса прекрасно знали день и даже час, когда корабли подойдут к устью Ясы. Они подготовили великолепную засаду.

– Послушать тебя, так определенно во всем виноват Блайт…

– В этом случае у меня нет ни малейших доказательств, – отвел взгляд Борох. – О точном маршруте и расписании движения эскадры знало не более десяти человек. Некоторым из них я всецело доверяю. Остальным, в том числе и Блайту, нет.

– Хотел бы я знать, – криво усмехнулся Унгарт, – кому это ты всецело доверяешь…

– Вам, – спокойно ответил старик. – И себе. Больше – никому.

– Хорошо, Юрай… – Император поднялся и подошел к узкому окну. Над Броном нависло хмурое осеннее небо, сырое, готовое вот-вот пролиться промозглым осенним дождем. Погода в высшей степени соответствовала настроению хозяина этого дворца, этого города и этой страны. – Хорошо, я выслушал тебя. Что ты предлагаешь?

– Всего лишь допрос, ваше величество. Если Ангеру Блайту нечего скрывать, то он, безусловно, согласится на беседу с применением «оков разума». Я первый принесу Консулу свои извинения, если мои подозрения окажутся необоснованными.

Император обернулся и внимательно посмотрел на старика. Пожалуй, сегодня Борох и в самом деле сумел удивить властителя. Всего лишь допрос… это и в самом деле необычное проявление гуманности, в склонности к которой ранее верховный жрец замечен не был. Разумеется, если обвинения беспочвенны, первые же вопросы это подтвердят… как подтвердят и вину, если она есть. В последнее Императору верить не хотелось, хотя слова Бороха все же заронили в его душу зерно подозрения. Разумеется, сфабриковать улики Юрай мог… Более того, Императору было известно по крайней мере о десятке случаев, когда он делал это, чтобы убрать со своего пути противников, которых было нецелесообразно попросту убить. Но в данном случае обвинения были серьезны. Тем более что каждое слово Бороха можно было проверить, и, похоже, хитрый Юрай не только не будет против, но и сам предложит подобную проверку.

Мог ли Блайт предать? Опыт говорил Императору, что на измену способен абсолютно любой человек. Вопрос лишь в цене. Чем могли купить Блайта, если предположить, что его действительно купили? Деньги? В высшей степени сомнительно. Консул располагал практически неограниченным источником средств, никто и никогда не пытался узнать, какими ресурсами располагает Тайная стража и куда расходуется их золото. Что тогда, может, власть? Это более вероятно. Никто не считал Ангера амбициозным, хотя человек, лишенный честолюбия, никогда не сумел бы занять место Консула одной из самых опасных организаций Империи.

Странно… Император прекрасно знал силу Тайной стражи, знал, что маги и воины Консула способны при желании стереть в порошок и Ночное Братство, несмотря на мастерство этих прирожденных убийц, и немалую часть Триумвирата. До сих пор подобные мысли доставляли ему удовольствие… но сейчас, приняв мысль о возможности измены Консула, Император ощутил, как по коже пополз холодок. Сейчас, когда его войска находятся далеко, город был беззащитен не перед Инталией, не перед другими государствами. Перед той силой, что заботливо взращивалась веками.

Быть может, в этом и состоит замысел Консула? Воспользоваться войной, осложнив ведение боевых действий настолько, насколько это возможно. И… захватить власть?

– Хорошо. – Унгарт Седьмой стиснул пальцы в кулак. – Пусть к завтрашнему утру Консула доставят во дворец. Я хочу, чтобы при этом к нему относились со всем приличествующим уважением, Юрай. Он приглашен, а не арестован, надеюсь, это понятно? Я буду присутствовать при допросе.

Старик склонил голову.

– Как будет угодно вашему величеству.

Он поднялся, еще раз поклонился Унгарту – скорее кивок, чем поклон, – и вышел медленной шаркающей походкой. Дряхлый, измученный годами старик. Один из самых влиятельных людей в Империи. И он же – один из самых опасных. Глядя на закрывшуюся за верховным жрецом дверь, Император скрипнул зубами.

– Что ж, Юрай, я отдам тебе Блайта, если он виновен. Но когда-нибудь придет и твой черед.

Поленья весело потрескивали в огромном камине, распространяя по комнате восхитительные волны тепла и пляшущего, неровного света. За окном уже стемнело, но Блайт не зажигал лампы – в заливающем кабинет сумраке огонь в камине выглядел особенно ярко. Ангер любил просто сидеть в кресле с бокалом вина, молча смотреть на огонь. Когда в последний раз он мог позволить себе такую роскошь? Месяц назад, больше? Дела заполняли все свободное время… да что там говорить, нет и не может быть у Консула Тайной стражи свободного времени. Сутки делятся на две очень неравные части – служба и сон. Второй частью иногда приходится жертвовать ради первой.

Кабинет был полностью восстановлен после того разгрома, что устроила здесь леди Рейвен. Блайт некоторое время занимал другое помещение – но там ему работалось хуже. Он привык к этим стенам, к этому виду из окна, когда все вокруг окрашены в чуть зеленоватый цвет из-за наглухо перекрывающего оконный проем несокрушимого магического стекла. Блайт усмехнулся – да уж… оно оказалось не таким несокрушимым. Он немного недооценил леди Рейвен – зато во всем остальном не ошибся. Она успешно выполнила возложенную на нее роль, сумев обойти те немногие препятствия, которые Блайту не удалось вовремя убрать с ее пути. Правда, арХорн и арГеммит оказались несколько предусмотрительнее, чем того хотелось бы Империи, но в целом кампания развивается неплохо. Разумеется, Унгарту хотелось бы видеть Орден брошенным на колени, но это изначально было слишком маловероятным. Падение Торнгарта – вот то, на что можно было рассчитывать при наилучшем исходе.

Впрочем, эти вопросы уже вне компетенции консула. Он реализовал свой план. Успешно реализовал – горный отряд перешел через перевалы, не встретив даже намека на сопротивление. Все остальное – дело армии.

Сейчас его больше волновали не военные действия в Инталии, а то, что происходило здесь, в Броне. За годы, проведенные на тайной службе, Блайт научился чувствовать грядущие неприятности – весьма полезное свойство для человека, в чьи обязанности, кроме прочего, входит подавление мятежей в стране. Желательно до того, как они начнутся. Еще лучше – когда в головах будущих главарей мятежа появится первая мысль об измене.

Обычно это ему удавалось. В Империи уже давно не было серьезных волнений. Разумеется, отдельные попытки бунта случались – но Блайт предусмотрительно не принимал мер сразу, давая подобным кострам немного разгореться. На пламя пожара как мотыльки слетались недовольные со всего Гурана – после чего их можно было прихлопнуть всех разом. Этот метод применялся веками и практически всегда успешно.

Сейчас Консул вновь ощущал, что тучи сгущаются. Во время любой войны недовольные множатся быстрее, чем в мирное, сытое и спокойное время. И не было ничего удивительного в том, что отсутствие значительных успехов армии порождает волнения… Только вот Блайту казалось, что угроза нависла не столько над безопасностью Империи, сколько над ним самим.

В дверь постучали. Консул с трудом оторвал взгляд от пламени, повернулся к двери.

– Войдите.

Дверь распахнулась, на пороге стоял воин в легкой кольчуге, поверх которой был наброшен черный плащ.

– Господин, – он склонил голову, – вас хочет видеть какой-то человек. Он отказался назвать свое имя и прячет лицо.

– А зачем он хочет меня видеть, тоже не сказал? – усмехнулся Консул.

– Он говорит, дело не терпит отлагательств. Они всегда говорят это, господин.

– Передай, что ему повезло. Именно сейчас у меня есть немного свободного времени. Пусть войдет.

– Это может быть опасно, господин. Заставить его открыть лицо?

– Не стоит… Я могу о себе позаботиться.

– Как прикажете, господин.

Спустя несколько минут дверь открылась снова. В кабинет вошел невысокий человек, лицо которого было полностью скрыто под широким капюшоном черного плаща. Человек остановился на почтительном расстоянии от Консула, оглянулся и, убедившись, что дверь захлопнулась, откинул капюшон.

Некоторое время Блайт смотрел на гостя, затем покачал головой.

– Что творится в Империи… Какие потрясения смогли привести вас ко мне? Прошу, присаживайтесь.

Гость по-стариковски медленно, словно боясь повредить измученное возрастом тело, опустился в кресло. Водянистые глаза разглядывали Консула.

– Я рад встрече, – признался Блайт, и его слова были искренними.

Он уважал этого человека – одного из немногих людей в Империи, нашедших в себе силы отказать Тайной страже в предоставлении информации. Бытовало мнение, что подобные упрямцы неизменно отправлялись на дно ближайшего водоема с камнем на шее. Более того, подобные слухи активно распространялись и самой Тайной стражей. Но на самом деле подобных упрямцев обычно оставляли в покое – лишь потребовав не предавать гласности суть сделанного предложения и данного ответа.

Этому старику предложение делалось трижды – его возможности по доступу к информации были весьма значительны. И все три раза был получен категорический, хотя и выраженный в мягкой форме отказ.

И вот Лидден Шабер, дворецкий его величества Унгарта Седьмого, Императора Гурана, лично пришел к Консулу Тайной стражи.

– Прежде всего, – прозвучал в тишине кабинета хриплый голос, – я хотел бы, Консул, чтобы вы поняли одну вещь. Я по-прежнему не намерен информировать Тайную стражу о… в общем, ни о чем.

– Ни мгновения в этом не сомневался, – позволил себе самую капельку слукавить Блайт. – Тогда, возможно, я смогу быть вам чем-нибудь полезен?

– И это не так, – покачал головой Шабер. – Мне ничего не нужно.

– Тогда я не понимаю…

– Все очень просто, Консул… – Старик несколько мгновений помолчал, затем невесело усмехнулся. – Все очень просто. Сегодня я понял одну очень простую вещь: как бы ты ни служил господину, он всегда может принести тебя в жертву. И при этом не будут приняты во внимания никакие заслуги. Признаться, я должен был понять это очень давно…

– Мне кажется, я не вполне понимаю… вам угрожает опасность?

Старик усмехнулся.

– Нет… дело в том, что два часа назад я услышал один разговор… Юрай Борох выдвинул против вас обвинения, Консул. И Император принял их. Завтра утром вас ждет арест и допрос под «оковами разума».

– Обвинения? – Блайт замолчал, мысленно перебирая в памяти все, что могло быть сочтено нарушением верности трону. Подобных событий нашлось немало… ему далеко не всегда удавалось следовать букве закона. Как и любому, кто этот закон охраняет. И все же особой вины за собой он не ощущал. Другое дело, что в Империи имелись сотни людей, желающих Консулу долгой и мучительной смерти. Юрай Борох, вне всякого сомнения, относился к их числу, а то и возглавлял список. – И в чем же меня обвиняют?

– Вы отдали приказ отравить колодцы в Тимрете. Вы организовали побег Алкета Гарда. Вы передали Ордену детальную информацию о планах готовящейся военной кампании. Вы приложили руку к гибели флота, сожженного магами Альянса. Это основные.

– Бред… – усмехнулся Блайт. – Все бред, кроме разве что шутки с передачей военных планов.

– Вы и в самом деле сделали это? – На лице старика было написано безмерное удивление.

– Ну да, сделал. – Блайт пожал плечами. – Кстати, Император был в курсе всего. Но это к делу не относится. Скажите, Шабер, почему вы мне это сообщили? Из-за чего нарушили нейтралитет, которого придерживались всю жизнь? Вы хоть понимаете, какие последствия может иметь ваш визит? Лично для вас?

– Понимаю, – спокойно ответил старик. – Прекрасно понимаю. Мой маленький маскарад с капюшоном вряд ли надолго обманет шпионов… Триумвирата, Братства, все едино. Разумеется, за вашей резиденцией следят днем и ночью, и ни один посетитель не остается без внимания. Меня опознают не позднее утра. Потом меня схватят, подвергнут допросу и, вероятно, убьют.

– Вы говорите о смерти столь спокойно…

– Мне осталось жить недолго. – Шабер медленно приложил руку к груди. – Два дня назад личный лекарь его величества сообщил, что дальнейшее лечение бесполезно. Он сделал все, что мог.

– Но почему вы решили пожертвовать последними днями ради меня?

– Пять лет назад ваши люди задержали мальчишку, который плохо отзывался об Императоре. По закону его следовало казнить. Вы не сделали этого, Ангер, вы приказали выпороть Дарика, а затем отпустить… Могу я узнать причину?

– Если бы я сажал на кол всех, кто плохо отзывается об Императоре, мне следовало бы начать с себя, – буркнул Блайт.

Он не имел ни малейшего представления, о ком говорил старик. Сколько подобных мальчишек и девчонок прошло через казематы Тайной стражи за прошедшие годы? Сотни? Каждому из этих сосунков казалось, что именно в их руки, в их головы Эмнаур вложил понятия высшей справедливости. Молодость, молодость… хорошая порка многим помогала понять их место в этой жизни. Остальные рано или поздно все же оказывались там, куда стремились с самого начала, – на плахе.

Блайт никогда не отправлял на казнь тех, кто попадался в его руки в первый раз. Само собой, столь мягкое отношение не распространялось на убийц, насильников и прочую шваль. Но убивать молодых оболтусов лишь за пару необдуманных слов?

– Простите, Шабер, но я не помню этого парня.

– Это не важно, – пожал плечами старик. – Теперь это совсем не важно. Дарик был моим внуком, Ангер. Я вижу по вашим глазам, что этого вы не знали, верно? Знаю, вы, Консул, как и другие, дорого дали бы за столь мощный рычаг воздействия… Увы, порка не пошла внуку на пользу, он принял участие в бунте и был убит гвардейцами. Но я запомнил… и сейчас хочу отплатить вам за тот случай, Консул. Вы дали мальчишке возможность выбора. Я возвращаю ее вам.

– И что, по-вашему, я должен сделать?

Консул думал о том, что на самом деле скрывается за словами старого дворецкого. Провокация? Или искреннее желание помочь? Поверить и в то, и в другое было одинаково сложно. Блайт прекрасно понимал, что выдвинутые против него обвинения смешны, и первые же ответы, данные под воздействием «оков разума», докажут его полную невиновность. Только вот не в надуманных обвинениях состоит план Бороха – если принять слова старого дворецкого за истину, и идея ареста Консула действительно принадлежит верховному жрецу. О, дело совсем в ином: в присутствии Императора (а нет сомнения, что его величество соизволит присутствовать на допросе) получить возможность задать Консулу несколько совсем других вопросов.

И Блайт даже знал, о чем будет идти речь. При правильной постановке вопросов Консул, вынужденный отвечать одну только правду, наговорит на десять смертных приговоров самому себе. Наговорит такого, что даже испытывай Унгарт к своему слуге самое искреннее расположение, он просто не сможет поступить иначе.

«Ты нарушал закон?»

«Да».

«Ты помогал преступникам уклониться от наказания?»

«Да».

«Ты поддерживал заговоры?»

«Да».

Это самые простые вопросы. Нет сомнения, что в архивах Бороха имеется огромное количество тщательно учтенных промахов Консула. Промахов, которым нет ни единого доказательства – и завтра он, Ангер Блайт, будет сам свидетельствовать против себя. Не лучшая перспектива.

– Я не знаю, что вам делать, Ангер. – Старик смотрел всесильному Консулу прямо в глаза, чуть заметно улыбаясь. – Решайте сами.

Он медленно поднялся, вновь накинул на голову капюшон.

– Я пойду, пожалуй.

– Я провожу вас, Шабер. Только еще один вопрос… Я ведь знаю, что Император разговаривал с Борохом наедине. Как вы могли подслушать этот разговор?

Из-под накинутого капюшона послышался смешок.

– В любом доме нет никого осведомленнее слуг. Вы, благородные господа, не обращаете на нас внимания, а мы слышим все. Вы оберегаете секреты тайных проходов, построенных в ваших дворцах, – а каждый слуга прекрасно знает, как открыть ведущие туда двери. Вы уверены, что ваша беседа за закрытыми дверями останется неизвестной вашим врагам, но ее наверняка услышит кто-нибудь из слуг.

– Я все это знаю, Шабер… – тихо заметил Консул.

– Тогда следует ли мне отвечать? Прощайте, Ангер. Вне зависимости от принятого вами решения, мы больше не увидимся.

Он подошел к двери, распахнул резные створки. Блайт вышел следом, взглядом давая понять стражу, что все в порядке. Затем, подумав, остановился.

– Проводите нашего гостя к выходу, – приказал он.

Страж коротко кивнул. Это был обычный приказ – а Блайт мог дать и иное указание, весьма созвучное, только вот в этом случае гость попал бы прямиком в подвалы этого здания, где его ожидала не слишком приятная встреча с магом-дознавателем, а то и с палачом.

Блайт вернулся в кабинет. Он прекрасно понимал, что особого выбора нет. Если дворецкий сказал правду, утро принесет арест. Встанут ли бойцы Тайной стражи на защиту своего Консула? Пойдут ли против воли Императора и верховного жреца Триумвирата? Ангер покачал головой – рассчитывать на подобное не стоило. Для двоих-троих верность человеку может оказаться важнее верности стране и короне, но им этот выбор будет стоить жизни.

Быть может, правильнее всего будет не ставить старых друзей перед выбором?

А если дворецкий солгал? Если это всего лишь провокация Бороха? Тогда Ангер одним взмахом руки уничтожит свое положение, свой статус, поставит крест на тщательно разработанных планах. Лишится состояния.

Хотя… почему?

Блайт резко встал, подошел к камину, прикоснулся к изящному завитку резного орнамента. Каменная плитка отошла в сторону, открыв небольшой тайник, заполненный мешочками с монетами. Эти деньги предназначались особо доверенным информаторам, которые предпочитали иметь дело лично с Консулом. Что ж… теперь эти монеты послужат самому Ангеру.

Сунув в карманы несколько мешочков, Блайт пристегнул к поясу меч и вышел в коридор. Его путь лежал в другое крыло здания, где размещался кабинет его первого помощника. Человека, который исполнял обязанности Консула в моменты его отсутствия. Исполнял довольно неплохо, за долгие годы совместной работы усвоив методы шефа и прекрасно научившись угадывать его невысказанные желания.

Своему помощнику Ангер не особо доверял… Дварл в случае чего почти наверняка занял бы место Блайта, и с этим следовало считаться. Соблазн подставить своего начальника был велик, и Ангер не сомневался, что получи Дварл в свои руки надежные, абсолютные улики – наверняка не выдержал бы внутренней борьбы и пустил бы их в ход.

– Ты еще здесь?

Дварл поднял голову от разложенных на столе бумаг.

– Много дел, – он глотнул вина из стоящего рядом бокала. Блайт отметил, что большая бутыль, стоящая на каминной полке, уже почти пуста. В последнее время Дварл много пил… не настолько, чтобы это мешало работе, но достаточно, чтобы вызвать опасения.

– Да, дела… Я уезжаю.

– Куда, если не секрет? И зачем?

– Насчет «куда» особого секрета нет, – с деланым равнодушием пожал плечами Ангер. Место следования он выбрал самое отдаленное от Брона, но в то же время не вызывающее особых подозрений. – В Последний приют.

– Там опять проблемы? – понимающе кивнул помощник. – Снова потрошат кинтарийские караваны?

Собственно, вопросительная интонация была не более чем данью беседе. Подобные неприятности происходили в окрестностях Последнего приюта с удручающей регулярностью. Идущие через Выжженную Пустошь караваны не особенно рисковали, пробираясь смертельно опасными мертвыми землями – проводники знали свое дело и опасность угрожала лишь тем, кто предполагал сэкономить на сопровождении. Но на подходе к первому из крупных поселений караваны ожидала масса неприятных сюрпризов. Приграничная стража Империи поглядывала на шалости бандитов сквозь пальцы прежде всего потому, что время от времени происходящие нападения заставляли надменных кинтарийцев тратиться на наем охраны. Дешевле было заплатить небольшому отряду мечников в Последнем приюте, чем набирать воинов в Кинте Северном. Разумеется, когда активность бандитов превышала разумные пределы, а слепота стражников начинала граничить с откровенной наглостью, Тайной страже приходилось вмешиваться. В среднем пару раз в год. На виселицу отправлялись десятка два-три бандитов и несколько особо обнаглевших служителей закона – и на несколько месяцев на юго-восточной границе Империи устанавливался относительный порядок.

Обычно Тайная стража направляла туда нескольких эмиссаров среднего уровня. Но в последнее время охрана границ была ослаблена, а наемников, готовых взять на себя обязанности по охране караванов, изрядно поубавилось. Зато Кинтара, прельщенная необычайно высокими ценами на имперском рынке, усердно опустошала свои хранилища, отправляя в Брон один караван за другим. Бандиты совершенно сорвались с цепи, и поток тревожных донесений ширился день ото дня.

В подобной ситуации никто не сочтет визит Консула чрезмерной мерой.

– Сколько людей возьмете с собой, Консул?

Блайт пожал плечами.

– Ни одного. В Броне неспокойно, и каждый человек на счету. До Мокрого носа доберусь в одиночку, а там возьму десяток воинов и пару магов.

– Дороги опасны. – Особой обеспокоенности в голосе помощника не прозвучало. О том, что с Ангером Блайтом лучше не связываться, точно знала половина населения Гурана. Вторая половина этого не знала, но догадывалась.

Консул оставил реплику без внимания. Он подошел к столу, положил перед Дварлом стопку бумаг.

– Этими делами надо заняться в первую очередь. Остальные могут подождать.

– Как я понимаю, – с легкой тоской заметил Дварл, – «подождать» они смогут пару дней, не больше.

– Верно понимаешь, – усмехнулся Консул. – Я вернусь дней через двадцать. Это отребье вконец распустилось и нуждается в хорошей трепке.

– Надеюсь, окрестности Последнего Приюта не опустеют вконец? – Дварл достаточно хорошо знал Консула, и потому в вопросе не прозвучало и тени иронии.

– Как получится, – в тон ему ответил Блайт.

Он коротко кивнул, прощаясь, и стремительно вышел из кабинета.

Утро (если сказанное Дварлу принять за истину, что стало бы большой ошибкой) должно было застать Блайта на пути к Мокрому носу – но по дороге медленно ползли обозы, иногда проезжали одинокие всадники… и нигде не был замечен статный мужчина в черном кожаном камзоле на приметном вороном жеребце. Хотя стража у ворот Брона могла бы хоть под присягой, хоть под «оковами» подтвердить, что Консул покинул столицу еще вечером, причем заметно торопился.

Солнце уже окрасило стены и крыши Брона в вызывающе красный цвет, словно бы залив вечный город кровью. По странной прихоти природы, здание Тайной стражи не коснулся ни один алый луч – массивная резиденция оставалась такой же хмуро-серой, что и всегда. У входа замерли два воина в черных плащах, отбывающие последний час утренней стражи.

Грохот множества подкованных сапог эхом отлетал от каменных стен. На площадь перед серым зданием вступил довольно большой отряд – не меньше четырех десятков человек. Доспехи гвардии соседствовали с черными балахонами и чеканными серебряными масками магов Триумвирата. Рыцарь, шедший во главе отряда, прямиком направился ко входу в резиденцию… и остановился, когда стражи сомкнули перед ним алебарды.

– Чего изволите? – Воин, охраняющий дверь, задал свой вопрос спокойно, без намека на волнение или страх. Он привык смотреть на обычных солдат и даже на рыцарей чуточку свысока, прекрасно осознавая всю мощь стоящей за его плечами организации.

Рыцарь помедлил, его лицо несколько побагровело, но ответ прозвучал достаточно учтиво.

– Ангер Блайт, бывший Консул Тайной стражи, смещен со своего поста и должен пройти с нами.

– Вот как? – чуточку насмешливо поинтересовался страж, заставив рыцаря заскрипеть зубами.

Второй охранник шагнул в сторону и коснулся пальцами тонкого шнурка. Где-то в недрах здания звякнул колокольчик. Один раз – условный сигнал, говорящий о том, что у дверей намечаются неприятности. Вне всякого сомнения, через считаные мгновения десяток воинов и по меньшей мере трое боевых магов будут здесь. И если непрошеные гости не изменят своих намерений…

– Прошу прощения…

От уже схватившихся за клинки воинов отделился высокий мужчина в черном балахоне. Его серебряная маска сияла золотой насечкой, к тому же в центре лба в нее был вставлен крупный, тщательно обработанный гематит, похожий на третий глаз, заполненный вечной тьмой. Такие маски носили служители первого круга – высшие иерархи Триумвирата, подчинявшиеся только верховному жрецу. Или Императору – если его величество сочтет нужным отдать приказ.

– Прошу прощения, – повторил безликий, подходя к перегораживающим проход воинам, готовым в любой момент вступить в бой. – Давайте воздержимся от кровопролития. Со мной приказ Императора. Консул Блайт должен проследовать с нами.

Он извлек из складок балахона лист бумаги, скрепленный массивной восковой печатью. Разумеется, честь охранять резиденцию Тайной стражи предоставлялась не каждому, и эти парни были опытными воинами. Схватки они не боялись – хотя не могли не понимать, что выйти из нее живыми им, вероятно, не удастся. Но одно дело защищать свой дом от нападения, и совсем другое – в открытую выступить против воли Императора.

– Это всего лишь кусок воска, – покачал головой тот, что преградил дорогу рыцарю.

– Это императорская печать, – без малейшего раздражения в голосе пояснил безликий. Если он и испытывал какие-либо эмоции, под маской увидеть их было невозможно, а интонациями служитель владел в совершенстве. – Я думаю, увидев ее, он примет правильное решение.

– Консула здесь нет, – неохотно выдавил из себя охранник.

– Мы должны в этом убедиться, – выпятил челюсть рыцарь, медленно вытягивая меч из ножен. Но мгновением позже ладонь безликого накрыла эфес и с силой вдвинула меч на место.

– Вам стоит знать свое место, милорд, – раздался шепот из-за серебристой личины. Предназначавшийся исключительно рыцарю, но достаточно громкий, чтобы быть услышанным и охранниками. Рыцарь несколько долгих мгновений играл желваками, оценивая степень полученного оскорбления, затем осознал, с кем имеет дело, и смирился. Безликий снова повернулся к воинам Тайной стражи. – Мы подождем. Я думаю, вам стоит позвать кого-либо из старших.

Резким жестом он приказал рыцарю отступить. Тот подчинился, все еще красный от злости. Юношеское лицо, на котором едва наметились усики, заметно перекосило – вероятно, это было первое серьезное задание, полученное молокососом, и он был преисполнен служебного рвения. Как правило, столь ретивые или быстро пробиваются на самый верх, или умирают молодыми. Судя по неумению держать себя в руках, второй вариант будущего для юноши был более вероятен.

Охранники переглянулись, затем один из них пожал плечами и приоткрыл дверь. Оттуда выскользнула женщина лет тридцати, в скромном сером платье и с не вполне соответствующим одежде ярким гримом. По рядам солдат прошло движение, каждому вдруг захотелось оказаться во втором или лучше в третьем ряду – эту женщину в городе знали. Она была сильной боевой волшебницей и к тому же не отличалась сдержанным характером.

– Что здесь происходит? – Невысокий человек с нездоровым желтоватым лицом и мешками под глазами вышел из дверей. Охрана посторонилась, пропуская его вперед.

– Приказ Императора, помощник Дварл, – учтиво сообщил безликий, склоняя голову. Вряд ли это было знаком уважения, высшие маги Триумвирата не кланялись никому. Скорее просто свидетельствовало о желании решить дело миром.

Дварл развернул документ, внимательно пробежал глазами строки, несколько мгновений изучал печать. Затем пожал плечами.

– Сожалею, но Консула сейчас нет в городе. Разумеется, вы можете убедиться в этом сами. – Дварл сделал жест, словно приглашая солдат войти в здание.

Но глаза его чуть заметно блеснули, и безликий понял намек. Консул будет арестован, и его помощник не станет этому препятствовать. Здание Тайной стражи хранит немало секретов, и чтобы получить к ним доступ, требуется нечто большее, чем приказ Императора явиться для приватной беседы. Разумеется, внешне безобидное распоряжение властителя, переданное подобным способом, приобретало особый смысл, и не стоило сомневаться, в чем истинное значение послания. Вероятно, арест сыграет помощнику на руку… но сейчас это служителя не интересовало.

– Не стоит, – покачал он головой. – Я вполне доверяю вашему слову, помощник Дварл. Где можно найти Ангера Блайта?

– Он уехал вчерашним вечером. – Дварл не делал попыток уклониться от ответа. – Консул намеревался посетить Последний приют. Участились случаи нападения на караваны, а взяточничество среди пограничной стражи превысило все разумные пределы. Если желаете, можете ознакомиться с донесениями.

Безликий некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Затем повернулся к сопровождавшим его воинам.

– Уходим.

Перед тем как покинуть площадь, человек в серебряно-золотой маске вновь повернулся к Дварлу.

– Я оставлю приказ Императора у вас, помощник. Прошу, если господин Блайт вернется, проследите, чтобы указание его величества было выполнено в точности.

– Все мы служим его величеству, – склонил голову Дварл, от которого не укрылось нежелание маски называть Блайта Консулом. Это тоже свидетельствовало о том, что место главы Тайной стражи скоро станет вакантным. Такой исход вполне устраивал помощника, которого уже много лет тяготили играемые им вторые роли.

Чеканя шаг, солдаты покинули площадь. Стражники снова заняли свои посты, женщина в сером скрылась внутри здания. Дварл некоторое время смотрел вслед уходящим воинам, затем развернулся на каблуках и решительным шагом проследовал в резиденцию, которую отныне мог с известной степенью вероятности считать своей. Предстояло сделать многое – заручиться поддержкой одних, отправить по неотложным делам других (отправить далеко и надолго… а лучше – навсегда). Перебрать документы, выбрав те дела, которые смогут представить Дварла в глазах Императора в лучшем свете.

Ангер шевельнул пальцами, снимая заклинание, и вытер со лба выступивший пот. Он изрядно рисковал. Стоило какому-нибудь слуге постучать в дверь, желая предложить богатому постояльцу вина, женщину или иную услугу, – и грохот вполне может лишить мага слуха. Но по счастью, в коридоре было тихо. Разумеется, Блайт позаботился о том, чтобы его не беспокоили, но слуги часто не прочь заработать монетку-другую, предлагая постояльцам услуги в обход хозяина.

Он покинул город в сумерках, миновав ворота демонстративно, так, чтобы его выезд запомнили. Блайт даже взял своего любимого коня – черного, как смоль, жеребца по кличке Кошмар. Сам Консул предпочел бы скакуна с менее мрачным именем – но что поделать, конь был подарком, и Ангер смирился. Правда, теперь настало время навсегда расстаться с любимцем – черный Кошмар был слишком приметным.

Блайт воспользовался «фантомом» – излюбленным заклинанием всех шпионов и неуверенных в своих силах ловеласов. Утром в город вошел неприметный мастеровой, взгромоздивший на плечо ящик с инструментами. Стражники проводили его ехидными усмешками – не имеющему членства ни в одной городской гильдии работяге трудно будет найти себе заработок. Стражники даже не взяли с него монетку: и так видно, что всего достояния у седовласого, бедно одетого мужика – его ящик с дешевыми молотками и клещами. Если заработает – заплатит в следующий раз. Если же нет… городская казна не опустеет от недостачи пары медяшек.

По дороге к облюбованному месту, откуда предполагалось осуществлять наблюдение, Блайт менял внешность еще несколько раз – сперва мастеровой сменился воином, затем преобразился в уличного мальчишку. Убедившись, что за ним не следят (Ангер считал, что в подобных случаях лучше перестраховаться), он набросил на себя новый облик – невысокого дворянина в богатом камзоле. Этот образ он использовал не впервые – хозяин гостиницы «У старого Тригга» выбежал навстречу гостю, появляющемуся в этих стенах редко, зато щедрого и не слишком привередливого.

– Господин барон, позвольте выразить вам свою радость! – Толстячок буквально лучился от счастья, мысленно подсчитывая барыши.

Осенью в город большей частью прибывали сервы из окрестных сел, привозя на рынок часть урожая, оставшуюся в их распоряжении после уплаты налогов. Этой голытьбе было не по карману останавливаться в самой дорогой гостинице Брона, и хозяин не мог похвастаться обилием постояльцев. А барон Торкил платил сполна, не торгуясь – правда, у него были свои странности. Например, барон Торкил всегда появлялся без предупреждения. Он мог прибыть верхом, приехать в карете или прийти пешком. Он мог явиться в блеске баронских регалий, а иногда предпочитал скромную одежду, лишенную всяческих украшений. Правда, он всегда имел при себе полный кошель золота, предпочитал простую еду и никогда не заказывал в номер девочек. Про себя хозяин гостиницы считал своего гостя шпионом Кинтары – и даже однажды, проявив достойный уважения патриотизм, донес на своего постояльца самому Консулу Тайной стражи.

Господин Консул принял толстяка весьма благожелательно. Он внимательно выслушал рассказ о странностях барона Торкила, поблагодарил доносчика за службу короне, пообещал разобраться. Вторая встреча состоялась спустя пять дней – в этот раз Консул был явно не в духе. Он сухо сообщил хозяину гостиницы, что подозрения того были беспочвенны, более того оскорбительны. И что подобные обвинения не идут на пользу Империи, заинтересованной в добрых отношениях с Кинтарой… даже если отдельные представители этой страны ведут себя несколько экстравагантно.

С тех пор барон Торкил всегда был самым дорогим гостем в гостинице «У старого Тригга». И хозяин, заглаживая свою вину (вряд ли барону стало известно о доносе, но пути Эмнаура неисповедимы, и лучше не пытаться их предугадать), старался окружить гостя особым вниманием.

В этот раз барон, как случалось и раньше, пришел пешком. Он выглядел недовольным, но от бокала подогретого вина, столь приятного промозглым утром, не отказался. Затем зевнул, туманно заявил, что ночь выдалась непростой (при этом имел вид довольного кота, из чего хозяин сделал вывод о том, что ночь у господина барона прошла в весьма приятных трудах), и потребовал комнату с видом на площадь. Разумеется, комната была господину барону тут же предоставлена. Правда, хозяин что-то пробормотал насчет тяжелого времени, непрерывно растущих цен и наглости поставщиков, после чего назвал явно завышенную цену. Барон лишь махнул рукой, душераздирающе зевая – мол, стоит ли о таких мелочах.

Закрыв за собой дверь, Блайт одним движением смахнул с себя личину жизнелюбивого барона, затем устроился в кресле у окна, налил себе вина и принялся ожидать развития событий. И дождался. Благодаря заклинанию «длинного уха» он слышал каждое слово, каждый вздох людей, находящихся на площади. И убедился, что старый дворецкий поведал ему истинную правду.

Теперь следовало решить, что делать дальше. Покинуть город было несложно… за домом Блайта наверняка установлено наблюдение, так что о собственной конюшне придется забыть. Купить коня просто, собрать необходимые припасы – тоже. Основная проблема заключается в выборе направления.

Блайт откинулся в кресле и уставился в потолок. Его самым большим недостатком, с которым он с переменным успехом боролся всю взрослую жизнь, была привычка рассуждать вслух. Звук собственного голоса помогал упорядочить мысли, разложить их по полочкам, найти короткий путь к верному решению. Правда, всегда оставалась опасность быть услышанным… сейчас, к примеру. Слуги, как уверенно заявил Шабер, готовы были подслушивать при каждой возможности, а уж мальчишки и девицы из лучшей гостиницы Брона и вовсе сделали это своей второй профессией. Но сказывалась бессонная ночь – да и в предшествующие ночи отвести для сна более четырех часов удавалось нечасто. Мысли расползались, не желая выстраиваться в стройные цепочки.

– Итак, – вздохнул он, в очередной раз сдаваясь и стараясь лишь снизить голос до еле слышного шепота, – итак, какие у меня варианты?

Он усмехнулся. Жизнь Консула протекала в окружении толпы народа – друзей, врагов и просто подчиненных. Тех, кого он подозревал, и тех, от чьих подозрений приходилось оберегать и себя, и своих людей. Допросы, распоряжения, снова допросы… оказывается, единственным человеком, с кем хоть иногдаудавалось спокойно поговорить, был он сам.

– Могу я отправиться на юг?

Это решение было очевидным, а потому наверняка неправильным. Во все времена беглецы от закона укрывались на островах Южного Креста, среди безбашенной пиратской вольницы, не признающей никаких законов, кроме собственных. Если Борох сообразит, что Блайт ударился в бега, поиски в южном направлении будут организованы в первую очередь. К тому же среди пиратов имелось немало агентов – и Тайной стражи, и Триумвирата, и Ордена. Да и уважаемый Комтур Зоран тоже предпочитал знать, что замышляют морские охотники. И те, кто рассчитывал укрыться на островах от гнева своих правителей, глубоко заблуждались – обретенная свобода была лишь видимостью. Если поступал приказ – новоиспеченный пират погибал в первом же рейде. От ножа в спину, от подсунутого ночью в постель смертельно ядовитого черного скорпиона, от падения за борт… не без помощи соответствующих агентов.

Кроме того, Блайт отправил на плаху стольких корсаров, что его появление на архипелаге весьма порадовало бы морских охотников. Пожалуй, споры о том, каким именно способом предать казни опального Консула, не утихали бы неделю. Нельзя же провести остаток жизни, укрывшись «фантомом».

– Итак, юг отпадает, – вздохнул Ангер. – А жаль… Отправиться на восток?

Восточные области Гурана были весьма привлекательным местом для бегства – вероятно, Бороху достанет интуиции сделать подобные же выводы. Если бы удалось присоединиться к одному из возвращающихся в Кинтару караванов, за будущее можно было не волноваться. Не то чтобы Торговая гильдия категорически выступала против выдачи государственных преступников, портить отношения с сильным соседом было верхом непредусмотрительности, а в умении просчитывать возможные последствия своих действий кинтарийским купцам отказать было нельзя. Но вот организовывать розыск Блайта они не станут. Можно спокойно устроиться в каком-нибудь небольшом селе – языком Блайт владел в совершенстве, столь же прекрасно был осведомлен о местных обычаях и не боялся, что в нем опознают чужака.

– Борох тоже это понимает, – признал Ангер.

Восток также привлекал принципиально не выдающим преступников Индаром. Вряд ли там будут рады Консулу, скорее станут демонстративно игнорировать. Зато и подослать убийц в Индар до смешного просто. Только агентов Тайной стражи там было более трех десятков, а один особо талантливый (или особо удачливый, но вряд ли кто сможет точно сказать, где проходит грань между способностями и везением) передавал информацию прямо из Круга рыцарей, сумев стать доверенным лицом одного из ветеранов.

Итак, Борох быстро вычислит все преимущества восточного направления и постарается перекрыть его настолько плотно, что и мышь не проскочит. Ангер был сильным магом – но даже до уровня служителей второго круга ему было далеко.

– Нет, восток отпадает, – шепнул он себе. – Остается два варианта… Луд или Инталия…

Инталия казалась не лучшим выбором. В Ордене у Консула было немало врагов, как, впрочем, и везде. Если станет известно, что мятежник перебрался к своим бывшим противникам, на него будет объявлена настоящая охота. Разумеется, арГеммит не выдаст беглеца его оскорбленной родине – зато орденцы будут счастливы заполучить в свои руки человека, столь много знающего о самых сокровенных тайнах Гурана.

– Хм… а как отнесется Борох к тому, что я сам отдам себя в руки Ордена? Добровольно?

Да, Борох придет в ужас… Интересно, существует ли в мире что-либо, способное нагнать на старика настоящий страх? Разве что подобное событие. Вероятно, такая возможность тоже придет верховному жрецу в голову. Сомнительно, что он расценит подобный исход вероятным, но и исключать не станет.

– Итак, дорогу к Инталии бойцы Триумвирата перекроют с еще большим старанием, чем путь на восток, – хмыкнул Блайт. – И что мне остается?

Оставался путь на север, где единственным достойным упоминания местом был порт Луд. Не самый лучший вариант, порт традиционно кишмя кишел шпионами всех мастей, и появляться там было небезопасно. Но шансов уцелеть именно там было немного больше… Найти корабль – и в Кинтару. Стопка золотых монет творит чудеса, и наверняка найдется капитан, готовый отправиться в дальнее путешествие, невзирая на надвигающуюся зиму.

– Решено. Пусть будет Луд. – Ангер еще раз мысленно взвесил все последствия этого решения. Вне всякого сомнения, его будут искать и там – но тут загонщиков будет ожидать сюрприз. Ночное Братство, превыше всего ценившее скрытность, позаботилось о тайных укрытиях по всему Гурану. Тщательно замаскированные убежища, где воины Братства могли бы отдохнуть, залечить раны или укрыться от преследования. Братство считало расположение убежищ одной из своих наиболее оберегаемых тайн, но Блайту по долгу службы часто приходилось знакомиться с чужими секретами. Разумеется, он не знал всей тайной сети схронов, карт не существовало, но кое-что за долгие годы службы выяснить удалось. И парочка таких мест находилась в относительной близости от Луда. Пересидеть там неделю-другую, пока страсти вокруг его поисков немного поутихнут… да, это будет неплохим решением. Пусть безликие рыщут по дорогам и лесам, пусть обшаривают города и села, а он займется тем, чем не занимался уже многие годы. Отдыхом.

Блайт смежил веки. День только начинался, и покидать город умнее было ближе к вечеру. Еще предстояло купить лошадь, запастись кое-какой провизией. Лучше будет, если хозяин гостиницы останется в неведении, значит, придется вновь и вновь менять облик. «Фантом» изрядно отнимал силы, а потому надо как следует отдохнуть. Три-четыре часа сна, затем плотный обед.

Спустя несколько минут он уже крепко спал. Как и сидел – в кресле.

Под деревьями снег уже лег надолго, до весны. А на полянках днем таял, обнажая пожухлую траву и опавшие листья. Но осеннее тепло разительно отличается от весеннего – весной солнечные лучи наполнены радостью, свежестью и обещанием приближающегося лета. А осенью символизируют прощание и увядание, навевают грусть и тоску.

Таша шагала по лесу, глядя на мелькающую впереди спину Галика. Она уже давно не чуяла под собой ног и пребывала в абсолютной уверенности, что если поскользнется и упадет, то встать уже не сможет. Альта, как ни странно, чувствовала себя заметно лучше, а на моряке усталость и вовсе не сказывалась. Похоже было, что он способен шагать сутками. Без отдыха, без еды.

Она в очередной раз подумала о том, что пора бы объявить привал, и в очередной раз смолчала. Вне всякого сомнения, Галик знал, что делает. Погоня висела у них на хвосте уже третий день, и не похоже было, чтобы расстояние до преследователей увеличилось.

– Я устала, – сообщила Альта, но волшебнице показалось, что девочка сказала это исключительно ради нее.

Леди Рейвен ничего не имела против пеших прогулок. Бывает весьма приятно пройтись по саду, побродить по тихому пляжу, пробежаться по лавкам в поисках какой-нибудь редкости. Но третьи сутки подряд брести по холодному заснеженному лесу, поминутно поскальзываясь на обледенелых камнях или спотыкаясь о торчащие из земли корни, не казалось ей достойным времяпрепровождением. Сейчас волшебница ненавидела даже свою обувь – изящные сапожки, способные вызвать налет зависти даже у столичных модниц (даже странно, что такое чудо удалось найти в полупустых лавках Шиммеля). Предназначенные для чистых мощеных дорог или мраморных полов, сапожки не выдержали издевательства и теперь держались на честном слове. Таша чувствовала, как влага проникает сквозь разошедшиеся швы, а сквозь тонкую подошву, казалось, можно было определить даже рисунок на монете… если бы в этом лесу нашлась монета, на которую можно было наступить.

– К сожалению, мы не можем задерживаться, – не оборачиваясь, бросил Галик.

– У тебя есть желание тащить меня на своем горбу? – не сдержалась волшебница.

– У меня нет желания смотреть, как вас будут убивать, леди, – отрезал он. – Нас догоняют. Ваша любовь ко сну создает нам массу проблем.

– Любовь ко сну? – От подобной наглости Таша все же споткнулась и лишь чудом удержалась на ногах. – Да прошлой ночью ты дал мне поспать всего три часа, сволочь!

– Ровно на три часа больше, чем следовало, – парировал Галик. – Думаешь, парни, что идут за нами, балуют себя сном? Или горячим обедом?

– Они воины, – фыркнула Таша, мгновение раздумывая, перелезть через упавшее дерево или обойти его. Оба варианта казались одинаково отвратительными. – Они воины, а я леди. Ты знаешь, Галик, что леди предпочитают путешествовать в уютных каретах?

– По этому лесу карета не проедет, – справедливо заметил бывший убийца. – Зато пешком здесь идти легко и приятно.

– У-у… – простонала девушка.

– Поверьте, надо торопиться. – Он сделал еще несколько шагов и остановился, внимательно оглядываясь. Затем довольно улыбнулся: – Поторопимся, скоро будет отдых. Обещаю.

– Скоро, это завтра? – пробурчала Таша, заставляя себя сделать очередной шаг. Острая щепка, пронзив истончившуюся подошву, больно уколола пятку. Волшебница коротко ругнулась, но боль вроде бы даже добавила ей сил.

А может, все дело в злости – сейчас она ненавидела все на свете. Эту дурацкую войну, железного Галика, имперцев, даже Альту. Если подумать, то с Альты все и началось – если бы Таша тогда не задержалась у Школы, чтобы вытащить девчонку из передряги, все могло сложиться иначе. Быть может, сейчас она находилась бы среди своих, а не месила бы раскисшими сапогами раскисший снег в этом проклятом раскисшем лесу.

Волшебница стиснула зубы и зашагала как голем, не разбирая дороги и не видя препятствий. Она проламывалась сквозь кусты, оставляя за собой след, который разглядел бы и слепой. Если бы на ее пути оказалась каменная стена, то Таша, вероятно, даже не заметила бы ее.

Как ни странно, Галик сказал правду. Прошло не больше двух часов, мокрый черный лес сменился скалами – единственное, что в этом было хорошего, так это отсутствие следов на камнях. Теперь Галик шел медленно, осматривая все вокруг, временами ныряя в расселины, словно бы там таились клады. Таша тащилась вслед за ним – прилив сил закончился и наступила апатия. Она оглянулась – преследователей не было видно, но если бы даже они стояли в двух шагах за ее спиной, девушку это не взволновало бы. Усталость захватила все ее существо, и даже угроза смерти не казалась уже такой серьезной.

Внезапно Галик остановился. Обернувшись, он поманил волшебницу к себе. Таша равнодушно изменила направление движения и остановилась лишь тогда, когда рука моряка уперлась ей в плечо.

– Ты что-то нашел? – равнодушно спросила она.

– Да, – усмехнулся он. – Весьма неплохое место для привала.

– Это хорошо. – Голос девушки по-прежнему не содержал никаких эмоций. – Четверть часа отдыха нам не повредит. Можно сесть здесь?

– Здесь не надо.

Галик прижал ладони к скале, затем чуть-чуть надавил – и массивный серый камень вдруг отъехал в сторону, открыв зев пещеры. Внутри было не совсем темно, солнце проникало то ли сквозь трещины в своде, то ли через специально прорубленные для этих целей отверстия.

– Вот здесь и передохнете. – Галик сделал приглашающий жест. – Это тайное убежище Братства.

– А ты?

– Погоню надо увести подальше, – хмыкнул он. – Я вернусь дней через пять-шесть, не раньше. В убежище есть еда, вода, место для сна и теплые шкуры. Есть и очаг, но я настоятельно прошу воздержаться от разжигания костра. Вы сможете нагреть котел магией?

– Да…

– Прекрасно!

Он взял волшебницу за руку и потянул за собой. Таша не сопротивлялась, наполненный полумраком грот манил, обещая долгожданный, такой желанный отдых. Альта тоже вошла в убежище без страха, темноты она не боялась совершенно – в жизни девчушки случались вещи пострашнее.

– Смотрите, леди. – Галик приложил руки к камню. – Если нажать здесь, то скалу можно легко передвинуть. Здесь установлен очень точный механизм, изготовленный лучшими мастерами Кинтары. Там, знаете ли, есть выдающиеся умельцы… кстати, за этот механизм был запрошен равный вес золота.

– Заплатили?

– Разумеется! – вскинул брови Галик. – Братство всегда платит по счетам.

Подумав, он тихо добавил:

– Возможно, когда-нибудь рассчитается и в моем случае.

– Можно сделать так, чтобы дверь нельзя было открыть снаружи?

– Да, разумеется. Вот этот рычажок заблокирует камень. Я прошу вас соблюдать тишину, камень защитит от чужих глаз, но не от ушей. Наружу не выходите… – Он сделал паузу, затем вздохнул: – По крайней мере шесть дней. Если я не появлюсь, пойдете к Луду, капитан обещал ждать, а он человек слова.

Он помялся, затем вполголоса добавил:

– Отхожее гм… место там, в дальнем конце убежища. Все, времени больше нет. Хорошего отдыха.

Он вышел из пещеры и уверенным движением задвинул камень за собой.

Леди Рейвен огляделась. Вне всякого сомнения, пещера имела природный характер, но над ней изрядно поработали человеческие руки, убрав острые выступы, расширив и углубив естественное убежище. У стены располагались три грубо сколоченные лежанки, укрытые толстым ворохом шкур. Небольшой очаг, заботливо подготовленная поленница. Несколько корзин, в которых наверняка можно было найти что-нибудь съестное. Но сейчас еда девушку интересовала мало. Она буквально рухнула на лежанку, сделала несколько судорожных движений, пытаясь натянуть на себя шкуру, чтобы хоть немного согреться. И заснула раньше, чем сумела завершить начатое.

Альта подошла к госпоже, старательно укрыла ее, затем заняла место рядом, закуталась в меха и закрыла глаза. Усталость брала свое, и девочка тоже задремала.

* * *

Когда Таша проснулась, в пещере было совсем темно – вероятно, солнце снаружи уже зашло. Первым желанием волшебницы было зажечь магический свет, но она сдержала этот порыв. Забавно бы выглядела светящаяся во тьме скала – такой маяк сразу же привлечет преследователей.

До нее донеслось сопение спящей Альты. Сейчас, когда усталость отступила, вместе с ней ушла и злоба. Девушка просто лежала, раскрыв глаза тьме, и наслаждалась теплом. Как же замечательно просто никуда не торопиться!

Спустя два часа она поняла, что в этом ничегонеделании не все так хорошо, как казалось на первый взгляд. Сон не шел, заняться было совершенно нечем, шкуры стали казаться неприятно пахнущими, воздух в пещере – спертым и тяжелым. Поборовшись с собой еще некоторое время, девушка выбралась из-под мехового одеяла и принялась на ощупь искать свою сумку. По словам Галика, где-то в пещере были запасы еды (сложно даже представить себе, какая это может быть гадость), но найти их без света не представлялось возможным.

Наконец сумка нашлась. Таша извлекла нечто, очень достоверно притворяющееся ломтем нежнейшей ветчины. Даже на корабле это было настоящим деликатесом, предназначавшимся исключительно капитану, его помощникам и гостям. Девушка с наслаждением вгрызлась в сочное мясо, чуть не застонав от нахлынувшего ощущения удовольствия.

– Как вкусно пахнет! – послышался шепот Альты.

Таша нашла ее руку, вложила в ладонь сочную ветчину и большой сухарь. Девочка поблагодарила и аппетитно зачавкала.

– Вкусно!

– Угу, – подтвердила Таша с набитым ртом. Дожевав, она сделала глоток из почти опустевшей фляги и протянула посудину девочке. – А здесь уютно… в некотором роде.

– Да, госпожа… только очень темно.

– Не очень, – успокаивающе заметила Таша и вдруг поняла, что говорит правду. В пещере и в самом деле стало капельку светлее.

– Мы проспали остаток дня и всю ночь?

– Я не удивлюсь, – вздохнула волшебница, – если мы проспали двое суток. По крайней мере я чувствую себя полностью отдохнувшей.

– А вы можете зажечь свет?

– Но снаружи… – Таша осеклась. Разумеется, если уже наступил рассвет, заметить огонек внутри пещеры будет невозможно.

Волшебница шевельнула пальцами, и над ее головой зажегся «светлячок» размером с яблоко. Пещера осветилась голубоватым светом, и теперь можно было как следует осмотреться. Тем более что вчера на это не было ни сил, ни времени.

Беглый осмотр показал, что в убежище можно было без труда провести не один месяц – при этом единственной угрозой для затворников была бы смерть от скуки. У стены журчал ручеек кристально чистой воды – сбегая по желобу, он тек к укромному уголку, отгороженному от взглядов ширмой, обеспечивая чистоту и отсутствие неприятного запаха. В корзинах и в самом деле оказалась еда – сушеные фрукты (немного тронутые плесенью), сухари (немного отсыревшие), вяленое мясо, крупа. Не слишком богатый выбор – зато еды было много. Было даже вино – с десяток бутылок. Таша осмотрела каждую и разочарованно покачала головой – быть может, на приобретение запорных механизмов для убежища и в самом деле было потрачено немало золота, но вот на вине устроители этого схрона явно сэкономили. Сорт был из самых дешевых… такое даже в тавернах подают лишь беднякам… если они пожелают предпочесть вино пиву.

В небольшой нише, выбитой в стене, покоился мешочек с монетами. Таша распустила тесемки, заглянула в мешочек, разочарованно хмыкнула.

– Негусто…

Два десятка серебряных молний. Достаточно, чтобы купить дешевую лошадь. Скорее всего эти монеты лежат здесь для Братьев, попавших в сложное положение. Таша пожала плечами и ссыпала серебро обратно в кошель – слишком ничтожная сумма, чтобы унижать себя кражей. Разумеется, окажись мешочек набитым полновесным имперским золотом, Таша не раздумывала бы ни мгновения – в конце концов она не нанималась заботиться о сохранности имущества Ночного Братства.

– Госпожа, если вы воспользуетесь «пламенем недр», я смогу приготовить еду…

Как оказалось, запасы провизии, сложенные в пещере, включали в себя даже мешочек со специями. Альта наполнила котелок водой, засыпала крупу и несколько щепоток приправ, добавила пригоршню мелко порубленного (опять взяла без разрешения кинжал, но к этим вольностям волшебница уже привыкла) вяленого мяса и подвесила котелок над очагом. Вполне вероятно, люди, обустроившие эту пещеру, позаботились о том, чтобы снаружи не было видно и намека на дым – но волшебница предпочитала последовать совету Галика и не рисковать попусту.

«Пламя недр», повинуясь жестам Таши, охватило котелок. Вода забурлила в считаные мгновения, выбросив вверх клуб пара – так, что крышка слетела и загремела, покатившись по каменному полу.

– Госпожа, вы расплавите котел! – пискнула Альта, отдергивая руку от обжигающей струи.

Таша ослабила усилия. Языки пламени опали, и теперь вода просто булькала, не пытаясь превратиться в пар. Этот огонь не шел ни в какое сравнение с тем жаром, которым Таша пыталась растопить ледяной завал. На поддержание пульсирующего огненного шарика усилий уходило совсем немного, и спустя несколько минут девушка поняла, что делает это совершенно отвлеченно, даже не задумываясь. Скоро по пещере потек аромат, казавшийся особенно дивным – после нескольких дней без горячей пищи. Таша почувствовала, как рот наполняется слюной – еще немного, и она с жадностью проглотит полусырую кашу.

Альта аккуратно помешивала варево, но было видно, что ее гложут те же мысли. Наконец она заявила, что горячее сырым не бывает и пора приступать к трапезе. Волшебница с готовностью погасила огонек, разложила пышущую ароматным паром кашу по мискам, а затем торопливо поднесла ко рту ложку. Она даже не заметила, как миска опустела, и тут же потянулась за добавкой.

– Нет смысла экономить, верно? – девушка плюхнула в миску Альте очередную порцию. – Пока что это изумительно вкусно, но денька через три-четыре одна мысль о каше с вяленым мясом будет вызывать тошноту. Давай получать удовольствие, пока это возможно.

– Угу, – промычала Альта. Спорить тут было не о чем.

Но вот миски были очищены, и Таша, сыто отдуваясь, вновь заняла свою лежанку, погрузившись в мягкий мех.

– Жизнь иногда кажется просто замечательной…

– Госпожа, что мы будем делать дальше?

– Спа-а-ать… – протянула волшебница.

Она ошиблась.

С легким шелестом скала отъехала в сторону – накануне вечером Таша была достаточно вменяема, чтобы спросить о способе запереться в пещере, но слишком слаба, чтобы, выслушав инструкции, сделать это. И вот теперь кто-то этим воспользовался. На фоне светло-серого неба силуэт мужчины казался нарисованным черной краской на белом холсте. Таша отметила, что мужчина высок, строен, наверняка хорош собой. И что на боку у него висит меч.

– Как забавно… – раздался странно знакомый голос. – А я так надеялся, что это местечко будет свободно. Вам крупно не повезло, ребятки.

– Не повезло? – Таша потянулась за шпагой, затем, передумав, приготовилась метнуть фаербол, жалея, что не озаботилась сплести пару боевых заготовок. – В таком случае пойди и поищи свободный уголок.

– Еще и женщина… – протянул силуэт. – Как я не люблю убивать женщин.

– А сдохнуть от руки женщины ты тоже не любишь? – Волшебница начала звереть. Мало того что этот наглец ворвался без стука, так еще и угрожает. – Попробуй!

Она выбросила вперед руку, и огненный мячик метнулся к груди человека… и разлетелся веером сияющих брызг, наткнувшись на подставленный «щиток». Черный силуэт отреагировал мгновенно – и вполне адекватно. Альта, уже сообразившая, что мирный период их жизни в очередной раз закончился, поставила защиту, отражая веер ледяных стрел. Вдребезги разлетелось несколько бутылок с вином, раскололся глиняный кувшин с крупой.

– Быть может, не стоит уродовать хорошее убежище? – насмешливо поинтересовался силуэт. – Поговорим на свежем воздухе?

– Разве можно так торопиться к смерти? – пробурчала девушка, берясь за шпагу.

Она уже оценила мастерство противника. Пусть это был всего лишь веер айсбельтов, но очень хорошо исполненный. Пожалуй, леди Рейвен не сумела бы сделать столь же эффектный выпад без долгой тренировки. Вероятнее всего, последует еще несколько обменов боевыми заклинаниями, а затем в дело пойдут клинки. Магическая дуэль с волшебником высокого уровня вполне могла окончиться для Таши плохо… как, впрочем, и дуэль обычная. Быть может, удастся найти другой путь… в конце концов, почему обязательно доводить дело до драки?

Она вышла из пещеры, и впервые увидела лицо человека, раньше казавшегося черным силуэтом. Короткие светлые волосы, тонкий шрам, пересекающий щеку… Ошибиться было невозможно, и девушка поняла, что разговорами дело не закончится.

– Ты???

– Вы???

Надо признать, что консул Блайт оказался капельку вежливее. Но это не помешало ему тут же атаковать, и Таше потребовалась вся ловкость, чтобы отразить удар огненного шара.

– Шпионка!

– Ублюдок! – она ударила «пращой» и не удивилась, когда Консул отразил магический камешек мечом, который словно по волшебству оказался в его левой руке.

Больше всего ее бесил тот факт, что выследил ее именно Консул. Да лучше было трижды попасть в руки этой суке Танжери… как унизительно! Снова в который уже раз эта проклятая ищейка выходит на ее след. Несколько минут они кружили по каменной площадке, осыпая друг друга ледяными и огненными ударами, не приносящими особого вреда. Ледяной шип задел плечо девушки, вспоров кожаную куртку и оставив болезненную царапину на руке. Блайт пропустил камень «пращи», вскользь мазнувший его по колену, и теперь заметно прихрамывал. Правда, это совершенно не сказалось на быстроте его движений.

Альта несколько раз пыталась вмешаться, подставляя «щитки» под особо опасные выпады, и даже метнула ледяную стрелу. Консул, не особо обеспокоившись, отбил айсбельт эфесом меча, а затем мрачно уставился на Ташу.

– Если эта сявка еще раз посмеет тявкнуть, леди, клянусь, я сожгу ее!

– Альта, не вмешивайся! – рыкнула волшебница. – Я сама справлюсь с этим уродом. О Эмиал, как давно я об этом мечтала!

– Ты скажешь ему об этом лично, – оскалился Блайт, делая выпад.

– Передашь от меня привет. – Своей шпагой девушка парировала меч консула и влепила ему айсбельт прямо в грудь, в упор.

Никакая одежда не выдержала бы подобного удара… Сейчас этот человек уже должен был валяться на камнях и пускать ртом кровавую пену. Но Блайт лишь отшатнулся, затем сделал пару шагов назад, потер ушибленное место.

– Кольчуга… – догадалась Таша. – Ну почему я не удивлена? Великий Консул пытается убить женщину, да еще и укрывшись кольчугой. Своеобразное представление о чести, не так ли?

– Это моя честь, и я с ней договорюсь. – Блайт демонстративно отсалютовал волшебнице мечом. – Хотите честный бой? Извольте, леди. Никакой магии, никаких кольчуг. Только клинки, идет?

– Идет, скотина! Я порежу тебя ломтиками… сушеное мясо до смерти мне надоело.

– Надеюсь, леди со столь утонченными представлениями о чести не ударит в спину? – он демонстративно отвернулся и принялся стягивать куртку, под которой серебрилась кольчуга очень тонкого плетения, немыслимо дорогое изделие кинтарийских мастеров.

Разумеется, если бы смыслом этого столкновения являлась исключительно победа, Таша влепила бы ему фаербол в затылок, даже не задумываясь. Но сейчас ей хотелось одержать над Консулом верх… честно. Разглядеть в его глазах горечь поражения, увидеть его стоящим на коленях и молящим о пощаде. О том, что Ангер Блайт скорее умрет, чем начнет просить ее о чем-либо, она не задумывалась.

Наконец он повернулся к волшебнице, сжимая в правой руке меч, в левой – длинный тонкий кинжал.

– Вы готовы, леди? – В голосе Консула слышалась неприкрытая насмешка.

– К тому, чтобы убить тебя? Всегда!

Сталь скрестилась с зеленоватым стеклом. Таше удалось потеснить противника и даже оцарапать ему бедро. Блайт явно не был новичком в вопросах фехтования, но его слава мастера клинка была, с точки зрения леди Рейвен, весьма преувеличена. Пару раз он допускал ошибки, не свойственные даже новичку – правда, в обоих случаях все же успел в последний момент увернуться от летящего ему в сердце лезвия.

Поединок затягивался. Таша начала уставать – утешало лишь то, что Блайт вымотался ничуть не меньше. Он тяжело дышал, хромота усилилась, и один раз он даже пошатнулся, пропустив удар и заработав незначительную царапину, хотя это могла быть просто дыра в куртке, девушка не была уверена, что зеленый клинок коснулся кожи.

Теперь Блайт почти не нападал, непрерывно отступая и защищаясь из последних сил. Вот шпага вновь распорола куртку, на этот раз на боку – и мужчина болезненно дернулся, словно ощутив прикосновение раскаленного металла. Отступил еще на шаг и замер, упершись спиной в скалу.

– Ну вот и все, великий Консул.

Зеленая шпага метнулась вперед, целя в горло…

И вылетела из руки волшебницы, встретив уверенный блок, чуть не вывихнувший девушке кисть. Мгновением позже сапог Блайта наступил на тонкое лезвие – к его удивлению, стеклянный клинок не переломился, лишь спружинил, срезав кусок каблука. Пожав плечами, он пнул шпагу, отбрасывая ее подальше от места схватки, а затем дотронулся кончиком своего меча до горла обескураженной девушки. Его рука не дрожала, дыхание было совершенно ровным, а глаза смеялись.

– Будем считать дуэль законченной? – поинтересовался он. – Я на самом деле не люблю убивать женщин. Бросьте ваш кинжал, леди Рейвен. Это развлечение мне надоело.

– Ты… ты…

– Ну да, я немного поиграл с вами, леди. – Он мягко отобрал у Таши кинжал, сунул его за пояс, затем одним движением бросил меч в ножны. – Хотел доставить вам капельку удовольствия.

– Мог бы дать себя убить, – буркнула она. – Меня бы это порадовало.

– Ну, так далеко мое стремление угодить вам, леди, не простирается. – Блайт улыбнулся. – Мы можем поговорить спокойно? И, если можно, внутри.

Таша некоторое время молчала, затем мрачно поинтересовалась:

– Я могу взять шпагу? Из-за тебя, Блайт, моя коллекция стала заметно меньше.

Он с легким поклоном протянул девушке ее кинжал.

– Как вам будет угодно. Прошу лишь о милости, постарайтесь не хвататься за оружие без нужды? Кстати, почему ваша шпага уцелела? Мне доводилось ломать стеклянные клинки.

Девушка неопределенно хмыкнула и махнула рукой в сторону пещеры, мол, приглашаю, и отправилась искать свой драгоценный клинок. Консул вновь повернулся к ней спиной – правда, теперь это казалось не демонстративным, а вполне естественным.

– У меня с собой есть кое-какие припасы, – сообщил он Альте, которая смотрела на эту странную дуэль, вытаращив глаза и отвесив челюсть. – Никакой роскоши, но все же лучше того, что обычно имеется в подобных убежищах. Пойдем, поможешь.

В просторном убежище нашлось место даже для лошади – уголок в дальнем конце пещеры, где стояли две большие корзины с ячменем. В стену был вбит массивный бронзовый крюк. Блайт быстро расседлал своего скакуна – ничем не примечательную унылую кобылу неопределенного цвета. В ответ на презрительный взгляд Таши, брошенный то ли на эту животину, то ли на ее хозяина, Ангер лишь пожал плечами.

– Сейчас в Империи трудно с верховыми лошадьми.

– Ты же не думаешь, что я об этом сожалею?

Ангер улыбнулся, задвинул дверь-камень и опустил рычаг, блокирующий запорный механизм.

– Леди, вы традиционно неосторожны.

– Ты пришел сюда, чтобы читать мне нотации? – огрызнулась волшебница.

– Я пришел сюда по разным причинам. – Блайт принялся распаковывать сумки, извлекая сыр, связку острой чесночной колбасы, увесистый кусок копченого окорока, завернутый в чистую тряпицу, несколько крупных яблок и большой каравай свежего, ароматного хлеба. – А вот что привело в тайное убежище Братства знаменитую шпионку Ордена? Или Луд теперь представляет какой-то интерес для уважаемого арГеммита?

– Не слишком ли много вопросов? – снова ощетинилась волшебница. – Мы не в твоей резиденции, Консул.

– Это верно, – легко согласился он. – В таком случае предлагаю компромисс. Сейчас мы сядем, немного перекусим, и я расскажу, как оказался здесь. А потом то же сделаете и вы, леди. Если сочтете нужным, разумеется, особо настаивать я не стану.

Таша лишь скептически ухмыльнулась. Тем временем Блайт нарезал каравай, соорудил сложную конструкцию из хлеба, сыра и ветчины и протянул ее Альте. Та облизнулась и вцепилась зубами в сочное мясо. Съеденная совсем недавно каша была забыта. Леди Рейвен демонстративно поморщилась, но присела рядом. В пещере было светло – над головами людей плясали сразу шесть «светляков» – три создал Ангер, два – Таша, и один, крошечный, не больше лесного ореха – Альта, решившая внести свой вклад в эту иллюминацию.

– Ты собирался что-то рассказать, Блайт? – без теплоты в голосе напомнила Таша.

– На голодный желудок? – Он покачал головой. – Игры со шпагами пробуждают отменный аппетит. Судя по тому, как вы смотрите на мясо, в этом мнении я не одинок, верно?

– Господин Блайт, у вас много врагов? – неожиданно спросила девочка.

Консул прекратил жевать и удивленно уставился на малышку. Затем усмехнулся.

– Более чем достаточно. А почему это тебя интересует?

– Это странно. – Альта смотрела на мужчину, чуть заметно улыбалась уголками губ.

– Что странно?

– Странно, что у тебя много врагов, – пояснила девочка. – На тебя совсем невозможно долго сердиться. И госпожа уже не сердится, только делает вид.

– Альта! – взвилась волшебница.

– Вы же сами говорили, леди, что лгать нехорошо. – Девочка заметно покраснела.

– Врагам – можно! – безапелляционно отчеканила леди Рейвен, задрав подбородок.

– Врагам тем более нельзя, – убежденно заявила Альта. – Только господин Блайт не враг, я уверена.

– Мы ждем, – Таша смерила девочку мрачным взглядом и уставилась на Блайта. – Рассказывай.

– Ну хорошо…

Он коротко изложил события последних недель, стараясь не слишком вдаваться в подробности. И в то же время не скрывая ничего сколько-нибудь существенного.

Брон удалось покинуть без особых сложностей. И даже найти лошадь – хотя в былые времена Консул Тайной стражи побрезговал бы садиться в седло этого убожества. С другой стороны, кобыла не привлекала внимания, а ее всадник – невзрачный мужичонка, одетый аккуратно, но бедно, вызывал скорее чувство легкой брезгливости. Стражники у ворот смерили путника презрительными взглядами и тут же потеряли к нему интерес.

Дорога на север оказалась не слишком сложной. Блайт предпочитал передвигаться по ночам, а днем отсиживался в лесу. Чаще всего это помогало, но очень задерживало его – постепенно пробираться становилось все труднее, патрули ходили по дорогам даже ночью, и лишь чудом беглецу удавалось избегать столкновений. Блайт не хотел убивать… по крайней мере без острой нужды. В конце концов все они были его соплеменниками и служили Империи так, как совсем недавно служил он.

Обогнув огромные болота, располагавшиеся к северу от Клитты, он вышел к горам. Здесь патрулей уже было заметно меньше, и Блайт, смертельно уставший от постоянного пребывания в напряжении, допустил непростительный промах (в этом месте его рассказа Таша ехидно усмехнулась). Он утратил бдительность – и попался в простейшую, даже не слишком хорошо замаскированную засаду.

– Удалось отбиться?

Ангер внимательно посмотрел на нее, а затем печально улыбнулся.

– У Империи большие проблемы, леди. Я давно чувствовал это.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не дрался с солдатами, леди. Я подкупил их. Отдал им примерно триста золотых – все, что у меня было. До последней монеты. И знаете, что меня более всего поразило? Они сами предложили мне это… никаких намеков, никакой двусмысленности. Пятеро воинов, три мага. Слишком много для честного поединка. Один из магов просто вышел вперед и предложил отпустить меня в обмен на достаточную сумму.

– И ты согласился.

– Ну разумеется, – криво усмехнулся Ангер. – Несколько мешочков с монетами не стоят жизни.

Оставив солдат делить золото, Блайт двинулся дальше. Он не исключал возможности преследования – рассовав по карманам монеты, эти ублюдки вполне могли сообразить, что награда за поимку мятежного Консула будет много больше уже полученной суммы. Старательно запутывал следы, удвоил осторожность… то ли эти усилия принесли свои плоды, то ли благоразумие солдат одержало верх над их жадностью, но погоня так и не обнаружилась.

– А может, они передрались друг с другом? – поинтересовалась Таша.

– Не удивлюсь. Три сотни золотых – огромные деньги, если достанутся кому-то одному, но, будучи разделенными на восьмерых, радуют глаз намного меньше.

Он зябко поежился, встал, взял брошенный на лежанку тяжелый плащ и накинул его на плечи, застегнув массивную пряжку. Вероятно, плащ был куплен по случаю, как и убогая лошадь – ткань выглядела потертой, а витиеватая медная пряжка, более похожая на вычурную брошь, скорее подошла бы небогатой женщине, чем воину и магу. Затем снова занял свое место и сделал глоток вина прямо из бутылки, чтобы смочить пересохшее горло.

– Ну вот, леди… как вы понимаете, в какой-то мере в моих неприятностях вы тоже немного повинны.

– Я сейчас всплакну, – поморщилась девушка.

– О нет, я вас не обвиняю. План был моим с самого начала, и вы играли в нем роль хотя и важную, но, увы, предопределенную. Просто так сложилось. Но мне кажется, теперь ваша очередь рассказывать, какими ветрами леди Рейвен и ее малолетнюю спутницу занесло в такую даль от Инталии. Кстати, еще меня интересует вопрос, каким образом вы узнали одну из наиболее оберегаемых тайн Ночного Братства.

– Ну, хорошо… – Некоторое время Таша размышляла, какую часть своих приключений поведать бывшему врагу и стоит ли делать это вообще.

Как ни странно, ей и в самом деле хотелось выговориться. На них с Альтой обрушилось столько впечатлений, большей частью довольно неприятных, что просто кому-то рассказать об этом уже казалось немалым облегчением.

Рассказ она начала с того, как вытащила малышку из рук имперцев. Девочка поминутно добавляла свои комментарии, а иногда и вовсе брала нить повествования в свои руки. Постепенно они выложили все – про раны и бегство, про бандитов в лесу и имперских солдат в Шиммеле, про остров Зор… Таша столь красочно описала сражение с золотым големом, что даже Альта, уже познакомившаяся с этой историей, слушала, раскрыв рот. Рассказали о самоотверженном Галике, решившем увести погоню за собой, чтобы дать своим спутницам время отдохнуть и хоть немного восполнить растраченные силы. Про капитана Хая, пообещавшего ждать их в Луде.

Замолчав, Таша почувствовала, насколько легче стало на душе. Сейчас все пережитое воспринималось скорее как приключение, чем как череда неприятностей, неудач и проблем. Теперь она понимала, почему многие люди находят успокоение в том, чтобы посетить жреца Эмиала, поговорить с ним, рассказать о своих проблемах. Жрецы редко давали советы – скорее просто готовы были выслушивать и сопереживать, а большинству людей требовалось именно это.

– Вам пришлось многое пережить…

Сообщив эту банальность, Блайт внимательно посмотрел на Альту, словно сказанное относилось исключительно к ней. В общем, девочке и в самом деле досталось куда больше. В конце концов Таша была взрослой, сформировавшейся волшебницей, к тому же пережившей в своей жизни немало схваток – чего нельзя было сказать о некоторых ее противниках. Малышка же лишь вступала в эту жизнь, делая первые шаги – и шаги эти получились весьма болезненными.

Его взгляд задержался на серебряной подвеске, надетой на сплетенный из серых ниток шнурок. Левая бровь Консула поползла вверх, затем он вдруг попросил приторно-вежливым голосом:

– Альта, не позволишь посмотреть на твой кулон?

– Конечно, господин… – Она сняла шнурок с шеи и протянула его мужчине. Тот долго изучал плетение серебряных нитей, искрящийся серый камень…

– Блайт, что такого интересного в этой безделушке? – не выдержала Таша. Она бросила короткий взгляд на медную пряжку, скреплявшую плащ Консула, и ехидно добавила: – Или вы становитесь приверженцем женских украшений? Говорят, в последние годы это вошло в моду у кинтарийцев, но я не знала, что увлечение добралось и до Гурана.

Ее реплика пропала даром. Пальцы Консула продолжали скользить по серебряным завиткам… возможно, он даже не слышал насмешки. Прошло немало времени, прежде чем Блайт, обескураженно покачав головой, вернул кулон девочке и снова потянулся к бутылке. Несколькими жадными глотками допив остатки вина, он довольно крякнул и вытер губы тыльной стороной ладони. Затем снял плащ, свернул его и бросил на лежанку.

– Теперь, когда мы больше узнали друг о друге, предлагаю поговорить на другую тему. Думаю, вам будет интересно.

– И о чем мы будем беседовать? – Несколько ослабевшая настороженность леди Рейвен вспыхнула с новой силой.

– Пусть мой вопрос не покажется вам издевкой… – Блайт мгновение помолчал, затем, усмехнувшись, продолжил: – Но не могли бы вы сказать, сколько вы знаете школ магии?

– Существует четыре школы, – тут же ответила Альта. – Школа стихий, школа крови, школа имени и школа формы. Знание о двух последних направлениях магии полностью утрачены во времена Раскола. Сохранились некоторые сведения о магии имени – общие принципы, перечень необходимых элементов. Но правила построения истинного имени давно забыты. О магии формы известно лишь то, что некогда она существовала – но нет никакой информации, что понималось под этим термином…

– Санкрист альНоор, «Магия стихий. Начало». Введение, третий раздел, – прокомментировал Блайт. – У тебя отличная память, Альта, ты цитируешь почти слово в слово.

– Это очень хорошая книга, – покраснела девочка.

– Но неточная, – покачал головой Блайт. – Прежде всего магия крови также относится к школе стихий.

– Так ты приверженец теории Пяти Начал? – Таша презрительно оттопырила губу. – Подозреваю, что за последнюю сотню лет ее сторонники не нашли ни одного нового аргумента.

– А что это за теория? – Отсутствие у Альты способностей подменялось неудержимой тягой к знаниям.

Блайт с готовностью пустился в объяснения – Таше даже показалось, что он ждал этого вопроса и рад был привлечь еще одного человека в ряды этих искренне заблуждающихся теоретиков.

Теория родилась относительно недавно, чуть более ста лет назад. Один из магов, получивших воспитание в Триумвирате, но решивший заняться теоретическими изысканиями, высказал мнение, что между магией крови, столь старательно презираемой в Ордене, и магией стихий существует несомненная связь. Он заявил, что магия крови также относится к стихийной, наравне с заклинаниями земли, воды, огня или воздуха. Пятая стихия… ее можно было назвать стихией жизни, природы или как-нибудь еще. Рассуждения мага были вполне логичны – в самом деле, ряд классических заклинаний Крови, вроде «исцеления», по сути, мало отличались от того же «купола». Такое же высасывание сил, некоторые общие элементы плетения. Имя мага стерлось из памяти его последователей, замененное прозвищем – ученики звали его Искателем. Итогом его исследований стала довольно интересная теория, увлекательная, но не имеющая никаких доказательств, кроме пространных рассуждений.

С тех пор интерес к теории Пяти Начал то усиливался, то снова пропадал. Большинство орденских магов считали ее лишь шуткой… но шуткой опасной. За идеей единства магии стояли не только одни лишь теоретические изыскания. Тысячелетиями Инталия и Гуран противостояли друг другу – но это было всего лишь соперничеством двух государств, претендующих на звание «великих». Иное дело – борьба Ордена (и изредка сотрудничающего с ним Альянса Алого Пути) с Триумвиратом и Ночным Братством. В основе этой вечной борьбы лежала в том числе и магия. Орден был убежден, что сила стихий – дар Эмиала людям. Некроманты и маги Триумвирата с этим не спорили, но верили, что заклинания школы крови, дар Эмнаура, намного важнее. Несущие Свет не были с этим согласны… Не слишком высокий повод для многовекового соперничества – но достаточный, чтобы каждое из магических сообществ Эммера стремилось доказать свою правоту.

Идеи Искателя, если бы они были приняты большинством, вполне могли разрушить сложившееся равновесие, чего не желала ни одна из сторон. Не то чтобы приверженцев теории преследовали… скорее просто высмеивали.

– Я не сторонник принципа Пяти Начал, – пояснил Блайт, завершив рассказ. – Просто не исключаю их правоты. Так получилось, чтомагия не стала основным моим занятием, я больше имею дело с законом. Насмешки над Искателем и его идеями – это лишь эмоции. Мало кто из высших магов Ордена или Триумвирата взял на себя труд как следует изучить его работы.

– А ты, разумеется, нашел время.

– Я тоже не нашел, – вздохнул Консул. – Поэтому и не берусь судить. Нельзя выносить оценку тому, чего не знаешь досконально.

– Это все очень познавательно, – фыркнула Таша. – Но к чему твоя лекция?

– Альта совершенно права в том, что искусство составлять истинные имена практически забыто. Есть кое-какие обрывки, но с их помощью невозможно заставить имя управлять судьбой человека. Впрочем, в этих вопросах я не слишком разбираюсь. А вот с магией формы все несколько сложнее. Альта, ты еще что-нибудь знаешь об этой школе?

– Нет, – сконфузилась девочка, – я встретила единственное упоминание в книге альНоора.

– Я восполню пробел в твоих знаниях, – улыбнулся Блайт, игнорируя возмущенный вид Таши. – Магия формы возникла задолго до Разлома. В отличие от школы крови, появление которой приписывают случайности, законы построения овеществленных заклинаний формы были выведены путем тщательного расчета. И запрещены.

– Запрещены? – Таша не верила своим ушам. – Как «призыв»?

– Не под страхом казни, разумеется. О существовании «призыва» говорят открыто, как и о том, что ждет применившего его. А малейшие упоминания о магии формы были тщательно вычищены из всех учебников, хроник… даже из записей детских сказок. Так получилось, что эта магия получила довольно широкое распространение, и чтобы стереть все следы ее существования, пришлось… стирать и тех, кто ей владел.

– Стирать – это в смысле убивать?

– Ну, я могу судить лишь по нескольким обрывкам… Семь лет назад в Выжженной Пустоши были найдены руины, сохранившиеся с очень древних времен. По всей видимости, это был замок, принадлежавший весьма высокопоставленному лицу – судя по тому, что там нашли кое-какие документы, не имеющие права на существование. Не знаю, как они пережили тысячелетия, лучшие маги Триумвирата не сумели разгадать эту тайну. Но суть не в этом… находка оказалась не слишком богата, полсотни сильно истлевших клочков бумаги, несколько почти уцелевших страниц.

– Тебе дали почитать эти раритеты? – Скептицизму леди Рейвен не было границ.

– Нет, разумеется, – улыбнулся Блайт. – Но среди тех, кто изучал находку, был один из моих людей. Я получил все возможные копии.

– И где они?

– Сжег. Если бы сумел – сжег бы и оригиналы. Но это не понадобилось. Юрай Борох – изрядная сволочь, но сволочь умная. Он быстро сообразил, какую угрозу могут нести овеществленные заклинания формы.

В пещере словно стало немного темнее. Блайт замолчал, и на лицо его легла тень. Таша дернулась, собираясь подать очередную ядовитую реплику… и осеклась, понимая.

– Их… стерли? – тихо спросила Альта.

Консул мрачно кивнул.

– Он не пожалел двоих служителей первого круга, не считая магов рангом пониже. Думаю, если бы Борох хотя бы подозревал о том, что я видел копии бумаг, он приказал бы убить меня, невзирая на последствия и число жертв.

– Так что же такого страшного в этих формах? – на этот раз Таша была абсолютно серьезна.

– Их простота, – тихо ответил Ангер.

Некоторое время все трое молчали. Консул ждал реакции на свои слова, Таша и Альта пытались понять, о чем идет речь. Первой заговорила волшебница.

– Ты сказал «простота»… – протянула она. – Что ты имел в виду?

– Прежде всего, для владения заклинаниями формы не требуется магический дар. Имея описание, любой способен воспроизвести овеществленную формулу. Художник. Ювелир. Резчик. Любой, кто умеет придавать материалу желаемую форму.

– Значит… эта магия доступна каждому? – Таша поежилась.

– Вы все поняли правильно, леди. Святитель, Император, Комтур… они думают, что правят своими странами, вершат судьбы своих подданных. Но во все времена настоящая власть находилась в руках магов. И доступность волшебства для простых людей явилась угрозой их положению. Маги испугались…

– Я видела, – Таша смотрела на Консула исподлобья, голос ее чуть заметно подрагивал, свидетельствуя о нетерпении, – как ты разглядывал кулон Альты. Ничего не хочешь сказать по этому поводу?

– Магия формы могла многое. Существовали формулы, действие которых кажется невероятным. Например, рисунок, дающий абсолютную защиту от заклинаний, подавляющих волю. Ни «путы», ни «оковы» не властны над человеком… если предварительно не срезать с него кусок кожи с рисунком. Более того, не подействуют и более простые заклинания, вроде «сна», «фантома» или других, навевающих ложные видения или воспоминания.

– Ты… ты видел этот рисунок? – Таша ненавидела татуировки, не представляя, что может заставить человека терпеть боль ради сомнительного удовольствия щеголять грубым рисунком на теле. Но если на самом деле существует рисунок, дающий подобный эффект, то… видит Эмиал, она готова потерпеть боль.

– К сожалению, только обрывок описания его действия. Как вы помните, магия крови, к которой относятся упомянутые мной заклинания, возникла после Разлома, но и до катастрофы, расколовшей Эммер, маги пользовались формулами, подавляющими волю человека. В записи было сказано лишь, что рисунок очень прост.

Таша вздохнула – вспыхнувшая было надежда угасла. А как было бы здорово… О Эмнаур, это наверняка твои злобные шутки. Великое знание… пусть бы не для всех, для избранных, для самых достойных.

– Мы говорили о подвеске.

– Как я рассказывал, уцелело несколько целых листов, первых листов книги, описывающей магию формы. Несколько самых слабых заклинаний ученического уровня, скорее показывающих возможности школы формы, чем ее истинное могущество. Пособие для начинающих.

Консул снова взял свой плащ, развернул, извлек из складок ткани медную пряжку, протянул ее леди Рейвен.

– Эта формула называется «доверчивость». Просто если эта безделушка находится перед глазами человека, он проникается доверием к собеседнику, а также испытывает легкое желание поговорить. Оно не подавляет волю – если знать, что происходит, с воздействием, которое оказывает формула, можно легко бороться. Сосредоточиться, следить за собой – в общем ничего сложного.

– Пряжку сделали вы? – спросила Альта.

– По моему заказу, – пожал плечами Консул. – И я позаботился, чтобы чертеж не остался у мастера.

– Позаботились, то есть…

– Девочка, я не такое чудовище, каким меня, несомненно, считает твоя прекрасная наставница. Мне приходилось убивать людей, но я никогда не делал это просто так. Я нашел мастера, который, по причине преклонных лет, весьма страдал от плохой памяти. Думаю, он забыл форму пряжки еще до того, как пересчитал полученные от меня монеты. А визит ко мне – через неделю-другую. Видишь, тут не потребовалось особого мастерства, рисунок не слишком сложный.

– Да, ты прав… – Таше порядком согрело сердце слово «прекрасная», к тому же она вдруг подумала, что не считает Блайта такой уж сволочью. Или это действие «доверчивости»? Она взяла пряжку и отбросила ее на груду шкур, затем вновь посмотрела на Консула, прислушиваясь к своим ощущениям. Что ж, если дело и было в древней формуле, то ее действие не прекратилось. Она мотнула головой, отгоняя неуместное сейчас чувство легкой симпатии к собеседнику, и желчно заметила: – Но снова уклоняешься от ответа. Что с этим кулоном? Я хочу знать!

– Думаю, вы и сами догадались, леди. Эта подвеска – тоже овеществленная формула.

– Глядя на ваше лицо, это было нетрудно. Но что это за формула?

– Это очень простенькое заклинание. Тоже начального уровня… оно называется «воспоминание». О нет, оно не помогает запоминать. Дело в том, что этот кулончик невозможно потерять или продать. Только подарить. Так сказать, «на добрую память». Я совершенно не представляю, как именно действует заклинание, описание весьма скудно и рассчитано скорее на тех, кто и так все знает. Эдакий краткий комментарий.

– Я не очень понимаю…

– Если Альта попытается продать подвеску, если выронит ее, или если кто-нибудь отберет эту безделушку, исход будет один – вскоре кулон снова окажется у владелицы. Где бы она ни была.

– Вот как? – Таша ожидала чего-нибудь более впечатляющего. – Забавно. Хороший способ хранить ценности, не так ли?

– Нет, разумеется. Достаточно чуть погнуть брелок, и магия формы рассеется. Единственный способ от него избавиться, не ломая, – подарить. Не отдать в качестве платы или в обмен на что-либо – а просто подарить, не преследуя выгоды. Только в этом случае формула признает нового владельца.

– И как кулон возвращается к хозяину?

Блайт пожал плечами:

– Понятия не имею. Альта, сейчас я отберу у тебя кулон. Ничего не говори.

Он встал, подошел к девочке, снял с ее шеи шнурок с подвеской и сунул ее к себе в кошель, привязанный к поясу. Затем вернулся на свое место.

– Понятия не имею, когда это произойдет. Думаю, не сразу…

– А какие еще заклинания вы знаете? – спросила девочка, с явным беспокойством проводив взглядом свою единственную драгоценность.

– Уцелело описание всего двух, – вздохнул Блайт. – И небольшой фрагмент третьего, называемого «встреча». Довольно причудливый рисунок, который можно нанести на что угодно – ткань, кожу, металл. После изготовления предмет делится на две части, которые тянутся друг к другу независимо от расстояния. К сожалению, по уцелевшему фрагменту восстановить заклинание невозможно…

Разговор как-то быстро увял. Альта думала о том, что рассказал Блайт, и никак не могла понять, как к этому стоит относиться. Магия, доступная каждому… это казалось невероятным. Она уже давно смирилась с тем, что никогда не станет настоящей волшебницей, что ей до конца жизни будут доступны лишь мелочи, которые нельзя назвать даже ярмарочными фокусами. Интересно, она могла бы… хотя, что толку мечтать о недостижимом.

Таша думала о другом. Рассказ Блайта не затронул в ее душе каких-либо струн. Старая магия… весьма интересно, но лишь в том случае, если удастся получить к ней доступ. Консул заявил, что уничтожил попавшие в его распоряжение копии, и не было причин не верить его словам. Юрай Борох вряд ли поступил так же. Уничтожить свидетелей вполне в его духе, если хотя бы половина слухов о верховном жреце соответствуют действительности, а вот предать огню найденные раритеты… Он наверняка сохранит находки, сколь бы незначительными они ни казались. Сейчас все это представлялось не важным. Если… нет, когда они выберутся из этой передряги, когда закончится эта идиотская война (победой Ордена, разумеется, в чем Таша не сомневалась), тогда можно будет подумать и о том, чтобы оставить службу Ордену и заняться поисками. Отправиться на остров Зор, попытать счастья в Выжженной Пустоши…

Сейчас надо решить, что делать с Блайтом. Ненависть, вспыхнувшая при виде Консула, уже угасла, сменившись легким раздражением. И уважением. Он оказался сильнее и как маг, и как фехтовальщик, леди Рейвен признавала это. И он мог стать весьма полезным союзником – если она сумеет убедить Консула, что это будет правильным решением.

А насколько такое решение покажется правильным ей самой?

Интересно, как отнесется арГеммит к тому, что она доставит в Инталию великого Консула, грозу орденских разведчиков? Сложно даже представить себе, сколько тайн скрывается в голове Блайта… и все эти тайны могут стать достоянием Ордена. Пожалуй, это могло компенсировать все прошлые промахи леди Рейвен, а также изрядную часть будущих. Заманчиво, в высшей степени заманчиво.

Правда, такого человека, как Ангер Блайт, сложно контролировать – если вообще возможно. Консул славится своей непредсказуемостью и умеет манипулировать людьми не хуже Метиуса. И он понимает, что в Инталии станет пленником до тех пор, пока Вершители не получат всю информацию, которой он располагает. Всю, до последней капли. А что потом? Метиус может сколько угодно рассуждать о чести, благородстве и чистоте устремлений Ордена, но все это лишь красивые слова. Таша знала им цену. За годы работы на Вершителя одно она уяснила совершенно точно – когда речь шла о благе Ордена, арГеммит совершенно не стеснялся в средствах и не считался с интересами тех, кто был необходим ему для достижения поставленных целей. Если Вершитель сочтет пленника опасным, он сделает так, что глаза Блайта никогда не увидят солнечного света… если вообще сохранит ему жизнь.

Консул не дурак… чтобы заманить его в Инталию, потребуется очень, очень серьезный повод. И Таше следует найти правильные аргументы. Если она хочет вернуться в Инталию не чудом спасшейся беглянкой, а победительницей.

– Блайт, – внезапно спросила она, – вы рассказали про этого мага, вызвавшего демона. Как его… Алкет Гард, верно? Как думаете, что он будет делать дальше?

– Я думал об этом. – Он даже не удивился ее вопросу, словно вся предшествующая беседа логически вела к выяснению судьбы бежавшего из-под стражи преступника. – Если он достаточно умен, то постарается как следует спрятаться. Спрятаться на долгие годы, пока о его существовании не забудут, пока не прекратятся поиски. Быть может, на это потребуется вся его жизнь. Но я не исключаю и другого исхода. Возможно, он захочет отомстить.

– Месть? – Таша недоуменно уставилась на собеседника.

– Служитель второго круга, уважаемая леди, слишком мелкая сошка, чтобы получить доступ к тщательно охраняемому тексту заклинания «призыв». Его подставили, леди.

Глава 7

– Дроган, хочешь, я покажу тебе что-то необычное?

Он мрачно посмотрел на меня, но кивнул.

– Пойдем…

Мы поднялись на верхний этаж. Дальше вела узкая, только одному пройти, винтовая лестница.

– Туда? – Он смотрел на лестницу с явной неохотой, словно бы, кроме Лабиринта, в замке были опасные места.

– Именно… я пойду впереди, если не возражаешь.

Разумеется, он не возражал. А вот если бы я предложил идти вперед ему, Дроган наверняка воспротивился бы.

Виток за витком… в какой-то момент я начал всерьез опасаться, что замок водит нас за нос и что эта проклятая лестница не кончится никогда. Однажды я поднимался по ней почти час, пока не сдался и не повернул обратно… А бывает, что ступеньки заканчиваются очень быстро.

Но вот один из витков все же вывел нас на смотровую площадку.

– Что это? – выдохнул Дроган, высунув голову из люка.

– Это верхняя часть башни. Отсюда я намеревался наблюдать за звездами… но звезд не видно.

Некогда, еще до того, как последний камень замка занял свое место, площадка была открыта всем ветрам. Здесь всегда удивительно хорошо дышалось, а еще я любил приходить сюда в дождь. Это было воистину волшебно… только ты наедине с льющейся с неба водой… Я сейчас с удовольствием обменял бы всю оставшуюся жизнь за возможность полчаса постоять под проливным дождем. Или, к примеру, за возможность обгореть на солнце.

Я подошел к краю площадки, протянул руку и прикоснулся к незримой стене, что отделяла замок от окружающего мира. Нет, даже не так… что там, за черно-белой пеленой? Эммер? Может быть, и нет.

– Это тюрьма, Дроган, – прошептал я. – Это тюрьма… для меня, для тебя, для всех тех, кто попадал сюда. Из обычной тюрьмы, друг мой, можно выйти, можно освободиться, можно бежать. Отсюда можно уйти только умерев. Я умолял тебя не переступать порог замка.

Оно подошел, тоже ткнул рукой в пелену. Пальцы уперлись во что-то твердое, неподатливое.

– Не пробить?

Я лишь покачал головой.

– Я пробовал… много раз, Дроган.

– А когда замок выходит в Эммер? Ты же говорил, что тогда эта муть исчезает…

– Исчезает, – кивнул я. – Все верно. Но разбить стены, двери и окна невозможно, в этом ты уже убедился. А сюда… сюда замок не даст прийти.

– Значит, никаких шансов?

Что я мог ответить? В очередной раз развести руками?

А ведь когда-то это считалось хорошей идеей. Бессмертие… Я творил основу заклинания всего два дня, но готовился к этому событию долгие годы. Да и потом прошло почти тридцать лет, прежде чем замок распахнул передо мной свои двери. Я ждал десятилетиями, потратил почти треть своего состояния – а оно было очень велико, особенно по меркам Инталии, где личное богатство не приветствовалось. Рыцари Белого Ордена – по крайней мере на людях – подчеркивали свое равнодушие к золоту, священники Эмиала вообще вели аскетичный образ жизни, а Святители при каждой возможности проповедовали воздержание и скромность во всем. Конечно, никто не смел диктовать условия знати и магам…

Большая часть золота ушла на покупку книг. Часть из них сейчас находится в моей библиотеке, часть потеряна для меня навсегда. Возможно, в истлевших фолиантах можно было бы найти ответ на вопрос, который так интересует Дрогана и за решение которого я отдал бы все на свете.

А потом заклинание было создано, все тщательно рассчитанные детали ритуала соблюдены, и… и я приобрел бессмертие, которого так жаждал. И сейчас я столь же страстно жаждал отказаться от приобретения и от всего, что было с ним связано.

– Я не знаю, друг мой. Все эти годы я пытался решить задачу, и безуспешно. Но я не отчаиваюсь, запас времени бесконечен.

– Не у меня, – буркнул он.

Я понимал, что он прав.

Война всегда накладывает свой отпечаток даже на тех людей, которые вроде бы не имеют ничего общего с битвами. Ночной Брон даже в мирное время всегда окутывала тишина, нарушаемая лишь звуком шагов патрулей, охраняющих мирный сон граждан, да изредка торопливым перестуком подошв допоздна засидевшихся в таверне любителей пива и вина. Простым людям нечего делать ночью на улицах – это правило, хотя и не имеющее статуса закона, впитывалось каждым обитателем имперской столицы с молоком матери. Ночь – время для грабителей, убийц, насильников… и для воинов, в чьи обязанности входит отлавливать и примерно наказывать нарушителей порядка. Всем остальным надлежит находиться дома… если у них есть дом.

Когда кончилась война, город с наступлением ночи словно вымирал. Патрулей стало заметно меньше, и люди, понимая, что в случае чего помощь может и не успеть, старались уже с приходом сумерек запереть все двери, отгородиться от тьмы ненадежными деревянными створками, массивными дубовыми дверьми или окованными бронзой воротами. И не высовывать носа наружу до тех пор, пока небо не начнет светлеть в ожидании первых лучей восходящего солнца.

Человек, неторопливо шагавший по пустынной мостовой, не боялся ночной тьмы. Она была близка ему по духу, он не раз возносил ей мольбы и, хотя ни разу не получал ответа, чувствовал, что ночь не враждебна ему. Его черный балахон сливался с густым мраком, заполнявшим город, и даже глаза, смотревшие сквозь прорези скрывавшей лицо бронзовой маски с искусно нанесенным узором из серебряных нитей, казались двумя озерцами непроглядной тьмы.

Улица влилась в широкую площадь, которая официально называлась Площадью Правосудия. Использование иных названий могло повлечь за собой наказание – если это становилось известно ищейкам из Тайной стражи. А как показывала практика, неосторожно брошенное слово рано или поздно попадало в чуткие уши агентов Консула.

Правда, поговаривали, что Консул Блайт впал в немилость и сбежал из столицы. Говорили также, что за его голову объявлена награда, размер которой заставлял дрожать руки даже у очень богатых людей. Но Тайная стража никуда не делась, и уже многие знали о том, что в сером доме, смотрящем черными провалами окон на эту самую площадь, появился новый хозяин.

Днем на площади собиралось немало народу – в Броне всегда имелись в наличии преступники, которых можно было торжественно повесить, посадить на кол или привязать к деревянному кресту, обрекая на мучительную смерть. Ночью же площадь всегда охранялась, чтобы никто из друзей или родственников наказуемых не попытался подарить им свободу или хотя бы быстрый уход к Эмнауру.

Именно о быстрой смерти мечтал высокий широкоплечий мужчина, уже пятый день привязанный к здоровенному деревянному кресту. Его тело было покрыто запекшейся кровью, пальцы рук – чудовищно изуродованы. Сначала его допрашивали с применением магии, затем – пытали. Ломали кости, вырывали ногти – затем лечили, чтобы пытать снова. Тиграт не мог понять, для чего это делается, – все, что знал, он рассказал сразу. Но пытки продолжались – сначала он гордо терпел боль, затем кричал, позже молил о пощаде. Его уже ни о чем не спрашивали. Палачам не требовались ответы, и они были равнодушны к мольбам своих жертв.

Потом вдруг все прекратилось. Целый день без мучений – Тиграт даже не представлял себе, сколько счастья может принести такая передышка. Целители постарались на славу, раны затянулись, боль ушла. Осталась лишь память о ней…

Затем снова пришел человек, задававший вопросы. Тиграт знал его – человек позаботился представиться еще в прошлый раз. Юрай Борох… старик с добрыми глазами и тихим, мягким голосом. Вместе с ним был другой – его знали все в Гуране, и в иное время Тиграт испытывал бы благоговение от оказанной ему чести. Не каждый день выпадает удача предстать перед лицом самого Императора. Но сейчас Тиграт испытывал лишь тупое равнодушие…

Император задавал вопросы. Пленник отвечал, старательно вспоминая детали. Он не хотел, чтобы снова пришла боль – а старик своим ласковым голосом предупредил, что лишь искренность может избавить Тиграта от страданий. При одной мысли о возвращении страданий страх охватывал все существо наемника.

Он не знал, понравились ли ответы Императору… после долгой исповеди его вновь отвели в крошечную камеру, где невозможно было ни лежать, ни стоять – только сидеть, прислонившись спиной к холодной, влажной стене. Ни один человек не мог бы выжить, проведи он в этой камере хотя бы несколько недель. Но эти помещения и не предназначались для длительного содержания заключенных. Отсюда были всего две дороги – на свободу или на плаху. Обычно обитатели камер уходили по второй.

Прошло больше недели, прежде чем о Тиграте вспомнили. Двое дюжих воинов вытащили его из камеры, буквально волоча на себе онемевшее тело. Он подумал, что кто-нибудь снова будет задавать вопросы, но его выволокли на площадь, где уже ожидал большой деревянный крест.

С тех пор прошло пять дней.

Тиграт медленно поднял голову – перед ним стоял человек в маске Триумвирата.

Стражники, охранявшие пленника, подобрались, смахнули с себя сонливость, но вопросы задавать не спешили – никто не желал первым вступать в беседу с безликим. Мало ли что творится в голове у этих магов, с него станется ударить огненным шаром в ответ на простой вопрос. Покажется, к примеру, магу, что к нему обратились с недостаточным уважением…

– За что наказан этот человек? – прозвучал глухой голос из-под чеканной личины.

Стражники переглянулись. Неужели есть хоть кто-то в Броне, кто не знает этого? Герольды ежедневно зачитывали приговор – наемник по имени Тиграт приговорен к смерти от голода. За то, что помог бежать государственному преступнику, нанесшему величайшее оскорбление Империи. Помог скрыться от возмездия человеку, применившему чудовищное заклинание вызова демона.

– Я недавно прибыл в город, – мягко пояснил безликий, но в его голосе явственно слышалось предупреждение. Он давал понять, что способен простить один-единственный случай неуважения. Не более.

– Да, господин! – Один из стражников выступил вперед и поклонился. – Этот человек, которого зовут Тиграт, способствовал побегу некоего Алкета Гарда, объявленного врагом Империи.

Безликий кивнул. Он знал о преступлении, совершенном Гардом. Он знал гораздо больше, чем эти охранники. Он даже был знаком с этим пленником – правда, в тот день, когда знакомство состоялось, лицо наемника Тиграта было сплошь залито кровью.

– Каждую ночь ему дают кружку воды, господин, – пояснил воин. – Чтобы прожил подольше. Многие приходят посмотреть на этого преступника. Весь Брон жаждет увидеть негодяя Гарда на костре. Такое злодеяние не должно быть забыто.

– Верно. – Безликий снова посмотрел на бессильно повисшего на кресте Тиграта. – Что ж, этому ублюдку самое место на кресте.

Больше не сказав ни слова, безликий повернулся и двинулся в сторону возвышающейся над городом скале Святилища. Он не торопился – аудиенция была назначена на раннее утро. Можно было найти свободную келью на одном из верхних ярусов, отдохнуть – но человек в маске не нуждался во сне. Его бездействие и так слишком затянулось, и он желал поскорее предстать перед Борохом, получить причитающееся ему наказание и снова приступить к тому, что он почитал смыслом всей своей жизни – к служению Эмнауру и его верховному жрецу.

Безликий медленно шагал по улице, прислушиваясь к боли, пронизывающей тело. Еще недавно он был близок к смерти – раны, полученные в схватке, были опасны сами по себе, и в подобном состоянии было верхом непредусмотрительности использовать «героя». Но маска не сожалел о том, что за несколько минут силы и скорости ему теперь придется расплачиваться много, много дней. Победа – даже над какими-то наемниками – того стоит. Как и любой маг Триумвирата, он не боялся смерти. Служение не терпит страха, а смерть – это лишь самый короткий путь к Эмнауру. Но пока твое тело живо – ты должен служить.

Вероятно, верховный жрец даст ему новое задание… или же предоставит несколько дней отдыха. А может приказать казнить. В любом случае наказания не избежать – но оно заслужено. Гарду удалось бежать, несмотря на то что почти все наемники, организовавшие нападение, были либо перебиты, либо арестованы. Не без его участия. Безликий уже составил подробный отчет – сразу же, как оправился настолько, что мог надиктовать послание Бороху. Подробное и искреннее послание, в котором было скрупулезно перечислено все, что он сделал, все ошибки и промахи.

Ему вдруг показалось, что чей-то взгляд буравит ему спину. Оглянулся, глаза сквозь прорези маски обшарили пустынную улицу. И все же что-то было не так… предчувствия никогда не обманывали мага. Быть может, и во время нападения наемников он уцелел исключительно благодаря своему чутью, отточенному на долгой и опасной службе Триумвирату. Явственно ощущалось присутствие магии, он даже узнал ее – «рассеянность». И весьма изящно исполнена. Безликий шевельнул пальцами, пропуская через них силу – и тонкие нити враждебного (в том, что эта магия направлена именно против него и отнюдь не с благими целями, человек не сомневался) заклинания тут же лопнули. Ломать легче, чем строить… особенно когда точно знаешь, что именно ломать.

Чужая магия растаяла, но улица по-прежнему казалась пустой. Безликий пожал плечами, повернулся, чтобы продолжить свой путь – и сильнейший удар по голове заставил сознание мгновенно погаснуть.

Боль в израненном теле не шла ни в какое сравнение с той, что разрывала сейчас его голову. Безликий медленно открыл глаза, затем попытался шевельнуться – боль ударила с новой силой, к тому же он понял, что его руки тщательно связаны за спиной. Оставалось только оглядеться…

Он находился в небольшой комнате. Судя по обстановке, помещение принадлежало гостинице, причем одной из самых дешевых. Коптящая лампа, наполненная дешевым, неприятно пахнущим маслом. Старая мебель, рассохшаяся, облезлая. Тяжелые запахи дешевого пива, протухшей еды, немытых тел, впитавшиеся в эти стены навечно. Истребить эту вонь можно было лишь одним способом – сжечь здание дотла и построить на этом месте новое.

Быть может, позже стоит заняться этим вопросом. Подобные ночлежки позорят великий Брон.

– Очнулся? – послышался голос, показавшийся безликому знакомым. Он попытался вспомнить, но болевые спазмы свели эту попытку на нет. Говоривший находился вне поля его зрения, за спиной.

– Допустим, – пробормотал безликий. – Ты хоть понимаешь, что сделал, дурак?

– Всего лишь стукнул тебя по голове.

– Всего лишь? Ты посмел напасть на мага Триумвирата. Не пройдет и нескольких дней, как ты станешь молить о смерти.

– Вполне вероятно, – не стал спорить голос. – Но ты этого не услышишь.

– Что тебе нужно?

– Немногое.

Человек сделал несколько шагов и оказался прямо перед безликим. Тот поднял глаза и заскрипел зубами, узнав.

– Гард… ублюдок.

– Именно так, – кивнул беглый маг. – Мы знакомы?

Несколько мгновений безликий раздумывал, стоит ли отвечать, но затем презрение одержало верх над осторожностью.

– Я сопровождал тебя, тварь. В Брон. На костер, где такому подонку, как ты, самое место. И видит Эмнаур, если бы не эта шваль, твои дружки-наемники, сейчас твои обугленные кости…

– Мне кажется, – мягко заметил Гард, – ты сейчас не в том положении, чтобы угрожать.

Безликий пренебрежительно усмехнулся.

– Я тебя не боюсь.

– Не сомневаюсь. – Гард сел в кресло. – Я, как и ты, маг Триумвирата…

– Бывший! – злобно поправил пленник.

– Пусть бывший, – не стал спорить Алкет. – Я понимаю, что ты не боишься смерти. Но сейчас хотелось бы поговорить не об этом. Твое имя?

Пленник молчал.

– Ты стесняешься своего имени? – насмешливо поинтересовался Гард.

– Я ничем не запятнал его, – огрызнулся безликий, – в отличие от тебя, ублюдок. Меня зовут Летрай. Больше я ничего не скажу.

– Что ты делаешь в городе? – Последнюю реплику Алкет демонстративно пропустил мимо ушей.

– Я не буду отвечать на твои вопросы, – упрямо повторил пленник.

– Будешь. – Алкет задумчиво покрутил в пальцах темную прядь. – Знаешь, для чего могут пригодиться твои волосы?

– Тварь…

– Знаешь, – удовлетворенно кивнул Гард. – И у тебя есть выбор. Либо ты расскажешь мне все, что потребуется, и не станешь отнимать моего времени, либо ты сделаешь то же самое чуть позже, но уже не по своей воле. «Оковы разума» заставят проявить откровенность кого угодно.

Некоторое время пленник молчал. Ситуация казалась совершенно безвыходной. Отступник прав, бороться с действием «оков» невозможно… а со связанными руками он не сможет воспрепятствовать Гарду. Стоит ли сопротивляться неизбежному?

– Что тебе надо?

– Я же сказал. Хочу знать, с какой целью ты прибыл в город.

– Меня ожидает встреча с верховным жрецом.

– Вот как? – Гард бросил на пленника удивленный взгляд. – И за что такая честь?

– За это надо благодарить тебя, тварь, – сплюнул безликий. – Я допустил твой побег, и теперь Юрай Борох приглашает меня для беседы, дабы определить наказание. Вероятно, оно будет суровым.

– Что ж, ты допустил ошибку и должен быть наказан, – кивнул Гард. В его голосе особого сочувствия не прозвучало. – Послужит ли тебе утешением, если я скажу, что наемники организовали мое освобождение… более похожее на похищение, по собственной инициативе. Мне сообщили, что причиной этого нападения было желание главаря наемников убить тебя.

– Меня? – Пленник хрипло рассмеялся. – Что за чушь?

– Я побеседовал с одним из наемников. Некий Базил собрал всю эту банду лишь для того, чтобы свернуть тебе шею.

О том, что за участие в операции этот Базил предложил наемникам совершенно несоразмерную цену в золоте, Алкет решил умолчать.

– Бред, – простонал безликий. – И ты в это поверил? Кажется, ты сам только что доказал, что пленить мага можно и без такого побоища. К тому же тебе солгали… или те, кто отвечал на твои вопросы, сами не знали правды.

– Правды? – Алкет покачал головой. – И в чем, по-твоему, правда? Что какое-то отребье надрало задницу имперским воякам лишь для того, чтобы освободить из-под стражи государственного преступника?

– Им заплатили за это, – мрачно пояснил пленник. – Консул Блайт.

– Не имел чести быть с ним знакомым.

– Обычно это не имеет значения, – ехидным тоном сообщил безликий. – Я думаю, что Консул затеял свою игру, а ты просто показался ему подходящим инструментом. Без обид.

– На какое время назначена встреча?

– На восемь часов утра, – пожал плечами безликий. – И если я не явлюсь вовремя, вскоре все маги Триумвирата будут обшаривать гостиницы, чтобы найти меня. О моем прибытии в город Борох уже осведомлен.

Гард взял с кровати аккуратно свернутый балахон и маску из бронзы и серебра. Только тут пленник сообразил, что его лицо открыто.

– Что ты собираешься делать?

– Если встреча состоится вовремя, у Бороха не будет повода начинать поиски, – усмехнулся Гард.

– Ты сошел с ума.

– Возможно. Но тебе не стоит об этом беспокоиться.

Простые слова прозвучали так, что у безликого мороз пробежал по коже.

– Ты убьешь меня? – Ему пришлось сделать над собой изрядное усилие, чтобы голос не дрогнул. Одно дело не бояться смерти как события, рано или поздно происходящего с каждым, и другое – вдруг осознать, что остаток жизни измеряется не годами, и даже не днями, а лишь мгновениями.

– Убить… – Гард на мгновение задумался. – Заманчивая идея. Знаешь, я ничего не имею против тебя лично. Ты выполнял свою работу, охранял преступника. Хорошо ли, плохо ли – решать не мне. Но сейчас ситуация несколько изменилась. Никто не знает, что я оказался настолько глуп, что вернулся в Брон. И я не хочу, чтобы об этом узнали раньше, чем следует. Но убить… пожалуй, нет.

По выражению лица Гарда безликий понял, что мечтать о спасении не стоит. И что его участь будет несколько иной, чем просто получить нож в сердце. Разом ушел страх, он успокоился и даже нашел в себе силы улыбнуться.

– Что ж… брат. Делай, что должен.

Спустя час, когда небо над городом начало светлеть, а лучи восходящего солнца окрасили конические крыши самых высоких крепостных башен в розовый цвет, на Площади Правосудия появился человек. Он был странно одет – слишком легко для холодного осеннего утра. Стражнику, душераздирающе зевающему в ожидании смены, даже показалось, что на человеке одно лишь нижнее белье. И походка человека тоже показалась солдату несколько необычной. Словно бы что-то подталкивало его к каждому шагу, заставляло передвигать ноги независимо от его собственного желания.

Человек направился прямиком к несчастному, привязанному к кресту. Стражник двинулся ему навстречу, проклиная судьбу, подсунувшую ему этого сумасшедшего в самом конце дежурства. Во всем мире считалось дурным знаком обидеть скорбного разумом, его следовало передать служителям Эмнаура, которые позаботятся о нем. Либо сумеют исцелить, либо… либо подарят тихую и приятную смерть.

– Послушай, друг… – начал было стражник, протягивая руку навстречу человеку. Но больше ничего сказать он не успел.

Сумасшедший вдруг вскинул руки, с его пальцев сорвался слепящий огненный шар и ударил прямо в грудь несчастному, висящему на кресте. Тело изогнулось, опаляемое чудовищным жаром, вспыхнули волосы, мгновением позже запылал деревянный крест.

Солдат рванул из ножен меч, уже не задумываясь, будет ли считаться дурным предзнаменованием убить этого негодяя. Но клинок вылез из ножен едва на ладонь – незримая «стрела мрака», от которой не существовало защиты, ударила солдата прямо в грудь, без труда прошла сквозь кирасу, и тело, принимая в себя заряд смертоносной магии, изогнулось в последнем спазме. Воин повалился на спину, громыхнув доспехами, а из серого здания, резиденции Тайной стражи, уже бежали другие воины, на ходу извлекая оружие.

Человек, на чьем лице по-прежнему было написано полное равнодушие к происходящему, повернулся к приближающимся врагам. Его руки взметнулись, щедро осыпая воинов огненными и ледяными стрелами. Один упал, остальные прикрылись щитами. Еще один споткнулся и покатился по камням мостовой, фаербельт прошел чуть ниже кольчуги, прожег сапог и спалил мясо до самой кости.

Как обычно, в резиденции Тайной стражи несли службу несколько магов. Один из них метнул огненный шар, но сумасшедший легко уклонился от смертельного сгустка пламени и тут же ударил в ответ. Маг воздвиг «щит», но тщетно – «стрела мрака» не знала преград. Уже мертвое тело рухнуло, а убийца сосредоточился на остальных нападающих. Их было не меньше двух десятков – вне всякого сомнения, негодяю, будь он даже сильнейшим из существующих магов, не удастся продержаться долго.

Свистнули первые стрелы – арбалетчики вступили в бой. Тяжелый стальной болт ударил сумасшедшего в колено, дробя кости. Человек упал, затем, словно боль была над ним не властна, медленно поднялся – и град ледяных стрел хлестнул по арбалетчикам. Еще одна стрела ударила его в плечо, огненный шар пролетел над головой, заставив волосы затрещать и осыпаться пеплом.

Схватка продолжалась еще несколько минут. Сумасшедший, устроивший бойню на Площади Правосудия, был очень сильным магом – но ему противостояли опытные бойцы, которым приходилось сталкиваться с волшебниками и побеждать их. Они справились – хотя и потеряли в общей сложности шестерых солдат и двоих магов. Иссеченное клинками, обожженное пламенем и утыканное стрелами тело лежало на камнях – и теперь вряд ли кто-нибудь мог бы узнать в изуродованном трупе бывшего служителя второго круга.

Алкет стоял в полусотне шагов от ворот Скалы, места, где уже много веков обитали маги Триумвирата. Стоял и смотрел, как медленно окрашивается розовым его дом. За годы, проведенные среди безликих, он привык считать Скалу своим единственным настоящим домом.

Когда-то у него был другой дом. Была жена. Некрасивая и сварливая женщина, которую он не любил. Нет, любил – когда-то в юности, в самом начале… но быстро понял, что не всякая любовь способна вынести испытание временем. Он старался реже бывать дома, затем записался в городскую стражу – и чаще других вызывался поучаствовать в многодневной охоте за разбойниками, промышлявшими в лесах Гурана. За головы этих негодяев неплохо платили, но Алкет был равнодушен к деньгам. Все, в чем он нуждался, ему давала служба – амуницию и пиво, дело и друзей. Деньги доставались жене, которую не слишком огорчало постоянное отсутствие мужа.

Однажды, вернувшись домой, он застал его пустым. Соседи рассказали, что его Литу убили – какие-то грабители, забравшиеся в дом в поисках наживы. Выслушав рассказ, он неспешно прошелся по комнаткам своего дома – и покинул его, чтобы никогда уже не возвращаться.

Спустя шесть месяцев служители Триумвирата обнаружили в молодом стражнике задатки будущего мага, предложив ему новый дом, новых друзей, новую цель в жизни и блестящую карьеру. Он принял предложение – в первый момент с известным равнодушием, поскольку не верил в свою способность стать настоящим магом.

Но оказалось, что служители не ошиблись. Алкет быстро впитывал знания, его дар оказался весьма впечатляющим – и уже через три года он сменил тунику послушника на рясу и медную маску служителя четвертого круга, став полноправным магом Триумвирата – хотя и низшим среди равных.

Он упорно постигал тайны магии – и одновременно пришла вера. Он и раньше молился Эмнауру – как любой гражданин Гурана, не желающий преждевременно окончить свои дни в подвалах Тайной стражи или на кострах Триумвирата. Не то чтобы в Гуране открыто порицали поклонение Эмиалу или полное неприятие богов – просто при рассмотрении любой вины нежелание открыть душу Эмнауру служило отягчающим обстоятельством.

Но вера, пришедшая к Алкету, была иной, не такой, как ранее – теперь его вера стала настоящей, искренней, страстной. Он проводил долгие часы в молитвах, выходя из темной кельи очистившимся и умиротворенным. Он делал успехи в магии – и благодарил за это Эмнаура. Он легко достиг уровня служителя третьего круга – далеко не всякому это было под силу. Алкету потребовалось всего лишь три года, чтобы сменить маску из красной меди на личину из светлого олова. Но и ее он носил недолго.

Сейчас лицо Гарда скрывала привычная маска из чеканной бронзы, украшенная сложным узором из серебряной проволоки. Для каждого служителя, рангом выше третьего круга, маска изготавливалась индивидуально, и серебряный узор ее был отражением сущности человека, носящего эту маску. Имя, ранг, уровень магических способностей – все это было в переплетении серебряных линий, и надеть чужую маску было все равно что примерить на себя чужую судьбу.

– Что ж, Юрай Борох, – прошептал Алкет, глядя на закрытые двери Скалы, – я очень хочу посмотреть тебе в глаза.

Всего лишь неделю назад такого желания у Гарда не было и в помине. После беседы с уцелевшим наемником он всерьез решил, что самым верным решением будет отправиться в Луд и найти там корабль, который увезет его подальше от Империи. Некоторое время он претворял свой план в жизнь, пробираясь на запад, уходя от имперских охотников. Затем нашел давно заброшенный охотничий домик и решил, что небольшой отдых пойдет ему на пользу.

Праздность имела для беглеца весьма неожиданный эффект. Долгие дни, наполненные вынужденным бездельем, Алкет Гард потратил на раздумья. Снова и снова проходили перед его глазами события последних недель – начиная с того знаменательного момента, когда в тишине подземной кельи раздался голос Эмнаура.

Да полно… принадлежал ли этот голос Богу?

Чем больше Алкет думал об этом, тем больше он приходил к мысли, что все происшедшее с ним – сплошной обман. Что на самом деле услышал Гард во тьме кельи? Эмнаура? Или… страшно подумать, но, быть может, все было куда проще? Может, это был голос человека?

Считается, что передача мысли на большое расстояние возможна лишь в том случае, если оба человека находятся на открытом воздухе. По крайней мере так его учили. Но если подумать, воздух в кельях никогда не казался спертым. Значит, в толще скалы были прорублены воздуховоды… при должном умении маг сумеет передать свой голос даже сквозь крошечную щель.

Над этим следовало подумать. Алкет с удивлением обнаружил, что очень плохо знает Скалу – несмотря на то что прожил там многие годы. Он ходил по вырубленным в скале коридорам, он поднимался на верхние ярусы – уже сотворенные руками человека. Он сотни раз видел Святилище со стороны, а подземные кельи, предназначенные для бесед с Эмнауром, изучил, как он думал, лучше всех в Триумвирате… Но, когда он попытался нарисовать план обиталища Триумвирата на земле, ярус за ярусом, старательно вспоминая длину и ширину каждого помещения, мысленно проходя по коридорам и подсчитывая число шагов, выяснилось, что в его представлении о планировке Святилища имеются немалые пробелы.

Некоторые «белые пятна», несомненно, относились к толщескал – вряд ли вся Скала была источена проходами. Но несколько мест казались весьма удобными – они размещались прямо над кельями, где дозволялось молиться лишь самым преданным. Где дозволялось молиться и ему.

Если пробуравить отверстие в камне, то маг, разместившийся в помещении выше подземелья, смог бы передать свою мысль по этому каналу. Если подумать, звук, который слышал Алкет, очень напоминал действие заклинания «длинный язык»… если только говоривший старался сильно исказить свой голос.

Кто мог внушить ему ложный голос Эмнаура?

Ответ напрашивался сам собой. Кто еще мог сделать это, как не человек, организовавший все необходимые условия для вызова демона? Собравший редкие ингредиенты, подготовивший жертвы… Человек, буквально вынудивший Гарда принять ужасное решение – а потом объявивший Гарда вне закона.

Совершенно очевидно, что Борох, будучи хранителем Алого свитка, не мог применить его – это означало бы падение Триумвирата. Безликим не простили бы нарушение древних соглашений. Совсем другое дело, если демона призовет маг-отступник, негодяй, знавший о законе, нарушивший его – и подвергнутый суровой казни. Триумвират останется в стороне.

– Отец мой, почему ты так поступил со мной?

Все слова Бороха о последнем испытании, о выдержке, которую Гарду якобы следовало проявить, чтобы доказать свое право на Алый свиток, – все это было ложью. Империи было нужно, чтобы демон явился в той битве. А Алкет Гард стал лишь жертвой, которую необходимо было принести во имя победы.

– Стоит ли победа предательства?

Он не был уверен в том, что знает правильный ответ. Но знал того, кто сумеет ответить.

Поэтому он и изменил свои планы. Отправился в Брон – хотя столица была весьма опасным местом для беглеца. Конечно, мало кому придет в голову, что беглец настолько сошел с ума от страха, что будет искать убежища в Броне, наполненном солдатами, магами Триумвирата, шпионами Тайной стражи, наемниками – сотни и тысячи людей, каждый из которых не откажется получить награду за голову мага-преступника. Правда, в народе бытует мнение, что пшеничное зерно лучше всего спрятать в мешке точно таких же зерен…

Народная мудрость не зря называлась таковой. Алкет с некоторым удивлением обнаружил, что пробраться в столицу оказалось до смешного просто. Патрули внимательно осматривали каждую повозку, идущую прочь от города. Крестьяне, солдаты, маги, рыцари… досматривали любого. А идущих в город лишь окидывали равнодушным взглядом и тут же бросались потрошить очередную телегу.

Разумеется, от грязной одежды пришлось избавиться как можно быстрее. В прошлом Алкету приходилось ловить воров и поступать с ними так, как того требовал закон – а закон утверждал, что взявший чужое – будь то имущество, здоровье или жизнь – не имеет право на дальнейшее существование. Время меняется – теперь он сам украл, не задумываясь, хотя мог бы и заплатить. Но крестьянин наверняка надолго запомнит человека, заплатившего за старую, до дыр заношенную одежду – а о воре забудет через несколько дней.

Большую часть пути Алкет проделал, укрывшись заклинанием «фантом», и лишь неподалеку от города прекратил использование ложного образа – маги, коих среди патрулей было лишь немногим меньше, чем воинов, наверняка почувствуют присутствие волшебства. Гард не обольщался – ему удалось отбиться от отряда уставших наемников, но справиться с имперским патрулем будет намного сложнее. Тем более что при первых же признаках тревоги к месту схватки сбежится половина солдат Брона.

Он снова пошел на преступление – с каждым разом это получалось все легче и легче. В этот раз он украл телегу с сеном. И полудохлую кобылку, меланхоличную и ленивую. Своих лошадей пришлось бросить, поскольку ухоженные и сильные кони, привыкшие ходить под седлом, неизбежно привлекли бы излишнее внимание. Можно было бы нарядиться воином – но вряд ли нашелся бы солдат, готовый просто так расстаться со своей амуницией. А убивать Гард не хотел… не то чтобы считал это совершенно недопустимым, но на его руках и так было более чем достаточно крови.

Стража у ворот не обратила особого внимания на крестьянина в изрядно потрепанной одежке, что привез на продажу сено. Гард отдал две медные монеты за проход через ворота и еще пять – за право торговли в столице. Если бы он в самом деле намеревался торговать сеном, то весь доход от продажи этого воза был бы не менее четверти серебряной молнии – эта невероятная, вдвое выше обычной, цена объяснялась военным временем. Но в кошельке Гарда позвякивало золото, и горсть меди его не интересовала, а потому телега была брошена неподалеку от торговой площади.

План проникновения в Святилище был тщательно продуманным – но крайне трудновыполнимым. Никому из простых смертных не дозволялось входить сюда – лишь перед служителями Триумвирата открывались окованные железом двери. Оставалось найти безликого, который одолжил бы Алкету свою маску. Поскольку никто из магов Триумвирата не сделал бы этого добровольно…

Четыре дня Гард кружил по городу, выслеживая одинокого безликого. И нашел…

Алкет неспешно двинулся вперед – чуть прихрамывающей, шаркающей походкой. Он следил за Летраем несколько часов и успел хорошо рассмотреть, как тот двигался. Он помнил его голос – и был уверен, что даже человек, лично знакомый с Летраем, не заметит подмены. Многие из служителей не снимали масок даже среди своих. И никто не вправе потребовать от служителя открыть лицо. Точнее, почти никто.

Он поднял руку и легонько постучал. Ворота распахнулись сразу – четверо послушников, еще не заслуживших право закрывать свои лица, склонились перед обладателем бронзово-серебряной маски. Гард приветствовал их небрежным жестом, но не сказал ни слова – служитель второго круга был слишком важной персоной, чтобы вступать в беседы с низшими – возможно, кое-кто из этих пареньков даже не обладал магическими способностями.

Знакомые лестницы, вырубленные в камне. Знакомые тоннели. Гард шел медленно, стараясь не выходить из образа. Он преодолевал ярус за ярусом, раскланивался с попадавшимися навстречу магами, равнодушно проходил мимо склонившихся послушников. Многие смотрели ему вслед – но никто не решился задать вопрос. Вне всякого сомнения, все в Святилище знают о том, что служитель второго круга Летрай упустил приговоренного к смерти преступника. Кто-то не прочь посмеяться над неудачником, нашлись бы и готовые проявить сочувствие, пожелать ему удачи. Но все встречные молчали.

Самый верхний ярус. Гард усмехнулся, вспомнив, как приходил сюда, окрыленный мыслями о своей избранности. Он думал, что только что услышал голос Эмнаура, и явился сюда, чтобы исполнить свой долг. Так ему казалось.

Вновь, как и в тот раз, густо и протяжно зазвенело бронзовое кольцо. Дверь распахнулась, словно сигнала ждали. Черный балахон, знакомое лицо…

– Служитель второго круга Летрай.

Это не было вопросом. Если кто и помнил все рисунки масок служителей, так это слуга верховного жреца.

– У меня назначена аудиенция, – Алкет говорил с легкой хрипотцой, дыхание было тяжелым, неровным, как и полагалось дышать нездоровому человеку, преодолевшему многоярусную лестницу к самой вершине Скалы.

Слуга некоторое время помолчал, изучая посетителя, затем склонил голову.

– Я знаю. Верховный жрец ждет тебя.

Жестом он предложил гостю войти, аккуратно закрыл дверь, опустил в пазы тяжелый засов. Алкет вдруг почувствовал, как холодок пробежал по спине… двери личных покоев Бороха всегда были закрыты, и все же ему вдруг показалось, что лязг бронзовой пластины – это знак. Знак того, что обратная дорога отрезана.

Прихрамывая, он двинулся к залу, где встречался с Борохом в прошлый раз – и замер, остановленный мягким знакомым голосом.

– Я рад видеть тебя, сын мой.

Алкет склонился перед верховным жрецом. Борох ничуть не изменился – все такое же сморщенное лицо… все такой же добрый взгляд. Скольких людей этот ласковый взгляд сопроводил на смерть?

– Для меня честь… – прохрипел он, напружинивая мышцы и готовясь к прыжку. Сейчас Борох даст знак снять маску, и тогда обман рассеется. А Юрай, несмотря на прожитые годы, остается очень, очень сильным магом. Свои шансы на победу в магической дуэли Алкет оценивал не более, чем один к трем. А потому позаботился о длинном кинжале – если речь пойдет о стали, молодость и сила дадут ему некоторое преимущество.

Но верховный жрец не торопился приказывать гостю открыть лицо. Вместо этого он посмотрел на слугу, улыбнулся уголками сухих губ и мягко сказал:

– Твои услуги мне более не понадобятся. Можешь идти. Наша беседа не предназначена для посторонних ушей.

Слуга дернулся, словно собираясь возразить, но передумал и низко склонился перед хозяином. А затем исчез за одной из дверей.

– Пойдем, сын мой. – Борох повернулся к Гарду спиной и направился в свой кабинет.

Алкет последовал за ним. Сердце бешено колотилось, лоб под бронзовой маской взмок от пота. Ударить кинжалом в спину… как легко. Но он пришел сюда не столько ради убийства – хотя подобный исход представлялся весьма вероятным – но ради ответов на вопросы. Которые еще следовало задать.

Проследовав за Борохом в его кабинет, Алкет подошел было к жесткой табуретке, которую ему было предложено занять в прошлый раз, однако верховный жрец указал на мягкое глубокое кресло.

– Садись сюда, сын мой. Я вижу, раны беспокоят тебя.

– Благодарю, отец мой.

Гард опустился в кресло – и буквально утонул в нем. Тут же встревожился – пожалуй, из такого положения быстро не вскочишь.

– Думаю, мягкая обивка для тебя полезнее, чем твердые доски, – заметил Борох, усаживаясь в такое же кресло напротив. – Но что за раны беспокоят тебя?

– Я… – начал было Алкет, но старик не дал ему закончить.

– Насколько мне сообщили, в той стычке ран ты не получил, сын мой. Чего нельзя сказать о несчастном Летрае. Он хоть жив?

Алкет дернулся было – и вдруг понял, что не может встать. Тонкие металлические прутья, выскользнувшие из подлокотников, надежно удерживали его в сидячем положении. Старик мелко затрясся от беззвучного смеха.

– Гард, Гард… неужели ты думал, что я не узнаю тебя? Летрай на два пальца ниже и заметно уже в плечах. Хотя, признаю, голос ты подделал неплохо. Так ты не ответил на вопрос, блудный сын мой. Летрай жив?

– Думаю, уже нет, – спокойно ответил Алкет. Затем снял маску и небрежно бросил ее на пол. – Кажется, я уже не имею права на нее, не так ли?

– Стало быть, служитель Летрай умер… – задумчиво протянул старик, не отвечая на вопрос, который и не требовал ответа. – Что ж, должен признать, что ты решил за меня эту маленькую проблему. Видишь ли, Летрай допустил оплошность. Непростительную – хотя и вполне предсказуемую. Вероятно, ты считаешь меня негодяем, но даже мне не нравится отправлять на казнь своих детей… особенно если в происшедшем не было их вины.

– Не было вины?

– Я вижу, ты не собираешься кидаться фаерболами. Похвально. – Старик усмехнулся и взял со стола кувшин. – Прости, тебе не предлагаю. Это, знаешь ли, не вино. Просто травяной отвар, весьма полезный в моем возрасте, но вряд ли он придется по вкусу молодому и полному сил мужчине.

Он налил в чашу неприятно пахнущей зеленоватой жидкости, сделал глоток, скривился.

– В жизни так много несправедливого, сын мой. Этот отвар невероятно дорог и столь же невероятно полезен. Он возвращает силы и прогоняет болезни. Почти все болезни… кроме старости. Но, видит Эмнаур, какой же у этого напитка мерзкий вкус. Мда… о несправедливости. Видишь ли, ошибка Летрая не в том, что он допустил твой побег. Нападение наемников было предопределено, но в той схватке ты должен был погибнуть, сын мой.

– Наемники оказались хитрее, чем предполагалось?

Гард внимательно смотрел на старика, надеясь преуспеть в том, в чем до него не повезло преуспеть никому – разгадать мысли Бороха по выражению его лица. Одно он уже понял: наемники действовали отнюдь не по приказу Консула. Деньги за операцию были заплачены Борохом – или кем-то из его посланцев.

– Именно так.

– Зачем вам нужен был мой труп, если меня и так везли на казнь?

– Меня всегда интересовало, – задумчиво пробормотал Борох, – почему люди, которым осталось жить считаные мгновения, так хотят узнать какой-нибудь секрет?

– Быть может, потому, что процесс узнавания секретов требует времени, а время означает продление жизни, – пожал плечами Гард.

Сейчас его не слишком интересовали философствования верховного жреца. Захочет он рассказывать о причинах столь странного замысла или нет – не важно. Алкету нужно было время – и хотя бы малейшая возможность получить свободу. Он ничего не имел против смерти – вступая в Святилище, бывший маг и не рассчитывал выйти наружу живым. Нападение отряда наемников на закованных в сталь имперских воинов выглядело изрядным сумасшествием, но все же имело шансы на успех. Но явиться в одиночку в Обитель, да еще с целью прикончить верховного жреца Триумвирата – это было совершенным безумием. И если на успех основной части замысла призрачная надежда еще тлела в душе Гарда, то сохранить при этом свою собственную жизнь он не надеялся.

Металлические стержни, не дававшие ему встать с кресла, выглядели достаточно прочными. Сталь… ее не согнуть, не сломать. Но так ли надежно само кресло?

– Я не склонен раскрывать свои планы, Гард. Тебе достаточно лишь знать, что ты должен был умереть. И умрешь.

– Может, вы ответите на другой вопрос, отец мой? – Гард был сама вежливость.

– Какой?

– Голос, который я слышал… который счел голосом самого Эмнаура…

– Тебя интересует, кто на самом деле говорил с тобой? Я. Ты удовлетворен? Позволь на этом окончить нашу познавательную беседу. К сожалению, меня ждут дела.

– Меня тоже.

Гард активизировал заготовку – ту, на которую возлагал более всего надежд. «Герой» обрушился на него как жаркая волна, наполнив тело силой, изгнав прочь страх и сомнения. Усталость, бессонная ночь – все это более не имело значения. Гард рванулся с удесятеренной силой, послышался противный хруст, что-то сломалось – то ли кресло, то ли какая-то из его костей. Где-то на задворках сознания вспыхнула искра боли. Когда действие заклинания спадет, боль, возможно, станет невыносимой или даже убьет его – если этого раньше не сделает кто-нибудь другой. Сейчас же это не имело значения.

Со звоном покатился по полу выломанный с корнем стальной стержень. Алкет рванулся еще раз – и почувствовал, что свободен. Руки взметнулись, посылая в старика «стрелу мрака» – достаточно малейшего касания, и дуэль будет выиграна, не успев как следует начаться.

Но Алкету противостоял отнюдь не новичок. Борох уклонился от убийственной атаки, двигаясь при этом ничуть не медленнее самого Гарда. Вероятно, старик тоже активизировал «героя» – и следовательно, теперь они сражались на равных. Правда, это заклинание вполне могло убить дряхлое тело верховного жреца.

Кабинет горел. Драпировка на стенах – неброская, но очень дорогая ткань – сворачивалась и опадала хлопьями сажи. Язычки пламени резвились на пушистом ковре, часть мебели уже превратилась в обломки, а остальную в скором будущем ждала та же участь. Поединок двух магов, использующих заклинание «герой», неизбежно сопровождается разрушениями – скорость реакции противников возрастает настолько, что уклониться от полета огненного шара или даже от стремительного росчерка айсбельта не представляется слишком уж сложным делом. А не уклониться – так подставить «щит», заставляя боевое заклинание рассыпаться веером ледяных осколков или быстро гаснущих искр.

Гард понял, что дальнейшая магическая дуэль не имеет смысла. Он не мог зацепить Бороха, но и старик неизменно промахивался, оставляя очередную подпалину на стене или на полу. Алкет схватился за кинжал, понимая, что только сталь может помочь ему – старейший маг Триумвирата был слишком опасным противником. Его пальцы сомкнулись на перевитой кожаным ремешком рукояти – и в то же мгновение огненная стрелка мазнула по тыльной стороне ладони, заставив кожу мгновенно обуглиться. Боли он почти не чувствовал – но рука дернулась, и оружие упало на ковер. На какое-то мгновение Алкет утратил осторожность – и эта заминка стала для него роковой.

Комнату заполнял удушливый дым. Старик в закопченном, местами обожженном балахоне стоял, опершись о край покосившегося стола и тяжело, надсадно кашлял. По его щекам бежали слезы. Не от жалости к телу отступника, неподвижно лежавшего у его ног. И даже не потому, что другое тело, в длинной черной рясе, свернулось калачиком у расщепленной двери в кабинет. Фаербельт, предназначавшийся Гарду, ударил в горло верного слуги, прибежавшего на помощь хозяину, и тот упал, даже не вскрикнув.

Жалость давно не посещала Юрая Бороха. Человек, сумевший пройти путь от рядового послушника (ибо карьеру в Триумвирате невозможно было сделать, опираясь на протекцию, золото или иные недостойные методы, здесь ценились лишь истовость в вере и магический талант) до высшей ступени в иерархии самого могущественного магического сообщества Гурана, не должен прислушиваться к голосам жалости, сострадания или совести. Борох десятки и сотни раз жертвовал людьми – соратниками, противниками и просто случайно оказавшимися под рукой. Ради великих целей – и ради малых, незначительных побед. Он не жалел о тех, кого обрек на смерть, и тех, чья жизнь обрывалась по воле случая, не жалел тоже. Разучился. Давно.

Слезы текли всего лишь от дыма.

Тонкие сухие губы, бескровные и потрескавшиеся, изогнулись в горькой усмешке. Он снова доказал, что способен одержать верх над молодым и полным сил магом. Кому только нужны эти доказательства? Надо было сжечь Гарда сразу… сразу, как только стало ясно, что под маской Летрая скрывается чужак.

Ему захотелось услышать голос своего бывшего ученика. Да, Борох считал Гарда учеником – как, впрочем, и всех остальных служителей, независимо от их ранга. Он хотел выяснить, способен ли поднять на него руку человек, которому Триумвират дал все, о чем только может мечтать смертный. Силу, власть, уважение. Правда, все, что человеку было дадено, у него же и отняли. Он, Борох, отнял.

И все же он ожидал иного. Быть может – просьбы о заступничестве. Или помощи в побеге. Разумеется, Гард не получил бы ни того, ни другого… но он и не попросил. Странно.

Дрожащей рукой налив себе полкружки травяного отвара, Борох жадно выпил горькую жидкость, показавшуюся даже приятной. А затем с силой швырнул опустевшую посудину в окно. Брызнули осколки цветного стекла, в комнату ворвалась струя холодного воздуха, разгоняя клубы дыма.

– Ты дурак, Гард, – прохрипел старик, пнув лежащее у ног тело. – Тебе бы спрятаться… глядишь, и забыли бы.

Он повернулся и, не глядя более на обгоревший труп, вышел из своих покоев. Пройдет несколько дней, и их приведут в порядок. Замажут штукатуркой каверны в стенах, обтянут покои новой тканью, принесут хорошую мебель. Застелют пол новым ковром. Заменят выбитое стекло. И все здесь будет как прежде… Только запах сгоревшей плоти не выветрится еще очень, очень долго.

Борох это знал. Ему не в первый раз приходилось убивать.

Примерно в это же время, но много севернее Брона, всего лишь в нескольких часах пути от порта Луд, умирал другой человек.

Он еще не знал, что умрет. Усталость хотя и брала свое, но сил пока хватало. На боку висел меч, в мешке за плечами осталось немного еды, а в кошельке на поясе позвякивало золото. Если бы не погоня за плечами – жизнь казалась бы прекрасной. Звенящий морозный воздух, похрустывающий под ногами утренний ледок. Идти легко и приятно… прогулка – не бегство.

Но Галик прекрасно понимал, что это именно бегство. Как понимал и то, что враг настигает его – чем дальше, тем вернее. Пехота отстала безнадежно – женщины мешали Галику двигаться так, как он привык, но, оставшись в одиночестве, он сразу перешел на уверенный шаг ночного убийцы, легкий и стремительный. Навыки, что он считал давно утраченными, возвратились сразу, как только в них возникла нужда.

Правда, в первый день Галик намеренно сдерживал шаг. И оставлял столько следов, что их не заметил бы разве что слепой – сломанные ветки, размазанная по высохшей траве грязь, вывороченный из земли камень… любой понял бы, что здесь прошли усталые люди, уже не заботившиеся о скрытности.

Потом, услышав далеко позади чуть слышное ржание, Галик пожалел, что тратил время на следы и отметины. Надо было уходить быстрее – собак у имперцев нет, выследить потайное убежище, в котором он оставил волшебницу с девчонкой, преследователи не смогут. Надо было просто бежать. Лес – не дорога, но даже в лесу лошадь обгонит человека. Особенно уже которую ночь толком не спавшего.

И теперь он играл в догонялки с всадниками. Пехоту можно было не принимать в расчет, но на галере оказались лошади… Судя по шуму, создаваемому погоней, – не меньше двух десятков. Галик не задумывался над тем, что делали лошади на боевом корабле – скорее всего их надлежало передать армии, да не успели выгрузить, торопясь отправиться в погоню. А может, капитан решил подзаработать, поскольку даже ребенок знает, что во время войны наиболее ходкий товар – еда, оружие и лошади. И опять-таки не успел получить свой барыш.

Так или иначе, но лошади нашлись. Галик считал себя неплохим бойцом, но с двадцатью воинами ему не сладить. Разве что найти местечко, где им придется атаковать по одному. Или по два. Не стоит недооценивать имперских солдат – служба на галерах престижна, и платят за нее больше, чем простой пехоте. Капитаны имеют право выбирать бойцов в команду, а поскольку в морском бою от меча в умелых руках может зависеть очень многое, то выбирали придирчиво. А хорошие, удачливые капитаны собирали под своим флагом лучших из лучших.

И сейчас эти отборные головорезы нахлестывали лошадей, стремясь догнать одного-единственного человека.

Целых два дня, оставив нарочитую небрежность, он старательно путал следы – но тщетно. Вероятно, те, кто шел за ним, умели заметить отпечатки сапог даже на голых камнях. Пару раз он надеялся, что сумел оторваться, – и ошибался. Холодный воздух далеко разносил звуки, и удары лошадиных копыт слышались все ближе и ближе.

Решено… бежать дальше нет смысла. Галик повернул к скалам – там можно найти подходящее местечко. Арбалет с десятком стрел, меч, два ножа. Не так уж и мало…

Узкий проход вывел к небольшой площадке, закрытой от ветра. Здесь не было даже снега – хорошее место, сухое. Нога не скользнет по обледенелой корке. И хорошо также, что скалы, окружающие площадку, кажутся совершенно отвесными. Забраться на них – день убить, а то и больше. Чтобы лазить по отвесному обрыву, нужны веревки, крючья – вряд ли в седельных сумках преследователей найдутся необходимые припасы. Значит, полезут в лоб, по проходу… прямо к его мечу. Хотя первая кровь прольется раньше.

Галик сел, прислонившись спиной к скале. С наслаждением вытянул гудящие от усталости ноги, прикрыл глаза. Впереди его ждала схватка, и отдых не помешает. Из мешка была извлечена снедь – осталось совсем немного, но, как оказалось, в самый раз. Негоже наедаться перед боем. Любой воин знает, что получить рану в живот после сытной еды – лучше потом самому себе горло перерезать. Умереть быстро – куда лучше, чем мучиться потом в горячке, мечтая о милосердном ударе ножа.

Только вот не залечивать ему раны после этой стычки. А потому и не помешает хороший кусок мяса с хлебом да несколько глотков ледяной воды из фляги, лишь час назад наполненной из ручья. Галик лениво жевал, время от времени прикладываясь к фляге. Жизнь начала казаться не такой уж и плохой… Наверное, такой и должна быть судьба настоящего воина – уходить без тоски и печали. В жаркой драке, от вражьего меча… а не в постели от болезни или, хуже того, от дряхлости и немочи.

Он извлек из ножен меч, придирчиво проверил заточку. Клинок годился в дело… Галик покупал этот меч в Индаре – умеют наемники ковать оружие, умеют. Правда, и цену дерут немыслимую – но капитан Хай платил хорошо, а в ту пору Галик еще не задумывался о том, чтобы копить на спокойную старость. Он усмехнулся этим воспоминаниям – да уж, ведь не стоило и начинать. Что толку теперь в золотых монетах, малая толика которых позвякивает в кошельке, а вдесятеро больше – у ростовщиков надежных схоронено. Кому теперь достанется… жаль, не догадался капитану доверительную записку оставить. А на слово Хаю не поверят… Хоть и кичится капитан крепостью своего слова, да на честь при случае сослаться не забывает – а ведь тот еще пройдоха, все знают, что выгоды своей Ублар Хай не упустит, и никакая честь ему в том помехой не окажется.

Правда, что-то он всерьез решил помочь волшебнице, хотя награда за ее голову раз в двадцать превышала оговоренную цену за доставку в Гленнен. Даже странно… может, Ублар Хай стареет и теперь пытается добрыми делами заслужить теплое местечко в посмертии, в чертогах Эмиала… или Эмнаура, кто их разберет, кому достанется душа старого морского волка.

Сам Галик к волшебнице особой теплоты не испытывал. Хотя он и покинул Ночное Братство много лет назад, но полученное в детстве воспитание все еще давало о себе знать. Что тут поделаешь, приучили его видеть в орденских магах и колдуньях врагов – и трудно теперь начать думать иначе. Да и нос эта леди задирала не в меру – а ведь беглянка, всего имущества – что на ней. Чванливость благородных господ всегда раздражала Галика, приученного к тому, что в Братстве все равны, все друг другу братья и сестры. Лишь Старший Брат… но на то он и Старший. Чем же эта леди лучше него – не знавшего отца, подброшенного матерью на порог одного из домов Братства через десяток дней после рождения? Тем, что госпоже Таше Рейвен повезло родиться в замке и никогда не голодать?

Нельзя сказать, что Галик испытывал к леди ненависть, нет… глупо было растрачивать ненависть по таким пустякам. Встретились, провели несколько дней в море, прогулялись по лесу – и их дороги снова разойдутся. Кто знает, может, леди переживет его лишь на несколько дней – или доживет до старости, чтобы покинуть этот мир в стенах родового замка, на широком мягком ложе. Ненависти не было – лишь равнодушие.

А вот к девчонке бывший убийца и в самом деле привязался. Ради Альты и взялся помочь – быть может, потому, что своих детей никогда не видел. В том, что дети эти есть, Галик особо не сомневался – за годы плаванья с Хаем будет удивительно, если не окажется по паре отпрысков в каждом порту.

Но он никогда не интересовался своими детьми.

А может, зря? Было бы кому оставить монеты, что теперь пропадут.

Далекое лошадиное ржание прорезало тишину. Галик неторопливо поднялся, крутанул ворот арбалета, натягивая тугую тетиву. С легкой грустью осмотрел колчан – жаль, что стрел осталось так мало. Но ведь ему все равно не дадут выстрелить больше двух-трех раз. Будь у него лук… Галик не был мастером стрельбы из лука, но, как и любой воин Братства, обучался владеть всеми видами оружия. Даже редкими, вроде индарского боевого серпа или кинтарийского шила, что без труда пробивало даже кирасу. Многие братья отдавали предпочтения необычному оружию – если противник не знаком с приемами боя редким клинком, то и отразить атаку ему будет куда тяжелее. Но сам Галик предпочитал обычный прямой обоюдоострый меч да кинжал под левую руку. Меч был легким и тонким, чтобы владеть таким, нужна не столько сила, сколько ловкость.

Он вновь двинулся по проходу – опустевшая сумка, брошенная за ненадобностью, осталась у скалы. Туда же упал кошель с золотом – пусть и невелика тяжесть, но в бою может оказаться помехой.

Всадники приближались неспешно – поняли уже, что беглец решил дать бой. Хорошие кони, мужчины в кольчугах и шлемах. Девятнадцать… Схватка будет непростой. Галик привычно оценил расстояние, вскинул арбалет, прицелился… Звонко щелкнула тетива, и один из всадников повалился навзничь, сползая с седла. Галик торопливо завертел ворот, рука метнулась за второй стрелой.

Солдаты пришпорили лошадей, вскинули щиты. Вся их жизнь была битвой, они знали толк в том, как хранить свое тело от вражьего железа. Следующая стрела расщепила толстое дерево, не причинив вреда. Галик принялся снова заряжать арбалет, прекрасно понимая, что третий выстрел станет последним. Будет большой удачей, если удастся сократить число врагов еще на одного. Стрелять придется в упор, чтобы солдат не успел укрыться за окованным щитом…

– Спешиться! – раздалась команда.

Солдаты покинули седла, ни на миг не забывая о защите. А затем двинулись вперед, обнажив клинки.

– Что ж, кому-то повезло, – прошептал Галик, опуская арбалет. Тяжелая стрела ударила чуть ниже щита, пронзая ногу, дробя кость. Возможно, этот человек уже не сможет ходить, не опираясь на палку. Зато останется жив.

Раненый рухнул, выдавив сквозь стиснутые зубы протяжный стон. Остальные бросились вперед, пользуясь тем, что арбалет разряжен. Галик метнул нож – один из солдат захрипел, выронив оружие и ухватившись за короткое лезвие, пробившее горло. И тут же зазвенела сталь…

Кольчуги давали воинам неплохую защиту от тонкого меча. И Галик совершенно не хотел сломать клинок, пытаясь разрубить кованые кольца. Цель была в другом – нанести раны, посечь ноги, смахнуть пальцы, залить глаза кровью из рассеченного лба. Вывести из боя как можно больше… Он вертелся ужом, меч со свистом рассекал воздух, нанося и отражая удары. Кинжал в левой руке нырял под щиты, бил в ноги, полосовал запястья… Первый раз чужая сталь коснулась его тела уже через пару минут, оставив тонкий, сразу же набухший кровью разрез на левом предплечье. Рана не ослабила руку… но Галик знал, что это лишь первая царапина. Скоро их станет больше.

Он медленно отступил в проход – на камнях уже корчились четверо, но лишь одному не суждено было дожить до сумерек. Остальным повезло больше – при хорошем уходе они скоро снова будут здоровыми и сильными… может, один уже не будет столь красив, другому трудно будет удержать меч тремя уцелевшими пальцами…

Меч скользнул по ноге, без труда вспарывая кожаную штанину… Галик пошатнулся, ударил в ответ – и тонкий клинок переломился, врезавшись в окованный железом край щита. Всадив противнику кинжал в живот – острое лезвие все же разорвало кольчугу, – Галик вырвал из рук падающего воина меч и метнулся назад. Новое оружие было неудобным, тяжелым и слишком длинным для боя в тесном проходе – но все же лучше, чем ничего.

Наконец его оттеснили на площадку. Теперь Галик был покрыт кровью с ног до головы – большей частью чужой, но и своей хватало. Не меньше десятка ран… ни одна не угрожала жизни, но он уже чувствовал, что начинает слабеть.

Внезапно солдаты отступили. Их осталось всего восемь, и Галик усмехнулся – он снова доказал, что воины Братства – лучшие в Эммере. Пусть кто-то с этим бы и не согласился… Индарцы кичатся своим воинским умением, светоносцы готовы это оспорить и даже кинтарийцы считают, что их мастера меча не уступят никому. Но Братство знает правду…

Меж сомкнувшими щиты имперцами проскользнула изящная женская фигура. Шелковистые темные волосы спадали до тонкой талии, тело облегала легкая кольчуга, на поясе – кинжал с позолоченной рукоятью. Длинный плащ из темно-синей шерсти, перетянутый на плече ажурной золотой фибулой, мел пыль по камням. Красивая женщина… и опасная. Галик знал ее имя. Знал и в лицо. Доводилось столкнуться.

– Леди Танжери… какими судьбами?

Она молча смотрела на окровавленного мужчину, затем в глазах мелькнула искра узнавания.

– Шерви? – Дилана улыбнулась. – Шерви Кхан… вот где встретиться довелось. Награда за твою голову за последние годы утроена, ты знаешь?

– Наслышан. – Он сплюнул кровавый комок, изогнул губы в насмешливой ухмылке. – Уж и сам подумывал, не продать ли… за такие деньги-то. Ну да ладно, чего уж там теперь. Как золото получишь, леди, брось жрецам Эмнаура монету, пусть помянут Шерви Кхана в своих молитвах. Или моряка Галика Туба, мне без разницы. Эмнаур, в великой мудрости своей, поймет, о ком речь.

– Мне награда не нужна. Я даже могу сохранить тебе жизнь, Шерви Кхан. И забуду о том, что видела тебя… на некоторое время.

– Много сулишь, леди, – оскалился Галик. – Ведь и цена высока будет, не так ли?

– Цена как цена, – пожала плечами Дилана. – Где женщина, что шла с тобой? Орденская колдунья Таша Рейвен… Ты давно ушел из Братства, Кхан, но тебя учили, что Орден – враг нам.

– Законы Братства…

– Не про тебя, согласна. Но не о Братстве подумай, о Гуране. Орден противостоит нам многие века… зачем защищать эту стерву? Скажи, где она укрылась, – получишь свободу. И жизнь. Стоит орденская сука такой цены?

Галик задумался. Умом он понимал, что леди Танжери права. Не стоит эта гордячка его жизни… Сказать? И уйти в Луд, найти капитана. Танжери душой не кривила, она и в самом деле забудет о нем. Ненадолго. Потом Братство узнает о том, что отступник Шерви Кхан пребывает в добром здравии. И охота начнется с новой силой.

Сколько еще ему удастся сбивать со следа ищеек Братства? Год, два? Он силен и умеет держать в руке меч. Но молодые братья ни в чем не уступят. А молодость и проворство им на руку будут. Скольких парней придется отправить к Эмнауру, прежде чем он проиграет схватку?

– С орденской волшебницей девочка путешествует, – протянул он, не спуская глаз с Диланы. – Что с ней будет?

– Она мне не нужна, – фыркнула Танжери. – Можешь забрать ее.

Галик молча стоял и смотрел на самую известную убийцу Гурана. Все, что говорила леди Танжери, было истиной. Инталийцы – враги… даже если с ними можно торговать. Даже если с ними, как с Хаем, можно дружить. Хай – изрядная скотина, но дружбу понимает и о чести помнит…

О чести.

Как он тогда сказал? «Я пойду с вами, леди, без моей помощи вы погибнете». А теперь получается, что леди погибнет именно благодаря его помощи. Вот ведь как выходит… Что бы сказал на это Ублар Хай? Что честь – девка продажная, за десяток золотых уступит любой просьбе? А может, капитан сказал бы что-нибудь иное? Объяснил бы, почему рисковал кораблем, командой и своей шкурой, увозя беглянку от имперской погони.

Он усмехнулся и покачал головой.

– Ничего я не скажу тебе, леди. Сможешь убить – убей.

– Ха! – Дилана даже не удивилась. – Ты всегда был дураком, Кхан. Один из лучших воинов Братства… ты мог бы стать Старшим Братом, если бы очень захотел. Не сразу… лет через двадцать. Но ты предпочел уйти. И сейчас делаешь тот же выбор, глупый и бесполезный. Видишь ли, я не солгала тебе. Отпустила бы… но раз ты принял иное решение, пусть будет по-твоему. Я все равно узнаю то, что мне нужно. А ты умрешь… но не раньше, чем расскажешь мне, куда спрятал эту суку.

Она выбросила вперед руку, крошечный камешек «пращи» сорвался с пальцев и ударил Галика прямо в лоб. Он даже не успел дернуться, чтобы уклониться или отразить магический снаряд. Все потемнело перед глазами, колени подогнулись, и он рухнул на камни.

Пришел в себя Галик оттого, что на него обрушился ледяной водопад. Бывший убийца был полностью обнажен и привязан к здоровенному камню толстой веревкой, которую не порвать, как ни старайся.

Воины обступили пленника, осматривая его тело.

– Где такой росписью обзавелся, ублюдок?

Татуировка покрывала почти все тело Галика, кроме лица – ему никогда не нравилась роспись на лбу или щеках. Даже тыльные стороны рук были испещрены сложными узорами, которые нанес ему лет десять назад сумасшедший старик, промышлявший татуировками в Кинте Северном. За работу свою старик брал немало – но и результат того стоил. То ли он сам придумывал диковинные узоры, то ли видел где – на такие вопросы мастер не отвечал. Ежели заказчик желал чего попроще – ну там, осьминога или бабу с рыбьим хвостом (а можно и без него, это кому как больше нравится), корабельный штурвал или щит с мечом – это стоило одну цену. Если требовалось что-нибудь уникальное – то и цена была другой. Галик долго перебирал пергаментные свитки, выбирая рисунки. Потом махнул рукой – делай, мол, что хочешь. Отсыпал пригоршню золота и сдуру хватанул полную кружку сонного зелья. Мужчина должен уметь вытерпеть боль… только зачем терпеть, если можно просто спать.

И мастер постарался. Галик проснулся, ощущая боль во всем теле. Но и рисунок в шесть цветов, покрывавший чуть ли не всю его кожу, на долгие годы стал предметом зависти для всех, кому довелось увидеть его. Многие желали такой же узор – но Галик делать рисунки с себя запрещал, а старик через полгода после того преставился…

– Слышь, может, как подохнет, шкурку-то с него снять? Хороший рисовальщик за такую роспись заплатит, не скупясь…

Галик ничего не ответил. Ему было безразлично, что сделают с его телом после смерти. Жрецы говорят, что приходящие в чертоги Эмнаура получают новое тело, молодое, здоровое и полное сил. Что же касается татуировки – быть может, там, в лучшем мире, он снова встретится со стариком-рисовальщиком.

– А ну, прочь! – Леди Танжери подошла к пленнику, сунула ему под нос чашу. – У тебя есть выбор. Выпьешь сам, или разожму ножом зубы и волью зелье в глотку. Так или иначе, дело будет сделано.

Галик пожал плечами – насколько позволяли веревки. Тоже верно… разожмет, вольет. Сопротивляться можно, когда есть надежда. Он не был магом, но за долгую жизнь насмотрелся всякого, а потому знал, что собирается делать эта стерва. Не вода в чарке, не вино – магический напиток. Пробовать такую гадость ему не приходилось – зато Галик видел тех, кто пробовал.

Он равнодушно сделал глоток, второй. Горечь свела скулы. В голове, словно удары в корабельный колокол, бились слова произносимого Диланой заклинания. Галик не понимал слов, но общий смысл открывался сам собой. Ему надлежало слушаться госпожу… только ее… никого, кроме нее… ничего нельзя делать без ее соизволения… ни пить, ни есть, ни дышать…

– Я разрешаю тебе дышать. – Голос леди Танжери словно стегнул по лицу.

Галик втянул в себя холодный воздух, подумав, что звучавшие в сознании требования заклинания попросту смешны. Что это значит – не дышать без разрешения? Глупость. Можно подумать, кто-то имеет право запретить ему дышать. Воздух столь свеж и вкусен… пожалуй, это единственное, что ему еще осталось. Насладиться прекрасным осенним воздухом, наполненным солоноватым ароматом близкого моря.

– Очень хорошо, – заметила Дилана. – А теперь скажи мне, где находится Таша Рейвен.

Галик почувствовал желание ответить правду. Даже не желание, а так… мелькнула мысль, что лгать хозяйке недопустимо, но мелькнула – и сразу угасла. А вместо мысли пришло понимание, что магия колдуньи не сработала. Он должен был бы подчиняться каждому ее слову – но, как оказалось, волен поступать по-своему.

– Леди Рейвен пошла в Баттару. – Он постарался, чтобы голос звучал ровно и монотонно, как у тех, кого подвергали действию «оков разума». – Девочка с ней.

– Почему же ты шел к морю?

– Я должен был сбить погоню со следа, – ответил он, преданно глядя в глаза Дилане.

– Почему Рейвен пошла в Баттару?

Дилана не сомневалась в правдивости ответов пленника, и все же ее не оставляло чувство, будто что-то пошло не так. Человек говорил именно так, как следовало – с готовностью отвечал на вопросы, не пытался смолчать или уклониться. Но беспокойство не отпускало… Внезапно она поняла, чем вызвано это странное ощущение – он упомянул девчонку, о которой она не спросила.

– Леди Рейвен сказала, что из Баттары отправится в Инталию. Через горы.

Это могло быть правдой. И ложью могло быть тоже. Дилана прекрасно знала действие заклинания и умела обманывать его – если человек искренне верит в ложь, то произнесет ее даже под «оковами». Но способна ли эта бездарь Таша Рейвен обмануть опытного воина из Ночного Братства? Сама по себе идея не выглядела слишком уж безумной, хотя осенью горы, и без того не слишком проходимые, становились смертельно опасными даже для опытного человека. И все же пройти через перевалы было несколько проще, чем через Долину Смерти, патрулируемую имперскими солдатами.

Но девочка… быть может, Таше Рейвен достанет безрассудства отправиться в путь по обледенелым скалам и заснеженным тропам, но девчонка, что тащится за ней еще со школы магии, не вынесет этого перехода. Рискнет ли эта Таша жизнью своей спутницы? Или попытается оставить ее в Баттаре?

– Кому принадлежала идея отправиться в Инталию горными тропами?

– Мне.

Дилана удивленно приподняла бровь. Это несколько меняло ситуацию.

– Ты считаешь, что Рейвен сумеет пересечь горы?

Вопрос был сложноват для человека, находящегося под действием «оков». Будь у нее под руками нужные ингредиенты, Дилана бы выбрала заклинание «путы разума» – пусть и более сложное, но дававшее лучший эффект. Вроде бы и в том, и в другом случае человек, подверженный воздействию заклинания, не мог лгать. Однако есть большая разница между простой откровенностью и страстным желанием услужить. Человек, находящийся под действием «пут», будет из кожи вон лезть, лишь бы услужить магу, наложившему заклинание. Этот же лишь отвечает на вопросы. Не более того.

– Горы можно перейти, госпожа.

– Типичный пример ответа «скованного», – буркнула Дилана. – Спрашиваю иначе. Сумеет ли Таша Рейвен пройти через перевалы?

– Нет, госпожа.

– Ты сказал ей об этом?

– Да, госпожа.

Дилана задумалась. Налицо было явное противоречие… не мог же Кхан предложить волшебнице эту сумасшедшую идею, заранее зная, что ей не перенести пути. Или… или все дело в неверно сформулированном вопросе? Проклятие… ну почему она оставила сумку с реагентами в гостинице!

– Кхан, ты говоришь, что идея похода через горы принадлежала тебе. Повтори точно фразу, которую ты тогда произнес.

– Весной или летом самый безопасный путь в Инталию – по горной тропе, что начинается возле белой скалы, расположенной у подножия горного хребта к северо-западу от Баттары.

– Вот дерьмо… – Волшебница поморщилась и отвернулась от пленника. Теперь все становилось понятным. Разумеется, услышав о перевале, эта сука тут же заявила, что отправится к Баттаре, поручив моряку увести погоню в противоположном направлении. Понимала, что Кхана схватят рано или поздно, а потому позаботилась, чтобы моряк не знал ее истинных дальнейших планов. Время потеряно зря… и теперь один Эмнаур ведает, где искать Рейвен.

Она повернулась к солдатам:

– Всех раненых несите сюда. Мертвых похоронить. Ночуем здесь, нарассвете отправляемся в Брон.

Воины коротко отсалютовали, не задавая лишних вопросов. Их дело было подчиняться. Каждый знал, что спорить с леди Танжери не следует. Мертвые уйдут в землю, раненым будет оказана помощь. Быть может, волшебница снизойдет до того, чтобы попользовать увечных своей магией – тогда им наверняка удастся сохранить жизнь.

– А ты мне больше не нужен. – Она посмотрела на Галика и усмехнулась. – Ты проявил мужество, поэтому умрешь быстро. Прощай.

Она взмахнула рукой, и «стрела мрака» ударила мужчину в живот. Тело, привязанное к камню, изогнулось в смертном спазме, а затем бессильно обмякло.

Танжери мрачно посмотрела на труп. Возможно, кто-то из солдат позаботится, чтобы отрезать мертвецу голову, дабы получить награду Братства. Даже будучи поделенной поровну между уцелевшими, сумма останется более чем значительной. Препятствовать им Дилана не собиралась. Ее беспокоило иное. Все прошло так, как ожидалось… он ответил на вопросы, стерва Рейвен позаботилась, чтобы ответы не принесли пользы. Досадно, хотя и вполне предсказуемо. Почему же Дилана чувствует себя обманутой?

– Он не вернется. – Таша не считала, что стоит травить душу бессмысленной ложью. Альта уже почти взрослая и видела достаточно смертей, чтобы смириться с неизбежным.

– Галик говорил, чтобы мы ждали его шесть дней, – упрямо надула губки девочка. – А прошло всего лишь пять.

Они сидели в пещере, скала, перекрывающая вход, была задвинута и заблокирована. Таша поддерживала огонь под котелком, в котором булькала каша с вяленым мясом. Запасы Блайта, рассчитанные на него одного, трое едоков добили еще позавчера, и теперь два дня их рацион составляла разваренная крупа, сдобренная жесткими волокнами старого мяса, неизвестно сколько пролежавшего в этом убежище.

Альта старательно помешивала опротивевшее варево. Блайт сидел на лежанке и неторопливо полировал свой меч, печально разглядывая покрывающие его щербины. Такое впечатление, что клинком молотили о камни. Он бросил косой взгляд в сторону прислоненной к стене шпаги леди Рейвен… магическое стекло – штука прочная, но не настолько же.

– Если ваш спутник просил ждать шесть дней, надо ждать, – заметил он, предвкушая стычку. В последнее время леди стала более терпимой к бывшему врагу, но все равно легко вспыхивала. Перепалки с девушкой были, пожалуй, единственным способом убить время.

К его удивлению, спорить Таша не стала.

– Если вам охота есть эту кашу и дальше, я возражать не стану.

– Леди, вы даже не попытаетесь устроить скандал? – Блайт сокрушенно покачал головой. – Может, вы плохо себя чувствуете?

– Ангер, не пытайся меня дразнить, – вздохнула она. – Тем более что тебе тоже до смерти надоела эта нора. Я это чувствую.

– Мне многое не нравится в жизни, леди. – Блайт снова провел точилом по лезвию в тщетной надежде придать клинку более-менее пристойный вид. – Но я умею сдерживать первые порывы и соразмерять свои желания с требованиями обстановки.

Леди Рейвен мысленно дала себе слово не поддаваться на провокации.

– Ты прав, Ангер. Обстановка требует, чтобы мы прятались. Так и поступим.

– Еда готова! – объявила Альта, ее госпожа тут же стиснула пальцы в кулак, и огонь, полыхавший под котелком, угас. Девочка разделила содержимое котелка на три неравные порции, принялась ковырять ложкой содержимое своей миски.

Таша проглотила ложку, вторую – и отставила еду в сторону. Опостылевшая каша не шла в горло, и даже мысль о том, что надо поддерживать силы, не прибавляла аппетита. Если бы еще оставалось вино… к ее сожалению, последнюю бутылку допили накануне вечером, и теперь в их распоряжении была лишь вода. Холодная или горячая, на выбор.

– Здесь есть кое-какие травы, – сообщила Альта, выскребая ложкой остатки каши со дна миски. В отличие от взрослых, она ничего против этого блюда не имела. Хотя, вне всякого сомнения, не отказалась бы от чего-нибудь получше. – Я могу сделать отвар. Он довольно приятен на вкус и хорошо согревает.

– «Здесь» – это в пещере? – с иронией поинтересовалась волшебница.

– Нет, госпожа, снаружи. В лесу. Трава высохла и промерзла, но для отвара сгодится.

– Выходить наружу не стоит, – покачал головой Блайт.

– Тогда я могу заварить сушеных фруктов, – предложила Альта, – это лучше, чем просто вода. Только котелок помою.

– Давай. – Ладонь Блайта потрепала девочку по спутанным волосам. – Ты молодец, малышка.

Альта удалилась к бьющей из стены струйке холодной воды и принялась отмывать котелок, а Блайт снова занялся клинком.

– Ангер, этот скрежет сводит меня с ума. – Таша демонстративно зажала уши. – Ну сколько можно?

– Вы изуродовали мой меч. – Консул отложил оружие в сторону. – Должен заметить, что это был очень дорогой меч.

– Дорогой не всегда означает хороший, – парировала волшебница.

– Я разбираюсь в клинках.

– И что же подсказывает ваш опыт?

Блайт молчал. Он уже не первый час возился с выщербленным клинком, и постепенно в голову ему стали закрадываться совершенно невероятные предположения. Он и в самом деле мог считать себя знатоком оружия и потому прекрасно понимал, что выщербить отменную сталь не так просто. К тому же из головы не выходило воспоминание о попытке сломать шпагу… магическое стекло гибко и прочно, но всему есть пределы.

– Леди, давно у вас эта шпага?

Таша пожала плечами:

– Понятия не имею. Отец всю жизнь собирал оружие, в том числе и стеклянные шпаги, я же лишь… – она покраснела, что было незаметно в голубоватых отблесках кружащихся под сводом пещеры «светляков». – Из-за меня коллекция порядком уменьшилась.

– Не без моей помощи? – полувопрос, полуутверждение.

– Вот именно, – усмехнулась девушка.

– А почему именно стеклянные шпаги?

– Отец мечтал найти Клинок судьбы, – пожала плечами волшебница. – Хотя и понимал, что никаких шансов на это нет. История всех Клинков судеб доподлинно известна, о каждом написаны десятки книг. Два преломлены и сыграли свою роль. Сапфировый Коготь утонул. А Изумрудное Жало приобрел небезызвестный Санкрист альНоор. Кстати, незадолго до своего исчезновения из этого мира. Сохранились документы, и отцу довелось прочесть их.

– Представляю, сколько он заплатил.

– Мой отец за право прочесть документы?

– Нет, альНоор. Думаю, что приобретение Клинка судьбы по карману не каждому властителю.

– В то время Санкрист был ректором Альянса, а алые маги хоть и не имеют большого влияния в мире, но золота накопили изрядно. Хотя, если верить документам, альНоор заплатил не так много, как можно было ожидать. Продавец не знал истинную цену своему товару… – Внезапно Таша осеклась, а затем весело рассмеялась: – О, Блайт, ты решил, что моя шпага – это Изумрудное Жало?

– Именно эта мысль не дает мне покоя. – Консул протянул руку и бережно взял шпагу. В сиянии «светляков» полупрозрачное лезвие шпаги играло колдовскими зелеными отблесками.

– Консул, ты похож на ребенка, наслушавшегося сказок. О том, как герой, проникая в таинственную пещеру, находит высохший скелет, а на нем – волшебный меч. Потом он, воспользовавшись этим мечом, завоюет себе корону, любовь прекрасной дамы и полный сундук золота. А также обретет верных друзей, смешает с грязью многочисленных врагов. В общем, совершит кучу великих подвигов.

– А вы, леди, уверены, что во всех этих сказках нет и капли от истинных событий?

– Ни капли, – усмехнулась она. – Если бы кто-то и в самом деле нашел Изумрудное Жало, то эта драгоценность хранилась бы за десятком замков в окружении сотни стражей. А весь остальной мир строил бы планы, как перебить стражу и взломать замки. Ты представляешь, Блайт, на что способен Клинок судьбы?

– Я читал летописи.

Волшебница покачала головой. Благодаря отцу, она знала об этих Творениях Сущего больше, чем кто-либо другой. Старый лорд Рейвен буквально бредил Клинками судеб, потратил годы на розыски малейших упоминаний о них, собрал библиотеку, которой могла бы позавидовать и школа магии.

– Их многие читали, но не все поняли. Алмазная Игла, Рубиновый Шип… эти шпаги остановили каждая свою войну, но ведь они были способны на большее. Их преломили ради мелких, незначительных успехов. Прошло не более полусотни лет, и война начиналась снова, словно и не была пущена в дело магия Уммара альМегера, создателя Клинков и Творца Сущего. Потом люди поумнели… сохранились записи о том, что Сапфировый Коготь предполагалось использовать для того, чтобы вернуть Кинтаре власть над Эммером.

– Только сумасшедший поверит в россказни кинтарийцев о том, что их предки занимали главенствующее положение в этом мире.

– Может, и так. – Волшебница усмехнулась. – Но, если бы Сапфировый Коготь был доставлен в Кинтару, сказки могли бы стать былью. Слава Эмиалу, что последний оставшийся в мире Клинок судьбы ушел на дно. Или слава Эмнауру… кто бы из богов ни приложил к этому руку, он поступил в высшей степени мудро.

– И все же…

– Это лишь копия, Консул. Удачная, не спорю. Но все купленные шпаги отец проверял алмазом. У основания клинка, рядом с гардой, он выцарапывал свой знак… он немного похож на первую букву нашей фамилии. Ты ведь знаешь, магическое стекло очень трудно оцарапать. Посмотри, ты увидишь этот знак…

Альта, давно утратившая интерес к мытью котелка и с горящими глазами слушавшая беседу, подобралась поближе и выразительно посмотрела на Консула. Ангер Блайт щелкнул пальцами, прямо над его головой засиял еще один «светляк», втрое больше остальных, продолжавших освещать пещеру. Некоторое время Консул внимательно разглядывал шпагу, затем медленно протянул оружие волшебнице. Его рука чуть заметно дрожала.

– Возможно, с возрастом мои глаза начали подводить меня, леди. Я не вижу здесь никакой отметины.

* * *

– А если ты ее сломаешь?

– Значит, я буду должен вам триста золотых гуров. – Блайт вставил клинок в узкую щель в стене и навалился на эфес всем своим весом.

Зеленое лезвие изогнулось, но выдержало. Даже лучший индарский клинок не перенес бы подобного издевательства. Блайт знал, что до Раскола были мастера, умевшие изготовить узорчатую сталь, способную выдержать и не такое… увы, после катастрофы были утеряны многие умения, не только магические. Вот и остались «поющие клинки», которые можно было согнуть в кольцо без риска повредить, лишь в легендах. Хотя кузнецы до сих пор пытаются отыскать старые рецепты…

– Триста восемьдесят, – сварливо поправила Таша.

– Не-е-ет… – прерывающимся от натуги голосом ответил Блайт, пытаясь привести эфес в соприкосновение с каменной стеной пещеры. Пока что упругость клинка одерживала верх над силой человека. – Триста восемьдесят… это… если в ваших… солнцах… Заррррраза.

Он отпустил эфес, и шпага распрямилась, наполнив пещеру мелодичным звоном. Блайт вынул клинок из щели, придирчиво осмотрел зеленое лезвие. Ни малейшей царапины, и клинок не погнулся.

– Триста восемьдесят, это если в инталийских солнцах, – уже спокойным тоном пояснил Блайт. – Золото Империи несколько весомее.

– А чего ты больше хочешь, Блайт? Чтобы она сломалась или чтобы уцелела?

– Я хочу определенности, – ухмыльнулся он. – У вас, леди, не найдется какого-нибудь алмазика?

– Увы…

– Ну, тогда, с вашего позволения, я еще разок…

– Не стоит, Консул, – вздохнула Таша. – Ты ведь все понял, но не хочешь верить самому себе. Если бы это был обычный клинок из магического стекла, он сломался бы. Одну из коллекционных шпаг отца я однажды сломала с куда меньшими усилиями.

– Но, помнится, вы говорили, что Изумрудное Жало…

– Я не знаю, что ответить, – пожала плечами волшебница. – Может, альМегер сделал не четыре Клинка, как всегда считалось, а пять. Или мудрейшему Санкристу досталась искусно выполненная подделка. Или не так уж он «исчез» из Эммера. Или исчез, но не прихватил с собой свою коллекцию…

– Я бы скорее поверил в последний вариант. – Блайт многозначительно ухмыльнулся. – Это же так соблазнительно – заявить, что ушедший в небытие волшебник прихватил с собой все свои ценности. Правда, обычно имеются в виду ценности, не имеющие собственной истории. Золотые монеты, драгоценные камни…

Таша насмешливо посмотрела на собеседника.

– Консул, ваше нелицеприятное мнение о людях – это следствие жизненного опыта или отражение вашей службы?

– Одно связано с другим.

Некоторое время они молчали. Альта снова вернулась к своему отвару из сушеных фруктов, хотя время от времени бросала осторожные взгляды на Блайта. А тот лениво пытался поцарапать зеленое лезвие шпаги то кончиком своего кинжала, то куском камня.

– Я вот о чем думаю, – тихо произнесла Таша. – Все шпаги в коллекции отца были помечены. Он мне говорил и показывал. Была отметина и на этой…

– На этой ли?

– Я практически не выпускала ее из рук. Хотя… – Она некоторое время помолчала, словно пытаясь восстановить в памяти события прошедших дней во всех деталях. – Когда я провалилась в тот подземный зал, на Зоре, я… я подобрала свою шпагу, вытащила ее из-под каменной осыпи. Гарда была помята, рукоять раскололась. Я решила, что в этом виноват камнепад.

– Вполне вероятно, ваша шпага, – Блайт сделал ударение на слове «ваша», – все еще валяется там, среди камней и льда.

– Клинок судьбы… – протянула Альта. – Как странно… я много читала о Клинках, но никогда не думала, что доведется его увидеть. А что вы с ним теперь сделаете, госпожа?

Таша не ответила.

Вопрос и в самом деле стоил того, чтобы над ним как следует подумать. Девушка бросила короткий взгляд в сторону Блайта, но тот смотрел в другую сторону, старательно изучая паутину трещин на каменной стене. Вне всякого сомнения, в голове мятежного консула сейчас тоже роились мысли о Клинке. Самом драгоценном артефакте, какой только существовал в Эммере. Последний из Клинков судеб, оружие неслыханной силы, способное…

На что? Таша совсем недавно говорила о том, что Клинки использовались для решения сиюминутных проблем, тогда как творения альМегера были способны на большее. Только что приказать древнему оружию? И, главное, как? Старые книги говорили о том, что преломить напоенное магией стекло может только очень сильный волшебник. Вроде бы для этого даже не требовались заклинания – только чистый поток силы. Кто сможет сделать это? Сама Таша? Сомнительно…

А если и сможет? Что потребовать от Жала, какой службы? Это стеклянное лезвие способно изменить судьбу одного человека, одного-единственного. Но выбор должен быть мудр – об этом в книгах писали тоже. Больше всего объяснений дал сам альМегер, но приложили руку и остальные толкователи – они многократно взвешивали и оценивали каждое слово, написанное Творцом Сущего. Можно потребовать для бедняка судьбы стать Императором Гурана. Это свершится… но нищий бездомный бродяга попросту сойдет с ума, чтобы до гробовой доски мнить себя властелином огромной империи. Алмазная Игла потребовала от Унгарта Второго остановить войну. Остановить войну, когда огромная армия уже вступила на землю Инталии, когда орденская армия, почти разгромленная в не первой и не последней битве у выхода из Долины Смерти, спешно отступала к столице.

Чем, как не сумасшествием, было решение остановить полки? И стоит ли удивляться, что Унгарт Второй окончил свои дни в монастыре, пуская слюни и не расставаясь с деревянными солдатиками. Каждый вечер белые и черные фигурки сталкивались в очередной баталии… бывший Император играл сам с собой, придумав многочисленные и сложные правила. Часами передвигал фигурки пехотинцев, рыцарей, магов и осадных орудий – все пытался переиграть битву, что так и не состоялась. Монахи, присматривавшие за бывшим монархом, проявляли к игре немалый интерес – долгими зимними вечерами монастырь окутывала скука, и даже изобретательность настоятеля не всегда позволяла обеспечить всех обитателей монастыря каким-нибудь занятием. Игра, изобретенная сумасшедшим Императором, стала сумасшедше популярной. Лет на двести… потом интерес угас, пришли новые развлечения, и искусство передвижения резных фигур осталось забавой для благородных господ.

Илана Пелид, павшая жертвой магии Рубинового Шипа, сумасшедшей не прослыла, хотя многие ее решения неоднозначно воспринимались и при ее жизни, и позже. В Ордене поныне ее имя упоминают с ненавистью – Несущие Свет лет сто не могли оправиться от полученного удара, а отделение Тимретского герцогства до сих пор является головной болью всех Святителей. Что бы они ни заявляли официально.

«Сейчас надо думать о другом, – она снова посмотрела на внешне безмятежного Блайта. – Что может быть большим соблазном, чем шанс завладеть Клинком судьбы? За такой дар Император простит абсолютно все».

– Ваши взгляды, леди, скоро прожгут мне куртку. – Ангер по-прежнему смотрел в стену. – Вы всерьез думаете, что я перережу вам ночью горло, чтобы завладеть Клинком?

– А ты этого не сделаешь?

– Нет, – просто ответил он.

– Почему?

Он повернулся к волшебнице. Глаза Консула смеялись.

– Клинок судьбы– слишком опасная вещь, чтобы владеть ей. Как только пройдет слух о том, что найдено Изумрудное Жало, будут найдены и убиты все, кто его хотя бы видел. И та война, что идет сейчас, покажется мелкой кабацкой дракой по сравнению с бойней за право обладать последним Клинком.

– И что ты предлагаешь?

– Чем скорее Клинок покинет мир, тем лучше.

– Уничтожить его? Или спрятать? Утопить в море?

– Это было бы лучше всего.

– Жалко… – вздохнула Таша. – Такая вещь. Не уверена, что у меня поднимется рука совершить подобное святотатство.

– Я вас понимаю, леди. – Блайт по-прежнему не смотрел на собеседницу. – Можно придумать иной способ. Например, преломить его. Использовать.

– Собственно, именно об этом я и думала, – призналась Таша. – Но какова должна быть цель?

– Мир… – прошептала Альта.

– Что ты сказала, девочка? – Блайт вышел из безмятежно-неподвижного состояния и внимательно посмотрел на Альту.

– Я… я думала… – Она залилась краской и спрятала горящее лицо в ладонях. – Я хочу, чтобы не было войны. Никогда.

– Пожалуй, этого хотели бы многие, – усмехнулся Блайт. – Только такова уж суть человеческая. Люди желают мира, но когда он приходит, этим же людям становится скучно. Постепенно они начинают думать, что соседи живут лучше и что это несправедливо. И берутся за оружие – чтобы взять себе то, что принадлежит другому. А чтобы оправдаться перед самим собой, этого другого называют врагом.

– Господин Блайт. – Девочка смотрела на Консула, ехидно улыбаясь. От смущения не осталось и следа. – Мне давно уже не пять лет, и я видела, как люди убивают друг друга. И даже не ради земли, золота или чего-то другого. Просто так. Ради развлечения. Госпожа рассказывала вам, что и меня хотели убить.

Ангер усмехнулся – сейчас ее интонации весьма напоминали манеру изъясняться, присущую Таше Рейвен. Похоже, длительное общение с волшебницей не прошло для девчонки даром. Пока что язвительность просыпается редко, но еще несколько месяцев совместного путешествия – и из малышки получится та еще заноза.

– Я понимаю, что нельзя заставить всех людей любить друг друга. Но, возможно, получится сделать так, чтобы большие войны прекратились?

– А вам не кажется, леди Рейвен, что эта идея стала бы интересной задачей для Клинка судьбы? – Блайт внимательно посмотрел на волшебницу. – Прекратить войны… заманчиво. Но весь вопрос в том, как это сделать. Кто тот человек, чья судьба может стать ключевой в столь серьезном вопросе?

Таша пожала плечами.

– Император? Святитель?

Некоторое время Блайт раздумывал, затем покачал головой. Если изменить судьбу одного из лидеров великих держав, то второй тут же воспользуется ситуацией. Допустим, отдать предпочтение Императору. Судьба, управляемая Клинком, поведет его по пути прекращения войны – как он сделает это, не важно. Важно лишь то, что цель будет непременно достигнута. Но не мир. Всего лишь прекращение войны. Одной войны. Потому что вскоре Святитель, молодой и преисполненный амбиций, захочет пнуть упавшего. Пнуть изо всех сил – так, чтобы надолго запомнилось. В самом лучшем случае мир закончится со смертью Унгарта – нет человека, нет и его судьбы.

Изменить жизнь Святителя? Это будет означать полный и безусловный разгром имперских армий – только таким образом Орден может прекратить войну. Что будет потом? Инталия получила хороший удар, но ограничится ли она тем, что оттеснит имперцев к границе? Сомнительно. Вдохновленный победой, Святитель поведет…

Не поведет. Его судьбой будет достижение мира. Значит, война закончится. Но что будет потом? Нет никого страшнее раненого зверя – он затаит злобу и попытается отомстить. Империя будет выжидать, копить силы… Святитель относительно молод, но его будет вести судьба. Вероятно, она приведет его к преждевременной смерти, поскольку мирное сосуществование колоссов слишком противоестественно.

Быть может, Алмазную Иглу и Рубиновый Шип тоже ломали в расчете на глобальные события? И ничего не вышло… АльМегер был великим магом и истинным Творцом Сущего, но даже его Клинки не способны совершить чудо, изменив человеческую природу.

Он хотел объяснить все это Таше, но вместо этого сказал:

– Есть одна проблема, леди. Которую вам, боюсь, не удастся решить.

Таша внимательно посмотрела на Блайта и опустила голову.

– Я не смогу сделать это.

– Я тоже.

Лишние слова не требовались. Чтобы преломить Клинок, нужно было быть очень сильным магом. А таковые были либо в Ордене, либо в Триумвирате. И стоит кому-то из них получить Изумрудное Жало… нет, стоит только прознать о том, что Клинок существует – и вся эпопея с установлением мира во всем Эммере рухнет, как столбик плохо обточенных игральных костей. Не существует волшебника, который устоял бы перед соблазном изменить собственную судьбу. Стать величайшим из великих. Начертать на своем пути познание всех тайн магии. Обретение могущества, сравнимого с силой богов.

– А уж я – тем более.

Голосок Альты мгновенно разрушил наполняющую пещеру пелену тоски и безысходности. Вопреки ожиданиям, прозвучало это не печально, а скорее насмешливо. Словно бы малышка подзадоривала своих взрослых благоразумных товарищей на нечто совершенно сумасшедшее. Впрочем, ни леди Рейвен, ни Консул Блайт благоразумием не отличались.

Таша улыбнулась и погладила девочку по голове.

– Давайте спать… говорят, что утром приходят новые мысли.

Альта давно спала, причмокивая и постанывая. Она все время пыталась свернуться клубочком, толстая мягкая шкура сползала, девочка, не просыпаясь, натягивала ее снова на себя. Вероятно, ей все еще снились кошмары – тени пережитого в Школе ужаса часто возвращались к ней, и тогда Альта просыпалась в холодном поту, а потом долго плакала, укрывшись с головой, словно шкура или одеяло могли спасти от страха.

Блайт дышал ровно и почти беззвучно. Так спит человек, пребывающий в абсолютном спокойствии, не испытывающий ни малейшего страха. Говорят, так спят младенцы…

А волшебница уснуть не могла. «Светляки» давно погасли, и в ее широко раскрытые глаза смотрела непроглядная тьма. Таша думала о том, что на месте Блайта любой нормальный человек дождался бы, пока она заснет, а затем перерезал бы ей горло. И девочке тоже, потому что если речь идет о такой ценности, как Изумрудное Жало, жизнь отдельных людей уже не имеет ни малейшего значения.

А как бы поступила она?

Что бы сделала Таша Рейвен, если бы в ее силах было переломить Клинок? Во тьме замелькали образы, один соблазнительнее другого. Они все были разными – но для всех этих видений можно было подобрать одно название. Слава… О, как она мечтала о славе! Роскошные наряды, груды золота, сияние драгоценных камней – все это меркло перед той жаждой славы, что сопровождала всю ее жизнь. Она с готовностью лезла в авантюры, рисковала своей шкурой – но все было зря. Одни только насмешки. Насмешки и презрение. Даже арГеммит, всегда относившийся к ней по-доброму, в последнее время лишь отмахивался от своей подопечной.

Все могло измениться в один миг. О… она не желала власти… хотя нет, если подумать… в этом мире надо столько изменить. Леди Рейвен была бы доброй госпожой. Императрица Таша Первая… щедрая и милосердная.

Таша усмехнулась и провела невидимой во тьме рукой перед глазами, словно стирая эти яркие мечты.

Все это на самом деле не было ей нужно – уж самой себе следовало бы признаться. Слава – лишь повод. Жизнь коротка, и Таша не желала прожить ее так, как все эти утонченные дамы из высшего общества. Не важно – гуранского, инталийского или какого-нибудь иного. Сплетни и вышивания, одинаковые романы и слащавые песни бардов, галантные и утомительно скучные кавалеры. Первые морщины… старость…

Ее жизнь была куда интереснее. Даже сейчас, в этой пещере, рядом с самым опасным человеком Империи – многие из красавиц, покоряющих сердца благородных рыцарей, просто грохнулись бы в обморок от одной мысли о таком соседстве. Сражения в Школе, драка с разбойниками, бегство на корабле, остров Зор. Столько событий… будет что вспомнить.

Нет, она не стала бы использовать шпагу для себя. Потому что жизнь повелителя скована тысячей условностей. Он не принадлежит себе – дворянам, магам, смердам… но не себе. Он не имеет права пойти туда, куда хочет. Промчаться в одиночестве верхом по зеленому лугу или заночевать во мху, нагретом за день солнцем. Любить того, к кому рвется сердце. Плюнуть в лицо человеку, которого ненавидишь. И сделать еще много других бессмысленных, бесполезных, но таких желанных поступков. Кандалы, стягивающие руки и ноги. Незримые, неощутимые оковы – и их не разорвать.

Значит, надо найти мага, который сломает Клинок. Не для себя. Нужен человек, ничего не желающий от этого мира, ничего не желающий для себя, достигший всего, чего хотел… Маг, достигший всего, – кто он?

– Творец Сущего… – прошептала Таша.

И вскочила с постели. Шкуры полетели на пол, ночная прохлада тут же вцепилась в согревшееся тело тысячами тоненьких острых иголок. Таша взмахнула рукой, и сразу три ярко-голубых «светляка» засияли под сводом пещеры.

– Блайт!

– Во имя Эмнаура, леди… или во имя Эмиала. Или во еще чье-нибудь имя… ну почему вы просто не можете тихонько поспать? – пробурчал Блайт.

Он медленно поднялся, подошел к бьющей из стены струйке ледяной воды и плеснул в лицо полную пригоршню. Кожу обожгло, но сонливость сдуло, словно ветром. Докрасна растершись куском жесткой ткани – в пещере нашлось и подобие полотенца, правда, предназначенное явно не для нежной кожи молодой леди, – он тяжело опустился на лежанку и уставился на Ташу. Из-под груды мехов вынырнуло заспанное личико Альты.

– Ну, я слушаю. – Консул мрачно посмотрел на волшебницу.

– Я знаю, кто сможет преломить Клинок.

– Таша… – Блайт вздохнул. – После проведенных вместе ночей вы позволите называть вас запросто?

– После проведенных вместе ночей ты обязан на мне жениться, – фыркнула леди Рейвен, стараясь сохранить на лице суровость, но получалось плохо. Всклокоченный после сна Ангер был таким… таким… домашним, что на него невозможно было злиться. Таша с трудом сдержалась, чтобы не запустить пальцы в его светлые волосы. И даже убрала руки за спину, подальше от соблазна.

– Пожалуй, я бы пошел на такой опрометчивый шаг. – Он демонстративно внимательно оглядел фигуру девушки, задержав взгляд на точеной талии, затем переместил взгляд чуть выше. – Если ты пообещаешь, что не станешь будить меня ночью. Ночью людям положено спать. Таша, ни один маг не сумеет удержаться от подобного соблазна. Ты сама волшебница, ты должна это понять.

– Не совсем так. – Она мило улыбнулась. – Ты прав в одном, любой маг, заполучив Изумрудное Жало, в первую очередь пожелает стать великим. Кроме того, кто им уже стал.

– Что ты имеешь в виду?

– Скажи, Ангер, чего может пожелать маг? Для себя? Только, прошу, как следует подумай. Представь себе возможности Клинка – и скажи.

Блайт долго молчал, затем пожал плечами.

– Первой мыслью было бы пожелать овладеть древними знаниями. Но есть пределы и могуществу Клинков. Если все записи и в самом деле утрачены, то магия альМегера не сможет вернуть их из небытия, поскольку меняет судьбу человека, а не бездушных вещей, вроде пыльных старых фолиантов. Магия будет потрачена впустую – в лучшем случае, возжаждавший силы волшебник найдет несколько уцелевших манускриптов. Значит, он пожелает чего-то иного. Чего-то такого, что будет принадлежать ему и только ему, что никто не сумеет отнять и, главное, оспорить. Скажем… да, я уверен, что человек, преломляющий Клинок ради себя, пожелает стать Творцом Сущего.

– Вот ты и ответил, Ангер, – удовлетворенно кивнула Таша. – Творцу Сущего нечего больше желать для себя. И он преломит Клинок ради нашей цели.

– Среди ныне живущих магов нет Творцов Сущего, – покачал головой Блайт. – И тебе, дорогая, это известно не хуже, чем мне. Уже несколько столетий в Эммере не появлялся…

– Он есть, Ангер. Он есть. И мы найдем его! – почти крикнула волшебница.

– Кого ты имеешь в виду… – И только произнеся эти слова, он вдруг понял, что услышит в ответ. Понял, потому что в глазах Таши светилось что-то вроде легкой сумасшедшинки, и только безумием можно было объяснить ее невероятную, неосуществимую идею.

Консул почти никогда не ошибался.

– Я имею в виду Санкриста альНоора! – победно отчеканила волшебница.

Глава 8

Я вошел в библиотеку, и Дроган поднял голову от книги, которой уделял все свое внимание несколько последних дней.

– Интересно?

Он пожал плечами.

– Много неясного… в конце концов, я ведь не маг.

– Уверен?

Он кивнул.

– Ловцы проверяли меня трижды. Мы жили в маленьком селе, и Несущие Свет не так уж часто наведывались в наше захолустье. Но, как я говорил, иногда они приезжали. Я не хочу сказать, что их встречали с распростертыми объятиями…

Я лишь усмехнулся. Белый Орден давно чувствовал себя полновластным хозяином на землях Инталии и часто не церемонился при выборе путей для достижения своих целей. Поскольку призрак войны все время витал в воздухе, появляясь то над ложем Святителя, то над троном Императора, Орден нуждался в постоянном притоке новых воинов и магов. А потому эмиссары Ордена, в просторечье без особого уважения именуемые «ловцами», непрерывно рыскали по стране в поисках одаренных детей.

Когда-то и меня «поймали»… хотя я ни разу об этом не пожалел. Чего нельзя было сказать о сотнях и сотнях менее талантливых парней и девушек, которых, бывало, бросали в бой, лишь кое-как обучив владеть оружием или, если они обладали магическим даром, заставив вызубрить пару-тройку простейших заклинаний. Если бы в отношениях Инталии и Гурана мир наступил хотя бы лет на двадцать-тридцать, можно было бы успеть вырастить по-настоящему сильных воинов, но на это зачастую не хватало времени.

Я бросил короткий взгляд на обложку из темно-вишневой кожи.

– Элементарная магия, начальный курс… ты выбрал себе странное развлечение. Особенно принимая во внимание слова об отсутствии у тебя дара.

– Прежде я не мог позволить себе этого. – Он указал глазами на книгу. – Ведь такие фолианты не продаются в сельских лавочках, верно? Да и, признаться, меня больше волновали бухгалтерские книги, чем магические науки. А сейчас времени в избытке…

– Может, тебе помочь?

– Нет, я сам. Пусть мне не дано послать во врага айсбельт, но почитать об этом я могу.

Я кивнул, опускаясь в кресло и снимая с полки другую книгу. Признаться, первую попавшуюся – сейчас меня не интересовали шедевры человеческой мысли, собранные под этими кожаными, деревянными, металлическими или даже стеклянными обложками. Куда интереснее был вид купца, штудирующего наставление по практической магии. Он морщился, по нескольку раз возвращался к уже прочитанному, но упорно продолжал двигаться вперед.

Конечно, он не совсем прав. Ни одна из магических Школ не стремилась открывать свои тайны непосвященным. Да и я не собирался это делать – старые привычки сильны… к тому же в замке это знание будет для Дрогана почти бесполезным. А суть знания в том, что к простейшей, элементарной магии способны почти все. Во всяком случае, после некоторого обучения любой сможет создать по меньшей мере слабенький айсбельт, ледяную стрелу. В бою от этого заклинания эффект больше психологический, опытного и хорошо экипированного воина таким приемом свалить достаточно сложно.

– Скажи, Санкрист, если это не секрет… – Он оторвался от пожелтелых страниц. – В чем суть Творения Сущего?

– Вообще говоря, секрет, – улыбнулся я, – но я расскажу. Элементарная магия называется так потому, что каждое заклинание состоит из вполне конкретных элементов. Каждый, кто сумеет воспроизвести их и у кого достанет способностей к магии, чтобы связать все элементы воедино, получит вполне предсказуемый результат. Тот же айсбельт… И я, и любой ученик, только-только изучивший основы, пускают его одинаково. У меня он получится сильнее, у ученика – слабее, но это лишь вопросы выучки и внутреннего дара. А вот Творение Сущего – это особая, высшая магия. В каждое Творение маг вкладывает немалую часть себя самого, а поскольку все люди разные, то и результат получается непредсказуемым. Никто, кроме самого Творца, не сумеет повторить созданную им магию Сущего.

– Ты говорил, что ты тоже Творец Сущего, Санкрист альНоор… – протянул Дроган, и в его глазах появилось странное, насмешливо-презрительное выражение… – А за что ты получил это звание? За этот проклятый замок? За тюрьму для самого себя на сотни и сотни лет? За создание ловушки, из которой нет выхода?

Я печально покачал головой.

– Нет, конечно. Создав замок, я оказался запертым в нем навсегда. А звание Творца Сущего я получил за создание пера, что записывало твой рассказ. Всего лишь за создание пера… ты удивлен? Скажешь, такая мелочь… Да, Дроган, в этом суть магии Творения, и понять глубину ее могут лишь те, кто год за годом, десятилетие за десятилетием тщетно пытается создать что-нибудь свое, свое собственное, не вычитанное в книге…

– Тебе не холодно?

Лейра Лон пожала плечами. Она куталась в богатый паланкин из серебристо-белого меха снежного барса, но холодный воздух упорно искал щелочки – и находил их, проникая ледяными струйками под одежду, заставляя волшебницу вздрагивать и плотнее зарываться в мех.

Бывшая Попечительница Школы Ордена стояла на верхней площадке самой высокой из крепостных башен городской стены, наблюдая за лагерем имперцев. Особой необходимости в этом не было – в Торнгарте хватало глаз и без нее. Не менее полусотни солдат находились на стенах днем, а в ночь стража утраивалась. Сложно сказать, было ли этого достаточно – но пока что гарнизон Торнгарта ни разу не был захвачен врасплох. А потому, несмотря на длительную осаду, имперцам не удалось проникнуть даже за наружное кольцо стен.

Хотя, видит Эмнаур, они старались.

Гент хотел было набросить на плечи своей возлюбленной длинный белый плащ, но Лейра шевельнула рукой в знак отказа. Плащ, надетый поверх меха, сделал бы ее горбатой, а волшебница и так страдала от собственной немощи.

Месяц за месяцем – а здоровье все не возвращалось. Уже не так мучила слабость, уже не кружилась голова после подъема на десяток ступеней. И даже стали удаваться простые заклинания, хотя она экспериментировала с осторожностью и лишь в те моменты, когда была абсолютно уверена, что этого не узнает Метиус. Старый целитель категорически запретил Лейре пользоваться магией – даже самой слабой. И теперь ее комнату по вечерам освещал не привычный «светляк», а обычные масляные лампы. Лейру ужасно раздражало, что приходилось вставать, если лампу требовалось погасить. С детских лет, с той самой поры, когда ей удалось зажечь своего первого, слабенького «светляка», она более не пользовалась ни свечами, ни лампами, ни (упаси Эмиал от нищеты) лучинами. Поначалу это было ее уроком, затем вошло в привычку. Теперь приходилось отвыкать.

Магия постепенно возвращалась, но пока еще была лишь тенью прежней силы. Лейра Лон, Вершительница Ордена Несущих Свет… какая ирония судьбы, какая злая шутка богов. Вершителями становятся лучшие маги, самые сильные, самые способные… а она теперь слабее какой-нибудь девчонки первого-второго года обучения. Метиус, не отводя взгляда, твердо заявил, что знания – это, разумеется, неплохо, но жизненный опыт не заменит никакая магия. Лейра нашла в себе силы улыбнуться. Но, когда арГеммит ушел, она разрыдалась, уткнувшись в подушку.

Опыт… жизненный опыт… почти все свои годы она провела в Школе. Сначала ученицей, затем – воспитательницей. Десятилетием позже – подумать только, еще никто не взлетал так быстро – стала Попечительницей. В признание заслуг… или потому, что не нашлось более достойной. А спустя пять лет она впервые вошла в Зал Малых Бесед, чтобы получить место в Совете Вершителей.

Вся жизнь – в стенах Школы. О каком жизненном опыте можно было говорить?

– Когда они придут? – тихо спросила Лейра.

– Сегодня утром арДамал прислал донесение. Полки переправились через Ясу. Мират ведет их предельно скорым маршем.

– И еще четыре дня пути.

– Меньше, если они поторопятся. – Гент арВельдер давно оправился от полученных ран, успел получить несколько новых, пережил и это. Куда страшнее собственной крови и боли было видеть страдания возлюбленной.

Их разделяли годы. Лейра выглядела молодо… не юной, но Гент не казался мальчишкой рядом с волшебницей. Он знал, что его возлюбленная боится своего будущего – не утраты сил, не болезни и даже не старости. Боится, что Гент покинет ее ради молодой, полной сил женщины… способной родить ему детей. И гонит его прочь, убеждая себя, что пережить раннее расставание легче.

Только она ошибается. Великая волшебница, Вершительница Ордена, опытнейшая воспитательница – и совершает ошибку, более подходящую для юной взбалмошной красотки из высшего общества. Она просто не хочет поверить в его любовь. Не хочет понять, что разница в возрасте – ничто, когда любишь.

– Больше. – Женщина невесело усмехнулась. – Ты же не думаешь, что арДамал приведет к стенам Торнгарта полки, измученные тяжелым маршем?

– Мы продержимся.

Это было утверждение, но Лейре послышался вопрос.

Торнгарт держался, но сопротивление давалось ему с трудом. Большая часть гарнизона отправилась на битву в Долине Смерти, оставшихся солдат едва хватало, чтобы защищать стены. Но особого беспокойства на этот счет никто не испытывал – все были уверены, что имперские войска пойдут привычным путем.

Вернее, почти все.

Метиус арГеммит приложил немало сил, чтобы уговорить Святителя покинуть столицу и перебраться в одну из крепостей на западе Инталии. Не столь мощные, как Торнгарт, они могли предоставить лучшую защиту – хотя бы тем, что были существенно дальше от границы с Империей. Все попытки уговоров оказались тщетными – Дьют Верлон взошел на Ложе Святителя фактически против воли Ордена и теперь намеренно игнорировал рекомендации арГеммита, становившиеся изо дня в день все более настоятельными.

Вершитель, как никогда, был близок к тому, чтобы устроить непокорному государю «несчастный случай». Его удержали лишь старые клятвы, данные не им – Орденом. С упрямцем можно будет разобраться и позже – в конце концов защита Ордена распространяется, в первую очередь, на Инталию, и если Совет Вершителей сочтет, что правление Верлона причиняет стране вред, старые клятвы могут быть… уточнены.

Информация, доставленная Ташей Рейвен, не оставила АрГеммита равнодушным. Разумеется, он понимал, что добытые в имперском логове сведения могут быть чистой воды дезинформацией, вполне обычной для Консула Блайта. Но и просто отмахнуться от сообщения не мог. Консул был хитрой лисой, и его истинные намерения было трудно предугадать. Убедившись, что Святитель останется в столице, Метиус принялся укреплять оборону города – осторожно, дабы не возбудить излишнего беспокойства у лорда арФека, командующего гарнизоном города в отсутствии арДамала. Несколько баронов, обязанных Ордену или лично арГеммиту, получили настоятельные рекомендации прибыть в Торнгарт – разумеется, без жен и детей, зато вместе с солдатами, не ушедшими с армией в Долину Смерти. Две сотни мечей – не бог весть что, но в крепости эти клинки нужнее, чем в баронских замках, которые все равно не способны выдержать серьезного штурма. Война многие столетия не прокатывалась по этим местам, замки обветшали, обросли изящными, но бесполезными при осаде башенками и пристройками. А вот за состоянием укреплений Торнгарта присматривали внимательно.

Потом состоялась весьма неприятная беседа с Шонгаром арФеком. Заместитель командира гарнизона Торнгарта был человеком не слишком талантливым. Говорят, в Ордене невозможно продвинуться, не имея изрядных способностей. АрФек всей своей жизнью опровергал это утверждение. Отважный, но недалекий и весьма безрассудный – он не слишком подходил для столь ответственного занятия, но имел достаточно влиятельных родственников, которым хотелось видеть его в столичном гарнизоне.

С того момента, как за Миратом арДамалом и его гвардейцами закрылись городские ворота, Шонгар стал считать себя командующим гарнизоном. И любую попытку вмешательства в свои дела рассматривал не просто как недоверие – как личное оскорбление. А потому и меры по усилению безопасности Торнгарта, предложенные арГеммитом, вызвали у него лишь злобу.

Усилить патрули? Удвоить стражу у ворот? Сменить канаты у метательных машин, не пускавшихся в дело уже пять лет? Да и тогда катапульты отправили в полет всего лишь по паре камней. Мастера, умевшие с одного взгляда на валун предсказать с точностью до трех-четырех шагов, куда именно он ляжет, давно сморщились и поседели, а их уроки больше напоминали ворчание выживших из ума стариков. Канаты, которыми оттягивались лапы катапульт, утратили эластичность, и теперь один лишь Эмиал мог сказать, перелетит ли булыжник хотя бы через ров или бессильно плюхнется рядом с развалившейся машиной.

Метиус объяснял… убеждал… потом махнул рукой и отдал приказ. Приказы Вершителя исполнять следовало беспрекословно, но арГеммит предпочитал, чтобы люди делали свое дело со старанием и убежденностью, а не из-под палки. Он даже несколько раз ходил проверять посты – людей у ворот и на башнях было достаточно, но службу они несли из рук вон плохо. По всей видимости, большинство солдат были согласны со своим командиром – Торнгарту ничто не угрожает. Поскольку этого не может быть никогда. Летописи, рассказывающие о временах, когда враг стоял под вечно белыми стенами, никого не убеждали.

Это должно было плохо кончиться… Метиус в этом не сомневался, и мысль о том, что за прошедшие годы он ошибался довольно редко, не добавляла оптимизма.

Имперцы появились на рассвете. Неоригинально – но вполне действенно. В утренние часы даже самые стойкие страдают от сонливости – что уж говорить о тех, для кого эта последняя стража была скорее наказанием, чем свидетельством оказанной чести. На ночь ворота закрывались – так повелось исстари, так было принято во всех крупных городах, и не раз история доказывала мудрость традиции. Но мирные годы накладывали свой отпечаток – сперва ворота закрывались с сумерками, затем – с наступлением темноты. Наконец ворота стали закрывать не полностью, оставляя просвет, достаточный, чтобы всадник мог въехать в город, не обдирая об окованное бронзой дерево круп своего коня.

В ту ночь Шонгар арФек обходил посты, цедя сквозь зубы ругательства в адрес Метиуса, с которым накануне вечером имел очередную неприятную беседу. Очередную – но отличавшуюся от прочих. Метиус впервые прямо заявил временно командующему гарнизоном о том, что тот в своей службе проявляет нерадивость. Для рыцаря Ордена – слова, граничащие с оскорблением… если бы прозвучали от равного, а не от одного из Вершителей. В устах арГеммита это было обвинением. Стиснув зубы, арФек пообещал пересмотреть свое отношение к службе.

И вот теперь шел от поста к посту, пиная задремавших, матеря сонных.

Нападение было стремительным. Десяток крестьян, увлеченно торговавшихся с зевающим солдатом о сумме за вход в Торнгарт (цена была вполне определенной, но многие знали, что проще заплатить половину стражнику в карман, чем полную сумму – в столичную казну), вдруг рванули с поясов ножи. Один из солдат упал тут же, не успев ни крикнуть, ни даже толком захрипеть. Второй прожил ровно на мгновение больше – метательный нож вошел ему в глаз, и воин завалился на спину, гремя кольчугой и наполовину выдвинутым из ножен мечом.

Крестьяне бросились к щели в воротах. По ту их сторону были еще стражи – четверо. Слишком мало, чтобы удержать нападавших.

Сколь бы ленивыми ни были стражники, они не могли не насторожиться, услышав звук падающего тела. И крестьян встретили мечи… заскрежетав о кольчуги, надетые под поношенные куртки. Схватка длилась недолго – и окончилась не в пользу стражи. Шесть убитых инталийцев, четверо истекающих кровью «крестьян» – не лучший размен.

Шонгар арФек вышел из-за угла, когда последнему из стражников, тяжело раненному, перерезали горло. Чтобы не кричал… и даже не стонал.

Рыцарь рванул меч из ножен. Он был дураком, он был карьеристом… но не трусом. Среди рыцарей Ордена встречались разные люди, но трусов среди светоносцев не было.

– Оррденн!!!

Никто так и не узнал, стремился ли арФек лишь к высокой доходной должности, или где-то в глубине души гнездилась мечта, с которой каждый мальчишка впервые переступает порог Школы. Мечта о славе. Клич рыцаря-светоносца волной прокатился по притихшему ночному городу – и на него отозвались. Послышался топот ног, и на привратную площадь выбежали люди, странные люди, которым здесь было совсем не место. Толпа молокососов – явно сынки богатых родителей, напоказ увешанные оружием, слегка пьяные после хорошо проведенной в таверне ночи. Задиристые, наглые и… и давно залившие вином страх и благоразумие. Орден звал на помощь! Ха! Покажем, что мы не хуже этих хваленых белых рыцарей. Холопы с оружием? Как они посмели! Бей их!

То, что надо…

Молокососы врезались в толпу «крестьян» – тех уже набралось более двух десятков, а в щель просачивались все новые и новые – и зазвенела сталь. Брызнула кровь – сопляки учились владеть оружием с детства и, хоть не прошли школу множества сражений, являлись для имперцев достаточно опасными противниками. АрФек снова издал боевой клич и бросился к воротам, навалившись на них всем телом. Главное – закрыть… подмога скоро прибудет, часовые на башнях должны поднять тревогу.

Чей-то кинжал проскрежетал по кольчуге. Шонгар обернулся, ударил – его меч прорвал вражескую кольчугу, рассек плечо имперского солдата. В том, что это именно гуранцы, арФек уже не сомневался – никакие бандиты не могут настолько сойти с ума, чтобы броситься штурмовать столицу Инталии. Просто потому, что разбойникам это не нужно.

Он снова прижался к створке ворот. Кто-то навалился с другой стороны, не давая ему исполнить задуманное. Светоносец всадил меч во мрак, получил ответный удар – кольчуга устояла, но ему пришлось сделать шаг назад, и противник тут же воспользовался этим. Щель стала шире…

– Помогите! – рыкнул он. Кто-то встал рядом, затем еще, еще… Он с удивлением понял, что рядом с ним давит на бронзовую пластину здоровенный всклокоченный мужик с окладистой седой бородой, а дальше виднеется щуплое плечо мальчишки, одетого ярко и вызывающе.

– Дружно! – прохрипел он.

За их спинами кипела схватка. Подвыпившие юнцы протрезвели и бились отчаянно и зло. Трое или четверо их друзей уже истекали кровью на камнях, и теперь к азарту примешивалось страстное желание отомстить. Те, кто переживут эту ночь (их будет не так уж и много), с удивлением обнаружат, что страха с ними не было. На трезвую голову мало кто сунулся бы в схватку с численно превосходящим противником.

По улицам, ведущим к воротам, бежали солдаты. Одни в полном боевом облачении, другие – лишь с оружием…

– Ор-р-рден-н-н!

Кричали все. Сопляки, впервые оказавшиеся в настоящем бою. Несколько мастеровых, достаточно богатых, чтобы жить в городе, и достаточно глупых, чтобы выскочить из домов в одном исподнем, услышав боевой клич Несущих Свет. Какая-то девчонка, запрыгнувшая на спину имперцу и пытающаяся перерезать ему горло маленьким ножиком, какие часто таскают с собой для самозащиты уличные шлюхи. Солдаты, уже вступившие в схватку. И даже раненые добавляли к общему реву свои хрипы, словно желая хоть чем-то помочь товарищам.

– Ор-р-рден-н-н!

Шонгар ощутил удар в живот. Разом подогнулись ноги… Он тупо уставился на торчащую из тела стрелу.

А в следующее мгновение створки ворот сомкнулись. Последних проникших в крепость «крестьян» уже добивали, кто-то тащил толстый брус, а в надвратной башне гремел металл – начал вращаться огромный барабан, опускавший тяжелую кованую решетку. Через несколько секунд она грохнула о камни, намертво перекрывая вход.

Но арФек этого уже не увидел.

* * *

– Сегодня будет штурм? – Лейра прижалась к своему спутнику, укрываясь от холодного ветра за его могучим телом.

– Вероятно, да, – пожал он плечами. – В последнее время они лезут на стены каждые три-четыре дня. Империя нуждается в большой победе, нуждается более, чем когда-либо. Не беспокойся, любовь моя. Мы выстоим.

– Тебе так нравится утешать меня, Гент?

– По примеру твоего друга Метиуса я стараюсь трезво оценивать обстановку.

– Потери велики, – покачала головой Лейра. – Боюсь, что удержать внешние стены не получится.

– Нам удалось сохранить гвардию и рыцарей. – Светоносец старался говорить твердо, хотя понимал, что о положении дел в осажденном городе Вершительница знает несколько больше, чем простой рыцарь.

Или даже не очень простой. Гент арВельдер занимался вполне привычным делом – командовал солдатами. Небольшим отрядом – всего в три десятка человек. Зато это были лучшие из лучших.

Вместе с арХорном к столице прибыли более полутора тысяч кавалеристов. Тела трех сотен остались на частоколах, выросших у ворот Торнгарта, остальным удалось пробиться в осажденную крепость. Быть может, рыцари могли бы перебить три тысячи имперских пехотинцев, но гарантированно предсказать исход боя было невозможно. Имперцы засели за надежным укреплением, ощетинившись арбалетами, и выбить их оттуда казалось достаточно сложным. Ингар арХорн принял единственно верное решение – увел рыцарей в крепость. Опытные воины, присоединившись к гарнизону, могли удерживать цитадель очень долго.

Три сотни солдат гарнизона, двести баронских мечников, более тысячи двухсот рыцарей. Метиус считал, что этого недостаточно – и на стены пошли все, кто мог носить оружие. Мужчины, умеющие держать в руках меч. И другие, более привычные к топору или даже ножу. Именем Ордена была объявлена амнистия преступникам – тем, кто готов был защищать город. За ними следовало присматривать, но большинство этих людей знали, как отнимать жизнь – и готовы были делать это. Во славу Ордена и ради своей свободы.

Многие из горожанок тоже не пожелали остаться в стороне. Женщина может крутить ворот арбалета не хуже мужчин, а стрела убивает одинаково, чья бы рука ее не пустила.

Лейра не раз говорила Метиусу, что он – старая сволочь. Вершитель соглашался – да, он старался держать опытных воинов в резерве и отправлял на стены горожан, бывших бандитов, баронских солдат. Когда придет время решающего сражения, гвардия и рыцари-светоносцы окажутся весьма кстати. Пока же Метиус бросал в бой отборные силы лишь на тех участках, где положение становилось угрожающим – отряды молодого арВельдера и других светоносцев, которым Вершитель доверял, в любой момент готовы были переломить ход сражения в свою пользу – и им все чаще приходилось делать это. Каждый раз, когда тревожно звучала труба, сердце женщины замирало от страха. Она хотела удалить рыцаря от себя – но судьба вновь свела их, и волшебница с покорностью и тайной радостью приняла этот дар. Надеясь, что это все же какой-то добрый знак. И если недавно она считала правильным расстаться с Гентом, то теперь больше всего на свете боялась потерять его.

Но он каждый раз возвращался. Иногда – усталым и довольным. Иногда – мрачным… и тогда Лейра знала, что вскоре на центральной площади Торнгарта жрецы Эмиала зажгут факелы в память о погибших. Пару раз он не пришел – и Вершительница бежала на поиски… а затем доводила до белого каления целителей, требуя, чтобы именно раны ее возлюбленного были затворены в первую очередь.

– Сегодня к имперцам подошли подкрепления, – сообщила Лейра.

– Серьезные? – Рыцарю не пристало проявлять озабоченность, и его голос звучал совершенно спокойно.

– Более чем, – вздохнула она. – Наш агент в имперском лагере сообщил о десяти клиньях индарской пехоты.

– Десять тысяч? – выдержка все же изменила арВельдеру. – Во имя Эмиала…

– Более того, их привел Ульфандер Зоран. Лично.

– Комтур? Чего ради он покинул свою крепость?

Лейра пожала плечами. Причины, двигавшие Комтуром, угадать было несложно – Индар слишком много вложил в эту войну. Услуги его клинков были щедро оплачены имперским золотом, но Круг рыцарей рано или поздно должен был понять, что Империя, свернув шею своему могущественному соседу, повернет взгляд на восток. Никто и никогда не мог справиться с индарцами – но если перемолоть лучшие клинья наемников под стенами инталийской столицы, то Индар не сможет противопоставить имперцам сколько-нибудь значительные силы.

Если это понимают Вершители, то понимает и Зоран. И прибыл сюда он для того, чтобы лично контролировать осаду. Чтобы не допустить излишних потерь среди своих. Решить эту проблему можно всего лишь тремя путями. Отказаться от заключенных контрактов… немыслимо. На протяжении веков Индар всегда исполнял взятые на себя обязательства. Кто будет платить наемникам, нарушающим слово? Второй путь проще – под тем или иным предлогом уклоняться от серьезных схваток, обещающих большие потери… впрочем, это то же самое, лишь слегка завуалированное.

И есть еще третий путь. Тот, который Зоран наверняка сочтет самым правильным. Покончить с войной одним ударом. Сломить сопротивление Торнгарта, невзирая на упрямство его защитников, не считаясь с потерями. Взять Обитель, пленить или убить Святителя. И тем самым завершить подписанные контракты. Оставить подошедшей армии арДамала горящий, разграбленный город. Станет Мират продолжать войну? Ингар арХорн не зря поставил Мирата во главе оставшихся войск – бывший командир столичного гарнизона отличался известной предусмотрительностью и умением находить компромиссы. Если Император предложит мир…

– Сегодня штурма не будет, – уверенно заявила Лейра. – Он будет завтра. Прошу, найди Метиуса, передай, что мне необходимо поговорить с ним.

АрГеммит пришел, когда солнце уже почти скрылось за крепостными стенами. Он выглядел измученным – кожа пожелтела, глаза ввалились, а и без того поджарое тело исхудало настолько, что одежда висела на Вершителе мешком. Служанка еще не успела толком доложить о посетителе, а Метиус уже вошел в дверь и сразу же плюхнулся в кресло.

– Подай вина, девочка. – Он ткнул пальцем в пустующий столик из розового мрамора. – И чего-нибудь пожевать. Я с утра ничего не ел.

Служанка дождалась утвердительного кивка своей госпожи и тут же исчезла за дверью. Вернулась она почти сразу – на столике появилась бутылка вина, вазочка с печеньем, свежие булочки, ароматный сыр… Город не голодал, запасы провизии позволили бы продержаться не затягивая пояса еще несколько месяцев… или даже полгода. Чтобы хорошо драться, мужчины должны хорошо есть. В доме Лейры запасов было достаточно – хоть бы гости переступали этот порог ежедневно. Но измученная болезнью женщина предпочитала одиночество, и во всем Торнгарте было лишь два человека, приходу которых она радовалась.

Раньше их было трое.

– Спасибо, – кивнул Метиус. В отличие от многих благородных господ, он никогда не забывал о благодарности… даже в адрес слуг. Это стоит дешево, но ценится совсем иначе. – А теперь ступай себе, девочка. Ступай.

Он мягко улыбнулся.

– Если я узнаю, что ты останешься в доме, чтобы подслушивать, я позабочусь, чтобы ты никогда и ничего больше не услышала.

Судя по резко побледневшему лицу, она поверила. Вероятнее всего, умчится из дома сломя голову и будет до утра дрожать от страха где-нибудь в подворотне. Или же отправится к кому-то из родственников – девушка была местная, из Торнгарта. Столичный дом Вершительницы пустовал долгие годы… она бывала здесь редко, только если какая-то нужда заставляла Попечительницу прибыть в город. И уезжала сразу же, как нужда проходила.

– Зря ты с ней так, – хмыкнула Лейра, когда дверь за служанкой захлопнулась и стих стук ног по ступенькам лестницы. – Она хорошая девчушка и не распускает язык.

– К чему ей слушать о плохом? – пожал он плечами, наливая вино в высокий бокал.

– А мне, значит, можно?

Он сделал глоток, некоторое время сидел с закрытыми глазами, словно стараясь не упустить даже малейшего оттенка изысканного вкуса… Отставил бокал, откусил кусочек булки, довольно хмыкнул.

– Готовит эта красотка тоже неплохо.

Лейра покачала головой:

– Мет, ты пришел не ужинать.

– Я пришел потому, что ты позвала, – сообщил он, не прекращая жевать. – Но я и в самом деле последний раз ел утром… Слишком много событий.

– Метиус, сколько лет мы с тобой знакомы? – тихо спросила Лейра.

– Э-э… – Он поднял бокал на уровень глаз и долго рассматривал то ли золотистый напиток, то ли собеседницу. – А почему это тебя так интересует?

– Дело в том, что я неплохо изучила твой характер, Мет. Ты всегда изображаешь эдакого бодрячка, когда случилось что-то очень плохое. И именно в такие моменты ты начинаешь много пить…

– Хорошее вино уместно всегда, – торопливо вставил Метиус. – И в минуты радости, и в минуты печали.

– И говорить банальности, – безжалостно добавила собеседница.

– Хорошо. – АрГеммит разом утратил расслабленно-жизнерадостное состояние, словно сняв маску. – Сегодня утром умерла Альба.

– Умерла?

Кеора Альба казалась такой же вечной, как и белые стены Обители. Древняя старуха, сумевшая пережить многих из тех, кто пришел после нее. Лейре всегда казалось, что это страшилище, более похожее на порядком подгнивший труп, будет до скончания веков украшать собой собрания Совета Вершителей… И, странно, Лейра ощутила пустоту в душе, хотя никогда не испытывала любви к этой ведьме. Быть может, все дело в том, что Альба впала в дряхлость – но отнюдь не в маразм. Рот на Совете она открывала редко – но каждое слово было на вес золота.

– Как это случилось?

– Бабка решила вспомнить молодость и помочь целительницам. У нас много раненых… а она все же лучшая волшебница Ордена. Ты знаешь, Лейра, если бы я не знал, что старая карга пользуется лишь простейшим «исцелением», то счел бы, что она творит настоящие чудеса. Самые тяжелые раны затягивались прямо на глазах. Пожалуй, она поставила на ноги больше народу, чем десяток других целителей.

– И надорвалась…

– Да. То, что для молодой волшебницы окончилось бы обмороком, старуху попросту убило.

Лейра опустила голову.

– Значит… нас осталось двое, – прошептала она.

– Двое, – столь же тихо ответил Метиус.

Ингар арХорн привел в Торнгарт рыцарей, и все население – от богатых купцов до ночных разбойников – славили его имя. Командующий подарил людям надежду.

Наверное, отдал им свою.

Он умер всего лишь через две недели после своего возвращения, которое некоторые называли триумфальным. Во время заурядного штурма, в глупой стычке, где полководцу и Вершителю Ордена было совсем не место. Умер мгновенно – даже эмалевые доспехи светоносца не служат достаточной защитой от арбалетной стрелы, выпущенной с трех шагов. Стальной стержень проломил кирасу и пронзил сердце.

– Мет, ты все еще не можешь простить Ингару его смерти?

– Мальчишка… – Старый Вершитель покачал головой. – Я прекрасно понимаю, что он чувствовал. Но полководец не имеет права на подобные сантименты. Да, принятое им решение оставить раненых прикрывать отход здорово попахивало подлостью. Если уж ему так хотелось умереть, мог бы сделать это… позже. Сейчас мне очень не хватает его, Лейра. Не еще одного меча, пусть и отменного, а человека, сведущего в вопросах стратегии и тактики.

– Среди рыцарей есть немало…

– Немало хороших воинов, верно. Но ни одного настоящего стратега. Во всяком случае, хотя бы отдаленно сравнимого с арХорном.

– Мет, я позвала тебя, чтобы предупредить. Завтра будет штурм.

– Разумеется, будет, – хмыкнул Метиус. – Зоран прибыл к Торнгарту не для того, чтобы просто наблюдать. Индар выжал из себя все, что мог. Ты знаешь, какую цену заплатила Империя за эти десять тысяч наемников? Я не уверен, что даже полное разграбление Торнгарта компенсирует Его Величеству подобные расходы. Весьма вероятно, Унгарт решит, что стереть Индар с лица земли обойдется ему дешевле.

– Зоран попытается сохранить свои войска.

– И взять город одним решительным ударом.

– Ты слишком легко к этому относишься. – Волшебница неодобрительно покачала головой.

Метиус спокойно допил вино, несколько мгновений подумал, не наполнить ли бокал вновь, и решил, что грешно позволить пропадать такому дивному напитку. Лейра знала, чем порадовать старого друга и соратника, и бутылка, что принесла служанка, явно была приготовлена именно для него. Кинтарийская «Южная ночь». Признаться, арГеммит был уверен, что это вино уже навсегда ушло в историю, оставшись лишь в его памяти. Видимо, винные подвалы Лейры Лон были еще более богаты, чем он мог себе представить.

– Мое отношение уже не изменит ситуации. Все воины готовы к бою. Даже личная гвардия Верлона… – Он скривился, словно имя Святителя наполнило рот горечью. – Представь себе, этот негодяй сегодня милостиво позволил мне распоряжаться его охраной. При этом, судя по выражению его лица, Дьют искренне верит, что без его ублюдков город падет.

Лейра молчала, ожидая, пока собеседник успокоится. Вряд ли в Ордене можно было найти более десятка человек, у которых Святитель Верлон вызывал бы симпатию. Светоносцы относились к человеку, занимавшему Ложе, с должной почтительностью – как-никак, формально именно Святитель безраздельно правил Инталией, тогда как Несущих Свет с государством связывало нечто вроде сложной, опутанной условностями и нюансами вассальной присяги. Ему готовы были служить – но его не любили.

Сама волшебница видела Дьюта Верлона всего лишь несколько раз, и каждая встреча оставляла достаточно двойственное впечатление. Новый хозяин Обители был, безусловно, умен и предусмотрителен. Умел обзаводиться сторонниками и умел устранять со своего пути тех, кого считал помехой. Не самые плохие качества для правителя. И все же Лейру порядком беспокоил тот факт, что за недолгое время своего правления Верлон приложил немало усилий к тому, чтобы указать Ордену его истинное место. Место вассала, обязанного служить. И весьма откровенно старался дать понять, что притязания Ордена на иную роль будут пресечены. Если понадобится – пресечены жестоко.

Пока что Вершители относились к подобным тенденциям достаточно спокойно. Когда война закончится, Верлону предстоит кое-что для себя уяснить. Например, что подражание манере правления его предшественника может служить основой долгой и спокойной жизни. Напомнят, что Орден Несущих Свет – не только щит Инталии, но и ее меч. А последствия неосторожного обращения с оружием могут быть весьма неприятными.

– А во что веришь ты?

– Я верю, что город падет в любом случае, – мрачно ответил арГеммит.

Лейра удивленно посмотрела на старика. Метиуса нельзя было назвать образцом жизнерадостности и оптимизма, но такой откровенный скепсис был ему не свойственен. Хотя старый маг и не был истинным воином, уже много лет основными его интересами были целительство и политические игры, но он оставался последним Вершителем Ордена, и оборона столицы держалась исключительно на нем. И до возвращения Ингара арХорна, и… и после его смерти.

– Твои горящие взгляды ничего не изменят, дорогая…

Он чуть изогнул уголки губ, что должно было символизировать улыбку. Печальную и многозначительную улыбку человека, который знает намного больше, чем может и хочет сказать. И можно было не сомневаться, что так оно на самом деле и есть. Каждый Вершитель всю жизнь строил вокруг себя личный замок с толстыми стенами, прочными дверьми и надежными засовами, куда войти не мог никто, кроме хозяина. Сколько тайн скрывается в памяти старика? Ушел Ингар, умерла Альба… неизвестный убийца покончил с Урбеком Даршем. Хотя неизвестный – это большой вопрос. Вероятнее всего, убийство старого Вершителя было делом рук Диланы Танжери, пусть доподлинных свидетельств этому и не было.

Так или иначе, но уцелели лишь они с Метиусом… К несчастью, Лейра никогда не интересовалась той жизнью Ордена, что была скрыта от любопытных глаз. Ее помыслы занимала Школа и ученики, ее не интересовала политика – несмотря на то что она, как Вершительница, неизбежно принимала участие в решении вопросов, определяющих жизнь Инталии. Увы – никогда не вникая в эти скучные дела слишком глубоко.

Теперь леди Лон жалела об этом, с потерей магических способностей (Метиус уже раз триста сказал ей, что это лишь временное следствие болезни, но она все равно рассчитывала лишь на худшее) чувствуя себя не очень-то и нужной. Вершитель, не имеющий никакого влияния, никаких иных достоинств – кроме высокого титула и огромного жизненного опыта… в наставлении малолетних магов. Если сила к ней не вернется, придется заняться чем-то другим.

– Комтур знает, что долгая осада играет на руку Императору. Имперцы найдут способ сохранить своих людей, изрядно проредив при этом индарские клинья. Поэтому завтра будет очень серьезный штурм… Имперцы бросят в бой все силы, и нам не удастся отстоять внешние стены. Хотя, разумеется, мы сделаем все возможное. Нужные приказы я уже отдал. Все наши люди будут стянуты к воротам. Рыцари, ополчение, баронские отряды. Но этого будет недостаточно… Я предполагаю, что штурм начнется на рассвете. К полудню либо падут ворота, либо нас сбросят со стен.

– И что будет дальше?

– Отступим в Обитель. Ворота там гораздо мощнее, стены выше. И людям будет значительно легче защищать малый периметр.

– Город будет разграблен.

– Да, разумеется. – В голосе Метиуса не слышалось и капли сожаления. Вынужденно прожив долгие годы в столице, поддерживая жизнь в изношенном теле Святителя Орфина, он научился ненавидеть этот город… правда, научился и скрывать это от всех. Торнгарт не просто столица Инталии, он ее сердце. Его следовало любить.

– Мы сумеем продержаться еще какое-то время. Основные запасы провизии уже переправлены в Обитель. Думаю, стоит заняться и твоим винным погребом. Я распорядился, чтобы для тебя отвели лучшие апартаменты… лучшие из тех, которые можно выделить для одинокой женщины. Прости.

Это было разумно. Укрыть горожан, которые не могут сражаться. Увести за белые стены всех, кто сражаться может… но это означало, что теснота в крепости будет неописуемая. И слова Метиуса об апартаментах для одинокой женщины означают, вероятно, небольшую комнатенку, куда едва удастся впихнуть узкую кровать.

– Верлон тоже согласился потесниться?

АрГеммит лишь хмыкнул. На этот вопрос можно было и не отвечать. Даже Аллендер Орфин, хотя и слывший добряком, вряд ли отказался бы от своих роскошных покоев в пользу беженцев, что уж говорить о Верлоне, который буквально только что взошел на Ложе. Святитель – это тоже символ. Как и белые стены, как и боевой клич Ордена.

– Не возражаешь, если я пришлю людей? Продовольствия хватает, но и едоков будет немало.

– Делай, как знаешь, – пожала она плечами.

– Лейра… – Он замялся на мгновение. Вершители не отдают приказы друг другу, только советуют, это было не то чтобы законом, скорее традицией. И прекрасная Лейра Лон, хотя и не игравшая значительной роли в Совете, вряд ли примет к сведению требование, которое к тому же ей наверняка не понравится. – Я хочу попросить тебя… утром ты должна быть в Обители. Еще лучше отправиться туда прямо сейчас.

– Зачем? – Она искренне удивилась. – Если дела пойдут так плохо, как ты говоришь, я успею…

Он покачал головой:

– Девочка, ты даже не представляешь, что будет твориться в воротах Обители, если придется спешно отступать. Тебя попросту затопчут.

* * *

Утро выдалось отвратительным – словно даже погода отвернулась от Инталии, создавая ее противникам прямо-таки идеальные условия для штурма. Густые волны влажного, холодного тумана накатывались на город, затапливая улицы, ослепляя людей. Даже факелы часовых не разгоняли мглу – желтые пятна во мраке, тусклые и слабые.

Рассвет практически ничего не изменил. Только мгла из черной стала светло-серой – но уже в трех шагах ничего не было видно. Люди до рези в глазах вглядывались в белесую пелену, сжимая оружие. И вслушивались – но туман, как толстое пуховое одеяло, гасил все звуки… И когда стража услышала лязг железа, скрип огромных колес тарана и негромкие команды, враг был уже совсем рядом.

А в следующее мгновение туман вскипел. Заорали люди, защелкали арбалеты, посылая стрелы вслепую – в едва различимые тени. С грохотом ударились о край стены штурмовые лестницы, женщины опустили черпаки в чаны с кипятком и горячей смолой, чтобы обрушить раскаленную жидкость вниз, на головы штурмующих. Раздался первый вопль обожженного человека. Брызнула первая кровь…

Медный набалдашник огромного тарана бил по воротам, дробя доски и корежа бронзовую окантовку. Сверху, с привратных башен, плескали смолу, в упор били арбалетчики – но короб тарана был укрыт толстым слоем тщательно вымоченных кож – смола бессильно шипела и плевалась горячими брызгами, арбалетные болты застревали, не в силах пронзить слипшуюся преграду, и даже фаерболы магов оставляли на этой крыше лишь черные подпалины.

Стрелки на фланкирующих башнях были более удачливы – упал один из латников, другой – остальные продолжали раскачивать таран, прикрываясь тяжелыми, в рост человека, щитами. Индарцы пошли на штурм в первых рядах, и слава никогда не отступавших бойцов означала, что бой будет жестокий. Разумеется, случались ситуации, когда даже стальным клиньям Индара не удавалось переломить ход сражения и их командиры давали приказ об отступлении. Возможно, это произойдет и сегодня – но прежде наемники сделают все для победы.

Удар, еще один… медное оголовье тарана сминалось, но и доски ворот поддавались. Изрядно измочаленные во время предыдущих штурмов, они еще держались, но было очевидно, что стоять им недолго. Чудовищный таран мог, пожалуй, проломить и каменную кладку.

Специально отобранные пехотинцы в легких кольчугах, а то и в простых кожаных куртках, карабкались на стены. Уже не меньше двух сотен тел, мертвых и раненых, лежали у стен… Ров вокруг города, и без того не слишком глубокий, во многих местах уже был завален фашинами, мешками с песком… а то и трупами. Ничто не мешало имперцам подтаскивать новые и новые лестницы – кроме защитников. Но на стенах стояли в основном горожане и немногие баронские солдаты. Лучшие войска, самые обученные и прекрасно экипированные, готовились заткнуть бреши в обороне. Кое-где на стенах уже кипела жаркая схватка, и несколько отрядов гвардейцев и рыцарей отправились на выручку.

Имперцы дрались отчаянно, но не имели никаких шансов против закованных в тяжелые латы защитников города. Отряд рыцарей изрубил легковооруженную пехоту в считаные минуты, потеряв всего двоих – даже у лучшей брони есть щели. Места убитых горожан заняли другие, взяв оружие у тех, кому оно было больше не нужно. Кряжистый мужчина, иссеченный шрамами, цеплял на свое могучее тело покрытые кровавыми пятнами пластины белых доспехов, две женщины помогали ему затянуть ремни. Примерил здоровяк и шлем – но для его головы железная шапка была маловата, и слегка помятый шлем павшего светоносца достался одной из помощниц. Она тут же подхватила свободный арбалет и встала у одного из зубцов…

И тут же опрокинулась на спину. Из горла, всего на полпальца ниже кованого шлема, торчал короткий стальной болт.

– Осадная башня, третий сектор! – послышался испуганный вопль.

Метиус выкрикнул команду, и три десятка рыцарей в сопровождении пятерых магов бросились к стене. Осадная башня – если, конечно, ее смогут подкатить достаточно близко по раскисшей грязи – была чуть ли не опаснее, чем таран. По перекинутым мосткам на стену смогут подняться латники, и скинуть их оттуда будет едва ли возможно. А арбалетчики, закрепившись на парапете, смогут засыпать стрелами всю площадь, не оставив защитникам ни малейшего шанса устоять.

– Разворачивай катапульту, – заорал Гент, швыряя меч в ножны. Он первым ухватился за массивную станину. Тотчас же рядом с ним появилась еще одна окованная сталью фигура, затем еще… воины быстро развернули громоздкую конструкцию, тут же принялись вращать массивный ворот, оттягивая канаты.

Бросив тревожный взгляд на медленно приближающуюся осадную башню – высоченную конструкцию, сплошь обитую мокрыми кожами, Гент понял, что камень, даже выпущенный вовремя, попросту перелетит через громоздкое сооружение, не причинив ни малейшего вреда. Требовалось приподнять станину, чтобы валун полетел практически прямо. Он вцепился в деревянный брус, ему тут же пришли на помощь, подкладывая под катапульту опустевшие котлы из-под смолы, корзины и камни.

– Ждать! – приказал Гент. – Выберите камень побольше!

– Есть кое-что лучше, – сухо заметил поднявшийся на стену Метиус. – После боя, арВельдер, тебе придется объяснить мне… свое поведение. Приказ относился не к тебе.

– Что может быть лучше валуна?

– Масло! – повинуясь жесту арГеммита, двое мужчин в одежде слуг Обители взгромоздили на лапу катапульты небольшой бочонок.

– Я думал, все масло уже сожгли, – хмыкнул Гент.

Масла в крепости хранилось немало, но месяцы осады изрядно подточили запасы горючих веществ… смола еще оставалась, кипятка тоже было вдоволь, камней и дров хватило бы на год осады. Но масло кончилось быстро – кипящее, а еще лучше горящее масло куда эффективнее даже смолы.

– Этот бочонок я приберегал для особых случаев, – пожал плечами Метиус. – Вернее, его приберегал Верлон. А я попросил отдать.

– Наверняка ты был очень убедителен, – ухмыльнулся Гент.

– У нас один выстрел. – Вершитель проигнорировал подначку, тем более что ему и в самом деле пришлось выдержать весьма неприятную беседу со Святителем, не желавшим проводить вечера в темноте. Маги прекрасно обходились без подобных грубых приспособлений, вызывая «светляков», но Верлон не обладал способностями волшебника. И был очень неуступчив, не желая расставаться даже с таким малым, но привычным удобством. – Они подведут башню к стене, перебросят мостик… бить надо в этот момент, только в этот. Бочонок должен попасть внутрь… или хотя бы часть масла.

– А если не выйдет? – Гент еще раз проверил катапульту и бросил взгляд на медленно ползущую вперед башню.

– Тогда здесь будет очень жарко… – Метиус пожал плечами. – Я сделаю, что смогу, но латников мне не остановить.

Башня приближалась – медленно, но верно. Не меньше полусотни солдат, обнаженных по пояс, скрывались внутри, надежно защищенные от стрел и боевых заклинаний, они месили грязь, толкая тяжеленную конструкцию вперед. К тому времени, как цель будет достигнута, они выдохнутся полностью и вряд ли будут способны хоть на что-то… На стену пойдут другие, в латах и с оружием.

– Приготовиться…

Со скрипом опустился мостик, грохнулся на край стены и замер. В широком проеме, ранее закрытом досками мостика, появился первый солдат – широкоплечий бугай в столь тяжелых доспехах, что иной мужчина под подобным грузом железа не смог бы сделать и шагу.

– Бей!

Кто-то ухватился за рычаг, рванулись канаты, посылая бочонок в короткий полет. Прицел был точен – латника буквально смело, всю внутреннюю часть верхней площадки башни окатило маслом. Мгновением позже Метиус взмахнул рукой, и в темный проем, где виднелись человеческие фигуры, нырнул огненный шар фаербола.

Полыхнуло так, что даже туман, казалось, прянул в стороны от башни, спасаясь от всепоглощающего пламени. В считаные мгновения огонь охватил верхний ярус башни – масло в бочонке оказалось отменным, неудивительно, что Верлон приберегал его для себя. Не было сомнений, что скоро будут пылать все ярусы – горящее масло стекало вниз, и солдаты, толкавшие осадную махину, уже бросились прочь, не обращая внимания на летящие вслед стрелы и падающих товарищей. Смерть в огне казалась куда страшнее, чем милосердный удар железного болта.

– Здесь мы закончили. – Метиус потер руки и довольно ухмыльнулся. – Спускайтесь к воротам, теперь здесь справятся и ополченцы. И вот еще, Гент…

– Да, Вершитель? – Рыцарь был сама вежливость.

– Если в следующий раз полезешь в драку без приказа, прикажу посадить тебя под замок. Именем Ордена. Надеюсь, ты меня правильно понял?

Рыцарь пожал плечами и неторопливо зашагал вниз по лестнице. Место воина – в бою, что бы там ни говорил старик. Он и в следующий раз поступит по-своему… если это будет нужно для дела, разумеется. АрГеммит отменный организатор, но в вопросах обороны крепости неплохо бы ему передать бразды правления тем, кто в этом лучше разбирался. Разумеется, Гент не имел в виду себя.

Солдаты приветствовали возвращение товарищей, столь удачно отразивших атаку, восторженным ревом.

Правда, радость длилась недолго. Ворота вздрогнули от очередного удара, брызнуло каменное крошево – огромная петля, которую едва ли могли поднять двое мужчин, грохнулась на каменную мостовую. Левая створка перекосилась, упершись краем в перекрывающую проход решетку. В образовавшуюся щель с обеих сторон полетели стрелы – больше для психологического эффекта, чем с целью и в самом деле кого-либо зацепить.

Горожане и солдаты спешно строили баррикаду, но не было сомнений, что таран сметет ее в считаные мгновения. Метиус, по такому случаю тоже надевший броню, корил себя за то, что не позаботился об этом раньше – можно было навалить камней у ворот… как глупо… АрХорн наверняка отдал бы такой приказ.

Еще один чудовищный удар. Решетка застонала, бронзовые полосы погнулись… было очевидно, что имперцы вот-вот ворвутся в крепость. Практически сорванные с петель, ворота уже держались исключительно на покореженной решетке. Это поняли и сами осаждающие – схватки на стенах почти прекратились, легковооруженная пехота отошла, продолжая осыпать стены стрелами. Зато вперед выдвинулись латники, готовясь к прорыву.

– Сомкнуть щиты! – рявкнул Гент, как всегда оказавшийся в первых рядах. – Готовь копья! Арбалетчики – на фланги!

Метиус и другие маги приготовились залить огнем проем ворот, когда рухнут перекрывающие его створки. Солдаты подтащили несколько стрелометов, но было очевидно, что удастся сделать лишь один или два залпа, не более, эти машины перезаряжались слишком долго. На верхних площадках привратных башен готовили кипяток и смолу, подносили к парапету валуны – как только отодвинут в сторону таран, в дело пойдет все. Только индарских панцирников это не остановит.

Удар… звон выбитой из пазов тяжелой решетки, рухнувшей на камни и практически расплющившей наспех сооруженную баррикаду. Заскрипели колеса тарана, сделавшего свое дело и теперь освобождавшего проход для пехоты. Засвистели стрелы, кто-то из воинов, замерших на площади, упал, кто-то с проклятиями схватился за раненое плечо или бедро, но в целом сомкнувшая ряды пехота не слишком пострадала.

– Приготовиться! – раздалась команда. Клацнули забрала, закрывая лица, опустились отточенные острия копий.

В ворота шагнули первые ряды индарцев. Теперь они были в своей стихии – стена на стену, сталь против стали. Не карабкаться по ненадежным лестницам, не месить грязь засыпанного рва. Индарцы не уступали никому и готовились в очередной раз доказать это. Но и противостояли им не горожане – элитные воины Инталии, лучшие рыцари Ордена. И боевые маги… немного, совсем немного.

Маги начали первыми. По имперцам ударили «молоты», взметнулись огненные комки «фаербердов», на лету полыхая языками пламени, похожими на крылья. Замолотили по стали ледяные стрелы… Мгновением позже засвистели стрелы обычные – выпущенные в упор, они часто оказывались гораздо эффективнее боевых заклинаний, в очередной раз подтверждая старую, как мир, истину – маги могут быть непобедимыми бойцами, но войны выигрывают простые солдаты.

Один, всего лишь один раз стрелометы успели послать противнику свои смертоносные подарки – тяжелые дротики прошивали щиты и доспехи.

– Орррденнн!!! – громыхнул боевой клич.

А потом все смешалось…

* * *

Лейра не послушалась совета арГеммита, чего вполне следовало ожидать. Она отвыкла подчиняться… Единственный человек, кто имел на нее влияние, сейчас дрался в первых рядах, и его меч уже был по рукоять красным от крови. Гент великолепно владел оружием… ну, быть может, немного картинно, немного слишком красиво. Свое мастерство он оттачивал в тренировочных боях с солдатами, охранявшими Школу, – в большинстве своем это были отменные рубаки, но самому арВельдеру не доводилось участвовать в серьезных боях, когда цена победы – жизнь. В лучшем случае своя, в худшем – жизнь товарищей. Несколько дуэлей не в счет, в этих схватках по взаимной договоренности слишком много условностей и традиций, складывавшихся веками и веками же оберегавшихся.

И все же Лейра любовалась молодым рыцарем. Он был великолепен – каждое движение преисполнено изящества и грации, каждый удар смертоносен. Вскоре ровные ряды щитников были взломаны, через остатки ворот в крепость вливались новые и новые отряды индарцев – они держали строй, нанося удары словно монолитным стальным кулаком. Защитники медленно отступали, но все чаще и чаще вынуждены были переходить к обороне спина к спине, а то и сражаться в одиночку. И гибли…

На ряды наемников обрушились струи кипятка и смолы – раздались пронзительные вопли обожженных людей, упало сразу человек десять… они корчились на земле, силясь сорвать с себя обжигающие доспехи. Уцелевшие на мгновение отпрянули, а затем снова двинулись вперед. А на привратные башни обрушился шквал огня – в бой вступили маги Империи. А вслед за огнем по парапету хлестнули ледяные иглы «айсрейна», сметая уцелевших.

Гент продолжал бой. Вокруг него сражалось десятка полтора рыцарей и солдат, остальных практически вытеснили с площади. То ли из чувства упрямства или избытка гордости, то ли просто в упоении боя, но Гент не замечал, что он и его товарищи дерутся уже практически в окружении.

– Стойте! – кричала медленно пятящимся солдатам Лейра, понимая, что слова куда слабее клинков и одними призывами невозможно остановить бойцов, отступавших перед куда более многочисленным и великолепно обученным противником. – Стойте! Держитесь!

Она даже попыталась метнуть огненный шар – маленький, с орех, «фаербол» бессильно разбился о вовремя подставленный щит индарца.

– Гент! Отступай!

Неправильные слова, не то надо было говорить рыцарю, чувствующему за спиной тех, кого он должен защищать. Светоносец снова взмахнул мечом, обрушивая тяжелый клинок на голову ближайшего индарца – тот успел вскинуть свое оружие, чтобы парировать удар, но проще было остановить летящую со стены каменную глыбу. Наемник рухнул, кровь заливала разрубленное лицо. А рыцарь, словно и не были надеты на нем тяжелые латы, прыгнул вперед, подняв над головой двуручный меч.

И замер, словно в один миг превратившись в каменную статую…

– Нет! – Вопль Лейры перекрыл шум битвы. – Не-е-ет!!!

Рыцарь дрогнул, сделал шаг вперед, медленно опуская меч. В этом движении больше не было грации, легкости и мощи. В боевом замахе была лишь смерть, уже заявившая свои права на могучее тело, уже пытающаяся сковать усталые мышцы холодом и неподвижностью. Но тело еще не знало, что умерло, жаждало жизни и боя, рвалось в атаку…

Ей вдруг стало невероятно, немыслимо холодно… Лейра видела черенок стрелы, торчащей из эмалевой кирасы там, где под тонким слоем металла и плоти билось сердце.Когда-то билось. Видела, как рядом ударила вторая, входя в грудь, уже не ощущающую боли.

Он еще успел ударить… и упал рядом с врагом, в теле которого засел выщербленный двуручный меч.

– Стой! – Отчаянный крик Метиуса не коснулся ее сознания. Лейра медленно шла вперед, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами и шепча слова, смысла которых не понимала и сама. Из каких глубин памяти всплыли эти звуки? Быть может, когда-то их произносили предки волшебницы? Или сам Эмиал нашептывал ей нужные фразы на давно забытом или вовсе неизвестном языке? А может, подсказки шли от Эмнаура?

Под ухоженными ногтями заалели влажные полоски. Волшебница сделала еще несколько шагов, и на ее пути оказался здоровенный воин в вороненой броне и с тяжелым боевым топором в руках. Быть может, он довольно ухмыльнулся – не так уж часто выпадает возможность напитать оружие кровью волшебницы. Быть может, даже выкрикнул какую-нибудь угрозу, прежде чем занести топор для единственного и, несомненно, смертельного удара.

С указательного пальца Лейры сорвалась капля крови… одна-единственная капелька, не упавшая на землю, чтобы смешаться с пылью – она полетела прямо в грудь наемнику. Коснулась металла… прошла сквозь него, пронзила одежду, тело, опять одежду и металл… и полетела дальше… А здоровяк так и не сумел нанести удар – трудно вести бой с навылет пробитым сердцем.

Волшебница переступила через упавшее тело. Ее губы все шептали чужие слова, а с окровавленных пальцев слетали новые и новые алые капельки, уносясь к остановившимся гуранским и индарским солдатам. Эти бессильные алые шарики пробивали щиты и кованые кирасы, выбивали куски каменной кладки, без усилия рвали тела. Лейра шла вперед, не глядя под ноги… Скорее всего она вообще ничего не видела перед собой. Ее ноги в аккуратных дорогих сапожках спокойно наступали на мертвые тела…

Солдаты попятились… Эту магию они не знали, она убивала их вернее, чем выпущенные в упор стрелы, вернее даже, чем кипящая смола. Кто-то вскинул арбалет, и Лейра чуть пошатнулась, когда стрела вошла ей в грудь. Но края раны оставались сухими, словно вся кровь волшебницы сейчас была сосредоточена в пальцах, смертельным потоком устремляясь к врагам. Женщина чуть шевельнула рукой – и веер алых шариков буквально разорвал арбалетчика на куски.

И ряды штурмующих дрогнули. Можно драться с обычным противником, можно рубить в фарши живых мертвецов, можно дробить каменных големов и даже утыкивать стрелами магов, но как сражаться с кровавыми каплями? Как противостоять смерти, от которой нет защиты? Солдаты сделали шаг назад… затем еще один, еще… Волшебница вытянула руку, и повалились сразу человек двадцать, а то и больше – капли крови пронзали по нескольку тел сразу. Лицо Лейры было совершенно белым, словно высеченное из мрамора, в теле торчало уже пять стрел, но она не чувствовала боли. Она вообще ничего не чувствовала…

Имперцев охватил ужас – кое-кто пытался бежать, слепо натыкаясь на щиты индарских латников. Те еще справлялись со страхом, но видно было, что продлится это недолго. Приближение смерти в образе красавицы в белом платье способно было свести с ума кого угодно. Быть может, если бы инталийцы пошли в контратаку, наемники совладали бы с нарастающей паникой – в бою некогда предаваться размышлениям о смерти, и кто не способен понять этого, долго не проживет.

Но рыцари и ополченцы стояли неподвижно, сомкнув щиты и с не меньшим ужасом взирая на мертвенно-белую волшебницу. Даже арбалетчики опустили оружие, понимая, что сейчас в ход пошли иные, высшие силы и дело будет решено отнюдь не честной сталью.

Новая серия кровавых брызг… падающие тела… стоны раненых…

Еще одна стрела ударила женщину в живот, выставив наконечник из спины. Сухой, блестящий наконечник.

Бьющий в ответ веер алых капель буквально скосил две передних шеренги наемников. И хваленые индарские ветераны не выдержали… Правда, их бегство весьма напоминало хорошо организованное отступление. Кое-кто поумнее падал на землю, вдавливая свои тела в грязь, стараясь укрыться от смертельного кровавого дождя. Остальные же, плотнее сомкнув щиты, вселявшие немного уверенности, хотя и не спасавшие от убийственной магии белой ведьмы, пятились все быстрее и быстрее, пока площадь перед воротами не опустела. Остались только мертвые и умирающие. Очень много…

Солдаты и горожане бросились к воротам и, надсаживаясь, принялись поднимать огромные створки – чтобы потом подпереть их бревнами, заложить изнутри камнями и мешками с песком, чтобы намертво перекрыть проход. Чтобы никто не смог войти в крепость… в том числе и страшная женщина с белым лицом. Десяток людей вовсю рубили оставшийся без дела таран, быстро приводя громоздкую махину в полную негодность. К ним уже бежали женщины с охапками соломы. Напитанный водой таран вряд ли легко загорится, но попробовать стоило.

А Лейра все шла вперед, не замедляя и не ускоряя шага. Метиус смотрел ей вслед расширившимися от изумления глазами… Вне всякого сомнения, Лейра Лон уже была мертва. Ни один человек не способен выжить после таких ран – только вот можно ли было назвать ее человеком? Человек не может убивать каплями своей крови.

Она – убивала. Молча. Вскидывала руку – и падали на землю тяжелые щиты, разжимались пальцы, выпуская мечи и копья…

Потом вдруг сразу все кончилось. Ее шаги замедлились, затем она остановилась и некоторое время стояла, смотря вслед отступающим врагам. А затем ее колени подогнулись, и Лейра тихо опустилась на пропитанную кровью и усыпанную телами землю.

– К ней! – рявкнул, выходя из ступора, Метиус. – Принести леди в крепость! Живее!

Приказ выполнили, пусть и без большой охоты. Видно было, как у солдат, несших женщину, дрожат руки от страха. Сейчас мертвую волшебницу боялись, пожалуй, сильнее, чем живых и все еще полных сил врагов. Гуранцы же стояли и смотрели, как защитники Торнгарта восстанавливают с таким трудом выбитые ворота. Вряд ли кто-то мог заставить их сейчас пойти на повторный штурм. Слишком много пролито крови, слишком много трупов. Слишком много страха.

Битва закончилась.

– С вами приятно иметь дело, леди. – Ублар Хай протянул девушке мешок с припасами и запасной одеждой.

– Я тоже хочу поблагодарить вас, капитан.

– Принимаю вашу благодарность, – кивнул он без малейшей тени смущения.

Капитан Хай и в самом деле сделал много больше, чем от него следовало бы ожидать. Когда Таша и ее спутники, придерживаясь всех мыслимых и немыслимых мер предосторожности, включая использование «фантома», все же пробрались на стоящий у пристани корабль (теперь это судно называлось «Милашка Панни», но даже Таша, далекая от морского дела, узнала знакомые обводы), их ждал не только горячий ужин с неизменным грогом, но также запас новой и, главное, сухой одежды. По всей видимости, капитан потратил немало времени и денег в местных лавках, мудро выбирая вещи хорошего качества и в то же время неброские, немаркие и удобные в дороге. И обувь – заметил, что сапоги молодой волшебницы отнюдь не приспособлены для долгих пеших переходов.

– На этом наши пути расходятся?

Вопрос был задан неспроста. «Ураган» сейчас мирно покачивался у каменного мола гавани Гленнена в полной безопасности. Башни крепости, возвышавшейся над маленькой бухтой, выглядели не столь впечатляюще, как укрепления Шиммеля, но могли доставить массу неприятностей вражеской флотилии. Таша сама не верила в реализуемость собственной идеи и предпочла бы иметь под рукой корабль… Мало ли, вдруг придется вновь отправиться в плавание.

– С вами приятно иметь дело, леди, – повторил капитан и добавил со вздохом. – Но вы слишком беспокойная пассажирка. Мой кораблик до сих пор покряхтывает, вспоминая, во что вы его втравили.

– Значит, уходите в море?

– С рассветом.

– Мне остается лишь пожелать вам удачи, капитан. И еще раз спасибо.

– Галик был хорошим помощником. – В голосе капитана сквозила неприкрытая тоска. – Чертовски жаль…

– Быть может, он еще жив?

Отсутствие Галика на корабле оказалось весьма неприятным сюрпризом. Надежда на его возвращение все еще оставалась, но «Ураган» отдал швартовы сразу же, как только леди Рейвен поднялась по трапу. Присутствие среди гостей некогда всесильного, а ныне опального и весьма настоятельно разыскиваемого Консула Блайта капитан воспринял без особой радости, но и без злости – похоже, уже начал привыкать к пребыванию на борту его судна опасных личностей. И если Ташу в порту Луд не искали, то портреты Консула несколько дней назад появились на стенах – весьма неплохие портреты, надо признать. То ли для этого задействовали немалое количество художников, то ли…

Узнав о портретах, Блайт лишь ухмыльнулся, а затем пояснил, что в архивах Императорского дворца всегда найдется сотня-другая изображений людей, которые могут представлять собой угрозу для его величества. Безусловно, Консул относился к этому числу – раз в пять лет художник делал его портрет, а потом ученики изготавливали множество копий, прямиком отправлявшихся в личное хранилище Императора.

Оставаться в Луде было небезопасно, а потому Галика решили не ждать. Если бывший убийца сумеет оторваться от преследования, то не пропадет – на него не объявлен розыск. Если же не сумеет… Таша искренне верила, что ее спутник уцелел, но капитан лишь пожимал плечами. Превыше всего в своем помощнике он ценил умение точно и в положенные сроки исполнять приказы. Раз не пришел – значит… не сумел.

– Галик та еще лиса… – неопределенно ответил Хай.

– Прощайте, капитан, – улыбнулась девушка.

– Я ухожу в море, а не в чертоги Эмиала, леди, – осклабился капитан. – Этот мир столь мал. Мы наверняка встретимся.

Она закинула сумку с вещами на плечо. Блайт уже поджидал ее у трапа. Вернее, человек, которого она знала, как Ангера Блайта. Выглядел он сейчас совсем иначе – черные волосы, мясистый нос, косматые брови, старый шрам, пересекающий щеку. Узнать его было абсолютно невозможно, но опытный маг, оказавшись рядом, почувствовал бы узор «фантома». Вполне вероятно, магов в Гленнене осталось совсем немного – самые сильные ушли к армии, в крепости – лишь старики. Но эти старики не сидят на привязи, а по опыту вполне могут дать немало очков вперед молодым и сильным. И встретив человека, укрытого заклинанием Крови, поднимут тревогу. А зная преданность орденцев своему делу, можно было не сомневаться – сделают все возможное, чтобы схватить лазутчика, даже если это будет угрожать им смертью.

Правда, Блайт поклялся, что постарается обойтись без излишней агрессии. Это обещание Таша потребовала от мятежного Консула сразу же, как только он согласился… нет, скорее потребовал права участия в сумасшедшей идее найти пропавшего сотни лет назад мага. Она понимала, что, отправляясь в Инталию, Консул рискует по меньшей мере свободой. Мелькнувшие было мысли сдать Блайта рыцарям Ордена она давно отбросила. Это, вне всякого сомнения, весьма способствовало бы росту ее авторитета… но по зрелом размышлении она поняла, что неспособна на подобную подлость. Если бы он был врагом, тогда… но она уже не могла считать Ангера врагом. Временным союзником – пожалуй. Другом – еще очень не скоро, если вообще когда-нибудь.

Блайт дал требуемое обещание без особой охоты, выторговав для себя право на защиту своей жизни. На большее Таша и не рассчитывала.

На протяжении всего пути из Луда в Гленнен они много говорили. Собственно, больше заниматься было нечем – плавание проходило спокойно, паруса имперских галер ни разу не замаячили на горизонте, попутный ветер не стихал, погода не преподносила неприятных сюрпризов. Команда знала свое дело, и помощи матросам не требовалось. Хай почти безвылазно сидел в своей каюте и в немыслимых количествах поглощал грог – то ли согревая старое тело, страдающее от осенней сырости, то ли заливая печаль от пропажи Галика.

А Таша и Блайт беседовали. Время от времени к ним присоединялась Альта – и тогда Ангер переключал все свое внимание на девочку, рассказывал ей о себе, об Империи, о работе Тайной стражи. Поначалу Таша напряженно вслушивалась в это повествование, пытаясь уловить попытки приукрасить Гуран, подать его в привлекательном виде, попутно очерняя Орден и Инталию. Вероятно, суть этого интереса была написана у волшебницы на лице, поскольку Блайт говорил осторожно и старался сохранять объективность настолько, что в его изложении Империя зачастую выглядела даже хуже, чем представлялось самой Таше.

Но постепенно эти истории захватили и леди Рейвен. Блайт оказался великолепным рассказчиком, умевшим подобрать нужные слова и для уставшего матроса, и для опытной (так считала Таша) волшебницы, и для девочки-подростка. В его рассказах даже заурядные преступления превращались в увлекательные, завораживающие приключения – и часто к ним подсаживались свободные от вахты моряки, чтобы послушать очередную историю.

Еще он рассказывал о магии – о том, чего не было в книгах, хранимых в библиотеке Школы. Тут уж даже Таша вся превращалась в слух, а Альта вообще смотрела на Консула раскрытыми от изумления глазами, ловя каждое слово и аккуратно складывая услышанное в своей совершенной памяти. И оно того стоило… Оказывается, еще во времена деда нынешнего Императора несколько экспедиций были отправлены на поиски следов древних знаний. Искали остров Зор, прочесывали горные долины в поисках руин древних замков, рыскали в южных морях в надежде найти не ушедшие под воду острова… даже совались в Выжженную Пустошь. Остров Зор отыскать не удалось, из посланных в Пустошь экспедиций вернулись разве что треть, а в горных долинах имперцев встречали лишь дикие козы. Но кое-что нашли – а уж Блайт много позже приложил немало усилий и денег, чтобы получить доступ к информации, получившей статус одного из наиболее охраняемых в Империи секретов.

– Капитан Текард ушел в рейд в Южное море примерно два года назад, – рассказывал Блайт. – Эта экспедиция была последней из тех, о которых мне стало известно, а уж можете поверить, что без ведома моих ребят даже воз с соломой не мог покинуть Брон. Три новые галеры, самое лучшее снаряжение, великолепно обученные матросы, почти полторы сотни отборных парней из имперской гвардии. Даже самые именитые головорезы с Южного Креста, тот же Одноухий или Золотой Краб, поостереглись бы пробовать свои силы на этой эскадре. Признаться, Текард надеялся, что кто-то из корсаров захочет попытать счастья – его парням не помешала бы добрая драка. Официально эскадра должна была патрулировать прибрежные воды в районе Блута, от кинтарийских купцов поступило несколько нот, их морские караваны изрядно пощипали пираты. Но на самом деле приказ у Текарда был иным. Идти на юг, искать землю.

– Но ведь все знают, что центральная и южная часть древнего материка ушла под воду, – заметила Альта. – Это во всех книгах написано.

– Не все так просто, – усмехнулся Блайт. – Часто в книгах пишут не то, что есть на самом деле, а то, что требуется. Словам, сказанным известным человеком, поверят многие, а через полсотни лет эти сведения и вовсе станут догмой, а того, кто попытается в них усомниться, попросту поднимут на смех. А истина часто прячется в самых дальних уголках архивов, в сундуках из кованой стали, снабженных несколькими усиленными магией замками.

– Значит, земля там все же есть?

Консул покачал головой.

– Не знаю. Верхушки гор должны были остаться над водой, но экспедиция Текарда не принесла вестей. У капитана был совершенно однозначный приказ: срок возвращения – два месяца. Это был самый спокойный период года, ни штормов, ни ураганов. Но все сроки вышли, а корабли так и не вернулись.

– Может, это все же были пираты?

– Мы провели расследование, задействовали всех наших агентов. Нет… Зато стали известны интересные вещи, на которые раньше почему-то никто не обращал внимания. Среди пиратов ходит старое поверье, что в южных водах любой корабль ждет гибель. Никаких свидетельств, никаких доказательств. Но ни один капитан с Южного Креста не поведет свое судно на юг, ни за золото, ни под угрозой смерти.

– Пропавшую эскадру пытались искать? – спросила Таша.

– Император не желал рисковать своими кораблями. Обратились к пиратам – десять тысяч золотом, полное прощение всех грехов… и, негласно, кое-каких грехов еще не совершенных. Своего рода охранная грамота на пиратство.

– Может, я не очень хорошо знаю обитателей Южного Креста, – неуверенно протянула Таша, – но думаю, что за такую приманку многие из корсаров продали бы собственную мать. А заодно и остальных родственников.

Ангер невесело усмехнулся.

– Эмиссарам его величества просто рассмеялись в лицо. Ни один капитан не согласился. Даже те, кто едва сводил концы с концами и не могли набрать денег, чтобы хотя бы поставить на свои лоханки новые паруса.

– А почему они отказались? – тихо спросила Альта, уже понимая, что ответ вряд ли будет звучать по-доброму.

– Потому, что в случае согласия смельчаку перерезали бы горло собственные матросы. В первую же ночь.

Подобных историй в запасе Блайта оказалось предостаточно, чтобы скрасить своим спутницам долгое плавание. Быть может, половина придумывалась им на ходу, быть может – даже все. Но Таша была благодарна ему за эти рассказы, иначе от вынужденного безделья помешалась бы… И еще была благодарна за тот взгляд, каким Альта одаривала беглого Консула. Девочке изрядно досталось, она стала мрачной и нервной, почти перестала улыбаться, а теперь, слушая увлекательные истории, она снова возвращалась к жизни. К нормальной жизни, в которой ребенок должен нормально есть, регулярно спать, и чтобы рядом был кто-нибудь, умеющий рассказывать сказки.

– Пойдем?

Блайт кивнул, подхватил свой тюк и бодро затопал по трапу. Он уже попрощался с капитаном Хаем, выслушал множество ценных и не очень ценных советов о том, как вести себя в Инталии, чтобы не попасться на глаза белым рыцарям. Неизвестно, почему старый Хай так расчувствовался… может, в память о Галике? О том, что третий помощник был бывшим воином Ночного Братства, на корабле знал только сам капитан, да еще один-два человека из команды, которых Галик считал своими друзьями.

– Надо найти лошадей. Высокий замок стоял в предгорьях, если верны записи восьмисотлетней давности.

– Леди, все-таки вы сумасшедшая, – вздохнул Блайт. – Да, я согласен, восемь веков назад где-то в этих местах находилось печально известное творение альНоора…

– Почему «печально известное»? – перебила его Альта. Ей, как самой маленькой, груз нести не доверили, а потому она явно наслаждалась прогулкой, глазея по сторонам и постоянно встревая в разговоры взрослых.

– Видишь ли, Высокий замок строили по проекту, разработанному самим Санкристом альНоором. Он создавал этот проект больше тридцати лет… Помнишь, я тебе рассказывал про магию формы? Я не видел этого проекта, вообще никто не видел. Сохранились лишь записи о том, что Высокий замок возводился здесь, возле этих гор. Маг лично руководил строителями, давал указания.

– А пото-ом приказа-ал ослепить все-е-ех… – замогильным голосом пробормотала Таша. Альта с готовностью ойкнула и вытаращила глаза.

– П-правда? – Ее голос заметно дрожал.

– Нет, разумеется, леди пошутила, – усмехнулся Блайт. – Никто и никого не ослеплял. Но каждый из строителей делал свой кусочек работы, часто очень небольшой. Они приехали из разных концов Эммера. Тогда был мир, и люди прибыли даже из Гурана. А когда замок был закончен – разъехались по домам.

– Тогда почему он «печально известный»? – не сдавалась девочка.

– Во-первых, этот замок унес сильнейшего мага той эпохи. Во-вторых, существует несколько свидетельств, что замок иногда появляется в мире и делает это только за тем, чтобы проглотить какого-нибудь человека…

– Ангер, прекратите, – поморщилась Таша. – От ваших историй уже даже у меня мороз по коже идет.

– А это правда, – совершенно серьезно ответил Блайт. – Мне доводилось видеть несколько документов. Высокий замок появляется в разных местах – но всегда в непосредственной близости от гор. И открывает двери. Если кто-нибудь пожелает войти, замок исчезает на много лет. Если же желающих не находилось – замок все равно исчезал. Через несколько часов. Просто вдруг расплывался в воздухе, истаивал, становился прозрачным…

– Я слышала, что люди считают встречу с Высоким замком дурной приметой, – заметила леди Рейвен.

– Я не верю в приметы и предзнаменования, – фыркнул Блайт. – Но вокруг этого творения альНоора и в самом деле ходит немало слухов…

– А почему я ничего об этом не знаю? – Альта дернула его за рукав. – Я перечитала столько книг!

– О глупых суевериях не пишут в серьезных книгах.

Они неторопливо шагали по пустынной улице. Изредка навстречу попадались горожане, куда-то спешившие по своим делам – в городке осталось не так уж много народу. На путников поглядывали с интересом, но с вопросами не лезли – мрачного вида мужлан с мечом на поясе и женщина со шпагой могли быть кем угодно. Пиратами, бандитами, охранниками торгового каравана, наемниками… стоило несколько раз подумать, прежде чем лезть с вопросами к подобным гостям. Шедшая с этой парочкой девочка еще больше запутывала картину – слишком самостоятельная, чтобы быть их дочерью, слишком заурядно одетая, чтобы быть дочерью гипотетических хозяев. Вот и обходили горожане новоприбывших стороной. Меньше знаешь – дольше и, главное, спокойнее живешь.

Внезапно Таша остановилась, уставившись на небольшое двухэтажное здание, над входом в которое была приделана изрядно потрепанная временем бычья голова. Судя по запахам, доносившимся из полуоткрытой двери, это могла быть только таверна… и при ней гостиница, на втором этаже. Девушка даже застонала от предвкушения.

– Ангер… мы остаемся на ночлег.

Это прозвучало не как просьба или предложение, а как абсолютно категорический приказ, спорить с которым стал бы только самоубийца.

Блайт себя к самоубийцам не причислял. Только спросил:

– Вы уверены, леди?

– Широкая постель, чан с горячей водой, хорошее вино, молочный поросенок… – перечислила она. – Да, я уверена! Я никогда в жизни ни в чем не была столь уверена!

Вероятно, все эти и многие другие желания были написаны у Таши на лице, поскольку хозяин сам вышел навстречу новым гостям, что при довольно немалом количестве посетителей являлось знаком добрым. Вне всякого сомнения, лучшие годы своей жизни этот крепкий еще мужчина провел в море – он даже по надежному полу своей таверны ходил вразвалку, как по качающейся на волнах палубе корабля. И все части его тела, доступные обозрению, густо покрывала татуировка, даже щеки, заросшие седой щетиной, были исписаны синеватыми узорами. И судя по выражению лица, в таверне, принадлежащей этому человеку, буянить не стоило. К тому же на боку хозяина висел тяжелый нож, изрядно смахивавший на слегка укороченный абордажный тесак. Предосторожность в портовой гостинице не лишняя.

– Желаю вам здоровья, госпожа и господин! – Мясистые губы изогнулись в щербатой улыбке. – Желаете ужинать или, может быть, комнату?

Когда Таша заявила, что комната тоже понадобится – вернее, две комнаты, одна для нее с девочкой, другая – для ее спутника, улыбка хозяина стала по-настоящему счастливой. Время военное, торговых караванов на дорогах мало, а потому и гостиница пустует. А с одной еды дохода немного. Местные мужики требуют в основном дешевое пиво, которое хозяин мог бы подавать и бесплатно – все равно гроши. Кого интересует, что он за годы морской службы научился готовить изысканные блюда, достойные самых привередливых благородных господ. Пару кувшинов пива, кусок ветчины да миску каши – вот и все, что заказывают посетители.

Женщине, потребовавшей горячей воды, чистых простыней, самого дорогого вина и молочного поросенка, хозяин таверны готов был пасть в ноги. А когда названная им цена была принята без возражений… о, он готов был сбросить ее вдвое, а то и втрое – в это трудное время любых посетителей, готовых платить за услуги, следовало воспринимать как дар Эмиала. Но девять серебряных лучей в одну ночь… да такого дохода он не собрал бы и за неделю.

– Как прикажете, госпожа! Немедленно распоряжусь! Горячая вода будет готова через час, а пока позвольте проводить вас за лучший стол. Я подам вино, у меня есть отменное вино, достойное ваших прекрасных глаз, госпожа.

Он лично проводил дорогих гостей к столу – место и в самом деле было хорошим, тихим и спокойным, не бросающимся в глаза от двери. Опытный хозяин нутром почуял, что гостям не требуется излишнее внимание.

– Странный комплимент, – хмыкнула Таша, когда бывший моряк отправился за вином.

– Нормальный, – пожал плечами Блайт. – Он явно немало времени провел в Кинтаре. Там так принято – сравнивать все хорошее с глазами красавицы. Драгоценности, наряды, вино, другие изделия.

– А ты считаешь меня красавицей? – прищурилась девушка.

– Ну… – отвел в сторону взгляд Консул, – пожалуй, небезызвестная тебе Дилана Танжери несколько… м-м…

– Блайт, я говорила, что когда-нибудь прирежу тебя?

– Кажется, в последний раз я слышал это вчера вечером, – ухмыльнулся он. – А вот и наше вино. И судя по пыли на этой бутылке, оно хранилось достаточно долго, чтобы вызывать уважение хотя бы своим возрастом.

– Это «Солнечный берег», господин. Кинтарийское желтое, семилетняя выдержка.

– У тебя неплохой погреб, почтенный.

– Это портовый город. – Хозяин склонил голову в благодарность за похвалу. – Сюда часто привозят хорошие вина, господин. Я держу их для лучших клиентов.

– Ты знаешь, как угодить гостям.

В словах Блайта явно слышался намек, и хозяин его уловил.

– Чего еще изволят господа?

– Нам нужны три лошади и припасы дней на десять пути.

– Припасы будут готовы в любой момент, господин, – кивнул хозяин. – А вот лошади… Я сделаю все возможное, господин, но сейчас трудно стало найти животину, годную под седло. И это будет…

– Недешево, я понимаю, – продолжил его мысль Ангер. – Думаю, о цене мы договоримся.

– Я сделаю все возможное, господин.

Судя по выражению лица хозяина, лошадей он найдет, даже если придется их украсть. В военное время мало-мальски приличный скакун стоил практически столько же, сколько в мирное – животное благородных кровей.

– Не сомневаюсь.

День выдался холодным. Лошади плелись неспешно, выдыхая облачка пара, люди сидели в седлах насупившись, укутавшись в теплые одежды и время от времени позевывая. Альта, втиснутая между двумя объемными тюками, и вовсе заснула.

Ночь в нормальной постели, казавшейся немыслимо удобной, пролетела как один миг. Утром Ташу разбудил осторожный стук в дверь – очень осторожный, поскольку Блайт уже успел понять, что по утрам волшебница практически всегда находится в весьма скверном настроении. Первым ее желанием было метнуть в незваного посетителя что-нибудь тяжелое…

Но она заставила себя вежливо приветствовать своего спутника, затем умылась теплой (хозяин постарался) водой и даже заставила себя плотно позавтракать, понимая, что горячая и, главное, настолько вкусная еда будет нескоро. Припасы были уже подготовлены – бывший моряк неплохо разбирался в таких вопросах и подобрал именно то, что требовалось. Сухари, вяленое мясо, копченая колбаса, сыр, сушеные фрукты, мешочки с крупой. Все это не слишком вкусно – но питательно и не очень тяжело. То, что нужно для не слишком долгого путешествия.

За средства передвижения пришлось отдать сумму, которая вызвала дрожь даже у не склонной к бережливости волшебницы. Она зашипела, услышав цену трех неказистых лошадок, но Блайт уже доставал деньги. Вероятно, после встречи с имперским патрулем у него кое-что осталось. Хозяин, ожидавший долгого торга, вытаращил глаза, и его руки, убиравшие монеты, заметно дрожали – еще и потому, что тихое бешенство Таши не укрылось от его взгляда, и он подозревал, что женщина вот-вот схватится за шпагу, чтобы забрать золото обратно.

– Я попытался расспросить мужиков, – сообщил Блайт, стукнув каблуками в бока своей меланхоличной коняге, заставляя ее чуточку ускорить шаг. – Но никто не может указать место, где стоял Высокий замок.

– Я думаю, что почувствую. Это ведь очень сильная магия, Ангер, и раз она по-прежнему действует, значит, можно попытаться уловить ее следы…

– Не пора ли рассказать, что вы задумали? Все это время вы делаете таинственный вид, говорите одними намеками… Все еще не доверяете мне?

Она некоторое время молчала, затем придержала лошадь и, дождавшись, когда с ней поравняется кобылка Альты, потрепала девочку по плечу.

– Открой глаза, соня. Проспишь самое интересное.

– Что случило-о-о-сь? – Вопрос перешел в душераздирающий зевок.

– Леди Рейвен собирается просветить нас относительно своего замысла, – желчно заметил Блайт. – Кажется, мы достаточно близко к цели, чтобы нам можно было полностью довериться. А то могли бы украсть секрет…

Девочка потерла кулаками глаза и изобразила на своем личике высшую степень внимания.

– Я слышала легенды о Высоком замке… ну, о том, что его видели в разных местах. И не раз видела Заклинание Творения, созданное альНоором. Думаю, вы тоже его знаете, Ангер. Не знаю, как в Гуране, а у нас это заклинание входит в обязательный курс обучения для соискателей ранга мастера. Оно не кажется слишком уж сложным, скорее невероятно громоздким. С тех пор, как появилась мысль отыскать Санкриста альНоора, я снова и снова вспоминала эту его формулу.

– Я помню ее почти наизусть, – хмыкнул Блайт.

– Тогда ты должен помнить его структуру. Там намешано один Эмиал знает что, компоненты чуть ли не всех заклинаний. Так вот, примем за основу то, что огромный каменный замок перемещаться не может. Перемещается его «фантом», ложный образ…

– А пропавшие люди?

– Это не простой «фантом», он связан со своей основой… быть может, вошедшие в него люди попросту исчезают, может, оказываются в настоящем замке. Ходили слухи о том, что маги, жившие до Разлома, умели перемещаться на дальние расстояния. Возможно, Санкрист случайно или сознательно вплел этот узор в свое заклинание.

– Хорошо, но что это нам дает?

– Очень многое, – победно оглядела своих спутников волшебница. – Если моя гипотеза верна, и замок на самом деле продолжает оставаться на том же месте, где был построен, и просто… невидим и неощутим, то можно попытаться расплести заклинание. Оно нам известно, значит, дело упрощается, ведь так? А если мы разрушим заклинание альНоора, то его творение вместе со всем содержимым снова появится в нашем мире. Блайт, мне не нравится выражение твоего лица… Хорошо, я разрешаю тебе посмеяться, а потом ты мне расскажешь, почему так развеселился.

Блайт все же справился с собой, хотя от отчаянно сдерживаемого смеха на глаза навернулись слезы.

Он молчал довольно долго – вероятно, опасался, что не сумеет сохранить серьезность тона. Зато когда все же заговорил, то сделал это спокойно и без малейшего намека на издевку.

– К сожалению, идея не нова. Вы знаете, леди, что ни одно из заклинаний Творения не поддается «обратному плетению». И знаете почему? У меня есть одна гипотеза, правда, ей нет ни малейшего подтверждения. Считается, что магия Творения, помимо обычных формул, включает в себя что-то вроде частицы души самого мага. Именно поэтому они неповторимы. Не хочу с этим спорить, но мне кажется, что дело не только в душе. К примеру, почему все без исключения Клинки судьбы одинаковы? Именно шпаги – не мечи, не кинжалы, не топоры. Ведь шпаги в то время не были особо популярны ни у рыцарей, ни у дворян. Шпага считалась не слишком удобным оружием – тонкая, легкая, малоэффективная даже против хорошей кольчуги, тем более против лат.

– Я не задумывалась над этим, – пожала плечами Таша. Под толстой, отороченной мехом курткой это движение лишь угадывалось.

– Почему для того, чтобы активизировать свое заклинание, альНоор не воспользовался уже существующим замком? Хотя бы собственным? У него был великолепный замок примерно в дне пути от Сура. Но этот сумасшедший маг потратил тридцать лет и кучу золота на то, чтобы построить новый замок – да еще в не самом удобном для этого месте.

– К чему ты клонишь, Ангер?

– Я считаю, что в создание каждого Творения вкладываются фрагменты всех видов магического искусства. И сила стихий, и сила крови… и магия формы. Высокий замок – или его отдельные части – и есть фрагмент заклинания. А магию формы можно разрушить одним способом – изменить форму. Поэтому сила, вложенная в Клинок, и выходит наружу, когда Клинок ломается. Но вот что интересно – как повредить замок, который невозможно увидеть или пощупать?

Таша молчала долго, снова и снова мысленно оценивая услышанное. Портовый город давно остался позади, ни одной живой души вокруг. Сейчас они ехали вдоль горной гряды к югу от Гленнена – с одной стороны возвышались уже слегка заснеженные скалы, с другой чернел холодный осенний лес, давно уже утративший листву. Ветер, с утра почти неощутимый, сейчас заметно усилился, и даже теплая одежда не слишком помогала. Таша плотнее запахнула куртку, затем, подумав, вытащила из вьюка одеяло и завернулась в него. Стало немного теплее.

Зато дрожь вызывала мысли. Если Ангер прав, если распутать заклинание не удастся – тогда все зря. Может, и в самом деле лучше будет вернуться в порт, подняться на борт какого-нибудь корабля и где-нибудь в море бросить шпагу за борт. Просто для того, чтобы она не досталась никому.

– Если расплести часть заклинания, может быть, оно рухнет? – предположила Альта, прекрасно понимая, что рискует нарваться на ответную реплику типа «да что ты понимаешь». Пусть леди Рейвен никогда и не позволяла себе прямых намеков на почти полное отсутствие дара у девочки, но когда-нибудь это может произойти.

Тем более что леди вполне способна была на подобную колкость. Вот господин Блайт – нет, он не скажет грубость просто чтобы обидеть. Если ради дела – тогда, возможно, господин Блайт сможет быть жестким, но просто так оскорблять не станет. Да и леди не со зла… Девочка была убеждена, что леди Рейвен – лучшая. Просто судьба была к ней не слишком добра, как и к самой Альте. Вот леди и бывает иногда чересчур резкой. Альта ее понимала и еще была очень благодарна волшебнице за заботу. И не хотела остаться одна.

Даже если леди будет гневаться на нее, или издеваться, или обижать… Со временем госпожа поймет, что Альта ей необходима.

К ее удивлению, ехидной фразы не последовало. Блайт лишь пожал плечами, а волшебница задумчиво пробормотала:

– Все может быть. Но мы ведь не узнаем, пока не попробуем, верно?

– Господин Блайт, – девочка повернулась к Консулу, – вот вы говорили, что узоры Творения состоят из обычной магии стихий и магии формы. Почему их нельзя расплести?

Блайт задумчиво почесал подбородок. Беседы с девочкой доставляли ему настоящее удовольствие. Быть может, потому, что раньше ему как-то не доводилось разговаривать с детьми… по крайней мере разговаривать на отвлеченные темы. Среди его лучших агентов были дети – пара мальчишек лет двенадцати, хитрых и шустрых. Один был своим среди воров, которых невозможно было извести под корень, несмотря на все усилия Тайной стражи. Другой работал в гостинице «Белая роза». Поначалу это местечко предназначалось для знати – но со временем появились гостиницы и получше, затем у «Белой розы» сменился хозяин и дела пошли вовсе плохо. Постепенно гостиница стала сборищем настоящего отребья – невостребованных наемников, заезжих пиратов, мелких и не очень мелких преступников… В общем, подобное заведение Консул не мог оставить без внимания.

Благодаря открытым ушам мальчишек, не один десяток ублюдков отправились кто на кол или в петлю, кто в подземные камеры Тайной стражи. Но отношения с этими пареньками у Блайта были исключительно деловыми. Информация – деньги. За ценные сведения Тайная стража всегда хорошо платила – еще и потому, что информатора могли прирезать и свои, если только узнают о наушничестве. Своего рода доплата за риск. Мальчишек Блайт весьма ценил, а потому свои сведения малолетние агенты передавали либо самому Консулу, либо его заместителю. Приходили ночью, соблюдая осторожность, и, разумеется, говорили только о деле.

Поэтому сейчас Ангер с удовольствием наверстывал упущенное. Его восхищала любознательность девочки и еще то, что с ней можно было говорить, как со взрослой. Исключительная память, огромный запас знаний, страстное желание этот запас расширить – беседы с малышкой были интересными и даже познавательными. Блайт понимал, что рано или поздно им придется расстаться… вполне вероятно, расстаться не по-доброму. Мысли Таши о передаче Консула в руки следователей Ордена были у девушки написаны на лице, причем так явственно, что не оставалось и следа для сомнений. Позже волшебница, похоже, отказалась от этих намерений, но Блайт особо не обольщался – когда Таша убедится в том, что ее планам на встречу с древним магом не суждено осуществиться, она вполне может вернуться к первоначальной идее. Блайт даже не винил леди – в конце концов долгие годы они были врагами. Она добывала информацию во имя своей страны, он же во имя своей ловил шпионку. Былая неприязнь не исчезает в одночасье. Если бы он считал, что пленение леди Рейвен вернет ему прежнее положение, сделал бы он это? Вне всякого сомнения. Если бы он считал, что препровождение леди Рейвен в подвалы Тайной стражи пойдет Империи на пользу, постарался бы он обеспечить это? Безусловно.

Но сейчас его отношения с Империей существенно изменились в худшую сторону, а потому с леди Рейвен было выгоднее сотрудничать. К тому же высказанная ею идейка о поиске Санкриста альНоора была настолько сумасшедшей, что Ангеру хотелось присутствовать при финале этой истории. А когда с исходом все станет ясно – он тихо исчезнет. Так, чтобы не ставить леди Рейвен перед выбором – поступить ли по долгу или по совести.

– Вот смотри, Альта. – Он достал из кармана монетку и, зажав ее между пальцами, показал девочке. – Что ты видишь?

– Краешек серебряной монеты, – ответила Альта.

– А можешь сказать, что это за монета?

Девочка подумала, затем утвердительно кивнула.

– Конечно. Это двойная «молния», отчеканена во время правления Императора Унгарта Пятого.

Несколько мгновений Блайт обескураженно смотрел на Альту, затем хмыкнул и подкинул монету на ладони.

– Я впечатлен. Поделись, как ты догадалась?

– Сейчас она тебе скажет, что прочитала книгу… – заметила Таша.

– Я и правда читала, – надула губки Альта. – Его величество Унгарт Пятый пытался бороться с выпуском фальшивых денег, поэтому приказал чеканить двойные «молнии» с частой насечкой по ребру, а одинарные – с редкой. Ни до, ни после подобных монет не делали.

– Я впечатлен еще больше. – Во взгляде Блайта промелькнуло уважение. – Значит, я подобрал плохой пример. По краю монетки очень трудно определить, что изображено на ней. Если, конечно, на краю нет таких характерных примет, как эти насечки. Такова и магия Творения. Даже если нам известно использованное плетение, то есть слова, жесты и ритм, это всего лишь край монетки, Альта. Основа – это то, что считается частичкой души мага… и магия формы. Заметь, все без исключения заклинания Творения связаны с предметами: Высокий замок, меч «Детоубийца», Клинки судеб… Это, кстати, еще одно подтверждение моей теории насчет присутствия в этих заклинаниях элементов магии формы. Мы почти ничего не знаем про магию формы, поэтому не сможем воспроизвести заклинание, не сможем и расплести его.

– Значит, мы не сумеем вернуть замок в этот мир?

– Ты можешь оказаться права, малышка. Возможно, если расплести стихийную составляющую, нарушится стабильность заклинания. А может, и нет. Но, как верно заметила леди Рейвен, мы ведь не узнаем, если не попробуем, ведь так?

– Он наверняка стоял здесь. – Таша спрыгнула с лошади и подошла к большому котловану, выдолбленному в скале.

– Уверена? Может, просто каменоломня?

– Прислушайся…

Спустя минуту Блайт признал, что леди права. Может, дело было и не в замке, но присутствие магии ощущалось достаточно явственно. Он привычно попытался ощутить магические линии, но усилия ни к чему не привели – некогда сотворенное здесь плетение ускользало от внимания, словно скрытое густым туманом.

– Разбиваем лагерь? – спросил он, мотнув головой, чтобы заставить зрение проясниться. Так всегда бывало, когда пытаешься увидеть структуру чужой магии. Глаза словно бы привязываются к плетению, отказываясь видеть хоть что-то еще. Наконец перед глазами перестали плясать туманные полосы и пятна, и Блайт спешился.

Подходящее местечко для бивуака пришлось искать ему – Таша как завороженная бродила у края котлована, затем, чудом не свернув себе шею, спустилась вниз. Альта сперва следовала за ней по пятам, а потом и вовсе взяла за руку – не для того чтобы помочь разобраться с древней магией, а чтобы не дать хозяйке оступиться. Блайту хватило одного взгляда, чтобы понять – волшебнице сейчас необходим был поводырь. Глаза побелели, словно затянутые катарактой, и Таша явно ничего не видела.

Поиски оказались недолгими. Небольшая и неглубокая пещерка, рядом ручей. Вероятно, путники не раз останавливались в этих местах, о чем свидетельствовало старое кострище и небольшая поленница, сложенная в защищенном от влаги уголке пещеры. Опытный путник, переночевав в столь удобном закутке, обязательно оставит топливо для тех, кто придет после него. Если поискать, то где-нибудь можно обнаружить даже кремень.

Ангер решил, что не стоит трогать заботливо собранные неизвестным путником дрова, и отправился в лес. Дождя давно не было, сушняка хватало, и он быстро набрал изрядную кучу толстых сухих веток, затем развел костер и повесил над огнем котелок с водой. Обычно приготовлением еды занималась Альта, но сегодня, похоже, ему придется взять бразды правления в свои руки. После работы с «обратным плетением» всегда хочется есть.

Каша, щедро сдобренная вяленым мясом и ломтиками копченого сала, уже поспела, когда Альта привела спотыкающуюся хозяйку и помогла ей усесться на тюк с запасной одеждой.

– Нет сомнения, замок стоял именно здесь, – пробормотала Таша после того, как основательно приложилась к фляге с вином. Крепкий напиток, не отличающийся изысканностью, тем не менее хорошо согрел продрогшее тело. – Я вижузнакомые линии…

– Я не сумел выделить ни одной.

– На краю котлована это почти невозможно. Если спуститься вниз – немного легче.

– И вы, разумеется, тут же попробовали расплести заклинание?

Волшебница подняла на собеседника уже почти прояснившиеся глаза.

– И не подумала…

– Какая предусмотрительность, – удивленно поднял бровь Блайт. – Не ожидал от вас подобного благоразумия.

Девушка пропустила шпильку мимо ушей.

– Думаю, мы займемся этим с утра. Нужно как следует выспаться.

– Вы верите в успех?

Ложка заскребла по дну миски, и Таша протянула опустевшую посудину Блайту, жестом попросив наполнить ее снова. Консул лишь усмехнулся – он приготовил столько, что хватило бы и на пятерых. Девочка уже сыто отдувалась, и глаза ее явно затуманивались предвкушением близкого сна. С помощью хозяина таверны удалось приобрести отменные спальные мешки, набитые пухом, – в таком укрытии не окоченеть и в лютый мороз.

– Альта, ложись спать.

– Да, госпожа… Только, пожалуйста, не начинайте без меня, хорошо?

– Куда ж мы без тебя, – без тени улыбки ответила Таша. – Спи спокойно.

Девочка достала из вьюка мешок и тут же попыталась в него залезть.

– Альта! – возмущенно рыкнул Блайт. – Сколько раз я тебе говорил, что в мешке нужно спать раздевшись.

– Так холодно же! – жалобно пропищала девочка.

– А ты быстренько, – усмехнулась Таша.

Спустя полчаса, когда Альта уже мирно сопела, забравшись в толстое пуховое гнездышко так, что наружу торчали только глаза и нос, волшебница разлила в кружки подогретое вино и наконец соизволила ответить на вопрос.

– Есть такое понятие, как судьба, Консул. Подумайте о той цепочке случайностей, которая привела нас с вами сюда. Сначала мы встретились с капитаном Хаем, знавшим дорогу к острову Зор. Затем я провалилась в дыру в земле, где нашла эту шпагу. Потом нам пришлось бежать с корабля, и Галик, оказавшийся бывшим членом Ночного Братства, вывел нас к тайному убежищу. К которому позже пришли и вы, Консул, чтобы открыть мне глаза на суть моей шпаги. Вам не кажется, что в этой истории слишком много совпадений?

– А вы, леди, хотите видеть во всем указующий перст Эмиала? Или происки Эмнаура?

– Я не знаю, что и думать.

Блайт молчал и смотрел на огонь. Затем тихо пробормотал:

– Не стоит усматривать божий умысел там, где остается место для простой случайности.

– Что, прости?

– Я говорю, не стоит усматривать божий умысел там, где остается место для простой случайности. Эти слова принадлежат одному мудрецу. Он жил еще до Разлома и оставил после себя одну-единственную книгу, зато весьма занимательную.

– Маг?

– Нет, отнюдь. Он был богословом, собирал все случаи явления людям воли богов, изучал, пытался толковать. Не признавал авторитетов, зато очень внимательно относился к свидетельствам очевидцев, даже если они казались смехотворными. В каком-то смысле это тоже была насмешка судьбы. Погибли сокровища древней магии, но уцелела книга, которая посвящена тому, что все разглагольствования о воле богов, о судьбе и о предопределенности – это всего лишь желание людей оправдать свои нелогичные поступки, свою слабость и неуверенность в правильности принятых решений.

– Весьма опасные выводы.

– Да, любовью среди жрецов он наверняка не пользовался. Примерно лет сто назад за одно лишь владение подобной книгой отправляли на костер. Вместе с книгой, разумеется.

Сказанное Блайтом не слишком покоробило волшебницу. В конце концов в Инталии тоже не слишком редки были случаи, когда человека, подозреваемого в причастности к Тьме, отправляли на костер. Леди Рейвен не приходилось участвовать в подобном, но она признавала, что некий смысл в этих кострах был. По ауре, особенно по ауре ребенка, опытный маг может прочитать многое – и его способности, и его склонности. Склонности, которые невозможно изменить никаким воспитанием, которые рано или поздно проявятся. Ничего удивительного, что маги Ордена старались принять меры до того, как станет слишком поздно.

Она знала, что иногда так же поступали и маги Триумвирата. Тьма в ауре столь же опасна для гуранца, сколь и для инталийца. Потому что человек с черной аурой есть воплощенное зло. Зло, у которого нет ограничений и принципов. Но главное – злу плевать на границы, установленные политиками. Триумвирату всегда требовались новые служители – но не такой ценой.

А разговоры о том, что воля богов – лишь пустой звук, могут оказаться похлеще, чем деяния одного негодяя. Вера – вот что цементирует государство сильнее, чем правитель или его армия. Вера способна заставить людей собраться в один кулак, отринуть личное и суетное, отбросить собственные мысли и желания, полностью подчиниться единому для всех порыву, не думая, не рассуждая. И тот, кто сумеет получить власть над этим кулаком, сумеет направить его в нужном направлении, получит в свое распоряжение огромную силу. Люди шли в бой с именем Эмиала на устах, под шелест развевающихся знамен с изображением золотого светила. Другие люди – если подумать, то точно такие же, пусть и говорящие на ином языке, готовы были обагрить клинки кровью во славу своего бога. В этот момент обеим сторонам плевать было на то, где именно кроется правда. Каждый считал правым себя. И во имя этой правоты готов был на все…

И человек, пришедший к мысли об отсутствии власти богов над судьбой человека, был опасен для обеих противоборствующих сторон.

– И сколько было таких костров? – хмыкнула Таша.

– Немало. – Блайт медленно кивнул, то ли подтверждая ее мысли, то ли отвечая своим. – В первое время после катастрофы монахи копировали все книги, что уцелели. Не вдумываясь в содержание, просто переписывали все подряд, чтобы еще одна катастрофа не унесла остатки знаний. А уж то, что переписчикам нравилось… Этому старику надо бы отдать должное, он умел излагать мысли. А потому копий по Эммеру расползлось много, очень много. Все не выловили до сих пор.

– Как же ты не попал на костер?

– Если мне придется отправить человека на казнь, – холодно ответил Консул, – я должен точно знать, за что именно.

– Странно, что ты называешь богословом человека, который…

– Видите ли, леди, он искал бога в себе. Пытался доказать, что есть лишь то, что делает человека человеком. Честь. Долг. Совесть…

– А судьба?

– Судьбы не существует. Есть только то, что мы делаем сами.

– Блайт, а тебя эта книга изрядно зацепила, ведь так?

Он помолчал, затем кивнул.

– Я много раз обращался с просьбами к Эмнауру, леди. Но, как ни странно, он ни разу не пришел мне на помощь, даже когда это было жизненно необходимо. Я всего добился сам, а потому не верю в предопределение. Только в свои руки и в свой разум. Пожалуй, в первую очередь – в разум.

– В чем-то с тобой нельзя не согласиться, – протянула Таша. Блайт сохранял на лице каменно-равнодушное выражение, но ему очень хотелось рассмеяться. Хотя бы потому, что, когда человек так строит фразу, это означает, что соглашаться он не намерен ни при каком условии. – Но я все же верю, что все эти, как ты говоришь, совпадения произошли не зря. И я знаю, что завтра мы увидим Высокий замок. Может, мне удастся расплести заклинание альНоора. Может, случится чудо.

– Я не верю в волю богов, – покачал головой Блайт, а затем вдруг широко улыбнулся: – Зато я верю в вашу удачу, леди.

Глава 9

Я сидел у камина, лениво перелистывая страницы толстого и скучного фолианта. Пламя отбрасывало на стены кровавые блики, наполняло комнату сухим приятным теплом. И все же это был не настоящий огонь… Не пылали дрова, распространяя неповторимый, но почти забытый за долгие годы аромат смолы, не взлетали искры. Огонь был порождением магии – как и все в этих стенах. Как моя одежда, как еда, появляющаяся на столе по моему желанию. Быть может, часть книг, заполнявших полки, тоже не имели ничего общего с реальностью.

Кто-то скажет, что огонь – всегда огонь. И ошибется.

Послышался негромкий вскрик. Я обернулся – Леердел стоял у окна, прижавшись к стеклу.

И за окном не было привычной черно-серой мути.

– Что случилось, Санкрист? – Его голос заметно дрожал. Я молчал, зная, что мой будет дрожать ничуть не меньше. Или даже больше.

Замок впервые повел себя иначе, не так, как за последние две с половиной сотни моих лет. Он впервые вернулся в мир Эммера до того, как исчез призванный для меня собеседник.

– Не знаю, – говорить ровным тоном стоило мне немалых усилий.

Я нарочито медленно отложил книгу, встал и подошел к окну. И замер. Я знал это место… то самое место, где под моим руководством тридцать лет возводились проклятые стены замка. Хотя «под моим руководством» – это сильно сказано. К чему обманывать себя, уж я-то знал, кто на самом деле указывал единственно правильное место, куда следовало положить тот или иной камень.

Вечерело. Черные деревья отбрасывали длинные тени… в прошлом здесь не было леса. Вернее, был – но строители вырубили его подчистую. Не для замка – просто на дрова для костров. Тридцать лет – немыслимо долгий срок. Восемьсот лет – срок еще больший… лес успел вырасти заново.

В нескольких десятках шагов от дверей замка, возле неглубокой ниши в скале, горел костер. У огня сидели люди – двое взрослых и ребенок. Мне показалось, что взрослые – мужчина и женщина, но с такого расстояния говорить с уверенностью было невозможно. Там, за несокрушимыми стеклами окон, было холодно, и люди порядком закутались в меха. И смотрели в сторону замка, хотя и не бежали к нему, как того следовало бы ожидать. Может, замок ошибся и эта троица не намерена войти в двери?

А Леердела рядом уже не было – он мчался вниз по лестнице, каждое мгновение рискуя свернуть себе шею на слегка скользких ступенях. Я усмехнулся – он так и не поверил, что выхода из замка нет. И быть не может… Это проклятое Творение никогда не отпускало свои жертвы. Не отпустит и сейчас.

– Санкрист! – раздался снизу пронзительный вопль. – Двери открыты!

Я хотел было сказать что-нибудь ехидное, но вдруг… меня охватило странное ощущение. Что-то звало меня, тянуло наружу. И это странное чувство принесло с собой уверенность, что именно сегодня я сумею переступить порог. Даже не знаю, сколько времени я так и простоял у окна, вслушиваясь в непривычные, чуждые мне желания. Наверное, довольно долго.

Что-то загромыхало, разбилось, рассыпалось. Я оглянулся и удивленно уставился на Леердела. А тот не терял времени даром – уже натянул на себя свою старую одежду и теперь лихорадочно набивал объемистый мешок всем, до чего мог дотянуться. Золотые подсвечники, резные шкатулки, книги в украшенных самоцветами переплетах. Все, что представляло, по мнению торговца, наибольшую ценность, тут же отправлялось в его… нет, это, пожалуй, даже не мешок. Скорее вьюк. Как он намерен утащить такую тяжесть?

Только тут я понял…

– Ты меня грабишь? – В моем голосе скорее звучал смех, чем угроза.

– Именно, – буркнул он, старательно пытаясь найти место для еще одного ларца из резной кости. В нем лежали тщательно вырезанные из драгоценных камней фигурки воинов для игры, придуманной сумасшедшим Императором Унгартом Вторым. Очень дорогие фигурки, а если принять во внимание, что они были довольно старыми уже в мое время, сейчас их цену трудно было предсказать. – Я намерен бежать отсюда как можно быстрее, Санкрист. И не говори мне, что будешь жалеть об этих безделушках.

– Жалеть не буду, – усмехнулся я. – Но с чего ты решил, что сумеешь выйти?

– Я это уже сумел, – фыркнул он. – Дверь открыта… я вышел.

– И вернулся? – В первый момент я даже не осознал смысл его слов. Меня просто поразила невероятная жадность этого человека… Выйти из тюрьмы – и вернуться, рискуя остаться здесь навсегда? Ради золота и прочего добра?

– Санкрист, пойми, – он говорил торопливо, словно опасался, что ему заткнут рот, – я ухожу. Прикажешь все это бросить – брошу. Ты хозяин, а я все-таки гость, и законы гостеприимства нарушать не намерен. Если сумеешь выйти – половина этого мешка твоя. Не сумеешь… так неужели пожалеешь для меня несколько побрякушек?

Но я уже не слушал. Мне было безразлично, на что именно успел наложить руку торговец и что еще он намеревался прикарманить. Пусть его, вся эта золотая мишура и в самом деле была мне безразлична. Пусть заберет хоть все сразу, пусть даже завладеет замком – лишь бы я сумел выйти.

Дверь. Лестница. Я бежал, скользя и задыхаясь, цепляясь за стены и перила, отчаянно боясь упасть. Вот и порог, который я перешагнул два с половиной века назад по своему счету и восемь – по счету Эммера. Как же страшно сделать последний шаг – а вдруг, как и раньше, я наткнусь на незримую, но непреодолимую преграду? И вновь, в который уже раз пойму, что по-прежнему остаюсь пленником.

Я сделал этот шаг. Преграды не было.

Замок отпустил меня.

* * *

Длинная вереница телег тянулась на несколько лиг. Провиант, фураж, вода – то, без чего немыслимо существование армии, какие бы мужественные сердца ни бились под кирасами воинов. В телеги были запряжены быки – всех лошадей, годных под седло, отдали кавалеристам, которых в армии теперь насчитывалось около полутора тысяч. Немного – но вполне достаточно, чтобы обеспечить сильный авангард и надежное боковое охранение. Благодаря этим всадникам солдаты шагали налегке – оружие и доспехи были без опаски сложены на телеги, близко, только руку протянуть.

Они шли седьмой день. Четырнадцать тысяч пехотинцев, две сотни боевых магов, сорок рыцарей-светоносцев, пять сотен тяжелой и десять – легкой кавалерии. Армия достаточно сильная, чтобы заставить воспринимать себя серьезно. Так во всяком случае считал арДамал. Сейчас он ехал, как подобает умному полководцу, в середине колонны, в самом защищенном ее месте. Рядом с ним покачивалась в седле Бетина Верра. Обруч магистра Ордена по-прежнему сиял на ее лбу – блестяще исполненное посольство было оценено командующим по достоинству, хотя он не преминул заметить, что этот ранг по-прежнему временный. Бетина лишь кивнула – она понимала, что статус магистра слишком высок, чтобы получить его всего лишь за одно удачное задание. Или даже за десяток. Многие идут к этому рангу годами, а кое-кто – и всю жизнь.

– Вчера разъезды снова наткнулись на имперцев.

– И они опять бежали? – Бетина заранее знала, что услышит в ответ.

– Разумеется. Генерал Седрумм, командующий легкой кавалерией Империи, не станет зря губить своих парней, бросая их в атаку на многократно превосходящего врага. В задачу разведчиков входит оценить наши силы, а не пытаться пустить нам кровь.

– Когда мы будем у стен Торнгарта?

– Послезавтра к вечеру. Если будем сохранять прежний темп. Но я думаю, что это непредусмотрительно.

– Империя не попытается выдвинуться нам навстречу?

– Ни в коем случае. – АрДамал выглядел самой убежденностью. – Местность в непосредственной близости от Торнгарта весьма удобна для обороны, генерал Ульмир не упустит такой возможности. Если бы армией безраздельно командовал Седрумм или тот же Ви, я мог бы надеяться выманить их на равнину. Но Ульмир не станет рисковать своей драгоценной пехотой, расположившейся на холмах.

– Тем более что они и так сильнее?

– Да, – коротко буркнул он.

Численно имперцы превосходили инталийскую армию не так уж и намного – если верить сообщениям, поступающим из осажденного города. В последнее время имперцы штурмовали стены вяло, без энтузиазма. Такое поведение могло свидетельствовать либо о том, что осада подходит к концу, либо о том, что осаждающие ожидают подхода новых сил. Последнее могло оказаться для города фатальным. АрГеммит не проявлял особой нервозности или паники – он просто сообщил, что заурядные атаки крепость выдержит, но для отражения серьезного штурма сил недостаточно.

– Как бы там ни было, я намерен немного придержать войска. Видите ли, Бетина, имперцы нас не атакуют первыми. Слишком не выгодно. Индарские клинья, гвардия Императора, тяжелая кавалерия… они сильнее нас, но Ульмир не захочет терять ни одного преимущества, даже самого малого. Империя займет оборону на холмах – так, чтобы не подпустить нас к городу. И мы вынуждены будем играть по их правилам. Поэтому я предпочитаю подойти к столице ближе к концу дня. Организовать лагерь, укрепить его…

– И если уж начинать атаку придется нам, то лучше, если солдаты как следует отдохнут.

– Именно так.

Бетина представила себе предстоящую битву. Или вернее бойню – поскольку как еще можно назвать сражение армии, состоящей преимущественно из ополченцев, против кадровых частей имперской армии, полных сил и ожидающих боя. Алые маги способны предоставить инталийцам некоторое преимущество. Не слишком большое – на стороне противника тоже найдется, кому повелевать стихиями.

Она вдруг подумала, что эта битва, вероятно, окажется последней для многих и многих. В том числе, возможно, и для нее. А может, и нет – в конце концов магу необязательно лезть в гущу свалки. Бетина не боялась битвы – скорее желала ее. Месяцы вынужденного бездействия, пусть и заполненные множеством событий, угнетали ее. Там, на севере, сражался белый город, Торнгарт, сердце Инталии. Или сердце Ордена, поскольку во время обучения она прекрасно усвоила одну простую истину – Орден превыше всего.

Там, за стенами столицы, билось сердце Несущих Свет, истекая кровью. Погиб арХорн… Скольким еще предстоит погибнуть за каждый день промедления? Она пыталась заставить арДамала выступить раньше, но тот каждый раз находил новые и новые отговорки. Нет, слова командующего звучали достаточно весомо, но молодой волшебнице все время казалось, что Мират арДамал попросту боится. Предстоящей битвы и неизбежного поражения.

Войска продолжали прибывать. Большей частью простые крестьяне, практически не имеющие боевого опыта. Герцог, как и обещал, предоставил в распоряжение командующего своих людей, но их оказалось до обидного мало. Зато запасы для предстоящего марша были выделены в избытке, как и повозки, быки и многое другое. И наконец арДамал пришел к выводу, что более помощи ждать неоткуда. Под его рукой собрались все, кто мог.

Пора было выступать.

– Господин командующий! – Вестовой осадил коня, коротко отсалютовал. – Его светлость лорд Ватере просит об аудиенции.

Учитывая, что Арай Ватере превосходил командующего арДамала и возрастом, и статусом, просить об аудиенции с его стороны было жестом вежливости. И еще одним подтверждением той договоренности, согласно которой Алый Путь выступает в этой кампании под белым знаменем Ордена. Именно так – и никак иначе.

– Передай, сейчас буду. – АрДамал повернулся к девушке. – Магистр Верра, думаю, что вам надо поехать со мной. Лорд, весьма вероятно, получил новые сведения из столицы.

Бетина постаралась не выдать охвативших ее чувств. Да, Арай Ватере прожил вчетверо больше, чем она, получил блестящее образование и к тому же обладал очень и очень сильным даром. Но Бетина была совершенно уверена, что через год-другой не уступит магистру ни в чем. Но пока… пока присутствие рядом Алого магистра ее бесило. Он все, абсолютно все делал лучше. А в части использования «длинного языка» ему вообще не было равных.

Уже очень давно девушка не чувствовала себя настолько униженной. В Школе она всегда выделялась на фоне других учениц и даже воспитательниц обогнала очень быстро. Она была самой юной соискательницей звания мастера, добившейся желаемого. Она привыкла быть первой. И потому мучительно больно было ощущать явное превосходство Алого магистра. Бетина не спала ночами, листая книги из библиотеки герцога, лихорадочно пытаясь еще более отполировать свои знания, не желая смириться с тем, что талант не всегда способен легко опередить опыт.

В общем, она старательно избегала Ватере – в огромной армии это было несложно. Кроме таких вот случаев.

Бетина кивнула и тронула своего скакуна, заставляя его следовать вслед за жеребцом командующего. Маги Альянса держались обособленно – ближе к голове колонны, чтобы в случае опасности встретить врага одними из первых. Ватере ехал на телеге – накануне вечером он неудачно соскользнул с седла, нога подвернулась, и теперь ей требовался покой. Разумеется, лучшие целители Алых тут же оказали лорду всю необходимую помощь, но старые кости следовало поберечь, несмотря на благотворное воздействие лечебной магии.

Зато вынужденный отдых ни в коей мере не сказался на его способностях.

– Приветствую вас, командующий. Мое почтение, магистр Верра. Боюсь, у меня неважные новости.

– Что-то случилось в Торнгарте?

– Да. Сегодня к имперскому лагерю подошли подкрепления. Наблюдатели на стенах с уверенностью говорят о десяти индарских вымпелах. И еще об одном, особом… серебряный меч на синем поле.

– Комтур Зоран… – протянул командующий. – И с ним десять клиньев. Десять тысяч латников. Насколько верны сведения?

– Вне всякого сомнения, со мной говорил арГеммит. – Уверенность в голосе Ватере была абсолютной. – И я не думаю, что именно сегодняшний день Вершитель выбрал для розыгрыша.

– В таком случае шансов у нас нет, – сухо заметил Мират арДамал. – Даже при том раскладе сил, в котором мы были уверены вчера, имперцы были сильнее. Сейчас исход сражения предсказать несложно. Нас просто втопчут в грязь, а после этого имперцы возьмут Торнгарт.

– Это еще не все новости, – безжалостно продолжил Арай. – Наблюдатели передают, что к лагерю имперцев со всей округи свозят камни. Уже собраны три довольно внушительные кучи. АрГеммит предполагал, что имперцы отправят големов ломать стены. Но этого не будет, я уверен. Големы будут ждать нас.

– Три-четыре больших голема без труда сомнут любую оборону, – прошептала Бетина, втайне надеясь, что Ватере не расслышит этих тихих слов. Он, разумеется, расслышал.

– Совершенно верно, магистр Верра. Но я хочу сделать еще одно предположение. Комтур Зоран явился к Торнгарту неспроста. Весьма вероятно, что индарцы попытаются взять город одним рывком, при этом первыми на штурм пойдут, разумеется, гуранцы. Знаете, магистр Верра, есть ситуации, когда человек переходит некую границу и не может уже повернуть вспять. Ему остается только идти вперед, до конца, каким бы этот конец ни был. Вот и Император перешел свою границу. Он вложил в эту войну слишком многое и не может отступить.

– У Комтура такое же положение. – АрДамал вытер лоб краем плаща.

В прежние времена Круг рыцарей неоднократно предоставлял своих солдат для той или иной войны. Кто больше заплатит. Если платили обе враждующие стороны – индарцы сражались за тех и за других. Они продавали свои мечи и свою верность… на период действия контракта. Но еще никогда Индар не вводил в конфликт стольких наемников одновременно.

– Верно, – кивнул Ватере. – Если Индар потеряет в этой войне слишком многих, то потеряет и свое влияние. А Комтур наверняка этого не желает. Поэтому в его интересах окончить противостояние в как можно более сжатые сроки, сохранив при этом, если возможно, своих ветеранов. Он вполне может пожертвовать парой-тройкой клиньев новичков. Но ветераны, сила и гордость Круга рыцарей…

– То есть на штурм Торнгарта пойдет молодняк? – прищурился арДамал, и на его губах заиграла улыбка. – Хм… не то чтобы это меняло дело, но мысль о том, что Зоран попытается сберечь своих лучших людей, меня радует.

– Скажите, командующий, – Ватере пристально смотрел на Мирата, и Бетина почувствовала, что сейчас прозвучит что-то важное, – что вы намерены делать?

– То же, что и раньше. – АрДамал ответил не задумываясь. Он ждал этого вопроса и принял решение. – Мы движемся к Торнгарту и вступаем в бой. У нас мало шансов, но ждать бессмысленно.

– Наши войска будут разбиты.

Бетина мысленно поблагодарила Ватере за это «наши». В общем-то она и не сомневалось в верности Алых данному слову, но было приятно получить еще одно подтверждение. Конечно, приверженность магов Алого Пути своему кодексу чести вошла в легенды, но истиной было и то, что на пороге верной смерти многие высокие слова оказывались пустыми звуками.

– Если битва будет проходить слишком для нас неблагоприятно, – продолжил командующий, – я пойду по пути арХорна. Мы пробьемся под прикрытие городских стен, и тогда Император вынужден будет смириться с мыслью, что взять Торнгарт окажется для него слишком дорогим удовольствием.

– Имперцы это понимают не хуже, – пожал плечами Ватере. – Быть может, Зоран и не бросит в бой своих ветеранов, но вот путь к воротам они перегородят наверняка. В поле армия уязвима, а за каменными стенами ее сила возрастет многократно. А подписанные контракты не позволят индарцам прекратить кампанию до ее завершения. Комтур, безусловно, сделает все, чтобы не пропустить нас в город. Тем более с таким численным перевесом.

– Передайте арГеммиту, – отчеканил арДамал, – что мы идем. Армия будет у стен Торнгарта послезавтра в полдень. Не раньше, солдаты должны сохранить достаточно сил для боя.

– Я передам, командующий, – кивнул Ватере. – Я уважаю ваш выбор и заверяю, что маги Альянса Алого Пути последуют за вами до конца.

АрДамал резко отсалютовал магистру и пришпорил коня.

Ночь опустилась на степь рано – осень давно вступила в свои права, и дни уже стали довольно короткими. Лагерь организовали на возвышенности, на берегу реки. Весьма удобное место для обороны – если имперцы захотят напасть. Но непосредственной опасности не было – конные патрули заприметили бы подход сколько-нибудь значительных сил задолго до того, как они могли бы причинить хоть какой-то вред. Тем более рядом была вода – для столь большой армии одних ручьев было недостаточно.

Бетина задумчиво бродила по каменистому берегу, зная, что заснуть не сможет. Впереди была битва, в которой она должна будет применить все свои умения и, возможно, доказать Ватере, что ей не зря вручили обруч магистра. Пусть даже и на время.

Девушка села на влажный холодный камень. В нескольких шагах от нее несла темные воды река, почти невидимая в кромешной тьме. Можно было зажечь «светляка», но сейчас Бетина предпочитала темноту. И тишину – но смешно было даже думать о тишине в непосредственной близости от огромного воинского лагеря. Поэтому она просто молча сидела и слушала журчание воды, по поверхности которой изредка пробегали отражения горящих на берегу костров.

Камни… холодные мокрые камни…

Внезапно Бетина наклонилась и подняла с земли увесистый булыжник. Долго задумчиво смотрела на камень, затем улыбнулась. Пожалуй, идея может оказаться интересной… Правда, это означает, что спать ей в эту ночь не придется. Резким движением руки Бетина зажгла «светляка», затем еще пару. Ей понадобится много света.

И много сил.

К утру Бетина поняла, что переоценила свои возможности – как и там, на холме, у выхода из Долины Смерти. Несмотря на утренний морозец, покрывший пожухлую траву тонким слоем льда, ей было жарко и пот градом струился по лицу волшебницы. И не только от усталости… Камень, на котором она сидела, был покрыт копотью, местами потрескался. А возле лежала груда булыжников поменьше.

– Госпожа! Госпожа магистр! – По склону спускался солдат, и его лицо выражало крайнюю степень озабоченности. – Слава Эмиалу, госпожа магистр! Вас ищут уже больше часа…

– Что стряслось?

Солдат замялся, затем неуверенно пробормотал:

– Да ничего, просто мы думали, что вы пропали, госпожа. Господин арГеммит желает видеть вас, госпожа магистр.

– Хорошо, я пойду к командующему, – устало кивнула девушка. – Но для тебя будет поручение. Ты будешь стоять здесь и охранять эти камни.

Лицо солдата выражало полное, абсолютное непонимание.

– Камни?

– Именно камни, солдат. И запомни, это очень важно.

– Вот вы где, магистр Верра, – послышался недовольный голос. АрДамал стоял на пригорке, неодобрительно глядя на девушку.

– К вашим услугам, командующий.

– Нам надо поговорить, я буду ждать вас в моей палатке. Армия выступает через час, так что поторопитесь.

Бетина вздохнула – похоже, новый день начинается с изрядного разноса. За месяцы знакомства она уже достаточно изучила арДамала и теперь была уверена, что его плохое настроение было вызвано нежеланием проводить с ней неприятную, но необходимую воспитательную беседу. И тема этой беседы тоже была известна заранее.

Она вошла в палатку, втайне надеясь, что командующий по крайней мере предложит ей глоток вина и чего-нибудь перекусить, но низенький столик был девственно чист, а Мират, раздраженно меривший шагами неширокую палатку, явно не был настроен на милую беседу за завтраком.

– Сядьте, магистр Верра, – сухо бросил он.

– Командующий, я…

– Вы ушли из лагеря, никого не предупредив. Вы соизволили забыть, магистр Верра, что в нашей армии очень мало магов и потеря даже самого… недисциплинированного из них может оказать заметное влияние на нашу боеспособность. Вашу выходку можно было бы назвать ребячеством, если бы…

– Если бы я не занималась делом, – резко оборвала его тираду Бетина. – Я прошу вас не разговаривать со мной в таком тоне, командующий. Если бы я искала приключений в солдатской палатке, командующий, обвинения были бы уместны.

– И чем же столь важным вы занимались, магистр, что пришлось поднять на ноги сотню человек, чтобы найти вас? – язвительно прошипел арДамал, но было заметно, что гневная тирада девушки возымела на него действие.

– Там, где вы нашли меня, осталась куча камней…

– Не думаю, что нам придется использовать катапульты, – фыркнул арДамал.

– Может, дадите мне договорить? – вспыхнула она.

Она понимала, что беседовать с командующим в таком тоне неразумно, но ничего не могла с собой поделать. Все, хватит… Детство ушло, и если она не заставит окружающих воспринимать себя как самостоятельного и взрослого человека, на нее еще долго будут смотреть свысока, снисходительно и чуточку насмешливо. Одно дело добиться успеха в бою – она понимала, что это вышло в известной степени случайно. Ей удалось заметить угрозу, удалось принять правильное решение… один раз. Понимала также, что ее заслуг в успешном завершении посольской миссии было немного. И, что было хуже всего, это знал и арДамал – пусть даже прилюдно он высоко оценил ее удачу.

Теперь она желала заслужить не благодарность, а доверие. Не похвалу – а признание себя равной.

– Простите, – тихо буркнул Мират.

– Так вот… эти камни были заряжены магией. Я вложила в них «дрожь», а потом заставила ловушки сработать. Поэтому пришлось отойти подальше от лагеря, чтобы сотрясения земли никого не перебудили.

– Зачем?

– Вы должны знать, командующий, что ни в один предмет нельзя вложить магию дважды. Если это происходит, то срабатывает отголосок первого заклинания. Как правило, он срабатывает очень сильно. Я была свидетелем, когда мальчишка попытался зарядить уже использованный камень – и почти мгновенно превратился в обугленный труп.

– Пока что я не совсем улавливаю смысл ваших действий. – Теперь голос арДамала был абсолютно спокоен.

– Эти камни необходимо поместить в те кучи, что приготовили имперцы для изготовления големов. Есть очень неплохой шанс, что когда они попытаются заставить эти груды шевелиться, то получат несколько неприятных сюрпризов. Но сделать это надо как можно раньше… у вас ведь найдется несколько опытных разведчиков, не так ли?

– Вы уверены, что это сработает? – хмыкнул арДамал. – Хотя… в одном вы очень даже правы, Бетина. Любой неприятный сюрприз, преподнесенный имперцам, играет нам на руку. Я найду несколько ловких парней, которые смогут пробраться в их лагерь, не потревожив даже бодрствующую собаку.

– Благодарю за доверие…

– Дело не в доверии, Бетина. – Командующий говорил сухо, но девушка слышала, что раздражение собеседника уже растаяло. – Мы просто должны сделать все для победы. У нас маловато шансов… что там говорить, у нас их почти нет. Вполне возможно, мы все ляжем там, у стен Торнгарта. Но будет не так обидно умирать, если мы точно будем знать, что использовали все возможности и лишь воля Эмиала не дает нам победы.

– Мне кажется, вы слишком рано настроились на поражение, Мират.

– Поражение? – Он криво усмехнулся. – Поражения не будет, Бетина. Будет победа… или смерть. Ведь смерть – это не поражение, правда? Во всяком случае не всегда поражение.

– Очень плохо, когда командир видит впереди смерть.

– Это просто трезвый расчет, – пожал он плечами.

– Доброе утро.

Блайт сидел у костра, неторопливо подбрасывая в огонь сухие веточки. Он взял на себя утреннюю вахту и сейчас время от времени позевывал. Альта, разумеется, мирно проспала всю ночь и продолжала заниматься этим добрым делом, несмотря на то что над костром уже во всю булькал котелок, распространяя ароматы съестного.

Таша выбралась из спального мешка, набрала полную грудь холодного сырого воздуха, поежилась.

– А оно действительно доброе? Я бы не сказала…

Над предгорьями стелился туман. Он окутывал лес, разрывавший его серую пелену голыми древесными стволами, скользил по холодным камням, заползал даже в самые узкие щели. В такую погоду хорошо сидеть дома, у пылающего камина, имея под рукой кувшинчик подогретого вина. А вот мокрый туман в пути, среди голых камней и черных деревьев, штука в высшей степени неприятная.

– Когда начнем?

– Поедим. – Он протянул ей миску. – Не бог весть что, но при такой погоде кажется изысканным деликатесом.

– Спасибо. – Она поднесла ко рту ложку с дымящейся кашей. – Действительно, вкусно. Знаешь, Блайт, я не такая уж любительница изысканной кухни. Но кашу с вяленым мясом я, вероятно, возненавижу на всю оставшуюся жизнь.

– Даже несмотря на то что она вкусная?

– Именно поэтому.

Он пожал плечами – временами логику леди Рейвен было сложно понять.

– Разбудим девочку?

– Не стоит. – Таша облизала ложку, отставила в сторону опустевшую миску. – Когда проснется, сварим еще.

– Я имел в виду другое. Мне кажется, она заслужила право присутствовать при финале. Каким бы он ни оказался. Думаю, еще полчаса ничего не изменят.

– Ты не веришь, что у меня получится, не так ли, Блайт?

– Не так, – усмехнулся он. – Я знаю, что не получится. Но намерен всеми силами помочь. Вместе мы сильнее, чем поодиночке, тем более, уж прости, опыта в распутывании чужих заклинаний у меня несколько больше.

На то, чтобы разбудить Альту, ушло больше времени, чем предполагал Консул. Когда девочка перестала душераздирающе зевать и поминутно тереть глаза, утро уже окончательно вступило в свои права и даже туман, казалось, пятился под ударами лучей холодного осеннего солнца. Альта с видимым удовольствием выскребла остатки каши из котла и наконец решительно заявила:

– Пора начинать?

– Пора, – кивнула Таша. – Мы с господином Блайтом спустимся в котлован, а ты останешься наверху. И не спорь, пожалуйста!

– Я и не собиралась… – По тону девочки было ясно, что как раз этим она и намеревалась заняться.

Они подошли к котловану. Разумеется, со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось – все те же камни, подернутые туманной дымкой. Таша осторожно начала спуск, Блайт почти сразу же обогнал ее и теперь двигался чуть впереди, чтобы успеть подхватить девушку, если ее нога скользнет по обледенелому граниту. Мысленно волшебница поблагодарила спутника – но только мысленно.

– Значит, так, – негромко заявил Ангер, когда они оказались на дне, – будем действовать вместе. Ты ведешь, я подхватываю.

– Не наоборот?

– Нет, не думаю, что ты сможешь, а мне уже приходилось так работать. Пару раз довелось распутывать ловушки, созданные еще до Разлома. Помнишь, ты рассказывала про заклинание на замке в том зале на острове?

– Да…

– Как ты сказала? Его линии были совершенны. Мне довелось столкнуться с чем-то подобным… Очень совершенные линии заклинания очень трудно распутывать. Они все время норовят ускользнуть, вернуться в прежнее состояние. Для этого и нужен кто-то второй, кто будет держать узор, пока ты вытягиваешь из него одну нить за другой.

– Ну что ж… пробуем.

Таша прикрыла глаза и сосредоточилась. Узор чужого заклинания ощущался явственно, но в первые моменты ей не удавалось вычленить даже одну линию. Все словно бы затягивал туман – такой же, как и наяву, только более липкий, более отталкивающий. Таша скрипнула зубами и взялась за древнее кружево всерьез. Прошло не меньше получаса, прежде чем ей удалось вырвать первую магическую нить. Ярко-алую нить огня. Ничего удивительного, что эта нить попалась ей первой – Санкрист альНоор был выдающимся магом Альянса и основой своего заклинания, что вполне предсказуемо, должен был сделать огонь. Таша знала, как нейтрализовать огненную нить. Губы девушки зашептали нужную формулу «обратного плетения», и жгуче– алая нить начала блекнуть, пока не стала серой и безжизненной. Но стоило Таше потянуться за следующим фрагментом заклинания, нить тут же стала вновь наливаться пламенем.

– Дер… жи… – прошипела она.

И в то же мгновение она ощутила, что нить перехвачена и можно продолжать. Теперь она вытянула другой элемент – тоже алый, но его цвет говорил не о родстве с огнем. Это была линия крови, очень сильная, очень сложная… Таша билась с ней минут двадцать, то восхищаясь мастерством Санкриста, то обрушивая на его голову проклятия. Наконец нить сдалась, признала свое поражение… и Блайт тут же перехватил ее.

– Только не останавливайся… – Голос доносился словно бы издалека.

Она не знала, сколько прошло времени. Вытягивала одну нить за другой, нейтрализовывала их, передавала Блайту и снова вгрызалась в чужой узор. Пламенная, каменная, кровавая, снова пламенная нить. Водяная, воздушная – и опять кровь, кровь, кровь… Безусловно, Санкрист был гением – но гением из Альянса Алого Пути, и это должно было наложить заметный отпечаток на его творчество. Огненных нитей было немало – и они несли на себе печать настоящего мастера. Вода и воздух чаще были бесхитростными и очень легко поддавались нейтрализации. Земля была тяжеловесна и упряма, но относительно проста. Но больше всего было нитей крови, изощренных и чем-то очень неприятных… не столько своей сложностью, а еще и тем, что являлись фрагментами очень жестоких плетений.

И Таша никак не могла понять, почему именно магию крови древний маг вложил в основу своего заклинания…

Блайт стоял на полшага позади волшебницы, принимая распутанные и погашенные нити, удерживая их в пассивном состоянии. Пока что ему было легче, чем Таше, – не требовалось улавливать общую структуру узора, не требовалось бороться с чужой магией. Только держать… Но он и в самом деле обладал немалым опытом по «обратному плетению», а потому точно знал, что скоро станет тяжелее. Много тяжелее. По лбу уже поползли первые капли пота – каждая принятая нить требовала дополнительных усилий, и он не был уверен, что сможет удержать их все.

Ломать всегда легче, чем строить. Но «легче» – отнюдь не означает «легко».

Альте быстро наскучило наблюдать за таинством «обратного плетения». Это было совсем не зрелищно – не опасная игра с боевыми заклинаниями, не магия творения, позволяющая создать каменного голема или ледяной нож. Волшебница стояла неподвижно, ее губы шевелились, а руки двигались в воздухе, словно что-то выискивая, что-то невидимое, но очень-очень важное.

В общем, все это было довольно скучно.

Некоторое время Альта пыталась увидеть узор магии альНоора, но вскоре бросила это дело – ей никогда не удавалось ощутить чужое плетение, даже когда оно было сделано нарочито грубо, в учебных целях. А уж здесь, где явно тяжело приходилось даже столь опытным магам, как леди и Консул, что может сделать такая неумеха…

Девочка снова посмотрела на госпожу. По лицу леди струился пот, движения рук утратили былую четкость – совершенно очевидно, что волшебница вымоталась до предела, но продолжала рушить магическое кружево… Альта решила, что самым правильным будет заняться сбором дров, а потом – приготовлением ужина.

И в этот момент Таша вскрикнула и упала на колени, закрыв лицо руками. Тут же пошатнулся Блайт, как будто что-то невероятно тяжелое рухнуло ему на плечи. Но мужчина быстрее справился с болезненной отдачей незавершенного заклинания и тут же бросился к Таше, стоящей на коленях и мерно раскачивающейся. Из-под ладоней, прижатых к лицу, скатывались тяжелые соленые капли: то ли пот, то ли слезы.

Альта скатилась по крутому склону котлована, чудом ничего себе не сломав.

– Госпожа, госпожа! Что случилось?

– Таша, очнитесь!

Бесполезно… Девушка продолжала сидеть и беззвучно плакать, ее плечи сотрясались от рыданий. Блайт раздумывал недолго – рывком оторвав ладони Таши от лица, он залепил ей звонкую пощечину. И тут же замахнулся снова.

– Не надо, – буркнула Таша, отстраняясь.

– Вы уверены, что пришли в себя, леди? – Ангер недоверчиво посмотрел на девушку, а затем с явным сожалением на свою ладонь. – А то я могу провести еще один сеанс исцеления.

– Я уже… – она мотнула головой, – все в порядке, Блайт. Только я почти ничего не вижу.

– Это пройдет. Но пока что вы можете рассказать нам, что случилось.

– Да… разумеется… Мне удалось увидеть плетение целиком. Знаешь, Блайт, сейчас мне кажется, что этим можно гордиться, – внезапно она сорвалась на крик: – Он сумасшедший, Блайт! Он псих! Ты знаешь, почему эта сволочь строила свой проклятый замок тридцать лет? Он напитывал его магией! Все эти годы! Ха, мы считали, что знаем стихийную часть Творения. Ну да, как же… знали. Только эта часть повторяется здесь тысячи раз. Или даже десятки тысяч. Даже если собрать сюда всех магов Эммера, им не удастся распутать эту паскудную паутину, Блайт. Потому что это никакое не кружево… Это проклятый комок переплетенных заклинаний размером как раз с тот самый замок.

– Тридцать лет… – протянул Блайт. – Невероятно.

– Там влито столько магии исцеления, что если этого ублюдка Санкриста разорвать на куски, он попросту срастется. Я даже подозреваю, что и сам замок невозможно разрушить ни снаружи, ни изнутри… Блайт, ты видел чудо с разбитой чашкой?

– Кто его не видел.

– Я не видела, – тут же подала голос Альта.

– Ну, это фокус такой, часто на ярмарках показывают. Маг берет чашку, разбивает ее – а затем с помощью магии снова делает целой. На самом деле такойфокус проделать может каждый маг, даже весьма среднего уровня. Обычное заклинание исцеления действует и на мертвые предметы… если сразу. Через несколько минут уже никакой маг не сможет восстановить разбитое.

– И при чем здесь какая-то чашка?

– С камнями замка связано такое количество исцеляющих заклинаний, что в нем наверняка ничего невозможно повредить. Все будет восстанавливаться.

– Нам это как-нибудь поможет? – невинно поинтересовался Блайт.

– Н-не думаю… – вздохнула волшебница. – Я уверена в одном. Никто это сумасшедшее заклинание не распутает, будь он даже Творцом.

Блайт покачал головой. Ему было искренне жаль девушку – всегда трудно переживать крушение надежд. Сейчас было неуместным напоминать, что он предупреждал леди о неудаче.

– Я знаю, что нужно делать, – тихо сказала Альта.

– Я тоже знаю, – буркнул Консул. – Придется переночевать здесь, а с утра отправимся обратно в Гленнен. У меня еще достаточно золота, чтобы заплатить за проезд до Кинтары. А вы, вероятно, поедете в Тимрет?

– Я не о том. – Альта вздернула подбородок и вдруг подумала, что у нее скоро это будет получаться так же эффектно, как и у госпожи. – Я знаю, как разрушить заклинание.

– И как? – Блайт был абсолютно спокоен. Он не стал насмехаться над девчонкой, упоминать о полном отсутствии у нее способностей. Хотя и не верил, что Альта придумала что-то стоящее… Просто считал, что Таше сейчас не помешает убедиться, что не одна она может совершать ошибки. Это поможет волшебнице справиться с поражением. Тем более что у леди Рейвен оно не первое… и, видит Эмиал, не последнее. Леди Рейвен обожает браться за дела, которые ей не под силу.

– Надо выбраться из котлована, – вместо ответа заявила девочка.

– Не возражаю, – кивнул Консул. – Леди, как ваши глаза?

– Немногим лучше, – пробормотала она.

– Сколько пальцев видите?

Она прищурилась, пытаясь разглядеть руку Ангера, казавшуюся туманным пятном. Решив, что шесть пальцев на руке не бывает, неуверенно заявила:

– Три?

– Почти правильно. Два. Давайте я помогу вам, леди. Камни очень скользкие.

Как оказалось, выбраться из котлована было труднее, чем спуститься. Наконец они оказались наверху – солнце стояло в зените, последние остатки тумана рассеялись, и холодный осенний воздух был кристально-прозрачным. Горы, укрытые снежными шапками, казались ослепительно-белыми, лес у их подножия – угольно-черным. Чистые, яркие краски…

– Ну что ж, Альта, действуй.

Она просто кивнула, повернулась лицом к котловану и выставила перед собой раскрытую ладонь. Что-то блеснуло меж тонких пальчиков девочки.

– Я, Альта Глас, по доброй воле и без принуждения… – Она говорила не слишком громко, но каждое чеканное слово эхом разносилось над скалами, – дарю этот медальон Санкристу альНоору, создателю и владельцу Высокого замка. Приди и возьми мой дар.

– Они отбили штурм. Метиус сказал, что город был практически потерян, имперцы взломали ворота и уже практически оттеснили солдат от ворот. Ситуацию спасла Лейра.

– Спасла? – АрДамал изобразил удивление. Он, как и любой рыцарь Ордена, к магам относился с безмерным уважением, но не верил, что один маг, пусть даже выдающийся, сумеет остановить хотя бы полусотню латников.

– АрГеммит толком не объяснил, – покачал головой Ватере. – У меня создалось впечатление, что ему просто не хватило слов. Так или иначе, имперцы отступили, и мы выиграли еще один день.

– У них большие потери? – Не стоило объяснять, кого именно имеет в виду командующий. Силы защитников Торнгарта его сейчас интересовали мало, куда важнее было хоть немного сократить огромное численное преимущество имперцев. Ватере понял и кивнул.

– Значительные.

– Это хорошо. – АрДамал повернулся к вестовому. – Армии – марш. Арьергард удвоить. Фланговое охранение удвоить.

– Но… командующий, – Ватере выглядел удивленным, – солдаты шли целый день. Если продолжить марш и ночью, к утру армия будет ни на что не годна.

– Это так. Но задержка в пути – лишний день отдыха для имперцев. Если их потрепали во время штурма, они не станут бросаться в бой сразу, как только нас увидят. Думаю, им сейчас важнее заботы о раненых и похороны погибших. Что касается нас, солдаты будут, чередуясь, ехать на повозках, больше нет смысла беречь силы быков, даже если они сдохнут в конце пути.

Ватере помолчал, затем кивнул.

– Как прикажете, командующий.

Повозки помогали, и все же это был тяжелый марш. Бетина пару раз чуть не заснула – это вполне могло означать падение с лошади. Ей пришлось привязать себя к седлу… Под утро она задремала снова, уже в третий раз – и если бы не предусмотрительность, лежать бы ей под копытами бредущих позади коней или под колесом какой-нибудь повозки.

Солдаты шагали медленно, факелы немного освещали дорогу, но ночь все равно казалась непроглядной. Четыре часа марша, час отдыха на телеге… Для закаленного воина этого вполне бы хватило, но основную часть войск составляли ополченцы – люди, привычные к тяжелой работе, но не имеющие опыта долгих пеших переходов. Вся легкая и большая часть тяжелой кавалерии двигалась параллельно главной колонне – вне всякого сомнения, имперцы знали о том, что инталийская армия скорым маршем идет к Торнгарту. Мират арДамал не был настолько наивен, чтобы считать свои войска свободными от имперских шпионов. Их ждут… но он был уверен, что боя на рассвете не будет. Все по той же причине – противник не сойдет со своих позиций, оставаясь на которых сможет перемолоть уступающие и в численности, и в выучке инталийские силы в кровавый фарш. Империи не нужна лишняя кровь – своя кровь. Чужая – устроит.

Накануне моросил мелкий ледяной дождь, противный и проникающий сквозь любую одежду, а к утру пошел снег – сначала полетели отдельные мелкие снежинки, затем их стало больше… Заметно похолодало, сапоги идущих впереди солдат с хрустом сминали схвативший землю ледок, идущие позади взбивали раскисшую землю в грязную кашу.

Хмурый рассвет встретил полки уже на подходе к городу. Уставшая армия неторопливо разворачивалась в боевые порядки, кавалеристы заняли позиции на флангах, лучники выдвинулись вперед, извлекая из вощеных мешочков заботливо оберегаемые от влаги запасные тетивы, проверяли стрелы в колчанах. Пехотинцы рассаживались прямо на землю – кто-то подложив щит, кто-то – прямо так… Если враг пойдет в атаку, они успеют встать и приготовиться, если же нет – отдых не помешает.

А имперцы хорошо подготовились к битве. Войска Ордена там, у Долины Смерти, многого не успели – здесь же времени хватило на все. Холмы, на которых расположилась гуранская армия и примкнувшие к ней (судя по численности, кто к кому примкнул…) индарские наемники, были окружены двойным рядом заостренных кольев – ни кавалерии не прорваться, ни пехоте не пройти, по крайней мере с сохранением строя. Несколько катапульт развернуты в сторону инталийцев – вред от них в поле невелик, но трудно, очень трудно стоять в строю, сомкнув щиты, когда с неба летят камни, способные превратить человека в месиво, несмотря ни на какие доспехи. И сплошной блеск стали… многочисленные вымпелы лучших имперских полков, индарских ветеранов. Если как следует вглядеться, то там, то здесь среди латной пехоты можно увидеть черные балахоны магов Триумвирата. Орден многочисленнее всех магических сообществ Эммера, вместе взятых, по крайней мере был таковым. Но рыцари-светоносцы хоть и обучены пользоваться магией, в сражении все же больше полагаются на свои длинные клинки и тяжелые копья. А боевых магов и в обычное время не так уж много, и большинство – женщины. К тому же – сколько их пало там, у Долины Смерти? И сколько осталось…

Мират арДамал стоял на холме в окружении нескольких офицеров и магов. За их спинами маячили десятка полтора вестовых, не покидавших седел, – в любой момент они готовы были, получив приказ, умчаться к полкам… и, возможно, там и погибнуть. Каждый вестовой твердо знал, что, передав послание, обязан вернуться. Но многие не находили в себе сил повернуть коня, убраться в безопасное место, оставив за спиной идущих в бой соратников. Потому в инталийской армии вестовыми часто назначали мальчишек – те тоже рвались в драку, но хоть понимали, что в сражении от меча в слабой руке толку мало. Некоторые… понимали.

– Когда начнем штурм, командующий?

Ватере выглядел спокойным и собранным. Драгоценные доспехи, инкрустированные рубинами, горящими в рассеянном утреннем свете, словно капли выступившей на стали крови, годились больше для торжественных приемов в резиденции Альянса, чем для боя. Но магистр отказался сменить церемониальные латы на что-нибудь более практичное, аргументируя тем, что, если уж дело дойдет до рукопашной, ему будет все равно, в каком железе умирать. К тому же эти доспехи, как и эмалевые латы светоносца, – символ, а в безнадежном бою символы часто важнее призрачной безопасности. Так бойцы до последнего защищают знамя полка, хотя знамя, если подумать, всего лишь кусок ткани с вышивкой, не стоящий человеческих жизней. Так считали многие – те, кто никогда не стоял плечом к плечу с товарищами, повернувшись лицом к приближающемуся врагу. Те же, кто стоял – верили, что пока славное знамя реет над строем, еще не все потеряно.

– Через два часа после полудня. – АрДамал мрачно осматривал имперские укрепления, все больше и больше понимая, что ему предстоит отправить солдат на верную гибель. – Когда солнце будет светить нам в спины. Если, конечно, они не начнут раньше.

– Не начнут.

Командующий и сам понимал, что глупо надеяться на то, что имперцы оставят свои великолепные позиции. Понятия о чести хороши на дуэли, битвы же надо выигрывать – и мудрый полководец постарается сделать это с минимальными потерями. И разумеется, с максимальным уроном для противника. Нет, имперцы будут ждать наступления, и можно не сомневаться, что время его будет ими предугадано с достаточной точностью. Не слишком рано – чтобы солнце, олицетворение лика Эмиала, помогало Ордену, и не слишком поздно – чтобы сражение не продолжалось в ночной тьме.

– Но големов они пошлют в бой заранее, – продолжил Ватере, жестом указывая на три каменные кучи, сложенные с наружной границы опоясывавших холмы кольев. – И будут наблюдать, как эти проклятые создания топчут наших солдат.

АрДамал кивнул. Об идее Бетины знал лишь он, сама волшебница, да еще те, кому было поручено пробраться в имперский лагерь и пополнить каменные холмы заранее приготовленными «подарочками». Пусть сам Мират и не ждал особого эффекта от этой затеи, но если все же получится, то пусть для имперцев это будет сюрпризом. Он вполне доверял магам Альянса, но не настолько, чтобы раскрывать им все свои планы. Никогда нельзя с точностью предсказать, кто из его армии втайне может послать весть противнику.

Ватере вдруг закрыл глаза и нахохлился, чуть покачиваясь. К магистру тут же бросился адъютант, поддержал под локоть. Вероятно, сейчас маг принимал чье-то сообщение, посланное «длинным языком». АрДамал ощутил, как по спине пробежал предательский холодок – а ведь пожелай Алые предать, им это удалось бы без особого труда. Предательство – вещь гибкая, для него не надо обрушивать на головы инталийских солдат огненные облака и ледяные ливни, хотя боевые маги Алого Пути занимают самые удобные позиции. Достаточно передать информацию в нужные уши – и враг, зная твои планы, получит огромное преимущество.

Наконец магистр Ватере открыл глаза.

– Послание от арГеммита, командующий. Вершитель просил сообщить ему точное время начала наступления. Я взял на себя смелость передать ваши слова. Одновременно с нами остатки защитников выйдут из города и ударят имперцев во фланг.

– Это правильное решение… – арДамал покачал головой, – но немного… самоубийственное. Помнится, в распоряжении города не так много опытных воинов.

– Если мы потерпим поражение, – Ватере сказал «если» вместо «когда», и Бетина, напряженно прислушивавшаяся к разговору, была благодарна магистру за эту тактичность, – то город неизбежно падет несколькими днями позже. Вершитель арГеммит также сказал, что если битва будет нами проиграна, то оставшиеся в городе не станут оказывать дальнейшее сопротивление. Откроют ворота. Тем более что за стенами останутся женщины, дети и те, кого даже угроза взятия города не заставила взять в руки оружие.

– Разумно.

– Командующий! – не выдержала Бетина. – Как вы можете так спокойно об этом говорить!

– А почему бы и нет? – удивленно посмотрел на нее арДамал. – Разве вы, магистр Верра, не согласны с тем, что гибель армии неизбежно означает падение Торнгарта?

– Да, но…

– А значит, арГеммит принял мудрое решение. Дело солдат – сражаться и умирать, магистр Верра. Но на то мы и солдаты. Мы клялись защищать тех, кто находится сейчас за стенами города. Мы сделаем для этого все, что возможно. Если сумеем одержать победу – они будут жить. Если потерпим поражение, они должны жить, несмотря ни на что. Все очень просто, магистр Верра.

Девушка фыркнула, признавая формальную правоту командующего и не желая соглашаться с его пессимистичным настроем. Все же не зря до нее доходили разговоры о том, что Мират арДамал не создан для управления армией. Командир столичного гарнизона – это отпечаток на всю жизнь, от которого не избавиться. Во имя Эмиала, ну почему арХорн покинул армию? Он бы наверняка нашел выход, сумел бы превратить тяжелую ситуацию в выигрышную… ну или хотя бы в приемлемую.

– С вашего позволения, командующий, я займу свое место среди магов, – сухо заявила Бетина.

– С моего позволения, – в тон ей ответил арДамал, – вы останетесь здесь.

– Почему? – вспыхнула девушка. – Я должна…

– Потому, Бетина, что вам пора научиться не только проявлять магическое мастерство, но и подчиняться приказам, – отрезал арДамал.

Альта стояла неподвижно, вытянув руку, спиной ощущая взгляды взрослых. Сейчас она ожидала чего угодно – хохота, насмешки, оскорбления. Или долгой нравоучительной лекции о необходимости соразмерять возможности и желания. Она и сама не знала, с чего вдруг решила, что ее идея сработает. Так бывает – загораешься новой мыслью и тебе кажется, что все сложится именно так, как задумывалось… но если пройдет какое-то время, если получится как следует подумать, часто оказывается, что идейка-то была не ахти. Но это – если подумать… Сколько великих планов рухнуло именно потому, что их тщательно взвесили и сочли нереализуемыми.

– Интересно, – послышался голос Консула, – девочка, мне нравится твое нестандартное мышление. Бороться с Творением Высокого замка с помощью самого простого заклинания магии формы. Самое простое почти всегда и самое надежное.

– Не получилось же… – прошептала Альта, не оборачиваясь. Ей не хотелось видеть лицо госпожи. Девочка повесила кулон обратно на шею, убрала его под одежду.

– Я еще не уверен в этом, – сообщил Блайт. – Признаюсь, сначала я думал, что ты…

– Сделаю какую-нибудь глупость?

– Ну, пусть будет так. Я считал, что когда у тебя ничего не выйдет, леди Рейвен станет немного легче. Но ты нашла и в самом деле интересное решение. Не расстраивайся, все еще может получиться.

– Я не понимаю, – пробормотала Таша, глаза которой все еще были заполнены туманом. – Я слышала, что сказала Альта. Я поняла, что заклинание альНоора не разрушено. Но почему, Блайт, ты считаешь, что все может получиться?

Ангер пожал плечами.

– Я просто надеюсь. Магия формы одновременно и слаба, и сильна. Слаба потому, что ее очень легко разрушить простым воздействием. Твою подвеску, Альта, достаточно просто немного погнуть. К тому же все заклинания формы… как бы это сказать… не слишком зрелищные. Эта магия скорее предназначена для помощи и поддержки, а не для разрушения, как большая часть стихийных заклятий.

– Это слабая сторона, а сильная?

– Сильная в том, что магию формы очень трудно преодолеть. Вот, скажем, если я отобрал бы у Альты брелок, она получила бы его назад, что бы я ни пытался сделать. Утопить его в океане, зарыть в землю, непрерывно сжимать в кулаке… Если подвеска не погнется, то непременно вернется к хозяйке. Но не сразу… и я не знаю, когда именно. Через несколько минут, через пару часов, через полгода… хотя в том случае, о котором рассказала Альта, прошло не более двух суток. Цепочку с кулоном у нее отобрали, вероятно, когда схватили. А свой кулон она обнаружила уже тогда, когда вы были в лесу. Наш эксперимент в пещере занял, помнится, ночь. Ведь к утру кулон был уже не в моем кармане.

– Значит, будем ждать? – Голос Таши звучал чуть насмешливо. – Что ж, еще пару дней есть эту кашу… как-нибудь я это выдержу.

– Ждать не придется, – тихо сказала Альта.

Воздух над котлованом дрожал, постепенно сгущаясь. Вот мелькнуло серое пятно, второе. Они сливались вместе, на однородном фоне проступили линии, намечая кирпичную кладку, блеснуло стекло, затрепетал флаг на самом высоком шпиле – алое полотнище с золотым диском Эмиала, окруженным золотыми же языками пламени. Прошло минут десять, и Высокий замок предстал перед троицей, замершей с открытыми от изумления ртами, во всей своей красе.

Этот замок строили не для отражения штурмов, не для укрытия беженцев. И даже не для красоты, хотя стройные башенки и были великолепны. Но общее впечатление от замка было иным… странным… Блайт вдруг понял, что именно напоминает ему величественное сооружение. Кулон Альты. Такие же выверенные, потрясающе гармоничные линии – совершенно очевидно, что любой камень, добавленный в том или ином месте, нарушит тончайший баланс, окажется лишним.

Еще мгновение назад высокие двери выглядели просто красноватым пятном – и вдруг подернулись дымкой, покрылись тонкой резьбой, приобрели структуру красного дерева.

И открылись.

– Ну почему именно в этот момент я почти ничего не вижу? – прошептала Таша с такой тоской, что Блайт ощутил внезапный прилив сочувствия. Очень захотелось погладить девушку по голове, утешить… Ей и в самом деле пришлось перенести немало трудностей и разочарований.

– Похоже, нас приглашают внутрь, – неуверенно пробормотал он. – Пойдем?

– Нет! – Таша схватила его за руку, вперившись мутным взглядом в глаза Консула. – Нет, нельзя. Никто из вошедших в замок не сумел найти пути обратно. Он только этого и ждет… я чувствую.

– Он? АльНоор?

– Нет… – Таша поежилась, словно и без того холодный воздух вдруг стал еще более леденящим. – Замок. Замок хочет, чтобы мы вошли…

– Я… хочу… войти в замок… – прошептала Альта, делая шаг вперед.

Таша кошкой бросилась вперед, вцепилась в ее одежду, повалив на камни. Девочка взвизгнула, дернулась, вырываясь. Консул удивленно смотрел на своих спутниц, катающихся по камням.

– Держи ее, Блайт! – крикнула Таша. Альта вцепилась в удерживающие ее руки волшебницы ногтями, оставляя быстро набухающие кровью борозды. Девушка зашипела, но продолжала держать малышку, проявляющую чудеса изворотливости. – Держи… ее тянет кулон…

Ангер подскочил к девочке и в считаные мгновения связал, действуя с многолетней сноровкой и в то же время с чрезвычайной осторожностью, дабы случайно не причинить ей вред. Уложив спеленутую по рукам и ногам малышку на одеяло, он повернулся к Таше.

– Что вы имели в виду, леди?

– Если вы правы… магия формы и в самом деле столь сильна, что способна выдернуть Санкриста альНоора в наш мир. Его – но не замок. Замок по-прежнему цел, его магия никуда не делась… Он не в нашем мире… точнее, не полностью в нашем. И кулон не может преодолеть барьер.

– Домыслы.

– Точно. Просто домыслы. Мы знаем, что в замок можно войти, так уже бывало раньше. Если бы Альта сделала это… он просто исчез бы. Вместе с ней и кулоном.

– И что теперь?

– Она не сможет войти, подвеска, похоже, не может переместиться, иначе не тянула бы Альту за собой. Значит, Санкрист должен выйти наружу – если все, что ты говорил о могуществе магии формы, верно.

Блайт пожал плечами. Похоже, это день его ошибок, а в словах волшебницы был смысл. Подарок сделан, и они должны встретиться – Санкрист альНоор и простенький серебряный кулон с искрящимся камешком. Рано или поздно это произойдет, и теперь Ангер в это верил. И верил, что получится и все остальное…

Он не знал, что именно придумала Таша, девушка так и не рассказала ему детали, кроме общей мысли о прекращении войн отныне и навсегда. Блайт не раз мысленно прикидывал разные варианты, но не видел ни одного, обещающего успех. Такова уж природа человека – он не в состоянии жить в мире даже с самим собой, что уж говорить о тех, кто отличается – языком, вероисповеданием, богатством.

И все же Таша нашла какой-то выход. Или верит, что нашла… Если бы Блайт мог придумать лучшее применение Клинку, то попытался бы переубедить волшебницу, но ничего умного в голову не приходило. Кроме идеи вернуть себе утраченный статус… или даже улучшить его. Но эту мысль он отбросил, едва она забрезжила на горизонте. Несколько недель, проведенных вдали от дел, от расследований и поиска преступников, в немалой степени его изменили. Гуран, Инталия… да провались они все к Эмнауру. Рано или поздно его найдут, но если судьбой мятежному Консулу будет отмерено несколько лет спокойной мирной жизни – это уже немало.

Помочь Таше в исполнении ее замыслов? Он поможет. И не станет спрашивать, что она задумала. А потом исчезнет.

– Кажется, я уже вижу, – прошептала девушка.

– Смотреть-то пока особо не на что, – хмыкнул Блайт.

– Неужели тебе не интересно? – Таша сокрушенно покачала головой. – Подумать только, перед нами Высокий замок, исчезнувший из мира восемьсот лет назад. Там, внутри, великий Санкрист альНоор. Если он жив.

– Жив. – Блайт сказал это с абсолютной убежденностью. – Мертвым не делают подарки.

– Творец Сущего. – Судя по тону, девушку мучила зависть. – Сильнейший из магов Алого Пути за всю историю его существования.

– Ну, я бы не стал так утверждать, – возразил Блайт. – В Альянсе были маги и сильнее. Да и сейчас… ты не знакома с Араем Ватере?

– Магистр из Альянса, советник Лидберга? Встречаться не довелось, но слышала я о нем немало.

– А я не только слышал. Тайная стража собирает сведения обо всех, кто может стать противником Империи. АрГеммит, Лон, Ватере и многие другие. Так что я могу сказать с уверенностью, что Арай Ватере – один из сильнейших магов нашего времени. Он много могущественнее альНоора, и если бы больше внимания уделял совершенствованию своих знаний, то мог бы стать Творцом Сущего еще лет двадцать назад. Но Лидберг стар, он все больше дел перекладывает на своего помощника, и тот погряз в ежедневных проблемах, в решении тактических и стратегических задач.

– И все равно я не понимаю… мы стоим перед Высоким замком…

– Сидим, – ехидно заметил Блайт, – на холодных камнях.

– Ну, пусть сидим. Во всем Эммере уже сотни лет не происходило ничего более значительного, ведь так?

– Возможно. И что я, по-твоему, должен делать? Вопить от радости, возносить молитвы?

Таша смешалась. Ответить было нечего.

– Не знаю.

– Похоже, что они сейчас начнут атаку, – мрачно заметил арДамал.

Не было никакой необходимости изображать из себя величественного полководца. Командующий сидел на складном стуле, неторопливо жевал жареную куриную ножку и спокойно смотрел на имперские позиции. Обе армии демонстративно отдыхали. Правда, набивать животы никто не спешил – идти в бой все же лучше голодным, больше шансов выжить. А вот отдых был полезен всем.

– Вы же сказали, что своих позиций имперцы не покинут?

Бетина сидела рядом, кутаясь в мягкую меховую накидку. Очень дорогой мех, не каждой столичной моднице по карману. Подарок герцога. Да что там говорить, все, что на ней надето, – получено в дар от старого Сивера, видимо, благоволившего молодой волшебнице.

Девушка все еще была раздражена. В конце концов она – мастер Ордена, и ее место там, на острие атаки. Только слитный удар боевых заклинаний может дать инталийским солдатам шанс, может, и не на победу, но хотя бы на то, чтобы имперцы заплатили за успех предельно высокую цену. В конце концов разве сам арДамал не признавал, что она – сильнейшая из магов армии? Ну, если не считать Алых. Она должна идти в бой, а не сидеть здесь, на этом безопасном холме, куда враг сумеет добраться, лишь растоптав шеренги ополчения.

А ведь растопчут.

– Я думаю, они пошлют големов. Полдень уже позади, нам самое время начинать штурм. – Командующий вдруг подмигнул девушке. – Так что сейчас и проверим, удался ли твой план.

– Удастся, – с непоколебимой уверенностью кивнула Бетина. И, не удержавшись, добавила: – Если ваши хваленые разведчики не оплошали.

– Да, я не ошибся, – задумчиво протянул арДамал. – Смотри, они начинают…

И верно, от стальных рядов имперских воинов отделились и двинулись к грудам камней фигуры в темных балахонах. Даже с такого расстояния видны были поблескивающие под капюшонами маски. Бетина ожидала, что каждого голема будет поднимать один маг, но служители Триумвирата разбились на группы по пять человек.

– Они собираются делать это все вместе? – прошептала девушка.

– Видимо, да, – кивнул Ватере.

– Но… почему? Даже я могла бы поднять голема в одиночку.

– И почти неизбежно потеряла бы сознание. – Магистр Ватере покачал головой. – Магистр Верра, я прекрасно осведомлен о том подвиге, который вы совершили в битве у Долины. Но, знаете ли, в хорошо продуманной кампании нет места для подвигов. Героизм – он почти всегда от безысходности. А эти маги просто сделают свое дело. Смею вас уверить, сделают его хорошо. Ни одно магическое сообщество не может похвастаться таким отточенным умением своих магов работать в круге.

Бетина отрешенно кивнула. Да, в определенных ситуациях маги могут подпитывать друг друга жизненной энергией – если речь идет о таких заклинаниях, как создание голема, помощь лишней не окажется. Весьма вероятно, что эти пятерки немало потратили на тренировки и теперь действуют как единое целое. Один ведет заклинание, остальные передают ему свою силу. Даже более чем средние маги, прошедшие длительную тренировку, сумеют больше, чем один магистр, действующий сам по себе.

Жаль, что Орден не признает подобных методов. Разумеется, этому есть объяснение, весьма логичное. Орден кичится своими принципами, и Несущим Свет неприятна сама мысль о прямой передаче силы. Потому что тот, кто стоит на острие магического плетения, очень быстро привыкает к подобной поддержке. Начинает нуждаться в ней… а затем рано или поздно случается то, что должно случиться. Он берет слишком много – и кто-то из ведомых умирает.

Для безликих такой подход приемлем, сама суть служения – отдавать всего себя, без сомнений и колебаний, на благо Эмнауру и Триумвирату.

Вот шевельнулись валуны, слипаясь друг с другом. Медленно поднимался голем… Две другие пятерки чуть замешкались, их творения только начали формироваться, а первый уже стоял на толстых ногах, медленно поворачиваясь, словно осматривая предстоящее поле боя. Разумеется, никто и не пытался дать великану глаза, но каменный воин в них и не особо нуждался. Никто толком не знает, чем смотрит на мир это магическое создание. Но смотрит достаточно хорошо, чтобы увидеть врагов, которых необходимо, повинуясь приказам магов, раздавить, расплющить, смешать с грязью.

– Пока что я не вижу эффекта, – с деланым равнодушием сообщил арДамал.

Его спокойный тон словно бы оказался той самой, вошедшей в пословицы последней каплей. Магия безликих добралась до «подарочков», подброшенных в груды камней. Раздался грохот, во все стороны полетел щебень. Левая рука-молот гиганта разом перестала существовать, превратившись в короткий обрубок. Камнепад хлестнул по ближайшим людям – те даже не успели вскинуть щиты, повалились на землю с раздробленными головами, переломанными костями и смятыми доспехами. Почти в то же мгновение грохнуло еще раз, теперь фонтаном каменного крошева взорвалась нога гиганта. Секунду он еще балансировал на уцелевшей конечности, а затем рухнул, уже в падении распадаясь на отдельные валуны, погребая под собой так и не успевших ничего понять масок.

Големы очень живучи. Они могут потерять руку, голову или часть торса без значительного снижения боеспособности. Но рано или поздно количество повреждений переходит в качество, и тогда рвутся магические нити, связывающие ожившие камни.

– Блестяще! – прокомментировал командующий, одобрительно глядя на Бетину. – Мастер Верра, примите мои поздравления. Даже если они потеряют только одного…

Следующий взрыв громыхнул с такой силой, что даже у стоящих в отдалении инталийцев заложило уши. Второму голему вдребезги разнесло торс, покатились по земле, теряя форму и распадаясь на части, руки-молоты. Наверняка шквал обломков кого-то зацепил, быть может, даже многих, но увидеть это было невозможно, теперь позиции имперцев прикрывало тяжелое серое облако. Нижняя часть туловища все еще стояла, опираясь на колонны ног – но прошла секунда, другая… и остатки голема тяжело осели, подняв еще один столб пыли.

– А третий? – невинно поинтересовался арДамал.

– При создании голема магия не охватывает все камни сразу, – с готовностью ответила Бетина, удивившись про себя, что командующий забыл азбучные истины. Способен ли ученик Школы овладеть этим заклинанием или нет, но основы положено изучать всем. Хотя, возможно, молодой Мират арДамал просто был нерадивым учеником. Среди будущих рыцарей, превыше всего ставящих меч и эмалевые доспехи, такое случалось нередко.

Из пылевого облака появилась массивная фигура. Земля ощутимо вздрагивала всякий раз, когда огромная нога впечатывалась в слегка промороженную почву, погружаясь на несколько ладоней. Голем уверенно шагал к позициям инталийцев, и казалось, что его приближение невозможно остановить никакими силами.

Передние ряды ополченцев попятились. Гвардия, пожалуй, не дрогнула бы, хотя сражаться с великаном мечами и копьями – верная смерть. Это был тот самый случай, когда страх оказывался полезнее мужества. Каменный боец недолговечен и не слишком быстр, от него можно убежать. Иногда.

Щелкнула тетива счетверенного «дракона» – тяжелые дротики хлестнули по исполину, вышибая искры и щебень. Еще один залп, затем еще… Великан пошатнулся – не столько от полученных повреждений, сколько от ударов. Серьезный ущерб дротиками нанести можно, стальные наконечники дробили камни и, теоретически, могли даже оторвать голему руку… при очень, очень большой удаче.

Будь на месте колосса живое существо, оно бы взъярилось, бросилось бы на людишек, пытающихся причинить ему вред. Голем же остался равнодушным – если можно так сказать о магическом создании, не имеющем души. Он просто вновь восстановил равновесие и сделал следующий шаг…

И разлетелся в клочья. Разом. Напитывающая камни магия все же добралась до оказавшихся в самой глубине гранитного тела сюрпризов.

– Оррденн!!! – загремел над полем, которое еще нельзя было назвать полем боя, восторженный рев инталийцев.

АрДамал вскочил со стула, вскинул меч.

– Вперед!

Взвыли трубы, взметнулись вверх сигнальные флажки, юные вестовые метнулись донести приказ командующего до охваченных ликованием полков. Пехота сомкнула щиты и сделала шаг вперед.

Бетина смотрела на этих людей и думала о том, что сейчас они, пожалуй, верят в победу. По-настоящему верят и готовы ради этой победы на все. А ведь шли сюда, прекрасно понимая, что идут на верную смерть. Сколько дезертиров покинуло полки во время марша? Она не знала точного числа – просто не интересовалась, не сочла нужным, хотя у арДамала наверняка была полная информация. Зато девушке было известно другое – впервые Орден отступил от привычных принципов. Никто не гнался за беглецами, не пытался поймать и вернуть их в строй – или хотя бы прилюдно повесить с целью укрепления боевого духа. Если победа будет одержана, с дезертирами еще будет время разобраться. Если нет – значит, это будет уже не важно.

– Оррденн!!!

Земля снова дрожала – но не шаги каменных ног сотрясали почву. Это шли люди.

– Командующий, там что-то происходит! – Кто-то из офицеров, чье имя вылетело у Бетины из головы, указал на холм.

Девушка всмотрелась и ощутила, как по коже пополз неприятный холодок. На холме и в самом деле происходило что-то неправильное. Сейчас бы пехоте соединить щиты в единую несокрушимую стену, опустить копья – частокол неизбежно заставит наступающих разорвать строй, и тогда у стрелков и копейщиков будет много работы. Но войска на холме перестраивались, словно разделяясь на две неравные части. Одна, чуть большая, уплотнилась, образовав знаменитый индарский квадрат, почти неуязвимый защитный строй. Но копья смотрели в небо. И среди копий плескалось на ветру синее знамя, украшенное едва видимым с расстояния серебряным росчерком.

А затем над холмом взметнулся новый стяг.

Огромное черно-белое полотнище, состоящее из двух равных треугольников. Тьма и Свет. Эмнаур и Эмиал. Две силы, всегда противостоящие друг другу и слившиеся лишь на этом, тысячелетиями не изменявшемся символе. В каждой войне, бушевавшей в Эммере в прошлом, это знамя использовалось хотя бы раз. Но еще не было случая, чтобы черно-белое полотнище развернул сильнейший.

Даже у войны, символа беззакония, существуют свои правила. Их немного, и это неудивительно – любые средства хороши для победы над врагом. Но появление над полем боя черно-белого стяга никто не имел права проигнорировать. Это – свято.

Правда, не каждому позволено поднять это знамя. Не каждому – и не в любой момент. Ни рядовой солдат, ни десятник или сотник, ни даже простой рыцарь сколь угодно благородной крови права такого не имеют. Лишь полководцу дозволено традициями отдать приказ развернуть на ветру черно-белое полотнище. И лишь до того момента, пока не зазвенела сталь и не полилась кровь.

– Полкам стоять! – рявкнул арДамал, хотя было ясно, что приближающиеся к рядам заостренных кольев полки остановятся и сами. Никто в здравом уме не станет атаковать противника, поднявшего символ единства света и тьмы. – Вернуться на прежние позиции. Обеспечить проход. Шатер – на нейтральную полосу.

Он повернулся к Бетине и Алому магистру. Девушка почувствовала себя несколько лучше – по крайней мере не у нее одной отвисла челюсть от удивления. Командующий выглядел ничуть не лучше.

– Магистр Верра, магистр Ватере. Вы пойдете со мной. Проклятие… мне не терпится узнать, почему Комтур Зоран требует переговоров.

Костер жарко пылал, выбрасывая снопы искр каждый раз, когда кто-то подбрасывал в пекло очередную толстую ветку. Лица людей, сидящих у огня, заливали багровые отблески, живительное тепло, столь приятное на окрепшем к вечеру морозце, проникало сквозь одежду, а открытые участки тела даже обжигало. Но никто не отодвигался.

Вроде бы и не было особой необходимости в живом костре. Таша могла без труда поддерживать магическое пламя, жаркое и одновременно бездымное, не стреляющее искрами – но рдеющие угли, пляшущие над ними языки пламени, потрескивающие дрова… Для людей огонь так и остался величайшим чудом, внимать которому можно было бесконечно. Да и у костра беседа ладится. Почему-то люди, сидящие в круге у огня, предпочитают договариваться, а не ссориться.

Их было пятеро. Девочка, закутавшаяся поначалу в меха, а теперь согревшаяся, высунула наружу личико и теперь с восторгом разглядывала гостей. Таша говорила многословно, старательно отвечая на вопросы высокого мужчины, чьи темные, коротко остриженные волосы были изрядно подернуты сединой. На нем была запасная одежда Блайта – несмотря на то что Консул был отнюдь не мелким мужчиной, на госте его одежда смотрелась довольно куцей.

Как-то так получилось, что седой сразу захватил главенство у костра. Он спрашивал, внимательно выслушивал ответ, спрашивал снова. Таша отвечала охотно, понимая, что это – один из способов добиться расположения собеседника. Ангер поначалу молчал, затем – когда вопросы коснулись Империи и знаний леди Рейвен стало не хватать – ему все же пришлось вмешаться. Таша быстро заметила, что Блайт тщательно взвешивает каждое слово, словно опасаясь сообщить седому нечто, способное причинить Империи вред. Вероятно, так оно и было – многолетняя привычка к осторожности не исчезает в один миг, требуется время, чтобы окончательно определиться, кто тебе друг, а кто при случае может стать и врагом.

Санкрист альНоор другом не был. Оставалось надеяться, что и врагом он тоже не станет. Не с чего враждовать.

Немаловажное значение имел и тот факт, что Консул, сидящий у костра напротив гостя, зябко кутался в плащ, выставив напоказ медную пряжку, так не подходившую для мужчины. Таша изо всех сил старалась смотреть в сторону – но все равно ощущала, как всю ее душу постепенно охватывает состояние покоя и дружелюбия.

Пятый и последний человек сидел у костра молча. Он задал один вопрос – уточнил, какой нынче год. А после лишь тупо смотрел на огонь. Седой на вопрос о необычной молчаливости своего спутника пояснил:

– Его зовут Дроган Леердел. Он купец. Когда мы встретились, у него была дочь… совсем ребенок. Сейчас она старше отца.

– Разве такое возможно? – Альта переводила удивленный взгляд с седого на Дрогана и обратно.

– Даже я не знаю, на что способен Высокий замок, – усмехнулся маг, плотнее запахивая потрепанную куртку Блайта.

Таша чуть заметно улыбнулась. Древний маг появился в распахнутых дверях своего замка совсем не так величественно, как она ожидала. Нет, он выскочил наружу с такой быстротой, словно всерьез опасался – еще мгновение и створки из красного дерева захлопнутся, отрезая ему дорогу на свободу. Вероятно, ходить по скользкому он порядком отвык, поскольку тут же потерял равновесие и покатился по камням. А еще мгновением позже его одежда – роскошный камзол из шитой золотом вишневой кожи начал таять, распадаться хлопьями, не долетавшими даже до земли. Несколько мгновений – и на холодных камнях лежал абсолютно голый человек.

Позже Санкрист пояснил, что замок предоставлял ему одежду – но, по всей видимости, лишь в пределах своих стен.

А вот Дроган Леердел вышел степенно, как положено уважающему себя купцу. Вышел, чтобы не возвращаться – за спиной увесистый мешок, на боку меч. Правда, мешок быстро полегчал – замок готов был кормить своих подопечных, но снабжение припасами в дорогу не предполагалось. И запасы еды отправились вслед за камзолом Санкриста.

АльНоор принял предложенную ему одежду и с удовольствием уселся у костра. И тут же начал спрашивать…

– Расскажите, как вы сотворили это чудо, господин альНоор! – Альта все же не выдержала этого пересказа новостей за последние столетия.

Маг внимательно посмотрел на девочку, вздохнул.

– Знаешь, малышка, Творение Сущего отличается от обычной магии тем, что о нем очень сложно рассказать. Разумеется, есть в Творении компоненты обычных заклинаний, но…

– А вы правда пропитывали этот замок магией все тридцать лет? День за днем?

– Нет, все было не так, – серьезно ответил он. – Даже лучший из магов сойдет с ума или умрет от потери сил, если будет тридцать лет непрерывно творить заклинания. Оно было лишь одно, первое. Я плел его почти двое суток, думал, что рухну без памяти, несмотря на то что мне помогали. Ты ведь знаешь, что такое Круг, девочка? Я имею в виду, Круг магов?

– Знаю, – кивнула Альта.

– Ну вот, это он и был. Три ученика поддерживали мои силы – они были не самыми слабыми в Альянсе, но к завершению ритуала почти полностью иссякли.

– Два дня? – задохнулась от возмущения Таша. – Два? Да тут каждый камень напитан заклинаниями так, словно здесь потрудилась не одна сотня магов!

– Верно. После этого плетения замок сам себя строил. Работники лишь подносили раствор и камни… Я как-то попробовал. Это странное ощущение, леди, очень странное… Я брал камень, подносил его к неоконченной кладке, пытался уложить его – но он не желал занимать место, выбранное для него мною. Вырывался из рук, прилипал к другим камням, впрочем, если вы, леди, можете сотворить голема, то понимаете, о чем я говорю. Очень похоже.

Таша медленно кивнула и надолго замолчала. В словах альНоора и в самом деле крылся глубокий смысл. Ведь маг, поднимая голема из груды щебня, не приказывает камням срастись в определенной последовательности. Он лишь отдает команду – и части будущего создания сами находят для себя нужные места, пропитываясь магией, что какое-то время будет поддерживать в големе подобие жизни. Значит… значит, и замок немного живой.

А Санкрист альНоор тем временем рассказывал – о том, как росли стены замка, как сходили с ума строители – часто просыпаясь среди ночи, они впотьмах бежали к сооружению, чтобы поднести камень к нужному месту или замазать раствором неприметную щель. Как работали до изнеможения, забывая о еде и питье, о сне и отдыхе. Как умирали.

– Не думайте, что я столь жесток, леди. – Санкрист уловил жесткий блеск в глазах молодой волшебницы. – Не в правилах Альянса Алого Пути бесцельно жертвовать жизнями, даже если это всего лишь жизни смердов. Когда я заметил неладное, приказал заменить рабочих. Отправить их в карьер, где ломали камни для постройки. А ночью они все вернулись. Тащили мешки с камнями на горбу и сразу шли к замку. Потом я приказал увозить одержимых подальше, в Гленнен. И связывать их. Это помогало. Стремление любой ценой строить замок ослабевало дней через десять. Через месяц проходило вовсе. Вначале приходилось менять людей каждые три-четыре недели. В конце строительства – каждые пять дней.

– Значит, замок сам управлял строительством? – Блайт покачал головой. – В это трудно поверить. Легенды говорят, что проект был создан вами, уважаемый.

– Полноте, – усмехнулся Санкрист. – Я маг, а не архитектор. Неужели вы думаете, господин Блайт, что все эти башенки, галереи, переходы нарисованы мной? Поверьте, если бы я сам создавал замок, то придал бы ему несколько менее помпезный внешний вид. Но вы ведь тоже сильный маг, господин Блайт, и должны помнить основной принцип Творения Сущего. В каждое Творение волшебник вкладывает частичку себя. Я разговаривал с одержимыми – они в один голос утверждали, что это мой голос приказывал им наращивать стены, укладывать черепицу, навешивать двери… Даже тогда, когда меня вообще не было здесь. Время от времени дела Альянса заставляли меня покинуть стройку, но, когда явозвращался, все вокруг были убеждены, что я никуда и не уезжал.

Он бросил короткий взгляд в сторону замка. Двери были призывно открыты, из узких окон струился теплый свет. Творение ждало своего Творца, просило вернуться, скучало и надеялось… Даже Таша ощущала исходящие от замка эманации доброжелательности, радушия, обещания любых мыслимых благ. И Альта то и дело поглядывала в сторону открытых дверей. Правда, теперь ее не тянуло внутрь неведомой силой, но на всякий случай Таша многозначительно посмотрела на Консула и стрельнула глазами в сторону девочки. Тот кивнул, давая понять, что будет настороже. Вполне вероятно, что пока Санкрист альНоор находится снаружи, в замок можно беспрепятственно войти и столь же свободно из него выйти. И Блайт, и Таша, и тем более Альта отчаянно желали заглянуть внутрь, пройти по лестницам и залам, быть может, пробраться в Лабиринт, о котором рассказывал альНоор. Но слишком велик риск – а вдруг замок сочтет, что новый гость вполне способен заменить хозяина? Леди Рейвен ничего не имела против бессмертия – если только это не означало на всю оставшуюся бесконечную жизнь оказаться запертой в стенах сооружения, которое лучше знало, что именно нужно его единственному жильцу.

– Когда замок был завершен, – продолжал рассказывать Санкрист, – люди пришли в себя. Не сразу, конечно… Еще с неделю рвались внутрь, волокли мраморные плитки, дерево для отделки, штукатурку. Часами бродили по залам в поисках места, куда это добро можно приспособить. Не находили. Знаете, господа, я до сих пор не могу забыть одного из них. Здоровенный бугай лет пятидесяти, весь седой… Он сидел на корточках посреди лестницы, держал в руках плиту из розового мрамора и плакал. Замок отказывался принимать его подношение.

Ташу передернуло от отвращения. Жить внутри у этого творения – не слишком приятное занятие.

– И вы все же рискнули войти в него?

АльНоор вздохнул.

– Разумеется. Я ведь строил замок для себя и не ожидал, что мое детище поведет себя столь своевольно. Позже я понял, что будь со мной хотя бы двое спутников, двери остались бы открытыми. Замок готов был принять меня и еще кого-нибудь, чтобы скрасить мое одиночество, что он впоследствии не раз демонстрировал. Но не более. А я пошел туда один. Ночью. Захотелось пройтись по тихим коридорам.

Он невесело усмехнулся.

– Вот и прошелся. Двери захлопнулись за мной, а за окнами, где еще мгновением раньше сияли звезды, замерцала бело-черная муть. Она стала моим спутником на долгие годы.

Он вытянул ладони к огню, пальцы чуть дернулись, ожегшись о взлетевшую искорку.

– Соскучился я по настоящему пламени.

– В замке полно каминов, – пробурчал Леердел, ни к кому не обращаясь. Первые слова, пророненные купцом с тех пор, как он узнал о времени своего пленения.

– Тебе не понять, – покачал головой альНоор. – Там огонь совсем другой… ненастоящий, пожалуй. Жжется, греет – и все же это иллюзия. Магическое пламя, не больше. Оно дарит тепло, но не умиротворение.

– Огонь – он огонь и есть, – так же мрачно сообщил купец. – Но ты говорил, Санкрист, что мы будем заточены в этом проклятом замке вечно, не так ли? Что же произошло? Твоя сраная магия исчерпалась?

– Я создавал заклинание в расчете на Вечность, – в голосе Творца послышалось неожиданно искреннее огорчение. – Не думал, что ошибусь. Но, видимо…

– Вполне вероятно, что вы и не ошиблись, уважаемый альНоор, – Ташу изрядно резануло фамильярное обращение купца к одному из величайших магов в истории Эммера. Пожалуй, заговори он в таком тоне даже с миролюбивым арГеммитом, не сносить наглецу головы.

– Что вы имеете в виду, леди?

– Вы слышали о магии формы?

Помолчав, Санкрист кивнул.

– Да, но не слишком много. Это знание считается утраченным.

– Почти так и есть, – согласился Блайт. – Но кое-что все же сохранилось. Альта, позволь…

– Да, господин.

Она потянула шнурок с шеи – и замерла. Подвески на кулоне не было.

– Хм, я почему-то так и думал. – Консул и в самом деле не выглядел удивленным. – Уважаемый альНоор… или я должен обращаться к вам как-то иначе?

– Когда-то я бы предпочел полное титулование, – хмыкнул маг. – Сейчас меня устроит любое обращение. Хотя бы и просто по имени. Я намного старше вас, Ангер Блайт, настолько, что эта разница позволяет забыть об условностях.

– Вы оказываете мне честь, Санкрист, – кивнул Консул. – Не соблаговолите ли пошарить по карманам куртки, что на вас надета? Вероятно, найдете что-то интересное.

Похоже, с возрастом альНоор отнюдь не утратил любопытства – к поискам он приступил с азартом, тем более что в куртке Блайта, предназначенной для дальней дороги, карманов было с избытком. В одном из них, самом маленьком, предназначенном для нескольких монет на самый непредвиденный случай, и обнаружился изящный медальон с дымчато-серым камешком в сплетении серебряных нитей.

– Забавная вещичка. – Маг подкинул кулон на ладони. – Вы эту находку имели в виду, Ангер?

– Именно. Это и есть овеществленная магия формы. Называется она «воспоминание». Такой кулон, полученный в дар, невозможно потерять, его не отберут и не выкрадут – пройдет совсем немного времени, и безделушка вернется к законному владельцу.

– Но он ведь мне не принадлежит…

– Я подарила его вам, господин. – Альта столь сильно покраснела, что это было заметно даже в отблесках костра.

Следовало отдать должное магу, он все понял практически сразу. Внимательно рассмотрел серебряный узор, долго вглядывался в камень, затем усмехнулся.

– Найти дорогу в замок, исчезнувший из мира, эта вещица не смогла, верно? А потому сам замок вынужден был вернуться и открыть передо мной двери. Да… это и в самом деле сильная магия, раз сумела взломать мои заклинания.

– Не взломать, – прошептала Таша, снова косясь в сторону распахнутых дверей колдовского сооружения. – Только обмануть.

– И то неплохо, – рассмеялся Санкрист.

Был ли он и в самом деле столь дружелюбным и некичливым, или же сказывалось действие пряжки, рассказывать о которой Консул явно не собирался, но беседа с древним магом протекала легко и непринужденно. Не ощущалось ни малейшей враждебности, напротив, альНоор был само обаяние, на вопросы отвечал охотно и подробно – хотя ведь, если подумать, ну какое право имеют путники, чей статус, безусловно, много ниже Творца Сущего, расспрашивать последнего о его сокровенных тайнах. Таша мысленно дала себе обещание – как только представится возможность, потребует с Консула клятвы, что тот более никогда не воспользуется этой паскудной «доверчивостью» в ее присутствии. Это ведь просто отвратительно – с готовностью выкладывать собеседнику все, что следовало бы держать при себе.

– Так почему же ты подарила мне этот кулон, милое дитя?

– Мы искали вас, господин, – тут же ответила Альта.

Таша чуть заметно поморщилась. Ну да, конечно, девчонка тоже под воздействием заклинания… Хотя эти же слова вертелись и на языке леди Рейвен, и если бы малышка промолчала, кто знает, может, волшебница первой раскрыла бы альНоору причины их встречи. С другой стороны, зачем же они пришли сюда, как не из желания получить помощь. Как ни крути, придется рассказать обо всем. Просто Таша столь много времени уделяла в прошлом тайным операциям Вершителя арГеммита, что просто не привыкла сразу выкладывать все начистоту.

А куда деться? Слова вертелись на языке, просясь наружу… Вон, Блайт явно получает удовольствие от происходящего, на губах улыбка играет, глаза смеются. Ему-то что, умеет со своей проклятой пряжкой обращаться, знает, как задавить в себе желание болтать не переставая.

– Вот как? – Санкрист не скрывал удивления. – И зачем вам понадобился старый маг?

Он, разумеется, кокетничал. Может, альНоор и родился восемь веков назад, но выглядел он полным сил, уж никак не стариком.

Держаться более не было сил, и Таша уверенно взяла нить рассказа в свои руки. Услышав об Изумрудном Жале, Санкрист удивленно вскинул брови, затем переглянулся с купцом. Эта пантомима не укрылась от глаз Таши, но с вопросами она решила на время подождать.

Наконец долгий рассказ подошел к концу. Рассказ, более похожий на исповедь, – волшебница окончательно попала под власть пряжки и так старалась выложить все свои приключения, что под конец даже слегка охрипла. К некоторому огорчению Консула, суть своего плана она так и не изложила – кроме основной идеи о прекращении войн отныне и впредь.

Когда последние слова были сказаны и девушка замолчала, старательно пытаясь отдышаться, заговорил Санкрист:

– Значит, вы решили найти мага, которому более ничего не нужно для себя самого. Какая наивность, леди. Разве может существовать человек, не имеющий желаний? У людей простых, обремененных заботами и тягостями, просты и желания – горстку монет, место управителя села, послабление в налогах, урожай побольше… а то и просто потраву на скотину соседа. У баронов и лордов желания схожи – только монеты они предпочитают золотые, а в качестве ненавистного соседа видят другого барона или лорда и желают, чтобы замок врага рухнул ему на голову. А Святитель или Император…

– Жаждут примерно того же?

– Да. А ведь маги – тоже люди, и им, как и остальным, нужно золото, статус и гибель врагов. Лишь мертвец свободен от желаний.

– Значит… вы не поможете нам, Санкрист?

– Я этого не говорил, – ухмыльнулся маг. Затем протянул руку. – Позвольте вашу шпагу?

Рука Таши замерла на эфесе. После услышанных слов она могла ожидать чего угодно – даже попытки преломить Клинок прямо тут, у костра. Она понятия не имела, в чем заключается ритуал использования Клинка судьбы, все книги говорили об этом достаточно туманно.

– Не бойтесь, леди. Я не намерен присвоить ни Клинок, ни возможный эффект от его применения.

После некоторого колебания волшебница все же отдала ему оружие. АльНоор долго рассматривал клинок, несколько раз попытался поцарапать лезвие – сначала кинжалом Блайта (Консул чуть поморщился, но смолчал, когда кинжал выдернули из ножен, висящих на его поясе), затем – кольцом, которое с ехидной усмешкой, непонятно чем вызванной, протянул магу Леердел. Осмотром альНоор, видимо, остался доволен.

– Если я не ошибаюсь, это и в самом деле Изумрудное Жало.

Купец издал короткий звук, который – не будь на его лице все того же мрачного выражения – можно было счесть презрительно-насмешливым хмыканьем.

– Какое-то время я считал, что этот Клинок находится в моей коллекции…

Еще один смешок.

– Но оказалось, что это всего лишь отменно выполненная подделка. Это было… очень большим разочарованием. Я горжусь своей коллекцией, господа, и, смею заверить, горжусь не без оснований. Поэтому предлагаю вам сделку, выгодную для меня и совершенно не обременительную для вас. После того как мы закончим реализовывать ваш план, леди, обломки Клинка достанутся мне.

– Обломки?

– Если уж мне не суждено хранить в коллекции истинное Изумрудное Жало, то я готов ограничиться преломленным Клинком. Устраивает вас такой обмен?

Таша и Консул переглянулись.

– Разумеется. Это самое меньшее, чем мы могли бы отплатить вам за помощь.

– Ну и прекрасно, – похоже, альНоор в согласии своих собеседников и не сомневался. – Думаю, леди, теперь вам следует рассказать нам суть задуманного вами плана.

Альта и Блайт обратились в слух. Лишь торговец Леердел все так же тупо смотрел на огонь. Он был всего лишь обычным человеком, для него пути магов были недоступны – даже если волею судьбы ему довелось ступить на один из этих путей. Сейчас он думал лишь об одном – о жене, уже превратившейся в старуху, и о дочери, ставшей взрослой и, вероятно, давно забывшей своего отца.

Ночь закончилась. Небо было еще темным, но верхушки близких гор уже окрасились в розовый цвет. Пятеро все так же сидели у почти прогоревшего костра на небольшом возвышении прямо напротив все еще призывно распахнутых дверей Высокого замка. Альта терла кулачками глаза, но на предложение альНоора отправиться спать в уютный теплый мешок лишь фыркнула, окатив мага презрительно-холодным взглядом. Консул, увидев эту реакцию, лишь усмехнулся – и в самом деле девчонка перенимала от своей госпожи не самые лучшие черты характера.

– Вы уверены, что знаете, что делать?

– Уммар альМегер, создавший Клинки, не оставил записей. Но некоторые из его творений уже выполнили свое предназначение, значит, решение лежит на поверхности.

– Я начинаю ненавидеть «обратное плетение», – прошептала Таша. – Но это кажется единственно правильным путем. Посмотреть узор, найти спусковые нити…

– Да, это не самая приятная магия, – согласился с ней альНоор. – Но могу вас утешить, леди, вскрыть формулу Клинка вам не удастся.

– А вам?

– Мне тоже. Дело в магическом стекле, леди. Оно настолько напитано простейшей грубой магией, что тонкие формулы Творения увидеть совершенно невозможно. Вот об этом, кстати, в книгах писали. Собственно, именно поэтому альМегер и сделал основой своего творения магические Клинки. Более всего он боялся, что кто-нибудь сумеет повторить его открытие.

– Зачем вообще он тогда создавал Клинки?

– Точных сведений нет, только несколько предположений, высказанных еще современниками альМегера.

– Такой книги у отца не было. – Таша лихорадочно прокручивала в памяти содержимое родительской библиотеки.

Маг снисходительно усмехнулся.

– Я искал Изумрудное Жало больше пятнадцати лет. Собрал все источники, какие только существовали… искал намеки, случайные оговорки, на первый взгляд, даже никак не связанные с Клинками. В одном письме содержалось упоминание о том, что Уммар имел врагов…

– А что, есть маги, врагов не имеющие? – насмешливо поинтересовался Блайт.

– Ну… большинство магов выбирают для отмщения не столь экзотические способы. Я предполагаю, что альМегер намеревался применить Клинки против своих противников. Вряд ли он желал им просто смерти, слишком уж это банально. Скорее изменить им судьбу, превратив их жизнь в сплошную череду несчастий и неудач. Но кто-то успел раньше – перерезал старику горло. А шпаги остались неиспользованными, и об их предназначении узнали много позже. Наследники быстро распродали имущество покойного мага, включая и его архивы. Большая часть записей попала, разумеется, в руки Триумвирата, но их не оценили по достоинству – поручили разбираться с архивом мелким сошкам. А те, сообразив, что попало в их руки… В общем, вскоре тайна перестала быть тайной, за Клинками началась настоящая охота, а Уммар альМегер был объявлен Творцом Сущего.

– А что было потом?

– К тому времени, как начались поиски, часть Клинков уже успели сменить хозяев, да и не по одному разу. Алмазная Игла попала к одному из инталийских баронов, на горе себе не сделавшему из этого особого секрета…

Повествование длилось долго. Альта смотрела на Санкриста завороженным взглядом, напрочь забыв о сонливости, Таша тоже слушала, открыв рот, и даже Леердел, все еще прятавшийся за маской угрюмости, проявлял явный интерес к рассказу. А маг все говорил и говорил – о том, как искали Клинки, как убивали за право владеть ими – и как умирали, пытаясь уберечь это сокровище. Веками Клинки переходили из рук в руки, но мало кто решался применить скрытую в них силу. Всегда казалось, что проблему еще можно решить обычным путем – золотом или сталью. А Клинок судьбы следует приберечь для иной, более трудной ситуации. Первой сломалась Алмазная Игла, заставив содрогнуться Империю и лишив рассудка ее правителя. Потом, тремя веками позже, преломился Рубиновый Шип – и настала очередь потрясений для Инталии…

Большую часть этой истории Блайт знал – ему тоже доводилось читать книги из истории Творений Сущего и их Творцов, правда, не в таком объеме, как Таша Рейвен, для отца которой поиск Клинка был увлечением всей жизни. История Клинков не была особо уникальной – так уж получилось, что почти все выдающиеся достижения в области магии оставляли за собой зримый кровавый след. Кроме, пожалуй, Высокого замка – если не считать тех, кто умер, возводя его стены.

Рассвет вступил в полную силу, созрел, а теперь умирал, уступая очередь дню. Облака, с вечера плотно затягивавшие небо, расступились, освободив место холодной осенней синеве, лучи восходящего солнца утратили красные отблески и теперь несли приятное тепло – один из последних теплых дней. Не настолько теплых, чтобы растопить уже выпавший местами снег, но достаточно – чтобы пробудилось желание снять шапку, расстегнуть меховую накидку, подставить лицо яркому свету.

– Самое время, – заметил Консул.

АльНоор кивнул. Да, пусть Творец, создавший Клинки, и принадлежал Триумвирату, пусть и поклонялся ночной Тьме и Эмнауру, ее олицетворявшему, но магии все равно, когда вступать в дело. Альянс во все времена предпочитал день, лучше всего именно такой – солнечный. Хорошее предзнаменование… хотя ни один маг не верит в добрые приметы. И в недобрые тоже.

– Леди, ваше решение окончательно?

Таша кивнула. Блайт чуть заметно улыбнулся – план леди Рейвен не казался ему обреченным на успех, но и ничего лучшего в голову не приходило. Клинок не способен изменить сущность людей, он воздействует только на судьбу одного человека. А как заманчиво было бы пожелать, чтобы злоба, зависть, жестокость исчезли из людских сердец. Но это невозможно, не родился еще Творец, способный решить эту задачу. Да и не Творец нужен для этого.

– Вынужден напомнить, что Клинок судьбы можно использовать лишь один раз.

– Я знаю… – Голос волшебницы чуть заметно дрогнул.

Все чувства были отчетливо написаны на лице девушки. Не зря служители Триумвирата закрывают лица чеканными масками – ведь мимика способна открыть наблюдательному взгляду много такого, о чем не скажут слова. За годы службы Блайту пришлось познакомиться с тысячами лиц – решительных и напуганных, лживых и открытых, высокомерных и льстивых… Консул давно уже научился сразу узнавать, что собирается сказать человек – еще до того, как прозвучит первое слово. Что скажет в начале беседы – и о чем будет говорить потом, когда осознает свое положение.

Сейчас, очевидно, леди Рейвен охватывал страх. Она опасалась, что древнему магу не удастся справиться с Изумрудным Жалом. Боялась краха своего плана, казавшегося ей таким безупречным. Подозревала, что Санкрист может пожелать чего-то для себя. Бессмертия Клинок дать, разумеется, не может, а вот обеспечить власть, богатство – это ему вполне по силам.

– Приступим.

Санкрист встал, поднял над головой Клинок, ухватившись одной рукой за эфес, а второй – за бритвенно-острое лезвие. Он был очень осторожен – но почти тут же из порезанной ладони выступили капли крови, смачивая зеленое лезвие. Солнечные лучи навылет пробивали магическое стекло Клинка, рассыпаясь яркими изумрудными искрами. Консул даже мотнул головой, стараясь отогнать наваждение – вроде бы магия еще не вступила в действие, но почему же тогда так ярко сияет Клинок?

Чеканя слова, альНоор приступил к изложению требования. Не просьбы – Клинок обязан подчиниться, а потому ему следует приказывать, жестко, четко, не допуская двояких толкований. Блайт тоже встал, сделал пару шагов и оказался у мага за спиной. Положив руку на эфес меча, глазами подал знак Таше – мол, если альНоор рискнет проявить своеволие… Маг, вне всякого сомнения, тоже понял, что ошибки или, хуже того, нарушения договоренности ему не простят, но даже не шелохнулся – его голос звучал ровно, без неуместных сейчас эмоций.

Вот сказано последнее слово. Санкрист напряг руки, понимая, что магическое стекло сейчас рассечет кожу до кости…

И с легким звоном Клинок переломился. Погасло охватывавшее его сияние, теперь это была просто сломанная шпага – потрепанный эфес, из которого торчал обломок лезвия ладони в три да острие, изрядно запятнанное кровью.

– И все? – тихо спросила Альта.

Санкрист пожал плечами.

– Вероятно, да. Леди, вас не затруднит зарастить порез? Он весьма болезненный, а за годы пребывания в Высоком замке я порядком отвык терпеть боль.

Пока волшебница накладывала «исцеление», все молчали. Пытались понять, ощутить, что же изменилось в мире. На первый взгляд – совершенно ничего. Все так же светит солнце, все так же холодны – и останутся холодными до весны, пока лик Эмиала вместе со светом не начнет посылать и тепло – камни. Призывно распахнуты двери замка. Фыркают лошади, уткнувшись в торбы с ячменем. Поднимается тонкая струйка дыма над костром, давно уж подернувшимся белым пеплом. Никаких перемен.

– Как-то странно, – пробурчал Леердел. – Я думал…

Он замялся, подбирая слова.

– Гром и молния, вспышка света, глас с небес? – хмыкнул альНоор.

– Ну… что-то вроде этого.

– Если настаиваешь, – хмыкнул маг, делая короткий взмах рукой.

Ветвистая молния врезалась в камни, громыхнуло, брызнул фонтан щебня, в воздухе запахло грозовой свежестью. Альта ойкнула, на лице Таши отразилось явное неодобрение. Леердел ругнулся, отскакивая в сторону, хотя голубой разряд стеганул по скалам в добром десятке шагов от него. Консул лишь пожал плечами – пожалуй, шутка была уместна, все слишком напряжены, необходима разрядка. Хоть бы даже и такая, нарочито-бессмысленная.

– И что же дальше? – снова потребовала ответа девочка.

– Дальше будет видно. – На этот раз Санкрист снизошел до объяснений. – Судьба человека не меняется в один миг. Он должен принять важное решение, которое отразится на будущем всего Эммера, но решение это не будет каким-то озарением. Он продумает, найдет аргументы – и для себя, и для других. Потом начнет реализовывать свой план…

– И ему удастся?

– Если магия Клинка сработала, как задумано – удастся. Может быть, не сразу, но непременно удастся. Ведь Клинок не просто вкладывает мысли в голову своей хм… жертвы, он меняет ее… его судьбу так, чтобы эти мысли осуществились. Значит, человек найдет и соратников, и средства, и выберет правильный момент. Эффект от преломленной Алмазной Иглы наступил спустя несколько часов. Действие Рубинового Шипа сказалось спустя два месяца. Во время одной из малозначительных стычек погиб сын Иланы Пелид, вызвав в душе матери волну ненависти к войне вообще и Ордену в частности. Святительница потребовала от Несущих Свет прекращения экспансии, хотя они имели вполне реальный шанс поставить Империю на колени если не навсегда, то очень надолго. Так что время здесь не играет особой роли, но эффект будет достигнут… если это вообще возможно.

– А если невозможно? – допытывалась Альта.

– Тогда Клинок сломался впустую, – вздохнул альНоор. – Но не думаю, что так будет. План леди Рейвен не лишен изящества и на первый взгляд кажется вполне осуществимым.

– Что вы намерены делать дальше? – поинтересовался Консул, ни к кому конкретно не обращаясь. Вернее, вопрос касался всех присутствующих.

– Я возвращаюсь в Гленнен, – заявила Таша. – Несколько дней полноценного отдыха не повредят. Потом… посмотрим. Я еще не решила.

– У вас, господин Блайт, нет лишних лошадей, – подал голос Леердел, – и я не претендую на то, чтобы купить одну из ваших. Но, возможно, вы позволите мне добраться до Гленнена в седле? Девочка может ехать по очереди с кем-то из взрослых. Признаться, меня не прельщает идея идти к побережью пешком.

Блайт рассеянно кивнул. Его путь лежал в порт, а там – корабль и, если повезет, благословенная Кинтара, спокойная и безопасная. Пожалуй, его планам взять девочку с собой не суждено осуществиться. И сама Альта не захочет, и Таша наверняка будет против. К тому же, если война закончится, под присмотром волшебницы малышке будет безопасней.

Взгляды всех присутствующих скрестились на Санкристе. Он улыбнулся, подбросил на ладони серебряный брелок.

– Ты знаешь, Альта Глас, что означает твое имя?

– Да, господин. Мне сказали. Это имя переводится как «Капля удачи». Это имя дала мне Попечительница Лейра Лон, когда взяла меня в Школу.

– Вот как… Оно явно составлено по правилам магии Истинного Имени. Не без ошибок, конечно, но кому сейчас известны давно утраченные законы. Что ж, девочка, ты уже получила свою каплю удачи и в будущем рассчитывай только на себя.

– Получила? Наверное, когда удалось бежать из Школы? Или… или когда наш корабль тонул и неподалеку оказался остров? А может, когда…

– Не стоит гадать, – покачал головой Санкрист. – Одному Эмиалу ведомо, в какой момент твое имя оказало тебе помощь. Лично я думаю, что это произошло в тот день, когда Святителю Орфину вздумалось сделать тебе подарок.

Он протянул Альте серебряный кулон.

– Я получил его от тебя в дар, теперь же снова дарю его тебе. Владей им по праву, девочка, и не забывай старого мага.

– Что вы имеете в виду, Санкрист? – тихо спросила Таша, уже зная ответ.

– Я возвращаюсь в Высокий замок.

– Что? – Леердел разом вышел из своих меланхоличных раздумий. – В замок? Опомнись, маг, ты же ненавидишь эти стены! Ты же столько раз проклинал их! Ты же мечтал о свободе!

– Я все помню, друг мой, – мягко улыбнулся альНоор. – Я все помню, каждое сказанное слово. Но увы, это сильнее меня. Я вложил в замок кусочек своей души, и теперь он зовет меня, зовет все настойчивее с каждым часом. Я уже не могу бороться с этим зовом… и даже если вы свяжете меня, это вряд ли поможет. Скорее всего тогда я просто сойду с ума.

– Мне кажется, замок зовет и всех нас… – прошептала леди Рейвен.

– Нет, – покачал головой Санкрист. – Только меня. Вы слышите лишь слабое эхо этого крика, но вы можете сопротивляться ему. Я не могу. Прощайте, мне пришло время вернуться. Он ждет… и страдает. Вам не услышать этого, а я чувствую, как ему больно, как тоскливо и одиноко. Пусть вам сопутствует удача, каким бы ни был ваш дальнейший путь.

Он сжал в руке обломки зеленой шпаги, не замечая новых порезов, и неторопливо зашагал к распахнутым дверям замка. И Таша сразу же ощутила перемену – теперь от величественного сооружения исходили волны радости. Так ребенок протягивает руки навстречу возвращающемуся отцу, так радостно повизгивает собака, ощутив приближение боготворимого хозяина, так влюбленный юноша предвкушает радость встречи с возлюбленной. Не только Таша – каждый ощутил эту бурю радостных эмоций, заливавших сейчас все вокруг. Даже мрачное лицо Леердела разгладилось, и теперь он смотрел в спину Санкриста с пониманием и даже чем-то вроде одобрения.

– Каждый человек хочет вернуться домой, – пробормотал торговец. Вероятно, сейчас перед глазами Леердела мелькал образ его собственного дома. Повзрослевшей дочери и постаревшей жены. Неизвестно, как семья примет его, вернувшегося после стольких лет, но он обязательно узнает это.

Уже на пороге маг остановился. Повернулся, вскинул руку, прощаясь… сделал шаг назад. И массивные резные створки медленно закрылись. По стенам замка пробежала чуть заметная дрожь, затем они подернулись дымкой, начали таять…

– Они и в самом деле уходят?

Бетина стояла на центральной площади Обители – такой большой в обычное время и такой маленькой сейчас, неспособной вместить всех желающих проводить Лейру Лон в последний путь. Море людских голов – изящные женские шляпки, белые перья султанов на рыцарских шлемах, блестящие каски солдат. Довольно часто – повязки, сквозь которые проступают темные влажные пятна. Оружие у каждого второго, город все еще на военном положении, хотя о прекращении войны объявлено официально. Многие не верили, подозревая либо нежелание Ордена говорить правду, либо злой умысел со стороны имперцев. И то, и другое в общем-то не лишено оснований.

– Да, первые полки уже на марше. Индарские клинья пока что на прежних позициях. Комтур заявил, что они покинут холмы последними. Это разумно.

Метиус арГеммит сильно постарел. Бетина запомнила его иным – пусть немолодым, но энергичным, полным сил мужчиной, всегда готовым улыбнуться шутке. Сейчас перед ней была лишь тень прежнего Вершителя. Слишком много горя, слишком много потерь. И слишком неожиданная развязка…

Там, в шатре, торопливо воздвигнутом посреди поля, что так и не успело окропиться кровью, арГеммит был единственным, кто не задал Комтуру ни одного вопроса. Просто выслушал «Ультиматум Зорана», как, несомненно, в летописях будут именовать речь старого Комтура, и кивнул – мол, согласен. Святитель Верлон презрительно оттопыривал губу, как будто это его войска контролировали ситуацию. Генерал Ви хватался за меч, Седрумм брызгал слюной и обвинял индарца во всех смертных грехах, Ульмир прожигал Комтура ненавидящим взглядом. Признаться, взгляды Арая Ватере и Мирата арДамала тоже не отличались теплотой. И лишь Вершитель арГеммит – единственный, кроме Верлона, человек в шатре, по своему статусу равный Комтуру Зорану, выглядел равнодушным ко всему.

– Магистр Верра, командующий рассказал мне о вашей идее, благодаря которой удалось нейтрализовать големов. – Метиус чуть склонил голову. – Блестяще исполнено. Орден подтверждает статус, который был вам временно присвоен. Вы заслужили право носить этот обруч.

Бетина поклонилась, хотя прекрасно понимала, что кроется за этим щедрым заявлением. Орден потерял слишком много магов, ему сейчас как никогда нужна свежая кровь. Наверняка последуют и другие назначения, пусть даже кандидаты не вполне дотягивают до уровня, необходимого настоящему магистру. Правда, себя она считала вполне достойной высокого статуса.

– Мои поздравления, магистр Верра. – АрДамал доброжелательно улыбнулся.

– Благодарю вас, Вершитель, благодарю, командующий. Я… постараюсь оправдать ваше доверие.

– Не сомневаюсь, что вам это удастся, – несколько суховато обронил арГеммит.

– Вершитель, позволительно ли мне будет спросить?

В присутствии арГеммита Бетина заметно робела. Почему – на этот вопрос она и сама не знала ответа. В иное время она воздержалась бы от расспросов, в конце концов можно было поговорить и с арДамалом – позже, когда завершится ритуал прощания с Лейрой Лон, когда командующий справится с сотнями неотложных дел. Вопросов, требующих немедленного решения, действительно было немало – с момента, когда первые колонны инталийской армии вошли в спешно освобожденные от баррикад ворота, арГеммит снял с себя полномочия, и теперь за обороноспособность города отвечал командующий. До тех пор пока не назначит нового командира гарнизона… Хотя Бетина не без оснований предполагала, что арДамал предпочтет занять это место сам, уступив свой нынешний пост кому-нибудь другому. На усмотрение Вершителя, разумеется.

Да, с вопросами можно было и подождать. Но Бетину терзало любопытство – там, в шатре, раскинутом под черно-белым стягом мирных переговоров, она ловила каждое слово, но общий смысл, казалось, все время ускользал.

– Да, разумеется, – рассеянно кивнул Метиус. – И оставь этот тон для Верлона, он любит подобную велеречивость.

– Почему он так поступил?

– Кто?

– Зоран. Ведь исход битвы был предрешен, не так ли? Командующий сказал, что у нас практически нет шансов.

– Он сказал «практически»? – Метиус пожал плечами. – Это весьма оптимистичная оценка ситуации.

– Тем более. Я не понимаю, почему Зоран принял решение, которое не найдет поддержки ни у Круга рыцарей, ни у Империи. Мне показалось, что и Святитель Верлон не выразил восторга…

– Святитель Верлон неглуп, – буркнул арГеммит, – и понимает, что ультиматум придется по душе народу. Горожане уже прославляют имя Зорана-миротворца, пройдет пара-тройка недель, и славословия зазвучат в Броне. А через пару месяцев – и в Кинтаре. Южане не боятся вторжения, но мирное время больше подходит для торговли. Верлон понимает, что ультиматум в немалой степени подтачивает власть Святителя.

– Как и власть Императора?

– Разумеется. Правитель страны, принимающий решения государственной важности с оглядкой на сильного соседа, вполне может ожидать насмешек в свой адрес. А это не по нраву никому – ни Святителю, ни Императору.

– А рыцари Индара?

– Круг рыцарей, безусловно, поддержит своего Комтура, для них это дело чести. Даже если в душе и будут не согласны с ним. Командирам индарских клиньев все равно – для них дело найдется в любом случае. Мелкие пограничные стычки, выяснения отношений между баронами, операции против корсаров – все это не попадает под действие ультиматума. Спрос на индарских ветеранов по-прежнему будет высок.

– С народом все ясно, – хмыкнул арДамал, вступая в разговор. – Но знать не потерпит…

– Разумеется, знать будет проявлять недовольство, – не стал спорить с очевидным арГеммит. – Но до открытых выступлений дело не дойдет. Во всяком случае, в ближайшие годы. В этом Зоран прав, за человеком, готовым обратить против себя мечи всех без исключения индарских наемников, пойдут немногие.

Бетина закрыла глаза, вспоминая слова Комтура Зорана.

«Отныне и впредь Круг рыцарей будет стоять на страже мира в Эммере. Кто бы ни развязал войну, клинья Индара выступят на стороне подвергнувшихся нападению. Без оплаты, без контракта, всеми наличествующими силами».

Зоран был многословен, но именно эти короткие фразы излагали суть его ультиматума. Имперцы оказались перед выбором: либо снять осаду и вернуться в Гуран, так и не добившись победы, либо продолжить сражение… и получить удар в спину от полных сил индарцев. В последнем случае шансы на победу имперцев были поистине призрачны.

И они уходили… Колонна за колонной, полк за полком.

Зоран детально описал, какова будет реакция Индара в той или иной ситуации, в каких случаях Круг рыцарей вмешается, а какие сочтет слишком незначительными. Тяжелая пехота Индара представляла собой внушительную силу. В одиночку она не могла соперничать с армиями великих государств, но в союзе с любым из них вполне могла переломить хребет другому. Поэтому позиция Ульфандера Зорана была практически беспроигрышной. Не имея возможности претендовать на главенствующую роль в Эммере, он намеревался стать той гирей, что в любом случае качнет весы справедливости не в пользу агрессора.

– Ультиматум Зорана обещает как минимум несколько лет мира, – продолжал арГеммит все тем же равнодушным голосом. – По крайней мере до тех пор, пока он является Комтуром. Хотя не исключено, что и в дальнейшем Круг рыцарей будет придерживаться политики, установленной Ульфандером. Его уважают за честность и верность принципам. Для индарцев понятие рыцарской чести столь же значимо, как и для светоносцев Ордена. А быть стражами мира – это, пожалуй, ничуть не менее почетно, чем быть самыми известными наемниками Эммера.

– Наемников опасаются, но их не любят, – заметил арДамал.

– Тем более. Новая роль может прийти индарцам по вкусу.

– Я не слышу в вашем голосе удовлетворения, Вершитель, – неуверенно пробормотала Бетина. – Разве мир не пойдет на пользу Инталии?

– В настоящий момент – безусловно. – АрГеммит посмотрел на девушку несколько снисходительно. – Еще лет десять – пятнадцать, пожалуй, тоже. Но потом ситуация будет иной. Сила рыцарей будет искать выход, и мелкие стычки перестанут их удовлетворять. Стремление к славе иногда оказывается сильнее голоса рассудка.

– Значит, выхода нет? Новая война неизбежна?

– Об этом знает лишь Эмиал, – ухмыльнулся командующий.

– Как бы там ни было, Орден получил длительную передышку. Достаточную, чтобы полностью восстановить силы и быть готовым к возможным потрясениям.

Внезапно по толпе прокатился стон. Людское море качнулось вперед, натолкнулось на сомкнутые щиты латников и замерло. На площадь вступила похоронная процессия. Мерно ступали кони рыцарей, закованных в белые латы. Изрубленные, с содранной эмалью – эти доспехи совсем недавно побывали в бою. Всадники ехали, склонив головы, сжимая в руках обнаженные мечи. За ними двенадцать пеших рыцарей несли носилки, на которых лежали павшие защитники города.

Бетина охнула… Она, следуя за арДамалом, оказалась в первых рядах зрителей и теперь хорошо видела даже мельчайшие детали. Лейра Лон и Гент арВельдер лежали рядом. На молодом воине были полные рыцарские доспехи, лишь шлем отсутствовал. Руки скрещены на груди поверх двуручного меча – того самого, что был с арВельдером в его последней битве. Иззубренный клинок, покрытый темными пятнами засохшей крови, резко контрастировал с новыми латами.

На Лейре было надето белоснежное платье, украшенное изысканной золотой вышивкой. Лишь рыцари и маги понимали смысл, заложенный в эти сияющие узоры.

– Творец Сущего… – прошептала Бетина.

– Да, – кивнул арГеммит. – Лейра Лон сумела, пусть и ценой жизни, перешагнуть через привычные всем границы. Она – истинный Творец. Жаль лишь, что тайна ее магии ушла вместе с ней.

Бетина чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Она не боготворила Лейру, как большинство других учеников, и не была слишком высокого мнения о способностях Попечительницы, считая, что место в Совете Вершителей та получила исключительно формально. И теперь ее терзал стыд.

– Сколько магов пытались найти путь к Творению Сущего. Сколько лет было потрачено на изучение старых книг…

– Быть может, – тихо пробормотал Метиус, – чтобы что-то найти, нужно что-то потерять.

Рыцари медленно шагали, впечатывая стальные сапоги в брусчатку мостовой. И огромная толпа склоняла головы, когда носилки проплывали мимо. Рыцарь и волшебница лежали рядом, плечом к плечу. Бетина не сомневалась, что в Усыпальнице Доблести – месте, где многие века хоронили самых выдающихся воинов и магов Ордена – Лейра и Гент будут вместе. Вечно. Вместе в жизни, вместе и в смерти.

Темная комната, освещаемая всего несколькими свечами. Черно-красный ковер, такие же гобелены на стенах. Пылающий камин, небольшой столик из черного дерева на изящных ножках, мягкое кресло. В кресле – молодая и красивая женщина, темные волосы чарующими волнами спадают на грудь, глаза, обрамленные длинными ресницами, прикрыты. Ей нравился полумрак. В последнее время – в особенности.

Немилость Императора не слишком волновала Дилану. Благоволение правителей недолговечно, и тот, кто не понимает этого, рискует преждевременно окончить свой жизненный путь. Дилана умела проигрывать, а потому при первых же признаках недовольства Его Величества Унгарта Седьмого предпочла исчезнуть куда-нибудь подальше – тем более что благодаря щедрости Императора, ей было где спрятаться. Не от повелителя – он найдет, если пожелает. Скорее от недоброжелателей, которых хватало.

Вне всякого сомнения, немилость не продлится вечно – тем более что вызвана она, по большому счету, не какой-либо фатальной ошибкой Диланы, а простым стечением обстоятельств. Его величество уже держал Инталию за горло, уже видел себя внесенным в летописи в качестве первого Императора, одержавшего сокрушительную победу над своим западным противником. И вдруг такое фиаско… неудивительно, что полетели головы. Ульмир отправлен в отставку, Седрумм сохранил свое место, но кресло под ним изрядно пошатывается – и не только потому, что не способно выдержать вес этого борова. А Ви… ну что ж, несколько слов, сказанных в нужное время и в нужном месте сделали свое дело. Правда, из уважения к прежним заслугам, Император позволил бывшему генералу умереть почетной смертью – от двуручного меча. Сама Дилана предпочла бы видеть Сюрта Ви болтающимся в петле… но, видимо, не судьба.

Зато новый Консул Тайной стражи, несмотря на все усилия так и не сумевший отыскать своего предшественника, обрел заслуженную награду. В обычное время Император взирал на подобные промахи с известным снисхождением, понимая, что не так просто найти человека на просторах Империи, но в случае с бежавшим Ангером Блайтом проявил жесткость. Новый Консул Дварл получил время… затем ему была дарована отсрочка. А потом на Площади Правосудия закачалось в петле еще одно тело. Что поделать, печальный исход военной кампании не располагал к милосердию, и Дварлу стоило бы это понять.

Тяжелые времена для Империи. Но все пройдет. Рано или поздно услуги Диланы снова понадобятся Императору, и он позовет ее.

Дилана протянула руку и пододвинула к себе пожелтевший от времени лист бумаги. Задумалась…

Много лет назад, еще в те времена, когда она состояла в Ночном Братстве, ей довелось иметь доверительную беседу со Старшим Братом. Тщедушный старичок, державший в своих измученных артритом пальцах нити жизни и смерти множества своих людей, владевший тайнами, за беглое ознакомление с которыми многие готовы были отдать все что угодно, щурил на гостью подслеповатые глаза. Старик немало гордился тем, что знает в лицо и по имени всех Братьев до единого. И Сестер тоже. Каждого он удостаивал беседы, по итогам которой человек либо становился Братом, либо навсегда и бесследно исчезал. С некоторыми Старший Брат встречался повторно – и это, как правило, было дурным предзнаменованием. Дилане довелось беседовать с главой Ночного Братства четырежды. Та встреча была третьей.

– Ты знаешь, в чем смысл жизни, Дилана? – Голос его был сухим и дребезжащим.

– Служить Братству. – Она была уверена, что старик ждет именно такого ответа.

Он засмеялся хриплым, каркающим смехом.

– Брось, девочка, ты среди нас уже достаточно долго, чтобы никто не усомнился в твоей верности. Ответь прямо.

Она думала долго, и старик не торопил ее. Медленно тянул из серебряного бокала неприятно пахнущее варево – наверняка сбор лекарственных трав, продляющий жизнь и восстанавливающий силы. Время от времени ползли слухи, что старику уже недолго осталось… правда, обладатели слишком длинных языков жили недолго.

– Я… не знаю.

– Когда-нибудь, – Старший Брат снова сделал глоток, – когда тебе станет очень тяжело, возьми лист пергамента и начертай на нем имена. Имена друзей, имена врагов. А когда они уйдут из жизни – вычеркни. И если однажды ты увидишь, что все имена на твоем листе зачеркнуты – тогда и поймешь, что дальнейшая жизнь бессмысленна. Но до тех пор…

Позже она не раз вспоминала ту беседу. И когда явилась к старику в четвертый и последний раз – напомнила. И предупредила – не попросила, а именно предупредила, с легкой угрозой – что не стоит вносить ее имя в заветный список. Ни как друга, ни как врага. Особенно – как врага. Старик внял. Тем более что Дилана предложила за свою жизнь немалую цену.

В тот день, вернувшись всвой дом, она вычеркнула из списка одну строку. Не потому, что человек, чье имя было внесено в список, умер. Просто он перестал быть врагом.

Дилана Танжери вгляделась в начертанные строки. Два столбца. В одном, коротком – имена друзей. Всего две строки. Два человека, которые были ей в чем-то дороги. Два имени давно уже вычеркнутых из списка и из жизни. Молодой офицер, убитый много лет назад. И телохранитель, повешенный инталийцами.

Второй список был длинен. Она пробежала глазами по зачеркнутым строкам, усмехнулась… Как быстротечно время, как легко оно приносит забвение! Какие-то имена она даже не помнила – а ведь раньше они что-то значили для нее. Сюда не попадали люди, чья жизнь требовалась Императору. Это был перечень ее личных врагов, и в нем были зачеркнуты почти все имена. Почти. Осталось всего два.

Таша Рейвен.

Ангер Блайт.

Она усмехнулась. Что ж, жить все еще стоило.

Заключение

Серо-черная пелена. Я стою у окна, чувствуя, как успокаивается бешено колотящееся сердце. Я снова дома.

Замок рад. Нет, это даже нельзя назвать радостью… восторг, благодарность, любовь… Он счастлив, что я вернулся, он хочет служить мне и впредь, оберегать от опасностей, выполнять мои даже толком не осознанные желания. Потакать во всем. Те несколько часов, пока я отсутствовал, он страдал. И теперь снова возвращался к жизни.

Я усмехнулся – самые надежные тюрьмы те, что мы создаем себе сами. Никогда не решится на побег узник, уверенный, что избрал себе заточение по доброй воле.

Отхожу от окна, снова сажусь в кресло. В камине по-прежнему пылает магический огонь, на столике, рядом с обломками Изумрудного Жала, появляется изящный бокал, наполненный вином. Интересно, существует ли еще этот сорт? Или он остался лишь в старых летописях кинтарийских виноделов, как одно из лучших их достижений. Скорее так и есть. Подобные шедевры удается создать ладно если раз в столетие. Вино невозможно сберечь для грядущих поколений, и никому уже не суждено узнать изумительный вкус «Золотой осени». А мне стоит лишь протянуть руку.

В моих руках – эфес Клинка судьбы. Пальцы скользят по зеленому стеклу, касаются места излома.

– Ты так наивна, юная волшебница, – шепчу я, словно леди Рейвен сможет меня услышать.

Я сделал то, что она просила – хотя и не верил в успех. Клинок меняет судьбу, но жизнь человеческая коротка. Пройдут годы, Ульфандер Зоран окончит свой путь, и мир Эммера снова станет свободен от магии Клинка. Быть может, какое-то время все будет оставаться по-прежнему. Индар будет стоять на страже мира, Инталия и Гуран – плести интриги, строить коварные замыслы. Леди Рейвен не подумала, что эти два колосса вполне могут договориться друг с другом и просто растоптать Индар, чтобы позже вернуться к прежним занятиям – пролитию крови во славу того или иного бога. Хотя нет… При жизни Зорана этого не произойдет, а жизнь его будет долгой – уж об этом Клинок позаботится, таковы условия его преломления. А потом…

– Я рад, что познакомился с тобой, Таша Рейвен.

Мне кажется, что она так и не поняла, почему я согласился исполнить отведенную мне роль. А я не стал объяснять, что был просто очарован ее готовностью пожертвовать величайшим из сокровищ Эммера. Не использовать Клинок для себя, отдать его силу своей стране – достойное дело. На такое способен не каждый…

Я поднимаю Клинок и любуюсь отблесками огня в зеленом стекле.

– Спасибо тебе, волшебница, за этот подарок. Ты ведь отдала мне не просто обломки исполнившего свою роль Клинка. Ты отказалась от славы и признания, вручая мне единственное весомое доказательство своей победы. Неужели ты не поняла этого?

Леди Рейвен все понимала прекрасно. Как и ее спутники. Я знаю это, я видел понимание в их глазах. Трудно быть спасителем, пусть эта роль достанется Ульфандеру Зорану, которого я никогда не видел и уже никогда не увижу. Мне его немного жаль, его ждет непростое будущее. Комтур верит, что мысль стать гарантом мира и безопасности принадлежит ему одному. Пройдет немного времени, и, кроме личной убежденности в собственной правоте, найдутся и другие аргументы. Озарения… знамения… человеческий разум гибок.

– Прими мои соболезнования, Комтур. И прости за то, что отныне ты не властен над своей судьбой. И еще за то, что твое дело вряд ли надолго переживет тебя самого.

Невозможно изменить сущность людей волей одного человека, пусть даже он будет величайшим магом всех времен и народов. Свет и тьма, добро и зло, Эмиал и Эмнаур – непримиримые враги и останутся таковыми навсегда. А значит, те, кто им поклоняются, также не оставят надежды доказать всем и каждому, что именно их служение истинно, именно их вера самая правильная, именно их миропонимание достойно дальнейшего существования. Несогласным – смерть. Сомневающимся – принуждение.

– А что бы я сделал на твоем месте, девочка?

Нет ответа. Вернее есть – но такой ответ не понравится молодой волшебнице и ее суровому спутнику. Но я не мог предложить этого волшебнице – такое решение несло слишком много горя. У меня не нашлось бы силы обречь Эммер на подобное испытание, я слишком слаб для этого.

Потому что единственным способом избавиться от многовекового противостояния является кровь. Очень много крови – преимущественно крови людей, совершенно не повинных ни в чем. Не вооруженный до зубов друг, требующий мира под звон стали, требуется Эммеру. Ему нужен враг, враг страшный и могущественный, перед которым не смогут устоять в одиночку ни белые рыцари, ни маги Триумвирата, ни имперская гвардия, ни закаленные в боях индарские наемники. Пусть умоется кровью земля, пусть закроет небо дым пожарищ… И пусть не только владыки, но и каждый человек поймет, что победить можно лишь объединившись, лишь встав на пути врага плечом к плечу.

Если это когда-нибудь произойдет – я готов встать рядом с вами, люди Эммера. Теперь вы знаете, как меня найти.

Магадан

Январь-октябрь 2007 г.

Выражаю огромную благодарность за помощь в работе над романом Игорю Нурову, Елене Афанасенко и Владимиру Мокробородову.

Дмитрий Анатольевич Воронин Плечом к плечу

Введение Санкрист альНоор. Высокий замок

За окном — привычная серо-чёрная пелена. Высокий замок снова ушёл из мира, и часы, проведённые в его стенах, обращаются в дни, месяцы или даже годы для тех, кто обладает счастьем жить под открытым небом, наслаждаться тишиной ночи, жмуриться от ярких солнечных лучей, ощущать кожей прохладные капли дождя. Я отворачиваюсь от окна — это зрелище наскучило мне много, много лет назад.

Тяжело опускаюсь в глубокое мягкое кресло. Бокал кинтарийского вина, возникший на столике, так и остаётся нетронутым — этот редкий сорт доставлял мне радость на протяжении бесконечной череды лет, но сегодня я не нуждаюсь в изысканном напитке.

Толстая книга на столе. Зависшее над первой страницей перо, ожидающее моих слов. Забавно, что титул Творца Сущего, высший ранг, которого только может добиться маг, я получил не за создание Высокого Замка, этого величественного творения, способного даровать бессмертие, а за вот это перо, игрушку, сделанную больше от лени, чем из стремления к совершенству. И то, что никому не удалось повторить мою работу, оказалось для меня совершенно неожиданным… Нет, как и любой маг на всём Эммере, я всем сердцем стремился к вершинам мастерства, я мечтал доказать своё право на расшитую золотом мантию Творца, я верил, что сумею — но истинным делом всей моей жизни стал Замок, а не эта безделица.

Или, возможно, есть в этом некая глубинная истина? Если подумать, если всё взвесить, то понимаешь, что достижение бессмертия — не та мечта, которой стоит посвятить жизнь.

Но сделанного не воротишь. Не отмотаешь назад время, не подскажешь самому себе, как избежать уже совершённых ошибок.

Я снова бросаю взгляд на перо. Оно ждёт… оно может ожидать бесконечно долго, у него нет своих чувств и стремлений. Только мои. Пожалуй, оно и правда истинное Творение Сущего. А Замок… он больше, чем просто сплав магии и таланта. Он — моё дитя. И моя кара.

Когда началась история, которую я хочу сохранить в этом томе, затянутом в мягкую чёрную кожу? Возможно, начало всему положил Уммар альМегер, создавший великие Клинки судеб, оружие из магического стекла, способные изменять судьбу человека. И вместе с этим человеком — судьбы целых народов. Каждый из клинков достоин отдельного рассказа, за каждым — трагедии, радости, надежды и разочарования. И жизни, спасённые или утраченные. Или отступить назад, в те времена, когда люди, едва оправившиеся после Разлома[1] и приступившие к созданию будущих великих государств запада и востока, Инталии и Гурана, впервые повернули свои мечи друг против друга, чтобы сделать это противостояние многовековой традицией? А может, всё началось в те страшные дни, когда на многострадальный Эммер обрушился с небес огненный дождь, сметая всё на своём пути, разрушая города, отправляя на океанское дно острова и куски материка?

Впрочем, о тех временах написано достаточно. Да и не стоит ворошить прошлое, оно не ушло бесследно, оно в нас сегодняшних, оно определяет наши поступки, наши мысли, наши цели. Поэтому начнем, пожалуй, с событий недавних. Конечно, я знаю далеко не всё. Гости рассказали многое, но иные детали придётся додумывать самому. Но, в целом, мое повествование не слишком будет отличаться от реальности… да и кто прочитает эту книгу? Разве что еще один случайный гость…

Итак, все началось с того, что Его Величество Унгарт Седьмой, Император Гурана, решил, что его полки слишком долго простаивают без дела[2]. Не самое оригинальное решение, такое с завидной регулярностью происходило и раньше. Вопрос о том, куда направить клинки имперских рыцарей, не стоял — всё было давным-давно решено. Кинтара, сохранившая с древних времен претензии на мировое господство, зато утратившая всяческую возможность этого господства добиться, ни малейшей угрозы для Империи не представляла. Индар, прославленный необоримой силой своих наёмников, вполне довольствовался ролью разящего меча, не слишком беспокоясь о том, кто станет направлять удар, а кому придётся подумать о защите. Затерянное в глубине Инталии герцогство Тимретское и вовсе никого не интересовало по причине своей малозначительности. Ну а пираты с острова Южный Крест… разбить пиратов — дело, в общем-то, доброе — но в таком походе не сыскать особой славы, не наполнить казну добычей, не осыпать верных сподвижников землями. Другое дело Инталия — и земли богатые, и сокровищница Торнгарта отнюдь не пуста. Нельзя сбрасывать со счетов и вопросы веры — жрецы Эмнаура, бога ночи, люто ненавидели тех, кто приносит дары светлому Эмиалу. И, более всего, ненавидели Орден Несущих Свет, что охранял ложе Святителя Инталии… злые языки говорили, что светоносцы не столько оберегают Святителя, сколько управляют им, словно марионеткой. Как знать, правдивы ли эти слухи, как знать. В моё время Орден свято соблюдал некогда взятые на себя обязательства, но времена меняют людей.

Итак, Инталия. Заклятый враг, ненадёжный сосед, который и сам, при случае, не откажется проверить на прочность имперские рубежи. Тут уж кто успеет первым. Император считал, что успеть должен он. Тем более, что его доверенное лицо, леди Дилана Танжери, одна из сильнейших волшебниц государства и, безусловно, лучшая из убийц, уже предприняла меры, дабы заблаговременно ослабить противника. В привычной для себя манере — попросту устранив кое-кого из тех, кто мог помешать Его Величеству в осуществлении далекоидущих планов.

Сколько было таких войн? Не перечислить. Все уловки были уже использованы, все стратегии опробованы, все оригинальные ходы давно утратили свою новизну. Да и многое ли можно придумать, если два государства разделены практически непреодолимым горным хребтом, в южной части которого оставался единственный проход, через который имперцы отправлялись на штурм инталийских земель и те, в свою очередь, той же дорогой шли на восток, дабы нести с собой свет Эмиала… ну и разжиться золотом и воинской славой. В этот раз, как бывало и ранее, Его Величество вознамерился отправить особый отряд горными тропами, чтобы, воспользовавшись уходом армий к южному проходу, захватить столицу.

А чтобы заставить противника поступить именно так, как нужно имперцам, Консул Тайной стражи Империи, Ангер Блайт, осуществил хитроумную комбинацию — дал одному из доверенных лиц Ордена услышать часть планов по захвату столицы. Казалось бы, дело пахло откровенным предательством, но… но леди Таша Рейвен славилась вздорным характером, независимостью, нахальством и, что важнее, патологической неудачливостью. Расчет Блайта строился на том, что сведения, полученные от неё, будут расценены как заведомая дезинформация. И светоносцы не оставят особо существенных гарнизонов в столице, бросив все силы на отражение основного удара.

В этом он оказался прав.

Небольшой отряд, перешедший горы, сумел подобраться к Торнгарту без особых сложностей. Разве что немного позже, чем предполагалось. Имперцы не могли упустить возможности захватить по пути Школу Ордена, то самое место, где Несущие Свет воспитывали новых магов и белых рыцарей. Большинство тех, кому не повезло в тот чёрный день оказаться в стенах Школы, ждала незавидная участь. Лишь одной девочке удалось спастись. Альта Глас не была такой уж сильной волшебницей… да что там, её дара едва-едва хватало на простенькую ледяную стрелку или небольшой светляк. Но ей помогли. Та самая леди Рейвен оказалась свидетельницей нападения и, не имея возможности помочь всем, сумела вытащить хотя бы эту девчонку. Правильным ли было такое решение? Если исходить из того, что рассказали Альта и Таша, я бы сказал, что подобное поведение орденской волшебницы граничило с нарушением долга. Но это лишь на первый взгляд.

Битву в Долине Смерти войска светоносцев проиграли. Не то чтобы имел место разгром — узнав о том, что столица находится под угрозой захвата, Ингар арХорн бросил всю кавалерию к стенам Торнгарта и сумел, пусть и с немалыми потерями, пробить имперские заслоны и войти в город. А пехота отступила в Тимрет… открыв полкам Императора дорогу к сердцу Инталии. Кто-то назовет этот вариант развития событий не самым лучшим, но не думаю, что у Ордена в тот момент был выбор. Ингар арХорн сохранил войска, но практически провалил кампанию.

А Таше Рейвен не повезло… впрочем, как обычно[3]. Получив серьезных раны, она долгое время не имела возможности принимать участия в этих печальных событиях. Хорошо хоть Альта осталась с ней… во многом именно благодаря этой девчушке волшебница выжила. Увы, когда она начала подниматься на ноги, имперцы уже вовсю хозяйничали на севере и востоке Инталии. Особого выбора не было, Таша решила, что они с Альтой сумеют пробраться в захваченный агрессорами порт Шиммель, нанять там корабль и морем, в обход северного побережья, добраться до еще не захваченных врагами территорий.

И снова всё вышло не так. Корабль найти удалось, но не обошлось без шума. Дилана Танжери, имевшая к леди Рейвен старые счеты, оказалась в это время в Шиммеле и пустилась в погоню. Спасаясь от неминуемой гибели, шхуна, несущая на борту двух беглянок ушла в вечно затянутую туманом область северного моря.

Альта Глас… это имя был дано ей не от рождения. Кто знает, как называла девочку давно погибшая мать. Великая Лейра Лон, одна из самых ярких волшебниц Ордена, о которой и Таша, и Альта отзывались с исключительной теплотой, граничащей с обожанием, подарила нищей сироте новое имя, на полузабытом древнем языке означавшее «капля удачи». Самая маленькая капелька — но без удачи в этом деле явно не обошлось. Блуждая в непроницаемом для взгляда тумане, шхуна наткнулась на обледеневшие скалы, остатки некогда известного каждому крестьянину острова Зор-да-Эммер. В древние времена на острове располагалась Академия, где юноши и девушки под руководством опытных преподавателей постигали тайны магии. Во время катастрофы остров большей частью погрузился на дно океана, но на его мертвые останки и после гибели ступала нога человека. И не раз. Именно там, на острове Зор, Таша и нашла величайшее из возможных сокровищ — «Изумрудное жало», последний из уцелевших Клинков судеб. Кстати, я-то был убежден, что истинное «Изумрудное жало» украшает мою коллекцию древнего оружия… Оказалось — искусная подделка. Досадно.

Выбраться с острова оказалось не так уж просто. Задуманный обманный маневр, в соответствии с которым шхуна пошла не на запад, где её должны были ожидать, а на восток, не удался. Дилана Танжери оказалась хитрее, и имперская галера под её командованием настигла Ташу уже у берегов Гурана. Боя не было — леди Рейвен с Альтой успели высадиться на берег… попутно отправив на дно и галеру, что ничуть не добавило Дилане хорошего настроения. Началась погоня.

Тем временем, в Империи тоже не всё было ладно. Война затягивалась, Торнгарт, гарнизон которого, если я всё верно предположил, усилили рыцари арХорна, упорно сопротивлялся. А Юрай Борох, верховный жрец Триумвирата, строил козни в отношении тех слуг Его Величества, в коих чувствовал угрозу своему положению. Ничего необычного, так уж повелось, что власть в Гуране, формально единая, на деле всегда была разделена на три части, пусть и не совсем поровну. И если глава Тайного братства предпочитал в большую политику не лезть, ибо это может плохо сказаться на здоровье и благополучии, то Верховные жрецы не упускали случая упрочить свои позиции и убрать с дороги потенциальных соперников. Следует отметить, что Императоры, как правило, отвечали им тем же. В этот раз Юрай Борох избрал своей целью Консула Блайта, который, по мнению жреца, в последнее время начал обладать слишком большой властью.

Ангеру Блайту пришлось бежать. Альтернатива — допрос с пристрастием в застенках Триумвирата… а много ли найдется слуг, которые ни разу за всю свою жизнь ни словом, ни делом, ни даже мыслью не выступили против желаний хозяина. Консул понимал, что на допросе, проведённом с применением магии, выложит всё. Одну лишь правду — но и правда, поданная должным образом, отправит его на плаху столь же верно, сколь и лживый навет.

Где-то там, в северных предгорьях Империи, он встретился с Ташей и её юной спутницей. Где-то там, в тщательно замаскированном схроне Тайного братства, кто-то из них троих сумел догадаться, что зеленый клинок, висевший на поясе леди Рейвен, есть не что иное, как считавшееся утраченным сокровище.

Чтобы преломить Клинок Судеб, нужно быть очень сильным магом. Таша, конечно, не лишена таланта, да и Блайт способен на равных потягаться с большинством волшебников Триумвирата… если за века, прошедшие с момента моего заточения в Высоком замке, ничего не изменилось. Триумвират всегда был силён железной дисциплиной среди служителей, да еще их фанатичной преданностью делу Эмнаура. А вот особым умением они не отличались… история знает лишь одного Творца Сущего из числа магов Триумвирата. Уммара альМегера, создателя Клинков.

Кому из них пришла мысль найти меня, чтобы предложить идею преломления Клинка во славу всеобщего мира и благоденствия? Таша утверждает, что ей. Признаться, я не очень в это верю. Волшебница показалась мне немного… гм… поверхностной. Если за плечами Блайта чувствуется огромный жизненный опыт, стальная твердость характера и умение находить выход из любой, сколь угодно сложной ситуации, то его прекрасная спутница производит впечатление взбалмошной самовлюбленной девчонки. Что же касается Альты… нет, я скорее поверю, что идея исходит из этой юной белокурой головки, чем допущу, что леди Рейвен, которая явно превыше всего в жизни ставит личную славу, добровольно отказалась от шанса единолично завладеть сокровищем. Хотя я могу и ошибаться — ведь волшебница отдала мне обломки Клинка, лишая себя возможности доказать всем, что именно благодаря леди Рейвен окончилась эта война. Ведь понимала, с чем расстаётся.

Хотя особой разницы в том, кто предложил идею, кто её поддержал а кто, скрепя сердце, позволил себя уговорить, нет. Важен результат. Приняв решение, троица отправилась на поиски Высокого замка. Создавая своё убежище, я вложил в него столько силы, что преодолеть сплетённые заклинания казалось невозможным. Они это сделали, и тут уж я точно знаю, кого Эммеру стоит благодарить за успех. Кто бы мог подумать, что древняя безделушка, не имеющая особой цены, способна проломить защиту Замка и заставить его явиться миру. Магия Формы, искусство, сперва забытое, а потом и запрещённое под страхом смерти, наделяла незатейливое украшение свойством возвращаться к хозяину. Альта подарила свой кулон мне… и заклинание заставило Замок вернуться в реальность и открыть двери, дабы я смог получить подарок.

Что ж, Альта снова воспользовалась той капелькой удачи, что хранилась в её имени. Может, магическим даром малышка и обделена, но умение оказываться в нужном месте в нужное время у неё не отнять. Вот, кстати… а сама идея преломлением Клинка обеспечить, пусть на какое-то время, мирное сосуществование извечных противников — она-то кому принадлежит? Вряд ли Блайту, не в его характере перекладывать ответственность на чужие плечи. И вряд ли Таше, она скорее бы потребовала от Клинка дать ей возможность повести за собой войска и одержать сокрушительную победу над врагом.

В общем, Высокий Замок открыл дверь навстречу их зову, и я, впервые за многие сотни лет, вышел из опротивевших мне стен. Вышел, чтобы услышать одну из самых интересных в моей жизни историй, чтобы вновь… нет, как оказалось, впервые взять в руки истинный Клинок Судьбы. И преломить его.

Идея, на первый взгляд, выглядела не столь уж и бредовой. Если противостояние двух сил, Инталии и Гурана, постоянно ввергает мир в пучину войны, то нарушить этот порядок может либо полное уничтожение одной из сторон, либо выход на арену третьей силы. Недостаточно могучей, чтобы захватить всю власть для себя одной, но способной послужить противовесом для обеих враждующих сторон. Ульфандер Зоран… разумеется, я не знал этого человека, но Комтуры Круга Рыцарей во все времена мало отличались друг от друга. Очень много гордости, очень много отваги, строгие представления о чести. Последние, кстати, не мешали Индару торговать своими клинками, по сходной цене предлагая их каждому, кто готов заплатить. Комтур и в самом деле неплохой выбор для применения Клинка, его поведение даже не будет слишком уж сильно выходить за рамки ожидаемого — а ведь были случаи, когда Клинок изменял судьбу человека настолько, что тот не выдерживал нового пути и сходил с ума[4]. И Круг рыцарей Индара поддержит своего лидера, поскольку играть роль величайшего в истории миротворца куда почётнее, чем быть просто одним из тех, кто ковал победу Гурана в очередной, никому не нужной войне.

Утром мы расстались. Не знаю, как сложится дальнейшая судьба Таши, её спутницы и бывшего Консула, да и не слишком хочу знать. Вряд ли их ждёт счастье… Слишком многим в свое время насолил Блайт. Слишком мало шансов у леди Рейвен достичь каких-то особых высот на магическом поприще. Слишком трудно придётся Альте — можно лишь посочувствовать человеку, почти лишённому дара. Но я всё равно желаю им удачи.

А что было дальше с Инталией? Тут я вступаю на зыбкую почту предположений, базирующихся исключительно на моём жизненном опыте. Как бы я поступил, окажись на месте рыцаря, командующего остатками орденских пехотных полков? Прежде всего, необходимо стянуть в кулак все оставшиеся силы, собрать ополчения с западных территорий Инталии. Вытрясти из герцога Тимретского всех воинов, которых он только может отдать. В идеале — вообще всех. Ну и, конечно, я бы обратился за помощью к магам Альянса Алого Пути. Могу поспорить на своё бессмертие, что в битве у Долины Смерти, как принято именовать единственный нормальный проход в разделяющем Эммер горном хребте, огненных магов было немного. Алые всегда с готовностью нанимались на службу к сильным мира сего, но участие в глобальных конфликтах Ректором Альянса не приветствовалось ни в седой древности, ни в моё время. Не думаю, что за прошедшие века что-то кардинально изменилось. А вот купить их помощь в ситуации, ставшей откровенно безвыходной, наверняка удастся — в конце концов, Инталия является домом не только для Ордена, но и для магов Альянса. А свой дом положено защищать…

Собрав все доступные силы, я бы попытался деблокировать столицу. Не потому, что я самоубийца — хотя при том раскладе сил, о котором рассказывал Блайт, шансов на убедительную победу у инталийцев не так уж и много. Не готов был Орден к этой войне, совсем не готов. Но битвы, весьма вероятно, не будет…

Всё так же неподвижно висит над чистой страницей книги моё перо. Ни одной строчки… но они появятся, обязательно появятся. Позже.

Я протягиваю руку, пальцы смыкаются на эфесе Клинка Судьбы. Обломок… что ж, он всё равно останется истинным украшением моей коллекции. Пальцы скользят по зеленому стеклу, касаются места излома.

Да, этой битвы не будет, ибо Клинок Судьбы уже вступил в игру. Комтур Зоран и непобедимые индарские клинья внесут изменение в расклад сил. Империи придётся отступить. Инталия получит возможность зализать раны. И на Эммере воцарится мир. Возможно, надолго. Но вот навсегда ли?

— Ты так наивна, юная волшебница, — шепчу я, словно леди Рейвен сможет меня услышать.

Пролог

Горы казались чёрными. Если приблизиться к ним вплотную, вглядеться в древние камни, то становилось понятным, что они мало чем отличаются от таких же скал Срединного Хребта, разделявшего Гуран и Инталию и, чего там говорить, уже много веков позволявших двум великим государствам более-менее сносно сосуществовать. Единственный проход, по которому можно было провести войска, накладывал известные ограничения на военные действия — куда проще планировать оборону, когда доподлинно известно, с какой стороны появится неприятель. Правда, стоит заметить, неприятеля этот факт, как правило, не останавливал… И всё же, Срединный давал обеим сторонам кое-какие преимущества.

И эти горы можно было считать некоторой защитой — для Кинтары. Если подумать — серьёзной защитой… но не сами скалы, а то, что заставляло их выглядеть чёрными. Пепел, покрывший их в годы Разлома, давно смыли дожди, но что-то осталось. Что-то такое, чего нельзя было потрогать — зато можно было ощутить. Чёрные горы Пустоши… чёрные — не для зрения, для ощущений.

Ни одна птица не свила бы гнездо в этих скалах. Вокруг царила тишина, невозможная в ином месте — и не потому, что в Пустоши не было жизни. Была. И те, кому по воле богов или по тяге к наживе приходилось пересекать эту землю, об этой жизни знали… и возносили молитвы Эмиалу или Эмнауру (а то и обоим, ибо никогда нельзя с уверенностью предсказать, кто из богов проявит свою милость), дабы путешествие обошлось без нежелательных встреч. Да, в этих искореженных древней катастрофой скалах жизнь сохранилась — в жутком, изуродованном обличье. Существа, считавшие черные горы своим домом, не любили гостей. И убивали. Без предупредительного рыка, без угрожающего шипения, без злобного клёкота. Молча. Может, поэтому и птицы не селились здесь, и скотина, отбившаяся от стада, никогда не забредала в Пустошь. Видно, чувствовали исходящее от каждого камня дыхание смерти. Даже меланхоличные упряжные быки, равнодушные ко всему на свете, что не являлось едой — и те шли через Пустошь с неохотой. Да и вообще шли исключительно потому, что караванщики приучали животных к этой земле чуть не с рождения. Такие быки стоили немалых денег… ведь люди, что выращивали их, рисковали жизнью.

Сегодня тишине, царившей меж чёрных скал, пришлось уступить свои позиции. Скрежет колес по каменному крошеву, щелканье бичей погонщиков, угрюмое мычание быков — небольшой караван медленно просачивался через узкий проход, направляясь в самое сердце Пустоши. Туда, где без опытного проводника — верная гибель. Но люди, отправившиеся в этот опасный путь, знали своё дело. Или думали, что знали…

— Старый Умар свихнулся, — мрачно заметил упитанный мужчина лет пятидесяти, развалившийся на подушках и неспешно потягивающий вино из массивного стеклянного кубка. — Над каждой монетой трясется, словно она у него последняя… Стражников-то нанял всего дюжину, да и те, уж поверь мне, Кырт, не из лучших.

Он был одет дорого и немного крикливо, как это принято у богатых кинтарийцев — вещи должны быть яркими и броскими, чтобы сразу видно было, что перед тобой важная персона. Халат из небесно-голубого шёлка, отделанного золотой нитью, изящная шапочка с гербом торговой гильдии (и не медным, а золотым, да ещё и с камешками), сапоги и широкий пояс из драгоценной розовой кожи. Множество золотых перстней, пряжек, цепей и других украшений — каждому ясно, человек не из бедных. Да и стеклянные кубки подобной работы стоили дороже серебряных, любой сообразит, что сделать подобную красоту способен только настоящий мастер. А работа мастера ценится ой как высоко!

Его собеседник, разделявший с хозяином скуку долгой дороги в роскошном возке, с готовностью кивнул. Он получал деньги — и немалые — не только за умение вести торговые дела, но и за роль слушателя. Ведь дорога длинна, и что ещё остается неотягощенному заботами Аболу Тади, как не пить вино и не изводить младшего приказчика бесконечными разговорами. Груз уложен и опечатан, за охраной следит Чимлан, который на этом деле собаку съел… Да и возницы опытны. Вот и получается, что вмешиваться хозяину не во что.

Впрочем, Кырт мог бы справедливо заметить, что господин старший приказчик Аболу Тади тут хозяин постольку поскольку. То есть, хотя в товарах и есть немалая его доля, но основная часть вьюков принадлежит старику Умару. И основная часть ещё не посчитанных доходов — тоже. Пройдет лет десять — и, возможно, будут ползти по Пустоши караваны, целиком принадлежащие господину Тади… Пожалуй, тогда господин Тади, как нынче Умар, будет безвылазно сидеть в Кинте Северном, а в путь (опасный путь, что ни говори) отправятся другие, помоложе, побойчее. И уже господин Тади будет определять, сколько охранников нанять, да кого из проводников пригласить. А тот, кто поедет через чёрные земли в хозяйской повозке, будет недобрым словом поминать господина Тади за прижимистость. Ничего не меняется.

— Именно что не из лучших, господин, — Кырт решил, что одного кивка недостаточно. — Я слыхал, как раз на днях отряд Жалдора предлагал свои услуги. Вот у него молодцы как на подбор, рубаки отменные, да и порядок блюдут.

— Ну, допустим, Жалдор за свои услуги берёт не по-божески, — Аболу Тади презрительно скривил мясистые губы, давая понять, что наёмники — они наёмники и есть, все одинаковы, только ценой различаются. К наёмникам обращались те, кто победнее, наиболее богатые торговцы содержали собственных стражников,… это расценивалось как известный показатель благосостояния. Сам Аболу надеялся, что в будущем у него найдётся не только достаточно товаров, чтобы снарядить собственный караван, но и хватит средств на постоянную охрану. — А вот с Чимланом связываться не стоило бы.

— Он опытный боец, — осторожно вставил Кырт.

— Хе… опытный… Из последнего похода Чимлан вернулся почитай что один, всех своих парней растерял.

— Побили их?

— Уже в Гуране. Правда, добро-то они уберегли, разбойнички кровью умылись. Но и охрана вся легла, кроме Чимлана и Чимара, брата его. Ну, брата порубили изрядно, сейчас в Кинте отлеживается. А Чимлан набрал сопляков и сразу же наниматься… нет, не к добру это. Их ведь учить и учить ещё… ладно бы, большой караван и большой отряд, дюжины четыре воинов. А налетят гуранские ублюдки — что эти неумехи делать будут?

Кырт снова закивал. Может, господин Тади и был изрядной сволочью, но сейчас говорил истинную правду. Не дело это — молодых да неопытных нанимать. Понятное дело, так дешевле получается — за всю дюжину Умар заплатил столько, сколько в иное время пришлось бы отдать за пару ветеранов.

— Проводник ещё этот… — вздохнул старший приказчик.

И здесь с господином Тади невозможно было не согласиться. Ох, погубит скаредность старого Умара, погубит. Проводник — первейшее лицо в караване, пока повозки ползут по Пустоши. Каждый обязан слушать его указаний — и возницы, и стражники, и даже сам господин Тади. А велика ли радость — слушаться паренька лет пятнадцати, ещё и бриться толком не начавшего. Хоть рекомендации у юнца не из плохих, но ведь одно дело с полдюжины раз провести караван вместе с уважаемым папашей, и совсем другое — когда за плечами опыт не одного десятилетия. Но тут уж не поспоришь — раз получил мальчик знак Гильдии Проводников, стало быть, вправе и работу эту исполнять. Поди, откажись, сославшись на молодость проводника — Гильдия такого не забудет. А за те деньги, что Умар сумел от сердца оторвать, только этого сопляка Гильдия и предложила.

— Чует сердце, не будет удачи, — цедил Аболу Тади.

Раздался чуть слышный удар по крыше повозки, затем ещё один, и ещё… а вскоре дождь заколотил в полную силу, наполнив воздух сыростью. В это время года над Пустошью постоянно идут дожди — и слава богам, что камни не превращаются в непролазную грязь.

Господин Тади снова потянулся к объемистому кувшину с длинным узким горлом. К уже наполовину пустому кувшину — и, надо сказать, не первому за сегодня. Господин старший приказчик уже был изрядно пьян, а к ночи, когда караван остановится, и вовсе будет хорош. Кырт не удивлялся — эту картину он видел не в первый раз, и подозревал, что один лишь страх перед Пустошью заставляет его хозяина наливаться вином по самое горло.

Сам он вино лишь пригубливал — не дело в пути расслабляться, Пустошь этого не любит. Кырт поправил короткий меч на поясе, подумав, что надо бы, пожалуй, по возвращении возобновить тренировки. Меч требует умения, а жизнь торгового человека полна разных неожиданностей, в том числе и тех, где навыки владения отточенной сталью могут спасти и кошель, и жизнь. Другое дело, что здесь, в Пустоши, на меч особо надеяться не приходится. Если налетят обсидиановые волки — стражники, может, и отобьются. А вот попади караван во Мглу или в песчаное море… там останется лишь молиться. По традиции, караванщики равно чтили обоих богов, и перед отправлением каравана Кырт пожертвовал полновесную гуранскую «молнию» в храме Эмнаура, а затем отдал два «луча» жрецам Эмиала. Серебра немного жаль — но покровительство богов того стоит. И дележ справедлив — два «луча» несколько больше одной «молнии», так и светлое время длиннее ночи.

Что-то пророкотало впереди, похоже на раскат грома, но Кырт не сомневался, что не в громе дело. Слыхал он уже подобные звуки… Повозка тут же остановилась — столь резко, что господин старший приказчик расплескал вино на атласные подушки и грубо выругался.

— Я узнаю, что случилось, — Кырт не стал дожидаться разрешения и откинул в сторону тяжёлый стеганый полог.

Первая повозка стояла, перекосившись — от одного из колес остались лишь жалкие обломки. Бык, еще недавно тащивший эту здоровенную телегу, сейчас лежал на боку. Животное тяжело дышало, его могучая туша судорожно подергивалось, а глаза смотрели печально и обречённо. Рядом стоял проводник, на юном лице которого было написано безграничное удивление. И ещё он явно испытывал страх… а что может быть страшнее в Пустоши, чем испуганный и обескураженный проводник? Да, пожалуй, ничего… разве что вовсе без проводника оказаться.

— Камень-пламень, господин, — пояснил паренек подошедшему Кырту и без того очевидную вещь.

— Как же ты не углядел?

Вопрос был из разряда тех, которые не стоило и задавать. Дождь — вот и весь ответ. В иное время камень-пламень увидеть несложно, над ним дымок вьется всегда, хоть бы эта дрянь и в щебень зарылась. Правило простое — увидел дымок, объезжай его… камень-пламень всё равно пыхнет, но вреда особого не причинит… ну, полетят обломки, ну наставят синяков возницам. А повезет — так никого и не заденет. Дело привычное, мало какой караван без подобной встречи обходится. А вот раз уж не повезло наехать…

— Клянусь, господин, не должно их тут быть, — заныл проводник.

Не иначе как опасается, что стоимость быка вычтут из его жалования. Молод ещё… кто ж решится портить отношения с Гильдией? Ежели за каждую потерю с проводника спрашивать, так и перестанут те караваны водить. И придётся втридорога платить за морской путь. А на море неспокойно, пиратов с Южного Креста видели и у Верлена, и у Последнего приюта. Его Величество потворствует разбойникам, про то знает каждый. Считай, каждый пятый — корсар[5], снаряженный за имперское золото, хоть и мало кто из них готов в этом признаться без клинка у горла. Значит — платить за провоз товара придётся не независимому капитану и не Несущим Свет (те цену не ломят, но ведь их корабли для пиратов — что кость в горле), а гуранцам. Совсем другие деньги получаются.

— Чего расселся, — грозно рыкнул Кырт на возницу. — Колесо меняй, да поживее.

Затем повернулся к проводнику.

— Ходил уже этой дорогой?

Тот покачал головой.

— В Пустоши опасно ходить одной дорогой дважды, мой господин. Отец научил меня чувствовать путь.

— И что ты чувствуешь сейчас?

— Надо… надо остановиться, господин. Камень-пламень не просто так здесь оказался. Они не заползают в скалы…

— То есть, его кто-то принес и положил у нас на дороге? — нахмурился Кырт.

Парнишка помотал головой.

— Нет, господин. Никто не может прикоснуться к камню. Он сам приполз… но раз приполз один — значит, могут и другие. Надо переждать дождь.

— Парень дело говорит, — буркнул неслышно подошедший сзади Чимлан. Несмотря на то, что боя не ожидалось, старшина стражи был в кольчуге, натянутой поверх толстой кожаной куртки, в тяжёлых сапогах с металлическими накладками и даже шлема не снял. Железо явно не новое, многократно чиненное. Видать, поиздержался воин, раз не может обновить экипировку. Хотя кто его знает… многие из тех, кто ходит через Пустошь, верят в приметы больше, чем в милость богов. Раз кольчуга выручила — глядишь, и в другой беде поможет.

— Хорошо, — Кырт вдруг подумал, что попытайся он спорить и гнать караван дальше… людишки могут и взбунтоваться. — Разбиваем лагерь… всё равно колесо менять. Быка разделать, мяса всем вдоволь. Чимлан, повозки в круг, и людей расставь… сам знаешь, место тут злое.

Воин кивнул. Правда, хотел на прощание что-нибудь язвительное бросить, вроде «нашелся тут учитель…». А с другой стороны, это проводника Гильдия в случае чего оборонит, а наемная стража караванов сама по себе. Гильдию свою они так и не создали, хотя разговоры ходят уже который десяток лет. Видать, крепко кто-то в Кинте Северном не желает подобного союза — ещё бы, сейчас с охраной хоть торговаться можно. А то ведь будет как с проводниками — Гильдия назовет цену и имя, и всё на этом. Хочешь — соглашайся, не хочешь — тебя внесут в чёрный список, и забудь о дороге в Гуран по твёрдой земле.

Да… несладко жить в Кинтаре. Ну и в Гуране не сахар с мёдом, Его Величество, как бывает в зрелые годы, во всём видит угрозу трону (то бишь, себе), Тайная Стража роет землю в поисках заговорщиков и, обычно, находит. Чего уж не найти — всякое слово можно истолковать превратно, а уж потом, у мастеров своего дела, в любом грехе признаешься. Хорошо хоть, на торговых людей пока не покушаются… если повода особо не давать. Тут дело насквозь понятное, хоть и кичится Гуран презрением к богатствам и роскоши, так ведь всё это слова. Кому надо, те знают, что не только золото открывает нужные двери в Гуране, но и редкости, привозимые караванами из Кинтары, и великолепное оружие индарских мастеров. Потому и бредут караваны через Пустошь — товары найдут спрос и за всё будет заплачено сполна.

Кырт стоял, прислонившись к высокому борту повозки, и думал о том, что жизнь — странная штука, проистекающая по непонятным прихотям богов-соперников. Мечтал ли он о доле приказчика при караване? Нет ведь… с детства грезил звоном мечей, жаждал воинской славы, как все или почти все мальчишки. А что теперь — списки товаров, счета, долговые книги… рука много привычней к перу, чем к эфесу клинка. Дело доходное, кто ж спорит. Только вот душа не лежит к нему, хоть убейся.

Один из фургонов занял своё место в защитном кольце, полог откинулся и оттуда выглянула физиономия мальчишки лет десяти. Кырт его знал — паренек жил с дедом на соседней улице. Дед его промышлял делом малодоходным — малевал вывески, да иногда перепадал заказ от какого-нибудь любителя на картину. Малевал, правда, неплохо — но кистью много не заработаешь. А как помер — ну, тут же выяснилось, что и тому должен, и этому… вот и отправили внучка на продажу, долги деда покрывать.

— А может, и повезло мальцу… — пробормотал чуть слышно Кырт.

Действительно, тут удача многое значила. Пацана могли купить и эмиссары Ночного Братства, и Безликие… И индарцы не обходили стороной невольничьи рынки, испытывая вечную нехватку в материале для выращивания новых воинов. Пожалуй, это для пацана будет самой большой улыбкой богов. Проявит смётку и умение, не сдохнет в первом или втором походе — глядишь, пробьется наверх. Индарцы на происхождение смотрят спокойно, у них каждый пятый командир клина с невольничьего рынка вышел.

— Господин Кырт, позвольте спросить? — проводник переминался с ноги на ногу, и Кырт в очередной раз подумал, что не стоит от этого похода ждать ничего хорошего. Слабоват проводник, слабоват… не понимает, сопляк, что тут он как раз и главный. Пока быки не выползут с чёрного плато в благодатные (знаем мы, какие они благодатные, да всё в сравнении познается) земли Гурана, проводник отдает приказы.

— Мои уши открыты для тебя, Фальций, — высокопарно ответил Кырт и изобразил поклон, как равному.

— Неспокойно что-то, господин Кырт, — вздохнул парнишка, ёжась, словно от холода. — Отец учил меня беду чуять, вот я и… как бы чего не вышло.

— И что ты чувствуешь, уважаемый Фальций?

— В Гильдии говорят, в Пустоши вновь видели обсидиановых волков. Большая стая, тварей десять.

Кырт степенно кивнул. Об этой напасти говорили уже пару недель, кое-кто из самых осторожных отложил отправление своего каравана — если уж волки вышли на охоту, то пусть жрут нетерпеливых. Старый Умар же прислушиваться к разговорам не пожелал — и его тоже понять можно. Сколько караванов ушли в Пустошь? Два, три, не более. Самоевремя взять с Гурана хорошую цену.

— Повелите страже не снимать броню, господин. И пусть не выходят за круг повозок. Волки нападают бесшумно.

— Добрый совет, — ухмыльнулся Кырт, понимая, что подойди он к Чимлану с подобным предложением или, упаси боги, с приказом — нарвётся лишь на оскорбление. Опытный вояка сам знает, что делать, да и парни его — пусть молоко на губах не обсохло, но не совсем же дурни. Оружие в ножнах держать не будут, не то время, не то место.

— Ещё прикажите пару кувшинов масла открыть, да факелов наготовить, — продолжал давать ненужные советы паренек. — Ежели что, так факелы запалить быстро, а огня волки сильно не любят.

Кырт снова кивнул, твёрдо зная, что скажет на это предложение господин Аболу Тади. Горючее масло, что погружено на одну из телег, стоит недёшево. В Гуране за каждый кувшин дадут не меньше полумолнии. Да и груз масла — не Умара, самого господина Тади. Истрать хоть полчаши — сразу меньше дохода. Нет, не станет Аболу Тади вскрывать кувшины, на мечи стражи понадеется. Скопидом, забери его душу Эмнаур.

— Я передам хозяину.

Ночь обрушилась на Пустошь, как обычно, мгновенно. Ещё недавно висел над скалами диск светлого Эмиала, а теперь в двух шагах уж не разобрать ничего, даже если с факелом. Стража, понятно, патрулирует лагерь, безо всякого толку вглядываясь во тьму. Да и не бродить бы им — того и гляди, наступишь на камень-пламень, не приведи боги, приползет эта гадость к лагерю.

Кырт сидел в возке, размышляя над сложным выбором — выпить ли чашу-другую вина да на покой отправиться, или же бодрствовать до утра. Так выбор не велик — днем, в пути, не даст господин Аболу Тади отдохнуть, вновь начнёт изводить великомудрыми речами…

Внезапно за тонкой тканью, укрывавшей возок от ночной прохлады, послышался вопль, тут же резко оборвавшийся. Зазвенели клинки, громыхнул голос Чимлана, отдававшего какие-то приказы, снова прорезал ночь наполненный болью вопль — уже женский. Кырт выхватил меч, выскочил из возка — и тут же прянул в сторону, увертываясь от метнувшейся к нему чёрной тени. Скрежетнул по жёсткому панцирю волка меч, тут же вырвался из руки Кырта и улетел куда-то… теперь не найти до утра. Решив, что герои живут слишком мало, чтобы рассказать о своих подвигах, Кырт нырнул под повозку и, вытащив стилет, принялся ждать развития событий и, едва шевеля губами, возносить молитвы сразу обоим богам в слабой надежде, что хоть кто-нибудь из них смилостивится и отведет беду.

Волки нападали молча, без рычания… и двигались почти бесшумно, несмотря на то, что каждая тварь была почти целиком укрыта надёжной костяной броней, которую и топор-то не сразу возьмет. Цель у ночных хищников была простая и понятная — они видели перед собой много, очень много свежего мяса, и стремились заполучить его любой ценой. Особой хитростью эти твари не отличались, сильный отряд воинов способен справиться с небольшой стаей без особых хлопот. А вот когда воинов мало, да ещё и ночью, при неверном свете факелов (а ведь прав оказался Кырт, не позволил господин Аболу Тади взламывать восковые печати на кувшинах с дорогим маслом), когда все преимущества у хищников — страже не поздоровится.

Один из волков, здоровенная тварь размером чуть ли не с пол-лошади, запрыгнул в возок, прорвав тонкую ткань. В возке везли на продажу детей — троих мальчишек, да двоих девчонок. Те тут же подняли визг — волк полоснул когтями, и визг перешел в хрип и бульканье крови в разодранном горле. Иной хищник, ошалев от запаха крови, тут же начал бы рвать на куски жертву, стремясь набить брюхо свежим мясом, но то ли эта тварь была умнее, то ли иные причины побудили обсидианового волка поступить не по-волчьи — кто теперь скажет. Так или иначе, но хищник схватил тщедушное тельце мальчишки и бросился наутек, подальше от факелов и секир стражи. Те уже завалили двоих панцирных тварей (потеряв при этом одного из бойцов) и намерены были крошить нападавших и далее.

То ли самый умный, то ли самый трусливый волк убегал всё дальше и дальше, волоча на спине потерявшую сознание от боли и страха добычу. Не бросил на камни, не разорвал и не сожрал… А может, перед тем, как ухватить ребёнка, тварь успела выдрать кусок-другой мяса из бычьей туши (быков во время ночной атаки караван потерял изрядно, целых троих), а добычу тащила в логово? Ведь вновь и вновь появляются в Пустоши стаи обсидиановых волков, стало быть, где-то есть у них и волчата. Волчатам в радость поиграть с живой добычей — поучиться охотиться, ощутить вкус свежей, горячей крови.

Где-то позади, во тьме, стражники добивали последнего из хищников. Чимлан тупо смотрел на культю левой руки — могучие клыки ночной твари начисто оторвали кисть. Мелко дрожал, поскуливая, господин Аболу Тади, забившись в самый дальний угол возка, обмочившийся и обгадившийся от страха. Чуть подергивался в луже крови младший приказчик Кырт — успел перед смертью вогнать стилет в горло волка, прямо между костяных пластин, да только не спас его этот удар, увы.

В суматохе никто и не заметил, как где-то далеко, среди скал, на миг вспыхнула огненная искра. А если бы и заметил — не обратил бы внимания. Не до того.

Мальчик открыл глаза и застонал от боли. Тело словно долго волокли по камням… или так и было? Он с трудом поднялся, осмотрел себя — неглубокие раны подёрнулись корочкой запекшейся крови, повсюду синяки… что с ним произошло, он толком не помнил. В двух шагал лежала огромная туша панцирного волка, чёрно-серого, укрытого броней. Одна из лап отсутствовала, в воздухе витал запах паленого мяса. Вероятно, тварь с разбегу налетела на камень-пламень, взрыв которого и прикончил чудовище на месте. А жертва, которую тащила тварь, почти и не пострадала — всю силу огня принял на себя волк.

Вид зверя поверг мальчика в ужас — он бросился бежать, не разбирая дороги, даже не осознавая, что и сам легко может пасть жертвой взрывающегося камня, а то и столкнуться с каким-нибудь иным порождением Пустоши. Бежал паренек недолго — уже через сотню шагов ноги начали подкашиваться от слабости, а затем и вовсе отказались держать тщедушное тело. Свалившись на камни, он заполз в неглубокую расщелину и там, укрывшись от жгучего солнца, впал в полуобморок — полудрему.

В себя пришел он лишь на следующее утро — живот сводило от голода, язык превратился в распухшую шершавую терку, тело по-прежнему рвали спазмы боли. Мальчик долго не мог понять — где он, как он оказался тут… события прошедшего дня остались в памяти лишь в виде неясных, туманных обрывков. И ещё осталось ощущение того, что оставаться на месте — смерть. Он был слишком мал, чтобы осознанно стремиться к спасению, но инстинкты толкали его к принятию простого решения — встать и идти. Неважно, куда.

Брел он почти до полудня — и, наверное, путь его прокладывал сам светлый Эмиал, поскольку впереди показался крошечный оазис, редкое место жизни в мертвой Пустоши. Два десятка кустов с горьковатыми, но съедобными ягодами. Наверное, глубоко под камнями, можно было найти и воду — но копать было нечем, да и сил недоставало. Зато ягоды утолили жажду и, чуть-чуть, голод. Жаль, что мало их было, тех ягод. Съев всё, что удалось найти, мальчик побрел дальше — к этому времени солнце уже стало клониться к закату. Следовало поискать убежище…

Подходящее место он нашел часа через три — некогда это, вне сомнений, была башня мага. Говорили, что во времена до Разлома многие из магов любили селиться в таких вот строениях, высоких, изящных… Увы, время не пощадило здание, рухнули верхние этажи, провалились крыши у немногочисленных пристроек. Но часть башни уцелела, там можно было укрыться, и паренек, чуть клацая зубами от страха, медленно подошел к чёрному провалу, в незапамятные времена перекрытому дверью. От двери осталась лишь бронзовые петли да несколько высохших на солнце до каменного состояния досок. Здесь явно никого не было, но мальчик отчаянно трусил — мало ли, вдруг призрак бывшего владельца этого места до сих пор бродит по запущенным комнатам.

Может, призрак здесь имелся, может, и нет, а вот останки человека (хозяина или гостя, кто его разберёт) обнаружились почти сразу. По иронии судьбы, жизнь этого человека закончилась точно так же, как и жизнь волка, утащившего мальчишку из каравана. Правда, о хищнике мальчик не помнил и спроси его сейчас, кто покрыл его тело ранами и синяками — вряд ли ребёнок смог бы объяснить это. Он уже не помнил и об оазисе, только во рту ещё чувствовалась горечь ягод.

Да… смерть человека, некогда заползшего в башню, не была легкой. У скелета, прикрытого истлевшими обрывками кожаной одежды, отсутствовала нога. Видать, не удалось бедолаге миновать встречи с камнем-пламенем… или провалился ногой в ловушку подземного глота, мерзкой твари, способной месяцами сохранять неподвижность — и мгновенно сомкнуть челюсти, как только что-то попадёт в вечно раскрытую пасть. А может, человек выиграл схватку с обсидиановым волком — если можно это назвать победой. При жизни он вряд ли был беззащитен — рядом со скелетом лежала тяжёлая сабля, дорогая, с эфесом, усыпанным мелкими синими камнями. Ну, то есть, наверное дорогая — мальчишка не отличил бы сапфир от обычного стекла. И вряд ли смог бы понять, что сабля эта — не легкое, с хищным изгибом, оружие воинов Кинтары. Скорее — абордажный кортик, выкованный для богатого заказчика, чтобы и оружием служил, и статус владельца демонстрировал. Такими кортиками, только попроще, умело владели пираты с Южного Креста, а вот Белые рыцари или, скажем, гуранские солдаты подобными клинками брезговали.

Но и не только дорогой саблей богат был при жизни человек, окончивший свои дни в разрушенной башне. Среди останков нашлось и другое добро — пяток перстней с цветными камнями, серьга с крупной жемчужиной, золотая фибула, видимо, служившая застежкой давно сгинувшего прахом плаща. Паренек собрал драгоценности, запихал в пояс — пригодятся. И саблю взял — какой же парень, пусть и тронувшийся умишком, пройдет мимо оружия.

А ещё в башне нашлась вода. Самая настоящая — пусть тухлая и вонючая, но её можно было пить. Видать, владелец башни был большим мастером магии, ибо созданная им (или за его деньги) умывальня всё ещё давала воду. Морщась от неприятного запаха, мальчик выпил несколько глотков — сразу стало легче. Он устроился тут же, возле опустевшей умывальни, куда по каплям теперь набиралась новая порция воды, и закрыл глаза.

Новый день встретил его шумом дождя. Над Пустошью бушевала гроза — и с небес на землю лился величайший дар богов — вода, чистая, свежая. Паренек, выскочив из башни и скинув с себя заскорузлую от крови одежку, смеялся, глотал капли на лету и немного попрыгал по лужам… раны уже почти не болели, горячий воздух Пустоши легко убивает — но легко и исцеляет, это уж как боги пожелают. Натягивая промокшее тряпье, с удивлением обнаружил завернутые в пояс кольца — откуда они взялись?

Затем, как это часто бывает, проливной дождь в считанные минуты сменился жгучим солнцем, и паренек, движимый неистребимым детским любопытством, отправился осматривать руины. Сейчас, под светом Эмиала, мысли о призраках уже не казались столь пугающими — куда больше его напугал безногий скелет, лежащий на полу в прихожей. Правда, мальчику казалось, что скелет этот он видит уже не в первый раз.

А больше в башне ничего интересного и не нашлось. Более или менее уцелела лишь одна из комнат на втором этаже — странная комната, украшенная плитами из мрамора, на которых неведомый искусный резчик изобразил замысловатые узоры. Паренек, как зачарованный, битый час стоял неподвижно, разглядывая хитрые завитки, потом долго водил по мрамору пальцами, словно стараясь на всю жизнь запомнить сплетение линий. Ему мнилось, что линии что-то хотят ему сказать, что они что-то важное означают… а может, просто непослушная память пыталась намекнуть, что некогда и ему, внуку и ученику рисовальщика, не чуждо было стремление к творчеству.

Он ушел из башни следующим утром. Ушел, унося с собою найденную в руинах стеклянную флягу, наполненную водой, да большую деревянную коробку, валявшуюся рядом со скелетом. В коробке лежала толстая книга в кожаном переплёте с блеклыми синими буквами. Взял он и саблю — но потом бросил, тяжела она оказалась. Почему-то книга показалась важнее, хотя он и не умел читать. Но так ли важно — зато в книге были рисунки, сделанные с особой тщательностью. Мальчик не понимал смысла рисунков — раньше ему никогда не доводилось видеть карт — но книга казалась ему чем-то волшебным и очень, очень важным.

Он брел по каменистому плато, спускался в расселины… Эмиал по-прежнему хранил ребёнка — дважды ему попадались оазисы, дважды удалось набить живот невкусными ягодами. А на пятый день… считать он умел, да толку от того? Память упорно закрывала от хозяина всё, что случалось накануне. Да, на пятый день он встретил возвращающийся из Гурана караван. И старший приказчик каравана — вот же редкостной души человек — не отобрал у парнишки золотые побрякушки, взяв лишь половину — за то, что доставил малыша в благословенный Кинт Северный.

Шли годы. Мальчик превратился в юношу, затем в зрелого мужа, после — в старика. Он по-прежнему не мог вспомнить почти ничего из произошедшего днём раньше, он забывал имена и лица приходивших к нему людей. А людей было много — пальцы взрослеющего, мужающего а потом и дряхлеющего рисовальщика жили своей собственной жизнью. Только рисовал он не на пергаментных или бумажных листах, не на холсте или обструганных досках. Свои рисунки он создавал острыми иглами на живой человеческой коже. Многие посетители готовы были щедро заплатить — очень уж красивыми выходили татуировки из-под рук мастера. Но серебро и золото мало интересовало старика. Время от времени перед глазами вспыхивали странные узоры — и тогда он, словно впадая в транс, творил очередной шедевр.

Кто-то из гостей, ожидая приёма, взял стоящую на полке деревянную коробку и извлек из неё книгу в кожаном переплёте. Открыв и пробежав глазами несколько страниц, гость, сунув коробку под мышку, выбежал из дома рисовальщика, воровато озираясь. Но ему не стоило опасаться погони, обвинения в воровстве, усекновения рук (с кражами в Кинтаре было строго, городская стража не дремала). Старик не вспомнил о давней находке… только перед самой смертью память, словно ожидавшая этого мига, вдруг распахнула перед ним свои ранее запертые двери. И те, кто пришли проводить рисовальщика в чертоги Эмиала, услышали рассказ о разрушенной башне, о скелете с драгоценной саблей. И о книге с выцветшими синими буквами на обложке.

Глава первая Ангер Блайт, неподалёку от Кинта Северного

Можете обойти все таверны Эммера, и ни в одной не увидите за стойкой молодого парня. А если увидите — поговорите с ним. И тогда, наверняка, вам доведётся услышать грустную историю о недавно почившем отце, деде, дядюшке или ином родственнике, ранее владевшем этим заведением. Ибо только этим можно объяснить появление за стойкой юного наследника.

Чтобы управлять таверной, нужен опыт. Тот самый, что приходит с годами, с тысячами лиц, промелькнувшими перед глазами… Опыт, позволяющий в доли мгновения оценить гостя и решить — то ли содрать с него двойную цену, то ли налить за счёт заведения, то ли дать незаметный сигнал вышибале, чтобы спровадил посетителя от греха подальше. К одному послать молоденькую служанку, другого не повредит и самому обслужить, а третьему в самый раз будет, чтобы миску ему принесла дородная повариха.

И поговорить — оно тоже важно. Кабатчики часто становятся поверенными разных тайн. И мелких — кто что купил, да за сколько продал. И важных, за одно упоминание которых можно лишиться и доходного места, и головы. Только настоящий, многое повидавший хозяин о важном с кем попало говорить не станет. О погоде там, о видах на урожай да о качестве пива — это сколько угодно. И о том, что молодежь нынче не та пошла, что в наши-то годы и уважения к старшим больше было, и гонор при себе держали — об этом посудачить сам Эмиал велел… или Эмнаур, буде дело в Гуранской империи происходит. А вот что полезное сообщить — не каждому, далеко не каждому.

Тарций был именно из таких, опытных. В былые времена доводилось и послужить одному из богатых купцов, и, позже, помахать мечом просто на службе самому себе. Не вполне законно, разумеется, но, как известно, законным путем хорошие деньги добыть сложно. Поймай его тогда кинтарийские стражники — не миновать петли, а повезло, удалось и шею в целости сохранить, и с изрядным наваром остаться. Кто спорит, в один момент удача вроде как отвернулась от Тарция, троих его подельников покрошили в капусту, да и сам он уже прощался с жизнью — ан нет, то лишь шутка богов была. В яму, где держали Тарция, спустился человек, поговорил с разбойником. Хорошо поговорил, по душам. Работу предложил, неплохую, если разобраться, непыльную. Уши открытыми держать, глаза… Тарций дурнем себя не считал, понял, что не только серебро ценность имеет, что и кем-то сказанные слова можно в звонкие монетки перевести, если с пониманием отнестись.

С того дня прошли годы — длинная их череда мало чем запомнилась Тарцию. Дела его шли в гору, удалось прикупить домик у дороги, открыть таверну. Уже на чёрный день изрядно серебришка накоплено, и не только серебра — полновесных золотых имперских гуров припрятано немало. И известность — тоже деньги, хоть и не звенит. Давно уж ползли по дорогам Кинтары слухи, что нигде, мол, не готовят такое пиво, как в таверне старого Тарция. Добрая слава — она дорогого стоит. Время от времени приходили посланники от того давнего знакомого, выспрашивали кое о чём — Тарций исправно передавал посетителям листки бумаги (вечерами, пыхтя от усердия, старательно записывал всё важное, что за день успевал услышать). Гости платили неплохо.

Однажды явился и сам давний знакомец — имя-то его Тарций к тому времени уже знал, как знал и то, что судьба от знакомца отвернулась. Ходили слухи, что если шепнуть в нужные уши слова о том, где обитает этот мужчина — можно огрести немалую мзду. Только Тарций не забывал о том, что человек этот не только от петли его спас — а сделал из разбойника уважаемого человека. Грех это — злом за добро заплатить. Предашь сегодня — завтра предадут тебя. Сами боги отвернутся.

Тем более, что особых услуг знакомец не требовал — лишь держать для него небольшую комнатку на втором этаже изрядно разросшейся таверны. Ну и новости кое-какие передавать. Если подумать — невелик труд… к тому же гость по-прежнему не был жаден на серебро — так почему и не помочь. И совесть чиста, и в кошеле тяжесть приятная прибавляется.

Сегодня день у Тарция не задался. Посетителей было мало, да и те, что были — так, шваль. Спрашивали самого дешёвого пива, из еды чего попроще — дохода с этого немного, возни больше, но в таверне привечали всех гостей, даже тех, у кого в кармане давно не ночевали самые мелкие медяшки. Не велик расход — сунуть голодному кружку простокваши да ломоть хлеба, не обеднеет Тарций. Зато, глядишь, помянут его добрым словом в беседе с тем же Эмиалом… или с Эмнауром. Умный человек не станет ссориться ни с одним из богов.

Хлопнула дверь, впуская в помещение клуб пыли. Уже второй день за стенами таверны гуляли ветра, заставляя редких путников искать убежища. С одной стороны, непогода гнала людей в таверну — где и поесть, и выпить, и отдохнуть можно. С другой же — только большая нужда заставит человека в такое время в путь отправиться. Если бы таверна стояла в том же Кинте Северном, доходов было бы больше, но города Тарций не любил. Здесь, у караванного тракта, куда спокойнее.

Вошедший осмотрелся, затем уверенно направился к стойке, за которой скучал Тарций. Гость особого доверия не вызывал — морда изрядного прохиндея и душегуба, одежда, хоть и недешёвая, явно с чужого плеча, бандитского вида тесак на боку… имей стражники право вешать за одну только внешность — болтаться этому мужику в петле, как пить дать.

— Ты ли будешь Терций? — хрипло поинтересовался гость, плюхаясь на скамью.

В иных тавернах только и было, что столы да лавки возле них, а здесь, по совету того давнего знакомца, особую скамью Тарций сделал — прямо рядом со своей стойкой. Для тех, кому не посидеть с чувством, с толком требуется, а так, влить в себя кружку-другую пива и пойти восвояси. Удобно, что ни говори… добрый совет оказался. Захотел гость пива — ходить никуда не надо, тут же нальет хозяин. Опять-таки, сам хозяин нальёт, сам деньги примет, да тут же бросит их в особую незаметную дырочку в деревянной столешнице (и это знакомец присоветовал, хитёр, шельма) — покатятся по жёлобу монетки, исчезнут глубоко в подполе. Случится тут какой лихой человек, вытащит нож, потребует от Тарция выручку — а где она, выручка-то? Вот, смотри, пара серебряшей да горсть меди… прости, лихой человек, не наторговал ещё.

— Я Тарций буду, с позволения доброго господина, — кабатчик изобразил самую любезную из улыбок, одновременно невидимой гостю рукой спихивая в желоб увесистый серебряный инталийский полулуч, полученный всего с полчаса назад. Где-то в подполе неслышно звякнуло… целее будет денежка, если что случится.

— Тарций, Терций — без разницы, — буркнул гость, пристально разглядывая кабатчика, словно сравнивал его внешность с давно услышанным и полузабытым описанием. — Ты тут хозяин?

— Истинно так, господин. Чего изволите? Есть хорошее пиво, ветчина, сыр. А то и куренка зажарить прикажу. Есть рыба…

— Говорят, — висельник оскалился, обнажив неожиданно крепкие белые зубы, — в доме Тарция лучшее пиво в Кинтаре, да только верить ли в это?

Кабатчик чуть заметно вздрогнул — слова, сказанные гостем, относились к тем, что надлежало внимательно слушать. И ответ держать следовало по-особому.

— Зря люди болтать не станут, — промычал он, как подобало. — Да только за лучшее пиво и медью платить не пристало.

— Серебром заплачу, если пиво достойным окажется, — оскалился гость.

Тарций неторопливо (не к лицу хозяину поспешность перед таким вот оборванцем проявлять, не приведите боги, кто-нибудь внимание обратит) наполнил кружку из особого, для дорогих гостей, кувшина. Снова сказал правильные слова:

— Пейте, господин. Скажете, что соврали о моем пиве, так и вовсе платы не возьму.

Посетитель неспешно высосал пиво, смахнул пену с жидких усов.

— Верные слухи о твоей таверне, Тарций, ходят, ох и верные. Держи монету, не жаль за такое пиво.

На столешницу упала половинка гуранской молнии, хитро разрубленная — неровно, словно не с одного удара. Повертев обрубок меж пальцами, Тарций ухмыльнулся.

— Тут не только на пиво, тут и на ночлег хватит. Добрый господин желает комнату?

— Желаю, — кивнул гость.

— Эй, Пармеш! — из неприметного уголка на зов хозяина вылез здоровенный детинушка в кожаной безрукавке и с тяжёлым ножом на поясе. — Проводи господина в третью комнату.

Вышибала кивнул и сделал приглашающий жест. Гость встал, отвесил хозяину короткий, как равному, поклон, и проследовал за слугой по скрипучей лестнице на второй этаж.

Комнатка, куда привёл посетителя Пармеш, оказалась крохотной — зато с большим окном, затянутым мутным стеклом. Стекло в последние годы в Кинтаре сильно подешевело, так что и в небогатых домах хозяева уже могли позволить себе заплатить за одно-два окна. Обычно — те, что на улицу выходили. А на остальные — по старинке, или слюдяные пластины в свинцовой раме, или просто бычий пузырь, едва пропускающий свет. Обстановка роскошью не отличалась — лавка у стены с толстым, соломой набитым, тюфяком, стол да пара грубовато сколоченных табуреток. Но, с другой стороны, много ли надо человеку, чтобы переночевать в пути? Крыша над головой, солома под боком — оно и хватит. А для купцов, благородных господ или других богатых путников имелись у Тарция комнаты получше.

По хорошему, уставший с дороги путник должен был бы завалиться на лавку, да и захрапеть… ну или спуститься в зал, заказать еды и пива, как следует восполняя силы. Но гость повел себя иначе — бросил на сундук в углу увесистый дорожный мешок, сам опустился на табурет и принялся ждать.

Ожидание продлилось недолго — за толстой дверью послышались шаги, и в комнату вошел, чуть пригнувшись и опираясь на клюку, высокий тучный человек. Жидкие пряди неухоженных седых волос, изрезанное морщинами и усыпанное бородавками лицо, левый глаз затянут бельмом — что и говорить, безжалостно время к старикам. Несколько мгновений он рассматривал гостя, затем усмехнулся.

— Рад видеть тебя, Дамир.

Черты бородавчатого лица поплыли, и вскоре в дверях стоял уже не обрюзгший уродливый старик, а вполне моложавый мужчина лет сорока, с легкой сединой в чёрных волосах, с жёстким и немного хищным лицом. По щеке змеился едва заметный шрам. Преобразилась и одежда — вместо потёртого шерстяного кафтана теперь на черноволосом был изящный наряд из чёрной кожи, клюка сменилась длинным мечом, чёрный же плащ застегнут на плече необычной, скорее женской, медной фибулой.

— Ваше сиятельство! — тут же вскочил с табурета названный Дамиром человек.

Он попытался склониться в глубоком поклоне, но черноволосый небрежно махнул рукой и сел к столу. Тут же в дверь просочился давешний здоровяк Пармеш, бухнул на стол глиняный кувшин с пивом, рядом поставил блюдо с нарезанным окороком и ломтями остро пахнущего сыра. Выскочил за дверь, через мгновение появился снова, с ещё одним блюдом, наполненным маленькими пирогами, и с двумя кружками.

— Дверь закрой, — коротко бросил черноволосый.

Дамир задвинул массивный бронзовый засов и, повинуясь жесту хозяина, занял место за столом напротив.

— Голоден?

— Есть немного. Дорога была длинной, Ваше сиятельство…

— Оставь это, Дамир. Сам знаешь, всё это осталось в прошлом. Нет уже ни сиятельства, ни Консула.

— Для меня вы всегда были и останетесь Консулом, господин Блайт!

— Ты и в прежние времена ни в грош не ставил Тайную Стражу, так что не смеши меня.

— А я служу не Тайной Страже, а лично вам, — хмыкнул Дамир.

Он подхватил с блюда пирожок, бросил сверху толстый ломоть ветчины, с жадностью откусил и принялся жевать, покрякивая от удовольствия. Прикончив штук шесть пирожков, обильно заливая их пивом, Дамир икнул и отодвинулся от стола.

— Наелся?

— Как же… со вчерашнего дня крошки во рту не было. Это так… для разогреву. Вот поговорим, посплю малость, а там уж устрою себе настоящий пир.

— Намекаешь, что тебе будет на что пировать?

— Это уж как ваша щедрость себя покажет, — хмыкнул Дамир. — Свою работу я сделал.

Он распустил завязки мешка и извлек оттуда завернутый в холстину предмет.

Блайт принял сверток, развернул ткань и несколько мгновений разглядывал деревянную коробку, украшенную тонкой резьбой. Поднял крышку — в коробке лежала толстая книга в кожаном переплёте.

— Это он, господин?

Ангер Блайт пожал плечами.

— Когда Гайтар зарезал старого Вимса, командовавшего «Акулой», он приказал снять с убитого кожу и сделать из неё переплет для бортового журнала. Название корабля было вытатуировано у Вимса на брюхе… здесь, на обложке, написано «Акула», и это явно татуированная человеческая кожа. Только вот Вимс сдох больше трёхсот лет назад, а журнал выглядит почти новым.

— Клянусь, Консул! Не знаю, впрямь ли это журнал Гайтара, но это опредёленно та самая коробка, которую мы искали. Её украл у рисовальщика старпом с «Косатки», его звали… э-э…

— Это важно?

— Пожалуй, нет. Старпом, по слухам, продал журнал наверняка небезызвестному вам барону Шедалю.

Блайт усмехнулся. Ещё бы…

История барона Шедаля была вполне достойна того, чтобы какой-нибудь писака создал по ней роман, заставляющий томных благородных дам рыдать в переизбытке чувств. Молодой рыцарь, задира и повеса, имел неосторожность влюбиться в девушку «из народа». Нельзя сказать, чтобы в Империи подобные браки категорически не одобрялись (среди селянок и горожанок иногда встречались потрясающие драгоценные камни, нуждающиеся лишь в тщательной огранке), хотя Император довольно косо смотрел на мезальянсы, разбавляющие благородную кровь. Происходи Раут Шедаль из другого рода — всё, пожалуй, тихо-мирно сладилось бы. Изрядный взнос золотом в Имперскую казну в обмен на какой-нибудь завалящий титул «без угодий и без права наследования» позволили бы соблюсти приличия… В конце концов, подобные титулы, ничего, кроме герба, владельцу не приносящие, Император мог раздавать списками, что иногда и делал — либо для пополнения казны, либо для награждения подданных, не вполне заслуживающих ленных владений или денег.

Увы, в случае с Шедалем коса нашла на камень. Юный баронет (отец влюбленного вполне здравствовал и держал семью в железном кулаке) столкнулся с категорическим неприятием подобного брака со стороны строгого родителя. При этом Шедаль-старший проявил известную предусмотрительность — прежде, чем высказать отпрыску отцовскую волю, заручился личной поддержкой Императора. Блайт не знал, что связывало небогатого барона с Его Величеством, но что-то, видимо, было — достаточно весомое, чтобы в лицо молодому Рауту была брошена бумага с личной печатью Унгарта Седьмого, коей баронету категорически воспрещалось даже заикаться о столь «позорящем род» браке.

Имей Раут достаточно сыновней почтительности, он бы скрипнул зубами и порвал с возлюбленной, отсыпав ей пару горстей монет, дабы смягчить боль расставания. И это было бы правильным решением, правильным со всех точек зрения. К несчастью для рода Шедалей, юноша воспринял и отцовский, и императорский запреты как личное оскорбление. Приказал седлать коней, выгреб из полупустой родовой казны всё, до чего смог дотянуться, и вместе со своей возлюбленной Кэрри ударился в бега.

Примерно тогда Блайт и узнал об истории этой несчастной любви — Тайная Стража получила приказ найти и примерно наказать ослушника. Отношения между баронетом и его отцом были сугубо семейным делом, но тут оказалась затронута честь Его Величества, чей приказ был нагло проигнорирован. Подобного Унгарт не собирался спускать никому.

Двое магов Тайной Стражи, в сопровождении пятерки воинов, настигли беглецов уже в Блуте, где те собирались взойти на корабль, отплывающий, по бумагам, в Кинт Северный, а на самом деле — к островам Южного Креста. Прямо на пристани баронету объяснили, что его место — в казематах мрачного серого здания… или же в не менее вредных для здоровья подземельях императорского дворца. К его возлюбленной (к этому моменту — уже леди Шедаль) претензий не было — ей лишь предстояло лишение титула, расторжение брака… вернее, в обратной последовательности, ну и возвращение в отчий дом. К этому, безусловно, добавлялась небольшая порка — простолюдинке, каковой Кэрри была и каковой ей следовало быть и впредь, следовало больше внимания уделять исполнению воли Императора.

Как оказалось, барон Шедаль не в полной мере проинформировал Консула Блайта, только что назначенного на этот видный пост, о некоторых способностях беспутного сынка. Сынок, как выяснилось, владел магией — и владел неплохо, о чём недвусмысленно свидетельствовали два трупа боевых магов Тайной Стражи, три трупа сопровождающих их воинов и двое калек, которым надлежало передать барону, сопляку-Консулу, Императору и, вообще, всем заинтересованным лицам, что Раут Шедаль покидает пределы Империи и намерен раздавить всякого, кто попытается ему в этом помешать. При этом отцу надлежало дополнительно передать, что на красивый жест с отречением от семьи и титула тот может не рассчитывать.

Стоит ли говорить, что Император был взбешен? Его Величество не намеревался развязывать полномасштабную войну с пиратскими островами из-за этого молодого ублюдка, но титула беглеца лишил, а эмиссары Тайной Стражи получили приказ — найти и наказать. Без помпы и шумихи, вполне достаточно яда в кружку с пивом или кинжала в спину в темном переулке.

Это дело стало одним из досадных провалов тогда ещё юного Блайта. Он попросту не успел. Прибыв на Южный Крест, мятежный баронет купил какую-то лоханку, гордо именовавшуюся бригом, завербовал три десятка головорезов из числа отребья, вечно ошивающегося в тавернах пиратских гаваней, после чего отбыл в неизвестном направлении. Больше ни Раута Шедаля, ни его прекрасной супруги никто не видел.

— Это верные сведения?

— Более чем, господин. Удалось отыскать расписку в получении денег.

— Но Шедаль исчез.

— Верно, однако журнал в своё первое и, как вы знаете, последнее плавание, он не взял. За три дня до отплытия упомянутый мною старпом снова выкрал журнал, на этот раз у баронета. Похоже, тот изрядно торопился — объявил розыск вора и награду за его голову (вы ведь знаете, Ваша Светлость, у пиратов свои законы, и воровство на Островах карается строго), но результатов дожидаться не стал, отбыл в назначенное им же время.

Дамир перевел дух и присосался к кружке с пивом. Блайт не торопил собеседника, раздумывая над услышанным. С того времени прошло более полутора десятков лет, срок вполне достаточный, чтобы относиться к полученному щелчку по носу без прежнего пыла. В какие-то моменты он немного сочувствовал баронету — ради любви тот оставил более или менее обеспеченное будущее, отчий дом, навлек на себя немилость Императора — поступок, достойный рыцаря, хотя и не слишком умный. Жаль, что не удалось встретиться с Раутом… и с его возлюбленной, по слухам, потрясающе красивой женщиной. Что до исчезновения баронета — море полно опасностей, а похищенных отцовских сбережений наверняка хватило лишь на заурядное корыто, щелястое и потрёпанное временем и волнами.

Наконец, Дамир оторвался от кружки, довольно рыгнул и продолжил:

— В течение следующих восьми лет о журнале ничего слышно не было. Я так думаю, старпома поймали и прирезали — но тот, кто это сделал, так и не сумел получить награду, поскольку Шедаль где-то сгинул. Обнаружился он… ну, я про журнал, как раз незадолго до отбытия экспедиции Текарда. Некий Васка Бриз, один из пиратских капитанов, недавно потерявший корабль в стычке с орденцами, пытался продать журнал капитану Текарду — но они не сошлись в цене. Вернее, Текард не поверил, что журнал настоящий, и приказал Васку повесить. Тот не дурак был, сбежал до того, как к нему пришли гуранцы. Как вы знаете, времени гоняться за всяким отребьем у Текарда не было. Где-то спустя полгода Васка проиграл журнал в кости некоему ублюдку по прозвищу «Морской Ястреб», одному из людей адмирала Родана…

Блайт поморщился. Этот Родан, непонятно откуда появившийся на островах за год до начала войны и, всего лишь несколько месяцев спустя уже командовавший эскадрой из полутора десятков кораблей, был настоящей занозой в заднице для Тайной Стражи. Пират, имеющий достаточно сил, чтобы чихать на имперские попытки контролировать вольницу Южного Креста, вызывал раздражение. Уже одно то, что Родан присвоил себе звание адмирала, требовало поймать и примерно наказать наглеца. К несчастью (вернее, к счастью для Родана) поначалу Гуран был занят подготовкой к столкновению с Инталией, затем — расхлебыванием последствий войны. Время пиратского адмирала не пришло. Пока.

— Этот Морской Ястреб, — продолжал пират, — по дури ввязался в войну со светоносцами…Никто толком не знает, кто и когда свернул Ястребу шею, но это сделали. Вместе с уцелевшими вернулось на Южный Крест и кое-что из его имущества, в том числе эта коробка. Кстати, из тех, кто повелся на деньги Империи и влез в эту вашу войну, уцелела едва четверть. Посланцы Его Величества на островах сейчас не в чести.

— Думаешь, меня это заботит? — пожал плечами бывший Консул.

— Это меня заботит… — хмыкнул Дамир. — Я ведь тоже, в какой-то степени…

— Я не служу Империи, — резко прервал его Блайт.

— Вы командовали Тайной Стражей, господин, — слегка перебравший пива пират был готов спорить и с хозяином. — Думаете, это кто-то забыл? Скольких из нас ваши люди повесили сушиться на солнышке? Да ладно, я-то понимаю, дело прошлое. У каждого своя работа. Вы не думайте чего, я вам служить рад, вы, господин Блайт, человек чести. Не то, что некоторые. Ну так, дальше вот что было… Коробку с журналом хранил у себя Фуллер, один из офицеров Ястреба. Хитрован… драться-то он мастак, но ввязывается в схватку только если трое против одного, не меньше. Поэтому и шкуру в том походе сберег и, к тому же, кое-чего из добра вывез. Да только, как напьется, язык за зубами держать не умеет. Выболтал всё про журнал, а я и услышал.

— И как ты его заполучил?

Дамир вздохнул и признался, словно в совершенном грехе.

— Честно. Купил. Фуллера на Кресте не любят, найти хорошее место на корабле ему не так уж просто. Помощником или офицером не берут, а простым матросом или там десятником — и годы уж не те, и привык он командовать. Сидит уже три года не берегу. Жить на островах недёшево, так что серебро ему сильно требовалось. Вот и начал Фуллер потихоньку продавать своё добро. Прижимистый он, сами понимаете, за горсть меди сторговаться не удалось.

— Хорошо, — кивнул Блайт. — Ты проделал отменную работу. Теперь назови цену.

— Э-э… — Дамир закатил глаза и принялся шевелить губами, словно что-то подсчитывая. — Ну, если ваше сиятельство соблаговолит дать мне сорок гуров, то…

Ангер лишь усмехнулся. За сорок тяжёлых имперских золотых монет можно было купить, как минимум, три таких таверны. Тот факт, что пират совершенно не осознает истинной стоимости журнала «Акулы», роли не играет. Каждая вещь имеет лишь ту цену, о которой договорятся продавец и покупатель. Быть может, бывший владелец коробки и просил за редкий товар баснословные деньги — но ведь Дамир попросту не располагал такими средствами. Сколько он мог заплатить за журнал на самом деле? Десяток молний? Два?

— Мы сделаем так, — улыбка исчезла с лица бывшего Консула. Он неторопливо снял с пояса кошель и бросил его на стол. — Здесь серебро и золото. На десять гуров. Подумай хорошенько и скажи, сколько я должен добавить.

Пират остановившимся взглядом смотрел на тяжёлый кожаный мешочек, понимая, что вырвавшие слова не вернуть назад. Сглупил. Одно дело — служить мятежному Консулу и получать за это неплохие деньги, и совсем другое — попытаться выудить золото обманом. Блайту достаточно шевельнуть пальцами, и слугам Тарция останется только закопать где-нибудь на заднем дворе обугленный труп. Насчёт своей полезности Дамир не обольщался, таких, как он, у Блайта не один десяток наберётся, людей Консул подбирать умел. Не Дамир, так кто-нибудь другой будет доставлять вести с Южного Креста. И если положить руку на сердце — вконец обнищавший Фуллер ведь отдал коробку за жалких восемнадцать молний. Да и кому нужны эти записи… Дамир и сам журнал прочитал, и знающим людям показывал. Ничего полезного не было в журнале. Все знали, что «Акула» совершила немало удачных рейдов и при жизни Вимса, и позже, уже под командованием Гайтара, а затем и корабль, и весь его экипаж пропали без следа. Вернее, вот один след как раз и имелся — бортовой журнал, много лет назад найденный сумасшедшим татуировщиком где-то в Пустоши. Старпом с «Косатки» и спёр-то его лишь потому, что надеялся вычитать, где Гайтар упрятал своё золото. Ан нет, ничего такого в журнале не содержалось. Потому и расставались с ним владельцы задёшево и без особых сожалений. И Фуллер бы отдал за полцены, да видать, почувствовал, шельма, интерес у покупателя.

— Знаете, ваше сиятельство, — Дамир ещё раз мрачно посмотрел на мешочек и вздохнул, — если уж говорят, что боги видят всякий грех… За книгу я отдал восемнадцать молний. Правда, перед этим поил Фуллера три вечера кряду. Так что…

— Приятно, что ты можешь быть честен, Дамир, — Блайт пальцем толкнул кошелек к пирату. — Забирай. И возвращайся на острова. Прямо сейчас, надеюсь, ты не свалишься с ног от усталости? Поесть и выспаться сможешь в Кинте, пара дней у тебя есть, а затем — на корабль. Постарайся попасть под команду Родана.

— Этот хитрец не приближает к себе кого попало, — ухмыльнулся Дамир. — А вы знаете, ваше сиятельство, что никто не может похвастать, что видел Родана в лицо? Адмирал имеет привычку носить чёрную полумаску и не снимает её даже когда баб тискает.

— Наслышан. Многие подонки любят создавать вокруг себя ореол тайны. В общем, попытайся. О Родане надо знать всё и ещё чуть-чуть. И береги себя. Возможно, в ближайшее время ситуация на Южном Кресте изменится, и мне нужны будут надёжные люди.

Дверь за Дамиром давно уже закрылось, принесенная слугой жареная курица покрылась пленкой застывшего жирка, выдохлось в кувшине знаменитое на всю Кинтару пиво. Блайт сидел за столом, покачиваясь на скрипучем табурете, и медленно листал страницы древнего журнала. Узор на крышке коробки — вот в чем соль. Снова на его пути попалась давно забытая магия Формы, именно это сплетение тонких линий сохранило книгу от безжалостного времени. Интересно, кому принадлежала та башня, в которой безумный рисовальщик нашел своё сокровище? Не о книге речь, она не принесла новому хозяину доходов.

Два года распутывал Ангер клубок фактов, слухов, обрывочных воспоминаний множества людей. Почти два десятка человек в Кинтаре, в Гуране и на архипелаге Южного Креста по крохам собирали информацию для бывшего Консула. Два десятка… в иные времена на Тайную Стражу в одном только Кинте Северном работало до двух сотен человек — собственно, они и теперь поставляли информацию нынешнему Консулу. Забавно, что его бывший помощник Дварл, столь ретиво начавший деятельность на посту главы Тайной Стражи — в смысле, принявшийся активно ловить по всей стране и за её пределами своего предшественника и бывшего командира — на счастливо обретенном местечке долго не задержался. Его Величество очень быстро убедился, что Консул Дварл — не тот человек, который нужен правителю на столь высоком посту. Неплохо, когда во главе организации, способной померяться силами и с армией, стоит послушный человек. Хуже — если он, этот человек, более чем посредственный руководитель. На одном послушании далеко не уедешь.

Тем более, что после окончания войны Гуран оказался в сложном положении. Вроде бы победа была близка — и, совершенно неожиданно, всё кончилось ничем. Нет контрибуции, нет аннексии хоть бы крошечного участка территории. Только огромные потери — да плюс ещё дурная слава. Слухи о некоторых методах ведения войны распространились по континенту и, хотя сторонники Императора активно обвиняли во всех мыслимых грехах именно Ангера Блайта, немало находилось и таких, кто при подобных разговорах лишь прятал в усы усмешку.Мол, врите — да не завирайтесь. Знаем, чья рука видна в отравлениях, запретной магии…

Юрай Борох прекрасно понимал, что если народу не бросить кость — желательно, с изрядным куском кровавого мяса — то может случиться что угодно. К примеру, бунт. «Ультиматум Зорана» сейчас известен каждому уличному мальчишке — старый Комтур позаботился о том, чтобы донести свои слова до самых дальних уголков Эммера. Говорят, Миротворцу обещают прижизненную канонизацию — уже с полгода чуть не в каждом храме звучат слова, обращенные не только к кому-то из богов, но и к живому и здравствующему лидеру Круга рыцарей Индара. Но у каждой монетки найдётся и обратная сторона — если нельзя резать соседей, то кто ж запретит пусть кровь своим же согражданам? Раньше особо рьяных сдерживал тот очевидный факт, что любой значительный бунт в первую очередь привлечет внимание той же Инталии. Светоносцы, что бы там они ни говорили насчёт принципов и идеалов Света, не упустят возможности побольнее пнуть сильного соседа. Как с радостью воспользовались бы подобным шансом и имперские генералы.

А теперь соседей бояться нечего. Ульфандер Зоран ясно дал понять — его закаленные в боях стальные клинья станут гарантом мира, но вмешиваться во внутренние дела государств индарские латники не станут. Поскольку индарцам глубоко наплевать на то, что сервам в Гуране нечего есть, что армия потрёпана, солдаты лишились уже почти верной добычи, рыцари считают, что их чести нанесен немалый урон. Бывало, Императоров поднимали на мечи и при меньшей напряженности в стране.

Блайт понятия не имел, кто предложил Его Величеству выход. Судя по почерку — Верховный Жрец. Если людскую злобу нельзя погасить — её надо направить в нужное русло, и тогда волны гнева, размазав тщательно избранных жертв по камням, бессильно опадут пеной, так и не добравшись до власть предержащих. Оставалось найти тех, кто «виноват» в происшедшем — ну тут уж выбор был более чем достаточен, мало ли врагов у Бороха. Вероятно, бывшего помощника Дварла угораздило чем-то прогневить Юрая.

Около сотни казней — с подробным перечислением прегрешений. Около сотни — не такая уж большая цена за погашенный мятеж. В основном на плаху шли люди довольно высокопоставленные, сановники, дворяне… среди приговоренных оказались двое не последних из Братьев, Безликий в золоченой маске с гематитом, Консул Тайной Стражи. Правда, Блайт мог голову дать на отсечение, что каждая из жертв была подобрана с особым тщанием, а уж гематитовую маску несчастному и вовсе надели накануне казни. Зато народ увидел именно то, что ему намеревался показать Юрай Борох — «справедливость». Его Величество Унгарт Седьмой безжалостен к врагам государства, как бы высоко они ни стояли. Слава Императору!

А те, кто прятали в подполе мечи и подумывали о том, что Император уже порядком засиделся на своём троне, тоже поняли сказанное специально для них. Мол, только дайте повод — и не просите потом о помиловании.

Гуран успокоился. Место в резиденции Тайной Стражи занял новый человек — в меру ретивый, в меру осторожный. Всё вернулось на круги своя. И даже охота на Ангера Блайта, не прекратившись (преступления перед Короной, действительные или мнимые, срока давности не имели), стала куда менее напряженной. Бывшему Консулу удалось восстановить старые связи, найти людей, преданных не столько организации, сколько лично ему. И нацелить их на новую задачу.

Два года скрупулезного разбирательства, огромное количество истраченного серебра. Не стоило отказывать Блайту в предусмотрительности, Тайная Стража на то и Тайная, чтобы иметь не афишируемые фонды, заначки «на чёрный день», тайники с оружием, надёжные убежища. Перещеголять в этом отношении Братство было сложно, но и сам Блайт, и его предшественники, создавая раскинутую по всему миру сеть, не упускали возможности поучиться у «заклятых друзей», которые, волей Императора, в любой миг могли стать врагами.

Теперь кое-что из припрятанного на чёрный день было пущено в ход. И два года напряженной работы позволили отыскать чудом уцелевший журнал.

— Эй, Пармеш!

Вышибала вырос на пороге, словно сидел под дверью и ждал зова.

— Скажи хозяину, мне нужна бумага, листов десять, перо и чернила, несколько свечей…

Слуга удалился. Блайт усмехнулся, вновь проводя пальцами по сплетениям узора, способного остановить течение безжалостного времени. Быть может, по воле кого-то из богов этот фолиант, защищённый древним заклинанием, сохранился именно для того, чтобы сейчас, спустя три сотни лет после бесславной гибели капитана Гайтара, строки, написанные его рукой, сыграли свою роль.

Правда, Блайт ещё не вполне представлял себе, какой эта роль будет.

Первое упоминание о капитане Гайтаре, достойное пристального внимания, Блайт встретил давно, на заре деятельности в качестве Консула Тайной Стражи. Считается — ошибочно — что деятельность главы самой неоднозначной из организаций Эммера наполнена приключениями, тайнами, плетением зловещих планов, охотой на преступников, общением с Императором и его приближенными. Это мнение о своей работе Блайт слышал не раз, и вызывало оно у него лишь презрительную усмешку. Люди, искренне верящие в подобную чушь, попросту не имеют ни малейшего понятия, о чём говорят.

Работа руководителя такого ранга — это бумаги, бумаги и ещё много раз бумаги. Рядовой маг или воин из тех, кто обеспечивал карающую функцию Тайной Стражи, вполне может похвастаться насыщенной опасностями жизнью. Но лишь до тех пор, пока не перейдет из положения «действовать» в положение «командовать». Потому что командовать, не имея достаточной информации — однозначно провалить дело. И, напротив, грамотно спланированная, учитывающая сотни мелких, незначительных на первый взгляд нюансов, операция может быть осуществлена изящно и непринужденно. Настолько изящно, что любой олух, после пятой кружки пива, икая и пуская слюни от возбуждения, с апломбом заявит, что и сам бы сделал не хуже. Мол, делов-то…

Ну а тому, кто стоит на вершине планирования операций, кто определяет не только тактику, но и стратегию, работать над деталями приходится куда больше. Что-то можно перепоручить верным людям, но видит общую картину и принимает решения он один… выслушать подчиненных — дело правильное, нужное, но каждое мнение есть лишь кусочек сложной мозаики, и командир должен подобрать для этого кусочка единственно верное место.

Поэтому большую часть времени Консула занимали документы. И свежие, поступившие несколькими минутами, часами или днями ранее, и старые, истрепанные — но, иногда, гораздо более значимые.

К примеру — финансовые ведомости. Так уж повелось, что Тайная Стража, с готовностью оплачивающая услуги сотен и тысяч агентов, разбросанных по всем городам и селам Эммера, выкладывала деньги лишь за конкретную информацию, либо подпитывала нужного человека небольшими регулярными поступлениями. Учёт движения золота и серебра был поставлен, пожалуй, лучше, чем у самого Императора. И уж точно лучше, чем, скажем, у инталийских Святителей, которые, проповедуя аскезу и смирение, часто тратили огромные суммы просто под настроение, без цели, без эффекта, без смысла.

Если бы поверенные Императора пожелали изучить записи Тайной Стражи (как правило, в период правления каждого из Императоров Гурана такая мысль рано или поздно возникала), они бы обнаружили в них полнейший порядок. Ну, скажем, в тех записях, которые подчиненные Консула представили бы для проверки. Но Блайт, как и его предшественники, предпочитал кое-что перепроверить сам.

Тогда-то его внимание и привлекла стопка старых документов.

Как уже говорилось, Тайная Стража не имела привычки платить деньги за несделанную работу. Но выцветшие листы пергамента, лежащие на столе перед Блайтом, говорили, что так было не всегда. По меньшей мере, десяток раз золото выдавалось в обмен на обещания — если судить по датам, аккуратно нанесенным на счета, первый раз это произошло почти пять веков назад, последний — при жизни Консула Хоэра, которого Блайт сменил на этом высоком и хлопотном посту.

На одном из листов, трёхвековой давности, и мелькнуло знакомое имя.

Вообще говоря, рассказ о некоем капитане Гайтаре, захватившем власть на пиратской шхуне и приказавшем ободрать кожу со своего незадачливого предшественника, дабы обтянуть ею судовой журнал, давно стал легендой. Наряду со многими другими то ли реальными, то ли выдуманными историями, эта передавалась из уст в уста, окрашиваясь всё новыми и новыми подробностями, часто уж вовсе далёкими от реальности. Что поделать — у каждого народа есть свои предания, а пираты Южного Креста, как ни крути, уже давно с полным на то основанием считались отдельным… ну, если и не государством, то чем-то вроде того. Не имея единого правительства, не слишком думая о сплоченности и о законах, пираты умудрялись успешно балансировать между свободой и петлей, ни разу не разозлив Святителя или Императора настолько, чтобы те всерьез вознамерились положить конец существованию морских разбойников. Кто-то приходил на острова зрелым мужем и погибал в первой-второй схватке, кто-то проживал долгую жизнь и завершал её дома, в постели. Но и те, и другие не прочь были, за кружкой крепкого дешёвого пива, послушать истории о приключениях и битвах.

В общем, Гайтар был личностью реально существовавшей, хотя его деяния, как это часто бывает, имели мало общего с теми «подвигами», которые ему приписывали.

И вот, оказывается, тот самый капитан Гайтар получил от Тайной Стражи очень существенную сумму золотом и серебром, а также обещание ещё более солидной выплаты в будущем. И за что? Всего лишь за намерение направить свой корабль на юг и привезти сведения о том, что же такого опасного водится в южных водах.

Что характерно, за обещанной наградой Гайтар не явился — следовательно, его плавание закончилось неудачей.

Сам факт получения пиратом денег из казны Тайной Стражи особого удивления у Блайта не вызвал. Не менее половины капитанов Южного Креста время от времени выполняли для Империи разные щекотливые поручения. Да и Инталия, столь громогласно заявляющая о чести, не гнушалась иметь дела с прожжёнными грабителями и убийцами, если этого требовали политические, экономические или иные интересы. Только прямолинейные, как их же мечи, индарцы не желали иметь с обитателями пиратского архипелага ничего общего, старательно уничтожая каждый корсарский корабль, попадающийся на их пути. Происходило это (к счастью для пиратов) редко — стальные клинья Индара предпочитали иметь под ногами надёжную землю.

В общем, деньги из имперской казны пиратам время от времени перепадали. Но — лишь после того, как дело, на которое подряжали того или иного капитана, оказывалось успешно исполненным. И не ранее.

Чем же так заинтересовал Гайтар тогдашнего Консула? К сожалению, в документе, привлекшем внимание Блайта, об этом не содержалось ни слова. Только лишь констатация факта — поход на юг. Пришлось потратить несколько недель на поиски дополнительных свидетельств, но удача сопутствовала Блайту, и кое-что интересное в архивах Тайной Стражи откопать всё-таки удалось.

Итак, пираты, все вместе и каждый в отдельности, южных вод боялись панически. Причём страх этот, на первый взгляд, не имел под собой никаких оснований. Ну, допустим, ходили легенды о чудовищах, способных в один присест перекусить пополам тяжёлую галеру, о водоворотах, засасывающих в себя суда, об ураганах, ломающих надёжные мачты как тонкие веточки. Ну или, скажем, байка об уцелевшем на юге обломке материка, где обитают могучие маги, сжигающие непрошенных гостей дотла — ведь глупость, но верят. Только вопрос о том, кто это видел, неизменно наталкивался на полное отсутствие достоверных свидетельств. Корабли не возвращаются? А как назывался не вернувшийся корабль, кто им командовал, когда это было? Пожатие плечами — «да вот, говорят…».

Так или иначе, но найти среди обитателей архипелага желающих исследовать южный океан было делом практически невозможным. А Гайтар сам предложил свои услуги, пообещав доставить подробный отчёт о плавании. Понимая, что этот отчёт — если капитану удастся вернуться — будет представлять немалый интерес не только для вечного соперника, Инталии, но и для других государств Эммера, а также для тех, кто не прочь прибрать к рукам ценные сведения просто «на всякий случай, авось пригодится», Гайтару, в виде исключения, доверили секрет тайнописи. Ну, может, и невелик секрет, среди, скажем, купцов немало таких, кто, составляя послания, прибегает к более или менее хитрому шифру. Важно другое — если Гайтар безошибочно исполнил инструкции, вряд ли кто-то сумеет понять истинный смысл сделанных им, с виду невинных, записей.

Гайтар не вернулся.

И лишь спустя много лет до Блайта дошли слухи о том, что где-то на Южном Кресте якобы замечен старый судовой журнал, переплетённый в человеческую кожу. Он и сам не понимал, почему начал охоту за записями давно исчезнувшего пирата. В том, что южные моря опасны, сомнений не было — великолепно снаряженная эскадра капитана Текарда не вернулась, следовательно, по меньшей мере часть слухов об угрозе на юге имеет под собой некоторые основания.

И, возможно, кое-какие сведения «из первых рук» содержались в бортовом журнале «Акулы».

Оказавшись не у дел, Блайт вспомнил о старом пергаменте и решил, что информация лишней не будет. И верные ему люди начали поиски… лишь спустя два года увенчавшиеся успехом.

Ангер перевернул последний лист бортового журнала. Да, неудивительно, что никто из временных владельцев раритета не обнаружил в нем ничего ценного. Пространные записи о погоде, состоянии груза, цинге, вечно пьяном первом помощнике… создавалось впечатление, что капитан «Акулы» отчаянно скучал и, не зная чем себя занять, неровным почерком вносил в толстый том происходящее вокруг него, не делая различий между важными или пустяковыми событиями. Иногда проставлялись отметки о выбранном курсе, иногда набрасывались фрагменты карты. Подумать, так прежний владелец корабля вел записи куда прилежнее.

Только вот околесица насчёт какого-то Тэша, упавшего с мачты и сломавшего лодыжку, о подмокшей муке во втором трюме, о произошедшей между боцманом и одним из матросов поножовщине, о здоровенной чайке, нагадившей на голову юнге — всё это призвано было замаскировать драгоценные крупицы настоящего отчёта, спрятанного за вязью слов.

Вздохнув, Блайт зажег ещё одну свечу, придвинул к себе лист серой бумаги и принялся медленно рисовать на нем буквы — одну за другой, поминутно сверяясь с текстом журнала. Работа не на час и не на день…

Глава вторая Таша Рейвен. Замок Рейвен-кэр

Замок, как ему и положено, стоял на холме — старые, покрытые мхом стены изрядно обветшали, кое-где меж камней зазмеились глубокие трещины. Ров, опоясывающий замок, и в лучшие времена не был глубоким, а ныне и вовсе заплыл, невысокий человек мог перебраться через это так называемое укрепление без особого труда. Правда, после хорошего дождя дно рва покрывалось изрядным слоем непролазной жидкой грязи — не то чтобы существенное препятствие для штурмующих, но лучше, чем ничего.

Впрочем, штурмовать этот замок никто не собирался. Его вообще ни разу не штурмовали за те бесконечные годы, что прошли с момента окончания его постройки. Так уж получилось — войска гуранцев, пожелай они добраться до сердца Инталии, вынужденно обходили эти места стороной — местность небогатая, деревень и сёл немного, хорошую добычу не взять. А крюк изрядный и ненужный — каждый понимает, что в военном походе ценнее всего время. Иногда ценнее, чем солдаты.

Армии проходили мимо — а кого ещё может заинтересовать старый замок? Шайку разбойников? Обычным искателям приключений древняя цитадель всё-таки не по зубам, да и кто, в здравом уме, решится искать удачи в разграблении дома одного из самых влиятельных рыцарей Инталии? Только самоубийца. Далеко не каждый из Рейвенов принадлежал к Несущим Свет, но влияния у них всегда было в избытке, и найти управу на наглецов труда бы не составило. Мающиеся от безделья белые рыцари с удовольствием устроят веселую облаву на грабителей и, наверняка, добьются успеха. Так что, если уж хочется поскорее попасть в чертоги Эмнаура, то лучше попросту утопиться — всё приятнее, чем столь любезный сердцу истинного светоносца очистительный огонь.

Может, кто из соседей пожелал бы прибрать к рукам чужое родовое гнездо? Этого исключать не стоило, но боги не допустили беззакония. Правда, один раз замок почти перешел в чужие руки — по причине печальной, но, в то же время, и донельзя банальной. Золото иногда рушит каменные стены куда вернее, чем боевая магия или камни метательных машин. Одному из Рейвенов не повезло — череда неурожаев, аппетиты Святителя, неумение вести дела… Стареющий хозяин замка, прижатый к стене в переносном (и в прямом, практически, тоже) смысле, готов был уже подписать бумаги — но тут появился его младший сын, двадцатилетний юноша, уже успевший облачиться в эмалевые доспехи светоносца. И кредитор отступил, смирившись — ссориться с рыцарем Ордена Несущих Свет было бы глупостью.

Юноша нашел деньги, сумел восстановить славу порядком обнищавшего рода. И наследнику оставил довольно приличное состояние. Тот, к несчастью, достоинствами отца не обладал, да и очередной Святитель, Аллендер Орфин, изрядно обеспокоенный состоянием государственной казны, периодически изобретал новые и новые способы её пополнения. А Святителю трудно отказать — особенно, если ты не вошел в число достойных носить белые доспехи. Лорду Рейвену следовало отдать должное — часть былого достатка он сумел сохранить. Не слишком значительную, но достаточную, чтобы его дочь ни в чем не нуждалась.

Так и стоял Рейвен-кэр, нависая над долиной не очень высокими стенами и башнями. Время от времени в залах и переходах замка поднималась суматоха — это означало, что непутёвая дочка безвременно усопшего лорда вознамерилась почтить отчий дом своим присутствием. Как правило, ненадолго — непоседливый характер уже через неделю-другую заставлял леди Рейвен отправиться навстречу новым приключениям, оставив семейные дела на волю богов. И замок, вместе со всеми немногочисленными обитателями, вновь погружался в состояние блаженной полудрёмы.

Два года назад всё изменилось.

Таша проснулась поздно — в последнее время она вообще предпочитала понежиться в постели подольше, почти до полудня. Открыла глаза, несколько мгновений разглядывала балдахин над кроватью, спадающий до самого пола красивыми складками небесно-голубого шёлка. Некогда небесно-голубого… Теперь же драгоценная ткань местами выцвела, местами носила следы аккуратной штопки. И постельное белье было не в лучшем состоянии. И гобелены на стенах… и сами стены. Остатков золота, сбереженного покойным отцом от завистливого интереса Святителя Орфина, было вполне достаточно для того, чтобы вернуть замку если и не великолепие, то хотя бы пристойный вид. Но Ташу мало волновали рассохшаяся мебель, позеленевшие бронзовые светильники или потрёпанные ковры, устилавшие вечно холодный каменный пол. Она родилась в Рейвен-кэре, прожила здесь первые десять лет жизни, но так и не научилась считать замок домом. Домом для неё стал Орден. В Школе Ордена девушка чувствовала себя куда лучше, чем в этом каменном мешке.

К тому же, здесь её одолевали воспоминания. О матери, лицо которой совсем уже стёрлось, но время от времени пыталось пробиться сквозь паутину памяти. Об отце — отношения с лордом Рейвеном у Таши складывались достаточно сложными, она не баловала родителя визитами, предпочитая наполненную приключениями службу пребыванию под отчей крышей. Лорд Рейвен не то чтобы не одобрял тот факт, что его дочь сочли достойной пройти обучение в Школе и стать волшебницей Ордена, это простонародье считает, что жестокие ловцы-светоносцы отбирают у них детей. Те, кто поумнее, понимают, что Орден есть слава, сила и щит Инталии, войти в его ряды — великая честь. Но ум говорил одно, а родительское сердце желало дочери иной судьбы — счастливого брака, здоровых детей. Скрывать свои чувства лорд Рейвен умел, без этого навыка не выжить при дворе, но наедине, когда очередной, неведомо какой по счёту бокал подогретого, со специями, вина развязывал язык, он не раз пытался излить дочери свои чувства. И каждый раз не находил желанного отклика. Обычно такие беседы заканчивались ссорами, хлопком двери, затихающим вдалеке перестуком лошадиных копыт.

Отец, конечно, прощал. Дочь, спустя какое-то время, тоже. Но каждый оставался при своём мнении.

Сейчас, когда отца не стало, Таша искренне сожалела о том, что не слишком часто находила возможность побыть с ним. Лишь потеряв родных, мы начинаем понимать, как много они для нас значили. Начинаем сожалеть о недосказанных словах, о недоданной ласке, о неоказанном внимании. Особенно, когда есть масса времени, чтобы об этом подумать, когда каждый камень, каждый предмет в окружающей обстановке напоминают о безвозвратно ушедших днях.

Будь её воля, Таша давным-давно умчалась бы от этих стен, от этих воспоминаний куда подальше.

Но приказ Метиуса арГеммита не допускал двояких толкований.

Из-за приоткрытого окна доносились голоса. Говорил мужчина, говорил сухо, неприятным, немного дребезжащим голосом.

— Левая нога чуть впереди, правая рука отведена назад, шпага смотрит в землю. Эта стойка называется «длинный хвост».

— Почему? — тонкий нежный голосок, просто обязанный принадлежать молодой девушке.

— Это неважно. Итак, твоя рука расслаблена, но ты готова начать движение. Ещё раз напоминаю, удар сплеча наиболее силён — но он же и наиболее медлителен. Кроме того, удар сплеча из стойки «длинный хвост» занимает втрое больше времени, чем из «высокой стойки», когда шпага изначально поднята вверх и отведена назад. Многие фехтовальщики-мужчины предпочитают начинать бой именно с этой стойки, поскольку она дает преимущество первого сильного удара.

— Ты это уже говорил, мастер.

Послышалось насмешливое фырканье.

— Изучение фехтования есть череда многочисленных повторений. В схватке нет времени на раздумья, все движения должны исходить из тела, а не из головы. Но чтобы этого добиться, каждое движение следует отработать сотни раз. А перед отработкой — понять, в чем достоинства того или иного действия. Ну-ка, скажи, в чем преимущество «длинного хвоста»?

Тяжёлый вздох слышен не был, но он, без сомнения, присутствовал. Таша прекрасно понимала девушку, мастер Фарад Ларзен временами бывал тошнотворно занудным. В свои шестьдесят лет фехтовальщик не утратил ни гибкости, ни идеальной точности движений, зато с возрастом приобрел противные менторские интонации и привычку говорить очевидные истины по нескольку раз кряду. При этом ветеран зорко следил за тем, чтобы его слушали — Таша в своё время не раз, скрипя зубами от боли, прикладывала примочки к синякам, полученным отнюдь не в ходе учебного боя. Затупленная, но довольно тяжёлая шпага мастера в любой момент могла метнуться вперед, дабы наказать нерадивую ученицу. Правда, в то время ученице было всего девять лет.

— Из этой стойки, — заунывно начал отчитываться девичий голос, — я могу сделать выпад в живот, в бедро или в шею. При этом, если противник применяет «высокую стойку», укол в бедро он не успеет парировать. Мастер, но ведь и я не успею отразить рубящий удар, не так ли?

— Если стоять на месте и ждать, пока тебя попытаются разрубить пополам — да. Но твоя задача вынудить противника либо нанести удар в пустоту — для этого левой ногой делаешь шаг назад, одновременно разворачивая тело — смотри, шпага, почти помимо твоей воли, занимает блокирующее положение, позволяющее отразить рубящий удар. Либо делаешь шаг вперед с правой, опять-таки разворачиваясь — и клинок устремляется в атаку, добавляя к скорости руки скорость и силу движения ног. Теперь ты почти вплотную к врагу, твоя шпага готова ужалить его в живот, а он не может атаковать — слишком близко. И вынужден будет отступить, теряя силу рубящего удара.

Зазвенел металл — собеседники принялись отрабатывать движение.

Таша встала и подошла к окну. Во дворе замка в странном танце кружились двое — невысокий жилистый мужчина с совершенно седыми волосами, собранными в длинный хвост, и стройная девушка семнадцати лет. Оба в толстых куртках из многократно простеганного конского волоса, в глухих — лишь глаза и рот видны — тренировочных шлемах. Леди Рейвен поёжилась, представляя, как неприятно в столь тёплое утро напяливать на себя всю эту амуницию… Но, если рассуждать трезво, девочке нужно уметь себя защищать, и если для этого каждое утро ей придётся как следует попотеть — значит, так тому и быть.

Послышалось ойканье — очевидно, Альте придётся после обеда заняться свежими кровоподтёками. Нежную кожу учениц мастер Ларзен обычно не жалел.

— Ты всё ещё смотришь на свой клинок, — раздражённо заметил старый фехтовальщик. — К чему? Он и так твой, рука сама доведёт его в нужное положение. Смотри на противника и только на него. Угадай направление удара, улови начало движения — и тогда сумеешь вынудить врага промахнуться. Ещё раз!

Опять жалобный вскрик.

— Ещё!

Видимо, на этот раз у Альты более или менее получилось, поскольку мастер заговорил уже более спокойным тоном.

— Теперь снова поговорим о стойке «слабая перевязь». Правая нога впереди, рука с оружием на уровне головы, клинок направлен в сторону противника и вниз, прикрывая грудь, словно перевязь. Не давая преимуществ для начала атаки, она предоставляет изрядные возможности для парирования удара практически из любой позиции. Но, если ты пользуешься тяжёлым оружием, рука в этой стойке устанет довольно быстро… К тому же, шаг любой ногой в любом направлении вынудит тебя раскрыться. Стойку следует использовать для отражения выпада противника и тут же сменить на что-либо более удобное для контратаки.

Опять зазвенел металл. Таша усмехнулась — вот сейчас Альта заработает ещё один синяк. Мастер прав, парировать удары из «слабой перевязи» удобно — да только в обороне бой не выигрывается. И точно — через мгновение Альта вскрикнула, и её тяжёлая учебная шпага полетела на камни.

— Не могу больше… — в голосе девушки явственно слышались слёзы.

— Хорошо, на сегодня закончим, — Ларзен без особой теплоты оглядел ученицу, презрительно сплюнул. — Надеюсь, когда тебя всерьёз попытаются убить, подобное заявление подействует на врага умиротворяюще.

— Доброе утро, Альта! — Таша помахала своей подопечной. — Мастер, не соблаговолите ли зайти ко мне?

— Доброе утро, леди Рейвен, — девушка склонила голову. От этой привычки Таша свою то ли подругу, то ли компаньонку, то ли приёмную младшую сестру (если такой статус возможен) отучить так и не смогла.

Вообще говоря, нынешнее положение Альты Глас и в самом деле вызывало некоторые вопросы. Формально девочка числилась ученицей Школы Ордена. Фактически же на её учебу махнули рукой ещё до начала последней войны с Гураном. Уникальная неспособность Альты продвинуться в вопросах освоения магии дальше простейших, доступных каждому третьему, шагов, сделала её в Школе если и не отверженной, то уж существом второго сорта — наверняка. Зато девчушка отличалась изумительной памятью, что позволяло ей найти себе место в Ордене. Летописцы, библиотекари, счетоводы… любому очевидно, что Орден Несущих Свет — это не только белые рыцари и могучие волшебники. Пару раз Таша подбирала для воспитанницы вполне пристойные варианты — и каждый раз наталкивалась на столь тоскливый взгляд огромных голубых глаз, что лишь обречённо вздыхала, оставляя всё по-прежнему.

Да и не стоило врать самой себе — пусть леди Рейвен временами и бурчала насчёт «хлопот, свалившихся на её голову», но общество Альты Глас уже давно стало привычным. Избавиться от девушки — и что останется? Одиночество…

Но ведь нельзя же превратить малышку в вечную тень Таши Рейвен.

— Может, замуж её выдать? Возраст самый подходящий.

Вопрос, обращенный к самой себе, традиционно остался без ответа. Альта выросла, с этим не поспоришь. И превратилась в очень красивую молодую девушку… только вот Таша никак не могла привыкнуть к тому, что её подопечная стала взрослой, продолжая именовать её то девочкой, то малышкой. Альта не обижалась… она готова была снести что угодно, лишь бы не расставаться с госпожой.

В дверь постучали. Таша только сейчас заметила, что всё ещё не одета — длинная ночная рубашка из бледно-зелёного кинтарийского шёлка за одежду не считается. Торопливо накинув пеньюар, отделанный невесомым серебристым мехом, леди Рейвен разрешила посетителю войти.

— Вы традиционно игнорируете тренировки, леди, — буркнул, не здороваясь, старый фехтовальщик.

Фарад Ларзен служил Рейвенам дольше, чем Таша жила на этом свете, потому мог позволить себе некоторые вольности. Тем более что службу старик понимал достаточно своеобразно. С его точки зрения всё, что не относилось к оружию, было пустой тратой времени. Он не нажил состояния (с учётом непозволительно мягкого характера покойного лорда Рейвена, не воспользоваться ситуацией мог только истинный бессребреник), не обзавелся супругой… да и своего дома у ветерана не было. Зато коллекция клинков, собранная им, могла бы вызвать минутный приступ завести даже у Санкриста альНоора. В настоящий момент коллекция украшала стены в одном из залов замка, соседствуя с уникальными образцами, помещёнными туда лордом Рейвеном.

Эта мысль заставила Ташу скривить губы в печальной усмешке. Кое-какие из этих экспонатов сейчас наверняка пылятся в подвалах Тайной Стражи. Ох Блайт, чума на твою голову…

— Виновна, друг мой, — вздохнула она, опуская взгляд. — Виновна, признаю. Обещаю, что обязательно найду время. Но сейчас я хотела бы поговорить о вашей юной ученице. Она делает успехи?

Старик почмокал губами, затем, не спрашивая разрешения, налил себе бокал вина из стоящего на столике кувшина, не торопясь осушил его и только после этого медленно кивнул.

— Настоящим мастером она, пожалуй, не станет. Не тот характер, леди. Но постоять за себя я её научу. Ещё год-другой тренировок, и она будет владеть шпагой примерно на вашем уровне.

— Это намек на то, что и я недостойна звания мастера? — Таша прищурилась, лицо приобрело хищное и несколько злое выражение. Пожалуй, кому другому после подобного выпада не поздоровилось бы, леди Рейвен очень не любила, когда высказывалось не самое восторженное мнение о её достоинствах. Подобное дозволялось очень немногим людям.

Как и следовало ожидать, на ветерана это не произвело ни малейшего впечатления. Учитель, поддающийся на провокации, недостоин иметь учеников, эту истину Фарад крепко усвоил ещё тогда, когда сам делал лишь первые шаги в искусстве танца клинка.

— Кое-что в фехтовании вы смыслите, — буркнул он, снова протягивая руку к кувшину. — Иначе вас, леди, давно прирезали бы… как же, как же, наслышан о ваших приключениях. И лорд покойный, да согреет его Эмиал своим светом, не раз поминал… беспокоился, стало быть. Но и хорошую сталь, если о ней позабыть, ржа выест.

— Я ж говорила, найду время… — буркнула Таша, постепенно остывая. Злиться на Фарада не имело смысла. И ссориться с ним — тоже, где ж ещё найти человека, преданного не за деньги, а просто так, ради одной лишь чести.

— Вам, волшебницам, куда проще, — пожал плечами старик. — Махнули рукой, пару слов сказали, и противник уже беседует с Эмнауром. А девочке этой на магию, как я понимаю, особо рассчитывать не приходится. Правда, шутку с невидимым щитом она знатно освоила, признаю.

— Так что же плохо?

— Думает слишком много… — Фарад замолчал, присосавшись к бокалу. Таша терпеливо ждала объяснений.

Хотя вряд ли ветеран скажет что-то новое. Его теорию насчёт размышлений во время схватки Таша знала назубок и, во многом, разделяла. Фехтовальщик был убежден, что думать полезно перед боем, оценивая противника и собственные силы, или после — определяя способ, как лучше распорядиться достигнутыми результатами. Или как побыстрее унести ноги — в зависимости от этих самых результатов. А когда звенят клинки, думать вредно, пусть работает тело. Задумался, потерял темп — проиграл.

— Утром приходил посыльный от барона арДаута, — переменил тему мастер, голос его звучал подчеркнуто равнодушно. — Принес формальный вызов.

— Вызов? — Таша опешила. И такую новость этот сморчок преподносит с унылым выражением лица? Ну, слава богам, хоть какое-то развлечение.

— Именно так, леди. Пергамент с перечислением обид он оставил в прихожей.

— И не попытался добиться встречи со мной? — недоверчиво хмыкнула девушка. — Пришел, оставил вызов и ушел?

— Убежал, — поправил Фарад. — Не очень быстро, но убежал. Сложно быстро бегать, если приходится поддерживать падающие штаны. Я бы с удовольствием отправил наглеца к Эмнауру, где, поверьте, леди, ему самое место… Но в данном, подчеркиваю, только в данном случае парень не виноват, что молодой барон арДаут выбрал посланником именно его.

— А этот… арДаут? — Таша попыталась выудить из глубин памяти хоть что-нибудь, связанное с именем явно больного рассудком недоброжелателя, но не преуспела. Зато, в который уж раз, позавидовала Альте, которая вообще ничего не забывала. — Кто он такой?

Из короткого рассказа она узнала, что старый барон арДаут, человек достаточно уважаемый, не так давно преставился, оставив внуку (сыновья барона пали в памятной многим битве у Холма Смерти) некоторое, не слишком значительное, состояние. Юноша, с детства отличавшийся несдержанным характером, воспитывался где-то далеко от родового удела, по слухам, чуть ли не в Кинте Северном. И, опять-таки по слухам, там его держали в строгости — оно и понятно, в Кинтаре законы особые, там на количество поколений именитых предков смотрят без особого пиетета, куда важнее, сколько золота у тебя в сундуках. Если не можешь похвастаться богатством — не высовывайся, иначе не поздоровится. Получив в свои руки власть, новый владелец Даут-кэра принялся наводить в округе свои порядки, нажив себе немало недоброжелателей чуть ли не во всех слоях общества, от благородного сословия до безземельных сервов. Раза три молодого повесу вызывали на поединок — и каждый раз дуэль для вызывающего заканчивалась либо плохо, либо очень плохо.

— Я свидетелем не был, — пояснил Фарад, — но он, поговаривают, что-то и в магии смыслит. Последний раз он дрался с Чедвиком арМиттом, а тот был рубака не из последних, уж мне-то известно. Чедвик-то ныне у Эмиала добрым пивом наливается, а арДаут жив и здоров, ни царапинки. Думаю, не мог Чедвик так просто дать себя зарезать, не таков он был… Ведь из битвы у Холма Смерти, где отец и дядья нынешнего барона как один пали, Чедвик живым вышел, хоть и посечен был изрядно.

— То есть, если я ему сверну шею, мне только спасибо скажут? — усмехнулась Таша.

— Ну… пожалуй. Хотя недостойное это дело, с женщиной на дуэли сражаться, — старик помахал в воздухе узловатым пальцем, словно грозя отсутствующему здесь молодому наглецу.

— Ох, мастер… знаешь, бывают такие женщины, что сами боги порадовались бы, услышав об их смерти.

— Жизнь по-разному поворачивается, — пожал плечами ветеран. — Свернуть шею какой-нибудь стерве, это, верю, может быть и благим делом. Но дуэль… нет, не к добру это.

Таша пожала плечами. В конце концов, пребывание в замке насквозь пронизано скукой, и небольшое развлечение лишь пойдет на пользу. Да заодно и доброе дело сделать. Ей не раз приходилось встречать таких вот новоявленных наследничков. Ошалев от свалившегося на голову богатства и власти — пусть даже богатство весьма невелико, а власть более чем сомнительна — молодые повесы высоко задирали нос… пока этот нос кто-нибудь не укорачивал. По самую шею. Сама она, вдруг оказавшись владелицей замка, не слишком стремилась мозолить глаза окружающим, рассматривая отцовский дом лишь как крышу над головой и, в некоторой степени, источник средств к существованию. Устраивать пышные приёмы, наносить визиты соседям… от одной мысли о подобном времяпрепровождении у леди Рейвен мороз шёл по коже. А уж задирать каждого встречного-поперечного и вовсе последнее дело. Во-первых, опасно — на каждого мастера подраться, как показывает практика, рано или поздно находится умелец получше. Во-вторых, дурная слава никому ещё добра не приносила.

Девушка дважды дёрнула полинялый шнурок. Где-то в недрах замка звякнул колокольчик, призывая кастеляна. Тот появился не сразу, хозяйка не особо утруждала старого слугу вызовами, вполне справляясь с насущными потребностями самостоятельно. Среди благородных дам бытовала мода и одеваться-то с помощью двоих-троих служанок, а уж самой себе налить вина — это вообще рассматривалось как дурной тон. Ничего против слуг леди Рейвен, разумеется, не имела — но излишнее внимание к своей особе и нарочито демонстрируемая готовность услужить её раздражали.

Кастелян жил в замке дольше, чем старый фехтовальщик. Таша знала, что покойный отец относился к Дерту с определённой теплотой, прощая мелкие прегрешения и полностью полагаясь на слугу в делах серьёзных. Скаредность, свойство для человека, в руки которого сходятся нити управления замком, в целом, полезное, у Дерта проявлялось в меру, хозяйство он вел рачительно и осторожно, не вызывая особого раздражения у сервов — но и не забывая интересов хозяина. Своих тоже — но дворецкие, кастеляны и казначеи, не думающие о собственном кармане, перевелись ещё до Разлома. Если вообще когда-нибудь существовали. Обладая правом в отсутствие хозяина примерно наказывать нерадивых, правом этим Дерт распоряжался мудро… а то ведь нередки случаи, когда излишне ретивого управляющего однажды находили зарезанным в собственной постели. Но и беспорядков старый кастелян не допускал.

Старик, наконец, появился. Невысокий, почти совершенно лысый, он был ещё довольно крепок, ступал уверенно, трость (непременный атрибут старшего слуги дома) носил скорее для виду, для солидности. Остановившись в дверном проеме, Дерт поклонился.

— Госпожа изволила меня звать? — его голос чуть заметно подрагивал, на лбу поблескивали бисеринки пота.

— Да. Что ты можешь рассказать о молодом бароне арДауте?

Она ожидала, что кастелян, привычно потеребив бороду, начнёт пространный рассказ о нахальном соседе, но старик побледнел и вдруг рухнул на колени. Узорчатая трость с набалдашником из резной кости покатилась по полу.

— Госпожа… простите, молю! Это я, только я во всём виноват!

При этом кастелян часто кланялся, явно рискуя расшибить себе лоб. Несколько оторопевшая от подобного проявления чувств, Таша пару мгновений не могла найти, что сказать. Наконец, она взяла себя в руки и резко бросила:

— Прекрати!

Очередной поклон прервался на середине движения, старик замер в скрюченной позе, затем медленно поднял взгляд на хозяйку. Подниматься с колен он не торопился.

— Так, начнем по порядку. В чем ты виноват? И встань, Эмнаур тебя задери.

— Госпожа, я узнал, что этот ублюдок посмел… посмел вызвать вас… Это моя вина, целиком моя.

— Почему это?

— Я нижайше прошу прощения, госпожа, но… ваши, госпожа, финансовые дела находятся в довольно плачевном состоянии. Я имел смелость докладывать… господин лорд Рейвен, да упокоится его душа у трона Эмиала, доверял мне присматривать за его деньгами, и я счёл… я понимаю, госпожа, что позволил себе слишком многое… счёл возможным дать ход некоторым распискам, которые считал наиболее надёжными. Старый барон арДаут исправно возвращал долги, и я опрометчиво решил, что его наследник…

Он ещё стоял на коленях, и видно было, что ссохшиеся, узловатые пальцы сложенных на груди рук мелко подрагивают. Старик отчаянно боялся… только не совсем понятно, чего именно. Страх перед гневом хозяйки? Или страх за неё саму?

Леди Рейвен прекрасно понимала, что в замке её особо никто не любил. Ну, мастер-фехтовальщик относился довольно тепло, всё ж таки она его бывшая ученица, пусть и происходило это более двадцати лет назад. Корфина, кормилица, помнившая леди Рейвен ещё ребёнком, смотрела с нежностью. Сам Дерт вел себя, как и подобает хорошему управляющему замком. Но для остальных немногочисленных обитателей Рейвен-кэра молодая хозяйка была тем камнем, от которого идут круги по некогда тихой и спокойной глади лесного озера. Слуги не знали, чего ждать от наследницы, а потому смотрели с опаской, не в меру лебезили и старались, по возможности, на глаза не попадаться.

— Я хочу, чтобы ты встал, — сухо бросила она.

— Да… госпожа, как прикажете, госпожа.

Дерт поднялся, но по его виду было заметно, что стоит девушке хотя бы просто недовольно шевельнуть бровью, и он снова падёт ниц.

— Теперь продолжай. Ты обратился к молодому арДауту с долговыми расписками его деда, верно?

Старик покаянно опустил голову.

— Мне следовало бы заручиться вашим словом, госпожа. Однако я самонадеянно подумал, что столь низменные дела, как взыскание старого долга, вас не заинтересуют. Господин лорд позволял мне…

— Я уже поняла, что отец доверял тебе ведение дел, — дёрнула плечом Таша. — Мне и в самом деле не интересно копаться в старых бумагах. Зато мне хотелось бы получить вразумительные ответы на вопросы. Рассказывай. По порядку, и без самобичевания. Если ты его заслужил — и так получишь.

Дерт приступил к изложению своей версии событий. Вне всякого сомнения, если выслушать, к примеру, молодого арДаута, рассказ получился бы другим. Но словам кастеляна леди Рейвен, в общем и целом, верила, а мнение не в меру наглого соседа её интересовало в последнюю очередь.

Речь шла об относительно небольшой сумме — три сотни золотых инталийских солнц вряд ли способны вывести Рейвен-кэр из финансовой ямы, да и сама Таша не слишком рачительно относилась к деньгам. Другое дело, что в опытных руках кастеляна даже эта сумма, немыслимо огромная по меркам простонародья, и довольно скромная с точки зрения какого-нибудь барона средней руки, может быть применена с толком и во благо хозяйке. К тому же, подобных расписок у Дерта скопилось немало, в трудные времена за помощью к лорду Рейвену обращались многие. Правда, когда трудные времена заканчивались, далеко не каждый торопился вернуть старый долг.

Барон арДаут — не сопляк, а его дед — занимал деньги незадолго до начала войны с Гураном. Снарядить воинов стоит дорого. Оружие, доспехи, лошади — это светоносец всегда может рассчитывать на эмалевыелаты из арсеналов Ордена, на приличного коня и мешочек серебра «на мелкие дорожные расходы». Среди рыцарей и магов попадались и дети обеспеченных родителей, не нуждающиеся в подобных подачках, и выходцы из простонародья, которых Орден обеспечивал всем необходимым. Другое дело те, кто не был сочтён достойным символов Несущих Свет… им полагалось оплачивать экипировку из собственного кармана. Ну, а какой же отец не попытается снабдить своих детей самым лучшим?

Золото было предоставлено, расписка оформлена должным образом. Дерт не видел проблем в получении долга, да и молодой хлыщ не производил впечатления ограниченного в средствах. Или старательно пускал пыль в глаза — ну тогда сам виноват. Если соришь деньгами направо и налево, будь готов к тому, что тебе напомнят о старых соглашениях. Долги отцов переходят на детей, этот закон мудр, поскольку защищает интересы как заимодавцев, так и самих должников — наследники прекрасно понимают, что уход главы семьи к Эмиалу может плачевно сказаться на их беззаботной жизни, а потому традиционно искренне желают родителям долгих лет.

Кастелян лично явился к молодому арДауту с напоминанием о некогда заимствованном золоте.

Наследник Даут-кэра приказал спустить на старика собак.

Услышав это, Таша помрачнела. Может, её и нельзя было назвать по-настоящему хорошей хозяйкой, но одно правило она усвоила давно и однозначно — никто, никто не имеет право наказать слугу, кроме его хозяина.

— Где вызов?

— В-вот… госпожа… я захватил его…

Развернув небрежно сложенный лист бумаги (попутно отметив, что бумага-то не из дорогих, на такой разве что торговцы приказчикам задания пишут), Таша быстро пробежала глазами текст. Как она и предполагала, это был вызов на дуэль за право собственности, то есть арДаут оспаривал истинность долга и намеревался доказать это клинком. Подобные поводы для поединка среди инталийских дворян считались не то чтобы позорными, скорее, просто слегка неприличными для истинного рыцаря. Проткнуть противника за честь дамы, в качестве ответа на оскорбление или во славу Эмиала или Ордена — это рассматривалось как дело вполне достойное, но драться ради денег? Хуже того, ради возможности не платить по счетам… В углу листа стояла чуть размазанная лиловая печать, вызов был отмечен у местного представителя Обители, следовательно, первая и главная формальность соблюдена. Чем бы ни закончился бой (если он вообще состоится), претензий ни у Святителя, ни у Ордена к дуэлянтам быть не должно.

Выбор времени и места, а также оружия — опять-таки, в соответствии с законами Инталии — оставался за Ташей.

— Во всяком случае, — хмыкнула она, — этот болван не решился просто прирезать меня где-нибудь в лесу. Смело, но глупо.

— Вы… собираетесь принять вызов? — в голосе кастеляна смешались удивление, страх и надежда, что ответ будет отрицательным.

— Непременно, — кивнула Таша. — Ларзен, позаботься о выборе площадки, свидетелях. И пусть присутствует лекарь, хотя я не думаю, что он понадобится. Дерт, напиши мальчику ответ, только подбери правильные слова. Оскорблять не стоит, а вот немного насмешки не повредит. Оружие — любое на его выбор. И укажи время, сегодня, в полдень. Место обговоришь с Ларзеном. Затем пошли кого-нибудь в село, в Храм, пусть отметят, что вызов получен и принят. И передай на словах, пусть Служитель Храма внимательно перечитает Уложение о дуэлях… и ещё — что мне приятно будет увидеть его среди зрителей.

— Будет исполнено, госпожа.

Старик мялся, явно не собираясь тут же броситься исполнять поручение.

— Ты хочешь что-то спросить?

— Простите, госпожа, но… но любое оружие… совсем любое?

Невысказанный намёк Таша поняла прекрасно.

— Абсолютно. Меч, арбалет, магия — пусть пользуется тем, чем считает нужным. Я не намерена себя ограничивать.

Если бы подобное событие произошло в Торнгарте, то оно не вызвало бы особого ажиотажа. Собралась компания, позвенели клинками… потом один из забияк будет плакаться в жилетку Эмиалу, сетуя на несправедливость злодейки-судьбы, а его более умелый (или более удачливый) соперник примется подсчитывать моральные и, если повезет, материальные выгоды от успеха. Представитель властей сделает отметку о том, что поединок прошел по правилам, то бишь Святитель лично, и его доверенные лица в частности, претензий к победителю не имеют. Ну а претензии к побежденному (в том случае, если, по милосердию оппонента, ему удавалось остаться в живых) предъявлять не принято — удар мечом или боевым заклинанием, как ни крути, достаточное наказание само по себе. За излишнюю самоуверенность, так сказать.

В пределах Гурана дуэлянты и вовсе не вызвали бы к себе интереса. Его Величество ныне здравствующий Император, как и его предшественники на этом ответственном посту, справедливо полагал, что если один благородный господин жаждет перерезать горло другому столь же благородному господину, да ещё делает это не исподтишка, а в честном поединке — то не стоит этому препятствовать. В конце концов, у Тайной Стражи есть дела поважнее, чем присматривать за любителями острых ощущений.

Законы Индара в этом отношении были куда как жестче. Государство, где мечи на поясе носил любой мужчина, начиная лет с пятнадцати, а также, по меньшей мере, треть женщин, попросту не может позволить гражданам обнажать клинки по поводу и без. Комтур придерживался той точки зрения, что настоящий индарец берётся за оружие лишь в двух случаях — на тренировке и на поле битвы. А потому наёмника, посмевшего запятнать меч и честь подобным непотребством, ждала петля, а несчастного, не удостоенного чести состоять в одном из знаменитых на весь мир индарских боевых клиньев — пожизненная высылка из страны.

Кинтарийцы к дуэлям относились с некоторой ноткой брезгливости. Понятие чести торговому сословию присуще, но размахивание железками — дело недостойное истинного мастера финансовых операций. А потому за попранную честь вступались наёмники. Разовый контракт приносил победителю небольшое состояние, встречались мастера, гонорары которых достигали немыслимых размеров. Случалось, защита чести оборачивалась серьёзными расходами, а то и истинным разорением. А всё, что потенциально может привести к разорению, уважения у кинтарийцев не вызывало.

Другое дело здесь, вдали от столицы… Событие подобного рода превращалось в настоящий праздник. Посмотреть на поединок приходил каждый, кто только мог — ещё бы, такое редкое и увлекательное развлечение, да, к тому же, желающие могли делать ставки. К слову, после дуэли между Чедвиком арМиттом и молодым наследником Даут-кэра во многих домах пролилось немало слёз. Отнюдь не потому, что Чедвика так уж сильно любили — просто мало кто догадался поставить против ветерана.

Понаблюдать за схваткой леди Рейвен и неугомонного арДаута собралось человек двести. В толпе мелькали и серые, из грубой ткани, рубахи сервов, и украшенные цветными лентами и стеклянными бусинами платья зажиточных горожанок, и роскошные (по местным меркам) камзолы торговцев. Порядок полагалось поддерживать стражникам — их было немного, не более пяти, и не стоило сомневаться — как только начнётся бой, стражники обо всём позабудут. В толпе Таша с удивлением заметила даже пару белых плащей светоносцев — кто-то из её собратьев по Ордену, видимо, прослышал о знаменательном событии и счёл возможным прервать свои, несомненно важные, дела. Лица рыцарей были Таше незнакомы, хотя она почти не сомневалась, что уж о ней-то молодые воины наверняка слышали.

Хотя, если не врать самой себе, вряд ли они слышали о леди Рейвен что-то хорошее.

Место, выбранное Ларзеном для предстоящей схватки, оказалось исключительно удачным. Когда-то лорд Рейвен решил разбить вокруг замка сад. Работы начались, но были прерваны в связи с кончиной владельца Рейвен-кэра, а о том, чтобы завершить начатое, у вступившей в права наследницы не шевельнулось и мысли. Зато теперь большая площадка, огороженная невысоким, по пояс, изрядно запущенным кустарником, как нельзя лучше подходила для предстоящего действа. И пространства для маневра более чем достаточно, и публика не будет мешаться под ногами. Менее всего Таше хотелось зацепить кого-нибудь из местных жителей боевым заклинанием.

Для предстоящей схватки девушка выбрала, пожалуй, самый эффектный свой костюм — короткая куртка из мягчайшей синей кожи, узкие штаны, высокие, до колен, сапоги. Костюм побывал в кое-каких переделках, был изрядно попорчен в стычке с Диланой Танжери (Таша раздраженно скрипнула зубами, вспомнив этот не самый приятный эпизод), после чего тщательно отреставрирован. Надеть его в столице нечего было и думать — первая же стерва из тех, кто целыми днями ошивается в Обители, тут же углядит следы починки, и с радостью разнесет по Торнгарту весть о леди Рейвен, обнищавшей настолько, что не может позволить себе приличную одежду.

Не убивать же этих дур одну за другой…

В общем, то, что нельзя надеть на приём у Святителя, вполне пригодится здесь.

На площадку, смешно переваливаясь с ноги на ногу, словно неуклюжий медвежонок, выбрался низенький толстый человек. Таша мысленно усмехнулась — только мысленно, поскольку на человеке была мантия со стилизованным изображением Эмиала, а смеяться в голос над Служителем может разве что совершеннейший глупец. Или гуранец — но только там, дома, за Срединным хребтом.

— Итак, мы собрались здесь, дабы засвидетельствовать решение имущественного спора между уважаемой леди Рейвен и уважаемым бароном арДаутом… — голосок у толстяка был тонким и визгливым. — Прошу уважаемых спорщиков подойти ко мне.

— Леди, я… я прошу вас, будьте осторожны!

Таша с усмешкой посмотрела на воспитанницу. Следовало отдать должное, за последние годы Альта по-настоящему расцвела. Она и раньше была довольно милой девчушкой, но теперь перед волшебницей стояла юная, свежая, как только что распустившийся цветок, девушка. Ещё год… да что там, уже вот-вот, и вокруг Альты начнут виться ухажеры.

«Может, замуж её выдать?» — подумала в который уже раз Таша.

— Не беспокойся за меня. Не родился ещё тот мужчина, который…

— Один родился, — в голосе Альты мелькнули насмешливые нотки. Таша почувствовала, что краснеет, словно какая-нибудь жеманная девица из Обители.

Вспоминать о Блайте не хотелось. Или хотелось? Так или иначе, но образ мятежного Консула являлся Таше чуть ли не каждый день и (в чем она не призналась бы никому на свете) практически каждую ночь. Девушка злилась на Блайта, столь неожиданно исчезнувшего из её жизни — и пыталась убедить саму себя, что знать о нём ничего не желает. Давала себе зарок не вспоминать его — и вновь представляла лицо со шрамом, короткий ежик чёрных с сединой волос, насмешливо-жёсткий изгиб тонких губ.

— Ой… это он?

На место будущей схватки вышло новое действующее лицо. Таша охнула — не от испуга, от изумления. АрДаут явился на бой в блеске… блеске начищенной стали. тяжёлая кираса, украшенные шипами наплечники, перчатки из мелкой чешуи, короткая кольчужно-пластинчатая юбочка, прикрывающая самое дорогое для мужчины место. Левая ладонь барона сжимала эфес длинного меча.

Лицо юноши можно было назвать красивым… только от красоты этой веяло чем-то неприятным. Злым. Ну, если судить по рассказу Дерта, добряком этот молодой человек и не был. И особым умником тоже — явиться на поединок с женщиной в тяжёлых доспехах было верным способом вызвать град насмешек. Сейчас даже те, кто изначально не был на стороне леди Рейвен, готовы были отдать свои симпатии ей.

— Почему у него такое… чёрное лицо? — прошептала Альта.

— Чёрное? — Таша взглянула на барона. — С чего ты взяла? Обычное лицо.

— Не знаю… — замялась девушка. — Мне вдруг показалось… леди, я чувствую, он опасен.

Таша некоторое время молчала, затем пожала плечами.

— Всё будет в порядке.

— Согласно Уложению о дуэлях, написанному святым Гленделлом, Святителем Инталии, я спрашиваю тебя, барон Равил арДаут, твёрд ли ты в своём намерении бросить вызов леди Таше Рейвен по имущественному спору? Не желаешь ли ты, барон Равил арДаут, отказаться от поединка, признав претензии леди Таши Рейвен обоснованными?

Барон скривил губы и скорее выплюнул, чем выговорил, что вызов подтверждает. Вероятно, он был бы не прочь добавить ещё пару слов насчёт того, куда женщине стоит засунуть расписку его деда, но не рискнул вступать в пререкания со Служителем Храма. Во всем, что касалось ритуалов (в том числе, на первый взгляд, не связанных со служением светлому Эмиалу), жрецы проявляли поразительное стремление к соблюдению традиций. Не стоило также забывать и об авторе действующего уже лет триста Уложения… нарушить порядок означало покуситься на волю давно почившего, но незримо присутствующего в умах и душах Святителя. Иной ортодокс за подобную вольность может и на костёр отправить.

— А ты, леди Таша Рейвен, тверда ли в своём намерении принять вызов барона Равила арДаута по имущественному спору? Не желаешь ли ты, леди Таша Рейвен, отказаться от поединка, признав претензии барона Равила арДаута обоснованными?

— Тверда, отец мой, — Таша, как того требовали приличия, поклонилась жрецу. — Я не признаю претензий барона арДаута.

Служитель бросил на девушку короткий взгляд, преисполненный сомнений. Судя по лицу наследницы Рейвен-кэра, предстоящая схватка её порядком беспокоила. Губы чуть заметно подрагивают, пальцы непрерывно теребят эфес шпаги с голубым лезвием из магического стекла. Совершенно очевидно, что леди растеряна. Испугалась? Возможно, возможно… Служитель не был слишком уж близко знаком с черноволосой красавицей, почетная обязанность предоставлять аудиенцию благородным господам и дамам принадлежала исключительно Тиральту, старшему жрецу Храма, но слухи о ней ходили разные, а жрецам Эмиала сам бог велел быть в курсе проблем их паствы. Если тем слухам верить, леди Рейвен отнюдь не беззащитная женщина, много повидавшая и не раз имевшая дело со смертью. Может, страх наигран, направлен на то, чтобы заставить противника переоценить свои силы?

С точки зрения Служителя, поражение барона в этой дуэли пошло бы всем на пользу. Крови жрец не любил, как и зрелищ, с кровопролитием связанных… как же тут было спокойно, пока не заявился этот молодчик! Хорошо бы сбить с него спесь. К несчастью, несмотря на все разговоры о леди Рейвен, жрец не был уверен в её способности справиться с закованным в сталь воином.

— Согласно Уложению, женщина, вызванная на дуэль мужчиной, имеет право назвать человека, который будет защищать её интересы. Если таковой человек не будет назван, и если поединок назначается по имущественному спору, женщина имеет право удвоить спорную сумму. Спрашиваю тебя, леди Таша Рейвен, назовешь ли ты человека, готового принять твою сторону в предстоящем поединке?

Таша вздохнула. Час назад ей довелось выдержать самое настоящее сражение. Фарад, брызжа слюной и поминутно богохульствуя, требовал от неё этого самого права, в противном случае грозя навсегда покинуть Рейвен-кэр. Разговор получился тяжёлым и закончился грохотом двери, захлопнувшейся за спиной Ларзена. Никуда он, конечно, не уедет, но изображать из себя оскорблённого будет долго, очень долго. Предстоит ещё подумать, чем же умаслить старика.

А жрец-то молодец… просьбу о том, чтобы освежить в памяти Уложение, выполнил самым тщательным образом. Если покопаться, в этом древнем документе можно найти немало интересного.

— Я сама буду отстаивать свои права, — Таша постаралась, чтобы её голос звучал без особой уверенности. Судя по тени беспокойства, промелькнувшей на лице добродушного жреца, ей это удалось. — И я… я согласна удвоить спорную сумму.

— Согласно Уложению, — снова затянул набившую оскомину песню жрец, — я должен спросить тебя, барон Равил арДаут, не изменилось ли твое намерение бросить вызов леди Таше Рейвен, отказавшуюся выставить замену и принявшую правило удвоения?

Признаться, Таша сильно подозревала, что юнец понятия не имеет, что представляет собой это правило. Люди, особенно малообразованные, склонны видеть в словах лишь очевидный, поверхностный смысл. Может, ему хватит предусмотрительности попросить разъяснений? Хм… нет, не хватило.

— Нет, старик. Я не беру назад своих слов, — барон презрительно оттопырил губу, смерив будущую противницу насмешливым взглядом. Его можно было понять, с демонстрацией неуверенности Таша явно перестаралась. Пожалуй, сейчас каждый второй в толпе зрителей уверен, что молодая леди пребывает в панике.

— Согласно Уложению…

Совершенно ясно, почему в Инталии дуэли случаются довольно редко. Лучше помириться с противником, чем выслушивать нудные условия, бесконечные вопросы и уточнения, да ещё изложенные монотонным равнодушным тоном. Интересно, жрецов специально учат говорить именно так, или это нарабатывается годами практики? Таша с уважением относилась к Эмиалу, но слишком уж религиозной себя не считала. Пару-тройку раз в год посетить богослужение — этого вполне достаточно, чтобы жрецы не считали тебя еретиком и не начинали присматривать в округе сухие дрова. И, разумеется, необходимо время от времени жертвовать на нужды храмов, желательно — с выражением искренности на лице. Искренность Таша изображать умела — ей приходилось кидать монеты в дарственную чашу в храмах Гурана, воздвигнутых во славу ночного бога, а тамошние жрецы зорко следят за душевными порывами паствы, и не приведите боги, если кто-то усмотрит в действиях пришедшего на службу нотку фальши. Его мерзейшее мудрейшество, господин Юрай Борох, весьма заботился о благосостоянии Триумвирата, получавшего пятую часть имущества вероотступника (остальное, традиционно, шло в казну Его Величества). Так что, неизменно присутствующие при службах «безликие» бдели.

Ну вот, кажется, ритуал подходит к концу.

— Согласно Уложению, в последний раз задаю вопрос тебе, барон Равил арДаут, не изменилось ли твое желание бросить вызов леди Таше Рейвен по удвоенному имущественному спору, имея свободный выбор оружия, на условии боя до безусловной победы, без права оспорить итог поединка?

— Не изменилось!

«А мальчик-то уже выходит из себя», — мысленно ухмыльнулась Таша, сохраняя на лице всё ту же смесь неуверенности и страха.

— Согласно Уложению, в последний раз задаю вопрос тебе, — душка-жрец сделал многозначительную паузу, и затем с лёгким, едва-едва заметным налетом ехидства в голосе продолжил, — леди Таша Рейвен, мастер Ордена Несущих Свет, не изменилось ли…

Девушка с явным удовольствием вглядывалась в лицо молодого барона. Наглое выражение стремительно с него сползало, уступая место бледности. Кажется, мальчик здорово просчитался… он намеревался публично отшлепать беззащитную женщину, а нарвался на боевого мага. Забавно… неужели ему никто не сказал, с кем он вознамерился иметь дело? Хотя это и неудивительно, учитывая, что молодчик за считанные месяцы успел испортить отношения с соседями. И отступать ему теперь некуда, поскольку уже прозвучал и последний вопрос, и ответ на него. Пожелай юноша сейчас убраться восвояси, его объявят проигравшим со всеми вытекающими последствиями. Не зря же прозвучало условие удвоения спорной суммы. Если барон проиграет, ему придётся выложить шесть сотен монет, причём — маленький нюанс, написанный, как говорится, «мелкой вязью» — выложить до захода солнца. Не сможет — его имущество пойдет с молотка, а остаток вырученных денег… Кто сказал — вернуть владельцу? А как насчёт того, чтобы вспомнить, кто именно составлял Уложение? Правильно, Святитель, да будет милостив к нему Эмиал. Вот в Обитель денежки и пойдут, а зарвавшийся сосунок останется, простите, с голой задницей.

«Не буду его убивать, — в порыве человеколюбия решила Таша. — Пусть живет. Может, хоть немного поумнеет…»

— Леди Рейвен? — повысил голос жрец. Девушка вздрогнула и повернулась к служителю, старательно надевая на лицо маску раскаяния. Не стоит зря гневить старика, привыкшего, что прихожане ловят каждое его слово.

— Ох, простите, отец мой, задумалась… Нет, мои намерения не изменились.

— В таком случае объявляю о начале поединка между бароном Равилом арДаутом и леди Ташей Рейвен. Да явит нам светлый Эмиал истинный знак своего правосудия.

Жрец, сложил ладони в молитвенном жесте, поднял очи к небу — мол, теперь всё в руках Света — и покинул огороженную площадку. Двигался он степенно, как подобает Служителю Храма, но и относительно поспешно — кто их знает, этих драчунов, вдруг начнут схватку прямо сейчас. Таша перевела взгляд на противника…

И почувствовала легкое беспокойство. На этот раз — совсем не наигранное.

Молодой барон уже не был бледен. Напротив, на губах его играла улыбка, и меч, сжатый в левой кисти, не дрожал.

В левой.

Ох…

— Ты видел, мастер? — Альта почувствовала, как пальцы задрожали от нахлынувшей волны страха.

— Что я должен видеть? — пожал плечами Фарад. — Доспехи дорогие, но не лучшие. Клинок у него неплох, узнаю индарскую работу. Могу поставить два луча за то, что меч отцовский или дедовский, для руки этого юнца оружие тяжеловато.

— Он держит меч в левой руке.

— Многие фехтовальщики предпочитают… — начал было читать очередную лекцию мастер, но осекся.

Да, это было верно. Многие, и не без оснований, считают, что меч в левой руке даст им некоторые преимущества против человека, не обученного драться с левшой. Но молодой барон сжимал клинок явно неуверенно, следовательно, особого опыта в ведении боя из такой позиции у него нет. Остается вопрос, зачем?..

И на этот вопрос есть только один, не самый приятный ответ. Пока что не вполне очевидный большинству собравшихся здесь зрителей, но скоро, очень скоро каждый поймет, что лучше бы им оказаться сейчас где-нибудь подальше. Поединок магов — опасное дело, прежде всего, для зрителей. В пылу боя всякое может случиться, а эти двое вряд ли станут швыряться безобидными сосульками.

— Как я понимаю, создать «купол» ты не сумеешь? — без особой надежды на положительный ответ поинтересовался Фарад. О проблемах девушки с освоением магической науки он был вполне осведомлен.

Альта сокрушенно покачала головой.

— Щиток могу сделать.

— И то хлеб… знаешь что, иди-ка ты вон туда, там управитель с супругой. Ежели что случится, постарайся хоть их защитить.

— А ты, мастер?

— Девочка, мне приходилось драться с магами, когда твоя мамка ещё пеленки пачкала.

Самым лучшим вариантом было бы разогнать толпу. Не то, чтобы заставить всех разойтись по домам, за такое предложение можно и по морде получить, ведь люди собрались ради зрелища и намерены получить его полной мерой. Но хотя бы подальше отойти, на безопасное расстояние. Пара сотен шагов… тьма Эмнаура, это то же самое, что просто убраться восвояси. С двухсот шагов много ли увидишь?

Похоже, и белые рыцари поняли, что к чему. Вряд ли им что-то грозило, большую часть заклинаний белые доспехи успешно отразят, да и не совсем уж светоносцы беспомощны по части магии. Каждый знает, броня и меч удел тех, кто не способен толком освоить мастерство плетения заклинаний, но бывают и исключения. Не в этом случае, мечи у обоих висят под правую руку. Тем не менее, рыцари пытались немного оттеснить толпу назад. Получалось не очень.

А на площадке уже началось движение. Оба противника явно принимали друг друга всерьез. Таша пока не делала попыток начать атаку, барон, нахлобучив шлем и опустив забрало, напоминал железную статую, неторопливо нарезающую круги вокруг своей гибкой и подвижной цели. Скрипя зубами, Фарад вынужден был признать, что тяжёлые доспехи, поначалу выглядевшие совершенно неуместными, сейчас дают барону изрядное преимущество. По опыту старый мастер знал, что латы способны защитить от простой боевой магии, следовательно, леди Рейвен придётся пользоваться более сложными узорами… отнимающими больше сил и времени.

Таша прыгнула вперед, разом сократив дистанцию вдвое, синяя шпага метнулась к прорези шлема — и отлетела в сторону, встретившись с тяжёлым индарским клинком. На мгновение грудь барона оказалась открытой, и в металл впечатался камень «пращи», вслед за ним второй, третий… под градом ударов барон вынужден был отступить. Но равновесия не потерял, на что, без сомнения, рассчитывала Таша. Правая рука сомкнулась в щепоть, невидимые за забралом губы прошептали нужные слова — и голубая молния хлестнула по тому месту, где ещё мгновением раньше находилась девушка.

Видимо, зрители поняли-таки, что в этой схватке они в любой момент могут стать пассивными участниками. Толпа попятилась, но ненамного — шаг, два от силы. А маги продолжали дуэль — барон, не особо балуя наблюдателей разнообразием (или же ничего иного не умея) попеременно атаковал то молниями, то простенькими фаербельтами. Будь на Таше стёганый панцирь, огненные стрелы вряд ли причинили бы ей серьёзный вред, но тонкую кожу изящного дамского камзола фаербельт прожжёт безо всякого труда. Сама волшебница на эффектные, но не слишком эффективные выпады латника отвечала, в основном, ударами «пращи». Пока что это привело лишь к тому, что кираса и наплечники барона покрылись неглубокими вмятинами, да меч в левой руке стал двигаться ещё более неуклюже, видимо, один из камней нанес арДауту серьёзный ушиб, лишь слегка смягченный пластинами брони и кольчужной сеткой.

За долгую жизнь Фарад успел немало узнать о способах магов вести схватку. Не обладая и крошечной искоркой магического дара, он понимал смысл понятия «заготовка». Как правило, маги могут иметь в запасе несколько мощных заклинаний, но использовать их станут лишь тогда, когда будут уверены в успехе. Знать бы ещё, что приготовила на такой случай леди Рейвен. И приготовила ли что-нибудь вообще… ведь Таша ожидала относительно простой стычки с придурком в латах, только и умеющим, что махать мечом. Одиночный противник магу, как правило, не страшен.

Очередная атака. На этот раз Таша предпочла воспользоваться шпагой, и Фарад до крови закусил губу — слишком, слишком самоуверенно ведёт себя леди, магическое стекло надёжно и остро, но против тяжёлых доспехов не слишком-то полезно. И точно, барон, даже не подумав парировать выпад, шагнул вперед, принимая укол синего лезвия помятым наплечником. Одновременно с этим движением его затянутая в железо рука рванулась вперед, нанося удар. Девушка в последний момент сумела увернуться — и всё-таки шипованая перчатка зацепила предплечье, раздирая и кожу камзола, и мышцы. Чуть в сторону — и песенка волшебницы была бы спета.

Поединок до безусловной победы подразумевал три варианта окончания — один из дуэлянтов убит, ранен до полной невозможности продолжать схватку, или бежал с поля боя. Правый рукав синего камзола леди Рейвен стремительно темнел, ещё немного — и пальцы перестанут слушаться хозяйку, тогда предсказать результат этого противостояния будет нетрудно. АрДауту и магия не понадобится, он просто изрубит девушку в капусту, и шпага ей не поможет.

Видимо, Таша это поняла, поскольку активировала заготовку. Как потом признается Альте, чуть с ума не сошедшей от страха за наставницу — единственную заготовку. Пренебрежение к противнику, в который уж раз, сыграло с волшебницей злую шутку — она попросту не озаботилась приготовить что-нибудь по-настоящему эффективное. Досадно, одна «стрела тьмы» могла бы полностью изменить ход боя… правда, о недавнем намерении оставить барона в живых пришлось бы забыть.

Сейчас леди Рейвен уже не думала о ценности человеческой жизни вообще и о потенциальной возможности перевоспитания барона арДаута в частности. На кону стояла её жизнь, правая рука ещё действовала, но вряд ли это продлится долго. Кровь заливала пальцы, а остановиться, чтобы бросить на рану простенькое «исцеление», некогда — барон без устали бил молниями, которые, лишь по невероятной случайности, до сих пор не зацепили никого из зрителей. От голубых разрядов Таша частично увертывалась, частично подставляла под удары «щитки», прекрасно понимая, что рано или поздно раненая рука подведет, и магическая атака достигнет цели.

Самое время использовать последние резервы. Последний довод.

Тело пронзил спазм наслаждения — исчезла, ушла в небытие боль в рассеченной руке, мир вокруг стал неторопливым и вальяжным, ноющие мышцы наполнились силой, шпага молнией метнулась вперед, заставляя застонать рассекаемый воздух — кончик синего лезвия полоснул по кирасе, вспарывая сталь… Враг смешон, неуклюж и неопасен, он не успеет даже понять, в какой момент клинок пронзит ему горло… это будет… сейчас!

Жалобно взвизгнуло столкнувшееся оружие. Барон успел парировать удар — правда, магическое стекло в очередной раз доказало своё превосходство над сталью, оставив на изделии индарских оружейников изрядную щербину. Но это не имело значения — удар не достиг цели, барон двигался быстро, очень быстро, явно также пребывая под действием «героя», одного из сильнейших заклинаний Школы Крови.

Таша видела, что опережает противника. Ненамного, может, на доли мгновения — но опережает. Барон оказался сильным магом, «герой» под силу не каждому — но в магии одной силы мало, требуется ещё и умение, а умения ему явно недоставало, заклинание было исполнено с ошибками, не сработав в полную силу. Но и того, что получилось, хватало — девушка понимала, что действие заклинания может кончиться раньше, чем ей удастся достать противника.

Видимо, барон придерживался другого мнения. Возлагая на магию Крови большие надежды, он был ошарашен тем, что его противница превосходит его в скорости. И испугался.

Голубой каскад молний ударил в Ташу — девушка отшатнулась, вскинув руки, поднимая навстречу сокрушительному потоку разрядов незримые щитки. Ей удалось отразить несколько обжигающих стрел, но «цепная молния» никогда и не предназначалась для поражения одиночной цели. Исполненная неряшливо и грубо, цепь была столь насыщена силой, что спастись от неё не было практически никакой возможности… Ташу зацепило трижды, швырнуло на землю, заставив изогнуться от страшной боли — у даруемой «героем» нечувствительности были свои пределы.

Но более всего досталось зрителям.

Бывали случаи, когда опытный маг одним ударом цепной молнии поражал три, а то и четыре десятка противников. Не насмерть, из ливня искрящихся разрядов наиболее опасными были три, от силы пять. Но когда тебе противостоят не воины в доспехах, а обычные селяне… Шестеро погибли сразу. Одним из них оказался статный воин в белоснежных эмалевых доспехах — латы способны спасти от молнии, но не тогда, когда она попадает в открытое лицо. Второй светоносец выхватил меч, одним прыжком преодолел невысокие кусты и метнулся к барону. Одновременно Фарад метнул тяжёлый нож — и арДауту не хватило скорости отразить сразу обе угрозы. Меч полоснул по белым доспехам, пробивая кирасу — но и бросок старого фехтовальщика оказался удачен, нож пробил кольчужную сетку и вошел магу подмышку…

С точки зрения закона, свершившееся было нарушением всех мыслимых правил дуэльного Уложения. Никому не позволялось вмешиваться в поединок, а то, что погибли зрители… что ж, бывает и такое, никто их силком сюда не тащил. Но и реакцию светоносца понять было можно — только что погиб его товарищ, погиб по-глупому, бездарно, и отомстить за его смерть — что может быть естественней? Да и кто рискнёт предъявить претензии «белому плащу»? АрДауту, пожалуй, тоже не придётся выслушивать обвинения жреца, как и стражникам, уже расталкивающим толпу и на ходу обнажавшим мечи. Кому другому нарушение Уложения не сошло бы с рук, но жрецы, служа Эмиалу, никогда не забывали о том, что также служат и Ордену. Барон — либо сдохнет, либо сбежит куда подальше, а Орден был, есть и будет. Ссориться с Несущими Свет — себе дороже.

Стражники, ощетинившись клинками, медленно приближались к арДауту, охватывая его короткой дугой. В большинстве своём, эта братия, приданная управителю дабы блюсти порядок и отлавливать всяческое отребье, портящее жизнь мирным гражданам, не отличалась ни умением, ни воинской выучкой. Работа непыльная, ну, может, раз в пару-тройку дней придётся разнять драку в таверне или вразумить не в меру разошедшегося мужа, грозящего свернуть жене шею за блуд (чаще придуманный, чем имевший место в действительности). Деньги хорошие, тренировками управитель не утруждает, почему бы и не послужить. Только каждый из этих немолодых уже мужиков твёрдо знал, что стоит разок проявить трусость — на этом доходная служба и закончится.

Поэтому и шли вперёд, стискивая зубы… страх был, как без него. Проклятый маг ведь только что перебил кучу людей и, подумать только, белого рыцаря… а то и двоих рыцарей, второй выживет ли, нет — неизвестно. Только ведь и маг ранен, старый Фарад ножи кидать умеет. Да и не останется в стороне, не таков мужик — вон, тоже за клинок схватился. А уж вшестером, даст Эмиал, одолеют подлеца.

Наверное, арДаут вполне мог бы справиться с пятью стражниками, вряд ли его остановил бы и мастер-фехтовальщик, несмотря на всё своё умение. Но действие «героя» подходило к концу, длинные-предлинные мгновения становились короче, первым, ещё еле ощутимым спазмом боли напомнила о себе рана. Несколько минут — и барон станет совершенно беспомощным — тогда не то что стражники, сама толпа разорвет его в клочья. Может, местные и не особо благоволили этой лордовской дочке… но светоносцев в Инталии уважали. Всегда… кроме разве что тех дней, когда белые рыцари собирали по городам и весям детей, обладающих магическим даром. За смерть орденца Равила арДаута втопчут в землю.

Выхода оставался один. Бежать.

Барон рванулся к лошади — «герой» ещё действовал, и арДаут бежал очень быстро, несмотря на тяжёлые доспехи. Кто-то, особо несчастливый, попался магу на пути — свистнул меч, полетела в истоптанную траву начисто срубленная голова. Ещё одного замешкавшегося сбил кулак в латной перчатке, хрустнули раздробленные кости. В седло арДаут взлетел одним прыжком, и тут же шпоры врезались в бока жеребца, посылая его в галоп. Главное, уйти подальше…

Высокий, болезненно-худой мужчина мерил шагами комнату уже минут десять. Длинные, до плеч, седые волосы, заметно тронутое морщинами лицо, мешки под глазами — признак усталости. Одежда не из дорогих, никаких украшений или знаков отличия. Но этого человека треть, пожалуй, населения Инталии знали в лицо. А по имени — так и вообще все, поскольку странно было бы не знать главу Совета Вершителей Ордена.

Сам арГеммит утверждал, что на ходу ему лучше думается. Таша же считала (и многолетний опыт общения с магом ни в малейшей степени её в этом не разубеждал), что таким образом высший маг Несущих Свет выражает присутствующим своё неудовольствие. В данный момент она, безусловно, была права — Метиус испытывал не только желание молча чеканить шаг, но и взять что-нибудь бьющееся и со всей силы шарахнуть этим об стену.

В последние годы волшебник изрядно сдал. Война, заботы, гибель соратников и друзей — всё это наложило неизгладимый отпечаток на его лицо и фигуру. Сотня с небольшим лет — не возраст для опытного мага, но сейчас Вершитель выглядел самым настоящим стариком, заметно горбился, явно почти перестал следить за внешностью. Государственные дела поглощали всё его время, и тот факт, что арГеммит счёл возможным приехать, говорил о многом. Таша надеялась, что ещё небезразлична наставнику… может, у него найдётся какое-нибудь дело? Если для этого предстоит выдержать изрядную головомойку — так тому и быть. Да и что там скрывать — заслужила.

— Ты не устаешь меня поражать, — наконец, буркнул он, не переставая дробить каменные плитки, устилавшие пол, тяжёлыми дорожными сапогами. — Я думал, что могу предвидеть любую глупость, которую может выкинуть Таша Рейвен. Оказывается, я заблуждался. Ну какого… — он мельком бросил взгляд на спрятавшуюся в темном углу Альту, наотрез отказавшуюся покидать воспитательницу, несмотря на возможность гнева Вершителя, — зачем тебе понадобилась эта сраная дуэль? Требовалось поставить сопляка на место? Так для этого можно было найти способы получше.

— Мне это показалось хорошей идеей, — Таша прикусила язык, но слишком поздно. Как обычно.

— Хорошей? — мгновенно вскипел маг. — Восемь трупов, двое при смерти, про мелкие раны я и не говорю. Убит рыцарь Ордена! Я понимаю, когда мы теряем воинов в боях с пиратами, в стычках на границе с Гураном… но это первый подобный случай столь глупой и бессмысленной смерти за последние два года!

— Кто ж мог знать…

— Думать надо было, думать! Головой, а не… Ты, проклятье на твою голову, волшебница? На кой ляд ты полезла в драку с этой зубочисткой?

— Его удалось поймать?

Таша прекрасно знала, что не удалось. Слишком много раненых, слишком много трупов — отправляться в погоню за умчавшимся бароном оказалось некому. Стражникам пришлось наводить порядок, таскать носилки с пострадавшими, отгонять озверевшую толпу от тех, кого толпа вознамерилась (за отсутствием истинного виновника) избрать на роль жертвы — сначала от бесчувственной Таши, затем от управителя, на свою голову решившегося заступиться за леди.

Потом по следу пустили собак, но время было упущено. АрДаут получил толику времени, чтобы прийти в себя после постэффекта «героя», и ударился в бега уже основательно, с толком. Если бы его искали так, как некогда Дилану Танжери — может, что и вышло бы. Но, положа руку на сердце, слишком уж мелкая сошка этот маг-самоучка, чтобы из-за него ставить на уши весь Орден.

АрГеммит ограничился мрачным взглядом и отвечать не стал. И так всё ясно.

Исход поединка (формально, леди Рейвен была объявлена победительницей по причине бегства соперника) оказался далёк от идеального. Несколько жестоких ожогов, сильно поврежденная правая рука… Местная целительница дело знала вполне удовлетворительно и рану заговорила, а вот с молниевыми ожогами магия «исцеления» традиционно справлялась неважно, так что лежать Таше пластом не меньше недели.

Трупов, надо признать, много. Зато Альта оказалась на высоте — сумела прикрыть «щитками» управителя и его тут же рухнувшую в обморок супругу. А вот сама не убереглась. Разряд скользнул по плечу, оставив след в виде большого, с ладонь, участка обгорелой кожи. Жизни сервов волшебницу волновали мало, но за смерть светоносца и, в особенности, за обожженную кожу воспитанницы она с этим ублюдком ещё посчитается. В мире много дорог, когда-нибудь их пути наверняка пересекутся.

— Милорд, — вздохнула Таша, — Я польщена, что вы нашли время приехать. Я готова посыпать голову пеплом в знак признания допущенных ошибок. Но я никогда не поверю, что ваш приезд связан с этой дурацкой дуэлью.

— С чего бы такая уверенность? — раздраженно поинтересовался арГеммит, но неплохо изучившая его Таша понимала, что гнев старого Вершителя уже проходит и скоро сойдет на нет. В конце концов, они знали друг друга уже много лет, и маг успел привыкнуть к фокусам подопечной.

— С того, что путь от Торнгарта до Рейвен-кэра занимает три дня, а дуэль была позавчера.

Некоторое время Метиус разглядывал лежащую пластом девушку, «украшенную» многочисленными повязками, затем хмыкнул и ответил в привычной, грубовато-насмешливой манере:

— Ну что ж, мозги из тебя не выбили, хоть это неплохо. Но что бы я там ни планировал, теперь речи об этом и быть не может. Я просил тебя сидеть и не высовываться, дабы иметь под руками здорового и готового к действиям агента. А что я имею? Развалину, которой ещё дней десять лечиться надо. Лечись, девочка, лечись… а поработает кто-нибудь другой.

— Мило-о-орд!!!

— А ты чего ждала? Я знаю о лечении ран больше, чем кто-либо другой в этой стране, поэтому можешь мне поверить, раньше, чем через три дня, ты даже встать не сможешь. Отдыхай…

Таша почувствовала, как на глаза начали наворачиваться слёзы. Проклятье, два года в замке, чуть ли не взаперти — и лишь для того, чтобы в тот момент, когда наклевывается что-то интересное, оказаться не у дел! Ох, арДаут, доведётся встретиться на узкой дорожке, всё тебе будет припомнено, до капли. Пожалеешь, сволочь, что не довелось мирно сдохнуть на дуэли!

— Милорд, ну хоть скажите!

Некоторое время арГеммит продолжал печатать шаг, затем остановился у окна. Помолчал, затем буркнул по-прежнему недовольным тоном.

— В Кинтаре видели твоего давнего друга. Блайта.

— Вот как? — Таша и не пыталась изображать удивление.

Самовлюблённая, болезненно реагирующая на любое ущемление своей независимости, претендующая (без всяких оснований и без всяких перспектив) на ведущую роль в Эммере, Кинтара идеально подходила на роль места, где мятежный Консул мог устроиться с минимальным риском для себя. Если его узнают, неприятностей не избежать, ни Гуран, ни Инталия не пожалеют людей и золота, чтобы заполучить в свои руки это ходячее собрание имперских секретов. Но это — если узнают, а Блайт не тот человек, который хоть на миг забудет об осторожности. Как бы там ни было, но полной свободы действий в Кинтаре у охотников за головами нет и не будет никогда, Совет Граждан (читай — сборище самых богатых жителей Кинта Северного) слишком печётся о принципах суверенитета, чтобы позволить кому-либо вести охоту на южных землях. Чуть что — жалоба в Орден или в Альянс. А те, повинуясь древним соглашениям, тут же отреагируют. В обычное же время немногочисленная, но неплохо обученная стража Кинтары и без вмешательства магов способна поддерживать порядок на должном уровне.

Вот, скажем, в Индар бывший глава Тайной Стражи соваться не рискнет. Слишком уж крепко это государство воинов-наёмников спаяно единой целью своего существования. Слишком не любят там чужих, бдительные граждане тут же возьмут непрошенного гостя в оборот… выдать гуранцам Консула им, традиционно, и в голову не придёт, но чужие тайны — сладкий пряник, Комтур и его верные рыцари сожрут его сами, и не подавятся. Уговорами, магией или пытками, но вырвут из Блайта всё, что тому известно… и ликвидируют следы. Это обычному преступнику легко укрыться в Индаре, достаточно лишь доказать, что умеешь владеть оружием и готов принести клятву верности. С последним, как раз, Блайту и не совладать, клятву традиционно приносят под действием «оков разума», когда врать невозможно в принципе.

А куда ещё податься? В Инталию? Не то, чтобы Метиус отдал правую руку за возможность выжать из Консула информацию, но возможности такой старый Вершитель не упустит.

Или к пиратам? Место, что ни говори, перспективное, но и искать там Консула станут не впример тщательнее. Сколько бы ни хорохорились обитатели Южного Креста, так ведь не дураки, понимают — если как следует разозлить Гуран, имперские галеры быстро возьмут эту вольницу за глотку. И Индар вмешиваться не станет, ибо Южный Крест, во-первых, не государство и, во-вторых, избавить моря от пиратов — дело благое.

Так что Кинтара — самое подходящее место.

— Я предполагал, что ты захочешь увидеть его.

— С чего вы взяли?

Вопрос прозвучал с заметной паузой, которая от ушей арГеммита не укрылась. О своих похождениях девушка ему рассказывала достаточно много, и правды в её истории была ровно половина. Имя мятежного Консула не упоминалось ни разу — выслушивать нотации насчёт того, как она допустила исчезновение Ангера, волшебница не собиралась. Неизвестно, поверил ли арГеммит в истории о найденном и утраченном навсегда Клинке Судьбы, о Высоком Замке, о Санкристе альНооре — кивал, задавал уточняющие вопросы, выражал сочувствие, но чуть насмешливое выражение с лица Вершителя при этом не сходило ни на мгновение. Допустим, Ультиматум Зорана стал неожиданностью для всех (в том числе и для рыцарей Индара), но решение Комтура можно было объяснить вполне естественными причинами, без волшебных клинков и древних магов. АрГеммит выслушал рассказ, скупо похвалил Ташу за находчивость, тут же заметил, что «Изумрудному жалу» можно было найти применение и получше, сказал пару добрых слов в адрес Альты… и больше к этой теме не возвращался. Наверняка понял, что рассказ его протеже изобилует белыми пятнами, заполнить которые Таше не хватило фантазии, но допытываться не стал. Девушке казалось, что Вершитель видит её насквозь и в любой миг может поймать на лжи… только делать этого почему-то не хочет.

— Ну… — усмехнулся Метиус, — он столько раз ловил тебя, что вам поневоле пришлось привыкнуть к обществу друг друга.

«Знает? — мелькнула паническая мысль. — Или просто что-то чувствует? Нас видели вместе в Гленнене, не удивлюсь, если там ошивалась пара шпионов этого хитреца.»

— И вы предпочли бы, милорд, чтобы я нашла Блайта и уговорила его сменить место жительства? Скажем, на уютную камеру в подземельях Обители?

— Резковато, но близко к истине. На самом деле, я намеревался предложить Блайту убежище и прощение. В обмен на…

— На полную откровенность под «оковами»?

Привычная ироничность мгновенно слетела с арГеммита, голос стал серьёзным и немного злым.

— Тебе давно пора повзрослеть, девочка. Да, прошло два с лишним года, но те сведения, которыми располагает Блайт, не утратили значимости. Думаешь, Император этого не понимает? Да, я хотел бы узнать кое-что из тайн, спрятанных в голове Консула, но ещё больше я хотел бы, чтобы Император, или Комтур, или кто-нибудь ещё до него не добрался. Поэтому, если тебе доведётся встретиться с Блайтом, передай ему от меня предложение о сотрудничестве. Я готов иметь с ним дело на равных, честный обмен — информация за защиту и безопасность.

— Я не слишком хорошо знаю Консула… — Таша осеклась, заметив вновь вернувшуюся на губы Вершителя насмешливую ухмылку, заговорила снова, уже торопясь, горячась и понимая, что лишь укрепляет Метиуса в его подозрениях (если подозрения были), — но, милорд, вряд ли Блайт захочет поменять опасную независимость на безопасную клетку. Пусть даже золотую.

— Просто запомни мои слова, — не стал спорить арГеммит. — Ладно, девочка, я уезжаю. В Кинтару отправлю кого-нибудь другого, людей у меня хватает. Повторяю приказ — сиди в замке и не высовывайся. Чувствую, в скором времени ты мне понадобишься, а предчувствия меня, как правило, не обманывают. И присматривай за своей Капелькой Удачи, пусть девочка и не блещет талантами, но что-то в ней есть.

АрГеммит многого не сказал молодой волшебнице. И не собирался — за долгую жизнь он хорошо уяснил, что избыток информации часто лишь вредит, не давая человеку действовать по наитию, под управлением интуиции. Таша Рейвен была как раз из тех, кто не нуждается в строгих и точных инструкциях — хотя бы потому, что физически была неспособна этим инструкциям следовать.

Рассказ леди о поисках Высокого Замка и о преломленной зелёной шпаге он выслушал с интересом, не более. Часть рассказа вызвала удивление, но Таша была бы поражена, если бы знала, какими сведениями располагает её учитель и работодатель. Тайная Стража гордилась тем, что каждый пятый житель Гурана, так или иначе, передавал информацию агентам Императора, но это отнюдь не означало, что в той же Инталии вопрос сбора важных для государства сведений обстоял значительно хуже. Метиус прекрасно знал, кто сопровождал девушку в плавании на борту корабля Ублара Хая. Знал он и о стычке в порту Шиммеля, и о бесславно затонувшей неподалёку от Луда имперской галере. Нашлись зоркие глаза, видевшие, как величественный замок появился ниоткуда и, много позже, исчез в никуда. Ещё задолго до того, как леди Рейвен решилась рассказать Вершителю историю этого эпического путешествия, Метиус понял, что Санкрист альНоор, по каким-то причинам, посетил оставленный им много веков назад мир. Рассказ волшебницы лишь расставил всё по местам, не более.

Совершенно очевидно, что стремление Таши скрыть столь тесное знакомство с Консулом есть следствие того, что девушка банально влюбилась. Ничто другое не заставило бы её проигнорировать интересы Ордена, отпустив Блайта восвояси. Или тот сбежал сам? Ангер — мужчина умный и предусмотрительный, к тому же о нем ходят разговоры, как о человеке чести. Он вполне мог избавить спутницу от мук выбора, попросту этого выбора ей не оставив. Да и какие-то чувства к Таше он и сам вполне мог испытывать, девушка она неординарная, несмотря на всю свою взбалмошность и непоследовательность. Подобные особы всегда нравятся таким мужчинам, как Ангер Блайт. На их беду.

Что ж, на этом можно сыграть. Попытаться свести их вместе — а там, глядишь, и далеко идущие планы реализуются сами собой. Долго отсиживаться в укрытии Блайт не станет, не тот он человек. Если до сих пор носа не высунул, значит, наверняка, занят чем-то важным — вот и неплохо было бы узнать, чем именно. Надёжных друзей у Консула не осталось, а жизненный опыт подсказывал Метиусу, что деятельный человек не способен долго обсуждать планы с зеркалом, рано или поздно ему понадобится реальный слушатель.

Посылать Ташу в Кинтару никто и не намеревался. Её следовало лишь морально подготовить к предстоящей встрече со старым знакомым, которая, по мнению арГеммита, рано или поздно обязана была произойти.

Остается принять меры, чтобы эта встреча состоялась пораньше — и кое-какие шаги в этом направлении уже сделаны. Информация о том, что Консул объявился в окрестностях Кинта Северного, уже отправлена по назначению. Пройдет совсем немного времени, ищейки Императора сгонят Блайта с насиженного места, и тому придётся искать новое убежище. Вероятность того, что беглец направится именно сюда, в Рейвен-кэр, Вершитель оценивал как довольно высокую, потому и требовал от своей протеже безвылазно находиться дома.

Не стоит ломать Блайту планы.

Глава третья Альта Глас. Замок Рейвен-кэр

— Госпожа, позвольте поменять вам повязки?

— Альта, я же просила… — обречённо вздохнула Таша. — Ладно, давай.

В комнате было жарко натоплено, несмотря на теплую, солнечную погоду. Раны заживали не слишком быстро, вечно холодные каменные стены не способствовали выздоровлению, а потому в камине целый день пылали березовые поленья. Воздух пропах целебными мазями, травяными отварами и дымом.

Альта осторожно сняла зелёную от мази тканевую ленту и принялась рассматривать огромный, в три ладони, ожог на бедре наставницы.

— Выглядит гораздо лучше, чем вчера, — уверенно заявила она. Слишком уверенно и безапелляционно, чтобы сказанное можно было принять за правду.

— Врать не умеешь, — фыркнула Таша.

Изорванные мышцы на плече уже срослись, но следы от ударов молнии упрямо не хотели исчезать. Омертвевшая кожа отслаивалась кусками, усилия Альты почти не давали результата. Боли не было, уж с этим-то бальзам из полусотни разных трав справлялся. Но стоило встать, сделать несколько шагов — короста на ране трескалась, начинала сочиться сукровица, тут же наваливалась слабость.

Нанеся на рану свежий слой заживляющего бальзама, Альта аккуратно сделала перевязку. Таша понимала, что из её подопечной может получиться неплохая травница, но, положа руку на сердце, не желала девочке… нет, уже девушке, такой судьбы. Да, кусок хлеба травница-знахарка заработает всегда. Если обоснуется в городе, что требует некоторых капиталовложений, то сумеет — при наличии таланта и изрядной доли везения — стать известной и относительно богатой. Только жизнь лекаря нельзя назвать интересной. День за днём, год за годом готовить отвары, толочь порошки, собирать по лесам травы и коренья… ради чего? Чтобы облегчить страдания очередного пациента, готового расстаться с монетой-другой? Постепенно кожа на пальцах приобретет неизгладимый желтовато-серый цвет, глаза начнут слезиться от вечного дыма, спина согнется от многочасового ежедневного сидения за лабораторным столом. Может, в старости, когда иссякнет тяга к приключениям, когда уйдут в прошлое молодость и красота, когда мужчины перестанут кидать вслед ей восторженные взгляды — тогда удел врачевательницы покажется и не таким уж плохим. Но не сейчас, определённо не сейчас.

Да и непохоже, чтобы сама Альта мечтала о тихой и спокойной жизни. Девушка бредила дальними странами, часами листая книги из замковой библиотеки, рассматривая гравюры и впечатывая в свою уникальную память строки, начертанные известными путешественниками. Некоторые из этих книг стали для неё открытием — богатейшая (и напрочь разграбленная) библиотека Школы Ордена содержала преимущественно серьёзные труды по магии, военному делу, этикету, истории, травам — но произведений фривольного содержания там не было и в помине. Найденные в Рейвен-кэре истории о любви и приключениях, о коварстве и закулисных тайнах заставляли Альту отдавать книгам любую свободную минуту.

И, разумеется, девчонка мечтала оказаться на месте героев этих сомнительного качества творений. Мало ей было того, что совсем недавно, каких-нибудь пару лет назад, она сама стояла на острие иглы, которой Эмиал шьет ткань людских судеб? Видимо, мало. Таша готова была признать, что и сама не насытилась приключениями. Шпионские игры с Гураном, схватки, погони, новые встречи… проклятье, ну сколько ещё предстоит просидеть в каменном мешке, прежде, чем Метиус соизволит подобрать для Таши подходящее задание?

Может, и в самом деле плюнуть на его требования и отправиться куда-нибудь… подальше? Например… в ту же Кинтару. Или зафрахтовать корабль и попытаться снова найти остров Зор? Сообщение о высадке на легендарном острове не вызвало у арГеммита (по крайней мере, так ей показалось) особого доверия, хотя доказательства имелись достаточно весомые. Допустим, в течение веков остров не могли найти — и что с того? Плохо искали… в вечном тумане Бороды проплыть мимо невелика хитрость.

Таша попыталась встать — и тут же снова опустилась на подушки, поймав испуганный взгляд Альты.

Да уж, если и сбегать из-под контроля арГеммита, то точно не сейчас. Раны, нанесенные молнией, Таше были знакомы, ещё дней пять — и тело резко пойдет на поправку. Через месяц она будет полностью здорова…

«И вот тогда, дорогой Метиус, либо ты придумаешь для меня интересное дело, либо тебе придётся очень долго искать леди Рейвен по всему Эммеру.»

Но это — через месяц. А пока… Таша поёжилась. Несмотря на то, что в помещении было довольно жарко, её морозило. Девушка плотнее закуталась в одеяло из мягкого меха чёрной лисы, подтянув его до самых глаз. Стало чуть лучше. Одеяло привезли два дня назад — Метиус озаботился преподнести подарок. Дорогой, но тут ведь не цена важна, нет… Старый Вершитель даёт понять, что по-прежнему ценит леди Рейвен, это приятно, что ни говори. Посланник арГеммита привез и другие дары — несколько бутылок коллекционного вина, не иначе, как из личных запасов мага, пару новых книг, кое-какие безделушки. Словно извинения за некоторую резкость суждений. Ещё одним даром, куда менее приятным, оказался сам посланник — в письме от Метиуса содержалось предложение принять молодого человека на службу. Вершитель витиевато, с явным намерением избежать случайного нанесения обиды, пояснял, что замок столь уважаемой леди Рейвен нуждается если и не в ремонте (слово не прозвучало, но намек ощущался достаточно явственно), то, по меньшей мере, в должной охране. С виду всё было вполне пристойно — парень вынужден был закончить обучение в Школе Ордена, так и не получив вожделённых белых доспехов. Что тут поделаешь, не каждому хватает таланта, Альта тому живой свидетель, но Орден своих, как известно, не бросает. Любой ребёнок, и имеющий огромный потенциал, и обладающий лишь тенью способностей, будучи отобранным для обучения в Школе может быть уверен — если доведётся выжить, то за своё будущее можно быть спокойным. Парню не суждено носить покрытых эмалью лат, но крыша над головой, кусок хлеба с мясом и горсть серебра в кармане ему обеспечена. Если подумать, роль стражника в замке лорда… ну или в замке леди, не так уж и плоха. Парень общительный, дружелюбный, с Фарадом подружился быстро. И симпатичный…

Только не верила Таша в бескорыстие Метиуса арГеммита. Появление здесь этого белобрысого здоровяка, весьма вероятно, имело одну из двух очевидных целей (а то и сразу обе). Либо Кайл арШан должен был присматривать за взбалмошной леди Рейвен, дабы не выкинула она какого-нибудь неугодного Вершителю фокуса. Либо же… нет, всерьез эту возможность Таша не рассматривала, но если уж она постоянно возвращается к мысли выдать Альту замуж, то почему такая идея не могла прийти в голову Метиуса? В отношении Альты или… ну, допустим, для неё самой этот парень слишком молод, но история Инталии знавала и более неравные союзы.

«Да ну, глупости, — усмехнулась Таша собственным мыслям, — этого попросту быть не может.»

«А почему же? — поинтересовалось её второе „я“, с которым привыкшей к одиночеству девушке приходилось общаться достаточно часто. — Если ты считаешь, что Мет не знает про твои… отношения с Блайтом, то почему бы ему и не строить матримониальных планов?»

«Не было никаких отношений», — отрезала Таша.

«Так-таки и не было? А может, ты попросту не сделала последний шаг?»

«Последний шаг должен делать мужчина, — попыталась парировать выпад Таша, — а он взял и сбежал!»

«Ха, мужчина! — не сдавался внутренний голос. — Ты ещё скажи, что так принято в обществе.»

«Да. Так принято. Традиции…»

«Надо уважать, — внутренний голос откровенно издевался. — И это говорит леди Рейвен, для которой игнорировать правила и традиции стало второй натурой.»

«Это ты моя вторая натура, — хмыкнула Таша, — ты и игнорируешь. А я за твою глупость не отвечаю.»

Внутренний голос замолчал. Наверное, обиделся.

Выбравшись из-под мехового одеяла, Таша встала и нетвёрдой походкой подошла к окну. Распахнула створки, впуская в натопленную комнату вечернюю прохладу. Её спальня находилась на верхнем этаже донжона и, хотя центральная башня замка, откровенно говоря, была не такой уж высокой, вид отсюда Таше всегда нравился. Заходящий диск светила заливал луг за стеной красноватыми отблесками, несколько небольших облачков, красно-розовых в прощальных лучах уходящего на покой Эмиала, медленно плыли в сторону заката.

— Красиво… — Альта неслышно подошла и встала рядом.

Таша кивнула. Молча простояв ещё несколько минут, она вернулась в постель — наверняка рана снова потрескалась, но оно того стоило. Сегодня закат был изумителен, жалко было бы его пропустить.

— Ты совсем ничего не помнишь из детства? — вдруг спросила она.

Альта пожала плечами. Как-то так получилось, что эта тема до сих пор ни разу в разговорах между ними не возникала. Таша и сама не знала, почему вдруг у неё вырвался этот вопрос. Может, рассчитывала, что красота пейзажа всколыхнет в Альте какие-то давние воспоминания?

— Нет. Помню только село… дом, где жила. Постоянно хотелось есть. И руки болели…

— Руки?

— Даже в благословенной Инталии никто не даст приблудной сироте хлеба просто так. Стирала много. Носила хворост из леса. За козами ходила… это проще. Часто давали котелки от копоти чистить. Поначалу постоянно счёсывала руки до крови.

— Школа оказалась неплохим выходом? — Таша усмехнулась собственным воспоминаниям о годах учёбы. — Хотя и там котлы приходилось чистить, не так ли?

— Вам тоже? — Альта явно поторопилась задать вопрос, и тут же покраснела от смущения.

Порядки в Школе Ордена были простыми и одинаковыми для каждого, пришел ли ты из замка лорда или из землянки нищего. Все равны. Все — члены Ордена. И блистательная Лейра Лон, и Метиус арГеммит, и сама Таша Рейвен имели в прошлом тесное знакомство с тяжёлыми, покрытыми нагаром и остатками застывшего жира, чугунными, медными, латунными котлами. А также с мисками, сковородками, кувшинами и прочей утварью размером поменьше. Таковы правила — и таковыми они были везде, что в Инталии, что в Гуране или Индаре. Неженки не нужны никому.

— Я думала, что в Школе всё будет иначе, — призналась Альта. — Думала, что стану настоящей волшебницей…

— А разве не стала? — усмехнулась Таша.

Отсутствие таланта было самым больным местом девочки. Тяжело видеть, как те, кто ещё недавно ничего не умел, постепенно обгоняют тебя — и уже им, не тебе, достается внимание преподавателей. А на тебя вроде бы и рукой махнули… нет, никто не указывает на дверь, но и планов в отношении тебя не строят.

— Магия… — леди Рейвен снова ощутила лёгкий озноб и подтянула мягкий мех повыше, заворачиваясь в одеяло почти целиком. — Знаешь, я давно хотела с тобой поговорить на эту тему. Мне кажется, ты напрасно себя изводишь. С того момента, как тебе удался твой первый айсбельт, ты можешь называть себя волшебницей с полным на то основанием.

— Госпожа Орделия говорила, что создать айсбельт может кто угодно.

— Это не совсем так. Скажем, человек, начисто лишенный магии, путем многолетних тренировок сможет запустить слабенькую ледяную стрелу. Но труда в это вложит столько, сколько тебе и не снилось. А вот создать серьёзный айсбельт или «щиток», да ещё одним движением, да там, где надо, а не «где получится» — это уже признак настоящего владения Даром.

— Вам легко говорить, — глаза Альты предательски заблестели, — вы настоящая…

— Настоящая волшебница?

На самом деле, именно так Таша и считала. Более того, была уверена, что способна заткнуть за пояс большую часть тех, кто носил знаки мастеров или магистров Ордена. Особенно сейчас, когда многие по-настоящему сильные волшебники погибли, а молодая поросль ещё не достигла зрелости и силы. Но малышке нужно верить в себя… придётся немного слукавить.

— Каждому что-то дано, что-то нет. Когда мне приходилось встречаться с Лейрой… да вот хоть с Метиусом, я чувствовала себя ученицей-первогодкой, ничего толком не умеющей. Любой селянин из тех, кто заставлял тебя стирать грязное белье или оттирать котелки, теперь с готовностью тебе поклонится. И почти любого из них, за исключением, может, хозяина гостиницы или, скажем, управителя села — ты сможешь заставить прислуживать себе. Ты — ученица Ордена, а они — всего лишь селяне.

Если насчёт благоговения перед Лейрой или Метиусом леди и кривила душой, то в части взаимоотношений между Орденом и простонародьем её слова полностью соответствовали действительности. Самый последний из учеников по социальному статусу находился много выше любого серва. Ну, может, трактирщики, стражники, торговцы средней руки и другие, те, что побогаче, считали себя более значимыми фигурами, нежели какая-то там недоучка… но ни один из них не рискнет сказать это вслух.

— Кроме того, — гнула своё Таша, — ты одним движением, одним словом практически разрушила заклинание, которое Творец Сущего создавал годами. Или ты забыла АльНоора и его проклятый замок?

— Не забыла, — по пухлым губкам девушки скользнула улыбка.

— Не забыла, стало быть. А ведь мы с Блайтом не справились. Так что, малышка, имей в виду, тебе есть чем гордиться.

Внезапно Таша замолчала, затем выпростала руку из-под одеяла и жестом приказала девочке сесть рядом.

— Я вот тут одну вещь вспомнила… Там, перед дуэлью, ты спросила, почему у барона чёрное лицо. Расскажи мне об этом. Подробнее.

Альта задумалась, вспоминая. Затем неуверенно выдавила:

— Ну… мне показалось… вроде бы как тень на лице… только не такая, как просто тень, а совсем чёрная… но она сразу исчезла.

— Ещё. Ещё об этой тени, подробнее.

— Я и не знаю, что сказать, — Альта растерялась окончательно. — Тень… и… она не совершенно чёрная… там что-то было, как искорки. Синие. Наверное.

— Ин-те-рес-но… — по слогам пробормотала леди Рейвен, внимательно разглядывая воспитанницу. Затем повторила уже нормальным тоном, — Интересно-то как, а? Думаю, малышка, ты углядела его ауру. Без заклинания.

— Ауру? — Альта замялась, словно пытаясь выудить что-то из своей изумительной памяти, затем пожала плечами. — Нам про ауру ничего толком не рассказывали. Ну, то есть, я знаю, что аура — это отражение сущности человека. Но и всё. В библиотеке Школы ничего на эту тему я не нашла.

— А искала? — насмешливо поинтересовалась Таша.

— Не искала, — призналась девушка. — Говорили, что видение ауры доступно лишь магистрам, где уж мне…

— Ну что ж, — менторским тоном начала леди Рейвен, поудобнее устраиваясь на своём ложе и плотнее заворачиваясь в меховое одеяло. — Начнем заполнять пробелы в твоем образовании. Как сказал мне однажды Ингар арХорн, да пребудет с ним свет Эмиала, не бывает ненужных знаний, бывают только невостребованные. Звучит довольно банально, но арХорн был хоть и Вершителем, но в первую очередь — воином, так что не стоило бы ждать от него откровений. Но я запомнила… и он, наверное, прав. Никогда толком не угадаешь, что может в жизни пригодиться. Альта, согрей мне вина… что-то холодно. Или мне кажется?

Дождавшись почти горячего напитка, Таша сделала пару небольших глотков, чувствуя, как блаженное тепло растекается по телу. В напиток, по кинтарийской моде, была добавлена изрядная порция специй, заставлявших кровь быстрее бежать по жилам. Быть может, на вкус вина южные приправы оказывали поистине разрушающее действие, но для больного тела являлись неплохим лекарством. Альта налила себе стакан бледно-коричневого яблочного сока, вкуса вина девушка не ценила и пила крайне редко.

— М-да… аура. Искусство чтения аур оказалось в числе утраченных во время Разлома, но кое-что магам удалось восстановить. Прежде всего, считается, что видение ауры — это не следствие заклинания, а способность мага, почти наверняка врожденная. Заклинание помогает усилить эту способность, но если усиливать нечего, то даже магистр не сможет увидеть хотя бы тень ауры. В Ордене не так уж много тех, кто обладает нужным даром. Говорят, лучше всех видела ауры Лейра Лон… Сама она считала, что способности к восприятию ауры проявляются лет с пятидесяти… ну или не проявляются вообще. С одной стороны, этот дар как-то связан с магическими способностями, у слабых… хм… в общем, у большинства волшебников видеть ауру не получается. С другой стороны, Метиус, к примеру, сейчас самый сильный маг Ордена, но к аурам он слеп абсолютно. Знаешь, принеси-ка мне тонкую книгу в синем бархатном переплёте, она стоит в библиотеке, на той полке, где кинтарийские вазы. Не ошибешься, она там одна такая.

Дождавшись возвращения подопечной (к этому моменту бокал с подогретым вином успел опустеть), Таша перевернула несколько страниц, восстанавливая в памяти давно забытое. Плохо, когда учитель чего-то не знает, хотя эта ситуация вполне естественна. Куда хуже — преподносить ученику неверные сведения.

— Здесь собраны практически все сведения об ауре, которыми Орден располагает на сегодняшний день. Может, Лейра знала больше. Книгу эту ты прочтешь сама, я остановлюсь только на некоторых моментах. Аура делится на три основных компонента, фон, искры и интенсивность. Фон определяет общую склонность человека к добру или ко злу, искры — магические способности, интенсивность искр — уровень потенциального владения магией. Начнем с фона…

— Постойте, леди, — Таша ни на секунду не сомневалась, что Альта не удержится от водопада вопросов, — вот вы сказали, что фон определяет склонность к добру или злу. Но разве добро и зло существуют сами по себе?

— Старый, как мир, вопрос, — вздохнула Таша. — Что есть добро, что есть зло. Тебе официальную точку зрения Ордена, или мою личную?

— Официальную я знаю, — прыснула Альта. — Добро есть то, что свершается во славу Эмиала и на благо Ордена и Инталии. Гуран есть квинтэссенция зла, поскольку Его Величество спит и видит, как бы простереть свою ладонь над нашей землей. А его приспешники — Безликие, Ночное братство и Тайная Стража… ой!

— Я бы сказала, что позиция Ордена отражена грубо, но довольно правильно, — Таша чуть заметно скривилась. — Знаешь, девочка, я, быть может, и не трепещу при виде знамени с золотым диском, но всё-таки стоит отзываться об Ордене с большим уважением.

— Простите, леди…

Девушка потупила взгляд, изображая раскаяние, но видно было, что всё это наиграно. Не то, чтобы она вдруг начала испытывать антипатию к Несущим Свет — просто девчонка сейчас находилась в том возрасте, когда на всё хочется смотреть по-новому. Пусть иногда это идет в ущерб здравому смыслу. Перечить старшим, ниспровергать авторитеты, сомневаться в непреложных истинах. Да и Таша сама виновата — распустила подопечную.

— Фон ауры свидетельствует не о приверженности к какому-то абстрактному злу или добру, а о склонности к тем или иным способам достижения поставленных целей. К примеру, белая аура говорит о том, что человек во всех или почти во всех случаях попытается избежать причинения вреда окружающим.

— А чёрная — что будет убивать направо и налево? — скептически ухмыльнулась девушка.

— Нет. Чёрная аура говорит о том, что благополучие окружающих человеку совершенно безразлично. Забавно, что в Инталии таких людей считают приверженцами тьмы… но уверяю тебя, выявив у человека чёрную ауру, да ещё и с сильным магическим потенциалом, те же Безликие избавятся от такого «подарочка». Самыми радикальными средствами. Кстати, многие в Ордене уверены, что Гуран именно за такими, с чёрной аурой, и охотится с особым пристрастием. Но, сама посуди, кому нужен соратник, способный в любой момент равнодушно переступить через труп того, кто ещё недавно считался его товарищем. Люди с чёрной аурой — одиночки, они опасны. И долг любого — подчеркиваю, любого рыцаря или мага Ордена — от этой угрозы избавиться.

— Ну хорошо, а какой ещё может быть фон?

— Их много. Белый и чёрный, на самом деле, крайности, встречающиеся очень редко. Я слышала, Лейра Лон как-то выявила носителя чёрной ауры с огромным магическим потенциалом. Я не знаю деталей, но, по слухам, для него эта встреча закончилась плохо.

Альта кивнула. Она слышала рассказы о том случае, передававшиеся из уст в уста, шёпотом. Говорили, что госпожа Попечительница во время одного из Поисков встретила ребёнка, который мог стать выдающимся магом, быть может, Творцом Сущего — но он неизбежно повернулся бы ко злу, и Попечительнице пришлось принять трудное, но необходимое решение. Во имя интересов Инталии и Ордена Несущих Свет.

О том, что родом этот ребёнок был из того же села, где светоносцы во главе с Лейрой Лон подобрали нищую приблудную сироту, получившую имя Альта Глас, девочка не знала.

— Белый фон может быть разве что у святого. Официально одно время считалось, что Святители Ордена несут белую ауру, но лет триста назад об этом говорить перестали. Власть, сила, необходимость принимать решения, нужные государству и, как часто бывает, при этом несущие боль конкретным людям… Любому человеку, хоть поверхностно знакомому с понятием ауры, становится понятно, что при такой жизни рассчитывать на белый цвет не приходится. Тут больше подходит синий — признак решимости, целеустремленности и, одновременно, осторожности. Зеленый тон ауры говорит о горячности, несдержанности — но и о некотором миролюбии. И так далее. Аура детей, как правило, серая — дети ещё недостаточно понимают, что хорошо, что плохо. Также в фоне встречаются отдельные цветовые пятна, свидетельствующие о текущем эмоциональном состоянии. Гнев, надежда, огорчение, отчаяние… правда, это только теория. Даже Лейра Лон редко могла увидеть чувства.

— А искры?

Таша внимательно посмотрела на девушку. Жаль, что она не способна разглядеть ауру подопечной. Лейра говорила о редких синих искрах на сером фоне — слабый магический потенциал на основе нейтрального характера, отличная глина, из которой можно вылепить пусть и не волшебницу, но вполне преданного интересам Ордена человека. Попади Альта в Гуран — и из неё сделали бы верную служительницу Эмнаура, дети легко поддаются влиянию.

А вот теперь, когда леди Рейвен вырвала девчонку из-под опеки Ордена (неизвестно, на счастье или на беду), к чему склонится Альта?

— Синие — способность к магии. Желтые — склонность к воинскому делу. Когда Орден ищет новых учеников, его интересуют только два этих цвета, но на самом деле их куда больше. По ауре можно увидеть призвание человека. К сожалению, слишком часто люди занимаются не тем, чем им по-настоящему хочется.

Она замолчала. Когда-то, много лет назад, госпожа Попечительница снизошла до разговора с юной девочкой, только что переступившей порог Школы. Быть может, именно в тот момент блистательная Лейра Лон нуждалась… нет, не в собеседнице, скорее, в слушательнице. Наверное именно из-за того дня все последующие годы Таша относилась к Лейре с бОльшим почтением, нежели к остальным преподавателям Школы. Лейра тоже не отказывалась перемолвиться парой слов с бывшей воспитанницей. Но к теме того, самого первого разговора они никогда не возвращались. По словам Попечительницы (Таша помнила их так, словно они были сказаны ей вчера), аура новой ученицы переливалась искрами жёлтого, синего и лилового цветов на сером, с примесью фиолетового оттенка, фоне. Магический потенциал, тяга к оружию и путешествиям, авантюризм и независимость — неплохие черты для искателя приключений, но не лучшие — для верной слуги Ордена. Вполне вероятно, что Метиус обратил на неё внимание с подачи Лейры — для тех задач, которые приходилось решать арГеммиту, неусидчивая и взбалмошная, ехидная и несдержанная леди Рейвен вполне подходила.

Серая аура ребёнка постепенно изменяется, начинает насыщаться оттенками… так написано в книге. Только чёрный цвет — навсегда, только тьма эгоизма, беспринципности и равнодушия остается с человеком навечно. С тех пор Таша никогда не интересовалась своей аурой. Осталась ли она прежней? Изменилась? Можно было задать вопрос Лейре и, несомненно, Попечительница ответила бы. Но Таша боялась спрашивать. Вернее, боялась услышать ответ.

То ли в комнате становилось холоднее, то ли опять давала о себе знать рана. Таша чувствовала, как покрывается пупырышками кожа, не помогало и пушистое меховое одеяло. По всей видимости, самочувствие зримо отразилось на её лице, поскольку Альта тут же вскочила:

— Госпожа, вам дурно?

— Нет… устала просто. Подбрось ещё дров, и ступай… я посплю.

— Сосредоточься!

— Не могу!

— Можешь! Сконцентрируйся и смотри. Не на меня, а как бы сквозь меня. Произноси заклинание. Не моргай. Не моргай, я сказала!

От напряжения слезились глаза, но эти слёзы были единственным результатом трёхчасовых упражнений. Ах да, ещё присутствовала масса раздражения, причём как у девушки, так и у её наставницы. Таша вообще не отличалась долготерпением, и сейчас была готова кого-нибудь убить. Благо, кандидатка в покойницы находилась рядом.

— Не получается!

Не исключено, что манера обучения была изначально неправильной. Знать бы, какая правильная… вчера, вместо концентрации, Альте предписывалось расслабиться, смотреть как бы искоса, мельком, невзначай. Эффект тот же — ни малейшего намека на видение ауры, что с заклинанием, что без него.

— Ну хорошо, — леди Рейвен попыталась взять себя в руки. — Отдохни. Быть может, в будущем всё придёт само собой, и ты сумеешь видеть ауры так же ясно, как это делала Лейра. Но тренироваться необходимо. Тебе же говорили в Школе, что обязательными элементами магии являются концентрация и вера в свои силы.

— А ещё много-много голубых искорок, — буркнула Альта, жадно глотая сок.

— Не без этого, — не стала спорить с очевидным Таша. — Но искорки эти у тебя имеются, то есть, освоить магию ты, в принципе, можешь. На каком уровне — это вопрос второй и, поверь, сейчас не самый важный. Ты уже умеешь применять заклинания уровня ученицы-первогодки, ну там, «щит», «айсбельт», «светляк»… Немного, но и не так уж мало, эти заклинания спасали нам с тобой жизнь.

Девочка выглядела донельзя расстроенной, и Таша уже в десятый, наверное, раз пожалела о том, что вообще затеяла эти упражнения. Но так хотелось, чтобы у малышки открылись способности… Альта вечно страдала от своей бесталанности, а умение видеть ауру открыло бы ей путь к достаточно высокому статусу в Ордене. Слишком редкий дар, и столь необходимый именно сейчас, когда силы Несущих Свет подорваны войной.

Да полно, не было ли это всё пустой мечтой? С чего она взяла, что Альта смогла углядеть ауру барона? Тень на лице? Искры? Проклятье, это могла быть просто тень, скажем, от облака… и блики доспехов арДаута. Хотя, судя по поведению барона, чёрная аура мага ему вполне подходила — и, кстати, это прекрасно объясняет длительное пребывание юноши в Кинтаре. Кинтарийцы к магии относятся с определённым пренебрежением, наделенных Даром детей там ищут не столь рьяно. Если папаша своевременно выявил чёрную ауру сынка (хм, интересно, как бы он мог это сделать) — то убрать отпрыска подальше от бдительных взглядов Ордена было не самой плохой идеей.

Но куда лучше было бы просто свернуть пареньку шею… когда это было ещё легко сделать.

В дверь деликатно постучали. Дерт явился с ежедневным докладом. Особой необходимости в этом не было, хозяйственными делами Таша нисколько не интересовалась, но кастелян лишь пожимал плечами, упрямо являясь к ужину с ворохом новостей. Так было заведено при покойном лорде Рейвене, и старик не собирался менять установленные и привычные порядки. Таше удалось, путем угроз и ругани, добиться лишь одного послабления — доклад она принимала в своих покоях, а не в зале для приёмов.

— Войди, — вздохнула леди и, дождавшись появления кастеляна в дверях, попросила, не слишком надеясь на успех: — Давай покороче.

— Но…

— Меня не интересует рождение телят, суммы поступивших податей, прокисшее молоко и прочее. Пошевели мозгами, и говори только о том, что важно.

Некоторое время старик с самым недовольным видом шевелил губами, словно проговаривая про себя каждую новость и определяя её значимость, затем провел ладонью по лысой макушке и скорбным тоном поведал:

— Лайша, повариха, уронила в котел мешочек с солью. Слуги остались без обеда…

Эту историю леди Рейвен слышала уже трижды, правда, в разных интерпретациях. У Лайши, которой было уже далеко за полсотни лет, всё валилось из рук. На кухне, где безраздельно хозяйствовала повариха, периодически что-то проливалось, рассыпалось или билось.

— Я бы рекомендовал пять плетей в наказание.

Следовало отдать должное старику, наказание он выбрал довольно мягкое. Таша точно знала, что в ином баронском замке за подобный проступок служанку, невзирая на почтенный возраст, могли избить до полусмерти. Или попросту выгнать, что могло оказаться куда хуже. Как правило, замковые слуги не имели своих жилищ, обитая в отведенных им каморках внутри крепостных стен, и лишиться работы означало не только потерять крышу над головой, но и остаться полностью без средств к существованию. Кто-то называл это жестокостью, кто-то — поддержанием порядка. Слугам нужна твёрдая рука и понимание того, что непослушание, лень или причинение вреда имуществу хозяина будет караться быстро и сурово.

— Пусть будет так.

Кто бы сомневался, порка будет достаточно символической. Старшая повариха традиционно имела в замке статус, лишь немного ниже, чем статус кастеляна. Тем более, леди приезжает и уезжает, а Дерту ещё тут жить. Портить отношения с Лайшей он не станет, но и вовсе оставить проступок без последствий не рискнет, мир, как известно, не без добрых людей, кто-нибудь доложит госпоже о случившемся.

— Прибыл посланец из Даут-кэра, принес деньги. Я подготовил расписку о том, что претензии леди Рейвен к имуществу рода арДаут полностью исчерпаны. Вам необходимо поставить подпись.

Таша послушно вывела своё имя, взяла со стола стальную печать на длинной ручке и активировала «пламя недр», после чего прижала печать к серому листу. На бумаге остался выжженный отпечаток с небольшой короной и именем рода Рейвен. Можно было обойтись традиционной восковой или чернильной печатью, но неизгладимый ожог был куда эффектнее.

— Барона не нашли?

— Нет, госпожа. Сейчас в Даут-кэре находятся трое рыцарей Ордена и два десятка солдат. Они намерены посетить все окрестные замки и села. Посланник также передал письмо вашей светлости. По его словам, рыцари просят разрешения нанести вам визит завтра после полудня.

Он протянул хозяйке аккуратно сложенный лист бумаги, стянутый тонким серебристым шнурком и запечатанный печатью из белого воска. На печати — традиционный символ Эмиала, и имя. Незнакомое.

— Я приму их, — кивнула Таша. — Найдешь Фарада и Кайла арШана, передашь, что я хочу их видеть. Что-нибудь ещё?

— Служитель Тиральт, старший жрец Храма Эмиала, намерен почтить вас визитом после вечерней молитвы.

Вот так всегда… считается, что Орден несет службу на благо Инталии, а потому рыцари «просят» о встрече, а Служитель сельского Храма, если подумать, мелкая сошка, милостиво «дарует аудиенцию». И не стоит давать Тиральту повода подумать, что он нежеланный гость в этих стенах — может, к леди Рейвен старший жрец относится и благосклонно, но это отнюдь не помешает ему настрочить донос в Обитель. Если Святитель Верлон задумает положить глаз на Рейвен-Кэр, такого письма будет вполне достаточно для обвинения в святотатстве. И заступничество арГеммита не поможет… в общем, со жрецами надлежит вести себя соответственно.

— Я буду счастлива принять у себя Служителя Тиральта, — Таша постаралась, чтобы в её голосе прозвучало хоть немного искренности. — Прикажи Лайше отложить ужин, думаю, старший жрец не откажется разделить со мной трапезу.

Кастелян степенно кивнул. Таша постаралась подавить усмешку — особых иллюзий насчёт разговора со жрецом она не питала. Сведения о том, что Даут-Кэр рассчитался по старым долгам, наверняка уже дошли до Тиральта, у жреца поразительный нюх на деньги. Весь вечер теперь будет многословно и завуалировано подводить леди к мысли о том, что неплохо было бы пожертвовать часть полученной суммы на процветание Храма. И ведь не отказать — и не поторговаться толком. Особо наглеть жрец не станет, но на четверти полученной суммы стоит заранее поставить жирный крест.

Славно поесть жрец любит. За эти годы, которые Таша вынужденно провела в замке, подобных визитов она удостаивалась довольно часто. Служитель Тиральт почитал своим долгом обходить наиболее значимых представителей паствы, уделяя в равной мере внимание всем, кто может внести вклад в дело истинной веры. Следовало отдать ему должное, убеждать в необходимости «делиться» жрец умел.

— Жители Чёрной Горки жалуются на волков, снова потеряли корову и теленка…

Чёрная Горка, небольшая деревня на дальней границе Ташиных владений, была постоянной головной болью лордов Рейвенов на протяжении столетий. Жители деревни традиционно занимались бортничеством, выпасом скота — а вот хлебопашество не жаловали. Деревня, расположенная на самом краю леса, регулярно подвергалась нападениям волчьих стай. Казалось бы, чего проще — вырубить лес, и волки переберутся в другое место. Но дикий мед составлял изрядную часть благосостояния Рейвен-кэра, а потому с волками приходилось мириться — до тех пор, пока оголодавшие стаи не переходили грань человеческого терпения.

Придётся предпринять какие-то меры… может, поручить арШану? Всё равно этот частично стражник, частично надсмотрщик мается от безделья. Смысла нет следить, чтобы леди Рейвен не наделала глупостей, если леди с постели встает несколько раз в день, да и то чтобы доковылять до столовой или до отхожего места, в зависимости от текущей потребности. Точно, пусть займется волками. А в помощь рыцарям стоит отправить Фарада — желательно быть в курсе того, чем они тут занимаются.

Бесконечная пустота, пронизанная потоками животворной энергии. Хочется открыть глаза, увидеть окружающее… но это невозможно. Нет глаз, нет век — но она ощущает эту пустоту своим телом, всей своей сущностью. Потоки энергии дают ясную и четкую картину, какую никогда не достигнуть несовершенным зрением.

Что такое зрение? Что означает это слово… глаза… веки?

Она ощущает присутствие огромных каменных образований неподалёку… не таких огромных, как она сама, но всё же заслуживающих внимания. Потянуться, прикоснуться к холодному шару, проникнуть в него… нет, этот мёртвый камень не представляет интереса… забыть, не обращать внимания…

Как приятен свет, исходящий от крошечных серебряных искр… каждый лучик имеет неповторимый вкус, каждый несет крошечку жизненной силы… впитать её, растворить в себе, слить с собственной энергией… как хорошо!

А вот этот поток живительных лучей куда сильнее… откуда? Это не холодный каменный шар, этот куда больше, и он лучится силой и энергией… он огромен… и он близко, только шаг…

Почему шаг? Что такое шаг? Откуда всплыло это понятие?

Поглотить как можно больше жизненной силы, ещё, ещё… Она не так вкусна, как острые, колющие лучи серебряных огоньков, но её много, её хватит надолго, на бесконечное число циклов… Впитать, присоединить… и можно будет создать нечто новое, похожее — и одновременно иное…

Что такое вкус?

Источник энергии уже совсем недалеко… потянуться…

Больно! Бо-о-ольно!

Кто-то отчаянно тряс её тело, голова болталась, зубы клацали, но сон упорно цеплялся за свои права,не желая уходить, не желая отпускать жертву.

— Альта!

Девушка открыла глаза. В полутьме, едва разгоняемой пляшущим пламенем свечи, склонившаяся над её постелью фигура казалась привидением. Альта ойкнула и рванулась назад, рефлекторно натягивая на голову одеяло.

И проснулась.

— Альта, что случилось?

Она попыталась вспомнить…

— Я снова кричала?

Таша присела на край кровати и тяжело вздохнула.

Это началось недавно, чуть меньше года назад — да, в самом начале осени девочка первый раз закричала во сне. По её словам, раньше такого не было. И объяснить, что именно её напугало, не смогла. Часто бывает, что самый страшный ночной кошмар мгновенно рассеивается, стоит только открыть глаза. Лежишь в холодном поту, чувствуя, как бешено колотится сердце, как дрожат пальцы и спазмами сводит живот — и совершенно не понимаешь, чем это вызвано. В памяти — только ужас, чистый, ни с чем не связанный.

Ладно, если это происходит раз-другой. В конце концов, маги, жившие до Разлома, так и не смогли постичь глубинные тайны человеческого сознания. Научились видеть ауры, толковать сны, временами оказывали помощь тем, чей разум покрылся тенью… но не всегда, далеко не всегда. Увы, многие из тех знаний утрачены, остались крохи. Сейчас и лучшие из Ордена знают о тайнах мысли меньше, чем хотелось бы. Но не нужно быть магистром, чтобы понимать простую истину — к каждому может прийти кошмар. К каждому.

Но, во имя Эмиала, не постоянно же!

— Ты вопила так, словно тебя жгли на костре. Хоть что-то помнишь?

Альта собиралась, как обычно, буркнуть «нет», но вдруг медленно, неуверенно кивнула.

— К-кажется, помню… я не уверена, но вроде бы… вроде бы вы правы, леди. Огонь. Много огня. Очень много. Столько не бывает.

— Костёр?

— Нет… да… не знаю. Что-то огромное и жгучее, и я вся в пламени, очень больно.

Леди покачала головой. Затем зажгла свечи на большом бронзовом канделябре — в комнате стало гораздо светлее.

— Сними рубашку.

Не задавая вопросов, Альта послушно разделась. Довольно долго Таша осматривала тело подопечной, стараясь не пропустить ни малейшего участка. Девушка мелко дрожала, кожа покрылась пупырышками — ночь была довольно свежей, открытое настежь окно впускало в комнату чистый воздух, но под утро становилось зябко, не спасали и пылающие в камине поленья.

— Что вы ищете, леди?

— Тени кошмаров, — усмехнулась Таша. — Я слышала, такое бывает… снится огонь — и на коже появляются следы, словно от настоящих ожогов. Но у тебя всё в порядке. Так что, можно сказать, твои сны — это просто сны. А теперь лезь под одеяло, закрывай глаза и постарайся вспомнить ещё что-нибудь.

Кошмары посещали девушку практически каждую неделю. Иногда, особенно в начале, сны были… нет, и они вгоняли Альту в ужас, но, по крайней мере, та не просыпалась с воплями. Наставнице о ночных ужасах она рассказала не сразу, думала — само собой пройдет. Не прошло, только хуже стало. Если поначалу она просто лежала под одеялом, мелко дрожа и таращась в потолок расширенными от испуга глазами, то теперь её вопли способны были перебудить половину замка. Не помогало ничего — ни успокаивающие настои, ни вино, ни сонное зелье.

— Нет… ничего, — прошептала Альта. — Только огонь. И боль.

— Что ты обожгла? Руки? Лицо?

Девушка надолго задумалась, а затем растерянно посмотрела на наставницу.

— Не знаю… кажется, у меня не было рук… и лица… и вообще ничего.

Дальнейшие расспросы ничего не дали. Несчастная, ещё не отошедшая от испуга девушка так и не смогла толком ничего объяснить — ощущения, которые ей удалось вызвать из тайников своей памяти, были странными — словно бы во сне она и имела тело и, одновременно, была его лишена. В конечном итоге, Таша признала поражение — она не сильна была в теории толкования снов, превратившейся после Разлома из стройной, хоть и не слишком точной науки в смесь догадок, суеверий, традиций и лишь малой толики настоящих знаний. Но и то немногое, что ей было известно, никак не сочеталось с обрывками вытянутых из Альты воспоминаний.

— Поспишь ещё?

— Нет… наверное не усну. Простите, я не дала вам отдохнуть, госпожа.

— Ерунда, я только и делаю, что отдыхаю и, признаться, мне это изрядно надоело. Посидеть с тобой?

Некоторое время они молчали, затем Таша почувствовала, что замерзает, и нырнула под одеяло.

— Я хотела спросить… — тихо и неуверенно заговорила Альта, явно испытывая неловкость, — Если когда-нибудь у нас… у вас будет свободное время, может, мы попытаемся узнать что-нибудь о моей семье?

Таша удивленно изогнула бровь.

— Раньше, кажется, тебя это мало интересовало.

— Да, я ведь ничего не помню… но мне кажется, что я должна попробовать.

Что ответить? Возможности Ордена не так уж и малы, если постараться, привлечь людей арГеммита (даст он разрешение на это или нет — вопрос второй, Таша была уверена, что даст, старый Вершитель относился к Альте с симпатией), можно многое выяснить, хоть и прошло уже столько лет. Да и жители того села, где Лейра нашла этого приблудного ребёнка, вполне могут что-то знать. С помощью магии человека нетрудно заставить вспомнить очень многое, включая то, что сам он считает давно и прочно забытым.

В самом деле, почему бы и нет?

Понятное дело, подобная выходка будет означать, как минимум, нарушение приказа арГеммита безвылазно сидеть в замке. Интересно, а старик в самом деле уверен, что она будет послушно выполнять это жестокое указание? Хватит, два года подобного развлечения способны свести с ума кого угодно, она не в тюрьме. Ну, придётся взять с собой этого красавчика арШана, чтобы совсем уж не гневить Метиуса.

Кстати, правильная мысль, лишним Кайл уж точно не будет. Хотя после войны прошло уже немало времени, но отдельные банды разбойников в лесах Инталии ещё встречались. Имперские войска порядком разорили восточные области страны, уцелевшие жители принялись восстанавливать хозяйство, но нашлись и такие, кто пожелал поправить своё благосостояние быстро — путем грабежа. Основные войска Ордена традиционно размещались ближе к Срединному хребту, а также в устьях Белой и Ясы, где оберегали южные берега государства Лангорская и Сурская цитадели. Да и в непосредственной близости от Торнгарта разбойничать было смертельно опасно, Святитель Верлон, как и его предшественники, весьма не любил слышать новости о грабежах и убийствах в непосредственной близости от Обители, и требовал от светоносцев самых жёстких мер к нарушителям спокойствия. Как правило, поимка заканчивалась для разбойничков либо милосердной петлей, либо (если злодеи имели наглость покуситься на белого рыцаря или служителя Храма Эмиала) менее милосердным, но более эффектным костром.

А вот если подальше от столицы, да ещё в западной части… егеря Сивера Тимретского подконтрольную им территорию охраняли жёстко, у герцога, пусть и с виду добродушного, не забалуешь, туда разбойникам соваться было не с руки. Вот и оставались лесным искателям легкой наживы искать добычу у Троеречья, Озерного или Гленнена. Вроде бы далеко от Рейвен-кэра… но лишний меч в отряде не помешает.

Глава четвертая Ангер Блайт. Неподалёку от южного побережья

— Вот думаю я, господин, вы всем несчастье приносите, или только мне?

Ублар Хай приложился к кружке, сделал огромный глоток и закашлялся. Настроение у капитана было — хуже некуда. И с какой стати он взял на борт этого пассажира… не в первый же раз, мог бы подумать, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Не иначе, как сам проклятый Эмнаур нашептал… ох, зря, зря не посетил он Эмиалов Храм, не принес положенную жертву светлейшему из богов, глядишь, и охранил бы от беды.

Десятый день «Ураган», соблюдая предельную осторожность, полз вдоль южного берега Эммера, дабы доставить своего единственного (будь он неладен) пассажира в Сур. При этом, Ублару Хаю приходилось бороться с недовольством команды, поскольку в настоящее время южные воды вновь бороздили пираты, оправившиеся от удара, полученного во время инталийско-гуранской войны. Торговые караваны из Кинтары шли, как правило, с серьёзной охраной, корабли гуранцев и светоносцев были силой сами по себе, а вот скромная шхуна с тремя десятками человек на борту вполне могла показаться кому-то из корсаров лакомым кусочком. И все, вплоть до распоследнего юнги, это прекрасно понимали, а потому на пассажира, втравившего «Ураган» в неприятную историю, смотрели косо.

Недаром гласит народная мудрость — «как о плохом подумаешь, так оно и явится». Сам Ублар Хай в подобные приметы не верил, но это не мешало им исполняться. Вчера на горизонте обнаружился парус, сегодня он приблизился настолько, что сигнальщик, парень родом из Мокрого Носа, глазастый, даром что крыса сухопутная по рождению, углядел вымпел на флагштоке. Новости Хая не обрадовали — если сигнальщик всё разглядел правильно, их преследовал фрегат из эскадры печально известного адмирала Родана. Лично встречаться с адмиралом Хаю не приходилось, хотя пару визитов на Южный Крест совершить в прошлом довелось — не без риска, но очень уж жирный кус был обещан. Да… в глаза Родана он, в общем, не видел, но наслышан был изрядно — и слухи эти ничего хорошего Ублару Хаю не обещали. Ладно если пираты попросту выпотрошат трюмы, оставив капитана и команду «добра наживать» в расчёте на последующие грабежи… это-то случалось сплошь и рядом, пираты предпочитали овец стричь, а не забивать. Не будет кораблей в море — кого грабить? Да только вот Родан… да, адмирал, чтоб его Эмнаур прибрал, больше иных корсаров о пополнении флота думает, а «Ураган», хоть и не молод, корабль знатный. А ну как эти молодчики не просто добычу ищут, а за «призами» охотятся?

— Вы это несчастьем называете? — Блайт кивнул в сторону неуклонно приближающегося фрегата.

— А что ж ещё, — мрачно кивнул Хай. — Известное дело, в иное какое время «Ураган» от фрегата завсегда уйдет, но вы ж, ваша светлость, мне откренговаться не дали, так? Торопились, якорь мне в глотку. Вот и доторопились.

— Догонят?

— А то сами не видите? — капитан зло сплюнул, целясь на локоть выше фальшборта, не попал, желтоватый комок слюны расплескался по серому, плохо отполированному дереву. — Часов шесть-семь, и их баллисты с катапультами[6] смогут нас достать.

— Если им нужен твой корабль, станут они его калечить?

— Может и не станут, да толку с того? — вопросом на вопрос ответил Хай. — У них на борту бойцов с семь десятков, не меньше. А ежели специально «призы» ищут, так и до сотни… чтобы было кого на захваченные корабли поставить. Против моих парней — это по трое на одного, считай. Да и насчёт драки… врать не стану, мы тут не лыком шиты, но корсары — это, ваша светлость, воины изрядные, один двоих орденцев стоит или, да простит мне ваша милость, троих имперцев.

На протяжении всего плавания Ублар Хай так и не смог для себя определить правильную манеру отношения к пассажиру. С одной стороны, влияния при дворе Консул давно лишился, опять-таки и вроде старый знакомый, приходилось уже возить его на борту «Урагана». С другой стороны — благородная кровь, как об этом забыть? Вот и проскальзывали в речи капитана то «ваша светлость» или «ваше сиятельство», то (в зависимости от количества выпитого) обращения на «ты» и по имени. Другой дворянин подобного бы, может, и не стерпел, а вот бывшему Консулу явно было наплевать.

Золото. Десять полновесных гуранских золотых монет должны были изрядно поправить пошатнувшиеся в последнее время дела капитана Хая. И то сказать, не лучшее место Кинт Северный, не лучшее. Местные богачи или свой флот имеют, или предпочитают нанимать тяжёлые галеры имперцев — где и охраны немало, и места в трюмах куда больше. Ну и вёсла — вещь немаловажная, дабы штиль не послужил помехой торговле. А старенький (но ещё прочный, да кто ж понимает?) «Ураган» три четверти месяца простоял у пирса — и каждый день оплачивался звонкой монетой. Уходить в море с пустыми трюмами Хаю не позволяло достоинство, а подходящего фрахта всё не было и не было. Он уже собирался заставить команду заняться очисткой днища от наросшей пакости — хоть бездельничать не будут и косые взгляды в сторону капитана бросать — как на борт взошел этот вот…

Впрочем, оскорблять Консула, хоть бы и мысленно, Хай не считал правильным делом. Кто их знает, этих магов, может, они и мысли читать умеют.

В итоге, Ублар Хай польстился на золото. Только вот требование пассажир выставил оченно неудачное, неудобное, прямо сказать. Путь до Сура от Кинта Северного вдоль южного берега, ясно дело, ближе впятеро — да только и опасней во столько же. Хай брызгал слюной, стучал кулаком по столу, призывал в свидетели богов — мол, пойти в обход, мимо Индара и Гурана, затем обогнуть Инталию — и вот он, Сур. Так нет же…

Понять Блайта можно. Пираты — дело такое, попадутся или нет, это как повезет. А вот имперские галеры наверняка захотят досмотреть корабль — и что они сделают, если обнаружат на борту мятежного Консула? Сидеть тогда Хаю и его парням на какой-нибудь галере, с цепью на ноге, и ворочать вёслами, пока не скинут за борт на корм рыбам. Хай уже не молод, так что скинут скоро.

Блайт, ясное дело, маг не из последних — да только и сам знает, и капитан Хай подскажет, если что… гуранские галеры без мага в море не выходят, а любой маг сразу учует заклинание, изменяющее внешность. Снять, может, и не сумеет — но насторожится. А как с такими заклинаниями бороться — про то даже Хай знает. Чем-нибудь тяжёлым по темечку — и чужое лицо исчезнет, как только маг в беспамятство впадет. Ну и… галеры, стало быть, весло, кнут надсмотрщика.

Вот и согласился тогда Хай, что путь вдоль южных берегов и быстрее, и чутка побезопаснее.

А вон оно как получилось-то.

Блайту тоже было о чём подумать. События, приведшие его на борт «Урагана» (сейчас корабль в очередной раз сменил название, но это был всё тот ж старый добрый «Ураган», на котором ему довелось совершить памятное путешествие от Луда до Гленнена в компании с леди Рейвен) вызывали, по меньшей мере, раздражение — особенно утрата надёжного убежища. Каким-то образом ищейки Императора обнаружили мятежного Консула и предприняли попытку вернуть его на подобающее место — то есть, в камеру пыток. Вырваться из ловушки Блайту стоило двух верных людей, десятка царапин и небольших ожогов, а также… а также — и это более всего раздражало — он лишился большей части золота, которое должно было обеспечить его дальнейшее существование и продолжение исследований. Таверна, служившая местом встречи Блайта с доверенными людьми, выгорела до основания. Тарций, по счастью, уцелел — пришлось передать ему с оказией два десятка монет из порядком оскудевшего запаса, дабы не держал зла. Своих верных слуг (увы, их осталось не так уж и много) Консул предпочитал привязывать к себе не одним лишь чувством долга, но и чем-нибудь вполне материальным.

Блайт понимал, что рано или поздно это должно было случиться, человек не иголка, найти его — если всерьез ставить перед собой такую задачу — можно, вопрос лишь времени и денег. Но не вовремя, ох как не вовремя… промедли имперцы с нападением хотя бы месяц, Консул успел бы подготовить запасное лежбище. Не вышло.

Отряд, посланный для захвата преступника, прекрасно знал, с кем им предстоит иметь дело. Почти три десятка человек, в основном — стрелки и маги, испытывать фехтовальное мастерство Ангера никто не собирался. Девятерым уже не продолжить охоту, но это мало что меняло, уцелевшие лишь станут осторожнее и, не исключено, запросят подкреплений. Да и Совет Граждан, изрядно обеспокоенный учиненным кровопролитием и разорением, счёл возможным издать указ, обязующий всех законопослушных граждан Кинтары оказывать помощь имперским посланникам в поисках опасного преступника. Наверняка не обошлось без вмешательства Юрая Бороха или самого Императора — ни тот, ни другой не были склонны прощать измену…

Поразмыслив, Блайт пришел к выводу, что необходимо перебраться куда-нибудь подальше от маленькой Кинтары, ставшей вдруг похожей на растревоженное осиное гнездо. И пришла идея…

Нет, она пришла давно. Только Блайт старательно гнал от себя эту мысль, понимая, что своим решением создаст массу сложностей для девушки, навредить которой не желал в любом случае. Вряд ли леди Рейвен тут же прикажет заковать бывшего противника, бывшего спутника и, хочется верить, бывшего друга в кандалы и отправит его с почетным, но внимательным эскортом прямиком в Обитель. Но если она этого не сделает, то получится, как ни крути, прямая измена интересам Ордена, что вряд ли добавит Таше душевного спокойствия.

Попытаться предложить свои услуги Ордену? Признаться, на успех таких переговоров Блайт особо не рассчитывал. Куда проще выпотрошить память человека, прибегнув к магии, чем долго и нудно обговаривать с ним «взаимовыгодное» сотрудничество, идти на уступки и искать компромиссы. Но пока сбрасывать со счетов этот вариант не стоило — иных идей не было. А если организовать всё аккуратно и тонко, дав возможность Таше Рейвен выступать инициатором и гарантом таких переговоров, то можно и её статус в Ордене несколько поднять, и дать возможность арГеммиту преподнести соглашение Ордену и Альянсу в наилучшем свете. Старая лиса своего не упустит.

Но прежде, чем попытаться претворить эти планы в жизнь, следовало добраться до Инталии. Путь сушей через территорию Гурана отпадал сразу. Несмотря на то, что с момента оставления Консулом поста прошло три года, по-прежнему слишком много людей знали его в лицо. Использование «фантома» или «миража» не останется незамеченным — не имея возможности открыто проливать кровь друг друга, вечные противники, Инталия и Гуран, наводнили территории опасного соседа шпионами, а потому маги с обеих сторон старались вовсю. Человека, укрытого маскирующими заклинаниями, обнаружат быстро. В Гуране. Инталия, потерявшая большую часть сильных магов, в этом отношении окажется поспокойнее.

Итак, добраться до одного из инталийских портов, а там, окольными тропами — в замок леди Рейвен. Вряд ли хозяйка находится в стенах отчего дома, но уж слуги-то, как правило, знают, где искать госпожу, и передать послание по назначению смогут. На этом этапе особых сложностей Ангер не видел — а вот плавание до Инталии превращалось в серьёзную проблему.

На море неспокойно. Там всегда было неспокойно, но, в особенности, для человека, которому в равной степени нежелательно встречаться что с пиратами, что со светоносцами, что с… в общем, почти любая незапланированная встреча грозила самыми серьёзными неприятностями. Заметив в порту Кинта Северного знакомый силуэт «Урагана», Блайт не колебался ни минуты — если кто и сумеет доставить его в Инталию, так это только независимый капитан, привыкший нарушать законы, но умеющий при этом трепетно заботиться о собственной безопасности.

Встречу старых знакомых никак нельзя было назвать теплой, но, слава богам, договорённости удалось достичь. Как и Блайт, капитан Хай находился в весьма неприятной ситуации (правда, первый рисковал головой, а второй — деньгами) и вынужден был ухватиться за фрахт. Десять золотых — не самая значительная сумма, но, что ни говори, существенно лучше, чем ничего. Кроме того, на полученные от Консула деньги, Хай закупил кое-какой товар, планируя удачно сбыть его в первом же инталийском порту. Оставалось только обговорить маршрут — и тут-то Блайт проявил непреклонность, переходящую в упрямство. Встреча с пиратами — штука неприятная, но бегать от имперских галер в планы Консула категорически не входило. В южном море имперцы больше озабочены отловом корсаров, одинокий торговый корабль трогать не станут. А вот пройти северными водами и ни разу не нарваться на досмотр — сомнительно…

Поначалу дела шли относительно неплохо. Попутный ветер, спокойное море, достаточно удобная каюта и в меру почтительная команда — хотелось бы надеяться, что путешествие пройдет без сложностей. Увы, надежды, как говорится, радуют богов — высшим силам доставляет удовольствие эти надежды рушить с треском. Сначала улегся ветер, заставив «Ураган» потерять целых два дня. Стоило задуть лёгкому бризу, как тут же на горизонте показался этот проклятый фрегат.

Знатоком мореплавания Блайт не был, предпочитая доверять опыту капитана. Если Хай утверждает, что пираты догонят «Ураган», стало быть, догонят. Вопрос лишь в том, чем эта встреча закончится.

— Скажите, капитан, если мы отправим корсара на дно, чем это будет грозить лично вам?

Ублар Хай снова глотнул своего знаменитого (отвратительного, в чем Блайт уже успел пару раз убедиться) грога и, вытерев усы, пожал плечами.

— Если бы мы имели дело с обычными сраными пиратами, ваша светлость, я бы сказал, что ничем. Сегодня я их, завтра они меня, обычное дело. Но вот адмирал Родан, что б его печень трюмные крысы сожрали, паскуда ещё та… он зло затаит, тут уж не сомневайтесь. Поговаривают, когда «Алый Сокол», принадлежащий Граллу Тади, сыну Роско Тади, внуку Аболу Тади… тьфу, дерьмо-то какое, с этими кинтарийцами поведешься, сам, как они, говорить начинаешь. Ну, это торговец из Кинта Северного, не из самых влиятельных… в общем, когда «Алый Сокол» потопил барк, принадлежащий Родану, адмирал объявил настоящую охоту на «Сокола» и, заодно, на все другие корабли Тади. Всего лишь за два месяца эти ублюдки отправили на дно четыре судна, после чего уважаемый Гралл Тади повесился, а адмирал счёл себя отомщенным.

— То есть, битва вас не устраивает, капитан?

— Ну почему ж… — Хай запустил пятерню в седые, давно не мытые волосы, — битва, оно не так уж плохо… если свидетелей не останется. Я, мож, человек незлобивый, но пиратам, гик им в жопу, на дне самое что ни на есть место. Только вот как до драки дело дойдет, как бы нам самим этот гик…

— Фрегат я беру на себя, — надменно заявил Консул, мысленно прикидывая свои возможности и признавая, что успех в предстоящем бою возможен только при наличии изряднейшей доли удачи. — А уж свидетели, капитан, целиком ваше дело.

— Ну дык, не вашей светлости ручки-то марать, — не слишком вежливо буркнул Хай, из чего Консул сделал вывод, что его собеседник, в общем-то, отнюдь не лишен остатков чести. Добивать потерпевших кораблекрушение, пусть и рукотворное, на море считалось последним делом. Проигнорировать, не прийти на помощь — это происходило сплошь и рядом. Тем не менее, кровавую работу капитан сделает, судьба корабля и команды ему, очевидно, дороже традиций.

— Я вернусь в каюту, подготовлю заклинания. Когда фрегат подойдёт на расстояние выстрела из катапульты, позовешь.

— Как прикажете, ваша светлость.

В теории, маг вполне может справиться с кораблем. Для этого нужно, чтобы маг был сильным, а капитан противостоящего ему корабля — глупым. Или настолько увлечённым преследованием, что никакие другие мысли кроме «догнать» попросту не полезут ему в голову. Ну и крайне желательно, чтобы в распоряжении этого капитана не было другого мага, поскольку разрушать нацеленные на тебя заклинания зачастую легче, чем их создавать.

Итак, фрегат… третий по величине боевой корабль из существующих в Эммере, после кинтарийской триеры (поразительно грозное и совершенно бесполезное по причине неповоротливости судно) и тяжёлого инталийского рейдера, коих, если Блайту не изменяет память, было построено всего два и ни один толком в сражениях не использовался по причине изрядной тихоходности. При хорошем ветре фрегат запросто уйдет от галеры и легко догонит шхуну (что бы там не говорил Ублар Хай насчёт обросшего днища). Но уязвимые места у него есть, как не быть. Тяжёлые галеры, диремы и триеры, рассчитанные на таранный удар, имеют куда более прочный корпус, особенно в средней и носовой части, тогда как у фрегата надёжней корма, нос же, для придания скорости, изрядно облегчен. Минимум четыре баллисты и пара катапульт, пираты этими орудиями пользоваться умеют и, при желании, раздолбят маленькую шхуну в щепки. Но это будет означать потерю груза и нужного им, если принять версию об охоте за «призами», корабля. Значит, будут стремиться к абордажу. Шхуна, пожалуй, будет поманевреннее, но при относительно слабом ветре это преимущество скорее призрачное.

Учитывая, сколько людей мог нести на борту фрегат, доводить дело до абордажа никак нельзя. Блайт осознавал, что в бою стоит десятка обычных солдат, да и человек пять-шесть из команды «Урагана» не дураки помахать мечами, но остальные, хотя и имеют навыки владения оружием (куда ж в море без подобных умений), в стычке с пиратами выстоят пару минут от силы. Задача — нанести фрегату удар, который лишит его возможности продолжать преследование, одновременно не дав бежать с поля… хм… с места битвы, дабы донести адмиралу Родану весть о наглом купчишке, посмевшем сопротивляться корсарам.

Внезапно в памяти всплыл рассказ Таши — как она дробила «молотом» преследующую её галеру. Забавно… неплохая идея, слишком малоприменимая в реальном бою — стоит фрегату подойти достаточно близко, и лучники попросту перебьют всё живое на палубе «Урагана». Если подойдёт близко… хм…

Некоторое время Блайт взвешивал пришедшую идею, затем вздохнул — да, подобная шутка может сработать, но, максимум, один раз. Стоит кому-то из пиратов уцелеть, и подобный фокус никому повторить не удастся, слишком легко его сорвать — без всякой помощи магии. Но попробовать стоит, тем более, что ничего лучше в голову не приходит.

Он принялся плести заготовки боевых заклинаний. В обычное время Блайт мог поддерживать одновременно пять-шесть заготовок, что делало его может и не одним из сильнейших магов Империи, но уж заслуживающим всяческого уважения — наверняка. Сейчас Консул отдавал предпочтения «стае» и «огненному облаку». Огонь в море, когда некуда бежать — страшная вещь. Любой корабль, пиратский ли, военный или торговый, обязательно пропитывают специальным составом, препятствующим возгоранию. Пропитывают полностью — корпус, паруса, палубные надстройки… не то, чтобы это гарантированно защищало от огня, но зажечь противника стрелами или парой горшков с горючим маслом удается далеко не сразу. Боевая же магия — вещь иная, против неё не устоять. Другое дело, что имея сотню людей на борту, пожар не так уж сложно потушить.

Если только большая часть этих людей не будет занята более важным делом.

Закончив работу, Блайт поднялся на палубу. Фрегат был уже довольно близко, в трёх-четырёх выстрелах из лука, то есть, в пяти-шести дистанциях полета снаряда из средней катапульты.

Капитан Хай выглядел куда мрачнее обычного, раздраженно расхаживая по мостику. Свободные от вахты матросы деловито точили тесаки, подтаскивали к бортам связки арбалетных болтов. Полдюжины тяжёлых арбалетов ждали своего часа… правда, стрелки не выглядели довольными жизнью, понимая, что лучники противника сметут их в считанные минуты.

— Капитан?

— Ваша светлость? — в тон ему ответил Хай.

— Есть новости?

— Есть.

— Плохие?

Некоторое время капитан разглядывал приближающийся фрегат, затем хмыкнул:

— Дерьмовые. Это «Мизерикорд», корабль Арга Вешателя, правой руки адмирала Родана.

— Многообещающее прозвище.

— Этому китом траханному ублюдку очень нравится зрелище болтающихся на рее людей. Говорят, что даже в том случае, если купец им сдается, Арг всё равно приказывает вздернуть парочку человек… как он говорит, для острастки, чтоб ему прилипала в хер вцепилась… Я очень надеюсь, ваша светлость, что вы что-нибудь придумали. Мне моя шея довольно-таки дорога.

Блайт подошел к борту и посмотрел на корабль. Он был красив — выкрашенное в серый цвет судно, несущееся вперед под шатром серых же парусов… прекрасный цвет для пирата — уже в легком тумане серый фрегат мгновенно превратится в корабль-призрак, невидимый и опасный. Ощущая свою силу, «Мизерикорд» не совершал никаких маневров, просто пер вперед, не сомневаясь, что вскоре догонит добычу.

— Капитан, представьте, что вы преследуете какое-то судно, — Блайт не поворачивался к собеседнику, но не сомневался, что Ублар Хай ловит каждое его слово. И не только он — находящиеся поблизости матросы обратились в слух, понимая, что этот мужчина в элегантном кожаном чёрном костюме их единственная надежда. О том, что на борту находится маг, Ублар Хай не распространялся, но уверенная манера поведения Блайта делала его идеальным кандидатом на столь ожидаемую роль спасителя.

— Ну представил, — буркнул из-за его спины Хай. — Бывало такое… чего уж тут представлять.

— И в это время с преследуемого судна за борт летят ящики, бочки и прочая дребедень. Что вы подумаете?

— Что капитан сраного корыта решил облегчить корабль, — не задумываясь, ответил Хай. — И что он кретин, каких мало. Какую-то говёную прибавку к скорости он получит, но…

— Отлично. Пусть ваши матросы волокут сюда всё, что можно сбросить за борт. Только, капитан, имейте в виду, мне нужно, чтобы это «что-то» плавало.

— Я понял идею, ваша светлость, — ухмылка капитана была нерадостной. — Только зря вы это… думаете, пустой бочкой можно проломить борт фрегата? И не надейтесь, там доски толщиной с китовый хрен.

— Капитан, — вздохнул Блайт, — просто отдайте команду. Об остальном я позабочусь.

Постепенно палуба «Урагана» стала приобретать вид изрядно захламленного склада. Моряки — люди прижимистые, а потому в первую очередь выставили рассохшиеся бочки, потрескавшиеся ящики — в общем, что похуже. Блайт к такому жлобству отнёсся с полнейшим равнодушием, его план требовал лишь, чтобы этот хлам продержался на поверхности воды несколько минут. Правда, избавлением от бесполезного барахла дело для Хая не ограничится, и это был довольно скользкий момент. Мысленно Блайт пересчитывал остатки золота на случай, если придётся раскошелиться. Даже угроза гибели не всегда способна заставить моряка, кормящегося с трюма своего корабля, расстаться с потенциальной прибылью.

— Я помню, капитан, вы прикупили в Кинте тканей? — осторожно начал консул неудобный разговор.

Ранее ему не раз приходилось общаться с подобным народом, но понять их до конца Блайт так и не сумел. Казалось бы, смерть — уже совсем рядом, тут уж не до наживы, не до золота, задницу бы спасти… так нет, Хай сразу насупился, седые усы встопорщились, глаза взглянули недобро.

— Ну… было дело, ваша светлость.

— Я хочу, — на этот раз в голосе Консула звучала сталь, — чтобы вы, капитан, приказали застелить тканью корму вашего корабля.

— А вы знаете, ваша светлость, сколько стоит рулон кинтарийского шёлка?

— Знаю. Меньше, чем ваша, капитан, посудина.

Ублар Хай некоторое время молчал, словно раздумывая, начать ли спорить, или просто ограничиться попыткой содрать с беглого Консула стоимость ткани, которая несомненно придёт в негодность, соприкоснувшись с давно не драеной, просмоленной палубой. И вдруг ухмыльнулся во всю пасть, обнажив изрядно попорченные временем зубы.

— А и ладно! Эй, ты и ты… живо в трюм, черепахи брюхатые… две штуки шёлка волоките, как раз на корму и хватит.

Через несколько минут палуба «Урагана» стала напоминать будуар южной красавицы, помешанной на морской романтике. Жгуче-алый шёлк (ну ещё бы, корабль ведь в Сур направляется, стало быть, Альянс в числе первых покупателей запланирован) покрыл старые доски воздушной, почти невесомой пеленой. Блайт тут же принялся расхаживать по драгоценной ткани, давая указания матросам расставлять ящики и бочки так, чтобы, не приведи Эмнаур, ни один предмет не касался другого. Затем, убедившись, что всё сделано как надо, опустился на колено возле ближайшей бочки, кривобокой, давно пришедшей в негодность. Хотелось бы знать, зачем капитан таскает с собой этот хлам? На дрова, разве что…

Руки мага двигались в такт льющимся словам, на лбу показались капельки пота. Закончив с бочкой, он сместился к стоящему поблизости сундуку, явно некогда грубо взломанному при помощи топора. Затем настала очередь ещё одной бочки, ящика… Прошло минут сорок, прежде чем Консул тяжело опустился на палубу и смахнул со лба обильно выступившую влагу. Выглядел он неважно — щеки ввалились, дыхание вырывалось из лёгких с заметным хрипом.

Что бы там не говорили теоретики, но во многих заклинаниях стихий замешана изрядная доля Магии Крови… слишком уж выматывает и создание голема, и формирование таких вот ловушек. Одну, две или пять — ещё куда ни шло, но последовательно зачаровать три десятка отнюдь не мелких предметов… Тяжело.

Немного отдышавшись, Консул поднялся, опираясь на твёрдое, словно мореное дерево, плечо Хая. Один из матросов сунулся было ступить на алый шёлк, но Блайт рыкнул с такой злобой, что молодой веснушчатый парень отпрыгнул назад, словно чуть на змею не наступил.

— Капитан, прикажи рулевому держать корабль строго по ветру… нужно, чтобы фрегат шёл за нами, словно буксирным канатом привязанный.

— Чего ж, не понимаю, что ли… — буркнул Хай. — Да только дурная затея… бочки, оно, может, какой сраной лодчонке и повредят, а вот этой громадине…

— Делай, делай, что говорю, — через силу усмехнулся Консул, чувствуя, как постепенно слабость покидает тело.

Чуть заметно пошатываясь, он осторожно, тщательно выверяя каждый шаг, прошел мимо расставленного на алой подстилке барахла и принялся изучать преследователя. Тот был уже довольно близко… пираты обратили внимание на явно богато одетого человека, и с носа «Мизерикорда» ударили арбалеты. Рановато — стрелы не долетели до удирающего «Урагана» шагов двадцать.

— Медлить больше нельзя, — прошептал Консул и повернулся к матросам. — Эй, слушайте меня. Сейчас будете хватать это дерьмо и кидать в воду. По одной! На бочки наложено заклинание, вам оно не повредит, но упаси вас… Эмиал, если хоть щепкой, хоть заусенцем заденете планшир[7]! От вас соплей не останется. Ясно я сказал? Берёте бочку или ящик, поднимаете и бросаете за борт! По моей команде!

Вернувшийся Хай слушал внимательно, затем перехватил несколько брошенных в его сторону вопрошающих взглядов. Может, этот, в чёрном, и маг, но на корабле, согласно древним традициям, командует капитан и только капитан.

— Приготовились!

Крякнув, Хай сам подошел к крайней бочке, подхватил её и замер у фальшборта.

— Кидай!

Бочка полетела вниз, в пенный след за кормой «Урагана». Черпнув воды, она слегка погрузилась, но тут же всплыла, покачиваясь на поверхности и быстро отставая от судна.

— Следующую! Быстрее!

Более всего Консул боялся, что кто-нибудь из матросов споткнется, запутается ногами в шёлке… Тогда песенка «Урагана» будет спета. Но люди проявляли похвальную осторожность — деревянный хлам летел за борт, Хай изрыгал проклятия, швыряя в сторону приближающегося «Мизерикорда» бочонки и сундучки… наконец, палуба очистилась.

— Ну, ваша светлость, и что теперь?

— Ждем.

Первая бочка проплыла мимо фрегата — совсем рядом, багром достать… но пираты явно были не в настроении подбирать добычу… да и видно, что не добыча это, мусор один. Следом проследовал и ящик… Блайт скрипел зубами, но поделать ничего не мог, оставалось только положиться на волю богов, обоих сразу. Может, пираты богам не по душе? Жертвы не приносят, сквернословят, грабят… что Эмиал, что Эмнаур к грабежам относились одинаково плохо. Разве что во время войны — но взятое в бою есть трофей, тут уж о грабеже говорить сложно.

В фальшборт ударила стрела, ударила слабо, на излете. Не опасно. Пока ещё не опасно.

Лишь пятый или шестой предмет — кажется, это был старый бочонок из-под вина — ткнулся в борт фрегата.

Оглушительный треск прорезал воздух. «Мизерикорд», словно получив изрядной силы удар в скулу, клюнул носом, черпая воду здоровенной, в половину человеческого роста, пробоиной. Почти сразу же раздался другой удар, ничуть не слабее — ещё одна дыра в борту, брызги разлетающихся щепок, смешанных с быстро тающими обломками магического камня. Заклинание «молота», некоторое время назад до неузнаваемости изменившее любимый кабинет Блайта, сработало на совесть, разворотив толстенные доски и открыв морской воде путь в трюмы фрегата.

Ловушку нетрудно настроить на цель. Скажем, дотронется человек до обычного с виду камня, и вспухнет огненное облако, прорежет воздух сноп молний, расплющит незваного гостя удар каменного кулака. А не окажись рядом человека — так и будет неприметный булыжник ждать своего часа, пока не иссякнет вложенная в него магия. Сейчас активировать боевое заклинание, упрятанное в податливое дерево, должно было только другое дерево. Безопасно прикоснуться к бочке-ловушке, залить её водой или помочиться в нее, наполнить зерном… но попадись среди зерна хоть щепочка — и скрытая сила выйдет наружу, разрушая всё вокруг.

Третий удар сотряс «Мизерикорд», с плеском обрушился в воду перебитый бушприт…

— Дерьмо!

— Угу, это вы, ваша светлость, верно заметили. Дерьмовое дерьмо!

Взметнувшиеся вверх каменные осколки разворотили не только бушприт, но и посекли часть такелажа… оборванный стаксель[8] накрыл упавший в воду брус серым саваном — и теперь намокшая ткань расталкивала заряженные Блайтом ящики, не подпуская их к бортам. Да и пираты поняли, в чем дело — в смертельно опасные «подарочки» густо полетели стрелы. Стрела не способна повредить заклинанию, но вот её древко делало с ловушкой именно то, что по задумке должен был сделать корпус «Мизерикорда». Два пенных столба воды отметили удачные попадания — и подтвердили правильность идеи.

— Уйти-то мы сейчас, ясное дело, уйдем, — пробормотал не слишком довольный исходом погони Хай. — Да только…

— Капитан, не стоит повторяться, — поморщился Консул. — Я и так всё прекрасно помню.

Если бы на то была его воля, Блайт не стал бы продолжать сражение. Немного чести в том, чтобы заживо сжечь сотню человек, пусть и отъявленных мерзавцев. В том смысле, что сам Ангер, вообще говоря, ничего против костра для корсаров не имел, но — по закону, с приговором и приведением его в исполнение. Долгие годы, проведенные на посту Консула Тайной Стражи давали о себе знать. Видит Эмнаур, не каждой жертве удавалось услышать о допущенных прегрешениях, довольно часто приговор приводился в исполнение под покровом ночи, тихо и эффективно. Но — и это было немаловажно — приговор существовал всегда, как и грехи.

С другой стороны — на борту «Мизерикорда» ведь не невинные овечки, не так ли? Вышел в море за добычей, будь готов, что добыча оскалит зубы и зарычит на хищника. А то и пребольно куснет его. А то и насмерть…

Вскинув руки, Консул одну за другой активировал заготовки. Воздух вспыхнул обжигающим пламенем, стаи алых сгустков врезались в паруса и надстройки фрегата, одержимые одной лишь страстью — жечь, жечь, жечь всё, на что указала воля мага. Паруса полыхнули почти сразу, тут же занялись мачты, огненными змеями тут и там мелькали горящие канаты… Вслед за фаербёрдами полетели огненные шары, не столько добавляя огня — слишком уж слабое заклинание — но внося необходимую неразбериху.

Раздался свист, и здоровенная, с хорошее копьё размером, стрела пробила относительно тонкий фальшборт и пришпилила к мачте зазевавшегося моряка.

— Однако… — буркнул Хай и сплюнул в образовавшуюся дыру. — Говорил я вам, ваше светлость, пираты — бойцы от бога… горят ведь, живьём, засранцы, горят, а всё равно нас достать пытаются.

В его голосе прозвучало заметное уважение. Сам не робкого десятка, капитан умел ценить мужество и у друзей, и у врагов.

Удачный выстрел стал и последним, пламя быстро разрушило промасленные ремни, соединяющие детали катапульт. Да пиратам было и не до стрельбы — потеряв не менее двух или трёх десятков человек, они теперь, что есть силы, боролись за жизнь корабля, заливая пылающее дерево забортной водой. И не без успеха — паруса выгорели полностью, обугленные мачты грозили вот-вот рухнуть под собственным весом, такелаж[9] приказал долго жить — но на палубе местами с огнем уже справились, и надстройки попортило не так чтобы изрядно.

— Разворачивайте «Ураган», капитан Хай, — приказал Блайт. — Вы, кажется, собирались добить фрегат?

— Это… я бы, ваша светлость, с радостью… — лицо Ублара Хая выражало высшую степень сомнения, — да что мы теперь сделать-то можем? Ну, запалите его ещё раз, так потушат же. А парней моих постреляют — вон, их сраные лучники у борта наготове, сами гляньте.

Блайт и сам не знал, что теперь делать. Дистанция удара «каменного молота» невелика, держать одновременно «купол» и пускать в дело боевые заклинания ещё никому не удавалось. Но и оставить всё, как есть, тоже нельзя… будь это не Родан, можно было бы подумать над вариантами, но Хай прав, за свой корабль и своих людей Родан горло перегрызет любому… поэтому, кстати, адмирал и набрал столь значительную силу, корсары следовали за ним с радостью — и удачей адмирал не обижен, и честь блюдет. Да и тайна, окружающая его личность и происхождение, небесполезна — многие считают, что Родан приносит удачу, и готовы идти за ним хоть демону в пасть.

— Кажись, баллисты у них погорели… — Ублар Хай, изучавший дымящийся, местами ещё горящий корабль, опустил зрительную трубу. — Да, как есть погорели. Не швыряться им теперь камнями, якорь мне в…

— Дай-ка, — Блайт выхватил прибор у капитана и прижал его к глазу. Довольно некачественная зрительная труба всё же позволила детально рассмотреть обугленный остов боевой машины… и то, что находилось рядом.

Консул довольно улыбнулся. Что ж, идея заманчивая. Опять-таки, стоит кому-то из корсаров уцелеть, и никому уже такого трюка не провернуть. Но сейчас — почему бы и не попробовать.

— Разворачивайте корабль, капитан. Щиты на борту есть?

— Ну… — протянул Хай, — щиты не щиты, а чем прикрыться найдётся. На абордаж его брать будем?

— Нет. Двоих, со щитами, к рулевому. Двоих — ко мне. Остальным — голов из-за фальшборта не высовывать. Мне нужно, чтобы «Ураган» шёл параллельным курсом… и прошел шагах в тридцати от фрегата. Лучше — ближе.

Некоторое время Хай раздумывал, затем кивнул.

— Сам к штурвалу встану. Ход эти говнюки потеряли, так что будет, как ваша милость пожелает. Только вы… это… сами понимаете, стрелять они будут со всей дури, и лучников у них дохрена.

«Ураган» описал широкий круг и теперь неторопливо, убрав большую часть парусов, догонял изувеченный фрегат. Пиратский корабль тяжело просел на нос, хотя полученные повреждения явно не были фатальными. Если не начнётся шторм, «Мизерикорд» наверняка продержится на плаву достаточно долго, чтобы хоть как-то залатать дыры и добраться доближайшего берега, где можно будет заняться ремонтом. Людей у них хватит, скольких пираты потеряли в огне? Десяток, два? Обожжённых наверняка много, но когда дело доходит до спасения жизни, на ссадины и ожоги можно не обращать внимания.

Если задуманное Блайтом не удастся, пираты получат шанс на спасение — в это время года рассчитывать на приличный шторм в здешних широтах не стоит.

Постепенно фрегат приближался. Свистнули первые стрелы — ещё не слишком точные и не слишком опасные. На палубе «Урагана» было совершенно пусто — по крайней мере, так должно было казаться пиратам. Но морские разбойники были опытными вояками и понимали, что за фальшбортом шхуны наверняка скрывается с десяток стрелков. Их это особо не беспокоило — по меньшей мере, сорок лучников готовились обрушить на смельчака, отважившегося высунуть голову, град стрел.

За штурвалом стоял сам капитан Хай. Рядом пристроились двое дюжих парней, прикрывая хозяина огромными, чуть не в полтора человеческих роста, конструкциями из мореных досок. Подобными, только чуть поменьше размером, щитами пользовались при штурме крепостей — от брошенного со стены валуна, от удара катапульты доски, разумеется, не уберегут, а вот от простых стрелков или, если повезет, тяжёлого стенового арбалета — пожалуй.

Вот первая стрела ударилась в щит. Тот лишь чуть дрогнул, капитан — так и вовсе ухом не повел, вцепившись в штурвал. Сейчас от точности движений Хая зависела судьба и его корабля, и экипажа. Стоит пройти чуть дальше, чем нужно, и этот Блайт, чтоб ему пусто было, не сумеет выполнить свою задумку. Второй круг, потерянное время… Наверняка пираты сейчас чинят свои баллисты, вряд ли огонь успел так уж сильно их повредить.

Ну, а если подойти слишком близко… Кошку с борта фрегата метнут шагов на двадцать, не меньше. Кованую трёх-четырёхлапую кошку, за ней — кусок цепи и смолёный толстый линь, который не в раз перерубишь. Если дотянешься. Только вот лучники с фрегата не дадут парням Ублара Хая и головы поднять. Такую кошку руками далеко не швырнуть, требуется что-то вроде арбалета. Стоит ли надеяться, что арбалет поврежден пламенем? Нет уж, лучше не рисковать.

Блайт стоял на носу корабля и спокойно слушал, как бухают стрелы в толстые доски. Парни, что удерживали щиты, заметно нервничали, подобное дело было им явно в новинку. Ангер остро сожалел, что на «Урагане» нет другого мага — «купол» подошел бы сейчас куда лучше, чем деревяшки… хотя бы потому, что для той идеи, что пришла в голову Ангеру, придётся выглянуть из-за надёжной но, к несчастью, непрозрачной защиты. А одновременно и держать «купол», и реализовывать задуманный план, было выше возможностей Блайта. Придётся рискнуть.

Фрегат был уже совсем близко. Слова насчёт «тридцать шагов или меньше» Хай понял только наполовину, по оценке Блайта, до борта «Мизерикорда» — ровно тридцать шагов. Пора…

— Раздвинуть щиты. Щель в три пальца, — приказал он.

Руки Консула пришли в движение, прозвучали первые слова плетения. Обычно это заклинание используется в куда более спокойной обстановке, но выбирать не приходится. Щит опять вздрогнул — пираты всегда стреляли отменно, а с тридцати шагов попасть в столь массивную цель сумеет и не лучший стрелок.

Кто бы ни командовал стрелками, человек это был, вне всяких сомнений, сообразительный. Пираты оставили в покое рулевого и теперь вокруг Блайта и прижавшихся к щитам матросов непрерывно свистели стрелы, пронизывая паруса, впиваясь в доски. Кто-то из парней Хая, то ли слишком смелый, то ли слишком глупый, высунулся из-за фальшборта и, почти не целясь, разрядил арбалет в сторону фрегата… и тут же завалился на спину, с тонкой стрелой в горле.

Блайт даже не обратил внимания на смерть смельчака. Давно и крепко заученные жесты, намертво впечатанные в память слова. Он считался хорошим магом, не лучшим в Империи, безусловно, но хорошим. Но сейчас ему приходилось тяжело, слишком много сил растрачено, слишком велико расстояние, слишком узкая щель меж толстых, надёжных щитов. Пот заливал глаза, сердце отчаянно билось, давая понять хозяину, что тот переходит допустимые пределы.

Болт, выпущенный из тяжёлого арбалета, всё-таки расколол мореную доску, истратив на это всю свою мощь. Почти всю — того, что осталось, хватило лишь на лёгкий укол, на ранку глубиной в полногтя, не более. Но парень, не ожидавший этой короткой, незначительной боли, дёрнулся, на мгновение утратив контроль над огромным щитом, разжал пальцы. Сооружение с грохотом рухнуло на палубу.

Почти в тот же миг тело парня приняло в себя две стрелы… потом ещё одну… и ещё… Первая ударила в живот, с такого расстояния пробив его насквозь и пришпилив моряка к поручням. Блайт невозмутимо плел заклинание, словно не видя, как вздрагивает широкоплечее тело, закрывающее Консула теперь вместо щита. Одна из стрел пронеслась над плечом Ангера, отточенный наконечник легко вспорол камзол, оставив на коже недлинный порез, сразу же набухший кровью. Маг чуть заметно дрогнул, но плетение продолжалось, неуклонно подходя к концу.

Последний жест.

Последняя фраза.

— Сделано! — выдохнул он, делая шаг в сторону, под прикрытие уцелевшего щита.

А за спинами корсаров шевелилась некогда предназначенная для баллист груда камней. Валуны, один за другим, занимали свои места, слипаясь друг с другом, образуя массивные руки, приплюснутую башку, тяжеловесный торс… Голем вышел не таким уж страшным, груда метательных снарядов могла бы быть и побольше. Ростом всего лишь по плечо среднему человеку, каменный боец в ином месте не оказался бы особо опасным противником. Медлительный, довольно уязвимый перед боевой магией или просто перед ударом булавы, тупой — десяток опытных бойцов живо разнесли бы истукана на щебень.

Но что могли противопоставить голему пираты? Луки, тесаки, ножи… — не самое лучшее оружие против камня. Топоры представляли некоторую опасность для магического создания, но…

Но драться с живыми голем и не собирался. Он неторопливо поднял над головой руки, одна из которых представляла собой то ли молот, то ли дубину, и с силой обрушил их на палубу. Брызнули горелые щепки… после третьего или четвёртого удара палуба подалась, доски разлетелись обломками и голем бестрепетно шагнул в образовавшуюся дыру.

— Я думал, ваш малыш начнёт охотиться на пиратов, — недовольно заметил подошедший к Блайту капитан.

Фрегат уже достаточно отдалился, чтобы можно было не опасаться стрел, однако двое моряков ещё придерживали щиты, прикрывая занявшего своё место рулевого.

— Не получится, — покачал головой Блайт. — Слишком мал. Их вообще редко используют в бою. Проломить строй големы могут, но гоняться за людьми… нет уж, он выберет себе иную цель.

— Какую же? Капитана?

— Нет. Корабль.

Хай поднял зрительную трубу, рассматривая фрегат. Людей на дымящейся палубе не было, видимо, все полезли в трюм, попытаться остановить голема. Да, маг прав, на открытом пространстве корсары могут долго увертываться от неторопливых замахов каменного воина, а вот в тесноте трюма…

Борт фрегата, у самой ватерлинии, вздрогнул, доски вспучились, а затем разлетелись брызгами щепы, в образовавшейся дыре мелькнуло что-то серое, едва различимое — с учётом расстоянии и довольно-таки посредственных стёкол в трубе. Ещё удар, ещё… в пробоину хлынула вода. Теперь Хай прекрасно понимал идею мага — удары каменных кулаков в воде, может, и послабее станут, а вот пиратам теперь до голема никак не добраться, не рыбы, чай, под водой дышать не умеют.

— Начинайте разворот, капитан, — судя по виду мага, победой он был откровенно недоволен. — Скоро фрегат пойдёт ко дну. Теперь дело за вами…

Блайт пошатнулся и буквально повис на вовремя подставленном плече Ублара Хая.

Глава пятая Дилана Танжери, Брон

— Прошу прощения, моя госпожа, к вам посетитель, — слуга склонился перед Диланой, да так и замер в этой неудобной позе, ожидая ответа хозяйки.

— Кто? — она отложила книгу. Отложила с некоторым удовольствием, поскольку автор, явно не обладая настоящим талантом, всё никак не мог увлечь читательницу своим произведением. Но Дилана слишком привыкла доводить любое начатое дело до конца, а потому вот уже который вечер подряд терзала нудный текст в надежде, что может на следующей странице… или через две… или ещё немного подальше начнётся что-нибудь достойное потраченного времени.

Только вот куда его ещё тратить, это время, будь оно проклято.

— Он не назвался, госпожа, — пожаловался слуга, не поднимая головы, — Но на нем латы цветов императорской гвардии.

— Я приму посланца, — кивнула Дилана. — Через полчаса. Ступай.

Когда за слугой закрылась высокая дверь, Дилана подошла к зеркалу. Полированная поверхность отражала изящную фигуру, красивое молодое лицо. Темные волосы уложены в высокую прическу… последняя нуждалась в некоторой правке. Платье из тёмно-красного инталийского шёлка струилось вдоль совершенных линий тела, замечательно гармонируя с цветом волос. Драгоценностей — минимум. Рубиновое колье, длинные серьги с такими же кроваво-красными камнями, несколько перстней. Красный и чёрный, цвета Империи… и, к тому же, любимые цвета леди Диланы Танжери, чей жизненный путь длительное время был неразрывно связан с желаниями и устремлениями царствующей династии.

Лет триста-четыреста назад за одно лишь неправомерное использование этого сочетания, этой изумительной гармонии огня и тьмы, можно было попасть на эшафот. Властители Гурана не любили, когда кто-либо облачался в императорские цвета без должного на то разрешения. Потом очередной наследник престола высказал любовь к более ярким оттенкам, его преемник не счёл нужным что-то менять и традиции постепенно ушли в прошлое. Теперь любой… ну, почти любой мог смешать в своём наряде чёрный с красным, и при этом не вызвать интереса у палачей из Тайной Стражи. Другое дело — форма императорской гвардии, личной стражи Их Величеств на протяжении долгих веков. Здесь законы были жестоки — любой, не состоящий в гвардии, посмевший «примерить» на себя чёрные латы с алым орлом на грудной пластине, чёрный плащ с красной каймой, подлежал казни.

Так что, если слуга не ошибся, это действительно посланник Его Величества. С чем он пожаловал? Принес извещение об окончании опалы?

Дилана аккуратно поправила волосы, с сожалением признавшись самой себе, что звать служанку бессмысленно. Пока дурёху найдут, да пока она поймет, чего именно желает госпожа… а гвардейцы, особенно несущие послание Императора, ждать не любят. Всё придётся делать самой.

Закончив с прической и макияжем, Дилана подошла к своему любимому креслу… некогда любимому — но за последние три года изрядно надоевшему. Как и этот чёрно-красный ковер, эта комната, этот дом, этот Хольм… не то, чтобы её особо тянуло в Брон, но пребывание при дворе означало участие в событиях, тогда как жизнь в Хольме как нельзя лучше характеризовалась словом «прозябание».

Усевшись в кресло и проследив, чтобы складки платья легли так, как подобает, Дилана прикрыла глаза и сквозь тень длинных ресниц принялась наблюдать за дверью. Пока ещё закрытой.

Опала и в самом деле слишком затянулась. Три долгих года — неужели в Империи за это время не нашлось дела для Диланы Танжери? В этом городке неимоверно скучно… Несколько раз местная знать присылала ей приглашения на приёмы и балы, но и там царила провинциальная скука. А потом приглашать перестали — с одной стороны, многие знали, кто такая Дилана Танжери. С другой, они же и понимали, что пребывание бывшей императорской «почти фаворитки» здесь, в Хольме, означает, прежде всего, императорское недовольство… А кто же, в здравом уме, станет сближаться с особой, утратившей приязнь Его Величества?

Одно время приятной отдушиной стали несколько молодых рыцарей, поочередно побывавших в её постели. С любовниками Дилана расставалась без сожаления, как только понимала, что новизна ощущений уже утрачена. Один из этих мужчин почему-то возомнил себе, что после десятка совместно проведенных ночей имеет какие-то права на леди Танжери. И он осмелился эти права предъявить… а, получив отказ, попытался настоять на своём. Силой.

От верных людей Дилана знала, что отец этого молодого дурака, лишившись сына, отправил жалобу самому Императору. В иное время Дилана не поленилась бы навестить папашу, поговорить по душам… сейчас же предпочла просто ждать. Пожалуй, это был правильный выбор — прошение «покарать убийцу» осталось без ответа… Хотя, кто знает? Может, именно этот ответ и прибыл с гонцом в цветах императорской гвардии?

В дверь негромко постучали.

— Войди.

На пороге появился слуга. Получив утвердительный кивок госпожи, он сделал шаг в сторону, освобождая проход, и торжественно объявил:

— Сэр Лайон Дальг, посланец Его Императорского Величества Унгарта Седьмого.

В дверь вошел высокий человек. Чёрные доспехи, алый орел на груди. Длинный плащ, стелющийся по мраморным плиткам пола. На поясе висит тяжёлый меч, с другой стороны — кинжал с крупным рубином в рукояти. Явно не рядовой гвардеец, такой камешек не каждому по карману. Шлем воин, как и подобало, нес на сгибе левой руки.

Дилана придирчиво оглядела гостя — статен, силён… пожалуй, красив. В гвардию отбирали лучших из лучших, и не только исходя из умения владеть оружием. Гвардия должна производить впечатление мощи, но и внешность играла немаловажную роль. Это подручные Юрая Бороха вечно носят свои уродливые металлические маски, гвардия же не скрывала лиц.

Помимо собственной воли, Дилана представила, каков этот мужчина в постели… усмехнулась — мало ли как сложатся дела, возможно, ей предстоит выяснить ответ на этот вопрос. Да, в её жизни довольно давно не было настоящего мужчины, стоит присмотреться к посланцу повнимательнее.

Рыцарь, чеканя шаг, дошел до середины комнаты, остановился, склонил голову.

— Леди Дилана Танжери, я доставил вам повеление Его Императорского Величества. Позвольте вручить?

Может, кому-то из властителей других стран Император и пишет «просто письма», но собственным подданным раздает лишь повеления. Вне зависимости от того, что содержится в письме, это может быть только приказ. Явный или завуалированный, но приказ. В прошлом Дилане не раз доводилось получать подобные указания… более того, иногда ей доводилось исполнять их не лучшим образом, а то и попросту игнорировать, если дело того требовало. Своему «Клинку» Император доверял, прощая некоторые прегрешения и изрядное своеволие. Только вот всё это доверие кончилось три года назад.

Получив разрешение, рыцарь приблизился к хозяйке дома и протянул конверт, скрепленный печатью красного воска.

На извлеченном из конверта листе белоснежной (кто сказал, что в Гуране не приемлют белого цвета) бумаге было начертано лишь несколько цифр. Дата и время.

— Его Величество ничего не приказывал передать на словах? — поинтересовалась Дилана.

— Его Величество приказал сопроводить леди Танжери в Брон… если таково будет желание леди. В противном случае мне надлежит вернуться немедленно.

«Во всяком случае, это не арест, — мысленно усмехнулась Дилана. — Хотя, кто знает, что ждёт меня во дворце. Правда, Император достаточно изучил меня, чтобы понимать — от приглашения я не откажусь.»

Судя по дате в послании, аудиенция назначена через шесть дней. Времени достаточно, чтобы добраться в столицу без особой спешки — но выезжать надо не позднее завтрашнего утра.

— Хорошо, сэр Дальг. Я буду рада, если вы сопроводите меня в этой поездке. Не смутит ли вас, если я предложу проделать путь со мной в карете?

Сама Дилана предпочла бы ехать верхом, но правила приличия требовали благородной даме передвигаться на дальние расстояния вполне определённым способом. Что же касается рыцаря… расчёт был довольно прост — чем меньше этот красавчик устанет за день, тем больше сил у него останется на ночь.

Или эти мысли отразились на лице Диланы, или же подобные предложения адресовались молодому воину достаточно часто и из произнесенных слов он сделал однозначные выводы, но улыбка рыцаря показалась женщине достаточно многообещающей.

— Нисколько, леди.

— Замечательно. В таком случае, встретимся утром, скажем, в середине третьей стражи[10]. Слуги укажут вам покои, где вы сможете отдохнуть. Кроме того, пригашаю вас составить мне компанию за ужином. Думаю, дорога была не слишком легкой, и вам нужно восстановить силы.

— Благодарю, леди. Это честь для меня.

Громыхнув доспехами, рыцарь четко, словно на параде, развернулся и зашагал к двери. Кажется, он уже вполне готов к подвигам, и не столько к ратным, сколько к постельным. Дилана вздохнула — хоть бы посопротивлялся, интереса ради. Она знала, что красива — и по имперским меркам, и по инталийским. Разве что в Кинтаре её сочтут если и не дурнушкой, то отнюдь не красавицей, там предпочитают женщин в теле, с широкими мощными бедрами и большой, желательно — очень большой грудью. Правда, в последнее время вкусы меняются и там. А вот с точки зрения индарца леди Дилана Танжери не выдерживает никакой критики — индарские женщины сплошь приземистые, широкоплечие и сильные, способные нести тяготы войны наравне со своими мужьями. Седьмая-восьмая часть любого из знаменитых индарских «клиньев» — женщины, и в бою они мало чем уступают мужчинам.

«Зато индарцам не приходится таскать за собой обозы с маркитантками», — усмехнулась Дилана.

Она поднялась с кресла и вздохнула. Отъезд… давно ожидаемый — но от этого ничуть не менее неожиданный. Надо отдать десятки распоряжений, решить, кто из слуг будет её сопровождать, подобрать наряды, драгоценности, оружие, проследить за укладкой багажа. Написать пару писем. Посетить Храм Эмнаура… Столько хлопот…

Императорский замок производил странное впечатление. Огромные, лишь слегка отёсанные валуны, из которых были сложены стены древнего строения — говорят, возводили его всего лишь сотню лет спустя после Разлома — создавали ощущение неодолимой мощи, неподвластной ни времени, ни человеческой воле. Замок олицетворял собой незыблемость императорской власти и, следовало признать, ни разу не подвёл своих обитателей. За прошедшие века бывало всякое — иных Императоров находили в собственных покоях с кинжалом в боку, или с пеной на губах от принятого, по неосторожности, смертельного яда. Бывало, что Император покидал замок живым и полным сил — а возвращался хладным трупом на золоченых носилках, укрытый чёрно-алым стягом. Бывало, уходил в чертоги Эмнаура мирно и тихо, засыпая на широкой постели и уже не возвращаясь в суетный мир. Но как бы не происходила смена власти — одно оставалось неизменным. Враг ни разу не сумел штурмом взять эти седые стены, ворваться сквозь потоки крови, звон стали и сполохи боевых заклинаний.

Это место многие называли дворцом. Наверное, правильно — ведь властитель могучего Гурана должен обитать именно во дворце, богатом и роскошном, способном внушить уважение, трепет, зависть. Но слова мало что способны изменить… Тот, кто возводил эти стены, кто планировал узкие переходы и залы думал, в первую очередь, о защите. Это был замок, могучее военное сооружение, сосредоточение силы и власти.

Вечный Брон. Вечный замок. Вечная власть Императора.

Сейчас здесь было тихо… как обычно. Его Величество не особо привечал любителей пышных празднеств, балов или шумных пиров, сопровождавшихся песнями менестрелей, хвалебными здравицами, завуалированными (или открытыми) оскорблениями и огромным количеством вина. Император любил тишину… неподвижными изваяниями стоят гвардейцы, неслышными тенями скользят по полутемным коридорам слуги. Здесь рады сумраку, здесь не любят белого цвета.

Огромный воин в тяжёлых латах (не слишком подходящая экипировка для стража, но впечатление, безусловно, производит) лишь мельком взглянул на надломленную императорскую печать, так же коротко бросил взгляд на гостью и сделал шаг в сторону, открывая проход.

— Где я могу найти Его Величество?

— Он ожидает вас в Синем кабинете, леди.

Ничего более страж объяснять не собирался, и уж точно не планировал выделить леди провожатого. Если подумать — неплохой знак, знак доверия. Немного найдётся тех, кому разрешен свободный проход по императорскому дворцу. Гвардия, слуги, Юрай Борох, два-три десятка вельмож, особо приближенных к трону. Для остальных наличие сопровождающего было обязательным и, говоря откровенно, несколько оскорбительным условием.

Дилана неторопливо шествовала под сводчатыми потолками узких коридоров, слабо освещённых редкими факелами в массивных бронзовых подставках. Тоже — традиция, мало кто сейчас использует коптящие, дурно пахнущие факелы. Масляные светильники куда ярче, да и менять масло приходится реже. Но волшебница готова была признать — если убрать эти чадящие факелы, замок-дворец станет немножко другим.

Длинный алый шлейф платья стелился по каменным плитам пола, неровным, выщербленным тысячами, десятками тысяч шагов. Этим путем ходили разные люди. Одни шли к славе, другие — к богатству, третьи… третьи шли, и уже никогда не возвращались назад. В императорском замке есть немало путей, но для тех, кто вызвал гнев властителя, все эти пути, в конечном итоге, ведут в одну сторону — к подземным казематам. Дилана ощутила, как холодок пробежал по спине, как шевельнулись волосы в тщательно уложенной прическе, как дрогнули пальцы, затянутые в алые шёлковые перчатки.

Ей не раз приходилось бывать в этом дворце — но каждое посещение вызывало лёгкий приступ страха, хотелось поскорее покинуть древние стены, выйти под чистое небо, подальше от давящего камня. Дилана раздраженно прикусила губу — не хватало предстать перед Его Величеством дрожащей, потной от страха мышью. Никому на свете она не признавалась, насколько гнетущее впечатление производит на неё сердце Империи. Никому… даже самой себе.

Синий кабинет не относился к числу мест, где часто происходили встречи Императора и его гостей. Маленькая комната, отделанная тяжёлым синим бархатом, большой стол, несколько кресел, неизменный камин. В замке всегда довольно прохладно, и пылающий огонь с заметным трудом отгоняет промозглую сырость. Но если Брон — сердце Империи, а дворец — сердце столицы, то это кабинет, вне всяких сомнений, сердце замка. Самая старая его часть…

Двое гвардейцев замерли у невысокой двери. Черненые кольчуги, длинные плащи. Короткие клинки, удобные на случай драки в узких переходах. Сквозь прорези опущенных забрал смотрят внимательные, настороженные глаза.

— Его Величество ждёт вас, леди, — слова прозвучали ещё до того, как Дилана успела предъявить распечатанное приглашение.

Она вошла в кабинет. Здесь всё оставалось таким же, каким было пять лет назад… да, пять лет прошло с тех пор, как она, Дилана Танжери, в последний раз переступала этот порог. Ничего не изменилось — кроме самого владельца кабинета.

Его Величество Император Унгарт Седьмой развалился в кресле, спиной к двери, и разглядывал потрескивающие от огня поленья, распространявшие запах дыма… и ещё какой-то аромат, приятный, необычный.

— Сандал, — пояснил он, не оборачиваясь. — Люблю этот запах. Ты не стесняйся, проходи. Хочешь вина?

— Почту за честь, Ваше Величество, — Дилана присела в реверансе, ничуть не беспокоясь, что Унгарт не смотрит в её сторону.

— Можно без церемоний, — буркнул он. — В моем окружении достаточно умельцев отвешивать поклоны, жаль, кроме этого ничего толком не могут. Садись… и мне налей.

Некоторое время они сидели молча. Дилана маленькими глотками смаковала густое красное вино, вполне достойное стола Императора, хозяин кабинета почти не притронулся к кубку, продолжая застывшим взглядом смотреть на огонь. Его Величество порядком сдал — сейчас он выглядел много старше своих пятидесяти трёх лет. Некогда чёрные волосы истинного гуранца сейчас сплошь затянула серебристая дымка седины. Дилана не сомневалась, что внешние признаки старости обманчивы, целители Триумвирата обеспечат властителю долгую жизнь и здоровье. Так что все эти проявившиеся морщины, опущенные плечи, склоненная голова — скорее признаки усталости, чем немощи.

— Как дорога?

— Благодарю вас, Ваше Величество, дорога была легка.

— Помнится, я разрешал тебе называть меня по имени, когда мы наедине, — желчно заметил Император. — Или память коротка?

— Просто много времени прошло, Унгарт, — усмехнулась Дилана, понимая, что продолжение официоза вызовет раздражение у властителя. — Милость Его Величества часто бывает недолговечна. Скажем, Сюрт Ви мог бы подтвердить мои слова… но не подтвердит.

— К чему эта шпилька? — ухмыльнулся Император. — Можно подумать, ты сожалеешь о кончине этого ублюдка. Изрядная доля отпрысков знатных родов Брона очень напоминают мне генерала… видит Эмнаур, я предупреждал его. Кстати, неужели он не пытался затащить тебя в постель?

— Представьте себе, нет.

— Хм? Пожалуй, он был умнее, чем я предполагал, — пожал плечами Император и, промедлив мгновение, добавил: — может, я и поторопился. Впрочем, дело, как ты понимаешь, отнюдь не в любовных похождениях Сюрта. Интересы Империи… хотя есть у меня подозрение, что обвинение генерала во всех смертных грехах не состоялось бы без некоторой помощи одной известной особы.

Дилана промолчала. Её натянутые отношение с генералом вряд ли были тайной для Императора. Да, на плаху Сюрт Ви взошёл не без её участия, но видит Эмнаур, Империи это должно было пойти только на пользу. Этот ловелас никогда не был хорошим полководцем… если бы в обвинениях не содержалось, по меньшей мере, девять десятых истины, казни он наверняка избежал бы.

— Вся беда некоторых моих придворных в том, что они не понимают, когда нужно перестать попадаться мне на глаза, — без тени насмешки заметил Император. — Не чувствуют нужного момента. Ты вот не ошиблась… знаешь, Ди, тогда, после обнародования Ультиматума Зорана… тебе и в самом деле не стоило мелькать во дворце. Я редко жалею о принятых решениях, но твоя головка слишком очаровательна, чтобы кататься по эшафоту после удара меча.

Волшебница, достаточно хорошо изучившая Императора, по-прежнему хранила молчание. Он сам скажет, что считает нужным — как правило, Его Величеству требовались не собеседники, а слушатели. Это не относилось к военным советам, к переговорам, к решению государственных задач — в серьёзных вопросах Император не гнушался выслушать мнение подданных. Хотя окончательное решение обычно принимал сам. Но, время от времени, ему необходимо было просто поговорить, ни о чём… оформить свои мысли в слова для молчаливого гостя. Иногда таким гостем становилась леди Дилана Танжери, не пожелавшая исполнять роль наложницы, но вполне согласная со сложившимся положением.

— Интересуешься, чем я был недоволен?

Взгляд Диланы явно свидетельствовал, что этот вопрос ей чрезвычайно интересен.

— Всё просто, Ди. Всё очень просто. Ты когда-нибудь задумывалась о том смысле, что вкладывается в понятие «карающей руки»? Той, что выбита на некогда полученном тобой медальоне?

— Это знак доверия Императора, — тихо прошептала волшебница.

— Да, верно. Доверие, которое нельзя обманывать. Но одна женщина, которой это доверие было оказано, повела себя довольно странно. Она бросила имперские силы на чашу весов личной мести.

Сказать было нечего. Этот разговор Дилана представляла себе десятки раз, и редко когда выстроенная нить витиеватых фраз, коротких реплик и многозначительных пауз приводила к доброму финалу. Как правило, в её воображении беседа заканчивалась весьма печально для леди Танжери. Император, если того желал, мог выглядеть добродушно, но он никогда не был добродушным. Мягкую, отеческую речь в любой момент может сменить резкий приказ, а то и просто жест — и только что, казалось, обратившиеся в камень, стражи уже заламывают несчастному руки за спину, чтобы отвести его в подземелья, откуда уже не будет возврата.

— Я знаю, что такое желание отомстить, — Император говорил тихо, задумчиво, не обвиняя и не угрожая. — Клянусь благоволением Эмнаура, есть немало людей, свершение мести которым я посчитал бы великой радостью для себя. Но долг часто велит мне мирно беседовать с этими людьми, угощать их за своим столом, подписывать бумаги… знаешь, Ди, бывает так, что договорённости куда более выгодны для этих людей, чем для меня. Но выгода эта сиюминутна. Каждый раз, наступая на горло желанию отомстить, я понимаю, что делаю это на благо Империи.

— Я виновата…

— Это я знаю. Видишь ли, твой ум помог взять Шиммель практически без боя. Не слишком достойные методы, признаю — захват крепости не добавил чести имперской армии, но сберёг воинов для более важных дел. Кстати, тебе имя Тайрон Гвалм о чём-нибудь говорит?

— Да… Унгарт, — после полученной отповеди обращаться к Императору по имени было нелегко, но волшебница не сомневалась, что это попросту ещё одно испытание, проверка её умения удержать себя в руках. — Полковнику Тайрону Гвалму было поручено осадить и захватить Шиммель.

— Что он и сделал. С твоей помощью. Правда, вот странно… после окончания войны полковник повесился. Весьма позорная смерть для дворянина, не так ли?

Дилана скрипнула зубами. Да, Гвалм был дураком и бабником, дерьмовым командиром и изрядным трусом. Но некое представление о чести он сохранил. Нельзя сказать, что она жалела о том ультиматуме, что три года назад высказала арЛорену. Весь её опыт, все одержанные победы — и в схватке, и в интриге, и в постели — давно убедили её в одной простой истине. На войне нет и не может быть правил. Если будешь проявлять неуместное благородство — поражение неизбежно. Не бывает чистой и честной войны, это — не дуэль. Быть может, тогда, у крепостных стен Шиммеля, она выглядела в глазах обеих враждующих сторон настоящим чудовищем, но… но несокрушимая крепость пала, и заплачено за эту победу лишь несколькими жалкими жизнями простолюдинок и их сопливых отпрысков. Сама Дилана назвала бы это блестяще проведенной операцией. Гвалм решил иначе, старательно цепляясь за те условности, которые принято называть «порядочностью» и «честью». Что ж, его выбор стоит уважать.

— Итак, — продолжал Император, — благодаря твоей идее Шиммель пал. Это было большой удачей. Но потом всё изменилось… ради глупой и несвоевременной мести ты разворошила этот муравейник до такой степени, что полки Ульмира застряли на севере Инталии почти на месяц, наводя порядок. Как думаешь, не нужней ли были эти солдаты у стен Торнгарта? Оправдана ли потеря боевой галеры?

Дилана опустила глаза. А что тут ответишь? Таша Рейвен и в самом деле не представляла собой цели, достойной усилий имперских войск. Сбежала… подумаешь, ну и сбежала. Поддавшись порыву, Дилана навлекла на себя неудовольствие Императора, но если бы погоня и завершилась успехом, если бы эта орденская стерва попалась в её сети, что это изменило бы? Да ничего.

— Ну что ж, — Император отставил почти нетронутый кубок. — Надеюсь, Ди, урок ты усвоила. Я желаю, чтобы в будущем ты больше думала о точном следовании моим приказам и о благе Гурана, а не о личных интересах. «Карающая рука» дает немало привилегий, но накладывает и обязательства, помни об этом. Теперь поговорим о деле.

Он замолчал, в то время как Дилана ощутила — впервые за эти три года — как валится с плеч плотно угнездившийся там камень. Всё это время и, в особенности, последние часы она подспудно ожидала фразы «за проступки надо отвечать». Проступки и прегрешения перед троном могли быть разными, а вот ответственность за них особыми изысками не отличалась. Его Величество редко проявлял несвойственное гуранским владыкам милосердие, оставляя ослушников на свободе. Жизнь подарить мог — но лишь затем, чтобы рано или поздно провинившийся начал сам молить о смерти.

— Хочу сообщить новость, которая, думаю, тебя заинтересует. Один твой старый знакомец объявился. Блайт.

Рука Диланы чуть заметно дрогнула. Не настолько, чтобы расплескать вино, но достаточно, чтобы вызвать понимающую ухмылку на губах Императора.

— Где?

— В Кинтаре, как мы и предполагали. К сожалению, Совет Граждан, будь они неладны, не позволил нам своевременно прочесать юг частым гребнем, к тому же найти опытного мага, заботящегося о своей безопасности, не так легко. Во всяком случае, Дуккерт, нынешний Консул, в этом деле не преуспел.

— Кто же обнаружил Блайта?

— Инталийцы, — Император скривился, словно одна эта мысль вызывала у него зубную боль. — А точнее, ищейки арГеммита. Старый хрыч спит и видит, как бы добраться до всех тех тайн, что сокрыты у Блайта в голове.

Он снова помолчал, затем тихо заметил:

— Запомни, девочка, в жизни властителя должны быть либо верные слуги, либо мертвые слуги. Нет ничего хуже «бывшего» слуги — он слишком много знает и, как правило, склонен к тому самому чувству мести, о котором мы с тобой говорили. АрГеммит достаточно умен, чтобы сыграть на этой струне… привлечь Блайта на свою сторону — уговорами или мирскими благами, не без этого, но главным козырем станет возможность больно пнуть Империю вообще и меня в частности. Думаешь, наш Ангер захочет остаться в стороне?

Дилана как раз считала, что уж Блайт, с его врожденной осторожностью и недоверием к «очевидным» решениям, постарается держаться как можно дальше и от Инталии, и от Гурана… По всей видимости, Его Величество придерживался иного мнения.

— Не знаю, — она постаралась ответить нейтральным тоном.

Нехитрая уловка не обманула собеседника.

— Судя по этой очень короткой фразе, на самом деле ты считаешь, что Блайт попытается прятаться и дальше. Не исключаю, что ты права — последние три года он делал это довольно успешно. Но, скажем так, отдельные мои слуги… да, да, верные, но глупые и уже, — он выделил интонацией это «уже» и Дилана вновь ощутила, как по коже пробежала волна холода, — мертвые слуги решили, что голова мятежного Консула, а то и весь он целиком, доставят мне удовольствие.

— Это не так?

— Скажем, я ничего не имею против зрелища Ангера Блайта верхом на колу на Площади Правосудия. Но это должно было бы произойти в нужное время. Сейчас время не самое подходящее. Если бы его поймали в первые месяцы после побега, казнь принесла бы Империи пользу. Сейчас — не уверен. Но речь не об этом. Я отдал вполне вразумительный приказ — наблюдать и только наблюдать. Но увы, кто-то проявил инициативу.

— Его попытались захватить? Думаю, вашим бывшим слугам это стоило дорого, — не удержалась от язвительной реплики Дилана, с некоторым опозданием сообразив, что этим наступает властителю на больную мозоль.

— Да, Тайная Стража потеряла некоторое количество не самых худших бойцов. Но это, как ты понимаешь, меня беспокоит мало. Хуже другое — Блайт понял, что его спокойное пребывание в Кинтаре под угрозой, и исчез.

— Ваше… гм… Унгарт, а как вы узнали о том, что арГеммит обнаружил мятежника?

— В его окружении есть верные нам люди.

В голосе Императора слышалась плохо скрытая насмешка. Дилане не потребовалось много времени, чтобы понять намек.

— Метиус арГеммит достаточно опытен, чтобы сохранить столь значительную тайну. Уверена, что эти сведения достигли ушей ваших шпионов в полном соответствии с желаниями Вершителя.

— И я так думаю, — спокойно кивнул Император. — Сведения предназначались для одной цели — спугнуть Блайта с насиженного места, причём сделать это руками имперцев. К сожалению, арГеммит своего добился, благодаря тупости исполнителей. Определённо, Дуккерт утратил способность правильно расставлять приоритеты. Желание служить и желание выслужиться, знаешь ли, не одно и то же. У Дуккерта слишком много второго — это мешает первому.

— Значит, Консул снова в бегах…

Дилана и сама не заметила, что поименовала Блайта уже не принадлежавшим тому званием. Как-то так получалось, что она всё время думала об Ангере исключительно как о Консуле Тайной Стражи, человеке, в чьих руках сосредоточены сила, власть и деньги, пусть и уступающие возможностям Императора или Триумвирата, но достаточные, чтобы с ними считаться. Блайт был сильным противником, и не стоило сомневаться, что и в изгнании он сумел сохранить изрядную толику влияния на события.

— Итак, Блайт снова ищет тихую пристань, но если в прошлый раз это был просто беглец, то сейчас мы имеем беглеца раздосадованного, возможно, жаждущего отмщения. Куда он может податься? Выбор не так уж велик — ни корсары, ни Индар его не примут. В памяти первых свежи действия Тайной Стражи, вторые сейчас слишком озабочены новой для себя ролью миротворцев, чтобы провоцировать конфликты. В Индаре Блайта схватят, выпотрошат все знания, какими он только располагает, после чего мой бывший Консул бесследно исчезнет.

— Тимрет?

— Этот вариант возможен только в том случае, если Блайт решит продолжить своё отшельничество. Но, признаться, земли герцога подходят в качестве укрытия далеко не идеально. Людей там немного, новое лицо привлечет внимание, а Сивер, несмотря на внешнее благодушие, та ещё лиса. Он здорово умеет… скажем так, выбирать. Выбирать, на чьей стороне оказаться. Подозреваю, что в сложившейся ситуации он предпочтет занять сторону Инталии — следовательно, обосновавшись в его землях, Блайт окажется под неусыпным надзором людей арГеммита.

— Он этого не понимает?

— Прекрасно понимает. Поэтому выбора у нашего бывшего слуги не так много. Либо попытаться затеряться на просторах Инталии, изменив лицо и ведя себя тише воды ниже травы, либо пойти ва-банк, предложив свои услуги напрямую Вершителю, постаравшись выторговать побольше.

— Слишком очевидно… — без энтузиазма протянула Дилана. — Слишком. Блайт никогда не был склонен к простым решениям, особенно к тем, к которым его старательно подталкивают. А может он демонстративно остаться в Кинтаре? Этот клочок земли невелик, но, при желании, укрытие там найдётся.

— Исключать подобное нельзя. Но Блайта видели в порту… он поднялся на корабль. Знакомо тебе имя Ублара Хая?

От злости Дилана заскрипела зубами… проклятье Эмнаура, ну почему на её пути всё время становятся одни и те же люди? Мелкие, незначительные… но оса мала, зато способна очень больно ужалить. Так и этот старый пердун — ему бы давно покоиться на дне среди водорослей, так нет же, всё ещё болтается в море, попутно создавая проблемы.

— Его не попытались догнать?

— В это время в порту Кинта Северного не нашлось подходящей галеры… — Унгарт сделал многозначительную паузу и добавил насмешливо, — как не нашлось и доверенного лица Императора, способного силой подчинить себе какого-нибудь капитана. И слава Эмнауру, что не нашлось, только воплей Совета о кознях имперцев мне сейчас и не хватало.

— Что я должна сделать?

Идеи насчёт предстоящего задания у Диланы уже были. Каждый Консул, просто по роду деятельности, представляет собой сосредоточение массы имперских тайн, и сильные мира сего не пожалеют ни золота, ни жизней… хм… своих верных слуг, чтобы приобщиться к этой коллекции. За всю историю Тайной Стражи было лишь два случая, когда Консул мирно окончил свои дни в мягкой постели, обычно отставка (а рано или поздно человек, знающий слишком много, переставал устраивать Императора) сопровождалась либо смертью, либо исчезновением. Последнее означало то же самое, только без следов и доказательств.

Так что, Блайт обречён. Строя планы мести, Дилана редко заставляла жертву страдать, в конце концов, зрелище корчащегося от боли человека мало кому доставляет удовольствие. Куда интереснее нанести быстрый и неотвратимый удар в тот момент, когда жертва этого менее всего ожидает. Вот для Таши Рейвен следовало бы сделать исключение… хотя бы час страданий за каждый год, проведенный Диланой в смертельно скучном Хольме.

— Ты поедешь в Инталию.

Напоминать о том, что подобная поездка сопряжена, мягко сказать, с серьёзной опасностью, Дилана не стала. Император понимает — но раз посылает её, значит уверен, что никто не справится лучше.

— Ты найдешь Блайта. И поговоришь с ним. Очень мирно, очень вежливо. Ты скажешь ему, что Империя, в моём лице, приносит извинения за имевшие место в прошлом недоразумения, и предлагает занять подобающее Ангеру Блайту место. Во главе Тайной Стражи.

Некоторое время Унгарт наслаждался видом совершенно опешившей собеседницы, затем снизошел до пояснений.

— Как ты знаешь, обычно Император ни у кого не просит прощения. Принято считать, что Его Величество непогрешим, а его указания, пусть и вызывающие недоумение подданных, направлены исключительно на благо Империи, не сейчас, так в будущем. И это очень верно. Сейчас — время именно такого решения. Пару лет назад Блайт был мне нужен на эшафоте, сейчас — в другой ипостаси.

Кое о чём Унгарт не собирался рассказывать гостье. И не потому, что не доверял ей… трёхлетняя опала не была нацелена на наказание своевольной леди Танжери, куда важнее было убрать её подальше из Брона, пока не улягутся волнения, вызванные столь плачевным окончанием почти победоносной войны. Когда активно рубят головы, меч палача иногда задевает и тех, кого следовало бы сохранить — Император вполне мог представить себе ситуацию, когда выбора попросту не окажется. Или послать Ди на казнь, или проявить неуместное мягкосердечие, способное повредить… да, да, тому самому благу Империи. На протяжении многих лет Дилана Танжери была надёжным и очень эффективным инструментом в руках Унгарта, властитель не собирался отказываться от её услуг — а потому ясно дал понять, что присутствие леди в Броне крайне… смертельно нежелательно.

Бунтовщиков удалось более или менее утихомирить, но проблемы на этом не закончились. Их даже прибавилось — чего стоит один лишь Ульфандер Зоран, вообразивший себя хранителем мира и спокойствия на всём Эммере. В понимании старого Комтура, истинный мир можно создать только мечом и изрядной долей крови… в этом, допустим, Унгарт был вполне согласен с предводителем Круга Рыцарей Индара, но стоять у руля процесса всеобщего умиротворения предпочел бы сам. Вне всяких сомнений, той же точки зрения придерживался и Святитель Верлон. Да и Кинтара никак не успокоится, время от времени вспоминая свои былые притязания на мировое господство. Поскольку угроза войны на ближайшее время отсутствует, бои ведутся в тени, путем интриг, шпионов, заговоров и прочих развлечений мирного времени. Нынешний глава Тайной Стражи старателен и, в какой-то мере, подаёт надежды, но до Блайта емудалеко.

Обвинения Бороха в отношении Ангера, как обычно, имеют под собой вполне реальную основу — вряд ли Верховный Жрец унизился бы до прямой и откровенной лжи. Другое дело, что вокруг этой основы нагромождена масса подтасованных фактов, необоснованных гипотез, многозначительных умолчаний и простой клеветы. Расчёт Бороха прост и очевиден — выпотрошить память Блайта под действием «оков», а там уж поводов для обвинения найдётся достаточно. Ангер это понял и сбежал — много ли толку в том, что обвинения будут опровергнуты на допросе, если всплывут иные, уже неоспоримые факты.

Проигнорировать обвинения Бороха было невозможно, и Император без особой охоты вынужден был отдать Консула на заклание. Казалось бы, побег Блайта должен был вызвать бешенство у Его Величества, и Борох, несомненно, ожидал именно такой реакции. Но её не последовало. Зато именно сейчас Блайта можно использовать с максимальной эффективностью. Год, два, пять… а потом Дуккерт заматереет, наберётся опыта, и некогда вынесенный приговор Блайту можно будет привести в исполнение. Только на этот раз без ошибок.

Унгарт скрипнул зубами… кто бы мог подумать, что старый Шабер, верой и правдой служивший трону чуть ли не с детства, вдруг отправится искать встречи с Консулом? Юрай требовал допроса, он желал узнать о каждом слове, каждом взгляде, каждом вздохе той встречи, но Унгарт просто подошел к старому слуге и ткнул того кинжалом в сердце, сам до конца не понимая причин подобного милосердия. И ничего не стал объяснять оторопевшему Верховному Жрецу — просто позвал слуг и приказал достойно похоронить Шабера.

Кстати, в последнее время Борох как-то слишком осмелел… было бы неплохо поискать возможность напомнить кое-кому, что Триумвират существует лишь до тех пор, пока поддерживает политику Империи, не пытаясь делать её. Но это задание — не для Ди, тут больше подойдут люди Старшего Брата, которому возможность насолить Безликим, да ещё безнаказанно, доставит массу удовольствия.

— А если Блайт откажется?

Унгарт пожал плечами.

— Постарайся быть поубедительнее.

— И всё же?

Император нахмурился.

— В этом случае, разумеется, он должен умереть. Только, Ди, имей в виду… только в том случае, если он действительно откажется. Поверь, я найду возможность проверить истинность твоих слов. И ещё. Если Блайту придётся умереть, то я хочу, чтобы за этой смертью не было видно руки Империи. Лучше всего, если инталийцы найдут некие доказательства причастности к убийству Круга Рыцарей. И, при этом, не следует давать арГеммиту повод официально обвинить Индар. То есть, полная уверенность с одной стороны, и отсутствие улик — с другой.

Дилана медленно кивнула, уже прикидывая, как именно организовать покушение. Она не разделяла надежд Императора на возвращение Блайта. Не тот человек бывший Консул, чтобы поверить в прощение, скорее, увидит в этом ловушку — а, зная Унгарта, можно с уверенностью предположить, что ловушка здесь имеет место.

— Я поеду одна?

— Делай всё, что сочтешь нужным. Деньги, люди… если очень захочешь, можешь утопить ещё одну галеру, лишь бы польза была. Но перед тем, как ты отправишься в Инталию, необходимо выполнить ещё одно поручение. Для тебя — несложное…

Если древний императорский замок наводил страх одним своим внешним видом, то другие здания Брона производили разное впечатление. Некоторые строились в полном соответствии с возвышающейся над городом цитаделью — серый камень, суровые линии, никаких украшений и прочих излишеств. Каждое окно — бойница, каждый вход — ловушка. Толстые стены, надёжная крыша, глубокие темные подземелья. Но были и другие — то ли их строителям не было чуждо чувство прекрасного, то ли хозяева пытались как-то выделиться на общем угрюмом фоне вечного города, но местами в Броне встречались здания, куда больше соответствующие понятию дворца. Белый, зеленоватый или розовый мрамор, огромные окна с искусными витражами, статуи и (поистине, редкость в столице) небольшие парки, радующие глаза гостей города сочной зеленью и яркими цветами. Именно гостей — местные жители к подобным изыскам относились без одобрения. Оно и понятно — если сам император предпочитает дом-твердыню, не дело его слугам, пусть и высокопоставленным, поступать иначе.

Артам Седрумм жил в этом великолепном полуособняке-полудворце отнюдь не потому, что питал нездоровую тягу к роскоши и богатству. Вернее, богатство генерала, уже больше двадцати лет командующего может и не самыми лучшими, но достаточно важными войсками Империи, весьма интересовало. Золото дает власть, золото открывает любые… ну, почти любые двери. Ну а дом… так ли уж важно, как выглядит крыша над головой, если пользуешься ею достаточно редко. Большую часть жизни Седрумм провел в войсках, тренируя лёгкую кавалерию, неспособную вести серьёзный бой с латной конницей Ордена или с ощетинившейся копьями тяжёлой индарской пехотой, зато как нельзя лучше подходящей для преследования разбитого врага. Кто гибнет в битве? В первую очередь те, кому приходится принимать на себя первый удар, останавливая стремительный разбег конной лавы. Или же взламывать вражеский строй, страшный своей монолитностью, окружённый стальными жалами, укрытый массивными щитами. Ну, а когда герои с честью полягут на поле боя — настанет черёд лёгкой кавалерии. Догнать, изрубить…

Поэтому Седрумм свои полки оберегал и любил. А потому и в столице бывал не так уж часто, предпочитая объезжать места дислокации доверенных ему полков, проверяя выучку кавалеристов.

Минувшая кампания не слишком проредила их число. Единственное серьёзное сражение, данное Орденом, окончилось, вопреки прогнозам самовлюбленного Сюрта Ви (пусть нерадостным будет его встреча с Эмнауром), не паническим бегством инталийских полков, а грамотным, к тому же совершенно неожиданным отступлением. А под стенами Торнгарта для лёгкой конницы и вовсе не нашлось дела — не считать же участием в боевых действиях патрулирование окрестностей и сопровождение обозов с провизией. Отправлять своих молодцов на осаду Шиммеля генерал не стал… о, боги, кто ж знал, что этот глупец арЛорен купится на провокацию императорской подстилки Танжери и уйдёт из крепости! Вся слава досталась скотине Ульмиру, положившему в стычке с жалкими двумя сотнями инталийцев чуть ли не в полтора раза больше имперских вояк. Поголовное истребление полка арЛорена — слабая компенсация, истинный военный специалист счёл бы это «победу» скорее поражением. Но — такова политика. Ульмир объявлен гениальным тактиком, разгром крошечного отряда арЛорена — «определяющей победой». В этой проклятой войне Империи требовались герои — а то, что жизненно важно для Империи, она, как правило, находит.

Когда к Торнгарту приблизился сброд, словно бы в насмешку названный инталийской армией, да ещё под руководством этого придворного шаркуна Мирата арДамала, неспособного, по мнению Седрумма, управиться и с сотней, генерал воспрянул духом. Отребье, собранное с миру по нитке, несомненно, разбежится под ударом индарских клиньев и тяжёлой конницы, и вот тогда придёт его черёд. Его мальчики будут преследовать удирающих во все лопатки инталийцев хоть до моря, вырезав их подчистую.

И тут вылез Зоран с его Ультиматумом. Проклятье.

Вернувшись в Империю, Седрумм некоторое время старался не попадаться Его Величеству на глаза без особой нужды. Судьба ублюдка Сюрта Ви, посмевшего обвинить Унгарта в проигранной кампании (ну, если война не выиграна, стало быть, проиграна, что бы там не говорилось про мирные договоры), ясно дала Седрумму понять — раз в ближайшее время не предвидится полномасштабных боевых действий, то и ценность генералитета существенно снижается. Другое дело, что казнь Ви могла иметь под собой и другую подоплёку, в конце концов, обвинение Императора — лишь слухи, никто при том разговоре не присутствовал, да и неизвестно, был ли разговор вообще. Официально озвученное обвинение для того года было вполне традиционным и ожидаемым. Заговор против Короны, измена и так далее. Неоригинально, но вполне достаточно, чтобы отправить человека на плаху. Хорошо хоть, под меч палача, иным из «заговорщиков» участь досталась куда хуже.

Прошел, год, второй… Седрумм успокоился, понимая, что волнения, вызванные бесславным окончанием войны, улеглись. Снова стал появляться при дворе не по приглашению Его Величества, а так… чтобы быть на виду. В конце концов, тяжёлая кавалерия порядком потрёпана и, фактически, обезглавлена, латная пехота Ульмира, лишившись индарских клиньев, уже не столь грозна, а полки Седрумма полностью боеспособны и готовы… да к чему угодно готовы.

Со временем мысль о том, что он, генерал Артам Седрумм, в настоящее время располагает единственной по-настоящему серьёзной силой в Империи, прочно угнездилась в голове. К тому же в окружении генерала появились новые лица, их речи доставляли падкому на лесть полководцу изрядное удовольствие. Постепенно похвалы стали звучать чуть реже, зато появились намёки, сперва тщательно завуалированные, затем всё более и более прозрачные.

Нельзя сказать, что генерала не посещал страх. В Империи даже думать о заговоре было опасно — Тайная Стража не дремала, хотя сейчас действовала и не так эффективно, как при Консуле Блайте. Многие стены имеют уши, слова, сказанные не в том месте и не в то время вполне могут привести к печальному концу. Окажись на месте Седрумма кто-то другой, скажем, Ви или Ульмир, у заговорщиков ничего не вышло бы. Ви, при всех его недостатках и природной тупости, свято верил в Империю (поэтому в том, что обвинение в измене шито белыми нитками, никто не сомневался), Ульмир же куда больше интересовался вином, женщинами и прочими развлечениями, больше подходящими для простонародья, и совершенно не рвался к власти. Это было прекрасно известно как Императору, так и тем, кто мог бы попытаться склонить «пехотного генерала» на свою сторону.

Седрумм же, не обретя почестей и, по сути, толком не принявший в кампании активного участия, ощущал себя обойденным. Семена, брошенные заговорщиками, упали на благодатную, почти не требующую возделывания, почву. Его Величество Артам Первый… основатель династии Седруммов — это звучало просто великолепно, хотя следовало отдать генералу должное, он довольно долго сопротивлялся соблазну. Сопротивлялся молчаливо и ненасильственно, не пытаясь донести на заговорщиков, но и не принимая окончательного решения. Он ещё не понимал — а может, и не желал понять, что особого выбора у него не было с того самого мгновения, когда слова о возможной смене династии прозвучали в первый раз. Реши он тут же броситься во дворец с доносом, это уже ничего не изменило бы. Император, не исключено, простит — но сомнительно, что среди вельмож, решившихся на заговор, не найдётся желающего отомстить. А поддержать бунтовщиков… при благоприятном развитии событий можно вознестись высоко, очень высоко.

Постепенно генерал начал находить в сложившимся положении определённые плюсы. Прежде всего, сами по себе заговорщики не имели достаточной силы, чтобы осуществить задуманное. Только Седрумм, поддерживаемый преданными ему полками кавалерии, представлял собой кулак, способный проломить дорогу к императорскому трону. Правда, помимо клинков, требовалось ещё и золото — но тут уж генерал занял предельно жёсткую позицию. Армия за ним, а вот сундуки пусть опустошают другие.

Как всегда бывает в подобных случаях, некоторая, не такая уж и маленькая, доля направляемого на организацию заговора золота незаметно осела у генерала. И это обстоятельство также в немалой степени способствовало укреплению убежденности Седрумма в правильности выбора.

Но уверенность одно, а страх — совсем другое. Страх продолжал преследовать генерала по пятам, не давая спокойно спать ночью и заставляя вздрагивать днём от любого резкого звука. Он удвоил некогда немногочисленную охрану своего столичного дома… если бы не боязнь привлечь ненужное внимание, он наполнил бы особняк солдатами от подвала до чердака. Генерал ни на мгновение не расставался с оружием — разве что, получая приглашение от Его Величества, вынужден был оставлять клинки страже. Толстая, двойного плетения кольчуга, добавляющая лишний вес и без того тяжёлой туше Седрумма, заставляла его истекать потом, но он мужественно терпел неудобство, снимая с себя железо лишь перед сном.

Сейчас до сна было ещё далеко. Седрумм сидел в кресле, неторопливо потягивая вино, и лениво листал трактат по пехотной тактике, написанный во времена его деда. Старая книга по-прежнему сохраняла актуальность, с тех времен мало что изменилось — всё те же индарские латники, составляющие непоколебимый центр строя, всё те же стрелки по фронту, в задачу которых входит наносить противнику урон, пусть и небольшой, пока дело не дойдёт до рукопашной. Усиленные кавалерией фланги, готовые, словно хищные челюсти, сомкнуться на горле увязшего в схватке противника. Книга содержала десятки всякого рода «хитростей», позволявших усилить мощь оборонительного строя, дать ему возможность выдержать первый, самый страшный удар.

Увы… любой противник, которого можно было найти в Эммере и вынудить атаковать ряды выстроившейся к бою пехоты, также прекрасно знал все уловки и приёмы. Ничего нового не придумано. В конечном итоге победит тот, у кого больше бойцов, лучше выучка… ну и кому улыбается удача.

За дверью раздался лёгкий, на грани слышимости, звон металла. Седрумм не шелохнулся.

— Доброго тебе вечера, Артам, — послышался знакомый голос.

Дилана окинула взглядом мраморный особняк, отметив про себя, что вызвать неудовольствие не склонного к излишествам Императора можно уже одним обладанием столь нарочито ярким, неуместным в Броне жилищем.

Полученный приказ ей не нравился. И не потому, что Дилана испытывала к Седрумму симпатию, хотя на фоне остальных генералов — во всяком случае, тех, с кем ей довелось достаточно тесно общаться — Артам не выглядел совсем уж полной задницей. Просто наведение порядка в Империи традиционно являлось прерогативой Тайной Стражи. Доверие Его Величества дорогого стоит, с этим не поспоришь, но использовать леди Танжери в столь простом деле…

Понятно, что Император не хочет огласки. Тайная Стража секреты хранить умеет, но подключение Консула Дуккерта в любом случае означает, что в деле окажутся замешаны слишком многие. Ясное дело, Дуккерт не станет исполнять приказа собственными руками, ему это просто не по силам. Следовательно, пошлет своих людей. И не одного. Если уж говорят, что известное двоим — известно всем, то при таком количестве посвященного народа рано или поздно информация просочится наружу, а сейчас — по словам Унгарта — государству не нужны лишние потрясения. Были бы нужны — всё решилось бы куда проще. И куда жестче.

Дилана хмыкнула — да… при ближайшем рассмотрении, выбор Императора не так уж и плох. Седрумма она изучила достаточно хорошо, препятствий к исполнению задуманного не наблюдалось. Не считать же, в самом деле, серьёзным препятствием десяток солдат, несущих охрану в здании. Помнится, пробраться в спальню Урбека Дарша чуть не стоило ей седины, старый пердун великолепно строил охранные заклятья и ловушки… а здесь ничего столь смертоносного ожидать не приходилось, неприязненное отношение Седрумма к магам общеизвестно. Не настолько неприязненное, чтобы вызвать открытое недовольство, скажем, Бороха, но достаточное.

Неслышно ступая по мостовой, Дилана подошла к ограде. Первое препятствие — у ворот прохаживаются двое часовых. Не собираясь лить ненужную кровь, Дилана отошла на полсотни шагов от ворот и с разбегу, одновременно кидая себе под ноги «порыв», одним прыжком взлетела на стену, подталкиваемая взвихрившимся воздухом. Тут же активизировала заготовку, накидывая на себя «тень», и замерла, ожидая, не поднимется ли тревога. Вокруг было тихо, лишь в отдалении позвякивали кольчугами стражники…

— Дилетанты, — мысленно оценила женщина надёжность охраны.

Но во двор особняка уже не спрыгнула — аккуратно спустилась, повиснув на руках, стараясь, чтобы ни один камешек не скрипнул под ногами.

«Тень» делала её практически невидимой — только очень опытный маг, да ещё знающий, куда именно смотреть, сумел бы заметить дрожание воздуха вокруг Диланы. Другое дело днём — заклинание невидимости убережет разве что от рассеянного взгляда. Если бы не некоторые особенности заклинания, она могла бы не бояться охраны. Но «тень» — довольно неприятная формула, длинная, требующая абсолютной сосредоточенности и, главное, света. Нельзя сформировать заготовку «тени» в темноте… поэтому, если придётся срывать с себя невидимость, восстановить её уже не удастся. А придётся… невидимость моментально рушится по многим причинам. Использование почти любого заклинания, брызги крови, просто слишком резкое движение.

Двери особняка были, как и следовало ожидать, заперты. И по ту их сторону наверняка находилась ещё пара стражников. Леди Танжери пришлось потерять зря целые сутки, но теперь она совершенно точно знала, сколько солдат находится в доме. Десять… в смысле, восемь, учитывая, что двое стоят у ворот.

Перебить их всех не составило бы труда, но Император просил избежать лишних смертей. Такие просьбы отличаются от приказа лишь тем, что от их исполнения можно чуть-чуть отойти — в том случае, если не будет иного выхода. Ну и к тому же… пусть кое-кто считает, что леди Танжери обожает отправлять души людские на встречу с Эмнауром, на самом деле это было не совсем так. Скорее, она ничего не имела против убийства, если это позволяло эффективно достичь поставленной цели. Не более того.

— Ну что, надеюсь, кому-нибудь в этом доме жарко? — пробормотала она, не опасаясь быть услышанной. «Тень» скрывала звуки…правда, лишь те, что издавала сама Дилана или её снаряжение. Вот шорох шагов… ноги принадлежали волшебнице, а гравий на ведущей к дому дорожке, увы, нет. Поэтому ступать приходилось предельно осторожно, постепенно перенося вес на выставленную вперед ногу.

Открытое окно нашлось, и Дилана позволила себе облегчённо вздохнуть. Окажись все ставни запертыми, это не сорвало бы её планов, но существенно затруднило бы их реализацию. А так выходило просто замечательно, и плевать, что окно на третьем этаже дома — с таким количеством статуй, барельефов, карнизов и пилястров подняться к услужливо распахнутой створке могла бы и беременная клуша…

Внезапно она уловила звук шагов и замерла, прижавшись к стене. По дороге кто-то шел, открыто, ничего не боясь. Подкованные сапоги дробили гравий, человек не торопился, выполняя скучную, но привычную работу. Один из парней, стоящих у ворот, видимо, решил пройтись вокруг дома, осмотреть территорию. Дилана не шевелилась. Солдат скользнул по ней равнодушным взглядом, не заметив ничего, кроме отделанной мрамором стены, и скрылся за углом.

Женщина шагнула на базу пилястра, выполненную в виде причудливого цветка с высотой лепестков почти до колена, уцепилась за выступ… подтянулась… нашла опору для ног… нащупала щель — едва всунуть пальцы. Подъём не занял много времени, вот под ладонями оказалось дерево оконной рамы, ещё одно усилие — и она внутри.

Комната, в которой прислуга оставила открытым окно, была пуста. Остро пахло вином — по всей видимости, кто-то разлил изрядное количество благородного напитка, что и послужило поводом для проветривания. Дверь наверняка заперта снаружи, но это сущие пустяки, с простейшими замками Дилана научилась справляться задолго до совершеннолетия, а вряд ли в этом доме используются сложные механизмы, способные воспрепятствовать мастерству человека, прошедшего школу Ночного Братства. Убедившись, что за дверью тихо, Дилана приступила к работе. Уже через пару минут замок сдался, признавая своё бессилие. Тщательно смазанные петли не скрипнули…

«Надо проследить, чтобы в моём доме петли не смазывали, — подумала волшебница. — Слишком тихая дверь вредит здоровью.»

Коридор встретил Дилану абсолютной пустотой. Настолько абсолютной, что это вызывало удивление. Дело не в отсутствии слуг, охраны или иных живых существ. Или неживых — среди дворян Брона попадались оригиналы, комплектующие охрану оживлёнными мертвецами. Маги Триумвирата не отказывали в подобных услугах — в конце концов, если кому-то нравится запах медленно, но неуклонно разлагающейся плоти, это его личное дело. Несколько золотых монет — и новый воин может приступать к исполнению обязанностей. Медлительный, немного неуклюжий, довольно-таки недолговечный и отвратительно пахнущий, зато ничего не боящийся, не нуждающийся во сне и не знающий усталости, нечувствительный к боли и почти безразличный к магии. Вернее, к магии безразличный абсолютно — другое дело, что пара фаерболов упокоит оживший труп навеки так же гарантированно, как и живого охранника. А вот, скажем, «каменный молот», раздробив кости и расплескав по стенам податливую плоть, в лучшем случае лишит мертвеца подвижности… если только удар не придётся в голову. Согласно исследованиям, век за веком проводимым магами Триумвирата, мозги живым трупам вроде бы и ни к чему, но с раздробленной башкой эти создания существовать не могут.

Итак, ни живых, ни мертвых в коридоре не наблюдалось. Но, кроме этого, отсутствовали также элементы, характерные для любого жилища дворянина, тем более, приближенного к Его Величеству и вынужденного «соблюдать приличия». Вазы с цветами, картины на стенах, безмолвные манекены в тяжёлых доспехах, развешанное тут и там оружие… Только масляные светильники, закрепленные на стенах через каждые двадцать шагов, слегка разгоняли мрак.

«Забавно, твой дом похож на походный шатер, друг мой Артам. Ничего лишнего. Вот уж не думала, что ты такой аскет.»

Она медленно кралась по коридору, постепенно приближаясь к кабинету генерала. Судя по тому, что небо не так давно покрылось звездами, вряд ли Артам уже отошёл ко сну. Скорее, сидит у себя, занимаясь бумагами. В мирное время работа полководца удивительно скучна… рапорты, донесения, планы, отчёты — всё требует его решения и контроля.

Один раз ей пришлось отступить — по коридору, навстречу волшебнице, шёл охранник с факелом. Пальцы Диланы сложились в боевое положение — пляшущее пламя было достаточно ярким, чтобы позволить стражу уловить её тень… если тот будет очень сосредоточен. Но смерть обошла молодого воина стороной — он ничего не заметил, пройдя буквально в двух шагах от неподвижной, словно статуя, женщины.

Ещё пара поворотов, и вот она, искомая дверь. Дилана коротко ругнулась — у входа в кабинет генерала замерла охрана, два молодца в кольчугах и открытых шлемах, с короткими мечами. Присутствие здесь этих двоих плохо вязалось с полученным пожеланием избегать лишней крови. Похоже, Артам и в самом деле впал в паранойю… в обычное время практически никто, включая высших иерархов Ордена, покои которых Дилане приходилось посещать без приглашения, не доходил в стремлении обезопасить себя до охраны собственных дверей. Дом — это понятно, эскорт при любой поездке — само собой, но когда за твоей дверью переминаются с ноги на ногу, хрипло дышат, звякают металлом охранники — это раздражает. Ладно Император, для него такая охрана — привычная с детства необходимость. Но какой-то… ну пусть даже высокопоставленный придворный?

«Ладно, будем действовать по обстановке, — мысленно вздохнула Дилана. — Прощай, моя невидимость…»

Отступив в самый дальний угол коридора, она с силой дунула на огонек лампады. Пламя встрепенулось, заметалось — и тут же погасло, лишь невидимая в навалившейся темноте струйка неприятно пахнущего дыма унеслась к потолку.

Изменение освещённости стражи, разумеется, тут же заметили, но ни один из них не сдвинулся с места. Когда придёт смена, можно будет заняться погасшей лампой, долить масла и зажечь снова. Пока же необходимости в этом не было — в непосредственной близости от охраняемой двери светильники горели.

Устроившись в самом темном месте коридора, где её вряд ли разглядят, Дилана приступила к плетению «рассеянности», заклинания Школы Крови. Долгое, сложное, не слишком эффективное, отнимающее довольно много сил — оно редко использовалось магами, зато как нельзя лучше подходило в данном случае. «Тень» распалась, как только над руками Диланы взвихрились магические потоки, стоит теперь в коридоре появиться стражнику — и придётся вступать в бой. За исход схватки волшебница не переживала, запасенные «стрелы мрака» позволят извести треть обитателей особняка, а с остальными можно будет справиться и более простыми средствами, но побоище шло вразрез с её планами. Оставалось надеяться на удачу.

Волшебница старательно формировала узор заклинания. Стражники всё так же неподвижно стояли у двери, но их остановившиеся взгляды (если бы нашелся зритель, способный их увидеть) свидетельствовали о том, что оба уже вошли в магический транс. Развернись перед ними схватка со звонами мечей и брызгами крови, оба воина остались бы к ней совершенно равнодушными… просто не заметили бы. Правда, стоит прикоснуться к любому из них — и наваждение тут же развеется. К счастью, охрана не перекрывала дверь своими телами (большое упущение с точки зрения любого, знакомого с магией Школы Крови), так что войти в кабинет Седрумма можно будет без особых проблем.

Закончив, Дилана осторожно двинулась к двери. Среди её заготовок не было второй «тени», а тратить время на плетение она не собиралась, действие «рассеянности» недолговечно, ещё четверть часа, и охрана придёт в себя. Один из воинов повернул голову в сторону волшебницы, но глаза его были пусты и равнодушны, как у человека, глубоко погрузившегося в собственные мысли. Второй, видимо, несколько более уставший, облокотился о стену, звякнув кольчугой.

— Эмнаур, прошу, сделай так, чтобы дверь была открыта, — прошептала Дилана. Прошептала по привычке, сейчас можно было петь и плясать под носом у зачарованной стражи, всё равно ничего не заметят. А вот копаться в замке нежелательно, это потерянное время.

То ли бог услышал просьбу, то ли запираться от собственной стражи не входило в привычку генерала, но дверь подалась. Створки распахнулись совершенно бесшумно, и Дилана скользнула в личный кабинете Седрумма. Тот, как и ожидалось, был здесь — сидел в кресле лицом к камину, явно без интереса листая какую-то книгу.

— Доброго тебе вечера, Артам.

И тут же вскинула руку, отбивая «щитком» летящий ей в грудь кинжал.

— Стража! — рявкнул генерал, одним движением, несмотря на тучность, взлетая с кресла и прижимаясь к стене. В руках у него появился меч — не самое лучшее оружие в поединке с магией. И Седрумм это, наверняка, понимал.

— Ну-ну, генерал… — примирительно улыбнулась Дилана, — неужели вы думаете, что кто-то сможет услышать ваши вопли? Такого плохого мнения о моих возможностях?

На самом деле, громогласная реакция хозяина кабинета вызывала беспокойство. Те, что у двери, никак на крики не прореагируют, но это не означает, что зова хозяина не услышит остальная стража. Проклятье Эмнаура, насколько было бы проще вырезать тут всё живое…

Сейчас мудрее будет успокоить генерала и не забывать, что в её распоряжении не слишком много времени.

Неторопливо проследовав к ближайшему креслу, Дилана грациозно села.

— Я всегда была о вас хорошего мнения, Артам. Неужели вы не предложите даме вина?

— Вино предлагают гостям. А не тем, кто тайно проникает в дом под покровом ночи, — видно было, что генерал несколько успокоился. Видимо понял, что если бы в планы Танжери входило банальное убийство, он был бы уже мертв.

— Ну, как скажете. С вашего позволения, я налью себе сама.

Пригубив рубиновый, кажущийся в полумраке почти чёрным, напиток, Дилана одобрительно кивнула. У Седрумма был неплохой вкус, шедевр, явно изготовленный виноделами Блута, был достоин императорского стола. Она отпила ещё глоток, понимая, что бесполезно расходует драгоценное время, но выхода не было. Инструкции Императора были не слишком конкретны, но и особой свободы выбора не оставляли.

— Ладно, — по всей видимости, Седрумм окончательно осознал, что мечом с волшебницей не справиться, следовательно, пора приступать к переговорам. Клинок нырнул в ножны и толстый генерал плюхнулся в жалобно скрипнувшее кресло. — Что ты здесь делаешь?

— Пришла поговорить, — пожала плечами Дилана.

— Ночью? — он нашел в себе силы ухмыльнуться.

— Есть темы, о которых ночью говорить удобнее, — пояснила леди Танжери. — Таких тем много… скажем, любовь.

Генерал промолчал.

— Или предательство…

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе знакомо имя Лорина Кеборна?

Генерал поморщился.

— Тайная Стража уже не та.

— Да, согласна… смерть барона в пьяной драке не должна оставаться безнаказанной. Но я допускаю, что Дуккерт найдёт виновных. В конце концов, отправит на плаху кого-нибудь, достойного этой чести.

— Ты пришла поговорить о поножовщине в трактире?

— Нет, я хочу поговорить о том, что ей предшествовало. Дело в том, мой дорогой генерал, что за день до этого печального события Лорин Кеборн обратился к Его Императорскому Величеству с просьбой о приватной беседе.

Несмотря на темноту, было видно, как смертельно побледнело лицо Седрумма.

— И о чём же шла речь? — голос генерала казался ровным. Слишком ровным.

— О разных вещах. И о разных людях. В том числе, и о тех, чьей воле подчиняются полки кавалерии. По словам покойного барона, некоторые из этих людей недовольны своим нынешним положением и желают его изменить. В лучшую сторону. Скажем, сменив боевой шлем на кое-что полегче, но куда значительнее. Скажем, на императорскую корону.

Генерал молчал. Кеборн с самого начала казался ему слабым звеном в задуманной операции. Выходец из обнищавших дворян, он настолько много и пылко говорил о чести, что это можно было бы счесть пустыми словами. Но, видимо, не всё сказанное было одной лишь игрой на публику. Проклятье, сколько тщательно спланированных заговоров развалилось из-за таких вот идеалистов, превыше золота и власти ставящих эфемерное понятие дворянской чести. Надо было убрать Кеборна уже тогда… просто для подстраховки.

Теперь понятна причина глупой драки, в результате которой неизвестный сунул барону нож под ребро и скрылся, не оставив следов. Император выслушал и простил. На словах. Но Его Величество, чтоб ему провалиться, решил, что даже преданный свидетель в сложившейся ситуации не нужен. Вот только почему?

— Почему?

То ли смысл краткого вопроса был явственно написан у генерала на лице, то ли эта сволочная колдунья заранее ожидала чего-то подобного, но ответ последовал незамедлительно.

— Сейчас Империи не нужны внутренние распри, мой друг. Поверь, не нужны совершенно. Комтур Зоран немолод, его годы сочтены. После его ухода Круг Рыцарей может последовать путем, обозначенным в Ультиматуме, либо пересмотреть принятые Зораном решения. Думаю, последнее — более вероятно. Видите ли, генерал, роль миротворцев Эммера почетна и достойна настоящего рыцаря, но очень мало способствует наполнению сокровищниц. Уже три года индарские клинья находятся не у дел. О да, они патрулируют границы, нанимаются для охраны караванов… как думаете, многие из торговцев способны оплатить хотя бы услуги новичков? Среди рыцарей зреет недовольство.

— То есть, Ультиматум Зорана может быть отвергнут?

— При его жизни? Не смешите меня, генерал. Но жизнь — хрупкая вещь, особенно когда вокруг много людей, кого эта жизнь не устраивает. Так что ситуация может измениться, и если это произойдет, Империи понадобятся все её силы.

— Император прислал вас, леди, чтобы убедить меня отказаться от участия в мятеже? — прямо спросил Седрумм, которого изрядно раздражали намеки или пространные рассуждения.

— В какой-то мере так и есть, — согласилась Дилана, снова оценив запас времени и решив, что с прелюдией пора заканчивать. Ещё немного, и придут в себя стражники за дверью… вряд ли их оставят равнодушными доносящиеся голоса.

— Что ж… ради единства Империи, ради будущего великого Гурана, — Артам говорил напыщенно и торжественно, хотя и сам понимал, насколько неуместна сейчас эта патетика, — я готов…

— Вот об этом и речь, мой друг, — голос Диланы звучал несколько печально. — Вы же знаете Императора куда дольше меня, не так ли. Скажите, как часто Унгарт прощал тех, кто покушался, пусть лишь в мыслях, на его корону? К сожалению, он не намерен менять правила и на этот раз, хотя видит Эмнаур, я пыталась отговорить Его Величество от принятия радикальных мер.

По спине генерала пробежал холодок. Он понял… окончательно понял и истоки смерти вроде бы преданного Императору захолустного барона, и причину появления в его доме одного из лучших боевых магов Империи, да ещё протеже самого Унгарта. Стало быть, во дворце принято простое решение — обезглавить заговорщиков. Лишить их того единственного, что могло бы принести им победу — военной силы. Без его полков бунтовщики так и останутся жалкой кучкой недовольных, способных разве что на разговоры. Сколько людей приняли участие в заговоре, десятка три? Кое-кто из них сумеет выставить двоих-троих бойцов, кое-кто и больше. Всё равно это капля в море.

Если и рассчитывать на удачу, то начинать надо сейчас. Немедленно. Чтобы уже до исхода ночи кавалерийские полки пришли в движение — сначала ближние, расквартированные под стенами Брона, затем дойдёт черёд и до остальных. В преданности полковников Седрумм почти не сомневался, каждый из них своим возвышением, своей властью и своим достатком был обязан не Императору, а лично Артаму Седрумму. Во имя Эмнаура, как не вовремя… заговорщики планировали активные действия не раньше, чем через месяц — возможно, удалось бы привлечь к общему делу кого-то из магов Триумвирата, среди масок тоже есть такие, кому власть Бороха давно стоит поперек горла.

— Леди Танжери, желание Императора я понял. А чего хотели бы лично вы? — он снова говорил спокойно, одновременно лихорадочно прикидывая различные варианты, от убийства (малореального, видно же, что эта стерва настороже, хоть и кажется расслабленной и умиротворенной) до банального подкупа.

— В каком смысле?

— Вас не тяготит отведенная вам роль девочки на побегушках?

Это был сильный удар… если бы эта роль (определение весьма соответствовало истине) хоть немного беспокоила леди Танжери.

— Ничуть, генерал, — улыбнулась Дилана. — Напротив, поручения Императора доставляют мне, как правило, массу развлечений. Вроде нашей сегодняшней встречи.

Она мгновение помолчала, затем продолжила, и на этот раз её голос звучал куда суше.

— Друг мой, я прекрасно представляю, что вы можете мне предложить. К сожалению, я не могу это принять. В отличие от вас, я вполне удовлетворена тем положением, которого достигла, и не собираюсь ничего менять. Теперь же хочу передать вам слова Его Величества. Повторяю, Империи не нужен раскол. Ни мятеж, ни показательные казни мятежников. Со стороны должно казаться, что в Гуране всё спокойно, поскольку любые распри идут лишь на пользу нашим врагам. Поэтому Его Величество, понимая, что иного выхода нет, предлагает вам, генерал, лёгкую смерть. Вы оставите записку, в которой признаете, что мир, навязанный Зораном, противен воинской чести, и благородно уйдёте из жизни от своего же клинка.

— Это… — в душе генерала затеплился огонек надежды, — это… достойное предложение. И я… леди Танжери, мне понадобится немного времени, чтобы устроить свои дела. Понимаю, что Его Величество оказывает мне милость, позволяя сохранить незапятнанным доброе имя, и…

Быть может, эти слова кого-то и обманули бы, но Дилана не была склонна верить искренности обречённого вояки. И вообще, идея Императора показалась ей бесперспективной с самого начала. Да, Седрумм — жирный боров, не слишком талантливый, но и не умеющий лизать задницы стоящим выше него по служебной лестнице. Вообще не ясно, как он достиг нынешнего положения? В любом случае, Седрумм — воин, и сдаваться так просто не станет.

— Я всё понимаю, друг мой, — леди Танжери мягко улыбнулась. — Но решить вы должны прямо сейчас. Пишите, и давайте покончим с этим.

Время стремительно уходило. Сколько в запасе? Несколько минут? Можно было бы выйти из комнаты и повторить заклинание, но это потребует времени, и кто знает, что успеет выкинуть Артам, выпав из-под её контроля.

— Хорошо… — поник генерал. — Сейчас…

Он подошел к столу, достал лист бумаги, придвинул к себе чернильницу… и в следующее мгновение массивная бронзовая емкость полетела Дилане в голову, а вслед за нею метнулся и сам генерал, с неожиданным для его фигуры проворством занося для удара меч.

Заготовку «героя» Дилана активировала, повинуясь внутреннему чутью. Тяжёлая чернильница не нуждалась в том, чтобы её двигали, она стояла достаточно удобно, и факт совершения этого бессмысленного действия говорил либо о том, что Артам тянет время, либо о том, что он намерен сопротивляться. Заклинание сработало, как обычно, безукоризненно — летящая в её голову чернильница двигалась медленно, оставляя за собой шлейф темной жидкости, так что волшебница не только увернулась от снаряда, но и уберегла костюм от плохо устраняемых пятен. Шагнула навстречу генералу, сейчас более похожему на озверевшего быка, и коротко чиркнула по его горлу бритвенно-острым кинжалом.

— Ну что же, друг мой, — она презрительно посмотрела на бьющееся в агонии тело, под которым стремительно расползалась темная лужа, — если уж ты не согласился на благородную смерть, получишь смерть от ножа ночного грабителя.

Торопливо собрав все ценности, какие только нашлись в кабинете, вывернув карманы уже неподвижного хозяина, Дилана распахнула окно и выбралась на внешнюю стену. Спуститься оказалось легче, чем подняться, через несколько минут позади осталась ограда, и одетая в чёрное фигура исчезла в ночном мраке.

Вскоре некоторые «похищенные» у генерала вещи всплывут на рынке. Дуккерт начнёт поиски виновных, но его усилия приведут лишь к одному человеку, довольно известному и удачливому вору, который, к сожалению, к этому моменту будет уже мёртв и не сможет дать показаний. Зато в вещах покойника, помимо нескольких ещё «не проданных» безделушек, найдётся очень забавный нож, способный лёгким движением рассечь жирное генеральское горло.

Глава шестая Таша Рейвен. Село Лесное

Снова пустота… снова колющие сладкие лучики серебристых искр… всё ещё больно, но уже не так… уже можно вытерпеть… но страх повторения боли гонит и гонит вперёд, к бесконечно далёким серебристым искрам. Они добрые, они ласковые, они не причинят вреда.

Эта странная жгучая… как назвать? Мало понятий, мало слов… что-то происходит внутри меня, слова рождаются, словно ниоткуда — но я понимаю их смысл… не всегда… то, что произошло — огонь. Странное слово, но я чувствую, что оно есть сущность обжигающего нечто, коснувшегося меня… изуродовавшего меня… Много огня, очень много огня… море огня? Море?

Мое тело обожжено… я это понимаю, но смысл слов ускользает… что такое тело? Вопросы, вопросы…

Я мчусь навстречу звёздам…

Кажется, родилось новое слово… звезда… что оно означает?

Пусть эти искорки и будут звёзды… хорошее слово. Я вижу звёзды-искорки, я чувствую их сладкие уколы… их много, они везде… почти везде… их нет впереди… почему их нет? Я знаю, наверное, это ещё один холодный каменный шар, он закрывает от меня звёзды… я промчусь сквозь него, камень не задержит, и я снова увижу звёзды…

А-а-а-а!!!

Это не… это не… Я не знаю, что это такое… это не камень… оно невидимо, но оно держит меня… я не могу вырваться… если бы меня не обожгло тем огнём, я бы… не могу! Меня тянет туда, в чёрное ничто… Я не хочу!!!

— Альта! Проснись, девочка!

Таша трясла воспитанницу, а та верещала на одной ноте, словно запас воздуха в её груди был бесконечен. Наконец вопль оборвался, и в то же мгновение Альта открыла глаза, уставившись на госпожу совершенно диким взглядом, переполненным болью и ужасом.

— Ну, слава Эмиалу! — Таша устало присела на кровать. — Я уж думала, у тебя сердце разорвётся. Ты меня с ума сведёшь.

— Простите…

— Да чего уж там. Знаешь, пожалуй, придётся нам с тобой поехать в Торнгарт, пусть Метиус с тобой позанимается. В конце концов, он лучший целитель Ордена. Ты опять ничего не помнишь?

Альта некоторое время разглядывала одеяло, затем перевела взгляд на свои пальцы — несколько ногтей сломано, свежая кровь. Видимо, пребывая в бессознательном состоянии, она разорвала довольно прочную ткань. Таша покачала головой и забормотала формулу «исцеления». Кровь тут же свернулась…

— Опять огонь?

— Нет… не знаю, но, кажется, не огонь. Что-то другое, но очень страшное.

— Найдёшь, с чем сравнить?

Теперь пауза стала долгой. Таша встала, плеснула в бокал сока, залпом выпила. Жидкость тут же выступила испариной на лбу, сердце билось слишком часто, что и неудивительно, вопли Альты способны перепугать кого угодно. Интересно, почему эти проклятые сны вернулись к ней именно сейчас? Ведь за последние полмесяца не было ни разу, пока они не вернулись сюда, в Рейвен-Кэр. Может, старый замок на девочку так действует? А что, вполне возможно. Мало ли зданий, попав в которые, ощущаешь гнетущее беспокойство? Или наоборот, расслабленность и умиротворение… Да, с этим сидением на привязи надо заканчивать, да и повод удобный. Приказы — приказами, но если пребывание в замке плохо влияет на здоровье девочки, Метиус спорить не станет.

И если уж ему так хочется держать Ташу под присмотром, то дом в Торнгарте для этого вполне подойдёт.

Да, решено, сегодня же стоит заняться подготовкой к отъезду. Раздать указания, слуги соберут вещи… АрШан, вне сомнений, пожелает сопровождать их, дабы не нарушить приказа арГеммита. Парень не признается в том, что исполняет роль надзирателя, но слишком уж навязчив, чтобы сомневаться в полученных им распоряжениях. Значит, втроём? В городском доме Рейвенов есть слуги… послать гонца, пусть предупредит о приезде хозяйки, со смертью Патиса, старого мажордома, прислуга в доме изрядно распустилась — понимали, что госпожа не получает удовольствия от пребывания в покоях, некогда щедро политых кровью. И в самом деле, как давно леди Рейвен не была там? Больше трёх лет… достаточный срок, чтобы нерадивые слуги забыли о твоем существовании и начали жить своей жизнью. Ничего, встряхнутся.

— Водоворот, — сообщила Альта, выходя из ступора.

— Что?

— Большевсего это походило на водоворот. Меня куда-то тянуло, а я не могла выбраться, не хватало сил.

— Ты водовороты-то хоть раз видела? — усмехнулась Таша.

— Читала, — потупилась девушка. — Но написано было очень образно.

— Ясно… что ничего не ясно. Спать будешь?

— Уже, наверное, не усну, — Альта зевнула, но глаза оставались ясными. — Уже утро?

— Кому как, — рассмеялась леди Рейвен. — Крестьянам утро, а для нас так почти ночь. Лично я бы не отказалась вздремнуть до середины третьей стражи… а лучше до её конца, но подозреваю, что ничего из этой затеи не выйдет.

— Встаю, — решительно откинула рваное одеяло Альта, и тут же ойкнула. — Холодно-то как.

— Камень вокруг, — пожала плечами Таша. — То холодно, то жарко, у жизни в замке есть свои отрицательные стороны. Хотя есть и положительные… наверное.

Не слишком привыкшая к жизни в каменных стенах — хотя за три-то года можно было и приспособиться — Таша от возвращения в отчий дом испытывала преимущественно раздражение, усугублявшееся тем, что поездка не принесла практически никаких успехов. Этого можно было ожидать, но девочка отправлялась в путь с такими надеждами, что сейчас Таша искренне сожалела, что вообще подкинула воспитаннице эту идею. Хотя, кто кому подал идею, это большой вопрос. Месяц назад леди Рейвен представлялось хорошей мыслью покинуть на время Рейвен-Кэр и заняться расследованием обстоятельств появления безымянной приблуды на просторах Инталии. Всё лучше, чем тупо сидеть в замке и ждать, когда Метиус разродится каким-нибудь указанием.

— Пойду, разбужу мастера Ларзена, — сообщила Альта, торопливо одеваясь. — Тренироваться лучше по холодку… а то он вечно меня гоняет, когда солнце в зените.

— Тренироваться лучше в любое время, — нравоучительно заметила Таша, — и днем, и ночью. И не думаю, что Ларзен спит… я вообще не думаю, что в замке спит хоть кто-нибудь.

Мысленно она добавила, что кому положено по работе — уже встали, а кто может себе позволить подремать ещё чуток — наверняка не перенесли воплей из этой спальни. Не первый раз… вся прислуга поглядывала на девочку с искренним сочувствием, непоседливую красотку в замке любили. Хм… хозяйку уважали и слегка побаивались, а Альту именно любили. Чем это она так расположила их к себе? Быть может, именно тем, что выйдя из самых низов, она так и не научилась разговаривать со слугами свысока. Ну и то, что девчонка красива, сказывается — никто не равнодушен к красоте, тем более, такой солнечной и юной.

Почему-то в памяти всплыло лицо Диланы Танжери… тоже ведь красива, очень. Но эта красота вызывает только дрожь.

Таша подошла к окну, плотнее запахнула пеньюар, затем, убедившись, что тонкая ткань не способна защитить от прохлады, накинула на плечи шаль. Слабый ветерок шевелил иссиня-чёрные волосы, старался забраться под теплую густую шерсть шали, приятно освежал лицо. Горизонт уже посветлел, наливаясь красноватыми отблесками, а вот лес вдалеке выглядел сплошной чёрной полосой — его лучи солнца высветят ещё нескоро.

Новый день, ещё один день в замке. Теперь надо думать, что делать дальше… в ходе поездки удалось узнать не так уж и много, но всё же больше, чем ожидалось. Теперь это стоит как следует осмыслить. Хотя и так понятно, что где-то на горизонте маячит её величество тайна.

Тайна — это хорошо, это просто замечательно… без хорошей тайны в каменных стенах замка можно сойти с ума от скуки.

В не слишком дальний поход отправились втроём — Таша, её повизгивающая от предвкушения удивительных открытий воспитанница и приставленный арГеммитом надзиратель. АрШан особого восторга перед предстоящей поездкой не высказал — настроение у молодого воина было препаршивым. Охота на волков закончилась не то чтобы совсем плохо — стаю большей частью перебили, уцелевших порядком изранили — но и волки, попав в безвыходную ситуацию, кидались на копья с остервенением. Разорвав глотки троим загонщикам, вожак и несколько молодых хищников, пятная кровью траву, всё-таки ушли.

Ещё с десяток мужиков отделались ранами — двое ещё неизвестно, выживут ли, остальным придётся до конца жизни щеголять изрядными шрамами — кому плечо порвали, кому бедро исполосовали. АрШана от выпущенных кишок уберегла добротная орденская кольчуга. Уберечь-то уберегла, да сама схватки с матерым волчищей не пережила, когти огромного зверя превратили тонкое плетение в клочья, сельскому кузнецу работы дней на десять, если остальные заказы забросит. А уж то, что на теле — Таша специально проверила — не осталось даже синяков, и вовсе можно было отнести лишь на невероятное везение.

Таша, выслушав отчёт телохранителя, выдала пострадавшему кольчугу из отцовских запасов. Лорд Рейвен оружие любил и ценил, а вот к латам, кольчугам и щитам относился почти равнодушно, пополняя коллекцию экземплярами не столько исключительного качества, сколько оригинальными.

Некоторые доспехи, больше похожие на облачение демонов, по задумке мастера должны были вызывать страх одним своим видом, другие поражали искусной гравировкой, вязью золотой и серебряной проволоки. Попадались турнирные доспехи, толстые, способные защитить от чего угодно, вплоть до прямого копейного удара. Да ещё с дополнительными пластинами, надеваемыми поверх шлема и кирасы… в таком уж точно, упадешь — и не встать. В бою от них толку никакого, обзора почти нет, движения сковывают похуже колодки…

Но о латах не было и речи — собираясь в путь, экипироваться следовало соответственно, не тащить же с собой вьючную лошадь ради тяжёлых доспехов. Так что досталась арШану кольчуга не из выдающихся, скромная, хотя надёжного панцирного плетения. Но воин рад был и такому подарку — тот, кто прошел (пусть и не до конца) школу Ордена, на всю жизнь привыкает к тяжести брони, и без неё уже ощущает себя не в своей тарелке.

А вот Альте наставница преподнесла воистину драгоценный подарок.

Стараниями Блайта, коллекция шпаг, скопированных с древних магических изделий великого альМегера, изрядно проредилась. Несколько клинков, наверное, и сейчас украшают стены резиденции нынешнего Консула — Таша не раз подумывала о том, чтобы написать письмо Его Величеству Императору Гурана с просьбой вернуть имущество. Ответа она, ясное дело, ни за что не дождалось бы, но надо же как-то поддерживать имидж нахалки? А потом… кто знает, вдруг и в самом деле отдадут?

Но пока что язвительное и в меру наглое письмо пребывало лишь в планах, а стеллаж со стеклянными шпагами украшали лишь три клинка. Ещё три остались в Торнгарте, последняя, седьмая (и единственная из всех зелёная) обычно находилась у леди Рейвен под руками.

— Тебе какая больше нравится?

Обычная девушка из хорошей семьи — пусть и прошедшая обучение в Ордене — вряд ли проявила бы слишком большой интерес к оружию. Нельзя сказать, что Таша была уникальным — и среди дочерей знатных особ, и среди волшебниц встречались любительницы острых игрушек. Нечасто — но встречались. И всё же женщины к мечам, шпагам, топорам и прочему убийственному инструменту чаще относились равнодушно, с готовностью признавая красоту и, главное, стоимость — при этом не испытывая того трепета, какой неизбежно зарождается в груди воина, кладущего ладонь на эфес великолепного клинка.

По всей видимости, общение с леди Рейвен не прошло для её воспитанницы даром. Глаза у Альты загорелись, дыхание явно перехватило.

— Вы?.. Мне?..

— Тебе, тебе, — усмехнулась леди. — Выбирай.

— Красную, — чуть слышно прошептала Альта.

С точки зрения торговца, кроваво-красный клинок был в коллекции наименее ценным. Оригинал, знаменитый «Рубиновый шип», некогда лишивший рассудка Илану Пелид, Святительницу Инталии, был существенно длиннее и тяжелее. Вероятно, неведомый мастер, изготовивший шпагу, и не пытался копировать Клинок Судьбы — просто делал оружие для кого-то из заказчиков, по мерке. А может, просто точно не знал размеров легендарного «Шипа». Это, безусловно, сказалось на цене — точные подобия, такие, к примеру, как потерянная на острове Зор копия «Изумрудного жала», ценились знатоками вдвое дороже.

Но денежные вопросы девочку, очевидно, не интересовали. Переливы света факелов в красном стекле полностью покорили Альту, она готова была любоваться ими вечно.

— Держи, — Таша сняла шпагу с подставки. — Как обычно говорится, прими от сердца, владей с честью. Ножны не забудь.

— Госпожа, а почему вы ножны не носите?

— Опыт богатый, — фыркнула Таша. — А вот тебе просто носить шпагу в кольце пока рановато. Иди, собирайся, выезжаем рано.

Но утром следующего дня отъезд пришлось отложить. Как часто бывает в подобных случаях, навалилась масса «совершенно неотложных» дел, которые необходимо было разрешить немедля, а лучше — ещё быстрее. Где-то к обеду Таша сдалась и приказала расседлывать лошадей.

Следующим утром история повторилась. Крестьянские споры следовало разрешить ко всеобщему удовольствию, принять трудное решение об очередном наказании криворукой поварихи, распорядиться насчёт сбора подати, нанять работников для починки обветшавшей стены замка, прочитать несколько «архиважных» писем… А тут ещё у одной из лошадей подкова отвалилась, а кузнец, как назло, выдул накануне здоровенный жбан пива и теперь маялся головой, и слушать не желая о работе — видать, лихо в башке молоточки стучали.

Когда на третий день вновь явился Дерт с перечнем наиважнейших проблем, Таша легонько поманила кастеляна к себе.

— Ну?

— Что желает госпожа? — старик прикинулся невинной овечкой.

— Госпожа желает знать, сколько серебра отсыпал тебе Вершитель арГеммит, чтобы твое занудство подольше удерживало меня в этих проклятых стенах.

— Как вы только подумали такое, госпожа! — оскорбился старик, глядя на леди совершенно невинным взглядом. — Я верой и правдой служил вашей семье всю жизнь, госпожа, неужели вы считаете, что я пожелаю причинить вам вред! Никакое серебро и золото мира…

— Угу… — насмешливо кивнула Таша, — дед, эту присказку я знала, ещё когда маленькой была. Вред ты причинять не намерен, а вот пользу… Правильно я говорю?

Старик потупился.

— Правильно. Ещё раз спрашиваю, сколько тебе заплатил арГеммит, чтобы ты неусыпно заботился о моём благе?

— Не брал я серебра, госпожа, — пробурчал кастелян. — И золота не брал. Разве что монетку малую, не ради прибытка, а для памяти. Его могущество, господин арГеммит, сказал, что госпоже надлежит в замке оставаться, то для её блага… — он задумался, и без особой уверенности в голосе добавил, — и для блага Ордена, вот как. И ещё сказал, что ежели госпожа всё ж уедет, отправить гонца в Торнгарт, весть передать.

— Послал уже?

Старик помолчал, затем вздохнул.

— Нет, госпожа. Думал… так всё выйдет… — и тут же торопливо забормотал: — оно ведь и впрямь дел-то навалилось! Управление владениями вашими, оно ж присмотра требует. Кто, как не хозяйка, всех рассудит, всем работу укажет…

— Значит так, друг мой, — голос Таши был холоден и ничего дружеского в себе не содержал, — мы выезжаем через четверть стражи. Если по какой-нибудь причине, пусть от тебя и не зависящей, этого не произойдет, ты у меня до гроба будешь одними только золотарями командовать, понял?

Видимо, угроза возымела своё действие — часа ещё не прошло, а лошади были оседланы, припасы уложены в мешки, сонный и раздраженный арШан сидел в седле и ждал, пока женщины к нему присоединятся. Альта на этот раз нетерпения проявляла меньше — после двух разочарований не верила, что поездка вообще состоится. Но ничего непредвиденного не случилось, золотари — люди нужные, кто спорит, но навек входить в их дружную и ароматную компанию кастелян почему-то не хотел.

Альте досталась Искорка, некрупная серая в яблоках лошадка, изящная и спокойная. Под арШаном неторопливо двигал копытами могучий жеребец, способный вынести и рыцаря в полном турнирном облачении — пожалуй, под подобной тяжестью Искорка попросту сломала бы себе хребет. Конь самой леди Рейвен, совершенно чёрный, с ухоженной гривой и роскошным хвостом, вполне подходил наезднице — одетой в чёрную кожу с серебряной отделкой. Коня звали Мраком, характер у него был отвратительный и слушался он только саму Ташу и старшего конюха. А каждый из мальчишек, прислуживающих на конюшне, мог похвастаться следами от зубов этого демонического отродья.

Ехали не торопясь — лето в самом разгаре, но небо затянуто облаками, солнце не печёт, да ещё и ветерок радует. Не настолько сильный, чтобы вздымать клубы пыли, но и достаточный, чтобы не страдать от жары. Груза на лошадях немного — в этих местах война толком и не бушевала, деревни и села, почитай, в половине дневного перехода всегда найдутся, так что ночевать в лесу под кустами не придётся. Это если в дальний путь отправляться, к закатным берегам, к Гленнену или Троеречью, там и палатка не повредит, и провианта с собой взять придётся немало. А здесь, в центре Инталии, кошель с монетами — лучшая поклажа, и накормит, и крышу над головой даст.

Ясное дело, леди Рейвен, и по положению благородной госпожи, и по статусу мастера Ордена, ужин и ночлег может получить, не заплатив и медяшки. Не в таверне, понятно, там платят и холопы, и купцы, и благородные господа. Сам Святитель, если придёт нужда с визитом куда-то ехать, прикажет слугам за постой полновесным серебром рассчитаться. Но на тавернах, что готовы предоставить путникам стол и крышу, свет клином не сошёлся. В любой дом постучать, приказать — холопы, может, что-то и пробурчат недовольно, но спорить не решатся. Только смысла в этом немного. Несколько монет благородную госпожу не разорят, зато для недовольства Орденом ни у кого повода не возникнет.

А сейчас подобное недовольство, пусть и в мелочи, совершенно Несущим Свет не нужно. Что ни говори — ослаб Орден, по сути, войну проигравший. Пока ещё прежнюю силу наберёт. Да и в лучшие годы Вершители неодобрительно относились к тем, кто, прикрываясь белыми латами рыцаря или обручем волшебника, притесняли селян. Если ради дела — что ж, бывало, приходилось рыцарям целые села выжигать, оставляя жизнь разве что детям-несмышлёнышам. Пусть и живется в Инталии получше, чем у соседей, но недовольные временами находились и здесь, баламутили односельчан, подбивая на бунт. В этом случае светоносцы не церемонились, наводя порядок так, что во всех окружающих поселеньях смерды потом долгие годы вздрагивали при грохоте копыт рыцарского коня. Зато там всё ясно — поднял топор на Орден или Святителя — получи по заслугам.

Сейчас — другое дело. Поредели ряды светоносцев, кое-кто из дальних сёл вполне может подумать, что железная перчатка Ордена проржавела, неспособна сжаться с прежней силой. Это не так. Просто не стоит давать рыцарям повода применить силу…

Поля, распаханные сервами, что жили под рукой Рейвенов, остались позади. Дорога свернула в лес, запетляла меж огромных стройных сосен. Альта, приподнявшись в стременах, принялась зыркать по сторонам, изображая из себя бывалого осторожного путника. Руку на эфес подаренной шпаги положила, словно в любую минуту нападения ждёт.

Таша заметила мелькнувшую на губах арШана ухмылку. Воин был совершенно спокоен, прекрасно понимая, что здесь им опасаться нечего. Альта просто молода ещё, да и воспитывалась в Школе, где про разбойников хоть и говорили, но вскользь, без подробностей. Засаду в сосновом бору только совершеннейший глупец устраивать будет — подлеска почти нет, сквозь строй деревьев всё, как на ладони, не на один десяток шагов видно. И на деревьях толком не укрыться. На выстрел из лука незамеченным не подойдёшь, а без лучника какая засада?

Вот кончатся сосны, пойдет обычный лиственный лес — там придётся быть повнимательнее. В непосредственной близости от Рейвен-кэра о грабежах давно ничего не слышно, а вот подальше всё может быть. Трое путников, пусть и вооружённых — лакомый кусок, добычи не в пример больше, чем с какой-нибудь телеги, набитой сеном. Что у простого холопа взять? Клячу отнять, одежонку, если не сильно изношена, топор (без ножа и топора в путь и баба не отправится), может, горсть меди в кошеле найдётся. Правда, и риску никакого, не станет мужик из-за скарба ерепениться. Жизнь дороже.

Богатые путники — дело иное. И оружием владеют, и за добро своё будут стеной стоять. Тут уж вдвоём-втроём дела не сделать, сильная банда нужна, страху нагнать, убедить, что шансов защититься немного.

— Госпожа! — Альта, наконец, перестала вертеть головой по сторонам и пристроила свою лошадку рядом с могучим чёрным жеребцом. — А тут что, правда, разбойников нет?

— Тебя это огорчает?

— Ну… — неуверенно пожала плечами девушка, — скучно как-то.

Таша весело рассмеялась. Как быстро забывается всё плохое… хотя, три года с небольшим прошло, если подумать, срок немалый. Побег из Школы, разорённой гуранцами, стычка с бандитами в лесу, драка в таверне, бегство от имперских галер, снова бегство — на этот раз не на быстрой шхуне, а на утлой лодочке, под свист стрел и вспышки боевых заклинаний, в третий раз бегство — уже посуху… Столько впечатлений для ребёнка… ну хорошо, уже почти взрослой девушки, сколько ей тогда было? Тринадцать? В пятнадцать — уже в самый раз замуж…

Но три года прошло — и ведь не помнит ни крови, ни сбитых ног, ни страха смерти. Скучно ей.

— Леди, а расскажите про разбойников? Вы же с ними, наверное, часто встречались?

Правду говорят люди, что за беседой любая дорога много короче кажется. Так что уговаривать наставницу девушке особо не пришлось, та и сама не прочь была поболтать. И АрШан тут же подогнал коня поближе… понять можно, парень, хоть выучку в Ордене и прошел, вряд ли много в жизни успел повидать, его опыт не сравнится с тем, что приобрела леди Рейвен, выполняя (удачно или неудачно — не о том разговор) поручения Вершителя арГеммита.

«Кстати, а парень-то не дурак… — мысленно похвалила воина Таша, — другие тут из себя ветерана многих битв изображать стали бы, а этот понимает, что учиться ему и учиться ещё.»

— Ну что ж… что знаю — расскажу. И в самом деле, сталкиваться приходилось. Да и тебе — помнишь, там, в лесу, когда я ранена была?

— Так то ж разве разбойники? — презрительно фыркнула Альта, — смех один. Вчетвером против волшебницы… дураки.

— Не такие уж дураки, — покачала головой леди Рейвен. — Видишь ли, дорогая, будь я тогда здоровой, шансов они бы не имели. Хотя и очень сильного мага легко убить стрелой в спину. Вспомни — двое испугались и удрали, третий был убит… а оставшийся слишком умен, чтобы пытаться победить в схватке с мастером Ордена один на один. А вот если бы его подручные не сплоховали, нам с тобой пришлось бы туго.

— Так чего ж они сразу не стреляли?

— В том-то всё и дело… эти четверо из Инталии были.

У каждой страны свои законы, с этим не поспоришь. Бывает, что и язык один — как, скажем, в Инталии и герцогстве Тимретском, но законы всё равно разные. Где немногим отличаются, а где и разительно. Земля тоже неодинакова — Инталия лесистая, в Гуране озер и болот не счесть, Кинтара пустынна, там где степь, а где и пустоши каменистые. Индар горист и на зелень беден. Потому и разбойники — а какое из государств может похвастаться, что напасть эта искоренена полностью — ведут себя по-разному.

Скажем, в Кинтаре лихой люд действует наскоком. Редко когда на грабеж пешком идут, пока по ровному полю до обоза доплетёшься, стрелами утыкают, да и к обороне приготовятся, если расслабились. А всадники налетят, пуская стрелы на скаку, затем в мечи охрану каравана возьмут. Ну, а после того, как оборона сломлена, примутся неторопливо ценности отбирать. А вот хозяев каравана, да работников их, наверняка отпустят, за выкуп — или просто так, на развод. Известно, что не до последней медяшки купец в товар вкладывается, оклемается, нового товару соберёт. Бывает, умные главари банд что-то вроде договора заключают — мол, мы тебя, уважаемый, три года не трогаем, а на четвертый — не обессудь, попадёшься — быть тебе без товара. Вроде бы и разбой совершеннейший, а купец из небогатых согласится с радостью — это ж три года можно на охране немного сэкономить. Совсем без воинов караван не отправишь, но нанять можно тех, что похуже, подешевле.

В Гуране, где за подобными случаями приглядывает Тайная Стража, охотники за чужим добром свидетелей оставлять не любят. Мертвые не говорят… даже если с ними как следует поработают маги в чеканных масках. Живой мертвец сражаться может, говорить и приказы понимать, работу делать — если не очень сложную. Но вот рассказать о том, почему умер, не сумеет, жизнь до смерти и жизнь после смерти — вещи разные, память почти ничего не сохраняет. Поэтому, если обоз в засаду попадёт и охрана отбиться не сумеет, вырежут подчистую, никого не оставят. Более того, с товаром осторожно поступят — если монеты, ткань, оружие обычное или, скажем, припасы — продадут или себе оставят, а вот вещи приметные могут и не взять. Или взять — но так, чтобы никто не узнал потом, кому принадлежало. Из украшений камни выковырять, золото и серебро в слитки переплавить, дорогую, на заказ сделанную броню в кузню отдать на перековку. Люди Консула дело своё знают, найдут у кого объявленную в розыск вещицу — особо разбираться не станут.

В Индаре законы строгие. Кровь проливать там — преступление из худших, хоть на дуэли, хоть в пьяной драке. Поэтому если бандиты и пытаются кого ограбить — то без убийства дело обходится. Сетями закидают, дубиной по хребту съездить могут… хотя, что там говорить, Круг Рыцарей за порядком на своих землях следит, да и много ли награбишь, когда и мужчины, и женщины с подростками с оружием ходят. Разве что одинокого путника… нет, в Индаре для разбоя места неподходящие.

Ну, а здесь, в Инталии, обычно разбой с разговоров начинается — как тогда, в лесу. Выйти на дорогу перед обозом, показать силу — позвенеть железом, пустить пару стрел… И потребовать кусок пожирнее — не так, чтобы всё отобрать, а долю малую… или не очень малую, если обоз богатый и стражи в нем немного. Но если хозяин или приказчик каравана артачиться начнёт, то дело и до клинков дойти может, а там как повернётся. Где стражу одну посекут, а где и всех под корень вырежут. Поэтому тот бандит, что на свою беду наткнулся на леди Рейвен, и не приказал сразу пристрелить беспомощных. Начал с разговоров, с предложения отдать имущество без драки… с точки зрения Таши — дурость несусветная, но благодаря этой дурости они и уцелели.

— Стало быть, если бы дело в Гуране было, нас бы сразу убили? — Альта передёрнулась, словно по коже мороз прошёл.

— Ну, люди-то разные бывают, сама понимаешь, разбойникам закон не писан. Хотя убили бы наверняка.

— А если бы мы деньги и оружие отдали?

— Хм… ты как считаешь, четверо мужиков с женщины только монеты взять захотят?

Намек был достаточно прозрачным, и Альта покраснела так, что алым затянуло даже уши. АрШан заржал в голос, Таша бросила на воина недовольный взгляд, тот подавился смехом и замолчал.

Заночевать пришлось в глухой деревушке, недостаточно значимой для того, чтобы иметь собственный храм Эмиала. Но таверна там, ясное дело, была — нашёлся некогда предприимчивый человек, построил довольно большой дом, разделенный на две части — в одной гостей потчевали, в другой спать укладывали.

Места в гостевых комнатах было немного, но теснота — извечный спутник любого странника. Хочешь простора — иди спать на сеновал, или вообще ночуй в лесу. Справедливо рассудив, что крыша над головой и набитый пахучим сеном тюфяк лучше, чем утренняя роса и злобное комарье, Таша настояла на ночлеге. Хотя и видела — Альте, впервые отправившейся в самое настоящее путешествие, куда интереснее была бы ночь у костра, да обязательно с долгой беседой. Те рассказы, которыми потчевал её Блайт, ещё не забылись, как и удивлённо-восхищённое состояние слушателя, приобщающегося к тайнам и приключениям.

Леди Рейвен весьма опасалась, как бы к Альте вновь не пришли её сны. Не хватало ещё переполошить всю таверну воплями… но ночь прошла на удивление спокойно, видимо, девочка в достаточной мере умаялась, проведя весь день в седле, и на кошмары попросту не осталось сил.

Утром, как следует позавтракав — хозяин перед гостями, готовыми платить серебром, рассыпался мелким бисером — отправились дальше. Отдохнувшие кони по утренней прохладе быстро донесли хозяев до леса, где начавшее припекать с очистившегося неба солнце уже не причиняло путникам особых неудобств.

— Госпожа, можно спросить?

— Да, конечно.

— Я вот вспоминаю эту книгу, где про ауры написано. Получается, что синие искорки — это способности к магии, жёлтые — к воинскому делу, зелёные — к знахарству… А красные?

— А что там про красные-то было? — освежить в памяти содержание фолианта Таша так и не удосужилась. Значение алых отблесков в магической ауре было ей прекрасно известно, но… неужели в книге об этом не написано?

Не исключено, что кто-то в Ордене решил ответ на этот простой и неизбежный вопрос отнести к тайному знанию, раз уж в каноническом труде по магии ауры автор «забыл упомянуть» о красных искрах. Интересно, а много ли у Несущих Свет подобных секретов? Наверняка имеются тайны, недоступные иному Вершителю, не то что обычным членам Ордена. Таша, при всей её любви к загадкам, предпочитала скорее действие, чем чтение старых книг, а потому о многом знала понаслышке. Вот, скажем, «алый свиток», хранящий отвратительное заклинание вызова демона — штука настолько малоизвестная, что в Ордене вряд ли найдётся больше двух десятков людей, кто знает, о чём речь. Вернее, про «призыв» слышал каждый, кто хоть сколько-нибудь интересуется магией Крови, но вот о том, где и как хранится текст заклинания, известно лишь избранным. Судя по рассказам Блайта, к той же запретной категории относилось и всё, хоть каким-либо боком связанное с Магией Формы — хотя до встречи с мятежным Консулом и Альта, и сама леди Рейвен слышали о Школе Формы лишь мельком. Очень уж старательно были вымараны из книг упоминания о магии, подвластной любому.

Хватало и других тайн, не относящихся к магии, но весьма переплетающихся с жизнью Ордена. Кое-что Таша знала на уровне сплетен, кое-чем поделился арГеммит, в зависимости от настроения — либо пользы для, либо просто так, без явной цели. Но вот с какого перепугу Вершители умалчивают о красной ауре?

— Почти ничего, леди. Вернее, совсем ничего. Перечислены синий, жёлтый, белый, зелёный, фиолетовый, лиловый, а дальше сказано, что «есть и другие цвета». Я так понимаю, что и красный может быть, верно?

— Может. Просто говорить об этом… — Таша на мгновение замялась, подбирая подходящее к случаю слово, — не принято. Красный, девочка моя, это знак демона. Красным искрит аура созданий, которые появляются в нашем мире через червоточину, создаваемую магом.

— Э-э… но, госпожа, в книге написано, что аура есть только у разумных созданий.

— Так ли? — леди насмешливо посмотрела на воспитанницу. Неужели великолепная память девочки дала сбой?

— Нет, я не то… я помню, что аура есть у любого живого существа, но у зверей и птиц она серая и без искр.

— Правильно, — степенно кивнула наставница. — Искры в ауре — свидетельство магической предрасположенности, поэтому у животных её нет. Цвета ауры — свидетельство склонности характера, а у неразумных тварей нет характера. Вернее, нет в том смысле, в котором мы его понимаем у людей.

— Но тогда…

Альта осеклась на полуслове, а Таша (может быть, впервые в жизни) задумалась о том, что если некто считает информацию секретной то, возможно, имеет для этого основания. Почему-то считалось, что чудовища, призванные сильнейшим из заклинаний Крови, могучие и злобные демоны, готовые сокрушать всё на своём пути, разума почти лишены. Действия их направляет призвавший маг, да и то опосредованно, вкладывая в тварь свои желания на этапе плетения формулы. Пожирающие тварь изнутри боль, ярость, стремление убивать и полное отсутствие страха приписывались сути заклинания, построенного на многочисленных жертвах, на потоках крови, необходимой для «призыва».

— Девочка моя, — заговорить снова подопечной Таша не дала, — я не знаю, что тебе ответить. Красные отблески на чёрном фоне — признак демона, пришедшего по воле магии «призыва». Я не знаю, разумны ли эти твари.

— Разумны, — прошептала Альта. — Я вот подумала… ведь демонов всегда вызывали ради битвы. И ещё говорят, что наш мир для них смертелен… как думаете, госпожа, что будет чувствовать человек, если его насильно куда-то приволокут, где его ждёт сперва рабство, а затем и неизбежная смерть?

— Люди разные, — хмыкнул арШан, вмешиваясь в беседу. — Одни смирятся, другие озвереют, третьи попытаются на себя руки наложить, четвертые начнут выгоду искать. Думаете, молодая волшебница, демоны впадают в ярость?

Альта, покрасневшая от удовольствия — ещё бы, почти настоящий рыцарь Ордена назвал её волшебницей — важно кивнула.

— Никто ведь не пробовал поговорить с демоном по-доброму.

— Кто знает, кто знает, — нарочито задумчиво пробормотала Таша, искоса поглядывая на воспитанницу. — Говорят, при «призыве» каждый третий маг погибает. Может, эти «каждый третий» как раз и пытаются поговорить с демоном «по душам», как считаешь?

— Вам бы всё шутить, — насупилась девушка, — а мне их жалко.

— Тебя послушать, так и волков, что стада режут, пожалеть надо.

— И их тоже, — гнула своё Альта. — Я не дура, понимаю, что волков перебить придётся, но они просто жить хотят, голодные ведь. А зайцев или мышей на стаю не хватит, вот и идут туда, где мяса много.

Таше оставалось лишь покачать головой. Демона пожалеть… куда мир катится?

Альта озиралась так, что ещё немного — и шею вывихнет. Шесть лет, срок немалый, да и много ли детская память способна сохранить, но и в сёлах, вроде этого, не то что за шесть — и за шестьдесят лет мало что меняется. Сгорит какой-нибудь дом или два, построят новые — но такие же, отличающиеся разве что в малом, незначительном. А потом пройдет не так уж много времени, брёвна потемнеют, наличники рассохнутся, свежепоставленный забор покосится — не то, чтобы совсем упасть, но и новым выглядеть перестанет. И только взгляд старожила сможет отличить, где строение недавнее, а где уж почти что древнее.

Ну и память детская — она разная бывает. Кто лишь обиды от родителей запоминает крепко, кто, наоборот, ласку. Альта помнила практически всё — и то, что получала, и то, о чём только мечтала.

Дом местного управителя, к примеру, изменился. Побогаче стал, поухоженнее, хотя стены те же. Зато не соломой крыт, как большая часть других домов, а глиняными плитками внахлест, аккуратно, чтобы ни одна дождевая капля внутрь не просочилась. И служит такая крыша долго, и знак дает, что не простой селянин в доме обитает.

Вообще, если по крышам судить, сразу видно, ещё на подъезде, у кого в доме достаток. Самый большой дом, несомненно, управителю принадлежит. Чуть поменьше — богатейшему из местных лавочников. Лавочник, понятно, и рад бы домину побольше отгрохать, да кто ж ему позволит. Вот и строит так, чтобы управителя не превзойти… но и не отстать сильно. Третий — наверняка Служителю Эмиала Светлого укрытие от непогоды обеспечивает. Служители разными бывают, кто-то богатства не чурается, кто-то, напротив, старается скромность демонстрировать в полном соответствии с официальной политикой Обители. Но скромность — скромностью, а тяга к удобствам никому не чужда, только не у каждого на это средства имеются.

Путники ехали медленно, несколько раз дотошно расспрашивали встречных, как проехать к дому Управителя. На фырканье Альты — мол, она тут дорогу найдёт ночью и без факела — арШан спокойно ответил, что дать хозяину возможность приготовиться к приезду гостей, неважно, желанных или нет, есть признак уважения. Альта пробормотала что-то насчёт того, что не всякий хозяин этого уважения заслуживает, но спорить не стала.

А потом начала получать откровенное наслаждение от этой прогулки по улицам большого села — из многих, настежь открытых окон, на неё с восторгом пялились местные обитатели. И не только юнцы, первый раз в жизни видевшие молодую золотоволосую красавицу, в дорогом (что не из крашеной холстины — наверняка дорогое) наряде, да ещё со шпагой на боку. И от девиц, не желавших упустить подобное зрелище, хватало выразительных взглядов — только в них сквозил не восторг, а жгучая зависть. Понимали, что на фоне заезжей гостьи выглядят, мягко сказать, слабовато. Таша на своём боевом жеребце тоже смотрелась сногсшибательно, хотя её наряд, дополненный мастью коня и цветом волос, вызывал скорее робость, чем восхищение. Что поделать… простонародье любит простые аналогии. Весь в белом — стало быть, сторонник Светлого Эмиала, носишь чёрное — ну…

Управитель времени на подготовку к приёму гостей получил в достатке, поэтому встретил их на пороге своего дома.

— Какая честь для нас, госпожа волшебница!

Таша милостиво кивнула. По такому случаю она позаботилась надеть тонкий серебряный обруч со светло-зелёным, под цвет глаз, изумрудом. Увы, не «горящим». В обычное время подобных украшений девушка не носила, но обстановка требовала…

Надменно кивнув, Таша, опершись о руку арШана, спрыгнула с коня. Мгновением позже спешилась и Альта, чуть неловко — шпага зацепилась за упряжь. Слава Эмиалу, хоть не упала.

— Твоё имя?

Голос волшебницы звучал чуточку прохладно. Пусть она здесь и гостья, но если лавочник или трактирщик, скажем, служат тому, кто платит, то управитель служит Святителю и, тем самым, ещё и Ордену. Желательно, чтобы об этом не забывали.

— Гешар Тит, сиятельная! — его глаза лучились преданностью.

Таша знала, что такое обращение уместно, скорее, в адрес высшей элиты Ордена. И управитель это знал. С одной стороны — немного лести, с другой — молчаливое согласие эту лесть принять. Тит не дурак, дураки на подобных постах подолгу не задерживаются, стало быть, понимает, что орденская волшебница прибыла сюда не из праздного любопытства и уж точно не проездом — тогда отправилась бы прямиком в таверну. Следовательно — будут неприятности, поскольку волшебница Света не явится в гости лишь для того, чтобы сообщить какую-нибудь столичную сплетню или порадовать управителя вестью о снижении налогов.

Торопливо, пока гостья не начала серьёзный разговор на пороге (мало ли, вдруг дело отлагательств не допускает), управитель затараторил:

— Милостью Святителя и Ордена, я управитель села Лесное. Вы и ваши спутники, не иначе, устали с дороги, сиятельная. Снизойдите до скромного угощения, посланного нам Эмиалом. Уж и вода согрета, нынче лето сухое, дороги пыльные. Нижайше прошу не отказать.

Снова кивок. Слова тут излишни, тем более, слова добрые — хватит и того, что волшебница Несущих Свет принимает приглашение. Тут же подбежали слуги, приняли поводья коней. Не стоило сомневаться — их обиходят со всем прилежанием. Хозяин тут же отступил в сторону, снова поклонился и распахнул перед гостьей дверь.

Как выяснилось, Эмиал неплохо позаботился об угощении для путников. Стол ломился от пусть и не слишком разнообразных, но с душой приготовленных блюд. Однако Таша, лишь пригубила вина — наверняка отменного по местным меркам, но безнадёжно посредственного в сравнении со знаменитыми экземплярами личной коллекции арГеммита — и притронулась к еде ровно настолько, чтобы соблюсти приличия. Эта сдержанность в полной мере была компенсирована Кайлом, который, как и любой молодой мужчина в его возрасте, никогда не упускал случая хорошо поесть и выпить.

— Могу ли я узнать, сиятельная, какое дело привело вас в наши края?

— Можешь, — Таша отставила бокал. — Девять лет назад в этом селе появилась девочка-сирота…

— Как же, сиятельная, помню, помню… — заторопился Тит, и тут же расплылся в льстивой улыбке. — Её потом в Школу Ордена увезли. Какая честь для нашего скромного села. С той поры и не видел я ту девочку, уж и не знаю, жива ли она.

— Жива, — голос Альты прозвенел то ли сталью, то ли льдом. — Не узнал меня?

По враз побелевшему лицу управителя поползли красные пятна. Таша мысленно сделала себе заметку выспросить потом Альту, чего это Тит так испугался? Хотя догадаться несложно — видать, несладко пришлось сироте, и управитель к этому руку приложил. А то и ногу. Интересно, чего он сейчас ожидает? Мести? В принципе, это не в обычаях Ордена, но сердцу не прикажешь. Скажем, нынешний статус Альты в качестве ученицы (навечно, поскольку никто её не исключал, но и продолжать обучение не собирался) формально не позволяет ей приказать мужикам повесить или, как вариант, прилюдно высечь сельского управителя… да и, если на то пошло, любого другого мужика или бабу. Но это формально — а на практике всё зависит от того, насколько немил Тит односельчанам. Если многим насолить успел — то и по приказу простой ученицы отделают так, что мало не покажется.

— Г-госпож-жа… — наконец смог из себя выдавить управитель. — Я так рад…

— Раньше при виде меня ты радости не испытывал, если я правильно помню, — прошипела Альта.

Леди Рейвен с нескрываемым интересом посмотрела на воспитанницу. Сейчас девушка напоминала взбешенную кошку — глаза горят, шерсть вздыблена, когти выпущены, лапа готова в любой момент нанести удар. В такой ярости Таша её ещё никогда не видела.

«О, Эмиал, да она же его сейчас прикончит!»

— П-простите, г-госпожа… если чем обидел… я… всё, что угодно…

А вот в этом он прав. Явись сюда Альта просто так, одна, разговор вполне мог бы оказаться иным. Ученица Ордена — персона не малозначительная, но и падать перед ней на колени Тит вряд ли стал бы. Простой селянин — возможно, но уж никак не управитель. Но девчушка (что ж он ей сделал-то?) явилась в сопровождении воина и волшебницы, носящей обруч с камнем. Тут уж, если дело плохо повернётся, и заступничество Служителя из местного Храма может не спасти.

— Обидел? Ну что ты, Тит, — в голосе послышалось шипение. — Разве можно счесть обидой, если на ребёнка, посмевшего взять яблоко из твоего сада, спускают собак?

«Интересно, а Лейра знала об этом случае, когда забирала девочку из села? Может и знала, но вряд ли приняла близко к сердцу. Госпожа Попечительница не отличалась бесконечной добротой, особенно в отношении тех, кто не отобран для её любимой Школы. Вот если бы Тит после отбора хотя бы косо посмотрел в сторону новоиспеченной ученицы, ему бы пришлось несладко.»

Внезапно с лицом Альты произошла новая перемена, столь же резкая, но куда менее пугающая. Ярость исчезла, пухлые губки улыбались — ну просто милая девочка, само обаяние.

— Ответишь на вопросы со старанием — прощу. Будешь юлить — язык отрежу.

При этом голосок был ласковым, но сказано было настолько серьёзно и многообещающе, что Тит покрылся холодным потом.

— Д-да, госпожа, всё, что пожелаете…

— Остынь маленько, вон, вина глотни, — буркнула Таша, адресуя реплику хозяину дома, одновременно глазами приказывая спутнице не увлекаться. Немолод управитель, ещё пара таких трюков, и у старика вполне может сердце не выдержать.

Тит вцепился в здоровенную чашу с вином с таким рвением, словно тонул — и сам Эмиал прислал ему на помощь бревно. Выхлебав чуть не половину, заливая попутно одежду и пол, управитель наконец перевел дух и уставился на Альту и Ташу (как он умудрился смотреть сразу на обеих и не приобрести при этом пожизненное косоглазие, так и осталось для леди Рейвен загадкой) по-собачьи преданным взглядом. Только что хвостом не вилял…

— Обозы торговые к нам нечасто заглядывают, — говорил Тит почти спокойно, временами степенно прикладываясь к чаше с вином, но Таша видела, что пальцы у управителя чуть заметно подрагивают. Видать, и впрямь решил, что обиженная сирота, выбившаяся в орденские ученицы, с него шкуру спустит. — Живем-то мы, сиятельная, сами видите, не на большом тракте. Опять-таки, Торнгарт недалече… кому что дорогое купить надо — тот уж сподобится в город съездить, три дня пути всего, ежели не торопиться. Опять же, лавка в селе большая… как у арЛемада сына в орденцы забрали, он поначалу совсем дела забросил.

Управитель поскреб жидкую бороденку, затем снова опустил нос в чашу. Альта и Таша коротко переглянулись — забавно получается, судя по имени, этот местный торговец в своё время на службе Ордену мечом махал, иначе приставку «ар» к отцовскому имени ни за что бы себе не позволил, с этим в Инталии довольно строго. Почему на покой ушел?

— АрЛемад, он вообще со странностями, — видимо, Тит заметил переглядывающихся девушек и поспешил пояснить, пока спрашивать не стали. — Говорят, хорошим воином был, белого плаща удостоился. Только в какой-то драке ему так шестопером по шлему съездили, полгода пластом лежал, говорить не мог. Потом оклемался маленько, но служба уже не пошла, как на коня залезет, да вниз, на землю, посмотрит, тут же под копыта и валится. Деньжат прикопил к тому времени, лавку вот построил.

Тит причмокнул, словно и сам в той торговле некоторую долю имел. Хотя… вероятно, что-то и в самом деле имел, всё, что в селе делается, мимо управителя да Служителя Храма пройти никак не может. И если Служитель долю имеет по закону, то управителю, дабы что-то сверх положенного урвать, лисицею крутиться надо. А уж простаком уважаемый Гешар Тит не выглядел.

— Лавка, сиятельные госпожи, и в самом деле знатная, — теперь он именовал «сиятельной» не только леди Рейвен, но и её спутницу, справедливо решив, что немного (а лучше много) лести не повредит, — почитай, в округе самая большая. Опять-таки, торговым людям сюда товар вести невместно. Много ли навару, когда или арЛемад что получше скупит, да потом тем же торговцам за полторы цены всучить попытается, или сами хозяева в город свезут. Мороки немало, да только в городе расторговаться получше можно, арЛемад — мужик себе на уме, прижимистый, с него много не стрясешь. Вот и выходит-то, что обозы в наших местах редко бывают, разве что кто дело плохо знает, или в Торнгарте цена плохая, вот и шарят по селам, где что взять подешевле, да своё продать хоть бы не в убыток.

— Ты о том обозе говори, — Альта вроде бы и улыбалась дружелюбно, но так улыбается хорошо обученный пес, встречая незваного гостя. Вроде и не рычит — а клыки наружу.

— Дык, я ж и говорю, — Тит поерзал на лавке, при этом отодвинувшись от девушки чуть не на ладонь. — Времени сколько прошло, всего и не упомнишь.

— А ты постарайся, — сухо посоветовала Таша.

Говорливого (от страха, что ли) управителя надо бы поторопить, иначе воспитанница окончательно взбесится. Что на неё нашло-то? Вернее, чем Тит её в прошлом так допек? Собакспустил? Так это дело обычное, если кто в твой сад или огород забрался, науськать на него пса — самое дело. И собаке наука, и воришке долгая память.

— Обоз этот аккурат десять лет тому как в наших местах объявился. Точно говорю, не девять, а уж десять. В тот год как раз крышу на…

— Про обоз!

— Ну да, так о чём и говорю-то. Обоз так себе, прямо скажем, дрянь, а не обоз. Две телеги, в каждой по одной лошади. И людишек-то почитай, смех один. Купчина сам-друг, да баб с ним четверо, да детишка вот одна была.

Таша мысленно согласилась с управителем, что обоз этот и в самом деле слова доброго не стоил. Везти хоть сколько-нибудь приличный товар практически без охраны — двое мужиков для такого дела мало, а баб никто и считать не станет — дело глупое. Или товару было немного и плёвого, или кто-то из мужиков себя непобедимым воином считал. Такое бывает, только вот опытные бойцы потому и до опыта дожили, что знают — на любого умельца может найтись не меньший мастер. Или не мастер, зато с арбалетом или луком. Пожалуй, это походило на попытку своё дело начать — сначала налегке пути разведать, выяснить, где в каком товаре нехватка, а там можно и серьёзный караван собрать, пусть и на заёмные, для начала, средства.

— Торговлишка у них тут не пошла, — глубокомысленно сообщил Тит. — Да и товар, скажу я вам, сиятельные госпожи, в наших местах не самый нужный. Железо кой-какое, старое…

— Оружие?

— Не, всякое железо… скобы там, гвозди разные… да я не присматривался особо. Железо-то паршивое, ржавое изрядно, а в местах наших, сиятельные госпожи, железа хватает. Почитай, в болотах его немало добывают, да и Орден, пусть ведёт его свет Эмиала, ежели заказ какой даёт, так непременно потребный материал привозит.

Таша коротко кивнула, соглашаясь. Своих мастерских у Ордена хватало, и доспехи делали настоящие умельцы. Но железа всегда требовалось больше, чем имелось рабочих рук, и всякую мелочь — гвозди, подковы, хозяйственный инвентарь и прочее добро та же незабвенная Мара, твёрдой рукой правившая Школой Ордена, предпочитала заказывать не в орденских мастерских, а на стороне. И дешевле, и быстрее.

— А кузнец-то у нас знатный, какое попало железо не возьмет, побрезгает. Он ещё при отце моём…

— Про обоз!

— А, ну про обоз, оно так… — Тит почесал затылок, глотнул вина, затем с обидой поглядел на опустевшую посудину и торопливо налил себе ещё. — Так они и не расторговались, дальше поехали. Там, в полудне пути, сельце стоит, маленькое, кузнеца у них-то и нет, тамошние к нам ходють, а то и дело, наш-то кузнец…

Поймав взгляд волшебницы, Тит подавился очередным комплиментом в адрес неведомого кузнеца и продолжил, уже почти по делу.

— Ну и поехали. В лесу, знамо дело, неспокойно было, пошаливали лихие люди. Но мы-то знаем, а пришлые… кто ж им скажет-то. Ежели бы спросили, оно конечно, так ведь молчком всё. Ну и поехали. А три дня как прошло, девчушка-то и пришла. Ну мы ж не звери, дитю приютили. А мужики в лес пошли, посмотреть, что там, да как. Ну и нашли… Уж и не знаю, чем тот купец разбойничков прогневил, может, за меч схватился, а то и юшку кому пустил. Ну те и озверели вконец. И купца, и мужика, что с ним ехал… да и баб тоже. Вот скажите, сиятельная госпожа, баб-то за что? Бабы-то справные, в теле… одна только всё на телеге лежала, то ли хворая, то ли с устатку.

— Тех, кто купца убил, нашли?

— Как же не найти, сиятельная, как же… почитай, по осени, как деревья листву сбросили, их и посекли. Солдаты орденские в наших местах случились, а с ними и белоплащник…э-э… в смысле, орденский рыцарь, пошли ему Эмиал верную руку и надёжный щит. Ну дык, кто-то из селян про тот обоз и брякнул. А рыцарь-то молод, горяч… посадил двоих ратников в телеги, приказал вещички поверх кольчуг натянуть, не богатые, но и не бедные, в самый раз чтобы… да в лес отправил… а другие его солдаты, вишь, кто за телегой той тишком пошёл, а кто и село наше окружил.

— Село-то зачем? — удивилась Альта.

Таша сокрушённо покачала головой. Это ж надо, вроде и взрослая совсем, заму… в общем, выглядит как взрослая, а соображает, как дитя.

— Потом объясню. Ты рассказывай дальше, Тит, рассказывай.

— Ну дык, разбойнички-то и попались на приваду, как мышь на сырный катышек. Там их и… того…

— Стало быть, про тот обоз больше ничего не знаешь? — прищурилась Таша. В том, что всей правды из управителя, хотя и подрагивающего от страха, вытянуть пока не удалось, она не сомневалась ни на мгновение. — Откуда они ехали, кто такие?

— Эмиалом клянусь, сиятельная, всё как на духу.

— Допустим. Ладно, говоришь, с кузнецом они торг вели? Ну-ка, пошли кого, пусть кузнец сюда идет, с ним поговорим.

Управитель не нашел в себе силы поинтересоваться, почему он должен пропахшего потом и дымом кузнеца тащить в свой чистенький дом. Тут же выполз из-за стола, бросился к двери, явно в восторге от мысли убраться, хоть бы и на время, подальше от орденских волшебниц.

— Сей же час приведу, сиятельная, сей же час. Слуги что, — бормотал он на ходу, — слуги, они ж напутают всё, сам приведу, уж чтобы наверняка…

— Альта, чем ты его так напугала?

Девушка невинно улыбнулась, неспешно извлекла из ножен тонкий недлинный кинжал и принялась неторопливо постукивать остро отточенным лезвием по столешнице, выковыривая из гладко оструганного дерева щепки.

— Когда он на меня собак спустил, да ещё калитку перед носом закрыл, чтобы убежать не могла, я только и успела, что на дерево влезть, а то искусали бы до смерти. Псы у Тита всегда злющие были, и на человека натасканные. Ну я ему с дерева и пообещала, что как вырасту, отрежу ему уши…

— И только?

— И… не только. Тогда-то он хохотал чуть не до икоты, а теперь вспомнил. Орденские волшебницы слов на ветер не бросают, это каждому известно. Госпожа, вы обещали объяснить, зачем рыцарь село окружить приказал?

— Это же очевидно…

Что в детских сказках, что в книгах, коими благородные дамы до слёз учитываются, разбойники — частые и желанные гости. Или разбойники благородные, храбрые до отчаянности, щедрые к друзьям. Или разбойники злобные — но такие в книгах подолгу не живут, обязательно найдётся кто-то благородный и храбрый до отчаянности, разбойников тех в мелкую стружку порубит, обязательно друга или девушку-красавицу от негодяев спасёт, да и неправедно нажитое добро, как водится, прикарманит. А то и друзьям раздаст, ибо тоже к друзьям щедр. Что поделать, каждый, кто про сильного да смелого читает, поневоле его образ на себя прикидывает, потому и не бывает такого, чтобы книгу про вора и подлеца писали.

Так что разбойники — дело в книге нужное и уместное. Правда, те, кто подобные книги или сказки сочиняют, часто ради красивостей и завлекательного повествования несколько от реальности отступают. Куда ни глянь — лесные злодеи живут в глухой чащобе, наведываясь к обжитым местам только чтобы резать да грабить. А нахватав добычи, снова уходят в леса или в болота…

Ну, бывает и так. От армии отбившиеся или позорно бежавшие солдаты, мужики, которых односельчане пинками и дрекольем изгнали, ещё кто-то… но нечасто. Добычу в лесу куда деть? Обрядиться в кинтарийские шелка, увешаться драгоценностями, выдуть захваченное пиво и вино? И жить в землянках, где под ногами вода хлюпает? Нет, не слишком это интересно получается.

Добычу необходимо продать — так, чтобы стража, которой любой разбойник что кость в горле, не пронюхала. Сбывать потихоньку, не привлекая внимания. Иногда — подальше от места, где добыча захвачена, как можно подальше. Пиратам с Южного креста в этом отношении легче, на островах у них добычу подчистую купят, хоть и за полцены — а затем пойдёт в тот же Кинт Северный вполне себе мирный торговый караван, чтобы добро на торги доставить. Лесной братии в этом отношении сложнее.

Да и что в лесу каждый день делать? Селян обижать? Так с них, селян, что взять-то? Воз сена и пару медяшек в тощем кошельке? И ради этой добычи шарахаться по лесу, рискуя нарваться на солдат?

Потому и редко устраивают разбойники скрытые в глубине леса, куда и не всякий охотник дорогу знает, тайные лагеря. В жизни зачастую всё гораздо проще. Живут тати в добротных избах, а на промысел выходят в ночи, да и то не часто, чтобы соседи ни о чём не догадались. Посмотришь на такого — вполне себе хороший хозяин, дом обустроен, жена по хозяйству возится, детишки во дворе бегают. Да и сам мужик то в поле горбатится, то в лес за дровами отправляется, то на охоту вместе с соседями идет. И мало кто догадается, что помимо обычных повседневных дел есть у этого человека и ещё одно занятие.

Богатые обозы — они ведь не из воздуха по велению богов появляются. Откуда-то в путь отправляются, через деревеньки и села проходят — а там, хочет купец или не хочет, а слушок пройдёт — куда направляется, да что везёт. Ну и охрану сосчитать, прикинуть, кто из воинов, сопровождающих караван, чего стоит. А уж если купец в таверне остановится на ночлег, тут и вовсе сведений мешок соберётся — чем расплачивался, тугой ли кошель, с опаской держится, или ничего не боится, носит ли кольчугу — всё для успеха тёмного замысла важно.

Что ж получается? А получается, что разбойные отряды, готовые до нитки обобрать неосторожного путника, большую часть времени живут по окрестным селам тихо и мирно, поджидая, пока хороший случай представится. Так что тот рыцарь, намереваясь разбойников ловить, поступил совершенно правильно. Село окружил — дабы никто из сельчан об его плане подельников предупредить не мог. Наверняка понимал, что если и не кто-то из разбойников, то уж пара их осведомителей наверняка поблизости найдётся.

— То есть, — скрипнула зубами Альта, — ты хочешь сказать, что тот обоз в засаду попал, потому что местные её и организовали?

— Надеюсь, ты не собираешься вырезать село под корень?

Девушка вздохнула.

— Когда вспоминаю, как я здесь жила, хочется вырезать. Может, не всех… но кое-кого — очень хочется.

За дверью послышались тяжёлые шаги. Тит нашел-таки кузнеца и доставил его для допроса с пристрастием.

— Думаешь, кузнец из той банды?

— Сомневаюсь, — покачала головой Таша. — Кузнецы, как правило — люди не бедные и очень уважаемые. Его я о другом расспросить хочу… хотя вряд ли он что полезное скажет. А вот насчёт разбойничьих пособников мы позже разберёмся. Если управитель о них ничего не знает, значит, он круглый дурак. А дураком Тит не выглядит.

— Сиятельная, дозволь войти? — в грохочущем басе, раздавшемся от распахнувшейся двери, подобострастия не было ни на грош. Слова — лишь дань вежливости.

Сразу стало понятно, что дом этот строился не в расчёте на стать заявившегося детины. В дверь, не такую уж и узкую, кузнец протискивался боком, да ещё сгибаясь в три погибели — притолока приходилась ему как раз на уровне глаз. Поприветствовав орденскую волшебницу, её спутницу и уже изрядно захмелевшего арШана, кузнец осторожно присел на жалобно скрипнувшую лавку.

Выглядел он весьма впечатляюще — здоровенный бугай в кожаном, во многих местах прожжённом переднике поверх столь же попорченного огнем кожаного полукафтана, распространял вокруг ароматы дыма, крепкого пота и горелого масла. Таша оглядела кузнеца с изрядным удивлением — мог бы и приодеться, не по своим делам же шёл, а на встречу с волшебницей. Или одержимый служебным рвением Тит прямо от горна мастера приволок?

— Чего изволите, госпожи?

Поначалу вспомнить события десятилетней давности кузнецу не удавалось. Затем, многократно потеребив короткую густую бороду, он кое-что из себя выдавил — в основном, в подтверждение слов управителя — что обоз был плохонький, а товар — дрянь.

— Каким тот торговец из себя был? Ну так я, госпожа волшебница, особо-то не присматривался. Одет небогато, прямо сказать, бедно. В торговле-то, госпожа волшебница, одёжка — первейшее дело, ежели одет, как нищий, кто ж с тобой торг иметь станет? Вот если бы…

Выслушав длинную тираду о том, как должен одеваться уважающий себя купец, Таша попыталась перевести русло беседы в нужное для себя направление.

— А те, что с ним ехали?

— Про тех и вовсе ничего сказать не могу, — не видал я их. Токмо с мужиком тем беседу вел, да не срядились.

Задав ещё с десяток вопросов и получив столько же ответов, то коротких, то пространных, но одинаково бесполезных, Таша махнула рукой.

— Ладно, ступай. Жаль, что не знаешь, откуда обоз этот приехал…

— Дык это… как же не знаю-то? Вы, госпожа волшебница, всё про странное толкуете, как одет, да каков с лица, да не поминал ли чего про дитю, что с обозом ехала. Разве ж я про такое знаю? Наше дело простое, он мне товар, я ему — монету, если товар нравится, или же путь со двора, если его барахло не сгодится ни для чего.

— Не зли меня, — очень вежливо попросила леди Рейвен. — Рассказывай, что про торговца знаешь. Откуда, как зовут, чего в краях наших делал.

— Имя не спрашивал, врать не буду. К чему имя-то? Не за столом мне с ним сидеть, а на торгу монеты-то любого имени важнее. Чего в село приехал — ясно, торговать хотел, в телегах барахла немало, да только как есть поганое. А вот откуда — из того тайны он не делал. Поморник, аж с Блута.

Заметив непонимающий взгляд Альты, наставница пояснила:

— Поморниками называют всякий сброд, что на берегу добром, которое море выбрасывает, побираются. Вообще говоря, занятие только на первый взгляд бессмысленное — в тех местах корабли нередко тонут, на берег немало разного попадает. Бывает, что кто-то из таких вот мужиков в одночасье богатым становится — то труп в дорогой кольчуге вынесет, то сундучок с серебром… Всякое случается. В большинстве своём они едва концы с концами сводят, а то и вообще от голода мрут, но меньше поморников от этого не становится. Я читала, что у них правила свои есть и берега на участки поделены. Зайдешь на чужое место, а ещё хуже подберешь что-нибудь — убить могут. А вот пираты поморников уважают, часто монетку-другую подкидывают, вроде примета такая. Говорят, по правилам — если поморник живого человека на берегу нашёл — обязательно поможет. А жизнь пиратская непредсказуема — сегодня ты на палубе и с добычей, завтра — за бортом, верхом на доске, и тешишь себя надеждой, что вынесет течением к земле.

— Оно так, госпожа волшебница, — прогудел кузнец. — Этот поморник и сказал, что его с насиженного места выгнали. Зашёл на чужой берег раз, зашёл второй. По-первости били только, потом сговорились и отовсюду гнать начали. Ну он, что накопить удалось, в телегу погрузил, да поехал нового счастья искать. В Инталии поморников отродясь не было, берега свободны, ходи да ищи себе добро. Честно работать эта погань не желает, ну да пусть его…

— А бабы с ребёнком?

— Да не знаю я, госпожа волшебница, как на духу говорю, не знаю. И не спрашивал… может, жена с сёстрами и дочкой, может — по дороге прибились. Кто их разберёт.

— Что ж, благодарю тебя, добрый человек, — Таша достала серебряную монету и протянула кузнецу.

Тот повертел монетку в пальцах, пожал плечами, словно удивляясь, за что это ему деньги перепали, поклонился и вышел, обдирая могучим телом косяки. Почти тут же в дверь скользнул Тит, нацепивший умильную до приторности улыбку.

Допрос с пристрастием, которому в течение последовавшего получаса подвергся управитель, принес свои плоды, пусть и не сразу. Поначалу Тит упорствовал, уверяя, что о лесных разбойниках ничего не знает, а если бы знал, не преминул бы своевременно доложить властям. При этом вид имел столь честный, что даже неискушенная в общении с подобными людьми Альта не поверила ни единому его слову. Леди Рейвен кивала, соглашалась — мол, доложить властям надо обязательно, это дело доброе — но постепенно мрачнела. Злить волшебников Ордена — вообще дело опасное, но большинство из них всё-таки умеют худо-бедно держать себя в руках. Леди Рейвен к этому большинству не относилась.

— Альта, там у меня в дорожной сумке несколько баночек в полотняном мешочке, принеси, пожалуйста.

— Сейчас, госпожа.

— И скажи мне, Тит, у тебя найдётся хорошая бритва?

— Найдётся, сиятельная, как же не найтись. Самая лучшая, из Кинтары привезена, — управитель явно весьма обрадовался смене темы. — Сами-то мы, сиятельная, бороды не бреем, это дворяне там, или ещё кто из рыцарей моду взял с голым подбородком ходить. Вы не подумайте, сиятельная, что я осуждаю, чай, не в глухом лесу живем, что такое мода — знаем. Да только…

Он осекся, мучительно задумавшись, зачем столичной волшебнице нужна бритва. Таша не стала дожидаться, пока Тит сообразит.

— Бороду мы твою брить не будем, — кивнула она. — И в самом деле, раз уж у вас тут модно с бородами ходить, зачем мужику красоту портить. Мы тебе немножко затылочек побреем, потом я там кое-что нарисую… а после этого, уважаемый, ты мне как на духу всё расскажешь. И про разбойников, и про сборы налогов, и про другие грешки. Есть у тебя грехи перед Эмиалом и Святителем? Есть, есть, не отвечай… сейчас ведь соврёшь, а как я с рисунком закончу, там уж твоей искренности можно будет полностью доверять.

Магия — удел избранных, но это не означает, что простой народ ничего о ней не знает. Любой мальчишка, делая человечка из глины, представляет себя могущественным волшебником, создающим голема. Ополченцы, возвращаясь к родным очагам, любят рассказывать о славных денечках — и о собственной удали, и о магах, обрушивающих на врагов потоки огня и льда. И об «оковах разума» знают многие — в Инталии пытки используются нечасто, только если сильного мага поблизости найти не удается. Здесь же, относительно недалеко от столицы, о пойманных душегубов руки никто марать не станет. Сам же управитель гонца пошлет — и через десяток дней прибудет маг, способный наложить «оковы». Таша прекрасно знала, что ничего особо сложного в этом нет — вот «путы разума» дело иное, это признак настоящего таланта.

Ну, а под «оковами» подозреваемый ничего не утаит… Пытки в этом отношении куда хуже, боль заставит человека себя оговорить в чём угодно. Да и не только боль… мать, не задумываясь, возьмет на себя вину сына, мужчина попытается защитить возлюбленную, брат пожертвует собой ради брата. Не всегда, разумеется, но такие случаи — не редкость. А государству не нужна жертва, ему требуется порядок и справедливость. Если вина не вполне очевидна, в дело вступает магия — и она обеспечит справедливость приговора.

Таша с тоской вспомнила, как её провели, словно девчонку, подставив здорового бугая, выболтавшего под «оковами» совершеннейшую чепуху. Да, страшные тайны и секретные секреты удержать в себе не получится, проблема лишь в том, чтобы человек знал то, о чём его спрашивают.

Несомненно, Тит имел за душой много такого, о чём ему не хотелось бы рассказывать волшебнице Ордена. Мало кто из управителей может похвастаться кристальной честностью, большинство живет по принципу «со Святителя не убудет», не видя ничего дурного в том, чтобы кое-что из налогов, подлежащих отправке в Торнгарт, оседало в их собственных сундуках. Немного, можно сказать, самую малость — но из этих крох и складывается благосостояние. А вот если эти вольности вскроются — тут как повезет. Наказание могут назначить и попроще — плетьми или изъятием имущества, изгнанием или каторгой. А если судья — в этой роли чаще всего выступает местный Служитель храма, с которым у Тита отношения были не из лучших — пожелает, то может потребовать и очищения пред ликом милосердного Эмиала… Ну а как очищение происходит, известно любому.

Стоит отметить, что костёр, открывающий заблудшей душе дорогу к истинному свету, в Инталии — дело нечастое. Скажем, за обычный грабёж или убийство виновника отправят в рудники или на плаху… если попросту не вздёрнут сразу, на месте преступления. Но покушение на налоги — это, по сути, покушение на власть Святителя, на его дарованные Эмиалом права. И вряд ли местный жрец будет благодушен, его понять можно — старость приближается, а место — не из доходных. Проявить принципиальность, жёсткость, да ещё перед селянами правильные слова произнести, чтобы поняли и на будущее запомнили — глядишь, кто-то из столицы заметит рвение.

А в том, что орденская стерва не ограничится вопросами о лесных разбойниках, Тит нисколько не сомневался.

— Н-не надо… сиятельная… всё скажу…

Из сбивчивого рассказа следовало, что (как Таша и предполагала) в каждом селе у грабителей были свои глаза, пристально наблюдающие за дорогами и обозами. Если верить Титу — ну, а не верить вроде бы и смысла не было, напуган управитель был до дрожи в коленках — в этом селе лихоимцев было лишь двое. Один — ещё зелёный пацан… вернее, тогда, десять лет назад, он пацаном был. Сейчас — мужчина зрелый, да толку с того.

— Помешался он тогда… я, сиятельная, и не знал, что он в лес ходит, как есть не знал, светлым Эмиалом клянусь. Уж потом, когда дело-то это случилось, оно и ясно стало. Здан — тот вообще не вернулся, вроде как на охоте сгинул, а этот припёрся… совсем дурной, заговаривается, каждой тени боится.

— Чего ж ты его выгораживал-то?

— Ну, это… — Тит потупился, но соврать под угрозой применения магии не посмел. — Племянник он мой, так значит. Сеструхи сынок… Тогда ведь сопляк-сопляком тогда был, какой спрос с него, а сейчас, гляди ж, как чего-то спужается, так или в штаны наложит, или забьётся куда-нибудь, хоть бы и в собачью конуру, и иначе, как булкой медовой его оттуда не вытащишь. А страшит его, почитай, что угодно. Грешно блаженного-то обижать… он, может, и поразбойничал всего-ничего, да и не убил никого.

— А помешался-то почему?

— Кто ж его ведает? Мы с сеструхой уж расспрашивать пытались, да после тех расспросов только портки вновь стирать. Видать, узрел что-то недоброе, вот и тронулся маленько. Видать, было от чего, Здан-то мужик был могучий и злой, его всё село стороной обходило. Ан гляди ж, сгинул. Правду сказать, сиятельная, я и сам с облегчением вздохнул, негоже такого соседа иметь. Я-то на него управу никак найти не мог, хоть и лютый, да никого до смерти в селе не зашиб, а если просто юшку из носа пустить или, к примеру, челюсть в драке свернуть — так это… ну, бывает. А вообще-то Здан мужик работящий был… чего его в лес-то потянуло, кто бы знал.

Таша пробарабанила пальцами по столу, затем повернулась к воспитаннице:

— Альта, так ты мешочек-то принеси.

— З-зачем м-мешочек? — снова начал заикаться и бледнеть Тит. — Н-не надо м-мешочек, сият-тельная, я всё рассказал, клянусь Светом…

— Ну рассказал и рассказал, — не стала спорить леди Рейвен. — А теперь пойди и племянника приведи.

— Наказать решили? — сообразив, что лично ему пока ничего не грозит, Тит немного приободрился. — Оно, конечно, правильно, да только блаженного-то пожалеть бы. Он и мухи теперь не обидит. Да и сеструха опять-таки… ведь овдовела давно, сынок, пусть и убогий, единственная радость в доме. Проявите милость, сиятельная, век с сестрой за вас Эмиала молить буду.

— Да не стану я его наказывать, — поморщилась Таша. — Задам пару вопросов, а повезёт, так и помочь смогу. Живо приведи племянника.

Управитель, кряхтя и вздыхая, отправился исполнять поручение. Альта принесла мешок с компонентами для заклинания и уставилась на госпожу. Та принялась неторопливо раскладывать на столе мисочки, пузырьки и пакеты с травами. Затем подняла глаза на воспитанницу.

— Вопросы у тебя на языке так и вертятся.

— Вы сказали, что сможете вылечить этого несчастного, госпожа?

— Вот как, несчастного, гм… а ты не забыла, что он причастен, возможно, к смерти твоих родителей?

Некоторое время девушка молчала, затем тихо пробормотала:

— Если причастен, я его сама убью.

— Ух ты, какие мы грозные, — рассмеялась волшебница. — Тебе так часто приходилось людей убивать, малышка? Ах да, я помню, приходилось. Так вот, дорогая моя, убить человека не так уж сложно, временами — так просто легко. Но не всякого… Если он угрожает твоей жизни или жизни тех, кого ты любишь, если крадёт у тебя на глазах твоё имущество, если просто творит зло, тебя особо не касающееся — всё это послужит оправданием и совесть тебя не попрекнёт. Или попрекнёт, но не то чтобы очень сильно. А вот прикончить слабого и беззащитного куда труднее.

— Но если он убийца?

— Десять лет страха — недостаточно суровое наказание? Впрочем, я не уверена, что смогу избавить его от болезни, хотя попробовать стоит.

— Вы будете накладывать на него «оковы», госпожа?

— Нет, к чему мне безвольная кукла. Да и подобное сумасшествие «оковами» не излечить.

Человек, которого привёл Тит, выглядел, мягко сказать, странно. Молодой мужчина лет двадцати пяти имел лицо, больше подобающее пятилетнему дитяти. Круглое, лупоглазое, немножко испуганное, изрядно перемазанное медом — Тит не соврал, здоровенный медовый пряник, похоже, примирил племянника с необходимостью предстать перед глазами сиятельных волшебниц Ордена… хотя вряд ли этот мужик осознаёт, где он и с кем.

— Садись вот сюда, на лавку у стены, — дружелюбно улыбнулась Таша. — Вкусный пряник?

— Вку-усный, — проблеяло великовозрастное дитятко, вгрызаясь в гостинец так, что мед потек по усам и реденькой бороде.

— Вот и славно. Ты кушай, кушай…

Руки леди Рейвен задвигались, губы шепнули первые слова заклинания, утягивающего человека в объятья сна. Альта вслушивалась в знакомый напев — ей самой эта магия была по-прежнему недоступна, но и опытный волшебник, уровня магистра, не способен погрузить в сон кого угодно. Подтолкнуть — это да, если человек устал и расслаблен, если мается от скуки или если болен, то магия сумеет найти путь к его сознанию. А вот, скажем, свалить в сон полного сил мужчину, сосредоточенного и настороженного, не удастся. В лучшем случае, выйдет немного затуманить взор, человек станет менее внимательным — поэтому эту магию редко использовали в серьёзном деле. «Сон» — удел лекарей…

Но тот, кто сидел перед Ташей, мужчиной был лишь с виду, а по сути — ребёнок ребёнком. Чтобы сопротивляться наведенной сонливости, нужна железная воля, а какая воля у полоумного… не прошло и минуты, как глаза дурачка закрылись, недоеденный пряник выпал из разжавшихся пальцев, на губах застыла блаженная улыбка.

— Где там твоя хвалёная бритва?

Тит принес требуемый инструмент. На затылке спящего был выбрит изрядный участок, после чего Таша принялась чертить на оголившейся, местами исцарапанной (бритва оказалась далеко не идеальной) коже элементы магической формулы. Затем начала плетение заклинания… поморщилась…

— Что-то не так, госпожа?

Вопрос был чисто риторическим, и без того ясно было, что заклинание ложится плохо, неохотно. Снова сказался больной разум пациента, «путы» — кружево тонкое и сложное, оно должно захватить сознание человека и подчинить его воле мага. Только вот с самим сознанием как раз и были проблемы, оно не особо подчинялось даже хозяину, что уж говорить о внешнем воздействии. Леди Рейвен повторяла формулу раз за разом, племянничек вздрагивал, когда магические знаки пронзали его болевыми спазмами, но не просыпался — «сон» держал его крепко, как никогда не смог бы удержать нормального взрослого мужика. Наконец нити плетения ухватили цель, и Таша тяжело опустила словно налившиеся свинцом руки — как и любое заклинание школы Крови, «путы» изрядно выматывали, а уж повторенные несколько раз подряд могли и сознания лишить. Грудь волшебницы прерывисто вздымалась, по вискам ползли капли пота.

Отдышавшись, Таша одним движением порвала паутину сна… мужчина тут же открыл глаза — теперь в них появилось вполне осмысленное выражение, и на волшебницу он смотрел с обожанием и преданностью. Прикажи она сейчас — и он выполнит всё, не задумываясь ни о чём, кроме как о наилучшем следовании полученному приказу.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, госпожа.

Голос был вполне взрослым, не лепечущим, как ещё совсем недавно. И лицо… Тит смотрел на племянника, отвесив челюсть. Десять лет сумасшествия, десять лет он видел радость на лице родственника только вручив тому очередной пряник или медово-сахарный леденец — а теперь перед управителем сидел мужчина, спокойный и собранный, такой, каким его хотела видеть сестра и её покойный муж.

— Расскажи о нападении на обоз, в котором ты участвовал. Я так хочу.

Мужчина на мгновение задумался.

— Я понимаю, что это было давно, госпожа, но мне почему-то кажется, что это случилось вчера…

— Не думай об этом, просто рассказывай.

Его звали Микош, и к разбойникам его привёл дядька Здан, соблазнив будущей добычей. Парень был юн, едва пятнадцать стукнуло, но на девок уже заглядывался вовсю, особенно одна приглянулась, Рада, да только жили они с матерью небогато, в такой дом молодую жену вести соромно. А дядька Здан тут как тут — обещал, что Микош пригоршнями серебро грести будет, а на богатый подарок любая девка одобрительно посмотрит, да и родители её желали бы дочь замуж в богатый дом отдать. Толку от того, что у паренька в дядьях сам управитель ходит, Тит мужик прижимистый, своего не упустит и делиться не любит. Не голодает сеструха — то и ладно, на бедность, может, когда серебряшку и подкинет, но уж ублажать племянника деньгами, да ещё на подарки девкам, не станет точно.

Поэтому Микош и согласился — да и дело выглядело простым и нестрашным. Дядька Здан говорил, что и оружия доставать не придётся, обоз-то плохонький, ни охраны, ни защиты. Мол, всего-то и делов — показаться гуранскому торговцу, пугнуть его маленько… тот сам своё серебришко и отдаст, как миленький. И в самом деле, ну стоит ли из-за горсти монеток рисковать жизнью?

Здан цену монеткам знал — повел паренька к себе в дом, показал кубышку, наполненную серебром до половины. Столько денег Микош не видел никогда в жизни, ему казалось, что в глиняном горшке хватит серебра чтобы всё село купить, и ещё останется на пару небольших деревень. Дядька утверждал, что полгодика-год, и у Микоша у самого будет серебра не меньше, тут уж и подарок богатый невесте сделать сможет, и мать обиходить, и дом подновить.

В лес отправились задолго до рассвета — пришлый торговец только продрал глаза ото сна и, покряхтывая, вышел к возку, укладывать поудобнее почти не распроданный товар, даже не бросив взгляда в сторону Микоша. А тот, прихватив от отца оставшийся топор, бодро шагал к лесу, с трудом поспевая за дядькой Зданом.

Идти вышло недалече — грабители собрались на небольшой поляне у лесной дороги. Вместе с Микошем их было семеро, кроме Здана — все незнакомые. Двое — вроде как охотники, с луками, остальные кто с чем, у одного меч имелся, старый и порядком иззубренный, но от ржавчины тщательно очищенный. На взгляд юнца, этот мужик с мечом выглядел настоящим воином, суровым и умелым… а может, и был таковым — мало ли в окрестных сёлах тех, кому довелось воевать вместе с Орденом против извечных врагов Инталии. Микош, бывало, и сам подумывал о том, чтобы податься в солдаты — жаль, что ловцы-светоносцы его не выбрали и рыцарем Ордена ему не стать, ну так что же, и солдаты неплохо живут, едят от пуза, щеголяют в красивых кольчугах и с мечами. А война… ну где та война, о ней давно уж ничего не слышно. Если этот, с мечом, и воевал — то так, не по серьёзному, в мелких стычках, что происходят то тут, то там, довольно часто.

Вдалеке послышался перестук копыт — приближался обоз. Мужики (видно было, что дело для них не внове) рассыпались по кустам, лишь Микош остался стоять посреди поляны, пока дядька Здан на него не шикнул. Скукожившись вместе с дядькой за толстым стволом старого дуба, Микош с замиранием сердца ждал, когда всё произойдет. Сейчас идея грабежа уже не казалась ему такой привлекательной, и он лишь успокаивал себя мыслью о том, как подарит Раде что-нибудь эдакое, услышит её радостный смех и, если повезет, получит в ответный подарок поцелуй. Не на людях, но…

От сладких мечтаний его отвлек грозный рык дядьки Здана. Тот, как и планировалось, выполз на дорогу перед телегой, опираясь на тяжёлую дубинку. Микош вспомнил, что из села дядька уходил без оружия — видать, дубинку-то с прошлого раза в лесу припрятал.

Как водится, дядька Здан начал объяснять, что дорога здесь не ничейная, что за проезд по ней платить надобно. Повинуясь его команде, трое мужиков выбрались из кустов и встали за спиной у здоровяка, ещё двое показались позади телеги, отрезая путь к отступлению — зряшное дело, развернуть повозку на узкой, обрамленной кустами и молодыми деревьями дороге было не так уж и легко и, в любом случае, слишком долго. Микош стоял в своём укрытии, словно прилипнув к морщинистой коре дуба — он и понимал, что дядька рассердится и, глядишь, доли не даст, но ничего не мог с собой поделать. Ему было страшно.

Здан продолжал увещевать торговца, что расстаться с несколькими монетками — дело житейское и куда более простое, чем противиться очевидному.

И тут мужик, что правил лошадью, отбросил рогожку и вытащил арбалет. Взведенный.

Наверное, этот торговец и в самом деле был глуп. Арбалет — штука неплохая, если у тебя один враг, и этот враг ждёт, пока его подстрелят. Но против семерых… ну, пусть шестерых, арбалет — это только способ как следует разозлить разбойников, заставить их схватиться за оружие. Вряд ли пришлый этого не знал… скорее, просто не подумал. Тренькнула тетива — целил-то он, может, в дядьку Здана, да не попал. Стрела мимо пролетела, и ударила прямёхонько в живот тому самому мужику с мечом. Мужик сложился пополам и завыл — Микош хоть и был ещё молод, но знал, что стрела в животе — это очень плохо, не всякому выжить доведётся. Маги помогли бы, да и местный жрец Эмиала травы изрядно знал, вот только пойди объясни, откуда арбалетная стрела в брюхе взялась. Арбалет — оружье воинское, с ним на охоту мало кто ходит.

А торговец, бросив арбалет, уже тащил с телеги здоровенный ржавый колун. Бабы у него за спиной визжали, словно их уже режут, второй мужик — то ли родственник, то ли просто помощник, кто их разберёт, тоже ухватился за топор. И прыгнул на дорогу к тем двоим, что сзади подошли. Ну, они-то ждать не стали — один из лука стрельнул, и тот, что с обоза — свалился, стрела аккурат в горло вошла, Микош со своего места хорошо видел. Знамо дело, охотники, они птицу влёт бьют, что тут в человека с десятка шагов попасть.

Купец трусом явно не был, с топором на дядьку Здана бросился — да не просто так, а чтобы на стрелу не нарваться. Но это ему не помогло, против доброй дубины топором много не навоюешь, дядька пару раз хрястнул — пришлому и хватило.

Мужики от крови звереют… и от чужой, и от той, что пролили их подельники. А уж дядька Здан — тот и без крови чумной, а тут вообще как с ума сошёл. Подскочил к телеге, бабу, что громче прочих визжала, дубиной по голове стукнул, затем вторую, ещё одну на землю стянул, да принялся её ногами пинать. Тут и остальные подбежали, кто за лошадь уцепился, кто в телеге рыться начал…

Вот тогда всё и произошло.

Микош говорил спокойным размеренным голосом, словно пересказывая услышанное от кого-то другого, но присутствующие понимали, что именно увиденное там, на лесной дороге, и заставило разум молодого парня на десять лет спрятаться за щитом безумия.

Одна из женщин — та, что была с ребёнком — подхватила девочку на руки и попыталась бежать. Но легко ли убежать в лесу от обозлённого мужика, да ещё и с дитём. Догнали её сразу же… баба уронила ребёнка, выставила перед собой руки, и…

— У неё были чёрные руки, — неторопливо рассказывал Микош. — Совсем чёрные, словно в смоле вымазанные по самые локти. Она их вперед выставила, и с пальцев что-то вроде веревок потянулось, как раз с палец… одна веревка в грудь дядьке Здану попала… он заорал, словно огнём его жгло, а в груди дыра образовалась, кулак просунуть можно, да насквозь… Вторая веревка мужика с луком по руке хлестнула… ну лук-то он на телегу положил, когда в добре рыться собирался, так что у него только нож и был… и рука сразу отвалилась, а потом чёрная веревка дёрнулась, и мужика того пополам перерезало… А другой, который с луком — он в бабу ту выстрелил, и бежать… Попал или нет, я не знаю, сам убежал, госпожа.

— Ясно, — Таша старалась не смотреть на воспитанницу, в десятый наверное уже раз жалея, что вообще затеяла эти поиски. Не стоит девочке выслушивать столь подробный рассказ о том, как убивали её родителей. Вернее, был ли кто-то из мужчин отцом Альты, ещё вопрос, но то, что женщина с чёрными руками явно приходилась ей матерью, сомнений не было. — А теперь слушай меня, Микош. Это был просто сон… плохой сон… ты его очень испугался, но я хочу, чтобы ты больше не боялся этого сна. Ты понял, Микош, я очень хочу, чтобы ты перестал бояться этих воспоминаний.

— Да, госпожа, я понял.

— Вот и хорошо. И ещё я хочу, чтобы ты никогда больше не покушался на жизнь или имущество других людей. Ты меня понял?

— Понял, госпожа.

— А теперь иди домой.

— Как прикажете, госпожа.

Мужчина поднялся и направился к двери. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, управитель вдруг упал на колени и явно вознамерился поцеловать сапог волшебницы. Та лишь чудом успела отдернуть ногу.

— Теперь ты с ума сошёл, Тит?

— Чудо! — прохрипел он. — Я видел чудо, сиятельная, ты одними словами вылечила моего племянника, век за тебя молиться буду!

— Да какое это чудо, — фыркнула Таша. — Обычная магия… он, если ты ещё не понял, любой мой приказ сейчас выполнить готов. Я сказала забыть — он и забудет. Я сказала не бояться — и страх уйдет. Ненадолго, двадцать дней, месяц… потом надпись у него на затылке исчезнет и заклинание угаснет.

— И он… снова?

— А вот это — как повезёт. Постарайтесь за эти дни завалить его работой, и найдите парню молодую девку. Можно в столицу свозить, пусть просто по сторонам поглазеет. Он десять лет жил одним-единственным воспоминанием, сделайте так, чтобы новые впечатления вытеснили старые страхи.

Возвращение в замок прошло без приключений. Альта выглядела задумчивой, полностью погруженной в себя, снова и снова переживая услышанный рассказ. Девочка знала, что её родители погибли, знала это уже давно, хотя некая надежда, иррациональная и идущая не от разума, а от сердца, всё равно оставалась. И теперь, после рассказа неудавшегося разбойника, эта надежда рассыпалась в прах.

А её наставнице не давала покоя та часть рассказа, что касалась чёрных плетей, убивших лесных грабителей. Смерть всегда ходит с разбойником рядом, как неизбежная плата за возможность получить лёгкую добычу. Не каждый путник философски смотрит на возможность остаться без кошелька — некоторые мешочек с монетами ценят не меньше, чем собственную шкуру. От жадности или от излишней (иногда — вполне оправданной) уверенности в своих силах пытаются защитить сбережённое добро — и тогда всё зависит от мастерства, бесшабашной отваги, наглости и изрядной доли везения. Среди грабителей герои встречаются редко, много ли требуется храбрости, чтобы превосходящими силами стребовать мзду с заведомо более слабого противника? Серьёзный отпор — и мужичьё, вышедшее на большую дорогу, бросится бежать, сберегая свои жизни для будущих удач. Но и наоборот случается, первая пролитая кровь может нагнать страху, но может и вызвать бешенство.

В данном случае лесная шваль встретилась с серьёзным противником. Но почему эта волшебница не перебила их сразу — при первых же признаках угрозы? Почему допустила гибель спутников? И, во имя богов, что она сделала? Ни в одной из прочитанных книг не было и намека на столь странное проявление магии. Чёрные веревки-плети, мгновенно кромсающие живую плоть. Творец Сущего? В нищем обозе? В компании с убогим поморником? Этого не может быть, Творец Сущего — высшая ступень, которой может достичь волшебник, и достигается эта ступень через совершенство во владении магией стихий во всём её многообразии. Шесть-семь необученных крестьян? Любая адептка, вышедшая из Школы Ордена, перебила бы их в течение полуминуты, и уж точно не дала бы застрелить себя. Опытные воины — дело другое, прошедший хорошую подготовку боец имеет некоторые, пусть и незначительные, шансы справиться со средним магом даже в стычке один на один.

Интересно, эта женщина была матерью Альты или просто пыталась спасти невинное дитя от рук бандитов? Первое более вероятно, только мать в критической ситуации в первую очередь попытается спасти ребёнка и лишь потом — себя.

Знать бы, что скажет Метиус, если леди Рейвен захочет посетить Гуран? Просто назовёт её дурой или прикажет поставить у ворот замка стражу? С него станется сделать и то, и другое — но, рано или поздно, в Блут придётся отправиться. Во-первых, Альта просто не переживёт, если не попытается выяснить о своём прошлом всё до последней детали. Во-вторых, сама Таша была с воспитанницей в этом стремлении полностью солидарна.

Замок встретил хозяйку спокойно и чуточку равнодушно. Кастелян выбежал на крыльцо, готовясь вывалить на леди ворох мелких и крупных проблем, но, увидев усталое лицо госпожи, лишь вздохнул и ограничился поклоном. Лайша торопливо накрыла на стол, громогласно сетуя, что хозяев не ждали, а потому и еда проста и недостойна благородной леди.

Порядком вымотавшаяся в пути Таша готова была ужинать чем угодно… или не ужинать вообще. Чан с горячей водой и теплая постель — вот, что сейчас требовалось ей больше всего. Кайл арШан выглядел относительно бодро, а Альту вообще пришлось буквально на руках нести в спальню, последние полчаса она ехала с закрытыми глазами, и только внимание молодого воина не позволило ей свалиться под лошадиные копыта. Мысленно Таша пообещала себе попросить мастера Ларзена приналечь на тренировки, девчонка — если намеревается очертя голову броситься в водоворот приключений — должна стать более выносливой.

Ужин прошел в спешке, а затем… вот оно — маленькое, но такое нужное счастье. Огромный чан, над которым плавно поднимается лёгкий парок, нежнейшая перина и…

И дикий, захлёбывающийся крик на рассвете.

Глава седьмая Ангер Блайт. Торнгарт

Таша бросила ещё один тоскливый взгляд в сторону постели и попыталась смириться с мыслью, что поспать больше не получится. Во двор вышел Ларзен, как обычно бодрый и полный сил. За ним, след в след, плелась Альта, нагруженная тренировочным оружием, наверняка бормоча себе под нос что-то в меру грубое. Таша присмотрелась — парочка направлялась в сторону конюшни. Сегодня мастер будет обучать девчонку премудростям боя верхом, следовательно, Альта вернётся в предельно дурном настроении и с ног до головы в грязи. Но, надо признать, она молодец, от занятий отлынивает в меру… ну, если подумать, ничего удивительного в этом нет, пообщавшись с наставницей, девочка крепко усвоила простую истину —хочешь нормально жить, учись защищаться.

А что может обеспечить защиту молодой женщине? Деньги, магия, оружие или муж… хм…

Леди Рейвен мысленно поставила рядом с Альтой молодого арШана. Пожалуй, парочка смотрится неплохо, но если уж с головой окунаться в сводничество, то следует признать — простой воин, не имеющий за душой ничего, кроме получаемого от Ордена содержания, не лучшая партия для воспитанницы. Да, формально девчонка бедна, как мышь в подвале храма Эмиала — в том смысле, что, хотя вокруг в избытке золота и серебра, богатство это скромной серой мышке не принадлежит. Да и сама Таша не в том положении, чтобы обеспечить Альте хорошее приданое и необходимое для успешного брака положение в обществе.

Но время ещё есть, и многие вопросы могут решиться — или сами собой, или при некотором активном воздействии. Нет, кандидатуру арШана следует решительно отодвинуть в сторону. Ладно бы, проявись между молодыми людьми какие-то чувства, но пока огонек любви не затеплился, лучше, что бы до этого дело и вовсе не дошло. Определённо, стоит вместе с Альтой поехать в Торнгарт, встретиться с Метиусом и поставить вопрос ребром — или он находит для своей протеже подходящее занятие (в смысле, интересное и денежное), или же Таша найдёт себе приключение сама. Такая угроза на арГеммита должна произвести впечатление.

Таша поёжилась и принялась неторопливо одеваться. Кастелян не самоубийца, в такую рань к хозяйке не заявится. Придётся идти его искать — чем раньше она разберётся с накопившимися делами, тем лучше. А потом можно будет взять лошадей и отправиться на прогулку. Альта, безусловно, будет недовольна — ещё не отошла от поездки. Странно, но у неё почему-то присутствует некая нелюбовь к лошадям… вернее, лошади как раз девчонку обожают, и Мрак косится без обычного недоброжелательства, хотя к себе пока не подпускает. А вот сама Альта к верховой езде относится без восторга, и с этим надо что-то делать, благородная леди (или девушка, которой необходимо выглядеть благородной леди) должна сидеть на лошади мило, изящно и непринужденно. И вообще, надо бы заняться воспитанием Альты немного в другом ключе. Магия, история, литература — это неплохо, но, чтобы найти по-настоящему удачную партию, необходимо нечто большее, чем несколько сотен прочитанных и запомненных книг. И яркой внешности тоже недостаточно.

Интересно, что на сегодня ей приготовит кастелян? Опять сверхважные хозяйственные вопросы, одна мысль о которых вызывает зевоту?

— Госпожа, — из-за угла вынырнул мальчишка. Его одежда когда-то была опрятной, но сейчас явно свидетельствовала, что паренек только что занимался на кухне очень нужной, но не очень чистой работой. — Госпожа, там эта… балагородный господин пожаловали… вас просють.

— Что за господин?

— Так не знаю, госпожа, не нашенский вроде… токмо точно балагородный, с мечом.

Леди Рейвен приподняла бровь. Время для визита было, мягко сказать, не самое удачное.

— Где он?

— Дык в большом зале, ясное дело. Кто ж его в другое какое место пустить, хоть он и балагородный!

Паренёк пыжился от гордости по меньшей мере по двум причинам. Во-первых, он в замке свой — а значит, на голову выше остальных селян или даже «балагородных», которые тут могли быть просителями, гостями, наказуемыми… в общем, кем угодно — но только не «своими». И, во-вторых, сегодня ему поручено передать сообщение хозяйке — стало быть, первый шаг на пути от прислуги к слуге сделан, радужное будущее не за горами. Глядишь, хозяйка заметит, оценит, сама что-нибудь поручит… а уж он постарается!

А может, ни о чём таком кухонный мальчик не думал. Просто радовался, что на время грязная работа сменилась необременительной ролью гонца.

Большой зал не вполне оправдывал своё громкое название. В принципе, здесь хватило бы места для двух-трех десятков гостей, но не более — всё-таки Рейвен-кэр был и оставался военным сооружением, пусть старым и ветхим. Те, кто возводили замок, меньше всего думали о приёмах и балах — куда важнее была способность противостоять врагам. А друзья собирались в этих стенах не ради танцев, предпочитая шумное весёлое застолье. Пышным балам место в столице… да и если бы Таше вдруг взбрело в голову устроить самый настоящий приём — кого пригласить? Не управителя с супругой же, в самом деле.

Так что пиршественный, он же «большой» зал, как правило, пустовал. Иногда — если просителей было много, а погода на улице не радовала, кастелян пускал ходатаев сюда — в такие дни леди Рейвен приходилось торжественно сидеть на отцовском троне, иначе говоря, на крайне неудобном деревянном резном кресле, установленном на возвышении в дальнем от дверей конце зала.

Войдя в зал, Таша замерла на пороге и почувствовала, что медленно закипает. Пальцы правой руки сложились щепотью — весьма дурной признак с точки зрения тех, кто знает жестовую составляющую боевой магии. Причина была проста и, в то же время, потрясающе нелепа — высокая фигура по-хозяйски расселась (видимо, за неимением альтернативы) на фамильном троне Рейвенов и даже не попыталась встать при появлении владелицы замка.

Не то, чтобы Таше было жалко рассохшегося кресла, но, демон раздери этого нахала, существуют же какие-то приличия!

— Я надеюсь, — прошипела она, — что объяснения будут краткими и доходчивыми.

Человек на троне поднял голову. Факелы в зале никто не зажигал, узкие окна плохо пропускали свет — рассмотреть лицо нахала было совершенно невозможно. Незваный гость молча разглядывал хозяйку, явно не собираясь покидать кресло.

— Я не отличаюсь терпением, — сквозь зубы сообщила Таша, предусмотрительно оставаясь в дверях.

Кем бы ни был посетитель, он явно не относился к числу трусов. Войти в чужой дом и усесться в хозяйское кресло без разрешения было несусветной наглостью само по себе, но в данном случае о назначении деревянной резной конструкции догадаться было несложно. Так что имеет место либо попытка прямого оскорбления, либо… либо просто издевательство. Если оскорбление — гость дождётся её вызова, дабы получить право на выбор оружия, или же сделает вызов сам. Ну а если это лишь злая насмешка…

Ее пальцы были уже готовы завершить движение и всадить в грудь нахала «стрелу мрака». Игра с огненными или ледяными заклинаниями в помещении — верный способ изрядно повредить и без того траченные молью гобелены, а то и спалить трон. При всём его неудобстве, он символизировал, в какой-то степени, власть лорда. Теплых чувств к деревяшке Таша не испытывала, но и портить имущество не собиралась. А «стрела мрака» ничему не повредит… она смертельна только для живого.

Человек, по-прежнему не вставая, развёл руками.

— Ну что поделать, — до боли знакомый голос прорезал застоявшийся воздух тронного зала, отражаясь от стен и возвращаясь чуть заметным, но несомненным эхом, — у вас тут определённо негде присесть, леди. Неужели посетители вынуждены приветствовать хозяев исключительно стоя?

Пальцы разжались, «стрела», так и не успевшая родиться, снова вернулась в разряд «заготовок», отложенная до лучших времен. Таша почувствовала, как вдруг предательски задрожали колени.

— Ангер…

— Ну, а после этого примечательного сражения ничего достойного внимания и не было. Наш друг Хай благополучно доставил меня в Сур и, как мне кажется, не испытывал особого сожаления от расставания.

— Сур — Орденская крепость, к тому же там вечно толкутся маги Альянса. Не слишком рискованно?

— Во имя… — он сделал паузу, затем вздохнул, — во имя богов, леди Рейвен, ну мне ли учить опытнейшую шпионку? Если бы корабль пристал ночью к пустынному берегу, уже через несколько часов там всё кишело бы патрулями Белых плащей. С тех пор, как уважаемый Комтур Зоран объявил себя защитником мира, война вспыхнула с новой силой. Только тихая такая война, без сражений.

— Можно подумать, в гавани шпионов не высматривают.

— Ну как же без этого… Но в гавани затеряться легче. Да и Хай не из дураков, ему не нужна дурная слава. Поболтались вдали от берега, подождали крупного каравана и вошли в порт одновременно с ним. На пристани толчея была — любо-дорого поглядеть. Там не то, что одинокому человеку, там небольшой армии потеряться было впору.

— А почему ты поехал сюда?

— Не рада?

Таша замолчала — ей почему-то казалось правильным ответить на этот вопрос совершенно искренне… но вот как раз с искренностью получалось плохо. Она и сама не знала, что сказать. Рада… врать себе — вообще бессмысленное занятие. Если удастся обмануть — толку-то?

— Рада, — наконец, призналась она. — Наверное, рада. С одной стороны.

— Есть другая?

— Всегда есть другая, — вздохнула девушка. — Особенно, если имеешь дело с арГеммитом. Он не так давно приезжал в замок… с несколько странным разговором. О том, что наконец-то выяснилось местонахождение некоего Ангера Блайта. О том, что ехать туда не надо.

— А ты бы поехала?

Теперь молчали оба. Таша металась между внутренним желанием сказать «да, хоть на край света, хоть в Южные моря» и пониманием того, что подобное заявление, сделанное постороннему, по сути, мужчине, является нарушением всех правил приличия, которые с малолетства вдалбливаются в голову девочкам из хороших семей. Себя она считала отнюдь не паинькой, и всё же… заявить такое — что он подумает? Что она, леди Рейвен, готова броситься ему на шею в любую секунду?

«А ты готова?» — не без ехидства поинтересовался внутренний голос.

Таша не удостоила его ответом.

А Блайт в это время размышлял над тем, так ли уж приезд в Инталию был порождением его собственной воли? АрГеммит — опасный противник, он умеет просчитывать шаги оппонента далеко вперёд, умеет находить способы направить эти шаги в нужное для себя русло. Вне всяких сомнений, с насиженного места бывшего Консула согнали посланцы Его Величества, но что-то подсказывало Блайту, что старый орденский хитрец вряд ли, выяснив местонахождение давнего противника, просто ждал развития событий.

В принципе, это неплохо. В последние дни спокойного пути на борту «Урагана» у Ангера было достаточно времени, чтобы как следует обдумать свои дальнейшие действия. Перед ним, по-прежнему, было два пути. Либо затаиться и постараться дожить до старости в каком-нибудь захолустье, либо предложить свои услуги Ордену. В последнем случае, если нет желания окончить жизнь в подвалах Обители, следует предложить светоносцам нечто большее, чем мешок слегка устаревших тайн.

Что предложить — вопрос можно было считать решённым. В иное время сведения, добытые из бортового журнала капитана Гайтара, особого доверия не вызвали бы, но там, где не поверили бы пирату, слова Ангера Блайта будут иметь иной вес. Правда, это означало, как минимум, выпустить расследование из своих рук, передав его арГеммиту, а самому остаться, в лучшем случае, в роли советника, одновременно полностью утратив свободу действий. Вершитель, если и примет беглого гуранца с распростертыми объятиями, впредь будет контролировать каждый его шаг.

Вопрос — что лучше? Если предположения Блайта верны, то Эммер ожидают крупные неприятности. Вряд ли в ближайшем будущем — может, лет через десять, может и через сто. В конце концов, «Косатка» исчезла три века назад, и ничего страшного с тех пор не случилось. Стоит ли поднимать шум сейчас, да ещё основываясь на свидетельствах давно умершего подонка?

Перед глазами, словно наяву, появилась картина — покосившийся дом, грубо сколоченная из плохо обработанных досок лавка. Старый, согнутый хворями и возрастом человек тупо пялится подслеповатыми глазами на дорогу в слабой надежде, что там появится хоть какой-нибудь путник, остановится, заговорит, развеет скуку… Консула передёрнуло — настолько отвратительным показалось это видение.

Но окончательное решение он ещё не принял. И с этим следовало поторопиться, если в замке леди Рейвен не найдётся ни одного осведомителя, значит, Блайт сильно ошибся в способностях арГеммита.

Стол, накрытый ради приёма дорогого гостя, ломился от не слишком изысканных, но сытных яств. Блайт отдал должное молочному поросенку и теперь, насытившись, неторопливо потягивал вино из высокого бокала, с откровенным интересом разглядывая хозяйку дома. Прошедшие годы нисколько не отразились ни на лице девушки, ни на её точёной фигуре. Ангер был старше её раза в полтора, и потому она всё равно казалась ему девчонкой, яркой, притягательной, восхитительно непоседливой.

«В другое время и в другом месте…»

Мысль оборвалась на полуслове. Да, возможно — но сейчас неподходящее место и ещё более неподходящее время. Он — беглец. Она… ну, скажем, вполне самодостаточная благородная дама, молодая, красивая и отнюдь не нищая. Изрядная обшарпанность убранства замка не укрылась от взгляда человека, не раз бывавшего и в роскошных дворянских домах, и в нищих лачугах. Хотя выцветшие гобелены, потёртые ковры и дешёвые свечи — это лишь внешние признаки, способные обмануть только не слишком опытного наблюдателя.

Старый уважаемый род, замок… сундуки леди Рейвен наверняка не показали дно. Она может найти себе куда лучшую партию, чем изгой, который потерял дом, статус и… пока что чудом не потерял голову. Стоит ли пытаться изменить ситуацию?

В жизни Блайта практически не было места женщинам — немногочисленные случайные связи в счёт не шли, это было обычным делом вне зависимости от того, скреплялись ли отношения мужчины и женщины таинством брака пред ликом одного из богов, или же двое предпочитали жить в одном доме, не связывая себя обязательствами. Но постоянной спутницей он так и не обзавелся — работа, как страстная женщина, способна выпить все силы без остатка. Он работал — днём и ночью, часто подолгу не возвращаясь домой ночевать. Позже, когда дело его жизни вдруг истаяло, словно дым, думать о плотских утехах, как и об утехах душевных, тем более стало некогда. И лишь оказавшись на борту «Урагана» в компании с леди Рейвен, его давней (и хронически неудачливой) противницей, Блайт стал постепенно меняться.

Будучи человеком достаточно разумным, он готов был признать, что некое тёплое чувство в отношении Таши вполне могло родиться именно из-за потери дела. Понимание не приносило облегчения, но позволяло лучше контролировать себя, свои желания и свои поступки. Тогда, три года назад, он сумел уйти тихо — хотя чувствовал, что может остаться и что ему будут рады. Ушел, надеясь не возвращаться, но боги, как обычно, лишь смеются, глядя на людей, строящих свои смешные маленькие планы.

Пожалуй, ему снова стоит воздержаться от проявления чувств. А вот задействовать леди Рейвен в своих планах с тем, чтобы поправить её положение в Ордене и, если повезет, финансовые возможности — этим следует заняться. Вариант спокойного и скучного будущего стоит отбросить… Лукавить с самим собой нет смысла, Блайт знал, что не усидит в глухой, пусть и безопасной, деревушке. Не сможет. Если бы смог — давно бы уже осел где-нибудь неподалёку от Кинта Северного, разводил бы коз и долгими тоскливыми вечерами писал бы мемуары.

Молчание Блайта Таша истолковала по-своему, решив, что поднятая тема гостю неприятна. А потому задала другой вопрос.

— Ангер, ты же считался одним из лучших магов Гурана, не так ли?

— Не так, — покачал он головой, — к сожалению, не так. Мой уровень примерно соответствует вашему магистру. Или служителю Второго Круга Триумвирата. Но и у вас, и у нас эти ранги — очень растяжимое понятие. И маг, только что закончивший испытания на получение звания магистра, и, скажем, небезызвестный тебе Арай Ватере, совершенствовавший своё мастерство десятки лет, формально друг другу равны. Но это ведь только формально. У меня, к сожалению, было не слишком много времени на образование… хотя я и старался не упускать возможности узнать что-нибудь новое. Среди служителей Второго Круга есть настоящие гм… самородки.

— Самовыродки, — буркнула Таша, не испытывавшая к подчиненным Бороха ни малейших теплых чувств.

Ангер чуть заметно поморщился. Максимализм, свойственный Рыцарям Света, наиболее отчётливо проявлялся в отношении к их вечному противнику, магам Триумвирата. Если, скажем, жестоких и совершенно беспринципных (если не брать в расчёт их собственные принципы) ночных братьев орденские рыцари ещё могли терпеть, то встреча Белого плаща с Маской обычно заканчивалась плохо. Причём, как правило, плохо — для рыцаря Ордена, что лишь подогревало ненависть. Безликие, как и следовало ожидать, платили светоносцам той же монетой.

— А в Первом Круге? Разве это не высший ранг жрецов Эмнаура?

— Формально — высший. Но талантливых магов среди них немного, Юрай Борох не слишком жалует тех, кто потенциально способен занять его место. Ранг служителя Первого Круга присваивается в большей степени за личные качества, чем за магические таланты. Но неужели ты хочешь спросить именно об этом? Структура Триумвирата — не тайна ни для кого…

— В последнее время меня очень волнует одна небольшая проблема, — Таша встала и подошла к окну, с удивлением обнаружив, что небо уже пылает заревом заката. Вроде бы не так уж давно сели за стол… воистину правы те, кто утверждает, что с интересным собеседником время летит незаметно.

«Особенно с таким собеседником, о встрече с которым ты мечтала три года, — тут же подсказал внутренний голос. — Это точно, день пролетел… а представляешь, как пролетит ночь?»

«Заткнись.»

«И не подумаю.»

Таша почувствовала, как кожа щёк начинает гореть. Такого рода беседы с самой собой выбивали её из равновесия… ну, в самом деле, можно ли заставить замолчать своё второе «я»? Особенно, если оно молчать не желает.

«Я тебя уверяю, он тоже этого хочет.»

Единственный способ справиться с внутренним голосом — это попытаться его игнорировать.

— Скажи, Ангер, не попадалось ли тебе описание одного заклинания… боевого заклинания. По структуре, скорее, «формула». По характеру воздействия похоже на школу Крови. Эффект — чёрные шнуры-плети из рук мага. Действует с малого расстояния, порядка десятка шагов. Удар плети способен пробить в человеке дыру с кулак.

Если бы Таша в этот момент не разглядывала с преувеличенным вниманием залитое багрянцем небо, ожидая, такой же багрянец сползёт со щёк, она бы заметила, как дёрнулся при её словах Ангер, как плеснули на скатерть капли вина из бокала. Но Консул быстро взял себя в руки и, когда девушка повернулась к нему, выглядел вполне спокойным.

— Чёрная плеть… — протянул он, демонстрируя лёгкую заинтересованность, достаточную для поддержания разговора. — Ни в одном труде о магических искусствах я не читал о таком заклинании. Может, что-то из числа забытого знания? Древние умели много такого, о чём мы не имеем ни малейшего представления. Где ты услышала об этой магии?

— От необразованного крестьянина, — вздохнула Таша.

И принялась рассказывать.

Даже если бы её мучила подозрительность, поведение Блайта во время беседы выглядело безупречным. Он проявил должное сочувствие к желанию Альты узнать хоть что-нибудь о своих родителях, к месту улыбался, слушая рассказ о беседе с управителем, весь превратился во внимание, когда речь шла о лесной засаде. Выслушав описание применения неизвестной магии, принял задумчивый вид и (по крайней мере, так это выглядело) старательно перерывал в памяти всё когда-то прочитанное.

— Увы… ничего похожего в имперских библиотеках мне встречать не доводилось. Говоришь, её руки были совершенно чёрные? Кстати, Таша, ты же слышала описание магии, которую применила ваша леди Лон? Не напоминает?

— Ну, не то чтобы… — на самом деле, некоторые мысли на этот счёт у Таши возникали, но сходство было скорее символическим. — И потом, «кровавый шквал» признан Творением Сущего, хотя его формула так и осталась тайной. Я не думаю, что та женщина в лесу — Творец.

— Я бы не стал утверждать столь категорично, — хмыкнул Блайт. — Истинное Творение Сущего есть величайший этап в жизни мага, достигаемый многолетним тяжёлым трудом на ниве самосовершенствования и познания, не так ли вас учили?

— Примерно так, — Таша невольно улыбнулась. Вроде бы и слова правильные, но Ангер выдал их со столь нарочито пафосными интонациями, что усвоенная ещё со Школы аксиома уже таковой не казалась.

— Ну так забудь. Это не то чтобы совсем чистая ложь, а, скажем так, полуправда. На самом деле Творение Сущего — вполне обычное заклинание… но неразрывно связанное с личностью творца. Безусловно, чтобы построить такое заклинание, требуется отменная подготовка и богатый опыт. Это — если маг желает достичь определённой цели, скажем, создать самопишущее перо или Клинок Судьбы. Но вполне вероятен случай, когда неопытный маг в результате череды случайностей и ошибок замыкает заклинание на самом себе, и то, что получается в итоге, является как раз Творением Сущего. Потому, что никто его не может повторить с таким же или хотя бы схожим результатом.

— Никогда о таком не слышала.

— Особого секрета в этом нет. Знаешь, почему эти маги не становятся Творцами? Потому, что они и сами не способны повторить свой успех. Одно дело — допустить кучу ошибок, и другое — суметь повторить их в нужной последовательности и правильных пропорциях. Вот для этого как раз и нужен, как говорится, многолетний тяжёлый труд. А огромный запас знаний требуется, чтобы эта череда ошибок привела не к чему попало, а к единственно нужному результату. К рождению Творения.

— Считаешь, та женщина с чёрными руками могла быть Творцом?

— Могла. А ещё она могла быть смертельно перепуганной, крайне неопытной волшебницей, перепутавшей в дикой спешке формулы и пассы, а потому получившая вместо, скажем, ледяной стрелы, нечто чёрное… хотя и весьма убойное. Кстати, поэтому она и погибнуть могла — сама оторопела, увидев, что создала. И не успела вовремя защититься.

Беседу прервало появление Альты. Учитывая, что на тренировку она отправилась ещё утром, удивительно было, как она вообще способна стоять на ногах, Ларзен наверняка загонял её до полусмерти. Выглядела она весьма примечательно — покрытая пылью и пятнами подсохшей грязи, с набившимися в волосы стеблями травы, в ужасно мятом и местами порванном костюме. Девушка сделала несколько шагов, явно стараясь расставлять ноги пошире, и уже высматривала, куда упасть, когда её взгляд коснулся Блайта.

— Ангер! — через мгновение забывшая об усталости Альта повисла на шее у гостя.

Таша лишь вздохнула — да уж, этакие манеры явно не из числа образчиков для подражания. Где жеманность, опущенный взгляд, лёгкий румянец на щеках? Где, в конце концов, тщательно отрепетированный поклон, долженствующий показать гостю утончённость воспитания юной особы? Пожалуй, подобная непосредственность, проявленная где-нибудь в Торнгарте, приведет к многодневным пересудам о «воспитаннице леди Рейвен… да, да, той самой… ну, душенька, разве можно ожидать от нее… интересная дикарка… чему тут удивляться, вы же знаете леди Рейвен… надо будет пригласить её, в последнее время в столице так скучно…».

Пока она, в очередной раз, давала себе обещание больше времени уделять воспитанию девушки, та активно вытягивала из Блайта детали его путешествия. Таша ощутила укол ревности — или ей показалось, или в общении с Альтой Ангер был более раскованным и оживленным. Что ж, она юна и прелестна, три года назад, когда они познакомились, Альта была, по сути, ещё ребёнком. Сейчас она девушка на выданье, этого невозможно не заметить…

«Собираешься уступить Ангера ей?» — ядовито поинтересовался внутренний голос.

«Почему бы и нет?» — с вызовом ответила Таша, прекрасно понимая, что эту перепалку в очередной раз проиграет.

«Ты же повесишься!»

«Скажи ещё, что я должна броситься к нему на шею.»

«Не ты, так кто-то другой, — философски заметило второе „я“. — Потом локти кусать будешь.»

— Каковы твои дальнейшие планы? — наконец, не выдержала Таша. Наблюдать эту восторженную встречу было выше её сил, поневоле начинали закрадываться неприятные мысли, а к кому, собственно, приехал гость, к леди Рейвен или к её молодой воспитаннице. Таша очень хотела бы получить точный ответ на этот вопрос… причём не какой угодно ответ, а вполне определённый.

Консул пожал плечами.

— Выбор не так уж велик. Я рассчитывал, что ты сможешь быть посредником в переговорах с арГеммитом. Признаться, я бы не хотел просто явиться в Обитель и отдаться на милость Ордена. Мало ли…

— Орден исповедует законы чести! — вспыхнула Таша.

— Только вот сам эти законы и устанавливает, — усмехнулся Блайт. Заметив, что на лицо хозяйки набежала тень, он тут же примирительно уточнил: — Таша, я совершенно уверен в благородстве и порядочности арГеммита, но согласись, куда лучше не давать ему лишнего повода выпотрошить мою память. Я уважаю Орден Несущих Свет, я столько лет работал против него — а серьёзного противника уважать необходимо. И, самое главное… Я хочу, чтобы встреча с арГеммитом состоялась в присутствии остальных членов Совета Вершителей. И в твоём.

Последние слова стали той пушинкой, что склонила весы сомнения Таши в пользу безоговорочной поддержки идеи Блайта. Войти в зал Совета, пусть лишь в роли безмолвного свидетеля — такой чести многие из членов Ордена не удостаивались ни разу за свою жизнь. Часто бывало, что присутствие на Совете давало толчок для дальнейшей карьеры — Орден ценил тех, кто по тем или иным причинам прикасался к тайнам государственного уровня. Ну а в том, что Блайт будет говорить не о видах на урожай, сомневаться не приходилось. Ангер темнил, не желая раскрывать карты до времени, но догадаться об истинных причинах его желания выступить перед Советом было несложно. Человек, допущенный к множеству секретов Гурана, наверняка намерен раскрыть кое-что из собранных знаний, нечто важное и, вероятно, напрямую затрагивающее интересы Инталии. А может, и не только Инталии. Упустить такой шанс? Да ни за что!

— Я сделаю всё, что смогу, — Таша усилием воли согнала мечтательную улыбку. — Думаю, нам стоит отправиться в Торнгарт завтра с утра… если ты не желаешь отдохнуть с дороги.

— Думаю, одной ночи мне хватит.

Блайт ничего против нормального отдыха не имел. Три-пять дней… или десять. Но в свете услышанного от леди Рейвен он решил, что откладывать поездку не имеет смысла. Орден должен получить сведения, содержащиеся в журнале Гайтара, как можно быстрее.

И не только Орден.

Комната была обставлена скромно, хотя и не без уюта. Глубокие кресла, мягкий диван, обязательный письменный стол — в последнее время перо она держала в руках куда чаще, чем привычный клинок. Массивные канделябры под пять свечей… сейчас свечи не горели, сквозь небольшое окно, прикрытое полупрозрачной голубой тканью, проникало достаточно света.

Окно выходило на широкую улицу — десятки людей, многочисленные экипажи — от роскошных карет до более чем скромных телег, отряды городской стражи, одинокие всадники, и пышные кавалькады. В комнату проникал гул голосов, цоканье копыт, звон железа, грохот колес по булыжной мостовой…

Уютные кресла не привлекали молодую женщину в изящном платье цвета спелой вишни, расположившуюся у окна. На столе лежала стопка бумаги, стояла серебряная чернильница, в подставке — несколько перьев. Листы оставались чистыми уже несколько часов, женщина смотрела в окно… время от времени её пальцы касались пера, словно какие-то слова просились быть перенесенными на чуть желтоватую бумагу, но тут же отдергивались, испугавшись не содеянного — одной лишь мысли.

Мысли о неповиновении.

Этот город Дилана не любила. Выросшая в Гуране, она воспринимала стиль Торнгарта как неуместную, вычурную роскошь. Белоснежные здания, украшенные башенками, барельефами, цветными витражами и многочисленными флагами с гербами владельцев, пышная зелень, яркие наряды горожан — всё это вызывало раздражение и ощущение непрекращающегося и совершенно ненужного карнавала. В немалой степени такому отношению способствовал и род занятий, которому Дилана со всем пылом отдавалась многие годы — это только кажется, что в яркой толпе легко затеряться. На самом деле, там, где пышность нарядов и украшений является предметом гордости или зависти, каждый новый человек сразу становится объектом повышенного внимания. Его манеры, одежда, лошадь, оружие — всё вызывает интерес и немедленно подвергается обсуждению. А привлекать к себе внимание она категорически не желала.

Использование магии для сокрытия внешности в подобном месте не только бессмысленно, но и чрезвычайно опасно. Город не то чтобы наводнён магами, всё-таки их ряды были изрядно выполоты в период войны, но извести Несущих Свет под корень не удалось. Так что магов здесь немало, и они непременно заинтересуются личностью, укрытой «миражом». Недоучившихся адептов Света бояться не стоит, справиться с опытнейшим боевым магом Империи им не удастся, но поднять шум, привлечь внимание стражи — это они вполне могут.

Поэтому эмиссар Его Величества уже третий день почти безвылазно сидела в небольшом доме на окраине инталийской столицы, предпочитая отдавать приказы и собирать рапорты. Людей, послушных воле Императора, в городе хватало и в мирное время, к тому же, отзывая свои полки, Его Величество (не лично, разумеется, а посредством соответствующих специалистов, в чьи обязанности входила эта работа) позаботился о том, чтобы не менее полусотни шпионов остались в стенах Торнгарта, обеспечивая Империю глазами и ушами в столице вражеского государства.

Сейчас определённая часть этих глаз и ушей работали на леди Танжери, поставляя ей необходимую информацию. Пока что — совершенно бесполезную.

Справедливо рассудив, что выслеживать Блайта у ворот или на улицах — дело неблагодарное, Дилана сосредоточила усилия на наблюдении за резиденцией арГеммита. Если предположения Его Величества верны, и мятежный Консул попытается наладить контакты с верхушкой Ордена, то встречи с арГеммитом ему не миновать. Особенно если учесть, во что превратился Совет Вершителей не без её, Диланы, помощи. Жалкое зрелище, бледная тень былой силы и славы. А Консул не станет иметь дело с рядовыми орденцами, не имеющими права принимать самостоятельные решения в столь важных вопросах. Он нацелится на самый верх — Блайту не впервой общаться с власть имущими, Вершитель не вызовет у него священного трепета.

По той же причине, по которой сама Дилана не рисковала выходить на улицы под магическим прикрытием, Блайт тоже обойдется без «миража» или «фантома». Максимум — попытается изменить внешность обычными способами, сменит цвет волос, одежду, нанесет на лицо грим. Этого вполне достаточно, чтобы надёжно обмануть кого угодно. Ещё один повод не связываться с розысками на улицах…

Люди Диланы тщательно проверяли всякого, кто выказывал желание встретиться с главой Несущих Свет. Стараясь не попадаться на глаза, сопровождали до дома, опрашивали соседей, подглядывали и подслушивали. Всё впустую, Блайт или не появлялся в городе, или не высовывал носа из укрытия, соблюдая предельную осторожность.

С каждым днём росло раздражение. Император не ставил сроков, понимая, что в отношении Блайта бессмысленно строить долгосрочные прогнозы, однако время утекало меж пальцами, и Дилана постепенно проникалась ощущением бесполезности всей кампании. Если допустить, что Блайт будет настолько неосторожен, что явится прямо в кабинет Вершителя Несущих Свет — скорее всего, бывшего Консула попросту не выпустят на свободу. Что он может предложить Ордену? Свою память? Ценно, очень ценно — но лишь в том случае, если эту память выжать досуха, выцарапать из головы Блайта всё, включая самые незначительные, на первый взгляд, детали. Сомнительно, что он будет представлять интерес для светоносцев после этого.

Ещё Консул, безусловно, сохранил известную часть старых связей, не стоит сомневаться, что десятки осведомителей готовы работать на него. Требуются эти люди Ордену? Несомненно, хотя Инталия имеет достаточно сильную шпионскую сеть везде, кроме, пожалуй, Индара. Правда, что касается Индара, там и Империи похвастаться особо нечем. Вопрос в другом — люди Консула, те, что сохранили верность, готовы служить лично ему. Но станут ли они подчиняться Ордену? Многие не станут — Блайту следовало отдать должное, он подбирал себе людей предельно тщательно и большинство из них служили не за золото, а за идею. В былые времена это играло положительную роль, теперь же всё выйдет иначе — переход Консула в стан врага будет воспринят без понимания. Кто-то останется, но большинство отвернётся от бывшего хозяина.

Итак, особых козырей у Блайта нет. Только те секреты Империи, которые пока что представляют интерес для арГеммита.

Нет, Ангер на подобную сделку не пойдёт.

Если Его Величество прав — а Императору следовало отдать должное, он слишком часто бывает прав — то что-то важное у Блайта имеется. Знать бы, что именно. Если же предположения о контактах Блайта с Орденом ошибочны, то Дилана может сидеть здесь хоть до посинения.

Она снова коснулась пера… написать донесение Его Величеству, попытаться убедить его в бесперспективности порученного ей дела? Только вот не любит Император подобных писем, очень не любит. И потом, кто может знать истинные мотивы Унгарта? С него станется отправить Дилану в Торнгарт лишь затем, чтобы убрать её из Империи. Там сейчас неспокойно — Тайная Стража вылавливает заговорщиков, под горячую руку наверняка попадают и те, кто не имел к генералу Седрумму и малейшего отношения. Это ж так просто — под шумок свести личные счёты… ну а если преступник продемонстрировал неповиновение, оказал сопротивление — ещё лучше. Мертвые не дают показаний. Большая часть того, что Дилана пыталась втолковать генералу, вполне соответствовала действительности, Гурану не нужна смута. Но это не означало, что Император кому-либо что-либо простил. Показательных казней на Площади Правосудия не будет… просто несколько десятков или сотен человек исчезнут без следа.

Как бы там ни было, стоит попробовать… только выбрать слова помягче. Не указать случайно Унгарту на ошибку, не подчеркнуть ненароком свою некомпетентность. Письмо должно быть наполнено размышлениями, намёками, предположениями — а выводы пусть делает Император. В конце концов, Дилана знала властителя много лет, следовательно, сумеет подобрать нужные аргументы.

Она решительно взяла перо, пододвинула к себе лист бумаги…

В дверь осторожно постучали.

— Госпожа, поступило очередное донесение.

— Давай, — буркнула она, испытывая странное облегчение от того, что сочинение письма Его Величеству можно на время отложить.

— Наблюдатель просит разрешения доложить лично.

Дилана чуть заметно приподняла бровь. Забавно… люди, отданные в её распоряжение, достаточно хорошо знали, с кем имеют дело. Пока что лишь один вызвал у неё всплеск раздражения — труп потом убрали, зато остальные изо всех сил старались не встречаться с посланницей Императора даже взглядами. Если кто-то из слуг переборол страх, значит, выяснил нечто важное и рассчитывает на награду. Что ж, посмотрим…

В комнату проскользнул невысокий неприметный человечек, судя по одежде — торговец выпечкой в разнос. Большая часть так называемых «доверенных лиц» как раз и состояла из такой вот швали… но, как показывала практика, именно уличные торговцы умудрялись услышать и увидеть больше, чем какой-нибудь купец или благородный господин. К тому же человек с лотком булок не вызывает особых подозрений, пусть и толчётся целый день неподалёку от резиденции Вершителя.

— Докладывай, — коротко приказала Дилана.

Человечек склонился в угодливом поклоне.

— По вашему… эта… приказу, сиятельная, я сёдня… ну, за домом следил…

— Прекрати заикаться.

— Эта… гостей у арГеммита почитай что и не было… только днём баба пришла, из благородных…

— Кто такая? Проследил за ней?

— Дык, сиятельная… бабу это тут, звиняйте, каженная собака знаеть. Леди Рейвен зовут… дочка старого лорда. У ней дом на улице Святой Иланы.

Где располагалась столичная резиденция Рейвенов, Дилана знала прекрасно — доводилось почтить старый дом своим визитом… правда, покидать негостеприимное здание пришлось в некоторой спешке.

— Дальше.

— Ну дык… как приказали… я эта… за ней пошёл. Аккурат у ворот и пристроился, весь двор… эта… как на ладони. Ну, леди эта зашла, а из дома ей навстречу мужик вышел… кажись, из благородных, с мечом и, эта, в плаще. Я так и вспомнил, что вы, сиятельная, приказывали… тот мужик эта… ну, похожий, как вы говорили… длинный и чернявый, и на роже шрам.

Дилана скрипнула зубами, с явной натугой вычленяя из сбивчивой речи шпиона нужную информацию. И то, что получалось в сухом остатке, ей не слишком-то нравилось. Стало быть, Блайт в городе. И, хуже того, уже снюхался с этой орденской сукой. Хотелось бы знать, почему Консул обратился именно к Таше? Может, обвинение в измене Империи имело под собой некоторые основания, и Блайт в самом деле тогда отпустил пленницу не только из тактических соображений, но и строя далеко идущие планы?

Итак, Таша Рейвен…

Мужичонка явственно побледнел и начал пятиться к двери — судя по выражению его лица, он понимал, что катастрофически не успевает. Дилана посмотрела на свои руки — с них готов был сорваться огненный шар. Тот факт, что полунищий лоточник знает боевой жест мага, не удивлял — всё-таки Торнгарт был столицей не только Инталии, но и официальной резиденцией Несущих Свет. Здесь любой мальчишка не раз видел магию в действии.

Она тряхнула руками, расслабляя пальцы, словно сведенные судорогой. Булочник судорожно вздохнул, что-то хрюкнул, но пятиться не перестал. Дилана подошла к бюро, достала мешочек с монетами, несколько мгновений раздумывая, во сколько оценить полученную информацию, затем пожала плечами и швырнула мешочек булочнику, не развязывая. Тот подхватил кошель на лету, рухнул на колени, кланяясь с такой силой, что лоб пару раз с глухим стуком впечатался в ворсистый ковёр.

— Возвращайся к дому леди Рейвен. И смотри в оба. Если этот мужчина куда-то пойдёт, следуй за ним. И постарайся не попадаться ему на глаза.

— Да, сият-тельная… к-как прикажете…

— Убирайся.

Когда за лоточником закрылась дверь, Дилана подошла к столу и уставилась в окно невидящим взглядом.

— Это испытание, — прошептала она. — О, Эмнаур, зачем?

О том, чтобы пойти и убить леди Рейвен, не могло быть и речи. Стража и, наверняка, рыцари в Торнгарте немедленно встанут на уши. Уйти от преследования не так сложно, не впервой. Только приказ Императора окажется на грани срыва, и вторую оплошность, да ещё и по той же самой причине, Его Величество не простит. Значит, придётся стиснуть зубы и терпеть — а Таше суждено прожить ещё какое-то время.

За прошедшие годы Дилана много раз спрашивала себя, так ли уж она хочет свернуть шею этой орденской стерве. Вопрос обычно оставался без ответа — дело было не в желании, а в принципе. Таша Рейвен трижды отдавила Дилане мозоль — довела до плена и, позже, до эшафота ценного слугу, сбежала из-под стражи в Броне, сумела уйти от преследования на море. Пусть во втором и третьем случае пострадала лишь гордость леди Танжери, прощать подобное было нельзя. Блайт и Таша — два врага, смерть которых принесёт ей чувство удовлетворения.

Увы, не сейчас. Впрочем, насчёт Блайта ещё вопрос… всё зависит от результатов беседы, которую следовало провести как можно скорее. Можно солгать Его Величеству, сказать, что к моменту обнаружения Консула тот был уже полностью в руках Ордена и остался только один выход — устранение «бывшего» слуги.

Но Император, как известно, пользуется разными источниками. Если обман раскроется… страшно подумать, какие формы может принять гнев властителя.

Значит, сегодня же ночью ей предстоит поговорить с Ангером и попытаться убедить его, что властитель готов к компромиссу, готов простить и забыть. Консул не дурак, в забывчивость не поверит — но с тем, что в данный момент нужнее Империи живым и здоровым, спорить не станет, аргументы достаточно сильны и, что важно, вполне соответствуют действительности. Дуккерт не создан для своей должности, этого Блайт отрицать не посмеет. Захочет ли он вернуть себе прежний пост, смирившись с неизбежным риском?

Приятно было бы увидеть труп Блайта… но, пожалуй, склонить его принять предложение Императора будет ещё интереснее. А в том, что представление на Площади Правосудия рано или поздно состоится, сомневаться не приходится. Кто-то другой, столкнувшись с подобной мягкостью Унгарта, сиял бы от счастья и старался бы всемерно угодить повелителю. Блайт не станет, гордость не позволит… рано или поздно скажет или сделает что-либо неуместное, и тогда в Империи вспомнят о приговоре трёхлетней давности.

Итак, манера поведения определена. Император признает свои ошибки, родина нуждается в тебе, Ангер. И твоя Тайная Стража ждёт тебя, Консул. Возвращайся.

В Зале Малых Бесед за последние годы мало что изменилось. Та же белая лепнина на стенах, тот же пол, покрытый полированными мраморными плитками. Те же удобные кресла…

Только люди, собравшиеся здесь, в основном представляли собой лишь бледную тень былого могущества Ордена Несущих Свет. Место блестящего полководца арХорна теперь занимал Мират арДамал, не лишённый таланта, но, увы, его таланты имели мало отношения к планированию и проведению боевых операций. АрДамал был и остался придворным — в меру опытным, в меру изворотливым… но водить в бой войска Света ему было не по зубам. Да и кто сможет в полной мере заменить арХорна — и великолепного тактика, и отменного стратега… и надёжного друга? Среди уцелевших светоносцев немало перспективных молодых людей, но они слишком юны и неопытны. Лучшие из лучших пали в боях.

Нет Кеоры Альбы. Её никто не любил — но слова старой карги (ещё и в силу своей редкости) ценились на вес золота, её сухое «нет» способно было положить конец любому спору. И Кеора была единственной из Вершителей, способной к настоящим пророчествам… или же она просто очень много знала, черпая информацию из источников, недоступных даже арГеммиту. Старуха надорвалась, пытаясь вернуть здоровье раненым, изношенный организм не выдержал — и место в Совете освободилось. Заполнить его было некем… не считать же, в самом деле, достойной заменой некрасивую плоскогрудую девчонку, явившуюся в этот зал в легкой броне из белоснежной кожи, совершенно неуместной и, к тому же, довольно смешно сидящей на нескладном худом теле. Да, её обруч магистра с горящим камнем вполне заслужен,Бетина Верра — сильная волшебница. Не сильнейшая из уцелевших, но, пожалуй, лучшая из боевых магов. Только умение создавать големов или поливать врага потоками огня — не самое полезное в этих стенах.

Покоится в усыпальнице Ордена блистательная Лейра Лон. Её смерть стала для Метиуса страшным ударом, от которого он, пожалуй, не оправился до сих пор. Лейра была другом — пожалуй, столь же близким, сколь и арХорн. Но Ингар — воин, смерть в бою для него — вполне естественный и почётный уход. Когда же под стрелами наёмников гибнет великая волшебница — это горько. Теперь у Школы новая Попечительница, Тана Эйс, надменное лицо, демонстративно-простое белое платье, ухоженные руки с невероятно длинными ногтями. Если бы все без исключения орденцы не проходили через обязательный этап учёбы, в ходе которого чистка котлов и мытьё полов были далеко не самым «грязным» занятием, можно было подумать, что эта леди никогда не утруждала себя работой. На золотых волосах покоится обруч со слабо поблескивающим самоцветом… увы — не свидетельство высочайшего магического дара, а лишь дань традиции. Войти в состав Совета может только магистр. Тана лишь целительница, хотя и одна из лучших в Ордена. Только это не самое нужное умение на данном историческом этапе.

Урбек Дарш зарезан в собственной постели. Что ж… быть может это и не самый худший исход для старика. Заснуть и не проснуться — лёгкая, пусть и не славная смерть. Кресло, некогда принадлежавшее Даршу, не пустовало, но занимавший его человек, хотя и являлся магом исключительной силы, с точки зрения буквы закона считался здесь не более чем гостем. И его присутствие есть следствие политических игр. Откровенно говоря — проигранных. Немолодой, чуть полноватый мужчина с длинными, до плеч, русыми волосами, поблёскивающими сединой. Аккуратно подстриженная бородка. Умный, внимательный взгляд. И ярко-алый наряд, непривычно смотрящийся в этих стенах. Да, Арай Ватере не имел права решающего голоса, но присутствующие, в том числе и сам арГеммит, вынуждены были прислушиваться к мнению опытного мага и наиболее надёжного, на данный момент, союзника Ордена.

Метиус тоскливо оглядел собравшихся Вершителей и тяжело вздохнул. Фактически, последние три года он являлся главой Ордена — впервые за последние четыре века у Несущих Свет появился единственный и неоспоримый лидер. Но эта мысль не радовала — неплохо, видит Эмиал, быть первым среди равных, но в том, чтобы руководить зелёными новичками (пусть некоторые из них и разменяли пятый десяток) удовольствия мало.

Затем он перевёл взгляд на два кресла, стоящие чуть в стороне от остальных. Ситуация выглядела, по меньшей мере, забавно. Человек, присутствующий сегодня на Совете в качестве гостя, несколько лет назад мог предстать перед Вершителями разве что в кандалах. Как меняется мир… интересно, в лучшую ли сторону?

— Итак, господа, я попросил вас собраться для того, чтобы выслушать нашего гм… гостя. Надеюсь, представлять его не надо?

Нельзя сказать, что взгляды, которыми собравшиеся окатили Блайта, были слишком уж доброжелательными. Но и жгучей ненависти в них не ощущалось — каждый из присутствующих, за исключением, разве что, Бетины, давно усвоил простую истину — «враг моего врага может, мне и не друг, но моему врагу не друг наверняка». Ну а Бетина… она ещё слишком молода, хорошо хоть молнии сейчас мечут её глаза, а не руки.

Идея пригласить на Совет леди Рейвен не казалась арГеммиту особо удачной. К своей протеже он питал определённую слабость, но не настолько, чтобы вводить девушку в высшие круги Ордена. Учитывая патологическую тягу Таши к личной славе, она вполне может возомнить себе невесть что. И так на большинство магов и рыцарей смотрит свысока, теперь же вообще от рук отобьётся. Начнёт требовать к себе особого отношения… хотя в этом-то ничего нового не будет. Ладно, с леди Рейвен можно будет поговорить позже.

— Господин Блайт, прошу вас.

— Спасибо, Вершитель.

«К чему этот фарс? — мысленно усмехнулся бывший Консул. — АрГеммит всё уже решил… зачем нужен спектакль, зачем создавать иллюзию обсуждения? Можно подумать, кто-то из присутствующих посмеет оспорить мнение этого старого хитреца. Хотя Ватере мог бы… но не станет, слишком умен.»

Всё, что ему предстояло рассказать Совету, уже прозвучало накануне вечером. Блайту показалось, что и его рассказ, и последовавшие за ним предложения не произвели на арГеммита особого впечатления. Как и информация о ночном визите леди Танжери… этого Блайт скрывать не стал, по крайней мере, от Вершителя — тогда как леди Рейвен пребывала в полном убеждении, что её гость провел тихую, спокойную ночь.

Тихой она и впрямь была. А вот спокойной…

Легкое дуновение ветерка из приоткрытого окна. Чуть слышный шорох шагов. Вполне достаточно для того, чтобы вырвать человека из объятий сна. Не каждого человека… говорят, «сон праведника» — это когда человеку нечего бояться уколов совести. Всё не так просто, к сожалению. Крепко и безмятежно спят те, кто не боится не проснуться. Опасность для жизни быстро приучает просыпаться мгновенно от малейшего шороха, и Блайт этим умением овладел в совершенстве. К тому же, чего-то подобного следовало ожидать — глупостью Его Величество не отмечен, узнав о провале своих людей в Кинтаре наверняка сообразит, что путей отхода у мятежного Консула не так уж много. Перекрыть их все, может, и не удастся, а вот организовать встречу в пункте назначения — вполне возможно.

Правда, он никак не ожидал, что его почтит визитом сама леди Танжери… глаза б не видели эту суку. Первым порывом было метнуться к оружию… слава Эмнауру, ему удалось сдержать бросок, бесполезный и, в какой-то мере, позорный. Демонстрировать ночной гостье страх он не собирался, а потому нарочито медленно сел на постели, несколько мгновений разглядывал незваную посетительницу, после чего с холодной вежливостью попросил женщину отвернуться, дабы он мог привести себя в состояние, более подобающее для общения с дамой.

Судя по тому, что Дилана не сделала попытки убить его на месте, планы имперской наперсницы были шире банальной мести.

— Могу я узнать цель вашего визита, леди?

Она помолчала, затем пожала плечами.

— Знаешь, Ангер… давай воздержимся от ненужного многословия. Скажу прямо — я здесь по велению Императора и полученные приказы мне не слишком нравятся.

— То есть, — понял он намек, — ты собираешься не убивать, а сделать предложение, не так ли?

— Так, — фыркнула она. — Убить было бы проще и приятнее.

— Это если получится.

Она тихо рассмеялась.

— Ангер, если я не устроила магическую дуэль, это не означает, что мне доставит удовольствие словесная пикировка. Получится или нет… Я верю в свои силы, ты уверен в победе… кто-то из нас ошибается. Выяснение — не в этот раз. Его Величество предлагает мир.

— Вот как? — в голосе Блайта сквозила насмешка.

— Да, именно мир. Будь моя воля… слуги должны быть либо верными, либо мертвыми.

— Это не твои слова, — он откровенно насмехался. — Это любимая присказка Унгарта.

— Да? Не знала… Так или иначе, она соответствует обычной позиции Императора. Но для тебя он готов… более того, он желает сделать исключение. Видишь ли, Ангер, сейчас Империя переживает не лучшие времена. Да и с Тайной Стражей далеко не всё в порядке. Некомпетентное руководство… не мне тебе это говорить.

— Когда боевики из Тайной Стражи попытались меня взять, — кивнул Блайт, — я заметил некоторую… недостаточную квалификацию исполнителей.

— Кроме того, они нарушили прямой приказ. Трогать тебя было не велено, только наблюдать.

— Не сомневаюсь. Ведь эта попытка сыграла на руку Ордену, не так ли?

— Ты это понимаешь? Тогда сообразишь, что корни этого, так сказать, провала растут здесь, в Торнгарте.

— Дилана, мы не отклонились от темы?

Она помолчала, понимая, что Блайт легко распознает прямую ложь. Однако никто не мешал ей высказать «догадки», и пусть Блайт как угодно оценивает их соответствие действительности. Что бы он ни решил, всё будет играть в пользу исполнения её миссии. Попытка захвата Консула и в самом деле была совершеннейшей глупостью, но и глупость можно заставить служить своим интересам.

— Я предполагаю, что Император изначально хотел тебя вернуть, — в её голосе звучала тщательно отмеренная доза неуверенности. — Поэтому и не отдавал приказа схватить… а уж если бы отдал, то позаботился бы о том, чтобы приказ был исполнен. Орден был и остается нашим врагом, Ангер. Прости за пафос, но ты истинный гуранец и должен это понимать. Для Ордена ты — свиток с тайными записями. Прочесть — и выбросить. Для Империи…

— Тебе лично это тоже надо?

— Сложный вопрос, — хищно оскалилась Дилана. — У меня простой приказ, дорогой Ангер. Попытаться убедить тебя вернуться в Империю и снова принять пост Консула. Если ты откажешься, я должна убедиться, что ты не станешь нашим врагом. Поверь, твой категорический отказ принять любезное предложение Его Величества обрадует меня куда больше, чем успешно выполненный первый вариант миссии. Но, в отличие от тебя, я всё-таки помню, в чём состоит мой долг. Не передать тебе слова Унгарта было бы неисполнением его воли, а я, как бы тебя это ни удивляло, верная слуга Его Величества.

— Ты никогда таковой не была, — ухмыльнулся он. — Интересы леди Танжери для тебя, традиционно, превыше всех интересов Империи.

— Забота о своих интересах не является препятствием к верной службе, — парировала она. — Но давай не будем отвлекаться. Я считаю, что предложение Императора воистину… императорское. Прежняя должность, прощение и… во имя Эмнаура, Ангер, служба твоей стране. Это, демоны тебя раздери, чего-то стоит!

— Я должен подумать, — коротко бросил он.

— Не слишком долго, — тем же тоном ответила Дилана. — А ещё лучше, откажись сразу. Доставь мне такую радость.

Она ушла тем же путем, а Блайт до рассвета так и не сомкнул глаз. Насчёт императорской щедрости особых иллюзий питать не стоило. Унгарт может вполне искренне предлагать отпущение грехов, но это — временно. Его Величество не забудет и не простит, рано или поздно приговор будет приведен в исполнение.

И сейчас, в очередной раз взвешивая аргументы, Ангер вновь подумал, что отрезает себе не только пути к отступлению. Сегодняшний день определяет для него всю дальнейшую судьбу — и от воли собравшихся здесь людей будет зависеть, сохранит ли он свободу и жизнь.

— Итак, господа и дамы, прежде всего, позвольте выразить вам свою признательность за то, что нашли время выслушать меня.

Краем глаза Блайт заметил скептическое выражение на лице арГеммита, и решил, что с вступлением пора заканчивать.

— Некоторое время назад мне в руки попал журнал капитана Гайтара, командовавшего пиратской шхуной «Акула». Помимо морского разбоя, Гайтар выполнял кое-какие конфиденциальные поручения Империи, в связи с чем ему была доверена тайна одного из имперских шифров.

— Вы говорите в прошедшем времени, господин Блайт, — заметил арДамал. — Надо понимать, этот пират мёртв?

Некоторое сожаление в голосе бывшего командира гарнизона Торнгарта, а теперь, волею случая, главнокомандующего силами Ордена, было вполне объяснимо. Традиционно внешней разведкой ведал арГеммит, но и некоторые другие Вершители старались обзавестись собственными осведомителями. Особенно преуспел на этой почве арХорн, чья разведывательная сеть вполне успешно конкурировала с подчинёнными арГеммиту людьми Парлетта Дега. Со смертью арХорна эта сеть распалась, оставив наследнику полководца лишь жалкие крохи. В течение трёх прошедших лет арДамал из кожи вон лез, пытаясь восстановить если не статус-кво, то хотя бы его подобие. Понимая, что соревноваться с Дега в части подбора исполнителей — дело дохлое, арДамал решил сделать ставку на работу с архивами, накопленными его предшественниками. Большая часть попавшей в этот архив имперской переписки была надёжно защищена от любопытных глаз и, несмотря на отчаянные усилия Ордена, имперские шифры пока что представляли собой тайну за семью печатями.

— Он жил чуть более трёх сотен лет назад, — усмехнулся Блайт.

Присутствующие Вершители, за исключением арГеммита, обменялись непонимающими взглядами. Безусловно, события трёхвековой давности могли представлять некоторый интерес. Теоретический. Но не более того.

— Его корабль исчез в ходе экспедиции в южный океан, предпринятой, как мне удалось установить, по прямому приказу Императора. Понятно, что простой пиратский рейд, хотя и опиравшийся на некоторую негласную финансовую поддержку, по уровню оснащенности не шёл ни в какое сравнение с экспедицией адмирала Текарда, но Гайтар сделал всё, что в его силах. Неплохо оснащенный корабль, довольно опытная команда, три лучших мага, каких только удалось найти на Южном Кресте.

— Насколько я знаю, — снова встрял арДамал, — присутствие магов на пиратских кораблях скорее исключение, чем правило, не так ли?

— Я бы сказал, редчайшее исключение, — тут же ответил Ватере. — И речь, зачастую, идет о самоучках, уровень которых не стоит доброго слова. Ни один светоносец не унизится до подобного, то же можно сказать и о выходцах из Триумвирата. Некоторые из магов Альянса Алого Пути имели дело с пиратами… да-да, я знаю, как Орден относится к корсарам, поверьте, и Ректорат от подобного не в восторге, но что было — то было. Устав Альянса не запрещает продавать услуги тому, кто готов за это заплатить, тем не менее, определённые понятия о чести не позволяют нам участвовать в пиратских рейдах. Так что услуги оказывались разово и, как говорится, не во время боя. Насколько мне известно, за весь период существования Альянса только однажды алый поставил себя в один ряд с этими отщепенцами…

— Я так понимаю, вы имеете в виду Диаса Кайера? — невинным тоном поинтересовался Блайт.

Арай Ватере осекся на полуслове.

— Вам известно это имя, Консул?

— Известно, как видите. Магистр Кайер был одним из трёх магов на борту «Акулы».

— Ваша история становится всё занятнее, — пробормотал алый маг. — Считайте, что я весь превратился в слух.

— Итак, корабль капитана Гайтара отбыл с Южного Креста и, как и многие другие суда, рискнувшие посетить южные воды, не вернулся. Но некоторое время назад был найден бортовой журнал «Акулы», содержащий в себе довольно подробный отчёт об этом путешествии. Из чего можно сделать вывод, что по меньшей мере одному члену экипажа довелось снова ступить на твёрдую землю. Не буду утомлять вас рассказом о том, где и как всплыл журнал, достаточно сказать, что сомнений в его подлинности нет ни малейших.

Блайт открыл сумку и бережно извлек из неё толстый том в кожаном переплёте. Шкатулку он, по зрелому размышлению, оставил в доме леди Рейвен — не стоило демонстрировать волшебникам вязь древнего заклинания Формы. Стоит кому-нибудь догадаться, что из себя представляет искусная резьба — и не избежать обвинения в ереси. Меры по искоренению остатков почти забытого искусства предпринимались в Ордене с тем же энтузиазмом, что и в Триумвирате. Вряд ли его, как носителя запрещённого знания, отправят на плаху, но шкатулке уж точно придёт конец.

— Он выглядит не таким уж старым, — поджала губы Тана Эйс. — Триста лет… Мне кажется, вас обманули, господин Блайт.

— Поверьте, леди, есть способы доказать, что этот журнал и в самом деле принадлежал капитану Гайтару. Но сейчас речь не об этом. Большая часть журнала записана шифром, текст покажется любому читателю вполне обычным… я готов передать вам ключ шифра и журнал для исследований.

Он бросил короткий взгляд в сторону арДамала, чьи глаза вспыхнули огнем азарта, и не без ехидства добавил:

— Должен, правда, сообщить, что в подобного рода случаях ключ шифра являлся уникальным для каждого агента… сожалею, но шансы расшифровать с его помощью любое другое сообщение исчезающе малы. Теперь о том, что содержалось в журнале. Большая часть записей не представляет особого интереса, капитан Гайтар старательно отрабатывал имперское золото, поэтому внес в журнал массу информации о течениях, рифах, ветрах и так далее. На этом я останавливаться не буду. Но вот это место представляет интерес.

Отложив в сторону журнал, Блайт достал из сумки стопку бумаги, исписанной аккуратным убористым почерком.

Двадцать третий день сезона золотого пассата.

— Простите, Консул, сезон золотого пассата — это какое время года? — поинтересовалась Бетина Верра.

— Ранняя осень. Чтобы сказать более точно — требуются довольно сложные таблицы, этот счёт времени не используется уже более двух веков, да и во времена капитана Гайтара таким образом отмеряли дни разве что корсары. Я не стал переводить даты в привычную нам систему, поскольку пока это не имеет существенного значения.

— Благодарю, Консул. Прошу, продолжайте.

Короткие, рубленые фразы — использование шифра мало располагает к витиеватому слогу, к тому же стиль, более уместный в письмах прекрасной даме, пирату был не свойственен. Но Блайт перечитывал эти страницы уже много раз, и теперь перед его глазами проплывали почти живые картины… быть может, имевшие не так уж и много сходства с реальностью — недостающие детали воображение додумывало само, заодно добавляя второстепенных персонажей, расцвечивая повествование яркими красками и эмоциями.

«Акула» шла не слишком ходко — хотя перед самым выходом её откренговали на пляже одного из безымянных островков Южного Креста. Имей Гайтар желание — и работа была бы сделана вдвое… втрое быстрее. В гавани Дес-Лат[11] в достатке имелось всякой портовой швали, готовой за небольшие деньги поработать руками. Другое дело, что деньги для капитана Гайтара были не просто звенящими кружочками — они были олицетворением всего, что он ценил и любил в жизни. И расставаться с монетами просто так было не в правилах корсара. К чему сорить деньгами, если матросы могут (а с его точки зрения — попросту обязаны) самостоятельно позаботиться о своём корабле.

Кое-какие расходы оказались неизбежны. В последнем бою шхуна получила изрядную пробоину на локоть выше ватерлинии — наводчики баллисты с кинтарийской шебеки оказались мастерами своего дела. Булыжник размером с дыню вдребезги разнес доски, заставив капитана в бешенстве грызть усы, наблюдая, как преисполненная гордости шебека неспешно удаляется, оставляя корсара за кормой. Любая попытка догнать наглого купца с такой дырой — верный способ нахлебать полный трюм воды. Иди «Акула» налегке… но в недрах корабля покоился неплохой груз специй, взятый лишь сутками ранее, и угробить драгоценный товар морской водой не входило в планы Гайтара.

Но название шебеки он запомнил крепко.

В общем, очистка днища, заделка пробоины, поиск четверых новых членов команды — всё это заняло массу времени, и Гайтара не раз посетила крамольная мысль, что стоило бы не мелочиться и нанять рабочих. Посетила — и тут же угасла, вытесненная проблемами с экипажем. Консул Бьорн, объясняя детали предстоящего похода, особо упирал на необходимость присутствия на борту мага. Лучше — двоих или троих. Ещё лучше — опытных. Пусть бы сам попробовал найти в Дес-Лате магов. Нет, самоучек хватало, но по критериям того же Триумвирата они не тянули и на уровень служителя четвертого круга. И даже эти неумехи продавали свои услуги куда как недёшево — кто ж из капитанов откажется пополнить экипаж волшебником, пусть и плохоньким.

Двоих таких горе-колдунов, после долгих поисков и не менее долгого торга, удалось раздобыть. Один, пропивший последние деньги и влезший по уши в долги, должен бы радоваться уже тому, что Гайтар спас его задницу от разъяренных кредиторов, но, вместо этого, чуть не целую стражу жёлчно спорил о каждой причитающейся ему монете, сопровождая каждый аргумент добрым глотком вина. Пока не выдул его столько, что подмахнул контракт. Прекрасно понимая, что волшебник (невзрачного вида старик лет шестидесяти… хотя кому может быть доподлинно известно, сколько лет магу), протрезвев, вполне может решить, что продешевил, Гайтар принял соответствующие меры. Иначе говоря, обеспечил нового члена экипажа изрядным количеством пойла и надлежащей охраной. Второй волшебник… волшебница… вызвала явно нездоровый интерес у команды. Объяснять кому-либо, какую роль может играть женщина на борту пиратского корабля, не требовалось. Гайтар мог с точностью, вызывающей зависть у любого провидца, предсказать, чем закончится пребывание на «Акуле» дамы, пусть и немолодой, но ещё достаточно приятной внешности.

Напрасно менестрели и прочие сказители сочиняют легенды о магах, способных повергать в прах армии. В Эммере уже давно все, кроме детей, знают цену подобным байкам. Возьмут эту чаровницу под белы рученьки, и не поможет ей вся магия мира. Правда, потом перед головорезами из экипажа «Акулы» встанет дилемма… либо дать волшебнице время прийти в себя и начать творить мстю, либо затрахать её до смерти. Последнее Гайтара категорически не устраивало. Первое — тоже. Следовательно, придётся брать на борт нескольких портовых шлюх…

С двумя оставшимися вакансиями в команде проблем не возникло. Буквально за несколько дней до прибытия «Акулы» в Дес-Лат, тяжёлый фрегат Ордена взял на абордаж аналогичный корабль капитана Аргата. Аргат, человек отважный до безумия, решил, что при всего лишь двукратном превосходстве в людях сумеет справиться с Белыми плащами, за что и был наказан. Свернув шею нахальному корсару, орденцы, проявив совершенно не свойственное им мягкосердечие, высадили уцелевших членов экипажа в шлюпки, а изуродованную «Калетту» сожгли. Так что в порту временно образовался переизбыток бойцов, желающих найти себе достойного капитана.

Приятный сюрприз ожидал капитана в день отплытия. Правда, сюрпризов Гайтар, как и многие другие разумные люди, очень не любил — практика показывала, что неожиданности, если и кажутся поначалу приятными, обычно плохо заканчиваются. Но в данном случае капитан увидел в появлении на борту «Акулы» гостя истинный жест благоволения со стороны кого-то из богов. Моряки традиционно славились здравомыслием, каждый уважающий себя корсар не забывал отдавать должное как Эмнауру, так и его светлому брату-оппоненту, поэтому с точностью сказать, кто именно излил на задуманное Консулом Бьорном свою благодать, было невозможно.

Благодать реализовалась в виде крепкого мужчины лет сорока, одетого в немного потрёпанную, но заслуживающую самого искреннего уважения (а то и мелкой дрожи в коленях) мантию мага Альянса Алого Пути. Огненных волшебников можно было встретить по всему Эммеру — лишь они время от времени выступали в качестве наёмников, хотя мало кто из корсаров мог похвастаться наличием огненосца в команде.

Гость вежливо осведомился, верны ли слухи о том, что «Акула» намерена посетить южные воды, проигнорировал вопросы о том, кто подобные слухи распускает, и безапелляционно заявил, что намерен принять участие в этой экспедиции. Подобные манеры Гайтару не слишком понравились, но огненный маг — это… в общем, от подобных предложений не отказываются, и плевать, что они прозвучали не как предложение, а как констатация факта. Тем более, что, судя по знакам отличия, человек, назвавшийся Диасом Кайером, имел ранг магистра. Как говорится, выше — только Творец.

Итак, отдраенная до блеска, с полным экипажем, «Акула» взяла курс на юг. Консул не давал каких-то конкретных координат, выразив лишь общие пожелания и пообещав щедрую премию за любую информацию, способную пролить свет на страхи мореплавателей перед южными водами. Как обычно, исполнение простых приказов является достаточно непростым делом — но, в данном случае, Гайтар искренне надеялся на успех. Сам он не особо верил в мифических чудовищ или в древний континент, населенный злобными колдунами. Скорее всего, причины исчезновения кораблей достаточно прозаичны — опасные течения, водовороты, рифы… Что же касается чудовищ — тот, кто хоть раз видел кита, атакующего корабль, вряд ли сочтёт выдумки сказочников более страшными.

Если трезвомыслию капитана можно было лишь позавидовать, то его команда предстоящего рейда побаивалась. Но деньги — всегда деньги, да и присутствие на борту магов немало успокаивало. Сам Гайтар, намереваясь отработать (в разумных пределах) полученное золото, отнюдь не собирался лезть на рожон. Но если удастся найти нечто необычное… Консул обещал награду «больше, чем вы, капитан, можете себе представить». А на фантазию Гайтар не жаловался.

Предполагалось, что рейд продлится не менее двух месяцев, поэтому «Акула» была загружена припасами словно какой-то торговец — утратив изрядную долю мореходных качеств, шхуна неспешно удалялась от Южного Креста. Не имея определённой цели, Гайтар намеревался добраться до экватора, а там уже определиться с дальнейшими планами. Если бы то, что могло заинтересовать Консула, лежало в относительной близости от пиратских островов, кто-то из корсаров — стариков, немало побороздивших моря в своей жизни и решивших сменить палубу на сравнительно спокойную старость на берегу — располагал бы хоть какими-то сведениями. Справки капитан навёл, не сомневаясь при этом, что возможности Консула по поиску нужной информации неизмеримо выше. Если уж Бьорн не сообщил ничего полезного, вряд ли простые расспросы в тавернах принесут удачу.

В общем, так и получилось. Кроме того неоспоримого факта, что каждый обитатель Южного Креста считал капитана, рискнувшего направить свою лоханку в южные воды, совершеннейшим сумасшедшим, ничего полезного выяснить не удалось. Отправляться в путь без четких ориентиров было не слишком-то разумным, но ведь именно за это ему и платили, не так ли? Пусть команда начала роптать уже на пятый день пути — Гайтар был к этому готов, не расставаясь с клинками и во время сна. Ну и страх перед магистром Альянса оказывал известное влияние — каждый на шхуне знал, что магистр Кайер лично настоял на своём участии в экспедиции и, следовательно, заинтересован в её успешном завершении. А злить огненного мага… может, лучше прыгнуть за борт и попытаться вернуться на Южный Крест вплавь?

На двадцатый день косые взгляды команды начали порядком нервировать Гайтара. Безусловно, корсары — народ отчаянный, с этим никто, хоть раз сталкивавшийся с пиратами в бою, спорить не станет. Страх перед капитаном и магом — на это можно рассчитывать, конечно, но до определённого предела. Как и на жажду получить обещанную награду. Чем дальше шхуна углублялась в южные воды, тем громче становился ропот экипажа. Взрыва можно было ожидать со дня на день, и капитан начал всерьёз подумывать о смене курса. Не на обратный — но хотя бы на параллельный экватору, дабы немного снизить напряжённость на борту «Акулы».

Но до бунта дело так и не дошло — вечером двадцатого дня марсовый заметил нечто, при ближайшем рассмотрении вполне подходящее под определение «что-то необычное».

— Что это может быть, капитан? — магистр Кайер в неизменной (и не вполне уместной на борту пиратской шхуны, да кто ж рискнёт такое сказать магу) алой мантии стоял рядом с Гайтаром и его офицерами на баке, разглядывая пологий холм, выступающий из моря в половине выстрела[12] от «Акулы».

— Не имею ни малейшего представления, магистр, — Гайтар умел, при необходимости, изъясняться на языке, понятном и приятном высшему сословию. Иногда подобным образом он разговаривал и с членами экипажа — как правило, перед тем, как отдать приказ повесить или выбросить за борт провинившегося матроса. — На первый взгляд это остров, но я не вижу ни скал, ни растительности. С такого расстояния нетрудно было бы разглядеть камни, не так ли?

Пожалуй, больше всего это напоминало не остров, а спину огромного кита. Чёрная, гладкая, словно залитая смолой поверхность, чуть поблёскивающая на солнце. Но если существуют киты таких размеров, то неудивителен страх моряков перед южными водами. «Акула» рядом с находкой выглядела жалко.

— Не слишком ли близко мы?.. — поинтересовалась в привычной манере Лайга Улэсс.

Присутствие на борту волшебницы, вопреки ожиданиям, не доставляло особых проблем. Напротив, она оказалась дамой приятной почти во всех отношениях, особенно с точки зрения Гайтара, чьи ночи женщина с готовностью скрашивала с первого дня своего пребывания на борту. Единственным её недостатком была манера речи — казалось, Лайга говорит ровно столько, сколько считает нужным, совершенно не заботясь, понял ли собеседник её фразу.

— Что бы это ни было, оно выглядит спокойным, — пожал плечами Гайтар.

Действительно, чёрная масса никак не реагировала на присутствие шхуны. Пока. Капитан предпочел бы сейчас развернуть корабль и уводить его подальше от находки, но он не без оснований предполагал, что подобное решение не найдёт понимания сейчас у магистра Кайера и позже — у Консула. Никто и никогда не платит денег просто так, а уж Тайная Стража и вовсе не была замечена в подобном расточительстве. Учитывая, что золото уже получено и, что там говорить, в изрядной части потрачено… Консул вполне может потребовать деньги назад, да ещё и с процентами. А проценты у Тайной Стражи могут оказаться куда выше, чем у самых жадных кинтарийских ростовщиков. Проклятье Эмнаура, зачем он вообще ввязался в эту авантюру?

— Какие будут идеи, капитан?

Гайтар тряхнул головой, отгоняя тяжёлые мысли. Затем бросил короткий взгляд на солнце, готовое вот-вот коснуться краем горизонта.

— До утра ничего предпринимать не будем, господа. А утром… думаю, отправим к этому… гм… пару человек на шлюпке. Думаю, добровольцы найдутся.

— Один уже нашелся, — сухо заметил магистр Кайер.

— Неразумно… боюсь этого… — Лайга поёжилась, словно воздух вдруг резко похолодел.

— У вас есть какие-то предположения по поводу нашей находки… леди? — в конце фразы алого мага прозвучала вполне заметная пауза. Магистр ко всем на борту относился с высокомерным равнодушием, но волшебница, добровольно опустившаяся до общей постели с пиратом, вызывала у него стойкую неприязнь и презрение. Что он и готов был продемонстрировать при каждом удобном случае. Сама же Лайга воспринимала такое отношение с полнейшим равнодушием — помимо денег и постельных игр её мало что интересовало.

— Живой он. Оно. Или она. Не знаю. Спит.

— Глупости, — фыркнул Кайер. — Живой… Это просто риф, покрытый какой-то смолой или чем-то похожим. Я должен взять образцы. Капитан, утром мы начнем высадку. Позаботьтесь о гребцах… и вот ещё что. Никому, кроме меня, высаживаться на остров не рекомендую. В том числе и этой, — небрежный кивок в сторону Лайги, — истеричке.

— Думаю, с гребцами проблем не будет.

— Я знаю, что это, — вдруг глубокомысленно заметил молчавший до сих пор Курдан, старый волшебник, по такому случаю выползший из каюты, где всю дорогу с явным удовольствием наливался дешёвым пойлом. — Дерьмо Эмнаура, да! Вот это оно самое! И вы в этом убедитесь, да! И ты, алый, и эта шлюха, и наш капитан.

Старик противно захихикал, затем сделал глоток из тяжёлой глиняной бутылки. Вытерев жидкие седые усы, он ткнул бутылкой в сторону острова.

— Шлюха права, это дерьмо спит и ждёт, да. Иди к нему, алый, а я посмотрю, что получится. Нечасто встретишь настоящее божественное дерьмо, да. Как раз то, что тебе нужно, алый.

— Заткнись! — ощерился магистр.

— Или что? — снова залился пронзительным смехом старик. — Или ты сожжёшь меня, алый, так? Ха! Побереги силы для дерьма, с которым собираешься возиться завтра, да.

Он снова жадно глотнул вина, затем перевернул бутылку вверх дном и убедившись, что она пуста, повернулся и, пошатываясь, направился в сторону каюты, не обращая ни малейшего внимания на взбешенного Кайера. Пальцы магистра уже сложились в фигуру для нанесения удара, но Гайтар неожиданно для себя встал перед алым магом.

— Прошу прощения, магистр, но… но на этом судне я решаю, кому жить, а кому умереть. И когда. Если помните, таковым было одно из условий нашей сделки. На корабле может быть только один капитан, вы не находите?

Кайер лишь презрительно скривился.

— В таком случае позаботьтесь, капитан, чтобы этот старый пердун знал своё место… на ВАШЕМ корабле, капитан. Я могу вынести неуважение… в определённых границах, но не от бездари, считающей себя магом.

— Я приму меры.

— Не сомневаюсь. Иначе мне придётся пересмотреть некоторые условия нашей, как вы говорите, сделки.

Ночь прошла спокойно — вернее, без происшествий. А вот выспаться капитану не удалось, сон приходил — и тут же рвался в клочья, оставляя после себя тяжёлое дыхание и учащенное сердцебиение. Гайтар понятия не имел, что ему снилось — ни одной детали вспомнить так и не удалось, сохранилось лишь ощущение тревоги. Толком не отдохнув, он оставил Лайгу, свернувшуюся калачиком на широкой капитанской постели, и выбрался на палубу.

День обещал быть неплохим. Плавно колыхалась вода за бортом, ветра практически не было — неприятное состояние для парусника в открытом море, но вполне приемлемое для предстоящей операции. Проходя мимо каюты Курдана, капитан прислушался — из-за двери доносилось бессвязное бормотание, в котором можно было разобрать лишь часто повторяющееся слово «дерьмо».

К удивлению Гайтара, алый маг уже стоял на баке, вглядываясь в чёрную массу острова.

— Не пора ли начинать, капитан? — спросил он, не оборачиваясь.

— Как скажете, магистр.

На воду была спущена шлюпка. Двое матросов заняли места на банках[13], выражение их лиц говорило о том, что они предпочли бы оказаться в другом месте, желательно — как можно дальше отсюда. Но спорить с капитаном, за спиной которого маячил огненосец, никто не решился. Дружно ударили вёсла, шлюпка отвалила от борта «Акулы» и неспешно направилась к недалекому берегу… если это можно было назвать берегом.

За спиной Гайтара послышалось знакомое хихиканье.

— Он таки пошел туда, — прокудахтал старый волшебник, поглаживая сморщенной ладонью обслюнявленное горлышко очередной бутыли. — Глупец… эх, молодость, молодость… он ещё не понимает, что есть вещи, которых следует бояться, да.

Видимо, Курдан пил всю ночь без перерыва — сейчас он с трудом держался на ногах, а слова выговаривал так, словно его язык распух и едва ворочался во рту. Гайтар лишь пожал плечами — как бы там ни было, в мире существует не так уж много вещей, с которыми не смог бы справиться магистр Альянса. А старик уже давно впал в маразм и единственное, чего ему стоит по-настоящему опасаться, так это безвременной кончины запасов вина на борту «Акулы». Судя по темпам, с которыми волшебник расправлялся с содержимым трюма, печального конца ждать недолго.

На бак, отчаянно зевая, поднялась Лайга.

— Плохо спала, — буркнула она, хотя её состояние никого из присутствующих, включая Гайтара, особо не интересовало.

В этот момент шлюпка подошла к чёрному островку вплотную и магистр без особой опаски шагнул на странный берег. Гайтар затаил дыхание — ночные кошмары словно вернулись, он ждал, что вот-вот случится что-то страшное… но шли минуты — ничего не происходило. Маг некоторое время бродил у самой кромки прибоя, опустился на колени, разглядывая маслянисто поблескивающее чёрное вещество, затем явно вознамерился обойти островок по кругу. Лодка отошла от берега шагов на двадцать, матросы напряженно следили за Кайером, готовые, в случае необходимости, немедленно причалить и забрать волшебника на борт.

Хотя кто их знает… случись что-нибудь по-настоящему серьёзное, и неизвестно ещё, в какую сторону начнут грести пираты.

— Упал, — вдруг равнодушно сообщила Лайга.

— Что?

— Магистр упал.

Действительно, алый маг лежал ничком на чёрной поверхности, подергиваясь, словно в конвульсиях. Затем сделал попытку подняться, некоторое время стоял на коленях, словно не в силах расстаться с твёрдой поверхностью… резко рванулся, чуть ли не взлетев, и замер, что-то напряжённо разглядывая.

— Вляпался, — ехидно заметил старик. — Вот в это самое эмнаурово дерьмо и вляпался, да. Они такие, алые… думают, самые сильные и самые умные… умные, они в дерьмо по своей воле не полезут, да. Умные, потому как. А вот такие дурни — всегда в дерьме по уши, да.

Гайтар лишь пожал плечами. Его худшие опасения вроде бы не оправдывались, островок вел себя относительно мирно, и если не принимать во внимание его чёрную поверхность… ну мало ли, что это может быть. Отполированный волнами гематит, к примеру. Хотя, если это гематит… чёрный блестящий камень изрядно ценится торговцами из Кинтары, и если выбросить часть груза и принять на борт некоторое количество такого богатства, можно поправить свои дела не в пример надёжнее, чем выполняя приказы Консула. Может, лорд Бьорн и выражает своё расположение пиратскому капитану, как на словах, так и в звонкой монете, но доверять Империи — не самое разумное решение. Сегодня ты нужен и с тобой готовы иметь дело, завтра политика, будь она проклята, изменится — и привет вам, пыточные подвалы Тайной Стражи.

Тем временем, магистр Кайер двинулся в обратный путь — и капитан мысленно отметил, что волшебник явно торопится.

— Вот увидите, весь в дерьме будет, да, по самые уши, — бубнил за спиной Курдан, нисколько не интересуясь тем неоспоримым фактом, что никто его не слушает.

Гребцы снова подогнали шлюпку к берегу, магистр, черпая сапогами воду, торопливо перебрался на утлое суденышко. Гайтар вдруг понял, что непроизвольно затаил дыхание — если бы этот остров и в самом деле представлял собой некое зло, то сейчас ему, злу, как раз самое время себя проявить — а то ведь добыча ускользнёт. Хотя кто знает пути темного бога… да и светлого, если разобраться, тоже. Может, нечто, затаившееся на островке, ждёт, пока вся команда спустится на берег — чтобы разом, всех… Ведь не зря ни одного свидетеля ужасов южных морей так и не удалось найти.

Но остров по-прежнему был тих и равнодушен к отплытию сапог, только что попиравших его поверхность. А вот в лодке что-то происходило… Гайтар вгляделся — матросы что-то говорили волшебнику… вот один схватился за нож — слов с такого расстояния было толком не разобрать, но поза пирата казалась достаточно красноречивой. Полыхнула ослепительная вспышка, раздался пронзительный вопль и обожжённое тело плюхнулось в воду. Уцелевший матрос воспринял урок должным образом — сел на вёсла и принялся лихорадочно грести.

Вскоре лодка глухо ударилась в борт «Акулы» и алый торопливо поднялся на палубу.

— Что случилось, магистр? — мрачно поинтересовался Гайтар, медленно опуская ладонь на эфес сабли.

Кто-то мог подумать, что пират намеревается разобраться с волшебником при помощи обычной стали. Это было бы ошибкой, Гайтар имел в прошлом достаточно опыта, чтобы осознавать всю бесперспективность подобной выходки, но его жест был адресован не столько магу, только что нарушившему соглашение о поведении на борту «Акулы», сколько первому помощнику. Тот намёк понял правильно, сместился за спину мага, одновременно извлекая из ножен пару метательных клинков. Маги, что бы там они о себе не думали, обычные люди — нож в спину убивает их так же верно, как и простолюдина.

— Ваш человек вздумал угрожать мне оружием, — надменно заявил алый. — Таких вещей я не прощаю и вам, капитан, это прекрасно известно.

— У него были причины угрожать вам?

— Он был глупцом, — отрезал магистр. — Счел меня проклятым… Знаете, капитан, этот остров мне не нравится. Его поверхность… я не могу объяснить, на что она похожа. Какая-то плотная субстанция. Я неудачно упал и испачкал руки, и этот негодяй отказался доставить меня на корабль.

Маг продемонстрировал причину ссоры — его правая рука почти по локоть была покрыта поблескивающей чёрной пленкой.

— Напоминает смолу, — пробормотал Гайтар. — Только без запаха.

— Дерьмо это, — тут же с готовностью высказал набившую оскомину версию старый Курдан. — Это ты, алый, прямо в Эмнаурову задницу…

— Старик, если ты сейчас не заткнешься, — прошипел Гайтар, резко поворачиваясь к изрядно надоевшему пьянице, — я прикажу затолкать тебе в рот кляп!

Пираты — народ изначально грубый, на кораблях, выходящих с Южного Креста, редко встретишь образчики изящной словесности, знатоков церемоний, умельцев изящно отвешивать поклоны и строить утонченные комплименты. Эти люди предпочитают бить и, если возможно, в спину. Любой из пиратов готов богохульствовать по поводу и без… но всё же не переходя некие границы. Боги обидчивы, они легко сносят вырвавшиеся в сердцах слова, но могут отомстить тому, кто поминает их недобрым словом без должной причины. А если сравнить двоих братьев-богов, то гнев Эмнаура вполне может оказаться опасней.

— Ха! — осклабился тот, помахав перед лицом капитана сухой сморщенной ладонью. — Да я шутя сожгу половину твоей команды, сопляк! Как ты смеешь угрожать настоящему магу? Вы, молодые ублюдки, думаете, что вам всё можно, да? Угрожать магам, молодой человек, опасно для здоровья. Твой тупой матрос, кажется, только что в этом убедился, да?

— И прикажу не давать тебе ни капли выпивки, — сурово закончил пират, прекрасно зная, что подобная угроза будет куда действенней обещания физической расправы. — Будешь до возвращения на Южный Крест пить только воду.

Старик разом сник, понимая, что эту угрозу капитан сумеет выполнить без особого труда. Порядки на борту «Акулы» были достаточно жёсткими, во время похода команда вынуждена была обходиться слабеньким грогом, а крепкое вино хранилось под надёжным замком в капитанской каюте. На берегу — хоть упейся вдрызг, но в море пират должен быть в любой момент готов выполнять свою работу — будь то лезть на мачту или вступить в бой.

— Распорядитесь поднимать паруса, капитан, — приказал Кайер, вызвав у Гайтара очередную вспышку раздражения. — Мы возвращаемся.

— Может быть, вам стоит вспомнить, магистр, что на борту «Акулы» командую я? — голос пирата был холоден, словно никогда не тающий лёд в северных широтах.

— Вот и командуйте, — фыркнул алый и, больше не сказав ни слова, проследовал в каюту.

Гайтар проводил его взглядом и задумался. С одной стороны, магистр не всесилен и вряд ли сумеет справиться с командой опытных бойцов. С другой… потребуй капитан от матросов высадиться на берег, и он получит самый настоящий бунт. Взгляды членов экипажа, наблюдавших эту размолвку, говорили лучше любых слов — ни один из пиратов не согласится на такое дело добровольно, на лице каждого был написан страх. Они без дрожи в коленях пошли бы на мечи кинтарийцев или имперцев, вряд ли побоялись быпомеряться с силами с белыми плащами (хотя чем такие стычки обычно заканчиваются, известно), не дрогнули бы и при виде тяжёлой индарской галеры — пусть и предпочли бы не вступать в схватку. Но странный остров внушал корсарам самый настоящий ужас… в стычке с волшебником бойцы могут встать отнюдь не на сторону капитана.

— Поднять паруса, — буркнул Гайтар. — Курс на Южный Крест.

Несколько последующих дней прошло без неприятностей. Алый почти не покидал каюты, хотя уже к первому же вечеру чернота полностью ушла с его руки. Спустя пару дней, желая восстановить добрые отношения, капитан попытался пригласить магистра на ужин — но получил категорический отказ. Кайер выглядел издерганным и уставшим, под глазами залегли чёрные круги, щеки ввалились, лицо покрывала тёмная щетина — а ранее маг Альянса старался следить за своей внешностью. Этот факт, довольно заурядный сам по себе, порядком обеспокоил Гайтара — всё, что не укладывалось в привычные рамки, вызывало раздражение… да и не в одном дурном настроении волшебника было дело. Сны — вот что не давало покоя капитану — кошмары, которые невозможно вынести и потом невозможно вспомнить, терзали его каждую ночь.

Последней каплей стало заявление магистра утром пятнадцатого дня после возвращения «Акулы» на обратный курс. Погода начала портиться, приближающийся шторм гнал по небу грязно-серые клочья облаков, настроение у Гайтара и без того было отвратительным, и появление на мостике алого мага ничуть не добавляло доброго расположения духа. Волшебнику явно нездоровилось, он заметно сгорбился и кутался в мантию, плохо защищавшую от резких порывов ветра. Лайга, столь же невыспавшаяся, как и её любовник, встретила появление огненосца на мостике мрачным взглядом — в последнее время она постоянно была не в духе.

— Идем в Сур, капитан.

— Зачем? — душераздирающе зевнул Гайтар.

— Это приказ.

— Вы опять забыли, магистр, что «Акула»…

— Принадлежит вам, — раздражённо оборвал его Кайер. — Да, я помню, как видите. Поэтому и предлагаю сделку — вы немедленно доставите меня в Сур, а я прослежу, чтобы и вы, и команда получили достаточное вознаграждение. Такая сделка вас устроит?

Гайтар насмешливо оглядел собеседника, затем покачал головой. Он мог бы попытаться объяснить Кайеру причину, по которой соваться в подконтрольные Ордену воды было ошибкой. Белые рыцари относились к пиратам не просто без мягкости, как, скажем, имперцы. Империя корсаров не жаловала, но и не предпринимала серьёзных шагов, дабы раз и навсегда прижать к ногтю морскую вольницу. Отчасти понимая, что это не такое уж простое дело, отчасти рассматривая пиратов как своего рода морской щит против довольно сильного флота светоносцев. Пожелай пираты напасть на имперский фрегат — Тайная Стража приложила бы все усилия, дабы найти и примерно наказать наглецов. Но если не дразнить зверя в его берлоге, то с имперцами вполне можно было иметь дело. В конце концов, практически вся захваченная добыча традиционно продавалась в Гуране по бросовым, зачастую, ценам, что вполне устраивало и Империю, и Его Величество.

Другое дело — светоносцы. Эти щадить не будут никого, для них пиратская шхуна как мозговая кость для оголодавшего пса, способного в своём стремлении урвать кусок мяса растерзать каждого, кто будет иметь несчастье оказаться на его пути. Встреча с «белыми плащами» могла закончиться или гибелью, что вероятно, или поражением рыцарей, что куда менее вероятно — одно дело резать охрану торгового судна и совсем другое — иметь дело с прекрасно обученными воинами, каждый второй из которых к тому же ещё и немного маг. Пусть на каждом корабле не более пяти-шести рыцарей, но и абордажная команда у них, как правило, состоит из опытных рубак.

А Сур… Сур — береговая крепость Ордена, и этим всё сказано. Не то, чтобы прибрежные воды кишели инталийскими боевыми кораблями, но вряд ли удастся избежать встречи. А там либо петля, либо милосердный удар меча в пылу схватки. Ни тот, ни другой вариант Гайтара не устраивал.

Если в вопросе ухода от чёрного острова Гайтар, вступи он в конфликт в огненосцем, рисковал оказаться в меньшинстве, то в данном споре команда, несомненно, будет на его стороне. Как уже говорилось, они не побоятся скрестить клинки с рыцарями Ордена, но… но хотя бы при трёхкратном численном преимуществе.

— Эта сделка меня не интересует, — хмыкнул он, с наслаждением взирая на вытянувшееся лицо Кайера. — Прибудем в Дес-Лат, найдёте себе какого-нибудь купца, который не откажется доставить вас куда угодно, хоть в Шиммель, если согласны как следует заплатить.

— Неприемлемо, капитан, — огненосец побагровел, в глазах плеснулась неприкрытая ярость. — Время не ждёт, мне необходимо попасть в Сур как можно скорее. И мне плевать на ваше мнение, капитан, вы доставите меня туда, куда я приказываю, и так быстро, как только сможет ваше корыто! Я более не потерплю…

Договорить волшебник не успел. Рукав его мантии чуть отбросило ветром в сторону, и Гайтар увидел, как стремительно распространяется блестящая чернота по пальцам волшебника.

— Демон! — рявкнул он, выхватывая саблю.

Человек, стоявший неподалёку от трапа, ведущего на мостик, резко взмахнул рукой, отправляя в полет короткое серебристое лезвие. У первого помощника на корабле много обязанностей, но самая из них важная — прикрывать капитана при любых неурядицах… правда, ситуации бывают разные, случалось, что капитан отправлялся на корм рыбам, а его бывший заместитель, нынче хозяин корабля, задумчиво вытирал окровавленный клинок и прикидывал, на кого из команды сможет положиться. Но не в данном случае — нежелание Гайтара отправляться в лапы к «белым плащам» иначе, чем в составе эскадры, вполне разделялось каждым на борту «Акулы», кроме разве что магов и шлюх — последним было совершенно всё равно, куда плыть.

То ли у Кайера поистине были глаза на затылке, то ли он ожидал нападения, но нож отлетел в сторону, наткнувшись на незримую преграду, а в следующее мгновение…

— Капитан Гайтар описывает магию, примененную магистром, как чёрные жгуты, вырвавшиеся из его рук, — Блайт заметил, как вздрогнула Таша. — Эти жгуты с легкостью пронзали человеческие тела и перебили одну из мачт. В считанные мгновения маг уничтожил чуть ли не половину команды. Похоже, он не вполне контролировал себя, от ударов чёрных плетей погибла и эта женщина, Лайга, хотя Гайтар особо отмечает, что она не пыталась вмешаться в драку. Сам капитан был ранен, жгут зацепил его плечо…

— Он описывает свои ощущения? — Арай Ватере подался вперед, впервые на протяжении рассказа утратив напускную невозмутимость.

— Да. Холод… резкая боль. Жгут вырвал из руки кусок мяса, но не повредил кость.

— Не слишком детальное описание… — разочарованно вздохнул магистр.

— Да, согласен. Но пират — не маг, он не обучен анализу магического плетения. Хорошо хоть, остался жив и смог рассказать… пусть и немногое.

АрГеммит молчал — эту историю он уже слышал накануне, и сейчас вновь пытался понять своё отношение к рассказу давно усопшего корсара. Остальные члены Совета Вершителей реагировали по-разному. На лице арДамала — лёгкая заинтересованность, остальные скорее демонстрируют скуку, чем беспокойство. Что лишний раз доказывает — нынешние члены Совета не слишком-то соответствуют занимаемым креслам. Нетрудно ведь было догадаться, что арГеммит привёл сюда Консула отнюдь не затем, чтобы скоротать вечер за увлекательной историей.

— И чем закончилась эта стычка? — поинтересовалась Тана Эйс с таким выражением лица, что любому было ясно — ответ её ни в малейшей степени не интересует, леди просто «от хорошего воспитания и врождённого благородства» демонстрирует толику уважения к рассказчику.

По всей видимости, Блайт это понял.

— В общем, ничем особо интересным. Магистр был убит — тем самым вечно пьяным стариком… Как именно — понятия не имею, это в журнале не описано. Старик тоже умер, они ударили друг друга одновременно. Корабль потерял изрядную часть такелажа, налетевший шторм довершил разрушения. Гайтару удалось спастись — на шлюпке. Всё, что он сумел сохранить — этот журнал… думаю, по той причине, что в его глазах записи в журнале, сделанные имперским шифром, имели некоторую ценность в золоте. Шлюпку выбросило на самый восточный берег Пустоши, где-то между Верленом и Последним приютом, именно там он и закончил свой рассказ. А потом, думаю, попытался добраться до Кинтары или Гурана… но одиночка в Пустоши живёт недолго.

Он замолчал, давая понять, что закончил рассказ. Метиус лишь усмехнулся — недосказанное было ему также известно, но… но интересно посмотреть, как эти люди будут вытягивать из бывшего Консула информацию.

— Ну хорошо… — протянул Ватере, буравя Консула взглядом. — Интересный рассказ, признаю. Ректорат будет рад услышать историю последних дней жизни магистра Альянса. Но я не вполне понимаю ценности этой информации, милорд Блайт, за исключением ценности чисто, так сказать, исторической.

— Да, этот остров, чем бы он ни был, может представлять определённую, в каком-то смысле, угрозу, — арДамал говорил предельно расплывчато, стремясь отметить своё участие в совещании с одной стороны и не допустить какой-нибудь промашки с другой. В обществе Вершителей (или, если уж на то пошло, в роли Вершителя) он ощущал себя несколько неловко. Будучи хорошим исполнителем, полководец не особо рвался к высоким чинам и полученная должность стала не столько приятным, сколько довольно хлопотным сюрпризом. — Если я правильно понял, имело место заражение чем-то неизвестным, так?

— Вы, безусловно, правы, — кивнул Блайт, помимо воли принимая манеру речи командующего, — я расцениваю происшедшее именно с такой позиции.

— Но я не вижу проблемы, — пожала плечами леди Эйс. Её глубокий, красивый голос звучал равнодушно и, самую малость, высокомерно. — Никто на корабле не заразился, верно? Значит, проникновение в организм чёрноты возможно исключительно в контакте… быть может, в контакте с веществом острова. Я понимаю, что это суждение основано лишь на имеющейся, очень неполной и отрывочной информации, но других случаев… кстати, этому заболеванию стоит подобрать соответствующее название, как вы считаете, господа… и дамы? Например, «проклятье Тьмы». Звучит неплохо, не так ли?

Метиус лишь пожал плечами, с его точки зрения всякого рода глупости сейчас были не к месту и не ко времени. Название… да уж, леди Эйс позаботится о том, чтобы соответствующий раздел в справочнике по редким заболеваниям увековечил её имя. Пока что целительница не могла похвастаться каким-либо значительным вкладом в науку Ордена. А уж как ей хочется… Понять женщину можно, сейчас любой, глядя на нее, вспоминает Лейру Лон, и сравнение получается отнюдь не в пользу нынешней Попечительницы. Даже если не вспоминать о том, что Лейру официально признали Творцом Сущего, бывшая глава Школы Ордена была выдающейся волшебницей.

Очевидно, нечто подобное пришло в головы и другим присутствующим, поскольку, обожжённая несколькими вполне заметными ухмылками, леди Эйс чуточку покраснела и замолчала.

Наверное, единственным человеком в этой компании, пожелавшим прийти на помощь женщине, оказался Блайт.

— Да, леди, это название подойдёт. И, боюсь, нам придётся употреблять его чуть чаще, чем хотелось бы. С вашего позволения, я прошу предоставить слово присутствующей здесь леди Рейвен, она кое в чём дополнит рассказанное мной.

Дождавшись кивка арГеммита, Таша встала, бросив на Ангера взгляд, обещающий тому скорую и неотвратимую расправу. И этого человека она считала другом? Или больше, чем просто другом? Мог бы намекнуть…

Рассказ Таши не занял много времени — ещё и потому, что злость на Блайта не позволила леди Рейвен построить более-менее связное повествование и пришлось ограничиться сухим изложением давно минувших событий. Но именно эта краткость, более уместная для формального отчёта, произвела на собравшихся определённое впечатление.

— Итак, «проклятье Тьмы» уже добралось до материка, — Мират арДамал невесело усмехнулся. — Неприятно, признаю. С другой стороны… единичный случай за века — это не так уж существенно.

— Единичный выявленный случай, — заметил арГеммит. — Да и то, выявленный случайно. Если бы кое-кому не захотелось лучше узнать историю своего происхождения, мы бы пребывали в неведении.

— Но я по-прежнему не вижу поводов для беспокойства, — снова попыталась привлечь к себе внимание леди Эйс, на этот раз — довольно успешно. — Просуммируем факты. Проклятье Тьмы явно не передается от человека к человеку, женщина находилась среди торговцев достаточно долго, путь от южного побережья Гурана до Инталии неблизок. Несмотря на это, эффект «чёрных рук» был замечен только у неё. Далее, само по себе заражение не повышает агрессивности человека, женщина воспользовалась магией лишь при угрозе своей жизни. Думаю, магистр Кайер, как и большинство уважаемых магов Альянса, и в обычное время не отличался миролюбием. Так в чём вы, милорд Блайт, видите угрозу?

— В том, что среди обычных людей может оказаться изрядное количество черноруких, — вместо Консула ответил Метиус. — И мы не знаем, в чём их цель или, если хотите, их предназначение. Просто прожить жизнь? Или, однажды, ударить в спину? Насчёт агрессивности… ну, я бы хотел напомнить о том очевидном факте, что пираты, люди довольно-таки бесстрашные, всеми силами стараются держаться подальше от южных вод. Нельзя исключать, что причина именно в находке капитана Гайтара. Нельзя исключить, что чёрный остров — не единственный, кто знает, возможно, всё море в районе экватора кишит этой мерзостью. В противном случае, Гайтару слишком уж повезло… или не повезло, как посмотреть.

— Откуда взяться черноруким? — не сдавалась леди Эйс. — Или пираты уже совершают паломничество к чёрному острову?

— По моим данным, — тут же подал голос Блайт, хотя вопрос адресовался не ему, — в последние годы корабли с Южного Креста не…

Короткая пауза, взгляд, брошенный в сторону Таши, странная смесь эмоций на лице, как у человека, вдруг обнаружившего в куче навоза крупную жемчужину — то ли верить своим глазам, то ли задуматься о собственном психическом здоровье. Воспользовавшись паузой, леди Эйс с явным торжеством, не вполне приличествующим Вершительнице, выпалила:

— Вот именно! Считаю, что…

Окончания её очередного пассажа леди Рейвен не слышала, полностью поглощенная странной вспышкой эмоций бывшего Консула. Совершенно очевидно, Блайта посетила какая-то мысль, явно в первый момент показавшаяся ему нелепой или попросту смехотворной. И его хваленое умение владеть собой дало трещинку… о да, уже через мгновение Ангер вновь нацепил на себя уверенно-холодную маску, но что-то определённо под ней скрывалось. И необходимо обязательно выяснить, что именно.

Не обращал внимания на перепалку и Магистр Ватере — сохраняя каменное выражение лица, он молчал, то ли размышляя над услышанным, то ли стараясь понять, какие мысли прячет меж произносимых слов старый Вершитель. В одном он не сомневался ни на мгновение — арГеммит не стал бы ворошить события столь давних дней просто для того, чтобы подкинуть остальным пищу для размышления. Всё, что делал арГеммит, имело свои причины… не обязательно очевидные. Вот и сейчас он словно ждал чего-то, определённой реакции на рассказ Блайта. Нужной ему реакции. И, судя по кислому выражению лица, никак не мог дождаться.

Нельзя сказать, что Ватере считал арГеммита близким другом. Их связывало многолетнее знакомство, временами сотрудничество, иногда — противостояние. Что неизбежно, несмотря на то, что Альянс Алого Пути традиционно поддерживал Орден Несущих Свет в вопросах войны. Иногда поддерживал в прямом смысле этого слова, иногда просто аккуратно соблюдал нейтралитет, но сторону Гурана алые маги не принимали ни при каком раскладе… опять-таки, если оценивать ситуацию «в общем». Политика Альянса, позволяющая алым волшебникам работать по найму, развязывала руки магам среднего уровня, но официально симпатии Ректората всегда были на стороне Инталии, предоставлявшей им кров.

С другой стороны, между двумя колоссами принципы вассалитета не действовали. Временное, по договорённости, подчинённое положение, как, скажем, в период последней войны — это другое дело, это отношения нанимателя и наёмника. А вне рамок договора присутствовала обычная конкуренция, борьба за информацию, попытки овладеть доступными оппоненту знаниями, перехват перспективных детей… иногда мелкие пакости, не слишком способствующие ухудшению отношений, зато позволяющие держать друг друга в тонусе.

В целом, Ватере не был кровно заинтересован в поддержке арГеммита… но понять, что именно беспокоит старого пройдоху, необходимо. Поскольку это беспокойство вполне может быть обоснованным, и тогда интересы Альянса следует скорректировать с учётом поступившей информации. Арай попытался представить, что может беспокоить всесильного Вершителя… война закончилась, Инталия постепенно поднимается с колен, куда её бросили почти победившие имперцы, впереди, как минимум, одно-два спокойных десятилетия…

— Не стоит сбрасывать опасность со счетов, — тонкий, несколько раздражающий голос девушки в белой коже прервал его раздумья. — Если мы не можем оценить угрозу — это одно, а если просто не желаем…

В глазах арГеммита мелькнула искра удовлетворения, и Ватере тотчас же насторожился. Ну, допустим, Вершитель чувствует предстоящие неприятности. Серьёзных оснований этому нет, но возможно, возможно… Мир поддерживается индарскими клинками, но Комтур не вечен, а проследует ли Круг Рыцарей предложенным путем после ухода нынешнего лидера — ещё вопрос. Пока Ульфандер Зоран пребывает в полном здравии, Индар пойдет за ним. А потом? Понимает ли арГеммит, что сложившееся положение дел не устраивает ни святителя Верлона, ни Его Императорское Величество? Прекрасно понимает, с его-то опытом. Железные клинья Индара — слишком серьёзная вещь, чтобы проигнорировать Ультиматум Зорана-миротворца, но пока боевых действий нет, их можно готовить. Наращивать мышцы, точить зубы, вести разведку. Десять или двадцать лет, ну двадцать пять, это предел. Зоран не юноша, при самом внимательнейшем контроле со стороны целителей ему не дотянуть и до сотни лет, для этого надо быть магом.

АрГеммит боится новой войны? Инталия сейчас не в лучшем состоянии, но за пару десятилетий ситуацию можно изменить. Белые рыцари так часто воевали с восточным соседом, что перспектива новой стычки должна их вдохновлять, особенно если не забывать понесенного «почти поражения». Каждый воин и каждый маг Ордена понимают, что последнее противостояние было проиграно, и жаждут реванша. Другое дело, что арГеммит, которому полагается быть идейным вдохновителем предстоящих событий, в силу своего характера не очень-то стремится к достижению Орденом военных успехов.

Значит, он желает чего-то иного.

В памяти алого магистра всплыли строки Ультиматума Зорана. Довольно неожиданное решение немолодого Комтура толковали по-разному. Злые языки утверждали, что Ульфандер устал от войн, утратил твёрдость руки и хочет спокойно дожить до старости. Слово «трус» не употреблялось — кому охота быть зачисленным в официальные «враги Индара», этот статус не способствует долголетию… не употреблялось, но имеющий уши — да услышит. Люди более практичные видели в Ультиматуме попытку (успешную) вписать своё имя в историю Эммера, вписать так, что и через сотню, и через тысячу лет Зорана-миротворца будут вспоминать не просто как одного из Комтуров, а как человека, решившего свершить невозможное — принести мир двум вечно враждующим державам.

Арай Ватере не относился ни к первым, ни ко вторым. Он был реалистом и понимал, что человек, воспитанный в традициях рыцарства и, одновременно, наёмничества, как бы плохо ни сочетались эти два понятия, повёл себя в высшей мере странно. Словно…

Словно в одночасье изменилась его судьба.

Мысленно перебрав в памяти всё, что касалось Клинков судеб, Ватере пришёл к выводу, что наблюдаемые симптомы более чем схожи с описанными в исторических хрониках. Но знаменитые Клинки давно либо использованы, либо утрачены. Сомневаться в том, что «Сапфировый коготь» ушел на дно, не приходится — за века, прошедшие с момента его исчезновения, не появилось ни единого слуха о драгоценной находке. А уж если бы кому-то удалось завладеть «Когтем», это не осталось бы тайной — напротив, такой человек имел бы возможность получить всё. Неисчислимое богатство, власть… Ну а «Изумрудное жало»? Заслуживающие доверия источники хором утверждают, что клинок попал в коллекцию небезызвестного Санкриста альНоора… и канул в небытие вместе с ним и его последним творением. Но вот регулярно появляющиеся слухи о том, что Высокий замок временами появляется в Эммере, то в одном, то в другом месте… нельзя списать все свидетельства на фантазии или галлюцинации. Сумел ли Санкрист вернуться? А если сумел, то… взял и использовал «Изумрудное жало» для установления воздействия на Зорана? Да полноте… лучший боевой маг за всю историю Альянса возжаждал сыграть роль величайшего миротворца в истории Эммера? Слишком похоже на сказку, которые так любят сочинять специалисты Ордена.

И всё же… слишком похож неожиданный Ультиматум на результат преломления Клинка судеб.

«Вот ты, Арай, имей в своём распоряжении Клинок и пожелай остановить войну — что бы ты сделал? При условии, что целью последнего удара может быть только один человек?»

Пожалуй, при таком раскладе Комтур — идеальная мишень. Он обладает силой — но не влиянием. И Инталия, и Гуран будут его опасаться, но не считать равным себе — и, следовательно, не рассматривать как потенциальную «третью силу». Индарские клинки удержат мир, но не принесут Индару мирового господства — на первых порах такое положение дел вполне устроит и Императора, и Орден. Да, если и в самом деле Ультиматум — следствие ввода в игру Клинка, то цель избрана умело и не без изящества.

Может, это дело рук самого арГеммита?

Ватере постарался сосредоточиться на происходящем вокруг него и понял, что за период размышлений не так уж много и упустил. Дискуссия практически увяла — Вершители, за исключением упрямо молчавшего арГеммита, высказывались в том ключе что да, мол, угроза имеет место быть, но не так чтобы очень, а потому стоит ли беспокоиться о том, что толком себя и не проявило? Экс-Консул пребывал в некоторой растерянности, он явно ожидал более активных действий. Каких именно — вот вопрос.

И вдруг…

Слова этой милой девочки Верры, блеск в глазах арГеммита, сумасшедшая теория насчёт Клинка судеб в одно мгновение сложились в единую непротиворечивую картину, и Ватере чуть было не расхохотался. Да, всё просто и очевидно, стоит только соединить нужные элементы формулы. И, во имя богов, если он правильно понял намерения арГеммита, то Альянсу в этом деле с Орденом по пути. Ну, может и не всему Альянсу… но он, Арай Ватере, имеет право говорить от имени Ректората, он заслужил это право не только многолетним трудом, но и чётким пониманием того, что по-настоящему нужно огненным магам.

Маги Альянса в любой момент готовы к битве. Они — лучшие. Но суть Алого Пути не в том, чтобы прославлять победы огненосцев на поле брани. Алый Путь — это путь познания, а не войны.

— Позвольте высказать мысль, — Ватере поднял руку, привлекая общее внимание.

Дождавшись тишины, он заговорил неторопливо, взвешивая каждое слово.

— Мне кажется, здесь присутствуют сразу две проблемы. Во-первых, эта чёрная масса, хотя и не проявившая явной активности в присутствии капитана Гайтара и его корабля, очевидно представляет собой известную опасность. Ведь уходившие в южные воды корабли, в том числе и в составе блестяще подготовленных экспедиций, не возвращались. Экипажи того же адмирала Текарда были достаточно опытны, чтобы можно было списать гибель эскадры на банальный шторм. Да и пираты боятся пути на юг не зря. Мы не можем утверждать, что чёрный остров сохраняет неподвижность и не способен двинуться к берегам Эммера. Если же это произойдет… что способно остановить наступление Проклятья Тьмы? Клинки? Магия?

— Вы упомянули две проблемы, — подала голос леди Эйс.

— Да. Вторая, может, и не столь потенциально трагична — с точки зрения возможных потерь человеческих жизней — но и она заслуживает внимания. Из бортового журнала следует, что, соприкоснувшись с чёрной массой, магистр Кайер приобрел новые способности, не описанные в наших книгах. Магические способности… или родственные магическим. Есть ли гарантия того, что обычный человек, заразившись этой дрянью, не приобретет подобных же умений? Судя по рассказу леди Рейвен, та женщина, в лесу, не была волшебницей — у неё, очевидно, отсутствовали боевые навыки обученного мага, иначе разбойникам не поздоровилось бы. Но применить силу Проклятья Тьмы она сумела. При широком распространении заражения мы получим… думаю, не стоит объяснять, чем может закончиться для общественного уклада изменение установившегося баланса. Магия стоит у власти… даже Ордену следует это признать, хотя ваши обеты и утверждают иное. Если каждый… я подчеркиваю — каждый человек сможет овладеть убийственной магией, сумеет ли он держать свои силы в узде? Нас, волшебников, учат сдержанности и контролю. Но способен ли простой серв противостоять соблазну убить раздражающего его человека одним взмахом руки?

— Для этого не нужна магия, — заметил арДамал. — Достаточно ножа.

— Верно. Но магия и армия сдерживают эти порывы страхом наказания. До тех пор, пока каждый человек осознает пропасть, разделяющую его и полноправного волшебника, страх заставляет человека подавлять свои низменные порывы. Не всегда, не во всём — но в целом. Распространение Проклятья Тьмы способно сокрушить сдерживающие барьеры. Вспомните, ведь именно поэтому были уничтожены все следы магии Формы… ни для кого из присутствующих не секрет, о чём я говорю?

Бетина, несмотря на свои блестящие успехи в учебе, о магии Формы слышала впервые, но предпочла промолчать, дав себе клятвенное обещание как-нибудь позже взять лорда Ватере за горло и потребовать объяснений. Остальные подтвердили правоту огненосца кивками.

— Итак, мы имеем две угрозы. И, мне кажется, нам необходимо принять меры.

— Что вы предлагаете, магистр? — голос арГеммита был спокоен, но глаза выдавали волнение старого мага. Арай понял, что не ошибся в суждениях. Осталось окончательно убедиться в своей правоте — если Вершитель примет его предложение.

— Согласитесь, эта угроза касается не только Инталии. Ни Империя, ни Кинтара не застрахованы от возможно контакта с Проклятьем Тьмы. Хочу заметить, что кинтарийцы, традиционно сторонящиеся магии, ничего не способны противопоставить угрозе. А Круг рыцарей Индара, несмотря на всю их силу, не встанут на защиту Эммера от угрозы с моря. Клинки — не лучшее оружие против магии, в особенности, против магии неведомой и неизученной. Миротворцы Зорана избрали для себя вполне чёткий курс и будут его придерживаться до тех пор, пока действует Ультиматум. Следовательно, чтобы раз и навсегда решить проблему с Проклятьем Тьмы, необходимо…

Он на мгновение замолчал, обвел взглядом аудиторию и произнес слова, которые каждый из присутствующих уже готов был услышать.

— Необходимо объединить силы Инталии и Гурана.

— На этом всё, Консул.

Голос арГеммита, обращавшегося к мужчине, стоящему рядом с ним на пороге резиденции Вершителя, выдавал сильнейшую усталость. Светлый лик Эмиала, уже прошедший почти весь дневной путь, почти касался крыш зданий. Ещё несколько минут — и длинные тёмные тени поглотят блистательный Торнгарт, покроют чёрно-серым налётом белоснежные стены Обители, знаменуя окончание трудного дня. Сейчас Метиус хотел бы угнездиться в любимом кресле возле камина, распечатать какую-нибудь особо изысканную бутылочку из своих легендарных запасов и просто неподвижно сидеть, крошечными глотками потягивая драгоценное вино и наблюдая за плясками языков пламени.

Но не получится. Ватере недвусмысленно дал понять, что рассчитывает на приватную аудиенцию. И не откажешь… проклятье, из всех присутствующих на Совете один лишь алый понял, ради чего было устроено это представление. Понял и сделал то, что было нужно — и Эмнаур знает, чем огненосец руководствовался. Придётся с ним побеседовать, что-то из планов раскрыть, чем-то пожертвовать… поддержка Альянса и в иное время дорогого стоила, а в нынешней ситуации её попросту невозможно переоценить.

Несмотря на усталость и перспективу сложного разговора с полномочным представителем Ректората, Метиус ощущал полное удовлетворение результатами Совета. Блайт со своей информацией прибыл на удивление вовремя, избавив Вершителя от необходимости что-то изобретать. Правда, было бы куда лучше, исходи идея союза с Империей не от огненосца, а от кого-нибудь из Вершителей. Разумеется, не от самого арГеммита — в предстоящей комбинации он намеревался сохранить за собой роль дирижера, дав возможность исполнять сольную партию кому-нибудь другому. Ну, к примеру, молодой Бетине. Девочка далеко пойдет, но пока что ей не хватает… нет, не нахальства, этим добром она вполне может и поделиться. Вот чего ей по-настоящему недостаёт, так это готовности принимать и, что намного важнее, отстаивать решения. Рановато ей садиться в кресло Вершителя, но что поделать — когда ушли лучшие, приходится выбирать из тех, кто оказывается под рукой.

— Я надеюсь, вы выполните условия сделки, Вершитель? — Блайт старался говорить спокойно, но опытный наблюдатель мог бы заметить, что мужчина заметно нервничает.

— Безусловно. Вы можете ни о чём не беспокоиться, Ангер. Наши договорённости остаются в силе… при любом развитии событий. И имейте в виду, Орден сумеет обеспечить вашу безопасность.

Мужчина усмехнулся чуть печально, словно почуял в сказанном не очень смешную шутку. Метиус кивнул стоящему неподалёку рыцарю в белых латах. Рядом со светоносцем замерли солдаты, вооружённые до зубов. Рыцарь отсалютовал Вершителю и отвесил Блайту короткий поклон равного.

— Мне поручено охранять…

Договорить ему было не суждено. Тяжёлый арбалетный болт ударил в грудь мужчины в чёрном кожаном камзоле, без труда пронзил одежду, скрытую под ней кольчугу, тело… затем снова кольчугу, тончайшей отделки кожу, дорогую ткань длинного плаща. И увяз в толстом дереве дверных створок. Тело Блайта выгнулось дугой, рот приоткрылся, словно в отчаянной попытке издать последний стон — да так и остался открытым. Консул обмяк, и только намертво засевшая в дверях стрела не дала ему ничком рухнуть на мостовую.

Мгновением позже щиты сомкнулись вокруг арГеммита — бессмысленное и запоздалое действо, к тому же лучший маг Ордена вполне был в состоянии защитить себя. Пожалуй, в другое время он без труда обезвредил бы и стрелу задолго до того, как та коснулась бы кожи его гостя… но Метиус слишком устал и не успел среагировать вовремя.

— Найти! — прорычал он, ощущая, как вдруг заломило сердце и мелко задрожали колени. — Найти! Обыскать всё, каждый дом, каждую крысиную нору! Из-под земли достать эту тварь! Если надо, поднять по тревоге весь гарнизон! И Парлетта ко мне, срочно.

Мягкий сумрак, лишь слегка разгоняемый неверным светом полудесятка свечей. Отблески пламени, бьющегося в каменной темнице камина. Небольшой столик, наполненные бокалы — кажется, что тонкое стекло удерживает в себе тёмную густую кровь. Две фигуры в глубоких креслах…

Третий человек стоял посреди комнаты, заложив руки за спину. Поза, лишённая намека на почтительность — но те, кто знал Парлетта Дега, могли бы с уверенностью заметить, что тщедушному коротышке глубоко наплевать на подобные условности. Он мог с равным прилежанием заискивать перед последним слугой и холодно бросить оскорбление (или обвинение) в лицо кому угодно, вплоть до самого арГеммита. Вершитель ценил человека, ранее занимавшего неофициальную, ни в одном документе не поименованную должность Верховного Палача Ордена. Ценил не за умение лизать задницы — для этого имелась масса народу, ни на что иное не способного. Говорят, у каждого настоящего правителя должен быть хотя бы один слуга, не боящийся говорить господину правду прямо в глаза. Любую правду, в том числе и горькую, и опасную. Дега, более чем заурядный маг и совершенно никакой воин, обладал абсолютным бесстрашием и выдающимся нюхом на скрытых врагов Инталии. Это не помогло ему предотвратить ряд покушений на высших иерархов Ордена — но за годы службы Дега накопил достаточно заслуг, чтобы они перевешивали допущенные провалы. Три года назад, почти сразу после окончания войны, арГеммит ввел в Инталии официальную должность Квестора, в обязанности которого входило вершить высший суд в вопросах, затрагивающих безопасность государства. В том, что эта должность изначально предназначалась Парлетту, никто и не сомневался. К полному удовлетворению арГеммита, заполучив золотой медальон с изображением карающего меча, Дега ничуть не изменился — всё так же ни во что не ставил интересы отдельных людей, всё так же беспокоился о пользе для дела в целом.

— Поймать стрелка не удалось? — Метиус знал ответ, но хотел его услышать от Парлетта, желательно, с дополнительными деталями.

— Не удалось. Брошенный арбалет, кое-какие мелочи — это всё. Шансов поймать его прямо на месте преступления не было ни малейших.

— Плохо…

— Было большой ошибкой поручить охрану столь ценного… — на мгновение Дега замялся, подбирая уместное слово, — свидетеля обычным солдатам. Пара магов средней руки сумели бы защитить покойника от такой мелочи, как арбалетный болт.

Метиус вздохнул, сделал глоток вина, бросил короткий взгляд на безмолвного Ватере и пожал плечами, словно ёжась от пронзительного взгляда своего доверенного помощника.

— Ну да, это моя ошибка. Никогда бы не подумал, что какая-то тварь убьёт моего гостя на моём же пороге. Но сейчас нас больше должны интересовать не мои ошибки, Парлетт, а просчёты убийцы. Что удалось установить?

— Вас интересует личность собственно убийцы или его нанимателя? — с лёгким налетом сарказма в голосе поинтересовался Квестор.

— Оба, — отрезал арГеммит.

Иногда Парлетт вызывал ужасное раздражение. Людей, более или менее знавших Квестора и не мечтавших свернуть этому мозгляку шею, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Иногда подобные желания посещали и арГеммита, чьим протеже Дега считался уже добрых двадцать лет. Но приходилось терпеть, хотя бы за неизменную преданность этой крысы Инталии и Ордену. Если точнее — только Ордену… интересы Инталии, Святителя и прочих волновали Дега лишь в той мере, в которой соотносились с его пониманием интересов Несущих Свет. За это приходилось расплачиваться, как минимум, информацией — как и Ангер Блайт, игравший сходную роль при дворе Императора Гурана, этот маленький человечек слишком много знал. Но, что было поистине редкостью, Дега никогда не злоупотреблял накопленным знанием.

— Итак, стрелок… Выстрел сделан из чердачного окна особняка леди Шайнур Диктис, в последние три недели в Торнгарте отсутствующей — леди пребывает в загородном доме, там же находится большая часть прислуги. За особняком приглядывали двое… их трупы найдены в подвале. Заколоты кинжалом, судя по характеру раны — индарский трёхгранный мизерикорд, хотя с полной уверенностью сказать не могу. Удар нанесен в манере «клюв»… то есть, сзади, в шею, с дроблением позвонков. Удар мастерский, в обоих случаях выполнен безупречно. Стрелял из тяжёлого индарского штурмового арбалета, каковой брошен там же, на чердаке, за ненадобностью. Кроме того, в глубокой щели в полу, неподалёку от арбалета, найдена оторванная металлическая пуговица с изображением ворона, комок смоляной жвачки, кое-какие объедки, пустая бутыль «Северной крови». Требуются более детальные пояснения?

— Индарец?

— Да… на первый взгляд. Арбалет такого типа при покушениях используется редко, тяжёлый индарский арбалет обладает высокой дальнобойностью, но уступает в меткости аналогичным образцам инталийских оружейников. Скажем, я бы выбрал что-то попроще, тем более, что выстрел с такого расстояния можно сделать и из ручного оружия. Пуговица, несомненно, принадлежит индарцу — право носить «ворона» на пуговицах получают командиры клиньев после пяти успешно исполненных боевых контрактов. Жвачкой такого типа часто пользуются индарцы. Вино местное, инталийское, но особой популярностью оно пользуется у северян. Все улики указывают на Индар.

— Это тебя беспокоит?

Квестор довольно ухмыльнулся.

— Да… беспокойство, пожалуй, вполне подходящий термин. Такое впечатление, что убийца кричит во весь голос, что прибыл из Индара.

— То есть, на самом деле всё иначе? — поднял бровь арГеммит.

— Свидетельства подобраны так, чтобы любой внимательный человек тут же догадался, что они попросту лживы. Мне настолько демонстративно указывают на Индар, что поневоле хочется смотреть в другую сторону. А смотреть особо некуда… для посланца той же Кинтары слишком нехарактерно осуществить убийство с помощью арбалета. Скажем, признак дурного вкуса. Вот яд в бокале, да так, чтобы ни на кого из присутствующих не пало и тени подозрения — такое решение вполне в духе южан. Остается Империя… там найдётся достаточно мастеров, способных управиться со штурмовым арбалетом.

Некоторое время Дега молчал, давая слушателям возможность уяснить информацию. Затем вздохнул.

— На самом деле, намек на Империю столь же очевиден, сколь и указание на участие Индара. Просто второй слой… слегка замаскированный, но не более того.

— Второй… — пробормотал Ватере, ни к кому конкретно не обращаясь. — Хотите сказать, имеется и третий?

Дега коротко кивнул.

— Я мог бы предположить, что явные и грубые улики, свидетельствующие о причастности Индара, как раз и нацелены на то, чтобы замаскировать его реальное участие. Заставить нас признать улики сфабрикованными, подброшенными намеренно — и проигнорировать их.

— Послушайте, Дега, — устало вздохнул арГеммит, — у меня был очень тяжёлый день. Вы пришли к каким-то конкретным выводам?

— Да, пришел, — Квестор выдержал короткую паузу, затем продолжил: — В сложившихся условиях я решил отбросить улики. Следует сосредоточиться на другом вопросе — кому по-настоящему выгодна смерть Блайта? И тут остается только один ответ… да, Индар не прочь был бы заполучить бывшего Консула в свои руки и выпотрошить его память. Но вот от его гибели Круг Рыцарей почти ничего не выигрывает… зато получает почти гарантированное обострение и без того непростых отношений с Инталией. А если учесть, что Зоран объявил себя миротворцем…

— А не кажется ли вам, Парлетт, что это — ещё один пример «второго слоя»? — тихо заметил Ватере. — Заполучив Консула и его память, Орден приобретет возможность прикоснуться к целому ряду имперских тайн, что может весьма негативно сказаться на нынешнем шатком мире, пребывающем в целости только лишь за счёт индарского оружия? Устранение Блайта могло бы ликвидировать один из возможных камней преткновения во взаимоотношениях между нашими странами, способствуя исполнению целей Зорана.

— Я думал над этим, — Квестор ухмыльнулся, явно польщённый этой репликой, — и пришел к выводу, что этот «второй слой» также учтен убийцей. Но тут есть нюанс… дело в том, что я лично знаком с Ульфандером Зораном и довольно неплохо представляю ход его мыслей. Столь грубое убийство на первый взгляд вполне в характере Комтура, склонного решать проблемы силой оружия — на первый, подчеркиваю, взгляд. Но на самом деле Зоран не слишком любит пачкать руки… Сейчас Индар достаточно силен, чтобы просто потребовать головы Блайта… и признайте, Вершитель, вы ведь не найдёте достаточно аргументов отказать Кругу Рыцарей?

— Почему ты так думаешь? — буркнул Метиус более для порядка, чем намереваясь ввязаться в полемику.

— Потому, что, как сказал уважаемый магистр Ватере, смерть Блайта — человека, способного изрядно расшатать установившийся баланс — в полной мере соответствует интересам Зорана в части сохранения мира.

АрГеммит скривился, словно от зубной боли. Дега был, как обычно, прав. Блайт — ценный приз, но ещё и оружие, а Зоран пообещал свернуть шею всякому, кто попытается нарушить равновесие. Ради головы одного потенциально опасного человека упрямый Комтур вполне способен бросить на избитую Инталию свои стальные клинья. Особенно если учесть некоторые истоки появления Ультиматума.

— Таким образом, Империя?

— Да, — коротко подвел черту под докладом Дега.

— Хорошо… значит… — Метиус хищно ухмыльнулся, — Значит, будем считать, что в убийстве виноват Индар. Инталия понимает позицию Круга Рыцарей и не намерена обвинять его в данном преступлении, хотя и выражает неудовольствие… неофициально. Никаких резких заявлений, но пара завуалированных упреков в приватной беседе. Если Император хочет нашей реакции — он её получит. Но не такую, какую ожидает. Дега, улики уничтожить, тем, кто их видел, расскажи о пользе молчания… и о возможных последствиях.

Парлетт коротко кивнул и вышел, плотно притворив за собой дверь.

Ватере некоторое время с преувеличенным вниманием рассматривал вино в своём бокале, затем сделал маленький глоток, причмокнул и блаженно сощурился.

— Знаете, Метиус, одна из причин, по которой я всё ещё торчу в Торнгарте, это изысканное великолепие вашего винного погреба.

— Знаете, Арай, — в тон ему ответил хозяин кабинета, — неуёмные похвалы пыльным бутылкам вызывают у меня временами некоторое раздражение. Вы, как только что заметили, торчали бы здесь и в том случае, если бы к столу в Обители подавали исключительно уксус.

Огненосец усмехнулся, давая понять, что намерен игнорировать раздражение хозяина, понимая его природу и, в какой-то мере, разделяя беспокойство Вершителя. И сделал ещё один глоток — да, его пребывание в столице Инталии диктовалось политической необходимостью, но ничто не помешает магистру совмещать полезное с приятным.

АрГеммит бросил короткий взгляд в окно. Над Торнгартом вовсю властвовала непроглядная ночь, едва рассеиваемая светом масляных ламп, установленных на наиболее значимых улицах города. Расточительно… к примеру, в том же Броне никто и не задумывался об освещении улиц, а что до всяких лихих людей, любящих проворачивать свои делишки во мраке —так на то есть Тайная Стража. Вот пусть и отрабатывают получаемое жалование. Торнгарт — иное дело, здесь расположена Обитель, здесь правит бал Эмиал, и фонари, всю ночь жгущие не самое дешёвое масло, лишь демонстрация того очевидного факта, что и с приходом ночи свет Эмиала остается с инталийцами.

— Время позднее, — Метиус снова уселся в кресло. — И день выдался не самым лёгким. Арай, может, мы перейдём к делу? Насколько я понимаю, у тебя появились вопросы, которые нельзя задать в присутствии посторонних?

— Для начала — только один вопрос.

Магистр Альянса отставил в сторону пустой бокал, некоторое время молчал, словно подбирая слова, затем, внимательно глядя в лицо арГеммиту, поинтересовался с деланным равнодушием:

— «Жало» или «Коготь»?

Метиус дрогнул. Чуть заметно, а для менее искушенного в подобных вопросах человека, и не заметно вовсе. Ему очень хотелось поднять в удивлении бровь, изобразить непонимание, поинтересоваться, что именно имел в виду глубокоуважаемый Первый Советник Альянса, правая рука Ректора Лидберга… а если уж принимать во внимание реалии, то — фактический глава Алого Пути, поскольку немощь Лидберга заставила того в последние пару лет практически устраниться от управления Альянсом. А когда тот пояснит свою мысль — рассмеяться, упрекнуть собеседника в склонности к мистике и старым легендам… налить ещё вина, поболтать о чём-нибудь малозначимом.

Только вот таким образом можно поступить с не обремененным излишней мудростью арДамалом. Или с самовлюбленной леди Эйс. Или с этой… какое бы слово подобрать… в общем, с леди Рейвен, которая принесла арГеммиту головной боли не меньше, чем половина интриг Империи за последние годы. А Ватере… как говорится, чтобы правильно задать вопрос, надо знать две трети ответа. Похоже, огненосец с помощью одних только умозаключений пришел к правильным выводам и всякого рода насмешки его уже не остановят.

Да и надо ли? В предстоящих планах Альянсу отведено важное место, и поддержка Ректората совершенно необходима. Полная поддержка — значит, поменьше тайн и недоверия, побольше проявлений доброй воли. В разумных, конечно, пределах.

— «Жало.»

— Хм… — Арай с некоторым сожалением бросил косой взгляд на пустой бокал.

Хозяин, проявляя положенное радушие, тут же потянулся к бутылке. Наверное, так и надо. Подобные вопросы куда легче обсуждать на не совсем трезвую голову.

— Значит, это твоих рук дело?

— Представь себе, нет. Просто я… скажем, получил информацию от надежного источника.

— До?

Метиусу подумалось, что иногда общение с собеседником, идеально знающим, о чём идёт речь, раздражает. Казалось бы, свершилось событие, способное перевернуть Эммер… да что там способное — уже перевернувшее, поставившее всё с ног на голову, создавшее кучу политических, дипломатических, социальных и других проблем. А у магистра — ни капли удивления во взгляде, один лишь интерес к деталям.

— После.

— Кто выбрал цель?

— Это неважно, — торопливо буркнул арГеммит, сверкнув глазами. Ватере понял, что эту деталь Вершитель, по каким-то соображениям, предпочитает оставить в тайне. Если уж на то пошло, деталь и в самом деле не такая уж существенная.

— Тогда передай инициатору мои комплименты, — усмехнулся магистр. — Цель избрана достаточно удачно, хотя можно было рассмотреть и другие варианты. И кто преломил клинок?

— Не поверишь, — скривился Метиус. — АльНоор. Лично.

— Он ещё жив? — судя по выражению лица Ватере, поверил он сразу, а вопрос задал лишь с целью уточнения.

— О, да… и будет жить ещё Эмнаур знает сколько. Если бы Санкрист не получил титул Творца Сущего за то знаменитое самопишущее перо, которое кроме Ректората никто не видел, ему вполне удалось бы удостоиться этой чести за создание Высокого Замка, — в чуть раздражённом голосе арГеммита сквозила элементарная, хотя и тщательно подавляемая, зависть к таланту древнего мага. — Сразу замечу, о некоторых деталях этого творения я не знаю вообще, о некоторых — лишь со слов очевидца. Но этим словам я доверяю. И впечатлен, не скрою — альНоор создал себе защитника, раба и хозяина в рамках одной сущности. Если пожелаешь, я дам тебе ознакомиться с отчётом… с некоторыми купюрами, не влияющими на общую картину. И прокомментирую, если потребуется.

— Если не секрет, чего стоило уговорить Санкриста расстаться с самым значимым элементом его легендарной коллекции?

— В его, как ты говоришь, легендарной коллекции оказалась подделка, — криво усмехнулся арГеммит. — Хорошая такая подделка, с зелёным прозрачным лезвием. Всё это время «изумрудное жало» находилось у нас, можно сказать, под самым носом. В Академии Зор-да-Эммер.

— Она же погибла. Вместе с островом.

— Ну, в какой-то мере так и есть. Но остров частично уцелел, два года назад я отправил туда небольшую экспедицию… скажем, особо доверенных людей. К сожалению, ничего достойного внимания они не нашли. Библиотека Академии для нас потеряна, удалось разыскать лишь несколько амулетов школы Формы. А что касается шпаги… понятия не имею, каким образом она туда попала, но факт остается фактом — «Жало» нашли и использовали.

— А амулеты?

АрГеммит с деланным равнодушием пожал плечами.

— Орден соблюдает договорённости.

Ватере решил, что эту тему далее развивать не стоит. Либо, в соответствии с давними соглашениями, все проявления магии Формы были надлежащим образом уничтожены, либо их запрятали так далеко, что до этих предметов не добраться, несмотря ни на какие партнёрские отношения с Несущими Свет. Сам Ватере не был уверен, что смог бы допустить утрату ценнейших, хотя и потенциально опасных артефактов… но тут всё зависит от количества и качества свидетелей. Если есть шанс, что утаивание запретной магии станет достоянием гласности, то лучше не рисковать. В противном же случае… играть мечеными костями предосудительно, но иметь их под рукой на случай крайней необходимости — мудро.

— Ладно, вернемся к Клинку Судеб. В запасе у нас лет двадцать, так?

— Может, больше. Болезни, покушения или трагические случайности Зорану не угрожают, судьба проведёт его к поставленной цели.

— Но только его, не так ли?

Оба прекрасно понимали, о чём идет речь, и этот обмен репликами лишь позволял упорядочить мысли, привести их в унисон, дабы можно было выработать единое мнение, приемлемое для обеих сторон.

Пока Ульфандер Зоран жив — будет живо и его дело. Какие бы слова о потомках или последователях Комтура ни произносил альНоор, ломая зелёный клинок, они уже не будут иметь силы. Впрочем, Творец прекрасно знал древние правила и не стал бы впустую сотрясать воздух. Один Клинок — одна судьба. Не более. Зоран объявил себя миротворцем под влиянием магии, понять и повторить которую не под силу никому из живущих или живших ранее, за исключением Творца альМегера, да и то… Всё, что Метиус знал о магии Творения Сущего (мало кто из ныне здравствующих знал о ней больше), заставляло его подозревать, что и сами Творцы понятия не имеют, что именно и, главное, как они создают. Если маг желает создать огненный шар — он получает именно шар пламени, который можно бросить в противника или заставить просто эффектно промчаться по воздуху, рассыпая искры на потеху ярмарочной толпе. Если магу требуется заморозить лужу — она замёрзнет… а уж будет ли иметь место тонкая хрупкая корочка или вода оледенеет до самого дна — это зависит исключительно от способностей. Количественные вариации, так сказать. Магия Творения — вариации качественные. Знал ли альНоор, что станет не столько хозяином, сколько пленником Замка? Какие именно цели ставил перед собой альМегер, создавая Клинки Судеб… ведь расправиться с обидчиками маг может куда более простыми способами. И куда более неприятными. Лейра, создавая свой кровавый дождь, вообще ни о чём не думала, в ней бушевала дикая смесь горя, отчаяния и ненависти.

В общем, Зоран встал на страже мира в Эммере — и прекратить войны ему, безусловно, удастся. Пока он жив. Но со смертью Комтура, которая, несмотря на помощь судьбы, рано или поздно произойдет, всё вернётся на круги своя. Инталия и Гуран накопят силы и захотят испробовать её — как обычно, друг на друге. А новый Комтур будет лишь удивляться, почему то, что удавалось его предшественнику, стало вдруг таким сложным или, скорее, невозможным.

— Двадцать лет. Тридцать, если повезет, — кивнул Метиус. — И если мы хотим избежать последующей крови, надо…

— Пролить её сейчас, — жёстко закончил за него Ватере.

АрГеммит промолчал, но его собеседнику требовалась полная ясность, иначе не стоило и затевать этот разговор.

— Если я правильно понимаю, ты намерен найти для Инталии и Гурана общего врага, чтобы повязать оба государства кровью, не так ли? А заодно причинить Гурану такой урон, чтобы в ближайшие десятилетия они и не думали о войне?

— Почти так. Только не для Инталии и Гурана, а для Эммера в целом. Тысячелетиями мы находились в противостоянии друг к другу. С чего это началось, ты и сам прекрасно знаешь — Эмиал, Эмнаур… боги-бойцы, боги-враги. Пора бы вспомнить, что они ещё и боги-братья. И эта чёрная гадость, легко превращающая человека в боевого мага, очень подходит на роль единого и страшного врага. А память об общей победе… ну, она не решит всех противоречий, но, надеюсь, окажет некоторое влияние. И уж дальше мы постараемся это влияние усилить.

— У тебя уже есть конкретные планы?

— В основном, наброски… Если чёрный остров оправдает мои ожидания.

— А если нет? — печально усмехнулся Ватере, уже зная ответ.

— Тогда над Эммером «неожиданно» нависнет другая смертельная угроза, — жёстко ответил арГеммит. — Сейчас объединение необходимо и возможно. Протянем ещё несколько лет, и напряжение вырастет настолько, что ни о каком союзе, хоть бы шатком и временном, нельзя будет и говорить. По большому счёту, поздновато уже сейчас, идеальным было бы начать через полгода после войны.

— Скажи, Метиус… ты готов бросить на алтарь этой идеи рыцарей Ордена? Их осталось мало… Готов погнать в бой юных волшебниц и магов, зная, что им придётся отдать жизни не за свой дом и свою семью, а за возможное, подчеркиваю, всего лишь возможное в далёком будущем примирение Инталии и Гурана? Думаешь, оно того стоит?

Вершитель не ответил. Всё, что он сейчас мог сказать, звучало бы излишне пафосно и, оттого, неискренне. Что же касается его настоящих чувств… Да, Метиус арГеммит был уверен, что другого выхода нет. Уверен настолько, что для пользы дела готов был не только выковать обоюдоострый клинок, нацелив его на общую для Эммера цель — он согласен был бы стать остриём этого клинка и погибнуть. Принести в жертву не только остатки инталийских рыцарей и магов, не только уцелевших солдат и, не исключено, немалое количество мирных жителей, но и себя самого. Лишь бы эта жертва не была забыта.

Но говорить это вслух не имело смысла.

Глава восьмая Таша Рейвен. Торнгарт

Пустота. Давящая, жестокая, равнодушная пустота. Хочется кричать… или рыдать… или кого-нибудь убить, кидаться на стены, жечь и рвать в клочья… или же забиться в самый темный угол и сделать вид, что мира вокруг не существует.

Наверное, она и прежде понимала, как много значит для неё Блайт. Быть может — с самой первой встречи — когда ещё совсем неопытная, ещё не вполне понимающая, что и как надо делать, снабженная лишь пространными, неконкретными инструкциями разведчица отправилась в Гуран на своё первое задание. Простое по сути — сейчас-то всё выглядело очевидным, Метиус просто испытывал её, давал возможность набраться опыта, научиться жить под чужой личиной, прятаться там, где безрассудная отвага — лишь помеха, ведущая к поражению. Прибыть в Брон, встретиться с верными Ордену людьми, не привлекая к себе внимания, собрать информацию и вернуться. Элементарно… Она не искала такой судьбы — судьба сама нашла её, дух бунтарства, впитавшийся в её разум с самого детства, толкал юную Ташу Рейвен на любые, самые безумные авантюры. Дуэли по поводу и без, выходки, не делающие чести ни лично ей, ни древнему роду, полнейшее презрение к авторитетам — всё это и привело её под руку арГеммита, сумевшего по-настоящему запугать взбалмошную девчонку. Не наказанием как таковым — а лишением возможности жить интересной жизнью. Тюрьма не располагает к приключениям. А Таша жаждала славы и успеха. Не такого, каким гордились некоторые из блистающих при дворе красавиц — а успеха настоящего, заслуженного. Желательно — сразу и много.

Отправиться во враждебный Гуран с секретнейшим (о, она-то думала, что от результатов её вояжа зависят, по меньшей мере, судьбы народов) заданием одного из верховных иерархов Ордена Несущих Свет — что может быть увлекательнее и значимее?

Мысль о том, что на службе Ордену и Инталии она добьется признания, на некоторое время немного утихомирила её пылкую натуру. И заставила смириться с тем очевидным фактом, что Метиус попросту не оставил ей выбора… Об этом Таша предпочла забыть — и пыжилась от гордости, что именно её, мастера магии Крови, недавнюю выпускницу Школы, приметил и взял под своё крыло сам Вершитель Ордена. Какая честь… и плевать, что для леди благороднейшей крови, принадлежавшей к одному из старейших дворянских родов Инталии, более пристойным был бы успешный брак, положение при дворе Святителя.

С головой окунувшись в роль тайного посланца самого Вершителя, она тогда сделала все ошибки, какие только может допустить бездарный разведчик. Не сумела скрыть своё существование от пристального взгляда Тайной Стражи, не нашла надёжного укрытия… провалилась по всем статьям — будучи уверена, что выполняет поручение арГеммита идеально. Уверена настолько, что когда симпатичный мужчина средних лет потребовал от неё расстаться с оружием и последовать за ним, Таша восприняла это как неудачную шутку. Потом решила, что вполне способна справиться с хамом собственными силами…

Несколько помятую леди Рейвен доставили в казематы под резиденцией Тайной Стражи. Предельно скудная обстановка… вернее, почти полное отсутствие таковой. Она ожидала, что и рацион узницы будет состоять исключительно из чёрствого заплесневелого хлеба и прогорклой воды — но если кому-то из арестантов и предлагалось именно такое меню, то для неё сделали послабление. Полагавшийся ей один раз в день обед был не лучше, но, слава Эмиалу, и не намного хуже, скажем, того, что подавали в какой-нибудь третьесортной забегаловке. Изнеженной особой Таша себя не считала (в целом, обоснованно), а потому временные лишения приняла с должным смирением. Поначалу.

За месяц пребывания в тюрьме девушка несколько похудела, растратила (на всю жизнь) изрядную часть умения держать себя в руках, настроила кучу планов мести арестовавшему её мужчине, Императору, Гурану, и вообще каждому, кто хоть потенциально мог оказаться замешанным в её провале. О том, что вина в случившемся целиком принадлежит ей, «разведчица» не думала.

Второй раз она увидела черноволосого мужчину как раз спустя месяц. Он лично явился в её камеру и, придвинув к низкой лежанке массивный чурбак, изображавший из себя стул, принялся молча рассматривать вжавшуюся в стену девушку. Судя по выражению лица пленницы, она не столько дрожала от страха, сколько готовилась к атаке.

— Леди Рейвен… польщен знакомством.

— Встречались, — буркнула она, оценивая противника и прикидывая, сможет ли самостоятельно выбраться из каземата, если сейчас размажет гостя по полу. — И не могу сказать того же… в смысле, что польщена. Обычно мужчина должен представиться даме… хотя у вас, в этой вашей Тайной страже, этикету не учат.

Он улыбнулся.

— О, простите меня, леди. Занимаясь убийцами, грабителями и другими преступниками, я порядком позабыл о правилах хорошего тона. Позвольте представиться, Ангер Блайт, к вашим услугам.

Даже это дежурное и ни к чему не обязывающее «к вашим услугам» в его устах прозвучало как-то изысканно-вежливо и душевно. Но Таша не способна была оценить способности Консула Тайной Стражи к перевоплощению — она буравила мужчину взглядом, одновременно мысленно посылая арГеммиту такой поток проклятий, что реализуйся хоть сотая часть пожеланий, и Вершитель немедленно скончался бы в ужасных мучениях.

Потом она спросит Метиуса, вернее, бросит ему в лицо обвинение — как посмел он, отправляя леди Рейвен на «столь важное и рискованное задание», не потрудиться описать ей внешность главного и самого опасного из противников. Выслушает ответ — чуть насмешливый, чуть раздражённый. АрГеммит традиционно придерживался той точки зрения, что исполнителю следует знать лишь имеющее непосредственное отношение к исполнению порученного ему дела, и не более. Подобная практика не раз хорошо зарекомендовала себя в прошлом и отказываться от неё Вершитель не считал нужным. Уйдет, с силой хлопнув дверью и оставшись при своём мнении. Затем вернётся…

Но это потом. Сейчас же её просто распирало от ненависти — и, возможно, именно тогда это и произошло. Ненависть, которая должна была бы вылиться на Блайта, сначала оказалась адресована арГеммиту, а потом и вовсе иссякла, растраченная впустую.

Блайт (в то время она не называла его по имени) был безукоризненно вежлив — не настолько, чтобы предоставить узнице свободу, но вполне отвечал понятиям Таши о галантности и хороших манерах. Когда Вершитель принял меры и подобрал устраивающие обе стороны условия обмена, Консул лично проводил леди к выходу, где её уже ожидала стража, задачей которой было убедиться, что бывшая пленница в самом деле покинет пределы Империи. Прощаясь, он поинтересовался, не слишком ли тягостным было пребывание Таши в заключении. Уже слегка опьяненная запахом долгожданной свободы, стройная, но слегка осунувшаяся леди надменно ответила, что кров и стол были вполне приемлемыми, но вот отсутствие книг её изрядно огорчило.

Когда, через два года, она снова оказалась в знакомой камере, Ангер Блайт с улыбкой протянул ей тяжёлый фолиант, переплетённый в жёлтую кожу.

— Желаю не скучать, Таша.

— Леди Рейвен, — привычно поправила она.

Потом были и другие встречи. И была ночь, проведенная в пещере… просто ночь, без каких-либо происшествий, хотя временами она немножко об этом жалела — так, самую малость.

Или в ту ночь что-то произошло? Что-то, к чему трудно подобрать точное определение. А в противном случае — почему, почему ей сейчас так паршиво?

Она пыталась понять саму себя — и не находила нужных слов. Три года она думала об этом человеке, желая встречи и боясь её. Мечтая снова увидеть лицо с тонким шрамом — и старательно убеждая себя, что всё это глупости. Вздрагивая, в очередной раз выслушивая ехидное замечание Альты, и злясь на саму себя из-за того, что где-то в глубине души признавала, что намеки попадают в цель.

Можно ли было назвать это любовью? Она не могла ответить на этот простой вопрос. Быть может, правду говорят — Эмиал и Эмнаур, братья-враги, разделили мир на две половины, и истинная половинка каждого человека ждёт его где-то на другой стороне. Был ли Ангер такой половинкой? Или мог бы ею стать? Она гнала от себя чувства, стараясь припомнить случаи, когда он становился ей поперёк дороги и, если уж на то пошло, поперёк горла — но, удивительное дело, если подобные мысли в отношении любого другого человека вызывали у леди Рейвен раздражение, то вновь и вновь прокручиваемые в памяти картины встреч с Консулом приносили лишь легкую грусть и… и тоску по его широким плечам, мужественному лицу, мягкой улыбке. Она готова была простить ему всё — и скрипела зубами от бессилия, не имея ни малейшего шанса обуздать саму себя.

Теперь его нет.

Таша терзалась мыслью, что окажись она рядом — смогла бы отвести беду, отклонить проклятую стрелу, спасти. Пусть потом снова будет неопределённость и душевные метания, это лучше, чем сидеть в четырёх стенах и вспоминать, вспоминать, вспоминать…

— Я должна его увидеть, — прошептала она, проводя рукой по щеке и с некоторым удивлением разглядывая влагу на пальцах.

Альта, сидевшая в кресле и уже несколько часов старательно читавшая толстую книгу (Таша могла бы поклясться, что за это время её подопечная не перевернула ни одной страницы), лишь вздохнула. Она не пыталась приставать к наставнице с утешениями и, пусть чисто интуитивно, поступала совершенно правильно. Каждый сам должен осознать и отпустить того, кто был ему дорог. Попытка помочь лишь обостряет горе… Слова не нужны, лучше просто находиться рядом и молчать.

Решительно поднявшись, Таша принялась приводить себя в порядок. Никто не посмеет сказать, что видел заплаканную леди Рейвен… а если посмеет — тем хуже для него. Сейчас что угодно могло вызвать у волшебницы вспышку неконтролируемого бешенства.

— Я ушла, — буркнула она, обращаясь к по-прежнему неподвижной Альте. — Прошу, не покидай дома.

— Хорошо, — кивнула та, ничуть не удивляясь.

Хотя, по меркам Инталии, бывшая ученица Школы и считалась вполне взрослой, нежелание Таши оставлять воспитанницу без присмотра приобретало поистине маниакальный характер. Ни малейшей возможности в одиночку посетить город у Альты не было, в лучшем случае — в сопровождении слуг. Или в компании с самой Ташей… Если раньше девушка ещё пыталась отстаивать свои права (без надежды на успех, просто ради самого процесса), то сейчас было не время для споров. Что ж… общество книг вполне устраивало Альту, а библиотека в столичной резиденции Рейвенов была если и не выдающейся то, по меньшей мере, достойной.

Альта, несмотря на юный возраст, в чувствах Таши разбиралась едва ли не лучше её самой. И смерть Блайта воспринимала не только как уход дорогого человека, но и как трагедию своей то ли старшей подруги, то ли наставницы. Или даже матери — в какой-то мере. Поэтому ей было тяжелее — она страдала за двоих. Для Альты их бывший спутник в незабываемом путешествии был… как назвать человека, который неизменно внимателен к тебе, который заботится о тебе, который готов тратить на тебя время совершенно безвозмездно, не ради выгоды или ответных чувств — просто так? Альта мало знала о своей матери и ничего — об отце, но ей казалось, что отец должен был бы быть именно таким, добрым, всё понимающим, близким. Таким должен быть настоящий друг.

Глядя невидящими глазами в так и не перевернутую страницу книги, она вспоминала, как Ангер, укрывая её плащом от ветра, рассказывал юной и жаждущей новых впечатлений девчонке чудесные истории — при этом обращаясь к ней почти как к равной. Как оберегал её сон в тесной каюте качающегося на волнах корабля. Как объяснял нюансы магии, ничуть не смущаясь её полной неспособностью применить получаемые знания. Встретит ли она когда-нибудь подобного человека?

Хлопнула дверь. Леди Рейвен ушла… вот теперь Альта могла себе позволить уткнуться лицом в подушку и разрыдаться.

— Прошу простить меня, леди, но у меня приказ.

Огромный рыцарь в белой броне заполнял собой весь узкий темный коридор, намертво перегораживая вход в комнату, где в настоящий момент находилось тело. Это была третья преграда… первую — наружную охрану особняка арГеммита волшебница преодолела без особого труда. Её здесь знали и, лишь сообщив, что Вершитель занят и просил его не беспокоить, пропустили. В конце концов, не дело стражников, пусть и относящихся к элитному подразделению, вмешиваться в дела магов, да ещё и Вершителей. Если бы был прямой приказ «никого не пускать» — дело другое, тогда и индарский клин не заставил бы воинов отступить. Но глава Совета Ордена ограничился лишь упоминанием о занятости, а такое предупреждение означало, что в определённых случаях потревожить его можно. Появление леди Рейвен, которой господин арГеммит традиционно благоволил, с точки зрения охраны вполне могло рассматриваться как допустимое. Кто её знает, с чем пришла…

Второй преградой оказалось полное отсутствие информации. Особняк арГеммита был огромен — здесь, по сути, обитал и сам Вершитель, и изрядное количество прислуги, и до полусотни солдат личной охраны. Нашлось бы место и гостям, и желающим сохранить конфиденциальность агентам. Немало залов пустовало — хотя слуги поддерживали помещения в идеальной чистоте. Необходимо было узнать, где именно разместили тело убитого Консула. И вообще — здесь ли оно.

Вскоре Таша в полной мере осознала, что понятие «преданность» поселилось в этом доме всерьёз и надолго. Ну не могут, не могут вездесущие слуги не знать, куда отнесли человека, застреленного на пороге особняка. Слуги всегда в курсе событий, происходящих в доме и окрестностях, только… только вот расставаться с этой информацией почему-то не желали. Грозные взгляды волшебницы, её обещания кары земной и небесной, золотые монеты — всё было бессильно перед упрямством этих лакеев, поваров и уборщиков. Воины, занимавшие посты внутри здания, демонстративно изображали из себя статуи — но с ними хоть всё было понятно, пока леди не начнёт громить здание или угрожать жизни и здоровью его обитателей, стражники так и останутся равнодушно-пассивными. Вежливое внимание, покачивание головой, в лучшем случае — короткое сухое: «Простите, леди, не знаю».

Наконец, тяжёлый золотой кругляш с изображением солнца сделал своё дело — лояльность вступила в противостояние с жадностью и, после довольно долгого сражения, проиграла. Леди получила требуемую информацию — и пришла к выводу, что она того стоила. Искать нужную комнату самостоятельно в этом почти дворце она могла бы до утра. Это — если не заплутает в многочисленных коридорах, переходах и проходных залах.

И вот цель уже близка. Дело за малым — как-нибудь обойти этого великана. Слугу можно заставить. Рыцарь — другое дело. Светоносец по своему статусу фактически ей равен, и рычагов давления на этого здоровяка Таша не имела. Разве что сила обаяния — но сейчас волшебница пребывала в таком настроении, что способна была скорее напугать, чем очаровать.

— Поймите… э-э?

— Тавис арДэл, к вашим услугам, леди.

— Поймите, Тавис, мне действительно надо увидеть его, — Таша изо всех сил старалась говорить спокойным, мягким тоном.

— Сожалею, леди. Но у меня приказ.

— Но…

Рыцарь покачал головой.

— Приказ Вершителя, леди. Никаких исключений. Вы можете обратиться к лорду арГеммиту за разрешением.

— Я…

— О котором лорд арГеммит сообщит мне либо лично, либо письменно.

— Вы не доверяете моему слову, арДэл? — Таша начала закипать, хотя ещё пыталась держать себя в руках. Глупо устроить здесь поединок, не время и не место. Да и заранее определить исход схватки с опытным «белым плащом» не мог никто.

Таше решила, что, хоть слова воина и звучали достаточно непреклонно, выражение лица его давало надежду решить дело миром.

— Скажите, Тавис… — она помолчала, затем заговорила тихо, может быть, несколько наигранно-проникновенным голосом, — вы теряли близких людей?

— Я воин, леди, — пожал плечами светоносец. — Мне доводилось хоронить друзей и я могу понять, что вы сейчас чувствуете.

— Как вы думаете, Тавис… если бы там, за дверью, лежал ваш друг… или ваш отец… как бы вы отнеслись к тому, что некто загораживает вам дорогу и мешает в последний раз…

Её речь сбилась, не хватало дыхания закончить фразу, и Таша с ужасом ощутила, как тяжёлая капля срывается с уголка глаза. О, Эмиал, только не это! Орден не любит слабости, слёзы вызовут лишь несколько равнодушных слов и пожелание вернуться сюда в другое, более удобное время.

К её удивлению, эффект от влажной дорожки на щеке оказался прямо противоположным.

— Я понимаю вас, леди. Действительно понимаю.

Рыцарь мгновение помялся, затем решительно заявил:

— Хорошо, вы можете зайти. Но, прошу вас, ненадолго. И мне придётся доложить Вершителю о вашем визите. Простите, если это идёт вразрез с вашими желаниями.

Дверь открылась тихо, без скрипа. Чувствуя, как отвратительно дрожат колени, Таша вошла в полутемное помещение. Мрак разгонялся несколькими оплывшими свечами в массивных канделябрах, ещё немного — и Ангер окажется в полной тьме, пока кому-то из слуг не поручат войти сюда и позаботиться об освещении. Окажется в полной тьме… как странно это звучит в отношении человека, жизнь которого прошла на службе богу Ночи. Блайт не был особенно религиозен и об обоих братьях-богах иногда отзывался без должного пиетета, и всё же… и всё же этот тяжёлый, липкий полумрак вызывал у Таши какой-то почти мистический ужас. Ангер шёл к Свету… ну, пусть не к Эмиалу как таковому, но к Ордену, который суть олицетворение всего светлого и справедливого. А оказался в темноте, и сейчас его душа уже мчится во владения проклятого Эмнаура.

Девушка подошла к невысокому постаменту.

— Так не должно было случиться, — прошептала она пустые, ненужные сейчас слова.

И сама поняла, что лучше просто молча стоять рядом с ним. В последний раз наедине, больше этого не будет. Сейчас она уже не обращала внимания на непрерывно сползающие по щекам солёные капли, просто стояла и смотрела на человека, который мог бы стать для неё чем-то намного большим, чем просто соперник… спутник… товарищ… друг… Взгляд скользил по чеканному профилю, не изуродованному маской смерти. Консул выглядел спокойным, умиротворённым — словно он ждал смерти и заранее смирился с её приходом.

— Ангер, ты скотина, — прошептала Таша неожиданно для самой себя, осознавая, что именно эта фраза в полной мере передаёт бушующие в ней чувства, заговорила снова, повышая тон, пытаясь выплеснуть с гневом всю накопившуюся боль. — Подлец! Негодяй! Как ты мог? Неужели ты не понял… да всё ты прекрасно понимал! Спаситель мира, раздери Эмнаур твою душу на тысячу кусков, о мире ты думал. А обо мне? О том, что я буду чувствовать, глядя на твой труп? Я просила тебя быть осторожнее, и что же? Великого Консула убивает какая-то шваль из заурядного арбалета?

Она с размаху влепила трупу пощечину, голова покойника дёрнулась, тело от удара чуть не свалилось с постамента.

Таша замерла, с недоумением разглядывая свою ладонь. Медленно прикоснулась к лицу Блайта, провела пальцем по тонкому шраму…

— Эмнаурово дерьмо, — прошептала она. — Мет, шакалий выкормыш, я тебя задушу. И если твоя смерть будет быстрой — считай, тебе повезло.

Тавис арДэл с удивлением смотрел вслед волшебнице и пытался понять, что же произошло. От Вершителя он получил вполне четкие указания — когда появится леди (по словам Вершителя — появится непременно), попытаться мягко убедить её воздержаться от визита к усопшему, а когда убеждения не помогут (по словам Вершителя — наверняка не помогут), дать ей возможность проститься с другом. Вроде бы леди собиралась поплакать над телом… почему же сейчас она, едва не сорвав дверь с петель, уносится по коридору как взбешенная фурия, изрыгая проклятия и терзая ладонью рукоять шпаги.

АрГеммит молчал, словно считая вопрос собеседника риторическим. Да тот и не рассчитывал на ответ… во всяком случае, на ответ простой и однозначный. Людям, стоящим у власти, часто приходится принимать решения, на первый взгляд не только не вызывающие у окружающих одобрения или, на худой конец, понимания, но и, напротив, способствующие резкому неприятию. Вплоть до бурного возмущения или откровенной ненависти. И орденец, и огненосец прекрасно это знали — оба принадлежали к высшей власти, оба знали, что ради достижения важных целей приходится чем-то жертвовать. И слава Эмиалу, если жертвы будут не слишком значительными…

Ватере прекрасно понимал мысли Вершителя, в том числе и те, которые тот не облекал в слова. Молодые воины и маги примерно одинаковы, что в Ордене, что в Альянсе… если уж на то пошло, то и в Империи тоже. Движимые пылом молодости, они жаждут славы, побед и великих свершений. И собственную смерть рассматривают как нечто не заслуживающее особого внимания — иначе не брали бы в руки оружия, а сидели бы себе тихо в безопасном месте, потягивали вино у камина, перечитывая книги о чужих подвигах. Что смерть? Она приходит к каждому, но лучше в ореоле славы, чем в постели от старости. Поэтому, кстати, действия Империи во время войны и не нашли особой поддержки даже среди гуранцев — вызов демона, попытка применения яда против армии, угроза уничтожения мирных жителей Шиммеля… это — подло и, следовательно, не приносит славы.

С годами отношение меняется. Начинаешь понимать, что личная слава, быть может, и неплохая штука, но достижение целей — важнее. Измазаться по самые брови в дерьме но, при этом, сохранить сотни и тысячи жизней тех самых молодых людей — это не путь рыцаря, но, возможно, путь полководца. Не стоит атаковать в лоб, если победу гарантированно принесёт удар из засады. Не следует предавать город огню и мечу, если можно убедить защитников капитулировать.

Разумеется, всему есть пределы. Но пределы эти определяются не важными, хотя и несколько эфемерными, понятиями вроде «честь» или «совесть» — а причинами достаточно утилитарными. Пока существуют некие «правила ведения войны», обе враждующие стороны знают, какие действия противник может предпринять, а от каких наверняка откажется. Не так уж трудно обезглавить армию противника, послав убийцу, который глухой ночью зарежет вражеского главнокомандующего в постели. Опытный маг без особого труда пройдет сквозь ряды обычной охраны… Но, использовав подобный метод достижения победы, следует помнить, что и у противника будут развязаны руки для нанесения адекватного ответного удара. И придётся полководцу, отдавшему роковой приказ, прятаться за десятью кольцами стражников, ожидать яда в каждой тарелке или кинжала убийцы — из каждой тени. В общем, если в относительно мирное время нож, отрава или навет — вполне заурядные способы причинить ущерб оппоненту, то война всё меняет… вводит свои правила, нарушение которых может привести к чему угодно — в том числе, и к бунту среди собственных войск.

То, что задумал арГеммит, по сути, было преступлением. Если планам Вершителя суждено осуществиться (а Ватере подозревал, что арГеммит не просто теоретизирует, а в самом деле готов действовать), то Инталии, Гурану, Индару и, в какой-то степени, Кинтаре предстоит в полном смысле этого слова умыться кровью. По сути, во время Разлома мир раскололся на части не только в прямом, но и в переносном смысле — катастрофа заставила людей разделиться на два противоборствующих лагеря, и чтобы слить их воедино, заставить если и не забыть, то хотя бы на время отбросить старую, как мир, вражду, необходима катастрофа не меньшего… не намного меньшего масштаба.

Мелькнула мысль — а что если Альянсу сохранить нейтралитет в предстоящих событиях? На фоне обескровленного Ордена и изрядно ослабленной Империи, Алый Путь вполне может обрести шанс на возвращение себе былой силы и влияния, занять лидирующее место среди держав Эммера… да, создав собственную державу… Его Величество… нет, скажем, Великий Магистр Арай Первый — так ли уж плохо звучит этот титул? Перед глазами явственно всплыли строки ненаписанной книги: «Только мудрая политика Арая Первого „Прозорливого“, основателя династии Ватере, позволила Альянсу Алого Пути избежать гибели в ходе катастрофы, вызванной преступными действиями правителей Инталии и Гурана, ввергшими государства Эммера в состояние хаоса. Став надеждой и опорой для выживших, Альянс и Великий Магистр дали людям то, что в тот момент было необходимо каждому — справедливые законы, веру в идеалы, мир в доме, цель в жизни…». Ватере ощутил, как где-то в глубине души шевельнулся страх — он боялся не устоять перед соблазном. Мотнув головой, отгоняя дурные мысли, он приподнял бокал, словно салютуя собеседнику.

— Альянс готов поддержать Орден во всех начинаниях.

Метиус несколько мгновений буравил собеседника взглядом, и у Ватере вдруг возникло ощущение, что старый маг видит его, как на ладони. А может, так и было… Затем Вершитель открыл рот, собираясь что-то сказать, но не успел.

Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стояла молодая женщина, пребывающая явно не в духе. Ватере узнал её — леди Рейвен, сегодня утром присутствовавшая на заседании Совета. Та самая, что сумела получить информацию о проникновении в Эммер «проклятья тьмы». Давшая, наряду с покойным Консулом, новый инструмент в руки арГеммита, инструмент опасный, в том числе, и для владельца. Интересно, она сама понимает, что натворила? Догадывается, к чему может привести её безобидный, на первый взгляд, рассказ о событиях многолетней давности?

— В чём дело? — голос арГеммита был холоден. — Кажется, я просил не беспокоить меня… и к тебе, Таша, это также относится.

«Ах, да! — Ватере мысленно усмехнулся, вспоминая, где он раньше слышал имя этой очаровательной брюнетки. — Она давняя протеже Метиуса… хм… вкус у старика есть, это точно. Интересно, её рассказ — истина или сфальсифицированная Вершителем сказка для придания веса записям в пиратском журнале? К примеру, если мне захочется проверить показания свидетеля, найду ли я его живым?»

— Надо поговорить! — рявкнула женщина. — Немедленно! И наедине!

Если бы взгляды могли метать молнии, то обстановка комнаты уже начала бы дымиться. Хотя Ватере и был одним из сильнейших магов современности, в присутствии этой взбешенной кошки он почувствовал себя неуверенно. Кто знает, чем допёк её наставник — но в период выяснения отношений от этой парочки лучше находиться подальше.

— Хм… — судя по выражению лица Метиуса, эскапада брюнетки не произвела на него особого впечатления. — Леди считает, что вправе диктовать мне условия?

— Вправе! — отрезала леди, опуская руку на эфес шпаги. — И ты сам это прекрасно знаешь!

— Я думаю, сегодняшняя наша встреча закончена к полному взаимопониманию, не так ли, мой друг? — Ватере намеренно был многословен, давая возможность женщине слегка остыть, а Метиусу приготовиться к бою. В том, что предстоящая Вершителю беседа не будет мирной словесной пикировкой, можно было не сомневаться. Но, поскольку особой тревоги у хозяина кабинета не наблюдалась, за исход «срочного разговора» опасаться не следовало. — С вашего позволения, я удаляюсь… тяжёлый день, а годы уже не те. К сожалению, мягкая постель всё чаще кажется предпочтительнее бокала хорошего вина и приятной беседы. Но могу ли я просить вас о встрече завтра днём?

— Непременно, — буркнул арГеммит. — Если в ближайший час меня не зарежут в собственном кабинете. До встречи, лорд Ватере, двери моего дома открыты для вас в любое время дня и ночи.

Таше казалось, что последние капли её выдержки ушли на то, чтобы дождаться, пока за магистром Альянса закроется дверь. Но мягкий тон Ватере, невозмутимость Метиуса, исходящий от камина жар пламени и витающий в воздухе аромат вина сделали своё дело — она не бросилась в атаку сразу, отрезая себе пути к отступлению, дав возможность наставнику заговорить первому.

— Я вижу, что ты вся кипишь, — арГеммит вновь опустился в кресло и вылил остатки вина в два бокала. — Но хочу попросить о небольшом одолжении. Прежде, чем ты наговоришь такого, о чём впоследствии будешь жалеть, и вынудишь меня совершить действия, о которых жалеть придётся мне, предлагаю просто помолчать и подумать. Вот, попробуй вино, это один из лучших сортов… хотя и не столь редкий, как некоторые экспонаты моей коллекции. Так вот, посиди и подумай…

— О чём? — Таша очень старалась, чтобы её голос прозвучал холодно-равнодушно, но не особо преуспела в этом.

— О жизни. Вот, простой пример… отец учит ребёнка фехтованию. Малыш весь покрыт синяками и ссадинами, он устал, плачет и считает, что отец — самое злое на свете существо, совсем его не любит и получает удовольствие, причиняя сыну боль. Быть может, в этот момент подросток ненавидит отца, жестокого и непреклонного садиста. Но вот способен ли ребёнок понять, что отец как раз и проявляет любовь и заботу, обучая сына тому, что спасет ему, возможно, жизнь?

Голос Вершителя тек плавно, лениво, словно тот и не объяснял ничего, а так — беседовал с самим собой, встречая у «собеседника» полное взаимопонимание. На Ташу он не смотрел.

— Или вот, скажем, — всё таким же скучающим тоном продолжил старый маг, — смерть грозит… ну, скажем, хорошему человеку. И некто, зная об этом, замыслил пойти на обман… да, с точки зрения светлого Эмиала, обман — это, безусловно, грех. Этот «некто», дабы спасти жизнь хорошего человека, создаёт видимость, что тот уже мёртв. Более того, обставляет эту смерть так, чтобы ни у потенциального убийцы, ни у друзей жертвы не осталось сомнений в истинности этих сведений. Настоящая скорбь, неподдельные слёзы… Как думаешь, Светлый простит такое нарушение канонов?

Таша молчала. В обычное время аргументы Метиуса действовали на неё скорее как раздражающий фактор, вызывая желание бесконечно спорить и доказывать собственную позицию, но сейчас подобрать нужные слова как-то не получалось.

— Однако, — голос Вершителя приобрел чуть заметные жёсткие нотки, — встречаются люди, ставящие идеалы Света превыше всего. Эти люди верят в свою правоту, и ради торжества истины готовы сорвать покров тайны с созданной лжи… ох, не слишком ли это я витиевато, как думаешь, девочка? Скажем проще, готовя любой тактический ход, необходимо помнить две вещи. Первая — твой противник, как правило, отнюдь не дурак, и будет искать подвох в каждом твоем слове, взгляде, действии. И второе… по вине нелепых случайностей, вроде твоего порыва сказать последнее «прости» усопшему, рухнуло в пыль гораздо больше хороших планов, чем по причине кропотливой умственной работы врага. Потому, что ход мыслей леди Танжери я ещё, худо-бедно, предсказать могу, а вот всякого рода непредвиденные ситуации… ну, сама понимаешь, потому их и называют «непредвиденными».

— Танжери? — Таша вдруг ощутила, как расслабившиеся было пальцы сжимаются вокруг эфеса.

— Ну ты же не думаешь, что устранять столь заметную фигуру отправили какого-нибудь заурядного наёмника? Хотя стреляла, вполне возможно, и не она. Вчера ночью, когда ты мирно сопела под одеялом, Дилана нанесла визит твоему… и своему, кстати, старому знакомому. Сделала ему предложение, от которого Блайту было очень сложно отказаться.

Таша мысленно прикинула, что именно сделает с Ангером, когда увидит его. Хотя Метиус вполне может принять меры, чтобы подобная встреча не состоялась, с него станется.

— Кого убили на вашем пороге, Вершитель?

— Человека, — пожал тот плечами. — Человека, чья жизнь и смерть принадлежала Ордену… вернее, жизнь его была завершена, осталась только смерть. Мне осталось лишь изменить его лицо и создатьситуацию, когда леди Дилана будет вынуждена сделать именно тот шаг, который нужен нам.

— Он… знал?

— Что обречён? Он знал об этом давно. Ещё тогда, когда замышлял мятеж и убийство. Знал, когда заговор раскрыли и на участников надели цепи. Но, как любила говорить небезызвестная тебе Лейра Лон, умирать надо так, чтобы принести пользу Ордену. Костёр на одной из площадей Торнгарта принес бы несомненную пользу. Быстрая смерть от стрелы, в данном случае, оказалась ещё полезней.

Волшебница представила себе, каково это — подойти к порогу дома, зная, что тебя там ожидает неминуемая гибель. И не имея ни малейшей возможности что-либо изменить. Как и любой орденец, она понимала, что когда-нибудь и её жизнь может потребоваться Несущим Свет, но собиралась в самой безвыходной ситуации бороться до конца. А этот обречённый…

— Он ведь мог попытаться убежать?

— Нет, что ты, — Метиус удивленно приподнял бровь. — Я говорил, что хорошие планы гибнут из-за случайностей, но уж такую-то мелочь предусмотреть нетрудно. Мятежник находился под «путами разума».

— И если бы его не убили..?

Таша не окончила фразу. И так ясно — если бы гибель поддельного Блайта не произошла там и тогда, когда это требовалось Вершителю, итог всё равно не изменился бы. Человек с лицом Консула должен был умереть — с кучей свидетелей, прилюдно, шумно. Так, чтобы не оставить ни тени сомнения у тех, кто наблюдает за его судьбой. И никакие соображения морального плана арГеммита не остановят.

— Как ты догадалась? Уж просвети старика.

— Отвесила ему пощёчину, — вздохнула Таша. — И почувствовала под ладонью бороду, хотя труп был тщательно выбрит.

Злость куда-то испарилась, осталось лишь чувство тупой усталости и какой-то пустоты в душе. Она всё ожидала вспышки радости — ведь Ангер жив, более того, теперь угроза его безопасности существенно снизилась — но радость так и не приходила. «Мы просто игральные кости, — подумала она, печально улыбаясь, — нами пользуются, чтобы выиграть партию. И не дано знать, что стоит на кону. А когда партия будет выиграна или проиграна, нас уберут — пока не понадобимся снова.» Где-то в глубине души она понимала, что арГеммит не мог поступить иначе, не мог не принести интересы одного или двух человек в жертву целесообразности на алтарь политики Ордена и Инталии. Старый Метиус, ворчливый наставник, временами проявлял заботу, сочувствие, понимание. Вершителю следовало ставить во главу угла холодный расчёт.

Что он и делал уже много лет.

— Да… борода… — хмыкнул Метиус. — Вот это как раз та самая случайность. Ведь мог бы предусмотреть, ан нет. Не принято у нас бить покойника по лицу. Хотя, признаюсь, я почти не сомневался, что тебе удастся пролезть в мои тайны, девочка. Может, тебе ещё хватает опыта, но вот настырности не занимать.

— Где Блайт?

— В безопасном месте. Там, где его не найдут. И не бойся, я не собираюсь упрятать твоего возлюбленного… да что ты вспыхиваешь, как сухая береста? Научись говорить правду, для начала, хоть самой себе. Так вот, никаких казематов под Обителью, как ты себе наверняка уже вообразила.

В известной степени магистр был прав. За несколько мгновений в воображении леди Рейвен промелькнула целая череда разнообразных картин. Несмотря на приведённую наставником аналогию об оказании помощи «одному хорошему человеку», среди этих картин затесались и такие, от одной мысли о которых по коже пробегал мороз. Таша не хуже других знала, что в процессе достижения собственных целей Вершитель не слишком заботится о чистоте рук и помыслов. Да и последние фразы не внесли сколько-нибудь существенного успокоения — ложь, официально осуждаемая Эмиалом, использовалась его слугами без зазрения совести.

— Я могу встретиться с ним?

Метиус долго молчал, словно пытаясь примирить самого себя с неизбежным. Затем вздохнул и обречённо кивнул:

— Я был бы против… но подозреваю, что ты, так или иначе, всё равно сумеешь обойти любые запреты, а маленькая локальная война в центре Торнгарта мне совершенно не нужна. Завтра. Сейчас ты пойдешь домой и, как примерная девочка, будешь всю ночь рыдать в подушку. Причём, желательно делать это так, чтобы особо любопытные могли увидеть истинную глубину твоей скорби. Я надеюсь, что на это представление твоих актерских талантов хватит? И ещё… эта твоя Альта ничего знать не должна, в противном случае… я не стану засовывать её в самую глубокую тюрьму, но вот радикально ограничить малышке свободу придётся.

Утро выдалось нерадостным — мрачные тяжёлые облака висели над Торнгартом рыхлым, сырым колпаком, словно утверждая — сам Эмиал временно позабыл о своих детях. Изредка сырость, накопив сил, сбрасывала на землю редкие тяжёлые капли, но настроиться на нормальный дождь небо так и не смогло. Неподвижный воздух, липкий и влажный, был наполнен «ароматами» большого города — дыма, навоза, еды, отбросов… За чистотой Торнгарта следили многие сотни людей, для которых грязная работа являлась единственным источником средств к существованию. Но их старания приводили лишь к тому, что центр столицы Инталии выглядел довольно чистым и опрятным — стоило же гостю шагнуть в сторону от главных улиц, и он получал возможность лицезреть всё то, чем ни одному городу не стоит гордиться. Грязь, смрад, снующая под ногами живность, возможность потерять и кошелек, и саму жизнь в каком-нибудь тёмном проулке, обшарпанные домишки, крикливая и неуправляемая детвора… Торнгарт уже давно стал слишком большим и, если бы не священный статус Обители, вопрос о новой столице наверняка встал бы ещё столетие-другое назад. Нынешний Святитель Верлон как-то обмолвился в приватном разговоре, что немного сожалеет о столь скором окончании войны — если бы имперцы спалили прогнивший город до основания, его можно было бы отстроить заново, сделать прекрасным и величественным. Выслушав вежливую отповедь от Вершителя арГеммита, официальный лидер Инталии предпочел не обострять и без того не слишком дружеские отношения с Орденом, и более подобных высказываний не допускал.

Для гостей, не испытывающих особого недостатка в средствах, город был и оставался гордостью Инталии, прекрасной столицей, яркой и праздничной. Многочисленные таверны могли предложить посетителям угощения на любой вкус. Здесь подавали и изысканные яства из пресыщенной Кинтары, и простую — если не сказать, грубую — пищу привыкших к лишениям индарцев, и великолепный мёд, поступавший из лесных угодий Тимрета, и самые лучшие вина, доставляемые из Империи. Традиционная кухня самой Инталии тоже пользовалась спросом — хотя и не среди истинных ценителей. Но, очевидно, хорошо одетые всадники, пассажиры ухоженных карет или богатых кортежей прибывали в Торнгарт не ради соблазнительных запахов, выливающихся на улицу из открытых дверей таверн. И вряд ли они обращали особое внимание на то, как ароматы жареного мяса, изысканных вин и редких сладостей смешиваются с тяжёлым, неистребимым духом старого людского поселения.

Их звали другие запахи.

Запах золота. Запах славы. Запах власти.

Дилана, уже одетая в дорогу, в последний раз бросила неприязненный взгляд на мрачную улицу. Сегодня светлый Торнгарт напоминал сытого нахохлившегося голубя, серого, взъерошенного, недовольного всем окружающим, но слишком обожравшегося, чтобы как-то попытаться на это окружающее повлиять. Идеальное время для успешного бегства. В такую погоду людей охватывает лень и стража не так внимательно следит за отъезжающими, провожая их равнодушными взглядами. Те, кто прибывает в столицу — другое дело, за въезд положена плата, пусть небольшая… Но ведь золотое солнце, уходящее в городскую казну, стража не так уж и волнует, а вот медная монетка, оседающая в его собственном кармане, греет душу. За день таких медных монеток наберётся немало, хватит промочить горло в таверне после смены. Не драгоценным имперским вином, не крепкой медовухой из Тимрета — это для тех, кому серебро девать некуда. Добрая кружка пива — вот что способно развеселить сердце солдата. Ради такого дела можно и перебороть себя, подойти к телеге, везущей на торг какое-то добро, придирчиво осмотреть товар, назвать въездную пошлину… Поторговаться, как без этого? Право городской стражи утаить медяшку-другую с каждого сбора не оспаривал никто, в том числе и сам Святитель. Да и было ли дело Святителю до горстки медной мелочи. А вот если доблестный воин посмеет опустить в карман серебряный луч… найдутся доброхоты, сообщат кому следует — и прощай хлебное место.

Так что за въезжающими солдаты присматривали, пусть и с ленцой, но достаточно внимательно. А вот те, кто город покидал, их интересовали куда меньше. Дилана прекрасно понимала, что убийство Блайта вызовет изрядный переполох, а потому не пыталась покинуть стены Торнгарта сразу после удачного выстрела. Убедившись, что стрела попала в цель, леди Танжери, бросив ставший ненужным арбалет, торопливо покинула особняк леди Диктис — но на этом спешка и закончилась. На богато одетую даму, рассматривающую товары возле лавки ювелира, обратит внимание разве что хозяин этой лавки… ну, может, ещё кто-то из воришек, готовых освободить рассеянную богачку от излишней тяжести кошелька.

Три дня, которые Дилана отвела себе в качестве страховки от случайностей, тянулись невыносимо долго. Единственным развлечением было выслушивать сплетни, исправно доставляемые многочисленными шпионами. К сожалению леди, среди «доверенных лиц» не было вхожих в Обитель… Так что приходилось довольствоваться непроверенными слухами — хорошо хоть, слухов этих было достаточно много.

Говорили, что какой-то негодяй пристрелил перебежчика из Империи, чуть ли не самого Консула Тайной Стражи. Как правило, говоривший полагал, что так тому и надо — никто не любит предателей, а уж предателей-гуранцев не любят вдвойне.

Говорили, что убийство совершил какой-то индарский наёмник. Тут мнения расходились — одни считали, что парня надо бы найти и напоить пивом, другие — что найти-то оно конечно надо, но только чтобы повесить за шею или за яйца. Опять-таки, не столько потому, что имперца жалко, а чтобы неповадно было убивать живых людей в городе, освящённом сиянием Эмиала.

Говорили, что Квестор зверствует, и самые темные подвалы активно наполняются узниками. Вероятно, чистой воды вымысел — Парлетт Дега обычно действовал иначе. К чему держать узника, если можно заставить его говорить, а потом либо отпустить за ненадобностью, либо отправить на плаху, ежели это принесёт пользу делу?

Говорили, что во время торжественного сожжения тела убитого какому-то ловкачу удалось добраться до трупа и отрезать палец — считалось, что нет амулета от сглаза вернее, чем палец покойника с костра, подожженного лично Святителем (да-да, сам Верлон соизволил оторваться от сверхважных государственных дел и поднести Блайту прощальный факел — этакая «дань уважения достойному противнику»). Если верить всем, готовым «за недорого» продать чудодейственную вещицу, пальцев у Блайта было не меньше трёх десятков… на каждой руке.

Говорили, что планируется рассылка посольств в Гуран, Индар и чуть ли не в Кинтару. Кто поедет и зачем — строились самые разные домыслы, иногда далёкие от истины настолько, что это было совершенно ясно не только слушателям, но и самому рассказчику. Дилана запоминала информацию, по привычке пытаясь отсеять зерна от плевел. Очень не хватало надёжного источника в самой Обители…

Говорили ещё много чего. Первые два дня город напоминал растревоженный муравейник, повсюду сновала стража, явно получившая приказ «искать», но не представляющая, кого именно. Потом пришли тяжёлые мрачные облака и город начал постепенно впадать в спячку.

Самое время его покинуть.

Дилана искренне жалела, что Блайта пришлось пристрелить. Не потому, что его жизнь что-либо для неё значила… хотя нет, именно потому. Она предпочла бы не даровать бывшему Консулу легкую смерть от стрелы. Куда интересней было бы наблюдать его возвращение в Империю, временное (наверняка временное!) возвышение — а затем стремительное, неудержимое падение в бездну.

Но что сделано — то сделано. И работа выполнена отменно, раз уж в народ просочились слухи о причастности Индара к этому убийству, значит, непогрешимый Квестор попался-таки на подставленные ему улики. В том, что первое впечатление от арбалета и прочих мелочей Дега проигнорирует, леди Танжери не сомневалась. На всякий случай она предоставила Квестору столько следов, что даже тупой солдат догадался бы — что-то здесь нечисто. Парлетт не туп, он сообразит… и он достаточно умен, чтобы догадаться — ему чуть ли не пальцем показывают на причастность Империи к убийству. А Квестор не любит, когда его, говоря образно, ведут под руки.

Так что работу в Торнгарте можно считать законченной. Пора вернуться к Императору и получить толику его благодарности. Карета готова, вещи собраны, специально обученная женщина ещё несколько дней будет создавать видимость присутствия в доме хозяйки — пока не развеется простенький «фантом». Дилана не особо старалась, творя заклинание, дня четыре ей было вполне достаточно. Дальнейшая судьба служанки, которой предстояло заменить госпожу «в кресле у окна», леди Танжери ни в малейшей степени не интересовала. Да и вряд ли ей что-то грозило — Квестор наверняка продолжал искать стрелка, но рассматривать в качестве объекта подозрения скучающую даму… это надо иметь совершенно болезненную подозрительность.

Выходя из до смерти надоевшей комнаты, волшебница едва удержалась, чтобы не хлопнуть дверью. И когда карета, влекомая четвёркой лошадей, выехала со двора, не обернулась — в любом случае, возвращаться в эти стены она не собиралась.

— Вершитель арГеммит, не соблаговолите ли уделить мне толику вашего драгоценного времени?

— Какой тон! — восхитился Метиус, откидываясь в кресле и насмешливо разглядывая посетительницу. — Сколько пафоса и мировой скорби. Да, леди, я непременно отложу все дела, чтобы иметь удовольствие от беседы с вами.

— Мировую скорбь я, по вашему наущению, старательно изображаю вот уже который день, — мрачно заявила Таша и, не дожидаясь приглашения, заняла кресло по другую сторону широкого стола, отделанного тёмно-красным, словно запёкшаяся кровь, деревом. — Удовольствия, кстати, не обещаю. И кто-нибудь угостит даму вином?

Метиус демонстративно оглянулся, словно в надежде высмотреть где-нибудь у стены, за портьерой или под стулом случайно оказавшегося здесь слугу, затем изобразил удивление.

— Кто-нибудь, надо полагать, это я?

— Надо полагать, — благосклонно кивнула гостья.

— Много чести, — хмыкнул хозяин кабинета. — Вино на столике, бокалы там же… леди придётся обслужить себя самой.

— Вот так всегда, — в голосе Таши сквозило разочарование напополам с упреком, но глаза смеялись. — Всё, ну совершенно всё приходится делать самой. Впрочем, ради вина из ваших запасов, учитель, стоит пренебречь некоторыми светскими правилами.

— Ага, — удовлетворённо кивнул арГеммит, — прогресс налицо. Стало быть, я опять учитель. Это радует… это, признаться, почти единственное, что меня радует в столь мерзкий день.

— Почти?

Таша прекрасно знала, что Метиус — а, точнее, его верный Квестор — развернул активную деятельность по поимке подлого убийцы. Как обычно бывает, со стороны любое дело кажется простым и, что немаловажно, претворяемым в жизнь не так, не теми и не в то время. Леди Рейвен считала, что имей она достаточно власти — сумела бы организовать облаву куда лучше. Бессмысленно снующие по улицам толпы стражников если кого и способны поймать, то разве что слепого, глухого и немого воришку. Если таковой вообще существует. Остальные злоумышленники, вне зависимости от ранга, пристрастий и жизненного опыта, сразу же расползлись по потайным щелям, дабы не оказаться в петле по истинному обвинению, продуманному навету или просто так, случайно.

Обитель была завалена жалобами трактирщиков и содержателей доходных домов на многочисленные облавы и обыски. При этом — леди Рейвен готова была дать руку на отсечение — едва ли один из десяти стражников хотя бы примерно представлял себе, кого искать. К жалобам местных жителей стоило ожидать и ноты от Индара — не менее полусотни вооружённых до зубов гостей из неприветливого северного государства были подвергнуты обезоруживанию, обыску и (при сопротивлении) мордобитию. Оружие и ценности позже вернули, выбитые зубы возместили звонкой монетой, а синяки и ссадины устранили целители Ордена — но, как говорится, неприятные воспоминания не выкупить и не выкинуть.

— Вот думаю, посвящать ли тебя, Таша, в вопросы государственной важности, — Метиус повертел в пальцах перо, затем бросил его на стол. — Как считаешь?

— Можно не посвящать, — милостиво разрешила леди Рейвен, подарив наставнику ехидную улыбку. — Но ведь я разберусь сама, вы меня знаете, Вершитель. Так будет лучше?

— Не думаю, — согласился арГеммит. — Поэтому, для начала…

— А может, для начала, произойдет та встреча, ради которой я демонстрирую всем, кому это интересно, своё горе?

— Э-э… ну, если ты настаиваешь. Встань-ка девочка, а то я уже, как ты можешь заметить, стар. Встань и дёрни во-он за ту веревочку, да, среднюю. Таша, Эмнаур тебя раздери, я сказал дёрнуть, а не оторвать!

Лопнувший витой шнур, оказавшийся на удивление непрочным, остался у волшебницы в руках. Где-то вдали, совершенно неслышимый в кабинете Вершителя, звякнул колокольчик.

— Учитель, как это для вас нехарактерно, упоминать Тёмного здесь, в самом сердце Света.

— Много ты знаешь, что для меня характерно, — ухмыльнулся арГеммит. — Кстати, можешь открыть дверь, думаю, предмет твоих… хм… нежных чувств уже на пороге.

Таша вспыхнула, на мгновение испугавшись, что человек, подошедший к кабинету Вершителя, услышит это насмешливое определение. Затем потянула на себя тяжёлую бронзовую ручку, вполголоса помянула в не самых лестных выражениях Эмнаура (а что, раз уж Вершителю позволено, то уж ей-то и подавно можно), толкнула дверь от себя — чуть не ударив легко распахнувшейся створкой стоящего на пороге воина.

Тот был с ног до головы закован в белые латы Ордена, забрало шлема опущено, полностью закрывая лицо. И неудивительно — после инцидента со стрелком внутренняя стража Обители несла службу в полном боевом облачении. Насколько можно было предположить, отнюдь не для того, чтобы повысить обороноспособность сердца Инталии. Скорее, арГеммиту просто требовался повод провести нужного человека в нужное место, не демонстрируя окружающим его лица.

Но узкие прорези эмалевого забрала не помешали Таше увидеть и узнать глаза Ангера.

Рыцарь вошел в комнату, громыхая не слишком подходящими по размеру латами, захлопнул за собой дверь и с явным наслаждением сдёрнул с головы шлем.

— Вы жестокий человек, Вершитель, — вздохнул Блайт, раздумывая, возможно ли стереть пот со лба латным наручем. Затем решил, что ничего хорошего из этого не выйдет. — Я за последние двадцать лет ни часа не носил доспехи. Приличная кольчуга и фехтовальное мастерство куда надёжнее тяжёлой брони.

— Ненужный взгляд может быть опаснее клинка, — резонно заметил Метиус. — Лучше попотеть вам, Ангер, чем потом потеть половине городской стражи. Они и так сбились с ног, разыскивая убийцу.

— Кто стрелял, уже известно? — поинтересовалась Таша, без напоминания (что само по себе было явлением уникальным) наполняя три бокала тёмно-красным вином.

— Разумеется, — благодушно кивнул арГеммит. — Ваша старая знакомая, Ангер. Хотя кто бы в этом сомневался? Дега проделал огромную работу, чтобы эта особа покинула наш гостеприимный город в твёрдой уверенности, что всё идет по разработанному ею плану.

— Дилана Танжери покинула Торнгарт? — Таша не верила собственным ушам.

Метиус и Блайт обменялись понимающими взглядами. Таша вдруг ощутила себя законченной дурой и оттого начала медленно звереть. Вволю понаблюдав за её краснеющим от гнева лицом, бывший Консул соизволил дать пояснения:

— Таша, я прошу прощения за эту, скажем так, мистификацию. Леди Танжери дали возможность беспрепятственно покинуть столицу, ещё и слегка поспособствовали этому — далеко не каждый стражник в Торнгарте ленив и корыстен, есть и весьма приличные солдаты, которые могли бы сорвать наши планы. Люди Квестора устроили свалку у южных ворот, стража была вынуждена вмешаться и Дилана, воспользовавшись суматохой, сейчас благополучно направляется к Долине Смерти, торопясь доложить Императору об успешно исполненном поручении.

— Значит, все эти рассуждения… все эти… — голос Таши явственно сочился ядом, — логические выкладки вашего возлюбленного Квестора предназначались лишь для того, чтобы пустить мне пыль в глаза?

— О, девочка моя, — расплылся в улыбке арГеммит, — не думай, что лишь на тебе сошёлся весь свет Эмиала. Существует немало других людей, которым пока не стоит знать о том, что бывший имперский Консул благополучно избежал гибели. Тебе это тоже знать не следовало бы, но раз уж так получилось — значит, такова Его воля. А вот у Императора и помимо леди Танжери в этом городе достаточно внимательных глаз и чутких ушей, и я желаю, чтобы наша маленькая, но очень важная тайна так тайной и оставалась. Если ты хочешь, чтобы тебя считали богатой, не обязательно наполнять сундуки золотом. Достаточно очень убедительно сетовать на то, сколько золота у тебя унесли воры. А уж выводы о том, сколько его ещё осталось, люди сделают самостоятельно.

— И какие выводы сделает Император?

— Надеюсь, нужные нам.

Тон, которым были произнесены эти слова, ясно давал понять, что в некоторые секреты большой политики Ташу посвящать не собираются.

Метиус задумчиво разглядывал опустевший бокал, Таша и Ангер молчали, не решаясь прервать ход мыслей Вершителя.

А тот думал о странном и весьма удачном стечении обстоятельств, приведших мятежного Консула в Инталию. Безусловно, в этой удаче немалую часть занимала тщательная закулисная подготовка, стоившая немало и золота, и человеческих усилий — но и благотворной роли провидения и благосклонности Эмиала следовало отдать должное. Зато теперь можно с минимальными усилиями реализовать некоторые планы, ранее казавшиеся труднодостижимыми. Император, получив известия о том, что Консул не согласился на прощение и почетное возвращение, вынужден будет допустить, что перед смертью Блайт успел поделиться с Орденом кое-какой информацией. Много или мало тайн передано беглецом в загребущие руки Вершителей — не так уж и важно, куда опасней иное — Император и его наперсница Дилана Танжери не смогут угадать, что именно открыл Блайт в приватной беседе с Главой Совета Вершителей. И, следовательно, будут исходить из наихудших предположений — уж этой-то парочке лучше прочих известно, какими тайнами располагает подвергнутый опале Консул. А пока подозрения не подтвердятся или не будут опровергнуты, политика Империи вообще и решения Его Величества станут более осторожными и взвешенными.

Именно то, что и требуется.

Осталось немногое — подсунуть Императору наживку, которую тот жадно заглотит. А чтобы наживка показалась аппетитнее, подать её вместе с очаровательной, язвительной, эффектной… и не очень опытной посланницей. Которая покажется Его Величеству и, особенно, Дилане Танжери лёгкой добычей. А чтобы девушке случайно не свернули её очаровательную головку, надо будет окружить её помпезным, пышным посольством. И снабдить надёжным телохранителем.

АрГеммит, чуть приоткрыв глаза, окинул осторожным взглядом притихшую парочку и чуть заметно ухмыльнулся. Да уж, кандидат в телохранители уже имеется. И, вне всякого сомнения, пользы от него в этой поездке будет куда больше, чем от чрезвычайного и полномочного представителя Несущих Свет.

Каменный свод, почти касавшийся макушки идущего впереди Ангера, не позволял и на миг забыть, что над ними — огромная масса земли и камня, готовая в любое мгновение заскрипеть, исторгнуть облако пыли и обломков, а затем рухнуть, похоронив самоуверенных людей, посмевших забрести в глубину древних коридоров. Здесь было тепло, но Таша мелко дрожала, словно от зябкого осеннего ветра. Она и не предполагала, что под резиденцией арГеммита скрывается этот запутанный, кажущийся бесконечным, лабиринт.

Уже почти час они петляли по проложенным неизвестно кем и неизвестно когда туннелям. Идущий впереди Вершитель уверенно шагал через выглядящие одинаковыми проходы и залы, предупреждал о многочисленных ловушках, небрежным жестом снимал магические замки с редких дверей — то из потемневшего от времени дерева, то из металла, а один раз — из цельного листа красноватого стекла. В недалёком прошлом Таше приходилось прокладывать себе дорогу через подобное препятствие. В тот раз она, не сумев разбить магическое стекло, разнесла кабинет, принадлежавший Блайту. Но попытайся волшебница повторить подобный фокус здесь, в узком каменном коридоре — и обвал гарантирован. Следовательно, единственный способ открыть дверь в отсутствии арГеммита — распутать наложенные им на дверь чары. Легко сказать… Леди Рейвен была достаточно высокого мнения о своих способностях, но порвать плетение, выполненное самим Вершителем — это уже признак высшего мастерства.

После каждой пройденной двери следовала остановка. Маг восстанавливал замок. В голову Таши начали закрадываться панические мысли — как ни крути, но арГеммит уже стар. Не приведи Эмиал, что-то случится, ведь люди смертны и никому (ну, кроме Санкриста альНоора, но это совершенно отдельная история) ещё не удалось избежать последнего пути. Что тогда? Они с Блайтом окажутся заживо похороненными здесь, в вечной тьме каменного склепа. Сумеют ли они обойти западни, пробиться сквозь двери… да просто найти выход в бесконечной вязи туннелей, коридоров, лазов и развилок?

— Метиус, ради Эмиала, ну хоть не молчите!

Вершитель понимающе хмыкнул — в довольно ярком сиянии «светляка», заливавшего всё вокруг голубыми сполохами, его сухое, иссечённое морщинами лицо казалось маской ожившего мертвеца. Он прекрасно понимал страх девушки и не сомневался, что Блайту, мужчине и воину, тоже сейчас не по себе. Сам арГеммит спускался в лабиринт довольно редко, только в случае крайней необходимости — он, как и другие, был живым человеком, способным испытывать неконтролируемый страх перед опасностью остаться под землей навечно.

Жизнь Вершителя способствует постепенному, иногда быстрому, иногда медленному накоплению тайн, недоступных простым смертным. Некоторые вещи были известны десятку-другому особо доверенных лиц, в других случаях круг посвящённых мог быть расширен до сотни или больше. О существовании лабиринта в прошлом знали трое — он сам, погибший в последней войне Ингар арХорн и умерший накануне вторжения имперцев Святитель Орфин. Как и сотни лет до того — неформальный (пусть, согласно букве закона, члены Совета Ордена равны, среди них неизбежно имеется некто… «более равный») Глава Ордена, главнокомандующий и Святитель. Это не было правилом — скорее, традицией, постепенно перерастающей в статус истинного закона.

Преемником Аллендера Орфина стал человек, Метиусу довольно неприятный. Новый Святитель Верлон неоднократно давал понять Вершителю, что власть духовно-светская должна иметь в стране безусловно доминирующее влияние. А рыцарям и магам Ордена Несущих Свет следует знать своё место и почаще вспоминать о вассальной присяге. Насчёт того, носит ли заключённое многие века назад соглашение характер вассалитета, можно было и поспорить, но до тех пор, пока выпады Верлона оставались лишь словами, Вершитель предпочитал не предпринимать слишком уж радикальных действий. Но видит Эмиал — рано или поздно этот зреющий нарыв лопнет, и тогда Ордену придётся решать, что важнее — государство или человек, занимающий ложе Святителя. Сам Метиус не сомневался в собственном выборе, но не был уверен в том, что все рыцари и маги в случае конфликта примут правильную сторону.

Поэтому посвящать Верлона в тайну подземелья пока не следовало. По той же причине не удостоился войти в круг избранных и нынешний командующий вооружёнными силами Ордена. Безусловно, Мират арДамал был неплохим, в чём-то весьма симпатичным человеком. Но он не обладал теми чертами, которые необходимы настоящему лидеру и полководцу. Уровень арДамала — руководство крепостным гарнизоном, не более — и то лишь при условии, что речь идет о не слишком значительной цитадели. Сам арДамал, не будучи в душе карьеристом, прекрасно осознавал собственные недостатки и — если возникнет такая необходимость — готов был безропотно уступить более достойному кандидату свой пост, занимаемый лишь по необходимости. Но кто сумеет предугадать, как способна изменить человека власть — или её утрата? Лабиринт скрывал достаточно тайн, чтобы соблазнить слабого духом или недостаточно твёрдого в вере. То, чего не знаешь, не сможешь осознанно употребить во зло.

Признаться, привести сюда леди Рейвен и её спутника на фоне этих рассуждений выглядело совершеннейшей глупостью. Таша человек преданный, за годы знакомства с ней Вершитель неоднократно имел возможность в этом убедиться. Взбалмошная, непоседливая, самовлюблённая, не признающая авторитетов — она, в то же время, сохраняла верность Ордену не из фанатизма (как немалая часть рыцарей), не из корысти (как большая часть магов и волшебниц) и не по привычке (хватало и таких людей, панически боящихся любых жизненных перемен), а осознанно и искренне. Сказывалось воспитание, заложенное её отцом, лордом Рейвеном, которого Метиус прекрасно знал и весьма уважал. И пусть в период учебы и последующие годы Таша с отцом общалась до обидного мало, усвоенные с детства принципы долга и чести у девушки сохранились в полной мере… хотя она не всегда интерпретировала понятие долга так, как от неё ожидали.

Правда, она занимает в иерархии Ордена не то место, чтобы быть посвященной в секреты, способные нанести престижу Несущих Свет непоправимый, смертельный удар.

Блайт — бывший враг, пока что не ставший другом. Метиусу импонировало неравнодушие Консула к судьбе мира. И его бескорыстие — из разговора с Блайтом старому магу удалось понять, что для себя тот не ищет в предстоящих событиях особой выгоды. И не стремится заслужить сколько-нибудь значимый пост в Ордене, хотя, видит Эмиал, будь на то воля арГеммита, этот человек сегодня же занял бы кресло Вершителя. Достоин. И по уму, и по магическому рангу.

Но пока что он просто гость. Гость, которого не следует пускать намного дальше прихожей.

Так почему сейчас он, Вершитель арГеммит, ведет совершенно не достойных такой чести людей в недра лабиринта?

Ответ на этот вопрос лежал на поверхности — но самому Метиусу понадобилось несколько дней, чтобы осознать всю простоту и очевидность аргументов, необходимых для принятия верного решения.

Всю свою жизнь, начиная с того момента, как экзаменационная комиссия признала за юным магом право на звание адепта, арГеммит посвятил служению Ордену. И на этом пути очень скоро стало ясно, что человек, уверенно идущий к власти, очень быстро лишается немалой части истинных друзей. И хорошо, если только части. Зато вокруг появляются те, кто лишь называет себя друзьями, хотя на деле являются не более чем соратниками, попутчиками на дороге славы, дороге карьеры, дороге долга. Многие из них достойны уважения, симпатии, доверия — но лишь единицы становятся по-настоящему близкими и дорогими. Друзьями.

Такими были Ингар, Лейра… таким мог бы в будущем стать юный и безрассудный Гент арВельдер.

Таким никогда не станет Мират арДамал, сохранивший бодрость тела, но утративший жар в сердце. И не сможет занять место в сердце старика юная Бетина Верра, даже если в течение тридцати-сорока лет растратит подростковую бескомпромиссность и некоторую напускную жёсткость.

Ташу Рейвен старик знал уже достаточно давно. По сути, она стала ему почти дочерью — не имевший родных детей, Метиус поневоле тянулся к обаятельной, несносной, ершистой, жизнерадостной — в общем, к такой разной девушке. С уходом Ингара и Лейры в его сердце образовалась пустота, и сейчас — лгать себе он не собирался — эту пустоту в немалой степени заполняла его непутёвая протеже. Ну а Блайт… ещё в ходе прежнего многолетнего противостояния Метиус научился уважать своего оппонента за профессионализм, объективность и верность принципам. Узнав Блайта лично, он понял, что хотел бы иметь такого друга.

А тем, кого хочешь считать друзьями, следует оказывать доверие.

Очередной поворот, очередной узкий туннель, более похожий на лаз. Дверь — на сей раз вполне простенькая, хлипкая на вид. Метиус помнил, как его впервые привели к этой двери и дали возможность самостоятельно изучить наложенные на неё ловушки. Тогда он не справился — и только мастерство его бывшего, давно ушедшего в чертоги Эмиала учителя, спасло молодого мастера от гибели. Сегодня придётся постараться этой парочке…

— Передохнём, если не возражаете, — он тяжело опустился на пол, вытянув гудящие от усталости ноги. — Проклятье, я давно отвык от пеших прогулок. В седле — ещё куда ни шло, хотя чем дальше, тем больше я предпочитаю карету. С хорошими рессорами и мягкими подушками.

Усталость не была наигранной — старик, несмотря на всё своё мастерство, действительно выдохся. Одна лишь простая прогулка по этим катакомбам вымотала бы его порядком постаревшее тело, но попутно приходилось следить за ловушками, тратя на распутывание заклятий отнюдь не бесконечные силы.

Блайт выглядел довольно свежим. Сбросив доспехи, за исключением латных сапог, сразу же, как только за их спинами закрылась потайная дверь, ведущая в лабиринт, он остался в плотном, но почти не стесняющим движений поддоспешнике и узких штанах. Вместе с доспехами оставил и оружие — по уверению поводыря, пользы от клинка в подземелье не было ни малейшей, а лишняя тяжесть — она всегда лишняя тяжесть. Так что часовая прогулка, несмотря на давящую атмосферу катакомб, особой сложности для него не представляла.

А Таша чувствовала себя отвратительно. Ей и раньше не доставляли особого удовольствия замкнутые пространства, но осознание того, что где-то неподалёку есть выход, заставляло беспокойство умолкнуть. Сейчас ситуация была иной, и страх постепенно наполнял всё её существо, пока что сдерживаемый, но насколько хватит её воли — вот в чём вопрос?

— Ну теперь вы можете рассказать нам, Вершитель, что это за место?

— Это тайник, — Метиус удивленно поднял бровь, — могла бы ведь и догадаться. Некоторые вещи, записи… скажем, составляющие секреты Ордена, знать которые не положено, в том числе, и членам Ордена. Да, и членам Совета тоже. Я решил, что вы разделите со мной этот секрет. Обычно в него посвящают Святителя, главнокомандующего и Главу Совета… но я думаю, что правила на то и существуют, чтобы иногда их менять.

— Почему мы? — спокойно поинтересовался Блайт. — Не слишком ли это неосмотрительно, столь доверять человеку, длительное время считавшему Орден врагом?

— Доверие, мой дорогой Ангер, вещь обоюдная. Вы пришли ко мне со своими подозрениями и идеями, я это оценил. И счёл, что лучшего хранителя мне не найти. Видите ли, друг мой, есть много людей, вполне порядочных и уважаемых, которые не смогли бы удержаться от соблазна использовать что-то из хранимого на благо… не обязательно себе. Друзьям, близким, Ордену в целом. Но суть в том, что лучшее применение этим тайнам — быть похороненными здесь, в вечной тьме.

— Метиус, с возрастом вас всё время тянет философствовать, — поморщилась леди Рейвен, массируя уставшие икры. — Попробуйте говорить проще и вот увидите, люди начнут гораздо чаще понимать, что именно вы хотели им сказать. Если информация так опасна, не проще ли её уничтожить?

— Не обязательно… может возникнуть ситуация, когда применение того или иного знания станет неизбежностью. Или, как иногда говорят, «меньшим злом». Я, правда, считаю, что никакого «меньшего зла» на самом деле не существует, есть лишь понятие цены, которое мы готовы заплатить за достижение поставленной цели. Мда… а ты права, девочка, так и тянет поговорить на отвлечённые темы, вроде вечного противостояния светлых и тёмных сил… между прочим, Ангер, я не считаю Эмнаура воплощением зла, так же, как и Эмиал, будучи богом света, совершенно не обязательно толкает людей только лишь на светлые поступки.

— Богохульничаете, учитель.

— Ничуть, — тихо рассмеялся арГеммит. — Хотя Верлону этих фраз лучше не передавать. Отправить меня на костёр у него руки коротки, но изрядно напакостить — вполне во власти нашего доброго Дьюта.

— Э-э… может, мы вернёмся к теме нашей увлекательной беседы? — вежливо поинтересовался Блайт. — Ну, допустим, вы, Вершитель, выбрали нас в качестве хранителей этой тайны. Я польщён и готов поклясться, что не стану злоупотреблять вашим доверием. Но я ни на мгновение не поверю, что весь этот путь был проделан лишь для того, чтобы постоять у запертой двери.

— Ну да, верно. Есть ритуал… его проходил я, его надлежит пройти и вам. Необходимо, как вы понимаете, открыть дверь. Рекомендую соблюдать осторожность.

Он закрыл глаза, давая понять, что полностью отдаёт дальнейшее развитие событий во власть своих молодых спутников.

Таша с кряхтеньем поднялась, подошла к двери и постаралась сосредоточиться. Блайт стоял у неё за спиной и тоже внимательно изучал плетение охранных заклинаний. Прошло минут пять, на лбу девушки выступили капельки пота, лицо мужчины исказилось, словно от внезапного приступа зубной боли.

— Что-то мне это напоминает, — прошептала леди Рейвен. — Ангер, я вижу то, что вижу, или у меня галлюцинации?

— Тогда у нас двоих, — кивнул он, даже не пытаясь приступить к распутыванию отвратительного клубка, в котором смешались линии всех известных направлений магии.

Нечто подобное уже происходило с ними — давно, несколько лет назад, когда Таша и Ангер попытались силой сломать заклинание, вырвавшее из реальности знаменитый Высокий Замок, последнее пристанище грезившего о бессмертии Творца альНоора. Попытка чуть не стоила молодой волшебнице жизни — и, хотя вязь заклинаний на дощатой двери не шла по уровню сложности ни в какое сравнение с чудовищной мешаниной магических пут Замка, сомневаться не приходилось — разорвать охранное плетение они не смогут ни поодиночке, ни вдвоём.

Таша попыталась — ухватила казавшуюся наиболее слабой нить, почти погасила её биение — и тут же выпустила, с проклятием отпрыгнув подальше от двери и чуть не сбив с ног Ангера — две соседних нити, алых, как кровь, словно ощутив свободу, рванулись навстречу друг другу. Стоило им сомкнуться — и коридор затопила бы волна огня, от которой мог не укрыть и «купол». Если бы он тут был.

— Вот дерьмо…

Она попробовала ещё раз, на этот раз постаравшись в первую очередь нейтрализовать огненные нити. Та, что не так давно казалась ей слабой и безобидной, вдруг полыхнула невидимым взгляду не-мага светом и… девушка едва успела увернуться от удара невероятно мощной «пращи», выбившей из и без того испещренной кавернами стены фонтан каменного крошева.

Ангер вдруг расхохотался.

— Ты, как я погляжу, увидел тут что-то смешное, — прошипела волшебница, испепеляя спутника гневным взглядом. — Поделись, будем веселиться вместе.

— Мы совершеннейшие глупцы…

— Говори за себя, — оскалилась девушка, раздражённо стряхивая с одежды пыль.

— Нет уж, за обоих, — с видом довольным, словно у объевшегося сметаной кота, возразил Блайт. — Уважаемый Вершитель дал нам достаточно подсказок.

— Что-то я не помню…

Метиус неподвижно сидел у стены, явно не намереваясь вмешиваться в происходящее. Словно бы его и не заботило, сумеют ли его новые доверенные лица пройти испытание. Если это именно испытание, а не замаскированная под него попытка банального убийства. Кто его знает, этого интригана, может, он специально водит сюда неудобных ему людей, чтобы потом аккуратно собрать в узелок пепел неудачников. Да при таком наборе заклинаний и пепла-то может не остаться.

— Ну, говори, что ты там придумал!

— И не надейся… господин Вершитель ясно дал понять, что это — проверка. Придётся тебе постараться самой.

Блайт демонстративно подошел к арГеммиту, сел рядом с ним и, с несколько комичной похожестью, прикрыл глаза.

Таша задумалась, а не удастся ли дёрнуть какую-нибудь из нитей так, чтобы выпущенное на волю заклинание смешала эту парочку с камнем. Затем, слегка подостыв, принялась лихорадочно вспоминать каждое произнесенное наставником слово — благо, за последнее время их прозвучало не так уж и много. Довольно долго решение ускользало от неё, но девушка старательно проговаривала про себя каждую фразу вновь и вновь, пока…

— О, Эмиал… — она почувствовала, как краска заливает лицо. — Ангер, ты прав. Мы проявили изрядную тупость.

— Говори за себя, — он в точности скопировал её интонации.

Таша неспешно подошла к двери, прикоснулась кончиком пальца к чуть кривой ручке, затем с силой толкнула щелястую створку — и та, чуть посопротивлявшись, распахнулась.

— Говорите, в число посвященных обычно входит Святитель, — Таша не могла удержаться, чтобы не похвастаться своей догадливостью. — А ведь Ложе редко занимают маги, не так ли, учитель?

— Так, именно так, девочка моя, — растянул в улыбке сухие губы старик. — Дверь зачарована на совесть, это да… несомненно, работа Творца, жаль только, нет никакой возможности узнать, кто именно сплёл этот кошмар. Но войти может любой, кто догадается, в чём дело. Только, видишь ли, вряд ли кому придёт в голову мысль, что увешанная магической защитой дверь может быть просто не заперта. Я рад, что ты проявила сообразительность, моя дорогая. Поздравляю и вас, господин Блайт, признаюсь, я впечатлён. Дальше можете ничего не опасаться, иных ловушек в этой сокровищнице нет.

Они вошли в небольшой зал — пожалуй, кабинет самого арГеммита там, наверху, был куда просторнее. Вдоль стен громоздились стеллажи, на полках — старые книги, ларцы, коробочки, свитки в массивных бронзовых футлярах. Стопки керамических пластин, какие-то флаконы… каждый предмет — Таша разглядела это сразу — укрыт «саваном». В обычных условиях это заклинание саморазрушалось через несколько часов, самое большее — через сутки, но здесь, в вечной тиши подземелья, аккуратно наложенный хорошим мастером «саван» способен был держаться годами.

— Учитель, вы ведь расскажете, что здесь хранится?

Вообще говоря, Таша никогда не причисляла себя к фанатичным охотникам за знаниями. Вот запусти сюда Альту — и девушка не покинет подземелья, пока хотя бы бегло не ознакомится с сокровищами, упрятанными от людских глаз. Но сейчас леди Рейвен ощущала некий трепет… раз уж прежние хранители сочли верным скрыть это от всех, стало быть, оно того стоило.

— Не в этот раз, — Метиус подошел к дальнему от двери стеллажу и аккуратно снял с полки небольшой ларчик из резного дерева. — Когда-нибудь придёшь сюда и полистаешь старые книги, я не против. Только уж осторожно, пожалуйста. Кое-что тебя может шокировать. Например, истинный текст договора между Инталией и Орденом. Поверь, этот текст — не то, чем Несущим Свет следовало бы гордиться, и я весьма рад, что сейчас Святителю известен более поздний, порядком подредактированный вариант.

— А если в двух словах?

Вершитель погрозил пальцем.

— И не думай. Этим договором решались судьбы мира, а ты говоришь «в двух словах». Каждая строчка была плодом многодневных размышлений, каждая фраза — предметом яростных споров. Такие документы необходимо изучать не торопясь, вдумчиво, а уж никак не на бегу.

— А что в этом ларце?

АрГеммит задумчиво посмотрел на шкатулку, которую держал в руках, и вздохнул. Он до сих пор не был уверен в правильности принятого решения. Книги и предметы, заботливо сохраняемые в этом убежище на протяжении веков, не должны были покидать каменных стен. Хотя оставалась лазейка, скрытая формулировкой «без острой необходимости». И очередной хранитель как раз должен был определить ту самую «остроту ситуации», определить однозначно верно, чтобы пустить в действие скрытую силу хроник, артефактов и свидетельств.

Соответствует ли нынешняя проблема тому риску, на который придётся пойти? Безусловно, нет. Можно использовать куда более простые решения, не доверяя тайну никому и ничем не рискуя. Да и вообще, прожив долгую жизнь, наполненную массой неприятных ситуаций, вполне достойных характеристики «безвыходных», Метиус твёрдо понял, что и в самом критическом случае можно найти выход, к тому же, обычно, и не один. Но план, реализация которого была начата уже давно, казался таким изящным — жаль всё разрушить из одной только осторожности.

Да… он уже один раз нарушил правило — стоит ли останавливаться на середине переправы?

— После твоего, Таша, доклада о посещении острова Зор, нами была незамедлительно отправлена туда небольшая экспедиция. Ну, это не тайна, об экспедиции знали многие в Ордене. Твой старый знакомый, капитан Хай, затребовал за роль проводника совершенно непристойную сумму и поначалу я склонен был отказаться от его услуг. Две галеры почти месяц торчали в Бороде, пытаясь найти остров, но лишь зря вглядывались в туман. А Ублар Хай тут же удвоил цену… воистину, скупость не доводит до добра.

— Учитель, только не надо прибедняться… — ухмыльнулась Таша. — Сколько бы ни запросил моряк, для Ордена это окажется сущим пустяком.

— Да, но к чему создавать прецедент? И без того некоторые торговцы уже думают, что могут диктовать Несущим Свет свою волю. Только этого мне сейчас не хватало. В общем, то ли капитан Хай и в самом деле может ориентироваться в этом проклятом тумане, то ли ему послана нечеловеческая удача, но Зор-да-Эммер оказался найденным довольно скоро.

— И?..

Глаза Таши горели в предвкушении чуда. Об экспедиции она не слышала, видимо, не столь уж «многие» знали об обнаружении легендарного острова. Ну и, к слову сказать, находясь в своём замке, девушка не могла быть полностью в курсе событий, как бы ей того ни хотелось.

Внезапно она ощутила, как по спине пробежала волна холода. Что-то не так… неспроста старый Вершитель тут потрясает государственными тайнами, которых ни ей, ни, тем более, Блайту знать не положено категорически. А ведь арГеммит, мастер построения далеко идущих планов и манипулирования людьми, никогда и ничего не делает просто так. Откровенность не в его стиле… если только не является элементом просчитанной на десяток шагов вперед ситуации.

Таше очень захотелось зажмуриться, зажать ладонями уши и скороговоркой бубнить под нос что-нибудь вроде «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю и знать не хочу». Только не поможет, вот что досадно. Мирной и спокойной жизни, очевидно, пришел конец, и леди Рейвен вдруг поняла, что абсолютно к этому не готова, хотя и мечтала снова окунуться в приключения. Только вот оказаться неожиданно посвящённой в государственные тайны — это не забавное путешествие, это куда опаснее.

— Девочка моя, не надо делать столь скорбное выражение лица, — фыркнул Метиус, читавший свою протеже, словно раскрытую книгу. — Напридумывала себе невесть что. Небось думаешь, что члены экспедиции узнали тайну Раскола и сумеют, при случае, его повторить. Нет, всё проще… ничего сверхценного они не нашли, до библиотеки не добрались. Но кое-что привезли, мелочи, но достаточно важные.

Он открыл ларец — чуть слышный хлопок засвидетельствовал разрушение «полога», оберегающего артефакт от пыли (которой в пещере практически не было) и влаги (которой хватало).

На бархатной подушке лежал небольшой кулон — необычной формы безделушка из жёлтого камня, сделанная без особой вычурности, но, в то же время, завораживающая взгляд — казалось, в линиях кулона не было ни одной лишней детали, каждый изгиб гармоничен, каждая завитушка находится на только ей предназначенном месте. Кулон нельзя было назвать красивым, но, безусловно, создала его рука настоящего мастера.

— Я думаю, о школе Формы вы слышали, не так ли?

Дождавшись двух утвердительных кивков, Метиус извлёк кулон из ларца — тонкая тусклая цепочка явно не соответствовала общему стилю изделия, словно её прицепили к подвеске просто потому, что не нашлось ничего более подходящего.

— Было найдено семь предметов, безусловно относящихся к овеществлённой магии Формы, и ещё два десятка безделушек и рисунков, которые тоже могли иметь отношение к запретному искусству, но наши знания пока не могут ни подтвердить, ни опровергнуть этого. К сожалению, почти все находки стали известны нескольким членам экспедиции одновременно. Как говорят, что знают двое — знает мир. Поэтому находки были уничтожены.

— А люди? — тихо спросила Таша, заранее ожидая безжалостного ответа.

— А людям приказано забыть, — печально улыбнулся Вершитель. — Да, Консул, не надо смотреть на меня с таким осуждением. В иное время я вынужден был бы соблюсти все правила, как ни жаль бы мне было этих людей. Но сейчас, после войны, Орден слишком ослаб, чтобы просто так разбрасываться даже рядовыми исполнителями. Я лично накладывал «оковы разума», лично отдал приказ.

— Опытный маг преодолеет искусственную забывчивость, — буркнул Блайт.

— И что он узнает? Ну да… формулы были найдены и ликвидированы. Вопрос закрыт. А что людям подарена жизнь — так пусть это спишут на мою старческую сентиментальность. И вообще, почему это я вынужден оправдываться?

Он некоторое время помолчал, словно размышляя, рассказывать дальше или убрать кулон в шкатулку и увести из хранилища не в меру ершистых гостей. Таша ни мгновения не сомневалась, что эти терзания, видимые невооружённым взглядом, в известной мере — игра на публику. Требовалось нечто большее, чем просто осуждение, чтобы заставить Вершителя отказаться от своих планов.

— Этот амулет — единственный уцелевший из находок. И лишь по двум причинам. Первая — человеку, который его нашел, я доверяю абсолютно, хотя от «оков разума» мое доверие его не избавило. Вторая — в настоящее время, насколько мне известно, не существует ни одного свидетельства о существовании в школе Формы заклинания, соответствующего классическому «фантому», прежде всего потому, что «фантом», как заклинание, традиционно относимое к школе Крови, был открыт уже после Разлома. Ангер, не сочтите за труд, наденьте этот кулон. Таша, я бы попросил тебя отвернуться.

Пожав плечами, Блайт застегнул цепочку на шее. Она была коротка и снять её через голову было невозможно, а грубовато сделанный замочек казался очень надёжным.

— Ну вот, — удовлетворенно хмыкнул АрГеммит. — Леди Рейвен, позвольте представить вам…

Волшебница, до этого момента, в соответствии с просьбой наставника, разглядывавшая стену, обернулась.

И охнула.

— Кайл?!

Глава девятая Бетина Верра. Индар

— Это совершенно ненормальное государство!

— Магистр Верра, я допускаю, что ваше мнение об Индаре именно таково. Но официальному послу говорить такое вслух, по меньшей мере, не стоит.

— Вы считаете, нас могут подслушать, лорд Ватере?

Арай чуть заметно поморщился. О том, что титулование его раздражает, этой малолетней нахалке было прекрасно известно. Магистр Ватере был предусмотрительным человеком и умел заботиться о своём душевном спокойствии. Вышколенные слуги, секретари, младшие члены Альянса умели либо прямо, либо косвенно донести до нового человека, что именно может оказаться неприятным для второго после Ректора (или первого, это как посмотреть) человека в Алом Пути. Необходимые сведения Бетина, несомненно, получила ещё в Суре. И с тех пор старательно игнорировала. Демонстративно наполняла бокал мага, хотя тот предпочитал самостоятельно дозировать количество выпитого. Мешала сосредоточиться, очередной репликой выдёргивая его из размышлений. И не забывала вставить в беседу этого своего «лорда».

Неприязнь Арая к титулу имела давние корни. Выходец из очень древней и богатой семьи, он уверенно двигался к вершинам магического мастерства, попутно преодолевая ступень за ступенью в иерархии Альянса. Но, добившись признания и уважения среди магов, он так и не нашёл понимания в собственной семье. Отец, давно почивший, неоднократно заявлял, что заниматься магией уместно лишь тем, кто лишен иных достоинств. К последним, по мнению старика, относились исключительно знатность рода и чистота благородной крови.

Каждая встреча с отцом оканчивалась скандалом. Презрение, которым помешанный на древности происхождения родитель окатывал сына, подпитывалось ещё и тем, что в Альянсе, как и в других магических сообществах, путь наверх был открыт любому, обладающему достаточным уровнем таланта, будь он выходцем из семьи лорда или свинопаса. И того факта, что сын самой древней фамилии Эммера, ведущей своё начало ещё со времен до Разлома, поставил себя (осознанно!) в один ряд с сыновьями и дочерьми лавочников, торговцев, лесорубов или рыбаков, прощать Араю старый лорд не собирался. Слова «долг перед родом», «достоинство лорда» и прочая высокопарная чушь навязли в зубах ещё в отрочестве, а уж с возрастом стали абсолютно непереносимы.

Кто-то другой давно не выдержал бы, порвав все связи с отчим домом и забыв туда дорогу. Ватере, несмотря на постоянные ссоры, был привязан к отцу — единственному в мире родному человеку. И продолжал приезжать, не ведая, что сыновние чувства в конечном итоге послужат во вред. Именно так и случилось — во время очередного скандала (отец выяснил, что Ректор Лидберг, оказывается, может насчитать лишь четыре поколения титулованных предков, следовательно, не должен и сметь думать о том, чтобы отдавать распоряжения наследнику рода Ватере) старый лорд вдруг схватился за грудь, а затем рухнул на ковер, как подрубленное дерево. И никакое лекарское искусство сына не смогло помочь — не существует магии, способной вернуть к жизни человека с разорвавшимся сердцем.

Приняв титул и наследство, Арай Ватере вместе с тем принял и осознание того, что именно забота о чистоте благородной крови, забота о проклятом титуле довели отца до смерти. Он не считал себя вправе отказаться от родового герба — что бы там себе ни думал старый лорд, его сын вполне осознавал свою принадлежность к роду. Но вот вспоминать… Все знали, что магистр не любит упоминания титула. И только вот эта несносная пигалица постоянно провоцирует его.

— Бетина, я бы предпочёл…

— Угу. Лорд Ватере, мы это уже обсуждали.

И впрямь, разговоры на тему личных предпочтений между этой странной парой время от времени происходили, причём, если вначале беседа шла более или менее на равных, то уже через полчаса-час соплячка вынуждала магистра переходить к обороне, а то и откровенно оправдываться. Убийственный аргумент, что каждый человек есть то, что он есть, и стесняться этого могут разве что глупые дети, в устах леди Верры звучал прямой насмешкой. Сама она получила «почётный титул» после окончания войны — возможность иметь герб и добавлять «леди» к имени было не более чем знаком внимания. Никаких земель к «почётному титулу» не полагалось, и Бетина, как и раньше, была бедна, как храмовая мышь. Войдя в состав Совета Вершителей, она получила доступ к сокровищам Ордена, но традиции Несущих Свет и собственные принципы не позволяли ей обзавестись даже приличным особняком в Торнгарте.

Но вот уж кого-кого, а леди Верру упреки в худородстве нисколько не волновали. Ватере достаточно успел познакомиться с той же леди Рейвен, которая за подобную реплику вполне могла вызвать человека на дуэль и превратить его в обугленный труп. В аналогичной ситуации Бетина, презрительно оттопырив губу, заметила, что «чистота крови ещё не показатель ни ума, ни способностей», оставив собеседника перед нелёгким выбором — решить, что девушка (официально — один из сильнейших магов Ордена, уцелевших после сражения в Долине Смерти) просто отшутилась, или увидеть в её словах оскорбление. Во втором случае — придётся вызывать на дуэль, которая наверняка будет магической и со вполне предсказуемым исходом.

В общем, спорить с Бетиной насчёт благородного происхождения было бесполезно. Мнение собеседника в этом вопросе её совершенно не интересовало, девушка оценивала людей исключительно по способностям, считая, что гордиться или чураться своего происхождения глупо и неуместно.

— Ладно, если вам так угодно, леди Верра, — в очередной раз торопливо сдался магистр, чтобы не доводить дело до склоки. — Так вот, поверьте, нас наверняка подслушивают, за нами гарантированно подсматривают. Каждый день, каждый час. Вы садитесь обедать, и чей-то нос принюхивается к аромату блюд на вашем столе. Вы одеваетесь, и чьи-то внимательные глаза оценивают ваш гардероб. Вы отходите ко сну, и чьи-то чуткие уши слушают ваш храп.

— Я никогда не храплю! — вспыхнула девушка.

— Не мне судить, — демонстративно и чуточку комично развел руками магистр. — Я ведь не прислушиваюсь. Но, скажем, мнение шпионов Зорана в этом вопросе будет вполне компетентным.

— Получается, возможности поговорить без свидетелей у нас нет?

— Ну почему же, — усмехнулся Ватере. — Ни «саван», ни «купол» не защищают от подслушивания и подглядывания, но можно использовать, скажем, классический «вихрь».

— Это же простейшее защитное заклинание, разве что брошенный нож отклонить.

— А ещё «вихрь» хорошо искажает звуки. Я понимаю, что в Школе вам не рассказывали об этом эффекте.

— Рассказывали, — поправила его Бетина, — как о неприятном нюансе, практически исключающем использования «вихря» в реальном бою. Никто не разберёт отдаваемых команд, только шипение, свист и завывание.

— Именно то, что нам сейчас и нужно, — Арай принялся взбалтывать воздух руками, одновременно вплетая в кружево формируемого заклинания резкие фразы словесной составляющей. Постепенно комната наполнилась гулом. — Вот, порядок. Теперь стоит сесть так, чтобы ваши губы, леди Верра, не были видны от окна и двери, и можно говорить. При наличии некой здоровой паранойи я бы ещё рекомендовал легкую вуаль, тогда никакие ухищрения не позволят догадаться, о чём ведется разговор. Э-э… а о чём он будет?

Бетина молчала. С самого начала она не одобряла идеи всеобщего сотрудничества, вынашиваемые Вершителем арГеммитом — просто потому, что ни капли в них не верила. Индар, пожалуй, самая легкая часть плана, договориться с Комтуром наверняка удастся, хотя южные моря и не представляют для него особого интереса (торговые караваны, идущие в Индар, следуют либо вдоль северного, либо вдоль восточного побережья). Другое дело, что заняться северянам больше нечем. К тому же, совместная экспедиция, пусть и нацеленная на поиск неведомой и, можно допустить, весьма серьёзной угрозы, ни в малейшей степени не противоречит принципам Ультиматума Зорана.

А вот пойдут ли на альянс Император и Совет граждан?

Гуран сейчас не так уж спокоен. До светоносцев дошли слухи о безвременной кончине Артама Седрумма (какая трагедия — быть зарезанным в собственной спальне каким-то грабителем) и трауре, объявленном Его Величеством. Скорбь Унгарта была столь демонстративной, что только совершенно не интересующиеся политикой обыватели могли принять её за чистую монету. В правящих кругах Инталии возобладало мнение, что Седрумм проявил недовольство той ролью, что досталась ему в послевоенной Империи и вознамерился изменить ситуацию в свою пользу. Или же просто «изменить», что, по сути, подразумевало то же самое. АрГеммит осторожно высказал сомнение в способностях Анселя Дуккерта самостоятельно раскрыть готовящийся заговор, хотя и допустил, что информация могла просочиться случайно. Везде хватает горячих парней, готовых схватиться за меч, но мало таких, кто умеет долго-долго молчать, и обнажить оружие лишь в нужное время и в нужном месте. Если заговор на самом деле существовал (а из дворян, окружавших Его Величество, немолодой генерал был, пожалуй, самой колоритной фигурой и наиболее вероятным «знаменем» готовящегося переворота), то смерть полководца пришлась очень кстати. Настолько, что версию с ночным грабителем следовало отбросить, как не выдерживающую критики.

Итак, волнения в Гуране толком не начались, но и спокойствием это не назовёшь. Тайная Стража по приказу Императора мелкой сетью пройдётся по знати, вычищая тех, кто мог прямо или косвенно способствовать потенциальному мятежу. Выгоден ли сейчас Гурану предлагаемый союз?

Именно этот вопрос Бетина задала алому магу.

— Нет, невыгоден, — тут же ответил он, видимо, тоже потратив в ходе долгого пути в Индар немало времени на размышления. — Нужно помнить, что Его Величество должен принимать во внимание обманутые ожидания своих приближённых. Война не принесла ожидаемых результатов, и принять предложение союза от бывших противников, почти добитых, может быть расценено как слабость. А слабость сейчас Императору показывать никак нельзя. Далее, давайте рассмотрим возможные варианты завершения предполагаемой экспедиции. Корабли возвращаются, ничего не обнаружив. Корабли возвращаются, обнаружив этот чёрный остров, возможно, с потерями. И третий вариант — экспедиция пропадает без следа, как, ранее, корабли капитана Текарда.

— Или кампания попросту сорвётся.

— Это, в немалой степени, зависит и от тебя. Ладно, допустим, ничего стоящего найти не удалось. Что далее?

— Император не запятнал себя союзом с проигравшим противником и не выбросил деньги на ветер, — вздохнула Бетина. — Да, пожалуй, Гуран будет в некотором выигрыше. Если экспедиция не вернётся, итоги те же.

— Согласен. А если угроза реальна?

— В этом случае, — Бетина продумывала каждое слово, отвечая, как прилежная ученица на серьёзном экзамене, — Империя сможет выждать, изучить результаты экспедиции и принять наиболее выгодное для себя решение. А пострадают другие. Ослабление и Инталии, и Индара, пусть всего на пару-тройку судов, Империи только на пользу.

— Вот и выходит, что Его Величество ни с какой стороны в союзе не заинтересован, — вздохнул Ватере. — Но есть ещё один момент. Мы как-то упускаем из виду, что чёрный остров, встреченный капитаном «Акулы», является одной из причин исчезновения множества кораблей. Списать это на заражение отдельных членов экипажа и бойню, ими устраиваемую, как мне кажется, было бы глупо. Думаю — и Метиус со мной согласен — остров представляет опасность сам по себе, и если он двинется в сторону берега, проблемы могут стать куда более серьёзными, чем потеря нескольких судов с экипажами.

Он помолчал. Бетина смотрела на магистра в ожидании продолжения, затем не выдержала:

— Так что, будет новая война?

— Хотелось бы верить, что не будет.

Ватере не счёл нужным уточнять, что, по мнению арГеммита, именно война сейчас и необходима. Война против врага настолько чужеродного и страшного, чтобы все страны объединились перед нависшей угрозой. Только вот станет ли чёрный остров таким противником?

— В настоящее время мир держится на относительном равновесии сил. Два игрока, один из которых — Индар, безусловно, сильнее любого третьего. Унгарт вполне может увидеть возможность изменить соотношение в пользу Империи. Принимать в расчёт Кинтару не стоит, южане обладают неплохими боевыми отрядами, но под определение армии их не подвести. Кстати, несмотря на свои извечные претензии на мировое господство, Кинт Северный вполне доволен сложившимся паритетом. Вооружённое до зубов «мирное сосуществование» вполне отвечает интересам Совета Граждан. Вот они, смею тебя уверить, без малейшего промедления поддержат идею альянса. Но есть у меня подозрение, что экспедиция вообще не состоится, если Гуран откажется в ней участвовать.

— Тогда почему…

Бетина вздохнула и опустила глаза.

Ватере прекрасно знал, о чём сейчас думает девушка. Признаться, он и сам не вполне понимал выбор посланников, отправленных арГеммитом в Гуран, Индар и Кинтару для ведения переговоров о направлении в южные воды объединённой эскадры. Позицию Вершителя в целом он понимал и одобрял, но вот пути решения поставленной задачи выглядели, по меньшей мере, странно.

Леди Тана Эйс — не самый плохой посол для Кинтары. Древний род, хорошее образование и утончённая красота — последнее есть вполне обычное дело для опытной волшебницы, если не говорить о присутствующих — всё это произведет должное впечатление на Совет Граждан. Южане считали себя истинными (не в пример надменным светоносцам и грубым имперцам) ценителями прекрасного, а отказать в чем-либо красивой женщине несколько сложнее, чем кому-либо другому. Да и потом, леди Эйс везла с собой неоспоримый аргумент, понятный любому уважающему себя кинтарийцу. Таможенные льготы, столь выгодные, что торговое сословие попросту не сможет устоять перед соблазном.

Индар — тут всё не столь очевидно. Лично себя Ватере видел скорее в качестве посла (ну ладно, пусть помощника посла, но знающие люди без труда поймут, кто пишет ноты, а кто поет с листа) в Гуране, считая, что заставить Его Величество принять заведомо невыгодное решение — дело для наиболее опытных дипломатов, которыми светоносцы в настоящее время не располагали. Если не считать арГеммита — но тот не настолько сошёл с ума, чтобы покинуть относительно безопасную Обитель и отправиться в логово к своему давнему и абсолютно непримиримому оппоненту. А вот здесь магистру Алого Пути делать совершенно нечего, задача по привлечению к альянсу индарских рыцарей проста до неприличия, достаточно чуть поиграть на их представлениях о чести и дать понять, что рыцари застоялись без настоящего дела. Разумеется, Комтур потребует оплаты. И не получит её ни при каких условиях — задача арГеммита в достижении единства, а не в выплатах по суровым индарским расценкам. Но госпожа чрезвычайный и полномочный посол, да ещё в ранге Вершительницы, без труда сумеет воспользоваться подготовленными арГеммитом тезисами и объяснить Кругу Рыцарей, что отказ от участия в предотвращении нависшей над Эммером угрозы, пусть пока вполне гипотетической, есть измена если и не букве, то духу Ультиматума Зорана. Учитывая, что подвигло старого Комтура выдвинуть свои претензии на роль всеобщего миротворца, не стоит сомневаться, что магия Клинка Судьбы не даст ему возможности уклониться от исполнения долга.

Итак, Гуран. Самое слабое звено в планах Ордена. Вернее, в планах уважаемого Метиуса, который буквально заставил Совет принять свою точку зрения, то изящно, то грубо отметая любые попытки возражений. И кто же будет представлять Инталию при дворе Его Величества? Молодая девчонка, не имеющая ни подходящего к случаю ранга, ни хотя бы столь же жалкого дипломатического опыта, как у леди Верры. Можно было бы, как это делалось раньше, присвоить леди Рейвен высокий титул на период выполнения миссии, но почему-то и в этой малости арГеммит оказался непреклонен. Не воспримет ли Император подобный жест как банальное презрение? Вполне возможно.

Арай предполагал, что в этом деле имеет место некоторый недостаток информации. АрГеммит и ранее демонстрировал достаточную предусмотрительность и умение заставлять людей поступать так, как ему нужно, пусть и против собственной воли. Вот только как бы донести эту мысль до леди Верры, ведь она искренне считает, что её обошли доверием.

— Вы считаете, что выбор леди Рейвен в качестве посла — ошибка?

— Да! — с вызовом заявила Бетина. — Неужели в Ордене нет более достойных кандидатов? Я никогда в это не поверю. Это назначение — сущая нелепица.

— Вы сами ответили на свой вопрос.

— Простите, лорд Ватере, я не поняла хитросплетений ваших мыслей, — съязвила девушка, прислушиваясь к медленно стихающему гулу.

Несколькими жестами алый маг восстановил мощь «вихря» и улыбнулся.

— Вы не поверили. И, уверяю, Император не поверит. Следовательно, заподозрит арГеммита в двойной игре, а зная нашего уважаемого работодателя, любые, самые параноидальные подозрения в его адрес имеют право на существование. Император и его советники начнут искать второй, третий и последующие смыслы в столь странном назначении. И, смею вас уверить, леди, непременно найдут, ибо тот, кто очень хочет отыскать чёрную кошку в тёмной комнате, обязательно её обнаружит. Или уверит себя, что эта тварь где-то тут точно присутствует.

Ночь прошла спокойно. Не в том смысле, что Бетине удалось хорошо выспаться, её мнение о совершеннейшей ненормальности этой страны лишь подтверждалось многочисленными мелкими свидетельствами. К примеру, мягкие перины, уютные подушки, отсутствие сквозняков и другие подобные радости в гостиницах Индара были, мягко сказать, недостижимы. Культ воина, способного переносить любые тяготы жизни, был силён настолько, что распространялся и на гостей, прибывших в Индар по делам, из любопытства или по иным причинам. Мол, не нравятся наши порядки — вольному воля, граница неподалёку.

Торговцы из Кинтары, привычные к долгим переходам, но всегда готовые отдать должное комфортному ночлегу, изысканной кухне и тонким винам, вынуждены были либо на время стать истинными аскетами, либо везти с собой необходимые припасы. Всё, что их ожидало в ином случае — тощий тюфяк на небрежно оструганных досках, простая, хотя и сытная, еда, жиденькое пиво и вино, о вкусе которого лучше всего свидетельствует определение «тусклое». Горячая вода по утрам? Да, возможно, после многочисленных понуканий служанка и принесёт парящую бадью, только окатит при этом волной столь ледяного презрения, что лучше уж обойтись тем, что есть.

Несмотря на то, что Бетина и её спутники представляли Инталию, отношение к ним было таким же, как и к прочим приезжим. Поначалу. Но затем оскал хозяина гостиницы стал почти напоминать улыбку, прислуга начала проявлять некоторую видимую расторопность, а взгляды постоянных посетителей теперь содержали в себе толику уважения. Вероятно потому, что магистр Верра не жаловалась на бытовые неудобства, не пыталась изображать из себя изнеженную леди — зато три часа после завтрака посвящала тренировкам на заднем дворе, причём делала это самозабвенно, не давая спуску ни себе, ни рыцарям эскорта. Шпагой девушка владела средне, это было видно любому опытному человеку (в случае с Индаром — четверым из каждой пятёрки), но её старания вызвали симпатию и даже нелюдимый трактирщик в один из дней выбрался во двор, хромая на подрубленную в далёком прошлом ногу, пару раз одобрительно цокнул языком и предложил молодой волшебнице показать ей парочку приёмов.

Но жёсткая постель, ледяная корочка в тазу для умывания и надоевшая кухня не шли ни в какое сравнение с эффектом, вызванным словами Ватере. Всю ночь после того разговора Бетине чудилось, как сквозь щели в стене за ней наблюдают внимательные глаза. Может, так и было, хотя, вероятно, алый маг попросту сгустил краски. Так или иначе, расслабляться не стоит. Индар — пока лишь потенциальный союзник, не более того. Здесь хватает людей, потерявших друзей и соратников под стенами Торнгарта и, хотя кровная месть не в характере индарцев, в каждой семье может найтись паршивая овца. Ввязаться в драку само по себе не страшно, Бетина без труда справится с одним-двумя нападающими, если только нападение не произойдет совсем уж неожиданно, но для посольства это будет означать скорый и бесславный конец. Применение пришлыми оружия, пусть и для защиты, карается высылкой — в том случае, если обошлось без смертей. Если же окажется, что чужак напал первым, да ещё и убил кого — расправа будет короткой и жестокой. А наследники казнённого потом могут сколько угодно подавать жалобы Кругу Рыцарей.

Всё это Бетина понимала, потому и старалась вести себя так, как подобало уважающей себя женщине Индара. То есть, с безразличием относиться к лишениям, избегать шуток и насмешек, не злоупотреблять нарядами (которых у неё было немного) и драгоценностями (которых почти и не было), а главное — всячески не допускать снисходительного тона в разговоре с местными. Последнее было особенно трудно — всё-таки она была лучшей выпускницей Школы Ордена, и этот факт не мог не отразиться на её манере общения.

Другое дело, что дни сменяли друг друга, а вопрос встречи посла с Ульфандером Зораном по-прежнему находился в стадии рассмотрения. Комтур редко принимал гостей, предпочитая перекладывать эти хлопотные дела на наиболее доверенных членов Круга Рыцарей. По мнению самой Бетины, Зоран был и остался военачальником, неплохим, можно сказать, в чём-то талантливым, но совершенно не склонным к тяготам правителя государства. Как любой грамотный командир, он окружил себя вполне компетентными людьми и доверял их мнению. Ну, а раз имеет место доверие — то к чему лично принимать участие в утомительных ритуалах?

Только вот беседа с кем-то, кроме самого Зорана, в планы Бетины и незримо присутствующего здесь арГеммита никак не входила. Её вполне бы устроил вариант сбора Круга во главе с Комтуром, идеальным решением была бы встреча наедине, без помпы, торжественного вручения верительных грамот и церемониальных поклонов. И свою точку зрения она вновь и вновь озвучивала секретарю Круга, убелённому сединами рыцарю, иссеченному шрамами так, что на лице, казалось, не осталось и пол-ладони целого места.

— Безусловно, магистр Верра, я вас понимаю, — гулкий бас ветерана эхом отражался от каменных стен. — Я непременно передам Комтуру, что вы настаиваете на личной встрече.

Лицо Бетины оставалось непроницаемо-дружелюбным, хотя в душе девушка скрежетала зубами и готова была сжечь упрямого старика прямо на месте. Эту фразу он упорно повторял уже восьмой день, и терпение полномочного посла Инталии постепенно подходило к концу. Лишь одно её сдерживало — не исключено, что вся эта проволочка с аудиенцией есть не что иное, как испытание для неё, придуманное Комтуром или кем-то из его доверенных лиц. Молодая, хоть и неплохо зарекомендовавшая себя волшебница, должна продемонстрировать выдержку? Что ж, пусть этот разговор с привратником, пожри Эмнаур его душу, состоится ещё пять… да и десять раз. Если кто-то здесь ждёт, что Вершительница (ах, как сладко звучит это слово) вспылит и демонстративно хлопнет дверью — ему придётся ждать очень долго.

Она улыбнулась, вежливо склонила голову.

— Благодарю вас за содействие, милорд Рудан. Не сочтите за труд известить меня, года Комтур примет решение.

— Непременно, магистр Верра.

Бетина повернулась, чтобы в очередной раз покинуть этот зал, ничуть не сомневаясь, что и назавтра придётся сюда вернуться. И вдруг была остановлена голосом секретаря.

— Позвольте задать вам вопрос, магистр Верра?

— Да, я вся внимание.

— Ваше требование…

— Просьба, милорд Рудан, просьба.

— Хорошо, ваша очень настоятельная просьба, весьма напоминающая требование, о встрече именно с Комтуром Зораном должна быть рассмотрена как проявление неуважения к Кругу Рыцарей, основанного на сомнении в компетенции членов Круга, или следует интерпретировать её иначе?

Словно волна холода пробежала по спине, заставив девушку приложить все усилия к тому, чтобы это неприятное ощущение никак не отразилось на лице. Ей понадобилось несколько долгих секунд, чтобы выбрать подходящий ответ. И порадоваться попутно, что сейчас она не в белом платье Вершительницы, а в лёгких кожаных доспехах Ордена, не лишённых изящества, но несколько более соответствующих тому образу, который она намеревалась на себя накинуть.

— Всё просто, милорд, — она могла лишь молиться Эмиалу, чтобы её слова были приняты за чистую монету, — я воин, и я выполняю приказ. Вам ли не знать, что солдат должен следовать полученным распоряжениям. Инструкции, полученные мною от Вершителя арГеммита, абсолютно однозначны и не допускают двоякого толкования.

— Вы правы, солдат должен исполнять приказ, — кивнул рыцарь.

Его глаза чуть дёрнулись, и Бетина поняла, что кто-то невидимый внимательно вслушивается в каждое произносимое в этом зале слово. Мысленно улыбнувшись, она приготовилась развивать и отстаивать свою позицию. Не стоило сомневаться, обвинением в недоверии Кругу её пытались спровоцировать на неосторожные действия, теперь же тот, кто наблюдает за ней через потайной глазок, по её поведению будет принимать решение о назначении аудиенции.

— Но вы-то не солдат, — после паузы продолжил ветеран. — Насколько мне известны принципы иерархии Несущих Свет, формально вы с Вершителем арГеммитом находитесь на одной ступени.

— Формально да. Мое мнение было высказано и услышано до принятия решения. Но сейчас приказ отдан, и долг каждого воина Ордена — с точностью исполнить волю Главы Совета.

— В месте, позднее названном «Холм Смерти», вы, магистр Верра, действовали без приказа и, если не ошибаюсь, действовали весьма успешно. Не означает ли это, что разумная инициатива полезна?

— Безусловно. Солдат должен проявить инициативу, смекалку и силу духа, чтобы достичь поставленной цели. Но не для того, чтобы изменить эту цель на более для себя достижимую.

Ее собеседник хмыкнул.

— Клянусь Эмиалом, неплохо сказано. Посол Верра, рад сообщить, что вам назначена аудиенция у Комтура Зорана. Завтра в полдень.

— Благодарю, милорд, — она снова поклонилась, отметив при этом, что её впервые поименовали не магистром, как обычно, а послом.

Зал приёмов замка Ингеррат, официальной резиденции Комтура, вполне соответствовал общим принципам жизни Индара. Ничего лишнего, никаких ярких красок, никакого развешанного по стенам старья — только овеянное многовековой славой боевое знамя Индара, укрывающее часть простой каменной стены, сложенной из массивных блоков. Глядя на то, что должно было олицетворять собой трон предводителя Круга Рыцарей, Бетина понимающе вздохнула — она тоже всячески избегала бы официальных церемоний, если бы проводить их надо было на этом… неудобном сооружении.

Встречи наедине не получилось, но арГеммит ещё до отправления посольства с уверенностью заявил, что доверительная беседа — вещь, безусловно, хорошая, но очень уж малореальная. Может, потом, после официальной церемонии — только вот Бетина не без оснований полагала, что высказывать привезённое предложение ей придётся здесь и сейчас, а ответ… возможно, он последует незамедлительно, не исключено также, что придётся торчать в этом опостылевшем городе ещё несколько дней, прежде чем Зоран объявит решение Круга. Магистр Ватере был уверен в том, что цели посольства так или иначе будут достигнуты — но сомневался, что это случится скоро. Быстрый ответ — свидетельство плохой его взвешенности.

Волшебница вошла в зал, чувствуя себя удивительно неуютно в длинном, стелющемся по мрачному полу, платье. Сейчас она бы предпочла кожаную броню, но лорд Ватере неожиданно уперся, причём настолько, что чуть ли не перегородил девушке путь к выходу. По мнению алого магистра, есть ситуации, когда можно следовать своим желаниям, но иногда необходимо соблюдать протокол. И рыцари, более других склонные к строжайшему соблюдению всяческих правил и традиций, безусловно неверно воспримут появление посла-женщины в воинском облачении, будь она хоть трижды мастером меча. Настояв на своём, он окинул Бетину оценивающим взглядом, мысленно попенял Эмиалу за то, что тот не наградил столь перспективную волшебницу хоть сколько-нибудь женственной фигурой, и позволил госпоже послу проследовать в карету. Чем вызвал ещё один всплеск негодования — от гостиницы до ворот замка можно было дойти неспешным шагом, что было уместно для Бетины Верры, не вполне уместно для магистра Верры, почти неуместно для Вершителя Верры и абсолютно недопустимо для полномочного посла Верры.

В итоге, в настоящий момент Бетина пребывала в не самом лучшем расположении духа. Церемонно поклонившись и дождавшись, пока сопровождающий её светоносец торжественно вручит секретарю верительные грамоты, она заняла предложенное ей кресло и, старательно сохраняя на лице маску спокойствия, принялась изучать человека, которого ей надлежало склонить к сотрудничеству на невыгодных для Индара условиях.

Времена молодости и силы для Ульфандера Зорана давно прошли. Спина старого рыцаря была прямой, но доспехи — элемент, обязательный для официальных встреч членов Круга Рыцарей — он носил явно церемониальные, сделанные с немалым мастерством, но очень лёгкие, в реальной схватке не дававшие особо надёжной защиты. Другое дело остальные — в какой-то момент могло показаться, что рыцари собрались здесь не для беседы а, по меньшей мере, для турнира.

Следовало отдать Зорану должное — он производил довольно величественное впечатление. Горделивая осанка, суровое лицо опытного воина, аккуратно подстриженная короткая борода, седые волосы, схваченные в короткий хвост и перетянутые тонким золотым обручем с десятком небольших зубцов. Об индарской короне рассказывали разное — по одним слухам, некогда этот символ высшей власти крепился к боевому шлему, но лет триста назад, когда очередной Комтур героически (и бессмысленно) пал в первых рядах атакующего клина, Круг принял вполне мудрое решение оберегать своего лидера от подобных неприятностей. С того момента рассеченная клинком корона, восстановленная и старательно отполированная, ни разу не покидала стены замка.

По другим слухам, истоки которых восходили примерно к тому же историческому периоду, имело место некое пророчество. Согласно ему, лишь до тех пор, пока индарская корона содержится в древних стенах Ингеррата, государство будет стоять незыблемо. Бытовало мнение, что именно потому Комтур и погиб в той памятной битве, что пренебрег предсказанием и вынес-таки венец на свет Эмиала, в гордыне возжелав показать врагам и соратникам, что первый среди рыцарей Индара готов лично вести войска в бой.

Иные же рассказчики утверждали, что корона — древний, созданный ещё до Разлома, артефакт, дарующий владельцу здоровье, долголетие и прозорливость в политических играх. Последнее, с точки зрения мага, достаточно знакомого с некоторыми элементами магии Формы, не казалось такой уж сказкой. Бетине доводилось читать о существовании овеществленных заклинаний, способных подавлять волю собеседника, заставляя того принимать не самые продуманные решения, основанные не столько на целесообразности, сколько на возникшей из ниоткуда глубокой симпатии к владельцу реликвии.

Ни одного рисунка, демонстрирующего требуемую материальную формулу, разыскать в библиотеках Ордена не удалось. Именно поэтому Бетина с некоторой тревогой прислушивалась к собственным ощущениям — не появится ли у неё ни с того ни с сего горячая любовь к старому рыцарю.

Комтур бегло ознакомился с документами, затем поднял взгляд на госпожу посла. Девушка попыталась расшифровать чувства, укрытые за выцветшими от возраста глазами, и вынуждена была признать, что особого тепла ожидать не приходится. Какими бы эмоциями ни руководствовался Ульфандер Зоран, выдвигая знаменитый Ультиматум, сейчас он рассматривал гостью из Инталии не как потенциального союзника, а как угрозу тому мирному существованию, которое поклялись поддерживать индарцы.

— Что ж, посол Верра, мы рады приветствовать полномочного представителя Инталии и внимательно выслушаем предложения, с которыми вы прибыли.

Фраза была произнесена до конца, но Бетина явственно ощутила недосказанное продолжение — «только не рассчитывайте на союз против Гуранской Империи». Она ещё раз оглядела собравшихся — два десятка воинов, ни одного моложе сорока лет. Каждый — явно опытный рубака, лица большинства носят отметины былых ран. Никакой пышности, привычной по Обители, боевое оружие, скромные одинаковые гербы на нагрудных пластинах тяжёлых доспехов — «ладонь, сжимающая рукоять сломанного меча». Этот символ был введен в глубокой древности и символизировал идею о том, что мир, переживший Разлом, находится в надёжных руках. Учитывая, что на протяжении столетий Индар с готовностью бросал свои клинья в битвы на стороне того, кто больше заплатит (бывало, что индарские латники стояли по разные стороны поля боя), на первоначальное значение герба мало кто обращал внимание.

Хотя сейчас ситуация в корне изменилась.

«Вот хотела бы я знать, — подумала Бетина, — тот, кто придумал герб, мог ли предположить, что однажды Индар и в самом деле сожмет пальцы на горле вечно воюющих государств Эммера? И не этот ли символ послужил толчком к принятию Комтуром решения, столь благородного, но чрезвычайно невыгодного Индару?»

Три года — не такой уж большой срок. Но Индар жил исключительно за счёт крепости своих клинков и умения Круга удачно продавать их. За время пути сюда Бетина не могла в полной мере проникнуться нюансами местной жизни, но и того, что она поняла, было достаточно — Ультиматум медленно, но верно выжимает из индарцев жизненные соки. Мало людей в тавернах, почти все воины, ныне не востребованные для достойных истинного бойца дел, работают в полях — только вот северная земля неохотно отдает людям свои дары. Оружие и доспехи, произведённые в местных кузницах, всё ещё держат славу лучших вмире, но… но спрос на клинки, арбалеты, латы, кольчуги, щиты и копья падает день ото дня. К чему закупать дорогое и, при этом, не отличающееся особой изящностью (хотя и очень надёжное) индарское снаряжение, когда войны нет и не намечается? А для турниров куда лучше подойдут тяжёлая, богато украшенная броня из той же Кинтары — пышные плюмажи, тончайшая золотая и серебряная насечка, изысканные формы и тонкий вкус. Эффектно, благородно и, при этом — дешевле. Не связанные больше непрерывным ожиданием конфликтов, корабли Инталии и Гурана с готовностью принимают предложения по эскортированию торговых караванов, постепенно создавая пиратам Южного Креста массу проблем, отнимая тем самым кусок хлеба у моряков индарского флота.

Сколько пройдет времени, прежде чем Круг опомнится и попытается объяснить Комтуру всю глубину его, Ульфандера Зорана, заблуждения, всю опрометчивость совершенного поступка. За всё время существования Круга Рыцарей не было известно ни одного случая, когда бы Комтур был смещён силой. Погибали в битвах, это было. Умирали от болезней — и это случалось, магию тут не особо жаловали и иногда целитель прибывал слишком поздно. Уходили сами — в последние три века такое происходило раза два, не больше. Отдавали душу Эмиалу в своих постелях от старости… да, есть примеры и этому. Но заговор, насильственное устранение — нет, немыслимо.

Только всё когда-то происходит в первый раз.

— Благодарю вас, господа, что нашли время выслушать.

Издевки в голосе Бетины слышно не было, но магистр Ватере недовольно поморщился — правда, поморщился исключительно мысленно, лицо оставалось каменным, ни одной неподобающей месту и времени эмоции на нём не отразилось. Чего нельзя сказать о славных индарских рыцарях — пара ветеранов поджали губы, давая понять, что намёк понят. Пожалуй, не самое лучшее начало беседы.

Речь девушки лилась ровно, и Арай весь превратился в слух. Формально сейчас он был гостем, одним из свиты госпожи посла. Фактически — первым и единственным её советником, и это понимали все присутствующие. Самый сильный маг и, чего уж там, самый опытный дипломат Альянса мог согласиться на вторые роли только при условии, что роль-то на самом деле будет первой, только отыгрываться ей не в зале приёмов, а раньше или позже, в тиши гостиничной. Сейчас же право вести речи, заключать договорённости, мягко угрожать и ненавязчиво уговаривать принадлежало исключительно магистру Верре.

С точки зрения Ватере, речь, тщательно подготовленная не без его участия, была вполне удачной. Немного лести, кажущееся искренним беспокойство за судьбу Эммера, достаточно осторожная игра на самолюбии рыцарей, намёки на славное прошлое и, главное, славное будущее, к месту упомянутый Ультиматум — в общем всё, что необходимо, дабы подвигнуть Круг принять, вроде бы добровольно, именно то решение, которое нужно арГеммиту. Другое дело, что рыцари и, в особенности, сам Ульфандер Зоран — отнюдь не малые дети, к лести давно выработали иммунитет, а уж понятия чести и славы для себя сформировали ещё в детстве. И не приведи Эмиал, что-то в словах госпожи посла покажется им надуманным, вызывающим или, того хуже, оскорбительным.

А вот тон Бетина выбрала не очень верный, сказывалось отсутствие практики дипломатических миссий. В прошлом леди Верры миссия была единственной, и в её ходе девушка допустила все мыслимые и немыслимые ошибки, добившись успеха лишь потому, что оказание помощи Инталии в войне против Гурана в тот момент в полной мере соответствовало устремлениям Альянса. И сейчас говорила слишком эмоционально, делая больший упор не на документы, свидетельства и выводы, а на воззвания к древней славе Индара и чести его воинов. Такие призывы хороши на поле боя — мол, вы, герои, принявшие на себя неподъёмную ношу гарантов мира и безопасности Эммера, должны идти до конца… Рыцари прекрасно понимали и свой долг, и тот факт, что этот долг здорово бьет по карману не только их самих, но и тех, на ком как раз и держалась веками слава Индара.

Но, как хорошо понимал Ватере, если где подобная пафосная речь и может иметь какой-то успех, то именно в Индаре. Определяя, в чьи руки отдать посольство, арГеммит не мог этого не учитывать. Торговое сословие Кинтары лишь поухмылялись бы — призывы к чести и достоинству не слишком отчётливо звучат там, где бал правит золото.

Но более всего Арай Ватере рассчитывал не на таланты магистра Верры и не на способность арГеммита из разрозненных и не слишком достоверных фактов, многочисленных предположений и откровенных фантазий соорудить убедительную программу. Куда важнее был сломанный несколько лет назад клинок из прозрачного зеленоватого стекла. Безусловно, сам Вершитель тоже делал ставку именно на это.

Магия — штука весьма формализованная, хоть и требующая столь эфемерного компонента, как «способность». Каждое заклинание оттачивается годами, каждый жест требует долгих тренировок. Чуть не так произнесённое слово — и вместо убийственной «стрелы мрака» образуется… да ничего не образуется. Иное дело — Творения Сущего. Они не подчиняются привычным законам, управлять ими легче, а вот получить в точности запланированный результат — куда тяжелее. И в особенности это касалось как раз Клинков Судеб, способных изменить жизнь одного-единственного человека. Да, одного-единственного — так официально считалось. Но ведь человек этот живет не на необитаемом островке где-нибудь на Сабельном архипелаге. Человека всегда окружает толпа — сподвижников и прихлебателей, врагов и друзей, освященных любовью или покрытых безразличием. И каждый из этих людей, так или иначе, вносит вклад в реализацию великой магии изменения судьбы.

Чем конкретней требования, изложенные при преломлении Клинка, тем более узкие границы отведены для магии. Но и в этом случае к цели, поставленной Клинком, вело множество разных, иногда довольно кружных дорог. А в данном случае приказ был отдан достаточно общо, и, умело подталкивая цель заклинания на нужную тропу, можно было добиться куда большего, чем просто уговорами, золотом или лестью.

Изрядная часть подготовленной арГеммитом речи именно на это и была направлена. Магистру Ватере было бы очень интересно узнать, кто сочинял отданный «изумрудному жалу» приказ — человек этот, несомненно, был либо весьма талантлив, либо потрясающе удачлив. С одной стороны, приказ жёстко определял основные позиции, позже озвученные Зораном, с другой — оставлял почти полную свободу воли в достижении поставленных целей. Такой шедевр можно было создать или от большого ума, или совершенно случайно — зато сейчас каждое второе слово Бетины (а если бы не её неуместный пафос, то и просто каждое) неуклонно сворачивало Зорана и его окружение на требуемый Инталии путь. А окончательно отрезать рыцарям путь к отступлению должна финальная сцена, которую Метиус, Бетина и Арай не только тщательно продумали, но и несколько раз прорепетировали. Лишь бы девушка не подвела, не сорвалась — сыграть надо абсолютно точно, без намека на фальшь, но и не дав воспринять всё как насмешку.

Речь завершилась. В зале повисла тишина, хотя, вне всякого сомнения, у каждого из присутствующих здесь уже наготове были вопросы. Но никто их не задаст, не принято. Посла поблагодарят и отпустят с миром, чтобы пригласить вновь через несколько дней, когда решение уже вчерне созреет и наступит время для деталей.

Но одного вопроса Арай ждал, понимая, что Индар не смолчит просто потому, что того требуют традиции.

— Таким образом, — медленно протянул не Зоран, как, возможно, ожидала Бетина, а один из рыцарей Круга, совершенно седой, но всё ещё вызывающий ощущение необоримой силы мужчина, — Инталия предполагает, что индарские корабли послужат этому делу. Какую сумму готова выплатить Обитель за наши клинки?

Бетина протянула долгую, тщательно выверенную паузу, и разжала до сих пор плотно стиснутый кулак. На ладони лежала монета, демонстрируя присутствующим лучи священного лика Эмиала. Одинокая золотая монета, инталийское солнце. Не самая дорогая из имевших хождение. Не самая уважаемая. Но олицетворяющая собой не просто государство — символ Несущих Свет.

— Каждому воину? — в голосе рыцаря слышалась аккуратно дозированная насмешка.

— Нет, господа. Это — плата за всё. Остальное — честью и славой.

Воины переглянулись. Ватере стоял, замерев, словно статуя, его взгляд перебегал от одного рыцаря Круга к другому, и чем дальше алый маг вглядывался в лица ветеранов, тем больше убеждался — это победа. Безусловная. Безоговорочная. Полная и абсолютная.

Глава десятая Таша Рейвен. Гуран

Путь из Торнгарта в Брон леди Рейвен приходилось проделывать неоднократно. И посуху, через единственный торный путь в разделяющей страны горной гряде, и по морю. Морской вариант волшебнице нравился куда больше, но как-то так традиционно сложилось, что посольства всегда двигались по надёжной земле. В море много чего нехорошего может случиться — неожиданно налетевший шторм, ожидаемо напавшие пираты, да мало ли что ещё. Одних привезенных Блайтом известий хватало, чтобы отбить всяческое желание совершать морские путешествия — разве что в сопровождении сильной эскадры, чего как раз делать не стоило, Гуран и так косо посматривает на западного соседа, ожидая любой пакости, которою сможет интерпретировать в свою пользу и припомнить Инталии условия Зорановского ультиматума. Появление у южных берегов (как и у северных) Империи мощного инталийского флота как раз может стать поводом для совершенно несвоевременной сейчас конфронтации.

Поэтому карета госпожи посла, сопровождаемая десятком рыцарей, полусотней воинов охраны и таким же количеством обозников, сначала трое суток уныло пылила по безжизненному песчанику Долины Смерти, затем ещё несколько дней тряслась по изрядно разбитым дорогам Империи, пока не прибыла в Хольм, где предполагалось дать отдых коням и людям. Коням — в первую очередь, ибо рыцари привыкли переносить разного рода тяготы, а несчастным животным не объяснишь, что в тяжёлый и долгий путь их зовёт исключительно долг перед родиной.

В целом, первая часть путешествия не вызвала особых трудностей. Разве что огорчило состояние имперских дорог, некогда гордости Гурана, ныне пребывавших в некотором запустении. С крепостей, перекрывающих выход из Долины Смерти, за колонной возов и всадников наблюдали с некоторым подозрением, но патрули ограничились лишь парой вопросов. Ссориться с белоплащниками было делом вполне богоугодным, пустить светоносцу кровь — так и вообще сам Эмнаур велел, но задевать посла и его свиту никому не хотелось. Кто может предсказать, как оценит это Его Величество — попадёшь под горячую руку, и привет тебе, острый кол на площади перед дворцом.

На западных границах Империи было неспокойно — лихие люди в лесах не перевелись, несмотря на усилия Тайной Стражи, но напасть на столь сильный конвой не решилась бы ни одна шайка разбойников, сколь бы богатым ни ожидался куш. А вот сгоревшие хутора встречались, да и нищих — по сравнению с тем, что Таша помнила по прошлым посещениям этих краев — прибавилось. Следуя указаниям, полученным от Вершителя (хотя и считая это неуместной благотворительностью), леди Рейвен отдала рыцарям приказ проявлять умеренную щедрость. В конце концов, не обеднеет Обитель, и так умудрившаяся выйти из войны пусть и с потерями в людях, но без тяжкого ущерба для казны.

Хольм был достаточно большим городом, несравнимым с Броном или хотя бы с южными портами обеих стран, но уже давно переросшим статус поселения. И храм Эмнаура здесь внушал уважение. Огромный, величественный, удручающе мрачный, он возвышался над одно-двухэтажными постройками, как суровый надзиратель, приглядывающий за непослушной паствой. Сразу по приезду пришлось нанести визит местному жрецу — обязательная дань вежливости, подкреплённая некоторым количеством золота. В отличие от большинства рыцарей и простых воинов, Таше и в прошлом приходилось изображать смирение и «истинную» веру. Выполняя деликатные поручения арГеммита, проще всего было попасть в сферу интересов Тайной Стражи именно в храмах — жрецы Эмнаура замечательно умели чувствовать фальшь. Как и их оппоненты из западных пределов. А не ходить в храм — ещё более верный путь к провалу, обязательно найдутся добрые люди, готовые сообщить куда следует о том, что вон та-де особа ведет себя странно и неподобающе.

Правда, сейчас можно было не скрывать, что лицезрение алтаря тёмного бога — лишь проявление подобающего уважения.

Вообще, путешествовать в сопровождении эскорта для Таши было делом совершенно непривычным. Полагаясь обычно лишь на саму себя, она с трудом свыкалась с тем, что останавливаться на ночлег приходилось, не проделав и половины пути, который одинокая всадница могла легко преодолеть за день. Хлопоты прислуги, устанавливающей обязательный шатер, расстановка караулов, ржание многочисленных лошадей, стук топоров — и время, время, время…

Но приходилось привыкать. И слава Эмиалу, что Ангер — или, как сейчас его именовали, Кайл арШан, полностью взял на себя обязанности распорядителя работ, проявив и немалый опыт, и известную предусмотрительность. По случаю назначения арШана на роль главы телохранителей госпожи посла, ему в торжественной обстановке вручили пояс рыцаря — не может же охранять столь важную особу простой воин. И теперь Блайт демонстрировал рвение где только можно, показывая шпионам Империи (а они наверняка имелись), что намерен полностью оправдать оказанное доверие.

Правда, в этом была и другая, куда менее приятная для Таши сторона — им с Блайтом почти не удавалось побыть наедине. Не то, чтобы отношения между леди Рейвен и бывшим имперским Консулом уверенно перешагнули порог дружбы, но… но Таша явственно ощущала, что ещё немного, и она сама начнёт форсировать события. Присутствие Ангера наполняло её странными, непривычными ощущениями. Чуть было не потеряв его и обретя вновь, она всё ещё пыталась разобраться, что же чувствует к этому совершенно необычному человеку. Любовь? Возможно… Чувство влюблённости посещало её и раньше, пару раз возникало ощущение, что найден ОН, единственный и самый важный — но всё достаточно быстро оборачивалось разочарованием или просто скукой. Сейчас всё было иначе — не так ярко, но…

Альта, сопровождавшая леди Рейвен в этой поездке, поглядывала на наставницу с явным неодобрением. Тайну амулета ей никто доверять не собирался, а потому девчонка искренне считала, что её госпожа положила глаз на молодого рыцаря, пусть и смазливого, но уж точно не выдерживавшего никакого сравнения с Ангером Блайтом. По мнению Альты, данные отношения — а то, что старательно переживала в себе леди Рейвен, как это обычно бывает, было видимо невооружённым взглядом любому заинтересованному лицу — следовало расценивать как самый откровенный мезальянс. И как все дети в столь юном и восторженном возрасте, она считала, что гораздо лучше Таши знает, кто в наибольшей мере подходит в возлюбленные или мужья её драгоценной госпоже.

Ангер погиб — этот факт по-настоящему бесил Альту. Не сам по себе, а тем, что леди Рейвен как-то очень уж быстро переключила внимание на молодого воина. Поэтому она не упускала случая продемонстрировать Кайлу арШану своё презрение… чем очень забавляла и самого Блайта, и Ташу. Но, повинуясь категорическому приказу арГеммита, тайну оба хранили свято. Если бы всё время Альты было отдано этим переживаниям, она, вероятно, могла бы и догадаться о причинах столь странных изменений в поведении волшебницы, ранее относившейся к арШану почти как к мебели, причём к мебели не выбранной самостоятельно, а навязанной Вершителем чуть ли не в качестве соглядатая. В конце концов, ей нельзя было отказать в наблюдательности, а с учётом идеальной памяти и практического знакомства с магией Формы сделать верные выводы она вполне сумела бы. Но…

Вернулись ночные кошмары, повторявшиеся чуть ли не через день. Правда, в последнее время девушка не просыпалась с разрывающим душу криком, всепоглощающий ужас в видениях сменился другими, но столь же неприятными эмоциями. Одиночество… безысходность… тоска… Да и боль никуда не делась, просто стала другой, ноющей, изматывающей. После таких снов не хотелось жить — Альта, вырвавшись из кошмара, подолгу плакала, уткнувшись в подушку и замотавшись с головой одеялом, стараясь не разрыдаться в голос, чтобы не потревожить Ташу. Но та чувствовала, просыпалась и пыталась, насколько возможно, утешить девушку. Почти без результата.

Самым страшным был тот сон, что навалился на Альту после долгого перерыва, в первую же ночевку после отбытия из Торнгарта. В тот раз боль обрушилась сразу, разрывая сознание на части, затопляя его ужасом и отчаяньем. Её скручивало и сминало, рассеивало в мелкие клочья и тут же соединяло вновь — затем недолгий полет во тьме — и снова удар, чудовищный удар о холодный, немыслимо холодный камень… падение в неизвестность в окружении множества каменных обломков… и снова боль… Не имея возможности толком объяснить, она лишь чувствовала, что утратила большую часть себя — как человек, потерявший руку или ногу, ощущает пустоту там, где ещё недавно была плоть. Только её утрата была куда страшнее — столкновение, породившее яростное пламя и каменный дождь, лишило её почти всего — той основы, что составляла её собственное «я». Сбивчиво пытаясь объяснить не на шутку встревоженной наставнице увиденное, дрожа от пережитой боли и горя, Альта не находила слов, не могла в полной мере приложить свои ощущения к хрупкому и слабому человеческому образу. Дня три она ходила, как пришибленная, то шарахаясь и покрываясь потом от резких звуков, то подолгу тупо глядя в стенку кареты, не замечая ничего вокруг и отказываясь от еды. На фоне этого кошмара остальные сны казались почти что избавлением.

Таша терялась в догадках и бесилась от мысли, что Ангер, похоже, уже составил себе определённое мнение насчёт снов её подопечной, только вот что-то не особенно собирается делиться предположениями. Самой же ей всё никак не удавалось построить более или менее связную цепочку рассуждений. Она знала, что такое ночные страхи — многим людям снятся сны, и не все из них наполнены запахом цветов, красотой и умиротворением. Случалось и ей самой просыпаться в поту, лихорадочно пытаясь отыскать мокрой ладонью эфес отсутствующей шпаги. Но то, что сны Альты совершенно необычны, было ясно. Оставалось тайной, что их вызывало.

Вот и этой ночью поспать толком не удалось, несмотря на вызванное долгой дорогой утомление. Альта стонала, временами срываясь на рыдания, металась по постели, превращая толстый, набитый (из уважения к госпоже послу и её ближайшему окружению) гусиным пухом тюфяк в скомканное непонятно что. Угомонилась лишь под утро, пропитав слезами подушку и с головой замотавшись в одеяло.

Глаза слипались, всё тело ломило, и уши, судя по ощущениям, были забиты ватными пробками — а сон, оборванный страданиями соседки по комнате, убрался восвояси. Некоторое время волшебница пыталась провалиться в желанную, но недостижимую дрёму, затем сдалась и принялась одеваться.

Хольм, пусть город и довольно большой, в сферу интересов арГеммита раньше не попадал. Не было здесь ничего такого, что необходимо было разузнать, высмотреть или унюхать. Для лиц, подвергнутых опале, Хольм находился слишком близко от столицы, для приближенных к Его Величеству — наоборот, далековато. И если в вечном Броне жизнь кипела, то здесь — тихо булькала, словно отвар в огромной кастрюле на очень медленном огне.

Деть себя было абсолютно некуда, а потому любопытство леди Рейвен заставило её покинуть гостиницу и отправиться изучать город. Вчера, во время обязательно визита в Храм Эмнаура, осмотреться толком не получилось. Как таковые, достопримечательности волшебницу интересовали мало — да и откуда им здесь взяться, Хольм не так уж древен. Это в Броне или Торнгарте каждый камень мостовой может рассказать многое, каждый дом — посланник давно минувших эпох, каждая статуя окутана флером древности и тайны. Ну не каждая… но всё же прогулка по имперской столице с приличным проводником могла бы оказаться весьма познавательной и, если повезёт, захватывающе интересной. Здесь смотреть было особо нечего. Другое дело — люди. Таша искренне не понимала тех, кто огульно считал всех имперцев врагами. Проповеди жрецов, указы императоров, всякого рода слухи — как имеющие под собой реальную основу, так и тщательно продуманные и выпущенные в жизнь мастерами Триумвирата — всё это, несомненно, оказывало своё влияние, и отношение местных жителей к Инталии вообще и к Ордену в частности было не самым благожелательным. Но не стоит путать неприязнь с ненавистью — ненависть есть чувство сильное, яркое, а потому не всегда уместное. Глупо ненавидеть народы — для этих эмоций куда больше подходят конкретные люди.

Сама она ненависти к имперцам не испытывала. Если положить руку на сердце, то и раньше, когда в очередной раз Консул Тайной Стражи или его подчиненные ловили леди Рейвен и препровождали её к месту заключения, она испытывала целый букет отрицательных эмоций — досаду, раздражение, злобу… но никак не ненависть.

Сейчас ей хотелось не столько пообщаться с местными жителями, сколько понаблюдать. Желательно — оставаясь в стороне. Сделать это из окна посольской кареты было весьма затруднительно, а вот погулять по городу, посидеть в таверне (без эскорта белых рыцарей) казалось занятием весьма интересным.

— Куда вы направляетесь, леди?

В голосе Ангера сквозила некоторая обеспокоенность. Он прекрасно понимал, какую головную боль приобрел в тот момент, когда выслушал предложение арГеммита и не нашел повода отказаться. Возможность вернуться на родину неузнанным и от этого, в какой-то мере, неуязвимым, изрядно щекотала нервы и пришлась Блайту, уже долгое время жившему тихой, скрытной и спокойной жизнью, весьма по вкусу. Другое дело, что получить в подопечные саму леди Рейвен явно не обещало размеренного и беззаботного путешествия.

— Прогуляться.

— Я вызову охрану.

— Ан… э-э… Кайл, скажи мне, если ты хочешь побродить по городу, поискать что-нибудь интересное в торговых рядах, попробовать местную кухню или заняться ещё чем-нибудь столь же безобидным, ты прихватишь с собой десяток рыцарей в тяжёлой броне?

— Если бы я был послом, на которого возложена столь серьёзная миссия, взял бы полтора десятка, — отрезал Блайт. Затем, оглядев леди, смягчился. — Но в данной ситуации я готов заменить эти полтора десятка собственной персоной.

— А справишься? — не удержалась от шпильки Таша, но затем торопливо, чтобы бывший Консул не успел передумать, дёрнула его за рукав. — Пойдем! Ты же наверняка бывал здесь, вот и расскажешь, что тут и где.

Глаза Ангера сверкнули, словно желая припалить спутнице её неуместный энтузиазм и ещё более неуместную невоздержанность по части произносимых фраз.

— Бывал? В Хольме? Что вы, леди, я лишь рядовой воин Ордена… это посольство — первая возможность для меня посмотреть чужую страну.

Мысленно обозвав себя полной дурой, Таша поспешила исправить допущенную ошибку:

— Тем более. Проехав разок по главной улице, много ли увидишь? Пойдём, посмотрим город. И заглянем куда-нибудь позавтракать, кухня в этой гостинице неплоха, но довольно однообразна.

В этом девушка была права. Посольство пребывало в Хольме уже четвертый день, и за это время наименования блюд, подаваемых к столу госпожи посла, можно было пересчитать по пальцам. Создавалось впечатление, что хозяин гостиницы — выходец из Индара, только в этой сумасшедшей стране пища воспринималась не как искусство, а как вещь совершенно утилитарная, имеющая своей целью лишь поддержание жизни человека. Будь на то её воля, посланники Инталии покинули бы город ещё вчера, но и её карета, и несколько возов не лучшим образом перенесли долгий путь через Долину Смерти и теперь нуждались в ремонте. А мастера, особенно востребованные, одинаковы везде — сделал дело быстро, считай, потерял изрядную часть барышей. Кто заплатит хорошие деньги за пару-тройку вбитых гвоздей, десяток ударов молотом и торопливо поменянную ось? А вот если походить вокруг кареты с полчаса, повздыхать, поцыкать зубом, посетовать на «это ж надо так относиться к хорошей вещи, госпожа посол, кучер ваш, точно скажу, дело своё знает похуже многих» — глядишь, заказчик проникнется важностью ситуации да заплатит вдвое. А потом — «ось-то она, госпожа посол, конешна ось, поменять её дело нехитрое, да только разве ж в одной оси дело? Рессоры-то, почитай, никуда не годятся, да и в колесе трещинка. Не видите, госпожа посол? Ну так оно, понятное дело, почти что и незаметно, да только как камень неловко попадётся, так и того…».

В общем, и сегодняшний, четвертый по счёту день, не обещал стать последним. Мастер наверняка начнёт ворчать, что ему-де стыдно перед внуками будет, ежели он госпоже послу карету не починит, как подобает.

Город встретил волшебницу и её спутника неизменным шумом и гамом, утихавшим лишь к темноте. Отчаянно ругались возницы, не в силах развести повозки на узкой дороге, наперебой предлагали свои товары торговцы, не забывая похвалить себя и охаять соседа-конкурента, с воплями носились мальчишки помладше, размахивая палками и изображая из себя непобедимых воинов, легко расправляющихся с трусливыми и жалкими врагами (из их визга сделать однозначный вывод о том, кто определён врагом, сделать было трудно, но и догадаться несложно). Мальчишки постарше уже занимались делом — зазывали покупателей в лавки, торговали незамысловатой снедью или «свежей, как зимний ветер» водой. Где-то горожанка выплеснула в окно горшок с помоями, и теперь в её адрес лился поток брани — какому-то путнику не повезло. Ржание лошадей, грохот подков и тележных колес, стук топоров и молотков, голоса — всё сливалось в непрерывный гул.

К удивлению самой Таши, город ей скорее понравился. В нём не было вычурности Торнгарта, не страдал он и от показного аскетизма древнего Брона. Правда, зелень на лотках торговок показалась слегка пожухлой, выбор мяса и рыбы — довольно скромным, а уж в ювелирную лавку Таша лишь заглянула — и тут же вышла, презрительно поджав губы. С хорошими тканями, благовониями, тонкой работы посудой и иными предметами роскоши в Хольме, как и во всей остальной Империи, дела обстояли не лучшим образом. А вот в оружейной лавке выбор был неплох — особо удивила Ташу висевшая на стене за прилавком, куда не дотянутся руки любопытствующих, стеклянная шпага густо-красного цвета. Насколько волшебница помнила описания — не копия известного «Рубинового шипа», но всё равно оружие редкое и весьма достойное. Правда, хозяин, умело уловив проблеск интереса в глазах гостьи, назвал столь непристойную цену, что девушка лишь фыркнула. Лорд Рейвен мог себе позволить тратить золото на удовлетворение своей прихоти, а вот его дочь и наследница уже вынуждена была думать об экономии.

— Я проголодалась, — сообщила она спутнику. — Здесь найдётся какое-нибудь приличное заведение?

Блайт пожал плечами.

— Смотря что считать приличным, госпожа, — находясь на людях, он обращался к Таше исключительно официально, во всяком случае, когда подозревал, что кто-нибудь может случайно или намеренно услышать его слова. — Мне доводилось слышать, что в Хольме есть одно местечко со странным названием «Катышки»…

— Хм… звучит не слишком аппетитно, — поморщилась Таша.

— Пожалуй. Но хозяин в той таверне подает забавное блюдо. Мелко нарубленное мясо, рыбу, творог или резаную капусту, грибы… в общем, что под руку попадётся, заворачивает в тонкое тесто и варит. Или жарит. Сам не пробовал… — Блайт сделал короткую многозначительную паузу, давая понять, что очень даже пробовал и оценил, — но, по слухам, весьма вкусно. Опять-таки по слухам, многие и рады были бы перенять это умение, только вот всё не так получается. И мясо берут самое лучшее, и тесто делают — не придерёшься, а всё не то выходит. К тому же специй хозяин не жалеет, а в здешних местах перец да травки разные не особо в чести.

Это Таша и сама заметила. Гуранская пища традиционно была напрочь лишена остроты, да и ароматных трав принято было класть совсем чуть-чуть. Удивляться тут было нечему, в Империи пряности, доставляемые, в основном, из Кинтары, считались предметом роскоши и, следовательно, не были угодны Эмнауру. В самом же деле, если обыватель потратит свои гроши на перец, то деньги эти лишь приезжих торговцев обогатят. А жрецы Эмнаура предпочитали, чтобы жители Империи лишние деньги не просаживали на чревоугодие, а несли в храмы.

— Ты меня уже убедил! — рыкнула Таша, чувствуя, как рот наполняется слюной.

Инталия, традиционно, считалась главным потребителем произраставших в Кинтаре специй. Стол дворянина без острых приправ представить себе было сложно, да и в не самых зажиточных домах сдобренное перцем мясо не было такой уж редкостью. Девушка вдруг поняла, что ей до смерти надоела местная кухня и если прямо сейчас она не попробует чего-нибудь эдакого — кому-то точно не поздоровится.

— Правда, — продолжал Ангер, продолжая разыгрывать из себя молодого и мало чего в жизни повидавшего парня, — по слухам, народ там собирается разный. Благородные господа предпочитают еду поизысканнее, для простонародья выходит дороговато.

— Плевать! — хмыкнула она презрительно, понимая, к чему клонит спутник. Если отвести в сторону людей богатых и откровенную нищету, то что можно получить в остатке? Искатели приключений, солдаты, мелкое дворянство, торговцы, чиновники, быть может — безликие или ночные братья. Будет на что посмотреть.

Прославленные «Катышки» нашлись не так быстро, как хотелось бы, хотя Таша была совершенно уверена — Блайт нарочно вел её к вожделенным специям не самой прямой дорогой, продолжая изображать из себя человека, впервые посетившего Хольм. Несколько раз дотошно выспрашивал дорогу (по меньшей мере дважды, как следует расспросив горожанина, вёл спутницу в сторону, противоположную указанной), крутил головой, выискивая нужную вывеску. Вывеска, кстати, выглядела необычно — чаще всего хозяева таверн вывешивают над входом что-нибудь яркое и бросающееся в глаза. Рисунок жирной свиньи, петуха с цветным хвостом и броским гребнем, призывно изогнутую рыбу и так далее — вывеска должна сразу давать понять, что именно здесь путника накормят (попутно изящно облегчив его по части денег, но не рисовать же над входом опустевший кошель). Над широкими дверями «Катышков» было изображено нечто… белесое и бесформенное, правда, украшенное стилизованным изображением дымка — мол, горячее. Впрочем, вывеска — вывеской, а запахи — они сами за себя говорят куда лучше самой старательной мазни.

Внутри хвалёная таверна оказалась неожиданно просторной, двухъярусной — над привычным залом, где посетители отдавали должное кулинарным талантам хозяина, шёл неширокий балкон — то ли для жаждущих уединения, то ли просто для более обеспеченных клиентов, считающих для себя недостойным столоваться вместе со всяким простонародьем. Пусть публика здесь, на первый взгляд, выглядела позажиточней, чем в иных заведениях — всегда найдётся человек, готовый облить презрением окружающих.

Зал, несмотря на ранее время, был почти полон.

У стены слева от входа поглощала знаменитые катышки, обильно смачивая каждый кусок вином, компания из десятка мужчин самого что ни на есть бандитского вида. Если можно было бы вешать людей только лишь за то, как они выглядят, то эти лихие парни явно готовы были свести близкое знакомство с петлёй.

Справа устроилась шумная и уже практически в дым пьяная компания, судя по нарядам — приказчики и старшие слуги из небогатого торгового дома, наверняка местные, поскольку только урожденные гуранцы испытывают стойкий пиетет к коричневым, серым и буро-зелёным тонам в одежде. Словно любая яркая деталь — персональное оскорбление Эмнауру.

Чуть подальше вовсю наливались пивом четверо воинов городской стражи, порядком отекшие морды которых свидетельствовали, что их дежурство окончилось, как минимум, прошлым вечером. Тарелки перед ними давно опустели, а вот здоровенный жбан с пенным напитком, явно не первый и не последний, полностью поглощал их внимание — никто из солдат не оглянулся в сторону вошедших.

Толстый и вызывающе одетый мужчина с окладистой бородой, пронизанной серебряными нитями, вальяжно вкушал шедевры местной кухни, не забывая время от времени прикладываться к кубку — вино ему подливал явно собственный слуга, одетый попроще, но, применительно к господствующему в Империи стилю, всё равно нарочито ярко. После каждого глотка толстяк демонстративно морщился, давая понять, что местное вино с кинтарийским и рядом не стояло, и что он оказывает немалую честь и этому заведению и Империи в целом, раз уж снисходит до дегустации сего приземлённого напитка.

Слуга провел Ташу и её спутника к дальнему столику, поминутно уверяя, что это — лучшее место, лишь по нелепой случайности до сих пор никем не занятое. С точки зрения девушки, парень (судя по роже — та ещё шельма) врал, не краснея, однако Ангер столик одобрил — достаточно далеко от дверей, не привлекает излишнего внимания. А лишние взгляды им сейчас, пожалуй, не так уж и нужны — не дома. Вокруг чужая и враждебная, несмотря на относительный мир, страна.

Поверх тщательно оструганных досок грубого стола тут же развернулась скатерть — ткань явно была из дешёвых, да и новизной не отличалась — но это, безусловно, был знак того, что волшебницу и её спутника оценили по достоинству. Споро расставив миски, плошки с топленым маслом и стаканы из грубого, неоднородного стекла, слуга выслушал пожелания дорогих гостей и умчался на кухню, откуда просачивались в зал ароматы горячего мяса и тушеных овощей, смешанные с изрядной долей дыма. Вытяжная труба здесь явно нуждалась в хорошей чистке.

Заказ принесли быстро. Леди Рейвен с некоторым сомнением взглянула на глубокую миску, наполненную неопрятными комками теста, почти плавающими в золотистом масле, да ещё и присыпанными перцем так, что казались чёрными.

— Ангер, вы уверены, что этот кошмар можно есть?

Тот лишь сделал приглашающий жест. С некоторой опаской Таша отправила в рот первый чёрно-бело-золотистый комочек. Тонкое тесто тут же подалось, лопнуло, высвободив несколько капель горячего мясного сока, наполненного ароматом специй, лука, чеснока и горячего масла. Мясо, укрытое белёсым коконом, оказалось невероятно сочным.

— М-м… — только и смогла выдавить из себя девушка. Второй катышек умчался догонять первого, за ним последовал ещё один, и ещё… Лишь когда миска наполовину опустела, волшебница откинулась к стене и перевела дух. — Вкусно! Спасибо, что привёл меня сюда, оно того действительно стоило.

— Кажется… — медленно процедил Блайт, — я зря вас сюда привёл.

На пороге стояли новые посетители. Семеро — немалая компания для тех, кому хочется просто как следует перекусить. Оружием увешаны так, что должны были звенеть при ходьбе, как телега везущего свой товар кузнеца. Трое — в кольчугах, ещё у одного куртка усыпана металлическими бляшками, да и у оставшихся одежда вполне может сойти за кожаный доспех. Один из мужиков, с суровым обветренным лицом, изборождённым шрамами, явно старший в этой компании, обвёл взглядом собравшихся в зале и, отодвинув в сторону выскочившего ему навстречу слугу, неторопливо направился к большому столу неподалёку от того места, где устроились Таша и её спутник.

— Тебя что-то беспокоит? — шёпотом спросила девушка.

— Сам не знаю. Но это компания мне не нравится.

— Уйдем? — она с некоторым сожалением бросила взгляд в сторону так и не опустевшей миски.

— Если я на их счёт ошибаюсь, — пробормотал бывший Консул, — то мы просто лишимся доброй еды. А если я прав, то… уйти нам не дадут. Таша, если вы не забыли, я, Кайл арШан, не слишком большой знаток магии. А вот вам неплохо бы обновить свои заготовки, возможно, придётся драться.

Гости расселись, получили миски с катышками, поднос с пирогами и две больших глиняных бутыли с вином. На сидящих в углу внимания не обращали, но Блайт, глядя на заказ, лишь утвердился в подозрениях. Вино лёгкое, слабое — если они вольют в свои лужёные глотки хоть по бутыли, это не замедлит их реакции. Зато… зато послужит поводом начать свару.

Он осторожно попробовал, насколько легко клинок выходит из ножен. Если начнётся свалка, придётся действовать одним лишь оружием — жаль, что Кайл арШан не зарекомендовал себя сильным магом. Метиус арГеммит не имел возможности создать для Блайта легенду мастера боевой магии, поскольку его доверенный человек, носивший амулет в период пребывания в Рейвен-кэре, обладал весьма посредственным даром. И странно было бы, проявись этот дар позже — тем более, что заурядных рыцарей-светоносцев, кое-как освоивших простейшие заклинания, зато отменно владевших клинком, достаточно много, а вот мастера уровня беглого Консула — наперечет.

Тем временем, попойка за соседним столом продолжалась. С грохотом сдвигались глиняные кружки, время от времени звучали здравицы, языки (как казалось Блайту — нарочито быстро) начали заплетаться. Если бы можно было покинуть таверну незаметно, Ангер непременно воспользовался бы этим, но увы — путь к выходу перекрыла развесёлая компания, проталкиваться — гарантированно вызвать всплеск негодования.

Внезапно боец со шрамами встал, сжимая тяжёлую кружку, медленно обвел взглядом собравшихся.

— А почему бы нам здесь не выпить за здоровье Его Величества? — проревел он, давая понять, что каждый, отказавшийся разделить тост, будет иметь дело лично с ним. — За Его Величество Императора! За то, что благодаря Его Величеству, инталийские суки и их кобели могут сидеть в наших тавернах, жрать нашу еду и пить наше вино. И мы, истинные воины Империи, не должны-ы указать этим тварям на дверь! Ибо мудрость Его Величества, вне всякого сомнения, превыше любой… ик… другой мудрости.

— Эй, Корбин, тише, — испуганно шикнул на старшого невысокий мужик в кольчуге, одновременно бросив в сторону леди Рейвен столь откровенный взгляд, что только слепой не понял бы, кому адресованы слова «подвыпившего» вожака.

Кто-то из присутствующих отвел глаза, на других лицах полыхнула злоба — инталийцев в Гуране не любили. Да и не за что было — после многовековой череды войн и конфликтов. Толстяк-кинтариец внезапно засуетился, торопливо, залпом опрокинул в себя кубок с вином (не пропадать же добру) и принялся бочком двигаться в сторону дверей, стараясь, чтобы между ним и покачивающимся выпивохой (если бы Блайт не видел, сколько и чего на самом деле выпил этот человек, он бы и сам поверил в то, что тот едва стоит на ногах) находился слуга.

— Вот спрошу я вас, люди, почему мы пускаем орденских шлюх в наши дома? — вопрос прозвучал так, словно каждый из присутствующих не только регулярно пускал в дом упомянутых шлюх, но ещё и устилал им дорожку коврами. — Быть может, наша земля перестала рождать настоящих мужчин?

Его язык заплетался, но слова, явно заранее тщательно подобранные, хлестали собравшихся в таверне, словно кнутом. Взгляды становились злее, кулаки сжимались, ножи, до этого мирно лежавшие на столах или упрятанные в ножны, теперь перекочевали в потные ладони. Изрядно набравшиеся солдаты косо поглядывали по сторонам — вино требовало дать выход эмоциям, а цель указывалась совершенно недвусмысленно.

— И вот эта сука сидит здесь и думает, что теперь Инталия может хозяйничать на нашей земле! — узловатый палец упёрся в Ташу. — Смотрите, ещё и шпагу нацепила. Видать, мужики у Ордена повывелись, раз уж бабы вооружаться начали. И что, эта шваль теперь будет нам указывать, как жить? Да я лучше сдохну, чем…

Быть может, обличительную речь можно было сочинить и позажигательней, но публике в таверне хватило и того. Мимо здоровяка, всё ещё указывающего пальцем на орденскую волшебницу, пролетел, разбрызгивая капли масла, комок теста и… Чисто рефлекторно Таша вскинула руку и катышек, отброшенный «щитком», мазнул по лицу одного из подвыпивших вояк.

В то же мгновение четыре клинка с визгом покинули ножны. Никого уже не интересовал вопрос, чья рука метнула злополучный кулинарный шедевр. Взгляды всех присутствующих скрестились на Таше — девушка тут же вскочила, пинком отправляя скамью под ноги медленно приближающимся к ней солдатам. Спустя мгновение к четверке присоединилось трое слуг с ножами и обрюзгший мужичонка, стискивающий отломанную (когда успел?) ножку стола. А вот товарищи обвинителя демонстративно не сдвинулись с места, что Блайта встревожило — похоже, его подозрения оправдываются, и всё это действо — не просто эффект винных паров, а заранее спланированная и достаточно хорошо продуманная акция.

Неторопливо вынув меч из ножен, Блайт встал рядом со своей спутницей. Особых опасений за исход свалки он не испытывал — из потенциальных противников только семеро, включая притворно пьяного вожака, представляли какую-то угрозу. Городская солдатня, поднаторевшая разве что в отлове воров и в разгоне кабацких драк, в серьёзной схватке конкуренцию мастеру меча не составит. Да ещё если его прикрывает волшебница. И всякую шваль с ножами в расчёт принимать не стоит. Только вот эти семеро непременно вмешаются — как только прольется первая капля крови. А полтора десятка человек против двоих — это много. Просто телами завалят, да и страх смерти их сейчас вряд ли остановит. Если как следует разогреть толпу, а затем указать ей цель — толпа сметёт любую преграду.

И никаких шансов избежать столкновения…

Первая кровь пролилась, как и следовало ожидать, со стороны гуранцев. Солдаты, туго соображая после выпитого, попытались достать ненавистного инталийца тяжёлыми мечами, но силы были явно неравны — Блайт вертелся змеей, отводя в сторону свистящие вокруг него клинки, попутно раздавая противникам пинки или награждая их увесистыми ударами мечом плашмя. Это неуместное благородство настолько раздразнило солдат, что теперь в их глазах плескалась однозначная жажда убийства. Один из воинов попытался ткнуть мечом Ташу — та справилась бы и сама, но Блайт не счёл верным проверять это — сверкнул клинок, на пол упала отсечённая в запястье рука.

В тот же момент семеро вскочили из-за стола, извлекая оружие. И почти сразу Ангер понял, что драться придётся всерьез, драться за жизнь свою и Таши — потому что эти семеро мало чем уступали ему самому. Да ещё умели работать в команде. Даже двое, нападая на одного, часто изрядномешают друг другу, а уж толпой… но семёрка работала умело, прикрывая друг друга, отводя в сторону меч Блайта и подставляя его под удар. Бывшему Консулу приходилось проявлять всё своё мастерство, чтобы хотя бы уцелеть — на атаки почти не хватало времени. Ему удалось зацепить кончиком меча одного из семёрки — теперь тот переместился за спину товарищей, не пытаясь изображать героя и доказывать соратникам, что рана не стоит доброго слова. Разумный подход, лишний раз свидетельствующий о том, что команда «сыгранная», а не является сборищем великих мастеров, жаждущих в первую очередь личной славы.

Рассчитывая сбить противника с ритма, Ангер рванул со стола скатерть — загромыхала по полу глиняная посуда, жалобно тренькнув, вдребезги разлетелся стакан. Мгновением позже ткань полетела в лицо нападавшему — менее опытный воин был бы накрыт этим импровизированным саваном с головой, давая возможность бывшему Консулу нанести смертельный удар… Но человек, желавший увидеть цвет крови «орденских выкормышей», знал толк в кабацких драках и приёмах, далёких от благородного искусства дуэлей. Точно выверенный шаг назад, уводящий бойца из зоны поражения ангеровского клинка, взмах мечом — и тряпка бессильно падает на пол.

В отличие от Блайта, его спутнице повезло больше — особыми навыками фехтования ни солдаты, ни примкнувшие к ним слуги не владели, поэтому шпага волшебницы уже трижды находила цель, вызывая взрывы воплей и ругани. Один из солдат корчился на полу, пытаясь ладонями остановить поток крови, хлещущей из распоротого живота — кольчуга оказалась дерьмовой. Ещё двое оставались в строю, но лихорадочно искали возможность этот строй покинуть и отправиться залечивать глубокие порезы на предплечьях.

Девушка отразила удар меча незримым щитом, затем сделала длинный выпад — стеклянное лезвие на две ладони погрузилось в грудь последнего целого воина, без труда разорвав кольчужные кольца. Тот отпрянул, наткнулся спиной на топчущегося позади слугу и вместе с ним полетел на пол. Воспользовавшись возникшей сумятицей, волшебница вбила в лицо коротышки с дубинкой небольшой фаербол, заставив того пронзительно взвыть от боли, и тут же наотмашь хлестнула шпагой — приём, более подходящий для зелёного новичка. За подобный удар мастер Ларзен наверняка наградил бы её получасовой лекций о великом искусстве фехтования, которое она, леди Рейвен, позорит своими чудовищными манерами. Но мастер Ларзен учил благородному поединку, а не кабацкой драке не на жизнь а на смерть — а здесь любые средства, способствующие выживанию, были уместны и полезны. Острое лезвие, со свистом рассекая воздух, перечеркнуло горло второго слуги, ударил фонтан крови, нож выпал из внезапно ослабевших пальцев и тело, уже лишённое жизни, но ещё толком не осознавшее этого, начало медленно оседать на пол.

Предводитель наёмников — вряд ли эти семеро были обычными бандитами, слишком уж мастерски владели клинками — убедившись, что никто из присутствующих в зале не намерен влезть в ставшую очень уж кровавой драку, отдал короткий приказ, и трое его подчиненных мгновенно, не сделав ни единого лишнего движения, атаковали девушку. Почувствовав себя лишними, двое раненых солдат, почти волоча на себе третьего, с пробитой грудью, торопливо отступили. Их четвёртый товарищ ещё дёргался в луже крови, но не надо было знать лекарское дело, чтобы понять — никакое лечение уже не спасет неудачника. Мужичок с обожжённым до кости лицом спрятался под столом и пронзительно визжал, стараясь этими дикими воплями унять чудовищную боль.

Таша попыталась парировать выпад нового противника — и вдруг осознала, что дела её плохи. Вспомнился давний бой с Блайтом, когда он, словно играя с девушкой, легко разрушал самые изощрённые её комбинации, в то время как сам мог пробить защиту противницы в любой момент. Мог — но не делал этого. Сейчас ситуация была другой, по глазам троицы, повернувшей клинки в её сторону, девушка однозначно поняла — эти пришли сюда убивать. Не кого-то, подвернувшегося под руку, а именно леди Рейвен. И вряд ли лишь потому, что в здешних местах недолюбливают инталийцев. Так — без лишних эмоций, вдумчиво и размеренно — убивают только за плату.

Создавалось ощущение, что вокруг троих наёмников воздвигнута непробиваемая стальная стена. Раз за разом её шпага пыталась пройти сквозь защиту, и отлетала в сторону. Пока только непрерывно воздвигаемые «щитки» спасали девушку, но, лишённая возможности атаковать, она неизбежно проиграла бы это противостояние. Её уже оттеснили от Ангера на несколько шагов — прижавшись к стене, Таша отчаянно защищалась, пытаясь выбрать момент для магического удара. Пара торопливо брошенных фаербельтов наёмники приняли на мечи — огненные стрелки рассыпались безобидными искрами, оставив незначительные оплавленные следы на металле. Эти парни уже имели дело с магами и не боялись их.

Блайт понимал, что оказался в безвыходном положении. Он уже начал уставать, сказывалось долгое отсутствие практики. Ещё немного, и всё будет кончено… а когда с его мертвого тела снимут амулет… стоит ли беречь тайну сейчас?

Он резко отпрыгнул в сторону, пропуская вражеский клинок над плечом, и выбросил вперёд руку, выпуская заготовку. Невидимая «стрела мрака» вонзилась в грудь вожаку… Это заклинание считалось неотразимым, хотя иногда опытный боец прикрывался рукой, принимая в ладонь магический разряд. В этом случае опытный целитель ещё может помочь — если успеет. Знал вожак это, или нет — осталось неизвестным, поскольку он попытался отразить выпад Блайта клинком. А сталь не способна задержать самого убийственного заклинания Школы Крови.

К явному огорчению Блайта, гибель командира не обескуражила наёмников — напротив, их атаки стали ещё стремительнее. Зато Таша выбрала подходящий момент — голубые разряды «цепной молнии» задели сразу троих воинов, одного неудачно расположившегося зрителя, четыре стола… и лишь чудом не зацепили Ангера. Один из нападавших рухнул, двое других отскочили назад, со звоном упал на пол меч. Воспользовавшись удобным моментом, Ангер рубанул по кисти ближайшего противника, промахнулся, тут же метнул фаербол, расплескавшийся по кольчуге без видимых последствий для владельца, и прыгнул вбок, к Таше, намереваясь прикрыть её собой.

— Что здесь происходит? — ударил от дверей раздражённый голос. — Немедленно бросить оружие! Всем! Приказ Тайной Стражи!

Не выпуская из виду противников, Ангер скосил взгляд в сторону неожиданного подкрепления. В дверях стоял высокий, болезненно худой мужчина в чёрном плаще. Поблёскивала воронёная кираса, высокие сапоги были покрыты пылью, в руках мужчина сжимал тонкий меч. За его спиной в зал проскальзывали люди — много, не меньше десятка. Возможно — ещё столько же находились на улице. Этого мужчину Блайт знал, хотя встречаться лично им и не доводилось. Ансель Дуккерт, нынешний Консул, был человеком не из особо отважных. Раз уж он вмешался в драку, значит, чувствует за собой подавляющее численное превосходство. Только вот что он здесь делает… и не является ли его внезапное появление какой-то тонкой игрой, направленной против инталийского посла? Вполне возможно.

Мечи наёмников медленно опустились. Блайт на это не купился, прекрасно понимая, что эти люди получили деньги за убийство и для них довести дело до конца — вопрос чести. А Таша легкомысленно бросила шпагу в ножны — и тут же чуть было за это не поплатилась — один из наёмников, внешне вполне расслабившийся, среагировал мгновенно — в воздухе сверкнуло лезвие метательного ножа и девушка взвизгнула от боли. Лезвие глубоко вошло в плечо. К счастью, Блайт частично прикрывал свою спутницу и лишь поэтому бросок не оказался для неё смертельным.

— Кажется, я приказал бросить оружие, — прошипел Дуккерт, наливаясь кровью. Он не так давно занимал кресло Консула Тайной Стражи, а потому по-особенному болезненно относился к малейшему неповиновению. — Взять их! Именем Императора!

Он неторопливо, с нарочитой вальяжностью, подошел к скривившейся от боли Таше. Девушка выдернула нож из плеча и теперь шептала слова заклинания, затягивая рану. Воины Тайной Стражи, тем временем, деловито связывали руки обезоруженным наёмникам и выволакивали их наружу.

Дождавшись, пока рана перестанет кровоточить, Таша подняла взгляд на стоящего перед ней человека.

— Разрешите засвидетельствовать вам своё почтение, госпожа посол, — отвесил тот тщательно выверенный неглубокий поклон, в полной мере соответствующий нормам этикета. — По поручению Его Величества, я послан чтобы встретить вас и доставить в Брон.

— Доставить? — губы Таши изогнула ироничная улыбка.

Блайт нахмурился и попытался встать между девушкой и Консулом, вновь накидывая на себя маску недалёкого, но очень отважного рыцаря, готового защищать свою госпожу до последней капли крови от любой, совершенно любой угрозы.

— Простите, я не так выразился, — тут же пошел на попятную Дуккерт, понимая, что фраза прозвучала довольно двусмысленно. — Я имел в виду, что Его Величество… оказал мне честь, поручив быть вашим сопровождающим на оставшейся части пути до столицы Империи.

— Как вы нашли меня?

— В гостинице мне сообщили, госпожа посол, что вы отправились на прогулку, а в этом городе положительно нет иных достопримечательностей, достойных внимания леди, кроме «Катышков». И, разумеется, храма Эмнаура… вернее… я имел в виду, что храм вы, несомненно, посетили, как и подобает, в первый же день по прибытию в Хольм, и раз уж… — Дуккерт несколько натянуто ухмыльнулся, попутно раздумывая, кто из его подчиненных воспользуется случаем и донесет о сравнении Консулом храма с какой-то жалкой таверной. Затем, решив, что никто, кроме инталийских послов, расслышать его фразу толком не мог, успокоился. — Как видите, я сделал ставку — и выиграл.

— Вы удачливый игрок, — кивнула Таша. — В таком случае, возможно, вы продолжите игру и представитесь?

Намеренно или нет, леди Рейвен этой фразой ужалила собеседника в самое сердце. Тот искренне считал, что любой человек, находящийся на территории Империи, должен узнавать Консула в лицо и трепетать. Трепетать — в особенности.

Таша подозревала, кто стоит перед ней, но подозревать и знать — вещи разные. К тому же, существуют же в Гуране хоть какие-то правила приличия?

— Я Ансель Дуккерт, Консул Тайной Стражи, госпожа посол. К вашим услугам.

— Леди Рейвен, полномочный посол Инталии, — тут же ответствовал Блайт, старательно пыжась от гордости, не иначе как в расчёте на публику. Своё имя он не называл — не дело телохранителя обращать на себя излишнее внимание.

— Польщена знакомством, — Таша изобразила поклон, поморщившись от боли в раненом плече. — Когда вы намерены отправляться в путь, Консул?

— Я планировал сделать это завтра на рассвете, — выражение лица у Дуккерта было таким, словно он только что сжевал кислющую сливу. — Но ваша рана…

— Пожалуй, вы правы, — вздохнула Таша, не слишком старательно пытаясь придать тону хоть немного искренности. — Мне понадобится день или два, чтобы полностью прийти в себя. Да, пожалуй, два дня — это самый правильный срок. А теперь вы, уважаемый Консул, не проводите ли меня в гостиницу? Я вижу, на земле Империи далеко не всё так спокойно, как об этом говорят.

Проглотив эту шпильку, Дуккерт снова отвесил поклон.

— К вашим услугам, леди.

Он повернулся к двери и Ангер, улучив момент, ткнул Ташу в плечо, вызвав короткое раздражённое шипение. Намёк был понят правильно.

— И вот ещё что… я думаю, уважаемый Консул, что этих людей надо бы хорошенько допросить. Думаю, что стычка была спровоцирована намеренно.

— Допросить? — Дуккерт выглядел обескураженным. — Но… э-э… леди, к сожалению, это невозможно. Эти люди ослушались приказа Тайной Стражи. Видите ли, подобное не прощается никому. В настоящее время они уже… каются Эмнауру в совершённых грехах.

В первый момент Блайт не поверил собственным ушам. Затем решил, что Дуккерт намеренно лжёт, но… но на выходе из таверны их встретили шесть тел, покачивающихся на импровизированной виселице. Подобной конструкции возле «Катышек» изначально не было, но перекинуть веревку через удобно выступающую балку оказалось делом недолгим. Шустрые помощники Консула уже тянули к петле седьмого, того самого вожака, нисколько не заботясь о том, что собираются вздёрнуть труп. Очевидно, полученный приказ «покарать» подразумевал слепое исполнение. Вешать — так всех… и ладно если владелец таверны не попадёт под эту категорию.

— Прекратите это, консул, — поморщилась Таша. — Этому парню и так досталось.

— Леди, порядок в Империи будет лишь тогда, когда его поддерживают железной рукой, — настоятельно ответствовал Дуккерт, явно не собираясь прекращать «показательную казнь». — Суд Императора, проводником воли которого я имею честь являться, должен настигать преступников вне зависимости от того, здоровы они, больны или мертвы. Покушение на жизнь посла иного государства карается смертной казнью, это закон. И тот факт, что жизнь преступника уже оборвалась, ни в коей мере не препятствует казни состояться так, как положено.

«Во имя Эмиала, какая несусветная чушь, — мысленно простонал Блайт. — Или этот глупец намеренно обрубает все концы, лишая себя и нас малейшей возможности выяснить, кто это так желает смерти госпоже послу?»

Видимо, Таша тоже поняла, что неуместная ретивость Консула выглядит, по меньшей мере, странно. Если не сказать — подозрительно.

— Мне кажется, Консул, — сухо произнесла она, прожигая Дуккерта взглядом, — Его Величество будет недоволен, когда узнает подробности сегодняшнего происшествия. И ваша излишняя поспешность вряд ли сгладит это впечатление.

Консул пожал плечами и отвернулся, словно давая понять, что жалобы в адрес Тайной Стражи — дело привычное и ни к чему полезному не ведущее. В определённом смысле так оно и было — такого рода претензии поступали во дворец ежедневно, и если по каждому устраивать разбирательство, то большая часть воинов и магов Тайной Стражи будут проводить всё отведённое службе время за написанием разного рода отчётов, оправданий, разъяснений и так далее. Если Император и вмешивался — то лишь в тех случаях, когда проблема напрямую и серьёзно затрагивала интересы государства. Интересно, Дуккерт понимает, что это — как раз тот самый случай?

Таша, зримо демонстрируя негодование, направилась в сторону гостиницы, вынуждая Блайта и Дуккерта последовать за нею. И потому никто не обратил внимания на немолодого мужчину, в одиночестве смаковавшего вино за столиком на балконе. На первый взгляд его можно было бы счесть зажиточным горожанином, по неясной причине избравшим этот, ещё относительно ранний час, чтобы промочить горло в тихом и спокойном месте. Но то на первый… стоило приглядеться внимательнее и сразу становилось ясно, что руки этого человека были куда привычнее к мечу, чем к какому-либо инструменту, осанка выдавала воина, а холодный взгляд свидетельствовал о проницательности и немалом жизненном опыте.

Когда началась схватка, мужчина поначалу не проявил к ней особого интереса. Пьяные драки «стенка на стенку», в целом, не были такой уж редкостью, хотя разве что слепой не заметил бы, что вожак наёмников старательно разыгрывал заранее подготовленную партию. Однако, когда зазвенели клинки, мужчина внезапно оставил полупустую кружку с вином — очень хорошим и чрезвычайно, надо отметить, дорогим — и впился взглядом в молодого рыцаря-светоносца, отчаянно и не слишком успешно пытавшегося обороняться. Дальнейшее развитие событий вызвало у мужчины ещё больший интерес — он что-то прошептал себе под нос, но поблизости не было никого, чтобы услышать эти слова. Появление Дуккерта мужчина встретил презрительной ухмылкой — а когда Консул и его прислужники покинули таверну, торопливо засобирался и сам. Бросив на стол пару серебряных монет — удивительно щедрая плата за всего лишь одну кружку, пусть и дорогого вина — он вышел через заднюю дверь, оказавшись у коновязи. Конь, ожидавший незнакомца, также свидетельствовал о том, что тот — человек непростой. Приличная лошадь стоила немало серебра, за породистого боевого коня пришлось бы отдать несколько полновесных золотых монет, а цену этого жеребца и определить-то было сложно. Подобными скакунами могли похвастать немногие…

Слуга, обихаживающий лошадей, проводил умчавшегося всадника удивленным взглядом. Этот человек появлялся в таверне довольно часто, сидел подолгу — когда отдавая должное знаменитым «катышкам», когда ограничиваясь лишь кружкой-другой самого лучшего вина. По большому счёту, этот человек находился здесь на особом положении — все, включая хозяина, старались ему угодить, чем только можно. Кто-то — откровенно побаиваясь, кто-то — рассчитывая на пару монеток (и, как правило, получая их, поскольку завсегдатай был не жаден, мог и серебряш кинуть, а уж медь и вообще не считал).

Но ещё ни разу щедрый господин не покидал таверну в такой спешке. Видать, произошло что-то очень важное.

В небольшом кабинете, стены которого были затянуты синей тканью, было тихо. Невысокий мужчина в простом камзоле без каких-либо украшений занимал кресло во главе стола, неторопливо перелистывая лежавшие перед ним бумаги и, похоже, не особо обращая внимание на аккуратные ровные строки. Красивая молодая женщина расположилась слева от хозяина кабинета и старалась не встречаться взглядом со сморщенным стариком в чёрной, чуть потёртой мантии. Да и пожелай она этого — ничего не вышло бы, старик с преувеличенным вниманием рассматривал собственные узловатые пальцы, словно намереваясь увидеть что-то, ранее неизвестное. Никто из приглашённых не пытался нарушить тишину, понимая, что право первой фразы принадлежит не им.

Дилана, несмотря на явно растущую в синем кабинете напряжённость, особо не переживала. В конце концов, разве она не выполнила приказ? Ну, допустим, Его Величество ожидал иного, но ведь и устранение Блайта рассматривалось как приемлемый вариант развития событий. Упрекнуть себя ей было не в чем… к тому же, доклад о визите в Торнгарт она представила достаточно давно и не сомневалась, что её записи прочитаны со всем возможным вниманием. Пожелай Унгарт высказать ей претензии, он мог сделать это уже не раз. Мысленно волшебница перебрала иные грешки, которые можно было, при должной трактовке, расценить как неуважение или как прямое неповиновение Трону. Кое-что было, службу на благо Империи леди Танжери традиционно понимала по-своему, предпочитая не слепо следовать полученным приказам, а проявлять инициативу, не всегда заслуживающую одобрение но, как правило, приводящую к нужным результатам. За это её и ценил Император… хотя его терпению есть свои пределы. В частности, последняя почти осуществленная ею операция вряд ли нашла бы понимание в глазах Его Величества, если бы подробности стали тому известны — но Дилана положительно не представляла, как бы Император обо всём узнал.

А старика в чёрном балахоне сейчас больше интересовал иной вопрос, ни в малейшей степени не связанный с неуклонно собирающимися над головами присутствующих грозовыми тучами. Весть, принесенная доверенным слугой, заслуживала самого пристального внимания, хотя и, на первый взгляд, не слишком походила на правду. Но годы научили Юрая Бороха простой истине — любую угрозу, не имеющую явных доказательств, лучше принять на веру. Удастся опровергнуть — и слава Эмнауру, окажется реальной — лучше быть заранее подготовленным к неприятностям. Получив приглашение на аудиенцию, он как раз и намеревался обсудить с Его Величеством эту угрозу, пусть и призрачную. Мог бы и сам справиться, но сейчас, когда война осталась в прошлом и влияние Триумвирата, как часто и происходило в мирное время, начало ослабевать, нелишне будет продемонстрировать Унгарту, что верховный жрец — верный его слуга и ничего от своего сюзерена скрывать не намерен. Встретить в кабинете Императора его драгоценную Дилану жрец не ожидал.

На первый взгляд, леди Танжери по-прежнему оставалась верной дщерью Триумвирата… она никогда не носила чеканной маски, но услуги, оказанные ею в прошедшие годы, позволяли Бороху считать волшебницу если и не своим прямым агентом, то, по меньшей мере, доверенным (в меру, в меру, никому Борох не доверял более необходимого) лицом. Но каждый раз, передавая леди свои указания и получая доклады о сделанном, Юрай не мог отделаться от ощущения, что стремление Диланы к независимости постепенно берёт верх над пониманием того, что ссориться с Триумвиратом ещё никому и никогда не шло на пользу.

«Если эта стерва решила, что её невозможно заменить у трона, то придётся малышку разочаровать, — подумал Юрай, по-прежнему не поднимая глаз. — Но стоит признать, её влияние на Императора достаточно существенно и Дилана может стать опасной… если не принять мер.»

Борох чуть заметно усмехнулся — со стороны это выглядело, как болезненная гримаса очень старого и очень больного человека. Да, если полученные сведения истинны, положение леди Танжери может заметно ухудшиться. Воистину, если это лишь пустые предположения, то можно добавить им капельку достоверности. Разве не прямая обязанность каждого истинно верного слуги Императора сделать всё возможное, дабы своевременно выявить и устранить угрозу? А ошибки… что ж, иногда лучше перестраховаться, чем упустить реальную опасность.

— Итак, — Император отложил в сторону последний лист, — приступим. Мне донесли, что некая шайка наёмников решила опробовать остроту клинков на посольстве Инталии. Что вам об этом известно?

— К сожалению, ничего, Ваше Величество, — Дилана изобразила невинный взгляд, столь хорошо ей всегда удававшийся.

— Вот как? — изогнул бровь Император. — А что скажет уважаемый Верховный жрец?

— Мои люди доложили мне об этом… — старик поджал губы, словно пытаясь сдержать довольную улыбку, — об этом прискорбнейшем происшествии. Я бы приказал примерно наказать виновных, но люди Консула, если не ошибаюсь, уже успели провести расследование, вынести приговор и привести его в исполнение.

Его Величество побагровел, захрустела сжимаемая в кулаке бумага.

— Консул Дуккерт в очередной раз продемонстрировал вопиющую некомпетентность. А тот факт, что среди его, как вы, Юрай, выразились, людей не нашлось никого, способного подсказать недалёкому командиру, как именно следует поступить, свидетельствует о том, что Тайная Стража в целом пребывает не в лучшем состоянии. Участники нападения вздёрнуты и теперь нет никакой возможности узнать, кто стоит за этим нелепым покушением.

— Позвольте, Ваше Величество… — Дилана чуть шевельнулась, одаривая Унгарта тщательно отрепетированной улыбкой и верноподданнейшим взглядом, — правильно ли я понимаю, что Консул вообще не стал проводить расследование?

— Правильно, — рыкнул Император. — Этот осёл, провозглашая свой излюбленный лозунг о торжестве имперской справедливости, отправил к Эмнауру всех уцелевших негодяев, не удосужившись задать им ни одного вопроса. Или ты, Ди, считаешь, что это решение было верным?

— Я бы так не сказала, Ваше Величество, — Дилана потупила взгляд, — и всё же… если покушение планировал опытный человек… то он не стал бы лично встречаться с наёмниками, чтобы отдать приказ. А посредник уже наверняка мёртв и ничего не сможет подтвердить или опровергнуть. Но если предположить, что посредник жив или, что маловероятно, допустить возможность личной встречи негодяя с наёмниками, всегда остается возможность применения магии. Опытный маг легко почувствует узор заклинания, но никто не сумеет распознать истинное лицо человека, укрытого «фантомом».

В её голосе явственно сквозила мысль, что в этом кабинете присутствует некто, достаточно поднаторевший в подобного рода операциях. Борох скрипнул зубами — его опередили. Намек достаточно прозрачен и Император вполне может проглотить наживку. Несмотря на то, что Его Величество был не таким уж плохим правителем, во многом он следовал дорогой эмоций. Этим Борох пользовался не раз, умело направляя неприязнь и подозрительность сюзерена на людей, чем-то мешающих или лично Юраю, или Триумвирату в целом. Самому становиться причиной раздражения Его Величества жрецу не хотелось. Не время.

Вопреки опасениям Бороха, хозяин кабинета не бросил и взгляда в его сторону.

— Это верно, — в голосе Императора звенела сталь, — но я хочу обратить внимание здесь присутствующих на личность посла Инталии. Кажется, в недавнем прошлом имели место определённые трения между тобой, Ди, и леди Рейвен. Я надеюсь, ты не станешь отрицать, что имя инталийского посла известно каждой собаке в этом дворце?

— Ваше Величество, — тон Диланы прямо-таки истекал искренностью, — клянусь, я не имею к этому покушению ни малейшего отношения. В прошлом… да, я совершила ряд ошибок. Но вы указали мне на них и я не намерена далее поступать против вашей воли.

— Это не помешает тебе интерпретировать мою волю в нужном тебе ключе, — буркнул Император. — И во имя Эмнаура, Ди, пусть твои слова окажутся правдой. Я уже говорил тебе, что не потерплю подобного своеволия, повторю это ещё раз. Я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы причинить хоть какой-нибудь вред послу Инталии… пока она остается послом.

Глаза Диланы победно сверкнули, но тут же угасли, столкнувшись с ледяным взглядом Императора.

— А время, когда я перестану рассматривать леди Рейвен в качестве посла, наступит исключительно по моему желанию.

— Любое желание Вашего Величества — закон, — тут же потупилась волшебница. — Клянусь, я полностью оправдаю ваше доверие.

Внезапно ей пришла в голову мысль, что Блайт, да не будет ему покоя в пещерах Эмнаура, в прошлом оказался именно в такой ситуации. Слова — словами, но тщательно проведённый допрос выявит истину. О, Эмнаур, если бы здесь не было Бороха… старый хитрец наверняка сделал себе заметочку на память и, при случае, не остановится перед тем, чтобы её использовать. Конечно, со временем гнев Унгарта уляжется, и если ему всё-таки донесут, что за неудавшимся покушением стоит именно леди Танжери, последствия могут быть не особо тяжёлыми. Но весь вопрос в том, как и когда подать информацию. Пожалуй, стоит при случае продемонстрировать Бороху своё уважение и преданность, ссориться с верховным жрецом сейчас попросту опасно.

— А ты что думаешь, Юрай?

— Покушение произошло довольно не ко времени, Ваше Величество, — задумчиво протянул жрец, не поднимая глаз. — Но я не стал бы рассматривать это событие как угрозу нашим… хм… добрососедским отношениям с Инталией. В конце концов, как мне донесли, выглядело это обычной ссорой. Что бы ни думала посол на самом деле, ей не в чем обвинить Гуран.

— Она и не станет этого делать.

— В открытую, безусловно, не станет, — согласился Борох. — Посольство прибыло в Брон с определённой целью, хотя пока и не известной мне. Лелеять обиды можно тогда, когда ощущаешь за собой силу. Инталия не готова к войне, но Ультиматум Зорана — меч с двусторонней заточкой, при правильно подобранных аргументах рыцари могут воспринять эту досадную стычку как явную провокацию и поиски повода к столкновению. Круг, следуя за своим лидером, может доставить нам немало неприятностей.

— В таком случае, будет лучше, если посольство увенчается успехом… разве что, леди Рейвен привезла с собой совершенно неприемлемые требования.

— Это мудро, Ваше Величество, — кивнул жрец. — Год, два или пять ничего не решают. От потерь, понесённых в войне, Орден оправится нескоро, а вот северяне уже сейчас тяготятся взятой на себя миссией. Индар веками жил, продавая свои мечи. Сколько понадобится времени, чтобы Круг осознал всю бесперспективность слепого следования Ультиматуму? Будет лучше, если, сохраняя видимость хороших отношений с нашими заклятыми друзьями, мы сосредоточим усилия на… скажем… внесении некоторых разногласий между рыцарями Круга и Комтуром. Если всё будет сделано верно, в предстоящих битвах Индар окажется на нашей стороне.

— АрГеммит это, безусловно, понимает не хуже тебя, — нахмурился Император.

— И я не удивлюсь, если это нелепое покушение — его рук дело, — согласно кивнул Борох. — Пожертвовать собственной любимицей… кто смог бы обвинить Вершителя в подобной низости? Зато гибель посла — прекрасный повод обвинить Гуран в нарушении мирного договора и призвать Круг к исполнению их миссии. Если смотреть с этой точки зрения, Ваше Величество, то торопливость Дуккерта в вынесении и исполнении приговоров в чём-то нам на руку. Виновные казнены, леди Рейвен отделалась лёгким испугом, Император в негодовании… я думаю, не повредит найти какого-нибудь бедолагу из тех, кто слишком много потерял от внезапно утекшей из рук победы. И примерно наказать его, демонстрируя, что Империя не хочет обострения отношений.

Некоторое время Унгарт раздумывал над предложением, понимая, что жрец, пользуясь случаем, попросту избавится от одного или нескольких недоброжелателей. Но, почему бы и нет? Конфликт с Инталией, особенно сейчас, когда каждый третий житель Гурана чуть не боготворил Ульфандера Зорана и его рыцарей, поборников мира и справедливости, был совсем не ко времени. Старый жрец прав, вечно эта благодать продолжаться не может, рано или поздно рыцарям просто станет нечего есть, земля Индара скудна, а предложить своим более богатым соседям что-либо, кроме боевой стали, северяне не сумеют. Победу одержит тот, кто не упустит нужный момент.

— У тебя есть кандидаты? — поинтересовался Император.

— У любого государства найдутся враги, — уклончиво ответил Юрай. — Но и враги могут принести пользу… как в этом, к примеру, случае.

— В таком случае, подготовь предложения, я рассмотрю. И мне хотелось бы, жрец, чтобы доказательства их вины были весомыми. А ещё лучше — неопровержимыми.

«Или выглядели таковыми», — мысленно добавил он, не сомневаясь, что Борох прекрасно умеет слышать недосказанное.

— Я приложу все усилия, Император.

Унгарт сделал короткий жест, давая понять, что более никого не задерживает. Дилана шевельнулась было, но Юрай наконец-то поднял глаза и чуть ли не пришпилил её к креслу жёстким взглядом.

— Есть ещё одна проблема, которую я бы хотел озвучить, Император.

Как обычно, Борох всячески избегал обращаться к Унгарту так, как того требовал этикет. В присутствии посторонних жрец не посмел бы тешить подобным образом своё самолюбие, но сейчас здесь находилась лишь леди Танжери, которую можно было не принимать в расчёт.

— Хорошо… — Его Величество пробарабанил пальцами по крышке стола, затем желчно добавил: — Но будь краток.

— С вашего позволения, я вновь вернусь к этому неудачному покушению.

Глаза Унгарта метнули молнии, в голосе вспыхнуло явственное раздражение.

— Мне казалось, эту тему мы уже обсудили.

— Дело в том, Император, что за этой стычкой наблюдал мой человек.

«Интересно, — мрачно подумал Император, — сколько в стране „твоих“ людей, Юрай, и сколько моих? И каких больше? Проклятье, как не хватает былой силы Тайной Стражи! Триумвират определённо оттянул на себя слишком много власти, да и ночные братья всё чаще пытаются напоминать о древних соглашениях. Блайт, Блайт… объявить на тебя охоту было ошибкой. Верных людей можно пересчитать по пальцам… и даже в моей очаровательной Дилане нельзя быть полностью уверенным.»

— Он заметил что-то интересное?

— В какой-то мере. Дело в том, что… — Борох замялся, что было для него совершенно не свойственно. — Я думаю, вам донесли, что госпожу посла сопровождал телохранитель?

— Да, — коротко ответил Император, давая понять, что его время ограниченно и жрецу пора бы переходить к делу.

— Это молодой орденец, некий Кайл арШан. Происходит из семьи крестьян… это всё, что о нем известно. Мастерством не блещет, хотя лицом довольно приятен и вполне может скрасить скучные вечера леди Рейвен… и её ночи.

— Допустим. И что?

— Мой человек внимательно наблюдал за схваткой и обратил внимание на пару интересных нюансов. Поначалу этот рыцарь дрался мечом, но когда его госпоже стала угрожать реальная опасность, он применил «стрелу мрака». Применил уверенно, немногие из мастеров Ордена, традиционно не жалующие заклинания школы Крови, сумели бы проделать это столь изящно. Об арШане известно немногое, но, насколько я знаю, отточенное владение боевой магией не входит в перечень его достоинств.

— Продолжай.

— Моему человеку удалось заручиться доверием одного из слуг, сопровождающих посольство. По словам этого слуги, арШан, телохранитель леди Рейвен, фактически распоряжался всей охраной. Причём делал это настолько успешно, что заслужил уважение куда более видных рыцарей, составляющих эскорт посла.

— Фаворит, — буркнул Император.

— Да, это многое бы объяснило… кроме магических талантов. После войны у Ордена уцелело не так уж много сильных боевых магов, каждый из них более или менее известен, и имени арШана в этих списках нет. Но дело не в этом… мой человек клянется, что…

Борох снова замялся, словно бы не желая сообщать Его Величеству непроверенные или, скорее, попросту вздорные сведения. Но это было лишь игрой, Унгарт понимал, что заведя этот разговор, Борох пойдёт до конца. Пауза затягивалась.

— Так что говорит ваш человек, отец мой? — в голосе Диланы было разлито столько мёда, что в нем безнадёжно увязли бы все мухи Империи.

Она ещё не знала, к чему клонит жрец, а потому вздрогнула, когда колючий взгляд Бороха коснулся её лица.

— Мой человек готов поклясться, что в фехтовальном мастерстве молодого рыцаря присутствую очень знакомые ему элементы. Этот юноша использует некоторые приёмы, весьма характерные для одного небезызвестного Императору человека. Который когда-то был верным слугой трона. Я имею в виду Ангера Блайта.

— Но ведь Блайт убит? — слова Императора прозвучали скорее, как вопрос, и адресован он был леди Танжери.

— Я лично всадила Блайту стрелу в грудь!

Дилана покраснела от возмущения. Неужели Борох задумал обвинить её во лжи? Странно и глупо, Блайта торжественно сожгли, и Святитель Верлон приложил руку к этому достойному делу. И, проклятье, Дилана не могла ошибиться — она узнала бы Блайта хоть в темноте, хоть за сотню шагов. Чего жрец хочет добиться столь смехотворным обвинением? Вызвать гнев Императора? Или он решил, что в качестве «виновного в покушении» будет выгодно отправить на казнь её, Дилану?

— Я не ошибаюсь, стрела попала в грудь человека, внешне неотличимого от бывшего имперского Консула? — вкрадчиво поинтересовался Борох, продолжая сверлить волшебницу взглядом. — Не так ли, дочь моя?

Женщина ощутила, как холодеют пальцы и испарина выступает на ровном, красивом лбу. Ответом на так поставленный вопрос она если и не обеспечивала себе приговор, то уж, по меньшей мере, расписывалась в собственной некомпетентности. Сейчас ей вдруг стало совершенно ясно, что решение проткнуть Блайта стрелой на виду у всего народа было скорее тягой к красивому эффекту, чем продуманным действием. Уловить признаки «фантома» можно было шагов с пяти, не более. Куда вернее было снова явиться к Блайту ночью — и смерть его была бы не столь легкой, и никаких сомнений не осталось бы.

И ведь подобная мысль мелькала где-то в глубине её сознания… Сама владеющая «фантомом» лучше подавляющего большинства магов Империи, Дилана понимала, что одурачить её вполне могли. Слишком уж всё легко получилось — Блайт, выйдя из орденской резиденции, внезапно остановился, словно говоря — вот он я, твоя мишень, жду, бей.

— Да… так… — выдавила она из себя.

Вволю насладившись произведённым эффектом, Борох снова придал лицу кислое выражение.

— Справедливости ради должен отметить, что моему человеку удалось подобраться к молодому арШану достаточно близко, и он клянётся, что не сумел ощутить никаких следов магии. Ни малейших — а распознать «фантом», признаться, не так уж трудно.

Дилана проглотила и это оскорбление.

— Выходит, — протянул Император с явным оттенком разочарования в голосе, — этот рыцарь не может быть Ангером Блайтом?

— Исходя из того, что нам известно, не может, — кивнул Борох.

Двусмысленность фразы не ускользнула от Его Величества.

— Что ты имеешь в виду, жрец?

— Есть некоторые способы применять магию, не оставляя следов, — Борох снова опустил глаза, словно стесняясь излагать непроверенные, недостоверные мысли. — Я имею в виду овеществлённые заклинания школы Формы. Признаюсь, Император, мы мало знаем об этом искусстве, и мне неизвестна Форма, дающая эффект, сравнимый с «фантомом». Кроме того, «фантом» — заклинание школы Крови, созданное много позже Разлома, в то время как почти вся предметная магия относится к куда более раннему периоду. И нет ни одного упоминания, что до катастрофы существовали аналоги «фантома». Но… но до меня доходили сведения, что во время экспедиции на остров Зор люди арГеммита что-то нашли. Находки, опознанные как овеществленные формулы, были, согласно договорённостям, уничтожены… вот только все ли?

Император молчал очень долго. Он понимал, что слова жреца — в немалой степени — лишь фантазии, попытки объяснить необъяснимое. Другое дело, что Борох отличался звериным чутьем и его предположения, в том числе и самые невероятные, вполне могли оказаться истинными. Если Блайт жив, если он целиком и полностью продался Ордену, то это может иметь весьма печальные последствия для Империи. Убить молодого телохранителя? Это возможно, но… но после покушения на леди Рейвен подобное убийство будет однозначно воспринято как провокация. Проклятье…

— Я принимаю решение, — сообщил он и повернулся к волшебнице. — Дилана, отныне ты будешь проявлять исключительное уважение к госпоже послу. Подругами вам не стать, но твоя задача — войти к ней в доверие настолько, насколько это вообще возможно. И не спускай глаз с арШана, ты достаточно хорошо знакома с Блайтом и сможешь увидеть то, что скроется от глаз менее искушенного человека. Если сможешь — соблазни его. Если убедишься, что это Ангер Блайт… запомни, я запрещаю убивать его. Запрещаю! Что бы ни случилось, Блайт мне нужен живым. И она тоже — насколько я понимаю, сейчас между леди Рейвен и этим телохранителем зреет связь. Это может оказаться полезным… очень полезным. Дилана, я повторю — эти двое должны оставаться в целости и сохранности, пока я не пожелаю иного. Если понадобится — ты будешь их защищать. В том числе, и ценой своей жизни. Это приказ.

Леди Танжери молча склонила голову.

Таша спустилась в обеденный зал, когда Блайт уже начал всерьез подумывать о том, чтобы приступить к ужину, не дожидаясь госпожи посла. Расположившееся на столе блюдо с молочным поросенком уверяло, что дать этой мечте гурмана остыть — не меньшее преступление, чем нарушить протокол и правила приличия.

Длинное белое платье, традиционный наряд посла, уже благополучно исчезло. Леди Рейвен вообще к белому цвету была неравнодушна — в том смысле, что на дух его не переносила, смиряясь с официальными цветами Ордена лишь тогда, когда избежать этого не было никакой возможности. На приёме у Императора она настолько выделялась, что это послужило ещё одним поводом для раздражения. Не самым главным, но достаточным… поэтому, вернувшись в отведенные посольству покои, она первым делом сбросила стелющийся по полу наряд и переоделась в более удобный костюм из отменно выделанной кроваво-красной кожи.

На поясе поблескивала шпага с рубиновым лезвием. Заметив оружие, Блайт демонстративно вздохнул.

— Да, мой дорогой… Кайл, — глаза девушки смеялись. — Узнаёте? Его Величество оказался настолько мил, что повелел вернуть мне некоторые вещи, которые Консул Тайной Стражи уже давно считал законными трофеями. Признаться, подобного жеста я не ожидала.

— Рад, что коллекция вашего отца вновь начинает пополняться, — не удержался от шпильки Ангер. — А то, насколько мне известно, одна очень деятельная особа изрядно проредила запасы стеклянных клинков в Рейвен-кэре.

Волшебница села напротив своего телохранителя и вздохнула.

— Как аппетитно выглядит… но мне совсем не хочется есть.

— Думаю, бокал хорошего вина способен изменить ваше мнение, леди.

— Разве что очень хорошего.

Левое крыло императорского замка традиционно отводилось для гостей, которые по прихоти Его Величества или по иным причинам не имели возможности поселиться в городе. Сейчас здесь в полном составе разместилось посольство Инталии, и дворцовые повара старались продемонстрировать гостям всё своё умение. Каждому во дворце было известно, что Его Величество принял послов предельно радушно, выразив уверенность в достижении полного взаимопонимания. Видя столь явное расположение Императора к гостям, прислуга сбилась с ног, стараясь угодить инталийцам. И если кто-то и бросал в сторону рыцарей и госпожи посла неприязненные взгляды, то лишь украдкой.

Правда, покои, отведённые самой госпоже послу, великолепием не потрясали, роскошь здесь была не в чести, хотя самая лучшая местная гостиница по сравнению с этими апартаментами смотрелась, пожалуй, вовсе убого.

Слуга принес вино. Таша пригубила, довольно хмыкнула.

— Вы правы, Кайл. Дворцовый погреб может и уступает знаменитой коллекции арГеммита, но ненамного. Этот божественный напиток способен разбудить аппетит и у статуи.

— Я смотрю, вы в хорошем настроении, леди?

Улыбка на губах девушки слегка увяла.

— Да, друг мой… наверное, да. И всё-таки меня беспокоит сговорчивость Его Величества. По сути, нам здесь больше нечего делать, а от заверений в бесконечном уважении ко мне и готовности к вечной дружбе с Инталией меня, признаться, уже начинает тошнить. Что бы там ни думал Метиус, но для подобного рода миссии следовало бы найти другого кандидата… или кандидатку. Я предпочитаю ясность — если враг, то без оговорок, лести и прямой лжи. Или вы сомневаетесь в том, что Инталии и Гурану не суждено бежать в одной упряжке, сколь бы значительной ни была цель?

Блайт подал плечами.

— Это политика, моя леди. Воины вроде арХорна, да будет Эмиал милостив к его душе, в любой момент готовы встретить противника лицом к лицу, но, как говорили древние, извлекаемый из ножен меч свидетельствует лишь о плохом владении языком. Тот, кто вчера был врагом, сегодня может стать союзником, завтра — другом… ну а потом, вполне вероятно, снова превратится во врага, если того потребуют обстоятельства, выгода или иные причины. Я думаю, чтоВершитель арГеммит не зря выбрал вас для исполнения этой миссии.

— Да уж, — хмыкнула Таша, — Метиус ничего зря не делает.

— Я не знаю, почему Империя столь рьяно высказалась за участие в кампании. Если только не принимать в расчёт тот очевидный факт, что сейчас война невыгодна не только нам, но и Гурану.

— Гуран сильнее.

— Это так. Он сильнее Инталии, сильнее Индара — но лишь до тех пор, пока Орден и Круг не объединятся. А любая попытка конфронтации неизбежно вызовет подобный исход… при условии, замечу, что Зоран сочтёт Империю виновником обострения отношений. Думаю, именно в этом кроется причина сговорчивости Его Величества. Время сейчас гораздо ценнее мелочных амбиций, и время, как ни печально мне об этом говорить, играет в известной степени против вашего… нашего государства. Сколько, по-вашему, лет понадобится Ордену, чтобы довести численность магов и рыцарей до приемлемого уровня? Десять, двадцать? И это лишь в том случае, если отбор в Школу Ордена станет куда менее тщательным. Но и Гуран в эти годы не будет стоять на месте.

— Так чего ждёт Империя?

— Я бы сказал, что это очевидно. Круг Рыцарей Индара солидарен с Комтуром, но вечно ли это продлится? Сила… — Блайт оглянулся, затем покачал головой. — Душно здесь, леди, вы не находите? Удивительно, почему они не проветривают помещение?

Намек Таша поняла совершенно правильно. Спустя несколько мгновений, вокруг их столика воздух зашевелился, сплетаясь в тугие струи и издавая явственное шипение.

— Так лучше?

— Да… пожалуй.

Теперь подслушать разговор за столиком — а в том, что желающих донести до ушей Императора каждое произнесенное здесь слово найдётся более чем достаточно, Ангер не сомневался — было решительно невозможно. Правда, часть свечей в высоких канделябрах погасла и зал погрузился в полумрак, но это не мешало беседе. Зато неплохо скрывало движения губ.

— Так вот, проблема в том, что сила, брошенная на изменение судьбы Зорана, отнюдь не безгранична. Империя, я надеюсь, считает, что причины, побудившие Зорана поступить так, как он поступил, следуют из понимания Комтуром рыцарской чести, предназначения Индара, принципов благородства… в общем, не думаю, что кто-то подозревает о преломлении Клинка Судьбы. Поэтому, если Его Величество тянет время и делает расчёт на то, что рыцари взбунтуются и откажут Комтуру в доверии, то ждать он может очень долго. Сейчас и лучший в мире убийца не способен помешать Зорану идти выбранным путем, магия Клинка защитит его надёжней сотни опытных стражей. Другое дело, что Комтур немолод, а бессмертия новая судьба ему не подарит. И как только остановится сердце Зорана, магия перестанет контролировать умы рыцарей.

— И что случится?

— Скорее всего, начнётся новая война. Гуран сможет предложить северянам то, чего они лишились. Золото. И застоявшиеся в бездействии клинья снова пойдут в бой.

— Насколько я понимаю, вся наша миссия нацелена на то, чтобы не допустить этого.

— Верно. В принципе, мы сейчас пытаемся сделать то же самое, что сделали тогда, три года назад, у стен Высокого Замка. Найти мирное решение этого тысячелетнего противостояния. Не могу сказать, что целиком согласен с Вершителем, но, в целом, его план имеет неплохие шансы на успех.

— Всё-таки я не понимаю… — вздохнула девушка, — допустим, угроза, о которой рассказано в дневнике этого пирата, реальна. Экспедиция состоится, это очевидно, и необходимые сведения будут собраны. Что дальше? Я не верю, что взаимная ненависть исчезнет без следа, как только на горизонте появится какой-то враг.

Блайт лишь усмехнулся. Сам он считал, что прекрасно понимает цели Вершителя, хотя тот ограничился лишь намеками и общими фразами. Если с кем и откровенничал арГеммит, то с магистром Ватере, который был и оставался надёжным союзником Инталии, хотя и не упускал при этом возможности найти выгоду для Алого Пути. Даже с привлечением алых магов, Орден не выстоит в новой войне… следовательно, необходимо сделать так, чтобы воевать стало незачем… или некому.

Он многое мог бы поведать леди Рейвен — в части собственных догадок и предположений — но предпочел многозначительно промолчать. Леди права, ей куда привычнее шпага и боевая магия, чем недомолвки, закулисные игры и тонкие интриги. Своей горячностью она вполне может если и не испортить игру Вершителю (странно было бы предполагать, что Метиус не учел особенностей характера подопечной), то уж осложнить её — наверняка.

— Кто знает, леди. Может оказаться, что взаимная ненависть, так старательно лелеемая тысячу лет, похожа на дерево с гнилыми корнями. Ветер перемен как следует дунет — и ненависть рухнет. Навсегда или достаточно надолго. Между прочим, у нас гости… или, вернее, доверенное лицо хозяев. Я бы рекомендовал утихомирить ветер.

Повинуясь жесту волшебницы, «вихрь» угас. Слуги, издали наблюдавшие за беседой, тут же поспешили вновь зажечь свечи.

От высоких резных дверей к столику, за которым расположились Таша и Ангер, неторопливо шла красивая женщина в богатом платье из чёрного бархата, отделанного серебром. Роскошные чёрные волосы, спускавшиеся до талии, украшала изящная серебряная диадема, усыпанная мелкими рубинами. Длинные серьги, явно вышедшие из рук того же мастера, почти касались плеч. Рука волшебницы скользнула к эфесу шпаги, и лишь яростный взгляд Блайта заставил её медленно убрать ладонь от оружия. Рыцарь тут же встал и склонился в поклоне. Но остался нем — телохранителю не пристало начинать разговор прежде, чем на то будет воля его хозяйки.

— Позвольте приветствовать вас, леди Рейвен, — красавица исполнила реверанс, означавший, согласно правилам этикета, что она признает старшинство госпожи посла. Не по возрасту, по положению.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Таша нашла в себе силы изобразить на лице жалкое подобие улыбки и встать навстречу незваной гостье.

— Я…

Она отчаянно искала и не находила слов. Ничто доброе не могло быть адресовано этой змее, бросить оскорбление — недостойно посла и может поставить под угрозу исполнение возложенной на неё миссии. Таша пребывала в замешательстве, мысленно посылая мольбы о помощи Эмиалу, Блайту, арГеммиту — кому угодно, лишь бы выйти из этого ужасного положения. Помощь пришла… но не оттуда, откуда её можно было ждать.

— Вы позволите присоединиться к вам, госпожа посол?

Дождавшись вымученного кивка и невнятного бормотания, которое с явным успехом могло означать и «прошу вас, леди» и «чтоб ты сдохла», гостья изящно опустилась на краешек стула, вполне в духе идеально воспитанных и до приторности жеманных инталийских красавиц.

— Таша… мы не на приёме, поэтому простите мне столь фамильярное обращение, — Дилана на мгновение замолчала, игнорируя яростные блики в глазах леди Рейвен, затем улыбнулась одной из самых чарующих своих улыбок, — но я пришла, чтобы внести кое-какую ясность в наши отношения.

— Это… необходимо?

— Это совершенно необходимо, — кивнула Дилана. — Его Величество поручил мне представлять Империю в будущей кампании, поэтому нам неизбежно придётся достаточно часто встречаться. И я бы очень хотела, чтобы… некоторое непонимание, возникавшее между нами в прошлом, не сказалось на успехе общего дела.

Она помолчала, затем сделала знак слуге — мгновение спустя перед ней появился высокий бокал из тончайшего стекла, наполненный рубиновым, под цвет камней в её украшениях, напитком. Сделав маленький глоток — а скорее, просто омочив губы — леди Танжери продолжила речь.

— Я прекрасно знаю, в чём меня готов обвинить Совет Вершителей и лично вы, Таша. И я не скрываю, что большая часть этих обвинений истинна. Но ситуация изменилась, и на данный момент мы не враги. Долгое время я рассматривала Орден как противника, а Инталию — как поле боя. Я, как, между прочим, и вы, Таша, просто выполняла полученные приказы так и там, где это представлялось наиболее правильным. Приказы… что ж, не всегда это может служить оправданием и в моём прошлом найдётся немало такого, чем не стоит гордиться и о чём не следует рассказывать детям. Признаю. Но сейчас Империя и Орден намерены протянуть друг другу руку, и я бы хотела, чтобы вы, Таша, смогли хоть в какой-то мере забыть прежние обиды…

— Думаешь, это возможно? — почти прошипела леди Рейвен, прекрасно понимает, что она с треском проигрывает эту словесную дуэль. Надо, надо взять себя в руки… ясно как день, императорская убийца пришла сюда не просто так, её послали… и будет большой ошибкой не узнать, в чём заключался полученный леди Танжери приказ.

— Не думаю, — совершенно искренне призналась Дилана. — Не думаю, но ведь можно попробовать? Мы с вами сражались друг против друга, это так. Время войны прошло… Знаете, я могла бы попытаться принести вам свои извинения, за совершённые поступки скопом или за каждый в отдельности. Но не стану. Я выполняла свой долг, а ведь вы, магистр Ордена, прекрасно знаете, что такое долг, не так ли? Иногда человек вынужден совершать нечто такое, что принесёт пользу его государству и его правителю… даже если это иссушает душу и отягощает совесть.

— Хорошо, леди Танжери… — вежливое по форме обращение звучало сейчас как прямое оскорбление, столько яда было вложено в голос Таши, — тогда сейчас самое время облегчить вашу совесть. Если она у вас есть.

— Совесть есть у каждого, — тонко усмехнулась Дилана, — но кому-то удается с ней договориться, а кому-то нет. Моя совесть понимает смысл слова «компромисс». Но я так понимаю, что сейчас вы хотите что-то спросить?

— Да, разумеется. Какой конкретно приказ вы получили от Его Величества?

— Войти к вам в доверие, конечно, — с ответом Дилана не задержалась и на мгновение, словно заранее к нему готовилась. — Приложить все усилия, чтобы в ходе предстоящей миссии с вашей, леди, головы не упал ни единый волос. Его Величество считает, что для упрочения добрых отношений между нашими государствами эта кампания чрезвычайно важна, следовательно, она обязана завершиться успешно. Кроме того, мне приказано оказывать вам знаки внимания, отвечать на любые вопросы… не касающиеся безопасности Империи. Я обязана помогать вам, защищать вас, удовлетворять ваши желания и стать вашим другом… хотя вероятность последнего вызвала у Его Величества изрядные сомнения. При этом, как вы понимаете, леди, я не должна забывать о своём долге перед Империей… Мне отказали в праве вредить вам или кому-либо из вашего окружения. Мне запретили делать то, что я умею лучше многих… или, если говорить без ложной скромности, лучше всех — вести тайную войну против Ордена. Я не могу сказать, что считаю полученные приказы наилучшими… как не могла того сказать, получая приказы в прошлом. Но я умею подчиняться.

Таша молчала, ошарашенная этим признанием и, в то же время, слегка восхищенная тем нахальством, с которым оно было произнесено. Только что Дилана выбила у своей давней противницы шпагу — что толку обвинять эту имперскую суку в двуличности, если она сама только что заявила, что получила приказ быть таковой. Что толку ждать удара в спину, если леди Танжери только что посетовала на запрет этот удар наносить.

— Я бы хотела добавить ещё кое-что, — Дилана откровенно наслаждалась произведённым впечатлением. — Понимаю, что доверять мне в ближайшем будущем вы не станете. Но видите ли, Таша, между нами есть много общего, однако имеется и определённая разница. Вы выполняли распоряжения арГеммита потому, что вам это нравилось.

— Не…

— О, я многое о вас знаю, леди. Вы родились в богатой семье, вы сделали карьеру в Ордене — не выдающуюся, но довольно заметную. Всё, что вы делали, вы делали из врожденного авантюризма, ради удовлетворения тяги к приключениям. Я — иное дело. Я следовала приказам Его Величества потому, что иного выхода у меня просто не было. Никогда. Вспомните вашего старого знакомого, Ангера Блайта, бывшего Консула Тайной Стражи…

Произнося эти слова, Дилана не смотрела в сторону телохранителя госпожи посла, задумчиво разглядывая бокал с вином в своей руке. Но самым краешком взгляда… нет, молодой парень не вздрогнул, стоит как стоял — статуя и то более подвижна.

— Он, как вы помните, служил Империи верой и правдой. Многие годы. Но он допустил ошибку, он счёл, что приказы Императора имеют меньшее значение, чем его собственные желания. И годы верности были забыты. Поэтому, повторюсь, я обязана выполнять приказы Его Величества, согласна я с ними или нет. Когда вы, леди Рейвен, поймёте это — тогда сможете научиться доверять мне. Не навсегда — лишь до тех пор, пока я не получу иных приказов. Но… но одно я могу пообещать — заметьте, лишь потому, что Император разрешил мне дать вам это обещание. Я клянусь, что если получу приказ стать вам врагом, то вы об этом узнаете до того, как я приступлю к исполнению полученных распоряжений.

Таше очень хотелось сейчас спросить эту красивую, богатую и до ужаса опасную женщину, действительно ли она «убила» Блайта. Метиус и его верный квестор в этом не сомневались, но вся их уверенность строилась, большей частью, на разного рода предположениях. Дилана была в Торнгарте, это факт неоспоримый. Но она ли сделала тот выстрел? Или же просто отдала приказ? Или её миссия была иной?

Но она промолчала. Не время и не место для подобных вопросов… а если и спросить — ответ может оказаться и правдой, и совершеннейшей ложью. По признанию Диланы, интересы Империи по-прежнему для неё на первом месте, следовательно, именно этими интересами и будет продиктован ответ.

— Это надо как следует обдумать… — пробормотала Таша, слишком поздно спохватившись, что подобная фраза является просьбой к собеседнику удалиться.

Именно так Дилана реплику и восприняла. Она изящно поднялась, отвесила госпоже послу лёгкий поклон и снова улыбнулась.

— Вы правы, Таша. Обдумайте. И постарайтесь понять.

Глава одиннадцатая Таша Рейвен. Гуран

Тёплый ветер дул с моря, заставляя колыхаться высокую сочную траву. У подножия холма белое кружево пенных гребней растекалось по узкой полоске гальки, волны снова и снова набрасывались на берег, пытаясь утащить в своё царство как можно больше добычи — и отступали, в очередной раз не в силах исполнить задуманного. Несколько крупных белых чаек важно бродили по камням, выискивая, чем бы поживиться. На волны птицы посматривали с явным недовольством — поиск добычи непосредственно в среде обитания был предпочтительнее в более тихую погоду.

Две лошади, пользуясь моментом, принялись пробовать на вкус местную зелень. Хозяева к скакунам относились с должным вниманием, оплачивая в каждой придорожной таверне и сухое стойло, и торбу с ячменем или охапку отменного сена. Но свежая, нетронутая дорожной пылью трава — это тоже хорошо. Особенно, если хозяева никуда не торопятся.

А хозяева и в самом деле никуда не торопились. Стройная девушка в слегка пропыленном дорожном костюме из тонкой чёрной кожи уже полчаса сидела на нагретом солнцем камне и смотрела вдаль, словно пытаясь разглядеть там нечто очень важное. Её спутник был занят вещами более прозаическими — на чистой тряпице уже были разложены ломти хлеба, куски острой копченой колбасы, сыр и горка спелых фруктов. В настоящий момент мужчина пытался открыть глиняную бутыль с вином — кто бы ни закупоривал посудину, сделал он это на совесть. Проиграв борьбу с неведомым виноделом, мужчина плюнул, достал кинжал и одним резким движением срубил горлышко бутыли вместе с пробкой.

— Не лучшее решение, — хмыкнула Таша, не оборачиваясь. — Теперь придётся выпить всё, не пропадать же добру.

— Жильё недалеко, — пожал плечами Блайт. — И уверяю вас, Таша, от столь незначительного количества вина я не выпаду из седла.

— Красиво здесь… тихо…

Он кивнул — волшебница явно не нуждалась в ответах.

Казалось, что время вокруг остановилось. Ещё недавно жизнь их была наполнена событиями — орденское посольство, звон клинков, аудиенция у Императора, подписание важных и не очень документов, тягостные встречи с леди Танжери. Осторожные беседы, намеренно сделанные намёки и «случайно» обронённые реплики, тщательно взвешенная правда и старательно завуалированная ложь — в общем, всё то, что принято называть дипломатией. В этой тонкой науке Таша была сущим ребёнком, часто одной-двумя фразами разрушая то, что до этого приходилось строить два-три дня подряд. Выслушивая нотации Блайта, девушка злилась, расстраивалась, срывалась на крик — но, как правило, на следующий день как-то оказывалось, что пару-тройку из полученных рекомендаций она запомнила.

В целом, исходом посольства Блайт был доволен. Если бы не природная подозрительность, свойство, совершенно необходимое как Консулу Тайной Стражи, так и любому человеку, твёрдо намеренному выжить в этом мире, Блайт вообще бы решил, что леди Рейвен (не без его помощи) добилась полного и неоспоримого успеха. Сама она именно так и считала. Разочаровывать свою прекрасную спутницу Ангер не стал, да и придраться, собственно, ему было не к чему. Так… ощущения одни, но они — не доказательство.

Что бы ни задумал Император и его временно верный слуга Юрай Борох, планы эти пока что не шли вразрез с пожеланиями арГеммита. Пройдут три месяца — ничтожный срок для столь серьёзного начинания — и в защищённой крепостными башнями бухте Блута начнёт формироваться эскадра. Если миссия леди Верры оказалась столь же успешной, то Индарский флот уже ползёт вдоль восточного побережья Империи, распугивая пиратов и вселяя в сердца торговцев, выбравших водные пути, уверенность в завтрашнем дне. Ведь только сумасшедшие, вроде адмирала Родана, рискнут затевать морской разбой под носом у индарцев, чья ненависть к корсарам уступает лишь орденской. Но адмирал Родан, да разойдутся доски в трюмах его кораблей, сейчас озабочен другими проблемами, а остальные не настолько сильны, чтобы далеко уходить от Южного Креста.

Ангер вздохнул, понимая, что экспедиция будет непростой. Идея арГеммита объединить все силы Эммера перед лицом пока что весьма гипотетической угрозы не допускала исключений. Заставить торговцев Кинтары присоединиться к кампании непросто, но это, несомненно, будет сделано. Там, где рыцари увидят честь, кинтарийцы найдут выгоду — ну, или им помогут её найти. В конце концов, Инталии найдётся что предложить заносчивым, но при этом достаточно миролюбивым южанам. Есть слово, которое для каждого торговца звучит как похоронный колокол. Пошлина. Инталии даже необязательно пообещать снизить поборы с кораблей, поднимающихся по реке Ясе к столице — достаточно заявить о том, что пошлины не будут повышаться.

А повышение это — вещь вполне закономерная. Пусть после окончания войны и прошло три года, за это время экономика страны ещё не пришла в стабильное состояние, и доходы от торговых операций южан могли бы неплохо пополнить сокровищницу Обители. Разговоры о том, что сборы с торговых караванов надо бы увеличить — немного, для начала — ходили давно. Дьют Верлон не относился к категории мудрых и дальновидных правителей, что не раз повергало арГеммита в настоящее бешенство. Пока что ему удавалось нейтрализовать наиболее разрушительные инициативы Святителя, но Блайт, как человек, по долгу службы (пусть и давно завершившейся) неплохо осведомленный о ситуации в Инталии, понимал — вечно так продолжаться не может. Аллендер Орфин был достаточно мудр, чтобы не пытаться поставить свою власть выше орденской… довольствуясь тем, что Несущие Свет номинально являлись вассалами Инталии. Верлону этого было мало — с момента вступления на Ложе он неоднократно давал понять, что не допустит двоевластия.

С точки зрения существующей реальности, подобного рода устремления были совершенной глупостью. Верлон рассчитывал на то, что Орден будет придерживаться древних обязательств… но нельзя раз за разом наступать псу на хвост и быть уверенным, что собачья пасть так и останется закрытой. Власть Эмиала сильна, народ относится к жрецам и к самому Святителю с должным уважением, но… но каждый человек, при этом, понимает — сила за Орденом.

Мятежа или, что ещё хуже, гражданской войны арГеммит не допустит. Любой ценой. Ведь и Святитель не одарен бессмертием, и он может упасть с лестницы, отравиться испорченным плодом, заболеть чем-то совершенно неизлечимым. Если Верлон сумеет это понять и принять, ему будет уготована долгая и относительно безопасная жизнь на Ложе. Если не сумеет — что ж, эта жизнь будет уготована кому-то другому.

Стычки между Святителем и Орденом, вроде бы из-за мелочей, а на самом деле из-за власти, происходили часто. Иногда арГеммит уступал, в иных вопросах — был непреклонен. Особенно в том, что касалось традиций, освящённых временем законов и прочих вещей устоявшихся, всеми признанных и всем привычных. И уж Метиус сумеет донести до южан мысль о том, что их готовность к сотрудничеству побудит Орден строго придерживаться прежних договорённостей. В первую очередь — в части пошлин. Очень строго. В противном же случае… в общем, в согласии, пусть и вымученном, кинтарийцев присоединиться к экспедиции лично у Блайта сомнений не возникало.

А вот Южный Крест…

Вообще говоря, идея пригласить пиратов к участию в походе в южные моря ни малейшего энтузиазма у Блайта не вызывала. В отличие от Ордена, отношение которого с обитателями Южного Креста строились исключительно на вынашиваемой сотни лет ненависти, Империя периодически начинала заигрывание с не слишком многочисленными, зато до зубов вооружёнными и не знающими страха корсарами. В определённой степени это было выгодным — разумные подачки пиратским командирам делали морские походы для кораблей Гурана не то чтобы безопасными, но, скажем так, сводили риск к некоему допустимому минимуму. С появлением… нет, тут больше подходят слова «с воцарением» на островах адмирала Родана, ситуация несколько изменилась. За позволение имперским кораблям безопасно входить и, что важнее, безопасно покидать контролируемые пиратами воды адмирал требовал многого. С точки зрения Блайта — слишком многого. С точки зрения Его Величества — тоже. Если бы не война, возможно, пиратской вольнице пришёл бы конец. Хотя, с другой стороны, корсары в известной мере оберегали южные берега Гурана от орденских десантов. Ненависть к белым рыцарям, традиционно присущая охотникам до легкой наживы, у Родана приобрела характер мании. А учитывая мощь его флота, светоносцы если и могли рассчитывать на победу в серьёзном морском сражении, то лишь с учётом немалых потерь.

Война, как это водится, всё изменила. Довольно многочисленный отряд корсаров купился на щедрое предложение Императора и отправился «пощипать пёрышки» белоплащникам. Чем этот поход закончился — известно. Потеряв людей и, что важнее, корабли, пираты на некоторое время утихомирились, и лишь относительно недавно, не более года тому назад, принялись за старое. Без особого успеха — Ультиматум, наложивший запрет на боевые действия против извечного врага, фактически развязал Несущим Свет руки в вопросах «умиротворения» прибрежных вод. Так что отношения, и ранее достаточно враждебные, сейчас были на грани открытого столкновения.

На фоне этого, рассчитывать на готовность пиратов к сотрудничеству мог только сумасшедший.

АрГеммит сумасшедшим вроде бы не был.

— О чём ты думаешь? — Таша всё так же сидела на камне и блаженно жмурилась, подставляя лицо теплому солнцу. Ну точно кошка, объевшаяся сметаны и готовая, млея, расслабляться так хоть весь день.

— Стол накрыт, леди, — Ангер аккуратно разлил вино из изуродованной бутыли в небольшие серебряные кубки, неведомо каким чудом оказавшиеся в его вьюках.

— И всё-таки?

— О том, что нас ждёт, — пожал он плечами, словно ни о чём другом и думать-то не стоило.

— Нас двоих? Или нас всех?

— Ну… — протянул он, не зная, какой ответ выбрать, — нас двоих ждёт обед, затем прогулка до ближайшего поселения. Далее придётся ночевать в грязном доме… и ладно если это будет дом, а не землянка. Долгие разговоры с людьми, которые не слишком-то любят чужестранцев и вряд ли согласятся просто так что-то им рассказывать. А увидев серебро, тут же решат, что таких глупцов как мы ещё поискать, после чего наговорят нам массу всяких глупостей, от откровенных выдумок до никому не интересных сплетен.

— Как-то всё это у тебя тоскливо звучит, — вздохнула Таша, поворачиваясь к импровизированному столу и без особого энтузиазма разглядывая нехитрую снедь. Затем, выбрав кусок сыра и приняв от Блайта кубок, приступила к трапезе.

Свежий воздух, теплое солнце, мерно колышущаяся густая трава… Кусочек сыра разбудил аппетит девушки настолько, что её спутник искренне пожалел о явной недостаточности запасов. Почти насильно впихнув в себя последний ломтик колбасы и облизав (о боги, видели бы её благовоспитанные леди из приличных семей) пальцы, Таша растянулась на траве и уставилась в чистое синее небо.

— Хорошо тут… словно нет войны…

— Её и нет.

Блайт испытывал почти непреодолимое желание растянуться рядом с девушкой и предаться этому замечательному ничегонеделанию. Но сдержался… хотя, будь он один, наверняка завалился бы в траву и просто подремал до заката, наслаждаясь тишиной и покоем. Нечасто выпадали такие минуты, а если и выпадали — он всегда старался найти себе дело, что-нибудь важное или просто интересное. Но, глядя на свою спутницу, Ангер вдруг понял, что у него уже много лет не было настоящего отдыха. Не ради восстановления сил, а просто так.

— Ты прекрасно знаешь, что война никуда не делась, — глаза девушки оставались закрытыми. — Где-то собираются отряды, приводятся в порядок корабли. Дилана плетёт свои сети…

Имя прозвучало резким диссонансом на фоне окружающей благодати, и Ангер недовольно поморщился.

Леди Танжери вела себя безупречно. Она ни разу не позволила себе ни одного выпада в адрес Таши или Ордена, она не старалась стать «подругой» — зато в решении проблемных вопросов, неизбежно возникавших у главы инталийского посольства, ей не было равных. Любые двери открывались, пожелания исполнялись, договорённости достигались столь легко, что это начинало вызывать недобрые предчувствия. Единственная проблема возникла лишь когда Таша объявила, что посольство, выполнив миссию, должно вернуться в Инталию. Это было, в немалой степени, её собственным решением, Метиус допускал, что леди Рейвен и её эскорту придётся продлить своё пребывание в столице Империи вплоть до того момента, когда объединённая эскадра покинет побережье и отправится вглубь неизведанных южных морей. Он не стал возражать, когда Таша категорично потребовала права участия в этой кампании — видимо, понимал, что отказ приведет к скандалу и не изменит итога ни на волосок. Позже, оставшись с Блайтом наедине, он попытался убедить бывшего Консула отказаться от похода и, если такое под силу смертному, отговорить от этого и леди Рейвен. Блайт лишь пожал плечами.

В итоге Таша получила… не приказ, скорее, рекомендацию — в случае (а Метиус не сомневался в этом) успеха посольства, Таше желательно вернуться. Вершитель предлагал, чтобы девушка и её рыцари отправлялись прямиком в Сур, где будет под руководством Фата арДилгора формироваться инталийская эскадра. Боевых действий не ожидалось, а по части организации снабжения, расквартирования и погрузки воинов на корабли комендант цитадели Сур справится как никто другой — в конце концов, уже лет двадцать как он только этим и занимается.

Итак, госпожа посол объявила о своём отбытии из Брона. Леди Танжери безапелляционно заявила, что намерена сопровождать госпожу посла — ибо именно таково желание Его Величества. Таше пришлось выдержать самый настоящий поединок и, видит Эмиал, ей было бы куда легче, если б поединок шёл на шпагах. Блайт, как и положено уважающему себя телохранителю, в спор не вмешивался.

Вообще говоря, в присутствии леди Танжери он старался как можно более походить на образцового служаку, орденского рыцаря, не достигшего особых высот в магии, зато облаченного немалым в «юные годы» доверием — сопровождать и оберегать столь важную особу. То есть, держаться нарочито гордо, когда это касалось окружающих, и столь же нарочито предупредительно, если речь шла о его «госпоже». Дилана проявляла к молодому рыцарю очевидный интерес — вполне естественный, если помнить о её привычках. Леди Танжери была убеждена, что большинство мужчин должны прыгать от радости, как юные весёлые щенки, стоит ей только поманить их — и следовало признать, достаточно часто убеждалась в правоте этого суждения. Сам себе Блайт признавался, что Дилана производила на мужчин убийственное впечатление, и немного нашлось таких, кто устоял перед её чарами.

Он — устоял. И не только потому, что прекрасно знал леди Танжери, знал то, что скрывается за тонкими чертами лица, точёной фигурой и роскошными волосами. И не потому, что сам никак не мог разобраться в своих странных отношениях с Ташей, вроде бы уже переросших понятие «дружба», но ещё не ставших чем-то иным — прежде всего, Блайт был профессионалом, и если для успеха миссии ему потребуется войти в будуар Диланы, он это сделает. Без радости, но сделает. Только сейчас это было совершенно невозможно — скрытый под одеждой драгоценный медальон, придающий ему внешность заурядного молодого парня, не должны были увидеть чужие глаза. Поэтому полностью раздеваться Блайт позволял себе лишь тогда, когда был абсолютно уверен в отсутствии излишне внимательных чужих глаз. То есть — редко.

Отвергнув не слишком явные, но совершенно очевидные для понимающего человека притязания Диланы, Блайт, по теории, должен был автоматически попасть в категорию врагов имперской шпионки. Насколько он знал привычки леди Танжери, пребывание в этой категории обычно долго не длится. Однако, к его глубочайшему, хоть и не выставленному напоказ удивлению, красавица словно бы ничуть не огорчилась неудаче… не самый лучший признак. Точнее — просто отвратительный. Вся его подозрительность, и без того пребывающая в полной готовности, прямо-таки вопила о предстоящих неприятностях.

Но дни шли, леди Танжери была по-прежнему мила, предупредительна и навязчива, как зубная боль. То есть, даже когда её не было рядом, добрая половина всех мыслей бывшего Консула сосредотачивалась на попытке понять, чего на самом деле добивается протеже Его Величества. Пребывание в постоянном напряжении выматывало, поэтому решение Таши вернуться в Инталию он встретил с полным одобрением и пониманием.

Чего нельзя было сказать о леди Танжери. Разговор — если эту свару, ведущуюся в безукоризненно (большей частью) вежливых выражениях, можно было назвать разговором — длился часа два, и всё это время Блайт, изображая полнейшее равнодушие, старательно ловил и взвешивал каждое слово. С его точки зрения, дуэль леди Рейвен проиграла с треском. Можно сказать — с нулевым счётом. Самые изощрённые её аргументы разбивались вдребезги легко и непринужденно — сказывался очень всё-таки разный уровень подготовки и жизненного опыта.

— Я должна выполнить распоряжение Вершителя арГеммита…

— О, леди Рейвен, насколько я понимаю, в первую очередь это распоряжение касалось достижения необходимых договорённостей.

— Они достигнуты, разве нет?

— Вы же понимаете, что подписание документов есть лишь процесс нанесения капли чернил на лист дорогой бумаги. Настоящая работа посла начинается как раз сейчас, когда необходимо обсудить сотни деталей.

— Флот Инталии, как вы знаете, собирается у цитадели Сур. Я должна быть там.

— Во имя Эмиала, Таша!

— Ушам своим не верю…

— Ну во имя Эмнаура, если вам так больше нравится, леди. Я никогда не поверю, что загрузить корабли провиантом и командой не смогут без вашего участия. Лорд арДилгор, насколько мне известно, человек в высшей степени компетентный в подобных вопросах.

— Давайте начистоту, леди Танжери. Мне очень хочется отдохнуть от вашего общества.

— Мне жаль это слышать, леди Рейвен. Но наши с вами личные, я подчеркиваю, личные желания не должны идти вразрез с волей наших правителей. Его Величество очень высоко ценит ваше участие в подготовке экспедиции и ваше мнение по тем вопросам, которые до сих пор не решены. Мне кажется, что отбытие посольства сейчас не пойдет на пользу нашему общему делу.

И так далее, и так далее, до бесконечности. Таша и сама понимала слабость собственных аргументов, делая упор, в основном, на пожелания Метиуса арГеммита. Но и эту кость она не могла бросить достаточно удачно, поскольку — как ни досадно, но Дилана была абсолютно права — основной задачей посла было убедить Империю принять участие в кампании. Испортить отношения с Императором именно сейчас, когда всё уже практически решено? Если эта угроза станет реальной, Блайт сам заставит леди Рейвен расседлать коня и остаться в Броне.

Одарив друг друга на прощание «милыми» улыбками, женщины расстались — чтобы встретиться снова на следующий день и продолжить этот увлекательный, но бесперспективный спор. Весь вечер прошел в тщательном выстраивании стратегии предстоящей беседы, Блайту стало казаться, что он сумел подобрать парочку весьма серьёзных доводов, отмести которые Дилана не сумеет. Правда, эти доводы не имели ничего общего с истиной, но когда это кого останавливало? В общем, когда раздался лёгкий (изящный, если так можно выразиться) стук в дверь, Таша пребывала в полной боевой готовности.

— Приветствую вас, леди Рейвен. Не правда ли, сегодня чудесный день?

Таша бросила короткий взгляд в окно, на затянутое серыми облаками небо. Пожалуй, день неплохой — дождя нет, ветер слабый. Но могло бы быть и лучше… хотя, по мнению некоторых, несокрушимый Брон был выстроен чуть ли не в самом худшем месте восточной части континента, жгуче-голубое небо и яркое солнце радовали местных жителей не так уж часто.

— И я… рада видеть вас, леди Танжери, — несмотря на многодневную практику, эти слова в очередной раз девушке пришлось из себя буквально выдавливать.

— Вам не хватает искренности, Таша, — сокрушенно вздохнула гостья, изящно приседая на краешек кресла. — Настоящий мастер своего дела способен проявить любезность даже в беседе с болотной жабой. Причём так, что жаба в это поверит. Не обижайтесь.

— И не думала, — буркнула Таша, задетая за живое.

— Возвращаясь к теме нашей вчерашней беседы… — по лицу Диланы пробежала тень недовольства. — Сегодня утром я была удостоена аудиенции Его Величества. К сожалению, мою точку зрения Император не поддержал. Более того, мне поручено немедленно отбыть в Блут, поскольку некоторые… — она сделала паузу, подбирая слова, уместные в приличном обществе, — скажем, некоторые излишне старательные подданные способны своим энтузиазмом испортить любое порученное дело.

— Кажется, вы попрекали меня тем, что попытка принять участие в формировании эскадры — не моё дело, — не удержалась от шпильки Таша.

— И не моё, — парировала Дилана. — Я мало смыслю в кораблях, зато я очень хорошо знаю методы объяснения желаний Императора тем, кто не способен понять их самостоятельно.

Улыбка её при этом явственно свидетельствовала — имперские офицеры в Блуте не будут рады визиту леди Танжери и, видимо, не все этот визит переживут. Таша почувствовала, как по коже пробежала волна холода — несомненно, эта женщина с равным старанием расправится с любым человеком, вставшим на её пути, будь он ненавистным инталийцем или же верным слугой Императора, не оправдавшим высокого доверия. В этот момент леди Танжери очень напомнила ей Парлетта Дега. Огонь и лед, красота и уродство — эти различия меркли перед одной, общей сущностью. Оба они готовы были идти к цели по трупам. И тогда, когда иного выхода не оставалось, и тогда, когда альтернатива имелась — но более сложная и требующая больше времени.

— Я отбываю завтра на рассвете.

— Доброго пути, леди, — судя по выражению лица Таши, она не возражала бы, если бы эта милая леди окончила жизненный путь в ближайшем болоте. Ангер мысленно выругался. Дилана, прекрасно уловившая невысказанное пожелание, лишь усмехнулась.

— И всё же было бы неплохо, если бы вы смогли поехать в Блут вместе со мной, — тон был извиняющимся, с лёгкой ноткой сожаления, свидетельствующей, что в положительный ответ Дилана не верит, и очень по этому поводу переживает.

Дождавшись отрицательного жеста собеседницы, она попросила:

— Простите, Кайл, вы не оставите нас ненадолго? Есть темы, о которых женщинам лучше говорить наедине.

Получив безмолвное разрешение Таши, Ангер отвесил изысканно-неуклюжий (откуда взяться изысканности у воина, большую часть своей короткой жизни, в соответствии с официальной легендой, проведшего в гарнизоне Серебряного Ручья, той ещё дыры, и белые доспехи получившего совсем недавно) поклон и покинул комнату. Дождавшись, пока за воином закроется дверь, Дилана повернулась к леди Рейвен и заговорщически улыбнулась:

— Может, кто-нибудь из вашей свиты составит мне компанию? Поверьте, присутствие рыцаря Ордена окажется для многих серьёзным аргументом в пользу того, что отношения Империи и вашей страны изменились. Может, этот молодой воин?

— Почему он?

На лице Диланы застыло мечтательное выражение…

— Ох, Таша, ну вы же не слепая… он буквально раздевает меня глазами с того момента, как впервые увидел. И, не скрою, меня этот юноша впечатлил. Понимаю, сейчас он несёт службу и изображает из себя эдакую статую, но в более спокойной обстановке… Нет, если вы сами…

— Сожалею, леди Танжери, но Кайл останется со мной. Нет, не думайте, что я… в общем, останется. Но я должна признать, что вы правы, — Таше не хотелось говорить этого, но чувство долга пересилило личную неприязнь, — присутствие Ордена не повредит. Двое рыцарей из моей свиты будут вас сопровождать. Хочу лишь попросить обеспечить им необходимую безопасность, не все в этой стране готовы понять и принять новые веяния.

— Вам знакомо выражение «собака на сене»? — со вздохом поинтересовалась Дилана, затем мягко улыбнулась. — Что ж, пусть будет так. Надеюсь, воины, которых вы отберёте в мой эскорт, будут достаточно представительными? Большая часть мужчин, обитающих в Гуране, утомительно скучны.

Посольство отбыло в Инталию спустя два дня. Понятно, что за ними следили — то ли по приказу леди Танжери, то ли по воле Императора. Блайта не покидало ощущение сверлящего спину взгляда — именно тогда разрозненные мысли оформились во вполне конкретный план. Первым порывом было не посвящать в него Ташу, но потом… потом Ангер решил, что это будет непорядочно по отношению к девушке. А затем признался себе, что просто не желает с ней расставаться.

От детальных разъяснений он воздержался. Сказал лишь, что необходимо выяснить, откуда появилась та женщина с чёрными руками, предположительно несущая в себе силу обнаруженного «Акулой» острова. И, опять-таки предположительно, являвшаяся матерью Альты. Напрямую в пользу этого ничего не говорило — ну бросилась она спасать девочку, так о чём свидетельствует сей благородный поступок? О родственных связях? Возможно, но с тем же успехом он может говорить и о чём угодно другом. Девочка — воспитанница. Девочка — товар. Девочка — спутница, в конце концов. Таша, вон, в своё время бросилась вытаскивать из передряги едва-едва знакомую ей ученицу, мало того, что банально рискуя жизнью, так ещё (этого Блайт так и не понимал, с его точки зрения подобный поступок был преступной глупостью) напрочь игнорируя долг перед Орденом. Что в итоге и вышло — вместо того, чтобы предупредить рыцарей о вторжении через горные перевалы, волшебница валялась в лихорадке от полученных ран. Воистину геройское поведение… если считать, что герой это тот, кто думает не головой, а исключительно сердцем.

Таша, отдавая предпочтение романтическому варианту, предпочитала верить, что женщина, погибшая в лесу, была именно матерью девчушки. Если предположения Ангера окажутся верны, то будущее Альты, до этого относительно простое и ясное, станет туманным, неопределённым но, признаться, весьма интересным. Хотя предположения — предположениями, но нужны ещё и доказательства. А где их найдешь-то, столько лет спустя? Хотя поморники — люди странные, от них всего ждать можно.

Расстаться с посольским обозом удалось не без трудностей. Рыцари, которые — если вспомнить приказы арГеммита — вроде бы как составляли свиту леди Рейвен и, следовательно, должны были ей подчиняться, проявили потрясающую неуступчивость. То ли Вершитель не ограничился озвученными в присутствии госпожи посла распоряжениями, то ли «белые плащи» понятие долга понимали буквально (охранять — значит находиться рядом, а не Эмиал знает где), но против предложенного плана выступили как один, плечом к плечу. В принципе, Блайт сумел бы с ними справиться, если б имел право вмешаться. Хотя он и отдавал приказы, статус его в посольстве был не слишком высок. Личный телохранитель леди Рейвен, может, и не рядовая фигура, но и не та, коей позволено оспаривать желания главы Совета. Приходилось скрипеть зубами и молчать, наблюдая, как госпожа «чрезвычайный и полномочный» бесится, поливает всех и вся отборной бранью, призывает на головы упрямцев кары темного и светлого богов, в общем — бьётся о глухую стену. Ситуация изменилась лишь после того, как волшебница пообещала сжечь каждого, кто посмеет встать у неё на пути. Ташу в столице знали и её обещаниям верили — в том случае, если эти обещания не касались «вести себя благопристойно».

Последующие часы дались Таше нелегко. Двоим рыцарям предстояло продолжить путь под «фантомами», поскольку оставалась вероятность того, что кто-то из слуг за вознаграждение, из страха или от убеждённости делится доступной ему информацией с Консулом Тайной Стражи, Юраем Борохом, Старшим Братом или со всеми ними одновременно. В рыцарях Ордена сомневаться не стоило, в посольство отобрали если и не самых лучших, то уж наверняка наиболее заслуживающих доверия. Чего нельзя сказать о слугах, погонщиках, поварах и так далее. Их тоже не с улицы похватали, по меньшей мере, половина исправно получает жалование по спискам Парлетта Дега, но всё-таки лучше не рисковать.

Как традиционно повелось, рыцари Ордена — маги посредственные, исключения встречались не так уж часто. Демонстрировать свои познания Блайт не рискнул по той же причине — тот факт, что заурядный светоносец владеет магией Крови на уровне магистра, может вызвать ненужные разговоры. А там, где орудуют длинные языки, может найтись и чуткое ухо. Поэтому над «фантомами» пришлось трудиться Таше— и её верному телохранителю понадобилась вся его выдержка, чтобы не влезть в этот тонкий, долгий и крайне утомительный процесс со своими полезными, но неуместными советами.

Выехали ночью. Девушка еле держалась в седле — магия Крови всегда отнимает много сил, а «фантом», будучи примененным к живому существу, способен загнать волшебника в беспамятство. Пришлось, скрепя сердце, останавливаться на ночлег, не пробыв в пути и двух часов. Зато погони можно было не опасаться — «фантом» развеется не раньше, чем через неделю (всё-таки леди Рейвен, что бы там она о себе ни думала, владеет школой Крови на уровне лишь чуть выше среднего, Блайт мог бы удержать это заклинание дней на двадцать), и всё это время любые любопытные глаза смогут увидеть в посольском обозе и госпожу посла, и её верного телохранителя. Правда, свита внезапно поредела на двоих бойцов — но на это внимания могут и не обратить.

Сон в густой траве, на попоне, под тонким походным одеялом — занятие не самое приятное, но силы к волшебнице вернулись почти полностью. Можно было трогаться в путь.

Проезжая многочисленные в этих местах поселения, Блайт старался вызнать о поморниках всё, что только можно. Селяне — будь то зажиточные торговцы или простые сервы — поморников одинаково не любили. Первые за то, что видели в береговых падальщиках потенциальную угрозу собственному благополучию. Не то, чтобы поморники поголовно были людьми злыми, нет. Но привычка брать добычу даром и без особых усилий часто перерастала в мысли о том, что добычу можно бы взять и не с моря, а у тех, кто позажиточнее. С лесными шайками в Гуране разбирались жестоко, но урок, как водится, впрок не шёл — рано или поздно появлялась очередная вольница, чтобы какое-то время успешно пограбить, а затем — никого чаша сия не минует — окончить жизнь в петле или, если чуть повезёт, на клинке стражника.

Те, кто и сам еле сводил концы с концами, не любили поморников за их шальную удачу. Если подумать, никто из падальщиков ни в благородные господа, ни просто в зажиточные селяне не выбился. Рассказывали же люди всякое — и о снятых с утопленников кошелях, набитых золотом, и о целых кораблях с товарами, брошенных командой и, на радость поморникам, прибитых к берегу. Если бы хоть часть рассказов было правдой — но нет, все случаи внезапно обрушившегося на имперскую голытьбу богатства неизменно становились известны Тайной страже. И удачливый искатель береговой добычи сам не рад будет свалившемуся на него счастью.

В общем, наслушался он всякого — и пришлось потратить немало усилий, чтобы вычленить из этого вороха злобы, зависти, презрения и отвращения зёрнышки полезной информации.

И вот они у цели. Если верить этим «зёрнышкам», в паре часов конного пути от этого тихого зелёного холма находилось поселение поморников, одно из самых больших на побережье. Там могут что-то знать…

— Ангер, расскажи мне о поморниках.

— Что именно?

Он понимал, что знания девушки о цели их странного и не вполне законного путешествия были более чем ограничены. Большая часть разговоров с селянами проходила без её участия. Вовсе не потому, что Таше это было не особо интересно — хотя да, расспросы всяких торговцев, пастухов, трактирщиков и прочих её не привлекали. Просто Блайт искренне верил — и весь прошлый жизненный опыт лишь служил тому подтверждением — что он куда лучше орденской волшебницы способен вести разговор с гуранцами. Хотя леди Рейвен и говорила на местном наречии без акцента, не определить в красавице благородную даму мог разве что слепой. А с благородными да богатыми — какой разговор, сам не знаешь, когда виноватым окажешься. Блайт, в отличие от своей спутницы, умел становиться — или, что вернее, казаться — разным. Умел войти в доверие, развязать пустую болтовню ни о чём, невзначай перевести русло беседы об урожае, погоде, местных сплетнях… поморниках тех же.

— Что захочешь, — зевнула она, закидывая руки за голову. — А можно и не о них. Расскажи о чём-нибудь, ладно? Как тогда…

Уточнять она не стала. Ангер и сам вспоминал плавание вдоль северных берегов Инталии как нечто… не то чтобы волнующее, но вызывающее в душе странную смесь печали, сожаления, нежности. Ему было хорошо там, на грязноватой палубе шхуны, пропахшей смолой, солью и непередаваемо гадким грогом Ублара Хая. Ему нравилось рассказывать Альте и её спутнице (если положить руку на сердце — особенно спутнице) сказки, очень похожие на правду, и правдивые истории, весьма напоминавшие сказки. Хорошее было время. Может ли оно вернуться?

Он закрыл глаза, и вдруг увидел, словно наяву — полутёмный зал, пылающие в камине дрова, ребёнок на широкой постели, закутавшийся в одеяло и, с выражением восторга и страха на лице внимающий очередному повествованию. А рядом с кроватью, в глубоком мягком кресле, сидит он, Ангер Блайт, сильно постаревший и слегка обрюзгший, но ещё крепкий. И любуется этим ребёнком, таким странно знакомым, таким щемящее дорогим.

Он мотнул головой, отгоняя видение. В пророческие картины Ангер не верил, хотя если судить по некоторым сохранившимся с древних времен обрывкам рукописей, на том же Зоран-да-Эммер пытались разработать магию предвидения, вроде бы и были какие-то успехи. Но тайны Академии ушли под воду в годы Разлома, а нынешние «знатоки», в том числе и пресловутые Творцы Сущего, куда более озабочены вещами прозаическими. Вроде замков, дарующих бессмертие и отнимающих свободу на весь этот бесконечно долгий срок.

— Поморники… говорят, они обосновались здесь в незапамятные времена, чуть ли не в год Разлома. А может, всегда здесь жили, только однажды море, до этого далёкое и незнакомое, вдруг оказалось у порога.

Таша слушала, блаженно закрыв глаза — и ей самой непонятно было, интересна ей история или просто доставляет удовольствие слушать голос этого мужчины. Пожалуй, и то, и другое.

— После Разлома море выносило на берег много ценного. Там, — он махнул рукой в сторону бьющих о берег волн, — под водой скрыты великие города. Кинт Северный был большим селом, что бы там южане не утверждали. Во всяком случае, если сравнить его с Кинтом, столицей. Были и другие страны, города, сёла… их поглотило море, но часть добычи вернуло. Сюда, на эти берега. Потом вода перестала выбрасывать на берег ценности, но память осталась. И поморники остались. Они всё ждут, что прежние времена вернутся, и море снова начнёт щедро одаривать их.

— Вечно ждать милости Эмиала? Или они поклоняются Эмнауру?

— Хм… это интересный вопрос. Поморники чтят обоих братьев-богов, но более всего они верят в удачу. По мнению поморников, боги — они боги и есть, дела их странны, пути неисповедимы, мысли и желания смертным недоступны. А удача — она вроде бы как сама по себе, подмигивает тем, кто ей по нраву. Поморники уверены, что именно они — истинные дети удачи, и готовы ждать её благословения всю жизнь.

— Они правда живут лишь тем, что приносит море?

— Это лишь разговоры, Таша, — усмехнулся Блайт. — Посуди сама, можно ли прокормиться самому и поднять семью, тупо сидя на берегу и ожидая, когда к твоим ногам выбросит мешок с золотом. К слову, золото плохо плавает, если ты не знала. Они рыбачат, разводят коз, возятся с огородами… а потом, переделав неотложные дела, бродят по берегу и ждут удачи. Что найдут — пытаются пристроить в хозяйстве или продать. Бывает, что и налоги платят. Его Величество, как и прежние властители Гурана, к поморникам относится как к эдаким слегка сумасшедшим. Пользы мало — так и вреда никакого. А у пиратов, к примеру, поверье есть. Когда удача поворачивается к тебе лицом, когда удается взять хорошую добычу — найди бутыль, сунь туда несколько монет, каких не жалко, запечатай поплотнее горлышко и брось в воду.

— Дань богам?

— В какой-то мере и так, но по старым традициям — для поморников. Среди пиратов их, кстати, не так уж и мало встречается. Мол, пусть удача сама направит бутыль к тому из падальщиков, кто этого более прочих заслуживает. Да, имей в виду, слово «падальщики» для них оскорбление. Но вообще, что бы там ни говорили местные сервы, поморники — народ довольно благодушный. К примеру, есть у них поверье, что чужестранец, пришедший в дом, может вызвать благорасположение удачи. Если его, чужестранца, встретить по-доброму. Здесь тебе дадут еды и не попросят денег, разве что сама предложишь. Не откажутся, кстати. Случайно пришедшие монеты, пусть и несколько медяшек, это ведь тоже удача, дар судьбы. Но накормят и бесплатно… а много ты знаешь людей в благодатной Инталии, что пустят в дом сироту? Накормят нищего — не за благословение, а просто так… Поделятся добром с погорельцем или на просьбу о ночлеге сначала скажут «проходите в дом», а не объявят цену?

— Попрошайки в Торнгарте не бедствуют, — буркнула Таша, прекрасно понимая, что брошенный Блайтом упрек, пусть и не адресованный лично ей, в целом верно отражает суть инталийцев. Люди, живущие под властью Ордена и Обители, на словах часто были истинными приверженцами светлого бога, но на деле… достаточно вспомнить детство Альты — никто из селян не усомнился в своём праве сваливать на сироту любую работу, «сердобольно» расплачиваясь горбушкой чёрствого хлеба.

— Они нигде не бедствуют, — улыбнулся Ангер. И замолчал.

Да, его слова были верны — только что толку обвинять инталийцев в чёрствости, если и остальные вели себя точно так же. Разве что у индарцев в ходу были старые понятия о гостеприимстве. Но и там, в стране, живущей лишь за счёт клинков и крови своих детей, благотворительность давно ушла в прошлое, оставив о себе лишь смутные воспоминания. Голодного и замёрзшего путника не прогонят палками, не спустят собак — но и на особую щедрость хозяев несчастному рассчитывать не следует. Пока не покажет монету.

Не самая удачная тема для беседы… Настроение было испорчено, а значит, время трогаться в путь. Видимо, и Таша почувствовала это — открыла глаза, несколько мгновений разглядывала небо — как это часто бывает, уже не кажущееся таким ласковым и красивым — и села.

— Пора?

Он коротко кивнул.

Поселение поморников оказалось совсем не таким, как Таша себе представляла. Собственно, все её представления были чисто умозрительными — Блайт, пока они петляли по узкой тропе, вьющейся по прибрежным холмам, рассказал о местных жителях довольно много, но лишь о них самих — а не о том, как поморники сооружают свои жилища. Она не спрашивала — гораздо интереснее было строить предположения и, затем, сравнить их с действительностью. Эта игра с самой собой доставляла Таше немалое удовольствие — несмотря на то, что итог был для неё зачастую проигрышным. Как и сейчас.

Богатые люди предпочитают каменные дома в два, три или более этажей. Многочисленные статуи, барельефы или, если средства не позволяют оплатить настоящую резьбу по камню, хотя бы лепнина. Люди с более скромным достатком, как правило, поселяются в добротных бревенчатых домах, часто тоже в два-три этажа. Чем выше расположены покои хозяина, тем больше уважения вызывает его жилище — считается, что лишь сервы и свободные из тех, кто победнее, должны жить у самой земли. Правда, в той же Инталии дом в два яруса в любом селе — редкость, разве что иной управитель себе такой позволит, да и то лишь после долгих просьб и разорительных пожертвований. И не потому, что денег не хватает, умный и в меру нечистый на руку человек немало может скопить — если не зарвется и, тем самым, не вызовет неудовольствия Ордена или жрецов из местного храма. Дело в ином — согласно традиции, Эмиал, даритель жизни и урожаев, благоволит плодам земным и самой земле. К тому же гордыня чужда слугам его… и сельские храмы часто строились всего в один ярус. А кому позволительно быть выше служителей светлого бога?

Но и простые одноэтажные жилища разными бывают. У одних дом более добротный, а кто ютится в убогой лачуге, где и выпрямиться в полный рост не каждый сумеет.

Именно это Таша и ожидала увидеть у нищих поморников. Землянки, отапливающиеся «по-чёрному», ладно если с одним-двумя подслеповатыми, затянутыми бычьим или рыбьим пузырем окошками в несколько ладоней…

Поэтому увиденное её поразило. Поморники жили в норах.

Весь берег был изрыт рукотворными пещерками, напрочь лишенными какого-либо намёка на окна, зато снабжёнными надёжными дверьми из грубых, выбеленных морем досок. Местами — она могла бы в этом поклясться — в качестве дверей использовались куски корабельной обшивки, а то и настоящие двери, с позеленевшими от времени бронзовыми ручками и обивкой, явно когда-то закрывавшие каюты капитанов или офицеров на давно ушедших в историю судах. И ещё бросалось в глаза полное отсутствие заборов — видимо, и это было частью странных верований поморников. Что-нибудь вроде — не отгораживайся от удачи, иначе пройдет мимо и найдёт более гостеприимный дом…

Почти все жители пещерной деревни, не занятые работами на своих крошечных огородиках или не ушедшие в море, высыпали из нор встречать гостей. Таша ловила на себе десятки взглядов — заинтересованных, любопытных, ждущих. Каждый надеялся — именно в его дом войдут чужестранцы и, кто знает, вдруг да приведут с собой благоволение судьбы. Привыкшая к относительному достатку жителей Инталии или показной скромности гуранцев, Таша была поражена убогостью одежды — правда, некоторые обноски, в которых щеголяли поморники, в далёком прошлом были богатыми нарядами из дорогой ткани. Несомненно, «дары моря» — безжалостно снятые с прибитых к берегу волнами тел или извлечённые из удержавшихся на плаву сундуков.

Спешившись, Блайт приступил к расспросам. Его интересовали события десятилетней давности, но рассчитывать на то, что путникам повезёт найти требуемую информацию в первом же поселении, не приходилось. С другой стороны, поговаривали, что известное одному поморнику рано или поздно становилось известно и остальным. Здесь было мало развлечений, слухи да сплетни, вот, пожалуй, и всё. Примерно через полчаса люди начали расходиться, уяснив, что чужестранцы прибыли не к ним. Оставшиеся, получив по паре медных монет, охотно просвещали Блайта по части стариков, помнящих былые времена. Как оказалось, таковых в поселении было немного — а ещё точнее, двое, муж и жена, вырывшие себе нору в здешних холмах ещё «при прежнем Императоре». Речь поморников для понимания была довольно тяжёлой. Таша, хотя и владела гуранским в совершенстве, понимала из сказанного разве что половину. Хорошо хоть Блайт таких неудобств не испытывал.

Ещё несколько медяшек, и странникам указали на вход, перекрытый на удивление добротной, из плотно сбитых досок дверью, отделанной красной медью. По словам поморников, Бельга-хозяйка была в доме — давно уже не выходит, ногами мается, но зажиточна — в былые времена судьба ей улыбалась достаточно часто. Да и муж её, даром что совсем уж выжил из ума, но по-прежнему рукастый и добычливый. И козы у стариков получше, чем у многих, и улов иным на зависть, и урожай с огорода собирают такой, что впору подумать, а уж не поселилась ли в той норе сама удача. Средь сказанного явно сквозила и зависть, и застарелая… нет, не ненависть — скорее просто нелюбовь к более успешным соседям. Вот и гости к ним пожаловали, ещё больше, видать, удачу привадят.

В доме… нет, в норе было довольно темно. Две плошки-светильники с рыбьим жиром со своими обязанностями справлялись плохо, к тому же распространяли вокруг себя тяжёлый неприятный запах и наполняли спёртый воздух копотью. Нора оказалась на удивление глубокой и просторной, хотя и захламлена была чрезвычайно. Повсюду лежали, стояли, висели вещи, которые должны были, по всей видимости, символизировать богатство и достаток хозяев, но, на взгляд леди Рейвен, представляли собой никому не нужный хлам, изрядно подпорченный временем.

Владелица этого жилища и в самом деле была стара. В неверном свете плавающих в жире фитилей была видна изрытая морщинами и усыпанная бородавками кожа, спутанные седые волосы и скрюченные болезнью пальцы. Ноги у старухи больше напоминали наполненные водой бурдюки — огромные, опухшие, практически неподвижные. Таша ощутила, как волна мороза пробежала по коже — хозяйка дома была вполне достойна того, чтобы ею пугали детей.

— Был ли лёгок ваш путь, добрые странники? Устали ли с дороги? Имя мне Бельга, да вам уж и сказали, не иначе. Мой дом — ваш дом, старик-то мой, Матис, снеди какой соберёт, а завтра и козлёнка зарежет, ради дорогих гостей ничего не жалко. А коли дела у вас — так отдохнёте и о делах поговорим. Как козлёнка Матис на стол подаст, так и поговорим.

Голос старой карги вполне соответствовал облику, хрипло-скрипучий, лишённый и намека на мягкость. Но следовало отдать ей должное, говорила она почти правильно, не проглатывая отдельные звуки и части слов, как её соплеменники, фразы строила понятно… не иначе, не вся её жизнь прошла в этой норе. Слова она выплеснула на одном дыхании, словно опасаясь, что гости попытаются прервать её, а то и уйти, унося с собой пришедшую было в дом удачу.

При мысли о том, что придётся ночевать в одной из этих рукотворных пещер, Ташу передёрнуло. Куда лучше было бы устроиться на свежем воздухе, пусть по-походному, завернувшись в плащ. Но Ангер успел объяснить молодой волшебнице особенности местных нравов.

Каждый раз, произнося слова «законы гостеприимства», человек подсознательно представляет себе, что именно он на законных (вернее, на традиционных) основаниях может получить от хозяев. Кров и стол, уважение и внимание. Говорят, в далёком прошлом, до Разлома, в Кинтаре и в других, более южных землях, гостю предоставлялась не только лучшая еда, но и кто-то из хозяйских дочерей, а то и жена — дабы согреть постель и ублажить путника после тяжёлой дороги. Об этой традиции в Кинтаре давно и прочно забыли… хотя, если хозяин богат, а гость ему и в самом деле чем-то особенно дорог, в согревательницах постели недостатка не будет. Правда, не из семьи хозяина.

Но законы гостеприимства на то и законы, чтобы определять обязанности обеих сторон. Так, гость не имел права поднять оружие на приютивших его. Происходило-то это сплошь и рядом, случалось, что пущенный на ночлег странник исчезал с утра, оставляя в доме трупы хозяев и унося с собой нажитое ими добро. Но те же ночные братья, для которых жизнь человеческая, что своя, что чужая, не стоила и медной монеты, вполне были способны, узнав о подобном злодеянии, порешить виновного — даже если он окажется членом Братства. С другой стороны, просто забраться в дом и вырезать всех хозяев спящими в Ночном Братстве особым грехом не считалось.

Также гость обязан отвечать на вопросы хозяев — при этом, вообще говоря, лгать не возбранялось (боги с неодобрением относятся ко лжи, но что поделать — часто ли люди поступают так, как угодно богам?), а вот отмалчиваться не следовало. Новости иногда ценнее, чем несколько монет, а плата новостями не облегчает кошелёк.

А ещё гость обязан был придерживаться тех правил, которые приняты в приютившем его доме. Если хозяева садятся за стол с наступлением темноты — то можно лишь попросить еды, но нельзя настаивать. Если в доме не пьют вина, гостю придётся ограничиться водой или травяным отваром. Если возносят молитвы Эмиалу, то и жрец тёмного бога, скрепя сердце и скрипя зубами, воздаст хвалу его светлому брату, пусть и не от души.

Коли уж не принято говорить о делах сразу, с порога — придётся ждать.

Таша как никогда была близка к тому, чтобы плюнуть на всё, хлопнуть дверью и уехать из этого отвратительного места. Но сдержалась — и ради Альты, на тайну рождения которой эта поездка может пролить свет, и просто потому, что путь проделан достаточно долгий и теперь глупо испортить всё из-за брезгливости. Блайт же был сама любезность — поблагодарил хозяйку за гостеприимство, посетовал на трудную дорогу, пустился в долгие рассуждения о трудностях жизни… Девушка постепенно начала испытывать странное чувство — восхищение умением Ангера вести беседу так, как ему нужно, невзирая на потребности собеседника, и, одновременно, зависть из-за того, что ей такого мастерства, похоже, не достигнуть никогда. Правда, Таша обратила внимание на то, что Блайт не только не снял плащ в душном помещении, но, напротив, кутался в него так, чтобы стягивающая мягкую ткань пряжка всё время была на глазах у хозяйки. Испытав когда-то действие этого древнего амулета на себе, леди Рейвен не сомневалась — старуха расскажет всё, что пожелает гость, и добавит ещё столько же от себя. Вряд ли она что-то заподозрит — магия Формы действовала мягко и ненавязчиво, внушая расположение к собеседнику и готовность услужить ему.

А Ангер продолжал рассказывать о новостях Империи, постепенно переводя беседу в требуемое ему русло. Мол, пираты пошаливают, в море без хорошей охраны не выйти, да не всегда и охрана поможет, сколько надёжных судов исчезло без следа. Пиратам тоже достаётся, не так давно пропал без вести один из лучших кораблей адмирала Родана… Не находили ли поморники на берегу матросов с того судна? Нет? Да уж, море хранить тайны умеет, а кто смог окоротить головорезов Родана, того, пожалуй, сама удача лично обласкала, не такое уж простое это дело.

Старуха тут же поддакнула, что мол да, море — оно не к каждому добрым бывает, ежели удача отвернётся, то никакое мастерство не поможет. Вон, две недели тому, вышел старый Уно на лов, да со внуком своим, Катипом. Ведь вот же говорили старому пердуну — сиди на берегу, не любит тебя удача, давно уж спиной повернулась. Так нет, попёрся, дурень… увидел ящик в воде, решил, что привалило счастье… а закон древний забыл — то твоё, что на твой кусок берега выброшено, а плывущее добро трогать не смей, не ровен час — не твоя то удача, соседа. Ну, ткнул Уно веслом в ящик, а тот… уж никто и рассказать-то толком не может, Катип-то даром что малолетка, а до берега доплыл, только вот заикается всё время и говорит странное. Мол, как дед веслом-то — так и случилось это… лодка на куски, а деду хребет переломило, сразу помер. Ох, не зря ведь обычаи придуманы, не зря.

С тем, что обычаи надо соблюдать, Блайт согласился, заметив, что многие беды идут оттого, что люди про законы забывают, богов не чтят. Вот и в самой Империи неспокойно, какие-то люди бродят по лесам, странные люди, с чёрными, как смола, руками. Селяне их боятся — ну да в здешних местах черноруких вроде бы ни разу не видели…

Старуха дёрнулась так, что одеяло, укутывавшее опухшие ноги, соскользнуло на грязный пол. Таша мысленно усмехнулась — да, они явно приехали именно туда, куда следовало. О чёрных руках тут могут порассказать немало интересного… если захотят. Хотя кто сможет сопротивляться красноречию Блайта и магии его пряжки?

— Как же, не видали! — фыркнула Бельга. — Уж повидали мы тут, добрые господа, всякого повидали. Как Хен-дурак найду в дом привёл, так с тех пор его дураком-то и прозвали. Виданное ли дело, баба с чёрными руками. Люди-то терпели, сколь могли, а потом и прогнали Хена, мол, найда его от всех удачу отвернёт. И ведь оно как — самому-то Хену удачи и впрямь как не стало, то сеть порвет, то весло сломает. А на кусок его и вовсе ничего не выносило, вот и повадился Хен по соседним наделам лазать. Раз прогнали, другой. Потом, знамо дело, бить начали. Только он всё угомониться не мог. Ну а потом у Сифа лодка опрокинулась, а Сиф-то весло в руке чуть не с рождения держит. А что пьяный был, так то делу не помеха. У Мыски две козы в одночасье сдохли. А Шупа та вообще рыбу ела, да костью подавилась. И померла. Вот люди-то и решили, не иначе, как эта найда…

— Найда? — Блайт сумел-таки влезть в торопливый монолог. — Это имя такое?

— Да кто ж её имя-то знал, — изумилась старуха. — Найда — она найда и есть, потому как на берегу найдена. А говорить так толком и не говорила, только плакала поначалу. Хен-то обрадовался, дурень, да оно понятно — какая ж баба в его дом пойдет. А найда почитай и ничья, кто ж её спрашивать-то станет? А как дитё родилось…

— Хена дитё? — уточнил Ангер.

— Да этот дурак и сеть-то поставить толком не может, куда ж ему дитё-то сделать? Хотя, — хихикнула бабка, — дитё настрогать, пожалуй, и любой дурень сумеет. Да только не Хен, у него, небось, не токмо руки, а и то, чем детей делают, кривое. Та найда уже брюхата была, а Хен-дурак и рад — мол, стараться не надо, удача и бабу дала, и ребятёнку вместе с ней.

— У этой найды что, руки совсем чёрные были?

— Скажете тоже, господин, как же это чтоб совсем? По-первости пальцы токмо, там уж и по ладоням пошло. А как дитё подросло, так уж и до локтей добралось. Скажете — хворь, да только не так оно, добрый господин. Найда-то здорова была, и дитё здоровое вышло, только вот чернь эта… ну и говорить не говорила, а что спросишь — токмо головой болтает.

Поток слов прервал протяжный скрип открываемой двери. На пороге стоял, ссутулившись, худой старик.

— Матис! — завопила старуха так, что у Таши вмиг заболела голова. — Матис! Удача в дом пришла, гости добрые! Еду доставай, да пиво то, что с рынка привёз. Да побыстрее, Матис!

Убедившись, что старик принялся хозяйничать, Бельга снова повернулась к гостям.

— Старик-то у меня ещё ничего, глуховат только, но дело знает. Ну так о чём это я?

— О Хене и найде, — подсказал Блайт.

— А что Хен? Хен-то вокруг этой бабы ужом вился, да и понятно оно — лицом пригожа, да ещё и не говорит ничего, то ли мужику не в радость, а? — старуха захихикала, старательно подмигивая гостям. — Поначалу-то у них неплохо всё шло. А там как-то и… отвернулась удача от Хена. Сам-то он что, он и говорил, мол, баба та — его набольшая удача в жизни. А про удачу так говорить нельзя, обидится, уйдет. Ладно, от Хена отвернулась бы, а ведь и от других тож. Шупа опять же… виданное ли дело, от рыбьей кости помереть?

— Так говорите, уважаемая, что хозяйство Хена в упадок пришло?

— Да какое там хозяйство! — всплеснула руками Бельга. — Там и хозяйства-то не было. Домовина[14] что у Хена, что у Болга, братца его непутевого, была плохонькая, лодка так и вообще. А сети, я вам скажу, дыра на дыре. Болг ведь от Хена недалеко ушёл, повадился вместе с братцем по чужим наделам шарить. Поговаривают, он и на найду поглядывать стал не по-братски, даром что у самого баба в домовине, да сестра ещё… а ужо что он с сестрой делал, то сама не видала, токмо люди зря говорить не станут. Вот люди и порешили — если уж из-за найды удача от нас ушла, пусть Хен вместе со своей чернорукой куда-нибудь тоже уйдёт. А Болг, дурень, нет чтобы сторону людей взять — начал за Хена заступничать. Его по горячности слегка помяли, да потом вместе с Хеном и выгнали. Купил он у меня конягу… да что там купил, почти задаром взял, по доброте моей. На телегу добро погрузил, да и уехал. Ну и Болг, ясное дело, с ним, да найда с дитёй, да болгова баба, да сестра их с мамкой. А вот же, господа добрые, как уехала найда, так и никто больше от кости рыбной не помирал, вот оно как…

— А когда Хен эту, как вы говорите, найду в дом привёл? — задала Таша вопрос, который уже давно вертелся на языке. Она всё никак не могла понять, почему Блайт не поднимает эту тему, и, в итоге, не удержалась. Заработав короткий, но довольно злой взгляд Ангера.

Выражение лица старухи мгновенно переменилось. Только что благодушный и, с некоторой натяжкой, ласковый взгляд вдруг стал холодным и колючим, сухие выцветшие губы сжались в ниточку.

— А зачем оно вам, добрая госпожа? — слова старуха произносила так, словно выталкивала их наружу с явной натугой. — Хен-то, может, и дурень, да только наш дурень, вот оно как. Поморник он, поморником жил, поморником и сдохнет, скажу я вам. Да только ежели он вам так нужон — так сами его и ищите!

Блайт мысленно застонал. Магия Формы — искусство древнее, но это отнюдь не означает, что оно необоримо сильное. Погни самую малость амулет Альты — и он никогда не вернётся к истинной владелице. Отколи хоть крошечный кусочек от талисмана, который сейчас покоился на его груди — и в один миг исчезнет созданный им образ. Пряжка его плаща убеждала хозяйку домовины доверять Блайту, развязывала её язык — но вмешательство Таши разрушило хрупкую вязь магии, вызвав обратную реакцию — теперь старуха упрётся и более не расскажет ничего.

По-доброму.

Он вздохнул, понимая, что в чём-то виноват и сам — следовало заранее определить свои роли в этом спектакле. Ну или хотя бы снять плащ и положить его между собой и молодой волшебницей, чтобы воздействие витого амулета хоть в небольшой степени затронуло бы их обоих. Сила внушённого доверия при этом оказалась бы заметно ниже, но всё равно необходимый результат, пусть и за большее время, оказался бы достигнутым. А теперь что-то менять поздно.

— Уважаемая Бельга, — он постарался придать лицу жёсткость, не имея ни малейшего представления, как эти эмоции отразятся на физиономии арШана. — Послушайте меня, уважаемая. Я рыцарь, эта леди — волшебница. Для нас не составит труда выжечь тут всё так, что и через десять лет никто не решится поселиться на мертвых холмах. Мы можем заставить вас говорить — против вашей воли. Магией или болью, как будет угодно. Но я предлагаю другой выход. Вы отвечаете на все наши вопросы, отвечаете так старательно, как если бы от этого зависела ваша жизнь. Кстати, именно ваша жизнь, жизнь вашего мужа, да и многих ваших соседей как раз от ответов и зависят. Если ответы мне понравятся — мы уйдём, никому не причинив вреда. И заплатим — серебром, не медью.

Старуха заскрипела зубами. Угрозы возымели действие, или звон ещё не полученного серебра смягчил её злобу, но постепенно раздраженно стиснутые губы с трудом растянулись в угодливую улыбку.

— Да, расскажу, добрые господа. Почему бы и не рассказать.

— Леди задала вопрос, — сухо напомнил Блайт.

— Да, благородная добрая леди… Матис! — внезапно заорала она и, дождавшись, пока из отнорка выглянет её муж, визгливо спросила: — Матис! Ну-тко, когда Хен-дурак найду в домовину приволок?

Старик почесал пятерней реденькие сальные волосы на затылке, затем почесал впалое брюхо, словно не был уверен, где именно располагаются мозги, и прошамкал:

— Найду, эта которая… которую Хен привадил, шо с руками?

— Да, её! — голосила старуха. — Когда-сь то было, ну?

— Дык оно… оно как раз… — старик снова принялся почёсываться, — как Сиф лодку новую купил, да! Хорошая лодка, Сиф за неё немало отдал, да.

— Ну хорошо, — снова не выдержала Таша и, повысив голос, спросила: — А Сиф этот твой когда лодку купил?

— Дык не мой он! — развел руками старик. — Это вы-тко путаете, добрая госпожа, да, путаете. Мой Саф, вон Бельга сама рожала, соврать-то не даст. А Сиф — он лодку купил, да.

— Матис, — зарычала Таша, едва сдерживая бешенство, — Когда Сиф купил лодку?

На лице старика отразилась истинная мука, видимо, процесс мышления доставлял ему немало беспокойства. Сухие пальцы снова принялись драть кожу, словно без расчёсывания думать было и вовсе невмоготу. Наконец, лицо старика просияло.

— Дык это… лодку-то, лодку-то Сиф купил как раз когда Хен-дурень бабу на берегу нашёл и в домовину приволок, да. А вот лодка, скажу я так…

Плохое настроение Блайта сдуло, словно шквальным ветром. Теперь он откровенно веселился, наблюдая, как рука Таши то скользит к эфесу шпаги, то судорожно сжимается в боевом жесте.

Мало найдётся в Гуране, Инталии и других государствах людей, не знающих счёта. Вот чтение да письмо — удел немногих, встречаются и благородные господа, не освоившие эту премудрость дальше трудного складывания слов из малопонятных им закорючек. Счёт — дело иное. Товар продать — сочти деньги. Обновку себе на ярмарке присмотрел — о цене спроси, да отсчитай, сколько нужно. Налоги сборщикам заплатить — и тут счёт нужен. Пусть долго, мучительно долго, загибая пальцы — но считать умел почти каждый. До десятка, до двух, а то и до сотни.

Только вот никто из поморников не считает годы. Помнят лишь события, затронувшие душу радостью, горем или иным сильным чувством. Как тот год, когда неведомый (и ныне утонувший по пьяни) Сиф купил лодку, предмет его личной гордости и, несомненно, зависти окружающих. В этом убогом поселении новая лодка, несомненно, была истинным сокровищем. Её и запомнили.

Так что волшебница зря теряет время. Ещё и потому, что требуемый ей ответ вполне очевиден — женщина, которую вынесло на берег, была беременна. А возраст Альты — в том, что именно она является дочерью чернорукой, сомнений уже практически не оставалось — в целом известен. Полгода, год важны, когда речь идет о «сейчас», о «недавно» или о «скоро», но так малозначительны, если разговор ведется о событиях более чем пятнадцатилетнего «когда-то».

Таша уже собиралась встать и выйти, от души хлопнув на прощание дверью (Блайт надеялся, что леди воздержится от метания фаерболов в этой пещере), но вдруг замерла.

— Говоришь, старуха, Хен у тебя лошадь купил?

— Дык, оно и так! — по всей видимости, бабка поняла, что доведённую до бешенства волшебницу дополнительно злить не стоит. — И лошадь, и телегу. Лошадь, оно конечно, старовата была, ну так телегу ещё тянула, а чего ещё Хену-то надо?

— Чем он заплатил?

В норе повисла долгая, тягучая тишина. Старуха смотрела на девушку так, как смотрят на самых своих злейших врагов. Видно было, что страх борется в душе Бельги с жадностью.

— Чем, чем… — она старалась придумать какую-нибудь скороспелую ложь, но ничего хорошего в голову не приходило. — Что было, тем, вишь, и заплатил. Да я ему почти за так отдала, что её не отдать-то, старая лошадь, да хромая на заднюю ногу, да и телега-то рассохшаяся, какая уж ей цена-то, медная монетка ей цена, добрые господа, одна лишь монетка медная, ну или две, ежели кому нужна телега-то.

Блайт мысленно поаплодировал волшебнице. Ах, какой хороший вопрос! И в самом деле, ведь не скажешь, что старая карга склонна к благотворительности, особенно к дурню, опорочившему себя лазаньем по чужим береговым наделам. Таких поморники часто гонят палками, пока сами не устанут, могут отобрать всё убогое имущество, а то и просто убить — нет у них более тяжкого преступления, чем попытаться перехватить кусок чужой удачи.

— Чем. Он. Заплатил? — медленно отчеканила Таша, извлекая из кольца на поясе шпагу. — Ну, живо говори!

Старуха вдруг зарыдала, мелко трясясь и подвывая. Сквозь слёзы, всхлипывания, и шмыганье с трудом пробивались обрывки слов, из которых следовало, что одна радость в жизни у Бельги была, да и то каждый добрый человек отобрать норовит, оставив её на старости лет ни с чем. И что истинно добрые люди, вообще говоря, последнее не отбирают, а ещё и сами на бедность медяшек горсть, а то и серебряшку-другую бабушке дадут, чтобы удача и к этим добрым людям по-хорошему отнеслась. Через несколько минут, убедившись, что причитания не оказывают на мрачную волшебницу должного действия, а шпага вот-вот перейдет от угрозы к непосредственному кровопусканию, старуха, дрожащей рукой, полезла под одежду.

На свет появился небольшой медальон удивительно тонкой работы. Крошечные рубины, оплетённые золотым кружевом, складывались в рисунок, напоминавший раскрывающийся бутон цветка.

— Интересно, — Блайт тут же выхватил медальон из трясущихся пальцев старухи и поднес к глазам, пытаясь в пляшущих отблесках масляных светильников разглядеть украшение. — Ох, как интересно-то получается, Таша. Не зря мы сюда приехали.

Поднявшись, он швырнул на колени хозяйки, всё ещё хлюпающей носом, несколько золотых монет.

— Вот, держи. Считай, удача пришла-таки в твой дом, Бельга. Этого золота хватит и на новую лодку, и на молодую лошадь, и на пару-тройку безделушек, подобных этой. И ещё… — он склонился над распухшими ногами старухи, привычно активируя «исцеление». Полностью болезнь не изгнать, но на какое-то время страдалице станет легче.

Несколько томительно долгих минут Бельга тупо смотрела на поблескивающие монеты. Она за всю жизнь ни разу не видела и одного золотого гура, а тут их — целых три. Только вот радость не осветила сморщенное лицо, не заставила заблестеть от счастья или от жадности глаза. Сухие пальцы коснулись тяжёлых кругляшей, собрали их в кучку, снова рассыпали по одеялу. Взгляда на гостей она более не поднимала, лишь пробормотала сквозь зубы:

— Уходи, недобрый господин. Ты принёс золото, а забрал радость. Уходи, нет от тебя удачи.

Блайт пожал плечами и вышел, придержав дверь для Таши. Та с наслаждением глотнула чистого, наполненного запахом моря воздуха, столь приятного после душной и воняющей прогорклым жиром норы, и непонимающе уставилась на спутника.

— Стоило грабить старуху?

— Стоило, Таша, ещё как стоило. Если бы пришлось отобрать медальон силой, поверь, я сделал бы и это, не задумываясь. И спасибо тебе, очень удачно ты спросила, клянусь Эмиалом.

— Что в нем такого особенного? Опять эта пресловутая магия Формы?

— Нет. Это просто золото и рубины. Вопрос лишь в том, кому этот амулет принадлежал в прошлом.

— И кому? Ангер, ради всех богов, не дразни меня.

— Эта безделушка — свадебный подарок одного юного баронета своей возлюбленной. Семейная реликвия, хранимая домом Шедаль чуть ли не со времен Разлома. Лишь супруге главы или старшего наследника рода дозволялось носить «рубиновую лилию». Драгоценность, продать которую не посмеет ни один истинный Шедаль.

Глава двенадцатая Унгарт Седьмой. Брон

Его Величество Унгарт Седьмой, Император Гурана, в одиночестве сидел за огромным столом в кабинете, отделанном синими гобеленами. Если бы случайному человеку вздумалось (и удалось) заглянуть сюда, то он решил бы, что Император всецело занят государственными, несомненно, крайне важными делами — груда бумаг веером рассыпалась на столе перед пожилым невысоким человеком в тёмно-синем камзоле, но уже долгое время ни одной из строчек не касался взгляд.

Финансовые отчёты, доносы об истинных или придуманных злодеяниях, слёзные жалобы, униженные просьбы, обоснованные и не очень претензии — всё это в данный момент ни в малейшей степени не интересовало Императора. Куда больше его беспокоило то, что и должно беспокоить истинного властителя — положение дел в принадлежащей ему стране. Сведения о том, что на самом деле происходит на просторах Империи, стекались к её полновластному Императору не только от верной, хотя в последние годы и порядком сдавшей позиции Тайной Стражи. У Унгарта были и свои источники, служившие кто за плату, а кто и по каким-то иным, часто не вполне понятным Императору причинам. Люди, которых Унгарт не понимал, считались опасными, но он признавал — страх и золото отнюдь не самый крепкий поводок, его легко разорвать угрозами или звоном монет. Дилану он не понимал, но доверял ей.

Очень скоро дверь откроется, и в синий кабинет войдет человек, ни малейшего доверия к которому Его Величество не испытывал.

Унгарт снова уставился в стену невидящим взглядом — мысли его стремительно уносились в прошлое. Когда-то союз между Императором, Триумвиратом и Ночным Братством казался единственно правильным — сила, магия и страх, вот те три камня, на которых покоилось величие Империи. Но с тех пор прошло много лет, и ситуация в корне изменилась, это признавали многие — но мало кто решался произнести свои мысли вслух. Ночное Братство, некогда вселявшее ужас в сердца людей, изрядно измельчало, хотя Старший Брат всё ещё пытался при случае подчеркнуть свою значимость. Но следовало признать, старик, задержавшийся на этом свете сверх всякого разумного предела, умел продемонстрировать Императору лояльность и готовность к сотрудничеству.

Иное дело — Юрай Борох. Безликие за века, прошедшие с момента заключения союза, времени даром не теряли, превратившись в реальную силу, способную, при случае, не только оказывать решающее влияние на имперскую политику, но и — от себя самого Унгарт этого скрывать не собирался — но и вершить эту политику самостоятельно, не оглядываясь на трон Империи. Борох не пытался построить заговор, но чем дальше, тем вернее чувствовалось, что власть потихоньку, по капельке уплывает из рук Его Величества.

И что можно сделать? Отправить войска, дабы стереть с лица земли Святилище, а вместе с ним и скалу, на которой оно построено? Вырезать всех, носящих чеканные маски? Брон — неприступная крепость, но сильна она мужеством защитников, а не только высокими стенами и прочными воротами. Чёрная гора, на вершине которой построена обитель Верховного Жреца, являлась крепостью сама по себе, а защитники… Да, воины могут отступить или устрашиться, но вряд ли угроза смерти способна сломить дух Безликих. А узкие коридоры, вырубленные в камне, так легко превратить в смертельные ловушки. Допустим, императорские воины смогут сломить сопротивление колдунов и некромантов, но что потом? Лишившись поддержки магии, Империя ослабнет настолько, что с ней перестанет считаться даже Кинтара. О, речь не о вторжении, Ультиматум Зорана надёжно защищает обитателей Эммера от тревог войны. Но есть и другие способы.

Нет, такой исход Унгарта ни в малейшей степени не устраивал. Ему требовались Маски — но покорные его воле и не претендующие на большее, чем истовое служение благу Империи. Причём служение так, как понимал Его Величество, а не согласно указаниям Юрая. Императору требовались и Ночные братья — но лишь в качестве клинка в его руке. Клинок не должен думать и действовать сам, он обязан подчиняться воле хозяина и неважно, захочет ли тот обагрить клинок в крови, повесить на стену или отправить в кузнечный горн.

Пока же всё складывалось не слишком удачно. Сила и золото уплывали из рук. Поговаривали — и эти слухи, перенесенные на бумагу старательными слугами, регулярно появлялись на столе Его Величества — что в тайных схронах Триумвирата золота куда больше, чем в императорской сокровищнице. Да и боялись безликих куда сильнее, чем императорских гвардейцев или, скажем, воинов Тайной, давно уже ставших для всех явной, Стражи.

Давая разрешение на использование алого свитка, Унгарт действительно рассчитывал нанести рыцарям Ордена тяжелейшее поражение, но не одна эта мысль заставила его нарушить древние, веками подтверждавшиеся договорённости. Он надеялся, что применение запретной магии бросит — проклятье, не может не бросить — тень на тех, чьим уделом магия и была, на надменных чародеев в тяжёлых масках. Увы, всё вышло по-иному. Призванный демон, использование яда — эти позорящие честных воинов деяния тяжким грузом легли на самого Императора и, в его лице, на Империю. Проклятый Юрай свалил вину за происшедшее на Консула, а кому подчиняется Тайная Стража? Известно кому… и можно на каждом перекрестке вновь и вновь зачитывать обвинение Консула Блайта в измене, да толку с того? Людям можно запретить говорить, вырезавсамые длинные языки, можно запретить излагать свои мысли на бумаге, отрубив пальцы — если надо, то по самую шею. Только вот никому и никогда не удавалось ещё запретить людям думать.

И Дилана туда же… в иное время её блестящий ум, позволивший захватить без боя северную инталийскую цитадель, считавшуюся практически неприступной, оказался бы должным образом вознагражден. Но нашлось достаточно глупцов, усмотревших в происшедшем нечто, недостойное истинного рыцаря. Теперь кое-кто приравнивал ход леди Танжери, жестокий, но вполне оправданный, к позорным действиям, совершенным, якобы, Консулом. Кому служит леди Танжери? Императору. Кому служил Консул?

Да, Борох всё вывернул наизнанку, и Триумвират, вместо утраты влияния, стал сильнее.

Но теперь всё изменится.

Дверь приоткрылась, на пороге, чуть согнувшись, чтобы не ткнуться головой в притолоку, стоял воин в тяжёлых латах, не вполне уместных в узких коридорах дворца. Сквозь прорези глухого шлема с трудом можно было различить глаза. На кирасе, покрытой чёрной эмалью, словно пятно крови — огненный орел Гурана, знак имперской гвардии. Личная охрана Императора в основном носила лёгкие кольчуги, полагаясь не столько на прочность металла, сколько на умение владеть оружием, но традиции требовали, чтобы стражи у дверей Властителя пребывали в полном боевом облачении. Унгарт чуть заметно поморщился — да, некоторые традиции нельзя назвать полезными.

— Ваше Величество! Верховный Жрец Триумвирата просит об аудиенции.

— Пусть войдёт! — рявкнул Унгарт. — И чтобы ни одна живая душа не приближалась к двери.

Рыцарь чуть заметно шевельнул головой, что должно было означать кивок — толстый стальной бувигер, закрывающий подбородок, шею и верхнюю часть груди, не позволял ему склонить голову перед господином. И сделал шаг в сторону, пропуская в синий кабинет тщедушную фигурку в чёрной рясе.

— Тебя пришлось долго ждать, — вместо приветствия бросил Унгарт, внезапно ощутив, до какой же степени ему неприятен этот человек, старый и сморщенный, могущественный и хитрый. Вне сомнения — один из сильнейших магов Империи… хотя, пожалуй, не «один из», а просто сильнейший. Возраст давал о себе знать, но мастерство волшебника отнюдь не заключается в могучих мышцах или гордой осанке.

— Я только что получил ваш приказ, Император, — сообщил Юрай, по привычке опустив положенное церемониалом «мой».

— Хороший слуга знает о желаниях сюзерена задолго до того, как те желания осознает сам сюзерен, — ворчливо заметил Унгарт.

— Эту поговорку придумал ваш прадед, Император, — Юрай подошел к креслу и, дождавшись кивка Властителя, бережно опустил на мягкое сиденье свою старческую задницу. Затем, подумав, добавил: — Слуга, предвосхищающий желания господина, рискует отправиться на плаху, если ошибется с догадкой. Ибо только господин может знать, чего он на самом деле желает.

— Догадываешься, о чём пойдет речь?

Борох пожал плечами.

— Это нетрудно. О предстоящей экспедиции, не так ли?

— Так.

— Весь город только и говорит о ней. Я слышал, ваша драгоценная Дилана отправилась в Блут? Разумно ли возлагать ответственность за подготовку эскадры на женщину, пусть и фаворитку.

Император снова поморщился — этой темы он предпочел бы не касаться, но произнесенные слова требовали ответной фразы.

— Леди Танжери никогда не была моей фавориткой. Во всяком случае, в том смысле, который в это слово вкладывает толпа.

— В вашем голосе я слышу сожаление? — тон Бороха, с некоторой натяжкой, можно было назвать фривольным.

— Если б не твоя дряхлость, ты тоже мог бы испытывать подобные чувства, — отрезал Император. — Или слухи о том, что Юрай Борох предпочитает мальчиков, имеют под собой некое основание?

— Чернь любит наделять господ чертами, которые считает предосудительными, — равнодушно хмыкнул жрец, по устоявшейся традиции избегая смотреть в глаза Властителю и с преувеличенным вниманием разглядывая свои узловатые худые пальцы. — Чернь считает, что распространением подобных слухов она, в какой-то мере, делает великих… немного менее великими, приближая их, пусть и на толщину волоса, к своей ничтожности. Правда, некоторые при этом забывают о том, что длинные языки часто прокладывают путь в чертоги Эмнаура. Но давайте оставим в покое мои пристрастия и перейдём к делу. Император желает дать мне какое-то поручение? Чем Триумвират может помочь Империи?

Унгарт помолчал, гадая, как воспримет Борох дело, которое он намеревался возложить на жреца. В какой-то момент подумалось, что неплохо бы Юраю сейчас проявить открытое неповиновение — какой замечательный получился бы повод. Увы, не стоит на это рассчитывать, старый лис не только изобразит полную готовность услужить, но и непременно попытается извлечь из этого выгоду. Следовало отдать ему должное — извлекать выгоду Борох умел.

— Ты прав, жрец, речь пойдёт об экспедиции. Что говорят твои уши в Инталии? Что на самом деле задумал арГеммит?

— Ничего нового сказать не могу… — Юрай крутил пальцами, словно гипнотизируя сам себя. Он и сам задавался этим вопросом, проклятье, ему временами снились доверительные беседы с последним из истинно великих Вершителей, но и во сне Метиус, да покарает его воля Эмнаура, не открывал секретов. — На первый взгляд всё именно так, как и сообщала госпожа посол, эта молодая леди, испытывающая приятную глазу склонность к чёрной одежде. Рыцари снаряжают эскадру, она вот-вот отправится из Сурской гавани к нашим берегам. Корабли Круга уже в пути, но им понадобится время, чтобы обогнуть Кинтару, сейчас ветер дует с юга, и идти под парусом — не самый лучший способ быстро достичь цели. К тому же индарцы — более чем посредственные мореходы.

— Галеры не столь зависимы от капризов погоды, — кивнул Император, — но их мореходные качества оставляют желать лучшего. Хотя это неважно. Меня посетила странная мысль, быть может, Метиус нашел общий язык с индарскими рыцарями, и соединенный флот запада и севера попытается отправить имперские суда на дно?

Несколько тягучих мгновений Борох рассматривал эту идею со всех мыслимых сторон, затем покачал головой.

— Нет, не думаю. Я бы мог допустить подобное, если бы Инталию пучило от золота, лишь оно — в количестве, не поддающемся исчислению — способно переломить замшелые понятия Комтура о чести. Но сейчас Обители нечем платить за боевые клинья или за их корабли, Индар очень не любит морских сражений, если речь не идёт о поимке пиратов.

— Ну, допустим. Итак, Метиус думает именно то, что говорит, — Император не спрашивал, он просто размышлял вслух. — Не слишком достоверное предположение, этот старый негодяй говорит одно, думает другое, делает ещё что-то, но всё же допустим. Интересы Инталии лежат в южных морях. Вся эта сказочка о найденном бортовом журнале какой-то пиратской лоханки может вскружить голову искателям приключений, но мы должны более трезво смотреть на вещи, не так ли?

Борох промолчал, ответа Его Величеству сейчас не требовалось.

— Что такого важного арГеммит на самом деле рассчитывает найти на юге?

— Я бы предположил, — старик по-прежнему не поднимал на Унгарта взгляда, — что речь может идти об уцелевшем после Разлома материке.

— А эта чёрная дрянь, якобы способная вселяться в людей?

— Какая-нибудь болезнь, — в голосе Бороха не звучало и капли заинтересованности. — Что можно ждать от тупого пирата, пусть и получавшего жалованье по спискам Тайной Стражи? Говоря откровенно, я не слишком верю и в южный материк, за прошедшие века хоть кто-нибудь сумел бы до него добраться, не мы — так пираты. А тайны обитатели Южного Креста хранить традиционно не умеют. Гораздо больше меня беспокоит иное. Не сомневаюсь, арГеммит страстно желает исследовать южные воды, но почему он решил собрать для этой цели объединённый флот? Белые рыцари вполне способны были отправить туда только свою эскадру… и делиться не потребовалось бы, что бы там ни обнаружили.

— Мы отправляли эскадру, — вздохнул Император.

Немало нашлось тех, кто прямо или завуалировано упрекал Его Величество в бесполезной растрате людей и кораблей, да ещё и в период подготовки к наступлению на западного соседа. Кое-кому пришлось укоротить язык. Одним хватило намека, другим — приказа, третьи замолчали навечно, остальные всё поняли правильно и заткнулись сами. Странно, как ещё и это давнее событие не вменили в вину Блайту. Ведь Консул был если и не инициатором экспедиции Текарда, то уж одним из явных её сторонников — наверняка.

— Три жалких галеры.

— Три лучших галеры, — отрезал Император. — И, безусловно, лучший капитан имперского флота.

Он помолчал, словно ожидая услышать возражения, но жрец, похоже, потерял интерес к воспоминаниям. Наконец, пауза стала слишком нарочитой, и Унгарт решил приступить к тому, ради чего он и вызвал Бороха к себе.

— Итак, очевидно, Метиус крайне заинтересован в исследовании южных вод. Настолько, что готов пойти на компромисс с Империей. Поэтому мне нужен человек, который сумеет контролировать ситуацию.

— У меня… — начал было Борох, но тут же осекся, прерванный хлопком ладони Императора по массивной столешнице.

— Я не люблю, когда меня перебивают, — отчеканил Унгарт. — Так вот, этот человек должен не просто приглядывать за представителями Ордена. При случае он должен сделать всё от него зависящее, чтобы результат этой экспедиции, каким бы он ни был, принес Империи больше пользы, чем нашим соседям. И я знаю лишь одного такого человека.

— Вы имеете в виду леди Танжери? — осторожно спросил Верховный Жрец, уже зная, какой ответ услышит.

— Разумеется, нет. Дилана незаменима, если необходимо отправить к Эмнауру какую-нибудь грешную душу, но политика — не её стезя. Она хороший исполнитель, но не более. Нет, Юрай, я хочу, чтобы именно ты был глазами и ушами Империи в этой экспедиции. А Дилана… при необходимости, она будет твоими руками и, если понадобится, твоим клинком.

— Это немалая честь, Император, но я бы предпочел, чтобы она досталась кому-нибудь более приспособленному к морским странствиям, — голос Бороха, обычно и без того тихий, сейчас звучал с такой натугой, словно старику приходилось прилагать массу усилий для выталкивания каждого слова из вдруг перехваченного горла. — В мои годы…

— Чушь, — стукнул кулаком по столу Император. — Таково мое желание, жрец, и так будет.

«Ну возмутись, — мысленно потребовал он от старика, стискивая зубы в приступе пока ещё сдерживаемого гнева. — Возмутись, наговори дерзостей, сделай что-нибудь такое, чтобы я имел повод отправить тебя на кол. Да и не будет кола, не будет, ты сдохнешь быстро и без мучений. Избавь меня от лишних хлопот, Юрай!»

Его надеждам не суждено было оправдаться. Борох не дожил бы до кресла Верховного Жреца и уж точно не сумел бы удерживаться в нём столько лет, если бы не ощущал тех моментов, когда любой результат спора будет повернут не в его пользу. Менее всего ему хотелось сейчас отправляться в море — да если на то пошло, вообще куда-либо отлучаться из Брона. Как паук, сидящий в центре сплетённой паутины и чутко прислушивающийся к малейшим дрожаниям почти невидимых нитей, Борох считал, что ради блага Империи, Триумвирата и своего собственного, он должен находиться именно здесь. Обычно ему удавалось управлять настроениями Унгарта, но сегодня старик нутром чувствовал, что любые возражения будут отметены, да ещё и вызовут гнев Его Величества. Учитывая некоторую напряженность в отношениях между троном и Триумвиратом, особо заметную в послевоенные годы, злить Властителя без нужды не стоило.

И потом… кое в чём Его Величество прав. Инталия рвется на юг, и Метиус рассчитывает отыскать там нечто воистину важное. Не полезней ли будет ему, Юраю Бороху, оказаться в нужном месте и в нужное время?

— Повинуюсь, Император, — старик склонил голову, почти уткнувшись носом в сцепленные пальцы. — Я отправляюсь немедленно.

— Срочности нет, — кивнул Унгарт, остывая. — Флот выйдет из Блутской гавани не раньше, чем через двадцать дней. Пока подойдут корабли Индара и Инталии, пока будут загружены припасы… Но запомни, жрец, я желаю знать всё, каждую мелочь. Что бы там ни стремился найти Орден — мы должны первыми увидеть это, оценить и решить, стоит ли… — он сделал паузу, и сурово добавил, — стоит ли кораблям Несущих Свет возвращаться в свои гавани.

Дверь за Верховным жрецом захлопнулась, и Император остался один. Раздраженным движением руки он смахнул со стола непрочитанные донесения и уставился в стену невидящим взглядом.

Два дня назад здесь, в этом кабинете, на том же самом кресле, с которого только что поднялся Юрай, сидела леди Танжери. И, точно так же, получала приказы, от которых была не в восторге. Что поделать, повеления, которые властители отдают слугам, редко доставляют тем радость — но чувства не должны мешать исполнению порученного. Иначе такой слуга становится обузой.

Унгарт не хотел бы считать Дилану обузой. Прошло много лет с тех пор, как он расценивал эту красавицу лишь как возможное украшение для своей постели, но забыть отказа Император не мог и поныне. Забыть и простить… и всё-таки, что бы ни говорили об Унгарте в народе (увы, редко чернь искренне с любовью относится к господам), превыше всего он ставил интересы Империи, а для государства Дилана была полезным приобретением. Ради этого стоило пожертвовать столь незначительными планами, как избрание новой фаворитки. Тем более, что к услугам Его Величества в любой момент были может и не столь яркие красавицы, но уж точно — куда более покладистые. Кто-то другой расценил бы полученный отказ как вызов, попытался бы обуздать непокорную волшебницу любой ценой — силой, золотом, почестями… или угрозами. Император отступил и считал, что выбор в тот момент сделал верный.

Немного было в Империи людей, на которых Унгарт мог бы положиться — Дилана была одной из них. Потому он и удалил её тогда, сразу после войны, в захолустье, на долгие годы. Чтобы не попалась под горячую руку — иногда и властитель оказывается несвободен, иногда его решения диктуют не личные симпатии или антипатии, а сложившаяся ситуация. Дилана осторожна, но до Унгарта доходила информация о некоторых её поспешных высказываниях, за которые кому-то иному грозила участь куда более серьёзная, чем просто временная ссылка. Ещё его раздражала некая связь между леди Танжери и Верховным Жрецом. Император знал, что Дилана получала приказы не только от него — как знал и то, что возможности отказаться волшебница не имела. Невыполнение приказа, просьбы или дружеской рекомендации Юрая Бороха означало, как правило, смерть. Умирать его подопечная не желала, и трудно было её за то осудить.

Три года ссылки не прошли даром. Юрай ни на мгновение не поверил, что леди Танжери окончательно впала в немилость и никогда не будет допущена к Его Величеству, но привязанная к своему поместью, волшебница временно стала для жреца бесполезной.

Правда, жрец ничего не забыл. Эта смехотворная идея о возвращении Блайта в новом облике… о, Император вполне допускал, что выстрел Диланы, сколь бы точен он ни был, поразил совсем не ту цель. И сам Блайт, и арГеммит — те ещё лисы, они способны увидеть ловушку даже там, где её отродясь не было, оставить для себя три-четыре запасных выхода и подстроить западню самому охотнику. Но вот в сказки про магию Формы верилось с трудом. Как и в то, что Блайт сунется в осиное гнездо, где найдутся десятки, если не сотни человек, способных узнать его при малейшей оплошности. Одно дело избежать гибели в Обители, находясь под защитой Ордена и отточенного ума арГеммита, другое дело уцелеть здесь.

Поэтому предположения Бороха Император расценил как попытку вбить клин между ним и Диланой, точнее, как возможность не допустить восстановления прежнего (по мнению Юрая — несомненно, утраченного) доверия. На всякий случай, он решил, что следует поддержать жреца в его устремлениях, поэтому на людях разговаривал с Диланой чуть холоднее обычного. Не настолько, чтобы это выглядело нарочитым, но достаточно, чтобы дать понять любому желающему — «клинок Императора» явно не в фаворе.

— Леди Рейвен настаивает на отбытии, — сообщила Дилана после необходимых приветствий, реверансов и очередного напоминания, что наедине она может обращаться к Унгарту по имени.

— Тебя это беспокоит?

— Немного. Ваш приказ насчёт вхождения в доверие трудновато будет исполнить, если я останусь здесь, а Таша отправится обратно в Инталию.

Император понимающе кивнул.

— Тебя ведь тяготит это поручение, верно?

— Пожалуй, — не стала увиливать Дилана. — Леди Рейвен мне глубоко неприятна. Я была бы не прочь положить букет на её могилу. Она испытывает ко мне похожие чувства, хотя, как мне кажется, первоначальный лёд мне удалось сломать. Таша — не слишком умная девочка, она ещё не научилась отметать аргументы, которые на первый взгляд кажутся неотразимыми.

— А ты?

— Ну… если правда мне кажется неприятной, я найду подходящую к случаю ложь. И наоборот.

— Подходящую к случаю правду? — ухмыльнулся Император. — А разве правда не всегда одна?

— Это как посмотреть, — пожала плечами Дилана. — Я могу сказать, что вы великолепны в этом камзоле, Унгарт. А могу просто похвалить швею. И в первом и во втором случае сказанное будет правдой, но что из этого вам больше понравится?

— То есть, леди Рейвен ты говоришь…

— Практически одну только правду. Но так, чтобы она услышала лишь то, что необходимо мне… нам, Ваше Величество.

— И что удалось выяснить?

— Немногое.

Дилана рассказывала недолго. Император слушал, сравнивая её слова с тем, что удалось разузнать по своим каналам. Действительно, сущие крохи.

— А этот её телохранитель?

Волшебница нахмурилась.

— У меня нет доказательств того, что он — Блайт. И я не стала бы с абсолютной уверенностью утверждать обратного. Поведение этого юноши безупречно, он ни на шаг не отступает от роли такого же ярого служаки, каковыми себя мнит большинство этих гордецов в белых доспехах. Молчит когда следует молчать, говорит лишь после её разрешения, в меру неловок и не в меру услужлив.

— Но что-то тебе не нравится, не так ли?

— Не могу сказать, что именно, — вздохнула Дилана. — Просто странное ощущение, что бродячие комедианты исполняют хорошо отрепетированную пьесу. Придраться не к чему, но и веры особой нет. Я бы хотела присмотреться к этому юноше поближе, если Ваше Величество понимает, что я имею в виду. Но стремление Таши уехать путает все мои планы.

Унгарт любовался этой женщиной — сейчас, чуточку раздраженная и немного уставшая, она была по-особому красива, практически неотразима. Он был убежден, что пожелай леди Танжери, и у её ног окажется почти любой. А Блайт… забавно, но вот если сей юноша отвергнет притязания леди Танжери, это будет скорее свидетельством в пользу того, что старый жрец кое в чём прав. У мятежного Консула достанет разума и мужества, чтобы не соваться в эту, кажущуюся такой влекущей, мышеловку.

— Пусть уезжает.

— Прошу прощения? — Дилана не поверила своим ушам.

— Пусть уезжает, — повторил он. — Знаешь, Ди, если то, что мне известно о леди Рейвен верно, она непременно окажется на каком-нибудь из орденских кораблей, которые войдут в состав эскадры. Ни Метиус арГеммит, ни сами боги не сумеют ей в этом помешать. Ты права, её нельзя назвать столь же мудрой, как Лейра Лон, или столь же сильной, как эта их новая Вершительница, Бетина Верра. Но уж упрямства у леди Рейвен хватит на десятерых. Я видел её глаза, экспедиция — идея Метиуса, это так, но его воспитанница и сама горит энтузиазмом не меньше старого хрыча.

— Как скажете, Унгарт, — Дилана явно была недовольна решением Императора, но спорить не стала.

— А для тебя есть другое задание, не отменяющее прежнего. Скорее, дополняющее его. Отправишься в Блут, к нашему флоту. Думаю, ты без труда найдёшь там кого-нибудь достаточно нерадивого, чтобы примерно его наказать и вселить в сердца остальных желание как следует делать порученную работу.

— С этим справится любой юнец из Тайной стражи, — Дилана выглядела обиженной.

— Да, справится. Но ты — «клинок Императора». Людям полезно знать, что рядом присутствуют глаза и уши их властелина.

— Можно подумать, я буду там единственными вашими глазами, — всё ещё пыталась сопротивляться леди Танжери.

Она знала, что её попытки заранее обречены на провал — Унгарт принял решение, и вряд ли найдётся нечто, способное заставить его пересмотреть свои планы. Другое дело, что об этих планах он пока толком и не обмолвился — на самом деле, не считать же «мудрым замыслом» отправку самой опытной в Империи убийцы на блутские верфи лишь для того, чтобы посадить на кол пару нерадивых слуг. И спорила она больше по привычке — дабы Император не забывал, что есть безмолвные слуги, готовые исполнить любую прихоть господина, а есть такие, как она — тоже готовые на всё, но с условием понимания не только самой задачи, но и её истинной цели.

— Да, — с явно демонстративной задумчивостью протянул Унгарт. — Да, ещё пара глаз и пара ушей там точно не помешают. Пожалуй, отправлю я туда одного нашего друга. Он, правда, уже немощен… но эти старческие глаза способны увидеть очень многое. Да и уши эти слышат едва ли не больше, чем все остальные в Империи. Включая, к сожалению, и мои.

Дилане потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, о ком идёт речь.

— Вы намерены заставить Верховного Жреца принять участие в экспедиции? — её голос против воли чуть заметно дрогнул.

— Недовольна?

Она усмехнулась.

— Пожалуй, в эскадре вряд ли найдётся человек, которому доставит удовольствие видеть Юрая Бороха на палубе имперской галеры.

— Ещё меньше удовольствия это доставит самому Юраю, — кивнул Император. — А теперь я хочу задать тебе один вопрос, Ди. Подумай и ответь — почему я хочу, чтобы Борох возглавил имперские силы в этой кампании?

Время от времени Император вспоминал про эту давнюю игру. Задать вопрос и наблюдать, как волшебница мысленно перебирает варианты, от очевидных до совершенно невероятных, примеривая их на Властителя. Иногда ей приходилось рассуждать вслух, но чаще волшебница раздумывала молча — как и сейчас.

Первое, пришедшее на ум, она отбросила сразу — не стоит задавать загадки в поисках банального ответа. А что может быть банальнее, чем идею перехватить у Ордена инициативу в последний момент, когда цель поисков обнаружена и пора решать, кому достанется приз. Вне сомнений, каждый капитан, да что там, каждый матрос на галерах будет твёрдо знать, что союз с Орденом остается союзом лишь до тех пор, пока впереди не замаячит очевидная выгода. Борох — как надзиратель? Как человек, способный удержать в узде экипажи пяти выделенных для экспедиции судов, собрать их в единый кулак и направить силу в ту точку, которая в наибольшей степени отражает интересы Империи? Пафосно и, вполне вероятно, истинно — но слишком уж предсказуемо.

Постепенно она перестала думать о Борохе-на-палубе и стала рассматривать проблему более широко. Борох-жрец-Триумвирата. Борох-вторая-сила-Империи. Вторая ли? Память услужливо подбрасывала обрывки услышанных разговоров, случайно пойманные взгляды, фрагменты прочитанных донесений, воспоминания о собственных ощущениях. И, постепенно, ей стало казаться, что она поняла желание Императора. Но сказать вслух?

Его Величество спокойно ждал, чуть заметно улыбаясь. Волшебница стиснула пыльцы в кулак.

— Вы хотите, чтобы он не вернулся.

Не вопрос, утверждение. Уже произнося эти слова, Дилана поняла, что угадала.

Унгарт молчал, только улыбка медленно сползла с его губ. Взгляд стал жёстким, колючим, холодным, словно вечный лёд на вершинах Срединного хребта. С формальной точки зрения то, что сейчас прозвучало в этой комнате, являлось государственным преступлением. Согласно древнему договору, Император, Верховный Жрец и Старший брат — три силы, равные среди высших и высшие среди равных. Никогда за прошедшие века не случалось, чтобы одна из этих сил явно нацелилась на уничтожение другой. Интриговать, перетягивать на свою сторону силы и средства, делать «заклятым друзьям» мелкие пакости — это практиковалось сплошь и рядом. Физическое устранение — совсем иное дело… Но иного выхода из сложившейся ситуации Унгарт не видел.

Сумеет ли Дилана выполнить эту миссию? Проклятье, если не сумеет она, то кому во всём Эммере подобное по силам?

— Да.

Короткое слово. Приговор. Интересно, а если прямо из дворца Ди отправится к Бороху? Разумеется, нет никаких доказательств и произнесенные слова — ничто, пустой звук. Не повод для войны. Но ведь жрец воевать не станет, в его арсенале достанет и других, куда более тихих, но вполне смертоносных методов.

— Да, Ди. Он не должен вернуться, и эту задачу я поручаю тебе. Яд, магия, сталь… способ — на твой выбор. Прости, если эта миссия кажется тебе невыполнимой, но такова судьба, приказы императоров редко бывают лёгкими.

— Я выполню любое ваше желание, мой Император.

Её голос был спокоен. Она и в самом деле собиралась сделать всё, чтобы достигнуть поставленной перед ней Его Величеством цели. Несмотря на то, что исполнители подобных приказов очень редко живут достаточно долго, чтобы кому-либо поведать о достигнутых успехах. И обратись она сейчас к Бороху — исход будет тем же. Есть тайны, знание которых подобно петле, накинутой на шею. Казалось бы — стой спокойно, не дергайся, и всё будет хорошо. Но рано или поздно ты ощутишь под ногами пустоту. С Императором, по крайней мере, есть шанс. С жрецом — ни малейшего. Борох, если узнает о готовящемся покушении, начнёт свою игру, в которой Дилана будет совершенно ненужным элементом.

— Если вернёшься с удачей, я выполню любое твоё желание, — голос Унгарта звучал мягко, резко диссонируя с по-прежнему ледяным взглядом. — Любое.

«Кроме как оставить меня в живых», — с какой-то отрешённостью подумала она. Хотя… кто знает, многие верят, что чудеса в этой жизни ещё случаются.

— Я вернусь с удачей, — она мгновение помолчала и добавила: — Я всегда возвращаюсь с удачей, мой Император.

Глава тринадцатая Дилана Танжери. Блут

Блут, строительство которого началось через сто лет после Разлома, являлся классическим примером прибрежной крепости, ориентированной на оборону гавани. Могучие стены с узкими бойницами и массивными машикулями, делавшими попытку воспользоваться штурмовыми лестницами заранее обречённой на неудачу, башни, верхние площадки которых были оборудованы тяжёлыми баллистами и дальнобойными катапультами — всё это смотрело в сторону моря, и пенные валы век за веком бились в неподатливые камни. Словно лишний раз подтверждая — именно море было, есть и будет единственной угрозой городу. Защитные сооружения со стороны суши были не столь впечатляющи, но и они способны были внушить трепет кому угодно.

Когда-то весь Блут был окружен стенами в два ряда. Не слишком высокая, но очень толстая и прочная внешняя стена насчитывала восемнадцать башен и способна была остановить практически любого противника. Другая стена возвышалась над внешней на десять локтей[15], и включала в себя всего десять башен, зато очень высоких, уступающих лишь донжону замка, вздымавшемуся над землей на высоту почти на сто двадцать локтей. Расстояние между оборонительными рубежами было достаточно узким, едва разминуться двум телегам. Внутреннее пространство крепости, за исключением восточной части, отведенной замку коменданта и казармам гарнизона, занимали дома жителей города. Небольшие ворота, защищённые четырьмя привратными башнями и перекрываемые, в случае опасности, тяжёлой катарактой[16], смотрели в сторону, противоположную морю. И у воды располагались особые ворота, также прикрытые массивными решётками. При необходимости, из тесного внутреннего рейда крепости вырывались несколько небольших, но очень ходких галер, предназначенных для преследования отступающего врага.

Но шли века, Блут разрастался, и его жителям становилось всё теснее и теснее в каменном мешке стен. И уже лет сто назад внутри цитадели не осталось ничего, связанного с мирными жителями. Лишь казармы, арсеналы, стрельбища и тренировочные площадки для мечников, стойла, кузницы, склады продовольствия и амуниции — всё, что необходимо крепости для обороны. Существенно расширили и внутренний рейд, сейчас Блут мог выпустить в атаку шесть галер — более чем достаточно против любого пиратского наскока. Ну, если не рассматривать в качестве противника белых рыцарей или, скажем, эскадру пресловутого адмирала Родана. Впрочем, Родан не сошёл с ума, чтобы кусать руку, которая его кормит — попытка атаковать Блут вызовет в Империи куда более опасный резонанс, чем захват одного-двух торговых кораблей.

Переместившиеся за стены крепости жители уже не могли теперь считать себя в полной безопасности. В случае серьёзной угрозы стены Блута приняли бы их, но жить «за стеной» и «у стены» — это всё-таки далеко не одно и то же. И у города появилась третья, самая новая и наименее надёжная стена, усиленная десятком бревенчато-земляных бастионов. Стеной это можно было назвать лишь с изрядной натяжкой — скорее, просто невысокий вал с двухрядным частоколом, пересыпанным землей и дроблёным камнем.

С точки зрения затрат, Блут дорого обходился императорской казне, если вспомнить, что за века, прошедшие после того, как на берегу удобной бухты был заложен первый камень в основание замка, никто не пытался высадиться здесь с враждебными намерениями. Стены ветшали и реставрировались, галеры крепостного флота время от времени отправлялись ловить пиратов или сопровождать караваны, а затем возвращались обратно, дабы окончить свои дни среди гниющего дерева и заплесневелой парусины. Покрывались зеленью бронзовые катаракты — или начищались до блеска, в зависимости от того, как очередной комендант относился к службе.

В народе Блут называли «ленивым рыцарем» — величественная, несокрушимая и практически бесполезная крепость. Хотя не будь Блута — кто знает, не захотели ли бы обитатели Южного Креста пощипать богатого северного соседа.

Дилана прибыла в город, когда небо уже засияло россыпью звезд. Волшебница пребывала в отвратительном настроении — разговор с Его Величеством никак не шёл из головы, к тому же она пока не имела ни малейшего представления, как сможет подобраться к всегда предусмотрительному и болезненно-осторожному Бороху.

Точка кипения была достигнута, когда хозяин лучшего постоялого двора, именовавшегося «Ветер странствий», кланяясь и потея от страха, принялся уверять блистательную госпожу, что ни единого свободного места у него нет, что и собственные комнаты он отдал господам, прибывшим в город накануне. Воины из эскорта леди Танжери (на эскорте настоял Император и Дилане лишь удалось ограничить число охранников одним десятком) быстро объяснили постояльцам, что для их спокойствия будет куда лучше, если сон придёт к ним в каком-нибудь другом месте. Шестеро вняли и торопливо покинули комнаты, не заикаясь об уже внесенной хозяину оплате. Двое заартачились… к сожалению, эти двое занимали лучшие покои постоялого двора, и пришлось ждать, пока служанки ототрут кровь с пола и заменят изгаженные ковры.

На следующий день Дилана нанесла визит на верфи, где проходили переоснащение галеры, предназначенные для участия в экспедиции. Либо работа и в самом деле велась из рук вон плохо, либо сказалась тяжёлая дорога и плохо проведённая ночь — несмотря на уверения хозяина в чистоте комнат, клопов в постели было достаточно — но «клинок Императора» осталась крайне недовольна положением дел. Пока двое здоровенных плотников, временно отложив дела, готовили подходящий по размерам кол, Дилана в самых любезных выражениях объясняла барону Лайну Септону, руководившему работами, всю степень его неправоты. Барон то краснел, то бледнел, исходил потом, время от времени начинал заикаться и всё никак не мог оторвать взгляда от заостренного кола, устанавливаемого прямо на пристани. Судя по бледности и мелко подрагивающим рукам, он не сомневался, кому именно предназначена эта штука. Если бы не остатки рыцарской чести, он уже давно упал бы на колени — о Дилане при дворе ходило достаточно слухов, один страшнее другого, и в её решимости добиться исполнения приказов Его Величества любой ценой барон не сомневался ни на миг.

На самом деле, сэр Септон был не так уж и виноват. Император поставил ему жёсткие сроки но, как и почти любой властитель, не стал задаваться вопросом, а выполнимо ли его повеление в принципе. Всего лишь месяц прошел с тех пор, как окончился сезон штормов. Верфи Блута — наиболее существенный источник доходов города — работали с полной нагрузкой, оказывая небезвозмездную помощь десятку судов, пострадавших от ударов стихии. Не далее как неделю назад в гавань вошёл изрядно изуродованный корабль — его матросы, отталкивая друг друга, кубарем скатились по трапу и принялись целовать грязные доски пристани. Шхуна «Макрель» чудом уцелела в стычке с пиратским шлюпом, потеряв половину команды, большую часть груза кинтарийских тканей, грот-мачту и бушприт. Три здоровенные дыры в борту, чуть выше ватерлинии, дополняли картину разрушений. Да и палубные надстройки пострадали настолько, что корабельные мастера, прибывшие для осмотра этой посудины, лишь цокали языками, мысленно подсчитывая барыши — ремонт предстоял нешуточный.

Это привело к тому, что запасы выдержанного строевого леса, парусины, бронзовых скоб, канатов и прочего совершенно необходимого для ремонта добра стремительно подходили к концу. И приказ Его Величества немедленно переоснастить сразу пять тяжёлых имперских галер обрушился на мастеров и, в первую очередь, на барона Септона, коменданта порта Блут, как снег на голову. Видит Эмнаур, барон делал что мог, но… но пара мешочков с монетами оказались слишком соблазнительной приманкой — два кинтарийских купца, торопившихся в Инталию, дабы предложить орденскому флоту прекрасную парусину по «слегка» завышенной цене, получили содействие барона в части ремонта их огромной четырёхмачтовой барки. Содействие означало лучшие материалы, лучших мастеров… а теперь, вероятно, будет означать ещё и сидение на колу.

Ну в самом деле, кто мог подумать, что Его Величество пришлёт с инспекцией это чудовище в столь прекрасном обличье.

— Я делаю всё, что в моих силах, леди Танжери, — он старался говорить твёрдо, с тоской осознавая, как же плохо у него это получается.

— Видите ли, барон, — сейчас голос леди был столь ж очарователен, сколь и её внешность, но от её слов Септона пробирала дрожь, словно от ледяного ветра, — Императора, как и любого человека, облечённого правом отдавать приказы, интересует не «я сделал всё возможное», а просто «я сделал». Не думала, что эта истина нуждается в пояснениях.

— Я… — он помялся, понимая, любые произносимые им слова лишь усиливают раздражение волшебницы. — Я не обману доверия Его Величества.

— Вы уже обманули его доверие, — ласково сообщила Дилана. — Как вы думаете, барон, для кого предназначен этот кол?

История о том, как леди Танжери заживо сожгла капитана имперской галеры, человека благородного происхождения и достаточно высокого положения, лишь за то, что тот посмел сказать ей слово «невозможно», давно стала достоянием гласности. Барон на свой счёт не обольщался, он был всего лишь комендантом порта и, следовательно, его статус в глазах «клинка Императора» был лишь чуть выше, чем у какого-нибудь корабельного мастера. А с точки зрения пользы для дела — так и ниже.

Он промолчал, хотя выражение глаз свидетельствовало о том, что мысленно Септон уже представляет себя корчащимся на колу.

— Я не собираюсь казнить вас, барон. Но если через пять дней первая из галер не будет полностью оснащена и готова к выходу в море, сюда приведут вашу жену. Если не поможет и это — детей. У вас их ведь трое, я не ошибаюсь?

«Интересно, — отрешенно подумал Септон, — а если я сейчас достану кинжал и попытаюсь выпустить леди кишки, успеет ли она или её телохранители меня остановить?»

— Итак, у вас, барон, есть пять долгих дней. Или шесть, если считать сегодняшний. Меня не интересует, как именно вы ими распорядитесь. Если вы попытаетесь собрать семью и бежать из Блута, я не стану вас преследовать, для этого найдутся более подходящие люди. Но рекомендую лучше вспомнить о приказах Его Величества и предпринять необходимые меры.

— Я сделаю… всё, — с трудом выдавил он из себя слова, которые леди ожидала услышать.

— Представьте себе, барон, я вам верю.

«Жирная свинья», — брезгливо подумала Дилана.

Страх, сочащийся из этого сломленного человека, не вызывал у неё удовлетворения. Рыцарь… да у любого из мастеров на этой верфи больше чувства собственного достоинства. Отправлять Септона в чертоги Эмнаура она и не собиралась, прекрасно понимая, что сейчас заменить барона попросту некем. Любой, назначенный на этот пост, будет нуждаться, как минимум, в некотором времени, чтобы вникнуть в записи и планы, назначить людей на первоочередные работы… в конце концов, на то, чтобы определить, какие из работ действительно необходимо исполнить раньше прочих. До отправления экспедиции ещё не менее двух месяцев, но это не значит, что с подготовкой кораблей можно тянуть. Каким бы трусом ни был Септон, он знает своих людей и своё дело — вот пусть и занимается им.

А у неё есть другие занятия.

Одна из забот торговца, желающего преуспеть на выбранном для себя поприще — чтобы заходя в его лавку, покупатель сразу понял, что прибыл по нужному адресу. Продавец тканей окружит гостя воздушной нежностью инталийского кружева, тяжёлой роскошью кинтарийских шелков и бархата, пышностью мехов, доставленных от самых ледяных предгорий Индара. Ювелир ослепит блеском золота и драгоценных камней, оружейник поразит воображение блеском отточенной стали, а кондитер — сведёт с ума соблазнительными запахами. Зайди в лавку — сразу поймешь, чем может угодить тебе её владелец. А заодно — достаточно осмотреться вокруг — догадаешься, какую цену придётся заплатить. Среди грубых подков, неуклюжего инструмента и кое-как скованных доспехов не найти клинка, достойного легенд. На прилавке, усыпанном медными украшениями, вряд ли обнаружится изысканно огранённый изумруд в оправе из красноватого кинтарийского золота. Если всё вокруг завалено рулонами грубой ткани и связками не лучшим образом выделанной кожи, вряд ли хозяин будет способен угодить гостье, к примеру, платьем из знаменитого на весь Эммер шёлка «южная страсть».

Эта лавка сразу навевала мысль о том, что её хозяйка дело знает. Тяжёлый запах снадобий и отваров, многочисленные склянки с цветными или прозрачными, словно слеза, жидкостями, густыми мазями, порошками и крошеными корешками, свисающие со стен связки сушёных трав и луковиц — всё это создавало неповторимую атмосферу, способную заставить затрепетать сердце истинного лекаря, а хворого — излечиться самому, лишь ступив в полутёмное помещение.

Да и хозяйка была подстать своему заведению. Сморщенная старуха, закутанная в теплую шаль так, что наружу выглядывали лишь крючковатый нос и внимательные глаза, тут же уставилась на человека, отворившего скрипучую дверь лавки и заставившего глухо звякнуть укреплённый над косяком медный колокольчик.

— Чего изволите, добрый господин? — голос старухи-травницы напоминал скрип несмазанной тележной оси. — Какая бы нужда ни привела вас в лавку Шамры-лекарки, я сумею помочь вашей беде, господин… ох, прошу прощения, госпожа.

Молодая, если судить по точеной фигуре и изяществу движений, гостья была одета дорого, что заставило сердце старухи затрепетать в ожидании барышей. Молодые не знают цены деньгам, а когда молодые ещё и богаты — так и подавно. Немало подобных девиц и женщин приходили к старой Шамре. И раньше, когда она была юна и не слишком умела, и потом, когда достигла зрелости и в годах, и в мастерстве. И особенно в последние годы — поговаривали, что старая лекарка продала душу демонам в обмен на искусство врачевания.

Брала она дорого. Правда, случалось не раз, что выслушав беду гостьи и увидев жалкую пригоршню меди в её тощем кошеле, старуха преисполнялась жалости и помогала, не требуя платы. Особенно, если несчастная посетительница, роняя на грудь слёзы, рассказывала, как неосторожно понесла от красавца воина, весёлого и щедрого моряка или от сладкоречивого менестреля, а муж… убьёт же, если только узнает. Таким старуха помогала с особой охотой — кому дитя извести до того, как увидит плод запретной страсти первый свет дня, кому — наполнить чресла старого мужа силой, дабы принял ребёночка как своего, а кому и извести того самого мужа, что стоит на пути истинной и прекрасной любви, благословенной самим Эмнауром. Или Эмиалом — знахарка не делала особой разницы между братьями-богами, в эти места она пришла из Кинтары, а там детям с рождения внушали, что есть лишь один бог, который истинно способен помочь человеку на его жизненном пути, и имя ему — прибыль. Шамру хорошо научили поклоняться этому богу, и она знала — если доброе дело и не принесёт монет немедля, оно непременно отзовётся в будущем. Ибо прибыль не обязательно измеряется серебром и золотом, иногда прибыток в том, что говорят о тебе. И кому говорят.

— Так чем может старая Шамра услужить благородной госпоже?

Лицо гостьи было укутано тонкой кисеей шарфа, волосы убраны под шапку из тех, что носят женщины торгового сословия, но Шамра-то видела — шапка эта, да тяжёлый плащ, что должен был бы скрыть от менее понимающего взгляда изящество точёной фигуры — всё лишь ярмарочный маскарад. Не хочет гостья, чтобы её видели входящей в лавку, да и хозяйке она, как часто бывает, тоже открыться не пожелает. Что ж, тем выше будет цена… старуха любила тайны, но лишь те, которыми владела сама.

— Говорят, у Шамры-лекарки можно найти любые снадобья? — голос также свидетельствовал, что гостья ещё молода, хотя и не столь юна, как знахарке показалось вначале. И этот голос не привык просить, таким голосом повелевают. Красивый голос. И знакомый, только вот не вспомнить… да и неважно это, мало ли женщин за эти годы переступали порог её лавки.

Перед мысленным взором старухи горстка серебра тут же сменилась увесистыми золотыми кругляшами. Да уж, женщина с таким голоском вряд ли станет расплачиваться жалкой медью или серебряшками. А что ей надо — угадать несложно. Старый муж зажился сверх положенного, соперницаоказалась искуснее в постельном умении, любовник возомнил о себе невесть что или, опять же, плод греховной страсти начал зреть… за лекарством от обычной болезни не приходят, пряча лицо и таясь под покровом ночи.

— Люди зря не скажут, — мелко закивала старуха, — не являлась миру ещё та хворь, от которой в моей лавке не нашлось бы правильной травки, корешка или настоя. Чем услужить госпоже? Есть средства за бросовую цену, а есть и кое-что, достойное истинно благородных гостей. Присядьте, добрая госпожа, поведайте старой Шамре вашу нужду.

— Говоришь, твои корешки от всего излечить могут?

Старуха испытала лёгкое огорчение — неужели дело в заурядной дурной болезни? За такие лекарства она традиционно брала неплохую цену, но не золото же.

— От всего, добрая госпожа.

— И от жизни?

В лавке повисла долгая тишина. Да, к Шамре приходили и за таким лекарством. Во имя богов светлого или темного просили о помощи — и она помогала. Не ради Эмиала с Эмнауром, а во имя того, кого считала истинным богом. Ну и по доброте душевной — ведь известно, что иногда смерть одного приносит радость другому, так почему бы не наполнить этот мир капелькой чьей-то радости?

Только вот никто из ищущих вечного покоя для родственников, знакомых или врагов, не говорил об этом столь прямо и столь скоро, можно сказать, с порога.

В целом, яды в Империи никто и никогда не объявлял вне закона. Случись уважаемому человеку умереть смертью неясной и странной, за дело возьмется Тайная Стража, найдёт виновного и примерно накажет. Но можно ли винить за то знахарку, за десяток медяков продавшую сушеный красногнев, толченый корень волчьего семени или, скажем, настойку из молодых бутонов разлучника? С тем же правом можно наказать кузнеца, сковавшего клинок для убийцы.

Хотя вряд ли такая гостья удовлетворится красногневом или корешками златки. Благородные господа предпочитают что-нибудь эдакое… Может, предложить ей «тигриный глаз»? Цена высока, за всю жизнь Шамра ни разу не продала и самой малости этого демонического зелья, хотя и умела приготовить из перетертого в пудру камня с десяток разных настоев, способных скрываться в теле обречённого на смерть и день-два, и целую неделю.

— Жизнь тяжела, добрая госпожа. Иногда избавление от неё — благо. Госпожа, верно, знает, что иное лекарство, будучи применено без должного разумения, способно не столь исцелить страждущего, сколь…

— Я пришла сюда не затем, чтобы слушать всякую чепуху, — рука гостьи, затянутая в тонкую перчатку, ударила по столу, заставив многочисленные склянки жалобно звякнуть.

— Пусть госпожа скажет, что именно ей нужно, — снова мелко закивала Шамра, с опаской поглядывая на чуть не посыпавшиеся на пол баночки со снадобьями. Благородные господа не любят платить за ущерб, но так легко его наносят.

— Мне нужен состав, известный как «роса вечной разлуки».

Старуха вдруг ощутила, как холод скрутил её измученные годами кости. Этот состав никогда не требовали неверные жены, нетерпеливые наследники или иные охотники за чужой смертью, желающие при этом сохранить свою собственную жизнь. «Роса вечной разлуки», истинный цветок в кинтарийской науке о ядах, была составом столь же смертоносным, сколь и редко применявшимся. Прозрачная жидкость без вкуса и запаха убивала мгновенно. Жертва не успевала и понять, что отравлена — достаточно омочить губы в бокале с вином, и вот уже опрокинутая чаша катится по полу, а человек, державший её, бессильно сползает с кресла.

Кому нужна такая смерть? Истинное искусство отравления заключается в том, чтобы жертва ушла в чертоги Эмнаура спустя много дней после того, как примет яд — дабы знатоки из Тайной Стражи не смогли найти отравителя. А если кому-то хочется окончить собственные дни на этом свете — то и в этом случае предпочтительнее иное снадобье, дарующее, к примеру, сладкий сон, от которого уже невозможно проснуться.

Есть ещё случаи, когда яд наносится на клинок убийцы. Но и тут «роса вечной разлуки» не помощница, тут нужны иные яды, густые, прилипающие к стали, а то и — знахарка умела готовить и такие — пропитывающие боевой металл, делающие его воистину смертоносным. Подобных заказов почти не было, лишь однажды, несколько лет назад, к ней вот так же, в ночи, пришла женщина и потребовала изготовить «смерть чародея», редкий и очень сложный состав, давно забытый всеми, кроме истинных кинтарийских мастеров, передающих свои секреты из поколения в поколение. Таким мастером была бабка Шамры, открывшая внучке многие древние тайны. За крошечную склянку с густой зелёной слизью старуха тогда получила целую пригоршню золотых монет.

Шамра вздрогнула, затем внимательно оглядела гостью. Да, фигура похожа, и голос…

— Да, ле… добрая госпожа. Я, пожалуй, смогу изготовить нужный состав.

— Сколько тебе понадобится времени? — гостья или не заметила оговорки старухи, или только сделала вид.

— Самую малость, добрая госпожа. Сложно собрать необходимые травки и настои, а смешать — дело быстрое.

Знахарка торопливо принялась выставлять на стол многочисленные склянки с разноцветными жидкостями. Затем, вооружившись тонкой стеклянной трубкой, купленной не так давно у кинтарийского торговца аж за десять серебряных монет, принялась собирать капли разных настоек и отваров в один флакон, тщательно промывая инструмент после каждой склянки.

— Я слышала, — в голосе гостьи звучал лёд, — что «роса» прозрачна.

— То верно, благородная госпожа, — ответила знахарка, не прекращая кропотливой работы. — Но тайна в том, что смешав разные цвета, можно получить цвета новые, невиданные, можно получить чёрный, цвет милости Эмнаура… или же не получить цвета вовсе.

Очередная капля упала во флакон, и жидкость в нем, до того бурая и неприятная на вид, вдруг взбурлила и тут же опала, став совершенно прозрачной. Бережно заткнув сосуд пробкой, старуха с поклоном протянула его посетительнице.

— Вот, добрая госпожа. Это и есть «роса вечной разлуки», не извольте сомневаться. Зелье это, скажу прямо, дорогое, но ведь и редкостное.

— Я должна удостовериться, — качнула головой гостья.

Шамра сокрушенно пожала плечами.

— В моем доме нет ни кошки, ни пса, добрая госпожа. Мыши — они есть, как же без них, да только я слишком стара, чтобы их ловить. Ежели не подействует моё снадобье — приходите, монеты верну вам сполна, и зелье сделаю другое. Только ещё никогда и никто не жаловался на искусство Шамры.

Женщина взяла флакон и встала. Тонкая кисея шарфа легко соскользнула на плечи, предоставив старухе возможность увидеть лицо гостьи. Красивое молодое лицо. Она уже видела его когда-то, годы тому назад… когда поддалась искушению и проследила за той, что купила древний эликсир «смерть чародея». Проследила до самой таверны, где благородной госпоже довелось ночевать, а затем постаралась разглядеть лицо и узнать имя. Зачем? Она и сама не могла этого объяснить.

— Узнала, не так ли? — насмешливо поинтересовалась Дилана.

— Узнала, благородная леди, — старуха сгорбилась ещё больше, её руки мелко дрожали.

— В тот раз я пожалела тебя, — Дилана неспешно извлекла пробку из флакона. — Ты дала мне то, что я безуспешно искала у многих знахарей и, как мне казалось, я щедро тебе за это заплатила. Но ты, старая дура, предпочла начать за мной шпионить. Следовало убить тебя ещё тогда, но всё что ни делается, делается к прибыли, так ли у вас в Кинтаре говорят?

Волшебница взяла стеклянную трубку, макнула её во флакон и протянула старухе.

— У тебя есть выбор. Ты можешь умереть с болью, в крови и в мучениях, путаясь в кишках, вывалившихся из твоего старого брюха. Или, если ты не лжешь и это в самом деле настоящая «роса», ты можешь уйти к Эмнауру быстро. Выбор за тобой.

Не было смысла уточнять, что выбери старуха смерть от ножа, итог будет тот же — сперва удар клинком, болезненный, но не смертельный, а затем — яд. Да Шамра и сама поняла, что не в её силах бороться с женщиной, чьим именем кое-где пугали детей. Дрожащие пальцы приняли тонкое стекло, но трубка остановилась, не прикоснувшись к губам.

— Шамра могла бы служить вам, леди. Только вам. Искусство старой Шамры…

— Видишь ли, старуха, мне уже не понадобится твоё мастерство. В этой склянке есть всё, что мне необходимо. А вот чего мне и в самом деле не хватает, так это времени, поэтому не задерживай меня.

В голосе Диланы сквозила самая настоящая горечь, и знахарка вдруг неожиданно для себя самой прониклась жалостью к этой женщине, молодой, богатой и могущественной, но, так же как и она, стоящей сейчас на пороге смерти. Для кого же предназначался этот состав? Травница усмехнулась и посмотрела на гостью без страха — какой смысл теперь бояться? Ей, старой знахарке, прожившей долгую жизнь, осталось существовать всего мгновение — а эта женщина уже видит свою смерть, чувствует и ждёт её. Она, воистину, достойна жалости — нет ничего хуже ожидания смерти.

— Тогда прощайте, леди.

Стеклянная трубка скользнула меж сухих, выцветших губ — и, мгновением позже, сморщенное тело старухи выгнулось в жестоком спазме и опало на дощатый пол грудой уже лишённой души плоти.

— Садитесь, — Дилана кивнула мужчине, и тот, чуть неловко отодвинув в сторону длинный меч, тяжело опустился в жалобно скрипнувшее кресло, с опаской поглядывая на стол. Как и любой рыцарь по обе стороны от срединного хребта, он имел некоторое представление о магии, потому вид склянок с цветными жидкостями, керамических чашек и прочего добра внушал гостю опасения. Оправданные.

— Леди желала меня видеть?

— Да.

Она замолчала. Молчал и рыцарь, ожидая, чего потребует от него блистательная леди Танжери. Вряд ли что-то хорошее — но о ней говорили всякое, и отказ повиноваться может привести к серьёзным последствиям. Горни Тайд не считал себя особо храбрым человеком, хотя и трусом, по большому счёту, не был. Осторожность — это не трусость, это лишь умение трезво взвешивать свои шансы и принимать решения, наиболее выгодные.

За его плечами были пограничные стычки, высадки на пиратское корабли, сражение со светоносцами в Долине Смерти, когда проклятые — это он часто говорил вслух, не особо размышляя над тем, чьи уши ловят его слова — маги выпустили на свет демона. Там, в Долине, Горни Тайд стоял в третьем ряду, его меч так и не успел толком испробовать крови и рыцарь не жалел об этом — пусть кампания не принесла особого дохода, но он жив — чего нельзя сказать о многих других, к примеру о тех, что лезли в разбитые ворота Торнгарта, когда эта тварь в белом платье изжалила всех вокруг своей проклятой кровью. Тайд видел, как падали люди, не способные укрыться и за толстыми щитами — а вот ему повезло и там, лишь одна, самая крошечная капелька задела плечо — рана кровоточила две недели и до сих пор боль иногда возвращалась. Слабая, едва ощутимая — но от этого не менее реальная.

Будь на то его воля, он сейчас мирно жил бы в своём крошечном замке, который и слова-то такого громкого не заслуживал. Скорее, просто каменный дом на холме, окруженный жалким подобием стены высотой в пять локтей, без рва и башен. Да уж, какой там замок… Но в том доме жили его отец с матерью, пошли им Эмнаур избавления от болезней, там ждала его жена и трое детей. Как было бы замечательно повесить меч на стену, к чуть проржавевшим клинкам его достаточно именитых, но не снискавших славы и богатства предков, сидеть у камина, пить подогретое вино и рассказывать детям о великих сражениях.

Увы, мечты прекрасны и заманчивы, но часто остаются лишь мечтами. Император приказал — и пришлось подчиниться.

Море Тайд не то чтобы ненавидел — скорее, просто побаивался стихии, которую невозможно подчинить воле человека. Море делает что захочет, а люди на хрупких корабликах, кажущихся жалкими и ненадёжными, притворяются, что именно они правят этой безбрежностью солёной воды. Тайд подозревал, что на самом деле море лишь играет со смешными и самоуверенными людишками, изредка позволяя их утлым суденышкам добраться до тихих гаваней — чтобы, отдохнув, люди вновь вернулись к этому забавному развлечению. А наигравшись, море забирает их себе — вместе с «великолепными» кораблями, «могучим» оружием и «необоримой» магией.

И вот теперь ему предстояло отправиться в плавание — да ещё в южные воды, о которых ходили самые дурные слухи. Впору молить Эмнаура о прощении — чем-то, видать, согрешил рыцарь, раз бог избрал для него столь неприятную и опасную стезю.

— Скажите, сэр Тайд, какой приказ отдал вам Император?

— Ведь это происходило в вашем присутствии, леди, — пожал он плечами. — Но если таково ваше желание, извольте. Его Величество приказал мне сопроводить вас, леди, в гавань Блута и, впоследствии, быть вашим телохранителем в предстоящей кампании.

Мысленно он усмехнулся, примеривая на себя незавидную роль телохранителя при этой в высшей степени неприятной особе. Красивой, влекущей до безумия — Горни в первые дни буквально пожирал леди Танжери глазами, ни разу не вспомнив об оставленной дома супруге, женщине может и не столь яркой внешности, но мягкой, доброй и преданной. Желание осталось, но теперь его было немного легче держать в узде, поскольку, узнав леди поближе, он научился не только хотеть её, но и бояться. В меру. Ну хорошо, не бояться, а опасаться.

Леди Дилана за считанные дни пребывания в Блуте умудрилась не просто испортить отношение с местным обществом — кое-кто её уже люто ненавидел, иные наверняка искали по тавернам желающих наполнить свои кошельки, отправив «императорскую подстилку» к Эмнауру. Проведя последний год в Броне и, по весьма полезной для здоровья привычке, держа глаза и уши открытыми, Тайд мог бы с уверенностью сказать любому, готовому выслушать, две вещи. Во-первых, леди Танжери, являясь фавориткой Императора, заслужила свой статус отнюдь не постельными игрищами. Ну или «не столько», ибо кто его знает, какие отношения связывают эту женщину с Его Величеством. Ходили слухи, что Унгарт добивался благосклонности красавицы, но получил отказ. Тайд не очень в это верил — леди, конечно, женщина опасная и безгранично самоуверенная, но Император — это, как ни крути, Император. Во-вторых, дразнить Дилану было куда опаснее, чем щелкать по носу раздражённого медведя.

Но если в столице к «клинку Императора» относились с опаской, то здесь, в Блуте, не очень-то верили, что изящная женщина с пухлыми губками, томными глазами и совершенно роскошными волосами, обрамляющими невыносимо прекрасное лицо, способна, не поморщившись, убить даже того, кто косо посмотрит в её сторону. Что уж говорить о несчастном, посмевшем не ограничиться одними лишь неприязненными взглядами.

Одно покушение уже было. Глупое, неподготовленное и закончившееся полным провалом. Теперь кол на верфи, поставленный для семьи барона Септона, не пустует — леди Танжери приказала казнить и того, кто попытался всадить ей в спину арбалетную стрелу, и всех членов его семьи старше пятнадцати лет. А это — пятеро… сейчас обречённые сидят в подвале замка и ждут очереди.

Не слишком приятно быть телохранителем у той, кого сам бы с удовольствием прирезал. Нет, сначала овладел бы ею, а затем прирезал. Тайд вздохнул — нет уж, лучше сперва убить, а уж потом, если желание не исчезнет… так куда безопаснее…

Мысли текли лениво, страх, который он предпочитал называть осторожностью, давно растаял. Леди сидела в кресле напротив него, её пальцы сплетались и расплетались вновь, образуя сложную и красивую фигуру, нежные губы что-то шептали, но рыцарь не слушал. Почему-то появилась мысль о том, что он, сорокалетний мужчина, так до сих пор никого и не убил… это ведь недостойно настоящего рыцаря… Веки словно налились свинцом и он закрыл глаза, так было гораздо приятнее. И спокойнее. Как хорошо сидеть, чувствовать идущее от камина тепло, слушать её голос, такой бархатный… мягкий…

Дилана откинулась в кресле и с несколько картинным изяществом промокнула кружевным платком выступившие на лбу капли пота.

— Вот же упрямец, — пробормотала она. — Положительно, в хорошем ударе по голове куда больше эффективности, чем во всех заклинаниях сна, вместе взятых.

Ей предстояла привычная, но всё равно тяжёлая работа.

Император дал ей телохранителей, но этого недостаточно. Ей нужны псы, верные до полного самоотречения, готовые убить не раздумывая и умереть с радостью. А убивать и умирать наверняка придётся. Допустим, свершится чудо и яд, бережно хранимый в стеклянном флаконе, всё же коснется губ Бороха. Сомнительно, но не исключено — суровый Эмнаур иногда снисходит до подобных шуток. Но останутся безликие, сопровождающие Юрая повсюду, чуть ли не в отхожее место. Глупцов при себе жрец не держит, им не составит труда найти виновницу — ну или, скажем, выбрать наиболее подходящую кандидатуру из тех, кто окажется рядом. Дилана знала, что при её репутации выбор масок будет совершенно очевиден. В одиночку она с безликими не справится, потребуется помощь — тогда и наступит черёд телохранителей исполнить долг.

Она вполне допускала, что и по возвращению в Гуран за её жизнь никто не даст и мелкой медяшки. Пожелает ли Его Величество сохранить при себе свою верную леди? Тем самым, оставив жизнь не просто убийце — свидетелю приказа, порочащего его императорскую честь? О том, чтобы скрыться в какой-нибудь дыре, затаиться, сменить имя и внешность, Дилана и не помышляла. Она вспомнила слова, сказанные Таше Рейвен — «иногда человек вынужден совершать нечто такое, что принесёт пользу его государству и его правителю, пусть это иссушает душу и отягощает совесть». Да, верно. Просто в этот раз цена окажется несколько выше.

В любом случае она предпочитала, чтобы решение осталось за Императором — а для этого необходимо выжить. И вернуться.

Дилана вздохнула и взяла тонкую кисть. Трудно наносить знаки на кожу головы, не удалив волосы, но она постарается. Не в первый раз.

Глава четырнадцатая Таша Рейвен. Южные воды

Жгуче-голубое небо светлело, опускаясь к горизонту, затягиваясь белёсой дымкой, и там, в невообразимой дали, сливалось с голубовато-зелёной водой. На суше никогда не сумеешь ощутить подобного — горы, деревья и дома заслоняют горизонт. Здесь же небо — вокруг тебя, сверху и снизу, со всех сторон…

И запах. Воздух пропитан солью и свежестью — это может в полной мере оценить лишь тот, кто больше привык к пыли степей, гнилому запаху болот, терпкому духу свежескошенного сена или пьяняще-сладкому аромату политого дождем леса. Приятные или дурные — всё это запахи суши, знакомые и понятные. Запах моря другой. Поначалу чужой — но сразу становящийся родным и близким, от него трудно отвыкнуть и ещё труднее его забыть. Моряки, оставив навеки палубы кораблей — вернее те из них, кому судьба не дала погибнуть в море — никогда не селятся в глубине суши. Только на берегу, чтобы до последнего своего дня слышать рокот прибоя и смотреть на пенные гребни.

Таша стояла на палубе «Светозарного», лучшего из кораблей, выделенных Орденом для участия в предстоящей экспедиции. Она не впервые путешествовала по морю, но лишь сейчас, вглядываясь в бесконечную синь, начала понимать, почему её старый знакомый Ублар Хай, несмотря на преклонные годы, так и не осел где-нибудь в спокойном местечке, не обзавёлся домом и садиком, женой и ребятишками… Хотя, насколько она помнила, у подобных Хаю морских волков в каждом порту по жене.

Скрип дерева, мерное хлопанье парусов, свист ветра в такелаже, плавное покачивание палубы под ногами. Звуки, раздражавшие поначалу, теперь стали привычными, и девушка практически не замечала их, полностью отдавшись морскому воздуху, необъятной сини вокруг и воспоминаниям.

Они прибыли в Сур за три дня до отправки экспедиции, и эти три дня стали для Таши настоящим кошмаром. Беседы на лезвии ножа с Диланой меркли по сравнению с тем, что устроила наставнице Альта, как только узнала, что для неё места на кораблях не предусмотрено. В ход пошло всё — скандалы, угрозы, шантаж, обещание «уйти из дома», вызвавшее ироничную улыбку Блайта — которому затем пришлось очень активно уклоняться от клинка, поскольку взбешенная девчушка пыталась испортить его камзол.

Аргументы Альта не принимала. Уговорам не внимала. Просьбы игнорировала. По прошествии трёх дней непрерывной войны, убедившись, что все её попытки переломить ход событий ни к чему не приведут, обиделась, замкнулась в себе и перестала выходить из комнаты. И провожать корабли на пристань не пришла — Таша до последнего верила, что вредная девчонка сменит гнев на милость и всё-таки попрощается со своей подругой-наставницей.

Хотя понять Альту было можно. Весь период пребывания в Гуране вопрос об её участии в морском походе не поднимался, словно считалось, что место на корабле среди воинов и магов Ордена — её законное и неотъемлемое право. Да Таша и сама так думала, не видя необходимости расставаться с воспитанницей, хотя и понимая, что дальний и опасный поход — не самое безобидное приключение.

Но всё изменилось.

— Право на титул?

— Довольно-таки слабенькое право.

— Я не понимаю… неужели Император допустит, чтобы какая-то девчонка, да ещё выросшая в Инталии, унаследовала имя и землю одной из имперских фамилий?

Таша покачала головой, всё ещё считая слова Блайта шуткой. Небольшой золотой медальон лежал на столе, и красноватые точки рубинов казались каплями проступившей на металле крови. Явись кто-то в Рейвен-кэр с претензией на право владения замком и гербом лордов Рейвенов… убивали и за меньшую наглость.

Блайт лишь усмехнулся.

— О земле не может быть и речи. Видишь ли, законы наследования в Империи столь же суровы, сколь и запутанны. Будь жив кто-то из Шедалей, хоть какой-нибудь шестой сын младшей наложницы внучатого племянника, рассчитывать на наследство не стоило бы. При дворце ведутся списки, где учитываются претенденты, в том числе бастарды и дети бастардов. Множество людей получают серебро за то, что выверяют и правят списки… и информируют людей, готовых платить, о побочных ветвях рода, которые однажды, при благоприятном для них стечении обстоятельств, вполне могут стать основными.

— И что, такая побрякушка является доказательством?

— Для начала поводом для разбирательства. Обычно у лордов хватает детей на стороне, мало кто откажется от случая скоротать время в компании симпатичной селянки или умелой шлюхи. Кстати, в веселых домах Гурана закон суров — ни одно дитя, зачатое шлюхой, не имеет права на жизнь.

— Жестоко, — поёжилась Таша.

— Возможно, но это необходимо. Переделывать имперские законы в угоду безопасности ребёнка никто не станет. А при определённых обстоятельствах и дитя, рожденное такой матерью, сможет претендовать на герб. Если позаботится о том, чтобы все идущие впереди наследники переселились в чертоги Эмнаура.

— В Инталии такое невозможно.

— Да, ваши лорды суют свой отросток в любую удобную щель, не думая о последствиях, — он понимал, что говорит непристойности, неуместные в обществе леди, но проведённое вместе время позволяло воздержаться от завуалированных и многословных намёков. Да и Таша не производила впечатления изнеженной благородной девицы, краснеющей по поводу и без оного. — Ещё лет через триста в каждом серве будет полчашки благородной крови.

— Благородная кровь чем-то отличается от обычной? — ехидно поинтересовалась Таша, прекрасно знавшая отношение своего спутника к гербам и титулам.

— Скажем, правами. Иногда — ещё и обязанностями, — парировал Ангер. — А ещё планами, которые вокруг этой капли благородной крови могут выстроить заинтересованные люди.

— У вас, — хмыкнула девушка. — В Инталии бастард может быть богат или беден, волею отца или собственной удачей, но титул…

— Зато Святитель имеет привычку раздавать титулы тем, кто лучше умеет лизать ему зад. Каждый второй инталийский род не способен насчитать и трёх поколений предков, имеющих право на герб. Но мы отвлеклись… Раут Шедаль, насколько мне известно, был единственным наследником, его отец не имел ни братьев, ни бастардов. Линия наследования по матери тоже прервалась, хотя что-то очень отдалённое и может отыскаться. Правда, Раута лишили титула по приказу Его Величества, но весь казус в том, что детей Шедаля-младшего никто ничего не лишал, они имеют все права.

— Что сделано с ним, можно повторить и с Альтой.

Таша и сама не понимала, почему пытается уже битый час спорить с Ангером. Что ею двигало? Зависть? Нет, род Рейвенов достаточно древний. Скорее раздражала мысль о том, что приняв наследство, Альта — баронесса Шедаль — окажется, помимо своей воли, на стороне противника.

— Для лишения титула нужен достаточно серьезный повод. Унгарт Седьмой считается справедливым правителем и лишение сироты относительно законного титула будет выглядеть непристойно. К тому же… видишь ли, Таша, чтобы лишить титула надо сначала его дать. А вот просто вычеркнуть из списка — такое не практикуется.

— А нож в спину сунуть практикуется? — окрысилась Таша, наконец сообразившая, что её больше всего беспокоит. — Тебе не кажется, что найдётся тот самый очень дальний родственник, который предпочтет прикончить сироту и наложить лапу на замок и титул?

— Я же говорю, о замке речь не идёт. После смерти титулованной особы наследник должен быть назван в течение года, в противном случае всё имущество отходит короне. Насколько мне известно, Его Справедливейшее Величество давно уж является полноправным и абсолютно законным хозяином земель, принадлежавших покойному барону Шедалю. И, как ты понимаешь, вряд ли захочет с этими землями расстаться. Но титул остаётся в учётных книгах — и вот на него-то и можно претендовать. Это будет просто титул, который можно добавить к имени. И герб, которым можно украсить дверцы кареты. Что-то вроде пропуска в высшее общество и признание относительной чистоты крови, не более того.

— И когда ты намерен потребовать от Императора утверждения прав Альты?

Блайт невесело рассмеялся.

— Я? Его Величество, узнав, что я пребываю в полном здравии, постарается побыстрее эту ситуацию изменить.

— Кто же тогда?

— Не знаю… время покажет. Может быть, арГеммит. Или ты. А пока что нам надо решить один очень важный вопрос — убедить Альту в том, что отправляться в экспедицию вместе с нами ей не следует. Слишком опасно. Перед ней раскрываются интересные перспективы и будет очень жаль, если всё пойдет прахом.

Волшебница вздохнула и поёжилась.

— Она меня убьёт…

Сейчас, стоя на палубе огромного фрегата, Таша вспоминала и этот разговор, и письмо, которое они с Ангером отправили Метиусу, приложив к краткому изложению истории баронета Шедаля размышления Блайта об имперских правилах наследования. И медальон — единственное весомое доказательство прав на древний титул. Если подумать — не такое уж весомое, как кажется, но арГеммит сумеет разыграть эту партию, если посчитает нужным.

— Мы приближаемся к Южному Кресту, леди.

Она чуть заметно вздрогнула, выныривая из омута воспоминаний. Капитан орденского флагмана подошел к ней и опёрся о планшир.

Этому человеку было лет сорок, и половину жизни он провёл в море. Или на берегу — но с желанием как можно быстрее вновь ощутить под ногами палубу корабля. Темер арГеш считался одним из лучших флотоводцев Ордена, на его счету было немало громких побед, а пираты ненавидели его больше, чем кого-либо другого из светоносцев. Была бы его воля — стяг с золотым диском Эмиала давно развевался бы над пиратским островом, но для того, чтобы штурмовать укрепления, сил эскадры Сура было недостаточно, а собрать воедино все боевые корабли Несущих Свет не позволяла осторожная политика, проводимая Вершителями. АрХорн, да пребудет его душа в милости у Эмиала, был отменным воином и превосходным полководцем, но считал, что твёрдая земля под ногами больше способствует достижению побед, чем немыслимое пространство, заполненное солёной водой. В этом он был неоригинален, на протяжении веков флот Инталии, достаточно сильный, чтобы отбить у любого противника желание вторгнуться на орденские земли с моря, занимался делами более чем прозаическими — сопровождал торговые караваны, доставлял к месту назначения официальных послов и охотился за пиратами.

После гибели арХорна и окончания войны, капитаны южной флотилии, включая арГеша, были уверены — лишившись достойной цели для своих клинков, Инталия обратит особое внимание в сторону бесчинствующих на море пиратов.

Увы, ожидаемого приказа не последовало. Метиусу арГеммиту не нужны были дополнительные потери и без того изрядно потрёпанного Ордена. Конвоирование торговых караванов, к тому же, приносило Инталии существенный доход — кто из купцов захочет развязать кошель, если угроза пиратского нападения сойдёт на нет? Но как же тоскливо вновь и вновь бороздить прибрежные воды, видя, как пираты, заметив корабли с бело-золотым флагом, торопливо уходят за горизонт, не желая вступать в заведомо проигрышную схватку. Поэтому приказ о подготовке эскадры к дальнему походу большинство капитанов, офицеров и простых моряков встретили с восторгом. А назначение арГеша, самого известного и удачливого из них, командующим и эскадрой, и объединенным флотом в целом (ох, кто бы знал, сколько сил стоило леди Рейвен убедить Его Величество Унгарта Седьмого в том, что раз идея похода принадлежит Инталии, то и командовать флотом должен непременно рыцарь Ордена) и вовсе вызвало общее ликование. По мнению как тех, кто отправлялся в море, так и остававшихся ждать возвращения эскадры на берегу, это назначение просто гарантировало успех кампании.

Отношения между Ташей и капитаном «Светозарного» как-то не сложились… Капитан был всегда отменно вежлив — правда, его привычка произносить «друг мой» в равной степени и в адрес рядового матроса, и в адрес благородной леди, Ташу порядком раздражала. Наверняка и перед тем, как перерезать глотку очередному пирату, арГеш выдаст что-нибудь вроде: «Такова жизнь, друг мой, сегодня ты проиграл». Капитан любезно предоставил леди Рейвен лучшую на корабле каюту, собственную, перебравшись в помещение, отведенное для пассажиров — тесный закуток, где толком развернуться-то было проблемой. Там он только спал, проводя всё остальное время в просторной кают-компании, изучая карты и записи древнего судового журнала «Акулы», которые ему передал лично Вершитель арГеммит. Во время ужинов, на которых, традиционно, присутствовали сам капитан, два его помощника, Таша и её верный телохранитель, арГеш в меру учтиво произносил комплименты, поднимал тосты за милость Эмиала к прекрасной леди и вообще вёл себя настолько безукоризненно, что верить в его искренность было попросту невозможно. Девушке казалось, что за изысканной вежливостью Темер арГеш скрывает неодобрение её присутствия на борту. Вне всяких сомнений, ему доводилось слышать о леди Рейвен, и вряд ли отзывы были доброжелательными.

А может, она это всё придумала?

— От посольства на Кресте нет известий?

— Увы, друг мой, — вздохнул капитан. — Ничего нового.

За три дня до отбытия эскадры, крошечный катбот доставил с Южного Креста послание, в котором говорилось, что адмирал Родан с интересом отнёсся к предложению Инталии принять участие в предстоящей кампании и готов выделить корабли и людей. На вопрос, почему сообщение доставлено именно таким образом — а в состав посольства входила волшебница, вполне способная дотянуться заклинанием «длинного языка» с острова до побережья, где другие маги немедленно передали бы сообщение в Сур — капитан катбота лишь пожал плечами. Ему заплатили, чтобы он привёз письмо — привёз, чего ещё светоносцам надо? В окружении белых рыцарей и инталийских солдат пират, пусть и имеющий временно некоторую степень неприкосновенности, чувствовал себя весьма неуютно и поспешил покинуть порт в тот же час, как получил на это разрешение.

Сейчас до Южного Креста оставалось не более двух десятков лиг — расстояние незначительное даже для не самого опытного мага. Но все попытки Таши связаться с послом арДуабом или сопровождающей его Ингелой Сион провалились.

— Как вам наш корабль, леди?

— Он великолепен! — Таша ничуть не кривила душой. — Столь красивого фрегата я ещё никогда не видела.

— О, он не только красив, он ещё и смертоносен, как идеально сбалансированный клинок из лучшей стали, — расплылся в довольной улыбке капитан.

Вообще говоря, эта тема, так же, как и общество капитана, не вызывала у Таши энтузиазма. Темер арГеш был влюблен в свой флагман и демонстрировал это каждому желающему, а заодно и тем, кого выслушанные эпитеты, восхваления и восторги давно от такого желания избавили. Вот сейчас капитан искренне верил, что нашел новое, неизбитое сравнение. И заблуждался.

Таша окинула взглядом эскадру. Восемнадцать кораблей — по пять от каждой из держав, лишь Кинтара предоставила только три судна, правда, наиболее впечатляющих. Рядом с тяжёлой кинтарийской триерой и «Светозарный» казался не таким уж большим, а уж индарские тендеры выглядели чуть ли не лодчонками. Один раз Таша неосторожно высказала мысль о вероятной мощи этих огромных кораблей, после чего вынуждена была битый час выслушивать лекцию арГеша о типах кораблей и их практическом применении. Из многословного и вне всяких разумных границ пересыпанного малопонятными ей морскими терминами объяснения выходило, что кинтарийцы отдали корабли, которые ни им самим, ни кому-то ещё были попросту не нужны. Неповоротливые, недостаточно остойчивые на сильной волне, требующие огромного количества гребцов и неспособные развить сколько-нибудь значительную скорость под парусами, эти суда были истинным финансовым бедствием для своего владельца. В морском же бою вёрткие пиратские парусники или низко сидящие в воде галеры тех же имперцев не оставили бы этим морским чудовищам ни единого шанса.

К тому же, установленные на верхней палубе триер баллисты совершенно не годились для морского боя. Мощные, способные метать огромные камни на вполне приличное расстояние, они перезаряжались невыносимо медленно. Море — не крепость, где каждое метательное оружие пристреляно настолько точно, что способно поразить цель с отклонением не больше чем в пару шагов. Здесь нельзя ставить всё на один-единственный точный выстрел.

Вот и сейчас эти огромные монстры, порядком отстав от остальных кораблей эскадры, мерно пенили воду длинными вёслами — гребцы явно не отдавали работе всех сил.

Заметив направление взгляда девушки, капитан вздохнул:

— Отправлять гребные суда в открытое море… на такую глупость способны только южане.

— У них почти нет других кораблей, — возразила Таша. — Как и у Гурана.

Она мало что знала о море, но уж о том, что галеры и триеры предназначены, в основном, для действий в непосредственной близости от берега, была наслышана — Блайт постарался, ещё в имперской столице, когда шли переговоры о количестве и качестве выделяемых для кампании судов. Лёгкие быстроходные галеры идеально подходили для преследования пиратов и патрулирования прибрежных вод, более тяжёлые предназначались для высадки десантов — другое дело, что подобных операций Империя не проводила уже больше столетия.

— Первый же шторм пустит эти лоханки на дно.

— Вы имеете в виду корабли Империи?

— Ну конечно, друг мой, — улыбнулся капитан. — Триерам этих глупцов-южан до шторма ещё дожить надо.

— Паруса на горизонте! — послышался крик матроса из корзины на верхушке мачты.

Лицо капитана исказила неприязненная гримаса.

— Ну вот, и сам адмирал Родан пожаловал… прошу прощения, друг мой, мне необходимо отдать некоторые распоряжения. Подумать только, Орден заключает союз с пиратами… куда катится этот мир, леди?

Он ушел, всем своим видом выражая неодобрение. Словно его мнение могло хоть что-нибудь изменить.

— Почему их так много?

Ангер пожал плечами. Предполагалось, что участники экспедиции включат в её состав примерно одинаковое количество кораблей, но арГеммит не рекомендовал акцентировать внимание на этом вопросе. Тем более, что в случае открытого столкновения пять орденских фрегатов легко разнесут в хлам десяток, скажем, имперских галер, так что речь о равенстве сил никто не вёл. И если Родану приспичило вывести в море всю эскадру — семнадцать судов, от тяжёлых четырёхмачтовых шхун до крошечных катботов, явно не предназначенных для действий вдали от побережья, то это — исключительно его личное дело.

Хотя такое соотношение вызывает, по меньшей мере, настороженность.

— Понять адмирала, — это слово Ангер произнес с явственным оттенком презрения, — в целом, можно. Его положение на Южном Кресте достаточно устойчиво, но раздели он свои силы, и всё может измениться в один миг. Верность и честь — редкий товар среди пиратов, на место Родана, фактически, являющегося некоронованным королем корсаров, претендентов найдётся много. Он вынужден постоянно держать свои силы в кулаке.

— И показывать этот кулак всем и каждому?

— И это тоже. Как и поморники, пираты, в первую очередь, ценят удачливость и силу. Удачи Родану хватает, молва о его победах передается из уст в уста, что и привлекает людей под его флаг. А вот сила… силу надо показывать.

— Совершенно верно, друг мой! — Таша не заметила, как к ним присоединился арГеш. — Но вы не учли ещё один фактор. Родан знает, что среди моряков Инталии или Гурана каждый второй считает делом чести отправить адмирала в петлю, желательно — вместе с офицерами и остальными пиратами, вплоть до последнего юнги. Что же касается южан, то в последние годы они потеряли в этих водах несколько десятков кораблей. Есть старая шутка — если кинтарийцу задать вопрос «жизнь или кошелёк?», то он сперва пересчитает монеты в кошельке.

— Я слышала эту шутку применительно к гуранцам, — заметила Таша. — Гуранец отвечает, мол, давай и то, и другое.

— Ну, такой ответ больше подходит пирату, — улыбнулся арГеш. — Но я, друг мой, хотел сказать, что финансовые потери южан делают их куда большими врагами пиратов, чем любые понятия о чести.

— Думаете, Родан опасается, что желание свернуть ему шею возобладает над достигнутыми договорённостями? — Таша пожала плечами. — Не думаю, что такое может случиться. Порукой тому слово…

— Слово Вершителя арГеммита? — хмыкнул капитан. — Или слово Императора? А может, вы вспомните ещё и про Ультиматум Зорана? Пираты, разбойники, грабители — все эти люди поставили себя вне общества, вне закона, и вряд ли могут рассчитывать на то, что с ними поступят по чести.

Таша насупилась — сказанное капитаном было правдой и, в то же время, резало слух. Она сама не видела особой причины играть с врагом в благородство, когда враг очевиден и выбор невелик — либо ты его, либо он тебя. Но если уж речь идет о договоре, то… самое ценное, что есть у человека, это его честь. Так считали орденцы, так говорил волшебнице её отец. И к этому, как правило, относились серьёзно, хотя, к примеру, тот же Метиус легко игнорировал обязательства и соглашения, если на текущий момент их соблюдение не отвечало его интересам. Как, скажем, с тем медальоном, что сейчас скрыт на груди Блайта. А если призом за некоторое отступление от законов чести станет безопасность южного побережья? Не на неделю или месяц — на годы?

Она собралась было что-то сказать — наверное, не слишком уместное и излишне пафосное. То есть — что-нибудь очень в орденском духе. Но капитан уже утратил интерес к беседе и, навалившись грудью на планшир, изучал приближающуюся эскадру Родана в зрительную трубу.

— Леди Рейвен, вы пытались поговорить с послом арДуабом? — поинтересовался он, не прекращая своего занятия.

— Да, но безуспешно.

Заклинание «длинного языка» считалось формулой школы Воздуха, но сил отнимало столько, что поневоле следовало задуматься о явном родстве стихийной магии и школы Крови. Были случаи, когда обмен всего лишь несколькими фразами вызывал непреодолимую слабость, а то и потерю сознания. Таша не могла считаться мастером в этом искусстве, но справилась бы с этим непростым делом без особых сложностей. Ронга арДуаба она знала достаточно хорошо, чтобы представить его лицо — необходимая составляющая плетения, нельзя говорить на большом расстоянии с тем, кого не знаешь лично. Не помогут и лучшие рисунки. Да и с Ингелой Сион, молоденькой адепткой Ордена, Таше доводилось несколько раз встречаться, и она была уверена в том, что сумеет заставить себя увидеть, словно наяву, лицо этой вечно хмурой, некрасивой и, при этом, весьма способной девицы.

Увы. Все её попытки пошли прахом. Причём Таша могла бы поклясться, что несколько раз почти добилась отклика — но контакт ускользал… так бывает, когда твой оппонент спит, сильно пьян, тяжело болен или находится в помещении.

— Очень жаль, — пробормотал арГеш.

Его голос показался волшебнице странно напряжённым.

— Вас что-то беспокоит, капитан?

— Пожалуй, можно сказать и так, друг мой, — он продолжал изучать приближающиеся корабли, и выражение его лица, насколько могла видеть Таша, становилось всё более и более озабоченным. — Да, беспокоит, это правильное слово. В море нельзя расслабляться, море за это наказывает.

Он внезапно выпрямился и протянул зрительную трубу Блайту.

— Посмотрите сами, друг мой, и скажите, что вы видите.

Ангер чуть удивленно поднял бровь — до сего момента он подозревал, что капитан «Светозарного» считает молодого Кайла арШана не более, чем бесплатным и ненужным приложением к леди Рейвен. Что может быть бесполезнее телохранителя на корабле, набитом воинами и рыцарями Ордена, для которых волшебница — боевой товарищ? Да любой, от юнги до рыцаря, случись что, отдаст жизнь за леди. Ему не раз приходилось ловить на себе насмешливые или презрительные взгляды — мол, сопляк нашел себе тёплое и безопасное местечко… за спиной волшебницы, а то и в её постели.

Но голос капитана был ровен, ни малейшего следа издёвки.

Блайт принял трубу (попутно отметив, что держал в руках изделия и получше) и приступил к осмотру. И чем дольше его взгляд скользил по пиратской эскадре, тем мрачнее становилось его лицо.

— Вы правы, капитан, — он передал трубу Таше и повернулся к арГешу. — Повод для беспокойства и в самом деле есть.

Таша, в свою очередь, принялась изучать приближающиеся суда. На её неопытный взгляд, всё выглядело более чем спокойно — на палубе людей мало, оружия ни у кого не видно, между мачтами громоздятся укрытые парусиной припасы.

На флагштоке идущей впереди четырёхмачтовой шхунывзвился и заплескался на ветру цветной флажок.

— Просят лечь в дрейф, — прокомментировал арГеш.

— Видимо, адмирал Родан намерен почтить вас своим присутствием, — небрежно заметила Таша.

— Да… — медленно протянул капитан, и было очевидно, что его мысли витают совсем в другом месте.

— Послушайте, сэр арГеш, может, вы объясните мне, что вас так беспокоит? — любопытство, как это часто бывает, легко побороло сдержанность. — Я не могу понять вашего волнения. Корабли как корабли… их много, соглашусь, но ведь вы сами сказали, что Родан просто опасается за свою шкуру.

— Может, вы ответите леди, мой друг? — рыцарь ухмыльнулся и отвесил Блайту короткий поклон, явно предполагая поучить «юного оруженосца» уму-разуму.

Блайт легко принял вызов.

— Извольте. Видите ли, леди Рейвен, экспедиция продлится достаточно долго. Записи капитана Гайтара сделаны давно, они полны неточностей и в большей степени описывают, что он нашел, мало говоря о том, где именно. Быть может, нам придётся бороздить южные воды месяц, возможно, что и два, три…

— Пока что я не понимаю, — краем глаза Таша заметила, что насмешливость сползла с лица арГеша, теперь он поглядывал на её оруженосца с явным уважением.

— Дело в осадке пиратских кораблей, леди. Они недозагружены… я бы сказал, что их трюмы и практически пусты. Следовательно, Родан и не рассчитывает на долгий рейд.

— Но на палубе — много груза. Ящики, бочки…

— Запасы провизии и воды на палубе не размещают. Место для этого добра — в трюмах.

— Вы предполагаете… — до Таши начал доходить смысл сказанного, и волна холода пробежала по коже.

— Да, именно так. Родан, думаю, вышел в море отнюдь не за тем, чтобы прославиться в летописях как участник похода на юг. Скорее, он намеревается напасть.

— Браво, мой молодой друг! — арГеш пару раз хлопнул в ладоши, выражая высшую степень одобрения. — Именно это мне и показалось странным. Пираты не любят делиться и не вправе ожидать, что делиться станут с ними, а потому, собирайся Родан и в самом деле примкнуть к походу, он забил бы трюмы так, что волны перехлестывались бы через фальшборт.

— Мы должны ударить первыми? — ладонь Таши коснулась эфеса шпаги.

Капитан вздохнул и покачал головой.

— Увы, леди. Да, я уверен, что ради политической или иной выгоды Вершитель арГеммит не постеснялся бы нарушить своё слово. То же самое проделал бы и Император… и ваш покорный слуга тоже. Договоры с пиратами пятнают белые плащи не хуже болотной тины или лошадиного навоза. Но я не вижу необходимости демонстрировать имперцам, что Орден столь легко поступается честью. Право первого удара необходимо оставить пиратам…

— Это риск.

— Верно. Но не столь большой, как кажется. Мои люди сейчас готовятся к бою, облачаются в доспехи и заряжают арбалеты. Необходимый сигнал уже передан на остальные суда инталийской эскадры.

— Не боитесь, что пираты обратят на это внимание?

Рыцарь лишь рассмеялся.

— Ни в коем случае. Плохим бы я был капитаном, если бы не сумел принять нужных мер. Иное дело — имперцы, они не имеют ни малейшего представления о наших сигналах, хотя, не сомневаюсь, разработали свои. Поэтому, если леди сумеет передать тревогу на галеры, я был бы весьма признателен ей.

— Сделаю, что смогу. А корабли Кинтары?

АрГеш помрачнел.

— Триеры не так просто взять на абордаж даже в том случае, если они не готовы к бою. И эти суда, несмотря на их низкие мореходные качества, слишком ценная добыча, чтобы просто утопить их. Надеюсь, боги будут благосклонны к южанам.

Таша повернулась лицом в сторону гуранских судов, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Контакт установился практически сразу и оказался на удивление лёгким — Дилана приняла на себя часть нагрузки. Редкое умение, сама Таша так его толком и не освоила.

«Леди Рейвен! Какая честь! Чем я обязана счастьем слышать вас?»

Шипящий голос вдруг вызвал давние воспоминания. Тогда имперская убийца преследовала Ташу с явным намерением выпустить ей кишки, но всё сложилось иначе. Не слишком успешно для леди Танжери. Сейчас они на одной стороне, пусть признаваться в этом отвратительно. Странны ваши шутки, светлые и темные боги.

«Заткнись и слушай. Капитан арГеш предполагает, что пираты готовят нападение. Их корабли идут с пустыми трюмами…»

Таша понимала, что говорит излишне грубо, вернее — демонстративно грубо, но не могла сдержать себя. Ни малейшего удовольствия от общения с Диланой она не получала и ни единому слову о мире и сотрудничестве не верила. Она ещё не успела закончить реплику, как леди Танжери перебила её:

«Поняла. Приму меры. Вы сможете предупредить остальных?»

Таша испытала странное чувство. Зависть? Уважение? Очевидно, Дилана восприняла предупреждение всерьёз и готова сразу броситься в бой. И объяснять ничего не пришлось — всё эта стерва поняла по одной лишь фразе, вернее, по нескольким словам. Сама леди Рейвен чужую правоту, как правило, признавала без особой радости, а советы попросту ненавидела, отдавая право приказывать и советовать лишь арГеммиту. И оставляя себе привилегию к словам Вершителя не прислушиваться.

«Индарцев смогу. Кинтарийцев — нет.»

«Да поможет им Эмнаур.»

Контакт исчез так же быстро, как и возник. Таша ощутила легкое головокружение — последствия заклинания давали о себе знать. Но, отогнав слабость, сосредоточилась снова — теперь она старательно вызывала перед мысленным взором образ Арая Ватере. Магистр Альянса должен был находиться на «Морском клинке» — одном из индарских судов, небольшом двухмачтовом бриге. Бетина Верра, выполнив порученную ей миссию, вернулась в Торнгарт — Таша не без злорадства подумала о том, что эта юная выскочка, пусть и не лишенная известного дарования, явно решила не рисковать своей нежной шкуркой в предстоящей кампании.

Справедливости ради следует отметить, что данная мысль была лишена каких-либо оснований. Бетина многое бы отдала, чтобы присоединиться к походу — но приказ арГеммита был категоричен. И, в отличие от Таши, молодая волшебница понимала простую истину — Орден понёс немалые потери и рисковать Вершителями было бы совершеннейшим безрассудством.

Арай Ватере — дело иное. Алые маги во все времена славились приверженностью принципам свободы. Будучи правой рукой ректора Лидберга, официального главы Альянса, немолодой уже Ватере должностью этой немало тяготился. Путешествия и приключения привлекали его столь же сильно, как и много лет назад, когда он ещё не носил титула и не имел права называть себя магистром. Альянс не понёс в войне серьёзных потерь, среди пламенных найдутся желающие занять освободившееся место во дворце с алым шаром огня. А он… отдав службе Альянсу несколько десятилетий, Ватере считал, что имеет право на закате жизни заняться тем, чем считает нужным. Мысль появилась три года назад, когда юная, неопытная, но убежденная в своей правоте девчонка явилась в Алый Путь просить — нет, скорее, требовать — союза и помощи. Потом — битва на Ясе, поход к столице, окончание войны, несколько экспедиций… Жизнь била ключом, и Ватере намеревался продлить это восхитительное состояние как можно дольше.

Очень скоро ему предстоит окунуться ещё в одно приключение.

От флагманской шхуны отошла шлюпка. В отличие от самого корабля, шлюпка была нагружена так, что едва не черпала бортами воду. Четверо гребцов усиленно работали вёслами, на носу, демонстрируя презрение к качке, стоял высокий человек в дорогом камзоле из синей, с золотой отделкой, кожи. Ветер трепал пышный плюмаж щегольской шляпы, чёрная маска закрывала лицо.

— Сам Родан?

— Может быть, — хмыкнул Блайт. — Но слабо верится.

Бывший Консул облачился в легкую кольчугу и уже трижды пытался уговорить Ташу последовать его примеру. Девушка упиралась — она вообще не любила всё это железо, предпочитая делать ставку на ловкость и быстроту. А вот инталийские солдаты защитой не брезговали — торопливо надевали тяжёлые кольчуги, тщательно затягивали ремни кирас и застегивали на запястьях массивные наручи. Упади в воду — и море примет тебя с распростертыми объятьями, не давая и малейшего шанса на спасение. Но каждый солдат знал, что его задача в битве не спасти собственную жизнь, а выстоять под отчаянным натиском пиратов — и сделать это без доспехов не так просто.

Атаковать боевой корабль Ордена для пирата — самоубийство. История не помнит случая, чтобы светоносцы потерпели поражение в стычке с корсарами при равных силах. Выучка, умение держать стену щитов и прикрывать спину товарища неоднократно доказывали своё превосходство над безудержной отвагой и яростью пиратов, которые в бою, как правило, действуют каждый за себя.

Правда, по слухам, адмирал Родан изрядно вымуштровал свои команды, прививая не склонным к дисциплине морякам понятия строя, взаимовыручки, тактики. Считалось, что Родан не знал поражений. Вернее — он ни разу не проигрывал бой, которым руководил лично.

— Наши люди готовы? — спросила Таша, закончив важнейшую для мага работу. Заготовки боевых заклинаний были тщательно сплетены и готовы к бою.

— Вполне, — кивнул арГеш.

Его эмалевые латы не должны были насторожить пиратов — рыцари Ордена рассматривали свои доспехи как отличительный знак, пользуясь ими при каждом удобном случае. А уж в столь официальной обстановке тем более странно было бы увидеть светоносца без лат и длинного, до земли, тяжёлого белого плаща, отделанного мехом и украшенного золотым эмиаловым диском. Рядом, словно две башни, высились старшие офицеры арГеша — как и он, в полном боевом облачении, лишь шлемы покоятся на сгибе левой руки.

Шлюпка вплотную подошла к борту «Светозарного» — теперь можно было рассмотреть, что большую часть суденышка занимает какой-то явно тяжёлый груз, прикрытый небрежно наброшенной сверху парусиной.

— Адмирал Родан желает нанести визит сэру арГешу, командующему эскадрой! — крикнул один из матросов. Человек в маске, не меняя позы, неподвижно стоял на носу шлюпки, не соизволив поднять взгляд на рыцарей.

— Сбросить штормтрап! — приказал капитан и, помедлив, поинтересовался: — Что за груз?

— Подарок командующему от адмирала, — ухмыльнулся матрос. — Лучшее кинтарийское вино. Дюжина бочек. Прикажите поднять груз на палубу фрегата, сэр.

— А что, сам адмирал утратил способность говорить? — Таша, как обычно, не сдержалась.

Человек в маске поднял глаза на волшебницу, и его тонкие губы изогнулись в презрительной ухмылке.

— Слова адмирала, леди, будут уместнее в иной обстановке.

Или эти слова послужили командой, или же пираты просто сочли, что подходящий момент настал — так или иначе, но они начали действовать. В одно мгновение в борт фрегата вонзились кошки с привязанными к ним канатами, намертво принайтовав суденышко к «Светозарному». Тут же полыхнуло — сперва не слишком впечатляюще, а затем столбом ударив в небо — пламя. Похоже, бочки в шлюпке были под пробку залиты горючим маслом. Пятеро пиратов — в том числе и человек в синем — были уже в воде и изо всех сил гребли к шхуне, резко изменившей курс и шедшей теперь наперерез фрегату. Пламя, яростно лижущее борт, уже перекинулось на паруса, ползло по смолёным канатам — кто-то из матросов бросился к огню, выплеснул в пламя воду из кожаного ведра — и тут же с проклятьями отпрыгнул — его усы дымились, лицо перекосилось от боли. На смену ему подскочил второй матрос, третий… Заработала помпа, обрушив на горящий борт струю воды — не так просто погасить пылающее масло, но экипаж любого боевого корабля учится бороться с огнем чуть ли не чаще, чем быстро ставить паруса или откачивать воду из трюмов. Не приходилось сомневаться, что с пожаром справятся — но, на некоторое время, «Светозарный» оказался парализован.

А бой уже шёл везде, куда ни кинь взгляд. Пиратские суда начали действовать одновременно.

Морское сражение — дело неспешное, можно сказать, долгое. Корабли маневрируют, стараясь выбрать наиболее удобный угол атаки или не подставить борт таранному удару, сходятся на расстояние выстрела из катапульты — и вновь расползаются в разные стороны, торопливо заливая водой пожар, оттаскивая в трюм раненых и готовясь к новому витку боя. Иногда к одному из капитанов удача поворачивается спиной — и с борта судна, управляемого более умелыми руками, летят не только стрелы, но и абордажные крючья. И тогда бой из осторожной тактической игры становится настоящим боем — яростным, отчаянным, кровавым. Брызжут искрами клинки, летят на палубу отрубленные конечности, хрипят умирающие и проявляют полнейшее равнодушие к происходящему те, кому уже не поможет и лучший лекарь. А вокруг бушует огонь, который уже некому тушить, свистят стрелы, и часто боец, нанося удар, не знает, приближает ли он этим победу или лишь на несколько мгновений оттягивает гибель свою и последних из товарищей.

Но момент, когда приходит время клинкам быть извлеченными из ножен, наступает нескоро. Поэтому, как правило, невозможно напасть на корабль неожиданно… ну разве что подкравшись в густом тумане или приблизившись под покровом ночи.

Пиратам это почти удалось, и лишь внимательность капитана арГеша не позволила планам разбойников реализоваться в полной мере. Корабли Родана приблизились к объединенной эскадре почти вплотную, рассредоточились так, чтобы занять наиболее выгодное положение для атаки. Им не препятствовали — до первой стрелы или горшка с горящим маслом суда с Южного креста считались дружественными. Но экипажи большей частью успели принять хоть какие-то меры предосторожности, хотя полностью заставить атаку пиратов утратить элемент внезапности не удалось.

Два небольших тендера атаковали огромную триеру — но за несколько мгновений до столкновения отвернули в стороны и прошли вдоль бортов кинтарийского корабля, ломая вёсла и калеча гребцов, одновременно осыпая противника градом горящих стрел и горшков с пылающим маслом. На триере тут же вспыхнул пожар и командам стало не до отражения нападения — а несколькими минутами позже в борт ударил таран галеры, разворотив доски и впустив море в трюмы. И без того слишком громоздкая и не особенно остойчивая, триера разом приняла на борт чудовищное количество воды — и опрокинулась. Воины, матросы, офицеры — все полетели в воду, чтобы быстро найти свой конец в солёных волнах. У кого-то были шансы спастись — бросить оружие, сорвать тяжёлый шлем или, если повезет, полоснуть ножом по ремням кирасы. У гребцов шансов не было — часть из них уже и так были изуродованы или убиты обломками длинных весел, живым оставалось лишь позавидовать мертвым. В Кинтаре на скамьи сажали рабов, в Империи — каторжников. И тем, и другим не полагалось излишней свободы, людей сковывали цепями — и в момент гибели триеры вряд ли кому-то из надсмотрщиков пришла в голову человеколюбивая мысль открыть замки. Над морем пронесся единый слитный вой — сотни несчастных прощались с жизнью.

С грохотом столкнулись пиратская дирема и небольшой бриг северян — в последний момент капитану «Морского клинка» удалось избежать вражеского тарана, но в воздух взвились абордажные крючья, а затем, под аккомпанемент с треском ломающихся вёсел, толпа корсаров, размахивая сталью, обрушилась на палубу индарского судна… и напоролась на ровные ряды закованной в сталь пехоты.

Любому известно, что северяне не любят морских сражений. И моря вообще — любой истинный индарец готов биться и умереть на земле, однако вода — не их стихия. Но тем и отличается боец стального клина от любого другого воина Эммера, что страх, каким бы сильным он ни был, ничто перед великой честью быть индарцем. Сомкнулись щиты, слитно ударили арбалеты, выкашивая передние ряды пиратов, взметнулись короткие, удобные для битвы в строю клинки. Палуба обагрилась кровью… пока ещё — кровью пиратов.

Говорят, пират стоит двоих орденцев или троих имперских солдат. Нетрудно догадаться, что мнение это бытует исключительно на Южном Кресте и на борту кораблей, бороздящих моря под пиратскими флагами. Любой рыцарь, носящий белый плащ, с уверенностью заявит, что средне обученный латник, закованный в хорошую броню, вооружённый мечом и щитом, способен противостоять хоть бы и десятку бездоспешных дикарей, размахивающих тесаками или топорами. Гуранец тут же заявит, что не только не уступит белоплащнику, но и превзойдет его. А торгаш-южанин ухмыльнется в усы — мол, хорохорьтесь, забияки, наши-то бойцы, испытанные Пустошью, любого из вас нарежут ломтиками, как кровяную колбасу. Только мало кто из них станет оспаривать истину, неоднократно подтверждавшуюся на полях сражений — никто и никогда не сравнится по боевому умению с клином индарских ветеранов.

Только вот арбалетному болту совершенно всё равно, насколько умело владеет клинком его цель.

Эскадра собиралась ради мирной экспедиции. Опасной, нет сомнения — но морские сражения изначально не планировались. На борту каждого из кораблей находились воины, офицеры и маги — в количестве достаточном, чтобы внушить уважение каждому, желающему проверить объединенный флот на прочность, но и не более того. Трём сотням пиратов, штурмующим «Морской клинок», противостояло всего двадцать шесть с ног до головы закованных в сталь бойцов. И уже хлестнула по доскам палубы первая струя индарской крови, уже рухнула одна из железных башен, создавая прореху в стене щитов. За ней — вторая, третья… мечи ветеранов собирали обильную жатву, но под давлением толпы пусть и не имеющих хотя бы простых кольчуг, зато отменно владеющих топорами и баграми корсаров «малый клин» отступал, теряя и теряя бойцов. Ветвистая молния хлестнула по нападающим, вспучилось прямо в гуще толпы огненное облако, заставив вопль боли вырваться из обожженных глоток — это дало индарцам небольшую передышку, позволило восстановить строй. Но захлопали арбалеты, и человек в длинном алом плаще пошатнулся, а затем тяжело опустился на палубу — даже магистр не способен отразить все направленные в него болты, если их так много. Тут же последовала команда, и четверо матросов подхватили волшебника и потащили его к шлюпке. Один сразу споткнулся и упал — из спины торчал короткий болт, пробивший несчастного почти насквозь. Его место заняли двое других… быть может, их короткие сабли принесли бы больше пользы в бою, но тот, кто командовал индарцами, счёл, что спасение жизни магистра Алого Пути важнее, чем пара вспоротых пиратских животов.

Два-три трупа не заставят корсаров отступить, не изменят и общего итога… На выручку «Морскому клинку» шли два других корабля — барка «Стальной волк» и фрегат «Клин», но наперерез им торопливо выдвигались галеры Родана и было очевидно, что помощь не успеет.

Содрогнулся и «Светозарный», ещё дымящийся и порядком изуродованный, но уже готовый к схватке. На подошедшей вплотную флагманской шхуне Родана отлетела в сторону парусина, укрывающая якобы размещенный на палубе груз — под тяжёлой тканью были уложены не бочки с ящиками — сотни корсаров рванулись к чуть более низкому борту фрегата, взметнулись кошки, намертво связывая корабли. Шестеро рыцарей и четыре десятка солдат встретили орущую толпу нападавших мечами, из-за их спин матросы торопливо пускали стрелы — чтобы спустя несколько мгновений, разрядив арбалеты, схватиться за тесаки и ножи.

Таша активировала плетение, и часть пиратов укрыло огненное облако, заставив остальных попятиться. Рядом полыхнуло ещё одно зарево — Блайт, не собиравшийся снимать с себя обязанности телохранителя, а потому не вставший в общий строй, отнюдь не намеревался остаться в стороне от схватки. Леди Рейвен, торопливо истратив свои заготовки, самозабвенно поливала пиратов фаерболами, он же сосредоточился больше на том, чтобы уберечь девушку от стрел. Пираты — известные мастера рукопашного боя, предпочитающие как можно скорее схлестнуться с противником клинок к клинку. Но это отнюдь не означало, что метательное оружие среди корсаров пользовалось презрением — сейчас почти три десятка стрелков выискивали себе цели, и волшебница, непрерывно мечущая огонь, представляла для них наибольшую угрозу. Именно им и досталось огненное облако, выпущенное мятежным Консулом, а затем ещё и веер фаербельтов, в иное время не такой уж эффективной магии, но весьма действенной сейчас, против слабо защищенного противника.

— Орр-р-ден-н!!!! — громыхнул боевой клич рыцарей. Невысокая фигура в белых эмалевых доспехах и глухом шлеме вскинула меч и произнесла слова, завершающие одно из самых жестоких заклинаний школы Крови. А затем Темер арГеш шагнул вперед, чтобы умереть.

Пираты, по меньшей мере, впятеро превосходили количеством защитников «Светозарного», но…

Родан учёл многое. Например, что белые плащи никогда не нападут первыми, какие бы подозрения в отношении пиратской эскадры они ни питали. Его расчёт оказался точен, пираты получили преимущество первого удара, а их численность обеспечивала изрядные шансы на победу. Очевидно, золото адмирала заставило взяться за оружие всех на острове, кто имел ноги и хоть одну руку. Но, готовые ринуться в схватку ради золота, корсары не слишком-то хотели ради него умирать. Золото хорошо тогда, когда его можно пустить в дело — одним блеск монет обещал крепкий эль, добрую жратву и податливых женщин, иные рассчитывали прикупить домик и отойти от кровавых походов, а кто-то долгими годами ссыпал серебро в горшки, чтобы однажды назвать себя капитаном пусть небольшого, но собственного корабля.

Эти люди готовы были проливать кровь ради награды. Но награда в виде смерти их не устраивала.

АрГеш шёл вперед, и толпа раздавалась в стороны — там, куда дотягивался меч капитана, летели на окровавленную палубу обрубки рук, головы, кишки из распоротых животов… Справиться с человеком, находящимся под действием «героя», практически невозможно — если только не противопоставить ему равного. Очередной пират, рассеченный от шеи до середины груди, повалился на доски, и клинок арГеша встретился с другим, столь же быстрым, столь же смертоносным. Затем фигура в чёрных латах сделала шаг назад и коротко отсалютовала светоносцу, вызывая его на поединок — древний и овеянный традициями жест, который чтили даже пираты. Толпа тут же разделилась — ближайшие пираты подались назад, защитники, переводя дух, сомкнули поредевший строй.

— Проклятье! — рыкнула Таша, мгновением раньше швырнув фаербол и убедившись, что огненный мячик безо всякого вреда расплескался о чернёные латы воина. — Проклятье! Я знаю этого ублюдка, Ангер!

Консул махнул рукой — и тяжёлый болт, летящий прямо в грудь волшебнице, отклонился в сторону, наткнувшись на «щиток».

— Это важно?

— Это барон Равил арДаут. Если это именно он, а не кто-то в его доспехах, арГешу придётся тяжко. Вернее, исход этого дурацкого поединка предсказать нетрудно.

— Наш капитан активировал «героя».

— АрДаут тоже умеет играть в эти игры, — рыкнула Таша. — А капитан сейчас выдохнется.

— Таша, только не делайте глупостей. Если вы вмешаетесь в дуэль, вас смешают с грязью. Честь Ордена…

Девушка повернулась к своему спутнику столь быстро, что Блайт сделал шаг назад и вскинул руку, готовясь отразить удар.

— Запомни, мне наплевать на все эти древние законы чести, — прошипела леди Рейвен. — Если я что и вынесла из бесед с этой сукой Диланой, так это мысль о том, что на войне любые средства хороши. И пусть потом проигравшие осуждают победителей… если выживут.

Её руки начали сложное движение, сплетая невидимый узор. Блайт не сомневался — сотни глаз сейчас смотрят на двоих рыцарей, исполняющих на мокрой от крове палубе странный и страшный танец, пытаются углядеть выпады и парирования (непростое, вернее, почти бесперспективное занятие — бойцы, применившие магию «героя», движутся слишком быстро). Сотни глаз… но есть и те, кто пристально вглядывается в ряды противника и вряд ли действия леди Рейвен окажутся незамеченными.

— Сумасшедшая… — прошептал Ангер и начал своё плетение. «Купол» — заклинание, редко используемое в бою. Заклинание трусов.

Магия Крови — непростая штука. Большая часть заклинаний требует долгой подготовки и, потому, на поле боя она — нечастый гость. Заранее сформированная заготовка «стрелы мрака», будучи активированной, отнимает у волшебника много сил. Запустить «стрелу» сразу после завершения плетения ещё труднее.

А рыцари продолжали бой, их клинки, со свистом вспарывая воздух и высекая снопы искр, сталкиваясь с латами или щитами, продолжали смертельную пляску. Опытным взглядом Ангер видел, что капитан арГеш начинает терять силы, действие «героя» почти закончилось, движения — пока ещё быстрые — утратили невероятную скорость и точность. А рыцарь в чёрном наступал. Удачный выпад сорвал бело-кровавый эмалевый наплечник, рубящий удар почти развалил щит орденца, глубокая борозда пересекла кирасу.

— Орден! — голос арГеша больше походил на стон. Рыцарь готов был умереть — но в бою. Сейчас же ему предстояло уподобиться беззащитной свинье, которую попросту заколют, словно на бойне. Ещё два-три вздоха, и он утратит последние силы.

Видимо, действия Таши не остались незамеченными. Блайт увидел, как трое пиратов вскинули арбалеты и в следующее мгновение три кованых болта отлетели от «купола». По рядам врагов прокатился возмущенный вой.

— Готово! — прохрипела волшебница, и её телохранитель тут же развеял защитное заклинание.

Всё случилось одновременно. Чёрная тень устремилась к барону, коснулась его доспеха, просочилась сквозь сталь и въелась в плоть… и тут же сразу пять стрел начали свой полет в сторону припавшей на одно колено девушки. Ангер шагнул вперед, подставляя грудь смертельным выстрелам, выбрасывая «щитки» — но не успел.

Две стрелы отразились от невидимой преграды. Одна прошла мимо, глубоко вонзившись в мачту, ещё одна пронзила бедро Консула, без труда разорвав кольчужные кольца.

Пятая досталась Таше.

Рану можно было назвать незначительной. Широкий листообразный наконечник, рассчитанный на незащищенную доспехами цель, полоснул девушку по плечу, вспарывая плоть. Хлынула кровь… волшебница побледнела, но губы её сложились в удовлетворенную улыбку — человек в чёрном панцире уже валился на спину, чьи-то руки оттаскивали потерявшего сознание арГеша вглубь ощетинившегося клинками строя, ударили арбалеты защитников «Светозарного»…

А мгновением позже толпа корсаров, изрыгая проклятия и подбадривая себя воплями, рванулась вперед. Если ранее пиратов подогревала только лишь жажда наживы, то сейчас ими двигало нечто иное — только что, прямо на их глазах, проклятая орденская волшебница нарушила священные правила поединка. Это требовало отмщения… немедленного… любой ценой…

Глава пятнадцатая Альта Глас. Сур

В этом сне она умирала. Как и в прошлый раз. И до того. Ей доводилось видеть смерть наяву — и быструю, от удара стали, и медленную — под кнутом палача. Альта знала, что кого-то смерть забирает во сне, в мире и покое, когда покой вдруг становится вечным. А бывает, что смерть приходит как избавительница, как спасение от боли и страданий — и тогда человек встречает её с какой-то радостью и благодарностью.

А ещё случается, что смерть не приходит, как её ни зови.

Во сне Альта не знала, что такое смерть — но зато очень хорошо чувствовала боль. Не ту боль, от которой просыпалась с пронзительным воплем, другую, тянущуюся часы, дни, годы и века. Каждый час отнимал часть её сущности, каждый миг напитывал страданием, заставляя ждать неизбежного конца, боясь его и понимая, что это станет избавлением от мучений. Она протягивала руки, во сне совсем непохожие на человеческие, касалась чего-то, чему не знала названий — и снова сжималась в комочек, словно это могло защитить от враждебного и жестокого мира.

Этот сон был особенно ярким — сегодня окружающий её мир вспыхнул огнем, причинив ещё больше боли, заставив её-другую утратить немалую часть своей сущности. И, одновременно, этот огонь напомнил ей-другой о прошлом, о том времени, когда она была свободной и счастливой… вот только не знала тогда, что такое свобода и в чем именно заключается счастье.

Несколько долгих минут девочка лежала, натянув до глаз одеяло и мелко дрожа от пережитого. По щекам ручьями катились слёзы, боль и тоска её-другой смешивались с острой жалостью, принадлежавшей самой Альте. Если бы она могла помочь… никто и ничто не заслуживает этой медленной, жестокой и мучительной смерти, растянутой на века.

Наконец она встала, подошла к столику, зябко кутаясь в длинный пеньюар, отделанный мехом — прощальный подарок Таши. Взяла лист серой бумаги, тонкую палочку из жирного чёрного камня, который кинтарийцы продавали в качестве принадлежности для письма. Писать буквы этим камнем было не слишком удобно, знаки выходили расплывчатые, не то что из-под хорошо очиненного гусиного пера — зато чёрная палочка прекрасно подходила для рисования.

Альте и раньше нравилось рисовать — занятие, мало уважаемое в богатых домах. Считалось, что благородной даме недостойно пачкать пальцы краской или чернилами, куда пристойней умение красиво вышивать, изящно танцевать или томно перебирать звенящие струны, сопровождая музыку негромким пением. Впрочем, весьма приветствовалось мастерство нанесения краски на лицо — подведенные чёрным глаза, губы, красные от кармина или киновари, лёгкий налет розового румянца — девочек с детства обучали этому искусству, в том числе, и в Школе. Юные девицы из простонародья довольствовались сажей, разведённой жиром, свекольным соком и тонко растёртой мукой, для красавиц благородного происхождения кинтарийские купцы привозили драгоценные порошки, мази и иные средства, способные самую заурядную мордашку сделать яркой и привлекательной и, при этом, не наносящие непоправимого ущерба коже.

Леди Рейвен, по мнению её воспитанницы, подобными ухищрениями временами злоупотребляла, придавая лицу вид не столько чарующий, сколько жестокий и хищный.

А вот сама Альта предпочитала пачкать пальцы. И бумагу.

Поначалу её рисунки не выдерживали никакой критики, но постепенно движения рук становились увереннее, и леди Рейвен, искренне презиравшая всякого рода художников, считающих, что именно их кисть способна подарить бессмертие всякому, кто готов за это заплатить, временами признавала, что в «творениях» её компаньонки есть что-то… необычное.

Вот и сейчас рука девочки, почти помимо её воли, принялась наносить на лист тонкие причудливые линии. А мысли Альты в этот момент блуждали далеко и от этого постепенно рождающегося рисунка, и от комнаты, и от Сурской гавани…

С Ташей она рассталась не лучшим образом и прекрасно понимала это. И давно простила. Теперь всю её душу переполняло беспокойство за наставницу, отправившуюся в дальний путь, опасный и непредсказуемый. Ей казалось, что будь она рядом — и с леди Рейвен тогда точно ничего не случится, ну, по крайней мере, ничего очень уж плохого. Больше всего Альта боялась страшной, опасной и жестокой леди Танжери, она не верила добрым словам этой женщины и утешалась лишь мыслью, что и Таша осознаёт опасность, и потому постоянно будет настороже.

А ещё она думала о молодом рыцаре, о Кайле арШане.

Этот человек одновременно и пугал, и привлекал её. С одной стороны, он явно был неравнодушен к её госпоже, хотя не слишком удачно старался это скрыть. Таша, похоже, и сама не очень-то замечала те взгляды, которые бросал на неё телохранитель, не понимала его стараний всё время быть рядом — но со стороны виднее. Поначалу присутствие арШана девушку раздражало, а любой знак внимания, оказываемый ему леди Рейвен, воспринимался как жестокое надругательство над памятью Ангера Блайта, такого красивого и сильного, умного и… и доброго, что бы там о нём ни говорили в Ордене. И ещё — арШан очень изменился с тех пор, как сопровождал их в село, где выросла Альта. Словно два разных человека. Один — чуточку бесшабашный и немного беспечный, глядевший на Альту как на непоседливого ребёнка, но не проявлявший к ней особого интереса — так, под ногами не путается, и ладно. Второй — внимательный и осторожный, расчётливый и предусмотрительный. Вроде бы равнодушный ко всем, кроме леди… но Альта почему-то была уверена, что может считать себя в полной безопасности, если Кайл арШан находится неподалёку. Она злилась на себя за эту двойственность, злилась на Ташу, на самого рыцаря — но так и не могла полностью разобраться в этих чувствах, не могла окончательно решить, что лучше — занять непримиримую позицию и дать рыцарю понять, что его присутствие рядом с леди Рейвен нежелательно, либо же смириться и позволить госпоже обрести счастье.

В дверь постучали, и Альта с некоторым трудом вынырнула из омута невесёлых мыслей.

— Войдите, — бросила она, не оборачиваясь. Скорее всего, слуга принес завтрак — леди Рейвен, насколько было известно девушке, заплатила хозяину таверны достаточно, чтобы полгода потчевать уважаемую гостью лучшими деликатесами. При этом намекнула, что уважаемая Альта Глас, несмотря на юный возраст, хорошо знакома с Вершителем арГеммитом… вне сомнений, благорасположение хозяина таверны продлится и после того, как оставленные Ташей деньги будут истрачены.

Дверь скрипнула и мужской голос сообщил:

— Ну слава Эмиалу, хоть одно знакомое… гм… хоть один знакомый затылок.

Хозяйка «знакомого затылка» ойкнула, выронила неоконченный рисунок и, повернувшись к гостю с такой поспешностью, что длинный пеньюар встал колоколом, чуточку неуклюже (что поделать, отсутствие практики) сделала реверанс.

— Вершитель, какая…

— Какая честь? Ну да, да, я знаю, — хмыкнул арГеммит. — Вообще говоря, когда девушка встречает старика в таком… гм… виде, это скорее честь для него. Ну или знак, что старик немало заплатил за эту встречу.

Альта явственно ощутила, как краска заливает лицо. В самом деле, её наряд был не то чтобы просто неуместным — по меркам Инталии, это было чуть ли не верхом непристойности. В таком виде жена может появиться перед мужем, но, скажем, дочь перед отцом? Или, упаси Эмиал, девушка перед посторонним человеком? Но ведь она не ждала столь уважаемого гостя, а слуги… ну кто интересуется мнением слуг.

От этой мысли у неё покраснели уши. Давно ли Альта сама была нищим ребёнком, готовым за краюху хлеба стирать чьи-то обноски в ледяной воде? А теперь туда же…

— Я…

— Ну вот, была бы здесь твоя дорогая наставница, мне бы изрядно досталось, — рассмеялся Метиус. Девушке смех показался слегка натянутым, да и выглядел Вершитель уставшим и изрядно обеспокоенным, хотя и пытался это скрыть. — Давай так, сейчас я выйду, ты приведёшь себя в порядок и спустишься вниз, в общий зал. А я постараюсь договориться с хозяином, чтобы на моём столе появилось что-нибудь съедобное. И обязательно бутылочку вина… хотя что это я, какое вино в этой дыре? Наверняка будет кислятина, перевелись уж люди, понимающие толк в хороших винах…

В процессе произнесения этой речи Метиус повернулся и затопал вниз по лестнице. Последние слова, уже с трудом расслышанные Альтой, адресовались явно не ей, а хозяину — жизнерадостному толстячку по имени Жану Тади. Этот немолодой уже кинтариец относился к Альте (может, тут деньги сыграли роль, кто знает) с преувеличенным вниманием и с какой-то нежностью, временами подсаживался за стол и рассказывал, как покинул отчий дом много лет назад, забрав причитающуюся ему небольшую долю наследства и решив заняться несвойственным его роду делом. Уже несколько веков род Тади богател (или прогорал, это уж как боги порешат) исключительно торговлей, преимущественно тканями, маслом и специями, поэтому непутевого Жану чуть было не прокляли. Но какая-то торговая жилка у Жану сохранилась — он преуспел, его комнаты и стол считались лучшими в Суре.

— Что вы, лорд Вершитель, мой винный погреб лучший в… о, то есть, я хотел сказать, что если мой погреб чьему-то и уступит, то разве ж только вашему.

— Что ж, старый плут, — бурчал Метиус, который был, по меньшей мере, вдвое старше хозяина гостиницы, — давай-ка это выясним. Вот, помнится, было у твоих родичей такое славное винцо, «Южная ночь». Лучшим был урожай… ну-ка, напомни.

— Э-э… многие хвалят девяносто шестой год, лорд Вершитель, — Жану закатил глаза, мысленно благодаря богов за столь дорогого гостя. Лучшего покупателя для редчайших вин из своей коллекции он не мог бы и вообразить, тем более, что традиционная кинтарийская рачительность никак не позволяла выпить этот божественный нектар самому. — Да, хвалят… но ведь истинным ценителям известно, что Хасиб Шамал, создавший этот удивительный напиток, преставился ещё в девяносто пятом, завещав дело сыну. А молодые — торопливы, им бы товар продать, когда надо о традициях думать. Вот, покарай меня Эмиал, если совру, но ведь «Южная ночь» девяносто четвертого — воистину вино, достойное королей!

— И цена у него… воистину королевская, не так ли? — Метиус придирчиво осмотрел столик и решил, что место его вполне устроит. Полумрак, никто не расположился излишне близко… и уже не расположится, поскольку несколько серебряных монет, бывает, творят истинные чудеса.

— Да проклянут меня боги, если я посмею запросить со столь уважаемого гостя хоть одну лишнюю медяшку! — возмущение хозяина было столь искренним, что Метиус тут же понял — цена, до этого бывшая просто непомерной, только что выросла в полтора раза.

— Ладно, неси его, — махнул рукой арГеммит и добавил, заметив спускающуюся по лестнице Альту. — И чего-нибудь для девушки, думаю, ты уже изучил её вкусы. Фрукты там, сладкого.

— Быть может, лорд желает поесть с дороги? К кинтарийскому жёлтому идеально подойдёт нежнейшая пулярка, и она как раз готова! Восхитительная, клянусь светом Эмиала, с соусом из можжевеловых ягод!

— Кто же готовит пулярок заранее? — возмутился арГеммит. — Или ты хочешь пичкать меня вчерашней курятиной, стервец?

— Что вы, господин, что вы! Если бы я посмел подумать о таком… я и не думал, не сомневайтесь, но вот если бы… — заторопился кинтариец, — то уж конечно я подал бы эту пулярку к какому-нибудь совсем простому вину, например, к «Желтой пустоши» девяносто девятого, или, скажем, к «Рассвету» одиннадцатого. Но оскорблять благородную «Южную ночь» девяносто четвертого разогретой птицей?

При этом хозяин так выразительно покосился в дальний угол зала, где собирался приступить к трапезе худой как щепка человек в унылых серо-чёрных одеяниях, что Метиусу сразу всё стало понятно. Прожив жизнь в орденском Суре, южанин впитал в плоть и кровь традиционную для местных жителей неприязнь к имперцам. Придётся этому «серому» довольствоваться чем-нибудь попроще. Хотя заплатит он, скорее всего, именно за ту самую пулярку в соусе из можжевеловых ягод.

— Неси, — благосклонно кивнул Метиус. — Да поживее, уважаемый Тади, поживее. Мое время стоит недёшево, и мне не хотелось бы уменьшать положенную тебе плату из-за нерасторопности твоих служанок.

— Уже несу!

Альта, устроившись на широкой скамье, неторопливо выскребала ложкой ягодный пирог, настолько нежный, что его просто невозможно было взять руками. Пирогом это блюдо называлось скорее как дань традиции — поскольку тесто здесь всё-таки присутствовало, пусть и в незначительном количестве. Зато начинка таяла на языке, наполняя воздух восхитительным ароматом.

Метиус, отдав должное пулярке и решив, что вино и в самом деле достойно занять подобающее место в его коллекции, задумчиво вертел в руках опустевший бокал из тончайшего золотистого стекла и молчал. Создавалось впечатление, что эти двое играют в старинную игру «кто первый заговорит». Юное любопытство, как водится, проиграло старческой сдержанности.

— Лорд Вершитель, я…

— Девочка, ты можешь называть меня Метиусом, когда мы одни. И я не думаю, что твоя драгоценная наставница привила тебе надлежащее уважение к старшим.

— Не привила, — хихикнула Альта. — Этому учили в Школе.

— Ах да, у тебя же идеальная память. И чему тебя ещё научили?

— Ну… госпожа Лейра Лон, да упокоится её душа в садах Эмиала, как-то говорила, что если Вершитель арГеммит молча смакует вино, значит, у него плохие новости. И что он всё рано их расскажет, поскольку приходит поговорить, а не напиться.

— Она говорила это тебе? — арГеммит явно выделил последнее слово.

— Не совсем, — пожала плечами девушка, — но у меня хороший слух.

Метиус некоторое время помолчал, затем вздохнул:

— Да, пожалуй, Лейра знала меня получше многих. Это ж надо — «поговорить, а не напиться». Думаешь, мне не с кем здесь поговорить, кроме как с сопливой девчонкой?

— Если плохие новости касаются леди Рейвен, — помрачнела Альта, — то, возможно, и не с кем.

— Общение с твоей наставницей до добра не доведёт, — наставительно заметил арГеммит. — Ну сама посуди, разве можно говорить с Вершителем Ордена в таком тоне?

— Можно, — кивнула Альта. — Когда Вершитель сидит в таверне, кушает пулярку и вытирает руки о скатерть, с ним можно говорить о чём угодно. А вот если Вершитель сидит в своём кабинете, то смотреть надо в пол, на вопросы отвечать быстро, с просьбами не обращаться и постараться уйти поскорее, ибо Вершителя ждут важные государственные…

— Ой, наговорила-то, — поморщился Метиус. — Чувствуется школа леди Рейвен, ох, чувствуется. Замуж тебя, что ли, выдать, пока не испортила тебя твоя наставница?

— А моей руки уже просили? — Альта изобразила столь детский восторг, что её собеседник поперхнулся. — А кто он? Я его знаю? А вы леди Рейвен сказали? А…

— Только этого мне не хватало, браки малолетних вредин устраивать.

Он вмиг посерьёзнел, одновременно и с лица Альты сползла улыбка — девочка поняла, что сейчас разговор пойдет на серьёзные темы.

— Три дня назад на эскадру напали пираты. Адмирал Родан, да сожрет Эмнаур его печень, вывел в море своих разбойников, якобы, чтобы присоединиться к походу, но вместо этого напал на наши корабли. Нет, не надо только мне тут бледности и дрожащих рук, с твоей подругой-наставницей всё… почти всё нормально. Большая часть флота Родана потоплено, но и наши корабли потрепало изрядно. Леди Рейвен и этот её приятель, Кайл арШан, ранены, но неопасно.

— Они возвращаются?

Метиус покачал головой. С его точки зрения, всё шло именно так, как и следовало. Нападение, осуществленное Роданом, было истинным подарком судьбы. Да, оно стоило жизни более чем полутора тысячам человек, пусть жертвы эти, в основном, приходились на кинтарийских рабов. Семь погибших рыцарей,более полусотни отборных солдат, вдвое больше матросов… Один из инталийских фрегатов, «Святитель», выведен из строя и сейчас плетётся в Блутскую гавань — если сумеет до неё добраться. «Светозарный» порядком обгорел, хотя необходимый ремонт способен провести во время похода. Кинтара лишилась двух триер, один из кораблей Индара сожжён полностью, команда вырезана на корню, два других изрядно пострадали — общие потери индарцев, пожалуй, больше, чем у Инталии и Гурана вместе взятых. Гуранские галеры, не слишком полезные в дальнем походе, на удивление удачно проявили себя в бою, потери на них незначительны… что печально.

О павших стоит скорбеть, но надо помнить и иное — то, о чём и мечтал арГеммит, затевая эту авантюру с южным походом. Впервые за многие и многие века Инталия, Гуран и все остальные сражались плечом к плечу против общего врага. Пусть пока что это всего лишь пираты — первый шаг сделан. Солдаты и матросы ощутили вкус не просто победы — победы общей, в которую каждый внес свою лепту.

А вот другая новость отнюдь не радовала — и, готовя эскадру к отбытию, Метиус арГеммит никак не ожидал подобного поворота событий. Предполагалось, что от Империи поход возглавит кто-то из старших офицеров, может быть — доверенное лицо Императора из числа магов Триумвирата. В конце концов, привезённая Ташей информация об отбытии в Блут леди Танжери тоже вполне укладывалась в планы Вершителя, хотя эту опасную особу он предпочитал бы видеть не на капитанском мостике, а на морском дне с якорем, приклёпанным к ноге. Но отправить в поход самого Юрая Бороха… Интересно, что задумал Его Великомудрое Величество, сбагривая в дальнее плаванье своего самого полезного союзника и самого опасного врага?

Всё бы ничего, по первоначальной договорённости командовать эскадрой должен был арГеш, человек осторожный и, при этом, в достаточной мере склонный к авантюрам, какими бы несовместимыми ни казались эти качества. Но сейчас арГеш, утративший чуть не половину крови и вдвое больше чувства собственного достоинства (не имевший ни одного поражения капитан почти потерял доверенный ему корабль, и уцелел лишь благодаря пришедшей на выручку имперской галере, что весьма трудно совместимо с честью Ордена), направляется в сторону всё того же Блута, втайне, наверняка, мечтая уйти по дороге на дно вместе со «Святителем». Хотя ни малейшей его вины в случившемся нет.

И кто же принял на себя обязанности по руководству экспедицией? Глупый вопрос…

— Нет, экспедиция будет продолжена.

Альта вздохнула. Несмотря на то, что хозяин таверны старается предугадать каждое её желание, пребывание в Суре ей смертельно надоело. Возвращение Таши означало бы, как минимум, хоть какие-то изменения в монотонной жизни.

— Как твои сны? — вдруг спросил Метиус. — Не прекратились?

Она помотала головой.

— Что, так плохо? — по всей видимости, воспоминания о минувшей ночи отразились на её лице.

— Послушай, Альта… — он сделал долгую паузу, разглядывая пустой бокал, затем заговорил серьёзно, отбросив привычный насмешливо-покровительственный тон. — Я хотел бы попросить тебя о помощи.

— Всё, что угодно Вершителю, — Альта продемонстрировала совершенно верноподданнический взгляд и попыталась изобразить реверанс сидя, чуть не опрокинув при этом скамью.

АрГеммит рассмеялся.

— Ох, егоза… так вот, помощь мне нужна особого рода. Расскажи мне о своих снах, девочка моя.

Альта удивленно посмотрела на Вершителя.

— Так я уже всё рассказала.

— Всё, это верно. Но не так. Знаешь, здесь неплохо, но лучше бы нам подняться в твою комнату. Не скомпрометирует тебя общество старика?

— А вас?

— Меня? Да пусть болтают что угодно… видишь ли, малышка, когда говорят, что старый Метиус уже давно утратил всё, что делает мужчину мужчиной, это воспринимается как обычное злопыхательство. А если судачат о том, как Вершитель арГеммит вскружил голову очередной молодке и затащил её в постель — так это зависть.

— А истина-то где?

— Ну… — протянул он, отводя взгляд, — скажем, звук льющегося в бокал вина доставляет мне больше радости, чем шорох падающего на пол платья. И вообще, Альта Глас, я прибыл сюда получать информацию или делиться ею? Эй, Тади, мошенник, где ты там?

— Чего изволите, господин? — хозяин таверны появился мгновенно, словно по зову магии.

— Пусть остатки этого пиршества доставят в комнату юной дамы. Добавь ещё пару бутылочек вина, ну и там ещё чего, на своё усмотрение. Прикажи затопить камин и принести большой плед, сегодня ветер с моря, и он слишком свеж для моих старых костей.

— Сядь. А ещё лучше, ляг и укройся одеялом, — старик тяжело опустился в кресло и накинул на ноги толстый плед из козьей шерсти.

В камине потрескивали поленья, пламя то вспыхивало, то почти пряталось, но уже ползло по стылой комнате живительное тепло. Кинтарийцы, где бы они ни селились, дома предпочитали строить из камня, драпируя стены гобеленами и доставленными с родины коврами, устилая полы шкурами или набитыми перьями тюфяками, в которых ноги утопали по щиколотку. Окна, как правило, держали плотно закрытыми, зато в печах и каминах всё время пылали дрова или — у тех, кто побогаче — уголь. Но зимой стены всё равно источали вечный холод.

В отличие от теплолюбивых южан, Альта предпочитала прохладу, и спать обычно ложилась, оставив окно чуть приоткрытым. Но спорить с Вершителем — дело, заведомо обречённое на провал. Он ведь всё равно сделает по-своему.

Метиус уже несколько минут изучал набросок, забытый ею на столе. Альта мало кому показывала свои недозрелые «творения», понимая, что им очень далеко не только до уровня мастера, но и до поделок юного ученика. Быть может, Вершитель сумел разглядеть в неоконченном рисунке что-то особо интересное? Или же просто задумался, забыв, что и почему держит в руках.

Хотя и рисунком это назвать можно было, лишь желая немилосердно польстить девочке. Скорее — баловство ребёнка, вдруг заполучившего лист бумаги и чёрную палочку, но толком не умеющего держать её в руках. Нагромождение бессмысленных линий — так виделось самой девушке.

— Можешь объяснить, что ты нарисовала?

Она пожала плечами.

— Сама не знаю, Вершитель. Я видела очередной сон… плохой, но не лучше и не хуже других. А когда проснулась — нарисовала. Кажется, я и на лист не смотрела, просто водила рукой, не стараясь, чтобы получилось что-то…

— Тем не менее, кое-что у тебя вышло, — задумчиво протянул старик. — Забавно… видит Эмиал, ничего подобного встречать мне ещё не доводилось.

Взяв со столика чёрную палочку, он провел по бумаге линию, затем ещё одну, затушевал пару мест, добавил несколько штрихов. И повернул лист к Альте.

— Ну, что скажешь?

Теплое одеяло обволакивало девушку почти до самой шеи, камин заливал комнату отблесками жаркого пламени, но всё равно по коже пробежала волна холода. Она уставилась на рисунок, ещё несколько мгновений назад бывший неряшливой мешаниной линий и пятен. Вблизи он, наверное, таковым и оставался. А вот издалека…

В бушующем море боролся со стихией корабль. Его почти не было видно, чёрные вихри скрывали изящные очертания судна, гребни волн пытались поглотить его, от парусов остались одни клочья, исчезла куда-то одна из мачт. Ей показалось, что стоит присмотреться — можно увидеть матросов, молящихся о спасении, или капитана, навеки застывшего у штурвала. Но для этого корабля надежд на удачу более не осталось — прямо из воды к нему тянулись длинные и тонкие нити-щупальца, не давая ни единого шанса вырваться из смертоносной паутины. От рисунка веяло безысходностью, смертью… но, почему-то, не страхом. Те, кто держался из последних сил, цепляясь за леера или выворачивая штурвал, налегая на помпу, откачивающую воду из трюма или пытаясь заделать многочисленные течи — они не боялись… нет, не так. Они боялись, но не самой смерти — а чего-то иного, словно что-то может быть страшнее ухода навсегда. Что вселяло в сердца людей этот ужас? Может, те самые щупальца? Но люди не собирались сдаваться, это чувствовалось.

— Я… — девушка помолчала, подбирая слова, но ничего подходящего не придумала. — Я не знаю, как это получилось.

— Боги каждому что-то дают, — Метиус положил лист так, чтобы картина осталась перед его взглядом. — Одним ум, другим способности к магии, третьим удачу… каждый что-то получает, но боги не снисходят до объяснений, девочка. Иной человек проживет всю жизнь и так и не узнает, чем наделён. Или же будет считать даром то, что и безделушкой-то назвать нельзя — богатство, славу. Золото имеет привычку утекать меж пальцами, а слава… толпа сегодня превозносит героя, завтра готова проклясть его, а потом просто забывает о свершённых подвигах. И тени былой славы останутся лишь в пыльных книгах. Мне кажется, что ты нашла свой дар, Альта Глас.

— Дар? — она удивленно посмотрела на Вершителя. — Вы имеете в виду, что я могу рисовать?

— О нет, — усмехнулся арГеммит. — Рисовать могут многие… тебе не доводилось бывать в замке герцога Сивера? Ах да, я забыл, вы с леди Рейвен обошли Тимрет стороной. Ну да ты молода, успеешь ещё. Сивера считают покровителем искусств, его замок и в самом деле вмещает в себя столько картин и статуй, что им уже почти не осталось места. Многие созданы известными мастерами, цена этих творений велика, но вот ценность… не знаю, не знаю.

Он протянул руку и провел пальцами по чёрным линиям рисунка, сейчас слившимся в неразборчивую паутину.

— Твой дар — видеть. Видеть то, что под силу немногим.

— Я не понимаю, — Альта чувствовала, что начинает бояться туманных высказываний старого мага.

Её маленький мирок трещал по швам, грозя рассыпаться или, что ничуть не лучше, превратиться в нечто новое, незнакомое и странное, быть может — опасное. Раньше такое случалось не раз. Сперва — голодное нищее существование в селе, среди людей, считавших себя сердобольными, но отнюдь не торопившихся проявлять заботу или любовь по отношению к сироте. Будущее виделось в мрачных тонах, хотя тогда девочка больше задумывалась о том, где найти кусок хлеба, чем о своей дальнейшей судьбе. Потом была Школа… понимание неспособности стать волшебницей, но и вера в то, что Орден не бросит, не вышвырнет обратно в жалкую лачугу. В Школе она впервые задумалась о том, что ждёт её спустя несколько лет — но пришли имперские солдаты и всё изменилось. Изуродованная Орделия Дэвон, почему-то отдавшая жизнь ради того, чтобы Альта, бесполезная и бесталанная девчонка получила шанс спастись. Леди Рейвен… И новая жизнь, наполненная приключениями, чудесами и тайнами. Как хотелось бы, чтобы всё это продолжалось долго-долго…

Сейчас она чувствовала — всё опять меняется. Размолвка с леди Рейвен — им и раньше приходилось ссориться, но ни разу дело не доходило до откровенного скандала. Альта достаточно изучила свою наставницу, чтобы понять — категорический отказ взять её в плавание вызван вполне серьёзными мотивами, сообщать о которых воспитаннице леди не посчитала нужным. А вот в том, что Метиус знает всё, Альта не сомневалась ни на мгновение. Старик ничего не делает просто так, и раз уж явился к ней — не послал слугу, дабы доставить Альту Глас в свои покои, а притащился лично, да ещё и устроил этот забавный спектакль с хозяином таверны — стало быть, арГеммит строит в её отношении далеко идущие планы. Иначе не стал бы тратить время на какую-то там ученицу Школы, из милости живущую в доме Рейвенов.

Каковыми бы ни были планы Вершителя, выиграть в результате их реализации мог сам арГеммит, Орден или Инталия, но вот тем, кому старик отводил роль исполнителей, как правило, доставались все шишки. И это пугало Альту до дрожи.

— Скажи, девочка, Консул Блайт ведь рассказывал тебе о своей находке?

Альта помрачнела.

— Он… не успел.

— Прости. Мне кажется, или ты действительно была к нему привязана? Насколько я знаю, Блайт совершил вместе с тобой и леди Рейвен увлекательное путешествие…

— Откуда вы…

— Откуда я знаю? — он усмехнулся. — Это неважно.

Она отвернулась. По щеке скользнула одинокая слезинка.

— Он был добрым. Я понимаю, вы считали его врагом Инталии, но он правда был добрым. И смелым. Ангер рассказывал мне сказки… никто и никогда не рассказывал мне сказок.

— Поверь, я не считаю, что Блайт был врагом Инталии, — покачал головой Вершитель. — Вернее, он им был, признаю, но потом всё изменилось, Блайт сделал выбор, который очень не понравился Его Императорскому Величеству. Но и в те дни, когда он был Консулом Империи, я не испытывал к нему ненависти. Далеко не всякого врага следует ненавидеть, девочка. Иных противников надо уважать и попытаться понять — глядишь, найдётся способ сделать их друзьями. Значит, разговора об «Акуле» у тебя с Ангером не было… интересно.

— Леди Рейвен мне рассказала. По дороге в Брон у нас было много времени.

— Вот как? Я просил её быть сдержанной, — нахмурился старик. — Но, как говорится, всё что ни делается, делается по воле богов. Так что ты знаешь об «Акуле», малышка?

— Ну… — девушка задумалась, извлекая из своей абсолютной памяти те крохи, которые ей удалось выжать из наставницы.

Пожалуй, Метиус был не вполне справедлив в отношении леди Рейвен, она и в самом деле честно пыталась ограничиться лишь общими фразами, но любознательность Альты, превращавшей каждую беседу в форменный допрос, в конце концов, одержала верх.

— «Акула» принадлежала капитану Гайтару, который…

— Нет, — отмахнулся арГеммит. — Меня интересует сам корабль. Ты разбираешься в морских судах, девочка?

— Я прочитала несколько книг, — скромно опустила глаза Альта. — С картинками. Пока шли переговоры в Империи, мне было скучно, и леди Танжери оказалась столь любезна, что позволила мне посещать дворцовую библиотеку. Если я правильно поняла рассказ леди Рейвен, «Акулу» следовало бы назвать шхуной. Это был большой трёхмачтовый корабль с косыми парусами.

— Похоже? — он подвинул к девушке её же рисунок.

Та повертела лист перед глазами, подержала его на вытянутых руках — только так можно было угадать в сплетении линий контуры корабля. Покачала головой.

— Нет, не очень. Я помню рисунки в тех книгах, что я читала. Этот корабль, скорее, бриг. Или марсельная шхуна, — она невесело усмехнулась. — Только плохо нарисованная.

— Да, — пробормотал арГеммит, глядя в пламя, играющее в камине. — Да, ты права. Очень может быть, что это и в самом деле бриг. А теперь расскажи мне о своих снах, девочка моя. Подробно, в красках… я не буду перебивать тебя, просто говори — всё, что сочтешь нужным. О том, что ты видишь, что чувствуешь при этом, о предположениях или догадках, пусть самой тебе они кажутся смешными. Просто говори, хорошо? Уважь старика.

Она рассказывала, стараясь не обращать внимания на неподвижно сидящего и словно бы дремлющего в кресле Вершителя. Постепенно она перестала думать о том, слушает он её или давно уже погрузился в собственные думы — рассказ увлек её саму, и теперь самым главным слушателем для девушки стала Альта Глас…

Но Метиус не спал, напротив, он ловил каждое слово этого ещё ребёнка. Видеть грядущее невозможно, оно ещё не случилось. Умение видеть прошлое — редкий дар. И опасный. Многие дорого бы заплатили, чтобы их былые деяния навсегда остались тайной, и Альте придётся всю оставшуюся жизнь прятать свой дар от всех, даже от близких. Но сейчас его мало волновало будущее девочки. Наполненные ужасом и болью сны Альты, этот пугающий рисунок, древний бортовой журнал «Акулы»… Кусочки странной мозаики постепенно складывались в одну целостную картину, и чем больше осколков занимали отведенные им места, тем беспокойнее становилось на душе у старого мага.

Страшно, когда кошмары становятся явью. Но, в любом случае, менять что-то уже поздно — пусть всё идет своим чередом.

Глава шестнадцатая Таша Рейвен. Южные воды

Запах горелого масла и дыма наполнял помещения корабля, от капитанских апартаментов до вечно сырого трюма. Не помогали ни открытые настежь люки, ни ароматические свечи… вернее, какой-то эффект эти меры оказывали, но очень кратковременный. Стоило запереться в каюте, как воздух начинал насыщаться тяжёлой липкой вонью… Первую ночь Таша выдержала, поднявшись утром с раскалывающейся головой и мешками под глазами. Вторую и третью предпочла провести на палубе, но резкие порывы ветра, скрип такелажа, переклички матросов и ругань офицеров, уцелевших после сражения, не позволили толком отдохнуть.

Вот и сейчас леди Рейвен стояла на своём излюбленном месте у фальшборта, с сожалением понимая, что свежий воздух не способен прогнать въевшуюся, кажется, навсегда, сонливость. Зато здесь не было отвратительного запаха… и было кое-что другое — люди, видеть которых у Таши не было ни малейшего желания.

— Может, перебраться на какой-нибудь другой корабль эскадры? — спросила она Ангера.

— С каких пор леди Рейвен бежит с поля боя? — небрежно поинтересовался её телохранитель.

Таша нахмурилась — слова Блайта ударили точно в цель.

Боги посылают людям удачу или награждают невезением, одаряют или забывают об их существовании, но справедливость высшим силам не свойственна. Орденцам удалось сдерживать атаку озверевших пиратов достаточно долго, чтобы подошедший гуранский «Коршун» выплеснул на борт флагманской шхуны Родана абордажную команду, где схватка и была завершена полной и безоговорочной победой союзников. И, тем самым, был подведен итог и общему сражению — когда флаг Родана на грот-мачте его шхуны пополз вниз, с полдесятка пиратских кораблей ударились в бегство, те же, что были скованы абордажем, утратили изрядную часть боевого пыла. С точки зрения Таши, значительная доля заслуг в этой победе принадлежала именно леди Рейвен. Ну, можно ещё несколько имен назвать…

Увы, её мнение явно никто не разделял — взгляды, которые бросали на неё рыцари и команда, не отличались теплотой. Презрение, насмешки, даже нотки ненависти — и это после того, как она, по сути, спасла капитана «Светозарного» от верной гибели. Этот спасенный сейчас смотрит на Ташу волком, полностью исключил употребление в её адрес слов «друг мой» и пожелай Таша покинуть корабль, шлюпка плюхнется о воду прежде, чем она договорит последние слова фразы.

Вообще говоря, то, что совершила Таша, формально не подлежало наказанию, но было мало совместимо с воинской честью. Она это понимала, хотя и пыталась спорить. С арГешем. С Блайтом. Сама с собой.

В горячке боя считалось вполне нормальным ударить в спину, напасть втроём на одного, метнуть в глаза противника пригоршню песка или воспользоваться десятками других способов уцелеть самому и принести победу товарищам. Поединок — дело иное… Как и в официально объявленной дуэли, поединок давно уже оброс множеством условностей, нарушение любой из которых расценивалось как бесчестье. Право требовать поединка имели немногие — лишь рыцарь мог бросить вызов, лишь рыцарь мог принять его. Бой двух рыцарей — испытание мужества, веры и, как принято считать, выяснение истинного благорасположения богов. По мнению многих на корабле, вмешательство леди Рейвен вполне способно было вызвать гнев высших сил, да ещё и заставить удачу отвернуться от нарушителей традиций. Тогда можно ли рассчитывать на успех кампании в целом?

— Я не бегу, — фыркнула она, понимая, что речь идет именно о паническом бегстве, как бы ни хотелось иного.

— Увы, бежишь… и я не намерен тебя осуждать, — усмехнулся Блайт. — Таша, ты не понимаешь, что натворила, не так ли?

— Я натворила? Да я спасла арГешу жизнь!

— Допустим. Но каким образом? Сейчас в источнике любой неприятности, будь то порвавшийся парус, протухшая в бочке вода или ухудшение погоды, будут видеть последствия твоего вмешательства. Более того, если вся экспедиция вернётся ни с чем, как думаешь, кого в этом обвинят? АрГеша? Нет, милая, тебя и только тебя. Нет никого более суеверного, чем моряки.

— Я…

Таша осеклась.

Блайт был совершенно прав. В любой неудаче будут винить её, да и при любом успехе лишь покачают головами — «нет, ну надо же, после выходки этой…». Уже одно то, что спасением «Светозарный» обязан имперской галере, жжёт души и матросам и рыцарям так, что кое-кто из них, пожалуй, предпочёл бы скорее геройски погибнуть, чем выразить благодарность извечным противникам. И битву в целом выиграли не инталийцы, а десант с «Коршуна», сумевший захватить адмирала.

Да, в этом вины леди Рейвен не было ни малейшей. Вмешайся она в поединок или нет, без помощи имперцев «Светозарный» был обречён. Только кто сейчас готов с этим согласиться?

Таша в бешенстве стиснула зубы. Всю свою жизнь она презирала условности и традиции, легко нарушала их — не намеренно, просто пренебрегая. До сего момента это сходило ей с рук.

— Я всё сделала верно, — прошипела она то ли Блайту, то ли самой себе. — Я сделала то, что должна была, не так ли?

— Да, — серьёзно ответил он. — Но так бывает… так бывает слишком часто. Люди не любят признавать, что обязаны успехом чему-то непристойному, бесчестному.

— Надо было дать ему умереть?

Он лишь пожал плечами.

— Спросила бы у самого капитана. Хотя ты, думаю, знаешь его ответ.

— Знаю, — вздохнула она.

Позади раздались торопливые шаги, позвякивание металла. «Кто-то из уцелевших воинов, — подумала Таша, не оборачиваясь, — послание с флагмана, не иначе.» После того, как эта старая сволочь Юрай Борох объявил, что в связи с достойной самого искреннего сожаления неспособностью капитана арГеша исполнять свои обязанности он, первое по статусу лицо в эскадре, принимает на себя тяжёлую ношу общего руководства, леди Рейвен попеременно пребывала то в бешенстве, то в отчаянии. Дилана, которой нельзя было доверять и на медную монету, в сравнении с Борохом казалась невинной овечкой. А рассчитывать на то, что арГеш поднимется на ноги хотя бы в течение пары ближайших недель, не приходилось — получивший не менее десятка ран разной степени тяжести, выжатый до обморочного состояния магией «героя», он пластом лежал в каюте фрегата, в настоящий момент медленно ползущего к Блутской гавани. Именно к Блуту — до орденской территории искалеченному «Святителю», получившему таранный удар в борт и потерявшему в последующем абордаже три четверти команды, не дойти.

Опасаться за жизнь арГеша не стоило, рассечённые мышцы Таша смогла залечить, но вот устранить последствия применения магии Крови было выше её возможностей. Она с тоской вспомнила об Альте — той довелось поучиться у Зельды, травницы из крошечной деревеньки неподалёку от Школы Ордена. Сейчас искусство исцеления травами подошло бы как нельзя лучше. Впрочем, что думать об этом, на борту корабля не нашлось бы подходящих запасов, окажись здесь лучшие целители Инталии — они оказались бы бессильны. Время, подогретое вино со специями, сон — вот лучшие из доступных лекарств. А в Блуте наверняка найдутся знающие лекарки.

— Леди Рейвен, от командующего эскадрой поступил приказ, — судя по тону, произносить и слово «командующий», и её имя, воину было одинаково неприятно. — Вам следует прибыть на борт «Коршуна».

«Где вам самое место» — мысленно закончила Таша невысказанную часть фразы.

Сейчас роль флагмана исполнял «Коршун», тяжёлая имперская галера, столь блестяще показавшая себя в битве и, к тому же, совершенно неповрежденная. Говорят, когда капитан галеры надменно ответил леди Танжери, что её предупреждение о намерении пиратов напасть на эскадру — плод больного воображения, волшебница просто вышвырнула этого глупца за борт. Не руками — ударом «молота». Недоверчивый упрямец умер ещё до того, как его тело коснулось воды.

Именно «Коршун» подобрал шлюпку с телом Арая Ватере. Магистр потерял много крови, хотя полученные им раны сами по себе не были смертельными. Жизни магистра в настоящее время ничего не угрожало, но для восстановления сил требовался покой, покой и ещё раз покой. Мало-мальски серьёзный шторм вполне способен был убить раненого. Ангер, услышав эту новость, лишь заметил, что Борох попросту устраняет конкурентов и если бы Ватере в самом деле не получил два арбалетных болта в сражении, его бы убрали из эскадры другим, возможно, более жестоким способом. Делиться властью Юрай не собирался, справедливо полагая, что сосредоточив все нити командования флотом в своих руках, он сможет гораздо лучше исполнить пожелания Императора и соблюсти, при этом, свои интересы.

Пришлось Ватере отправиться в Блут. Борох, растягивая старческие губы в нарочито дружелюбной улыбке, предлагал устроить магистра Альянса Алого Пути на имперской галере — в обратный путь «Святитель» отправлялся в компании с «Косаткой», потерявшей более половины гребцов, изрядную часть вёсел и обе мачты. Но уцелевшие светоносцы проявили твёрдость, считая, что алый маг будет находиться на борту инталийского корабля в куда большей безопасности.

Таша бросила взгляд на волны — не так давно бирюзовые и ласковые, а сейчас хмурые, с сединой пенных барашков и явным обещанием в самом скором времени преобразоваться в шторм. Не самое лучшее время для созыва гостей, но если уж Борох что-то задумал, то вполне способен ради своих планов пренебречь безопасностью тех, кого эти планы касаются. И проигнорировать приказ нельзя. Пусть претензии Верховного жреца на роль командующего и шли вразрез с пожеланиями арГеммита — Таша была уверена, что старый добрый Метиус, узнав эти новости, придёт в неистовство — но, формально, Юрай и в самом деле имел основания требовать подчинения. Разве что Арай Ватере был практически равен ему как по статусу, так и по силе. Но корабль, увозящий алого магистра, давно скрылся за темнеющим горизонтом.

— Пусть готовят шлюпку. Мы с сэром арШаном отбываем немедленно…

— Леди отправится без меня, — тут же прервал её Блайт. — Выделите для леди двоих… нет, лучше четверых охранников.

И тут же повернулся к Таше, уже готовой обрушить на него громы и молнии, взглядом потребовав от неё молчания. Солдат коротко отсалютовал — хотя на Ангера или, точнее, на Кайла арШана неизбежно распространилась некая часть неприязни, адресованной леди Рейвен, всё-таки он был рыцарем Ордена, следовательно, своим — и торопливо удалился. Таша тут же набрала полную грудь воздуха, чтобы высказать верному телохранителю всё, что она о нём в настоящее время думает, но Блайт торопливо заговорил:

— Послушай, Таша, не надо спорить. Я не думаю, что это ловушка, сейчас ты не представляешь угрозы ни для Бороха, ни для Диланы. И не забывай, она говорила, что Император приказал оказывать тебе всяческое содействие. Но если вдруг что-то случится… сама понимаешь, сейчас настроение среди инталийцев таково, что они могут и не прийти тебе на помощь. На борту «Коршуна» я не смогу тебе помочь, а вот заставить орденские фрегаты вступить в бой, если что-то пойдет не так — вполне.

Волшебница резко выдохнула, пытаясь успокоиться.

— Кроме того, не забывай, сейчас на борту «Светозарного», кроме меня, не осталось ни одного мага. Но главная причина, по которой я не желаю встречаться с Борохом, не в этом.

— Боишься, что он сумеет раскрыть твоё инкогнито? — в голосе девушки всё ещё звучало раздражение.

— Не могу этого исключить, — кивнул бывший Консул. — Борох хорошо меня знает и может что-то заподозрить. Амулет меняет голос и внешность, но остаются ещё походка, манера речи, жесты… Дилана подозрительна и осторожна, но наши с ней пути пересекались не так часто. Юрай — дело другое… из-за тебя он не станет портить отношения с Инталией, во всяком случае, пока цель экспедиции не достигнута. Но я — враг Короны и, с точки зрения закона, Верховный жрец имеет право проверить любые подозрения… если он ошибётся — последуют извинения, компенсации и прочее, но ведь ты понимаешь, что стоит снять с меня медальон… А приговор врагу Короны однозначен и приводится в исполнение незамедлительно.

Таша вдруг осознала, что за весь период пребывания в Империи её спутник и в самом деле ни разу не появлялся там, где ожидалось присутствие Бороха. Смешно было бы заподозрить Блайта в трусости — налицо была трезвая оценка ситуации, ей следовало бы это признать.

— Ну, хорошо, — без особой охоты согласилась она. — Ты меня убедил.

Ветер срывал пенные гребни, швыряя их в лица матросов и кутающейся в плащ волшебницы. Шторм ещё не начался, но бывалые морские волки уже видели, что схватки со стихией не избежать. Таше подумалось, что пожелай сейчас Борох объявить всю эту экспедицию богопротивной — найдётся немало желающих отдать свой голос в пользу скорейшего возвращения в безопасную гавань. Время для кампании было выбрано наилучшее — погода, если верить приметам, должна была благоприятствовать эскадре. Но сама природа, казалось, давала понять морякам, что идея проделать опасный путь на юг обречена на провал.

Леди Рейвен с явным сочувствием посмотрела на огромную «Фортуну», единственную из кораблей Кинтары пережившую морское сражение. На триере торопливо готовились к шторму, спускали паруса, крепили шлюпки и растягивали над палубой страховочные тросы. Вёсельные отверстия перекрывались промасленными кожаными манжетами, благодаря которым куда меньше воды проникнет на самую нижнюю палубу. Вёсла второго и первого ряда уже втянули внутрь — в борьбе со штормом они не помогут. Корабль готовился — но хлопоты вполне могли оказаться напрасными. Тяжёлые триеры не были предназначены для открытого моря, и сейчас многие на борту «Фортуны», наверняка, проклинали жадность кинтарийцев, отрядивших для участия в кампании сильные, но совершенно неподходящие для этого суда. Или молились обоим богам сразу, понимая всю тщетность посылаемых к небесам просьб — боги редко отвечают тем, кто и сам мог бы позаботиться о своей безопасности, но по глупости, неразумению или чьему-то умыслу этого не сделал.

Очередной каскад брызг обдал девушку с ног до головы. Таша попыталась укрыться под «саваном», но уже через несколько минут раздраженно разорвала заклинание — неподвижный воздух казался неприятным после соленого морского ветра, мертвым. Лучше уж так… к тому же, плащ уже и так вымок. Да и недолго осталось — перед ними постепенно вырастала громада галеры, на борту которой можно будет найти что-нибудь сухое — в самом деле, вряд ли Юрай Борох заставит женщину, да ещё и представителя Ордена, участвовать в совете, заливая палубу стекающей с одежды водой.

Шлюпка подошла к борту «Коршуна» и матросы сбросили леди Рейвен штормтрап.

— Приличествует ли леди взбираться по веревочной лестнице? — пробормотала Таша, цепляясь за мокрый пеньковый шнур. — Я всегда думала, что это развлечение исключительно удел влюбленных глупцов, карабкающихся на балконы к предметам своего обожания.

Ответа она не дождалась, да и не особо на него рассчитывала. Матросы явно нервничали — им ещё предстояло отправиться в обратный путь, а ветер всё усиливался и волны становились опасными для крошечной лодчонки. Четверо телохранителей ожидали очереди подняться на борт галеры.

— Я обязательно упаду, — сообщила Таша самой себе, уже искренне сожалея о том, что приняла приглашение Бороха. В шторм фрегат вроде «Светозарного» казался более надёжным судном, чем лучшая из имперских галер.

Ветер отчаянно рванул плащ, на мгновение отбрасывая волшебницу от чёрного борта корабля, затем с силой припечатал обратно — просмолённые доски ударили по пальцам, боль пронзила костяшки — и Таша почувствовала, как мокрая веревка выскальзывает из рук, словно морской угорь. Перед глазами пронеслась картина предстоящего падения — вот вода сомкнется над её головой, моментально наполнившиеся водой сапоги тянут на дно, и никто не попытается спасти…

Чьи-то пальцы вцепились в её запястье, сминая тонкий золотой браслет, добавляя боли. Поддержка длилась не больше одного удара сердца, но этого вполне хватило — второй рукой леди нащупала канат и ухватилась за него с такой силой, словно от этого зависело больше, чем просто её жизнь.

— Вам там удобно, Таша? — послышался до отвращения знакомый голос. — Я бы рекомендовала вам подняться, если это не противоречит вашим планам.

— В мои планы, — прошипела леди Рейвен, без особого изящества переваливаясь через планшир, — входило выпить кружку подогретого вина, закутаться в одеяло и хоть немного поспать. А не плыть на какой-то лодчонке, больше похожей на прохудившееся корыто. Да ещё и непонятно, с какой целью.

Дилана усмехнулась. Недобрая вышла усмешка, в этом Таша могла бы поклясться.

— Увы, моя дорогая, иногда мне кажется, что долгий сон в тепле и уюте — выдумка бродячих сказочников, в реальности такое не случается. Понимаю, вам необходимо сменить камзол… не побрезгуете взять что-нибудь из моего? Мы сложены одинаково… пожалуй, что ваша талия чуть тоньше, так что…

— Я признательна вам за предложение, леди Танжери, — сухо ответила Таша, если только можно говорить о сухости там, где плащ, волосы, одежда и обувь пропитаны солёной водой… только и остается, что держать сухим тон. — Признаюсь, и глоток-другой вина мне не повредит. И капельку объяснений.

— Каких именно? — Дилана приподняла идеально очерченную бровь.

— Ради каких демонов вы потребовали моего присутствия?

— Демонов… — протянула Дилана, и её губы изогнулись в неприятной гримасе. — Демонов, вот как. Знаете, Таша, в чём-то вы правы.

— Проходи, проходи, дочь моя, — старик растянул губы в подобии улыбки.

Немногочисленные каюты боевой галеры, не предназначенной для перевозки пассажиров, были отданы Юраю Бороху, его эскорту и леди Танжери. Вряд ли капитан Арденн Гай, занявший эту высокую должность непосредственно перед началом сражения, был рад перебраться вместе со своими офицерами в трюм, к матросам, но возразить не посмел ни словом, ни взглядом — ещё свежи воспоминания о том, как улетал за борт его предшественник, размозженный ударом «молота».

Борох неторопливо потягивал горячее вино из простого оловянного кубка и рассматривал гостью. Леди изящно присела на краешек скамьи, мило улыбнулась, но её красота и старательно демонстрируемая почтительность ни малейшего воздействия на старика не оказывали. Он лучше прочих знал, что из себя представляет леди Танжери и сейчас намеревался воспользоваться не её блистательной внешностью, а кое-чем другим.

Если у этой женщины достанет благоразумия сделать правильный выбор.

— Зря я, пожалуй, согласился на эту прогулку, — он осторожно поставил кубок и привычно сцепил сухие пальцы. — В моем возрасте куда пристойней сидеть у камина, не так ли?

— Я молода, отец мой, но тоже не люблю ветра, солёную воду и качающуюся палубу, — улыбнулась Дилана. — Но долг перед Империей…

— Ах да, долг, это верно, — кивнул жрец. — Я не устаю удивляться, как многое можно объяснить стремлением исполнить свой долг.

От жаровни, установленной в оббитом медью углу каюты, шли волны приятного тепла, но Дилана ощутила, как по спине пробежала морозная волна. Вряд ли Борох пригласил её сюда лишь для того, чтобы пожаловаться на невзгоды морского путешествия. В памяти всплыл разговор с Императором… «Он не должен вернуться, и эту задачу я поручаю тебе» — так сказал Его Величество. А она уже упустила пару более или менее удачных моментов, не обещавших шанса уцелеть, но дававших надежду выполнить приказ. В искусно скрытом от посторонних глаз кармашке на поясе и сейчас пряталась крошечная склянка с ядом, способным убить даже лучшего из магов.

Или ударить «стрелой мрака»? Вот прямо сейчас, когда старик не ожидает нападения. Дилана внимательно пробежала взглядом по сморщенной фигуре старика и мысленно покачала головой. Да, Борох выглядит расслабленным и умиротворенным, немного усталым — как и все на этом корабле. Но пальцы его сейчас готовы к действию, заподозри он угрозу хоть на миг — атакует первым, без тени сомнения или сожаления. Не успеть.

— Я давно присматриваюсь к тебе, дочь моя, — Борох, как обычно, не смотрел на собеседника, но создавалось впечатление, что его глаза, скрытые сейчас под капюшоном мантии, улавливают не только движения, но и намеки на них. — Ты всегда была верной слугой… Империи, что бы там ни говорили злопыхатели.

Пауза не ускользнула от внимания Диланы и она поняла, что стояло за этой короткой запинкой. Борох никогда не высказывал, хоть бы и в виде намёка, мысль о том, что на троне Гурана он смотрелся бы куда лучше нынешнего Императора, но имеющий хоть каплю разума признает — кресло Верховного жреца высоко, но не на самой вершине. Император понимает, что Юрай, собравший под своей рукой немалые силы, вполне может сделать этот последний шаг. Потому она и получила самоубийственный приказ.

— Да… — повторил жрец. — Верной слугой, и пусть тебя не коробит слово «слуга», дочь моя.

Дилана снова ощутила холод. Он знает, что ей неприятно это определение, или же она не сумела сохранить бесстрастное выражение лица? Всё верно, пусть в Гуране каждый придёт в восторг, услышав подобную похвалу от Бороха, сама она ненавидела это проклятое слово, напоминавшее о тех давних днях, когда она была ничем и никем, слугой, полезной и ценной вещью, которую использовали те, кто стоял выше в иерархии Ночного Братства. Она смогла вырваться, убив тех, кто пытался воспрепятствовать, сумев договориться с теми, кого убивать было нежелательно. И теперь принимала приказы лишь от одного человека.

Но для него, пусть и единственного, Дилана всё равно оставалась слугой. Слугу можно ценить, к нему можно испытывать теплые чувства, но равным он не станет никогда.

— Все мы чьи-то слуги, — развивал мысль Борох. — Мы служим богам, Императору, долгу… ещё — друзьям или тем, кого любим.

Дилане потребовались немалые усилия, чтобы сдержать улыбку. Борох и любовь… есть ли вещи менее совместимые?

— Человек проживает жизнь по-разному, — продолжал старик. — Кого-то устраивает быть слугой, кто-то мечтает приказывать многим и получать приказы как можно реже. А иные видят целью жизни ограничиться служением лишь тому, кто воистину заслуживает поклонения.

— Эмнауру?

— Или Эмиалу… ты удивлена, дочь моя? Да, мои помыслы направлены на служение нашему богу, и сторонники Эмиала мне враги, но странно было бы не признать, что мои и их взгляды в чём-то схожи. Но речь не об этом. Однажды человек оказывается перед выбором — остановиться на достигнутом или сделать ещё один шаг вперед.

Он замолчал, разглядывая изуродованные старостью пальцы, а Дилана всё пыталась понять, что хочет сказать ей жрец. Может, Император прав в своих подозрениях, и Борох намерен радикально изменить соотношение сил в Гуране, добавив к сутане ещё и императорскую корону?

Старик тихо рассмеялся.

— Думаешь, я возжаждал власти? Властью наслаждаешься лишь до определённого момента, пока не начинаешь понимать, что всё преходяще. Вот ты служишь Императору и власть, которую он даровал тебе, велика. Много ли радости это тебе принесло? Ты распоряжалась жизнью людей, чьи заслуги перед Империей были, пожалуй, куда более значительны. Ты отняла эту жизнь… скажи, это принесло мир в твою душу? Или заставило её трепетать от наслаждения?

Дилана молчала. Знает ли старик о её роли в трагической гибели генерала Седрумма, или же просто выдает свои предположения за полную уверенность? Ищейками Триумвирата наводнён весь Гуран, мало что может укрыться от всевидящего ока жрецов Эмнаура, хотя она могла бы поклясться, что идеально запутала следы. Хотя кто его знает, возможно, он намекает на капитана галеры, убитого не так давно.

— Не знаю, отец мой. Мне приходилось убивать… по приказу. Или ради дела. Я испытывала удовлетворение от хорошо сделанной работы.

— Это верные слова, — кивнул Борох. — Мы ставим перед собой цели… или их ставят перед нами те, кому дано такое право. Но однажды приходит время, и надо задуматься — верны ли эти цели. Не ошибается ли отдавший приказ.

— А он… ошибается?

Более всего она боялась, что сейчас Борох спросит, кого это волшебница имеет в виду — что ответить? Но он не спросил.

— Я хотел бы, дочь моя, чтобы ты как следует подумала об этом нашем разговоре. Сейчас ты на распутье, и следующий шаг поведёт тебя уже по новой дороге. В конце каждого пути — цель, но приближаясь к одной, неизбежно отдаляешься от другой, и лишь тебе решать, какой путь избрать.

Дилана помолчала, затем усмехнулась.

— Знаете, отец мой, я ведь воин, хоть и иногда ношу платье. Мне куда проще нанести удар, чем плести паутину интриг, в которых жертва сама запутается и задохнётся.

— Иначе говоря, не мог бы я выражаться яснее, так, дочь моя?

— Именно так.

Борох расцепил пальцы, сделал глоток уже остывшего вина, затем кивнул.

— Изволь. Иногда слова похожи на якорь, что утянет на дно самого искусного пловца. Пока они не произнесены, выбор всё ещё есть — грести к берегу, к борту ближайшего судна или просто болтаться на месте в ожидании шлюпки. Но когда всё сказано — выбор истаивает, словно дым, оставляя неизбежность. Ты просишь — я буду говорить прямо. Император слаб. Его решения продиктованы заботой о государстве, не спорю, но сиюминутная выгода часто оборачивается поражением в будущем. Империя утратила изрядную часть былой мощи именно потому, что каждое решение принимается с оглядкой на то, что подумают о нем в Триумвирате… в Ночном Братстве… Три года назад Унгарт стоял в шаге от достижения той воистину великой цели, что угодна Эмнауру — Инталия готова была пасть на колени. Требовалось лишь проявить немного мужества, пойти наперекор Зорану…

— Стальные клинья залили бы Империю кровью.

— Да, это так. Но трудно, дочь моя, победить победителя. Зоран одержал верх лишь куском пергамента и десятком напыщенных фраз именно потому, что Его Величество, — титул Юрай произнес с явным презрением, — испугался. Гуран считается единым, но на деле это не так. В тот момент Унгарта поддержали бы все. Месяц спустя — большинство. Сейчас — от силы четверть, и он всё более и более явно утрачивает свои позиции. Потери Империи не критичны, мы всё ещё способны дать бой и белым рыцарям, и индарцам. Но мы выжидаем — и слабеем, слабеем… Ви отправлен на плаху, Седрумм зарезан в собственном доме, их место заняли те, кто более угоден Императору и кто обязан именно ему своим возвышением. Но верность бесполезна, если за ней не стоит сила. А Инталия, тем временем, наращивает мускулы…

— Вы считаете, отец мой, что Империя должна начать новую войну?

— Нет, дочь моя, лишь завершить начатое.

— И кто поведет нас к победе?

— Бог, дочь моя.

Он сновазамолчал, затем откинулся в кресле, но пальцы так и остались в напряжении, готовые в любой момент привести в действие заклинание — если вдруг гостья задумает какое-нибудь сумасбродство.

— Что ж, я сказал всё, что следовало. Ты служишь Унгарту и ты ему верна, это достойно уважения. Теперь же следует подумать, кому больше нужна твоя верность. Императору… или Империи. Иди, дочь моя… у тебя есть время подумать, много времени. Сделай верный выбор.

Сейчас, глядя на мокрую насквозь Ташу, Дилана вспоминала тот недавний разговор и немного завидовала этой орденской стерве, которая по жизни настолько тупа, что не испытывает сомнений. Она видела Ташу насквозь… её, вероятно, никогда не посещают мысли о том, кто хозяин, кто слуга. АрГеммит пользуется своей протеже там и так, как считает нужным, а ей — всё приключение, спасение от скуки. Вряд ли леди Рейвен хотя бы раз в жизни задумалась о том, насколько на самом деле белы плащи Несущих Свет, и так ли уж черны помыслы тех, кто поклоняется Эмнауру. Как легко жить, если не задавать себе неудобных вопросов, если не доискиваться неприятных ответов.

Если в какой-нибудь из стычек леди Рейвен придётся умереть, смешно предполагать, что она отправится в последний путь с мыслью, что хорошо послужила Ордену. Таша служит только самой себе, исполняя полученные приказы так, как считает нужным, основываясь на своём личном понимании долга. И ей ведь на самом деле плевать, что подумают окружающие, в том числе и её горячо обожаемый Метиус. Если кто и свободен по-настоящему, так это именно она.

Может ли она, леди Танжери, поступить так же?

Приказ Императора. Просьба… нет, пусть слова сказаны мягким голосом, пусть не звучало «я хочу» или «я требую», но всё сказанное Борохом — это тоже приказ. Два человека, равные по влиянию и лишь немногим отличающиеся по официальному статусу. Светскому. Если же речь вести о религии, то тут право Бороха принимать решения, пожалуй, выше.

Чьи слова будут направлять её руку?

Всё, что недоговорил Борох, на самом деле и не требовало излишних слов. Убей Императора, Дилана. Убей — лишь ты можешь подойти к нему достаточно близко и сделать это, не бросая тень на старого жреца. Ты погибнешь, Дилана — но своей смертью ты принесешь огромную пользу Империи. А ведь именно страна превыше всего, не так ли, Дилана? Человек, занимающий трон — это не более, чем просто человек, плоть и кровь, кожа и кости, украшенные старой, как этот мир, короной. Так ли важно, кто именно будет её носить? Куда важнее, что сделает венценосец для своего народа. Убей слабого — и на трон сядет сильный, что принесёт Империи истинное величие, быть может — впервые за тысячи и тысячи лет сумеет объединить осколки Эммера в единое целое. Целое — гораздо лучше осколков, не так ли?

Убей жреца, Дилана. Убей — лишь у тебя может хватить силы, хитрости и коварства. Отправь к Эмнауру его вернейшего слугу, шепчущего о любви к богу и народу, но на самом деле испытывающего непреходящую, всепоглощающую любовь к власти. И готового ради этой любви залить кровью всё, до чего сможет дотянуться. Слабый, шаткий мир… неужели он хуже очередного кровопролития? Хочешь снова отдавать приказы солдатам убивать горожан, виновных лишь в том, что их надежда и опора, рыцарь Ордена, не желает сдать крепость без боя?

Устранись, Дилана. Брось всё, покинь эскадру, отправься в какую-нибудь глухую деревушку, где про Императора или Святителя знает разве что старый, давно впавший в маразм управитель. Забейся в глухую щель, и пусть эти негодяи делят власть так, как сочтут нужным. Пусть перегрызут друг другу глотки — это не коснется тебя, если будешь достаточно осторожна. Загрохочут ли по коридорам Святилища Эмнаура подкованные сапоги солдат или вспыхнет императорский замок под ударами безликих магов Триумвирата — это будет не твоё дело и не твоя вина. Не стоит марать руки в крови, Дилана, они и так… по самые плечи.

Измени судьбу, Дилана. Найди единомышленников, купи клинки наёмников, запугай трусливых, убеди умных, поведи за собой храбрых. Пусти под нож Ночное Братство, сравняй с землей храмы Эмнаура, залей улицы Брона кровью императорских гвардейцев. Убей всех, кто встанет на твоём пути, Дилана, стань хозяйкой собственной судьбы. Пусть на трон сядет Дилана Первая, знающая, чего хочет. Ты ведь знаешь, Дилана? Или нет?

Выхода нет, и выбор должен быть сделан. «Ты прав, Юрай Борох… я на распутье. И не могу остаться на месте, надо сделать шаг. Первый… даже если он окажется последним.»

Она снова посмотрела на Ташу и доброжелательно улыбнулась, стараясь, чтобы сквозь эту маску не просочилась ядовитая смесь зависти и ненависти. Леди Рейвен не стоять перед выбором, когда любой из вариантов ведет к смерти.

— Пойдёмте, леди. Совет скоро начнётся.

Если для перевозки пассажиров имперская боевая галера «Коршун» подходила мало, то уж для проведения многолюдных совещаний не подходила совершенно. Цари над морем штиль или наполняй паруса лёгкий теплый бриз, эту встречу можно было бы провести на палубе — но сейчас погода явно этому не благоприятствовала. Ветер с каждой минутой усиливался, срывая пену с гребней волн и швыряя её в корабли. Звенел натянутый почти до грани разрыва такелаж, скрипели доски, принимая на себя новые и новые удары тёмной воды.

Борох понимал, что его требование срочно созвать предводителей союзных эскадр было, по меньшей мере, опрометчивым. Не самое подходящее время — приближающийся шторм, предсказать появление которого не смогли самые опытные моряки, мог рассеять корабли так, что понадобятся дни, а то и недели, чтобы снова собрать эскадру воедино. В таких условиях не стоило собирать всех старших офицеров на одном корабле, хоть великолепная имперская галера и способна — по заверениям новоиспеченного капитана — поспорить с любой стихией.

Но что сделано — то сделано. Пока не утихнет ветер, придётся собравшимся вверить свои жизни «Коршуну» и его матросам. Пропитанные салом кожаные манжеты уже закрыли весельные отверстия в бортах, спущен парус, наглухо задраены люки, всё, что можно закрепить — закреплено, всё, что можно — убрано в трюм, рулевой и капитан заняли свои места. И да пребудет с галерой милость Эмнаура… хотя, если судить по погоде, сейчас бог явно занят другими делами.

В каюте Бороха было не протолкнуться. Сам жрец, по такому случаю временно расставшийся с телохранителями, и Дилана — представители Империи. Смутно знакомый Таше рыцарь — кажется, она успела пару раз встретиться с ним, но имени не запомнила — прибыл с индарской эскадры. Тучный кинтариец, назвавшийся Раджилом Тади, посетовал, что в минувшем сражении уважаемый господин Шимар Саарти, капитан «Морской звезды» и командующий предоставленным Кинтарой флотом, по несчастливому стечению обстоятельств покинул сей бренный мир, взвалив все тяготы предстоящей кампании на плечи своего недостойного помощника. Дейн арБавер, второй помощник капитана «Светозарного», единственный из уцелевших во время боя рыцарей Ордена, прибывший на борт «Коршуна» несколько часов назад, мрачно покосился на леди Рейвен и попытался занять место, максимально удаленное от женщины.

Воздух моментально стал тяжёлым и неприятным. От воинов пахло морем и смолой, не слишком свежей солониной и потом. Господин Тади распространял вокруг аромат благовоний, более подходящих какой-нибудь шлюхе из дорогого борделя, тонкие духи Диланы с трудом пробивались сквозь этот липкий, тягучий запах. Кто-то открыл дверь, в каюту ворвался порыв ветра, наполненный сыростью, солёными брызгами — сразу стало легче дышать. Но дверь тут же захлопнулась.

— Что ж, господа… — прошелестел тихий голос Юрая Бороха, — благодарю, что откликнулись на мою просьбу. Нам необходимо обсудить важный вопрос…

— А почему бы не обсудить его как-нибудь потом, когда уляжется шторм? — быть может, арБавер был неплохим моряком, но дипломатом ему не стать никогда, в каждом слове сквозила плохо скрытая неприязнь к жрецу тёмного бога. — Если ваше корыто пойдет ко дну, это поставит на кампании жирный крест.

— Галеры Империи выходят в море и в худшую погоду, — пожал плечами старик, — но обсуждать мореходные качества кораблей лучше с теми, кто в этом разбирается. Хотя ваши слова, помощник… ах, простите, теперь уже капитан арБавер, как раз и коснулись того, что волнует меня в последние дни. А именно — следует ли нам продолжать этот поход, настолько неугодный богам?

— Решение было принято, — буркнул индарец. — Его утвердил сам Комтур Зоран. Если кто-то считает, что шайка пиратов или лёгкий ветерок заставит рыцаря Круга отступить…

Он не стал оканчивать фразу, да этого и не требовалось. Таша бросила на воина слегка насмешливый взгляд — общеизвестно, что в Круг входят лишь лучшие из лучших, и этот, несомненно, некогда был отменным рубакой. Но годы берут своё, молодые вырываются вперед, их мечи не менее остры, но сил и боевого куража больше, а амбиции и вовсе брызжут из щелей доспехов. Для него экспедиция, пожалуй, один из немногих способов ощутить себя не просто уважаемым ветераном, а настоящим героем, каким был когда-то. Этот не свернёт, что бы ни случилось.

К её удивлению, следующим подал голос не арБавер, чего следовало бы ожидать — приказ Метиуса никто, кроме него самого, отменить не в силах — а толстый, увешанный золотыми побрякушками кинтариец.

— Да не сочтёт уважаемый Верховный жрец мои слова непочтительными, — он попытался изобразить поклон, но получился лишь не слишком выраженный кивок, — но интересы Кинтары настоятельно требуют внесения некоторой ясности в положение дел в южных водах. В известной степени, организовать подобный поход силами исключительно нашего флота представляется Совету Граждан не вполне рациональным, в то время как полученное от высокочтимого магистра арГеммита предложение встретило в Совете полную поддержку. Со скорбью признаю, что потери в имевшей место битве весьма велики и, в иное время, свойственная истинным кинтарийцам осторожность могла бы оказать значительное влияние на мысли и поступки…

— Уважаемый господин Тади, — поморщился жрец, — поверьте, нет нужды в этой велеречивости. Думаю, все присутствующие и так поняли, что Кинтара намерена продолжить поход.

— Истинно так, уважаемый, — снова с трудом склонил голову южанин, скорчив недовольную мину.

— Что скажет Орден? — поинтересовался Борох, но тут же усмехнулся. — Впрочем, не думаю, что ответ капитана арБавера или леди Рейвен окажется для меня сюрпризом. Смею заверить, Империя не отказывается от взятых на себя обязательств, однако мне следовало узнать мнение каждого из вас. Теперь хочу представить вам одного интересного человека.

Он чуть заметно шевельнул кистью, и двое его телохранителей в чеканных масках тут же выскочили за дверь. Вернулись они быстро — воздух в каюте не успел толком очиститься. Присутствующие раздались в стороны, насколько это позволяла теснота, и безликие швырнули в центр каюты человека с мешком на голове. Одежда его была изорвана и пропитана кровью, руки связаны за спиной, связаны жестоко — Таша уже видела подобный способ медленной казни, когда перетянутые верёвками руки умирают, распространяя гибельный яд по ещё живому, но уже обречённому телу. Если отрубить несчастному кисти обеих рук — он ещё может выжить.

— Итак, господа, перед вами — известный адмирал Родан.

Рука безликого сорвала мешок с головы пленника.

Выглядел адмирал страшно. Лицо иссечено старыми и свежими шрамами, на месте левого глаза зияет кровавая рана, сквозь глубокий разрез на щеке видны жёлтые зубы. Таша поморщилась, отводя взгляд. Врага надо убить или отпустить, глумиться над изуродованным пленником — как это в духе гуранцев.

— В Кинтаре, — жёлчно заметил господин Тади, — есть освящённая веками традиция, когда преступника, посмевшего покуситься на жизнь свободного человека, помещают в бочку, наполненную змеями. Идеальнейшим образом для этого изысканного наказания подходят каменные гадюки, их укус не смертелен, но вызывает воистину непереносимую боль, которая длится часами. Со временем к преступнику приходит понимание истинных глубин того зла, которое он, поддавшись злобе или жажде наживы, свершил.

— Всегда подозревал, что кинтарийцы — злобные дикари, — мрачно заметил рыцарь Круга.

— Смерть приходит к каждому, — внезапно прохрипел пленник. — А быстро или медленно, это… не так важно. Хотя я… предпочел бы… побыстрее.

— Кому-то наградой служит жизнь, — хмыкнул Борох. — Кому-то — золото, слава или титул. Но бывает, что и право быстрой смерти необходимо заслужить. Я ведь не сомневаюсь, что на триере найдётся и бочка, и подходящие к случаю змеи, не так ли, уважаемый господин Тади?

— Истинно предусмотрителен лишь тот, кто способен предусмотреть непредусматриваемое, — глубокомысленно заявил южанин и, решив, что его мысль может оказаться слишком сложной для окружающих, уточнил: — Безусловно, на корабле блистательной Кинтары имеется всё необходимое в долгом путешествии, поскольку дух и плоть человечески слабы, и тяжкие преступления, бывает, совершаются не только на суше.

— И чем же я… — скривился Родан, — могу… заплатить?

— Информацией. Она ведь бывает дороже золота, не так ли, адмирал? — Борох сделал долгую многозначительную паузу. — Или мне следует называть вас капитаном? Насколько я помню, Император не удостаивал вас адмиральского звания, капитан… Текард.

— Текард? — вскинулась Таша. — Тот самый?

— Именно так, — гримаса на лице изуродованного человека при некоторой фантазии могла бы сойти за презрительную ухмылку. — Приятно, когда тебя… помнят…

— Итак, капитан Текард, — начал было жрец, но пленник тут же дёрнулся, словно от очередного удара.

— Родан… называйте меня так… можете без «адмирала», хотя… плевать… капитан Текард сдох там, куда ты, старик, послал его. Сам сдох, и всех… парней потерял… хорошие были парни, не чета… этой швали…

— Весьма эмоционально, — хмыкнул Борох, — но глаза меня не обманывают. Я вижу капитана имперского флота Текарда, и он жив. Пока ещё жив, хотя, к моему прискорбию, успел забыть и свой долг, и данные клятвы, и полученные приказы.

— Пустые слова, старик… — уцелевший глаз капитана сверкнул жгучей ненавистью. — Для капитана Текарда вся эта чушь… что-то значила, для Родана… другое. Неважно. Говори, что тебе… надо, и дай мне… уйти.

— Что вы обнаружили в южных водах? — резко бросил арБавер. — И где? Вы нашли чёрный остров, не так ли? Это из-за него погибли ваши корабли?

Борох метнул в сторону орденца ненавидящий взгляд. Нет более глупого допроса, чем вот такой — непродуманный, скомканный, когда дознаватели перебивают друг друга, попутно раскрывая противнику крохи информации, знать которые тому совершенно не обязательно.

Тело пленника мелко затряслось, Таша решила было, что того бьют конвульсии, и лишь спустя несколько мгновений поняла — человек, уже одной ногой сделавший шаг в посмертные обители богов, смеялся.

— Мы обнаружили… да, старик, ты… все вы, глупцы… никто не попытался хоть немного… думать… Найти крошечный островок… в океане… без карты… разве что с помощью Эмнаура… старик, твой бог поможет тебе, как считаешь? Не поможет, не надейся…

Слова выходили с трудом, на губах пузырилась кровавая пена, грудь поднималась рывками, словно капитану требовались невероятные усилия для каждого глотка воздуха. Было видно, что говорить ему чудовищно больно, но молчать — больнее вдвойне. Ему, окровавленному и избитому, сейчас известно нечто, что позволит стереть надменное выражение с лиц окружающих его врагов. Маленькая победа — пусть последняя, но несомненная.

— Глупцы, да… думаете, все, кто страшится южных вод… что-то там находили? Нет… оно само… найдёт… вас…

Внезапно он дёрнулся, выпрямляясь, прижимаясь спиной к стене и, несмотря на своё бедственное положение, приобретая гордый и независимый вид.

— Моя эскадра погибла, но вам… это не послужило… уроком, да… Я топил каждый корабль… что шёл на юг… чтобы не пробудили… не указали путь… Мне плевать, что ты думаешь обо мне, Борох… пират, да, пусть так. Ты говорил про… долг… я знаю, что такое долг… ты не поймёшь… вы не поймёте, гордые воины… ничего не боитесь, да… не отступите, верно? Ну так узнайте… сами… на своей шкуре… А лучше… отступите… трусость помогает… выжить.

— Империя никогда не отступает, — то ли Таше показалось, то ли в голосе жреца и в самом деле прозвучали нотки сожаления. — То же скажут Индар, Орден. И Кинтара пойдет до конца, пусть из меркантильных соображений. Ты думаешь, какие-то угрозы смогут нас испугать? Это заблуждение, капитан. Но ты можешь помочь. Если пожелаешь.

— Помочь? Я пытался… — изорванные губы растянулись в улыбке, запекшаяся корочка крови лопнула, выпуская наружу темные густые капли. — Пытался… когда жёг ваши… корабли. Не вышло… теперь дело за вами… Я ничего тебе не скажу… старик…

Он попытался плюнуть в Бороха, но подвела рассеченная щека, и густой комок кровавой слюны пополз по подбородку.

Борох молчал, а капитан равнодушно смотрел словно сквозь жреца, и во взгляде его присутствовало полнейшее равнодушие ко всему — и к собственной судьбе, и к будущему собравшихся в каюте людей. Постепенно взгляд Текарда тускнел, дыхание становилось всё более прерывистым, пока не прекратилось окончательно. Чуть дрогнуло тело, в последнем спазме выпуская душу в полет к посмертному существованию.

— Повесить, — тихо приказал Борох.

— Но он же умер, — вспыхнула Таша.

— Неважно…

Глава семнадцатая Дилана Танжери. Южные воды

Непрекращающийся вой ветра рвал душу. Каждый раз, когда галера, только что с трудом взобравшаяся на очередную волну, рушилась в водоворот пены и брызг, желудок подскакивал к горлу, а затем валился вниз, порождая очередной спазм. Дилану снова вывернуло — одной лишь желчью, она и забыла, когда в последний раз хоть что-то ела. Попыталась вспомнить — и слишком поздно поняла, что делать этого не стоило — тело пришло в ужас от одной мысли о еде и отреагировало очередной серией рвотных позывов. Кое-как вытерев лицо заскорузлой тряпкой, она добралась до кровати и уткнулась лицом в подушку — лежа переносить качку было чуточку легче.

Послышался стон, затем булькающие звуки — это леди Рейвен, в свою очередь, боролась с непослушным желудком, считающим, что не всё ещё выброшено на дощатый пол крошечной каюты. В помещении стоял удушливый запах, но открыть дверь означало немедленно впустить внутрь воду, а уж выйти на палубу было смерти подобно — за последние два дня галера лишилась шестерых матросов, смытых за борт волнами, периодически прокатывавшимися по палубе корабля. Тело капитана Текарда сорвало с реи в первую же ночь. А может, кто-то из экипажа сердобольно полоснул ножом по линю, отпуская бывшего имперского флотоводца, а впоследствии одного из самых проклинаемых пиратов Южного Креста, в последний путь.

Обрывок линя недолго служил напоминанием о казни — если можно назвать казнью повешение трупа. Уже к вечеру следующего дня мачта не выдержала и переломилась с оглушительным треском. Пока что лишь усилия гребцов, серых от усталости, не давали «Коршуну» окончательно стать безвольной игрушкой стихии. Ломались вёсла — в кожаные манжеты тут же просовывали новые, и руки, сбитые до кровавых мозолей, вновь погружали лопасти в бушующие волны.

Почти все на борту понимали, что вечно это продолжаться не может — рано или поздно раздастся под ударами волн обшивка, или не выдержит набор[17] — и тогда гибель станет неизбежной. Где-то в глубине души Диланы таилось ожидание смерти — вот-вот, мгновением или двумя позже раздастся грохот, и потоки соленой воды поглотят её, сомнут, ослепят…

Раздался грохот, и струя воды ворвалась в каюту. Послышался слабый полустон-полувопль, большая часть океана досталась Таше, в одно мгновение промочив её насквозь.

— Прошу прощения, леди! — Дейн арБавер уже поворачивал задрайку[18], отделяя бушующее «вокруг» от обманчиво безопасного «внутри». Действовал он одной рукой — левая висела на перевязи. — Проклятье, когда же это кончится!

— Вы же моряк, — не удержалась от колкости Дилана, — вам всё это должно быть привычным.

Рыцарь смерил леди взглядом, тепла в котором было не больше, чем в льдинах, часто встречающихся в северных водах. Но вспомнив, видимо, что сейчас они в буквальном смысле слова находятся в одной лодке, снизошел до ответа:

— Я уже готов поверить, что сами боги дерутся за возможность отправить нас на дно. За десять лет с подобной бурей я не сталкивался ни разу.

Таша с трудом оторвала себя от койки и попыталась принять более или менее вертикальное положение. Дилана с тоской посмотрела на соседку — вид у леди Рейвен был самый что ни на есть несчастный. Круги под глазами, землистая кожа, сочащаяся кровью царапина на виске — не так давно палуба, внезапно ушедшая из-под ног, заставила девушку потерять равновесие и упасть. Лишь чудом угол скамьи не проломил кость… интересно, что бы сказал Император, если бы эта орденская стерва, которую ей, Дилане, приказано холить, лелеять и оберегать от пылинок, скончалась тут же, буквально у неё на руках? Его Величество, как правило, не склонен милостиво выслушивать разного рода оправдания. Несчастные случаи принимаются в расчёт лишь тогда, когда они организованы по приказу Императора, иные же ситуации рассматриваются исключительно как халатность. И наказываются соответственно. Как показывает практика, при таком подходе несчастные случаи происходят заметно реже.

Леди Танжери вздохнула — пожалуй, сама она сейчас выглядит не лучше.

— Что с вашей рукой, Дейн? — спросила Таша, прижимаясь спиной к доскам стены и вцепившись пальцами в невысокий бортик кровати.

— Сломаны кости, — пожал плечами рыцарь. — Сейчас от меня, как от гребца, мало толку. Все, кто способен двигаться — либо гребут, либо откачивают воду из трюма.

— Все?

— До единого. Кроме вас и Бороха. Галера изрядно повреждена, не знаю, как долго она ещё сможет оставаться на плаву. Несмотря на усилия гребцов, нас сносит на юг, дальше и дальше.

— Как вы считаете, Дейн, корабль выдержит?

Он поморщился, не желая расточать комплименты извечному противнику, но и кривить душой не стал:

— «Коршун» и в самом деле… построен неплохо. Плавучий якорь не дает ему встать бортом к волне, гребцы тоже стараются не зря, да и обшивка пока держит. Мне кажется, что шторм начинает выдыхаться… это не значит, леди, что волны улягутся через час-другой, но шанс есть.

Дилана изобразила на лице приличествующее случаю внимание, но слова орденца скользили мимо сознания. Сейчас её куда больше волновало другое — если арБавер не солгал — а смысла в этом не было ни малейшего — то Борох в каюте один, его телохранителей приставили к делу. Вряд ли можно дождаться лучшего момента… На протяжении нескольких дней она краем глаза следила за каютой старика и лишь скрипела зубами от злости — безликие не оставляли Верховного жреца ни на мгновение — если не считать то недолгое совещание, когда для телохранителей в крошечном помещении попросту не осталось места. В остальное время кто-то из масок непрерывно находился подле Бороха, бодрствовал ли тот или спал. Дилане не составило бы особого труда одержать верх над одним из безликих, хотя себе в свиту Борох наверняка отобрал лучших. Но схватка с телохранителями даст время самому жрецу начать атаку, а в своей способности успешно противостоять сильнейшему боевому магу Империи женщина отнюдь не была уверена. Оставалось ждать подходящего случая.

Она с трудом поднялась, нашла относительно чистый платок, старательно вытерла лицо. Пошатываясь, двинулась к двери, балансируя на норовящем ускользнуть из-под ног полу.

— Леди Танжери? — в недосказанной фразе отчётливо звучало «вы сошли с ума?», но Дилана знала, что рыцарь не станет останавливать её, какую бы глупость она ни попыталась выкинуть. Большая часть имперцев на борту этого корабля вряд ли станет лить слёзы, если императорская убийца вылетит за борт, что уж говорить о светоносце. Тот бы и сам помог… при наличии уверенности, что помощь останется никем не замеченной.

— Юрай Борох — не просто старик, — процедила она сквозь зубы. — Для меня он духовный наставник, почти как отец… а в чём-то и больше, чем отец. Я должна убедиться, что с ним всё в порядке.

— Да, я понимаю, — ухмылка арБавера выглядела насквозь фальшивой. — Вам помочь открыть дверь?

— Сама справлюсь, — буркнула она, всем весом налегая на задрайку. Та посопротивлялась пару мгновений, затем поддалась так легко, что рычаг выскользнул из ладони и вонзился ей в грудь, дыхание перехватило, вспышка боли на мгновение затуманила рассудок. — Проклятая железка… капитан, закройте за мной дверь, здесь и так достаточно воды.

Палуба встретила волшебницу шквальными порывами ветра, рвущего волосы, старательно проникающего под плотную кожу камзола, сырого и почти не сохраняющего тепло. Тут же прилетела пенная шапка, обдав Дилану колючими брызгами, сапоги скользнули по мокрым доскам, руки вцепились в обломанную мачту, срывая ногти… Обняв кажущуюся такой надёжной деревяшку, прижавшись к ней, Дилана мелко дрожала, собираясь с силами для следующего броска. Было бы мудро найти какую-нибудь веревку, обвязаться — но ничего подходящего на глаза не попадало. А чтобы добраться до бывшей каюты капитана, в которой обосновался Юрай, требовалось пересечь всю палубу, открытую ударам волн.

Дилана с трудом оторвала себя от мачты, шагнула к борту, двумя руками вцепилась в туго натянутый леер[19]. Шаг, второй… налетела волна, появилось паническое чувство, что пеньковый трос вот-вот лопнет, но вода схлынула, а леди Танжери, мокрая с головы до пят, всё также стояла у борта, стискивая мокрый, липкий канат. Затем сделала шаг, второй — страх сменился странным чувством опьянения, уверенности в своих силах, некоторым презрением к бушующим волнам. Она дойдёт, непременно дойдёт… быть может, сам Эмнаур послал этот шторм ради того, чтобы дать ей шанс исполнить задуманное.

— Как вы себя чувствуете, отец мой?

Борох медленно поднял взгляд на незваную гостью. И в обычное время выглядящий изможденным, сейчас он казался похожим на мертвеца. Серая кожа, прорезанная глубокими морщинами, набрякшие мешки под сильно покрасневшими глазами, бескровные губы, сжатые в ниточку. Старик явно давно не спал — да и не удивительно, чтобы заснуть при такой качке, необходимо обладать соответствующими навыками. Это опытный матрос способен уснуть в любой обстановке, лишь бы ему дали такую возможность, а старый жрец привык к комфорту, когда уютная кровать не пытается выскользнуть из-под измученного тела.

— Эмнаур посылает нам испытания не для того, чтобы мы придумывали жалобы, дочь моя, — пожал он сухонькими плечами.

Дилана заметила, что руки Бороха привычно сложились в боевом жесте. Поступи так она — не миновать укоряющего взгляда, насмешливых упреков… это при условии, что старик не расценит жест как подготовку к нападению и не ударит первым. Путь Бороха к вершинам власти отнюдь не был усеян розами, и лишь Эмнаур ведает, скольких врагов, недоброжелателей или друзей он отправил на встречу с божеством. Кого — по необходимости, кого — по одному лишь подозрению. За последние годы было официально объявлено о семнадцати покушениях. Какие-то были подстроены, это несомненно. В конце концов, сам Император, отправляя на плаху неугодного ему человека, не чурается использовать это старое как мир объяснение — заговор против Короны. Был заговор на самом деле или нет — кому это интересно, если вердикт вынесен и приведён в исполнение? Желающие подать голос в защиту неправедно осужденных рискуют головой, что в Гуране, что в Инталии или где-то ещё. Тайная Стража ищет врагов Императора, но среди подчиненных Консулу бойцов немало найдётся и таких, что за благословение, небольшую мзду или просто ради установления добрых отношений сообщат безликим о неосторожных высказываниях или о преступных намерениях, имеющих отношение к Триумвирату. Да маски и сами не сидят сложа руки, сеть осведомителей у них немногим уступает Тайной страже, только вот с теми, кого подозревают в недостаточной любви к богу поступают жёстче, чем с проявившими неудовольствие в адрес светской власти.

Впрочем, исход всё равно один.

Так что замысливших недоброе в отношении Юрая Бороха ждёт не самая лучшая судьба. Другое дело, что там, где Император полагается на отточенное умение и абсолютную преданность гвардейцев, Юрай Борох вполне способен позаботиться о своей безопасности сам. Года три назад какой-то смельчак сумел убить безликого и под его личиной добраться до личных апартаментов жреца… Покои после той встречи нуждались в серьёзном ремонте, а запах горелой плоти, по слухам, выветривался не менее десяти дней. Личность наглеца сохранялась в тайне… вернее, обгоревшее тело опознать было невозможно, а сам старик если и знал, кто явился по его душу, то предпочитал хранить молчание.

Дилана осторожно подошла к скамье и села, вжавшись спиной в стену. Руки расслаблены, на пухлых губках — преисполненная искреннего сочувствия улыбка, в глазах — сострадание, всё как и положено истинной дочери по вере. «Правда, улыбками Бороха не проведёшь, — мысленно посетовала она, — он сам кого угодно проведёт. И убивать будет с печалью, что ещё один из эмнауровых детей окончил свой бренный путь.»

— Эмнаур мог бы посылать нам испытания с чуть меньшим азартом, — вздохнула она.

— Кто посмеет сказать, что ему известны пути богов? — губы старика чуть шевельнулись, что должно было означать отеческую улыбку. — Но мне кажется, что это, несомненно, истинный знак, понять который несложно. Я предлагал вернуться, но мой голос не был услышан, не так ли, дочь моя?

Она кивнула.

— Гордость…

— Гордыня, — поправил Юрай.

— Да, отец мой, гордыня недостойна душ тех, кто отдал себя служению Эмнауру. Но люди слабы и маскируют слабость понятиями о гордости, чести, предназначении. Так легче оправдывать собственные поступки.

— Меня радует, что ты понимаешь это, Ди… — её чуточку покоробило от подобного обращения, сокращать имя волшебницы позволял себе лишь Император, да и то лишь в наиболее доверительные моменты. — Ты пришла, чтобы сообщить принятое тобой решение?

По спине женщины пробежал холодок.

— А вы сомневались в нём, отец мой?

— Сомнения свойственны молодости, — несмотря на явную усталость, его взгляд, казалось, пронизывал Дилану насквозь. — Старости больше подобает знание, но это твоё решение и я не хотел бы угадывать его. Произнеси то, что сочтешь нужным, а боги даруют мне силу отделить искренность от притворства.

— Боги вечны. Империя вечна, — она многозначительно помолчала. — А люди… люди смертны. Рано или поздно любой окончит свой жизненный путь. Я служу…

— Императору? — подсказал Борох.

— Идее, — возразила она чуточку резко, но сейчас эта резкость была вполне уместна. — Империи и тому пути, который указан ей богом. Не стану скрывать, отец мой, Унгарт не вызывает у меня брезгливости или ненависти, по-своему он неизменно был со мной честен, часто — добр. Только вот доброта — не лучшее качество настоящего лидера. А Империи сейчас нужен человек, умеющий видеть цель… и перешагивать через препятствия.

— Вот как?

Бороху слова Диланы понравились больше, чем если бы она начала рассыпаться в уверениях бесконечной преданности и готовности в любой момент перерезать глотку любому, от Унгарта до собственной матери. Старик неплохо разбирался в людях и понимал, что право на доверие леди Танжери пока что не заработала, но первый шаг сделан. Сейчас она выбирает сторону, за которую придётся сражаться… он был уверен, что правильно угадал ход её мыслей.

С одной стороны Император — человек, уже не раз оказывавший волшебнице покровительство, но и не стесняющийся пользоваться её услугами, в том числе и в делах, после которых перчатки не остаются чистыми. Доверенные лица правителей редко отличаются долгожительством, сумма накопленных знаний постепенно делает их опасными для господина.

С другой стороны — возможные перемены. И дело не только в перемене хозяина, куда важнее — перемена статуса. Из слуги Дилана может стать соратником, а это иной уровень. Хотя сильные соратники также могут рассматриваться как угроза, мудрый правитель понимает, что в деле управления государством необходимо на кого-то опираться, попросту невозможно держать все нити в одних руках. В своё время Император допустил ошибку — наделив Дилану изрядными полномочиями, он, в то же время, так и не приблизил её к себе настолько, чтобы считать опорой трона. Личная убийца, карающий клинок, исполнительница для щекотливых поручений, глаза и уши — всё это составляет блестящую карьеру для слуги, но мало для соратника. Император упустил леди Танжери — а ведь эта женщина хочет и, что важнее, способна достичь большего.

Поначалу она будет присматриваться, будет оценивать каждый шаг новых соратников, и не раз станет искать возможность изменить ситуацию в свою пользу, пусть и за счёт тех, кто идет с ней по одному пути. Но это преходяще… Борох понимал, что если дать этой женщине то, что она заслуживает, её верность станет непоколебима. Только глупцы и распространители придворных сплетен (кое кому из которых давно пора бы укоротить языки, по возможности — по самую шею) называют леди Танжери подлой сукой. Всё не так — она, очевидно, не образец добродетели, но склонна следовать собственным, достаточно жёстким принципам… а уж от него, Бороха, зависит, чтобы эти принципы соответствовали интересам задуманного дела.

Галера в очередной раз рухнула в пропасть меж волн, глаза Диланы округлились, тело дрогнуло, рука метнулась к губам, словно рассчитывая остановить неудержимый спазм. Резко пахнуло кислым. Борох, и без того страдающий от качки, не выдержал и метнулся к крошечной дверце, скрывавшей роскошь, почти недоступную на боевом корабле — личный гальюн. Правда, сделал это он продуманно, ни на миг не выпуская леди Танжери из поля зрения — рано для доверия, рано. Хлопнула дверь, послышались стоны и звуки рвоты.

Дилана торопливо огляделась, понимая, что в её распоряжении — считанные мгновения. Она пока что не решалась вступить в схватку со стариком, возраст накладывает известные ограничения, но ведь и огромный жизненный опыт чего-то стоит. А вот использовать другие средства… Глаза скользнули по полупустой бутылке из тёмно-синего, как его ещё называли, «императорского» стекла. Дорогое вино, старик не отказывает себе в некоторых удовольствиях, особенно если паства не смотрит ему в рот.

Синее стекло, густая пурпурная жидкость… редчайший и немыслимо дорогой напиток, «Кровь моря» — дивное творение кинтарийских виноделов. Дилана ни разу не слышала, чтобы хоть в какой-то год этого вина было изготовлено более десятка бутылок. Обычно и того меньше — три, пять… Каменный виноград, крошечные, с ноготь мизинца, ягодки собирают в Выжженной пустоши, каждая вторая гроздь оплачена кровью, каждая четвертая — жизнью. Найти лозу каменного винограда — невероятная удача, мастера, передающие тайные рецепты из поколения к поколению, платят за красно-фиолетовые ягоды равный вес золотом.

Никто не поделится таким вином. Ни со слугой, ни с другом, ни с родственником.

Волшебница торопливо выдернула пробку, вознося молитву Эмнауру, чтобы именно в эту секунду Бороху не приспичило покинуть заблеванный гальюн, и торопливо опрокинула в бутыль столь долго сберегаемую склянку с «росой вечной разлуки», последним творением Шамры-знахарки.

Когда старик, настороженно поглядывая на гостью, вылез всё-таки из своего убежища, Дилана сидела на том же месте, не изменив ни позы, ни выражения лица. Сейчас она рада была бы поскорее уйти — но делать этого не следовало. Старик слишком хитер и может что-то заподозрить, а вот долгая душевная беседа вполне может настроить его на относительно благодушный лад.

А потом останется только ждать.

Дилана с трудом разлепила веки и попыталась понять, сколько же прошло времени. Занятие довольно-таки бессмысленное — в отведенной им с Ташей каюте не было иллюминаторов, задраенная дверь не пропускала света — так что не было совершенно никакой возможности понять, день снаружи или темень. Но волшебница гордилась умением определять время в любой ситуации.

Сейчас чувства подсказывали ей, что очередная отвратительная ночь миновала и за досками, отделяющими относительно безопасное пространство каюты от разрушительного буйства стихии, занимается рассвет. По счастью, это не означало, что надо вставать и куда-то идти — чувствовала она себя отвратительно, шесть долгих суток, наполненных изматывающей душу качкой, постоянными желудочными спазмами, страхом в любой момент оказаться в воде или, что может оказаться ещё хуже, в идущем ко дну запертом гробу, именуемом «офицерской каютой».

Она скосила глаза к противоположной стенке, где, уткнувшись лицом в тощую подушку, пластом лежала леди Рейвен. Спутанные пряди волос в беспорядке разбросаны по постели, рука бессильно свисает, мерно покачиваясь. Только по лёгкому шевелению видно, что соседка ещё жива.

На этой мысли Дилана осознала, что её так беспокоило в окружающей обстановке. Именно это мерное покачивание руки, цепляющей кончиками пальцев пол при каждом движении. Леди Танжери осмотрелась — на этот раз более трезвым взглядом. И не смогла сдержать восторженного вопля… ну, может, совсем капельку походившего на протяжный стон.

— Что… случилось?.. — вопрос Таша пробубнила прямо в подушку, не меняя позы и похоже, ничуть не интересуясь ответом. Просто дала понять, что в сознании.

— Качка.

— Оп-пять? — в голосе полнейшее равнодушие и смирение перед жестокой судьбой. Скажи сейчас Дилана, что принято решение лишить леди Рейвен головы, та, скорее всего, и не шевельнулась бы — мол, ну решили так решили, вам виднее, а мне уже безразлично.

— Качка кончилась. И корабль всё ещё держится на плаву.

— Это… хорошо… наверное… — глубокомысленно выдавила из себя Таша. Затем с трудом перевернулась на спину, после чего попыталась принять сидячее положение. Со второй попытки ей это удалось.

Дилана, собрав в кулак всю свою волю, уже встала — её шатало из стороны в сторону, перед глазами прыгали чёрные круги, сливаясь с пляшущими по стенам тенями, отбрасываемыми качающейся под потолком масляной лампой. Странно, что лампа не погасла… интересно, у самой Диланы хватило соображения долить масла, или позаботился кто-то из экипажа? Последнее — вернее, поскольку от вчерашнего дня, как и от ночи, не сохранилось почти никаких воспоминаний.

Поминутно теряя равновесие, она сумела натянуть тонкие лайковые бриджи, высокие сапоги, затем вернулась к койке, под которой располагался рундук с вещами. Осмотр сохранивших относительную чистоту нарядов не принес положительных эмоций — вещи порядком отсырели и одна лишь мысль о том, как эта влажная ткань или ставшая липкой кожа будет прикасаться к телу, вызывала отвращение.

После некоторого раздумья она выбрала тонкое нижнее платье из нежной узорчатой камки, с вырезом, который вполне могли счесть неприличным даже в не склонной к показушной скромности Кинтаре. Сверху надела длинное, с высоким воротником-стойкой, дорожное платье без рукавов из дорогого кинтарийского сукна благородно-синего цвета. Разрез, поднимающийся спереди чуть не до пояса, позволял платью не стеснять движений, шнуровка на талии выгодно подчеркивала фигуру. Носить подобный наряд во время шторма было бы либо безумием, либо неуместным бахвальством, но раз уж волнение успокоилось, почему бы и не выглядеть так, как полагается благородной леди.

А вот принято считать неуместным в наряде благородной леди, так это оружие. Волшебницы редко носили клинки, Таша Рейвен в этом была исключением. Дилана же, несмотря на всё своё магическое искусство, прекрасно знала цену хорошо отточенной стали. И сейчас сунула в ножны, притачанные изнутри к голенищу сапога, длинный тонкий стилет кинтарийской работы. Может, качеством металла эта игрушка и уступала индарскому оружию, зато отделка была поистине великолепной.

— Я сейчас… встану, — пообещала Таша, тупо изучая пространство перед собой.

— В этом нет необходимости, — успокоила её Дилана. — Шторм утих, вы наконец-то сможете отдохнуть.

— Немного свежего воздуха — вот что мне сейчас нужно, — пробормотала леди Рейвен, то ли отвечая Дилане, то ли пытаясь убедить в этом саму себя.

— В таком случае… — Дилана чуть помедлила, раздумывая, стоит ли проявить скупость, но в итоге всё-таки решилась на широкий жест, — может, что-то из вот этих вещей вам подойдёт. Прошу, не стесняйтесь, Таша, ваш наряд нуждается в серьёзной чистке, прошедшие дни были нелёгкими.

— Благодарю…

Мысленно Дилана усмехнулась, представляя, что будет чувствовать орденская гордячка, надевая вещи заклятого врага. Хотя… да, к леди Рейвен у неё был особый счёт, и той пока что не стоило рассчитывать на прощение долгов, но жизнь меняется. Кто знает, как боги поведут нить её судьбы — а вдруг вчерашние враги станут… не друзьями, это попросту невозможно, но хотя бы временными союзниками. Как стал когда-то союзником седой сморщенный старик, месяцами не покидающий своих покоев, но умудряющийся при этом держать в стальном кулаке многие сотни воров, мошенников и убийц Ночного Братства. Она сумела убедить Старшего Брата, что сотрудничать выгоднее, чем враждовать — и, кажется, оба от этой сделки в итоге получили немалую выгоду.

Оглядев себя и решив, что с одеждой лучшего эффекта достичь не удастся, Дилана занялась приведением в приличный вид лица и спутанной гривы. Густые волосы удалось расчесать с минимальными потерями, хотя большой чан с горячей водой и много душистого мыла сейчас не помешали бы. А вот лицо… Зеркало в ажурной серебряной оправе наглядно демонстрировало, что пара недель полноценного отдыха этой женщине просто жизненно необходима. Мешки под глазами, землистая кожа, красноватая сыпь на правой скуле, заветренные губы — всё это можно и нужно поправить, но как-нибудь потом.

Сокрушенно вздохнув, Дилана принялась аккуратно плести «фантом», уделяя особое внимание не столько долговечности ложного облика, сколько филигранности исполнения. Применением магии для «наведения красоты» увлекались все волшебницы, как в Гуране, так и в Инталии — считалось, что именно работая над собой, удаётся по-настоящемупрочувствовать тончайшие нюансы этого искусства. И пусть магию Крови, хоть и в столь безобидном проявлении, Орден и, в особенности, Святитель очень не одобряли, ничего поделать со стремлением женщин к красоте не могли. Как известно, желаниям женщины покоряются сами боги.

Наконец, работа была завершена. Теперь зеркало отражало именно то, что следовало — молодую женщину с нежной бархатной кожей, тонким аристократическим носиком, точеными бровями и пухлыми розовыми губками, длинной шей, лишенной намёка на морщинки. Улыбнувшись отражению, Дилана положила зеркало и направилась к двери.

Палуба встретила волшебницу шумом и суетой. Матросы, пользуясь передышкой, торопливо приводили галеру в порядок, ремонтировали поврежденный в нескольких местах фальшборт, меняли оборванный такелаж. Корабельный плотник задумчиво вышагивал вокруг обломка мачты, цокал языком, хмурился, пожимал плечами, явно ведя спор с самим собой на предмет — чинить или так сойдет. Судя по кислому выражению лица, сам плотник придерживался второй точки зрения, но приказ получил прямо противоположный.

Лёгкий ветерок тут же принялся играть с прядями темных волос леди Танжери, то красиво вздымая их в воздух, то небрежно разбрасывая по плечам. Не менее десятка взглядов тот же устремились в её сторону, дело разом встало — но тут же засвистели плетки десятников, кто-то рыкнул от боли, кто-то отреагировал солёным словечком в три этажа с перехлестом в душу, и работа пошла вновь, пусть уже и не столь рьяно — с косыми взглядами, сальными ухмылками.

Поднявшись на ют, Дилана улыбнулась собравшимся там офицерам, среди которых с удовольствием обнаружила и своих телохранителей, и без удовольствия — Дейна арБавера, баюкающего сломанную руку. Присутствие на борту орденца её раздражало, хотя… По всей вероятности, Борох так ещё и не коснулся бутылки с драгоценным вином, иначе шум поднялся бы такой, что ушедший ураган в сравнении с ним показался бы невинным развлечением. А раз он жив, то присутствие воинов может оказаться нелишним. Вне всяких сомнений, обнаружив Верховного жреца мертвым и опознав яд в качестве причины смерти (не слишком сложное дело для опытного мага), безликие станут искать виновного. И сообразят, что вряд ли кому-то из матросов или офицеров корабля придёт в голову расправляться со стариком с помощью редкого и, что важнее, очень дорогого снадобья. Эти люди предпочитают поступать проще — дубинкой по голове или ножом под ребро можно отправить человека на встречу с Эмнауром так же верно, как и ядом. Или ещё вернее, поскольку от большинства ядов всё-таки можно успеть исцелиться, а вот клинок в сердце — это очень надолго. Можно сказать, навсегда.

Но если выживание в стычке с Борохом было под вопросом, то его спутников в чеканных масках Дилана опасалась куда менее. В конце концов, её телохранители тоже не дураки подраться, а в поединке опытного воина и боевого мага заранее сложно сказать, кто выйдет победителем. Каких бы высот ни достигла магия, на поле боя по-прежнему правят бал рыцарская конница и тяжёлая латная пехота. Если уж дело дойдёт до драки, её парни могут показать себя с неплохой стороны, да и орденцы вряд ли останутся просто наблюдателями. Кинтариец, несомненно, забьётся в самый дальний угол и постарается позже умаслить победителя. Как поведёт себя индарский рыцарь, предсказать было сложнее — его кодекс чести должен, вроде бы, склонить ветерана к требованию справедливости, но леди Танжери северяне не любят столь же страстно, как и инталийцы. Хотя наследила она в Индаре гораздо меньше.

С бака раздался длинный заливистый свист. АрБавер вскочил, тут же сморщился от боли, но сдержал стон и торопливо зашагал в сторону носа. За ним устремились и остальные офицеры, лишь телохранители Диланы остались с ней. Сейчас эти парни искренне переживали оттого, что во время шторма, вместо охраны обожаемой госпожи, занимались выкачиванием воды или греблей. И неважно, что все находились под действием заклинания — здесь и сейчас их нравственные страдания были вполне натуральными.

— Что там случилось? — спросила она тоном, означавшим «пойти, выяснить, доложить». Когда-то эти воины, возможно, были неплохими парнями и, не исключено, могли бы её заинтересовать и в роли друзей, и в роли мужчин, но сейчас она просто не могла воспринимать их иначе, чем просто слуг. Преданных, бесстрашных, полезных, но просто слуг, не больше. А со слугами не дружат, не ведут задушевных бесед, не пытаются понять их чувства. Им просто отдают приказы. Или, как сейчас, задают вопросы — а хороший слуга в лепешку расшибется, лишь бы найти требуемый хозяину ответ.

Дверь каюты распахнулась — на пороге стояла леди Рейвен. Дилана даже слегка огорчилась — её подруга-противница должна была изрядно покопаться в рундуке, чтобы выбрать именно этот наряд. Длинное платье из мягкой кожи тёмно-синего цвета с разрезами по бокам до самой талии, ослепительно-белая блуза с жабо, пояс из серебряных бляшек. Тонкая нижняя юбка светло-голубого цвета неплохо сочеталась и с кожей, и с пышным жабо. Следовало отдать должное этой орденской сучке — смотрелась она великолепно. Правда, с лицом леди Рейвен ничего сделать или не смогла, или не захотела — выглядела она сейчас… ну, в общем, как после тяжёлого шторма.

— Что-то произошло? — судя по тону, настроение у Таши вполне соответствовало выражению лица.

— Кажется, впередсмотрящий что-то обнаружил, — пожала плечами Дилана.

— Не интересно?

Дилана бросила взгляд на бак, где толкались, почитай, уже человек сорок, и хмыкнула:

— Сейчас узнаем.

К трапу, ведущему на ют, подбежал один из её телохранителей.

— Госпожа, матрос обнаружил что-то вроде острова. Немного выступает над водой, чёрный, как смола. Капитан приказал лечь в дрейф. Ещё он говорит, что вряд ли это остров, лот не достал до дна, бросить якорь невозможно.

Леди Танжери коротко кивнула. Воин взбежал по лестнице и занял место чуть впереди и справа от хозяйки.

— Ваши верные стражи оберегают вас даже здесь? — насмешливо поинтересовалась Таша. — На имперском корабле?

— Видимо, дорогая, вам ещё не приходилось иметь дело с настоящими телохранителями, — снисходительно улыбнулась Дилана. — Хотите знать, чем отличный телохранитель отличается от просто хорошего? Хороший в любую секунду готов броситься к вам на помощь, чтобы оградить от опасности. А отличный в этот момент уже стоит между опасностью и вами.

— И чем же покупается такая самоотверженность? Золотом? Или… хотя это глупый вопрос, леди. Зная ваши привычки, подозреваю, что затылки этих парней украшают весьма затейливые рисунки. Это так в вашем стиле, Дилана.

— Скажем, лучше уж так, чем… кажется, ваш верный друг и спутник предпочел остаться на орденском корабле, не так ли? Отпустить свою хозяйку…

— Я не хозяйка арШану.

— Ах, так ли уж важны названия? Хотя этот парень и руководил вашей охраной, уже одно то, что он там, а вы здесь, говорит о многом.

Слова Бороха по-прежнему не выходили у неё из головы. Нет, разумеется, далеко не всё время она думала об Ангере Блайте и о том, что этот изворотливый сукин сын мог остаться в живых, но время от времени… ну пусть часто, она снова и снова возвращалась к тому разговору. По трезвому размышлению — а чем ещё можно заниматься, когда шторм швыряет корабль с волны на волну, а собственный желудок норовит выпрыгнуть из тела, как не размышлять — она решила, что предположение о тщательно продуманной арГеммитом комбинации вполне имеет право на жизнь.

Кайл АрШан и в самом деле очень старательно изображал из себя спутника и доверенное лицо госпожи посла. Был предупредителен и чуточку вспыльчив, если во фразе собеседника усматривался намек на оскорбление самой леди, Ордена, Инталии — и при этом легко пропускал мимо ушей шпильки, адресованные лично ему. Его приказы относительно организации охраны — те, о которых стало известно Дилане — были достаточно разумны, хотя и не выходили за пределы знаний среднего воина с не слишком богатым жизненным опытом. Он ни разу не посмел прекословить Таше на людях, более того, не пытался давать госпоже послу советы — а Эмнаур свидетель, если бы не ясно высказанное желание Его Величества пойти на уступки, подобным образом проведённое посольство закончилось бы, как минимум, скандалом.

И в этом кроется подвох. Каким бы глупцом ни был Кайл арШан, он не мог не понять, что леди Рейвен шаг за шагом проваливает полученное ей дело. В отличие от Империи, инталийцы слишком самоуверенны, чтобы просто так молчать и наблюдать. Нет, среди них есть и просто тупые солдаты, но подготовка рыцаря включает не только обучение владению оружием, но и хоть какие-то минимальные знания о политике, дипломатии, риторике… Кайл же ведет себя так, словно старательно играет хорошо заученную роль, опасаясь, словно актеришка в захудалой труппе, сказать что-то, неугодное зрителю. А ведь зрители… зрители — это все они, Дилана, Император, Борох, стража, слуги. Все, кто может что-то услышать.

Видят боги, Юрай Борох прекрасно умеет управлять людьми. Сейчас, вспоминая каждое мгновение, когда ей доводилось видеть молодого рыцаря, Дилана понемногу исполнялась уверенности, что Кайл не совсем тот, за кого себя выдает. Чуть заметная скованность движений, которую не уловить, если не высматривать специально. Явные попытки контролировать собственную мимику. Мгновенная задумчивость перед тем, как что-либо сказать. Игра… ей самой приходилось скрываться среди актеров — может, постичь тонкости ремесла в столь короткие сроки и невозможно, но отличить притворство от искренности ей, как правило, удавалось. Бывали и досадные исключения — например, очень трудно определить, что именно на самом деле думает Борох.

Кайл арШан играет роль, это почти несомненно. Но вот предположить, что он — восставший из праха Ангер Блайт? Только лишь на основании утверждения, что в стычке с подосланными ею убийцами этот парень применил какие-то характерные приёмы? Сомнительно. Дилана не была опытной фехтовальщицей, хотя могла позволить себе лучших учителей. И эти учителя говорили, что если рисунок боя каждого мастера и имеет свои особенности, то не настолько характерные, чтобы по ним однозначно определить имя бойца. Только новички, отработав несколько простейших выпадов и одну-две связки, начинают считать себя блестящими фехтовальщиками, каждый поединок выстраивая по одной и той же схеме.

Куда вернее предположение, что арГеммит приставил к своей протеже опытного советчика, строго наказав тому не высовываться. И уж точно — никакой магии, её-то Дилана почувствовала бы сразу, невелика хитрость.

Странно, что этот Кайл не последовал за подопечной на «Коршун». Здесь ему было бы самое место.

Очень странно.

Если только именно здесь, на борту «Коршуна», не находится нечто… или некто, способный разоблачить его инкогнито.

Дилана вдруг ощутила, как мороз пробежался по её коже.

Некто… например, Юрай Борох. Который очень хорошо знает бывшего Консула Тайной Стражи.

— Скажите, дорогая, а этот ваш Кайл, он давно с вами? Признаться, я немного вам завидую — мало найдётся мужчин, способных устоять…

— Перед вашими чарами?

— Перед моими чарами, — с ноткой превосходства заметила Дилана, сделав ударение на последнее слово, — не устоит никто. Абсолютно. Но я предпочитаю покорять мужские сердца без магии.

— Как сердца ваших телохранителей? — ехидно поинтересовалась Таша.

— Их сердца мне ни к чему, — презрительно отрезала леди Танжери, которую эти словесные игры уже начали раздражать. — Мне нужны их преданность, и их жизни, если потребуется. Но когда мужчина смотрит на меня, словно на пустое место, это, знаете ли, начинает беспокоить. Я предполагаю, он влюблён в вас…

— Кайл был приставлен ко мне арГеммитом довольно давно, — пожала плечами Таша, делая вид, что тема ей совершенно не интересна. — Ещё весной. По приказу Вершителя, я должна была пребывать в своём замке, и Кайл… должен был гарантировать, что именно так я и поступаю.

Дилана решила пока прекратить расспросы. Весной Блайт находился в Кинтаре, а потому человек, присматривающий за леди Рейвен, не мог быть Консулом. Убедиться, что несколько месяцев назад светловолосый молодой человек и в самом деле болтался в родовом гнезде Рейвенов, было не так уж сложно.

Только ведь и Метиус арГеммит понимает, что подобную информацию любой, кто пожелает, добудет без особого труда.

Дилана мотнула головой, словно этим движением можно было отогнать навязчивые мысли. В любом случае, сейчас Кайл арШан, кем бы он там ни был, находится далеко. Море выглядит пустынным, ни единого паруса — буря разбросала корабли эскадры, и неизвестно теперь, сколько пройдет времени, прежде чем вдали замаячат вымпелы с золотым диском на белом фоне. Кто знает, может, инталийский флагман давно нашел последние прибежище на морском дне, а тело молодого арШана обгрызают крабы. Если он уцелел — им стоит заняться всерьёз, но сейчас лучше выкинуть мыли об арШане и Консуле из головы.

Тем временем, галера повернулась бортом к находке и Дилана, а вместе с ней и Таша, смогли рассмотреть находку.

Назвать ЭТО островом можно было разве что с большой натяжкой. Да и то лишь потому, что другое, более подходящее, слово подобрать было трудно. Над гребнями волн выступало нечто чёрное, чуть лоснящееся… словно спина огромного животного. Только не бывает ни зверей, ни рыб такого размера.

— Как вы думаете, Таша, что это такое?

Вопрос был совершенно риторическим и ответа Дилана не ждала, хотя и допускала, что инталийская волшебница может знать о находке чуть больше, чем ей было дозволено официально сообщить Императору в ходе посольства.

Леди Рейвен не ответила.

Вёсла дружно вспенили воду, на этот раз тормозя бег судна, поползли вниз паруса. Вдоль борта торопливо выстраивались солдаты с арбалетами, готовясь к бою пока ещё неизвестно с каким противником. Заскрипели канаты взводимых катапульт. Дилана усмехнулась — интересно, кто-то и в самом деле думает, что этой огромной массе можно причинить вред стрелой, булыжником или горшком с горящим маслом? Если этот остров живой — он и не почувствует подобной мелочи. А если не живой — то все приготовления тем более бессмысленны.

— Именно это мы и искали, — пробормотала, поёживаясь, Таша. — Осталось понять, кто кого нашёл. Знаете, леди Танжери, мне не дают покоя слова покойного капитана Текарда. Согласитесь, слишком наивно предполагать, что мы вот так, совершенно случайно, нашли этот островок. Он велик, бесспорно, но в море он — такая же крошка, как и наш корабль.

— Пока что никакого движения не видно.

— Насколько я помню записи Гайтара, в тот раз тоже не было движения. Если мы не будем высаживаться на… это, быть может, ничего и не произойдет.

— Согласитесь, это неразумно, — возразила Дилана. — Посольства, сбор экспедиции, бой с пиратами, шторм — и всё это ради того, чтобы несколько часов посмотреть на находку и отправиться в обратный путь?

— Есть лучшее предложение?

— Думаю, кому-то из матросов стоит прогуляться по этому «острову». А мы посмотрим, перекинется ли на него это пресловутое «Проклятье Тьмы», а если перекинется — то как себя проявит. Кстати, кто название придумал? Хотя, чего ещё можно было ожидать от Ордена.

— Неужели кто-то согласится? — игнорируя последнюю реплику собеседницы, ехидно поинтересовалась Таша, ничуть не сомневаясь в ответе.

— Думаете, я намерена интересоваться мнением матросов? — надменно спросила Дилана. — Когда того требуют интересы Империи, любой из них…

Окончить фразу она не успела. Дверь каюты, отведенной Бороху, распахнулась, и на пороге появился Верховный жрец собственной персоной. Его лицо, обычно спокойное, с налетом скуки, сейчас было искажено яростью. Во взгляде, стремительно обежавшем палубу и остановившемся на Дилане, волшебница прочла приговор.

Наверное, каждый из участников последующих событий допустил ряд ошибок. Юрай Борох, несомненно, мог — и должен был — воздержаться от скоропалительных поступков. Да и сама Дилана могла бы понять, что обвинение без должных доказательств вины, обвинение невысказанное, отраженное лишь во взгляде — это не более чем простое подозрение. Сумей она сдержать себя — и Борох не стал бы устраивать показательную казнь. Не посмел бы — пусть в иерархии Империи леди Танжери стояла неизмеримо ниже его, но симпатии Императора — это не пустой звук. Какие бы планы старик не вынашивал в отношении имперского трона, преждевременно ссориться с Его Величеством не следовало.

Но нервы не выдержали у обоих. Истерзанная ожиданиями, Дилана готова была увидеть остывший труп жреца, старательно придумывала аргументы в пользу своей невиновности, прикидывала, кого обвинить в убийстве (откровенно говоря, на роль жертвы идеально подошла бы леди Рейвен, если бы не её пребывание в течение последних дней в полуобморочном состоянии) — и появление Бороха на палубе полностью вывело её из равновесия.

— Убейте его! — взвизгнула она, делая шаг назад, словно стараясь до предела увеличить расстояние между собой и пылающим гневом Юраем.

Её телохранители молча бросились вперед, выхватывая мечи. Борох вскинул руки, голубой разряд хлестнул по воинам, опрокидывая двоих на палубу. «Цепная молния» — весьма эффективное заклинание, но его жертвами часто становятся не только те, против кого оно направлено — один из сполохов зацепил оказавшегося неподалёку арБавера, убив того на месте, другие дотянулись до солдат. С бака на помощь жрецу уже бежали безликие, но их помощь Юраю не требовалась. Сильнейший боевой маг Империи вполне был способен постоять за себя, несмотря на преклонный возраст. Ещё один обжигающий веер — и повалились безжизненными грудами остальные телохранители (а вместе с ними — ещё кто-то из солдат и матросов, но Бороха случайные жертвы ни в малейшей степени не интересовали), а Дилана и Таша вынуждены были отступить к самому борту, лихорадочно вызывая «щитки», чтобы защитить себя от светящихся голубых жгутов рукотворной молнии.

Какой-то солдат, ещё толком не осознавая происходящее, но сообразивший, что старый маг убивает его товарищей, вскинул арбалет — стрела отлетела в сторону от невидимой преграды, а кто-то из масок тут же угостил наглеца огненным шаром. И сам получил стальной болт меж лопаток… Пустили в действие клинки и светоносцы — увидев падающего капитана, они расценили это как подготовленную имперцами ловушку и без колебаний вступили в бой, желая если и не победить (четверо против экипажа корабля — это попросту невозможно), то хотя бы подороже продать свои жизни. Метнулась по трапу чья-то упитанная фигура и тут же скрылась в каюте.

Звенели клинки, хлопали тетивы арбалетов, с шипением резали воздух боевые заклинания. Борох, переступив через очередное безжизненное тело, оказался в нескольких шагах от своей цели — Дилана, прижавшись к борту, лихорадочно отражала атаки двух безликих, осыпавших её огненными и ледяными стрелами. Ещё один, в серебряной с золотой насечкой маске, лежал пластом, его одежда дымилась — волшебница явно успевала не только «щитки» создавать.

— Сдохни, сука!

Темный росчерк самого убийственного из заклинаний школы Крови сорвался с пальцев жреца и устремился к цели. Дилана ничком бросилась на палубу, пропуская «стрелу тьмы» над собой и понимая, что следующая атака Бороха или его масок окажется для неё последней. Но огненный шар, брошенный кем-то из безликих, расплескался о вовремя подставленный «щиток», а сам маг рухнул лицом вперед, получив удар мечом в спину от последнего из уцелевших орденцев. Этот парень — то ли исключительно умелый, то ли невероятно везучий, успел свалить и второго безликого — и это вынудило Бороха на мгновение отвлечься, чтобы вбить фаербол в лицо молодого солдата в окровавленном сюрко[20] с золотым диском Эмиала.

Таша и сама не знала, зачем прикрыла Дилану от смертельного удара. Казалось бы, стоило промедлить одно мгновение, и с женщиной, причинившей Инталии и Ордену столько неприятностей, будет покончено. Но руки жили сами по себе, как часто бывает в бою — щиток принял на себя удар огненного шара, а в Бороха полетел айсбельт. Ледяная стрелка почти бессильна против воина в кольчуге или кожаном доспехе, но на жреце была надета простая мантия, слабая защита против любого из боевых заклинаний.

Борох отбил айсбельт одним небрежным движением пальцев и тут же ударил в ответ. Таша чуть не вылетела за борт, магический камень «пращи» зацепил бедро, заставив волшебницу отшатнуться, и лишь благодаря лееру она не оказалась в воде, а сползла на палубу прямо на Дилану.

Чья-то стрела полоснула Бороха по плечу, вспарывая мантию и рассекая плоть — рука дёрнулась и очередной огненный шар, который должен был бы спалить или Дилану, или почти потерявшую сознание от боли Ташу, ударил в палубу, заставив вспыхнуть просохшие после шторма доски. Стрелок не успел порадоваться успеху — выпущенная жрецом молния поразила солдата в грудь.

Искаженное бешенством лицо Юрая вновь повернулось к Дилане, которая всё ещё пыталась выбраться из-под леди Рейвен. Он поднял руку…

И замер.

Глаза старика расширились от безмерного удивления, спустя мгновение сменившегося самым настоящим страхом — а затем над бортом пронеслись длинные чёрные жгуты, хлестнули по тщедушной фигуре, отбрасывая её назад.

— О, Эмнаур, что это? — пробормотала Дилана, обращаясь то ли к богу, то ли к Таше, уже пришедшей в себя и пытающейся подняться. И тут же рванула девушку, снова сбивая её с ног — очередной чёрный жгут врезался в фальшборт, выламывая кусок доски. — Лежать!

Но неподвижность сейчас мало способствовала выживанию.

Чёрный остров выбросил в сторону корабля сотни, тысячи длинных щупалец. Жгуты пронзали людей, в клочья рвали паруса, рассекали канаты и дробили мачты. Буквально волоча за собой Ташу, леди Танжери бросилась к противоположному борту — а в том месте, где она только что находилась, с треском разлетелись от очередного удара доски.

Сражение мгновенно прекратилось перед лицом новой опасности. Кто-то пытался укрыться щитом, кто-то — телом мгновение назад павшего товарища. В сторону взбесившегося острова, хлещущего корабль щупальцами, полетели арбалетные болты, редкие огненные и ледяные стрелы. Выпущенный из катапульты камень мгновенно затерялся среди сгустков чёрных жгутов, не произведя на странное создание ни малейшего впечатления. Солдаты пытались сечь щупальца мечами, но сталь мгновенно увязала в чёрной массе.

— Давай, скорее! — Дилана помогла Таше встать, и тут же вынуждена была отвлечься, отражая «щитками» удары смертоносных жгутов. Магия оказалась не слишком эффективной — наткнувшись на невидимую преграду, щупальца, вместо того, чтобы отдернуться назад, лишь чуть меняли направление, продолжая рушить всё вокруг.

Таша выхватила шпагу и наотмашь рубанула по ближайшему щупальцу — к её удивлению, магическое стекло рассекло жгут без малейшего усилия, обрубок упал на палубу и тут же растекся в тёмную лужу, укороченное щупальце отпрянуло, затем метнулось в сторону, обхватило вокруг пояса какого-то солдата и рывком утащило его за борт. Дилана всадила в сгусток жгутов огненный шар, те заметались, уходя от пламени, но тут же вновь сомкнулись и устремились к женщинам.

— Отходим! — рыкнула Дилана.

Леди Рейвен без особого успеха попыталась отразить атаку шпагой — жгуты были слишком быстры, какие-то оказались перерубленными, но одному удалось дотянуться до её плеча, и Таша вскрикнула от острой боли.

— Прикрой! — прошипела Дилана, лихорадочно сплетая заклинание.

Шпага рассекла очередное щупальце, огненная стрела обожгла другое. Жгуты на несколько секунд оставили волшебниц в покое, обрушившись на последних защитников «Коршуна», скопившихся на баке — полтора десятка человек, среди которых возвышалась массивная фигура индарца, закованного в сталь. Его меч, не в силах перерубить щупальца твари, просто отбрасывал их в сторону — те, в свою очередь, оставляли на металле доспехов глубокие вмятины, время от времени то заставляя рыцаря сделать очередной шаг назад, то попросту сбивая его с ног. Пока что индарцу удавалось подниматься, но было ясно, что долго он продержаться не сможет. Рано или поздно очередной удар выбросит его за борт, и тогда доспехи из средства защиты станут причиной смерти, мгновенно утянув воина на дно.

Таша метнула очередной фаербол, чувствуя, как нарастает усталость — даже обычные стихийные заклинания отбирают крупицы силы, а формулы Школы Крови способны быстро выжать волшебника досуха. Сколько ещё ударов она сможет нанести? Десяток, два? Получившее ожог щупальце рванулось в сторону, яростно вгрызлось в палубу — вздыбились доски, веером брызнула щепа. Пока что чудовище больше кромсало фальшборт и палубу, но что случится, если удары щупалец пойдут ниже, в борт? Сколько продержится «Коршун»?

— Назад! — выдохнула Дилана, выбрасывая вперед руки.

Над палубой взвихрилось «огненное облако». Чудовищный жар заставил Ташу выронить шпагу и прикрыть лицо руками, кто-то (она знала, кто именно — разумеется, эта сумасшедшая Дилана) с силой рванул волшебницу за платье, и уже в следующее мгновение она поняла, что летит.

Столкновение с водой был жестоким. Вроде бы, борта «Коршуна» были не столь уж и высоки, но Таша ударилась животом, и воздух тут же вылетел из лёгких. Горькая вода рванулась в горло, волшебница судорожно дёрнулась, заколотила по воде руками и вынырнула, отплевываясь и фыркая, отчаянно пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Если верить капитану, якорный канат не сумел дотянуться до дна. Но если уж тонуть — большая ли разница, составляет глубина десяток локтей или несколько сот?

Мгновенно намокшая одежда потянула вниз. Чуть отдышавшись, Таша сдёрнула с пояса тонкий кинжал и принялась стаскивать с себя намокшее платье, безжалостно вспарывая дорогую ткань, местами цепляя и собственную кожу. Вволю нахлебавшись воды, она сумела освободиться от смертельной тяжести. Вслед за большей частью одежды на дно отправился и кинжал — толку от него теперь было мало.

Таша оглянулась на корабль и вздрогнула — вся палуба была охвачена огнем, среди которого время от времени мелькали чёрные щупальца морского чудовища. Пылающий «Коршун» пока что скрывал девушку от монстра и она торопливо поплыла прочь от гибнущего судна, отчаянно надеясь, что сумеет убраться достаточно далеко прежде, чем корабль отправится на дно и щупальца начнут искать себе новые жертвы.

Глава восемнадцатая Таша Рейвен. Южные воды

Вокруг, куда ни глянь, расстилалась бесконечная водная гладь. Волнение чуть усилилось — не настолько, чтобы это можно было назвать штормом, но двум женщинам, кое-как устроившимся на обломке мачты, с каждым часом становилось всё более и более неуютно. Да и можно ли говорить об уюте, когда со всех сторон солёная вода, диск Эмиала немилосердно обрушивает на людей свои жалящие лучи, язык опух от жажды, да и нёбо превратилось в сухую жёсткую тёрку.

Время от времени то Таша, то Дилана сползали в воду — так было легче переносить и жару, и жажду. Ненамного. Потом перестали — гонимые ветром волны начали захлестывать это жалкое подобие плота.

Гибнущий «Коршун» и чудовище, его разрушившее, остались далеко позади. Сложно было сказать, почему чёрная тварь не стала преследовать беглянок, что взгромоздились на жалкий деревянный обломок и долго, почти до полного изнеможения, гребли сами не зная куда — лишь бы прочь от места трагедии. Две недлинные доски, послужившие вёслами, оказались занозистыми и чудовищно неудобными — руки непривыкших к подобной работе женщин покрылись водянками, которые не замедлили лопнуть, а много позже, когда усталость свалила обеих, раны оказались вдобавок ещё и изрядно изъедены солью. И теперь оставалось лишь страдать — привычное чуть ли не с детства «исцеление», как и следовало ожидать, на подобные травмы действовало едва-едва. Достаточно, чтобы унять сочившуюся кровь и частично восстановить кожу. Да и на заклинание требовались силы — а их уже не было.

Говорить не хотелось — но чем ещё заняться теперь, когда четырёхметровый брус с обрывками такелажа и отростками рей плывет куда-то в неизвестность, подгоняемый ветром и волнами, а шансов выжить — почти нет? Молчать? Злиться друг на друга, на богов, на арГеммита, на кого-нибудь ещё? Бессмысленно. Вообще говоря, побеседовать после катастрофы они толком и не успели. Сначала гребли что есть сил, подбадривая себя руганью, не слишком информативной, но достаточно мобилизующей. Затем, совершенно обессиленные, дремали, обвязавшись веревками, чтобы в беспамятстве не соскользнуть в бездну. А потом был солнечный день — и ни капли пресной воды.

Таша с трудом выползла животом на мокрое дерево и кое-как перевернулась на спину. Очередная волна тут же окатила её с ног до головы.

— А вы ведь, по сути, спасли меня, леди Танжери, — пробормотала она, отплевываясь.

— Всего лишь вернула долг, — усмехнулась потрескавшимися губами Дилана. — И согласитесь, Таша, вдвоём и выжить легче, и умирать не так скучно.

— Вы можете толком сказать, что произошло?

— Не знаю. Эта тварь, чем бы она ни была, просто взбесилась… Кстати, леди, ваша стеклянная шпага ей определённо не понравилась.

— Жаль, сейчас она где-то на дне вместе с «Коршуном».

Дилана молчала, в который уже раз прокручивая перед мысленным взором картину скоротечной схватки.

— Мне показалось, или вы с Борохом что-то не поделили? — прервала зависшее молчание Таша.

— Он хотел меня убить, — голос Диланы был хриплым и совершенно равнодушным. Таким тоном говорят о чём-то очень незначительном, не стоящим и крошечной толики эмоций.

Впрочем, леди Танжери многие хотели убить. Пока что это никому не удавалось и, очень похоже, уже не удастся. Разве что морю… море — убийца известный. Многие, никогда не сталкивавшиеся с этой стихией, что в хорошую погоду выглядит ласковой и дружелюбной, искренне считают, что те же пираты с Южного Креста влюблены в море всей душой. Это не так. Любой матрос знает, что море бывает жестоким и никогда не прощает ошибок. С ним нельзя договориться, его невозможно обмануть и бесполезно просить о милости. Хотя просят, конечно. Фактически, с ним надо сражаться. Всегда — даже когда перед тобой расстилается мирная гладь и ничто не предвещает беды. А уж если беда пришла — надежда только на умелые руки и крепкое судно. И на толику удачи, куда ж без неё.

— Верховный жрец захотел убить правую руку Императора… Странны пути богов, не так ли?

— Я тоже пыталась его убить, — самокритично пояснила Дилана. Затем, чуть подумав, добавила: — По приказу Его Величества, как вы понимаете.

В иное время Таша вскинулась бы, услышав такое, сейчас же на лишние движения не было сил.

— Я думала, что Юрай Борох — верный сподвижник Императора.

Ташу сложно было назвать дурой, и сказанное следовало бы воспринимать как иронию. Пусть политические игры в Броне её особо никогда и не интересовали, но надо было быть очень уж наивной, чтобы предположить мир и любовь между людьми, делящими власть. Людьми, за спиной каждого из которых стоит реальная сила. Общность интересов способствует заключению союзов и верности обещаниям, но лишь до тех пор, пока эта общность сохраняется. А первейшим интересом в таких взаимоотношениях является сама власть. Делиться властью обязательно означает уменьшение своей доли ради увеличения чужой. Иногда это оправдано. Иногда — ситуация вынуждает. Но человек, почувствовавший истинный вкус власти, редко способен без душевной боли отказаться и от малой толики.

Да и что далеко ходить — если Аллендер Орфин вполне удовлетворялся ролью духовного лидера Инталии и с готовностью перекладывал все сколько-нибудь важные вопросы на плечи арГеммита и арХорна, то нынешний Святитель Верлон явно тяготился необходимостью поступаться собственным мнением в угоду позиции Ордена Несущих Свет. И регулярно это демонстрировал, бывало — и во вред самому себе, когда принятые (и навязанные) им решения вызывали у людей понимающих лишь презрительную ухмылку. Страшно подумать, что начнётся в стране, если умрет арГеммит — пока что только незыблемый, как скала, авторитет старейшего и сильнейшего из магов Ордена не давал Верлону полностью сосредоточить в своих руках важнейшие нити управления государством.

Таша, отнюдь не склонная к интригам и излишней осторожности, вообще считала, что Ордену давно пора поставить нынешнего Святителя на место, причём место это должно быть в меру почётным, но от принятия важных решений как можно более отдалённым. Она знала, что Несущие Свет по рукам и ногам связаны древними договорённостями и обязательствами, но, быть может, выживание общества будет поважнее подписанных сотни лет назад бумаг, которым уже время рассыпаться от ветхости… С другой стороны, это её совершенно не касалось и давать наставнику советы, которые вполне можно было назвать государственной изменой, она не собиралась. Да и не нужны Метиусу советы, он сам кому угодно посоветует… и найдёт возможность сделать так, чтобы его словами не пренебрегли.

Но за Верлоном стояли лишь традиции и не слишком многочисленные войска, или преданные лично ему, или подчиненные непосредственно Ложу Святителя, в то время как Орден, пусть и изрядно потрёпанный в войне, сохранял не только власть, но и силу. В Гуране ситуация иная, там каждый из троих формальных лидеров, из которых Император — не единственный властитель, а лишь первый, должен постоянно приглядывать за двумя другими, дабы те не пожелали изменить соотношение сил. Видимо, угроза трону — вернее, человеку, на нём сидящему — со стороны Юрая Бороха стала достаточно серьёзной, чтобы Его Величество начал принимать меры. И использовал для преломления ситуаций свой лучший инструмент.

Так или иначе, но инструмент успешно справился с задачей.

— И, кстати, Борох выглядел очень… живым, — не удержалась от ехидного замечания леди Рейвен.

— Мага такого уровня убить непросто, — всё так же равнодушно парировала Дилана, не уточняя, что подобные попытки предпринимались достаточно часто и со вполне предсказуемым исходом. — Но…

Она снова замолчала, затем вздохнула:

— Мне кажется, именно Борох заставил эту чёрную тварь взбеситься. На огненные заклинания она не очень-то реагировала, но он пустил в меня «стрелу тьмы». А попал в неё.

— А почему в «неё» а не в «него»?

— Ну… тварь.

— Или демон?

— Знать бы… Вот когда в неё «стрела тьмы» угодила, тогда всё и началось.

Над обломком мачты снова повисла тишина, нарушаемая лишь хлюпаньем воды и посвистыванием постепенно усиливающегося ветра. Иллюзий насчёт ближайшего будущего Таша не питала — если начнётся шторм, то смерть наступит быстро. Если не начнётся — удастся продержаться чуть дольше, но итог, вероятно, будет тем же. Жажда доконает гораздо быстрее, чем голод. Она пробовала пить морскую воду, но от этого становилось только хуже — жажда на некоторое время исчезала, но затем возвращалась с новой силой. Неудивительно, что матросы скорее будут хлебать отвратительно пахнущую протухшую воду из корабельных запасов, чем попытаются напиться обманчиво прохладной жидкостью, плещущейся за бортом. Хотя Таше доводилось слышать, что несколько дней на солёной воде продержаться можно, если пить понемногу.

Но, скорее всего, последнюю точку поставят волны. Ветер уже стал пронизывающим, удары пенных гребней норовили сбить потерпевших кораблекрушение с их жалкого «насеста». Небо, недавно чистое и наполненное светом, быстро затягивалось облаками, пока ещё довольно светлыми. Но скоро они станут тёмными и грозными, ветер превратится в ураган, волнение — в шторм. Тогда уже ничто не поможет.

Внезапно Дилана привстала, чуть не свалившись в воду, и уставилась вдаль.

— Что там?

— Парус… или мне привиделось? Мелькнуло что-то, сейчас не видно.

Таша подняла руку и сплела пальцы в атакующую фигуру, пересохшие губы произнесли накрепко заученные слова. Яркий, рассыпающий горячие искры комок рванулся в небо — «фаербёрд», огненная птица, заклинание столь же эффективное, сколь и эффектное. Пламенный сгусток поднимался всё выше и выше, пока не лопнул, расплескавшись в быстро затухающее огненное облачко. Такими заклинаниями маги могут изрядно потрепать корабли противника — для парусов огненные птицы страшнее, чем горшки с горящей смолой из корабельных катапульт. «Стая» — десяток подобных заклинаний, связанных в цепь — может вызвать серьёзный пожар. А вот против воинов эта магия не слишком полезна — рассыпать «фаербёрда» можно и заурядной ледяной стрелой, и просто удачным выстрелом из лука или арбалета. Да и латнику достаточно нанести удар мечом — и успеть прикрыть лицо от вспышки.

Вслед лопнувшей огненной птице взлетела вторая, запущенная Диланой. Таша плела заклинание для третьей — в ярком свете дня увидеть вспышки издалека довольно сложно, но сейчас, когда небо уже основательно затянуто быстро темнеющими тучами, это становилось весьма реальным… если где-то там, среди волн, действительно движется корабль.

Ещё одна огненная вспышка. И ещё.

Насколько хватит сил? Огненная магия не изматывает так, как формулы Школы Крови, но для измученного голодом, жаждой и усталостью тела и такие усилия могут стать чрезмерными.

Лети, огненная птица… лети неторопливо и не спеши умирать. Пока ты горишь, можно поберечь силы. Поднимись повыше, дай неведомым морякам увидеть тебя. И, светлый Эмиал, сделай так, чтобы эти моряки не были иллюзией, порождённой безжалостным морем, или просто самообманом. Пусть это и в самом деле будет корабль, и пусть его экипаж будет внимателен и зорок. Лети, фаербёрд, боевое заклинание, способное подарить жизнь.

Таша не знала, сколько прошло времени. Слабость охватывала её всё сильнее и сильнее, уже плохо слушались пальцы, уже заплетался язык — и пару раз срывалось почти готовое заклинание, отбирая остатки сил, но не вызывая хотя бы слабого свечения воздуха. Выдохлась и Дилана — последняя запущенная ею птица лопнула, поднявшись над водой на жалких полдесятка локтей, так что женщинам пришлось торопливо скатиться с мачты в воду, дабы не попасть под удар собственной магии.

А затем Дилана прошептала:

— Корабль…

Таша открыла глаза — невысоко над головой, рукой достать можно, темнели плотно пригнанные доски, тёмные от времени и постоянной сырости. И они плавно покачивались… или, что вернее, она сама покачивалась вместе с этими досками, вместе с койкой, на которой лежала, стенами, полом из таких же старого, но пока что достаточно надёжного дерева. Корабль… Она попыталась вспомнить, как оказалась здесь — и вообще, где находится это «здесь»? Это уж точно не орденское судно, там потолки куда выше, рыцари, привыкшие к открытым пространствам или, на худой конец, к залам и переходам замков и крепостей, не слишком любили тесноту. Поэтому каюты орденских кораблей — те, что предназначались самим рыцарям — были достаточно просторными. Может, её засунули в трюм? Вряд ли, как бы ни пострадала её одежда во время схватки с морским чудовищем, как бы ни попортили её волны, всё равно видно сразу — та, кому принадлежат эти вещи, дама не из простых и, следовательно, требует особого к себе отношения.

Хотя, если разобраться, не её это вещи.

«Я в плену?» — вопросы, задаваемые самой себе, хороши тем, что на них не так уж нужно срочно искать ответы.

Странно, но потолок кажется каким-то… знакомым, словно бы ей уже приходилось видеть его, но давно, очень давно.

Она попыталась приподнять голову с подушки, но сил не хватило, и Таша, не сумев сдержать короткий стон, рухнула обратно на постель. Перед глазами замелькали чёрные круги, почти полностью лишив волшебницу зрения. И в то же мгновение чьи-то руки легли ей на плечи, а очень знакомый голос, дрожащий от смеси волнения, радости и искреннего беспокойства, попросил:

— Госпожа, прошу, самой вам нельзя двигаться! Лежите, умоляю!

— Альта? — прошептала леди Рейвен, чувствуя, как плохо повинуются спекшиеся пересохшие губы. — Где я?

— Всё хорошо, не волнуйтесь, — затараторила Альта. — Главное, лежите и ни о чём не беспокойтесь, всё теперь будет хорошо, слава Эмиалу. Я приготовила вам отвар, чтобы восстановить силы, вы ведь очень много сил потеряли, но там половина трав с сонным эффектом. А ещё вам надо пить побольше, я сейчас принесу. Вы на борту «Урагана», помните, мы плыли на нем три года назад. Капитан…

— Да, Ублар Хай… — с трудом выдавила Таша, искренне надеясь прервать этот поток слов, большая часть которых не оставляла следов в воспалённом разуме. — Пить…

— Да, госпожа, да, сейчас, — Альта подхватила наставницу, словно сама только что не говорила о необходимости лежать, подоткнула подушку. Затем у губ Таши оказалась широкая чаша, наполненная чем-то пахучим и на вид не слишком аппетитным. Леди сделала глоток, поморщилась — напиток сильно горчил, а уж пах… просто отвратительно. Глоток, ещё один — и тут же всё выпитое стало активно рваться обратно.

— Воды! — прохрипела Таша, стараясь сдержать рвотные позывы. — Или вина, ради всего светлого. Альта, ты смерти моей хочешь?

— Пейте, пейте, — в голосе воспитанницы прорезались упрямые нотки. — Это очень хороший отвар, он поставит вас на ноги буквально за пару часов. А потом можно будет и вина, и воды… да хоть и грога у нашего капитана спрошу, хотя как он такую гадость пьёт, мне не понять.

В другое время и в другом месте Таша могла бы устроить скандал или, скажем, просто покапризничать, но спорить не было сил. Да и Альта, стоило отдать ей должное, травы знала и использовать их умела. По большому счёту, в этом деле главное — хорошая память и некоторый запас навыков. В Школе Ордена, где далеко не всех учениц ждала блистательная столичная карьера, уделялось немало внимания использованию немагических методов лечения, да и Зельда-травница в своё время кое-чему девчонку научила.

Она глотнула ещё раз, уже с меньшим отвращением. У магии есть много достоинств, но в части врачевания некоторых недугов простые травки, обращаться с которыми умеет каждая сельская знахарка, способны справиться и быстрее, и надёжнее. Вот, скажем, Метиус — дело другое, он лучший целитель Ордена, он бы, пожалуй, и одной магией сумел бы… а Альта — помогает, чем может. Поблагодарить бы её…

— Спасибо.

Улыбнувшись девушке, Таша снова отпила целительного настоя. Шум в ушах постепенно становился тише, чёрные пятна уже не так мельтешили перед глазами,но слабость пока что никуда не делась — даже рукой шевельнуть казалось невозможным, не то, что встать.

— Как я здесь оказалась?

— Вас долго искали, госпожа. Эскадру разметало штормом, несколько кораблей пропали без вести, и ваш в том числе. Позавчера нашли какие-то обломки, капитан Хай говорит — от индарского судна, хотя я понятия не имею, с чего он так решил, доски — они доски и есть, на вид одинаковые. А вчера марсовый ваш огонь увидел. Это вы здорово придумали. Когда вас поднимали на борт, вы уже без сознания были.

Альта не замолкала ни на мгновение, и Таша, прикрыв глаза, слушала, половину сказанного пропуская мимо ушей, но в целом начиная понимать общую картину бесславного конца эскадры. Шторм и в самом деле разогнал корабли столь далеко, что потребуется немало времени на воссоединение флота. Но не это было самым печальным — очевидно, что многие корабли уже никогда не увидят берега. Пока что было доподлинно известно лишь о нескольких судах — орденские «Хранитель» и «Светозарный», индарский «Стальной волк» и гуранские «Каратель» и «Шестопёр» сейчас бороздили океан, пытаясь найти уцелевших товарищей. Какой-то из индарских кораблей не выдержал шторма — не доверять опыту капитана Хая оснований не было, и если уж он говорит, что доски — от корабля северян, значит, так оно и есть. Погиб «Коршун»… получается, что из восемнадцати кораблей, первоначально составлявших объединенную эскадру, к настоящему моменту семь уже выбыли из строя. И нельзя исключать, что потери на этом не закончатся. Таша плохо разбиралась в кораблестроении, но, вспоминая свои разговоры с капитаном «Светозарного», полагала, что шторм оказался последним испытанием не только для одного из индарских судов, но и для огромной «Фортуны». А может, и ещё кому-то не повезёт.

Но куда более её волновал вопрос — что делать дальше? Чудовище, обнаруженное «Коршуном», без особого труда расправилось с боевым судном Империи. И столь же легко расправилось бы с другими кораблями, окажись они в пределах досягаемости. Да ещё из головы не выходили слова покойного Родана-Текарда, который, очевидно, опасался морского чудовища куда сильнее, чем объединённых флотов Эммера. Что если чёрная тварь и в самом деле перестанет охотиться за одинокими кораблями и направится к материку?

— А как ты-то здесь оказалась? — Таша попыталась вклиниться в монолог воспитанницы. — Мы же, вроде бы, договорились, что этот поход пройдёт без твоего участия?

Альта замолчала, отведя взгляд. Затем вздохнула.

— Сны, леди. Всё мои сны. После одного из них я нарисовала… не знаю, что именно. Словно какие-то тонкие нити опутывают корабль. Господин арГеммит явно начал волноваться, вот я и… договорилась с капитаном Хаем.

После того разговора, после рисунка, вызывавшего дрожь и страх, сидеть в четырёх стенах Альте было невмоготу. АрГеммит отправился куда-то по делам, наказав девушке не покидать гостиницы, но Альта решила, что его слова были больше похожи на рекомендацию, чем на прямое повеление, а рекомендации тем и хороши, что следовать им можно по собственному желанию, да и в результате вызвать на свою голову не столько кару, сколько неудовольствие Вершителя. А это можно и пережить. Альта являлась воспитанницей не кого-нибудь, а леди Рейвен, следовательно, не могла не перенять кое-каких черт характера наставницы — уж арГеммит должен был бы это понимать.

Хотя, будь приказ однозначен, всё равно это не удержало бы Альту в «Тихой пристани». Картина оплетённого тонкими нитями корабля стояла перед глазами, и необходимо было срочно что-то сделать, хотя девушка и не имела ни малейшего представления, что именно. Отправиться на поиски госпожи? Не вспоминая о том, что найти одинокий корабль… ладно, пусть эскадру на безграничных морских просторах невозможно, то если встреча и состоится — к чему это приведёт? И сама леди Рейвен, и этот её Кайл арШан наверняка не будут слишком рады появлению Альты, нарушившей все договорённости.

Не лучшей ли политикой будет оставаться здесь, в полной безопасности, на берегу — тем самым, не давая леди повода переживать ещё и за жизнь воспитанницы? Это было бы, безусловно, самым верным решением, но…

Но ноги упрямо несли Альту в порт, где в многочисленных тавернах можно было, при сказочном везении, найти какого-нибудь сумасшедшего капитана. Сумасшедшего в достаточной мере, чтобы принять на борт пассажирку, толком не знающую, куда и зачем она направляется.

Порт встретил девушку тяжёлыми запахами гниющих водорослей, рыбы и смолы. Сейчас кораблей здесь было немного — два тяжёлых орденских фрегата буквально только что подошли к пристани и выгружали на берег команду — вряд ли её уговоры заставят капитанов отправиться обратно в море. Не говоря уж о том, что орденский флот подчиняется только Ордену и никому более. Куда больше надежд следовало возлагать на торговые суда — таковых было с полдесятка… Но ведь торговцы не пойдут в рейс просто так, без выгоды. А заплатить… Альта не была уверена, что денег, оставленных ей Ташей, хватит на оплату фрахта, да ещё когда речь идёт не об относительно безопасном пути вдоль берега, а о походе в грозящие неведомой опасностью южные воды. Рассказать капитану о своих видениях? Ха, тогда вообще не стоит и разговор заводить.

Один из кораблей, стоящий у самого дальнего причала, показался Альте знакомым. Учитывая, что за всю жизнь ей доводилось покидать сушу лишь раз, нетрудно было догадаться, кому принадлежит эта шхуна — и в душе девушки вновь начала просыпаться надежда на успех. Только бы это и в самом деле оказался «Ураган»!

Память не подвела. Она окликнула стоящего на вахте матроса и потребовала встречи с капитаном. Оценив достаточно дорогую одежду юной гостьи, матрос счёл возможным сообщить ей, что капитан Ублар Хай находится в таверне «Ржавый якорь». И любезно объяснил, как это местечко побыстрее отыскать.

К огромному облегчению Альты, капитан оказался именно там — она сразу увидела Хая, в одиночестве поглощавшего вино за дальним столиком, у самой двери в кухню. Заметив решительно направляющуюся к нему девушку, капитан помрачнел, словно почувствовав, что отдыху на берегу пришёл конец.

— Доброго дня вам, капитан! — Альта бесцеремонно придвинула к столу грубый табурет и села.

— И тебе того же, — без особого радушия буркнул Хай, хмуро оглядев гостью. — А ты, я смотрю, уже настоящая леди. При шпаге, якорь мне в печёнку. Только не говори мне, девочка, что просто зашла поглядеть, как проводят время старые моряки.

— Мне нужен корабль, капитан!

— Мало ли кому нужен корабль, — зевнул Хай, наполняя свою кружку из тяжёлого глиняного кувшина. — Тебе нужен. Ордену нужен. Местным торговцам нужен до зарезу. Из Тимрета намедни караван пришел, им тоже нужен. Хм… а тебе-то корабль зачем? Опять леди Рейвен что-то задумала?

Альта принялась рассказывать. Из её слов следовало, что «Урагану», ежели его капитан согласится доставить пассажирку до не совсем определённого места, предстоит чуть ли не прогулочный рейс. О своих страхах она умолчала, зато с гордостью — как будто имела к этому непосредственное отношение — поведала, что пиратов с Южного Креста сейчас можно не опасаться. Рассказ получился долгим, но полезной информации содержал немного — в основном, Альта говорила о том, что ей необходимо доставить леди Рейвен «одно очень важное послание», содержание которого было совершенно тайным. Капитан слушал, временами кивал, пару раз что-то хмыкнул — мол, да, понимаю, понимаю, дело ж важное, как не понять-то. И не забывал прикладываться к кружке.

Наконец, девушка закончила свои объяснения и уставилась на капитана в ожидании его решения.

— Вот оно значит как, — протянул Хай. — Ну, то, что ты врешь через слово, ясно, как светлый день.

— Я…

— Врешь. Знаю, форштевень мне в… Если бы и в самом деле требовалось доставить леди Рейвен это твоё очень важное послание, то уж какой-нибудь из орденских кораблей для этого дела сгодился, так ведь? Или это дело не касается Ордена? Ты помолчи лучше, а то наговоришь сейчас всякого… потому как, если дело Ордена не касается, то и срочности такой, чтобы в южные воды идти, нет и быть не может.

Он замолчал, затем одним могучим глотком допил вино и уставился на Альту тяжёлым взглядом.

— Когда я с твоей леди связался в первый раз, я потерял первого помощника — хороший, скажу тебе, моряк был — и чуть было не потерял корабль. Да ещё приобрёл врагов из числа имперцев. Оно конечно, контрабанда и всё такое — бывало и раньше, но контрабанда это одно, а утопленная имперская галера — другое, сама понимаешь. Такое если и забудут, то нескоро, нескоро. Затем я взял на борт этого дружка твоего, Блайта. Убили мужика, жаль, я к нему зла не питаю, но дык, опять-таки чуть корабль не потерял.

— Не из-за него же! — историю своего пути в Инталию Блайт рассказывал, в том числе, и о бое с пиратским кораблем.

— Так-то оно так, но ведь пока я с вашей компанией не связывался, у меня и проблем-то не было, — хмыкнул Хай. — Ну, гонялись за мной и имперцы, и пираты, не без того. А чтобы в бой вступать… так «Ураган» не боевой корабль, мы по торговлишке больше. Парни у меня неплохие, арбалетом или тесаком владеют, но ежели каждый торговец в драку лезть будет — так и торговцев не останется.

— Я ж говорила, пиратский флот…

— Да, говорила. И верю, не только от тебя слышал, уже почитай весь город гудит о разгроме Родана, чтоб крысы его сожрали. Только вот мыслится мне, что вы, да Блайт этот, несчастье приносите. Ну, может, и не такое уж несчастье, платили что леди Рейвен, что Блайт, исправно, да только хлопот при этом столько, что и золото не в радость.

— Я заплачу, — пустила в ход последний и не слишком убедительный аргумент Альта.

— А, так ты нынче и при деньгах, девочка? — ухмыльнулся капитан. — И во сколько же ты оценишь мою помощь?

На стол лег тяжелый кошель. К величайшему сожалению Альты, большую часть кожаного мешочка занимало серебро, лишь четыре увесистые золотые монеты имели шанс убедить капитана выполнить просьбу девушки. Очень маленький шанс.

Ублар Хай подкинул кошель на ладони, затем распустил завязки и заглянул внутрь. Судя по выражению его лица, увиденное капитана не обрадовало.

— Я бы отвез тебя в Шиммель или какой другой инталийский порт и за пару-тройку таких вот монеток, — он повертел в руках серебряный луч. — По старой памяти, хотя с кого другого взял бы втрое больше. Доставка в Гуран обошлась бы дороже, там меня не любят — благодаря твоей госпоже, как я говорил — и «Урагану», хоть бы и сменив доску с названием, кое-куда лучше не соваться. Но и окажись здесь все монеты золотыми, это не заставило бы меня пойти на юг, девочка. Золото, лежащее на морском дне, не слишком греет душу.

— У меня больше нет, — опустила голову Альта.

— К тому же, — продолжил он, — дело не только во мне. Как знаешь, любой моряк страшится южных вод.

— И вы? — Альта попыталась вложить в короткий вопрос максимум насмешки, словно рассчитывая, что капитан тут же ударить себя в грудь, рявкнет, что «Ублар Хай не боится ничего и никого», после чего она в мгновение ока окажется на борту шхуны, идущей на юг. Но надежда эта оказалась напрасной.

— И я, — кивнул Хай. — Я ж не дурак, это только дураки ничего не боятся. Как сейчас помню, рассказывал этот Блайт про эскадру гуранскую, что на юг ушла, да так и не вернулась. А гуранцы корабли строить умеют, мой «Ураган» когда-то с их верфей сошёл. Да и моряки они… ну, не в обиду будет сказано, но получше, чем ваши белые плащи, получше. Правда, всё больше галеры предпочитают, ну для каботажа[21] это самое оно, а на юг и они не суются.

— Скажите, капитан, — вздохнула Альта, чувствуя, что её планам приходит конец, — дело всё-таки в деньгах или в опасениях?

Ублар Хай в этот раз молчал долго, вертя в руках опустевшую кружку и не торопясь вновь её наполнять. Рисковать ему и в самом деле не хотелось — сам по себе риск, когда он оправдан, вполне допустим — но риск ради одной лишь славы, или вообще просто так, в угоду взбалмошной девчонке, неведомо чего себе придумавшей… «А ведь она не боится, — вдруг подумал капитан, глядя на Альту, ожидавшую его решения, — ни капли не боится. Хотя и не говорит многого, но раз так торопится — стало быть, считает, что торопиться необходимо.» О том, что леди Рейвен является подопечной самого Вершителя арГеммита знали все, кому это было хоть сколько-нибудь интересно. Знал и Ублар Хай — и не сомневался, что если дело и в самом деле столь важное и срочное, арГеммит нашел бы и корабль, и команду. Следовательно, Вершитель не в курсе дела. А почему? А потому, что узнав — не одобрит, это как в воду глядеть. Девчонка на свой страх и риск действует…

— Дело и в том, и в другом, — наконец, буркнул он. — Вся наша морская работа, это как доска, на борту лежащая. С одной стороны — деньги, с другой — опасения. Что перевесит, тому и быть. Скажем, за… полсотни вот таких золотых кругляшек я бы оставил свои опасения при себе. И ещё хотя бы по одной монетке надо моим парням дать, а их у меня сейчас три десятка. Вот и считай… ты же орденская ученица, счёту обучена?

Альта бросила тоскливый взгляд на кошель, сейчас показавшийся ей жалким и тощим. Да и на что она могла рассчитывать?

— А ты высоко ценишь свои услуги, капитан, — раздался у ней за спиной знакомый голос.

Словно ужаленная, она вскочила с табурета и изобразила свой традиционно не слишком изящный поклон.

— Господин арГеммит…

— Сядь, девочка, сядь. Да и я присяду, вы ведь не станете возражать, капитан? Встречаться нам не приходилось, но слышал я о вас многое. Не только хорошее, признаю, но ваши дела с контрабандой хоть и вызывают закономерное раздражение в Ордене, пока не рассматриваются как прямая угроза Инталии.

— Вот оно как, — хмыкнул Ублар Хай, явно не испытывая желания склониться в глубоком поклоне, — сам Вершитель… надо же, честь какая. Уж не по вашему ли наущению эта юная красотка хочет выйти в море?

— Эта юная красотка, — вздохнул арГеммит, — явно желает отведать розог. К сожалению, её нежный зад находится во власти небезызвестной вам Таши Рейвен, хотя, видит Эмиал, небольшая порка здесь не помешала бы. Но увы, капитан, не всё, что мы полагаем правильным, обязательно реализуется. Кстати, здесь подают приличное вино, или одну лишь кислятину, запах которой идет из этого кувшина?

— Хозяин уверял, что это — лучшее из того, что нашлось в его погребе.

— Весьма печально. Ладно, давайте вернемся к разговору, начатому этой несносной особой. Мне не удалось услышать вашей беседы полностью…

— Вы… вы подслушивали? — Альта уставилась на Вершителя с таким изумлением, словно тот совершил нечто совершенно недопустимое.

— Подслушивал, — ухмыльнулся Метиус. — Хочу отдать должное уважаемому капитану, не поверившему твоему рассказу. И я бы не поверил. Искусство достоверной лжи, девочка моя, требует, как минимум, постоянной практики. Со временем ты научишься… большинство женщины успешно осваивают это дело, кто-то становится мастером, кто-то не продвигается дальше адепта. Правда, бывают и исключения — скажем, леди Рейвен, при всём моём к ней уважении, так и осталась ученицей. Прямой, как её шпага…

Он повернулся к капитану, снова принюхался к запахам, идущим от наполовину пустого кувшина, поморщился.

— Так вот, капитан, я тут поразмыслил и решил, что ваши условия меня устраивают. Более того, я склонен округлить запрошенную вами сумму до сотни золотых солнц, правда, и количество пассажиров на борту «Урагана» при этом существенно вырастет.

— Э… я, конечно, польщен, лорд Вершитель, что вы обо мне слышали и строите в отношении меня какие-то… — Хай явно собирался вставить что-то из своих излюбленных нелицеприятных эпитетов, но воздержался, — …планы, но я ведь ещё не дал согласия.

— А оно не требуется, — сообщил ему арГеммит, как обычно, мягко и негромко, но теперь в голосе чувствовался лёд. — Простите за некоторое многословие, но я хотел бы, чтобы все, здесь присутствующие, до конца уяснили ситуацию. Во-первых, капитан, вы назвали цену, а я её принял. Насколько мне известно, что в Инталии, что в любой другой стране это принято именовать заключённой сделкой. Иначе не стоило погружать девушку в таинство счёта. Во-вторых… видите ли, капитан Хай, несмотря на разного рода мелкие недоразумения с контрабандой, вы всё ещё желанный гость в портах Инталии. Ваш «Ураган» не подвергают пристальному досмотру, как поступают, скажем, с имперскими торговыми кораблями. Но такое благоприятное для вас положение может измениться, надеюсь, вы это понимаете?

Он дождался вымученного кивка Хая, затем продолжил:

— Очевидно, я мог бы послать орденский корабль. Но инталийские фрегаты хоть и сильны, но не столь быстры, как «Ураган». А сила сейчас — не главное, куда важнее, чтобы это самое «очень важное письмо» было доставлено как можно быстрее.

— Всё-таки, малышка действовала по вашему наущению… — мрачно заметил капитан.

— Представьте себе, нет. Её появление здесь — случайность, которую я не предусмотрел, хотя и мог. Но предложение, которое сделала вам эта юная особа, намеревался сделать я. Она шла к вам с надеждой, капитан, а я — с уверенностью. В отличие от Альты, я не сомневался в том, что вы примете правильное решение. Единственно правильное.

— Вы не оставляете мне выбора.

Ни в голосе, ни во взгляде капитана не было ненависти. Тоска — возможно, горечь — пожалуй. Но это были эмоции человека, проигравшего заведомо более сильному противнику, пусть, по каким-то своим соображениям, и решившему воспользоваться мечеными костями. Ублар Хай понимал, что если Орден пожелает, то «Ураган» будет попросту конфискован, под соответствующим благовидным предлогом. Как бы там ни было, его действия в последние пару десятков лет нельзя было назвать ни абсолютно богоугодными, ни полностью законными. Пожелай он оказать сопротивление — кто знает, какие бумаги могут ему продемонстрировать, какие обвинения предъявить. Контрабанда в Инталии не каралась ни петлёй, ни очищающим костром, но вот имущество… В конце концов, арГеммит поступил в некотором смысле порядочно, согласившись заплатить за опасный рейс сумму, которую на честной торговле капитану не выручить и за полгода.

— У вас есть выбор, капитан. Вы можете просто выполнить поручение и взять деньги. А можете проявить особое старание, получив и золото, и моё уважение. Третьего, извините, не дано.

Хай выплеснул остатки вина из кувшина в кружку, выхлебал всё, не переводя дыхания, и поинтересовался:

— Когда ваши люди прибудут на корабль?

— Они уже на борту, капитан. И команда в сборе. Ждут только вас, — Метиус поймал умоляющий взгляд Альты и, тяжело вздохнув, нехотя добавил: — И эту очень непослушную девицу.

Выбраться на палубу Таше удалось лишь к утру. Напиток, приготовленный Альтой, неплохо восстанавливал силы, но тело нуждалось не только в лечении, но и в самом обыкновенном отдыхе — а потому девушка, не посвящая наставницу в излишние, по своему мнению, подробности, добавила в отвар травы, навевающие сон. Может, Таша и поняла, что намешано в кружке, но спорить не стала.

Проснулась она от скрипа двери — в каюту влетела её воспитанница.

— Леди Рейвен, подходит эскадра. Вы попробуете подняться? Я постаралась привести в порядок вашу одежду… но не уверена, что хорошо получилось.

Таша осторожно села на койке, прислушиваясь к ощущениям. Голова немного кружилась, ощущалась слабость, но в целом она чувствовала себя куда лучше. Или Альта в самом деле оказалась отличной травницей, или просто молодой организм преодолел перенесённые тяготы и снова был готов служить хозяйке. А вот одежда и в самом деле выглядела весьма непрезентабельно — прорехи были аккуратно зашиты, но краски под воздействием соли поблекли, ткань утратила мягкость и шелковистость… удивляться не приходилось — пресная вода в морском путешествии слишком большая ценность, чтобы расходовать её на стирку.

Кое-как одевшись — Альте пришлось всё-таки оказать помощь ещё не вполне оправившейся наставнице — волшебница вышла на знакомую палубу шхуны. Как оказалось, людей на «Урагане» было куда больше, чем обычно принимал на борт корабль — по меньшей мере, три рыцаря в неизменных белых доспехах и плащах, отделанных золотистым мехом, не меньше двух десятков простых воинов. Рядом с капитаном Хаем, стоящим на квартердеке и незамедлительно отвесившим пассажирке короткий поклон, стояла высокая, чуть полная женщина в белой хламиде. Ещё одна женщина, с тонким обручем адепта Ордена, о чём-то беседовала с леди Танжери. Судя по долетавшим звукам и отдельным словам, разговор шёл на повышенных тонах. Таша усмехнулась — да уж, Дилану нельзя назвать желанной гостьей на орденском судне… ну, пусть «Ураган» не может в полном смысле слова считаться принадлежащим к Ордену, но кто платит — тот и распоряжается. Только вот стычка сейчас совершенно нежелательна. Нельзя сказать, что Таша испытывала к Дилане какое-то особое чувство благодарности — да, та спасла леди Рейвен жизнь, но в бою случается всякое. Теперь же бой остался позади и они снова враги. Или, скажем, не друзья, что зачастую означает то же самое.

— Я вижу, вы пришли в себя, Таша, — Дилана изобразила изысканно-вежливый поклон. — Это радует.

— Чем? — невинно поинтересовалась Таша.

— Тем, что в вашем плохом самочувствии перестанут обвинять меня, — объяснила Дилана. — Признаться, я не против побыстрее вернуться на имперское судно, здесь мне не рады.

— Вы немало постарались, чтобы число ваших поклонников в Ордене свелось к нулю, — буркнула Таша.

Леди Танжери откровенно раздражала её — и своей самоуверенностью, и насмешливым тоном… и тем, что выглядела она по-прежнему великолепно. Гораздо лучше, чем сама Таша. В каюте, где леди Рейвен провела ночь, отсутствовала такая совершенно ненужная в море роскошь, как зеркало, но Таша не сомневалась, что и окажись оно там — отражение вряд ли добавило бы ей оптимизма.

— Вы, помнится, во время посещений Брона тоже не цветы разводили, — беззлобно рассмеялась Дилана.

Таша пожала плечами, давая понять, что эта беседа не представляет для неё интереса, и подошла к борту. К «Урагану» полным ходом шли кильватерным строем четыре корабля — два под флагом с золотым диском Эмиала, имперская галера и индарский бриг. Корабль северян выглядел изрядно поврежденным. От грот-мачты остался лишь короткий обрубок, видимая часть фальшборта была изуродована, бушприт укоротился наполовину, оставив корабль без половины кливеров[22]. Остальные суда, на первый взгляд, выглядели относительно целыми.

— Только четыре… — то ли вздохнула, то ли простонала Таша.

— Это «Светозарный», «Вестник», гуранский «Шестопёр» и индарский «Буревестник», — тут же отозвалась Альта. — Лила сказала, что к завтрашнему утру подойдут ещё «Хищник» и «Стальной волк».

— Лила?

— Вон та, что стоит рядом с капитаном, — Альта стрельнула глазами в сторону квартердека. Голос её при этом чуть заметно дрогнул, и это не осталось незамеченным.

— Знакомы?

— Да… — неохотно ответила девушка. — Она училась в Школе. Лила Фемис, баронская дочь.

Последние слова прозвучали то ли насмешкой, то ли оскорблением.

— Не сложилось у тебя с ней? — понимающе хмыкнула Таша.

Альта помрачнела.

— Это в прошлом, леди. А вот у неё действительно… мне господин арГеммит рассказал. Лила попалась в руки имперцам. Сперва они с ней… развлекались. Потом отрубили кисть правой руки и изрезали ножами лицо. Не знаю, почему не убили, и господин арГеммит не знает, а Лила молчит. Она вообще почти всё время молчит, только если что-то важное сказать надо.

Таша понимающе кивнула. Нет ничего страшнее для волшебника, чем лишиться рук — и, вместе с ними, подавляющей части своих умений. Волшебник без правой руки практически пустое место, есть лишь несколько простейших заклинаний, которые можно сплести без использования движений пальцев. Убить — значит избавить от мучений, а вот так искалечить — это обречь на мучения куда большие. Так что не снисхождение это было, а издевательство, продуманное и жестокое.

— А остальные корабли?

— Лила говорит, что «Рассвет» лишился двух мачт, и штормом его отогнало далеко, она их мага почти не слышит.

Значит, семь. По меньшей мере семь кораблей из восемнадцати… это можно назвать полным провалом экспедиции. Правда, есть ещё шансы, что какие-то из гуранских и индарских кораблей уцелели, а то — бывают же чудеса — и кинтарийская «Фортуна» осталась на плаву. Но «длинный язык», хоть и весьма полезное заклинание, пригодно лишь тогда, когда ты знаешь, кого именно хочешь вызвать на разговор. Знаешь в лицо, никак иначе. Если в последние годы Лила Фемис служит Ордену на флоте, то со всеми магами, находящимися на орденских судах, она знакома — без этого невозможно работать. А вот тех, кто входит в экипажи судов других стран, она не знает.

Шедший первым «Светозарный» подал сигнал «лечь в дрейф» и матросы тут же принялись спускать паруса. Почти сразу вслед за этим в воду плюхнулась шлюпка и в неё по штормтрапу торопливо, не дожидаясь гребцов, спустился человек в белом плаще. С такого расстояния невозможно было увидеть, кто именно решил незамедлительно почтить «Ураган» своим посещением, но у Таши на этот счёт ни малейших сомнений не было.

— Приветствую вас, леди Рейвен, — послышался за спиной знакомый голос.

— И я рада видеть вас, капитан Хай, — она обернулась и отвесила старому знакомому короткий поклон.

— Я ж сказал, что приветствую. Про радость этой встречи я не говорил, — мрачно уточнил капитан, хотя выражение его глаз свидетельствовало, что раздражение морского волка носит несколько наигранный характер. — Каждый раз, когда я встречаюсь с вами или кем-то из ваших друзей, мой корабль оказывается на грани гибели.

— Шторм и вас задел?

— Задел? — капитан пожал плечами. — Задел, леди, это когда ты стоишь в безопасной бухте и думаешь о тех дураках, кто не сумел вовремя спрятаться. Так вот, благодаря вашей… гм… воспитаннице и Вершителю арГеммиту, да продлятся дни его жизни и да не придётся нам с ним больше встречаться, мы как раз были теми самыми дураками.

— Вы, помнится, говорили, что «Ураган» способен выдержать любой шторм.

— Ну дык… — лицо капитана прояснилось, комплименты своему судну он принимал столь же охотно, сколь и в свой собственный адрес, — Выдержать-то оно дело не хитрое… для такого корабля, если кто понимает. Да только и шторм-то этот был не из лёгких, да. Не то чтобы он был не по плечу моим парням и моей шхуне, да только по уму бы такое дело стороной обойти бы. Или в тихой гавани переждать.

— Я хочу поблагодарить вас, капитан. За спасение.

— К вашим услугам, леди, — осклабился Хай. — Хотя, говоря по правде, это девчонку вашу благодарить надо.

Из его последующей речи, временами сдабриваемой выражениями, не вполне приемлемыми в обществе леди, следовало, что если бы не Альта, то эти воды, не видевшие капитана и его шхуну ранее, не увидели бы их и впредь, о чём сам капитан ни в малейшей степени не жалел бы. И что господа из Торнгарта, равно как и им подобные из Брона, Кинта, Индара и вообще откуда угодно, ни хрена не понимают в морском деле, зато скоры на отдачу приказов типа «иди туда не знаю куда». И что если этих господ собрать в кучку, погрузить на корабль и вывезти в море во время доброго шторма, то в следующий раз они и поумнеть могут. В ходе этого монолога Альте перепала ещё пара-трока неуклюжих комплиментов — настойчивость и упрямство девушки понравились капитану, который подобных качеств и сам был не чужд.

Затем он повернулся к ближайшему матросу.

— Штормтрап спустить, живо! Не видишь, гости пожаловали.

Блайт стремительно взлетел по штормтрапу. В какой-то момент Таше показалось, что вот сейчас старый знакомый с молодым и чужим лицом бросится к ней, обнимет так, что захрустят кости и перехватит дыхание… и пусть это будет жестом совершенно неуместным и — учитывая, что Дилана прекратила пикировку с орденской волшебницей и внимательно наблюдает за встречей — опасным, но… но она не стала бы возражать. И потому была капельку огорчена тем, что Блайт удержал себя в руках и лишь преклонил колено, на мгновение прижавшись губами к руке леди Рейвен.

— Слава Эмиалу, вы живы!

— Я… — голос Таши чуть заметно дрогнул, — я беспокоилась о тебе…

Их глаза встретились, и Таше вдруг остро захотелось, чтобы все, от капитана и Диланы до последнего матроса, вдруг оказались запертыми где-нибудь в трюме. И чтобы они с Ангером остались вдвоём… только сейчас — хотя следовало бы гораздо раньше — она поняла, что нити, связывающие её с бывшим имперским консулом намного прочнее, чем ей представлялось. Потому что когда он оказался рядом, она в полной мере ощутила спокойствие и защищённость. Прежде она рассчитывала лишь на себя. На магию, шпагу… и покровительство арГеммита воспринималось ею лишь как инструмент, которым можно при случае воспользоваться, но не как повод для чувства безопасности. И потому никогда не стремилась к мужскому обществу. А теперь всё изменилось…

И Блайт смотрел на женщину совсем не так, как должен был смотреть обычный телохранитель. Позади — несколько дней и бессонных ночей, наполненных тревогой и страхом. Блуждание по морю, мороз, пробегающий по коже при виде каждого плывущего обломка, злость на себя — за то, что отпустил, не сумел остановить, сохранить. И всепоглощающая радость при получении известия, что Таша жива и находится на борту «Урагана». Он не был уверен, что Таша ответит на его чувства — в конце концов, до сих пор они были вместе больше по воле судьбы и богов, чем по собственному желанию. Хотя… Метиус рассказывал, как прореагировала Таша на мнимую его, Блайта, смерть. Может, это было проявлением чего-то большего, чем сожаление о потере старого знакомого и, чего уж там, противника? Сейчас ему потребовалась вся сила воли, чтобы не выйти из возложенного на себя образа — а хотелось схватить эту женщину в охапку, прижать к груди и объявить своей, отныне и навечно.

Альта, наблюдавшая этот обмен взглядами и ничего не значащими словами, лишь вздохнула. Что бы там она ни планировала, похоже, что её наставница уже всё для себя решила, пусть и сама ещё не вполне понимает и суть, и последствия этого решения.

С некоторым трудом оторвав взгляд от леди Рейвен, Ангер повернулся к капитану, напомнив себе, что в ипостаси молодого орденского рыцаря он с владельцем «Урагана» не знаком.

— Капитан Хай, если не ошибаюсь?

Дождавшись утвердительного кивка, Блайт представился:

— Кайл арШан. В настоящий момент, в силу сложившихся обстоятельств, командир «Светозарного». Я получил информацию о том, что миссия, ради которой вас наняли, успешно выполнена. Поверьте, капитан, я ваш должник и готов отплатить всем, чем располагаю. Но…

— Но это не значит, что я могу передать вам своих пассажиров и отправиться куда-нибудь подальше от этих сволочных вод, так?

Никакого пиетета к светоносцу Ублар Хай не испытывал. Напротив, сейчас капитана снедало чувство раздражения… правда, смешанного с изрядной толикой азарта. Слова, сказанные Метиусом арГеммитом не выходили из головы. «Вы можете выполнить… а можете и выполнить со старанием», — так сказал Вершитель, а он, если правду говорят о главе Ордена, в любую фразу вкладывает пару смыслов. Да третий ещё — для особо проницательных. Никому из сухопутных крыс не осознать истинной значимости «наибольшего благоприятствования» в морском деле — состояния, которое можно будет достичь при хороших отношениях с Вершителем. От перспектив не иметь никаких проблем с таможенными службами Ордена у капитана слегка перехватывало дух. Нарочито поверхностный осмотр груза, первоочередное получение выгодных фрахтов, в том числе напрямую от Ордена — да мало ли что ещё. Быть может, арГеммит и не имел в виду откровенного попустительства по отношению к не вполне законным делам угодившего ему капитана, но Хай и сам не собирался выходить за некие, самим для себя определённые рамки. Только и в этих рамках можно суметь многое…

Только вот чтобы претворить эти планы в жизнь, следовало уцелеть в той каше, что заварили орденцы, имперцы и остальная компания. Совсем с ума посходили — сунуться в южные воды, куда и самые отъявленные пираты носа не кажут. И что — получили по голове, не так? Шторм можно не считать, шторм — дело обычное, никакой проклятой магии в нём нет. А вот та дрянь, что имперский корабль в клочья порвала, поневоле требует не забывать об осторожности.

Вот только если сбежать, поджав хвост, то не стоит рассчитывать на уважение Вершителя и сопутствующие этому уважению блага. Этот юнец в белом плаще не преминет доложить, что де капитан Хай оказать помощь не пожелал и отправился куда-то по своим делам.

Вот и злился Хай… не столько на молодого рыцаря (он-то тут при чём, если разобраться?), сколько на самого себя. За то что влез в эту авантюру и за то, что рачительность не позволит ему сейчас отойти от дел. Хоть и риск велик.

— Именно так, капитан, — молодой рыцарь не улыбнулся. — Дело в том, что в сложившихся обстоятельствах ни один корабль не будет лишним. Кроме того, именно ваш «Ураган», как судно нейтральное, идеально подойдёт для встречи капитанов уцелевших кораблей. Нам необходимо выработать стратегию дальнейших действий.

— Мне кажется, что ваш фрегат тоже сгодился бы, — недовольно заметил Хай, хотя идея сделать его корабль, пусть и на время, как бы флагманом эскадры, немало ему польстила.

— Ну вы ведь не согласились бы отправиться на «Светозарный»?

— Да ни за какие деньги, якорь мне в зад! Капитан «Урагана» своего судна не покинет! — рыкнул Хай с таким видом, словно его попросили уступить кому-то на ночь-другую одну из его портовых жен, коих капитан насчитывал с десяток… тех, кого помнил. Ясное дело, что пока он в море, бабы, что на берегу остались, верность ему хранить вряд ли станут, но чего не знаешь — о том и не беспокоишься. Но отдать — нет уж. И вообще, Ублар Хай считал, что единственный по-настоящему уважительный повод капитану покинуть свой корабль в море (если не считать случаев, когда корабль очень быстро намерен уйти под воду) это перебраться на другое судно вместе с абордажной командой. Сам-то он давно подобными делами не занимался, но в молодости всякое бывало. Правда, тогда он капитаном не был.

— Вот поэтому я и распорядился, чтобы капитаны собрались на вашем судне. И маги — им необходимо увидеть друг друга, чтобы координировать действия эскадры. Я так понимаю, — Блайт повернулся к девушке в белом плаще, укрывающей лицо под просторным капюшоном, — вы Лила Фемис?

— Да, — ответ прозвучал сухо и равнодушно.

— Я хочу поблагодарить вас, леди. Во многом именно благодаря вам нашим кораблям удалось найти друг друга.

Капюшон изуродованной волшебницы дрогнул, что можно было расценить как кивок.

— Шлюпки уже в пути, капитан, — Ангер снова повернулся к Хаю. — Думаю, обсуждение не займет много времени.

На «Урагане» не нашлось каюты, достаточно просторной, чтобы вместить всех, кому по статусу положено было принимать решения и отдавать приказы. Шесть капитанов кораблей, включая Блайта и Ублара Хая, около полутора десятков магов и волшебниц, три рыцаря-светоносца. Помимо Диланы и Таши, присутствовали ещё три мага достаточно высокого ранга. Двое носили маски из бронзы с серебряной вязью — служители Второго круга. Ещё один, в дорогом, с претензией на изысканность, камзоле из багрово-красной кожи явно принадлежал к Альянсу — а Алый Путь весьма дорожит своим авторитетом и, как правило, не слишком благосклонно относится к тем, кто покидает стены Академии до получения статуса, как минимум, мастера. Остальные же прибывшие на «Ураган» маги не поднялись выше звания адепта или, применительно к Триумвирату, служителя Третьего круга.

Вообще говоря, после смерти Юрая Бороха вся власть в эскадре должна была бы перейти в руки Диланы, как «Клинку Императора». Знатностью кое-кто из присутствующих ей не уступал, в части магических способностей безликие в бронзово-серебряных личинах тоже вполне могли померяться с ней силами, но ореол особы, приближенной к Его Величеству, делал своё дело. Однако, вопреки ожиданиям Таши, леди Танжери предпочла занять бочонок у грот-мачты и теперь сидела, закинув ногу на ногу и с преувеличенным вниманием разглядывая свои ногти. Имперские моряки не решались высказать претензии на главенство в присутствии грозной леди — воспоминания о том, как Дилана решает возникающие проблемы, ещё были достаточно свежи. Маскам было всё равно — всю жизнь их учили подчиняться и, несмотря на высокий ранг, немолодые (судя по седине в волосах) мужчины предпочитали больше слушать, чем говорить. Ну а в глазах орденцев человек, пусть и в силу сложившихся обстоятельств, исполняющий обязанности капитана флагмана, имеет безусловное право на лидерство. Пока не передаст этот пост более достойному.

Вряд ли Блайт был в восторге от свалившейся на его плечи обузы, но виду он не подал. Ему не впервой было руководить… правда, этот опыт имел Ангер Блайт, а не юный Кайл арШан… но сейчас это было не так уж важно.

— Эскадра потеряла большую часть судов, — он обвел взглядом присутствующих и на мгновение запнулся на Таше, словно рассчитывая на поддержку. Обманчивое впечатление, поскольку Ташу здесь знали и её слова, высказанные в пользу любого предложения, скорее будут способствовать принятию противоположного решения. Блайт не мог этого не понимать. — Но та цель, которая была перед нами поставлена, выполнена. Угроза, обитающая в южных водах, выявлена и оценена. Мы не в силах противостоять ей — думаю, сведения о гибели «Коршуна» не оставили вас равнодушными.

— Было бы неплохо услышать всё из первых уст, — сухо заметил немолодой воин в тонкой дорогой кольчуге, пояс которого украшали скрещённые мечи Индара.

— Если леди не затруднит…

— Не затруднит.

Блайт ожидал, что рассказ поведет Таша и заранее был готов к тому, что воспринят он будет довольно скептически. Но — и это стало приятной неожиданностью — голос подала Дилана.

— Это чудовище. У «Коршуна» не было ни единого шанса…

Рассказ имперской волшебницы длился недолго. Она не стала расписывать атаку морской твари в леденящих душу подробностях, ограничившись изложением сухих фактов и некоторого количества практических соображений.

— Сталь бесполезна. Существо можно ранить магическим стеклом, но пара или даже десяток рассеченных щупалец не влияют на угрозу в целом. Доспехи и щиты дают некоторую защиту, но удары щупалец очень сильны. Огненные заклинания неэффективны, как и ледяные. Тварь прореагировала на попадание «стрелы мрака», но это её скорее взбесило, чем ранило.

— Прошу прощения, леди, — капитан «Шестопёра» поклонился, демонстрируя глубокое почтение, — позволено ли мне будет узнать, по какой причине на борту «Коршуна» использовалось столь опасное заклинание?

Над собравшимися нависло тяжёлое молчание. И совершеннейшему глупцу было ясно, что раз одно из наиболее смертоносных заклинаний Крови было применено на борту имперского корабля, то целью его явно были не обнаглевшие чайки или какой-нибудь морской обитатель. Вне всяких сомнений, от леди Танжери ждали обвинения.

— Позволено, — выдержав долгую паузу, чуть высокомерно кивнула Дилана. — Юрай Борох несколько не сошёлся во мнениях с Дейном арБавером, бывшим капитаном «Светозарного». Вынуждена признать, что, хотя арБавер был несколько… излишне резок в суждениях, всё можно было решить миром, но Верховный жрец нанес удар. Первым.

При этом её глаза на долю мгновения стрельнули в сторону Таши. Этот взгляд остался почти незамеченным. Только Блайт, не выпускавший из поля зрения ни имперскую убийцу, ни свою «подопечную», успел уловить не только сам взгляд, но и ответный блеск в глазах леди Рейвен. Странный блеск…

— В обычное время такой удар неотвратим и смертелен. Но Юрай Борох, как и все мы, весьма страдал от последствий шторма, и арБаверу удалось уклониться. «Стрела тьмы» попала прямо в тело этой чёрной твари и она, я бы сказала, пробудилась.

Блайт пребывал в глубочайшей задумчивости. Дилана солгала, это очевидно — пусть лишь для него одного. И Таша явно намерена эту ложь поддержать, хотя причины этого сокрыты в тумане. Что же должно было случиться, если орденская волшебница пошла на поводу у этой суки, почти обвинившей светоносца в совершённой провокации? Хотя… слова о том, что Юрай применил боевую магию против союзника, пусть и временного, пусть и явно не питающего к жрецу ни грана добрых чувств, в известной степени снимают обвинения с Ордена и выставляют имперцев не в самом лучшем свете. Понять бы, в чём игра Диланы — ведь смешно предполагать, что эта женщина лжёт из любви к искусству.

Ладно, с этим можно будет разобраться и позже.

— Я считаю, — твёрдо сказал он, — что эскадре надлежит возвратиться в…

Фразу прервал пронзительный, отчаянный свист матроса, несущего вахту в небольшой корзине на верхушке грот-мачты. Блайт осекся, непонимающе уставившись на Ублара Хая. А тот вскинул голову вверх, проследил за вытянутой рукой матроса и бросился к борту. И остальные рванулись вслед за ним — в какой-то момент Таше показалось, что корабль вздрогнул и накренился.

Совсем недалеко, в половине лиги от «Урагана» море вздымалось огромным тёмным холмом. Вспенилась вода, стекающая с гладкой, глянцево-чёрной поверхности, и уже вздымались вверх тонкие нити щупалец. Пока немного — с десяток, не более… Но Таша знала — их будет больше. Намного, намного больше…

— Тревога! — рявкнул Хай, решительно присвоив себе права адмирала просто потому, что успел сделать это первым. — Передать по эскадре «поднять паруса», полный ход фордевинд[23]!

Матрос на мачте лихорадочно замахал длинными шестами с ярко-алыми шарами на концах. Морские сигналы были едиными для кораблей любой страны — другое дело, что принять команду от какого-то торговца в обычное время экипаж боевого корабля счёл бы ниже своего достоинства… Но и на других судах эскадры заметили опасность, и теперь торопливо поднимали паруса.

Как говорят опытные моряки, «в море всё происходит медленно, только шквал налетает внезапно». Таша была уверена, что корабли не успеют набрать ход до того момента, когда стремительные чёрные щупальца врежутся в их борта и мачты, рассекая паруса, взламывая доски и уродуя такелаж. Но томительно тянулись минуты, уже вспенилась у форштевней вода, а чёрная гора не двигалась, словно разглядывая новых противников и прикидывая, в какойпоследовательности их уничтожать.

— Не уйти, — вдруг прошептала Альта.

Она вцепилась в планшир с такой силой, что ногти глубоко врезались в дерево, а пальцы побелели. Губы девушки дрожали, взгляд был устремлен в одну точку — туда, где глубоко в воде сидело «нечто», представлявшееся всем угольно-чёрным. И лишь она, единственная из собравшихся здесь магов и рыцарей, видела ореол, окружающий поднявшийся из волн остров. Ореол, пронизанный слепящими алыми искрами.

Имперская галера, подгоняемая пока что не слишком синхронными ударами вёсел, рванулась вперёд, разом обогнав орденские фрегаты. «Ураган» снова продемонстрировал, что в этих водах по скорости с ним мало кто сравнится — прошло не более десятка минут, как он уже на половину корпуса опережал «Шестопёра» и явно намеревался в ближайшем будущем увеличить отрыв.

Наконец, морское чудовище сочло, что убегающая добыча — это вызов. И скользнуло вперёд, в считанные мгновения чуть ли не вдвое сократив расстояние до шедшего последним индарского брига, и в лучшие свои времена не отличавшегося особой быстроходностью, а уж сейчас, с учётом полученных повреждений, безнадёжно отстающего от своих более резвых собратьев. С палубы индарца ударили катапульты, отправив в полет тяжёлые стрелы с зазубренными стальными наконечниками, одновременно захлопали штурмовые арбалеты. Демон (теперь Альта в этом не сомневалась), которому метательные снаряды не причинили не только вреда, но и сколько-нибудь заметного беспокойства, ещё больше ускорился и уже через несколько мгновений его щупальца дотянулись до квартердека «Буревестника».

Расправа была недолгой — вихрем взметнулись в воздух обломки и человеческие тела. Утратив управление, корабль рыскнул в сторону, сразу потеряв половину своей и без того невеликой скорости, а к нему уже тянулись новые и новые чёрные нити. Рухнула последняя уцелевшая мачта, вспучились и раскрылись, словно лепестки цветка, толстые доски борта, впуская в трюм воду. Кто-то из матросов попытался спастись, покинув обречённый корабль — но торопливо спускаемая шлюпка была разбита в щепу ещё до того, как коснулась воды. Несколько минут — и всё было кончено, от индарского брига остался лишь быстро уходящий под воду изуродованный корпус, да несколько голов на воде, напрасно молящих богов о помощи. Вскоре исчезли и они.

А чёрный холм, вобрав часть щупалец, замер, словно старательно пережёвывая собранную добычу, а затем двинулся вперед, всё быстрее и быстрее, уверенно сокращая расстояние до пытающейся улизнуть эскадры.

— Нам не уйти, — сухо заметила Дилана, повторив сказанные не так давно слова Альты. — Эта тварь слишком быстра.

— Есть предложения, леди? — чуть насмешливо поинтересовался стоящий рядом юноша в белом плаще, и Дилана бросила на него заинтересованный взгляд. По её мнению, рядовой, по сути, рыцарь, каким и являлся Кайл арШан, пусть стечение обстоятельств и вознесло его на мостик орденского фрегата, не должен был таким тоном говорить с всесильной имперской волшебницей. Снова нахлынули подозрения, так до сих пор и не нашедшие подтверждения, но до конца и не опровергнутые. Борох умел видеть сокрытую суть вещей, и если уж высказал некоторые предположения об истинном лице арШана, то имел для этого основания. Или предчувствие, к которому следовало бы относиться с должным вниманием.

— Если ничего не изменится, чудовище сожрёт нас по одному, — пробормотала она, отгоняя неуместные сейчас мысли. — Я предлагаю дать бой.

— Снаряды катапульт не особо повредили твари, — заметил высокий, болезненно худой мужчина в бронзовой с серебром маске.

— Магия сильнее какого-то там бревна, пусть и со стальным наконечником, — отрезала леди Танжери. — Или кто-то видит иной выход?

— Мы можем разделить эскадру, — предложил капитан с «Карателя», имя которого Таша не расслышала, да и не очень им интересовалась. — Кому-то удастся спастись.

— Чушь! — фыркнула Дилана. — Или страх застил вам глаза? Эта тварь явно может двигаться куда быстрее, она играет с нами, развлекается. Ей не составит труда догнать одну часть эскадры, разнести её в щепки, а потом продолжить охоту за уцелевшими. Будь она медлительной, вряд ли южные воды нагоняли бы на моряков, вроде вас, столько страха.

— Вы говорили о магии, леди Танжери, — снова вмешался Блайт, понимая, что реплика Диланы граничит с прямым оскорблением. Сейчас, когда напряжение людей практически достигло пика, хватило бы одной искры, чтобы вызвать пожар. — Можете что-то предложить?

— Огонь здесь бесполезен, — протянула волшебница, не столько отвечая на вопрос, сколько просто размышляя вслух. — На суше можно было бы воспользоваться «пламенем недр», но в море это бессмысленно. Фаербол, сколь угодно сильный, лишь обожжет чудовище… да и волны перекатываются по его телу, они многократно ослабят удар. «Молот» вряд ли окажется намного действеннее удара баллисты. Я бы рекомендовала молнию. Или «стрелу тьмы» — раз уж на это заклинание у твари была хоть какая-то реакция.

— «Стрела» эффективна, не спорю, — пожал плечами Ангер. — Но слишком уж велика цель.

— Здесь много магов. Мы создадим круг.

— И усилим заклинание в десятки раз, — Блайт с сомнением покачал головой. — Мысль неплохая, но… леди Танжери, хочу заметить, что работать в круге надо уметь. Гуранцы имеют такой опыт… я надеюсь, но будет ли помощь от других?

— Мне приходилось действовать в круге, — впервые с момента появления на борту «Урагана» подал голос алый. — Не скажу, чтобы это были приятные воспоминания, но предложение леди стоит как следует обдумать.

— Я знаю лишь теорию, — вздохнула Таша. — Часто удар того, кто стоит на острие, приводит к смерти кого-то из круга, не так ли? Неудивительно, что в Ордене этот метод не пользуется популярностью. Но, кажется, особого выбора у нас нет?

— Я готов замкнуть круг, — бросил худой в маске. Второй безликий коротко кивнул, поддерживая товарища.

Адепты и посвященные Третьего круга молчали — их мнение сейчас никого не интересовало. В обычном сражении маги ведут индивидуальный бой, выбирая средства защиты и нападения по собственному вкусу или, что больше принято у Альянса, подчиняясь командам — но рассчитывая лишь на свои силы. Сейчас же положение было критическим и с каждым мгновением становилось всё хуже и хуже. В такие моменты настоящий воин не станет спрашивать у командира, почему тот отдал тот или иной приказ. Просто выполнит его… или умрёт, пытаясь выполнить. Если он настоящий воин.

Школа Ордена по праву гордилась тем, что выпускает из своих стен лишь полностью заслуживающих чести носить белый плащ. Триумвират тоже не раздавал чеканные маски направо и налево.

— Это будет интересным опытом, — хмыкнула Таша. — Леди, тут полтора десятка магов разного уровня… вы способны удержать их в круге? Если мне не изменяет память, опыт тут играет не последнюю роль. Одно дело замыкать круг… к слову, я участвую в этой бредовой затее, вы же не сомневались, так? Замкнуть круг проще, совсем другое дело — стоять на острие.

— Мне приходилось работать с пятеркой ведомых, — Дилана помолчала, затем тряхнула головой. — Пожалуй, да.

— Хорошо, — вдруг широко улыбнулся капитан «Хранителя», старик, для которого этот поход, судя по возрасту, должен был стать последним или почти последним. — Я не против драки. Бывает, что Орден отступает, но лишь тогда, когда утрачены даже самые маловероятные шансы на победу.

— А моего сраного мнения никто не хочет спросить? — сварливо поинтересовался Ублар Хай. И, дождавшись, пока все лица повернутся к нему, сплюнул на палубу. — Я торговец, если кто-то ещё об этом не знает. Я не люблю, когда кто-то попытается запустить руку в мой карман, могу и глотку за это порвать. И ещё я не очень-то люблю, когда кто-то распоряжается на борту моего корабля. Я много чего не люблю, якорь мне в задницу, таков уж капитан Хай, нравится кому это или нет. Да и драка ради драки — это не для меня.

Он помолчал, затем с силой стукнул кулаком по планширу.

— Но я ещё знаю, что самая дерьмовая мышь, если её загнать в угол, вполне может порвать задницу кошке. И более всего я не люблю, когда меня загоняют в угол. Леди Танжери, «Ураган» готов вступить в бой.

— Браво, капитан Хай, браво! — леди Рейвен изобразила поклон. — Нисколько в вас не сомневалась, и рада, что не ошиблась.

— Обмен любезностями — это очень неплохо, — прервала её Дилана, — но тварь нагоняет нас. Пора действовать. И ещё…

Леди Танжери вздохнула и повернулась к офицерам. Странно, но если раньше подобный приказ она отдала бы не задумываясь, да ещё и растёрла бы в порошок всякого, кто осмелился бы перечить, то сейчас испытывала некоторые сомнения. Не так трудно отправить воинов в бой, в том числе и заведомо безнадёжный — их, в конце концов, к этому и готовили. Но сейчас требовалось нечто большее, чем просто мужество. Требовалась отвага, граничащая с безрассудством… или выходящая за эту грань.

— Господа, чтобы круг набрал силу, нужно время.

Её поняли. Судя по выражению лиц капитанов, сейчас они предпочли бы оказаться на своих кораблях, среди команд, которым предстояло стать жертвами. Легче умирать самому, чем отправлять на верную смерть тех, кто ещё недавно служил рядом с тобой.

— Приказывайте, леди, — тихо сказал кто-то.

— Капитан Хай, прикажите сигнальщику передать эскадре — «Хранителю» и «Шестоперу» вступить в бой… — он вздохнула и твёрдо продолжила: — «Светозарному» следовать прежним курсом. И приготовьтесь к повороту… как только корабли начнут атаку.

Неизвестно, о чём думали матросы на двух обречённых кораблях. Но как только перестали мельтешить сигнальные шесты, оба корабля начали поворот — словно экипажи лишь того и ждали. А может, так и было — орденцы кичатся своим мужеством и стойкостью, но, положа руку на сердце, кто скажет, что на гуранских галерах служат лишь трусы? Вёсла «Шестопера» вспенили воду, заставив тяжёлую галеру развернуться практически на месте. «Хранителю» для выхода на боевой курс понадобилось несколько больше времени — но вот уже оба судна развернулись бушпритами к неторопливо нагоняющему их морскому чудовищу. Взвились в воздух рои стрел, камней, горшков с горящей смолой. Всё это обрушилось на цель или рядом с ней, расстояние было ещё довольно велико, но оно неуклонно сокращалось. «Шестопёр» шёл чуть впереди — сейчас, двигаясь против ветра, он имел некоторое преимущество за счёт весел, и явно нацелился на таранный удар. «Хранитель» старался не отставать — он шёл левым галсом, чуть огибая огромного противника и, благодаря этому, все его баллисты и катапульты (коих хватило бы на оснащение трёх галер) имели возможность поражать цель.

— Капитан Хай, начинайте манёвр. И постарайтесь подойти к твари как можно ближе. Замыкаем круг!

Маги и волшебницы шагнули навстречу друг другу… Таша стиснула кисть Блайта, чуть вздрогнув, когда её ладонь накрыли сухие пальцы одного из Безликих. Цепь сплетённых рук становилась всё длиннее, к ней присоединялись новые и новые звенья. Наконец Дилана подошла к борту и замерла, закрыв глаза и сосредоточившись. На одно её плечо легла рука Блайта, на другое — левая, уцелевшая ладонь всё так же прячущейся под капюшоном Лилы Фемис. Теперь требовалось лишь время… Собрать силу от трёх-пяти ведомых можно было за пару минут, но чем длиннее цепь — тем больше требуется времени, тем труднее «острию» удержать контроль над потоками магической энергии — и тем эффективнее будет созданное заклинание. И тем выше вероятность того, что слабые звенья исчерпают свои резервы до того, как «остриё» будет готово к нанесению удара. Таша лучше многих знала, что чувствует маг, когда его запас сил падает ниже критического уровня — она до сих пор не забыла ту чудовищную слабость, то бессилие, что ощущала в лесу, вычерпав себя почти до дна и, попутно, ослабев от потери крови. Сейчас она надеялась, что сумеет выдержать. Уверена была и в Блайте — признавала, пусть и нехотя, что как маг он значительно сильнее неё. А вот другие… Многие ли останутся в живых после того, как удар будет нанесен и потоки силы, соединяющие звенья цепи в одно целое, иссякнут?

Альта, порывавшаяся занять место в круге рядом со всеми и буквально обожженная взглядом наставницы, стояла навалившись грудью на планшир и молча глотала слёзы. Она прекрасно понимала, как они рискуют — и Таша, и арШан… особенно этот молодой рыцарь. О его магических способностях Альта была далеко не самого высокого мнения, тем более, что рыцарь ни разу и не дал повода считать себя опытным магом. Да что там говорить, она вообще была удивлена, увидев, как сомкнулись руки леди Рейвен и Кайла… О чём думала наставница? Если он слаб — ему не выдержать… Что ощутит леди Рейвен, осознав, что сжимает ладонь уже мёртвого человека?

Она снова уставилась на чудовище, уже взметнувшее веер щупалец навстречу гуранской галере. Алые сполохи участились, заливая зеленоватую воду видимым одной лишь Альте светом, отчего волны становились похожими на кровь. Демон… чудовище иного мира… мысли девушки закружились неуправляемым водоворотом, вновь — уже почти наяву — промелькнули перед глазами фрагменты снов. Теперь она не сомневалась, что её видения, приносившие столько страха и боли, были так или иначе связаны с этим созданием. И ещё — что-то в демоне было неправильным, не таким, как следовало ожидать. Ей понадобилось немало времени, чтобы понять эту неправильность, вычленить её из бесконечной череды образов.

Аура имела серый фон. Фон неопределённости, фон, в котором не было ни праведности, ни злобы, ни доброты, ни жестокости.

И вместе с пониманием нахлынули ощущения — словно существо, вступившее в бессмысленный бой, учуяло девушку и попыталось передать ей часть своей сущности, своей души — и да простят Альту жрецы братьев-богов за предположение, что у демона может быть душа.

Демон не испытывал ненависти к тем, кого собирался уничтожить. Он вообще не испытывал почти никаких чувств, кроме голода и всепоглощающей, нереальной боли. Он умирал, явившись в этот мир, не предназначенный для таких, как он. Он умирал всё это время, и жалкие потуги людей, их стрелы, заклинания, клинки и снаряды не делали эту боль сильнее — потому, что это, похоже, было попросту невозможно. Демон пришёл из глубины веков — что может быть страшнее, чем муки, длящиеся целую вечность, чем смерть, растянутая на тысячелетия? Демон не мог убить себя, хотя и обладал достаточным сознанием, чтобы желать смерти. И сейчас он рвался к людям ради того, чтобы погибнуть. Все эти удары щупалец, уже разрывающие борта «Шестопера», уже перебившие грот-мачту слишком близко подошедшего «Хранителя» — не атака, а судороги. Рефлекторные, не подчиняющиеся слабому разуму демона конвульсии, пусть и разрушительные. Погибнут корабли — и демон отправится искать нового противника, в надежде встретить более сильного, более умелого, который даст ему долгожданный покой.

А Дилана, стоящая на острие круга, уже явственно светилась от переполнявшей её силы. Ещё мгновение, другое — и она ударит. Ударит, рассчитывая убить того, кто достаточно страдал и так. Ударит, но не убьёт — потому, что силы огня, льда, рукотворных молний или «стрелы мрака» не помогут… Альта помнила свои сны — когда-то и яростное пламя светила не сумело разорвать нить жизни этого существа.

Больше всего на свете она сейчас хотела найти правильный ответ. Сотни прочитанных книг, сотни услышанных объяснений — всё смешалось в один ком в её воспаленном, израненном чужой болью сознании, переплетаясь и объединяясь, рассыпаясь на отдельные фрагменты и выстраиваясь в новые, ранее неизвестные фигуры.

Много ли прошло времени? Несколько вздохов, несколько ударов сердца… Альта сделала шаг по направлению к Дилане, уже поднимающей руки для нанесения чудовищного по своей мощи и жалкого по эффекту удара. Ещё один шаг, ещё… И, повернувшись спиной к имперской волшебнице, она крикнула, срывая голос, чтобы пробиться к сознанию Диланы сквозь окутывающий ту кокон силы:

— Отдай. Я знаю, что делать.

Почему леди Танжери, одна из самых сильных волшебниц Империи, особа, приближенная к Его Величеству и уже лишь поэтому давно не принимавшая приказов от кого-либо, кроме лиц, стоящих на самой вершине власти, подчинилась требованию безродной девчонки, не имеющей ни достаточного таланта, ни хоть какого-то практического опыта? Дилана не могла объяснить этого — ни в тот момент, ни позже. А вопросы эти ей задавали не раз — в том числе и люди, которым она была готова, в виде исключения, ответить искренне.

Может быть, она и сама подозревала, что боевая магия не поможет против чудовища, способного в несколько ударов сокрушить корабль? В конце концов, битвы с призванными демонами — лишь позже она узнала, что морская тварь обладала характерными признаками демона — выигрывались грубой силой, применение магии, как правило, давало весьма незначительный эффект.

Возможно, ей просто захотелось переложить ответственность — в том числе, и за последствия — на чужие плечи?

Или это было просто мгновенным порывом, лишённым заранее просчитанного смысла — и потому верным? Боги часто награждают тех, кто повинуется зову сердца, а не сухим логическим выкладкам. Быть может, именно для того, чтобы люди не забывали о вере, ибо вера тоже далеко не всегда следует законам логики, обращаясь к чувствам человека, к его душе — пусть братья-противники Эмиал и Эмнаур ищут тропы к сокровенным глубинам душ разными способами.

Чаще Дилана предпочитала отвечать, что годы службы Императору научили её разбираться в людях и мгновенно принимать единственно верные решения. Этот ответ льстил её самолюбию, в немалой степени способствовал росту её авторитета — но он не был верным. Ни о какой оценке она в тот момент не думала — да и не знала она толком ничего об Альте Глас, воспитаннице Школы Ордена, кроме того, что упомянутая Альта Глас является также подопечной леди Рейвен и не обладает хоть сколько-нибудь значительными талантами.

Но осознанно или нет, решение было принято. И ладони Диланы упали на плечи юной девушки, которая — несмотря на высказанное требование — и сама толком не знала, что её ожидает.

Накопленные силы хлынули в Альту непрерывным и могучим потоком. Можно ли описать эти ощущения? Что чувствует от рождения слепой человек, вдруг прозревший и окунувшийся в буйство красок, в мир, наполненный светом и образами? Что может поведать лишённый слуха, в один миг вдруг узнавший, как свистит в ушах ветер, как поют птицы, как шелестит трава под ногами, как рокочут бьющиеся о камни волны? Именно в этот момент Альте стало кристально ясно, почему столь опасен круг магов для тех, кто не стоит на его острие. Слишком велико наслаждение, упоение силой, слишком велик соблазн взять ещё капельку, ещё чуть-чуть, и подольше не расставаться с этим не поддающимся описанию богатством — в такой момент не думаешь, что за твоей спиной умирают люди, отдавшие больше, чем могли.

И ещё она ощутила боль, острую и жестокую. Боль, которая теперь останется с ней навечно. Боль от осознания того, что она, Альта Глас, бесталанная и никчемная, никогда больше не будет обладать этой силой… да и сотой её частью. Жалкий «светляк», простейший «щиток» и бесполезная «ледяная стрела» — вот её удел на долгие годы, и никаких шансов на то, что дар на самом деле есть, только спит крепко-крепко и ждёт своего времени.

Но эти чувства были отброшены, безжалостно загнаны в самые дальние уголки сознания. Руки девушки взметнулись вверх, соединившись на мгновение, а затем резко разошлись в стороны. Началось плетение заклинания, никогда ещё не сплетавшегося ранее.

В воздухе, в паре локтей от пенных гребней волн, появилось тёмное марево, с каждым мгновением становившееся всё гуще и гуще. Чудовище, терзавшее уже наполовину погрузившегося в море «Шестопёра», замерло, отдёрнуло от обречённого корабля большую часть щупалец. А затем рванулось вперед, ко всё расширяющемуся чёрному облачку… нет, уже не облачку — туче, почти сравнявшейся по размеру с гибнущей гуранской галерой.

Поток энергии продолжал вливаться в тело Альты, тут же перетекая в её руки и устремляясь вперед, к стремительно темнеющему творению. В облаке появились завихрения, сперва небольшие, но растущие с каждым ударом сердца, сливающиеся друг с другом и ускоряющиеся, постепенно превращающиеся в бешено вращающуюся воронку. Ветер, бивший Альте в лицо, стал утихать — а затем потоки воздуха изменили направление, устремляясь к рукотворному смерчу. И волны теперь не накатывались на борт «Урагана», а рвались к воронке, стремясь заполнить её — и исчезнуть в стремительном вихре.

— Во имя Эмиала… — послышался чей-то сдавленный вопль, — что же это…

А чудовище, разом потеряв интерес к гибнущей галере и изрядно потрёпанному «Хранителю», уже подошло к смерчу вплотную. Одинокое щупальце потянулось к вихрю, к нему присоединились другие, всё больше и больше — тонкие нити плясали вокруг воронки, то ныряя вглубь чёрного провала, то оттягиваясь назад, почти сливаясь с поблескивающим телом твари. А потом — прошло лишь десяток коротких мгновений — демон рванулся вперёд, влипнув в воронку. И она послушно раскрылась, разом увеличившись в размерах чуть ли не вдесятеро, охватив струящимися полупрозрачными краями огромную — теперь-то это было хорошо видно — тушу, рядом с которой корабль казался не крупнее жука в сравнении с буйволом. И ещё спустя один-два удара сердца тугие жгуты чёрных вихрей сомкнулись позади морского чудовища.

Затем раздался грохот. Альта увидела, как взмывает к небесам стена воды, как разламывается пополам «Хранитель», как разлетается в щепки «Шестопер» — и рой обломков медленно, словно нехотя, летит прямо в неё. Она стояла неподвижно, не в силах предпринять хоть что-то, и лишь отрешённо подумала, что останься на судне маг, не включенный в круг, он сумел бы поставить «купол» и хоть немного смягчить удар разбушевавшейся стихии. Но «купол» ставить было некому — хотя круг и распался, но составлявшие его волшебники были большей частью мертвы, а уцелевшие едва стояли на ногах.

Ангер сумел оттолкнуть девушку, прикрыть её и Ташу собой — а в следующий миг поток остатков уничтоженного корабля обрушился на палубу «Урагана», сметая всё на своём пути. Он ощутил удар, услышал противный хруст — не иначе как от ломающихся костей, а затем всё затопила чернота.

Блайт медленно открыл глаза. Сквозь кровавую пелену, затягивающую глаза, проступило знакомое лицо.

— Ангер… ты жив… — прошептал голос Таши, дрожащий и испуганный. — Слава Эмиалу, Ангер…

Она прижалась к нему, обхватив руками, словно пытаясь закрыть собой от всех опасностей мира.

— Всё… — он хотел сказать, что всё нормально, но тут же осознал, что Таша обратилась к нему по имени, которое ни в коем случае не следовало произносить здесь. Блайт дёрнулся — и тут же обрушилась боль изломанного тела.

— Лежи, — торопливо зашептала она. — Лежи, не двигайся, молю. Теперь всё будет хорошо. Твой амулет раскололся, но если бы не он, ты бы погиб, обломок ударил тебя прямо в сердце, но наткнулся на амулет, и он раскололся, но это неважно, главное, ты лежи, сейчас я чуточку отойду и займусь твоими ранами, только не волнуйся и не двигайся, тебе нельзя двигаться, но всё закончилось, чудовища больше нет, и мы живы, и с тобой всё будет в порядке, только не шевелись, и не говори ничего, нельзя тебе сейчас говорить…

Она долго ещё что-то бормотала, всё более и более бессвязно, повторяя одно и то же по многу раз. А он смотрел в её заплаканные глаза и думал, что вот теперь-то уж точно всё будет хорошо. И не только потому, что так говорит Таша, а ещё и потому, что иначе было бы просто несправедливо и боги, если у них есть хотя бы капля совести, не могут не понимать этого.

А потом он скосил глаза и увидел Дилану. Бледную, с изрядно исцарапанным лицом. Леди задумчиво смотрела на него, чуть кривя кровоточащие губы в подобие улыбки, затем покачала головой.

— Интересно, а ведь ты неплохо умеешь выживать… Консул Блайт. Нам надо будет с тобой поговорить. Обязательно. Позже.

Она говорила что-то ещё, но он снова потерял сознание и уже не видел, как уходит носом в воду искорёженный «Ураган», как торопливо спускают уцелевшие шлюпки матросы, как бережно переносят в них самого Блайта, Альту с изогнутой под немыслимым углом ногой, капитана Хая с залитым кровью лицом и других — в том числе и тех, кому уже не суждено было выбраться из тьмы забытья. Он не видел, как лёг в крутой разворот «Светозарный», как вытягивали из воды немногих уцелевших из экипажей «Шестопёра» и «Хранителя». Не видел, как скрылись под водой мачты «Урагана» и как плакал, стоя на коленях, Ублар Хай, провожая свой корабль в последний путь. Не видел, как шатающаяся от потери сил Таша заливала потоками целительной магии его многочисленные раны — и как чуть позже, когда волшебница рухнула без сознания, её сменила Дилана.

Всё это ему поведали позже. Каждый рассказчик чуточку грешил против истины, излагая развитие событий в собственном понимании, но все эти рассказы объединяла одна, но очень важная мысль.

Победа!

Глава девятнадцатая Семь месяцев спустя

Дом стоял на вершине холма почти на самом берегу моря. Хороший дом — хозяин явно не особо нуждался в средствах и мог позволить себе жилище, достойное иного дворянина. Два этажа, окна затянуты настоящим стеклом, крыша под тускло-жёлтой черепицей, доставленной из Кинтары — только там делают такую черепицу, добавляя в глину мелкодроблёный песчаник, отчего плитки на солнце поблескивают, словно усыпанные крошечными алмазами. Такую плитку хорошо берут в Инталии, где золотистый цвет никогда не выходит из моды. Да и маги Альянса, хоть и помешанные на разных оттенках красного, отдают должное этому товару. Неплохой заработок — если более ценного груза не окажется под руками.

С грузом, кстати, сейчас куда проще. Кое-какие пираты в южных водах остались — вряд ли кому-то удастся вывести их под корень, но теперь осторожничают так, что каботажные маршруты можно считать практически безопасными — вот и идут караваны один за другим. Без охраны иногда — крупных пиратских эскадр, после гибели адмирала Родана, уже вроде и не существует, а с одиночным бандитом купцы справятся, не впервой.

Хорошее время для торговли. И для моряков оно хорошее, по крайней мере, для тех, кто предпочитает зарабатывать перевозкой товаров, а не грабежом. В порту от желающих наняться на судно отбоя нет, капитаны могут позволить себе выбирать лучших.

Но хозяин дома предпочитал смотреть на море с берега.

Сейчас он сидел на открытой террасе в глубоком кресле, укутавшись от холодного ветра в огромное шерстяное одеяло, и неотрывно наблюдал за белыми барашками волн, неспешно ползущими к каменистой косе у подножия холма. Сидел так уже много часов, как и вчера, и два дня назад.

Позади него послышались шаги — женщина средних лет, довольно привлекательная, с мягким, добрым лицом, подошла к укутавшемуся в одеяло мужчине и положила полные руки ему на плечи.

— Ты не изменил решения, господин мой?

Она всегда называла его именно так. И много лет назад, когда она, ещё совсем юная девочка, встретилась с ним в портовом кабаке, чтобы за горсть медных монет подарить усталому моряку несколько часов любви. И потом, когда стала хозяйкой его дома — не этого, другого, больше подходящего под определение «хибара». Она месяцами ждала, что он постучится в дверь — и не слишком беспокоилась о том, что подобных хибар и женщин, ждущих своего господина, у него немало — в каждом, почитай, порту. Моряк подолгу не бывает дома, так что ж ему — вообще без женщины обходиться? Зато когда дела приводили его в гавань Сура, женщина радовалась — а он был в меру нежен, в меру ненасытен, и суров тоже в меру, поскольку настоящий мужчина обязательно должен быть суров и строг. И, уезжая, он неизменно оставлял изрядную горсть монет — чтобы и дом содержать в порядке, и не голодать.

А однажды, вернувшись, он сказал, что остается. Навсегда.

— Господин?

Мужчина вздрогнул, словно вырываясь из плена дрёмы. Или воспоминаний — что вероятнее, хотя, говорят, дремать можно и с открытыми глазами.

— Нет, Лара. Не изменил.

— Картох пробудет в порту ещё день… — она и сама не знала, зачем говорит это, зачем в очередной раз напоминает ему о том, о чём боялась и думать. Просто ему было плохо здесь, на твёрдой земле. Женщина чувствовала это и давала ему понять, что готова смириться и ждать, хотя смертельно боялась, что когда-нибудь её господин вновь покинет дом.

— Я не пойду с ними, Лара, — он вздохнул и поплотнее закутался в тёплую шерсть. — Всё в прошлом. Да и зачем… — в его голосе промелькнули чуть насмешливые нотки, но смеялся он больше над самим собой. — Корабль принадлежит мне, доходы, стало быть, тоже. А у штурвала стоять да курс прокладывать… пусть кто помоложе этим займется. Или надоел я тебе?

— О, господин мой, как можно… — она уткнулась лицом в его седые волосы и почувствовала, как по щеке сползает тяжёлая солёная капля.

— Не надоел, ну и ладно, — он снова усмехнулся. — А насчёт того, что день пробудет… Картох, якорь ему в задницу, ещё та шельма, вчера к вечеру трюм «Вихря» под самую долбанную палубу забил. В Кинтаре большой спрос на пшеницу, эти засранцы много чего доброго делают, а пшеничка-то у них не растет. Вот и платят охотно. Да вон, сама глянь…

Из-за далеко выступающего в море мыса медленно выходил корабль. Большая трёхмачтовая шхуна, низко сидящая — немалый груз на борту. Но время спокойное, штормов особых в этих местах не ожидается, а если что и случится — экипаж опытный, не впервой им с морем спорить. А что в одиночку — зато и куш хороший впереди. Слухи о том, что зерно у южан вздорожало, пришли недавно. Пока местные торговцы соберутся, пшеничку закупят да погрузят, пока с орденцами сговорятся — по старой привычке, большой караван без хотя бы одного корабля эскорта в путь не отправлялся, пусть с пиратами и поспокойнее стало — глядишь, «Вихрь» уж в Кинте Северном разгружаться будет.

Хороший корабль. Умеют строить имперцы, не отнять. Не новый, но крепкий, не один десяток лет прослужит…

Мужчина вздрогнул и поёжился, вспоминая другой корабль с похожим названием, отслуживший ему верой и правдой много лет. Он помнил ту боль, что пронзала сердце, когда скрывались под водой мачты старой шхуны. И помнил то предвкушение, с которым шагнул на борт своей новой собственности, приняв из рук самого Вершителя — подумать только, какая честь, не каждый удостоится подобного — перевязанную тесьмой пачку документов на владение судном. Как стоял у борта и… и как торопливо сбежал по сходням обратно на берег.

Впредь он так ни разу и не ступил на палубу корабля. Ни этого, ни какого-либо другого. Зато купил себе новый дом — и мог целыми днями сидеть в кресле и наблюдать, как проплывают мимо большие и малые суда. Могучие орденские фрегаты под шатром выбеленных парусов. Крошечные одномачтовые рыбацкие катботы. Имперские галеры, коих в последнее время в этих водах попадалось немало. Тяжелогружёные торговые шхуны. Не так давно мимо его холма проследовал огромный пятимачтовый барк — красивый корабль, ничего не скажешь. И груза берёт, пожалуй, больше чем две, а то и три шхуны вроде «Вихря».

Не самая плохая жизнь. Золота он накопил достаточно, да и Картох регулярно присылает хозяйскую долю выручки. Честный парень, не зря он его из старших матросов сразу до капитана поднял, долго присматривался, подумывал сперва помощником поставить, да вон оно как всё обернулось. И с кораблем управляется неплохо, и деловой жилки не лишен, стервец. Уж не раз в его сторону в Сурском порту косились недобро — мол, капитан «Вихря» опять выгодный фрахт из-под носа у конкурентов увел. Ну да пусть работает. Глядишь, годков десять — и сам станет полноправным капитаном, владельцем судна, пусть и не столь большого, как «Вихрь».

— Господин мой, да ты, смотрю, продрог… — Лара сунула ему тяжёлую глиняную кружку, наполненную горячим грогом.

Ублар Хай сделал большой глоток и снова замер, вглядываясь в удаляющиеся паруса.

Глава двадцатая Год спустя

— В последнее время ты редко балуешь старика своими визитами…

Метиус неторопливо, явно рисуясь, выставил на небольшой столик из белого мрамора высокую бутылку из тёмно-красного стекла. Она сама по себе была произведением искусства и стоила недёшево, но напиток, в ней содержащийся, и вовсе не имел цены. И это не было иносказанием — Таша, не слишком разбирающаяся в старых винах, немало слышала об этом редчайшем сорте. «Огненный закат», единственное из красных кинтарийских вин, которое не продавалось никогда и ни за какие деньги. Его можно было получить только в подарок — и один Эмиал ведает, на какие ухищрения пришлось пойти Метиусу, чтобы начать считаться другом владельца крошечного виноградника в двух десятках лиг от Верлена. Говорят, в коллекции самого Императора, известного ценителя тонких вин, не было ни одной кроваво-красной бутылки. Императора можно уважать, можно бояться… но с ним очень трудно дружить.

— Чем я заслужила такой жест с вашей стороны, Учитель? — поинтересовалась Таша, давая понять, что оценила щедрость хозяина дома.

— Да ничем особенным, — усмехнулся он. — Что толку хранить драгоценности моих погребов, если их можно пустить в дело и порадовать себя на старости лет. Себя и гостей… которые, повторюсь, редко меня навещают.

АрГеммит несколько кривил душой. Прошедший год выдался непростым, зачастую у Вершителя попросту не хватало времени, чтобы спокойно посидеть в тишине или в компании тех, кто не пытался выслужиться, не ждал подачек и не выдвигал требований.

Волшебница приняла протянутый бокал, пригубила вино и вздохнула.

— Напиток богов…

— Воистину, — не стал спорить Метиус.

Несколько минут они смаковали вино, затем арГеммит бережно поставил опустевший бокал на столик.

— Итак, девочка, что же привело тебя в мой дом?

— А вы угадайте, — улыбнулась Таша. — Кажется, причина всё та же, что была и в прошлый, и в позапрошлый раз.

— Почему же тебя так волнует этот вопрос? Неужели во всём мире нет ничего более важного или интересного? — он покачал головой, затем развел руками: — Ну хорошо… леди Рейвен, вынужден огорчить вас. Ваша воспитанница, Альта Глас, баронесса Шедаль, не является Творцом Сущего и не получит прав на этот титул в обозримом будущем.

Откровенно признаться, Таша и ожидала подобного вердикта, хотя некоторая искорка веры в иной исход имелась. И сейчас она погасла. Правда, это не означало, что леди намерена сдаться без попытки оспорить решения старого мага.

— Но ведь…

Метиус прекрасно знал, с кем имеет дело, поэтому прервал женщину, не давая втянуть себя в пустопорожние разговоры. Раз уж пришлось рубить этот узел, то лучше сразу и окончательно всё объяснить.

— Таша, основным признаком Творения Сущего является невоспроизводимость этой магии никем, кроме самого создателя. Вкладывая в плетение заклинания часть души, Творец делает узор настолько уникальным, что любая попытка его повторить неизбежно ведет к получение другого результата… а чаще просто к отсутствию вообще какого бы то ни было результата. Клинки Судеб, Перо АльНоора, Кровавый шквал и многое другое так и не удалось воссоздать, хотя усилия были потрачены немалые, и работали над этим отнюдь не адепты.

— У меня, к примеру, не получилось вызвать эту чёрную воронку.

— У других получилось.

Он помолчал, затем, понимая, что одних этих слов упрямой волшебнице будет недостаточно, пояснил:

— Само по себе это заклинание несложное. Или вернее будет сказать, почти элементарное, построенное на самых простых линиях традиционного узора. Проблема, как выяснилось, была в другом — чтобы появилась воронка, необходимо присутствие демона.

— Получается, Альта права и это чёрное чудовище действительно демон?

Метиус покачал головой.

— Доподлинно удалось установить лишь одно — это создание пришло из иного мира. А вот называть ли его демоном… не знаю, не знаю. Мы много раз беседовали с Альтой об ощущениях, посетивших её перед тем, как существо было затянуто в воронку. Кое-какие схожие признаки есть, но однозначный вывод невозможен. И даже если вы в самом деле встретились с демоном, боюсь, мы уже никогда не узнаем, кто, зачем и когда его призвал. У меня вообще есть подозрение, что это существо явилось к нам само… если проанализировать сны твоей подопечной, то получается интересная картина. Это создание попало в ловушку, болезненную, почти смертельную. И сумело вырваться — но оказалось уже в нашем мире… и с ним стало происходить то же, что и с любым демоном. Постоянные муки, медленное умирание, непрекращающаяся боль.

— Альта говорила, что ощущала смерть, растянутую на тысячи лет.

— Да, — Метиус хитро прищурился. — А что случилось тысячи лет назад? Или, вернее, немногим более двух с половиной тысяч?

Таша зажмурилась, словно рассчитывая отогнать вспыхнувшее перед глазами видение.

— Разлом.

Несмотря на плотно сжатые веки, перед глазами стремительно разворачивалась величественная и пугающая картины — горящее небо, падающие сверху огромные камни, объятые пламенем и оставляющие за собой длинные дымные хвосты. Чудовищные волны, накатывающиеся на скалы, еще недавно располагавшиеся в глубине материка и вдруг ставшие береговой полосой. Ей даже показалось, что среди сжигающего всё на своём пути дождя промелькнуло что-то огромное, угольно-чёрное, неотвратимо рушащееся в океан.

— Это… это она виновата?

— Что есть вина? — вопросом на вопрос ответил Вершитель. — Быть может, просто случайность. Существо было огромно и, если понимать рассказы Альты как можно буквальнее, практически ничего не соображало. Вырвавшись из одной ловушки, оно тут же попало в другую… попутно чуть не уничтожив наш мир. И умерло бы со временем, как умирает любой демон, если бы вы не пришли ему на помощь. Вы показали ему путь домой… ну или в такое место, где ему будет лучше, чем здесь. Странно ли, что оно тут же воспользовалось предоставленным шансом?

Он подошел к заваленному бумагами шкафу и взял с полки небольшой лист пергамента, некогда окрашенный в ярко-красный цвет, а сейчас порядком выцветший.

— Знаешь, что это?

Таша пожала плечами.

— Нетрудно догадаться… после того, что вы сказали, наставник. Думаю, это знаменитый Алый свиток, таинственное заклинание «призыв».

— Верно. Другое дело, что теперь эта тайна, оберегаемая столько веков, уже ничего не стоит. Не так давно демон был вызван. В Пустоши — там он, при любом исходе эксперимента, не мог бы причинить особых неприятностей. Но всё завершилось именно так, как я и предполагал. «Вуаль» — так мы решили назвать магию, использованную твоей Альтой, хотя мне название не слишком-то нравится — сработала, как того и следовало ожидать. Как только сформировалась воронка, демон сам кинулся в неё. А потом, вспышка, грохот. И всё, был демон — и нету. Вот что забавно, «вуаль» ставил самый обычный маг, адепт, не сумевший своё время сдать экзамен на ранг магистра. Так что теперь смысл в применении «призыва» исчез. Что толку тратить массу жизней, сил и времени — я уж не говорю о редких компонентах, цена которых обычно выражается в золоте — если любой маг-одиночка способен изгнать демона, к нему не приближаясь?

Ташу передёрнуло при мысли о том, чего стоил вызов чудовища. Пусть формулу она и не знала, но о необходимости человеческих жертв была наслышана.

— Кажется, за применение этой магии положена смертная казнь, — не удержалась она от ехидного замечания.

— Не обязательно. Договор о каре за использование «призыва» подписан очень влиятельными людьми, но они же имеют право и дать разрешение… в зависимости от ситуации. Пожалуй, я обязательно сохраню этот экземпляр. Полюбопытствуй, какие особы оставили здесь свои росчерки… вот это — личное тавро Старшего Брата. А эта закорючка знакома? Сам Арай Ватере. И Её Императорское Величество соизволили печать приложить…

— Вы, я вижу, не в восторге от Её Величества?

Насмешливое выражение сползло с лица арГеммита.

— Да… «не в восторге» — это очень правильные слова. Как политик я признаю, что она весьма неплохо справляется и угроза безопасности Инталии в последнее время существенно снизилась. И всё-таки я предпочел бы видеть на гуранском троне кого-нибудь другого. Это личное, сама понимаешь. Каждый раз, когда Её Величество Дилана Первая садится напротив меня за стол переговоров, я начинаю думать о том, как бы мило она смотрелась в фамильной усыпальнице. А ведь была возможность… Проклятье, два-три полка инталийской армии, введенные в Империю, могли многое изменить.

— Неужели вы думаете, учитель, что Зоран позволил бы вам это сделать?

— А, ты всё ещё вспоминаешь про ту шутку с «Изумрудным жалом»? Таша, Таша… временами я вижу перед собой взрослую и в чём-то мудрую женщину, а в иные моменты ты похожа на наивного ребёнка. Да, преодолеть магию Судьбы непросто. Но необязательно пробивать тоннель в горе, можно просто обойти её. После той бойни, которую Дилана, при поддержке Ночного Братства и бывших сподвижников твоего Блайта, устроила во дворце, достаточно было объявить, что войска Инталии направляются к соседям для защиты мирных жителей от возможных беспорядков — и Зоран вынужден был бы это проглотить. Да и найти десяток дворян, которые совершенно искренне — сама понимаешь, фальши магия Клинка не примет — обратятся к западному соседу с мольбой о спасении, труда не составляло. Меморандум Зорана — по всей видимости, в точном соответствии с вашими, леди, планами — препятствует войне, а уж никак не помощи. А то, что после этой помощи от Гурана камня на камне не осталось бы — это уже детали.

— Но вы не стали вмешиваться.

— Как сказать, — хитро улыбнулся старик. — Я, собственно, кое-что сделал. Объявил Дилане условием своего невмешательства жизнь Унгарта. Да простит меня Эмиал, но он, в сущности, неплохой человек.

— Это её решение поразило меня, — задумчиво протянула Таша. — Вроде бы так неосмотрительно оставить в живых бывшего властителя, который вполне может стать знаменем реставрации, совершенно не в стиле леди Танжери.

Метиус покачал головой.

— Дилана поступила правильно… я думаю, она и сама пришла бы к такому решению, мои требования лишь подтолкнули её в нужном направлении. Лишившись гвардии и большей части магов Триумвирата, Унгарт вынужден был подписать отречение в её пользу. Такимобразом, корону Дилана надела вполне законно.

— Приставив бывшему сюзерену нож к горлу? — Таша чувствовала, что начинает горячиться.

Прошедший год не прибавил теплоты в её с Диланой отношениях, хотя видеться им приходилось не раз, и встречи эти проходили достаточно мирно. Ангер, выполняя заключенное на борту «Светозарного» соглашение, приводил в порядок деятельность Тайной Стражи и почти полгода провел в Броне. А леди Рейвен выразила желание сопровождать его, дабы оградить от неподдающегося измерению коварства новоиспеченной Императрицы.

При этом, скрепя сердце, она признавала, что леди Танжери играла честно. Договорённость подразумевала помощь людей, сохранивших верность бывшему Консулу, в операции по «наведению порядка», как с лёгкой иронией называла Дилана свои планы. И некоторые профессиональные услуги в последующий период. В обмен волшебница — тогда ещё лишь предполагавшая обзавестись императорской короной — готова была дать клятву, что сила Гурана не будет направлена ни на Инталию, ни лично на Блайта и тех, кто ему дорог. Плюс — дворянство для Альты… на которое, в общем-то, девушка и так имела достаточно прав, но потребовались бы годы, чтобы доказать обоснованность притязаний. После довольно длительных размышлений Ангер решил, что такое соглашение вполне приемлемо. Таша имела на этот счёт своё мнение, но пока что действия Её Величества не расходились с данными обещаниями.

— Ты же не думаешь, что всё было столь грубо и банально? — хмыкнул Метиус, снова наполняя бокалы. — Повторюсь, Унгарт — человек разумный и вполне способный трезво оценить свои силы и последствия принятых им решений. Кстати, как доносят мои люди, за последние месяцы к нему трижды прибывали посланцы со вполне определёнными предложениями. Сейчас он мирно обитает в своём загородном дворце, а посылавшие к нему гонцов куда-то исчезли и, судя по тому, как аккуратно всё было проделано, твой Блайт неплохо поработал, восстанавливая Тайную Стражу.

— Думаете, Дилана сумеет удержаться на троне?

— Она уже сделала это. Существенно понизила налоги — и получила обожание черни. Посадила на кол некоторых особо одиозных дворян — и теперь их наследники знают, из чьих руки получили титулы и имения. Вполовину уменьшила численность армии, одновременно удвоив жалование оставшимся и не поскупившись на выплаты отпущенным по домам — и теперь первые ей верны, а вторые — не в обиде. Заодно дала понять каждому, что любая попытка строить заговоры закончится для мятежников плохо — восстание в Форте Броггерт подавила с такой жестокостью, что сам Комтур Зоран проникся и лично прибыл в Империю, дабы порекомендовать Её Величеству хоть в одном из десяти приговоров проявлять милосердие.

Он отпил глоток вина, чтобы смягчить пересохшее горло. Затем улыбнулся.

— Да, любви к Дилане я не испытываю. У неё действительно руки в крови по самые плечи, но до тех пор, пока она держит Империю за горло, я намерен с чувством удовлетворения наблюдать за этим со стороны. И время от времени делиться с ней кое-какой полезной информацией о не самых добрых её подданных — в конце концов, ещё далеко не все сторонники реставрации познакомились с кольями на Площади Правосудия.

Он встал, подошел к окну и несколько минут молча разглядывал темнеющее небо. Затем повернулся к гостье и лицо его вновь стало серьёзным.

— Ну а теперь, моя дорогая девочка, когда я полностью удовлетворил твоё любопытство, давай поговорим о деле. Ты год прохлаждалась, но теперь у нас появились некоторые проблемы, и вы с Блайтом поможете их разрешить. Итак…

Глава двадцать первая Сорок лет спустя

Чёрный, как зимняя ночь, конь ворвался на площадь перед донжоном, фыркая и стреляя вокруг лиловыми глазами, словно в поисках несчастного, достойного укуса или удара копытом. Подковы выбили искры из древней брусчатки, порядком истёртой за века сандалиями учеников, тяжёлыми сапогами рыцарей, растоптанными бахилами крестьян и изящными туфельками дам. Промчавшись к самым воротам башни, конь, повинуясь рывку поводьев, резко остановился, присев на задние ноги. Это было сильное и благородное животное, в меру злое и в меру самолюбивое, не спускавшее конюхам малейшего намека на неуважение. Но хозяйке скакун повиновался беспрекословно, признавая её превосходство и право отдавать приказы.

Молодая женщина легко соскользнула из массивного мужского седла на камни и дёрнула головой, отбрасывая за спину водопад тяжёлых волос. Дорожный камзол из дорогой, тончайшей выделки, чёрной кожи, сейчас был изрядно припорошен пылью, доходящие до середины бедра сапоги срочно нуждались в чистке. И неудивительно — уже неделю как окрестные поля изнывали без влаги, и селяне подумывали о том, чтобы скинуться — у кого сколько найдётся — и обратиться за помощью к магам. Пока что их останавливала трезвая мысль о том, что маги тоже люди и им, следовательно, потребность в хлебе, капусте, редьке и прочих дарах крестьянского труда отнюдь не чужда. То есть, покочевряжатся малость, да и призовут дождь забесплатно. Как не раз уже случалось в прошлом, как не раз произойдет впредь. И каждый серв, мысленно прикидывая запас медных и, куда реже, серебряных монеток в заветной кубышке, тоскливо поглядывал на преисполненное сиянием светлого Эмиала небо и ждал, когда же господа маги соизволят заняться тем, чем им, по мнению селян, заниматься и надлежало.

Заботы пахарей и огородников всадницу занимали мало. В общем-то, и дорожная пыль её особо не беспокоила — за долгие годы странствий она научилась со стоическим равнодушием относиться и к холоду, и к пронизывающему ветру, и к удушающей жаре. Разумеется, приятная прохлада, тонкое вино, огромный чан с горячей водой и, позже, чистая постель — это здорово, но, как показывает опыт, не всегда достижимо. Значит, нечего и беспокоиться об этом.

Тонко, мелодично звякнула изящная шпага синего стекла, вложенная, вопреки общепринятым правилам, не в ножны, а в кольцо на поясе женщины. В тон оружию, дзинькнули подковки высоких сапог. Рука, затянутая в чёрную перчатку, небрежно бросила поводья жеребца подбежавшему слуге. Коня этого здесь знали — добродушного вида увалень в потёртой, но чистой и достаточно опрятной одёжке, взглянул на чёрного красавца без капли любви и осторожно, дабы не попасть под добрый пинок копыта, потянул жеребца за собой — выгулять после скачки. Для виду поупиравшись, конь скосил взгляд на хозяйку и, не заметив на её лице признаков неудовольствия, пошёл за конюхом.

— Леди Рейвен! — миловидная девчушка лет двенадцати, явно преисполненная гордости от порученного дела, изобразила старательный, но не очень отточенный реверанс. — Госпожа Попечительница ожидает вас на верхнем ярусе.

Таша чуть заметно поморщилась, мысленно представляя себе подъём по узкой и бесконечно длинной лестнице. Что ж, следовало признать — это не было намеренным оскорблением, напротив, не каждого гостя приглашали в верхние покои, доступ туда открывался лишь тем, кто сумел заслужить не только доверие, но и симпатию Попечительницы Школы Ордена Несущих Свет. Однако же…

— Спасибо, малышка, — она кивнула юной привратнице и скользнула в услужливо распахнутую дверь.

Преодолев три четверти подъёма одним рывком, Таша остановилась и прижалась спиной к прохладному камню стены. Сердце настоятельно напоминало о том, что если на вид волшебнице всё ещё можно дать от силы тридцать, то внутреннюю сущность тела обмануть уже сложнее. Годы не проходят бесследно, оставляя неизгладимые отметины — пусть незаметные, пусть тщательно замаскированные магией. Сейчас ей было чуть больше семидесяти — для опытной волшебницы это ещё не зрелось, скорее — первый шаг за грань молодости, самый первый. Но шаг этот сделан.

Отдышавшись, Таша преодолела оставшиеся ступени неспешно, капельку вальяжно, и легонько коснулась пальцами двери, ведущей в покои Попечительницы, пребывая уже во вполне нормальном состоянии — дыхание ровное, колени не дрожат, на полных чувственных губах — привычная насмешливая улыбка. Прежде, чем постучать, она ещё раз оглядела себя, на мгновение задумалась, а не стоило бы до аудиенции привести в порядок костюм, затем мотнула головой — вот ещё, всякие условности соблюдать — и стукнула костяшками пальцев в дверь.

— Для тебя всегда открыто, — раздался из-за дубовых створок знакомый голос. — Ты же не думаешь, что я брошусь тебе навстречу?

— Я не перестаю надеяться, — фыркнула Таша, входя в святая святых Школы Ордена.

— Не надейся. И, кстати, чувствуй себя как дома. Вино на столике, бокал там же… фрукты недавно доставили из Кинтары, рекомендую. Или желаешь перекусить чем-нибудь посущественнее?

Таша подошла к столику и, не обращая внимания на резной хрустальный бокал, явно ожидавший её появления, плюхнулась в кресло, мысленно предвкушая следующую реплику хозяйки покоев.

— Пыли-то… — недовольно пробурчала та. — Леди Рейвен, как обычно, демонстрирует полное пренебрежение к труду несчастных детей, убирающих мои комнаты.

Следовало отдать должное хозяйке — её апартаменты производили впечатление благородно-сдержанной роскоши, не перешагивая ту тонкую грань, за которой изящество, богатство и продуманность обстановки становятся вычурностью и помпезностью. Многие люди, вышедшие из низов, всю жизнь стремятся доказать окружающим свою значимость. Если нет подходящего таланта, то в ход идут внешние атрибуты — мебель из редких пород дерева, безумно дорогие кинтарские ковры, многочисленные золотые побрякушки, шёлковые гобелены, драгоценные реликвии. Здесь хватало ценностей — но над всем довлел тонкий вкус хозяйки, превратившей несколько смежных комнат на верхнем этаже донжона в место, где хочется жить вечно. По сравнению с покоями нынешней Попечительницы, обиталище Лейры Лон казалось бы приютом аскета — но всё вокруг воспринималось как должное, каждая деталь была уместна и идеально вписывалась в интерьер.

— Даже самому распоследнему конюху в Школе прекрасно известно, что уборку в этих покоях ты делаешь сама, — парировала выпад молодая волшебница. — Хотя лично я этого понять не могу.

Попечительница неспешно наполнила бокалы густым рубиновым вином и опустилась в глубокое кресло напротив гостьи.

Она была уже немолода, хотя заметить это было непросто. Человек малоопытный дал бы ей лет сорок. Более внимательный или обладающий отменным зрением накинул бы ещё лет пять-шесть, а знаток магии (учитывая положение, которое эта женщина занимала в обществе), уверенно приплюсовал бы к видимым годам ещё, по меньшей мере, столетие. Но внешнее впечатление было обманчивым, сейчас Попечительнице было немногим меньше шестидесяти — а моложавость была лишь свидетельством изрядных усилий, прилагаемых к сохранению красоты. Чуточку располневшая, но по-прежнему привлекательная фигура, не отмеченная сединой копна золотых волос, всё те же пронзительно-голубые глаза. Но уже тронуто чуть заметной сеточкой морщин лицо, уже не так стремительна походка… Годы берут своё — увы, никому не суждено остаться победителем в этой извечной женской битве.

— Я так рада видеть тебя, Таша! — Попечительница пригубила вино и вздохнула. — Попробуй, это… от него.

Леди Рейвен отпила глоток, зажмурилась, чувствуя, как божественный аромат проникает в каждую частичку тела. Вздохнула.

— Видит Эмиал, как же мне его не хватает…

— Как знатока вин? — не удержалась хозяйка. Затем посерьёзнела. — Таша, ну пора бы успокоиться. Я тоже любила Метиуса, но люди смертны, пусть они и великие маги. И уходят, рано или поздно.

— Мне почему-то кажется, — тихо прошептала волшебница, — что те, кто мне дорог, уходят слишком уж рано.

— Что-то с Ангером? — на лице Попечительницы мелькнул самый настоящий испуг.

— А? Нет, с ним всё хорошо.

— Не слышу уверенности, — взгляд сделался колючим, пробирающим до самой души.

— Устала я, — пробормотала леди Рейвен, любуясь алыми бликами, танцующими на резном хрустале. — Не от Ангера, ты не подумай, хотя, видит Эмиал, сорок лет — серьёзное испытание для любого, самого счастливого брака. Устала от праздности, как ни пафосно это звучит. Уже давно ничего не происходит, годы похожи один на другой, словно снежинки…

— Не бывает одинаковых снежинок, — резонно возразила собеседница.

— Угу… все они маленькие, белые и холодные. А разница лишь в нюансах, не более того. Я знаю, что ты хочешь сказать. Мол, твоя, Таша, жизнь наполнена приключениями, сражениями, путешествиями. Напомнишь про экспедицию на Зор, про охоту за пиратами Южного Креста, про исследования Пустоши. Да, было… но Зор мы облазили вдоль и поперек, а проникнуть в затопленную библиотеку так и не удалось. Пираты… где те пираты? Гавань Дес-Лат заполнена обломками кораблей, крепость разрушена, а у южных берегов уже год как не видели ни одного пиратского судна, и моряки Ордена лишь зря потребляют солонину, патрулируя эти воды. Инталия процветает, и я вместе с ней. Плесенью зарастаю.

— А чего бы тебе хотелось? — нахмурилась Попечительница. — Войны?

Некоторое время Таша молчала, словно и в самом деле обдумывая предложение, затем покачала головой.

— Нет, но… знаешь, как мне кажется, с уходом арГеммита Орден лишился не только лидера, он лишился зубов. Мы варимся каждый в своём котле. Алые, захапавшие себе, с легкой руки Ватере, практически все артефакты, найденные в Пустоши, с головой погрузились в изучение древнего знания, делиться которым они не намерены. Его покойное экс-величество Унгарт Седьмой оказался достаточно неосмотрителен, чтобы не пережить очередного покушения, и теперь уцелевшие противники нашей старой знакомой Диланы заняты не столько плетением заговоров против трона, сколько выяснением важнейшего вопроса современности — в чьих жилах больше королевской крови и кого можно назвать новым знаменем реставрации. Как им не надоело-то? Мало их Дилана на кол пересажала, ох, мало. Ульфандер Зоран, впавший в старческий маразм, продолжает муштровать клинья Индара, которые давно уж никому не нужны. Кинтара в очередной раз лелеет мечту о всемирном господстве… и ладно бы силой клинков, так нет же, южане предпочитают действовать золотом. Я не удивлюсь, если через полвека даже Орден, принимая хоть сколько-нибудь важное решение, будет предварительно выслушивать мнение Кинта Северного.

— Я бы не сказала, что нынешние Вершители беззубы, — осторожно произнесла хозяйка. Затем улыбнулась и добавила насмешливо: — Ну или, скажем, не все из них.

— Брось… быть сильным магом ещё не означает быть достойным Главой Совета, — Таша поморщилась, словно от зубной боли. — В конце концов, ты же стала Вершительницей, значит, дело не только и не столько в магии.

Она тут же осеклась, понимая, что допустила бестактность. Уже много лет в общении между ней и хозяйкой Школы сохранялась негласная договорённость о том, каких тем в беседах лучше избегать. Нет, упреков Таша никогда не слышала, да и заметить обиду на лице Попечительницы давно никому не удавалось, та слишком хорошо научилась владеть собой. А может, это леди Рейвен сама себе придумала?

— Орден весьма привержен традициям, — пожала плечами собеседница. — Так что мой статус Вершителя лишь приложение к креслу в главном зале Школы, и ты это прекрасно знаешь, дорогая. А что касается Главы… постарайся быть объективной, во главе Ордена должны стоять сильнейшие из магов, и леди Верра занимает этот пост по праву. А что до её молодости… ну, и милый твоему сердцу арГеммит когда-то был сопляком, толком не научившимся вытирать нос.

Леди Рейвен многое могла бы сказать, но пускаться в полемику в данном случае было неразумно. И не потому, что Орден силён своим единством, и настраивать Вершительницу против Главы Совета не просто неразумно — преступно. Что бы ни было произнесено средь этих стен, оно тут и останется, в этом волшебница была более чем уверена — пусть даже сейчас она примется поливать грязью весь Орден, начиная от едва оперившихся адептов и кончая… ну той же Бетиной, к примеру. Да, неприязнь к новой Главе Совета сохранялась у Таши достаточно долго — нелепая, преждевременная смерть Метиуса, опустевшее кресло лидера Ордена, краткие дебаты, выборы, присяга, которую принесла леди Верра, несколько довольно неожиданных перемещений в Совете… Многое из перечисленного леди Рейвен воспринимала как личное оскорбление, кое-что — как личную трагедию. Но не стоит думать, что бывшая ученица арГеммита затаила злобу или, тем паче, вынашивает далеко идущие планы. Её стремление к личной славе, жгучее желание утереть всем и каждому нос, показать, что леди Рейвен способна на многое, очень многое — всё это давно утратило прежнюю остроту. Предложи ей кто-нибудь сейчас кресло в Совете…

— Сильный маг не обязательно достойный лидер, — по инерции буркнула она, уже понимая, что проигрывает этот, как и многие предыдущие, спор. Да и не было, по сути, никакого спора — так, очередной обмен мнениями, не способными изменить точку зрения оппонента. Беседа ни о чём.

— Ну да, не спорю. Лидеру нужна изобретательность, хитрость, огромный багаж знаний и изрядная удачливость. А это означает…

В воздухе повисла многозначительная пауза, сопровождаемая ехидной ухмылкой хозяйки покоев.

Таша не выдержала и рассмеялась.

— Да уж, это точно не про меня. И вообще, просиживать часы на Совете, слушая речи леди Верры, я бы не смогла. Куда лучше…

— Бешеная скачка, звон шпаг, вспышки фаерболов?

— Да! — с вызовом вскинулась леди Рейвен. — Да, лучше! Я скучаю по прежним временам, когда всё было просто и ясно, когда нетрудно было разобраться, кто враг, кто друг.

— Это и тогда было не очень-то ясно, — заметила Попечительница. — Враг может оказаться другом, и более чем другом, не так ли? У вас с Ангером правда всё в порядке?

— Более чем, — опять вздохнула Таша, но на лице её мелькнуло странное выражение, которое хозяйка дома уверенно опознала как отблеск тихого счастья. — Он сейчас дома, в замке. Ингар приехал на несколько дней, и я уверена, что сейчас эти оболтусы выясняют, кто лучше владеет клинком или кто удачливей в охоте. Кстати, а когда ты соизволишь нанести нам визит? Рейвен-Кэр теперь не узнать.

— Сын приехал домой, а ты… сбежала? — недоверчиво подняла бровь Попечительница.

— Угу, — призналась Таша. — Знаешь, я… дура я, наверное. Боюсь за него. Молодой, горячий, девять дуэлей за последний год. Каждый раз, когда он уезжает, мне кажется, что это навсегда. Конечно, я его встретила, приласкала… хотя, согласись, ну зачем молодому рыцарю материнская ласка? Ему, как мне кажется, дедова коллекция оружия интереснее, чем вечер со мной у камина. Да и ласка нужна, скорее, другая. Ну, ты понимаешь.

— Это тебе кажется, — покачала головой собеседница. — Нет никого дороже матери, уж поверь мне, я знаю.

Ее губы чуть заметно поджались, чуть дрогнули пальцы, сжимающие тоненькую ножку бокала, словно реагируя на давние, подёрнутые тенью прожитых лет, но по-прежнему болезненные воспоминания.

— Прости, — выставила перед собой ладони Таша. — Я не хотела тебя огорчить.

И тут же попыталась сменить тему, хоть и несколько неуклюже — несмотря на возраст, по меркам обычных людей уже признаваемый за старость, она так и не научилась искусству легкой, непринужденной светской беседы, когда унизить собеседника можно так, что он поймет оскорбление лишь спустя несколько дней. А уж уходить от неприятных тем — это искусство в высших кругах знати осваивают в первую очередь. Таша не умела лавировать в бурных словесных течениях, предпочитая называть вещи (а, при случае, и собеседников) своими именами. Именно поэтому за последний год дуэлей у неё было лишь немногим меньше, чем у сына. О половине не знал и Ангер.

— Таша… — хозяйка чуть помедлила, собираясь с силами: — Ну скажи честно, почему ты решила меня навестить? Я безумно рада тебя видеть, я готова бросить любые дела, чтобы болтать с тобой сутками напролет. Если тебе захочется куда-нибудь поехать, клянусь Эмиалом, я с радостью составлю тебе компанию — видит Светлый, Школа не придёт в упадок, если я покину эти стены на несколько месяцев, смею заверить, я умею подбирать помощников. Я готова спрятать тебя здесь от всего мира и спрятаться вместе с тобой. Но я, уж прости, не верю, что ты проделала весь этот путь лишь для того, чтобы перекинуться несколькими словами и снова куда-то умчаться.

— Тебя не обманешь, — рассмеялась волшебница. — Или это у меня в ауре написано?

Попечительница прищурилась, внимательно вглядываясь в гостью.

— Ожидание… предвкушение… нахальство… хм… страх? Нет, скорее, ты просто опасаешься, что твои ожидания не оправдаются.

— Ты весьма продвинулась, — в голосе Таши проявились нотки искреннего уважения.

— За это меня тут и держат. Ну же, говори. Клянусь, любая просьба… кроме объявления войны Гурану. Да и то лишь потому, что последнее — не в моей власти.

— Покажи мне свои картины, — выпалила Таша и замерла, ожидая ответа.

Некоторое время хозяйка молчала, затем сокрушённо кивнула.

— Знала бы, кто проболтался — шею б свернула. Как ты не понимаешь, я ведь никогда не была художницей, и показывать кому-то ту мазню, что скрашивает мои вечера… да, представь себе, у меня бывают моменты, когда абсолютно некуда себя деть. Жизнь Школы налажена, ученики учатся, воспитатели… ну, как ты понимаешь, воспитывают. Я не так уж часто отдаю здесь приказы.

— Давай так, — примирительно улыбнулась леди Рейвен, — ты показываешь, а судить о том, мазня это или нет, буду я сама. Ладно?

— Не ладно, — сварливо заявила Попечительница. — Если понравится, я жду целую телегу комплиментов. А если нет, то свои критические замечания можешь высказать какому-нибудь кусту у дороги. Или этому демону, по недоразумению называемому конём. После каждого твоего приезда половина конюхов ходит либо с повязками на руках, либо с синяками пониже спины.

— Договорились! — неизвестно, что конкретно видела хозяйка Школы в ауре гостьи, но сейчас там наверняка доминировали тона полного удовлетворения. — Будет тебе два-три воза хвалебных речей. И никакой критики, Эмиалом клянусь!

— Пойдём.

Попечительница провела гостью в соседнюю комнату. Несколько чистых холстов на мольбертах, многочисленные баночки, склянки, коробки с красками, разбросанные тут и там кисти, палитры в засохших разноцветных разводах, кучки мелков или угольных палочек, стопки бумаги с набросками. Но в этом кажущемся беспорядке чувствовалась влияние опытной руки — Таша не сомневалась, что хозяйка способна чуть ли не с закрытыми глазами найти нужную краску или подходящую к случаю кисть. А на стене — несколько больших рам, укрытых тонким полотном.

Не говоря ни слова, хозяйка дёрнула дорогую ткань, и занавес сполз — сперва с одного полотна, затем с другого, с третьего… Таша сделала шаг вперед, уже готовая разразиться восторгом. И замерла. Всё, что она собиралась сказать, неважно, искренне или не очень, застряло в горле, так и не вырвавшись наружу.

В глубоком кресле полулежала женщина. Платье из кинтарийского белого шёлка, драгоценный мех, обвивающий плечи, огненный камень в тонкой работы золотом обруче, стягивающем светлые волосы… Нежные кисти с тонкими длинными пальцами бессильно лежат на коленях, а на лице — тоска, привычно сдерживаемая боль и бесконечная усталость, явственно проступающие сквозь холодную, идеальную красоту бледного лица, точёных алых губ и огромных, но чуть прикрытых глаз. Рядом с ней мужчина в орденском плаще. Лицо воина сурово, глаза смотрят в сторону — словно рыцарь боится случайно встретиться взглядом со своей дамой, боится увидеть в них приговор. Ей. Себе. Им обоим. Пальцы стискивают рукоять меча — кажется, ещё мгновение, и из-под нарисованных ногтей выступят крошечные капли алой краски.

Всё ещё не в силах вымолвить хотя бы слово, леди Рейвен перевела взгляд на другую картину.

Двое, мужчина и женщина, словно разделенные тонкой, едва видимой стеной. Волосы мужчины тронуты сединой, по щеке змеится старый шрам, рот сурово сжат, но в глазах — насмешка, легкая, доброжелательная. На губах женщины играет улыбка, темные волосы развевает ветер, глаза прищурены — что она хочет разглядеть? Она не смотрит на того, кто стоит за её спиной, взгляд устремлен в никуда… может, в будущее? В неведомое пока ещё «тогда», когда рухнет, растает, исчезнет без следа эта едва видимая стена, лишь чуть-чуть обозначенная кистью художницы.

Следующее полотно.

Девочка, сидящая на коленях. Потрёпанное, неоднократно чиненое платье, многочисленные пятна на подоле и рукавах, чумазое личико, растрепанные, давно не мытые волосы, некогда сиявшие золотом спелой пшеницы. В руках — миска, над которой вьется пар. Кто-то может подумать — жиденькая каша или горячий суп. Это не так, Таша лучше кого бы то ни было, кроме этой самой девчонки, знает, что содержится в медной посудине. Сейчас, по прошествии чуть ли не полувека, во рту вновь появился отвратительный привкус травяного отвара. Почему всё, что приносит исцеление телу, столь мерзостно на вкус?

Дальше…

Снова двое, снова спина к спине. Только теперь между ними нет тонкой стенки, и нет на картине мужчины со шрамом — две женщины, чем-то очень похожие и, в то же время, совершенно, абсолютно разные. Бьются в ладонях, выплескивая огненные сполохи, смертоносные фаерболы, разбрасывает синие блики стеклянная шпага, тускло сверкает в расслабленных пальцах тонкий стилет. В глазах одной — презрительная, высокомерная насмешка — давай, подходи, кто бы ты ни был. Вторая косится на первую, словно не веря, что давний и непреклонный враг сейчас защищает её спину.

— Тебя там не было… — прошептала Таша. — Ты не могла этого видеть…

— Разве это важно?

Взгляд скользит вдоль ряда простых деревянных рам, лишенных позолоты, изящных резных завитков. Ещё одно знакомое лицо — но Таша запомнила эту женщину другой. Не надменно-строгой, поджавшей губы, готовой разразиться суровой отповедью нерадивым ученицам — а израненной, окровавленной, уже не способной стоять на ногах, и всё же готовой окончить жизнь так, чтобы и в смерти своей служить Ордену. Никто не мог ожидать от не слишком талантливой, не особо ценимой воспитательницы поступка, который много позже был увековечен в ведущихся уже тысячу лет Хрониках Школы Ордена.

Лица сменяются лицами… молодой мужчина, сжимающий в руках чеканную маску… всадница, отбивающаяся тяжёлым, неудобным клинком от закованных в сталь воинов… некрасивая девушка в легкой кожаной броне, лицо которой превратилось в хищный оскал от немыслимой тяжести творимого заклинания… снова человек с помеченным шрамом лицом, спокойный и немного снисходительный взгляд…

— Это наше прошлое, — прошептали внезапно пересохшие губы.

— Прошлое — это тоже мы, не так ли? — Попечительница стояла на шаг позади гостьи и чувствовала, как крошечная слеза медленно сползает по щеке. — Прежние мы — в нас настоящих. И они же станут нами будущими, ведь верно, Таша? Главное — не забыть, не растерять эти воспоминания, не заменить их другими, сиюминутными, легковесными, малозначительными. Не поддаться на соблазн переосмыслить, придумать более удобные причины своих поступков… или подобрать не вполне истинные, но красивые и выгодные их последствия. Так легко — отказаться от нас самих. Так трудно — оставаться теми, кто мы есть.

Леди Рейвен закусила губу, сердце никак не могло успокоиться, мелко подрагивали кончики пальцев.

— А кто мы есть? Кто она — настоящая Таша Рейвен? Мать, сбежавшая от собственного сына? Любящая жена? Убийца, за спиной которой многие десятки дуэлей и схваток? Доверенное лицо Ордена? Неудачливая шпионка? Предмет насмешек и анекдотов? Героиня, вместе с горсткой друзей остановившая войну? Обленившаяся клуша, проводящая годы в старом отцовском замке? Кто я на самом деле, Альта? — она не осознавала, что почти кричит.

— Всё это, и многое другое, — Альта Глас обняла подругу и бывшую наставницу. — Да, мы разные, да, мы соединяем в себе несоединимое. Чем-то стоит гордиться, иное не достойно гордости, но главное — не забыть. Не забыть, что мы, прежде всего, люди. И ещё… мы — Несущие Свет.

Примечания

1

Глобальная катастрофа, в ходе которой большая часть единственного материка Эммера погрузилась под воду.

(обратно)

2

События начала войны Инталии и Гурана описаны в романе «Несущие свет. Противостояние».

(обратно)

3

События, произошедшие с Ташей Рейвен после того, как Торнгарт был взят в кольцо осады, описаны в романе «Несущие Свет. Высокий замок».

(обратно)

4

Император Гурана Унгарт II, вынужденный, под влиянием преломленной «Алмазной иглы» прекратить вторжение в Инталию, окончил свои дни в монастыре, пуская слюни и не расставаясь с деревянными солдатиками.

(обратно)

5

Империя время от времени практиковала финансирование пиратов и натравливание их на орденские торговые караваны. И даже снабжала их кое-какими документами, потенциально способными, в случае неудачного исхода битвы, спасти хотя бы офицеров от преждевременной встречи с Эмнауром. Но, как правило, «любовь» между Тайной Стражей и пиратскими капитанами оканчивалась быстро, после чего корсары начинали грабить кого попало, в том числе и суда бывших нанимателей. Постепенно термины «пират» и «корсар» стали расцениваться как синонимы.

(обратно)

6

Здесь: Катапульта — метательное орудие, использующее тяжелые дротики весом от 2 до 6 килограмм для стрельбы по настильной траектории. Баллиста — метательное орудие, посылающее камни или горшки с горящей смолой по навесной траектории.

(обратно)

7

Планшир — самый верхний брус на фальшборте палубных судов (фальшборт — продолжение борта выше открытой верхней палубы).

(обратно)

8

Стаксель — треугольный косой парус, поднимаемый по лееру впереди фок-мачты.

(обратно)

9

Такелаж — снасти, всё верёвочное снаряжение корабля.

(обратно)

10

Сутки делятся на шесть четырёхчасовых страж, три от полночи до полудня, три от полудня до полночи. Указанный счет времени распространён по всему Эммеру. Таким образом, середина третьей стражи — 10 часов утра.

(обратно)

11

Название единственного на Южном Кресте города переводится как «Тихая гавань». Предположительно, первая стоянка здесь была организована кораблями из Кинта Северного в период первого-второго десятилетия с момента Разлома. За прошедшие века язык Кинтары изменился до неузнаваемости, претерпев сильное влияние со стороны гуранского. Тем не менее, имя, данное гавани и, впоследствии, городу, сохранилось.

(обратно)

12

Выстрел — имеется в виду выстрел из тяжёлого арбалета, самого распространенного вооружения стрелков на море. Приблизительно — 240 метров.

(обратно)

13

Сиденье для гребцов на мелких беспалубных судах (шлюпках, лодках и пр.).

(обратно)

14

Здесь имеется в виду дом-нора.

(обратно)

15

Гуранский «локоть» — 51 см., инталийский — 48. Здесь имеется в виду гуранские меры длины.

(обратно)

16

Опускная решетка, закрывающая ворота.

(обратно)

17

Набор судна — каркас, скелет корпуса судна, состоящий из продольных и поперечных связей.

(обратно)

18

Задрайка — устройство, при помощи которого плотно закрывают (задраивают) различные отверстия (напр., иллюминаторы, крышки люков, горловин и пр.) на судне.

(обратно)

19

Леер — канат, трос, закрепленный с обеих сторон и служащий для крепления парусов, а также как ограждение, предохраняющее от падения людей за борт во время шторма.

(обратно)

20

Длинный, до колен, плащ-туника без рукавов, носимый поверх кольчуги для защиты от перегрева и воды.

(обратно)

21

Каботаж — прибрежное судоходство, без выхода в открытое море.

(обратно)

22

Кливер — косой треугольный парус, ставящийся впереди фок-мачты.

(обратно)

23

Курс корабля, совпадающий с направлением ветра.

(обратно) (обратно)

Дмитрий Воронин Операция «Одиночество»

Введение

… Как уже стало известно нашим читателям, четыре дня назад экипаж, в состав которого вошли представители научных кругов США, Франции и России, достиг поверхности Марса. В настоящее время ученые занимаются проведением запланированных работ. Все члены экспедиции чувствуют себя хорошо. В нашей газете уже сообщалось, что, согласно утвержденному плану корабль проведет на Красной планете три недели. Однако научный руководитель экспедиции, д-р Дэниэл Гиббс (США) и его заместитель, профессор Виктор Берестов (Россия) по согласованию с НАСА продлили срок пребывания на Марсе на 2 недели. Согласно заявлению д-ра Гиббса, причиной увеличения продолжительности работы научной группы являются исключительно важные эксперименты, связанные с будущей организацией Марсианской колонии…

New-York Times 14.07.1999

Уважаемые представители прессы! Поскольку некоторые слухи уже просочились в печать и, хочу отметить, не все они соответствуют действительности, я уполномочен сделать официальное заявление. Действительно, как уже знают или догадываются многие из вас, геологическая экспедиция Марсотауна обнаружила в северной части плато Гиббса объект искусственного происхождения, верхняя точка которого находится под трехметровым слоем грунта. Пока мы не можем подтвердить или опровергнуть слухи о том, что найденный объект является инопланетным космическим кораблем. Единственное, что можно с уверенностью определить, так это размеры сооружения, полученные путем эхолокации. Размеры установлены относительно точно, однако сканировать нижнюю часть объекта пока не удалось. Ведется расчистка находки, однако она затруднена отсутствием мощной землеройной техники.

Объект, который получил условное наименование “Дельта", имеет форму эллипсоида. Длина его составляет 1052 метра, ширина в средней части — 96 метров. Также следует отметить, что корпус “Дельты" пока не поддается имеющимся в наличии инструментам. По предварительным оценкам специалистов, твердость материала, с которым нам пришлось столкнуться, приблизительно в четыре-пять раз превышает твердость алмаза. Материал успешно сопротивляется термическому воздействию, его температура плавления составляет около девяти с половиной тысяч градусов. Попытки рентгеноскопии внутреннего устройства «Дельты» успеха не имели.

В настоящее время создана научная группа из представителей различных стран, в том числе России, США, Англии, Германии, Франции и Японии, которая на лайнере “Армстронг" отправляются в понедельник на Марс, чтобы принять участие в раскопках и дальнейшем исследовании находки. Также на этом же корабле в Марсотаун будут доставлены высокотемпературные лазерные резаки, которые при необходимости будут использованы для вскрытия оболочки “Дельты". О ходе работ и о достигнутых результатах будет сообщено прессе. К сожалению, должен заметить, что по решению руководства экспедиции, которое получило полную поддержку ООН, представители прессы в ближайшее время на раскопки допускаться не будут. Прошу не рассматривать это как попытку давления на свободную прессу, поскольку стоимость перевозки с Земли на Марс крайне высока и каждый килограмм полезного груза будет отдан специалистам и их оборудованию.

Из заявления заместителя председателя ООН Ричарда Нейхмана на пресс-конференции 30.02.2027г.

В настоящее время, когда окончательно установлено, что объект “Дельта" прибыл в Систему с четвертой планеты Алголя и, учитывая тот факт, что учеными на основании изучения найденных в корабле материалов и анализа конструкции двигательной установки доказана принципиальная возможность перемещения корабля “по струне" или, как предпочитают выражаться представители прессы, в надпространстве, перед руководством Системы возникла проблема безопасности. Поскольку теперь мы знаем, что межзвездные расстояния не являются преградой для кораблей с С-двигателем, Комитет считает необходимым создание специализированного вооруженного формирования, призванного защищать Систему от возможной агрессии извне.

Финансирование данного подразделения будет осуществляться непосредственно Комитетом, и ему же данное формирование и будет подчиняться. В настоящий момент целесообразно рассмотреть вопрос о создании данного… Патруля, его статус, устав и иные учредительные документы могут быть рассмотрены в рабочем порядке.

Из выступления Вице-президента Центрального Комитета Солнечной Системы на телекомпании CNN, 01.05 2059г.

В начале лекции я хотел бы немного обратиться к истории. Все вы, безусловно, знаете, что в первой половине прошлого века на Марсе был найден объект “Дельта" — первый из семнадцати обнаруженных на сегодняшний день эланских торговых кораблей. Изучение погибшего транспорта позволило земной науке сделать огромный шаг вперед. Прежде всего, это привело к созданию в 2103 году С-драйва, благодаря которому наши корабли могут выходить на струну свернутого пространства и практически без потери времени перемещаться от звезды к звезде. Также была разработана методика получения сверхтвердого сплава, чрезвычайно стойкого перед механическим и температурным повреждением, из которого в настоящее время изготавливаются не только несущие конструкции наших космических кораблей, но и подавляющее число наземных и атмосферных машин, а также ваша боевая броня. На основании анализа обломков разрушенных катастрофой и временем аппаратов, институтом имени Берестова в Москве разработан Г-драйв, или генератор гравиполя, который сейчас используется практически во всех летательных аппаратах. И, наконец, двадцать два года назад профессор Гейзенберг из Чикагского отделения Академии наук Системы, изучая некоторые побочные реакции, возникающие при работе С-драйва, впервые получил так называемый “гейген" или генератор Гейзенберга, создающий односторонне нольэнергетическое поле, нейтрализующее энергетический поток любого типа.

Все эти открытия позволили создать первый ТАКР — самостоятельную боевую единицу Патруля. Как вам известно, до изобретения гейгена боевые корабли класса “крейсер" и “линкор" не изготовлялись ввиду крайней уязвимости колоссов против лучевого и антипротонного оружия малых кораблей. Вооруженные силы Патруля состояли в основном из легких истребителей малого радиуса действия, базировавшихся на орбитальных станциях, и нескольких кораблей класса “эсминец", несущих на борту по две боевых машины типа “Стилет" и имеющих радиус действия до тысячи парсек.

Построенный два года назад тяжелый авианесущий крейсер “Ганнибал" имеет на борту двадцать истребителей класса “Стилет" или десять класса “Рапира", два десантных транспорта, и может принять на борт до пятисот морских пехотинцев со всей их боевой техникой, включая шагающие танки. В настоящее время изучается вопрос о создании мобильной базы для истребителей, которая сможет служить как для перемещения крупных воинских соединений, так и для проведения конкретных самостоятельных боевых операций. Данные корабли, по аналогии с военно-морским флотом, предварительно отнесены к разряду «авианосцев». Проект находится в стадии разработки, но уже сейчас можно с уверенностью сказать — авианосцы будут созданы в самом ближайшем будущем. По-видимому, кому-то из вас еще предстоит служить на кораблях этого класса.

Также в ближайшем будущем планируется модернизация всех истребителей, установка на них гейгена и соответственно более мощных систем вооружения. Первые машины нового образца поступили в нашу Академию и вы будете их изучать, начиная с этого семестра.

Лекция на первом курсе факультета Универсалистов Академии Патруля 2193г.

…Таким образом, торговые отношения с Рекном являются исключительно выгодными для обеих сторон. Земляне уже имеют опыт общения с иными, в том числе и негуманоидными цивилизациями. В данный момент налажены устойчивые связи по обмену материальными и культурными ценностями с системами Клио и Тарка. В следующем месяце в столицу Федерации прибывает Чрезвычайный и Полномочный посол рекнов (или, как их обычно называют, псоглавов) Рраграрр. По его прибытии будет рассмотрен ряд проектов взаимовыгодного сотрудничества в области торговли, научного и культурного обмена, а также будут обсуждены вопросы туризма.

Несмотря на довольно оптимистические прогнозы открывающихся перспектив сотрудничества с Рекном, перед Федерацией в настоящее время встают серьезные проблемы, прежде всего связанные с транспортом. До сего момента ситуация в этой области не в полной мере контролировалась Советом, что и привело к значительным перегибам в торговой политике Земли.

Должен также заметить, что в настоящее время торговый флот Федерации довольно заметно отстает по своему количественному и качественному составу от эскадр крупнейших транспланетных корпораций. Одной из причин этого отставания является крайненедостаточное выделение средств из бюджета на строительство транспортов и новые научные разработки. Как следствие мы можем наблюдать наметившееся в последнее время снижение доли госсектора в межпланетной и, особенно, межсистемной торговле, чем, разумеется, вызвано повышение цен на ряд ввозимых на Землю товаров. Поскольку правительство не собирается идти на полную или даже частичную конфискацию транспортных кораблей у естественных монополистов, а такие идеи выдвигались и были отвергнуты, то нам предстоит изменить ситуацию более мягкими, ненасильственными методами.

Наиболее очевидное решение данного вопроса состоит в пересмотре некоторых статей в бюджете, а именно в существенном сокращении ассигнований на ряд проектов, целесообразность которых в настоящее время вызывает сомнение. Позавчера на рассмотрение Палаты Планет вынесен проект постановления о прекращении финансирования проекта “Венера", поскольку на сегодняшний день найдено уже более чем достаточное количество планет, пригодных для жизни человека, и необходимость в изменении атмосферы и климата нашей ближайшей соседки по Солнечной Системе отпадает. Разумеется, будут приняты меры для соблюдения интересов нынешних колонистов, им будут предоставлены наиболее льготные условия. Проблему перенаселения может решить массовая эмиграция в ближайшие звездные системы, прежде всего на Альфу Центавра, где имеется планета, климатические условия которой соответствуют земным. Кстати, вопрос обеспечения эмиграции также упирается в недостаточное количество транспортных кораблей, и это еще одна причина, по которой данная проблема должна быть решена незамедлительно.

Также планируется существенное снижение ассигнований в ряде других случаев, в том числе уменьшение бюджета Патруля, поскольку его уже двухвековое существование еще ни разу не было потревожено никаким “агрессором". Более того, существует теория, что цивилизация, достигнувшая уровня развития, позволяющего пересекать межзвездные пространства, уже является достаточно зрелой, чтобы отказаться от ведения глобальных войн. Тем не менее, ежегодно огромные суммы из кармана налогоплательщиков расходуются на вооружение, обучение и содержание Патруля и оплату их исключительно дорогостоящих учений… Разумеется, безопасность Федерации всегда будет нами рассматриваться как дело первостепенной важности, однако в данном случае содержание столь мощного контингента не только не оправдано, но и наносит существенный вред экономике Федерации в целом. Предстоит выбирать из двух зол — либо продолжать огромные тратить деньги на пока ничем не оправдавший себя проект, либо поступиться некоторыми старыми теориями и направить эти средства на процветание нашего общества. По этому и ряду других вопросов планируется в течение ближайшего полугодия провести общесистемный референдум, однако с некоторой долей уверенности его результат можно предсказать и сейчас.

Из интервью пресс-секретаря президента Федерации Планет Владимира Соколова корреспонденту журнала “Интерсолар" 12.09.2243г .

Четвертая планета звезды Алголь, Эла, была обнаружена благодаря находке более двух веков назад на Марсе потерпевшего катастрофу торгового судна элан. Изучение разрушенного звездолета позволило земной науке продвинуться далеко вперед в вопросах звездоплавания, и уже в 2063 году на Элу была отправлена экспедиция Патруля на эсминце “Смелый". Настоящим шоком для всей научной общественности Земли стало известие, что родина элан мертва так же, как и найденный корабль. Ученым удалось определить время трагедии — цивилизация на Эле погибла около семисот лет назад. Причина этой трагедии до сих пор остается неизвестной. В настоящее время найдено уже более пятидесяти кораблей элан, три их крупные планетные колонии и около десятка научных станций. Исследования показали, что жизнь на них прекратилась практически в одно и то же время. В настоящее время поиск причин гибели цивилизации продолжается.

Элане относились к гуманоидному типу и очень походили на людей. Отличия состояли в отсутствии на лице губ, несколько иной форме носа, поскольку дыхание у элан осуществлялось исключительно через ротовое отверстие, а нос служил для распознавания и анализа запахов, будучи гораздо чувствительнее человеческого. Так же, как и люди, элане делились на два пола. Средний рост как мужчин, так и женщин составлял 1.6-1.7 метра, хотя в некоторых случаях рост достигал и двух метров. Отличия в структуре скелета практически незаметны для неспециалиста.

Биологически элане стоят к людям ближе не только всех известных рас, но и большинства земных животных. И хотя по мнению ученых, скрещивание наших видов не было бы возможным, но к примеру пересадка органов по всей вероятности прошла бы успешно, т.е. выращенное в лаборатории биорезерва сердце успешно прижилось и у человека, и у эланина. Также в большой мере совместимы продукты питания двух рас, медикаментозные и парфюмерные средства. По поводу последних, следует заметить, что в связи с высокой чувствительностью элан к запахам, их парфюмерия, пищевые специи и иные использовавшиеся ароматические вещества с нашей точки зрения практически полностью лишены запаха.

Изучение остатков цивилизации Элы дало возможность много узнать об образе жизни ее обитателей. Они достигли известных высот в искусстве, особенно музыке (многие их шедевры пользуются популярностью на Земле и других планетах Федерации) и архитектуре. Живопись у этого народа — явление чрезвычайно редкое и, видимо, практически вымерло с развитием голографии. К счастью в музеях погибшей планеты осталось некоторое количество картин, часть из которых вы можете увидеть в приложении к настоящему справочнику, но они представляют собой портреты древних элан и человеческим глазом воспринимаются довольно сложно. Литература на Эле, к удивлению ученых, полностью отсутствовала. Речь идет о художественной литературе, поэзии и прозе. Найдено огромное количество документальных, технических и учебных изданий в различных формах — от настольных книг до кристаллофильмов, но понятие художественного вымысла, похоже, для этой цивилизации не существовало. По той же причине не найдено доказательств существования у элан аналогов земного театра и кино. Весьма развито было искусство танца, но в отличие от сюжетно-ориентированного земного балета, танцы элан носили ярко выраженный акробатический характер.

Архитектура развивалась слабо, заметна тенденция к куполообразной форме зданий и сооружений. Возможно это объясняется тем, что элане никогда особенно не стремились к городскому образу жизни. Несмотря на наличие на планете рядка крупных мегаполисов, основная часть населения была рассредоточена по крошечным поселкам или вообще отдельным «виллам», большая часть которых представляла собой комплексы куполов различного типа…

… Элане были исключительно миролюбивой расой. Нигде: за исключением записи, о которой будет сказано ниже, не упоминается понятие, эквивалентное нашему термину “война". Сохранились документальные материалы о некоторых конфликтах, происходивших на Эле задолго до выхода ее жителей в космос. Но, учитывая, что вся планета практически на протяжении всей своей истории составляла единое государство, то эти конфликты были сугубо локальными и особым кровопролитием не сопровождались.

Однако в 2237 году исследовательской группой под руководством Жака Нуартье в центральном архиве столицы Элы были обнаружен любопытные материалы. Сразу следует заметить, что найдены данные документы были совершенно случайно, и способ их хранения говорил о том, что они ни в коей мере не были предназначены для посторонних глаз. Буквально перед самой гибелью эланской цивилизации на одной из верфей метрополии был построен необычный корабль. После долгих споров специалисты сошлись на том. что название корабля переводится на интергал как “Разрушитель". Из документа стало ясно, что новое судно имело чудовищные размеры, превышающие стандартный размер эланского корабля в несколько раз. На нем было установлено специально разработанное устройство, описание которого в общем соответствует нашей мезонной пушке, мощность которой увеличена в несколько тысяч раз. К сожалению, настойчивые поиски конкретных технических характеристик данного вида вооружения не увенчались успехом. Также “Разрушитель" был снабжен последним изобретением ученых Элы — щитом. Поскольку описания этого щита не найдено, можно предположить, что он аналогичен нашему гейгену. В настоящее время не ясно, от кого собирались защищаться или на кого собирались нападать элане, также неизвестно, где находится “Разрушитель". Ученые уверены, что катастрофа, постигшая цивилизацию, не миновала и экипаж огромного корабля. Вообще, с созданием этого колосса связано несколько пока неразгаданных страниц эланской истории. В частности, крайне высокая степень секретности, окружающая сам процесс постройки и последующей эксплуатации корабля, практически не свойственна эланам, что дает основания предполагать наличие серьезной опасности, ради предотвращения которой и был построен этот монстр. В то же время следует заметить, что, видимо, свою задачу «Разрушитель» не выполнил, поскольку эта цивилизация в настоящее время уже не существует.

Религия элан в настоящее время не имеет аналогов среди верований известных народов и рас. Некоторые ученые даже склонны считать, что так называемые “эрс-носители", которых почитала и которым поклонялась планета, являются реальными людьми. Возникновение религии относят к концу первого века начала космических полетов, т.е. за семь веков до гибели цивилизации. Существовали ли какие-либо верования у элан до этого времени, в настоящий момент точно неизвестно, хотя до настоящего времени ученым неизвестна раса, которая в своем развитии полностью избежала бы тех или иных культовых проявлений.

Согласно найденным документам, эрс-носитель (для интергала более подходит термин “Эрсмен", который и будет применяться в дальнейшем в данной статье) — это существо, практически неуязвимое, способное находиться в космосе без специальных устройств типа скафандра, имеющее вокруг тела светящийся ореол. Имеются и другие свидетельства божественности, особенно хочется отметить высокую продолжительность жизни (Элане никогда не считали своих “богов" бессмертными) — примерно в семь — восемь раз превосходящие средние для жителей планеты 100 лет (62 земных). В некоторых источниках, как правило в частной переписке, встречались фразы «здоров как эрсмен», что дает основания предполагать повышенную устойчивость этих особей по отношению к болезнетворным микроорганизмам. Во многих документах подчеркивается влияние эрсменов на жизнь планеты — помощь в различных областях науки и в управлении. Тем не менее эрсмены никогда не занимали руководящих постов в планетном правительстве, принимая на себя роль скорее советников, чем фактических руководителей.

Учитывая то, что у элан полностью отсутствовало понятие вымысла, нет причин предполагать нереальность объектов поклонения всей планеты. Вопрос, которым в настоящее время занимаются специалисты, заключается в том, чтобы определить, КТО же были эти эрсмены? Согласно одной из теорий, эрсмены — представители иной, еще не известной нам цивилизации, вошедшие в контакт с эланами и способствовавшие их прогрессу. Эта теория удачно объясняет практически все известные факты и на сегодняшний день является доминирующей, однако не единственной. Нуартье и его группа выдвинули другую гипотезу, во многом спорную и основанную зачастую скорее на эмоциях, нежели на конкретных фактах. По мнению Нуартье, эланское слово “эрс" можно перевести не только как “высший" (этот вариант используется практически во всех переводах с эланского, эрсмен в дословном переводе на интергал звучит как “носитель высшей сущности"), но и как “щит" или “оборона", хотя такой перевод несколько противоречит всей миролюбивой истории планеты и отсутствии у элан даже понятия “оружие". Основываясь на такой трактовке данного термина, Нуартье делает вывод, что эрсмены — это элане, наделенные от рождения или получившие некоторые экстраспособности. Данная гипотеза имеет ряд приверженцев, несмотря на заметные пробелы в объяснении многих деталей. В частности, ни один из первоисточников не упоминает об эрсменах — женщинах (классической теории это не противоречит, так как мы уже знаем, что двуполость не слишком распространена в галактике). Тем не менее в настоящее время ни то, ни другое мнение не нашло своего окончательного подтверждения. Исследование в этой области продолжаются…

Из популярной юношеской энциклопедии “Расы: живые и мертвые". Глава 12 “Элане".

(обратно)

Абитуриент: 2250

Дик лежал на спине в густой траве, еще хранящей остатки солнечного тепла. Вечерело, небо окрасилось ярчайшими красками огненного заката, плавно переходящими от ярко-желтого в глубокий ультрамарин. Погода последние недели стояла прекрасная, и только сейчас на небе появились первые кучевые облака, эффектно окрашенные в розовый цвет последними лучами заходящего солнца. На завтра синоптики предсказывали легкий дождь во второй половине дня, не верить им не было оснований, поэтому парень наслаждался погожим вечером, с некоторой грустью осознавая, что вряд ли в ближайшем будущем ему придется вот так предаваться восхитительно расслабляющему ничегонеделанию. Глаза юноши смотрели на пылающий горизонт, но мысли были заняты совсем другим. Возможно раньше, может быть даже еще вчера, он был бы полностью захвачен великолепным зрелищем, хотя уже не один десяток раз он долгие часы просиживал на этом холме, любуясь открывающимся с него видом. Это было ЕГО место, здесь никто не мешал думать, или читать, или просто лежать в траве и смотреть на небо. И мечтать о звездах…

До города было далеко. Город был даже не виден, хотя ночью если присмотреться, можно было увидеть слабое зарево городских огней. А здесь было тихо. Каждый раз, когда он приходил сюда, Дик радовался этой тишине, лесу, пшеничным полям и звездам, далеким звездам о которых грезил с детства. А приходил он сюда часто, особенно в последнее время, поскольку учеба в колледже закончилась, и теперь перед ним вставал вопрос о том, как быть дальше. Решение, которое он принял очень давно, не менялось уже многие годы, и именно здесь можно было мечтать о том прекрасном времени, которое, по его предположениям, скоро должно было наступить.

Но сегодня его посещали далеко не радостные мысли. Предстоял разговор с родителями, разговор, которого он давно ждал и которого втайне боялся. Особенно тяжело убедить мать, отец поймет — он мужчина, хоть и просидел всю свою жизнь за рабочим столом клерка. А мать наверняка будет плакать, а Дик совершенно не выносил ее слез. Стоило Элен разрыдаться (а она этим пользовалась регулярно и беззастенчиво), и сын моментально сдавался и стиснув зубы соглашался со всеми ее просьбами. Но сегодня все будет иначе, назад дороги нет… В конце концов он уже не ребенок, он имеет право сам выбирать свою дорогу, даже если она не понравится мамочке. А она не понравится, о-о-очень не понравится…

Он вспомнил свой разговор с пожилым офицером Патруля, когда вчера он явился в Академию с просьбой о зачислении в ряды курсантов. Серое здание Академии (не самой Академии, разумеется — она находилась далеко, на другом материке, а регистрационного пункта), лишенное всяческих украшений и уж конечно единственное здание в городе, не облепленное рекламными плакатами, производило несколько гнетущее впечатление, сразу давая понять, что за этими дверьми нет места развлечениям. В этом, понятное дело, сомневался каждый, кто решался переступить порог этого заведения. Большинство считало, что столь строгий вид и не менее строгие правила существую только для того, чтобы отпугивать малодушных. Разумеется, никто из посетителей регистрационного пункта малодушным себя не считал и втайне посмеивался над столь наивной психологической проверкой. На самом же деле все обстояло именно так, как казалось. Академия готовила воинов, пусть подготовка происходила не в столь суровых условиях, как это могло бы быть двести-триста лет назад, однако меньше всего руководство Патруля хотело бы видеть в своих рядах банальных искателей приключений. Хотя и полное отсутствие романтической жилки не вдохновляло внимательных инструкторов.

Приемный кабинет регистратора был таким же мрачным, хотя и большим. Правда здесь уже были «декорации», вызывающие живой интерес у посетителей и до смерти набившие оскомину хозяева. На одной из стен висели голографии различных боевых кораблей Патруля, а у другой стоял трехметровый макет “Ганнибала" — первого ТАКРа, в настоящий момент списанного с боевого дежурства и переоборудованного для учебных и исследовательских целей. Справедливости ради надо отметить, что макет стоял не для того, чтобы произвести впечатление на молодняк, а просто потому, что его было некуда больше поставить — это был подарок адмирала Патруля, изготовленный им собственноручно после выхода в отставку. Поскольку упрятать трехметровую конструкцию куда-нибудь на склад сочли неэтичным, то пришлось ее выставить в приемной. Впрочем, нынешний владелец кабинета не возражал — когда-то он служил на этом грозном корабле…

В приемной уже сидело несколько человек, которые были ему незнакомы. Впрочем, в этом не было ничего удивительного — вилла Старков располагалась относительно далеко от города, и контакты со сверстниками у Дика были не слишком частыми. Его это не особенно заботило, парень никогда не тяготел к шумным компаниям, предпочитая двух-трех хороших друзей большой неуправляемой толпе. Он занял свободное место и настроился на длительное ожидание, интуитивно предполагая, что троица впереди него займет много времени дежурного инспектора.

Ждать действительно пришлось долго — гораздо дольше, чем он предполагал. Все это время он оставался последним в очереди — сегодня больше никто не изъявил желание посетить Академию. Это было как раз не удивительно, скорее вызывал недоумение тот факт, что сегодня в приемной была очередь — насколько знал парень, такое событие было здесь довольно редким.

Наконец последний из претендентов, неряшливого вида парень с серьгой в ухе и длинными, чуть ли не до середины спины волосами сочно-фиолетового цвета вышел из кабинета, бросив в сторону Дика взгляд, в котором сквозили одновременно огорчение и облегчение. Интересно было, чем вызвана такая палитра чувств. Может, парень пошел в Академию «на спор», и теперь втайне радовался, получив отказ? Во всяком случае, бросаться к нему с расспросами Дик не собирался.

Поглощенный этими размышлениями, Старк едва не прозевал свой вызов. Увидев, как на табло загорелась его фамилия, и с удивлениям ощущая предательскую дрожь в коленках, он поднялся со своего места и зашел в кабинет. За столом сидел немолодой уже офицер в черной форме и майорскими петлицами. Он был совершенно седой, хотя общественная мода не признавала седины и пожилые мужчины предпочитали подправлять цвет волос или брить голову. Впрочем, седина шла этому мужчине…

Майор молча кивнул парню на стул и достав из папку пачку документов, принялся внимательно их изучать. Возможно, среди этих бумаг были и его — заявление, характеристика из колледжа, диплом. Мучительно долго тянулись минуты, Дик нетерпеливо ерзал на жестком стуле, однако майор явно не собирался этого замечать, спокойно проглядывая один документ за другим, время от времени возвращаясь к уже прочитанному, чтобы что-то ему одному ведомое уточнить или освежить в памяти. Наконец был просмотрен последний листок, и, аккуратно собрав документы в ровную стопку, майор наконец счел нужным обратить свое внимание на посетителя.

— Зачем вам это, юноша? — голос офицера звучал глухо и безразлично. Последнее время Патруль не пользовался популярностью и это не могло не оказывать влияние на настроение майора — это совсем не почетно, не так уж доходно и поверьте мне — он взглянул на заявление Дика — поверьте, Ричард, это очень трудно. Из пятисот принимаемых курсантов до выпуска доходят от силы двести семьдесят — триста. И те, кто не дошли до выпуска — это не только отчисленные, но и травмированные, а то и погибшие во время тренировок и учений…

— Я знаю, сэр. Но, тем не менее, я хочу служить в Патруле. Это мечта всей моей жизни… — Дик понимал, что это у него работа такая — отговаривать, пугать, рисовать нерадужные перспективы, чтобы неуверенных и сомневающихся отсеивать уже здесь, в этом сером кабинете. Но он уже давно все для себя решил. С раннего детства, впервые увидев старт космического корабля, Дик решил что это — его судьба. Однако для достижения этой судьбы следовало принять решительные меры. Конечно, космос вещь интересная и во многом героическая, однако если каждый сопляк, размечтавшись о романтике межзвездных трасс, начнет… Впрочем, лично себя Дик считал преданным космосу окончательно и бесповоротно.

Но попасть в космос можно было двумя и только двумя путями. Либо стать сотрудником государственного или одного из частных торговых флотов, либо поступить в Патруль. Роль “челнока", как не слишком любовно называли членов экипажей грузовых кораблей, его никак не устраивала, рутина регулярных торговых рейсов совершенно не соответствовала его понятиям о приключениях. Хотя на их долю выпадало немало опасностей, транспортники, по сути, вели довольно серую жизнь. Даже статус “вольного торговца", подразумевающий некоторую степень свободы, все равно требовал большую часть жизни думать о сделках, доходах и, конечно, не только не поощрял, но и требовал всячески избегать риска. Поэтому торговые корабли, как правило, ходили уже проторенными путями, теми маршрутами, которыми до них прошли исследовательские корабли Патруля. К тому же немаловажен тот факт, что войти в довольно-таки закрытый клан торговцев было куда как непросто, и прежде всего, для этого требовались немалые деньги.

Его слова не вызвали у офицера приступа энтузиазма или хотя бы радостной улыбки, из чего Старк сделал вывод, что его фраза совсем не столь оригинальна, как он предполагал в самом начале. Майор только печально покачал головой и тяжело вздохнул. Его мысли буквально печатными буквами были написаны на лице — “Еще один сопляк, начитавшись романов, захотел носить черную форму…". Сколько таких, как он прошли через этот кабинет. И сколько бросили Академию не справившись с трудностями, не выдержав тренировок, так и не поняв, что Патруль — это не работа, это призвание, это религия, это жизнь для тех, кто отдал ему десятилетия молодости и зрелости. А сейчас, когда Патруль переживал упадок, когда общественное мнение все более склонялось в сторону объявления их “дармоедами", майору было особенно тяжело осознавать, что из двоих парней, уже прошедших сегодня процедуру подачи заявления, вряд ли кто станет настоящим патрульным. Академия ставила цель отсеивать ненадежных на ранних стадиях обучения, и, как правило, успешно с этим справлялась. Но просто отказать было нельзя — курсанты должны уйти сами, либо быть отчислены “за что-то", а не просто потому, что член приемной комиссии не верит в их силы, хотя бывали и исключения. Вот сегодня, к примеру, явился этот петух… достаточно было взглянуть в его диплом, чтобы понять все его жизненные интересы — девочки, машины, наркотики… “Впрочем — майор еще раз оглядел стоящего перед ним высокого и на вид крепкого парня — может из этого что и получится. Во всяком случае, пусть попытается, если от этого кому-то и будет хуже, то только ему самому…"

— Что ж, я обязан принять ваше заявление. Каков ваш выбор специализации? — Ветеран достал из ящика стола пачку листов бумаги и протянул Дику — Я знаю, вы уже порываетесь сказать, что помните это все наизусть, и тем не менее настаиваю, чтобы вы сейчас, при мне, еще раз внимательно прочитали эти документы. Извините, таковы правила. После этого вы дадите ответ. Хочу еще раз напомнить, если вы это уже слышали, что хотя смена ориентации в процессе обучения и возможна, но отнюдь не приветствуется, за исключением тех случаев, когда это происходит по инициативе руководства.

Дик взял протянутые листы. Он уже много раз их читал и, действительно, практически мог закрыв глаза продекламировать их слово в слово. Точно такая же стопка уже не один год покоилась в ящике его стола, тщательно оберегаемая от излишнего внимания матери. Поскольку Элен давно отвыкла от привычки исследовать внутренний мир письменного стола сына, эта стопка аннотаций была в полной безопасности, как и нервы мамочки. Но порядок есть порядок…

“Факультет астронавигации" — готовит пилотов для ТАКРов, авианосцев и боевых эсминцев флота Патруля. Обучение включает в себя углубленное изучение вопросов астронавигации и компьютерного анализа. Ряд курсов высшей математики и физики. Обучение на базе Патруля в Аккре. Практика на ТАКРе “Ганнибал" — исследовательская миссия в произвольный сектор.

Дик задумался, стараясь в последний раз утвердиться в своем выборе. Да, это самая элитная часть патруля. Ангелы, как их называли чуть ли не официально, смотрели свысока на гражданских пилотов и даже на своих коллег, не вхожих в рубку управления крейсера. Это они вели корабли к дальним мирам, прокладывая дорогу торговым судам. Это они управляли в бою огромными боевыми колоссами, закованными в несокрушимую броню и поля гейгена. Но они всегда оставались привязанными к своим пультам и видели чужие планеты, как правило, лишь на экранах и голограммах… Над этим он уже не раз думал, и пришел к выводу, что данный род войск его не устраивает, хотя в целом соблазн был велик. Дик отложил лист и взял следующий.

“Факультет теоретической поддержки" — готовит специалистов в различных областях знания — робототехника, кибернетика, физика, планетология, астрономия и пр. Ряд курсов по ядерной и струнной физике. У всех направлений — углубленное изучение математического анализа, вероятностного анализа, динамики струнного пространства. Практика в составе исследовательских экспедиций, в том числе на Эле. По желанию — дополнительные курсы тактического планирования, военной истории, языков.

Дик отложил лист в сторону. Это не для него, здесь готовили кабинетных ученых узкого профиля, так называемых в народе «сэйнсов». Это не прельщало его, хотя зачастую кабинеты этих специалистов-аналитиков находились на борту ТАКРов или авианосцев. Да и к тому же сюда шли работать люди с чрезвычайно высоким коэффициентом интеллекта и с большой любовью к “чистой науке". Столь солидным уровнем интеллекта он не обладал, хотя и среди «идиотов» не числился — просто его никогда не интересовала прелесть интегрального исчисления или загадочность теории струнного перехода. В колледже он, разумеется, уделял должное внимание всем курсам, особенно потому, что Патруль принимал только тех, кто мог похвастаться относительно приличными оценками по основным предметам. Сейчас он мог если не гордиться своим дипломам (гордиться там было особо нечем, он едва-едва вошел в двадцатку лучших выпускников), то по крайней мере не стыдиться проставленных там оценок. Правда, как он слышал, о дипломе стоит забыть сразу после приема, изучать его способности примутся практически заново, и гораздо более тщательно, чем это привыкли делать преподаватели рядовых учебных заведений.

“Факультет ксенологии" — готовит специалистов по контактам. Углубленное изучение этики, психологии, истории всех известных рас, языков (включая эланский), теории контактов и ряда других дисциплин. Дополнительные курсы по направлениям: искусство, литература, музыка. Практика в составе посольств на планетах — Ленн, Клио, Тарк, Рекн. Возможно участие в исследовательских экспедициях непосредственно после окончания базового курса со сдачей экзаменов экстерном.

Этот лист тоже присоединился к остальным. Во-первых, в основном на эту работу старались брать девушек, считалось, что им легче находить общий язык с иномирянами. Как правило, такой подход себя оправдывал, и менять традицию Патруль не собирался. Разумеется, были и исключения, однако не столь уж и частые. Во-вторых, несмотря на то, что работа контактера в основном проходила среди представителей других рас, тем не менее ее нельзя было назвать деятельной — кропотливое изучение обычаев и взглядов чужого народа, как правило, занимающее много лет, не устраивало парня, мечтавшего о приключениях и подвигах. В какой-то мере такое отношение происходило от неполной информации, но Патруль сознательно не обнародовал ряд сведений о деятельности контактеров, здесь требовались влюбленные в свою профессию люди, а не случайные искатели острых ощущений.

“Факультет технической поддержки" — готовит специалистов по обслуживанию всей техники Патруля. В ходе обучения курсанты вплотную знакомятся со всеми приборами, агрегатами и механизмами, которыми оснащены боевые корабли Патруля. Углубленное изучение робототехники, кибернетики, электротехники. Дополнительные курсы по прикладным разделам ядерной и струнной физики. Практика — на центральной базе Патруля, лунных верфях, кораблях Третьей и Четвертой эскадр.

Дик взял следующий лист. Это была работа либо для фанатов — по уши влюбленных в технику, которых хлебом не корми — дай поковыряться в какой-нибудь железяке, либо для тех, кто хотел пользоваться льготами Патруля, не напрягая при этом мозги и не особенно рискуя головой. “Технарей" недолюбливали — фанатов среди них было мало…

“Корпус морской пехоты" — готовит основную наземную ударную силу Патруля. В курс обучение входит рукопашный бой, изучение всех видов оружия, включая холодное, управление боевыми роботами класса “Шагающий танк", атмосферными истребителями, надводными и подводными боевыми средствами. Дополнительные курсы по военной истории, тактике. Специализация с третьего курса. Обучение на базе Патруля №3, Гималаи. Практика — Ленн.

Дик на мгновение задумался, но все же присоединил этот лист к остальным. Служба пехотинца была, конечно, героична и все еще весьма почетна в обществе, но он уже сделал свой выбор… К тому же туда предпочитали брать парней, которые вызывали восторженные вздохи девушек игрой могучих мышц. Многие из них ничего больше за душой и не имели, как говорится, «все, что дала природа, ушло в бицепсы, на голову ничего не осталось». Разумеется, и здесь были исключения, однако морская пехота была идеальным местом службы для тех, кто мечтая о Патруле, не мог по своему умственному уровню претендовать на более требовательные к интеллекту профессии. И, кроме того, маринеры — наземники, космос для них враждебная среда, которой они стараются избегать, предпочитая действовать на поверхности планет, желательно с пригодной для дыхания атмосферой. Это было вполне логично, солдат в скафандре — не слишком удачная идея, особенно когда малейшая пробоина приводит к немедленной бесславной кончине. А это означало, что для Дика, мечтавшего о звездах, этот вариант не подходит так же, как и остальные.

“Медперсонал" — готовит специалистов для медсекций кораблей. Углубленное изучение медицины, биологии Homo Sapiens и иных рас, генетики, микробиологии, психологии. Дополнительные курсы: нетрадиционная медицина, социология, зоология и ботаника, медтехника, современные методы исследований, теория клонирования. Практика — Селеста, Федеральный госпиталь.

Профессия медика Дика ни капли не интересовала, да и брали на эту должность в основном женщин — считалось, что из них получаются самые лучшие психологи для кораблей с в большинстве своем мужском экипажем. Времена, когда ценились мужчины-хирурги давно прошли. Реанимационный центр “Кракен" делал одновременно до восьми операций любой сложности с компьютерной точностью. Работа медика в основном состояла в профилактике и послеоперационном уходе. Бывали, разумеется, и экстраординарные ситуации, но, тем не менее, в целом это была рутинная работа, которая в лучшем случае разбавлялась какими-нибудь психологическими или социологическими исследованиями, заканчивавшиеся обычно короткой статьей, напечатанной в одном из солидных научных журналов. Нет уж, пусть лучше его лечат, чем он сам займется этим нудным делом.

Дик взял в руки последний лист. Читать его он не стал — каждая строка, каждое слово прочно отпечатались в памяти.

— Я принял решение — сказал он, осознавая, что это звучит несколько напыщенно — я хочу поступить на факультет универсалистов.

В глазах ветерана мелькнула искра уважения. Не многие выбирали эту профессию. Одно время универы были довольно популярны, однако общее снижение престижа Патруля больше всего сказалось именно на них. Во всяком случае, за последнюю неделю никто не изъявил желания осчастливить своим присутствием универфак. Он взял лист и стал читать вслух…

“Факультет универсалистов" — готовит, как это следует из название, специалистов широкого профиля. Предельно напряженная программа обучения включает в себя ряд дисциплин из курсов почти всех факультетов Академии, кроме факультета контактеров, программы которых доступны в порядке индивидуального обучения по желанию. Курсанты получают широчайший спектр знаний от рукопашного боя и приемов обращения с любым оружием до управления боевыми машинами всех типов, от ШТ до ТАКРа. Дополнительные курсы включают в себя основы медицины, техническую, научную и физическую подготовку. В случае конфликта универы составляют вторую ударную силу Патруля после Морской пехоты — истребительную авиацию, в связи с чем основная часть учебных программ относится к пилотированию, тактике воздушного и космического боя, штурмовым операциям…

Майор замолчал. На его груди слабо светилась пятилучевая звезда универсала, символизирующая подготовку по всем курсам Академии. Почти тридцать лет назад он в похожем кабинете тоже произнес очень похожую фразу.

— Ну что ж, ты сделал достойный выбор, парень — Майор встал и подошел к окну, затем поманил парня к себе. Дик подошел к ветерану, бросил взгляд на улицу и замер, восхищенный великолепным зрелищем — на взлетную площадку приземлялся “Палаш", лучший истребитель среднего класса, недавно выпущенный в производство. Призванный сменить морально устаревшую “Рапиру", он обладал мощнейшим вооружением и неплохой защитой. Жаль, не скоро придется ему сесть в кабину этого красавца… Он попытался разглядеть пилота, идущего к административному корпусу, но было слишком далеко. Офицер тоже пристально вглядывался в крошечную фигурку, надеясь узнать кого-то из старых знакомых. Пилот остановился на полпути, затем повернулся и быстрым шагом направился к регистрационному отделу. Рассмотреть его, к сожалению, так и не удалось.

— А справишься ? — Майор снова повернулся к парню. Он не стал говорить о напряженности курса, о том, что эта специальность — самая рискованная, даже при обучении нередки случаи гибели курсантов. Парень явно все это уже неоднократно слышал. И, судя по выражению лица, решение принял окончательное и менять его не собирается. “Упрямый, — подумал офицер — это хорошо. Если пройдет тесты — еще лучше. Универы нужны больше всех. Любой кретин с гипертрофированными мышцами может стать морским пехотинцем, нажимать на курок большого ума не надо. А универы, истребители, способные сражаться где угодно и чем угодно — их всегда не хватает. И они первыми пойдут в бой, если… когда — поправил себя майор — когда человечество подвергнется нападению. А когда-то это случится. Слишком широко раздвинула Земля свои границы, слишком много во вселенной разума и слишком мало о нем мы еще знаем… Вот элане со всей их технологией — взяли и исчезли из истории в один день, если не в один миг." Ответа он ждать не стал.

— Ну ладно, парень — Майор взял заявление и написал в углу: “одобряю, корпус универсалистов" — Согласно правилам Академии, прием проводится первого сентября, так что ты имеешь неделю на размышление. Последнюю неделю твоей гражданской жизни. Ты должен явиться в 8 утра, в понедельник, на сборный пункт — это здесь, в третьем корпусе. А если передумаешь — майор на мгновение замолчал и снова повернулся к окну — то заявление забирать не надо… Ты просто не приходи, и оно будет аннулировано.

Майор не стал говорить о том, что если Дик не придет на сбор, ему уже никогда не позволят подать подобное заявление. Сомневающимся не место в армии… А Патруль это армия, хоть и выполняет в основном полицейские функции — пиратство никогда не умирало, хотя в настоящий момент почти дошло до этой стадии. Патруль — это армия, и если случится то, ради чего он был создан, то офицеры в черной форме станут единственной защитой человечества и союзных рас. А центром этого щита станут универы.

— Я понял, сэр. Разрешите идти, сэр?

Дверь кабинета распахнулась. На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати в форме универ-капитана патруля. Веселое лицо было того типа, что моментально располагает к себе любого собеседника. Некоторый анализ внешних данных позволял с уверенностью отнести мужчину к выходцам из России — светло-русые волосы, эффектный, мужественный профиль. Крошечный шрам рассекал бровь, придавая лицу несколько ироничное, насмешливое выражение. Капитан несколько подчеркнуто отдал честь, затем крепко сжал руку майора, который тоже просто излучал радость, которая появляется на лицах старых друзей, давно не видевших друг друга и неожиданно встретившихся. Мягкий баритон заполнил кабинет, в голосе сквозила радость от встречи.

— Салют, Джеймс! Все ищешь кадры для наших легионов? И многих пацанов ты сегодня запугал до смерти?

— Тебя же не запугал в свое время, Игорь — Майор, улыбнувшись, в свою очередь с силой сжал руку капитана. — Каким ветром тебя сюда занесло?

— Решил проведать старого учителя… А заодно проверить, не прирос ли он задом к своему креслу. Видел красавчика на площадке? Я перегоняю его на “Камиллу" и ты имеешь реальный шанс подержаться за крыло. А если о-о-очень попросишь, то можешь рядом сфотографироваться.

— А если серьезно?

— А серьезно — у меня есть пара свободных часов и, если хочешь, можешь покрутиться на этой железяке над третьим полигоном. Таких машин нет пока даже в Академии. Будут, конечно, только когда еще… Сейчас не очень-то форсируют их выпуск. А я, кстати, видел проект новой машины с романтическим названием “Утренняя звезда" — так это вообще фантастика! Правда ей еще несколько лет быть на уровне опытных экземпляров, а я бы пять лет жизни отдал, пенсионной, конечно, чтобы погонять ту красотку…

— А почему “Утренняя звезда"? По традиции истребители называют по видам холодного оружия…

— Я тебе удивляюсь, Джеймс! Ты во время лекций по военной истории пил или на свою соседку смотрел? Была такая хреновина в далекие нестрелятельные времена — шипастый железный шар на цепи. Ваши предки называли ее “Монингстар" — в дословном переводе на интергал “Утренняя звезда". В простонародье — кистень. В общем, крутое было оружие, и истребитель ожидается крутой, вооружен не хуже “Шестопера", а запас хода почти как у эсминца — 84 парсека.

Майор восхищенно присвистнул, но затем, осмыслив услышанное с точки зрения профессионала, удивленно взглянул на Игоря, который откровенно наслаждался произведенным впечатлением.

— Однако! Зачем такая дальность? Это же все-таки истребитель, или я не прав?

— Прав, но не совсем. Ожидается, что “звездочка" будет выполнять роль рейдера с полной свободой действий, все-таки она раз в сорок меньше эсминца и заметить ее намного сложнее. В последнее время у руководства складывается мнение, что ТАКРы отжили свой век, будущее за легкими кораблями дальнего радиуса действия. Им бы только вооружение и защиту покруче, без изменения габаритов, и вышел бы идеальный «основной»… Ну ладно, пойдем, посмотришь “Палаш" — тоже очень даже неплохая машина, ты ведь летал в основном на “Рапире"?

— Последний год на “Ятагане". Неплохая машина, особенно в сравнении с “Рапирой", но вооружение для среднего класса слабовато.

— А это кто такой? — капитан только сейчас обратил внимание на парня, который открыв рот ловил каждое слово разговора — Никак заявление подавать пришел? И куда?

— К нам, хочет быть универом…

— Та-а-ак, значит универом… А поворотись-ка, сынку… Экий ты смешной какой… Да не дуйся, парень, это цитата. Так ты хочешь быть пилотом? Интересно, чертовски интересно…

— А что? — задиристо спросил Дик. Хотя ссориться и не хотелось, но капитан откровенно напрашивался — Вы так прямо по глазам определяете, выйдет из кого пилот, или нет? Так вам прямая дорога в Академию, новичков отсеивать. А вы тут, понимаете, на пересылке подрабатываете…

— Забияка — констатировал Игорь, поворачиваясь к майору — Самоуверенный молодой нахал. Давно такого не встречал, даже занятно… Он просто создан для утиного теста, а, Джеймс?

— Ты с ума сошел, Игорь, он же еще полный ноль… — возмутился майор. Дик не понял о чем конкретно шла речь, но на всякий случай приготовился дать отпор. Хотя этот капитан и располагал к себе, однако его манера поведения почему-то в данный момент порядком раздражала парня.

— гонора-то у него на двоих хватит, а? Вот мы и посмотрим… Слышишь, парень! Хочешь прокатиться на “Палаше"? Настоящий полет, без имитаторов. Даже стрельбу покажу.

— Ну! — только и смог выговорить потрясенный до глубины души Дик.

— Однако ты немногословен! — Игорь усмехнулся какой-то своей мысли и эта усмешка слегка обеспокоила Дика — что-то у капитана на уме… Однако заранее беспокоиться на этот счет он не стал, в конце концов, это еще не экзамен, а там посмотрим.

Все втроем они подошли к стоящей на площадке машине. По дороге Игорь объяснял:

— Это спарка, учебная. В принципе управление мало отличается от стандартной “Рапиры" — пара новых приборов, да более сложный боевой компьютер. Вооружение мощное, но ради второго пилотского кресла две “Пурги" сняты. Этих машин изготовлено всего четыре десятка — по одной на каждый авианосец. Вот сейчас доберусь до “Камиллы" — и начнется тренинг по двенадцать часов в сутки. Давай, Джеймс, пятнадцать минут, я договорился, что ребята на полигоне поднимут тебе пару наземных ивоздушных целей…

“Палаш" взмыл и со свистом умчался в сторону полигона.

— Джеймс — один из лучших пилотов Флота — задумчиво заметил капитан, наблюдая за удаляющимся истребителем — Может ты слышал, если интересовался, шесть лет назад майор Д. Диксон получил гран-при на соревнованиях по сложному пилотированию. А тогда он был уже за пределами пенсионного возраста, заметь, парень… Хочешь пари? Он вернется максимум через восемнадцать минут. Восемь минут ему на дорогу в один конец, за две минуты четыре цели он свалит, нет сомнений. Время пошло…

Истребитель приземлился через четырнадцать минут после старта. Майор выпрыгнул из кабины и махнул рукой в сторону полигона.

— Пять целей — два ШТ, пехота и две воздушных… А машина хороша, заметно маневреннее “Ятагана". И вооружение сильнее… ракеты я, конечно, не трогал.

Казалось, ветеран помолодел лет на десять. Любовно похлопав истребитель по броне, он присоединился к «зрителям».

— Нет, Игорь, знаешь, это просто прелесть. Основные фигуры выполняет почти так же быстро, как «Стилет», если не быстрее. И это несмотря на преимущество легких машин в скорости. Эти болванки с полигона даже маневр выполнить не успели, я их спалил на месте.

— Ну да, что от них ожидать. Сибирцев же на Луну уехал…

— А что Сибирцев? Все равно они работают здесь по его программам…

— Ну да, но программы-то устарели. Он сейчас готовит новые, под эту машину, но там возни черт те сколько. Кстати, я с ним говорил недавно. Все приглашает в гости. Надо будет как-нибудь его навестить. Вот там уж постреляем, от души…

— Я же тебе говорил! — капитан повернулся к Дику и усмехнулся — если ты станешь хоть наполовину таким пилотом, можешь считать, что деньги получаешь не зря. А теперь прыгай в кабину, стажер, вперед. Я сяду сзади, на инструкторское место…

Дик в глубине души все еще боялся, что над ним решили пошутить. И только когда “Палаш" оторвался от земли и свечкой взмыл в небо, парень почувствовал приступ восторга — он летел на боевой машине, и не просто там какой-нибудь, а новейшей, только поступающей на вооружение.

Истребитель со свистом рассекал воздух, это был единственный звук, слышимый в кабине. Г-драйвы работали бесшумно, а форсаж в атмосфере старались не применять. Впереди показалась граница полигона. Внезапно один из холмов раскрылся и из него рванулись вверх две цели — внешние похожие на известные каждому мальчишке “Стилеты". В полусотне метрах над землей они разошлись в стороны и, развернувшись, атаковали “Палаш". Установленные на них фотопулеметы были готовы зафиксировать “попадания".

И напрасно. Первую цель Игорь сбил практически сразу, влепив в нее разряд лазера. Вторая прожила почти на минуту дольше — оператор на земле изо всех сил старался не попасть в прицел, уже не думая об атаке. Радиоуправляемый робот совершал совершенно немыслимые маневры, стараясь оттянуть неизбежную кончину, пока наконец один из шаров импульсного залпа не зацепил мишень, после чего она эффектно разлетелась на куски, которые, оставляя дымные шлейфы, красиво падали на зеленые холмы полигона.

— Ну кто так управляет? — раздался с заднего кресла недовольный голос Игоря — Его больше волновало не попасть под мои пушки, чем возможность выиграть дуэль. Хотя я все же долго провозился…

— Красиво горит…

— Кто горит? А… Не обращай внимания, парень, это бутафория. Здесь же полигон демонстрационный, поэтому рассчитан на произведение визуального эффекта. Сам посуди, устройство флаера знаешь?

— Ну… в общих чертах. — Дик действительно имел некоторое представление об устройстве гражданских аппаратов, даже, может, существенно большее, чем большинство парней его возраста. В прошлом году на каникулах он три месяца работал в гараже, где помогал ремонтировать флаеры. За то время и нахватался кое-каких знаний, пусть поверхностных, зато много.

— И есть там чему гореть? Да еще с таким дымом…

— Вроде, нечему. — уверенно сказал Старк, поскольку это-то уж он знал наверняка. — А что, истребитель конструктивно похож на флаер?

— Вот именно — снисходительно улыбнулся капитан. Сам посуди, ну почему они должны иметь разные конструкции. Выше скорость, дополнительные системы… Ну, что-нибудь может заискрить, расплавиться. Но выпускать такие клубы дыма — это все банальная игра на публику, не более. Ну ладно, нам пора возвращаться. Поднимемся повыше, очень уж вид оттуда прекрасный.

Истребитель развернулся и полетел в сторону Академии, постепенно набирая высоту. Сверху действительно открывалась изумительная панорама города, казалось, каждая улочка, каждое деревце — как на ладони. Чем выше поднимался «Палаш», тем менее детальным становился пейзаж, зато расширялся горизонт. Воздух был кристально чист, видимость была отменная, и Дик надолго замолчал, очарованный зрелищем.

Когда на альтиметре появилась цифра 4000, Игорь каким-то особо будничным тоном сказал

— Бери управление, я отключился…

Дик машинально схватился за штурвал. И хотя он понимал, что капитан внимательно следит за его действиями и не даст истребителю рухнуть на жилые кварталы, все же его лоб покрылся холодным потом, когда истребитель на мгновение застыв в воздухе, сорвался в крутое пике…

Парень упрямо сражался с оказавшейся вдруг такой непослушной машиной. «Палаш» упорно не хотел подчиняться штурвалу, делая совсем не то, чего от него ожидал взмокший от ужаса новоиспеченный пилот. Высота стремительно уменьшалась, а истребитель и не собирался прекращать падение. Для Дика перестало существовать все на свете, город, Игорь — все ушло куда-то на задний план… остался только штурвал и жгучее желание подчинить себе упрямый аппарат…

… Когда Дик вывел машину из пикирования, на альтиметре стояла цифра 1700. Более двух километров падал истребитель, пока он не справился с непривычным управлением. Он, конечно, умел водить обычный гражданский флаер, но скорость у того не превышала 200 км/ч, да и штурвал был менее чувствителен к резким рывкам — автопилот сдерживал слишком импульсивных. К тому же, откровенно говоря, практика вождения у него была никудышная. Многие парни из колледжа уже имели свои личные машины, его же отец считал это совершеннейшим излишеством. Дик, который всегда был уверен, что его ждут настоящие боевые машины, никогда не считал нужным спорить с отцом, поэтому управлять флаером ему доводилось только в не слишком частых случаях поездок в город, когда по той или иной причине отец или дед не хотели садиться за руль. Но все же он сумел перевести машину в горизонтальный полет. Остальное было делом техники — посадить “Палаш" ему удалось успешно, правда лишь спустя двадцать минут, пока он осваивался с управлением. За все это время капитан не произнес не слова. После приземления (все-таки машину слегка тряхнуло) Игорь все-таки решил прервать обет молчания.

— Неплохо, очень даже неплохо. Правда, падал ты долго, мог бы справиться и раньше. А посадка хороша даже для кадета. Как я понимаю, флаер ты гоняешь довольно часто?

— Часто, мы живем не в городе и приходится мотаться туда — сюда практически каждый день, а то и чаще — голос Дика даже слегка дрожал от избытка чувств. Еще бы, самому управлять истребителем, о таком он и не мечтал… Почему он соврал, так это и сам себе объяснить не смог бы. Может, чтобы капитан не подумал, что он, Дик, набивает себе цену. Мол, чуть ли не первый раз в жизни попробовал, и сразу все получилось. Слегка покраснев, он собрался с силами и обратился к капитану — А можно вопрос, сэр!

— Валяй… — Игорь спрыгнул на бетон площадки и жестом показал майору, мол «все о'кей». Тот с довольным видом кивнул, а Дик с удивлением заметил на лбу ветерана еле заметные бисеринки пота. Неужели он волновался за него, Старка. Снегов хлопнул парня по плечу, выводя из транса — Ну, так что тебя интересует?

— Почему вы сказали “утиный тест"?

Офицеры переглянулись и расхохотались. Отсмеявшись, Игорь вытер выступившие слезы и пояснил:

— А так утят, говорят, плавать учат. Бросают в реку, и барахтайся, как можешь. Хочешь — тони, хочешь — плыви.

— Ладно, парень, иди — вмешался майор — не забудь, в восемь утра регистрация на сборном пункте…

— Да, сэр! Спасибо, сэр! Разрешите идти?

— Сказал же, иди. Мне еще хочется поболтать с капитаном, а ты крутишься под ногами…

— Ну? — спросил майор, когда Дик ушел, — что скажешь?

— А что тут сказать — Игорь пожал плечами — если не провалится на чем-то другом, будет пилотом класса “экстра". Он падал чуть больше двух километров. А я, в свое время, почти четыре. Я вышел в двухстах метрах над землей. И, кстати, я ожидал, что меня будут проверять, поэтому смотрел на приборы. А он глазел по сторонам, так что среагировал на удивление быстро. И посадить “Палаш" — это тебе не с флаером управиться, хоть управление и похоже… Так что у него талант, дай бог ему развиться. Надо будет потом поинтересоваться, как там у него дела… Как там его зовут, Ричард Старк..?

— Да. Посмотришь его документы?

— Обязательно. Но, откровенно говоря, Джеймс, у меня к тебе серьезное дело. Очень серьезное.

— Что за дело? — нахмурился майор — Что раньше не сказал?

— Да так, не хотел при посторонних… Да не кручинься раньше времени. Так, сейчас сосредоточусь и скажу…

Рука Игоря нырнула в карман летного костюма и достала оттуда небольшой серый конверт. Капитан вытянулся по стойке смирно, и отчеканил:

— Майор Диксон. По приказу командующего Первой эскадрой адмирала Шведова вы вновь призываетесь на действительную службу. Вам надлежит в семидневный срок сдать дела вашему преемнику и прибыть на авианосец «Изабелла», где примете командование над бригадой истребителей.

Ветеран отдал честь, рука, принимающая конверт с назначением, не дрожала, только в уголках глаз появился предательский блеск. Вне сомнения, это были слезы радости — он снова будет в строю.

(обратно)

Семья

Закат почти догорел. Становилось все темнее, где-то над головой появились первые звезды… Пора домой, родители, наверное, уже пришли. Вчера мать с отцом ходили в гости к соседям и Дик не стал поднимать этот разговор, тем более, что Элен весь вечер только и говорила о предстоящем приеме, поэтому попытка Дика объясниться все равно не имела бы успеха. Сегодня вся семья в сборе, самое время… Он поднялся, отряхнул прилипшие к комбинезону травинки и комочки земли и пошел по узкой тропинке к видневшемуся вдалеке большому двухэтажному дому, в окнах которого уже загорелись огни.

Этот дом был построен еще прадедом Старка, в тот период, когда везде началось повальное стремление к уединению. Тысячи людей ставили себе задачу распрощаться с городским образом жизни, и переселиться в сельскую местность, не лишаясь при этом, разумеется, привычных удобств. Ричард Старк, в честь которого в последствии был назван правнук, вложил в постройку дома все состояние, тем более, что место, исключительно удачно выбранное, тоже стоило недешево. С тех пор «родовое гнездо» давало приют уже третьему поколению Старков — довольно солидная вилла, оборудованная если и не по последнему слову техники, то уж по предпоследнему точно.

Сейчас свет горел в окнах первого этажа, ясно давая понять, что намечается семейный ужин. Обычно, когда по той или иной причине «отцы и дети» не имели возможности собраться вместе, мать накрывала стол наверху, в небольшой гостиной, которая позволяла разместить троих, от силы четверых. Дик куда больше любил именно ее, комната была уютной, к тому же там был чудесный камин, а он очень любил смотреть на огонь, слушая потрескиванье поленьев и наблюдая полет медленно гаснущих искр. Впрочем, большой стол организовывался нечасто, поскольку обычно в доме находились четверо. В данном же случае было совершенно очевидно, что в доме появились или по крайней мере ожидаются гости.

Действительно, вся семья уже была в сборе. Джон Старк, отец Дика, преуспевающий бизнесмен, работающий в корпорации “Тарк-экспорт-импорт" и мечтающий устроить сына к себе в отдел, высокий подтянутый мужчина с приятной внешностью и эффектной сединой. Он считал, что добился в жизни определенных высот, и смертельно обижался на сына, который не всегда разделял его мнение. Впрочем, его должность и положение в обществе вызывали определенную зависть у менее удачливых коллег. Мать, Элен Старк, все еще красивая женщина, недавно отметившая свой тридцать восьмой день рождения, известный (по крайней мере в округе) дизайнер, глубоко убежденная, что ее сын непременно должен достигнуть определенного успеха в какой-либо области искусства. С детских лет Дика мучили нанятые матерью преподаватели, без особого успеха пытавшиеся ввести парня в «мир прекрасного», по крайней мере в том смысле, как сами этот мир воспринимали. Чтобы не огорчать мать, он действительно старался быть на должном уровне, однако сами учителя, в присутствии Элен прибегавшие к осторожным, но относительно высоким оценкам его «талантов», наедине не раз прямо говорили, что мировым светилом ему не быть. Парень особо не расстраивался — дизайн и живопись его особо не привлекали, а о том, чтобы стать визажистом или кутюрье, о чем в тайне мечтала мать, он и не думал. Тем не менее, Элен все еще строила на этот счет грандиозные планы, ничем конкретно не подтвержденные. В этом ей старались не мешать.

Четвертым членом семьи и самым близким другом Дика был Лесли Старк, отец Джона и дед Ричарда — пожилой, но все еще крепкий невысокий мужчина, который имел большое влияние на всю семью. Именно ему в большой мере был обязан Старк — младший своей тягой к космосу. В юности тот тоже пытался поступить в Патруль, но тесты показали невозможность курсанта сопротивляться перегрузкам, и он был отчислен “по состоянию здоровья". Тем не менее он долгое время работал на одной из наземных баз Патруля в качестве вольноопределяющегося, пока не получил предложения перейти на работу в одну из крупных транспланетных корпораций. В настоящее время старик вкушал все радости и горести заслуженной, и весьма, кстати, немалой пенсии. Дед очень любил внука и его мнение имело в этом доме солидный вес…

— Послушай, дорогой, где тебя носит? — поинтересовалась мать — Мы дома уже почти час, пора ужинать.

Лесли, сидевший в глубоком кресле у старинного бронзового торшера, гордости Элен, которая не уставала всех заверять, что этой мрачной конструкции исполнилось не менее чем триста лет, тихо рассмеялся.

— Да брось, Элен, у парня в его возрасте есть вещи поважнее еды. Небось опять торчал на своем холме и строил наполеоновские планы. Давай, малыш, топай к столу — растущему организму нужно хорошо питаться.

— А что у нас на ужин? — поинтересовался Дик, который почувствовал, что порядком проголодался и совсем не прочь последовать совету деда.

— Жаркое из карота! — мать с явным удовольствием ожидала реакции семьи. Реакция не заставила себя ждать. Карот — животное, которых разводили и экспортировали тарки, был, пожалуй, одним из наиболее популярных и дорогих деликатесов на Земле. Вообще Земля ввозила довольно много продуктов — чудовищная перенаселенность не могла компенсироваться всемерно поощряемой правительством эмиграцией — новые миллионы людей рождались куда быстрее, чем транспортные компании успевали вывозить. Желающим эмигрировать не было отбоя, и тем не менее колонии постоянно испытывали острейшую потребность в рабочих руках. Основная масса освоенных планет, и прежде всего Селеста, Кемт и Гардарика изначально ориентировались на сельское хозяйство, которое очень быстро обеспечило этим мирам высокий статус в Федерации — без поставок продовольствия Земле грозил голод, и все об этом прекрасно знали. Беззастенчиво пользуясь этим, представитель посольств этих планет отбирали самых лучших претендентов.

Несколько крупных компаний, занимавшихся космическими грузоперевозками, быстро заметили эту золотую жилу, и принялись интенсивно наращивать флот, прежде всего за счет мощных грузовых кораблей. К настоящему времени компания «ТЭИ» занимала лидирующее место среди тех, кто обслуживал маршрут Земля — Тарк. Для семьи Старков, кроме всего прочего, это означало, что многое из того, что считалось на не слишком-то сытой Земле деликатесами, время от времени появлялось на их столах — сотрудники «ТЭИ» имели некоторые льготы.

— Однако! Надо понимать, в доме праздник? В честь чего? — Дик в глубине души хотел оттянуть начало неприятного разговора.

— Мы заключили долгосрочный контракт с правительством Рекна, по поводу поставок продовольствия. Все, кто принимал участие в проекте, получили крупные премии, в том числе и я! — всем своим видом Джон старался показать: “смотри, сынок, вот твое будущее".

— Поздравляю, папа. — Дик был действительно рад за отца, прекрасно понимая, как важна для него карьера, однако в глубине души он осознавал, что нынешняя должность хотя и приносила семье хороший доход, куда более солидный, чем дизайнерские работы матери, тем не менее была лишь на ступень выше рядового работника. Сам Джон старался об этом вообще не думать, свято веря в свою звезду и неизбежное повышение по службе.

— И мои поздравления — дед всегда был большим любителем хорошей кухни — приятно, черт возьми, когда твоя работа хорошо сказывается на моем желудке…

В своих предположениях Дик почти не ошибся — действительно, к ужину ожидался гость, на которого Джон имел некоторые виды. Однако, к глубокому огорчению отца и к нескрываемой радости деда, высокопоставленное лицо несколько минут назад позвонило и принесло извинения по поводу того, что вынуждено отказаться от любезного приглашения. Сам Дик не только не расстроился от этого известия, но в какой-то мере был даже рад. Не говоря уж о том, что он не слишком-то любил подобных «гостей», которые были куда более «нужны», чем «приятны», он в этот вечер собирался начать и закончить слишком серьезный разговор, чтобы отвлекаться на всяких там влиятельных лиц, которых отец время от времени приводил в дом.

Ужин был потрясающим и полностью оправдал все ожидания — нежнейшее мясо неизмеримо превосходило по своим вкусовым качествам все, что Дик ел до сих пор. Элен, ко всем своим достоинствам, еще и весьма неплохо готовила, и, следует отметить, этот талант вызывал у многих ее подруг куда большую зависть, нежели ее художественные промыслы.

За столом все обсуждали предстоящий прием у мэра, на который Элен была приглашена — событие само по себе неординарное и, по словам самой хозяйки, говорившее о том, что ее последняя выставка имела куда больший успех, чем она сама смела ожидать. В самом ближайшем будущем, а лучше всего прямо завтра, она планировала слетать в Париж принарядиться, и уговаривала Джона составить ей компанию, а тот изо всех сил упирался — он терпеть не мог магазины, бесконечные примерки и, кроме того, был не слишком большим любителем стратосферного транспорта — мысль о полете портила ему настроение. Моментально нашлась куча неотложных дел, которые всенепременно требовалось переделать именно в два ближайших дня — «отмазка» была вилами по воде писана и Элен уже собиралась было устроить мужу скандал с перечислением всех обид последнего десятилетия, когда вмешался Лесли, предложив свои услуги, которые были тут же приняты — Элен было безразлично, с кем лететь, ей просто был нужен зритель и собеседник. Дик про себя усмехнулся — если бы не дед, то эта участь в конечном итоге досталась бы ему, в этом он нисколько не сомневался, не в первый раз.

Когда после ужина все перебрались в малую гостиную, где удобно расположились у камина, Дик наконец собрался с силами…

— Мама, папа, у меня к вам есть серьезный разговор…

Отец с готовностью отложил газету, всем своим видом демонстрируя готовность принять участие в решении проблем сына — учитывая, что он только что категорически отказался решать проблемы жены, это был с его стороны единственно возможный ход. Мать тоже повернулась к Дику, однако в ее глазах появилась первая нотка беспокойства. Набрав в легкие побольше воздуха, и постаравшись придать голосу максимум твердости, Ричард веско произнес:

— Я решил поступить в Академию Патруля!

— И даже не думай. — мать сказала это, как само собой разумеющееся — В следующем году ты будешь поступать в школу дизайна, я уже говорила с ректором и он обещал посодействовать…

— Постой, Элен, но я намеревался устроить его к нам в корпорацию, тем более что шеф не возражает — рабочие династии и все такое прочее. Сначала, я думаю, ему стоит в технический отдел, пусть присмотрится, познакомится с людьми, а там…

— Нет, Джон, я думаю, мальчик должен…

— … будет возможность и для роста. — отец просто не слышал возражений Элен, поскольку затронутая тема была его любимым предметом для размышлений в течение последних лет — Насколько я знаю, сейчас планируется существенное увеличение штата в связи с ростом…

— Джон, дай мне сказать, черт тебя подери!

— … товарооборота, все-таки новые контракты будут действовать не один десяток лет. Умный парень при соответствующей…

— Джон, заткнись!

— … поддержке способен добиться весьма высокого статуса. — Отец на мгновение замолчал, затем поинтересовался — Ты что-то сказала, дорогая?

По внешнему виду мамочки было ясно видно, что сейчас начнется буря. Она уже намеревалась высказать отцу все, что она думает о нем, о его корпорации в целом и о перспективах для ее единственного сына в частности, когда вновь вмешался дед, у которого после выхода на пенсию осталась одна, но очень важная обязанность — сглаживать вечные трения супругов. Стоит отметить, справлялся он с ней весьма неплохо.

— Эй, детки, помолчите! — Лесли слегка повысил тон, что немедленно остудило невестку, свёкра она слегка побаивалась, что не мешало ей, впрочем, время от времени беззастенчиво помыкать добродушным стариком. — Может стоит дослушать парня? Мне показалось, что он еще не закончил, — дед повернулся к Дику и подмигнул ему. По-видимому, старый хитрец давно обо всем догадался и уже принял свое решение, знать бы какое — Давай, парень, выкладывай свои планы…

— Это уже не планы… — вздохнул Дик, внезапно подумав, что разговор, похоже, пройдет еще труднее, чем он ожидал. — Вчера я подал заявление на универфак.

— Это ерунда, заявление заберешь — Элен, похоже, не намерена смириться с серьезностью его решения, скорее даже не думала, что ее сыночек уже вырос и стал способен на самостоятельные поступки — И вообще, что за глупость ты вбил себе в голову? Патруль… это так… — мать замялась, подыскивая подходящее слово, вместо вертевшегося на языке “немодно" — так несовременно и неперспективно. И опасно, наверное… В общем, не морочь мне голову, говорить тут совершенно не о чем. Я, в общем-то даже не возражаю, если ты годик поработаешь у отца, осмотришься, а там может и …

— Извини, мама, но я уже все решил. Окончательно.

Дед хрюкнул, из всех сил стараясь сдержать смех — выражение лица Элен сделало бы честь лучшим актрисам Голливуда. Отец недоуменно смотрел на Дика, в шестнадцатый раз протирая очки пальцами, вместо лежавшей под рукой салфетки, от чего они уже полностью потеряли прозрачность. Вообще, его привязанность к очкам была семейной традицией — стоило пожелать, и зрение исправили бы за пару часов безо всяких проблем, однако Джон упрямо считал, что стекла в старинной роговой оправе придают ему солидности.

— А посоветоваться ты, конечно, не мог? — на глазах Элен появились слезы, губы начали предательски дрожать — Мы что, вообще ничего для тебя не значим? Ты посмотри, у отца из-за твоих известий инсульт будет, ты его совсем не бережешь…

— И мать опять до слез доводишь — вставил отец.

— Как ты не понимаешь, мы же заботимся о твоем будущем… Кому сейчас нужен этот Патруль, правительство их не любит, я вот в газете читала, что им опять урезали фонды. Если ты уж так хочешь путешествий, так отец может быть сможет тебя устроить на какой-нибудь лихтер к Тарку, на пару рейсов… Ты же видишь, у отца — Элен уже не вспоминала о своем намерении сделать из Дика дизайнера, прекрасно понимая, что сейчас эта тема будет непопулярна, а поддержкой мужа надо заручиться — и жалование высокое, с доходом офицера не сравнить… Да и льготы…

— Мама, я…

— И скорее всего тебя зашлют там в какую-нибудь дыру, вроде Ленна, где ты будешь торчать лет десять. Ты что, хочешь чтобы я умерла от старости, до смертного одра питая несбыточную надежду хоть раз напоследок увидеть своего сына? Нет, скажи, ты ведь этого хочешь? — слезы уже текли ручьем, медленно, но неуклонно подмывая решимость потенциального кадета.

Дик все отчетливей чувствовал, что начинает сдавать позиции. Страдания матери выглядели такими неподдельными (Элен вообще всегда была хорошей актрисой, а уж если вставал вопрос о благополучии ее единственного сына, то тут уж она старалась вовсю), отец насупился и тоже, казалось, был готов вставить свое (может и не очень веское, но все же свое) родительское слово. Парень прекрасно понимал, еще немного, и родители дойдут до мольбы, а с этим бороться просто невозможно. Все его существо воззвало о помощи, обращая этот глас вопиющего в пустыне к единственному человеку, который в этой ситуации если и не на сто процентов поддерживал Дика (а может и на сто, кто знает старого хитреца), то по крайней мере мог ему помочь разрядить обстановку. Казалось, Лесли услышал сей немой призыв, так как счел нужным подать голос. Правда, фраза была не совсем та, на которую рассчитывал Дик. Откровенно говоря, он предполагал, что этот ярый поклонник Патруля станет защищать эту профессию, убеждая родителей, что выбор парень сделал неплохой, но тот повел себя несколько иначе.

— Ричард, ну-ка, освободи гостиную от своего присутствия — сурово сказал дед, вставая из кресла — тут будет серьезный разговор взрослых людей и пацанам тут делать нечего — Подталкивая внука к дверям, он еле слышно прошептал — Не трусь, парень, прорвемся, Элен я беру на себя…

Дик сидел в своей комнате и перебирал свои вещи. Теоретически считалось, что зачисление в Академию происходит с согласия родителей, но фактически отчислить по требованию матери его не могут. Так что, если Элен не сдастся, то он все равно поступит по-своему… если найдет в себе достаточно сил. Снова прокручивая в памяти так скоропостижно завершившийся разговор, он изо всех сил старался не поддаваться на слезы матери и бессловесные упреки отца, выражавшиеся в основном тяжелыми вздохами и мрачными взглядами. Да, теперь вся надежда на деда, только он может помочь.

На столе была разложена масса мелочей, которые были в той или иной мере ему дороги. Он знал, что курсанты обычно не обременяют себя излишними личными вещами, однако кое-что можно взять с собой. Может, этот вибронож — дед подарил его на прошлый день рождения. Господи, как он тогда обрадовался — такие «игрушки» были большой редкостью и стоили весьма дорого. Дед сиял не меньше внука, когда вручал ему подарок, а сам Дик был просто на седьмом небе — о таком ноже он мечтал очень и очень долго. Или, может, дневник… хотя вряд ли в Академии будет на него время. Нет, дневник однозначно отпадает, да и он порядком забросил в последнее время свои записи. В конце концов, такие вещи, как дневник, заводятся от избытка свободного времени, а если верить программе обучения, то лекции будут отбирать все, что останется после сна и еды. Книги… на полках стояло не менее полусотни томов, от довольно слабых литературных поделок на тему «героического Патруля», до довольно редких среди неспециалистов серьезных трудов по истории и перспективам развития этого воинского формирования. Нет, тут двух мнений быть не может, книги ему не нужны. Мало того, что это немалый груз, так курсанты имеют доступ к огромной библиотеке, там все есть, а таскать их… пусть остаются. А может… нет, это тоже ерунда, так, сувениры.. “Странно, — подумал Дик, — похоже, все, чем я дорожил раньше, уже лишнее, осталось за плечами, как ненужный хлам…".

Он достал из ящика стола деревянную рейку и нажал кнопку виброножа. Из рукоятки выскочил тонкий, вряд ли толще волоса, светящийся тридцатисантиметровый стержень. Конечно, это был не металл, а свернутое в струну силовое поле, вибрирующее с чудовищной частотой. Он чиркнул стержнем по деревяшке — отрезанная часть упала на стол. Точно так же нож рассек бы практически любой материал, в принципе, наверное, даже эланский броневой сплав… ну может, с некоторым трудом. Пожалуй, единственное, что не смог бы разрезать светящийся стержень — это другую струну свернутого поля… Это оружие было изобретено довольно давно, практически одновременно с генератором Гейзенберга, и с тех пор вибронож и его «усиленный» вариант — вибромеч, неизменно входили в стандартное вооружение маринеров, да и универы с удовольствием оснащались этими смертоносными «игрушками». Да, пожалуй это действительно будет самая лучшая память. Дик выключил нож и положил его в карман, одним движением руки смахнув все остальное в ящик стола.

— И правильно решил, малыш, весь этот мусор тебе не нужен, а нож может и пригодиться — раздался за спиной голос деда. Погруженный в размышления парень не слышал его прихода. Он с немым вопросам в глазах уставился на старика…

Тот спокойно прошествовал к столу, удобно устроился на стуле и довольно усмехнулся.

— Да не нервничай, малыш, все в порядке. Просто ты еще молод и не успел научиться влиять на людей. В моем возрасте это просто, со временем и ты поймешь, что самый простой способ заставить людей сделать то, что тебе хочется, это вынудить их думать, что для тебя это будет наказанием. Люди обожают обижать ближних, даже если это их дети. Но ты зря все скрывал до последнего момента, я ожидал, что ты им сообщишь гораздо раньше.

— Так ты их уговорил? Но как ты… откуда…

— Ты хочешь спросить, откуда я знаю о твоих планах? — Дед усмехнулся — Ну я мог бы сказать, что это открытым текстом было написано в твоих честных глазах, когда ты вчера заявил, что вы с приятелями едете в голотеатр. Но если откровенно — в следующий раз не оставляй на столе черновик заявления. — Дед пожал плечами — А вообще-то я считаю, что ты прав. Мне кажется, каждый мужчина должен совершить в своей жизни что-то серьезное, более серьезное, чем хорошо заключенный контракт, которым так гордится Джон. А что может быть серьезнее роли защитника…

— Ты считаешь, эта роль себя оправдает? Я сам часто думал об этом, но Патруль и в самом деле бездействует уж сколько лет.

— Не знаю… Я не военный и не политик, мне трудно судить о столь глобальных вещах. И все же… Посмотри, в исследованном космосе найдено порядка полусотни планет, пригодных для жизни любого из известных видов разумных существ — людей, тарков, рекнов, клиотов и других. А вот вопрос контроля… Земля имеет сейчас тридцать две колонии. Клио — одиннадцать. Тарк — пять. Рекн — четыре, по крайней мере, о которых мы знаем. Ну клиоты — народ миролюбивый, что с них возьмешь — инсекты. Запросы у них невысоки, промышленность их интересует мало. Да и колонии у них хорошие, богатые и ресурсами, и климатическими условиями. А вот Рекн и Тарк… У них уже сейчас плотность населения метрополии в два раза выше нашего, а что творится у нас, ты и сам знаешь. И темпы размножения тоже впечатляют. Правда, Земля усиленно им помогает, этакий добрый дядюшка, который неустанно печется о бедных родственниках. Не все спокойно относятся к такому положению, особенно рекны, их аппетиты непрерывно растут, и, боюсь, скоро они перестанут довольствоваться ведомой ролью. Я не знаю, стоит ли их опасаться, но федерация — лакомый кусочек для любого, кто сочтет себя достаточно сильным, чтобы выступить против нее. Слышал, Рекн отказался вступить в Федерацию, Тарк взял время на размышление, которое, учитывая их способ мышления, протянется лет на тридцать, не меньше. Так что никаких обязательств на себя они брать не хотят. Клиоты вообще не хотят иметь с нами политических контактов, они туристы по натуре, мы их интересуем скорее как экзотика, только лениты с самого начала стали нашими полными и безоговорочными союзниками, но это и понятно, биологически они наши братья. И, кстати, в последнее время Федерация сильно разрослась и не так уж хорошо защищена… особенно дальние колонии. А наши политики усердно передают тому же Рекну любые технологии, в том числе и военные. Я, кстати, недавно читал, что они начали у себя выпуск “Алебард" — слышал про такие? То-то. Им нет смысла тратить годы на разработку и запуск в серию, имеют все готовое. И имеют этого, думаю, очень много — они по сути еще не вышли из феодального строя, поэтому оружие им милее любых других игрушек. Так что, если что случиться, Патрулю будет весьма жарко. И надежные люди ему нужны, причем не «скоро», а именно сейчас.

— А что ты сказал родителям? Что-то они быстро сдались…

— У твоей мамаши исключительно сильно развит дух противоречия, я просто этим воспользовался. Ты только не обижайся, но энтузиазма у тебя не меряно, а ума… Я сказал, что через пару месяцев тренировок из тебя выбьют дурь и ты, как миленький, вернешься в это гнездо. Это, кстати, убедило их гораздо больше, чем все твои заявления об “окончательном и бесповоротном решении".

— Я надеюсь, ты не…

— Да верю я в тебя, верю. А Элен, вообще говоря, надо нервы беречь. Это, кстати, тебя в первую очередь касается — такой удар матери нанести, да еще безо всякой подготовки. Она же спит и видит тебя модным дизайнером. Ну или, на худой конец, преуспевающим бизнесменом. Или вообще лишь бы кем, только чтобы у нее под крылом. А так… глядишь, со временем и свыкнется с этой мыслью. Постепенно…

— Спасибо дед. Я жутко боялся этого разговора. Честно признаться, уже думал, что все, труба.

— Не за что. Только… — дед внимательно посмотрел на внука — Ты уж постарайся, чтоб я оказался неправ с точки зрения Элен. Понял?

— Понял! Я справлюсь…

Дик прибыл на сбор примерно в половине восьмого. Этой ночью он спал мало и поднялся еще затемно. Флаер доставил его к Академии и на автопилоте улетел домой — в этот раз возвращаться ему не придется. Третий корпус, куда ему надлежало явиться, большой купол, рассчитанный на одновременное посещение трехсот человек, стоял несколько в стороне от других зданий Академии. Со всех сторон к куполу тоненькими ручейками стекались курсанты.

На всей планете было всего двадцать регистрационных пунктов Академии. Как правило, они находились вдалеке от больших городов. Это, кстати, преследовало определенную цель. Было замечено, что часто молодые парни подавали заявления под воздействием минутного настроения, или просто за компанию, или “на слабо". Как правило некоторые потом довольно сильно сожалели о скоропалительном решении, служба в армии никогда не была сахаром, а уж сейчас тем более. Поэтому все эти филиалы и разместили в провинциях — даже удивительно, насколько меньше людей оказались готовы добираться до регистрации несколько часов. А тех, кто действительно желал стать в ряды патрульных, столь жалкое препятствие удержать не могло.

Сборный пункт слегка оглушил Дика. Хотя он знал, что далеко не каждый год Академии удавалось провести полный набор и сейчас здесь было далеко не три сотни человек, тем не менее гул голосов довольно существенно давил на уши. Повсюду стояли небольшие группы оживленно переговаривающихся абитуриентов — Дик остро почувствовал свое одиночество, большинство остальных имели здесь не одного хорошего знакомого, с кем можно было перемолвиться словом.

Он протолкался к табло, где ожидалось появление сообщений для новоиспеченных курсантов. Было еще рано, до назначенного срока оставалось минут двадцать. Люди продолжали пребывать. Табло было пустым, и тем не менее около полусотни молодых людей жадно следили за ним, напряженно ожидая указаний. Про себя Старк отметил, что подавляющее большинство здесь составляют молодые парни, девушек было относительно мало, хотя Патруль всячески приветствовал тех, кто желал служить в медицинских или контактерских частях — по крайней мере в последних еще никогда не было полного комплекта. Встречались и люди постарше — особых ограничений не было, можно было и в тридцать лет поступить в Академию, однако эти «старички» редко достигали выпускного курса, молодым всегда легче усваивать новые знания, поэтому подавляющее большинство все-таки составляли выпускники колледжей. Поскольку в округе не было солидных университетов, которые издавна поставляли Патрулю самые ценные кадры, то в среднем возраст абитуриентов колебался между 18 и 20 годами.

Стоявшая рядом с Диком высокая стройная брюнетка примерно его возраста внезапно повернулась к нему. Некоторое время она рассеянно осматривала Старка, затем поинтересовалась:

— Ты зарегистрировался, парень?

— Зарегистрировался? — Дик удивленно посмотрел на красотку — В смысле?

— Тебе майор сказал, что ты можешь и не приходить, если передумаешь в последний момент?

— Ну.

— Ну так если до восьми ноль-пять не зарегистрируешься у автомата во-он там, у тех дверей, то это как раз и будет означать, что ты “не пришел"…

— Спасибо, я не знал… — Дик бросился в указанном девушкой направлении. У автомата собралась довольно большая очередь, а времени было в запасе не так уж и много.

— Не знал… — снисходительно обронила ему вслед брюнетка — Балда, объявление на входе прочитать не мог, технарь недоделанный…

Дик протолкался к автомату и вставил личную карточку в прорезь. На табло мигнули цифры: 07:54. Карточка вылезла обратно. Дик вынул ее и аккуратно уложил в бумажник. Внезапно его слегка оттолкнули в сторону. Он оглянулся. Сзади стоял высокий стройный парень в темно-зеленом комби, явно на пару лет постарше Старка, поглядывавший на него с легким оттенком превосходства.

— Не задерживай будущих коллег, мальчик… — ехидно сказал он, вставляя в прорезь свой жетон — Давай, давай, вали, не создавай толпу.

Сзади засмеялись. Дик подумал, что этого выскочку можно было бы слегка помять, но справедливо решил, что в первый же день не стоит ввязываться в конфликты.

— Ладно, ладно, ухожу уже, дедушка — как можно более ядовитым тоном бросил он высокому и двинулся в обратный путь к информационному табло.

К его величайшему сожалению, брюнетки на старом месте уже не было. Впрочем, толпа собралась большая и он вряд ли разглядел бы ее уже в трех метрах от себя. Он даже расстроился — девчонка безусловно была хороша. Наверное, пойдет в группу психологов, просто создана для них. Жаль, встретиться, очевидно, больше не придется.

Время! На табло внезапно вспыхнули слова: “Уважаемые кадеты! Вас приветствует Академия Патруля". Буквы горели на экране долгих пять минут. “А, она же сказала, что отмечаться можно до 8.05"— вспомнил Дик. Он оглянулся — у автомата на входе никого не было, все, кто пришел, вовремя прошли процедуру регистрации.

Толпа затихла, все разговоры временно прекратились. Надпись на табло исчезла и через мгновение появилась другая:

“Просим стажеров разобраться по группам:

Сектор 1 — Астронавигация

Сектор 2 — Научное обеспечение

Сектор 3 — Ксенология

Сектор 4 — Универсалисты

Сектор 5 — Техническое обеспечение

Сектор 6 — Морская пехота

Сектор 7 — Медперсонал

Погрузка в транспорты для доставки в учебные центры через двадцать минут. На посадку вас проводят офицеры Патруля."

По периметру зала вспыхнули цифры секторов. “Сектор 4 — думал Дик, проталкиваясь к своему участку — А почему не 1? Или не 7? Интересно, имеет ли какое-нибудь значение эта нумерация. А ангелы — в секторе 1, и тут их выделяют…". По дороге он заметил, как неприятный высокий блондин, с которым он “познакомился" у регистрационного автомата, свернул к первому сектору. “Конечно, следовало этого ожидать. Но не рано ли у него гонор полез? Надо было бы все-таки его слегка остудить…"

По дороге он с интересом наблюдал, какой сектор сколько собрал кандидатов. Как и ожидалось, больше всего людей было в шестом секторе, у морских пехотинцев. Вообще, в Патруле морская пехота (ее все еще называли морской, хотя, пожалуй, давно пора было переименовать в “звездную", но против были сами пехотинцы) составляла порядка 70% от численного состава. Вот уж где почти никогда не наблюдалось дефицита кадров, доморощенные культуристы просто обожали этот род войск. Как правило, многих из них ожидало глубокое разочарование — быть самым «крутым» в поселке не означало сохранить за собой этот статус среди нескольких сотен не менее развитых молодых людей.

В секторе “научников" было всего трое — явный недобор, и, похоже, большой. Не удивительно, сюда в основном шли выпускники Гарварда, Оксфорда и других подобных заведений. Как правило, это были парни постарше, хотя попадались и мужчины лет под тридцать — здесь же явно простые выпускники местной школы, бороться на равных с юными дарованиями из престижных университетов им будет довольно сложно. Впрочем, этот факультет не гнался за количеством — рады были заполучить хоть кого-нибудь из талантливой молодежи. Избытка кадров у них никогда не было, но то, что они имели, составляло цвет мировой науки.

Неожиданно много было будущих контактеров — видимо, на общественном мнении сказалось обнаружение в прошлом году еще двух разумных рас, хотя и находившихся примерно на уровне раннего периода железного века. Как правило, такое событие сопровождалось мощным притоком кадров на этот факультет, однако далеко не все желающие изучать, к примеру, ленитов, действительно попадали туда, куда хотели. Хотя, конечно, личные пожелания в какой-то мере учитывались, но на первом месте всегда стояли соображения руководства по наиболее полноценному использованию возможностей своего персонала.

Медики, как всегда, собрали более чем достаточно желающих — служба медперсонала в Патруле, как правило, мало чем отличалась от аналогичной работы на планете, но выше оплачивалась и давала возможность раньше выйти на пенсию. Кроме того, уровень подготовки в Академии был несколько выше, чем в гражданских университетах, хотя и обучение было сложнее. Случаи, когда после окончания Академии новоиспеченные врачи покидали Патруль и приступали к частной практике, разумеется были, и не так уж и редко. Академия закрывала на это глаза — на службе оставалось вполне достаточное количество специалистов. Медицинский факультет был единственным, где ставилось жесткое условие — после окончания отработать во Флоте не менее трех лет. С точки зрения тех, кто заведомо не собирался посвятить свою жизни Патрулю, эта задержкабыла вполне приемлема, уровень подготовки того стоил.

Дик наконец добрался до своего участка. В четвертом секторе было немноголюдно — многих отпугивала сложность курса и тот факт, что универфак предполагал пятилетний курс обучения, на год больше всех остальных. Около десятка парней и девушек, среди которых Дик с внутренней радостью (хоть одно знакомое лицо) увидел девушку, с которой разговаривал у табло, ожидали офицера. Брюнетка тоже его заметила и, судя по выражению лица, была несколько удивлена.

— А тебя как сюда занесло? Я была уверена, что ты идешь на техфак…

— Почему это? — Дик в глубине души слегка обиделся, хотя понимал, что при первом знакомстве проявил себя не с лучшей стороны. Если бы не она, он вообще не отметился бы…

— Да так… Может представишься?

— Ричард Старк… то есть Дик, конечно. Рост сто восемьдесят пять, вес девяносто три, девятнадцать лет и один месяц, глаза зеленые, Лев, холост… но вы можете это поправить. Что еще угодно знать миледи…?

— Джоанна Диксон, можно Джоан или Диди. Овен, чуть пониже, немного моложе, гораздо легче… А насчет поправить, так тебе еще надо меня в этом убедить.

— А я Рихард Ауэрбах — вмешался невысокий светловолосый парень, явно не знавший, к какой компании примкнуть и не желавший стоять один — Почти тезка, между прочим. Два года назад приехал с предками из Новой Германии. Кстати, меня обычно зовут Рич… Миледи, который час?

— 8.23… — Джоанна взглянула на миниатюрные часики — У тебя что, часов нет?

— Есть, конечно, только хочется твой голос услышать.

— Еще наслушаешься, за пять лет.

— Внимание, господа универ-стажеры — в открывшейся двери стоял офицер со знаками различия лейтенанта. Он был официален просто до отвращения, а выправка сразу выдавала новичка, слишком уж старался — прошу пройти на посадку в транспорт, стоянка номер четыре. Отправление через 6 минут. Прошу не задерживаться.

Вся группа вышла из здания. В полусотне метрах от входа стоял десятиместный стратоплан с эмблемой универсалистов. Дик попутно обратил внимание, что размеры аппаратов были разными, в зависимости от числа кандидатов. Видимо, спланировано заранее, для будущих маринеров подогнали довольно крупный транспорт, одним махом вмещавший в себя не менее полутора сотен человек. Тех, впрочем, было немногим меньше.

После того, как все расселись и машина стартовала, в проход между креслами вышел уже знакомый лейтенант.

— Прошу внимания. Наш полет продлится четыре часа. Основная база факультета универсалистов находится в Средней Азии, в пятидесяти километрах от города Канибадама. По прибытию всем вам надлежит зарегистрироваться в первом корпусе, второй этаж, кабинет 203. После этого получите форму и снаряжение — корпус 6, склад, подвал. Жилой корпус — третий, вам укажут ваши комнаты. На всё обустройство вам дается полтора часа. В 14-00 — сбор всего потока, корпус 2, второй этаж, большой зал. Вопросы есть?

— А кормить будут? — вопрос задал худой как щепка парень с последнего ряда. Собственно, эта тема волновала и Дика, но не настолько, чтобы лесть с вопросами к подчеркнуто официальному лейтенанту.

— Прежде всего, обращаясь к старшему по званию, вы должны встать и представиться. Кроме того, принято говорить “Сэр". Вы поняли?

— Да…

— Я должен повторить?

Худой вскочил и, не рассчитав усилия, вписался головой в потолок — он был сантиметров на двадцать выше Дика, и стратоплан на его рост явно рассчитан не был. По всему салону послышались смешки, но на лице лейтенанта не отразилось никаких эмоций.

— Да, сэр! Понял, сэр! Кадет Дженнингс, сэр! Нас будут кормить, сэр!?

— Прежде всего, вы еще не кадет, а если не научитесь себя вести, то никогда им не станете. До тех пор, пока тесты не показали вашу пригодность к службе универсалиста, вы — стажеры. И не более. Питание вам будет обеспечено на базе, после общего собрания. — Лейтенант повернулся и вышел из салона, спиной выражая недовольство.

— Слышь, бедняга, хочешь гамбургер? — Рич явно получал удовольствие от происходящего, однако делал героические усилия, чтобы скрыть иронию в голосе — А то, глядя на тебя, я боюсь, что ты не доживешь до обеда.

— Давай — В глазах Дженнингса появилось чувство глубокого удовлетворения. — Да, позвольте представиться. Меня зовут Боб…

Пока Дженнингс уничтожал запасы из сумки Рича, он рассказал, что родился в Вашингтоне, окончил колледж и намерен сделать карьеру в Патруле. Что касается его худобы, так это у него от рождения. Почти постоянно испытывая чувство голода, он никак не может поправиться, что, впрочем, нисколько ему не мешает. И вообще, он очень рад познакомиться, и … Тут, в очередной раз сунув руку в сумку, он понял, что ничего съедобного там не осталось.

— Ой, я, кажется, все смел… — он даже слегка покраснел. — Спасибо… Извини…

— Да ладно, на здоровье — Рич сунул опустевшую сумку под кресло. “Ну, и лопает — подумал он — тут на троих хватило бы…" — А почему ты, собственно, подался в универсалисты?

Дик все это время был поглощен видом, открывающимся с высоты полета стратоплана. Поднимаясь на высоту восьмидесяти километров, аппарат пикировал со все нарастающей скоростью к конечной точке маршрута и тормозился буквально в сотне метров над землей. Гражданский транспорт обычно летал на более низких высотах и, конечно, всячески избегал перегрузок. Пилоты Патруля, напротив, на первое место ставили скорость, а удобство пассажиров отходили на второй план, если не дальше. Сейчас машина набирала высоту и находилась уже километрах в пятидесяти над землей.

Джоан, несколько возмущенная тем, что ее сосед пялится в иллюминатор, вместо того, чтобы уделять ей внимание, наконец не выдержала.

— Послушай, Дик, а почему все-таки ты выбрал универфак?

— А ты?

— Ну, прежде всего отвечать вопросом на вопрос нехорошо, воспитанные мальчики так не поступают… А вообще-то у меня вся семья служит в Патруле. Мать работала в медотделе на авианосце “Камилла"…

— А я знаю одного капитана с “Камиллы" — Дику было очень приятно показать свою осведомленность, хотя это знакомство носило уж очень кратковременный характер — Игорь… не помню фамилию…

Тут он слегка слукавил — фамилии капитана он и не знал, однако как все же здорово было козырнуть таким интересным знакомством. Однако торжество было недолгим — девушка усмехнулась, пожимая плечами.

— Снегов, конечно… Папа говорил, что он его видел неделю назад. “Тренер" перегонял “Палаш" и отец отвел душу, перестрелял все мишени на полигоне…

— Постой-ка, так твой отец, случайно не тот майор в приемной Академии??? — от этой мысли Дик сразу забыл про панораму за иллюминатором и повернулся к соседке — А то что-то мне твое лицо знакомым показалось… Джеймс Диксон, верно?

— Верно… Кажется, я догадалась — ты тот парень, которого “Тренер" впустил в свою машину… Однако тебе повезло, видимо, Игорь был уж в очень хорошем настроении. Ну что ж, поздравляю, папа сказал, что ты неплохо справился для желторотика… Во всяком случае, “Тренер" оценил.

— А почему “Тренер"…?

— Ну он, еще на гражданке, до Патруля, работал тренером на спортивных флаерах… Вот и взял такой позывной. А оказалось пророческим — последние полгода он только и занимается переобучением пилотов на новых машинах. Кстати, он признан лучшим пилотом Флота, поэтому, собственно, ему и предложили это занятие.

— На «Палаше»?

— Нет, “Палаш" только поступил, это он сейчас его осваивает… А так в основном гонял “Шестоперы". “Бердыш" официально снимается с вооружения, всем пилотам-тяжеловозам приходится переквалифицироваться…

— Я смотрю, ты неплохо разбираешься в кораблях… — Дик почувствовал легкую зависть, его знакомство с истребителями, если не считать “утиный тест", носило чисто книжный характер.

— Еще бы. Я даже “Алебарду" водила… правда, не стреляла. Игорь часто к нам заезжает, он когда-то у папы учился, когда еще кадетом был. Отец тогда был инструктором на базе, куда мы сейчас летим… Потом, правда, перевелся во Флот, на “Камиллу". Там и с мамой познакомился… Так ты мне так и не ответил, что тебя судя затянуло?

— Да что тут ответишь… Не знаю, наверное мне хочется чего-нибудь интересного в жизни. Отец все хочет из меня коммерсанта сделать, а я эту его бумажную работу… Да и очень хочется путешествовать, побольше увидеть… Я же, если честно, за всю жизнь даже на Луне не был, не то что где-нибудь на Клио или на Тарке…

— Там я тоже не была… Правда, в прошлом году на мой день рождения папа устроил мне туристическую поездку на Марс. Впечатлений… море! Ты знаешь, меня даже сводили в “Дельту", хотя туда мало кого пускают, но Диксона там помнят и уважают, так что сделали исключение. Я, кстати, с тех пор начала учить эланский язык — он, в общем-то простой, а вдруг пригодится.

— Может и пригодится, вдруг когда-нибудь на Элу попадем…

— Честно говоря, вряд ли… — Диди с сожалением покачала головой — мне говорили, что на Элу можно попасть только в составе научной экспедиции… Я не думаю, что в ее состав включат универа… Разве что сэйн-спеца, то есть я хочу сказать, специалиста из группы научной поддержки…

— Кстати, коллеги — вмешался в разговор Боб — что там этот… сэр говорил о тестах? Что они там проверять будут?

— Слушай, я тебе поражаюсь — Джоан была возмущена до глубины души — как ты вообще попал на этот факультет? Тебя в школе читать учили?

— Учили — похоже, либо Боб не понимал, когда над ним смеются, либо не обращал на это ровным счетом никакого внимания — А на универфак мне приятель предложил поступить… Сказал, что это самый лучший. А сам, гад, зашел в кабинет после меня и сдал документы на астронавигацию. А я только сегодня об этом узнал… думал, будем вместе, а теперь… даже на разных континентах.

— Давай, я угадаю? — У Дика мелькнула мысль, что с этим “гадом" он сегодня уже успел познакомиться — Высокий такой, блондинистый, в зеленом комбинезоне…

— Ну насчет высокого, это смотря относительно кого… Но наверное он. Ну, попадись он мне…

— А это ты, кстати, зря — Джоан решила слегка утешить парня — Универфак ведь на самом деле лучший, что бы там не говорили ангелы… И, между прочим, все, что умеют ангелы, будем уметь и мы, а вот наоборот… Да и морская пехота не сравнится с универом — может у них тренинг и побольше, но к истребителям их не подпускают, а для нас их ШТ — всего лишь один из курсов. Так что куда ни посмотри, а интересней чем у нас, нигде не будет.

— А что касается тестов — уверенно заявил Рич — это ерунда, это мы все пройдем без проблем… Ну проверят там устойчивость к перегрузкам, наличие разных заболеваний… вернее, их отсутствие. Ну там еще пару тестов на психологическую совместимость, на математические способности — эти требования пониже, чем у ангелов и сэйнсов. Там, говорят, сыпятся восемь из десяти, особенно у научников. Да, еще выносливость, умение терпеть голод… и жажду…

— Шутишь?! — полуутвердительно, полувопросительно сказал Боб и, немного подумав, решил — Конечно шутишь… А голод я, кстати, могу терпеть сколько угодно… если нет другого выхода. Но очень уж не люблю. Два года назад, помню, поспорили мы на одной вечеринке, что я один съем весь запас сэндвичей. На триста баксов.

— И что? — заинтересованно спросил Рич.

— Я выиграл… — Боб на мгновение задумался — Вот только на вечеринки меня после этого приглашать перестали.

Все дружно расхохотались — очень уж удивленный вид был у Дженнингса, Джоанна вытирала слезы, Рич согнулся в кресле. Боб, похоже, ничуть не обиделся — было очевидно, что он вообще был предельно добродушным человеком, который все шпильки в свой адрес умел спокойно пропускать мимо ушей. Такой способности стоило позавидовать, Дик в подобных случаях зачастую лез в бутылку, о чем потом неоднократно жалел.

“Юмора он не понимает… — подумал он, хотя поймал себя на мысли, что Роберт ему чем-то нравится, — Но вроде парень не вредный, сработаемся… Рич — славный малый, с ним приятно общаться, правда любит уколоть ближнего… Он с Новой Германии — из за высокой гравитации они там все настолько физически развиты, что я не удивлюсь, если он способен кулаком проломить стенку стратоплана… При таком развитии у них у всех вынужденно мирный характер. Джоанна … — Дик не знал, как относиться к этой не в меру эрудированной красотке из семьи потомственных Патрульных, с детства вращавшейся среди того, о чем он мог только мечтать. Диди ему, безусловно, нравилась. Она вообще не могла не нравится парням и Дик мог поклясться, что и Рич, и Боб уже втайне мечтают завоевать ее сердце… Он поймал себя на мысли, что такая мечта и ему не чужда. — Посмотрим, она, похоже, не заносчива… И, черт, до чего же хороша…".

(обратно)

Кадет

Уже седьмой день стажеров терзали самыми разнообразными исследованиями. Многочисленные тесты на компьютере, центрифуга, после которой вообще жить не хочется, медики с их иглами и громоздкими установками… Каждый вечер, добравшись до своей койки, Дик с ужасом думал, что это же еще не обучение, это только предварительные испытания, которые предназначены для отсеивания непригодных по тем или иным причинам.

За прошедшее время он сильно упал в собственных глазах. Со всей очевидностью бросалось в глаза, что Дженнингс куда грамотнее в области математики и всего, что с ней связано, Ауэрбах физически развит настолько, что вызвал щенячий восторг у эксперта по физподготовке, а Джоанна обладает немалой способностью к языкам и изумительной памятью, позволявшей ей щелкать тесты, как орехи. Сам он, похоже, не обладал ни одним талантом, и время от времени искренне недоумевал, почему его все еще здесь держат. Доброжелательный Рич, с которым он поделился сомнениями, ласково объяснил, что куда проще выгнать всех непригодных скопом, чем возиться с каждым в отдельности. После такого разъяснения Дик совсем было пал духом, и только врожденное упрямство заставляло его вновь и вновь набрасываться на неподдающиеся задачи или до изнеможения гонять себя в спортзале.

Много позже он узнал, что его упрямство и сослужило ему неплохую службу — настойчивость в достижении цели ценилось так же высоко, как и генетически заложенные таланты.

Не обошлось без казусов… То Боб, как всегда мучимый чувством вечного голода, плотно позавтракал остатками вчерашнего ужина перед тем, как получить назначение на день… после чего раздались громогласные проклятия, и он с дрожью в коленках пошел на центрифугу. А потом до двенадцати ночи отскребал свой завтрак от стен узкой круглой камеры, в которой ему и повернуться-то было сложно. То Рич, которого медик неосторожно попросил “изо всех сил" сжать датчик силомера, раздавил в лепешку сам силомер и заодно согнул в дугу стойку, к которой тот крепился, и потом долго извинялся и сетовал на непрочность сделанных на Земле вещей… То Джоанна проспала медицинский тест и с удивлением узнала, что теперь надо повторять исследования сначала, то есть с того, что они проходили три дня назад… Дику тоже не очень повезло… Вчера на кроссе он подвернул ногу и был с позором доставлен на медфлаере в Академию, где его за пару часов привели в норму… а потом бежал кросс один, и не утром, как все остальные, а в полдень, по сорокаградусной жаре. Самое досадное в этом было то, что рядом с ним спокойно бежал инструктор, и когда на финише Дик, добравшись до заветной черты, рухнул плашмя на бетон, инструктор спокойно стоял рядом и, похоже, даже почти не вспотел.

Поначалу тяжелее всего переносился ранний подъем — с точки зрения Дика и восемь утра — это слишком рано, а тут курсантов поднимали в шесть. Однако, к своему глубочайшему удивлению, он быстро понял, что часовая гимнастика на плацу способна запросто выбить из его головы остатки сна. На шестой день он благополучно открыл глаза примерно за минуту до сирены, которая будила стажеров каждое утро, и понял, что вошел в ритм. Дальше будет легче.

В общем, все испытали огромное облегчение, когда наконец вечером на седьмой день было объявлено, что исследования завершены. Вся группа, сто пятьдесят человек, собралась в большом лекционном зале. Настроение у большинства было приподнятое, в основном каждый примерно знал, чего ему ожидать, хотя инструкторы до последнего дня хранили гробовое молчание. Кое-кого мучили дурные предчувствия…

Здесь собрались все, кто измывался над стажерами в течение этой недели. Офицеры прибыли в парадной форме, даже со шпагами — признак исключительной торжественности момента. Многие мундиры сверкали наградами. Дик чуть не потерял дар речи — сухонький старичок, который ощупывал и осматривал его перед каждым прохождением центрифуги, и обычно был одет в довольно потертый, но всегда снежно белый халат, теперь тоже находился в президиуме, только сейчас в его петлицах сверкала эмблема полковника медицинской службы, высшее звание, которого можно было достигнуть в этой отрасли. Как минимум это означало не один десяток серьезных работ в области теоретической или прикладной медицины. И на груди у него, на темно-красной бархатной ленте, огнем горели золотые звездочки — каждая из них означала участие в исследовательской экспедиции. Их было очень много…

На трибуну поднялся начальник Академии, адмирал Франк Ченнинг, шесть лет назад переведенный на эту должность с поста командира второй эскадры (всего было четыре эскадры — Первая, Нептунианская, Меркурианская и Четвертая, корабли которой не имели постоянной базы и, как правило, занимались исследованиями, конвоированием транспортов. Большая часть Четвертой была рассредоточена по колониям).

— Леди и джентльмены, прошу тишины. С вашего позволения, я зачитаю результаты исследований, которые должны были показать вашу пригодность к выбранной профессии… Напоминаю, что отчисленные по состоянию здоровья имеют первоочередное право на получение работы на планетарных станциях Патруля. Вопросы?… Отлично, итак, приступим…

Адмирал взял со стола список, и объявил:

— Альтов, Владимир…

— Я! — поднялся невысокий парень с рыжими волосами и широким веснушчатым лицом.

— Годен к службе в корпусе универсалистов Патруля. Поздравляю, кадет!

— Спасибо, сэр!

— Ауэрбах, Рихард … годен к службе …

— Дамбровский, Вацлав … годен к службе …

— Дженнингс, Роберт … годен к службе …

— Диксон, Джоанна … годна к службе …

— Дюбуа, Иветта … годна к службе …

— Форсайт, Пол … не годен к службе в Патруле по причине плохой сопротивляемости перегрузкам… Сожалею, молодой человек, но это требование для универсалиста — одно из самых важных…

— Келадзе, Шота … годен к службе …

— Юн-Си, Ким … не годен к службе в корпусе универсалистов Патруля по причине непрохождения теста на математические способности… Рекомендую перевод в корпус морской пехоты, или, если пожелаете, в корпус ксенологов. Сожалею…

— Петров, Степан … годен к службе …

— Старк, Ричард … годен к службе …

— Томсон, Джон … годен к службе …

— Такэда, Анна … годна к службе …

Через час, когда церемония закончилась, четверка приятелей собралась в комнате у Рича… Все находились под впечатлением, переживали за товарищей, которым придется расстаться с мечтой о кабине истребителя… Особенно было жалко Кима, крошечный кореец обладал железным здоровьем и великолепными физическими данными. Правда, при поступлении в Морскую пехоту ему вряд ли что-то светит, там предпочитали брать высоких парней с эффектными мускулами… Хотя как-то в спортивном зале Юн-Си за три минуты уложил Рича, которого, кажется, не взяла бы даже пушка. Рич, кстати, принял это близко к сердцу и дал Дику слово, что он будет заниматься до седьмого пота, но когда-нибудь еще возьмет реванш у этой мартышки… Впрочем, Юн-Си все любили и его уход очень огорчил компанию.

— Ну, что у нас по плану? — прервал общее молчание Рич, который обычно не умел долго находиться в плохом настроении — Что нос повесили, кадеты? Мы все еще вместе и теперь вряд ли у нас будут проблемы. Можете считать, что Звезда уже висит у вас на груди… И вообще, я же говорил, что мы все нормально пройдем тесты! Говорил же?

— Ну говорил… — Дик был расстроен. Он сильно привязался к Киму, да и к Форсайту, оба были отличными парнями и было чертовски досадно, что они провалились на этих идиотских тестах… Впрочем, с Полом сразу все стало ясно, он терял сознание даже при трех “же", а перегрузка в истребителе, который отнюдь не предназначался для обеспечения комфорта пилоту, бывала и гораздо больше…

— Ну и хватит кукситься… В конце концов, не наша вина, что Юн-Си вылетел… Я, кстати, жалею об этом еще больше вас всех, у меня еще к нему вопросы остались. Так чем мы сейчас намерены заниматься?

— Курс лекций начинается с завтрашнего дня, сегодня вечером банкет в честь присвоения статуса кадетов. А до того надо решить вопрос с позывными. — Джоанна встала и двинулась к выходу — Составите компанию, мальчики?

Мальчики, конечно составили. Все, хором. И вообще, никакие переживания не могли помешать им смотреть на Диди влюбленными глазами. Компания прошла в зал, где стояло несколько компьютеров. Дик вызвал программу “Позывные", вызвал режим “Свободные коды". На экран выполз список позывных, которые в настоящее время никем не использовались. “Игл", “Бродяга", “Ягуар", “Тень", “Призрак"… Позывной “Тень" мигнул и исчез, кто-то его выбрал. Дик оглянулся — Боб вставал из за компьютера, уступая место Ричу. Дик усмехнулся — “Тень" ему более чем подходит, худой, бледный… Он снова повернулся к экрану. “Шутник", “Дьявол", “Пират", “Барс", “Дельфин", “Фалькон"… Пойдет! Он подвел курсор к позывному “Фалькон" и нажал на ввод. Теперь его позывной записан на личную магнитную карточку, и, конечно, исчез со всех компьютеров Патруля.

Дик встал и подошел к Ричу. Тот разглядывал список позывных, не проявляя к нему ни малейшего интереса. Потом запустил режим “Ввод нового кода" и снова задумался.

— Помочь?

— Помоги — Рич повернулся к Дику — Понимаешь, ничего в голову не идет… Весь этот зверинец… или бандитская шайка… В общем, хочется что-нибудь такое… ну, в общем, мое, личное.

— Назовись кувалдой — Дик изо всех сил старался не улыбнуться, обидевшийся Рич был очень опасным существом — Во всяком случае это очень тебе подходит… Могучий, крутой…

— … тупой, железноголовый… — съязвил Рич. — Сам то хорош, сокол недостреленный. Впрочем — он на секунду задумался — ты меня, кажется, уговорил. Всякие, вроде тебя, меньше приставать будут… и звучит солидно, веско. Решено, да будет так…

Он набрал новый позывной “Кувалда" и нажал на ввод. Мгновение компьютер сверял код с заложенными в его памяти на предмет повтора и наконец выдал O’k. Позывной был введен, магнитная карточка с тихим шелестом вылезла из приемной прорези компьютера.

Кадеты подошли к Джоан, которая так же, как и Рич, задумчиво рассматривала окошко ввода нового кода. Погрузившись в раздумья, она даже не заметила стоящих у нее за спиной приятелей. Взглянув на нее, Дик заметил, что размышлять девушка предпочитает с закрытыми глазами. Бессовестно этим воспользовавшись, он легонько прикасаясь к клавишам, набрал слово “МИЛЕДИ" и хлопнул по клавише ввода за мгновение до того, как локоть Диди вошел ему под ребро. Дик сложился пополам, а рука Джоан метнулась к кнопке сброса… Но поздно, уже выезжала карточка с записанным позывным. Красная от возмущения Диди повернулась к Дику, который все еще безуспешно пытался восстановить дыхание.

— Ты… ты… я тебя… Да как ты посмел… Какое твое дело…! — бешенство Джоанны усиливалось еще и тем, что она твердо знала — изменить введенный позывной можно только с письменного разрешения начальника факультета, которому придется объяснять эту идиотскую ситуацию — Ну куда ты лезешь… без мыла, тебе что, кто-нибудь мешал!? Что мне теперь делать? — теперь она готова была расплакаться.

— А ничего не делать — флегматично заметил Рич, который предусмотрительно отодвинулся в сторону, чтобы его не зацепили эти двое при своих разборках — кстати, чудесный позывной. Красивый. И очень тебе подходит — к твоей исключительно эффектной внешности. Хотя, как мне помнится, у Дюма миледи была блондинкой. Так что тебе остается только нежно поблагодарить нашего дорогого Ричарда и, если сочтешь нужным, чмокнуть его в ухо за оказанную услугу. Он наверняка тут же потеряет от счастья сознание и этот нокаут будет засчитан в твою пользу…

— Чмокнуть!? Я его кувалдой по голове сейчас чмокну так, что его сразу отчислят за внезапно возникшее отсутствие мозгов.

— Это не выйдет… Особенно учитывая, что отныне “кувалда" — это я, ты меня не поднимешь, а сам я его бить по башке не намерен… пока.

Джоанна мгновение непонимающе смотрела на Рича, потом захохотала. К ней присоединился пришедший в себя Дик, а заодно и Боб, который не знал, над чем смеются друзья, но был просто захвачен общим весельем. Дик был немедленно прощен, получил вышеуказанный поцелуй в ухо, ойкнул (Диди все-таки слегка цапнула его зубами) и компания направилась по своим комнатам, готовиться к вечернему банкету.

Дни были заполнены до предела. Лекции чередовались с практическими занятиями по управлению истребителями. Рукопашный бой сменялся занятиями с холодным оружием, а потом курсанты интенсивно дырявили мишени из целой кучи различного оружия, от примитивных, но весьма эффективных пулевых автоматических винтовок, до импульсных ручных бластеров, посылавших разряд на расстояние до трехсот метров или режущий луч — до ста. А потом снова рукопашный бой или дуэль на вибромечах, к счастью, имитаторах. Длинные нудные лекции по астронавигации, тренажер, имитирующий управление ТАКРом и ехидный голос инструктора “Глубокоуважаемый кадет Старк. Вы снова привели корабль в фотосферу звезды. Ваши обугленные кости будут напоминанием другим об основных правилах вычисления точки схода со струны".

Время от времени Дик с тоской вспоминал ту первую неделю, теперь она казалась ему чуть ли не каникулами. С некоторым удивлением он понял, что если подъем в шесть утра (а не раньше) ему в общем-то гарантировался, то отбой в двадцать три ноль-ноль был вещью чисто теоретической. Непременно находилось что-нибудь очень срочное, что никак нельзя было сделать раньше.

В настоящий момент он был один. Остальные бойцы взвода либо погибли, либо также, как и он, задворками пробирались к своим. В основном те, кто выжил, опередили его и были где-то впереди, самому Старку пришлось задержаться… Десантный модуль был сбит над территорией противника, пилот сумел посадить машину, однако сам выбраться уже не смог. Боль в руках напомнила ему, что попытка вытащить искалеченного пилота из горящей машины не прошла бесследно, кожа покрылась волдырями, некоторые из которых уже лопнули. Тем не менее, он считал, что поступил правильно — не его вина, что было уже поздно и раны Дженнингса, которому в этот раз выпало вести модуль, оказались смертельными. Если бы Боб не сумел уйти от второй ракеты, они все сейчас представляли бы собой жалкое зрелище. Однако он успел, но только лишь ценой своей жизни.

Дик прислушался, его основательно беспокоило еле слышное бряцанье, доносившееся откуда-то справа. Однако прежде чем выяснять, что там скрежещет, надо принять кое-какие меры — он отстегнул с пояса аптечку и ввел себе болеутоляющее. Стало легче, однако, как он прекрасно понимал, ненадолго. А впереди еще много километров через зону разрушений…

Звук, не дававший ему покоя усилился. Теперь ЭТО было почти рядом. После недолгих раздумий он пришел к выводу, что слышит скрежет металла о камень — вывод напрашивался сам собой, это «Шагающий танк». Чертовски неприятно, сенсоры этой образины вполне способны запеленговать десантников, а вслед за этим боевая машина без особых сложностей их перебьет. Где-то там впереди, среди развалин, также как и он, пробираются в безопасную зону Джоанна и Рич, а также не менее двух десятков парней и девушек его взвода. И теперь всем им угрожает опасность.

Надо было срочно что-то делать, однако в арсенале у него не было ничего, чем можно уложить ШТ. Бесполезный бластер болтался за плечами, обойма иссякла еще минут пятнадцать назад, когда он натолкнулся на патруль противника — три человека в грязно-зеленой форме оказались неплохими бойцами, однако его подготовка была лучше. Тем не менее, теперь он почти обезоружен, бластер способен сделать еще не более пары выстрелов.

Он затравленно оглянулся по сторонам. В глаза бросилась бухта толстого металлического троса, брошенная, видимо, при поспешном отступлении. То, что надо! Скрипя зубами от боли в обожженных ладонях, он размотал трос, одним концом уже закрепленный кем-то у огромной, вкопанной в землю балки, и, напрягая все силы, потащил эту тускло блестящую змею через улицу.

Здесь закрепить трос было не на чем. Времени оставалось мало, и Дик, обернув его вокруг полусгоревшего остова толстенного дерева, выпустил в стык предпоследний заряд бластера. Луч расплавил метал, намертво приварив петлю. Трос завис над улицей на высоте около сорока сантиметров.

В том, что водитель танка увидит препятствие, сомнений не было. Единственный способ этого избежать, отвлечь внимание противника, а отвлечь его можно только на себя.

Из-за угла показался «Скаут» — шагоходы мерно впечатывались в бетон дорожного покрытия, боевая башня хищно вращалась по сторонам, выискивая цель. Дождавшись, когда ощетинившаяся орудиями башня отвернется, Дик выскочил на дорогу в полусотне метрах от «Скаута» и, спокойно прицелившись, выпустил луч по рубке водителя. Лазер, разумеется, безо всякого эффекта отразился от толстой брони, а орудия начали стремительно разворачиваться в его сторону.

Дик бросился бежать, по возможности петляя, тем самым затрудняя танку прицеливание. Мощный лазерный луч прошел чуть левее, пропахав глубокую борозду в бетоне, следующий ударил ближе, так что на Дика пахнуло жаром. Он метнулся влево, и в ту же секунду третий луч пронзил то место, где он стоял еще мгновение тому назад.

Внезапно огонь прекратился, Старк почувствовал это сразу. Оглянувшись, он увидел отрадную картину — «Скаут», ускоривший ход, чтобы догнать нахального стрелка, зацепился сразу обеими шагоходами за растянутый канат, и теперь медленно, словно нехотя падал «лицом» вперед. Вот он рухнул с чудовищным грохотом, от удара боевая башня отвалилась, оттуда кубарем вылетел наводчик, ткнулся головой в мостовую и остался лежать неподвижно.

Дик удовлетворенно хмыкнул и повернулся… Прямо перед ним стояли трое молодчиков в пятнистой форме, стволы их бластеров были направлены ему в грудь. Понимая, что уже не успеет, он бросился в сторону, уходя из-под кинжального огня, однако какой-то доли секунды ему не хватило. Луч ударил в бедро, нога сразу отказалась повиноваться и Старк рухнул на мостовую.

Один из «пятнистых» что-то рявкнул на непонятном языке. Второй кивнул, подошел к лежащему на земле Дику, тщательно прицелился ему в голову и медленно, явно получая от этого удовольствие, нажал на курок…

Дик открыл глаза — оператор уже снимал с него шлем ВР^[14]. Парень смертельно ненавидел эти тесты, двадцать минут под шлемом виртуальной реальности выматывали больше, чем марш-бросок километров на двадцать. К тому же садисты-программисты каждый раз старались сделать его смерть особенно неприятной. Руки, которые он «обжег» в ходе выполнения операции, теперь будут ныть часа два, пока мозг не отсеет эту информацию, как ложную.

Вдоль стены располагались другие ВР — кресла, около десятка из которых было еще занято — это были те, кто еще не успел принять смерть жуткую, лютую. С некоторым облегчением Дик отметил, что от первоначальной группы осталось меньше половины, значит, большинство выбыло раньше. Приятно осознавать, что он продержался так долго, еще приятнее — что ему не придется переигрывать, в отличие от тех, кто не попал в пятьдесят процентов уцелевших. К Дику подошел доктор Смит, который непосредственно отвечал за виртуальный тренинг и был наибольшим пакостником, расправиться с которым втайне мечтал каждый второй курсант потока.

— Неплохо, кадет, неплохо — по лицу Смита было видно, что он придерживается иного мнения, но не хочет огорчать курсанта — но могло быть и лучше, разумеется. В частности, вместо того, чтобы упиваться победой, вы могли бы и посмотреть по сторонам.

— Мне же все равно было нечем стрелять — обиделся Дик. Ему-то казалось, что он все сделал хорошо.

— Вы невнимательны, юноша. Надо было заглянуть в тот домик, возле которого вы закрепляли трос, там внутри находился умирающий солдат, вы могли позаимствовать его батарею. Так что у вас были шансы, а вы ими не воспользовались… Но в целом я удовлетворен, вы свободны. Передайте вашему приятелю Дженнингсу, что я прописываю ему шесть дополнительных часов на виртуальное пилотирование, он явно слабоват еще в этой области.

Дик сидел на лекции по методам использования ШТ в наступательных операциях. Лектор, полковник Мэрдок со знаками отличия Морской пехоты увлеченно объяснял:

— Когда впервые была выдвинута идея создания шагающих танков, многие выступали против. Действительно, ряд параметров последней к тому времени модели гусеничного танка — “Асмодей" заметно превышали параметры первых ШТ — скорость была выше, надежность систем — тоже. С другой стороны, никакая система, кроме шагоходов, не обеспечивала высочайшую проходимость, сравнимую с проходимостью ШТ. Были проведены полевые испытания, где стало ясно, что “Командор" способен успешно бороться на равнинной местности с четырьмя танками “Асмодей", на пересеченной местности — с десятью, в сложнопроходимой — ШТ практически недосягаем для гусеничных танков. Способность легких ШТ преодолевать препятствия прыжком — еще один довод в пользу этого класса машин.

В настоящее время последняя разработка — “Скорпион", который благодаря своему вооружению способен выдержать одновременную атаку трех машин класса “Командор", обладает еще одной отличительной чертой. Имея восемь шагоходов, он способен передвигаться, правда, на пониженной скорости, при наличии даже четырех из них, по два с каждой стороны. Также это влияет на повышенную устойчивость и проходимость данной модели — пожалуй, единственное для него препятствие — высокая вертикальная стена. “Скорпион" — единственный из ШТ, снабжен АМ-генератором. На планетах с атмосферой он пригоден только для ближнего боя, на безатмосферных — способен разрушать цели с любых дистанций. К сожалению, машины этого класса все еще проходят испытания и в серию пока не пошли.

— Извините, сэр! Можно вопрос?

— Слушаю…

— Почему ШТ не несут гейген-полей? Это ведь существенно увеличило бы их живучесть…

— Вы, видимо, были не слишком внимательны на лекциях по устройству и принципам работы гейгена. — Полковник подошел к доске световым карандашом нарисовал на ней окружность. — Гейген, как мыльный пузырь, стремится создать фигуру с наименьшей площадью поверхности при заданном объеме. То есть сферу. Теперь вспомним принцип его действия — поле гасит любое, я подчеркиваю, любое энергетическое воздействие извне. Между прочим, даже ветер — энергетическое воздействие, пусть и незначительное. В общем картина выглядит следующим образом: при воздействии на гейген воздушных масс, они расщепляются и уничтожаются полем, на что тратится его энергия… Испытания показали, что обычный ветер скоростью 20 метров в секунду — бывает и хуже, полностью гасит одинарное поле гейгена за пятнадцать минут. Это при условии, что объект висит в воздухе… А если он стоит на земле, то картина несколько иная. Как я уже говорил, поле представляет собой сферу, часть которой, в данном случае, находится ниже поверхности земли. Поле начинает разрушать материю и, если у вас достаточно мощности, то объект просто погрузится под землю и будет погружаться до центра ядра, либо пока не иссякнут аккумуляторы.

— Спасибо, сэр, я понял…

— Именно поэтому вам рекомендуется выключать энергию гейгена при входе истребителя в атмосферу. И именно поэтому вы обязаны выключить поле при посадке, даже если посадка в вакууме — иначе вы разрушите посадочную площадку. Кстати, для крейсеров и авианосцев самый опасный момент в бою — это прием на борт своих истребителей. В этот момент тяжелые корабли вынуждены отключать поля, прикрывающие доки.

— Еще один вопрос, сэр — поднялся Рич.

— Да?

— Если мощность и проходимость ШТ столь высока, а вооружение наших истребителей настолько смертоносно, то почему мы столько занимаемся рукопашным боем и холодным оружием, всеми этими мечами, топорами, кинжалами и прочим. Разве сейчас так ведут войну…?

— Мы несколько уклонились от темы лекции, но я хотел бы внести ясность. Прежде всего, вы не правы — войну ведут любыми средствами. Если вас собьют над вражеской территорией, то у вас не будет ни истребителя, ни, тем более, ШТ…

— У меня наверняка будет бластер…

— Не перебивайте. Будет… наверное. Какое-то время. Он может сломаться, могут кончиться заряды, в конце концов, вы можете счесть нецелесообразным убивать противника, а бластером можно только убить. Или искалечить, что почти то же самое. Каждый офицер слишком ценная фигура, чтобы позволить ему погибнуть от ножа в пьяной драке просто потому, что у него не оказалось под рукой бластера. Поэтому вас учат нападать и защищаться с использованием любых подручных средств, любого оружия. Кроме того, есть некоторые этические ограничения… Например, если вас отправят в составе дипломатической миссии на планету, скажем, феодального типа, то вам не будет позволено взять с собой высокотехнологичное оружие… Разве что вибромеч, да и то сомнительно. Так что в случае конфликта вам придется взять меч и сюрикены. У вас еще есть вопросы?

— Нет, сэр… — Дику показалось, что в кои-то веки Ричу стало стыдно. Ответ полковника напрашивался сам собой… Действительно, если к тебе в темном переулке прицепится пара-тройка молодых парней, которым плевать на цвет твоей формы, и у которых просто чешутся кулаки и имеется острая потребность с кем-нибудь подраться, не будешь же палить в них из бластера или еще чего-нибудь похлеще… И отрубать им эти самые чешущиеся руки вибромечом тоже не станешь.

— Отлично, итак, вернемся к теме лекции. Рекомендуемый порядок наступления с использованием ШТ на пересеченной и сложнопроходимой местности следующий…

— Перед вами макеты основных истребителей Патруля, которые составляют его ударную и оборонительную мощь. Это «Крис» — Ченнинг подошел к одному из трех проекторов, которые демонстрировали трехмерные изображения боевых машин. — Истребитель относится к классу легких, а это означает, что он имеет не слишком сильную защиту и относительно слабое вооружение. Найдется ли среди вас желающий объяснить остальным, почему несмотря на очевидную слабость этих машин мы продолжаем их производить, а вы продолжаете на них летать? Вот вы, прошу…

Один из курсантов с видом великомученика встал и неуверенно начал:

— Думаю, сэр, дело в том, что… ну, в общем, видимо, «Крисы» имеют другие преимущества…

— С вами все ясно, можете сесть — поморщился Ченнинг и усевшись в кресло продолжил — Видите ли, истребитель как боевой аппарат должен сочетать в себе три основных качества: скорость, вооружение, защиту. Как не бывает женщин, которым бы природа дала и ум, и красоту, и ангельский характер… прошу прощения у присутствующих, я всего лишь констатирую факт, так и в конструкции истребителей до сих пор не удается совместить эти три качества в полной мере. «Крис» представляет из себя «скорость и маневр». Это самый быстрый корабль, который когда-либо поступал на вооружение Патруля. Прежняя машины этого типа, «Стилет», уступает ему по всем статьям. Однако высокая скорость и небольшие размеры истребителя, что повышает его живучесть, заставили отказаться от двух других пунктов — от скорости и вооружения. Да, «Крис» имеет всего четыре лазера, однако он, заметьте, всегда может уклониться от невыгодного боя, чего нельзя сказать о машинах других классов. В то же время ему нет равных тогда, когда надо преследовать противника, или когда надо нанести хирургически точный удар и вовремя унести ноги.

Ченнинг снова поднялся и подошел к третьему проектору, который показывал массивный аппарат, превосходящий юркого «Криса» по размерам в несколько раз. Переключив режим проектора на плавное вращение объекта, он продолжал:

— Это «Шестопер», новый тяжелый истребитель, который постепенно приходит на смену несколько устаревшему «Бердышу». Здесь ярко выражена иная составляющая идеальной боевой машины — защита. Его гейген-щиты в двенадцать раз мощнее, чем у легкого истребителя, однако в этом случае пришлось пожертвовать скоростью — машина довольно тихоходна, правда этот недостаток вполне искуплен серьезным бортовым вооружением. Тем не менее машины этого класса всегда следует применять с использованием прикрытия из легких истребителей, поскольку тяжелые недостаточно хорошо выдерживают массированные атаки «Стилетов» вероятного противника.

Дик даже не подумал уточнить, кто является этим самым «вероятным противником». Только один народ скупал устаревшие и снятые с вооружения «Стилеты» вместе с подробной технической документацией на них. Снова вспомнился тот разговор с дедом, состоявшийся накануне его зачисления в кадеты. Похоже, старый Лесли как в воду глядел — противник у Земли действительно есть, и из «вероятного» он может в любой момент превратиться в фактического. И, говоря объективно, противник был весьма опасен.

— История войн середины двадцатого века показывает, что наибольшую силу представляют машины среднего класса, достаточно маневренные для ведения самостоятельного боя, и в то же время достаточно защищенные, чтобы этот бой с гарантией не стал для них последним. На основании прошлого опыта Патруль всегда стремился укомплектоваться истребителями именно такого уровня. Здесь вы видите плод трудов наших конструкторов — Ченнинг перешел к среднему изображению. Дик усмехнулся — этот красавец был ему знаком.

— Перед вами самая лучшая боевая машина, когда-либо создававшаяся в КБ Патруля. «Палаш» разработан сравнительно недавно и призван заменить стоящие на вооружении «Ятаганы», которые он превосходит по всем параметрам. Имея неплохую защиту, «Палаш» несет на борту тяжелое вооружение, которое делает его опасным противником для машин любых других марок. И, однако, вновь вступаетв силу закон трех качеств. Прекрасно подходя для ведения боя в режиме перехвата, «Палаш», уступая в скорости «Стилетам» и «Крисам», не сможет в случае острой необходимости уйти от преследования, а не обладая мощной защитой «Шестопера», подвергается серьезной опасности при участии в штурмовках. Таким образом, думаю, вам понятно, почему ТАКРы и авианосцы оснащаются истребителями разных типов. Тем самым командир получает возможность применять те или иные машины, как того требует складывающаяся обстановка.

Ченнинг выключил голопроекторы, оставив лишь первый. Дик с некоторым сожалением подумал, что полетать на «Палаше» в ближайшее время ему не светит — адмирал явно был намерен тренировать будущих пилотах на машинах разных типов, и начать был намерен, похоже, с «Криса». Ну что ж, пусть будет «Крис», в конце концов надо же с чего-то начинать.

Скоро он изменил свое первоначально не слишком-то лестное мнение о юрком истребителе, потрясающая маневренность которого в сочетании с мастерством пилота делала «Крис» исключительно живучим. Он быстро понял, что слаженной атаке звена легких истребителей очень трудно противостоять, особенно тяжеловозу, неуклюжесть которого в известной степени обесценивала мощь бортового вооружения.

Впрочем, Ченнинг уделил должное внимание и другим классам боевых машин. Постепенно Дик постиг и возможности «Шестопера», понял, что то, кто сидит за штурвалом тяжелого истребителя, должен помнить один очень важный факт. Зачастую его жизнь зависит от одного залпа — и этот залп должен быть точен, поскольку давал реальный шанс сократить число противников на единицу. Теперь он уже не относился к тяжелым с таким пренебрежением, это была мощная ударная сила, но наибольший эффект достигался именно тогда, когда штурмовые дивизионы тяжеловозов могли не отвлекаться на оборону от атак противника, предоставив это занятие своим более подвижным собратьям, а идти прямо к цели.

И все-таки сердце его было целиком отдано «Палашу». Это действительно была великолепная машина, и, поднимая ее в воздух, он испытывал какой-то совершенно детский восторг, вся душа его пела от счастья. Неизвестно, чем руководствовался Ченнинг, но когда началась специализация, Дик с чувством глубокого удовлетворения узнал, что и он сам, и его друзья приписаны к бригаде средних истребителей. Не было никаких сомнений, что в самом ближайшем будущем именно эти машины составят костяк боевых сил Патруля.

Но не только полетами были заполнены учебные дни. Месяц за месяцем Дик и его друзья постигали искусство лишать ближнего жизни самыми различными способами. Тяжелейший курс тренировок рукопашного боя включал не только изучение и отработку уязвимых точек человека, но и знакомил с методами нападения и защиты применительно ко всем известным расам, кроме, разве что ленитов, которые были даже с точки зрения генетики практически неотличимы от человека (на этот счет возникла масса различных теорий, ни одна из которых не объясняла подобного сходства достаточно реалистично. Последнее время наиболее популярным было мнение о том, что предки ленитов были переправлены эланами на Ленн с Земли… или наоборот). Не раз потерявшего сознание Дика окатывали холодной водой, но однажды он вдруг осознал, что стоит посреди ринга на полусогнутых ногах, а тренер, непосредственно проводивший спарринг, лежит у его ног неподвижной массой, и именно для него теперь волокут ведро холодной воды.

Основное же внимание, разумеется, уделялось управлению истребителем в бою. Схватки на тренажере сменились реальными дуэлями, а потом и групповыми боями в атмосфере и космосе, только вместо пушек на истребителях стояли фотопулеметы, фиксирующие точные попадания и передававшие “сбитую" машину под управление автопилоту, который уводил ее на посадку. Тут среди курсантов Дику равных не было. И снова Дик, который теперь чаще летал на «Крисе», убеждался, что в поединке один на один тяжеловоз практически не имеет никаких шансов справиться со своим высокоманевренным противником. Раз за разом фотопулеметы фиксировали наносимые в борт «Шестопера» удары, пока компьютер не отключал «избитую» машину и не отправлял ее на посадку. В то же время самому Старку довольно редко приходилось возвращаться домой «на автопилоте», хотя время от времени это и происходило. Как правило, поражение он терпел тогда, когда в бой ввязывались инструкторы, которые набирались среди лучших пилотов Флота. Но неудачи лишь заставляли его больше тренироваться, и он верил, рано или поздно он сможет победить любого соперника. Его друзья показывали куда более скромные результаты в пилотировании, однако вся компания упорно держалась в десятке лучших пилотов курса.

Однако изучение теории не ограничивалось истребительной авиацией — универы на то и универы, что обязаны знать все. Много времени уделялось даже тем системам вооружения, которыми им вряд ли когда придется воспользоваться. Один раз курсантом довелось пострелять даже из мезонной пушки крейсера. Когда с двенадцати километров удар луча в пыль разнес астероид около десяти километров в диаметре, это произвело на всех неизгладимый эффект. Однако Ченнинг, проводивший этот курс стрельб, быстро утихомирил восторженных курсантов.

— Да, мезонное орудие все еще остается наиболее сильным видом из вооружения тяжелых кораблей. Однако при всей его мощи оно все же менее эффективно, чем хотелось бы. Кстати, никто не хочет мне сказать, почему именно?

— Разрешите я, сэр — поднялся Дженнингс — Насколько я понимаю, объекты защищенные гейген-полями невидимы для радаров и могут быть лишь приблизительно запеленгованы масс-детекторами. Поэтому наведение орудие на цель весьма приблизительно.

— Совершенно верно. Масс-детектор позволит засечь ТАКР с расстояния приблизительно километров пятьдесят, но приблизительно определить координаты цели сможет лишь на дистанции до трех километров. Естественно, что боевые действия начнутся раньше. Поэтому в космическом сражении наибольшую роль играют управляемые ракеты, которые идут к цели, захваченной видоискателем. А вот кинжальный удар мезонного орудия, особенно с небольшого расстояния — это очень эффективная вещь, и практически неотразимая. Бедой многих капитанов является стремление использовать это оружие раньше, чем это сделает противник. Такое желание понятно, ведь если в крейсер попадет концентрированный мезонный луч, то он может просто-напросто взорваться. Однако слишком несвоевременное использование этого оружия может привести к банальному промаху. К сожалению, бой, как правило, закончится прежде, чем аккумуляторы корабля накопят энергию для следующего выстрела.

— А веерный залп, сэр? Разве он не может причинить серьезный ущерб? — у Дика никак не укладывалось в голове, что столь мощное орудие на самом деле не играет в реальном бою принципиальной роли.

— Веерный залп разделяет мезонный луч на пятьдесят импульсов с самостоятельным наведением каждого. Но с падением мощности уменьшается и дистанция поражения. Испытания показали, что залп по пятидесяти целей, класса “Крис", окруженных гейген-полем, дает поражение лишь десяти из них. Если цели меньше, то ниже и процент попаданий. Разумеется, если вести огонь по объектам, не имеющим гейген-генератора, то гарантировано 100% попаданий, благо компьютер может определить координаты целей с точностью до третьего знака. Ну, теперь ваша очередь, кадет Старк. Я хочу, чтобы вы дали упомянутый вами веерный залп по этому метеоритному потоку. Ваша задача — поразить наиболее крупные объекты. Хочу напомнить, что этот поток в будущем пересечет трассу регулярных сообщений Земля — Марс и может создать проблемы… если мы что-нибудь от него сегодня оставим.

Дик занял место оператора у пульта управления орудием. Засветился сигнал готовности батарей…

Как-то в Академию прилетел Снегов. К тихой ярости приятелей, он куда-то увел Джоан и вернулся лишь часа через два. Дик строил самые возмутительные предположения, хотя, в принципе, Джоан никогда не давала ему повода, позволяющего предъявлять на нее какие-то особые права. Впрочем, это никак не умаляло ревность парня… как и его друзей.

Снегов насмешливо оглядел столпившихся у него на пути пилотов, каждый из которых, очевидно, мечтал намылить ему шею, причем причина этого бурного желания была у каждого написана на лбу. Затем он подошел к Дику и, явно не собираясь замечать бешенство в его глазах, спокойно предложил:

— Давай слетаем на дуэль? Хочу посмотреть, что ты из себя в настоящий момент представляешь…

— Давай — Дик верил в свои силы и просто мечтал доказать капитану, что с ним стоит считаться — на чем?

— На чем хочешь.

— Тогда… — Он на минуту задумался, потом принял решение — Пусть будет “Крис", без ракет, в вакууме.

— Отлично — Игорь оценил выбор противника. Относительно новый легкий истребитель “Крис", заменивший уже устаревший “Стилет", был чрезвычайно быстрой и маневренной машиной. Управление им требовало высокого мастерства, а легкое вооружение не позволяло “покончить" с противником одним выстрелом, что делало победу всецело зависящей от мастерства пилота. Бой должен был быть долгим и интересным.

Дик поднял истребитель и на форсаже вывел его за пределы атмосферы. Скоро на экране радара показалась красная точка — машина Снегова. Дик пошел в атаку, но скоро понял, что этот противник “несколько отличается" от его коллег по Академии и, тем более, от электроники, управляющей тренажером. Игорь мастерски уклонялся от атак, и бортовой компьютер уже дважды давал сообщение о полученных Старком попаданиях, правда, пока “не смертельных".

Бой продолжался уже пятнадцать минут, но ему никак не удавалось достать противника, Игорь казался заговоренным и пропустил всего несколько легких “повреждений", тогда как истребитель Дика, повинуясь сигналам компьютера, уже на двадцать процентов снизил скорость и отключил одну пару “лазеров". Больше всего огорчало то, что он уже выложился до предела и начал уставать, а атаки Снегова были по прежнему безукоризненно точны, идеально своевременны и быстры, как удар молнии.

Противник зашел в хвост. Дик сделал мертвую петлю в надежде, что Игорь хоть раз ошибется и проскочит вперед, подставив свой хвост под пушки его истребителя… Зря, конечно. Снегов, как всегда, моментально ушел из прицела, а уже через минуту Дик понял, что его взяли в прицел и уйти он уже не успеет… Вдавив до упора рычаг форсажа, он закрутил истребитель в штопор, в надежде получить минимум повреждений. Компьютер сообщил о снижении скорости еще на двадцать процентов и о том, что в распоряжении Дика осталась один лазер, второй «ствол» спарки вышел из строя.

Дику удалось еще пару раз достать Игоря, когда бой неожиданно закончился. Наслаждаясь удачным выстрелом, который, как сообщил компьютер, “повредил" двигатель противника, он всего на долю секунды отвлекся, за что немедленно был наказан, очутившись в прицеле всех четырех лазеров Снегова.

Оставалось только сложить руки и ждать… Истребитель до самой посадки не подчинится никаким командам, да еще и непрерывно сообщал окружающим, что идет на автопилоте. “Проклятие — думал он, еще раз прокручивая в памяти поединок — сколько же мне еще учиться, чтобы достичь такого уровня… Сопляк, на аса замахнулся… Поделом… Но все-таки пару раз я его припечатал! Жаль только, что мало."

Когда автопилот неторопясь приземлил условно сбитый “Крис" на летной площадке, Боб и Рич уже знали о результатах дуэли и были готовы тут же навязать капитану дуэль на кулаках или на чем покрепче… Но Дик смиренно подошел к Снегову и, опустив очи долу, вежливо выразил восхищение мастерством пилота. Тот добродушно пожал руку парню.

— Не куксись, кадет, у тебя еще все впереди… Учись, мы еще покрутимся, через год. У тебя, думаю, получится лучше… Только никогда не надейся на ошибку противника. Лучше считай, что он вообще не умеет ошибаться — дольше будешь жить…

Игорь и Джоанна сидели в ее комнате. Времени на разговор у них оставалось мало — Снегов через час улетал на “Камиллу" и следующий его визит мог состояться очень не скоро. Да и сейчас он выкроил время для визита буквально из ничего, но тому были веские причины, причем совершенно не те, которые рисовал в своем воображении Дик.

— Ну, что ты думаешь об этом парне, о Старке? — Игорь взглянул на девушку — Он ведь явно с тебя глаз не сводит, чуть со мной в драку не полез, несмотря на последствия… Пришлось ему быстренько дуэль предложить, чтобы мальчик пар спустил.

— Кстати, а как он… показал себя?

— Не заложишь?

— Слово!

— Ты знаешь, не хочу хвастаться, но еще ни один пилот, даже из числа асов, не выдерживал такого боя больше десяти минут… Ну, кроме твоего отца, он выдержал в свое время двенадцать. Мальчик не знает, что в его машину пока встроен ограничитель маневренности… хотя ему он уже не нужен, только руки связывает. Так вот, он выдержал девятнадцать минут, хотя я должен был сбить его примерно на шестой — седьмой минуте поединка. Я вообще ничего не понимаю, то ли ему ревность глаза закрыла, и он стал совершенно непредсказуем, то ли он очень далеко пойдет… Я хочу раскрыть тебе один секрет, но очень надеюсь на твою сдержанность…

— Игорь, ты меня что, плохо знаешь? — обиделась Джоанна. Они были знакомы уже много лет, еще с тех пор, как Снегов окончил Академию. Все это время они оставались добрыми друзьями и их связывало немало общих секретов, поскольку Снегову Диди часто могла доверить то, о чем ни за что не рассказала бы родителям. Игорь, никогда не бывший особо влюбленным в девушку, относился к ней как к обожаемой младшей сестренке, заранее поддерживал все ее самые сумасшедшие выдумки и всегда был готов грудью защитить ее от гнева родителей и принять удар на себя.

— Ну не сердись, это так, для красного словца — Снегов внезапно стал совершенно серьезным, из чего Джоан сделала вывод, что старый друг действительно намерен сказать что-то очень важное — Дело в том, что программирование бортовых компьютеров поставлено так, что курсант НЕ МОЖЕТ сбить инструктора. Курсантам всегда надо видеть пример для подражания, к которому можно приблизиться… И их уверяют, что со временем, они смогут достичь уровня ветеранов. В общем, твой Дик…

— Он не “мой Дик"!

— Хорошо, наш Дик… И не красней, я и так вижу, что ты к нему не ровно дышишь… Так вот, наш Дик НЕ МОГ меня сбить, даже если бы я остановил машину и позволил бы ему палить в меня в упор, компьютер наверняка что-нибудь придумал бы… Ну, например, сообщил бы о неисправности моей машины и прервал бы бой. Но если бы у меня стоял обычный компьютер, как у любого курсанта, то он СБИЛ бы меня на девятой минуте, как я ни старался этого избежать. У парня талант, он уже далеко превзошел твоего отца, и это всего к концу первого года обучения… А что будет дальше?

— Ты когда приедешь?

— Не скоро… Хотя мы с Джеймсом обсуждали твоего… нашего парня и решили, что за его обучением стоит проследить. У меня к тебе просьба… Думаю, она не пойдет в разрез с твоими желаниями… Присмотри за парнем, он молодец, к концу обучения, возможно, будет лучшим пилотом Флота. Так что послушай моего совета, девочка, не отпускай его далеко…

— Знаешь, куда ты иди со своими советами — вспыхнула Джоан, в глубине души прекрасно понимая, что Игорь в своих намеках слишком близко подошел к ее действительному настроению — Нечего мне тут сваху разыгрывать, универ-капитан…

— Ну-ну, мое дело сказать… А то, что ты краснеешь и голос у тебя дрожит, так это, видимо, от злости, верно? А может и не от злости… — Игорь усмехнулся. Крошка еще сама не понимает своих эмоций. А постороннему наблюдателю за милю видно. — Ну ладно, я полетел. Будут новости — звони, благо переговоры внутри Патруля оплачиваются Федерацией…

Дик ходил мрачнее тучи. Мало того, что он опростоволосился перед этим капитаном, так еще и Диди опять заперлась с ним у себя и сидит там битый час. “Нет, ну что я в ней нашел? — думал он, пытаясь переключиться на недостатки девушки и никак не мог придумать ни одного — Ну вот, наконец-то…"

Игорь вышел из комнаты Диди, махнул рукой Дику и ушел к выходу из корпуса. Через несколько минут уже знакомый “Палаш" с воем ушел на форсаже почти отвесно вверх. Он проводил истребитель взглядом и лишь когда тот скрылся за облаками, почувствовал, что рядом кто-то стоит. Оглянулся и от неожиданности даже слегка отшатнулся, увидев Джоан.

— И что во мне такого страшного?

— Провожаешь? — вопросом на вопрос ответил Дик, стараясь вложить в голос побольше сарказма — Улетел твой капитан…

— Прежде всего он не “мой капитан"… А ты, надо понимать, просто облака разглядываешь? И вообще, ведешь себя как… мальчишка.

— А как я должен себя вести, когда ты с этим… туристом в комнате запираешься? Может, это и не мое дело…

— А вот это совершенно точно, сэр! Не твое! И вообще, с чего это ты стал на меня права предъявлять? Какое, черт возьми, тебе дело до моих отношений с кем бы то ни было? — Диди почувствовала, что начинает заводиться, но остановиться уже не могла, даже прекрасно осознавая, что сейчас они крупно поругаются. Но тут Дик решил изменить тон разговора.

— Ну что ж, извини, — голос звучал сухо. — В самом деле, меня это не должно касаться, так что я постараюсь в твои дела не вмешиваться… Это не мое дело и…

— Ах, значит мои дела тебя не касаются! — Джоан совершенно не улавливала, что говорит уже прямо противоположное тому, что высказала пару секунд назад, ее несло без руля и свои мысли она уже не контролировала — Не касаются, ой-ой, какие мы гордые и возвышенные! Пока мы одна команда, нас всех должны касаться дела друг друга, тебя, меня, Рича, Боба! А ты видимо сильно возгордился — еще бы, с одним из лучших пилотов Флота сразился! Теперь к вам, мистер “Фалькон" уже и не подступиться, да? Дела друзей вас не затрагивают, верно? Мерзкий, заносчивый ублюдок! — девушка уже хотела влепить приятелю пощечину, но тот перехватил ее руку.

— Момент — Дик сделал паузу, давая Диди прийти в себя — Джоан, ты хоть сама понимаешь, что ты говоришь?

Джоан замолчала, пытаясь вспомнить свою пламенную речь. Через некоторое время до нее дошла анекдотичность ситуации. Постепенно ей становилось все труднее сдерживать смех, который так откровенно проступил на ее лице, что Дик захохотал первым. Через мгновение ее смех вырвался наружу с такой силой, что ей пришлось обхватить парня руками, чтобы не согнуться в припадке. Этот момент доставил тому особое удовольствие.

Отсмеявшись и слегка успокоившись, Джоан в знак примирения чмокнула Дика в щеку.

— Кстати, твои приступы ревности беспочвенны. Мы с Игорем, в основном, говорили о папе, Снегов недавно к ним залетал. Он ведь вернулся во Флот, на авианосец “Изабелла", Меркурианская эскадра. У них большой некомплект пилотов, тем более ветеранов. Последние годы из Академии выходит не так много универов. Сам посмотри, норма набора на факультет — сто семьдесят человек, а нас, после отсева, сто двадцать три. И еще неизвестно, сколько будет к концу курса. Вчера отчислили Вацлава…

— Да ты что? Вот уж не ожидал… А почему, собственно? Дамбровский здоров, как бык, и к тому же умница…

— Сам подал заявление… Черт его знает, что там у него в голове, но служить он больше не хочет. То ли кроссы ему надоели, то ли наследство получил. В общем, не знаю. Жаль, конечно, неплохой был бы пилот.

— А Снегов не говорил, какой из меня был бы пилот?

— Последний час он только об этом и говорил. — Диди вовремя спохватилась, вспомнив просьбу Игоря. Придется что-то сочинять на ходу — Ну, он сказал, что ты неплохой боец… для кадета. До мастера, конечно, еще учиться и учиться, но в общем-то кое кому из молодых ты уже можешь составить некоторую конкуренцию. В общем, ты был “на уровне"…

(обратно)

Сержант: 2254

Сержант Старк вел “Снайпера" по ущелью с почти отвесными стенами. Задача — обнаружить и уничтожить цели “синих" — предположительно четыре “Асмодея" и, возможно, один или два легких ШТ. Совместно с ним действовал еще один такой же танк под управлением Рича. Но тот не успел вовремя среагировать, и неожиданно появившийся “Асмодей" успел влепить импульс в коленный сустав его “Снайпера", а потом и добавить два луча из лазерной турели. И, хотя Рич все же достал противника и один танк можно было списать со счета, продолжать выполнение задания он уже не мог, машина имела “тяжелое повреждение" и, согласно команде компьютера, лишилась подвижности. Правда, если Ауэрбах засечет какую-нибудь цель “синих", он сможет поддержать Дика своим вооружением. Но не более. Так что в конечном итоге Старку придется действовать одному.

“Обнаружена цель. Тип — наземный, класс — средний" — сообщил компьютер, и почти сразу — “Импульс — атака, ноги". Дик практически мгновенно вдавил кнопку прыжка и “Снайпер" взлетел на двадцать метров вверх. “Асмодей" промахнулся, иначе бы компьютер тут же доложил бы о “повреждениях". Сейчас у него около трех секунд, пока танк перезарядит ИП. Руки метались по пульту управления. Цель в захват, запуск ракеты, сопровождение… левее, чуть выше… есть попадание! Вся операция заняла две с половиной секунды, еще через секунду “Снайпер" завершил прыжок и с грохотом приземлился. “Цель поражена успешно" — доложил компьютер и тут же добавил -“Обнаружена цель. Тип — наземный, класс — средний. Импульс — атака, рубка". Повинуясь командам сержанта, “Снайпер" резко остановился, могучие шагоходы подогнулись, корпус наклонился вперед, сразу уменьшив высоту ШТ почти вполовину. Одновременно Дик выпустил еще одну ракету, понимая, что достать противника лазерами не сможет — далеко, по дальномеру метров шестьсот. Старк вел ПТУР по направлению к цели, но чуть в сторону — летящую в лоб ракету довольно легко сбить. Так… теперь вираж… пике… Есть! “Цель поражена успешно" — значит, остался один “Асмодей" и ШТ. Правда, инструкторы могут добавить любую неприятность, если решат, что курсант слишком легко справляется…

Ага, вот и неприятность… “Обнаружена цель. Тип — воздушная, низколетящая, скоростная, дистанция 2000 метров, ракетная атака… система перехвата… ракета поражена… Лазер — атака… Повреждение левого сервомотора, снижение скорости 10%" — пока боевой компьютер отражал ракетную атаку (человеку тут было нечего делать, не та реакция), Дик навел на цель и запустил “Зенит" вслед уходящему истребителю. “Цель поражена успешно… Обнаружена цель. Тип — ШТ, класс — легкий, дистанция 100 метров, арт — атака… Цель поражена успешно".

“Что за черт, как поражена!" — Дик не успел даже дернуться к экрану контроля лазеров. Компьютер сейчас запрограммирован только на отражение ракетных атак…

— Эй, приятель, это я тебе слегка помог… — голос Рича в наушниках оказался полнейшей неожиданностью для Дика, который мысленно уже списал его в расход.

— Ты же меня не видишь…

— Ну и не вижу… Подумаешь, мелочи какие. Я поднял ракету в воздух и наблюдал через ее камеру, пока хватало топлива. Две штуки впустую грохнулись в ущелье, а третья, как видишь, пригодилась, когда “Скаут" выскочил у тебя за спиной.

— Благодарю! — Помощь была кстати. Пока Дик развернул бы боевую башню “Снайпера", “Скаут" его изрешетил бы.

— Не за что. Ты и сам отлично справляешься. Продолжай движение, только на мою помощь особо не рассчитывай, ресурс у ракет ограничен.

— О’кей, еду дальше.

Дик двинул машину вперед, но тут у него мелькнула мысль. Два “Асмодея" в ущелье, один выведен из строя раньше, его можно не считать. “Скаут" тоже в ущелье, торчал за скалой. Остался один… и инструкторы постараются его разместить так, чтобы курсант не заметил противника до последнего… А что, мысль Рича удачна. Так, старт ракеты… Поднять ее повыше, вперед… левее, так а за скалой? Пусто, а здесь… чисто! Так, ракету по кругу… Противника не видно… Все, ресурс исчерпан.

Ракета грохнулась в расселину, но Дик уже имел представление о полукилометре предстоящего пути и был почти уверен, что его никто не подстерегает. Пока ситуация не изменилась, надо было ловить момент. “Снайпер" на полной оставшейся мощности двигателей рванулся вперед, камни крошились под могучими бронированными шагоходами. Метров через четыреста Дик послал танк в огромный прыжок практически на пределе мощности. С почти стометровой высоты полета он обозревал окрестности, так и не находя цели. Значит, последний противник дальше, практически у конца маршрута… Брызнуло каменное крошево из под приземлившегося ШТ, правда, в рубке почти не было слышно скрежета металла о гранит. Танк продолжал движение.

Через несколько сот метров Старк запустил еще одну ракету, поднял ее над ущельем… и тут же потерял — вспышка лазерного выстрела с компьютерным наведением легко достала медленно летящий объект. “Так, отлично — подумал Дик — значит ракет прошла в пределах досягаемости лазерной батареи танка… Пожертвуем еще одной". Предпоследняя ракета взмыла в направлении предполагаемой цели и через две секунды была столь же успешно сбита. Дик успел заметить противника — “Асмодей" стоял в небольшой ложбине, практически не видимый сбоку, до обрыва ему было метров сто пятьдесят. Сержант понял замысел инструкторов — сейчас его танк пройдет дальше по ущелью… и получит импульс в спину, и, скорее всего, не успеет увернуться — слишком малая дистанция. “Ну ладно, а мы попробуем так…" — Дик развернул “Снайпера" рубкой к стене ущелья и отправил танк в огромный прыжок почти без смещения вперед. Как только боевая рубка “Снайпера" поднялась над краем обрыва, он врубил одновременно все свои восемь лазеров. “Асмодей" успел произвести залп, однако все еще продолжающийся прыжок вынес Дика из зоны поражения импульсной пушки, его машина получила два незначительных повреждения от лазерной спарки противника. “Цель поражена успешно. Обнаружена цель. Тип — ШТ, класс — легкий, дистанция 700 метров. Арт — атака". Отлично, благодаря высоте компьютер заметил еще одну цель. “Скаут" принялся было стрелять, но попасть в движущуюся цель было трудно, а вот Дик выпустил последнюю ракету и, чуть ли не выполнив на ней комплекс фигур высшего пилотажа, все же влепил болванку в броню противника. “Цель поражена успешно. Уровень повреждений: лазер-3 разрушен, левый сервомотор — снижение скорости 14%, запас ПТУР исчерпан".

— О’кей, Рич, спасибо за идею! Я, кажется, достал все цели.

— Неплохо, Старк — раздался в наушниках голос полковника Мэрдока. — Ваша задача выполнена, можете возвращаться на базу. Кстати, Ауэрбах, рекомендую не зазнаваться — идея с использованием ПТУРа для наблюдения и внезапной атаки не нова. Вы как думаете, зачем у ракет, работающих по малоподвижным наземным целям, трехсотсекундный ресурс?

— Но этого не было на лекции, сэр!

— Вот для этого вам и дана соображалка! — Мэрдок был явно доволен, его вообще всегда радовало, когда курсанты успешно справлялись с заданиями. — Между прочим, если бы вы не нащупали эту великую мысль, то Старк не прошел бы даже первого “Скаута". Кстати, вы первые прошли ущелье. Петров с Такэдой вчера дошли до последнего “Асмодея", и он достал их обоих. Да, большая просьба — завтра по этому маршруту пойдут Диксон с Дженнингсом, постарайтесь не докладывать им о вашей идее… дайте ребятам возможность изобретать самим.

— Есть, сэр! — Рич и Дик совсем не возражали — учиться на чужих ошибках конечно приятней, но не так полезно. Так что Диди завтра предстоит самой решать возникающие проблемы.

— Ваше пребывание в Колорадо на этом заканчивается и вы можете возвращаться на базу… Хотя я не буду возражать, если вы подождете своих приятелей…

Боб и Диди также успешно прошли маршрут, даже лучше, если учесть тот факт, что там, где Рич был “подбит", Диди успела среагировать быстрее. “Скаут" нанес обоим довольно серьезные повреждения, прежде чем был “уничтожен" — “Снайпер" Джоанны потерял почти шестьдесят процентов мощности хода и половину лазеров, Боб лишился ракетной установки “Зенит". После этого им надоело попадать в засады и они быстро сообразили, как использовать ПТУР для разведки. Экспериментировать с прыжками им не пришлось — стоящий в капонире последний “Асмодей" не смог отразить одновременную атаку двух ракет с разных направлений. Оставшийся “Скаут", конечно, не мог тягаться с двумя “Снайперами", хотя один из которых и порядком покалечен.

В конечном итоге оказалось, что только четверка друзей, да еще пара Альтов — Келадзе успешно прошли полигон. Остальные были либо разбиты стоявшим в засаде “Скаутом", либо не смогли переиграть последнее препятствие — окопавшийся танк. В целом, Мэрдок остался доволен — испытания показали, что курсанты вполне могут драться.

Занятия продолжались. Еще в позапрошлом году, когда завершился базовый курс подготовки и началось чтение дополнительных курсов, друзья определились в своем выборе. Джоанна серьезно занялась эланским языком, делая заметные успехи. Имея врожденные способности к лингвистике, она заодно освоила и языки так называемых “вероятных противников" — тарков и рекнов, на уровне свободного общения. Ее особенно увлекали лекции по ксенопсихологии, особенно применительно к Рекну и Тарку — Дик в свое время рассказал ей о последнем разговоре с дедом и Диди восприняла мысли старого Лесли слишком серьезно.

Дженнингс неожиданно проявил огромный интерес к компьютерам, чему немало способствовали его выдающиеся математические способности, постепенно снискав себе среди коллег славу непревзойденного хакера. Для него стало делом принципа взломать защищенную всеми мыслимыми и немыслимыми паролями программу Большого Компьютера Академии Патруля, хранящую информацию о месте проведения выпускного экзамена… Блокировку он взломал за три месяца только для того, чтобы прочитать: “Уважаемый мистер Дженнингс, из уважения к Вам информация о предстоящем экзамене удалена из компьютера и находится у меня в сейфе. Искренне ваш, адмирал Ченнинг. P.S. Если Вы получили это сообщение, можете считать, что экзамен по компьютерному анализу Вами успешно сдан". Вся компания неделю потешалась над Бобом, который уже начал серьезно подумывать о возможности взлома адмиральского сейфа физически.

Рич в свободное время практически не вылазил из спортивного зала и тира. Огромная физическая сила в сочетании с развившейся гибкостью и мгновенной реакцией сделала его чрезвычайно опасным противником для любого числа нападающих. Навсегда запомнив полученную на лекции горькую пилюлю от Мэрдока, Рич упорно овладевал всеми доступными видами оружия, заметно отдавая предпочтение Японии — мечу и сюрикенам. Впрочем, это не мешало ему прочно занять первое место на факультете по пулевой стрельбе. Бластер он не уважал, заявив как-то Дику что лазеры — оружие для ленивых и тупых. Джоанна была с этим в корне не согласна — на тестовых испытаниях она умудрилась «перестрелять» робота, получив всего пару «условных» ранений. Кроме нее, никто пройти этот этап не смог. Собственно, инструктора и не рассчитывали на это — оценка ставилась по сумме набранных очков, никто и не думал, что можно вести огонь точнее и быстрее компьютера.

Примкнувшая в последнее время к их компании Анечка Такэда, изящная миниатюрная японка, имя которой было единственным свидетельством наличия в роду выходцев из России, быстро и эффектно доказала Ричу, что физическая сила — далеко не самая важная вещь, когда речь идет о самурайском оружии. Могучий немец был сражен наповал — и не только в прямом смысле. После этого он в буквальном смысле слова боготворил свою Анни (по мнению Дика, немаловажную роль в этом сыграл тот факт, что девушка была заметно ниже Рича, который слегка комплексовал, общаясь с большинством особ женского пола), и та, в свою очередь, не сводила глаз с “Кувалды". Как и ожидалось, в начале четвертого курса парочка объявила о своем намерении сочетаться браком. Поскольку руководство Патруля ни коим образом не приветствовало варианты семьи, когда одна половина “остается на берегу", то в честь новобрачных был устроен грандиозный банкет, после которого им пришлось переехать в двухместный “номер". Большую часть времени Анна торчала в спортзале вместе с мужем.

Сам Дик долгое время тренировался вместе с Ричем, питая беспочвенную надежду хоть раз достать немца мечом. И до сих пор время от времени появлялся в спортзале, чтобы несколько часов позаниматься в спарринге с кем-нибудь из мастеров. Особенное удовольствие доставляли ему занятие с Хакаси, тренером по восточным единоборствам. В первый день знакомства маленький японец за считанные секунды буквально размазал Дика по полу, после чего вежливо предложил посещать его курс, чтобы избежать подобного в дальнейшем.

На некоторое время он присоединился к Джоанне, больше из желания быть поближе к ней, чем из тяги к языкам, однако скоро понял, что достичь высот на ниве лингвистики ему не суждено и ограничился умением кое-как изъясняться на языке рекнов. На довольно простой в произношении, но очень богатый в оттенках язык элан сил ему уже не хватило. Его это не сильно огорчило — изучение мертвого языка не казалось ему задачей первостепенной важности.

Разумеется, основную часть времени он уделял горячо любимым истребителям. Тут уж он чувствовал себя в своей стихии — любая машина великолепно слушалась его, а ощущение полета по-прежнему доставляло истинное наслаждение. Пожалуй, его «налет» был больше, чем у любых трех курсантов вместе взятых — Ченнинг, заметивший тягу парня, всемерно ему покровительствовал, время от времени подбрасывая головоломные тестовые программы. Любимым занятием был учебный бой с пятью-шестью управляемыми БКАПом мишенями, хотя далеко не всегда ему удавалось выйти из поединка не на автопилоте.

Где-то к середине четвертого курса у Дика уже стало зарождаться подозрение, что далеко не все его удачные попадания фиксируются компьютером… Впрочем его это мало интересовало, основной задачей было оттачивание мастерства пилотирования всех доступных марок боевых машин.

Особое предпочтение он упорно отдавал “Палашу", который, безусловно, был лучшим из машин среднего класса, а в реальном бою мог успешно потягаться и с тяжелыми машинами. Но наибольший интерес представлял поединок “Палаша" с несколькими “Крисами" одновременно. Легкие машины, несмотря на относительную слабость вооружения, обладали особенно высокой маневренностью и стоило хоть на мгновение ослабить внимание, как один из них оказывался в хвосте и бортовой компьютер ехидным, как всегда казалось парню, голосом сообщал “Истребитель условно сбит, автопилот включен, возвращаюсь на базу". Впрочем, в последнее время такие сообщения стали поступать заметно реже.

Как то раз, в один из очередных появлений в Академии Снегова, они снова повторили дуэль, и снова Дик оказался сбит, правда в этот раз ему удалось продержаться почти полчаса. Его несколько успокоил тот факт, что к финалу “Крис" Игоря потерял половину вооружения и почти сорок процентов скорости. К счастью, появление капитана в этот раз не испортило парню настроение — Джоанна к тому времени уже неделю находилась на Марсе, ей, как универ-сержанту Патруля позволили пятнадцатидневный доступ к “Дельте" для продолжения образования. Внешне, как показалось Дику, Игорь был не слишком огорчен отсутствием Диди, и парень несколько подзабыл свои опасения… Впрочем, отношения с Джоан оставались слишком дружескими, что порядком его беспокоило.

Был июль, конец четвертого курса, оставалась неделя до предстоящих месячных каникул и Дик уже предвкушал удовольствие вместе с Джоан слетать домой… и, возможно, познакомить ее с родителями и дедом. Рич собирался вместе с Анни лететь в Нагасаки, где жила его теща — отец Анечки погиб шесть лет назад — он был капитаном “Быстрого", исследовательского эсминца Патруля, приписанного к Четвертой эскадре, пропавшего без вести в одном из рейсов. В общем, Дик сидел в своей комнате и строил планы на ближайшее время, когда объявили общий сбор.

В Большом зале он с удивлением увидел Диди, которая даже не успела снять боевой скафандр, обязательное обмундирование для пилота, занимающего место в рубке истребителя.

— Ты как здесь оказалась? Я думал, тебе еще неделю на Марсе прохлаждаться… — Дик был слегка уязвлен тем, что она не предупредила его о своем прилете. — Чему посвящено мероприятие?

— Я надеялась, ты мне скажешь… Меня неожиданно отзывают с “Дельты", я бросаю работу, прыгаю в “Бердыш" и по струне гоню его к Земле. И все это без каких-либо объяснений. Рич, ты не в курсе, в чем дело?

— Нет, я тоже ничего не знаю… Боб, ты там ничего не выкопал?

— Выкопал… — Дженнингс был дико рад первым сообщить приятелям новость — Правда я не знаю подробностей… Но, похоже, нам сейчас кто-то предложит бо-о-ольшую бяку. Что-то вроде экзамена на выживание во враждебных природных условиях. Они давно что-то в этом роде планировали, но решили отложить на последнюю неделю курса. В смысле — отвоевался, и езжай домой отдыхать. Как вам к примеру идея на пяток дней попасть в Антарктиду с одним спальным мешком и сухим пайком? Или куда-нибудь в джунгли?

— Бр-р-р — передернула плечиками Анни — предпочитаю в джунгли, там хоть тепло. Терпеть не могу холода, я южный человек.

— Джунгли тоже не подарок — вздохнул Дик — как представлю себе змей и всякую подобную нечисть — мороз по коже… А это точно?

— Насчет экзамена — точно. А вот куда, — Боб развел руками — Извините, друзья, но взлом информационных файлов БКАПа — занятие долгое и неблагодарное… Тем более, что они теперь научены горьким опытом.

— О, смотрите, адмирал…

На трибуну поднялся адмирал Ченнинг и постучал по столу, требуя тишины. После того, как аудитория успокоилась, он достал из папки большой запечатанный конверт.

— Господа кадеты и господа сержанты. Позвольте объяснить причину этого собрания. Судя по возбужденным взглядам компании с четвертого ряда, я могу с уверенностью сказать, что глубокоуважаемый сержант Дженнингс уже частично ввел своих товарищей в курс дела. В таком случае позволю себе сообщить всем то, что кое-кому уже известно. Как вы все безусловно знаете, курс обучения в Академии Патруля включает в себя не только освоение техники и получение специальных знаний, но и повышение вашей выносливости и жизнестойкости. Для проверки достигнутых вами результатов, руководством Факультета проводится экзамен, которым завершается четвертый год обучения. Испытание будет заключаться в том, что вы будете высажены в незнакомой местности, где перед вами будет стоять задача добраться до посадочного аппарата, который будет ждать вас ровно пять суток с момента высадки. Наиболее существенным препятствием на пути к капсуле для вас, кроме незнакомой и довольно опасной местности, будет рота морской пехоты, цель действий которой состоит в том, чтобы любой ценой, кроме убийства и откровенного членовредительства помешать вам добраться до цели. Вы имеете возможность самим выбирать тактику просачивания через боевые порядки роты. Имейте в виду, что солдаты могут применять любые средства обнаружения и задержания, ловушки и … впрочем, методы работы разведки Морской пехоты вы проходили.

Адмирал некоторое время помолчал, наблюдая реакцию аудитории. Курсанты особо не нервничали… пока. Он усмехнулся и продолжил:

— С сожалением должен сообщить что, поскольку экзамен является одним из основополагающих принципов универсалистов Патруля, то курсанты, показавшие наиболее плохие результаты при выполнении задания, а именно, задержанные в первые двадцать четыре часа после высадки, будут, к величайшему нашему огорчению, отчислены из Универфака. Впрочем, в качестве утешительной меры — с возможным переводом в другие подразделения. А теперь я хочу предоставить слово полковнику Мэрдоку, который объявит о месте проведения испытания. Кстати, должен заметить, что с этой минуты работа Большого Компьютера блокирована во избежание получения вами излишней информации о точке высадки.

На трибуну поднялся Мэрдок и взял протянутый адмиралом конверт. Полковник, как и остальные инструкторы, держался исключительно торжественно, всем своим видом давая понять, сколь серьезно предстоящее испытание. Заняв место на трибуне, он оглядел курсантов тяжелым взглядом и медленно начал свою речь.

— Поскольку кое-кто из вас имеет не слишком достойную, хотя в некотором роде и поощряемую привычку копаться в секретных файлах БКАПа, мы решили прибегнуть к обычной бумаге и адмиральскому сейфу. Таким образом — он надорвал конверт и вынул лист бумаги — Таким образом позвольте объявить. Зона высадки — Тарк, северное полушарие, сороковая параллель. Погодные условия — разгар осенних бурь, средняя температура воздуха днем — +10°С, ночью -2°С. Местность местами гористая, частично смешанный лес. Встреча с опасными животными не ожидается, но и не исключается. Снаряжение — по выбору, оружие — учебный игломет с парализующими иглами, дальность действия сто метров, боекомплект — 500 выстрелов. Пехотинцы имеют то же вооружение. Боевая броня и вибромечи запрещены. Вы можете объединяться в группы, но имейте в виду — группу легче обнаружить. На рассредотачивание вам дается три часа, после чего в игру вступают рейнджеры. Попытки перехватить вас прекращаются за один километр до капсулы. Все. Есть вопросы ?

Вопросов было море, и потом, вспоминая ход обсуждения, Дик не мог не восхититься изворотливостью Ченнинга и Мэрдока — обрушив на головы курсантов массу информации, они умудрились при этом не сказать ничего полезного. Видимо, это и правильно — тот же Ченнинг не раз подчеркивал часто встречавшееся у курсантов заблуждение — универ не столько пилот боевого истребителя, сколько именно «универ» — мастер на все руки, специалист по ведению боя и выживанию в любых условиях. Не зря эта категория Патрульных проходила самый жестокий отбор, самое длительное и напряженное обучение.

Дик и Джоан готовили снаряжение — спальный мешок, сухой паек, прибор ночного видения, инфрадатчики, аптечка и еще целая куча всего того, что придется взять с собой. Упаковав рюкзак, Дик повернулся к Диди:

— Пойдем вместе?

— Конечно… и, думаю, ВСЕ вместе, что бы там ни говорил Мэрдок. В конце концов, рейнджеры также уязвимы, как и мы, особенно в отсутствии брони, а пять иглометов — не один. Так что зови Ауэрбахов и Боба, будем выдвигать идеи…

Когда шум десантного бота стих вдали, Дик распечатал конверт с картой. Карты были вручены каждой группе или, соответственно,одиночке, непосредственно перед высадкой. Согласно схеме, до капсулы было чуть больше восьмидесяти километров — очень скромно, если бы эти километры надо было просто пройти по хорошей дороге, однако легкого пути им никто не обещал. Напротив, Ченнинг в своем напутствии еще раз напомнил, что рейнджеры сделают все от них зависящее, чтобы помешать курсантам прорваться к цели.

Он оглядел друзей. Они высадились на небольшой поляне в относительно густом лесу. На всех были “хаки" — хамелеон-костюмы, уже принявшие грязно-зеленый цвет травы.

— Все помнят свои задачи?

— Все-таки, Дик, я не совсем уверена в том, что мы поступаем вполне законно… — Анни самого начала испытывала некоторые сомнения относительно предложенного Старком плана. Она пыталась возражать еще на базе, когда шло обсуждение, однако более конструктивных мыслей в голову никому не пришло. Дик и сам несколько сомневался в том, что его план в полной мере соответствует понятию о честной борьбе, но иного выхода он не видел.

— Согласно условиям экзамена, мы должны добраться до капсулы любыми путями… и единственным ограничением является не калечить пехоту. Насколько я знаю, мы сейчас находимся в «реальной боевой ситуации», а значит исходить должны именно из этой предпосылки. Разумеется, можно отсидеться сутки в кустах, а затем просто сдаться — тем самым будет соблюдено минимальное условие выживания, но наша цель — победа. Этот план, кстати сказать, и может позволить нам этого добиться. Или у тебя есть идея лучше?

— Да нету, к сожалению… Свою задачу я помню. — Анни выглядела расстроенной, однако спорить перестала.

— Отлично. В нашем распоряжении три часа… Нет, два часа пятьдесят минут на обнаружение цели. Вперед, и тихо!

Команда россыпью двинулась в чащу, стараясь двигаться беззвучно, но предельно быстро. Мрачный лес поражал почти полным отсутствием какой бы то ни было живности — только ветер свистел среди веток. Что, кстати, было на руку кадетам — свист маскировал неосторожные шаги. План предполагал, что задача будет выполнена до темноты — ночью засечь в лесу человека гораздо легче, чем днем, когда ткань “хаков" почти выравнивает температуру тела и окружающей среды, делая инфракрасное обнаружение почти невозможным… Иное дело ночью — слишком большой разрыв температур костюм не потянет. Рейнджеры почти наверняка не попрут в лоб курсантам — просто из чувства самосохранения, попадание в тело парализующей иглы чертовски неприятно.

Почти к концу третьего часа Дик начал сомневаться в реализации своего проекта. Со всеми мыслимыми мерами предосторожности они продвинулись к цели километров на восемь, но пока не встретили никаких признаков противника. Старк даже стал надеяться, что так будет и дальше, и тогда не придется претворять в жизнь его не вполне честный план, однако совершенно неожиданно шедший впереди Рич предостерегающе поднял руку. Быстрый обмен жестами — впереди поляна, двое слева, один справа, чуть дальше в кустах ШТ… Рич поднес к глазам бинокль… показал три пальца — “Командор". Отлично, теперь действовать. Дик махнул Ричу и Бобу по направлению в обход поляны, Джоан вместе с Диком — в резерве с иглометами, Анни — ждать команды. Парни беззвучно скрылись в кустах. Дик считал минуты. Время! Он махнул Анне — пошла!

Сержант Эдвард Уинтерс, развалившись в кресле первого пилота “Командора", довольно посасывал трубку. Наконец-то хоть какое-то развлечение. Господи, как надоело торчать на этой планете с ее погодкой, будь она неладна. Сидевший сзади рядовой (черт, как его фамилия? Забыл…) похоже намеревался задремать. Ну и черт с ним, потом можно будет наказать за сон на боевом посту… слегка. А пока пусть отдыхает. Интересно, на что вообще универы рассчитывают? Просочиться через боевые порядки роты рейнджеров, тем более готовых к этому — ну-ну, посмотрим. Во всяком случае эта охота интереснее муштры или тренинга на базе.

Он с удовольствием вспомнил такие же учения, в которых он принимал самое активное участие года четыре назад. Тогда тактика, которую он предпринял, обернулась полным успехом — выставив на показ свой танк, он спрятал большую часть своего взвода в кустах. Естественно, эти гордецы — универы думали только о том, чтобы не попасть в поле зрения его сенсоров… и попадали в руки его парней. Может быть, немалую роль сыграл тот факт, что в тот раз он охранял ближайшие подступы к капсуле и эти мальчишки и девчонки настолько уже верили в свой успех, что почти забывали об осторожности. Так почему бы хорошей идее не сработать еще раз.

По опыту он знал, что абсолютное большинство курсантов сделают попытку на сутки затаиться — стандартная тактика, которая, разумеется, была известна Академии. Что ж, разумная трусость иногда куда полезнее неразумной отваги. В общем, времени было еще много. Если бы его спросили, то он вообще бы не выставлял постов в ближайшие двадцать часов после выброски — зачем лишний раз морозить людей. Однако раз уж приказ был отдан, то его необходимо было выполнять со всем возможным прилежанием.

Уинтерс зевнул и уже хотел было связаться с кем-нибудь из соседей, как вдруг замер. “А это что такое?" — На поляну выскочила, озираясь по сторонам, девочка в хаке, с иглометом в руке. Внезапно она увидела слегка замаскированного “Командора" и от неожиданности на мгновение замерла на месте, открыв рот. И не заметила, как из-за кустов за ее спиной беззвучно поднялись трое рослых — “Боже, какая же она крошка…! Парни на две головы выше ее" — рейнджеров и спустя мгновение сопротивлявшейся девчонке завернули руки за спину. “Отлично, одна есть. И как таких полудетей берут в армию… А она хороша, ничего не скажешь!" — Сержант разглядывал ее через бронестекло боевой рубки. — “Японка… или китаянка… В общем, что-то азиатское… Ну чему их учат, так позорно напороться на засаду"

Сзади кто-то восхищенно присвистнул. Сержант раздраженно дернул плечом — проснулся (как там его, черт, не помню), чучело, пропустил самое интересное… Так ему и надо, балбесу, нечего дрыхнуть на посту. Он уже хотел было обернуться и… но тут его внимание привлекло движение и Уинтерс снова посмотрел на поляну

— О, дьявол!!! — непроизвольно вырвался возглас. Девчонка, как смерч вертелась на месте, а двое его ребят лежали пластом у ее ног и в это же самое мгновение третий кубарем улетал в кусты… — Проклятие!

Над головой раздался треск игломета. — Молодец, рядовой (как же его зовут? Вспомнил, Мэйсон его зовут, рядовой Мэйсон, три дня назад прибыл с пополнением), умница, представлю к поощрению за оперативность… Не попал, идиот, с двадцати метров не попал… Черт, и я бы не попал, девочка качает маятник вполне профессионально, без ошибок… И ведь уйдет, зараза! Хотя это мы еще посмотрим. Так, прежде всего обезопасить машину…

— Мэйсон, убери башку из люка, ты в нее не попадешь, сейчас мы ее достанем отсюда (любая боевая машина имела амбразуры для стрельбы из ручного оружия), ну, живо! — Уинтерс ткнул пальцем в кнопку, закрывавшую массивный люк. Загудели сервомоторы, перемещавшие толстую заслонку на отведенное ей место, затем обиженно взвыли и виновато замолкли.

“Команда не выполнена, встречено препятствие" — забубнил компьютер. “Идиот этот Мэйсон, люк не закроется, пока он не уберет оттуда свою тупую башку… Все еще пытается поймать крошку в прицел?" — Уинтерс крутанулся на кресле, намереваясь стащить этого придурка вниз за ноги, если понадобится… И оторопел…

Рядовой Мэйсон мирно спал в кресле второго пилота. Ну, впрочем, не совсем спал, из его хака, в районе плеча, торчала тоненькая игла парализатора. Уинтерс увидел и препятствие, мешавшее закрыться крышке. Препятствие сидело на краю люка, свесив ноги внутрь машины. Препятствие оказалось низкорослым рыжим парнем в “хамелеоне" со знаками отличия универ-сержанта. Его игломет был нацелен в живот Эдварду.

— Тихо, серж… без паники и резких движений… Знаешь ли, после этих игл дико болит голова. И, между прочим, не надейся на помощь… твои мальчики сейчас больше похожи на ежей. Теперь очень медленно подними руки… Только очень-очень медленно, и так, чтобы я их видел. Умница! — парень отодвинулся в десантное отделение танка, увеличивая дистанцию — А теперь так же медленно повернись ко мне спиной, плавно заведи руки за спину. Вот, хорошо. Теперь, солнышко, раздвинь ножки… пошире, дорогой. И не шали, ладно? А вот и веревочка, сейчас мы ее на тебя наденем, и все будет хорошо.

Рич вытащил из танка связанного Уинтерса, и аккуратно посадил того под деревом. Из кустов вышел Дик.

— Последний готов. Еще двое лежат во-он там, в кустах. Троих уложила Анни… одного Диди. Боб?

— Двое… один сидел на дереве в двадцати метрах за машиной… Еле его поймал. Второй рядом, в кустах.

— Сколько было в машине, Рич?

— Тоже двое, серж и еще один… Рядового я усыпил, а с этим мы еще побеседуем… Сейчас принесу второго.

— Давай, потом поможешь мне притащить остальных, сложим их вместе… Анни, крошка, ты не перестаралась?

— Дышат… — пожала плечами японка — Смертельно не люблю, когда меня трогают без разрешения. В следующий раз будут знать, как набрасываться на беззащитную женщину.

— Беззащитную, как же — хохотнул Дик. Сам он ни за какие коврижки не стал бы соваться к Анни, поскольку довольно часто был свидетелем (а иногда и жертвой) ее талантов — Ладно, значит десять рядовых и серж — полное отделение. Значит, все… Слышишь, сержант… Как к тебе обращаться?

— Уинтерс… — сержант от злости кусал себе губы, “это же надо — провели как желторотика. На приманку купили…"

— Отлично, Уинтерс. Так скажи, родной, как у вас с транспортом? “Командор" возьмет ведь максимум шестерых…

— Нету транспорта… — сквозь зубы прорычал сержант. “О боже, их же пятеро… как раз… ведь уведут танк, как пить дать" — Нету. Нас утром высадили, сказали, завтра перебросят в другое место, если потребуется.

— Ладно, а карту доступа к компьютеру “Командора" ты нам сам отдашь, или тебя обыскивать?

Сержант ненавидящим взглядом посмотрел на высокого русоволосого парня, явно руководившего операцией. “Ведь обыщут — с тоской подумал он — только этого не хватало… Все равно ведь найдут. Пусть подавятся…". Рядом с Уинтерсом на травку рыжий аккуратно опустил Мэйсона. “Сгною гада, заснул на посту, козел…".

— В верхнем кармане, слева…

— Вот и ладушки — Высокий вынул магнитную карту, перебросил ее худому парню, — Боб, посмотри, у них там никаких сюрпризов для нас нет?

— О’кей, Дик — Худой исчез в люке танка.

— Ну, в общем так, серж. Ты здесь полежи немного, а через часик очнутся твои солдатики. Они тебя развяжут, я тут тебе паек оставил, фляжки… А вот насчет рации — извини, не могу. Иглометы твои я тоже рядом положил, мало ли что. Может, здесь зверье какое ходит… В общем, счастливо оставаться, Уинтерс… ШТ я оставлю в точке посадки капсулы, найдете. Чао!

— Эй, парень!

— Да?

— Ты не представишься напоследок? Встретиться бы…

— Отчего же, изволь. Старк, универ-сержант Ричард Старк. Встретимся, серж, мир тесен…

Команда погрузилась в “Командора" и через несколько секунд танк, расталкивая, а то и ломая деревья, полным ходом ушел на север. А еще через пару минут Уинтерс заметил несколько теней, промелькнувших на фоне деревьев — это в образовавшуюся щель в обороне рейнджеров прорывались кадеты… “Я еще найду тебя, Старк… Я запомню тебя!".

Эта мысль некоторое время согревала сержанта, но затем ушла. Будучи по сути неплохим парнем, он нашел все же в себе силы восхититься тем мастерством, с которым его, опытнейшего сержанта рейнджеров прославленной Шестой дивизии, оставили в дураках. Но Мэйсона он все равно накажет, ох как накажет… Этот придурок надолго запомнит учения.

Он попытался развязать руки, даже удивляясь, почему не сделал этого раньше. Наверное, был слишком зол, чтобы подумать об этом. Петля подозрительно легко спала с кистей — похоже, его и не старались особо связывать. Ну да, как же, негуманно — нельзя оставить беззащитного солдата на съедение местной фауне. «Опять на понт взяли — восхитился он — Нет, ну не молодцы ли? Господи, почему же в пехоту идут одни дебилы, вроде этого кретина Мэйсона?»

Что ж, теперь можно взять игломет и спокойно посмотреть по сторонам. Так сказать, охраняя сон товарищей. Ну погодите, товарищи, ужо вы у меня проснетесь…

Приятели сидели в каюте Рича и Анни, как самой большой. Они отмечали успешное окончание испытания — захват танка был засчитан как успешно спланированная и проведенная операция, экзамен сдан. Собственно, создав прорыв в обороне первой линии рейнджеров и порядком спутав во время короткого, но интенсивного марша остальные линии перехвата, команда Дика создала всем остальным благоприятные условия для выполнения задания — к точке сбора пришли почти все, правда аж на четверо суток позже. Трое были взяты за несколько километров до капсулы, но экзаменаторы засчитали это как сданный зачет — в первые сутки пехота не задержала никого.

На «разборе полетов» Мэрдок тепло поздравил команду с блестящей идеей, отметив хорошую организацию нападения и любезно заметил, что его стараниями впредь такая хохма ни у кого не пройдет. Рейнджеры дважды на одни грабли не наступают.

Дик уже договорился с Джоан, что они заедут к нему в гости — девушка была не прочь познакомиться со стариком Лесли, поболтать о перспективах межпланетных отношений. Рич уговорил адмирала позволить ему посетить тещу на “Бердыше" — надо же произвести впечатление… Ченнинг сначала сопротивлялся, потом все же разрешил — герои дня, как никак. Джоан предвкушала встречу с мамой, да и отец вроде что-то про отпуск упоминал в последнем письме…

Внезапно тишину разорвал пронзительный вой боевой тревоги. Через несколько секунд сирена смолкла и загрохотали динамики… “Боевая тревога! Боевая тревога! Всем курсантам второго года и выше немедленно прибыть к ангарам в полной полетной форме! Повторяю, это не учебная тревога! Всем курсантам приготовиться к бою! Земля атакована!…"

(обратно)

Столкновение

Альфред Беннер, посол Земли на Рекне, умер тихо, не проснувшись… Стальные челюсти, сомкнувшись на его горле, почти перекусили шейные позвонки… Охрана — двое морских пехотинцев у дверей посольства, погибла шестью минутами раньше — повседневная камуфляжная форма не могла защитить от лазера, ударившего из руки обычного с виду прохожего. И эти молодые парни уже не смогли поднять тревогу, когда несколько десятков вооруженных рекнов вошли в посольство… Остальную охрану перебили так же быстро и эффективно — никто не ожидал нападения. Командир взвода охраны, капитан Сташков успел метнуться из постели к пистолету, даже успел сделать два выстрела, а потом долгих три секунды смотрел на свою руку, осеченную в районе локтя и вместе с пистолетом отлетевшую в угол, пока другой луч не рассек его пополам… Только капитан оказал сопротивление, других потерь у нападающих не было… С остальными сотрудниками посольства покончили быстро.

Капитан туристического лайнера “Галилей", на борту которого находилось сто шестьдесят человек, прилетевших полюбоваться достопримечательностями Рекна, обратился в центр управления за разрешением на посадку… Получив приказ ожидать на орбите, он был очень удивлен, заметив на экране приближающийся корабль класса “эсминец". С корабля поступил сигнал — “Приготовиться к таможенному досмотру". Это было несколько необычно, как правило досмотр осуществлялся на планете… Решив, что связываться с рекнами не стоит, он отключил защитное поле и передал приглашение таможенной команде прибыть на борт… Последнее, что видел капитан “Галилея" — вспышки АМ-генераторов эсминца… Дотянуться до кнопки включения гейгена он уже не успел…

ТАКР “Грант", приписанный к Четвертой эскадре, патрулировал орбиту “Новой Германии", когда небольшое транспортное судно рекнов обратилось к капитану с просьбой о помощи в ремонте двигателя… утверждая, что корабль в противном случае может полностью потерять управление и врезаться в планету. После того, как транспорт был притянут к борту “Гранта", капитан отдал приказ техперсоналу приступить к работе… Ровно через шесть минут начиненный под завязку контейнерами с антиматерией транспортник взорвался, уничтожив ТАКР и находившийся слишком близко истребитель… Два оставшихся “Криса" уже не смогли помешать огромному авианосцу, который вышел со струны через шесть минут после взрыва, методично расстрелять тяжелыми торпедами все населенные пункты на планете…

Находившийся на боевом дежурстве авианосец “Камилла" зарегистрировал появление на орбите Юпитера неопознанного объекта, не отвечавшего на запросы. По тревоге было поднято звено “Палашей" под командованием капитана Снегова. Патруль облетел объект, опознал в нем транспорт Рекнов и, поскольку на сигналы тот по-прежнему не отвечал, намеревался состыковаться с ним и попробовать проникнуть внутрь. В это время транспорт выплюнул в подошедшую довольно близко “Камиллу" сразу не менее полутора десятков ракет класса “Смерч". Три ракеты удалось перехватить пилотам истребителей, остальные попали в цель — авианосец не ждал нападения. Поле гейгена оказалось пробитым в трех местах, почти сразу в открывшиеся окна нырнула еще одна партия ракет. “Камилла" была моментально уничтожена вместе со всем находившемся на борту персоналом. Оставшиеся в живых трое пилотов подвергнулись массированному обстрелу ракет класса “Пурга". Две машины были сбиты, третья, под управлением Снегова, выпустив оба “Смерча" по транспорту, который сразу превратился в радиоактивное облако, на форсаже попыталась уйти к ближайшей орбитальной станции Патруля, передавая во всех диапазонах боевую тревогу… Через семь секунд после гибели транспорта на орбите материализовался боевой флот Рекнов. Последний “Палаш" был вынужден прекратить отступление и ввязаться в безнадежный бой с десятью легкими истребителями, уступавшими ему по вооружению, но заметно превосходящими в скорости. После восьмиминутного боя рекны, потеряв шесть истребителей, все же сбили Снегова… Капитан остался в живых совершенно случайно — катапультировавшись в последний момент, он сразу затерялся в хаосе летящих в разные стороны обломков сбитых машин… А у эскадры были другие задачи…

Сигнал тревоги был услышан, но времени осталось слишком мало… Первая эскадра находилась на учебных маневрах в районе Венеры, Вторая — на своем обычном месте, на Нептуне. Землю, фактически, охраняли всего два корабля, первый из которых был уже уничтожен. Второй дежурный корабль, ТАКР “Цезарь" фактически пошел на верную гибель, пытаясь перекрыть эскадре подход к Земле… Крейсер устоял против мощи всей эскадры почти двадцать минут, что само по себе было полной фантастикой, после чего “смерчи" все же его достали… Спустя десять минут погибли и все поднятые с него истребители… Но их смерть дала Патрулю немного времени. Первая эскадра снялась с орбиты Венеры и шла на выручку…

С тяжелых кораблей рекнов была выпущена стая торпед по крупнейшим городам Земли. Мощные компьютеры «смерчей» прекрасно знали свои цели и умели уходить от преследования. К тому же их было очень много, больше, чем пилотов, вставших у них на пути. Поднятые по тревоге истребители Патруля пытались перехватить и разрушить торпеды до контакта с поверхностью, но их было недостаточно. Именно сейчас сказались непрерывно урезаемые фонды, непрерывно падающий под влиянием пропаганды престиж профессии — мало новых кадров и чертовски мало современных машин. Наземные части Патруля были укомплектованы едва на шестьдесят процентов, космические — чуть больше, но тоже далеко не полностью. И тем не менее Патруль принял неравный бой, а вслед за торпедами первой волны уже готовились к старту истребители, которые должны были пройти по следам «смерчей», уничтожая то, что могло чудом уцелеть среди ядерных взрывов.

Легкий “Стилет", которым управлял курсант Академии Жан Семур, гнался за ракетой, наведенной на Москву, безнадежно пытаясь поразить ее своим устаревшим вооружением… Когда до цели оставалось несколько минут полета, Семур таранил ракету.

Большая часть спутниковых систем защиты были сбиты в первые же минуты нападения — похоже, рекны хорошо знали их орбиты. В последнее время были разработаны новые проекты, получившие условное название «Цербер», сочетавшие в себе новейшие достижения современных технологий, однако три первых орбитальных платформы в настоящее время все еще не вышли из доков — причина простая, нехватка средств. Оставшиеся спутники, устаревшие настолько, что многие их системы отказывали просто от возраста, вели огонь по многочисленным целям в атмосфере. Благодаря усилиям Патруля и орбитальным огневым средствам подавляющее число ракет было сбито на подлете к целям. Но некоторые все же достигли поверхности…

Токио перестал существовать. Часть ракет, получившие повреждения, отклонились от курса, но сила взрыва вызвала сильнейшие разрушения и землетрясения… Почти весь Хоккайдо и большая часть Хонсю погрузились в океан, цунами прокатились по малым островам, сметая с них все живое… Четыре ракеты из тринадцати прорвались к Киеву… практически оставив на месте города огромную воронку. К Риму прорвалась только одна, упавшая в пригороде — чудовищным взрывом была разрушена большая часть города, погибли четыре миллиона человек…

Одна из ракет, нацеленная на Вашингтон, была серьезно повреждена задолго до подлета к цели. Компьютерное наведение, проанализировав ситуация, направило ракету на ближайший населенный пункт, но и до него она не долетела… Дом Старков испарился в пламени аннигиляции вместе с хозяином — Элен и Лесли накануне опять уехали в Париж, до которого не добралась ни одна торпеда. Вспышка взрыва испепелила все на многие мили вокруг, пламя ворвалось в городок, сжигая все на своем пути. Энн Диксон сгорела прямо во дворе возле своего дома — она занималась стрижкой газонов перед ожидаемым приездом мужа — ему был положен отпуск.

Первая волна истребителей рванулась в атмосферу, но неожиданно напоролась на глухую защиту Патруля. Аккра^[15] подняла в воздух все свои истребители. На данный момент это было самое крупное соединение на планете, хотя гарнизоны Патруля и были разбросаны по земному шару довольно густо. Увы, все снова упиралось в средства — большинство блок — постов имело всего по десятку боевых машин, и только построенный в прошлом веке испытательно-тренировочный полигон в Гане мог выпустить до трех сотен истребителей одновременно. Рекны располагали неплохими разведданными, да никто, собственно, и не скрывал места расположения основных сил Флота наземного базирования — почитай, каждый мальчишка знал про Центральный полигон, где испытывались, обкатывались новые машины, и проходили капитальный ремонт старые, но все еще остающиеся на вооружении.

Эскадрилья за эскадрильей поднимались навстречу волнам имперских истребителей, но это были не мощные «Палаши» или стремительные «Крисы» — новая техника в первую очередь шла на укомплектование кораблей Первой и Второй эскадр. И сейчас Землю защищали в основном устаревшие машины, да еще порядком выработавшие свой ресурс. И тем не менее пилоты творили чудеса, зачастую вступая с рекнами в неравны бой и выходя из него победителями. Как жаль, что это было не всегда.

Ран Макумба на своем «Крисе» летел в составе большой группы легких истребителей, которые непосредственно прикрывали полигон. Душа пела — вот он, то самое, ради чего он покинул свой родной Кемт и несмотря на уговоры матери поступил в Патруль. Разумеется мамочка могла здорово помешать сыну, могла даже добиться его отчисления — еще бы, член совета федерации, фигура, с которой считаются многие. Однако по зрелому размышлению она решила не ставить сыну палки в колеса, и год назад Ран Макумба в звании универ-лейтенанта гордо подставил грудь, на которую сам Ченнинг приколол звезду универсалиста.

Однако с тех пор блеск звезды несколько потускнел, а блеск в глазах новоявленного пилота и вовсе пропал. Оказывается, как ему пытались вдолбить в голову и раньше (а он, понятное дело, и не собирался к этому прислушиваться), работа пилотов — это не череда сплошных подвигов и приключений. И мечтающий о героическом будущем пилот был направлен на перегонку требующих ремонта машин в доки Аккры.

Боги, как он страдал, выполняя скучную и нудную работу, как вспоминал правоту мамочки и как близок был к тому, чтобы навсегда расстаться со звездой и с Патрулем вообще. И только теперь, впервые за несколько последних месяцев, он был счастлив. Вот оно — то, ради чего он вынес пять лет изнурительной учебы и этот последний нуднейший год, стоивший ему куда больше сил и нервов.

— Я «Аккра», группе прикрытия. Мы зафиксировали группу «Алебард» с эскортом, идут к полигону. Запомните, главное — не пропустите тяжеловозов. Как поняли?

— Я «Иблис» — жизнерадостно сообщил базе Ран — Задачу понял, иду на перехват.

Вскоре на горизонте показались точки — одна… пять… двадцать… В общем, много. Не менее пяти десятков «Стилетов» окружало плотный строй тяжелых «Алебард», медленно, но уверенно ползущих к цели. Разношерстная толпа защитников полигона рванулась в атаку — рекны практически проигнорировали препятствие, только небольшие группы истребителей прикрытия отрывались от основной массы, чтобы остановить и, по возможности, уничтожить машины универов.

Внезапно Ран заметил, что один из истребителей противника внезапно развернулся, вышел из боя и на полной скорости стал удаляться с места схватки. Инстинктивно пилот врубил форсаж и погнался за рекном, который явно намеревался вернуться на свой корабль. У пилота мелькнула мысль, что это, должно быть, важная шишка — не хочет рисковать и предпочитает скрыться за толстыми стенами крейсера. О том, что важные шишки обычно там сидят постоянно, он как-то не подумал.

Похоже, либо «Стилетом» управлял дерьмовый пилот, либо этот идиот полностью перестал смотреть по сторонам, однако стремительно нагоняющий его «Крис» Рама он не заметил. Рука негра задумчиво легла на кнопку пуска ракеты, однако в последнюю секунду он передумал — ракеты еще пригодятся, а этого оболтуса можно сбить и так.

Теперь оба истребителя находились чуть ли не в полусотне метров друг от друга — и Рам нажал на гашетку. Иглы лазерных лучей пробили защиту «Стилета», кромсая тонкую броню. Отлетел в сторону блистер кабины, и катапульта выбросила из машины кресло пилота, а через долю секунды остатки истребителя взорвались — видимо, детонировала одна из ракет.

Раму было отлично видно беспомощно болтавшегося среди обломков рекна — он даже махнул ему рукой на прощание. Почему-то парень еще не осознал, что война ведется не на жизнь, а на смерть, и воспринимал это все скорее как захватывающее состязание. Добить сбитого пилота ему и в голову не пришло, настолько он был горд своей победой, первой на его счету. Что ж, рекну повезло, теперь его, возможно, подберут свои. А ему, Раму, пора на свое место, тем более, что бой там разгорелся нешуточный и «Алебарды» могли вот-вот прорваться к цели.

Вспышка ослепила его — спасая своего пилота, сработала катапульта, выбрасывая его кресло сквозь осколки разлетевшегося вдребезги блистера. Рам только успел про себя отметить, что в его машину попала ракета, причем серьезная, «пурга». Удар «бурана» истребитель еще выдержал бы, а вот эту… И вот теперь он болтался буквально в нескольких десятках метров от минутой ранее сбитого рекна. Вот же невезение.

Кресло немилосердно вращалось, так, что у Рама началась уже слегка кружиться голова. Внезапно он напрягся, стараясь в этой круговерти разглядеть то, что привлекло его внимание. Столь заинтересовавшим его объектом оказалась громоздкая «Алебарда», которая явно собиралась взять на борт рекна. «Что ж поделаешь — с философским смирением подумал Рам — В данном случае ему повезло. Когда-нибудь повезет мне, все должно быть в равновесии». Однако судьба уготовила слишком короткую для реализации этого справедливого принципа жизнь. Приняв на борт сбитого пилота, «Алебарда» навела орудия на кресло Рама и открыла огонь. Парень, так мечтавший о героических подвигах, исчез в пламени лазерного разряда, так и не успев осознать, что с ним произошло. И вряд ли его сильно утешил бы тот факт, что расстрелявший его истребитель был взорван буквально спустя несколько секунд…

Адмирал Бразраар, командующий имперским флотом, сыпал проклятиями — ситуация явно выходила из-под контроля. Несмотря на отчаянные усилия рекнов, атака на Аккру провалилась — из первой волны истребителей только нескольким искалеченным «Стилетам» удалось выйти из боя, но и они не сумели вернуться на свои базовые корабли — там, где еще несколько минут назад безраздельно господствовали тяжелые имперские крейсера и авианосцы, теперь разверзся ад. Ни первый, ни второй ракетные удары не нанесли Земле смертельной раны — хотя значительные разрушения имели место, но до наиболее важных объектов эти чертовы патрульные умудрились ракеты не допустить. А время было упущено, теперь Патруль уже готов вступить в бой всеми своими силами, а это значит, что Империя понесет тяжелые потери. И все же адмирал сознавал — второго шанса вот так легко подавить планетарную оборону ему не дадут, поэтому сейчас он должен сделать все, что только возможно.

Первая эскадра в составе десяти авианосцев и шестнадцати ТАКРов вышла к орбите Земли и на дальних дистанциях открыла огонь по вражеским кораблям… Рекны уже ждали земные силы и немедленно ответили ураганом ракет и облаками антиматерии. Обе стороны понесли чудовищные потери буквально в первые минуты сражения, однако Флот упорно продолжал атаку, не давая противнику ни мгновения передышки. Даже в ясный день с земли были видны всполохи огня, каждый из которых, как правило, означал гибель боевого корабля. К счастью, зачастую удары Патруля оказывались сильнее — вооружение имперского флота было еще более устаревшим. И тем не менее, Первая теряла корабли, а жизнь истребителей вообще измерялась минутами — тем более, что пилоты бросались в бой очертя голову с единственной надеждой — унести с собой как можно больше противников. Сказывалось преимущество «Крисов» — рекны потеряли массу легких истребителей прежде всего из-за недостатка скорости.

Получив прямое попадание “смерча", которое разрушило почти все вооружение, ТАКР “Жуков" продолжал вести огонь из последнего АМ-генератора и, когда разрушения достигли критической точки, на полном ходу врезался в борт самого крупного авианосца противника… Оба корабля исчезли в ядерной вспышке…

«Роксана» ударила сразу из двух мезонных орудий в упор по имперскому крейсеру, который неосторожно подставил бок. Голубые лучи без особого труда пронзили изрядно потрепанную защиту и зацепили главный топливный бункер. Взрыв, на мгновение затмивший солнце, сжег четыре эсминца прикрытия и все истребители ближнего охранения. А уже через несколько минут корпус авианосца начал содрогаться от прямых попаданий, взрывы торпед пробивали огромные бреши в броне, превращая в ад сразу по нескольку палуб. Корабль продолжал сражаться до последнего, хотя был уже обречен — защитные поля почти погасли, из строя выходила одна система за другой. Скоро все было кончено, но этот успех стоил рекнам очень дорого.

Постепенно сказывался технический, а с прибытием кораблей Второй эскадры и количественный перевес Патруля. Все больше боевых кораблей Флота появлялось на орбите Земли, с ходу вступая в бой. Одна за другой волны истребителей ныряли в атмосферу и гнались за торпедами. Среди имперского флота медленно, но верно начиналась паника, и наконец они не выдержали.

Потеряв семьдесят процентов флота, корабли Рекнов отступили, уйдя на струну. Остатки эскадр Патруля начали чистку, уничтожая замешкавшихся и поврежденных имперцев, которых было достаточно много, чтобы обеспечить работой озверевших от ненависти пилотов. А на Землю поступали сообщения о нападениях на колонии, о гибели Марсианской станции “Фобос" и полном уничтожении Марсотауна, сигналы SOS с преследуемых истребителями рекнов гражданских кораблей…

— “Фалькон", “Фалькон", это база, доложите обстановку!

— База, я “Фалькон", сбил три торпеды, сейчас преследую четвертую, идет курсом на Баку.

— “Фалькон", возвращайтесь на базу, нужна ваша помощь. Ракету перехватят и без вас.

— Понял, база, возвращаюсь!

— Внимание всем пилотам! Напоминаю, старайтесь вести огонь по двигательным отсекам торпед. Там же расположены системы наведения. Замечено, что некоторые сбитые ракеты взрываются на земле. Повторяю, старайтесь поразить центры управления!

— “Тень", торпеда чуть ниже тебя, вали ее!

— Внимание всем! Говорит база! Приближаются истребители противника, прошу помощи!

— База, это “Фалькон". Вас понял, атакую…

— Анни, у тебя бандит на хвосте… Вот так, умница!

— “Миледи", прикрой, иду на прорыв.

— Давай, Рич, я за тобой!

— “Кувалда", куда тебя понесло? Диди, проследи, чтоб его не грохнули!

— О себе беспокойся, Дик… О черт, у тебя на хвосте два “Стилета"…

— Я “Тень", Дик, иду к тебе на выручку!

— Сам справлюсь, Боб, присмотри за “Миледи", она, кажется несколько увлеклась… “Кувалда", к тебе идет звено “Рапир", будь осторожен!

— Я база! Фиксирую вторую волну торпед! Четвертый курс, не отвлекайтесь! Второй и третий — на перехват!

— Я “Койот", вас понял, иду за торпедами!

— База, это “Бродяга", вас понял!

— Рич, где Аня?

— Когда я взлетал, ее машина стояла на заправке… Скоро появится.

— Я “Сакура", вступаю в бой!

— Анни, прикрой Рича, на него сильно давят!

— Я “Дельфин"… катапультируюсь…

— Ребята, Альтова сбили!

— Всем истребителям! Я база! Внимание, на подходе вторая волна истребителей противника! По предварительным оценкам, десять “Стилетов" и сорок “Алебард". Будьте осторожны, они несут АМГ.

— Я “Мираж", отсекаю истребителей прикрытия. “Сакура", “Тень" — за мной! Остальные, берите в оборот тяжеловозов!

— А кто это — “Мираж", я не в курсе…

— Это Ченнинг, чучело! В смысле, ты чучело…

— Я “Тень", выполняю!

— “Сакура", приказ поняла, атакую прикрытие!

— Я “Фалькон", атакую “Алебард", Диди, прикрой!

— Есть, сержант, можешь не оглядываться.

— Я база! Держитесь, кадеты, Первая идет к Земле по струне… Ожидаемое время подхода десять минут.

— Я “Сакура"! Последний “Стилет" готов! Атакую “Алебарду"… Рич, присмотри за моим хвостом.

— Непременно, счастье мое! Гаси ее!

— Я “Тень", имею повреж…дения, выхожу из боя….

— Боб, мне не нравится твой голос… Ты ранен?

— Ерунда… царапина… до свадьбы…

— Эй, Степан, Дженнингс потерял сознание. Переключи его на дистанционку и посади на базу!

— О’кей, “Фалькон", выполняю…

— Анечка, смени курс! Зайди сбоку, чтобы кормовая спарка тебя не достала! Блин, я кому говорю! Вот, другое дело…

— Отличный выстрел, “Фалькон"! Похоже, ты зацепил ее АМГ, так красиво рванула! Анни, пикируй, бандит на хвосте, я его сниму!

— Спасибо, Диди! Век не забуду.

— Алло, база, я “Фалькон"… Оставшиеся “Алебарды" уходят!

— Всем кораблям! Говорит база! Прибыли силы Первой эскадры! На подходе Вторая. Отличная работа, кадеты! Всем возвращаться домой!

Уже на земле Дик узнал, что не вернулся истребитель Келадзе. Потом общими усилиями удалось восстановить картину происшедшего. Рассыпавшийся строй “Алебард", атакованных кадетами, не позволял базе одновременно следить за всеми своими машинами, поэтому можно было только строить предположения… Похоже, темпераментный грузин излишне увлекся одиночной атакой и не заметил второго тяжеловоза, вышедшего на дистанцию выстрела АМ-пушки. Или заметил, но поздно… Попадание сгустка антипротонов в незащищенную гейген-полем машину — смерть мгновенная и безусловная. Он даже не успел подать сигнал…

Боб был жив, хотя и без сознания. Медцентр Академии уже приступил к реанимации, опасности для жизни или здоровья не было. А вот его машина была искалечена без малейших надежд на ремонт. Залп импульсных орудий почти вдребезги разнес броню и прикончил бортовой компьютер. Счастье, что система передачи поврежденной машины под контроль напарника дублировалась многократно — из четырех систем, выполнявших эту функцию, две были просто уничтожены, а третья серьезно повреждена.

Альтов не получил ни царапины — он попал в перекрестный залп двух “Рапир", почти испаривший его истребителю всю хвостовую часть вместе с Г-драйвом. Рекны не стали расстреливать выбросившегося пилота — им было не до того. Он успешно приземлился и к концу боя почти добрался до базы. Остальные пилоты, машины которых получили повреждения, также успели вовремя их покинуть, хотя им пришлось добираться домой значительно дольше.

По данным компьютера базы, кадеты сбили восемнадцать “Стилетов", шесть “Рапир" и шестнадцать “Алебард", при этом потеряв девять машин, не считая полуразрушенного, но все же приземлившегося “Криса" Дженнингса. Погибли двое курсантов — Семур, почти в самом начале боя, и Келадзе — в самом конце. Далеко не все рекны погибли вместе со своими истребителями — полиции удалось взять четырнадцать имперских пилотов, которым удалось покинуть свои машины до того, как те превратились в пылающие обломки. При задержании было убито девять и ранено пятнадцать офицеров полиции. Еще трое рекнов при этом были убиты.

В целом анализ ситуации показал следующее. После запуска торпед рекны поняли, что большая их часть не доберется до целей, поэтому несколько дивизионов истребителей атаковали центры наиболее ожесточенного сопротивления — Канибадам, где находился Универфак, исследовательский центр Патруля в Калифорнии, поднявший в небо сорок истребителей, испытательный полигон в Гане, где было к началу атаки сосредоточено около трехсот боевых машин, правда в большинстве своем устаревших — “Стилетов" и “Рапир", и ряд других точек. После первой волны истребителей была запущена вторая волна торпед и сразу вслед за ней пошли дивизионы “Алебард". Но к этому времени Патруль уже пришел в себя от шока, и ни одна торпеда второй волны не попала в цель. “Алебардам" особенно не повезло. Даже те, что с боем ушли из атмосферы, были встречены на орбите силами Первой эскадры. Ни одной машине не удалось вернуться.

Основное сражение развернулось на орбите, с подходом сил Первой. Эскадра понесла тяжелые потери — полностью уничтожены ТАКРы “Цезарь", “Жуков", “Ганнибал", “Кромвель", погибли авианосцы “Камилла" и “Роксана". ТАКР “Сципион" получил серьезные повреждения и надолго вышел из строя. Кроме того, Первая потеряла около тридцати процентов истребителей. Потери противника были более существенными. Двенадцать крейсеров и семь авианосцев — более чем две трети атаковавшего флота были частично или полностью уничтожены, в том числе и флагман рекнов, столкнувшийся с “Жуковым".

— Господа кадеты! — адмирал оглядел ряды молодых мужчин и женщин, заполнивших лишь малую часть огромного зала. Сорок… еще вчера их было сорок три. Один в госпитале, двое… Ну что ж, все мы солдаты. — Итак, в этот тяжелый для Земли день… Я не хочу здесь произносить красивые слова. Ребята, Патрулю надлежит выполнить свой долг. Ваши личные карточки отныне имеют пометку о числе сбитых кораблей противника. Особенно хочу поздравить Старка — по данным его бортового компьютера, за ним числится три сбитых “Алебарды", четыре “Стилета" и три торпеды. Сегодня вы доказали, что достойны носить звания универов. Все вы, включая Дженнингса, получаете досрочно звания лейтенантов. Вы будете распределены на боевые корабли Первой, которые понесли особо серьезные потери. Вам даются ровно одни сутки на сборы и прощания с родными. К месту назначения вы прибываете послезавтра. Итак, прошу внимания. Альтов, Петров, Виткявичус — ТАКР “Нахимов". Старк, Ауэрбах… оба, Диксон, Дженнингс — авианосец “Элеонора". Керн, Томсон — авианосец “Сюзанна". Дюбуа, Монтеро — ТАКР “Бонапарт"…

(обратно)

Лейтенант

Уже на подлете к родным местам Дик заметил первые признаки разрушений. Сгоревшие фермы, черные поля где еще недавно росла пшеница. Он заподозрил неладное уже тогда, кода не смог связаться из Академии с домом, правда грешил на связь — многие кабельные линии были повреждены. Теперь в голову лезли совсем иные предположения, одни хуже других.

Большинство пожаров утихли, по крайней мере здесь — ливневые дожди порядком помогли в этом тем людям, которые еще остались живы. Повезло тем виллам, которые находились вдалеке от города, особенно стоящим в окружении деревьев — им досталось меньше всего. «Смерчи» были, как с некоторой издевкой говорили о них разработчики, «экологически чистыми» торпедами, если конечно к оружию массового поражения можно применить такой термин. Радиоактивного заражения они давали относительно мало, зато ударная волна и тепловое излучение были чудовищными.

Ввиду столь исключительной ситуации все способные сражаться истребители были переданы во Флот, потери которого были огромны. Собственно, именно поэтому сейчас Дик и Джоанна находились не в креслах стратосферного лайнера, а в кабинах «Палашей» — их машины, как и сами пилоты, были пополнением для «Элеоноры» — авианосца Первой эскадры. Большинство остальных тоже отбыли на своих истребителях, и только некоторые, как например Альтов, были вынуждены временно довольствоваться креслами бортстрелков на тяжеловозах — в настоящий момент во Флоте боевых машин было больше, чем пилотов, однако сотни истребителей стояли на консервации и на перевод их в рабочее состояние требовалось время. Да и в основном-то это были старые «Стилеты» и «Рапиры», которые не успели продать Рекну.

Они вылетели почти сразу после собрания, на котором получили свои звезды — Анни и Рич проводили их на стартовую площадку. Все были очень обеспокоены отсутствием связи — перед этим Анни пыталась пробиться к матери, но линия была забита помехами и девушке пришлось сдаться. Сейчас они тоже собирались в дорогу — только Аня хотела пару часов поспать — путь предстоял неблизкий, а она сильно вымоталась за последнее время. Дик задерживаться отказался, поскольку лететь ему было гораздо дольше, чем Ауэрбахам, и решил выспаться по дороге — в конце концов, должна же бытьхоть какая-то польза от автопилота.

Выспаться ему удалось не так чтобы очень — несколько раз просыпался, когда патрули требовали пароль и цель полета. Но вот, наконец, позади осталось Американское побережье, и скоро уж должен был показаться дом. Только вот почему-то дурные предчувствия терзали душу.

Джоанна, летевшая в своем “Палаше" чуть сзади, почти всю дорогу молчала, погруженная в свои мысли. Ей тоже удалось немного поспать — но сон был тяжелый, заполненный кошмарами, и почти не принесший сил.

“Хорошо, что отец в Третьей, хоть не попал в эту мясорубку… О боже, ведь Игорь был на “Камилле"! Сообщили же, что она погибла со всем экипажем… Господи, значит Игоря больше нет! Почему мама не отвечает, неужели дело в связи… И Дик не пробился к своим. Вряд ли их атаковали торпеды — городок незначительный, разве что… Игорь погиб, какой кошмар! Лучший пилот флота… после моего Дика… Моего…? Господи, что творится, почему? Город… Дым…? В чем дело? Не может быть… мама… ма-моч-ка!!!"

Дик увидел, что истребитель Диди вильнул в сторону и на форсаже понесся к дымному облаку на горизонте. Сам он уже давно все понял. Особенно, когда увидел воронку в том месте, где должен был стоять его дом. Торпеда, похоже, упала всего в нескольких сотнях метров от дома Старков. Парень тоже вдавил кнопку ускорения, и его «Палаш» рванулся вслед за стремительно удаляющейся машиной подруги.

— Джоан! Не снимай шлем! Там радиация, броня защитит тебя! Повторяю, не снимай шлем!!!

Внизу стремительно проносился разрушенный город — несмотря на недавно прошедший ливень, кое-где еще дымились остатки домов. От дома Дика, где упала торпеда, к городу местность постепенно понижалась, поэтому удар был особенно сильным — похоже, ни единого здания не уцелело. Серые купола Академии, стоявшие на отшибе, приняли на себя первый удар — их буквально стерло с лица земли, глыбы бетона, сорванные со своих мест, обрушились на близлежащие дома, довершая их разрушение.

Истребитель Джоанны начал снижение, и Дик догадался, куда она летит. Он знал этот квартал, здесь жили наиболее уважаемые жители города, прекрасные дома, цветники — сейчас везде были руины.

Девушка посадила машину на заваленную обломками улицу возле остатков своего дома. Еще слабо дымились черные остовы деревьев, в одночасье лишившихся веток, а зачастую и большей части стволов. Дом Диксонов был почти полностью разрушен, лишь часть стены, сильно покосившись, продолжала стоять. И сгоревший, обугленный газон… и что-то страшное… черное… рядом… Джоанна неподвижно стояла, не желая верить увиденному. Мама… тебя больше нет… Как же так… Она механически поднесла руку к застежке шлема. Чьи-то сильные руки сжали ее кисть, не подпустив пальцы к клапану.

— Джоан, милая, держись… Родная, еще жив твой отец… он не переживет, если еще и ты… И я не переживу. — Девушка уткнулась в плечо Дика, ее плечи сотрясались от рыданий. Он поднял ее на руки и отнес к кабине “Палаша". — Мы летим на “Элеонору", Джоан, сейчас нам надо отплатить этим ублюдкам… не надо плакать… я понимаю, как тебе тяжело.

— Понимаешь… как ты можешь понять… — тут до нее дошло, что дом Дика находился всего в двух десятках километров от города — твои… тоже…?

— Да. Кратер. Эпицентр. Почти. От дома не осталось ничего. Ни-че-го. — Дик не плакал, в душе кипела ненависть к убийцам, пославшим АМ-торпеды против мирного населения.

— Дик, милый, прости меня, я слабая… — слезы заливали стекло гермошлема и Джоан почти ничего не видела. — Я не могу не плакать… ты сильный… ты хороший… увези меня отсюда… я прошу тебя, сейчас увези, сейчас… Я не могу это больше видеть… не могу… Куда-нибудь, пожалуйста… сейчас…

Дик усадил девушку в кресло, пристегнул ремни и, включив продувку кабины, захлопнул блистер. Подошел к сгоревшему газону, несколько минут стоял и молча смотрел, затем вернулся к истребителю, провозившись долгих пять минут, снял с турели тяжеленный боевой лазер. Подключив к нему переносной кабель, направил луч в центр газона… Потом уложил в образовавшуюся канаву жутко обугленное, скрюченное тело и долго заваливал его обломками кирпича и бетона. Нашел две несгоревшие доски, обломком проволоки связал из них неуклюжий крест и написав на нем куском угля: “Энн Диксон, … — 2254", старательно водрузил его над единственной пока в городе могилой… Потом сел в свой истребитель, и, переключив управление машиной Диди на себя, поднял “Палаш" в воздух. Когда границы разрушенного города остались позади, Дик включил передатчик дальней связи.

— Вызываю “Элеонору", вызываю “Элеонору", как слышите, прием!

— Я “Элеонора", вас слышу, прием.

— “Фалькон" и “Миледи" просят разрешения прибыть к месту службы. Прошу ваши координаты.

— Ждем вас, ребята. Передаем координаты в ваши компьютеры. Переключайтесь на автопилот. Вы на наших экранах. Будете у нас через полтора часа. Кстати, ваши коллеги, “Кувалда" и “Сакура" уже на борту. Конец связи.

— О’кей, “Элеонора". Конец связи.

Дик перевел управление на автопилот. Компьютер слегка скорректировал курс и машина стала набирать высоту. “Палаш" Джоанны, как привязанный, шел следом. Дик задумался. Что же должно было случиться, что Рич и Анни не воспользовались этим последним днем… Неужели тоже… Он запросил через компьютер информационный центр Патруля и потребовал сводку потерь. Так и есть… Киев, Лос-Анжелес, Токио, Дели, Нагасаки, Пекин… длинный список городов, полностью или частично уничтоженных атакой. Цифры потерь… по предварительным подсчетам около миллиарда человек, данные уточняются. Колонии — Марс, Селеста, Новая Германия… Старк вспомнил, что родители Рича вернулись на родную планету в прошлом году. Зря… хотя здесь их, возможно, ждала бы та же участь…

— Дик, я уже пришла в себя. — голос у Джоанны дрожал — Машина мне не подчиняется, отключись, пожалуйста.

— Нет смысла. Можешь отдохнуть, мы идем к “Элеоноре", скоро будем на месте. Осталось меньше часу лететь, так что скучать долго не придется. Кстати, семейство Ауэрбахов уже на борту.

Некоторое время девушка молчала, затем, видимо, пришла к тем же выводам, что и Старк.

— Ты хочешь сказать… тоже…

— Да, Джоан. Нагасаки уничтожена полностью. Патруль не смог защитить все города — слишком неожиданным и массированным был штурм. И Боб еще ничего не знает… его родители жили в Лос-Анжелесе…

— Мама… Дик…

— Я похоронил ее, родная… Вырыл лазером могилу…

— Спасибо… — Джоан надолго замолчала, снова возвращаясь мыслями к пережитому кошмару, к покосившейся стене, к дымящемуся газону и тому, что она увидела рядом… Дик чувствовал, что никакие слова тут не помогут, поэтому молчал… хотя так хотелось прижать девушку к груди, обнять, защитить от всех бед и опасностей.

— “Элеонора", я “Фалькон"! Прошу разрешения на посадку.

— “Фалькон", я “Элеонора", будьте готовы. Система автоматической посадки сейчас вас захватит.

— Кому мне доложить о прибытии?

— Бригадой истребителей командует полковник Джеймисон. Шестая палуба, каюта 76. Лифтовая шахта в правом крыле ангара.

— Понял вас, “Элеонора".

Дик и Джоанна зашли в кабинет начальника истребительной эскадрильи авианосца. Диди была сильно бледна, на ее щеках еще на совсем просохли слезы. Старк доложил о прибытии на борт. Сидевший за столом офицер поднял голову.

— Приятно познакомиться, господа лейтенанты. Но, насколько я знаю, вы должны были явиться на службу завтра.

— Сэр, мы…

— Вот завтра и явитесь. Вы размещены на третьей палубе, каюты 17 и 18, слева от лифта. Бортовой распорядок дня возьмете в компьютере. Завтра в восемь утра жду вас с докладом о прибытии.

— Но, сэр…

— Лейтенант, я очень не люблю повторять второй раз то, что вы должны были бы понять с первого, но я сделаю вам скидку… на первый раз. Сейчас вы призрак, фантом. Вас здесь нет и до завтра не будет. Можете идти.

— Есть, сэр.

— Старк! — остановил его Джеймисон, когда Джоанна уже вышла из кабинета. Дик взглянул на полковника, и ему бросилось в глаза то, на что он не обратил внимание сразу. Да, офицер выглядел подтянутым и спокойным, однако в уголках глаз таилась боль. Было совершенно очевидно, что командору тоже очень тяжело.

— Поймите меня правильно, юноша. — полковник встал из-за стола и подошел к стоящему навытяжку Старку. Он был на голову ниже парня, но раза в два шире в плечах. Сильно поседевшие виски говорили о солидном возрасте, изрезавшие лицо морщины свидетельствовали о том, что жизнь не раз относилась к полковнику без особой ласки. Голос был тверд и даже резок, однако в нем Дику послышались теплые нотки. — Мы все, или почти все, потеряли на Земле родных и близких. И бешенство, ясно читаемое на вашем лице, мне сейчас не нужно. Мне нужна от вас холодное, трезвое мышление. Вам надо успокоиться. И успокоить вашу девушку, у нее губы трясутся и она почти не воспринимает окружающее. Какие сейчас из вас офицеры… Устраивайтесь, приводите себя в порядок. Нам предстоит воевать, и очень скоро, так что ваше нетерпение будет удовлетворено, не волнуйтесь на этот счет. Но в бой вы должны идти с ясной головой, злость для пилота — прямая дорога в списки погибших, а у нас и так некомплект. Кстати, ваши коллеги размещены рядом, каюта 16. Медцентр академии сообщил, что лечение Дженнингса продвигается успешно, но в этот рейс он, видимо, не попадет. Все, вы свободны.

— Да, сэр!

Дик сидел в кресле в каюте Джоан, девушка спала, обеими руками крепко обхватив его ладонь, даже во сне не желая оставаться одна. Во сне она часто всхлипывала, видимо снова и снова переживая перенесенный ужас. Старк оглядел помещение, его каюта была такой же, в котором ему, возможно, придется провести годы. Маленькая лейтенантская каюта состояла из двух крошечных помещений — “спальни", в которой едва помещалась койка с противоперегрузочными системами, небольшое кресло, узкий стол с встроенной клавиатурой компьютерной консоли. В стене был встроенный шкаф, где хранился боевой скафандр, НЗ и ряд других мелочей. Был еще один шкаф, поменьше, для личных вещей пилота. Рядом со спальней располагался миниатюрный санузел — душ и туалет в помещении метр на полтора. Впрочем, это все же была отдельная каюта… пехота ночевала и большую часть времени проводила в большом бараке, уставленном рядами громоздких трехъярусных коек с амортизаторами. Каюта Рича представляла из себя две таких же клетки, переборка между которыми была снята — при проектировании корабля эта возможность учитывалась.

Дверь с легким шелестом отъехала в сторону и в проеме появился Рич. Дик приложил палец к губам, кивнув в сторону спящей девушки и показал товарищу кулак — “Кувалда" слабо усмехнулся — он мог без особого напряжения завязать приятеля в узел, поэтому со стороны Дика этот жест выглядел слегка комично. Однако улыбка мелькнула и тут же погасла — лицо немца выдавало сильное внутреннее напряжение — губы крепко сжаты, на скулах играют желваки — верный признак того, что Ауэрбаха переполняет бешенство — весьма редкое для него состояние.

— Ну, как там Анни? — шепотом спросил Дик, когда Рич аккуратно присел на краешек койки. — Тяжело?

— Как я понимаю, сводку потерь ты уже видел… — голос товарища звучал глухо — Города нет. Просто нет, совсем. Погрузился в море, живых почти никого. И мои, похоже, тоже. Планету расстреляли без помех — всего один крейсер, и его прикончили, как я понял, еще до атаки… С Нью-Берлина только сообщили, что крейсер не отвечает на сигналы, а потом, что засекли группу мелких объектов… торпеды, видимо… и все. Сейчас туда ушел “Отважный" из Четвертой — на разведку. А Анни — ты знаешь, она молодец. Как-то спокойно пережила — она же в душе самурай, ей не к лицу демонстрировать эмоции. Хотя что там у нее внутри, одному богу известно — она даже мне никогда не признается.

Джоан слабо застонала во сне, застонала, по подушке расползалось мокрое пятно.

— Диди вообще расклеилась…? Ты не оставляй ее одну, ей сейчас нужна помощь, я видел ваш городок в списке. А твои как, целы? Ведь вы же за городом жили, ты как-то рассказывал…?

— За городом… Торпеда попала почти в мой дом, все разрушения в городке — от ее ударной волны. А от моего дома вообще ничего не осталось — только воронка. А Джоан… ты знаешь, она видела свой дом… и мать… возле… В общем, мне легче.

— Но ведь не было никаких признаков готовящейся войны! И рекны всегда были относительно дружелюбны. И посольство не отозвали.

Дик криво усмехнулся, вспоминая отчет, который он просмотрел на подлете к «Элеоноре». Видимо, Рич его еще не видел. Содержимое сводки никак не укладывалось в мозгу, не ассоциировалось с нормальным поведением разумных существ, и тем не менее этот факт имел место.

— А посольства уже нет. Когда началась атака — я в сводке вычитал — все сотрудники стали стрелять из окон… просто так, по мирным жителям. И кто-то их патрульных со злости просто сравнял здание с землей, из АМГ. А спустя несколько минут до Берна добралась торпеда… Своих они не жалеют. Нас, впрочем, тоже.

— А верфи?

— Луне повезло… относительно. В безвоздушном пространстве ущерб от торпед только при прямом попадании. Да и истребителей там было много, правда большая часть пошла в атаку на эскадру. Там мало кто вернулся. А верфи целы. Ребята ни одну торпеду до них не допустили. При наших потерях новые корабли жизненно важны.

Некоторое время оба сидели молча, каждый снова и снова переживал свои личные потери. Джоанна начала метаться во сне, Дик положил руку ей на голову и принялся нежно гладить спутавшиеся волосы. Постепенно девушка успокоилась, возможно, именно это ей сейчас и было необходимо для того, чтобы кошмары прекратили терзать ее разум. Он поднял глаза на Рича.

— Что у нас завтра?

— А ты еще не знаешь? — Рич легонько пробежал пальцами по клавишам компьютера. По экрану побежали строчки последних приказов. — Так, ремонтные работы, повреждения во втором доке, четвертая палуба, это не то… Отзыв из отпусков… А, вот! Читай!

“Приказ по Первой эскадре. 1 августа 2254 года Вторая ударная бригада в составе: авианосцы “Элеонора", “Кларисса", ТАКРы “Нахимов", “Нельсон", “Спартак", “Гаррибальди", “Багратион" выступают в район Рекна. Время выхода — 12.00 по Гринвичу. Задача: авианосцам — блокировать силы противника, крейсерам — разрушить ремонтные доки на спутниках Рекна, координаты: Ррин, квадраты А17, В3, G7; Карр, квадраты C5, J1, J12, K4; Крегг, квадрат В12. Командиру бригады, контр-адмиралу Ф. Алмейде прибыть на флагман “Элеонора" в 10.00. Подписано: командир Первой эскадры, адмирал Шведов." — Дик оторвался от экрана и удовлетворенно хмыкнул. Значит, предстоит бой. И будет возможность хоть немного рассчитаться за родных, за разрушенные города. Рекны даже не могут представить себе, какую волну ненависти подняли они среди людей… ни один пилот теперь не отступит, никогда.

— Алмейда, это кто? — поинтересовался Рич — Ты слышал о нем?

— Слышал. Франциско ди Алмейда, испанец. Потомственный аристократ. Один из немногих офицеров Патруля, закончивший два факультета — он универ и ангел одновременно. Я, кстати, видел в библиотеке его книгу по тактике крейсерского боя. Ченнинг как-то его упоминал, отзывался более чем хорошо. Так что, возможно, с командиром нам повезло.

Утром после завтрака четверо новоиспеченных лейтенантов явились в кабинет полковника Джеймисона с докладом о готовности к прохождению службы. Джоанна была еще несколько бледна, но держалась хорошо. На лице Анни вообще не отражалось никаких эмоций. Полковник удовлетворенно оглядел пилотов — ребятам сегодня предстоит бой, они должны быть в форме.

— Так, господа — полковник взглянул на дисплей и тяжело вздохнул. Некомплект пилотов впечатлял. — Вы входите в состав четвертой эскадрильи средних истребителей. К сожалению, у нас большие потери, поэтому остатки Четвертой были после боя переданы для доукомплектования Первой и Третьей. Так что в настоящий момент вся ваша эскадрилья состоит из всего их вас четверых. По возвращению к вам присоединится Дженнингс. Командира для вас у меня пока нет, поэтому временно исполнять обязанности комэска будете вы, Старк.

— Есть, сэр!

— Отлично. Сейчас вам надлежит проконтролировать заправку и вооружение ваших машин — Кстати, ваши “Палаши" — единственные из средних истребителей “Элеоноры", способные нести на борту “смерчи", так что в случае необходимости будьте готовы поддержать тяжеловозов. Пройдете в четвертый док, боксы с тринадцатого по шестнадцатый. В 11.00 — предполетный инструктаж, в 12.00 — мы уходим в рейд. Об остальном узнаете на инструктаже. Свободны.

Дик и Диди еще возились с боевым компьютером ее “Палаша", когда динамик сообщил: “Всем пилотам немедленно прибыть в зал 3, палуба 2 на инструктаж. Повторяю, всем пилотам прибыть на инструктаж!". Пришлось бросить работу — впрочем, Дик надеялся, что техники доведут компьютер до ума и без них. В «молельне»^[16]собралось около восьмидесяти человек, хотя по штату полагалось гораздо больше. К огромной трехмерной голографической схеме Рекна и его спутников вышел высокий худой черноволосый мужчина лет сорока пяти. Его орлиный профиль производил впечатление силы и уверенности. “Алмейда — догадался Дик — до истинного испанского гранда ему не хватает только шпаги". Кстати шпага полагалась к парадному мундиру контр-адмирала, однако сейчас было не до церемоний.

— Итак, господа, прошу внимания. — Алмейда взял в руки длинную указку и повернулся к голограмме — По нашим сведениям, силы противника в количестве шести авианосцев и двенадцати крейсеров прикрывают планету здесь — он переместил указку к самой маленькой луне, Креггу, вокруг которого вспыхнули красные точки — и здесь — группа красных точек вспыхнула над северным полюсом планеты. Нашей целью не является атака на эти флоты, более того, желательно избежать огневого контакта с основными силами ударной бригады. Таким образом на ваши плечи ложится задача не подпустить тяжелые корабли противника к нашим авианосцам на расстояние пуска торпед. Пока крейсера будут заниматься ремонтными доками на поверхности спутников, основные ваши обязанности будут распределены следующим образом.

На схеме появились два больших зеленых значка и пять поменьше. Оба больших и один маленький сместились к Креггу, остальные, разделившись, направились к двум другим спутникам.

— Первая группа “Крисов" патрулирует непосредственное пространство возле авианосцев — возле больших значков вспыхнул рой мелких зеленых огней. — Ваша основная цель — торпеды противника. На истребителей не отвлекайтесь, вас прикроют. Будьте аккуратны — не попадите под огонь своих же авианосцев. Оба крыла “Шестоперов" под прикрытием второй группы легких истребителей атакуют основные силы противника.

Схема показала клин зеленых огней, устремившийся по направлению к полюсу. Дик удивленно вскинул брови — верное самоубийство… Как бы в ответ на его мысли, контр-адмирал продолжал.

— Повторяю, ваша задача — не воевать с флотом противника, а отвлечь его. Не требуется даже наносить им потери, хотя это и неплохо. Заставьте их нарушить строй, увертываться от “смерчей". Не экономьте торпеды — необходимо не дать флотам соединиться. “Крисы", ваша задача — прикрывать тяжелых. Не увлекайтесь дуэлями. Постарайтесь избежать лишних потерь. Начнете гоняться за машинами противника — потеряете своих, поэтому все время помните — не отвлекайтесь.

Еще одна маленькая группа зеленых искр возникла вблизи “красного пояса", обозначающего вторую часть флота Рекнов, висящую на орбите Крегга. Два других облачка присоединились к маркерам крейсеров, идущих к спутникам. Зеленые искры истребителей заняли место чуть впереди крейсеров, защищая неповоротливые махины от контратаки противника.

— Первое крыло “Ятаганов" прикрывает авианосцы. Вам поручается не пропустить истребители противника к тяжелым кораблям. Второе крыло — совместно с “Нельсоном" и “Спартаком" атакует Ррин, Третье, “Багратион" и “Гаррибальди", ваша задача — Карр. Четвертое крыло — вас, насколько мне известно, всего четверо, ваша задача поддержать “Нахимова" и авианосцев. Предположительно вам будут противостоять четыре крейсера и “Жейдер" — крупнейший авианосец рекнов. Прежде всего атакуйте “Жейдера", постарайтесь не дать ему возможности спокойно поднять истребители. Вас поддержит звено “Шестоперов" с “Клариссы", их позывные “Фокс" и “Крошка". Это все. Сход со струны и начало операции — в 22.00, время выполнения операции — тридцать минут. В 22.35 независимо от достигнутых результатов авианосцы и ТАКРы уходят, за пять минут до этого всем быть на борту, кроме “Шестоперов" — тяжеловозам уходить из боя своим ходом, по ситуации. Встреча для приема на борт — сектор JP076-A39, дистанция от Рекна — шесть парсек. Вопросы?

— Сэр? — с первого ряда поднялся пожилой офицер — Капитан Лебедев, командир первой эскадрильи “Шестоперов". Мы можем рассчитывать на поддержку истребителей “Клариссы" или должны надеяться только на себя?

— Да. Кроме крыла “Крисов" с “Элеоноры", с вами пойдет пятерка “Ятаганов" и три звена прикрытия с “Клариссы". Все остальные ее истребители совместно с “Нахимовым" атакуют крейсера противника у Крегга. Звенья сопровождения с ТАКРов прикрывают свои корабли. Еще вопросы?… Отлично, все свободны. Выход на струну в 14.00, то есть через сорок минут. Удачи, пилоты.

Дик уже почти полчаса сидел в кабине своего “Палаша". На часах было 21.45. Через пятнадцать минут “Элеонора" материализуется на орбите Рекна, всего в полусотне километров от предполагаемой позиции флота противника. И его команда стартует… вшестером против авианосца. Да-а-а, неслабо. Впрочем, и авианосец можно достать, если очень постараться.

Огромную посадочную палубу могучего корабля прикрывало легкое силовое поле, достаточное, чтобы удержать внутри воздух и слишком слабое, чтобы существенно затормозить стартующий или садящийся истребитель. Слева и справа от него сидели товарищи — Рич, Аня, Диди. Чуть поодаль возвышались громады двух “Шестоперов", переданных Дику в качестве подкрепления с “Клариссы". Мощные машины, имеющие на борту по четыре торпеды “смерч", были слишком неповоротливы и в бою отчаянно нуждались в прикрытии более подвижных истребителей.

— Алло, “Фокс", “Крошка", есть идея! — мысль сформировалась довольно четко и Дик рассчитывал на успех. Особенно, если встретит поддержку товарищей. Впрочем, в них он не сомневался.

— Слушаю тебя, “Фалькон" — это ответила “Крошка", миловидная невысокая женщина примерно тридцати лет, нисколько не огорченная, что отдана под начало зеленого новичка. Дик поймал себя на том, что не помнит, как ее зовут — их представили друг другу слишком быстро и имя «Крошки» напрочь вылетело у него из головы, хотя она назвалась, это он помнил. А спросить было неудобно, оставалось как-то выкручиваться, пользуясь, по возможности, позывным. Ладно, как-нибудь вывернемся…

— “Фокс" на связи. Давай, выкладывай. — молодой парень, всего на год или два старше Дика, был преисполнен энтузиазма, может потому, что был единственным изо всей группы, кто не потерял никого из близких — его родители и девятилетняя сестра жили в Париже, о чем он не замедлил поведать окружающим чуть ли не с восторгом. Полное отсутствие чувства такта несколько покоробило друзей, однако все, даже Джоанна, постарались отнестись к этому спокойно — радость по такому поводу, конечно, естественна, но надо же и о других думать. Ладно, повзрослеет — научится.

Убедившись, что пилоты «Шестоперов» готовы его выслушать, Дик начал излагать свой план, несколько сумбурно, поскольку продумать его в деталях у него не было времени, однако он не без оснований надеялся, что эти самые детали можно будет утрясти на месте.

— Единственная наша надежда — на внезапность. Ваши чудища излишне массивны, нам же не хватает огневой мощи. Поэтому порядок такой. Отключайте автонаведение своих “смерчей", пусть ваши стрелки берут управление на себя. С пятнадцати километров запускаете все четыре ракеты в связке и пусть стрелки сводят их в одну точку. Даже если рекны и поразят пару “смерчей", это не должно сыграть роли. Как только получите сигнал о входе торпед в гейген, рвите их, не дайте им разрушиться. После этого уходите из боя к точке встречи, иначе вам несдобровать.

— Не понял, “Фалькон". Смысл? — в голосе «Фокса» сквозило удивление пополам с возмущением, как же, его намеревались вывести из боя, дав всего один раз стрельнуть, да и то в белый свет.

— В принципе для полного погашения гейген-поля на ограниченном участке достаточно трех торпед. Но я думаю, что компьютерные системы наведения “Жейдера" достаточно хороши, поэтому рассчитываю на перехват по крайней мере половины из запущенных “смерчей". После взрыва ваших ракет мы нырнем в окно до того, как оно закроется, и влепим ракеты ему прямо в борт, в упор. А потом уйдем на форсаже. Иначе…, ребята, шесть истребителей против авианосца — это нонсенс. Так что это, пожалуй, наш единственный шанс.

Некоторое время пилоты молчали, взвешивая предложения Дика и обдумывая возможные варианты. Конечно, Старк номинально был командиром, однако официально назначен на эту должность не был, и фактически любой из его подчиненных мог оспорить любой из его приказов. Сам Дик прекрасно понимал это сложное положение — друзья скорее всего поддержали бы его в любой ситуации, а вот с «новичками» надо было разговаривать на языке веских аргументов, и никак иначе. Теперь он ждал ответа пилотов, вернее «Фокса» — в этом звене он играл роль ведущего, хотя был еще очень молод.

«Фокс» ответил спустя несколько минут:

— О’кей, возражений нет. Только я не завидую тебе и твоей команде, “Фалькон". И вообще, ты весьма рискуешь… если хоть несколько процентов их гейгена уцелеет, от вас не останется и мокрого места — поле ваши машины на атомы разложит! Да и если пройдете, внутри поля на вас обрушатся все лазеры этого монстра.

— А вот в этом-то я как раз и сомневаюсь… Компьютерная система наведения запрограммирована на поражение атакующих, а не бегущих целей. Это у них, как и у нас, стандартная система — цель, повернувшаяся хвостом, в настоящий момент не угрожает, а значит и не заслуживает огня. Разобраться в ситуации смогут только люд… рекны, в данном случае. А сколько у них там живых стрелков — вряд ли много. Поэтому шанс вырваться есть, и очень неплохой. А что касается поля — один или два процента нам не страшны, прорвемся. А если больше… Эй, Рич! Ты ныряешь со мной.

— Нет проблем, Дик.

— Аня, Джоан — ваша задача прикрыть нас сзади. Не очень-то хочется получить разряд в хвост, оглядываться там будет некогда. Добро?

— Вообще-то я предпочла бы составить тебе компанию… — в голосе Джоанны сквозило откровенное неудовольствие и Дик внутренне напрягся, ожидая, что придется долго убеждать упрямую брюнетку, однако та неожиданно уступила без сопротивления — Ладно, буду тебя оберегать. А Анечка и без твоих мудрых указаний с Рича глаз не спустит.

— Ну все, ребята, через три минуты старт. Боевая готовность.

— Я “Кувалда", к старту готов.

— Я “Миледи", к старту готова.

— Я “Фокс", к старту готов.

— Я “Сакура", к старту готова.

— Я “Крошка", к старту готова.

— Всем внимание! Три… два… один… — “Элеонора" вышла со струны, корабль слегка вздрогнул. — Пошли!

Истребители почти одновременно вырвались из раскрытого зева посадочной палубы. Радары обшаривали пространство в поисках целей. Тихоходные “Шестоперы" начали отставать от своих более резвых коллег. Дика это мало волновало — если его план сработает, то торпеды, выпущенные с этих махин опередят на пару секунд его истребители, что, собственно, и требовалось. Постепенно на экране боевого компьютера становилось все больше красных точек противника.

— Я “Сакура", нас атакует “Стилет", иду на перехват.

— Я “Фокс"! Вижу цель. Выход на дистанцию — три минуты.

— Анни, что ты там замешкалась?

— Все в порядке, Рич, догоняю вас. “Стилет" готов.

Где-то чуть в стороне разгорался жестокий бой — “Нахимов" плевался ракетами во все стороны, постоянно вспыхивали многочисленные огни лазерных батарей. Дик на секунду переключился на общий канал. “Элеонора" атакована, пока успешно защищается… Один из ТАКРов противника сильно поврежден, уходит из боя. “Нахимов" получил попадание сквозь пробоину в гейгене — к счастью, обычная ракета, без антиматерии. Незначительно повреждена двигательная установка, есть жертвы. Старк передвинул переключатель назад на свою частоту.

— Я “Крошка", запуск торпед!

— Я “Фокс", торпеды пошли!

— Рич, врубай форсаж! Идем в сотне метров за торпедами. Джоан, Анни — прикрывайте нас! “Фокс", “Крошка" — после подрыва сразу отваливайте, ваша задача выполнена!

— Я “Миледи", у нас гости… Иду в атаку.

— Дик, торпеда сбита… и вторая… третья… Есть подрыв!

— Отлично, Рич! Пять штук дошли, я и не надеялся. Ныряем, залпом все “смерчи" и драпать!!!

— Я “Сакура", мальчики, мы связаны по рукам и ногам. Не задерживайтесь!

— Я “Фокс", иду на выручку! — азарт в голосе парня испугал Дика. Неужели этот остолоп не понимает, что из него сразу сделают бифштекс. Джоанна, видимо, тоже мыслила похоже, потому что завопила так, что у Старка чуть уши не заложило.

— Ты с ума сошел, они же тебя похоронят! Черт, Дик, этот энтузиаст на своем тракторе попер прямо в самую кашу! Эй, Аня, у тебя двое на хвосте!

— Уже только один, Диди — “Фокс" его достал… “Фокс", уходи, тебя свалят… О че-е-е-ерт!!!

На том месте, где еще мгновение назад находился «Шестопер», теперь вертелся вихрь крупных и мелких обломков. Малоподвижная машина не смогла уйти от многочисленных ракет противника.

— “Фалькон", я “Крошка". “Фокс" сбит, иду в атаку.

— “Крошка", я “Фалькон"! Уходи, это приказ! Исполнять!!! Рич, запуск!

— Торпеды пошли.

— Ходу, “Кувалда", ходу…

— Я “Крошка"… выполняю ваш приказ… сэр. На базе лично набью вам морду.

— Если останешься жива, то ради бога!

Торпеды с АМ-начинкой достали “Жейдер". Одна все же была сбита автоматическими лазерными батареями, которые буквально залили огнем пространство вокруг огромного авианосца, но дистанция была слишком мала и компьютерная система наведения смогла-таки найти проход в этом кромешном аду. Три “смерча" почти одновременно врезались в броню колосса. Взрыв суммарной мощностью восемнадцать мегатонн моментально уничтожил огромный корабль, большая часть истребителей которого к этому моменту все еще оставалась на борту. С момента начала боя прошло одиннадцать минут.

Аня и Диди все еще продолжали вести смертельный хоровод с пятью “Стилетами", когда один из них вдребезги разлетелся от одновременного попадания двух “буранов" с кораблей Дика и Рича. Первая легкая ракета полностью погасила гейген-поле рекна, вторая разнесла его в пыль. Почти сразу взорвался второй, попав в перекрестный огонь Рича и Джоан. Дику удалось зайти противнику в хвост и залп импульсных пушек превратил его двигатель в кусок оплавленного металла.

— “Элеонора", я “Фалькон". “Жейдер" готов, задача выполнена.

— Мы видели вашу атаку, поздравляем. Просим поддержать “Нахимова", у него трудности с Г-драйвом.

— “Элеонора", мы попробуем проскочить к точке В12. Имеем еще четыре “смерча", можно попробовать достать доки!

— Добро, но будьте осторожны. Пятнадцать минут до отхода, прошу не забывать. Дерзайте, ребята!

Почти в эту же минуту полыхнуло пламя взрыва в хвостовой части истребителя Анны. Две ракеты, почти одновременно попавшие в “Палаш", пробили-таки защитное поле, полностью угробив Ф-драйв и почти разрушив гравигенераторы. Истребитель потерял почти 80% скорости и, несомненно, стал бы легкой добычей для двух оставшихся “Стилетов" и подошедшей им на помощь “Рапире", если бы не своевременное вмешательство Джоанны, которая бросила свой корабль между искалеченным “Палашом" и атакующими противниками и полностью игнорируя возмущенные сигналы системы компьютерного наведения, выпустила все четыре “пурги" в упор по “Рапире". Относительно слабая защита не справилась с четырехкилотонным взрывом, разорвавшим гейген-поля и почти испарившего всю носовую часть истребителя. Почти одновременно Дик влепил ракету в борт предпоследнего “Стилета", который, хотя и выдержав удар и потерявший при этом почти всю мощность щита, постарался убраться подальше, чтобы получить время на зализывание ран. Времени он не получил… всего один лазерный луч с “Палаша" Рича прошил кабину незащищенной машины, превратив пилота в жаркое.

— Рич, доведи Анни до дока и возвращайся!

— Есть, командир, Анна, уходи, прикрою…

— Диди, последний “Стилет" уходит… Ты это допустишь?

— Никогда… Вот тебе, сука, получи… и еще…

— Кстати, скорее всего, это кобель. Псоглавы, насколько я знаю, обычно не берут самок в армию. Хотя сейчас, возможно, у них будет ощущаться некоторая нехватка самцов. В том числе и нашими усилиями. Что у тебя осталось в наличии?

— Один “буран", два “смерча". Разрушений нет.

— Отлично, у меня две “пурги" и один “буран". Где там Рича носит…

— Здесь я, две минуты на форсаже. Аня благополучно села. Жду ваших указаний, комэск. У меня еще три “пурги". Цел и невредим. Пока мне забава нравится, можно продолжить.

— Так, девочки и мальчики, атакуем клином, Диди впереди, мы прикрываем ее с боков. Ныряем к спутнику, дальше на бреющем в квадрат В12. Джоан, выпускаешь торпеды, и свечкой вверх. Все ясно? Вперед!

Три истребителя в первые несколько минут движения к цели даже оставались незамеченными противником. Не имеющий возможности прорваться к цели “Нахимов", получив с «Элеоноры» информацию об отчаянной попытке пилотов прорваться к докам, постарался отвлечь огонь на себя, получая при этом все новые и новые повреждения. Неослабевающий огонь рекнов не давал полям восстановиться — счастье, что лазерным турелям крейсера пока удавалось отсекать тяжелые торпеды. Потери среди личного состава достигли 14%, ТАКР сильно сбавил ход.

Клин продолжал продвигаться к указанному квадрату. Наконец, их заметили. Сразу осознав опасность прорыва, рекны бросили против отважной тройки последний резерв — крыло “Рапир". Десять хоть и устаревших, но все еще очень опасных машин представляли собой весьма серьезную проблему.

— Внимание всем! Я “Нельсон"! Цель успешно поражена. “Спартак" вышел из боя — серьезные повреждения, жертвы незначительны. Вместе с “Шестоперами" ушел к точке встречи. Иду на помощь “Нахимову".

Одна из атакующих “Рапир" взорвалась — одновременное попадание ракет Дика и Рича. От неожиданности пилот второй рванул штурвал на себя, и врезался в истребитель, идущий в верхнем эшелоне… оба исчезли в ослепительной вспышке. Семеро оставшихся развернулись дугой, стремясь не пропустить наглецов к докам. Дик бросил машину в сторону, увернувшись от ракеты, и тут же дал залп из импульсных пушек. Крайняя в дуге “Рапира" дернулась, и завертелась в штопоре — похоже, управление было разрушено. Залп Рича прошел мимо цели, лишь заставив противника на мгновение нарушить строй. Но тут же в образовавшуюся цель нырнула Джоанна, выжимая последние капли мощности Ф-драйва, попутно влепив оставшийся “буран" в защитное поле ближайшего рекна, полыхнувшее голубым светом и тут же погасшее — мощность щита упала до нуля. Джоанна чертыхнулась — не везет! Однако расстраивалась она рано. “Рапира", правда, выдержала попадание, но тут же была расколота кинжальным залпом Дика — защитное поле уже не могло помешать лазерным трассам.

“Так, осталось пятеро… и одна “пурга" в запасе. Хреново. У Рича, допустим, еще две. Ладно, посмотрим, как вас учили летать…". Дик бросил машину в крутое пикирование, словно нарочно подставляя хвост ближайшему рекну. Тот, конечно, воспользовался моментом, однако вынужден был покинуть строй, вернее то, что от него осталось. Две машины почти вертикально неслись к поверхности. Одно попадание в кормовой щит, второе, третье… Бортовой компьютер докладывал монотонным голосом: “Пробой гейгена, сектор шесть, повреждений нет", “Пробой гейгена, сектор семь, повреждение Ф-драйва. Снижение форсированной скорости — 10%". Всего в сотне метров Дик изо всех сил рванул штурвал на себя, почти теряя сознание от навалившихся перегрузок. Рекн выйти из пике не успел…

— “Фалькон", я “Миледи"! Цель захвачена, торпеды пошли! Есть контакт!

— Умница, девочка, уходи, время почти истекло!

— Рич, как там у вас дела?

— Паршиво, крошка. Дик только что размазал одного по скалам, но их тут еще четверо крутится. Но мы справимся, не переживай.

В этот момент три из четырех атакующих “Рапир" исчезли во вспышках ракетных взрывов. Четвертая бросилась было бежать, но этим пилот продлил свою жизнь лишь на несколько секунд — два попавших в хвост истребителя “бурана" полностью лишили его защиты, а пущенная Старком последняя оставшаяся “пурга" доконала рекна. Дик поднял голову — всего в сотне метров от них неслось полное крыло “Ятаганов".

— Спасибо, ребята! Исключительно вовремя! Кого мне благодарить?

— Я “Шмель", Джеймисон… Поздравляю с завершением операции. Все возвращаемся на борт “Элеоноры", наше время истекло.

— Есть, сэр! “Миледи", “Кувалда", уходим. Еще раз спасибо, полковник.

— Сочтемся, “Фалькон". Торопитесь!

Один за другим истребители возвращались в доки. Сильно искалеченный “Нахимов" уже ушел на струну, “Нельсон" и подошедшие “Багратион" и “Гаррибальди" продолжали поединок с двумя оставшимися крейсерами рекнов. Внезапно один из них исчез с экранов радара — “Багратион" поразил его гроздью “смерчей" сквозь пробитые АМ-пушками щели в защитных полях. Второй, уже к тому времени оставшийся без тяжелых торпед и, следовательно, не имеющий ни единого шанса в поединке с тремя ТАКРами, бросился бежать. Вместе с ним стали отступать и последние истребители… их не преследовали.

Вернулись истребители прикрытия, сопровождавшие “Шестоперов" к основному флоту противника. Командир доложил — полностью уничтожен один крейсер противника, повреждены два авианосца. Истребители прикрытия сбили шестнадцать машин противника, при этом потеряв четыре “Криса" и три “Шестопера". Все цели на спутниках были разрушены.

Дик посадил “Палаш" на палубу и выключил двигатели. Еще несколько минут неподвижно сидел в кресле, закрыв глаза. Мозг снова и снова прокручивал перед мысленным взором картины прошедшего боя. Снова и снова вспоминались лазерные трассы и взрывы ракет, каждый из которых уносил чью-то жизнь. Он поймал себя на мысли, что уж как-то очень легко оказалось стрелять в разумных существ. Впрочем, в бою противники скорее воспринимались как машины, не как живые существа. Анни…, как все же здорово, что она смогла добраться до “Элеоноры". Хотя ей, конечно, досталось. А вот “Фокс"… — Дик так и не знал, как зовут молодого парня, всего лишь на пару лет его старше, видимо из предыдущего выпуска, в Академии они мало общались со старшекурсниками. “Нет, тяжеловозы — неудачная модель. Вооружение хорошее, но подвижность ни к черту — думал лейтенант, снова вспоминая крик Ани, на глазах которой парня разнесли на молекулы — нужна другая машина, с вооружением тяжелого и скоростью хотя бы как у среднего истребителя. Что-то там Снегов говорил… Снегов… да, таких пилотов мало во флоте. Так нелепо, чуть ли не в постели. Или он успел взлететь? Да нет, вряд ли. Сбить Игоря — это вам не по городам торпедами стрелять! Черт, ну почему он погиб… такой пилот!". Дик внезапно осознал, что его трясут за плечо, причем уже довольно долго. Повернув голову, он увидел расширенные от ужаса глаза Джоан.

— Что с тобой… ты ранен? Дик, ну ответь… Тебе плохо…?

— Да нет, все нормально. Я просто задумался… — щеку обожгла увесистая пощечина, глаза Диди метнули молнии.

— Нормально, да? Все хорошо, да? Я тебя уже пять минут докричаться не могу, взломала блистер, не слышал? У меня чуть сердце не остановилось — сидит, как… кукла, не реагирует ни на что… Господи, как я перепугалась! Задумался он, мыслитель великий, стратег недоделанный. А я то, дура… думала, ему плохо, думала, помочь надо, а он…

— Ну извини, дорогая, Джоан, ну не шуми. Ну кто тебя знал, что ты так близко к сердцу все воспримешь. — Дик выбрался из машины притянул к себе девушку и легонько поцеловал ее в нос. — Ну вот, хорошо, ты больше не злишься, да? Больше не будишь бить своего командира?

— Бить тебя Джой будет, она же обещала…

— Джой? Какая Джой, не понял? — Дик действительно понять не мог, о ком она говорит, затем догадался — “Крошка"?

— Ага, вспомнил! Если бы ты мне приказал на исправной машине выйти из боя, я бы тебе еще не то устроила.

— А если бы она не вышла, то сейчас плавала бы… частями… вперемешку с “Фоксом". Я, собственно говоря, об этом и думал, когда ты калечила мою машину — он печально посмотрел на развороченную кабину. — Какой теоретик проектировал эти паровозы? Тяжелые, неповоротливые. Да их же даже одиночный “Стилет" достанет, если никто не прикроет! Не понимаю, как на них вообще воевать можно?

— А ты у Джой спроси. Во-он садится ее “Шестопер"… Только я опасаюсь за целостность твоей физиономии.

— Да? Знаешь, я, пожалуй, пойду доложу о нашей работе Джеймисону. А ты уж как-нибудь успокой ее… Ну, скажи, что я дурак и дорвался до власти. Или еще что придумай, например, сообщи что меня сбили и спасатели не могут меня найти. Или скажи, что Старка разжаловали в ассенизаторы. Ну ладно, я пошел. Встретимся вечером.

(обратно)

Корсары

— Простите, полковник, но… Я, конечно, понимаю, что мое дело исполнять приказы, но должна заявить откровенно, что мне это задание не нравится. Очень уж попахивает обыкновенным пиратством.

— Я не намерен обсуждать с вами тактические планы адмирала. — В глубине души Джеймисон возмущался полученным приказом не менее, чем лейтенант Диксон. С другой стороны он прекрасно осознавал всю необходимость операции, ни для кого не было секретом, что Земле грозил голод. — Тем не менее должен вам заметить, что в настоящее время после столь тяжелых потерь, которые понесла экономика Земли, даже столь незначительный источник дополнительных ресурсов может принести существенную пользу. А особенно, если при этом эти ресурсы недополучат наши противники.

— Но захват гражданских кораблей — неужели ради этого нас четыре года учили пилотированию и искусству управления истребителем в бою? Вы же сами универ, сэр! Вам не кажется, что атаковать беззащитные суда — значитпозорить нашу звезду?

Девушка даже покраснела от возмущения и полковник откровенно любовался ею. Что ж, она молода, еще поймет, что война и рыцарство были совместимы разве что в романах Мэллори^[17]. А в реальной войне каждая сторона будет пользоваться любой возможностью, чтобы хоть как-нибудь досадить противнику. Даже если кому-то при этом придется переквалифицироваться в пиратов. Утешает одно — не ему, Джеймисону, лично. Теория теорией, а самому лезть в эту грязь не хотелось. Он постарался придать своему лицу насмешливое выражение и пожал плечами:

— Ну прежде всего, вы зря ожидаете, что они будут незащищенными. Капитаны наших транспортов, кстати, тоже рискуют головой, пытаясь доставить на Землю оборудование или продукты из колоний, поэтому некоторая часть тяжелых истребителей все время сопровождает лихтеры. Между прочим, ТАКР “Нахимов" уже два месяца приписан к Селесте для охраны караванов с зерном. Не надо считать рекнов идиотами — они тоже эскортируют свои грузовики, так что некоторое количество развлечений я вам могу гарантировать… И при это прошу не забывать тот факт, что каждый перехваченный вами транспорт — это продукты, техника или оружие, которое не получат боевые части Рекна. Короче, это приказ, лейтенант Диксон, и, как вы совершенно верно заметили, ваше дело его исполнять.

— Есть, сэр.

— Давно бы так. Вы и лейтенант Дженнингс временно переводитесь на “Надежный". Свой “Палаш" передадите лейтенанту Ауэрбах, ее машина еще долго будет в ремонте. Ваш эсминец сейчас находится на Второй орбитальной станции, экипаж еще недоукомплектован — дверь позади Джоанны с шелестом отъехала в сторону и кто-то зашел в кабинет полковника. — Так, с этим, надеюсь, ясно. Возьмете “Крис" — 2560, в семнадцатом боксе. Отправляетесь через два часа. Да, познакомьтесь — ваш командир на ближайшие недели.

Джоан оглянулась и на несколько секунд лишилась дара речи. У дверей в идеально сидящей форме со знаками отличия универ-майора стоял Снегов и довольно улыбался произведенному эффекту.

— Похоронила меня, крошка? Рановато…

— Игорь… О, боже, Игорь, живой…! — Диди бросилась к майору и повисла у него на шее. — Игорь, как я рада… мы же уже и не надеялись… “Камилла" со всем экипажем погибла, как же ты…

Джеймисон наблюдал эту несколько необычную для его офиса сцену с некоторым удовлетворением. Девочке будет легче работать со старым знакомым, особенно занимаясь каперством… Впрочем, ей вряд ли придется скучать. Полковник довольно много слышал об этом офицере, который — небывалое дело — будучи универом, получил под свое командование эсминец. Если хотя бы половина того, что о нем говорят, правда, то с ним особенно не поскучаешь.

— Стало быть, вы знакомы. Тем лучше. В вашем распоряжении еще есть некоторое время на сборы, так что я вас не задерживаю… Майор, с вашего разрешения нам с вами необходимо решить еще ряд вопросов. Согласно приказу адмирала Шведова, я передаю вам два “Криса" и с ними десять боекомплектов. Челнок с ракетами уже в пути, истребители прибудут своим ходом.

— Благодарю, сэр.

— Не за что, будь моя воля, я не позволил бы ослаблять “Элеонору" ни на одну машину. У нас сейчас и так боеспособны чуть более 50% истребителей. Тем не менее я получил приказ и вынужден его выполнять, несмотря на то, что он мне не нравится — вы забираете у меня чуть ли не лучших пилотов.

— А кто второй? Надеюсь, Старк?

— Вы неплохо осведомлены о составе моей бригады. И, должен отметить, у вас губа не дура. Нет, майор, лейтенант Старк пока останется у нас. Он временно назначен командиром Четвертого крыла средних истребителей… правда, по составу это, к сожалению, звено а не крыло, но я надеюсь на пополнение. Кстати, вы берите, что дают, а не занимайтесь вымогательством.

— Что вы, полковник, и в мыслях не было. И я не имел ни малейшего намерения изучать списки ваших пилотов. Просто я довольно хорошо знаю Джоанну… простите, лейтенанта Диксон, и знаком со многими ее приятелями. Ауэрбахи, Стар, Дженнингс… Как я понимаю, вторым пилотом ко мне пойдет Дженнингс, верно?

— Да, майор. Теперь следующее. Нам надлежит согласовать…

Последние две недели «Элеонора» не выходила из боев. После столь успешной атаки на Имперские доки, фортуна уже не была столь благосклонна к Патрулю, однако и не поворачивалась лицом к Рекну. Скорее обе стороны набирались сил, ограничиваясь короткими малозначительными вылазками. Большинство кораблей Патруля зализывали раны, обстановка у противника была еще хуже, поэтому «Элеонора» по приказу Алмейды, продолжала наносить хирургически точные удары по отдаленным мирам, которые контролировались рекнами. Как правило, каждый такой рейд сопровождался одной-двумя стычками, поэтому в последнее время пилоты порядком вымотались.

Сейчас авианосец вернулся на орбиту Земли за пополнением. Несмотря на отличную выучку пилотов, потери все же были, причем чуть ли не в каждом рейде. Последний раз, прорываясь сквозь зенитный огонь к небольшому заводу, изготавливающему системы наведения «смерчей», атакующая группа потеряла половину личного состава — шесть машин было сбито и две серьезно повреждены, хотя и сумела все же поразить цель. Вести бои далее было уже невозможно, требовались новые пилоты и новые истребители. Однако прежде чем что-нибудь дать, у «Элеоноры» попытались кое-что отнять, а именно — ветеранов. Да, их уже считали ветеранами — по сравнению с теми, кто еще не успел принять участие в реальном бою.

Повсюду на Земле мобилизовывались резервисты, однако мало было просто привести их на корабли и сказать: «Вот ребята, ваши машины. Бейте рекнов». Последний раз эти пятидесяти— шестидесятилетние мужчины садились за штурвал истребителя лет десять назад, а то и больше. И хотя по Земным меркам они были еще относительно молоды, однако требовалось немало времени, чтобы войти в форму. Поэтому именно сейчас Патруль испытывал острейшую нужду в тех, кто может не только летать, но летать успешно.

К тому же сказалась экономическая политика прошлых лет. Выяснилось, что не так уж и много осталось истребителей на консервации — очень много купил Рекн, готовый расплачиваться за боевые машины чем угодно. Конечно, сейчас у империи были в основном старые машины, однако их было много. Патруль форсировал выпуск новых моделей — «Палашей», «Крисов», однако их все еще не хватало. Вот и сейчас Джеймисон едва мог рассчитывать на десяток «Крисов» и столько же «Палашей», хотя до полного комплекта ему требовалось чуть ли не вдвое больше.

Джоанна почти бегом ворвалась в каюту Рича. Как всегда, вся компания была в сборе. Дженнингс копался в компьютере — складывалось такое впечатление, что это занятие было единственным, на что он мог променять ужин… хотя Диди в этом несколько сомневалась. Боб оторвал голову от дисплея и спокойно заметил:

— Ты можешь расслабится, малышка. Мы уже в курсе… “Надежный", кстати, новый корабль, его выпустили с дока Циолковского две недели назад. Так что дыр в стенках там нет, а вот пару гаек второпях могли и не докрутить, поскольку собирали его, я думаю, в дикой спешке.

— Да, Джоан, работку тебе подбросили, не фонтан… — Дик был ужасно расстроен предстоящей разлукой с девушкой, но в глубине души был доволен, что эту работу поручили не ему. “Впрочем, — утешал он себя — может для Диди это занятие будет более безопасным. Слишком уж она рискует в последнее время, часто совершенно напрасно… Транспорты — это все же поспокойней, в каком-то смысле это можно считать своего рода каникулами".

— Господи, ребята, тут такая новость! — девушка все еще не могла отдышаться, но все равно пыталась высказаться — Вы … вы себе представить не можете, кто командует эсминцем…

— Можем… представить — Боб снова повернулся к дисплею и застучал по клавишам. На экране замелькали строчки текста — Та-а-ак, эсминец “Надежный", год выпуска… тоннаж… это неинтересно, а, вот! Командиром назначен майор Снегов, приказ подпи…

— Кто??? — Дик аж подпрыгнул на месте и схватил приятеля за плечо — Как Снегов… он же погиб на “Камилле" в первый же день. Тут какая-то ошибка, не может быть…

— Может, однофамилец? — предположил Рич — Снегов же был капитаном, а тут указан майор. Да и вообще — он же универ, а капитаны эсминцев обычно ангелы. Имя же не написали. — он взглянул на Диди, которая уже отдышалась, но теперь давилась от смеха, слушая “Кувалду" — Ну-ка девочка, выкладывай! Ты считаешь, что он жив?

— Так я же вам о чем и пытаюсь сказать! Я только что видела Игоря, целого и невредимого. Не знаю, как у него это получилось, у меня не было времени с ним поговорить — Джеймисон выгнал из кабинета, но на призрака он не похож. И действительно носит майорские звезды.

— Да, вот это новость! — Дик, конечно был рад, он неплохо относился к Игорю, которого не без оснований считал лучшим пилотом Флота и в какой-то мере своим учителем, но его несколько беспокоила мысль о том, что Джоан придется пару месяцев провести в слишком тесном общении со Снеговым — эсминец это не авианосец, где запросто можно потеряться. В целом он верил сделанному Джоанной еще во время учебы заявлению, что они с капитаном… то есть уже майором просто давние друзья но… В общем, настроение было безнадежно испорчено. — Передай ему мои искренние поздравления. Будет возможность, свидимся.

Девушка не могла не услышать несколько сухих ноток в голосе Дика, но не придала этому особого значения, хотя прекрасно понимала их причину. “Пусть помучается — мстительно подумала она, — интересно, он что, ждет, что я ему предложение сделаю? Так это он скорее состарится". Джоан не могла не осознавать, что нравится парню, да и сама, пожалуй, более чем симпатизировала Дику, но брать инициативу в свои руки сознательно не хотела. “И вообще — решила она — может это идиотское назначение принесет какую-нибудь пользу, а то этот тихоня за четыре с половиной года знакомства дальше “моя милая" не продвинулся. Правда четыре месяца непрекращающихся боев как-то не способствуют любовной лихорадке, но раньше-то он о чем думал?.."

— О’кей, ребята. Я пошла складываться, времени в обрез. Да, Боб, ты тоже не забывай поглядывать на часы, до отлета чуть больше часа. Анечка, вот тебе мой ключ — Диди протянула подруге миниатюрную магнитную карточку, дававшую доступ к управлению “Палашом". — Разобьешь машину, заставлю тебя одним напильником делать мне новую.

— Что ты, что ты — Анни в притворном испуге закатила глазки — постараюсь летать пореже и поближе и буду каждый день с него пыль вытирать! И духами опрыскаю, самыми лучшими.

Игорь сидел в капитанской каюте “Надежного" и сам для себя делал вид, что старательно изучает файлы полученных приказов. На самом деле информация на экране его компьютера оставалась неизменной уже минут сорок. Он мысленно прокручивал в голове предстоящую операцию, которая предполагала необходимость глубоко забраться на территорию, контролируемую рекнами. Не то, что бы это слишком его волновало, Игорь давно понял, что пилоты рекнов далеко не такие асы, какими их выставляет их собственная пресса и голоэфир. Впрочем, одной из причин того, что человечество пока еще не проиграло кажется основательно затягивающуюся войну являлся тот факт, что при продаже Рекну военных технологий наши “мудрые политики" (слава богу!) не отдали последних разработок. Поэтому флот “шавок", как презрительно стали называть их в последнее время бойцы Патруля, состоял в подавляющем большинстве из машин, либо снятых с вооружения Флота, либо просто устаревших. Основную ударную силу Рекна, имея в виду истребительную авиацию, составляли уже давно ушедшие с кораблей Федерации “Рапиры", в свое время неплохие машины, но на сегодняшний день уступающие и “Ятагану" — несколько более медлительному, но лучше вооруженному, и особенно “Палашу", превосходящему их практически по всем параметрам. Жаль, что к началу войны “Палашей" практически не было во Флоте — в первую очередь обеспечивалась Академия. Хорошо хоть сейчас Академия отдала все свои ресурсы Первой эскадре, иначе авианосцы вообще летали бы пустыми.

Противник имел большое количество “Стилетов", конструкция которых в свое время оказалась столь удачной, что долгое время никто и не пытался вносить в нее улучшения, и лишь относительно недавно появился “Крис" — более быстрый, лучше вооруженный, по прежнему относящийся к классу легких машин, но все еще недостаточно хорошо защищенный — впрочем, в случае опасности он всегда мог просто выйти из боя, чего нельзя сказать о средних и тяжелых истребителях, им этого не позволяла скорость. Псоглавы с удовольствием за бесценок покупали снятые с вооружения “Стилеты", что позволило им оснастить свой флот быстро и дешево. А мудрые политики с не меньшим удовольствие продавали — в любом количестве. Как же, двойная выгода. Не надо тратить деньги на переработку, да еще и покупатель нашелся. Чем они только думали… Никому даже не пришла в голову мысль просто-напросто посчитать, какое количество военной техники успели приобрести имперцы всего за какие-нибудь пять лет — простейший анализ сразу показал бы, что противник явно готовится к войне. Впрочем, сами рекны вовсю кричали о своем миролюбии и о том, что армия нужна им лишь для защиты от гипотетического внешнего противника. Земля принимала эти заявления за чистую монету — сектора, примыкающие к Рекну, были практически не исследованы, поэтому продавали и продавали как непосредственно саму продукцию, так и патенты, техническую документацию и многое другое, что в значительной мере облегчало рекнам подготовку к экспансии. Кроме того, большинство колоний шавок работали на поставки военной техники, поэтому флот Рекна, несмотря на некоторые перенесенные поражения все еще представлял серьезную угрозу Патрулю, будучи несколько больше в количественном исчислении.

В свое время рекнам предложили купить технологию производства “Алебард" — новейшего по тем временам тяжелого истребителя, оснащенного генератором антиматерии и способного переходить на струну. Представитель Рекна по вопросам торговли отказался от предложенной сделки, но выразил готовность своего правительства приобрести некоторое “незначительное" количество готовых машин. При этом подразумевалось, что вооруженные силы Рекна не будут сами производить подобные аппараты. Весь идиотизм этого договора показал тот день, 30 июля 2254 года, когда на планету обрушились десятки оснащенных АМГ тяжелых машин. Шавки даже не сочли нужным менять внешний вид истребителей, чтобы не задерживать серийный выпуск, поэтому в кораблях этого класса недостатка они не испытывали.

Игорь прекрасно представлял, с чем его экипажу придется столкнуться во время рейда. Нападать на хорошо защищенные караваны он, пожалуй, не рискнул бы, хотя рассматривал такую возможность. Идеальная цель — одиночное судно. Редко возникала потребность в отправке сразу целого конвоя, крупнотоннажный транспорт способен был за один прием доставить до пункта назначения чудовищное количество товара. Как правило, такие корабли сопровождали от одного до трех звеньев “Алебард" или “Бердышей", в зависимости от ценности груза. Самое досадное, что посылать на такую работу ТАКРы было слишком дорогостоящим делом, в свою очередь быстрые, но не слишком хорошо защищенные эсминцы были довольно легкой добычей для тяжелых “смерчей", которые был оснащен конвой. Таким образом, каждая атака представляла собой танец на лезвии ножа — всего двум “Крисам" предстояло защитить свой корабль от атаки нескольких тяжеловозов, которые были достаточно неповоротливы, чтобы представлять собой легкую добычу для пилотов Флота и при этом достаточно хорошо защищены, чтобы перед смертью влепить “смерч" в эсминец, поля которого не выдерживали более одного попадания.

— В общем, та еще предстоит работка, — вздохнул майор, поглядывая на часы. Вот-вот должны были прибыть пилоты с “Элеоноры", и в том числе Диди. Боже, как же давно он ее не видел! В этот самый момент раздался тихий стук в дверь. Снегов нажал кнопку переговорного устройства. — Войдите.

На пороге комнаты стояла Джоанна в боевом скафандре и со шлемом в руках. Ее роскошные черные волосы, явно намеренно распущенные, блестящими волнами струились по панцирю приятного голубовато-серого цвета. “Амазонка — усмехнулся про себя Снегов, разглядывая девушку — черт, ей даже броня идет! До чего хороша девчонка…"

— Привет, Игорь! Или я должна теперь обращаться к тебе “майор" и через каждое слово добавлять “сэр"?

— Давай так, когда ты говоришь мне “сэр", я называю тебя “Миледи". Кстати, уже давно порывался тебя спросить, позывной сама выбрала?

— Да так, влез тут… один. Воспользовался доверчивостью беззащитной девушки. Впрочем, я привыкла. Привыкнуть было проще, чем просить разрешения на замену.

— Ох крошка, если бы ты знала, сколько пилотов имеет коды, к выбору которых они не имеют никакого отношения. Если в вашей группе твой случай был единственным, то это скорее исключение, чем правило. Открою тебе большую тайну. Ты думаешь, мой позывной я сам себе придумал? Как же, у меня просто сперли карточку, и когда я сел к компьютеру для регистрации, половина курса собралось, чтобы увидеть мою физиономию, когда на экран вылезло сообщение “Пилот регистрацию прошел, позывной “Тренер". Впрочем, поразмыслив, я пришел к выводу, что ничего не имею против. Тебе, кстати, идет, так что можешь поблагодарить… Дика, я не ошибся?

— Не ошибся. Но ты мне лучше вот что скажи, как тебе удалось остаться живым. Я до сих пор не могу в это поверить — ведь “Камиллу" уничтожили еще до нападения на Землю, полностью.

— Не можешь поверить во что? Что «Камиллу» сожгли, или в то, что я еще жив? Так можешь потрогать.

— А серьезно?

— Скажем так, немного умения, много везения…

Снегов вспомнил свою руку, рванувшую рычаг катапульты. Дальше тянуть было бессмысленно — ракеты выпущены, большая часть основного вооружения вышла из строя, последний живой лазер вряд ли позволит нанести противнику серьезный ущерб. Значит, надо уносить ноги. Он направил машину на ближайшего противника, явно решившего, что у “Палаша" уже вырваны зубы, и до упора вдавил педаль форсажа, благо тот все еще каким-то чудом работал. За мгновение до столкновения катапульта выбросила капитана из кабины и вихрь обломков взорвавшихся машин завертелся вокруг кресла с пристегнутым к нему скафандром. “Шестой" — мелькнула мысль. Ну что ж, если сейчас его добьют, утешительна мысль, что он все же здорово пощипал песиков. Но рекны не стали искать пилота в хаосе летящих во все стороны кусков разбитых истребителей, а может, решили что пилот погиб вместе со своим кораблем. Во всяком случае, оставшиеся “Стилеты" развернулись и пошли назад, оставив Снегова болтаться в космосе без особых надежд на спасение.

— Я был в боевом охранении, когда “Камиллу"… В общем, оставшись один, немного поиграл в пятнашки со “Стилетами". В конечном итоге досталось по соплям всем, но мне перепало больше. Я болтался без крошки во рту почти пять суток, пока меня не подобрал случайно поймавший мой сигнал SOS грузовик, идущий с Ио. И вот я перед тобой, живой и здоровый, правда слегка похудевший.

— Тебе это идет.

— Спасибо… В общем, участвовал в рейде на Рекн, в составе второй эскадрильи Гаррибальди. Затем направили сюда, последние полторы недели принимал корабль с верфи, готовил команду. Где напарник-то?

— Дженнингс пошел в кубрик, устраиваться. “Крисы" пристыкованы к стартовым катапультам, так что в любой момент готовы к бою.

— Хорошо, Джоан. Мы уходим в рейд завтра утром, так что у нас еще есть время поболтать. Как твои дела?

— Знаешь, мама…

— Знаю, Диди. Прими мои соболезнования и поверь, мне тоже очень тяжело, для меня Энн была почти что матерью. Я потерял родителей много лет назад, когда еще пешком под стол ходил, поэтому твоя семья…

— Да, я понимаю… — Джоанна не хотела снова погружаться в пучину воспоминаний, которые еще долго будут причинять острую боль — В общем, после выпуска из Академии получила назначение на “Элеонору", спасибо Ченнингу, нас отправили всех вместе. Потом рейд на Рекн, к лунным докам, ты должно быть знаешь.

— Наслышан. По мнению Шведова, Алмейда блестяще провел операцию и притом с минимальными потерями. Кстати, среди отличившихся, помнится, называли две очень знакомых фамилии. Не уточнишь?

— Ну… В общем, Дику объявили благодарность за хорошо спланированную операцию по уничтожению авианосца “Жейдер". Нас было четверо, и звено “Шестоперов"…

— Шестеро против “Жейдера"… Впечатляет, бесспорно впечатляет. Обычно такие операции требуют по меньшей мере трех — четырех эсминцев и несколько крыльев прикрытия. Да, мальчик далеко пойдет! А ты?

— Ну а я… пока ребята меня прикрывали, я положила торпеды на доки Крегга. Ну понимаешь, торпеды оставались, а “Нахимова" сильно зажали два собачьих ТАКРа и…

— И ты благоразумно сделала работу крейсера. То-то Джеймисон со мной сквозь зубы разговаривал, дескать я у него лучших пилотов увожу. Ну ладно, беги, мне еще надо тут кое-что обмозговать…

Когда Джоанна ушла, Снегов снова включил терминал и вызвал на экран объемную карту района, в котором ему предстоит работать. Красные пунктирные линии обозначали наиболее часто используемые торговые пути Рекнов, известные разведке Флота, слабо светящиеся шарики — места выхода торговцев со струны для перезарядки батарей к следующему прыжку. Именно там и следовало затаиться и ждать, пока какой-нибудь одинокий трейдер не появится в поле зрения. Он приблизил один из участков пространства невдалеке от невзрачного желтого карлика. Так, астероидный пояс, второй… Все-таки есть положительные стороны в том, что нельзя выйти со струны вдалеке от звездных масс, в чистом пространстве. Иначе подобный перехват был бы в принципе невозможен.

Двенадцатые сутки эсминец неподвижно висел в нескольких сотнях метров от огромного астероида, двенадцатые сутки сканеры исследовали пространство в поисках кораблей противника. Команда слегка одурела от затянувшегося безделья, хотя Снегов заставил их проверить в эсминце чуть ли не каждую заклепку на предмет выявления заводских недоработок. Этого занятия, к его сожалению, хватило ненадолго, и последние три дня большинство технарей и офицеров просто не знало, куда себя приткнуть. Джоанна лежала на койке в своей каютке, по сравнению с которой ее “хоромы" на “Элеоноре" казались чуть ли не стадионом, и сонно позевывая, слушала льющуюся из компьютера музыку, когда легкую мелодию перекрыла пронзительная сирена боевой тревоги. Лихорадочно натянув бронескафандр и кое-как уложив волосы, что бы они не мешали в шлеме, она почти бегом бросилась по узким коридорам эсминца к шахте, соединявшей его с кабиной пришвартованного снаружи истребителя — в отличие от авианосцев и ТАКРов, размеры эсминцев не позволяли нести истребители прикрытия внутри корабля.

Уже сидя в кабине, пристегнувшись к креслу и включив все системы крохотного кораблика, Диди слушала сообщения по внутрикорабельной связи, поступающие на интерком ее скафандра, пока не произведена отстыковка. “Внимание, повторяю. Обнаружен конвой противника. Состав — два транспорта, класс 7 и класс 14, эскорт — три звена, предположительно “Бердыши". Расчетное время ухода на струну — 20 минут. Истребителям внимание — отстрел!". Щелкнули захваты стартовой катапульты и “Крис" девушки начал быстро отдаляться от корпуса “Надежного". Она знала, что с другой стороны точно так же отходит от борта машина Боба. Она торопливо переключила приемник на радиосвязь.

— Сэр, “Миледи" готова к атаке

— “Тень" готов к бою — это Дженнингс, все в порядке.

— Ребята, вашу задачу вы знаете — связать боем звенья противника, не подпустить их к “Надежному". Будьте осторожны, суммарная огневая мощь у них немалая. Мы вступаем в игру через пять минут. Удачи!

Истребители рванулись к приближающемуся конвою, видимому уже невооруженным глазом — трейдер класса 14 по размерам слегка перегонял авианосец, второй, “семерка" — был лишь чуть больше эсминца. Судя по усиленной охране, грузовики везли что-то ценное — шесть тяжелых истребителей, это весьма солидно, особенно с учетом того, что трасса находилась глубоко в тылу.

Истребитель Боба вырвался вперед, на полном ходу плюясь лазерным огнем и не особо стараясь прицелиться. Рекны решили расправиться с наглыми выскочками, посмевшими со столь малыми силами покуситься на конвой — одно из звеньев конвоя отклонилось от курса и двинулось к Дженнингсу, через мгновение к ним присоединилась вторая пара “Бердышей", машин когда-то неплохих, но для боя с вертким противником недостаточно хорошо оснащенных. Почти сразу борт одного из них полыхнул яркой голубой вспышкой — это гейген-поле поглотило разрыв “бурана", пущенного пилотом “Криса". Еще один всплеск, более яркий… “Бердыш" вильнул в сторону, стараясь выйти из боя, пока генераторы не приведут защиту в порядок, но Дженнингс был не намерен упускать противника. Собственно технология боя легкого истребителя против тяжелого была проста до идиотизма — молотить в одну точку, пока у того не сдадут поля защиты, после этого жить тяжеловозу оставались мгновения. Данный случай как нельзя лучше подтвердил правильность теории.

Через минуту, когда противников осталось трое и они безуспешно пытались поразить своими залпами вьющихся вокруг них легких и быстрых “Крисов", судьба неожиданно улыбнулась землянам. Удачно пущенная Джоанной ракета пробила уже изрядно поколотую защиту одного из “Бердышей", который, не будучи особо сильно поврежден, тем не менее рванулся в сторону и напоролся на своего соседа. На мгновение вспыхнувшая между столкнувшимися машинами голубая шапка борющихся друг с другом гейгенов, через мгновение сменилась ослепительной вспышкой взрыва — у одного из рекнов детонировал С-драйв, превратив сцепившиеся машины в пыль.

Оставив последнего противника на попечение Боба, Джоанна на форсаже рванула вслед уходящему конвою. Капитаны трейдеров, не особо надеявшиеся на прочность обороны, старались подальше отойти от места боя, чтобы получить драгоценные минуты, пока перезаряжаются струнные батареи С-драйвов. Если бы они знали, что их курс ведет корабли напрямую к астероиду, за которым притаился “Надежный"!

Последнее звено эскорта покинуло своих подопечных, чтобы уничтожить нахальную крошку, посмевшую атаковать имперские космические вооруженные силы. Ход был верен — главная задача конвоя состояла в обеспечении безопасности транспортов, однако увидев, с какой яростью бросились на нее рекны, Джоанна подумала, что они защищают что-то весьма крутое.

— Пр-р-роклятье! — голос Боба прорвался сквозь треск помех.

— “Тень", у тебя проблемы? — обеспокоено воскликнула девушка, стараясь ускользнуть от гибельных залпов импульсных пушек противника.

— Да так, ничего серьезного… Противник попался неслабый, ему бы чуть скорости, и он бы меня достал. Зацепил импульсом, гейген с хвоста как ветром сдуло… Ты занимайся своим делом, у меня все нормально.

— О’кей, Боб, если что, зови, помогу! — Джоанна выпустила последнюю ракету, с удовольствием наблюдая голубую вспышку — есть попадание. Тут же запищал сигнал ракетной опасности, но, к счастью, истребители рекнов не были оснащены ракетами класса “пурга" — от обычного “бурана" уйти намного проще. Особенно, если… Диди бросила “Крис" в сторону противника и через мгновение рванула штурвал на себя. Высокоманевренная машина резко изменила курс, вдавив девушку в кресло так, что кости под бронекостюмом затрещали от перегрузки. Но маневр сделал свое дело. Ракета, которой надлежало воткнуться в хвостовой сектор гейгена “Криса", проскочила на несколько десятков метров дальше, чем следовало, и врезалась в защитное поле уже “поймавшего" один подарочек рекна. Яркий голубой всплеск — защита на последнем издыхании… а тут и лазерный залп с маленького кораблика добавил масла в огонь — защита “Бердыша" перестала давать блики, поле погасло. А через мгновение четыре почти параллельных луча пронзили боевую рубку, превратив тонкую электронику приборов, а заодно и пилота в кучу горелого дерьма.

— Мой готов — почти одновременно доложил Дженнингс, теоретически выполнявший в бою роль ведомого в звене. Иду на помощь.

— Давай, у меня тут еще один остался… У тебя ракеты остались? У меня пусто, а этот гад еще даже не поцарапан.

— Один “буран"… Но мы его и так достанем. Диди, старайся заходить со стороны движков.

— Яйца курицу не учат. Алло, “Тренер", я “Миледи". От конвоя остался один, мы им займемся. Можете начинать концерт!

— Добро, “Миледи", побыстрее заканчивайте.

Небольшой по сравнению с огромными транспортами, но смертельно для них опасный эсминец вынырнул из-за астероида и быстро наращивая скорость стал догонять караван. В эфире громыхали рыкающие звуки языка рекнов. Джоанна прекрасно понимала, о чем идет речь — сказывались месяцы гипнообучения в Академии.

— Торговым кораблям немедленно остановиться. Повторяю, немедленно остановиться. Погасить С-драйв. При невыполнении приказа через пять минут открываю огонь. Повторяю…

— Мы мирный караван, наши корабли не несут оружия…

— Повторяю, немедленно погасить С-драйв. В вашем распоряжении четыре минуты. В противном случае открою огонь.

Несколько захваченных в плен в последних боях рекнов на допросе вели себя злобно и вызывающе, всем своим видом выражая огромную ненависть (непонятно только, откуда взявшуюся) ко всем людям вообще и к присутствующим в частности. Имперские истребители Рекна редко отступали, однако никто из них самоубийцами не был, тем более капитаны торговых судов, которых, хоть и с некоторой натяжкой, можно было назвать “гражданскими" лицами. Прекрасно понимая, что эсминец может за несколько минут угробить оба транспорта, даже не прибегая к торпедированию, и осознавая, что десяти минут до возможного выхода на струну у них нет и в помине, капитаны приняли единственно возможное решение. Розоватое свечение набирающего мощность С-драйва погасло, слабенькие, чуть сильнее чем у “Криса" гейген-поля трейдеров были выключены. Из подошедшего совсем близко эсминца высыпало два десятка облаченных в скафандры фигур — по случаю довольно необычного рейда “Надежный" принял на борт два взвода морских пехотинцев. Большая часть из них направилась к громадному лихтеру, человек шесть на сверкающих струях выхлопов ранцевых двигателей умчались к его меньшему спутнику.

— “Тень", “Миледи", я “Тренер" — как ваши дела?

Диди поймала себя на мысли, что совсем перестала следить за ходом боя. Боб ее не дергал, пользуясь редким случаем — дуэлью с противником тет-а-тет. В реальной боевой операции такое удовольствие выпадало редко — и противников оказывалось куда больше, и приятели всегда спешили помочь. Теперь же он наслаждался, мастерски уклоняясь от залпов имперца и следя только за тем, чтобы тот случайно не попал в замечтавшуюся Джоан. Когда девушка решила все же вмешаться, ее присутствие уже не требовалось — полуразрушенный “Бердыш" стремительно приближался к астероиду, явно увлекаемый сошедшим с ума автопилотом. Через мгновение машина вместе с возможно еще живыми пилотами врезалась в нагромождение мрачных скал огромного каменного обломка, превратившись в груду смятого и оплавленного железа.

— “Тренер", я “Тень"! Задание выполнено, возвращаемся.

— Отлично, ребята! Поздравляю, блестящая операция. Впору в учебники вставлять. Давайте на борт.

Истребители подошли к своим секциям, силовые лучи захватов притянули их к стыковочным гнездам и через несколько минут Боб и Джоан уже стояли в капитанской рубке “Надежного".

— Сэр! — раздался из динамиков внешней связи приятный женский голос — Это Джилли. Шавки слегка сопротивлялись, так что пришлось нескольких успокоить… совсем. “Малый пес" наш.

Джоан вопросительно взглянула на Снегова. Тот пожал плечами.

— Пехота предпочитает называть вещи своими именами… Трейдер класса 7 — “Малый пес", класса 14 — “Большой". Проще и понятней. Отлично, Джилли, сейчас вам требуется установить, что это за корабли, куда и откуда идут. — сказал он в микрофон, переключая диапазон. — “Большой пес", как ваши… Черт, что там у вас творится!?

Их динамика раздалось рычание, крики, грохот — видимо взорвалась граната. Гулко прозвучал треск автомата — в условиях космоса пехотинцы предпочитали пулевое оружие — свинец не мог повредить им самим, закованным в почти несокрушимую боевую броню, и не пробивал стены кораблей, в которых велся бой.

— Ловушка, сэр! Тут… — голос резко прервался, сменившись хрипом и бульканьем. Почти тотчас же другой голос, задыхающийся и дрожащий, прокричал. — Пытаемся отойти, сэр! Шавки атакуют из всех проходов… Это регулярные части, сэр! У них лазеры, нам долго не продержаться…

Оператор включил максимальное увеличение — изображение трейдера наехало на экран с такой скоростью, что Джоанна непроизвольно отшатнулась. Теперь хорошо была видна шлюзовая камера «Большого пса». Люк был раскрыт — когда десантники заходили в корабль, они, по привычке, оставили за собой путь к отступлению.

Экраны показали, как из шлюза выскользнули маленькие фигурки — одна, три, семь… Стоявшие в боевой рубке офицеры молча ждали, но больше никто не появился. Вместо этого из проема ударили лазерные лучи — десантники ответили очередями из своих короткоствольных автоматов, затем включили реактивные ранцы и стали стремительно удаляться от огромного корабля. Один явно был тяжело ранен — двое поддерживали безжизненное тело, буксируя его к «Надежному» с предельной доступной скоростью. Затем в динамиках раздался тот же голос, коротко и сухо доложивший обстановку:

— Это все, сэр, все, кто еще жив. Говорит сержант Энгельгардт, там прорва вооруженных рекнов в полной боевой форме. Мы потеряли половину парней, пытаясь выбраться из мышеловки. Лейтенант Смит тяжело ранен, остальные остались там.

— Возвращайтесь на борт, серж, через минуту открываю огонь. Ну-ка, Эббес — майор обернулся к лейтенанту, сидящему у пульта управления огнем эсминца — давай-ка его лазерами, потихоньку. Посмотрим, что у него внутри. По АМ-бункеру пока не бей, позже.

Лазерные батареи “Надежного" открыли огонь по неподвижному “Большому псу". Лучи вспарывали обшивку огромного транспорта, огромные пластины брони разлетались в разные стороны, влекомые струями уходящего из разваливающегося корабля воздуха. И среди этих обломков, ясно видимые на экране под многократным увеличением сотни… нет, тысячи крошечных тел — регулярные части имперской пехоты, огромные ШТ с полуотрезанными шагоходами, куски атмосферных истребителей… и снова солдаты… Большая часть людей в рубке отвернулась от экранов — одно дело, когда противник распадается на атомы в пламени аннигиляции, и совсем другое — смотреть, как беспомощно высыпаются несколько секунд назад еще живые враги из недр развороченного корабля. Возможно, кое-кто из них был все еще жив — если успел захлопнуть забрало гермошлема, однако подбирать их никто не собирался — гибель половины десантного отряда не слишком способствовала проявлениям милосердия.

Теперь уже вряд ли станет известна причина, по которой рекны открыли огонь по десантной группе — прекрасно понимая, что корабль непременно после этой акции будет уничтожен. Возможно, просто страстно желали умереть в бою и унести с собой жизни хотя бы нескольких патрульных. Хотя не слишком ли высокая плата за семерых солдат Морской пехоты? Впрочем, кто может в полной мере понять мотивы поступков представителей иной расы.

— Сэр, это “Малый пес"! — голос в динамике оторвал всех от созерцания этой картины всеобщего разрушения. Снегов кивнул Эббесу, и лазеры прошили главный топливный бункер. Корабль и высыпавшиеся из него «пассажиры», в том числе и те, кто мог еще быть жив, исчезли в огненной вспышке аннигилировавшего топлива. Затем он повернулся к микрофону.

— Слушаем вас, Джилли.

— Пленные… после некоторых уговоров… сказали, что “Большой пес" везет на борту Шестую Имперскую дивизию “Клык Императора" в полном составе. Вернее, вез. Так что улов у вас очень даже неплох. А у нас — его высокопревосходительство генерал Рарргррак, командир вышеупомянутой дивизии вместе со своим штабом… и четыре ящика каких-то документов. Они шли на Гемму, так что с тамошних властей причитается!

Гемма. Игорь прекрасно представлял себе, что способна сделать эта полностью оснащенная дивизия, солдаты которой, как, впрочем, и все рекны, не знали пощады, с цветущей колонией, основанной народами средиземноморья и регулярно снабжавшей Землю так необходимым сейчас продовольствием, пока силы Рекна не развернули операцию по захвату планеты. Он повернулся к Джоан, которая с мрачным видом смотрела на пустой экран.

— Ну и что ты об этом скажешь?

— Знаешь, сейчас я уже не так уверена в своей правоте, когда заявила Джеймисону, что это обычная пиратская акция — сказала девушка, зябко передернув плечами. — Если бы они смогли добраться до цели… Ужас, даже подумать страшно!

— Эббес, возьмете троих техников и отправляйтесь на приз — ваша задача довести его до Земли вместе с … гостями. Возьмете троих… нет, двоих пехотинцев из взвода Джилли, остальные пусть возвращаются на “Надежный". А сейчас внимание! Приготовить АМ-генераторы. Этот сектор должен быть очищен…

(обратно)

Ловушка для кошек

Снова потянулись томительные дни ожидания. Снова и снова эксперты Снегова обшаривали каждый уголок системы в надежде вовремя заметить противника. Один раз удалось засечь конвой, но он вышел слишком далеко от астероида, где базировался “Надежный", и не было никаких шансов успеть к нему прежде, чем эти посудины будут готовы к следующему прыжку. Тем не менее экипаж не терял надежды, и в один из дней, кажется, уже 27 или 28 со дня начала рейда, этим надеждам суждено было осуществиться.

Последнее время Джоанна много думала о происшедшем. С течением утомительно — пустых дней перед ней стала складываться несколько иная картина, чем ей представлялось раньше, когда она с негодованием выслушивала приказ Джеймисона. Теперь ей было ясно, что полковник, так же как и она, был недоволен, даже возмущен порученной ей миссией. И в то же время она понимала всю необходимость этой работы. Ведь их небольшое суденышко всего за 25 минут уничтожило дивизию, которая, будучи высажена на планету, перестала бы быть легкой добычей. В настоящее время Гемма — красивая (судя по голограммам, конечно, сама Диди там не была) и плодородная планета, третий месяц сражалась за свою независимость. Собственно, сражались подразделения пехоты Патруля, собственное население Геммы было не слишком большим — около миллиона людей, в большинстве своем фермеров. Хотя, как из военной хроники знала девушка, многие фермеры объединились в отряды, чтобы противостоять захватчикам.

Если бы войска рекнов достигли цели… Пожалуй, мало кто из не такого уж и большого контингента Морской пехоты на солнечной планете смог бы вернуться к семье. Так что с моральной точки зрения Джоанна уже пришла к выводу, что их операция — не только важна, но и необходима. Все-таки военный флот Рекна был несколько потрепан в прошедших боях и хорошо вооруженных и защищенных авианосцев для перевозки войск им не хватало. К тому же наиболее сильные контингенты Имперской армии были брошены на штурм Ленна, поэтому когда еще они смогут выделить свежее воинское формирование для Геммы. Так что хотя это и не было победой, это было значительным шагом к ней.

Постепенно мысли девушки приняли иное направление. В чем вообще причина конфликта? Почему рекны, в первые годы контакта исключительно дружелюбные, хотя и более хищники по своей природе, чем человек, вдруг так изменили свое поведение? Не было характерного для предстоящей войны (она судила об этом в основном по информационным записям, которые они изучали в Академии) увеличения политической напряженности, напротив — вовсю развивался туризм, заключались взаимовыгодные контракты… Это тем более непонятно — правящий класс на Рекне представлял собой знать, дворянство, совсем не чуждое идее хорошо подзаработать, а торговля с Землей, как правило, приносила выгоду обеим сторонам, причем Рекну — заметно больше. С началом войны многие корпорации Рекна лишились огромных доходов.

Чем же все-таки вызвано столкновение? Конечно, как говорил дед Дика — Джоанна с удивившем ее саму оттенком легкой грусти подумала о парне, которого не видела почти месяц. “Как он там, вспоминает? Хотя… жив ли он вообще? Здесь постоянное безделье и тишина, а у него, видимо, бой за боем… Господи, сделай так, чтобы он был жив!" — как говорил старый Лесли, одной из причин могла быть зависть и нежелание подчиняться лидерству Земли, тем более, что правительство Федерации не скрывало своих замашек на роль руководящей и направляющей силы в галактике… А может, желание раздвинуть свои границы за счет Федерации, защищаемой “всего лишь" уже не одно столетие мирно дремлющим Патрулем сделало относительно миролюбивых псоглавов жестокими и равнодушными убийцами?

Но что толку думать о глобальных вопросах, когда на повестке дня самые насущные проблемы — как накормить израненную Землю, как защитить ее от неожиданных ударов. Собственно, война могла кончиться в одночасье — специалисты с высокой достоверностью рассчитали, что причиной выхода флота противника у Юпитера была боязнь застать на орбите Земли Первую эскадру — дата и место маневров по старой привычке держалось в секрете. Если бы рекны прыгнули сразу к Земле… Страшно подумать, что могло случиться — пожалуй, человечество вполне могло бы быть полностью уничтожено.

Джоан закрыла глаза и постаралась расслабиться. Каждый раз, когда ее мысли возвращались к “Черному дню" — как назвали люди тот долго непрекращающийся кошмар, когда одна за другой падали на города торпеды, начиненные антивеществом, она видела перед глазами ту ужасную картину — газон, еще дымящийся от прошедшего по нему пламени, и… “Нет, надо успокоиться. У меня должна быть спокойная, свежая голова. Прошедшего не исправишь, но нам дана возможность отомстить".

Сигнал тревоги ударил по нервам. Джоанна последние полчаса пыталась заснуть — что еще оставалось делать на корабле, который в целях маскировки не двигается сам и не выпускает истребителей. Так и приходилось проводить время — лежа на узкой койке в крошечной каюте, слушаямузыку или пытаясь строить догадки о причинах войны или вынашивать планы мести. Правда, последнее время мысли девушки все чаше возвращались на борт “Элеоноры", где остался лейтенант Ричард Старк… Дик…

Сирена! Так, бронекостюм… шлем… быстрее, быстрее! Сейчас на счету каждая секунда. Батарей С-драйва накапливают заряд для прыжка 30 минут, в течение этого срока противник не может убежать. Джоан нырнула в шлюз. Вспыхнул индикатор — “Ждите. Откачка воздуха". Наконец (О, боже, как долго — 12 секунд) лампа погасла. Рука в перчатке ткнула в кнопку на другой двери шлюза. С шелестом отъехала дверь, открывая маленькое пустое помещение. В полу — эллиптический вырез, в котором торчала кабина истребителя — весь его корпус размещался снаружи, удерживаемый мощными захватами. Мгновение — и девушка уже сидела в кресле пилота. Руки автоматически выполняли работу — застегивали ремни, включали прогрев форсажной системы, запустили программу контроля систем. Мозг прислушивался к словам, доносившимся из интеркома внутренней связи.

— Приближается цель класса 16, эскорт — звено “Алебард". Время до прыжка — 23 минуты. Повторяю, конвой — трейдер класса 16 и две “Алебарды". “Миледи", “Тень" — старт!

— Есть, сэр!

Истребители стремительно приближались к каравану. Странно, “Алебарды" не свернули со своего курса, продолжая идти рядом с транспортом, изредка огрызаясь из кормовых лазерных спарок. Обычно такое поведение не характерно для конвоя. Или они подозревают о засаде… хотя, откровенно говоря, мысль о засаде просто напрашивалась — каким еще образом не имеющие струнного двигателя «Крисы» могли здесь оказаться.

— “Тренер", я “Тень"! Шавки стараются не принимать боя. Причина неясна. Атакую!

— Поосторожней, Дженнингс. Мне не нравится их поведение.

— “Миледи", атака, схема “дубль-ве".

Истребители рванулись вперед. Система атаки по схеме “дубль-ве" была предельно проста и предназначалась для гарантированного уничтожения несопротивляющегося тяжелого истребителя, имеющего сильные защитные поля. Две легких машины атаковали противника сзади и с малых дистанций выпускали по две ракеты класса “буран". Как правило, попадание одновременно четырех, пусть и легких ракет, напрочь гасило защитное поле тяжеловоза, а обычно и выводило из строя его двигательную установку. Вот и сейчас ведомая “Алебарда", которая вдобавок к разрывам “буранов" получила еще и счетверенный лазерный залп от “Криса" Джоанны, потеряла управление и стала медленно отклоняться от курса. Второй рекн, видимо, решил, что необходимо вмешаться и, заложив вираж, пошел в наступление. Патрульные вступили в бой. В общей сложности с момента отсоединения от эсминца прошло три минуты.

Игорь смотрел на экран сканера, ожидая момента, когда “Надежный" сможет вступить в игру. Еще несколько минут, и транспорт будет в непосредственной близости от эсминца. В принципе, можно атаковать и сейчас, пока ребята связывают последний эскортный корабль, но чем черт не шутит, лучше не открывать до поры до времени своего местоположения. Игоря беспокоил факт нетипичного поведения имперских пилотов — обычно, насколько он знал, конвой всегда сразу бросался на нападающих с единственной целью — уничтожить как можно скорее. Или, в крайнем случае, выиграть время. Внезапно на экране возникла еще одна точка, которой там не должно было быть…

Прямо за спиной у Диди разверзлось пространство, и на арене появилось новое действующее лицо. Огромный имперский крейсер сошел со струны буквально в полукилометре от крошечных корабликов землян, к тому времени уже покончивших с отчаянно сопротивляющимся последним тяжеловозом, и из него буквально брызнули звенья средних и легких истребителей.

— Игорь, это ловушка!!! Здесь ТАКР рекнов! Уходи, пока…

— “Тренер", уходи! Это конец!

Игорь понимал, что эсминец против ТАКРа, это более чем смешно — это признак мании величия. Но он не мог уйти. И не потому, что ухода никогда не простил бы ему Джеймс… и Дик, но и потому, что он сам никогда не простил бы себе брошенных на верную смерть товарищей. Он оглянулся. Лица товарищей отражали похожие мысли. Сандерс, второй помощник капитана, молча махнул рукой в сторону уже видимого на экране крейсера.

Шанс был. Незначительный, но все же был. Можно было попробовать атаковать противника именно сейчас, когда тот еще не видит эсминца, по прежнему спрятанного за скалой.

— Двигателям — полный. — Игорь принял решение, наверное, правильное, хотя ради двоих пилотов он рисковал всем кораблем. — На лазерных батареях — отражать торпеды. АМГ — ваша цель — “Рапиры". “Смерчам" — готовность к запуску по схеме “град". Вперед!

Крошечный, по сравнению с громадой крейсера, корабль вынырнул из тени астероида и на полной скорости пошел вперед. Казалось, что он хочет таранить противника, казалось, что капитан сошел с ума. Но впечатление было обманчивым, У Снегова был шанс, и он им воспользовался. Отрабатывая схему “град", торпедные аппараты одну за другой выплевывали тяжелые “смерчи" в сторону громады вражеского ТАКРа. Всего через четыре секунды запас торпед иссяк — восемь смертельных подарков неслись к еще не оправившемуся от неожиданного появления “Надежного" противнику. Всего несколько секунд понадобилось врагу, чтобы оценить опасность и начать реагировать. Но близко, слишком близко находился тяжелый корабль к столь безобидному на вид обломку камня…

Две торпеды были сбиты лазерными залпами. Еще одна врезалась в оказавшуюся у нее на пути “Рапиру" — от истребителя не осталось даже обломков. Остальные достигли цели. Две первых прорвали мощную защиту, вызвав яркие сполохи голубого пламени. Остальные нырнули в образовавшуюся прорубь.

В принципе, попадание трех ракет разрушали авианосец. Крейсер же был намного меньше… Чудовищный взрыв разметал истребители в стороны, некоторые были поглощены аннигиляционной вспышкой, некоторые потеряли все или большую часть полей. Истребитель Дженнингса был слегка поврежден, но почти не потерял скорости.

Эсминец тоже непрерывно диагностировал получаемые повреждения. Прорыв гейгена, сектор 3… сектор 5… пробоина, левый борт… АМГ-2 разрушен… пульс-батарея 2 разрушена… пульс-батарея 3 разрушена… Но “Надежный" продолжал идти вперед, в облако радиоактивной пыли, и из него градом во все стороны сыпались ракеты — на этот раз легкие “бураны" и более мощные “умные" ракеты класса “пурга". В том аду, который творился сейчас на месте гибели ТАКРа, пилоты не успевали реагировать на истерические вопли предупреждающих сигналов — и гибли один за другим.

Джоан взглянула на экран боевого компьютера. Так, осталось девять целей… шесть… четыре… три… все, ракеты и АМГ эсминца сделали все, что могли. Дальше — их работа.

— “Тренер", иди за трейдером. С этими мы разберемся.

— Спасибо, Игорь, я уже думала — все… Давай, Снегов, не упусти торгаша, мы закончим твое выступление. “Тень", как твои дела? Я видела, тебе слегка досталось…

— У меня все о’кей, крошка. Давай, устроим таксам Варфоломеевскую ночь!

Три оставшихся в живых “Стилета" приняли бой. Но их шансы против более быстрого и лучше вооруженного противника были минимальны. Правда в конце дуэли “Крис" Джоанны все же вышел из строя — последний рекн, прежде, чем его машина разлетелась на куски, успел влепить ракету в уже изрядно потрепанные поля Диди, почти разрушив хвостовую часть ее машины. Потеряв 90% хода, девушка мучительно медленно двинула искалеченный истребитель к “Надежному".

К тому времени транспорт уже был остановлен и призовая команда, на этот раз с категорическим приказом “сначала метко стрелять, а потом смотреть — в кого?" перешла на борт колосса. Корабль класса 16 существенно превосходил размерами авианосцы Федерации, он мог перевозить огромное количество груза. Таких трейдеров во всем Земном флоте вместе с кораблями частных компаний насчитывалось всего шесть.

— Эй, капитан! Это Джилли. Корабль в вашем распоряжении, сэр! А груз… сэр, мы, кажется накормим пару континентов… Корабль забит продовольствием, под завязку. В основном — сублимированное мясо и сотни тонн армейских пайков. Экипаж мы заперли в каюте, во избежание…

“Вот это удача!" — мелькнула мысль у Джоан, которая все еще не дошла до сферы действия силовых захватов эсминца. Специальный сухой паек пехотинца, примерно одинаковый и у землян, и у рекнов, весом всего 300 граммов, мог обеспечить взрослого человека достаточным, хотя и весьма однообразным питанием на шесть суток. Это нельзя, конечно, назвать деликатесом, однако есть вполне можно — в Академии они достаточно хорошо познакомились с этой гадостью. Да, скоро кое-кто на Земле вздохнет чуть спокойней.

Когда она наконец добралось до командирской рубки покореженного корабля и первым делом расцеловала несколько смущенного майора, Снегов встал, и торжественно объявил:

— Итак, господа, я считаю нашу миссию выполненной. Нами уничтожена пехотная дивизия Рекна, захвачен генерал со штабом и документами. Сейчас в наших руках груз продовольствия, который способна за год поставить колония типа Селесты. В то же время мы имеем ряд повреждений и, самое главное, полностью истрачены все тяжелые торпеды. В случае еще одной такой западни мы будем совершенно беззащитны, а в том, что это была именно западня, я не сомневаюсь. Поэтому я принимаю решение… — он сделал паузу, оглядел стоящих вокруг него людей. Шестьдесят. Было. Восемь погибли при попытке захвата “Большого пса". Шестеро увели второй корабль к Земле. Восемь человек погибло сегодня на боевых постах, совершая почти невозможный по мнению экспертов космического сражения подвиг, атаковав в одиночку крейсер. Тридцать восемь. — Принимаю решение возвращаться на базу. Сандерс, подбери людей из техников и морских пехотинцев для команды… как назовем трейдер?

— Пусть будет “Нежданный гость", вот уж точно, что здесь его не ожидали. — среди присутствующих послышались смешки. Название для трейдера было с удовольствием принято всеми.

— Добро. Итак, готовьте корабль к старту, цель — Земля. Желательно отправиться через три часа. Да, возьмите к себе малышку — он кивнул в сторону Диди — пусть покажет, какой из нее навигатор. Чему то их ведь все-таки учили, кроме пальбы…

Огромный трейдер вышел со струны на орбите Марса — Земные системы слежения с недавнего времени были запрограммированы на автоматическую “смерч" — атаку любой цели, материализовавшейся слишком близко к Земле. Рекны, потеряв четыре крейсера, пожелавших внезапно обрушить ракеты на планету, тоже быстро поняли выгоду подобной системы обороны, и теперь к их городам тоже было невозможно подступиться. Впрочем, ни один флотоводец Патруля никогда не позволил бы обрушить аннигиляционные “смерчи" на головы мирных жителей. Таким образом, возможность одним ударом уничтожить противника целиком и полностью практически исключалась, поэтому война в основном сводилась к сражениям могучих флотов и к наземным битвам на ряде колониальных миров Федерации, где рекнам удалось высадить десанты. Планетарные силы действительно вели напряженные бои, однако Флот ограничивался короткими стычками — изрядно потрепанные боевые суда требовали ремонта и пополнения.

Джоанна мастерски произвела расчет прыжка — трейдер вышел именно там, где ему было положено, ни на километр в сторону. Эсминец материализовался рядом. В эфир полетели шифрованные доклады, отчеты, рапорты. Через некоторое время были получены первые ответы. Снегов вызвал Диди на борт эсминца, попросив не задерживаться — “Гость" шел на орбиту, куда уже слетались шаттлы, которым предстояло много “веселеньких" дней — разгрузить монстра было не так уж легко.

Девушка прибыла на борт “Надежного" и явилась в капитанскую рубку. Игорь сидел в кресле, изучая показания приборов — сейчас он остался единственным пилотом корабля. Боб уже был здесь.

— Вы возвращаетесь на “Элеонору", ребята. Наша работа выполнена и, смею надеяться, выполнена отлично. Сейчас эсминец уходит на ремонт и, судя по вот этому ряду красных сигналов — он показал на консоль состояния систем, большая часть которой светилась тревожным багровым цветом — этот ремонт, пожалуй, продлится долго. Дженнингс, вы летите на своем “Крисе", Диксон — в присутствии посторонних Игорь обычно бывал несколько официален — можете подождать шаттла с авианосца. Если желаете — летите с “Тенью", если поместитесь. Ваша машина годна только на металлолом.

— Спасибо, майор. Я, пожалуй, помещусь… если Боб живот втянет.

Игорь взглянул на худого, как щепка, парня и рассмеялся — Ну, давайте, ребята. Счастливого пути. Спасибо за работу — вы были на высоте. Еще встретимся. Да, Диди, передай от меня привет Ричарду, скажи, что когда кончится война, мы с ним еще попробуем, кто кого.

Спустя час истребитель Боба, в узком свободном пространстве за креслом которого кое-как устроилась Джоанна, готовая ради встречи с друзьями вытерпеть любые неудобства, плавно вошел в ангар “Элеоноры", влекомый силовыми щупальцами системы автоматической посадки. Никто их не встречал, кроме техников, сразу подцепивших корабль к крану, который должен был доставить его к месту стоянки. Джоанна была заметно огорчена, она ожидала встретить друзей на летной палубе.

— Куда все подевались? — спросила она Дженнингса, который к происшедшему отнесся спокойно.

— Как ты считаешь, полковник Дженнингс или, еще лучше, контр-адмирал Алмейда должен со всех ног бежать в каюту Дика или Рича и кричать — господа лейтенанты, ваши друзья прибыли? Долго будешь ждать. Ребята наверняка еще не знают, что мы здесь.

Они знали. Две фигуры молча стояли в каюте, лица не выражали эмоций, лишь глаза старались уйти в сторону…

Джоанна сразу поняла, что случилось что-то недоброе. Еще не желая верить в черные мысли, формирующиеся у нее в голове, еще надеясь, что то, чего она так боялась весь этот месяц все же случилось, она с немым вопросом смотрела на друзей. Наконец из горла вырвались странные звуки, слабые и безжизненные:

— Где Дик…?

Рич медленно поднял голову и посмотрел девушке в глаза, блестящие от слез, готовящихся лавиной сорваться из их уголков. Глубоко вздохнув, он медленно произнес:

— Мы не знаем… Крепись, девочка, мы понимаем, как это тяжело. Три дня назад во время последнего рейда Ричарда сбили… Тело так и не нашли. Не уберегли, прости.

Лавина рухнула…

Франциско да Сильва, нынешний Председатель Совета Федерации планет, вступил в должность сразу после “Черного дня" — прежний Председатель, Богдан Шевченко, погиб в здании Совета, в Киеве, вместе со всем городом. Укоренившаяся много лет назад традиция размещать Совет на родине его Председателя, в свое время однажды приведшая к тому, что правительство Федерации расположилось на Марсе, в настоящее время впервые не была выполнена, поскольку Мадрид хотя и не был разрушен, как Киев, Токио и целый ряд других мировых столиц, но все же серьезно пострадал. После некоторых дебатов было решено перенести резиденцию в Париж — один из немногих городов, практически полностью избежавших падения торпед рекнов. Традиционно Совет включал в себя по одному представителю от каждой из планет Федерации, хотя при голосовании Земля имела право на два голоса. Таким образом, сегодня на заседании должны были бы присутствовать тридцать три человека.

Да Сильва подошел к окну, разглядывая уже в тысячный, наверное, раз Эйфелеву башню, возвышающуюся на домами, ее верхушка была скрыта туманом. Быстро несущиеся низкие облака обтекали туманный силуэт. Зрелище не надоедало — наоборот, после того, как ушла новизна, открывающаяся картина помогала Председателю сосредоточиться, сконцентрировать свои мысли на текущих проблемах. Он знал, что придут не все. Макс Трахтенберг, представитель Новой Германии, был на родной планете, когда имперский авианосец открыл огонь по беззащитным городкам и фермам. И выбрать нового члена Совета, похоже, теперь уже некому. Шевченко… да и еще несколько сенаторов уже никогда не соберутся за одним столом — в живых осталось не более двадцати пяти человек, которым люди доверили решать судьбы миров.

Сегодня предстояло рассмотреть новую проблему, еще недостаточно оформившуюся, но чрезвычайно важную, могущую иметь крайне неприятные последствия для всей Федерации в целом. Он еще раз оглянулся на стол, на котором лежал единственный лист бумаги, полученный сегодня из аналитического отдела Службы Безопасности. Три коротеньких абзаца на этом листе вызывали ужас…

Открылась дверь, в кабинет вошел секретарь. Молодой мужчина, довольно интересный, типичный англичанин с худым породистым лицом как-то оттенял своего шефа — низенького, полного, еще совсем недавно жизнерадостного испанца, который был, пожалуй, самым энергичным и деятельным из всего состава правительства.

— Сэр, Совет в сборе… кто мог. Ждут вас.

— Спасибо, Генри. Я уже иду.

Он последний раз бросил взгляд на бессмертное творение Эйфеля. Предстояло много работы, Земля голодает, многие районы стали практически непригодны для жизни. Разрушены города, стерты с лица планеты целые народы. Только вечный Париж, когда-то центр мировой, а теперь и межпланетной моды, все еще радует глаз своей старинной красотой.

Да Сильва вышел из кабинета. Стоящие на страже пехотинцы не шелохнулись. Он прошел по длинному коридору к залу заседаний, где уже собрались коллеги, собравшиеся для решения проблем выживания человечества.

Небольшой зал, длинный стол, покрытый зеленым бархатом, ряды кресел. Практически всегда Совет заседал в полном составе. Увы, сегодня многие кресла были пусты. Он прошел к своему месту во главе стола, к месту, которое никогда особенно не рассчитывал занять — и неожиданно для себя получил его — ценой жизни одного из лучших своих друзей. Не став садиться, Да Сильва оглядел собравшихся. Джон Эллиот с Селесты, Наоми Макумба с Кемта, Иван Даньков с Гардарики и другие… двадцать три человека, с ним — двадцать четыре. Девять пустых кресел.

— Ну что ж, мадам и мсье, прошу садиться. На сегодняшнем заседании мы, как всегда, в первую очередь должны рассмотреть вопросы обеспечения продовольствием и медикаментами наиболее пострадавшие районы. Все вы получили утром доклад нашего представителя на Тарке. Правительство Тарка, стремясь помочь Федерации, в экстренном порядке направило на Землю и наиболее пострадавшие колонии помощь. Прежде всего, это продукты. Примерно полмиллиона тонн. Кроме того, час назад я получил сообщение, что одна из операций по разработанному нами плану “Корсар" принесла удачу. На орбиту Земли вышел транспорт, имеющий на борту девяносто тысяч тонн сублимированного мяса и почти семьсот тонн армейских сухих пайков армии Рекна. Трейдер сейчас стоит под разгрузкой, первые партии продуктов уже поступают в Японию, Италию, Украину и другие регионы.

— Конечно, не стоит обольщаться — вставил Эллиот, — это капля в море, нужно несколько десятков, если не сотен таких кораблей, чтобы хоть на время отсрочить угрозу голода. Это не считая того, что мы имеем.

— Да, разумеется. Тем не менее, я рад что операция завершилась успешно. Мадам — он повернулся к высокой негритянке, представляющей планету Кемт, которую из за климата и цвета кожи большинства жителей прозвали второй Африкой — примите мои самые искренние поздравления. Это была ваша идея и я рад, что Совет ее поддержал.

— В настоящее время Кемт делает все, что может, для организации поставок продуктов на Землю — миссис Макумба говорила спокойным тоном, хотя все присутствующие знали, чего это ей стоило. В «Черный день» погиб ее единственный сын. Она достала из папки и протянула да Сильва лист бумаги — К сожалению, это все, что можно выжать с планеты сейчас. Урожай ожидается через два месяца, тогда будет легче.

— Благодарю вас… Теперь вы, сэр — он повернулся к Эллиоту, — что может поставить Селеста в ближайшее время?

Селеста, одна из самых богатых и плодородных планет Федерации, уже давно по праву считалась кормилицей для большинства регионов Земли. И сейчас непрерывный поток караванов шел с нее на искалеченную планету, позволяя хоть кое как сводить концы с концами. Но и ее запасы были не безграничны.

— В ближайшее время мы можем поставить приблизительно два миллиона тон зерновых. Ну и примерно столько же мясных консервов… и немного овощей — семьдесят — восемьдесят тысяч тонн. Это полностью исчерпает наши резервы.

— Гардарика направляет на Землю около полумиллиона тонн зерна. И почти столько же, разумеется меньшими партиями, на другие пострадавшие планеты Федерации — Даньков виновато развел руками — к сожалению, на мясопродуктах мы никогда не специализировались. Мы молодая планета, наши угодья еще не так велики, как хотелось бы.

В целом ситуация была терпимой. Выслушав всех членов Совета, да Сильва пришел к выводу, что положение с продовольствием вышло из состояния критического, и были шансы избежать тяжелых последствий. Во всяком случае, поставка продовольствия была налажена и угроза голода медленно, но верно отступала.

— Я хотел бы внести предложение — поднялся невысокий человек явно восточного представления. Ли Ят Дао, представлявший недавно заселенную колонию Мао, редко выступал на заседаниях, но, как правило, к его мнению прислушивались. Будучи философом по складу характера и экономистом по образованию, он редко выдвигал идеи, но уж если идея все же возникала, то она, как правило, стоила того, чтобы ее пристально рассмотреть. Он немного помолчал, ожидая общего внимания, после чего продолжил.

— В настоящий момент мы имеем тридцать две колонии. Собственно даже тридцать одну, так как Новая Германия уничтожена полностью и сейчас практически представляет собой радиоактивную пустыню. Мне, правда, непонятна причина столь жестокого уничтожения малозначительной, в общем-то колонии, но я хотел сказать не об этом. Думаю, что сейчас имеет смысл несколько разгрузить Землю. Согласно последней переписи и с учетом примерно подсчитанных потерь, здесь мы имеем чуть более пяти миллиардов человек. Поскольку транспорты, доставляющие сюда продовольствие, возвращаются обратно порожняком, почему бы нам не организовать массовую отправку населения на наименее пострадавшие миры, по крайней мере из сильно зараженных районов — с Украины, из Северной Америки, из Китая и Индии.

— В принципе, можно… не все захотят уехать, но и желающих найдется достаточно — высказал свое мнение Даньков. — К тому же у кого как, а у нас всегда не хватало рабочих рук — освоение новой планеты все же требует и людских ресурсов, а мои соплеменники не особо большие любители сниматься с насиженных мест.

— Мы тоже были бы рады принять иммигрантов. На Кемте масса незаселенных районов. Через два — три года, при наличии достаточного числа желающих, мы могли бы вдвое увеличить наш экспорт. Я конечно не эксперт, это лишь предположения… но мне кажется, мысль стоящая.

— Хорошо, хочет ли кто-нибудь высказаться против предложения мистера Дао? — спросил да Сильва, заранее зная, что возражений не будет. Земля перенесла слишком тяжелый удар и уменьшение числа ртов, даже незначительное, вело к улучшению обстановки в целом. Как и ожидалось, возражений не последовало. — Хорошо, выполнение проекта… назовем его “Ковчег", если члены Совета не возражают, начинаем сразу же, прошу проконтролировать подготовку и отправку людей, желательно семейных пар с детьми, если таковые пожелают. Теперь перейдем к следующему вопросу повестки дня, о котором мне не удалось предупредить вас заранее, я получил ряд материалов накануне заседания.

Да Сильва достал из папки лист бумаги и некоторое время внимательно перечитывал уже знакомые строки. Остальные члены Совета молча ждали, догадываясь, что у Председателя имеется какая-то необычная информация. Наконец он поднял голову и сухо начал.

— Как вы знаете, Служба Безопасности Патруля была в свое время создана для решения вопросов контрразведки в случае вооруженного конфликта. Естественно, за все те годы, пока мы мирно сосуществовали с открытыми нашими экспедициями расами, эта служба почти бездействовала, собирая отрывочные материалы и разрабатывая методики на случай непредвиденного. Сейчас настала пора для СБ действовать. Входящий в состав СБ аналитический отдел внимательно изучил результаты всех прошедших за последние пять месяцев военных операций Флота и пришел к несколько неожиданным выводам. Здесь — он показал на лист — находятся результаты этих исследований. Я бы сказал, что они меня шокировали.

— Ближе к делу, сэр! — раздался голос Эллиота, который не менее других был заинтригован, но в гораздо меньшей мере обладал излишками терпения. Некоторые члены Совета болезненно поморщились — этот человек многих раздражал.

— Да, прошу прощения. Итак, позвольте ознакомить вас с фактами. Пункт первый. Два месяца назад, операция по перехвату каравана с техникой и армией, направляющегося на Суоми. Вторая эскадра в полном составе вышла в предполагаемую точку перехвата, но рекны совершенно неожиданно изменили маршрут, пошли кружным путем, через малоисследованную туманность, рискуя кораблями… и вышли к Суоми без помех. В результате в настоящий момент колония почти потеряна, последние колонисты эвакуируются под прикрытием остатков разбитой многократно превосходящими силами рекнов Третьей дивизии морской пехоты. Пункт второй. Полтора месяца назад, операция по атаке на резервную базу флота Рекнов в поясе астероидов их системы. Да, Вторая эскадра успешно провела операцию, но согласно полученным данным на уничтоженной базе было два авианосца… а не девять, как ожидалось. И те два, что там все же были, не оказали сопротивления — их двигатели были повреждены. Базу защищал относительно небольшой отряд эсминцев и истребителей. Пункт третий. Четыре недели назад, авианосец “Сюзанна", направлявшийся на задание в район Бетельгейзе, исчез вместе со всем своим экипажем. На базу вернулся аварийный модуль — они сейчас установлены на всех кораблях и отстреливаются автоматически при получении кораблем повреждения, не допускающего продолжение полета. Согласно расшифрованным данным, корабль подвергся “смерч" — атаке в момент схода со струны, то есть, иначе говоря, напоролся на засаду.

Да Сильва отложил лист и несколько секунд молчал, давая коллегам возможность взвесить и оценить полученную информацию. Через некоторое время он продолжил.

— Я не специалист по ведению военных действий и с моей точки зрения все эти факты могут быть объяснены обычным стечением обстоятельств. Тем не менее, аналитики СБ считают, и это их официальное заключение, что не исключен вариант прямого предательства, то есть кто-то из руководства Патруля или из рядовых исполнителей, это еще предстоит уточнить, передает рекнам некоторые сведения о планах Флота.

— Простите, сэр, но я не могу себе этого представить! — воскликнула мисс Макумба, нервно передернув плечами — После того, что эти изверги сотворили с людьми, я никогда не поверю в то, что кто-то мог согласиться сотрудничать с ними.

— Да бросьте, Наоми — безапелляционно заявил Эллиот, более трезво глядящий на вещи — надо изучать историю. Какими бы жестокими не были захватчики, всегда найдется кто-то, кому выгодно с ними сотрудничать. В том числе и среди военных — они тоже люди со всеми свойственными людям недостатками. Я в принципе не исключаю возможность наличия предателей среди Патруля, хотя мне и неприятно это признавать. Вопрос в другом, что мы можем сделать? Контрразведка — это прерогатива СБ Патруля.

— Да собственно, СБ просто поставило нас в известность о том, что имеется некоторая вероятность предательства и что они будут вести работу в этом направлении. Я хотел предложить другое. До сих пор у нас практически не вставал вопрос о секретности нашей с вами работы. Особенно в свете последних наших решений. Одно дело, если рекны перехватывают транспорт с продовольствием и совсем другое, если они нападут на трейдер, на борту которого тысячи безоружных людей. Вы же знаете, Флот по прежнему не может выделять сильные конвои для торговых кораблей. Поэтому я бы хотел, чтобы только один человек на каждом корабле знал маршрут и конечную цель полета. И чтобы корабли эскорта получали информацию от этого человека не накануне старта, а непосредственно перед уходом на струну.

— Это можно будет организовать. — сказал Даньков, уже прокручивая в голове возможные варианты.

— Хорошо. К следующему заседанию прошу подготовить ваши идеи по данному вопросу. Если больше никто не хочет выступить, я предлагаю закончить собрание…

“Санта Лючия" прибыла на Землю примерно четыре недели назад, доставив груз продовольствия с Селесты. Несколько дней простояв под разгрузкой и опустошив свои трюмы, корабль должен был отправиться назад порожняком за следующей партией. Но ситуация изменилась, и в настоящее время огромный корабль готовился к отправке, но пункт его назначения был еще не определен. Он висел на орбите Земли и к нему непрерывным потоком шли шаттлы, один за другим доставляя беженцев, взрослых и детей, дома которых были разрушены или сожжены, которых уже ничто не удерживало на опаленной планете. Капитан транспорта предполагал принять на борт не менее трех тысяч человек. Он не имел ни малейшего представления о том, куда полетит корабль, но его это не особенно беспокоило — когда надо будет, сообщат. Вообще, его голова была сейчас забита другими проблемами — как разместить людей, чем накормить — корабль брал на борт минимум продовольствия, только на полуголодный паек. Впрочем, мало кто из беженцев поднялся на борт с пустыми руками. Предполагалось, что колонии обеспечат прибывших всем необходимым, поэтому рекомендовалось брать только личные вещи. Хотя особых ограничений никто не устанавливал, поэтому некоторые заявлялись на транспорт с огромным багажом. Капитан не возражал — людей отрывали не просто от дома — от родной планеты, поэтому пусть попытаются увезти ее частичку с собой, если от этого им станет легче. Хотя, с его точки зрения, вместо этих многочисленных чемоданов, котомок, мешков и корзин было бы куда как умнее погрузить на борт полсотни мини-тракторов или еще какой техники. А так, похоже, первое время всех переселенцев ждет банальный ручной труд до полного изнеможения. Хотя он видел кое-кого из эмигрантов, пожалуй далеко не все они согласятся копаться в земле. А с другой стороны, что им еще остается?

Еще один шаттл запросил посадку. Капитан взглянул на график — Франция. “А эти что здесь делают? — подумал он про себя, — Франция ведь практически не пострадала. Впрочем, это не мои проблемы. Моя задача — довести их до места назначения… где бы оно ни было".

Капитану пришла в голову мысль, что он, похоже, долго теперь не увидит жену и детей — если “Санта Лючия" пойдет не на Селесту, а куда-нибудь по другому адресу. Наверняка там его снова чем-нибудь загрузят и снова отправят на Землю — в военное время мнение гражданских лиц не очень-то интересовало правительственных чиновников. Впрочем, сам он прекрасно понимал ситуацию и давно с ней смирился.

Элен и Лесли шли по коридору, женщина держала в руках небольшую сумку, старик сгибался под тяжестью двух чемоданов. Война, заставшая их в Париже, пощадила Старков. Уже позже, узнав о гибели мужа, Элен несколько дней не могла прийти в себя. Она особенно никогда не любила Джона, но очень привыкла к нему и чувствовала внезапно разверзшуюся пустоту рядом с собой. Только Лесли Старк поддерживал ее в то время — о Дике не было никаких известий. Они пытались разыскать его, но в тот период Флот был завален подобными просьбами и попросту их игнорировал — у операторов связи боевых кораблей были другие проблемы. Совсем недавно, когда несколько стабилизировавшаяся обстановка позволила получить требуемую информацию, им удалось узнать, что лейтенант Старк, досрочно закончив Академию, в настоящее время приписан к авианосцу “Элеонора". Связаться с ним не представлялось возможным — корабль находился в рейде, и о времени его возвращения никто ничего доподлинно не знал. А и знал бы, так не передал бы эту информацию гражданским людям, хоть они трижды назвались бы родственниками.

Когда было объявлено о том, что желающие могут эвакуироваться на другие планеты Федерации, Элен и Лесли думали недолго. Их дом исчез в воронке взрыва, город, где Элен работала, лежал в руинах, да и никому сейчас не нужны были дизайнеры и модельеры. Ничто не задерживало их на планете, где они прожили всю жизнь. К тому же Элен панически боялась повторного нападения, надеясь, что колонии меньше подвержены атакам. В какой-то мере она была права, однако оставшиеся в живых жители «Новой Германии» могли бы с ней поспорить. Сам Лесли немного сомневался в целесообразности отъезда и не только потому, что привык к Земле и не очень-то хотел поменять ее на другую планету. Гораздо больше его беспокоила мысль о том, что они будут там делать. Сам-то он еще куда ни шло, многолетняя работа в Патруле, пусть и не на офицерской должности, научила его не бояться никакого занятия и дала достаточную квалификацию для того, чтобы на любой молодой колонии его приняли бы с распростертыми объятиями. Однако Элен… всю свою жизнь она занималась тем, что Лесли считал пустой тратой времени. Сомнительно, чтобы на той же Гардарике или Кемте кому-то понадобились бы ее «таланты».

— Ты точно оставил Дику сообщение? — наверное уже в десятый раз спросила она свекра, который пыхтел, таща багаж — перед отправлением Элен почти до нуля исчерпала свой банковский счет, прежде всего запасаясь тем, что, по ее мнению, достать в колониях невозможно — парижской косметикой, парфюмерией, бельем и т.д. Кроме того, в чемоданах были кое-какие продукты длительного хранения и довольно большое количество одежды, включая вечерние платья. Лесли не раз пытался объяснить невестке, что в колонии ей потребуется скорее рабочий комбинезон, чем декольтированное платье «от Шанель», однако словесные методы воздействия Элен научилась игнорировать еще в детстве.

— Ну сколько раз повторять. Я связался с диспетчером и он обещал передать диск с записью Дику, как только “Элеонора" вернется с задания… Не знаю, может уже и вернулась — этот разговор был почти неделю назад.

— Ты что, не мог связаться с ним еще раз? — возмутилась Элен, совершенно не отдавая себе отчета в том, что таких как они не просто сотни — тысячи людей ежедневно пытались связаться со своими родственниками и знакомыми в Патруле. Компьютеры диспетчеров буквально дымились, распределяя запросы на категории “важные", “менее важные" и “маловажные", к которым собственно и относились попытки родственников поболтать с офицерами.

— Да мне неслыханно повезло, что я вообще сумел поговорить с диспетчером! — пробормотал себе под нос старик, сражаясь с чемоданом, который упорно не желал проходить в дверь каюты, которую им отвели. Собственно это был уже опустошенный склад, куда в срочном порядке установили огромное количество многоярусных коек, большая часть из которых уже была “обжита" эмигрантами, некоторые из которых благоразумно предпочли забраться повыше, чтобы не путаться у вновь прибывающих под ногами.

Наконец Лесли протиснул баул через узкую дверь, предназначенную обычно для технического персонала — погрузка и разгрузка транспорта осуществлялась через раздвигающиеся стены склада. К тому моменту Элен уже нашла подходящие койки, но старик немедленно их забраковал.

— Видишь ли, дорогая, если ты устроишься внизу, тебе, возможно, будет легче вставать и ложиться. Но имей в виду, целый день мимо тебя будут туда — сюда сновать люди, цеплять тебя своей одеждой и сумками. Так что ты как хочешь, а я полез наверх — он прислонил чемоданы к стойке и закинул свое пальто на третью снизу койку. Элен вздохнула и, признавая правоту свекра, последовала его примеру, заняв другую кровать на том же уровне. Потом взглянула на часы — до отправления корабля, если в этом бардаке что-нибудь бывает согласно расписанию, оставалось еще восемь часов.

Ханс Нильсен, навигатор транспорта “Санта Лючия", вышел из здания Совета Федерации. В кармане лежал небольшой конверт, в котором находился маршрут и название конечной цели полета. Он их, кстати, не знал — категорический приказ, который он получил непосредственно от секретаря Совета, гласил: «вскрыть перед стартом». До отправления шаттла оставалось около двух часов, и он решил еще немного побродить по Парижу — редко все-таки удается побывать в столь красивом городе — даже столица Селесты по сравнению с древним Парижем казалась невзрачной новостройкой. Впрочем, это и естественно — в первую очередь колонисты должны думать о крыше над головой, а не об архитектурных излишествах.

Он бесцельно шатался по узким улочкам, как вдруг услышал во дворе одного из домов женские крики. Поскольку шведа природа не обидела ростом и силой, он не задумываясь побежал на зов. Двое мужчин пытались сорвать одежду с молоденькой девушки, которая отчаянно сопротивлялась и визжала.

— Эй, парни! А ну, оставьте даму в покое! — крикнул Ханс, вбегая во двор. — А то…

— О, Жан, посмотри на этого малого — противно захихикал один из насильников, поменьше ростом. — Мальчик, иди-ка ты своей дорогой, а то дядя сделает тебе бо-бо!

Он приблизился к Нильсену и выставил перед собой нож. В то же мгновение кулак шведа врезался тому в челюсть, отбросив коротышку на несколько метров. Он обернулся к другому противнику, который тоже вытащил нож и шел на него с тупой жаждой крови в глазах. Ханс не особенно опасался за себя — на Селесте умение подраться было в почете, поэтому он вполне мог за себя постоять. И повернувшись лицом к приближающемуся парню, он совершенно выпустил из поля зрения “несчастную жертву", которая не торопясь достала из-под юбки иглопистолет и, тщательно прицелившись, всадила иглу шведу в шею. Нильсен рухнул, мгновенно потеряв сознание.

Он очнулся с болью во всем теле. Постепенно приходя в себя, он решил, что его все же шарахнули чем-то по голове — боль была невыносимой. Он дотронулся рукой до затылка — рука нащупала мокрые и липкие от крови волосы. “Камнем… а может и палкой" — подумал он оглядываясь. Он лежал во дворе все того же дома, у забора, в канаве. На костюм было страшно смотреть. Быстро оглядев карманы, он убедился что все самое ценное — бумажник с деньгами и кредитными карточками, часы, золотая ручка и документы — все исчезло. На самом дне внутреннего кармана он нащупал маленький конвертик — слава богу, что он не догадался сунуть конверт в бумажник — грабители, похоже, просто не нашли его. Нильсен, поскрипывая зубами от боли — похоже после удара по голове его еще и били ногами — вышел на улицу. Первый же прохожий, у которого он спросил о времени, дико посмотрел на грязного, оборванного мужчину, но все же ответил. Ханс выругался — шаттл ушел не менее часа назад, теперь придется добираться неизвестно на чем. Хорошо хоть при нем осталась идентификационный браслет, его не так-то просто снять с руки.

Он вступил на борт “Санта Лючии" спустя семь часов, измотанный до предела. Но у него еще хватило сил переодеться, доложить о прибытии капитану, распечатать конверт с адресом — Кемт, координаты… данные для прыжка… — и связавшись с эскортом — эсминцем “Проворный" передать им программу полета. Потом он ввел цифры в навигационный компьютер и, только когда огромный лайнер ушел на струну, позволил себе уйти в каюту и там забыться беспокойным сном.

И никто так и не удосужился проверить, не был ли конверт вскрыт раньше…

(обратно)

Звезда универсалиста

Сознание возвращалось медленно. Постепенно Дик начал что-то воспринимать из окружающей действительности. Глаза он открывать не стал. В памяти сохранились последние моменты перед беспамятством. Он помнил четыре звена “Рапир", одновременно набросившихся на него, помнил, как стрелял… кажется, успешно. Помнил как в конце концов был вынужден рвануть рычаг катапульты. Еще помнил, как пристегнутый к креслу, он кувыркался среди обломков своего “Палаша" и смотрел на приближающуюся громаду авианосца… чьего? А потом бешено вращающийся обломок обшивки врезался в голову. Шлема он, конечно, не пробил, но от удара он, видимо, потерял сознание. “Так все-таки, чей же был корабль? Может, наш… но откуда… “Элеонора" шла на задание одна… или нет? Или это была “Элеонора"… черт, какие они все одинаковые. Или это был авианосец рекнов? Черт, так где же я?". Он прислушался, где-то рядом раздавался тихий голос, кажется мужской. Говорят на интергале… свои. Слава богу!

Дик открыл глаза. Он лежал на узкой койке в довольно большой каюте, стены которой были ровного темно-серого цвета. Возле койки на небольшом стуле сидел низенький упитанный человек в черной форме с древней эмблемой — змеей, обвивающей чашу. Медик… значит, я все же ранен. Но это не “Элеонора", у нас медотсек другой.

— Очнулся — усмехнулся коротышка и взглянул куда-то мимо Старка — Эй, ребята! Универ пришел в себя. Ты, парень, не переживай — снова обратился он к Дику — кости целы, так, слегка башкой стукнулся. Ну, это не страшно — головка у тебя крепкая, молодая, денек — другой поболит, и все пройдет. А может и раньше пройдет…

Усмешка, сопровождавшие последние слова медика, совсем не понравилась парню. И вообще, почему он не на “Элеоноре"? Может, перевезли на другой корабль, только зачем? Лейтенант осторожно сел на кровати. Тело слушалось нормально, ничего не болело, кроме головы, да и та просто слегка беспокоила. Он огляделся по сторонам. Кроме него и общительного медика, в каюте находились еще несколько человек, никого из них он не знал. Огромный негр, ширина плеч которого вызывала легкую дрожь, абсолютно лысый, в хаке пехотинца со знаками отличия капитана. Довольно высокая, лишь чуть ниже Дика, исключительно интересная блондинка с погонами астронавигатора третьего класса, то есть лейтенанта. Еще один ангел, майор, малосимпатичный бледный мужчина, голову которого почти полностью скрывал бинт, на котором ярко проступало большое красное пятно.

Дик молча оглядывал эту странную компанию. В его голове стал формироваться стройный ряд рассуждений, постепенно подводя парня к одному вполне очевидному, но очень неприятному выводу. Не желая смиряться с результатом своих умозаключений, он продолжал анализировать обстановку, пока его взгляд не упал на пояс капитана… вернее на то, чего там не было. Есть только одна ситуация, одна единственная, в которой пехотинец в полной форме можетоказаться без вибромеча… Он поднял глаза на доктора и коротко спросил:

— Рекны?

— А ты соображаешь… Знаешь, было исключительно интересно наблюдать за процессом, пока ты приходил к этому выводу — медик повернулся к остальным. — Сначала он решил, что находится в госпитале. Оглядев нашу веселую компанию, сделал вывод что ты, Эванс, не слишком похож на выздоравливающего больного — повязку давно пора менять, только не на что… А ты, Том, со своим телосложением, вообще на больного не тянешь. Потом он какое-то время рассматривал тебя, Клай, решая, что ты можешь делать в столь разнородной компании. После этого заметил пустой пояс Томаса… и сделал единственно правильный вывод. Блестяще!

— Неужели у меня настолько все написано на лице?

— Для профессионала, малыш, а я таковым и являюсь, могу это сказать без ложной скромности — десять лет отдал в свое время психоанализу, поэтому твое нежная юношеская мордашка для меня как открытая книга.

— Ты прав, парень — рокочущим голосом прервал излияния доктора негр, — это самый натуральный, самый что ни на есть вонючий плен. Нас взяли четыре недели назад, шавки разбили “Сюзанну", это — он кивнул в сторону мужчины, которого доктор назвал Эвансом — майор Дортмунд, второй пилот авианосца, я — Томас Краббс, командир роты Морской пехоты… и вся рота в моем лице. Крошка, на которую ты таращил глаза — Клаудиа Лаудер, это ее первый рейс.

— А я Тим МакЛеннон, прошу любить и жаловать — вставил медик. — С вашего позволения, полковник медслужбы, начальник медкомплекса “Сюзанны"… Ну, в смысле, бывший начальник. Да, поскольку я тут самый старший по званию, ты можешь мне доложиться. Могу добавить, что тебя притащили шавки около часа назад в полной отключке, так что мне пришлось изображать для тебя маму родную. Цени, дорогой!

— Лейтенант Ричард Старк, авианосец “Элеонора". Мы выполняли задание по патрулированию пространства около Селесты, вступили в бой с небольшой эскадрой рекнов. Я сбил трех или четырех “Рапир", дальше ничего не помню. Хотя… помню, как мне кажется, что меня намеревался подобрать какой-то корабль…как раз, когда меня шарахнуло по голове.

— “Сюзанну" практически взяли на абордаж — сказала Клаудиа. Дику очень понравился ее голос, чарующий тембр которого даже, казалось, успокоил его головную боль. — Была моя вахта… Мы сошли со струны буквально перед носом Имперского авианосца и трех крейсеров. У меня даже создалось ощущение, что нас ждали. Почти сразу торпеда попала в двигательный сектор… А после такое началось! Нас схватили, рекны же вообще сильнее людей, да еще специально тренированные бойцы — мы ничего не могли сделать! Они сунули меня в истребитель и перевезли сюда… Остальных… у меня на глазах… — она разрыдалась и отвернулась.

Дортмунд мрачно посмотрел на нее, казалось что он хочет сказать что-то резкое, но майор все же промолчал. Вместо него рассказ продолжил Краббс.

— Возможно, крошка не в силах произнести это слово, но я хочу сказать, что рекны имеют весьма добрую привычку перекусывать пленным горло и лакать кровь. Все-таки с волками их объединяет не только форма черепа — у них сущность волчья. Думаю, мы последние, кто еще остался в живых, остальных они уничтожили.

С лязганьем отъехала в сторону тяжелая железная дверь. В проеме стоял огромный рекн… Дик поймал себя на мысли, что с интересом разглядывает тюремщика — как-то никогда не приходилось видеть рекна вот так, близко, лицом к лицу… ну, или лицом к морде, кому как нравится. Он оценивающе оглядел противника. Высокий, почти на голову выше лейтенанта, тяжеловесный, шириной плеч готовый посоперничать с огромным негром… Да, в рукопашной схватке с таким монстром шансов не так уж много. Он вспомнил лекции по рукопашному бою с рекнами — да, безусловно сильны, но за размеры и силу пришлось расплачиваться. Чуть более медленная, чем у хорошо тренированного бойца реакция, много уязвимых точек, точный удар в некоторые из них принесет немедленную смерть. Впрочем, у человека ситуация аналогична. Легкие доспехи… удар кулаком просто вызовет перелом своих же собственных пальцев, нужно более серьезное оружие. А умен, гаденыш — тяжелая кираса здесь для него обуза, а кольчуга защитит и от пули, и от ножа, а частично и от лазера. Вооружен — на поясе игломет и вибромеч, стандартный набор для земного пехотинца в небоевых условиях. А значит, скорее всего, он тренирован, то есть еще более опасен.

Рекн зашел в каюту, маленькие красные глазки внимательно оглядели землян. Он что-то крикнул другому псу, который тоже вошел в помещение, но встал у самой двери, выставив перед собой игломет. Свободной рукой достав что-то вроде переговорного устройства, он прорычал в микрофон несколько фраз. Стоявшая за плечом Дика Клаудиа, видимо обладавшая более тонким слухом, или лучше знавшая язык, шепнула:

— Он доложил, что ты очнулся и тебя сейчас уведут.

— Куда? — поинтересовался Дик — И зачем?

— Что-то вроде допроса… Бить, наверное не будут, разве что начнешь хамить. И на ответах особо не настаивают. У меня вообще возникло ощущение, что они хотят нас всех расстрелять или сожрать, а какое-то начальство им этого не разрешает, требует выколачивать из нас сведения. Вот они и не особо стараются. Благодаря чему мы и живы до сих пор.

Стоящий посреди каюты рекн тем временем достал из небольшой сумки пять небольших брусков темно красного цвета и бросил их на пол перед столпившейся кучкой людей. Потом показал пальцем на Дика и махнул рукой в сторону двери. Тот пожал плечами и пошел к выходу. Стоящий у двери второй псоглав сделал шаг в сторону, не отводя пистолета от живота парня. Дик старался двигаться нарочито медленно, как бы испытывая боль во всем теле. Пусть у охраны создастся впечатление, что каждое движение для него почти пытка — может когда и пригодится. Впрочем, видя эту систему охраны, на многое он и не рассчитывал.

Его привели в небольшую каюту. За столом сидел рекн, мундир которого, увешанный блестящими наградами, говорил о высоком ранге владельца кабинета. Дик про себя усмехнулся — необычная в общем-то ситуация — нормальный такой кабинет, стол, небольшая стопка каких-то документов, какие-то папки, небольшой пистолет в углу стола… и над всем этим возвышается покрытая серым мехом волчья морда.

Волчья морда кивнула охраннику и что-то рыкнула. Тот развернулся и вышел, оставив Дика наедине со своим начальником. Несколько минут волчья морда молчала, потом, к некоторому удивлению Дика на весьма приличном интергале с несколько усиленной буквой “р" прорычала:

— Весьма рад видеть вас на борту нашего корабля. Надеюсь, вам не доставили особых неудобств?

— Кроме разве что того, что вы сбили мой истребитель. А так, я просто счастлив от полученной возможности побывать у вас в гостях. Но, боюсь, ностальгия замучает… Может, я лучше домой поеду?

— Ну зачем же столь издевательский тон? — рекн придвинул себе небольшую папку, на которой стоял герб империи и несколько строк довольно трудночитаемых иероглифов, которые Дик во время обучения в Академии так и не удосужился выучить. Впрочем, даже Джоанна разбирала записи рекнов с некоторым затруднением. — То что вас сбили, молодой человек, так это война, никуда не денешься. Я, разумеется, имею в виду отношение к вам здесь, на авианосце “Крайт". Позвольте представиться, я … ну, переводя на ваши воинские звания, майор, командир эскадрильи истребителей класса “Рапира", которые имели честь сбить столь искусного пилота. Меня зовут Рейкер. Позвольте поинтересоваться вашим именем и званием?

— Знаете, а не пошли бы вы…

— Грубо, молодой человек. Впрочем, можете не отвечать… я и так знаю достаточно. Ричард Старк, приписан к авианосцу “Элеонора"… кстати, что она делала в этом районе, не расскажете? Ну, как хотите. Значит так, универ-лейтенант, выпускник Академии этого года. Зарекомендовал себя с положительной стороны, отличный пилот. На счету тридцать два сбитых истребителя… извините, лейтенант, тридцать шесть — я забыл ваш последний бой. Кстати, примите мои поздравления — вы были великолепны. Мое крыло потеряло четыре машины, прежде чем мне удалось вас достать. Да, и еще лейтенант Старк ответственен за гибель “Жейдера". Да, неплохой послужной список!

— Послушайте, как вас там… Что вам от меня, собственно, надо?

— С вашего позволения, майор Рейкер… Поскольку у вас отличная память и вы, безусловно, запомнили каждое сказанное здесь слово, я намерен воспринять вашу последнюю фразу как попытку нанести умышленное оскорбление. Впрочем, пока я намерен оставить это без внимания — я, видите ли, не обидчив, к тому же готов признать за вами некоторое право на раздражительность..

Рейкер поднялся из кресла и подошел к стоящей в углу тумбе, на которой была смонтирован голографический проектор. Включив его, рекн настроил систему на показ схематической карты исследованных звезд.

— Нас интересуют несколько непредсказуемые перемещения вашего авианосца. Последнее время наша аналитическая служба всерьез заинтересовалась возможностями прогноза движения ваших боевых кораблей. Мы ожидали его здесь — он ткнул указкой в одну из звезд, возле которой вспыхнули какие-то иероглифы, видимо, название. — Тем не менее, “Элеонора" появилась совсем в другом месте, где ее никто не рассчитывал встретить. Я даже готов вам сообщить, что появление вашего авианосца не позволило моему командованию реализовать план по бомбардировке Селесты. Возможно, это улучшит ваше настроение. Таким образом, нас интересует каждое слово, которое было произнесено Алмейдой за последние два месяца в вашем присутствии. Мы надеемся, что он сказал что-нибудь интересное.

— А вам не кажется, майор, что я скорее дам себя застрелить, чем скажу вам хоть слово, которое вы хоть как-то сможете использовать…

— А вы уверены, лейтенант, что МЫ позволим вам дать себя застрелить? О нет, для стимулирования вашей правдивости имеются другие средства. Например, мы на ваших глазах застрелим вашего соседа по каюте, этого симпатичного маленького доктора. Или, может быть, вы измените свои взгляды, если один из охранников очень проголодается и у него не будет под рукой ничего лучше, чем… ну, чем та девушка со светлыми волосами.

— Я… тебя… — руки Дика сжались в кулаки и только чудовищным усилием воли он подавил в себе стремление немедленно попытаться набить этому хлыщу его волосатую морду. Рейкер, глядя на побелевшее лицо юноши, только усмехнулся. Затем встал, и подошел к огромному, на полстены экрану, который сейчас показывал испещренное огоньками звезд черное небо. Не оборачиваясь и, казалось бы, полностью игнорируя взбешенного парня за своей спиной, он спокойно сказал:

— Не надо пока ничего говорить, лейтенант. Вас сейчас отведут назад в камеру, где вы до завтра подумаете над сложившейся ситуацией. Позже мы вернемся к этому разговору. Только рекомендую вам думать побыстрее, много времени я вам дать не могу.

Майор повернулся, подошел к столу и нажал кнопку. Тотчас же дверь отъехала в сторону, и на пороге появился охранник, снова направив свою пушку на Дика. Тому оставалось только подчиниться. Пока парня вели к каюте, он изо всех сил старался запомнить расположение коридоров, лифтов, переборок. Впрочем, конструкция имперских авианосцев мало чем отличалась от аналогичных кораблей Федерации Земли.

Когда его втолкнули в каюту и дверь за ним закрылась, пленники обступили его и засыпали вопросами. Прежде всего всех интересовало, что говорили Дику об их будущем. Может, хоть немного прояснится вопрос, зачем их здесь так бестолково держат — и не допрашивают особо, и в расход не пускают, и никому не передают. И вообще, о чем там они говорили?

— Да так, меню на завтрак обсуждали, — отмахнулся он и шепотом добавил — камеры, микрофоны?

— А, тогда ясно — капитан Краббс прекрасно понял, о чем идет речь, и продолжил шепотом, практически не шевеля губами — не боись, парень, похоже микрофонов здесь нет. Во всяком случае, мы их не нашли, да и по их поведению непохоже, чтобы они слушали наши разговоры. А камера, конечно, есть, как же без этого. Присмотрись к левому верхнему углу, если стоять лицом к двери — она там. А что, есть мысли?

— Вы никогда не думали отсюда удрать?

— И заодно перебить голыми руками экипаж и десант авианосца? Ну, спасибо, ты меня развеселил. — по лицу капитана не было заметно, что он испытывает особое веселье. Видимо, подобная мысль приходила пленникам уже не раз и была отброшена, как совершенно безнадежная.

— Можно не перебить… можно именно удрать. В ангаре стоят истребители, почему бы не попробовать прорваться к ним. Если получится, конечно. Мы все поместились бы в “Алебарде", правда, было бы чуть тесновато. А дальше — дело техники.

— Не смеши меня, парень. Ты видел. как они сюда заходят? Да и вообще, как ты представляешь себе справиться с рекном, кулаками?

— Не совсем кулаками… Как бы вам прикрыть меня от камеры?

Краббс пожал плечами и, передвинув свое громоздкое тело в угол, где находилась камера, привстал на цыпочки и просто ткнул в зрачок пальцем. Раздался тихий хруст.

— Вот и все. Мы ломаем уже седьмую или восьмую камеру. Через пару часов примчатся, надают по рогам, починят. А может и не починят — в прошлый раз мы сидели без камеры почти сутки.

Дик сел на край койки и стал аккуратно откручивать с мундира эмблему универсалиста — увесистую металлическую звезду серебристого цвета, с аккуратно закругленными гранями. Предусмотрительности рекнов не хватило на то, чтобы вместе с оружием сорвать с кителя и ее — посчитали неопасной. Скоро им предстоит понять, что в этом отношении они заблуждались. Хотя было бы куда лучше, если бы они об этом остались в неведении. Собственно, именно для этого и потребовалось избавиться от камеры — этот секрет, по возможности, не должен стать известным противнику.

Что представляет собой звезда, знали только сами универы. Это было последнее оружие, которое каждый офицер всегда носил с собой. Монолитная на вид железяка на самом деле представляла собой две пластины, края которых были скреплены пластиком, точно повторяющим цвет металла, очень мягким, легко поддающимся почти любому острому предмету. Острый предмет нашелся тут же — Дик зубами сжал штифт в средней части обратной стороны звезды, который крепил ее к кителю, и сильно дернул. Скрипнули зубы о металл, кажется в сторону отлетел маленький осколок — какому-то зубу не повезло. Но штифт вышел, с обратной стороны он напоминал буравчик общей длиной всего несколько миллиметров.

Старательно удерживая крохотный инструмент, Дик аккуратно стал вкручивать его прямо в ребро звезды. Материал легко поддавался, и наконец буравчик углубился в пластик на два миллиметра. Снова в ход пошли челюсти — парень сжал зубами остаток стержня и стал аккуратно тянуть его на себя. пластик, соединяющий переднюю и заднюю пластины звезды отделился от металла. Дик перехватил его пальцами и одним движением выдернул весь. Щелкнули освободившиеся пружины, выталкивая в щели звезды спрятанные ранее внутри острые как бритва лезвия — безопасная на вид железка превратилась в сюрикен — страшное оружие в опытных руках.

— Ну вот, — сказал Дик, — наше оружие готово. Это сюрикен, метательная звезда. Кстати, кто-нибудь умеет им пользоваться?

— Увы — капитан покачал головой — я как то больше огнестрельное оружие предпочитал, или просто руки — ноги. А с этими японскими железками, к сожалению, дела не имел.

— Жаль. В общем, предлагаю такую схему. Как только к нам заходит охрана, вы, капитан, берете на себя первого. Я выведу из строя того, кто будет стоять у двери, потом помогу вам. Далее попробуем прорваться к истребителям. Кстати, основная наша проблема — захватить машину с пилотом — без пилота, точнее без его магнитной карточки, нам не взлететь.

— Ну что ж, мысль мне подходит. Мне порядком надоело сидеть здесь и ждать, когда меня включат в меню — капитан внимательно взглянул на Дика, давая понять что он понял, о чем шла речь на допросе.

— Кстати, они всегда по двое ходят? — поинтересовался Старк, взвешивая звезду в руке — будет обидно, если с ними придет еще один.

— Обычно по двое. Только второй, как правило, в камеру не заходит, стоит в коридоре. Но чинить камеру, как правило, приходят впятером или вшестером.

— Значит, надо рвать когти раньше…

— А может не надо? — жалобно спросила Клаудиа, поежившись — нас убьют, я чувствую, всех… сразу…

Дик подошел к девушке, внимательно взглянул в огромные серые глаза, на дне которых затаился страх. Он понимал ее, одно дело сидеть и ждать своей судьбы, другое — с боем и, возможно, потерями, прорываться через громаду незнакомого корабля к ангару, отражать атаки рекнов, каждый из которых мог одной рукой оторвать ей голову.

— Нас все равно не оставят в живых. От попытки побега мы ничего не потеряем. Но шанс у нас есть.

— Вот именно, Клай — заявил капитан, похоже заранее настраиваясь на драку. — Даже если мы не вырвемся отсюда, все же я хоть пару шавок с собой на тот свет прихвачу — и то радость. Меня взяли, как пацана, сетью… пусть попробуют один на один, посмотрим, у кого череп крепче. И вообще, сидеть и ждать, пока тебя сожрут… нет, это не по мне.

Клаудиа прижалась к Дику и заплакала, уткнувшись ему в плечо. Парень гладил ее по голове, ловя себя на мысли, что получает огромное удовольствие, прикасаясь к ее длинным светлым волосам, так красиво падающим на черный мундир. Девушка вообще была чертовски хороша, хотя несколько бледна — недели плена не прошли даром. Он осознавал, что попытка прорыва будет для нее серьезным испытанием — более серьезным, чем для других, они мужчины, им привычнее сталкиваться с опасностью лицом к лицу. Поэтому, прижимая Клаудию к себе и чувствуя, как она постепенно успокаивается, он ощущал какую-то особую ответственность за жизнь этой девушки — такой красивой и такой еще молодой.

Приближалось время ужина. Как товарищи рассказали Дику, обычно рекны — охранники появлялись около семи часов, “награждая" пленников порциями чего-то, по вкусу напоминающего сырой мясной фарш. Приходилось есть, ничего другого им не предлагали. Спасибо хоть вода была в изобилии — в углы камеры было что-то вроде умывальника.

Видимо, техникам надоело ремонтировать камеры, потому что никто так и не пришел чинить поломку. Наконец дверь открылась и на пороге появился тюремщик.

Рекн оглядел комнату. Эти голые обезьяны, видимо, проголодались, очень уж они резко повставали с коек. Он сделал шаг через порог каюты, но внезапно остановился. Он ощущал в воздухе присутствие страха, особенно ужас читался в глазах самки, остальные были более спокойны. “Ненавижу… всех бы их, зубами, за горло… Ну почему нельзя?! Их надо уничтожить, всех, всю их проклятую планету… нет все их планеты, до единой. А этих — в первую очередь. Нате, жрите. Может, скоро и из вас пайков наделают".

Он швырнул к ногам пленников брикеты мясного рациона. В отличие от людей, рекны хоть и ели растительную пищу, но относились к ней крайне негативно, предпочитая сырое мясо. По сути, полевой армейский паек состоял из брикетов обезвоженного мяса, комплекса витаминов и сухих сливок. Сливки были излюбленным напитком рекнов, причем молочных пород скота на своей планете они раньше не разводили — с этим продуктом они познакомились после контакта с Землей и длительное время живые коровы и сухие молокопродукты составляли весьма большую часть экспорта на Рекн. В полевых рационах сливки, естественно, были искусственными, по крайней мере для солдат. Люди от употребления этой бурды особого удовольствия не получали, но шавки были готовы лакать ее безостановочно^[18]. Стражник достал из кармана пять небольших пакетиков с белым порошком, потом, немного подумав, три положил назад, остальные швырнул на пол рядом с “фаршем". “Хватит с вас и этого, даже жаль на этих тварей добро переводить" — подумал он.

Внезапно стражник ощутил легкий приступ беспокойства. Что-то сегодня все же было не так, как обычно. Почему-то молодая обезьяна, только сегодня доставленная на корабль, бросилась к пайку, как будто год не жрала. Внезапно он заметил, что крупный самец, тот, что с темной кожей, стоит не там, где был раньше. Теперь он сместился в сторону и находится почти сбоку от него. Это неправильно, это нарушение.

— Ты! — он ткнул рукой в сторону негра, нисколько не заботясь о том, понимает тот Высший Язык или нет — На место! — и для большей ясности махнул пистолетом, указывая, где именно этой обезьяне место.

Дик напряженно ждал подходящего момента. Рекн держал пистолет в левой руке, держал неловко, явно непривычно. Причина была проста, пакетики со сливками были в правом кармане, да и не ждал он ничего серьезного от пленников. Тем не менее выстрелить он мог и левой. Карманный игломет, заряженный сотней парализующих игл, оружие надежное, да и поставлено у него скорее всего на стрельбу очередями, по пять колючек. Так что он не промахнется, тем более стреляя почти в упор. Поэтому необходимо было выждать момент, когда оружие не будет направлено ни на кого из пленников.

Краббс начал медленное, почти незаметное перемещение во фланг противнику, намереваясь тем самым рано или поздно заставить его повернуться боком к остальной группе пленников. Дик, присев на корточки, с показной жадностью вгрызался в кровянистый брикет, всем своим видом давая понять, что ничего, кроме еды его сейчас не волнует.

Стражник наконец-то заметил, что капитан находится сбоку от него. Он что-то прорычал Краббсу, и тут наступил момент, которого он и капитан так ждали — пес махнул левой рукой с пистолетом в сторону пустого угла, указывая Краббсу место, где тот должен находиться.

Капитан рванулся вперед, одновременно нанося удар локтем в голову охранника и ребром ладони по кисти, держащей пистолет. Дик, из неудобного но и не внушающего подозрений положения метнул звезду, свое единственное оружие и единственную надежду, в дверной проем. Бросок должен быть предельно точен — малейшая ошибка и лезвия врежутся в кольчугу, которой не страшно не только холодное, но и многие виды пулевого оружия. И тут же, распрямившись как пружина, метнулся следом за ней — вряд ли огромного волка удастся поразить насмерть, даже если удачно попасть.

Как и ожидалось, атакованный стражник все же успел нажать на курок — очередь бессильно разбилась о металлические стены каюты. А в следующее мгновение пистолет уже улетел в сторону, а пасть стража наполнилась кровью — удар капитана выбил один из клыков. Но воин быстро сориентировался, и уже следующий удар Краббса — ногой в челюсть — был блокирован. Несколько секунд капитан пытался достать противника, прекрасно понимая, что бить он может только в голову — все остальное тело рекна покрывала броня. Тот однако таких ограничений не имел, поэтому успешно защищался, сумев провести встречный удар, от которого Краббс кубарем улетел в угол — ему показалось, что в него врезалась машина.

Восторг от удачного удара подвел рекна. Намереваясь добить упавшего противника и наплевать при этом на полученные инструкции, он совсем забыл об остальных пленниках. Краем глаза заметив движение позади себя, он резко обернулся, но какой-то доли секунды ему все же не хватило. Последнее, что он увидел, был взмах руки новичка, руки, в которой был зажат вибромеч…

Дик достиг противника на мгновение позже звезды, вонзившейся в горло рекна — от боли и неожиданности тот выронил пистолет и его руки рванулись к ране, еще больше усугубив ситуацию — рефлекторное движение рук, пытающихся зажать рану, загнало сюрикен еще глубже в плоть, из перерезанной артерии фонтаном брызнула кровь.

Лейтенант в прыжке дотянулся до падающего пистолета, поймав его на лету, и тут же выстрелил из положения “лежа", целясь в голову — сквозь кольчугу иглы не пройдут. Одна игла все же попала в цель и охранник рухнул на спину, продолжая заливать кровью все вокруг. Дик рванул с пояса противника вибромеч и оглянулся — не требуется ли помощь капитану. Он увидел, как от чудовищного удара Краббса отбросило в угол и как рекн, раскрыв пасть, из угла которой на мундир стекала струйка крови, идет к упавшему, явно намереваясь вцепиться зубами ему в горло. Лейтенант бросился вперед, включая вибромеч.

Проклятое периферийное зрение волка вовремя предупредило его об опасности, но среагировать он уже не успел — слишком увлекся боем. Взмах меча рассек кольчугу, тело, кости — фигура стражника развалилась на две части и уже бездыханной грудой мяса рухнуло к ногам Дика.

Все было кончено. Капитан поднялся и тут же, охнув, схватился за бок — похоже удар не прошел бесследно, возможно, что-то было сломано. Клаудиа, широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на огромную лужу крови, заливающую пол. Майор Дортмунд поднял иглопистолет рекна, залетевший под одну из коек — его лицо стало несколько решительнее, в глазах появилась твердость. Дик протянул свой пистолет Краббсу — со сломанными ребрами капитан уже не был серьезным бойцом, но из всех здесь присутствующих, возможно даже включая Дика, лучше всех владел стрелковым оружием. Отстегнув от нижней половины разрезанного охранника его меч, протянул его доктору. Потом вышел в коридор, нагнулся к трупу второго врага и выдернул звезду у того из горла.

— Вперед, ребята. Пока они не очухались… Надеюсь, им не придет в голову палить из лазеров внутри своего корабля.

Пленники бежали по коридору. Капитан прикрывал отход, стиснув от боли зубы и стараясь не отставать от друзей. Пару раз группа натыкалась на куда-то идущих по своим делам рекнов, но каждый раз меткий выстрел или взмах меча не давал им поднять тревогу. Но продолжаться вечно это, конечно, не могло. Вот взвыла сирена, металлические переборки опустились в пазы, разделяя корабль на изолированные отсеки. Но цель уже была близка.

Дик подбежал к закрывшейся переборке и крутанул мечом, после чего изо всех сил пнул металл. Вырезанный круг брони выпал, в отверстие ударила струя игл, поразившая в голову ближайшего из двух стоявших у двери охранников. Второй, которому взмах метровой струны вибромеча за мгновение до этого отсек кисть левой руки, еще никак не мог понять, что произошло, когда второй удар снес ему голову с куском плеча.

Взгляд Дика метался по ангару. Кроме двух охранников, вроде никого здесь больше не было. Проклятие, он надеялся на пилотов — необходима магнитная карта, иначе компьютер истребителя не выполнит ни одной команды. Внезапно ему почудилось движение у дальнего ряда стоящих в ангаре “Алебард", и он, а за ним и остальные побежали туда.

Яркий желтый луч прошел в полуметре от головы парня, вонзившись в броню ближайшего истребителя — стреляли из тяжелого лазера, аналогичного установленному на истребителях. Он на бегу оглянулся… О, черт!!!

В противоположном углу ангара стоял относительно небольшой ШТ типа “Шмель". Не желая открывать огонь из пушек, которые из-за высокой скорострельности перекалечили бы все истребители в ангаре, “Шмель" еще раз ударил лазером по бегущим.

— Прячьтесь за кораблями! — заорал Дик, лихорадочно соображая, что делать. Игломет бесполезен, на удар меча он к себе никого не подпустит. Такого не предусмотришь…

В этот момент случилось непредвиденное. Очередной выстрел танка, снова прошедший мимо малых и подвижных целей, пришелся в шасси ближайшей “Алебарды". Раздался дикий вопль Клаудии — рухнувшая на бок машина зацепила ее крылом. Девушка упала, нога была сломана чуть ниже колена, но это было еще не самое страшное — ступня была прижата к полу многотонной машиной, кости раздроблены, кровь хлестнула из порванных сосудов. От страшной боли она потеряла сознание.

— Доктор!!! — Дик оглянулся и внезапно понял, что доктора среди них нет. Черт, где же он? Неужели его зацепило одним из лучей? Он подбежал к ничком лежащей девушке, мгновенно понял, что вытащить ногу не удастся, резать мечом крыло, так, чтобы не повредить ее, нет времени. “Прости меня, Клай, у меня нет другого выхода" — он взмахнул мечом, отсекая девушке ногу в точке перелома. Еще один удар — от лежащего рядом тонкого кабеля отрублен небольшой кусок — ровно пять секунд, и простейший жгут наложен. Он оглянулся.

ШТ был уже почти рядом. Видимо, пилот заметил людей, танк остановился, его башня развернулась к двум маленьким фигуркам, лазеры были готовы превратить их в два обугленных трупа. Внезапно третья фигура, низенькая и полная, выросла сзади танка. В руке человек сжимал меч. Взмах, еще один, и еще… нога танка подломилась, он потерял равновесие и стал падать назад, на отважного толстяка, так и не успевшего отпрыгнуть в сторону. Рухнувшая громада “Шмеля" расплющила доктора, в экстремальной ситуации принявшего единственно верное решение — затаиться и не дать танку добраться до друзей.

— Эй, лейтенант! — услышал он крик Дортмунда — Давай сюда, быстрее. Что ты там копаешься?

Дик поднял девушку на руки и побежал к майору. Он нашел Дортмунда возле одной из “Алебард", тот обшаривал карманы лежащего на полу рекна, в шее которого торчала парализующая игла. Наконец майор удовлетворенно хмыкнул, извлекая из его нагрудного кармана маленькую магнитную карточку. Он повернулся к Старку со словами “Смотри, пилот, она?…", и слова застряли у него в горле, когда он увидел парня с Клаудией на руках, обрубок ноги которой все еще кровоточил.

— МакЛеннон погиб… Нас преследовал “Шмель", девочке зажало ногу, пришлось…. Он, похоже, спрятался за истребителем, потом подобрался к ШТ… с одним мечом. В общем…

— Ясно, парень. Ты сможешь завести эту штуку? Времени у нас мало.

— Попробуем. — Дик аккуратно внес девушку в люк “Алебарды", усадил ее в кресло стрелка, застегнул привязные ремни. Места внутри было достаточно для пятерых, правда кресел было всего два. Он выглянул из люка и махнул рукой Дортмунду и Краббсу — Давайте суда, быстрее. И этого ублюдка с собой возьмите, может, пригодится. Это та самая сволочь, что меня допрашивала. Скорее, скорее!

Дик вставил карточку в панель управления компьютера. К счастью, это была не сделанная рекнами “Алебарда", а приобретенная у Флота, поэтому компьютер мог выдавать сообщения на обоих языках. Все кнопки и переключатели на пульте были подписаны невразумительными иероглифами рекнов, но лейтенант и так помнил наизусть назначение каждого тумблера. Другое дело — боевой компьютер…

В этот момент Дортмунд схватил его за плечо, показывая рукой на боковой иллюминатор. Дик взглянул туда и его руки рванулись к штурвалу — огромные створки, закрывающие ангар во время струнных переходов медленно сдвигались. Истребитель плавно поднялся над палубой и, стремительно наращивая скорость, понесся к все сужающемуся выходу. Створки сходились все ближе и ближе.

— Держитесь за что-нибудь, сейчас нас малость тряхнет! — заорал Дик видя, что громоздкий истребитель вряд ли проскочит в щель, не зацепив ее краев. “Малость" — это было мягко сказано. Чудовищный удар заставил тяжелую машину завертеться волчком, Краббс удержался, вцепившись всеми конечностями в основание кресла Дика, Дортмунду повезло меньше — от толчка его руки разжались и он головой врезался в стену, надолго потеряв сознание.

Броня выдержала, особых повреждений не было. По сути, истребитель успешно проскочил узкий проход, лишь в самом конце зацепившись хвостом за край опускающейся створки. Остановив вращение и отдалившись от авианосца на некоторое расстояние, при этом все еще находясь внутри кокона гейген-поля, он развернул “Алебарду" носом к “Крайту".

— Ты что, парень, решил вернуться? — прохрипел с пола капитан.

— Сейчас они начнут подымать истребители, нам от них не отбиться. — Дик включил системы наведения “смерчей". Компьютер сообщил о готовности ракет к пуску. — Жаль, что у нас всего две тяжелых торпеды, для авианосца этого маловато.

Пальцы лейтенанта летали по пульту управления огнем, настраивая торпеды на поиск цели — он хотел поразить обе летных палубы, одна из которых сейчас была закрыта, из недр второй вот-вот должны были вылететь истребители. Наконец компьютер сообщил, что цели приняты и захвачены. Старк выпустил оба “смерча" и развернув машину, на полной скорости стал уходить подальше от обреченного авианосца. Ну, собственно, не совсем обреченного — конструкция кораблей этого класса, имевших две летных палубы, предполагала подобный вариант атаки, в связи с чем ангары находились в некотором отдалении от основного корпуса громадного корабля, соединенные с ним широкими тоннелями. Поэтому попадание торпед полностью могло уничтожить оба ангара, но сам авианосец при этом не получал смертельных повреждений, двигатели, как правило, оставались целыми, как и большая часть вооружения.

Вспышка взрыва позади истребителя дала понять, что торпеды успешно поразили цель, мгновением позже о попадании доложил компьютер. И тут же прозвучал предупреждающий сигнал ракетной опасности.

— Капитан, займите место стрелка! От “пурги" не увернешься, там компьютер не хуже нашего. Постарайтесь их сбивать, и смотрите на истребители — не может быть, что им не удалось поднять ни одного звена.

Тридцать минут. Нет, уже двадцать пять, Дик включил прогрев С-драйва еще на палубе “Крайта". Радар показывал, к огромному облегчению парня, что кроме авианосца, других больших кораблей близко не было. На экране появились две точки — истребители. Еще две… Черт, им все же удалось поднять два звена. Компьютер сообщил характеристики целей — “Стилеты". слава богу, с ними хоть полегче — “Рапиры" гораздо опаснее.

— Одна есть! — воскликнул капитан, удачно зацепив из кормовой лазерной спарки ракету, уже готовую влепиться в хвост “Алебарды". Правда Краббсу несколько мешала вести прицельную стрельбу все еще не пришедшая в сознание Клаудиа, неподвижно лежащая в кресле стрелка. В это время очнулся Дортмунд, повязка на голове которого вся пропиталась кровью — видимо он заработал еще одну рану.

— Эванс, займитесь девушкой — крикнул ему капитан, безуспешно стараясь поймать в прицел приближающуюся ракету. В конечном итоге он все же в нее не попал, и поле в кормовой части истребителя полыхнуло голубым цветом. Защита пока еще держала, но еще пару попаданий, и машина начнет получать повреждения.

Майор подполз к девушке и стал обрабатывать ей культю антисептиком из найденной аптечки. Заражения можно было особо не бояться — вибромеч оставлял стерильный разрез. Он остановил ей кровь, сменив кусок кабеля на эластичный резиновый жгут, входящий в комплект аптечки — биология землян и рекнов была достаточно похожа, чтобы антимикробные и кровоостанавливающие препараты шавок вполне подошли для Клаудии. В этот момент небольшое внутреннее пространство истребителя снова осветилось голубым светом — попадание ракеты.

— Нас атакуют два звена “Стилетов" — сказал Дик, ловя юркую машину в захват системы автоматического наведения “бурана". Запустив сразу обе ракеты, он переключил свое внимание на пульт управления АМ-генератором — самым мощным оружием “Алебарды". — Том, они постараются зайти в хвост, постарайтесь их хотя бы отогнать, попасть в них вам вряд ли удастся — слишком маневренные.

Тяжелый истребитель, слишком медлительный для поединка с легкими противниками, мог надеяться только на мощность защитных полей и на свое вооружение, если все же удастся поймать противника в прицел. Наконец один из “Стилетов", на большой скорости заходивший в хвост “Алебарде", уворачиваясь от лазерных лучей капитана, проскочил вперед, подставив корму под выстрел Дика. Залп импульсных пушек пробил защитное поле, уже изрядно проколотое лазерами Краббса, а ударивший вслед сгусток антиматерии практически испарил легкий истребитель. Почти сразу вслед за этим с экрана исчезла еще одна точка — второму “Стилету" все же не удалось увернуться от ракет.

— Два есть, осталась еще пара! — Дик бросил взгляд на часы. — Еще семь минут до прыжка! Капитан, внимание, один подходит чуть ниже и левее вас.

Почти одновременно с этими словами весь кормовой сектор защитного поля осветился ярчайшим голубым светом — одновременное попадание сразу двух “буранов". На компьютере вспыхнули контрольные данные — мощность гейгена хвостовой защиты упала до девяти процентов. Цифра тут же сменилась тройкой и вслед за тем нулем — “Стилет" полосовал тяжелую машину лазерами. Дик начал разворот — еще мгновение и лазеры прошьют броневые листы обшивки и тогда беглецам, не имеющим скафандров — хана. Один из оставшихся “Стилетов" попал в захват прицела “пурги" — Дик тут же выпустил ракету, а вслед за ней и вторую — одной могло и не хватить. Атакующий истребитель проскочил мимо, на табло ноль сменился пятеркой — поле медленно начало восстанавливаться. Ракеты все-таки достали противника, на экране радара осталась одна точка. Силы стали примерно одинаковыми — ни у противника, ни у Дика больше не было ракет, надежды оставались только на основное вооружение. Но “Стилет" обладал огромным преимуществом — высокой маневренностью, с легкостью уходя от залпов импульсных пушек. Вспыхнул сигнал готовности АМГ — пушка перезарядилась и можно было снова попытать счастья — но этот выстрел наверняка будет последним — на перезагрузку антипротонного генератора уходило пять минут.

Снова засветились защитные поля — последний рекн благоразумно старался держаться подальше носа и кормы “Алебарды", предпочитая атаку с фланга — меньше шансов нарваться на пучок антиматерии. Капитан злобно ругался, поминая недобрым словом всех предков шавки до седьмого колена включительно и высказывая предположение, что мать рекна имела близкие знакомства со скунсами — ему никак не удавалось зацепить легкого противника лучом. Дик наконец оставил попытки поймать рекна в прицел и бросил корабль в вираж, подставляя противнику корму, тем самым давая Краббсу шанс. Тот не замедлил этим воспользоваться и через несколько секунд “Стилет" метнулся в сторону — проколотые поля требовали времени на восстановление. Пользуясь этим, Дик развернул неповоротливую машину и выпустил в противника залп АМГ, но из-за большого расстояния промахнулся. Истребитель снова пошел в атаку, голубые вспышки заплясали прямо перед Диком — “Лобовой гейген — 60%… 50%… 40%…" — побежали цифры по дисплею компьютера. Лейтенант не торопился — если он сейчас промахнется, то три секунды, пока импульсные пушки накапливают энергию, истребитель будет беззащитен. Залп! Есть попадание!

“Стилет", получив незначительные повреждения, отвалил в сторону залечивать раны. Собственно, Старк и не надеялся так уж запросто справиться с маневренным противником, да еще наученным горьким опытом — ему надо было протянуть время. Две минуты до готовности С-драйва. Рекн снова атаковал, снова наткнулся на лазерный луч Краббса и снова отошел на безопасное расстояние. Девяносто секунд…

Внезапно на экране радара вспыхнула зеленая точка — компьютер услужливо сообщил о появлении в непосредственной близости от истребителя нового объекта — со струны сошел ТАКР рекнов. Сколько ему надо времени, чтобы сориентироваться и осыпать “Алебарду" ракетами, минута, меньше?

— Капитан, у нас новые гости! Будь готов, они сейчас начнут нам дарить подарки, постарайся отказаться!

— О’кей, парень, мне начинает нравиться эта пукалка. Кстати, наш приятель снова хочет осчастливить нас своим присутствием — капитан крутанул штурвал, ловя приближающийся “Стилет" в прицел — управление огнем с места стрелка мало отличалось от управления боевой башней тяжелых ШТ, поэтому он освоился быстро.

— Как Клаудиа? — Спросил Дик у майора, который пытался перебинтовать себе голову. Удар о стену рассек ему кожу на макушке, волосы пропитались кровью.

— Нормально… если так можно сказать о молодой девушке, которой отрезали ногу. Без сознания, но пульс ровный. Если вовремя доберемся до базы, наверное будет жить.

— Кстати, пока она не слышит… — Дик не на секунду не отвлекался от управления истребителем — Вон тот ублюдок, что валяется в углу, пообещал мне медленно перегрызть ей горло, если я не расскажу ему то, что он хотел бы знать. Поэтому задерживаться там нам никак нельзя было.

— Да нет вопросов, лейтенант. Если бы не ты, мы бы все равно рано или поздно отправились бы в мир иной. Так что прими благодарность и следи за приборами.

— А вот и подарки! — рявкнул капитан, стреляя по приближающимся ракетам. — Черт, как же все-таки тяжело в них попасть! Скотина, прошла все-таки.

Дик бросил взгляд на дисплей. Кормовой экран — 14% мощности, еще одно попадание “пурги" наверняка пробьет корпус. Замигала лампочка готовности С-драйва, корабль почти готов к прыжку.

— Внимание, пятисекундная готовность! Три… два… один… струна!

Истребитель дернулся, звезды за иллюминаторами исчезли. Казалось, что корабль неподвижно висит в абсолютной тьме, не нарушаемой ни одним лучом света. Дик встал с кресла и тут же чуть не рухнул обратно — ноги затекли, он почти их не чувствовал. Постепенно оправившись, он подошел к товарищам. Капитан все еще вглядывался в свой сектор, ища цели.

— Все, ребята. Мы ушли, теперь им нас не достать… если, конечно, мы вынырнем в безопасном секторе. Еще десять минут до выхода со струны.

— А куда мы, собственно, летим — поинтересовался Дортмунд, разглядывая приборы — ты вообще программировал траекторию?

— Нет — Дик пожал плечами — не до того было. Просто взял курс на ближайшую звезду. Да и какая нам разница — вынырнем, сориентируемся — и домой. Кстати, майор, на этом мои функции практически заканчиваются, в расчете броска я никогда не был особенно силен. Так что занимайте место у приборов и готовьтесь вести машину дальше, у вас наверняка получится лучше.

Он подошел к девушке. Глаза Клаудии дрогнули и открылись — она пришла в себя. Сделанные майором уколы оказывали свое действие — боли она не чувствовала.

— Где мы? — спросила она и тут же вспомнила все их бегство и последнее, что видела — падающее на нее крыло истребителя. Смертельно побледнев, она перевела взгляд на свои ноги, ее глаза расширились от ужаса, с губ готов был сорваться крик. Дик положил руки ей на плечи и сказал, стараясь успокоить и обнадежить искалеченную красавицу.

— Уже все позади, Клай… не волнуйся, милая, приедем на базу — ляжешь в регенерационную камеру, ногу тебе отрастят, не проблема. Мы оторвались от них… а заодно и авианосец угробили, ну или почти угробили. Не плачь, девочка, все будет хорошо. Ты же знаешь медиков, через месяц — полтора будешь танцевать лучше прежнего.

Он поцеловал ее в мокрые отслез щеки, ощущая, как в душе стремительно поднимается волна нежности к этой девушке, больше всех пострадавшей при побеге — казалось, что она заранее чувствовала, что ее ждет. Ему хотелось покрыть поцелуями это прекрасное лицо, бледное от перенесенного кошмара, эти руки, вцепившиеся в подлокотники кресла так, что пальцы побелели. Он снова гладил ее волосы, стараясь передать ей свою уверенность в благополучном исходе, стараясь если не словами, то хоть теплом своих ладоней дать ей понять, насколько она стала близка ему за эти несколько часов знакомства. Казалось, его уверенность постепенно передается Клаудии, дикое выражение уже не так явно читалось в ее глазах.

— А теперь тебе надо поспать, милая. Закрой глаза и постарайся успокоиться. Нам еще долго добираться домой, тебе нужны силы.

Он услышал легкий стук и оглянулся — капитан лежал без сознания — напряжение боя спало и огромный негр не выдержал — боль его доконала. Дик сделал Краббсу укол обезболивающего и снова повернулся к Клаудии. Девушка, похоже спала, чуть вздрагивали плечи — она и во сне продолжала переживать боль и страх.

Снова истребитель чуть вздрогнул и вышел в нормальное пространство. Дортмунд погрузился в расчеты и через некоторое время с удовольствием сообщил, что определил их координаты — они вышли всего в нескольких световых месяцах от Селесты — где-то там сейчас находилась “Элеонора". Дик и майор стали рассчитывать новый прыжок — дорога домой приближалась к концу…

(обратно)

Долгая дорога домой

Планета была исключительно красивой. Материки Селесты располагались практически вдоль экватора, создав на планете своеобразный пояс. В более высоких широтах бывали холодные, пронизывающие ветра, еще ближе к полюсам начинали попадаться айсберги, постепенно сливаясь в сплошной ледяной щит, но это мешало только многочисленным промысловым судам, занимавшимся отловом “китов" — собственно, к китам животные, имевшие в длину более ста метров имели весьма отдаленное отношение, но кто-то когда-то впервые их увидев крикнул “Смотрите, это что, кит?" и название так и прижилось. Чудовища, подобно земным китам, были мирными, питались всякой плавающей в воде мелочью и ко всем своим достоинствам обладали нежным мясом, которое Селеста не без пользы для своего бюджета экспортировала чуть ли не на все планеты Федерации. Собственно, моря планеты не поставляли никакого другого продукта, кроме разве что нескольких видов водорослей, внешне похожих на огромные мягкие кусты, на которых росли большие, до полуметра в диаметре полосатые шары, имеющие сходство с арбузами, за что и получили название “арбузник". Содержимое шаров представляло собой готовый к употреблению напиток, по вкусу сильно похожий на апельсиновый сок, но густого зеленого цвета. К тому же сок арбузника не портился при длительном хранении, что позволяло без особых проблем перевозить его на дальние расстояния.

Такая бедность растительного мира несколько озадачила биологов и несколько исследовательских станций не один год пытались разобраться, почему такая благодатная планета больше похожа на аккуратный парк, заботливо взращенный старательным садовником. Были даже мнения, что эта планета — специально созданный заповедник, слишком уж хорошо все здесь было организовано, однако никаких доказательств в пользу этой теории найдено не было, никаких следов разумной деятельности не обнаружено, и о гипотезе «искусственного» развития Селесты вскоре забыли.

Материковая часть планеты лежала в приятном субтропическом климате, в меру жарком и достаточно влажном. Фермеры Селесты снимали до четырех урожаев в один местный год, который длился незначительно больше земного. Относительно малое количество горных цепей, огромные территории, пригодные под пашни и прекрасный климат сделали жителей Селесты поставщиками продовольствия не только для Земли, но и для других планет Содружества. В век струнных переходов огромные расстояния уже не играли особой роли, поэтому Селеста, открытая раньше, чем большинство более близко расположенных к Земле колоний, год от года расцветала все больше и больше. Часть прибрежной территории была отдана пляжам и огромным отелям с полным комплексом услуг для туристов, было несколько крупных городов, население ни одного из которых, впрочем, не превышало полумиллиона человек — в основном люди предпочитали жить на фермах или в маленьких поселках, разбросанных по огромному материку.

Леннокс, административный, культурный и промышленный центр Селесты был вполне современным городом, с крупным космопортом и населением, согласно последней переписи, четыреста восемьдесят пять тысяч человек. Широкие улицы города были заполнены народом, в основном туристами, которых не могло остановить даже военное положение. Здесь были не только люди, хотя Homo Sapiens все же составляли подавляющее большинство. Дик заметил двух таркитов, что-то оживленно обсуждавших с гидом — человеком. Невысокие фигуры циклопов производили впечатление огромной внутренней силы, собственно, впечатление не было обманчивым — физически средний таркит намного превосходил человека. Впрочем, циклопы были исключительно мирным народом, кстати, упорно не желающим принять участие в войне ни на стороне людей, ни на стороне рекнов. Этот нейтралитет, впрочем, не мешал истребителям рекнов нападать на торговые корабли Тарка — уже с первых недель войны стало всем ясно, что рекны не забивают себе свои волосатые головы соблюдением каких бы то ни было условностей. Поэтому торговый караван, орбитальный госпиталь или боевой крейсер — все в равной мере рисковали подвергнуться атаке.

Большая толпа “бабочек" — а точнее, клиотов проследовала к одному из огромных голозалов. Вообще, в последнее время на Селесте появлялось все больше представителей других цивилизаций — проблемы войны их трогали мало, поэтому поток туристов с Клио и Тарка не уменьшился, даже несколько возрос — в огромных санаториях Селесты стало больше свободных мест. Правда, клиотов слегка раздражал тот факт, что на Селесте они не могли летать, но инсекты давно поняли, что их планета, сочетавшая низкую гравитацию и приличную атмосферу была редчайшим явлением природы. Поэтому они не без удовольствия осваивали специально разработанные для них легкие дельтапланы и по многу часов парили над прибрежными пляжами курортной планеты. Тарки — те вообще наслаждались чудесным климатом… впрочем, для тех, кто бывал на их родной планете, любой климат показался бы чудесным. Наименее суровое из атмосферных явлений Тарка — “легкий" ветерок метров 30-40 в секунду. Солнце вообще редко показывалось из-за низко летящих мрачных туч. Поэтому, когда Федерация помогла таркитам достичь уровня межзвездных перелетов, потоки туристов хлынули практически на все планеты Содружества.

Территориально Селеста находилась предельно далеко от областей, контролируемых Рекном, поэтому нападения в самом начале войны планета избежала. Потом часть Четвертой эскадры была переведена в систему Селесты для обеспечения охраны планеты и сопровождения продовольственных караванов, после чего планета в общем-то могла считать себя вполне защищенной от агрессии. Впрочем, все понимали что Селеста — далеко не самый лакомый кусочек для флота Рекна — аграрная планета, практически не имеющая серьезной промышленности не стоила того, чтобы гнать сюда огромный флот. Таким образом, появление вблизи Селесты авианосца Рекнов было воспринято не столько как серьезная угроза, сколько как нелепая случайность. И тот факт, что одновременно с ним в систему вошла “Элеонора" и противнику пришлось спешно ретироваться, нисколько не добавил серьезности сложившемуся мнению. По-прежнему четыре крейсера Федерации лениво вращались по своим орбитам, пока большая часть их экипажей осаждали бары и публичные дома на планете, по-прежнему спокойно формировались караваны с продовольствием и с небольшим эскортом уходили к Земле. “Элеонора" давно ушла дальше, и никто из местного руководства Флота не знал, куда.

Лейтенант недавно покинул медицинский центр, где провел большую часть дня — Клаудиа находилась в реанимационной капсуле и лаборатория биорезерва уже приступила к выращиванию потерянной конечности. Пройдет не больше недели, и ногу прирастят, еще через несколько дней девушка сможет самостоятельно ходить и будет выписана из госпиталя. В последнее время регенерационная медицина достигла довольно заметных высот, и теперь на планетах Федерации практически не встречались люди, лишенные руки или глаза. В любой катастрофе, а так же и в бою, если человек вообще оставался жив, то он, как правило, быстро выздоравливал. Исключение составляли мозговые травмы, которые еще далеко не всегда поддавались излечению. Собственно, это было одной из тех причин, по которым Дик торчал в медцентре — девушка пережила серьезный шок и он опасался за ее рассудок. Впрочем, врачи относились к новому пациенту более чем спокойно — восстановление потерянной ноги было элементарной операцией, на которой не стоит заострять внимание, и непонятно, почему этот молодой человек осаждает приемный покой и мешает людям нормально работать.

Сейчас парень шел в местный штаб Патруля, где был уже трижды, и, похоже, это еще далеко не последнее посещение. Штаб находился почти на окраине города, чтобы взлетающие истребители не беспокоили отдыхающих. Собственно, если вызвать флаер, то путь от медцентра до штаба занял бы считанные минуты, но Дик все же предпочел пойти пешком — в глубине души он прекрасно понимал, что ничего нового ему не скажут. В общем-то его интересовал только один вопрос — когда он сможет вернуться на свой корабль. Если бы на “Алебарде" можно было долететь до Земли, он давно уже был бы с друзьями, но расстояние было слишком велико. Да и истребитель почти сразу после прилета беглецов на Селесту передали на один из ТАКРов Четвертой — тот потерял один тяжелый истребитель в стычке с “Крайтом" — это был единственный ущерб группы “курортных" крейсеров — основной удар наносила “Элеонора" и потери, в основном, понесла именно она.

Когда Дик подошел к штабу, было уже около шести часов вечера. Он поднялся по ступеням дома, построенного в несколько необычном для Патруля стиле — с многочисленными колоннами, барельефами и прочими украшениями. Впрочем, данный стиль был вполне обычен для Леннокса — город изначально задумывался и проектировался как туристический центр и строгим корпусам Патруля здесь не было места. Еще пять дня назад, когда их “Алебарда" приземлилась здесь, на небольшой бетонной площадке позади этого здания, и после того, как Дик на скоростном флаере доставил Клаудию, Дортмунда и Краббса в медчасть, он впервые явился к майору Лекомбу, командующему базой Патруля на Селесте. Старый француз, в молодости астронавигатор, давно списанный из Флота по возрасту, уютно устроился на чудной планете и даже война не могла поколебать его благодушного настроения. Он любезно объяснил Старку, что находящиеся на орбите силы Четвертой не подчиняются ему и он не может отдать приказ, чтобы лейтенанта Старка доставили на Землю. Насколько ему известно, крейсера в настоящий момент не нуждаются в пилотах — универсалистах, они полностью укомплектованы и, как безусловно известно уважаемому лейтенанту, не имеют лишнего места для “безлошадного" пилота. Майор также заметил, что его наземные силы, состоящие из тридцати “Крисов" также полностью укомплектованы пилотами и в ближайшем будущем не ожидается изменение ситуации. Он искренне посочувствовал лейтенанту и порекомендовал ждать ближайшего каравана на Землю — вместе с ним Старк мог бы добраться до своего дорогого авианосца.

За прошедшие дни Дик еще дважды приходил сюда, и оба раза майор без тени раздражения вежливо сообщал ему, что никаких новостей об “Элеоноре" у него нет, никакого дополнительного рейса на Землю в ближайшее время не ожидается, что никаких изменений в графике отправки караванов не произошло. “И вообще, молодой человек, наслаждайтесь отдыхом — считайте, что после плена вам прописали месячный отпуск. Подумайте сами, когда вам еще представится возможность побывать на лучшей курортной планете Федерации? Наслаждайтесь жизнью, юноша, вы еще успеете повоевать…"

Дортмунд и Краббс пробыли в госпитале всего по паре дней — этого оказалось достаточно, чтобы полностью залечить их раны. Эванс в настоящий момент уже получил новое назначение и отбыл на ТАКР “Мюрат". Краббс тоже покинул планету — после гибели своего подразделения он получил назначение на пост командира роты рейнджеров в один из полков Шестой дивизии Морской пехоты. В настоящее время дивизия находилась на Ленне, сражаясь с экспедиционным корпусом Рекна. С Селесты на Ленн шел небольшой транспорт с продовольствием, поэтому Краббс счел своим долгом присоединиться к команде трейдера. Собственно, в его случае было проще — гибель “Сюзанны" упрощала для них процедуру получения нового места службы — Дик же, наоборот, по прежнему был приписан к “Элеоноре" и должен был прибыть на свой корабль при первой же возможности.

Впрочем, факт отсутствия каких бы то ни было возможностей добраться домой в некотором роде даже радовал Дика — он имел возможность каждый день ошиваться в медцентре и наблюдать за лечением Клаудии. Прекрасно понимая, что его присутствие нисколько не изменит ее самочувствия — она даже не видела его, находясь в бессознательном состоянии в регенерационной капсуле, он тем не менее не мог просто пойти на пляж или в голозал. Еще в ангаре “Крайта", держа на руках истекающую кровью Клаудию, он поймал себя на мысли, что плен, бегство, сражение — все это очень сблизило его с девушкой и он чувствовал ответственность за нее. Поэтому сейчас, подходя к кабинету Лекомба, он в глубине души не слишком желал, чтобы у майора вдруг появился свободный корабль, готовый доставить его в любую точку Федерации.

— Увы, мой друг, мне по-прежнему нечем вас порадовать. Конвой с продовольствием на Землю отправляется через двадцать три дня и никаких причин ускорить отправку в настоящее время — майор сокрушенно развел руками — увы, таких причин по-прежнему нет.

Лекомб сидел в большом кабинете, отделанном деревянными полированными панелями, за большим столом, покрытым искусной резьбой. Ему было скучно — долгие дни, заполненные однообразными бумагами, сводками и прочей ерундой нагоняли на него тоску. Он давно уже потерял форму, превратившись из подтянутого навигатора в полного, даже слишком полного пожилого человека. Появление этого лейтенанта принесло некоторое разнообразие, за что майор был очень ему благодарен. Он искренне сожалел, что не может помочь парню добраться до своего корабля — да и в самом деле, пусть парень погреется на солнышке прежде чем снова на месяцы засядет в одной из этих консервных банок.

— Да, Старк, все хотел спросить, как там ваша девушка? — майор вспомнил красотку, которую этот парень вынес на руках из приземлившегося на площадке истребителя со знаками различия Рекна. Кстати, появление на орбите планеты Имперского тяжелого истребителя наделало переполоху среди “курортных" крейсеров. И вообще, лейтенанту крупно повезло, что монтаж орбитальных боевых станций еще не закончен, иначе его поджарили бы в считанные секунды. Его и так могли сбить, если бы у него не хватило ума открытым текстом орать в микрофон, что они “свои"…

— Ничего — пожал плечами Дик, — скоро будут ногу приращивать. Я сегодня был в госпитале, сказали, все будет нормально. А, кстати, где этот… которого мы привезли, волосатый?

— Ну, вы его не слишком аккуратно везли. Видимо, в истребителе он обо что-то хорошо шарахнулся и проломил себе череп. У них вообще кости более тонкие, чем у людей. В общем, сейчас он в реанимации. Я, кстати, сообщил в центр, так что может они пришлют за вашим пленником курьера. Ты наведывайся, может и подвернется возможность улететь на Землю пораньше.

— Спасибо… Ну ладно, я пойду.

— Да, парень, иди. Если что, я тебя найду, но и ты не забывай старика, заглядывай.

Дик лежал на золотистом песке и слушал тихий шорох волн. Сегодня Клаудиа выходит из госпиталя, правда вечером, еще через восемь часов. Можно было, конечно, проторчать все это время у больницы и Дику, в общем-то, так и хотелось сделать, но он буквально заставил себя пойти на пляж и расслабиться — все равно девушка не выйдет раньше. Он видел ее вчера, она уже нормально ходила, впрочем, иначе и не могло быть. Система регенерации, по сути, заключалась в следующем. Допустим, человек потерял ногу или руку. Пока он находится в бессознательном состоянии в регенерационной капсуле, в лаборатории из взятой у него клетки выращивался недостающий орган. После его готовности — а рост происходил очень быстро, производилось сращивание органа с телом — все подходило идеально, ведь это был по сути собственный орган человека. Еще через три дня, когда процесс регенерации полностью восстанавливал разорванные связи тела и выращенного органа, человека приводили в сознание. В случае с Клаудией отсутствие ноги было для нее лишь страшным сном — придя в себя, она вновь была абсолютно целой и невредимой, лишь малозаметный шрам указывал место, где встретились живая и псевдоживая материи. При наличии же достаточного времени врачи устраняли и шрам.

Теплая волна набежала на его ноги и парень почувствовал, как вода старается стянуть его с пляжа в море. Он встал и почти без разбега прыгнул в зеленоватую воду, подняв кучу брызг, сверкавших на солнце всеми цветами радуги. Дно резко понижалось и уже совсем рядом от кромки прибоя глубина достигала четырех — пяти метров, вода была исключительно прозрачна и полностью лишена проклятия земных пляжей — медуз. Дик отплыл довольно далеко от береги и, перевернувшись на спину, качался на волнах, разглядывая чистое голубое небо, без единого облачка. Потом снова нырнул, и, погрузившись на восемь или девять метров, увидел чуть в стороне от себя большой зеленый куст арбузника. На большинстве пляжей эти водоросли безжалостно уничтожались — многие люди, попав ногами в длинные мягкие листья начинали паниковать и звать на помощь, хотя нежные водоросли легко рвались и, конечно, не представляли никакой серьезной угрозы. Но уследить за всеми арбузниками было сложно — растение не имело корневища как такового — роль корней исполняли своеобразные присоски, которыми оно прикреплялось к камням или, как в данном случае, к “тарелке" — так прозвали странное животное, похожее на большую, более полуметра в диаметре, тарелку, перевернутую вверх дном, нижняя часть которой представляла собой бахрому крошечных щупалец, которые перемещали ее по дну и заодно отправляли в бесчисленные ротовые отверстия капельки любой органики. Работники санаториев всячески приманивали тарелки к пляжам — чем их больше, тем чище вода и прибрежное дно.

В данном случае тарелка заполучила безбилетного пассажира, но ей это было абсолютно безразлично. она медленно двигалась по дну, подбирая едва видимые глазу частички ила. А арбузник, полностью созревший, торжественно колыхался на ее панцире, подставляя листья пронизывающим воду солнечным лучам. Дик подплыл к кусту и аккуратно, стараясь не повредить все растение, оторвал один из больших полосатых шаров, не менее сорока сантиметров в диаметре. Потом вынырнул вместе с добычей и поплыл к берегу. Выбравшись на песок, он ткнул пальцем в поверхность шара — палец без особого усилия проткнул зеленую кожицу и парень приник ртом к отверстию — восхитительная прохладная жидкость прекрасно утоляла жажду.

Лейтенант снова перевернулся на живот и задумался. Клаудиа… он уже снял для нее номер в отеле, по соседству со своим — она попросила об этом вчера, когда он пришел проведать ее. Девушка только вышла из состояния сна и всего около часа назад покинула регенерационную капсулу. Крошечная полупрозрачная туника открывала прелестные ножки, и Дик при всем желании не смог заметить шрама, хотя прекрасно помнил то место, где его меч встретился с нежной кожей девушки. Похоже, Клай была рада его видеть — они около часа болтали в небольшом парке госпиталя, на прощание она нежно поцеловала парня в губы, заставив его затрепетать от восторга. Дик еще раз обругал себя идиотом за то, что в этот час он не мог придумать ничего лучшего, как рассказывать Клаудии про их приключения, которые она пропустила по причине обморока. Мог бы придумать тему для девушки и поинтереснее, тупица. Но почему-то в тот момент, сидя рядом с изумительно красивой блондинкой, Дик никак не мог привести в порядок свои мысли. Сейчас он, конечно, мог бы… Впрочем, скоро Клай выйдет из больницы и они отметят это событие. И дай-то бог ему не быть снова таким же скованным и … тупым!

Волна снова прокатилась по его ногам и Дик открыл глаза. Солнце постепенно клонилось к закату, похоже, что он умудрился заснуть. Конечно, его загорелая кожа должна была успешно перенести столь длительное воздействие солнца, но все же рисковать не стоило и парень потратил несколько минут, чтобы сбегать в ближайший медпункт, где робот диагностировал легкий солнечный ожог и смазал начавшую краснеть спину парня каким-то бесцветным кремом, который сразу прекратил жжение кожи. До выхода Клаудии оставалось еще около часа и Старк не торопясь пошел по зеленым улицам Леннокса к госпиталю. Огромный комплекс имел свой пляж, поэтому, разумеется, находился на самом побережье. Впрочем, почти все города Селесты тянулись вдоль берегов, похожие на узкие многоцветные ленты. Город был на удивление тихим, несмотря на большую толпу людей и нелюдей на улице. Поскольку флаеры скользили над улицами практически бесшумно, а туристы в конце солнечного дня были в достаточной мере разморены от жары, поэтому над улицами витало состояние спокойствия и умиротворенности, словно и не было никакой войны, словно и не задыхалась Земля в плену радиоактивных кратеров.

Вообще все эти дни Дика не покидало ощущение какой-то нереальности происходящего. Где-то там его друзья сражались и умирали, защищая Землю и другие миры Федерации от агрессии псоглавов, где-то полыхали вспышки рвущихся торпед и голубыми сполохами переливались перегруженные защитные поля кораблей, а здесь туристы все так же подставляли бока нежному солнцу, все так же по вечерам зажигались огни ресторанов на центральной улице Леннокса. Такое впечатление, что война — это что-то нереальное или, во всяком случае, столь далекое, что ее не стоило брать в расчет. Даже экипажи “курортных" крейсеров, еще по сути не разу не участвовавшие в серьезном сражении, проводили больше времени в барах и на пляжах, чем в учебных классах или на боевом дежурстве.

Дик не заметил, как дошел до госпиталя. Снаружи ни за что нельзя было сказать, что за этими стенами кроется все лучшее, что создала за последние века медицина Федерации. Он взглянул на часы — еще около получаса. Дик оглядел огромный комплекс, построенный в форме кольца и рассчитанный на десять тысяч пациентов. В настоящее время едва десятая часть мест была занята ранеными бойцами, доставленными из разных концов территории Содружества. На курортную планету везли только тех, кому нельзя было помочь на месте или тех, кому после операции полагался длительный отдых. Внутри кольца был крошечный парк для выздоравливающих, а южная часть комплекса выходила прямо на пляж. В мирное время огромный центр, как правило пустовал, да и сейчас, с началом войны, стало очевидно, что быстрее поставить человека на ноги на месте, чем везти к черту на кулички, на самую окраину территории Федерации. Правда, как ему вчера сказал кто-то из медиков, сегодня утром прибывает… то есть, уже прибыл транспорт с Земли, доставивший огромное количество людей с радиационными поражениями кожи, которых надо приводить в порядок, поэтому сегодня, возможно, медцентр заполнится “под завязку". Эти люди, как он понял, останутся на Селесте навсегда или, по крайней мере, до окончания войны.

Раздвинулись стеклянные двери и по ступенькам легко сбежала Клаудиа, сразу выделив Дика из толпы и направившись прямиком к нему. Тонкие руки обвили шею юноши и нежные губы девушки прижались к его губам.

— Что-то ты рановато, мне говорили, что эскулапы отпустят тебя в семь часов. — Дик должен был хоть что-то сказать, чтобы прикрыть словами краску, проступившую на загорелом лице.

— А ты не рад? — капризно надула губки Клаудиа, но тут же весело рассмеялась — Утром прибыл транспорт с Земли и врачам сейчас не до таких, как я — там несколько тысяч людей с разной степенью облучения, много очень тяжелых. Я, собственно, могла уйти и раньше, но ты где-то шатался и я ждала, когда ты появишься. Ну что, надо отметить мое выздоровление, ты не возражаешь? Куда мы пойдем?

— Честно признаться, я даже не знаю… Тут есть парочка совершенно шикарных ресторанов (и бешено дорогих, притом — добавил он про себя), можно заглянуть туда, я там еще не был.

— Пойдет… Только заскочим в какой-нибудь магазин, не могу же я выйти в общество в этой… м-м-м… пижаме.

— Что ты, ты просто ослепительна! У меня даже нет слов…

— Спасибо, и тем не менее я должна привести себя в порядок. Магазин, косметолог, парикмахер… к девяти я буду готова. Встречаемся в отеле, зайдешь за мной, о’кей? Ну, целую!

Дик пожал плечами, провожая взглядом изумительную фигуру девушки, исчезающую за дверьми ближайшего огромного магазина, торгующего всем, от косметики и вечерних туалетов до пляжных зонтиков и крема для загара. Можно было предположить, что так горячо любимый всеми женщинами процесс покупок займет у Клай еще больше времени, чем она рассчитывала. Он решил, что тоже должен выглядеть на должном уровне — парадная форма Патруля была готова давно, как раз для подобного случая, поэтому он направился в отель, чтобы побриться и смыть с себя остатки пляжного песка.

Без двух минут девять, в идеально сидящем черном мундире с новенькой звездой и полагающимися к парадной форме аксельбантами и шпагой, он стоял у соседнего номера. Не успел он дотронуться до звонка, как дверь распахнулась и его глазам предстало зрелище, повергшее его в состояние нокдауна.

Клаудиа, казавшаяся еще более стройной в длинном красном облегающем платье без плеч, подчеркивавшем высокую грудь, осиную талию и великолепные, без малейшего изъяна бедра, стояла перед ним, наслаждаясь произведенным впечатлением. Благодаря тоненьким шпилькам, она стала почти одного роста с Диком, а ее пышно накрученные волосы сверкающим водопадом рассыпались по плечам. Глаза и губы представляли собой произведение искусства лучших визажистов столицы, а длинные ногти, цвет которых точно соответствовал платью и полным, чувственным губам, приковывали мужской взгляд. Дик смотрел на девушку как на богиню, словно впервые ее увидел. Некоторое время он безуспешно пытался что-нибудь выговорить, но слова застряли в горле. Клаудиа первая нарушила молчание:

— Я готова воспринять выражение твоего лица как самый лучший комплимент, который мне когда-либо делали мужчины. Спасибо, очень приятно. Но надеюсь, ты не собираешься вот так стоять тут до утра? Мы, кажется, намеревались пойти в ресторан?

— Д-д-да, к-конечно… — наконец выдавил из себя парень и немного опомнившись продолжил — Знаешь, я не просто потрясен, я убит наповал! Господи, как же ты хороша! Прошу, леди.

Клаудиа взяла его под руку и они направились к выходу из отеля. Огромный, сверкающий огнями ресторан “Селеста" находился в двух шагах от них — парочке не пришлось брать флаер. Буквально через десять минут они уже сидели за маленьким столиком в уютном кабинете, отделанным живой зеленью, слушали нежную музыку и изучали меню. Кроме названий напитков, все остальные блюда были совершенно незнакомы ни Клаудии, ни, тем более, Дику. Поэтому в конце концов они просто попросили официанта подать лучшее, на что способна кухня ресторана и старое вино с Земли, цену которого Дик решил даже не рассматривать — в конце концов деньги на его личном счету были более чем солидные — по закону военного времени он и его товарищи получили призовую премию за захват истребителя, которая позволяла ему по крайней мере несколько таких вечеров не думать о последствиях.

Потом, пытаясь восстановить в памяти события этого вечера, Дик вспоминал изумительное вино в высоких хрустальных бокалах, вспоминал вальс, под звуки которого он кружил Клаудию по залу, гордость от того, что глаза всех находившихся в зале мужчин не могли оторваться от красавицы в красном платье, вспоминал теплое дыхание девушки и ее руки, обнимающие его, ее губы, вновь и вновь соприкасающиеся с его губами. Странные, но непередаваемо вкусные блюда, названия которых сложно было даже выговорить, а не то что запомнить, и снова танцы под звуки живого оркестра — редкости, доступной только в самых изысканных и дорогих ресторанах. Вспоминал, как они медленно шли к отелю по улице, освещенной многочисленными огнями, как он на руках занес прижавшуюся к его плечу девушку в ее номер, как уложил ее в постель… и как ее губы и руки не позволили ему уйти. А потом была ночь, и снова он обнимал молодое стройное тело и шептал что-то нежное и в ответ слышал слова “родной", “любимый", “единственный"… И опять ласки становились все настойчивее, все откровеннее, доводя его до высшей степени блаженства.

Они заснули под утро, полностью истощенные, прижавшись друг к другу, на огромной кровати с антигравитационной подушкой — чудесном ложе, просто созданном для любви. И в эти последние ночные часы Дику почему-то не снилась Джоанна — впервые за много месяцев…

Когда Дик проснулся, Клаудии уже не было рядом — из ванной доносился плеск воды. Некоторое время он пытался сообразить, где находится, потом постепенно вспомнил события вчерашнего вечера. Одежда, живописно разбросанная по спальне, напоминала о том, что события развивались стремительно и неудержимо. Дика в общем-то нельзя было назвать совсем уж новичком в подобных делах, хотя его опыт ограничивался двумя — тремя непродолжительными романами, которые у него были еще до Академии. Во время учебы как то было уже не до этого — слишком напряженный курс практически не оставлял свободного времени, да и рядом была Джоанна, к которой он испытывал чувства, явно превышающие простую дружбу. А потом началась война, и чувства отодвинулись на второй план, если не дальше. Но в эту ночь он понял, что так мало знает о женщинах и об искусстве любви — Клаудиа не шла ни в какое сравнение с теми девушками, с которыми его ранее сводила судьба — явно более опытная, она прекрасно знала, как доставить мужчине максимум наслаждения и при этом не забыть и о себе. Дик не вполне отдавал себе отчет в том, что послужило причиной столь бурной страсти — взаимная симпатия, выросшая на благодатной почве перенесенных вместе плена и бегства, чувство единения, возникшее, когда он освобождал девушку из под рухнувшего истребителя и на руках нес к кораблю или просто количество выпитого за ужином вина и романтическая обстановка, и не знал, продлятся ли чувства Клаудии в дальнейшем, но он не жалел о случившемся, хотя червь сомнения все же грыз его душу — где-то в самых отдаленных ее закоулках гнездилась мысль о том, что этой ночью он в какой-то степени предал Джоанну и все, что их связывало. С другой стороны он понимал, что далеко не каждому мужчине в течение жизни случается пережить подобные фантастические ощущения.

— Ты уже проснулся? — Совершенно обнаженная красавица появилась в дверях ванной комнаты, ее чудесные волосы рассыпались по плечам, на которых подобно маленьким бриллиантам сверкали капли воды. — Дорогой, ты был бесподобен! Я еще никогда не испытывала ничего подобного — она подошла к окну и откинула в сторону тяжелые шторы. Потоки яркого солнечного света залили комнату, волосы девушки под лучами заиграли чудесными золотыми бликами. Она обернулась, давая Дику возможность еще раз насладиться волнующими изгибами ее бесподобного тела. — Кстати, как насчет того, чтоб напомнить мне кое-что из твоей техники? — Она с чисто кошачьей грацией прыгнула в постель, прижавшись к парню всем телом. Дик почувствовал нарастающую волну возбуждения и его руки пришли в движение, лаская нежную кожу девушки.

Внезапный звонок видеофона оторвал их друг от друга, нарушив романтический настрой обоих. Клаудиа пробормотала что-то не совсем вежливое в отношении того типа, который посмел позвонить в самый неподходящий момент и, накинув что-то весьма отдаленно напоминающее пеньюар, подошла к экрану видеофона и нажала кнопку приема. На экране появилось жизнерадостное упитанное лицо майора Лекомба.

— Добрый день, мисс. Очень рад, что застал вас дома — искать вас на пляже представляется мне делом практически безнадежным. Я майор Лекомб, начальник контингента Патруля, базирующегося на Селесте.

— Очень приятно, майор. Наслышана.

— Хорошо. Я вынужден побеспокоить вас по неотложному делу. Вам надлежит к 12-00 прибыть в штаб-квартиру Патруля… не буду объяснять дорогу, найдете. Прибыл представитель Земли и ему необходимо задать вам ряд вопросов, касающихся подробностей последних событий. Кроме того, не сочтите за труд, если встретите лейтенанта Старка, его номер, к сожалению, не отвечает, передайте ему, что он также должен присутствовать при этом разговоре. — Выражение лица майора ясно давало понять, что он прекрасно знает, где можно в настоящий момент найти лейтенанта Старка и абсолютно уверен, что Клаудиа превосходно справится с полученным заданием.

— Ясно, сэр. Будет исполнено.

— Отлично. До встречи в штабе. — Лекомб отключился. Клаудиа высказала потухшему экрану все, что она думает о майоре, представителе Земли и Патруле в целом и повернулась к Дику.

— Козел! — с чувством сказала Клаудиа в адрес погасшего экрана, затем повернулась к Дику — Ну, что будем делать?

— У нас всего полчаса. Едва хватит времени, чтобы одеться и вовремя добраться до штаба, он расположен черт знает где. Так что, давай приводи себя в порядок, через пятнадцать минут мы должны выйти. — Дик с некоторым сожалением встал с кровати и стал одеваться. Парадная форма оказалась в общем-то в нормальном состоянии, так что она вполне подойдет к данному случаю. Шпагу он решил не брать — эта железка на боку изрядно его раздражала, хотя при необходимости и ей он мог воспользоваться весьма эффективно. Но вот как раз этой самой необходимости ни у кого не возникало со дня создания Патруля, поэтому Дик относился к данной традиции скорее как к атавизму. И вообще непонятно, чем руководствовались создатели Патруля, избирая в качестве парадного оружия не бластер или, на худой конец, вибромеч, а архаичную шпагу. “Впрочем — усмехнулся про себя парень — Алмейда без шпаги выглядит как-то не так, недостаточно импозантно. Ему эта деталь безусловно идет."

Он подошел к видеофону и вызвал флаер. Машина должна была прибыть через пять минут — вполне достаточно для того, чтобы не торопясь подняться на крышу отеля — стоянки всех летательных аппаратов изначально старались располагать на крышах высотных домов, улицы были безраздельно переданы пешеходам. К этому времени Клаудиа была уже почти готова, форма Патруля шла ей так же, как и любая другая одежда — Дик подумал, что даже в монашеской рясе она сохранит свое очарование.

Когда молодые люди поднялись на взлетную площадку флаеров, машина, вызванная Диком, уже ждала их. Небольшой двухместный аппарат с компьютером, в котором были заложены чуть ли не все объекты планеты, теоретически мог бы доставить их в любую точку континента, хотя для дальних расстояний использовались более быстроходные транспортные средства. В городской черте флаер подчинялся исключительно автопилоту, поэтому, когда офицеры устроились в креслах, Дику оставалось только назвать конечный пункт, и машина, плавно оторвавшись от площадки, не торопясь направилась к указанной цели. Внизу медленно проплывали крыши отелей и санаториев, кое-где были видны другие машины, ожидающие клиентов, но в целом воздушное движение не было особо насыщенным — отдыхающие, составляющие подавляющее большинство населения Столицы, предпочитали пешие прогулки — большинству из них некуда было торопиться. Впрочем, Дика как раз не устраивал режим полета, предназначенный для обеспечения хорошего обзора окрестностей. Он отдал команду ускорить полет и машина резко изменила темп передвижения. Теперь ее скорость составляла около ста километров в час — не предельная для флаера, но все же достаточно приличная и, кстати, максимально допустимая для городской территории.

Машина аккуратно опустилась на взлетной площадке около здания Штаба Патруля, когда на часах было без трех минут двенадцать. Дик и Клаудиа зашли в здание и ровно в назначенный срок постучались в дверь Лекомба. Кроме майора в кабинете находился невысокий человек в мундире Патруля со знаками различия полковника. Дика удивила эмблема на мундире офицера — никогда раньше ему не приходилось встречать людей из этой службы, хотя он, разумеется, знал, кому принадлежит герб “Щит и меч".

— Лейтенанты Старк и Лаудер прибыли по вашему приказанию.

Офицер встал, его невысокий рост с лихвой компенсировался широтой плеч и каким-то особым выражением твердости и даже жесткости в холодных серых глазах.

— Я полковник Сергеев, Служба Безопасности Патруля.

Дик почувствовал, что его глаза непроизвольно округлились от удивления. Он много слышал об этом человеке. Сергеев возглавлял СБ уже много лет, и в голосе Ченнинга, когда тот упоминал о нем, всегда сквозили нотки уважения. В свое время один из лучших выпускников факультета Ксенологии, выдающийся специалист по психологии и психоанализу, досконально знающий языки, обычаи и мировоззрение всех известных разумных рас, Сергеев мог сделать головокружительную карьеру среди специалистов своего класса, но тем не менее предпочел уйти на малозначительный пост аналитика СБ. Через четыре года он уже занимал пост заместителя начальника СБ, а спустя три года возглавил Службу. Дик вспомнил, что его фамилия несколько раз упоминалась в связи с торговыми сделками, когда Рекну позволяли приобретать военные технологии Земли — Сергеев тогда был чуть ли не единственным человеком, всеми силами пытавшимся помешать этой торговле, но на маловажную в то время Службу Безопасности никто не обращал особого внимания — Человечество слишком долго жило в условиях мира и благополучия. В конечном итоге тот факт, что рекны так и не приобрели права на производство машин класса “Крис" был заслугой исключительно Сергеева и сейчас их очевидное превосходство над давно уже устаревшими “Стилетами" не раз выручало Патруль в тяжелых ситуациях. Дик подумал, что если бы во время бегства его атаковали “Крисы", шансов благополучно уйти на струну было бы ноль целых, ноль — ноль -… В общем, очень мало. И вообще, тот факт, что Сергеев явился сюда лично говорит прежде всего о том, что случилось нечто по-настоящему важное.

Сергеев протянул руку Дику и тот пожал сухую крепкую ладонь полковника. Клаудиа также удостоилась подобной чести, хотя по ее реакции Старк понял, что фамилия эсбиста ей ни о чем не говорила.

— Прежде всего мне бы хотелось поздравить вас с благополучным освобождением из плена. На моей памяти это, пожалуй, первый случай, когда наши люди сами сумели не только вырваться с авианосца, но и нанести ему более чем серьезные повреждения. В связи с этим — он подошел к столу и взял две небольших бархатных коробочки — я уполномочен сообщить вам, что вы награждены орденами “За мужество" первой степени. Позвольте вручить вам награды. Ваши товарищи тоже их получат, в самое ближайшее время.

Полковник приколол к груди Дика небольшой по размеру, совсем неброский, но так редко вручаемый значок — высшую награду Патруля, которой удостаивались лишь самые-самые… Вообще, в мирное время эта награда вручалась от силы два-три раза в году. Дик чувствовал некоторое смущение и даже сомнение в уместности награды — по сути, он ничего выдающегося не сделал, всего лишь удачно сбежал. Предваряя его слова, полковник продолжил.

— Вы должны понять, что вполне заслужили высокую награду — по сути, ваши действия не просто спасли ваши жизни, хотя это и немаловажно. Вы вывели из строя “Крайт", что подтверждается нашей разведкой. Авианосец не только не вернется в строй в ближайший год, но, возможно, вообще будет пущен на слом — слишком велики повреждения. А для нас сейчас каждый потерянный противником корабль — хоть временное, но облегчение. Кроме того, это первый на протяжении войны случай, когда в плен захвачен офицер рекнов столь высокого ранга. Собственно, помимо вручения наград, я прилетел сюда для того, чтобы забрать майора Рейкера на Землю. Вам надлежит лететь со мной. Кстати, лейтенант — он повернулся к Старку — ваша “Элеонора" в настоящий момент находится в Системе, так что вы сможете вернуться к исполнению своих обязанностей пилота.

— Рад слышать это, сэр! — Дик действительно хотел вернуться к друзьям, хотя, не отдавая в этом себе отчета, уже не так сильно, как вчера — события прошедшей ночи пробудили в глубине его души желание продолжить знакомство с Клаудией. Он прекрасно понимал, что вероятность назначения ее на “Элеонору" не слишком велика, поэтому был бы не прочь слегка продлить отпуск. С другой стороны было совершенно ясно, что каждый пилот сейчас на вес золота — Флот ведет непрерывные бои.

— Лейтенант Лаудер, вы также получаете новое назначение. Часть опытных офицеров “Элеоноры" переведена на вновь строящиеся корабли, поэтому вам надлежит заполнить одну из образовавшихся вакансий. — Дик не мог скрыть своей радости и ему показалось, что Клаудиа тоже в восторге от полученного назначения. Или только показалось…? Во всяком случае для себя он решил, что в голосе девушки определенно слышались радостные нотки.

— Когда уходит Ваш корабль, сэр?

— В 20-00. В вашем распоряжении… — Сергеев взглянул на часы — пять часов на сборы. Челнок отправляется в 19-45, явитесь за пять минут до отлета. Можете идти.

— Есть, сэр!

Сергеев проводил взглядом молодежь. Девушка хороша, даже в его годы такие красавицы заставляют кровь быстрее течь в жилах. И парень, похоже, втрескался по уши, ловит глазами каждое ее движение. Большой жизненный опыт и образование психолога говорили ему, что та, в свою очередь, отнюдь не потеряла голову — полковник на своем веку много видел таких крошек, точно знающих, что им нужно и не сковывающих себя какими-либо моральными принципами. “Впрочем — что это я? — удивился он собственным мыслям — Нормальная девчонка, красивая,молодая, умный и смелый парень — сам бог велел…". Но все же неясное беспокойство не оставляло Сергеева и чтобы отвлечься, он постарался снова мысленно вернуться к насущным проблемам. Полковник повернулся к Лекомбу, который на протяжении последних минут, не желая мешать размышлениям шефа СБ демонстративно уставился в какие-то свои бумаги.

— Пьер, здесь можно где-нибудь найти спокойное место? Я хотел бы поговорить с Рейкером до отлета, есть пара неясностей. — Сергеев не стал уточнять, что эта “пара неясностей" была единственной причиной, по которой шеф СБ лично явился на этот курорт.

— Конечно. Собственно, Рейкер сейчас находится на гауптвахте, в камере. Камера не просматривается и не прослушивается, так что можешь говорить спокойно. Ключ возьмешь у дежурного.

— Пьер, ты уж извини, что я сразу ныряю в дела — Сергеева и Лекомба связывало хоть и не слишком близкое, но довольно давнее знакомство, было время, когда они работали вместе.

— Да я понимаю, служба есть служба… Ты всегда был человеком дела, это я тут растолстел и обрюзг от сытой и спокойной жизни. Хотя как комендант гарнизона Селесты очень хочу, чтобы так продолжалось и впредь — майор усмехнулся — Кстати, надо решить вопрос о замене “курортных" крейсеров другими кораблями, а то их экипажи тут сопьются от безделья.

— Посмотрим… Ну ладно, я пошел, поговорю с Рейкером. Проследишь, чтоб нам не мешали, о’кей?

Сергеев спустился в подвал, где располагалась гауптвахта, забрал у дежурного ключ и приказав тому не беспокоить его ни при каких ситуациях, отпер дверь камеры. Это было чистое и с какой-то точки зрения даже не лишенное уютности помещение примерно три на три метра. Про себя Сергеев подумал, что его каюта, пожалуй, гораздо менее комфортна — собственно, гауптвахта не была предназначена для издевательств над штрафниками — скорее цель была в изоляции и уж это достигалось целиком и полностью. Ни окон, ни головизора, ни телефона — никакой связи с внешним миром, кроме приходов охраны. Неделя — две в этой комфортной клетке надолго врезалась в память и обычно ни у кого не возникало желания попасть сюда вторично. К камере примыкал небольшой туалет с душем, на стенах висели книжные полки, в углу стояла кровать, на которой лежал рекн.

Рейкер проснулся от щелчка замка и с интересом наблюдал за человеком, входящим в его кабинет. Он сразу узнал Сергеева и тому было много причин. Прежде всего, все лидеры Патруля были известны рекнам и считалось обязательным знать каждого из них в лицо, но Рейкер и лично был знаком с полковником — судьба свела их несколько лет назад, когда Рекн объявил о своем желании закупить партию “Алебард". Тогда Сергеев имел шанс успешно всунуть палки в колеса Имперскому Флоту, но деловые круги Земли не прислушались к его мнению. Рейкер же входил в состав комиссии по приемке «покупок», поэтому хорошо помнил этого офицера, не раз выступавшего против торговли оружием вообще и боевыми истребителями в частности.

— Рад вас видеть, майор — Сергеев был искренен. Хотя рекн и был противником, но шеф СБ всегда старался относиться к собеседнику как к личности, а Рейкер был незаурядным пленником — лучший или один из лучших пилотов Империи, по крайней мере до начала войны, приятный собеседник, прекрасно разбирающийся и в вопросах дипломатии, и имеющий достаточно развитое чувство юмора.

— И я рад. Кстати, примите поздравления, хоть и явно запоздалые. Кажется в нашу прошлую встречу вы были еще подполковником.

— Благодарю. Война, знаете ли, способствует карьере. Хоть я и не слишком к этому стремлюсь. У меня к вам несколько вопросов, прежде чем мы вылетим в Систему, не возражаете?

— Что вы, Николай Петрович, сколько угодно. Да и я не в том положении, чтобы вам отказать. Вы хозяин, я м-м-м… пленник.

— Гость, Рейкер, гость. Но такой, какого хозяева очень не хотели бы отпустить восвояси. Поверьте, для нас большая честь встретиться со столь известным пилотом, хотя мысль о том, что Империя лишилась столь серьезной поддержки, радует меня еще больше. Кстати, что вы думаете о том, кто привел вас на наше рандеву?

— Вы имеете в виду этого пылкого молодого человека? — Рейкер, сам будучи неплохим психологом, понял мысль Сергеева, похоже полковник положил глаз на универ-лейтенанта. — Парень далеко пойдет, если никто не помешает. Впрочем, я бы не рискнул ему в чем-либо мешать. Отличный пилот, я бы сказал, лучший из всех, с кем я был когда-либо знаком. Немного не умеет держать себя в руках, когда это надо, но это с возрастом обычно проходит. Импульсивен, честен, смел… Кстати, побег он провел блестяще, ты уж проследи, чтобы парня отметили…

— Уже. Но собственно, некоторые обстоятельства вашей с ним встречи и привели меня сюда.

Сергеев несколько секунд молча разглядывал лицо рекна. В отличие от некоторых других разумных рас, представителей которых люди так и не научились отличать друг от друга, рекны обладали большой гаммой индивидуальных отличий, очевидных даже ранее с ними незнакомому человеку. Может быть поэтому мимика рекнов была вполне доступна человеческому пониманию и сейчас полковник к некоторому своему удивлению видел, что Рейкер расслаблен, словно не понимает или намеренно не хочет понимать, что находится не в гостях, а на допросе, в ходе которого сам или под воздействием психотропных препаратов вынужден будет дать информацию, которая в той или иной степени повредит его родной Империи. Ему было не совсем понятно такое состояние собеседника. Не может же он всерьез рассчитывать на старые симпатии — наверняка прекрасно понимает, что СБ ни перед чем не остановится и все равно получит нужные сведения.

— Не переживайте, Николай Петрович — майор догадался о сомнениях Сергеева и первым нарушил затянувшееся молчание. — Я действительно рад нашей встрече, но не только потому, что именно вы прилетели на Селесту. Я дано ждал этой встречи и, скажу без ложной скромности, если бы не мое вмешательство, вряд ли этот приятный молодой человек имел бы сейчас право на награды…

(обратно)

Исповедь проснувшегося

Сергеев на несколько мгновений утратил дар речи. Услышанное в такой степени не вязалось с характером рекнов, превыше всего ставящих служебный долг перед Империей, что он в первый момент воспринял слова майора как не слишком удачную шутку.

— Не хочешь ли ты сказать, что организовал им побег? Прости, но…

— О нет, я ни в коей мере не хочу присваивать себе чужие лавры. Парень все сделал сам, и должен отметить — сделал прекрасно. Но в его плане было одно слабое место.

— Летная палуба? — догадался полковник, которого этот вопрос порядком беспокоил — слишком уж все детали при этом импровизированном побеге сложились «в ёлочку».

— Именно. Если бы он никого не нашел там, ему бы пришлось занять оборону и драться, пока не кончатся иглы в пистолете. А потом снова вернуться в свою камеру, только под усиленной охраной. Или, что более вероятно — его труп был бы отправлен в конвертер авианосца. Поэтому, когда поступили сведения о побеге, я отправился на летную палубу и… как бы это поточнее сформулировать… дал себя схватить. Собственно, я не был полностью уверен, что они возьмут меня с собой, но вероятность такого исхода была высока.

— Погоди, — Сергеев все еще не мог оправиться от удивления. Еще бы, первый в истории войны случай сознательно оказанной рекном человеку помощи. — Я тебе, конечно, верю. Я тебя достаточно хорошо знаю и уверен, что лгать майор Рейкер не будет даже под угрозой смерти. Но именно потому, что я тебя знаю, я и не могу понять мотивов твоих поступков. Может, растолкуешь, а? По старой, так сказать, дружбе.

— Это длинная история… Я лягу, не возражаешь? После травмы еще слегка кружится голова.

Рейкер откинулся на подушку и закрыв глаза начал вспоминать события, последовавшие непосредственно за неожиданной атакой против Земных городов. Тогда он командовал легкой эскадрильей прикрытия.

Крыло “Алебард" двигалось в направлении Аккры — одно из многих крыльев, задачей которых было уничтожение полигона Патруля на территории Ганы. Рейкер сам повел свои истребители, хотя ему, как командиру крыла, было “рекомендовано" остаться на борту “Крайта". Рекомендовано очень настоятельно, и многие из офицеров в такой ситуации никогда бы не решились поступить по-своему. Но его понятия о чести офицера не согласовывались с полученными указаниями, поэтому сейчас он был среди своих бойцов и единственным его желанием было как можно лучше выполнить задание и уничтожить как можно больше этих обезьяньих потомков, чьи колонии откровенно мешали Империи, чьи снисходительные советы и комплекс превосходства вызывал желания вцепиться в горло каждому встреченному человеку.

Майор вел крыло легких “Стилетов", которые с его точки зрения больше подходили для боя, чем неповоротливые тяжеловозы. Основной его задачей было охранять своих подопечных от истребителей Патруля, если они появятся. Он в этом порядком сомневался — блестящая операция, задуманная и осуществленная лучшими стратегами Империи бросит Землю на колени.

Истребители аккуратным клином неслись над землей, постепенно снижаясь и выходя на боевой курс — до цели оставалось не так уж и далеко, однако Рейкер, непрерывно слушавший сообщения других ударных групп, постепенно решил, что вряд ли им удастся вот так же легко продвигаться и дальше, похоже, макаки отчаянно сопротивлялись, вопреки здравому смыслу. Впрочем, чего же от них ждать — логическое мышление этим обезьянним потомкам было абсолютно не свойственно.

— “Крайт" вызывает “Терьера", прием!

— Я “Терьер", слушаю. — Рейкер взял в качестве позывного название одной из пород земных собак, с которыми познакомился, выполняя задание по организации покупки партии “Алебард" для Флота Империи. Симпатичная такая была собачка, и сразу почувствовала в майоре родственную душу. А затем хозяйка надела этому симпатичному созданию на шею поводок и безжалостно утащила за собой упирающееся животное. Рейкер вспомнил, что тогда его очень покоробило такое обращение с теми, кто в какой-то мере приходился им, рекнам, биологическим родственником, пусть даже и дальним.

— Рейкер, почему вы покинули корабль? Немедленно возвращайтесь!

— Мое место здесь, вместе с моими пилотами. — спокойно ответил майор, ни на йоту не меняя курса.

— Это приказ, “Терьер"! — вмешался другой голос. Рейкер узнал адмирала Бразраара, руководившего всей операцией с борта “Крайта", по непонятным причинам избранного на роль флагмана — в эскадре были и более мощные корабли. — Немедленно возвращайтесь, пока ваш самовольный уход с авианосца не расценен как дезертирство. Вам ясно?

— Вас понял, сэр — Рейкер понимал, что спорить с адмиралом бесполезно, он достаточно хорошо его знал. Несмотря на то, что ему никак не хотелось бросать свои звенья, он был вынужден подчиниться. Передав командование группой прикрытия помощнику, еще слишком на его взгляд молодому и неопытному, Рейкер повел свой “Стилет" на орбиту, где победоносная Имперская эскадра продолжала осыпать торпедами прогнившие города этих обезьян. Все еще переживающий мысль, что так и не поучаствует в исторической битве, Рейкер ненадолго расслабился…

Истребители, поднятые с полигона возле Аккры набросились на малоподвижных “Алебард", разметав группы прикрытия. Конечно, Патруль тоже нес потери, но земляне дрались отчаянно, прекрасно понимая, что они защищают свою планету, своих близких. У кого-то из пилотов экран радара показал одинокую точку, быстро удалявшуюся от района боя. Очевидно молодой парень, всего год как покинувший стены Академии, решил, что на борту истребителя находится кто-то важный, раз машина пытается выйти из боя. Универ гнался за машиной Рейкера практически до орбиты — более быстрый “Крис" имел преимущество и в скорости, и в вооружении.

Если бы парень выпустил ракету, сигнал тревоги отвлек бы Рейкера от печальных размышлений и тогда шансов у салаги не было бы. Но молодой лейтенант подошел на дистанцию выстрела и залп из всего вооружения практически разнес “Стилет" майора на куски. Рейкера спасла автоматическая катапульта, выбросившая его из кабины за мгновения до того, как истребитель превратился в плазменный шар. Совсем близко от себя он увидел “Крис" сбившего его пилота. Машина пролетела буквально в нескольких метрах от него. Майор чувствовал, что пилот внимательно смотрит на него, хотя не мог видеть его лица, прикрытого зеркальным забралом гермошлема. Рейкер ждал, что сейчас тот развернется и ударит лазером по беззащитному креслу с пристегнутой к нему фигурой, но пилот помахал ему рукой и развернув машину, собрался возвращаться к своим товарищам. И не успел.

Ракета, очевидно пущенная с одного из истребителей прикрытия “Крайта", сорвала защитные поля с машины землянина, а вторая превратила хвостовую часть машины в искореженную путаницу полурасплавленного металл и изорванных проводов. За мгновение до этого лопнул блистер кабины пилота и оттуда вылетело кресло катапульты, и теперь противники кувыркались всего в полусотне метров друг от друга.

Что-то заслонило солнце — “Алебарда" приблизилась к Рейкеру и зацепила кресло магнитным захватом, постепенно втягивая майора в открытый люк приемника…

— Как вы, майор, все в порядке? — услышал он в наушниках голос адмирала. — Где же ваше хваленое мастерство пилота, майор?

— Не повезло, адмирал. Кстати, тут болтается та обезьяна, что меня сбила… Вы уж позаботьтесь о ней.

— Р-7, вы видите пилота противника? — спросил Бразраар, явно обращаясь к пилоту “Алебарды", спасшей Рейкера.

— Да, адмирал.

— Уничтожить!

— Слушаюсь, адмирал.

Уже вплывая в люк истребителя, Рейкер увидел яркий луч, полоснувший по креслу его недавнего соперника. В тот момент он торжествовал… Следующего момента он уже не помнил.

Очнулся майор в госпитале, сразу узнав медотсек “Крайта". Попытался пошевелиться, но почувствовал, что его руки крепко привязаны к кровати. Почти сразу в дверях появилась хорошенькая молодая рекни в униформе медперсонала. На его возмущенное рычание она безапелляционно заявила:

— Вам необходим покой. Полный покой. Поэтому успокойтесь и постарайтесь не двигаться.

Спустя некоторое время в палате появился начальник медслужбы корабля, майор Рангер, старый приятель Рейкера. Он молча осмотрел показания многочисленных приборов и только после этого позволил себе сесть на край кровати Рейкера. По его лицу тот уже понял, что волноваться в общем-то не о чем.

— Ты сильно пострадал, майор. Насколько мне известно, истребитель, подобравший вас, был сбит еще до того, как тебя втянуло в люк. Собственно, это тебя и спасло. Несколько сломанных костей — не слишком дорогая плата. Но сильно была повреждена голова — перелом черепа, повреждение мозга. Пришлось повозиться. Кстати, голову носить тебе теперь будет легче — Рангер обнажил клыки в подобии улыбки — Пришлось удалить некоторые области мозга, там была кровавая каша.

— И давно я здесь?

— Давно. Две недели. По хорошему, тебя надо было бы передать в центральный госпиталь на Рекне, но мы ведем непрерывные бои и давно не были на базе. Да ты и не транспортабелен, по моему мнению.

— Бои? — удивился Рейкер — Разве Земля еще сопротивляется? Не понимаю, какой в этом смысл…

— Еще как сопротивляется — печально ответил Рангер и только сейчас майор заметил, как устал его приятель, как обвисла тяжелыми складками кожа, потускнел мех. — Они разбили нас у Земли тогда. Никто из твоих не вернулся. Мы потеряли много кораблей, много пилотов.

Рейкер почувствовал, что не испытывает того ужаса от поражения Империи, какого можно и нужно было ожидать. Возможно сказывались последствия ранения или были другие причины, но новость он воспринял относительно спокойно. Потом, когда Рангер ушел, майор долго не мог заснуть. Он пытался осмыслить происходящее и никак не мог понять, зачем вообще была начата эта война. Он прекрасно помнил все аргументы военных и политиков, да и сам он часто пользовался соответствующими цитатами, инструктируя пилотов. Но сейчас ему уже приходили в голову другие мысли — ему казалось, что осыпать АМ-торпедами беззащитные города недостойно великих воинов Империи. День проходил за днем, и постепенно осмысливая происходящее, Рейкер начинал понимать, что лично он не испытывает особой ненависти к землянам… да и вообще никаких негативных чувств — многие из его знакомых были людьми и он неплохо к ним относился, в свою очередь пользуясь их уважением и симпатией.

Рейкеру сложно было понять причину войны — собственно многочисленные лозунги кричали о разном — о жизненных интересах Империи, о заносчивости и самовлюбленности людей, о жестокости обезьян (кстати, с этим он как-то не мог согласиться — из памяти не исчезал молодой пилот, улыбнувшийся ему вместо того, чтобы добить). Но когда ночью он просыпался с гневным рычанием, вызванным часто повторяющимся сном — горящим городом и умирающим в огне людям — он чувствовал, что эта война не для него, что что-то пошло неправильно, что Великая Империя развязала агрессивную и захватническую войну. И лично ему это очень не нравилось.

Впрочем, майор был достаточно умен, чтобы не афишировать свое несколько изменившееся мировоззрение — даже в мирное время Империя была не слишком снисходительна к тем, кто был не согласен с общерекомендованными нормами поведения. Тем более во время войны. Рейкера несколько удивила внезапно появившаяся мысль о том, что с самого начала подготовки вторжения он ни разу не услышал про случаи саботажа или хотя бы простого неповиновения в армии. Возможно главную роль сыграла пропаганда, но и солдаты, и гражданские в Империи отдавали все силы ради того, чтобы быстрее покончить с ненавистными обезьянами. И больше всего удивляло майора то, что и сам он вел себя так же.

Ему пришлось пролежать в госпитале в сумме месяц, пока Рангер не счел нужным заявить, что “майор здоров и в данный момент занимает место, которое может понадобиться более нуждающимся в помощи". Он приступил к исполнению своих обязанностей, но к этому времени получивший ряд повреждений “Крайт" был отправлен на ремонт. Несколько месяцев, пока корабль приводили в порядок, Рейкер, мучаясь от безделья, потратил на выработку собственного мировоззрения, в котором нынешняя война как-то не укладывалась. Может, уже тогда, пусть и не осознанно, он решил при первом удобном случае связаться с людьми и приложить свои скромные усилия к окончанию войны любой ценой, даже (тогда он не рискнул бы признаться в этом даже себе) ценой поражения Империи.

В ходе длительного ремонта авианосец был приведен в порядок, укомплектован истребителями и вновь был готов к боевым действиям. И первым заданием было уничтожение “Сюзанны"…

— Минуту — прервал Сергеев рассказ Рейкера, поскольку был затронут один из наиболее интересовавших его вопросов. — Что значит “уничтожение"? Ты хочешь сказать, что встреча “Крайта" и “Сюзанны" не была случайностью? Что все было спланировано заранее?

— Да, к твоему огорчению, должен сказать, что мы знали, когда и где появится авианосец, и знали, что он будет один. Более того, мы имели координаты точки выхода “Сюзанны" со струны. Для усиления нам придали три крейсера. В общем, шансов у ваших не было никаких…

— Но откуда поступила такая информация?

— Не знаю… Могу только сказать, что на совещании перед вылетом адмирал заявил, что скоро будет знать каждый шаг противника. Кстати, именно это послужило причиной нашей встречи?

— Да. Мы регистрируем утечку информации.

— Жаль, ничем не смогу помочь. Как ты догадываешься, адмирал не склонен делиться информацией с исполнителями. Может, капитан “Крайта" и знал что-то, но я, откровенно говоря, сомневаюсь.

— Ладно, продолжай, извини, что прервал…

“Крайт" вышел в точку встречи с “Сюзанной" примерно за полчаса до ее ожидаемого появления. Почти одновременно с ним вынырнули со струны крейсера поддержки. Точно зная координаты того места, где через несколько минут должен будет появиться земной авианосец, имперские боевые корабли вышли на дистанцию залпа. Одновременно с “Крайта" были выпущены две торпеды класса “смерч" под управлением операторов. Атака была спланирована идеально, но ее успех зависел от точности полученных данных.

Рейкер вместе с капитаном “Крайта" находился в боевой рубке авианосца. Ему, как “недавно вышедшему из госпиталя" запретили принимать в этот раз участие в боевых действиях. Все истребители уже покинули эллинг и окружили сектор атаки. В глубине души Рейкер был рад, что ему не придется драться, хотя сама эта мысль была для него, кадрового военного, наследника династии воинов, не только необычна, но и несколько пугающа. Последнее время он сам не понимал своего настроения.

Капитан, уже немолодой рекн в звании, соответствующем земному контр-адмиралу, неподвижно стоял у обзорного экрана. Оставались считанные минуты до начала сражения. Рейкер прекрасно понимал, что если полученные данные точны, то никакого сражения не будет, будет простое избиение. Тем не менее, ему был не совсем понятен ход операции после первого удара, поэтому он воспользовался паузой.

— Сэр, могу ли я спросить о причинах, по которым мы должны проникнуть на борт земного корабля?

Контр-адмирал окинул Рейкера, как тому показалось, несколько подозрительным взглядом, после чего отвернулся.

— Нет, майор, не можете. Это не входит в вашу компетенцию. Ваша задача — исполнять приказы, а не думать о причинах, их породивших. — Он несколько секунд помолчал, потом, видно вспомнив, что их объединяет многолетняя совместная служба, добавил — Мне это не нравится, Рейкер. Я бы тоже предпочел просто расстрелять его…

Зеленая вспышка объявила о прибытии гостя. Он появился точно в указанной точке и точно в назначенный срок. Выпущенные с “Крайта" торпеды, находившиеся вблизи от точки выхода авианосца, оказались внутри его защитного поля и ничто уже не могло воспрепятствовать им поразить двигатель “Сюзанны". Чудовищная вспышка уничтожила всю кормовую часть колосса, вместе с С-драйвом и энергетическим сектором. Гейген-поля корабля погасли и истребители, ждавшие этого момента, рванулись вперед. Патруль так и не успел оправиться от неожиданного удара, а уже через минуту тяжелые истребители “Крайта" вошли в его эллинг и выплюнули из своих люков десант. А вслед за ними уже шли тяжелые десантные челноки, забитые до зубов вооруженными рекнами, жаждущими крови.

Шансов на успешное сопротивление землянам не оставили. Находившийся на борту батальон морской пехоты базировался также в кормовой части корабля, и поэтому на 95 процентов был уничтожен еще до начала боя, а шлюпки с десантом продолжали пребывать. Рекнам удалось сломить слабое сопротивление экипажа и штурмовые отряды успешно продвигались к центру управления, уничтожая всех на своем пути.

— Майор — обернулся к Рейкеру контр-адмирал, до этого с явным удовольствием созерцавший ход операции. — сейчас вылетайте на “Сюзанну". Ваша задача — доставить пленных. Немного, четыре-пять человек, желательно из разных категорий, навигаторов, пилотов, в общем, кого найдете. Нам могут пригодиться их сведения.

— Слушаюсь, сэр. — Рейкер мог бы добавить, что эта миссия совсем ему не нравится, но счел несвоевременным спорить с шефом.

Истребитель приземлился на палубе “Сюзанны", изрезанной лазерными лучами. Практически везде лежали трупы людей и майор обратил внимание, что далеко не все погибли от оружия штурмовиков — в запале боя прорвались инстинкты рекнов и несколько человек лежали с разорванным горлом. Впрочем, он отметил, что и земляне, несмотря на неожиданность атаки и заметный численный перевес нападающих, все же сумели продержаться какое-то время — несколько убитых рекнов были тому наглядным примером. Тем не менее, потери среди десанта были невелики — боевая броня, в которую были облачены солдаты, выдерживала практически любое попадание из ручного огнестрельного оружия, и только бластер мог пробить эланский сплав. Среди землян почти никто не успел надеть бронекостюмы, поэтому за каждого погибшего рекна люди заплатили не менее чем десятком жизней.

С некоторым трудом перебравшись через груду трупов у одного из шлюзов на выходе из эллинга, Рейкер направился в сторону рубки. Эфир доносил крики и грохот взрывов, но в целом было ясно, что сопротивление внутри корабля подавлено. Оставшиеся защитники были оттеснены к центру управления и закрылись там, заблокировав двери. Броневая защита Центра была более серьезной, чем в любом другом помещении на корабле, исключая разве что медотсек, поэтому штурмовики пока не стали взламывать переборку, ограничившись уничтожением людей в остальных секторах огромного корабля.

Когда майор наконец добрался до наглухо задраенного люка, за которым располагался Центр, его уже даже начало мутить от многочисленных сцен бессмысленной, с его точки зрения, жестокости. Был момент, когда ему хотелось пристрелить своих же соотечественников, которые с залитым кровью лицом с наслаждением терзали зубами горло еще, возможно, живого человека. Почему-то среди этого хаоса он был, пожалуй, единственным, кто не испытывал жажды убивать. Возможно это было связано с воспоминаниями о том пилоте (Майор даже не видел его лица и не знал, парень это был или девушка), который когда-то мог добить противника, но не счел нужным этого сделать. Рекны в подобной ситуации никаких сомнений не испытывали.

Командир штурмового отряда, заметив старшего по званию, доложил, что в целом корабль захвачен весь. По его данным в центральной рубке находится около двух десятков людей, каналы контроля за системами авианосца отрезаны и ничем повредить Имперским силам эти люди уже не смогут. Командир осторожно высказал мнение, что, возможно, не стоит тратить силы на взлом рубки, поскольку имеется возможность просто уничтожить этот сектор вместе с последними членами экипажа.

— Нет. Вы будете пробиваться в рубку. Более того — Рейкер старался говорить властно и безапелляционно, хотя такой тон ему в общем-то был не свойственен — вы должны постараться чтобы по крайней мере несколько людей можно было бы взять в плен живыми. Обратите внимание, капитан — живыми и, по возможности, здоровыми.

— Но, сэр…

— Приказ адмирала. Выполняйте.

Броневая дверь рубки рухнула под слепящими лучами стационарной лазерной установки и навстречу бросившимся вперед штурмовикам ударили лучи ручного оружия землян. Впрочем, сопротивление очень быстро было подавлено, но, игнорируя приказ Рейкера и указания своего же капитана, взбешенные рекны, которые все же потеряли троих товарищей, уничтожили почти всех, кто находился в рубке. Большинству раненых просто перегрызли горло. Рейкеру даже пришлось ткнуть в лицо разошедшемуся солдату пистолет, чтобы сохранить живой молоденькую девушку и низенького толстяка с эмблемой медслужбы. Он передал их двоим штурмовикам и, напомнив им, что они головой отвечают за безопасность пленных, отправил их к своему истребителю. Спустя несколько минут он обнаружил еще одного уцелевшего, офицер довольно высокого ранга с эмблемой астронавигатора вполне устраивал майора. Рана на голове оказалась неопасной, хотя и сильно кровоточила. Рейкер позволил офицеру взять несколько бинтов из аптечки и под конвоем отослал его на летную палубу.

Внезапно ожила одна из лежащих на полу фигур — крупный, почти сравнимый по габаритам с рекнами мужчина, в прыжке достал ногой одного из солдат, одновременно ударив тяжелым кинжалом в стык шлема и бронекостюма капитана, командовавшего штурмовым отрядом. Удар был абсолютно точен и офицера спасло незначительное отличие командирского шлема от солдатского — более мощное переговорное устройство, занимавшее в шлеме больше места и размещенное у подбородка, приняло на себя удар.

— Не стрелять! — рявкнул Рейкер во весь голос, так что боль пронзила горло. — Живым!

Бойцу недолго удалось сопротивляться. На него накинули сеть и спеленав, как младенца, отнесли к остальным пленникам. Единственным для него утешением была сломанная нога у одного из штурмовиков — реакция у человека оказалась лучше.

Вернувшись на “Крайт", майор незамедлительно доложил адмиралу о взятых пленниках. Всего четверо — двое астронавигаторов, врач и офицер морской пехоты. Больше живых на “Сюзанне" не осталось. Выслушав доклад, контр-адмирал выразил свое недовольство малым количеством захваченных людей, на что Рейкер вполне резонно заметил, что ему надо было отправиться на авианосец раньше.

— И вполне вероятно, что тебя убили бы — заметил командор, с недовольным видом изучая отчет десантной группы. — Мы потеряли девяносто двух штурмовиков и троих офицеров. Могло быть и лучше, но в целом неплохо. А ты, майор, мне нужен живым. Кстати, ты назначаешься ответственным за пленных. Их допросят после нашего возвращения на базу, это через 46 суток. Пока можешь с ними побеседовать сам, если есть желание, но в целом это не так уж и важно. Сейчас крейсера уходят, их присутствие требуется в другом месте, мы продолжаем рейд. Цель — Селеста.

— Сэр, Селеста, видимо, хорошо охраняется…

— Рейкер, я не совсем вас понимаю. Последнее время за вами замечается склонность к обсуждению полученных приказов. — настроение у контр-адмирала было никудышное, и он едва сдерживался, чтобы не сорваться — Мне это не нравится. И тем не менее, я удовлетворю ваше любопытство. По имеющемся у нас сведениям, находящиеся у Селесты корабли не ожидают нападения, большая часть их экипажей находится на поверхности планеты. Наша задача — атаковать административный центр планеты торпедами и убраться оттуда, пока они не придут в себя. Сейчас мы идем на резервную базу за топливом, у Селесты будем через 12 суток.

Насколько идеально прошла операция по захвату и уничтожению “Сюзанны", настолько же все пошло не так при выполнении следующего задания. Прежде всего, по прибытию на резервную базу обнаружились неисправности С-драйва “Крайта", необходимые части на складах отсутствовали и за ними пришлось посылать специального курьера. Ремонт занял более пятнадцати суток — куда больше, чем первоначально обещали техники. За это время Рейкер несколько раз вызывал на допрос пленников, предпочитая общаться с доктором или с навигатором постарше. Девушка, явно запуганная увиденными картинами, в присутствии рекнов чуть ли не теряла дар речи и контр-адмирал, побывав на первом же допросе, порекомендовал оставить ее в покое. Огромный негр оказался агрессивен даже в столь безвыходном положении и во время одного из допросов бросился на майора с кулаками. Даже будучи связан, он продолжал покрывать майора отборной руганью и в конце концов это порядком надоело Рейкеру. Ему было жаль этих людей и он был уверен, что после того, как на Рекне из них выкачают все, что они могут знать, их дальнейшая жизнь уже не будет ни для кого представлять особой ценности. С другой стороны, бежать с авианосца было невозможно.

“Крайт" вышел к Селесте на двадцать седьмые сутки после захвата “Сюзанны", что никак не согласовывалось с планом. С другой стороны, задание никто не отменял, и авианосец, в этот раз уже без кораблей поддержки, вынырнул на орбите планеты практически на противоположной ее стороне от предполагаемой позиции крейсеров… и наткнулся на полностью готовую к бою “Элеонору".

Только героические усилия истребителей Рейкера спасли корабль от получения серьезных повреждений, причем во время боя погибло подавляющее большинство его пилотов, да и сам он уцелел чудом. Правда, удалось захватить в плен одного из универов Патруля, но вот какой ценой? Рейкер в разговоре с командором признал, что землянина просто задавили числом — у парня слишком мало опыта по ведению боя “один против всех". Наконец “Крайт" получил возможность уйти на струну — и очень вовремя, потому что корабли планетарной обороны уже были готовы к атаке. Конечно, ни о каком торпедном обстреле планеты не могло быть и речи — несколько выпущенных “смерчей" были сбиты еще на подлете к атмосфере.

Когда “Крайт" исчез из системы Селесты, Рейкер подвел печальный итог завершившегося боя. Из восьмидесяти полагавшихся по штату истребителей разных классов перед началом атаки на борту было семьдесят два. Сейчас, после операции (про себя майор выразился точнее — после разгрома и бегства) осталось тридцать четыре машины, причем шесть из них нуждаются в ремонте, а две вообще вряд ли взлетят в обозримом будущем. И ни одного истребителя среднего класса — только тяжелые, в основном “Алебарды", не принимавшие участия в бою, и два неполных крыла “Стилетов". Хотя нет, одна “Рапира" все же осталась целой… его “Рапира", единственная, вернувшаяся на авианосец. По должности Рейкер мог взять любой истребитель, но хоть и предпочитал легкий “Стилет", в реальном бою эта машина была слишком уязвима и командор однозначно приказал ему лететь на машине среднего класса.

— Таким образом, — подвел майор черту под своим рассказом, — остальное тебе известно. Я не мог явно позволить бежать людям, это было бы сразу зафиксировано системой наблюдения и их бы сразу ликвидировали. Да и меня заодно, а этого мне как раз совершенно не хотелось. Но в моих силах было спровоцировать побег и… слегка помочь. Старку я дал понять, что в его распоряжении нет времени, и, когда они в очередной раз сломали видеодатчик в своей камере, я перебросил часть охраны на другой участок, оставив на страже всего двоих. Кстати, как они их вывели из строя, не секрет?

— Секрет — усмехнулся Сергеев, который сам только из отчете Дика, прочитанного сегодня утром, узнал о некоторых “недокументированных" особенностях формы универ-офицеров. — Ребята прорвались в эллинг, напоролись на ШТ класса “Шмель"… Медик погиб. Кстати, он свалил ШТ одним вибромечом, ты слышал о чем-либо подобном?

— Да, достойная смерть… Жаль доктора, я ему искренне симпатизировал. Но я никак не мог предвидеть, что они поставили “Шмеля" на охрану эллинга. Обычно такое не практикуется. Интересно было бы узнать, почему он там оказался… И что было дальше?

— Они сунули тебя в “Алебарду", взлетели и потом Старку пришла в голову великая идея влепить “смерч" в летную палубу… так что преследовать их потом было уже почти некому. Правда, по словам Старка, в последний момент там появился крейсер…

— Да, мы ждали эскорт — силы “Крайта" были порядком подорваны.

— Но парни все же ушли. Практически, в последний момент. Кстати, по ходу дела свалили четыре “Стилета".

— Ты знаешь, мне даже жаль, что я провалялся без сознания все это время. Хотел бы я видеть этот бой… Нет, парень определенно молодец. Ладно, так чем я еще мог бы тебе помочь?

— Пока ничем. Мы скоро вылетаем на Землю, там, думаю, найдутся желающие с тобой побеседовать, будут и вопросы. А пока можешь поспать, боюсь, в ближайшее время у тебя будет не так уж много возможностей для нормального сна. Так что отдыхай…

Сергеев вышел из камеры, отдал ключ дежурному и посмотрел на часы. Разговор с Рейкером занял почти два часа. В целом он верил майору, хотя измена интересам Империи была несколько неожиданна для потомственного офицера Имперского Флота. Те мне менее что-то подсказывало шефу СБ, что Рейкер искренен и действительно не согласен с политикой Рекна и в самом деле готов помочь людям. Жаль, что он не сообщил почти ничего полезного… за исключением того факта, что утечка информации действительно имеет место. Но это полковник знал и так. Впрочем, нелепо было бы ожидать от высшего руководства Империи откровенности с офицерами столь невысокого ранга. Сергеев понимал, что даже капитан “Крайта" вряд ли был посвящен в детали — скорее всего просто получил указания без объяснения причин. Хотя одна фраза из рассказа рекна все же не давала ему покоя.

Еще одной причиной, по которой Сергеев верил в искренность Рейкера являлся тот факт, что побег с авианосца действительно выглядел слишком уж легким, несмотря на гибель МакЛеннона и травму Лаудер. Ни на одном уважающем себя военном корабле пленники не смогли бы вырваться из камеры, даже имей они оружие. Но если майор действительно снял половину охраны тюремного блока, то тем самым он поставил оставшихся солдат перед альтернативой — либо выполнить инструкцию и зайти в камеру вдвоем, как положено — и не оставить никого на охране выхода, либо нарушить устав — и разделиться. Если бы штурмовики пошли на нарушение — шансов у ребят практически не было бы. Но врожденное почтение к приказам, усиленно культивировавшееся Империей, не позволило им даже помыслить о нарушении буквы закона — и это оказалось их ошибкой.

Дик собрался относительно быстро — собственно, складывать ему было практически нечего — парадная и повседневная форма, которую он получил на складе Патруля на второй день после прибытия, несколько сувениров для друзей, купленных в ближайшем магазине, вот, в общем-то и все. Шпагу он решил сдать на склад — тащить ее с собой не имело смысла. Клаудии все еще не было, она, похоже, решила напоследок выжать из местных магазинов и косметических салонов все, что можно. Дик не сомневался, что она появится в последнюю секунду, поэтому ждать не стал. Взяв свой полупустой чемодан, он не торопясь пошел к Базе Патруля, наслаждаясь чудесной погодой — когда еще представиться возможность побывать на курорте. Впереди месяцы в четырех стенах, а то и больше, если “Элеонора" уйдет в рейд. Да и пока она стоит на орбите, офицерам все равно не рекомендуется ее покидать.

Добравшись до штаба, парень быстро рассчитался с кладовщиком, принявшим “шпагу парадную, бывшую в употреблении", и получил у него бронекостюм, обязательный для каждого офицера на борту боевого корабля. Сотканный из тонких нитей эланского сплава, костюм защищал почти от любого механического повреждения и даже в какой-то степени от лазерного удара, при условии, что тот приходится по касательной — для защиты от прямого попадания бластера требовалась пятимиллиметровая броневая кираса, которые носили, как правило, только пехотинцы. Высокий удельный вес металла делал такой панцирь неудобным и сильно стесняющим движения, поэтому пользовались полными доспехами в основном при малой силе тяжести или в особо опасных ситуациях. С другой стороны, от попадания тяжелого лазера ШТ или истребителя не могла защитить никакая броня, громе гейген-поля — лазер легко прошивал полуметровый эланиумный щит, а пушки ШТ, хоть и обладали меньшей пробивной силой, тем не менее в девяносто процентах случаев пробивали кирасу. Даже если снаряд не мог проломить панцирь, от удара ломались кости и смерть все равно была гарантирована. Кроме основной защиты броня отражала около 99 процентов жесткого излучения. В общем, каждый офицер, находясь на службе, обязан был иметь бронекостюм под рукой, на случай тревоги. Вылет на боевых истребителях без этого снаряжения был категорически запрещен.

Внезапно Дику пришла в голову хорошая мысль — грех идти на борт с пустыми руками. Примерно через полчаса его багаж по весу превысил все допустимые нормы — чемодан буквально раздулся от огромного количества местных деликатесов — корабельный паек не отличался особой изысканностью и его приятели, несомненно, оценят этот груз, тем более, что даже по местным ценам Дик выложил за гору самых лучших продуктов столько, что сам бы постеснялся кому-либо назвать сумму. Спиртное он брать не стал, хотя выбор вин и коньяков даже в маленьком магазинчике на окраине города не уступал лучшим ресторанам Земли — Устав Патруля категорически запрещал любое употребление алкоголя на борту корабля. Продавец магазинчика, зачастую за месяц не имеющий такой выручки, всячески старался угодить молодому офицеру, напоследок уговорив того взять в подарок упаковку концентрата сока арбузника, “раз уж господин офицер не желает вот этого вина… поверьте, мсье, великолепное вино, с Земли, здесь нигде такого не найдете… жаль, жаль, вы много потеряете… а может, старый французский коньяк?". Сок Дик взял с удовольствием — на Земле это было экзотикой, особенно сейчас, когда каждый кубометр свободного места на кораблях использовался для более важных продуктов — трейдеры везли в основном мясо, консервы, муку — для деликатесов места, как правило, не оставалось.

Когда он притащил свой чемодан к шаттлу и запихнул его в багажный отсек, до вылета оставалось буквально несколько минут. Клай прибыла на базу за две минуты до отлета, тоже с большим багажом, хотя Дик подозревал, что девушка спустила все премиальные на изделия местных модельеров и ювелиров — драгоценные камни Селесты не имели себе равных во всем исследованном космосе.

Минута в минуту на борт шаттла поднялись Сергеев и Рейкер. Дика очень удивил тот факт, что рекн был без охраны, и даже без наручников, но он решил не вмешиваться — в конце концов эсбист знает, что делает. Он даже пожал дружелюбно протянутую майором руку (или лапу?), но для себя все еще не определился, как относиться к Рейкеру — как к врагу… пленнику… гостю? Впрочем, когда шаттл оторвался от взлетной площадки, Дик уже не думал о Рейкере. Он думал о Клаудии… и о скорой встрече с Джоанной.

(обратно)

Реквием каравану

Джоанна все еще не могла прийти в себя — она рыдала, скорчившись в углу койки и не обращая внимание на попытки друзей убедить ее, что, возможно, еще не все потеряно, спасатели не нашли тела Дика среди обломков его истребителя. Он мог попасть в плен, а там всегда есть шанс, пусть даже мизерный… Но Диди ничего не слышала, шок был слишком сильным, в голове пульсировала единственная мысль — его больше нет. “Дик, милый мой, любимый мой, ну почему, ну за что же меня так…" — по сути, только сейчас она осознала, как ей был дорог этот парень. Был… господи, какое страшное и безжалостное слово…

Дженнингс потребовал объяснений. Рич вкратце рассказал о рейде на Селесту. Несколько дней назад аналитики СБ вывели вероятностный расчет действий рекнов на ближайшее время, где, основываясь на имеющихся данных об активности кораблей противника в разных секторах исследованного космоса, сделали вывод о возможности нападения на одну из удаленных колоний. Назывались три вероятных вектора атаки — Селеста, Мао, Гардарика, вероятность атаки в ближайшую неделю соответственно 0.6, 0.58 и 0.51. Шведов к этому прогнозу отнесся довольно скептически — с самого начала войны противник не появлялся не только в указанных, но и прилегающих регионах. Собственно, это былозакономерно — перечисленные планеты лежали чуть ли не на предельной для авианосца дальности от освоенных рекнами территорий. Алмейда пытался переубедить его, но дальше разговора дело не пошло. Тем не менее шеф СБ Сергеев, отстаивая свою правоту, вышел на Совет Федерации и, заручившись их поддержкой, все-таки заставил Шведова принять меры.

К каждой из перечисленных планет были направлены авианосцы. “Элеонора" стартовала в режиме полной боевой готовности. Выйдя на орбиту Селесты, корабль занял положение, противоречащее всем уставам — вместо того, чтобы присоединиться к крейсерам, висевшим над столицей, Алмейда загнал корабль на противоположную сторону планеты и заставил свои истребители патрулировать пространство днем и ночью. В один из таких патрулей и попал Дик. Авианосец противника вынырнул всего в нескольких километрах от него и сразу стал выплевывать звенья истребителей. “Элеонора" вступила в бой буквально через пару минут после начала сражения, но рекны дрались отчаянно и пробить их оборону так и не удалось. Правда, имперский крейсер потерял почти все свои истребители, но все же успел уйти на струну. Дик, видимо, попытался прорваться к двигателям колосса, а может, просто в пылу боя его отнесло в сторону от основных сил Патруля — сейчас сказать трудно. Но, похоже, ему пришлось принять бой чуть ли не с полным крылом “Рапир"… В общем, когда шавки все же удрали, истребитель Дика на “Элеонору" не вернулся.

— Его искали, разумеется — вставила Анни, — мы с Ричем несколько раз облазили весь район. Нашли обломки его “Палаша"… Но тела там не было.

— Хорошо искали?

— Я ж говорю, чуть ли не с лупой там все исползали. Даже намека нет… Черт, да если бы его хоть на куски разорвало — осталось бы хоть что-нибудь. Рекны — пожалуйста, трое или четверо, уже не помню — они, в основном, летали… частями.

— Джоанна — голос Рича заставил девушку оторваться от подушки, мокрой от слез — Успокойся, девочка. Не понимаю, ты что, плохо знаешь Дика? Уже который год знакомы… Никуда он не денется, выкрутится. Лично я абсолютно согласен с ребятами — он, по видимому, в плену, но долго вряд ли там задержится. Так что прекрати лить слезы и постарайся поверить, что все будет хорошо.

— П-п-пос-с-стараюсь… — сквозь рыдания пробормотала Джоанна — я п-п-постараюсь п-п-поверить, очень х-хоч-ч-чется верить…

Раздался резкий звонок сигнала и металлический голос динамика сообщил: “Внимание, лейтенантам Диксон и Клейтону срочно прибыть в кабинет полковника Джеймисона. Повторяю, “Миледи" и “Барс", вас вызывает Джеймисон".

— Что за спешка? — поинтересовался Рич — С каких пор Джеймисон разыскивает нас по корабельной связи? Девочка, завязывай со слезами и быстро приводи себя в порядок, тебя шеф вызывает в «исповедальню».

— А Клейтон, это что за птица — Дженнингс удивленно поднял брови — я тут вроде всех знаю…

— Новичок, только что прибыл на борт. Довольно симпатичный парень — Анни бросила взгляд на Рича. Тот сделал вид, что последнюю фразу жены он не услышал. — Ну что, Джоанна, ты готова?

Диди уже кое-как привела себя в порядок, хотя красные опухшие глаза выдавали ее состояние. Она молча кивнула и вышла из каюты. Мимо сновали люди и роботы, кто-то позвал ее, но девушка ничего не слышала и не видела вокруг, двигаясь как лунатик, полностью на автопилоте. И только подойдя к двери «исповедальни» — кабинета Джеймисона, заставила себя собраться с силами и более-менее четко доложить о прибытии. В кабинете уже находился высокий парень среди предков которого явно были индейцы — орлиный нос, прямые черные волосы и цвет кожи, хоть и более светлый, чем у классических представителей коренного населения Америки, но все же заметно отличающийся от европейского типа.

— С возвращением, Джоанна — Джеймисон встал из-за стола и вышел навстречу девушке. — Я получил отчет о вашей работе — как всегда блестяще. Теперь для вас есть новое задание. Вы с Клейтоном поступаете в распоряжение майора Ратомского, командира эсминца “Проворный". Через несколько часов он отправляется эскортировать транспортник.

Тут он заметил все еще блестящие от слез глаза Диди и влажные пятна на ее мундире. Девушка старалась держать себя в руках, но ее дрожащий голос и закушенные губы ясно дали понять Джеймисону, что в ближайшее время пользы от нее, как от бойца, будет мало.

— Так, мисс, с вами все ясно. Возвращайтесь в свою каюту, вам предоставляется недельный отпуск. В течение этой недели я не желаю видеть вас на борту “Элеоноры".

— Сэр, я вполне готова…

— Черт возьми, лейтенант, почему вы никогда не можете просто взять и выполнить мое указание! — полковник изобразил возмущение — Исполняйте, и без разговоров. — Он подошел к селектору и включил вызов диспетчера — Это Джеймисон. Срочно найдите мне капитана Шерил. — Он снова обернулся к Джоанне — Вы еще здесь?

Джоанна поняла, что спорить с командиром не имеет смысла, да и не ощущала особой в этом потребности. Ей действительно нужно было прийти в себя, может быть, поговорить с Игорем, с друзьями. В глубине души она не верила в гибель Дика, хотя понимала, что плен и смерть в создавшемся положении для него почти что синонимы. Выйдя из кабинета полковника, она столкнулась с Лизой Шерил — довольно интересной и всегда элегантной сорокалетней женщиной, одной из старейших пилотов “Элеоноры". Лиза и Джоанна мало общались, но о пропаже Дика и об их дружбе знали все в эскадрилье, поэтому Шерил, перед тем, как зайти в кабинет комбрига, на мгновение задержалась и шепнула девушке “не волнуйся, милая, он вернется, я уверена…", после чего скрылась за дверью.

Джеймисон ознакомил пилотов с предстоящей работой. Транспорт “Санта Лючия" в сопровождении эсминца “Проворный" везет огромное количество беженцев, пункт назначения станет известен в последнюю минуту. В предыдущем рейде Ратомский потерял оба истребителя, поэтому вынужден просить замену.

— Я надеюсь, что эта увеселительная прогулка будет для вас своего рода отпуском — В чем-то Джеймисон был прав. Вероятность нарваться на противника была не так уж высока, особенно, когда курс корабля рассчитывался компьютером на основании генератора случайных чисел. Тем не менее, перехват эскортируемых судов время от времени удавался и той и другой стороне, поэтому транспорты и шли в сопровождении боевых кораблей Патруля. Причина заключалась в том, что для схода со струны было необходимо присутствие вблизи массы, сравнимой по крайней мере с планетой, поэтому вынырнуть где-нибудь в пустом межзвездном пространстве было невозможно. Корабли были вынуждены идти к цели через известные звездные системы, тем самым предоставляя противнику возможность для засады. С другой стороны, к пункту назначения, как правило, можно было добраться несколькими различными маршрутами, поэтому для захвата корабля противника нужно было либо знать его курс, либо надеяться на удачу. Риск пилотов, сопровождающих трейдеры, ни шел ни в какое сравнение с участием в боевых операциях Флота.

— Вы имеете час на сборы. Вы, Лиза, — обратился Джеймисон к капитану Шерил, которая командовала эскадрильей “Ятаганов" — возьмете “Крис"— 7615, Клейтон полетит на своем. Командование вашими истребителями временно передадите… Впрочем, разберетесь сами. Все, свободны.

Джеймисону не слишком хотелось снимать с корабля командира эскадрильи, тем более столь опытного, но Шерил давно нуждалась в отдыхе, а ничего лучшего, чем послать ее на относительно безопасное задание, полковник придумать не мог — капитан категорически отказывалась от отпуска, который он ей неоднократно предлагал.

Вацлав Ратомский остро переживал потерю товарищей при выполнении предыдущего задания. Его корабль, в числе других направленный на “свободную охоту" за транспортниками рекнов, безрезультатно находился в засаде более месяца и майор уже подумывал о возвращении на базу, когда наконец в поле зрения появился трейдер в сопровождении двух “Алебард". Два истребителя вступил в бой с тяжелым эскортом, а “Проворный" был уже готов к перехвату большого корабля, когда случилась трагедия — один из “Крисов" попал под залп АМГ. Выдержать антипротонный удар легкий истребитель, разумеется, не мог и моментально исчез в огненной вспышке. Второй пилот, потрясенный смертью друга, на мгновение замешкался, и был буквально в упор расстрелян рекнами.

Майор бросил свой эсминец в атаку и успел уничтожить обе “Алебарды" прежде, чем они смогли выпустить в него свои тяжелые торпеды, но погибших пилотов было уже не вернуть. И хотя эскортируемому транспорту не удалось бежать и его груз оказался довольно ценным, это никак не могло улучшить настроение командира, которому казалось, что именно он виновен в смерти этих двух молодых парней. Если бы он атаковал раньше, возможно, мальчики были бы живы… Его ничуть не успокаивало то, что методика атаки была разработана руководством Флота и основывалась на необходимости беречь эсминцы от тяжелых “смерчей" — одной ракеты было более чем достаточно для полного разрушения легкого корабля.

Новое задание по сопровождению “Санта Лючии" Ратомский воспринял как вполне обоснованное недоверие к его способностям командира. Подобно большинству старших офицеров Флота он считал эти операции “детской работой" и неоднократно заявлял, что использовать для этих целей эсминцы — слишком дорогое удовольствие, с заданием вполне справятся тяжелые истребители. Впрочем сейчас, находясь под впечатлением понесенных потерь, и зная о грузе корабля — тысячах переселенцев с израненной планеты, он в душе не возражал против этой миссии.

От мрачных мыслей его несколько отвлек приход пополнения — двое пилотов, направленных к нему с “Элеоноры", универ-капитан, явно с неплохим опытом за плечами, и мальчишка лейтенант, для которого это, похоже, первый боевой вылет. Ну что ж, задание получено, и его необходимо выполнять…

Эсминец неподвижно висел в полукилометре от громадной “Санта Лючии", практически закончившей принимать на борт переселенцев. Ратомский так до сих пор и не знал, куда отправится караван — кроме трейдера и его эсминца, караван включал в себя звено “Шестоперов" и еще один грузовик, поменьше размером, также несущий на себе эмигрантов. Владелец назвал свой корабль “Крошка Сью" и, глядя на него, парящего рядом с громадой огромного корпуса “Санты", майор подумал, что это название в данный момент кажется особо уместным. Согласно полученным указаниям, он должен был десять минут назад получить с “Санты" параметры маршрута, но до сих пор трейдер молчал. Ратомский уже хотел было приказать помощнику связаться с транспортом, но в этот момент ожил динамик внешней связи.

— “Санта Лючия" вызывает “Проворного". Внимание, готовьтесь к передаче параметров похода.

— Ну наконец-то! — облегченно вздохнул Вацлав, занимая свое место перед пультом управления — Я уж думал, какие-то проблемы.

На пульте вспыхнули лампочки, сигнализирующие о том, что бортовой компьютер начал прием данных от внешнего источника. Одновременно на небольшом дисплее побежали буквы и цифры — пункт назначения, параметры прыжков, координаты выхода в промежуточных точках…

— Летим на Кемт, парни! — услышал Вацлав веселый голос старпома — Как вы относитесь к негритянкам, мастер?

— У тебя все мысли об одном — усмехнулся майор. Старший помощник капитана, поляк Збигнев Карский, был большим любителем развлечься в обществе хорошеньких девушек и ни в одном порту не упускал случая завести приятные и ни к чему не обязывающие знакомства.

— А что, нам придется торчать там чуть ли не месяц, пока они соберут груз для обратного рейса. А я, между прочим, в монахи еще не записывался.

— Ладно, отставить разговорчики. Запускай программу подготовки к прыжку, Дон Жуан, пора, а то здесь останемся и твои негритяночки достанутся парням с “Санты"…

— Кому? Этим гражданским крысам? Никогда!

Двигатели эсминца уже давно были готовы к первому броску. По плану первыми в точке выхода должны были материализоваться тяжелые истребители, за ними — “Проворный", с интервалом в две минуты. Еще спустя пять минут — транспорты. Система была рассчитана на возможность засады, тогда тяжелые машины принимали бой, а легкие истребители эсминца прикрывали бы их от атаки противника. К сожалению, возможности космической связи были ограничены скоростью света, поэтому в случае возникновения трудностей, предупредить эскортируемые корабли было невозможно и все надежды возлагались на Патруль — планировалось, что даже в случае столкновения с противником корабли Флота успеют очистить пространство до подхода конвоируемых трейдеров.

“Проворный" сошел со струны точно в назначенное время и в назначенной точке. От одного взгляда на экраны радара лицо Вацлава скривилось, как от резкой боли.

Их ждали. Причем у майора сложилось впечатление, что два крейсера рекнов подняли свои истребители заранее, словно зная момент появления земных кораблей. Он с тоской подумал о беззащитных транспортах, которые через пять минут появятся здесь и которым он, похоже, уже ничем не сможет помочь. Будь он один, можно было бы уйти от медлительных ТАКРов, но сейчас, когда за спиной у него был два корабля, битком набитых мирными людьми, женщинами и детьми, у него и мысли не возникло уклониться от боя. Эсминец рванулся вперед, истребители отстыковались и тоже пошли в атаку.

Почти в тот же момент он увидел яркую вспышку — это взорвался один из “Шестоперов". Динамики донесли последний крик пилота и одна из синих точек исчезла с экрана.

— Сэр, я “Факел" — доложил командир второго “Шестопера" — Веду бой, напарник сбит. Торпеды израсходованы, цели не достигли.

— “Факел", приказываю, немедленно уходи! Они ждут транспорт. Ты здесь уже не поможешь, так хоть доложишь Шведову.

— Иди к черту, Вацлав! Я остаюсь!

— Это приказ, выполняй. Твоя задача — доставить информацию. “Барс", прикрой “Факела", Лиза, отсекай от меня противника, старайся не ввязываться в дуэли, я атакую крейсер.

— Это самоубийство, майор!

— А что еще нам остается — зло проговорил Ратомский — Внимание, экипаж! Запуск “смерчей" по схеме “град", цель — ближайший крейсер. Всем орудиям — открыть огонь по любой цели противника в пределах досягаемости. Збышек, врубай полный ход!

Эсминец, стремительно наращивая ход, устремился к крейсеру рекнов, на ходу выплевывая из пусковых установок тяжелые торпеды. Увы, слишком много истребителей противника противостояло маленькому кораблику — не менее десятка “Рапир" и дюжина “Стилетов" создали почти непроходимый заслон для восьми запущенных “смерчей". Четыре или пять боевых машин противника исчезли в аннигиляционных вспышках, но остальные все же сумели перехватить почти все пущенные торпеды — лишь две сумели дотянуться до защитных полей крейсера и прорвав их, нанесли ТАКРу незначительные повреждения — почти сто процентов мощности разрыва было поглощено гейгеном рекнов.

Больше не имея на борту “смерчей", “Проворный" не мог надеяться не только на победу, но даже на нанесение противнику существенного ущерба. Ратомский понимал, что транспорты, которые вот-вот появятся здесь, уже обречены и шансов спастись нет ни у них, ни у него.

— Ну что, Збышек?

— Вперед, кэп!

Эсминец рвался вперед, получая одно попадание за другим, непрерывно поступали сообщения о полученных повреждениях. Уже давно, не менее минуты тому назад погибла Лиза, прекрасно понявшая замысел командира и сделавшая все, чтобы ему помочь, бросив легкий “Крис" на таран тяжелой торпеды, уже почти догнавшей обреченный корабль. А вот и цель…

Нырнув в брешь, пробитую “смерчами" в защитных полях крейсера, эсминец на полном ходу врезался в борт Имперского ТАКРа, перед самым столкновением успев дать по курсу залп из всех АМГ, которые к тому времени еще продолжали функционировать. Залп прошил броню, а сразу после этого в образовавшуюся щель стрелой вонзился маленький кораблик. За долу секунды до удара Ратомский дал команду подрыва оставшихся легких ракет и чудовищный огненный цветок расцвел на борту крейсера — взрыв почти переломил ТАКР пополам.

Последняя атака “Проворного" несколько отвлекла силы рекнов от почти безоружного “Бердыша", давно исчерпавшего свой запас ракет и теперь, выполняя последний приказ Ратомского, пытавшийся уйти. В этот момент сошли со струны транспорты, и большая часть истребителей вместе с оставшимся крейсером устремились к ним. Тяжелые грузовики не имели возможности тягаться в скорости не только со “Стилетами", но и с крейсером, вынуждены были подчиниться приказу и остановиться. Два звена “Стилетов" и две “Рапиры" продолжали преследование двух оставшихся истребителей землян.

— “Факел", справа по курсу метеоритное облако, ныряй туда!

— А как же ты?

— Обо мне не беспокойся, они еще узнают, что такое загнанный в угол барс, помни приказ — доставить сообщение Шведову.

— Прощай, “Барс".

— Прощай, “Факел".

Тяжелый истребитель вошел в метеоритное облако, полагаясь лишь на толщину эланской брони — защитные поля через несколько секунд были погашены ударами каменных обломков. Расчет был точен — сунувшийся вслед за ним “Стилет" был почти сразу раздавлен в лепешку двумя столкнувшимися глыбами. Гораздо более крепкий корпус “Бердыша" пока успешно отражал удары летящих метеоритов, истребитель постепенно выравнивал скорость, подстраиваясь под облако, но и он получил уже массу повреждений, к счастью, пока незначительных. До готовности С-драйва оставалось пятнадцать минут. А через три минуты погиб “Барс", прихватив с собой двоих рекнов…

“Санта Лючия", подчиняясь приказу с Имперского крейсера, легла в дрейф и погасила огни С-драйва. “Крошка Сью" попыталась было уйти, имея несколько большую скорость, чем ТАКР, за что была тут же наказана — тяжелый “смерч" пробил легкое защитное поле, почти испарив двигатели трейдера. Тем не менее капитан упорно не хотел сдаваться — по приближающимся истребителям ударили лазерные батареи — трейдеры никогда не были безоружны. Один из залпов достиг цели — легкий имперский истребитель исчез в огненной вспышке. Но это был первый и последний успех отважного, но не слишком умного капитана — слишком неравными были силы, через мгновения взбешенные рекны буквально разнесли корабль на куски В живых на борту не осталось никого.

Высадившийся на борт десант рекнов был встречен двумя десятками матросов “Санты", вооруженных легким ручным оружием, и примкнувшими к ним людьми из числа эмигрантов, но это уже было скорее жестом отчаяния, чем серьезным сопротивлением — десантникам понадобилось около пятнадцати минут, чтобы уничтожить всех защитников до единого и полностью подчинить себе корабль. Потерь среди нападавших почти не было.

Нильсен, так и не проснувшийся от сигнала тревоги, был грубо выдернут из постели двумя рекнами, облаченными в боевую броню, и брошен к остальным пленникам. Капитан “Санты" погиб вместе со своим экипажем, защищая рубку управления. Его тело и еще около полусотни окровавленных трупов были выброшены за борт корабля.

Вскоре на захваченный корабль прибыли пилоты, снова засветились, набирая энергию, двигатели С-драйва и через полчаса, приняв в эллинги оставшиеся истребители, крейсер и плененный транспорт ушли на струну. “Факел" этого уже не видел — как только батареи набрали энергию для прыжка, полуразбитый истребитель, потерявший герметичность и почти все вооружение, стартовал к Земле.

Когда Джоанна узнала о гибели конвоя и захвате транспорта, она в первый момент пришла в ужас от мысли, что эта судьба была уготована ей и только категорический приказ Джеймисона по сути спас ей жизнь. Еще не придя в себя от известия о смерти Дика, получив новый удар судьбы, девушка замкнулась в себе и всю отведенную ей неделю ни с кем не общалась, просидев все эти дни в гостиничном номере Парижа с окнами на Эйфелеву башню, почти не выходя на улицу. К концу этого срока у нее уже хватало сил не плакать и говорить нормальным голосом. Джеймисон с удовольствием отметил, что девушка постепенно приходит в норму, и позволил ей вернуться к исполнению служебных обязанностей, тем более, что “Элеонора" готовилась к новому рейду и каждый пилот был на счету.

За время ее отсутствия на корабле особых перемен не произошло. “Элеонора" не участвовала в боях, испытывая острый некомплект пилотов, усугублённый потерей Клейтона и Шерил. Если в первой эскадрильи все вакансии еще кое-как были заполнены, то остальные насчитывали по семь — восемь пилотов, а Четвертая, в состав которой по прежнему входили только четверо приятелей, к тому же почти осталась без машин.

Анни и Рич, в два приема пригнали с верфей два звена новеньких “Палашей" — из тех четырех машин, на которых они когда-то покинули стены Академии, к этому моменту в исправности остался только один — Джоанны, машина “Кувалды" в последнем бою у Селесты получила ряд серьезных повреждений и была отправлена на капитальный ремонт.

“Элеонора" ушла в рейд, на этот раз без особого успеха — в районе Кемта Алмейда натолкнулся на ТАКР рекнов, но тот не рискнул ввязываться в бой с авианосцем и благоразумно сбежал. Встреча обошлась без потерь как с той, так и с другой стороны, хотя Шведов, получив доклад контр-адмирала, остался недоволен. В целом анализ ситуации показывал, что война грозит перейти в “окопную" стадию — все больше внимания уделялось обороне, все меньше — нападению. Стычки стали реже, рекны явно предпочитали беспроигрышные ситуации и если уж нападали, то только при существенном численном перевесе. Шведов, будучи сторонником активных действий, все время пытался доказать Совету необходимость более решительных и массированных операций, чем широко практикуемая “вольная охота" авианосцев, однако да Сильва, будучи в общем-то гражданским человеком, предпочитал все оставить на прежнем уровне и не желал прислушаться к голосу командира Первой эскадры. В “охотничьих" рейдах авианосцы почти не несли потерь… впрочем, их не нес и Рекн, несколько сбитых истребителей с одной и другой стороны, реже — выведенный из строя эсминец или поврежденный крейсер — минимум человеческих жертв… и никакой пользы для дела.

И Шведов, и Алмейда в общем-то прекрасно понимали позицию да Сильвы — пока могучие крейсера и авианосцы торчат в Системе, Земля может спать относительно спокойно. С другой стороны — серьезный бой и, не дай бог, поражение, серьезно ослабит Первую и тем самым нанесет ущерб безопасности Федерации. Но они были кадровыми военными, весь их опыт, накопленный за годы изучения военной истории и за уже более чем полгода боевых действий буквально кричал о том, что войны не выигрываются в обороне. По сути, лишь отчаянные атаки первых недель войны смогли остановить рекнов, не дать им уничтожить наиболее важные колонии и не позволить добить Землю.

Большие надежды Шведов возлагал на новые разработки боевой техники. Конструкторы постепенно довели до ума новейший тяжелый истребитель “Монингстар", пехота наконец-то получила долгожданный ШТ “Скорпион" — тяжелые бои на колониях, подвергнувшихся атаке десанта рекнов наглядно показали, что танки существующих классов недостаточно надежны — слишком легко поражались “ноги" роботов. Уже почти готовы были расчеты нового корабля, класса “Дестроер", предназначенного исключительно для борьбы с авианосцами, крейсерами и орбитальными станциями. Правда проект пока не был окончательно завершен и еще не прошли испытания новые системы вооружения, получившие условное название “деформатор". Тем не менее адмирал, стараясь не особо выделять сферу своих интересов, старался все время держать два или три авианосца в непосредственной близости от лунных верфей — то, что когда-то удалось пилотам Алмейды, может удастся и противнику. Поэтому днем и ночью проводились учения, основная цель которых была не в том, чтобы повысить мастерство пилотов, а в том, чтобы держать на лунной орбите как можно больше истребителей в состоянии боевой готовности на случай атаки. Еще одной надеждой адмирала были орбитальные крепости «Цербер» — в настоящее время Землю защищали уже три таких станции, каждая из которых обладала чудовищной огневой мощью, однако для того, чтобы надежно закрыть планету от любой атаки, Шведов намеревался довести число орбитальных платформ до пятнадцати. Верфи работали с невероятным напряжением, но обещали месяца за три выполнить этот заказ. Возможно, после усиления оборонительного пояса придет пора и Флоту начать активные действия.

Стремительными темпами шла эвакуация населения с Земли на нетронутые войной колонии. После трагической гибели “Проворного" и пленения “Санта Лючии" да Сильва потребовал от командира Второй эскадры выделить группу крейсеров для сопровождения транспортов. Огромный трейдер “Шива", имеющий на борту более пятнадцати тысяч переселенцев, сопровождаемый крейсерами “Маннергейм" и “Ушаков", напоролся на засаду на пути к все тому же Кемту, однако вышедшие в район контрольной точки шесть тяжелых истребителей, используя “схему Старка", разнесли на молекулы ожидавший появления транспорта Имперский авианосец, потеряв при этом две машины, а сошедшие со струны крейсера довершили разгром рекнов, пожалуй, наиболее существенный за последний месяц. К моменту появления в контрольной точке “Шивы" только рои обломков свидетельствовали о том, что всего несколько минут назад пространство полосовали лазерные лучи и сгустки антиматерии.

Служба безопасности Патруля приняла к сведению тот факт, что решение о присоединении к эскорту двух крейсеров Второй эскадры было принято буквально за час до отправления конвоя.

Где-то через две недели после возвращения Диди из отпуска и всего через два дня после окончания скучного и не принесшего никаких положительных результатов рейда, Джеймисон собрал все их крыло у себя в кабинете. Четверо офицеров стояли перед полковником и он еще раз спрашивал себя, правильный ли он сделал выбор, не лучше ли было доверить новинку более опытным пилотам… хотя что такое опыт, если подойти к вопросу формально, то эти парни и девушки вступили в войну на час или два раньше, чем любой пилот “Элеоноры", так что эти молодые люди знают и умеют не меньше, чем так называемые ветераны… которых к тому же осталось так мало. Полковник с болью вспомнил о Шерил … вечная ей память.

— Господа офицеры… — начал было он несколько торжественно, но тут же прервался и продолжил нормальным тоном — Ребята, у меня есть для вас особое поручение. Кто из вас слышал название “Монингстар"?

— Насколько я помню, сэр, это вид древнего холодного оружия, шипастый шар на цепи… — начал было Дженнингс, но Джоанна перебила его.

— Я слышала, сэр. Новый истребитель, кажется, тяжелого класса… Если мне не изменяет память, находится в стадии разработки.

— Верно. Так вот, эта стадия подошла к концу. Третья лунная верфь выпустила первый десяток машин, и пять из них придается нашему кораблю. Принято решение не расформировывать их, а собрать в одно подразделение и выбор пал на вас. Таким образом, вы передадите ваши “Палаши" во вторую и третью эскадрильи, а сами завтра отправляетесь за новыми машинами. Вопросы?

— Сэр, вы сказали, пять… Нас только четверо. Кто поведет пятый?

— Вообще, пока нет официального извещения о смерти Старка, он числится в вашем подразделении и пятая машина предназначается ему — Джеймисон несколько кривил душой. Он был почти уверен в гибели Ричарда, но ему хотелось морально поддержать его товарищей. — А пока, для доставки истребителя с вами полетит ваша старая знакомая — Джой Шеридан, “Крошка".

Джеймисон подошел к столу, достал четыре небольших оптических диска. Друзья первый раз в жизни увидели диск совершенно секретной информации — будучи вставлен в гипноиндуктор, после прочтения он самоуничтожался.

— Изучите на досуге. Здесь полные материалы по новому истребителю. Запомните, на верфи вас в течение недели будут обучать летчики-испытатели. Никаких записей, ни видео, ни аудио — никаких. Только ваша память. После возвращения, доступ к машинам будете иметь только вы, и больше никто. Могу сказать лишь, что на сегодняшний день “Монингстар" не просто новейший истребитель — это самая лучшая машина, когда-либо созданная нашими конструкторами. Впрочем, вы скоро сможете это оценить.

(обратно)

Монингстар

Атакующих было двое. Собственно, еще две минуты назад их было трое, но один из “Стилетов" неудачно подставил борт под импульс — залп и благополучно прекратил свое существование. Джой чуть довернула штурвал, надеясь поймать противника в прицел, но верткий истребитель вновь ушел из сектора поражения. Сейчас ее, впрочем, не особенно беспокоил исход дуэли — две оставшихся легких машины неспособны серьезно навредить ее великолепному кораблю. Женщина просто упивалась новой машиной, хотя и понимала, что в ближайшее время ей вряд ли придется получить “Монингстар" в личное и безраздельное пользование — машины приписаны к четвертой эскадрильи и уже распределены. Впрочем, если Старк так и не объявится… Джой совсем не желала парню неприятностей, он был очень ей симпатичен, но все же новый истребитель ей нравился больше.

От невеселых мыслей о скором расставании с прекрасной машиной ее отвлек тревожный сигнал компьютера — два оставшихся “Стилета" попытались использовать несколько иную тактику — атаковав во фланг, они попробовали поразить залпами лазеров ее левый гейген в надежде, что счетверенные лучи пробьют дорогу к броне истребителя. На табло стремительно мигали цифры состояния защитного поля — 80… 60… 30. На этом процесс остановился — Джой аккуратно развернула “Звезду", подставляя противников под огонь кормовой импульсной спарки. Один из атакующих, уже порядком потрепанный, не успел уйти из под огня и тем самым вдвое сократил атакующие силы. Последний оставшийся “Стилет", несмотря на полную бесперспективность дуэли с могучей боевой машиной продолжал атаковать. Из кормовой части корабля раздались витиеватые проклятия Моргана — стрелок опять не смог зацепить крошечный кораблик залпом И-пушек.

Джой снова отвлеклась от боя, вспоминая события последней недели. Первый восторг от знакомства с новой машиной так и не прошел — “Монингстар" похоже вообще не имела недостатков. Мощное вооружение истребителя, особенно два АМГ, и масса ракет разных типов позволяли с полным основанием причислить ее к машинам тяжелого класса, однако скоростные данные истребителя превосходили даже характеристики новейшего “Палаша", а суммарная дальность С-бросков почти сравнима с запасом хода эсминца. Установленная впервые кормовая импульсная спарка вместо стандартных лазеров позволяла “Звезде" практически не бояться атаки с хвоста. Несмотря на солидные размеры, истребитель оказался исключительно маневренным, а гейген-защита лишь незначительно уступала “Шестоперу“. И в сегодняшнем бою Джой впервые с начала своей карьеры пилота чувствовала себя практически в полной безопасности. Последний “Стилет" все равно не сможет причинить ущерб ее прекрасной “Звездочке".

Сзади раздался гулкий хлопок импульс-залпа и сразу вслед за ним довольный возглас Моргана — похоже он все-таки зацепил атакующего. Джой приготовилась бросить истребитель в вираж, давая возможность перезарядиться батарее кормовой спарки и надеясь зацепить противника АМ-пучком, но в этот самый момент на пульте вспыхнула зеленая лампа автопилота и голос полковника Сибирцева в наушниках произнес:

— Ваш урок окончен, капитан Шеридан. Вы возвращаетесь на базу.

— Как закончен? — Джой была несколько удивлена, расслышав в голосе полковника сухие нотки, что было для того совсем не свойственным — Но я еще не закончила с последним истребителем!

— Я в курсе, капитан. И тем не менее, возвращайтесь. В 17-00 сбор у меня в кабинете. Как поняли?

— Вас поняла — Джой вздохнула, и решила, что напускное немногословие Сибирцева ей не нравится. Но во всяком случае ей можно испытать легкую гордость — три сбитых “условных" противника, не так уж и плохо.

Истребитель, управляемый автопилотом, плавно подлетел к посадочной площадке Третьей Лунной верфи и плавно опустился на бетон. Морган откинул люк и с трудом протиснувшись в него, выбрался наружу. Джой в который раз подумала о том, что стрелок, с его габаритами, явно серьезная потеря для корпуса Морской пехоты. Собственно, бортстрелки и набирались в основном из пехотинцев, показавших наиболее высокий класс в стрельбе из тяжелого вооружения. После длительных боев ощущалась большая нехватка квалифицированных пилотов, что и вызвало беспрецедентный допуск к истребителям людей, не носящих звезду универа. Впрочем, у нее сложились прекрасные отношения с Морганом, который несмотря на свой огромный рост, а может и благодаря ему, обращался со своей пушкой на удивление бережно. К тому же сегодня он снова доказал, что его стрелковые показатели не являются подтасовкой. Где-то в глубине души Джой гнездилась мысль, что этот верзила мог бы замечать вокруг себя еще что-нибудь, кроме железа. Впрочем, как она надеялась, все еще впереди.

Купола верфи, расположенной в кратере “Ломоносов" на обратной стороне Луны, с которой никогда не видна Земля, представляли собой лишь крошечную часть айсберга, зарывшегося почти на две сотни метров в глубину планеты. Впрочем, Тройка была самой маленькой из подобных сооружений — другие верфи занимались производством кораблей класса ТАКР и авианосцев, тогда как здесь приоритет был отдан истребителям. Джой, сошедшая вслед за своим стрелком на твердь посадочной площадки, почувствовала под подошвами легкую вибрацию — центральный купол четырехметровой толщины вздрогнул, его серую шершавую поверхность пересекла идеально ровная светящаяся линия. Все расширяясь, линия постепенно превратилась в широкую ленту, и вот уже купол полностью раздался в стороны. На широкой металлической платформе стояла сегодняшняя продукция верфи — шесть новеньких машин типа “Крис". По опыту Джой знала, что к отправке готовы еще столько же истребителей тяжелого класса, “Шестоперов", но эти машины, в отличие от изящных “Крисов", устарели уже сегодня. Женщина любовно погладила броню своей “Звездочки" — скоро уже все конвейеры перенастроят на производство “Монингстара", и уж тогда рекны попляшут.

Эскадрилья легких истребителей стремительно сорвалась с платформы и ровным строем ушла к горизонту. “Интересно, куда их припишут — думала капитан, шагая к шлюзу станции — видимо, на эсминцы, там обычно больше всего не хватает машин". Но если ТАКР может идти в бой с неполным комплектом эскадрилий, то эсминец без двух своих истребителей прикрытия практически беззащитен. Во всяком случае, “Утренняя звезда" успешно справится с ним.

Переход из тамбура шлюза в приемный отсек станции привел к затемнению светофильтра скафандра — после окружающей тьмы рассеянный свет внутри купола вызвал автоматическую реакцию микрокомпьютера шлема. Впрочем, усилия компьютера пропали даром — женщина уже снимала с себя боевую броню. Кроме нее в тамбуре никого не было — Морган, разумеется, не стал любоваться на взлет “Крисов" — иногда Джой просто возмущала бесчувственность этого амбала. Женщина взглянула на часы и удивленно присвистнула — похоже она любовалась этим зрелищем весьма долго и до назначенного полковником времени оставались считанные минуты. Быстро уложив бронекостюм в стенной шкаф — на Лунных базах не имели привычки все время держать скафандр под рукой, она почти бегом направилась к кабинету Сибирцева, про себя моля бога, чтобы что-нибудь или кто-нибудь задержал командира хоть на мгновение.

Разумеется, надеялась она зря. Сибирцев, как всегда, был до отвращения точен и при появлении запыхавшейся Джой демонстративно взглянул на часы. Она что-то пискнула в плане извинения и заняла свое место рядом с коллегами. Полковник хотел сказать что-то явно нелицеприятное, но потом передумал и подошел к большому экрану тактического компьютера станции. По его команде на экране стала в ускоренном темпе прокручиваться запись полета Диксон — Диди сегодня выпало “стреляться" первой.

— Итак, леди и джентльмены, подведем итоги сегодняшнего учебного боя. Как всегда, мне не удастся выразить восторг по поводу вашего виртуозного владения машиной.

Джой едко усмехнулась (правда, про себя). В тот день, когда Сибирцев выразит восторг по какому-нибудь поводу, явно произойдет земле… вернее лунотрясение. Вечно саркастичный полковник рассматривал любой успех как нечто само собой разумеющееся, а вот любой промах воспринимал если и не как измену присяге, то уж во всяком случае как что-то довольно к этому близкое. При этом он почти никогда не оставлял ехидного тона, поэтому сегодня некоторая сухость в его интонациях беспокоили Джой. Следовало ожидать неприятностей. Формально полковник не был их начальником — он всего лишь выступал в роли инструктора для “бывалых пилотов", обучая их искусству управления новыми истребителями, но его нелестный отзыв вполне мог привести к быстрому и окончательному возвращению на “Шестопер". В общем, что-то подсказывало Джой, что этот разговор сегодня добром не кончится.

— На экране вы можете видеть наиболее характерные ваши ошибки — полковник остановил воспроизведение. Трехмерный экран показывал замерший «Монингстар», который сбоку и чуть сзади атаковали три “Стилета". — Кто хочет сказать, что надлежало сделать пилоту в этой ситуации?

— Сэр? — Рич встал — Я думаю, наиболее оптимальным был бы доворот по курсу атаки противника с целью подставить его под огонь импульсных орудий кормовой турели.

— Ух ты, ах ты, какие мы умные… — прошипела Джоанна, так чтобы не расслышал полковник. Но он все равно услышал.

— Кстати, лейтенант Диксон, ваша реплика говорит о том, что в боевой ситуации эта мысль просто никак не могла уместиться у вас в голове. В результате вы вместо совершенно правильного маневра, указанного лейтенантом Ауэрбахом, попытались развернуть истребитель навстречу нападающим. В результате — семидесятипроцентное снижение мощности левого гейгена, а после этого “Стилеты" легко ушли из прицела. Между прочим, лейтенант Ауэрбах, вы совершили точно такие же ошибки на девятой и семнадцатой минуте боя.

Сибирцев включил воспроизведение, на этот раз в замедленном режиме. Со стороны, разумеется, было очевидно, что маневр был неверен — все же маневренность легких машин не сравнима с тяжелой — лучи фотопушек “Стилетов" впились в борт “Утренней звезды" до того, как она завершила поворот, а уже через мгновение корабли противника метнулись в разные стороны и лазеры Джоанны пронзили пустоту.

— Еще раз напоминаю, пилоты, вы управляете не милыми вашему сердцу “Палашами", все вооружение которых направлено по курсу. В вашем распоряжении мощная кормовая импульсная спарка — наиболее эффективное оружие против легких истребителей, особенно с малых дистанций. Кроме того прошу не забывать, что для наведения на цель носовых орудий вам необходимо корректировать курс корабля, тогда как хвостовая турель может вести огонь в широком секторе, произвольно изменяя траекторию выстрела. Таким образом, стараясь вести огонь самостоятельно, вы начинаете соревноваться в маневренности с более легким противником. Эта ошибка послужила гибели многих пилотов тяжелых машин в первые дни войны и я не хочу, чтобы вы, по своей самонадеянности, угробили это произведение искусства — полковник кивнул в сторону голографии, изображавшей “Монингстар".

Джой удовлетворенно кивнула. Она и сама замечала за своими молодыми коллегами склонность надеяться только на себя и привычку забывать о своем стрелке. Сама она давно излечилась от болезни под названием “вот сейчас я тебя достану" — в реальном бою именно хвостовому стрелку чаще удается зацепить противника, особенно, если пилот старается дать ему такую возможность. Как правило под огонь носовых орудий противник попадал либо по собственной небрежности, либо по вине Его Величества Случая — ни один рекн в здравом уме не полезет на легком “Стилете" в лобовую атаку на тяжеловоза, это верная гибель.

— Далее, у меня вопрос к вам, Дженнингс — полковник повернулся к Бобу, который тут же вскочил и вытянулся перед Сибирцевым — Что за странная методика стрелять из АМГ залпом? Может я не знаю о новых веяниях в истребительной авиации? Или вы боялись, что одного заряда АМГ не хватит для полного разрушения легкого истребителя противника? Потрудитесь объяснить.

— Сэр, я… — Боб слегка замялся, потом собравшись духом, заявил — Мне показалось, что залп…

— Более эффектен — закончил за него полковник. — Да, это, пожалуй, единственная причина для идиотской, не побоюсь этого слова, привычки так неэкономно пользоваться своими огневыми средствами. Время перезарядки АМГ составляет пять минут. Вам даны два генератора антиматерии совсем не для того, чтобы вы разряжали их одновременно. Тут я должен отметить, что мисс Ауэрбах неплохо воспользовалась этим видом оружия.

Командор повернулся к экрану. Ситуация на нем сменилась — компьютер показывал атаку Анни против “Алебарды" противника. Еле видимый искрящийся поток античастиц устремился к противнику. В первый момент Джой показалось, что прицел неточен — пучок явно шел мимо кабины и должен был попасть в крыло тяжеловоза. Компьютер цели проанализировал ситуацию и в доли секунды принял единственно “верное" решение, как впрочем и любой пилот на его месте — уклониться от струи антиматерии в противоположную сторону. Истребитель выполнил небольшой маневр… и тут же получил прямо в лоб попадание второго выстрела АМГ. На экране возникло светящееся пятно — цель уничтожена.

— Естественно, мы запрограммировали “Алебарду" на лобовую атаку не случайно — от вас ожидали подобных действий. А вот мистер Дженнингс в аналогичной ситуации дал залп сразу из обоих генераторов, тем самым дав возможность противнику уйти с линии огня.

Сибирцев выключил компьютер и вновь повернулся офицерам. — Резюмируя сказанное, я хотел бы заметить, что вы достигли некоторых успехов, однако обольщаться пока рано. Сегодняшний учебный бой показывает, что вы еще не вполне чувствуете машину, пытаетесь вести бой “в одиночку", и, в связи с этим, не можете с достаточной эффективностью использовать ваше вооружение. И в завершении данного “разбора полетов" я хотел бы рассмотреть вылет капитана Шеридан.

Джой вздрогнула. Голос полковника не предвещал ничегохорошего.

— Капитан, вы не поторопитесь? — голос Моргана отвлек Джой от печальных размышлений о событиях минувшего дня. Стрелок уже давно занял свое место у кормовых лазеров “Бердыша", одного из шести стоявших на взлетной площадке уже полностью раскрывшегося купола. — Все уже готовы к отлету.

Джой промолчала, ей не хотелось вновь забираться в недра машины, которую еще недавно считала для себя пройденным этапом. Сейчас, после знакомства с “Утренней звездой" этот в общем-то достаточно современный истребитель казался ей пережитком прошлого. Тупорылая громоздкая машина, начисто лишенная того изящества линий, которое так нравилось ей в “Монингстаре", вызывала только чувство раздражения. Женщина бросила взгляд на внешнюю площадку — сейчас она была пуста, но Джой знала, что через пару часов отсюда вновь будут взлетать “Звездочки" на очередное учебное задание. Только за штурвалом этих красавиц будет не она.

Капитан снова вспомнила вчерашний вечер и сухой голос полковника. Сибирцев был еще не стар, но во время одного из боев в самом начале войны получил тяжелые ранения — медики смогли восстановить тело, но какая-то неощутимая крупица здоровья была утрачена. После лечения тесты показали, что полковник почти не может сопротивляться перегрузкам и, хотя в этой ситуации он должен был быть комиссован, руководство Патруля, испытывая острую нехватку опытных пилотов, сочло возможным направить его на Верфь-3 в качестве инструктора. Здесь Сибирцев, не имея возможности участвовать в реальных боях, отдал все свои знания программированию боев учебных, надеясь, что его курсанты впоследствии смогут выкрутиться из любых сложных ситуаций. Будучи прекрасным тактиком истребительной авиации, полковник не уставал все более и более усложнять программу тренировки офицеров, благодаря чему кое-кто из них считал его обыкновенным садистом. Но его школа позволяла пилотам дольше жить…

— Я бы попросил вас, капитан, повторить ваше задание.

— Учебный вылет. Защита купола от возможной истребительной атаки — Джой опустила глаза, как нашкодившая школьница. Собственно она и испытывала подобные ощущения, еще не представляя причины, побудившей командора выделить ее из курсантов.

— Мне кажется, вы упустили одну деталь, капитан. — Голос Сибирцева прозвучал резко. — Напрягите вашу память.

Внезапно Джой поняла, что хочет услышать командор, и в тот же момент ей стало ясно и все остальное — почему был прерван ее полет, почему сейчас он, похоже, ненавидит ее. Она взглянула в лицо шефу и с удивлением увидела в его глазах не ненависть и даже не презрение — искреннюю боль.

— Защита гражданского купола…

— Вот именно, капитан. По условиям занятия купол не имеет собственных оборонительных средств. Вы бездумно позволили себе увлечься дуэлью с несколькими легкими истребителями противника, которые при всем желании не могли бы причинить вред базе — их лазеры не способны пробить четырехметровый эланиумный щит наземных сооружений. Задача “Стилетов" состояла в том, чтобы оттянуть вас как можно дальше от прикрываемого участка, чего они и добились. Обратите внимание — они даже не особенно старались вас задеть.

Компьютер стал стремительно разворачивать на экране картину боя — один за другим “Стилеты" атаковали, но теперь было видно, что они все время стараются чуть подставляться под огонь “Утренней звезды", при этом вынуждая ее гнаться за ними. В то же время, стоило Джой развернуть машину в сторону базы, как противник переносил атаку на ее хвост, вновь заставляя капитана менять курс. Водоворот сражения увлекал ее все дальше и дальше от куполов станции.

— Как только вы удалились на достаточное расстояние, скрытая за гребнем кратера единственная “Алебарда" нанесла по станции торпедный удар. База уничтожена полностью, противник выиграл бой.

Сибирцев отвернулся от поникшей женщины, которая уже почувствовала, что ей ждать в следующую минуту. Полковник предпочел бы этого не говорить, но свой долг он почитал выше личных симпатий. Он жестко произнес:

— В связи с тем, что вы проявили преступную небрежность и эгоизм, который в реальном бою неизбежно привел бы к победе противника, гибели ваших товарищей и разрушению доверенного вам объекта, я не считаю возможным ваше включение в группу пилотов истребителя “Монингстар". Завтра вам надлежит принять один из новых “Шестоперов" и отбыть по месту приписки — на “Элеонору". Вопросы?

— Нет вопросов, сэр.

— Вы считаете мое решение несправедливым? — полковник вновь повернулся к пилотам. Все были поражены услышанным, но каждый понимал, что командор прав — нет ничего более страшного для пилота, чем остаться в живых, допустив гибель людей, доверивших ему свою судьбу.

— Нет, сэр. Я виновна.

— В таком случае, исполняйте. — Сибирцев на мгновение замолчал, потом добавил, явно стараясь подсластить пилюлю, — Не расстраивайтесь особо, капитан. “Монингстар" не уйдет от вас. Еще полгода — год, и большинство боевых кораблей будут полностью оснащены этими машинами. Но опытная партия будет доверена только самым… — он мгновение подбирал подходящее слово, и, так ничего и не придумав, добавил. — Все свободны.

— “Крошка", ты собираешься взлетать? — раздался в микрофоне шлема голос одного из пилотов, прибывших за новыми машинами. Голос был знаком, но женщина не обратила на это внимания.

— Нет, парни, летите без меня, у нас все равно разные корабли. Я тоже скоро отправляюсь.

Она проводила взглядом исчезающий вдали клин “Шестоперов" и последний раз оглядела купол, прежде чем захлопнуть за собой крышку люка. Еще несколько минут она безнадежно смотрела на приборы, потом все-таки собралась с силами и тяжеловоз медленно поднялся над площадкой.

— Да бросьте переживать, капитан. Ну не получилось, ерунда. Когда-нибудь вы еще поведете “Звезду" — Морган явно старался ее утешить, но слова “когда-нибудь" больно резанули душу и от этого стало еще горше. А стрелок тем временем продолжал разглагольствовать — А с моей точки зрения так и “Шестопер" очень неплох. Я бы даже сказал…

— Слушай, серж, заткнись, а? И без тебя тошно — Джой медленно повела машину прочь от купола, даже не осознавая, что движется далеко не в нужном направлении. Машина шла на небольшой скорости и внизу медленно проплывал унылый лунный ландшафт. Истребитель пересек границу кратера, и медленно стал набирать высоту. Капитан тупо смотрела прямо перед собой, совершенно ничего не видя и не слыша.

Внезапно весь экран перед ней полыхнул ярчайшим голубым светом, взвыли сирены тревоги и “Крошка" больше интуитивно, чем сознательно рванула штурвал на себя. Еще одна голубая вспышка — попадание ракеты в гейген-щит, залила левый борт. Через мгновение голубые отблески засверкали сзади. Джой лихорадочно уставилась на пульт, не понимая, почему боевой компьютер не предупредил о ракетной атаке и с ужасом увидела, что просто не включила его. Через мгновение небольшой экран осветился и показал цели.

Шесть машин, идентифицированных как “Алебарды", аккуратным строем почти на нулевой высоте неслись ей навстречу. От верной гибели ее спасла только автоматическая реакция, не давшая трем ракетам подряд ударить в одну точку. Тем не менее ситуация была не блестяща. Бой одной тяжелой машины против двух-трех еще имел какие-то шансы на успех, в зависимости от мастерства пилотов, но атака шести рекнов (а в том, что перед ней рекны, она нисколько не сомневалась) против одного “Шестопера" с сильно поредевшей защитой не могла не закончиться успешно. Она бросила неповоротливую машину в пикирование, стараясь уйти из прицела врага и тут вдруг поняла, что за ней никто не гонится. Как молния мелькнула догадка — она им не нужна. Они идут к верфи.

— Всем, всем! Я “Крошка", обнаружила противника, “Алебарды", три звена. Сектор G6, намерены атаковать Верфь-3. Всем кто меня слышит, прошу помощи! Пытаюсь задержать…

“Шестопер" рванулся вперед, практически разметав строй рекнов, вынудив их отклониться от курса. Две машины попытались навязать капитану дуэль, остальные снова устремились к цели. Но Джой не приняла предложенных условий игры.

Снова и снова она бросала свой истребитель в атаку на лидеров, не давая им удерживаться на курсе, заставляя всех вступить в бой. И раз за разом полыхал голубым светом гейген от полученных попаданий. Она не стремилась сбить противника — только бы помешать, только бы втянуть в бой, выиграть несколько секунд. Через несколько мгновений были выпущены почти все ракеты, так и не причинив “Алебардам" особого вреда, однако один из псов стараясь уклониться от “пурги" не сумел завершить маневр и на полной скорости врезался в скалу, взметнув беззвучный фонтан осколков камня и металла. Еще через несколько секунд в прицеле появился ведущий одного из звеньев, снова вставший на боевой курс и капитан лихорадочно дала залп из АМГ — использовав единственный подвернувшийся шанс. Два пучка античастиц врезались в защитное поле истребителя, какое-то время гейген, ослепительно сияя на фоне мрачной лунной поверхности, удерживал энергию удара, потом внезапно погас и уже беззащитная “Алебарда" рухнула вниз, пораженная двумя последними “буранами".

Оставшиеся рекны решили, что этого сумасшедшего пилота все же необходимо уничтожить, и лучевой дождь обрушился на избитую машину.

— Морган, один чуть ниже тебя, осторожней! — подсознательно Джой ожидала услышать свистящие звуки стреляющего лазера, но кормовая турель молчала. Капитан оглянулась — ей показалось что стрелок проникся особенной любовью к своему орудию, поэтому нежно обнял его и прижался к нему всем телом. А еще через мгновение она поняла, что видит СКВОЗЬ Моргана — лазерный луч, пробив остатки щита и навылет прошив истребитель, встретил на своем пути грудь сержанта, оставив в ней неровную дыру сантиметров десяти в диаметре. Стрелок был мертв.

— “Крошка", слышу тебя! Иду на выручку!

— Джой, это “Миледи", продержись еще минуту! Взлетаю!

— Я “Тень", держись, “Крошка", я уже рядом!

“Поздно, ребята — подумала Джой, снова атакуя лидера — Слишком поздно. Если они пересекут барьер, уже ничто им не помешает запустить торпеды". Импульсный залп ударил “Алебарду" в бок, но та, не обращая внимание на израненного противника, продолжала упорно двигаться к цели. Без ракет, с разряженным АМГ, с почти погасшим защитным полем, “Шестопер" уже мало что мог сделать. Она хотела что-то крикнуть друзьям, но поняла, что они ее не услышат — передатчик внезапно взорвался брызгами расплавленного металла — еще один лазерный луч пронзил броню.

Как-то очень спокойно и аккуратно Джой просчитала вариант своей последней атаки, взвесила все возможные реакции противника и приняла решение. Тяжелый истребитель рванулся вперед и на полной скорости врезался в корму ведомой машины атакующего звена. Два массивных тела, слившиеся в единое целое, продолжали двигаться вперед, уже в виде огненного шара, и через мгновение этот шар поглотил и лидера — в этот момент все три машины представляли собой уже одну сплошную кашу из металла, плазмы и органики. Два оставшихся рекна лихорадочно рвали штурвалы, стараясь не столкнуться с вспыхнувшим маленьким солнцем — это рвались контейнеры с антиматерией — топливом для С-драйвов. Одному удалось уйти, второй все же попал в стремительно расширяющееся облако пламени, и через мгновение, потеряв управление, рухнул на камни.

Последний оставшийся в живых рекн, вспомнив о поставленной перед ним задаче, наконец пересек гребень кратера. Он не зря считал себя особенно удачливым — все месяцы войны находясь в непрерывных боях, ни разу не получив даже легкого повреждения, сейчас он снова всем докажет, что Рриз — лучший пилот Империи. Он один пережил эту сумасшедшую атаку ненормального земного пилота. И пусть ему не удастся уйти, но обезьяны навсегда запомнят мощь имперского боевого истребителя. Верфь-3 была видна как на ладони. Боевой компьютер сообщил, что наведение ракет на цель завершено. Палец с коротким кривым когтем вдавил кнопку пуска. Тяжелые “смерчи" рванулись вперед, но почти в тот же момент один из них исчез в огненной вспышке, а еще через мгновение самый “удачливый" пилот Империи отправился следом за своими напарниками, пережив их всего на пару минут. Но напоследок ему суждено было первому в имперском флоте увидеть картину, которая потом станет кошмарным сном адмиралов Рекна — зрелище атакующего истребителя, названия которого он даже не знал.

Дженнингс проводил взглядом рухнувшую в расселину груду металла, еще несколько мгновений назад представлявшую собой совершенно неповрежденный тяжелый истребитель. Все-таки вооружение “Утренней звезды" несравнимо сильнее. Может и не стоило давать залп сразу всех шести ракет типа “пурга", все равно никуда бы он не делся, однако гаденыш успел-таки выпустить “смерчи". Боб поежился — если бы все машины врага вышли на дистанцию поражения, то вряд ли от базы осталось бы что-нибудь кроме очень большой воронки. А так… одна ракета попала в перекрестие его прицела, вторая сбита защитной системой базы. Но почему молчит Джой, не повреждена ли ее машина… Может ей нужна помощь…

Анализ ситуации показал, что перед рекнами стояла задача — сойти со струны как можно ближе к поверхности Луны — стоило чуть ошибиться в расчетах, и либо истребители вынырнут ниже поверхности, что приведет к их гибели, либо слишком высоко — и немедленно будут замечены системой планетарной обороны. В ходе расследования стало ясно, что из полного крыла атаковавших машин четыре завершили свой прыжок под лунной поверхностью — теперь камень, металл и органика представляли собой единое целое. Остальные вышли у самой поверхности и базу спасла от уничтожения случайность — задержка капитана Шеридан с вылетом. Сотрудники службы безопасности Патруля отметили, что противнику было точно известны не только маршруты кораблей боевого охранения, но и график отлета с верфи новых машин. Это наводило на серьезные размышления. Орбитальные боевые станции класса “Цербер" гарантировали немедленное уничтожение любого корабля, неосмотрительно приблизившегося к зоне поражения без соответствующего кода доступа. Но относительно небольшие истребители, как показал бой за Верфь-3, вполне могут пройти незамеченными. Кроме того, факт осведомленности противника о передвижениях флота Федерации говорил о том, что не исключено попадание секретных кодов в руки рекнов.

Шведов, в соответствии с рекомендациями аналитического центра СБ несколько изменил порядок несения орбитальными силами боевого дежурства. Теперь маршруты истребителей стали определяться случайным образом, рассчитанные Большим компьютером Академии Патруля. Одновременно несколько крейсеров с полностью прогретыми С-драйвами были готовы прыгнуть в любую точку системы. Буквально на третие сутки один из патрулей запеленговал восемь “Алебард", намеревавшихся атаковать Лунную Верфь — 1 в кратере “Коперник", где шел монтаж первого корабля класса “Дестроер". Патруль принял бой, а уже через две минуты после сигнала тревоги над головами нарушителей материализовался ТАКР “Спартак" и обрушил на рекнов град ракет. Выйти на дистанцию выстрела “Алебардам" не удалось.

Курс подготовки пилотов экспериментальной партии новейших истребителей “Монингстар" был завершен. В рапорте Шведову полковник Сибирцев отметил, что тренировочные бои показали как высокое летное мастерство летчиков, так и непревзойденные боевые качества новой машины. Также он ходатайствовал о посмертном награждении универ-капитана Патруля Джой Шеридан орденом “За мужество"…

А спустя три недели на стол адмиралу легло другое донесение. Генерал Накамура, командующий Шестой дивизией морской пехоты на Ленне, докладывал о том, что разведывательно-диверсионный отряд пехотинцев захватил три истребителя рекнов неизвестной ранее модели. Прочитав донесение и осмотрев снимки машин, Шведов срочно вызвал к себе Алмейду…

Друзья, вновь собравшиеся в относительно “просторной" каюте Ауэрбахов, пребывали в мрачном настроении. Гибель Джой, которую за последнее время все уже стали считать членом своей команды, подействовала на всех удручающе. Джоанне, еще не оправившейся после свалившихся на нее в последнее время невзгод, было особенно тяжело. Рич и Боб всеми силами пытались убедить ее, что Дик жив и непременно вернется, однако их слова мало утешали девушку.

Возвращение на “Элеонору" пришлось проводить в два этапа — поскольку Джой больше не было с ними, перегоняли новые истребителями двумя партиями — сначала пилоты доставили на авианосец четыре машины, потом, втиснувшись все вчетвером в истребитель “Кувалды", отправились на Луну за пятой “Звездочкой". Лететь всем вместе пришлось из-за того, что Шведов категорически запретил выпускать в полет тяжелые истребители без второго члена экипажа, поэтому Анни и Диди пришлось временно сыграть роль бортстрелков. Единственные неприятные ощущения вызвал полет к лунной верфи — “Монингстар", в отличие от других тяжеловозов, практически не имела свободного места — это на старой “Алебарде" можно было кроме пилота и стрелка разместить еще человек шесть-семь. Но опыт реальных боев показал, что тяжелые истребители слишком легкая цель в первую очередь из-за своих размеров. Поэтому в проект “Утренней звезды" были внесены некоторые изменения, в результате которых она стала всего раза в полтора крупнее “Палаша". По сравнению с громоздкой “Алебардой" или даже чуть более компактным “Шестопером" новая машина казалась крошкой. И лишнего места в ней не было.

Джеймисон сообщил пилотам, что в их распоряжении трехдневный отпуск, и они могут на это время покинуть борт авианосца. Впрочем, Джоанне и Ауэрбахам было некуда лететь, а Дженнингс остался с ними из чувства солидарности. Таким образом, друзья уже вторые сутки скучали, ожидая нового назначения. С той разницей, что теперь по требованию СБ, они узнают об очередном рейде в последний момент.

— Ну ладно, ребята, сколько можно кукситься! — прервал общее молчание Боб — Я не меньше вас расстроен гибелью Джой, но, надеюсь, вы не собираетесь вечно демонстрировать вселенскую скорбь?

— Демонстрировать!? Да как у тебя язык повернулся! — взорвалась Джоанна — Тебя вообще что-нибудь, кроме жратвы, интересует?

— Возможно, я не так высказался — Дженнингс на мгновение замолчал, подбирая подходящие слова — Друзья, на войне как на войне… И вместо того, чтобы терзать себя, вы бы лучше подумали о том, что Джой дала нам возможность отомстить за себя. Если бы не она, мы бы все сейчас были радиоактивным пеплом. Вряд ли бы ее душу порадовали ваши кислые физиономии. В конце концов, она выполнила свой долг, как любой из нас на ее месте. Как Келадзе, как Дик…

Джоанна почувствовала, что на ее глазах снова появляются слезы. “Дик, родной мой, ну пожалуйста, ну ради всего святого, останься в живых, я прошу тебя…". Рич демонстративно повертел пальцем у виска. Глаза Ани метнули молнии. Дженнингс понял, что сморозил глупость — в присутствии Джоанны эту тему затрагивать не стоило. Когда он вместе с “Кувалдой" обшаривал орбиту Селесты в поисках тела товарища, он постепенно проникся мыслью, что Дик находится в плену — иначе они нашли бы его. Не то чтобы он рассчитывал на встречу со Старком, из плена рекнов еще никто не убегал, да и вряд ли псы доброжелательно отнесутся к пилоту с таким послужным списком, но он безгранично верил в способности командира и вместе с другими старался убедить в этом и Джоанну. Всегда легче жить с надеждой, пусть даже призрачной, чем без нее.

— Впрочем, Дик вернется, в конце концов он слишком неравнодушен к Диди, чтобы долго наслаждаться гостеприимством шавок — Дженнингс лихорадочно старался исправить ситуацию и не допустить очередной истерики девушки — И вообще, я почти уверен, что он от них удерет. А если он это сделает, то его побег рекны долго не забудут.

— Это уж точно! — раздался позади его знакомый голос.

Боб увидел как расширились глаза Джоанны, как отвисла челюсть Рича, и резко обернулся. В Дверях каюты стоял Старк, откровенно забавляясь немой сценой. А в следующее мгновение он был сбит с ног — Диди рванулась к парню и повисла у него на шее, по пути опрокинув Дженнингса и разбив локтем терминал компьютера.

Когда все несколько успокоились, Дик рассказал историю своего плена и освобождения. Правда, кое о чем он умолчал. Друзья наперебой требовали от него подробностей побега и последовавшего за ним боя, поэтому он смог уклониться от некоторых моментов своих личных эмоций, но ему все же показалось, что Джоанна не слишком восторженно приняла сообщение о назначении лейтенанта Лаудер на “Элеонору". В свою очередь он выслушал рассказ о трагической гибели Джой Шеридан и помрачнел — эта женщина дралась с ним бок о бок со дня его прибытия на “Элеонору" и, хотя он не так уж близко был с ней знаком, все же знал ее лучше, чем большинство других пилотов — капитана часто перебрасывали на поддержку малочисленной Четвертой.

Потом с помощью Рича он притащил в каюту свой необъятный багаж и друзья организовали небольшой банкет, посвященный освобождению своего командира и памяти Джой Шеридан. Когда уже все были готовы приступить к дегустации Селестианских деликатесов, Дик, что-то вспомнив, выбежал из каюты. По лицу Джоанны промелькнула легкая тень — она догадывалась о причинах его столь быстрого исчезновения. И оказалась права.

— Позвольте представить вам Клаудию Лаудер, моего … товарища по плену и побегу — Дик чувствовал некоторую скованность, прекрасно понимая ее причину. Пока они были наедине, Рич популярно объяснил парню положение в команде, добавив, что Диди труднее всех переживала его предполагаемую гибель.

От слуха девушки не ускользнула эта пауза, но она решила не обращать на нее внимание. Однако Клаудиа предпочла пойти на обострение.

— Как, уже всего лишь товарищ? Что-то, милый, ты быстро меняешь свои привязанности. — Опытным взглядом она сразу заметила побледневшую Джоанну и мысленно усмехнулась. “Девчонка хороша, но совершенно не умеет держать себя в руках. У нее нет никаких шансов, если я захочу — он будет моим навсегда. А я хочу… пока".

— Клай, перестань, сейчас не время…

— Ага, значит там, на Селесте было время? А меня, мой дорогой, нельзя использовать и бросить. Когда Лекомб выдернул тебя из моей постели, ты казался весьма огорченным. А теперь я только твой товарищ… Знаешь ли, радость моя, с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, образ мужчины — товарища не очень-то меня устраивает! — красавица — блондинка вышла из каюты, абсолютно уверенная, что Дик последует за ней. Она не ошиблась.

— Послушай, Клай, как ты можешь…

— Дик, милый — интонации Клаудии совершенно изменились, теперь в ее голосе звучала нежность и обещание — Я же люблю тебя, неужели ты забыл. Мне нужен только ты, мой родной, мой самый хороший…

Она прижалась к нему всем телом, чтобы он почувствовал под тонкой форменной тканью упругую грудь. — Дик, пожалуйста, не бросай меня, я хочу быть твоей, не уходи…

Из этой щекотливой ситуации Дика спас голос, раздавшийся из динамика — “Лейтенанта Лаудер просят срочно пройти к капитану. Повторяю, Лаудер срочно к капитану". Клай нежно поцеловала Дика, прошептала ему на ухо “я скоро освобожусь, дорогой" и убежала.

Некоторое время парень стоял прислонившись к стенке и обдумывая сложившееся положение. С одной стороны, его давно тянуло к Джоанне и в последнее время начало казаться, что эти чувства взаимны. С другой — его безумно влекло к Клаудии. Надо было что-то предпринимать, но обе девушки были очень дороги ему, и решиться на … на ум пришло слово “предательство", парень попытался отогнать эту мысль, впрочем, безуспешно. Последнее время он не раз думал об этом, но так и не мог подобрать подходящего выхода. А Клай еще и подливает масла в огонь.

Сейчас ему ничего не оставалось делать, кроме как вернуться в каюту, где его ждали друзья. Банкет прошел почти в молчании, настроение у всех было безнадежно испорчено. Впрочем, это устраивало Дика, во всяком случае это избавляло его от необходимости что-либо говорить.

Вечером к нему в каюту зашел Рич. “Кувалда" без предисловия сказал командиру, что он порядочная скотина и что так поступить с девушкой, которая на тебя чуть ли не молится может только бесчувственный болван. Он еще добавил ряд более крепких выражений, в слабой, по его словам, мере, характеризующих данное поведение приятеля.

— Слушай, Рич, а не пошел бы ты со своими нравоучениями знаешь куда? И так тошно.

— Парень, давай-ка разберемся. Ну кто для тебя эта сучка… — кулак врезался Ричу в челюсть, но тот даже не пошевелился — чтобы из за нее бить морду своему старому товарищу и доводить до слез Джоанну. Крошка и так за последнее время пережила столько, что не дай бог кому-то через все это пройти. Еще недавно она была на волосок от гибели…

— Мы все рискуем. Работа такая — сухо отметил Дик.

— Ты еще не в курсе всех событий. — Рич стал подробно рассказывать о происшествии с Санта-Лючией, и вдруг замолк на полуслове, увидев смертельно побледневшее лицо парня. — Эй, командир, что с тобой!

Дик отвернулся, стараясь скрыть от друга слезы, навернувшиеся на глаза. “Мама, дед, я снова теряю вас", — думал он, изо всех сил стараясь сдержаться и не зарыдать. Он давно уже смирился с потерей семьи, поэтому полученный при возвращении на “Элеонору" диск с записью сообщения старого Лесли был для него как гром среди ясного неба. “Привет, малыш — лицо деда на экране было очень реальным, казалось, что он смотрит прямо в глаза внуку — Мне крупно повезло, что подвернулась возможность передать это сообщение. Подозреваю, что ты уже похоронил меня. А зря, Старков так легко не угробить. Жаль Джона, но что поделаешь… Мы с Элен были в Париже в тот день, так что нам, можно сказать, подфартило. Я долго не мог тебя найти, знаешь, в вашем флоте сейчас неразбериха больше, чем у гражданских. Впрочем, я всегда уважал Патруль, ты знаешь. Короче, я наконец то получил информацию о твоем назначении, но встретиться нам уже не придется. Наш дом разрушен, нас ничего здесь не держит. Элен подала заявление на эмиграцию, так что мы скоро улетаем. Честно сказать, я даже не знаю куда — они тут намудрили с секретностью, похоже, даже капитан “Санты" не знает, куда полетит. Ах да, мы летим на трейдере “Санта-Лючия", думаю, тебе будет несложно узнать конечный пункт. Так что встретимся после войны. Я верю в тебя, мой мальчик, и не прошу поберечь себя. Но запомни, кто-то из полководцев прошлого, я давно забыл кто, а может, никогда и не знал, сказал замечательные слова — “Солдаты, ваша задача не в том, чтобы геройски умереть за родину. Вы должны сделать так, чтобы ОНИ получили возможность геройски умереть за ИХ родину". Не забывай эти слова, парень. И будь достоин звания офицера. До встречи."

— Дик, да ответь же, что случилось? — Рич был не на шутку встревожен. Он еще никогда не видел друга в таком шоке. И что он такого сказал…

— Там… на “Санте"… мама и дед….

— О боже! — Рич, тоже потерявший всех родных в стертом с лица планеты Нью-Берлине, и знавший, что в дом Старков попала торпеда, не оставив ничего, кроме огромной воронки, задохнулся от удивления — Так они… живы?

— Их не было дома. Дед прислал запись… перед отлетом. Они улетели на “Санте".

— Да, ситуация — “Кувалда" на мгновение замолчал, потом глаза его просветлели — Но ты зря волнуешься. Ведь трейдер же не был уничтожен, его просто взяли в плен. Ну отвезут на какую-нибудь планету, в качестве… рабочей силы, к примеру. После войны мы их освободим. Все будет нормально, главное, не теряй головы…

— Ты не понимаешь, Рич. Я общался с рекнами, хоть и мало. Им не нужны рабы…

— Слушай, парень, если бы они хотели всех перебить, то просто высадили бы всех прямо там, на астероид, без скафандров. А раз они увели корабль вместо со всеми переселенцами, то…

— Им не нужны рабы, Рич. Мы для них — ходячие консервы…

Джеймисон вызвал к себе Дика в тот же день, ближе к вечеру. Полковник был искренне рад видеть парня, но по старой привычке постарался ничем не выразить свои эмоции. Он уже читал отчет Старка о побеге с “Крайта", и не мог не восторгаться своим подчиненным.

— Рад вас видеть, лейтенант.

— Я тоже рад вернуться на “Элеонору", сэр.

— Это ненадолго.

— Сэр?

Полковник был не очень доволен поручением, которое он должен был дать парню. Предстоял новый рейд, и ему не хотелось лишать авианосец хорошего пилота, но выбора другого не было.

— Ваши товарищи уже показали вам новые машины?

— Нет, сэр. Я видел их в эллинге, но не осматривал. Не успел…

Полковник поморщился. С его точки зрения истинный пилот должен был со всех ног броситься к новому истребителю, вместо того, чтобы устраивать застолье по случаю своего возвращения.

— Теперь успеете. Через два часа вы отбываете на Верфь-3. К сожалению, наш корабль отправляется на задание, а без надлежащей тренировки я не могу допустить вас за штурвал “Монингстара". Поэтому вы должны пройти тот же курс обучения, что и ваши коллеги. Я поговорил с Сибирцевым, он устроит вам интенсивный тренинг, чтобы вы были подготовлены к следующему рейду.

— Есть, сэр. — Дик был огорчен. Только вернуться к друзьям, чтобы тут же снова их покинуть. С другой стороны, может так оно и лучше. Неделя на лунной базе позволит ему разобраться со своими чувствами к Джоанне и Клаудии. Может, ему и удастся найти подходящее решение своей проблемы.

— Можете идти. Кстати, полетите на “Шестопере"-936, он серьезно пострадал в последнем бою, еле двигается. На Верфи-3 передадите его ремонтникам. Ведет истребитель его пилот, лейтенант Лебедев, вы займете место стрелка. Ясно?

— Да, сэр.

— И еще… — полковник на некоторое время задумался, потом все же приняв решение, махнул рукой — Впрочем, идите.

Дик нашел Лебедева возле истребителя. Тот демонстративно поглядывал на часы и попытался было сделать Старку замечание, однако тот лишь фыркнул — ему не слишком то понравился подчеркнуто молодцеватый парень, всем своим видом демонстрировавший свое превосходство. До вылета оставалось еще четыре минуты и Лебедев не имел никакого права на претензии.

Собственно, собираться Старку пришлось недолго — несколько минут, от силы. Остальное время ушло на прощание с товарищами, выражения недовольства полученным заданием и получения целой кучи различной информации, от характерных особенностей управления “Утренней звездой" до сведений о том, что предвещают те или иные нотки в голосе полковника Сибирцева. В частности, Дик услышал подробный пересказ ситуации, приведшей к отстранению Джой от тренировочных полетов. Парень, в свою очередь, пожелал коллегам удачного полета и порекомендовал не тянуть особо с использованием содержимого его чемодана, на что его заверили, что как раз это пусть его не беспокоит.

Напоследок он хотел забежать к Клаудии, но ее не было в каюте и ему пришлось ограничиться короткой запиской. Девушка в это время находилась в командирской рубке, вместе с другими навигаторами рассчитывая курс “Элеоноры". Задача корабля заключалась в обычном патрульном рейде, но трагическая гибель “Сюзанны" вынудила Шведова внести дополнительные меры безопасности. Теперь, в случаях когда внезапность не требовалась, первыми на струну уходили тяжелые истребители, а сам авианосец следовал за ними с интервалом в пять минут. “Сюзанна" может и устояла бы в своем последнем бою, но сама возможность сопротивления была в корне подавлена торпедой, поразившей двигатели колосса. Именно защиту от подобных сюрпризов и должны были взять на себя “Монингстары". Однако методика имела и обратные стороны. Если авианосец мог одним прыжком преодолеть до 100 парсек, то тяжелый истребитель — только 60. Да и этот рекорд принадлежал “Утренней звезде", обычный “Шестопер" мог совершить бросок лишь на втрое меньшее расстояние. Поэтому “Элеоноре" придется идти к цели относительно небольшими прыжками, что требовало более громоздкого расчета маршрута, чем собственно и занимались все ангелы корабля.

Дик занял место стрелка в избитом “Шестопере", с содроганием увидев в спинке кресла прожженную лазером дыру. Похоже, его предшественнику на этом месте крупно не повезло. Впрочем, ему не хотелось выяснять у Лебедева этот вопрос, парень был еще новичком и не знал, с кем имеет дело, поэтому был несколько заносчив, как все пилоты тяжеловозов, относящиеся с легким покровительством ко всем остальным универам. Можно было бы спустить мальчика с небес на землю, только сказав ему, что он, лейтенант Старк, откомандирован для прохождения стажировки на “Монингстаре", однако Дик счел это слишком дешевым трюком и всю дорогу старательно выполнял свои обязанности, непрерывно контролируя заднюю полусферу по приборам и визуально. Собственно, истребители, одетые в кокон гейген-поля, были почти невидимы для классических радаров, поскольку полностью поглощали радарный луч, и только детектор массы мог указать на их присутствие. Но детектор одинаково реагировал и на “Алебарду", и на достаточно крупный метеорит. Бортовой компьютер преобразовывал данные массдетектора в сигналы на дисплее радара, но в конечном счете только пилот или стрелок могли определить, является ли яркая движущаяся точка крупным метеором, или боевым истребителем.

Полет прошел без неожиданностей, хотя несчастный “Шестопер" был так избит, что становилось просто непонятным, как ему вообще удается двигаться. Герметизация кабины отсутствовала начисто — несколько оплавленных дыр говорили о том, что “Стилеты" рекнов неоднократно прорывались сквозь щит тяжеловоза. Собственно, в бою пилоты предпочитали отсутствие воздуха в кабине — при пробоине взрывная декомпрессия могла наделать много бед, но в нормальных условиях безопасней было иметь свою маленькую атмосферу — в конце концов радости в общении с напарником через передатчик шлема довольно мало.

Когда эта развалина кое-как опустилась на бетонную площадку у куполов Верфи-3 и Дик выбрался из истребителя, если его сейчас можно было так назвать, он увидел почти бегущего к ним от шлюзовой камеры невысокого человека в скафандре.

— Лейтенант Старк, прошу прощения, кто из вас лейтенант Ричард Старк? — голос, прозвучавший в наушниках показался Дику очень знакомым, но в первый момент он не смог вспомнить, где раньше он слышал этот легкий акцент, характерный для выходцев с Востока. Он поднял руку, одновременно копаясь в памяти. Впрочем, его попытки узнать встречающего были на корню пресечены последним.

— Сэр, я ваш бортстрелок. Ким Юн-Си, сержант Морской пехоты.

— Юн-Си? Вот это встреча! Вот уж кого не ожидал увидеть!

Кореец, отчисленный с Универфака Академии, как не прошедший математический тест, был старым знакомым Дика, они вместе проходили предварительное обследование, но Юн-Си не повезло.

— Я услышал, что теперь стрелков набирают из пехотинцев, и тут же подал заявление. — Ким восторженно рассказывал Дику о своем назначении, пока они шли к куполу базы — Мне кажется, сэр, они даже рады были отделаться от меня, пехота предпочитает высоких парней. К тому же все знали, что я пытался стать пилотом, поэтому долго не тянули.

— Ты не представляешь себе, как я рад, Юн! Мы все так переживали, когда тебя не пропустили… И, кстати, мы же давно знаем друг друга, можешь засунуть своего “сэра" знаешь куда? Меня все еще зовут Дик.

— Я все же буду летать! Знаешь… Дик, я так мечтал об истребителях. В пехоте летал на “Ястребе", но это же совсем не то. Я так рад, что меня назначили к тебе, кстати, как там ребята, все живы?

— Из нашей команды все, об остальных я мало что знаю… Шота погиб в первый же день. Семур тоже… Остальные по разным кораблям, кто где.

Доложив Сибирцеву о прибытии, Дик испытал некоторое удовольствие, увидев, как округлились глаза Лебедева. Еще бы, вряд ли во всем Флоте был хотя бы один пилот, не мечтавший сесть за штурвал “Утренней звезды". Конечно, пройдут месяцы, и этот истребитель перестанет быть диковинкой, но сейчас многие видели в нем если и не способ выиграть войну — все-таки в космическом бою побеждали тяжелые корабли — но по крайней мере все рассчитывали сильно насолить рекнам. Новая машина не имела себе равных. В этом Дику пришлось быстро убедиться во время первых же тренировочных полетов по довольно жесткой программе, подготовленной ему инструктором. “Звездочка" настолько хорошо повиновалась пилоту, что могла успешно противостоять даже высокоманевренным “Палашам" и “Крисам", не говоря о более слабых, хотя и более многочисленных боевых машинах Рекна. Если бы не необходимость все-таки иногда спать и есть, парень вообще не вылезал бы из кабины. Сибирцев был доволен, лейтенант оказался прекрасным пилотом и, пожалуй, лучшим из тех, кто прошел через его школу за последние годы. Конечно, в самом начале он не избежал классических ошибок, но быстро освоился и в последующих тренировках успешно отражал все столь скрупулезно запрограммированные полковником атаки.

Во время одного из полетов Дик, с разрешения инструктора, передал штурвал Юн-Си, который был на седьмом небе от счастья. Конечно, тяжелый истребитель Патруля был несравним с легкими и очень простыми в управлении атмосферными машинами типа “Гриф" и “Ястреб", но маленький кореец так мечтал о полете, что лейтенант не устоял. К тому же, хоть это было и против правил, всегда более выгодно, когда напарник сможет тебя заменить, мало ли что может случиться. Ким, разумеется, не потряс Сибирцева техникой пилотирования, но доказал, что вполне может управлять “Звездой", по крайней мере вне боя. Собственно, раньше такой вопрос не вставал — стрелками тяжеловозов всегда были такие же универ-офицеры, как и те парни, что сидели за штурвалами, разве что чуть менее способные к искусству высшего пилотажа. И только в последнее время из-за серьезных потерь в рядах истребителей, заднее кресло стали занимать солдаты, не носящие серебряную звезду.

Отпущенная на тренировки неделя быстро подошла к концу. Поскольку истребитель дожидался лейтенанта на борту “Элеоноры", ему было поручено доставить на авианосец новый “Шестопер", только что сошедший с конвейера. Сибирцев был доволен — Старк успешно прошел экзамен и был более чем достоин оказанной ему чести. Дик, в свою очередь, просто обожал свою новую машину — и верил, что она никогда его не подведет.

Перелет прошел нормально. Дик доложил Джеймисону о прибытии и отправился искать друзей, чтобы сообщить им новость о возвращении в их ряды Юн-Си. Тот в это время отправился к командиру штурмовой бригады МП. Формально остававшийся сержантом Морской пехоты, Ким должен был представиться своему новому начальнику.

Как всегда, Дик нашел своих приятелей в каюте Рича. С его уст уже готово было сорваться веселое приветствие, но тут он увидел кислые лица коллег. Пересчитав их и, убедившись что все на месте, он тихо сказал.

— Привет ребята. Что стряслось, как прошел полет?

— Привет, командир. — Рич мрачно взглянул на товарища, потом пожал плечами — Полет прошел нормально. Даже слишком нормально.

— А в чем дело? — Дик был удивлен, вспомнив, что и Джеймисон был сегодня явно не в духе. — Все живы, все здоровы, в чем проблема? Шавок хоть встретили?

— Вот именно… — Рич замолчал и за него продолжила Анни — Мы промотались впустую, Дик. Не встретили даже намека на Имперский флот. Мы прибыли на орбиту Селесты трое суток назад, пробыли там шесть часов. А ровно через час после нашего ухода Селеста была атакована. Они знали…

— Да, похоже на то… — Джоанна тоже была расстроена — Помнишь, ты нам рассказывал про коменданта, Лекомба. Он погиб. И все его парни, до последнего. Торпеда почти сравняла Леннокс с землей. Единственная торпеда. Прямое попадание в штаб Патруля. Погиб один из ТАКРов планетарной обороны. А нас там уже не было…

(обратно)

Тайная встреча

Небольшой, даже меньше эсминца, трейдер “Амазонка" сошел со струны в окрестностях желтого карлика в стороне от обычных торговых путей. Несмотря на войну, далеко не все маленькие корабли были реквизированы для нужд Флота, поэтому их капитаны продолжали заниматься своим бизнесом, зачастую неплохо зарабатывая на желающих спешно что-то привезти или увезти, а то и просто покинуть одну планету и перебраться на другую. К тому же часть товаров, уже многие годы ввозимых на Землю, в последнее время попали в разряд предметов роскоши и безжалостно вычеркивались из списка грузов больших трейдеров, снабжающих метрополию продовольствием. Но всегда находились люди, готовые хорошо заплатить за изысканные деликатесы с экзотических планет.

Роль поставщиков этих самых деликатесов взяли на себя “вольные торговцы", или, как их чаще называли, “фриты" (лат. free trader — свободный торговец). На своих крошечных кораблях, многие из которых, подобно “Амазонке", были вооружены лучше эсминцев, они сновали между исследованными, а иногда и неисследованными планетами, доставляя покупателям то, за что те готовы были платить.

Служба Безопасности Патруля с первых же недель войны настояла на обязательном досмотре всех фритов, прибывающих в Систему. Собственно, Флот занимался этой проблемой и раньше — именно вольные торговцы служили основным каналом проникновения на Землю наркотиков и оружия, а были случаи — и агрессивных форм инопланетной жизни. Но во время войны эта проблема становилась особенно важной, поскольку один малый трейдер способен провезти на борту до полусотни человек… или рекнов, хотя пока таких случаев не было. Поэтому в последнее время Патруль ужесточил контроль за околопланетным пространством Земли и некоторым фритам, ранее нагревшим руки на банальном героине и новейшем галлюциногене “фантом-2", пришлось туго. Впрочем, многие владельцы судов старались не связываться с криминалом и не иметь сложностей с пограничниками — в основном эту работу выполняли тяжелые истребители Третьей эскадры.

Сейчас на борту “Амазонки" находился всего один человек — ее капитан, он же штурман, он же инженер, он же… в общем, капитаны маленьких суденышек обязаны были знать и уметь все, от принципов работы С-драйва до тонкостей ведения торговли со вспыльчивыми ленитами, которые искренне считали, что лучшим аргументом, способным убедить несговорчивого собеседника в своей правоте является всаженный ему в брюхо меч. В грузовых отсеках трейдера находилось некоторое количество товаров, имеющих на Земле довольно большую ценность, но хороший эксперт смог быопределить, что эти коробки и тюки уже более двух месяцев не покидали трюма. Впрочем, патрульные, время от времени осматривающие корабли фритов, обычно не вдавались в такие подробности — кому может прийти в голову мысль держать чрезвычайно дорогостоящий товар взаперти. Но капитана “Амазонки" не интересовала стоимость того, что было сложено в ее трюмах — вернее интересовала, но ровно настолько, насколько эти товары позволяли пограничникам Флота сделать вывод о невинном бизнесе владельца.

Капитан был молод. Высокий, светловолосый парень, неплохо физически развитый, явно никогда не страдавший от недостатка поклонниц. Он удобно развалился в командирском кресле, и листал какую-то книгу, время от времени бросая косой взгляд на экран радара. Пока экран оставался пустым, но капитан знал, что ждать ему осталось не долго. Его собеседник всегда точен, поэтому появится в точке встречи как обычно минута в минуту. Собственно, свидание не вызывало у капитана особого энтузиазма, однако это был его бизнес, приносящий ему, кстати, чудовищные по земным меркам доходы. Просто заказчик вызывал у него легкое чувство страха — он никогда не видел его лица, хотя и догадывался, кто скрывается по ту сторону темного видеоэкрана. О моральной стороне вопроса он не думал, такие вещи давно уже его не беспокоили. Дело есть дело, если его “партнер" готов платить совершенно неприличные суммы за некоторую информацию, то он, Рональд Геллер, готов эту информацию продать. А откажется, так найдется кто-нибудь другой…

Так, время… Геллер закрыл книгу и отложил ее в сторону. Почти в тот же момент недалеко от его “Амазонки" мелькнула слабая зеленая вспышка и одновременно на экране радара появилась точка — сошедший со струны корабль. Как всегда, заказчик прибыл вовремя, кроме того очень точно рассчитав координаты выхода — корабли практически оказались рядом. Обычно он предпочитал корабли класса “эсминец", хотя однажды прибыл на встречу на борту небольшого трейдера. Сейчас он остался верен своим привычкам — всего в километре от “Амазонки" находился элегантный эсминец. С такого расстояния, разумеется, не было видно эмблем на его борту, а активировать видеоусилитель Рональд не хотел — он подозревал, что увиденное не слишком ему понравится. Впрочем, если бы он сомневался, то не явился бы сюда один.

Прозвучал сигнал вызова. Геллер включил голофон, зная, что сейчас собеседник увидит его прекрасное трехмерное изображение. Сам он, как обычно, не увидит ничего, только голос будет доноситься из динамиков коммутатора.

— Привет, Геллер.

— Рад вас слышать, Мастер. — Заказчик, отказался, естественно, назвать свое имя и предпочел, чтобы к нему обращались посредством этого псевдонима. — Вы как всегда безупречно точны.

— Вы проделали неплохую работу, Геллер. Ваши донесения принесли нам большую пользу. Отправляю вам посылку — Ронни увидел, как от бледного пятна на экране радара отделилась яркая точка — в отличие от эсминца, не прикрытая щитом гейген-поля, она была четко видна не только массдетектору “Амазонки", но и классическому радару. Через минуту она попадет в силовой захват и будет доставлена в трюм трейдера.

— Будут новые указания, Мастер? — Геллер знал, что заказчик не любил многословных речей.

— Да. В посылке вы, как обычно, найдете деньги, и новые струнные капсулы, восемь штук. Как всегда, меня интересует самая свежая информация о движении Первой и, особенно, ее авианосцев.

— О’кей, Мастер, как раз сейчас у меня появились новые возможности для получения информации.

— Не перебивайте меня, Геллер. Я не закончил. Кроме того, вам необходимо выяснить все, что возможно, о новых истребителях Патруля. Присланной вами фотографии мне недостаточно. Требуется что-нибудь более значительное. Вознаграждение будет очень солидным.

— Я приложу все усилия, Мастер.

— В посылке вы найдете небольшой пакет. Ваша задача сделать так, чтобы этот пакет попал в руки адмирала Шведова.

— Но Мастер… у меня нет контактов с окружением Шведова… Даже нет никого на его корабле.

— Это ваши проблемы, Геллер. Кстати, не советую вскрывать пакет, иначе у вас будут неприятности. Меня совершенно не волнует, как вы будете выполнять мои указания. Я плачу вам за результат. На сегодняшний день передача этого пакета — ваша основная задача.

— Конечно, Мастер, я сделаю все, что смогу.

— Запомните, Геллер, фраза “я сделаю все, что смогу" меня не устраивает. Мне больше нравится фраза “я сделаю все". Теперь докладывайте, что вы узнали ценного в последнее время.

Капитан начал говорить. Он старался быть немногословным, но в этом случае его доклад оказывался слишком уж кратким — с момента отправления последней имевшейся у него струнной капсулы ничего особо интересного узнать не удалось. Одному его человеку удалось проникнуть на авианосец “Элеонора", но Мастер уже знал об этом. Он закончил рассказывать, осознавая, что не сказал заказчику ничего нового. “Черт его подери, -подумал Ронни — Если я узнаю что-то ценное, я ему и сообщаю об этом немедленно, мог бы этим и удовольствоваться".

— Значит, Сергеев вернулся… — в голосе Мастера сквозило явное неудовольствие — И где он был?

— Он летал на Селесту за пленным рекном. Насколько я помню, его зовут Рейкер, майор кажется. Сергеев вернулся еще неделю назад. Дальнейшие его передвижения мне неизвестны.

— Хорошо, Геллер. Следующая наша встреча состоится…

Получив координаты для рандеву, Геллер выключил передатчик, а еще через минуту пятно эсминца исчезло с его радара. “Да, послал бог работенку — думал Рональд, взвешивая свои возможности — подобраться к Шведову, это вам не гражданскому штурману морду набить". Впрочем, его настроение резко улучшилось, когда он распечатал полученный груз. Конечно, довольно солидную часть этой суммы придется распределить между исполнителями, но и на его долю приходился изрядный куш. Не будучи идиотом, он понимал, что платить тем, кто добывают ему сведения, надо много, чтобы ни у кого не возникало повода обидеться и настучать на него в СБ вообще и Сергееву в частности. Его меньше всего интересовало, как используются поставляемые им сведения, хотя догадывался, что его собеседником в прошедшем разговоре был не человек. “К черту, деньги не пахнут" — подумал он, перекладывая аккуратные пачки в свой сейф.

К тому времени, как “Амазонка" достигла Земли, у Геллера начал в общих чертах вырисовываться план операции. Если все пойдет по плану, то Шведов очень скоро получит посылочку.

Алмейда отвратительно себя чувствовал. Человечество, победившее чуть ли не все болезни, так и не смогло окончательно справиться с насморком, а где он его подхватил — один бог ведает. Во всяком случае контр-адмирал был в дурном настроении — в носу хлюпало, голова раскалывалась, его слегка знобило. Похоже, вечно мутирующий вирус гриппа его достал. В общем, вызов Шведова был очень некстати, о чем он не преминул сообщить адмиралу — их связывала давняя дружба и поэтому Алмейда мог позволить себе некоторую фамильярность в обращении с командиром Первой эскадры. К его удивлению, Шведов не стал спорить и заявил, что раз Франсиско расклеился, то он сам прибудет на “Элеонору", тем более что ему надо поговорить еще кое с кем.

В просторной каюте контр-адмирала собрались четверо. Алмейда, напичканный как всегда плохо помогающими лекарствами, временно уступил свое кресло адмиралу. Кроме них, в кабинете находились полковники Джеймисон и Сергеев. На столе перед Алмейдой лежали привезенные Шведовым фотографии. Все разглядывали фотографии молча и ничего хорошего это молчание не обещало.

— Ну, господа офицеры, что вы на это скажете? — нарушил молчание Шведов, внимательно изучавший лица собеседников.

Алмейда взял в руки один из снимков, изображавший стоящий на бетонной площадке истребитель. Его форма не была ему знакомой.

— Это истребитель тяжелого класса, я бы сказал, что его обводы в целом довольно характерны для атмосферных машин Рекна, хотя судя по вооружению и оснащению — это космический истребитель, я вижу здесь эффекторы гейген-генератора. Но вообще я впервые вижу эту модель. Откуда к вам попали эти снимки, Александр Владимирович?

— С Ленна. Пехотинцам во время одной из вылазок удалось отбить несколько машин. Две из них остались целыми. Их перетащили в Форт-Дайн, рекны, похоже, взбесились, атаки одна за другой, они практически не считаются с потерями. Судя по показаниям пленных, это новый Имперский истребитель класса … — Шведов издал гортанный рыкающе-шипящий звук, потом подумал и добавил — похоже на старое русское слово “барбос".

— И что известно об этом “барбосе"? — поинтересовался Сергеев — Кроме, разумеется, восторженных отзывов самих пленников. Они всегда кричат, что Имперская техника превосходит Земную, даже когда на “Стилете" нападают на “Палаш".

— Похоже, в этот раз их восторги имеют некоторые основания. Итак, вот что нам известно — адмирал достал письмо Накамуры и прочитал — Вооружение: восемь импульсных орудий, шесть лазеров, два АМГ. Экипаж четыре человека. Сектор обстрела — 360 градусов. Основная часть вооружения управляется пилотом, три стрелка контролируют борта и хвост — импульсные спарки. Ракет, кстати, тоже черт те сколько.

— Так я не понял, это истребитель или эсминец? — поинтересовался Джеймисон — он вооружен сильнее чем “Монингстар", правда судя по снимку, раза в два больше его по размерам.

— На самом деле, более чем в два раза. Это чудовище защищено гейгеном мощностью в 22 единицы — почти как у эсминца. В общем, более чем серьезный противник. К сожалению, в настоящее время положение на Ленне очень тяжелое. Экспедиционный корпус рекнов потеснил наши силы почти на всех участках фронта, а на орбите вообще распоряжаются только шавки. По имеющимся у нас данным, они собираются доставить туда планетарную станцию класса “Цербер", в этом случае наши корабли вряд ли смогут туда сунуться. С другой стороны мы не можем отдать Ленн — огромные запасы ископаемых слишком для нас важны. Флот готовит операцию по освобождению планеты, но сейчас очень важно заполучить этих монстров — Шведов кивнул на фотографии — Похоже, нашим пилотам предстоит скоро с ними столкнуться, и они должны быть готовы.

Сергеев, последние несколько минут о чем-то размышлявший, внес предложение:

— А пусть они летят к нам сами. Отправим на Ленн команду пилотов, я думаю, пара — тройка истребителей сумеет прорваться даже мимо “Цербера", и пусть они посмотрят эти гробы, и приведут их сюда.

— Да, пожалуй это единственный выход. Ни один транспорт не пройдет живым мимо боевого спутника. А кто полетит? Ведь это сумасшедший риск. Нужно отобрать лучших из лучших.

Все взгляды обратились к Джеймисону, который давно понял, к чему клонит адмирал. Он, конечно, не хотел рисковать своими пилотами, но дело того стоило. Если новые машины рекнов действительно настолько опасны, насколько кажутся на первый взгляд, то пилотам просто необходимо тщательно их изучить. А сделать это можно только имея “барбосов" под рукой — фотографии тут не помогут.

— Конечно, любой из моих ребят с радостью примет это предложение. Но думаю, следует отправить уже сформировавшуюся команду. Пусть отправляются пилоты из Четвертого крыла, их всего пятеро, но это отличные ребята.

— Ну что ж, пять пилотов, пять стрелков. Добро. Полетят они, пожалуй, на трех “Шестоперах" — придется потесниться. Зато добираться назад им явно будет просторно. Кто будет командиром?

— Капитан Ричард Старк.

— Уже капитан? — удивился Сергеев — Когда это он успел?

— Приказ подписан две недели назад. — сказал Джеймисон, который хотел было сообщить Дику о повышении перед отлетом на стажировку, но решил подождать его возвращения — В качестве поощрения за проведенную операцию с “Крайтом". Кроме того парень с самого начала командует Четвертой… неофициально, поэтому было решено утвердить это положение.

— Ну что ж, отлично. Я знаю парня, думаю, они справятся — Сергеев с уважением вспомнил пилота — Когда намечаем проведение операции?

— Сейчас. — Увидев удивленные взгляды, адмирал пояснил — Слишком часто противник знает наши ходы. Попробуем обогнать его агентов. Кроме того, пока “Цербер" не вышел на орбиту, у ребят значительно больше шансов успешно проскочить линию орбитальной обороны. Ну ладно, господа. Полковник, — обратился он к Джеймисону — проинструктируйте пилотов, кстати, я рекомендую Вам ограничиться их командиром, остальным до поры не стоит знать о цели полета.

— Сэр! — Джеймисон был до глубины души возмущен недоверием к его людям, хотя в общем-то понимал беспокойство командующего. Последнее время случаи провалов вроде бы хорошо подготовленных операций несколько участились, и это уже нельзя стало рассматривать как набор случайностей. Тем не менее полковник доверял каждому своему пилоту как самому себе — он достаточно хорошо изучил их за время войны.

— Это рекомендация, полковник, не более. Но… настоятельная рекомендация.

Шведов поднялся и направился к выходу из кабинета. Алмейда и Джеймисон последовали за ними, отдавая дань вежливости начальнику, но у самой двери их окликнул Сергеев.

— Франциско, мне еще нужно кое-что с тобой обсудить. Грег, ты тоже мне нужен, есть пара вопросов.

— Да, господа, вы свободны. Я возвращаюсь на флагман.

Адмирал вышел из кабинета. Охрана у дверей вытянулась по стойке смирно. Молодой капитан, адъютант командующего, вскочил с кресла и сделал несколько шагов навстречу шефу.

— Сэр, вам передали пакет. — парень печально вздохнул и добавил — От очаровательнейшей девушки…

— От девушки… Странно, ну ладно, посмотрим — Шведов протянул руку к небольшому синему свертку, который протягивал ему адъютант.

— НЕ ТРОГАЙ !!! — раздался вопль Сергеева из глубины кабинета, но пальцы адмирала уже коснулись синей пленки, обтягивающей пакет.

Чудовищной силы взрыв разнес на мелкие клочки всех, находившихся рядом с адмиралом — двоих морских пехотинцев, адъютанта, секретаря Алмейды — немолодую женщину, с которой тот работал уже несколько лет, и самого командующего. Огненный шар прокатился по коридорам корабля, сметая все на своем пути. Обшивка авианосца выдержала удар, но внутренние повреждения были ужасными.

Джеймисон, Сергеев и Алмейда, находившееся в кабинете, остались живы, но нуждались в немедленной госпитализации. Контр-адмирал полностью ослеп и лишился своей выдающейся шевелюры, все лицо его представляло собой один сплошной ожог. Его коллеги были в немногим лучшем состоянии. Когда спасательная команда пробилась в каюту Алмейды, Джеймисон, единственный оставшийся на ногах, пытался подручными средствами погасить пылающий мундир Сергеева, но вскоре потерял сознание от немыслимой боли в обгоревших руках.

Только спустя сутки медики “Элеоноры" заявили, что жизнь и здоровье офицеров вне опасности, но еще около двух недель им пришлось провести в бессознательном состоянии в регенерационных ваннах. Алмейда пробыл там гораздо дольше. Происшествие имело самые негативные последствия как для задуманной операции, так и для ситуации в целом. Временно лишившийся высшего руководства флот был в определенном смысле парализован. Рекнам, как всегда своевременно получившим нужную информацию, удалось провести ряд удачных операций, в результате которых Патруль оказался отброшенным в нескольких ключевых точках. На орбиту Ленна были относительно спокойно доставлены две орбитальные боевые станции “Цербер", полностью замкнувшие кольцо блокады вокруг планеты. Повторилось нападение на Селесту, на этот раз куда более массированное, которое удалось отбить ценой гибели одного из кораблей планетарной обороны — ТАКР “Истомин" принял бой в одиночку и продержался почти до самого прибытия остальных “курортных" крейсеров, так и не позволив ни одной торпеде пройти к поверхности планеты.

Да Сильва вынужден был экстренно созвать заседание Совета Федерации для решения вопроса о назначении нового главнокомандующего. Совет был собран через четверо суток после взрыва и после недолгого обсуждения возглавить Первую эскадру и, что подразумевалось, силы Патруля в целом, было предложено Франку Ченнингу, начальнику Универфака Академии Патруля. Адмиралу было предоставлено 24 часа на сдачу дел в Академии и таким образом лишь на седьмые сутки Патруль начал скоординированно отвечать на атаки Рекна. Имперские силы тут же ретировались и состояние позиционной войны было восстановлено. Но стороны теперь занимали несколько другие позиции.

Пока Джеймисон находился в госпитале, руководство эскадрильями “Элеоноры" принял командир Первой — Джеффри Гейтс, пожилой майор, почти подошедший к окончанию срока службы в Патруле. Не будучи военным гением или хотя бы просто в меру способным командиром, он не сумел достаточно хорошо спланировать операцию и в первом же рейде “Элеонора" понесла серьезные потери, в число которых попал и сам новоиспеченный командор. Пострадала и Четвертая, хотя и не так сильно, как остальные — благодаря героическим усилиям Старка и Ауэрбаха, все истребители вернулись на борт авианосца, хотя и в довольно потрепанном виде. После боя только “Звездочка" Дика была способна к дальнейшим сражениям, остальные машины получили более или менее значительные повреждения. Особенно досталось “Монингстарам" Джоанны и Дженнингса — истребитель Диди был изуродован до полной недееспособности, а машина Боба получила одно за другим несколько серьезных попаданий в кормовую часть, в результате которых погиб бортстрелок и был слегка ранен сам Боб, что впрочем не помешало ему остаться в строю. И хотя пилоты нанесли противнику более чем серьезный урон, из-за понесенных потерь в личном составе “Элеонора" была вынуждена прервать выполнение задания и вернуться в Систему для ремонта истребителей и пополнения экипажа.

Пока авианосец торчал на орбите Земли, друзьям пришлось разделиться. Дик и Ауэрбах отправились эскортировать грузовые суда, перевозящие эмигрантов — для этой цели “Монингстары" подходили как нельзя лучше. Это была чуть ли не самая скучная неделя для Дика с момента начала войны — конвой за конвоем, никаких происшествий, рутина. Дженнингс и Джоанна увели свои полуразваленные истребители на Лунную верфь для ремонта, Анни отправилась на временно переданном ей “Шестопере" с каким-то личным поручением Ченнинга на Гардарику — она предпочитала не распространяться, а друзья особо и не настаивали, тем более что это был относительно безопасный сектор и по крайней мере хоть на время Рич вздохнул спокойно. Он всегда гордился способностями своей жены, как боевого пилота, тем не менее его каждый раз бросало в дрожь, когда в эфире звучал позывной “Сакура".

Курсируя между Землей и Мао, Дик пытался разобраться в своих чувствах и так и не находил выхода из создавшегося положения. Джоанна, конечно, была прекрасным товарищем и даже больше… да, гораздо больше для него, чем просто товарищем. Он чувствовал, что она по-прежнему дорога ему, что он не хочет ее потерять… и в то же время его неудержимо тянуло к Клаудии. Ослепительная блондинка заставляла его забыть все на свете, особенно учитывая отсутствие Джоанны на борту “Элеоноры" — когда Клай находилась в поле его зрения, Дик вообще не способен был ни о чем думать. И снова уходя на задание, он с каким-то неуловимо легким чувством вины вспоминал прошедшую ночь, и чем дальше, тем больше мучила его эта двойственность положения. Прекрасно понимая, что выбор все же предстоит сделать, он никак не мог поставить для себя точку в этом вопросе. Джоанна и Клаудиа были слишком разными. Импульсивная, легко вспыхивающая и так же быстро остывающая Диди, не слишком любящая развлечения и в любой момент готовая очертя голову кинуться в схватку с противником, во многих вопросах, особенно касающихся секса, была несколько излишне, с точки зрения Дика, сдержана… но это ей шло. Клай, практически всегда спокойная и уравновешенная, — Старк ни разу после “Крайта" не видел, чтобы она потеряла над собой контроль — была потрясающе страстной и, следует отметить, опытной любовницей. Иногда Дик задавался вопросом, где она набралась такого опыта, но не будучи ревнивым по натуре, к тому же по отношению к девушке, на которую он, по крайней мере пока, не имел никаких особых прав, старался отметать подобные мысли прочь. Ричу Клаудиа не понравилась с первого взгляда, но его попытки повлиять на приятеля привели лишь к тому, что Дик вспылил и не слишком вежливо попросил друга “заниматься своими делами". Ему тоже не все нравилось в девушке, но все критические мысли куда-то исчезали, как только на пороге его каюты появлялась изящная фигурка в ореоле золотистых волос.

Они собрались вместе почти одновременно. Дик и Рич вернулись из очередного рейса и получили уведомление, что могут возвращаться к своим прямым обязанностям. Боб и Джоанна были в срочном порядка отозваны с Луны без объяснения причин. Анни уже несколько дней торчала на авианосце, не зная, куда себя приткнуть и переживая за мужа, хотя тот и сказал ей, что еще ни в одном полете не произошло ничего, достойного подобного волнения. Вся компания, как всегда, собралась в каюте Ауэрбахов и Боб, после обмена новостями, рассказал о категорическом приказе об их немедленном возвращении на “Элеонору".

— Не знаю, кому это понадобилось, но понять логику такого приказа я никак не могу. Мой истребитель все еще восстанавливают, пользы тут от меня как от козла — молока. “Звездочка" Диди тоже еще пару недель будет в ремонте, а сейчас у Джеймисона, насколько я знаю, безлошадных пилотов и так в полтора раза больше, чем способных летать машин.

— Кстати, а кем подписан приказ?

— Джеймисоном. — отозвалась Джоанна, поправляя свою роскошную черную гриву — Нет, ну только человек вышел с больничной койки, и тут же начинается нервотрепка. Ну что ему в голову взбрело!

— Брось, Диди, Грег — отличный командир, побольше бы таких. Как нас подставил Гейтс, как вспомню — так вздрогну.

— Не вспоминай, Анни. Да и к тому же знаешь поговорку — о мертвых либо хорошо, либо ничего. Но она права, малышка, Джеймисон…

— Да знаю я — отмахнулась Джоанна — знаю, что он отличный командир, блестящий тактик, да и просто хороший мужик. Но зачем дергать людей вот так, без объяснений. Кстати, Боб, ты в компьютере копался?

— Да. — Дженнингс развел руками, демонстрируя полное бессилие — И без всякого эффекта. Либо все материалы у кого-то в сейфе, либо в ближайшее время действительно не планируется проведение ни одной сколько-нибудь значительной операции.

— Кстати, я должен заметить — вставил Дик — что нас тоже сняли с маршрута. Я правда не знаю, чья это инициатива, но, признаться, предполагал, что мы с Ричем еще не меньше недели будем впустую утюжить пространство. Не то чтобы я был от этого в восторге, пожалуй нам обоим эта туфта порядком надоела, однако, как правило, любое изменение планов обычно вызвано какими-нибудь неприятностями.

— А с моей точки зрения ничто не может быть хуже этого занудного патрулирования! — заявил Юн-Си — За неделю ни разу пострелять не пришлось, ну что за жизнь.

— Я так чувствую, что пострелять нам придется — мрачно заметил Боб — и очень скоро.

Рич, развалившись на койке, не принимал участия в разговоре. С одной стороны, его смешил сам факт подобного обсуждения. Какая, собственно, разница, по какой причине вновь собрали Четвертую. До смерти хочется настоящего дела. А раз полковник собрал их вместе, значит для этого были причины. И он сам все расскажет, а этот беспредметный трёп — пустое сотрясение воздуха. В настоящий момент его больше беспокоил все более укрепляющийся ледок в отношениях Дика и Джоанны, хотя оба они и пытались вести себя как обычно. Рич видел, что Старк старается избегать взгляда девушки, и чувствовал, что та тоже это заметила. “Надо принимать меры, а то эта златовласка перессорит ребят. Господи, ну он ослеп, что ли. Она же хищница, опытная, бескомпромиссная, расчетливая, целеустремленная хищница. Или ему гормоны глаза застилают. Ну, я ей займусь".

Друзья еще долго обсуждали бы сложившееся положение, но их измышления прервал раздавшийся из динамика голос диспетчера — “Внимание, всем пилотам Четвертой эскадрильи срочно собраться в кабинете Джеймисона. Повторяю, всем пилотам Четвертой…".

— Ну вот, и конец вашим спорам. — сказал Рич, вставая с койки, которая жалобно заскрипела, освобождаясь от тяжеловеса. — Думаю, он сам нам все расскажет. И у меня ощущение, что в ближайшее время безделье нам не грозит.

(обратно)

Служба доставки

Джеймисон ждал пилотов в своем кабинете. Он еще не вполне оправился от полученных травм, но тем не менее настоял на досрочной выписке из госпиталя. Лицо полковника покрывала легкая бледность, движения еще не обрели былую силу и четкость. “Отправлю ребят и, наверное, еще на несколько дней вернусь к эскулапам" — думал он, просматривая очередные сводки боевых действий. В целом обстановка оставалась спокойной и он вполне мог позволить себе слегка отдохнуть. Конечно, сбежать из госпиталя раньше срока было глупостью, но он, как никто другой, понимал важность задачи, которую намеревался поставить перед своими подчиненными. Прекрасно осознавая, что столь драгоценное время потеряно и сейчас риск в этой миссии будет несравнимо выше, чем был бы две недели назад, он все же ни минуты не сомневаясь готов был отправить своих лучших ребят на это убийственное задание.

Пилоты гурьбой ввалились в кабинет шефа. Достаточно давно зная своего командира, они не особо придерживались формальностей, зная, что Джеймисон предпочитает видеть в своих офицерах не идеальную выправку, а хорошие боевые качества. Тем не менее Дик, как официальный комэск, счел нужным доложить о прибытии эскадрильи в полном (он усмехнулся про себя — несмотря на пятидесятипроцентную укомплектованность, эскадрилья с самого начала войны не была полнее) составе.

— Рассаживайтесь, господа. Я собрал вас, чтобы поручить вам миссию, от выполнения которой, не скрою, зависят многие жизни ваших коллег. Не люблю высокопарных слов, но в данном случае это действительно так.

Джеймисон, открыл ящик стола и передал пилотам несколько фотографий. — Прошу осмотреть и высказать ваше мнение.

Несколько минут летчики изучали снимки. На бетонной площадке, среди клубов дыма возвышались три громоздкие конструкции. Их чудовищные размеры особенно подчеркивались человеком, стоящим возле левой махины — он казался букашкой по сравнению с угловатым монстром. Очевидно, что это были летательные аппараты, причем явно не для атмосферы — в их обводах не было и намека на элегантную обтекаемость машин типа “Гриф" или “Ястреб". Отовсюду торчали самого зловещего вида орудия. Аппарат имел некое подобие крыльев, впрочем, с момента создания Г-драйва крылья перестали выполнять свою первоначальную роль и служили в основном для размещения вооружения и вспомогательных механизмов. В данном случае они просто ощетинились головками ракет самых разных классов.

В целом аппараты вызывали ощущение впечатление огромной мощи, но при этом и некоторой неповоротливости. Дик долго рассматривал снимок, и все больше убеждался, что такой противник может оказаться опасным. Остальные тоже сосредоточенно изучали фотографии. Полковник не торопил их, ему хотелось, чтобы у ребят, прежде чем они получат задание, сложилось собственное, непредвзятое мнение. Первым нарушила затянувшееся молчание Анни.

— Новые космические боевые машины. Крупные, тяжеловооруженные, видимо, недостаточно маневренные. Могут доставить серьезные неприятности, особенно “Крисам". Думаю… это не наша машина, у нас несколько иные критерии дизайна. Неужели рекны сляпали что-то свое?

— Верно, лейтенант. И я бы не рискнул применять слово “сляпали". К сожалению, у нас нет оригинала, но по заключению военных экспертов эта машина может задать трепку и “Монингстару". Вооружение и защита лишь слегка уступает эсминцу, зато размеры — сами видите, всего лишь в пару раз больше “Шестопера". Круговой обстрел, масса ракет, в общем, противник более чем серьезный. По нашим материалам аппарат носит условное наименование “Барбос". В ближайшее время ожидается, что наши пилоты столкнутся с этими монстрами в открытом бою. Для легких истребителей это может оказаться весьма плачевным.

Джеймисон немного помолчал, словно ожидая вопросов, потом включил голографический стенд. над планшетом высветилась объемная модель планеты. Полковник взял световую указку, с заметным трудом поднялся с кресла и подошел к макету.

— Перед вами Ленн. В настоящее время эти три машины находятся в Форт-Дайне, вот здесь — луч указки уперся в выступ горной гряды, на табло вспыхнули координаты точки. Ваша задача доставить машины на Луну, на испытательный полигон.

— А что, какие-то проблемы, сэр? — удивленно спросил Дженнингс — Какие могут быть сложности, одна нога здесь, другая… тоже тут, и все в порядке…

— Проблемы есть. В настоящее время рекны полностью завершили формирование блокадного кольца вокруг планеты. — Джеймисон нажал несколько кнопок на пульте и вокруг планеты засверкали многочисленные кольца орбит боевых кораблей противника. Два кольца выделялись особо яркой и широкой линией.

— Если я не ошибаюсь, сэр, — подал голос Рич — эти два объекта должны быть боевыми спутниками.

— Совершенно верно. Две станции класса “Цербер", не считая довольно немалого флота. Прорыв к планете возможен только в случае нанесения крупномасштабного удара, прежде всего по орбитальным платформам, а это — гарантированные потери. В настоящий момент Флот на это не готов.

Линии над поверхностью планеты стали все более расползаться, пока не слились друг с другом. Постепенно вся околопланетная сфера оказалась затянута мерцающим розовым свечением, на котором время от времени появлялись темные пятна.

— В обороне, разумеется, всегда есть бреши. Нами рассчитан маршрут, благодаря которому один корабль, достаточно маленький и быстрый, может проскочить к поверхности до того, как имперские ракеты превратят его в пар. Далее необходимо будет переправить эти аппараты сюда — тут проблем не будет, на струну можно войти и из атмосферы. Но, к сожалению, на Ленне сейчас нет навигаторов, поэтому работу должны сделать мы… то есть в данном случае вы. Надеюсь, не нужно объяснять все значение этих образцов?

— Когда отправляться, сэр? — В объяснениях, конечно, не было необходимости. Все прекрасно понимали, что подробное изучение “Барбосов" даст возможность четко исследовать их сильные и слабые стороны, а сэйнсы могут успеть и разработать программы для тренажеров. В этой ситуации каждый день имел огромное значение.

— Отправляетесь завтра. Два дня назад патруль со “Сципиона" перехватил малый трейдер рекнов. Вы воспользуетесь им. Мы рассчитываем, что система опознания этого корабля еще не просрочена, это может дать вам дополнительный шанс. Кроме того, наши инженеры набили трюмы этой скорлупки гейген-генераторами, защиту им удалось довести почти до уровня крейсера — это тоже шанс в вашу пользу. Корабль поведет робот, вы будете во время полета находиться в спасательных капсулах. Если возникнет угроза уничтожения корабля, капсулы будут отстрелены вместе с еще двумя десятками таких же, но пустых. В общем, техническая сторона себя исчерпала, осталось надеяться, что вам повезет.

Полковник еще раз внимательно оглядел офицеров. Будучи реалистом, он понимал всю призрачность надежды на то, что корабль сумеет свободно пройти мимо орбитальной линии блокады. Скорее всего их запеленгуют сразу, как только они вынырнут со струны, и после этого вся надежда на его величество случай. Если код опознания трейдера все еще не слишком устарел, если непосредственно вблизи не окажется достаточно крупного боевого корабля рекнов, если гейген выдержит хотя бы несколько ударов, если… Слишком много “если". И в крайнем случае — последняя надежда, двадцать девять капсул, из которых лишь в девяти будут люди. Эксперты рассчитали, что в этом случае у троих пилотов есть реальные шансы успешно приземлиться. У остальных таких шансов нет.

— Ладно, господа. Вы свободны. — Он не стал прощаться с ними, сделав вид, что нисколько не сомневается в их благополучном возвращении, хотя в глубине души мечтал лишь о том, чтобы они вообще вернулись, хоть кто-нибудь.

— Так что завтра я улетаю. Не знаю, надолго ли, но предполагается, что нет. Теоретически обычный челночный рейс туда — обратно.

Дик и Клаудиа сидели в каюте Старка, потягивая зеленый сок — последние остатки былого великолепия, привезенного Диком с Селесты. Дик рассказывал о предстоящем задании, девушка демонстрировала неподдельный интерес.

— По-моему, твой шеф сошел с ума. Я недавно читала сводки, вокруг Ленна полностью замкнута блокада. Насколько я знаю теорию, даже крейсер не устоит против орбитальной станции более нескольких минут, а сколько тебе надо на посадку?

— С момента схода со струны… — Дик прикинул возможные варианты и уверенно закончил — Минут двадцать, если не особо беречь корабль… и нас.

— Это самоубийство. — Клай отбросила назад свои великолепные волосы и парень уже в который раз замер от восхищения. — На твоем месте я бы отказалась. Любой поймет, что у вас нет никаких шансов.

— Ты зря волнуешься, — на самом деле он был безумно рад осознавать, что эта красавица беспокоится за него — в мире нет ничего идеального, в том числе не существует блокады, через которую нельзя просочиться. Компьютер проанализировал все известные патрульные орбиты и вычислил слепое пятно — по крайней мере час там никого не будет, так что они нас и не заметят.

— Ты серьезно в это веришь? — девушка удивленно посмотрела на приятеля, и пожала плечами — В таком случае ты гораздо более наивен, чем я предполагала.

— А так ли уж важно, во что я верю? По крайней мере я верю, что это задание необходимо выполнить. И верю в удачу.

Дик привлек девушку к себе, их губы встретились, как бы подводя черту под всем сказанным, но когда парень уже намеревался перейти к более активным действиям, Клай вывернулась из его объятий. В ответ на обиженный взгляд она тяжело вздохнула и развела руками.

— Извини, дорогой, но я должна бежать. У меня дежурство в блоке связи, увы.

— В честь чего это, ты же говорила, что вечер у тебя свободен.

— Попросили подменить, не смогла отвертеться. Так что, милый, встретимся, когда вернешься.

Клаудиа еще раз нежно поцеловала Дика и пулей вылетела из каюты. Старк с грустью подумал, что именно этой ночью никто не помешает ему выспаться. С другой стороны, может оно и к лучшему. Несмотря на все то, что он наговорил Клай, на душе скребли кошки. Не то чтобы он сильно боялся — война приучила его спокойно смотреть в лицо опасности, но мысль о том, что они будут беспомощно сидеть в бронированных шарах аварийных капсул, пока корабль будет прорываться сквозь ряды противника, вызывала у него неприятную дрожь. Как все-таки проще смотреть на атакующего противника сквозь блистер кабины истребителя, когда именно от тебя зависит, кто выйдет победителем.

Пилоты и стрелки собрались на летной палубе “Элеоноры" — трейдер был достаточно мал, чтобы взять пассажиров прямо с авианосца, так что можно было обойтись без челнока. Девять человек — десятый, бортстрелок Дженнингса, Дик даже не был с ним знаком, погиб в последней стычке. Ким Юн-Си, напарник Старка, Эрик Харпер — Рич познакомился с ним еще до Академии, они оба были с Новой Германии, Надя Виттер и Эльза Штайн, в отличие от остальных обучались по ускоренному курсу, сразу на роли стрелков, поэтому оказались самыми молодыми в компании. Эльза, крупная блондинка типично арийского типа, была на голову выше своего командира — Анни, но тем не менее раскрыв рот внимала каждому ее слову. Надя, ее полная противоположность, хотя тоже немка, так же, как и Эльза, из Дюссельдорфа, стройная, не слишком красивая но в чем-то очень обаятельная шатенка, старалась по всякому вопросу иметь свое мнение. Пилоты держались тесной компанией, куда оказался вхож только Юн-Си, по старой памяти, поэтому Дик плохо знал новичков.

Все были экипированы по классу “Б" Устава Морской пехоты. Боевые хаки, усиленные бронекольчугой, тяжелые бластеры дальнего боя, вибромечи. За плечом Рича, как самого выносливого, торчал приклад снайперского ружья, позволявшего вести прицельный огонь с двух километров, в условиях любой видимости или вообще ее отсутствия. За спиной у каждого рюкзак, с пайком, приборами, картами и кучей других мелочей, которых в нужный момент никогда не оказывается под руками. По плану предполагалось, что корабль нырнет в слепое пятно, и благополучно приземлится в Форт-Дайне, однако ситуация могла измениться, поэтому каждый должен быть готов своими силами добираться до цели с места аварийной посадки.

— Ну ладно, ребята, пора. — Дик первым поднялся по трапу трейдера, ожидавшего своих пассажиров, и сразу направился в рубку управления. Место пилота занимала массивная конструкция, снабженная целой кучей кабелей, манипуляторов и сенсоров. Считалось, что робот способен лучше человека провести корабль от пункта “А" к пункту “Б", если не надо вступать в бой. Конструкторам так до сих пор и не удалось дать роботам достаточно смелости, чтобы обоснованно рисковать, и в то же время не лезть на рожон. В реальной ситуации контур самосохранения позволял киберпилоту намного более быстро реагировать на возникшую угрозу. Но в бою, когда нужно входить в огневой контакт с противником, эти аппараты были абсолютно не пригодны.

— Капитан Старк, командир отряда десантников — доложил Дик роботу, который в ходе полета исполнял обязанности капитана трейдера.

— Добро пожаловать на борт, капитан. — видимо, у программистов обнаружилось гипертрофированное чувство юмора, угловатая металлическая конструкция говорила приятным женским контральто, с явно эротичными интонациями — Датчики показывают, что ваши коллеги начали размещение в спасательных капсулах. Я поднимаю корабль через девять минут.

— Как к тебе обращаться? — не то, чтобы это было ему сильно надо, но как-то все же придется общаться с капитаном.

— Мое имя “Лиззи". Вы не хотели бы пройти в свой бокс, капитан? Мы можем продолжить разговор и оттуда.

— Я предпочел бы остаться здесь. — Дику ужасно не хотелось лезть в крошечную душегубку и сидеть там все время полета. Но “Лиззи", похоже, была достаточно упряма.

— Сожалею, капитан, но мои инструкции не допускают двойного толкования. Все десантники должны быть в любой момент готовы к катапультированию.

— О’кей, Лиззи, черт с тобой.

Дик кое-как разместился в крохотной каюте, которая явно не предназначалась для создания комфорта своим обитателям. Амортизационное кресло, напротив — крошечный дисплей компьютера, подключенный к “Лиззи", вот и вся обстановка. Он сунул рюкзак в ящик под креслом (там уже лежал универсальный спасательный комплект в плоском металлическом контейнере) и приготовился к томительному ожиданию. Переключив компьютер на внешний обзор, он наблюдал на маленьком экране старт трейдера. Потянулись часы ожидания — до Ленна корабль должен был сделать пять прыжков — в общей сложности четыре часа.

Время тянулось до отвращения медленно. Прыжок, накопление энергии, снова прыжок. Пока все шло нормально, ни в одной точке маршрута они не встретили противника. Впрочем, пока беспокоиться было особо не о чем, по укоренившейся практике движения транспортных кораблей, до последнего промежуточного пункта их сопровождали два эсминца — Джеймисон не хотел рисковать. И только последний участок они пройдут сами, для эсминцев выход в зону блокады означал верную и быструю гибель.

— Внимание десанту! — раздался из динамика голос робота. — Корабль готов к последнему прыжку. Эскорт возвращается на базу. Напоминаю порядок действий. Согласно программе корабль должен выйти вблизи слепого пятна, сразу после схода со струны начинаю выполнять программу посадки. В случае повреждения корабля отстреливаю спасательные капсулы. Доложите о готовности.

Вопрос явно был риторическим — сидя в своих боксах, десантники все равно ничем не могли повлиять на ход событий, разве что молиться. Дик переключил компьютер на радарный сигнал. В динамиках раздавались голоса друзей — все сообщали о том, что они уже морально созрели.

— Это капитан Старк, можешь начинать прыжок, Лиззи.

— Благодарю, капитан. Внимание… струна!

Последние минуты показались ему особенно длинными. Но вот корабль вздрогнул и на экране появилась картинка — черное поле было совсем не таким пустым, как ожидалось. И особенно ярко в центре радара горело большое красное пятно — “Цербер".

— Прыжок завершен. Наблюдаю шесть объектов, идентифицирую… Боевая станция класса “Цербер", крейсер, четыре истребителя типа “Рапира". Выполняю противоракетный маневр, начинаю программу посадки.

Трейдер рванулся к планете, но прямой путь был перекрыт спутником, и “Лиззи" пришлось вести корабль по другому, менее оптимальному курсу. А значит — лишние минуты полета, лишняя вероятность поражения. “Или эти идиоты неверно рассчитали точку схода, либо… нас тут ждали — подумал Дик, наблюдая на экране, как в их сторону устремились крошечные точки ракет. — Кажется они не намерены выяснять нашу расовую принадлежность. А это значит, что мы здесь явно долгожданные гости".

“Лиззи" ответила атакующим своим единственным оружием — шестью ракетами класса “пурга". Попытка была заведомо обречена на провал, но никто и не рассчитывал нанести урон противнику — скорее требовалось заставить их хоть на мгновение подумать об обороне и отвлечься от крошечного кораблика. Разумеется, все ракеты были благополучно перехвачены и не дошли до цели, но это позволило выиграть почти полторы минуты. Трейдер на полной скорости шел к атмосфере, но было ясно, что рекны догонят их раньше. А дальше все зависит только от того, сколько попаданий смогут вынести защитные поля.

— Регистрирую попадание в левый борт. Ракета класса “буран". Повреждений нет. Попадание в корму. Ракета класса “буран". Повреждений нет. — голос “Лиззи" звучал спокойно, эмоции роботам были не свойственны. “Это пока еще цветочки — подумал Дик — это стреляют “Рапиры", спутник за нас еще не взялся. Скоро пойдут тяжелые торпеды".

По экрану мелькали цифры состояния защитного поля. Пока трейдер потерял лишь несколько процентов мощности гейгена, и черезминуту защита восстановится.

— Крейсер ведет преследование. Скорость превышает нашу на 31%. Вероятность перехвата до входа в атмосферу — 0.21. Попадание в корму. Ракета класса “пурга". Повреждений нет. Регистрирую залп тяжелых торпед. Пытаюсь уклониться.

“Вряд ли тебе это удастся — заметил про себя Дик, достаточно хорошо изучивший системы наведения “смерчей" — они нас достанут, и очень скоро". Словно в ответ на эту мысль корабль содрогнулся и голос робота сообщил:

— Попадание в корму. Ракета класса “смерч". Повреждений нет. Мощность кормового поля упала до критической. Попадание в правый борт. Ракета класса “смерч". Повреждений нет. Попадание в носовой сектор. Ракета класса “смерч". Повреждений нет.

“Удачное решение" — оценил капитан, в который раз порадовавшись высокой скорости реакции робота. Не имея возможности уйти от попаданий, “Лиззи" предпочла распределить удары на всей площади защиты. Однако цифры на дисплее выглядели крайне неутешительно. Корабль почти лишился полей и еще одно попадание добило бы его, но, к счастью, крейсер не ожидал, что крошечный трейдер сможет вынести удары “смерчей" — даже три ракеты были выпущены, так сказать, с гарантией.

— Попадание в корму. Ракета класса “пурга". Кормовой щит пробит. Повреждение блока двигателей. Снижение скорости на 3%. Вероятность перехвата до входа в атмосферу — 0.61.

Ситуация стала опасной. Пока еще трейдеру удалось выкрутиться, но компьютер показывал, что крейсер, вероятнее всего, собьет их до входа в атмосферу. “Сейчас до командира ТАКРа дойдет, что торпеды не угробили кораблик, и он запустит следующую партию. Счастье, что “Рапиры" не несут на борту “смерчей", иначе они бы уже разделали нас как миленьких" — механически отметил Дик, наблюдая на экране перемещение кораблей рекнов.

— Внимание десанту! Регистрирую залп шести торпед с “Цербера". Вероятность уйти от поражения — ноль. Приготовиться к отстрелу капсул. Время подхода “смерчей" — 2 минуты. Попадание в корму. Ракета класса “пурга". Кормовой щит пробит. Повреждение блока двигателей. Снижение скорости на 32%. Повреждение системы отстрела капсул — шесть и девятнадцать.

— О майн готт — голос Эльзы — это же я… шестая… Прощайте…

— Отстрел.

Пол ушел из под ног Дика и если бы он не был пристегнут к креслу, его размазало бы по переборке. Он переключил экран на наружный обзор — ощущение было таким, что за бортом варится металлическая каша. По-видимому “Лиззи" отстрелила капсулы за мгновение до попаданий торпед и то, что он сейчас видел — это все что осталось от трейдера и его электронного капитана. Была некоторая надежда, что в хаосе обломков пилоты рекнов не заметят капсулы. Теперь — полное радиомолчание, любой писк в эфире рекны засекут моментально.

Потянулись минуты ожидания. Траектория корабля придала капсулам направление и скорость, через несколько минут они должны были войти в атмосферу, где включат посадочные двигатели. Компьютер, переключившийся на автономное функционирование, сообщил, что до активации программы посадки осталось четыре минуты. Дик, лежа в кресле, анализировал ситуацию. “Допустим, трейдер не слишком отклонился от маршрута, но даже в этом случае мы приземлимся черт знает где. Придется пробираться к Форт-Дайну через занятую противником территорию. По последним сводкам Форт — последняя линия обороны Патруля на Ленне, значит мы гарантировано грохнемся прямо в тылу у рекнов. В этой ситуации лучше, чтоб подальше от фронта — шавок там будет поменьше". Заработали двигатели капсулы. Теперь орбитальные силы рекнов наверняка заметят их. Одна надежда — капсул слишком много.

На экране вспыхнули двадцать семь огней — все капсулы начали управляемый полет. “Господи, почему ? Должно было быть на одну больше. Какой нет… Тринадцатой, слава всевышнему, она пустая… видимо была повреждена при взрыве". Старк с тревогой наблюдал за огоньками на экране. Радар показал приближение машины рекнов — одна “Рапира" решила, видимо, посмотреть на обломки поближе.

Один из огоньков мигнул и погас. Это была двадцать третья — тоже пустая. Десятая… тридцатая… пятнадцатая… “Рапира" в упор расстреливала капсулы, к счастью пока только пустые. Третий… — огонек погас, но через мгновение загорелся снова. Видимо, капсула была повреждена. Снова погасла… вспыхнула. Дик с тревогой следил за огоньком — в этой шлюпке находился Харпер. Огонек продолжал мигать. Погас сигнал семнадцатой капсулы — видимо пилот “Рапиры" не стал добивать поврежденную шлюпку и продолжил охоту за другими целями. Погас седьмой сигнал. Дик до боли сжал кулаки. Надя… Проклятье, какой ужас вот так сидеть и не иметь возможности ничего сделать. Двадцать вторая… двадцать четвертая… обе пустые.

Видимо, пилоту надоело расстреливать металлические шары, а может он не желал входить глубоко в атмосферу, где его защита быстро перестанет действовать, и “Рапира" станет уязвимой для падающих обломков. Во всяком случае истребитель прекратил огонь и стал удаляться. Дик с нарастающим беспокойством следил за капсулой Харпера. Сигнал по-прежнему был неустойчив — то исчезал на секунду — другую, то появлялся снова.

Капсула вздрогнула, по-видимому столкнувшись с каким-то из обломков. По экрану побежали строчки сообщений о повреждениях. Компьютер сообщил, что ожидается жесткая посадка и через мгновение шлюпку сотряс сильнейший удар.

Первым ощущением была дикая головная боль. Постепенно Дик осознал, что шлюпка перевернулась и он практически висит в воздухе, удерживаемый лишь ремнями безопасности. Видимо, он провисел в этом состоянии достаточно долго. Ремни, похоже, не были затянуты достаточно туго, и во время падения его голова явно не раз вступала в близкие контакты со стенами крошечной кабины. Если бы не шлем, его мозги были бы ровным слоем размазаны по внутренней поверхности капсулы.

Кое-как отстегнув свою упряжь, капитан первым делом достал аварийную аптечку и проглотил пару болеутоляющих таблеток. Действие было почти мгновенным, и уже через несколько минут голова прояснилась. Если верить часам, то без сознания он провисел минут двадцать. Присев на то, что еще совсем недавно было потолком, он стал изучать показания компьютера. Корпус капсулы, понятно, не пострадал — механические повреждения не грозили эланиуму, но большая часть электроники вышла из строя. Только микрокомпьютер, имеющий многократное дублирование всех цепей, продолжал функционировать. На экране светились точки приземлившихся шлюпок, уже в привязке к схематической карте местности. Огонек третьей капсулы, в отличие от остальных, продолжал мигать. “У Харпера наверняка проблемы" — подумал Дик, перенося схему из памяти компьютера в переносной планшет.

Следующим сюрпризом было полное нежелание наружного люка открываться. Можно было бы конечно повозиться с ручным штурвалом, но Старк, не долго думая, просто вырезал кусок люка вибромечом, особо не заботясь о целостности электроцепей — этой шлюпке уже не летать. Он выбрался наружу и полной грудью вдохнул чистый лесной воздух, просто пьянящий после безвкусной искусственной атмосферы капсулы.

Вокруг простирался лес. Нельзя сказать, что лес Ленна был “чужим", он просто был “другим" — примерно в такой же степени джунгли отличаются от тайги. Единственное, что сразу бросалось в глаза — размеры деревьев. Из академического курса он знал, что это в общем-то не деревья, а скорее гигантская трава с очень толстыми стеблями и пышными зонтиками сверху, но травка производила впечатление — огромные тридцатиметровые колонны вздымались вокруг рухнувшей шлюпки, кстати, легко переломившей два или три ствола. Зонтики образовывали плотный купол, сквозь который проникал приятный зеленоватый свет. Подобие кустарника, почти в рост человека, к счастью без шипов, обещало стать одним из наиболее приятных развлечений на предстоящем пути. А в нескольких шагах от металлического шара сверкал огромный голубой цветок, размерами не уступающий небесному гостю. Дик подошел к лесному чуду и дотронулся до нежных лепестков, каждый из которых был размером чуть ли не с одеяло. От цветка исходил легкий приятный аромат, похожий на запах мяты.

Пора было приниматься за дело. Он вытащил из капсулы свой рюкзак и контейнер с аварийным пайком — такой упаковки хватит человеку на две недели, а при некоторой экономии и на дольше. С оружием все было в порядке, но, оценив густоту кустарника, Дик прихватил с собой два десятка запасных универсальных батарей, которые подходили к вибромечу, бластеру, комп-планшету и к любому другому прибору из его арсенала. Каждая батарейка весила грамм четыреста и лишний вес, конечно, не вдохновлял, но лучше тащить восемь лишних килограммов, чем в самый ответственный момент оказаться без энергии. Его так и подмывало просчитать расстояние до Форт-Дайна, но время поджимало — надо было отправляться на рандеву.

Ситуацию с катапультированием обсудили заранее, и теперь каждый знал, что ему делать. Сбор был назначен у капсулы Ани — четвертый номер, а если с ней что-то произойдет, то у Джоан — восьмой, ну и так далее. Согласно схеме на комп-планшете, “четверка" находилась от него довольно далеко, так что следовало торопиться. Но небольшой крюк он все же собирался сделать.

Уложив все свое оборудование в рюкзак и повесив на плечо бластер, Дик двинулся сквозь кусты, несколько отклоняясь от прямого пути к шлюпке номер четыре. Схема показывала, что “тройка" Харпера упала относительно недалеко от него, и прежде всего надо было выяснить, не требуется ли Эрику помощь. Подлесок оказался относительно легко проходимым, хотя кое-где пришлось пустить в дело вибромеч. Пару раз ему попадались небольшие полянки, но в целом кустарник явно господствовал в этом лесу. Уже через несколько шагов шлюпка скрылась из виду.

Капитан шел уверенно, лишь изредка сверяясь с показаниями планшета, где яркая точка отмечала его положение и по-прежнему светились огоньки упавших капсул. Теперь их было всего семь — он отключил сигналы пустых шлюпок. Семь… Эльза не смогла покинуть трейдер и вместе с “Лиззи" исчезла в пламени взрыва, Надя была в упор расстреляна уже после выброски. Еще ничего не сделано, а они уже потеряли почти четверть команды. А до Форта еще, похоже, очень не близко.

В лесу было тихо, эластичные ветки не хрустели под ногами, не слышно было птиц. Дик вспомнил, что птицы здесь предпочитали окраины леса, а это значит, что он находится очень далеко от опушки. По местному времени было утро и это не могло его не радовать — впереди был целый день и не угрожала необходимость пробираться через бурелом ночью. Казалось, пробивающийся через зеленый потолок свет стал ярче — солнце поднималось все выше, но в лесу царила прохлада.

“Тройку" он увидел неожиданно, хотя планшет и показывал, что она уже рядом. Меч срубил очередной куст, и в открывшемся проеме Старк заметил тускло блестящий бок шлюпки. Она лежала на боку, сильно вдавившись в землю, несколько поваленных стволов свидетельствовали, что посадка была “неприятной". Внезапно капитан замер — краем глаза он уловил движение, но тут же расслабился и спокойно вышел на поляну.

— Ну слава богу! — воскликнул он, обращаясь к коренастому крепышу в хаке пехотинца, стоящему к нему спиной -Я уж думал, Эрик, что у тебя проблемы. Рад…

Он осекся. Человек повернулся к нему лицом. Это был не Харпер.

— Думаю, двигатели у него отказали раньше, чем у тебя, метрах в трехстах над землей. Но он, похоже, этого уже не заметил — Рич кромсал вибромечом землю, а Дик стоял рядом с каким-то подобием лопаты, наскоро сделанным из половинки аварийного контейнера. — Похоже, лазер зацепил его еще на орбите, поэтому в дальнейшем компьютер боролся за спасательную капсулу, которой уже некого было спасать. Хотя сейчас сложно сказать, отчего он погиб, там непострадавшей осталась разве что только кольчуга. Но как-то хочется надеяться, что сразу…

Он отошел в сторону и Дик начал поддевать своей “лопатой" куски дерна. Яма была уже достаточной глубины, и вдвоем с Ричем они вынесли из капсулы то, что осталось от Эрика Харпера, великолепного стрелка и, как утверждал в свое время Рич, непобедимого мастера рукопашного боя.

Шлюпка Ауэрбаха тоже приземлилась не слишком удачно. Собственно, чего еще ожидать от попыток посадить крошечный кораблик прямо в гущу леса. Первым делом он, как и Дик направился к пострадавшей капсуле, но оказался у нее минут на пятнадцать раньше командира. Убедившись, что Харпер не подает признаков жизни, он аккуратно разрезал обшивку и пробрался внутрь — увиденное заставило содрогнуться даже закаленного немца. То ли при падении не выдержали застежки ремней, то ли Эрик вообще не пристегивался… Вся полость шлюпки была забрызгана кровью вперемешку с мелкими осколками костей — тело десантника осталось почти без головы, которая была вдребезги разбита, когда капсула рухнула в лес с огромной высоты. Рич выбрался наружу почти одновременно с приходом Дика. Прежде, чем отправляться в точку встречи, было решено похоронить товарища.

Дик положил на небольшой холмик шлем Харпера и сделал шаг назад. Оба подняли бластеры и нажали на спуск. Два ярких луча ударили параллельно друг другу, и рядом с могилой пролегли две выжженные борозды. Стрелять вверх Дик не решился — даже днем вспышка бластерного разряда видна очень далеко, но прощальный салют все же был отдан. Еще несколько минут они молча стояли, отдавая последнюю дань памяти погибшему товарищу, на месте которого мог оказаться любой из них.

— Ладно, пора. — Дик вскинул на плечо рюкзак, и удивленно взглянул на Рича — Постой, а где твоя пушка?

— Она не пережила посадки. Ты же знаешь этот агрегат, его достаточно разок стукнуть и… в общем, со снайперской стрельбой придется повременить.

— Хреново.

— Не то слово. Вообще, все идет наперекосяк. Кстати, у меня сложилось впечатление, что вместо слепого пятна мы попали на оживленную магистраль. Нет, ну только представь себе — крейсер, патруль, да еще и орбитальная боевая станция… А “Цербер", насколько я помню, вообще должен был быть черт те где.

— Знаю. И не думаю, что рекны оказались там случайно. С таким орбитальным флотом нет особой необходимости в патрулях “Рапир", похоже, они кого-то поджидали. Возможно, что и нас.

— Ага, с точностью до… А сколько человек вообще могло знать о нашем полете?

— Не знаю, но наверное немало. Джеймисон, мы, тот, кто программировал “Лиззи", техники… возможно, потом Клаудиа…

— Кстати об этой сучке — Рич уклонился от кулака Дика, даже не изменив ритма движения — Ты руками не маши, я высказываю свое мнение где хочу и кому хочу, так что терпи. Знаешь, парень, последнее время ты мне не нравишься. Диди вообще довел до нервного срыва. Она же любит тебя, ты можешь это понять, придурок? А эта б… крутит тобой, как хочет.

— Слушай, Рич, если хочешь вести душеспасительные беседы, придерживайся лексикона пастора, иначе заткнись.

— Я могу назвать ее женщиной, моральный облик которой не соответствует нормам нравственности, принятым в цивилизованном обществе, но это будет чрезмерно длинно и не так выразительно — усмехнулся Рич. — А так получается коротко, ясно, и по существу.

— Знаешь, мне и без твоих лекций тошно.

— Лучше бы тебя от чего-то… вернее, от кого-то другого тошнило. Я не понимаю, как ты вообще можешь сравнивать Джоанну и эту… женщину.

— Когда я ее вижу, я вообще не способен к сравнениям. Знаешь, Рич, Клай способна любого мужчину свести с ума.

— Меня же не свела.

— Она за тебя не бралась. Может, я в чем-то и согласен с тобой… когда ее нет рядом, а потом все трезвые мысли куда-то прячутся.

Внезапно Рич рванул Дика за рюкзак, отбросив его назад на несколько метров. Одновременно огненный луч с шипением вырвался из его бластера и ударил в основание ближайшего дерева, которое по виду ничем не отличалось от других. Грохнувшийся на пятую точку опоры Старк с удивлением смотрел, как ствол разделяется на две части, одна из которых осталась стоять, а вторая, больше похожая на плоскую зеленую ленту, устремляется к непоколебимо стоящему на ее пути немцу. Через мгновение все было кончено.

— Ленточная змея — спокойно сказал Ауэрбах, выключая вибромеч. Вот же, блин, не попал… Признаться, пальнул просто так, что-то мне утолщение на стволе не понравилось. Хак ей не по зубам, но ты, влюбленный идиот, идешь по лесу с открытым забралом. Один укус, и нам пришлось бы выбирать себе другого командира.

— Я твой должник, Рич.

— Брось, парень. Хотя… должник, говоришь?

— Все, что угодно!

— Ладно… Значит так, после возвращения на базу обещаешь месяц не нырять к этой… гадюке под одеяло. Слово?

— Рич…!

— Ты сказал — “все, что угодно". Слово?

Дик ненавидящим взглядом посмотрел на товарища, хотя в глубине души понимал, что прямолинейный немец желает ему добра, по крайней мере со своей точки зрения, и использует для этого подвернувшуюся возможность. Он глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки.

— Ладно…

— Ни с места! — голос, раздавшийся за их спинами заставил Дика обернуться как ужаленного и лишь в последний момент он удержался, чтобы не спалить все вокруг себя. Рич тоже занял боевую позу, ствол бластера лихорадочно искал цель.

— Анни, ты что, с ума сошла? А если бы я выстрелил? — Дик был настолько возмущен выходкой девчонки, что почти забыл про ее мужа.

— Не попал бы — голос раздался совсем с другой стороны. Аня вышла на поляну с бластером в руках. — Господи, что ты так нервничаешь. Обычная охранная система с голосовым сигналом тревоги. Пока вы где-то шарахались, нам тут было скучно.

— Все в сборе? — Рич как всегда остался невозмутим, хотя неодобрительно посмотрел на жену.

— Теперь почти все. Нет только Эрика, но у него, кажется, были повреждения шлюпки. Подождем… — она осеклась, увидев мрачное выражение лица Старка, перевела взгляд на мужа. Тот молча кивнул. Анни расплакалась — капитан чуть ли не в первый раз видел слезы на глазах всегда спокойной девушки.

Десантники собрались около шлюпки, чтобы в последний раз обговорить дальнейшие действия. По данным планшета, до Форт-Дайна было около двухсот километров. Не так уж и много, Дик ожидал худшего. За день можно было покрыть километров двадцать пять — тридцать, если не торопиться и соблюдать меры предосторожности.

Анни налегке пойдет первой. В обычной ситуации Дик никогда бы не пустил женщину впереди себя навстречу опасности, но миниатюрная японка, унаследовавшая от своих предков гены нинзя, умела передвигаться абсолютно бесшумно. Ей предстоит играть роль головного дозора. Остальные группой идут следом, мужчины расчищают дорогу. Юн-Си, как бывший морской пехотинец, лучше всех в команде владевший оружием, прикрывает тыл. Старк проследил за перераспределением груза. В результате его рюкзак, по объему почти такой же, как и у Джоанны, весил почти вдвое больше. А с рюкзаком Рича он не прошел бы и двух километров — могучий немец представлял собой ходячую электростанцию, уложив к себе почти все имевшиеся в наличии энергобатареи — около ста штук, не считая всего остального.

Было решено оставить половину планшетов и ограничиться тремя — эти приборы весили довольно прилично. Дженнингс высказался за то, чтобы повыбрасывать и шлемы, которые с его точки зрения представляли собой лишнюю тяжесть, на что Дик подробно рассказал о встрече с ленточной змеей. Боб, панически боявшийся всего ползучего, тут же натянул шлем и опустил забрало. Вообще, шлем десантника представлял собой сложный комплекс приборов, от инфравизора, прожектора и микропередатчика, до системы воздухоочистки (разумеется, активирующееся только с опущенным защитным стеклом), позволяющей выделять кислород из окружающей среды, в том числе и из воды. Дик не собирался вести команду по лесу ночью, и, тем более, не намеревался изображать из себя водолаза, но все же расставаться с хоть и тяжелым, но ценным оборудованием не желал.

Команда выступила в поход после обеда. Строго соблюдая порядок движения, они шли по лесу, стараясь по возможности не пускать в ход вибромечи. К тому же Дик понимал, что полоса срезанных кустов — прекрасный указатель их маршрута, к тому же и энергию следовало беречь, мало ли что может им встретиться впереди. К сожалению, благие намерения остались таковыми — практически на всем пути приходилось прорубаться сквозь совершенно непроходимый кустарник. Все быстро научились распознавать ленточных змей — единственную опасность, которая пока встретилась на их пути. Трехметровые тела, принимавшие точный цвет почти любой поверхности, были похожи на широкие, сантиметров сорок, и тонкие ленты, на конце которых размещалась голова с мелкими острыми зубами, яд которых убивал человека на месте — это уверенно сообщил десантникам Рич, кое-что еще помнивший из обзорных курсов Академии. К счастью, змеи имели глаза, которые не обладали двумя свойствами — они не могли менять цвет и не могли закрываться. Поэтому если на земле или на дереве виднелись две рядом расположенные ярко-красные точки, то первый же заметивший их десантник всаживал прямо между ними бластерный разряд. Пару раз отряд прозевал бросок твари, но зубы гадин бессильно ломались о кольчужную прослойку хаков. К сожалению, змеи не исчерпывали собой агрессивную часть местной фауны.

Анни, шедшая впереди, умудрилась первой попасться в ловушку к еще одной местной гадине, сильно смахивающей на земного паука, увеличенного до размеров носорога и снабженного чуть ли не двумя десятками длинных суставчатых ног с довольно неприятно выглядевшими когтями. Местная разновидность вместо классической паутины предпочитала выстреливать в свою жертву облако липкой пены, которая облепляла предполагаемый обед, не давая двигаться. Когда друзья прибежали на крик девушки, чудовище уже как раз собиралось приступить к трапезе, не предполагая однако, что “скорлупа" жертвы ему не по зубам. Обугленная лучами туша воняла просто омерзительно, и десантникам пришлось захлопнуть забрала шлемов по крайней мере на полчаса, пока комбинезон Анни не был полностью очищен от уже к тому времени затвердевшей массы. В дальнейшем они научились замечать монстра, которого Аня окрестила “плевалкой", и старались обходить его стороной — “плевалка" была достаточно неповоротлива и весь расчет делала на невнимательность потенциальной добычи, предпочитая не преследовать ее.

К вечеру прошли почти двадцать километров, хотя вымотались изрядно. Пока Ким и Рич ставили палатки, а Дженнингс занимался ужином, Дик, Анни и Джоанна обошли лагерь и установили в кустах систему тревоги, настроенную на достаточно массивное существо, человека или рекна. Хотя опасались прежде всего “плевалки".

— Я и Боб берем первое дежурство — Дик взглянул на часы — до двух. С двух до пяти — Ким и Рич. Потом — Диди и Анни. Подъем в восемь. Выход в девять.

— Может, освободим девочек от дежурства? — поинтересовался Боб — И вообще, какой смысл дежурить двоим?

— Вот еще! — заявила Анни — А чем мы хуже вас? Спорим, Бобби, я тебя побью в девяти раундах из десяти.

— Побьешь — вздохнул Дженнингс — и в десятом заодно. Я с тобой вообще не собираюсь соревноваться. Но все же, почему вдвоем?

— Так спокойнее — заметила Джоанна, вставляя новую батарею в бластер — один отстреливает змей около палаток, второй контролирует периметр. Ладно, капитан, я пошла спать.

— Эй, командир! Есть идея.

Голос Дженнингса отвлек Дика от печальных размышлений. Капитан сидел на травянистом холме и созерцал гладь реки, медленно несущей свои воды к какому-то неизвестно где находящемуся морю. Лес подходил к воде почти вплотную, оставляя лишь тонкую полоску, сплошь поросшую зеленью, течение было медленным, почти незаметным. Все вместе составляло идиллическую картинку, которой в другое время можно было любоваться долго. Но в данном случае это чудо природы вызывало у капитана тихую злость. И тому были причины.

Река преградила дорогу отряду еще утром, и вот уже шесть часов десантники топчутся на месте. Широкая, почти километровая, водная преграда оказалась более чем серьезным препятствием — ряд попыток организовать переправу успешно провалился в самом начале. Прежде всего десантники попытались построить плот, но толстенные стволы местных “деревьев" впитывали влагу как губка, после чего неторопливо тонули. Свежепостроенный плот ушел на дно прежде, чем ребята успели поздравить друг друга с блестяще выполненной задачей. Потом Рич демонстративно объявил, что возможности хака и шлема позволят ему перейти реку вброд по дну, и тут же вознамерился продемонстрировать серьезность своего заявления. В результате могучий немец завяз в трех шагах от берега в липком донном иле, погрузившись чуть ли не по шею, после чего его пришлось вытаскивать из плена на “раз-два взяли" всей толпой. Рич долго ругался, очищая комбинезон от буро-зеленой жижи, моментально спекшейся под солнцем в твердую корку. Над ним беззлобно посмеивались — каждый прекрасно понимал, что если бы “Кувалда" не полез в воду первым, это наверняка сделал бы кто-то другой — идея лежала на поверхности, хотя и оказалась несостоятельной.

Обдумывая сложившуюся ситуацию, Дик не представлял себе, как найти выход из положения. можно было бы конечно пойти вверх по течению, в надежде встретить пороги или брод, но судя по ширине реки, идти предстояло долго. Поэтому он с надеждой посмотрел на Боба, просто мечтая о том, чтобы посетившая друга мысль оказалась удачной.

— Собственно, даже две идеи, вернее два варианта. Номер первый — можно построить плот, а к нему вместо поплавков привязать наши хаки, надув их и завязав рукава и штанины. Поскольку они водонепроницаемые…

— Послушай, Боб, ты утром ленточника встретил?

— Ну, встретил…

— Он на тебя прыгнул?

— Ну, прыгнул, и что? Слушай, Дик, ты это к чему?

— Ты в него попал?

— Ну… не попал. И вообще, причем здесь ленточник? У нас, кажется, проблема с рекой, а не со змеями.

— У тебя, дорогой, проблема с мозгами. Если бы на тебе не было хака, мы сейчас с грустными лицами стояли бы у твоей маленькой могилки под сенью чужого леса. А ты только что предложил всей команде раздеться. Достаточно одной в меру крупной твари, чтобы перевернуть плот — а как ты думаешь, здешние речные обитатели намного симпатичнее лесных?

Боб поежился, вспомнив утренний бросок змеи. Его выстрел даже не зацепил тварь, а уже в следующее мгновение зубы гадины хрустнули, сломавшись о бронированный слой хака.

— Ладно, ты как всегда прав. Есть и другой способ, но придется расстаться с палатками.

— Поясни. Палатки не такая уж и ценность.

— Если распустить швы палаток, то получится два довольно широких и длинных полотнища. Сошьем вместе, и завернем плот в ткань. Думаю, через шов вода будет поступать медленно, и мы спокойно переплывем.

Дик мысленно взвесил предложенную идею. Если бревна лишить контакта с водой, они будут держать на поверхности не хуже надувных баллонов. А что, может и получится…

— Пожалуй, выйдет. Кстати, я у кого-то в рюкзаке видел тюбик универсального клея, можно усилить швы, тогда вода будет просачиваться внутрь еще медленнее, а может и вообще не пройдет.

Воодушевленные новой идеей, бойцы принялись за работу. Девочки занялись распарыванием палаток, парни стали строить плот — проще было нарезать новых бревен, чем вытаскивать из ила затонувшие, тем более что те уже были насквозь пропитаны водой. Огромные “деревья" легко валились под взмахами вибромечей, никаких проблем с ветками и сучьями — ровные стволы, почти одного диаметра по всей длине, стаскивали на берег и нарезали на ровные куски.

К вечеру транспортное средство было готово, спущено на воду и успешно испытано. Пропитанные клеем швы практически не пропускали воду, ткань палаток, само собой, также была влагонепроницаемой. Еще было светло, темнота должна была наступить часа через четыре, поэтому Дик решил не откладывать переправу на завтра.

Плот отчалил от берега, лишь слегка просев под весом шестерых десантников и их рюкзаков. Перед ними расстилалось спокойное водное пространство. Хотя течение и было незначительным, однако вода была мутной, почти непрозрачной из-за взвешенных частичек ила. Изготовленные из все тех же половинок аварийного контейнера грубые весла уверенно толкали неуклюжее сооружение вперед. Когда до противоположного берега оставалось около двух десятков метров, Дик вздохнул с облегчением. Как оказалось, рано.

— Смотрите! — Джоанна вытянула руку указывая на что-то крупное, почти полностью скрытое водой, приближающееся к плоту с довольно приличной скоростью. Луч из бластера Рича ударил в цель, и тут же из воды вырвалась ревущее от боли чудовище. Внешне монстр сильно походил на плезиозавра — длинная шея с головой, украшенной чудовищными зубами, массивное туловище с относительно коротким хвостом и сильными ластами. Один за другим лучи пронзали тело твари, которая истошно вопила и колотила по воде хвостом, поднимая огромные волны. Пока Рич упражнялся в стрельбе, Дик с Бобом изо всех сил гребли к берегу.

Чудовищной силы удар обрушился на плот, мгновенно швырнув всех его пассажиров в воду. Второй ящер подобрался незамеченным и таранил своего “противника" всей массой своего тела.

Спасло десантников прежде всего то, что еще перед отплытием Дик в категорической форме потребовал от всех закрыть шлемы и перейти на автономное дыхание. Немаловажную роль сыграл тот факт, что нападение произошло буквально у самого берега, который был, к счастью, гораздо менее илистым, чем тот, от которого они отплыли. И, наконец, жадность динозавра заставила его схватить самую крупную добычу, то есть плот.

Когда все, с ног до головы покрытые грязью, выбрались на берег, плота уже не было видно, как и ящера, решившего им пообедать. В глубине души Дик от всего сердца пожелал ему заработать от незнакомой пищи расстройство желудка. А когда до него дошла вся сложность ситуации, подобные пожелания вырвались наружу вместе с куда более крепкими выражениями. Вместе с плотом уплыли почти все рюкзаки со снаряжением, которые были связаны веревкой и закреплены на случай непредвиденной качки. Только Ричу удалось сохранить бластер — остальные отправились на дно и искать их было бесполезно. Юн-Си героически спас свой рюкзак, который ранее отказался снять, заявив, что у него на спине вещам будет надежнее, чем на этом хлипком сооружении. К величайшему огорчению Дика, в рюкзаке кроме пайка, аптечки, бинокля и планшета не оказалось ничего жизненно важного. В том числе и батарей.

Все сохранили вибромечи, пристегнутые к поясам. Но большая часть батарей имела не более половины заряда, а Рич, сражаясь с первым ящером, угробил свой заряд почти полностью. В общем, положение было более чем незавидное. До Форт-Дайна не менее ста восьмидесяти километров, пройти их без пищи и, что более важно, практически без оружия, было более чем сложной задачей.

Расположившись на берегу, десантники усердно очищали хаки от липкого ила, стараясь хоть как-то привести свое обмундирование в порядок. Дик, решивший отложить это удовольствие на потом, стоял с бластером в руках, охраняя друзей от местной фауны. Восхищенный возглас Джоанны отвлек его внимание от леса. Девушка, уже закончившая приводить костюм в порядок и разложившая его для просушки на траве, отошла чуть в сторону от остальных и увидела у основания дерева изумительный цветок.

— Дик, смотри какая прелесть!

“Тоже мне, прелесть. Можно подумать, первый раз увидела" — пожал плечами Дик, но все же внимательно посмотрел на цветок. Им уже не раз попадались подобные растения, огромные — до десяти метров в диаметре, самых разных цветов — голубые, желтые, бледно-зеленые… Этот был нежно розовым, действительно изумительно красивым. Пожалуй, самым красивым из всех увиденных — его нежные лепестки плавно колыхались, как бы приглашая путников приблизиться и насладиться неземным ароматом. И все же капитану было не по себе.

— Диди, не отходи от берега! — крикнул Дик, но девушка как будто не слышала его, заворожено шаг за шагом приближаясь к чудесному растению. — Джоанна, назад! — Ноль внимания. Она явно не слышала или не желала слышать его.

И тут Дик понял, что подсознательно беспокоило его. ВЕТРА НЕ БЫЛО. ПОЧЕМУ ШЕВЕЛЯТСЯ ЛЕПЕСТКИ?

— Диди, стой!!! — одним движением захлопнув забрало шлема он бросился к ней, но было поздно. Девушка находилась всего в одном-двух шагах от цветка, когда лепестки вдруг рванулись вперед и укрыли ее, как саваном. Потом цветок стал рывками сжиматься, и через мгновение стал похож на нераспустившийся бутон, диаметром не более трех метров.

— Не-е-ет!!! — Старк отшвырнул в сторону бластер, взлетел вибромеч, отсекая цветок от ствола, вернее, от толстой лианы, обвивавшей ствол. Бутон дернулся, еще больше съежился, но Дик уже рвал руками мягкие листья, освобождая застрявшее в сердцевине растения бесчувственное тело. Через несколько секунд подбежали встревоженные Рич и Юн-Си, но капитан, не оборачиваясь, истошно заорал “Назад!!!", продолжая раздирать податливые лепестки.

Когда он на руках принес потерявшую сознание Джоанну к остальным, Юн-Си уже распаковал аптечку и тут же ввел девушке целый букет самых различных препаратов, от универсального противоядия и противошоковой смеси, до комплекса антибиотиков. Дик тут же начал делать ей искусственное дыхание, пока щеки девушки слегка не порозовели и она не сделала первый самостоятельный вдох. Только после этого Старк, оглянувшись, заметил, что все стоят рядом и испуганно смотрят на лежащую на земле Диди, наорал на друзей, заставив всех одеть мокрые хаки, потребовав от Рича взять на себя охрану периметра.

В сознание Джоанна пришла только спустя четыре часа, когда Юн-Си исчерпал уже все свои медицинские познания, а Дик уже не надеялся на благополучный исход. Она медленно открыла глаза, удивленно посмотрела вокруг, сделала попытку встать, но тут же без сил рухнула обратно на траву.

— Дик, что случилось? Что со мной?

— Почему ты не послушалась, я же кричал тебе…

— Когда? Не помню… — Джоанна попыталась сосредоточиться, но ей это, похоже, плохо удавалось. — Я совсем ничего не помню… Кажется я встала, увидела у дерева красивый цветок, а потом… я увидела тебя, склонившегося надо мной.

— Наркотик — уверенно заявил подошедший к ним Боб, держащий в руках небольшой обрывок лепестка растительного хищника. — Самый натуральный наркотик. И очень сильный.

— Какой наркотик? — удивленно спросила Джоанна. Ее голос был слаб, девушка была бледна, тяжело дышала.

— Запах. Я понюхал эту дрянь, просто интересно стало. Знаешь, ноги сами понесли вперед, к другим обрывкам. Еле заставил себя захлопнуть шлем. Знаешь, Дик, если бы ты не закрыл щиток, ты сам “с удовольствием" присоединился бы к Джоанне. Так что интуиция у тебя есть, капитан.

— Ребята, я вас очень подвела, да?

— Не бери дурного в голову — перед этим цветочком никто не устоял бы. Если бы Дик был без комби или хотя бы без шлема — труба была бы вам обоим.

— Ладно — Дик поднялся на ноги. — Всем спать. Анни, Рич — помогите Джоанне одеть хак. Боб, мы с тобой в первой смене. Потом Рич и Юн-Си. Утром Анни и я. Да, кстати, в отсутствии палатки спать с закрытыми шлемами на автономном дыхании. Утром идем дальше.

Но утром возникли проблемы. Джоанна почти полностью пришла в себя, но была настолько слаба, что самостоятельно передвигаться не могла. Мужчинам пришлось соорудить носилки, и, хотя с утратой рюкзаков общий вес их “багажа" стал несколько меньше, Дик прекрасно понимал, что далеко они не уйдут. Почти без еды, почти без оружия, да еще с Диди на носилках. Однако всеми силами он старался не показать друзьям своей обеспокоенности.

Вышли они около десяти утра. Анни, как всегда, шла далеко впереди, осматривая дорогу. Дик с Бобом несли Джоанну, спустя час их сменили Рич и Юн-Си. Лес стал заметно спокойней — ленточники атаковали всего пару раз, “плевалок" вообще не было видно. Кустарник стал заметно реже, что весьма благотворно сказывалось на экономии энергии вибромечей — расчищать дорогу практически не приходилось.

В очередной раз сменив Рича у носилок, Дик механически переставлял гудящие от усталости ноги, в который раз размышляя над перспективами этого путешествия. Джоанна снова потеряла сознание, но температура была нормальная, сердце билось ровно, и, похоже, ее жизни пока особо ничто не угрожало. Но что будет дальше? Из курса обзорной планетологии Дик помнил, что большую часть местной живности можно есть, но не помнил, кого именно нельзя. Пока ни ленточники, ни тем более “плевалка" особого аппетита не вызывали. Идти им еще дней пять, как минимум, а то и шесть. Запасов в рюкзаке Юн-Си хватит дня на два, не более.

Конечно, были еще эти речные монстры, но они, похоже, предпочитали водоплавающую добычу, а Дику не хотелось, чтобы кто-нибудь из его команды выступал в роли приманки.

Время близилось к вечеру, они были в пути уже часов восемь. Позади осталось не менее двадцати пяти километров и Дик, измотанный до предела, уже собрался было объявить привал, как вдруг перед ним, как всегда бесшумно, выросла Анни. Поднеся палец к губам, призывая к молчанию, она жестами показала — противник рядом.

Лес кончился.

(обратно)

Прорыв

Дик с Бобом уже битый час лежали в кустах, по очереди разглядывая в последний оставшийся у них бинокль раскинувшуюся у опушки базу рекнов. Лес заканчивался как-то сразу, просто вдруг стена деревьев резко обрывалась и дальше шло относительно ровное поле, простиравшееся до самого горизонта. И только на самом пределе видимости, почти скрытые дымкой виднелись небольшие возвышенности, то ли низкая горная гряда, то ли россыпь больших холмов. Где-то там, в предгорье, находился Форт-Дайн, цель их путешествия. Только сейчас Дик понял всю бесперспективность идеи добраться до форта пешком — на открытой местности их запеленгует первый же аэропатруль.

Когда Аня подала сигнал тревоги, Старк и Дженнингс пошли вперед на разведку, оставив порядком уставших спутников в относительно безопасном лесу. Небольшой пригорок, на котором теперь лежали друзья, находился, так сказать, еще в лесу, за их спинами вздымались вверх местные “деревья", а перед ними…

Рекны расположились явно надолго — объект не выглядел временным сооружением, напротив, все говорило, что шавки не прочь по ходу дела создать максимум удобств если не себе, то своей технике. Несколько огромных ангаров, административный корпус, жилые казармы. Чуть позади виден был крошечный аэродром, где стояло несколько “Шипокрылов" — чрезвычайно опасных атмосферных истребителей рекнов, практически не уступающих по характеристикам земным машинам. Большая часть громоздких ШТ по-видимому находилась в ангарах, и только несколько легких “Шмелей", по классу соответствовавших “Скаутам" Патруля, торчали на территории базы, изображая охрану. Впрочем, особенного рвения они не проявляли, машины стояли неподвижно, пилоты сидели на броне, о чем-то болтая друг с другом. В воздухе разливалось ощущение лени и безразличия. По территории базы бесцельно слонялось несколько рекнов, даже не позаботившихся натянуть бронекостюмы. В сторону леса они не смотрели.

Впрочем, заметить десантников им вряд ли удалось бы, даже если бы патрули ревностно относились бы к своим обязанностям. Хамелеон-костюмы успешно выравнивали температуру и цвет тела с окружающей средой, густые кусты еще более затрудняли обнаружение.

— Недурно устроились — отметил Боб, передавая бинокль командиру. — Главное, сволочи, ничего не боятся. Вон у того “Шмеля", возле жилого барака, даже чехлы с пушек не сняты.

— А вон там стоит “Скорпион", или я уже совсем разучился различать типы танков — прошептал Дик, показывая на край бетонной площадки, почти скрытой от их взглядов массивным ангаром, собранным из металлических дуг и затянутым хамелеон-тканью. Стоящий на площадке ШТ был почти не виден, но из-за угла недвусмысленно выглядывала громоздкая конструкция, здорово смахивающая на лазер-батарею новейшего земного танка. — Откуда он мог здесь взяться…

— Мало ли — хмыкнул Боб, бесцеремонно отбирая у Старка бинокль — трофей… Да, верно, это “Скорпион".

Мерный гул, быстро усиливающийся по мере приближения летательного аппарата заставил друзей замереть — визуально их заметить не смогут, а вот движение может броситься в глаза. Из-за деревьев показалась чудовищная машина, вой паршиво отрегулированных гравитационных двигателей казалось рвал барабанные перепонки. Дик закрыл щиток шлема и включил эхофильтр. Сразу стало легче.

Аэротягач тащил огромный груз, висящий под его брюхом на канатах. В этом грузе Дик с нарастающим беспокойством узнал одну из их шлюпок. Ничего хорошего десантникам это не сулило. Растревоженные шумом, из казармы выбегали солдаты.

— Уходим — он толкнул Боба и мотнул головой в сторону леса. Тот согласно кивнул и стал медленно отползать с занимаемой позиции. Тягач плавно опустил шлюпку на заранее подготовленную площадку и сам пошел на посадку. Дик последний раз бросил взгляд на капсулу — в бинокль было видно, что повреждений она не имеет. “Значит не моя, и не Харпера…"

Отряд устроился в небольшой землянке, которую за отсутствием палатки соорудил Рич, подрезав толстый слой дерна и с помощью остальных выкопавший довольно глубокое убежище. Джоанна снова пришла в себя, ни на что не жаловалась, но ужасная слабость не давала ей даже пошевелиться, даже говорила она с трудом. Аня старательно скармливала ей предпоследний пакет полевого рациона. С молчаливого общего согласия, о пропаже рюкзаков девушке говорить не стали — незачем лишний раз нервировать больную. Чувство голода особо никого не беспокоило, но это было еще впереди. У Кима, заведовавшего аптечкой, был еще приличный запас различных возбудителей, на которых можно было еще продержаться некоторое время. Впрочем, особых иллюзий на этот счет никто не строил.

— Таким образом, у них наша шлюпка. И если они не полные идиоты, то быстро сообразят, что капсулы приземлились не пустыми. Тем более, что мы не особо старались скрыть следы — Дик задумался, потом добавил — И если они сочтут нужным, то без особого труда определят наш путь.

— Чем нам это грозит? — равнодушно спросил Юн-Си, проверяя заряд бластера, как будто одной этой железкой мог отбиться хотя бы от взвода имперской пехоты.

— Если им захочется нас догнать, то они догонят — Боб был полностью согласен с опасениями командира — небольшаямашина на гравиподвеске пройдет над кустами, и следы наших мечей будут для них, как протоптанная тропинка. Но может быть и проще. Стоит им определить направление нашего движения, наложить на карту и слегка пораскинуть мозгами, как сразу станет ясно, что мы выйдем из леса вблизи базы. Тут и полный дилетант справился бы. А они не дилетанты.

— И что мы будем делать? — задал Рич совершенно риторический вопрос. Всем и так было все понятно.

— В общем-то у нас нет выбора — заключил Дик — отсюда надо уходить, и очень быстро. С моей точки зрения есть два возможных варианта. Во-первых, можно уйти вдоль опушки, где мы вряд ли оставим заметные следы. Пройти километров двадцать, а там еще нырнуть в лес и слегка попетлять. Сомневаюсь, что у них тут есть собаки. Второй вариант…

— Захватить “Скорпион" — закончила за него Джоанна.

— Да. Именно это я и хотел вам предложить.

— Самоубийство! — заявил Боб, от возмущения вскочив и врезавшись головой в «крышу» землянки. — Если ты думаешь, что тот идиотский фокус, который мы откололи на экзамене, пройдет в реальной обстановке, то я должен тебя разочаровать.

— А почему бы и нет, собственно? — поинтересовалась Аня, больше обеспокоенная тем, чтобы получше укрыть больную подругу, чем деталями предстоящей операции. — Если эта уловка сработала один раз, то может сработать и еще.

— А потому, радость моя, что любой ШТ имеет карту доступа, без которой он — груда металла. Ты считаешь, рекны по доброте душевной оставят ее на крышке бортового компьютера?

Юн-Си притянул к себе рюкзак и стал сосредоточенно в нем копаться, что-то бормоча себе под нос. Видимо не найдя того, что искал, он принялся старательно обшаривать карманы хака, после чего снова вернулся к своему мешку. Наконец он удовлетворенно хмыкнул и вмешался в разгорающийся спор.

— Послушай, Боб, а как ты думаешь, сколько ключей у одного конкретного танка?

— Насколько я помню, два — личный ключ командира и резервный, у его начальника. Да хоть бы и десять, нам то что с того… Все равно каждый ШТ имеет уникальный ключ.

— А вот тут ты заблуждаешься — Ким сделал паузу, привлекая к себе внимание друзей и продолжал — Существует три ключа. Те два, что ты назвал и ключ разработчика программы. Этот ключ подходит к любой машине, независимо от класса. Правда, он дает допуск не непосредственно к боевой программе, а к ее «внутренностям», но хороший программист сможет управлять танком в бою прямыми командами, хотя это весьма сложно, далеко не каждый справится. Я, как бывший пехотинец, могу вас заверить — вряд ли в морской пехоте можно найти больше двух-трех командиров ШТ, кто хоть раз бы не терял ключ от своей машины. И большинство из офицеров всегда имеет про запас вот такую штуку.

С этими словами он протянул друзьям ладонь, на которой лежала плоская металлическая пластинка, в которой все сразу узнали универсальную контрольную карту. Такие ключи использовались на всех без исключения боевых машинах, от атмосферных истребителей до авианосцев.

— Как-то я познакомился с одним типом — рассказывал Юн-Си, наслаждаясь всеобщим вниманием к своей персоне — который предложил мне этот ключ, кстати, за бешеные деньги. Я тогда командовал «Лентяем» и умудрился посеять ключ во время самого заурядного утреннего кросса — черт дернул взять его с собой. Поэтому в услугах этого мерзавца я в тот момент более чем нуждался. Я торчал в баре, в форме, естественно, и пытался общением с довольно емкой бутылкой заглушить мысли о предстоящей разборке у командира. Тут то он ко мне и подошел. Потом я подумал, что мои проблемы видимо были у меня на лице написаны. Этот козел сразу перешел к делу, предложив мне универсальный ключ.

— Представляю, сколько он с тебя содрал.

— Да… мы договорились, что я получаю ключ… и не буду сообщать о продавце в военную комендатуру. Такая сделка в конечном счете устроила обоих. Этот хмырь под конец даже преисполнился чувства благодарности.

— И ты сдержал слово? — усмехнулся Дик, достаточно хорошо знавший принципиальность товарища во всем, что касалось службы и не веривший своим ушам.

— Ну… не совсем… Но я дал ему целых десять минут на то, чтобы убраться подальше. Согласитесь, иначе это было бы нечестно.

Все покатились со смеху. Рассказ Кима несколько разрядил обстановку, к тому же основное препятствие, мешавшее выполнению предложенной Диком операции, было снято. Оставалось обсудить детали и провести разведку. Над лесом уже сгустилась ночь, достаточно теплая, чтобы хак справился со своими обязанностями, и достаточно светлая, чтобы не принудить рекнов применять приборы ночного видения.

— Запомни, Анечка, твоя задача только в одном — убедиться что «Скорпион» внешне не поврежден. Не вздумай залазить внутрь — Дик заметил, как сверкнули глаза девушки, командир догадался о ее намерениях — Еще раз повторяю и прошу, только наружный осмотр. Пойми, без включения компьютера ты все равно не сможешь ничего определить. Главное, если цела броня, то, скорее всего, работают и все системы… или почти все.

— Ясно, командир. — Анни бесшумно скрылась.

Ожидание тянулось мучительно долго. Дик больше всего боялся услышать тревогу в лагере противника. Вряд ли они поймают японку — для этого нужен кто-то более опытный в искусстве нинзя, но кто-кто, а рекны всегда полагались только на грубую силу. Капитана беспокоило другое — тревога заставит шавок усилить патрули, а то и прочесать лес, и тогда придется принять бой… с одним бластером против шагающих танков. Ситуация совершенно бесперспективная.

Все заметно нервничали — с момента ухода девушки прошло уже около двух часов. Если бы рекны заметили ее и подняли тревогу, это было бы слышно и здесь — убежище десантников находилась не далее чем в полукилометре от кромки леса. Все прекрасно знали, что ни в какие неприятности она постарается не ввязываться — от успеха разведки во многом зависела вся операция.

Наконец Рич, уже давно не находивший себе места, не выдержал, и заявил, что отправляется искать жену. Все остальные, и прежде всего Дик стали убеждать его, что никакой пользы этот поход не даст и что Аня прекрасно справится сама. А раз задерживается, значит на это есть причины. Обеспокоенный муж упорствовал и спор мог вполне перерасти в конфликт, если бы у входа в землянку не появилась пропавшая разведчица. Устало опустившись на землю и стащив с головы порядком осточертевший ей шлем, она начала рассказывать.

— Вы, ребята, простите, что так долго, я понимаю, вы волновались…

— Не то слово! — встрял было Рич, но возмущенные шиканья остальных заставили его замолчать.

— Мне пришлось чуть ли не час пролежать в кустах, на базе было слишком неспокойно. Прилетел еще один «Шипокрыл», привез какую то важную птицу. Рекны даже выстроили личный состав — в общем, их там почти сотня. Прибывший — явно большой начальник, мундир так и сверкает всякими побрякушками. Я, разумеется, не знаю, о чем они говорили и вообще, чем вызван визит, но думаю, это касается и нас. Во всяком случае, шеф пару раз выразительно махнул рукой в сторону леса, мне в какой-то момент даже показалось, что он показал на меня.

Анни на минуту задумалась, стараясь не упустить ничего хоть сколько-нибудь важного. Остальные слушали, затаив дыхание.

— Охрана у них, понятно, ни к черту не годится. Когда все расползлись по казармам, я пробралась на базу. С ума сойти можно — ни заграждений, ни даже охранной сигнализации нигде, такое впечатление, что они вообще ни о чем не беспокоятся. Ангары открыты, в самом большом — три ШТ типа «Леопард», в тех, что поменьше — по два «Шмеля». Еще три легких делают вид, что контролируют периметр — пока я там бродила, ни один даже не пошевелился, спят они, что ли… Тот монстр, о котором ребята рассказывали, видимо улетел. На площадке пять «Шипокрылов»… нет, четыре, когда я уходила, один собирался улетать.

— Ближе к делу, любовь моя — снова не выдержал Рич.

— Ладно. «Скорпион» внешне цел и невредим, около него прохаживается один охранник, но, как мне кажется, через час-другой он уже уйдет, создалось впечатление, что его там поставили только в честь гостя. Он душераздирающе зевал, так что я чуть не заснула, пока смотрела на него. Кстати, там же стоят два «Скаута», Дик с Бобом их видеть не могли, здание их закрывает полностью. Один сильно поврежден и полуразобран, второй вроде цел, такое впечатление, что рекны пытались один отремонтировать за счет другого. Вот вроде и все. Пройти к танку можно относительно безопасно, если быстро. Вот, вроде и все.

— Блестяще! — Дик постепенно сам начинал верить в успех предложенного им плана. — Если Анни права и прилет высокого гостя по нашу душу, то нам нельзя особо терять времени. Надо идти…

— А Джоанна?

— Понесем с собой, а что же еще?

— Есть мысль получше… — Боб виновато взглянул на Рича и неуверенно продолжил — Пусть «Кувалда» и командир останутся с Диди, мы захватываем «Скорпиона» и по дороге прихватим и вас. А если у нас что не получится, то хоть вы останетесь на свободе и сможете дальше идти пешком.

— А почему я, собственно! — взорвался Рич, но Анни быстро охладила пыл мужа.

— А кто же еще? Боб компьютерщик, ему вести танк, я показываю дорогу, а Ким палит из пушек во все, что движется. К тому же надо будет почти мгновенно забросить Диди в люк, а ты у нас самый сильный. К тому же, чем меньше людей, тем ниже вероятность нарваться на патруль.

Меньше всего Дику хотелось отпускать ребят одних, хотя он, конечно, понимал, что Аня права. Идти всей толпой, да еще и с носилками — верный способ нажить себе неприятности. Скрепя сердце, ему пришлось согласиться с планом, который предложил Боб.

Десантники ушли сразу после того, как было закончено обсуждение деталей. Было уже поздно, настолько поздно, что можно было сказать «рано». Скоро должен был наступить рассвет, но ждать следующего дня было нельзя — Дик готов был дать голову на отсечение, что при дневном свете рекны начнут прочесывать лес.

Бластер было решено оставить — в сумерках палить из него означало немедленно поднять на ноги весь лагерь противника. Штурмовая команда ограничилась вибромечами и парой сюрикенов, с которыми Анна никогда не расставалась. Дику и Ричу оставалось только ждать и прислушиваться, когда вспыхнут звуки боя.

Ребята вышли к лагерю рекнов еще затемно, но горизонт уже начинал светлеть и было ясно, что действовать надо быстро. Три бесшумные тени проскользнули мимо ангаров, свернули за угол и… напоролись прямо на рекна, который от удивления словно окаменел. На свою голову часовой решил достоять свой срок до конца и это привело его к безвременной кончине — удар вибромеча рассек его пополам, в корне пресекая любую попытку поднять тревогу.

— Его надо убрать — шепнул Юн-Си, выключая меч — какой-нибудь кретин выйдет проветриться, и наткнется на это мясо. Я затащу его куда-нибудь, вы пока действуйте.

— Добро — Боб и Анни исчезли в чреве огромного танка.

Дженнингс вставил карту в прорезь панели управления и его пальцы с бешеной скоростью замелькали по клавишам — активация систем танка приводило к автоматическому включению навигационных огней, поэтому надо было немедленно дать команду погасить их. Видимо, он действовал достаточно быстро, так как тревога не поднялась — никто не заметил краткой вспышки крошечных маячков.

Засветился терминал боевого компьютера, начав выдавать сообщения о состоянии систем «Скорпиона». К величайшему облегчению ребят, машина была полностью исправна, заправлена и готова к бою. Прежде всего он включил накопитель АМ-генератора — самого мощного оружия самоходки. Впрочем, «Скорпион» вполне оправдывал принадлежность к «тяжелому» классу — не только за счет массы, но и по количеству пушек. Две мощных четырехствольных лазерных батареи, пара импульсных пушек в башенной турели и уйма ракет разных классов недаром сделали этот танк самым грозным противником для имперских наземных войск. К тому же усиленное бронирование корпуса давало некоторую защиту даже от лазеров ШТ противника. Поскольку машина получилась более чем тяжелой, и не обладала такой маневренностью, как ее менее громоздкие собратья, конструкторы предусмотрели способ, позволяющий ей не столько огибать препятствия, сколько проходить сквозь них. Оправдывая свое название, «Скорпион» имел хвост, увенчанный своего рода «жалом». Хвост был не такой солидный, как у насекомого, но «жало», а точнее мощный генератор струнного поля, аналогичного используемому в вибромечах десантников, позволял выбрасывать в любом направлении двадцатиметровый режущий луч, который легко рассекал любой материал и от которого практически не существовало защиты. И хотя разработчики настоятельно рекомендовали не использовать луч в бою, так как неосторожность оператора вполне могла привести к тому, что луч разрежет не то, что надо, тем не менее не существовало более опасного оружия ближнего боя, за исключением, понятно, АМ-генератора, стрелять из которого в упор было почти равносильно самоубийству.

— Ну, как там? — появилась в двери голова Кима.

— У нас полный порядок. Ты спрятал покойничка? — поинтересовался Боб, не отрываясь от терминала. Анни изучала радарную систему танка, она несколько отличалась от более старых моделей, с которыми ей приходилось иметь дело.

— Интересный вопрос. А чем я по твоему занимался. — Юн-Си уселся на место башенного стрелка, удовлетворенно осматривая систему управления. — Интересное решение, пожалуй удобнее, чем на «Командоре». С вашего позволения, я устроюсь здесь — эти пушечки для меня привычны. А что мы намерены делать дальше?

— Я думаю, как запланировано — пожала плечами Анни — не вижу смысла что-то менять. На полной скорости и с огневым прикрытием идем за ребятами, потом драпаем без оглядки. А что тебя, собственно, не устраивает?

— Собственно меня не устраивает мысль, что за нами будет погоня. Сколько «Скорпион» сможет отбиваться от трех-четырех «Шмелей», ну десять минут, максимум пятнадцать. Если они будут без поддержки, мы их, конечно, угробим, но я в их одиночестве сомневаюсь.

— Ну что нам может сделать «Шмель»? — спросил Боб, не отрываясь от терминала, с которым он продолжал вести только им двоим понятный диалог — у нас броня, как у крейсера.

— Например, перебить ноги. В общем, у меня есть другое предложение, хотя оно и идет вразрез с планом командира.

— Слушай, Ким, не тяни резину, давай ближе к делу.

— Мы спокойно проникли в танк, не подняли тревоги. Сейчас мы можем устроить здесь для рекнов ад… так что провожать нас будет некому. Если мы и не избежим погони, то по крайней мере уменьшим ее численность заранее.

— Лично мне тоже не хочется делать ноги, когда в нашем распоряжении такое чудо — заявил Дженнингс, на экране которого вспыхнуло меню активировавшейся боевой программы. — Я «уговорил» компьютер сотрудничать, так что танк целиком и полностью в нашем распоряжении. Мы вполне можем сражаться.

— Присоединяюсь. Но не от бурного желания подраться — сказала Анни, садясь к штурвалу управления виброрезаком. — Мне не очень нравится мысль о погоне, как-то мы не слишком продумывали этот вопрос. Поэтому самой лучшей мыслью будет уничтожить здесь все, что движется. Так, чтобы и рассказать о нас было некому.

— Добро. Ребята, мне нужно минут пять — семь — Боб снова повернулся к компьютеру.

— Что ты там мудришь?

— Поскольку все цели в округе стоят на своих местах, я запрограммирую основное вооружение на автоматику, так что «Скорпион» начнет палить сразу практически во всех направлениях. — его пальцы лихорадочно летали по клавиатуре, вводя координаты целей, вид используемого вооружения и последовательность залпов. — Когда еще представится возможность спокойно пострелять по неподвижным мишеням, всю жизнь мечтал.

Дик и Рич с нетерпением ожидали начала сражения, понимая, что так просто танк с базы не выйдет. Тянулись длинные минуты, все светлее и светлее становилось небо. Немец опять стал нервничать — что-то последнее время Дик стал замечать за другом некоторую впечатлительность и сентиментальность, он никак не мог привыкнуть к мысли, что его жена такой же воин, как и он сам, а кое в чем так даже и лучше. Над лесом висела мертвая тишина, в которой даже звук дыхания разносился далеко и, казалось, мог привлечь внимание. Довольно долго они стояли молча, но наконец Рич не выдержал:

— Черт, ну сколько они будут…

Его реплику прервала вспышка света, озарившая окрестности. Спустя несколько секунд донесся грохот взрыва, потом еще одного и еще… Взрывы гремели не умолкая, зарево за стеной деревьев разгоралось все ярче.

— Господи, что там творится?

А бой продолжался. Друзья были бы крайне удивлены, если бы знали, что до сего момента рекны не сделали ни одного выстрела — весь этот огненный ад организовал один единственный танк, который внезапно для обитателей базы словно взорвался потоками лазерных лучей и реактивными выхлопами ракет. Струя антиматерии ударила в самый большой ангар, где мирно дремали «Леопарды» — безусловно самые серьезные из противников. Им и досталось в первую очередь, облако зацепило всех троих, а ударившая следом струя огня из двух счетверенных лазерных батарей довершила начатое, превратив маневренные и опасные машины в груду радиоактивных обломков. Одновременно ПТУРы поразили двух находившихся довольно далеко «Шмелей» охранения, а третий получил удар спаренной импульсной пушки — Ким не терял даром времени. Ракеты накрыли площадку с истребителями, сразу уничтожив половину и сильно повредив другую. Анни точными ударами резака разрезала административный корпус как праздничный пирог, на корню пресекая все попытки позвать на помощь.

Все это заняло не больше минуты, и «Скорпион» двинулся вперед, продолжая поливать лазерами и залпами импульсной пушки все подряд — ангары, казармы, флаер, стоящий несколько в стороне… Автоматические пятидесятимиллиметровые пушки, щедро расходуя боеприпасы, сеяли смерть прямо по курсу движения машины. Распрямившийся хвост, казалось заметал следы танка, снося все, что уцелело под ударами лазерных батарей.

Залп! Факелом вспыхивает ангар со стоящими в нем «Шмелями». Уцелели? Неважно, залп! Готовы, оба. Второй ангар — два импульсных разряда влетают внутрь и следом — ослепительные лазерные трассы. Казарма, из которой в панике выбегают полураздетые солдаты — залп! Больше выбегать оттуда некому. Взмах вибролуча — четверо рекнов внезапно превратились в восемь… половинок. Все, а теперь в лес.

За все время боя со стороны противника был сделан всего один выстрел — один из охранников с испугу выпалил в ШТ из ручного бластера. Луч оставил неглубокую канавку в броне, а уже в следующее мгновение смельчак был в лепешку раздавлен рухнувшим на него «Шмелем» с оторванной взрывом ногой. База была уничтожена полностью. Возможно, где-нибудь в обломках и остались живые, но они уже погоды не делали, средства дальней связи, транспорт, боевая техника — все было разрушено.

Приближение «Скорпиона» десантники услышали почти сразу, как танк вошел в лес. Грохот боя стих, поэтому сочное чавканье ломавшихся под тяжестью боевой машины деревьев разносилось очень далеко. Боб остановил танк, не доехав до землянки около сотни метров, прекрасно понимая, что вполне способен уронить какое-нибудь дерево прямо на головы приятелям. Дик и Рич почти бегом понесли носилки к люку, но Анни, выскочив им навстречу, несколько охладила их пыл.

— Можете идти спокойно. У нас масса времени.

— Это откуда же? — Дик догадывался, что услышит в ответ. С первых же минут боя он понял, что события развиваются по другому сценарию. — Вы что там, маленькую войну развязали?

— Почему маленькую? — обиженно проговорила девушка — Очень даже приличную. Я бы сказала, тотальную. Преследовать нас некому, по крайней мере сейчас. Так что грузитесь, и поехали.

Через несколько минут танк неуклюже развернулся и двинулся в обратный путь, ломая стоящие на его пути деревья как спички. Джоанну удобно устроили в десантном отсеке, рассчитанном на два десятка бойцов, остальные заняли посты у пультов управления вооружением.

Погоня настигла их только спустя два часа.

Дик уже всерьез стал надеяться, что им удастся добраться до Форт-Дайна без осложнений. Километр за километром оставалась позади бескрайняя степь, могучие шагоходы уверенно несли танк вперед. Все ближе становилась линия гор — где-то там, в предгорье, находился форт, мощное оборонительное сооружение, которое все еще противостояла попыткам рекнов получить полный контроль над планетой. Хотя Дик знал о форте не так уж много, но известные факты все же впечатляли.

Видимо, на Ленне в глубоком прошлом не произошла катастрофа, которая на Земле привела к вымиранию динозавров, поэтому лениты были вынуждены общаться с гигантскими ящерами по сей день. Разумеется, никакой частокол, столь характерный для первых оборонительных сооружений древних землян, не смог бы остановить разбушевавшегося монстра, но тут сама природа пришла на выручку людям. В гористой местности Ленна часто попадались странные образования, сродни Лунным циркам, только гораздо меньше размерами. Эти естественные крепости, кольца скал, достигавшие километра в диаметре, очень быстро были облюбованы ленитами в качестве места для своих поселений. Только здесь, окруженные кольцом скал с узкими проходами, аборигены чувствовали себя относительно спокойно. Кое-где в скалах были «лишние» щели, проломы и трещины, и постепенно жители природных крепостей начали исправлять погрешности природы. Веками достраиваемые стены постепенно превратили естественные цирки в могучие неприступные замки, которым не страшны были никакие нападения. Возможно именно поэтому история Ленна не знала серьезных войн, поскольку любая армия всегда могла отсидеться в одной из весьма многочисленных цитаделей.

Одна из крепостей, Дайн, и была «продана» Патрулю своим хозяином, который в качестве оплаты потребовал всего лишь разрешения для всех своих вассалов стать в некотором роде сотрудниками форта, на правах и с льготами Патрульных. Дальновидный герцог — титул ленита примерно соответствовал этому уровню — прекрасно понимал, что такое соседство сделает его самым влиятельным если и не на всей планете, то по крайней мере на большей ее части. Кроме того, в договор он включил требование о направлении его сына, Эрика фон Дайна, тогда еще пятилетнего мальчишки, на Землю для обучения. Требование, разумеется, было безоговорочно принято. А потом на долгие годы над крепостью повисло пылевое облако — Патруль приступил к созданию планетарного форта, до настоящего времени остающегося самым мощным из всех укреплений, созданных когда-либо рукой человека.

Старый герцог не дожил до окончания строительства и, может быть, именно благодаря самой перестройке родового замка. Сердце лорда, возможно и без того подточенное возрастом, не выдержало вида того, как сносился его родовой дворец, и на его месте возводился мрачный металлический купол, с толщиной которого могли посоперничать разве что древние стены форта. Этот купол, собственно, и являлся настоящим фортом, а кольцевая крепость всего лишь усиливала его оборонительные возможности.

Подобно верхушке айсберга, купол представлял собой лишь незначительную часть форта, его «надводную часть». Основные сооружения, в том числе мощная энергостанция, казармы, центр управления и многое другое, располагалось глубоко под скалами, тем самым обеспечивая неприступность и неуязвимость цитадели даже от ядерных ударов. Казалось, что проще расколоть планету на части, чем уничтожить форт. Многочисленный гарнизон, около трети которого составляли ленитские войска, был в состоянии отбить любое нападение. Могучие орудия, неистощимый запас энергии и боеприпасов и мужество защитников — вот что до настоящего времени мешало рекнам захватить полный контроль над планетой. Система ПВО форта не позволяла приблизиться к его стенам ни одному летательному аппарату противника, и поэтому имперская пехота бросала в мясорубку у стен цитадели один полк за другим.

Эрик фон Дайн оказался исключительно талантливым человеком, окончил Академию Патруля и был назначен комендантом форта, своего родового гнезда. Первоначально руководство Патруля надеялась этим шагом еще более укрепить доверие ленитов к землянам, но выбор оказался как нельзя более удачным во всех отношениях. Умный и мужественный офицер, к тому же пользующийся преданностью каждого воина огромной ленитской армии, он прекрасно организовал сопротивление вторжению, но все же войска были вынуждены отступать — враг имел подавляющее превосходство если не в живой силе, которая давно уже не играла решающей роли в сражениях, сколько в боевой технике. А с завершением кольца блокады защитники форта оказались в особенно трудном положении — прекращение поставок тяжелого вооружения, прежде всего ракет класса «земля-космос» заставило форт перейти к пассивной обороне, лишь изредка делая отчаянные вылазки, во время одной из которых и были захвачены три неизвестных никому истребителя, чудовищные размеры которых, впрочем, не помешали их доставке в крепость. Генерал Накамура, командир Шестой дивизии Морской пехоты, на данный момент составлявших основную ударную силу защитников цитадели, прекрасно понимал важность трофея и немедленно отправил сообщение в центр.

История создания форта обязательно входила в один из курсов, которые читались в Академии и Дик достаточно хорошо запомнил ее. Танк уже приближался к той черте, которая в далеком двадцатом веке называлась «линией фронта», и вряд ли рекны пропустят к осажденной крепости такую солидную боевую единицу, как «Скорпион», да еще и с экипажем. Но опасность, как оказалось, все-таки надвигалась сзади.

— Внимание, вижу цель — Анни, сидевшая у экрана радара встрепенулась и внимательно вгляделась в показания приборов — Два «Шипокрыла», идут на минимальной высоте, расстояние тридцать километров. Боб, останавливай машину, вводи в компьютер программу отражения ракетного удара. Дик, переключи обе лазер-батареи на автоматику, сейчас эти птички начнут плеваться ракетами. Рич, готовь «зениты», Ким, твои пушки тоже переключай на компьютер.

Танк развернулся к нападающим и встал, как вкопанный, одновременно с воем ушли в небо сразу четыре «зенита», компьютеры которых захватили цель и уже ничто не смогло бы им помешать с ней встретиться. Первый «Шипокрыл» ничего не успел сделать — одна за другой две ракеты врезались в его бронированный корпус и пылающие обломки грозного истребителя кувыркаясь полетели к земле. Второй пилот прожил чуть дольше, но именно эти мгновения дали ему возможность выпустить все шесть противотанковых ракет по неподвижно стоящему «Скорпиону».

Система наведения ШТ, получив в свое распоряжение восемь лазеров и две импульсных пушки, стала просчитывать вероятностные траектории полета самоуправляемых ракет с интеллектуальным наведением — пославший их пилот уже превратился в облако мелких обломков вместе со своим истребителем. Если бы машины продолжала двигаться, вероятность попадания уменьшилась бы чуть ли не на порядок, поэтому все неподвижно ждали результата анализа, не имея возможности что-либо предпринять. Впрочем, попадание ракет грозило «Скорпиону» не более чем повреждениями движущей части, броня корпуса была не по зубам ПТУРам. Но в этом случае ШТ превращался почти в беспомощную мишень, которую без особого труда, хотя и с заметными затратами времени, угробил бы даже заурядный «Шмель».

Наконец выстрелила левая батарея, почти вслед за ней правая. Компьютер вел непрерывный огонь, пытаясь поразить подлетающие ракеты, но не зря система захвата цели называлась «интеллектуальной» — бортовые вычислительные системы ПТУРов явно не желали попадать под огонь лазеров. Одна была сбита, но остальные продолжали полет. Рявкнула импульсная пушка, превратив в пыль еще одну ракету, снова засвистели залпы лазерных батарей. Огневая мощь танка была столь велика, что лишь один ПТУР прорвался сквозь огненную завесу, но отклоняясь от лазерного луча, врезался в землю в трех метрах от неподвижной мишени.

— Блестяще! — Анни зааплодировала, к ней присоединились и другие — Все же прекрасная машина, слов нет.

— Боб, давай, двигай вперед. Боюсь, что это только цветочки — Дик снова переключил свои лазеры на ручное управление — Анни, займи правую батарею, думаю, радар нам уже не понадобится.

И верно, по экрану радара ползли светящиеся точки, каждая из которых имела скорость в два с лишним раза большую, чем громоздкий «Скорпион». Стычка с истребителями еще больше задержала десантников, что дало возможность преследователям почти догнать их. ШТ на полной скорости шел к уже видневшемуся на горизонте конусу крепостной стены, но до цели было еще километров тридцать и бой все же придется принять.

Рич переключил одну из противотанковых ракет на ручное управление и поднял ее в воздух. Ближайший «Шмель» еще не был виден, скрытый невысоким холмом, но с высоты полета ПТУРа он был как на ладони. Ракета метнулась вперед, уклоняясь от лазерной трассы и точно ударила в левый борт легкого танка, практически оторвав ему один из шагоходов. Шедший вслед за рухнувшим напарником танк не успел уйти в прыжок, споткнулся о лежащую у него на пути металлическую конструкцию и грохнулся на землю. Подняться без посторонней помощи он уже не смог. Впрочем, этого десантники не видели, только радар показал, что две точки застыли, а остальные продолжают приближаться, охватывая «Скорпиона» полукругом.

Бой начался буквально через минуту, когда первый из преследователей появился над вершиной холма и сразу же открыл огонь из своего единственного лазера. Почти сразу его боевая башня вдребезги разлетелась от попадания еще одной ракеты, но уже в следующий момент еще трое «Шмелей» атаковали неповоротливую машину. Воздух светился от лазерных трасс, снаряды автоматических пушек гулко колотили по броне, не причиняя, впрочем, особых повреждений. Еще один из нападавших замер — импульсный залп пронзил броню, превратив экипаж в жареное мясо, спустя несколько секунд другой «Шмель» неосторожно подставил бок под залп лазерной батареи — четыре луча прошили его навылет, полностью выведя из строя. Оставшийся легкий танк отступил, спрятавшись за бугром, но пущенная ракета достала его и там, превратив в груду обломков.

— Отбились! — Анни откинула волосы со лба, вытирая вспотевшую кожу. — Ходу, Боб, ходу!

— Это было слишком легко — заявил Рич, со своего места у пульта управления ракетами видевший экран радара. — А вот сейчас у нас будут гости посолиднее. И мне, пожалуй, жаль истраченных ракет, сейчас они бы нам пригодились.

Компьютер выдал данные приближающихся противников. Теперь это были более солидные машины — «Леопард», мощностью вооружения почти не уступающий «Скорпиону», и четыре «Хорька», тоже несущих более чем солидное количество пушек, не считая ракет.

Танк спустился в довольно глубокую ложбину и стал карабкаться на противоположный склон, когда преследователи появились в зоне прямой видимости — «Хорек» ушел в прыжок, и теперь приземлялся чуть ли не на голову десантникам. Залп АМ-пушки встретил его в воздухе, и до земли долетели только горящие обломки, но почти одновременно с этим одна из ракет прыгуна ударила в хвост «Скорпиона», оторвав его вместе с виброрезаком и угробив генератор антиматерии. Впрочем, АМГ уже вряд ли мог принести пользу — было сомнительно, что танку удалось бы продержаться против сильно превосходящих сил рекнов те пять минут, которые были необходимы для накопления нового заряда.

Два последних ПТУРа «Скорпиона» не пропали даром — «Леопард» был уничтожен и только три танка продолжали преследование. Удачный выстрел Кима сбил одну из ракет прямо в воздухе, но почти тут же вторая ударила прямо в турель импульсной спарки, пробив корпус — только бронекостюм спас Юн-Си от смерти, но кореец отлетел в сторону, ударился головой о стену и потерял сознание. А «Хорьки» продолжали атаковать.

— Передний левый шагоход — повреждение 30%. Снижение скорости — 5%. Импульсные орудия — разрушены. АМ-генератор — разрушен. Виброрезак — разрушен — приятным мужским баритоном доложил компьютер и в следующий момент добавил. — Средний левый шагоход — повреждение 70%. Дезактивирован. Снижение скорости — 18%.

— Анни, один с твоей стороны, бей по корпусу! — Дик пытался достать своего противника лучом, но «Хорек» находился вне зоны поражения, полосуя искалеченную машину лазерами. По непонятной причине он предпочел не добивать противника ракетами, хотя вполне мог это сделать. Рич бросился к амбразуре, открыв огонь из ручного бластера, произведя неожиданный практический эффект — управляющий танком рекн непроизвольно дернул штурвал, стараясь увести машину от огненной трассы, которая в принципе не способна была причинить ему заметный вред, и в тот же момент попал под лазер, перерезавший ему «ногу».

Почти в следующую секунду ракета ударила в правый борт, как спичку переломив средний шагоход «Скорпиона». Танк резко замедлил ход, два оставшихся в живых «Хорька» продолжали упражняться в стрельбе, постепенно выводя из строя одну ногу за другой. Анни все же достала своего противника, но этот выстрел был последним — лазерный луч как ножом срезал левую батарею, и теперь с этой стороны ШТ стал абсолютно беззащитен. Половина систем вышла из строя, давно погас экран радара и по терминалу боевого компьютера бежали полосы. Рич пытался стрелять сквозь амбразуру, но луч с одного из нападавших танков пробил борт, превратив на своем пути бластер в его руках в оплавленный обломок — только чудо спасло Ауэрбаха, лазер не задел его, вместо этого превратив и так уже заикающийся компьютер в лужу металла.

— Все, ребята, труба — заявила Аня, бросая свой штурвал, который уже ничем не управлял. — Они нас достали.

— Да, похоже наша песенка спета — согласился с ней муж, — корпус еще некоторое время устоит под лазерным огнем, но ничто не вечно под луной. Дик, ты еще надеешься, что он войдет в твой сектор обстрела?

— Уже не надеюсь — капитан откинулся в кресле и пнул ногой пульт управления — компьютер накрылся, управление лазерами тоже. Так что он может спокойно отрезать от нас кусочки. — Как там Ким?

— Живой — Аня, склонившаяся над бесчувственным товарищем, подняла голову — если это имеет значение, потому что, как мне кажется, нам всем недолго осталось.

Последний оставшийся «на ногах» танк рекнов явно был настроен именно нарезать «Скорпиона» кусочками. Неторопливо заняв удобную позицию, он ударил сразу всеми лазерами в борт машины, неподвижно лежащей на брюхе. Один из лучей прошел сквозь броню, но не причинил особого вреда. Дик и Рич притащили Джоанну из десантного отсека, где стенки были более тонкими, и все сгрудились в боевой рубке, наиболее хорошо защищенной. Впрочем, уже застывшая блестящая лужа на месте боевого компьютера явно давала понять, что защита эта относительна.

Внезапно «Хорек» дернулся, как будто заметив какую-то опасность и пытаясь от нее уклониться, а в следующий момент его боевая башня вдребезги разлетелась от попадания тяжелой ракеты.

Помощь пришла вовремя.

(обратно)

Цитадель

— Эти хреновины никогда не взлетят! — с этими словами Рич спрыгнул из люка «Барбоса» на бетонную площадку и демонстративно пнул огромную машину. Еще не вполне пришедшие в себя после неожиданного спасения, десантники удивленно уставились на товарища. Неужели их рейд обречен на провал.

Помощь подошла неожиданно, тем самым вызвав общий восторг. Когда последний «Хорек», получив ракету в корпус, завалился на землю, друзья высыпали из искалеченного танка. Глядя со стороны, особенно хорошо было видно, что без подмоги из крепости страдать им оставалось недолго. Когда-то грозная боевая машина теперь больше напоминала изборожденную шрамами металлическую цистерну, из которой кое-где торчали обломки шагоходов. Все вооружение «Скорпиона» было уничтожено, обломки некогда опасного хвоста самоходки валялись в нескольких десятках метров от поверженного колосса.

К месту боя неторопливо приближался «Снайпер». Сразу было видно, что танк не раз побывал в сражениях за последнее время. Глубокие борозды, проделанные лазерами рекнов, каверны в броне, куда попали импульсные разряды — все говорило о том, что перед ними ветераны. «Снайпер» подошел почти вплотную к десантникам, присел так, что его люк оказался всего в метре над землей и из него выпрыгнул боец в хаке пехотинца с нашивками сержанта. Лицо его показалось Дику странно знакомым. Впрочем, он недолго мучился воспоминаниями.

— Эй, капитан, вот так встреча! То-то я думал, кому могла прийти в голову мысль умыкнуть эту игрушку прямо из под носа волосатиков! — сержант протянул руку Старку и тот, пожав крепкую ладонь, сразу вспомнил экзамен на выживание и беспечного Уинтерса, так любезно предоставившего свою машину в распоряжение курсантов.

— Уинтерс! Невероятно, вот же сошлись дорожки — Дик вспомнил также обещание Эдварда посчитаться при встрече, но тот, видимо, был просто в восторге от сыгранной с рекнами шутки.

— Конечно, когда в эфире шавки стали кричать об угоне «Скорпиона» и в дым раздолбанной базе, я сразу вспомнил ту нашу … встречу, но и представить себе не мог, что это ты! — он оглянулся на остальных десантников и добавил — Как всегда вместе… Хотя кое-кого я тут не вижу.

— Все здесь — усмехнулся Дик, глядя как Боб и Рич вытаскивают из искореженной машины Джоанну — только не все на ногах. С нас причитается, серж! Ты оказался здесь очень вовремя.

— Честно признаться, боялся не успеть. Вас слишком рано обездвижили, мы надеялись, что «Скорпион» сумеет подползти ближе к форту. А теперь давайте, грузитесь и побыстрее. Думаю, наши волосатые друзья так легко нас в покое не оставят.

— Мы же не поместимся.

— Сейчас подползет «Лентяй», трое ко мне, остальные туда. И делаем ноги, пока нас здесь не уделали.

Джоанну и все еще находящегося без сознания Кима с некоторым трудом поместили в тесную рубку «Снайпера», туда же Дик чуть ли не силой запихнул Анни, которая хотела быть вместе с мужем. В это время на пригорок медленно взобрался «Лентяй». Эта медлительная машина, слабо вооруженная, но в качестве компенсации вся увешанная ракетами, как нельзя лучше подходила для транспортировки пехоты — в ее десантном отсеке с некоторым комфортом могло разместиться два десятка человек, а потеснившись — и все три. Почти сразу ШТ с грохотом выпустил две ракеты, унесшиеся куда-то вдаль, после чего за холмом громыхнул сдвоенный взрыв. Похоже, что запоздалый гость так и не попал на званый обед.

«Снайпер» на полной скорости двинулся в сторону горной гряды, находившейся уже совсем близко. Даже с такого расстояния — до цитадели было не более трех — четырех километров, Дик не мог отличить ее от серых скал, выстроившихся в невысокий, но длинный хребет. Второй танк медленно пополз за лидером.

Только когда до крепости оставалось около километра, десантники смогли выделить ее из окружающего пейзажа. Просмотр видеороликов и лекции давали, конечно, общее представление о форте, но действительность была выше всех ожиданий.

Форт несколько выдавался вперед, но самих оборонительных сооружений отсюда не было видно. Огромная стена, высотой не менее семидесяти метров, полностью скрывала купол и только крошечные точки зенитных установок выдавали частично искусственное происхождение крепости. По мере приближения танков стена все росла, пока не закрыла чуть ли не все небо. Раздвинулись чудовищной толщины створки ворот, пропуская машины и с лязгом захлопнулись за их спинами. Взглядам друзей открылась внутренняя часть Дайна — купол из эланиумной брони, способный выдержать не одно прямое попадание тяжелого «смерча», многочисленные встречающие и стоящие в отдалении ШТ. Тут же ждали медики, готовясь принять раненых — похоже, Уинтерс позаботился передать на базу сообщение.

Когда стихли приветственные крики и Джоанну с Кимом отправили в госпиталь, Дик и остальные пилоты отправились к коменданту бастиона. Эрик фон Дайн (на местном наречии его имя и титул звучали иначе, но прожив большую часть жизни на Земле, он привык к новому имени), бессменный комендант форта уже на протяжении многих лет, был среди встречавших и сам проводил новоприбывших в свой кабинет на седьмом подземном этаже базы. Это был красивый пожилой мужчина, носивший форму генерала наземных сил Патруля, лицо его было иссечено шрамами, видимо, он не раз попадал в серьезные переделки и не пожелал устранить полностью их следы. Впрочем, на Ленне, как когда-то и на Земле, считалось, что шрамы украшают воина.

— Еще раз хочу вас поздравить. Не говоря уж о том, что вы легко отделались, так еще и нанесли рекнам очень неплохой ущерб. Мы очень рады вас видеть в Форт-Дайне.

— Спасибо, сэр. — Дик на мгновение задумался, потом продолжил — Прошу прощения, сэр, но не могли бы мы осмотреть захваченные истребители рекнов. Боюсь, в сложившейся ситуации время для Патруля очень дорого, и нам бы хотелось отправиться в обратный путь, как только наши товарищи встанут на ноги.

Генерал подошел к большому экрану в углу кабинета и нажал несколько кнопок. На мониторе появилось изображение человека в форме медкорпуса со знаками различия капитана.

— Генри, как состояние наших гостей?

— Относительно неплохо, сэр. Парень будет на ногах через пару часов, а девушке предстоит провести в регенерации не менее суток, у нее… — тут посыпался град медицинских терминов. Фон Дайн поморщился. Заметив это, собеседник снова перешел на человеческий язык. — Извините, сэр. Я хочу сказать, что у лейтенанта Диксон сильное заражение крови и тяжелая форма нервного истощения. Типичный случай контакта с «семицветиком», завтра к вечеру она будет в полном порядке.

Дик и Рич удивленно переглянулись.

— «Семицветик» — местное растение с огромными цветами — усмехнувшись, пояснил генерал — По мере роста оно меняет цвет — синий, зеленый, желтый и так далее. На стадии розового цвета становится хищным, заманивая наркотическим запахом живность и убивая ее. В принципе, если бы у вас было противоядие, то вообще ничего страшного бы не было. Но и так все будет в порядке. Так что, господа, загорать здесь вам еще по крайней мере до завтра, поэтому располагайтесь.

Он переключил компьютер и на дисплее появилась трехмерная схемафорта, в которой неопытный глаз вряд ли сразу разобрался бы.

— Ваши каюты на третьем уровне, мой адъютант вас проводит. Истребители находятся на первом уровне, сектор "Б" — можете ими заняться хоть сейчас. Но я бы посоветовал… не сочтите это за приказ, капитан… у вас были тяжелые дни, думаю вам стоит немного отдохнуть и хоть поесть по человечески — фраза прозвучала несколько странно, сам комендант не был человеком в полном смысле этого слова, хотя только скрупулезные медицинские исследования могли бы обнаружить разницу.

Забросив вещи в свои каюты, гораздо более просторные, чем привычные им конуры на «Элеоноре», друзья отправились в столовую, где собралось чуть ли не половина обслуживающего персонала базы в надежде услышать историю беспрецедентного прорыва. Боб не стал ломаться и увлеченно стал описывать их приключения. Воспользовавшись тем, что всеобщее внимание было привлечено к Дженнингсу, остальные уединились в полутемном уголке зала и отдали должное довольно приличному обеду — первой нормальной еде после нескольких дней сидения на сухих пайках. Анни и Рич моментально смели свои порции и откланялись — «Кувалда» отправился посмотреть на трофейные истребители, а его жена ушла спать — за прошедшие сутки ей досталось чуть ли не больше всех, если, конечно, не считать раненых. Дик в одиночестве сидел за столом, потягивая кофе, неожиданно приличный на этой пограничной планете, и не без удовольствия слушал вдохновенный трёп Боба, который описывал слушателям их приключения, внося в свой рассказ массу дополнений, не вполне точно отражающих действительность. Наконец ему это наскучило и он решил присоединиться к Ричу, но, уже встав из-за стола и сделав несколько шагов к выходу, внезапно очутился в крепких объятиях огромного негра, в котором он не сразу узнал своего старого знакомого Томаса Краббса.

— Вот это встреча, малыш! — бас негра гулко отдавался в уголках зала — Когда сказали, что фамилия командира десанта Старк, я сразу пошел тебя искать. Мир все же тесен, даже несмотря на межзвездные просторы. Давай выпьем, и ты расскажешь, как очутился здесь.

— А то ты не знаешь — усмехнулся Дик. С самого первого момента знакомства ему очень нравился этот могучий боец, и он был чрезвычайно рад встрече с ним. Кроме того, ему хотелось о многом узнать, но не станешь же настойчиво расспрашивать генерала, а вот капитан вполне подходил на роль информатора. Он кивнул в сторону приятеля, распинающегося перед благожелательной аудиторией — По-моему, тут уже Боб всем все объяснил, осталось только лапшу с ушей снять.

— Вот именно. Кое-что я, конечно, знаю, но хотелось бы послушать твою версию. Вы здесь всего пару часов, а уже такие байки ходят… Тут тебе и угнанный танк, и вдребезги разбитая база, и драка чуть ли не со взводом ШТ… Говорят, рекны взбесились настолько, что стягивают к Дайну все силы, какие у них есть в этом районе. Похоже, будет крутой штурм.

— Насчет штурма не знаю, а насчет остального… в основном все так и есть. Все началось с того, что наш корабль вышел не там, где было запланировано, а точнее, мы нарвались на не слишком дружелюбную встречу….

— Таким образом, если бы не Уинтерс, нас бы через несколько минут поджарили бы в этой цистерне, как в хорошей духовке. — закончил Дик свой рассказ, изредка прерываемый уточняющими вопросами капитана.

— Да, парень, похоже, ты становишься профессиональным угонщиком — захохотал Краббс, хлопая приятеля по плечу так, что под парнем, похоже, погнулся стул — Сначала в этой вашей Академии, потом на «Крайте», теперь здесь — не боишься, что войдет в привычку? Кстати, об этом случае с Уинтерсом я слышал, и не раз. Над ним долго потешалась вся дивизия, дать себя провести как последнего пацана. Но, впрочем, он отличный парень, думаю, вы подружились бы, будь у тебя побольше времени. Во всяком случае, зла на тебя он не затаил. А здесь он считается, пожалуй, лучшим водилой во всей Шестой, да и стрелок из него более чем неплохой.

— А как тут у вас дела? — задал Дик давно вертящийся на языке вопрос — Сильно досаждают шавки?

Краббс обстоятельно описал все этапы борьбы за Ленн, от первой высадки десанта рекнов, до настоящего времени. Имперские силы с умом использовали нервозную обстановку, сложившуюся в первые месяцы после неожиданного нападения на Землю. Четыре имперских штурмовых корпуса высадились на Ленне уже через три недели после начала военных действий. В то время на планете находилась Шестая дивизия Морской пехоты, которая даже теоретически не могла противостоять шестнадцати полностью укомплектованным дивизиям рекнов. Однако планируемого «блицкрига» не получилось. Воины героической Шестой сделали невозможное — поддерживаемые местным ополчением, потеряв в непрерывных боях чуть ли не девяносто процентов личного состава, пехотинцы перемололи вражеские легионы, создав тем самым почву для контрнаступления… если бы оно было возможным. Увы, Земля не могла направить на Ленн сколько-нибудь значительные силы и ограничивалась редким пополнением и несколькими транспортами с техникой, прежде всего с новейшими «Скорпионами», один из которых, кстати, не дошел до адресата. Вообще, орбитальная оборона рекнов перехватывала около тридцати процентов транспортов, доставляющих на Ленн боеприпасы и оборудование. Чистым везением можно назвать тот факт, что из трех пришедших кораблей с пехотинцами ни один не был сбит Имперскими кораблями. Тем не менее ручеек оказываемой Землей помощи заметно подсыхал, грозя совсем исчезнуть.

В настоящий момент Шестая, имея семидесятипроцентный некомплект, продолжала сдерживать Имперские войска, стремящиеся любой ценой поставить на колени непокорную планету. Практически рекнам удалось оттеснить силы землян к Форт-Дайну, последнему оплоту Патруля на Ленне. На этом дело и остановилось — форт как нельзя лучше был подготовлен именно к такому повороту событий. При его создании был учтен весь многовековой опыт Землян в строительстве крепостей, помноженный на не меньший опыт ленитов, пожалуй даже более ценный, применительно к условиям их планеты. Волна имперской техники и пехоты накатилась на цитадель… и отхлынула, оставив за собой горящие машины и груды трупов, вполне пришедшиеся по вкусу местным стервятникам, которые, кстати, на непривычно обильном угощении разленились настолько, что готовы были разучиться летать.

Впрочем, первая неудача не остановила рекнов. С упорством, достойным лучшего применения, маршал Риббер, командир экспедиционного корпуса, посылал все новые и новые полки своих солдат в мясорубку под стенами форта. Ракетный обстрел не приносил особых результатов — зенитные установки класса «Протектор», оснащенные девятью вакуум-лазерами с индивидуальным компьютерным наведением, эффектно уничтожали воздушные цели задолго до того, как те успевали приблизиться к форту. За весь период осады только раз две ракеты прорвались к Дайну, но бессильно взорвались, врезавшись в несокрушимые стены, оставив глубокие каверны, так и не пробившие толщу скал. Поскольку «Протекторы» столь же успешно вели огонь и по наземным целям, попытки взять крепость штурмом также были обречены на провал, степь под стенами цитадели на некоторых участках была сплошь покрыта обугленными остатками сожженных «Леопардов», «Шмелей», «Хорьков» и других моделей имперской техники.

Однако положение защитников форта оставалось тяжелым. С завершением создания орбитального блокадного кольца они оказались полностью отрезанными от Земли и ее поставок. В ближайшие месяцы крепости не грозил голод, но дальнейшее будущее вызывало опасения. Таяли и запасы вооружения, энергии для лазерного и импульсного оружия было в избытке, но запас ракет пополнить было нечем.

Оценив возможности осажденных, рекны применили иную тактику, окружив крепость кольцом своих подразделений и прекратив на время атаки. Раз в несколько недель предпринимался штурм цитадели, больше для того, чтобы убедиться в ее боеспособности. Время от времени и бойцы Шестой делали вылазку с целью не давать противнику расслабляться. Одна из таких внезапных ночных атак завершилась неожиданной удачей — прорвав кольцо обороны, три «Скорпиона» и семь «Командоров» захватили опорную базу рекнов, откуда удалось вывезти (практически волоком) три невиданных истребителя и огромный запас продовольствия. Продукты оказались более чем кстати, но паек по-прежнему оставался несколько урезанным.

Кольцо окружения становилось все прочней. То, что Дик принял за погоню, на самом деле были войска, удерживающие блокаду — «Скорпион» проскочил вблизи одного из блокпостов, вызвав тем самым огонь на себя. К счастью, высокая огневая мощь танка позволила ему прорваться сквозь заслон, но вряд ли кому-то удастся это повторить — иногда рекны демонстрировали некоторое умение учиться на своих ошибках.

— Вот так и живем — закончил Краббс свой рассказ — они нам десяток ракет, мы им одну. Они нам два штурма за последний месяц, а мы сидим тут, носа не высовывая. Уинтерс сегодня впервые за последние две недели завел свой танк. Ребятам эта благодать уже надоела, хочется настоящего дела. А то, блин, воюет одна автоматика, а мы тут все не у дел. По сути, во время штурма только «Протекторы» молотят, так у них наведение компьютерное, стрелки в этом… процессе даже не участвуют. Правда, когда эти ваши гробы притащили, вот это была веселая заварушка!

Он опрокинул в себя кружку какого-то местного напитка, достаточно крепкого, чтобы свалить с ног и быка. Впрочем, на капитане это не сказалось — похоже, бурные эмоции компенсировали действие алкоголя.

— Ну что, парень, ты собирался посмотреть на этих ваших «Барбосов» — ну и словечко, язык сломаешь. Пойдем вместе, я сменился с дежурства и в ближайшее время свободен.

— Пошли — Дик встал из-за стола и крикнул — Эй, Боб, кончай развлекать публику, у нас есть дела.

Выйдя в коридор, они встретили Кима, которого медики уже выпустили из своего сектора и стрелок направлялся в столовую с намерением употребить что-нибудь более материальное, чем таблетки и инъекции. Однако, встретив коллег, кореец тут же решил на время воздержаться от греха чревоугодия и присоединился к компании. Впрочем, друзья дали ему пять минут на то, чтобы разжиться парой бутербродов.

Когда Дик шагнул из люка переходника на площадку сектора "Б", где находились остатки летательных аппаратов Шестой. К несчастью, их было мало — десяток «Ястребов», два из которых стояли полуразобранными — похоже, их детали достались более удачливым пилотам. Посреди площадки стояли «Барбосы», огромные настолько, что почти доставали до перекрытия ангара. Дик свистнул и в проеме люка показалась голова Рича.

— Ну как дела?

— Эти хреновины никогда не взлетят! — с этими словами Рич спрыгнул из люка «Барбоса» на бетонную площадку и демонстративно пнул огромную машину. Еще не вполне пришедшие в себя после неожиданного спасения, десантники удивленно уставились на товарища. Неужели их рейд обречен на провал. Пауза несколько затягивалась, пока Краббс не поинтересовался абсолютно спокойным тоном:

— Так таки и никогда?

Рич сплюнул, довольно образно помянул маму рекнов и объяснил.

Похоже, наиболее важной причиной того, что во время вылазки удалось захватить эти машины, был тот факт, что улететь своим ходом ни одна из них не могла. Видимо, на захваченную базу они были доставлены для ремонта, но сделать его рекны не успели — помешала лихая атака осажденных, в результате которой истребители обрели новых хозяев.

— Вон на той — «Кувалда» ткнул пальцем в ближайшую громадину — нет половины двигателя. Серьезно, просто нет. Где она, хрен ее знает. У второй вышло из строя почти семьдесят процентов эффекторов гейген-поля. Это не считая внутренних поломок. И разбит блистер полусферы кормового стрелка. А вот у этой нет бортового компьютера. То есть он был, но его сняли, может для ремонта, может еще для чего. А вместе с ним сняли и большую часть электрооборудования и приборов, вооружение…

— Постой, Рич — прервал Дик его тираду — Ну-ка, поясни. Значит, имеется два исправных двигателя, два компьютера, два…

— Момент — Рич молнией метнулся к люку и исчез в нем. Через несколько минут он показался с листком бумаги в руках, где делал какие-то пометки. Парень так увлекся, что чуть было не ступил мимо лестницы, если бы не окрик Юн-Си.

— Точно! — просиял он наконец — Ты как всегда прав, командор. Это реально, совсем реально. Думаю, сделаем.

— Черт тебя дери, да что «реально», что это вы «сделаете»? — рявкнул Краббс, ничего не понимая.

— Дик, кто этот крикун? — поинтересовался Рич, расправляя плечи.

— Мой старый приятель, Томас Краббс, мы вместе загорали на Селесте… и до того. Я тебе рассказывал.

— А-а-а, ясно. Ну все очень просто — обратился он к капитану — Из трех груд металлолома при некотором везении мы соберем два истребителя, способных летать. Правда, на это потребуется время.

Времени действительно потребовалось много. Десантники почти неделю не вылазили из недр истребителей, разбирая и извлекая наружу одну деталь за другой. Было решено снять все, что возможно с машины, не имевшей двигателя — настроить С-драйв кустарным способом никто не рискнул, такой двигатель мог завести во время прыжка куда угодно. По ходу дела выяснилось, что не все так просто. Некоторые цепи пришлось собирать из подручных средств, орудие левого борта у одного из истребителей так и осталось неисправным — менять его оказалось не на что. Боб вспомнил все проклятия, которые знал и придумал ряд новых, осваиваясь с компьютером — одна из неудачных команд привела к залпу из лобовых импульсных пушек, разряд попал в полуразобранный «Ястреб», после чего оплавленные остатки можно было только выбросить. Наконец он плюнул, стер «родную» программу компьютера и за три дня и три ночи написал свою, корявую, но более или менее прилично работающую. После этого он сутки спал, не принимая участия в работе, поэтому не был свидетелем героических усилий друзей извлечь из недр «Барбоса» здоровенный АМ-генератор, в результате которых Краббс угодил в госпиталь со сломанной рукой, а остальные уже смирились с безнадежностью этой попытки. Появившись на площадке, с кругами под глазами и дикой головной болью, Боб, в принципе не любивший напрягать мышцы, предложил «разрезать этого долбанного „Барбоса“ к чертям собачьим». Предложение было с энтузиазмом принято и дело пошло на лад. Установить АМГ на другой истребитель оказалось проще.

Дик торчал около «Барбосов», когда внезапно раздался вой тревоги. Выбежав наружу и наткнувшись на Уинтерса в полной боевой броне, он потребовал объяснений.

— Ума не приложу — ответил сержант, наблюдая, как его отделение рассаживается по танкам. — Похоже, рекны начали массированный обстрел — вон как «Протекторы» молотят, залп за залпом. Думаю, что потом начнется очередной штурм. С чего бы это, мы не ждали очередного проявления активности раньше чем через неделю. Кстати, запомни приятель, фон Дайн отдал приказ, чтобы каждый, кто во время атаки увидит товарища без бронескафандра, надавал ему по морде. Поэтому я, на твоем месте, немедленно привел бы себя в порядок… во избежание, усек?

Натянув боевой хак и напялив сверху кирасу, Дик взобрался на стену крепости. Ракетная атака продолжалось. Стоявшие рядом пехотинцы делились впечатлениями и по их разговору Старк понял, что такой яростной атаки давно не было.

Одна за другой сверкали вспышки над горизонтом — это лазерные лучи «Протекторов» сбивали идущие на цель ракеты, в основном ПТУРы и «бураны», но попадались и «смерчи». Впрочем, громоздкий «смерч» был слишком легкой мишенью для автоматических пушек, способных в принципе сбить и относительно крошечный ПТУР. Внезапно одна из зениток окуталась огненным облаком — прямое ракетное попадание. Конечно, слабый ПТУР не пробил мощного бронированного купола «Протектора», но угробил все его орудия, резко оголив один из участков обороны. Заметивший это Уинтерс бросил своего «Снайпера» в прыжок, завершившийся на кромке стены. Расставив могучие шагоходы, танк замер, а в следующую минуту заговорили его лазеры. Конечно, они были слабее мощных пушек зенитки, но все же сделали свое дело. Брешь была перекрыта.

Дик понимал, чем рискует Уинтерс — достаточно одного попадания в корпус ШТ, и неустойчивое равновесие будет нарушено, танк грохнется вниз с огромной высоты и его экипаж безусловно погибнет. Он не мог не восхищаться отвагой сержанта, рисковавшего жизнью — тем более, что лазерные батареи его танка били максимум на километр.

Наконец шквал ракет начал стихать. Похоже, Уинтерс не ошибся, рекны начинали штурм. Внезапно Дик услышал возбужденные голоса — пехотинцы что-то удивленно говорили друг другу, передавая из рук в руки мощный бинокль. Дик бесцеремонно завладел биноклем — погоны капитана позволили ему это сделать беспрепятственно — и присвистнул от изумления. Такого он еще не видел.

По направлению к крепости неторопливо ползла чудовищная машина — глухой металлический купол без намека на какое-либо вооружение, она медленно, но верно преодолевала неровности почвы, сминала оказавшиеся на ее пути остатки сгоревших ранее танков, неуклонно приближаясь к стенам. Время от времени на броне сверкали вспышки, отмечавшие попадания противотанковых ракет из цитадели, но похоже монстр даже не замечал взрывов, продолжая свою несокрушимую атаку. Когда до цели оставалось три — три с половиной километра, по «Черепахе», как тут же окрестили колосс стоявшие рядом с Диком десантники, начали бить дальнобойные лазеры «Протекторов», но тоже без особого эффекта. За «Черепахой» цепью шагали другие танки рекнов, причем продвигаясь вперед без особых потерь — почти вся огневая мощь крепости была сосредоточена на их лидере.

— Внимание всем постам — раздался в шлемофоне голос генерала Накамуры — огонь по лидеру прекратить, отсекать сопровождение. Вторая рота «желтых», приготовиться к контратаке.

— Что за «желтые»? — спросил Дик у своего соседа, немолодого пехотинца, отдавая ему бинокль.

— Когда от дивизии остались одни крошки, Накамура разделил остатки на четыре батальона — «зеленый», «желтый», «синий» и «красный». Только у «желтых» еще остались «Скорпионы», без них эту крошку не одолеть.

Словно в подтверждение его слов со стены ударил АМ-генератор и «Черепаха» скрылась за огненным облаком. Когда пламя опало, стало видно, что взрыв проел в лобовой броне чудовища воронку чуть ли не двухметровой глубины и вдвое большего диаметра. Тем не менее танк продолжал двигаться вперед, не обращая внимания на попадания. В это время на остальные танки рекнов, отстававшие от «Черепахи» на несколько сотен метров, подверглись шквальному обстрелу со стороны крепости, в результате которого большая их часть была немедленно сожжена. Глядя на поспешное отступление немногих уцелевших машин, Дик внезапно подумал, что эпоха танков во всех их видах уже завершена. Даже эти, доведенные, пожалуй, до совершенства машины не могли устоять против огня крепости, а значит и не представляли для нее особой опасности. Похоже, только против пехоты ШТ еще чего-то стоили, но даже в схватке один на один выигрывал обычно тот, кто успевал первым нажать на спуск компьютеризированного вооружения. Всего несколько минут боя, и десятки элегантных и некогда грозных машин бессильно замерли, пронзенные лучами вакуум-лазеров, оплавленные попаданиями импульс-разрядов, пробитые взрывами противотанковых ракет.

Тем временем «Черепаха» вошла в мертвую зону, где лучи «Протекторов» не могли зацепить ее. Конечно, после создания управляемых ракет уже не существовало само понятие «мертвая зона», однако операторы пусковых установок уже поняли, что разрывы их снарядов не особенно беспокоят колосса, поэтому перенесли свое внимание на более уязвимые цели.

«На что они рассчитывают? Ведь никакие двигатели не помогут монстру проломить ворота…» — подумал Дик, наблюдая, как танк медленно движется к броневым створкам почти двухметровой толщины. Внезапно его осенила догадка — все же существовало оружие, для которого толщина брони не была помехой. Видимо, не только он пришел к этому выводу, так как в наушниках раздался чей-то крик:

— Парни, осторожно, у этой каракатицы наверняка есть резаки!

И верно, оказавшись в паре метров от входа в цитадель, «Черепаха» выпустила откуда-то из под корпуса два гибких щупальца, конец каждого из которых был увенчан эффектором виброрезака. Стремительные взмахи невидимого луча рассекли броню и несокрушимые ворота бессильно рухнули в пыль, а в следующую секунду массивный корпус "Черепахи стал приподниматься, и из-под него высунулся хищный ствол АМГ. Почти сразу вслед за этим последовал выстрел и чудовищный взрыв прямо во дворе крепости показал, что заряд не пропал даром. Пучок антипротонов попал прямо в лоб ближайшему «Скорпиону», превратив его боевую рубку в оплавленный комок металла. Развернувшиеся щупальца виброрезаков, сразу удлинившиеся до трех метров, поразили своими лучами два стоящих рядом танка, второго «Скорпиона», моментально лишившегося всех шагоходов с левой стороны и неуклюже рухнувшего набок, и «Командора», корпус которого был перерезан пополам.

Упавший «Скорпион» дал антипротонный залп из неудобнейшего положения, большая часть заряда пришлась в землю, но часть все же попала в цель — АМ-пушка и один из резаков «Черепахи» исчезли в огненном вихре. Однако и это не остановило монстра. Корпус поднялся еще выше, и из недр танка хлынул поток десантников в полной боевой броне. Навстречу им бросились все пехотинцы, какие только оказались поблизости от ворот. На первый взгляд Дик оценил количество рекнов в сотню, а уже в следующее мгновение десантники и морские пехотинцы смешались в рукопашной схватке. Лучи бластеров теперь сверкали заметно реже, в ход пошли вибромечи — более удобное оружие в ближнем бою, чем лазер, луч которого может зацепить и своего.

Было очевидно, что задачей рекнов является больше отвлечь на себя внимание, чем достигнуть реальных успехов. И все же нападающие причинили значительные повреждения обороне цитадели. Несколько десятков смертников, круша все на своем пути, сумели прорваться на верхнюю галерею крепостной стены, где как нож сквозь масло прошли через ряды пехотинцев, потеряв всего троих и уничтожив не менее двух десятков защитников. Пробившись к ближайшему «Протектору», рекны уничтожили его вместе с двумя башнями импульс-орудий и тремя ракетными установками, полностью обезоружив этот сектор периметра. К счастью, подоспевшие на выручку пехотинцы из «красного» батальона, после недолгой и кровопролитной схватки перебили засевших в полуразрушенном корпусе «Протектора» смертников, ни один из которых не высказал желания сдаться в плен.

Вторая группа камикадзе вышла к другому сектору крепости, угробив по дороге два стоящих без экипажа ШТ класса «Скаут», перерезав своими вибромечами шагоходы легких машин. Вставший на их пути «Снайпер» Уинтерса на некоторое время задержал десантников кинжальным огнем своих лазеров, уничтожившим чуть ли не половину отряда, но один из рекнов выстрелил в ШТ сразу двумя ракетами из переносной установки «Кобра». Одна из легких ракет, не предназначенных в общем-то для борьбы с хорошо защищенными танками, без особой пользы взорвалась, врезавшись в броню боевой рубки, зато вторая попала в «коленный» сустав танка, выведя из строя левый шагоход, который тут же подломился и «Снайпер» с грохотом рухнул на землю. К счастью (или к несчастью, смотря с какой точки зрения) рекны не стали добивать Уинтерса и его команду, предпочитая уже намеченную цель — «Протектор» в южном крыле цитадели. На подходе к зенитке их встретило почти три десятка пехотинцев, и шквал лазерного огня. И все же трое десантников прорвались к орудию и ворвались под купол, тут же потеряв еще одного бойца, что, впрочем, не помешало им выполнить свою задачу — вывести из строя зенитную установку.

Дику не пришлось поучаствовать в этой стычке — когда он добежал до места прорыва смертников, все уже было кончено. Однако десант сделал свое дело — два «Протектора» были разрушены, еще один вышел из строя в самом начале атаки, и сильно ослабленная оборонительная линия уже не могла в полной мере отразить обрушившийся на цитадель ракетный шквал. Один за другим следовали взрывы, в клочья разносившие зазевавшихся пехотинцев и выводя из строя одну огневую точку за другой. А на горизонте вновь показались атакующие танки рекнов.

— Внимание — услышал Дик в наушниках спокойный голос — говорит фон Дайн. Пилотов с «Элеоноры» прошу немедленно явиться в сектор "Б". Повторяю, универ-пилотам, немедленно собраться в секторе "Б" купола.

Дик добрался до платформы последним — все остальные были уже на месте. Джоанна, еще не вполне оправившаяся от полученной травмы, Рич и Боб, так и не вылазившие из недр «Барбосов» в течение боя, Юн-Си, оставивший свое место у импульс-орудия, и Анни, влезшая в драку у ворот и слегка раненная в плечо лазерным разрядом. Тут же находился Эрик фон Дайн, как всегда на время штурма уступив командование Накамуре, более опытному в вопросах ведения боевых действий.

— Так, все в сборе. Капитан — обратился он к Старку — эти машины в состоянии взлететь? Прямо сейчас.

Дик стрельнул глазами в сторону Рича, и тот ответил за него:

— Сложно сказать, сэр. В принципе, два истребителя могут уйти на струну и добраться до «Элеоноры», но в случае необходимости не смогут принять бой. На одном еще не введена в действие система гейген-защиты, на втором не подключено управление вооружением. К тому же истребители не имеют на борту ракетного вооружения, все ракеты сняты, и чтобы установить их по новой, нужно иметь как минимум пару часов и два десятка человек, либо кар.

— Ясно. В таком случае вам необходимо немедленно улетать.

— Но сэр, идет бой, наше место на стенах! — возмутился Дик, так до сих пор и не научившийся беспрекословно выполнять указания начальства — Как мы можем бросить наших товарищей на произвол судьбы…

— Это приказ, Старк, и попрошу выполнять. Примете на борт тяжелораненых, сколько поместится, и улетайте. Рекны вполне могут ворваться в крепость, тогда ваши пилоты вообще не получат эти образцы. — Генерал включил микрофон — Генри, несите самых тяжелых в сектор "Б" и грузите в истребители, универы вам помогут.

Поняв, что приказ все же придется выполнять, и осознавая правоту генерала, Дик забрался в ближайший истребитель и включил прогрев С-драйва. Засветились накопители и у второго корабля — Рич включил системы предпрыжкового накопления энергии. Выбравшись из кабины, Дик вместе с другими пилотами стал подтаскивать и устанавливать на «Барбос» ракеты — нельзя же было вылетать вообще без вооружения. Ворочая тяжеленные стальные сигары, офицеры даже не интересовались тем, что происходило у стен крепости. Пот градом катился по лицу Старка, и в голове билась одна мысль — «когда же это все закончится».

Вскоре в секторе появились медики, доставившие раненых пехотинцев. Они, кроме всего прочего, рассказали и о ходе битвы. Цитадель потеряла большую часть огневых точек, а ракеты все продолжали сыпаться на стены и купол. Цепи имперских боевых машин были остановлены в пяти километрах от стен — потеряв несколько танков, рекны временно прекратили атаку, но было очевидно, что штурм Форта только начался — к противнику все время подходили подкрепления, в том числе и транспортеры с пехотой. Потери среди защитников форта пока составили около ста пятидесяти человек убитыми и около двух сотен раненными, но сама крепость уже едва выдерживала огненный шквал. Накамура приказал установить на стены ПТУР-установки с трех разбитых танков, но неизвестно, успеют ли техники выполнить приказ — похоже, что ракетная атака подходит к концу и имперцы вот-вот перейдут в наступление.

Два «Барбоса» сумели принять на борт по двадцать раненых бойцов. Большей части пехотинцев пришлось покинуть стены, теперь они занимали свои места в танках, готовясь к отражению атаки, остальные разбирали легкое вооружение и занимали внутренний пояс обороны, рассчитанный именно на прорыв противника во двор цитадели. Накамура отправил восемь «Ястребов» в отчаянную атаку на самое крупное сосредоточение имперских сил. Штурмовики внесли в ряды противника чудовищное опустошение, уничтожив почти три десятка боевых машин, не считая полегшей пехоты, но ни один из истребителей на базу не вернулся. Воздушные силы Шестой перестали существовать.

Наконец на пультах загорелись сигналы готовности С-драйвов. Комендант взмахнул на прощание рукой, пилоты заняли свои места, тяжелые машины медленно поднялись над площадкой и вдруг исчезли в вспышках зеленого света.

Их ждала Земля. А остаткам Шестой предстояло принять самый трудный бой за весь период своего существования. Фон Дайн еще раз взглянул туда, где еще недавно стояли чужие колоссы, а сейчас остался только один полуразобранный корпус, потом повернулся и ушел к своим бойцам^[19].

(обратно)

Посылка

Если бы он вообще бросил бы заниматься своим привычным делом — мотаться от планеты к планете, выискивая, где можно дешево купить и дорого продать, то рано или поздно кто-нибудь заинтересовался бы источником его доходов. Пока «Амазонка» время от времени мелькала на различных мирах Федерации, Геллер мог быть относительно спокоен — еще никому не удавалось проследить торговые операции фритов.

Сейчас его путь лежал в сторону Гардарики — один из денежных мешков, состряпавший себе состояние по ту сторону океана, решил перебраться подальше от войны. Разумеется, никакая эвакуационная комиссия не пропустила бы его на борт тяжелых транспортов, доставляющих эмигрантов на планеты-колонии — на огромных судах хватало место только тем, кого война лишила семьи, крова, а то и здоровья.

Тем не менее, Александр Брыль нашел выход, который как нельзя более устраивал и его, и Геллера. Вольный торговец подрядился доставить бизнесмена на мирную Гардарику за более чем скромную плату, поставив единственное условие — по всем документам должна проходить вдесятеро большая сумма. Зачем фриту понадобились эти ухищрения, Брыль не интересовался. Собственно, его вообще не интересовал капитан его корабля, как никого никогда не интересует автопилот такси, доставляющий вас по адресу. Поэтому русский без малейших возражений подписал контракт, тем более, что в принципе готов был заплатить гораздо большую сумму.

Геллеру русский сразу не понравился настолько, насколько вообще может один человек невзлюбить другого после нескольких минут знакомства. Это самое знакомство состоялось в баре при Хабаровском космопорте, куда незадолго до этого он доставил небольшой груз с Селесты, весьма щедро оплаченный каким-то анонимным заказчиком. Рональд сидел в отдельном кабинете, потягивая какое-то дико дорогое инопланетное пойло, когда дверь открылась и в кабинет зашли двое мордоворотов с каменным выражением на не отличающихся интеллектом лицах. Под одеждой амбалов что-то весьма недвусмысленно топорщилось. Оба встали у двери, внимательно осмотрели крохотную комнатушку и один из здоровяков что-то пробормотал, обращаясь к миниатюрному микрофону на воротнике куртки. Через несколько секунд на пороге появился мужчина, всем своим видом внушающий отвращение. Это был толстый, не слишком опрятный человек, наряд которого говорил скорее о полном отсутствии вкуса, чем о недостатке средств — дорогой костюм никак не сочетался с крикливой пестрой рубашкой, а то, что у этого идиота было на шее в качестве галстука, Ронни не одел бы даже под угрозой расстрела. Рыхлое прыщавое лицо выражало абсолютное презрение ко всем окружающим.

Посетитель рухнул в кресло, застонавшее под тяжестью тучного тела, вынул изо рта дико дорогую сигару и выпустив в потолок струю сизого дыма спросил неожиданно тонким, как у ребенка голоском:

— Капитан Геллер, если не ошибаюсь?

— Допустим… — Рональд раздумывал, стоит ли дать этому уроду высказаться, или сразу вышвырнуть его вон. Наконец он пришел к выводу, что общение даже с этим ублюдком все же лучше скуки, которая томила его несколько последних часов.

— У меня есть для тебя работа — гость явно давал понять, какое огромное одолжение он делает лично капитану Геллеру своим присутствием. — Да, хорошая работа.

— Меня сейчас не интересует работа — Ронни ответил так скорее по укоренившейся привычке фрита торговаться. Никогда ни один торговец, если только он не пал слишком низко, не бросится, как голодная рыбка на крючок, на предложение, сделанное столь развязным тоном. Высшим пилотажем считалось заставить клиента не только заплатить больше, чем тот рассчитывал, но еще и поуговаривать капитана вольного трейдера. Впрочем, от недостатка заказчиков немногочисленный клан фритов никогда не страдал, поэтому они могли позволить себе выбирать клиентов.

— Слушай, хмырь! С тобой по-хорошему говорят. Пока… — просипел амбал, стоящий справа от двери, но босс прервал его.

— Заткнись, Гена — и, убедившись, что холуй выполнил команду, снова повернулся к капитану.

— Я хорошо заплачу — гость был нисколько не обескуражен отказом, он явно не привык останавливаться на полпути. — От тебя, капитан, потребуется не так уж много. Доставишь троих пассажиров туда, куда я скажу. И пятьсот монет у тебя в кармане.

— Тысячу — механически вставил Геллер. Он даже сам не знал, что заставило его торговаться с этим гнусным типом — то ли желание отделаться от него сразу и навсегда, то ли инстинкты торговца, от которых он еще окончательно не избавился.

— Заметано — блаженная улыбка на лице толстяка говорила о том, что он явно мог бы дать и больше. Геллер чертыхнулся про себя, но дороги назад не было. Кодекс чести торговцев был жесток — если цена названа и принята, отказаться от контракта нельзя. Были случаи, когда и за меньшие нарушения кодекса вольных капитанов находили в канаве с ножом в спине. Клан заботился о своей репутации.

— Когда? Кого? Куда? — коротко спросил Ронни, стараясь не выдать бешенства. «Купил меня, ублюдок, как зеленого пацана. Ну и хрен с ним, все равно делать нечего».

— Полетишь завтра, капитан. Пятеро пассажиров — я, моя жена и дочь, и эти мальчики. Кое-какие шмотки, багаж то есть. Полетишь на Гардарику. Еще вопросы есть?

— Деньги вперед.

— А хрен тебе, капитан. Получишь половину. Вторую отдам на месте.

— Ладно. Только… — у Геллера мелькнула мысль, что с помощью этого урода можно решить вопрос, как узаконить последнюю порцию средств, полученных от Мастера — Есть нюанс… шеф.

Когда на платформу, где стояла «Амазонка», прибыл багаж Брыля, Геллер пришел в ужас. В какой-то момент у него создалось ощущение, что тот хочет вывезти с собой родовое поместье в разобранном виде. Два мощных флаера доставили груз, который почти доверху заполнил не слишком вместительные отсеки корабля. Погрузка почти закончилась, когда появился и сам хозяин. Двое уже знакомых капитану телохранителей поднялись на борт и выразили желание осмотреть помещение, приготовленное для хозяина. На этом они не остановились, добросовестно облазив всю «Амазонку», вплоть до багажного бункера. Глядя на спутников Брыля, Геллер почувствовал, что его настроение заметно упало — что мама, что дочка вполне соответствовали главе семьи. Дородная, безвкусно и очень дорого одетая матрона, оправдывая ожидания Ронни, критиковала все на свете, начиная от тесноты пассажирской каюты (фраза капитана, что он отдал гостям собственное помещение ничуть не улучшила настроение пассажирки), до недостаточно яркого освещения в салоне. Наконец капитан не выдержал и предложил мадам отправляться пассажирским лайнером, на что получил безапелляционный приказ заткнуться и делать свое дело. «Чтобы я еще хоть раз связался с пассажирами — думал Ронни, пробираясь в рубку через завалы вещей, не поместившихся в трюме и загромоздивших проходы „Амазонки“ — ни за что, через мой труп!»

Согласно всем подписанным бумагам, Александр Брыль выплатил капитану Рональду Геллеру сумму в десять тысяч баксов за доставку троих пассажиров и их багажа. Учитывая, что удачным считался рейс, приносивший торговцу более трехсот монет, заключение подобного контракта существенно повышало Геллера в глазах остальных фритов, а также позволяло без проблем пустить в ход большую часть полученной в последний раз от Мастера суммы. Поэтому он постарался смириться с мыслью, что по крайней мере сутки на борту его корабля будет находиться эта мерзкая семейка, и начал прокладывать курс корабля.

Как правило, любой маршрут «Амазонки» проходил через одну из малозначимых систем относительно недалеко от Солнца. Три астероидных пояса, две крошечные безатмосферные планетки — вот и все достопримечательности. Но Геллер не зря планировал этот прыжок даже тогда, когда он был для него не удобен.

На самой дальней от звезды планете, мертвом ледяном шаре размером раза в полтора больше Луны, находилась маленькая передающая станция. Когда «Амазонка» подлетала к планете, с ее антенн устремлялся кодовый сигнал, который активировал передатчик. Если для Геллера было сообщение, то станция начинала передачу. Этот несколько громоздкий, и к тому же односторонний способ связи с Мастером, при всех своих недостатках имел одно преимущество. Никто кроме Ронни не мог активировать передатчик, поэтому послание, ему адресованное, только он и мог получить.

В отличие от большинства остальных пилотов космофлота, Геллера абсолютно не беспокоила возможность встречи с рекнами. Еще во время первой встречи с Мастером он затронул тему личной безопасности, в результате чего получил пароль, который должен был позволить ему избежать огневого контакта с имперскими кораблями. «Дуракам счастье — усмехнулся про себя Геллер — Этот кретин даже не подозревает, как ему повезло. Из всех торговцев он выбрал именно того, на борту которого он действительно будет в полной безопасности». Да, уже спустя месяц ему пришлось воспользоваться паролем, и он был приятно удивлен при виде разворачивающихся «Алебард», ракеты которых за несколько минут до того были уже нацелены на его трейдер. Мастер держал слово, этого у него не отнимешь.

«Амазонка» сошла со струны всего в паре тысяч километров от поверхности планеты, и Геллер, убедившись, что на экране радара нет никаких посторонних отметок, отправил активирующий сигнал. Станция ответила — значит для него есть информация. Через несколько минут дешифратор выдал листок с несколькими строками текста. Капитан прочитал короткое сообщение и усмехнулся — встреча должна состояться через трое суток — «времени навалом, разгружусь и как раз вовремя доберусь туда». Увы, все оказалось не так просто…

Неприятности начались вскоре после ухода из этой системы. Двое кретинов — телохранителей, надравшись в стельку, повздорили и схватились за оружие. Вышеупомянутый Гена оказался более быстрым, и первым нанес удар вибромечом (пистолеты у них Геллер, естественно, изъял, несмотря на бурные протесты как самих мордоворотов, так и их хозяина. Но в этом вопросе капитан остался непреклонен), не попав в противника, зато «удачно» попав в стену. Струна вибромеча легко разрезала метал переборки, угробив пару ценных приборов и, заодно, интерфейсный кабель левого гравидрайва, напрочь лишив «Амазонку» возможности совершить посадку. Генин оппонент оказался более ловким, в связи с чем на борту появились две половинки свежего трупа.

Пока Геллер, согнувшись в три погибели и проклиная всех телохранителей и их хозяев вместе взятых, возился с заменой кабеля, Брыль проявил инициативу, отдав приказ оставшемуся охраннику «навести порядок». Дубоголовый кретин, не долго думая, выволок фрагменты коллеги в шлюз и открыл наружный люк.

Далее были проведены пятнадцатиминутные разборки, в ходе которых Геллер популярно объяснил этим идиотам, что если в порту назначение количество пассажиров не совпадет с данными бортового журнала, то вся компания, включая дебила — папу, уродину — дочку, язву — мамочку, имбицила — охранника и лично его, капитана Геллера, незамедлительно окажется под следствием, с ограничением свободы передвижения до нуля. После этого Рональду пришлось надевать скафандр и ловить заледеневшее мясо, слава Богу, не успевшее далеко улететь.

Потом капитан ухлопал битый час на то, чтобы выбить из охранника показания, поскольку прежде всего он думал о собственной безопасности. И только когда рассказ этого урода о причинах и последствиях конфликта лег на пленку бортового журнала, «Амазонка» смогла продолжить путь.

Без разборок в порту Детинец — столицы Гардарики, разумеется не обошлось, хотя Геллер, предусмотрительно предъявивший бортовой журнал, избежал особых претензий. Тем не менее офис местной полиции он покинул в омерзительном настроении — Брыль на прощание подложил капитану свинью, «забыв» выплатить ему остаток вознаграждения, прекрасно понимая, что капитан вряд ли пойдет жаловаться властям. Геллер еще раз проклял этого ублюдка, а заодно и себя (за то, что с ним связался), и отправился в порт за разрешением на взлет.

В диспетчерской его уже ждал заспанный начальник порта, выразивший при виде капитана такую безграничную радость, что тот сразу понял — жди неприятностей. И, разумеется, оказался прав. Оказалось, что в порту скопилось довольно много медикаментов и другого ценного груза, приготовленного к отправке на Землю, и «как же все-таки нам повезло, что вы, капитан, случайно оказались здесь». Геллер с пеной у рта доказывал, что именно сейчас он совершенно не намерен лететь на Землю, на что этот бюрократ вполне резонно заметил, что если уважаемый капитан не хочет везти груз на матушку-Землю, то по законам военного времени этот груз повезет кто-нибудь другой, разумеется на корабле уважаемого капитана, который, если пожелает, может подождать возвращения своей посудины в каком-нибудь приличном отеле. Рональду пришлось уступить.

Вместо того, чтобы отправиться на рандеву с Мастером, капитану пришлось возвращаться на Землю, снова проходить таможенный досмотр, разыскивать получателя и передавать ему груз. А время таяло на глазах.

Геллер заметно нервничал — получив приказ срочно явиться в точку рандеву, он просто физически не смог его выполнить — навалившиеся проблемы не позволили ему добраться до указанной системы в назначенное время. Сейчас капитан лихорадочно пытался придуматьоправдание, способное обелить его в глазах Мастера — и не мог. Будучи реалистом, он прекрасно понимал, что заказчика меньше всего интересует история с Брылем, его идиотами охранниками, тупым службистом из космопорта Детинца, неторопливыми таможенниками и так далее — Мастер ценил только точное и своевременное выполнение приказов. Утешало одно, вряд ли Мастер пожертвует столь ценным работником, как он, Геллер, из-за столь незначительной провинности. И тем не менее, он волновался — заказчик вполне мог применить к нему некоторые санкции.

Уже третий час он торчал в точке встречи, ожидая повторного прибытия Мастера. Капитан недоумевал — что могло заставить всегда осторожного рекна (у него давно уже отпали малейшие сомнения по поводу расовой принадлежности заказчика) пойти на такое рискованное мероприятие, как внеплановая встреча.

За время, прошедшее со дня их прошлой встречи, «Амазонка» несколько изменилась. Свободного места стало меньше, а систем вооружения — заметно больше. Геллер не стал бы рисковать привлечь к себе лишнее внимание, если бы среди фритов не вошло в привычку вооружаться до зубов. Хотя даже на фоне самых рьяных приверженцев разного рода «стрелялок», корабль Геллера производил впечатление — сейчас он вполне мог бы потягаться с парой эсминцев, если не в плане скорости, то по крайней мере по огневой мощи. Поэтому капитан особо не опасался Патруля — обычно таможенники используют двойки тяжелых истребителей, достаточно неповоротливых и не слишком круто вооруженных. Тем не менее, его беспокоила срочность встречи, на которую он, кстати, вовремя не явился.

На экране радара появилась точка — компьютер доложил о появлении постороннего объекта. Рональд занял свое место в кресле, собираясь с мыслями. Предстоял не слишком приятный разговор. Он включил передатчик, и стал ждать.

Ожидание продлилось недолго. Уже через минуту в динамиках раздался знакомый голос Мастера.

— Вы подвели меня, Геллер. Я не хочу выслушивать ваши объяснения, они меня не интересуют. Ваша премия за предыдущую операцию будет урезана на двадцать процентов — Ронни расслабился, он ожидал худшего — Если вы не выполните приказ в следующий раз, я поищу себе другого сотрудника. Теперь к делу.

— Слушаю, Мастер! — капитан всем своим видом и интонациями старался дать понять собеседнику, как он сожалеет о сделанном упущении и как уверен, что впредь это не повторится. Не то, чтобы он боялся рекна как противника, слава Богу, крошка «Амазонка» способна за себя постоять. Нет, он просто привык к высоким доходам за незначительную, в общем-то работу, и не хотел поменять нынешнее положение на полную опасностей и неуверенности в завтрашнем дне судьбу фрита.

— Отправляю вам посылку. — руки Геллера стремительно замелькали по клавиатуре, активизируя магнитный луч, открывая приемную шахту грузового отсека и передавая компьютеру приказ на захват и транспортировку цели. Собеседник продолжал инструктировать — В капсуле найдете контейнер с маркировкой «автоматический контроль загрязненности атмосферы». Ваша задача состоит в том, чтобы доставить контейнер в Париж, желательно на крышу высотного здания. После этого вы включите… прибор, затем я рекомендую вам покинуть Париж незамедлительно. После этого вы должны отправиться на Гардарику и там ждать дальнейших указаний.

— Да, сэр! Доставить прибор в Париж, на относительно высокую точку, включить, делать ноги. Потом лететь на Гардарику.

— Хорошо. Ваш агент на «Элеоноре» постарался неплохо. Теперь меня особенно интересуют все перемещения этого авианосца, особенно внеплановые. Собственно, любой незапланированный рейд любого крупного корабля Патруля. Запомните, Геллер, если такая информация будет мною своевременно получена, она будет оплачена очень высоко. Если будет получена поздно — денег вы вообще не увидите. Так что проявите оперативность.

— Да, сэр! — Ронни уже рассчитывал на гонорар, поскольку корабли Патруля довольно часто применяли тактику «случайного поиска», отправляя боевые группы в «свободное плавание», когда ни время ухода отряда, ни его цель не была заранее установлена. Однако собеседник тут же охладил его:

— Меня интересуют экстренные вылеты ТАКРов и авианосцев к Селесте, Мао и Гардарике. Только эти. Особенно — к Гардарике.

— Понял, сэр… — капитан не смог скрыть разочарования. — Будут еще инструкции?.

— Пока все. И вот еще что, в капсуле вы найдете упаковку одноразовых инъекторов… на случай проблем со здоровьем. Это… новое лекарство, помогает от многих заболеваний.

— Благодарю, сэр! — сказать, что Геллер был удивлен, означало выразиться слишком мягко. Откуда такое беспокойство о его здоровье?

Уже давно исчез с экрана огонек эсминца, а капитан все так же неподвижно сидел в кресле, размышляя, что могло скрываться за такой заботой. Рональд при всех его «достоинствах» был не глупым человеком и ему не составило труда сложить два и два. Постепенно перед его мысленным взором выстроилась четкая система умозаключений.

«Я получил приказ установить прибор и сматываться из Парижа. То что это никакой не автодатчик чистоты воздуха, ясно даже идиоту. Мастер довольно выразительно запнулся, прежде чем произнес слово „прибор“. Конечно, может быть какой-нибудь передатчик или система наведения, но в таком случае, почему нужно установить в высокой точке? Нет, сомнительно. Возможна бомба, но для своих размеров она будет маломощной. В этом случае игра не стоит свеч. Вариант третий — отравляющее вещество. Нелогично — будет слишком низкое количество пораженных, даже в переполненном Париже. Значит, опять не то — какой смысл рисковать, если одна прорвавшаяся ракета может наделать гораздо больше шуму. И четвертый вариант — бактерии. Вот это вполне возможно. Распыленное на большой высоте облако микроорганизмов поразит все окрестные районы, а если у болезни большой инкубационный период, то пока появятся первые заболевшие, зараза расползется очень далеко. Да, похоже, я угадал. И лекарство это — от содержимого контейнера.»

Похвалив себя за сообразительность, Рональд отправился в грузовой отсек. Капсула находилась в приемном боксе — в этот раз это был небольшой металлический контейнер, снабженный парой маячков, работавших в широкой полосе частот, от инфракрасного до ультрафиолетового излучения. Вскрыв контейнер, он с сожалением отметил, что слова Мастера насчет снижения премии были в точности исполнены. Он, впрочем, давно убедился, что тот слов на ветер не бросает. Однако в голову пришла мысль о том, что посылка была уже готова, когда корабль Мастера появился в этой системе во второй раз, а значит решение о снижении премии было принято заранее и никакие самые наиобъективнейшие причины ему не помогли бы оправдаться. Впрочем, Геллер не стал особо расстраиваться и тут же решил, что сэкономит на своих агентах — всегда можно будет что-нибудь придумать, во всяком случае внакладе он оставаться не собирался. Инъекторы с довольно неприятной на вид жидкостью грязно-зеленого цвета перекочевали в карман кителя, вместе с пачками банкнот — хотя Земля давно перешла на использование магнитных карточек, бумажные деньги все еще оставались в ходу, поскольку большинство колоний предпочитали не связываться с дорогостоящими в эксплуатации автоматами. К тому же Геллеру были известны специалисты, умевшие содрать код любой карточки в момент ее использования, а то и изготовить поддельную, которая могла заставить любой банкомат буквально плеваться наличными. Да и ему самому наличные нравились гораздо больше — намного сложнее проследить их путь, тем более что капитан совсем не стремился афишировать свои доходы. Контейнер он оставил на месте, только слегка закрепив его, чтобы не болтался при прохождении сквозь атмосферу и при посадке.

Затем он вернулся в рубку и занялся приготовлением обеда. Собственно, вся работа заключалась в выборе программы для автокухни, на основании которой биомасса, находящаяся в контейнерах «Амазонки» принимала вид, цвет и запах натуральной еды. Это было более чем дорогое удовольствие, однако капитан мог его себе позволить — регулярные финансовые поступления заметно облегчали ему существование. В меню были самые изысканные блюда всех стран, хотя обычно Геллер предпочитал простую кухню. Вот и в этот раз он привычно набрал на клавиатуре коды ростбифа, картофеля фри и бокала шампанского — свидание закончилось относительно благополучно и можно было это отметить. Иногда Ронни сожалел, что не с кем поделиться радостью от открывшегося ему источника поступления денег, однако каждый раз он вспоминал, что дележка радостью почти наверняка будет сопровождаться дележкой полученными суммами, и отгонял от себя изредка возникающее чувство одиночества.

Удобно устроившись в кресле с бокалом чудесного французского шампанского (он давно уже привык не думать, из чего в самом деле изготовлен сей божественный напиток), Геллер строил планы на будущее. Его размышления были внезапно прерваны самым бесцеремонным образом.

Компьютер, переключенный на режим голосового обмена, выдал сообщение о появлении в секторе обзора неизвестного корабля, но через мгновение добавил, что засек еще один объект — оба солидного класса — по крайней мере «Шестоперы». Через мгновение система опознавания доложила, что объекты — действительно звено тяжелых истребителей, а уже в следующую секунду в динамиках раздался приятный женский голос.

— Внимание, говорит Патруль. Неизвестный корабль, просим приготовиться к досмотру. Повторяю, приготовиться к досмотру, погасить гейген-щит, не изменять скорость.

Геллера охватила паника. На борту — посылка от Мастера, таможенники сразу заинтересуются контейнером — что может делать подобный «прибор» на борту торгового корабля. Он лихорадочно метался по рубке управления, бокал с нежным звоном разбился об угол компьютерного терминала. «Не уйти… накопители пусты… тюрьма… пропал…» — мысли одна страшнее другой вспышками сверкали в его мозгу, который сейчас был подчинен единственной задаче — найти выход.

Если бы он взял себя в руки и немного лучше осмыслил бы ситуацию, то понял бы, что ничего серьезного в общем-то ему не грозит — вряд ли патрульные станут вскрывать контейнер, скорее всего просто не обратят на него особого внимания, поскольку их детекторы наверняка покажут отсутствие наркотиков и оружия в корпусе «прибора». Ну, как максимум, составят акт о неоприходованном грузе на борту и сдерут штраф, да и то сомнительно. Однако столь неожиданное появление патруля вывело Геллера из колеи, начисто лишив возможности трезво соображать. Изначально настроившись на противостояние, он уже не видел другого выхода, и его пальцы легли на пульт управления боевым компьютером «Амазонки»…

Для Иветты Ляруж это был четвертый самостоятельный полет, и первый — в роли ведущего звена. Четвертой хронически не хватало опытных сотрудников — все пилоты, имеющие более или менее приличные боевые навыки, были переведены в эскадры, непосредственно ведущие боевые действия, оставив вопросы таможенного контроля новоиспеченным выпускникам Академии, проходивших ко всему прочему сокращенный курс обучения. Поэтому Иветта втайне гордилась, что ее, «салагу», поставили командиром звена, пусть даже это назначение временное — ничего, нет ничего более постоянного, чем временные явления. В конце концов, вакансий очень много, а заполнять их некем. Через месяц — еще один выпуск пилотов, а к тому времени она, Иветта, уже будет асом… ну, в крайнем случае, без пяти минут асом. И, кстати, надо будет написать мамочке, она наверняка будет гордиться и рассказывать подругам, что ее крошка — дочка уже командир звена.

Иветта подумала, что последнее время явно не хватает развлечений — вылеты не представляли собой ничего интересного. Какое-то время она даже намеревалась подать рапорт с просьбой перевести ее в боевую часть, однако ее остановила мысль, что мамочка этого бы не пережила. Впрочем, и сама она не рвалась на передовую, подобное желание было скорее отголоском скуки, царившей среди пилотов Четвертой. Не принимая участия в боевых действиях, лишившаяся большей половины своего состава, Четвертая тем не менее не сильно могла пожаловаться на перегрузку. Хотя многие пилоты и ушли в боевые соединения, но и транспортное сообщение между планетами стало менее насыщенным, поэтому новички с этой работой вполне справлялись. Их не очень беспокоил тот факт, что термин «тыловая крыса» применялся к ним уже не только «за глаза». Те, кто страдал от избытка гордости, уже давно перевелся в Первую или во Вторую эскадры, которые несли на своих плечах основную тяжесть войны. Оставшиеся занимались тихим делом, что вполне устраивало командование — таможенный контроль никто не отменял, а отвлекать опытных пилотов ради таких пустяков — не рационально.

Пилоты Четвертой базировались не на авианосцах а непосредственно на Земле. Поскольку основные базы были разрушены в Первый день, то были созданы новые, ничем не хуже в стратегическом смысле, но сильно отстававшие от прежних в плане организации досуга. Поэтому патрульные облеты оказались чуть ли не единственным доступным развлечением, хотя и они зачастую бывали скучны до зевоты.

Этот полет проходил еще скучнее обычного. Третий час в рейсе, и еще никого не засекли, кроме этой колымаги — Иветта бросила взгляд на дисплей, на котором активировалась программа опознавания объекта, автоматически сработавшая после выключения защитных полей грузовика — Трейдер «Амазонка», владелец Рональд Геллер, порт приписки — Франкфурт. Корабль, похоже, не собирался сопротивляться — впрочем, за последние несколько месяцев случаев сопротивления Патрулю практически не было, по законам военного времени пилоты могли пойти на весьма жесткие меры, и даже самые отъявленные контрабандисты не хотели рисковать своими драгоценными шкурами.

Трейдер неподвижно висел в паре сотен метров от «Шестопера» Иветты, которая, как командир группы, наблюдала за ходом досмотра со стороны, в то время как ее напарник неторопливо приближался к замершему фриту. Девушка откинулась в кресле, мечтая о том, что скоро этот нудный вылет закончится, можно будет заглянуть в бар, где наверняка ошивается тот интересный блондин из группы медиков. Уж в этот-то раз она обязательно завяжет с ним разговор, например, насчет…

Ярчайшая вспышка залила слепящим светом рубку «Шестопера». Девушка тупо смотрела на огненный шар, внезапно возникший на месте истребителя ее ведомого, не в силах ни что-то сделать, ни даже закричать. Как в замедленной съемке, неторопливо и неотвратимо приближались выпущенные с «Амазонки» ракеты к ее кораблику, еще недавно бывшему таким уютным и надежным, а сейчас казавшимся утлой скорлупкой, которая не сможет спасти свою хозяйку. Через доли секунды все было кончено…

Геллер выпустил две ракеты в ближайший «Шестопер», перед досмотром также погасивший свои щиты, и со злобной радостью наблюдал, как грозная боевая машина превращается в радиоактивное облако. Одновременно три ракеты поразили второй истребитель — удар был нанесен практически в упор, ни о каком промахе говорить не приходилось. Вторая машины не взорвалась — основной удар все же приняли на себя защитные поля, однако соединенной энергии тройного взрыва хватило на то, чтобы разорвать «Шестопер» на куски.

Капитан несколько успокоился, хотя после перенесенного стресса слегка дрожали руки и на лбу выступила испарина. Первый раз в жизни он убил человека. Правда не своими руками — ракетами, может именно поэтому он воспринял эту мысль относительно спокойно. Все, что он слышал о переживаниях других в подобные моменты, к нему было явно неприменимо — Ронни быстро успокаивался, нервную дрожь можно было объяснить скорее азартом боя, чем какими-то переживаниями. Полностью взяв себя в руки и проанализировав ситуацию, он понял, что мог бы и не идти на конфронтацию — но, в принципе, он не жалел о случившемся.

— Вот вам, ублюдки. Будете знать, как вставать у меня на пути! — сказал он вслух, откровенно наслаждаясь собой — Я сделал вас как сопливых младенцев. Я, капитан Геллер, одним движением руки справился с звеном хваленого Патруля. Сидели бы дома, и не изображали бы из себя пилотов…

В завершение этого монолога он пришел к выводу, что о данном событии имеет смысл сообщить Мастеру. Во-первых, путь рекн не думает, что он, Ронни, беззащитная овечка, а во-вторых, возможно, удастся выбить дополнительную премию.

Эта мысль настолько ему понравилась, что команду выхода на струну он давал уже в совершенно прекрасном настроении.

Корабль исчез, направляясь к Земле, имея в своем трюме нечто, несущее смерть тысячам и тысячам ни в чем не повинных людей. А по орбите вокруг малоизвестной звезды, у которой даже не было собственного имени, медленно плыли обломки взорванного истребителя, и в открытых глазах красивой девушки, глядящих в бесконечность сквозь разбитое забрало гермошлема, навсегда застыло выражение безмерного удивления.

(обратно)

Эпидемия

Мишель Энье возвращалась с работы, нагруженная тяжелыми сумками. Вчера Пьер почувствовал себя плохо, и честь бегать по магазинам сегодня выпала ей. Несмотря на свои годы, она все еще выглядела девочкой — стройная фигурка, густые черные волосы и огромные голубые глаза даже в тридцать пять делали ее очень привлекательной.

Пакет с продуктами, разумеется, лопнул у самого подъезда, обрушив на асфальт лавину банок, замороженных ужинов, фруктов и других вкусностей, которые Мишель старательно выбирала в магазине. Высказав пару фраз, которые вряд ли подобали леди, женщина стала складывать продукты в другой пакет. Внезапно она распрямилась и вытерла рукой неожиданно вспотевший лоб. Болело сердце, с каждой минутой все сильнее и сильнее. «Убегалась… — подумала Мишель, присаживаясь на крыльцо и прислоняясь спиной к теплой деревянной стене — Сейчас, чуть-чуть передохну, и все пройдет…». Она закрыла глаза.

Ее нашли в той же позе спустя два часа.

Герхард Айсштейн сидел в своем офисе, ожидая прихода представителей налоговой полиции. В принципе, он особенно не волновался. Все, что было необходимо, уплачено вовремя, а что до остального, то документы в порядке, ничего они не найдут. Не зря же он платит своему бухгалтеру такие сумасшедшие деньги. Зато пока никто еще не нашел следов его основной деятельности, доходы от которой многократно превосходили прибыли от этого убогого рекламного агентства.

«А вдруг найдут — подумал Герхард и почувствовал, как ладони становятся влажными — нет, ерунда. Это все нервы. Что это я так разволновался, можно подумать, в первый раз ко мне приезжает инспектор». Он закурил сигару, стараясь унять дрожь в руках…

Врач диагностировал инфаркт. На скромных похоронах присутствовало всего несколько особо близких людей.

Мари Лекок вышла в сад со слабой надеждой, что ее милый пудель немедленно прибежит на зов хозяйки. Совершенно напрасно — эта мерзкая скотина, разумеется, увязалась за какой-нибудь дворняжкой. Старая дева уже давно ограничила свой круг общения любимой собакой, которая в последнее время стала все больше времени проводить среди своих менее удачливых и более блохастых сородичей.

Ей показалось, что в кустах мелькнул хвост с розовой ленточкой, которую она так старательно завязала бантиком. «Дени, крошка! Иди к мамочке» — крикнула она и с неожиданной для ее возраста резвостью побежала к зарослям. «Давно пора вызвать садовника — подумала старуха, задыхаясь от бега — Сад скоро превратится в джунгли».

Она остановилась, переводя дыхание. Воздух с натужным свистом врывался в легкие, она изо всех сил старалась и все никак не могла вздохнуть. «Проклятая астма! Этот негодяй Дювалье говорил, что я навсегда забуду об одышке. Где-то еще завалялась баночка аэрозоля» — она пошатываясь пошла к дому, но на полпути силы оставили ее.

Крошечный пудель подбежал к упавшей хозяйке, лизнул руку, бессильно лежавшую на траве, пару раз игриво тявкнул, а затем вдруг сел рядом и тоскливо, протяжно завыл.

Симон Дювалье удивленно рассматривал результаты вскрытия. Откуда у старухи астма, непонятно. Да, конечно, в юности она часто болела, но последние годы, слава всевышнему, не было никаких рецидивов.

Вообще, пора домой. Что-то его лихорадит, не иначе как грипп подхватил. Он всыпал в себя горсть таблеток, надеясь, что недомогание пройдет, однако к вечеру поднялась температура и появился сухой, рвущий горло кашель. Почти всю ночь он не мог заснуть, его трясло, лекарства почти не приносили облегчения. Только под утро ему удалось наконец заснуть.

Врач скончался во сне, в шесть часов утра.

Отчеты, отчеты… Сотни бумажек из госпиталей, полицейских управлений — да Сильва за последние два дня почти утонул в ворохе бумаг, однако ситуация была достаточно сложна, поэтому Совет Федерации взял ее на контроль. Как оказалось, лично для него это означало как минимум знакомиться с документами, поступающими по линии эпидемии. Да, сейчас, спустя пять дней, он уже не сомневался в правильности этого страшного слова.

— Ну вот, почти три тысячи смертей только по Парижу за вчерашний день. — он устало откинулся на спинку кресла, обведя взглядом присутствующих. В этот раз собрался далеко не весь совет — Макумба улетела на Кемт, чтобы лично проконтролировать сроки поставок продовольствия, хотя все пытались убедить ее, что присутствие руководителя столь высокого ранга прежде всего только вызовет излишнюю нервозность. Ят Дао решал какие-то срочные вопросы, впрочем, он далеко не всегда считал возможным почтить Совет своим присутствием.

— И с каждым днем умерших все больше и больше. По прежнему умирают в основном от естественных причин.

— Бред! — Эллиот, как всегда, был не в меру эмоционален — Какие, к черту, естественные причины! С каких пор у нас люди умирают от гриппа, кори, язвы желудка, инфаркта, наконец.

— И тем не менее заключения специалистов подтверждают диагнозы. Хотя на моей памяти последний раз смерть от гриппа была… в общем, очень давно.

Звонок видеофона отвлек Франциско да Сильва от разложенных на столе документов. Он раздраженно включил дисплей. На экране появилось лицо немолодой женщины, еще не утратившей былой красоты.

— Здравствуй, дорогой. Я прошу прощения, что отвлекаю тебя от дел, хочу только сказать, что я скоро буду дома.

— В чем дело? — удивленно спросил да Сильва несколько резким тоном, он терпеть не мог, когда жена звонила ему на работу. Как правило, она выбирала для этого самый неподходящий момент. Как сейчас, в частности — Насколько я помню, у тебя там сегодня должны были быть какие-то мероприятия?

— Да, но я с них сбежала. Никакого настроения сидеть и битый час выслушивать всякую дребедень. К тому же я себя неважно чувствую, наверное не стоило вчера есть эти грибы. Во всяком случае, это показалось мне хорошим поводом…

Стоящие рядом коллеги увидели, как да Сильва смертельно побледнел. Его руки вцепились в подлокотники кресла с такой силой, что казалось, сейчас сомнут их как тонкий картон.

— Немедленно в больницу — рявкнул он — И без разговоров!

— Что это взбрело тебе в голову, дорогой? И не подумаю, ты же сам говорил, что в последнее время больницы переполнены. Можно подумать, из-за всякого мелкого недомогания надо бежать к врачам.

— Диана, я прошу… нет, я умоляю тебя, немедленно иди к врачу! Это не шутки, Диана, я требую…!!!

— Успокойся, милый, все будет в порядке. Я проглотила пару таблеток, думаю, через полчаса все пройдет. Кстати, я заеду к подруге, потом загляну в парикмахерскую. В общем, буду дома через пару часов, максимум через три.

— Диана…

— Чао, милый! — изображение на экране погасло.

На да Сильву было страшно смотреть. Лицо его осунулось, руки мелко дрожали. Взгляд уперся в какую-то только ему известную точку. Казалось, он только что похоронил самого близкого человека.

— Да не переживайте так, сэр — Даньков положил руку на плече шефа, но тот, казалось, не почувствовал этого — В конце концов это ведь и в самом деле может быть простое недомогание.

— Нет… я чувствую… ничем нельзя помочь… — хриплый голос с натугой вырывался из горла председателя. Он сразу как-то резко постарел, превратившись из цветущего мужчины в изможденного пожилого человека. Все знали, что да Сильва не слишком любил жену. Более того, уже много лет он прекрасно осознавал, что Диана не только вышла за него замуж из чисто финансовых соображений, но и тот факт, что она ошиблась, по крайней мере с ее собственной точки зрения. Будучи официально первым лицом в Федерации, он не являлся финансовым магнатом, не обладал звучным титулом, которые все еще были в моде среди сливок общества, даже не имел каких-то особых привилегий, кроме сомнительного счастья нести на своих плечах ответственность за судьбу Федерации. Диана не раз говорила о том, что могла бы сделать выбор и получше. Тем не менее ее слова отозвались в сердце непроходящей болью — вместе прожито столько лет… В этот момент он был готов простить жене все размолвки и ссоры, все, что так отравляло эти годы.

В кабинет стремительно вошел Дыбовский, представитель колонии Яна, одной из самых молодых в Федерации, основанной поляками за несколько лет до начала войны. Высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти был, по мнению многих, слишком юн для столь высокого поста, однако бьющая через край энергия молодости и неиссякаемый оптимизм располагали к нему людей, поэтому в любом обществе он неизменно завоевывал всеобщие симпатии. Впрочем, сейчас его лицо было мрачно.

— Где вы пропадали, Юстас! Вас же предупредили о заседании Совета. — недовольно спросил Эллиот, который втайне завидовал Дыбовскому, вернее, тем взаимоотношениям, которые сложились у поляка с коллегами. Сам Эллиот вряд ли мог похвастаться всеобщими симпатиями к своей персоне.

— Прошу прощения, господа, меня задержали неотложные дела. Сейчас я введу вас в курс дела, думаю, это достаточно важно. Я только что получил сообщение из Москвы, кажется, нашли возбудителя болезни…

В потухших глазах да Сильвы пробудились первые искры жизни, однако вскоре они погасли — рассказ Дыбовского не предвещал ничего хорошего.

— Это малоизвестный вирус, так называемый «вирус Джемма». Оказывает целый комплекс негативных воздействий на организм человека, не только полностью разрушая иммунную систему, но и акцентируя внимания на «слабых» местах организма — человек умирает от того, к чему предрасположен. Если, к примеру, у человека бывают легкие аллергические реакции, то после заражения первая же кошка может вызвать асфиксию и смерть.

Только тут он заметил выражение лица да Сильвы и осекся на полуслове. Однако председатель махнул рукой, предлагая ему продолжать.

— Да, значит так. Инкубационный период длится около месяца. Все это время инфицированный является разносчиком болезни. По предварительному подсчету, сейчас у нас не менее пяти-шести миллионов вирусоносителей. А если они ошиблись в моменте проникновения вируса на планету, то и гораздо больше.

— Каков в принципе процент смертности? — спросил Эллиот. Даньков, казалось, не принимал участие в совещании, копаясь в памяти своего карманного компьютера, выискивая какие-то одному ему известные данные.

— Если вирус переходит в активную стадию — сто процентов. Предупредить заражение само по себе сложно, а лечение уже инфицированных… дохлое дело. Единственная возможность остановить развитие болезни — ввести больному какое-то лекарство… я, честно признаться, не слишком в этом разбираюсь, но понял так, что это лекарство — тоже вирус, выведенный с единственной задачей — убивать вирус Джеммы. Он называется «вирус Кросби». Но на Земле вируса Кросби практически нет — только несколько замороженных образцов, около двадцати миллиграммов.

Даньков хлопнул себя по лбу и с удвоенной скоростью забарабанил по клавишам компа.

— Выращивание антивируса займет как раз тот самый месяц. Так что все эти люди обречены.

— Минуточку — Даньков наконец оторвался от клавиш и оглядел всех собравшихся. — Антивирус есть. И его много…

Первая попытка колонизации Гардарики окончилась полным провалом. Исследовательская группа — две сотни специалистов различного профиля и пятьдесят маринеров умерли без видимых причин. Когда экспедиция перестала подавать сигналы, для изучения ситуации был направлен эсминец Патруля «Гремящий». Капитан Илона Джемма приказала всему экипажу не снимать скафандров на весь период пребывания на планете.

Медицинское исследование ничего не дало. Записи врача экспедиции содержали лишь сведения о самых обычных заболеваниях… неизменно тем не менее приводивших к летальному исходу. К сожалению, потом выяснилось, что вирус погибает через несколько часов после со смерти носителя, поэтому даже самые тщательные исследования ничего не дали. Медики эсминца, специально собранная бригада специалистов высочайшего класса, предполагали наличие какой-то местной болезнетворной формы, но не могли ее обнаружить.

Илона Джемма вышла на поверхность планеты без скафандра, после чего отдала себя в распоряжение врачей. Сначала никакие исследования не смогли выявить возбудителя. И только после десятого дня, проведенного капитаном вне корабля, произошло заражение, как оказалось впоследствии, при контакте с мелкими местными насекомыми, аналогами земных комаров.

Эксперты быстро выявили вирус, смертельно опасный для человека, и абсолютно безвредный для местной фауны. К тому времени, как был разработан способ лечения, капитана не стало.

Лечить оказалось некого. Майор медслужбы Гордон Шредер, руководитель научной части спасательной экспедиции, собирался обратиться к экипажу в поисках добровольца, однако доктор Нейл Кросби, который вел исследования, в надежде заставить вирус Джеммы мутировать так, чтобы тот пожирал своих бывших «коллег», объявил о том, что намеренно подвергся заражению и анализ дал положительный результат.

— Таким образом, — закончил свой рассказ Даньков — было установлено, что выведенный вирус, получивший имя доктора Кросби, эффективен против природного оригинала и безвреден для человека. Поскольку планета оказалась благодатной, никто не считал нужным от нее отказываться. Все колонисты получили прививку. В первую очередь на Гардарике была создана лаборатория, производящая сыворотку Кросби. Ожидалось, что каждый житель раз в несколько лет будет получать дозу препарата. Однако оказалось, что антивирус несколько меняет ДНК человека так, что в дальнейшем заражение становится невозможным, причем это передается и по наследству. Более того, вирус Джеммы не может существовать в таком организме.

Даньков глотнул воды из стакана и продолжал:

— Исследования показали, что из всей фауны планеты только комары являются переносчиками вируса Джеммы. Было решено их уничтожить… В общем, через два года после начала массовой колонизации лаборатория оказалась не нужна. Однако накопленный материал было решено сохранить.

— И сколько у вас сыворотки? — спросил да Сильва, который постепенно стал проявлять интерес к происходящему.

— По моим данным… — Даньков бросил взгляд на экран мини-компа — Около ста тонн. Точнее, девяносто восемь тонн, триста четырнадцать килограммов… с мелочью. Лаборатория, видите ли, располагала значительными мощностями. Вполне достаточно, чтобы вкатить укол каждому жителю Земли. Для гарантированного излечения достаточно миллиграмма сыворотки.

— Необходимо как можно скорее отправить на Гардарику корабль. Лучше всего немедленно — сказал Эллиот — А рекны могут знать о ваших запасах?

— Ну… эти данные, в общем-то особо не секретились. Так что, наверное, могут. Но о конкретном местонахождении им вряд ли что-то известно, сразу после начала войны все склады лекарственных средств были пересмотрены, часть отправлена на Землю, а остальные были переведены в разряд стратегических запасов, и куда они перевезены в настоящий момент не знаю даже я. Так что скорее всего сыворотка цела и невредима.

— Срочно свяжите меня с Ченнингом — бросил да Сильва секретарю. В его душе начала теплиться надежда, хотя он понимал всю ее тщетность. Если вирус активировался, то для Дианы спасения нет.

— «Тень», я «Фалькон», заходи на него сверху!

— О’кей, капитан, сейчас мы его уделаем!

Два изящных истребителя «Монингстар» преследовали угловатую массивную конструкцию, ощетинившуюся пушками и неожиданно изящно для своих габаритов уходившую от преследования. Джоанна уже получила массу повреждений и выбыла из боя, «Сакура» погибла, а упрямый имперский тяжеловоз упорно не желал попадать в прицел.

Дженнингс попытался подойти к «Барбосу» сверху, однако не рассчитал угол обстрела орудий монстра и нарвался на разряд импульсных пушек. Разрядив в корму рекна носовые орудия, «Тень» отвалил в сторону зализывать раны — гейген-полям требовалось время на восстановление. Дик продолжал атаку в одиночку, не особо, впрочем, надеясь на успех — цель казалась заговоренной.

«Барбос» внезапно развернулся и перешел в наступление — видимо пилот счел одинокий истребитель легкой добычей. Дик ушел вниз, спасаясь от залпов носовых пушек противника, и, резко развернув свою более маневренную машину, оказался в хвосте рекна. Помня о том, что залпы орудий наносят относительно мало вреда мощным защитным полям «Барбоса», Дик активировал систему запуска «смерчей». Хотя тяжелые торпеды и не могли захватить столь мелкую цель, но выпущенные с близкого расстояния, все же должны были попасть по назначению.

Пальцы пилота стремительно летали по пульту управления, отключая режим автонаведения и переводя торпеды в режим «диспетчер». Пуск! торпеда пошла на цель…

— Внимание всем пилотам! Тренировка закончена, возвращайтесь на базу. — голос Сибирцева прозвучал в шлемофоне настолько неожиданно, что Дику пришлось сделать над собой усилие, выводя мозг из состояния боя. В эфире раздавались голоса пилотов, Дженнингс со слезой в голосе читал эпитафию безвременно покинувшей ряды пилотов Ане, а та со смехом утверждала, что еще чуть-чуть, и они ужинали бы у всевышнего вместе.

— Дик, это не слишком ли дорогое удовольствие, палить «смерчами» по истребителям? — ядовито поинтересовался Рич, истребитель которого уже заходил на посадку.

— Чья бы корова мычала… — глубокомысленно вставил Дженнингс — Тебя, помнится, «Барбос» угробил еще в самом начале боя. Есть более удачные идеи?

— Мне кажется, мальчики — заметила Джоанна — что наши машины все же тяжеловаты для такого противника. Все-таки тяжелые истребители не вполне подходят для активного боя, даже «Звездочки»…

— Не согласен! — вмешался Дик — Если бы мы лучше продумали атаку, он бы от нас не ушел. Просто каждый играл за себя, вот он и перебил нас поодиночке.

— Пилоты, прекратить треп в эфире! — рявкнул Сибирцев, наблюдавший за ходом боя с контрольного пункта. — Сажайте машины и милости прошу ко мне в кабинет. Займемся разбором полетов.

— Из всего сказанного выше я должен отметить следующее — полковник подошел к трехмерной голографической карте, на которой прокручивались эпизоды боя. Он взял пульт управления и остановил воспроизведение.

— Итак, девятая минута боя. Диксон заходит в хвост рекну, Старк идет чуть ниже, «Тень» и «Сакура» несколько выше и правее. Сколько раз вам нужно повторять, что этот вариант с истребителями типа «Барбос» опасен — имея возможность выпускать ракеты под любым углом, рекн успешно делает залп и выводит из строя «Сакуру» и «Миледи», одновременно заставляя остальных прервать атаку и заняться спасением собственных кораблей. Два истребителя потеряны, успехов ни на грош.

— Хорошо, сэр, а что надо было делать? — поинтересовался Рич, действительно получивший «свою» ракету в самом начале боя.

— Не имею ни малейшего представления — заявил Сибирцев, снова запуская воспроизведение — Вы, кстати, и находитесь здесь для того, чтобы разработать тактику поражения кораблей этого класса. Так, дальше. Похоже, урок никого ничему не научил. «Тень» снова лезет в хвост на дистанцию кинжального огня и, естественно, нарывается на неприятности. Кстати, Старк, не обольщайтесь, Рич кое в чем прав. Стрельбы тяжелыми торпедами по кораблям такого класса не имеет перспективы. Ваш залп прошел только потому, что пилот «Барбоса» допустил ошибку, подпустив вас слишком близко. Имей он запас дистанции, сбили бы его стрелки вашу ракету, как пить дать.

— И все же, сэр, уже третью тренировку подряд мы его бьем — выразил общее мнение Дженнингс.

— Да. И тем не менее, четкой системы атаки так и не выработано. Каждый раз вы выезжаете на ошибке пилота.

Сибирцев переключил ленту, и на карте стали разворачиваться события прошлого учебного боя. В тот раз рекн был сбит практически сразу — пилот, стараясь достать истребитель Дика, сделал неудачный разворот, подставив борт под сосредоточенный залп сразу трех «Звездочек». Конечно все понимали, что далеко не всегда противник будет столь увлечен погоней, что забудет о собственной безопасности, однако смотреть запись было приятно. Пока только им удавалось справиться с монстром, остальные группы, как правило, теряли все корабли.

— Главная ваша ошибка в том — продолжал полковник — что вы все слишком хорошие пилоты. Не примите это за комплимент. Каждый считает себя асом, совершенно забывая о товарищах. Попробуем смоделировать ситуацию действительно групповой атаки.

На карте стали разворачиваться новые события. Теперь все пять «Монингстаров» держались плотным строем. Два истребителя выдвинулись чуть вперед, остальные летели как будто под конвоем.

— Обратите внимание, корабли прикрытия не ведут огонь по противнику — их задача состоит в перехвате ракет, предназначенных им и их коллегам. Остальные обстреливают заднюю полусферу с предельной дистанции. Напоминаю — достаточно небольшого смещения влево или вправо, и вместо одной импульсной турели вам будет противостоять две. Кстати, именно поэтому вариант подхода к противнику сверху или снизу еще хуже — вы можете попасть под огонь сразу всех стрелков, сектор обстрела у них огромный. Основная задача — пробить защитное поле, после этого можно пускать в дело ракеты.

Еще около часа пилоты и Сибирцев разбирали различные способы штурма летающей крепости, после чего полковник отпустил ребят. Ему предстояло еще много работы. Надо было продумать возможные варианты отражения только что разработанных атак, поскольку основной задачей Сибирцева была выработка беспроигрышной стратегии. «Барбос» действительно оказался крепким орешком. Высокая скорость легких истребителей позволяла эффективно уходить от ударов рекна, но их огневая мощь была явно недостаточной. Напротив, тяжеловооруженные машины вполне способны были посоревноваться с противником в плотности огня, однако низкая маневренность делала тяжеловозов, особенно старых моделей, очень уязвимыми в бою с мощными кораблями.

Сибирцев заметил, что военные игры порядком надоели ребятам, однако ничего иного предложить им не мог. Если даже эта лучшая пятерка (а весь его опыт говорил о том, что они действительно лучшие) не может уверенно справляться с монстром, то что взять с остальных.

Однако он не знал, что вскоре ему придется искать новых бойцов для проведения учебных боев.

Алмейда встретил Ченнинга у трапа шаттла, на котором тот прилетел на борт «Элеоноры». Контр-адмирал не скрывал своего удивления — столь неожиданный визит командующего явно предвещал какие-то события. Отношения с Ченнингом были не такими дружескими, как с покойным Шведовым, поэтому он ограничился официальным рапортом, ожидая что адмирал сам расскажет о причинах своего появления на борту авианосца, и надеясь, что его приезд позволит прервать затянувшееся бездействие Первой эскадры. Разумеется, он оказался прав.

— Для вас есть работа — без предисловий начал Ченнинг, когда они с Алмейдой уединились в каюте контр-адмирала и включили системы защиты от прослушивания. «Дожили — подумал с горечью Алмейда — на собственном корабле бояться стали».

— Ваш корабль должен немедленно отправляться к Гардарике. С вами полетит Даньков — представитель колонии в Совете Федерации. Вам необходимо принять … — какое-то время Ченнинг сомневался, стоит ли говорить контр-адмиралу о характере груза, потом решил, что любая недоговоренность может лишь помешать делу — принять на борт партию сыворотки. На Земле эпидемия, только эта сыворотка способна ее остановить. Ежедневно гибнут тысячи человек. Вы отправляетесь немедленно. Даю вам два часа на подготовку корабля к отлету.

Адмирал подошел к экрану, на котором величественно проплывал голубой шар родной планеты. Где-то там на свободе гулял страшный вирус, который за несколько дней истребил больше людей, чем унесли последние несколько месяцев войны.

— Я отдал приказ передать вам два звена «Монингстаров» с «Елизаветы». Истребители прибудут примерно через полчаса. И запомните, Франсиско. — он сделал паузу, потом сказал сухо и твердо — от того, как успешно вы проведете операцию, зависят многие, очень многие жизни. Удачи.

Уже в дверях он обернулся.

— Как вы понимаете, я не рискнул доверять этот приказ информационным каналам. Прошу соблюдать абсолютную секретность. И еще, отныне ваш корабль будет иметь только вход, без права выхода. До завершения операции ни один член экипажа, включая вас лично, не имеет право покинуть «Элеонору». То же касается вашего боевого эскорта — с вами полетят ТАКРы «Бонапарт» и «Спартак».

Огромный авианосец пришел в движение. Астронавигаторы программировали маршрут, техники и пилоты проверяли вооружение, истребители, генераторы защитных полей. По приказу адмирала, Четвертая эскадрилья была отозвана с Луны, где проводились испытания захваченных на Ленне тяжелых истребителей рекнов. Четвертая в полном составе прибыла на борт «Элеоноры» в рекордно короткий срок — через сорок три минуты после отправки сообщения. Джеймисон сообщил Старку, что его эскадрилья получает еще четыре машины, прибывшие на авианосец получасом раньше.

На летной палубе Дик встретил новых коллег. Пилоты явно были настроены недоброжелательно — еще бы, мало того, что их сняли с флагмана, так еще и отдали по начало зеленому новичку. Их грела только мысль, что эта командировка продлится недолго.

Командирыистребителей отрапортовали сухо и коротко. Все они не были новичками, сам факт доверенных им «Монингстаров» говорил сам за себя. Только немолодой капитан, пожалуй, раза в два старше Старка, сообщив свой позывной — «Айсман», тепло улыбнулся, вступая со своим позывным в некоторое противоречие^[20]. Офицер, представившийся как Питер Каллаган, сразу понравился Дику. Остальные не произвели подобного впечатления — высокомерие и недовольство сквозили в каждом их взгляде. Похоже, они считали его салагой.

Дик не стал говорить о том, что он участвует в этой войне с первого же дня. Да и так ли уж это было важно. Важен был только предстоящий поход, а то, что он не пройдет гладко, было ему очевидно. Не зря же все-таки Алмейда собрал всех пилотов на борт «Элеоноры», да еще и выбил подкрепления. «Ладно — подумал он — сработаемся».

— На последнем прыжке впереди пойдут крейсера. Мы стартуем сразу после достижения конечной точки и занимаем первую сферу^[21]. После завершения операции уходим сами, возвращаемся на авианосец на первой точке обратного пути. Координаты нам сообщат дополнительно. Вопросы?

— Куда, собственно, летим, шеф? — поинтересовался один из вновь прибывших пилотов, высокий брюнет, лицо которого говорило о его испанском происхождении, а позывной «Идальго» лишь подтверждал первое впечатление. Слово «шеф» прозвучало в его исполнении довольно язвительно. Похоже, он уже предполагал, что услышит в ответ. Дик не стал его разочаровывать.

— Цель рейда мне неизвестна. Вся информация, которую я имею, заключается в том, что в настоящий момент успешное возвращение «Элеоноры» важнее, чем все мы вместе взятые, включая крейсера поддержки. Поэтому в случае столкновения наша задача — дать авианосцу возможность беспрепятственно уйти.

Дик еще раз внимательно оглядел пилотов. Именно сейчас, впервые с момента начала войны, он почувствовал себя командиром подразделения. До этого момента ему приходилось руководить друзьями, которых вполне устраивало его лидерство просто потому, что никто из них не претендовал на эту роль. Сейчас ситуация изменилась, и весьма вероятно, не в лучшую сторону. «Айсман»… это старый вояка, он, кажется, понимает, что такое дисциплина. С ним, видимо, проблем не будет. Хулио Карена, он же «Идальго» — этот явно недоволен назначением, и всем своим видом демонстрирует это. Этот парень может доставить неприятности, за ним надо присмотреть. Он из тех, кто может получив конкретный приказ, сделать все по своему. «Рысь», Беата Тышкевич, явно не сводит влюбленных глаз с испанца, ловит каждое его слово. В случае чего, она займет его сторону. «Таран», Сергей Лавочкин — тоже не в восторге от задания, но по виду добродушен и спокоен, похоже, умеет держать себя в руках.

— Ну что ж, если вопросов нет, по машинам. На «Элеоноре» объявлена боевая тревога, поэтому в течение всего пути все будут находиться на своих боевых постах, мы, в данном случае, в истребителях. Включить все приборы, быть готовыми к старту в любой момент.

Дик бросил взгляд вслед удаляющимся пилотам. Карена что-то сказал коллегам, Беата залилась веселым, хотя, как отметил про себя Дик, несколько визгливым смехом. Каллаган что-то сказал с выражением неодобрения на лице, Лавочкин пожал плечами. «Не иначе, как мне кости перемывает — подумал Старк — ну и черт с ним. Лишь бы в бою не подвел, пусть зубоскалит, сколько ему угодно».

Прозвучала сирена готовности. Авианосец готовился к прыжку. Капитан поспешил занять свое место. Юн-Си уже устроился на своем месте у кормовой турели.

— Ну что, командир, летим?

Авианосец ушел на струну.

За двадцать четыре минуты до отлета…

Пальцы уверенно нащупали кнопку включения питания. Мигнули красные огоньки и прибор ожил. Фигура, едва видимая в слабом свете контрольных огней, склонилась над небольшим ящичком, пальцы стремительно летали над крошечной клавиатурой, вводя цифры, которые мало что могли сказать неспециалисту, однако любой человек, закончивший Академию Патруля, прекрасно понимал их значение.

Наконец ввод закончен и утоплена клавиша ввода. Лампочки на приборе засветились чуть ярче, раскрылась верхняя панель, из нее медленно выползла конструкция, напоминающая сложенный зонтик, которая тут же развернулась в небольшую телескопическую антенну.

Через мгновение микростанция начала передачу. Весь процесс отправки сообщения занял около одной десятой секунды. Информация была передана в сжатом и к тому же кодированном виде.

Антенна ушла в недра передатчика. Прибор был выключен, аккуратно уложен в футляр. Через минуту он уже лежал на своем прежнем месте — в небольшом тайнике в самом темном углу грузового отсека.

С тихим шорохом закрылась бронированная дверь, спокойные шаги «радиста» затихли вдалеке.

Через четыре часа после отлета…

Ченнинг получил сообщение о том, что «Элеонора» неожиданно для всех снялась с места и в сопровождении двух крейсеров ушла в неизвестном направлении. Дежурный диспетчер орбитального оборонительного пояса выразил свое возмущение явным невыполнением Алмейдой своих обязанностей, согласно которым контр-адмирал должен докладывать о всех перемещениях своего корабля, пока авианосец находится в зоне Земного контроля.

Адмирал усмехнулся. «Дай им бог удачи» — подумал он, еще и еще раз оценивая правильность своего решения. Совет настаивал на посылке эсминца — легкий корабль способен развивать приличную скорость и при необходимости может уклониться от боя. Вот только будет ли у него такая возможность, вот в чем вопрос. Если рекны пронюхают о цели экспедиции, там будет жарко. И мощь авианосца и ТАКРов будет в самый раз.

И все же на душе было неспокойно. Подумав, Ченнинг включил интерком, на экране которого появился его адъютант.

— Фред, найди мне Харрисона. Срочно.

Через пять минут экран интеркома вспыхнул, на адмирала глядело немолодое, изборожденное морщинами лицо командира «Виктории» Роя Харрисона.

— Да, сэр.

— Приготовьте корабль к отлету, Рой. Цель — Гардарика. Старт через тридцать минут. Маршрут передадите «Мюрату», он пойдет с нами. Кроме того, объявляю режим «Изолятор». Никакой связи ни с Землей, ни с орбитальными силами. Выполняйте.

Через четыре часа после отлета…

Массивный флаер, весь обклеенный рекламными призывами фирм, часть которых уже давно прекратила свое существование, вывернул на авеню де Турвиль. Несколько туристов прилипли к окнам — сейчас слева покажется Дом Инвалидов. Остановка не предполагалась и машина неслась вперед в шести метрах над асфальтом, постепенно наращивая скорость.

Водитель пассажирского флаера чувствовал себя отвратительно. Этот толстый ублюдок, который притащился в салон со своей кошкой, будто нельзя держать животных дома, где им и место… Вот, опять началось, глаза слезятся, из носа потекло, одышка. Он протянул руки и привычным движением поднес ко рту баллончик с антиаллергическим аэрозолем. Сейчас все пройдет…

Но одышка становилась все сильнее. Лицо водителя посинело, он судорожно сжимал свое горло, словно старался разорвать его, дать дорогу живительному воздуху. Еще через несколько секунд его тело бессильно сползло с кресла. Неуправляемый флаер с двадцатью пассажирами на борту на скорости около пятидесяти километров в час врезался в стену не слишком примечательного дома на уровне третьего этажа — стандартный эшелон движения крупногабаритного пассажирского транспорта…

Диана да Сильва набирала на клавиатуре код кабинета мужа. Франци проявил такую обеспокоенность, что она просто обязана сообщить ему, что у нее все в порядке и она уже дома. Правда, парикмахерская, подруга, а потом еще и небольшая поездка по магазинам заняла гораздо больше времени, чем она предполагала и домой она добралась только поздно вечером. Самочувствие ее заметно улучшилось, пожалуй завтра стоит вытащить Франци куда-нибудь пообедать…

Она погибла мгновенно, так и не успев закончить набор номера…

(обратно)

Западня

Огромный авианосец неподвижно висел над планетой. Мощные двигатели удерживали его над одной, строго определенной точкой — крошечной станцией, затерянной среди необозримого лесного массива. Много лет назад эти несколько куполов были построены в качестве центра погодного контроля, однако в настоящее время роль станции и ее обитателей несколько изменилась.

После начала войны на относительно небольшую посадочную площадку один за другим стали приземляться флаеры, из недр которых роботы извлекали странные металлические цилиндры, каждый весом около пятидесяти килограммов. Одновременно геологический комплекс «Крот», почему-то в спешке и с соблюдением необычной секретности доставленный из чуть ли не самого отдаленного горнообогатительного комплекса, полыхая плазменными горелками и выставив впереди себя генераторы вибролучей, начал медленно, но неуклонно углубляться в землю. Через некоторое время он достиг скального основания, но даже камень не мог задержать движение могучей машины, оставлявшей позади себя раскаленную до вишневого цвета наклонную шахту.

Работы велись несколько дней, днем и ночью. Все это время флаеры продолжали доставлять грузы, теперь уже иные — пластиковые контейнеры, какие-то ящики и многое другое. Наконец работа горнопроходческой машины была завершена и «Крот», натужно завывая, выполз из шахты. Немногословные техники вскрыли святая святых — электронный мозг комбайна, и один из них уверенно повернул небольшой рычажок, снабженный ярко-красной надписью: «Осторожно, сброс системы». Казалось, ничего особенного и не произошло, но специалист сразу понял бы — память робота стерта окончательно и бесповоротно, до тех пор, пока не будет вложена новая программа — а это весьма трудоемкий и длительный процесс, ничто не способно заставить чудовищную машину двигаться.

Два дня шахта остывала, и все это время у ее входа неуклонно росла гора непрерывно подвозимого груза. Наконец управляемые все теми же техниками строительные роботы начали сооружать конструкцию, которую с некоторой натяжкой можно было назвать дверью. Шесть мощных девяностосантиметровых эланиумных люков образовали пять герметичных тамбуров. Каждая дверь, снабженная собственной электронной замковой системой, сама по себе была надежна, а все вместе они образовали непреодолимую преграду для любых сил, которые могли попытаться проникнуть в хранилище.

Началась укладка контейнеров в недра рукотворной пещеры. «Крот» не ограничился прокладыванием банального тоннеля — мощная машина пробила просторные помещения по обе его стороны. Расплавленный гранит обеспечил прочные своды темных залов. Впрочем, темными они оставались недолго. В каждом была установлена автономная мини-энергостанция, отвечавшая за освещение и обогрев своей зоны и, при необходимости, имеющая возможность в одиночку покрыть все потребности убежища. Под гранитными сводами вспыхнули яркие огни искусственного дневного света.

Одно за другим заполнялись бункеры. Здесь укладывались стратегические запасы, которые будут задействованы только в случае самого тяжелого положения для планеты. Лекарства, сублимированные продукты длительного хранения, законсервированные энергобатареи, способные веками сохраняться, не потеряв даже одного процента своего заряда, капсулы экстренной межзвездной связи, оружие — ничего не было забыто. В один из отсеков доставили даже три разобранных истребителя типа «Крис» — новеньких, даже ни разу не поднимавшихся в воздух.

Наконец работы были закончены. Задраены мощные люки, специально подготовленный кусок почвы с кустами и даже небольшим деревцем поднялся в воздух, поддерживаемый спрятанным в нем гравидрайвом, медленно поднялся в воздух и, подплыв к зияющему провалу, плотно запечатал его. И теперь даже оказавшись рядом, вряд ли можно было заметить, что густой кустарник скрывает за собой вход в стратегическое хранилище Гардарики. И снова метеостанция вела свое рутинное существования, отсекая ураганы и направляя дожди туда, где требовалась дополнительная влага.

Но теперь все изменилось. Снова видна была пещера с гладкими оплавленными стенами, вновь на площадке перед ней громоздились штабеля контейнеров. Только теперь это были исключительно те странной формы баллоны, которые были доставлены в хранилище в числе первых.

Один за другим садились на крошечную платформу метеостанции громоздкие шаттлы связи «Планета — Орбита». Механические руки роботов укладывали в багажный отсек очередную партию груза, и шаттл взмывал в воздух, освобождая место другому, уже ждущему своей очереди. Погрузка шла непрерывно. Один за другим шаттлы выходили на орбиту и совершали посадку в левом флайдеке^[22]«Элеоноры».

Здесь их снова встречали роботы, извлекая бесценный груз и размещая его в бункерах авианосца. Поскольку посадить на крошечную площадку тяжелый грузовой шаттл, способный нести многие тонны груза, было невозможно, приходилось использовать целую стаю малых аппаратов, каждый из которых мог поднять на орбиту около трех тонн. Таким образом, требовалось не менее тридцати рейсов, чтобы все запасы сыворотки оказались на борту боевого корабля.

— Альфа-лидер — Альфе-три. Диди, что там у тебя?

— Горизонт чист, командир.

— Что-то ты нервничаешь, «Фалькон» — голос Карены был как всегда наполнен ядом — Даже если кто-то и припрется в такую даль, его заметят внешние патрули. Так что наше дело — не заснуть от скуки.

— Вот именно — поддакнула Беата — мы болтаемся здесь уже с часа четыре без всякого толка. Какой смысл сидеть в первой сфере — если будет драка, нам не придется в ней даже поучаствовать.

Дик невесело усмехнулся про себя. Не то чтобы эта парочка особо его раздражала — он прекрасно понимал причины их недовольства, однако постоянные шпильки, которые Карена вставлял при каждом удобном случае, начинали ему постепенно надоедать. И за что испанец так его невзлюбил? «Ну что, я виноват, что его передали ко мне в подчинение? — думал он, время от времени бросая взгляд на экран масс-детектора — Видит бог, лучше бы уж его назначили командиром. Или Каллагана — это явно крутой мужик, спокойный, выдержанный, идеал командира».

— Поясняю еще раз и медленно — постаравшись вложить в голос как можно больше сарказма, произнес он — Наша задача в перехвате ракет противника. Наши машины медлительны для ведения боя, но имеют высокую огневую мощь. Поэтому здесь нам самое место, по сути «Монингстары» — это огневые точки вне корпуса корабля. И вообще, кончайте треп в эфире и следите за детекторами. Защищенная полем торпеда может незамеченной пройти внешние сферы.

— Да-с, милорд! Слушаюсь! Будет исполнено!

«Вот же кретин» — подумал про себя Старк, вновь переключая внимание на экран гравитационного слежения. Действительно, одиночная ракета, пущенная с большой дистанции, вполне может пройти между патрулями третьей и второй сфер, поскольку истребители, составляющие их, являлись в большей мере разведчиками и предназначались, вообще говоря, для обнаружения более серьезного противника.

Однако опасность приближалась к авианосцу совсем с другой стороны.

Вряд ли Сысоев мог считать этот день удачным. Когда его подняли с постели и приказали немедленно лететь к какой-то забытой богом станции, он не испытывал ничего, кроме легкого раздражения. Ну, допустим, война, но это ж не повод, чтобы его, гражданского человека, выдергивать из под теплого бока жены. Он рядовой пилот орбитального шаттла, ну почему его нельзя оставить в покое.

Заспанный и небритый, он появился на летном поле спустя минут пятнадцать после того, как резкий звонок видеофона вырвал его из объятий Морфея. Разумеется весь его вид, от мятого и не сильно чистого комбинезона, до отекшего от принятой вчера солидной дозы спиртного лица, выдавали в нем штатского.

Вообще, Сысоев считал себя неудачником. Многие его приятели уже водили корабли к другим планетам, кое-кто сделал себе состояние на торговле, а он уже двадцать лет болтается по надоевшему до зубной боли маршруту планета — орбита, перевозя грузы, даже малая часть из которых ему не по карману, или туристок, серьги которых стоили дороже, чем вся обстановка его неуютной квартиры. Толстая, никогда не бывшая особо красивой и к тому же рано постаревшая жена регулярно подливала масло в огонь, напоминая Феде о его никчемности и безалаберности. Единственным утешением были походы в бар, где можно было опрокинуть пару стаканчиков какого-то дерьмового пойла, а если повезет, то и перепихнуться в темном уголке с кем-нибудь из портовых шлюх, которые постоянно ошивались в подобных злачных местах.

В общем, настроение у Сысоева было омерзительным. Поэтому высокий светловолосый человек, стоявший у его шаттла, показался ему даром небес — можно хоть на нем сорваться. Издалека заметив этого холеного хлыща, Федя стал настраиваться на скандал — организму была просто необходима встряска.

— Пардон, вы пилот этого корабля? — подчеркнуто вежливо поинтересовался незнакомец. Слова были сказаны, разумеется, на интергале — откуда этой столичной штучке знать русский — что еще более взбесило пилота.

— Слушай, ты, мурло, какого хера ты торчишь у моего шаттла? Ты что, курва, не знаешь, что здесь не положено находиться посторонним? Я, блин, сейчас охрану вызову, и тебя, блин…

Закончить эту бессмертную речь он не успел. Хлыщ удовлетворенно хмыкнул и внезапно выбросил вперед левую руку, которую до этого держал в кармане дико дорогой куртки. Федя успел заметить тонкий стержень иньектора, а через секунду он уже ничего не видел и не чувствовал — наркотик подействовал на организм как удар дубины по голове.

— Чертов алкаш — пробормотал блондин, с удивлением наблюдая, как пилот бессильно валится на бетон — как бы не сдох. Ну что за невезение, с первой же попытки нарваться на алкоголика. Нормальному здоровому человеку этой дозы могло бы быть и мало, а этому недоноску хватило бы и половины.

Он склонился над пилотом, с натугой приподнял давно потерявшее спортивную форму тело и чертыхаясь потащил его к люку. Кое-как устроив Сысоева на пилотском кресле, блондин с видимым удовольствием влепил ему несколько злых хлестких пощечин. Через некоторое время Федя начал медленно приходить в себя. Тогда высокий достал из кармана другой иньектор, поменьше размером, и аккуратно ввел пилоту лекарство.

Тело дернулось, потом глаза Сысоева медленно раскрылись, но сейчас в них не было и капли разума. Чудовищный по своему действию препарат, использование которого было запрещено на всех планетах федерации, превращал подвергнутого обработке человека в бездушного робота, зомби, в мозг которого можно было заложить любую программу, даже противоречащую инстинктам самосохранения.

— Ты слышишь меня? — голос Геллера звучал монотонно, слова произносились четко и размеренно.

— Да, я слышу тебя — глухо ответил пилот.

— Ты понимаешь мои слова?

— Да, я понимаю твои слова…

— Ты выполнишь мой приказ.

— Я выполню твой приказ…

Геллер устроился поудобнее и начал медленно, слово за словом, укладывать в мозг зомби этапы выполнения программы действий. Весь инструктаж занял минут пятнадцать, после чего шаттл взмыл в воздух и через несколько мгновений скрылся из глаз. Механизм был запущен, теперь его уже не остановить.

— Командор, шаттл семнадцать-три нарушает график!

— В чем дело? — Алмейда оторвался от экрана, на котором отражался процесс погрузки сыворотки. Адмирал порядком устал, как и все его люди. «Элеонора» продолжала прием спасительного груза, скоро можно будет отозвать истребителей и отправляться в обратный путь.

Диспетчер повернулся на вращающемся кресле, оказавшись лицом к лицу с командиром. Молодой парень, похоже, вполне освоился с ролью координатора, операция происходила гладко, без малейших срывов. У адмирала мелькнула мысль, что такая ситуация все равно не может длиться вечно. В памяти всплыли строки из древнего как мир закона Мэрфи — «если неприятность может случиться, то она непременно произойдет».

— Я не вполне понял, что произошло, сэр. Шаттл сразу после старта из хранилища запросил аварийную посадку. Пилот сообщил, что обнаружились неполадки в гравидрайве. Ремонт занял минут тридцать. Но сейчас нарушен порядок погрузки, этот челнок не вписывается в очередь. Можно продержать его с полчаса снаружи, тогда будет окно.

— Хорошо. Передайте пилоту, пусть ждет очереди.

— Есть, сэр! — диспетчер вызвал пилота и начал давать ему указания. Выслушав ответ, он снова повернулся к Алмейде. — Он говорит, сэр, что двигатель снова барахлит. Шаттл теряет управление, его сносит в сторону от флайдека.

Алмейда взглянул на экран сканера. Челнок семнадцать-три отнесло от летной палубы, теперь он находился в опасной близости от центрального корпуса авианосца. Неясное беспокойство зашевелилось в мозгу командора, чем-то ему определенно не нравилась ситуация, что-то было не так.

Тем временем шаттл все ближе прижимало к сигарообразному корпусу «Элеоноры». Внезапно Алмейда понял, что именно ему не нравится. Если челнок сохранит курс, он неминуемо врежется в святая святых корабля — то место, где под могучей броней находится хранилище антиматерии — топлива для струнных прыжков. Конечно, никакое столкновение не способно пробить метровой толщины эланиумный корпус, однако…

— Шестая батарея! — на экране связи появилось лицо молоденького лейтенанта, усыпанное веснушками. Глаза его расширились от удивления, еще бы, с ним говорил сам контр-адмирал.

— Слушаю, сэр!

— Сбить шаттл!

Пилот сидел в кресле, руки лежали на панели управления, однако разум был где-то далеко от тела. Вряд ли в этот момент Сысоев вообще осознавал, что с ним происходит. Накачанный наркотиком организм не подчинялся воле хозяина, мозг выдавал рукам команды, пальцы нажимали на кнопки, но это был скорее механический процесс, чем осмысленные действия.

Запрограммированный организм, биологический робот, сидящий в кресле командира точно знал, что ему делать. Как бы со стороны Сысоев наблюдал за своим таким родным, пусть немного обрюзгшим, но все равно таким знакомым и привычным телом. Он смотрел, как указательный палец правой руки потянулся к тумблеру включения основных двигателей, которые уже несколько минут молчали, тем самым подтверждая выданную в эфир версию серьезной поломки. Почему-то пилоту бросился в глаза тонкий шрам на этом массивном пальце с обкусанным кривым ногтем, шрам, который он заполучил, ковыряясь две недели назад в двигателе и сорвав кусок кожи об острый угол. Палец медленно двигался к цели и Феде вдруг подумалось, что это неправильно, что включать двигатель не надо. Он попытался задержать неуклонное движение пальца, однако тело совершенно не обращало внимания на своего бывшего хозяина.

Сысоев пытался вспомнить, что же произошло, почему он ничего не может сделать с этим самым пальцем, его собственным — ведь он ясно видел шрам, значит это его палец, чей же еще… Но ничего не приходило в голову, прошлое вообще оставалось в тумане, лишь бессвязные обрывки мелькали в памяти, не позволяя восстановить целостную картину. Помнился звонок, поднявший его с постели… с какой постели?… затем космопорт… что он там делал? А, ну да, он же пилот. Значит он пришел в порт, чтобы куда-то лететь.

Федя радостно улыбнулся — ну ясное дело, он собрался лететь в… а черт его знает, куда. Ну и хрен с ним, важно, что он уже что-то вспомнил. Правда улыбка была мысленной, губы человека, сидящего в кресле оставались плотно сжатыми. Перед мысленным взором всплыл какой-то человек, он что-то говорил, но слова вылетели из памяти. Ничего, потом он вспомнит.

Палец наконец-то дотянулся до тумблера…

— Сбить шаттл!

Парнишка вздрогнул, как будто его ударили по лицу. В глазах, явно напоминавших блюдца, сквозил ужас.

— Но, сэр… это же… наши…

— Повторяю. Немедленно сбить шаттл. — на экране Алмейда видел, как дрожащие пальцы включили систему наведения, захватывая обреченный кораблик в прицел лазерных орудий. Рука легла на кнопку открытия огня, однако стрелок все не решался сделать фатальный выстрел.

— Я… не могу… по своим…

— Стреляй, сопляк! Быстрее — сорвался в крике контр-адмирал, чувствуя, что уходят драгоценные секунды. — Огонь!!!

Пальцы вдавили кнопку и четыре луча ударили … в то место, где за мгновение до этого находился «поврежденный» челнок. В последний миг двигатели, оказавшиеся вполне исправными, бросили кораблик вперед, и потоки энергии бессильно прошли за его кормой. Почти сразу же батарея выстрелила повторно. Этот залп был немногим лучше первого — лазеры не успели сфокусироваться, три луча прорезали вакуум в стороне от челнока, и лишь один зацепил его, к сожалению не попав в жизненные центры.

Луч без труда прошил тонкую броню рулевой рубки, пронзил вторую стенку и затерялся в космосе. На своем пути он встретил довольно незначительное препятствие — тело пилота, сидевшего в кресле перед пультом управления. Рассеченный почти надвое, человек неуклюже завалился набок, зацепив уже мертвыми пальцами штурвал.

Курс челнока незначительно изменился, однако именно эта случайность оказалась тем фактором, который в мгновение ока разрушил план, полученный и приведенный в исполнение Рональдом Геллером. Через полсекунды нос шаттла врезался в борт «Элеоноры» и в то же мгновение челнок взорвался с чудовищной силой, явно говорившей о том, что на борту его находятся не только контейнеры с сывороткой. Удар пришелся дальше топливного бункера, мощный взрыв практически снес всю двигательную часть авианосца, вместе с энергетической установкой. Если бы шаттл ударил туда, куда намеревался послать его пилот, от могучего корабля не осталось бы даже серьезных обломков. Но и сейчас ситуация была немногим лучше.

Лишенная своей энергостанции, «Элеонора» потеряла почти всю свою боеспособность. Корабль полностью лишился маневренности, отключились защитные гейген-поля, только лазерные батареи ближнего радиуса действия, имевшие автономные источники питания, могли вести огонь в своих секторах, да еще ионные пушки могли сделать по одному выстрелу, использовав накопленную в аккумуляторах энергию. Восстановить ее было уже нечем. Пусковые установки ракет, тоже оставшиеся без энергии, были не способны принять участие в бою. Раненый корабль стал почти беззащитен.

Во всем корабле погас свет, через несколько мгновений вспыхнули слабые красные лампы аварийного освещения. С глухим стуком опустились герметические переборки, отделяя разрушенную часть корпуса от неповрежденных отсеков. Сильнейшая отдача взрыва заставила авианосец беспорядочно, хотя и весьма медленно, вращаться. Повсюду раздавались визги сирен, лихорадочно мигали огни на пульте, регистрируя многочисленные повреждения почти во всех системах корабля. Потери среди личного состава были огромны — приписанные к авианосцу части морской пехоты были расположены в непосредственной близости от пораженного сектора. Из них не уцелел почти никто.

— «Спартак», у нас серьезные разрушения! Немедленно занимайте позицию в третьей сфере, выпускайте все истребители! Поднять наземные силы Патруля. «Бонапарт», срочно приступить к перегрузке вакцины на крейсер. Всем истребителям — боевая тревога. Подтянуть крейсера орбитальной обороны планеты.

Алмейда, чудом устоявший на ногах во время взрыва, кричал в микрофон команды. Уже понимая, что его миссия потерпела крах, он мечтал только о том, чтобы именно сейчас здесь не появились рекны. Но они появились. Именно сейчас.

— Я «Гамма-семь», вижу цели, пять… восемь… пятнад…

Женский голос в микрофоне внезапно оборвался. Дику на мгновение показалось, что краем глаза он успел заметить вспышку — все что осталось от истребителя, пилот которого первым заметил надвигающуюся опасность. Однако размышлять об этом было уже некогда. Третья сфера вступила в бой.

— Я «Альфа-лидер». Всем рассредоточиться, выдвигайтесь к четвертому и пятому секторам. Приготовиться к отражению ракетной атаки.

— Дик, «Элеоноре», похоже, здорово досталось!

— Да, я вижу ее на радаре, значит они потеряли щиты. Одна ракета, и им конец! «Айсман», вижу тень в твоем секторе, проверь!

— Это торпеда, капитан. Преследую.

— Я «Сакура», вижу три цели, перехватить не успею, прошу помощи!

— Диди, помоги Ане!

— Уже лечу, капитан!

Сражение разгоралось со все большей силой. Два авианосца и шесть крейсеров Империи обрушились на беззащитный корабль. «Спартак» принял бой во внешней сфере обороны, но продержаться ему удалось недолго, всего минут десять, после чего стройный силуэт крейсера исчез в вихре аннигиляции — тяжелые торпеды прорвали оборону.

«Бонапарт» пошел навстречу противнику, к тому времени тоже потерявшему один крейсер. К нему присоединились прибывшие на поле боя крейсера орбитальной обороны Гардарики — «Невский», «Камимура» и «Атилла». Эти старые корабли Четвертой эскадры, давно выработавшие свой ресурсы и доживавшие последние годы на орбите относительно безопасной планеты, не были пущены на слом просто потому, что во время войны и они могли принести некоторую пользу, усиливая флот Федерации если не качественно, то по крайней мере количественно. С поверхности поднялись две эскадрильи «Крисов» — два десятка легких машин, все чем располагала планета.

— Говорит «Элеонора»! Первой сфере сдать контроль сектора прибывшим планетарным силам. Ребята, возьмите на себя авианосцы. Вся надежда на вас!

— Я «Альфа-лидер», вас понял. Внимание, группа «Альфа». Приготовиться к атаке авианосца, сектор шесть. «Сакура», «Миледи», «Рысь» — приготовить торпеды, атакуйте защитное поле, «Айсман», «Идальго» — прикрывайте девочек…

— А командир на лихом коне с высокого холма будет командовать парадом? — язвительно поинтересовался Карена. — Иди ты… нечего тут нас учить, не маленькие!

— «Идальго» отставить. «Тень», займи его место!

— Есть, шеф!

— Рич, мы с тобой ныряем в окно. Вперед ребята! «Таран», прикрываешь нас с «Кувалдой».

Несмотря на уничтожение «Жейдера» в той памятной атаке, когда силы Федерации нанесли ответный удар по Имперским верфям, действенной защиты от кинжального удара группы истребителей так и не было изобретено. Только шквальный огонь, способный уничтожить атакующих прежде, чем будет нанесен удар, мог сорвать бросок такого рода. Поэтому рекны, несомненно, прослушивавшие эфир на земных частотах, бросили навстречу рванувшемуся вперед клину «Монингстаров» чуть ли не две эскадрильи истребителей различного класса. Сверкающие трассы лазерных лучей, лохматые мерцающие шары импульсных разрядов заполнили вакуум, защитные поля непрерывно полыхали голубыми вспышками, отмечающими погашенные попадания.

— Я «Миледи», имею повреждения… продолжаю атаку.

— Держитесь, пилоты. Еще несколько секунд!

— В меня попали! А-а-а!!! — голос Беаты сорвался в визг, внезапно оборвавшийся. Истребитель, идущий в центре передней тройки, пронзенный десятком лазерных трасс, внезапно превратился в огненный шар. Одна за другой из пусковых установок «Монингстаров» вылетали ракеты, поражая истребители противника. Один за другим разлетелись на куски четыре легких машины, неудачно вставшие на пути атакующего клина. Лавочкин, удачно влепивший заряд АМГ в борт ближайшей к нему «Алебарды», превративший ее в груду радиоактивных обломков, издал радостный вопль, но уже в следующую секунду сразу три ракеты врезались в кормовую часть его «Звездочки», сорвав защитные поля и превратив элегантный истребитель в полуоплавленный кусок металла. Несколько секунд дикий вой заживо горевшего пилота рвал эфир, затем наступило мгновение тишины. Но клин продолжал движение вперед и, казалось, никакие силы в галактике не способны сейчас его остановить.

— Внимание, первая … двойка, приготовиться, половина боекомплекта на ручное наведение, залп!!! — четыре ракеты сорвались со своих направляющих и устремились к цели. Почти сразу же одна из них разлетелась вдребезги, сбитая ударами лазеров авианосца, но остальные врезались в щит и полыхнувшее синее сияние заставило автоматику скафандра затемнить щиток гермошлема. Дик бросил свою машину вперед, выжимая их форсажного ускорителя всю мощность, до последней капли. Рядом мчалась машина Ауэрбаха.

— Девочки, отходите в сторону! Боб, прикрой!!!

— Вперед, командир! Можешь не оглядываться!

Лазеры били прямо в лоб его истребителю, голубые вспышки озаряли кабину мертвенным светом. Рука Дика уверенно легла на кнопку пуска торпед. Так, защитный экран пройден, еще секунда…

— Залп!

— Торпеды пошли, «Фалькон»!

— Уходим, Рич, быстрее!

Чудовищное огненное облако возникло в той точке, где еще недавно находился авианосец рекнов. Торпеды, пробившие мощный корпус, вызвали взрыв топлива, и бушующее пламя накрыло истребители. Защитные поля «звездочки» Дика практически погасли. Рич находился на несколько десятков метров ближе к эпицентру.

— Я, кажется, подбит… стрелок погиб… Уходи, командор, и… позаботься об Ане. Прощай.

— Заткнись, Рич. Держись, старина, прорвемся. Боб, прикрой «Кувалду», его здорово помяли!

— Эй, Рич, ты еще жив? Дик, у него не машина, а комок растекшейся брони. Неясно даже, где кабина. «Кувалда», отзовись!!!

— Жив я… пока… — голос Рихарда звучал хрипло, казалось, могучий немец прилагает чудовищные усилия, чтобы не закричать — Ноги… горячо…

Голос пилота замолк, кажется, он потерял сознание.

Тем временем ситуация складывалась не в пользу землян. Несмотря на потерю авианосца и к этому времени уже трех крейсеров, рекны все еще были сильнее, чем остатки флота Федерации. ТАКР «Камимура», в нескольких местах насквозь пробитый сокрушительными ударами ионных орудий, вышел из боя и бессильно падал на планету, лишенный хода и не имеющий возможности уйти из гравитационной ловушки. «Невский» погиб двумя минутами раньше, врезавшись в имперский крейсер. К моменту столкновения старый корабль был уже настолько изуродован многочисленными попаданиями, что уже не представлял из себя боевой единицы. Только «Бонапарт» продолжал вести огонь, да серьезно поврежденный «Атилла» отбивался от наседавших истребителей редкими залпами лазерных батарей, но было ясно, что ему недолго оставалось отражать все более яростные атаки рекнов.

Алмейда, вцепившись в пульт управления, продолжал руководить боем, перебрасывая последние крохи своих сил на наиболее опасные участки. Лазерные батарей вели шквальный огонь по торпедам, прорывавшимся сквозь заслон легких истребителей.

— Что с энергией? — рявкнул он, поворачиваясь к экрану связи, на котором появилось покрытое копотью и запекшейся кровью лицо главного инженера авианосца.

— Мы подключили питание на пусковые установки «смерчей», но стрелять они пока не смогут, нужно остановить вращение корабля.

— Что можно сделать?

— Не знаю, двигатели разрушены…

— Флайдек, сколько на борту шаттлов?

— Три, командор. — ответил техник с летной палубы. — И адмиральский челнок. Но один из шаттлов неисправен, двигатель вышел из строя, он опрокинулся от сотрясения во время…

— Неважно. Выводите исправные машины, посадите их на корпус корабля и попытайтесь попрочнее закрепить.

— Будет исполнено, сэр!

Алмейда надеялся, что трем шаттлам удастся своими двигателями погасить вращение огромного беспомощного корпуса «Элеоноры». Тогда смогут открыть огонь установки «смерчей», да и мезонные орудия смогут сделать свой единственный залп. Может, именно от этого залпа сейчас зависит, смогут ли силы Патруля отбить атаку, или вакцина, последняя надежда Земли, будет уничтожена вместе с его кораблем.

— Здесь какие-то монстры, сектор три, мы не можем их остановить!!! — вопль кого-то из пилотов раздался в шлемофоне Старка. "Вот оно — подумал он, чувствуя, как неприятная дрожь пробегает по коже — рекны выпустили на охоту «Барбосов». Тем временем руки автоматически развернули истребитель.

— Боб, за Рича отвечаешь головой! Джоанна, что там с твоей машиной?

— Пока держится, командир, но… на честном слове.

— Отступай к «Элеоноре», там скоро потребуются твои пушки. Кажется, мы встретили старых знакомых.

Он оказался прав. Четыре громоздких тяжеловоза уверенно двигались к покалеченному авианосцу, обращая внимание на исполняющих вокруг них смертельный танец «Крисов» не более, чем человек обращает внимание на комаров — при случае пришлепнет, а так — не стоит особо отвлекаться. Уже два легких истребителя вдребезги разлетелись от сокрушительных залпов тяжелых орудий «Барбосов», но упрямые мошки продолжали атаковать великанов, не имея ни малейшего шанса на победу. А несколькими десятками километров дальше шла еще пара чудовищ.

— «Альфа-лидер» — группе «Альфа»! Атакуем вторую пару, ведомого. Всем цель — левый щит! Давайте, ребята, сделаем их!

Оставшиеся в живых «Монингстары» рванулись вперед, стремительно сокращая расстояние между собой, и четырьмя размытыми пятнами — укрытыми мощнейшими полями тяжелыми истребителями. Скоро их уже можно было видеть — внешне неуклюжие, громоздкие машины, казалось, не представляют опасности для изящных «Звездочек», но Дик знал, сколь обманчива кажущаяся неповоротливость «Барбосов», сколь грозно их вооружение.

Капитан вдавил гашетку, и огненные трассы лазеров ударили в борт лидера, вызвав яркие голубые вспышки в защитном поле. Вслед огненным мечам ударили шары импульсных разрядов. В то же мгновение к его залпам присоединились пушки друзей. Все больше и больше ударов поглощал щит «Барбоса», все менее и менее ярким становилось его свечение. В то же время Дику казалось, что огонь должен был быть плотнее. Краем глаза он заметил, как один из атакующих истребителей оторвался от основной группы и стал заходить в хвост второму рекну.

— Проклятье!!! «Идальго», назад!

— Иди в задницу, «Фалькон», я знаю, что я делаю!

Сдвоенный удар импульсных орудий с малой дистанции сорвал чуть ли не половину лобового гейгена, но Дик даже не обратил внимания на заливший рубку холодный свет, продолжая полосовать борт рекна из всех орудий, одновременно пытаясь докричаться до остатков разума этого идиота.

— Не лезь в хвост, там ракеты! Уходи-и-и!!!

Карена раздраженно выключил передатчик. Что этот мальчишка возомнил о себе. Думает, раз повесили медаль, то теперь он может помыкать заслуженными бойцами? Под «заслуженными» он прежде всего, естественно, подразумевал себя. Конечно, сопляку хочется покомандовать, авось еще одна медалька слетит на мундир. Как же, удачно провел бой… Но ничего, сейчас он, «Идальго», покажет, как надо расправляться с этими летающими гробами. Подумаешь, пара кормовых пушек — это все ерунда, против его залпа не устоит никакой тяжеловоз. Похоже, это вообще переделанные транспорты, вон какие размеры, чуть ли не эсминец, разве же можно делать такие истребители. Нет, наверняка это гражданские, думают, если навешали пушек, так с ними никто уже и не справится.

Приятная тишина в динамиках доставляла пилоту особое удовольствие. Наконец-то не слышно визгов этого мальчишки. «Ну что ж — подумал он, ловя в перекрестие прицела плюющуюся огнем кормовую стрелковую турель — пришел, гробовоз, твой последний час». Его палец лег на гашетку, медленно вдавливая ее, словно растягивая удовольствие. Импульсный залп ударил в лобовой гейген — «ничего, сейчас он у меня попляшет…»

Внезапно четыре ракеты вырвались из кормовых пусковых установок «Барбоса». Казалось, что они приближаются неестественно неторопливо, плавно, как в замедленной съемке. Время почти остановилось, и Карена ясно видел, как первая достигла щита, плавно переросла в восхитительной красоты бутон взрыва, в котором алый огонь смешивался с голубым свечением агонизирующего поля, как опало, полностью поглощенное защитой, пламя второго цветка, как две оставшиеся ракеты медленно прошли сквозь потерявший свою силу щит и как нежно коснулись они брони его корабля…

— Ох, дьявол! — чертыхнулся Дик, увидев, как на том месте, где мгновение назад находился истребитель Карены, вспыхнула звезда ядерного взрыва. — Они достали-таки этого идиота.

Атакованный группой «Альфа» рекн вышел из боя, его поля не выдержали кинжального удара трех «Звездочек», и грозная боевая машина, сейчас больше напоминающая решето, медленно дрейфовала, не подавая признаков жизни. Второй рекн, разделавшись с «Идальго», направлялся к трем оставшимся противникам с явным намерением навязать им бой, который позволит идущей впереди четверке добраться до искореженного авианосца. Однако в этот раз имперскому пилоту попался противник, превосходивший его в мастерстве.

— Анни, бей его «смерчем» в брюхо! «Айсман», отвлеки его внимание, дай ему пальнуть по тебе! Я иду сверху, попробуем поймать его на удочку.

Пилот «Барбоса» развернул свою машину вслед одному из наглецов, который, неловко, по-дилетантски проведя маневр, удачно подставил корму под залп носовых орудий имперца. Рекн так и не понял, откуда пришла смерть — он слишком надеялся на свою защиту, чтобы обращать внимание на две другие машины противника, которые внезапно исчезли из его сектора обзора. Тяжелые «смерчи», ударившие сверху и снизу в огромный истребитель, начисто смели поля, почти не уступающие по мощности щитам эсминца, пробили толстый слой брони и превратили в пар экипаж.

Однако к этому времени идущая впереди четверка успела прорвать последний пояс обороны и вышла к авианосцу на предельно малую дистанцию — теперь их отделяло от избитого корабля не более трех километров. Джоанна попыталась если не пресечь их атаку, то по крайней мере отвлечь рекнов на себя, однако те справились с ней в считанные секунды, и теперь истребитель Диди беспорядочно кувыркался в космосе, вернее, кувыркалась его носовая часть вместе с пилотом — вся корма вместе с двигателями и турелью стрелка испарилась в пламени аннигиляции. Диди спасла толстая броневая переборка, которая делила истребитель на две части, повышая его живучесть. Сейчас девушка ясно представляла, что чувствует рыба, попавшая в консервную банку, которой, к тому же, кто-то жонглирует. Ни одна система истребителя не работала, экраны погасли — Джоанна была полностью отрезана от всего мира, и только аварийный маячок с автономным питанием слал в эфир сигналыбедствия.

Четверка «Барбосов» была готова нанести удар. Дик ясно осознавал, что они уже не успеют. Лишенная защиты, «Элеонора» представляла собой идеальную беспомощную мишень, неподвижную и совершенно беспомощную, как змея, у которой вырваны зубы. Однако, совершенно неожиданно для рекнов, у этой змеи оказалось вырвано не все…

Три оставшихся «Монингстара», щедро расходуя остатки топлива форсажных двигателей, мчались вслед рекнам, надеясь если не помешать им нанести удар, то по крайней мере отомстить за свой корабль. Старк выпустил все свои ракеты, надеясь, что разрывы заставят имперцев хоть на мгновение нарушить строй, хоть на секунду отвлечься от своей цели.

Четыре слепящих голубых стрелы вырвались из массивных стволов ионных орудий авианосца — корабль сделал свой первый и единственный залп. С такого расстояния вероятность промаха была невелика, три «Барбоса» почти моментально исчезли в пламени взрывов — даже щиты крейсера не смоги бы сопротивляться кинжальному удару мезонного луча. Четвертый, потеряв почти всю мощность гейгена, попытался было спастись бегством, но в этот момент его настигли пущенные Диком ракеты, одна из которых, пробив броню, поразила контейнер с топливом, в мгновение ока превратив имперский истребитель в крошечную звезду, ярко вспыхнувшую и быстро исчезнувшую без следа.

Один из имперских крейсеров попытался приблизиться к «Элеоноре», но массивный корпус ТАКРа представлял собой прекрасную цель для тяжелых торпед, а рядом уже не было истребителей, которые могли бы защитить своего хозяина — большая часть машин рекнов была сбита, а остальные плотно увязли в сражении. Поэтому, когда из пусковых установок авианосца вырвалась стая «смерчей», остановить ее не могли уже никакие силы. Три торпеды были сбиты огнем лазерных пушек крейсера, но остальные достигли цели, превратив корабль в груду металлического хлама.

— Я «Альфа-лидер» — Дик бросил взгляд на масс-детектор, который регистрировал все меньше и меньше активных точек — «Айсман», «Сакура» — приготовиться к атаке авианосца.

— Дик, нас слишком мало, это самоубийство. — голос Ани звучал подчеркнуто спокойно, она не спорила, просто констатировала факт.

— У нас нет другого выхода, девочка. Может, хоть один из нас прорвется. Иначе «Элеонора» погибнет.

— Ну что ж, тогда вперед — Дику показалось, что Каллаган усмехнулся, во всяком случае он не услышал в его голосе того, чего так боялся — обреченности. — И пусть они попробуют нас остановить.

Дик не преувеличивал возможности своей маленькой группы. Разумеется, велика вероятность того, что рекны уничтожат их всех еще на подлете, но эта попытка была единственным шансом отвлечь врага от поврежденного авианосца, который, к тому же, израсходовал последние капли энергии на залпы ионных орудий и торпед. Теперь Алмейде оставалось надеяться только на поддержку истребителей.

Тройка «Монингстаров» начала перегруппировку для атаки. Старк включил карту состояния вооружения и печально присвистнул — остался один «смерч». Больше ракетного вооружения на борту не было.

— Ребята, а что у нас, собственно, с торпедами?

— У меня осталось две штуки — ответила Аня, занимая позицию слева и чуть впереди командира.

— У меня полный комплект — заявил Каллаган — я пока не пользовался ими. А вот ничего другого уже не осталось. Так что нам придется туго.

— Ладно, к авианосцу не пойдем, не подпустит. Берем крейсер, там у нас будет больше шансов. «Айсман», занимай место в центре и готовь свои «смерчи» к запуску.

— О’кей, «Фалькон».

Авианосец рекнов был намертво связан боем с «Бонапартом», который не считаясь с многочисленными повреждениями, продолжал атаковать имперский колосс, получая при этом все новые и новые раны. Из двух оставшихся к этому времени в живых крейсеров один, порядком избитый, вышел из боя и явно намеревался покинуть арену, второй двинулся в сторону «Атиллы», который все еще держался, хотя потерял более половины орудий и расстрелял почти все ракеты. Именно этот крейсер и выбрал Дик в качестве объекта атаки.

Снова, уже в который раз за сегодня, тройка истребителей рванулась вперед. Указатель уровня химического топлива форсдрайва ясно говорила Дику о том, что летать на повышенной скорости ему осталось недолго. У других, как он не без оснований подозревал, дела обстояли не лучше.

Внезапно три легких «Криса» из группы сил планетарной обороны, прикрывавшие «Элеонору», на форсаже устремились параллельным «Монингстарам» курсом. Большая часть этой группы погибла еще при атаке «Барбосов», в бессильных попытках задержать бронированных монстров. И сейчас в первой сфере патрулировало не более десятка крошечных машин, да два планетарных шаттла, имевшие по два противометеоритных лазера.

«Куда их понесло?» — подумал Дик, однако через мгновение понял и вздрогнул от этой мысли. Да, ошибиться он не мог, эти ребята шли на верную смерть с одной-единственной целью — отвлечь внимание стрелков крейсера от атакующих «Звездочек». «Господи, убереги их…».

Господь не счел нужным вмешаться. Ведущий отважной тройки сгорел в первые же мгновения этой безумной атаки. Слабые защитные поля истребителя не могли уберечь его от залпов импульсных пушек крейсера. Почти сразу же второй истребитель был перехвачен звеном «Алебард» — легкая машина могла бы уйти от менее маневренных противников, однако у пилота была другая задача. Последний оставшийся «Крис» бешено вертелся под самым носом крейсера, увертываясь от импульсных разрядов и лазерных лучей.

— Давай, Каллаган, бей!!!

Сразу четыре ракеты ударили в щит ТАКРа, а уже в следующее мгновение сделавший свое дело истребитель устремился на помощь гибнущему пилоту «Криса». Он не успел…

Дик и Аня проскользнули в открывшееся в гейген-щите крейсера окно и в упор выпустили последние торпеды в противника. Опомнившиеся стрелки открыли шквальный огонь по истребителям, две ракеты из трех мгновенно исчезли в пламени взрывов, однако третья все же достигла цели. К великому сожалению Дика, уже спешно выводившего свою машину из-под огня, удар пришелся не в сам корпус имперца, а в флайдек. Взрыв полностью разрушил взлетную палубу, однако ТАКР не потерял ни хода, ни основного вооружения. Впрочем, ничего больше сделать было уже нельзя. Тяжелые торпеды кончились.

— Капитан, прошу помощи! — Каллаган сцепился сразу с четырьмя «Алебардами», на подходе было еще две. Было видно, что долго ему не продержаться.

Дик бросил свой истребитель в атаку, заметив краем глаза зеленоватый отблеск чуть позади себя. Внезапно рекны прекратили огонь и на полной скорости устремились к своему авианосцу.

— Почему они уходят? — раздался в шлемофоне хриплый голос Каллагана — Что случилось?

— Наши… — прошептала Анни, не веря своим глазам, и уже в следующее мгновение завопила что есть силы — Наши!!! Ребята, на орбите наши корабли!!!

Одно за другим из флайдеков «Виктории» вылетали звенья истребителей. «Мюрат» открыл огонь по авианосцу, который, огрызнувшись одиноким выстрелом из импульсной пушки, не принял боя и ушел на струну. Вслед за ним исчез и поврежденный ТАКР, оставив своего последнего собрата, имевшего серьезные повреждения двигательной установки, на милость победителя. Не успевшие сбежать истребители рекнов пытались сопротивляться, но были быстро уничтожены.

На орбите Гардарики стремительно разворачивались спасательные работы. О том, что бой закончился, Джоанна догадалась только тогда, когда магнитный луч транспортного шаттла зацепил обломок ее истребителя…

(обратно)

Сергеев делает выводы.

Сергеев уже который час внимательно изучал документы, полученные из аналитического отдела. Может, месяц или два назад он еще мог сомневаться в том, что рекны имеют своих агентов среди личного состава Патруля, однако события последнего времени полностью излечили его от каких бы то ни было сомнений.

Перед ним лежали личные дела двадцати четырех человек, тщательно отобранные в ходе многодневного анализа ситуации. Это были люди, так или иначе имевшие возможность знать о том, куда и когда направляется «Элеонора».

Сергеев криво усмехнулся. Сейчас, похоже, «Элеонора» уже никуда и никогда не отправится. Повреждения корабля были настолько велики, что его ремонт не был экономически оправданным. По всей видимости, с авианосца снимут все исправные части, после чего корпус будет отправлен на переплавку. Остатки экипажа уже распределены на другие корабли, хотя, если как следует подумать, распределять-то почти некого. Из всего личного состава уцелело не более половины. Десантники погибли практически все, из пилотов уцелели единицы. Только Четвертая эскадрилья выжила вся, правда, потеряв две машины из пяти. Правда, погибли еще трое из четверых прикомандированных к ним на время рейда пилотов «Виктории».

Полковник снова стал просматривать личные дела, хотя знал их уже почти наизусть. Улик нет никаких, кроме разве что того факта, что именно эти люди каждый раз были в курсе происходящего. И, следовательно, могли известить кого-то еще. Кое-кого из этого списка он знал лично, не столь близко, сколь хотелось бы, но достаточно, чтобы иметь свое мнение. Почти наверняка кто-то из них ответственен за гибель авианосца. Внезапно в голове эсбиста мелькнула смутная ассоциация, постепенно оформившаяся в четкую мысль. Он вынул из стопки одно дело и отложил его в сторону. Требовалось собрать максимум информации, все многократно перепроверить, однако Сергеев чувствовал, что не ошибся.

Пискнул селектор и голос адъютанта сообщил, что Сергеева хочет видеть майор Рейкер. Через мгновение открылась дверь и на пороге появилась огромная фигура рекна. Сейчас на нем был мундир универ-майора патруля. Последнее время Рейкер работал в СБ в качестве консультанта, его познания были сейчас просто неоценимы.

— Здравствуйте, Николай Петрович.

— Добрый день, майор…

— Уже ночь на дворе, полковник. — Рейкер усмехнулся. Организм рекна позволял ему не спать по двое-трое суток подряд, не испытывая особого дискомфорта. Зато осунувшееся лицо Сергеева говорило о том, что тому никак не помешало бы сейчас вздремнуть часиков десять — двенадцать.

— Да… Ну ладно, майор. Я хотел поговорить с вами вот о чем. Насколько я знаю, в настоящий момент в составе Патруля работает не менее десятка имперских агентов. Почему мы не в состоянии заполучить хотя бы одного разведчика в имперских силах.

— Сложно сказать, Николай Петрович, я особо не задумывался над этим. Хотя не раз слышал о том, что все попытки вербовки заканчивались тем, что ваши новоиспеченные шпионы, прибыв на Рекн, тут же кидались в ближайшее отделение Управления Безопасности.

— Злорадствуешь… — Сергеев встал из-за стола и подошел к стене, в которую был вмонтирован огромный экран компьютера. Световая указка развернула на экран длинный список поражений Патруля.

— Гибель «Сюзанны», атака Селесты, убийство Шведова, эпидемия, засада, в которую попала «Элеонора»… у ваших земляков чертовски информированные агенты, майор. С этим пора кончать. Расскажи, как в принципе организуется разведка в Империи?

Рейкер откинулся в кресле, пытаясь вспомнить те крохи информации, которая мелькала в разговорах, случайно прочитанных документах и других источниках, оставивших следы в его памяти.

— Ну… я ведь был всего лишь пилотом, вопросы разведки меня касались мало. Предположительно могу сказать только то, что система агентуры строится по принципу… ну, в общем, каждый сотрудник аппарата разведки, занимающийся конкретным сектором, вербует себе агентов сам, и никто, кроме него не знает ни их имен, ни местонахождения. Таким образом обеспечивается предельная безопасность для… стукача. Впрочем, эта методика стандартна и не думаю, чтобы тебя она удивила.

Полковник нервно ходил по кабинету, Рейкер какое-то время помолчал, потом продолжил:

— Видишь ли, Николай Петрович, люди как класс легче подвержены подкупу или запугиванию, чем мы. У нас, знаешь ли, всегда доминировали пропаганда и, в большой степени, неписаный кодекс чести, поэтому даже до контакта с вами, когда мы еще воевали друг с другом, разведка практически заключалась лишь в засылке своих людей в лагерь противника. Так распространенная в прежние времена у вас «вербовка» в применении к рекнам всегда была неэффективна. У нас каждый индивидуум всегда хранит верность своему м-м-м… лорду, скажем.

— А ты-то сам, Рейкер?

— Не знаю… Я изменил свои взгляды на эту войну, а кодекс чести не позволяет мне выступать на стороне тех, кого я считаю неправыми. Может быть именно в этом кроется разница, мало кто из моего народа способен усомниться в правоте своего начальника. Тем более, в правоте самого Императора. Не зря же его зовут Мудрейшим и Справедливейшим.

— Ладно, будем считать, что мы все продажные твари — полковник обиженно отвернулся, почувствовав, что столь нелестная оценка землян существом, не относящимся к Homo Sapiens задела его за живое.

— Не злись, Сергеев. Я объективен и ты это знаешь. И не все продажны, но таких хватает. Какие предприняты меры по определению резидента?

— Никаких. Резидент вряд ли находится на кораблях Патруля, слишком велик риск глупо погибнуть. Скорее всего во Флоте действуют его исполнители, «шестерки». Сам он по-видимому только руководит. А отношения с Империей поддерживает через какого-нибудь…

— Минуту, Николай Петрович — Рейкер порывисто встал с кресла — Это неверно. Сотрудник УБИ^[23]будет работать только с самим резидентом, он не доверит это какому-то связнику. Основное правило имперской контрразведки — никаких посредников.

— Та-а-ак — Сергеев лихорадочно делал какие-то пометки в блокноте. — Значит наш резидент почти наверняка имеет возможность хоть изредка покидать Землю.

— И скорее всего не изредка — вставил Рейкер — Он должен иметь возможность вылететь на встречу в любой момент. И не навлечь при этом на себя никаких подозрений. И насколько я понимаю, имеется группа людей, условия жизни которых отвечают этому требованию…

— Фриты. Да, такое прикрытие подходит идеально, их маршруты практически не контролируются, хотя… — Сергеев нажал на вызов селектора, на экране появилось лицо адъютанта. — Женя, срочно выясни такую деталь. Сколько хранятся записи бортовых журналов фритов, которые они обязаны сдавать в каждом порту. Давай, одна нога здесь, другая… тоже тут.

Он выключил селектор, несколько мгновений молчал, продумывая внезапно возникший в голове план, потом заметил спокойно ждущего объяснений Рейкера и усмехнулся.

— Видишь ли, майор, по закону каждый вольный торговец обязан при посещении государственного космопорта сдавать бортовой журнал, для снятия его копии. Уже и не помню, кто и когда ввел это правило, но сейчас оно может нам пригодиться. Если только этот агент не настолько осторожен, чтобы подделывать запись. Впрочем, это не так уж и легко.

— Вам придется перелопатить груды информации…

— Ерунда, основную нагрузку возьмут на себя компьютеры. Да, кстати, памятуя о твоем, мягко говоря, невысоком мнении о землянах, надо будет проверить финансовое состояние фритов. И отобрать тех, кому особенно «везло» в последнее время. Если этот парень не полный идиот и в то же время достаточно жаден, то он попытается провести полученные деньги как плату за совершенные сделки.

Рейкер спокойно наблюдал за старым приятелем. Он прекрасно понимал, что полковник вызвал его сюда совсем не для того, чтобы поговорить о поисках резидента. В конце концов это не было его областью деятельности и Сергеев, превыше всего ценящий профессионализм, не стал бы тратить время, обсуждая проблему с некомпетентным сотрудником. Значит, причина вызова в другом.

Аналитический ум майора неторопливо перебирал один вариант развития событий за другим. Естественно, что полковнику что-то от него нужно, причем это что-то достаточно серьезно, чтобы не ограничиться телефонным звонком, поскольку Николай Петрович назначил личную встречу. Значит в конечном итоге речь пойдет о достаточно секретных вещах. Поскольку он, Рейкер, не занимается секретными операциями, значит… значит, будет заниматься в ближайшее время. Какая секретная операция может быть поручена ему, рекну, который в любой ситуации привлекает к себе всеобщее внимание. Ответ напрашивался сам собой.

Рейкер зевнул, продемонстрировав огромную пасть, снабженную острейшими зубами хищника и ленивым тоном спросил:

— Когда отправляться?

— Скоро… — механически ответил полковник, думая в этот момент о другом. Внезапно осознав смысл вопроса и ответа, он усмехнулся — Догадался… Хитрый, черт. Знаешь, Рейкер, не хотел бы я, чтобы ты был моим противником. Давно понял?

— Только что — оскалился Рейкер — Зачем еще я могу сейчас быть тебе нужен. Тем более все эти твои расспросы о работе УБИ. Тут и думать долго нечего — ты явно хочешь предложить мне работу шпиона.

— Знаешь, майор, в далеком прошлом мои земляки очень хорошо сказали: «это у них — шпионы, а у нас — разведчики». Впрочем, суть от названия не меняется.

— Не меняется. И знаешь, Николай Петрович, я не имею ничего против. Не я начал эту войну и хотелось бы приблизить ее конец. А твоим орлам я и так уже рассказал практически все, что знаю. Так что здесь от меня пользы, считай, уже никакой.

— Ладно. В общем, ситуация такова. Мы подготовим тебе убедительный побег. Настолько убедительный, что резидент это оценит и немедленно доложит своему начальнику. После этого постарайся вернуться в свою часть, но еще лучше будет, если ты займешься своей карьерой. Нам жизненно важно иметь своего сотрудника в Имперском штабе. Запомни, любыми путями, будь то подкуп, шантаж или прямое устранение м-м-м… препятствий, ты должен идти вверх так далеко, как это только возможно.

— На много не рассчитывай, шеф. Империя прежде всего опирается на аристократию, а я…

— Насколько я помню, в твоих жилах тоже течет голубая кровь.

— С чего ты взял… А, вспомнил этот ваш термин. Да, в какой-то мере я действительно аристократ, но, к сожалению, не в достаточной. Я, как бы это сказать… отец был шевалье, рыцарь, в общем, низший класс дворянства. А я — его сын, но не имею права на его титул, это надо заслужить. Поэтому многие должности заказаны даже мне. Впрочем, благодаря усилиям Патруля, в Имперской армии сейчас много вакансий.

— И вот еще что я хочу тебе сказать — Сергеев внимательно оглядел сидящего перед ним рекна, как будто стараясь накрепко запечатлеть его образ в своей памяти — Малейшее подозрение, ничтожнейшая вероятность провала — уходи немедленно. Сейчас ситуация сложилась так, что живой Рейкер для меня важнее очередного диска с информацией. Понял, майор? Это не пожелание удачи, это приказ. Ты должен вернуться живым.

«Элеонора» медленно плыла над планетой, синий шар заглядывал в многочисленные иллюминаторы. Даже привычные к подобному зрелищу астронавты на могли удержать восхищенных взглядов, а пилоты, маявшиеся от безделья и потому большую часть свободного времени проводившие в баре, старались поставить кресла так, чтобы родная планета как можно дольше находилась перед глазами.

Это был не тот корабль, который месяц назад отправился в свой последний рейд, чтобы доставить на эту самую планету партию лекарства — той «Элеоноре» не суждено было вернуться в порт приписки. Сейчас остатки ее корпуса интенсивно перерабатывались немногочисленными заводами Гардарики. Но подавляющая часть ее уцелевших пилотов, астронавигаторов и техников сейчас собралась здесь, и, поскольку по укоренившемуся правилу Патруля, название кораблю дает его первый экипаж, общим голосованием единогласно было решено дать новенькому, только что сошедшему с стапелей Лунной Верфи авианосцу имя того корабля, который так долго был для них домом.

Алмейда тяжело переживал гибель своего корабля, хотя прекрасно понимал, что в конечном итоге задача была выполнена. Уже сейчас на Земле практически исчезли последние очаги эпидемии. Сыворотки, доставленной «Викторией», хватило на иммунизацию почти всего населения планеты, а лаборатории на Гардарике, да и не только на ней, интенсивно производили все новые и новые партии лекарства — было принято решение произвести полную иммунизацию всех планет Федерации.

Сейчас его новый корабль, полностью укомплектованный техникой и почти полностью — личным составом, готовился к своей первой операции. Предстояла относительно несложная работа по очистке одной из стандартных точек маршрута Земля — Селеста, у которой были обнаружены установленные рекнами мины. Разминирование — занятие нетрудное, однако достаточно муторное и длительное — как правило, рекны ставили по нескольку тысяч небольших автономных аппаратов, каждый из которых мог отправить к праотцам два — три тяжелых трейдера.

Алмейда, уютно устроившись в кресле, читал небольшой томик стихов из своей личной библиотеки. Сейчас, когда большую часть книг вытеснили из обихода магнитозаписи и кристаллофильмы, он испытывал особое удовольствие, поглаживая потрепанную обложку Шекспира издания 1973 года. Книга чудом пережила все эти века, не раз реставрировалась и сейчас прочно заняла свое место на его полках и в его душе. Адмирал перевернул очередную страницу, однако его внимание привлек сигнал селектора. На экране появилось лицо Сергеева.

— Привет, командор. Встречай гостя.

— Николай! Каким ветром тебя занесло в наш богом забытый уголок?

— Дела, Франциско, дела. Через пару минут буду у тебя.

Алмейда встал и, подойдя к бару, наполнил два высоких хрустальных бокала прекрасным испанским вином, время выдержки которого намного превосходило возраст контр-адмирала. Потом снова уселся в кресло и мельком глянул на часы — обычно полковник был точен до неприличия. Действительно, ровно через две минуты Сергеев вошел в кабинет контр-адмирала. Пожав друг другу руки, мужчины некоторое время говорили о старых друзьях, о событиях последнего времени. Как то незаметно разговор перекинулся на года минувшие, офицеры знали друг друга давно, будучи еще студентами одного набора. Вспомнили старых друзей, подняли бокалы со старым вином за тех, кто не дожил до этого дня. Наконец Алмейда не выдержал.

— Слушай, Сергеев, только не надо мне рассказывать, что ты прилетел на мой корабль просто затем, чтобы вспомнить старые времена.

— Да я, в общем-то и не скрываю — Сергеев поставил на стол бокал, издавший нежный приятный звон — Я же говорил, что по делу. Образно выражаясь, дело в следующем. Мне нужен один истребитель. «Монингстар».

— Какие проблемы — бери. Надолго?

— Навсегда. Я хочу подарить его рекнам.

— Ты что, охренел? — на мгновение Алмейда забыл даже свой образ испанского гранда и перешел на нормальный общечеловеческий язык — С дуба рухнул?

— Ты не кипятись — Сергеев спокойно достал из кармана кителя небольшой листок бумаги — По имеющимся у меня данным, за последние два месяца боев рекны захватили три более-менее исправных машины и по крайней мере полсотни разбитых. Так что сейчас конструкция «Утренней Звезды» для них не секрет. А мне этот… подарок нужен для дела.

— Может, просветишь? — Алмейда все еще не мог успокоиться — Это в честь какого же праздника такое роскошное подношение?

— Расскажу, не волнуйся. И, кстати, пригласи сюда кого-нибудь из пилотов поопытнее. Кому ты доверяешь. Только не из комсостава, лучше простого лейтенанта.

Личный челнок Сергеева плавно выпустил посадочные опоры и, коснувшись металлической палубы левого флайдека «Элеоноры», замер. Из распахнувшегося люка выбрались два бойца, облаченных в полный комплект боевых доспехов Морской Пехоты. Солдаты вытянулись около люка, взяв оружие на изготовку. Немногочисленные члены экипажа авианосца, по тем или иным причинам оказавшиеся на флайдеке, с удивлением наблюдали за необычной сценой.

Из люка показалась мощная фигура, по своим габаритам заметно превосходившая пехотинцев, при отборе которых чуть ли не в первую очередь учитывался уровень физического развития. Удлиненный череп, покрытый коротким серым мехом, красноватый отблеск глаз рекна производил не столько отталкивающее, сколько пугающее впечатление. Могучие руки пленника были схвачены за спиной наручниками. Рекн вышел на палубу, двигаясь несколько неуклюже из-за скованных рук, а из люка уже появилась вторая такая же фигура. Вслед за ними из проема вынырнул хорошо всем здесь знакомый полковник Сергеев. Довольно жестко толкнув стоящего позади пленника в спину, он указал ему на переходной тамбур — жест понятный чуть ли не любому разумному существу — иди, мол. Рекн угрожающе зарычал, однако это не произвело особого впечатления на полковника, тот лишь повторно вскинул руку, приказывая двигаться.

Внезапно рекн напрягся, с треском лопнула цепь, связывающая браслеты наручников, чудовищный кулак врезался в солнечное сплетение Сергеева. Охрана сделала попытку вскинуть оружие, но чудовищные удары разбушевавшегося рекна уложили обоих на месте.

В этот момент и второй пленник порвал свои оковы. Лихорадочно оглянувшись по сторонам, оба пса бросились к стоящему невдалеке истребителю. Вслед им ударили лазерные лучи — стоящий на четвереньках Сергеев пытался стрелять из личного бластера, однако его руки дрожали и выстрелы не попадали в цель.

Рич прогрел двигатель своей машины и взглянул на часы. До времени вылета оставалось еще минут десять. Бортстрелок должен явиться в последнюю минуту, он имеет такую привычку. Однако тут же он услышал звонок — кто-то просил его впустить. Потянувшись, немец встал с кресла и распахнув люк истребителя… оказался лицом к лицу с двумя оскаленными волосатыми мордами рекнов.

Пилот среагировал мгновенно. Сильнейший удар отбросил одного из противников, однако землянин оказался все-таки недостаточно быстр. Огромная волосатая лапа, сжатая в кулак, врезалась в его челюсть, заставив потерять сознание.

— Быстрее, в хвост, занимай место стрелка — бросил один рекн другому, лихорадочно обыскивая пилота. Наконец он удовлетворенно хмыкнул, извлекая из нагрудного кармана небольшую магнитную карточку — ключ доступа к бортовому компьютеру.

— Возьмем эту обезьяну с собой? — осведомился второй, уже усевшийся в кресло стрелка.

— Нет. Я, кажется, убил его — прорычал первый, выпихивая ногой тело из истребителя и захлопывая люк. — Эта падаль начнет гнить, только этого не хватало.

Изящный истребитель сорвался с места и метнулся к выходу из флайдека. Вслед ему бессильно ударили лучи бластеров пришедших в себя охранников. К несчастью, никого из пилотов сейчас не было на летной палубе, поэтому преследовать беглецов было некому.

По всему авианосцу завыли сирены тревоги. Счетверенные лазерные установки ловили цель, потоки энергии устремились к крошечному по сравнению с громадой «Элеоноры» истребителю.

Пилот «Монингстара», изрыгая проклятия, уворачивался от лазерных трасс, однако все чаще и чаще полыхал голубым светом кормовой щит.

— Ну что, скоро там? — взвыл новоиспеченный стрелок, когда очередной лазерный луч почти пробил защитное поле.

— Три… две… одна… ушли!!! — истребитель с беглецами внезапно исчез со всех детекторов. «Звезда» ушла на струну.

Сергеев, проклиная все и всех, кое-как поднялся. Ноги дрожали, во рту был противный привкус рвоты. «Скотина, Рейкер — подумал он — Мог бы действовать и не столь правдоподобно». Впрочем, сцена побега была ими срежиссирована совместно, каждый шаг рассчитан с точностью до секунды, большую часть работы проделал Алмейда, а основная часть выпала на долю пилота из Четвертой эскадрильи, лейтенанта Рихарда Ауэрбаха, который уже пришел в себя и сейчас тупо сидел на палубе, непонимающе оглядываясь вокруг в поисках своего истребителя. Сергеев криво усмехнулся — парень чуть было не сорвал операцию, полковник видел как от его удара рекн (!) рухнул, как подкошенный. Нет, Рейкер все же молодец, и реакция у него отменная. Если бы он не успел, все полетело бы к черту. Будем надеяться, что и УБИ поверит.

Лейтенанта, разумеется, никто не вводил в курс дела. Сергеев просто не мог позволить себе такую роскошь — он по-прежнему не знал, кто является резидентом и, тем более, кто из экипажа «Элеоноры» работает на него. А что такой человек есть, в этом полковник ни минуты не сомневался. У него были даже конкретные подозрения, ничем особо пока не подтвержденные. Таким образом, только он и Алмейда знали о том, что предстоит пережить этому лейтенанту. Ему было дано задание подготовить истребитель к дальнему патрулированию, прогреть С-драйв и… а вот дальше от него ничего уже не должно было зависеть. Рейкеру пришла в голову мысль, что неплохо бы иметь и свидетеля. Пришлось срочно искать походящего пленного — к счастью, удалось найти захваченного около трех месяцев назад пилота, в прошлом лично знавшего майора, поэтому удалось состряпать довольно убедительную версию «очной ставки».

Для полноты картины лейтенанта придется наказать, скажем, за «потерю бдительности». Надо будет навесить собак на Алмейду, в плане того, что корабль оказался не готов пресечь побег заключенных… ну и самому, понятное дело, получить выговор в личный послужной список. Это все ерунда. Главное, чтобы Рейкеру поверили…

— Таким образом, учитывая изложенное, лейтенант Ауэрбах заслуживает самого сурового наказания. Однако, учитывая положительные характеристики руководства, а также тот факт, что диспетчерская служба АНР-37 «Элеонора»^[24]не была поставлена в известность наличии на борту шаттла заключенных, в связи с чем не были своевременно приняты меры по усилению охраны флайдека, трибунал считает возможным ограничиться вынесением лейтенанту Ауэрбаху выговора с занесением в личное дело. Приговор может быть обжалован в установленном порядке в трехдневный срок.

Произнеся заключительную фразу, Ченнинг поднялся и покинул зал. Вслед за ним ушли и другие члены трибунала. В этот раз зрителей не было, присутствовали только Джеймисон, Алмейда и Старк как непосредственный командир Рихарда. Когда они остались вдвоем, Дик подошел к товарищу и ободряюще похлопал того по плечу.

— Не переживай, Рич, ты довольно легко отделался, радоваться надо.

На протяжении всего заседания «Кувалда» находился в чрезвычайно подавленном состоянии. Еще бы, отдать собственный истребитель, да еще и рекну! Он уже был готов чуть ли не к расстрелу, поэтому тоже был несколько удивлен очевидной для всех мягкостью приговора.

— Действительно… — мрачно протянул он. Радоваться как-то не получалось, на душе скребли кошки. — Но я до сих пор не могу понять, как можно было так прошляпить. Вообще, на Сергеева это настолько непохоже, привезти двоих рекнов с такой мизерной охраной! Да еще и никому не сообщить. Ладно, пошли, там разберемся.

Уже на выходе из зала заседаний их ждали друзья, обрушившие на Рича и Дика целый шквал вопросов. Анни, которой четыре часа заседания стоили массы угробленных нервных клеток, старалась выглядеть спокойной, однако Дик заметил, что японка неестественно бледна и ее всегда ровный голос сейчас звучит натянуто.

— А что, Джеймисон ничего не сказал?

— Сказал… что все нормально. Тоже мне, успокоил — проворчал Боб — Наш командир хронически куда-то торопится, ему видите ли как всегда было некогда. Так что давайте, выкладывайте, и с подробностями.

— Ричу вкатали выговор и на этом остановились. — пожал плечами Дик. После длительного разбирательства ему меньше всего хотелось повторять все сначала, да и Рич явно был не настроен пересказывать речь Ченнинга. Однако Джоанне этой краткой информации показалось мало.

— Это ты называешь «с подробностями»? — ехидно поинтересовалась она, и добавила — В тебе явно погиб Цицерон, причем смерть он принял во младенчестве.

Последнее время некоторый ледок, возникший между ними после появления Клаудии, стал несколько тоньше. Возможно потому, что за последние месяцы Дику удалось повидаться с Клай всего два раза (как считала Диди, на самом деле встреч было несколько больше, в результате чего пару раз Дик вылетал на задания с опухшими от недосыпания глазами). Тем не менее, в разговоре с капитаном Джоанна придерживалась двух основных направлений: либо говорила подчеркнуто сухо и по-деловому, либо напитывала змеиным ядом каждую фразу. Дик не обижался, он давно привык к ее манере поведения, да и понимал, по крайней мере умом, чувства девушки. Понимал, сочувствовал, переживал… пока в очередной раз Клай не появлялась на пороке его каюты.

— Знаешь, Джоан, меня и так тошнит от этой разбираловки. Сказал же, все о’кей. Рича не повесят, и спасибо им за это большое.

— Ты там сидел, капитан, — тон девушки стал чуть более официальным, это явно была дурная примета — а мы здесь терялись в догадках. Ты на Аню глянь, на ней лица нет. В конце концов, мистер Старк, на то вы и командир, чтобы довести до сведения подчиненных то, что непосредственно их касается, ясно?

— А касается ли?

— Ладно, мальчики, пойдем к нам — заметив некоторое сгущение грозовых туч встряла в разговор Анни — там и расскажете, все равно никуда не денетесь. А ты, Дик, давно мог бы запомнить, спорить с Джоанной бесполезно, лучше сразу выполнять то, что ей нужно.

Сергеев внимательно просматривал данные анализа бортовых журналов вольных торговцев. На их сбор ушло немало времени. Конечно, карт-бланш СБ Патруля помогал решить многие вопросы, однако не все оказалось так просто. Полковник даже заставил один из эсминцев Первой смотаться на Гардарику, Селесту и несколько других колоний. О цели рейда знали двое, он и командир эсминца «Надежный», который не был официально подчинен СБ, однако по личной просьбе Сергеева и по молчаливому согласию Ченнинга, отправился в эту «увеселительную» поездку. По возвращению Снегов, капитан «Надежного», вручил полковнику несколько кристаллов с информацией — здесь содержались данные всех бортовых журналов, прошедших через космопорты планет. Огромная масса никому не нужных сведений, которые хранились просто потому, что стирать их — это тоже немалый труд, включала в себя все — от маршрута полета корабля до меню завтрака старшего специалиста по системе ассенизации. Весь этот хлам был загружен в БКАП, добавлены сведения о банковских счетах фритов, все данные о провалах Патруля с момента начала войны и масса других «ценных» сведений. Почти неделю мощный компьютер выбирал, сортировал и анализировал крохи полезного из огромного количества информационного мусора. Вырисовывалась интересная картина — за последнее время некоторые из фритов, мягко сказать, разбогатели. Сами по себе удачные операции не были редкостью — особенно сейчас, во время войны, однако некоторым везло заметно больше других — лучшие заказы, выгодные фрахты, богатые клиенты. Кроме того, некоторым из них не повезло — они умудрились оказаться не в то время и не в том месте. Сопоставив маршруты кораблей наиболее удачливых капитанов с теми регионами, где Патруль по тем или иным причинам потерпел фиаско, компьютер выдал четыре фамилии. Сергеев еще раз перечитал короткий список.

Джеймс Гарт, трейдер «Шалунья», класс 8. Окончил школу пилотов при корпорации «Тарк-экспорт-импорт». Шесть лет работы на корпорацию. Уволен по собственному желанию. Вступил в сообщество вольных торговцев в 2237 году. Доход за исследуемый период — 134 тысячи долларов.

Жаклин Моро, трейдер «Эдельвейс», класс 7. Окончила Академию Патруля, астронавигатор. Восемь лет службы, ТАКР «Атилла», 4-я эскадра. Списана по состоянию здоровья в звании капитана. Вступила в сообщество вольных торговцев в 2251 году. Доход за исследуемый период — 148 тысяч долларов.

Дмитрий Березень, трейдер «Байкал», класс 6. Сдал экзамен на пилота грузового корабля экстерном. Пять лет работы по фрахту на частных грузовых перевозках. Последние три года занимается разовыми контрактами. Вступил в сообщество вольных торговцев в 2247 году. Доход за исследуемый период — 136 тысяч долларов.

Рональд Геллер, трейдер «Амазонка», класс 6. Поступил в Академию Патруля на курс астронавигации. Отчислен со второго курса за психологическую несовместимость с товарищами. Три года работы в мелкой посреднической фирме, Сан-Франциско. Вступил в сообщество вольных торговцев в 2254 году. Доход за исследуемый период — 256 тысяч долларов.

Сергеев задумчиво обвел маркером последнюю фамилию.

(обратно)

Каникулы

— Ой, Дик, дай я поведу! — на лице Клаудии было написано такое бурное желание сесть за штурвал «Монингстара», что Дик, разумеется, не смог устоять. Он уступил девушке свое кресло и с интересом наблюдал, как та осваивается с непривычным для нее управлением. За несколько минут до этого он увлеченно объяснял ей назначение кнопок и шкал приборов, и теперь ей не терпелось применить вновь приобретенные знания на практике. Истребитель сделал мертвую петлю, а затем стремительно понесся прочь от огромного голубого шара, который теперь сиял у них за кормой.

Всего три недели прошло после возвращения «Элеоноры» с операции. На этот раз встретиться с рекнами им не пришлось. Отведенный им сектор представлял собой одну звезду, чуть уступающую по размерам Солнцу, три безжизненные планеты и астероидный пояс.

Разумеется, никто не требовал от одинокого авианосца перекрыть весь участок, это было невозможно в принципе. Но сделать безопасными ряд контрольных точек — тут особых проблем не было.

Межзвездные путешествия изначально представляли для человека опасность — метеориты, потоки радиации и многое другое. Но самую большую опасность представлял момент схода корабля со струны. Материализация теоретически могла произойти где угодно — в фотосфере звезды, в недрах планеты. Поэтому первопроходцы отчаянно рисковали.

Разумеется, «попасть» кораблем в планету или даже звезду на расстоянии десятков светолет — проще сбить на лету муху из примитивного древнего пистолета. Тем не менее вероятность такого исхода никогда не исчезала. Более того, быстро выяснилось, что выйти из прыжка вне зоны действия гравитационных полей звезды просто невозможно, поэтому каждый разведчик втайне считал любой прыжок последним. И некоторые оказывались правы. Поэтому на исследованных маршрутах существовали контрольные точки — с точно известными параметрами, которые позволяли кораблям, не подвергаясь особому риску, достигать пункта назначения. Эти точки, за которыми утвердилось название «джампойнт»^[25], исследовались на предмет прохождения через них метеоритных потоков или других «неприятностей», суливших гибель неповоротливым кораблям. На изучение каждого джампойнта уходили годы.

Разумеется, каждая опробованная и исследованная безопасная точка прыжка немедленно заносилась в каталог, которым мог пользоваться любой навигатор. Однако с началом войны в этих каталогах появились некоторые изменения. И внесли их космические мины.

Космическая мина — относительно небольшая конструкция, ощетинившаяся лазерами и имеющая в резерве три «смерча», представляла собой довольно неприятный сюрприз для неосторожного грузовоза. Имеющая довольно надежную систему опознавания «свой — чужой», мина также предусмотрительно не обращала внимания ни на метеориты, ни на мелкие объекты, которые не стоили удара тяжелой торпеды. Зато попадание на минное поле, даже для «Элеоноры» с ее мощнейшей защитой, означало немедленную гибель.

В первое время как рекны, так и земляне усиленно рассыпали мины на тех участках, где ожидалось появление сил противника. Однако постепенно и те и другие пришли к выводу, что игра не стоит свеч. Изготовление и размещение мин поглощало довольно много ресурсов, а эффект был недостаточно впечатляющ — стоило патрулю обнаружить минное поле противника, как всем капитанам кораблей сообщалось о небезопасности данного района и до полной его очистки ни один корабль не использовал «грязные» джампойнты в своих маршрутах. А очисткой занимались истребители, для которых это было чем-то вроде каникул.

Пользуясь тем, что мины не считали «Крисы» серьезной проблемой, пилоты увлеченно упражнялись в стрельбе. Разумеется, как только первая мина получила порцию лазерных ударов, ее компьютер тут же передал «коллегам» сигнал о том, что юркие маленькие объекты — враги. После этого каждая мина предлагала пилотам соревнование — кто кого перестреляет.

К счастью, подвижность этих аппаратов была весьма ограничена. И хотя вооруженность каждой мины была несколько выше огневой мощи «Криса», высокоманевренные истребители легко уходили от огненных стрел, нанося точные удары, которые превращали сложные конструкции в бесполезные металлические слитки.

В операции принимали участие только легкие и средние машины. Уже были случаи, когда «доведенные до отчаяния» мины выпускали торпеды по любой более-менее достойной цели. Очевидно, их компьютеры сочли «Шестоперы» достаточно подходящими объектами, поэтому после того, как «Кларисса» потеряла в один день два тяжелых истребителя, было решено не допускать тяжеловозов до этой «тонкой» работы.

В этот раз «Крисам» и «Палашам» пришлось потрудиться — как только одна смена пилотов покидала свои кресла, как ждущие этого момента их коллеги бежали занимать места за штурвалами. По крайней мере это было каким-то разнообразием в монотонной череде корабельных будней, к тому же сравнительно неопасным, по крайней мере для квалифицированных пилотов. На корабле даже в карты в этот период играли не на деньги, а на очередность вылетов. И каждый игрок жульничал, как умел.

Дику удалось за сутки слетать четыре раза, дважды на «Крисе», один раз на «Палаше», и один — на личном «Ятагане» Джеймисона. Несмотря на то, что такое доверие со стороны начальника немало ему польстило, это не смогло приуменьшить того факта, что «Ятаган» к этому времени уже порядком устарел. Впрочем, Дик отстрелялся удачно, как и большинство его коллег. Дуэли с минами были скорее развлечением, чем серьезным боем.

На третий день этого избиения произошла трагедия. В это время на вылете находился Дженнингс, приятели обо всем узнали, так сказать, из первых рук…

Трейдер был огромен — не менее чем пятнадцатого, а то и шестнадцатого класса. Он возник чуть в стороне от минного поля, полыхнув зеленой вспышкой, отмечавшей сход корабля со струны. Чудовищный корабль, построенный, судя по архаичным формам, еще летсто — сто пятьдесят назад, не отвечал на запросы, медленно двигаясь вперед и все ближе и ближе подходя к границам минного поля.

Корабль напоминал огромную сигару, в недрах которой можно было бы без особой тесноты разместить пару пехотных дивизий. В передней части корпуса находилось то, что, по сути, и являлось космическим кораблем — относительно небольшая нашлепка, портившая идеально сглаженные обводы корпуса. Эта нашлепка включала в себя пилотскую кабину, запас топлива, навигационный компьютер и небольшой собственный двигатель, позволяющий этому фрагменту, который чаще называли просто «тягач», самостоятельно передвигаться.

Корабли такого рода строились в ту эпоху, когда предполагались массовые грузоперевозки между колониями. Планировалось, что тягач доставляет свой огромный контейнер на орбиту планеты, оставляет его на попечение орбитальных служб, занимающихся разгрузкой, берет уже загруженную сигару и отправляется в обратный путь. Так сказать, не теряя времени. Впрочем, практика скоро показала, что колониям нечего отправлять в таком количестве, да и нечем оплачивать такие объемы поставок. Так что десяток построенных тягачей и два десятка контейнеров вдруг оказались устаревшими, тем более, что конструкция монстров оказалась недостаточно продуманной и малонадежной.

Об этих кораблях вспомнили после начала войны, когда потребовалась техника для обеспечения массовых грузопотоков. Старичков, большинство из которых не сделало ни одного рейса, несколько подлатали и отправили работать.

— Внимание! Неопознанный корабль! Говорит авианосец Первой эскадры Патруля «Элеонора». Немедленно остановитесь и сообщите ваши позывные. Повторяю! Немедленно остановитесь! Вы входите в зону действия минных заграждений.

Корабль неуклонно шел вперед. Никаких сигналов, ни слова в эфире, казалось, что все пилоты перестали даже дышать.

— Трейдер, мать твою!!! — орал диспетчер, еще не веря, что монстр его не слышит — Сворачивай, тормози, делай что-нибудь!!! Мины тебя в клочья разнесут! Тормози-и-и!!!

— Внимание всем пилотам! — голос Алмейды, как показалось Дженнингсу, слегка дрожал — Попробуйте расчистить трейдеру путь. Поднимаю все оставшиеся истребители. Отражайте ракетные атаки!

Компьютер ближайшей к кораблю мины ожил. Анализатор сравнивал данные масс-детектора с заложенными в памяти нормативами, чуткие антенны лихорадочно шарили в эфире в поисках сигала «я свой». Наконец компьютер пришел к выводу, что перед ним цель, достойная торпеды. Система наведения захватила и передала данные автопилоту «смерча», через мгновение ракета завершила обработку цели, включились двигатели… Два «Криса», подошедшие к мине почти вплотную, в упор изрешетили ее лазерами, уничтожив и компьютер, и готовую к запуску ракету. Но, к сожалению, мина была не единственной.

Со всех сторон к транспорту устремились торпеды. Пока что пилотам удавалось их сбивать, но это был лишь край минного поля, к тому же изрядно пощипанный истребителями за прошедшее время. А впереди лежали нетронутые районы высокой концентрации смертельных аппаратов.

— Я «Тень», вызываю «Элеонору»!

— На связи. Что там у тебя, парень?

— Они ведут передачу. В пилотской рубке мигает свет. Азбука Морзе. «Отказал двигатель… нет энергии… не можем отсоединиться…».

— Вас понял, «Тень». Вы можете помигать им?

— Да. Что передавать?

— Скажите, что мы попытаемся их вытащить. Сейчас вылетает адмиральский челнок, они вскроют корпус и извлекут пилотов.

Дженнингс, зависнув в нескольких десятках метров перед кабиной тягача, включил прожектор и начал передавать сообщение. Он еще не успел закончить фразу, как со стороны трейдера посыпался целый шквал световых сигналов.

— «Элеонора», я «Тень». Они говорят… говорят, что все бессмысленно. У них нет скафандров, они в тамбуре, а все люки на корабле заклинены… нет энергии. Если вскрыть корпус, декомпрессия убьет их.

— Скажите им…

— Минутку, сэр! Они продолжают передачу… они говорят, что корабль везет большое количество топлива, сэр, антивещество. Они просят увести истребители, говорят в случае взрыва все они погибнут. Они… они прощаются с нами, сэр!

Алмейда, слушавший передачу пилота задумался. Даже если трейдер загружен антивеществом на десять… нет, пусть даже на пять процентов своей штатной грузоподъемности, то взрыв такого количества антиматерии сметет все в радиусе полусотни километров.

Решение давалось нелегко. Адмирал понимал, что бросив трейдер на произвол судьбы, он будет мучиться всю оставшуюся жизнь. С другой стороны, в случае взрыва могут погибнуть его пилоты… Он медленно подошел к диспетчеру, движением руки отстранил того от пульта, одел наушники с микрофоном…

— Говорит Алмейда. Внимание всем. Трейдер везет груз антивещества. В случае взрыва все объекты, находящиеся ближе пятидесяти километров от корабля могут быть повреждены или уничтожены. Корабль лишен возможности маневра. У нас две возможности. Можем отступить, можем попытаться провести корабль сквозь минное поле. Хочу услышать ваше мнение.

— Я «Пантера». Мы не можем бросить их, пока есть надежда!

— Я «Тарзан». Мы — их единственный шанс. Надо продолжать.

— Я «Вихрь». Отступить — это позор. Надо рискнуть.

Один за другим пилоты подтверждали решение, которое контр-адмирал принял еще до того, как вышел на связь. Он печально улыбнулся — пилоты оправдали его надежды, хотя, возможно, для всех было бы лучше, если бы истребители проявили больше здравого смысла и меньше горячности. Ну что ж…

— Говорит «Элеонора». Внимание, перестроиться. «Крисам» держать дистанцию не менее шестидесяти километров. «Ятаганы» и «Палаши» — вы отстреливаете торпеды, которые пропустит внешняя сфера. Будьте внимательны, не приближайтесь к трейдеру. Внимание, флайдек. Поднять «Монингстары». Им надлежит занять первую сферу, в случае взрыва их поля должны выдержать.

Увы, им не суждено было выполнить задуманное. Слишком плотным было минное поле, все больше и больше мин включало свои системы наведения, посылая все новые и новые торпеды навстречу огромному транспорту. Истребители внешней сферы метались из стороны в сторону, стараясь перехватить многочисленные цели, но все чаще и чаще приходилось вступать в перестрелку менее маневренным «Палашам» и «Ятаганам» второй сферы.

Сенсоры мины диагностировали, что все три торпеды истрачены зря. Объект продолжал двигаться вперед. Анализ данных показал, что причиной неудачи является большое количество малых аппаратов, препятствующих торпедам достичь цели. Несколько секунд компьютер взвешивал различные возможности, в числе которых был, в частности, и отказ от дальнейшей атаки. Система взвешивала все данные, включая количество защищающих объект аппаратов, функционирующие единицы поля, курс и скорость цели. Наконец было получено решение, которое тут же было передано остальным минам, положение которых позволяло принять участие в атаке. Кое-кому из них пришлось включить двигатели, чтобы привести свое местоположение в соответствие с разработанным планом. На период перегруппировки обстрел был прекращен.

— «Элеонора», я «Вихрь». Торпедная атака прекратилась. В чем дело?

— База, я «Тень». У нас тут подозрительно спокойно. Не к добру.

Алмейда сидел перед компьютером, просчитывавшим возможные варианты действий минного поля. Наконец на из динамика раздался синтетический голос кибера.

— Обработка данных завершена. Имеется два наиболее вероятных варианта решения. Вариант первый, мины прекращают стрельбу и пропускают объект. Вариант второй, мины группируются по курсу объекта, открывают залповый огонь всеми торпедами с расчетом прорвать оборону.

— Вероятности? — подался вперед контр-адмирал.

— Вероятность первого варианта — 31%. Вероятность второго варианта — 63%. Вероятность продолжения атаки в прежнем режиме — 6%.

— Внимание всем пилотам! — голос Алмейды звучал хрипло, казалось, что у командора внезапно разболелось горло — Ожидается массированная торпедная атака по всем векторам. Приготовиться к отражению. Третьей сфере — увеличить дистанцию до семидесяти километров. Второй сфере — до пятидесяти. «Монингстары» уже в пути, через несколько минут будут у вас…

— Сэр, они атакуют!!! — прервал его речь вопль кого-то их пилотов — Боже, как их много! Нам их не сдержать!

Более полутора сотен торпед со всех сторон устремились к обреченному кораблю. Им противостояли двадцать легких и сорок средних истребителей «Элеоноры». Почти треть «смерчей» была уничтожена «Крисами», остальных приняли на себя пятнадцать «Ятаганов» и двадцать пять «Палашей» второй сферы обороны. Шансов у них, конечно, не было. Летчики пустили в дело все свое мастерство, однако слишком, слишком много смертоносных сигар мчалось к цели.

Огненное облако, возникшее на месте трейдера, стремительно расширялось, сжигая оставшиеся торпеды и накрывая истребители. Высокая скорость и маневренность «Крисов» позволила им быстро выйти из зоны поражения, а их более медлительным собратьям, особенно старым «Ятаганам» пришлось принять на себя удар вышедшей из под контроля плазмы. Один из них, оказавшийся слишком близко к эпицентру, потеряв все защитные поля, оплавился, превратившись в беспомощный металлический слиток, однако пилот уцелел, хотя и получил чудовищные ожоги — не спас даже скафандр. Большинство остальных отделались легкими повреждениями, а то и просто сорванным защитным полем…

Дик снова взглянул на Клай, которая была полностью поглощена пилотированием. Он любовался этой красавицей, прекрасные руки которой так уверенно держали штурвал, что он был совершенно спокоен за машину.

После возвращения «Элеоноры» Ченнинг дал всем пилотам по две недели отпуска. Естественно, не всем сразу, а уж Клаудиа постаралась, чтобы ее очередь совпала с очередью Дика. И сейчас они уже одиннадцатый день наслаждались отдыхом на Канарских островах. Практика, когда все пилоты, находившиеся не на борту корабля, должны были иметь свои истребители под рукой, была не раз оправдана. В случае атаки с поверхности планеты поднималась стая истребителей самого разного класса — это было гораздо лучше, чем если бы они стояли в своих доках, пока пилоты лихорадочно искали бы возможности экстренно вернуться на свои корабли. Поэтому возле небольшого коттеджа, в котором расположились Дик и Клай, стоял изящный и одновременно грозный «Монингстар». Первое время толпа подростков не слазила с истребителя, к чему Дик относился довольно равнодушно — закрытый истребитель был, пожалуй, более неприступен, чем некоторые древние крепости. Потом интерес спал и последнее время уже никто не нарушал их уединения. Дни были заполнены пляжем, морем, изучением меню многочисленных местных ресторанчиков, а ночи… в общем, выспаться Дик рассчитывал уже на «Элеоноре».

Клаудиа проявила повышенный интерес к истребителю, отведя Дику роль учителя, чем немало ему польстив. Он не мог пожаловаться на непонятливость ученицы, и вечерами, когда загорать было уже поздно, а идти ужинать еще рано, стремительный силуэт «Утренней звезды» взмывал в темнеющее небо и машина выписывала в воздухе замысловатые фигуры, глядя на которые у гражданского человека начинались приступы морской болезни. Один раз они даже смотались в пояс астероидов, где Дик предоставил своей возлюбленной возможность пострелять по камешкам, с чем она довольно хорошо справилась. Клай задалась целью заставить Дика повторить экскурсию на этот бесконечный полигон, и в конечном итоге ей удалось его уговорить. И сейчас Клай собиралась ввести в компьютер маршрут прыжка.

— Ты все правильно рассчитала? — поинтересовался Старк, задумчиво рассматривая профиль блондинки.

— Ну ты нахал — девушка задохнулась от возмущения — Кто из нас астронавигатор? Я рассчитаю параметры в уме быстрее, чем ты введешь в компьютер условия задачи. И вообще…

— Ну ладно, ладно, я пошутил — примирительно сказал Дик, отметив про себя, что в гневе она была ничуть не менее прекрасна — Я думал, может помочь тебе чем нибудь?

— Конечно, мне необходима твоя помощь — невинно улыбнулась Клай, и добавила — Ты мне очень поможешь, если сделаешь пару бутербродов. Я ужасно хочу есть. А теперь постарайся мне не мешать.

«Стерва» — почему-то подумал Дик, сам удивляясь этой мысли. Вроде бы обычная пикировка вдруг задела его за живое. Может быть потому, что считая истребитель своим, он болезненно воспринимал кого-то другого за штурвалом. В памяти неожиданно всплыли многочисленные разговоры с Ричем, который был не просто настроен против Клай, это еще было мягко сказано. Нет, Рич не выносил девушку, при каждом удобном случае стараясь высказать Дику свое мнение, которое и так было тому известно до мельчайших подробностей. Дик криво усмехнулся и отправился готовить сэндвичи.

Звезды за прозрачным щитом блистера мигнули и погасли, но уже через пару секунд полыхнуло зеленое пламя и тысячи огней засияли снова. Правда, уже несколько в другом рисунке.

— Мы на месте — в голосе девушки проскользнула нотка торжества. Прыжок был рассчитан очень точно, и до «полигона» им оставалось около получаса лета. Про себя Дик не мог не восхититься мастерством навигатора, сам он никогда не был в этом особенно силен, хотя все экзамены, разумеется, сдал вполне прилично, иначе не видать ему штурвала как своих ушей. Впрочем, свое восхищение он не замедлил высказать вслух. Клай любила принимать комплименты, тем более, когда они были заслужены.

— Дай-ка я тебе кое-что покажу.

Клаудиа неохотно уступила пилотское кресло Дику и тот с наслаждением занял свое привычное место. До сих пор он испытывал щенячий восторг, управляя грозной машиной. Истребитель рванулся вперед.

— Смотри внимательно. Это «бочка»… «иммельман»… «петля Нестерова» — одну за другой он исполнял обязательные фигуры высшего пилотажа. — Эти маневры были разработаны на заре воздухоплавания. А вот боевые приемы, совершенно невозможные для древних самолетов. Учись, малышка!

Повинуясь командам пилота, истребитель мгновенно развернулся, продолжая лететь в прежнем направлении, но уже хвостом вперед. «Кинк» — мгновенный поворот с целью открыть огонь по преследующему противнику. Прием, принесший в свое время рекнам немало неприятностей. «Маятник» — вернувшийся на прежний курс истребитель раскачивался, посылая залп за залпом вилкой — на двадцать градусов ниже, выше и вдоль вектора движения. Прием применялся при атаке на плотное скопление неприятеля. «Волчок» — «Звездочка» закружилась на месте по сложной траектории, посылая убийственные залпы во все стороны.

— Во время выполнения «волчка» мы почти неподвижны и представляем из себя неплохую мишень — комментировал свои действия Дик, наслаждая произведенным эффектом — однако вращение истребителя равномерно распределяет возможные попадания по защитному полю, в то время как пушки наносят удар по всему, что окружает нас. Прием особенно выгоден, если пилот попадает в кольцо. Три секунды «волчка», а потом драпать на форсаже, пока противник не пришел в себя. А теперь пристегнись, Клай, я покажу тебе один довольно опасный прием, который не раз спасал жизнь летчикам.

Девушка плотно затянула страховочные ремни — Дик говорил достаточно серьезно и если сказал пристегнуться, то к этому следовало прислушаться. Тем временем истребитель, наращивая скорость, шел вперед.

— Представь, что прямо навстречу тебе несется корабль противника, стреляя тебе в лоб из всего бортового вооружения. Сейчас мы сделаем прием, который называется «слип». Держись за что-нибудь.

Истребитель внезапно скользнул в сторону от прежнего курса. Ни скорость, ни направление полета не изменились — просто машина вдруг оказалась летящей по линии, проходившей в нескольких метрах от их прежнего маршрута. Даже гравигены не справились с резко возросшей перегрузкой. Клаудии на мгновение показалось, что кресло под ней сейчас развалится на части, а сама она превратится в студень.

— Мы ушли с траектории выстрела противника — голос Дика звучал чуть хрипло, но весело. — Правда после двух-трех таких скольжений ты будешь чувствовать себя несколько избитой. Впрочем, это лучше, чем чувствовать себя убитой.

Клаудиа медленно приходила в себя. Казалось, что болит каждая мышца, каждая кость. Обычно гравигенераторы гасили почти все перегрузки, поэтому удар был особенно чувствителен.

— Ладно — Дик встал с кресла, стараясь не выдать дрожи в коленях, из всех пилотов только Кувалда способен был с легким сердцем бросать свою машину в слип по нескольку раз подряд. — Мы уже вошли в поле обломков. Ты можешь пострелять.

Огромный комплекс на берегу ласкового моря включал в себя все, что могут вообразить себе туристы, измученные отдыхом. Многочисленные казино и рестораны, бары, в которых можно было получить любой напиток из любого конца галактики, а за соответствующую плату и многое другое, неофициально или даже официально запрещенное. Курорт считался своего рода «нейтральной территорией», где большая часть земных законов, по крайней мере касающихся наркотиков, проституции и некоторых других способов нарушить десять заповедей, не действовали или действовали не в полную меру. Ну в самом деле, как можно запретить использование «фантома-2» представителю колонии Мао, для которого это также естественно и привычно чуть ли не с детства, как для американца — виски. Как можно удержать туриста с Кемта от близкого знакомства с веселой компанией сексуально раскрепощенных негритянок, если на этом самом Кемте царят такие нравы, что даже любвеобильных французов бросает в дрожь.

Поэтому власти сквозь пальцы смотрели на все, происходящее на Багамах, стараясь лишь не допустить серьезных преступлений. Впрочем, убийства на этом курорте бывали редко, даже преступники предпочитали здесь отдыхать, а не работать.

Дик и Клаудиа с бокалами в руках пробирались сквозь пестро одетую толпу к выходу из бара. Дик в который раз изумился, глядя на веселящуюся толпу — такое впечатление, будто половина планеты не лежит в радиоактивных развалинах. «Пир во время чумы» — пришла на память где-то услышанная фраза.

— О чем ты задумался? — дернула его за рукав какая-то девушка, эффектно одетая, а вернее сказать раздетая. — Ты не хочешь составить мне компанию, красавчик?

— Какую компанию, дорогая? — Дик с некоторой натугой выплыл из болота собственных мыслей. Девица, представшая его взору, действительно производила впечатление. Высокая, неплохо сложенная, с огненно рыжими волосами, искрящимися и переливающимися тысячами крохотных огоньков. То, что он в первый момент принял за эффектный наряд, оказалось всего лишь нательной росписью.

— Не люблю спать одна — мечтательно протянула красотка и прильнула к парню — И ты вполне можешь меня выручить… И я совсем не дорогая.

— Извини, крошка, как-нибудь в другой раз.

Крошка сморщила милый носик и темно вишневые губки выдали такой перл, который мог бы вогнать в краску даже матерого уголовника. Дик пожал плечами и двинулся дальше, догоняя Клаудию.

— Пойдем в казино? — поинтересовался он у подруги, зная ее привязанности. Клай за прошедшие дни умудрилась опробовать чуть ли не все виды азартных игр, начав с игровых автоматов и закончив рулеткой. У каждого стола она оставляла более чем приличные суммы, что поначалу повергало Дика в некоторое недоумение.

Когда на пятый или шестой день, заметив, что Клай спустила в Блэк Джек не менее двух сотен, он поинтересовался, не слишком ли она увлекается. В этот вечер случилась их первая серьезная размолвка. Девушка отреагировала на нескромный вопрос неожиданно резко, наговорив парню кучу гадостей, самой мягкой из которых была фраза «не твое собачье дело». Впрочем, все остальные высказывания, облеченные в менее литературную форму, в принципе имели тот же смысл.

Дик счел нужным заткнуться. Впрочем перед самым сном Клай прослезилась, долго извинялась и объяснила, что большая часть призовой суммы, полученной на Селесте, еще осталась у нее на руках. Объяснения закончились на середине, когда Клай прильнула к парню и в эту ночь Дику спать практически не пришлось. Впрочем, нельзя сказать, чтобы он об этом жалел.

Во всяком случае впредь этот вопрос не подымался. Клаудиа продолжала с увлечением осваивать просторы игровых залов, и сейчас с удовлетворением кивнула и направилась к лифту, мало беспокоясь о том, последует ли Дик за ней. Впрочем, тому уже порядком поднадоели бары и атмосфера казино представлялась вполне приемлемой заменой. Хотя, положа руку на сердце, он скорее предпочел бы пойти на пляж — тишина и мерный рокот набегающих волн всегда доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Однако он понимал, что Клаудиа, с ее бурным темпераментом и умением моментально становиться наиболее заметным человеком в любой компании, терпеть не могла одиночества, к тому же парень не без основания полагал, что стоит ему оставить подругу одну на десяток минут, как его место рядом с ней непременно кто-нибудь займет. Поэтому Дик безропотно двинулся вслед за ослепительной блондинкой.

Лифт поднял их на восемь этажей выше. Здесь непрерывной чередой шли залы, в которых можно было поиграть, а зачастую «проиграть» во что угодно, начиная от тараканьих бегов и заканчивая совершенно экзотическими интеллектуальными играми, типа «Галактики» — трехмерной игры, иллюстрирующей войну землян с рекнами, когда игроки двигали фигуры, обозначающие крейсера, авианосцы, транспорты и орбитальные станции, стараясь подавить оборону врага и захватить контролируемые им планеты. В отличие от шахмат и других стратегических игр, в этой игре не было очередности ходов, каждый игрок принимал решения и передвигал очередную фигуру в зависимости от скорости собственной реакции.

Клаудиа эту игру не любила. Она вообще предпочитала те развлечения, которые основывались на случае. Дик, увидев, что девушка заняла место за одним из столиков игры в рулетку, сел в свободное кресло у одного из столов «Галактики». Моментально к нему подскочил услужливый низенький человечек, любезно указавший, что господину офицеру необходимо сделать ставку в размере пятидесяти кредиток — все ставки собирает выигравший, за отчислением десяти долларов с каждого участника в пользу заведения.

В игру вступили четыре участника. Один из них, сидевший слева от Дика, молодой парень с модной прической «морской еж», продемонстрировал полный непрофессионализм, уведя эскадру слишком далеко от базовой планеты. Дик немедленно этим воспользовался, и стремительный бросок трех его авианосцев заставил группу синих огней на голографической карте смениться на красные. Лишившись базовой планеты, противник автоматически считался проигравшим. Похоже, «ежик» ничуть не расстроился и убрав руки с клавиатуры, которая уже не выполняла его команд, с интересом принялся следить за продолжением схватки.

Довольно скоро выбыл еще один игрок, несколько высокий для своей расы таркит, затянутый в мундир капитана торгового флота. Победитель, единственный оставшийся в игре противник Дика, седой человек с несколько хищным, но тем не менее притягивающим взгляд лицом, удовлетворенно потер руки.

— Ну-с, молодой человек, мы остались вдвоем. Посмотрим, на что вы способны.

Изучение способностей Старка заняло у седого минут сорок. На исходе последней из этих минут Дик вынужден был признать свое поражение — большая часть его сил оказались рассеяны по галактике, он потерял почти все колонии и одну из базовых планет, которую так удачно захватил ранее у «ежика». Тот, кстати, просто излучал злорадный восторг, когда силы Дика отступили от его бывшего «дома». Почти вся карта светилась зеленым цветом, лишь у самого края еще сохранялись красные пятна контролируемых капитаном областей. Ходы седого были неожиданны, стремительны и эффективны, все попытки Дика изменить ситуацию моментально блокировались. В конечном итоге ему ничего не оставалось, кроме как сдаться.

— Ну что ж, юноша — заметил старик, принимая капитуляцию вместе с выигрышем — ты был не так плох, как я ожидал. Хотя тебе явно не хватает практики. Тренируйся, парень, когда-нибудь ты тоже сможешь побеждать.

Глядя вслед удаляющейся сутулой фигуре, Дик дотронулся до рукава служителя и поинтересовался, кто был его партнер. Толстячок усмехнулся.

— Э, капитан. С вами играл сам старый Миллер…

— Миллер… — в памяти Дика всплыли лекции Академии, эта фамилия не раз звучала среди тех, кто внес наибольший вклад в создание основных тактических приемов действий Патруля — Вы хотите сказать, что это адмирал Генри Миллер?

— Да, парень. Он уже очень стар и эта игра — единственное место, где он может окунуться в дело всей своей жизни! — толстячок говорил несколько высокопарно, поэтому Дику показалось, что тот исполняет хорошо выученную роль — Все выигранные деньги он передает в фонд помощи пострадавшим. И поверь, парень, это немалые деньги. Еще никто и никогда не выигрывал у него. Хотя желающие попробовать всегда найдутся.

— Но ведь он может вернуться на службу…

— Ему было отказано. Возраст, что поделать. Он жив до сих пор только благодаря врачам. А мы — служитель торжественно поднял палец — гордимся тем, что можем доставить ему одно из немногих доступных сейчас адмиралу удовольствий.

Дик отошел от стола, находясь несколько в оглушенном состоянии. Он помнил лекции, на которых рассказывалось о великолепных операциях, которые проводил Миллер, будучи начальником штаба Патруля. «Это было очень давно, ему сейчас должно быть не менее… — Дик попытался вспомнить год рождения адмирала, но не смог — В общем, очень много лет. Но его решения по-прежнему точны». Талант Миллера был неоспорим. Блестящий тактик, сделавший стремительную карьеру исключительно благодаря своим выдающимся способностям, он много лет прослужил в действующих силах Патруля, а потом еще около двадцати лет преподавал в Академии. Странно было видеть адмирала в качестве завсегдатая казино, но Дик понимал, что после ухода в отставку офицеры теряли смысл своей жизни, и если адмирал увлекся игрушечными боями, то это все же лучше, чем судьба некоторых его сослуживцев, которые просто пускали себе пулю в лоб, не в силах пережить расставание с космосом.^[26]

Усиленный динамиками голос отвлек Дика от размышлений. Немолодой человек в мундире, отдаленно напоминающем форму офицеров патруля, но не настолько, чтобы говорить о незаконном ее использовании, надрывался у микрофона.

— Леди и джентльмены! Впервые в нашем казино вы можете увидеть и испробовать чудо компьютерной техники, последнее достижение индустрии игр — точный имитатор боевого истребителя Патруля! Полный эффект присутствия! Испытайте себя в настоящем бою! Ни с чем не сравнимые ощущения!

Возле зазывалу уже столпилось несколько искателей новых развлечений, поэтому тот отложил микрофон и принялся с увлечением объяснять слушателям правила игры.

— Этот шар внутри — точная имитация боевого истребителя. Управление им довольно просто — немногим сложней, чем управлять флаером. Есть три режима игры, «новичок» — довольно простой уровень, здесь за победу вы получаете право на повторный сеанс игры на более высоком уровне сложности. Второй уровень — «мастер», здесь в случае выигрыша в получаете один доллар на каждые пять поставленных. И третий уровень, «эксперт» — наиболее захватывающий поединок. Ваш выигрыш составит — обратите внимание! — пять долларов на каждый поставленный.

— Простите, мистер, я не поняла условий ставок — молодая девушка с эмблемой медтехника поправила локон и продолжала — Допустим, я хочу начать с минимального уровня…

— О, сейчас поясню, мисс — зазывала просто излучал обаяние и доброжелательность. Впрочем, это было его работой. «Интересно — подумал про себя Дик, наблюдая за разговором — как чувствует себя человек, работа которого состоит в том, чтобы быть очаровательным?».

— Минимальная ставка составляет десять долларов, мисс. Это, так сказать, плата за пользование автоматом. Скромно, верно? — он ослепительно улыбнулся, всем своим видом демонстрируя, что казино просто оказывает посетителям неслыханное благодеяние, предоставляя новейшие автоматы за столь смехотворную плату — И за эти деньги вы можете попробовать свои силы на любом из трех уровней. На первом уровне ставки не принимаются. Но если вы победили, так сказать поверили в свои силы, то вам предоставляется бесплатный дополнительный сеанс игры на любом из двух более сложных уровнях, и вы можете сделать ставку. На втором вы, к примеру, можете поставить сто долларов. В случае победы вы получите назад вашу сотню и, кроме того, приз в двадцать монет. Если же при такой же ставке вы победите на третьем уровне, то вы получите приз в размере пятисот баксов.

— А что считается выигрышем? — девушка относилась к тому ненавидимому всеми типу клиентов, которые совершенно не собираясь делать покупки (или, в данном случае, сделать ставку) способны довести «продавца» до белого каления бесконечными вопросами и уточнениями. Эти люди способны, к примеру, поставить на уши огромный супермаркет, перемерять, скажем три-четыре десятка платьев и гордо удалиться, ничего не купив.

— Разумеется, победа — несколько снисходительно заявил инструктор — вам будет противостоять некоторое количество истребителей рекнов, их число определяет компьютер. Если вы собьете всех — приз ваш. А вот здесь — он показал на экран над панелью управления на внешней стороне корпуса — болельщики могут следить за ходом баталии. И, кстати, тоже могут делать ставки.

Дик, заинтересовавшись разговором, подошел ближе.

— Позвольте вопрос? — он подождал, пока внимание инструктора обратится на него, после чего продолжил — А не может ли получиться так, что я, к примеру, выиграю на втором уровне, после чего буду продолжать выигрывать раз за разом, если можно так выразиться, обирая вашу фирму?

По лицу пропагандиста новейших достижений было ясно видно, что ворошить эту тему ему смертельно не хочется. Однако вопрос был поставлен, и на него следовало отвечать.

— Видите ли, сэр… Вы, разумеется, понимаете, что казино — это прежде всего коммерческое заведение, поэтому мы… страхуемся от подобных случаев. Производя оплату за сеанс игры вы вставляете свою карточку в прорезь панели управления. Ваш идентификационный код поступает в память машины, которая анализирует ваши м-м-м… возможности в ходе игры. Если вы… слишком часто и слишком уверенно выигрываете, компьютер поднимет ваш рейтинг и впредь не допустит к игре без повышения уровня сложности. Это разумеется распространяется только на второй уровень — выиграть на третьем очень сложно и тут мы не вводим никаких ограничений.

— В таком случае я хочу сделать ставку.

— Вы ведь слышали мои объяснения, не правда ли, сэр? Я хочу сказать, что делать ставки можно только с уровня «мастер». К тому же вы, как я вижу, пилот, и… мне кажется несколько несправедливым…

Дик усмехнулся. Сомнения инструктора был видны за километр. Конечно, позволить пилоту играть на среднем режиме сложности — проще просто отдать ему деньги и попросить зря не занимать аппарат.

— То есть вы хотите сказать, что можете допустить меня к игре только на уровне «эксперт»? — судя по выражению лица инструктор собирался сказать именно это — Я ничего не имею против. Ставлю триста долларов…

Дик забрался в аппарат и устроился в кресле. Сразу бросалось в глаза то, что фраза «точный имитатор» не вполне соответствует действительности. То есть кабина действительно напоминала боевую рубку «Палаша», однако кресло было слишком мягким и комфортным, приборная панель — явно грубо сделанной, к тому же ряд приборов были откровенно бутафорскими. Ремней безопасности, понятно, не было и в помине — какие могут быть перегрузки в игровом автомате. Ряд других мелочей, может и не бросающихся в глаза гражданскому человеку, однако сразу заметных для профессионала не давала Дику забыть, где он находится.

— Желающие сделать ставки? — к искреннему сожалению зазывалы, таковых не нашлось. Дик в это время продолжал изучать панель управления, настраиваясь на предстоящую игру. Боевые тренажеры в академии были сделаны может и попроще, но заметно ближе к действительности.

— Желаю удачи! — приторно сладко улыбнулся инструктор, аккуратно опуская за капитаном крышку люка. Затем он подошел к регулятору уровня, расположенному на панели, куда Старк уже вставил свою личную кредитную карточку. Дику сразу бросилось в глаза, что расположение регулятора сложности вне «кабины», да еще и в виде обычного рубильника с тремя позициями, необычно и, можно сказать, необоснованно, однако он счел это особенностями мышления конструкторов и от комментария воздержался.

Инструктор положил руку на рубильник, практически полностью закрыв его ладонью. Он медленно перевел рукоять на уровень «эксперт», затем незаметным ни для кого движением подвинул рукоятку вверх, буквально на полмиллиметра выше последней отметки. Затем убрал руку, бросил взгляд на регулятор — прекрасно, никто ничего не заметит — и нажал на панели кнопку пуска.

Клаудиа успешно спустила в рулетку остатки денег и решила, что на сегодня с нее достаточно. Оглянувшись по сторонам в поисках своего спутника и так его и не увидев, она отправилась его разыскивать. Зная, что Дик более чем равнодушен к большинству предлагаемых казино развлечений, она уже собиралась отправиться на нижние этажи, когда увидела толпу возле больших металлических шаров, средний из которых дрожал и качался, явно имитируя движение. Подойдя поближе и из комментариев представителя казино составив свое представление о происходящем, девушка готова была дать голову на отсечение, что интерес зрителей вызван именно участием Дика в игре.

Толпа увлеченно обсуждала ход поединка. На табло высвечивались сведения о достигнутых результатах — то есть о количестве сбитых противников и полученных повреждениях. Собственно, повреждений не было, зато счет Дика рос может и не слишком стремительно, но неуклонно. По мере его роста выражение лица у инструктора становилось все более кислым.

Наконец на табло вспыхнула надпись «ПОБЕДА» и дрожание аппарата прекратилось. Откинулась крышка люка и на свет божий выбрался Дик, слегка вспотевший от напряжения, но в целом довольно спокойный. Совсем павший духом зазывала поспешил вручить капитану выигрыш. Дик принимал шумные поздравления зрителей и вместе с Клай отправился к лифту.

А инструктор ошеломленно смотрел ему вслед. Техник, установивший игровые автоматы, божился, что никто не сможет выиграть на «четвертом» уровне сложности, секретном уровне, откровенно предназначенном для «изымания» денег у слишком ретивых игроков. Внезапно ему в голову пришла неплохая мысль, которая позволит казино обратить этот относительно крупный проигрыш во благо:

— Итак, леди и джентльмены! Кто сможет повторить это выдающееся достижение? Мы готовы принять неограниченные ставки!

Мысль оказалось верной. Окрыленные успехом капитана, болельщики бросились к кабинам, надеясь сорвать куш. Ставки достигли астрономических цифр. Дело у инструктора явно пошло на лад и впоследствии он не раз поминал добрым словом капитана, неизвестно каким образом сумевшего победить в безнадежной ситуации.

Тем временим Клаудиа и Дик, который неожиданно для себя оказался при деньгах, отметили успех в ресторане. Дик откровенно наслаждался отдыхом, хотя где-то в глубине души понимал, что такое спокойствие не к добру — впрочем, отпуск почти закончился, и он не слишком расстроился бы, если бы его прервали. Несмотря на праздничную атмосферу, вечно царившую в подобных заведениях, его почему-то не оставляла мысль, что этот затянувшийся уик-энд должен вскоре закончиться. Предчувствие его не обмануло.

Было уже довольно поздно, когда они покинули курортный комплекс, направляясь к своему коттеджу. К этому времени нарядная веселящаяся толпа на ярко освещенных аллеях уже заметно поредела, однако несколько человек все же удивленно обернулись, когда внезапно ожила микрорация, которую Старк, как универ-пилот должен был всегда носить с собой.

— Капитан Старк. Ответьте «Элеоноре» — голос диспетчера был слышен довольно паршиво. Естественно, крошечный передатчик не смог бы дотянуться до корабля, висевшего где-то на орбите, причем, судя по помехам, еще и вне пределов прямой связи. Дик почти галопом добежал до своего истребителя, уселся в кресло пилота и включил мощную радиостанцию «Монингстара», которая вполне позволяла ему дотянуться до ретрансляционного спутника.

— Я Старк, слушаю вас, «Элеонора».

— Капитан, поступила команда шесть — три -девять. Как поняли?

— Вас понял, шесть — три — девять.

— О'кей, капитан. Конец связи.

Дик откинул блистер истребителя, дав свежему ночному воздуху свободно разгуливать по рубке боевой машины. Клаудиа, одним грациозным кошачьим движением запрыгнувшая на крыло истребителя, вопросительно взглянула на парня.

— Они объявили сбор.

— Экстренный? — казалось, девушка расстроилась. Дика это не удивило, отдых на подобном курорте мало кому мог наскучить.

— Нет, по коду шесть — три — девять. То есть, в течении шести часов. Видимо, «Элеоноре» дали какое-то задание, так что Джеймисон созывает на борт своих пилотов. Я не без оснований полагаю, что на автоответчике и тебя ждет подобное сообщение.

— Жаль… — вздохнула Клай, потом хитро посмотрела на Дика и улыбнулась — Однако у нас есть еще несколько часов. Думаю, их можно использовать с толком.

И она недвусмысленно указала пальчиком на темные окна коттеджа.

(обратно)

Операция «Черная луна»

Ченнинг и Сергеев сидели в адмиральской каюте на борту «Виктории». Встреча состоялась по инициативе командующего и начальник СБ, за последнее время привыкший к участившимся вызовам к адмиралу, прибыл на встречу быстро, с некоторым удовольствием переложив скопившиеся канцелярские вопросы на своего заместителя.

Ченнинг молча расхаживал по кабинету, в то время как полковник, развалившись в кресле и потягивая ледяной нарзан, терпеливо ждал, пока адмирал начнет говорить. Они были на короткой ноге уже много лет, и, особенно наедине, избегали всяческих формальностей. Ченнинг сам по себе не бы буквоедом и формалистом, однако на публике Сергеев старался придерживаться субординации, хотя об их давней дружбе знали многие. Сейчас он молчал, наслаждаясь содержимым своего бокала и спокойно размышлял о том, что могло заставить главнокомандующего оторвать от дел начальника службы безопасности, кроме бурного желания увидеть старого приятеля. Постепенно он пришел к выводу, что единственной проблемой, ради которого его могли столь внезапно вызвать, был вопрос о так до сих пор и нераскрытом резиденте, успешно снабжавшем рекнов неплохой разведывательной информацией.

В подтверждение этого вывода Ченнинг наконец прекратил свое размеренное хождение из угла в угол, сел в кресло и, плеснув себе в стакан минералки, заговорил:

— Коля, у нас проблемы. Утечка информации становится смертельно опасной. Как твоя работа по резиденту?

— Работаем… — пожал плечами полковник — Москва не сразу строилась. Проверяем возможные кандидатуры. Есть несколько гипотез.

— Самое досадное, что стоит нам запланировать какую-либо операцию, как рекны немедленно об этом узнают. — Ченнинг нервно сжал бокал в руке с такой силой, что тонкая хрустальная ножка треснула. Он одним глотком допил нарзан и аккуратно положил сломанный фужер на стол. — Сейчас перед нами стоит одна проблема, но если рекны узнают наши планы, то единственное что нам останется — это отменить их.

— А можно подробней? — поинтересовался Сергеев. В глубине души он понимал, что работа по резиденту далека от завершения, несмотря на прикладываемые его отделом усилия. Однако ждать ее окончания нельзя. Воевать надо уже сегодня, если не сказать «вчера», поэтому вопрос о зашифровке любого проводимого мероприятия вставал особенно остро. Вот за этим-то его и пригласили. По всей видимости адмирал наметил что-то серьезное, раз не счел нужным пригласить на совещание даже Алмейду.

— Необходимо вытащить наших ребят с Ленна.

— Однако… — полковник был удивлен. Располагая сведениями об организованной рекнами орбитальной обороне почти захваченной планеты, он прекрасно понимал, что такая операция потребует привлечения большей части ударных сил Патруля.

— Вот именно — усмехнулся Ченнинг. — Там и так более чем достаточно имперцев, а если они еще и пронюхают об этой операции, так вообще стянут туда половину флота. А чего стоят только два их «Цербера», думаю не стоит и говорить. Зато я уверен — стоит эскадре сняться с Системы, как империи будет незамедлительно об этом доложено.

Сергеев вспомнил последние разведданные. В районе Ленна помимо двух «Церберов», которых вполне хватило бы и самих по себе, рекны постоянно держали не менее двух авианосцев и с полдесятка крейсеров. Кроме того, на поверхности планеты находились немалые оккупационные силы и несколько баз истребителей. Рекны явно были намерены устраиваться всерьез и надолго.

Форт-Дайн еще держался, хотя положение его защитников становилось все хуже и хуже. За последнее время только один транспорт сумел пройти к форту, доставив туда вооружение и боеприпасы. Забрав раненых, корабль успешно вернулся в Систему, после чего маршал Риббер потребовал от Императора доставки на орбиту Ленна второго «Цербера». Теперь прорыв транспортов к осажденному форту стал практически невозможен.

— Есть она мысль… — задумчиво протянул Сергеев. Эта мысль появилась у него уже давно, и похоже, пора ее использовать. Идея была проста до идиотизма и вся ее прелесть заключалась в том, что для того, чтобы разгадать замысел, противнику понадобится огромное количество информации. Полковник понимал, что несмотря на все неудачи, постигшие Патруль по вине резидента, враг тем не менее располагает лишь отрывочной информацией. А значит, не сможет найти зерно истины в ворохе сведений, даже если эти сведения и будут им получены.

— Для того, чтобы организовать массированную атаку Ленна, тебе необходимо собрать огромные силы, пожалуй не менее двух эскадр. Особенно, учитывая имеющийся некомплект.

— Мы задействуем дестроер — как основную ударную силу против «Церберов». Иначе с ними несправиться.

— Но ведь он… — Сергеев удивленно поднял брови — Насколько я знаю, он еще не завершен, и тем более не испытан.

— Рад это слышать — усмехнулся Ченнинг. — Можно надеяться, что и в Империи думают так же… хотя как разведчику это не делает тебе чести. Дестроер давно готов, несмотря на то, что внешне выглядит полуразобранным. Подготовить его к старту можно в течение десяти часов. А что касается испытаний… — проведем их на месте. В реальных, так сказать, условиях.

— И тем не менее, если Империя пронюхает об операции, нам не избежать огромных потерь. Если вообще удастся ее провести.

— Вот именно. И если корабли начнут готовиться к массовому походу, эта информация непременно уплывет. А рекны далеко не такие полные идиоты, какими их иногда рисует наша «свободная» пресса. Выводы они непременно сделают.

— А можно сделать так, что делать выводы будет не из чего. Допустим, отправим сегодня «Элеонору» и пару крейсеров в обычный патрульный рейд. По маршруту, скажем, Земля — Селеста — Мао — Гардарика… А завтра отправим «Элизабет» и «Маннергейма» в другой рейс, с совершенно другим маршрутом. А послезавтра улетит «Виктория» с парой других крейсеров, к примеру на Кемт.

— Ну и?

— Можно рассчитать маршрут каждого корабля таким образом, что все они встретятся в один день, а при некотором усилии и точном соблюдении расписания, и в один час где-нибудь на расстоянии прыжка от Ленна.

— Слушай, Коля — оживился Ченнинг — ты голова! Это пройдет, наверняка пройдет! И никакая разведка ни о чем не догадается.

— Да, если каждый капитан будет абсолютно уверен в том, что для него это обычная рутинная операция. А когда флот соберется где-нибудь в малоприметной системе, там можно и назвать пункт назначения. Все равно агентам стучать будет уже некуда. И, главное, чтобы ни у кого не создалось впечатления о чрезвычайной важности порученных им операций. Наоборот, надо дать понять что это — обычная акция, такая же, как и подобные до нее. Единственное что надо сделать обязательно, так это обеспечить точное соблюдение всеми капитанами графика движения…

— Это запросто — усмехнулся адмирал, уже мысленно прорабатывающий подходяще варианты — Вот ты, Коля, меня не боишься, а капитаны, включая, кстати, Алмейду, еще не утратили основ чинопочитания. Можно собрать их всех и выразить свое неудовольствие постоянным отклонением от данного им графика движения. Эта тема поднималась не раз, так что ничего необычного в этом никто не увидит. Влепить кому-нибудь выговор, слава богу, кандидатов более чем достаточно. После этого они недели две будут относиться к полученным указаниям как к Святому Писанию. Потом, конечно, все вернется в свою колею, но этого времени нам хватит. А маршруты я всем рассчитаю сам, в конце концов надо же применять те знания, которые я годами вдалбливал в головы подрастающего поколения.

— Салют! — Дик вошел в комнату Ауэрбахов, где уже собралась остальная компания. Клаудиа была на дежурстве — как говорится, с корабля на бал, поэтому Дику не пришлось решать для себя проблему — побыть с ней или присоединиться к друзьям.

В каюте собрались почти все. Отсутствовал только Юн-Си, обычно проводивший время в компании других стрелков и не намеревавшийся нарушать традиции и сейчас. Его-то как раз это касалось мало, когда традиции вступали в противоречие с дружбой, дружба обычно побеждала. Однако сам Ким старался не нарываться на неприятные разговоры. Уже давно повелось, что стрелки — самостоятельный клан, в свободное от службы время старающийся не иметь ничего общего с офицерами. В основе этого лежал тот факт, что обычно бортстрелками становились те из универов, которые не смогли пройти курс обучения полностью по той или иной причине. Кто-то не справлялся с математическими тестами, кому-то не удалось в должной мере освоить навигацию. Как правило те, кто прошел два — три года обучения, после чего выяснилось отсутствие необходимых способностей, мог либо перевестись на другую службу, либо навсегда покинуть Патруль. Вот эта самая «другая служба» в большинстве случаев и заключалась в кресле стрелка на тяжелых истребителях. И, поскольку фактически этот отряд патрульных формировался из неудачников, многие его члены испытывали по отношению к офицерам зависть, а то и другие, не слишком теплые чувства. С другой стороны, многие универы относились к стрелкам, по крайней мере к чужим, не теплее, чем просто к обслуживающему персоналу.

Легкая неприязнь, возникшая где-то на заре создания Патруля, со временем не то чтобы крепла и усиливалась, скорее входила в привычку. И несмотря на то, что сейчас стрелков набирали в основном из заслуженных маринеров, традиция сохраняла свою силу и Юн-Си старался избегать демонстрации своих дружеских связей с офицерами. Это немало его тяготило, но он старался держать себя в руках и только оказавшись вместе с Диком в боевой рубке «Монингстара», отводил душу, забрасывая своего командира вопросами.

— Привет, Дик. Как прошли каникулы? — голос Джоанны прозвучал несколько язвительно. — Судя по твоему лицу, тебе надо было бы выспаться,

Причина такого отношения была парню совершенно ясна, но ссорится ему не хотелось, поэтому он оставил шпильку без внимания.

Дженнингс, как всегда копавшийся в компьютере, на мгновение оторвал взгляд от экрана, пробурчал что-то вроде «привет, командир» и снова уставился на дисплей. Дик про себя усмехнулся — привычки Боба были ему хорошо знакомы — если он чем-то заинтересован, то ко всему остальному, как правило, совершенно глух.

— Нормально прошли каникулы… — он присел на край койки. — Только спокойно закончиться им не дали. Ради чего нас всех собрали?

Анни, любовно полировавшая сюрикен, пожала плечами. Рич, рассматривавший разложенные на столе колюще-режущие предметы любимой жены, промолчал.

— Ни малейшего представления — Джоанна выглядела расстроенной, хотя мысль о том что «эта стерва», как она всегда про себя называла Клай, лишилась пары дней отпуска, была довольно приятной новостью — Алмейда говорит, обычный патрульный облет. Даже не знаю, куда…

— Ангелы рассчитывают маршрут к Селесте — сказал Боб, не отрываясь от экрана. — Скоро закончат.

— Честно признаться, безделье мне порядком надоело — заявила Аня, откладывая в сторону сверкающую звездочку и принимаясь за другую — тем более, что поступили новые машины, надо их обкатать. Что может быть приятнее патрульного рейса. Как правило, ни одной серьезной стычки, хотя… бывают и исключения.

— Вот как раз против подобного исключения я бы и не возражал — проворчал Рич и душераздирающе зевнул. — Что-то давно ничего не происходит. Не к добру это.

— Ты что, приятель, ударился в пессимизм? — поинтересовался Дик. Обычно немец был более жизнерадостным. — С чего бы это? Давай-ка, гляди веселей…

— Будешь тут оптимистом, как же… То торчим без дела на орбите, то лупим никому не нужные минные поля, то это патрулирование… Войны в обороне не выигрываются.

— Твои бы слова, да Ченнингу в уши…

Подумав, Дик решил, что настроение друга ему понятно. Потеряв в первый день войны не только семью, как многие из его товарищей, но и всю родную планету, немец, люто ненавидевший рекнов, особенно болезненно воспринимал любое поражение Федерации. А в последнее время — и это ни для кого не было секретом — Патрулю приходилось нелегко. Все еще сказывались тяжелые потери Первого дня, к тому же Ченнинг заметно осторожничал. Никто не рискнул бы назвать нового главнокомандующего некомпетентным или трусом, однако все видели, что крупные операции практически не проводились, а сам адмирал делал особый упор на тактике «пчелиных укусов», когда небольшие группы кораблей наносили локальные удары по малозначимым объектам противника, не неся при этом особых потерь.

Такая политика, безусловно, сберегала флот, постепенно залечивавший свои раны, непрерывно пополняющийся техникой и личным составом. Однако вечно это продолжаться, разумеется, не могло. Когда Дик получил вызов, он втайне надеялся, что в этот-то раз предстоит что-нибудь серьезное. Увы — патрульный облет колоний за серьезную работу никто не считал.

— Ладно, ребята. Задание есть задание, поэтому еще раз проверьте ваши машины. И перестаньте нагонять тоску, может в этот раз мы во что-нибудь ввяжемся.

Пилоты неохотно направились на флайдек. Не то чтобы обязательная работа по осмотру и подготовке истребителей к бою им наскучила, от внимательности пилота зачастую зависела жизнь, и не только его собственная. Но в душе каждый из них ждал решительных действий со стороны командования флота, а Ченнинг за последнее время снискал себе сомнительную славу не в меру осторожного полководца. Как следствие этого — большую часть свободного времени пилоты и занимались осмотром, профилактикой и сдуванием пылинок со своих бесценных «Звездочек», «Палашей» и «Крисов».

Дик тоже спустился в свой бокс, где стоял его истребитель. После кульбитов, проделанных им в поясе астероидов, необходимо было особенно тщательно проверить все узлы. То, что бортовой компьютер сигнализировал о прямо-таки неприличной исправности всех систем «Монингстара» еще не означало, что какая-нибудь цепь не полетит в самый ответственный момент. Подойдя к борту истребителя, он откинул толстую броневую крышку, прикрывающую контрольные узлы компьютера, после чего с усилием подкатил поближе массивный ящик диагноста. Возясь с имеющими привычку немедленно запутываться проводами, он подумал, что можно было пригласить на помощь и пару техников. Впрочем, мысль была немедленно отвергнута. Техники не любили копаться в недрах истребителей, мотивируя это тем, что универов в достаточной мере научили этим заниматься, «вот пусть и возятся со своими машинами сами». Разумеется, никто из «кибериков», как не слишком любовно прозвали эту касту пилоты, не рискнул бы заявить это в открытую, однако любое порученное им задание выполнялось настолько «медленно и печально», что у заказчика появлялось бурное желание надавать им по рогам и сделать все самому.

— Эй, капитан! Ты долго еще собираешься возиться?

Дик взглянул на часы. Невероятно, прошло уже почти два часа. За работой время летело настолько незаметно, что если бы Рич не окликнул приятеля, то он, видимо, проторчал бы у машины до самого отбоя.

— Сейчас, у меня тут еще на пяток минут…

— Помочь?

— Давай… Проверь, пожалуйста, масс-детектор. Мне показалось, что сигнал слегка двоится.

— О'кей — Рич скрылся в рубке истребителя.

Вдвоем дело пошло быстрей. Конечно они не уложились ни в обещанные Диком пять минут, ни в пятнадцать. Зато Рич нашел микроповреждение в левом сенсоре масс-детектора, в связи с чем ему пришлось тащиться на склад за запчастями. К его возвращению Старк уже закончил тестирование последних цепей и остался доволен результатом. Вместе они сменили неисправный сенсор и дружно решили, что на этом можно поставить точку.

— Ну-с, а как поживает Клаудиа? — с оттенком сарказма поинтересовался Рич, когда они шли в столовую. Дик скривился, как от зубной боли. Ему уже стала порядком надоедать эта тема, непременно возникавшая, стоило им остаться наедине. Может, «Кувалдой» двигала искренняя забота о товарище, однако у этого товарища эта самая забота уже в печенках сидела.

— Слушай, ну сколько можно! — он постарался изобразить на лице возмущение. Получилось вполне убедительно.

— Ладно, молчу. В конце концов, может я и неправ насчет нее… — примирительно сказал немец. — Вообще, как отдыхалось?

— Знаешь старую поговорку? Отдыхать — не работать…

— Святые слова… А у меня не отпуск вышел, а сплошная порнография.

— Что ж тут плохого?

— Да не в том смысле… — Рич на мгновение задумался, потом продолжил — Решили смотаться на море, так как на зло — ни одного погожего дня. Хотел свозить Анни в Париж, в Оперу — так Париж до сих пор в карантине и этим балбесам фиг что объяснишь. Уже эпидемию подавили, так нет — никаких контактов. Вот если бы я пешком туда шел, кто бы меня задержал… Пошли вечером в ресторан — опять неприятности, парочка молодых идиотов стала к Ане клеиться…

— У кого были неприятности? У тебя или у них? — спросил Дик, прекрасно зная возможности Анни и ее мужа.

— Сначала у них… потом у нас. Ну, за стекло я заплатил, конечно… И за мебель… Можно подумать, я ломал эти столы и стулья. Вообще, у вас на Земле мебель делают отвратительно. Такое впечатление, что из одних прессованных опилок.

— А ты не пробовал на стулья просто аккуратно садиться?

— Да ну тебя. Потом и того хуже. Эти кретины позвали нескольких приятелей и пришли выяснять отношения. Один Анни за руку схватил, мудак…

— Они хоть живы? — в голосе Дика теперь не было и намека на насмешку. Разбушевавшийся немец вполне мог свернуть соплякам шеи, даже не вспотев при этом. А притрагиваться к Ане без ее разрешения вообще было смертельно опасно. Перед его глазами пронеслись мрачные картины — остывающие трупы, толпы полицейских, наручники…

— Да… — несколько неуверенно ответил «Кувалда», еще более подстегнув воображение командира. — Да нет, ты не беспокойся… Ну пара переломов, выбитые зубы. Это все ерунда, но вместо того, чтобы культурно отдыхать, я половину отпуска посещал комиссариат и давал объяснения.

— Да, тот еще отдых. Нет, а у меня в целом терпимо. Правда, Клай чуть ли не каждый вечер таскала меня в казино, а я там скучаю. К тому же ей хронически не везло. Она обожает рулетку, готова сидеть часами, а я остаюсь не у дел. Впрочем, в последний вечер встретил одного интересного человека…

Рич удивленно посмотрел на друга. Пилоты всегда неплохо оплачивались, но сейчас, в период войны, те, кто имели семью, как правило отправляли деньги родственниками, среди же остальных считалось хорошим тоном жертвовать большую часть зарплаты в различные фонды, занимавшиеся помощью пострадавшим. Он знал, что и Дик отправил остатки своей призовой премии в Красный Крест. Впрочем, он не стал спрашивать, откуда у Клаудии деньги на ежевечерние проигрыши, не его это в общем-то дело.

— Пару раз слетали в астероиды, Клай захотелось подержаться за штурвал… Постреляли по камешкам, я покрутил фигуры…

— Ага, то-то у тебя датчик полетел. Не иначе как слип демонстрировал… Машину надо беречь для боя, а не выпендриваться перед девочками…

— Ладно, тоже мне, моралист нашелся.

Некоторое время они шли молча, потом Рич решил продолжить отпускную тему.

— А Боб вообще никуда не полетел. Ты же знаешь, для него в жизни есть только две радости, поесть и поковыряться в компьютере. Так что он на две недели улетел на Луну, к Сибирцеву, и устроил соревнование двух компьютерных программ, какая круче.

— Ну, и…?

— Ты что, Боба не знаешь? Победил, конечно. Сибирцев так расстроился, что заложил его программу в свой имитационный компьютер, так после этого робот-мишень в первый же день «перебил» всех курсантов.

— Здорово!

— Куда уж. Полковник обиделся, сказал, что живые рекны так летать не могут, даже если они асы и боги. И пообещал, что Дженнингс на следующем тренаже будет сам со своей программой сражаться.

— А он?

— А что он… Предложил попробовать, не откладывая. А пока Сибирцев настраивал робота, Боб ввел в свой бортовой компьютер другую программу, и отправил истребитель в бой.

— Без пилота?

— Вот именно. Ты можешь представить себе реакцию Сибирцева, когда он наблюдает на экране дуэль, а тут в Центр входит Дженнингс в шлемофоне и с огромным гамбургером в каждой руке. А его истребитель в это время гоняется за роботом. Пустой…

Дик представил себе выражение лица полковника и согнулся в приступе хохота. Он бы дорого дал за возможность увидеть эту сцену своими глазами. Хотя все они глубоко уважали своего инструктора, втайне каждый надеялся его уесть хоть чем-нибудь. Похоже, Бобу это удалось.

— Как следствие — неделя на губе. В общем, у него получился самый содержательный отпуск.

— А Джоанна? Где отдыхала она?

— А ты уверен, что это тебя касается? — Лицо Рича потемнело, голос стал сухим. — У тебя сейчас другие интересы.

Он замолчал, постепенно успокаиваясь. Потом, пожал плечами:

— Она ездила к матери…

— Извини… — Дик испытывал неловкость. Конечно, надо было поехать вместе с Диди. Он не подумал об этом, хотя догадаться, что девушка непременно полетит туда, вполне мог бы.

— Это ты перед ней извиняться должен…

В столовой стоял вечный шум, включающий в себя стук ложек и вилок, звон посуды, разговоры, из которых нельзя было уловить ни одной фразы… Мелькнула мысль, что нет места более уединенного, чем толпа народу — только здесь человек никому не бросается в глаза, поскольку каждый занят исключительно своим собеседником. Вряд ли кто потом сможет с уверенностью сказать, с кем сидел рядом. Тем более, что это не ресторан, куда приходят отдыхать и развлекаться — здесь все ели быстро, не отвлекаясь. Причина была проста — огромный авианосец, несмотря на свои размеры, не мог выделить большие площади для организации питания — каждый кубометр внутреннего пространства был на вес золота. Поэтому столовая работала без перерыва, круглые сутки. И каждый, кто пропускал свои тридцать минут обеда или двадцать — завтрака и ужина, рисковал голодать до следующего приема пищи.

— Сколько у нас времени до отлета? — спросил Дик у товарища, пока они получали контейнеры с обедом.

— Пять часов.

— Отлично, успею принять душ, а то и поспать малость. А то после этих железок провонялся потом, как не знаю кто…

— Это точно. — Рич открыл крышку контейнера и скривился. — Опять котлеты. Господи, как я хочу большой кусок мяса…

— Ты же только что из отпуска. Неужели там не отъелся?

— Брюхо добра не помнит. Тем более, что я уже четыре дня, как вернулся и местное меню снова успело мне осточертеть.

Некоторое время они молча ели, и только когда дело дошло до кофе, довольно жидкого, но отменно горячего, Рич поинтересовался:

— Ты в курсе, что у нас пополнение?

— Нет. Джеймисон ничего не сказал…

— Наверное, забыл. Как всегда перед рейсом у всех в голове каша. В общем, Каллагана перевели в Четвертую, на этот раз окончательно.

— «Айсмана»? — Дик улыбнулся — Рад. Отличный мужик. Только с чего бы это? Ему бы самому сейчас командовать. Можно подумать, во Флоте избыток опытных пилотов.

— Вот-вот. А впридачу к «Айсману» — двоих салаг, только что из учебки. Так что заниматься с молодежью предстоит всем, не только Дереку. Давай, допивай эти помои и пойдем, буду тебя знакомить с пополнением.

— Значит, нас теперь восемь. — Дик одним глотком влил себя остатки кофе и поднялся. — Отлично. Только знаешь, Рич… Я бы хотел, чтобы ты и Боб присмотрели за мальчишками, если будет бой. А то молодые, зеленые, оглянуться не успеешь… В общем, в случае чего надо их прикрыть. Ладно, пойдем.

Новобранцы ждали капитана на флайдеке, у своих истребителей. Салагам, конечно, «Монингстары» никто не доверил, мальчикам «вручили ключи» от «Палашей». Дик тепло поздоровался с Дереком Каллаганом, потом критически осмотрел молодых пилотов. Парням едва стукнуло по двадцать лет. Один — низенький, рыжий и веснушчатый, с некоторой робостью представился:

— Максим Леднев, позывной «Гризли»… сэр. Я из России.

Дик усмехнулся. «Какой из тебя гризли — подумал он — росточком не вышел». Ускоренные курсы подготовки пилотов, пять месяцев — и в бой. Господи, ну чему можно за это время научить мальчишек. Все дисциплины, не имевшие отношения непосредственно к пилотированию, отметались как ненужные. Пилотов учили только летать и стрелять, ни на что другое времени не оставалось. Жаль, конечно, достоинства универов и заключались, в общем-то, в универсальности их знаний. Но жизнь и война диктуют свои требования, и ничего с этим не сделаешь. Капитан вопросительно посмотрел на второго новичка. Это был высокий, на вид крепкий блондин внешне на первый взгляд смахивающий на скандинава.

— Эрик Свеннсонн, сэр! Позывной «Тор». — рявкнул новобранец, вытянувшись по стойке «смирно» и наглядно демонстрируя командиру свою способность «есть глазами начальство». — Швеция, сэр!

Дик слегка поморщился — официальность хороша на парадах и в кабинетах, а не среди товарищей, с которыми ты, возможно, через несколько часов пойдешь в бой.

— Ладно, парни. Поздравляю вас с назначением. Легкой жизни не обещаю, а приключения могу гарантировать. Устроились?

— Так точно! — рявкнул швед. Леднев ограничился кивком головы.

— Отлично. В таком случае… — Дик повернулся к Ричу — Лейтенант Ауэрбах, в оставшееся до отлета время прошу вас пару часов позаниматься с лейтенантом Свеннсонном в спортзале, отработка приемов нападения и обороны без оружия. Вас, лейтенант Свеннсонн, прошу после тренировки привести себя в порядок и доложить о готовности к рейсу. Леднев, останьтесь.

Дик подошел к Ричу и вполголоса добавил:

— Прочисти мозги этому викингу. Так, чтобы он знал, как вести себя в обществе пилотов. Только не увлекайся, не повреди парня.

— О'кей, командир. — хищно усмехнулся «Кувалда».

Дождавшись, пока Эрик и Рич покинут флайдек, Дик повернулся к Ледневу. Тот, несколько огорошенный подчеркнуто официальным заявлением Старка в отношении его напарника, моментально «принял стойку».

— Расслабься, парень. Ты не на плацу. Кстати, можно звать тебя Макс? — получив утвердительный кивок, Дик кивнул — Благодарю. Ты, кстати, имей в виду, что у нас тут нет особого разделения на начальников и подчиненных, поэтому все зовут друг друга по именам, а в полете, понятно, по позывным. Меня, кстати, зовут Дик. С остальными уже познакомился?

— Да… Дик.

— О'кей, Макс. Значит так, у нас есть еще время…

Дик подошел к интеркому и набрал код Джеймисона. Экран засветился, на нем появилось недовольное лицо полковника, которого звонок явно отвлек от чего-то важного.

— Ну что еще… А, Старк. Привет, парень. Как прошел отпуск?

— Нормально, сэр. У меня к вам просьба…

— Давай, только покороче. Я смертельно занят.

— До вылета еще масса времени, сэр. Я бы хотел сделать пробный вылет с новичком, на полчаса, не больше.

— О, черт, совсем забыл тебя предупредить насчет пополнения. Ладно, только в темпе. Чтоб за час до отлета были на месте, и еще раз проверьте машины. Скажешь диспетчеру, что я разрешил.

Дик поблагодарил Джеймисона, но тот уже не слышал, прервав связь. Капитан повернулся к Ледневу.

— Давай, Макс, поиграем в догонялочки. Шагай в двенадцатый бокс, бери учебный «Палаш». Я сейчас позвоню в рубку, доложу, и присоединюсь к тебе. Давай — давай, бегом, у нас не так много времени.

Времени им хватило с избытком. После часовой дуэли Дик пришел к выводу, что парень только выглядит робким и застенчивым. Пилот из него был если и не классный, то по крайней мере подающий большие надежды. Парень чувствовал себя за штурвалом вполне уверенно, и капитан решил, что за новичка он может быть спокоен. Конечно, Максу не хватало опыта, некоторые приемы он проводил явно ориентируясь скорее на учебник, чем на интуицию, однако опыт со временем придет… если к этому самому времени парень еще будет жив. Впрочем, живучести ему, похоже, не занимать.

— Отлично, «Гризли», возвращаемся. У тебя какой налет?

— Имитатор — сто часов, одиночный — десять, групповой — тридцать.

— Маловато… ну ладно, что поделаешь. Сделаем так, при наличии свободного времени будешь заниматься здесь. Программа у нашего тренажера покруче, чем в Академии. Особое внимание уделишь «Барбосам» с эскортом под прикрытием крейсера.

— А в целом как? Терпимо?

— Нормально, но ты не расслабляйся. В реальном бою я сбил бы тебя за это время раз шесть. Потом проверишь запись с фотопулемета, посмотришь свои ошибки. Будет что неясно, заглянешь ко мне, разберемся вместе. Тренируйся, и все будет о'кей. А теперь кончай болтать и следи за посадкой, учебных истребителей у нас всего два, не хватало размазать их по флайдеку.

Дик, конечно, несколько перестраховывался. Если бы посадку доверяли пилотам, то каждый авианосец ремонтировал бы свои летные палубы каждую неделю. Компьютер флайдека перехватывал управление истребителем и сажал его с ювелирной точностью на предназначенное именно для него место. Однако пилоты всегда были готовы вмешаться, мало ли что могло случиться. Истребитель Макса плавно пошел вперед, вспыхнул красный маяк над кабиной — признак того, что машины идет под внешним управлением. «Палаш» плавно прошел силовое поле, удерживающее воздух на летной палубе, изящно развернулся и аккуратно опустился точно на подъемную площадку лифта. Леднев откинул блистер кабины, выбрался из машины, после чего площадка опустилась вниз, увозя «Палаш» в предназначенный для него бокс.

Компьютер пискнул, сообщая о готовности системы ALS^[27]принять управление. Дик дал свое согласие и откинулся на спинку кресла, тем не менее внимательно поглядывая на приборы. Надеяться на компьютеры, конечно, можно, но и проследить никогда не бывает вредно. Машина мягко опустилась на металлическое покрытие флайдека и Дик отправился в душевую, мечтая урвать перед стартом еще полчаса на сон. По дороге он вспомнил приказ Джеймисона осмотреть машины, усмехнулся своей прозорливости.

Через полчаса он уже крепко спал в своей каюте.

Авианосец готовился к прыжку. Наливались зеленым светом накопители могучих С-двигателей, уже почти готовых послать огромный корабль в огромный прыжок, который должен будет завершиться у необитаемой звезды — желтого карлика. Три планеты, лишенные не только жизни, но даже подобия атмосферы, делали эту систему совершенно не притягательной даже для горнодобывающих компаний — работники горнообогатительных комбинатов, как и простые смертные, предпочитали дышать без скафандров. Однако система оказалась удобной с другой точки зрения. Не имея ни астероидных поясов, ни кометных облаков, пространство в этом секторе оказалось на удивление чистым, что позволило рассчитать и внести в каталоги несколько сотен точек прыжка, благодаря чему система стала чрезвычайно популярной у всех пилотов — движение через нее было предельно безопасным.

Дик стоял у экрана на смотровой палубе и наблюдал за тем, как «Нельсон» и «Македонский» готовятся к уходу на струну. По укоренившейся тактике первыми ушла к точке назначения тройка «Монингстаров» — на случай непредвиденных встреч. В этот раз сия миссия была возложена на Ауэрбахов и, для практики, на Леднева. Спустя пять минут за ними последует крейсер, еще через пять минут — второй. «Элеонора» присоединится к ним чуть позже.

Один из крейсеров исчез с обзорного экрана. С такого расстояния, конечно, капитан не мог угадать, какой именно — большинство ТАКРов строились по одному проекту.

Позади остались трое суток нудного патрульного рейда. Прыжок, разведка, снова прыжок… У Селесты им дали сутки передышки, но без расслабления — пока корабль находился на выполнении задания, ни об увольнительных, ни о других подобных развлечениях не могло быть и речи.

Старк воспользовался моментом и до седьмого пота гонял новобранцев, как на тренажере, так и на учебных истребителях. Свеннсонн, изрядно помятый Ричем, принял урок к сведению и вел себя вполне прилично. Правда, пилот из него был никакой. То есть, управлял машиной он в пределах допустимого, но вот фантазии, интуиции и изобретательности у него явно не хватало. Где только можно, он действовал по учебнику, поэтому был предсказуем на десять ходов вперед. Может быть, четкое следование инструкциям и помогало в борьбе с электронными фантомами, созданными боевым тренажером — в конце концов учебные программы писались на основе этих самых инструкций, но в реальном бою швед раз за разом с удивлением видел, что противник (как правило, сам Дик, хотя пару раз он перепоручил это занятие Дженнингсу) действует совсем не так, как «должен был поступить в соответствии с пунктом таким-то главы такой-то». Во время очередного учебного боя Дик поймал себя на мысли, что совершенно точно знает следующий ход оппонента.

Он попытался объяснить Эрику, что в бою надо думать головой, а не вспоминать заученные параграфы, однако швед оставался глух. Умение чуть ли не наизусть процитировать большинство инструкций и справочников не раз вывозило его на экзаменах, поэтому он привык доверять своей памяти и не желал менять привычную манеру поведения.

В общем, хотя встреча с противником и не состоялась, Дик все равно чертовски вымотался за эти дни. Джеймисон заметил, что капитан все свободное время проводит в кресле своего истребителя, и в приказном порядке отправил его спать. Таким образом, в настоящий момент Дик был свежим, отдохнувшим и готовым к дальнейшим тренировкам со своими подопечными.

Второй ТАКР исчез с экрана. Уход крейсера на струну был, конечно, далеко не столь впечатляющим, как сход с нее — тогда зеленая вспышка была видна за сотню километров. «Элеонора» была уже полностью готова старту, и Дик решил подождать окончания броска. Как сказала Клай, расстояние было небольшим, поэтому сам перелет не займет много времени — как сказала девушка, тринадцать минут, восемь секунд и сколько-то там тысячных.

— Привет, командир! — на смотровую палубу поднялся Дженнингс. — А как боевое дежурство?

— А какой смысл? — пожал плечами Старк — В случае тревоги первыми стартуют «Крисы», за ними — «Палаши», а уже потом мы. Так что в любом случае у меня есть минимум семь минут, чтобы добежать до флайдека. А я успею за четыре.

— Точно успеешь?

— Да, я проверял. А если честно — Джеймисон дал команду быть готовыми к старту только «Крисам», остальные пока свободны. В самом деле, кому мы там нужны — система мертвая, военных объектов там нет, остальных, впрочем, тоже. Так что рекнам нападать там не на кого.

Из динамиков раздался звонок — рубка предупреждала экипаж о предстоящем прыжке. Буквально через пару секунд звезды на обзорном экране исчезли, теперь корабль окружала абсолютная темнота. Несмотря на то, что Дик вполне мог рассчитать курс корабля «из пункта А в пункт Б», он не слишком-то хорошо понимал теорию струнного перехода. Впрочем, стоит заметить, что на всей Земле едва ли набралось бы более полусотни человек, которые бы в этом вопросе разбирались досконально. Капитан имел только самое общее представление о происходящем, знал, что корабль может уйти на струну из любой точки пространства, а вот выйти — только возле достаточно большой массы, не меньше сотни миллионов тонн. Знал, что уход практически не сопровождается видимыми эффектами, а выход вызывает всплеск излучения в световом диапазоне.

Старк взглянул на часы. Еще несколько минут… Последняя точка их маршрута, потом опять на Землю. Прав все-таки Рич, сколько можно сидеть в окопах. Ведь строятся новые корабли, вон уже ходят слухи, что скоро вступит в действие дестроер — новая модель корабля, оснащенная недавно разработанным орудием, получившем условное название MD-3, а в народе заочно прозванное «деформатором». Может тогда что-то изменится, нельзя же вечно обороняться.

Экран залил зеленый свет, затем датчики перестроились на прием изображения и у Дика похолодело в груди. Пространство было заполнено кораблями, буквально в нескольких километрах плыл массивный авианосец, чуть дальше — несколько крейсеров, и еще, и еще… Тело неосознанно напряглось, собираясь по реву тревожной сирены броситься к флайдеку, но сирена молчала. Постепенно капитан понял — это свои, но, боже, как же их много. И ведь это только те, кто оказался в зоне действия сенсоров обзорной палубы, наверняка все пространство вокруг буквально нашпиговано боевым флотом. Похоже, в этой невзрачной системе собрались огромные силы — не менее двух эскадр.

— Внимание экипажу. Говорит Алмейда. Передаю слово командующему Флотом адмиралу Ченнингу…

Несколько мгновение из динамиков доносилось лишь легкое потрескивание статических разрядов, потом заговорил Ченнинг.

— Друзья, сегодня настал наш черед нанести врагу сокрушительный удар. Наши корабли направляются в систему Ленна с задачей вернуть захваченную рекнами планету Федерации. Помните, от ваших успешных действий зависит не только победа флота, но и жизни остатков Шестой дивизии, продолжающей удерживать Форт-Дайн, последний оплот Патруля на Ленне. Сейчас навигационные компьютеры ваших кораблей принимают параметры последнего броска к цели. Нам противостоят серьезные силы противника, однако на нашей стороне не только внезапность атаки, но и новое оружие Земли — дестроер, способный сокрушить орбитальные боевые станции Империи.

Речь адмирала Дик слушал на бегу, направляясь к «молельне», как все пилоты называли блок №3, где обычно проходил инструктаж пилотов перед боевым заданием. Интуиция подсказывала ему, что команда на сбор не заставит себя долго ждать. А голос адмирала продолжал греметь на палубах и в коридорах каждого корабля, прибывшего в эту систему своим путем, но готового продолжить движение в составе непобедимой армады.

— Сегодня здесь собрались Первая и Вторая эскадра почти в полном составе. За нашими плечами — мощь всей Федерации. Я верю, каждый из вас сделает все возможное для достижения победы. А теперь настало время вам получить завершающие инструкции.

— Говорит Алмейда! Всем пилотам немедленно прибыть на инструктаж.

К этому времени Дик уже добрался до «зала заседаний» и поспешил занять свободное место поближе к трибуне. Зал быстро заполнялся пилотами — в этом рейсе «Элеонора» была значительно доукомплектована личным составом, поэтому были заняты почти все места.

На трибуну поднялся контр-адмирал.

— Итак, господа, как вы все слышали, нам предстоит нанести удар по орбитальной обороне Ленна. Не скрою, противник у нас серьезный, но и Земля еще никогда не выставляла столь крупное соединение.

Алмейда включил голопроектор и перед пилотами засветилась модель Ленна. Единственный спутник планеты медленно плыл над огромным зеленоватым шаром. Внезапно поверхность спутника покрылась яркими красными точками. Одновременно на орбите появились два небольших красных шарика, быстро перемещающихся под различными углами к траектории спутника.

— Основу орбитальной обороны планеты составляют, как вы знаете, две боевых станции «Цербер» — световая указка командора скользнула по шарикам — Однако рекны не ограничились доставкой на орбиту двух крепостей. Спутник планеты, Сиал, также превращен в цитадель. Перед нами поставлена задача подавить огневые точки на спутнике. Кроме того, в состав Первой вошел новый корабль, дестроер, который должен атаковать «Церберы». Кстати, дестроер получил имя «Япония». Так вот, корабль это очень мощный, однако недостаточно маневренный. Установленное на нем вооружение чрезвычайно энергоемко, поэтому внутри корпуса установлено несколько мощных реакторов — это заставило сделать корабль очень большим. Поэтому его необходимо любой ценой защищать от атак противника.

На карте вспыхнули синие огни, обозначавшие корабли Федерации. Один из них, заметно больше остальных, двинулся в сторону ближайшего красного шарика, такого крошечного и на вид безопасного. Но каждый из пилотов знал, что скрывается за этим обозначением — практически до сего момента считавшаяся несокрушимой орбитальная крепость, способная в одиночку остановить атаку эскадры.

— Каждый авианосец флотилии выделяет крыло легких истребителей, которые должны перехватывать ракеты, направленные против «Японии». Кроме того, дестроер будут сопровождать четыре крейсера. Седьмая эскадрилья? — со второго ряда поднялся немолодой мужчина, командир первого крыла «Крисов» — Вы будете прикрывать дестроер. Восьмая остается защищать авианосец.

Изображение на карте сместилось. Четыре небольших синих огонька пристроились чуть позади дестроера, а впереди заискрилась голубая пыль, отмечающая положение легких «Крисов».

— Прямая ракетная атака спутника не принесет успеха — зенитные установки уничтожат ракеты на подходе. Поэтому удар нанесут тяжелые истребители. Помните, господа, не надо геройских стрельб. Ваша задача — подойти к цели как можно ближе и выпустить торпеды. Четвертая? — Дик встал — Вы поведете Пятую и Шестую эскадрильи. Помните, Старк, вы должны не только поражать цели на поверхности, но и прикрывать тяжелые машины, насколько я знаю, у вас сейчас шесть «Монингстаров» и два «Палаша». С вами пойдут еще пять «Палашей» из Третьего крыла. Помните, что огневая мощь спутника может доставить нам массу неприятностей, поэтому вы должны подавить все их пусковые установки как можно быстрее.

— Не волнуйтесь, адмирал, у нас вся их луна почернеет от копоти! — выкрикнул с места кто-то из молодых пилотов Пятой эскадрильи.

— Только не забывайте, ваша задача победить, а не геройски погибнуть — заметил адмирал. — К тому же спутник — не единственная наша проблема.

На карте появился рой красных огоньков разного размера. Часть из них прикрывала спутник, другие находились вблизи от станций, остальные в кажущемся беспорядке были рассеяны по орбите.

— По нашим разведданным нам противостоят три имперских авианосца, восемь крейсеров и около тридцати эсминцев. Многие из вас помнят операцию «Возмездие», первую боевую операцию, проведенную Патрулем в этой войне. Тогда стояла задача — разрушить верфи противника и отступить. Сейчас об отступлении речи не ведется. У нас достаточно сил, чтобы полностью уничтожить группировку противника. Но не следует забывать, что противник тоже очень силен. Поэтому Вторая эскадрилья и половина Третьей вместе с крылом «Крисов» занимают оборону вокруг авианосца. Задача самой «Элеоноры» — прикрывать атакующие спутник группы от ответного удара тяжелых кораблей противника. Первая эскадрилья, вы временно остаетесь в резерве. Но можете мне поверить, принять участие в сражении вам непременно придется. На этом все. Более детальные инструкции поступили в ваши бортовые компьютеры. Прыжок к Ленну длится сорок минут, поэтому у вас будет время подробно ознакомиться с планом операции и, при необходимости, задать вопросы.

Алмейда выключил схему и снова повернулся к пилотам. В зале повисла торжественная тишина. Адмирал смотрел на пилотов, понимая, что кое-кого он видит сегодня в последний раз. Предстоял серьезный бой, и крупные потери были неизбежны. Он верил в своих бойцов, многие из которых принимали участие еще в той, самой первой операции. Но сейчас им предстояло сделать больше, намного больше.

— За нами пойдут транспорты с пехотой. Если мы очистим им дорогу, то сегодня Ленн будет свободен. По машинам, господа! С богом!

(обратно)

Штурм

— Пятнадцать минут до схода со струны! Всем пилотам, боевая готовность! Доложить в рубку!

— Я Альфа-лидер. Моя группа готова.

Дик захлопнул блистер, включил системы истребителя. Ким тоже устроился в своем кресле и капитан закрыл броневую переборку, разделяющую истребитель на две неравные части. Теперь до самого конца боя общаться они смогут только через шлемофон.

Он еще раз прокрутил в голове задание. Да, работка предстояла нешуточная — оборона спутника была достаточно мощной, чтобы остановить не один десяток тяжеловозов. Конечно, не только их крылья пойдут в атаку на маленькую луну, все авианосцы отправляют на это задание своих тяжеловозов, поэтому в небе над Сиалом будет тесно. Капитан усмехнулся — вспомнил, как просил Рича присмотреть за молодым пополнением. Как же, придется вести этих пацанов в самое пекло. Он включил связь.

— «Тор», я «Фалькон». Слышишь меня?

— Да, командир. На связи.

— Предупреждаю тебя, парень, твои любимые учебники рекны тоже читали. Ну-ка, напомни, что там написано про атаку хорошо защищенной наземной цели с плотным огнем ПВО?

— Глава семнадцатая, пункт четыре — ни на мгновение не задумавшись, отчеканил швед — Подход на бреющем, атака, отход. Кстати, командир, что можно придумать лучше?

— Действительно, ничего. Эй, ребята, все нас слышат? — получив утвердительные ответы от своей команды, Дик продолжил — Выведите на экраны компьютеров нашу первую цель. Местность ровная, как доска, мы будем в пределах действия их огня километров с четырех, а ракетами они смогут нас достать и того раньше. При проектировании этой базы они явно изучали тот же учебник, что и Эрик.

В наушниках раздались сдержанные смешки. Свеннсонн взбеленился.

— Слушай, капитан, ну что ты на меня взъелся? У тебя есть идея, выкладывай, и нечего меня на посмешище выставлять.

— Просто я не хотел бы завтра говорить о тебе в прошедшем времени. Конечно, инструкцию тоже составляли не идиоты, но подходить к ней надо творчески. Значит так, атакуем тремя группами. Первая группа — восемь «Шестоперов», и два «Палаша». Пойдете на средней высоте. Ваша задача, привлечь к себе внимание зениток. «Шестоперы» выпускают по одной торпеде с дальней дистанции и демонстративно отваливайте, делайте круг и снова идите в атаку. Вторая группа в таком же составе, атакуете на бреющем вот отсюда — смотрите на экраны. Схема та же, только аккуратно, ваши торпеды должны пойти секунд на двадцать позже, чем у первой группы.

— Они же собьют торпеды в момент!

— Разумеется, зато они не собьют вас. Шестнадцать торпед с разных направлений заставят их зенитки переключиться исключительно на их поражение. Остальные полетят сомкнутым строем на большой высоте. Готов отдать голову на отсечение, что операторы их зениток сочтут, что мы идем на другую цель, и не рискнут накликать еще и нас на свою голову. Теперь будьте внимательны, когда все зенитки откроют огонь по торпедам и по Первой и Второй группам, остальные атакуют цель в пикировании, сверху. Все вы знаете устройство «Протектора». Каждый лазер имеет индивидуальное наведение, но конструкция башни не позволит одновременно стрелять по горизонтали и по вертикали. Поэтому, независимо от того, какую они изберут цель, пройдут либо торпеды первых двух групп, либо наши. Вопросы есть?

Вопросов не было. Конечно, группа, которая будет идти на большой высоте, подвергнется яростной атаке истребителей прикрытия, однако с этим придется смириться. Нельзя всем подходить к цели на бреющем — одно неверное движение под кинжальным огнем «Протекторов» — и истребители будут размазаны по скалам. Зато отвлекая на себя истребителей, третий отряд дает возможность двум первым действовать относительно спокойно. Дик подождал, пока пилоты разделятся на группы и добавил.

— Не забывайте про ваши АМГ. Особенно это касаетсяпервых двух групп, бейте с дальней дистанции, но аккуратно, постарайтесь подавить хотя бы несколько огневых точек.

— Одна минута до схода со струны. Начинаем отсчет. Пятьдесят пять…

— Ну ребята, ни пуха! Покажем им, на что способен Патруль!

— К черту! Луна будет черной!

— Сорок… тридцать девять… тридцать восемь…

— «Палаши», не лезьте вперед тяжеловозов, у вас для этого слишком слабая защита! Ваша задача в первую очередь — прикрывать их от истребителей противника.

— О'кей, капитан, не беспокойся!

— Семнадцать… шестнадцать… пятнадцать…

— Макс, будешь вместе с Эриком прикрывать «Шестоперы» из третьей группы. Без необходимости в бой не ввязывайся, но тяжеловозов вы должны сохранить!

— Три… две… одна… НОЛЬ!

Зеленое пламя окутало авианосец и мгновенно опало. Истребители градом посыпались из флайдеков, моментально занимая свое место в строю. Расчет был верен, все корабли появились на орбите Ленна с точностью до секунды. «Элеонора» сошла со струны в сотне километров от поверхности Сиала.

Три группы истребителей рванулись к планетке. Противника пока не было видно, но Дик не обольщался — лету до цели минут семь, за это время они вполне успеют прийти в себя. «Монингстары» наращивали темп, стараясь, впрочем, не отрываться от своих более тихоходных собратьев.

Внизу медленно плыл неприветливый ландшафт спутника. Освещенные солнцем участки особо ярко сверкали на фоне угольно-черных зон, куда отбрасывали свою тень скалы — здесь не было атмосферы, рассеивающей свет. Постепенно местность становилась все более ровной, горные хребты уменьшались, постепенно сходя на нет.

— «Альфа-лидер» группам «Альфа»! Подходим к цели, будьте внимательны. Регистрирую рой ракет противника — истребитель Дика летел намного выше первых двух групп, хотя и позади них, поэтому залп рекнов он запеленговал раньше. Впрочем, большая часть этого залпа предназначалась именно ему.

— Я «Альфа-1» — отозвался лидер первой группы — Атакую первый оборонительный пояс из АМГ. Готов к пуску торпед.

— Я «Альфа-2», иду на цель, жду команды.

Прямо по курсу уже виднелись купола цитадели. С высоты было видно, как прижимаясь чуть ли не вплотную к скалам неслись в атаку такие маленькие, но такие опасные машины. Первая группа выпустила заряды своих АМГ и на территории крепости полыхнули огненные смерчи. Впрочем, станция была рассчитана и не на такое — Дик, собственно, и не ожидал особого эффекта от этого удара, для того, чтобы пробить купола требовалось что-нибудь посолиднее. Однако взрывы повредили часть «Протекторов», весьма, впрочем, незначительную. Плотность зенитного огня была чудовищной. Истребители теперь казались шарами голубого света — лазеры полосовали защитные экраны.

— Я «Альфа-1-5» — это из Шестой, «Ирокез», механически отметил про себя Дик — Сбиты гейген-щиты. Ухожу в тень.

— Верно, «Ирокез». Внимание всем, парни, не подставляйтесь и не рискуйте зря. Если вас изрядно побили — отступайте и зализывайте раны. «Альфа-2», вперед! «Альфа-1», запускайте торпеды!

Первая группа выпустила тяжелые «смерчи». Часть зениток немедленно перенесла огонь на эти куда более опасные цели, тем самым дав избитым тяжеловозам несколько секунд передышки. Это было совсем нелишним — один из «Шестоперов» уже получил несколько повреждений и, потеряв чуть ли не две трети мощности двигателей, вышел из боя и теперь медленно двигался назад, к «Элеоноре». Остальным было ненамного лучше.

Ракеты первой группы были сбиты все до единой, что лишний раз подтвердило высокую эффективность «Протекторов» — однако часть «смерчей» взорвалось хоть и не долетев до цели, но все же достаточно близко, чтобы вывести из строя еще с десяток зениток. Почти одновременно с гибелью последней торпеды сделала свой залп вторая группа, до этого разрядившая свои антипротонные генераторы и теперь, выпустив торпеды, отходившая подальше от лазеров цитадели.

— «Альфа-лидер» — «Альфе-0»! Вперед, парни!

Расчет оказался точен. Совершенно неожиданно для имперских стрелков группа истребителей, еще мгновение назад летевшая куда-то по своим делам на огромной высоте и не обращавшая внимания на сражение, внезапно свалилась им на голову. «Протекторы» пытались перестроиться на новые цели, но было поздно — одна за другой три торпеды ударили в центральный купол базы, нестерпимо сияющий огненный шар вырос там, где еще недавно находилась мощная планетарная боевая станция. А идущая за ними вторая волна тяжелых «смерчей» довершила разрушение.

— Я «Альфа-лидер». Блестящая работа! Теперь идем к следующей цели.

Разрушенная крепость осталась за спиной. Дик мог только надеяться, что и во второй раз все пройдет так же удачно, однако надежды эти были призрачны. Хотя рекны и считали себя в полной безопасности за несокрушимым щитом «Церберов», однако у них было уже достаточно времени, чтобы прийти в себя. Капитан, реально смотря на вещи, практически не сомневался, что еще раз атаковать так спокойно им не дадут. Словно в подтверждение его мыслей вышел на связь Рич.

— Я «Кувалда», приближаются истребители противника. Шесть звеньев… нет, восемь… десять…

Ченнинг, находясь в боевой рубке «Виктории», наблюдал за ходом боя. Да, похоже, что атака являлась для имперских сил абсолютно неожиданной, а значит блестящий план Сергеева полностью увенчался успехом. Шла всего десятая минута боя, однако Флот уже успел нанести противнику несколько весьма чувствительных ударов, практически не понеся при этом потерь. Адмирал прекрасно понимал, что рекны уже оправились от первого шока и сейчас начнется самое трудное, однако он был полностью уверен в успехе — силы Патруля заметно превосходили силы имперцев… если не считать «Церберы», которые до сего дня считались несокрушимыми.

— Когда «Япония» будет готова нанести удар? — обратился он к диспетчеру. Молодой офицер повторил запрос в микрофон и через мгновение ответил:

— Через сорок секунд, сэр. Они уже вышли на позицию.

Собственно, орудие еще не было испытано. Сам Ченнинг всячески старался этого избежать, он прекрасно понимал, что в связи с непрекращающейся утечкой информации рекны почти наверняка узнают о том, что разработка деформатора завершена. Он вспомнил удивление Сергеева, когда тот узнал, что дестроер ни разу еще не стрелял из своего основного вооружения. «Что ж, это тебе не из бластера пальнуть — усмехнулся про себя адмирал — Чтобы провести полевые испытания, необходимо как минимум смонтировать где-то генератор Д-поля, а он немногим меньше самого дестроера.» Предварительные теоретические модели давали довольно обнадеживающую картину, оставалось надеяться, что и практики не подведут. «А если не сработает? — мелькнула мысль, но Ченнинг не стал особо волноваться — Переживем, у нас достаточно сил, чтобы обойтись и без него… но с деформатором было бы легче».

Адмирал бросил взгляд на голографическую схему, на которую непрерывно поступали сигналы о ходе боя. Погасло одно красное пятно на Сиале — ракетная база уничтожена, однако наперерез удаляющимся от «погашенной» территории группе синих точек двигалось мерцающее красное облачко — очевидно крупные силы истребителей.

— «Мюрат», говорит Ченнинг. Отправьте два крыла в квадрат GB-35, там у группы с «Элеоноры» возникли сложности.

— Есть, сэр — отозвался капитан крейсера. Ченнинг удовлетворенно потер руки. Пилоты с «Элеоноры», конечно, молодцы — расстреляли первую из планетарных крепостей просто безукоризненно. И, судя по карте, почти без потерь. Но теперь им надо будет помочь.

— «Македонский», как ваши дела?

— Плохо, сэр! Нас атакуют два крейсера и не менее трех крыльев тяжелых истребителей — голос контр-адмирала Андропулоса с трудом пробивался сквозь треск помех, яснее всего прочего говоривших о том, что вокруг крейсера сейчас бушует огненное облако. — Пока держимся, но нам срочно нужна по…

Голос внезапно оборвался. Синий сигнал исчез с карты. Мгновением позже диспетчер подтвердил:

— «Македонский» погиб, сэр. Столкнулся с крейсером рекнов. Оба полностью уничтожены. Похоже, рекны намеренно таранили наш ТАКР.

— Передайте на все корабли, соблюдать предельную осторожность. Сейчас, если рекны почувствуют свое поражение, они могут решить, что один их крейсер в обмен на один наш — это не такая уж большая цена.

— Понял, сэр. Выполняю…

Крупный синий огонек, обозначающий дестроер, подошел довольно близко к красному шарику «Цербера». «Чего он тянет — подумал Ченнинг, но тут же понял — слишком большая дистанция. Смирнов хочет бить наверняка».

По сравнению с огромным корпусом дестроера даже крейсера казались миниатюрными. «Япония» подошла к ближайшему «Церберу» на тридцать километров — на большем расстоянии луч терял свою эффективность, да и с такой дистанции вероятность нанесения серьезных повреждений была не слишком велика, поэтому капитан дестроера продолжал сближение. Крейсера пока успешно отражали атаки противника, который постепенно опомнился и начал оказывать серьезное сопротивление. «Крисы», прикрывающие колосс от ударов торпед, тоже старались вовсю. Пару ударов «смерчей» принял на себя мощный гейген-щит «Японии», однако капитана это не особенно взволновало — мощность его защитных полей чуть ли не вдвое превышала мощность гейгена авианосца. Наконец Смирнов счел, что может нанести первый удар и отдал команду стрелкам.

Все нутро чудовищного корабля заполнилось воем, лампы в коридорах стали тускнеть — вся энергия до последней капли шла в накопители чудовищного орудия. Вой постепенно становился все тоньше и пронзительней, пока наконец не оборвался на самой высокой ноте — выстрел!

Казалось, что никакого видимого эффекта залп не произвел. Капитан, разумеется, знал, что луч деформатора невидим и внешние проявления попадания теоретически совсем не так эффективны, как, к примеру кинжальный удар мезонного орудия. Экраны боевой станции не среагировали на удар, как и ожидалось, однако визуально было даже неясно, а был ли выстрел вообще.

Если бы наблюдатель оказался бы в этот момент в непосредственной близости от корпуса «Цербера», то он сразу же увидел бы последствия нанесенного удара. В броне возникло отверстие двухметрового диаметра, заполненного чем-то вроде густого сизого тумана, представлявшего собой концентрированную взвесь обломков атомов — луч прошил спутник насквозь, не задев, к сожалению, жизненно важных органов, однако нанеся тем не менее станции значительные повреждения. Довольно быстро туман рассеялся, обнажив идеально правильный цилиндрический туннель, проходящий сквозь спутник.

Видимо, комендант «Цербера» обладал достаточно гибким мышлением, чтобы разобраться в происходящем, и в эфир полетел отчаянный крик о помощи. Этот вопль как нельзя лучше характеризовал успешность применения нового оружия.

— Говорит Ченнинг! «Бонапарту» и «Нельсону» и «Элизабет» — немедленно присоединиться к эскорту «Японии». Приготовиться к отражению массированной атаки противника.

Слова адмирала нашли подтверждение буквально через минуту. Авианосец и три крейсера рекнов в сопровождении чуть ли не полусотни тяжелых истребителей, в том числе десятка «Барбосов», атаковали дестроер, разметав толпу шустрых, но маломощных «Крисов». Эскорт ответил ураганным огнем мезонных орудий и тучей торпед, но рекны, похоже совершенно не заботясь о собственной безопасности, лезли напролом, стараясь уничтожить единственный корабль, угрожающий неуязвимым доселе орбитальным крепостям. А Смирнов тем временем нанес второй удар — в этот раз более удачно. Луч пронзил центр станции, повредив систему охлаждения центрального реактора. Спустя минуту реактор взорвался, уничтожив станцию вместе со всем персоналом.

«Япония» содрогалась от взрывов. Мощность защитных полей катастрофически падала. Удачный залп мезонного орудия пронзил щит атакующего крейсера рекнов, огненный шар поглотил еще мгновение назад грозный корабль, однако положение продолжало оставаться сложным. Смирнов отдал команду отходить — это не было бегством, просто в сложившейся ситуации было более целесообразным укрыться за спиной других кораблей эскадры, получить пусть кратковременную, но так необходимую сейчас передышку. Прекрасно осознавая ценность дестроера и невосполнимость его потери, остальные корабли подставляли себя под огонь противника, стараясь пусть даже такой ценой спасти «Японию» от уничтожения. Ченнинг бросил в самое пекло свой последний резерв — два десятка эсминцев и «Элеонору», до того момента остававшихся на орбите спутника. Группы истребителей, атаковавших наземные ракетные комплексы временно остались без прикрытия.

Дик вел свои крылья к цели номер 2 — как и первая, эта крепость располагалась на равнине. Позади осталось плато, на котором теперь валялось почти три десятка разбитых истребителей, в том числе — и осознавать это ему было невыносимо печально — четыре «Шестопера» из его группы. Неповоротливые, хотя и неплохо защищенные машины, в который раз оказались легкодоступной целью для вертких «Стилетов». Если бы не присланная Ченнингом поддержка, потери были бы неизмеримо больше. Где то в глубине души Дик понимал, что прорыв обошелся им сравнительно дешево, однако он не обольщался, самое трудное еще впереди. Тем более, что группа поддержки, выполнив свою задачу, вернулась прикрывать «Мюрата».

— «Элеонора» группе «Альфа», как слышите меня?

— Я «Альфа-лидер», на связи.

— Нами получен приказ покинуть орбиту, вам придется действовать самостоятельно. — В голосе Алмейды сквозило некоторое беспокойство — Не думаю, что крейсера рекнов могут вас побеспокоить, но опасайтесь эсминцев.

— Вас понял, «Элеонора».

— Конец связи, «Альфа», удачи!

Дик невесело усмехнулся. Вот и авианосец уходит, оставляя их без прикрытия. А впереди вторая цитадель, неповрежденная и продолжая непрерывно поливать тяжелыми торпедами корабли эскадры. И раз «Элеонору» сняли с ее поста, значит в этот раз группы поддержки не будет, надо рассчитывать только на себя.

— «Фалькон», вижу истребители противника! — Рич заметно нервничал — Если мне не изменяет зрение, это «Барбосы»!

Ауэрбах не ошибся. Рекны бросили в бой свою ударную силу, десять тяжелых истребителей в сопровождении последних шести звеньев «Стилетов». Сейчас вся эта стая надвигалась на «Альфу», пилоты которой израсходовали уже большую часть легких ракет и к тому же не имели возможности уклониться от боя — до цели оставались считанные минуты.

— Говорит «Альфа-лидер». Внимание всем! «Шестоперам» продолжать атаку, любой ценой! Всем остальным — на перехват противника. «Палаши», не суйтесь к «Барбосам», это наша цель. Рич, Диди, пристраивайтесь ко мне, атакуем лидера!

Капитан не ставил перед собой задачу уничтожить противника своими силами, это было просто нереально. Однако была надежда, что отчаянная атака сможет хоть немного задержать противника, даст возможность тяжеловозам отстреляться по цели и, чем черт не шутит, может хоть одна торпеда прорвется к цитадели. «Монингстар» уверенно сменил курс, устремившись к приближающемуся противнику.

Внезапно все вокруг заполнилось яркими голубыми лучами. «Элеонора», уходя на защиту дестроера, оказала своим пилотам последнюю помощь — дала веерный залп из мезонного орудия. Из-за огромного расстояния большая часть лучей прошла мимо целей, однако несколько «Стилетов» превратились в пар, три «Барбоса» окутались зеленым пламенем пораженного защитного поля, а уже в следующие секунды последние ракеты с «Монингстаров» завершили дело, отправив огромные машины в последний полет к поверхности спутника. Но самое сложное было еще впереди.

Рекны явно намеревались в первую очередь сбивать «Шестоперов», что в конечном итоге оказало им плохую услугу. Ударная группа вполне могла бы расправиться с эскадрильей Дика, после чего могла бы спокойно заняться тяжеловозами. Но при этом «Альфа-1» и «Альфа-2» успели бы дать залп по крепости, что никак не устраивало шавок. Поэтому «Барбосы», не обращая внимания на укусы «Палашей», бросились в атаку на выбранную ими цель.

Моментально сориентировавшись, капитан приказал всем «Палашам» переключиться на эскорт, а «Звездочки» устремились вдогонку бронированным монстрам, поливая их могучие защитные экраны из всего бортового вооружения.

— «Элеонора» вызывает «Викторию»!

— Ченнинг на связи, в чем дело, Франсиско?

— Мои парни попали в безвыходную ситуацию. Их атакуют «Барбосы», причем в большом количестве. Могу я оказать им помощь?

— Нет, ты нужен здесь. Дестроер сильно избит, а рекны продолжают атаку не считаясь с потерями. Впрочем, можешь снять свое прикрытие.

— Благодарю, Франк! — Алмейда переключил диапазон — внимание Восьмой эскадрилье! Отправляйтесь на помощь Старку. Джеймисон, вы поведете Восьмую. Торопитесь, парни, «Альфе» приходится туго!

Алмейда был прав. «Альфе» действительно приходилось туго, и даже это было еще мягко сказано.

Потеряв три «Стилета» и два «Барбоса», рекны прорвались-таки к тяжеловозам, учинив среди них настоящее побоище. Один за другим пять «Шестоперов» рухнули на скалы, прошитые лазерными трассами и оплавленные импульсными разрядами. Старк удачно всадил залп прямо в борт ближайшего противника, пробив зарядами АМГ защитные поля и превратив «Барбоса» в клубок плазмы, однако и его машина получила не один десяток попаданий и мощность гейгена была на исходе. Рядом разлетелся на куски «Палаш» — прямое попадание сразу нескольких ракет.

— Я «Альфа-2», вышел на дистанцию поражения. Атакую крепость.

— «Акула», не торопись! Постарайся подойти ближе, ты единственный, кто остался вне боя.

— Попробую… очень сильный огонь, капитан.

— Другого выхода нет… Бейте с минимальной дистанции, мы тут увязли слишком плотно.

«Акула» — капитан Никитеску из Шестой эскадрильи — прекрасно понимал, что выпустив торпеды с четырех-пяти километров, они не достигнут ничего, «Протекторы» собьют все. С другой стороны, поддержки было ждать неоткуда, оставалось только надеяться на свои силы. Сейчас у него осталось шесть «Шестоперов», двенадцать «смерчей»…

— Говорит «Акула» — обратился он к своим пилотам, многие из которых воевали с ним с самого начала Войны. — Цель перед вами. Помните, мы остались одни. Вся надежда на вас, парни. Вперед, бить с минимальной дистанции.

Шестерка тяжелых истребителей устремилась вперед. Почти сразу они оказались в зоне действия зениток и экраны заполыхали губительной зеленью. Никитеску погиб первым — его машина шла впереди всех и приняла на себя большую часть лазерных трасс, и его место сразу занял другой пилот. Он успел нажать кнопку пуска торпед за мгновение до того, как превратился в пар вместе со своей машиной, спустя четыре секунды были сбиты и его торпеды, но благодаря этому остальные прошли чуть дальше. Еще две секунды потребовалось «Протекторам», чтобы сжечь третий «Шестопер» и пущенные им торпеды, но оставшаяся тройка уже была ближе чем в полукилометре от центрального купола крепости. Шесть торпед, шесть сгустков антипротонов устремились к цели, а выполнившие свою задачу пилоты попытались увести свои машины из-под огня. Двоим это удалось…

Чудовищный взрыв разметал купола крепости, сжег почти все зенитные установки — одна из четырех прорвавшихся торпед, видимо, поразила ракетный склад. На месте цитадели остался лишь огромный кратер. Почти одновременно с этим подошла помощь с «Элеоноры», десять «Крисов» и «Ятаган» Джеймисона. К этому времени Дик, потеряв еще два «Палаша», из последних сил отбивался от наседающего противника, решившего отомстить за уничтоженную крепость пусть даже и ценой своих жизней. «Тор», истратив все торпеды, неожиданно для Дика таранил «Барбоса». Старк чертыхнулся — господи, ну зачем!!! Щиты приняли на себя удар, рекн уцелел, а истребитель Свеннсонна распался на атомы. Капитан бросил свою «Звездочку» в атаку, всаживая разряд за разрядом в почти погасшие поля рекна, пока наконец импульсные шары не нашли себе дорогу и не встретились с броней, прожигая в ней огромные дыры. Однако это был последний успех Старка. Лазерные трассы висевших на хвосте «Стилетов» секли щиты его «Монингстара», компьютер взвыл, вопя о получаемых повреждениях и смертельно раненная машина косо пошла к скалам. Добивать ее рекны не стали, у них в этот момент были дела поважней.

Дестроер удалось защитить, однако Флоту это дорого стоило. «Элизабет» получила чудовищные повреждения, потеряв почти семьдесят процентов огневой мощи и полностью лишившись хода. Тяжелая торпеда попала «Мюрату» в носовую часть, разворотившую командную рубку, капитан крейсера погиб вместе со всеми, кто в этот момент управлял ТАКРом. Спустя некоторое время управление кораблем было восстановлено, однако искалеченный крейсер уже не являлся сколько-нибудь значимой боевой единицей.

Тем не менее Ченнинг был удовлетворен ходом боя. Противник потерял почти весь флот, за исключением одного авианосца и десятка эсминцев, которые продолжали рваться к дестроеру. Разумеется, была еще вторая орбитальная крепость, которая сейчас находилась в относительной безопасности — довольно далеко от развернувшегося сражения, и пока не принимала в нем участия. Если бы дестроер погиб, то вряд ли эскадра Патруля смогла бы справиться с «Цербером», несмотря на то, что станция лишилась прикрытия — она, в общем-то и была рассчитана на отражение массированных атак. Однако теперь ситуация в корне изменилась. Но рекны не хотели этого понимать и продолжали свои безнадежные попытки справиться с «Японией».

Карта показала, что вторая база на спутнике уничтожена. Правда, атаковавшие ее истребители «Элеоноры» потеряли большую часть личного состава и теперь вели бой с остатками истребителей прикрытия. Тем не менее свою задачу они выполнили и поток торпед с Сиала наконец-то прекратился.

— Весь огонь на авианосец. — Ченнинг сейчас стянул в кулак все свои силы и ничуть не сомневался в успехе — Повторяю, весь огонь на авианосец. Истребителям прикрытия — расширить зону перехвата. Группам «Гамма-2» и «Гамма-3» приступить к плану «Квартет»^[28].

Эсминцы Патруля, до этого принимавшие в сражении второстепенное участие, моментально перестроились в группы по четыре и начали охоту за своими Имперскими коллегами. Один за другим корабли рекнов исчезали в огненных вспышках, однако и Патруль продолжал нести потери.

Тем не менее, спустя четырнадцать минут, все было кончено. Последний имперский эсминец взорвался, остатки истребителей рассеялись по всему сектору, преследуемые эскадрильями легких и средних машин. Теперь ничто не мешало Флоту нанести последний удар по единственному еще невредимому объекту рекнов — «Церберу», уже лишившемуся своих истребителей, но еще не успевшему получить ни одного повреждения.

— Говорит «Виктория». — Ченнинг включил передачу во всех диапазонах — Внимание всем. Начинаем атаку на «Цербер». Дестроеру приготовиться к нанесению удара, всем свободным истребителям занять оборону. Крейсерам отойти на безопасное расстояние. Десантным кораблям и авианосцам приготовиться к высадке маринеров на Ленн. Высадку начинать немедленно после уничтожения спутника. Всем авианосцам выпустить зонды.

Несколько тысяч крошечных разведывательных зондов устремились к Ленну. Не пройдет и двадцати минут, как Патруль будет абсолютно точно знать дислокацию наземных сил противника.

«Япония» снова пошла в атаку…

Сонный ленточник выполз на солнышко и свернулся клубком, наслаждаясь горячими лучами. Он только что плотно подзакусил и теперь пришла пора отдыха. Время от времени змея шевелила рецепторами — не появится ли поблизости что-нибудь съедобное. Не то чтобы ленточнику сейчас требовалась пища, но этот контроль был уже рефлекторным. Змейка была слепа и глуха, и ориентировалась исключительно по запаху. Стояла середина дня, тихо шумели под легким ветерком кроны деревьев, навевая на животное сладкую истому. В данный момент тонкие, почти невидимые усики улавливали целый букет различных сигналов — разогретая земля, испарения деревьев, запах горячего металла… металла??? Ленточник поднял слепую голову, стараясь уловить источник запаха — опыт подсказывал, что там, где есть металл, там кроется и опасность.

Плотный обед несколько замедлил реакцию змеи, поэтому источник тревожного аромата был обнаружен слишком поздно. Через мгновение на пригорок с грохотом опустился огромный шагоход, смяв змею в мокрую лепешку.

«Командор» замер на месте. Массивный корпус медленно вращался, сенсоры прощупывали окружающее пространство, готовые к стрельбе орудия непрерывно искали цель. Засевшие в бронированном танке люди внимательно следили за показаниями приборов.

— Кэти, подними ПТУР и пусти его по кругу — Уинтерс, положил руки на пульт управления огнем. В поединках ШТ погибал как правило тот, кто не успевал выстрелить первым.

— О'кей, серж. — Девушка перевела управление противотанковыми ракетами на ручной контроль и из левой пусковой установки с грохотом вырвалась небольшой снаряд. Стремительно набирая высоту, ракета взмыла над кронами деревьев. Экран мигнул и начал принимать сообщения с телекамеры. — Вижу цели, серж. Четыре «Леопарда». Движутся вдоль опушки. Бить их?

— Нет, у тебя еще ресурс не израсходован. Как останется несколько секунд, тогда…

Уинтерс включил передатчик.

— «Ландыш», я «Астра». Обнаружил противника. Сектор N-6, четыре «Леопарда». Движутся в направлении юго-юго восток. Разрешите атаку.

— Через несколько минут, «Астра» — голос Накамуры был едва слышен за треском атмосферных разрядов — К вам сейчас подойдут еще два танка. Старайтесь не высовываться из леса.

— Вас понял, сэр. Конец связи.

Накамура переключил канал на общий диапазон. Все силы рекнов в спешке отступали. Силы Патруля практически закончили бой на орбите и с минуты на минуту ожидались транспорты с морской пехотой. Генерал усмехнулся — настал их час. Кончились многомесячные отсидки за стенами Форт-Дайна. Правда, в его распоряжении сейчас было мало, чертовски мало сил. Последние штурмы оставили от Шестой дивизии скорее одно название. И тем не менее его мальчики рвались в бой, и он не мог и не хотел останавливать их. К тому же те, кто вскоре высадится из десантных модулей — новички, а его парни — закаленные ветераны, вышедшие живыми из десятков схваток.

Более четырехсот танков… Да, сейчас в его распоряжении оставалось всего двадцать три машины, шесть из которых имели повреждения ходовой части и использовались как неподвижные огневые точки. Итого семнадцать ШТ, способных вести бой. Он взглянул на табло станции слежения — отлично, транспорты уже на подходе.

— Краббс, внимание. Отправь пару «Лентяев» к Уинтерсу, в квадрат N-5, с остальными двигайся в P-8. Будь готов к подходу десанта. После выброски примешь под свое командование два взвода.

— Есть, сэр! — отозвался усиленный динамиками раскатистый бас капитана. — Дальнейшие указания?

— Возьмете на себя третий форт… если там еще кто-то остался. По всем сведениям, рекны в панике бегут из всех укреплений. После действуйте по обстановке.

— Выполняю… — из передатчика доносились команды капитана. Сейчас Краббс вел в бой все оставшиеся у Накамуры ШТ. Остальные пехотинцы, оставшиеся без машин, продолжали нести свою вахту за стенами крепости. Правда сейчас Форт-Дайн уже не был той несокрушимой твердыней, какой представлялся генералу во время отражения первых атак, когда орудия форта сметали бронированные колонны рекнов задолго до того, как тем удавалось сделать хоть один прицельный выстрел.

Тот памятный штурм, когда погиб Эрик, нанес цитадели смертельную рану. Если бы не неожиданный, но такой своевременный удар Патруля, крепость не продержалась бы долго. Накамура всегда отличался трезвостью своих расчетов, поэтому его оценка перспектив дивизии была довольно мрачной. Несмотря на самоотверженность защитников, еще один или два серьезных наступления имперских сил привели бы к полному уничтожению остатков Шестой, в этом он ничуть не сомневался. Правда, за последний месяц они научились бороться с «Черепахами»… если это можно назвать борьбой. Практически неуязвимые монстры имели только одно слабое место — днище, относительно легко бронированное. Саперы закладывали мощные радиоуправляемые фугасы в надежде, что «Черепаха» пройдет непосредственно над этой импровизированной миной. В первом же штурме, когда маршал Риббер бросил в атаку сразу троих монстров, два из них все же попались в ловушку и мощные взрывы, не повредив толстый броневой корпус, превратили в кашу его начинку. Третья машина сочла нужным отступить.

И все же ситуация оставалась сложной. Лишившись почти всех «Протекторов», крепость регулярно подвергалась ракетному обстрелу, и каждый раз генерал терял людей, пусть всего нескольких, но эти потери были невосполнимы. Пока еще купол держался, а оставшиеся зенитки сбивали хотя бы «смерчи», но это не могло продолжаться вечно. Поэтому можно понять всеобщую радость, года ожила радиостанция, и спокойный голос Ченнинга сообщил о том, что ударные силы Патруля вышли на орбиту Ленна.

— Я «Ковчег», вызываю адмирала Накамуру! — веселый голос отвлек его от воспоминаний. Это был долгожданный десант.

— Накамура на связи. С кем имею честь?

— Генерал Мэрдок. Командир Третьей дивизии.

— Джон! Неужто ты оставил свои пыльные аудитории и решил понюхать пороху? Поздравляю с новым званием!

— Благодарю. Вы определились, где нам выбрасывать маринеров?

— Да, квадраты P-8, Q-16, Q-30, S-6. В секторе P-8 вас встретят наши парни, в остальных вам придется разбираться самим.

— Не впервой. Кобо, сейчас к тебе идет шаттл. Жду тебя на борту, твое знание обстановки нам очень поможет. «Виктория» передает пакет разведданных, скоро мы будем знать каждый шаг шавок.

— Рад буду видеть тебя, старый черт!

— Взаимно. Честно признаться, боялся не застать тебя в живых, самурай!

— Я еще тебя переживу, теоретик…

Накамуру и Мэрдока связывала давняя дружба. Много лет прослужив вместе, однажды они расстались — японец принял командование над Шестой дивизией вместе со званием генерала, а Мэрдока отправили в Академию, учить молодых парней искусству проведения танковых операций. Много лет они общались исключительно письменно — служба бросала Накамуру с одной планеты на другую, а полковник был накрепко привязан к Земле. И вот встреча, на краю галактики, и тот факт, что на помощь пришел именно его старый друг, показался убежденному атеисту Накамуре каким-то благородным жестом всевышнего.

Огромные транспорты находились на орбите. Специально разработанные для подобных операций корабли имели странный вид, слегка напоминающий виноградную гроздь. В самой «ветке» размещались двигатели, система управления и легкое оборонительное вооружение, а также каюты немногочисленного экипажа. Зато каждая ягода представляла собой огромный спускаемый аппарат, несший на борту роту морских пехотинцев вместе с их танками и огневыми средствами поддержки.

Сейчас от грозди одна за другой отваливались «ягодки» и стремительно уходили в атмосферу. Спустя несколько минут «осиротевший» транспорт остался висеть на орбите, а шары десантных модулей, достигнув поверхности, начали непрерывным потоком исторгать из своих недр боевую технику. ШТ немедленно занимали свое место в боевом строю, атмосферные истребители стартовали прямо из своих эллингов и немедленно вступали в бой.

Уинтерс преследовал «Леопардов» в одиночку — медлительные «Лентяи» безнадежно отстали и только их ракеты время от времени вонзались в бронированные корпуса противника. Два танка уже дымились среди деревьев — на открытой местности всех рекнов уже перебили бы, однако здесь, в лесу наведению мешали деревья, операторы были вынуждены вести ракеты вручную и далеко не каждая находила цель.

Внезапно один из «Леопардов» резко остановился и выплюнул две ракеты, в надежде поразить преследователя. Уинтерс в который раз проклял слабое вооружение «Командора» — его старый «Снайпер», обломки которого в настоящий момент валялись посреди обширного внутреннего двора Форт-Дайна, гораздо лучше подходил для противоракетной обороны.

— Кэти, приготовиться… Давай!!!

Если бы конструктор «командора» сейчас взглянул бы на эту машину, то его сильно удивило бы странное сооружение, нависающее над боевой рубкой. Создавалось впечатление, что танк прикрылся от солнца чем-то вроде зонтика. По команде сержанта зонтик дернулся вперед, приняв положение щита. В следующее мгновение два взрыва чуть не сбили ШТ с ног.

— Черт его дери, заело… — девушка дергала рычаг подъема щита, однако смятая броневая панель по-прежнему закрывала рубку танка, полностью лишив его обзора. — Эдвард, эта хреновина заклинена наглухо.

— Рви ее… — жаль было щита, но ничего не поделаешь. Сработали микродетонаторы, танк снова пошатнулся, и обзор восстановился. Сорванный взрывами щит грохнулся вниз, а уже в следующий момент шагоходы танка гулко ударились о его броню.

«Леопард», совершенно убежденный в том, что противник не способен к дальнейшему ведению боя, нагонял своего коллегу. Расстояние было слишком велико для импульсных орудий «Командора», но Уинтерс и не собирался вступать с противником в огневой контакт — лазеры рекна сделают из него решето задолго до того, как Кэти сможет начать стрельбу.

Из правого «уха» танка вырвалась ракета и устремилась к противнику. «Леопард», конечно, заметил атаку, но ничего сделать уже не мог — ему не хватило буквально секунды, чтобы завершить разворот боевой башни. Удар ПТУРа пришелся в сочленение боевой рубки и машинной части. Когда пламя взрыва опало, взгляду предстала отрадная картина — боевая рубка валялась на земле, а рядом, пошатываясь, стояло остальное — шагоходы, лишенные управления еще несколько секунд удерживали равновесие, а потом грохнулись рядом с развороченной башней.

— Отлично! Теперь у нас остался один. — Сержант застегнул ремень безопасности, жестом приказав подчиненным последовать его примеру. Последний танк рекнов на полной скорости удалялся от места боя. — Внимание, прыжок!

«Командор» рванулся вперед и вверх. Уступая рекну в скорости, он мог нагнать его только прыжками. У Уинтерса оставалось всего четыре ракеты и рисковать ими в лесу он не хотел. Если имперский танк избежит ракетного попадания, то песенка сержанта и его команды будет спета — огневая мощь «Леопарда» в непосредственном контакте не оставляла им никаких шансов.

— Серж, могу я тебя отвлечь?

— Гарри, возьми управление на себя. — Уинтерс переключил контроль на кресло штурмана и повернулся — Что, крошка?

Гарри Шторм, принимая командование и посылая танк в новый прыжок, усмехнулся. Назвать Кэти крошкой можно было с большой натяжкой, девушка вполне могла бы завоевать первый приз на любом конкурсе бодибилдинга. И ростом ее господь не обидел…

— Эдвард, это не простой «Леопард», если мне не изменяет зрение, у него сняты ракетные установки и на их месте установлены какие-то конструкции.

— Думаешь, это командная машина… Заманчиво, черт возьми. То-то второй под огонь подставлялся, не иначе как своего командира прикрывал. Ладно… Ребята, его надо уложить, но не взрывать, ясно? Кэти, жертвую тебе ракету, постарайся зацепить его шагоходы.

ПТУР устремился к цели, однако безуспешно — попасть в идущую полным ходом машину, да еще в лесу было не просто сложно, это было почти невозможно. Как Уинтерс и ожидал, взрыв лишь слегка покачнул рекна, нисколько не повредив ему. Однако выстрел имел другой эффект, скорее психологический, но тем не менее весьма полезный. Лес кончился, «Леопард» вылетел на открытую местность и осознал, что теперь он представляет собой прекрасную мишень. Не имея ни малейшего представления о запасе ракет у «Командора», рекн не решился впредь поворачиваться к противнику спиной — он остановился, развернул боевую башню и приготовился к отражению ракетной атаки, явно рассчитывая, что маринер хоть на мгновение попадет в зону досягаемости его лазеров.

«Командор» с грохотом приземлился после очередного прыжка. Прыжок завершился у самой опушки леса — только высокая трава занимала все обозримое пространство перед танком. Теперь две машины разделяла дистанция примерно с километр. Слишком далеко для лазеров и, подавно, для импульсных орудий. И слишком далеко для ракет — у противника будет достаточно времени на наведение своих пушек.

Некоторое время машины стояли неподвижно. Ситуация была патовой — на открытой местности только в неподвижном состоянии «Леопард» мог эффективно сбивать ракеты, Уинтерс, в свою очередь, не рисковал подходить ближе и, в то же время, не хотел зря терять последние ПТУРы.

Сержант некоторое время раздумывал над сложившейся ситуацией, потом принял решение, которое показалось ему беспроигрышным. Правда, если он ошибся, то им придется просто улепетывать со всех ног.

— Итак, ребята, делаем следующий ход. Кэти, ты подымаешь ракету и уводишь ее ему в тыл, постарайся не попасть в зону действия его лазеров. Там положишь ракету на грунт и жди сигнала. Гарри, мы с тобой запускаем две оставшиеся ракеты и в этот момент к нам присоединяется Кэти. Бьем с трех векторов одновременно, ну не сможет же он лупить во все стороны сразу. И бога ради, бейте по ногам, он мне нужен живым.

Кэти вела свой снаряд виртуозно, практически над самой землей, время от времени металлическая труба даже касалась травы, оставляя позади себя обугленную дорожку. Старт ПТУРа рекны, понятно, заметили, а вот направление его полета — вряд ли. На пульте управления щелкал секундомер, отсчитывая ресурс двигателя. Наконец снаряд занял позицию для удара.

— Ну, вперед!

Две последние ракеты рванулись из пусковых установок. Уинтерс лихорадочно вертел штурвалом, заставляя снаряд ежесекундно менять направление полета в слабой надежде, что это поможет уклониться от лазеров «Леопарда». Через мгновение он выругался и откинулся на спинку кресла — ракета была сбита. Мгновением позже раздались проклятия Шторма — ему тоже не повезло.

— Есть!!! — восторженный вопль Кэти ударил по барабанным перепонкам. На экране боевого компьютера было видно, как рядом с имперским танком выросло огненное облако.

«Леопард» вздрогнул, несколько мгновений медленно кренился, а затем резко рухнул на бок. С такого расстояния не было видно деталей, но было очевидно, что попадание ракеты перебило коленный сустав левого шагохода.

— Молодец, крошка! — восторженно заорал Уинтерс, бросая танк в прыжок. Следовало добраться до противника прежде, чем экипаж разбежится. — Ты их сделала, девочка, теперь они наши!

Экипаж «Леопарда» был сильно оглушен падением. Когда Гарри и Кэти выволокли из рубки поверженного танка четверых рекнов и закончили аккуратно связывать их по рукам и ногам, Уинтерс, присмотревшись к знакам отличия седого волка, явно занимавшего немаловажный пост, внезапно икнул и бросился к своему танку.

Спустя несколько минут он включил передатчик.

— Говорит «Астра», вызываю Форт-Дайн. Срочно высылайте челнок. Нами, кажется, захвачен в плен маршал Риббер…

Примерно в это же время, Дик, вытащив из обломков истребителя тяжело раненого Кима, смотрел, как огромный «Шестопер» плавно заходит на посадку — прибыла спасательная команда.

(обратно)

Империя

Рейкер давно проснулся, но вставать смертельно не хотелось. Что ни говори, а все же приятно очутиться дома, он не переставал получать от этого удовольствие несмотря на то, что с момента его прибытия на Рекн прошло уже больше месяца. Конечно, Сергеев был бы весьма недоволен подобным «простоем», однако полковник не настолько хорошо знал имперские традиции, как Рейкер. Император официальным письмом предоставил «герою» солидный отпуск, не воспользоваться которым было нельзя — это означало проявить неуважение к Божественному. Поэтому майор спокойно предавался ничегонеделанию, справедливо предполагая, что рано или поздно этот застой завершится.

Возможно, какие-то неясные предчувствия заставили разведчика в это утро существенно затянуть подъем. Что-то подсказывало ему, что вот такое спокойное состояние закончилось, и теперь ему предстоит заняться чем-нибудь более важным.

За истекший месяц ему смертельно наскучили многочисленные приемы у знакомых, а по большей части у совершенно незнакомых, но исключительно влиятельных особ, подъему престижа которых, в свою очередь, немало способствовало присутствие на званых вечерах «героя». Из многочисленных пустопорожних разговоров майор старательно вылавливал крупицы полезной информации, однако улов был невелик — в основном всегда обсуждались дворцовые сплетни (Ах вы слышали, маршал Риббер впал в немилость, его не пригласили на свадьбу третьего племянника младшей сестры Высочайшего!) или всеми любимая тема войны (Вот когда мы победим этих мерзких макак, я планирую построить замок возле их Черного моря. Девочки, вы ведь составите мне компанию?). Естественно, ни дислокация войск, ни планы командования не обсуждались в салонах, хотя пара оброненных фраз все же была сочтена ценной информацией. Капитан одного из минных заградителей, старый маразматик, увешанный не слишком значимыми орденами чуть ли не до пояса, приняв много больше допустимого, упомянул, что его корабль недавно вернулся с задания, в ходе которого они закидали минами «очень важный навигационный пункт макак». Рейкер немедленно передал эту информацию Сергееву, однако ничего более полезного ему пока не попадалось.

Наконец майор решил, что как ни тяни, а когда-то все равно придется вставать. Его ложе вполне отвечало пусть и не слишком высокому, но и отнюдь не низкому социальному статусу майора, как впрочем и его вилла в целом. Комната была отделана со вкусом и даже с некоторой капелькой шика. Впрочем, Рейкер никогда не занимался сам такими вопросами, его жалование вполне позволяло содержать небольшой штат прислуги, которая поддерживала его дом в полном порядке в период его отсутствия.

Он встал и подошел к окну. Рекны, ведущие свой род от собакообразных, любили простор, поэтому, не избежав строительства крупных городов, они, по крайней мере те, кому позволяли средства, предпочитали жить в пригороде. Небольшая двухэтажная вилла выходила окнами в небольшой парк,усаженный различными деревьями. Саженцы некоторых были привезены Рейкером с других планет, и сейчас прямо перед домом цвела вишня. Майор откровенно любовался роскошным деревом — крошечный отросток под воздействием биостимуляторов достиг зрелого возраста всего за год.

Запахнув роскошный халат, майор дернул шнурок звонка. К этому звонку, как и к этой вилле он привык с детства — отец был несколько старомоден и до самой смерти предпочитал не пользоваться всеми этими новомодными средствами связи, реагирующими чуть ли не на запах или зевоту. Где-то в недрах виллы негромко звякнул колокольчик. Почти сразу же дверь открылась, и в комнате появился слуга. Внезапно майор поймал себя на странной мысли — никогда раньше он не обращал особого внимания на своих слуг, его, как и отца, интересовала только точность и своевременность исполнения данных им указаний. Однако сейчас он почувствовал неловкость — очевидно, старик не менее часа ждал у двери хозяина, пока тот соизволит подняться и позвать его.

— Доброе утро, милорд^[29]… — в голосе Риша сквозило отработанное за многие годы глубокое почтение.

Рейкер удивленно посмотрел на старика.

— Милорд? В честь чего это?

— Как же, как же, милорд… Все утро в новостях показывают… Высочайший всемилостивейшим указом даровал рыцарское звание… чин… — не прекращая бормотать, старик быстро убрал постель. — Вы теперь национальный герой, милорд… Вот и нарочный дожидается, но я не пустил… милорд почивать изволили, подождет, сосунок, не переломится… Подавать завтрак, милорд?

— Погоди, какой нарочный, от кого? — новость о присвоении рыцарского титула прошла мимо сознания, разум по привычке ухватывал только ценную информацию. В настоящее время самыми ценными были сведения, что пока он блаженствовал в постели, его дожидалось какое-то официальное лицо.

— Не говорит, милорд… где уж нам, старикам… молодежь нынче не та пошла, не уважает старших-то… Вы уж сами спросите… Так подавать завтрак-то? А то уж трижды подогревали…

— Обойдусь без завтрака, Риш. Доставай парадный мундир, буду гостя встречать.

Рейкер смертельно ненавидел подобные церемонии, однако следовало свято блюсти традиции — в век электронной почты и видеосвязи послание, доставленное на двух ногах (хотя, разумеется, и с применением более быстрых средств передвижения), имело значительный вес и принимать его надо было в полном соответствии со светскими нормами и правилам.

Продолжая что-то бормотать о том, что милорд не бережет себя, а здоровый желудок важнее десяти юнцов, Риш принес парадный мундир, но не обычный майорский мундир Рейкера, а неведомо где добытый рыцарский наряд, и помог хозяину облачиться в это кричаще — роскошное и при этом довольно неудобное одеяние. Традиции этого костюма уходили корнями в глубокое и бурное прошлое. Тонкая кольчуга, серый мундир с узким душащим воротничком, увешанный наградами, сверху бордовый плащ и обязательный церемониальный меч (которому на сегодняшний день исполнилось черт те сколько веков), усыпанный драгоценными камнями, высокие и дико неудобные сапоги, также покрытые кольчужной сеткой, такие же бронированные перчатки… Рейкер с улыбкой вспомнил курс земной истории — похоже, феодальные общества разных народов обязательно похожи друг на друга — закованный в сталь лорд и его слуги, для которых грязно коричневый цвет являлся и по сей день единственно допустимым.

Он проследовал в приемную, где удобно устроился в глубоком кожаном кресле, может и менее древнем, чем меч на его поясе, однако явно отдававшем стариной, как и многие предметы в этом доме.

Когда сопровождаемый Ришем, в кабинет вошел посланник, Рейкеру оставалось только порадоваться догадливости старика, первым узнавшего о присвоении майору титула и позаботившемся о соответствующем облачении. Вошедший совсем не был юнцом, как ожидал новоиспеченный рыцарь, судя по словам слуги — посетителю было лет тридцать пять, однако Риш, с высоты своего девяностолетнего возраста, считал всех, кто хоть в половину моложе его, неоперившимися сосунками.

Визитер также был одет в абсолютно точном соответствии с нормами придворного этикета, а значит вызывающе, неудобно и пышно. Гость был незнаком хозяину, однако тот поднялся навстречу — минимальная вежливость, допустимая в отношении кого угодно, кроме самых низших слоев, к которым гость, безусловно, не относился. Такие расфуфыренные болваны, — подумал про себя Рейкер — больше всего ценят в окружающих не содержимое черепа, а именно внешнее оформление. В то же время майор внезапно понял, что ожидается нечто важное — пришедший явно был птицей высокого полета.

— Милорд… — голос посетителя был таким же мерзким, как и он сам — Позвольте мне первому поздравить вас с высочайшей милостью. Вероятно, вам уже известно, что Мудрейший Император соблаговолил за ваши подвиги наградить вас рыцарским титулом и присвоить досрочное звание полковника.

Рейкер сухо кивнул. Собеседник нравился ему все меньше и меньше, однако не стоило подавать вида — бесстрастное выражение лица тоже входило в обязательную составляющую имиджа.

— По поручению Его Императорского Величества, мне выпала честь передать вам приглашение на ужин, который состоится в дворце Высочайшего сегодня в семнадцать — ноль — ноль. — С этими словами курьер, слегка поклонившись (ровно настолько, чтобы отметить равенство в официальном статусе, но различие в фактическом положении при дворе), протянул Рейкеру голубой конверт. Тот с таким же легким поклоном принял послание.

— Извините, милорд, формальность, вы же понимаете — визитер протянул небольшую пластинку с вытисненным на ней имперским гербом. В середине пластинки размещалось идеально круглое угольно-черное пятно. Рейкер приложи к сенсору указательный палец, пятно мгновенно сменило цвет на изумрудно-зеленый — химический состав тела был опознан и личность адресата подтверждена. Мелькнула мысль, что в случае ошибки пластинка имела неприятное свойство очень сильно взрываться.

— Я безгранично признателен Его Императорскому Величию за оказанную честь, которой я, преданный слуга короны, ни в малейшей степени не достоин.

Формула была произнесена, миссия посетителя успешно выполнена, посему последний поспешил удалиться. Рейкер усмехнулся — этот хлыщ ждал бы в приемной и дольше, молча, не рискуя потребовать, чтобы хозяина виллы подняли с постели. А вдруг как Император приблизит к себе новоиспеченного «сэра»? Потом-то кусать локти будет поздно.

Он взял со стола изящный стеклянный нож для бумаги и аккуратно вскрыл конверт. Пригласительный билет, точнее, кодовый пропуск, с которым можно пройти в святая святых — Императорский дворец. Да, немалая честь для какого-то там майора (вернее, полковника). Рейкер особенно не обольщался на этот счет — он прекрасно понимал, что сейчас Империи особенно остро требуются герои, о которых можно громко говорить. Он еще раз осмотрел пропуск. Разумеется, его надежность обеспечивалась не именем, вытесненном золотом на плотном синем^[30]пластике, и даже не крошечным стереоизображении Рейкера. Все было сложнее — держать этот прямоугольничек в руке мог только сам полковник, и никто иной — стоит встроенному микропроцессору зафиксировать чужую плоть, как пропуск незамедлительно и безвозвратно превратится в облачко серых хлопьев… а посягнувший на него очень быстро погибнет от выделившегося перед саморазрушением карточки контактного яда. До сих пор даже в неофициальных кругах считалось, что пропуск Императора подделать невозможно в принципе.

Разумеется, для Рейкера приглашение было просто подарком судьбы. Именно в Императорском дворце можно узнать что-нибудь ценное. Если полковнику не изменяла интуиция, то ужином дело не ограничится.

Журналисты не зря подняли шум. Империя в последнее время, хоть и не потерпев особо серьезных поражений, тем не менее топталась на месте. Как никогда необходимо было нечто, способное воодушевить народ и Рейкер прекрасно понимал, что он вполне подходит на эту роль. Боевой офицер, попавший в плен к ненавистным мартышкам, тем не менее не сдавшийся и не только сумевший вернуться, но и прихвативший с собой новейший истребитель… а уже пропаганда постарается, чтобы сцена побега была в достаточной мере украшена различными пикантными подробностями.

— Риш, газету…

— Сию минуту, сэр — слуга подал господину небольшой серебряный поднос, на котором лежало несколько газет и пара запечатанных писем, от которых за версту разило дорогими духами. Кажется, полковник стремительно приобретал популярность.

Отложив надушенные конверты «на сладкое», Рейкер принялся изучать прессу. И без дополнительных понуканий склонные к некоторым преувеличениям журналисты в этот раз превзошли самих себя, восхваляя подвиги героя. Он с некоторым удивлением узнал, что во время побега голыми руками перебил не менее сотни вооруженных до зубов солдат, взорвал два авианосца и захватил строго засекреченный истребитель, который теперь изучают лучшие умы Империи. В общем, большинство статей были написаны с излишней помпой и массой неточностей, любой боевой офицер, прочитав эту галиматью, только презрительно скривился бы. Однако на простых обывателей это, безусловно, могло бы произвести впечатление. У Рейкера мелькнула мысль, что подобная шумиха ему на руку — больше известности, больше контактов, больше информации.

Он отложил газеты и распечатал письма. В обоих содержались приглашения на светские рауты, где собиралась публика на порядок выше той, с которой он привык иметь дело. Это тоже было бы неплохо, однако оба приглашения придется отклонить — его ждал Император.

Предстояло сделать много важных дел. Прежде всего, заказать парадный мундир — то, что в настоящий момент было надето на Рейкере, судя по затхлому запаху, когда-то принадлежало еще его отцу, костюм немилосердно жал под мышками, а рукава были на полсантиметра длиннее, чем требовалось по стандарту.

— Риш, позови Рассера. И передай шоферу, чтобы в половине пятого подал флаер. Да, и приготовь ванну.

Рассер появился быстро — основное достоинство секретаря состоит в том, чтобы в нужный момент всегда быть под рукой. Это был высокий, прекрасно сложенный рекн с великолепной мускулатурой и приятным (с точки зрения данного вида, конечно) лицом. Одно время он служил в армии, но потом попал к Рейкеру в денщики, постепенно заняв пост личного секретаря. Он был относительно молод и, как большинство сограждан поддавшийся пропаганде, не раз изводил Рейкера просьбами отпустить его в действующую армию, однако господин был непреклонен — он привык к своим слугам и смертельно не любил менять привычек.

— Милорд хотел меня видеть?

— Да… Прежде всего позвони в какой-нибудь приличный салон, скажи что мне требуется парадный мундир, и срочно. Пусть пришлют мастера, меня вполне устроит готовый костюм, если они успеют его подогнать к четырем часам. Потом свяжись с этими — он небрежно бросил на стол вскрытые конверты — и объясни, что я не смогу присутствовать, поскольку приглашен на ужин к Высочайшему. Да повежливее, мол мечтал бы, однако… ну, и так далее, не мне тебя учить. Потом, вызови парикмахера, скажем, на три часа. Это все.

— Будет исполнено, милорд.

Секретарь исчез так же быстро, как и появился. Вторым достоинством хорошего секретаря является умение не путаться под ногами, исполняя порученную работу быстро, качественно и не отвлекая при этом хозяина лишними вопросами. Рассер был почти идеальным секретарем, поэтому Рейкер и впредь не намерен был отпускать его в армию, особенно сейчас, когда проникся убеждением в полной бесперспективности этой войны. «Когда он исполнит поручение — с удовольствием подумал полковник — Интерес к моей персоне еще более возрастет, как же, ужинал с самим императором, в компании с Великими герцогами. Думаю, что подобных пахучих приглашений в следующий раз будет гораздо больше». Разведчик удовлетворенно усмехнулся — это вполне его устраивало.

— Милорд, ваша машина подана.

Рейкер застегнул на плече новенький плащ, поправил начищенный до блеска меч и, бросив последний взгляд в зеркало, счел, что выглядит вполне пристойно. Высокий, идеально сложенный рекн средних лет, с легкой дымкой седины в шерсти и благородными шрамами — именно от таких типов теряют головы молоденькие рекни… да и не только молоденькие, а как раз последние в настоящий момент интересовали Рейкера куда больше, чем юные дурочки. Из земной истории он знал, как много страшных тайн выбалтывалось прекрасным полом под шелковыми одеялами. Впрочем, в этом их цивилизации были весьма схожи.

Его флаер был относительно новой машиной. Хотя отец, достигнув высокого положения, любил роскошь во всем, свою машину Рейкер выбирал сам. Это была последняя модель, приятного стального цвета, с изящными зализанными обводами. Флаер мог развивать огромную скорость и был весьма комфортабельным, хотя по внутреннему дизайну не шел ни в какое сравнение с ужасно дорогими машинами, которые изготовляли для знати в единичных экземплярах. Обычно он предпочитал сам сидеть за штурвалом, однако в данный момент приличия требовали наличия вышколенного шофера, поэтому полковник удобно устроился на заднем сидении и велел трогать.

Столица Империи по своей пышности заткнула бы за пояс любую земную столицу. Впрочем, это было естественно — культивировавшееся веками восторженно-подобострастное отношение к знати не могло не оказать влияние на все области культуры. Даже сейчас, несмотря на некоторый наложенный войной отпечаток, город напоминал один огромный роскошный дворец. Естественно, право жить непосредственно в самой столице стоило недешево и удостаивались этого далеко не все. В частности, вилла в пригороде была пожалована отцу Рейкера прежним императором вместе с баронским титулом. Это не было, вообще говоря, чем-то выдающимся, большинство домов в зеленой зоне были в той или иной мере подарками императора и если титулы и не наследовались, то уж на недвижимость-то это не распространялось.

Да, столица была прекрасна. Многочисленные парки и фонтаны, роскошные дворцы — все это вызывало в полковнике чувство гордости за свой народ, но одновременно приходила и печаль — он так и не смог понять, почему его соплеменники начали эту варварскую бойню. Тем более, что Империя, вообще говоря, процветала. Ушли в далекое прошлое голод, эпидемии, нищета — развитие индустрии сделало большинство товаров достаточно дешевыми и доступными любому. К тому же последнее десятилетие перед войной прошло в борьбе за чистоту окружающей среды, поэтому даже над городами небо было ослепительно голубым и воздух — кристально чистым. Казалось бы, нет никаких причин для молодой цивилизации влезать в эту безнадежную кровавую кашу. Хотя он помнил, какой приступ энтузиазма испытывал он сам, ведя истребитель в первый свой бой.

Впереди показался Центр Мира — зачастую это жаргонное словечко стало появляться даже на страницах прессы. Императорский дворец, величественное здание, не уступавшее по размерам даже пресловутому земному Пентагону, но способное затмить богатством и роскошью любой дворец древних земных королей. Флаер плавно пошел на посадку, мягко опустившись перед парадным входом, охраняемым Серой гвардией — элитными воинскими частями, которым было доверенное самое ценное в Империи — жизнь и безопасность Светлейшего Императора.

Шофер распахнул дверь и Рейкер вышел из флаера, направившись по широкой мраморной лестнице к дворцу. Почти и самых дверей к нему подошел капитан охраны и, отдав честь, вежливо указал на прорезь в контрольном приборе у входа.

— С вашего позволения, милорд… Я вижу, вы здесь впервые. Прошу, вставьте карточку в это углубление.

Рейкер повиновался, отметив при этом, что цепкий взгляд офицера прошелся по его руке, держащей пропуск — нет ли на ней перчатки. Долю секунды автомат анализировал пропуск, сравнивая его химический датчик с информацией, заложенной в дворцовом банке данных. Затем дверь распахнулась и офицер жестом предложил Рейкеру пройти в вестибюль. Дверь за ним сразу закрылась, однако капитан достал аналогичный пропуск и вошел следом.

— Мне выпала честь, милорд, проводить вас в малый банкетный зал. Прошу вас следовать за мной.

Огромная мраморная лестница уводила их все выше и выше. Разумеется, можно было воспользоваться лифтом, однако Рейкер очень тонко понимал смысл этой роскошной лестницы, устланной роскошным ковром и украшенной многочисленными скульптурами и барельефами. Сколько императоров прошли по этим ступеням, которых сейчас касаются его ноги, императоров, которые навеки остались стоять вдоль лестницы в виде мраморных статуй…?

Воспитание, которое получил Рейкер, нельзя было отбросить в сторону в одночасье, даже несмотря на глубокое разочарование полковника в имперской политике. С детства его учили чтить императора, без самоуничижения и подобострастия, но отдавая должное человеку, являющемуся главой нации. Отец всегда говорил сыну, что личностные чувства неприменимы к Императору — он символ, который следует уважать сам по себе, не отождествляя с кем-то конкретным. Поэтому даже сейчас, когда присутствие полковника в этом дворце в некотором роде угрожало империи в целом и императору в частности, и сам Рейкер прекрасно это осознавал и не намеревался бросить начатое, он испытывал заметный душевный подъем и даже благоговение, которое испытывает паломник, вступивший под сень святого храма. Кроме того, нельзя сказать, что Рейкер ненавидел императора, совсем напротив. Он вполне отдавал ему должное — при последнем Высочайшем империя достигла невиданного расцвета и, если бы не война, Рекн процветал бы так, как никогда ранее. Император был умен, предусмотрителен, хотя несколько излишне подвержен лести — что немедленно было подмечено придворными, и к обращениям Высочайший и Мудрейший моментально добавилось с десяток подобных же «титулов».

Тем более полковник не понимал, что толкнуло Императора начать эту бессмысленную бойню, хотя, по зрелому размышлению, причины всегда можно было найти. Собственно, любому агрессору свойственно подводить под свои притязания теоретическую базу — Рекн не был в этом исключением и все средства массовой информации старались во всю. Неоднократно упоминалась мысль о том, что Федерация Земли является потенциальным противником Рекна, поэтому нанесение превентивного удара было абсолютно необходимо. Солидные ученые-экономисты подготовили весьма серьезные труды, где неоспоримо доказывалось, что большинство жизненно необходимых для экономики Империи планет уже в той или иной мере эксплуатируются алчными землянами. Одновременно в массах упорно распространялись слухи о звериной жестокости землян, которые тысячелетиями держали собак (биологических «родственников» рекнов) в беспросветном рабстве, закрыв для них всякую возможность эволюции, а других «родственников» — волков, безжалостно уничтожали при каждом удобном случае. Время от времени даже появлялись статьи, убедительно доказывающих, что если бы «обезьяны» не захватили власть на древней земле, то на ней неизбежно развились бы истинно разумные виды. В общем, пропаганда работала на полную катушку и, понятно, приносила свои плоды.

— Прошу, милорд, вам сюда. — Провожатый распахнул перед Рейкером дверь и полковник зашел в небольшой зал. Малый банкетный зал использовался в этом дворце для приемов очень ограниченного числа приближенных. В настоящий момент здесь находилось не более десятка высших офицеров и придворных. Рейкер, разумеется, знал их всех — да и разве что темные крестьяне и рабочие могли не знать кого-либо из присутствующих. Четыре Великих герцога, адмиралы, маршалы — на мгновение мелькнула мысль, что он здесь откровенно лишний. Впрочем, приказы Императора не обсуждают.

Взгляды всех присутствующих устремились на вошедшего. Полковник вытянулся по стойке смирно^[31]и вскинул руку в приветствии. Некоторые из собравшихся удивленно переглянулись, но все военные ответили на приветствие таким же салютом, а Великие герцоги — легкими поклонами.

— Рейкер? — удивленный голос принадлежал адмиралу Бразраару, с которым полковник одно время служил вместе — адмирал находился на борту «Крайта» в тот памятный день, когда рекны нанесли свой удар по беззащитной, как им казалось, Земле. — Какими судьбами?

— Сам не знаю, сэр — Рейкер недолюбливал адмирала, зачастую излишне жестокого и безжалостного, однако несмотря на это он отдавал ему должное, Бразраар был весьма неплохим флотоводцем. Жаль, что забота о подчиненных и стремление беречь их жизни были ему совершенно не свойственны. — Я получил приглашение от Высочайшего и, разумеется, не имел возможности до сего момента узнать о причинах…

— Что ж, думаю, что у Мудрейшего в отношении вас свои планы. — адмирал обернулся к остальным — Господа, позвольте вам представить моего бывшего коллегу, май… гм, полковника Рейкера.

В глазах окружающих появился немалый интерес, и полковник с тоской подумал. Что сейчас ему снова придется отвечать на уже набившие оскомину вопросы. Правда теперь они будут исходить от профессионалов. Один из приглашенных даже сделал два шага в сторону Рейкера, стараясь встать поближе к нему, чтобы задавая вопросы, видеть глаза собеседника.

Полковник узнал и этого невзрачного рекна в простом черном мундире без знаков отличий, вернее, догадался, кто находится перед ним. В отличие от адмиралов, герцогов и прочих известных в народе личностей, это лицо никогда не появлялось на экранах телевизоров и страницах газет, однако во всей империи вряд ли нашлось бы много индивидуумов, у которых от имени «Брасс» не похолодело бы в груди и мурашки не побежали бы по коже. Это был именно он, министр Управления Безопасности Империи, всемогущего УБИ, который мог бы при желании заставить побледнеть и Великого герцога. И, бывало, заставлял… Меньше всего сейчас Рейкеру хотелось бы общаться с Брассом, однако он понимал, что разговора не избежать. Но очень уж хотелось его отсрочить…

Когда управляемый Рейкером «Монингстар» добрался до Рекна, где его, кстати, чуть не сбили системы планетарной обороны, их, понятно, допрашивали не раз, и врозь и вместе, однако в то время Брасс либо не счел нужным присутствовать, либо присутствовал на допросах «незримо». Впрочем, это нельзя было назвать допросами в узком смысле слова — скорее подходили термины «отчет», «рапорт», «докладная» и т.д., однако суть от названия не меняется. Это были именно допросы, аккуратные, вежливые, без средств устрашения, наркотиков, шантажа и других широко применяемых в УБИ способов быстро получить новые сведения. Рейкер не раз чувствовал, что его пытаются поймать на лжи, однако ответы всегда были ясные и точные, противоречий в показаниях беглецов следователи не нашли и на этом разбирательство было завершено. В тот момент Рейкеру показалось, что навсегда. Сейчас он решил, что в тот раз поторопился с выводами.

— Вот вы какой, полковник Рейкер… — голос у Брасса был сух и неприятен — Рад познакомиться с вами, вы нынче фигура почти легендарная…

— С кем имею честь?

— Ну, ну, полковник, не заставляйте меня думать о вас хуже, чем вы есть — усмехнулся рекн в черном — Вы же давно поняли, «с кем имеете честь»…

— Если мне не изменяет интуиция, меня удостоил беседой его светлость граф Брасс, министр УБИ, «щит и меч Империи», Первый советник Его Величества Императора…

— Ладно, хватит, полковник. В этой компании все называют меня просто по имени и вы, попав в наше общество, автоматически получаете такое же право. Мне еще не подвернулся случай лично поздравить вас с освобождением из плена, так что пользуясь моментом… в общем, примите мои искренние поздравления. Мечтал бы услышать вашу историю от вас лично, в приватной беседе…

«Начинается — подумал Рейкер, поеживаясь — Всю жизнь мечтал о приватной беседе с Брассом». Вслух, впрочем, он ответил предельно любезно.

— О, граф, безусловно я рад буду беседе с вами. В любое время…

Дверь с грохотом распахнулась, как будто ее изо всех сил пнули снаружи. Похоже, что так и было. В комнату ворвался еще один рекн. Он был почти стар, шерсть сильно поседела, кожа местами повисла складками, однако по-прежнему бугрились мышцами руки и под простым синим мундиром угадывался мощный торс. Этот рекн, как и граф Брасс, не носил знаков отличия, но в них и не было необходимости. Любой знал своего Императора в лицо.

В настоящий момент Его Величество был не просто зол, он был в бешенстве. Глаза покраснели от еле сдерживаемого гнева. Впрочем, особо его сдерживать Император и не собирался.

— Собрались? — в голосе не было и намека на любезность радушного хозяина — Стадо баранов… Что это? Я спрашиваю, что это такое?

С этими словами он швырнул Бразраару в лицо пачку листов бумаги, которые адмирал умудрился поймать на лету.

— Читайте, кретины, я подожду. — Император нервно ходил по комнате — Только потом я хочу услышать аргументы, вы слышали, не оправдания, а аргументы. Ваши оправдания и вечные увертки мне не нужны. Я хочу знать, почему это произошло и кто виноват. А тот, кто виноват, проклянет тот день, когда появился на этом свете.

По мере того, как адмирал читал мятые листки, его лицо мрачнело все больше и больше, пока не стало напоминать грозовую тучу. Закончив, он протянул бумаги Брассу, тот в свою очередь передал еще кому-то. Наконец листки попали в руки Рейкера. Это было донесение на имя Императора. В нем сообщалось, что имперские силы, обороняющие Ленн разбиты, экспедиционный корпус и орбитальные силы уничтожены, маршал Риббер попал в плен, блокада прорвана, Федерация полностью восстановила контроль над планетой. «Да-а — подумал полковник — тут есть с чего взбеситься. И кому-то сегодня крупно не повезет».

— Сир, это так неожиданно…

— Неожиданно! — взорвался Император — И это говорите вы, Бразраар! Для вас неожиданно, что земляне начали действовать? Для вас неожиданно, что у них есть корабли и пушки? Кто утверждал, что оборона Ленна несокрушима, кто клялся, что Шестая дивизия будет уничтожена в ближайшее время, кто? Этот дебил Риббер уложил у стен их крепости тысячи отборных солдат и ради чего? Ради того, чтобы Федерация «неожиданно» одним ударом все вернула себе?

Адмирал молчал, понимая, что в настоящий момент Император глух к любым доводам. Да ему, в общем-то и нечего было сказать, кроме уже вылетевшей фразы. Для него атака землян действительно была полной неожиданностью. За последние месяцы он привык к пассивности Патруля и никак не мог ожидать от Ченнинга столь решительных действий. Впрочем, Императору сейчас требовались не столько слова оправдания, сколько покорные слушатели и мишени.

— А вы, Брасс, вы столько раз говорили мне о вашем надежном источнике информации! Где же эта информация, где? Вы же утверждали, что этот ваш… как его там, не помню… имеет своих агентов чуть ли не на всех кораблях Ченнинга. Почему, черт вас раздери, мы ничего не знали о подготовке наступления. Или ваш агент некомпетентен, или вы — полный идиот.

Граф Брасс, как и Бразраар, молча потупился, Рейкер же напрягся — кажется, речь пошла о неуловимом резиденте, доставившем столько беспокойства Сергееву. «О боже, ну почему Император не назвал его имени, а теперь придется искать подходы к Брассу, а это ой как непросто — он же граф, да к тому же еще и шеф УБИ, а я всего лишь…».

— Я приказываю вам, адмирал! — Император снова брызгал слюной в адрес Бразраара — я приказываю немедленно подготовить ответный удар по Селесте… нет, по самой Земле, немедленно, всеми силами, я хочу, чтобы эту планету сожгли дотла, чтобы ее разрушили, чтобы…

— Но сэр… у нас недостаточно сил… орбитальная защита Земли, как и наша, несокрушима…

— Молчать! Я приказываю… немедленно, исполняйте!

— Но это невозможно, сир, мы потеряем весь флот…

Непривыкший даже к малейшим проблескам неподчинения, Император какое-то время судорожно глотал ртом воздух, затем внезапно спокойным тоном сказал:

— Что ж… возможно. Но вы не будете в этом виноваты, потому что будете лишь пешкой. Я разжалую вас в … в капитаны. Примите под командование эсминец. А теперь вон отсюда. — Император подошел к Бразраару и сорвал эполеты с его мундира, а затем повернулся к другому рекну с адмиральскими нашивками. — Риффер, вы поведете армаду. Старт через сорок восемь часов. Все корабли, кроме стоящих в оборонительных поясах Рекна. Исполняйте.

Бразраар, униженный и раздавленный, уже покинул кабинет. Риффер, не решавшийся спорить с Мудрейшим, но также понимавший всю бессмысленность подобной акции, вышел следом. Остальные стояли молча.

Император некоторое время молчал, постепенно успокаиваясь, потом обвел взглядом присутствующих. Взгляд Мудрейшего остановился на Рейкере, при этом у него был такой вид, как будто он впервые видит полковника. Через несколько мгновений Высочайший вспомнил, кто перед ним стоит, и уже почти спокойно и даже дружелюбно улыбнулся.

— Рад видеть вас, Рейкер. Не обращайте внимания на наши маленькие стычки. Я не так уж жесток, как кажусь, но очень люблю, когда мои приказы выполняются точно и быстро. И, кстати, терпеть не могу, когда мне прекословят, есть такая слабость. Но я отходчивый. Итак, господа — он обернулся к остальным, продолжавшим пребывать в молчании — прошу к столу. Нам многое надо обсудить, а это лучше делать на полный желудок.

Ужин затянулся допоздна. Обсуждались довольно важные темы, по крайней мере важные для Империи, однако ничего полезного для Сергеева полковник больше не услышал. Если, конечно, не считать плана Императора атаковать Землю. Хотя Рейкер, в общем-то был всего лишь командиром бригады истребителей, он в свое время получил великолепное образование и уступал Бразраару или Рифферу только в плане боевого опыта. Именно поэтому он прекрасно понимал, что старый адмирал прав — в настоящий момент сокрушить орбитальную оборону Рекна невозможно в принципе, но и боевые спутники Земли способны остановить любую армаду. Конечно, будут потери и у обороняющихся, но ударные силы Империи будут не просто раздавлены, а полностью уничтожены, до последнего корабля, до последнего солдата. Поскольку любому было ясно, что даже полный разгром ударной группировки не приведет к окончанию войны, а лишь вызовет тысячи и тысячи новых жертв, Рейкер втайне мечтал, чтобы Мудрейший отменил свой идиотский приказ.

— Кстати, Рейкер — Император поднял бокал с древним вином рубинового цвета, задумчивая рассматривая его на просвет — Почему вы до сих пор не поинтересовались, какая нелегкая вас сюда занесла? Неужели не интересно?

— О, сир… — полковник давно приготовил на всякий случай ответ на подобный вопрос, однако он не ожидал, что вопрос последует от самого Высочайшего — Я думал, сир, вы сами скажете мне, чем я, заурядный офицер, мог заслужить подобную честь.

— Скажу… — Император усмехнулся, продолжая любоваться божественным напитком — Ничем. Вы удивлены, не так ли? Нет, в самом деле ничем не заслужили. Однако я надеюсь, что еще заслужите. Ведь вы постараетесь, верно? Миллионы рекнов готовы отдать жизнь за то, чтобы занять одно из кресел в этом зале. Теперь ваше кресло принадлежит вам… до той поры, пока вы будете его достойны.

Рейкер некоторое время молчал, огорошенный свалившейся на него удачей — Сергеев и мечтать о таком не мог бы, да и сам Рейкер, ни в молодости, ни, тем более, сейчас, выполняя роль разведчика, никогда не простирал своих замыслов так далеко. Император тем временем продолжал, откровенно наслаждаясь удивленной физиономией собеседника.

— Видите ли, полковник, сейчас здесь находятся те, кто вершит судьбу нашей священной войны. Совсем не имперский совет, отнюдь. Те, кого вы здесь видите, да еще Риффер, составляют мой личный штаб, и я бы даже сказал, что не мне принадлежит первое слово в этой компании — в конце концов я не военный, я могу высказать пожелание, а о путях его исполнения пусть болит голова у других.

— Но сир… я не понимаю, какую пользу я могу оказать Вам, я всего лишь заурядный офицер…

— Не прибедняйтесь, полковник. Вы незаурядный офицер. Во-первых, вы участвуете в боевых действиях с первого дня и имеете солидный опыт, во-вторых, вам удалось бежать из плена. Разумеется, вам известно, что это первый случай с самого начала ведения боевых действий. Но совсем не это является основной причиной того, что отныне это место закреплено за вами — хотя перечисленные мной пункты и имеют некоторый вес, но у нас более чем достаточно ветеранов, прошедших не меньшую боевую практику, чем вы.

Мудрейший отпил несколько капель вина и удовлетворенно чмокнул — напиток был изумителен.

— Но в настоящий момент ваше положение уникально. Насколько я знаю, вы длительное время работали на Земле, еще до войны?

— Да, сир. — Рейкер не без оснований подозревал, что Императору его биография известна лучше, чем ему самому. Впрочем, иного ожидать и не приходилось, без длительного и досконального изучения его личного дела его и на порог дворца не пустили бы. — Я был…

— Да, да, я в курсе. Так вот, вы обладаете весьма существенной ценностью — знанием. Вы знаете землян, знаете методы их пресловутого Патруля. Вы работали с ними в мирное время, позже сражались против них, а потом довольно долго находились среди них, видели их, так сказать, со всех сторон. В настоящее время вы назначаетесь моим… ну, скажем, советником. Ваше мнение может понадобиться мне в любое время и по любому вопросу.

— Дозволительно ли мне будет сказать Вашему Величеству…

— Дозволительно. И оставьте этот официальный тон, полковник, он хорош только в обществе, а здесь неуместен. Что вы хотели сказать? — Император усмехнулся — Не иначе как о предстоящем штурме Земли. Вы хотите высказать какие-нибудь идеи?

— Одну единственную, сир. Этот штурм невозможен.

Император нахмурился, остальные придворные разом замолкли, чувствуя приближение не просто бури, а по крайней мере тайфуна. Прежде чем Мудрейший успел его прервать, Рейкер горячо заговорил, стараясь казаться убедительным.

— Действительно, сир, я долго пробыл в плену. Меня не раз возили на допросы и, хотя я и не видел схем орбитальной обороны Земли, этого мне и не надо было. Орбита планеты буквально нашпигована железом — шестнадцать орбитальных крепостей… Вы же знаете, Мудрейший, что даже один «Цербер» может остановить атаку целой эскадры. А остановить — значит уничтожить. К тому же флот Патруля и наземные базы…

— Тем не менее, два боевых спутника не смогли защитить Ленн! — холодно бросил Император.

— Увы, повелитель, я не знаю причин… возможно новое оружие или измена… Уверен, что с обычным авианосцем «Цербер» справился бы за считанные секунды. Сейчас Патруль сильно разбросан, они вынуждены охранять свои планеты, конвоировать торговые суда, расчищать минные поля — там мы можем превзойти их численно и провести операции без особых потерь. Но Землю — ее можно взять только измором.

Император перевел мрачный взгляд на Брасса. Тот пожал плечами.

— Увы, Мудрейший, но мне кажется, что полковник прав. Если мы погубим в бою все наши силы, то мы проиграем кампанию в целом. Величие Империи состоит в…

— Я лучше вас знаю, в чем состоит величие Империи! — рявкнул Император и посмотрел на другого «советника», Великого герцога Аргера, официального главнокомандующего всеми наземными силами Империи. Тот сник под тяжелым взглядом Высочайшего, однако нашел в себе силы выдавить:

— Я… я тоже так считаю, Мудрейший. Мы должны сохранить армию…

Внезапно Император откинулся на спинку кресла и захохотал. Он смеялся долго, расплескав бесценное вино и постепенно вызвав ужас у некоторых присутствующих — им впервые приходилось видеть Высочайшего в таком состоянии.

— Ну все… ну все против меня, а? Бразраар, потом Рейкер, Брасс, теперь и вы, Аргер. Может я и в самом деле погорячился, а? Ведь не может же, как метко выражаются земляне, все идти не в ногу.

Отсмеявшись, уже спокойно он продолжил:

— Ладно, я принимаю вашу точку зрения. Передайте Рифферу, что операция отме… нет, откладывается. Пока откладывается. И скажите Бразраару, что он может вернуться, я его прощаю, в этот раз. Но, господа, мы тем не менее обязаны предусмотреть операции возмездия, иначе что вы скажете своему народу?

Тут уже Аргер был вполне в своей стихии. Он немедленно предложил Императору пару вполне реализуемых плана, настолько тщательно проработанных, что Рейкеру показалось, что они были заготовлены давным-давно и находились в папке маршала, ожидая удобного случая.

Ужин закончился. Император, попрощавшись с подданными, покинул их. Брасс подошел к Рейкеру и одобрительно похлопал его по плечу.

— Благодарю вас, полковник. В блестяще сумели сказать нужные слова в нужное время.

— Я лишь выразил свое мнение, граф. Поверьте, я достаточно компетентен и отвечаю за свои слова.

— Ничуть в этом не сомневаюсь — Брасс задумчиво покачал головой — Вы же видели, ваше мнение совпало с нашим по всем пунктам, а это наверняка означает, что вы были правы. Его Величество иногда… упрям. Кстати, как вы думаете, чем последние три часа занимался Риффер?

— Думаю, готовил эскадры к старту…

— И не собирался, поверьте мне, я его достаточно хорошо знаю. Это, знаете ли, моя обязанность, всех хорошо знать… Я вот считаю, что они с Бразрааром сидели у кого-нибудь из них в кабинете и за бутылкой хорошего вина обсуждали тот самый вопрос, который вы так блестяще разрешили — как отговорить Императора от подобной затеи.

— Каковы будут теперь мои обязанности?

— О, совсем не обременительны. У вас теперь есть кабинет во дворце, третий этаж, номер 3123, запомните. А не запомните, неважно, охрана предупреждена, это их обязанность, помнить все, что касается дворца. Завтра приходите, как вам удобно, скажем, к десяти. Располагайтесь… К вам будут поступать материалы, которые надлежит изучить. Ну, а если вы понадобитесь Императору, он вас найдет везде, будете ли вы во дворце или вне его. — в последней фразе Брасса прозвучало тщательно завуалированное предупреждение — Когда состоится следующий совет, вас известят. И, кстати, нам предстоит много общаться, так как номинально вы теперь проходите по моему ведомству.

— Всегда рад, граф.

Когда Рейкер добрался домой, стояла уже глубокая ночь. Риш, как всегда недовольный всем на свете, ворчал и ласково бранил хозяина за такое пренебрежение к распорядку дня, но услышав о новом назначении своего господина, сменил гнев на милость, весь раздулся от гордости и оставшееся время смотрел на Рейкера с немым обожанием.

Отправив старика спать, полковник спустился в подвал виллы. С тех пор, как Земляне начали освоение планет, всем стало ясно, что межзвездная связь — дело, мягко скажем, непростое. Никакие волны, ограниченные в своем движении скоростью света, не могли обеспечить передачу сообщений даже внутри системы, не говоря уже о связи с колониями. Именно тогда были разработаны первые струнные капсулы, которые, обладая относительно малым размером, могли совершить прыжок на расстояние до десяти светолет. После схода со струны капсула начинала издавать сигналы, которые позволяли запеленговать ее и взять на борт.

Появление достаточно далеких колоний не остановило развитие подобной почты — стали возникать станции пересылки, принимавшие капсулы, перезаряжавшие их двигательные системы и отправлявшие дальше по указанному маршруту. Таким образом, послание шло из системы в систему считанные часы. Капсулы были относительно недороги, а поскольку был спрос — появилось и предложение. Постепенно приобрести струнную капсулу стало не сложнее, чем обычный конверт для письма, правда, несколько дороже. Сильно дороже.

Впрочем, Рейкера этот вопрос волновал мало. Он и до войны имел довольно обширную переписку, поэтому в подвале постоянно находилось до полусотни струнных капсул. Сейчас вокруг одной из них медленно разгоралось зеленое сияние — микродвигатель набирал силы для броска. В настоящий момент тот, кому удалось бы увидеть программу маршрута, был бы очень удивлен — капсула должна была сойти со струны очень далеко от обитаемых миров, в совершенно мертвой системе, которая не использовалась даже в качестве джампойнта. И не было никаких шансов, что там ее кто-нибудь найдет.

Рейкер закончил ввод программы, открыл герметичный отсек и уложил туда небольшую белую коробочку с пленкой, предварительно мазнув по картону зеленым маркером. Это был условный сигнал для командира эсминца, который сейчас нес вахту где-то в точке, координаты которой полковник намертво вбил себе в память. Если приходит послание с зеленой меткой, командир обязан немедленно прочитать его и доставить адресату как можно быстрее, любой ценой. При необходимости командиру дежурного эсминца разрешалось поднять тревогу, доложить о содержимом письма любому старшему офицеру, полномочия которого были достаточны для принятия соответствующих мер. Если же пометки не было, то не было и срочности, контейнер с пленкой должен был быть доставлен лично Сергееву и никому иному. В данном случае эсминцу придется поторопиться.

Наконец накопление энергии завершилось. Капсула исчезла и только воздух с легким хлопком заполнил освобожденное пространство.

(обратно)

Лагерь

— Знаешь, Лесли, ты просто старый зануда, маразматик. Господи, как же мне надоели твои бесконечные нравоучения. — Элен рухнула на нары, доски завизжали, прогибаясь под тяжестью тела. — Я уже устала от твоего параноидального бреда. И не хочу больше его слушать.

В этом, вообще говоря, не было ничего удивительного. Если бы Дик увидел ее сейчас, он мог бы и не узнать свою мать. Эффектная в свое время женщина, Элен сейчас напоминала большую розовую свинку. Она сильно располнела, жир свисал толстыми складками со всех сторон. Теперь в ней было не менее ста килограммов. Впрочем, ее это не слишком беспокоило.

— Я хочу есть, ты можешь это понять? И если ты не намерен использовать эти чудные кубики по назначению, я с удовольствием сделаю это вместо тебя. — она схватила пищевой брикет с тарелки Лесли и целиком запихала его в рот. По лицу разлилось блаженство.

Старик печально смотрел на невестку. Он уже отчаялся что-то ей доказать. Все, что он мог делать, это иногда воровать часть ее пайка, чтобы тут же отправить его в канализацию. Сам он тоже был голоден,чудовищно голоден, но есть было нельзя.

Собственно, Элен все время убеждала старика, что его идеи — плод болезненного воображения. Одно время Лесли пытался ее разубедить, однако это ни к чему ни привело — каждый остался при своем мнении.

Лагерь располагался где-то на задворках Империи Рекна. Старик вычислил это довольно просто — «Санта Лючия» дважды заправлялась на пути сюда. В тот памятный день, когда их вытряхнули из шаттла перед огромным бараком, им казалось, что из песенка спета. Впрочем, Лесли так считал и по сей день. Большинство остальных пребывали в состоянии идиотского благодушия, весело встречая каждый новый день и нисколько не задумываясь о дне грядущем.

Лагерь совсем не походил на то, что ожидал от него старик, и в то же время лично у него вызывал куда больше ужаса. Сплошные ряды бараков, никакой видимой охраны на территории, только периметр контролируется многочисленными датчиками самых разных мастей. Это стало ясно в первый же день, когда кто-то из пассажиров, обезумев от страха, бросился бежать сломя голову и не видя дороги. Кто знает, где он пересек луч фотоэлемента или вошел в зону действия инфракрасного детектора (более глубоко знания Лесли об охранных сигнализациях не распространялись), однако результат не заставил себя ждать — сверкнул луч, и от обугленного трупа невыносимо мерзко потянуло горелым мясом. С тех пор было еще несколько попыток — днем и ночью, ползком и прыжками, даже попытка подкопа — все заканчивалось одинаково, обугленные трупы еще некоторое время наводили страх на заключенных, потом рекны их убирали.

На территории лагеря они практически не появлялись, кроме дней пересылок. Все остальное время заключенные были предоставлены сами себе — их плотно кормили, хотя и однообразно, но очень питательно. Брикеты какой-то растительной массы имели привкус капусты и первое время Лесли был ими вполне удовлетворен.

Никто не заставлял людей работать. Безделье, кстати, угнетало не меньше, чем тяжелый труд. Большую часть дня люди проводили на нарах, в блаженной полудреме, проявляя активность лишь во время кормежки. Каждый получал по пять зеленых брусков — поначалу старик едва осиливал пару из них, настолько питательная масса была сытной. Однако сейчас в своих фантазиях он уничтожал брикеты десятками, один за другим, давясь и чавкая. Впрочем, только в фантазиях, наяву он позволял себе только один, растягивая его на весь день, и весь день страдая от жестоких спазмов в желудке — голод, казалось, способен был довести его до обморока.

Поначалу он думал, что состав пищи не вполне подходит организму человека — практически все люди быстро поправлялись, даже Элен, всегда гордившаяся своей фигурой, быстро потеряла все свои достоинства и обросла жирком. Кроме того, биомасса вызывала зверский аппетит — скоро многим стало не хватать пяти брусков и рекны охотно увеличили пайки. Может, именно это и насторожило старика. Как-то не вязалось такое поведение с жестокими псоглавами, с пленом, с концлагерем. Глядя на Элен, голодную и постоянно мечтавшую о лишней пайке, старик героически отдавал ей половину своей порции.

Потом была первая пересылка. Тогда рекны впервые появились в лагере за последние две недели. Тысячи три солдат, закованных в боевую броню, с бластерами наизготовку, около десятка больших транспортных флаеров, человек на сто каждый, и несколько десятков офицеров. Офицеры отбирали людей, отправляя их в автобусы, и те безропотно шли и занимали места. Потом в лагерь доставили около тысячи новичков, в этот раз — преимущественно ленитов, хотя попадались и земляне, в основном попавшие в плен бойцы Шестой дивизии, сражающейся на Ленне.

Глядя, как офицеры отбирают людей для отправки неизвестно куда, Лесли впервые заподозрил что-то нечистое в этом размеренном процессе. Потом, собравшись с мыслями, он пришел к выводу, который поверг его в ужас. «Нет, — убеждал он себя и тогда, и много раз впоследствии — этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!». Но он не мог ошибиться и следующая пересылка вновь подтвердила его выводы, вопреки всем его надеждам — они отбирали самых толстых ! Вывод напрашивался сам собой, страшный вывод, неприемлемый для человеческого разума. Но слишком уж хорошо все укладывалось в простую и логичную схему, и явно гормональные пайки, и бешеный аппетит, и полное отсутствие физических нагрузок, все сразу встало на свои места. А он упорно не хотел верить в то, что подсказывала элементарная логика.

Именно тогда Лесли практически перестал есть и впервые попытался убедить Элен сократить рацион — напрасно, невестка высмеяла его «болезненные фантазии» и, мало того, растрезвонила об этом всем своим подружкам. Многие смеялись над Старком, однако тот упорно стоял на своем.

Однажды к Лесли подошел высокий человек в довольно обтрепанном мундире торгового флота. Лицо его было старику незнакомо — раньше они не встречались, жили в разных бараках. На мундире красовался значок навигатора первого класса.

— Мистер Старк, я не ошибся?

— Какой там «мистер», молодой человек… Просто Лесли, к вашим услугам. — От взгляда старика не укрылся один момент, который он счел для себя исключительно важным — навигатор не был толст. Вернее, он был упитанным, но до уровня основной массы людей ему было далеко.

— Моя фамилия Нильсен, Ханс Нильсен. У нас тут в соседнем бараке собирается компания, у одного из наших сохранилась колода карт. Не составите ли вы нам партию в покер?

На что Старк никогда не жаловался, так это на отсутствие мозгов. Играть в карты не приглашают незнакомого человека, тем более из другой, так сказать, зоны. Значит он кому-то понадобился. Тем более, что этот Нильсен знал его имя — значит искал конкретно его. Лесли окинул мужчину испытывающим взглядом, и решил, что парень ему определенно нравится. Нильсену было лет тридцать, еще не сошедший ровный загар говорил о том, что парень много времени проводит на солнце. Чуть уловимый акцент завершал картину. «Селестианец — уверенно подумал Старк, которого жизнь давно научила неплохо разбираться в людях — прекрасно развит физически, интеллигентен, умен, решителен, похоже и порядочен».

— Разумеется, мистер Нильсен…

— Просто Ханс, сэр, тем более что вы старше меня раза в два…

— Хорошо, Ханс… Конечно, я с удовольствием составлю вам компанию. Вы же знаете, здесь можно умереть от скуки.

— Чудесно, э-э … Лесли, мы ждем вас часов в шесть. Шестой барак, сектор семь. — Нильсен повернулся и сделал несколько шагов к выходу, потом вдруг остановился и обернулся — Мы очень вас ждем, Лесли…

Точно в шесть Старк переступил порог седьмого сектора шестого барака.^[32]Комната была полна народу, даже на первый взгляд тут было человек пятьдесят. Одни играли в карты, другие о чем-то беседовали. Старику сразу бросилось в глаза, что среди собравшихся нет ни одного «слишком упитанного». Нильсен заметил вошедшего и поднялся ему навстречу.

— О, добрый вечер, Лесли. Присаживайтесь к нам.

Кроме Нильсена, за столом сидело еще двое, которых Ханс не замедлил представить Старку. Один из них, седоволосый мужчина в форме капитана Морской пехоты, протянул широкую мозолистую ладонь:

— Жан Бенуа, Шестая дивизия Патруля. Рад видеть вас в нашем кругу…

Лесли пожал протянутую руку и повернулся к второму игроку. Это была пожилая женщина, сохранившая изысканность и утонченность светской дамы, однако, как и у остальных, ее фигура заметно пострадала от зеленых брикетов.

— Мадам, позвольте представиться — поклонился старик — Лесли Старк, к вашим услугам.

Женщина протянула узкую сухонькую ручку.

— Элизабет Мони… для вас просто Лиз. Мне очень приятно…

— Садитесь, садитесь, Лесли. — Нильсен придвинул старику стул, уселся рядом и начал задумчиво тасовать довольно потрепанную колоду. — Вы умеете играть в покер?

— Конечно, Ханс, но предпочитаю преферанс, больше простора для ума, меньше слепого везения и возможностей для блефа.

— Думаю, у общества возражений не будет? — получив утвердительные кивки от каждого, Ханс принялся раздавать карты. — Увы, бумаги нет, поэтому свои цифры каждый запоминает сам.

— Это ни к чему, Ханс — подала голос Лиз — ты же знаешь, у меня абсолютная память…

— Лиз у нас феномен… — усмехнулся капитан — Она никогда ничего не забывает. Просто не умеет. Иногда мне ее жаль.

— Да, действительно, Лесли — слабо улыбнулась женщина — Я не умею забывать. Это у меня с детства, даже сейчас я помню каждую деталь, хотя прошло уже почти полвека. И новые воспоминания совсем не мешают старым. Кстати, не зря ваше имя показалось мне знакомым. Кажется, я слышала о какой-то вашей теории, относительно того, зачем нас здесь держат. Вы не просветите нас на этот счет? Знаете ли, всегда интересно услышать мнения, так сказать, из первых рук.

Лесли кивнул. «Вот и добрались до сути дела — подумал он — не думаю, что эта самая теория придется им по вкусу, однако все равно этой компании прекрасно известно, что я могу им сказать». Он задумчиво взглянул на свои карты, прикинул возможные варианты — карта пришла дерьмовая, однако можно было попытаться…

— Шесть первых. Теория… Да какая там теория, просто некоторые наблюдения и выводы… Возможно, мои умозаключения покажутся вам курьезными или, как предпочитает выражаться моя невестка, параноидальными, но я готов поделиться с вами. Ваше слово, Лиз.

— Пас. Мне действительно очень интересно послушать вас. Не скрою, у нас есть свое мнение на этот счет, хотелось бы сравнить наши версии. Жан, прошу…

— Тоже пас. Откройте ему прикуп, Ханс. О-о, два туза… вам, кажется, везет с самого начала, Лесли. Так мы вас внимательно слушаем.

Теперь у него на руках была хорошая игра. Старк сделал снос и объявил «восемь треф».

— Видите ли, первое время я думал, что эта гадость, которой нас здесь пичкают, просто биологически плохо совместима с нашими организмами, поэтому происходит нарушение обмена веществ. Но во время первой пересылки я обратил внимание… вернее, мне показалось, что рекны отбирали в свои автобусы самых… упитанных. Потом я решил последить за этим более внимательно, и, мне кажется, что первое впечатление не было обманчивым. Они увозят самых толстых, тысячу человек в неделю. Вывод напрашивается сам собой… — старик тяжело вздохнул. Откровенно говоря, он не думал что в этой компании над ним станут смеяться, однако последнее время над ним столько раз потешалась Элен и ее подруги, что Старк привык к подобной реакции и она стала его порядком раздражать — Думаю, они нас едят.

Заключительное слово было сказано, и теперь он ждал реакции собеседников. Она последовала, правда не такая, как он ожидал. Жан сжал огромные ладони в не менее огромные кулаки, Ханс остался неподвижен, а Лиз кивнула.

— Да, мы пришли к такому же заключению. Поэтому все, кого вы здесь видите, стараются не есть, вернее есть как можно меньше.

— Думаю, это зеленое дерьмо вызывает тот самый зверский аппетит, и стремительный набор веса — вставил Ханс.

— Не только… — задумчиво сказал Лесли — У меня создалось впечатление, что наш паек содержит какие-то добавки, наподобие транквилизаторов. Посмотрите, ведь мы находимся в плену, в руках врага, но в то же время, как все спокойны. Моя невестка Элен, она, знаете ли, женщина не в меру эмоциональная. Насколько я ее знаю, она должна была бы рыдать сутками напролет, однако она спокойна, весела… как и другие. Что-то в этой веселости неестественное, нетипичное для взрослых людей.

Некоторое время все молча играли, обдумывая сказанное. Потом Лиз, которая по мнению Лесли, занимала главенствующее положение в этом коллективе, удовлетворенно кивнула.

— Да, Лесли, вы действительно ценный человек. Видите ли, наши выводы в основе своей совпадали с вашими, однако на эту сторону вопроса мы не обратили внимание. Теперь, после ваших слов, я вижу, что это очевидно, вокруг множество подтверждений сказанному вами.

— Значит надо что-то делать! — стукнул по столу капитан. Свежерозданные карты подскочили, прикуп перевернулся мастью вверх. Бенуа смущенно извинился и принялся раздавать заново.

Действительно, что-то делать было просто необходимо, однако у «заговорщиков» не возникало никаких конструктивных идей. Даже если бы их было не пятьдесят человек, а пятьсот или даже пять тысяч, никаких шансов вырваться на свободу у них не было. Ханс продумывал варианты захвата челнока, но это, даже если бы удалось реализовать один из его сумбурных планов, все равно ни к чему не привело бы. Бывший штурман заявлял, что только дайте ему приборы, и он сможет определить координаты планеты, на которой они находятся, а там можно попытаться подать сигнал Патрулю, на каждом, даже самом захудалом челноке всегда есть хоть одна струнная капсула, с ее помощью можно позвать на помощь.

Впрочем, пока эти планы ничего не стоили — прорваться сквозь сенсорное ограждение лагеря было немыслимо. Бенуа, который неплохо знал сенсорную технику, использованную в сооружении периметра, был абсолютно убежден, что преодолеть границу невозможно. Он больше склонялся к попытке прорваться сквозь ворота — единственное место, казавшееся уязвимым. Однако Лесли выразил сомнение — рекнов нельзя было назвать полными идиотами, поэтому он был уверен, что этот вопрос они предусмотрели. Впоследствии Жан, проторчав возле ворот почти два дня, демонстративно играя с Лесли в шашки на нарисованной на земле доске (в качестве шашек послужили камешки разных цветов), убедился, что лазерные орудия охраняют и эту зону. Бенуа жутко расстроился, похоронив свой план, и его мрачное настроение только усугубил тот факт, что за время наблюдения он проиграл Старку семьдесят четыре партии, выиграв при этом всего две. И то он подозревал, что старик ему поддался.

Потом Нильсен высказал идею о нападении на рекнов во время очередной пересылки. Тут даже всегда сдержанная Лиз просто расхохоталась, сквозь смех и слезы пояснив Хансу, что представила полсотни повстанцев, атакующих с булыжниками в руках три тысячи закованных в броню солдат. Штурман заявил, что стоит начать, а толпа озверевших пленников накинется на имперцев и не оставит от них мокрого места. Тут пришла пора смеяться всем остальным. Лесли убежденно заявил, что никто или почти никто из отупевшей и разжиревшей массы не бросится помогать новоиспеченным лидерам, а Бенуа авторитетно отметил, что имея пятьдесят человек с бластерами, он не вспотев перебил бы тысяч двадцать народу, при этом не потеряв ни одного солдата. Поэтому, чтобы справиться с рекнами, надо как минимум оружие, причем такое, которое может пробить кольчугу, а из дерева и камня еще никто лазера не создавал.

В общем, положение казалось безвыходным. Однако вскоре порядки в лагере несколько изменились. Непосредственно на огороженной территории рекны стали возводить какое-то здание, довольно массивное. Работа продолжалась не очень долго и скоро в «управе», как окрестили домик заключенные, появился злобный невысокий рекн, который время от времени вызывал к себе того или иного пленника и имел с ними длительный разговор. В большинстве случаев после такого разговора из домика выносили труп — управитель любил «делать бо-бо» людям и, благо никто ему не мешал, предавался своему любимому занятию довольно регулярно.

Как всегда, Лесли первым подметил особенность этих бесед — как правило, на них «приглашались» люди, недостаточно быстро набиравшие вес. Поспешив поделиться этим своим открытием с товарищами, он высказал опасения, что вскоре Садист^[33]доберется и до них. Как в воду глядел…

Из всей компании только Бенуа принял предупреждение близко к сердцу. Последнее время он занимался, с точки зрения Нильсена, идиотским делом — старательно оббивал найденную пластинку кремня, изготовляя грубое подобие каменного ножа. «Докатился, капитан! — подзуживал тот Жана, который часами возился со своим изделием — Какие там лазеры и пушки, когда у тебя теперь есть это супероружие». Капитан отшучивался, но продолжал возиться с пластинкой.

Может и не стоило Бенуа ходить близко от управы, особенно после предупреждения Старка, однако то ли по забывчивости, то ли по причине погруженности в собственные мысли, в один прекрасный день капитан попался на глаза Садисту.

— Эй ты, макака — Садист I говорил на вполне приличном английском, хотя его рычащий голос несколько затруднял понимание — Иди сюда, шваль.

При этом он демонстративно поигрывал бластером, ствол которого перемещался от лба к животу капитана и обратно. Жан ни на секунду не сомневался, что рекн может в любой момент пустить бластер в ход — пару раз он сжигал на месте тех, кто недостаточно почтительно отвечал ему.

Войдя в здание управы, капитан оказался в довольно просторной комнате, посреди которой стояло прикрученное к полу кресло. Садист махнул стволом бластера в сторону кресла и Бенуа ничего не оставалось, как подчиниться. Вокруг рук немедленно захлопнулись наручники, приковав капитана к подлокотника кресла, однако тот с некоторой радостью отметил одну важную для себя деталь. Рекны, будучи значительно сильнее людей физически, склонны были недооценивать силу своих противников. Конечно, эти браслеты оказались бы достаточно прочны для подавляющего большинства жителей Земли, Селесты или других планет, однако Жан был родом с Новой Германии, вырос под постоянным гнетом повышенной силы тяжести, и, несмотря на то, что уже многие годы был оторван от родного мира, сгоревшего к тому же в огне в первый же день войны, в его руках оставалось еще достаточно сил, чтобы при необходимости разорвать в клочья оковы.

— Почему не жрешь, скотина? — не то чтобы Садисту требовался ответ на поставленный вопрос, просто будучи убежденным, что «собеседник» вряд ли будет разговорчив, он «заводил» себя, доводя до состояния бешенства. Кулак ударил Жана в челюсть, голова капитана откинулась назад с такой силой, что он на мгновение испугался, что его шея просто переломится. — Я кого спрашиваю, макака, или ты не понимаешь своего собственного поганого языка?

Еще один удар, еще, еще. Боль застилала глаза, однако капитан молча терпел, понимая, что сейчас ему ничего не светит — рекн стоит напротив него, бластер в руке и готов к выстрелу. Одно движение — и он покойник. Нет, надо было ждать удобного случая. И капитан ждал, перенося мучительную боль в уже сломанной челюсти, которая продолжала принимать удар за ударом, и изо всех сил стараясь не провалиться в такое зовущее и желанное беспамятство.

Зазвенело окно — кем-то брошенный камень с силой ударил в стекло. Конечно, пробить это стекло не могла бы и пуля, однако звону получилось вполне достаточно для того, чтобы привлечь внимание Садиста.

— Кто посмел!!! — рявкнул он, стараясь в сумерках разглядеть хулигана, однако территория лагеря была практически неосвещена и только несколько серых теней сновали по двору. Снова звон, на этот раз почему-то сзади. Он резко обернулся, однако, возможно в предвкушении дальнейшей расправы над заключенным, не нажал на спуск бластера сразу же.

А надо было бы. Пленник, казалось измордованный до потери сознания, стоял перед ним. На полу валялись обломки браслетов, кисти рук были окровавлены. А в одной из этих самых окровавленных рук макака держала камень. А еще через мгновение этот камень, почему-то оказавшийся плоским и очень остро заточенным, рассек мышцы и дыхательное горло рекна, и переломился пополам, встретившись с позвоночником. Впрочем, самому Садисту было уже на все наплевать. Его тело рухнуло на пол, заливая кровью дощатый пол.

— Господи, ну что ты говоришь! Ну не может быть, чтобы рекны оставили такое происшествие без последствий — Лиз выглядела очень взволнованной — Подумать только, убить самого Садиста. На их месте я бы сожгла половину заключенных.

— Глупости! — убежденно ответил Лесли, битый час пытающийся доказать соратникам, что особенно опасаться нечего. — Послушай, Лиз, ну представь, что ты — фермер. И бык забодал твоего работника. Ты что, устроишь публичную расправу над скотиной?

— Ну… если рассматривать с такой точки зрения…

— А с какой же еще? Мы для них скот, мясо, которое можно пустить в дело. Поэтому расстрелы — нецелесообразны. Вот отправить на переработку лишнюю тысячу человек, это они могут. Правда, если они не изменят системы отбора, то снова возьмут этих жирных кретинов…

— Лесли, я тебе удивляюсь — встрял в разговор Нильсен — Как ты можешь так говорить. Это же люди!

— Нет! — резко отрезал старик — Существа, которые спокойно ждут, когда их забьют и переработают в консервы, даже не пытаясь изменить хоть что-то, это уже не люди. Это стадо. То самое стадо, которое рекны совершенно не собираются уничтожать зря.

Ближайшее время показало, что старик был прав. Если рекнов и взволновала смерть Садиста I, то они не сочли нужным прибегать к репрессиям. А вот поток отправляемых «на консервы» людей действительно несколько увеличился, хотя и не так заметно, как ожидал Лесли.

Зато в поисках пропавшего оружия Садиста рекны проявили завидное рвение. Почти неделю три тысячи солдат прочесывали территорию с миноискателями и кучей других приборов, однако ничего не нашли. И тем не менее оружие было на территории лагеря, однако спрятано оно было довольно остроумным образом. Ханс, увидев тюк с бластером, иглометом, вибромечом и несколькими батареями, моментально высказал великолепную идею и сам же взялся ее реализовать. В ту же ночь, еще до того, как поднялась тревога, он умудрился закопать сверток практически на самой охранной полосе — благо ее расположение все они знали с точностью до сантиметра. Насыщенная металлом, от сенсоров до стационарных излучателей, полоса великолепно маскировала еще немного аналогичных изделий. Имперцы так и не смогли найти сверток, тем более что приближаться к активированному периметру они опасались, а отключать его не рискнули.

Спустя месяц после инцидента в управе появился другой управляющий. Рекн немедленно получил титул Садист II, хотя и незаслуженно. Он не был особенно жесток, занимался какими-то бумагами, наблюдал за лагерем, что-то писал. Он был убит спустя месяц после вселения в домик — ударом вибромеча, струна которого рассекла его пополам.

Почти двухнедельные поиски вновь оказались совершенно безрезультатными. Арсенал заговорщиков пополнился еще одним бластером и тремя батареями.

Довольно длительное время «управа» пустовала.

Рейкер сидел в кабинете, просматривая малозначительные бумаги, когда его внимание привлек рапорт с какой-то планеты Аркол. В нем некто Руштер, капитан имперской пехоты, докладывал о трагической гибели инспектора Шерла, занимавшегося изучением эмоциональной сферы на местном мясокомбинате. Доклад был достаточно пространным и не в меру эмоциональным, но из него Рейкер сделал вывод, который заставил его содрогнуться от ужаса — рекны ели людей. Первым его желанием было немедленно передать Сергееву координаты планеты, однако сделать это оказалось не так просто — координат Аркола не было в каталоге, и даже в столичном космопорте об этой планете никто ничего не знал. Полковник решил любой ценой получить эту засекреченную информацию. Однако проблема решилась раньше, хотя и не совсем так, как он ожидал.

Вышеупомянутый рапорт он подкинул на стол Императора, не без оснований полагая, что раз он, Рейкер, специалист по землянам, то ему и поручат разобраться.

Как оказалось, это был не первый подобный рапорт, так как прочитав его Мудрейший озверел.

— Скоты! Проклятые макаки! Даже окруженные лазерами и солдатами, без оружия, накачанные наркотиками, они продолжают вредить. Я прикажу, чтобы весь лагерь уничтожили, немедленно!

— Сир?

— Что, Рейкер, как всегда вы имеете желание мне возразить? У вас что, инстинкт самосохранения отсутствует начисто?

— Нет, Высочайший, не отсутствует. И именно поэтому мне кажется, что уничтожать такие запасы… продовольствия просто неразумно. Особенно сейчас, когда Патруль («Не без моей помощи — удовлетворенно подумал при этом полковник — и то ли еще будет…») перерезал несколько наиболее важных маршрутов, по которым в метрополию доставлялись продукты.

— Да? Вот тогда отправляйтесь туда и разберитесь с этим вопросом. Накажите виновных, примите меры к недопущению подобного в дальнейшем. Может, вы лучше сможете организовать работу, чем это придурок… как там его… Шерл. В общем, считайте, что это — ваше задание на ближайшее время.

— Сир…

— Что еще, полковник? Покороче.

— Но я не знаю, куда лететь. Этой планеты, Аркола, нет в каталоге.

— Вы же не считаете нас за идиотов, Рейкер. Стоит Патрулю узнать о существовании Аркола, как этот мясокомбинат будет немедленно… закрыт. С большими потерями с нашей стороны — неразумно же оборонять эту планету столь же серьезно, как и Ленн. К тому же Ленну оборона не слишком-то помогла. Возьмете координаты у Брасса, скажете, я приказал. И отправляйтесь немедленно.

С одной стороны полковник достиг желаемого — координаты планеты у него уже, считай, лежали в кармане. Однако он оказался в сложной ситуации — передать данные Сергееву означало немедленно раскрыть себя — граф Брасс сумеет сложить два и два.

Брасс, передавая Рейкеру диск с данными, лишний раз напомнил полковнику о секретности этой информации, из чего Рейкер сделал вывод, что передать сведения на Землю просто так он не сможет, иначе придется, как говорят земляне, рвать когти. А этой роскоши он не мог себе позволить, особенно сейчас, когда ему удалось подняться так высоко. Следовательно, приходилось продумывать другие варианты.

Случайно сам Император невольно подбросил Рейкеру подходящую идею. Вернее, Император подарил полковнику яхту — довольно роскошный двухместный космический корабль, весьма комфортный и при этом неплохо вооруженный. «Вирта» оказалась прекрасным кораблем и Рейкер собирался отправиться на Аркол на ней, однако Мудрейший, не возражая против такого решения, приказал полковнику взять один из крейсеров в качестве эскорта. И именно это навело полковника на неплохую мысль.

Рейкер добрался до Аркола без особых происшествий. После выхода на орбиту планеты он передал приказ эскорту возвращаться на Рекн. Если это и шло вразрез с полученными инструкциями, капитан крейсера не счел нужным пререкаться. Через полчаса корабль исчез с экранов «Вирты» и полковник повел свою яхту на посадку.

Крейсер сошел со струны в мертвой системе, до Рекна оставался всего один прыжок. Однако совершить этот прыжок ему было не суждено. Совершенно точно зная маршрут корабля, Рейкер сумел передать Сергееву настолько точные данные, что на орбите безымянной планеты повторилась история с «Сюзанной», только действующие лица поменялись ролями. Полуразрушенный крейсер был захвачен, истребителям прикрытия дали уйти, стараясь не особенно афишировать такую доброту. Таким образом, Император получил сообщение, что координаты Аркола стали известны Патрулю, и туда полетел приказ о немедленной эвакуации. Однако это было легче приказать, чем сделать. Огромные транспорты направились к планете, чтобы вывезти оттуда «продовольствие», однако они опоздали. Вернее, прибыли-то они вовремя, но эта поспешность оказалась только на руку Патрулю.

Полковник сидел за столом в кабинете начальника гарнизона Аркола. Сам вышеупомянутый начальник, без особой радости уступивший свое кресло незванному гостю, стоял перед столом навытяжку и что-то невнятно лепетал. Впереди маячил фронт, а знаки отличия на плечах, как казалось Руштеру, совсем разболтались и вот-вот отвалятся.

— Вы бездарь, кретин, идиот! — рычал на него Рейкер, стараясь как можно лучше играть роль посланца Императора — Что вы сделали для расследования убийства. Прочесали территорию, и все? Трижды идиот! Вам надо было усилить контроль над зоной, обзавестись агентурой среди этих обезьян, подкупить кого-нибудь или пытать их, чтобы получить сведения. Вы это сделали? Или вы думали, что макаки положат бластеры к себе под подушку?

— Н-не-ет, сэр… — голос капитана дрожал от страха и унижения. Он готов был провалиться сквозь пол и немедленно сделал бы это, если бы там смог спрятаться от этого разбушевавшегося инспектора.

— Что «н-не-ет»? — передразнил его Рейкер — Вы, офицер, чему вас учили? Отвечайте ясно и четко, ну?

— Не думал, сэр. У них нет подушек, сэр…

— Кретин… — уже спокойно констатировал полковник. — Безнадежен. Вон отсюда.

Глядя на закрывшуюся за поникшим капитаном дверь, Рейкер прикидывал, сколько у него времени. Получалось, что не так уж и много. У Сергеева достаточно информации, чтобы умно организовать атаку на Аркол, если, конечно, операция по перехвату крейсера завершилась удачно. Впрочем, в этом он практически не сомневался. Значит, если его расчет точен, то дальнейшие действия будут развиваться следующим образом. Сначала новость о захвате крейсера дойдет до Императора, а Сергеев уж позаботится, чтобы об этом захвате было кому сообщить. Император не глуп, он поймет, что оборонять планету и невыгодно, и просто невозможно. «Мясо» он не бросит, значит примет решение об эвакуации. На подготовку достаточного количества транспортов уйдет дня три. Значит Патруль, согласно разработанного им плана операции, уже сейчас находится где-то на приличном расстоянии от планеты и ждет прихода транспортных кораблей. После этого трейдеры «поменяют хозяев», и уже в сопровождении солидного эскорта отправятся в рейс с грузом людей на борту, однако не совсем туда, куда хотелось бы Императору. Задача Рейкера — исчезнуть так, чтобы не навлечь на себя подозрений. «Хотя подозрения будут — грустно подумал он — Брасс не забудет такого провала и может что-то заподозрить. Ну и черт с ним, выкручусь как-нибудь».

Полковник подвинул к себе кипу документов, и принялся внимательно их изучать. Это занятие поглотило весь вечер и почти половину следующего дня. По его расчетам, в его распоряжении оставалось около полутора суток. Предстояло сделать еще одно дело — была вероятность того, что обнаружив на орбите корабли Патруля, рекны попытаются уничтожить пленников. И этому должен помешать именно он.

Гарнизон был, так сказать, облегченным — ни ШТ, ни «Шипокрылов» — только пехота. Несколько зениток охраняли сам завод, а об охране лагеря никто и не беспокоился. Считалось, что периметра для этого вполне достаточно. Теперь полковнику требовалась помощь, причем помощь от тех, кто находился по ту сторону периметра. И содержимое его багажа было предназначено для того, чтобы купить эту помощь.

К вечеру следующего дня Рейкер заявил капитану, что продолжит расследование непосредственно на месте происшествия, и вместе со своими вещами перебрался в домик на территории лагеря. Получив достаточно информации из бумаг, изученных накануне, он уже довольно четко представлял, как ему выйти на местное подполье, а в том что это подполье существует, он нисколько не сомневался — и дело даже не в убийстве двух наблюдателей, а в том, что пропавшее оружие было достаточно надежно спрятано и те, кто им завладел, с удовольствием пустили бы его в ход. Оставалось только вычислить заговорщиков, а именно это, по мнению Рейкера, было довольно легко сделать. Препарат, добавляемый в выдаваемую людям пищу, «размягчал мозги», накладывая на людей состояние пассивности, удовлетворенности и апатии. Значит, наиболее деятельными были те, кто меньше получал транквилизаторов, а значит — самые худые.

В первый же вечер Рейкер жестом пригласил в «управу» старика, довольно худого на вид. В глубине души полковник был удивлен — зная достоинства скармливаемой узникам отравы, он был убежден, что старик, со своей худобой, съедает буквально крошки, иначе он быстро бы раздался в ширину и не отличался бы от своих соседей. В глазах у старика мелькнула искра ненависти, затем нотка обреченности, однако он молча последовал приказу.

— Присаживайтесь. Назовите себя.

— А вы неплохо говорите на интергале. А что касается моего имени, так кому оно нужно? Оно и мне, в общем-то, не особо нужно.

— Почему это?

— А зачем имя трупу? Отсюда не выходят живыми.

— Почему вы решили, что я вас убью? К тому же, насколько мне кажется, по крайней мере дважды отсюда выходили живые, а трупы оставались внутри.

— Вот именно поэтому я и не рассчитываю на долгую жизнь — невесело усмехнулся старик — Хотя, конечно, бластеру я бы предпочел приятную беседу. Хотя о чем можно приятно беседовать с Садистом третьим.

— Это вы меня так окрестили? Предпочитаю, чтобы меня называли полковником Рейкером, изредка добавляя при этом «сэр». Привык, знаете ли. И тем не менее, я хотел бы услышать ваше имя.

— Ну, если вы так хотите… Старк, Лесли Старк к вашим… услугам.

— Итак, я хотел бы поговорить с вами об одной проблеме. Из этого домика было похищено некоторое количество оружия. Меня не слишком интересует, где оно, однако мне совершенно необходимо поговорить с человеком, который завладел им.

— Я ничего не знаю.

— Знаете, Старк, знаете. Не можете не знать. Я много думал и пришел к выводу, что вычислить вашу компанию проще простого — достаточно выбрать из общей массы нескольких наиболее худых. Думаю, ни для кого не секрет, что у слишком толстых мозги двигаются туго.

— Еще бы, после этого дерьма… — старик внезапно замолчал, в его глазах Рейкер снова прочел неприкрытую ненависть. — Я не хочу с вами больше беседовать… сэр. Мне нечего вам сказать. Будете убивать — кончайте быстрее, а нет, так я пошел, ладно?

— Нет, пока вы никуда не пойдете. Я еще не закончил разговор, и отпущу вас только тогда, когда сочту нужным. А теперь… — внезапно в голове у Рейкера мелькнула совершенно сумасшедшая мысль — А теперь я хотел бы несколько уклониться от затронутой темы. Мне хотелось бы передать вам привет от Дика.

Некоторое время старик молчал, потом мрачно заметил:

— Глупо… Вы же понимаете, что я вам не верю.

— Так вы действительно дед Ричарда? — восхищено воскликнул Рейкер. Такая удача ему и не снилась. В разговорах с Сергеевым он пару раз вспоминал о Дике и от полковника узнал, что дед и мать Старка пропали, однако надеяться на такое совпадение было просто смешно. — Думаю, что смогу вас убедить, что знаком с вашим внуком.

Ситуация вдвойне устраивала Рейкера, ведь проблема была не только в том, может ли Лесли доверять ему, полковнику имперской армии, но и в том, может ли сам вышеупомянутый полковник положиться на Старка. А ему было необходимо заручиться поддержкой. И, поскольку старик оказался ему в какой-то мере знакомым, он решил ему довериться.

Беседа продолжалась довольно долго — если бы у полковника было побольше времени, то он, наверное, избрал бы менее напористую манеру общения, однако как раз времени-то у него и не было. Поэтому он сделал все, чтобы убедить старика сотрудничать с ним — рассказал о своей встрече с Диком, рассыпаясь при этом комплиментами в адрес парня и уверяя старика, что относится к его внуку с непомерным уважением. Конечно, поначалу Лесли проявлял откровенное недоверие, но Рейкеру, в общем-то, и не требовалась слепая вера, гораздо важнее было достичь тех целей, которые он перед собой поставил. Постепенно он вновь затронул тему убитых наблюдателей и перешел к вопросу о похищенном оружии.

— Таким образом, по моим подсчетам, у вас должно быть два бластера, один или два игломета… впрочем, толку от них никакого, и штук пять сменных батарей…

— Вы зря стараетесь, я все равно ничего вам не скажу.

— Ну и черт с вами, не говорите. Скажу я. Примерно через сутки или через двое сюда прибудет флот Патруля. Верите мне вы или нет, это ваши проблемы, я говорю о том, в чем уверен. Также я уверен, что если у рекнов не будет другого выхода, они постараются уничтожить весь лагерь или, по крайней мере, всех, кого смогут. Я, конечно, постараюсь принять меры, однако не думаю, что мне удастся их остановить.

Рейкер достал из под стола сумку и раскрыл ее. В сумке находился его багаж — десять бластеров и два десятка батарей. У Старка от удивления расширились глаза.

— Это оружие вы заберете с собой. Сенсорную линию они отключить не рискнут, пойдут через ворота. Постарайтесь задержать их до подхода десанта. Да, если получится, я попробую достать еще несколько излучателей, но особо не рассчитывайте. — Он бросил взгляд в окно. Уже стемнело, однако на фоне бараков он различил две неясные тени — Кажется, вас ждут. Идите.

Рейкеру удалось переправить в лагерь еще один бластер и почти три десятка батарей, но на этом вооружение подпольщиков закончилось — не было никакой возможности раздобыть оружие в гарнизоне, а перед вылетом он успел только очистить собственный домашний арсенал. Кстати, именно поэтому все оружие, переданное им Старку, было разных образцов — от маломощного старого излучателя, имевшего малый радиус поражения и потреблявшего уйму энергии, до изящного сверхсовременного бластера, способного вести огонь с 300 метров. Теперь оставалось только ждать.

Вечером того же дня на орбите, как и ожидал полковник, появились три огромных транспорта. Комендантом все еще числился капитан Руштер, однако фактически вся полнота власти находилась в руках у Рейкера, чем он не замедлил воспользоваться. Организовав на вид интенсивную погрузку людей в корабли, он тем не менее поставил дело так, что отправка каждого шаттла занимала вдвое больше времени, чем могла бы — многократное пересчитывание заключенных, оформление документов и прочая нудная бюрократическая волокита, хотя и вполне соответствующая принятому порядку. В условиях непосредственной угрозы нападения Патруля у капитанов трейдеров начался нервный тик, однако полковник оставался непреклонен — порядок есть порядок.

Тревога поднялась ночью — боевые силы Патруля вышли на орбиту Аркола. Погрузка заключенных была в самом разгаре, хотя, если бы не вмешательство Рейкера, рекны могли бы и успеть. Все три транспорта, почти не имеющие поддержки боевых кораблей, предпочли немедленно сдаться на милость победителя. Чтобы исключить всякие сомнения в этом вопросе, Сергеев привел к планете авианосец и три крейсера, предполагая, что «мясокомбинат» будет охраняться.

Один из капитанов транспортных кораблей попытался обратиться за помощью к Рейкеру:

— Господин полковник, ведь ваша яхта вооружена! Неужели вы допустите…

— У вас в голове опилки, капитан. Патруль расстреляет мою яхту еще до того, как она покинет атмосферу. Я не самоубийца, капитан, поэтому ничем помочь вам не смогу. Принимайте решение, исходя из собственных сил. Однако напомню, что наш Мудрейший Император категорически запрещает сдаваться в плен, в этом случае на Рекне вас ждет тюрьма.

Разумеется, после такой отповеди, капитан немедленно подал сигнал о капитуляции, на что и рассчитывал полковник. Однако решить вопрос с более чем трехтысячным гарнизоном было куда сложнее. Рейкер продумал этот вариант и, как ему казалось, нашел неплохой вариант.

— Руштер! — рявкнул он в микрофон внутреннего селектора — Немедленно ко мне!

Капитан появился буквально через минуту. Видно было, что он чуть не сходит с ума от страха.

— Что вы думаете теперь делать?

— Н-не знаю, сэр — голос капитана заметно дрожал, руки тряслись и вообще всем своим видом он демонстрировал полную обреченность.

Рейкер усмехнулся — он мог дать голову на отсечение, что через минуту этот идиот будет лизать его сапоги от свалившегося на него счастья.

— Моя яхта может принять на борт два десятка рекнов. Остальным придется прикрывать наш отход. Отберите самых, на ваш взгляд, ценных бойцов. И быстро. Остальные пусть займут оборону на территории комбината — здесь прочные стены и они смогут продержаться достаточно долго.

Если бы у капитана было время подумать, он, возможно, догадался бы, что против даже одного ШТ все три тысячи его солдат с легким оружием не смогут сделать совершенно ничего. Однако думать в настоящий момент он был неспособен. Он преданно глядел на полковника, ожидая сигнала, чтобы сломя голову броситься выполнять его указания.

— Ну, что вы ждете? Выполняйте!

Капитана как ветром сдуло. Отбирая людей и отдавая распоряжения, он все же нашел в себе силы дать указания уничтожить оставшихся в лагере людей, однако, стараясь не отступать слишком далеко от полученных указаний, он отрядил на это задание всего два десятка бойцов, справедливо, в принципе, считая, что вооруженные бластерами и вибромечами солдаты способны уничтожить любое количество безоружных заплывших жиром «макак». Насчет заплывших жиром он был в чем-то прав, а вот относительно «безоружных» — слегка заблуждался.

Рейкер тем временем поднялся на борт своей яхты. Согласно плану, который он же и составлял, от момента появления на орбите кораблей Патруля до высадки десанта должно пройти ровно сорок минут. Это время было перед мысленным взором полковника расписано с точностью до минуты — его яхта должна была покинуть Аркол за одну-две минуты до появления на территории комбината морской пехоты. Двигатели почти набрали нужное количество энергии для прыжка, на яхту стали прибывать солдаты, причем Руштер забрался внутрь первым, растолкав своих подчиненных.

— Извините, сэр… — он появился на пороге боевой рубки. — Самые лучшие бойцы здесь, сэр. Остальные занимают оборону, как вы и приказали. Я дал команду перестрелять оставшихся обезьян, простите за смелость…

«Смелость… — подумал с презрением Рейкер — Для этого идиота смелость, это на шаг отступить от данного приказа. Лучше бы он проявил смелость в бою, так нет же, чуть не обмочился от страха».

— Конечно, капитан, вы поступили совершенно верно. Все уже внутри? Тогда вперед.

Яхта приподнялась на несколько метров над бетоном посадочной площадки и ушла на струну. Рейкер проверил показания приборов и повернулся к капитану.

— Надеюсь, для уничтожения макак вы отрядили несколько сотен бойцов? Кажется, там их осталось еще тысяч семь-восемь. Думаю, они успеют выполнить задание до того, как десант свалится им на головы.

На капитана было жалко смотреть, его кожа побледнела, губы тряслись, глаза закатились.

— Что с вами, капитан. Я жду ответа. Сколько солдат вы отобрали в команду для уничтожения этого стада?

— Д-д-в-в-а….

— Два взвода? Да, маловато, они могут не успеть. К тому же, не забывайте, где-то на территории лагеря находятся похищенные бластеры.

— Два отделения, сэр, простите, я не думал, я совсем забыл… — капитан совсем сник, но врожденный трепет перед начальствомне позволил ему скрыть правду — Я виноват, сэр, я не предусмотрел…

— Что!? Два отделения! Да они не смогут сделать и половины того, что нужно — лицо Рейкера побагровело, рука легла на висевший на поясе вибромеч, голос сорвался на крик — Идиот, кретин, дубина! Вас ждет трибунал! Как вы смели! Это предательство — вернуть землянам несколько тысяч пленников просто так, даже не попытавшись что-нибудь сделать. Какой же вы после этого командир. Нет, я вас не убью, вас ждет публичный суд. Я немедленно доложу Императору, и лично буду настаивать на расстреле, думаю, мои рекомендации будут приняты. Ваше имя будет покрыто позором… Вон отсюда!

Рейкер снова показал себя неплохим психологом. Через двадцать минут, в отведенной ему каморке, капитан покончил с собой. Таким образом, исчез единственный свидетель, который мог бы дать показания против Рейкера в случае расследования. А в том, что расследование будет, полковник не сомневался.

(обратно)

Аркол

— Всем пилотам немедленно собраться на инструктаж.

Дик от неожиданности подскочил на своей койке, однако уже через мгновение полностью проснулся и стремительно начал одеваться. Тревога на корабле, находящемся на орбите Земли была чем-то весьма необычным. Тем более, следовало поторопиться.

Он влетел в «молельню» одним из первых. Зал быстро наполнялся людьми. Рядом с Диком на стул плюхнулся Рич, довольно прочная конструкция застонала под тяжестью немца.

— Что случилось? — спросил Дик товарища, зная что Рич был в дежурной смене. — Рекны пытаются взять реванш?

— Я не очень в курсе — пожал плечами «Кувалда». — Единственное, что могу сказать, что полчаса назад «Элеонора» ушла с Земной орбиты. Куда — не знаю, зачем — тем более. Думаю, сейчас нас просветят.

Джеймисон встал со своего кресла. Привычно вспыхнула голографическая трехмерная карта. В зале стало тихо, все пилоты ждали, что скажет их командир.

— Итак, ребята, у нас снова появилась работа. Поступили данные, что имперский крейсер появится в определенное время в определенном месте — не буду утомлять ваши невыспавшиеся мозги координатами. Помните, сегодняшнее задание не совсем обычно. Нам необходимо расправиться с этим крейсером. Но не уничтожать его — Алмейда хочет взять корабль на абордаж. Поэтому, никаких торпедных атак, занимайтесь только истребителями. И еще, запомните, если какой-то истребитель попытается спастись бегством, ему надо дать такой шанс. И при этом желательно, чтобы все выглядело достоверно.

— Так что, мы не можем их сбивать? — раздался с заднего ряда недовольный голос Боба.

— Необходимо, чтобы хотя бы часть истребителей рекнов сумела бежать. Стреляйте, но не до смерти. Посбивайте их поля, можете немножко продырявить сами истребители, для пущего эффекта, но помните, те кто захочет удрать, должны получить такую возможность. То же самое касается крейсера — если кто-нибудь из вас влепит в него торпеду, лично расстреляю, ясно? «Стилетов» эти ограничения, понятно, не касаются, их вы можете бить сколько угодно.

Сергеев стоял рядом с Алмейдой у «алтаря» — пульта управления авианосцем, и уже, кажется, в шестой раз повторял одно и то же.

— Франсиско, прошу, не забудь, атака на крейсер должна быть внезапной, но носить элемент случайности. Рейкеру нужно, чтобы его не смогли обвинить в утечке информации.

— Да понял я тебя, понял. Но какой же, черт возьми, шанс упускаем — всегда мечтал влепить ракету в рекна, когда он того не ожидает. Хотя я, конечно, согласен — подставлять Рейкера нельзя. Сколько до его прихода?

— Еще часа три, не меньше. Координаты точки схода известны нам с точностью до шестого знака.

— Слушай, Коля, у меня есть идея.

— Если ты опять о своем…

— Ну, о чем же я еще могу думать перед боем. А что если нам организовать в этом районе маленькое метеоритное облачко. Ведь если крейсер материализуется в одной точке с материальным телом, тогда он как минимум получит повреждения — очень уж мне не хочется нести потери.

— Ну-у… Ладно, в конце концов это довольно естественное происшествие. А ты успеешь?

— Я, вообще-то говоря, уже успел. Тут неподалеку проходит траектория небольшого астероида, мы его шарахнем несколькими торпедами, так что он разлетится в клочья. Если повезет, то рекн попадет в кромешный ад.

— Ладно, давай. Главное, чтобы мы взяли пленных, и чтобы кто-нибудь это видел и мог бы рассказать их императору.

Алмейда отдал команду. Операторы, видимо, уже получили подробные инструкции, поэтому уточнять не пришлось — авианосец выпустил четыре торпеды, которые умчались к астероиду. Адмирал приказал всем кораблям отойти от расчетной точки выхода крейсера рекнов со струны на расстояние, исключающее обнаружение эскадры — ни в коем случае нельзя создать у противника впечатление засады.

Время шло. Взорванный астероид превратился в облако каменного крошева, которое стремительно приближалось к той точке, в которой с минуты на минуту должен был появиться имперский крейсер. Если он придет раньше или задержится минут на пять-семь, то поток мелких метеоритов безвредно унесется по своему курсу, а эскадре предстоит бой с совершенно неповрежденным и полностью боеспособным ТАКРом. Алмейда вполне верил в свои силы — помимо «Элеоноры» в его распоряжении находились три крейсера — удачное проведение этой операции Ченнинг счел исключительно важным вопросом.

Получив информацию от Рейкера, Сергеев не медлил ни мгновения — у него оставались считанные часы на то, чтобы подготовить все до мелочей. Ченнинг и Алмейда, собравшиеся на «Элеоноре», вместе с шефом СБ обсудили план разведчика и нашли его вполне приемлемым. Алмейда объявил тревогу, однако расчет маршрута прыжка сделал сам, не доверяя эту задачу никому. Как только расчет был закончен, эскадра стартовала к намеченной цели.

Контрольная точка располагалась в мертвой системе GF135X004 — звезда имела три безжизненные планеты, пространство здесь почти полностью было лишено метеоритных потоков. Рекны давно использовали этот район в качестве точки прыжка — тем более, что относительно условной «линии фронта» это место находилось, так сказать, в тылу, и было относительно безопасно. Корабли заняли исходные позиции, приготовившись к атаке.

Зеленый отблеск сошедшего со струны крейсера был виден за тысячи километров — он появился именно там и именно тогда, когда его ожидали. Почти сразу же на ТАКРе взвыли сирены тревоги.

Когда корабль сходит со струны в месте, уже занятом другим объектом, происходит взаимопроникновение атомов столкнувшихся тел. Как правило, мелкие пылинки или даже песчинки не страшны — максимум вреда, который они могут причинить, это нарушить работу какого-нибудь точного прибора или нанести неудачливому члену экипажа крошечную ранку. Были случаи, когда из-за ошибок в расчетах корабли возникали в атмосфере — в этом случае, как правило, безнадежно выходило из строя все электронное оборудование и корабль обычно погибал. История Патруля знает три случая, когда неверный расчет приводил корабль под поверхность планеты — в этом случае металл сливался с камнем в одну неразрывную массу. Разумеется, о жизни экипажа в этой ситуации говорить не приходилось.

В данном случае имперский крейсер столкнулся с метеоритным облаком, в котором были отнюдь не песчинки. Конечно, после взрыва облако камней заметно расширилось, но и размеры крейсера были велики. Многие системы корабля были серьезно повреждены, особенно досталось С-драйву. Капитан приказал немедленно поднять истребители и образовать защитные сферы — совершенно естественное и правильное решение в этой обстановке — на время ремонта корабль должен быть надежно защищен от любых случайностей. Правда, капитан не знал, что эти «случайности» настоящий момент готовятся нанести ему последний завершающий удар. Техники приступили к ремонту пострадавшего оборудования — в целом через десять-двенадцать часов ТАКР будет снова готов продолжать путь.

Алмейда отдал приказ о начале атаки спустя почти тридцать минут после схода корабля противника со струны. Он, конечно, рисковал — если бы крейсер был исправен, то он бы сумел уклониться от боя, но адмирал решил, что раз истребители рекна заняли оборону, значит дела имперцев плохи. В то же время ему было необходимо дать возможность рекнам бежать — поднятые истребители, конечно, сразу включили прогрев С-драйвов, так сказать, на всякий случай^[34]. А значит им требовалось полчаса на зарядку прыжковых батарей.

Эскадра рванулась в атаку. Впереди шли три волны истребителей — легкие «Крисы» были готовы отразить удары торпед противника и отвлечь на себя первую сферу его обороны, «Палаши» и «Ятаганы», основная ударная сила Патруля, поддерживаемые десятком «Монингстаров», должны были расправиться со всеми остальными истребителями противника, а позади шли десантные боты, набитые штурмовиками, специально тренированными для абордажа поврежденных кораблей.

Легкие истребители рекнов, приняв на себя первый удар, погибли почти сразу. Вторая сфера продержалась заметно дольше, хотя огромный численный перевес Патруля делал сопротивление бессмысленным. Алмейда и Сергеев напряженно ждали, что хоть один из рекнов попытается уйти из боя, однако «Алебарды» продолжали сражаться и погибать одна за другой.

— Если так пойдет дальше, то они все погибнут геройской смертью, а меня это никак не устраивает — заметил Сергеев.

— А что ты можешь предложить?

— Не знаю, честно признаться. Рекны вообще редко отступают, разве что в совершенно безысходной ситуации. Вот если бы их капитан отдал бы приказ…

— Они бы послушались? Наши мальчики, скорее всего, наплевали бы на приказ и погибли вместе с кораблем. По крайней мере подавляющее большинство, я в этом уверен.

— Да… Высокая оценка моральных качеств и крайне низкое мнение о воинской дисциплинированности. Впрочем, я с тобой согласен, однако у рекнов ослушаться приказа — это граничит с ересью. Если будет команда, они будут ее выполнять. Правда, подобный приказ командир отдаст только в совершенно безнадежном случае.

— Ты так считаешь? Ну, допустим, эту ситуацию мы им сейчас создадим. Ну-ка, парень, — обратился он к оператору — Пусти меня за штурвал. И переключи на меня управление мезонами.

До сих пор мезонные пушки «Элеоноры» оставались в бездействии — крейсер надо было захватить, а не уничтожать. Однако теперь Алмейда аккуратно наводил орудия на неподвижную мишень. ТАКР еще держался — вторая и третья защитные сферы, потеряв большую часть машин, сдерживали атаку пилотов Патруля, которые были озабочены не столько прорывом обороны, сколько тем, как бы по запарке не посбивать всех рекнов до единого.

Ослепительный голубой луч ударил в щит крейсера, пробил его и на последнем издыхании уперся в борт корабля точно в том месте, куда целился адмирал. Впрочем, промахнуться с такого расстояния было просто невозможно, к тому же не имевший возможности двигаться крейсер был просто идеальной целью. Удар пробил броню корпуса и превратил машинное отделение в кромешный ад, начисто лишив рекнов всяких надежд на ремонт. Почти одновременно ударила вторая пушка — этот выстрел поразил другую цель — флайдек, разрушив его практически полностью.

— Блестяще! — Сергеев был восхищен не столько меткостью адмирала, в таких условиях и зеленый оператор справился бы немногим хуже, сколько великолепной идеей. — Теперь они лишились хода и флайдека, поэтому истребителям ничего не останется, как возвращаться на базу своим ходом. Ну-ка, включите радиоперехват.

Разумеется, как рекны так и люди успешно применяли прослушивание радиочастот противника, всеми силами стараясь при этом зашифровать собственные переговоры. Мощные компьютеры «Элеоноры» начали перехват и декодирование передач избитого крейсера — потребовалось всего три минуты, чтобы в динамиках зазвучал голос рекна, с характерным раскатистым "р".

— Говорит «Ночной Ястреб»^[35]. Всем пилотам уходить своим ходом. Макаки нас достали. Повторяю, вы должны сообщить, что крейсер погиб. Выполняйте…

— Внимание всем пилотам — Алмейда включил передачу открытым текстом, изо всех сил надеясь, что среди рекнов хоть один понимает интергал. Даже если и не понимают, ничего, передача будет все равно записана бортовыми компьютерами имперских истребителей. — «Крисам» преследовать истребители противника, не дайте им уйти, парни. Остальным подготовить коридор для штурмовых ботов. Десантникам, приготовиться к абордажу.

Как многие пилоты в той или иной мере могли понять речь рекна, так и их противники по велению времени и по указанию командования изучали интергал. Поэтому расчет Алмейды оправдался — не имеющие возможности помешать пилотам Патруля захватить «Эркресс», они постараются по крайней мере донести до Империи весть о его пленении. Достаточно хорошо проинструктированные пилоты поняли приказ верно — настала пора демонстрировать атаку, но ни в коем случае не помешать противнику скрыться с поля боя.

Дик вел свой истребитель в атаку на неповоротливую «Алебарду», надеясь, что та смоется прежде, чем он откроет огонь — прыжковые накопители рекна уже сияли, показывая, что двигатели готовы к уходу на струну. Однако рекн попался или слишком отважный, или безмерно упрямый — он явно собирался драться с превосходящим его по всем статьям «Монингстаром». На что он, спрашивается, рассчитывал?

«Ага, вот на что! — подумал Дик, когда его бортстрелок, заменявший тяжелораненого Кима, сообщил, что к ним приближается звено „Стилетов“ — Ну ладно, я тебе покажу, что надеяться тебе не на что».

Стрелок открыл огонь по вертким истребителям, нанося им скорее моральный урон. Те в упор молотили по «Звездочке» лазерами, однако щиты истребителя были им не по зубам. Кинк^[36] застал рекнов врасплох, а уже в следующее мгновение залп из всех орудий разнес одного из нападавших на молекулы. Щадить «Стилетов» Дик не собирался — все равно из-за отсутствия струнных двигателей им не добраться до Рекна.

Весьма впечатленный расправой пилот «Алебарды» наконец-то уяснил, что в будущем ему ничего хорошего не светит, и ретировался. Дик удовлетворенно усмехнулся, однако счел нужным выругаться в эфире (в основном, для покрытых шерстью слушателей):

— Шавка удрала, чтоб ей лопнуть. «Кувалда», не упусти своего!

— Ни в коем случае, «Фалькон» — Рич произвел залп, который можно было считать достойным внесения в учебники — от защитных полей преследуемого им рекна осталась одно воспоминания, и тот, прекрасно понимая, что следующий же выстрел отправит его в мир иной, врубил С-драйв.

Расправившись с последним «Стилетом», Дик окинул взглядом окрестности — драться стало не с кем. Он бросил машину к крейсеру, который все еще огрызался огнем лазерных батарей, однако уже без всякой надежды на успех. Старк выпустил две торпеды, взорвав их на границе защитного поля, и благополучно проскочил в образовавшуюся щель. Теперь он занялся нудной работой — методическим расстрелом огневых точек противника, благо его гейген-щиты могли довольно долго противостоять хаотичному заградительному огню имперцев. Через несколько секунд его примеру последовали Рич и Джоанна, а уже через минуту стая истребителей вертелась вокруг обреченного корабля, старательно выжигая все доступные цели на его поверхности — лазеры, громоздкие конструкции мезонных пушек, антенны и сенсоры масс-детекторов, в общем все, что могло быть поражено относительно слабым вооружением истребителей — даже залп из АМГ вряд ли пробил бы массивный корпус ТАКРа.

Это избиение продолжалось минут десять, пока последний эффектор гейген-щита не превратился в оплавленный кусок металла. Защитное поле окончательно погасло и на арену вступили десантные боты.

Это были машины, специально построенные для штурма кораблей и орбитальных спутников — тупоносые сигары, рубка управления которых располагалась почти в хвосте. Довольно медлительные и неуклюжие, боты подошли к нескольким участкам корпуса изуродованного ТАКРа и плотно присосались торцами к его броне. Мгновением позже вступили в действие всесокрушающие виброрезаки, легко прорезавшие корпус и, заодно, несколько десятков имперских солдат, ожидавших вторжения десанта. К сожалению, далеко не всех.

Внутренние коридоры крейсера заполнились вспышками бластеров — десантники упорно продвигались к командному центру. Хотя Алмейде и не требовалось далее поддерживать версию о захвате корабля и он мог позволить себе просто расстрелять противника из мезонных орудий, адмирал не хотел упустить такую прекрасную возможность — захватить имперский крейсер и покопаться в его содержимом. Тем более, что согласно плана Рейкера, у них было еще около трех суток до атаки на Аркол.

Постепенно рекны сдавали позиции, остатки бойцов отступали почти во всех секторах огромного корабля, а с «Элеоноры» и крейсеров поддержки прибывали новые и новые подкрепления. Земляне тоже несли потери, и немалые, однако маринеры старались не вступать с рекнами в рукопашные схватки, где сразу сказывалось преимущество шавок в грубой физической силе. На средних же дистанциях численное превосходство атакующих давало себя знать. Один за другим десантные отряды сообщали о выполнении полученных ими заданий. И наконец, спустя три часа четырнадцать минут от момента появления «Эркресса» в этой системе, крейсер пал.

Адмирал дал сигнал отбоя. Часть истребителей направилась к своим флайдекам, часть осталась охранять корабли от непредвиденных гостей. С борта «Элеоноры» на имперский крейсер отправился челнок со специалистами — им придется заняться изучением техники рекнов и анализом последних их достижений.

— Знаешь, — задумчиво сказал Сергеев — мне кажется, что все было убедительно, однако не дает покоя одна мысль.

— Хочешь, угадаю, какая?

— Попробуй.

— Все очень просто… — Алмейда откинулся в удобном кресле в своей каюте, где они сейчас находились, поскольку присутствие адмирала у «алтаря» больше не требовалось. — Все пилоты знают о том, что им было приказано отпустить всех рекнов, которые захотят спасти свои шкуры. Если, как ты несомненно считаешь, на борту корабля есть агенты противника, то эта информация рано или поздно станет достоянием УБИ. А там сделают надлежащие выводы.

— Вот именно. И, боюсь, несмотря на все наши предосторожности, у Рейкера будут серьезные проблемы.

— Ты можешь его предупредить?

— Увы… — Сергеев тяжело вздохнул — Наша связь, мягко скажем, односторонняя. Надеюсь только на его сообразительность, я не раз просил его, чтобы он сматывался оттуда, как только запахнет жареным. Но он наверняка не послушается доброго совета.

— А ты бы послушался?

— Нет, конечно. Но это не избавляет меня от переживаний.

— Ладно, будем надеяться, что рекны ничего не заподозрят. А в крайнем случае, у майора…

— Полковника. Я тебе говорил, его Император его облагодетельствовал.

— Ладно, полковника. В общем, у него будет отсрочка.

Конечно, заниматься сексом на узенькой койке в крошечной каютке было не слишком удобно, однако изумительное тело Клаудии быстро заставляло Дика забыть о любых подобных мелочах. Сейчас, когда кульминация столь приятного процесса осталась позади, они, кое как умостившись вдвоем на кровати, тесно прижавшись друг к другу, отдыхали. Дик ласкал языком роскошную грудь девушки, а Клай блаженно жмурилась от удовольствия.

— Милый, мне показалось, что тебя что-то беспокоит…

— Что именно? — поинтересовался Дик, не прекращая столь приятного занятия. Последнее время им редко удавалось побыть наедине, к немалому удовольствию Рича и к столь же немалому огорчению самого Старка.

— Ты что-то говорил о том, что Джеймисон дал какой-то странный приказ, я, правда, точно не помню…

— А-а… — Дик опустил голову на согнутую в локте руку девушки и, запусти пальцы в ее бесподобные волосы, принялся гладить эту бесподобную гриву — Да, действительно, мне показалось странным. Джеймисон запретил сбивать шавок, по крайне мере тех, кто мог удрать. Поэтому мы охотились только за «Стилетами». Насколько я знаю, не менее пяти «Алебард» ушли целыми и невредимыми. Непонятно…

— Да, сейчас я вспомнила, мне тоже показалось странным, что последний приказ — ну тот, на захват крейсера, Алмейда отдал открытым текстом. Может, он рассчитывал, что те, кто убегают, его услышат?

— Да, это действительно загадка. Такое впечатление, что адмирал настойчиво хочет дать рекнам понять, что на корабле он найдет что-то очень важное. И при этом это «что-то» уже у него в кармане.

— А может…

— Слушай, радость моя, у тебя нет более интересных тем для обсуждения?

— Ну-у… — сладко потянулась девушка — Есть еще одна тема, но, боюсь, обсуждать ее мы будем немного позднее. У меня дежурство через полчаса, а надо еще привести себя в порядок.

— Ты всегда в полном порядке. Особенно сейчас.

— Спасибо, но если я в таком виде появлюсь у «алтаря», боюсь, что это будет неправильно понято. Ладно, дорогой, я в душ. Увидимся после вахты.

Дик провожал глазами грациозную фигурку, нырнувшую в крошечную душевую кабинку. О состоявшемся разговоре он забыл прочно и надолго.

Время пролетело быстро, разбитый крейсер был изучен вдоль и поперек, вся информация с бортовых компьютеров перекочевала в банки данных «Элеоноры». Разумеется, маршрута к Арколу среди вороха различной информации не было — капитан гибнущего «Эркресса» успел стереть коды траектории. Это не слишком волновало Сергеева — поскольку Империя не сможет быть уверена в том, что коды стерты, то не будет иметь возможности и обвинить в чем-либо Рейкера. Поскольку ТАКР больше не представлял ни малейшего интереса, Алмейда отдал приказ взорвать его. Собственно, ничего особо интересного там не нашли. Рекны вообще имели не слишком большую склонность к изобретательству. Будучи более древней, чем Земля, цивилизацией, к моменту контакта они едва доползли до испытаний первых атомных установок и делали первые робкие попытки выйти в космос. Вообще говоря, их нельзя было назвать ограниченными — изучили технологию землян они за считанные годы, правда, благодаря активной помощи самих землян. Причина столь медленного прогресса заключается в сильной приверженности рекнов традициям — «то, что было хорошо для наших предков, должно быть хорошо и для нас». Стремительное развитие технологий после контакта было обусловлено элементарным чувством самосохранения — будучи еще более выряженными хищниками, чем земляне, рекны стремились обезопасить себя, и, овладев теорией и практикой струнных перелетов, начали стремительно осваивать колонии, «нахватав» их больше, чем реально было нужно. Земляне не возражали — до поры до времени их интересы не пересекались.

Алмейда дал команду готовиться к следующему перелету. На всякий случай он и Сергеев довольно аккуратно внесли данные об месторасположении Аркола в пакет информации, полученной с «Эркресса». Анализ этих сведений дал ему возможность совершенно официально направить свою эскадру туда, откуда прибыл ТАКР, с целью выяснить, куда и зачем совершался данный рейс. Тут у предполагаемого агента на борту вряд ли могли возникнуть подозрения — тем более, что обсуждение предстоящего рейса было по возможности публичным, чтобы каждый человек на борту имел возможность узнать об источнике информации. Во всяком случае Сергеев надеялся таким образом несколько дезинформировать агента противника, в присутствии которого на корабле он практически не сомневался.

Эскадра снялась с места и вынырнула на орбите малоизвестной планеты. Все на борту корабля уже знали, что планета называется Аркол, что на ней расположен концентрационный лагерь для захваченных в плен людей, однако никто не имел ни малейшего понятия о том, какие силы им будут противостоять.

Довольно быстро сканеры сообщили обнадеживающую информацию — кроме земной эскадры здесь присутствовали три огромных грузовых корабля, интенсивно производящих доставку грузов (на планету или с нее — пока сказать было трудно) и всего шесть тяжелых «Алебард» в качестве эскорта. Выпустив истребители эскадра приблизилась к трейдерам на расстояние прямого выстрела, после чего Алмейда изысканно вежливым тоном предложил капитанам сдаться. После некоторого замешательства предложение было безоговорочно принято, чему немало способствовала трагическая и совершенно бесполезная гибель всех шести истребителей — в этот раз возможности уйти им не дали.

Алмейда взглянул на часы. Отпущенные ему на всю операцию сорок минут практически истекли. Последовала команда и немедленно на планету посыпались десантники. Практически сразу после схода со струны множество разведывательных зондов было отправлено на планету, и теперь Алмейда совершенно точно знал, куда именно надо выгружать десант. Тяжелые посадочные модули, нагруженные бойцами и танками, устремились к планете. Практически в этот же момент яхта Рейкера ушла на струну, унося полковника и «спасенных» им солдат в Империю. Возможно, на расправу…

А тем временем на Арколе события развивались почти так, как и предполагал Рейкер. К сожалению, «почти» не значит «абсолютно». Один из лейтенантов, фактически брошенный на верную смерть, оказался несколько умнее своего капитана. Отправив, согласно приказу, два десятка солдат учинить расправу над беззащитными пленниками, он счел нужным проконтролировать исполнение приказа, причем сделать это решил с безопасного расстояния. Поэтому шок, испытанный им при виде бластерных вспышек, превративших в один момент половину посланного отряда в обугленные трупы, оказался не слишком продолжительным, и, наплевав на полученные указания, что было в общем-то не типично для рекнов вообще и для их офицеров в частности, отправил на штурм лагеря сразу три сотни солдат. У лейтенанта хватило ума примерно подсчитать число огневых точек «макак», из чего он сделал вывод, что те располагают десятком бластеров и не смогут противостоять сильному ударному отряду.

К несчастью для лейтенанта, большинство рекнов не слишком хотели быстро умереть, понимая, что в случае оказания сопротивления, пощады им не будет. Поэтому они вяло обстреливали лагерь с предельной дистанции, не особенно стараясь в кого-то попасть и не неся при этом потерь. Беснующийся от злобы лейтенант лично повел, вернее будет сказать потащил своих подчиненных в атаку, однако удачный выстрел Бенуа успокоил его окончательно и бесповоротно. Потеряв командира, рекны снова залегли.

Тут следует особо отметить один момент. Вообще говоря, рекны в своей массе — идеальные солдаты. Сильные, нерассуждающие, смелые и быстрые. Однако последнее время империя испытывала неудовлетворенную потребность в личном составе. Поэтому отборные воинские части, сражавшиеся против дивизий Патруля на оккупированных планетах, существенно отличались от резервистов, призванных на службу Империи. Резервисты, подчиняясь настойчивой пропаганде, в которой специалисты Империи были большими мастерами, горели желанием «служить», но не очень-то хотели «умереть за родину». Тем более в совершенно проигрышной ситуации. Окажись в этот момент на Арколе хотя бы рота ветеранов, заключенным пришлось бы туго. Однако и в сложившейся ситуации им приходилось более чем нелегко — деревянные бараки совершенно не предназначались для обороны.

Один из бараков — тот, в котором находились повстанцы — уже пылал. Основная масса пленников, через пробитое в задней стене отверстие, уже перебралась в более безопасное место, пора было отступать и повстанцам.

К этому времени они понесли некоторые потери. Выстрел, сделанный Бенуа, столь удачно остановивший атаку, был последним — шальной луч попал капитану в плечо, и сейчас бывший маринер находился в шоковом состоянии. Хлопотавшая около него Лиз прекрасно понимала, что без срочной медицинской помощи, которой, понятно, прийти было неоткуда, капитан умрет. Среди повстанцев были люди разумные и образованные, но вот военных среди них больше не было. Нильсен, Лесли и десяток других членов подполья отстреливались, но без особого успеха.

То ли рекны сочли наконец противника достаточно ослабленным, то ли устыдились собственной пассивности, но наконец под командованием одного из сержантов отряд перешел в наступление. Ворвавшись в пылающий барак, рекны к своему удивлению обнаружили там лишь несколько трупов, а уже в следующее мгновение горевшая крыша обрушилась им на головы, похоронив сразу не менее сотни бойцов вместе с отважным сержантом. Оставшиеся атаковали следующий барак, из которого им навстречу ударили бластерные разряды, однако взбешенных гибелью товарищей рекнов остановить было уже не так-то легко.

Ситуация для повстанцев сложилась более чем сложная. Однако им удалось сделать то, на что собственно и рассчитывал Рейкер — выиграть время. Внезапно рвущиеся к уже горящему бараку рекны остановились, а затем бросились врассыпную — над их головам звено за звеном неслись истребители Патруля, поливая их огнем из всего бортового вооружения.

Два десятка истребителей, выполняя приказ Алмейда, разогнали штурмовиков, перебив большую их часть, и заняли оборону вокруг лагеря, все еще не имея уверенности в том, что противник не оснащен танками. А десантные модули уже пошли на посадку.

Операция завершилась быстро и аккуратно. Рекны, засевшие в бетонном здании комбината, быстро сообразили, что пощады им не будет, поэтому сдаваться не собирались. Впрочем, никто им этого и не предлагал. Как только полковник Нагата, командовавший десантом, понял, что все мало-мальски значительные силы противника сосредоточены на территории, окруженной его людьми, он дал приказ временно переданным в его подчинение истребителям и те одним мощным ракетным ударом сравняли бетонные здания с землей. Остальных рекнов десантники выловили поодиночке. Подведя итоги, Нагата доложил Алмейде, что операция выполнена успешно. Потери Патруля составили шесть человек убитыми и два десятка раненными. Более чем трехтысячный гарнизон Аркола перестал существовать.

Снова с орбиты опустились челноки, началась загрузка людей в транспорты. Не имея ни малейшего желания возиться с пленными рекнами, Алмейда приказал высадить экипажи трейдеров на Аркол, в нескольких сотнях километров от остатков комбината, что и было немедленно исполнено. На транспортные корабли прибыл новый экипаж.

Дик, Джоанна и Боб вошли в состав «Клото», как немедленно окрестили пилоты один из кораблей. Два других, «Лахезис» и «Атропос»^[37], также были укомплектованы добровольцами из числа универов и астронавигаторов. Пока Джоанна осваивалась с непривычным управлением, Дик, приняв под свою команду два десятка маринеров, руководил размещением доставленных на корабль бывших заключенных.

— Мистер! Господин офицер, прошу прощения, срочно нужна ваша помощь! — пожилая женщина, обратившаяся к Старку, сильно волновалась — Тут раненный, его срочно надо к медикам.

— Что случилось?

— Лучевой ожог, сожжено все плечо. Боюсь, что он долго не протянет. Сэр, вы обязаны его спасти, если бы не он, рекны бы перестреляли всех, оставшихся на планете.

Дик включил коммуникатор.

— Боб, ты свободен?

— Занят, а что? — Дженнингс помогал Джоанне разобраться в навигационном компьютере трейдера и беспокоить его в такое время не стоило, однако из них всех только Боб мог справиться с медицинским роботом корабля.

— Все бросай, беги на третью палубу, в медотсек. Срочно нужна твоя помощь.

— А не подождет? Мы здесь почти закончили.

— Я же сказал — срочно. Человек тяжело ранен, а я с их техникой не справлюсь. Давай, галопом.

— Есть, капитан.

В сопровождении женщины, Дик, наконец, добрался до носилок, на которых лежало тело раненного мужчины. С первого взгляда было ясно, что жить ему осталось всего-ничего. Было удивительно даже то, что он до сих пор не умер. Десантники подхватили носилки и почти бегом понесли его к медотсеку — Старк справедливо решил, что промедление в данном случае принесет больший вред, чем тряска. Люди расступались перед стремительно двигающимися десантниками, хотя в тесноте узких корабельных коридоров это было совсем непросто.

— Его зовут Бенуа, сэр, Жан Бенуа. Он возглавлял подпольщиков, пытался задержать имперских штурмовиков… — объясняла на ходу женщина, попутно представившаяся как Элизабет Мони. — Он бывший капитан шестой дивизии Патруля, захвачен в плен на Ленне…

Боб уже колдовал над диагностом. Капитана уложили под колпак киберхирурга, прозрачный купол опустился и робот начал первичную обработку тела — анестезия, удаление поврежденных тканей. Спустя пять минут прибежал посыльный — с Элеоноры доставили блок медицинских препаратов и программу для лечения землян — биология рекнов значительно отличалась от человеческой, но техника была практически идентичной. После этого дело пошло на лад, и спустя полчаса Боб, заявив, что пострадавшему более ничего серьезного не угрожает, усыпил Бенуа и умчался к навигаторам, где срочно потребовалось его присутствие. Теперь капитан проспит до прибытия на Землю, где им займутся профессионалы.

— Вот и порядок, мэм — сказал Дик, наблюдая за спокойно спящим Бенуа — Теперь ему ничего не грозит… Так вы говорите, подпольщики? То-то мне показалось, что в рекнов стреляли из барака.

— Да, господин капитан…

— Старк, Дик Старк к вашим услугам, мэм…

Мисс Мони удивленно взглянула на Дика, потом извинилась и выбежала из операционной. Удивленный ее странной реакцией, капитан некоторое время размышлял над тем, чем такое поведение может быть вызвано, пока в отсек не ворвался запыхавшийся Лесли.

— Дик!

— Дед!

После долгих объятий Дик расцеловал сияющую Лиз и повернулся к деду. Старик выглядел располневшим, однако не так сильно, как остальные пленники. Хотя Алмейда и не сообщал пилотам о цели пребывания заключенных на Арколе, догадаться было не так уж сложно.

— А мама…?

— Здесь она, Дик, здесь. Только… ее теперь трудно узнать. Пойдем, я проведу тебя к ней. И, надеюсь, ты не собираешься снова исчезнуть? Я так много должен у тебя узнать. Кстати, фамилия Рейкер тебе ни о чем не говорит?

— Рейкер? Да, я как-то сталкивался с рекном, носившим это имя. А почему ты спрашиваешь?

— Значит, он говорил правду… Ладно, я тебе потом расскажу. Ну пойдем, пойдем, я отведу тебя к Элен.

Они долго петляли по лабиринту коридоров, пока наконец старый Лесли не остановился перед дверью одного из грузовых отсеков.

— Знаешь, парень… Она многое перенесла, так что особо не удивляйся. Все это временно, она скоро придет в себя. — с этими словами он открыл дверь — Элен, дочка, посмотри, кого я к тебе привел!

Дик с затаенным ужасом смотрел на эту груду жира, которая сохранила лишь отдаленное сходство с его матерью. Он, конечно, отметил, что все пленники невероятно толсты, однако с собственной матерью эта мысль как-то не ассоциировалась и на пути к встрече он и не думал, что его мать, всегда изящная и привлекательная Элен Старк, превратилась в такое же желе, как и большинство остальных. К тому же в этом значительную роль сыграл тот факт, что дед в общем-то был в форме…

— А, Дик, привет — в голосе Элен не было и намека на восторг от столь неожиданной встречи, похоже было, что она ничуть не удивилась — А нас здесь кормить будут? Я, знаешь ли, смертельно хочу есть. Вы не позаботились о том, чтобы захватить немного этих чудесных брикетиков? Нет? Зря.. ну, я даже не удивлена, ты всегда мало думал о матери… Ну, чего ты стоишь. Поцелуй маму и беги за продуктами, мамочка очень голодна…

С некоторым содроганием Дик поцеловал мать и вместе с Лесли направился на склад продовольствия. Конечно, запасы трейдера никак не были рассчитаны не то что на несколько тысяч пленников, а даже на десятую часть этого числа, однако Сергеев предусмотрел эту проблему и в настоящее время на борт трейдера один за другим прибывали челноки с продуктами, в основном — с сухими пайками. Прихватив два пакет, которых здоровому взрослому мужчине хватило бы на неделю, Дик пошел обратно.

— Удивлен, парень? Да… Они пичкали нас какой-то гадостью, явно настоянной на транквилизаторах. Так что твоей матери сейчас все, извиняюсь, «по барабану». Кроме голода, разумеется. Я думаю, и ей и большинству здесь глубоко безразлично, что их спасли. Впрочем, со временем это пройдет, когда препараты уйдут из организма. Да и обмен веществ вернется в норму.

По дороге Дик выслушал от деда историю развития повстанческого движения на планете, и сам, в свою очередь, кратко рассказал ему о своих похождениях с момента начала войны. Любознательный старик выпытывал подробности, однако Дик решил отложить детальный разговор на потом — они снова подошли к каюте, где Дика ждала мать. А, собственно, его ли она ждала. Видя, с какой жадностью Элен набросилась на принесенные пайки, он сильно в этом усомнился. Женщина поглощала продукты с невероятной скоростью. К счастью, слопав трехдневную порцию, она наконец-то насытилась и, свернувшись калачиком, пробормотала:

— Ну ладно, спасибо, сынок. Не очень вкусно, правда, но я не в обиде. Ты иди сейчас, я что-то спать хочу. Потом поговорим…

Дику и Лесли ничего не оставалось, как уйти. Парень расстроился, но старик продолжал уверять его, что такое состояние постепенно пройдет.

— Пойми, парень, рекнам не требовались рабы или кто-то там еще. Им был нужен скот, просто ходячее мясо, поэтому они все сделали, чтобы людей покинуло все человеческое. Ничего, медики исправят положение. Ладно, пойдем, мне еще о многом нужно тебя расспросить…

Наконец трейдеры в сопровождении эскадры Алмейды покинули орбиту Аркола. Джоанна, не без помощи Боба, вполне освоилась в рубке управления — рассчитанный ею курс был безупречен. Дик, который никогда особо не блистал навигаторскими способностями, занимался обустройством бывших заключенных — в данный момент на корабле он был старшим по званию и все вопросы, понятно, легли на его плечи. Поэтому он даже не поинтересовался, куда, собственно, направляется эскадра, пока случайно не узнал об этом в кают-компании.

— Кемт? — Дик был искренне удивлен — Почему? Я, вообще-то говоря, был уверен, что мы идем на Землю…

— С чего это? — фыркнула Диди — Эти люди, в большинстве своем, как раз и собирались покинуть Землю, так зачем их туда везти? К тому же для лечения благодатный Кемт подходит сейчас гораздо больше, чем…

— Ты ее не слушай, все гораздо проще. — вмешался в разговор Дженнингс — До Земли мы просто не дотянем, не хватит топлива. Мог бы прикинуть запас хода наших кораблей.

— Да, — сконфузился Дик — Я и не подумал… Действительно, ведь Кемт сейчас относительно безопасен и ближе всего к нам.

Кемт действительно был близок. А вот относительно его безопасности Дик несколько заблуждался.

(обратно)

Из огня да в полымя

В настоящий момент эскадре предстоял последний, завершающий прыжок — до Кемта оставалось относительно немного, около десятка светолет. Алмейда и Сергеев удобно расположились в креслах в адмиральской каюте. Переход несколько задерживался — «Мюрат» обнаружил у себя неисправность С-драйва, и техники уже почти сутки возились с его ремонтом. Работа была еще далека от завершения, однако контр-адмирал категорически отказался оставить крейсер и двигаться дальше без него.

— Боюсь, Франсиско, ты зря упорствуешь — в который раз пытался Сергеев урезонить упрямого испанца — Пойми, рекны даже без подсказок своих агентов вполне способны вычислить наш маршрут. Если бы мы шли к Земле, я бы так не волновался, туда они не сунутся. А вот Кемт — очевидный выбор. Если они проанализируют наши запасы топлива, то быстро поймут, что кроме Кемта нам деться некуда. И, боюсь, подготовят нам встречу.

— А я не боюсь. Я бы даже сказал, что совсем не против их встретить на орбите Кемта. Планета относительно бедна металлом и несколько разбитых имперских крейсеров ей совсем не повредят.

— Не слишком ли самоуверенно? — удивленно поднял бровь Сергеев — Ты что, забыл, у тебя за спиной три гражданских корабля.

Алмейда демонстративно промолчал, встал, налил себе стакан ледяной минеральной воды, залпом выпил и укоризненно посмотрел на Сергеева.

— Не уважаешь ты меня, полковник, нисколько. Разумеется, я не поведу транспорты в засаду… А в том, что там нас ждет засада, я, в отличие от тебя, уверен абсолютно. Или я перестану уважать старого Бразраара. Он непременно придет, за прошедшее время я достаточно хорошо изучил его образ действий. Старый лис нападает только тогда, когда имеет неоспоримое преимущество — количество наших кораблей он вполне может знать — тот же Рейкер доложит, не сможет не доложить. Оборона Кемта им тоже неплохо известна — там сейчас пять крейсеров. Таким образом, адмирал знает наши силы.

— Тем более, я не понимаю, почему ты тянешь резину.

— Именно поэтому. Я хочу дать рекнам возможность увязнуть в бою с системой орбитальной обороны. Кроме того, я жду гостей.

— Не понял…

— Шесть часов назад я отправил Ченнингу капсулу с просьбой оказать нам поддержку. Ожидаю их прибытия в самое ближайшее время. Кстати, специально для тебя хочу сообщить, что «Мюрат» в полном порядке и готов выступить в любой момент — там осталось только кожух двигателя на место поставить. Правда, капитан об этом еще не знает.

Сергеев удивленно взглянул на адмирала — похоже, Алмейда начинает перенимать некоторые приемы работников СБ, по крайней мере в той их части, которая касается принципа «каждый знает то, что ему положено, и ни каплей больше». Да, ничего не скажешь, поставить капкан на охотника — что может быть удачней. Бразраар, безусловно, не захочет рисковать и накинется на эскадру орбитальной защиты, в надежде разбить ее до подхода «Элеоноры» и ее эскорта. Однако, что, собственно, может помешать рекнам и в самом деле перебить старые крейсера Кемта. Словно в ответ на его мысли Алмейда снова заговорил.

— Я надеюсь, что Бразраар купится на эту нехитрую уловку. Во всяком случае, не зная всех исходных данных, я бы на его месте непременно поверил бы в относительно легкую победу. Тем более, имперцы сейчас как никогда злы на нас за разгром на Ленне, поэтому обязательно попытаются отыграться. Я отправил капсулу и на Кемт. Теперь, в первую же секунду атаки, они отправят нам сообщение с точнымикоординатами, и мы появимся у имперцев в тылу.

Вспыхнул экран внутренней связи и на нем появилось лицо дежурного диспетчера.

— Господин адмирал? Прибыли силы Первой эскадры. Авианосцы «Кончита», «Елена», «Кармен» и «Индира» крейсеры «Маннергейм», «Ушаков», «Нахимов», «Перикл» и «Красс». С ними шестнадцать эсминцев.

— Отлично! Организуйте нам полный радиоконтакт, минут через десять. — Довольный адмирал повернулся к Сергееву — Ченнинг расщедрился даже больше, чем я ожидал.

— Да уж, где он только набрал такое количество свободных кораблей. Впрочем, Земля сейчас достаточно защищена. Но транспорты по-прежнему остаются твоей проблемой, Франсиско.

— Никаких проблем. Вообще, кто тебе сказал, что я рискну подвергнуть беззащитные трейдеры какой-либо опасности.

— Не собираешься же ты бросить их здесь.

— Вот именно, собираюсь. Оставлю пяток эсминцев, для прикрытия.

— Это риск…

— Ни малейшего. Они отойдут к астероидному поясу и даже если рекны примутся прочесывать эту систему, они никогда их не найдут. А потом, Сергеев, ты забываешь, что нас будет отделять от них всего один прыжок. Так что трейдеры будут в безопасности.

Контр-адмирал вызвал диспетчера и приказал отозвать универов с транспортов — сейчас они были нужнее за штурвалами своих истребителей. Диспетчер принял команду к исполнению и доложил, что круговая связь подготовлена и можно начинать совещание. Алмейда тепло поприветствовал капитанов боевых кораблей, прибывших в эту систему на соединение с его эскадрой.

Его доклад о предстоящих событиях был короток. В настоящее время корабли лежали в дрейфе, полностью прогрев прыжковые двигатели, и ожидали сигнала с Кемта. Адмирал был совершенно убежден, что сигнал рано или поздно поступит, и его уверенность постепенно передалась и остальным.

Бразраар действительно получил справку аналитиков, из которой определенно следовало, что ускользнувшие из под самого носа Имперской флотилии земляне непременно направятся к Кемту, однако не смог тотчас же пуститься в погоню. Когда яхта Рейкера появилась в пределах слышимости и с нее была передана информация о захвате землянами Аркола, старый адмирал не смог выступить немедленно — в его распоряжении было всего два крейсера и около десятка эсминцев, остальные как назло находились на заданиях. Пока он отзывал корабли, несущие вахту на орбитах близлежащих планет и собирал ударный кулак, ушло драгоценное время, и прибывшая к Арколу эскадра застала там лишь дымящиеся развалины комбината.

В этот момент Бразраар с ужасом обнаружил, что преследовать противника он не может. Большинство кораблей его довольно сильной эскадры не успели дозаправиться на Рекне, поэтому до Кемта они просто могли не дотянуть. И уж во всяком случае на обратный путь топлива наверняка бы не хватило. Поэтому адмирал, скрепя сердце, приказал вновь идти на Рекн, заполнять бункеры антиматерией.

Таким образом, в то время, как эскадра Алмейды с нетерпением ожидали сигнала, армада Бразраара еще только выдвигалась по направлению к Кемту. Уже находясь, как и земляне, всего в одном прыжке от цели, Бразраар еще раз оценил свои силы. Три авианосца, шесть крейсеров, двенадцать эсминцев — более чем достаточно для того, чтобы справиться с земной эскадрой, которая, как он был к своему глубокому сожалению уверен, уже соединилась с орбитальными силами. Конечно, если бы у него было больше времени, можно было собрать более мощный флот, однако нельзя было упускать момента и приходилось довольствоваться тем, что есть. Однако старого флотоводца грызло смутное беспокойство — почему-то в этот раз ему не слишком-то хотелось вступать в бой, его мучили неясные предчувствия, однако приказ Императора был недвусмыслен: «найти и уничтожить».

— Ну что ж — сказал адмирал вслух, обращаясь к портрету Мудрейшего, занимавшему большую часть одной из стен его кабинета — Найдем, обязательно найдем. И, может быть, уничтожим. И все же не нравится мне это, ох как не нравится…

Бразраар отдал приказ выступать. Имперская армада ушла на струну.

Эскадрилья Старка в этот момент патрулировала первую сферу защиты вокруг собственного авианосца. Четвертый час. От этой тягомотины можно сойти с ума — Дик уже не выдержал и спросил у Джеймисона, долго ли будет еще продолжаться это издевательство, однако полковник язвительно ответил, что когда издевательство закончится, то ему (капитану Старку) непременно об этом сообщат. А пока никаких указаний не поступило, вышеупомянутый капитан должен выполнять порученное ему задание и бдить. Что капитан в настоящий момент и делал.

Минут сорок тому назад к эскадре Алмейды присоединилась уйма кораблей — в первый момент он чуть не онемел от неожиданности, когда пространство внезапно заполнилось кораблями, однако ожидаемого града торпед не последовало, а спустя несколько минут на его бортовой компьютер поступила информация о прибывших авианосцах, крейсерах и эсминцах. Сразу создавалось впечатление, что проведя успешную операцию по освобождению Ленна, Ченнинг решил повторить эксперимент.

Капитан был несколько удивлен тем, что для организации защитных сфер подняли только тяжелые и средние истребители — «Крисы» остались в своих ангарах. К тому же Джеймисон передал всем категорический приказ контр-адмирала — держать С-драйвы прогретыми. Сделать верные выводы было нетрудно — армада ждет сигнала, чтобы выступить в неизвестном пока направлении. Это объясняло и подход подкреплений — видимо, дело предстоит достаточно жаркое.

Изнывая от скуки, Дик в двадцатый раз проверял состояние боевых систем истребителя. Стрелок, молодой парень из Монголии, только что закончивший ускоренный курс Академии, что-то заунывно напевал себе под нос. Контакт с парнем у Дика никак не налаживался — тот был необщителен, возможно потому, что его назначение было временным, на период лечения Кима. К тому же он плохо знал английский и интергал, всего лишь в пределах гипнокурса. Конечно, со временем это поправится, но пока общение со стрелком было, мягко говоря, затруднительным. Дик с тоской вспомнил Кима, который сейчас прохлаждался в госпитале. Во время операции «Черная луна»^[38]Юн-Си был очень тяжело ранен — «Монингстар» Дика был сбит, стрелку досталось больше всего — многочисленные разрывы скафандра, глубокое обморожение тканей, потеря крови. Поэтому Кима немедленно доставили в госпиталь, где ему придется торчать еще очень долго. И все это время Дику придется общаться со стрелком, даже имени которого он толком не может выговорить — в первый же день, когда капитан пару раз чуть не сломал язык, пытаясь позвать подчиненного, они пришли к консенсусу — чертово имечко укоротили почти в четыре раза и теперь стрелок именовался «Жуг». Парень был ко всему равнодушен, включая смену имени, к своим обязанностям относился не то чтобы халатно, но без малейшего рвения, поэтому капитан с нетерпением ждал Кима и мысленно желал тому скорейшего выздоровления по пятнадцать раз на дню.

— Внимание всем! — голос Алмейды отвлек Дика от размышлений, касающихся личного состава вообще и его собственного стрелка в частности — Приготовиться к старту. Цель — Кемт. Получена информация о силах противника, атакующих систему орбитальной обороны колонии.

Дик оживился — что-то давно не было возможности развлечься. Поединок с одиноким имперским крейсером не в счет — тот не имел никаких шансов, а на орбите Аркола, вопреки ожиданиям, они вообще не встретили сопротивления.

— В настоящее время — продолжал контр-адмирал — ваши компьютеры принимают параметры прыжка. Транспорты остаются здесь.

«Мудро — подумал Дик — зачем тащить трейдеры с собой в бой. Гораздо лучше оставить их здесь, а потом сообщить о том, что они могут отправляться».

— Трейдерам и эскорту покинуть район и переместиться к астероидному поясу. Остальным внимание…

Далее последовал ряд назначений, из которого Дик понял не только порядок отправления к цели, но и расположение противника. Согласно сообщенной Алмейдой информации, силы рекнов в количестве трех авианосцев и шести крейсеров, в сопровождении неустановленного количества эсминцев, атаковали ТАКРы планетарной обороны Кемта шесть минут назад. «Значит, еще шесть на перелет… — подумал Дик — Да, старикам на орбите придется туго».

Передача данных завершена, компьютеры приняли инструкции к выполнению и рука капитана в бронированной перчатке легла на пульт управления, пале коснулся кнопки пуска С-драйва. Как и сотни других рук. Все ждали команды.

— Вперед!

Практически одновременно вся эскадра, исключая только тяжелые трейдеры и несколько эсминцев, капитаны которых чувствовали себя по меньшей мере обиженными, исчезла из этого сектора пространства.

Орбитальным крейсерам действительно приходилось туго, однако не настолько, как ожидал Дик и другие пилоты, не посвященные полностью в план Алмейды. Разумеется, контр-адмирал понимал, что между моментом посылки капсулы с сообщением и моментом схода армады со струны в системе Кемта, пройдет не менее пятнадцати минут. Поэтому в задачу устаревших, но все еще достаточно боеспособных крейсеров, доживающих свои дни на орбите относительно безопасной до сего времени планеты, входило только одно — уцелеть. И в настоящий момент они всеми силами претворяли эту задачу в жизнь.

Эскадра Бразраара вошла в систему совсем не неожиданно для Патруля — их ждали, и по тому, как были расположены немногочисленные пока защитники, адмирал понял, что блицкрига у него не получится. Разумеется, он не сомневался, что сможет подавить слабое сопротивление старых развалюх, однако адмирал не понимал, где же Алмейда, он должен, просто обязан был быть здесь.

«Не нравится мне это, — в который уж раз подумал Бразраар, наблюдая как его ударные отряды устремляются к противнику — Все это чертовски дурно пахнет…».

ТАКРы Патруля не приняли боя — напротив, они старались скорее уклоняться от ударов, чем наносить их. Конечно, истребители и с той и с другой стороны плевались друг в друга огнем, и тут Патруль, не имея преимущества в количественном плане, заметно опережал противника в качественном — его более верткие машины пока понесли лишь незначительный урон.

Удары мезонных орудий все же зацепили одну из старых калош, и сильно пострадавший крейсер ушел в атмосферу, понимая, что там истребители за ним гнаться не станут. Остальные продолжали крутиться волчками, явно стараясь любыми средствами оттянуть свой неизбежный конец.

«Оттянуть!!! — мелькнула в мозгу Бразраара мысль, которую сам он, трезво рассуждая, склонен был бы назвать панической — Конечно… Как же я не понял. Алмейда готовит контрудар, а эти гробы просто тянут время. Но раз контр-адмирал решил подставить пять крейсеров под мои пушки только для того, чтобы атаковать меня в спину, значит… значит, у него есть чем атаковать».

Придя к такому заключению, адмирал в первый же момент собирался дать команду об отступлении, однако вовремя остановился. Причин тому было две — во-первых, контрудар Алмейды — это всего лишь его, Бразраара догадки, а во-вторых, Император сочтет это отступление бегством. И так в последнее время он находится если и не в опале, то достаточно близко к этому, а если он сейчас ошибется, то ему вообще не сносить головы.

И Бразраар промолчал. А спустя шесть минут и четырнадцать секунд принимать решение об отступлении стало уже поздно.

Полыхнуло зеленое пламя и экран масс-детектора заполнился отметками. Зеленые точки — это обнаруженные цели, передававшие сигналы «я свой», красные — все остальные. Красных было не так уж много, хотя большая часть истребителей Алмейды еще не покинули свои флайдеки — лишь около десяти процентов средних и тяжелых машин (в основном средних, группу тяжелых представляли только «Монингстары», остальных контр-адмирал не собирался выпускать в бой) прошли последний бросок самостоятельно.

Сергеев, вместе с адмиралом стоявший у «алтаря», поинтересовался:

— Ты вообще не хочешь выпускать тяжеловозов?

— Не хочу. У меня свой взгляд на эти вещи, и с Ченнингом я во многом не согласен. Видишь ли, тяжеловозы… ну ты же изучал тактику боя, должен помнить.

— Опомнись, Франсиско, когда это было.

— В общем, всегда предполагалось что хорошо защищенные тяжелые машины создают ударный конус, который атакует цель, легкие их прикрывают, а средние занимаются, так сказать, свободной охотой.

— Кажется, это вполне логично. — пожал плечами Сергеев. Он никогда не был великим тактиком, его таланты были направлены в область психологии, поэтому этот разговор открывал для него нечто новое — образ мышления одного из лучших флотоводцев Федерации.

— Да, до тех пор, пока данную схему не начинаешь применять в деле. А в реальном бою сразу обнаруживается, что «Шестоперы» слишком неповоротливы и становятся легкой добычей для рекнов. Знаешь, сколько по статистике живет в бою «Шестопер»?

— А что, уже и это посчитали?

— Ага, причем твои аналитики. Так вот, он живет всего двенадцать минут. А «Крис» — тридцать, «Палаш» — сорок. Так что, цифры, дружище, не обманешь. Получается, что «Шестоперы» — смертники.

— А «Звездочки»?

— Да… — Алмейда мечтательно улыбнулся — Это действительно произведение искусства. Поэтому я, собственно, и пустил их в бой. С ними ни одна машина рекнов не сравнится, даже хваленые «Барбосы». Разумеется, я не хочу сказать, что тяжеловозы пора сдавать в утиль, у них есть масса областей применения, особенно — штурмовка относительно малоподвижных целей — планетарных крепостей, орбитальных платформ, словом, любого противника, которого можно больно укусить и потом отбежать подальше. Так что пока «Шестоперы» побудут в своих стойлах. Глядишь, уцелеют для чего-нибудь более значительного.

Сергеев задумчиво смотрел на россыпь разноцветных сигналов на огромном трехмерном экране, куда передавались декодированные сигналы радаров и масс-детекторов «Элеоноры». Атака Патруля полностью расстроила ряды рекнов, и теперь ровный клин флота Бразраара распался на несколько горсточек красных огоньков. Каждая группа имперских кораблей лихорадочно отбивалась от наседавших истребителей Алмейды. Теперь, когда к относительно небольшой группе, совершившей прыжок своим ходом, присоединились все остальные легкие и средние истребители армады, численное превосходство Патруля стало подавляющим.

Алмейда не вмешивался в ход боя — капитаны кораблей и пилоты истребителей были достаточно компетентны, каждый знал свое место и свою задачу. В настоящее время развитие событий вполне удовлетворяло контр-адмирала — первый удар дезорганизовал противника, теперь остается только довершить начатое.

— Что сейчас будет делать Бразраар? — спросил Сергеев.

— Сложно сказать. Перспектив у него ни малейших, значит, надо отступать. А отступить он не сможет еще минут десять, как минимум. А через эти десять минут от его эскадры останется воспоминание. Внимание! — он включил микрофон — Сосредоточить огонь мезонных орудий на цели номер три. Передайте на «Кончиту», пусть тоже будет готова к стрельбе по моей команде. Залп тремя лучами.

— Извините, сэр — пришел спустя несколько секунд ответ диспетчера — «Кончита» передает, что ее мезонные пушки разряжены. «Кармен» готова к залпу по указанной цели.

— Хорошо. Пусть ждут команды.

Авианосец начал разворачиваться — в отличие от легких лазерных и импульсных пушек, громоздкие мезонные бластеры имели крайне невысокий сектор обстрела. Прошло не менее десяти секунд, пока огромный корабль не занял наконец необходимое положение. Сергеев, затаив дыхание, смотрел на обзорный экран — высококачественное изображение создавало иллюзию, что всю стену главной рубки занимает огромное окно, выходящее прямо в космос.

Сейчас нос корабля смотрел в сторону одного из авианосцев Бразраара. До цели было километров сто, поэтому она казалась крошечной песчинкой и видна была невооруженным глазом только потому, что ее щиты то и дело полыхали голубыми сполохами, отмечавшими наносимые истребителями удары.

— Видишь ли — продолжал мысль Алмейда — на месте адмирала я бы сейчас постарался собрать все наличные силы в кулак и прорваться в сторону открытого космоса, просто чтобы уйти от нас подальше. И, как только наберут энергию С-драйвы, сразу на струну. Однако он продолжает этот безнадежный бой. Отсюда я могу сделать только один вывод — по какой-то причине ему запрещено отступать. А нарушить приказ он не посмеет.

— Сэр, «Кармен» готова к выстрелу по цели три.

— Огонь!

Три ослепительных голубых луча устремились к далекой цели. Можно было бы подойти и поближе, но контр-адмирал не хотел зря рисковать — у противника тоже было тяжелое вооружение. Еще три синих шпаги, ясно видимые даже на таком большом расстоянии, ударили в имперский авианосец с другой стороны. Казалось, что на орбите Кемта зажглась звезда — это нестерпимым блеском сияли защитные поля авианосца. Какое-то мгновение Сергееву казалось, что защита рекна выдержит, хотя это было теоретически невозможно. Но нет — на долю секунды голубое сияние погасло, и тут же на его месте вспыхнуло другое солнце — ослепительно желтое. Это взорвался пронзенный мезонными лучами авианосец — видимо, детонировали контейнеры с антивеществом.

Дик со своими пилотами атаковал имперский эсминец. Хотя, казалось бы, это была гораздо более доступная цель, чем крейсер, на самом деле относительно маневренный и весьма неплохо вооруженный корабль мог доставить пилотам массу проблем. И действительно, уже через несколько минут Леднев получил несколько серьезных попаданий и его «Палаш», значительно уступающий защитой «Монингстару», вышел из боя, получив серьезные повреждения. Впрочем, он был вполне способен самостоятельно двигаться и не торопясь потащился к «Элеоноре».

Тратить на эсминец «смерчи» Дику жутко не хотелось — все равно что стрелять из пушек по воробьям. Конечно, в другое время и в другом месте он бы и не задумался над вопросом экономии торпед, однако сейчас намеревался приберечь их для более серьезной цели, по крайней мере большую их часть — с броней эсминца лазеры не справятся, это было ясно как божий день.

— Я «Альфа-лидер». Внимание, всем. Атакуем это корыто точно в хвост, залп из всех АМГ, затем из остального вооружения. Торпеды берегите для крейсеров, ракеты тоже не пускайте зря. Вопросы?

— О'кей, шеф.

— Вас понял, готов к атаке.

— Давай, Дик, врежем ему по заднице!

— Тогда вперед, ребята! Мы сделаем его!

Истребители рванулись к цели. Нельзя сказать, что с кормы эсминец защищен хуже, чем с носа. Но атакуя сзади, пилоты попадали в мертвую зону большей части бортового вооружения эсминца — вот попытка атаковать эсминец в борт может очень дорого обойтись. Да и сейчас истребитель Джоанны вильнул и ушел в сторону — сгусток антиматерии с имперского корабля почти полностью сбил ее защитные поля и еще одного попадания истребитель бы не выдержал. Остальные продолжали идти на цель. Джоанна тоже выпустила заряд АМГ, прежде чем покинуть строй, и сейчас невидимое облачко антипротонов мчалось впереди истребителей, пока не врезалось в кормовой щит эсминца. Правда, сделанный впопыхах выстрел не был достаточно точен и зацепил цель лишь краем, однако свое дело он сделал — на полсекунды отвлек внимание стрелков противника. А уже через мгновение в щит ударили другие залпы, он поддался и распался, открыв броню ударам лазеров. Лазеры немедленно открыли огонь, однако эффекта произвели немного — почти метровая броня эсминца делала его практически неуязвимым для легкого вооружения, однако все наружное оборудование — оружия, датчики, сенсоры и прочее через несколько мгновений прочно сплавилось с броневыми листами.

Дик выпустил единственную отведенную им для этой цели торпеду практически в упор — с трехсот метров, причем ни одна кормовая лазерная батарея эсминца уже не функционировала. Тяжелая сигара ударила в толстую броню и чудовищный взрыв разнес имперский корабль на куски.

— Блестяще! — воскликнул Рич — А что теперь?

— Командир, вижу цель! Три эсминца пытаются уйти из боя. — Джоанна, находясь значительно дальше остальных от места бесславной кончины имперца, засекла противника, пытавшегося проскользнуть мимо эскадры Патруля и удрать. — Будем преследовать?

— Конечно! В прошлый раз от нас ушло столько рекнов, что сейчас мне очень хочется это компенсировать. Ребята, вы готовы к атаке?

— Да, капитан!

— Тогда вперед! Не дадим им уйти!

Истребители вскоре настигли пытающихся спастись рекнов, однако в этот раз пилотам пришлось столкнуться с противником, который знал свои возможности и умел их применять.

Заметив преследователей, рекны перестроились — теперь эсминцы располагались в вершинах равностороннего треугольника, обеспечивая максимальную плотность огня во всех направлениях. Дик напряженно искал оптимальное решение и не находил его — это расположение боевых кораблей было очень малоуязвимо для атаки нескольких истребителей.

Эскадрилья, насчитывающая теперь шесть машин — Джоанна восстановила свои щиты и присоединилась к товарищам, следовала за эсминцами в некотором отдалении, не рискуя приближаться слишком близко. Почувствовав неуверенность универов, рекны, наращивая скорость, продолжали удаляться от Кемта, постепенно покидая зону боя. Дик чувствовал нарастающее бешенство — в прошлый раз ему приказали дать рекнам уйти, а в этот раз они вполне успешно уходят без приказа. Однако весь его опыт подсказывал — только сунься, и орудия весьма хорошо вооруженных кораблей разнесут их на молекулы. Выход, конечно, был, но прибегать к нему не очень-то хотелось. Однако придется, своими силами тут не справишься. Его рука потянулась к передатчику.

Алмейда наблюдал на карте ход боя и сразу увидел безнадежное положение, в котором оказалась шестерка истребителей, однако не придал этому особенного значения — его внимание было приковано к одному из авианосцев, к которому стягивались остатки имперских сил, постепенно собираясь в довольно мощный кулак. Сергеев, стоящий рядом, не так хорошо ориентировался в трехмерной схеме, и предпочитал разглядывать не картину в целом, а отдельные фрагменты. Он не обратил внимание на медленный сбор сил — это было не столь очевидно, однако группа точек на самом краю карты привлекла внимание полковника, и он сразу отметил про себя слишком осторожное поведение пилотов.

— Почему они медлят? — поинтересовался он у контр-адмирала, задумчиво изучавшего расположение сил Патруля и Империи. — Уже несколько минут плетутся у них в хвосте.

— Кто? А-а… — Алмейда укрупнил участок карты — теперь было четко видно, что тяжелые истребители упорно не приближаются к рекнам на расстояние выстрела — Они правильно делают, надо будет потом узнать, кто командует группой. Видишь ли, Коля, если сейчас они попробуют атаковать, то треугольник разнесет их в клочья. С какой бы стороны они не начали заход, в любом случае они попадут под сосредоточенный огонь двух, а то и трех эсминцев, а им этого не вынести, по крайней мере без потерь. Но мы им сейчас поможем…

— Сэр… — раздался голос диспетчера — На связь вышла группа истребителей «Альфа». Просят огневой поддержки.

— Подробнее?

— Преследуют группу из трех эсминцев противника, лидер просит поддержать их атаку ракетным или мезонным ударом.

Алмейда с удовлетворенным видом повернулся к Сергееву:

— Молодцы! Сообразили, что без нас им не справиться. Кстати, большинство пилотов, хоть и грустно это осознавать, в данной ситуации атаковали бы и потеряли бы половину машин. Нет, командует там достаточно умный парень, в меру осторожный. «Альфа»… Насколько я помню, капитан Старк…

— Тоже мне, ум — вместо того, чтобы драться самим, призывать на помощь авианосец. — пожал плечами Сергеев.

— Не скажи. В данном случае он поступает но просто вполне разумно, а единственно правильно — с нашей помощью они не упустят противника и, если дальше никто не облажается, то и потерь особых не понесут. Я же сказал — любая попытка атаки приведет к большим потерям, эсминцы строились как подвижные и при этом достаточно сильно вооруженные корабли, и справиться с ними не так просто, как кажется на первый взгляд.

— Мезон-3! — обратился контр-адмирал в операторский отсек третьего мезонного орудия, которое в настоящий момент было готово к выстрелу. На экране появилось лицо офицера, командующего излучателем. — Цель — имперский эсминец, любой из трех в квадрате GF-34. Ваши прогнозы на поражение?

Офицер кивнул, и исчез с экрана. Спустя несколько секунд он снова появился в поле зрения камеры.

— Вероятность попадания кинжальным лучом — семь процентов, сэр. Они почти на пределе радиуса действия и продолжают удаляться. Предлагаю бить веером — вероятность уничтожения цели — 47%, однако наши корабли в том районе подвергнутся некоторой опасности.

— Добро… Р-6! — на соседнем экране появился сектор шестой пусковой установки. — Три торпеды по эсминцам в GF-34.

— Торпеды пошли, сэр! — доложил молоденький лейтенант спустя несколько секунд — Однако думаю, что рекнам удастся их перехватить.

— Не сомневаюсь. Мезон-3, следите за торпедами. Как только они подойдут к рекнам на расстояние выстрела, бейте веером. Диспетчер, передайте «Альфе», пусть слегка приотстанут, чтобы не попали под мезонный веер.

— Вас понял, «Элеонора». — Дик переключил диапазон на связь со своей эскадрильей — «Альфа», все выпускайте по одной торпеде, в режиме самонаведения. Цели определяйте сами..

— «Смерчи» пошли, командир.

— А теперь внимание… кинк!

Все пилоты выполнили команду скорее рефлекторно, чем осознанно — эскадрилья развернулась и через мгновение уже стремительно удалялась от «треугольника». Дик прекрасно знал, что такое веерный удар. Хотя и предполагается, что каждый луч из пятидесяти может быть наведен на конкретную цель, однако на практике на это никогда нет времени, поэтому мезонный веер прошивает пространство, поражая все, что попадается ему на пути, в том числе и своих, если у них не хватит мозгов, чтобы вовремя смыться. Тем более, даже будь у операторов время на наводку каждого луча веера, на таком расстоянии все расчеты полетят к черту.

Рекны, разумеется, только порадовались отступлению истребителей Патруля, однако уже через несколько секунд сенсоры доложили о приближении стаи торпед. Три шли со стороны далекого авианосца, который, казалось бы, вообще должен был не обратить внимание на столь малые цели, шесть — запущены истребителями перед отступлением.

— Макаки знают, что не смогут нас достать, вот и бесятся — глубокомысленно заметил капитан одного из эсминцев, удовлетворенно наблюдая за бегством истребителей. — Приготовьтесь к отражению ракетной атаки. Напрасно они рассчитывают, что смогут навредить нам своими жалкими торпедами, но макаки всегда туго соображали. Думаю, стоит развернуться и…

Договорить он не успел. Операторы лазерных батарей были уже готовы открыть огонь по вошедшим в зону поражения «смерчам», однако внезапно сноп голубых лучей пронзил пространство вокруг эсминцев. Часть стрел прошла мимо целей, однако большая часть веера зацепила если и не сами эсминцы, то по крайней мере их защитные поля. Имперские корабли окутались голубым пламенем — гейген-щиты таяли под энергетическим ударом.

Конечно, операторам это не должно было помешать. Однако психологический эффект от мезонного удара моментально выбил из мозгов стрелков все, что им вдалбливали инструкторы. Рефлекторно все операторы вскинули руки перед собой, надеясь защититься от лучей. Конечно, это было лишь секундное замешательство, через мгновение руки снова легли на пульты управления и лазеры ударили по «смерчам». Но это самое секундное промедление имело именно тот эффект, на который рассчитывал Алмейда.

Стрелки уже не успели. Может, три торпеды с авианосца они и сбили бы, может, даже поразили бы еще парочку, но девять — просто не успели. В обычной ситуации поля эсминца вполне выдерживают удар «смерча» — однако сейчас, после сокрушительного веерного залпа, щиты были сильно потрепаны и торпеды поразили цели.

Один из эсминцев моментально превратился в огненное облако, второй, изуродованный и обездвиженный, беспомощно кувыркался в пространстве, не имея ни малейшего шанса на спасение. И только третий, которому досталось меньше всех, все еще пытался уйти, однако уже развернулись и снова пошли вдогонку шесть тяжелых истребителей.

Через минуту или две все было кончено.

Одиночные бои в целом закончились — все, кто мог, собрались возле флагмана Бразраара, остальные либо погибли, либо находились в беспомощном состоянии. Адмирал оглядывал остатки своих сил и молился всем богам Рекна, чтобы Патруль дал им пять минут, всего пять — так необходимых для зарядки С-драйвов. Сбившись в кучу, ощетинившись орудиями, остатки грозной эскадры готовились принять бой — было ясно, что Патруль, обладая подавляющим количественным преимуществом, не позволит им уйти просто так.

Не зря Бразраара с самого начала мучили дурные предчувствия — все складывалось отвратительно. Это было не просто поражение, это был полный и абсолютный разгром, подобного которому адмиралу еще никогда не приходилось переживать. Он уже потерял половину своих сил, а потери макак были мизерными — десяток-другой истребителей и пара эсминцев не идет ни в какое сравнение с гибелью его авианосца и четырех крейсеров. Эсминцы погибли все, все до единого. Правда, им удалось серьезно повредить три крейсера Патруля, однако это не имело серьезного значения — это были старые корабли, доживавшие свой век, к тому же полученные ими повреждения не были фатальными. Так что адмирал с прискорбием отметил, что его наголову разбили.

Теперь, задним числом, он даже не понимал, как он, умудренный опытом стратег, смог клюнуть на такую простую и очевидную приманку. Как не догадался, что Алмейда просчитает все возможные варианты и примет все мыслимые и немыслимые меры к обеспечению собственной безопасности. И, особенно, безопасности транспортов… Транспортов?

— Капитан — обратился он к офицеру, руководившему группой навигаторов — Я подозреваю, что Патруль оставил транспорты на подходе к Кемту. Вы можете определить, где именно?

Капитан кивнул и вместе с подручными углубился в расчеты. Наконец, он сообщил:

— Возможны три варианта, сэр. Наиболее вероятный путь подхода их армады от Аркола к Кемту проходит через Лесс, однако могли быть использованы еще два маршрута…

— Подготовьте расчет прыжка и передайте на все корабли эскадры. Я приказываю тем, кто останется в живых, найти и уничтожить транспорты, любой ценой. Распределите маршруты поровну между кораблями. Мы пойдем к Лессу.

«Если сможем» — добавил он про себя. Подчиненным не следовало знать о сомнениях командира. А сомнения эти были вполне обоснованы. Перегруппировавшись, Патруль снова пошел в атаку, но на этот раз вперед выдвинулись тяжелые корабли, явно намереваясь в упор расстрелять имперцев из мезонных орудий. У Бразраара оставалось всего восемь таких излучателей — четыре на его авианосце и по два на двух уцелевших крейсерах, второй авианосец, сильно искалеченный попаданием «смерча», лишился не только мезонов, но и половины остального вооружения, став практически непригодным для боя. Огневая мощь противника была куда больше.

— Установить связь с контр-адмиралом Криллом.

— Есть, сэр.

Через мгновение на экране появился командир второго авианосца. Контр-адмирал Крилл был стар, намного старше Бразраара. Когда-то он был учителем нынешнего командующего, но впоследствии Бразраар за счет личных качеств или за счет личных связей сумел пройти по лестнице карьеры дальше, чем его бывший наставник. Они давно дружили, если можно назвать дружбой отношения подчиненного и его непосредственного начальника, очень редко выходящие за рамки служебных вопросов. Но так или иначе, Бразраар по своему любил Крилла, по возможности поддерживал его, и сейчас смотрел на него с тоской в глазах.

Крилл был в повязках — видимо, получил ранение при попадании торпеды в его корабль. Сквозь бинт проступила кровь, тем не менее его голос был тверд и спокоен.

— Слушаю вас, адмирал.

— Крилл… Мне тяжело об этом говорить, но настала пора вам принять на себя ответственность за судьбу эскадры. Вынужден приказать вам атаковать «Элеонору».

— Вы же понимаете, что это самоубийство. — это был не вопрос, скорее утверждение. Контр-адмирал всего лишь хотел уточнить ситуацию.

— Да. И тем не менее, я надеюсь, что вы сможете отвлечь Патруль хотя бы на две-три минуты, чтобы мы смогли убраться отсюда. Или хотя бы заставите макак разрядить в вас свои мезонные пушки, которые не оставят от нас и мокрого места, если они откроют огонь по флагману.

— Я понял приказ, сэр. Разрешите выполнять? — голос был по прежнему спокоен. Казалось, что контр-адмирал не вполне понял, что жить ему осталось как раз те самые две-три минуты.

— Выполняйте. И поверьте, Крилл, мне очень жаль, что сейчас я вынужден пожертвовать вашим кораблем и… вами, однако другого выхода нет. Если сможете, покиньте корабль.

— Нет, сэр, извините, но я останусь на борту своего авианосца. Прощайте.

Алмейда разразился проклятиями, когда увидел, что один из двух оставшихся в живых авианосцев на полной скорости устремился к «Элеоноре», намереваясь, по-видимому, таранить ее. Два мезонных луча прошли за кормой камикадзе, несколько торпед, выпущенных почти в упор, были тем не менее перехвачены заградительным огнем рекнов. Еще одна торпеда поразила защитное поле рекна, но не только не заставила его маневрировать, напротив, огромный корабль лишь увеличил скорость, неотвратимо приближаясь к флагману Патруля. Алмейда отдал приказ, и все четыре мезонных пушки почти в упор ударили по нападавшему, однако к несчастью, попадания были недостаточно точными — лучи сорвали остатки защитных полей, в трех местах пронзили корпус насквозь, превратив рубку управления в пар вместе с теми, кто там находился, однако авианосец, представлявший сейчас скорее кусок металла с двигателями, чем боевой корабль, продолжал двигаться вперед.

— Мы не успеем убраться с дороги — спокойно заметил Сергеев. — Столкнемся, как пить дать.

— Не каркай. Внимание всем пусковым, бейте «смерчами», всеми, что остались. Огонь!

Рой ракет ударил в лоб надвигающейся громаде, однако в данный момент взрывы не производили нужного эффекта — почти половина корабля была разнесена на атомы, однако остаток — довольно массивный — продолжал надвигаться на «Элеонору».

Еще два голубых луча прорезали пространство — не задев все еще неповрежденного бункера с антивеществом, они проделали в оплавленном корпусе две огромных дыры, диаметром в несколько десятков метров, однако это уже никак не могло повредить мертвому кораблю. Теперь казалось, что столкновение неизбежно, тем более, что путь к спасению — уход на струну, был недоступен «Элеоноре», как и рекнам, ей оставалось еще несколько минут до полной зарядки батарей.

Мезонные орудия всех кораблей эскадры били по рекну, пока наконец один из лучей не зацепил-таки топливный бункер. Остатки авианосца исчезли в огненной вспышке, однако он уже был настолько близко от флагмана, что и ему изрядно досталось.

В один миг «Элеонора» лишилась всего лобового защитного экрана. Броня в основном устояла, чего нельзя сказать о вспомогательном оборудовании и вооружении — чуть ли не треть лазерных и импульсных батарей вышла из строя, один из флайдеков был серьезно поврежден, три из четырех мезонных орудий перестали существовать. Корпус был пробит в трех местах, погибло около тридцати человек, обслуживавших пушки.

Расчет Бразраара полностью оправдался. Пока эскадра приходила в себя, пока снова набирали силу разряженные мезонные излучатели, пока искалеченная «Элеонора» восстанавливала свои защитные поля, прошли те минуты, которых так не хватало адмиралу.

Остатки его эскадры исчезли с орбиты Кемта…

… и материализовались спустя несколько минут в системе Лесса. Однако, если первая часть плана Бразраара увенчался успехом и ему, пусть и потеряв авианосец, удалось спасти по крайней мере треть эскадры, к своему глубокому огорчению, транспортов, забитых эвакуированными с Аркола людьми, он в системе не обнаружил.

Впрочем, они были здесь. Предусмотрительный Алмейда приказал отвести корабли в астероидный пояс, где их нельзя было засечь никакими детекторами, к тому же рекны не имели возможности обшарить даже свободное пространство — исследовать всю систему можно за месяц или за два, но никак не за несколько минут. Бразраар надеялся, что корабли торчат в стандартном джампойнте, однако тут его постигло разочарование.

— Внимательно следить за пространством. Ищите корабли — приказал он наблюдателям, впрочем, потеряв уже всякую веру в успех.

Лесс был не слишком-то гостеприимной системой, здесь была только одна проверенная и внесенная в справочники прыжковая точка, та, в которой в настоящее время находился его авианосец. В остальном система была порядком замусорена метеоритными полями, астероидными поясами и другой гадостью, которая так осложняла жизнь навигаторов. Собственно, поэтом адмирал и рассчитывал, что трейдеры находятся где-то близко.

Радарные лучи минута за минутой обшаривали пространство, сенсоры масс-детекторов прислушивались к малейшим изменениям в гравитационной схеме системы, оптические телескопы изучали каждый кубический метр на пределе своих возможностей.

— Сэр! Мы засекли зеленую вспышку! — раздался в динамике голос — Довольно далеко, почти в астероидном поясе.

— Параметры! — рявкнул адмирал. «Конечно — подумал он — что может быть надежнее, чем спрятать корабли среди камней, кто их там найдет».

— Предположительно, струнная капсула, сэр. Даже для истребителя вспышка слишком слабая, координаты…

Бразраар отдал приказ, и авианосец устремился к той точке, где был зафиксирован зеленый отблеск. Рядом с его кораблем шли восемь истребителей — остальные истребители и крейсера ушли к другим системам, в надежде, что земляне прячутся именно там. Что ж, повезло именно ему, теперь уж они если и не расквитаются с Патрулем за понесенное поражение, то по крайней мере значительно испортят тем радость победы.

— Выпустить торпеды, все! Управление с пультов операторов. — скомандовал он. До цели было еще очень далеко, мезонные пушки не достанут их, однако ракеты, которые летят значительно быстрее авианосца, первыми достигнут транспортов.

Из пусковых установок авианосца одна за другой вырывались тяжелые торпеды, устремляясь к далеким целям. До трейдеров оставалось еще километров шестьсот, однако электронные телескопы позволяли их видеть. Бразраар понял, что транспорты не так уж и беззащитны, рядом кружилось несколько крошечных объектов, по-видимому, эсминцев. Но ему было уже наплевать на противника, лишь бы уничтожить макак, любой ценой, пусть даже ценой своей собственной жизни и жизней своих подчиненных. Конечно шесть или восемь эсминцев без особого труда, хоть и с некоторыми потерями, могут справиться с авианосцем, лишенным истребительных сфер, однако это будет потом, когда тысячи макак уже будут замерзшими трупами, перемешанными с обломками бывших имперских транспортных кораблей.

Но насладиться гибелью трейдеров Бразраару было не суждено. Прилетевшая к Лессу капсула принесла команду Алмейды двигаться к Кемту. Давно прогретые двигатели кораблей получили команду на старт. Трейдеры и эсминцы исчезли из системы Лесса. Тяжелые «смерчи» пронзили пустоту.

Бразраар сжал кулаки и опустил голову. Он проиграл, проиграл по всем статьям, и теперь ему предстояло явиться к Императору, чтобы доложить о своем поражении. Он был совершенно уверен, что в этот раз Мудрейший не простит ему провала.

(обратно)

Брифинг

— Таким образом лично я, как командир эскадры, склонен рассматривать эту кампанию если не в целом, то по крайней мере последнюю ее часть как неудачную. — Алмейда был сух до тошноты — Мне не удалось разгромить эскадру Бразраара полностью, более того, рекнам удалось нанести моим кораблям значительные повреждения. Тем не менее хочу отметить, что наиболее значительная ее часть — освобождение заключенных с Аркола, нами все-таки достигнута. И хотя мы никак не ожидали, что нам в руки попадет информация об Арколе, в целом это оправдывает понесенные потери и позволяет считать операцию в целом более или менее удачной.

В конференц-зале «Виктории» собралось все высшее руководство Патруля, командиры эскадр и авианосцев. Прибыл даже да Сильва, который смертельно не любил любые мероприятия, которые вынуждали его отрываться от земли. Со времени смерти жены, которую он обожал, Председатель Совета Федерации заметно сдал — лицо осунулось, утратило свое вечно жизнерадостное выражение, сам он сильно поседел, заметно сгорбился. Тем не менее он продолжал руководить Федерацией, еще больше чем ранее окунувшись в работу. Однако информация Алмейды была столь важна, что Председатель покинул свой кабинет, ставший для него по сути вторым домом, чтобы принять участие в совещании.

Разумеется, Ченнинг знал о цели полета эскадры, однако лишь в самых общих рамках — собственно, к тому времени Алмейда просто не поверил сообщению Рейкера, вернее, поверил, но не в полной мере. Особенно касательно гастрономических аспектов этой информации. Теперь же, когда в истинности этой гипотезы уже не приходилось сомневаться, Ченнинг и да Сильва, обсудив некоторые аспекты проблемы по видеосвязи, пришли к решению объявить сбор командного состава Флота, и довести полученные данные до сведения каждого бойца Патруля, каждого мирного жителя всех планет Федерации.

Поскольку впервые со дня начала Войны весь цвет руководства собрался вместе, были приняты все мыслимые и немыслимые меры предосторожности. «Виктория» висела на орбите, полностью зарядив прыжковые аккумуляторы и готовая в любую минуту покинуть Солнечную систему. Круг журналистов, приглашенных на брифинг, был строго ограничен, каждый из них был отобран лично Сергеевым и многократно проверен по всем учетам СБ, ни один из операторов не имел права пользоваться своим оборудованием, всем было предоставлена видеозаписывающая техника из запасов Патруля. Каждыйприбывший — исключение было сделано только для Ченнинга и Сергеева, прошел через ряд самых изощренных детекторов, способных обнаружить не только оружие, но и многое другое — взрывчатку любого типа, яды, наркотики. Непосредственно отвечая за безопасность встречи, Сергеев понимал, что Император отдал бы правую руку за возможность взорвать собравшихся на борту «Виктории», желательно вместе с самим авианосцем, для гарантии.

Огромный корабль был фактически «опечатан». Ни один человек не имел права покинуть борт судна и, кроме того, никто кроме приглашенных лиц не мог ступить на его палубу. Челноки, доставившие гостей, высадили пассажиров под бдительным присмотром маринеров, после чего покинули флайдек.

Встречу открыл Ченнинг, вкратце доложив собравшимся о рейде эскадры Алмейды. Не вдаваясь в подробности, он отметил успешность операции, после чего предоставил слово контр-адмиралу.

Следуя наставлениям Сергеева, Алмейда подробно остановился на первом этапе акции — захвате имперского крейсера. Из его доклада выходило, что эскадра натолкнулась на крейсер случайно — в одной из контрольных точек «Элеоноре» потребовался мелкий ремонт (ремонт действительно был, но об этом знали только трое: Сергеев, Алмейда и главный механик авианосца), что вызвало некоторую задержку группы. Сканеры корабля зафиксировали сход со струны имперского ТАКРа, в связи с чем контр-адмирал, обладая преимуществом в силах, а также основываясь на предварительных данных о полученных крейсером противника повреждениях, принял решение начать атаку. Он с сожалением отметил тот факт, что некоторым истребителям противника удалось уйти от преследования, объяснив это недостаточным мастерством пилотов, большая часть из которых были новичками.

— Извините, сэр — поднялся один из журналистов — Цаплин, «Вестник Федерации». Скажите, была ли веская причина захвата имперского крейсера?

— Да, была. Во-первых, несмотря на некоторое превосходство в качестве вооружений и вспомогательной техники, Федерация не вправе упускать возможность изучить новинки имперской инженерной мысли. Все вы помните так называемых «Барбосов» и «Черепах» — и тот и другой монстр создал ряд проблем нашим войскам. Разумеется, мы не могли упустить подобного случая. Однако гораздо в большей степени нас интересовала информация бортовых компьютеров крейсера. Сам факт, что ТАКР шел без эскорта, вызывал обоснованные подозрения, которые необходимо было проверить.

— Еще вопрос, сэр…

— Прошу прощения, господа — вмешался Ченнинг — все вопросы по окончанию доклада.

Алмейда продолжил насквозь сфабрикованный Сергеевым рассказ о том, как удалось захватить крейсер, упустив при этом (какая жалость) несколько малозначительных целей. Затем отметил, что благодаря разрушению силовой установки корабля и возникшим при этом многочисленным повреждениям в компьютерных сетях имперца, часть информации, находящейся в навигационном компьютере, не была заблаговременно стерта противником.

— Из полученной информации было видно, что корабль возвращался из малоисследованной области в глубоком тылу империи Рекн, а характер хранения данных свидетельствовал о секретности этой миссии. Разумеется, было решено исследовать этот район с целью сбора информации о происходящем в данном секторе…

Сергеев слушал контр-адмирала и наслаждался. Одно дело, не торопясь, вдумчиво, аккуратно сфабриковать совершенно достоверный (по крайней мере внешне) текст, и совсем другое — так убедительно врать. Впрочем, он не особенно рассчитывал на то, что эта дезинформация пройдет — информаторы противника непременно донесут до него сведения о том, как в действительности проходил захват крейсера. Но и только — выводы зависят от «соображалки» рекнов, Сергеев надеялся, что эта информация будет сочтена малозначительной и не будет передана «наверх». В любом случае он хотел до предела замутить воду, обрушить на противника ворох детальной, но недостоверной информации, чтобы предельно затруднить УБИ поиск в этом навозе рационального зерна.

Пока Алмейда продолжал говорить, полковник изучал лица собравшихся. Больше всего его беспокоила пресса — на журналистов нельзя давить, их можно только убедить. В настоящее время лица большинства пылали слепой верой и щенячьим восторгом, один или двое скептически ухмылялись. «С этими будет труднее всего — думал полковник — однако и без них не обойтись, это элита журналистики, самые известные, самые популярные». Он сам отбирал тех, кто был известен своей неподкупностью и свободомыслием. Как бы теперь это не вышло боком.

Контр-адмирал все еще излагал свой доклад. Журналисты пока помалкивали, однако по их лицам было видно, чего им это стоило. Наконец отчет завершился. Сергеев слегка поморщился, выслушивая самобичевание приятеля в заключительном слове, однако испанец имел склонность к излишней самокритичности, что никогда не мешало ему при необходимости высоко оценивать достижения своих подчиненных.

— Господа, теперь прошу ваши вопросы.

— У меня вопрос к адмиралу Ченнингу — снова вскочил Цаплин — Чем вы руководствовались, отсылая в качестве поддержки эскадры контр-адмирала Алмейды большую часть обороняющего Землю флота?

— С удовольствием отвечу. В настоящий момент оборона Земли организована следующим образом — Ченнинг встал и включил голограмму. На трехмерной карте появилась планета, прорисованная настолько четко, что были видны даже очертания континентов вплоть до довольно мелких подробностей. Планета медленно вращалась, в настоящее время перед зрителями проплывал атлантический океан. Данные, которые собирался сообщить слушателям адмирал, не были особо секретными, к тому же информация была предварительно существенно подкорректирована. — Обратите внимание, господа. Вы видите орбиты боевых космических крепостей.

На схеме вспыхнули синие кольца орбит «Церберов». Они причудливо пересекались, однако даже неопытному наблюдателю было ясно — если где и оставались более или менее свободные от прикрытия окна, то только над полюсами и над бескрайними пространствами Атлантики.

— Их шестнадцать. Смею вас уверить, что на сегодняшний момент не изобретено еще способа пробиться сквозь подобную систему обороны. Кстати, предваряя ваш вопрос, должен сообщить, что Рекн защищен ничуть не хуже, поэтому в наши планы не входит в ближайшее время прорыв к сердцу Империи. По этой же причине я совершенно убежден, что рекны, в свою очередь, понимают всю бесперспективность атаки столь хорошо укрепленной орбиты и не сделают в обозримом будущем попытки штурма Земли.

На самом деле Ченнинг далеко не был в этом столь уверен, как пытался показать. Однако вроде бы малозначительная информация Рейкера в большой мере развязала адмиралу руки — из доклада он понял, что в настоящий момент Рекн не нападет на Землю^[39], поэтому, сняв с орбиты боевые корабли, он ничем не рисковал. Однако он, разумеется, не собирался сообщать об этом журналистам, поэтому был вынужден подводить под свое решение теоретическую базу.

— Кроме этих спутников, на орбите располагаются силы Первой и Второй эскадр. — на карте появились зеленые точки, обозначающие корабли разных классов. — Как видите, даже после ухода значительной части сил на соединение с эскадрой Алмейды, оставшихся вполне хватило бы на организацию обороны даже при полном отсутствии стационарных защитных систем.

— Смит, «Дейли-ньюс». У меня вопрос к контр-адмиралу Алмейде. Чем вы обьясните тот факт, что располагая не слишком большими силами, вы отправились к Арколу. Имели ли вы информацию об обороне планеты?

Сергеев скривился, правда, только мысленно — внешне его лицо излучало скуку. Это был довольно скользкий момент, и хотя они продумали более или менее приемлемое объяснение, однако надо было, чтобы в него еще и поверили.

— Нет, такой информацией мы не располагали. Однако, проанализировав данные из бортового компьютера имперского крейсера, мы пришли к выводу, что планета не может быть сильно защищена. Я бы выделил три основные причины. Во-первых, крейсер шел без эскорта, то есть орбитальная оборона не смогла его выделить. Все вы знаете, что одиночный крейсер недостаточно силен для самостоятельных операций. Эскорт не был выделен и на самом Рекне — значит факт существования данной планеты держится в тайне и доступ на нее относительно ограничен. Во-вторых, поскольку нам известна каждая колонизированная Рекном планета, а Аркол в этот перечень не входит, то можно было сделать вывод, что на планете отсутствует серьезная индустрия или крупные поселения. Отсюда опять-таки следует вывод, что глобальная защита не является целесообразной. И в-третьих, после разгрома на Ленне, Империя совершенно определенно должна была перегруппировать свои силы, оттянув корабли от менее значительных объектов к своим основным планетам и, разумеется к самому Рекну.

— И тем не менее, это всего лишь догадки. Можно ли назвать ваш прыжок к Арколу авантюрой?

— Позвольте мне ответить — поднялся Ченнинг, не любивший, когда его подчиненных ставили в затруднительное положение — Разумеется, в операции был элемент риска, однако и не столь существенный, как представляется мистеру Смиту.

Среди собравшихся раздались легкие смешки. Адмирал продолжил:

— Видите ли, мистер Смит, имеющиеся в распоряжении контр-адмирала Алмейды силы были заведомо рассчитаны на то, чтобы принять серьезный бой. Разумеется, столкнувшись с численно превосходящим противником, эскадра всегда имела бы возможность отступить с минимальными потерями.

— Кроме того — взял слово Сергеев — есть еще и другая сторона вопроса. Как уже отмечалось, часть рекнов с захваченного крейсера сумела бежать. Это дало нам повод подозревать, что империя сделает все возможное, чтобы предотвратить предполагаемое нападение. Как видите, мы оказались правы — промедление привело бы к тому, что всех пленников вывезли бы в другое место.

— Знали ли вы о том, что Аркол является своего рода концентрационным лагерем? — вопрос задала исключительно красивая блондинка, потрясающе популярная ведущая «Солнечных новостей». Представляться она не стала, вряд ли в Системе был хоть один человек, который не знал бы ее в лицо. Тот факт, что Сергеев лично пригласил ее принять участие в брифинге, немало польстило ее самолюбию, однако это играло на руку и полковнику. По мнению Сергеева, она была просто красивой дурой, что и подтверждал ее вопрос, тем не менее миллионы людей смотрели «СН» только для того, чтобы насладиться лицезрением своего кумира.

— Нет, не знали. Не встретив противника на орбите, наши истребители исследовали планету и обнаружили лагерь. Сделать это было нетрудно, транспорты висели практически над ним. Пилоты истребителей блокировали лагерь, который в этот момент рекны пытались уничтожить.

— Скажите, мсье Алмейда — поднялся представитель Парижского агентства новостей — правда ли, что ваши десантники безжалостно уничтожили наземные силы рекнов, даже не пытаясь предложить им сдаться?

Сергеев на всякий случай отодвинулся подальше от контр-адмирала, ожидая взрыва. Впрочем, Алмейда сумел удержать себя в рамках допустимого, однако его глаза метали молнии, а в голосе было слышно еле сдерживаемое бешенство.

— Видите ли, мсье, когда десантники увидели забойный цех, у них возникли некоторые сложности с дипломатией. Возможно, в другое время и в другом месте мы бы непременно предложили имперским войскам вступить в переговоры. Кстати, если вам это неизвестно, напомню, что за последнее время мы шесть раз заключали временное перемирие с рекнами на разных участках фронта, и в пяти случаях это время было ими использовано исключительно для перегруппировки войск и подтягивания подкреплений.

— Безусловно, командир десанта поступил абсолютно верно — пришел на помощь Ченнинг. Похоже, он тоже был в бешенстве от идиотского вопроса кретина-репортера — Имперцы не собирались сдаваться, более того, транспорты не имели возможности взять на борт еще и их, поэтому полковник Нагата, руководящий десантом, принял единственно правильное решение. Мы не могли оставить у себя в тылу столь крупное формирование имперских боевиков. К тому же они открыли огонь по морским пехотинцам.

— Я удовлетворил ваше любопытство? — ядовито поинтересовался Алмейда. Корреспондент, покрасневший как рак, сел на место.

Сергеев облегченно вздохнул — скандал не состоялся, однако дипломатической тонкости Алмейде явно не достает. Еще немного, и контр-адмирал смешал бы этого идиота с дерьмом. И, вообще говоря, правильно бы сделал.

Больше интересных вопросов не было. Кто-то поинтересовался точным составом имперских сил, кто-то спросил о предполагаемых ответных действиях рекнов. Сергеев успокоился — похоже, брифинг прошел вполне успешно. Скоро встреча завершилась. Журналисты отправились на Землю — в виде исключения Ченнинг позволил им использовать шаттлы «Виктории» для полета прямо в свои студии и издательства. Постепенно разошлись и старшие офицеры. Последним покинул «Викторию» да Сильва, поблагодаривший на прощание Ченнинга за интересную встречу и пожелавший Алмейде дальнейших удачных операций.

Наконец они остались втроем.

— Ну, как все прошло? — спросил Алмейда у Сергеева, который, как сторонний наблюдатель, лучше воспринимал настроение аудитории.

— Думаю, поверили. — ответил вместо полковника Ченнинг — Я бы, во всяком случае, непременно поверил бы. Ты был очень убедителен. К тому же мы ведь продумали чуть ли не каждую фразу, так что не волнуйся. Если и можно помочь Рейкеру больше, то только вытащив его с Рекна вообще.

— И все же мне кажется, что Рейкеру придется туго — задумчиво сказал Сергеев — Как бы мы ни старались, но информация все равно может просочиться. Ну что ж, остается только надеяться на лучшее. Так, на повестке дня у нас еще один вопрос.

— Что за вопрос? — удивленно спросил Ченнинг. Алмейда тоже непонимающе уставился на Сергеева. Тот коротко изложил суть дела.

Практически с первого дня Войны Патруль оказался в ситуации, которая становится видимой только в ходе реальных боевых действий. Оказалось, что десятилетиями разрабатываемая схема оснащения флота боевыми кораблями не только не удовлетворяет насущных потребностей, но и не может их удовлетворить в принципе. Юркие эсминцы были недостаточно сильны даже для того, чтобы противостоять крейсеру, не говоря уже об огромных авианосцах. Те, в свою очередь, оказались слишком медлительны и неповоротливы, из-за низкой маневренности становились уязвимы для противника, которого никто в общем-то не принимал в расчет — для истребителей. Казалось бы, ТАКРы — идеальное средство, сочетающее и силу, и маневр, однако и они были недостаточно мобильны, были относительно слабо защищены и имели недостаточный запас хода. Сильное бортовое вооружение несколько компенсировало недостатки, однако практика все больше убеждала военных — у ТАКРов нет будущего. И одиночные стычки, и крупномасштабные сражения ясно показали — крейсера уязвимы для даже небольших групп тяжелых истребителей, тем более — группы из трех — четырех эсминцев. Те, в свою очередь, не в силах были противостоять эскадрильям средних или полусредних машин типа «Палаш» или «Монингстар». А истребители сами по себе мало что могли сделать с авианосцем. Таким образом, практически любой корабль, столкнувшись с превосходящими силами противника, был обречен.

Одновременно складывалась и иная картина — с созданием первой оборонительной станции «Цербер» внезапно выяснилось, что даже могучие авианосцы, в общем-то, не могут противостоять боевому спутнику. Немыслим был не только поединок один на один — даже три — четыре авианосца практически не имели реальных шансов в борьбе с орбитальными платформами.

Таким образом, стало ясно, что входящие в состав Флота корабли не удовлетворяют предъявляемым требованиям. Возникла необходимость в разработке новых принципов боевых судов. Требовался тяжелый штурмовой корабль, способный потягаться с орбитальной обороной, и легкий разведчик, имеющий шансы потягаться с серьезным противником.

Практически сразу началась разработка принципиально новых кораблей — над этой проблемой работали лучшие специалисты-сэйнсы, и первый результат их исследований, дестроер «Япония», блестяще доказал в бою у Ленна свое преимущество над системой планетарной обороны. Но дестроер был не единственной разработкой КБ.

Разумеется, работа конструкторов велась не просто под пристальным вниманием СБ — безопасники покрыли работу КБ такой завесой тайны, что всего несколько людей в Федерации вообще знали о существовании довольно крупного центра, занимавшегося не только теоретическими изысканиями, но и их практическим претворением в жизнь. Именно КБ разработало «деформатор», не говоря уже о конструкции самого дестроера. После введения «Японии» в действие все усилия КБ сосредоточились в другой сфере.

— Я прошу прощения, что сообщаю и без того известные вам вещи, — заметил Сергеев — однако так лучше понять проблему в целом. Эпоха ТАКРов прошла, теперь они скорее обуза, чем реальная сила. Я, конечно, не тактик, и высказываю мысль наших экспертов. Эта мысль заключается в следующем.

Мыслится следующий порядок формирования флота. Тяжелые корабли — авианосцы (огневая мощь, истребители, десант) и дестроеры (ударная сила), прикрываются не крейсерами, как сейчас — по хорошему, тех самих надо прикрывать. Нет, требуется принципиально новый корабль, сочетающий в себе приличное вооружение, высокую маневренность и хорошую защиту. При этом должно быть обеспечено относительно простое их производство.

Сергеев подошел к голографу и вставил в дисковод крошечный компакт-диск. Над прибором вспыхнуло искрящееся облачко, которое быстро уступило место трехмерному изображению.

— Это же обычный эсминец — заметил Алмейда.

— Верно. Было решено, что наибольшего успеха и дешевизны производства можно достичь путем некоторой модернизации эсминцев. Впрочем, «некоторой» — это еще мягко сказано. Техники на нем живого места не оставили. Прошу посмотреть на корабль после апгрейта^[40]

Изображение вообще говоря мало изменилось, однако опытному глазу кадровых офицеров даже незначительные изменения сразу стали очевидны. Прежде всего истребителей стало три вместо прежних двух. Более того, теперь это были не легкие «Крисы», которые имели более чем слабую огневую мощь, а тройка изящных «Монингстаров».

— Насколько я вижу — сказал Ченнинг, изучая схему нового корабля — Импульс-орудия вы убрали вообще.

— Да, и вдвое увеличили число лазеров. Импульсные орудия по своему хороши, однако лазер-батареи имеют намного более высокую скорострельность. Кроме того, мы сумели установить одно мезонное орудие. К сожалению, размеры мезонного бластера вынудили нас установить его жестко в корпусе, поэтому прицеливание осуществляется всем фюзеляжем корвета, как мы решили назвать этот класс кораблей.

— И чем вам пришлось пожертвовать? — скептически поинтересовался Алмейда — Ничто не дается даром, тем более, такое вооружение.

— Разумеется. В первую очередь мы пожертвовали половиной экипажа. Теперь он составляет всего двадцать три человека, шестеро из которых — пилоты истребителей и их стрелки. Потом полностью исключили всякую возможность размещения на борту десанта — теперь там просто негде повернуться.

Сергеев нажал несколько кнопок на дистанционном пульте и изображение внешнего вида корабля исчезло. Зато теперь был виден его продольный разрез. Алмейда даже присвистнул от изумления — прослужив около десяти лет командиром эсминца, он знал его план как свои пять пальцев, однако эта схема весьма мало напоминала привычную картину.

— Как видите, теперь большую часть корабля занимают двигатели, гейген-генераторы и хранилища топлива. Теперь корвет по запасу хода сравнился с авианосцем. Его защита на тридцать процентов мощнее, чем у крейсера, а вооружение лишь немногим слабее. А теперь главная новость — мы повысили скорость по сравнению с эсминцем более чем вдвое.

— Однако! — Ченнинг был изумлен — Значит теперь ваш корвет почти сравним по скорости с «Барбосом», многократно превосходя его по вооружению и защите?

— И по маневренности. Но это еще не все. Как вы видите, мы изменили систему подвески внешних истребителей, теперь вместо стандартных «Крисов» корвет несет три «Монингстара», тем самым его огневая мощь увеличивается чуть ли не вдвое. В настоящее время один из эсминцев полностью модернизирован и почти готов к полевым испытаниям. Это бывший «Надежный», однако, поскольку от самого эсминца остался, по сути, только корпус, было решено сменить название. Учитывая, что основная его задача — набеги на предельно больших дистанциях, корвет получил имя «Викинг». На очереди еще два корабля, «Печенег» и «Корсар».

— Да-а, названьица многообещающие… — протянул Ченнинг, любуясь новым пополнением для его эскадр. — И как вы собираетесь его испытать?

— Это уж ваша прерогатива, сэр. Единственная просьба у меня к контр-адмиралу. Я бы просил укомплектовать корабль самыми лучшими пилотами. От их мастерства, в конечном счете, будет зависеть успешное возвращение корвета с задания.

— Согласен с этим — Ченнинг взглянул на Алмейду — Не жадничай, Франсиско, дело того стоит.

— Добро — задумчиво сказал Алмейда, взвешивая, с кем из пилотов он может расстаться. Потом махнул рукой — Ладно, грабители. Забирайте Четвертую. Это мои лучшие пилоты.

— Честно признаться — вставил Сергеев — я на них и рассчитывал.

— Не сомневаюсь — язвительно заметил испанец.

— «Викинг» будет готов к старту через две недели. Только пока не стоит информировать пилотов о предстоящем переводе.

— Разумеется.

— Кстати, Коля, как там идут дела по поиску резидента — поинтересовался Ченнинг, нисколько не сомневаясь в ответе.

— Ищем… — развел руками полковник. — Есть пара версий, сейчас мы их прорабатываем. Из сообщения Рейкера становится более или менее ясно, что резидент, вообще говоря, один. Свое разведывательную сеть он формировал уже сам, по крайней мере мы так считаем. Если накрыть шефа, то и подчиненные не будут представлять особой опасности.

Сергеев не счел нужным доложить о том, что практически резидента он вычислил. То есть логические построения неопровержимо указывали на одного человека, однако ему, естественно, требовались доказательства, поэтому предполагаемого шпиона взяли под непрерывное наблюдение. Полковнику оставалось только надеяться, что его оперативники работают достаточно тонко и противник не почувствует слежки, в противном случае рыбка сорвется с крючка — ищи ее потом по всей галактике.

Поддерживаемый силовыми полями, корвет неподвижно висел в доке. Снегов с любовью взглянул на свой корабль — сейчас он казался огромным, хотя по сравнению даже с крейсером выглядел бы более чем скромно. Однако майор, изучивший за последний месяц свой новый корабль как свои пять пальцев, не без оснований считал, что может померяться силами с парой крейсеров одновременно.

Не менее полусотни техников и роботов различных моделей копошились вокруг корабля, сверкали сварочные лазеры, грохот механизмов наполнял огромное пространство дока. Кран потащил лазерную турель — технари подхватили сдвоенное орудие и стали крепить его, одновременно андроид, занимавшийся кабелями, начал подключать пушки к многочисленным разъемам в недрах массивного корпуса. Через несколько минут один из техников что-то сказал в микрофон — Игорь не понял, что именно, но догадаться было несложно — после чего все отодвинулись от спарки подальше.

Орудие дрогнуло, плавно сместилось в одну сторону, затем в другую, дернулось и остановилось. Даже отсюда была слышна ругань технарей, принявшихся искать причину остановки. Наконец, видимо, неисправность была устранена, кто-то невидимый внутри корвета включил управление орудием, но в этот раз все уже было в порядке. Пушка быстро меняла прицел, метаясь в разные стороны.

— Внимание. Через три минуты турель номер шесть произведет пробный залп. Всем, находящимся в секторе "А" немедленно покинуть зону. — сообщил приятный женский голос. — Повторяю…

Снегов усмехнулся — еще пару месяцев назад он даже не подозревал о существовании этого дока, да что там дока, мало кто вообще знал о том, что в этом малоприметном кратере скрывается огромный исследовательский центр, оснащенный доками, заводами и массой других «удобств».

Исследовательский центр располагался в крошечном кратере, название которого если и можно было отыскать в каком-нибудь пухлом справочнике, то только после длительных и нудных поисков. Станция первоначально представляла собой исследовательскую лабораторию, довольно большую и неплохо оснащенную. Однако с момента начала войны СБ приняло решение об организации засекреченного учебного центра и тогда-то аналитики обратили внимание на огромную лунную станцию. Оказалось проще простого провести информацию о том, что «Лунная лаборатория Р6-21бис» полностью разрушена попаданием торпеды, восстановлению не подлежит и так далее.

Разумеется, кто-то был в курсе. Особенно в первое время, пока окружающие станцию скалы не были еще нашпигованы различными убийственными средствами, СБ придерживалась просто жесточайшей конспирации. Однако постепенно оборона Центра была доведена практически до абсолюта, и тогда в нем начали появляться гости — эксперты, адмиралы, даже представители гражданских властей. По-прежнему местонахождение базы оставалось тайной, по крайней мере Сергеев очень на это рассчитывал. Однако теперь уровень засекреченности ослаб и персонал вздохнул несколько спокойней.

Мысли Снегова прервало осознание того, что он находится как раз в том самом секторе "А", из которого всем было велено убраться. Майор поспешил уйти с опасной территории и, поднявшись на обзорную галерею, удобно устроился в кресле, ожидая испытания.

— Внимание, первый залп. — диспетчер информировал тех, кто сейчас наблюдал за испытаниями. На обзорной галерее собралось с десяток техников, двое специалистов-оружейников и он, будущий капитан этого изумительного корабля. Испытания вооружения всегда собирали немало зрителей. — Условия испытания: три цели, управление ручное.

Батарея полыхнула огнем — лазерные лучи ударили вниз, почти в то место, где недавно стоял Снегов, затем орудие развернулось и светящиеся стрелы вонзились в стену, где появилась вторая мишень, а еще через секунду пушки выплюнули новый сноп огня, теперь уже вверх, поражая третью цель.

— Попадание сто процентов. Время на поражение целей — 6,9 секунды. Второй залп, цели те же, управление от бортового компьютера.

В этот раз все три выстрела, как показалось Игорю, слились в один — теперь орудием управлял компьютер. Конечно, в реальном бою машина никогда не перестреляет человека, прежде всего потому, что защищенные полями цели не фиксируются радарами, а масс-детекторы недостаточно точны для точной локализации объектов. В этом случае может помочь только усиленное техническими средствами зрение артиллеристов, компьютерное наведение тут не поможет. Однако это может пригодиться, например, в случае гибели стрелков, или при проходе сквозь метеоритное облако, да мало ли когда нужна может и не очень прицельная, зато очень быстрая стрельба.

— Попадание сто процентов. Время на поражение целей 2,7 секунды. Испытание завершены. Технический состав может вернуться к работе.

Кто-то сел в кресло рядом с майором, тот повернулся к соседу.

— А, привет, Эббес. Как тебе испытания?

— Нормально. Знаешь, кэп, шестой раз смотрю, и каждый раз получаю удовольствие. Говорят, мезон испытывать не будем?

— Непременно будем, но потом. Бабахнуть главным калибром в доке, значит угробить и док, и половину станции. А то ты не знаешь…

— Да знаю я, знаю — сокрушенно вздохнул специалист по вооружению, большой любитель пострелять. — Я, кстати, договорился с техниками, седьмую турель буду испытывать сам. Так надежнее.

— Не доверяешь?

— Доверяй, но проверяй. А потом, мне уже порядком осточертело смотреть, хочется приложить к чему-нибудь руки. — Эббес задумчиво посмотрел на корабль. Как и его капитан, он никак не мог дождаться завершения работ и выхода корвета в космос — Слышал, сегодня Сергеев прилетал?

— Да, я его видел. Говорит, через две недели работы будут завершены. Не знаю, правда, что нам предстоит, кажется, он тоже не в курсе, но что Ченнинг придумает что-нибудь из ряда вон выходящее, нисколько не сомневаюсь. Кстати, нам выделяют отличных пилотов. Настолько отличных, насколько это вообще возможно.

— Ты с ними знаком? — меланхолично поинтересовался Эббес. Кроме его драгоценных орудий, оружейника ничто не интересовало. По мнению Снегова, он даже истребители поддержки рассматривал как досадную помеху, сужающую сектор обстрела.

Игорь усмехнулся. Это он, вообще говоря, подкинул Сергееву идею выклянчить у Алмейды его лучших пилотов, однако не слишком-то надеялся на успех. «Интересно, чем полковник убедил испанца — думал он — Или Ченнинг помог? Во всяком случае, Алмейда дал добро и теперь у меня лучший во Флоте корабль и лучшие в Патруле пилоты. Неплохо, черт подери!». Эббесу он так ничего и не ответил, но, впрочем, тот и не нуждался в ответе, будучи поглощен мыслями о скором испытании седьмой турели.

Конечно ему, как и Эббесу, осточертело безделье. Они торчали здесь уже больше полутора месяцев — только троим из экипажа, командиру, оружейнику и главному инженеру было дозволено прибыть в Центр для принятия участия в модернизации корабля. И если Лопатин, пятидесятилетний механик «Надежного» не слишком-то скучал, большую часть времени увлеченно командуя неожиданно появившимися у него подчиненными (которые все равно делали все по-своему) и пропадая в недрах Корвета, то двум остальным «членам приемной комиссии», как их окрестил персонал, делать было нечего. Поначалу Игорь несколько недель чуть ли не сутками изучал документацию, пока не понял, что она, в целом, мало отличается от стандартной. Чуть больше того, чуть меньше иного… День за днем проходил в просматривании нудной документации, или на смотровой площадке, где Снегов часами наблюдал, как на корабль устанавливают тот или иной узел. Когда черед дошел до монтажа вооружения, Эббес на некоторое время воспрянул духом, ожидая, что наконец-то и для него найдется работа, однако тут его постигло глубокое разочарование. Специалисты Центра внимательно выслушивали его пожелания и рекомендации, дружно кивали головами, после чего напрочь забывали об услышанном.

Не без участия Снегова, который в свою очередь нажаловался даже Сергееву, одна из идей Эббеса, касающаяся размещения бортовых орудий, все же была реализована. Теперь часть лазерных спарок могла выдвигаться из корпуса на телескопических установках с тем, чтобы получить возможность вести огонь вперед или назад — у эсминцев при подходе противника сзади, бездействовало не только носовое вооружение, но и часть бортового. Теперь любого истребителя, попытавшегося бы атаковать корвет с тыла, ждал довольно неприятный сюрприз. Сергеев внимательно изучил предложенную Эббесом конструкцию, проконсультировался с оружейниками Центра и идея была принята к реализации, после чего пушкарь неделю аж раздувался от самодовольства. Впрочем, его восторг быстро увял, когда комиссия из крупнейших специалистов центра тщательно рассмотрела, а затем в пух и прах разбила его следующую идею. Впрочем, он не унывал и продолжал приставать ко всем специалистам центра со своими прожектами. Снегов не обращал на все это внимание — Эббес был, пожалуй, лучшим специалистом по стрельбе во всем Флоте и, хотя и не блистал талантами в других сферах, тем не менее был исключительно коммуникабельным человеком, умея найти общий язык с кем угодно. Особенно, когда ему это было для чего-нибудь надо.

— Дик, что у тебя сегодня? — Клаудиа старательно расчесывала свою роскошную гриву. Дик задумчиво смотрел на девушку.

В последнее время, как ему казалось, в их отношениях сквозил некоторый холодок. Клай, конечно, старалась его в этом разубедить, однако Дик все чаще и чаще замечал, что даже в самые, так сказать кульминационные моменты, его подруга думает непонятно о чем. Во всяком случае, не о нем. И сейчас вопрос был задан с легким оттенком равнодушия — мне все это безразлично, однако надо поинтересоваться твоими делами, чтобы поддерживать отношения.

— Ничего интересного, простой патрульный полет. Придется пять часов мотаться по космосу и разглядывать пустые экраны.

Он поежился, представляя себе это «развлечение». Пилоты вообще не любили патрули — ладно еще Четвертая, в конце концов это их основное занятие, к тому же в кои-то веки они осматривают корабли фритов, какое-никакое, а разнообразие. Истребители же Первой и Второй эскадр бороздили околоземное пространство, без всякой надежды на какое-нибудь неординарное событие.

— Ты же начальник, неужели нельзя никого послать вместо себя?

— Ну и что, что начальник — пожал плечами Дик — Все летают в патрули, даже Джеймисон, когда приходит его очередь. Я, понятно, не в восторге, но тут уж ничего не поделаешь, надо — значит надо.

— Кстати, все хотела тебя спросить. Выяснилось, почему вам приказали щадить рекнов в тот раз?

— Не-а. Я уже и забыл… Хотя, знаешь, интересная вещь получается. Ты помнишь Рейкера? Ну, того майора, которого мы утащили с собой, когда удрали с «Крайта»?

— Ну?

— Дед говорил, что видел его на Арколе. Вроде как он помог лагерникам, подбросил им оружие. Странно, я думал, Рейкер где-то на Земле, в плену.

— Да? — равнодушно зевнула Клай — Кстати, я кажется припоминаю… Рейкер был одним из двух рекнов, которые умыкнули истребитель у твоего драгоценного Рича.

— Странно все это…

Он взглянул на часы и с сожалением поднялся — пора было идти. До вылета еще час, но надо проверить машину — Дик не любил доверять эту работу техникам. К тому же в прошлый раз опять забарахлил сенсор масс-детектора, который оказался до неприличия чувствителен к сильным перегрузкам, и Дику пришлось потерять весь вчерашний вечер на поиск и устранение неполадки.

Он вышел из каюты Клай и буквально у самого порога наткнулся на Кима. Радости не было границ.

— Ким! Вот это удача! Откуда?

— С Луны свалился, откуда же еще. Я тебя по всему кораблю ищу. Меня выписали и… — тут он принял стойку «смирно», лицо изобразило служебное рвение — Сэр, разрешите доложить. Сержант Юн-Си явился для прохождения службы на нашем дырявом корыте… или дыры вы уже залатали, сэр?

— Увы, Ким — развел руками Дик — в прошлый раз дыр оказалось столько, что технарь из ремгруппы сказал великую фразу. «Вашу, говорит, машину починить безусловно можно. Надо только снять с нее пушки и вложить между ними новый истребитель».

— Так мы теперь безлошадные?

— Ну зачем уж так, дали новый. Хотя должен заметить, первые машины этой серии собирались чуть ли не вручную, и им цены не было. А как пошли в серию — стали гораздо хуже. То одно полетит, то другое. Впрочем, я иного и не ожидал. Кстати, у нас сейчас вылет на патруль, надо предупредить моего временного стрелка, что он свободен.

— На патруль? — разочарованно протянул Ким — Я думаю, ты вполне можешь не торопиться с освобождением твоего стрелка от его обязанностей. Во всяком случае я бы не возражал пару часов поспать…

— А поспать в своем кресле на «Звездочке» ты не хочешь?

— С тобой уснешь, как же. Нет уж, лучше пусть этот твой парень отработает за меня последнюю вахту. Тем более, что он уже настроился, не будем его разочаровывать, ладно?

— Черт с тобой, ладно. Тогда иди устраивайся, а я полетел. Будь он неладен, этот патруль. Ну, пока!

Ким отправился в свою каюту, а Дик пошел на флайдек. Стрелок уже ждал его, устроившись в своем кресле. Собственно говоря, не то чтобы ждал, скорее мирно дремал, благо кресло было довольно удобным. Впрочем, Дик был уверен, что Жуг способен заснуть в любое время и в любом месте. Будить стрелка капитан не стал.

Истребитель стоял на площадке лифта, готовый к запуску. Для порядка Дик подключил диагност к бортовым системам и удовлетворенно выслушал диагноз — машина в полном порядке. Конечно слепо полагаться на компьютерную диагностику не стоило, однако вчера он излазил свою машину вдоль и поперек и, в целом, остался доволен результатами. Отключив тестер и с некоторой натугой откатив его в сторонку, он уселся в пилотское кресло и включил прогрев двигателей.

— Салют, командир! — в люке появилась физиономия Рича. — Слышал, у тебя сегодня наметилось развлечение?

— Тебе бы такое — буркнул Старк, затягивая ремни безопасности. — А ты чего здесь торчишь?

— Да так, профосмотр проводил. Похоже, технике надоело нормально работать.

— Она ж новая…

— А ей заранее надоело. Нет, серьезно — Рич в сердцах сплюнул на металл палубы — Сегодня тест показывает, что все хорошо, а завтра, ни с того ни с сего начинает пищать и выдавать сообщения об ошибках. И поди знай, то ли опять какое-то реле накрылось, то ли у диагноста крыша поехала. Во всяком случае два часа работы мне сегодня этот дурацкий ящик обеспечил. К тому же еще одна головная боль — позавчера мы с Аней помогали грузить какое-то оборудование, а теперь она заявляет, что потеряла сюрикен, и требует, чтобы я его нашел.

— Это твой крест, дорогой, кто тебя заставлял жениться — усмехнулся Дик, зная восторженное обожание, с которым его приятель относился к своей миниатюрной супруге — Расстался со свободной жизнью, теперь пожинай плоды…

— Да мне-то нетрудно, подумаешь, облазить пару трюмов. Кстати, дай фонарик, у моего батарея села до нуля, а там, кажется, вчера перегорело освещение. Техники что-то ковыряли, но раньше чем через пару дней они не приведут свет в порядок, это не в их правилах.

— Да уж… если работу можно сделать за час, они будут возиться неделю. Иначе как довести до общества собственную незаменимость.

Капитан открыл контейнер аварийного запаса и протянул Ричу небольшой фонарь, мощности которого, в принципе, хватило бы на подачу сигнала с поверхности Луны на орбитальную станцию. При условии свежей батареи, конечно. Рич включил свет, помянул незлым тихим словом вечно севшие аккумуляторы, поблагодарил шефа за «щедрость» и удалился. На прощание он, обернувшись, весело сообщил:

— К тому же ты не один такой счастливый, через четыре часа я тоже вылетаю в патруль, так что сейчас мы с тобой товарищи по несчастью. Ладно, салют! Не скучай.

Дик проводил взглядом приятеля и включил передатчик.

— Я «Фалькон», прошу разрешение на взлет.

— Уточните ваше задание, «Фалькон» — отозвался диспетчер. Операторам было вменено в обязанности контролировать и координировать действия пилотов, от чего они получали истинное наслаждение.

— Патрульный облет, сектор НB16.

— Верно, «Фалькон». ALS готова выпустить вас, можете стартовать. Время возвращения в док — девятнадцать ноль-ноль. Удачи, пилот.

— Счастливо оставаться. Не скучайте.

Компьютер перешел под управление автоматической посадочной системы. После того, как неделю назад один из новичков врубился в стену флайдека, Джеймисон приказал не только посадки производить на автоматике, но и взлеты тоже. Конечно, случай был единичным, однако вспоминая мат техников, ремонтировавших искореженную машину, Дик подумал, что эта мера вполне своевременна. Академия, на его взгляд, слишком торопилась, выпуская весьма недостаточно подготовленных пилотов.

— Эй, Дик — раздался голос Джоанны — не перебей всех рекнов, оставь нам немножко!

— Язвишь? В следующий раз обязательно поставлю тебя на мое место. Должен же я иметь хоть какие-нибудь привилегии. Будешь нести вахту за себя и за того парня. То есть за меня, понятно.

— Щас! Мне вполне хватит собственных заданий. — рассмеялась Диди — Ты, как командир, должен нести наиболее тяжелое бремя.

— Отставить треп в эфире — вмешался диспетчер, его голос звучал подчеркнуто сухо и официально — «Фалькон», вы не на пикнике. Время вашего задание, кстати, уже пошло. Лейтенант Диксон, покиньте операторскую.

«Мудак — подумал про себя Дик — небось вчера из Академии, а корчит из себя неизвестно что».

Истребитель плавно оторвался от палубы и неторопливо полетел к выходу из флайдека. Преодолев тонкое силовое поле, удерживающее воздух на летной палубе, «Монингстар» отдалился от авианосца на пару сотен метров, после чего компьютер отключился от ALS и предложил командиру свои услуги.

Вид авианосца «со стороны» всегда доставлял Старку удовольствие — огромный корабль, казавшийся пока неподвижным, производил впечатление огромной мощи. Длинный корпус, увенчанный в носовой части мощными башнями мезонных орудий, казался похожим на огромную стальную акулу, боковые плавники которой, флайдеки, излучали свет из открытых створок защитных броневых плит. Сейчас, когда истребитель начал плавно огибать «Элеонору», создавалось впечатление, что это сам массивный корпус плавно поворачивается вокруг своей оси, демонстрируя свои прекрасные пропорции. Капитан бросил взгляд налево — там сиял холодным голубым светом шар, на котором сквозь разрывы облачности смутно проступали очертания материков. Земля…

Присмотревшись, он увидел такой крошечный отсюда шарик, медленно плывущий по орбите — это была одна из боевых станций «Цербер». Конечно, если бы подлететь к нему поближе, то стало бы понятно — этот шарик по объему больше трех таких авианосцев, как «Элеонора». Впрочем, подлетать близко к орбитальной платформе не стоило — без допуска операторы могут и открыть огонь, с них станется.

Сергеев отметил про себя, что в последнее время он проводит в космосе заметно больше времени, чем в своем офисе. Не то чтобы его это раздражало, однако оставшиеся без присмотра подчиненные начинали несколько разбалтываться. Впрочем, в данный момент на «Элеоноре» его удерживали как раз его непосредственные обязанности. А именно — поиск имперского агента, который, предположительно, работал на этом корабле.

В том, что на борту авианосца действует агент противника, лично полковник нисколько не сомневался. Его эксперты перелопатили гору информации и, по крайней мере так ему казалось, сузили круг подозреваемых до минимума. Их выводы были не столь уверенны, однако некоторые члены экипажа вызывали подозрения.

— И ктоэти твои подозреваемые? — поинтересовался Алмейда. Они с полковником на протяжении последнего часа обсуждали сложившееся положение.

— Извини, Франсиско, не могу. Серьезных аргументов у меня нет, а подозрительные моменты, при желании, можно найти в поведении любого, в том числе и в твоем. Не могу же я арестовать несколько человек просто так, тем более, что доказать мы ничего не сможем, а агент только насторожится и затаится. Так что от излишней торопливости будет только хуже.

— Так и не скажешь?

— Не скажу. Ты можешь случайно выдать себя, а агент, если я не ошибся, все время ждет неприятностей, поэтому ему будет достаточно намека.

— Но хоть что-то ты сделал? — спросил контр-адмирал, несколько раздосадованный скрытностью приятеля, хотя и принимая его аргументы.

Сергеев пожал плечами. Конечно, кое-что он сделал. В настоящее время все подозреваемые находятся под непрерывным контролем, насколько это вообще возможно на борту авианосца. Однако если агент не дурак, а в этом полковник был уверен, то он не попадется по-глупому. По сути, надежда только на случайный прокол.

— Вообще говоря, лучше, чтобы пока агент не залетел. — заметил он и, увидев удивленно поднятые брови Алмейды, пояснил — Наш предполагаемый шпион мелкая сошка, шестерка. Главное — резидент, а у нас пока одни догадки.

— Обоснованные?

— Конечно. Только само обоснование весьма хлипкое. Это еще Рейкер подкинул идею, что резидент с большой степенью вероятности входит в группу фритов. Это дает ему возможность свободно передвигаться. Так что если он почувствует ловушку, мы его никогда не найдем — улетит куда-нибудь и поминай, как звали. Мы планируем накрыть всю группу сразу, одним ударом. А для этого требуется капля за каплей собирать информацию. Чем моя группа в настоящий момент и занимается.

Однако реализовать задуманный план Сергееву не дали. События пошли по непредсказуемому маршруту, одним махом разрушив все его теории и поставив полковника в невыгодное положение. И виновата во всем этом оказалась маленькая стальная звездочка с бритвенно-острыми краями.

(обратно)

Извини, милый, бизнес есть бизнес

Дверь огромного ангара открылась совершенно бесшумно. Так же без единого постороннего звука человек проник в склад. То, как посетитель оглядывался по сторонам и прислушивался, явно говорило о том, что намерения его далеки от благородных. Впрочем, если эти намерения и не были особо чисты, они по крайней мере были прибыльными, даже более чем. И поэтому человека, который в этот час находился на складе, меньше всего волновала моральная сторона дела. Напротив, мысли посетителя были полны негодования — вознаграждение за прошлую «услугу» было сочтено явно недостаточным.

Зажегся крошечный фонарик, дававший узкий и бледный луч света. Тем не менее для целей гостя этого лучика было вполне достаточно. Тень выругалась вполголоса — в прошлый раз зал был почти пуст, а теперь большую его часть занимали громоздкие контейнеры. Старательно обходя довольно беспорядочно громоздившиеся друг на друга ящики, неясная фигура уверенно продвигалась к самому дальнему углу ангара. Наконец гость удовлетворенно хмыкнул — ящики не закрыли доступ к его цели. В руках появилась небольшая отвертка, и посетитель начал аккуратно выкручивать винты, удерживающие одну из стенных панелей. Работа сопровождалась тяжелым дыханием — винты выходили плохо, хотя ими пользовались относительно часто. В свое время у посетителя была мысль заменить винты и хорошенько смазать их, однако как-то все руки не доходили. Вот и в этот раз винты были успешно забыты в каюте.

Наконец панель была снята, обнажив неглубокий тайник, в котором находился небольшой ящичек. Мало кто на Земле, по крайней мере из лиц гражданских, видел когда-либо подобный прибор. В свое время кодирующая микростанция была разработана специалистами Патруля как средство связи для разведывательно-диверсионных отрядов. Возможно, оперативников СБ весьма заинтересовал бы факт попадания прибора в руки, в которых он сейчас находился. Впрочем, это был не первый случай и, к сожалению, далеко не последний, когда учет и хранения военного имущества был поставлен из рук вон плохо. Однажды один из заместителей Сергеева в сердцах заявил, что знает не менее десятка способов похитить с любого склада Патруля любой прибор, достаточно легкий, чтобы унести его в небольшой сумке. Сергеев в ответ на это выступление только горько усмехнулся — подобных способов ему было известно гораздо больше. Тем более сложно уследить за столь небольшими предметами на авианосце — во время боя у всех есть проблемы поважнее, и умелые руки в компании с хорошими мозгами вполне способны слегка ограбить склад, причем так, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Тем более, что этим самым рукам с мозгами способствовала удача — взрыв шаттла, поставивший прежнюю «Элеонору» в столь опасное положение, заодно уничтожил и склад вместе со всем, что в нем на тот момент находилось, в том числе и с возможными следами преступления.

Прибор был нежно извлечен из своего хранилища и установлен, для удобства, на один из ящиков. Засветились индикаторы питания, снизу выдвинулась миниатюрная панель с клавиатурой. Гость положил фонарик рядом с передатчиком, так, чтобы слабый луч слегка освещал клавиши, и начал ввод сообщения. Пальцы двигались уверенно, выдавая свое хорошее знакомство с клавиатурой вообще и с этой, конкретной, в частности.

"Докладывает "Л". Получена следующая информация, касающаяся последнего рейса: а) «Элеонора» в сопровождении крейсеров прибыла в GF135X004 заранее, можно сделать вывод, что о предстоящем появлении имперского ТАКРа было известно. б) Пилоты «Элеоноры» получили строжайший приказ, при столкновении с истребителями рекнов не сбивать их, а дать уйти. в) Несмотря на заявление адмирала, по-видимому в полученных с крейсера данных информации о местоположении Аркола не содержалось, можно сделать вывод о том, что координаты планеты были Алмейде также известны заранее. г) Из надежного источника поступили сведения, что на Арколе в период, непосредственно предшествующий захвату, был замечен офицер имперского флота по имени Рейкер. По словам того же источника, указанный офицер оказывал помощь заключенным, в частности, снабдил их оружием. д) Ронни, ты сволочь, где мои деньги, или плати, как положено, или ищи себе другого информатора. За эти сведения я хочу пять тысяч и ни центом меньше. Конец информации.

Ввод данных завершен, утоплена кнопка передачи и телескопическая антенна, развернувшись и прицелившись в известную только встроенному компьютеру точку пространства, начала передачу. Мелькнула мысль, что пора менять батарею — индикатор готовности питания сполз до желтой отметки, рация потребляла уйму энергии, зато и эффект был налицо — ни бронированные стены «Элеоноры», ни озоновый слой Земли не был препятствием для узконаправленного луча. Можно было быть уверенным, что приемник на другом конце канала получит каждый бит информации без малейших искажений.

Внезапно яркий свет залил склонившуюся над прибором фигуру и чей-то до отвращения знакомый голос удивленно спросил:

— Кто тут? И что вы здесь делаете… Ты?!!

Рич уже два часа занимался, с его точки зрения, бесполезным занятием — лазил по мрачному складу в поисках потерянной звездочки. Если бы это была его личная потеря, он бы давно плюнул на сюрикен и оставил бы его в подарок тому счастливчику, которому повезет его найти. Однако Анни мягко порекомендовала без звезды не возвращаться.

Разумеется, техники и не собирались приводить в порядок освещение — у них сразу нашлась тысяча неотложных дел, которые, безусловно, были куда как более важны, чем ремонт проводки в каком-то там занюханном ангаре. И если универ-лейтенанту так уж неймется, то они могут одолжить ему пассатижи и моток изоленты, пусть он сам копается с проводами хоть до скончания света. Завершив разговор с техниками, Рич мужественно подавил в себе желание кого-нибудь срочно убить, и отправился на поиски с одним фонарем. И вот теперь его уже начали посещать крамольные мысли, что за то время, что он потратил в этом пыльном загоне, можно было пойти в мастерскую и собственноручно сделать новую звездочку. Хотя, конечно, подобная подмена с Аней вряд ли прошла бы, японка знала все свое оружие вплоть до последней царапинки.

Внезапно блеск под лучом микропрожектора заставил его сердце учащенно забиться — неужели нашел! И действительно, предмет его неустанных поисков лежал прямо перед ним, однако… Рич вспомнил какое-то шестиэтажное ругательство, которое как раз подходило к данному случаю — прямо на сюрикене стоял огромный контейнер, сверху на нем — еще один, и еще… И вся эта стопка настолько плотно прижала звездочку к гладкой палубе, что вытащить ее не было ни малейшей возможности.

Конечно, можно было включить штабелер^[41], однако он тут же вспомнил, что раз нет света, то не будет работать и кран. Еще раз вспомнив добрым словом покладистых техников, могучий немец сделал единственное, что подсказывала ему интуиция — приложился к штабелю ящиков плечом и изо всех сил толкнул его, в надежде, что ему удастся сдвинуть эту гору хоть на сантиметр. Ему это вполне удалось.

То ли силач не рассчитал толчка, то ли штабель просто находился в неустойчивом положении, но последствия грубого применения силы не заставили себя ждать — верхний ящик пирамиды дрогнул, качнулся вперед, замер на мгновение, словно стараясь удержаться в прежнем положении, и с грохотом рухнул «Кувалде» на голову. Фонарик с грохотом отлетел в сторону, ударился о палубу и погас.

Сознание возвращалось медленно, и пришло не одно. Вместе с сознанием появилась и жуткая головная боль. Постепенно возвращались и другие ощущения — теперь Рич чувствовал, как по щеке ползет что-то теплое, и он с большой долей вероятности догадывался, что именно.

Вставать не хотелось, а поскольку в настоящий момент он никуда не торопился, то продолжал находиться все в том же полулежачем положении, в которое его бросило ударом контейнера. Просто приятно было спокойно лежать, чуть облокотив голову на гладкую поверхность ящика. Рука нашарила виновника происшествия — сюрикен лежал всего в нескольких сантиметрах от кисти и был теперь совершенно свободен. Другая рука нащупала фонарь — он не горел, да это и не особенно волновало Рича, который постепенно приходил в себя. Могучий организм справился с потрясением, боль понемногу уходила, однако мысли еще путались в голове. И первая мысль, которая оказалось достаточно отчетливой, гласила — что я слышу?

И действительно, уши улавливали какой-то посторонний звук, вернее, стук, быстрый и довольно тихий. Изо всех сил напрягая плохо соображающую голову, он мучительно пытался сообразить, чем же этот звук ему так не нравится и что он, вообще говоря, из себя представляет. И вдруг словно вспышка молнии пришло озарение — да, конечно, ему хорошо знаком этот звук. Конечно, иметь среди приятелей Дженнингса и не запомнить этого тихого стука на всю жизнь просто невозможно. Да, теперь он был уверен, это стук клавиатуры, по которой уверенно и аккуратно барабанят чьи-то опытные пальцы. И в тот же момент он понял, почему ему так не нравится этот звук. На складе нет компьютера. И нет клавиатуры. И стучать здесь нечему…

Волной нахлынуло острое чувство опасности. Сам себе он вряд ли смог бы толком объяснить, почему так обеспокоился. Впрочем, несколько секунд пошевелив мозгами и сопоставив факты, Рич пришел к выводу, который не слишком-то его обрадовал. О том, что на борту «Элеоноры» действует имперский агент, говорили давно. Конечно, это были не более чем слухи, однако если сложить отдельные элементы последних месяцев, то получалась удручающая картина. Примерно в каждом втором случае создавалось впечатление, что рекнам доподлинно известен маршрут авианосца. Какие уж они примут меры — то ли подловят корабль, как это произошло в памятном рейде за сывороткой, то ли уберутся с дороги и многодневный рейд обернется полной пустышкой, было не так уж важно. И теперь Рихард не сомневался, что этот самый полумифический агент находится в нескольких метрах от него. И, кстати, именно в тот момент, когда у него нет никакого оружия… Оружия? Однако оружие-то у него как раз есть, хоти и…

Пальцы сжали холодную стальную звездочку. Конечно, он не был таким мастером в применении этих игрушек, как Анни или хотя бы Дик. Однако при необходимости… в конце концов, чему-то же жена его учила, черт подери. И весь вопрос в том, кто будет более быстр и меток — на то, что шпион пришел сюда не с пустыми руками, Рич ни секунды не надеялся.

Внезапно в голову пришла крамольная мысль — а может, он ошибся? Может, за этим стуком скрывалось что-то совсем простое и невинное, чего его ушибленная голова никак не могла понять? Мысль была не слишком удачна — он внезапно понял, что не сможет отправить стукача к праотцам исподтишка, не попытавшись выяснить, а что собственно здесь происходит.

Приняв окончательное решение, Рич ощупал фонарик. Так и есть, кнопка находится в положении «выключено», видимо, фонарь вырубился при ударе. Наверняка эта штука исправна, по крайней мере стоит исходить из этого предположения. Немец осторожно привстал, голову пронзил приступ острой боли, чуть не заставившей его застонать. Однако, взяв себя в руки и стиснув зубы, он аккуратно поднялся, и неслышными шагами подкрался поближе.

Стук прекратился. Стоящий на контейнере прибор помигивал тусклыми огоньками, света которых, для привыкших к темноте глаз Рихарда, вполне хватало на то, чтобы стала видна фигура, склонившаяся над аппаратом. Несмотря на темень, он сразу узнал эту игрушку — ажурная телескопическая антенна была ему знакома по лекциям в Академии. Собственно, в настоящий момент он уже опоздал и прекрасно это осознавал — для этого типа передатчика достаточно секунды, чтобы закодировать, сжать и отправить по назначению введенную информацию. Раз антенна развернута, значит сигнал уже послан, «тарелка» раскрывается непосредственно перед отправкой пакета информации и складывается по завершению процесса. Да, так и есть, лепестки антенны сложились и вся конструкция плавно и бесшумно втянулась в корпус. Пора…

Вырвавшийся из фонаря яркий луч заставил нагнувшегося над передатчиком человека отпрянуть и инстинктивно закрыть лицо руками.

— Кто тут? И что вы здесь делаете… — начал было Рич, и в то же мгновение узнал… — Ты?!!

Если бы Клаудию не застали врасплох, если бы у нее было бы хоть несколько секунд на размышление, возможно она нашла бы выход. Как бы антипатично ни был настроен к ней Ауэрбах (это было более чем взаимно, хотя Клай никогда не демонстрировала свою неприязнь в той мере, в какой ее выставлял напоказ немец), она, наверное, смогла бы задурить ему голову, по крайней мере на некоторое время. Тем более что-что, а влиять на мужчин она всегда умела. Однако этих самых секунд у нее не было, и женщина ударилась в панику. А точнее, схватилась за иглопистолет.

Увидев направленный на него ствол игломета, Рич рефлекторно метнул в Клаудию свое единственное оружие — сюрикен. То ли он был не слишком опытен, то ли судорожный рывок Клай увел ее на лишний сантиметр в сторону, однако бросок не достиг цели — бешено вращающееся лезвие лишь рассекло кожу на ее шее и улетело куда-то во тьму ангара. Одновременно пальцы женщины сдавили рукоять игломета, и струя парализующих игл ударила в грудь немца.

Клай разжала пальцы, судорожно вцепившиеся в рукоять игломета, и тот с глухим стуком упал на палубу. Она не сомневалась, что Ауэрбах мертв — немногие из людей могли вынести одновременное попадание десятка игл, а она вгасила ему в грудь, шею и лицо всю обойму — остановившись лишь тогда, когда сухой щелчок ознаменовал полный расход боекомплекта.

«Бежать… куда угодно… поймают… расстреляют…» — сумбурные мысли метались в голове Клаудии, не оставляя места для трезвых рассуждений. В спокойной обстановке она бы быстро поняла, что доказательств нет и вероятность того, что ее обвинят в содеянном, относительно мала. Но логика в поведении женщины в данный момент отсутствовала начисто.

Наклонившись над неподвижным телом, она запустила руку в нагрудный карман пилота. Пальцы нащупали холодный металлический прямоугольник — через мгновение в руках у убийцы оказалась магнитная карта — ключ к управлению истребителем Рича. «Повезло… теперь быстрее… пока не спохватились… на Землю, там не найдут… затеряюсь…». Она почти бегом выбежала из ангара, и только в коридоре отчаянным усилием воли заставила себя идти спокойным или относительно спокойным шагом.

На мгновение она заглянула в свою каюту, схватив спрятанные на дне шкафчика деньги и, на мгновение задумавшись, прихватив с собой бластер. Ей даже хватило ума уложить его в небольшой кейс, поскольку на борту авианосца право на ношение оружия имели только маринеры и пилоты истребителей. Денег было много, часть пришлось запихать вместе с оружием в чемоданчик. У нее еще осталась крупная сумма, полученная от Геллера за последние недели. А впереди маячили неплохие перспективы по части финансов… если удастся вовремя найти Рональда.

Они познакомились давно, когда она еще училась в Академии. Ронни тогда был смертельно обижен на весь мир — все еще переживал факт своего отчисления, заливая горе изрядным количеством спиртного. Изумительно красивая женщина оценила способность экс-навигатора швырять деньги направо и налево, их роман был бурным и, разумеется, относительно коротким — ровно настолько, насколько у новоиспеченного фрита хватило денег, оставшихся после покупки собственного кораблика.

Впрочем, денег было относительно много, пока страсть Клаудии к азартным играм, драгоценностям и дорогим туалетам не превратили счет Геллера в сплошной ряд нулей. После этого она совершенно спокойно рассталась с пылким любовником, не испытывая ни малейших угрызений совести. Единственное, о чем она жалела, так это только о том, что не познакомилась с этим милашкой до того, как придурок расплатился за свою «Амазонку». В последующее время она редко вспоминала высокого блондина, который на некоторое время существенно улучшил ее материальное положение — появились другие, хоть и менее богатые, однако вполне способные не непродолжительный срок удовлетворять ее потребности. Постепенно воспоминания потускнели, появляясь все реже и реже, пока Клай не выкинула прежнего любовника из памяти окончательно и навсегда. По крайней мере, так она думала.

Геллер сам вспомнил о своей бывшей возлюбленной через несколько лет, когда на Земле уже стихли пожары, порожденные ядерными взрывами тяжелых торпед, а сама Клаудиа успела понять, что вместо романтики службы в Патруле ей светит реальная возможность в один далеко не прекрасный день разлететься на атомы вместе со своим кораблем. Дезертировать ей не слишком-то хотелось — перспектива влачить нищенское существование нисколько ей не улыбалась, а накопленные за прошедшие годы деньги и драгоценности бесследно исчезали за столом рулетки, любовь к которой, в отличие от подобных же чувств к сильной половине человечества, оказалась у нее куда более стойкой. К тому же Патруль очень беспокоился о своих дезертирах, к тому же их было мало, что исключало излишнее распыление пристального внимания СБ к подобным особям. И, кстати, если уж решаться на прощание с Патрулем, то требовалось застраховать себя от тесных контактов с оперативниками службы безопасности, а чтобы замести следы, тоже требовались деньги, и немалые.

Поэтому появление Геллера из небытия может и не стало для Клаудии событием сезона, но по крайней мере возродило в ней меркантильные интересы. Однако Ронни в этот раз явно не был намерен возрождать прежние отношения, беседуя с бывшей любовницей более чем нейтральным тоном. Женщина пустила в ход все свое обаяние, перед которым до того момента никто не мог устоять, и Геллер не стал исключением. Уже утром, после бурной ночи, Клаудиа предалась мечтам о стремительном росте своего капитала, однако Рональд быстро остудил ее пыл. В нескольких словах он охарактеризовал моральные качества своей партнерши (когда ей это было нужно, Клай прекрасно умела «не слышать» критику в свой адрес) и предложил ей работу. В первый момент, по крайней мере в глубине души, она оскорбилась, из всех работ предпочитая ту, которая выполняется в положении «лежа на спине», однако предложенная в качестве аванса сумма сделала ее куда более покладистой.

Будучи глубоко убежденным, что решение любой проблемы заключается прежде всего в подборе соответствующей цены, Геллер нисколько не был удивлен подобным поведением бывшей подружки, а теперь верного (пока идет оплата) соратника. По своему он даже ценил ее, поэтому получив сведения о гибели «Сюзанны» — последствия третьего или четвертого доклада Клаудии — не на шутку встревожился. Конечно, в большей степени его волновала потеря столь удачно найденного источника информации, а, следовательно, и уменьшение получаемых от Мастера субсидий, но и благополучие самой мисс Лаудер его весьма волновало. По крайней мере их редкие встречи, обычно заканчивавшиеся в его постели, вносили приятное разнообразие в его жизнь — юная навигаторша была на две головы выше своих «коллег» из портовых борделей. Поэтому, когда Клай вернулась целой и невредимой, он был приятно удивлен и не поскупился на гонорар красавице.

Впрочем, Клай была настроена не столь благодушно, и их встреча завершилась вместо обычной и такой для него приятной концовки грандиозным скандалом. Женщина проявила глубокое знание брани всех времен и народов, заявив в заключение, что больше оказывать ему содействие она не намерена. Это не слишком расстроило Геллера, который знал Клай чуть ли не лучше ее самой. Он расстался с ней весело, вручив ей крупную сумму, так сказать, пособие по увольнению. В том, что это не последняя выданная ей сумма, Рональд ни минуты не сомневался.

Разумеется, деньги скоро кончились, перекочевав из сумочки Клай в тщательно охраняемые кассы нескольких известных казино. Туда же, хотя и несколько окольным путем, переправились и приобретенные на Селесте украшения вместе с остатками призовой премии, в результате чего наступил давно ожидаемый Геллером момент — Клаудиа Лаудер снова оказалась на мели. В этот раз он не стал торопиться, движимый желанием примерно наказать норовистую девку — и он дождался своего, Клай пришла к нему первой. Утром они заключили новое соглашение, не настолько выгодное для нее, как прошлое, но и не настолько удачное для Геллера, как он того ожидал.

Передав ей пакет для Шведова, он не счел нужным сообщать ей о содержимом упаковки, да и сам не был особенно уверен в правильности своих догадок. Впрочем, дальнейшие события подтвердили его правоту, а Клай получила достаточно крупную сумму, чтобы в ее ушах снова засверкали бриллианты, а завсегдатаи некоторых игорных заведений получили возможность лицезреть ослепительную красавицу, беспечно пускающую деньги на ветер.

Постепенно Клай вошла во вкус — ее сообщения неизменно хорошо оплачивались, а Геллер, в свою очередь, был готов даже урезать собственный процент, лишь бы не потерять столь ценного сотрудника. Иногда ему, конечно, приходила мысль о том, что большая часть поступающей от нее информации добывалась при свете ночника под аккомпанемент тяжелого мужского дыхания, однако ревнивцем Ронни не был, по крайней мере когда дело касалось тех женщин, которых в глубине души он считал всего лишь незаурядными шлюхами. Поэтому их общения ничто не омрачало до памятного рейда «Элеоноры» на Гардарику. По сравнению с той бурей, которая разразилась в его квартире после возвращения остатков экипажа авианосца на Землю, прежний скандал показался Геллеру легким бризом. Впрочем, ему удалось сравнительно быстро заткнуть этот миленький ротик солидной пачкой крупных купюр, и в конечном итоге они вновь расстались друзьями.

Потом длительное время информация от агентессы не представляла особого интереса ни для Геллера, ни, тем более, для Мастера. В основном, благодаря принятым Сергеевым мерам безопасности, из-за которых Клаудиа знала о предстоящих походах слишком мало, чтобы это было хорошо оплачено. Постепенно между ними вновь начали возникать разногласия. Рональд, прекрасно понимавший, что кадры надо беречь, время от времени отстегивал ей некоторые суммы, которые, казалось, только разжигали ее аппетит. Клай, в свою очередь, готовя своему патрону доклад о последнем рейсе к Арколу, приняла решение выдавать информацию порциями, рассчитывая на приличное вознаграждение за каждое сообщение. Ей это удалось, поэтому в настоящее время в ее руках была приличная сумма, которая могла помочь ей скрыться на какое-то время. Правда, последняя «получка» несколько задержалась в пути, хотя Геллер клялся и божился, что перевел деньги на ее счет. А за последнюю информацию она планировала содрать с Ронни еще больше.

Теперь, лихорадочно запихивая пачки в кейс, она восторгалась собственной предусмотрительностью — несколько дней назад она сняла все до копейки со своего счета и спрятала наличность в каюте. Теперь эти денежки ей ой как пригодятся.

Осмотрев последний раз помещение и, убедившись, что ничего ценного здесь не осталось, Клаудиа скорым шагом направилась на флайдек. Увести истребитель Рича представлялось ей архисложной задачей, поэтому тот факт, что истребитель стоял на палубе, а не в боксе, где ему, в общем-то, положено было находиться, было воспринято женщиной как подарок судьбы. Нырнув в люк и уже устроившись в пилотском кресле, она внезапно услышала за спиной:

— Простите, мисс… А что вам здесь, собственно, надо?

Этого парня она не знала, однако догадаться о том, кто стоит перед ней, не составило труда — кто же еще может находиться в истребителе, кроме стрелка, ждущего своего командира. Белобрысый юнец, пожирал глазами явившееся ему чудо. Чудо, в свою очередь, применило к салаге весь арсенал женских ухищрений, способных в кратчайшие сроки свести мужчину с ума. Будь у нее побольше времени, ей бы это вполне удалось, однако как раз времени-то у нее и не было, в любой момент кто-нибудь мог наткнуться на труп Рича и объявить тревогу, а в этом случае створки флайдека закроются и она лишится единственного шанса на побег. Решение пришло сразу и, хотя оно и не пришлось женщине по вкусу, она нисколько не сомневалось в том, что незамедлительно претворит пришедший ей в голову план в жизнь.

— О, извините, сэр… Я вас не заметила… — она изобразила на лице смесь неловкого смущения с легкой ноткой удивления. — Если не ошибаюсь, вы…

— Отто Фишман, к вашим услугам, мэм…

— О да, Отто… простите мне мою забывчивость — Клай мило улыбнулась, зная, что от подобной улыбки у большинства мужчин мозги сливаются с яйцами — Рич… То есть, лейтенант Ауэрбах просил передать, что немного задержится… Он хотел вас видеть, и я не могла отказать ему в такой малости — передать вам эту просьбу.

— Но мэм… я же не могу оставить истребитель без присмотра… — было за километр видно, что остатки исполнительской дисциплины борются в душе этого идиота с желанием угодить очаровательной девушке — Я не могу…

— Я так ему и сказала! — округлив глаза сообщила парню Клаудиа, в душе пожалев молодого оболтуса. Если бы он оказался менее дисциплинированным то, возможно, остался бы жив. — Рич… то есть, прошу прощения, лейтенант Ауэрбах просил передать вам…

Она нагнулась над кейсом и, расстегнув его, засунула руку внутрь. Может, парня и удивил бы вид денег, сваленных в беспорядке в чемоданчик, однако в этот момент его куда больше интересовала изящная попка и прекрасные золотистые волосы ослепительной незнакомки. А в следующее мгновение он увидел короткий ствол бластера, который был направлен ему прямо в живот.

Клаудиа знала, что большинство стрелков набираются из морских пехотинцев, поэтому рисковать она не собиралась. Как только ствол занял надлежащее положение, с него сорвалась молния, пробившая скафандр навылет и оставившая глубокую каверну на внутренней обшивке истребителя. Противный запах горелого мяса наполнил кабину, однако беспокоиться на этот счет ей было некогда. Кое-как отпихнув безжизненное тело подальше от своего кресла («Почему он такой тяжелый?»), Клай захлопнула люк «Монингстара», вставила магнитный ключ Рича в прорезь панели управления и включила зажигание. И в этот момент взвыла сирена тревоги.

Истребитель плавно приподнялся над платформой и под аккомпанемент истошных криков оператора устремился к уже закрывающимся створкам флайдека, проскочил между броневыми пластинами и вырвался на оперативный простор. Клаудиа зло усмехнулась — что-то подобное с ней уже было, хотя деталей она и не помнила, будучи тогда в отключке. Что ж, зато она доподлинно знает о тех событиях от их непосредственного участника. И в ее силах предельно сблизить сложившуюся ситуацию с оригиналом. Во всяком случае, в этом даже есть что-то интересное.

В свое время она довольно много читала и смотрела о поведении людей, волею случая кого-либо убивших. Ее всегда несколько удивляло картонное горе, которое испытывали актеры или литературные персонажи, отправив на тот свет какого-нибудь не заслуживающего иной участи подонка. И сейчас она с интересом прислушивалась к собственным чувствам — даже странно, ей совсем не хотелось падать на колени, рыдать, возносить молитвы всевышнему или хотя бы блевать. Напротив, было бурное желание поздравить себя с победой, пусть даже временной. Никаких сомнений, никаких угрызений совести. «Да, мальчишку немного жаль, но он сам виноват — ушел бы по добру по здорову, остался бы цел и невредим. А так — пусть пожинает плоды воспитания, вбили кретину в голову понятия дисциплины, пусть теперь с этими понятиями и хоронят» — зло подумала она. А вот Рича было ни капли не жаль, немец с первого взгляда ее невзлюбил, а Клай, привыкшая к всеобщему преклонению, такого к себе отношения простить не могла. А то, что она собиралась сделать через секунду, это просто средство обеспечить себе отступление. Ничего личного…

Истребитель изящно развернулся, с его пусковых установок сорвались сразу четыре тяжелые торпеды, устремившись к борту «Элеоноры»…

На этот раз Рич приходил в себя дольше — обычный человек, получивший такую дозу токсина, давно отдал бы концы, однако для могучего организма уроженца Нью-Германии этого оказалось недостаточно. Однако сейчас немец был далеко не в лучшей форме. Ноги совершенно не держали его, поэтому он попытался выползти в коридор, и после нескольких неудачных попыток ему все же удалось распахнуть люк и мешком вывалиться прямо под ноги проходившему мимо технику.

— Лаудер… задержать… стреляла… — слова вырывались с хрипом, дыхание было прерывистым, кровь снова лилась из растревоженной раны на голове — Украла ключ… истребитель… Объявляй тревогу… остановите… она агент… передатчик… Тревогу… быстрей…

Рич снова потерял сознание, на этот раз надолго. Надо отдать должное технику — из бессвязных слов тяжелораненого немца он понял достаточно, чтобы напрочь забыв о пострадавшем, броситься к ближайшему селектору.

— Диспетчер? Говорит техник третьего класса Смит. Я обнаружил раненого универ-лейтенанта, в него стреляли. Он смог сказать, что на него напала некая Лаудер, похитившая у него ключ, думаю, он имел в виду ключ от истребителя. Он утверждает, что она — имперский агент, он что-то говорил о каком-то передатчике, но я не понял. Несколько раз требовал объявить тревогу…

Выпалив все это единым духом, Смит принялся ждать реакции. После недолгого молчания на том конце линии, диспетчер осторожно спросил:

— Вы вообще, в своем уме, Смит? Повторите еще раз и медленно.

Техник как можно подробнее принялся объяснять оператору ситуацию. До того наконец дошла серьезность положения, к тому же речь техника никак не походила на пьяный бред. Поэтому, решив, что лучше перестраховаться, чем проштрафиться, оператор вдавил кнопку, включавшую сирену тревоги, одновременно активировав аппаратуру, закрывающую флайдек. С ужасом увидев, как один из истребителей сорвался с места и стремительно умчался к выходу с летной палубы, проскочив между смыкающимися створками, в панике передал всем батареям авианосца немедленно открыть огонь. Этот поспешный приказ, в конечном счете, спас не только его погоны, но и весь авианосец в целом.

Шквальный огонь лазеров готов был уже обрушиться на замерший в нескольких сотнях метров^[42]от борта авианосца, когда операторы увидели новую, гораздо более важную цель. Залпы уничтожили две из четырех запущенных торпед в мгновение ока, затем еще одну, но, к несчастью, расстояние было слишком мало, и четвертый «смерч» все же ушел от лазерных трасс. Однако, уклоняясь от огня, бортовой компьютер торпеды неудачно сманеврировал, и слишком далеко ушел в сторону от намеченной цели. В сложившейся ситуации он пришел к выводу, что вероятность поражения намеченной цели снизилась до минимума. Проанализировав возможные действия, компьютер принял решение поразить единственно доступную цель — и через мгновение торпеда врезалась в борт флайдека.

Огромный авианосец содрогнулся, получив чудовищной мощности удар «в скулу», однако ранение не было не только смертельным, а даже просто опасным — основную силу аннигиляционного взрыва приняли на себя толстая наружная броня и многочисленные механизмы и системы, расположенные непосредственно за эланиумной оболочкой. Флайдек в целом остался работоспособным, серьезно пострадала только система ALS, да ремонтный док, полностью уничтоженный взрывом, однако и в большой степени погасивший его силу. В доке погибло шестеро техников и трое морских пехотинцев, этим потери «Элеоноры» были исчерпаны. Второму флайдеку повезло больше — броневые створки были закрыты. Когда последняя торпеда получила лазерный удар в двигатель и потеряла ход, и компьютер отдал команду на подрыв заряда, пламя сильно опалило броню корабля, однако под воздействием высокой температуры металл начал плавиться, и в нескольких местах потек, намертво сварив закрытые щиты друг с другом. Авианосец был относительно цел, однако поднять истребители в ближайшее время не мог.

Пуск ракет спас Клаудию — если бы стрелки не переключили свое внимание на торпеды, «Монингстару», несмотря на всю его защиту, долго продержаться не удалось бы. Однако теперь истребитель, получив всего несколько попаданий, стремительно удалялся от раненого авианосца. Его путь лежал к Земле.

— Внимание всем патрулям! Совершено нападение на «Элеонору», корабль поврежден, не можем поднять истребители! Преступник пытается скрыться в направлении Земли на истребителе «Монингстар»-1431, возможен вектор движения через сектора НB-14 или НB-13. — голос диспетчера дрожал от возбуждения, срываясь на фальцет — Задержать любой ценой!

Дежурный офицер «Цербера»-13, получив это сообщение, приказал операторам бортовых артиллерийских систем удвоить внимание. Он был уверен, что преступник попытается прорваться к планете в пределах досягаемости его орудий.

… Задержать любой ценой!

— Я «Фалькон», приказ понял, приступаю к задержанию преступника — ответил Дик, разворачивая истребитель и на полной скорости направляясь в указанный сектор. Он не слишком-то хорошо знал общую схему патрулей, однако догадывался, что в ближайшем районе истребителей раз-два и обчелся. Сеть «Церберов», обеспечивая Землю надежной защитой, в то же время создавала неудобства для ближнего патрулирования, поскольку истребители, фиксируемые на сенсорах масс-детекторов, вызывали у стрелков боевых спутников нервную дрожь. Ченнинг стоял на своем, требуя обязательного патрулирования, однако и он понимал, что в один далеко не прекрасный момент кто-нибудь из артиллеристов не разберется в ситуации и шарахнет мезоном по своим же. Поэтому постепенно выработалось соглашение, что истребители не будут подходить к земле ближе пятнадцатой зоны. Станции, в свою очередь, без особого приказа не связываются с объектами в зонах с пятнадцатой и дальше^[43]. Поскольку сектор «НB» патрулировал он один, Дик нисколько не сомневался, что будет единственным, кому по силам перехватить преступника.

Орбита «Элеоноры» проходила в пятнадцатой сфере, поэтому капитан пролетел мимо корабля в сторону Земли. Несмотря на то, что авианосец находился от него почти в километре, была хорошо видна каверна, прожженная в левом флайдеке взрывом торпеды. Однако времени на разглядывание корабля у Дика не было — сенсоры зафиксировали цель. Пока до нее было еще слишком далеко, однако идущая на форсаже «Звездочка» Старка уверенно настигала преступника. Правда, капитан недоумевал, почему беглец тоже не включит Ф-драйв, дававший на некоторое время значительную прибавку к скорости. В тот момент ему не могло прийти в голову, что пилот угнанного истребителя просто не знает, где включается ускоритель, поскольку в свое время сам Дик не счел нужным это Клаудии показывать.

— Монингстар четырнадцать-тридцать один! Говорит патруль. Немедленно остановитесь. — Снова и снова Дик повторял в микрофон эти фразы, не особенно надеясь, что преследуемый внемлет этим уговорам. Разумеется, преследуемый истребитель молча продолжал мчаться к Земле. Расстояние продолжало сокращаться.

Клаудиа, конечно, видела и слышала преследователя, однако заставила себя не обращать внимание на знакомый голос в наушниках, стараясь выжать из истребителя всю возможную скорость. Однако ее бесил тот факт, что Дик ее неуклонно нагоняет, и она ничего не могла с этим сделать. О том, что «Монингстар» оборудован, подобно своим более легким собратьям, форсажным двигателем, она знала, однако запускать его не умела, и сейчас лихорадочно металась глазами по пульту в поисках какой-нибудь кнопки, однако ничего подходящей к случаю не находила.

Постепенно она поняла, что ее догонят прежде, чем ей удастся войти в атмосферу. Ну что ж, значит это судьба, сам напросился. Она остановила двигатели и плавно развернула «Монингстар» носом к преследователи, после чего включила передатчик.

— Дик, милый… только не стреляй, ладно? Пожалуйста…

Капитан потерял дар речи, услышав в наушниках такой знакомый голос. Несколько секунд он вообще с трудом осознавал происходящее, однако постепенно справился с собой.

— Клай, ты…? Но почему? Передали, что кто-то напал на авианосец…

— Дик, родной мой, я сама не знаю, в чем дело… Я была на флайдеке, когда Рич… Я не знаю, что на него нашло, он орал что-то очень грубое, ударил меня… Он же сильный… у меня все лицо в крови… Я спряталась в истребителе, еле успела захлопнуть люк, он бы убил меня, если бы догнал… А потом, наверное, что-то не то нажала, и ALS меня выбросила из флайдека.

— А кто же стрелял в «Элеонору»? — Дик почти верил услышанному, голос Клай был дрожащим и испуганным, кажется, она плакала. Его истребитель сейчас находился от нее не более чем в сотне метров. Подходить ближе Дик не решался — это была минимальная дистанция, на которой можно было безопасно маневрировать, не боясь столкновения защитных полей.

— Ну не я же! Я правда не знаю… Может, у них что-то взорвалось… А когда я услышала, что они во всем обвиняют меня… я перетрусила. У меня была одна мысль, бежать, куда угодно, лишь бы подальше… Они же потом в меня стреляли, хотели сбить, ужас. Дик, милый, пойми, мне надо на время спрятаться, пока ты утихомиришь своего приятеля, и пока они там поймут, что я ни в чем не виновата…

Старк был в растерянности. Все, что говорила Клай, вполне могло быть правдой… а могло и не быть. С одной стороны Рич никогда не поднял бы руку на женщину, но ведь кому-кому, а Дику прекрасно было известно о резко отрицательном отношении немца к Клаудии. Они действительно могли повздорить и «Кувалда» мог и не сдержаться… Черт, что же делать?

— Сейчас, девочка, погоди, я свяжусь с Джеймисоном, он разберется…

Клаудиа вздохнула. Жаль, что так все вышло, парень доставил ей несколько приятных минут, однако, видимо, всему бывает конец. Как только он свяжется с «Элеонорой», ее рассказ рухнет как карточный домик. Что ж, она не виновата, как и в случае с тем белобрысым стрелком. Он сам напрашивается, она же старалась его отговорить. По крайней мере ей не в чем себя обвинять, она сделала все, что смогла.

Когда антипротоны начинают свой путь через направляющие их полет стволы АМГ, магнитное поле, удерживающее антивещество от касания со стенками орудий вызывает легкое свечение гейгена — ничтожно слабое, оно практически незаметно. Однако опытный глаз пилота, для которого невнимательность может стать причиной безвременной кончины, автоматически отметил эти еле видимые с такого расстояния блики. И руки сделали совершенно рефлекторное движение, выполняя единственно возможный в данной ситуации маневр — слип. Истребитель буквально отпрыгнул в сторону, уходя с траектории предполагаемого удара, но слишком мало было расстояние, к тому же Клаудиа дала залп из всего бортового вооружения.

Засвистел воздух, выходящий из машины через пробитую броню. Удар пришелся по касательной и не испепелил «Монингстар» на месте, хотя мог бы — концентрированный залп двух АМГ, не считая лазеров и импульсных орудий, полностью сорвал щит с правого борта, превратил в пар крыло вместе с двумя лазерами и пусковой установкой «пурги», по крайней мере в трех местах пробил броню и серьезно повредил двигатели.

Клаудии совершенно не хотелось играть с Диком в «кто кого перестреляет», поскольку она достаточно трезво смотрела на вещи. Даже на поврежденной машине он оставался исключительно опасным противником, о чем ей было доподлинно известно. Кроме того, могли подойти и подкрепления, а тогда ее песенка будет спета. Главного она добилась — преследовать ее он уже не сможет, уж в этом-то можно быть уверенной.

— Чао, милый. Жаль, что ты оказался настолько глуп… — бросила она в микрофон и выключила радиостанцию. Больше ей с ним говорить не о чем. Истребитель развернулся и лег на прежний курс — в сторону Земли.

Мощные сенсоры «Цербера»-13 донесли картину происходящего до сознания офицера. Похоже, патрульный вступил с преступником в переговоры (оба огонька на трехмерной карте замерли в непосредственной близости друг от друга). Похоже, переговоров не получилось, преступник открыл огонь — даже с огромного расстояния была видна вспышка принявших на себя удар защитных полей. Видимо, патрульный уничтоженили серьезно поврежден — преступник продолжил движение к Земле, а второй огонек остался на месте.

— Мезон — шесть, приготовьтесь к открытию огня. Цель у вас на экране.

— Мезон — шесть, к стрельбе готов.

— Подпусти поближе. — приказал офицер, наблюдая за тем, как преступник сам очертя голову лезет в петлю. Он включил передатчик.

— Внимание, говорит «Цербер»-13. Вы вошли в охраняемую зону — он сделал паузу, придававшую, по его мнению, весомость сказанному. — Немедленно остановитесь, или будете уничтожены.

Связь была отключена, и Клаудиа не слышала обращенных к ней фраз. На пульте мигал огонек, сообщавший о том, что на истребитель ведется направленная передача, однако там много чего мигало и женщина давно уже не приглядывалась в многочисленным шкалам, лампочкам и экранчикам. Мигает, и черт с ней. Важнее другое — она проходит слишком близко от вон того шарика, который может, при желании создать ей массу проблем. Поэтому лучше держаться от него подальше. Она слегка отклонила штурвал в сторону и машина послушно изменила курс, обходя орбитальную крепость.

— Сэр, он сменил курс! — доложил оператор мезонного орудия, неотрывно следящий за целью в ожидании приказа на открытие огня. — Через пятнадцать секунд выйдут из зоны поражения.

На какое-то мгновение офицер задумался. Был приказ остановить, а если преступник доберется до земли, то там его можно будет искать месяцы, если не годы. Значит, выбора нет.

— Огонь!

Есть красивая фраза — «взглянуть смерти в глаза». Клаудиа не взглянула в глаза своей смерти, вернее в глаз, которым стало для нее жерло мезонного орудия. В этот момент ее взгляд был устремлен совсем в другом направлении, перед ней была Земля, такая близкая, рукой подать. Она думала о том, как найдет Геллера, сдерет с него причитающуюся ей сумму и ляжет на дно в каком-нибудь курортном городке, где всегда, даже сейчас, во время войны, полно туристов, среди которых так легко затеряться. Думала о том, как внезапно закончился ее роман с Диком… вернее, ЕГО роман, сама она никогда не принимала эту связь близко к сердцу, не он первый, не он последний, приятный юноша, но не особо грамотный в вопросах секса, до Ронни ему, скажем прямо, очень далеко. Конечно, иметь дело с его романтической влюбленностью было по-своему приятно, однако она предпочитала мужчин постарше или, по крайней мере поопытней. К тому же в последнее время она к Старку заметно остыла, хотелось новых впечатлений, и если бы он не был таким хорошим источником информации, то Клай давно порвала бы с ним. Однако паренек был разговорчив, а это только в поговорке «молчание-золото», для нее золотом были как раз слова, услышанные пусть даже и в постели. И он, откровенно говоря, принес ей денег не меньше, чем иные из прежних любовников. Возможно, когда-нибудь она вспомнит о нем с улыбкой…

Голубой луч мезонного разряда ударил точно в истребитель — Клаудиа не выполняла никаких маневров, поэтому рассчитать ее курс и точку прицела было довольно просто. Удар как папиросную бумагу смял защитные экраны, пронзил броню корпуса и превратил в пар Клаудию вместе с пилотским креслом и пультом управления.

Сергеев влетел в рубку управления, задыхаясь от стремительного бега по коридорам огромного корабля. Поскольку на борту он был всего лишь гостем, оператор и не подумал поставить его в известность, а Алмейда на данный момент на борту отсутствовал — его срочно вызвал Ченнинг и контр-адмирал улетел на своем шаттле еще утром.

Собравшиеся в рубке операторы, техники и офицеры оживленно обсуждали происшествие. Диспетчер передавал команды группе специалистов, приступивших к косметическому ремонту поврежденной ALS, одновременно несколько техников, надев скафандры и вооружившись виброрезаками, выбрались через аварийный шлюз в вакуум и принялись как консервную банку, вскрывать сплавленные створки правого флайдека.

— Доложите обстановку! — рявкнул Сергеев — Что произошло?

Диспетчер недоуменно уставился на вошедшего — он не знал этого полковника в лицо, а значит, что офицер был не с «Элеоноры» и, следовательно, нечего перед ним отчитываться. Видимо, эти мысли были написаны у него на лице печатными буквами, потому что Сергеев догадался о сомнениях дежурного и поторопился представиться:

— Полковник Сергеев, СБ. Докладывайте, лейтенант. И живо!

— Да уж, сэр, это как раз по вашей линии. — усмехнулся оператор. Тесная работа с руководством всегда немного развращает диспетчеров, прививая им несколько фамильярный тон общения с теми, кто не являлся их непосредственным начальником. — Значит так… Некая Клаудиа Лаудер, третий астронавигатор второй смены, совершила нападение на универ-лейтенанта Рихарда Ауэрбаха, Четвертая эскадрилья. Причина нападения точно неизвестна…

— Ауэрбах жив?

— Так точно. Я могу продолжать? — обиженно поинтересовался диспетчер и, не дожидаясь ответа, стал докладывать дальше — Причина нападения неизвестна, однако лейтенант Ауэрбах сумел сказать что-то о передатчике, более точных данных пока нет. Серьезно ранив лейтенанта, Лаудер завладела ключом от его истребителя и похитила машину, попутно, как мне кажется, застрелив бортстрелка, один из техников видел что-то вроде вспышки бластера.

Сергеев скривился, как от зубной боли — вся его система, на основании которой он собирался одним махом накрыть всю сеть имперской разведки, рушилась прямо на глазах.

— Где она сейчас? — резко спросил он.

— Думаю, в аду — довольно улыбнулся оператор, но видя покрасневшее от еле сдерживаемого бешенства лицо полковника, поспешил доложить — Ее преследовал патруль, универ-капитан Старк, позывной «Фалькон». Видимо, она сумела обмануть его, он подпустил ее истребитель слишком близко. Лаудер нанесла истребителю Старка ряд повреждений и пыталась скрыться. Поскольку она вошла в зону, охраняемую станцией «Цербер»-13, спутник открыл огонь и уничтожил Лаудер вместе с ее истребителем.

Сергеев кивнул, знаком заставив диспетчера замолчать. Что ж, может оно и к лучшему. Во всяком случае теперь она никому не расскажет о провале. И все же придется форсировать события, как это ни печально. Жаль, не все еще подготовлено в должной мере, однако Геллера надо брать немедленно, он — не девчонка, передвижение которой ограничено стенами авианосца и которая даже истребитель не может угнать без шума, скроется, и ищи его потом по всей галактике. А с ней еще надо разобраться, почему она запаниковала. Что там этот лейтенант говорил… Ауэрбах что-то сказал о радиостанции, неужели немец застукал Лаудер за передачей? Это надо выяснить.

Выйдя из рубки, полковник направился в свою каюту, которую занимал на период своего пребывания на борту авианосца. Одна из немногих, каюта была оборудована внешней системой связи, позволявшей подключиться к ретрансляционным спутникам Земли. Он набрал код и на экране появилось лицо его заместителя.

— Привет, Рауль. У меня неприятные новости.

— Что случилось, Николай?

— Начинай операцию «Кентавр»^[44].

Рауль Мюллер удивленно поднял брови.

— Почему такая спешка, Еще не все готово, наши ребята пасут фрита уже неделю, но еще не все его контакты выявлены, да и прослушивание переговоров приносит массу полезной информации. Что-то серьезное?

— Куда уж серьезнее. Ладно, пока его не трогайте, но будьте готовы взять в любой момент. Как только он проявит нервозность, не теряйте ни минуты. И немедленно поставьте меня в известность.

— Понял, шеф. Будет исполнено.

Сергеев и срочно прилетевший на «Элеонору» Алмейда, а также находившийся в этот момент с ними Старк осматривали прибор, найденный в ангаре, рядом с которым был обнаружен Ауэрбах. Лейтенант в настоящее время находился в госпитале и ему предстояло проторчать там еще не менее суток. Поток ядовитых игл, направленный в сердце, шел узким пучком, и частично отразился от лежащего в нагрудном кармане магнитного ключа, однако полученная доза токсина по крайней мере вдвое превышала летальную, по крайней мере для обычного человека. Однако могучий организм немца справился с отравой, по крайней мере на несколько минут. Теперь он был хоть и без сознания, но вне опасности, врачи утверждали, что через сорок восемь часов он будет полностью здоров. По этому поводу собрался целый консилиум, одной из осуждавшихся тем, кстати, был вопрос о недостаточной токсичности парализующих игл — эксперты однозначно заявили, что одна игла, достаточная для обездвиживания человека, ни на секунду не остановила бы богатыря вроде Рича. Во всяком случае можно было с уверенностью предполагать, что данный случай войдет в медицинские справочники как пример невероятной выносливости организма.

Однако восторги медиков не помешали им привести Рича в сознание, и Сергееву удалось допросить пострадавшего. Таким образом со слов Ауэрбаха и Старка, полковник мог построить достоверную картину происходящего.

— Известно хоть, что она передавала? — спросил Старк, как только Сергеев сообщил капитану то, что по его мнению тому надлежало знать.

— Нет. Если вы, молодой человек, в свое время внимательно слушали лекции, то должны знать, что эта модель передатчика не имеет встроенной долговременной памяти. Как только пакет отправлен, он немедленно стирается. Тоже, кстати, наша разработка, будь она неладна. Так что остается надеяться, что ничего серьезного ей не было известно.

— Прошу прощения, сэр… — Дик повернулся к Алмейде — Я хотел спросить… в отношении Рича… то есть, универ-лейтенанта Ауэрбаха…

— Вопрос о взыскании не стоит, хотя он и потерял свой истребитель — сухо сказал Алмейда. — По-моему, парень даже заслуживает награды, по крайней мере за попытку задержать преступницу. Однако я должен добавить, что в ближайшее время вы и ваши подчиненные должны будете покинуть «Элеонору»…

— Адмирал, это наказание? Я понимаю, предатель был из нашего … коллектива, однако я не…

— Это не наказание, капитан — усмехнулся Сергеев. — Это поощрение. Вы переводитесь на новый корабль и, поверьте, это не просто признак доверия, это высокая честь. Как нибудь позже я объясню, в чем эта честь заключается…

Взрывной волной кейс выбросило из кабины «Монингстара» и замок, не выдержав удара, раскрылся. И долго потом по орбите Земли плыли пачки денег, скованные холодом открытого космоса, ставшие хрупкими, как тонкое стекло. Облачко замороженных купюр постепенно расширялось, пока не сгорело, войдя в более плотные слои атмосферы.

(обратно)

Мы с вами не знакомы?

Если бы у Геллера спросили о причинах его беспокойства, то он вряд ли смог бы сказать что-нибудь вразумительное. Просто как-то не по себе в последнее время, то ли подсознание пытается достучаться до мозга и сообщить об опасности, то ли начинает вырабатываться мания преследования. Время от времени он гнал панику куда подальше, однако та непременно возвращалась с новыми силами.

Постепенно, уступая настойчивым атакам нервной системы, Геллер превратил свой дом в некое подобие крепости, причем со всеми вытекающими последствиями. В частности, посетитель, рискнувший заглянуть на огонек в отсутствие хозяина, мог запросто расстаться с жизнью или, по крайней мере, со здоровьем. Иногда Ронни ловил себя на мысли, что в последнее время ему самому становится опасно передвигаться по собственному дому. Как правило после подобных раздумий он обесточивал большую часть ловушек, но со временем снова активировал их и приводил в боевую готовность.

В настоящий момент он сидел в кресле возле камина, курил чудовищно дорогую сигару и без особого внимания просматривал новости. Одна из передач повествовала о блестящей операции Патруля, которая помогла спасти огромное число захваченных в плен людей с далекой планеты-лагеря под названием Аркол. Эти новости интересовали Геллера мало — он достаточно хорошо был информирован о ходе данной операции, хотя, как ему казалось, Клай что-то не договаривала. В последнее время его бывшая любовница все настойчивее требовала денег, причем во все возрастающих количествах. Приходилось платить, как ни противно было это осознавать, Клаудиа была единственным его надежным информатором. Еще десяток агентов более мелкого ранга время от времени подбрасывали более или менее приличные сведения, однако в основном информация не стоила и цента. Клай — другое дело.

Со вздохом он подумал о том, что пора снова отправляться в дорогу. Пора было проверить свой «почтовый ящик», однако ему почему-то не очень хотелось покидать свою уютную виллу, очень уютную, несмотря даже на расставленные чуть ли не по всему дому «игрушки». Тем не менее, лететь было надо. Хотя в настоящее время в подвале находилась сумма, которую все сообщество фритов вряд ли заработало и за год, он не мог себе позволить долго находиться в праздности, поскольку это вызвало бы подозрения если и не у СБ, то по крайней мере у его коллег по этому беспокойному бизнесу. А в том, что кто-нибудь из менее удачливых вольных торговцев с удовольствием настучит на ближнего, Ронни ни секунды не сомневался. «Решено — подумал он, пуская кольца дыма — Завтра… нет, послезавтра отправляюсь. Надо будет позвонить диспетчеру в порт, спросить, нет ли какого-нибудь фрахта».

Ронни взглянул на часы — надо пойти осмотреть приемник, Клай должна сегодня выходить на связь. Разумеется, у них не было четкого времени для контакта, Клаудиа пользовалась передатчиком редко и только тогда, когда была уверена в собственной безопасности. Геллер криво усмехнулся — лучше бы эта шлюха думала о том интересе, который может возникнуть в отношении ее у СБ, если они узнают о ее расходах. Девчонка никогда не знала меры, хорошо хоть казино не сообщают никому о суммах, которые оставляют в их залах конкретные клиенты. Когда-нибудь ее застукают, и тогда ей вряд ли кто-то сможет помочь, во всяком случае он не станет и пытаться. Даже идея с передатчиком была полным идиотизмом, хотя и удалось получить пару срочных сообщений. В конечном итоге и для нее, и для него было безопаснее просто легально встречаться, а так все равно оставался некоторый риск. Женщина могла в любой момент отменить сеанс связи, однако Ронни считал нужным проверить приемник.

Он поднялся и вышел из комнаты, за мгновение до того, как передача прервалась и миловидная дикторша объявила:

— Мы прерываем нашу трансляцию, чтобы сообщить сенсационную новость. Наш специальный корреспондент на орбитальной станции «Цербер»-13 передает…

К несчастью для себя, Геллер этого уже не слышал. Возможно, если бы он задержался не несколько минут в комнате, дальнейшие события сложились бы по иному. Однако в данный момент он направлялся в подвал, находившийся под его домом. То, что находилось в подвале, было относительно надежно спрятано от посторонних глаз, даже в тех случаях, когда Ронни приводил туда кого-нибудь из гостей. Он сам создал свою систему безопасности, насмотревшись и начитавшись о способах работы разведчиков в далеком прошлом. Разумеется, в настоящее время к его услугам не было мощных КБ, разрабатывавших сверхсекретное шпионское оборудование, однако он и сам был неплохим конструктором, особенно, когда его творческие мысли подгонялись развивающейся манией преследования.

Прежде всего, он зажег в подвале свет. Кнопка одновременно с включением света деактивировала часть боевых устройств, в частности бластер, стреляющий в проем двери, если ее открывали не включив предварительно освещение. Кроме того, отключалась подача тока на три мины, заложенные в ступеньках лестницы — мелькнула мысль, что сам он рискует куда больше предполагаемых бандитов. На всякий случай он, как школьник, съехал в подвал по перилам, не желая наступать на опасные ступени. Рассчитывал он правильно, если бы кто-нибудь попытался учинить в его доме обыск, он не рискнул бы включать свет — подвал имел крошечные окошки, в которые не пролезла бы и кошка, но которые вполне пропускали свет как снаружи, так и изнутри.

Спустившись в подвал, он по привычке оглядел сторожевые системы, которые должны были зафиксировать проникновение предполагаемых врагов. Волос на двери встроенного шкафа, сигаретный пепел на крышке массивной резной шкатулки, тщательно уложенный в строго определенном порядке — все было в ажуре. Вздохнув с облегчением, он направился к дальней стене подвала, которая стороннему наблюдателю казалась монолитной кирпичной кладкой. Даже на стук она не отзывалась гулом, который мог бы подсказать, что за этой стеной что-то скрывается. Только замеры помещения могли подсказать, что подвал слишком короток. Проходя по подвалу, он по привычке поглядывал по сторонам, все ли на месте. Дойдя до середины длинного помещения, он остановился. Чуть впереди, у стены, стоял массивное сооружение, высотой чуть больше двух метров, так что верхушка почти упиралась в потолок.

— Как ты думаешь — сказал он вслух, обращаясь к неподвижной железяке — не пришло еще твое время? Молчишь? Ладно, можешь пока мне не отвечать. Но когда я потребую, ты должен будешь выполнить любой мой приказ.

Подойдя к кирпичной стене, он достал из кармана пластиковый ключ и, холодея от страха, медленно вставил его в узкую щель, казавшуюся просто дыркой в скреплявшем кирпичи растворе. Когда-нибудь он вставит этот ключ не той стороной, и поднимет на воздух весь дом, вместе с собой, конечно. Но пока удача ему улыбалась и он с облегчением вздохнул. Ключ со щелчком занял надлежащее положение и Ронни начал плавно вдавливать его внутрь, пока край ключа не сравнялся с кирпичами.

Вся кирпичная стена целиком начала медленно поворачиваться вокруг оси, открывая доступ во вторую, куда более секретную часть подвала. Встроенная в стену бомба имела, вообще говоря, одно назначение — если все системы внешней защиты характеризовали хозяина всего лишь как законченного параноика, то содержимое этого помещения ясно давала понять истинный род его занятий. Поэтому взрыв уничтожил бы все следы радиостанций, струнных капсул, огромной суммы наличных и других предметов, которым было не место даже в доме фрита.

Повернувшись на сорок пять градусов, стена остановилась. Между краем и бетонной стеной оставалось достаточно места, чтобы в эту щель мог протиснуться человек, не слишком испачкав свою одежду. Включив свет, он подошел к стеллажу, на котором стоял приемник, настроенный на волну передатчика Клаудии. Сейчас на панели прибора мигала зеленая лампочка, сообщавшая, что принят пакет информации. Автоматически активировавшийся таймер показывал, что сведения поступили всего минут пятьдесят назад.

— Вот уж не ожидал… Наверняка моей малышке снова понадобились деньги. — пробормотал Ронни, подсоединяя приемник к компьютеру и включая программу для распаковки и декодирования сообщения — Ну-с, посмотрим, что ты мне пишешь.

Из принтера выполз лист бумаги, Геллер внимательно прочитал сообщение и пожал плечами:

— Ну вот… я так и знал. Конечно, о чем кроме денег она может думать. Впрочем… пожалуй, сообщение заслуживает внимания. Если девочка права, то у меня, похоже, появился коллега… по ту сторону границы.

Сделав несколько шагов в сторону, он взял с полки массивную сигару струнной капсулы и включил прогрев двигателя. Пока аппарат готовился к прыжку, Геллер собрал на дискету всю накопившуюся информацию, прибавив к уже подготовленным файлам сообщение Лаудер.

— Пять тысяч, это ты, крошка, загнула — бормотал он про себя, укладывая дискету в почтовый отсек капсулы — Это я тебе обещать не могу. Но на три… нет, даже на четыре ты вполне можешь рассчитывать.

До полной готовности двигателей оставалось еще некоторое время, и Ронни занялся наведением порядка в файлах. Часть информации он закодировал, большинство старых файлов, которые уже дошли до адресата и за которые уже была получена плата — стер.

Помимо Клаудии, у него было еще несколько агентов, но только один из них был на корабле — техник с одного из древних эсминцев Четвертой эскадры, который ничего не знал и ничего не мог. Время от времени Геллер подкармливал его небольшими суммами, больше для того, чтобы поддержать этого законченного алкоголика, чем в надежде хоть когда-нибудь получить от него что-нибудь ценное. Остальные были просто портовым отребьем. Несколько шлюх — сам он ни за какие блага не воспользовался бы их профессиональными услугами, пара карманников, умевших при случае обращаться и с ножом, да трое мордоворотов, исполнявших изредка для него щекотливые поручения. Он «нанял» эту троицу задолго до того, как познакомился с Мастером. Уже тогда он отчаянно нуждался в помощниках, умевших хорошо работать кулаками и не очень хорошо — мозгами. Он с усмешкой вспомнил о том, как ему когда-то достался очень неплохой фрахт. Единственный его конкурент на тот момент, известный всему клану фритов Дима Березень, не смог принять груз по довольно простой причине — попал в уличную драку, когда трое подонков принялись избивать молоденькую беззащитную девушку. Благородный торговец бросился разнимать дерущихся, в результате чего очнулся на следующий день в больнице с тремя сломанными ребрами, сотрясением мозга и перебитой переносицей. При этом он упорно рассказывал приятелям о странной галлюцинации — совершенно серьезно он утверждал, что когда уже не мог стоять на ногах, «спасаемая» им девушка присоединилась к насильником и изо всех сил старалась пнуть его острым носком туфли по почкам. Физиономию Диме, конечно, подправили, благо его средства позволяли ему сделать пластическую операцию у любого светила хирургии, однако большую часть своих благородных порывов Березень в тот раз растерял окончательно и бесповоротно. А ему, Геллеру, этот несчастный случай обошелся в смехотворную сумму — около процента от полученной за рейс прибыли.

Подумав, он сунул в карман пачку крупных купюр — надо будет подкинуть девочкам и мальчикам, для поднятия настроения. Да и с Клай надо рассчитаться, ведь примчится, как пить дать. В вопросах денег она быстра, как молния. Взглянув на таймер, выругался — еще три минуты, как же долго ждать.

Томительно ползли секунды, и наконец накопление энергии завершилось. К этому времени Ронни уже весь измаялся — как же долго, черт подери. Наконец, капсула исчезла, отправившись куда-то очень далеко, где ее ожидает дежурный корабль. Что ж, теперь можно было покинуть подвал и вернуться к любимому камину, креслу и телевизору. Тщательно закрыв стену и помахав на прощание громоздкой конструкции, подпирающей потолок, он поднялся по лестнице, стараясь не наступать на заминированные ступени, закрыл дверь подвала и, отступив на всякий случай в сторону от двери, выключил свет.

Впрочем, креслу предстояло еще немного подождать. Проходя мимо своего кабинета, Ронни увидел вспыхнувший сигнал видеофона — кто-то просто мечтал с ним поговорить. Что ж, можно и поболтать, все не так скучно. Подойдя к терминалу, он переключил его на прием.

Около секунды ушло на прогрев, затем экран осветился и на нем появилось лицо Броди — довольно известного среди контрабандистов и фритов бизнесмена, который никогда не гнушался никакими источниками дохода. Геллер чуть заметно поморщился — он не слишком любил общаться с подобными типами. Тот, впрочем, заметил мимику Рональда, но не слишком огорчился, давно привыкнув к тому, что большинство фритов считает его порядочным дерьмом. Впрочем, деньги не пахнут, и это фриты знали ничуть не хуже его самого.

— Привет, Геллер, давно не виделись. Что, не рад? Вижу, ты не в восторге от моего звонка, однако я по делу. — даже голос у Броди был неприятный, какой-то визгливый, тонкий… в общем, противный до невозможности. Как и он сам, худой до изможденности, с синими кругами под глазами от пьянства и наркотиков, в неизменном черном тонком свитере и с массивной золотой серьгой в ухе. Вид дельца вызывал у Геллера отвращение, однако выслушать его стоило. Отличие Броди от многих ему подобных состояло прежде всего в том, что за оказываемые ему услуги он платил. И весьма неплохо.

— Что ты, Бенни, всегда рад тебя видеть. У тебя проблемы? — Ронни попытался изобразить на лице приветливое выражение, однако опасался, что ему это не слишком хорошо удается.

— У меня не бывает проблем, Ронни — язвительно сказал Броди, обнажив в улыбке ряд кривоватых желтых зубов — У меня бывают коммерческие неувязки. Так например один мой клиент очень заинтересован в небольшой партии очень дорогих товаров. И у меня есть один работничек, который не в состоянии толком оформить документы и, кроме того, имеет глупость препираться с офицерами Патруля. Поэтому в настоящий момент клиент неудовлетворен и мне требуется пилот для доставки груза.

Геллер на минуту задумался. В принципе, не так уж и плохо — ему все равно требуется лететь, по крайней мере для поддержания имиджа, а Бен Броди в качестве заказчика подходил даже лучше, чем кто-либо иной. Он скорее удавится, чем скажет кому-либо, сколько он заплатил пилоту за то или иное задание. И платит он наличными. А в налоговой декларации можно указать куда более крупную сумму. С другой стороны ему смертельно не хотелось иметь дело с Бенни — заказы того всегда были несколько сомнительного плана, особенно, когда дело было связано с крупной оплатой.

— Ладно, Бенни, это надо обсудить. Но мои принципы ты знаешь…

— Конечно, конечно! — всплеснул руками Броди и заржал — Ты же у нас чистенький, никаких наркотиков или других приятных мелочей, запрещенных к ввозу и вывозу. Будь спокоен, мальчик, все в ажуре. Это несколько ящиков старых французских вин. Поверь, милый, каждая бутылочка стоит больше, чем я намерен заплатить тебе за рейс.

— А сколько ты намерен мне заплатить? — поинтересовался Геллер. Броди обычно не имел привычки врать. Если он сказал, что доставить надо всего лишь вино, значит так оно и есть.

— Получишь шестьсот баксов. Устроит?

— Плюс оплата расходов. И, надеюсь, никакого подвоха. Все должно быть совершенно легально, прятаться от патрулей я не собираюсь.

— Годится. Я же уже сказал, что за груз ты можешь быть спокоен, неужели у тебя плохо со слухом — заключив контракт, Броди мог теперь позволить себе малость поизгаляться. — Вылет послезавтра в десять утра.

— Почему так долго? — забеспокоился Рональд. — Что, так долго ящики упаковать?

— Не доверяешь… Ладно, если захочешь, при упаковке и погрузке можешь присутствовать. Хоть это и не твое собачье дело, но я скажу — вина очень редкие, и чтобы достать требуемое я должен кое-кого подмазать, кое кого… склонить к сотрудничеству. В общем, это дело долгое. Еще вопросы есть?

Ронни пожал плечами — вопросов не было. Разумеется, пойти проверять ящики было бы последним делом, Броди оскорбится, а с его влиянием Рональд мог впоследствии начать испытывать трудности с клиентурой. Впрочем, он еще раз сказал себе, что словам дельца можно верить, унижаться до обмана какого-то там пилота он не станет, просто из боязни повредить своей репутации бизнесмена. Порядочного по крайней мере в некоторых областях бизнеса. Если, конечно, в большом бизнесе вообще можно быть порядочным.

— О'кей, Бенни. К указанному сроку буду готов.

— Укладывать товар будут…

— Да брось, Бенни, я же тебе верю. Все знают твою честность. Прости, если обидел. Честно, спросил без задней мысли…

— Добро — коммерсант отключился.

Ронни довольно усмехнулся — что ж, на ловца и зверь бежит. По крайней мере теперь не надо искать работу в порту. Тут он вспомнил свой недавний фрахт, когда он подрядился доставить мерзавца Брыля, его дебильную семейку и кретинов — охранников на Гардарику… да, по сравнению с тем мудаком Броди производил прямо-таки ангельское впечатление.

Ну ладушки, теперь все дела сделаны, а его ждет камин, кресло и сигара. И, разумеется, телевизор. Новости кончились, ну и черт с ними, все равно ничего интересного не скажут.

С утра Геллер встал поздно, выспаться авансом, разумеется, невозможно, но так хочется потешить себя подобной иллюзией. Завтра придется подняться чуть свет — пока доберешься до порта, пока прогреются двигатели «Амазонки» — глядишь и время старта подойдет. А если Броди сказал «в десять», значит именно в десять и ни минутой позже. Кодекс давал право нанимателю уменьшать гонорар пилота в случае нарушения сроков прямо-таки сверхсветовыми темпами. Хотя далеко не все заказчики пользовались подобной привилегией, Геллер знавал парочку фритов, которым из-за задержки пришлось не только доставить товар бесплатно, но и со своего кармана оплатить накладные расходы.

Потягивая утренний (а точнее, уже дневной) кофе, он лениво щелкал пультом, переключая каналы телевизора. Внезапно он напрягся и весь превратился во внимание.

… Лаудер. К тому же авианосец, как нам стало известно, получил серьезные повреждения. Как вы можете прокомментировать этот факт, господин полковник?

Чем больше Геллер слушал вопросы журналиста, тем больше портилось его настроение. Похоже, что дело пахнет керосином — вряд ли для СБ будет слишком сложно проследить контакты Клай… если даже предположить, что она попалась случайно. Но вот как раз в случайности-то Геллер и не верил. Вернее, он допускал игру случая, однако не применительно к себе, благодаря чему и находился до сих пор на свободе и в добром здравии. Поэтому, выслушав интервью до конца, он серьезно задумался над своим будущим.

Девчонку, конечно, жаль. Можно сказать, что ее смерть отрицательно скажется его благополучии. «И прежде всего — с изрядной ноткой цинизма отметил он про себя — на моем финансовом состоянии. Вот же непруха то, черт подери эту идиотку и ее передатчик.». Это было очевидно, до сих пор, откровенно говоря, именно Клай поставляла ту информацию, за которую он получал наиболее крупные вознаграждения.

Вообще говоря, Сергеев ни словом не обмолвился об обнаруженном передатчике и вообще об истинных причинах бегства Лаудер, однако в данном случае сложить два и два было проще простого, особенно для человека, подобно Геллеру владеющего необходимой для правильных выводов информацией. Разумеется, она попалась — что же еще могло ее заставить все бросить, и сломя голову удирать с авианосца, да еще и открыть огонь по преследователям. Значит, у нее не было другого выхода. Возможно, конечно, она залетела на чем-то другом, однако в этом Ронни сомневался. Его не слишком удивил тот факт, что Сергеев пытался списать происшествие на эмоциональную неуравновешенность и психическое расстройство — это стандартный подход в тех случаях, когда требуется списать собственные погрешности. Но его насторожило другое — и Сергеев, и принимавший участие в интервью Алмейда как-то слишком настойчиво старались замять инцидент, представляя журналистам сложившуюся ситуацию как не стоящий особого внимания несчастный случай на производстве. Для отягощенного начинающимся приступом паранойи разума Геллера было совершенно очевидно — Сергееву и иже с ним смертельно не хочется выносить сор из избы, а значит, тому были более чем весомые причины. И Геллер вдруг ясно понял, что одной из этих причин был он сам.

В бешенстве он схватил тяжелую хрустальную пепельницу и швырнул ее в экран телевизора. Немного полегчало — экран красиво разлетелся стеклянными брызгами, усыпавшими роскошный ковер, устилавший пол комнаты.

— Дерьмо! — Выругался он, метко выбрасывая окурок в открытое окно, поскольку пепельница в настоящее время занимала не подходящее ей место в недрах телевизора. — Вот же гадство, так все хорошо шло и на тебе. И эта кретинка… Сколько раз говорил ей, будь осторожнее…

Подойдя к останкам телевизора, стараясь не наступать на стеклянное крошево, Геллер поднял было ящик, намереваясь отправить его в мусоросборник и вдруг замер на месте, как громом пораженный. В первый момент он даже не понял, что именно его так насторожило, но уже через секунду догадался — аппарат был не в порядке. Разумеется, имелся в виду не разбитый вдребезги экран и не торчавшая среди обломков пепельница, по воле судьбы оставшаяся целой и невредимой. Дело было совсем в другом…

Аккуратно поставив ящик на стол, Рональд стал внимательно изучать внутренности аппарата. Это была исключительно дорогая модель, дававшая изумительное по качеству трехмерное изображение, однако в свое время она дважды ломалась и Геллеру, от нечего делать, пришла тогда в голову мысль заняться ремонтом. Будучи в меру талантлив и имея в своем распоряжении достаточное количество справочной литературы, он сумел справиться с поломкой, однако при этом ему пришлось разобрать агрегат чуть ли не до самого последнего винтика. И одной детали, которая теперь бросилась ему в глаза, в тот раз в аппарате не было. Он мог дать голову на отсечение, что крошечная, размером всего в половину сигареты фиговина, которую теперь он держал в руках, имеет к телевизору такое же отношение, как и плотно засевший в переплетении проводов тяжелый граненый хрусталь.

Следующий час ушел на тщательное изучение миниатюрного приборчика и, разобрав его со всеми мыслимыми мерами предосторожности, Геллер понял, в какой огромной куче дерьма он в настоящий момент сидит. Это была камера, изощренное творение — в этом он не сомневался — экспертов СБ. Миниатюрная камера уже неизвестно сколько дней подряд снимала все, что происходит в этой комнате. Изучив систему подключения устройства, он понял также, что трансляция звука и изображения происходила и тогда, когда телевизор был выключен. Значит, за ним следят… и следят профессионально, с применением такой техники, о которой он даже и не слышал. Внезапно ему в голову пришла паническая мысль, и он почти бегом бросился в кабинет, где стоял видеофон. Не раздумывая, он с размаху грохнул экран об угол стола, и почти не удивился, обнаружив среди обломков точно такой же крошечный карандашик видеокамеры.

Да, похоже, он действительно под колпаком и СБ известны все его шаги, все разговоры, по крайней мере те, что он вел дома. Хотя в чем можно быть уверенным, возможно и вне его крепости он постоянно находится под наблюдением. Во всяком случае безопасней исходить именно из этого предположения. А это значит, что пришла пора рвать когти.

Конечно, некоторую сложность представлял фактически заключенный договор с Броди, однако шкура была дороже репутации. К тому же кто-кто, а Броди сможет его понять, в крайнем случае придется заплатить неустойку — это в довольно большой степени реабилитировало бы Геллера в глазах клана. Черт с теми деньгами… внезапно ему пришла в голову паническая мысль. Если он действительно находится под постоянным наблюдением, то встречаться с Броди нельзя, эсбисты сразу поймут, что он заподозрил слежку и намерен делать ноги, в чем в чем, а в логике им не откажешь. Значит, надо искать другой выход.

Геллер с некоторым сожалением взглянул на разбитый вдребезги видеофон и подумал, что и так уже выдал себя с головой. Как только прекратился прием от камеры, наблюдатели должны были тут же всполошиться. А раз перестала показывать вторая, значит они наверняка сразу поймут, в чем дело. Нет уж, гори оно все огнем, надо сматываться. В конце концов, на той же Гардарике вполне можно укрыться до поры до времени. Конечно, можно было бы спрятаться и здесь, на Земле, но это наверняка будет означать потерю «Амазонки», а бросать корабль, в который он вложил всю свою душу, Геллер не хотел. Значит, надо скрываться где-нибудь в космосе. Ему пришла в голову мысль, что еще лучшим вариантом было бы отправиться на Тарк или Клио — там все время ошивались десятки фритов, а регистрация в портах этих планет была поставлена из рук вон плохо — они не входили в Федерацию и не придерживались устава земного космофлота. Да, верно, это будет самым лучшим выходом.

Геллер подошел к встроенному в стену сейфу, набрал комбинацию цифр на кодовом замке и с усилием отодвинул массивную дверь. Здесь лежали деньги, к сожалению не все — часть находилась на его банковском счете, о котором теперь лучше забыть, как это ни печально. Он взял объемистую сумку и сгреб в нее толстые пачки кредиток Федерации — на Клио или том же Тарке эти купюры были очень даже в почете. Спешно переодевшись в обычный мундир вольного торговца, он вновь отправился в подвал, где, ни на секунду не забыв о привычных мерах предосторожности, уложил в сумку оставшиеся банкноты, оружие и некоторые другие мелочи, которые вполне могли ему пригодиться в самом ближайшем будущем.

Уже уходя из подвала, он бросил взгляд на мрачный агрегат, все так же неподвижно стоявший у стены. Что ж, настала пора пустить его в дело… Эту покупку он сделал давно, вгасив в нее бешеную сумму, поскольку данный образец расценивался продавцом как антиквариат, да в общем-то так оно и было. Ладно, эта древность стоила ему немало, теперь самое время ей отработать затраченные на нее деньги.

Эпоха боевых роботов окончилась, не успев как следует начаться. Поначалу считалось, что машины этого типа смогут заменить живых солдат, сочетая в себе могучую броню и сильное вооружение. Эксперты, воодушевленные появлением эланиумной брони и компактных лазеров, бросились проектировать механических бойцов с тем рвением, которое всегда имело место при создании различных средств умерщвления. Было создано несколько сотен различных прототипов, однако вскоре дело застопорилось на совершенно не принимаемом ранее во внимание препятствии. Оказалось, что могучие машины, в силу своей безмозглости, представляют опасность в первую очередь для своих хозяев. Компьютерный мозг роботов был поставлен перед проблемой — как отличить «своих» от «чужих». Запоминание и опознание внешних данных исключалось сразу — это требовало чудовищного объема памяти, и к тому же никакое быстродействие не могло обеспечить моментальной идентификации. Можно было использовать распознавание формы, но в этом случае любой, одевший нужный костюм, автоматически считался «своим». Были случаи, когда роботы открывали огонь по кому попало, или, наоборот, вообще отказывались стрелять в кого бы то ни было, проникнувшись чувством человеколюбия или просто сойдя со своего электронного ума.

В общем, проблема оказалась не по зубам программистам и конструкторам, а с появлением первых ШТ боевые роботы вообще канули в небытие — вооружить их достаточно сильно для борьбы с шагающими танками, оставив при этом компактными их размеры было просто невозможно. На какой-то период о них вспомнили в самом начале Войны, однако Патруль счел производство и использование тупых и капризных машин не только нерациональным, но и просто опасным. И о них вскоре вновь забыли.

Часть роботов, выпотрошенных и деактивированных, была отправлена в военно-исторические музеи как образец тупиковой ветви эволюции боевой техники, однако несколько экземпляров оказались и в частных коллекциях. Эти железки, лишенные вооружения, не представляли ни малейшей опасности, и рассматривались владельцами примерно так же, как ржавые рыцарские доспехи в каком-нибудь древнем родовом поместье. В одном таком «осовремененном» поместье Геллер как-то по случаю и приобрел этот громоздкий механизм, один из последних выпущенных машин этого немногочисленного класса. Робот был более чем двухметрового роста, имел пятисантиметровую эланиумную броню, закрывавшую весь его угловатый корпус, и, по крайней мере по плану, три лазера, которые при необходимости могли обеспечить круговой обстрел.

Рональду пришлось повозиться с машиной, приводя ее в божеский вид, причем на ремонт ушло не меньше денег, чем на приобретение раритета. Пришлось заменить чуть ли не все цепи патриарха, которому исполнилось почти сто восемьдесят лет, заново оснастить его оружием и заменить идиотскую конструкцию, которую в свое время разработчики гордо назвали «мозгом», на аналогичную деталь от обычного робота-уборщика. Одновременно пришлось заняться и программным обеспечением, в чем Геллеру в свое время немало помогла Клаудиа, которая смыслила в компьютерах куда больше его самого. В результате появился монстр, единственной функцией которого была меткая стрельба «во все, что шевелится», кроме, понятно, самого хозяина. Не сумев подобрать для махины подходящие двигатели, Ронни поставил на него гравигенераторы все от того же разобранного уборщика, которые, к его величайшему сожалению, могли приподнять тяжеленную конструкцию не более чем на метр от пола. Однако о потраченном времени и деньгах он не жалел, с удовольствием наблюдая плоды своего труда.

Включив прогрев систем, он с каким-то лихорадочным трепетом смотрел, как загораются фасеточные глаза «Роланда», как они с Клай окрестили этого рыцаря-переростка. Глаза были, пожалуй, единственным откровенно уязвимым местом на корпусе, кроме, конечно, стволов излучателей. Зато их было много, целых восемь, они обеспечивали круговой обзор и, кроме того, позволяли роботу без особого вредя для себя потерять три, а то и четыре глаза и при этом продолжать боевые действия.

— Готов к выполнению приказа, хозяин… — густой бас робота эхом разнесся по подвалу, отражаясь от стен. Ронни прекрасно представлял себе мысли этого железного болвана. Прежде всего, изображение от глазных сенсоров поступило в мозг, где было разложено на составляющие и прошло сравнение с заложенными эталонами с учетом допущений и поправок. После этого центральный процессор признал идентификацию законченной, выбрал из коллекции подходящих фраз наиболее соответствующую моменту и направил ее на динамик.

— Отлично, Роланд. Надеюсь, ты надерешь им задницы…

— Не понял приказа, хозяин — пробасил «Роланд», на всякий случай приведя бластеры в боевую готовность.

— Ладно, пойдем…

Геллер направился к выходу из подвала, робот, слегка приподнявшись на гравидрайвах, бесшумно поплыл следом. Выбравшись из подвала, он отвел робота в обширную прихожую на первом этаже дома, и медленно, четко, во избежание любых неясностей и двусмысленностей, отдал приказ.

— Охранять дом. Любой человек, кроме меня, конечно, — враг, и должен быть убит. Огонь открывать без предупреждения. Повторить.

Убедившись, что «Роланд» вполне понял задание, Геллер вновь отправился к подвалу, но на этот раз не стал туда спускаться. Откинув ковер, он приподнял часть пола, открыв узкий колодец, ведущий в темноту. Достав из сумки фонарь, он спустился вниз по металлическим скобам, намертво закрепленным в бетоне, аккуратно закрыв за собой крышку люка и потянув за веревку, возвращающую ковер в прежнее положение. Спустившись еще на несколько ступенек, он, почувствовав под ногами пустоту, прыгнул.

До пола было недалеко, метра два. Под ногами хлюпалавода, в ноздри проникал омерзительный запах — сейчас он находился в одном из тоннелей городской канализации. Что ж, запах можно и потерпеть, хотя он не без основания подозревал, что в ближайшие дни от него будут шарахаться даже скунсы. Закинув сумку на плечо и освещая себе путь фонарем, он быстрым шагом направился прочь от колодца, оставив дом на попечение «Роланда», который мерно кружил по дому, ворочая стволами бластеров в поисках цели.

Сергеев получил сообщение, что камеры в доме Геллера прекратили передачу, спустя двадцать минут после этого события, а еще через полчаса челнок с «Элеоноры» высадил его в километре от дома подозреваемого — ближе садиться было опасно, космический челнок — это не обычный флаер, никто, а уж тем более опытный космонавт, их не спутает. Тем более, что наблюдатели с уверенностью доложили — объект находится дома, через окна видна его тень. Объект нервничает, мечется по дому из комнаты в комнату, часто подходит к двери, однако на улицу носа не показывает.

Добравшись наконец до поста наблюдения и осмотрев все сам, полковник решил, что тянуть дальше не имеет смысла, Геллера надо брать и, по возможности, тихо — рядом множество жилых домов, только стрельбы сейчас и не хватало. К тому же, бегло просмотрев последние секунды записей, он со всей очевидностью понял — Ронни все знает и будет спасаться бегством.

— Рауль, начинаем операцию — переносной видеофон связал полковника с его заместителем, который согласно кивнул головой — Значит так, я еду в порт, на всякий случай примем меры, чтобы его трейдер не мог никуда улететь, а ты бери штурмовую группу и экспертов, и готовьтесь по моей команде взять его, если можно — по-тихому.

— Ладно, шеф, у меня все готово. Мальчики уже измаялись от ожидания, а все лезут с предложениями своих услуг. Даже К'лисс выразил желание принять участие в захвате.

— О, господи, ему-то там что делать? Ты его не сможешь отговорить?

— А вы сами пробовали переубедить клиота? Тем более, это наш лучший психолог, он любому мозги запудрит. Так что я и пытаться не буду — пожал плечами Мюллер. Действительно, клиоты вообще и сотрудник СБ К'лисс в частности, отличались завидным упрямством во всем, что касалось их собственной точки зрения на то, как правильно исполнять свои обязанности. Если психолог решил, что должен принять участие в захвате, то остановить его можно было только связав. Да и то без всяких гарантий на успех.

— Ладно, только поберегите его от… случайностей. Если уж очень надо будет, можешь его где-нибудь запереть, пусть потом мне жалуется. Ну, давай выдвигайся на позиции.

Еще раз убедившись, что Геллер продолжает метаться по квартире и подумав, что он старательно скрывает следы преступления, Сергеев усмехнулся — улик вполне достаточно если не для шумного показательного процесса, то по крайней мере для ареста. А если там в доме что-то компрометирующее и есть, то эксперты это найдут, опыт в этом деле у них немалый. Так что парень зря старается. Со спокойной совестью он оставил пост и в сопровождении троих оперативников отправился в порт.

Штурмовики занимали позиции вокруг дома, тщательно следя за тем, чтобы их передвижения не могли быть замечены из окон виллы. Мюллер привел больше двух десятков человек — то ли из уважения к Ронни, то ли из простого желания подстраховаться. Трое снайперов заняли позиции на крышах домов метрах в пятистах от здания — достаточно далеко, чтобы их никто не увидел, и достаточно близко, чтобы с уверенностью прижечь лазером кончик сигареты, буде возникнет такая надобность. На сам пост, расположившийся в домике напротив, снятом эсбистами через подставных лиц три недели назад, прибыли эксперты и два проводника со служебными собаками. Боевой заместитель старался предусмотреть любую неожиданность. Непосредственно за домом стояли наготове два флаера СБ, внешне ничем не отличавшихся от обычных машин своего класса, но имеющих куда более мощные двигатели и весьма неслабое вооружение. Наконец все было готово, десантники замерли в ожидании сигнала.

— Шеф, все на местах. — доложил Мюллер начальнику, который к тому времени уже добрался до трейдера и вышел на связь — Мы готовы к… От, блин!

— Что случилось? — обеспокоено спросил Сергеев, одним глазом наблюдая за дисплеем видеофона, а другим — за аккуратными попытками его мальчиков проникнуть на борт корабля, не оставив заметных следов.

— Какой-то мудак намеревается зайти к нашему приятелю в гости. Высокий, худой… о, обернулся… кажется, я его знаю, это Бенедикт Броди, один из местных авторитетов. Специалист по…

— Спасибо, я его знаю не хуже тебя. Ты же видел запись, они договорились о контракте. Так что ничего удивительного, что он решил навестить Ронни. Дождитесь, пока он уйдет и тогда…

— Твою мать!!!

Броди по привычке оглянулся — это было скорее рефлексом, оставшемся от тех давних времен, когда он еще зарабатывал на жизнь своими руками, причем не так, как рекомендовали закон и общественная мораль. В те молодые годы ему не раз приходилось обращать внимание на слежку — он был лицом весьма известным как в преступном мире, так и среди полицейских чуть ли не всех отделов. И если вторые надеялись обеспечить ему длительный отдых на нарах, то кое-кто из первой категории просто мечтал выпустить ему кишки и намотать их ему же на шею. И чтобы не доставить ни тем, ни другим удовольствия, ему в ту пору все время приходилось тщательно приглядывать за своим тылом.

Однако время шло, и многое изменилось. Доставив удовольствие полиции, он как-то дал себя взять, отсидел довольно приличный срок, вышел по амнистии и дал себе зарок впредь не иметь с законом таких конфликтов, которые нельзя было бы разрешить публичным покаянием и приличной суммой в плотном конверте. Эти же конверты, правда куда более пухлые, помогли ему решить многие проблемы и по другую сторону баррикад, в связи с чем в последние годы он, хотя и с некоторой натяжкой, мог назвать себя «честным» бизнесменом. Разумеется, ему не раз приходилось иметь дело с контрабандой, да и с другими не более законными операциями, однако из молодости он вынес два важных урока. Первый заключался в том, что для того, чтобы не ссориться с полицией, необходимо находить для грязной работы соответствующих исполнителей, которые при этом знали бы недостаточно много, чтобы он, Броди, присоединился к ним на скамье подсудимых. Второй урок касался урегулирования проблем с местными преступными синдикатами — следовало быть в меру твердым, в меру щедрым, и до неприличия точно придерживаться взятых обязательств, даже тех, которые взяты поспешно или под давлением. И этим двум принципам он решил следовать со всей доступной неуклонностью.

Такое решение дало свои плоды — в последние годы он стал довольно богат, независим, и, несмотря на героические усилия полиции, чист перед законом, по крайней мере внешне. Двое или трое его подчиненных угодили в каталажку, однако на процессе клятвенно заверяли, что делали все «под носом у недалекого шефа», разумеется, без его ведома — мальчики знали, что от их принципиальной позиции напрямую зависит благополучие их семей на период отсидки. В своей же среде за ним укрепилась слава «человека слова», что тоже неоднократно играло ему на руку.

В настоящий момент его беспокоил вопрос сорванного контракта — заказчик был более чем недоволен, поэтому Броди, пойдя на дополнительные и весьма существенные расходы, решил проблему комплектации груза в рекордно короткие сроки. Теперь встал вопрос с Геллером — поскольку видеофон Ронни упорно отказывался отвечать на звонки, Броди решил применить известный принцип о горе и Магомете, отправившись в гости к пилоту лично.

Нажав кнопку звонка и прислушавшись к раздавшемуся где-то в недрах дома зуммер, Бенни стал терпеливо ждать. Он никогда не страдал излишком высокомерия, поэтому сейчас совершенно не злился, мысленно отсчитывая секунды. Двое охранников за его спиной зорко глядели по сторонам, демонстративно засунув руки за отвороты курток. Приятно, черт подери, что никто не запрещает честному гражданину пользоваться услугами наемной охраны. Зато это придает некоторой уверенности.

Однако Геллер что-то не торопится открыть дверь. «Что ж, придется зайти и подождать его, раз уж пришли» — подумал Броди и, повернув ручку, открыл дверь и шагнул через порог.

Со своего наблюдательного поста Мюллер прекрасно видел этот момент. Из темной прихожей вырвались яркие лучи, ударили в грудь посетителю, без особого усилия прошли насквозь и поразив дерево у ограды, моментально превратили его в пылающий факел. Мюллеру показалось, что он чувствует запах паленого мяса, хотя, конечно, это была лишь иллюзия — до обугленного трупа было довольно далеко.

Охранники выхватили пистолеты, однако тот, кто прятался в прихожей, не был намерен устраивать классическую киношную перестрелку — бластерные стрелы без труда пронзили тонкие пластиковые стены здания, оставив в них оплавленные дыры с кулак размером, и оба охранника отправились догонять своего хозяина на пути в мир иной. Мюллер не без основания надеялся, что в конце этого пути Бенни ждет уютный котел с кипящей смолой.

— Первое отделение, внимание. Короткими перебежками вперед. Мальчики, осторожно, любое движение — немедленно стреляйте. Снайперы, будьте готовы открыть огонь немедленно по обнаружению цели.

Фасеточные глаза «Роланда» обшаривали пространство вокруг дома, компьютерный мозг анализировал поступающую информацию и сравнивал ее с полученными приказами. Цель на мгновение появилась возле окна, но тут же исчезла. Просчитать траекторию движения человека было довольно просто, и робот, развернув один из бластеров, вновь выстрелил сквозь стену здания. Поскольку ему было приказано охранять, а не оберегать дом, то наносимые стенам повреждения его особо не беспокоили.

Мюллер выругался, увидев, как один из штурмовиков, притаившийся у подоконника, ожидая подходящего момента для броска внутрь, вдруг рухнул как подкошенный. Причина была очевидна — все та же оплавленная дыра. Еще через секунду второй солдат несколько раз выстрелил в дверной проем и бросился вперед, но вновь сверкнули лучи и боец рухнул на траву дымящейся кучей мяса, не добежав до двери двух-трех шагов.

Открыли огонь снайперы, лучи полосовали стены и, казалось, ничто не может остаться невредимым в этом аду, однако рванувшиеся было в атаку штурмовики вновь вынуждены были залечь, потеряв еще двоих бойцов. Все также уверенно били из дверного проема сверкающие лучи, насквозь пробивая эланиумные жилеты и, разумеется, то, что находилось под ними.

— Второе отделение, попробуйте обойти его с тыла. — приказал Мюллер, и несколько солдат двинулись в обход дома, в то время как остальные открыли беспорядочную стрельбу, в надежде зацепить меткого защитника.

Три штурмовика проникли в виллу через одно из задних окон, и теперь осторожно двигались к прихожей, где притаился стрелок, стараясь при этом не попасть под огонь своих товарищей. Они передвигались неслышным шагом, однако компьютерный мозг «Роланда» зафиксировал еле слышное шуршание и сместился в сторону предполагаемого появления противника. К этому моменту робот почти не понес урона — один из фасеточных глаз был сожжен попаданием лазера из снайперской винтовки — до стрелков на крышах бластеры робота, к его большому сожалению, достать не могли. Корпус избороздили шрамы от полученных попаданий, однако для того, чтобы пробить броню боевой машины, требовалось оружие покруче.

Двое молодых парней погибли сразу. Компьютер зафиксировал звук и робот открыл огонь сквозь стену, одним залпом поразив сразу обоих. Почти в тот же момент третий солдат влетел в дверь и в падении открыл огонь практически в упор — один из выстрелов разнес вдребезги второй глаз робота, что помешало ему выстрелить — неточно направленный луч начисто отрезал бойцу руку. Тот успел прохрипеть в микрофон — «Здесь робот…» и хотел было добавить что-то еще, но уже в следующий момент «Роланд» исправил свою ошибку, заставив противника умолкнуть навсегда.

— Всем отойти! — приказал Мюллер и задумался. Робот… вон оно что. А он думал, что эти железки сохранились только в музеях. Придется, видимо, вызывать ШТ с ближайшей базы, то, что он знал о древних боевых роботах подсказывало ему, что ручными бластерами с этой железякой не справиться.

— Есть мысль — к нему подошел клиот, положив на плечо командира тонкую руку, плавно переходящую в полупрозрачное крыло. — Отправь туда собаку. Только одну, конечно, без проводника.

— Зачем, пса потеряем — с горечью сказал Мюллер, за эти несколько минут, казалось, постаревший на несколько лет. — Семеро парней, боже, какие были парни…

— Есть одна мысль. Если я не ошибаюсь, собаке ничего не грозит — заявил К'лисс, быстро шевеля ушами, что у клиотов было признаком нетерпения — Поверь, я знаю, что говорю. В крайнем случае придется смириться с потерей пса, но я почти уверен, что этого не произойдет.

— Ладно… Эрик, запускай своего подопечного.

Огромная овчарка молнией вырвалась из рук проводника, подчиняясь полученному приказу, в несколько прыжков преодолела расстояние до двери и исчезла в недрах здания. Было слышно, как пес заливается лаем, кидаясь на противника, однако металл брони явно был ему не по зубам.

— Все, сдаюсь — поднял руки Мюллер. К'лисс изобразил на лице гримасу, которую с некоторой натяжкой можно было назвать довольной улыбкой. — Давай, колись, в чем тут дело?

— В вашей ограниченной психологии. Вот вы, командир, представьте, что вы отдаете приказ роботу. Что бы вы сказали?

— Ну… Открыть огонь по любому, кто попробует проникнуть в дом…

— Вот-вот. И робот тут же начнет отстреливать всех мух и тараканов, воробьев и кошек…

— Нет, я понял. Ну, тогда я бы сказал, любой человек, который… А, понял! Собака не человек. Если приказ был отдан именно в такой форме, то робот не будет реагировать ни на кого, чьи характеристики не соответствуют понятию человека. Можно было отдать точный приказ, описав размеры и характер действий существ, подлежащих уничтожению…

— Но вы, люди, обычно не склонны думать конкретно. Поэтому я уверен, что Геллер приказал что-нибудь вроде «Уничтожь любого человека, который попытается проникнуть в дом». Поэтому и пострадал этот, как вы его именовали, Броди. Опасности он не представлял, однако заданием его приход предусмотрен не был. Очевидно, Геллер ожидал именно нас.

— Хорошо, но что нам это дает? Я могу согнать туда весь собачий питомник, но от этого нам не станет легче.

— У нас есть не только собаки…

— А что еще… — внезапно до Мюллера дошло. — Ты что, К'лисс, совсем с ума сошел? И не думай…

— Время дорого, командир, а я ничем не рискую…

Препирательства заняли пять минут, но Мюллер упорно стоял на своем. К'лисс в категорической форме потребовал связи с Сергеевым, в чем ему столь же категорически было отказано. Однако на этом требовании он сумел настоять, и полковник подключился к спору.

Выслушав мнения сторон, Сергеев некоторое время раздумывал над ситуацией, после чего пришел к выводу, что клиот прав — рискнуть стоило. Победно усмехнувшись, К'лисс медленно направился к дому, распахнув свои крылья, чтобы как можно меньше походить на человека.

Зайдя в холл, он сразу увидел робота. Тот стоял у стены, так, чтобы его не было видно из окна. Уцелевшие глаза непрерывно ощупывал местность, бластеры искали цель. Клиота робот в упор не видел, что полностью подтверждало его блестящую идею. Неспешным шагом подойдя к колоссу, К'лисс обошел его вокруг и, протянув руку, выключил питание монстра. Глаза погасли, гравидрайвы медленно снизили напряжение, плавно опустив «Роланда» на пол, и тоже отключились. Робот был деактивирован.

— Блестяще! — воскликнул Мюллер, получив рапорта клиота о том, что доступ в дом открыт. — Внимание экспертной группе! Приступить к обследованию помещения. Имейте в виду, в доме могут быть сюрпризы, мальчик, похоже, любил играть в войну.

Отправив команду специалистов разбираться с изрядно покалеченной виллой Геллера, Мюллер снова связался со своим шефом. Сергеев к этому времени уже проник в «Амазонку», и теперь его парни аккуратно выводили корабль из строя.

— Николай Петрович, К'лисс как всегда оказался прав и мы проникли в здание. Похоже, Геллер ушел — то, что его видели наши наблюдатели, еще ни о чем не говорит, по-видимому, это был робот. Значит, ждите гостей. Я направлю к вам парочку парней…

— Не стоит. То, что его придут брать дома, он еще мог ожидать, а его корабль, по крайней мере снаружи, выглядит нетронутым, поэтому он вряд ли будет ожидать подвоха. Так что не волнуйтесь, Рауль, занимайтесь домом. Только осторожнее, чует мое сердце, что этот гад оставил нам парочку подарков.

— Добро, шеф. Конец связи.

Отключив видеофон, Мюллер поспешил присоединиться к команде экспертов, которые в настоящее время усердно обшаривали второй этаж здания. Несколько оперативников бесцельно слонялись по дому — они получили приказ ни до чего не дотрагиваться и не путаться под ногами, свою работу они уже выполнили. В настоящее время, когда напряжение боя спало, они маялись от безделья и мечтали чем-нибудь себя занять.

Двое солдат курили, стоя у стены в коридоре, выходившем из холла, и при этом рассматривали довольно своеобразные картины, которыми были увешаны стены. Не то чтобы Ронни был ярым поклонником абстракционизма, по правде сказать он ни черта в этом не соображал, однако как-то ему досталось несколько десятков холстов какого-то малоизвестного художника, и ему понравилась игра светящихся красок, менявших цвет и яркость в зависимости от угла зрения, освещенности, влажности и еще черт его знает чего. Выбросить картины было жалко, продать — невозможно, поэтому Ронни повесил их у себя в вечно сумеречном коридоре, и теперь стены отражали непрерывно перетекающие друг в друга волны разноцветного свечения.

— Вот эта ничего! — один из штурмовиков указал на картину, где в настоящий момент буйство красок образовало что-то типа галактической спирали, сияющей миллионами крошечных звезд — Такую картинку и я бы дома повесил. Видать, парень знал в этом толк.

— Скажешь тоже — хмыкнул второй, давя окурок каблуком ботинка — Ты что, первый раз их видишь? Это же псевдоживые картины, через пару дней изображение будет совсем другим. Вряд ли сам художник сейчас узнал бы свое творение, разве что по подписи. Один мой приятель как-то говорил, что писать такие «шедевры» проще простого — берешь несколько стаканов биокраски разного сорта, выплескиваешь метров с пяти на холст или фанеру, подключаешь батарейку и можешь любоваться.

— Все равно красиво — вздохнул первый. — Пусть твой приятель что-нибудь для меня «наплескает». Буду признателен.

— Какие проблемы, сделает. Ладно, пойдем осмотримся. Это, кстати, что за дверь?

— Бес его знает… Подвал, наверное.

— Заглянем?

— На хрена он тебе сдался? Босс же сказал, никуда не лезть.

— Босс сказал, ничего не трогать, смотреть нам никто не запрещал. — пожал плечами второй, закуривая новую сигарету — У меня от скуки уже в ушах звенит. Эти умники будут тут ковыряться еще часа четыре, сдохнуть можно. Впрочем, как хочешь, я не настаиваю. Так, это, наверное, свет…

— Слушай, не трогай ты ничего, а? — солдат задержал руку приятеля, потянувшуюся было к выключателю — Мало ли что, может у этого мудака здесь мины понаставлены. Приспичило — посвети фонариком, а кнопки оставь яйцеголовым, это их вотчина.

Его напарник пожал плечами, снял с пояса фонарь и распахнул дверь… Это было его последним движением. Луч тяжелого бластера с расстояния нескольких метров ударил в нагрудную пластину боевой кирасы, без труда пробил броню, тело, снова броню, стену — и затерялся где-то в недрах дома. Его приятель автоматически пригнулся и открыл огонь, целясь в проем двери, в любую секунду ожидая, что оттуда появится что-нибудь типа того робота, который безжизненной колонной торчал в холле, и уже мысленно прощаясь с жизнью. Однако секунды шли, но ничего не происходило — бластер был настроен на один-единственный выстрел, и солдат это понял со всей очевидностью. Его накрыла волна злости — вот так, за здорово живешь, потерять товарища… Ухватив за ногу убитого товарища, штурмовик оттащил его на безопасное расстояние от дверного проема, а затем, преисполнившись решимости, сделал великолепный бросок в дверной проем, рассчитывая преодолеть простреливаемую зону. Увы… расчет был точен, нырок, упор в ступеньку, кувырок, приземление на колено, огонь в упор… Пальцы, коснувшись ступени, привели в действие контакт мины, огненный шар в мгновение ока поглотил и лестницу, и отважного (но непредусмотрительного) штурмовика, вырвался в коридор, сжигая висевшие на стенах картины, дошел до холла и угас, обуглив обои и выбив взрывной волной окна.

Геллер выбрался из канализации почти в трех кварталах от виллы, привел себя по возможности в порядок — разило от него просто омерзительно, и, остановив автоматическое такси, отправился в порт. Его так и подмывало вернуться, и посмотреть на дом со стороны, однако он мужественно поборол в себе эту тягу, понимая, что слишком велика опасность нарваться на неприятности. По счастью, робот, управляющий машиной, не был оснащен системой распознавания запахов, а то доставил бы пассажира прямо на городскую свалку, где тому было самое место.

«Амазонка» мирно стояла на отведенной ей площадке. Геллер не счел нужным идти к диспетчеру и просить разрешение на взлет. Если бы он вообще был намерен это делать, то поговорить можно было бы и из рубки, однако что-что, а кричать на весь порт о том, что он собирается улетать, Ронни совершенно не собирался. Фриты имели привычку плевать на требования администрации портов, и все это знали и просто устали с этим бороться. Разумеется, корабль, который взлетал без разрешения, мог с полной очевидностью рассчитывать на обязательный досмотр дежурными Патрулями, но, как правило, фриты шли на это, поскольку данная процедура проходила раза в три быстрее, чем осмотр судна таможенной службой порта. А никто не понимает смысл пословицы «время — деньги» так хорошо, как вольные торговцы.

Поэтому Рональд намеревался взлететь безо всякого разрешения, а если уж патрулю захочется его проверять, пусть проверяют. На борту нет ничего предосудительного, так что перед законом он чист. Методика таких досмотров была ему досконально известна — пилоты не запрашивают базу об осматриваемом корабле, только делают отметку в бортовом компьютерном журнале. Пока эти сведения дойдут до СБ, много воды утечет. И он к тому времени будет уже очень далеко. Кто знает, может дорогостоящие поиски не будут сочтены необходимыми и о нем просто забудут? Это, конечно, было бы чистым везением, но чем черт не шутит…

Подойдя к кораблю, Ронни внимательно осмотрел люк. Похоже, все в порядке, его пометки, которые он сделал, закрывая корабль в прошлый раз, целы и невредимы. Волосок, правда, исчез бесследно, но это происходило почти постоянно — дождь, ветер… Он продолжал его приклеивать скорее по привычке, и давно перестал обращать внимание на его отсутствие, скорее, он насторожился бы, если бы волос был на месте.

Подумав, он на всякий случай достал из сумки пояс с бластером и нацепил его на пояс, затем набрал код, и дверь бесшумно распахнулась, пропуская пилота в недра корабля. Небрежным движением швырнув сумку с деньгами в угол, Геллер тщательно задраил люк, затем второй — пока открыт хотя бы один из шлюзовых створов, корабль не начнет выполнять предполетную программу. Эта система безопасности иногда порядком его раздражала, однако Геллеру было прекрасно известно, что излишне раздражительные и нетерпеливые пилоты редко доживали до глубокой старости. Впрочем, сам он на это не слишком-то рассчитывал.

Убедившись, что контрольные лампы показывают, что все о'кей, он направился в рубку. Дверь, отделяющая пилотскую кабину от коридора плавно отъехала в сторону и Ронни замер на пороге. В его любимом кресле сидел невысокий седой человек лет пятидесяти, поджарый, довольно интересный и, самое главное, совершенно безоружный.

— Добрый день — спокойно сказал седой, не собираясь освобождать место хозяину. — Я полагаю, вольный торговец Рональд Геллер, не так ли? Мы с вами незнакомы? Эту оплошность надо исправить, поскольку нам теперь придется общаться много и часто. Позвольте представиться, полковник Сергеев, служба безопасности.

Рука Геллера метнулась к поясу, но остановилась на полпути. Вернее, мозг настаивал на продолжении движения, однако этому существенно мешал кто-то очень сильный, старательно заламывающий Рональду руки за спину. Этот кто-то действовал очень профессионально, поэтому через секунду Ронни взвыл, утратив к бластеру всяческий интерес, да и к тому же чья-то рука аккуратно изъяла оружие из кобуры, явно намереваясь убрать его куда-нибудь в безопасное место. И увидев на лице седого выражения абсолютного спокойствия и уверенности, Геллер впервые по-настоящему понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно.

(обратно)

Приятное знакомство

— О, полковник, вы не могли бы нам рассказать о Бразрааре? Ходят совершенно невероятные слухи, что адмирала разжаловали… — красивая молодая рекни в роскошных мехах и драгоценностях, стоивших, по всей видимости, гораздо больше, чем Рейкер получал в год, кружилась в танце, поддерживаемая твердой рукой офицера. Он познакомился с молодой графиней Рами Брасс всего два часа назад, и все это время красавица не умолкала ни на минуту. Временами ее болтовня порядком раздражала Рейкера, однако вечер в обществе этой красотки был, безусловно, не так уж и плох. К тому же рекни была отнюдь не дура, и Рейкер не без оснований полагал, что столь пристальное внимание графини привлечено к его персоне не без подачи ее отца, поэтому тщательно следил за тем, что говорил и делал.

— Ну расскажите, полковник! — продолжала щебетать графиня — Папочка никогда не говорит о работе ни слова, а мне так интересно. Вы знаете, полковник, Бразраар был для меня почти вторым дедушкой, он бывал у нас так часто, что я совершенно серьезно считала его членом нашей семьи.

— Увы, графиня, я был бы рад удовлетворить ваше любопытство — ответил Рейкер, прижимая к себе партнершу, подумав про себя, что с удовольствием удовлетворил бы не только любопытство, но и кое-что другое — Но я, к сожалению, совершенно не в курсе дела. Видите ли, Император беседовал с адмиралом наедине, поэтому мне неизвестна тема их беседы.

Графиня капризно сморщила губки, но затем сменила гнев на милость. В конце концов этот вечер был довольно нудным, и этот милый Рейкер приятно скрашивал однообразие подобных приемов. Рейкер был не вполне прав в своих подозрениях — Брасс действительно порекомендовал дочери не обходить вниманием гостя, однако Рами была весьма очарована серьезным офицером, который не бросился в первую же минуту расточать ей все те же набившие оскомину комплименты, которые ей приелись еще года три назад.

— Здесь так жарко, полковник… или я могу называть вас по имени?

— Разумеется, графиня…

— О, зовите меня просто Рами. Знаете, Рейкер, когда меня называют графиней, я сразу чувствую себя этакой столетней старухой, которая без помощи слуг не способна даже встать с инвалидной коляски. Выйдем на террасу, глоток свежего воздуха мне сейчас просто необходим.

Этот прием, устроенный кем-то из сливок местного общества, был очередным в длинном списке приглашений, которые градом сыпались на Рейкера. Поскольку его статус Советника был официально утвержден и обнародован, то известность полковника в свете заметно выросла. Большая часть приглашений отправлялась в самое подходящее для них место — в корзину, однако игнорировать все подряд он не мог. Во-первых потому, что это просто было не принято, во-вторых, потому что некоторые могли расценить отказ как оскорбление, и в третьих, потому, что работа отупляла и измученный мозг время от времени настоятельно просил передышки. Все это сводилось к тому, что рано или поздно полковник принимал то или иное приглашение, как сейчас, в частности, и проводил целый вечер в компании имперской элиты. Пару раз его откровенно пытались сосватать, однако женитьбы его нисколько не интересовала, особенно принимая во внимание характер его нынешней деятельности, той, разумеется, о которой (Рейкеру очень хотелось в это верить) не подозревал Брасс.

Сегодня, пожалуй, был первый прием, о приходе на который он не жалел. И причина этому стояла сейчас рядом с ним, закутавшись в меха и с наслаждением вдыхая прохладный воздух. Не смотря на постоянный контроль за своей речью и даже мыслями, Рейкер осознавал, что компания этой рекни приносит ему радость.

— Скажите, Рейкер, что вы думаете о моем отце? — внезапно спросила Рами, повернувшись лицом к спутнику. — Только честно.

На мгновение он задумался, затем совершенно искренне ответил:

— Я его уважаю. И, наверное, боюсь.

— Его все боятся — пожала плечами Рами — Это очевидно и доказательств не требует. Я тоже его боюсь, может и несколько по другим причинам, чем все остальные. А вот уважать — это интересно. За что?

— Почему это вас так интересует?

— О, не думайте, что я выполняю его задание! — расхохоталась Рами, увидев озабоченное лицо полковника и тем самым вгоняя его в краску — Нет, серьезно. Он, разумеется, попросил меня уделить вам побольше внимания, но это его стандартное «поручение», и я не отчитываюсь перед ним, по крайней мере — тут она сделала многозначительную паузу, которую Рейкер, при желании, мог истолковать более чем двусмысленно — По крайней мере в том, в чем не считаю нужным. А что касается моего интереса, то все очень просто. Я часто задаю подобный вопрос. Одни говорят о страхе, другие — и поверьте, таковых немало — о ненависти, неприязни и других подобных чувствах. Вы первый заговорили об уважении. Ужасно интересно, чем может папочка заслужить уважение такого как вы. Обычно полицейские ищейки вызывают в лучшем случае презрение, а то и неприкрытую враждебность.

Рейкер вновь задумался, в душе решив быть искренним почти до конца. Сейчас он перепроверял свои чувства к Брассу и постепенно приходил к выводу, что действительно уважает графа, несмотря на то, что во всей Империи сейчас у него нет более опасного врага.

— Видите ли, граф — профессионал. Я не могу не относиться с искренним уважением к рекну, который в работе успешно совмещает два принципа «желаю» и «умею». Знаете ли… Рами, в армии много тех, кто слишком часто говорит «желаю», хотя по умственному уровню многие рядовые солдаты на голову их выше. В то же время есть немало умных и образованных специалистов, которые с удовольствием будут плевать в потолок, как только им представится такая возможность, вместо того, чтобы применять свои знания там, где они нужны.

— Наверное, вы правы — задумчиво сказала Рами, облокотившись на перила и рассматривая раскинувшийся вокруг город, погруженный в сумерки и расцвеченный тысячами огней. — Да, папа всегда был профи… Работа прежде всего, прежде семьи, прежде меня, прежде мамы… Когда мама умерла, он, кажется, даже этого не заметил. Только работать стал больше. Вы не будете возражать, полковник, если мы сбежим отсюда. Я устала, проводите меня домой.

— Конечно, графиня…

— Называйте меня Рами, полковник. Я люблю свое имя. Его дала мне мать, папе оно никогда не нравилось.

На свою виллу Рейкер попал только утром — оказалось, что Рами совсем не так уж и устала. Пожалуй, за последний год это была первая рекни, с которой он был близок, и сейчас полковник прислушивался к своим чувствам. Графиня ему чертовски нравилась, и с этим ничего нельзя было поделать. В постели она была именно такой, какой ему хотелось ее видеть — в меру опытная, но совершенно не распущенная. Очевидно^[45], он не первый ее сексуальный партнер, однако в ней не было той раскрепощенности, которая идет как следствие от избытка постельных приключений. Конечно, нотку застенчивости можно симулировать, и он не был большим знатоком в этой области, однако шестое чувство подсказывала ему, что рекни была сама собой, она хотела его и немного стеснялась этого. Он ее заинтересовал, и это — приходилось признать — было взаимно.

И все равно на душе было неспокойно, хотя он не смог определить причину этого. Тревога вряд ли была связана с Рами, хотя усиление внимания со стороны Брасса не могло его не волновать. И на работе все вроде шло нормально — Император в последнее время его не трогал, видимо, не возникало особой потребности в его «советах», так что дни проходили монотонно и скучно. И тем не менее что-то подсказывало о приближении опасности — возможно, это нормальное состояние разведчика, однако Рейкер привык доверять своим чувствам и интуиции.

Он протянул руку, и нажал кнопку звонка. Как обычно, Риш появился почти мгновенно. Полковник молча указал старику на стул, и тот сел на краешек, ссутулившись — годы давали себя знать, от них никуда не скроешься. Старику пора было на покой, и Рейкер не раз предлагал тому очень солидную пенсию, однако Риш упрямо отказывался от этакой (весьма редкой в Империи) благодати, уверяя господина что без него этот дом полетит в тартарары. Кое в чем он был прав, и господин это не мог не признать.

Некоторое время оба молчали, Риш все так же неподвижно сидел на стуле, Рейкер задумчиво крутил в руках ножницы из письменного набора. Затем он поинтересовался:

— Риш, я могу тебе доверять?

— Конечно, милорд.

— Всецело, как самому себе, не опасаясь предательства?

Или Рейкеру показалось, или глаза старика предательски заблестели. Во всяком случае, голос дворецкого (эта должность автоматически следовала за получением Рейкером дворянства, хотя его вилла никак не тянула на дворец) слегка дрожал.

— Неужели, милорд, я чем-то заставил вас усомниться в моей преданности? Столько лет я служу в этом доме и ваш батюшка, бывало, не раз поверял мне свои проблемы. И, смею вас уверить, ничто из того, что попало мне в уши, никогда не слетало с моего языка.

— Хорошо, Риш, извини, если обидел.

Рейкер еще немного помолчал, обдумывая свой план. Если Риш передаст его слова тем, кому их слышать нельзя, то его карьера, как разведчика, скорее всего завершится очень быстро. С другой стороны, ему просто необходима была поддержка. Однако сказать старику об истинном положении вещей он и не думал — как и все остальные, старик люто ненавидел землян и все, что с ними связано. Иногда полковнику казалось, что будь Риш немного помоложе, было бы сложно удержать его от попытки завербоваться в армию. Нет, сыграть надо на другом, на естественной и искренней неприязни, которую каждый нормальный рекн питает к УБИ и его представителям.

— Дело вот в чем. Сейчас, когда я занял такое высокое место при дворе Мудрейшего, у меня появилось немало новых друзей. Но не только… — Риш понимающе кивнул, полковник задумчиво пробарабанил пальцами по столу, затем продолжил — Да, появились и враги. Зависть, она, знаешь ли, многое может. А Справедливейший Император под горячую руку способен расстрелять и собственного сына. Потом, конечно, будет сожалеть, однако… В общем, мне бы не хотелось попасть под порыв его гнева, тем более, что Мудрейший — человек настроения.

— Могу ли я чем-то помочь вам, милорд?

— Можешь, и именно об этом я хотел бы поговорить. Вернее, попросить тебя. Иногда я буду звонить домой и спрашивать, как идут дела. И тогда ты ответишь мне так, чтобы только ты и я поняли, о чем идет речь. Если все идет как обычно, и никакой тревоги нет, то ты скажешь «все нормально» или «все по-старому». Если у меня дома возникли сложности, о которых мне еще неизвестно, то я хочу услышать слова «все хорошо». А если… ну, в общем, если для меня появиться дома стало смертельно опасно, то ты скажешь «все идет прекрасно». Иногда полезно скрыться с глаз его милости на некоторое время и подождать, пока схлынет его гнев. А граф Брасс, поверь Риш, очень меня не любит, и с удовольствием ухватится за любой шанс навредить мне. И ему достаточно недовольного взгляда Императора, чтобы смешать меня с грязью.

— Разумеется, милорд. Я понял — чем хуже, тем больше я хвалю обстановку. Поверьте, милорд, мало найдется рекнов, не мечтавших хоть когда-нибудь насолить функционерам УБИ. Будьте спокойны. Но что, если меня не будет на месте?

— Что ж, значит не судьба. Впрочем, в этом случае я постараюсь перезвонить позже. Спасибо, Риш. А теперь оставь меня, мне надо привести себя в порядок.

— Вам помочь, милорд.

— Нет, справлюсь сам. По счастью, от меня не требуется ежедневно облачаться в эти помпезные наряды. Будет достаточно обычного мундира. И пусть приготовят машину, я еду во дворец.

Дворецкий исчез за дверью, а Рейкер долго смотрел ему вслед, думая о том, не подведет ли его старик. Действительно, он служил им так долго, что сам полковник давно считал его в какой-то мере членом семьи. Однако время сейчас было страшное, бывало, что и дети доносили на родителей, брат на брата, слуги на своих господ, и наоборот. И все же это был оправданный риск. Теперь были шансы, что его вовремя предупредят.

С наслаждением сбросив крикливый наряд, одетый по случаю вчерашнего приема, полковник принял душ, затем облачился в повседневный мундир и вышел из кабинета. Предстоял очередной рабочий день, и неизвестно, что его ждет. Особенно, если Брасс узнает о том, где Рейкер провел большую часть ночи. «Впрочем — поправил себя полковник — не если, а когда. Граф непременно узнает, работа у него такая — все знать. Будь проклята его работа, его профессионализм, и сам он вместе со всем своим управлением».

В отношении осведомленности Брасса Рейкер оказался прав.

— Слышал, вы неплохо повеселились. — от голоса Брасса веяло таким холодом, что Рейкеру казалось — еще немного и он примерзнет к креслу.

Граф зашел в кабинет полковника буквально через пятнадцать минут после его прибытия — похоже, ждал. Некоторое время в упор разглядывал хозяина кабинета, прислонясь к косяку двери, затем равнодушно произнес свой полувопрос-полуутверждение. Ответ его, похоже, не сильно интересовал, однако Рейкер все же ответил:

— В целом вечер был скучен.

— Однако его продолжение вам понравилось, не так ли? Молчите, полковник, не надо лишних слов. С тех пор, как моя дочь научилась самостоятельно формулировать мысли, никому не удавалось заставить ее что-то сделать помимо ее воли. Поэтому я вас не обвиняю — Рейкеру явственно послышалось пропущенное «пока». — Однако запомните — голос стал еще суше и еще холодней, хотя, казалось бы, дальше уж и некуда. — Запомните, Рейкер, если вы обидите девочку, я вас сгною. Поверьте, это не так уж и сложно.

— Охотно верю — криво усмехнулся Рейкер — У вас оригинальный подход к заботе о ребенке.

В глазах Брасса мелькнула грусть и на мгновение Рейкеру стало даже немного жалко этого выжатого работой рекна, потерявшего жену и уже готовящегося потерять дочь. Рами была уже в том возрасте, когда замужество из далекой перспективы становилось животрепещущей проблемой. И тогда он останется один, один — со своими компьютерами, агентами, осведомителями и прочим дерьмом, которое еще никому не приносило счастье. Брасс даже как-то сразу постарел, полковник на миг увидел просто уставшего и очень немолодого рекна, который кроме работы ничего в жизни не видел и, похоже, никогда уже и не увидит. Однако наваждение быстро спало, плечи графа распрямились, взгляд снова стал колючим и жестким. И теперь у двери снова стоял могущественный серый кардинал, самый опасный человек в Империи и его, Рейкера, самый непримиримый враг. По крайней мере, станет этим врагом, если узнает или хотя бы заподозрит правду.

— Ладно. Вообще говоря, я зашел по другому поводу. Император желает вас видеть… не вскакивайте, не сейчас. Позже, зайдете к нему часов в одиннадцать. Где его кабинет, надеюсь, знаете?

Больше не проронив ни слова, Брасс вышел из кабинета, оставив Рейкера в недоумении. Зачем это он столь скоропалительно понадобился Мудрейшему? Ох, не к добру это все, чует его сердце.

Его размышления прервал звонок видеофона. Включив прием, он увидел лицо Рами — несколько растрепанное после сна, но все равно потрясающе красивое. Голос был полон жизнерадостности.

— Привет, полковник. Я так чудесно выспалась…

— Я рад за вас, Рами. Мне, увы, не удалось.

— Во-первых, мне кажется, нам пора бы перейти на «ты». Во вторых я вам искренне сочувствую — больше всего на свете люблю хорошо поспать, поэтому примите мои соболезнования. И тем не менее мы можем сегодня поужинать?

— Конечно, я весь к твоим услугам.

— Чудненько. В таком случае, дорогой, я жду тебя в восемь. Надеюсь, мы сможем найти какое-нибудь уютное местечко? Где никто не мешает, вкусно готовят, нет той музыки, от которой потом неделю не болит голова и, желательно, подальше от города.

— Разумеется, я знаю по крайней мере пару таких заведений.

— Ох, Рейкер, до чего тебя доводит работа. Даже я знаю подобных мест куда больше, хотя подобные спокойные ресторанчики не входят в круг интересов молодежи. Впрочем, выбор я оставлю за тобой — обожаю сюрпризы, особенно если они приятные. До вечера!

Что ж, вечер обещал быть приятным. А пока пора разбираться с документами, выбирать крохи полезной информации и думать, что из этого пригодилось бы Императору, а что — Сергееву. Надо отдать Рейкеру должное — Сергееву обычно доставалось больше.

Время летело незаметно, и наконец подошел тот момент, когда пора было складывать бумаги, закрывать кабинет и идти туда, где ему еще бывать не приходилось — в личные апартаменты Императора.

Разумеется, полковник знал, где находятся приемные покои Высочайшего, по крайней мере в теории. Оказалось, что теория весьма расходится с практикой — размеры дворца могли кого угодно свести с ума. Суммарная протяженность коридоров исчислялась чуть ли не сотней километров, при этом большая их часть друг с другом не пересекалась и соединялось только системой лифтов или грависпусков. Большинство сотрудников смертельно боялись грависпуска — еще бы, заставить себя шагнуть в пустую на вид шахту, пронизывающую десять видимых и еще тридцать подземных этажей огромного сооружения. Тем более что среди персонала упорно ходили слухи, что иногда грависпуски отключают на ремонт, никого об этом не предупреждая. Этому бреду полковник не верил, поэтому, когда понял, что уже с полчаса блуждает не по тому уровню, спокойно шагнул в ближайшуюшахту. Силовое поле подхватило его и понесло вниз с постоянной скоростью — несколько быстрее, чем в лифте. Ухватившись за скобу на уровне нижеследующего этажа, он ловко выпрыгнул в дверной проем. Вот теперь он был на верном пути. Правда, до цели было еще далеко.

Когда он подошел к двери в приемную императора, было без одной минуты одиннадцать. Мысленно похвалив себя за предусмотрительность — вышел за час до назначенного срока — и недобрым словом помянув тех, кто составлял схему дворца, Рейкер вошел в кабинет.

— Здравствуйте, полковник, вы исключительно точны, это у нас ценят. Император сейчас вас примет, он уже справлялся — секретарь нажала кнопку селектора — Полковник Рейкер к его величеству.

Выслушав ответ, который, будучи предназначен исключительно для ушей секретаря, не был слышен Рейкеру, она кивнула ему на дверь.

— Высочайший ждет вас. Ваше оружие прошу оставить на столе.

Рейкер выложил игломет на специальный столик и вошел в тамбур перед кабинетом Императора. Ему было прекрасно известно, что прошел он не через обычный дверной проем, а через исключительно совершенный сканер, который ощупал его чуть ли не до клеточного уровня, отыскивая то, что могло бы послужить оружием. Если бы компьютер, управляющий сенсорами, заподозрил наличие чего-то, что может представлять опасность для жизни или здоровья хозяина кабинета, то вторая дверь тамбура просто не открылась бы. Однако в данном случае Рейкер был чист и в следующую дверь его пропустили беспрепятственно. Полковник усмехнулся — все эти меры предосторожности выеденного яйца не стоили. Убить живое существо можно и без пистолета или ножа — листом бумаги, брошенным орденом, в конце концов, просто голыми руками. Эти сенсоры были рассчитаны на дилетантов.

Кабинет был обставлен просто, без той вычурности, которая была свойственна дворцу в целом. Словно Император хотел дать понять любому посетителю, что идет война и для роскоши не время и не место. Вообще-то говоря, так оно и было, и более того, сам Император, хотя и не будучи аскетом, тем не менее относился к роскоши равнодушно. Хотя он поощрял роскошные парадные мундиры своих офицеров и следил за тем, чтобы овеянные славой истории ордена и те, что он придумал уже сам, были достаточно блестящими и украшенными солидной порцией драгоценностей, сам он предпочитал простой синий мундир, отличающийся от повседневного офицерского только королевским цветом.

Последнее время Императору нездоровилось — возможно причина этому была чисто психологическая. Одно за другим обрушившиеся поражения не могли не ударить по его болезненному самолюбию. Разжаловав Бразраара, правда не до «нуля», как обещал, а всего лишь до уровня командира отдельного авианосца, Мудрейший нисколько не улучшил ситуацию и о крайней мере от себя этого не скрывал. Несмотря ни на что, Бразраар был лучшим его адмиралом, и он лихорадочно искал возможность вернуть старого флотоводца на его привычное место, и при этом «не потерять лицо». Откровенно говоря, последнее беспокоило его не меньше, а может даже и больше, чем судьба флота.

Поэтому сейчас он принял решение, может и не столь уж идеальное, но по крайней мере позволявшее несколько подправить плоды своих поспешных приказов.

— Рад вас видеть, полковник. Как идет работа?

— Накопилось много материалов, Ваше Величество. Дел невпроворот, но я и мои подчиненные прилагаем все усилия.

— Понимаю. И тем не менее, вам придется снова отложить дорогие вашему сердцу бумаги и вновь вступить на борт корабля.

— Я возвращаюсь во флот?

— Нет, полковник. Вы все еще нужны мне здесь. Однако перед вами будет поставлена важная задача… Впрочем, подождем Бразраара, мой приказ касается вас обоих.

Ожидание не протянулось долго, и вскоре к ним присоединился Бразраар. Старик осунулся, тяжело переживая понижение в должности и тот факт, что те, кто еще недавно выполняли его приказы, теперь смотрели на него несколько свысока, как на попавшего в опалу. Однако он всеми силами старался не подать виду — Император не любил упавших духом.

— Итак, господа — Император уселся в кресло и милостиво кивнул офицерам на стоящие вдоль стены стулья. — Я пригласил вас сюда, чтобы поручить вам одно важное дело. Я должен сказать, что от успешного выполнения этого задания зависит очень многое, в том числе и ваше будущее, адмирал.

Немного помолчав, Император достал из стола информационный диск и протянул его адмиралу.

— Здесь находятся координаты планеты, на которой перед самой войной высадились земные колонисты. Они назвали ее Ойкумена — язык сломаешь, верно? Там и сейчас есть макаки, может, несколько тысяч. Планета не охраняется — слишком мало поселение, чтобы выделять для его охраны крейсера, а эвакуироваться они отказались. Макаки порою бывают до странного нелогичны.

Эта информация поступила к Императору от Брасса всего несколько дней назад, а тот, в свою очередь, получил данные от Геллера, которому попался контракт на доставку к этой малоизвестной планетке партии инструментов и роботов. Получив гонорар за выполненную работу, Геллер не замедлил сообщить координаты Ойкумены Мастеру, рассчитывая получить еще одну, не менее крупную сумму.

— Вы, адмирал, и ваш корабль пойдут к Ойкумене. Рейкер, вы присоединитесь к адмиралу. Также возьмете какой-нибудь транспорт, побольше. Захватите как можно больше пленных. Это я говорю вам, адмирал, удержите в узде своих десантников. Нам сейчас жизненно необходимы пленные. И как источник питания, и, в первую очередь, в политических целях.

Адмирал сухо кивнул. Приказ был понятен, как было совершенно очевидно и то, что посылая его в эту пустяковую экспедицию, Император надеется в дальнейшем раздуть из мухи слона и вновь повысить его, Бразраара, в должности. И успешное завершение этой операции нужно ему лишь для того, чтобы выглядеть справедливейшим в глазах общественности — подчиненный проштрафился — наказать, отличился — поощрить.

— Вы, Рейкер, проследите, чтобы пленные были живы и здоровы к моменту их прибытия на Рекн. Ну там питание, медикаменты, в общем, разберетесь. Отправляетесь завтра. Да, забыл… Бразраар, возьмете пять эсминцев, для страховки. Все. Вы свободны.

Рейкер и Бразраар вышли из кабинета Императора и переглянулись. Авианосец и пять эсминцев — для того, чтобы захватить жалкую тысячу людей на богом забытой планете. Да, похоже, Мудрейший решил подстраховаться…

Ужин был отменным, даже Рами оценила выбранный Рейкером ресторан. Тот, в свою очередь, знал, что делал — это место было действительно уединенным и тихим, и в то же время очень уютным. Зал был оформлен под лес — настоящие живые деревья, почти натуральные ручьи, в которых плескалась самая что ни на есть живая рыба… Густая зелень почти полностью изолировала столики от соседних, создавая незабываемое впечатление ужина на двоих в чаще девственного леса. Эффект был дополнительно усилен маломощными силовыми экранами, недостаточно крепкими, чтобы задержать или хотя бы приостановить человека, но полностью поглощавшими все звуки. И только журчание воды, шорох листьев и щебет птиц нарушали тишину и уединение.

Готовили здесь тоже превосходно, и Рейкер, наплевав на патриотизм, заказал для Рами настоящий шашлык — в последнее время из меню большинства ресторанов это блюдо исчезло. Наслаждаясь пахнущим дымом мясом, они провели под сенью зеленых сводов пару восхитительных часов.

— Рейкер, завтра мы увидимся?

— Боюсь, что нет, любовь моя — тут он был искренен, втюрился в красавицу, как студент, с первого взгляда. — Увы, дела…

— А послезавтра? — Рами неудержимо тянуло к этому офицеру. Если говорить объективно, то она сама не знала, что в нем нашла. Ну красив, благородная седина — так подобных красавцев-офицеров вокруг хоть пруд пруди. Герой… но это ее, вообще говоря, никогда не интересовало, да и сам Рейкер не находил в своих поступках ничего геройского. Выполнять свой долг — это не подвиг, и в этом она была с ним согласна. Умен… да уж, среди ошивающихся в столице молодых и не очень молодых повес это качество встречалось не так уж и часто.

— Тоже не получится — вздохнул Рейкер. Вместо этого идиотского рейда он бы с куда большим удовольствием посвятил день ухаживанию за юной графиней — Я улетаю по личному приказу Императора. Когда вернусь, точно не знаю. Надеюсь, что скоро.

— Вы летите один? Рейкер, милый, я так за вас беспокоюсь…

— Ну что ты, Рами, куда сейчас можно лететь в одиночку. Со мной полетит Бразраар… вернее, я с ним. И небольшая эскадра впридачу.

— Я полечу с вами.

— Ты с ума сошла, Рами — нахмурился Рейкер. — Во-первых, это занятие не для молоденьких девушек, а во-вторых, даже если бы у тебя была квалификация, то экипажи кораблей все равно уже укомплектованы и никаких изменений вноситься не будет.

— Да? Ну-ну…

Собственно, на этом тема была исчерпана. Сам Рейкер не без оснований (и даже с некоторой долей сожаления) предполагал, что возвращения на прежнюю должность Бразраару этот рейд не принесет. Сергеев, получив сообщение полковника, должен был немедленно организовать эвакуацию. Во всяком случае, таково было предложение самого разведчика, но он не исключал и такой возможности, что Патруль захочет перехватить и уничтожить имперские силы. Даже если это будет стоить жизни самому Рейкеру.

— Ну почему, скажи на милость, мы не можем воспользоваться случаем и уделать Бразраара? — возмущался Алмейда, нервно расхаживая по кабинету. — Господи, такая возможность.

— Да можем мы, можем. Но во-первых, мы угробим и Рейкера, а для нас он сейчас важнее двух таких адмиралов. Если мы снова дадим ему бежать, то в это не поверят и школьники, не говоря уже об УБИ. Не говоря о том, что в бою он может банально погибнуть. Но дело, вообще говоря, не только в этом. Нам все равно придется эвакуировать Ойкумену, не сейчас, так позднее. Ради одного поселка нет смысла держать на орбите приличные силы, а оставить им в качестве прикрытия пару эсминцев или один крейсер — тоже глупо, рекны непременно захотят отыграться. Поэтому оборона этой планетки нам попросту невыгодна.

Уже битый час Сергеев пытался уговорить Алмейду и, казалось, уже вполне было в этом преуспел. Однако, как только контр-адмирал узнал, что на флагмане будет Бразраар, спор разгорелся с новой силой. Испанец никак не мог простить имперскому адмиралу тот факт, что в прошлый раз тому удалось улизнуть буквально из-под носа Патруля.

— Ну ладно, черт с ним, пусть живет — наконец сдался Алмейда, не выдержав натиска аргументов Сергеева. — Когда начнешь эвакуацию?

— Уже начал, — усмехнулся Сергеев — Часа четыре назад.

— Однако! Ты был настолько уверен, что я приму твою точку зрения? — возмутился Алмейда, задетый за живое — А если бы я настоял на своем? Если бы мы отправили туда боевые корабли?

— Вы бы разбили эскадру Бразраара. А поселенцев все равно пришлось бы эвакуировать, не сейчас, так позже. И, кстати, я дал своим экспертам приказ провернуть все так, чтобы у имперцев создалось впечатление — планета покинута не менее трех недель назад. На всякий случай обеспечим Рейкеру алиби. Тем более, что это довольно просто.

— Да уж, тебя переспоришь… — обреченно махнул рукой Алмейда — Сколько раз обещал себе больше и не пытаться. И что самое противное, так это то, что ты опять кругом прав. Что у тебя, кстати, с этим Геллером? Молчит?

— Куда там… — усмехнулся Сергеев — Болтает сутками напролет. Сдает всех и вся, даже тех, о ком мы не спрашиваем. Лишний раз убеждаюсь, что он порядочная скотина. Надеется отмазаться от расстрела.

— Обоснованно?

— Не-а. Но мы ему об этом не говорим. На его совести столько жизней наших людей, одна «Сюзанна» чего стоит. Кстати, у него в подвале в стену была вмонтирована бомбочка — эксперты в ужас пришли. Если бы она рванула, то пару городских кварталов незамедлительно отправились бы на рандеву со всевышним. Счастье, что мы взяли его прежде, чем они начали там копаться. Негодяй был довольно талантлив, один трюк с роботом чего стоил.

— Ладно. А ты что ж не полетел на Ойкумену?

— Вот еще, там и студенты справятся. А у меня здесь работы невпроворот. Я за эти дни узнал о контрабанде и некоторых других аспектах деятельности фритов больше, чем за все прошедшие годы. Благодаря длинному языку этого ублюдка. Так что сейчас мне есть чем заняться и на Земле, да и надоели мне, вообще говоря, полеты. Особенно с тобой — из одной свалки в другую. Я старый уже, мне хочется мирной кабинетной работы. И телевизора у камина.

— Так я тебе и поверил. Тебе через неделю снова захочется к нам. — убежденно заявил Алмейда — И мы пренепременно тут же попадем в самое пекло. Причем именно ты нас туда и затащишь.

— Конечно захочется. — усмехнулся полковник. — Но это будет аж через неделю. И ни днем раньше.

— И не думай! — Брасс бросил на дочку взгляд, способный расплавить кусок металла. — Выбрось это из головы. Не может быть и речи.

Всегда сдержанный, теперь граф больше походил на разъяренного тигра в клетке. Разговор с Рами совершенно не способствовал улучшению его настроения. «Эта идиотка захотела в боевой рейд, немыслимо! — думал он, нервно измеряя шагами кабинет — Это все он, герой проклятый. Взбаламутил соплячке голову, ему-то что, а она теперь рвется на корабль, чтобы, видите ли, быть рядом с возлюбленным. Черт ее подери, знакомы то всего пару дней, а уже, видите ли, любовь до гроба. А Рейкеру я это вспомню, ох как вспомню, он до конца жизни забудет, что такое секс. Яйца откручу мерзавцу, и заставлю его же их и сожрать. Неужели этому мудаку мало шлюх, боже, ну зачем ему понадобилась моя дочь? Чем я прогневил всевышнего?».

Рами, сидя в глубоком кресле, спокойно наблюдала за папочкой. Его характер за прошедшие годы после смерти матери изменился к худшему, однако основные его черты остались неизменными. И сейчас она ни на секунду не сомневалась, что победителем в этом споре будет именно она.

Самое досадное, что в этом не сомневался и сам граф, и он это знал, и она это знала. На протяжении последних лет все семейные споры заканчивались одинаково — Брасс уступал. Уступал единственному человеку в Империи, который не только не желал прислушиваться к его доводам или к гласу разума, но на каждый аргумент выдвигал с десяток не менее убедительных контраргументов. Даже Император прислушивался к мнению Брасса, не говоря уже обо всех остальных. Все считали его авторитетом, все… кроме собственной дочери. Иногда, в очередной раз потерпев поражение, граф почти с восхищением думал, что его дочь унаследовала многие черты его характера и очень похожа на него самого. Это несколько утешало.

Вот и сейчас спор разгорелся, когда Рами не только безапелляционно заявила, что намерена принять участие в предстоящем рейде, так еще и потребовала, чтобы он, «папочка», своими руками ее туда протолкнул. Граф бушевал, кричал, убеждал, просил — без толку. «Нет, полковник, ты мне за это заплатишь. — ум строил самые изощренные планы мести — Ты узнаешь, что такое месть Брасса, но сожалеть тебе уже будет поздно. Я тебя, сволочь, с дерьмом смешаю и заодно жрать его заставлю».

— … выбирай.

— Извини, не расслышал — рявкнул граф, поняв что несколько последних секунд Рами что-то пытается ему сказать.

— Я могу повторить — пожала плечами Рами, все так же спокойно сидевшая в кресле. В своей победе она не сомневалась, и ей, в общем-то, не требовалось идти на уступки, но иногда ей становилось жалко отца, поэтому ее ум изворачивался, чтобы ее победа, по крайней мере в глазах графа, выглядела не слишком сокрушительной. — Ты прекрасно знаешь, что мой диплом медика позволяет мне завербоваться в армию независимо от твоего согласия или запрета. И тогда даже всемогущий Брасс не сможет ничего сделать из опасения «потерять лицо». Поэтому я предлагаю компромисс. Ты организуешь для меня участие в этом рейде и, впоследствии, в тех, в которых я сама захочу участвовать, а я, в свою очередь, обещаю не заикаться о действительной службе. Если ты откажешь мне, я завтра же иду на призывной пункт. Ты можешь сделать свой выбор.

— Проклятье! Девочка, подумай о том, что такое армия. Да в конце концов, если уж тебе так хочется, ты можешь поработать в наземных частях… Если хочешь, я устрою тебя в Центральный госпиталь.

— Папуля! Прошу, не надо пудрить мне мозги. Ты прекрасно знаешь, почему я хочу участвовать именно в этом рейде. Если ты сорвешь мои планы, я уйду во Флот просто назло тебе, безо всякой цели. Именно во Флот, а не в наземные или тыловые службы. У них, кстати, не так много медиков моего уровня, и тебе это прекрасно известно. В твоих силах этого избежать, решать тебе.

Граф представил себе мощную фигуру Рейкера, затем мысленно сжал его горло пальцами и начал что есть сил сдавливать его. Полковник извивался и хрипел, пуская ртом кровавую пену. Наконец воображаемый противник обмяк и граф почувствовал некоторое облегчение. С каким бы удовольствием он провернул бы это наяву… ну ничего, его время еще придет.

— Ладно — глухо сказал он, стараясь не смотреть на дочь, чтобы случайно не увидеть победного блеска в ее глазах — Договорились. С одним условием. Если в следующий раз ты захочешь попасть на корабль, прямым ходом идущий в зону боевых действий, то я оставлю тебя на Рекне, даже если придется связать тебя по рукам и ногам и запихнуть в шкаф. И мне глубоко безразлично, будешь ты кричать или нет. Идет?

— Идет, дорогой! — воскликнула Рами, вскакивая с кресла и чмокая графа в щеку — Я даже совсем не буду сопротивляться… и обещаю не кричать, сидя в шкафу. — уже выбегая из комнаты, она обернулась, и лукаво добавила — Ну разве что чуть-чуть. Шепотом…

— Вот и все… — вслух сказал Рейкер, складывая документы в папку и отправляя папку в сейф. До вылета оставалось еще три часа, но надо было добраться до порта, найти челнок, который должен его ожидать, подняться на борт крейсера, доложиться Бразраару… В общем, надо торопиться.

Захлопнув дверь сейфа и убедившись, что кодовый замок надежно захлопнулся, Рейкер спешно вышел из кабинета. Бросив взгляд в сторону лифта, он с некоторым сожалением отметил, что этот путь его только задержит — возле дверей толпилось с десяток сотрудников — наступило время обеда.

Что ж, лифт отпадает, значит остается шахта грависпуска… если, конечно, полковник не соизволит бежать с восьмого этажа по лестнице. Поскольку к подобным упражнениям он относился без особого восторга, то решительно шагнул в проем шахты, находившийся как раз напротив его кабинета.

И мгновенно почувствовал, что падает. Поддерживающее поле было выключено, и за то время, что он осознал этот факт, его тело преодолело уже метров шесть. Учитывая тот факт, что шахта пронизывала дворец «до дна», полет должен был быть долгим, а приземление — впечатляющим.

Тело в падении развернулось — сказывалось умение действовать в состоянии невесомости. Руки метнулись к тормозной скобе и пальцы намертво впились в холодный металл. Рывок, отдавшийся болью в мышцах… и скоба с треском отлетела от стены — болты были выдраны «с мясом». Однако падение несколько замедлилось. Следующая скоба тоже не выдержала, однако позволила Рейкеру замереть в воздухе аж на десятую долю секунды, почти погасив скорость падения. Поэтому, пролетев еще один этаж, он уже с полной уверенностью в успехе ухватился за третью скобу, которая опасно затрещала, однако выдержала груз на то самое мгновение, которого полковнику оказалось достаточно для того, чтобы опираясь на металлическую перекладину выбросить свое тело в коридор. Скоба осталась у него в руках.

Рейкер прислонился к стене и рукавом мундира вытер выступивший на лбу пот. Затем взглянул на указатель у проема грависпуска и присвистнул — пятью этажами ниже шахта не имела выходов в коридоры. Да, не выскочи он на этой «остановке», дальнейший спуск получился бы очень быстрым. «Я, конечно, тороплюсь, но не до такой же степени — буркнул он про себя, одергивая мундир — Разгильдяи, надо будет по возвращению написать докладную и примерно наказать ублюдков».

Оставшиеся этажи он предпочел преодолеть по лестнице.

— Черт побери, Рами, что вы здесь делаете! — Рейкер оторопело смотрел на свою подругу, которая, затянутая в мундир вольнонаемной медсестры, появилась в дверях его каюты. Простой серый мундир без знаков отличия, только со значком в виде капли крови^[46]делал ее еще красивее, выгодно подчеркивая ее восхитительные формы. Полковник невольно залюбовался красавицей, неясно, каким образом, оказавшейся у входа в его «покои» полтора на три метра.

— Я здесь работаю — доверительным тоном сообщила Рами. — С сегодняшнего дня и до конца рейса. Ты хочешь сказать, милый, что ты не рад?

Все подозрения Рейкера в отношении юной графини вспыхнули с новой силой. Совершенно немыслимо было получить назначение на готовый к отправке корабль, на котором — в этом он был уверен — все вакантные места были давным-давно заполнены. Не иначе, как Брасс приложил к этому руку.

— Я устроила папочке грандиозный скандал — докладывала очаровательная леди, с удовольствием наблюдая растерянность полковника — И практически шантажировала его, угрожая, что если он не утроит мне участие в этом вашем рейде, то я вообще уйду в армию, насовсем. Поскольку я окончила Императорский медицинский университет — с отличием, кстати — с этим вопросом у меня бы не было никаких сложностей. В конечном итоге папа сдался!

«Ага, сдался… — саркастически подумал Рейкер, живо вспомнив свои сегодняшние акробатические упражнения и сразу раздумав писать докладную на нерадивых техников — Вот так-таки взял граф Брасс, и сдался. У милейшего графа весьма оригинальные методы признавать себя побежденным. Что же бывает, когда выигрывает он?».

Впрочем, рассказывать Рами о своем приключении он не собирался. Несмотря на полную уверенность в истинных причинах «неисправности» шахты, он, тем не менее, не имел никаких доказательств, чтобы в открытую настраивать графиню против ее отца. Стоит забыть об этом приключении… и впредь очень внимательно смотреть себе под ноги. И, заодно, почаще оглядываться.

— Так ты не рад… — в голосе Рами послышался плеск слез, и Рейкер вернулся к действительности.

— Ну что ты, милая! Я… я не могу передать тебе свой восторг. Это же так замечательно, что мы летим вместе!

— Правда, замечательно? — сквозь слезы спросила Рами. — А сколько у нас времени до отлета?

— Еще час…

— Целый час? — глаза рекни мгновенно высохли — Серьезно, так много? Ну в таком случае ты вполне можешь мне доказать, что действительно очень рад меня видеть.

Сложно сказать, чем руководствовался тот умник, что придумывал мундиры для имперской армии, но им надо отдать должное — снимались они на удивление быстро…

Сергеев вошел в кабинет Алмейды. Тот поднял голову от разложенных по столу бумаг и расплылся в улыбке.

— Коля! Я тебя, вообще говоря, не ждал так рано. Ты же обещал сидеть в кабинете как минимум неделю…

— Я и сижу. Меня здесь нет, и вообще, я тебе кажусь. Что такое галлюцинация, знаешь? Это как раз про меня.

— Какая, черт дери, приятная галлюцинация. И что сей призрак хочет от меня? Похоронить твои кости на святой земле? Или привидение желает просто облегчить душу?

— Привидению срочно нужна помощь — вздохнул Сергеев. — Я только что получил сообщение с «Решительного». Ну, помнишь, это тот эсминец, который вы, амиго, выделили для связи с Рейкером.

— Ну, помню. В чем дело?

— У них барахлит гейген. Требует заводского ремонта. Просят замену.

Алмейда нахмурился. Некоторое время он напряженно о чем-то думал, затем включил компьютер и его пальцы забегали по клавишам. Прочитав полученные данные, он нахмурился еще больше, потребовал от машины дополнительных сведений. В ожидании он молча барабанил пальцами по столу.

— Что-то случилось? — вежливо прервал затянувшуюся паузу Сергеев.

— Ах, извини, задумался… Видишь ли, дело в том, что я не могу сейчас выделить ни одного корабля. Все расписано, и изменять планы в последний момент не желательно. Однако есть одна мысль… вот сейчас как раз жду подтверждения.

— Пояснишь?

— Сколько времени займет ремонт гейгена? — вопросом на вопрос ответил Алмейда.

— Ну-у… Трое суток. Может, четверо.

— Долго. А можно быстрее?

— Я же не техник. Спроси у спецов, им виднее.

Алмейда вызвал на связь инженерный отсек «Элеоноры». На экране появилось пухлое усатое лицо пожилого мужчины.

— Макс, сколько времени занимает ремонт гейгена на стандартном эсминце?

— Если по стандартному графику, то восемьдесят часов — отчеканил офицер. То, что он служил на авианосце, не значило, что он забыл изучаемые в Академии нормативы.

— А если надо быстро?

— По ускоренному графику в три смены — пятьдесят два часа.

— Можно быстрее?

Офицер задумался, потом неуверенно сказал:

— В принципе, можно часов за шесть. Не ремонтировать эффекторы и генератор, а просто заменить их на исправные. И еще два часа на балансировку узлов. В общем, восемь часов работы. Но перед этим, понятно, требуется время на проверку работоспособности заменяемых деталей.

— Отлично, конец связи.

Алмейда выключил видеофон и повернулся к компьютеру. На него уже поступили какие-то данные, которые заставили контр-адмирала довольно улыбнуться.

— Что ж, Коля, могу тебе помочь. В том районе находится… а вернее, будет находиться завтра «Викинг». Он может подменить твоего «Решительного» не более чем на сутки. За эти сутки эсминец должен кровь из носу привести себя в порядок и снова заступить на вахту, у «Викинга» сейчас другие задачи. Доволен, призрак?

— А то! — Сергеев просиял — Ладно, спасибо, Франсиско. Я побежал, отправлю им сообщение, да еще надо с доком связаться, пусть подготовят все к замене неисправных блоков. Ты с «Викингом» сам свяжешься?

— Конечно. Ладно, до встречи…

(обратно)

Пора уносить ноги

Крейсер погибал долго и мучительно — не из склонности Снегова к садизму, хотя картины, которых он насмотрелся в начале войны вполне могли развить эту черту характера даже в святом. Напротив, у него не раз появлялось желание закончить все одним махом, однако каждый раз он это желание подавлял. На то было несколько причин, но главная из них та, что ему до смерти не хотелось сейчас возвращаться на Землю за боеприпасами — рейд, по сути, только начался, и самое интересное было еще впереди. А это, собственно, означало, что надо беречь торпеды. Вот он их и берег, кромсая обреченный имперский ТАКР залпами мезонного орудия.

Они находились на задании всего трое суток — срок ничтожный для рейдера, основной задачей которого был поиск и уничтожение одиноких боевых судов Рекна. И тем не менее им повезло — во всяком случае и Снегов, и вся его команда, включая универ-пилотов, считали тот факт, что уже в третьей контрольной точке они напоролись на одинокий имперский крейсер, не просто удачей, а просто божественным даром.

Собственно, командир имперского корабля тоже так считал, по крайней мере в первый момент. Несколько удивившись тому, что эсминец (сенсоры идентифицировали рванувшийся в атаку кораблик совершенно однозначно) всего лишь при поддержке трех тяжелых истребителей осмеливается нападать на ТАКР, он, даже не считая нужным подымать истребители, приказал ударить прямо в лоб наглецу из своего главного калибра — мезонной пушки. Вообще говоря, капитана можно было простить — он совершил всего две ошибки, да и те — от недостаточной осведомленности. Хотя никто в имперском флоте не был осведомлен достаточно, чтобы узнать в атакующем эсминце новейший корвет Патруля «Викинг».

Синий луч ударил прямо в лоб «Викингу» и рекн, стоя на капитанском мостике, презрительно отвернулся — идиоты, что с них взять. Разве кто-либо в здравом уме способен на такую глупость — бросать вызов крейсеру… Увидев, как расширились от ужаса глаза оператора, он инстинктивно оглянулся. Противник, целый и невредимый, продолжал приближаться.

Игорь не хотел рисковать — он совершенно точно знал, что его щиты способны выдержать мезонный удар, поэтому подставлялся сознательно. В первую очередь для того, чтобы рекну не пришла в голову великая идея вместо эсминца полоснуть синим лучом по истребителям — такого обращения «Монингстары», несомненно, не вынесли бы.

Про себя он отметил очевидные просчеты командира крейсера. Прежде всего, тот должен был бы поднять истребители. И только после этого открывать огонь, но не одним, а двумя орудиями сразу. И подпустить эсминец поближе. А сейчас ему придется пожинать плоды своего невежества — во-первых, луч прошел мимо цели, лишь слегка зацепив поле по касательной — вполне допустимая ошибка при стрельбе по столь маленькой цели с расстояния в сто двадцать километров. И теперь его второе орудие, даже нанеся удар прямо в лоб корвету, не сможет пробить защиту.

Корвет стремительно шел к цели. Будучи уверен в собственной неуязвимости, Снегов намеревался не дать противнику возможности защищаться, а для этого требовалось исключить участие в бою имперских истребителей. К несчастью для рекнов, ТАКР шел на соединение со штурмовой группой на Рекне и не имел на борту легких «Стилетов» — на борту было лишь десяток «Рапир» — лакомый кусочек для Старка и его бойцов. И тем не менее Снегов не намеревался позволить им взлететь.

Второй луч ударил точно в нос корвета, взвыли сирены предупреждения — мощность носового щита упала до пятнадцати процентов. Однако настала пора и «Викингу» показать зубы. С такого расстояния прицелы позволяли нанести по массивному корпусу ТАКРа поистине хирургически точный удар, и он был нанесен. Мезонный луч вонзился в единственный флайдек имперца, изуродовав его взлетно-посадочную систему и разрушив систему энергоснабжения.

— «Фалькон», это «Викинг». Как слышишь меня?

— Пять из пять, «Викинг».

— Пока не суйся вперед. Думаю, через десять минут или чуть больше они все же запустят истребители.

— А ты не боишься, что через десять минут или чуть больше они от нас смоются? — Дику нисколько не улыбалось торчать в тылу.

— Есть идеи получше?

— А то! Подойдем чуть поближе, пробьем поле, проскочим внутрь и устроим им бычка на вертеле.

— Хорошо, только не тратьте зря торпеды, думаю, они нам пригодятся.

«Монингстары» рванулись вперед на предельной доступной скорости — их цель, пробоина в защитном поле крейсера, сделанная мезонной пушкой «Викинга», затягивалась с каждой секундой.

Нельзя сказать, чтобы все были в восторге от своего назначения. Ну, допустим, у Рича и Анни было проще — они просто разгадали на спичках, кому садиться за штурвал, а кому — в кресло стрелка, и «Кувалда», проклиная собственное невезение, поплелся в хвостовую часть «Звездочки». У Боба и Джоанны дела обстояли куда хуже — они чуть не подрались за право вести корабль в бой, и спасло их только вмешательство Дика, принявшего поистине соломоново решение — по четным дням «рулить» будет Боб, по нечетным — Диди.

— А если мы будем драться в двенадцать часов ночи? — ехидно поинтересовался Дженнингс — Устроим пересменку?

— Думаю ты, как джентльмен, уступишь даме — промурлыкала Джоанна, поправляя волосы. — Не так ли?

Боб насупился и ничего не ответил. Конечно, может это был и не самый лучший выход — заставить опытных пилотов переквалифицироваться в стрелков, однако Дик был искренне рад, что их команду не разделили. Сам он, продолжая летать с Юн-Си, не испытывал подобных сложностей, однако прекрасно понимал чувства своих ребят, которым приходилось менять привычную ручку штурвала на гашетки кормовой пушки.

В целом же на него, как и на остальных, огромное впечатление произвел сам «Викинг». Дик сразу и безоговорочно влюбился в корвет, причем его чувства разделяла вся команда до последнего техника. И теперь, пролетая мимо изящного корабля, он не мог не любоваться его плавными обводами.

— Я «Фалькон». Ребята, еще быстрее. Внимание, залп из АМГ, все сразу. Точка прицела — прямо по курсу.

Облако антипротонов устремилось вперед — истребители заметно поотстали. Крейсер, уже слегка залечив прожженную в защитном поле дыру, открыл шквальный огонь, однако истребители продолжали идти к цели, уворачиваясь от импульсных разрядов и покорно принимая удары лазерных трасс.

Наконец облачка антиматерии достигли цели и поле засияло быстро тускнеющим зеленым светом. Щиты не успели набрать даже трети мощности, поэтому не смогли противостоять удару пяти АМГ. Именно пяти, потому что свой второй выстрел Дик сделал с пятисекундной задержкой.

Теперь, увидев, как вспыхнуло и погасло зеленое свечение, он считал секунды: одна… две… три… четыре… пять… На шестой секунде поле должно было бы полыхнуть снова, однако этого не произошло — последнее облачко прошло сквозь щит беспрепятственно, а это значит, что гейген рекнов успешно пробит. Один за другим истребители нырнули в образовавшуюся щель. Теперь ничто не стояло между ними и бронированным корпусом ТАКРа.

— Диди, бери двигатели! Анни, бей все, что шевелится, особенно лазерные турели. Я поддержу. Давайте, сделаем его!

Лазерные стрелы с истребителей перекрещивались с ответными залпами турелей. Одна за другой огневые точки имперца прекращали стрельбу. С ракетными пусковыми установками было куда сложнее — пилотам приходилось выполнить весь комплекс высшего пилотажа десятки раз, однако конечная цель была достигнута — большинство ракет, потеряв управление, врезались в борт своего же крейсера, часть была сбита стрелками и только две попали в цель, серьезно, хотя и не смертельно, продырявив гейгены «Монингстаров» Дика и Анни. Джоанна, занимавшаяся С-двигателями, была в куда лучшем положении — кормовая часть крейсера далеко не так хорошо простреливалась, как того хотелось бы его капитану. Поэтому не прошло и пяти минут, как эффекторы С-драйва были превращены в полуоплавленные наросты на броне.

— «Миледи», теперь вырубай ракетницы, а то они нас уже достают! И поосторожней, не нарвись на неприятности.

— Есть, капитан! — Джоанна с наслаждением всадила импульсный залп в ближайшую пусковую установку. Видимо, в этот самый момент по каналу шла к выходу «пурга», потому что эффект получился просто замечательный — взрыв разорвал броню, оставив огромную дыру, откуда со свистом вырывался воздух.

Постепенно крейсер превращался в лишенную каких бы то ни было огневых средств металлическую болванку. Истребители умудрились при этом не получить практически никаких повреждений — только Анни была вынуждена все-таки выйти из боя и отлететь подальше от обреченного корабля — под ударами ракет и оставшихся в исправности импульсных орудий ее защита стала напоминать решето. Два остальных «Монингстара» продолжали кружить вокруг ТАКРа, поливая его огнем.

— «Фалькон», отходите! Я готов дать следующий залп.

— Момент, «Викинг»! — Дик точным ударом расплавил ствол мезонного орудия, мгновением позже лазер начисто перерезал вторую пушку — Джоан, отваливаем! Уходи с траектории выстрела.

Второй залп Снегова был менее удачен — луч всего лишь прожег дыру в крейсере, не зацепив жизненно важных узлов. Тем временем рекны, работая как проклятые, чуть ли не на руках вытащили первый истребитель из бокса и приготовили его к старту. Пилот категорически отказался садиться за штурвал и лететь на встречу неминуемой гибели. В ответ на это командир эскадрильи в упор выстрелил в пилота из ручного бластера и, пока техники оттаскивали в сторону еще дергающийся труп, сам занял место у штурвала «Рапиры». Увы, этот героический порыв был заранее обречен на провал — истребитель прожил всего две минуты после вылета из флайдека, ровно столько, сколько времени ушло у Дика и Джоанны на прицеливание и нажатие гашеток.

Спустя пять минут еще три «Рапиры» попытались прорваться к корвету, однако их ждала та же участь — сказывался тот факт, что эти машины были безнадежно устаревшими, особенно в сравнении с красавцами «Монингстарами».

Очередной залп Снегова прошел в считанных сантиметрах от бункера с топливом. Разумеется, будь его корабль крейсером, он мог бы стрелять куда точнее, однако, вынужденный наводить орудия на цель всем корпусом корвета, он никак не мог обеспечить требуемой точности.

Одна за другой поднялись семь «Рапир» — последняя надежда рекнов. Дик тоже понял, что надежда эта действительно последняя — больше истребителей на борту ТАКРа не было. В очередной раз сказывались относительно низкие боевые качества кораблей этого класса. Лишенный существенной поддержки эсминцев, крейсер был легко уязвим для маневренного и хорошо вооруженного корабля.

Все же семь, пусть и старых, истребителей представляли некоторую опасность, и Дик приказал занять оборонительную позицию. Монингстары атаковали противника треугольником^[47]и сосредоточенный залп в миг превратил две имперских машины в облака обломков. Остальные набросились на универов с удвоенной злостью, однако сделать ничего не могли. Будь на их месте «Стилеты», Дик, пожалуй, немного поволновался бы, однако «Рапиры» были недостаточно маневренны, чтобы с должным изяществом уклоняться от огня своих куда более сильных противников. Еще мгновение — и одна из машин, исколотая лазерами хвостовых турелей, вышла из боя — похоже, пилот был убит или тяжело ранен, так как истребитель, кувыркаясь, удалялся от места схватки, не делая никаких попыток вернуться в строй. Никаких шансов на спасение у рекнов не было, и они это прекрасно знали. Не оборудованные С-драйвом, «Рапиры» не только не могли спастись, они не могли бы даже просто уклониться от схватки, поскольку скорость «Монингстаров» существенно превосходила их возможности.

Все было кончено спустя несколько минут, а еще через минуту очередной мезонный удар Снегова наконец-то достиг цели, превратив оплавленный крейсер в огненное облако.

— Говорит «Викинг». Операция завершена, возвращайтесь на борт.

— Вас понял. Поздравляю, Игорь, твоя стрельба выше всяких похвал.

— Взаимно, Дик. Думаю, эту победу стоит отметить…

Спустя шесть часов корвет сошел со струны в одной из мертвых звездных систем. Именно здесь был «почтовый ящик» — и приемники подтвердили, что для «Викинга» имеется послание. Дженнингс, жутко довольный тем, что настала его очередь сидеть за штурвалом, освободил истребитель из магнитных захватов и, погасив свои защитные поля, повел «Звездочку» к болтавшейся в нескольких километрах от корвета капсуле. Подводить к «посылке» сам корвет было опасно — стоит чуть не рассчитать расстояние, и, соприкоснувшись с гейген-щитом, капсула будет немедленно разрушена, а снимать свои поля Игорь не собирался — неоправданный риск.

Магнитный луч с «Монингстара» зацепил капсулу и втянул ее в люк истребителя. Боб подвел свою машину к «Викингу» и, дождавшись, когда оператор снимет часть экрана, нырнул в открывшееся окно и состыковался с корветом.

Прочитав заложенное в капсулу послание, Снегов нахмурился. Пилоты столпились вокруг него, ожидая новостей.

— В общем, мне это не нравится. — заявил Игорь после недолгого молчания. — От нас требуют, чтобы мы двигались вот сюда — он ткнул указкой в точку на карте, находившуюся в опасной близости от Рекна.

— Зачем? — поинтересовался Дик, не скрывая беспокойства — Что мы будем там делать под носом у имперцев?

Действительно, торчать на расстоянии одного-единственного прыжка от Рекна было небезопасно. Конечно, «Викинг» справится с любым или почти с любым кораблем имперцев, однако при условии, что тот будет один. В той же системе весьма велика была вероятность нарваться на сильный конвой.

— Приказано принять вахту у «Решительного». Не знаю, какого черта он там торчит, здесь об этом не говорится. Написано только, что там «почтовый ящик», только все послания подлежат незамедлительной доставке на Землю. Единственно, что утешает, так это то, что мы его подменим на двадцать четыре часа, не более. Ну, что скажете, пилоты?

— А что сказать — выразил общее мнение Рич — Приказ есть приказ, никуда не денешься. Им там виднее… Но мне это все равно не нравится.

— Ладно, по местам. — Снегов повернулся к штурману — Рассчитать траекторию, приготовиться к прыжку. Время старта — через тридцать минут.

Он повернулся к пилотам:

— А вы, ребята, пока можете отдохнуть. Ой, чует мое сердце, отдых у нас вряд ли будет долгим…

Имперский крейсер вышел на орбиту Ойкумены через четыре минуты после эсминцев — те, как обычно, шли первыми из опасения нарваться на неприятеля. Звезда — желтый карлик, имела всего две планеты. Первая, находившаяся к своему солнцу слишком близко, была просто раскаленным шаром, лишенным атмосферы. Вторая располагалась заметно дальше, примерно на такой же орбите, как Венера в Солнечной системе. Климат был жарким, и только на полюсах температура опускалась до приемлемой, а местной зимой, бывало, даже шел снег. В экваториальной же области температура воздуха в сто градусов была вполне нормальным явлением.

Люди поселились здесь недавно, не из любви к весьма неприятному климату, здорово напоминающему хорошо натопленную баню, а из чисто практических соображений. Местная флора, выросшая в столь экстремальных условиях, содержала ряд исключительно ценных веществ, которые для земной медицины были жизненно важны.

Поселок (назвать его городом язык не поворачивался, хотя сами жители предпочитали использовать именно это, в данном случае неоправданно громкое слово, да еще произносили его, если так можно выразиться, «с большой буквы») располагался в умеренной зоне поблизости от северного полюса. Война обошла его жителей стороной, по крайней мере обходила до недавнего времени. Большую часть года поселенцы проводили в джунглях, выискивая особо ценные растения. Они и о начале войны узнали чуть ли не спустя месяц, когда не появился в назначенный срок очередной трейдер и они были вынуждены отправить на Землю свои возмущения этим фактом. Ответ Земли на некоторое время поверг их в панику, однако постепенно, собравшись с мыслями и обсудив проблему друг с другом, они совершенно справедливо пришли к выводу, что их эти события их непосредственно не касаются. Разумеется, некоторые приняли войну близко к сердцу — десятка полтора молодых парней и девушек с первым же кораблем отправилась на Землю — предлагать Патрулю свои услуги. Остальные вполне справедливо сочли, что наиболее приемлемым вкладом в дело победы будетувеличить выпуск лекарственного сырья. И потом месяц за месяцем в их жизни ничего не изменялось, и лишь прилетающие изредка трейдеры вносили в повседневную рутину толику разнообразия.

Бразраару были совершенно точно известны координаты поселка, однако он не имел ни малейшего представления о системах ПВО Ойкумены вообще и поселка в частности. Поэтому первое, что он сделал, это отправил на планету зонды. Теперь оставалось только получать с них информацию. Хотя на орбите и не было обнаружено неприятельского флота (Рейкер вздохнул чуть спокойнее), Бразраар тем не менее принял все мыслимые меры предосторожности. Истребители патрулировали пространство, эсминцы ни на шаг не отходили от крейсера.

Огромный экран главной рубки был поделен на шестнадцать участков — каждый фрагмент принимал изображение от одного из запущенных зондов. Довольно долго на экранах мелькали облака, да далекая земля. Затем изображение укрупнилось — зонды перешли на бреющий полет, прочесывая местность в заданном квадрате. И наконец, спустя двадцать минут после схода крейсера со струны, один из зондов неподвижно завис над центром поселка. Получив от компьютера сигнал, что цель достигнута, остальные капсулы переключились на свободный поиск и начали исследовать близлежащую территорию.

Рейкер изобразил на лице удивление, а в позе — заинтересованность. Бразраар тоже уставился на экран, все еще не желая понять, что увеселительная поездка сорвалась. Поселок был пуст, и это было очевидно даже для неспециалиста.

— Не может этого быть… — прошептал Бразраар, чувствуя, как прямо на его глазах рушатся его планы на будущее — Нет, не верю. Диспетчер, приготовьте к спуску челнок. Передайте экспертам, пусть спускаются на планету. Истребителям — прикрывать шаттлы. Я уверен, они где-то здесь. Наверняка прячутся от нас… но мы найдем их, из под земли достанем!

— Видно же, что там никого нет — пожал плечами Рейкер. Ему не очень хотелось, чтобы специалисты начали копаться в брошенных домах — если они найдут доказательства того, что эвакуация провели буквально вчера, то у Рейкера могут быть проблемы. Особенно учитывая «теплое» отношение Брасса. — Надо сматываться отсюда, пока не влипли в историю.

— Нет! — рявкнул адмирал. — Я выясню, что тут произошло. И не лезьте мне под руку, полковник…

Шаттл высадил на центральной площади поселка шестерых экспертов, которые немедленно начали обыск зданий. По мере того, как их доклады поступали к Бразраару, тот мрачнел все больше и больше, в то время как Рейкер, стараясь придать лицу озабоченное выражение, в душе безмерно радовался. Специалисты Сергеева поработали на славу. Мебель в домах покрывала пыль, остатки пищи в шкафах имели по крайней мере недельную давность. Включенные компьютеры честно сообщали, что последний раз они работали восемь дней назад, а то и еще раньше. У «мэрии» висел на стене листок с документом, который требовал от жителей приготовиться к эвакуации, которая должна была состояться в период с… по…, в общем, последний срок отъезда также отстоял от текущего момента на семь суток.

«Ладно, засохший хлеб и компьютерные файлы — это все довольно просто реализуемо — думал Рейкер, наблюдая, как все больше и больше портится настроение у Бразраара. — А вот как Сергеев организовал более чем миллиметровый слой пыли?»

Поставив для себя задачу, Рейкер начал решать ее с присущим ему педантизмом. Внимательно осмотрев местность и не заметив ничего интересного, он взял на себя управление одним из зондов и принялся гонять его по поселку и вокруг него. В этом он был не одинок — пока эксперты обшаривали здания, их коллеги на борту крейсера изучали окрестности через сенсоры зондов, в довольно безнадежных попытках обнаружить что-нибудь такое, что сможет улучшить настроение разгневанного адмирала..

Наконец он нашел то, что искал. Верхушки некоторых деревьев были слегка пригнуты к земле, деформированы, словно на них обрушился шквальный ветер. Да пожалуй так и было, когда увозивший поселенцев трейдер, как понял полковник, ушел на струну, находясь непосредственно над поселком. Воздух, рванувшийся заполнять образовавшуюся пустоту, поднял такую пыль, которая потом, наверняка, полдня оседала, создавая требуемый Сергееву эффект заброшенности помещений.

К тому времени Бразраар принял последний отчет. Эксперты в один голос утверждали, что поселок покинут неделю назад, покидался без спешки, все ценное вывезено, оставлены малозначительные или слишком громоздкие предметы. На основании изложенного можно сделать вывод о том, что людей на планете нет.

На адмирала было жалко смотреть. Он осунулся, сразу как-то постарел, сгорбился в кресле.

— Уничтожить поселок. Торпедой. — сухо приказал он. Даже вечно бессловесные офицеры удивленно переглянулись. На всей планете и так не слишком-то много мест для жизни, а загадить радиацией такой хороший участок… Однако привычка повиноваться была сильнее.

Тяжелый «смерч» разорвался прямо над центральной площадью поселка, на высоте около ста метров. Пластиковые дома моментально вспыхнули, тут же к ним присоединились деревянные постройки, однако просто стоять и гореть им было не суждено — мгновением позже взрывная волна прошлась по зданиям, разнося их в щепки, сметая деревья, заборы, брошенные тяжелые флаеры, которые вывозили из джунглей собранный урожай… Через несколько секунд все было кончено, даже с высоты орбиты, на которой находился крейсер, с небольшим увеличением поселок казался огненным морем.

— Возвращаемся — приказал адмирал. — Здесь нам больше делать нечего.

Рейкер и Рами сидели в его каюте и обсуждали политику Империи. Такая постановка звучит громко, но если подумать, то о чем же могут говорить в такое время мужчина и женщина. Только о войне или о любви. Вторая тема сегодня поднималась неоднократно, включая практические эпизоды. Пришло время для первой.

— Честно признаться, я, наверное, никогда не была такой патриоткой, какой меня хотел бы видеть папочка — сказала графиня, растянувшись на узкой койке и тесно прижавшись к полковнику. — Никогда не понимала, зачем вообще нужна вся эта война. У меня было несколько знакомых землян, они учились в нашем университете, по обмену. Я, конечно, не могу сказать, что испытывала к ним особую любовь, но не было и особой неприязни… А потом я видела, как толпа рвала их на части, и мне их было жалко… хотя я понимаю, что такие чувства неправильны и… Папочке, я, конечно, ничего подобного не говорила и не скажу. Он так верит в мою преданность Империи и ее идеалам… Ну Империи — ладно, а вот эти самые идеалы мне не очень нравятся.

Рейкер не был уверен, что в каюте нет прослушивающих устройств, поэтому решил просто посмотреть реакцию Рами на сообщение, которое любого «нормального» рекна даже не заставило бы поморщиться. Откинувшись на подушку и задумчиво лаская тело возлюбленной, он сказал:

— Зря ты так. Что хорошего может быть в землянах — они захватили в космосе все, до чего смогли дотянуться, оставив нам подбирать за ними объедки. Тогда слова «Империя Рекн» ничего не значили ни для кого, кроме нас, зато теперь нет в галактике живого существа, которое не относилось бы к нам либо с уважением, либо со страхом. Лучше — со страхом. Что касается землян, то из них получаются прекрасные консервы. Ты разве не слышала, всех пленных свозят на специальные планеты, где из них готовят разного рода концентраты, пищевые пайки и многое другое. Я бы даже сказал, что пленные земляне здорово помогают нам в войне…

Рами отшатнулась от Рейкера, несколько секунд смотрела на него дикими, раскрытыми от ужаса глазами, затем по ее телу прошла судорога и ее вырвало — спасибо, что в последнюю минуту она отвернулась и содержимое ее желудка не полетело Рейкеру в лицо.

— Ты… ты… ублюдок… бревно бесчувственное… подонок… — схватив в охапку свою одежду, она как была, абсолютно голая, выскочила в коридор, на ходу натягивая комбинезон.

Рейкер проводил ее взглядом. Да, у Рами правильные представления о происходящем, во всяком случае именно такие, какие имел и он сам. Чудная девушка, жаль будет ее потерять. Однако он понимал, что разведчик не может заводить стойких привязанностей — это может быть использовано против него. «Может, эта ссора и к лучшему — думал он, морщась, при виде мерзкой зеленоватой лужи на полу, которая распространяла далеко не изысканные ароматы — Это никак не могло продолжаться долго… Со мной она пропадет, наверняка пропадет, и то, что ее отцом является Брасс, ей не поможет. Граф из тех, кто способен упрятать в застенки собственную мать, не то что сожителя дочки. Тут он и не поморщится. А графиню наверняка посадят до конца войны под домашний арест, а то и что-то похуже сделают. Как просто — вы, Рейкер, скажите нам то, что мы хотим знать, а мы в благодарность за это не будем мучить эту красотку у вас на глазах. А в противном случае, поверьте Рейкер, мы сделаем девочке очень больно. И она будет с самого начала знать, что ее боль — следствие вашего, Рейкер, нежелания помогать Империи».

Однако проще было приказать себе забыть о существовании Рами, чем сделать это. В жизни Рейкера давно не попадался кто-либо, столь близкий его душе, столь соответствующий его вкусам. Наконец, достигнув с самим собой некоторого компромисса, основанного на том, что сейчас он найдет Рами и загладит свою вину, а как-нибудь потом медленно и безболезненно завершит их отношения, так, чтобы не причинить графине слишком большого горя. Успокоившись, он отправился на поиски подруги.

Рами он нашел плачущей у нее в каюте. Сам факт, что у простой санитарки при корабельном медотсеке была собственная каюта, да еще в два раза больше, чем у Рейкера, говорил о той роли, которую сыграл граф Брасс в получении ей назначения. Открыв дверь на стук полковника, она первым делом плюнула ему в лицо и попыталось захлопнуть дверь перед его носом, да еще желательно так, чтобы этот самый нос смялся в лепешку. Однако соревноваться с профессиональным военным в скорости реакции ей не стоило.

От плевка полковник уклонился, разбить себе нос не позволил. Зайдя в каюту, он аккуратно прикрыл за собой дверь, затем обнял вырывающуюся из его рук графиню и принялся шептать ей на ухо самым ласковым тоном, на который был способен.

— Милая, успокойся… Не надо так расстраиваться…

Отчаянные попытки Рами освободиться из объятий Рейкера постепенно перешли в безудержные рыдания. Она обмякла в его руках и позволила усадить себя на кровать.

— Рейкер, родной мой, скажи, что ты пошутил, ну пожалуйста. Это же неправда, да? Этого ведь просто не может быть…

— К сожалению, это все правда. — сказал Рейкер, продолжая гладить голову девушки — И поверь, от признания этого мне не легче, чем тебе. Мне тоже кажется, что такие действия позорят нацию. Возможно тебе станет легче, если я скажу, что земляне обнаружили планету-фабрику и освободили всех находящихся там заключенных…

— Да? — сквозь слезы улыбнулась Рами — Это хорошо… Только этого мало… неужели больше ничего нельзя сделать?

— Не знаю, милая… — прошептал Рейкер — пока не знаю…

Когда крейсер вышел на орбиту Рекна, полковник поднялся в главную рубку и включил передатчик. События последних часов перед вылетом наполнили его душу дурными предчувствиями, и сейчас было самое время проверить их справедливость. В том, что Брасс не станет возводить на него напраслину из личных побуждений, Рейкер почти не сомневался — граф был профессионалом в лучшем смысле этого слова, поэтому не унизится до элементарной клеветы. Вот по-тихому отправить Рейкера на небеса — это другое дело, тут у него есть не только повод, но и широкие возможности.

Набрав код, он вслушивался в гудки вызова. Видеофон на его вилле не отвечал довольно долго, однако экран наконец все же осветился. На полковника глядело лицо Риша — может, ему показалось, что правый глаз старика немного подергивается, или просто рябь пробежала по дисплею…

— Привет, Риш! — деланно веселым тоном приветствовал он своего дворецкого. — Как идут дела?

— Все прекрасно, милорд. Только одна неприятность — этот оболтус Рассер брал вашу машину для какой-то своей поездки, и, когда ставил ее в гараж, слегка помял крыло.

— Да? — услышав кодовую фразу, Рейкер весь напрягся, однако со стороны это было незаметно, во всяком случае он на это надеялся. В любой ситуации, обрывать разговор, едва начав, было нельзя, это могло вызвать подозрение, прежде всего на голову искренне преданного ему старика. — Я, кстати, не раз говорил ему, чтобы мою машину он не трогал. В конце концов, я плачу ему достаточно много, чтобы он мог позволить себе купить собственную. Пожалуй, он должен понести наказание.

— И я ему твердил об этом, милорд. Но вы же знаете Рассера, он слушается только вас, да и то, когда вы близко. Такого старика, как я, он вообще в грош не ставит… Только я думаю, господин, он уже достаточно наказан тем, что доставил вам неприятности. Поверьте, он вам предан, как и все мы… Милорд, когда вас ждать? Ремонтники должны вот-вот появиться, думаю, к вашему приезду все будет в полном порядке.

— Думаю, к вечеру. Скажешь шоферу, пусть подгонит машину ко дворцу, я чертовски устал. Но работа — прежде всего.

Внезапно Рейкеру в голову пришла мысль — а может, старик забыл о договоренности? Может, первая фраза вылетела случайно. Не мешает еще раз удостовериться…

— Ну а кроме битой машины, надеюсь, все нормально? — полковник постарался, чтобы его голос звучал слегка расстроено и чуть сердито, как и положено говорить хозяину, которого нерадивые слуги ввели в расходы.

— Да, господин. Все отлично . — Риш говорил совершенно спокойно, с обычной ноткой добродушной ворчливости, которое вырабатывается у той категории слуг, которая давно отождествляет своих хозяев со своей родней — Если бы не Рассер, то я бы сказал, что все идет просто великолепно . Да, милорд, на ваше имя поступило много почты, однако я запретил Рассеру ее просматривать, хотя он кричал, что он секретарь и имеет на это право.

— Правильно, Риш. Вечером я все просмотрю. А Рассеру передай, чтобы он поменьше совал нос не в свое дело… впрочем, я сам с ним поговорю. Ладно, до вечера.

Когда экран видеофона погас, Брасс позволил себе расслабить пальцы, обхватившие рукоятку бластера. Жалкий старик (и зачем его Рейкер держит, наверное, по привычке) повернулся к всесильному графу.

— Я все сделал правильно, господин?

— Да. Я вполне удовлетворен. Можешь идти, но оставайся поблизости, если этот предатель позвонит снова. Мои люди разместятся на втором этаже. И проследи, чтобы убрали этот труп — Брасс кивнул в сторону скорчившегося в углу тела Рассера. — И помни, старик, ты жив только потому, что в тебе долг перед Империей возобладал над долгом перед хозяином. Надеюсь, что в будущем ты будешь столь же лоялен.

Граф был недоволен — проникновение в дом Рейкера прошло не так гладко, как ему бы хотелось. Особенно это касалось идиота-секретаря. Мальчишка пытался защищать дом хозяина с каминной кочергой в руках и, разумеется, незамедлительно получил свое. В глубине души Брасс относился к этому сопляку с большим уважением — старик, тот совсем другой, трус и подхалим. Как кланялся старому хозяину, так теперь будет кланяться и новому. А если ему пригрозить хорошенько, то он и сапоги лизать начнет.

Сегодня утром он получил донесение от своего агента. Капитан, который должен был доставить капсулу, сильно задержался в пути — у эсминца вышел из строя двигатель и несколько дней ушло на ремонт. В настоящее время капитан сидел в камере и ожидал расстрела — за невыполнение приказа. Ему было сказано доставить послание незамедлительно, а этому идиоту захотелось вручить его Брассу лично. Что ж, он удостоился этой чести. А теперь его необходимо расстрелять, поскольку таким кретинам в армии не место.

Из сообщения Геллера вина Рейкера была ясна и очевидна. И в том, что последний рейд Бразраара тоже закончится ничем, Брасс нисколько не сомневался — предатель наверняка предупредил макак. Однако просто так арестовать советника Императора он не мог — шум, который неизбежно поднялся бы в прессе, был не на руку имперской пропаганде, утверждающей что все без исключения рекны сплотились перед лицом земной экспансии. Значит, взять Рейкера надо было тихо, без шума и пыли.

Что ж, остается ждать приезда хозяина виллы. Брас сел в кресло и сладко потянулся. Он подождет, недолго осталось…

Выключив видеофон, Рейкер несколько секунд смотрел в потухший экран. Да, предупреждение было совершенно очевидно, ему надо уносить ноги. И тем не менее его беспокоил один факт — Рассер и Риш, несмотря на регулярные перепалки, искренне любили друг друга и никогда не было случая, чтобы один из них стучал на другого. Никогда… «Может, Риш хотел что-то сказать относительно Рассера — думал полковник, раз за разом прокручивая разговор в памяти и анализируя каждое слово — Может, подтекст кроется в словах, что Рассер уже достаточно наказан? Имеется ли в виду, что Рассер пострадал? Или это просто ничего не значащая фраза… Но эта фраза не характерна для Риша, ох как не характерна. В любой другой ситуации он бы просто промолчал об этом происшествии. Ладно, все равно удостовериться ни в чем нельзя. Надо действовать, пока еще не поздно».

В том, что пора подумать о бегстве, он не сомневался, даже в том случае, если все это одна большая ошибка. И дело было не в приказе Сергеева — просто Рейкеру смертельно не хотелось погибать просто так, как корова на бойне. В этом сказывалось и его воспитание и жизненные принципы Империи в целом. Умри, но умри сражаясь. Принеси пользу своею жизнью, но и окажи помощь остальным, расставаясь с ней. Эти каноны вошли в его кровь так же прочно, как знание родного языка, и следовал он им бессознательно.

Теперь предстояло решить, как покинуть корабль, и при этом не поднять по тревоге всю орбитальную оборону. Пара хороших идей на этот счет у него была, однако основной недостаток хороших идей в том, что их надо еще как-то претворять в жизнь.

Подумав, он решил воспользоваться «Алебардой», благо на борту крейсера были истребители этого класса. Идеальный вариант для побега — машина оснащена С-драйвом, хотя и с не слишком большим запасом хода. Впрочем, много ему не понадобится — главное, добраться до «почтового ящика», а там его примет на борт эсминец. Дело за малым — надо захватить «Алебарду». Вот только как?

Выход нашелся внезапно — подвернулась счастливая случайность. Выйдя на летную палубу, полковник подошел к стоящему на площадке лифта истребителю, в который как раз собирался забраться пилот. Действуя больше инстинктивно, полковник подошел к пилоту:

— Минуточку, офицер…

— Капитан Барк, сэр. Готовлюсь к патрульному вылету. Задание…

— Вы не готовы, капитан Барк! — глаза полковника метнули молнии. Офицер съежился, он знал свою вину и понимал, что пойман. — Вы пили!

Да, это действительно была удача. Среди рекнов пьянство распространено примерно так же, как у людей некрофилия. То есть такие случаи были очень редки, их всячески скрывали. Только элита позволяла себе небольшое количество хорошего вина, а этот… офицер (недостойный столь высокого звания) был сильно пьян. Очень сильно. И Рейкера нисколько не волновал тот факт, что по земным меркам такое состояние никто не назвал бы даже «навеселе» — здесь не Земля и требования тут другие.

— П-простите, сэр… — заикаясь, ответил капитан — Б-больше не повторится… Я никогда…

— Вот именно, капитан. Больше не повторится. Отдайте ваш ключ от корабля… лейтенант. Немедленно.

На офицера было жалко смотреть. Дрожащей (то ли от подпития, то ли от унижения, то ли от страха) рукой он отдал Рейкеру магнитную карточку, дававшую допуск к компьютеру истребителя.

— Трибунал решит, вернуть ли ее вам или нет. А теперь вон отсюда. Доложите вахтенному офицеру, что я велел заключить вас под стражу. И… чтоб глаза мои вас не видели.

На мгновение ему показалось, что офицер действительно испарился, во всяком случае он исчез с флайдека быстрее, чем Рейкер смог бы сосчитать до трех. «Хоть исполнителен — криво усмехнулся полковник — Может, еще и не все потеряно».

Он сел в кресло пилота и включил прогрев С-драйвов. Дежурный офицер, разумеется, препроводит этого болвана на гауптвахту, после чего пойдет докладывать об этом диспетчеру, однако на это уйдет время. Много времени. Он успеет прогреть двигатель и уйти на струну прямо отсюда, а потом уж путь Империя поднимает тревогу, им будет его уже не догнать.

— Привет, Рейкер — милый голосок оторвал его внимание от пульта управления — Что вы здесь делаете?

От неожиданности он несколько секунд не мог придумать подходящего ответа, затем сказал:

— Решил вспомнить молодость, Рами. Я же рассказывал, что раньше я был пилотом боевого истребителя, летал и на таких машинах. Помню, как то…

— И куда вы намереваетесь лететь сейчас? — графиня забралась в истребитель и свернулась калачиком на кресле стрелка. Откровенно говоря, только ее миниатюрная фигурка позволяла ей занять такую позу, сиденья в истребителе комфортом не отличались.

— С чего вы взяли, что я вообще собираюсь куда-то лететь?

— У вас С-драйв прогревается. — пожала плечами Рами, стараясь устроиться поудобнее. — Это и слепому видно.

— Это стандартное требование для любого истребителя…

— Вот именно. Кстати, я хотела рассказать вам о своем разговоре с отцом. Граф просил меня немедленно прибыть домой, ну, это понятно. И очень интересовался вами. Кстати, откуда он знает, что наш полет закончился неудачей? Адмирал разве уже послал официальный доклад?

Вот и все встало на свои места. Раз граф знает о том, что рейд провалился до получения официального отчета Бразраара, значит он имеет основания это предполагать. А единственное основание для этого — твердое знание того, что он, полковник Рейкер, передает информацию землянам, которые непременно эвакуируют мирных жителей, чтобы не подвергать их опасности. И все намеки Риша стали понятны. А Рассер… видимо, у него серьезные проблемы, если он вообще жив.

Теперь у Рейкера была другая проблема — что делать с графиней. Попросить ее удалиться — не послушается. Выгнать — может поднять шум. До прогрева двигателей было необходимо еще минут десять.

— Адмирал не посылал доклада. А информация вашего отца идет от других источников. Интересуетесь, от каких именно?

— Разумеется, если только это не военная тайна. И тем более расскажите, если тайна.

— У него есть один очень ценный агент на Земле. Думаю, этот агент сообщил ему… что я работаю на разведку Патруля. И он сделал правильные выводы, что я не могу допустить захвата людей для… утилизации.

Графиня от удивления раскрыла рот и уставилась на Рейкера с немым вопросом в глазах. Секунд через двадцать она обрела дар речи и с грехом пополам выдавила из себя:

— Рейкер, ты это серьезно? Или у тебя такие шуточки?

Он взглянул красавице в глаза и утвердительно кивнул.

— Совершенно серьезно. И я намерен сейчас скрыться от столь пристального внимания УБИ. Попросту говоря, удрать. В нескольких световых годах отсюда меня ждет корабль, который доставит меня на Землю. А ты… Ты имеешь право выбрать. Если хочешь, можешь сейчас выйти и поднять тревогу. Или можешь дать мне улететь.

— Да… выйти… поднять тревогу — горько усмехнулась Рами, кивая в сторону пристегнутого к бедру полковника бластера — И получить лазерный луч в спину…

Рейкер, который на самом деле собирался лишь оглушить девушку чем-нибудь тяжелым, кулаком например, искренне возмутился.

— Я клянусь… честью офицера, что если ты захочешь поднять тревогу, я не буду тебе мешать. — он совершенно серьезно собирался выполнить эту клятву, даже если бы ее исполнение означало для него пытки и смерть — Еще шесть минут я не смогу уйти на струну. За это время меня можно расстрелять раза четыре. Решай.

Рами молчала. Ее взгляд был устремлен куда-то в угол, мимо Рейкера. Пауза затягивалась, и он уже думал, что надо как-то разрядить обстановку, когда графиня наконец сказала:

— Да… пожалуй, я верю, что ты выполнишь эту клятву. И, наверное, надо поверить и в то, что ты рассказывал об… переработке военнопленных. Но тогда нельзя уже будет верить во все, что окружало меня с детства. Ведь если это правда, то и папа об этом знал… И считал это все нормальным.

Она снова надолго замолчала. Щелкал таймер, отмеряя время, оставшееся до полной готовности двигателей. Рейкер, не желая давить на психику подруги, повернулся спиной и начал вводить в навигационный компьютер координаты цели, на всякий случай стараясь делать это так, чтобы Рами не видела цифр. Впрочем, она вообще не смотрела на пульт.

— Какая мерзость… Я никогда не думала, что смогу сказать так об Императоре и о нашем народе. Может, ты и прав. Может, с этим надо как-то бороться. Скажи, Рейкер, ты говорил, что земляне освободили часть пленных, которые должны были пойти на переработку. Это правда?

— Да. — коротко ответил Рейкер, не поворачиваясь к ней. — Из-за этого и разжаловали Бразраара. Он не сумел их уничтожить.

— А… скажи, ты тоже приложил к этому руку?

— Да. Координаты планеты-комбината держались в секрете. Мне удалось добыть эту информацию и переправить ее на Землю.

Пискнул сигнал готовности С-драйва. Электронный навигатор вычислил курс и готов был привести программу в исполнение. Рейкер поднял глаза на Рами. Рекни плакала, закрыв лицо руками.

— Время вышло, Рами. — устало сказал он — Ты дашь мне улететь? Или… впрочем, объявлять тревогу поздно, надо было делать это раньше. Теперь меня уже практически невозможно задержать. Рами, тебе надо выйти, чтобы я мог стартовать. И отойти подальше от истребителя…

— Раньше ты называл меня «милая» — всхлипнула графиня — А потом, разве я не сказала? Я лечу с тобой.

— Рами, милая моя Рами! — задохнулся от радости Рейкер — Я не смел даже просить тебя об этом, здесь ведь у тебя прекрасное будущее, ты вращаешься в высших кругах имперской знати. И твой отец…

— Я не хочу его видеть… и я люблю тебя, Рейкер, люблю, понимаешь? И хочу быть с тобой, всегда, вместе…

Истребитель с хлопком исчез прямо с летной палубы авианосца. А спустя несколько минут пришел приказ Брасса — немедленно арестовать Рейкера. Граф все же решил подстраховаться, однако было уже поздно. Со злости он приказал расстрелять идиота, который своими руками отдал предателю ключ от боевого истребителя. Этот приказ, в отличие от предыдущего, Бразраар немедленно привел в исполнение, радуясь, что может сделать хоть что-то. Сразу все поняв, он мечтал лично перегрызть Рейкеру горло — еще бы, из-за этого шпиона пошла крахом вся его карьера. Тем временем вовсю работали компьютеры крейсера, вычисляя возможные траектории прыжка. Император лично отдал приказ — догнать и уничтожить.

(обратно)

Гибель «Викинга»

«Викинг» неподвижно висел в пустоте, отдалившись от стандартного джампойнта на пару сотен километров — во избежание непредвиденных случайностей. Шестнадцать часов прошло с тех пор, как они заступили на эту вахту. Возвращение эсминца ожидалось часов через шесть, может и раньше. Это несколько успокаивало Снегова, которому отнюдь не улыбалось торчать здесь без всякого толка. Впрочем, в настоящее время по корабельному времени была ночь, и почти весь экипаж спал. Бодрствовали только двое диспетчеров в боевой рубке корвета, да его капитан. Впрочем, не спали и пилоты — ранее входившие в состав Четвертой эскадрильи авианосца «Элеонора», а в настоящий момент приписанные к «Викингу».

В первый момент Дик рассматривал назначение на «Викинг» как наказание — до тех пор, пока не увидел сам корабль. Хотя снаружи корвет весьма напоминал эсминец, общим у них был, пожалуй, только корпус. Как ранее сам Снегов, пилоты с первого взгляда влюбились в новый корабль — красу Флота, самый мощный из легких и самый легкий из мощных. Снегов был совершенно убежден, что даже авианосцу не светит ничего хорошего в бою с парочкой корветов, а уж крейсер — этот вообще не имел никаких шансов, даже в бою один на один. Пилоты вполне разделяли его точку зрения, особенно учитывая, что они не расстались со своими любимыми «Звездочками».

Пилоты в настоящий момент патрулировали пространство — пока один спал, второй управлял истребителем. Хотя «Викинг» и был сильнее обычного эсминца в несколько раз, однако лишняя страховка еще никогда никому не мешала. Тем более, что пилоты вызвались добровольно, и Снегов, сам бывший универ, прекрасно их понимал. Конечно, теперь его место на капитанском мостике, однако это не значит, что он иногда не мечтает снова положить руки на штурвал истребителя. Откровенно говоря, иногда он тосковал по тем замечательным временам, когда был всего лишь пилотом. Командовать всегда сложнее, чем быть исполнителем, это он прекрасно понимал и до своего повышения. Однако его назначение капитаном эсминца, вызванное острым дефицитом опытных профессионалов, в то время он принял безоговорочно — надо, значит надо. Но каждый раз, наблюдая стремительный полет изящных машин, особенно новейших «Монингстаров», управлять которыми ему так и не довелось, он снова представлял себя в пилотском кресле.

Сейчас у него не было особых планов на будущее — «Викингу» была дарована полная свобода действий, он мог идти в любую систему, действовать по собственному усмотрению и возвращаться на Землю только для дозаправки и пополнения боекомплекта. Ченнинг, пригласив Снегова в свой офис, объяснил ему программу-максимум — требовалось создать у рекнов страх перед одиночными перелетами. Пусть по любому поводу гоняют эскадры сопровождения, пусть даже боевые корабли боятся высунуть нос из-под щита орбитального прикрытия. Конечно, сил одного, пусть даже и лучшего во Флоте корабля было явно недостаточно для достижения этой цели, но необходимо было по крайней мере начать. А там к «Викингу» присоединятся другие корветы, сея ужас на торговых путях Империи. И рано или поздно цель будет достигнута. Во всяком случае, первый шаг уже был сделан.

Традиция отмечать число одержанных побед различными символами уходит в далекое прошлое. Воин делал зарубки на копье, отмечая число убитых врагов, пилоты рисовали силуэты сбитых самолетов противника. Тяжелые корабли Федерации, практически никогда не вступавшие в бой один на один, счета поверженных врагов не вели. Иное дело эсминцы — им частенько приходилось идти в атаку лоб в лоб, и поэтому каждый из них гордился своими успехами. Первое, что делал новичок, попавший на борт корабля — мчался в кают-компанию, чтобы взглянуть на «щит побед» — к магнитной доске, занимавшей самое хорошее место на стене, сразу напротив двери, крепились силуэты сбитых кораблей противника. Впрочем, стоит заметить, что редко на щите заполнялся хотя бы один ряд — живучесть эсминцев была не столь высока. Обычно там можно было видеть три-четыре, иногда пять-шесть фигурок — как правило, транспорты и истребители, реже — эсминцы.

«Викинг» в этом вопросе не был исключением, однако сейчас на его «щите побед» было уже не так уж много свободного места. Еще в бытность эсминцем он участвовал в нескольких весьма впечатляющих операциях, во время одной из которых доску почета украсила редкая фигура — силуэт имперского крейсера. Сейчас Снегов распорядился, чтобы Эббес приготовил еще одну фигуру — и, пожалуй, стоит обсудить с экипажем вопрос о целесообразности учета сбитых истребителей. По крайней мере для корвета это не серьезные противники, и не стоит обращать на них особое внимание. Но даже и без истребителей послужной список «Викинга» выглядел весьма солидно.

Сигнал тревоги отвлек его от этих размышлений, и Игорь поспешил на свое место на мостике.

— Сэр, «Сакура» докладывает, что обнаружен одиночный истребитель противника. Тип «Алебарда». Гасит скорость.

— Он видит наших ребят?

— Думаю, нет, командир. Наши сенсоры гораздо лучше, чем на этих старых калошах. Во всяком случае я попросил их не приближаться к рекну слишком близко.

— Да, разумно. Раз здесь появилась «Алебарда», значит стоит ожидать прихода и кое-чего посолиднее. Кажется, парни, у нас появилось занятие. Приготовиться к бою.

— Все расчеты на местах, командир. «Викинг» к бою готов.

Рейкер не верил своим глазам. Сергеев клятвенно обещал, что в точке с этими координатами всегда будет дежурить эсминец, однако сенсоры истребителя показывали вокруг абсолютную пустоту. Он погасил скорость «Алебарды» и принялся снова и снова обшаривать пространство детекторами, однако результат по-прежнему был нулевым. Подумав, полковник решил, что эсминец, возможно, счел слишком опасным торчать прямо на отметке, указанной в любом справочнике по навигации, во всяком случае сам он сделал бы именно так. Рами расположилась в кресле стрелка и внимательно изучала инструкцию по ведению огня из кормового лазера. То ли ей было все ясно, как божий день, то ли она не понимала в инструкции ни слова — во всяком случае вопросов она не задавала. Рейкер не мешал ей, понимая, что это лучший в данной обстановке способ скоротать время — и совершенно бесполезный. Если его план увенчается успехом, «Алебарду» придется бросить.

Подумав, Рейкер включил передатчик…

— Сэр, рекн начал передачу на нашем диапазоне! — удивленно воскликнул один из операторов, отвечавший за радиоперехват.

— Что он говорит? — не менее удивленно спросил Снегов, который меньше всего ожидал, что имперец пойдет на контакт. — Он что, все же заметил истребители и решил сдаться?

— Послушайте сами, сэр… — связист переключил выход звука на динамики, и в рубке раздался спокойный голос, говоривший на интергале с сильным «рыкающим» акцентом.

— Вызываю эсминец Федерации. Прошу взять меня на борт… Вызываю эсминец федерации… Черт вас раздери, где вы? … Говорит полковник Рейкер, вызываю патрульный эсминец Федерации…

— Рейкер? — задумчиво пробормотал Снегов, которому это имя показалось странно знакомым — Где-то я это слышал…

— Эсминец федерации, ответьте… — бубнил голос в динамиках.

Снегов наконец вспомнил, где, вернее от кого слышал имя «Рейкер». Кажется, Дик рассказывал, что это тот парень, которого они увезли с собой во время побега с «Крайта». Потом он, вроде, сумел удрать к своим. Какого же черта он сейчас тут делает?

Взяв микрофон и переключив станцию на двусторонний обмен, Снегов поинтересовался:

— Мы вас слушаем, Рейкер. У вас к нам есть вопросы?

— Черт дери, почему вы не отвечали? — рявкнул голос, в котором мелькнули знакомые нотки привыкшего командовать офицера. — Немедленно примите меня на борт.

— У меня на этот счет нет никаких инструкций — сухо ответил Снегов, которого безапелляционный тон полковника слегка раздражал.

— А у вас есть инструкции относительно почтовой капсулы? — поинтересовался голос в динамике. Игорь нутром ощутил едва сдерживаемый гнев собеседника, однако это не произвело на него особого впечатления.

— Допустим…

— В таком случае, может, вас устроит говорящее письмо? — ядовито поинтересовался Рейкер — И, кстати, у вас не так много времени. В самом ближайшем будущем здесь появится имперский флот. Сегодня Мудрейший Император, знаете ли, не в духе. Или вы собираетесь драться с имперскими крейсерами в одиночку?

Майор задумался. С одной стороны, его действительно не инструктировали, как действовать в такой ситуации. Действительно, в приказе содержалась информация о правилах доставки почты, буде она придет, однако ситуацию, когда вместо письма появился его отправитель собственной персоной, приказ почему-то не предусматривал. Впрочем, не оставлять же уважаемого полковника на сутки в тесной кабине истребителя, пока удастся запросить Землю. Придется принять гостя.

— Хорошо, полковник. Однако, как вы собираетесь перебраться на борт… эсминца? У вас есть скафандры?

— О, дьявол! — выругался Рейкер, сообразив, что как раз скафандров-то на борту его «Алебарды» не было. — Послушайте, капитан? Вы не могли бы выбросить из шлюза парочку скафандров? Я бы их подхватил магнитным лучом…

— Так вы еще и не один? Хорошо… Эббес — обернулся Снегов к оружейнику — подбери два скафандра. Самых больших, каких только найдешь. Рекны парни рослые. И давай-ка побыстрее, что-то не нравится мне его фраза насчет имперской эскадры. А вы — он повернулся к связисту — отправьте на Землю капсулу с донесением. Как я понял, больше дежурить в этом районе не придется. И отзывайте истребителей, пусть стыкуются с «Викингом».

Спустя пятнадцать минут все было готово к отлету. Рейкер и Рами поднялись на борт корвета, где их встретили если не радушно, то по крайней мере с должным уважением. Впрочем, Дик был искренне рад — бывший майор был ему весьма симпатичен, по крайней мере после того, как Сергеев в разговоре вскользь намекнул об истинной роли Рейкера в том знаменательном побеге. Тогда Дик, обдумав еще раз ход событий и сопоставив с ним туманные фразы Сергеева, понял, что помощь, оказанная в тот раз им Рейкером была может и не слишком очевидна, но весьма эффективна. Во всяком случае он понимал, что бежать с боевого корабля так просто, как это сделали они, невозможно. Вообще-то говоря, сейчас вспомнив в связи с этим о побеге самого Рейкера, и сопоставив сопутствующие бегству обстоятельства, Старк понял, что и там явно все было нечисто. Иначе какого черта полковник оказался бы здесь.

— Интересный у вас корабль, майор — заметил Рейкер, когда его привели в капитанскую рубку. — Не помню такого типа.

— Знаете, Рейкер, из соображений безопасности вас надо было бы расстрелять — усмехнулся Снегов — Вы первый рекн, увидевший совершенно секретный боевой корабль типа «корвет». Собственно, некоторые его видели и раньше, но они… уже не смогут об этом рассказать.

— Спасибо за прямоту, майор. Только попрошу пока меня не расстреливать, ладно?. Лучше передайте меня в руки вашей СБ, путь уж они мной займутся. Тем более, я с ними уже имел контакт и остался чрезвычайно доволен знакомством.

— Непременно, полковник. В самом ближайшем будущем. — сказал Снегов и затем, подумав, добавил — По случаю вашего… посещения вы расположитесь в моей каюте, она достаточно просторна для двоих. Надеюсь, у вас не будет возражений по поводу того, что вы разместитесь вместе. Мне показалось, что ваш спутник… женщина?

— Люди обычно предпочитают термин «самка» — пожал плечами Рейкер, которого это слово порядком коробило и в душе он был признателен Снегову за то, что он не стал его произносить. — Мы в таких случаях говорим «рекни». Да, вы не ошиблись. Это графиня Брасс, моя… подруга. Конечно, я ни в коей мере не намерен возражать. Мне вообще крайне неловко, что вынужден оторвать вас от куда более серьезных дел. Как я понимаю, дежурство здесь не является привычным для вас занятием.

— Вы правы. Дежурный эсминец ушел на Землю для ремонта, а мы здесь его ненадолго замещаем.

Теперь «Викингу» предстоял довольно долгий путь к Земле. И, хотя Снегов был не очень доволен столь неожиданным прерыванием его рейда, однако считал своим долгом доставить полковника в целости и сохранности. Двигатели были готовы к броску, компьютер начал рассчитывать траекторию…

Компьютерные программы делятся на три основные группы. Первая — это работающие программы. Как правило это относится к самым простым творениям программистов, которые выполняют всего одну-две операции, да и те не слишком сложные. Вторая группа — неработающие программы. Эта категория встречается достаточно часто, то им не подходит тип процессора, то они вступают в конфликт с другим программным обеспечением, а иногда и просто содержат фатальные ошибки. Как правило, работа с ними — удел немногих энтузиастов, поэтому эти программы занимают место только там, где еще не потеряли надежду их обуздать. Третья и наиболее многочисленная группа — это сырые, или как их чаще называют в народе «глюкнутые» программы. Эти шедевры могут месяцами работать нормально, не вызывая никаких нареканий. А потом случается «глюк» — программа начинает вытворять черт знает что и, что самое досадное, после приведения в чувство повторить вызвавшую сбой ситуацию обычно не представляется возможным. Чем сложнее программный комплекс, тем вероятнее появление сбоев, тем больше вероятность того, что однажды вам с умным видом вручат результат сложнейшего расчета, весьма далекий от истинного.

К третьей группе, как правило, относятся наиболее сложные продукты — плоды длительных творческих усилий крупных разработчиков, где сотни программистов трудятся каждый над своей небольшой частью единого программного комплекса. Эти части потом плохо стыкуются друг с другом, вступают в различного рода конфликты или просто не могут найти точки соприкосновения. В частности, навигационный компьютер «Викинга» был оснащен именно такой сложной и громоздкой, но обычно весьма эффективной программой. Как правило, система вполне позволяла кораблю успешно уйти на струну и соскользнуть с нее более или менее точно в заданном месте. И тем не менее навигаторы прекрасно осознавали, что у этой самой программы в любой момент может «поехать крыша», хотя каждый искренне верил, что это произойдет не в его смену… И однажды крыша у компьютера действительно поехала.

Получив координаты цели, электронный навигатор стал рассчитывать оптимальную траекторию полета. Однако то ли сбой в памяти, то ли пресловутый «глюк» привел к тому, что, почти закончив расчеты, машина обнаружила, что забыла пункт назначения. Простенькая система на уровне банального калькулятора застенчиво извинилась бы и попросила бы повторить задание. Как бы не так, сверхсложная навигационная программа принялась лихорадочно искать выход. Путем проб и ошибок, идя от обратного — то есть от построенного уже маршрута, машина принялась вычислять конечный пункт полета. И она, безусловно, справилась бы с этой задачей, если бы именно в ходе этого процесса не произошел бы второй «глюк» — в одном числе потерялись два знака после запятой. Компьютер не обратил на это внимания. Если бы машина заметила вторую ошибку, то, видимо, все же обратилась бы за помощью к людям, однако она к тому времени все же получила более или менее приемлемый результат, основанный, к сожалению, на неправильном числе. А навигатор, доверявший компьютеру несколько больше, чем это было допустимо, не заметил несоответствий в длинных колонках цифр. Увидев на экране милое сердцу сообщение «work completed»^[48], он соспокойной совестью нажал на кнопку запуска С-драйва.

Корабль ушел на струну. Но сошел с нее чуть-чуть не там, где хотелось его капитану.

Вообще говоря, если пуля, пролетая километр, отклоняется от точки прицеливания на пару миллиметров, это считается весьма успешным выстрелом. С этой точки зрения отклонение «Викинга» от предусмотренного его командиром маршрута было еще меньшим. Соскочив со струны в двадцати парсеках от точки старта, корвет оказался всего в нескольких миллионах километров от запрограммированной точки. В обычной ситуации это не слишком взволновало бы экипаж — погрешность, вообще говоря, не была слишком уж серьезной, однако в данном случае ошибка компьютера стала для корабля роковой.

Это минное поле рекны выбросили почти в самом начале войны. В тот период у Патруля не было ни сил, ни средств для его ликвидации, к тому же заграждения располагались не на основных торговых путях, поэтому картографический отряд Четвертой эскадры ограничился определением границ минного поля и занесением его в навигационные справочники. Как-нибудь потом можно будет и очистить местность, а пока для кораблей важно знать об опасности этого участка. Справочник, регулярно обновлявшийся каждым кораблем при заходе в порт Земли или других достаточно развитых планет, содержал в себе точные параметры минного поля, а также несколько прыжковых точек в этой системе, находившихся на безопасном удалении от его границ.

Однако справочник никак не мог предусмотреть компьютерной ошибки, из-за которой корвет сошел со струны чуть ли не в самом центре сферы, нашпигованной космическими минами. Датчики разбросанных в пространстве конструкций зафиксировали появление постороннего объекта, не подававшего верный сигнал «я свой», сообщение немедленно обежало все мины, которые привели в действие свои боевые системы и приготовились к атаке.

По кораблю прокатилась сирена боевой тревоги — экипаж бросился на свои боевые посты. Рейкер счел нужным оставаться в своей каюте (как звучно именовалось это помещение, размером с большой шкаф) и присматривать за Рами. В конце концов, его здесь встретили прохладно, что было вполне объяснимо, поэтому путаться под ногами у командора Снегова и его офицеров было по меньшей мере неразумно. К тому же Рами настоятельно требовала внимания с его стороны и, прежде всего, упрашивала рассказать о том, как он стал работать на разведку Земли. Да и ему самому хотелось облегчить душу, ведь до сих пор обсудить эту тему ему удавалось только с людьми, а так хотелось встретить понимание со стороны хоть кого-нибудь из своих. Рейкер нисколько не сомневался, что расскажи он свою историю Ришу — даже вошедшая в привычку преданность не остановит старика перед доносом, поскольку любой рекн считал землян злейшими врагами Империи. Впрочем, к искренней радости Рейкера, Рами, казалось, не разделяла общих убеждений.

Поскольку приказа занять места в истребителях не поступало, пилоты направились в боевую рубки «Викинга». Дик влетел туда одним из первых, за ним подошли и остальные пилоты, даже Ким, которого обычно события, не связанные с его обязанностями, интересовали мало.

— Что случилось, кэп?

— Ни малейшего представления — нахмурившись, пробормотал Снегов, изучая показания приборов и сенсоров — Но, похоже, мы крупно вляпались. Судя по показаниям детекторов, мы вышли в самом сердце минного поля. Ума не приложу, откуда оно здесь взялось.

— Капитан — раздался голос навигатора — корвет отклонился от курса. Девиация по основным векторам составляет 3, 5 и 7 тысячных от расчетной. Предположительно ошибка в расчете курса.

— Вот тебе и объяснение, Ричард. Только от этого как-то не легче. Похоже, нам крышка.

— Разрешите поднять истребители, сэр.

— И не думай. Наши поля кое-как выдержат, по крайней мере несколько минут, а твои «Монингстары» торпеды разнесут на молекулы. Будь у меня на борту «Крисы», не было бы вопросов.

Лазерные батареи корвета открыли шквальный огонь, благо целей уже было более чем достаточно. Со всех сторон к «Викингу» устремились «смерчи», запущенные минными установками. Пока стрелки справлялись, хотя одна из торпед уже разорвалась в защитном поле корабля, заставив экраны на миг потускнеть от яркой вспышки — автоматика берегла глаза людей.

— Внимание, ракетчики! — скомандовал Снегов понимая, что сейчас вопрос об экономии не стоит и на кон поставлена жизнь «Викинга» — открывайте огонь по минам, старайтесь бить те, что еще не запускали торпед. Используйте все что можно, в том числе и «смерчи». Необходимо продержаться хотя бы полчаса, потом можно будет отсюда свалить.

Некоторое время усиленное вооружение корвета положительно сказывалось на ходе поединка — одна за другой торпеды взрывались, не достигнув внешней границы гейгена. Теперь лазеры молотили не переставая, заливая огнем пространство вокруг корабля. Казалось, сквозь этот огненный занавес ничто не сможет проникнуть. Однако долго это продолжаться не могло и Снегов, прекрасно знавший устройство космических мин, со всей очевидностью понимал, что дела их плохи — мины вот-вот изменят параметры атаки, еще минута-другая, и торпеды доберутся до корвета.

Одна из мин приняла на себя командование. Отметив, что объект по-прежнему цел, компьютер принялся просчитывать шансы на успех. Получалось, что при прежней системе атаки противнику с вероятностью 0.7 удастся покинуть контролируемую минами зону. В качестве альтернативной была рассмотрена идея массированной атаки. Поскольку в этом случае компьютер давал куда более оптимистический прогноз, данное решение было принято за основу для дальнейших действий.

Торпеды внезапно перестали сыпаться на «Викинг» и лазеры прекратили огонь — в пределах досягаемости целей больше не было. Кончились и «смерчи» — четырнадцать выстрелов, тринадцать точных попаданий. Одну торпеду мине удалось перехватить, однако взрыв произошел так близко, что компьютерные мозги конструкции свернуло набекрень и она открыла огонь по своим соседкам. Те, запрограммированные на атаку любого враждебного объекта, ответили тем же, в результате чего сумасшедшая мина и пара ее коллег прекратили свое существование. Однако «Викингу» это не слишком облегчило положение — затишье никого не обмануло — каждому было очевидно, что это затишье перед бурей.

— Что-то они замолкли…

— Сейчас, соберутся с силами… Сколько еще времени до прыжка?

— Двенадцать минут. С копейками.

— Координаты заложили?

— А какие?

— Господи, да какие угодно. Лишь бы отсюда убраться.

Эббес колдовал над боевым компьютером, затем распрямился и повернулся к остальным.

— Я перепрограммировал его на управление лазерами. Поскольку разнообразия целей мы не имеем, то система сейчас настроена исключительно на отстрел торпед — это немного добавит нам шансы. Однако на многое не надейтесь — все торпеды нам не остановить.

— Мы уже сталкивались с подобной ситуацией — заметил Дик, вспомнив операцию по чистке минного поля и несчастный трейдер, попавший тогда практически в такое же положение, в котором сейчас находились они — Тогда мины стянули торпеды со всех окрестностей и обрушили на цель одной волной. Мы пытались что-то сделать, однако их было слишком много…

Снегов пожал плечами. Очевидно, в этот раз мины примут подобное же решение. Во всяком случае такой подход был очевиден. И он нисколько не сомневался в том, что эффект будет достигнут.

— Есть одна возможность выиграть минуту-другую — раздался от двери голос с характерным нечеловеческим акцентом. Все обернулись. Рейкер стоял, прислонившись к косяку, и спокойно рассматривал окружающих. Потом, подумав, добавил — Но вам эта возможность не понравится.

— Мы вас слушаем, полковник. — спокойно сказал Снегов.

— Я, когда перебирался к вам, видел три истребителя. Можно запустить их на автопилоте впереди корабля, тогда часть торпед сработает на них…

— Вы с ума сошли! — возмутился Дик, для которого вот так запросто пожертвовать сразу тремя новенькими истребителями было святотатством. — Как можно…

— Никак не можно — услышал он за спиной голос Эббеса — Поздно. Мины начали атаку.

Компьютер, координировавший атаку, собрал вокруг корвета достаточно торпед, чтобы покончить с ним. При этом требуемое количество определялось исходя из зафиксированной огневой мощи объекта, однако в первые же секунды атаки координатору стало ясно, что действия противника несколько не вписываются в прогноз.

Объект продемонстрировал несколько более высокую плотность огня. Большая часть торпед была уничтожена еще на подлете, однако остальные продолжали атаку. Компьютер с сожалением констатировал тот факт, что торпеды заметно мешали друг другу. Одна из них успешно поразила защитное поле противника, однако взрыв разрушил три других «смерча», находившиеся рядом, которые уже были близки к цели.

— Внимание, всему экипажу! Немедленно надеть скафандры. Загерметизировать, включить переговорные устройства и внешние динамики. О готовности доложить. — Снегов быстро натянул скафандр, находившийся тут же, на мостике, и принял у оператора управление кораблем, чтобы тот тоже мог натянуть защитный костюм. — Постепенно со всех постов пришли ответы.

— Эббес! Приготовиться к выпуску атмосферы из корабля — приказал он оружейнику. Тот согласно кивнул — действительно, отсутствие атмосферы существенно снизит последствия от попадания торпеды, в противном случае одна взрывная волна, прокатившись по коридорам, наделает столько бед, что мало не покажется. Разумеется, был риск поломки скафандра, однако удар, способный повредить эланиумный костюм с гарантией угробит и того, кто в этом костюме будет находиться. Однако выполнить приказ не удалось — то ли вышло из строя какое-то реле, то ли просто банально заело люк, однако шлюз внезапно отказался открываться, а иной возможности стравить из корабля воздух не было. Снегову оставалось только чертыхнуться и оставить все как есть.

Дик, понявший, что в идее Рейкера есть смысл, занял место за одним из пультов, переключил свой «Монингстар» на дистанционное управление и вывел на экран изображение с курсовой камеры. Истребитель отделился от корвета и, плюясь огнем, рванулся в сторону самого плотного скопления торпед. Почти минуту Дик вел бой, сбив не менее двух десятков «смерчей» кинжальными ударами — стоявший за его спиной Рейкер не мог не восхищаться мастерством пилота. Однако всему есть конец — наконец-то мины пришли к выводу, что данный объект представляет угрозу и, поэтому, заслуживает уничтожения. Если вести огонь, ориентируясь на телекамеру истребителя с грехом пополам получалось, то уворачиваться от торпед было попросту невозможно. Спустя еще несколько секунд «Звездочка» исчезла в огненной вспышке.

Снегов напряженно слушал доклады компьютера, который был переведен на голосовой режим в диапазоне внутреннего радиообмена шлемофонов, чтобы слышно было всем присутствующим. На текущий момент четыре прямых попадания, к счастью, в разные сектора, поэтому поле пока держалось. Было еще три попадания, однако по неизвестной причине компьютеры торпед не дали команды на подрыв и защитное поле тихо разрушило металлические сигары. Причины такой низкой эффективности начинявшей торпеды электроники сейчас анализировать не хотелось, оставалось только желать, чтобы подобных неисправностей было подольше.

— Кормовой гейген, состояние критическое. Снижение мощности до 12 процентов. — сообщил приятный мужской баритон компьютера. И тут же добавил — Вношу поправку. Кормовой гейген пробит. Повреждение эффекторов защитного поля — 7%, повреждение лазер — батареи №3 — 76%. Повреждение камеры внешнего обзора — 100%. Повреждение…

«Вот и все — огорченно подумал Снегов, слушая, как компьютер нудно перечисляет в той или иной мере вышедшие из строя узлы — вот и приехали. Еще одно попадание, и нас разорвет на части». Ему даже показалось, что сквозь полуметровой толщины броню он отчетливо видит стремительно приближающуюся к хвосту корвета торпеду. Вот сейчас она ударит в уже незащищенный корабль…

И в это время навигатор радостно заорал «Валим отсюда!» и вдавил кнопку старта С-драйва. Струнные двигатели начали стремительно освобождать океан накопленной энергии, сворачивая пространство вокруг корвета. Одновременно с этим чудовищный удар потряс корабль — привидевшаяся Снегову торпеда нашла свою цель. Казалось, что корабль скрутило в узел, гнулись и лопались переборки, экран компьютера разлетелся мелкими осколками, осыпая битым стеклом всех находившихся в рубке, вздыбилась палуба. С треском лопались болты, крепившие оборудование к стенам. Все рухнули на пол, и последнее, что увидел Снегов, был падающий на него огромный шкаф, начиненный тем, что еще совсем недавно представляло из себя сложнейший навигационный компьютер «Викинга».

Дик пришел в себя от того, что кто-то лил ему на лицо холодную воду. Газированную. С сиропом. Омерзительно сладкую и липкую. Сделав попытку сесть, он застонал от боли — похоже, его телу основательно досталось. Рубку заливал свет аварийных ламп — работая каждая на индивидуальном источнике питания, одни не зависели от корабельной электросети. Это не значит, что аварийное освещение не пострадало — по крайней мере три плафона, насколько он мог видеть со своего места, были разбиты вдребезги.

— Что случилось? — прохрипел он, стараясь не обращать внимание на боль Это ему не слишком хорошо удавалось.

— Ты не дергайся — раздался откуда-то сбоку голос Джоанны — Просто полежи спокойно, пока боль утихнет. Я ввела тебе анестезирующее. К сожалению, больше у нас почти ничего нет.

— А обязательно было поливать меня этой гадостью?

— Было еще машинное масло — в голосе Диди послышалась явная насмешка — Если ты предпочитаешь его, то я немедленно…

— Ладно, Джоан, не издевайся. Ты мне скажешь, что случилось?

Девушка тяжело вздохнула и пересела так, чтобы Дик мог ее видеть. Выглядела она далеко не лучшим образом — скафандр покрыт копотью и какими-то подозрительными темными пятнами, через откинутый щиток шлемы виден сочащийся кровью рубец на виске. Затем она слабо улыбнулась.

— Могло бы быть и хуже. Торпеда попала в двигательный отсек практически одновременно с уходом на струну… Если можно так выразиться, взрыв мы забрали с собой.

— Все живы?

— Наши все… Игорь очень тяжело ранен, скафандр защитит от пули, но не от удара. У него сломан позвоночник, несколько ребер… К счастью, больше ничего не задето.

— Он будет жить?

— Да… конечно, в любом приличном госпитале его быстро поставили бы на ноги. Я же сейчас могу только поддерживать его живым. Не очень долго — несколько недель. Остальным досталось больше, двигательная группа не отвечает, артиллеристы тоже. Может, просто не могут до нас докричаться, связь вышла из строя…

Ситуация была еще хуже, чем представляла себе Джоанна, и о чем она могла бы догадаться, если бы имела время на размышления. Связь действительно была угроблена, однако передатчики скафандров действовали, по крайней мере у некоторых. И тем не менее лишь те, кто сейчас находился в рубке, подавали признаки жизни. И то не все… Эббес был мертв — в момент взрыва он как раз откинул щиток шлема, чтобы глотнуть той самой воды, которая впоследствии была использована для приведения Старка в чувство. Летящий с бешенной скоростью болт попал в глаз, дойдя до мозга. Один из операторов, придавленный упавшим на него компьютером, умер от болевого шока.

Остальные были живы и более или менее целы. Кроме, понятно, Снегова, который сейчас лежал на полу, а Рич и Анни пытались зафиксировать его в «негнущемся» положении, приматывая скафандр обрывками проводов к каким-то относительно прямым железкам. Рядом в углу примостился Ким, баюкая сломанную в двух местах руку. Собственно, Снегова пока спасло то, что в рубке вместе с ним находились пилоты. Скафандр пилота несколько отличается от обычного встроенной системой снижения уровня жизнедеятельности. Это не было в полной мере анабиозом, но в каком-то смысле приближалось к этому понятию. Иногда эта система позволяла пилоту дождаться спасателей, если сам он оставался жив после гибели своего истребителя. В свое время Снегову уже приходилось воспользоваться этим, когда его истребитель был сбит при нападении рекнов на Землю. Поэтому Игоря со всеми предосторожностями упаковали в скафандр Дженнингса, подходивший тому по размеру, и включили «тормоз» на полную катушку — во всяком случае, за него Джоанна не беспокоилась, по крайней мере пока. Беспокоилась она за всю компанию в целом — корабль был слеп и глух, мчался с неизвестной скоростью в неизвестном направлении, где-то что-то дымилось, сыпало искрами.

С запасами пищи было плохо. Разумеется, в рубке была упаковка стандартных обезвоженных пайков, однако для столь солидной компании, к тому же не жалующейся на плохой аппетит, этого было явно недостаточно. Вода, правда, была, хотя и не так уж много — холодильник вышел из строя, однако пластиковые бутылки с газировкой — любимое развлечение Эббеса, мир его праху, нисколько не пострадали, и в настоящий момент они располагали примерно десятью литрами сладкого пойла.

С медикаментами было и того хуже. Несколько ампул с обезболивающим, десяток инъекторов с универсальным антибиотиком, три стерильных перевязочных пакета — это было все, что уцелело после катастрофы.

Дик снова пошевелился, ожидая приступа боли, однако ее не было — видимо, обездоливающее уже вполне подействовало, и капитан снова обрел способность двигаться.. Он сел, затем, слегка пошатываясь, встал. Рубка производила удручающее впечатление — все, что могло быть разбито, было разнесено в клочья, более стойкие детали оборудования были смяты и перекручены. Даже удивительно, как вообще кто-то смог уцелеть в этом аду.

— Дайте мне вибромеч… — Рейкер бессильно колотил в заклинивший люк, который совершенно отказывался открываться — Я не могу ее там оставить…

— Что случилось, полковник? — спросил Дик, отстегивая с пояса меч — зачем он вам?

— Там Рами… моя невеста… я не слышу ее, но она жива, я чувствую, что она жива. Надо вскрыть люк… — он протянул руку к мечу, однако Дик не отдал рекну оружие.

— Не бойтесь, юноша, я не спятил — усмехнулся Рейкер, поняв замешательство капитана. Не иначе, парень подумал, что он сейчас начнет прорубать себе дорогу к возлюбленной, как сквозь джунгли — Я совершенно не намерен разгерметизировать наше убежище. Попробую сделать отверстие, надо убедиться, есть ли воздух по ту сторону люка.

Дик пожал плечами и отдал полковнику оружие. Тот аккуратно проколол пятисантиметровую броневую плиту и прислушался — шипения уходящего воздуха не было, значит помещение за люком остается герметичным. Одним плавным движением вырезав в намертво заклиненном и перекошенном люке отверстие, полковник с усилием вытолкнул вырезанный участок наружу и тот с диким грохотом упал на палубу, усыпанную обломками плафонов. Затем Рейкер двинулся дальше, проверяя каждую дверь в коридоре. Один из люков, видимо, выходил в пустоту, потому что полковник тут же выдавил в точку прокола из неизвестно где найденного тюбика каплю моментально твердеющего герметика.

— Извините, сэр… — Дик оглянулся. К нему обращался диспетчер, молоденький лейтенант с эмблемой астронавигатора 2 класса. Парень был слегка помят, однако не ранен.

— Да?

— Теперь вы здесь старший по званию, сэр… Вам надлежит принять командование.

Дик кивнул. Да, действительно, теперь корабль автоматически переходил в его подчинение, по крайней мере то, что от этого корабля оставалось. Что ж, это необходимо принять, боевой корабль не может быть без командира, по крайней мере номинального.

— Нам удалось подать питание на дублирующий компьютер, — докладывал лейтенант, подведя Старка к чудом уцелевшему дисплею, по которому бежали строки сообщений. — Уцелело лишь около сорока процентов его блоков, однако можно получить приблизительную информацию о наших повреждениях. — На экранчике появилась схема корвета, большая часть деталей которой переливались разными оттенками тревожного красного цвета. — Главные двигатели разрушены полностью. Функционирование системы энергоснабжения — менее семи процентов. Система искусственной гравитации функционирует нормально (это Дик, разумеется, уже понял) однако доступ к управлению гравигенератором полностью перерезан. Гейген-щиты вырубились окончательно и бесповоротно, почти сто процентов их эффекторов вышли из строя.

— Мы можем осмотреть корабль снаружи? — спросил Дик, зная, что обычно это вполне реально. — На «Викинге» есть разведзонд?

— Был, сэр. Однако он не отвечает на тестовый запрос. Его эллинг здесь совсем рядом, можно попробовать его проверить вручную…

— Хорошо, займемся этим немедленно. Без сенсоров мы даже не знаем, где находимся. — сказал капитан, жестом предлагая диспетчеру показывать дорогу к эллингу разведывательного зонда — Какие координаты были введены в компьютер перед прыжком?

— Не знаю, сэр. Данные вводил Брехт, но он… умер. И навигационный компьютер разрушен полностью… Только…

— Что?

— Мне показалось, сэр… я пришел в себя раньше остальных, и мне показалось, что мы были на струне слишком долго для обычного прыжка…

Лейтенанту не показалось — действительно, «Викинг», включив струнные двигатели, одновременно с этим получил тяжелое торпедное попадание. Большая часть энергии взрыва наложилась на контуры С-драйва, вызвав резкий скачок стартового напряжения. С одной стороны, это спасло корвет от полного уничтожения, с другой — теперь искалеченный корабль находился черт его знает где. Во всяком случае не там, где должен был быть. Но об этом они узнают позже, а пока перед оставшимися в живых были более насущные проблемы — как выжить в сложившейся обстановке.

В рубку вошел Рейкер, неся на руках тело подруги. Рами была жива, только потеряла сознание, да и то, в основном, от страха.

— За четвертой переборкой вакуум — сообщил он Дику, молча признавая за ним право на руководство — И в каюте номер три тоже. Небольшая утечка воздуха через микропробоину, но я ее заварил.

— Хорошо, полковник. Мне нужна ваша помощь. Рич! Ты мне тоже понадобишься, если стартовая установка не работает, придется запустить зонд вручную, а эта махина тяжеленная.

Его предположения полностью оправдались. Сам зонд — трехметровая металлическая сигара, оснащенная кучей сенсоров и передающих камер, выглядел, по крайней мере снаружи, неповрежденным. Однако направляющие перекосило и люк эллинга, понятно, открываться не собирался. Выручало то, что эллинг был оборудован миниатюрным шлюзом, поэтому Рейкер безо всякого опасения просто вырезал кусок брони, открыв дорогу зонду и не рискуя при этом разгерметизировать весь корабль. Затем они, напрягая все силы и не раз вспоминая незлым тихим словом потерю связи с гравигенератором, принялись продвигать тяжеленную конструкцию к выходу в космос. Вот где пригодилась чудовищная физическая сила Рича, да и Рейкер был куда сильнее любого нормального человека. Налегая на сигару плечом, полковник покосился на пыхтевшего рядом с ним немца, тут же заныла челюсть, напоминая о великолепном ударе, полученным им когда-то от этого коротышки, не желавшего просто так предоставить в его распоряжение собственный истребитель.

Наконец, после десяти минут дружного «Эх, взяли!» зонд занял предстартовое положение. Дальше можно было включать его двигатели. Выбравшись из эллинга, Дик направился к как ни странно все еще работающему компьютеру. Лейтенант радостно доложил, что удалось привести в норму еще несколько блоков, в том числе комплекс ближней радиосвязи (пользы от которого в сложившейся ситуации было мало) и восстановить управление одной из лазерных батарей, к сожалению, только дистанционное — доступ к самой установке перекрыт разрушенными отсеками, потерявшими весь воздух.

Пришедшая в себя Рами, на практике используя свои медицинские познания, аккуратно накладывала шину на сломанную руку Кима, Анни, закончив крепить тело Снегова, занялась ссадиной Джоанны, которая все еще кровоточила. Боб, облазив две герметичных каюты, притащил оттуда универсальные аптечки, которые всегда должны были находиться в каждом помещении боевого корабля, и теперь их «аптека» пополнилась некоторым количеством необходимых препаратов.

Переключив зонд на дистанционный контроль, Дик аккуратно вывел его из эллинга. С устройствами этого типа он был достаточно хорошо знаком — изучение управления зондом входило в обязательную программу универфака, поэтому он чувствовал себя достаточно уверенно. Вести сигару было довольно просто, однако капитан соблюдал повышенную осторожность — на данный момент зонд был единственным «глазом и ухом» корабля, поэтому потерять его было бы крайне неприятно.

Сигара отплыла подальше от «Викинга», после чего включила передающие камеры и патрульные впервые увидели свой корабль со стороны. Зрелище было душераздирающим.

Изящный корабль ныне представлял из себя смятый кусок металла размером приблизительно в две трети прежнего. Вся кормовая часть испарилась в пламени взрыва, непосредственно примыкавшие к ней области были оплавлены. Вообще, создавалось впечатление, что кто-то большой и сильный взял корабль, как мокрую тряпку, и попытался его выкрутить. Почти все внешние выступающие части были жестоко изуродованы или вообще сметены. Попутно выяснилось, что лазерная батарея, с которой «удалось наладить взаимопонимание», стрелять не сможет уже никогда — стволы орудий, ранее торчавшие из турели, теперь отсутствовали начисто.

Два истребителя, которые должны были быть пристыкованы к корвету, отсутствовали напрочь. По-видимому, при отключении питания полетел магнитный захват, а взрывом сломало крепления и у механических зацепов. Во всяком случае, истребители были потеряны. Дик пожалел, что их не использовали для отвлечения внимания мин, как ранее предлагал Рейкер. Однако тут он вспомнил, что предложение все равно запоздало.

Но больше всего собравшихся поразил не вид самого корвета — по крайней мере этого можно было ожидать, соотнося с тем, что творилось внутри. Куда больший эффект был произведен, когда Дик переключил камеры зонда с «Викинга» на окружающее пространство.

Впереди находилась планета. Разумеется, чего-то в этом духе можно было ожидать — никакой струнный корабль не может выйти в обычное пространство вдалеке от большой массы, однако планета находилась не просто близко, а очень близко. И, судя по курсу корабля, он хоть и медленно, но верно летели прямо на этот голубой шар. Сквозь легкую облачность просматривались очертания материков, хотя большую часть видимой поверхности занимало пространство синего цвета — видимо, огромный океан.

А затем Старк развернул зонд и все дружно ахнули — теперь камеры торпеды показывали звезду, которая согревала эту планету своими лучами. Весьма странными лучами — звезда была необычного зеленого цвета, вернее, зелено-желтого, никогда ранее никем из них не виденного.

Оставшиеся в живых собрались в кают-компании, которая имела менее покореженный вид, чем рубка, чтобы обсудить планы на будущее, хотя каждый прекрасно сознавал, что этого будущего у них оставалось не так уж и много. Примерно через пять часов «Викинг» при его теперешней скорости и траектории войдет в атмосферу планеты, и на этом его полет будет завершен. Никакой возможности изменить траекторию полета корабля не было, во всяком случае никто не мог придумать ничего подходящего. У них были струнные капсулы, однако воспользоваться ими они не могли — во-первых, нельзя отправить капсулу, не зная отправной точки (а они так и не знали, где находятся, а времени на определение своих координат не было). Во-вторых, эти устройства имели весьма ограниченный радиус действия, парсек тридцать максимум, а в том, что они находятся куда дальше от контролируемой федерацией территории, было ясно всем и без вычислений.

Боб раздал всем пайки, и они молча жевали концентраты, понимая, что это, по всей видимости, последний их ужин. Внезапно в кают-компанию вбежал диспетчер с вытаращенными глазами.

— Там… там корабль. Идет к нам…

(обратно)

Мертвый сторож

В рубке стало не протолкнуться — взгляды всех собравшихся были прочно прикованы к монитору. Изображение, передаваемое камерой зонда, понятно, было более чем посредственным, однако даже при таких условиях приближающийся корабль можно было разглядеть, хотя и не в деталях.

Корабль был огромен. Сенсоры зонда показывали, что до него не менее семисот пятидесяти километров, однако даже с этого расстояния, многократно увеличенный телекамерами он выглядел просто до неприличия большим — огромный эллипсоид не менее чем километрового диаметра, установить более точные размеры было сложно — подводить зонд слишком близко Дик опасался — еще примут за ракету и собьют, останешься потом без глаз и ушей. То, что корабль был замечен, произошло благодаря скуке оператора — одурев от безделья, он принялся гонять зонд по все расширяющейся спирали, осматривая окружающее пространство. Во время одного из витков он и обратил внимание на слабый сигнал, принятый радаром. Подведя торпеду на расстояние полусотни километров от подозрительного объекта, он до предела увеличил мощность сенсоров, и чуть не онемел от удивления.

При максимальном увеличении качество изображения было преотвратным, однако и так было ясно, что это не имперский и не земной корабль — да и вообще, ни одна из известных рас не строила корабли такой странной формы. Земляне предпочитали придавать своим космическим аппаратам сигарообразную форму, реже — шарообразную, да и то только при сборке орбитальных боевых станций. Корабли клиотов напоминали своих создателей — хрупкие на вид конструкции, сильно смахивающие на мотыльков. Рекны и таркиты предпочитали копировать земные звездолеты, как прошедшие проверку временем.

— Черт подери, кто ж это такие — сказал вслух Дик и обернулся к диспетчеру — Он что-нибудь передает?

— На стандартном диапазоне полная тишина — ответил тот, лихорадочно крутя ручки настройки приемника. — Попробую пройти всю шкалу, может, что-нибудь нащупаю.

— Может, они вообще не знают радио — заметила Джоанна — Может, сейчас они орут на весь эфир, даже не подозревая, что мы их не слышим.

— Есть… — неуверенно сказал оператор — Только, похоже, нам от этого не легче. Ни слова не понимаю…

Динамик ожил, из него понеслись странные звуки, складывающиеся в фразы, однако понять их было весьма проблематично.

— … Эрсайд кам ле прет. Джендер бай латен гес файвер…. Сорден кас. Лю басерин Эрсайд кам ле прет. Джендер бай латен гес файвер…. Сорден кас. Лю басерин Эрсайд кам ле прет. Джендер бай латен гес файвер….

— Повторяет одно и то же — заметил Дик и внезапно осекся, увидев выражение лица Джоанны. Девушка побледнела как снег, уголки губ дрожали.

— Этого не может быть… — шептала она одними губами — невозможно, просто невозможно…

Капитан схватил ее за плечи и слегка встряхнул, приводя в чувство. Диди уставилась на него дикими глазами, однако цвет постепенно возвращался на ее лицо. Через несколько секунд в глазах стали появляться мысли.

— Что случилось, Джоан? — настойчиво допытывался Дик, пытаясь вывести девушку из транса.

— Я… я понимаю, что он говорит… но это невозможно… — Джоанна сделала над собой героическое усилие — Я в это не верю…

— Так что, что он говорит? — вмешался Рич, которому было уже невмоготу наблюдать эту сцену — Девочка, возьми себя в руки. Если ты понимаешь этот набор трескучих, то по крайней мере перескажи нам.

— Он говорит… — Джоанна сосредоточилась — Дословно перевести сложно, я не настолько хорошо понимаю. Что-то вроде: «Неизвестный корабль. Вы входите в запретную зону Эрсайд. Остановитесь или будете уничтожены». Что такое «Эрсайд», я не знаю.

— По-моему, это очевидно. — пожал плечами Дик — По-видимому, это название планеты. Но как ты его понимаешь, что это за язык?

— Это… это эланский — выдохнула девушка. Увидев легкое удивление на лицах окружающих, она закричала — Ну не будьте же такими тупыми! Вы что, не знаете силуэты эланских кораблей? Он что, похож на них? Ну, соображайте!

Однако то, что казалось ей единственно логичным выводом, до остальных доходило туго. Собравшиеся в рубке офицеры обменялись непонимающими взглядами.

— Ну не томи, чего мы не понимаем? — потребовал ответа Дик — Мы же не на экзамене, давай, выкладывай!

— Только один эланский корабль никто не видел. Только об одном не известно ничего, кроме названия…

— Ты думаешь, это… — догадался наконец Дик, однако Джоанна его прервала.

— Я не думаю. Я уверена. Это он — «Разрушитель»…

Все оторопело уставились на девушку — конечно, каждый слышал о полумифическом корабле, который якобы был построен на Эле в незапамятные времена, единственный их боевой корабль, неизвестно зачем созданный и неизвестно против кого он предназначался. Десятилетиями ученые спорили о том, являлось ли сообщение о «Разрушителе» первой и единственной «пробой пера» в области художественного вымысла, либо имелся в виду реальный объект плюс неверный перевод. Даже помыслить о том, что элане могли кому-то угрожать, было странно — их миролюбие вошло в поговорку. Однако факт налицо — эланский корабль обещает их уничтожить, причем, очевидно, в самом ближайшем будущем.

Джоанна почти пять минут, делая поистине героические усилия по извлечению из памяти слов эланского языка, пыталась убедить рассерженного собеседника в том, что они не имеют злых намерений и не могут при этом выполнить приказ уважаемого стража, однако ни малейшего эффекта это не дало — голос монотонно продолжал повторять угрозу, «Разрушитель» подходил все ближе и ближе.

— Робот, блин — сокрушенно вздохнул Боб, наблюдая за попытками Диди выйти на связь с кораблем — Обычный робот. Если все элане умерли в одночасье, то с чего бы этим остаться в живых. Экипаж уже рассыпался в прах, а машины еще действуют. В таких случаях, обычно, последний отданный приказ воспринимается как руководство к действию на века.

— Ну, что будем делать? — поинтересовался Дик, глядя на своих подчиненных — Ведь прихлопнет он нас, как пить дать.

— А что мы можем? — грустно поинтересовался Ким, склонный к некоторому фатализму — Удрать не можем, защищаться не можем, нападать не мо…

— Можем! — воскликнул Дик, которому неожиданно в голову пришла сумасшедшая идея. Собственно, рано или поздно она обязательно пришла бы кому-нибудь в голову, поскольку никакого иного выхода просто не было. — Мы можем напасть…

— …. Сорден кас. Зен файвер гал соли пасет. Эла сорден Файвер синт лесерт таг. Джендер бай лайк.

Дику показалось, что фраза была произнесена на повышенных тонах. Он вопросительно взглянул на Диди.

— «Неизвестный корабль. До уничтожения осталось десять…» — Джоанна замялась и криво усмехнулась — Не знаю, сколько, я никогда не запоминала их меры времени. Думаю, что немного, около нашего часа, более точно сказать не могу. Приказывают немедленно остановиться во избежание неприятностей. И он назвался, мы догадались верно. К нам обращается эланский корабль «Файвер», в дословном переводе — «Разрушитель».

— Не слишком-то он торопится — резонно заметил Ким — Не иначе как полностью уверен в своих силах. Это, знаете ли, воодушевляет.

— Ну-ка, ну-ка, Дик, что ты там говорил о нападении — язвительно поинтересовался Дженнингс — обстреляем его из бластеров? Или мечом зарубим… — он осекся, мгновение молчал затем воскликнул — Точно! Мечом — можно проникнуть внутрь, если он нас не сожжет раньше…

— Эй, приятель, остынь! — диспетчер мог позволить себе некоторую фамильярность. Во первых, оба были в одном звании, во вторых, уже неделю как знакомы, и в третьих, все равно жить оставалось недолго, к чему блюсти пустые формальности — Как ты к нему подойдешь? Защитное поле разложит тебя на молекулы!

— Балда ты — усмехнулся Дик — Сам же докладывал, что обнаружил корабль радаром. Значит, полей-то у него нет, иначе ты бы его не увидел, пока он нас тут не изжарил бы. Ну, возражений нет? Тогда уносим ноги отсюда. Думаю, нам здорово поможет зонд. Давайте в темпе собираться — возьмем все, что можно унести.

Лихорадочные сборы заняли минут пять — все расталкивали в карманы скафандров все, что попадалось под руку. Оружие, пайки, батареи — особенно батареи, которых у них было не так уж и много, однако предусмотрительный Рейкер принялся безжалостно выламывать их из аварийных ламп, пока на всю рубку не остался один-единственный работающий плафон. Дженнингс принялся лихорадочно отдирать от стены пятидесятикилограммовый компьютерный блок — Джоанна пришла в ужас и принялась было его отговаривать от этой бредовой идеи, однако быстро сообразила, что на уговоры времени уйдет больше и предложила свою помощь. За это доброе деяние она немедленно была наказана — Боб сунул ей в руки дисплей, к тому времени в буквальном смысле слова выдранный из стенной панели, и заявил, что она за этот дурацкий ящик отвечает головой. Сунувшийся было к ним Рейкер, к этому времени закончивший уродовать осветительную систему корабля, получил безапелляционный приказ найти паяльник и метров двадцать проводов. На вопрос «а где я тебе возьму провода?» поступил раздраженный ответ «из под земли достань!». Не долго думая, полковник вскрыл палубу, где и нашел требуемые провода в достаточном количестве. Возможно, при этом на корабле еще что-то перестало работать, однако этот вопрос уже никого не интересовал.

Повинуясь приказу командира, все тщательно загерметизировали скафандры и прочно уцепились за прикрепленные к стенам предметы — при разгерметизации напором воздуха может очень далеко вышвырнуть в космос, после чего Дик, подойдя к стене, начал пробивать в ней отверстие. К тому времени оператор уже подвел зонд к предполагаемому месту выхода товарищей по несчастью — и теперь торпеда строго придерживалась заданного положения — ничего другого ей не оставалось, поскольку Боб наконец-то отсоединил компьютер от переборки и связь с зондом временно прервалась. Первоначально у Дика была мысль вырезать небольшое отверстие, стравить из рубки атмосферу, а затем вырезать и сам люк, однако затем пришла мысль получше. Скомандовав Ричу и Рейкеру, чтобы они его держали, он сделал стремительное круговой движение мечом, установив длину «лезвия» на максимум. Зашипел вырывающийся из помещения воздух, спустя мгновение шипение сменилось хлопком — давление вышвырнуло прочь вырезанный участок брони, и Дик чуть было не полетел следом, однако руки товарищей, вцепившиеся мертвой хваткой в его скафандр, помогли ему устоять на месте.

Один за другим пилоты покинули «Викинг» — переход от нормальной силы тяжести к полной невесомости был столь резким, что Дик всерьез забеспокоился о Рами — в отличии от тренированных пилотов, рекни скорее всего почувствует себя плохо. К счастью, его опасения не оправдались — графиня ранее в меру увлекалась различными видами спорта, в том числе имела дело и с высотными прыжками, где ощущения близки к невесомости, поэтому перенесла переход вполне благополучно.

Зонд висел метрах в десяти от вырезанного люка и, к сожалению, под довольно острым углом. Рич протянул капитану бухту тонкого линя — спрашивать у немца, где тот умудрился найти такое сокровище, не было времени. Привязав гибкий шнур к карабину и пристегнув карабин к поясу, Дик прицелился и прыгнул…

Он пролетел на расстоянии метра от торпеды, извиваясь как червяк на крючке, однако дотянуться до зонда все же не смог. Вторая попытка окончилась еще менее удачно. Пока Рич притягивал его обратно к кораблю для следующей попытки, вмешалась Рами.

— Позвольте мне… сэр!

— Извините, графиня, но…

— Поверьте, у меня получится лучше… тут нужна не сила, а точность. Ну дайте попробовать, что это меняет.

— Пусть попробует, Рич — Дику смертельно надоело выглядеть идиотом, поэтому он был рад случаю передать право кувыркаться в пространстве кому-нибудь другому.

То ли рекни действительно хорошо знала, что говорила, то ли ей крупно повезло, однако успех был налицо. Рами действовала несколько иначе — она плавно оттолкнулась от брони и медленно поплыла к зонду. Ее прыжок был тоже не слишком точен, однако ей все же удалось зацепиться за торпеду с первой попытки. Усевшись на металлическую сигару верхом, она закрепила линь на каком-то выступе и вскоре вся команда благополучно покинула искромсанный корабль.

Старк откинул панель управления зондом и привел ее в локальное состояние. Из сигары выдвинулось подобие штурвала — конструкция предусматривала использование зонда в качестве своеобразного средства передвижения, однако во-первых, крайне неудобного и, во-вторых, рассчитанного на одного ездока. А их было десять, если считать прибинтованного к металлической трубе парализованного Снегова, и одиннадцать — если приплюсовать к этому громоздкий компьютер, с которым Боб никак не хотел расставаться. Поэтому пришлось избрать не слишком приятный способ поездки — Дик занял место за импровизированным штурвалом, позади него уместились Рами, Джоанна и Аня, а остальным пришлось кувыркаться вслед за зондом, привязавшись к нему тонким эластичным тросом.

Цепочка медленно удалялась от останков корвета, к сожалению, слишком медленно. Теперь «Файвер» был виден невооруженным взглядом — расстояние не превышало двадцати километров. Дик с тревогой посмотрел на указатель кислорода — должно хватить часов на десять, однако следовало торопиться. Мало того, что лететь было чертовски далеко, но следовало также и сделать крюк — меньше всего Дику хотелось бы сейчас оказаться на линии огня огромного корабля.

Собственно говоря, им чертовски повезло — задержись они с эвакуацией минут на десять, и им пришел бы конец. Такой же финал ожидал бы их, если бы Дик направился напрямую к «Разрушителю». Время корабля истекло — компьютер мертвого сторожа странной планеты, отчаявшись докричаться до нарушителя, наконец открыл огонь на поражение.

Зрелище было впечатляющим — и счастье, что патрульные успели удалиться от своего обреченного корабля на приличное расстояние. Странный луч бледно-фиолетового цвета, как бы светящийся изнутри, ударил точнехонько в центр корвета. Почти мгновеннокорабль воспламенился, превратившись в стремительно расширяющийся огненный шар — и это при том, что на борту уже не было запаса топлива, которое могло бы детонировать, хранилище антиматерии вместе с двигателями было уничтожено попаданием торпеды, поэтому Дик совершенно не представлял, что может столь эффектно взорваться.

Пламя опало, и глазам патрульных предстала полная пустота — на том месте, где еще секунду назад находился «Викинг», теперь не было ничего — ни единого обломка, по крайней мере видимого глазу.

— Ни хрена себе, пушечка! — первым подал голос Рич — Что же это такое?

— В вашей литературе — заметил Рейкер, тоже потрясенный увиденным — есть такой термин «дезинтеграция». То есть полное уничтожение, разложение на элементарные частицы или что-то в этом духе. Похоже, мы сейчас наблюдали эту самую дезинтеграцию. Почему-то мне кажется, что вернись мы сейчас туда, то не увидим даже гайки…

— Согласен — усмехнулся Рич — тем более, что проверять правильность вашего мнения, полковник, мне что-то совсем не хочется.

Корабль медленно, но уверенно вырастал в размерах, постепенно заняв все обозримое пространство. Прошло уже больше часа — перегруженный зонд не отличался быстроходностью. Дику оставалось только радоваться, что «Файвер» не изменил курс — догнать его было бы весьма проблематично. К тому же он всерьез опасался того, что «Разрушитель» может принять приближающийся зонд за враждебный объект и открыть огонь. Тем более, что широкополосный приемник отправился в небытие вместе с «Викингом», поэтому если корабль и обращался к ним, то они этого не слышали. Однако то ли компьютер колосса принял медленно приближающийся объект за нечто безопасное, то ли просто не обратил внимание на подобную мелочь (впоследствии у Дика появилась мысль, что верны было именно второе предположение), но стрельбу «Файвер» не начал и еще через несколько минут отряд благополучно высадился на броню линкора, как склонный к систематизации увиденного Боб окрестил корабль.

Первым приятным сюрпризом был тот факт, что уже в районе брони действовала сила тяжести, направленная перпендикулярно плоскости корпуса. Дик, который уже представил себе удовольствие передвигаться по кораблю, цепляясь за скобы и выступы, которых здесь, впрочем, было явно недостаточно, был весьма обрадован возможностью нормально встать на ноги. Закрепив Снегова, во избежание случайного «улета», все разошлись в разные стороны, в поисках подходящего места, где можно было бы проникнуть внутрь корабля. Дженнингс оседлал зонд и отправился в облет «Файвера», остальным ничего не оставалось, как передвигаться пешком. Поскольку делать было все равно нечего, а указатели кислорода неумолимо показывали, что их время постепенно близится к концу, ни у кого не было возражений — найти вход было необходимо в самые кратчайшие сроки.

Прежде всего бросалась в глаза необычная «зализанность» корпуса — земные звездолеты имели куда больше выступов, башенок, торчащих антенн и сенсоров. Поскольку корабли не летали в атмосфере, то никто и не думал особенно об их аэродинамических характеристиках — основной упор делался на функциональность и простоту в обслуживании, поэтому большинство блоков, установленных на корпусах земных кораблей были легко сменяемыми, крепились достаточно просто и торчали над поверхностью корпуса ровно настолько, насколько не мешали огню бортового вооружения. Здесь ничего этого не было, корпус казался отполированным и только кое-где на нем темнели какие-то наросты — возможно, датчики систем наблюдения или что-нибудь в этом роде. Все понимали, что где-то наверняка есть люки, может даже флайдек или его аналог, наверняка имелись эллинги зондов… но все это надо было еще найти…

— Вот черт! — раздался в микрофоне голос Рича.

— Что случилось? — быстро спросил Дик, и без того находившийся в состоянии непреходящей тревоги.

— Рич, у тебя проблемы? — подала голос Диди.

— Идите сюда! Я вам кое-что покажу — в голосе Рича сквозило немалое удивление.

— Куда «сюда»? — язвительно поинтересовалась Аня — Я, милый, уже минут пять как потеряла тебя из виду. Ты, так сказать, скрылся за горизонтом.

Внезапно в полукилометре от дика вверх ударила струя лазерных лучей — это Рич отмечал свое местонахождение стрельбой из бластера.

— Да видим мы тебя, видим! — капитан двинулся в направлении приятеля — Побереги заряды, мало ли что. Может, экипаж окажется агрессивным. Если уж они палят по беззащитному кораблю, то уж нашу абордажную команду они вряд ли встретят с распростертыми объятиями…

Спустя несколько минут все собрались вокруг «Кувалды». Его находка, разумеется, весьма заинтересовала пилотов — Рич стоял на крышке довольно большого люка, диаметром около трех метров. Линия соединения люка с основным корпусом была настолько тонкой, что было удивительно уже то, как Ауэрбах умудрился заметить ее. Однако на лице Рича совсем не было видно радости от этой находки.

— Попробуй открыть — он протянул Дику вибромеч. Тот пожал плечами, включил режущую струну и вонзил ее в броню…

Эффект был настолько необычен, что Дик, как и сам Рич несколько минут назад, ругнулся. Хотя, по теории, следовало начать молиться — того, что произошло, вообще не могло быть по уверениям современных физиков, в свое время разработавших вибромеч — его идея была побочным продуктом исследований силовых полей. До сего момента считалось, что единственное препятствие для лезвия меча — другое такое же лезвие. Ни камень, ни эланский броневой сплав, ни гейген-поле — ничто не могло справиться с вибрирующей струной.

А корпус «Файвера» справился играючи — слабо светящаяся струна лишь сорвала тончайший слой чего-то вроде краски, не сумев проникнуть глубже половины миллиметра. Дик опустился на колени и принялся внимательно изучать то, на чем стоял. При пристальном взгляде было видно, что покрытие — тонкая пленка темно-серого цвета, которую они первоначально приняли за металл, была во многих местах пробита, поцарапана, хотя отличалась чудовищной твердостью — капитан долбанул по броне рукояткой бластера, однако на покрытии не появилось даже намека на царапину. Вибромеч позволял срезать слой покрытия, и после некоторых усилий Дик удалил это странное напыление, толщиной около шести десятых миллиметра, с небольшого участка брони, однако дальше начинались совсем невероятные вещи.

Вслед за серой пленкой следовал другой слой — странная субстанция, казавшаяся прозрачной, и в то же время свет проникал сквозь нее не более чем на пару миллиметров, далее полностью угасая. Капитан постучал по блестящей поверхности рукояткой бластера — стука вообще не было слышно, однако оружие явно наткнулось на твердое препятствие. Ткнуть туда пальцем ему почему-то не хотелось. Включив меч, Дик аккуратно подвел светящееся лезвие к очищенному участку и попытался ввести режущее острие вглубь — и снова повторился тот же странный эффект, заставив расшириться от удивления глаза пилотов — казалось, лезвие переломилось, как преломляется луч света, падая на зеркальную поверхность. Сейчас лезвие, выходившее из рукояти в руках Старка, касалось блестящей поверхности и затем отходило от нее под таким же углом.

— И что это может быть? — задал Дик риторический вопрос. Все промолчали. Он повернулся к Ричу — В другом месте пробовал?

Тот отрицательно покачал головой. Капитан сделал несколько шагов в сторону и вонзил меч в броню — тот же эффект. Обследовав еще несколько мест, он выключил оружие и вздохнул.

— Увы, похоже тут все залито этой блестящей гадостью. Я теперь, вообще говоря, не удивляюсь, что у этого монстра нет защитных полей. Еще бы, они ему на фиг не нужны, с такой броней.

— Думаю — сказал Рейкер — это что-то вроде абсолютного зеркала. Я, конечно, не физик, однако как-то слышал насчет теории вывернутого пространства. Объяснить это сложно, однако можно попробовать через аналогию. Представьте себе лист бумаги и иглу. Игла прокалывает лист, входя в его лицевую сторону, и выходя из обратной стороны. Доступно?

— Вполне — ответила за всех Джоанна — Но не вижу связи.

— Сейчас поясню. Предположим, вы сумели изменить лист так, что его лицевая сторона становится также и его обратной стороной. У вас это явление получило название ленты Мёбиуса. Если это реализовать практически, то эксперимент с иглой будет иметь именно такой эффект, который мы наблюдаем здесь. Игла, а в данном случае лезвие меча капитана Старка входит в лицевую сторону и выходит из обратной, однако для нас, сторонних наблюдателей, это — одна и та же сторона. Думаю, если приближаться к этому слою изнутри корабля, то эффект будет таким же.

— Я понял — заметил Дик — Получается, что корабль покрыт слоем … вывернутого пространства и совершенно неуязвим ни для одного материального предмета.

— Если это покрытие действительно реализует идею, которую я до сих пор считал абстракцией, то да, неуязвим. Более того, в группу, как вы заметили, «материальных тел», следует включить все виды излучений, полей и иных воздействий, поскольку они связаны с понятием расстояния, а с пересечением поверхности этого… зеркала направление любого воздействия меняет знак. Это означает…

— Это означает, что попасть в корабль мы не сможем — мрачно констатировал Старк — Если, конечно, не найдем открытый вход. Поскольку со временем у нас сложности, давайте приложим все усилия к поискам. Если мы ничего не найдем, то по крайней мере будем уверены, что использовали все имеющиеся у нас шансы.

Команда снова разделилась и принялась обшаривать огромную поверхность «Файвера». Прошло не менее пяти часов в беспрерывных поисках, пока наконец Дженнингс, который за счет скорости своего зонда смог обследовать куда большую территорию, чем остальные, нашел открытый люк.

Первый труп они обнаружили в небольшой шлюзовой камере — человек… вернее будет сказать эланин, однако каждый из школьного курса знал, что отличить эланина от человека весьма сложно, лежал на полу камеры, вцепившись рукой в крышку люка. Казалось, смерть настигла его в тот момент, когда он попытался открыть броневую плиту, неожиданно тонкую с точки зрения офицеров, привыкших к полуметровой толщине внешних люков.

Собравшись у шлюза и перетащив туда же Снегова, все молча наблюдали, как Боб колдует с кодовой панелью на стене — с десяток кнопок, помеченных миниатюрными рисунками. К счастью, язык картинок понятен и ребенку, поэтому Боб быстро разобрался в устройстве командного аппарата. Оставалось надеяться, что он еще функционирует, однако не было видимых причин этому помешать — судя по столь успешной стрельбе, на корабле достаточно энергии, а в вакууме нет воздуха и влаги, которые со временем разрушили бы тонкую электронику.

Крышка люка вздрогнула, медленно сомкнулись края, оставив тончайшую линию границы, которую едва можно было рассмотреть. Остальные ждали результата. Томительно тянулись минуты, Дик про себя считал секунды, стараясь мысленно прослеживать действия товарища — «Закрылся внешний люк… накачивается воздух… открывается внутренняя дверь… Теперь Боб включает обратный процесс… откачивается воздух, это чуть подольше… Вот теперь откроется внешний люк…»

Он ошибся почти на минуту — и тем не менее дико обрадовался, когда крышка вышла из пазов и плавно распахнулась, на этот раз настежь.

— Вы меня не слышали? — это было первым, что спросил Дженнингс. — Я не умолкал ни на секунду.

Зрелище, надо сказать, было необычным — для всех центр тяжести находился «внизу», то есть пилоты спокойно стояли на броне и люк с их точки зрения был на полу. Как только Боб спустился в шлюз, сила тяжести для него изменила направление — он не без основания предполагал, что половина физиков на Земле отдаст десять лет жизни за то, чтобы узнать, как это делалось. Теперь, когда он стоял, крышка люка располагалась параллельно ему, в то же время с точки зрения коллег Боб находился в дикой позе — стоял на вертикальной стенке.

— Ни слова! — Джоанна спрыгнула в люк. В тот же момент изменившийся вектор притяжения развернул ее тело и в следующую секунду она сбила Дженнингса с ног и оба растянулись на полу шлюза.

— Могла бы и поосторожнее — проворчал Боб, выбираясь из под девушки и помогая ей встать. — В общем, так, ребята. Воздух там есть, и довольно свежий, даром что черт те сколько лет не обновлялся. Шлюз маленький, поэтому только по трое… — взглянув оценивающе на изящные фигуры девушек, уточнил — Ну, некоторым можно и вчетвером. Только вот открыть шлюз снаружи, похоже, нельзя, поэтому мне придется поработать проводником.

Примерно через двадцать минут все уже находились внутри корабля. Тут же в коридоре у стены лежало тело умершего эланина — Боб сразу затащил его сюда, чтоб не мешался под ногами — выбросить тело в космос он счел недопустимым и остальные с этим согласились. С наслаждением откинув шлемы, они вдохнули свежий воздух, показавшийся изумительно приятным после отдающего металлом воздуха из баллонов скафандра. Разумеется, Дик предварительно решил убедиться, что встроенный в скафандр микроанализатор дает «добро» и был до невозможности удивлен тем, что индикатор внешней атмосферы светился изумрудно зеленым светом. Обычно даже в многократно отфильтрованной атмосфере кораблей Патруля от индикатора можно было ожидать в лучшем случае бледно-зеленого света, означавшего «все нормально, но могло бы быть и лучше», а на Земле в пределах черты любого города индикатор никогда не выходил за рамки оттенков желтого — «можно дышать, но лучше недолго». Здесь же цвет индикатора соответствовал атмосфере девственного леса, удаленного от ближайшего промышленного предприятия на пару тысяч километров. Похоже, по части очистки воздуха элане тоже оставили землян далеко позади.

— Ладно, пошли на разведку. Рами, Анни, Диди — вы останетесь с Игорем где-нибудь… — Дик огляделся по сторонам, затем заглянул в небольшое помещение невдалеке от шлюза и, убедившись что небольшая комнатка вполне отвечает его целям, закончил — Вот здесь. Будете ждать нас…

— Вот еще! — возмутилась такому проявлению дискриминации Джоанна — Мы имеем такое же право исследовать корабль, как и вы. И вообще, какая собственно разница, будет кто-нибудь охранять Игоря или нет. По-моему вполне очевидно, что корабль мертв уже несколько столетий.

Анни тоже хотела громко возмутиться, однако девушек успокоил Ким.

— Действительно, Дик, пусть девочки идут с вами, особенно если им этого хочется. А мы с Рами останемся — она не имеет никакой подготовки, а у меня травма. Так что мотаться по коридорам этого монстра я все равно не намерен, вот и подежурю здесь. Но поскольку я не исключаю, что нас могут ожидать какие-нибудь неожиданности, то не буду возражать, если мне оставят бластер… нет, лучше меч, стрелять из бластера в ограниченном пространстве у меня что-то не возникает желания.

— Добро — согласился Дик, меньше всего намеревавшийся вступать в спор, особенно с Джоанной — переубедить ее было непросто.

Прежде всего Боб изучил панель управления возле проема, ведущего в помещение, где расположили Снегова. Похоже, комнатка предназначалась под склад какого-то оборудования, ныне в основном отсутствующего. Во всяком случае помещение было совершенно пустым, за исключением нескольких контейнеров, по виду — пластиковых. Открывать контейнеры никто не решался, тем более что выглядели они монолитными. Зато ящики вполне можно было использовать вместо стульев. Управление дверью действовало, Боб быстро сообразил, какая кнопка для чего нужна и нажал на прямоугольник с изображением черного зигзага. Плавно вышедшие из пазов броневые листы с легким шорохом сомкнулись, отрезав помещение от коридора. Изображение на кнопке сменилось, хотя было непонятно, каким образом — теперь здесь стоял значок двойного зигзага — очевидно, символизируя расходящиеся створки дверей. И действительно, после повторного нажатия на кнопку дверь послушно открылась.

Надежность механизмов впечатляла — вряд ли достижения земных инженеров служили бы столь долго. Все отметили и тот факт, что свет в комнате горел — ровное свечение потолка, без намека на лампы, также выключилось после нажатия кнопки с изображением расходящихся лучей. Таким образом, освещение непрерывно функционировало на протяжении веков, и при этом не вышло из строя.

Разведчики двинулись вдоль по коридору, методично осматривая каждое встреченное помещение. Очень быстро они убедились, что внутренние переборки корабля, в отличие от наружной брони, не экранировали передатчиков скафандров — это было тем более приятным сюрпризом, что скоро коридор начал ветвиться и пришла пора разделяться.

Трупов было много — похоже, всех элан смерть застала в одно и то же мгновение — скелеты лежали и в коридоре, и в каютах, свисали с кресел. Однако Рейкер вслух отметил, что для корабля таких размеров их должно было быть еще больше. Либо девяносто девять процентов операций выполняла автоматика, либо часть экипажа покинула «Файвер». Дик склонялся к мнении о широком использовании автоматизированного управления — по крайней мере и в настоящий момент корабль успешно действовал без всякого вмешательства живых обитателей. Хотя в настоящий момент куда больше этого его интересовал вопрос пищи и воды — запасы десантников ограничивались несколькими упаковками сухих пайков и запасами питательных таблеток скафандров. Долго на этом скудном рационе не протянуть.

Воду нашли довольно быстро — буквально через полчаса Джоанна попала в жилую зону — вдоль ярко освещенного коридора через равные промежутки тянулись каюты экипажа. Здесь уже далеко не все помещения открывались — Боб, который уже стал признанным консультантом по вопросам эланской техники, заметил, что возможная причина этому — запертые изнутри замки. В конце концов, отправляясь, к примеру, спать, человек вполне может пожелать, чтобы его не беспокоили и запереться. Вот только, похоже, открывать «засов» было уже некому. Джоанна банальным образом взломала одну из кают, просто чтобы убедиться в правоте товарища, за что немедленно получила от Дика строгий выговор и сконфуженно пообещала больше ничего на корабле не ломать. Дженнингс был прав — на узкой койке в каюте лежал скелет в позе спящего человека.

В жилых каютах была обнаружена и вода — подобно помещениям, в которых они располагались на «Элеоноре», здесь также были крохотные душевые кабинки, которые до сих пор исправно функционировали. Правда, вода показалась Джоанне не слишком приятной на вкус, и причина этому была очень скоро найдена — универсальный анализатор показал, что в воде полностью отсутствуют какие бы то ни было примеси, чистейший дистиллят. Но это было уже куда лучше, чем ничего.

Осмотр кают Дик предложил сделать попозже — однако Диди заупрямилась, и оказалась права — ухлопав чуть ли не полчаса на тщательный осмотр одной из комнат, одна нашла вещь, которая в их положении была драгоценней любой другой находки — схематический план корабля. Пока остальные, не скупясь на восторженные похвалы, сползались к ней по лабиринтам коридоров, девушка совершенно справедливо сделала вывод, что раз в одной каюте карта лежала на определенном месте, то и в других каютах, весьма вероятно, в том же ящике можно будет найти такую же карту. Логика ее не подвела, поэтому к приходу друзей она уже держала в руках кипу пластиковых карточек, размером чуть больше ладони.

Дженнингс прибежал первым и принялся внимательно изучать схему. Карта представляла собой довольно простое устройство сродни карманным путеводителям для туристов — на карте была схема и несколько кнопок. Одна кнопка выводила на экран поперечный разрез корабля. Ткнув пальцем в интересующий вас уровень, вы могли получить на экранчике его изображение. И так далее — вплоть до того, что им удалось найти свое местоположение — в точке, где в настоящий момент находилась карточка, мерцал крошечный красный огонек. Несколько других кнопок, как догадался Боб, представляли собой банальных проводников в какие-то точки корабля. По этому поводу Рич незамедлительно заявил, что по его мнению один из этих путей обязательно должен вести в столовую. Разубеждать его Дженнингс не стал, потому что сам был такого же мнения. При нажатии на кнопку появлялась тонкая линия, извивающаяся по схеме. Началом служило местонахождение карты, а концом — некая только компьютеру известная точка.

— Думаю, нам следует разделиться и пройтись по линиям этой схемы — предложил Дик, который, хотя и лишившись неожиданно свалившегося на него корабля, тем не менее оставался командиром, по крайней мере до выздоровления Снегова. — Осматривать эти каюты, конечно, можно до бесконечности, однако нам сейчас необходимо решить вопросы пищи.

Поскольку возражений не было, все разделили между собой маршруты, предварительно убедившись, что все кнопки на разных картах дают одинаковые направления. При этом Дженнингса весьма заинтересовала десятая кнопка — у всех она показывала разный маршрут.

Впоследствии они определили, что на десятую кнопку можно было уложить любой путь, вернее не путь, как таковой, а конечную точку. Однако пока рассматривать этот вопрос не стали, поскольку туристических маршрутов и так хватало на всех. Вообще, в дальнейшем карты оказались исключительно полезным предметом, который не раз позволял им не заблудиться в кажущемся хаосе переходов, туннелей и лифтов.

Дик неторопливо шел по коридору, время от времени сверяясь со схемой и не имея ни малейшего представления, куда он в конечном итоге направляется. Особой причины торопиться не было — буквально несколько минут назад Боб — ему, как всегда, чертовски везло на жратву — сообщил, что нашел местный эквивалент столовой и в данный момент намеревается снять пробу с обнаруженных консервов. Прекрасно понимая, что кому-то все-таки придется пробовать блюда местной кухни на себе, командир возражать не стал. К тому же было во всем этом два успокаивающих момента — во-первых, биология элан почти ничем не отличалась от человеческой, во-вторых, по глубокому убеждению Старка, желудок Дженнингса способен был переварить и гвозди, если не было ничего получше. Спустя еще пару минут «Тень» доложил, что на вкус продукты вполне приемлемы и в настоящий момент он движется в сторону шлюза, нагруженный запасами продовольствия. Зная аппетиты товарища, Дик не без основания предполагал, что тех консервов, которые прихватил Боб, хватит их команде на неделю, а то и больше.

Поэтому сейчас он не спешил — внимательно осматривал окружающие помещения, не задерживаясь в них, впрочем, подолгу, старался запоминать дорогу. В отличие от шлюза и прилегающих территорий, здесь кое-где время оставило свои разрушительные следы, хотя и не так много, как того можно было ожидать. Пластик и металл, похоже, ничуть не пострадали, чего нельзя было сказать об иных материалах — обивка кресел, одежда, несколько найденных им листков самой что ни на есть обычной бумаги — все рассыпалось в пыль при малейшем прикосновении. Кое-где были явно видны следы коротких замыканий — пластик слегка почернел от гари, однако не поддался огню и под копотью, которая под шлепком бронированной перчатки скафандра легко осыпалась на пол, немедленно открывалась гладкая, ничуть не поврежденная поверхность.

По дороге он заглянул в одну из кают, которая отличалась от других своими размерами настолько, что Старк мог с уверенностью сделать вывод — раньше здесь обитала большая шишка, может быть даже капитан «Файвера». В настоящее время хозяин помещения ничуть не возражал против вторжения — его скелет, драпированный полуистлевшим мундиром, возлежал в кресле. Часть костей выпало из рукавов одежды, однако череп, по прихоти случая, не только сохранил свое вертикальное положение, но и приобрел легкий снисходительный наклон. Когда Старк открыл дверь роскошной каюты, по его коже пробежал холодок — казалось, что хозяин неодобрительно смотрит на незваного гостя.

Здесь Дик задержался подольше, однако ничего интересного не нашел, за исключением небольшой бутылочки с жидкостью рубинового цвета, которую обнаружил в некоем подобии бара. Сунув ее в карман вместе с лежавшей на столе картой — мало ли, вдруг понадобится, он продолжил свой путь, решив, что отряду стоит перебазироваться в этот сектор — здесь и места было побольше, и удобств, а весь ход событий со всей очевидностью говорил о том, что «Файвер» станет их пристанищем надолго. Поэтому устраиваться надо было основательно и, по возможности, поудобнее.

Все больше и больше он убеждался, что смерть застала весь экипаж корабля врасплох, не вызвав при этом никакой тревоги — элане попадали прямо на своих рабочих местах и, похоже, все одновременно. Гадать о причинах катаклизма, который привел к гибели неуязвимого корабля, можно было до бесконечности. Впрочем, Дик отметил про себя странность этого факта. Насколько он помнил, гибель экипажей других найденных землянами эланских кораблей и станций была несколько иного плана — там, похоже, кое-кто успел встревожиться и попытаться, по крайней мере, что-то сделать.

В конечном итоге путеводитель вывел его в помещение, которое на старой доброй «Элеоноре» непременно ассоциировалась бы с флайдеком. Однако здесь огромный ангар, уставленный несколькими видами летательных аппаратов, располагался, если верить схеме, прямо в центре огромного корабля. С какой-то стороны, смысл в этом был — летная палуба всегда представляла самое уязвимое место в любом авианесущем корабле, однако сейчас Дик совершенно не мог понять одного — каким, черт подери, способом могли эти игрушки покинуть «Файвер» — никакого намека на выход он не заметил.

Флайдек был огромен — большинство из стоявших здесь малых кораблей были более или менее знакомы Дику по учебникам истории. Вот стоит эланский полугрузовой шаттл — неуклюжая на вид конструкция, которая, однако, наверняка до сих пор находится в рабочем состоянии. А вот — командирский челнок, Дик даже как-то видел один из таких корабликов в музее. Элегантные обводы, полное отсутствие вооружения… — капитан подошел к изящной машине и опробовал на ней меч — тоже защищена этим… свернутым пространством. Дик мечтательно зажмурился — да, этому бы кораблику, да пару пушечек, и можно выходить в одиночку против целого флота. Чуть дальше стояло еще несколько аппаратов, которые были незнакомы Старку, однако опытный взгляд пилота сразу признал в них грузовики малого тоннажа.

Странно, на всей палубе не было ни единого истребителя. «Впрочем, это вполне нормально — поправил себя Дик — им просто не нужны корабли для организации обороны, это чудо природы само защитит себя не хуже любой эскадрильи».

Не менее удивительной была и отделка флайдека — Дик успел уже привыкнуть, что на корабле практически отсутствуют элементы украшения интерьера, за исключением, разве что, капитанской каюты. Здесь же каждое стояночное место было отмечено светящимся бело-голубым кольцом. Присев на корточки, Дик ковырнул широкую двадцатисантиметровую линию ножом, однако безо всякого успеха — на матовой флуоресцирующей поверхности не осталось и царапины.

— Ладно — вслух сказал он, поднимаясь — потом разберемся…

Вообще разбираться пришлось не только с этим, однако сходство биологических параметров и, в некотором роде, сходство психологии людей и элан позволили довольно сносно освоить управление некоторыми системами корабля, по крайней мере такими, как душ, двери, освещение… В адмиральской, как они ее назвали, каюте нашлось и подобие видеомагнитофона — после нескольких экспериментов удалось его включить. Тут же на полке было и с полсотни записей — небольших полупрозрачных карандашей, которые, будучи вставлены в аппарат, позволяли прокрутить записанную на них информацию. Ничего интересного для пилотов там не было, за исключением, пожалуй, нескольких видовых роликов, запечатлевших Элу. Остальные записи содержали какие-то научные лекции, даже Джоанна, единственная из всех присутствующих знавшая язык, оказалась бессильна — фразы изобиловали техническими терминами.

Попутно выяснилась и причина, по которой корабль сохранился в столь хорошем состоянии. Взломанная Джоанной комната неожиданно для всех оказалось отремонтированной. Заинтересовавшись этим фактом, Дик решил провести эксперимент — рассек мечем осветительную полосу на потолке в одном из второстепенных коридоров, и принялся наблюдать. Спустя пару часов он уже решил было счесть эксперимент неудавшимся и собрался уходить, но тут раскрылся люк в стене коридора и оттуда выполз странный механизм, напоминавший многоножку, с полметра длиной. Без видимых усилий многоножка взбежала по вертикальной стене, затем перебралась на потолок и приблизилась к разрезу.

Затем что-то пошло не так. Многоножка замерла, какое-то время еще держалась на потолке, затем ноги отцепились и она с грохотом рухнула на палубу. Похоже, не все на этом корабле действовало, хотя Дик, конечно, понимал, что ремонтные роботы, в отличие от остальных механизмов, имели наибольший износ и было удивительно даже то, что спустя века они вообще способны самостоятельно передвигаться.

Спустя несколько минут из люка вылез другой робот и направился к «потерявшему сознание» товарищу. Передние лапки машины принялись копаться во внутренностях пострадавшего, явно намереваясь привести его в чувство. Процесс занял минут двадцать, после чего второй робот отошел от лежащей многоножки, та изогнулась, перевернулась в нормальное положение и оба робота вновь направились к поврежденному плафону.

Засверкали искорки сварки, жвала и передние манипуляторы созданий выполняли какую-то тонкую работу, снова сверкнули искры и роботы, с чувством исполненного долга, сбежали по стене и скрылись в люке. Панель работала, как ни в чем не бывало — только тонкий шрам остался в том месте, где ее рассекло вибрирующее лезвие.

Джоанна шла по коридору в секторе, куда они пока не заходили. Впрочем, секторов, где еще не ступала нога человека, было более чем достаточно — корабль был огромен, и за три прошедших дня они не могли, конечно, исследовать его полностью.

Рейкер, на свою голову, обнаружил главную рубку корабля, в связи с чем ему и Ричу пришлось перетаскивать туда вынесенный с «Викинга» компьютер, мотки проводов и дисплей. В результате Дженнингс прочно окопался среди незнакомых приборов, где чувствовал себя в своей стихии. Остальные старались ему не мешать — Боб героически пытался подключить свой агрегат к информационно-командной системе корабля, паял контакты, безжалостно разбирая все, что попадалось ему под руку, сводя тем самым с ума ремонтных роботов.

Остальные были предоставлены сами себе. Запасы пищи, воды и воздуха на корабле способны были обеспечить им существование до глубокой старости, а вот делать было абсолютно нечего. Джоанна попыталась было организовать курсы изучения эланского языка, однако быстро поняла, что ее собственных знаний для этого совершенно недостаточно. Фред — оставшийся в живых навигатор с «Викинга», вместе с Аней и Ричем пытались определить местонахождение корабля относительно Земли, остальные предпочитали исследовать закоулки «Файвера» в поисках чего-нибудь интересного.

Джоанна повернула за угол и обнаружила, что коридор обрывается. Она взглянула на карту, укрупнив участок, на котором находилась. За дверью, согласно схеме, был довольно большой зал. Она нажала кнопку на приборной панели у двери и плиты с легким шелестом раздвинулись.

Это была аудитория — ряды мягких кресел, обивка которых истлела от времени, перед ними — возвышение, на котором располагалось сооружение, которое на Земле назвали бы кафедрой. И весь зал был заполнен скелетами — несколько сотен черепов внимательно смотрели пустыми глазницами на докладчика. Тот, видимо, в момент смерти стоял, поэтому теперь его кости лежали возле кафедры.

Собственно, за эти дни девушка привыкла к виду костей, которые встречались на каждом шагу. По возможности они старались аккуратно переносить их в один из огромных пустых ангаров, где каждый укладывали в прозрачный мешок (несколько ящиков этих упаковок они обнаружили на одном из складов) и укладывали на стеллажи. Джоанна отметила про себя, что здесь предстоит серьезная работа, однако это все же лучше, чем безделье.

Повернувшись в сторону кафедры, она замерла — позади нее, над каким-то громоздким прибором, видимо голографическим проектором, парила в воздухе огромная трехмерная карта галактики. Часть звезд охватывала фиолетовая дымка — элане вообще любили этот цвет, поэтому догадаться, что означал окрашенный участок, было несложно — изученная область пространства.

— Рич, Аня, Фред! — позвала девушка товарищей — Я нашла кое-что интересное, бегите сюда!

— Где ты, Диди? — тут же отозвался Рихард.

— Пятая палуба сверху, от лифта широкий коридор. Пойдете налево до упора — по схеме здесь большой зал. Давайте, я вас жду, это непосредственно касается ваших интересов.

— Мы уже идем — сообщила Анни.

— Дик! Отзовись! — позвала Джоанна командира, однако ответа не услышала — Дик, где ты, черт возьми! Требуется твое присутствие!

Ответа не было…

(обратно)

Запретный мир

— Интересно, чем руководствовался тот энтузиаст, который вводил весь этот хлам в память компьютера? — задал Боб сам себе этот риторический вопрос, закончив просмотр файлов вывезенной с корвета машины. — Впрочем, его безалаберность очень нам поможет.

— Что ты имеешь в виду? — без особого интереса спросил Рейкер, сидевший в кресле навигатора и разглядывая медленно плывущий по экрану шар Эрсайда. Через три часа планета уйдет с экранов и ее место займет слепящее зеленое солнце — этот цикл он уже достаточно изучил. Дженнингса, похоже, красивые виды волновали мало, он и так за последние трое суток спал часов десять от силы, посвящая все время возне со своим любимым детищем, и уж конечно не тратил время на обзорный экран.

— Знаете ли, полковник, когда на навигационных компьютерах встречаются игры, это уже никого не удивляет, хотя и вызывает раздражение руководства. Я сталкивался с этим не раз и, что греха таить, считаю что это вполне невинное развлечение, по крайней мере в небоевой обстановке. Во всяком случае, бороться с этим бесполезно, максимум чего можно достичь, так это того, что навигаторы начинают кодировать файлы, так что не зная ключа никогда не догадаешься об их предназначении…

Боб принялся подсоединять компьютер к какому-то разъему. Переходник был незадолго перед этим безжалостно выдран из какого-то прибора, о котором Боб с уверенностью мог сказать только одно — он не слишком нужен. Рейкер с интересом наблюдал за ремонтником, который прибежал на сигнал о поломке и, как показалось полковнику, с немалой укоризной посмотрел на вредителя. Впрочем, Дженнингс таких вещей не замечал.

— Здесь же вообще черт ногу сломит — продолжал тот, убедившись, что разъем не входит в розетку и стараясь подогнать штекер до нужного размера молотком, вернее, рукояткой бластера. — Какой-то чудак напихал сюда столько всякой всячины, что я вообще не понимаю, как нашлось место для полезных программ… Извините, полковник, у вас в кармане не завалялась батарейка? Похоже, мой блок питания начинает валять дурака.

Рейкер достал из кармана энергетическую батарею и протянул Бобу.

— Да, спасибо… так вот, здесь много всякого дерьма, типа кулинарных рецептов и бородатых анекдотов, игры тоже, конечно… Однако есть кое-что совершенно не нужное на боевом корабле, однако исключительно полезное для нас, особенно если это заставить работать. Я нашел программу компьютерного перевода с эланского на интергал, она правда довольно дерьмовая, но за неимением лучшего… Думаю, мы сможем ей попользоваться, я тут набросал небольшую программку… — он с усилием впихнул-таки штекер в разъем, подергал его и, убедившись, что тот сидит достаточно надежно, продолжил — и если вы, полковник, позволите воспользоваться вашим шлемом… мой, прошу прощения, я уже… использовал, то мы сможем… во всяком случае я надеюсь, что сможем… поговорить с кораблем или, по крайней мере, послушать его реплики на нормальном языке. Тут, знаете ли, можно организовать параллельный перевод поступающей информации… если конечно программе хватит словарного запаса, в чем я очень, откровенно говоря, сомневаюсь.

Рейкер пожал плечами — спорить с Бобом было бесполезно, поэтому оставалось только отдать шлем. Правда, прежде чем этот энтузиаст раскурочит и второй шлемофон, следует принять меры, а то остальные переполошатся, потеряв связь с рубкой. Он включил передатчик.

— Рами! Ты меня слышишь? — рекни в настоящий момент, как считал полковник, должна была находиться около Снегова, проверяя показания датчиков системы жизнеобеспечения.

— Да, дорогой. Я тебе нужна?

— Иди в главную рубку, девочка. И возьми шлем с собой, а то мой передатчик сейчас внезапно сломается.

— Я не поняла, Рейкер, как это он сломается? Ты шутишь?

— Ты приходи, я тебе объясню. И шлем не забудь… — с этими словами полковник отстегнул шлем, в котором находились столь необходимые Дженнингсу детали.

Боб еще раз вежливо поблагодарил Рейкера и принялся быстро извлекать из шлема переговорное устройство. Затем вернув уже пустую оболочку хозяину, он принялся с помощью кучи проводов и паяльника цеплять наушники к своему компьютеру, который в настоящее время напоминал скорее груду металлолома — отовсюду торчали провода, какие-то кабели скрывались в недрах пульта управления через проделанную в нем дыру. Рейкер с усмешкой вспомнил героические попытки многоножки отремонтировать пробоину — несколько раз она пыталась приблизиться к отверстию, и каждый раз Дженнингс с некоторым усилием приподнимал тяжеленного робота и небрежным движением отбрасывал в сторону. Наблюдая за этим, полковник предложил выход — сесть на пути у электронных тварей. Это подействовало, видимо, в программе роботов было заложено, что раз возле дефекта находятся живые существа, значит так и надо. А впоследствии они вообще прекратили обращать внимание на поломку, решив, видимо, что в данном случае экипажу виднее.

Наконец все было присоединено, последние провода припаяны, батареи уложены в импровизированный блок питания и подключены к компьютеру. Пальцы Боба уверенно забегали по клавиатуре.

— К сожалению я не могу выводить изображение на его экраны — заметил он с огорчением — однако мы можем пользоваться нашим дисплеем. Если мы сможем определить наши теперешние координаты, то без особых усилий сможем рассчитать и дорогу домой. А я уверен, что смогу запустить двигатели этого монстра… ну, почти уверен… Ну вот, порядок, у нас есть доступ к памяти их бортовой сети. Что бы такое посмотреть…

— Начни с чего попроще. Например, ты можешь вызвать на экран инструкцию по пользованию картой?

— Запросто… — Дженнингс замолотил по клавиатуре, затем задумался — Минутку, так… теперь сюда… Нет, это не пойдет…

— Проблема? — поинтересовался Рейкер, надеясь, что в его голосе не слишком очевидно слышатся ехидные интонации.

— Да нет… вы умеете читать на эланском, полковник? Вот и я не умею… надо, чтобы компьютер перехватывал поступающие символы на лету и выдавал бы сразу их значение. О, вот так пойдет… Да, программа-переводчик явно топором сработана… но вы можете посмотреть, в целом тут довольно понятно. Вы же читаете на интергале, верно?

— Конечно. — полковник бросил взгляд на дисплей. В углу дисплея появилось изображение маршрутной карты, каждая кнопка которой была обозначена малопонятным значком. Одновременно рядом высветились строчки текста, явно описывающего назначение каждой кнопки. Изображение мигнуло, и непонятные значки сменились нормальными буквами интергала. Полковник пробежал текст глазами, особенно примечание к одной из кнопок, назначение которой они так до сих пор и не поняли.

— Нажать (1) вместе с (10) фиксация на (10) точки нахождения возврата… — ничего не понимаю, бред какой-то.

— Да все тут ясно — пожал плечами Боб, куда более часто сталкивавшийся с системами компьютерного перевода, чем Рейкер, и лучше знавший их словесные обороты — это способ заложить на десятую кнопку то место, где вы находитесь. То есть, например, вашу каюту. Если этот набор трескучих преобразовать в нормальный язык, то получится что-нибудь вроде: «Нажмите кнопку 1 одновременно с кнопкой 10 для того, чтобы зафиксировать на кнопке 10 ваше текущее местоположение. В дальнейшем кнопка 10 укажет путь для возвращения на это место». Кстати, удобная вещь эта карта, как вы считаете, полковник? Наши инженеры за такую игрушку нас целовать будут. Я, кстати, не возражаю — среди сэйнсов встречаются такие красотки!

Плавно разошлись в стороны двери люка и на пороге появилась Рами. Она тяжело дышала, было видно, что почти всю дорогу мчалась как угорелая.

— Что случилось, девочка?

— Рейкер, Старк пропал… — чуть отдышавшись, выпалила рекни, протягивая полковнику шлем — Не отвечает на вызов…

Незадолго до этого Дик поскользнулся и грохнулся на пол. Видимо, из какого-то поврежденного трубопровода потекло масло, на полу собралась довольно приличная лужица совершенно прозрачной жидкости, а Старк, понятно, больше смотрел по сторонам, чем себе под ноги.

Собственно, ничего смертельного в этом не было, однако при падении из кармана вылетел какой-то предмет, о существовании которого он давно забыл — карта корабля. Подняв карту, капитан попытался вспомнить, почему у него две схемы, и скоро сообразил, что вторая — это та, которую он механически прихватил из адмиральской каюты. Повертев ее в руках, он уже было механически сунул ее в тот же карман, чтобы вскоре опять напрочь о ней забыть, когда его взгляд упал на его собственную карту. Дик огорченно присвистнул.

Похоже, для нее падение хозяина не прошло бесследно — изображение мигало, то исчезая, то вновь появляясь на секунду-другую. Без особого сожаления отбросив поломанную планшетку, Дик решил поближе рассмотреть адмиральскую — поскольку пользоваться теперь придется именно ей. К его удивлению, карта, которую он держал в руках, несколько отличалась от стандартной — прежде всего, кнопок на ней было раза в два больше. Некоторые уже были знакомы — кнопка номер один вела в столовую, вторая — в главную рубку. Третью они еще не проверяли, но интуиция подсказывала, что извивающаяся линия направляласькуда-то в двигательный отсек, поскольку спускалась на самую нижнюю, двенадцатую палубу корабля. Совершенно логично, если на первой находится главная рубка, то двигатели располагаются на противоположном конце корабля. Правда от такой логики на километр веяло антропоцентризмом, однако проверять это предположение пока не стали, занимаясь исследованием верхних уровней. Ниже девятой палубы, куда один раз забрел Рич, была масса каких-то малопонятных агрегатов, и ничего на первый взгляд интересного.

Внимательно рассмотрев один из маршрутов, Дик с чувством глубокого удовлетворения убедился, что этот путь приведет его из любой точки корабля к адмиральской каюте. Это, безусловно, радовало, а то уже были случаи, когда для того, чтобы вернуться к своим, требовалось идти по карте к одной из знакомых точек — в рубку, столовую или на флайдек, а уж оттуда по более-менее знакомому пути идти к месту дислокации отряда.

Несколько путей были совершенно новыми и Дик, которому делать было все равно особо нечего, решил пройтись по одному из них, тем более что до конечной точки, к которой вела относительно прямая линия, было не так уж и далеко. Его цель располагалась на этом же уровне, правда, в противоположном конце корабля.

Спустя полчаса схема привела его в непонятную комнатку — похоже, какой-то склад или что-то в этом духе, во всяком случае это предположение было первым, которое пришло ему на ум. Стены — сплошные ряды шкафов, в которых находилась всякая всячина, в том числе и нечто, весьма напоминавшее оружие (впоследствии Боб с помощью компьютера определил, что эта опасная на вид штуковина — всего лишь сварочный пистолет, имевший дальность действия метра полтора от силы, зато на максимальной мощности разрезавший любой материал не хуже вибромеча), скафандры, пищевые пайки и множество других мелочей, о предназначении которых можно было только догадываться. В одном из шкафов висела самая обыкновенная одежда, правда безнадежно истлевшая. Однако было ясно, что некогда это был довольно причудливый наряд, во всяком случае необычный для космического корабля. Больше всего одеяние напоминало римскую тогу, однако рассмотреть его подробнее Дику не удалось — стоило дотронуться до некогда белой ткани, украшенной сложным орнаментом, как она под пальцами капитана рассыпалась в прах.

Центр комнаты занимала все та же светящаяся окружность, в данном случае имевшая в диаметре метра четыре, которую он ранее видел на флайдеке. Зачем она была нужна — он не имел ни малейшего представления, однако его прежнее предположение, что так отмечались стояночные места челноков, потерпела полный крах. Еще больше его удивил пульт управления — невысокая стойка у самой окружности, усыпанная кнопками и переключателями. Три ряда светодиодов, часть из которых горело, несколько тумблеров и, внизу, две большие кнопки, зеленая и фиолетовая. Насколько Дик помнил объяснения Джоанны, фиолетовый цвет обычно соответствует команде «выполнить», а зеленый — «сбросить».

Возле стойки лежал скелет, едва прикрытый остатками когда-то фиолетового мундира. Второе тело лежало в круге, рядом стояло несколько контейнеров, содержимое которых было извлечено, очевидно, из шкафов, некоторые из которых были открыты.

Ближайший от двери шкаф упорно не поддавался попыткам Дика его открыть — видимо, заклинило замок. Это раззадорило его любопытство и привычным движением капитан вскрыл его вибромечом, стараясь, чтобы лезвие не повредило содержимое. К его сожалению, ничего интересного там не было — во всяком случае ничего такого, что они могли бы использовать — ряды странных приборов, назначение которых было совершенно непонятно, и несколько контейнеров типа тех, что стояли в круге.

Пожав плечами, Дик направился к противоположному концу зала, где заметил на стене какой-то экран. Дойдя до середины комнаты, он услышал позади шорох и резко оглянулся… Ну конечно, что же это еще могло быть…

На потолке откинулся люк и из него выбрался знакомый уже ремонтный робот, явно намереваясь привести в порядок изуродованную Диком дверь шкафа. Капитан сразу обратил внимание, что робот был не вполне исправен — двигался неуверенно, казалось, часть ног его не слушаются. Машинка попыталась пройти по потолку напрямую к месту, требовавшему ремонта, однако делала это чертовски медленно. Дик с интересом наблюдал, как робот прополз часть пути, затем замер, сделал еще пару осторожных шагов, затем вздрогнул, как будто внутри у него что-то сломалось, и, отцепившись от потолка, грохнулся прямо на стойку пульта. Ну не совсем на него — тяжелое тело многоножки пролетело мимо, и только один из манипуляторов с размаху хлестнул по панели управления. Дик усмехнулся — похоже, ремонтникам прибавится работы…

В следующее мгновение бледно-голубая окружность вспыхнула ярчайшим светом, заставив Дика зажмуриться и прикрыть глаза рукой. Внезапно он осознал, что стоит внутри кольца, и эта мысль ему не слишком понравилась — неизвестно, что там нажал этот механический идиот, но надо было делать ноги. Дик прыгнул, на лету группируясь, чтобы не врезаться головой в стену, вытянул вперед руки …

… которые вошли в что-то мягкое и податливое. Перекатившись по этой мягкой субстанции, он замер — перед глазами еще плясали цветные огни, глаза чуть побаливали от слишком яркого света, однако он заставил себя открыть их. И не поверил тому, что глаза начали передавать в мозг, поскольку увиденного просто не могло быть.

Он лежал на зеленой траве, сверху голубело небо, по которому плыли легкие кучевые облака. Легкий ветерок шевелил волосы. После дистиллированного воздуха корабля то, чем он дышал в настоящий момент, казалось чрезмерно насыщенным запахами — испарения теплой земли, легкий цветочный аромат, еще что-то, чему он не мог найти соответствия в памяти… Такая, в общем, идиллическая картинка. А прямо перед ним возвышались три слегка поблескивающие купола — метрах в ста, не более.

— Рич…? Джоанна…? Эй, ребята, меня кто-нибудь слышит?

Полная тишина в наушниках. Дик встал и огляделся по сторонам. Первой мыслью было предположение о том, что сейчас он находится в недрах голографической проекции — на Земле уже появились первые иллюзотеатры, дико дорогие заведения, которые однако создавали почти полный эффект присутствия. Там вполне можно было оказаться в саванне или в рубке боевого корабля, а использование различных распылителей и вспомогательной аппаратуры позволяли почувствовать на губах соль морского ветра или, наоборот учуять не слишком приятный аромат перегретого машинного масла. Однако сейчас Дик чувствовал под ногами землю, самую обыкновенную мягкую землю, и это ощущение как-то не согласовывалось с голограммой.

Еще раз осмотревшись, он окончательно отмел идею иллюзии как несостоятельную. И не потому, что доверял своим ощущениям — он уже достаточно убедился, что техника элан во многом оставила земных ученых далеко позади. Он вполне мог допускать, высокоточная иллюзия вполне может имитировать все нюансы, которые можно воспринять органами чувств. Теоретически можно блокировать и его радиопередатчик, хотя в этом не было никакого смысла, да и сделать это было не так уж и просто.

Убедило его другое. Окажись он в пустынных джунглях, или в сверхсовременном городе, или на борту древнего пиратского корабля (кроме всего прочего, такой деталью история элан не располагала), он бы совершенно спокойно воспринял бы это как приключенческий фильм. Однако то, что он видел вокруг, никак не способствовало развлечению — пейзаж выглядел слишком уж натуральным и, главное, не очень вдохновляющем.

Вид был одновременно живописный и унылый. С одной стороны, свежая зелень радовала глаз — небольшая роща в отдалении, трава не прогретом солнцем пригорке… Мелкая речка лениво текла вдоль высокого берега, на котором он стоял. На другом, пологом берегу, в нескольких метрах от воды начинался лес — высокие деревья, чем-то напоминавшие земные сосны, с длинными стройными стволами и густой кроной. Медленно плывущие по небу облака, сквозь которые пробивались теплые лучи зеленоватого солнца. От всего веяло спокойствием… тишиной… умиротворением… запустением… смертью… Старк тряхнул головой — «странные, блин, ассоциации!», однако что-то ему было не по себе.

Он стоял в нескольких шагах от бетонной площадки, с которой, видимо, слетел во время своего отчаянного прыжка. С этого расстояния хорошо было видно, что бетон изъеден временем и погодой, сильно раскрошившиеся края, трещина, сквозь которую пробилось молодое деревце… Капитан запрыгнул на край серой плиты и продолжал осмотр. У самого края плиты, всего лишь в полуметре от выщербленной границы, располагался уже знакомый круг — только свечение его здесь было практически незаметно, погашенное яркими солнечными лучами. Тут же лежал уже знакомый скелет и стояли не менее знакомые контейнеры. Создавалось впечатление, что корабль куда-то делся, как ненужная уже декорация, оставив без изменений только этот круг. Рядом находилась крошечная будка и он мог дать голову на отсечение, что внутри этой будки находится точно такой же пульт управления, как и в той комнате, откуда его непонятно каким образом переместило сюда. Сама будка тоже выглядела не лучшим образом, некогда цветное покрытие, придававшее ей, наверное, довольно нарядный вид, потускнело, а местами и вовсе исчезло, обнажив тускло блестящий металл.

Довольно широкая дорожка вела от круга к ближайшему куполу. Здесь тоже все говорило о запустении — годы дождей и ветров изрядно потрепали покрытие, местами выев в нем глубокие каверны, в которых поблескивала вода. Дик отметил, что само голубое кольцо выглядит совершенно неповрежденным. Либо за ним следили, либо материал, из которого оно было сделано, совершенно не поддавался разрушению. У самого купола, тоже изрядно потрепанного, дорога разветвлялась — центральная, более широкая полоса вела к закрытому броневыми плитами входу в здание, а более узкие дорожки разбегались по направлению к двум другим куполам, куда меньше по размерам.

Дик прислушался — откуда-то доносилось пение птиц. Больше ничто не нарушало тишины, в том числе, к его величайшему сожалению, молчал и приемник. Впрочем, если его предположение правда, а оно должно быть правдой, сколь бы фантастичным не казалось на первый взгляд, то приемнику суждено замолчать надолго — в связи с ограниченным радиусом действия.

— Значит, они освоили телепортацию — вслух сказал он, и его голос одиноко прозвучал в тишине — Да, мы заметно отстали…

Телепортацией на Земле занимались давно, однако дело не слишком-то сдвинулось с мертвой точки. Нельзя сказать, что успехов не было совсем — кое-какие положительные сдвиги имели место, однако до настоящего успеха было более чем далеко. Пока для перемещения объекта весом в один миллиграмм на один миллиметр задействовался океан энергии и использовался агрегат размером более кубического километра. Впрочем, ученые не теряли надежды повысить эффективность установки в миллион раз — переместить один грамм вещества на один метр… правда вопрос энергозатрат при этом не поднимался. Однако пока эти обещания не выполнялись, тем более что с началом войны исследовательский центр, как и многие другие научные лаборатории, внезапно остался без ассигнований. Да, элане и тут оказались на высоте — похоже, его одним махом перебросило с поверхности корабля на поверхность планеты. Почему-то он был уверен, что находится на Эрсайде — может потому, что находиться где-нибудь в другом месте ему уж совсем не хотелось.

Теперь стало ясно и расположение флайдека чуть ли не в самом центре корабля — а какая, собственно, разница, где располагать челноки, если их можно в любой момент «выпихнуть» в космос. И суперброня при этом не помеха — тот факт, что телепортация никак не связана с обычным пространством, был доказан уже достаточно давно. Неясно, каким образом корабли попадали обратно, однако Дик был почти уверен, что на внешней поверхности «Файвера», если хорошо поискать, можно обнаружить такие же бледно-голубые кольца. Только размерчиком поболе.

Он усмехнулся — да, видели бы это земные спецы… Не говоря уже о достоинствах телепортации как вида транспорта, возможно и военное применение — послать торпеду внутрь корабля противника, где ее и взорвать. И никаких тебе защитных полей — если даже свернутое пространство несокрушимой брони «Файвера» не послужило препятствием… Дик слегка устыдился подобных мыслей — неужели нельзя думать о подобном изобретении в мирном ключе, однако он был офицером, и с этим ничего нельзя было поделать. Сейчас, во время войны, он в первую очередь должен был думать о победе.

А вот разбираться с пультом управления, по крайней мере в ближайшее время, Дик не собирался. Чего уж проще — зашвырнет тебя куда-нибудь, вообще назад дороги не отыщешь. По крайней мере некоторое время стоит подождать — если Боб найдет общий язык с корабельным компьютером, то сможет и с ним связаться. В конце концов, кто-нибудь приедет на этом же «лифте». Ну а пока не стоит пороть горячку. Поскольку другого занятия у него не было, он направился к центральному куполу, предварительно на всякий случай убрав из голубого кольца скелет и контейнеры — мало ли кто здесь материализуется, лучше подстраховаться.

Броневая дверь была оборудована такими же кнопками, что и обычные корабельные люки, однако открываться она не пожелала — створки раздвинулись едва на несколько миллиметров. Причина, скорее всего, была самой банальной — мелкая поломка или накопившаяся в механизмах грязь — сколько ее туда могло попасть за несколько веков. Не желая взламывать дверь мечом, по крайней мере до тех пор, пока это не станет необходимым, Дик вставил в щель массивный нож, входивший в обязательное оснащение скафандра и всем телом нажал на него. Створки омерзительно взвизгнули, разошлись еще на пару миллиметров, затем, видимо, серводвигатели преодолели помеху и створки с протяжным скрипом ушли в стены. Проход был открыт.

— Да, паучков-то здесь явно не хватает — сказал Старк, входя в помещение. Здесь было довольно пыльно — видимо, система поддержания купола в идеальном порядке здесь отсутствовала вообще, либо была не столь надежна, как на корабле, и давно вышла из строя. Свет проникал через ряды больших окон на потолке — некогда они, очевидно, были совершенно прозрачными, однако теперь стекло, или что там было вместо стекла, стало матовым, пропускало куда меньше света и в помещении царил полумрак. Он огляделся — помещение было пусто, если не считать нескольких рядов кресел, от которых к настоящему моменту остались только металлические и пластиковые детали. На противоположной стене темнела дверь, не имевшая никаких намеков на контрольную панель. Над дверью — световое табло, на котором горела фиолетовая надпись. Мало того, что Дик не мог ни слова прочитать на эланском, так еще и часть табло давно вышло из строя, и от многих букв остались лишь фрагменты.

Дверь распахнулась, как только Дик подошел к ней вплотную. Подумав, он решил зайти, раз его приглашают, однако решил принять меры предосторожности, вложив свой нож в дверные пазы. Сделав несколько шагов вперед, он услышал позади звон и тут же почувствовал довольно сильный удар под колено, смягченный кольчужной сеткой скафандра. Резко повернулся, выхватывая бластер, однако позади никого не было. И дверь была закрыта.

Он опусти взгляд на пол — прямо у его ног лежал обломок ножа. Второй валялся чуть в стороне — похоже, под давлением створок клинок сгибался, пока не разлетелся пополам. Капитан достал меч, включил его и сделал несколько шагов к двери, намереваясь вырезать в ней очень большую дырку… однако дверь послушно раскрылась перед ним.

— Автоматика — усмехнулся Старк, внимательно осмотрев дверь и не видя и намека на фотоэлемент — Как же ты меня чувствуешь, милая? Или у тебя в полу сенсоры спрятаны? Ладно, будем считать что меня отсюда выпустят. Вопрос только в том, зачем меня сюда запустили?

Теперь можно было рассмотреть помещение, в котором он сейчас находился. Комната была цилиндрической — что-то в последнее время у него подобные формы начали вызывать некоторое опасение. Чисто, во всяком случае такой пыли, как снаружи, здесь нет. Потолок слабо светится, обеспечивая довольно приличную видимость, однако Дик предпочитал более яркий свет. И — отметил он про себя — это не дневной свет, тот все же давал бы меньшую освещенность. Вообще, на «Файвере» это было для них довольно неприятным открытием — освещение было заметно слабее, чем привычное для пилотов. Джоанна объяснила это тем, что звезда, дававшая свет и тепло Эле — несколько менее яркая, чем Солнце. Правда, Боб, копавшийся в главном компьютере и остро нуждавшийся в ярком свете, после недолгих поисков умудрился усилить освещение и эта проблема больше не вставала.

Пройдя вдоль стены и так ничего не обнаружив (с легким щелчком дверь закрылась, как только капитан отошел от нее на несколько шагов), он вышел на середину комнаты. Как он примерно и ожидал, здесь тоже был круг, только не светящийся, а просто диск из того же материала, что и остальной пол, на пару миллиметров над ним выступающий. Поскольку кольца телепортации здесь не было видно, Дик без особой опаски ступил на диск.

Ничего особенного не произошло. На всякий случай капитан несколько раз подпрыгнул, но никакой реакции не последовало. Пожав плечами, он уже собрался было уходить и осмотреть другие помещения, когда вдруг почувствовал, что воздух вокруг начинает уплотняться. Он рванулся было к выходу, однако плотное кольцо охватило его тело, не давая сделать ни шагу, невидимые тросы плавно заставили его переместиться на середину комнаты. Одновременно свет усилился, только теперь он имел сильный зеленый оттенок, куда сильнее, чем у местного солнца.

Стены разошлись в стороны, оттуда выдвинулись зловещего вида конусы, направленные прямо на него. Капитан снова сделал попытку вырваться — однако тиски силовых полей держали его достаточно крепко. Будучи неплохо знаком с силовыми полями, он знал, что любые попытки вырваться приведут только к членовредительству — структура силовых полей допускала их разрыв, но только при резком воздействии. А слабое и плавное давление, каким являлись, по сути, его рывки, неспособно нарушить структуру невидимых тисков, так же как нельзя вывалиться с флайдека сквозь сберегающее воздух силовое поле. А истребители, тем не менее, проходят сквозь него достаточно легко.

Оставив попытки освободиться, он начал даже с некоторым интересом наблюдать за происходящим, благо ничего лучшего ему не оставалось. Внезапно положение его тела изменилось — теперь, зажатый коконом невидимого поля, он висел в полуметре над диском, который стремительно исчез в полу, оставив круглое отверстие. «Да, допрыгался… — подумал капитан, с некоторым запозданием вспомнив об осторожности — Чтоб я еще хоть раз куда-то вот так полез, да ни за что! Ну-с, ладно, посмотрим, что будет дальше. Подозреваю, что ничего хорошего…».

Выдвинувшиеся из стен конусы приблизились почти вплотную. Он не мог поднять голову, чтобы увидеть то, что делалось наверху, однако по движению теней догадался, что сверху тоже что-то опускается прямо ему на макушку. Скосив глаза вниз он увидел поднимающуюся снизу чашу, полость которой имела такой же чуть зеленоватый отблеск, как и освещение в помещении. Почему-то он не сомневался, что сверху на него опускается такая же конструкция… Свет постепенно стал густо зеленым, изумрудным, заливая великолепным оттенком весь зал.

А еще несколькими секундами позже Дик почувствовал во рту сладковатый привкус и через мгновение потерял сознание.

— Он не отвечает уже час! — Джоанна не находила себе места — Мальчики, сделайте же что-нибудь!

— Успокойся, крошка — Рич кивнул в сторону Дженнингса, который мучил компьютер, пытаясь от него добиться какой-нибудь полезной информации — Все будет в порядке, мы его найдем.

— Его нет на корабле… — внезапно удивленно сказал Боб, поворачиваясь к друзьям — Вообще нет. Вот видите эту схему? Здесь огоньками изображены мы, то есть биологические объекты. Даже Снегов есть — видите, вот эту точку. А Дика нет, такое впечатление, что он куда-то… вышел. Зная нашего капитана, я уверен, что он нас предупредил бы перед такой… прогулкой, поэтому совершенно ума не приложу, что же все-таки случилось. Я просканировал даже нижние палубы, хотя убежден, что туда он не полез бы.

Вся команда, за исключением, разумеется, Снегова и пропавшего командира, собралась в главной рубке, поскольку именно здесь можно было получить ответы на некоторые вопросы. Было установлено, что последний раз Дика слышали примерно час тому назад, с тех пор на связь он не выходил и никто его не видел. То, что он не отвечал на вызовы, еще не говорило об его отсутствии на борту, он в конце концов мог бы быть без сознания или просто мог где-нибудь забыть свой шлем, хотя такая безалаберность их капитану не была свойственна. А вот биосхема корабля утверждала, что в настоящий момент на борту находится девять биологически активных объектов. Вместо десяти.

— Есть одна мысль — задумчиво сказал Рейкер — Я так понимаю, что компьютерная сеть корабля охватывает все действующие на борту устройства. Ведь в случае их поломки к месту аварии направляются ремонтники, верно? Значит командному аппарату надо знать, что и где происходит.

— Это очевидно — пожал плечами Боб — Хотя мне еще никогда не приходилось видеть столь полной автоматизации, как здесь. Рассуждая логически, компьютер отслеживает любой прибор, подключенный к энергосистеме корабля, а также следит за целостностью некоторых особо важных немеханических участков, в частности дверей. По-видимому, в броне тоже проложены сенсоры, которые сообщают о повреждениях.

— А, к примеру, если ты включишь какую-нибудь систему, это найдет отражение в…

— Стоп, я понял! — вскочил Боб — Конечно! Раз система следит за исправностью узлов, значит наверняка фиксирует и факты их использования…

— Может кто-нибудь из вас соизволит объяснить, в чем дело? — ядовито поинтересовалась Джоанна, с некоторым удивлением наблюдавшая за этим, казалось, совершенно не относящимся к делу разговором. — Мне казалось, что сейчас у нас возникла проблема с нашим командиром, а не с компьютерными сетями этого реликта.

— Рейкер, объясни ей, пожалуйста, а я сейчас посмотрю, что тут можно найти… — Дженнингс снова погрузился в ворох компьютерной информации, разыскивая там нечто ему одному известное.

— Все очень просто — сказал Рейкер, наслаждаясь вниманием притихшей аудитории — Поскольку командира нет на борту «Файвера»… либо он умер, но рассматривать этот вариант мне сейчас не хочется… в общем, раз его нет, значит он куда-то делся.

— Весьма глубокомысленное заявление — съехидничала Анни. Рейкер оставил ее реплику без внимания, удивляясь, как эти люди, будучи вообще говоря очень неплохими профессионалами, не могут понять очевидного.

— С корабля нельзя просто исчезнуть. Надо для этого как минимум открыть какую-то дверь, включить какой-нибудь механизм… Если Боб найдет реестр задействованной техники, то мы узнаем, что и где на корабле включалось, а значит сможем определить, когда и куда исчез командир. Или, по крайней мере, узнать, как именно он исчез.

— Есть! — радостно потер руки Дженнингс, прерывая нравоучительную речь полковника. — Осталось разобраться в этом дерьме…

Компьютер принялся переводить сообщения в найденном Бобом файле. По экрану медленно ползли строчки, сообщавшие о подключении тех или иных устройств корабля — информация просматривалась с конца, поскольку файл был огромен и содержал массу данных неизвестно за какой, но очевидно очень большой срок.

«Активирована дверь главной рубки…»

«Активирована дверь главной рубки…»

«Активирована дверь каюты №…»

«Подключение к информационному каналу главного компьютера…»

«Активирована дверь…»

Создавалось впечатление, что на корабле работали только двери, во всяком случае сообщение об открытых дверях составляли основную массу сообщений. Все столпились за спиной у Дженнингса, уставившись на экран — каждый смертельно боялся пропустить что-то важное.

«Активирована дверь конференцзала…»

«Активирован нуль-лифт…»

«Повреждение: МР-17825 [ремонтник (?)]— отказ двигательной части…»

«Активирован МР-17825 [ремонтник (?)]…»

«Повреждение: Хранилище А3 сектор В536…»

«Активирована дверь сектора В536 — нуль-лифт…»

«Проведена коррекция орбиты…»

Боб остановил прокрутку сообщений и обернулся.

— Кажется, это то, что нам надо. Попробуем восстановить события, только не забывайте, что читать надо с конца. Кто-то открыл дверь в помещение, где располагается этот самый «нуль-лифт», понятия не имею, что это такое, но раз компьютер перевел название именно так, значит это явно связано с транспортировкой. Затем появляется сообщение о повреждении в том же помещении — зная ваши привычки размахивать направо и налево вибромечами, я совсем не удивлюсь, если…

— Ты не отвлекайся, радость моя… — Анни говорила исключительно сладким голосом, однако это никого не обмануло, за исключением разве что Фреда и рекнов, которые знали японку менее хорошо, чем остальные. Дженнингс поежился и послушно вернулся к рассматриваемой теме.

— Итак, повреждено хранилище, думаю — дверь. Сразу активируется робот-ремонтник и направляется для устранения неполадки. Следующее сообщение, по-видимому, говорит о том, что кибер и сам оказался неисправен. Причина неясна, может Дик, если это он вошел в этот самый сектор, просто пнул многоножку. А дальше — сообщение об активации этого непонятного лифта. По моим предположениям, Дик вольно или невольно включил механизм этого лифта, и тот его куда-то отправил. Есть другие мнения?

— Словосочетание «нуль-лифт» вызывает у меня очень нехорошие ассоциации — заметил Рич. — Когда-то в среде фантастов встречался термин «нуль-транспортировка», иначе говоря телепортация. Не знаю, то ли имелось в виду и насколько элане обогнали нас в своем развитии, но если это то, что я думаю, то Дика можно искать где угодно, в космосе, на Эрсайде или где-нибудь еще…

— Где эта хреновина находится? — спросила Джоанна. — Я иду туда.

— Спустишься на четвертую палубу — объяснил Дженнингс, непрерывно сверяясь с экраном — Если воспользуешься ближайшим лифтом, тогда от него налево по коридору метров сто, дальше… Ты иди, а я тебе подскажу, благо тебя на карте видно, а то так только запутаешься. Анни, составь ей, пожалуйста, компанию. И, девочки, убедительно прошу ничего там не трогать, любые подозрительные места обходить стороной и вообще, будьте паиньками, не хватало потом еще и вас искать.

— Ладно, не нуди…

— Я, кстати, серьезно. Как доберетесь, сразу сообщите, мне потребуется ваша помощь…

Пока девочки двигались к нуль-лифту, Дженнингс более или менее разобрался с назначением этого агрегата. Если привести в божеский вид невразумительный перевод с эланского на интергал, выходило, что это действительно телепортатор, предназначенный для отправки грузов из одного пункта в другой. Разумеется, справочник содержал лишь самые общие данные — сейчас Боб изучал инструкцию по эксплуатации и технические характеристики. Масса передаваемого объекта была обратно пропорциональна расстоянию. Ни броня, ни силовые поля, ни вакуум не являлся препятствием. Единственным ограничением было обязательное наличие силового кольца как в точке отправления, так и в точке приема. Допускалась передача без приемного кольца, однако при этом точность переброски была весьма посредственной — возможное отклонение достигало двух метров на каждый километр передачи, причем в совершенно произвольном направлении. Разумеется, это означало, что вполне можно было выбросить корабль из флайдека в вакуум, поскольку совершенно неважно, окажется ли он на несколько метров правее или левее заданной точки. А вот послать таким образом человека, скажем, на планету было просто невозможно — существовал весьма серьезный риск похоронить его заживо глубоко под землей. И безо всяких следов импровизированной могилы на поверхности.

Внимательно пробежав глазами описание прибора, Боб расслабился сам и поспешил успокоить остальных — закинуть Дика в неведомые дали телепортатор просто не мог. Максимум, на что он был способен, это спустить капитана на планету и Боб был совершенно уверен, что именно это и произошло. Хотя, конечно следовало убедиться — он вызвал на экран схему панели управления передатчиком и, в соседнее окно, список адресных кодов.

— Боб, мы на месте! — раздался в тех шлемофонах, которые еще не лишились радиосвязи, голос Джоанны. Боб подвинул шлем Рами поближе к себе.

— Диди, на полу должно быть кольцо…

— Да, бледно-голубое, светится…

— Джоанна, черт тебя дери, не перебивай. Так вот, ни при каких обстоятельствах не заходите в кольцо. Найдите панель управления телепортатором. Нашли? Отлично. Теперь скажите мне, какие огоньки горят.

— Верхний ряд: первый, третий — начала диктовать Джоанна, Боб записывал цифры на листе чего-то, весьма напоминавшего бумагу. Пачку этих листов он обнаружил в каюте, где теперь располагались девочки — Следующий ряд: горят все три, Третий ряд: только первый. Все.

Боб задумался, внимательно разглядывая листок.

— Ничего не понимаю — нахмурился он — этих координат нет в каталоге. Черт, куда же его унесло?

— Минутку — встрял в разговор Рейкер, у которого внезапно появилась дельная мысль — девочки, погасите в помещении свет и посмотрите снова. Может быть…

Прошло несколько секунд и в приемнике раздался голос Джоанны:

— Есть, в третьем ряду горит еще третий индикатор. Только он еле виден, похоже светодиод поврежден.

— Отлично! — воскликнул Боб — То есть… ничего хорошего в этом нет, конечно, однако теперь я знаю, где находится наш драгоценный капитан. Он на Эрсайде, экватор, координаты… в общем, координаты эти никому не нужны. По крайней мере его забросило не в вакуум, это несколько утешает.

— Он может нас услышать? — спросил Рич.

— Сомневаюсь, передатчики скафандра не справятся и с десятой частью этого расстояния. Однако вопрос со связью решать надо. Девочки! Возвращайтесь к нам, сейчас будет много работы.

В ближайшие часы действительно всем пришлось повозиться, кроме, разве что, Рами, которая просто не имела необходимых технических навыков. Рекни нашла себе вполне подходящее занятие, стараясь обеспечить остальных питанием, что, учитывая то, что все работали в разных концах огромного корабля, было не так уж и просто.

Прежде всего Боб попытался перестроить передатчик «Файвера» на диапазон скафандрового приемника, однако эта попытка закончилась неудачей, поскольку соответствующая полоса частот в настроечном блоке передатчика отсутствовала. Можно было, конечно, сделать все на глазок, однако результат такого эксперимента был сомнительным. Тогда Рич предложил подключить один из их шлемофонов к усилителю линкора. Друзья с энтузиазмом принялись за работу, раскурочив панель передатчика они лихорадочно паяли контакты, пока стоявший позади них Фред отшвыривал в стороны устремившихся было к раздолбанной панели ремонтников, пока те, как обычно, не потеряли всяческий интерес к происходящему. Джоанна получила команду немедленно идти в помещение нуль-лифта и быть начеку. Когда она добралась до места, Боб включил передачу, про себя молясь всем богам, чтобы наспех собранные узлы нормально работали.

— Дик, ты нас слышишь? Где бы ты ни находился, подойди к площадке с голубым кольцом. Нажми на пульте управления зеленую кнопку, при этом все лампочки должны мигнуть и погаснуть. Нажми первую лампу в верхнем ряду, вторую во втором и третью в третьем. Нажатые лампы будут гореть. После этого жди указаний.

Боб повернулся к Ричу и Рейкеру. Те стояли позади совершенно неподвижно, как будто своим напряженным молчанием могли оказать другу помощь. Фред и Ким сидели чуть подальше в креслах, Анни и Рами вместе с Джоанной были в камере транспортера.

— Будем надеяться, что он нас слышит — сказал Боб, хотя по его лицу было видно, что подобной надежды у него нет и в помине. — Во всяком случае, ответить нам он не сможет.

Прождав минут десять, он снова стал говорить в микрофон:

— Теперь аккуратно поверни блок управления так, чтобы клавиши можно было достать из круга. — Подождав еще пару минут, он продолжил — Так, теперь войди в круг. Нажми фиолетовую кнопку на пульте и немедленно убирай руки, в твоем распоряжении всего две секунды. Осторожно, твои руки не должны пересекать световой цилиндр, который поднимется из голубого кольца. Ну, вперед, капитан!

Томительно шли минуты, наконец в наушниках раздался донельзя расстроенный голос Джоанны:

— Похоже, он нас не слышал. И что теперь?

— Теперь попробуем иначе — спокойно сказал Боб. — Но на это нужно время. И много.

Времени действительно потребовалось очень много — почти пять часов. Прежде всего мужчины отправились на флайдек, и принялись разбирать, а кое-где и просто резать один из стоявших там корабликов, выбрав, конечно, самый маленький. После продолжительных усилий удалось извлечь передатчик из того, что еще недавно было способно летать, по крайней мере теоретически, а сейчас напоминало груду металлолома. По счастью, стоявшие во флайдеке корабли, похоже, не входили в сферу интересов ремонтных киберов, а то от них не было бы прохода. Возникла проблема с источниками питания, которую Рич разрешил изящно и непринужденно — поймав пару ремонтников, они разобрали их, несмотря на яростное сопротивление последних, и, как Рич и ожидал, обнаружили под панцирем батарею. Напряжение, которое давали эти странного вида черные параллелепипеды с тремя сверкающими клеммами, существенно отличалось от того, которое поступало от земных аккумуляторов. Двух батареек вполне хватило, чтобы передатчик заработал. Правда, работал он на диапазоне «Файвера», однако Боба это вполне устраивало — вместо на скорую руку собранного усилителя он намеревался спокойно пользоваться системой радиосвязи линкора, тем более, что она, в конце концов, именно для этого и была предназначена..

— Запомни, Рич, сейчас твоя задача не разыскивать капитана, а слетать туда, опробовать рацию и вернуться обратно, понял? — Рихард угрюмо кивнул, понимая, что Рейкер прав с любой точки зрения. — Если ты не вернешься, мы будем искать другие возможности, например попробуем разобраться в управлении челноками. Главное — проверить передатчик. Если все работает нормально, то искать Дика пойдет более подготовленный отряд.

Вся команда в полном составе собралась у нуль-лифта — не было только Боба, который находился у корабельной радиостанции. Рич, в скафандре с загерметизированным шлемом, с огромным тюком, в котором помещался передатчик, за спиной и с бластером в руках, слушал последние наставления, которые ему, похоже, намеревался дать каждый из присутствующих.

— Ладно, я все понял — несколько неуклюже немец вошел в центр круга и замер там — Поехали!

Рейкер нажал кнопку — все, помня полученные от Дженнингса инструкции, отступили поближе к стенам и прикрыли глаза. Хотя все же любопытство победило — каждый, конечно, беззастенчиво подглядывал, хотя потом глаза некоторое время болели и слезились.

Кольцо телепортатора засияло, от него поднялся ровный цилиндр света, сквозь который едва можно было разглядеть уродливую фигуру в скафандре, слегка согнувшуюся под более чем стокилограммовым передатчиком. Затем сияние еще усилилось, полностью скрыв Рича от товарищей, и затем резко опало. Кольцо было пусто.

— Улетел… — проговорила вслух Джоанна.

— Рич, как меня слышишь? — начал передачу Дженнингс — Отвечай!

— Слышу… — раздался в динамиках голос Ауэрбаха и все позволили себе слегка расслабиться — Красиво тут… Похоже, что недавно тут кто-то был, возможно, что и Дик. Трава с пригорка выворочена, будто кто-то упал…

— Рич, не морочь голову. Сними передатчик, оставь его около кольца и дуй назад, немедленно. Код возврата, надеюсь, помнишь?

— Не ворчи, я все помню. — прорычал «Кувалда», которого постоянные нравоучения начали раздражать. Через пару минут он сообщил — Ну, зажмуривайтесь! Я еду!

Все вновь прикрыли руками лица, тем более у большинства со зрительными органами уже возникли некоторые проблемы — слезы и легкая резь ясно говорили о том, что разглядывать работу телепортатора не стоило. Рейкер, более чем люди чувствительный к яркому свету, вообще был вынужден выйти из помещения и, сев у стены, закрыть глаза — только тогда режущая боль постепенно начала отступать.

Полыхнула вспышка света, только теперь она была короткой и гораздо менее яркой. В кольце возник Рич, уже без тяжелого рюкзака. Он откинул забрало шлема и весело улыбнулся…

— Полный порядок, ребята. Там самое натуральное лето — красота, словами не передать. Думаю, нам стоит слетать туда отдохнуть… конечно, когда найдем капитана. Хотя я не исключаю, что он в настоящий момент где-нибудь на песочке загорает.

Джоанна взглянула на Рича так, что тот поперхнулся и миролюбиво поднял руки:

— Ну пошутил я, пошутил… Ладно, пора готовиться к походу. Ну-с, кто пойдет со мной?

К отправке приготовились было трое — Рич, Джоанна и Анни, поскольку Рейкер все еще не пришел в себя, а присутствие Боба было необходимо на корабле. Однако в последний момент к отряду присоединился и Фред, возмущенный тем, что его оставили в стороне. Хотя Рич и пытался объяснить навигатору, что девочки прошли куда более крутую подготовку, чем молодой парень, обучавшийся по ускоренной программе, тот не внял советам и в категорической форме заявил о своем желании участвовать в этой «увеселительной прогулке». В конечном итоге всем надоело с ним спорить, и Боб вручил парню свой бластер, а Рейкер отдал вибромеч.

Отправить команду поручили Киму, который жутко переживал из-за своей травмы и просто мечтал оказаться хоть чем-нибудь полезным. Один за другим десантники исчезали в световых вспышках. Теперь дело было за малым — отыскать Дика и благополучно вернуться.

(обратно)

Преследователи

Полковник Райтагг был совершенно уверен, что адмирал сошел с ума. Собственно, в этом были уверены почти все члены экипажа имперского крейсера «Фосс», который уже трое суток рассекал пространство вдали от обычных маршрутов движения кораблей Рекна.

Собственно, полковнику было отчего злиться на адмирала, который, по сути, отстранил его от командования ТАКРом. Вообще, что может быть глупее ситуации, когда адмирал вступает на борт любого корабля, кроме своего собственного флагмана — очевидно, что на период его пребывания высшая власть на борту принадлежит ему, а истинный командир корабля, в данном случае полковник Райтагг, становится просто ходячим селектором, передавая приказы адмирала непосредственным исполнителям.

И все бы ничего, если бы в этом был хоть какой-нибудь смысл. Сначала эта идиотская экспедиция к планете с непроизносимым названием «Ойкумена», затем побег этого предателя Рейкера, который умудрился угнать истребитель прямо из под носа диспетчеров… а теперь еще и эта блажь Бразраара… Нет, определенно адмирал помешался, если не хочет понять очевидного. Устав, разумеется, не предусматривал действий подчиненных в случае умопомрачения своего начальника, однако в любой армии мира Устав создан для того, чтобы его нарушали. Райтагг всерьез начал задумываться о том, как бы запереть адмирала в какой-нибудь уютной просторной каютке и доставить Императору для передачи под присмотр опытных врачей, которые Бразраару, очевидно, сейчас необходимы как никогда.

Вообще говоря, такие мысли, посещавшие как полковника, так и подавляющее большинство его подчиненных, от старших офицеров до корабельного кока, нисколько не влияли на их исполнительность — самозабвенное подчинение приказам было у рекнов в крови, и только это пока спасало адмирала от принудительной изоляции. Однако страсти постепенно накалялись и взрыв мог произойти в любую минуту.

Причиной подобного брожения в экипаже послужили последние приказы Бразраара, которые сразу навели бывшего капитана крейсера на мысль об умственной неполноценности адмирала, по видимому, близко к сердцу воспринявшего побег советника Рейкера. По сплетням, именно Рейкер был в какой-то степени виноват в столь быстром крахе карьеры флотоводца. Ходили слухи о передаче макакам секретных данных, благодаря которым армада Бразраара была наголову разбита у Кемта. Сам полковник не слишком-то в это верил, по его мнению предательство предательством, а боевые корабли — это сила. Даже если некоторые не имеют таланта этой силой воспользоваться.

Сам Райтагг, не отличаясь особенными талантами, в чем он отказывался признаваться даже самому себе, успешно поднимался по служебной лестнице, постепенно получив под свое командование крейсер. Как-то так всегда выходило, что из очередного сражения его корабль, сначала эсминец, а потом и ТАКР, возвращался целым и невредимым. То ли причиной этому было всегда беспрекословное выполнение команд, то ли просто везение, однако постепенно полковник стал одним из весьма немногих офицеров, который имел боевой опыт чуть ли не с самого начала Экспансии.

Его не раз награждали, не слишком высокими, но и не унизительно низкими наградами. Даже присвоили дворянство, которое ввело полковника (к тому времени подоспело и это звание) в круг знати. Его корабль, приписанный к орбитальной обороне Рекна, находился в относительной безопасности, а сам Райтагг большую часть времени проводил в столице, изучая спальни скучающих светских львиц. Его это положение вполне устраивало, поскольку в драку он никогда особо не рвался, и хотя ненавидел и презирал людишек не меньше, а в чем-то может и больше, чем любой нормальный рекн, однако его нежная и преданная любовь к собственной шкуре была куда сильнее ненависти к макакам.

Рейд на Ойкумену он воспринял даже несколько обиженно — его самым бессовестным образом вырвали из объятий стареющей, но все еще привлекательной, а главное чертовски богатой жены одного из крупных финансовых воротил Рекна. Данное знакомство могло весьма заметно улучшить материальное положение полковника, поэтому приказ был им принят с чувством некоторого раздражения. Однако, решил он, стоит поддержать за собой славу боевого офицера, тем более что максимум, на что можно рассчитывать вплане сопротивления — это пара охотничьих ружей. Поэтому, постепенно придя в согласие с самим собой, полковник с легким сердцем передал полноту власти Бразраару, стараясь пореже попадаться старому адмиралу на глаза.

Возвращение из неудачного рейда тоже было спокойным — в конце концов, если и придется Императору искать крайнего, то уж во всяком случае он, Райтагг, даже теоретически ни в чем не виноват. Эта мысль весьма подняла настроение полковника, когда ему доложили о приказе немедленно арестовать советника Рейкера и о бегстве последнего.

Сначала он пришел в ярость. Затем ударился в панику. Однако последовавшие за этим события просто погрузили его в глубокую депрессию.

Бразраар бросился в погоню за советником, хотя с самого начала любому образованному и психически нормальному рекну было ясно, что искать одинокий истребитель среди сотен исследованных, и куда большего числа неисследованных планетных систем было совершенно очевидной глупостью. Однако, заправив «Фосс» под завязку, Бразраар приказал готовиться к прыжку… еще к одному… и еще… еще…

Все глубже и глубже забирался крейсер в малоисследованные, а теперь уж и вовсе неисследованные области. Казалось, раз уж адмиралу так хочется искать напакостившего ему оппонента, то проверять надо те системы, которые лежат на линии Рекн — Земля, однако Бразраар отдавал все новые и новые приказы, уводившие корабль в совершенно никому неизвестный, а потому и смертельно опасный сектор космоса. Бросок, осмотр территории, снова бросок… Подходило к концу топливо — его еще хватило бы на возвращение к Рекну, однако адмирал вновь и вновь давал очередные координаты, которые все больше и больше отдаляли крейсер от Империи. И скоро наступит момент, когда остатка топлива уже не хватит на возвращение. «До того, как наступит этот момент — не раз думал Райтагг, сидя в кресле в каюте своего заместителя, поскольку собственные апартаменты ему пришлось уступить сумасшедшему адмиралу, и потягивая сливки из большого хрустального стакана — мне совершенно необходимо что-то предпринять. Надо что-то придумать…»

Многие на борту разделяли мнение Райтагга, однако втихую соглашаться с критикой в адрес руководства, и выступить против назначенного Мудрейшим адмирала — это совсем не одно и то же. Полковник был уверен в двоих или троих приятелях, с которыми вел долгие разговоры, осторожно и ненавязчиво высказывая свою точку зрения в отношении состояния здоровья адмирала. Приятели соглашались с ним, как и с тем, что с таким положением пора кончать и что поехавшая крыша адмирала доведет их до крупных неприятностей.

И теперь, когда указатель запасов топлива приблизился к критической отметке и «точка возврата» оказалась опасно близко, Райтагг решил, что пришла его пора действовать.

Бразраар сам не слишком понимал, что происходит — жгучая ненависть затопила его разум, начисто лишив адмирала возможности соображать. Однако ненависть пробудила в нем иные чувства, и прежде всего ему все время казалось, что он знает, где находится этот мерзавец Рейкер. И он вел корабль от звезды к звезде, и ощущения становились «теплее», а затем и «горячее».

Если бы он очнулся и огляделся по сторонам, то возможно заметил бы ненависть и сочувствие в глазах офицеров, те эмоции, которые вызывает вид горячо нелюбимого и очень больного дальнего родственника. Его и жалко вроде, по-родственному, и ждешь не дождешься, когда же наконец подохнет и избавит мир от своего присутствия. На корабле назревал мятеж, это было видно даже неопытному салаге, однако сейчас у Бразраара была одна цель — Рейкер — и он шел к ней не оглядываясь и без колебаний.

Рейкер… бывший подчиненный, затем национальный герой, вырвавшийся из плена… ясно теперь, как он «вырвался», мерзавец… Потом советник Мудрейшего — где же его мудрость, дьявол его раздери, раз не увидел, не разгадал змею, пригрев ее на груди. И прахом пошла его карьера, разом забылись годы безупречной службы и одержанные победы. Император, может, теперь поймет и простит, ведь ясно же, кто виновен во всех этих провалах, однако он, Бразраар, не простит никогда… И если он найдет Рейкера… а он его найдет, обязательно и очень скоро, то он ни в коем случае не повезет этого подонка на суд Империи, нет — только зубами за горло, только струя теплой крови из разорванных жил предателя способна смыть с адмирала позор поражения.

— Адмирал! — голос диспетчера, раздавшийся по внутренней связи, отвлек его от печальных мыслей — До схода со струны пять минут. Вы приказали вас предупредить.

Бразраар поднялся из кресла, чувствуя, как боль пронзает суставы. Старость… Что ж, он стар, однако ему еще хватит сил найти и уничтожить этого урода, этого ублюдка, этого… Так и не придумав подходящего эпитета, адмирал чуть прихрамывая направился в главную рубку — он не желал пропустить момент схода со струны. Шестое чувство, которое вело его эти дни, сейчас подсказывало, что цель близка, очень близка. А он, неизвестно почему, очень доверял своим ощущениям.

Полыхнуло голубое пламя, заливая рубку мертвенным светом. Глядя на голубые лица своих офицеров, адмирал почему-то подумал, что сейчас они кажутся ему покойниками. Пламя, знаменующее сход со струны, давно погасло, а странное ощущение того, что он находится в окружении мертвецов, так и не проходило. Усилием воли Бразраар постарался отогнать от себя неприятное чувство, однако какой-то след в душе все равно остался.

— Приступить к сканированию пространства. Доложить параметры системы — приказал он вахтенному офицеру, который отдал соответствующие распоряжения, получил предварительные отчеты и вытянувшись в струнку перед командором доложил:

— Звезда класса FX-5, однако отдельные элементы спектра уникальны и не соответствуют стандартной классификации. Одна планета, расстояние от звезды 0,97 а.е. Согласно Имперским каталогам, этот сектор не изучен и параметры нашей точки схода должны быть занесены в лоцию как безопасная прыжковая точка. В настоящее время запущены зонды с целью сканирования околопланетного пространства на предмет… — офицер чуть запнулся, будучи убежден, что навязчивая идея адмирала не имеет ничего общего с реальностью — На предмет поиска бежавшего истребителя.

— Хорошо, продолжайте поиск — Бразраар, неподвижно, как статуя, стоял у обзорных экранов. Его глаза обшаривали пространство и, казалось, никакой сканер не способен дать больше информации, чем этот пронизанный жгучей ненавистью взгляд.

Крейсер медленно приближался к планете — голубой шар постепенно вырастал на экранах. Адмирал прислушивался к своим чувствам — те молчали, явно давая ему понять, что погоня завершилась. Только вот чем — действительно ли они достигли цели и где-то здесь скрывается беглый преступник, или просто неожиданно проснувшееся сверхчувственное восприятие столь же внезапно и угасло, не оставив следов.

— Адмирал… — раздался позади знакомый голос капитана крейсера, который в последнее время смотрел на Бразраара волком и старался как можно меньше с ним общаться.

— Да, капитан Райтагг… — адмирал повернулся и слова застряли у него в горле. Прямо ему в живот смотрело тускло поблескивающее дуло бластера. Оружие было в руке полковника, позади него стояли еще трое офицеров, неловко переминавшихся с ноги на ногу. — Что это значит, дьявол вас подери, немедленно объяснитесь…

— Это значит, адмирал, что вы отстранены от должности… как не способный исполнять свои обязанности. По возвращению на Рекн будет поставлен вопрос о вашей психической вменяемости. Извольте сдать оружие и проследовать в свою каюту, где вы будете содержаться до прибытия в столицу.

— Молчать!!! — взревел Бразраар и его лицо налилось кровью. Он сделал несколько шагов вперед, не обращая внимания на направленное ему в грудь оружие и вынуждая мятежников рефлекторно попятиться. — Мятеж? Да я вас в порошок сотру! Под трибунал!!!

— Бесполезно кричать, адмирал — голос Райтагга чуть заметно подрагивал, отмечая его волнение, однако рука держала бластер достаточно твердо. — Вы сошли с ума и офицеры крейсера в этом со мной согласны. Ваши приказы приведут нас к гибели, бесполезной и бесславной. За свои действия я, конечно, отвечу перед имперским трибуналом…

— Вы ответите передо мной, мерзавец! И прямо сейчас… — казалось, Бразраару глубоко наплевать на упершийся ему в живот ствол. Неизвестно, нажал бы Райтагг на курок — а в этом случае его вряд ли поддержали бы остальные офицеры, и он это знал, поскольку мятеж мятежом, а прилюдное убийство своего начальника — прямой путь на эшафот, однако внимание всех неожиданно привлек к себе голос вахтенного офицера.

— Адмирал, перехвачена радиопередача. Диапазон нестандартный, однако переговоры ведутся на интергале. Даю вывод на динамики…

Он переключил какие-то тумблеры на пульте, динамики хрюкнули, и в рубке раздался слегка искаженный помехами голос.

«Рейкер, мы на месте. Жаль, полковник, что вы не с нами, здесь чертовски интересно, но, думаю, вы попозже к нам присоединитесь. А где Боб?»

«Вышел, сейчас вернется…» — голос Рейкера резанул адмирала по ушам, кровь начала закипать в жилах и ненависть захлестнула разум. Увидев, что Райтагг оторопело уставился на динамик, открыв рот от изумления, Бразраар изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Возраст адмирала не означал, что его физическая форма стала заметно хуже — полковник пролетел через всю рубку, врезался головой в острый угол пульта и мешком рухнул на пол. Струйка крови медленно стекала с пробитого черепа, постепенно образуя под неподвижным телом темную лужицу.

«Ладно, Рейкер, скажите ему, что мы начинаем поиск. Этот гроб мы с собой не понесем, тяжелый страшно».

«Добро, Рихард. Оставьте Фреда у передатчика и постоянно поддерживайте связь. И будьте осторожны, прошу вас».

«Не беспокойтесь, полковник… Ладно, до связи.»

Адмирал обернулся к остальным мятежникам, но их уже и след простыл — впрочем, он в ту же секунду забыл о них, поскольку цель была рядом, так близко, как никогда раньше.

— Поднять истребители! — обратился он к диспетчеру — Вы запеленговали источник передачи?

— Да, адмирал. Источник находится на планете, координаты… Второй передатчик расположен на орбите, в настоящий момент скрыт от нас планетой. Станция очень мощная, гораздо сильнее нашей, поэтому мы их слышим, они нас услышать скорее всего не смогут.

— Где, по-вашему, находится Рейкер?

— У второго передатчика, адмирал, который на орбите.

— Подготовьте десантный челнок к высадке на планету в точку с этими координатами.

— Но…

— В чем дело, лейтенант? — голос Бразраара поверг диспетчера в состояние паники, однако он все же сумел выдавить из себя:

— У нас на борту нет десантников, сэр. Мы же выгрузили их на Рекне…

— Большое дело — пожал плечами адмирал — погрузите в челнок пару десятков вооруженных техников, возьмите свободных от вахты навигаторов. Десант должен вылететь через десять минут, и если вы не в состоянии справиться с этой проблемой, то будете первым в его составе.

— П-понял, сэр… Б-будет исполнено.

— Сэр, мы получили от зонда изображение второго объекта. Корабль неизвестной конструкции, сэр. Защитного поля не имеет. Форма — дискообразная, диаметр составляет тысячу триста семьдесят два метра, толщина диска в центре сто восемьдесят метров, к краям сужается до тридцати…

— Истребителям приготовиться к атаке второго объекта, торпеды — полный комплект. Крейсер следует за истребителями. Открывать огонь главным калибром с дистанции ста километров, запустить торпеды по цели из расчета достижения объекта одновременно с торпедами истребителей. На возможные запросы не отвечать, приемники отключить. Противник должен быть уничтожен любой ценой. Выполняйте!

Рич приближался к центральному куполу осторожно, мягким кошачьим шагом, в любой момент ожидая внезапного нападения. Анни и Джоанна двигались чуть позади, бластеры в их руках искали цель, шлемы были загерметизированы. Фред остался у передатчика, на его попытку пойти вместе со всеми Рич вежливо заметил, что его задача состоит в том, чтобы прикрывать тыл группы и поддерживать связь с кораблем, а это достаточно важное дело и будет очень жаль, если он, Фред, окажется этого дела недостоин. Про себя Рич пообещал переломать парню ноги, чтобы не мешал — салага не знает, с какой стороны держаться за бластер, а его первый мушкетерский взмах мечом едва не оставил Джоанну без руки.

Первым делом, еще в тот раз, когда он попал сюда в первые, Рич попытался вызвать Дика по внутреннему передатчику шлема, однако ответа не получил. И тем не менее в том, что они идут по следам Старка, он не сомневался. По крайней мере скелет, лежавший рядом с кольцом телепортатора, и стоящие тут же серебристые контейнеры явно перекладывали вручную и совсем недавно — на блестящей поверхности ящиков не было и следа пыли, а скелет лежал в совершенно неестественной позе. Отсюда Рич сделал вывод, что ранее скелет находился внутри кольца, и кто-то убрал его от греха подальше.

Жестом «Кувалда» приказал девочкам разойтись в стороны, а сам медленно приблизился к настежь распахнутым дверям центрального купола, стараясь не находиться прямо напротив открытого входа. Прижавшись к стене сбоку от дверного проема, он на мгновение замер, затем резко шагнул в сторону, бластер в его руках был направлен внутрь помещения. Внимательно оглядев зал, он несколько расслабился, хотя оружие оставалось наготове. Затем кивнул Диди и Ане, разрешая подойти ближе.

— Он был здесь. Давайте сюда… Фред, передай на корабль, что мы нашли следы капитана.

Действительно, на пыльном полу четко отпечатались характерные следы подошв стандартного земного скафандра, точно такого же, какие сейчас были и на них. Следы в конечном счете вели к закрытой двери в противоположной стене помещения. Было видно, что капитан обошел зал и только потом направился к следующему проходу, который теперь наглухо перекрывали металлические на вид плиты.

Рич молча махнул рукой в сторону двери — девушки заняли позиции справа и слева от проема, взяв оружие наизготовку. Рич подошел к плотно сомкнутым створкам и внимательно их осмотрел. Никакого намека на панель управления или хотя бы одну какую-нибудь кнопку, которая бы открывала дверь.

— Дик там — Рич кивнул в сторону запертой двери — Следы ведут туда и обратно не выходят.

— Вскрывай — потребовала Джоанна.

Рич снял с пояса вибромеч и нажал кнопку активации, установив датчик мощности на пятидесятисантиметровую длину клинка. Раздалось еле слышное гудение, и из рукоятки выскочила слабо светящаяся струна вибрирующего лезвия. На всякий случай отступив от двери, Рич провел кончиком лезвия по металлу створок.

— Вот блин! — ругнулся он, увидев, что лезвие отражается от покрытия, срезая лишь тонкий верхний слой. — Зеркало!

— Попробуй стену — посоветовала Анни мужу, хотя прекрасно понимала, что и там они столкнутся с тем же самым.

Разумеется, эти предположения полностью оправдались — хотя Рич истыкал мечом всю стену, он не нашел ни единой лазейки. Это было вполне естественно — глупо делать несокрушимой дверь, оставляя вокруг нее обычную стену, которую можно легко проломить. Тогда выбравшись наружу, он попробовал пробиться в таинственное помещение оттуда, прямо сквозь купол. Увы, все было безрезультатно — на глубине пятнадцати сантиметров под материалом, напоминавшем исключительно твердый пластик, обнаружилось все то же абсолютное зеркало — слой вывернутого пространства. Похоже, комнатка была неплохо защищена от внешних воздействий.

Джоанна колотила по двери рукоятью бластера, однако с той стороны не донеслось ни звука, что было совершенно не удивительно — зеркало наверняка отражала звуковые волны столь же эффективно, как и клинки вибромечей. Анни осмотрела соседние купола — похоже, это были жилые помещения, однако явно не предназначенные для длительного проживания — в наличии имелись койки, санузлы пришедшие в полную непригодность, однако не было шкафов, компьютеров и всего того, что входило в оснащении кают на корабле. Похоже, здесь можно было переночевать, в ожидании чего-то важного, занимающего много времени. Знать бы, чего именно…

Десантники собрались возле купола, рассевшись на поросшем травой пригорке. Солнце клонилось к закату, его нижний край уже зацепился за горизонт — видимость в чистейшем воздухе была изумительная. Небо очистилось, облака исчезли за горизонтом, слегка похолодало, на пару градусов от силы, однако после стабильной температуры корабля это было заметно.

— Что будем делать? — спросил Рич товарищей, швыряя в воду камешек. Без особого усилия он добрасывал камень почти до середины речки — Фреду не удалось перекрыть и половины этого расстояния.

— Ждать — заявила Джоанна. — Он зашел туда, ты видел следы…

— Видел. И, кстати, я видел кое-что еще. Следы были очень… необычны. Похоже, Дик проходя сквозь дверь не останавливался и даже не замедлил шага. То есть либо она была открыта изначально, в чем я сомневаюсь, либо автоматически открылась при его приближении.

— А с чего ты взял, что дверь не была открыта сразу? — удивленно спросил Фред. Анни усмехнулась, Джоанна пожала плечами — с ее точки зрения это было ясно и младенцу.

— Видишь ли, в том зале не было ничего интересного. Это, так сказать, прихожая. Если ты заходишь и видишь открытый путь дальше, то безусловно двинешься туда, ну, может, оглядишься сперва по сторонам. А если дверь будет закрыта, ты скорее всего сначала осмотришь помещение и только потом, собрав максимум информации, двинешься дальше. Дик поступил именно так — следы говорят, что он обошел весь вестибюль, не нашел ничего интересного и пошел к двери. Видимо при его приближении она открылась, он остановился, в паре метров от нее, затем спокойно прошел в следующее помещение… куда нам попасть уже не удалось.

— Если его пропустили, пропустят и нас — убежденно заявила Диди — требуется только время. В конце концов ничего другого нам не остается.

— Может, попробовать сделать подкоп — робко спросил Фред, чем снова вызвал снисходительные улыбки универов — Ну что я смешного сказал, я же помочь хочу!

— Извини… Знаешь, по твоей теории получится, что если кто-то хочет сделать несокрушимый сейф, то достаточно будет сделать ему толстую крышу. На тонких ножках.

— Не понял… Рич, ты бы не издевался, а? Скажи толком, почему я не прав и не морочь голову.

— Да я не издеваюсь. Девяносто девять шансов из ста, что ни из-под земли, ни с крыши ты не сможешь попасть в это помещение. Если уж кому-то хочется защитить данную комнату настолько, что пришлось применить абсолютное зеркало, то этот неизвестный строитель не ограничится полумерами.

— Ну, и сколько мы будем ждать — все не мог успокоиться Фред — Когда Дик пропал, было… по местному времени около десяти часов утра. Сейчас семь двадцать вечера. Мы торчим здесь уже полтора часа, и большую часть времени вы кидаете камни в воду.

— Мы будем ждать столько, сколько будет нужно — отрезала Диди, с неприязнью взглянув на лейтенанта. — Не хочешь, можешь проваливать обратно на корабль, дорога тебе известна.

— Да я что… я ничего… — смутился тот и надолго заткнулся. Остальные тоже молчали, только всплески от бросаемых Ричем в воду камней нарушали звенящую тишину. Солнце медленно уползало за горизонт, скрывшись уже более чем наполовину. Становилось все темнее.

— Ладно, пойду проверю дверь — поднялась Джоанна спустя несколько минут. — Пойдете со мной?

— Нет. Позовешь, если что. — Рич запустил в воду очередной булыжник весом килограмма в четыре. Камень описал пологую дугу и с громким всплеском упал метрах в шести от берега. «Кувалда» задумчиво смотрел на разбегающиеся по воде круги — течение было слабым и поверхность реки была гладкой, без волн и ряби. Сквозь прозрачную как слеза воду было видно дно, усеянное мелки галечником. Райское местечко, самый настоящий курорт. Вот только на этом курорте люди исчезают, и не просто люди, а опытные офицеры.

— Ребята, сюда! — крик Джоанны больно резанул по ушам. Рич вскочил, одни движением приводя бластер в боевое положение и рванулся в куполу, преодолев это расстояния в полтора раза быстрее даже своей стремительной как молния жены. Фред остался позади — именно в этот момент до него наконец-то дошла разница между великолепно подготовленными универами и таким салагой, каким был он сам.

Десантники ворвались в купол и замерли от удивления. Дверь, ранее вставшая на их пути непреодолимым препятствием, теперь была распахнута настежь. Посреди круглого зала, на полу ничком лежал Дик, а стоявшая рядом на коленях Джоанна пыталась привести его в чувство.

— Дверь сама открылась, как только я подошла — подняла она на друзей мокрые от слез глаза — а Дик… он не шевелится…

— Сердце бьется? — спросил Рич, оправившись от ступора и подходя к бесчувственному товарищу. Анни и Фред тоже зашли в центральный зал.

— Может, вынесем его отсюда? — спросила Анни — Не ровен час, эта дверца снова закроется, будем сидеть тут всей компанией. Правда, впятером не скучно, но мне этого что-то не хочется.

— Давай, Рич — кивнула Джоанна. Немец без усилия приподнял тело командира и вынес его из центрального зала, уложив тело товарища у стены. Затем ему в голову пришла какая-то мысль — спустившись к речке, «Кувалда» набрал полный шлем воды, бегом поднялся по косогору, вошел в купол и безжалостно выплеснул содержимое шлема в лицо капитана.

— Ты что, охренел? — столь радикальные методы оказали мгновенное воздействие, особенно учитывая то, что вода в речке оказалась неимоверно холодной, чего от нее никак нельзя было ожидать. — Прекрати!

Старк приподнялся на локте, затем сел. Вода ручьями стекала по лицу, капли старательно искали лазейки, чтобы просочиться внутрь скафандра, где они могли доставить Дику массу неудобств. Лазейки, разумеется, нашлись.

— Вот и порядочек. — заметил Рич, старательно вытряхивая шлем — а то тут дамы за тебя испереживались.

— Некоторые… — вставила Анни. — Так что с тобой случилось, Дик? Мы тут чуть не помешались от переживаний, а ты, оказывается, мирно дремал в этой уютной гостинице.

Дик вкратце рассказал им о своем приключении. История с не вовремя поломавшимся кибером всех порядком рассмешила, однако, когда рассказ дошел до места, где Дика сковало силовым полем и на него нацелились странные аппараты, у некоторых появилось откровенное недоверие.

— Слушай, кэп… Ты тут не слишком нафантазировал, а? — спросил, зевая, Фред. — Когда мы тебя нашли, ты мирно дрых посреди пустой комнаты. И, кстати, пока тебя оттуда выносили, мы по этому диску прохаживались раз десять. Или мы рылом не вышли?

— Да брось, Фред, ты что, не веришь капитану? — возмутилась Джоанна, задетая за живое. Рич тоже нахмурился — ему не слишком нравились выпады в отношении командира, однако он промолчал, не желая вносить разлад в коллектив. Фред, однако, начал заводиться.

— Что брось? Как же, вся вселенная ополчилась на бедного капитана Старка. Да просто снял шлем и наглотался какой-нибудь дряни из воздуха, вот ему все это и привиделось. Какие приборы, какие агрегаты! Вы посмотрите, тут даже двери заедают, все сгнило и пылью заросло!

— Слушай, Фред, заткнись, а? — вежливо попросила Анни, которая в душе была в чем-то даже согласна с лейтенантом и допускала возможность галлюцинации, однако ей тоже не нравились нападки салаги на командира. Рич, заметив первые признаки раздражения в интонациях жены, которую за период совместной жизни изучил достаточно хорошо, поспешил вмешаться во избежание членовредительства.

— Так, Фред, дуй к рации, сообщи нашим, что командира мы нашли и у нас все о'кей. Пусть встречают, мы возвращаемся. — и, обернувшись к Дику, спросил — Ты как, нормально? Идти сможешь?

Фред с затаенной ненавистью взглянул на Рича и вышел из купола. Боже, как ему надоели постоянные нравоучения пилотов. Вообще он всегда считал, что универы — люди второго сорта, которые не способны сосредоточиться на чем-нибудь одном, поэтому занимаются всем помаленьку. Подумаешь, невидаль — истребители… Мы тут, понимаешь, водим серьезные корабли, не какие-то там жестянки метр на полтора. Конечно, когда он по сути своими руками назначил этого Старка командиром отряда, он думал прежде всего о соблюдении субординации, тот же все-таки был капитаном. Хотя еще неизвестно, за какие такие подвиги он получил это свое звание.

И последнее время этот капитан постоянно помыкает им, а его приятель с таким метким прозвищем «Кувалда» изо всех сил ему в этом помогает. Только и делают, что гоняют его, как пацана, с разными идиотскими поручениями. И эта узкоглазая — не было бы рядом ее квадратного мужа с его бычьей силой, он бы сумел поставить соплячку на место. От горшка два вершка, а строит из себя неизвестно что. «Конечно, они у нас крутые — думал он, шагая к телепортатору, возле которого стоял передатчик — Умеют строить из себя героев и эффектно махать бластерами. А как эта гордячка Диди ревела — любо-дорого посмотреть. Ясно, почему они меня с собой брать не хотели — боялись, что от их ореола крутых парней один пшик останется…».

Передатчик стоял на прежнем месте, однако, когда Фред наклонился над ним, он увидел сантиметровой ширины разрез, разделяющий громоздкий прибор на две неравные части. Фред удивленно рассматривал угробленный прибор, когда ему почудился шорох за спиной. Распрямившись и резко обернувшись, он увидел стоявшего в метре от него высоченную, не менее двух метров, широкоплечую фигуру. Сквозь прозрачный щиток гермошлема хищно скалились острейшие белые зубы. Пальцы навигатора шарили по поясу в поисках бластера и не находили его, а в голове мелькнула запоздалая мысль — «надо закричать, предупредить…», однако было поздно. Рука закованного в боевой скафандр рекна метнулась вперед, лезвие меча, за несколько минут до этого покончившего с передатчиком бесшумно описало полукруг и отсеченная голова лейтенанта, на мгновение задержавшись на привычном для себя месте, грохнулась на бетон, издав неожиданно звонкий и поэтому особенно явственно слышимый в тишине звук. Мгновением позже мешком осело и тело.

Капитан Райсс, единственный в десантном отряде профессионал, выключил меч и криво усмехнулся. Если все остальные люди будут такими же кретинами, то их ожидает несколько веселых минут. Затем он бросил взгляд на залегших в нескольких метрах от платформы бойцов его отряда, и его губы изогнулись в презрительной усмешке — ублюдки, ни одного стоящего солдата. Два десятка недоносков, которые едва знают, где у бластера находится предохранитель. Сам Райсс несколько лет служил в Имперской штурмовой дивизии «Клык императора», оттуда его, как подающего надежды, направили в летную школу. Это случилось за две недели до того, как дивизия в полном составе была уничтожена макаками. Что ж, ему было жаль своих бывших товарищей, однако на войне как на войне… Ему нравилось быть пилотом истребителя, и он никак не ожидал, что старый маразматик-адмирал поручит именно ему возглавить высадку на эту идиотскую планету. «Впрочем — подумал капитан, жестом велев своим бойцам рассредоточиться и двигаться в сторону центрального купола, откуда вышел этот дебил — Может и не адмирал… Может, это свел счеты тот ублюдок-лейтенант, с которым я сцепился пару дней назад в столовой…». Как бы то ни было, Райсс намеревался исполнить поручение так же хорошо, как исполнил бы любое другое. И если суть поручения в том, чтобы порезать нескольких макак на отбивные — что ж, это может только радовать. Этих обезьян Райсс ненавидел, поэтому в чем-то был даже рад случаю сцепиться с ними в рукопашную.

Однако солдат ему подобрали, мягко сказать, убогих. Двенадцать техников, один санитар из медсектора, два старых хмыря из экспертного отдела, которые, похоже, вообще боевого оружия никогда в глаза не видели, да пятеро обормотов с кухни. «Вот будет весело, если всех этих поварят перестреляют, как цыплят — усмехнулся про себя капитан — Хотя нет, лучше не надо, а то будем всю обратную дорогу жрать одни консервы… Хотя консервы — это тоже неплохо, особенно те, что начали недавно выпускать. Правда говорят, что поставки временно прекратились…»

Райсс все же предпочитал думать о противниках, как о хороших профессионалах — такой подход заметно продлевал жизнь Если один из макак оказался идиотом, то это, вообще говоря, не значит, что и остальные такие же. Капитан махнул рукой и его солдаты короткими перебежками, неуклюже пригибаясь и делая при этом массу лишних движений, двинулись к куполу.

Рейкер чуть не упал с кресла, когда слепящее огненное облако залило экраны. Ему даже показалось, что корабль задрожал от удара, чего на самом деле, разумеется, быть не могло — абсолютное зеркало выдержало удар столь легко, как если бы это было дуновение легкого ветерка.

— Неизвестные объекты. Поведение агрессивное. Угрозы не представляют. Направлено стандартное требование покинуть охраняемый район. — провозгласил динамик почти одновременно с несколькими малопонятными фразами. Программа Дженнингса успешно справлялась с переводом, особенно учитывая тот факт, что текст был предельно лаконичен.

Боб принялся колдовать с компьютером — после одной из манипуляций изображение на одном из экранов резко укрупнилось. Теперь ясно было видно, что огонь по «Файверу» открыл имперский крейсер, сейчас он находился километрах в тридцати от эланского корабля.

— Ни хрена не понимаю — пробормотал Ким — В нас так они стреляли совершенно спокойно, хотя мы и не рыпались. А тут, видите ли, предупреждения раздают…

— Да все тут просто — Рич еще укрупнил изображение, и Рейкер поразился мощности бортовой оптики корабля, имперский ТАКР был как на ладони — Это же робот, предупреждение, затем последнее предупреждение, затем открытие огня. Стандартная программа часового… в данном случае мертвого часового, но это роли не играет. Его совершенно не интересует, сопротивляется объект или нет. Если рекны уберутся от греха подальше, то преследовать их никто не будет. А вот если не уберутся… то нас ждет интересное зрелище, думаю, нельзя его пропустить.

— Как они нас нашли? — спросила Рами, испытывая панический страх, причин которому, вроде, не было никаких. Из объяснений Рейкера она знала, что им ничего не может грозить.

— А почему ты думаешь, что это погоня за нами? — спросил Рейкер, хотя подобная мысль появилась и у него. — Найти нас здесь было невозможно, думаю, просто обычный разведывательный рейд…

— … который встретил это чудо и пытается познакомиться с ним, обстреливая тяжелыми торпедами? — Рами была совершенно убеждена, что рекны явились за ними.

Новое огненное облако накрыло линкор — не менее двух десятков торпед почти одновременно ударились о несокрушимую зеркальную броню — и бессильно опало, ни нанеся ни малейшего ущерба.

— Повреждена антенна внешней связи. Невозможно передать предупреждение на вторгшийся в охраняемое пространство объект — обиженно, как показалось Рейкеру, сообщил компьютер — Активирую ремонтный блок.

— Мистер Дженнингс, позвольте спросить, что вы ищете? — поинтересовался полковник, наблюдая как пальцы Боба лихорадочно мечутся по клавишам. Тот на мгновение поднял глаза, затем молча кивнул в сторону экрана, на котором находилось изображение имперского крейсера и вновь склонился над дисплеем. Спустя минуту он заметил:

— Вот черт, эта дурацкая система не хочет отключаться… — оглянувшись на остальных, он пояснил — Я имею в виду эту методику предупреждений. Она, похоже, намерена ждать еще чуть ли не час, прежде чем перейдет к решительным действиям. Кстати, наши внизу молчат, и, что странно, даже несущая затихла… Такое впечатление, что этот долбанный передатчик накрылся.

— Запросто — заметил, зевая, Рейкер — его достаточно просто разочек как следует уронить, там и так все на соплях висело, так что я не удивлюсь, если эта рухлядь сломалась. Если у них все в порядке, то скоро вернутся, если нет — вернутся попозже. В самом крайнем случае я туда смотаюсь, посмотрю что там и как, и назад.

— Рекны даже не подозревают, как им везет — с досады грохнул по пульту кулаком Дженнингс — Господи, ну почему ты не дал этим эланам ума? Если в тебя старательно стреляют, надо ответить тем же, это и ребенку ясно. Так нет же, они не в меру миролюбивые… придурки.

Бразраар рвал и метал, изрыгая проклятия — вторая атака и снова с нулевым результатом. Да что он, заколдованный, что ли — ясно же видно, что торпеды попадают в цель. Тем более непонятно, что у этой жестянки защитного поля нет и в помине… да что там поле, такой удар пробил бы и щиты «Цербера». Истребители снова пошли в атаку, выпустили последние торпеды и отвалили в сторону — однако и эти «смерчи» пропали зря, похоже, этот монстр ни капли не был поврежден, при этом продолжая нести в эфир какую-то ахинею, в которой никто из экипажа не понимал ни слова.

— Что сообщает десант? — спросил Бразраар у вахтенного офицера, который выпучив глаза, обалдело смотрел на противника, которому по теории давно пора было превратиться в радиоактивное облако. Осознав, что адмирал обращается к нему, офицер взял себя в руки и ответил:

— Высадились нормально. Пока все тихо. Обнаружили какие-то строения, три купола. Заняли позиции, готовятся к атаке.

— Хорошо. Передай, пусть поторопятся. — адмирал снова бросил взгляд туда, где по его предположениям находился его злейший враг, преследование и уничтожение которого стало единственной целью старого флотоводца. — Приготовить главный калибр, кинжальный залп обеими орудиями… огонь!

Последствия залпа были ужасными.. для рекнов. Пламя ядерных взрывов, взлетавшее над броней неизвестного корабля и тут же бессильно гаснущее, не давало сведений о характере защиты. Сейчас ситуация была иной — два сияющих синих луча врезались в диск и… веером разлетелись в разный стороны. Половина истребителей, крутившихся в непосредственной близости от неуязвимого, но и неагрессивного диска, была сожжена тут же, еще один получил серьезные повреждения и полным ходом пошел к крейсеру. Две оставшихся «Алебарды» в ужасе отпрянули назад и в эфир полетели проклятия в адрес неосторожных стрелков. Причина катастрофы до сознания рекнов сразу не дошла. А потом уже стало поздно…

— Вторгшийся в охраняемую зону объект продолжает агрессивные действия — огорченно сообщил компьютер. — Программа "1" признана не соответствующей сложившейся ситуации. Вводится в действие программа "2". Прошу командира принять решение об отказе в возбуждении программы "2". В вашем распоряжении десять секунд.

— Что это за программа "2"? — удивленно спросил Ким.

— Ни малейшего представления — пожал плечами Дженнингс — Но зная элан, могу предположить, что это может быть любая глупость. Вплоть до самоуничтожения… Скоро узнаем, отключить ее я все равно не могу.

Еще несколько секунд ничего не происходило, затем компьютер, в голосе которого в этот раз проскальзывали торжественные нотки, произнес.

— Активирована программа "2". До уничтожения нарушителя остается… — компьютер замялся, не зная как поступить. То ли применить в переводе эланские меры времени, то ли порыться в памяти и поискать шкалу перевода в земные секунды.

Пауза оказалась слишком долгой — все тот же странный фиолетовый луч ударил в борт имперского крейсера. Сейчас люди могли наблюдать эффект от выстрела на экране с большой степенью увеличения — противник был как на ладони, поэтому была видна каждая деталь процесса, по крайней мере внешние проявления — какую именно реакцию вызывал луч, смогут сказать только специалисты. Во всяком случае энергетическим он не был — экраны крейсера, до сих пор ничуть не поврежденные, вообще никак не среагировали на удар слабо светящейся фиолетовой шпаги.

Казалось, что никакого вреда противник не понес, однако это обманчивое впечатление полностью исчезло спустя примерно пару секунд. Корпус начал светиться, сначала слабо, затем все сильнее и сильнее, неуклонно превращаясь в чистое пламя. Вот огненное облако полностью смазало детали изображения, только его форма еще говорила о том, что четыре секунды назад на месте этого сверкающего эллипсоида находился мощный боевой корабль. Облако быстро увеличивалось в размере, через секунду его объем уже в несколько раз превосходил первоначальные размеры ТАКРа, а в следующее мгновение пламя вдруг опало, и на мониторах осталась одна черная пустота. А еще через пару секунд луч ударил снова…

Все ошеломленно смотрели на происходящее, понимая, что сейчас они стали свидетелем чего-то очень страшного. Рейкеру сразу пришла в голову мысль, что один этот корабль способен без всякого усилия сокрушить любую орбитальную оборону, любой флот, а то и уничтожить целиком планету со всеми ее обитателями. Не существовало преград для зеркального корабля, которому не страшно было любое придуманное человеком… или нечеловеком оружие. Почему-то именно в этот момент в голову пришла странная мысль — почему погиб экипаж? Все же нашлось что-то, способное причинить вред этому чуду инженерного искусства, хотя и не повредив его физически.

— Это конец войне… — глухо сказал Боб, все еще не отрывая взгляда от экрана, где уже ничего не напоминало о том, что еще минуту назад боевой крейсер империи пытался уничтожить неподвижный «Файвер» своим оружием, которое было самым мощным из того, что было известно на сегодняшний день жителям всех обитаемых миров исследованной части галактики. — Это конец…

— Нет — таким же мертвым, лишенным эмоций голосом сказал Рейкер, стараясь не смотреть в сторону землян. Он понимал, что сейчас стоит перед проблемой выбора, того выбора, который, как ему казалось, он уже давно сделал. — Это конец рекнам, всем, до единого.

— Неужели Империя будет упрямо сражаться в такой безнадежной ситуации — удивленно спросил Ким — Думаю, ничто не сможет…

— Вот именно. Вы, юноша, плохо знаете психологию рекнов — печально заметил Рейкер — Империя будет драться до последнего бойца… и после этого тихо умрет, лишившись почти всего населения. Если до этого вы не сожжете наши планеты.

— Я не знаю… — Дженнингс кивнул в сторону пульта — Может, уничтожить этот корабль… в конце концов можно загнать его в центр какой-нибудь звезды, откуда его никто не сможет достать. Он-то при этом ничуть не пострадает, я в этом уверен.

Рейкер молчал, пытаясь заставить свой мозг найти решение, которое бы оказалось самым верным, и не мог. Пауза длилась долго, почти вечность, затем полковник отрицательно покачал головой:

— Нет… тогда погибнете вы. Только это будет куда страшнее, чем мгновенная смерть в огненном облаке. Я же говорил, рекны не остановятся ни перед чем. Если не получится, Император бросит в бой брандеры с антивеществом и взорвет ваши планеты, были уже и такие предложения. Может, в этом есть какая-то высшая справедливость, в конце концов именно мы начали эту бессмысленную бойню. Как там у вас говорится? «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет»… Чертовски верно замечено.

Боб сухо кивнул и отвернулся. Он прекрасно понимал, что именно сейчас Рейкеру пришлось принимать решение, которое до сих пор не выпадало на долю ни одного живого существа. Да, полковник мог без особого усилия переломать шеи обоим находившимся здесь землянам, а затем… Да в конце концов не так уж и важно, что будет потом, во всяком случае несокрушимый «Файвер» в этой ситуации не достался бы Федерации. Часто бывало, что один человек отвечал за жизнь другого. Реже — за жизнь большой группы. Еще реже — за судьбу страны. Но еще никогда один разум одним своим бездействием не мог обречь на гибель целую расу, народ. Дженнингс поежился — ему не хотелось бы стоять перед таким выбором.

— Что-то от наших ничего не слышно — в голосе полковника слышалась напускная бодрость, и вдруг он осознал, что впервые в жизни подумал о землянах, как о «своих», и эта мысль была лучом света, который пробился сквозь плотный мрак, затянувший его душу. Значит его выбор был верен, значит земляне, которые последние сотни лет не желали никому зла более, чем это было заложено в характере каждой конкретной особи. Земляне, которые бросали чудовищные средства на помощь слаборазвитым планетам, в том числе когда-то и Рекну. Те самые земляне, которые прошли через века войн и крови и все же поняли, что война — не самый лучший способ решения проблем. А значит, ему действительно с ними по пути, и хотя эти безволосые хрупкие создания и отличаются от него внешне, то в душе и прекрасный пилот Дик Старк, и талантливый программист Боб Дженнингс, и импульсивная красавица Джоанна Диксон куда ближе ему, чем холодный граф Брасс, безжалостный адмирал Бразраар и мстительный Император. Что ж, может быть ему и Рами придется стать Адамом и Евой нового мира рекнов, мира, в котором не будет крови и насилия, жестокости и убийств.

Рич замер и рука потянулась к бластеру. Заметив это движение, Анни удивленно вскинула брови.

— Что случилось, дорогой? — ее голос рефлекторно упал до шепота.

— Не знаю… — он действительно не знал, что его обеспокоило, однако привык доверять инстинктам, что свойственно любому солдату, желающему дожить до парада победы.

Тщательно все обдумав, Рич пришел к выводу, что его беспокойство связано со странным звуком, который раздался в наушниках шлемофона. Стук… да, точно, стук чего-то упавшего. Только вот такой звук совсем не характерен для наушников гермошлема.

Рич одним броском оказался у дверного проема и аккуратно высунул голову, буквально на одну секунду бросив взгляд на окружающее пространство. И сразу понял, что у них появились серьезные трудности.

Какое-то тело мешком лежало на бетоне у самого кольца телепортатора, почему-то он сразу понял, кому принадлежит тело и что за стук слышал он несколько секунд назад. Это был удар шлема о твердую поверхность, удар, вызванный падением. А еще он заметил неуклюжие тени, медленно приближающиеся к куполу. Очень характерные такие тени, боевой скафандр рекна не спутаешь с гориллой или каким-нибудь другим животным, которое решило полакомиться десантниками.

— Анни, Диди — занимайте оборону. У нас гости.

— Кто? — коротко спросил Дик, нащупывая бластер. Он еще был довольно слаб и тело плохо ему повиновалось, однако силы постепенно возвращались к капитану.

— Думаю, рекны. И, похоже, нас стало на одного меньше.

Девочки заняли позиции у дверногопроема — Рич с глухой тоской подумал о том, что это местечко никак не создано для боя. Сам он пристроился слева от двери, Дик встал с другой стороны. «Кувалда» вопросительно глянул на командира — мол, начнем первыми? Дик кивнул — это был их единственный шанс, особенно с учетом того, что они ничего не знали ни о количественном, ни о качественном составе нападавших.

— На счет три. — прошептал он — Раз… два… давай!

Десантники открыли кинжальный огонь и площадка перед куполами осветилась вспышками лазерных лучей. Старались не высовываться — те, что были справа, били по теням, приближающимся с левой стороны, остальные — наоборот. Лучи скрещивались, еще более затрудняя противнику определение целей, казалось, из двери льется сплошной поток огня.

Впрочем, нападавшие быстро опомнились и открыли ответный огонь. Анни ойкнула — луч прошел-таки сквозь материал купола и зацепил ее плечо. Белый пластик оказался довольно тугоплавким, остатка энергии хватило только на то, чтобы слегка оплавить наплечник скафандра, однако следующее попадание могло оказаться и не столь безобидным. Стало ясно, что именно сейчас предпримет противник — попробует расстрелять десантников наобум, прямо сквозь стены.

— Отходим — рявкнул Рич, сменив батарею в бластере и махнув рукой в сторону центрального зала, окруженного зеркальной броней — Быстро, я прикрою.

Дик и девочки метнулись к двери, которая моментально открылась при их приближении. Рич начал поливать огнем пространство перед входом в купол, не слишком заботясь об экономии зарядов и преследуя лишь одну цель — не давать рекнам поднять головы от земли.

Еще несколько лучей прошили стену, один влетел прямо в проем и полоснул по плечу немца. К счастью попадание пришлось по касательной, однако немец зашипел от боли — лазер прожег-таки броню и, хоть и не достал до тела, но раскаленный метал сильно обжег кожу сквозь уцелевшую кольчужную сетку надетого под скафандр хака. Ауэрбах срезал стрелка, влепив ему разряд прямо в голову, и, стиснув от боли зубы, продолжал посылать в темноту выстрел за выстрелом.

— Рич, отходи, быстрее! — голос Анни, усиленный наушниками, больно резанул по барабанным перепонкам. Вместо того, чтобы броситься прямо к спасительному проему, он метнулся чуть левее, и правильно — серия лучей прошлась как раз там, где он мог оказаться в следующую секунду, если бы попытался рвануть прямо в укрытие. В ответ ударили три бластера засевших в центральном зале людей. Ричу, лежавшему на полу в относительной пока безопасности, послышался глухой удар упавшего тела. Воспользовавшись этим, он вскочил на ноги, одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от спасительных зеркальных стен, и нырнул в дверной проем. Перекатившись и поднявшись, он открыл с колена огонь, свалив еще одного противника, неосторожно появившегося в дверях.

— Сколько их? — выдохнула Джоанна, лихорадочно вставляя в бластер новую батарею.

— Десятка полтора… — неуверенно сказал Рихард, который видел цепь атакующих лишь мельком — Ну, может, чуть больше. И они, к счастью, не профессионалы.

— Ага, как же… — криво усмехнулся Дик — То-то я смотрю, как ты тут акробатикой занимался. По крайней мере один стрелок у них нехилый, твой бросок предугадал с точностью до секунды, только в направлении чуть ошибся.

— Значит так, пятнадцать… — прикинула Анни — Ну, пусть будет двадцать, для ровного счета. Я сняла по крайней мере двоих. Джоанна, ты?

— Двое падали, это я видела. Но не знаю, просто неудачно залегли, или я в них все же попала. Еще один был позже, когда Рич перебирался к нам. Этот уж точно, прямо в грудь. С такого расстояния даже кираса не спасет.

— О'кей — Рич недобро усмехнулся — Я точно попал в четверых. Эти уже не встанут, в этом я уверен. Дик?

— Двое, в самом начале. Потом, в основном, в белый свет.

— Значит, одиннадцать — подвела итог Анни. — Что ж, неплохо для начала. Но они нас загнали в тупик, хотя нас им здесь так просто не взять.

— С чего это? — удивленно спросил Дик, стреляя в дверной проем, где мелькнула тень. Удовлетворенно хмыкнув, заметил — Двенадцать… Так почему они нас здесь не достанут?

— Ты не в курсе. Видишь ли, пока мы пытались до тебя добраться, обнаружили, что здесь стены, как броня у корабля — свернутое пространство.

— Ни хрена себе! — удивленно присвистнул капитан — Что же это они тут так защищали?

— Знать бы… — протянул Рич, без особого восторга поглядывая на индикатор заряда — Девочки, найдется у кого лишняя батарея?

— Держи — протянула Анни мужу цилиндрик — Последняя.

Когда они отправлялись выручать Старка, у них было по две батареи на брата, одна в бластере, одна — запасная. Теперь у Джоанны и Рича запасы кончились, однако бластеры были заряжены полностью. Анни, которая вела огонь более экономно, имела еще половину боекомплекта. Дик, который вообще пользовался оружием Фреда, вообще остался почти на нуле — с десяток выстрелов, максимум. В общем, положение было не из веселых.

Рекны затаились, время от времени постреливая в дверной проем, рассчитывая не столько зацепить кого-то из десантников, сколько пытаясь заставить их не высовываться. Стрелки из них были никакие, и Рич с надеждой думал о том, что тот, кто пытался подстрелить его, уже медленно остывает где-то на подходе к куполу. В том, что среди противников был по крайней мере один профессионал, он уже не сомневался. Оставалось надеяться, что «был».

Одному из рекнов явно захотелось стать героем — он ворвался в купол, на ходу выпуская заряд за зарядом в сторону открытой двери. Оружие он держал неловко, у пояса — огонь был неприцельным и серьезной опасности не представлял. По крайней мере для десантников. Однако эта идиотская атака имела другой, неожиданный для рекнов результат — поток слепящих лучей ударил в стену и… отразился от нее. Первым рухнул сам стрелок — кинжальный удар лазера пробил его скафандр насквозь. Однако уже мертвые пальцы еще с полсекунды давили на спуск, и отразившийся от стены поток огня, изменивший направления, буквально разрезал пополам еще одного неуклюжего в громоздком скафандре бойца, который не сумел заблаговременно пригнуться.

— Тринадцать — отметила Анни, не заметившая второго покойника — Чтоб они и дальше так сами себя расстреливали, мы бы и заряды сэкономили.

— Вот за что я уважаю рекнов — усмехнулся Дик — так это за то, что они дважды на одни грабли не наступают.

Рич вскинул бластер и выпустил заряд в копошившуюся у входа фигуру. Та метнулась в сторону, и лазер без толку вспахал бетон. Рихард мысленно продолжил траекторию движения рекна, поставив себя на его место и сделав скидку на явное отсутствие боевого опыта, примерно определил место, где сейчас должен был бы лежать противник, и выпустил сразу десяток разрядов в вычисленную точку стены купола. Он не знал, попал или нет, однако в дальнейшем в том конце никакого движения уже не замечалось.

— Что-то слишком легко — заметил Дик — может, у них там пополнение ожидается?

— Сейчас проверим — неожиданно заявила Анни и, отодвинувшись в сторону от двери, принялась стаскивать с себя неуклюжий скафандр. Оставшись в одном легком хаке, не сковывающем движений, одна взяла бластер на изготовку, а затем молнией устремилась вперед, выполняя на ходу странный и чем-то красивый в своей хаотичности танец. Несколько лучей просвистели в опасной близости от нее, отразившись от «зеркальных» стен и бессильно увязнув в пластике купола.

Дик восхищенно наблюдал за бегом японки — «качать маятник» она умела лучше всех, даже лучше инструктора, который обучал их этому искусству в Академии. Вот качнувшись в одну сторону, явно намереваясь продолжить движение вперед и чуть влево, Анни внезапно с кошачьей грацией изогнулась и оказалось совсем не в том месте, которое пронзили смертоносные лучи. Одновременно с этим ее бластер исторг струю огня в сторону незадачливого стрелка, который сделал последний в своей жизни и столь неудачный выстрел.

Внезапно опасность появилась сзади, там, где Анни ее не видела — Дик бросился вперед, выпуская последние заряды из своего оружия. Раздался сухой щелчок, и поток огня прекратился, однако цель была достигнута. Прицелившийся было в Аню рекн неловко согнулся и ничком рухнул на пол, над телом поднимался неприятный дымок — с малого расстояния лазер буквально сжег большую часть плоти, оставив нетронутыми только голову и конечности.

Некоторое время Анни еще продолжала танцевать, ее бластер искал цель и не находил ее. Затем девушка остановилась.

— Кажется, это был последний. Кажется, все мертвы. Раз… два… три… — быстро осмотрев территорию, она закончила: — Двадцать один. Даже больше, чем мы предполагали…

Сознание возвращалось медленно, рывками. Вместе с сознанием появилась и боль — острая, заставляющая мозг при каждом приступе на мгновение нырять в приятную пучину беспамятства. Райсс чуть заметно пошевелился и скосил глаза вниз, туда, где еще недавно были его ноги. Теперь ног не было, вообще. Начисто отсеченные лазерным лучом, они лежали чуть в стороне. Он находился у стены купола, куда отполз, стараясь уйти с простреливаемого пространства. С каким-то чувством гордости он подумал, что если бы, как это сделал бы на его месте любой из этих недоносков, он отполз от двери чуть дальше, то заряды, пробившие дыру в стенке купола, прожгли бы ему грудь. Проклятая макака правильно рассчитала, чувствуется опыт… Однако он еще жив, а значит сможет завершить свое дело. Он знал, что жить осталось недолго, однако эта мысль его мало беспокоила.

Он знал, что погибли все. Все до одного. Эти… оказались куда лучшими воинами, чем его официанты и техники. Что ж, этого следовало ожидать, и он ничуть не удивлен. Однако он, Райсс, еще жив, и докажет этим ублюдкам, что может сделать даже один опытный солдат, пусть он и смертельно ранен. Его подвиг навсегда вошел бы в историю Рекна… жаль, что некому будет рассказать о нем Императору.

Медленно Райсс подтянул к себе оружие и, стараясь не закричать от мучительной боли в обожженных культях ног, направил его в сторону двери. Вот, вот сейчас они выйдут… главное, чтобы выглядеть трупом, тогда они ничего не заподозрят.

Наконец, бластер занял нужное положение. Теперь он хотел только одного — чтобы сознание не покинуло его навечно прежде, чем он нажмет в последний раз на спуск.

Десантники вышли из купола. Рич стащил с себя прожженный скафандр, присел, прислонившись к стене, и Анни принялась обрабатывать ожог средствами из пристегнутой к поясу мини-аптечки. Ее муж старался держаться молодцом, однако было заметно, как побелело от боли лицо немца. Пока она делала обезболивающий укол, Джоанна, стоя на коленях возле раненного, вскрывала перевязочный пакет.

Краем глаза Дик уловил едва заметное движение. Резко обернувшись, он увидел, как внезапно ожило безногое тело, до этого ничком лежавшее у стены. И теперь бластер был направлен прямо в спину Джоанне, и палец, казалось, мучительно медленно давит на спуск.

— Берегись! — заорал Дик, понимая, что уже не успеет. Бесполезное оружие с разряженной батареей болталось за плечом. И в эту секунду он сделал единственное, что ему оставалось — бросился вперед и подставил свою грудь под ударивший из ствола всесокрушающий огненный луч.

(обратно)

Забытая теория Нуартье

Дженнингс уже битый час стучал по клавишам, время от времени глубокомысленно хмыкая, удовлетворенно кивая или изрыгая проклятия — в зависимости от степени удовлетворения увиденным. Проклятий, вообще говоря, было заметно больше. Некоторое время Рейкер, прилагая немалые усилия, наблюдал за этим процессом, героически пытаясь понять, чем собственно занимается коллега, потом, наконец, его терпение иссякло.

— Черт подери, Боб, ты можешь сказать, что ты ищешь?

Боб обернулся с некоторым выражением удивления на лице, отражавшего мысль: «А оно тебе надо?», однако все же счел нужным просветить товарища по кораблекрушению.

— Честно признаться, я ищу способ отсюда убраться. Только что-то у меня сегодня не выходит. Наверное, плохо позавтракал…

Рами вспыхнула, принимая упрек в свой адрес, однако Боб, заметив реакцию рекни, поспешил ее успокоить.

— Это не про вас, графиня. Я, как мне помнится, последний раз хорошо завтракал в грудном возрасте. С тех пор, знаете ли, хорошие продукты не идут впрок, могу целыми днями что-то жевать, и без всякого эффекта. Все время остается чувство пустоты в желудке.

— Попробуй опилки — совершенно серьезно посоветовал Ким — Говорят, очень питательны. И вызывают стойкое насыщение.

— Спасибо, друг! — язвительно, но с ноткой торжественности в голосе ответил Дженнингс. — Вместо того, чтобы от всей души предложить мне хороший сэндвич, мой старый приятель готов накормить меня опилками. Спасибо, век не забуду.

Рейкер улыбнулся — он уже успел заметить, что худой как щепка Дженнингс действительно способен есть двадцать четыре часа в сутки, причем совершенно что попало. Даже Рами имела в виду эту его особенность, поэтому приготовленного ею для Боба обеда хватило бы на десяток голодных мужиков. Около получаса назад лейтенант подмел последние остатки трапезы и в настоящий момент был бы не прочь слегка перекусить.

— В общем, патовая ситуация — вернулся Боб к затронутой теме — Я не могу отвести корабль к Земле, так как не знаю координат Земли в эланском счислении. Я не могу перевести известные мне координаты в эланские, так как не знаю формул пересчета. Я не могу заставить компьютер работать на нашей координатной сетке, так как не имею ни малейшего представления о нашем нынешнем расположении и не могу его узнать, опять-таки из за отсутствия формул пересчета. В этом идиотском компьютере есть масса идиотских данных. Например перевод с древнегреческого на язык клиотов. Или меню крупнейших Парижских ресторанов. Даже полное собрание сочинений Достоевского. Но формул пересчета там нет.

— Ну и что? — невинно поинтересовался Рейкер.

— Как что? — опешил от такого непонимания Дженнингс — Разве непонятно? Я хочу сказать, что мы заблудились и не знаем дороги домой. Вполне вероятно, что в этом их чертовом каталоге имеется и Солнечная система, благо один из их кораблей мы нашли буквально у себя под носом, на Марсе, однако я не имею ни малейшего понятия, как именно они называли наше Солнце. А раз так, то гадать можно до второго пришествия — тем более, что желтых карликов в галактике до хрена и больше.

Рейкер некоторое время над чем-то раздумывал, затем взял лежащий на пульте управления листок бумаги и ручку. Нарисовал на листке две жирные точки в противоположных углах, возле одной из них старательно написал "А", возле другой — не менее старательно вывел "Б". Дженнингс следил взглядом за движением ручки, не имея ни малейшего представления о том, что задумал Рейкер, однако заранее подозревая какой-то подвох и, так сказать, авансом уже готовясь к достойному отпору. Закончив рисовать эту бесподобную картину, полковник протянул листок вместе с ручкой Бобу, который к этому моменту начал медленно но верно закипать.

— И что это означает? — в голосе слышался пока еще успешно сдерживаемая злость.

— Скажите, уважаемый, вернее, нарисуйте мне пожалуйста, как добраться из пункта "А" в пункт "Б".

— Послушайте, полковник, вы решили поиздеваться надо мной? — вспылил Дженнингс, однако Рейкер никак не прореагировал на эту вспышку, все так же спокойно улыбаясь. Впрочем, улыбка рекна казалась обаятельной только другому рекну, у людей обычно эта гримаса вызывала дрожь в коленках и мурашки на коже — зубки собеседника весьма впечатляли. Поэтому Боб изо всех сил постарался успокоиться и не нарываться на неприятности.

— Я прошу вас, мистер Дженнингс — исключительно убедительным тоном попросил рекн — Так как пройти этот путь?

Со злостью Боб черканул ручкой по листку — в конце стержень даже прорвал бумагу. Получилась не слишком ровная линия, соединяющая две точки. Рейкер снисходительно усмехнулся.

— И это все?

— А вы можете предложить что-нибудь получше? — съязвил лейтенант, все еще не понимая, зачем этот… коллега его мучает.

— Стереотип мышления — с притворной грустью вздохнул Рейкер — Это все потому, что вам в школе вбили в голову, что «кратчайшим расстоянием между двумя точками является прямая». Жизнь, мой дорогой, не математика… Представьте, к примеру, что между двумя точками лежит… ну, допустим, огромная гора. Вы что же, начнете копать тоннель?

— Дорогой, тебе бы проповедником работать — проворковала Рами — только они умеют говорить целый час и не сказать ничего полезного. Может, ваше святейшество снизойдет до простых смертных и соизволит донести до них свои глубокие мысли нормальным языком.

Дженнингс с глубокой признательностью улыбнулся графине. Ким тоже осклабился, довольный неожиданной поддержке. Рейкер, возмущенный подобной тупостью, взорвался.

— Боже, ты дал им головы, но забыл их наполнить! Это же проще простого, вот — он схватил листок и нарисовал еще одну точку, в стороне от проведенного Бобом отрезка, затем соединил точку "А" с промежуточным пунктом, откуда провел линию к точке "Б". — Ну? Чего еще проще?

— Ага, теперь я должен посыпать голову пеплом или заплакать от умиления — глаза Боба, казалось, метали молнии — Кажется вы увеличиваете наш путь раза в полтора, вместо того, чтобы его сокращать…

— Балда ты… — внезапно остыл Рейкер, пришедший к выводу, что лучше и в самом деле объяснить этим тупоумным, в чем тут дело — Ты знаешь координаты нашего текущего места?

— Ну… да. По эланской сетке.

— Это пункт "А" — полковник ткнул пальцем в листок — Пойдем дальше. Ты знаешь координаты Земли?

— Я же говорил, знаю, но в другой системе измерений…

— Прекрасно. Это будет пункт "Б". Ты можешь заставить компьютер корабля принять земные координаты конечной точки?

— Могу, но для этого и координаты исходного пункта должны быть в том же исчислении…

Рейкер посмотрел на Дженнингса с печалью и легкой жалостью, как на неизлечимо больного, которого лечить уже бессмысленно, а хоронить пока что рановато.

— Есть по крайней мере одна точка, для которой тебе известны и эланские координаты, и земные. Это…

— Эла!!! — завопил Дженнингс, чуть не подпрыгнув на месте — Точно, боже, какой я кретин! Мы же можем прыгнуть к Эле по их координатам, а оттуда к Земле по нашим.

— К тому же — встрял в разговор Ким — насколько я знаю, на Эле все еще работает экспедиция. Правда, их там теперь осталось мало, однако они с удовольствием нам пособят. И, на крайний случай, у них наверняка полно струнных капсул, можно будет вызвать помощь.

Теперь дело было за малым. Оставалось убедить навигационный компьютер «Файвера», что некий Роберт Дженнингс обладает достаточными знаниями и, что не маловажно, достаточными полномочиями, чтобы принять на себя управление этим кораблем. Но тут уж Боб был в своей стихии — ломать программную защиту было его любимым увлечением с детских лет, поэтому он приник к клавиатуре, и Рейкер понял, что разговор окончен. В ближайшие часы от лейтенанта не добьешься и слова.

Полковник вздохнул и отложил листок со схемой в сторону. Ну что тут скажешь, в конце концов он старше этих мальчишек и девчонок лет на двадцать, должен же кто-нибудь учить их уму-разуму.

— Что ж, дорогая — обратился он к Рами, встретившись с ее восторженным и обожающим взглядом — придется тебе срочно заняться обедом. Может после пятой или шестой порции наш друг начнет соображать лучше. Это, похоже, ему понадобится, да и всем нам тоже…

Джоанна дико вскрикнула и попыталась подхватить падающее тело, Анни с разворота метнула неизвестно как оказавшийся у нее в руке сюрикен прямо в голову стрелка. Стальная звездочка врезалась в переносицу рекна, пробив череп и глубоко погрузившись в мозг. Райсс умер мгновенно, однако за долю секунды до этого он испытал вспышку гордости — он сделал это. Хотя бы одна из обезьян повержена…

Тело Дика, в грудь которого ударил лазерный луч, должно было, по теории, рухнуть на руки девушки бессильной грудой жаренного мяса, однако по неизвестной причине удержалось на ногах. Затем тело стало тщательно ощупывать место поражения, лихорадочно пытаясь понять, а что же, собственно, с ним произошло.

— Ди-и-к… — выдохнула Джоанна — Жи-и-ивой!!!

Скафандр на груди был прожжен насквозь, да и не удивительно, с такого расстояния его должно было пробить навылет, даже не заметив вложенного между броневыми пластинами куска мяса и костей. В полированной грудной пластине зияла дыра диаметром с кулак, окаймленная оплавленным металлом, обрывками обугленной ткани хака… и на дне дыры виднелось нормальное человеческое тело, на котором не было заметно не только ожидаемого отверстия, но даже следов ожога. Дик тупо смотрел на дыру, пытаясь понять, что же собственно произошло. Немая сцена, казалось, длилась целую вечность.

— Что случилось? — наконец оправился от потрясения Рич, которому так и не удалось ничего увидеть — Ну? Скажет мне кто-нибудь…

— Только что один из рекнов влепил Дику в грудь заряд из бластера. Рекна я добила, Дик жив — будничным тоном сообщила Анни, возвращаясь к перевязке раненого мужа, как будто ничего из ряда вон выходящего не произошло. Затем повернулась к подруге — Джоанна, погляди вокруг, может из этих ублюдков еще кто живой.

— Постой-постой — отстранил ее Рич — Как это так, заряд в грудь? И он после этого живой? И даже на ногах стоит без посторонней помощи? Что-то я не понимаю, или ты уже погнала, или…

— Я тоже не понимаю — все также спокойно прервала его жена — И не собираюсь с этим разбираться, пока не закончу обрабатывать твою рану. И очень попрошу тебя мне не мешать… Ну, вот и все, порядок. Теперь можешь проводить расследование, раз тебе этого так уж хочется. Лично мне кажется, что сейчас не время с этим разбираться.

— Да? А чему сейчас время? — поинтересовался Рич, натягивая бронескафандр — Может, пикник устроим, шашлыков нажарим… из собачатины.

— Как ты думаешь, они сюда на парашютах спустились?

Дик, услышавший эти слова, кивнул и принялся осматривать убитых рекнов, собирая у них универсальные батареи. Затем, подумав, снял с пояса одного из них иглопистолет, мало ли что может пригодиться. Аккумуляторы, к счастью, были стандартными и прекрасно подходили к их бластерам. Зарядив свое оружие, капитан почувствовал некоторую уверенность.

Разумеется, вопрос о том, почему он остался жив, хотя должен был бы прямой дорогой отправиться к праотцам, немало его волновал, однако он был согласен с Анни — с этим можно разобраться и попозже. А сейчас надо найти челнок — в том, что челнок находится где-то рядом, он не сомневался — сомнительно, чтобы высадив десант, пилот улетел. А значит, сидит сейчас где-нибудь неподалеку, и ждет известий от своих.

— Пилота надо брать живым… по возможности — сказал он вслух — И побыстрее, пока до него не дошло, что весь отряд перебит. Мне смертельно интересно задать ему вопрос о том, как они нас нашли.

Внезапно на краю бетонной площадки полыхнула яркая вспышка, на мгновение осветив все пространство вокруг, и в голубом кольце появилась массивная фигура с бластером наизготовку. Десантники схватились за оружие, однако Дик тут же крикнул:

— Не стрелять! Это Рейкер!

Это действительно был Рейкер. Убедившись, что Боб полностью поглощен решением вставшей перед ним задачи, он решил выяснить, почему замолчала поисковая группа. Рами увязалась было за ним, однако натолкнулась на категорическое «нет». Впрочем, выгнать ее из кабины нуль-лифта оказалось невозможно, кроме того рекни клятвенно пообещала — если через десять минут она не получит ясной информации о происходящем, то отправится вслед за возлюбленным, наплевав на его приказы и просьбы. После короткого но упорного торга этот срок был увеличен до получаса, и на этом они расстались — Рами демонстративно отправилась за бластером и скафандром, а Рейкер, включив поляризатор шлема на полную мощность, а заодно и крепко зажмурившись, нажал на кнопку старта и поспешил занять исходное положение — чуть пригнувшись, бластер на уровне бедра готов к выстрелу.

Вкратце рассказав о событиях последних часов и выслушав рассказ десантников, полковник сокрушенно покачал головой. Опять потери, теперь этот мальчишка… Жаль. Впрочем, ему было жаль и тех рекнов, которые лежали теперь возле купола — судя по словам Рича, они не были профессионалами, а значит, были простыми техниками, или медиками или кем-то там еще, кого чей-то приказ погнал в эту мясорубку. Обычно технический состав не принимал участия в боевых действиях, что, кстати, в заметной степени определяло причины, по которым некоторые из молодых людей (или молодых рекнов) выбирали именно этот род занятий. Впрочем, не бывает правил без исключений. В Империи редко встречались индивидуумы, предпочитающие отсидеться в теплом и безопасном месте, именно поэтому война с рекнами стала для людей столь тяжелой. Многие из землян, наоборот, были рады поучаствовать в «священной войне», но, желательно, так, чтобы не слишком рисковать своими задницами. С этим можно было только мириться, поскольку такое поведение в целом часто встречается в человеческом обществе. И тем не менее Рейкер был уверен — патриотизм патриотизмом, а брать в руки оружия этим горе-солдатам вряд ли сильно хотелось. Однако приказ есть приказ — и они пошли умирать.

Услышав, что в Дика стреляли из бластера в упор, и при этом даже не ранили, Рейкер от удивления потерял дар речи. Правда, он быстро пришел в себя и захотел осмотреть пострадавшего, однако Дик заявил, что он, во-первых, не музейный экспонат, а во-вторых, надо в темпе заняться делом — найти челнок и, по возможности, взять в плен пилота, которого затем можно будет хорошенько допросить.

Следы нашлись быстро — грузные рекны оставили заметные вмятины во влажной земле, благодаря чему их путь был прекрасно виден. Следы вели к опушке довольно густого леса, где — как ожидали десантники — и располагался челнок. Однако тут перед ними возникла маленькая… нет, строго говоря, довольно большая проблема.

Сам по себе космический челнок, будучи закрыт, представлял собой, по крайней мере для людей, вооруженных легким оружием, неприступную крепость. В том, что рекны недостаточно ненормальные, чтобы на незнакомой планете держать люки шаттла закрытыми, никто не сомневался. А это означало, что прорваться внутрь и добраться до пилота у землян не будет ни малейшей возможности, а вот пилот, если сочтет нужным, вполне способен своими пушками сравнять с землей пару квадратных километров леса. Разумеется, вместе с нападающими. Правда, у него это заняло бы массу времени, но судя по рассказу Рейкера, торопиться ему теперь уже некуда.

Можно, конечно, вскрыть броню вибромечами, но для этого надо, как минимум, подойти к шаттлу. И при этом сенсоры тут же сообщат пилоту о появлении незваных гостей.

Дик некоторое время обдумывал сложившуюся ситуацию, затем подошел к Рейкеру и, несколько помявшись, сказал:

— Извините, полковник… У меня будет к вам просьба. Но она вам вряд ли понравится…

Пилот сидел в своем кресле, с наслаждением вытянув ноги и водрузив их на пульт управления. Время от времени он поглядывал на часы — время шло, а десантная группа сигналов пока не подавала. Собственно, он особо и не ждал звуков в приемнике — Райсс объявил, что не намерен пользоваться связью без острой необходимости — раз уж они услышали переговоры макак, то и они могут услышать передатчики имперцев и преждевременно всполошиться. Поэтому радио молчало, а пилот наслаждался жизнью — на корабле все время находился какой-нибудь начальник, дававший ему ценные указания, а здесь он был один. В глубине души ему было обидно, что его не взяли на операцию — макак он ненавидел самой лютой ненавистью, как впрочем и другие. Но Райсс сказал, что пилот должен находиться на месте… как всегда, начальству виднее. «Нет, чертовски досадно — мелькнула мысль — что я здесь скучаю, пока парни там режут этих безмозглых обезьян…»

Он поднял бластер, прицелился в воображаемого землянина и чуть прижал курок. Да, с каким бы удовольствием он бы сейчас кого-нибудь убил. Что ж, видно, не судьба. Со вздохом отложив оружие, пилот занялся проверкой систем шаттла.

Это была большая машина, способная вместить до сорока десантников — длинный приземистый аппарат, несколько медлительный, зато великолепно бронированный. Конечно, слой эланиума не давал защиты от стационарных лазеров — тут требовалось полметра брони, однако против ручного оружия корпус способен устоять на все сто. Вооружение легкое — пара лазеров, однако под брюхом можно подвесить пару десятков шариковых бомб — мало ли, вдруг придется «очистить» посадочную площадку. Да еще десяток ракет «Зенит» — на случай попытки перехвата.

Пилот включил тест оборудования, с удовлетворением наблюдая за появлением на экране успокоительных зеленых строк. Вот мелькнула желтая фраза — он обеспокоено вгляделся в монитор, но затем махнув рукой, откинулся на спинку кресла — всего лишь предупреждение о неустойчивости работы радара — так это он и так знал, все руки не доходили заняться ремонтом.

Убедившись, что техника в порядке, он снова взял в руки бластер, и принялся рассматривать его с таким видом, словно увидел впервые в жизни. Вообще-то говоря, хотя оружие и входило в экипировку пилота десантного шаттла, пострелять из этого чуда техники ему пришлось лишь раз, да и то давно и, к глубокому сожалению, не по живой мишени, а по деревянному щиту. Как прекрасно было бы всадить луч в брюхо какой-нибудь макаки, чтобы затем вдохнуть пахнущий дымом воздух.

Пилот вырубил свет в кабине и выглянул в окно челнока — можно было бы конечно выйти и пострелять… ну, скажем, по деревьям, просто так, для удовольствия… «Нет, Райсс запретил. Да и прав он, что ж с этим сделаешь. Он всегда прав, провалиться ему… считает себя большим боссом, хотя такая же шестерка, как и все мы». Ему не часто приходилось контактировать с бывшим гвардейцем, да он и не стремился — от того за километр несло полным презрением ко всем, кто не входил в эту элиту, а уж с техниками или транспортниками (каковым и являлся, по сути, пилот десантного шаттла) Райсс вообще разговаривал исключительно сквозь зубы.

«Ну и хрен с ней, со стрельбой — подумал пилот, все еще вертя в руках бластер — Как нибудь потом…»

Внезапно он напрягся, уловив краем глаза движение на опушке леса, еле заметное в ночной тьме, которую рассеивал только слабый свет многочисленных звезд. Он до боли в глазах вглядывался во тьму, пока не разобрал детали — прямо к челноку двигались двое рекнов. Вернее двигался один, подволакивая по-видимому раненую ногу. И при этом тащил второго — тот почти не подавал признаков жизни, мешком обвиснув на плече товарища.

Подтащив раненого к борту шаттла, рекн — он был без шлема, однако в такой тьме разглядеть и узнать его было просто невозможно, требовательно махнул рукой сторону люка — открывай, мол, да поживее. Пилот поторопился подчиниться — включил свет, нажал кнопку открытия люка и, закинув бластер за плечо, направился туда — мало ли, может надо чего помочь.

Крышка люка распахнулась с довольно противным скрежетом — тесты тестами, а петли надо смазывать. Оставшийся на ногах десантник, стоя спиной к пилоту, с натугой втаскивал в челнок тело раненого (или убитого).

Внезапно пилота охватило легкое беспокойство — непонятно с чем связанное, оно стремительно нарастало, заставив его вместо того, чтобы броситься на помощь коллеге, схватиться за бластер. И вдруг он понял причину — в команде не было стариков, адмирал отобрал в десант только молодых. А этот был уже не юноша, в шерсти серебрилась седина.

Краем глаза Рейкер заметил движение пилота и понял, что что-то пошло не так, однако было поздно. Тот уже стоял в проходе, нацелив в грудь полковнику бластер, держа его неловко и неуверенно, однако достаточно крепко, чтобы нажать на курок и не промахнуться с двух метров. Прыгнуть на него в таком ограниченном пространстве нечего было и думать.

— Ты что, парень, с ума сошел?

— Ты… чужой. — у пилота заплетался язык, однако полковник с неудовольствием отметил, что руки у парня дрожат все меньше и меньше. — Стой, где стоишь, или я стреляю.

— Какой «стреляю», ты что? Одурел? — шумно возмутился полковник, надеясь, что противник не станет тратить времени на обдумывание его слов — Да стоит хоть раз пальнуть в этой коробке, и мы сгорим оба — луч будет отскакивать от стен, пока в кого-нибудь не попадет. И, к тому же, я бежал из плена не для того, чтобы какой-то сосунок меня пристрелил именно тогда, когда я наконец получил возможность ступить на борт имперского корабля. Лучше помоги, этот парень ранен и, похоже, тяжело…

Рука пилота дрогнула, на мгновение он поверил словам седого рекна. Он даже сделал шаг в сторону распростертого на полу тела, и его бластер переместился чуточку в сторону от груди полковника.

Именно в этот момент тело шевельнулась. Вскинулась рука, сжимающая иглопистолет, ствол был нацелен прямо в лоб пилоту — единственное незащищенное место, шлем, понятное дело, валялся где-то в районе пульта управления. А почему бы и нет, Райсс сказал же, что атмосфера пригодна для дыхания, вот он и не стал потеть в этой дурацкой железке.

Пилоту даже показалось, что он видит, как палец лежащей фигуры давит на спусковой крючок. Он дико вскрикнул, руки сами собой довернули бластер, направив его на распростертое на полу тело… На спуск оба нажали одновременно. Струя парализующих игл ударила пилоту в голову, надолго лишив его всяческих возможностей нормально воспринимать окружающее. Луч бластера, пущенный в упор, с полутора метров, вонзился прямо в руку с иглометом, испарив оружие, броню перчатки и…

И больше ничего. Дик с тупым изумлением глядел на свою кисть, теперь лишенную металлопокрытия. Нормальные такие пальцы… только вот их, вообще говоря, быть здесь не должно. Как и руки, по крайней мере до локтя. Черт, что же с ним происходит. Он вопросительно взглянул на Рейкера, тот в ответ лишь молча пожал плечами и кивнул в сторону леса — мол, потом разберемся, пора возвращаться, товарищи ждут.

Дик вздохнул и встал на ноги — ладно, это все надо будет хорошенько обдумать, но сделать это можно будет и потом. Рейкер тем временем взвалил на плечо безжизненное тело пилота и упругим шагом направился к кустам, где ожидали остальные десантники. Дику ничего не оставалось, как последовать за ним. Но он твердо решил — сразу по возвращению на корабль необходимо выяснить, что за чертовщина с ним происходит.

Домой, как они уже говорили о «Файвере», добрались уже без приключений — чего-чего, а этого добра на их долю за последние часы выпало немало. Правда, в зале нуль-лифта застали Рами, уже натянувшую скафандр и навесившую на себя бластер. Рекни была вполне готова к выходу и, если бы они на пару минут задержались, она бы тоже отправилась на планету. Прежде всего досталось Рейкеру — он молча снес вливание, поскольку действительно нарушил уговор. Впрочем, поскольку все закончилось удачно, Рами быстро сменила гнев на милость.

Все собрались в главной рубке — здесь было достаточно места и, главное, кресел. Конечно, можно было бы устроиться и в конференцзале, который нашла Джоанна буквально перед самой тревогой, однако там обстановка была бы слишком официозной.

Дик еще раз подробно рассказал то, что помнил — впрочем, это не слишком помогло расследованию. По сути, ничего серьезного он не знал, разве что тот факт, что попал под воздействие каких-то приборов. Причем, очевидно, воздействие было разовым — веди потом кто только не проходил по этому диску, но никакой реакции уже не возникало. Тут капитан вспомнил о малопонятной надписи на электронном табло — Джоанна категорически заявила, что когда они вошли в купол, на этом табло не светился ни единый огонек. Это было тем более досадно, так как Дик, разумеется, не только не имел ни малейшего представления о написанном, но и не мог даже примерно воспроизвести ни слова из надписи, так что и Джоанна, единственная из всех знавшая эланский, ничем не могла помочь. Дженнингс облазил всю компьютерную память крейсера, но либо в бортовой сети не содержалась требуемая информация, либо она была зашифрована слишком круто даже для такого специалиста, как Боб. Во всяком случае ничего он не обнаружил.

— Я своими глазами видела — убежденно говорила Диди, ни к кому конкретно не обращаясь — как Дику влепили разряд прямо в грудь. Если бы не дыра в скафандре, можно было бы счесть это галлюцинацией…

— Какая тут, к черту, галлюцинация — буркнул Рейкер, в сотый раз разглядывая скафандр Дика. Вернее, то, что от него осталось. — В общем, мы можем с уверенностью сказать одно. В капитана два раза попал бластерный луч, и оба раза не смог вызвать у него даже ожога. И причину этого я должен понять, иначе просто свихнусь…

— Может… — неуверенно предположила Анни — заряд бластера был не полной мощности… весь ушел в броню?

— Ага… расплавил эланиум, сжег ткань и сетку хака, а кожа даже не покраснела? Да у него оплавленный край брони непосредственно соприкасался с телом. Больно то тебе хоть было?

— Ну… было… немножко. Черт, да не помню я, уж очень это все быстро произошло.

— Так, блестяще… — ядовито заметила Диди — И тут он ничего не помнит. Нет, я конечно рада, что капитана дважды не прикончили, но хотелось бы все-таки знать, почему.

Обсуждение разгорелось с новой силой. Выдвигались самые идиотские версии, в частности, что тело Дика покрыто какой-то невидимой глазу защитной пленкой. Идея имела успех и длительное время уточнялись детали, пока наконец кто-то не предложил попробовать просто ткнуть ему в тело чем-нибудь острым. Джоанна тотчас же вонзила капитану в бок шпильку, Дик заорал и потребовал оградить его от надругательств. Столь удовлетворявшая всех теория была снята с повестки дня к общему разочарованию — требовалось придумать другую версию, а сил и фантазии на это уже ни у кого не было.

Дик почти не принимал участия в обсуждении, его мысли были заняты размышлениями над свалившимся на его больную голову… великое счастье или божье наказание. Краем уха он слышал версию Джоанны, что элане с помощью своих приборов сделали так, что убить человека в пределах станции было невозможно. В качестве контрдовода Рич указал на свое перебинтованное плечо. Диди безапелляционно заявила, что ранение жизни не угрожало, а шрамы только украшают мужчину. На вопрос Анни, а как же тогда перебитые рекны, девушка ляпнула было, что рекнов механизмы станции за людей не сочли, затем бросила взгляд на Рейкера, густо покраснела и принялась было выкручиваться, стараясь свести свою теорию к системе биологического распознавания находящихся на станции объектов. Рейкер в душе посмеивался, однако не мешал Джоанне замаливать грех — впредь будет думать прежде, чем говорить.

Капитан, краем уха слушая всю эту ахинею, задумчиво пытался лезвием ножа срезать ноготь на большом пальце. Лезвие было не слишком острое, поэтому попытки пока не увенчались успехом. Внезапно лезвие соскользнуло и кончик ножа полоснул по суставу.

Было больно, это очевидно. Слегка, не так, как должно было быть. Впрочем, это детали, боль можно не принимать в расчет — бывает, что порезы появляются вообще безболезненно, нервные окончания заявляют о себе позже. Однако он обратил внимание на другое — нож, казалось, рассек кожу, однако неглубоко — на половину миллиметра, от силы. И порез почти сразу затянулся, даже кровь не выступила.

«Мгновенная регенерация…» — подумал Дик, и, стиснув зубы, чиркнул ножом по подушечке пальца. Снова появилась боль, однако теперь он был готов к ее приходу, поэтому смог спокойно проанализировать свои ощущения. Да, ощущение не из приятных, однако теперь боль воспринималась скорее как предупреждающий сигнал, она была недолгой и несильной, достаточной, чтобы привлечь внимание, но не доставляющей беспокойства. Порез вновь вышел неглубокий, и так же быстро затянулся, не оставив и намека на шрам.

— Эй, кэп, чем ты занимаешься? — голос Рича оторвал его от процесса самоистязания. В настоящий момент Дик прикидывал, куда бы ему ткнуть ножом для проверки своей теории. — Что-то я раньше за тобой склонности к мазохизму не замечал.

Старк обвел взглядом друзей и взгляд его остановился на Анни. Та свернулась калачиком в кресле, которое казалось огромным по сравнению с ее миниатюрными размерами.

— Аня, брось в меня сюрикен — попросил он совершенно спокойным голосом, который ввел японку в заблуждение. Пожав плечами, она отстегнула от пояса одну из звезд, с которыми не расставалась практически никогда, кроме, разве что, брачного ложа (да и тут никто из друзей не дал бы никаких гарантий, но отважившихся спросить «Кувалду» об этом что-то не нашлось) и уже хотела было бросить ее в руки Дику, когда тот ее остановил — Нет, не так. Метни ее в меня, с силой, как во врага…

— Ты когда падал, головой не сильно ударился? — поинтересовалась Анни, после того, как слегка оправилась от изумления — Или тебе захотелось красиво умереть в столь юные годы?

— Нет, ну горло мне, допустим, перерезать не надо. Куда-нибудь… ну, например, в левую руку, или…

Анни почти без замаха метнула звезду — у нее вообще обращение с этим видом оружия получалось лучше всех, на втором месте были Рич, который неустанно тренировался в безнадежных попытках приблизиться к уровню драгоценной супруги, и Дик, у которого эта процедура тоже получалась довольно неплохо. Джоанна и Боб относились к этим игрушкам как к детской забаве, а Ким, хотя и близкий Ане по духу, предпочитал все же вибромеч. По словам корейца, среди его предков были непревзойденные мастера кендо.

Джоанна ойкнула от неожиданности. Остальные только вздрогнули, когда блестящая восьмилучевая звезда вырвалась из пальцев Анни и с убийственной скоростью помчалась по направлению к капитану. Тот не делал попыток уклониться, несмотря на то, что весь его опыт солдата прямо-таки кричал о необходимости попытаться увернуться. Героическим усилием воли он подавил в себе эти рефлексы и стойко принял удар.

Острейшая пластина ударилась в наружную часть плеча — Анни не хотела наносить серьезную рану, а если что-то не выйдет и сюрикен рассечет кожу, то эту царапину можно будет довольно легко залечить. Однако лечить, похоже, ничего не придется.

Дик ждал вспышки боли, однако почувствовал лишь тупой удар в руку, а спустя секунду услышал звон упавшегометалла. Звезда лежала на палубе рядом с ним, а на руке не было ровно никакой отметины. Причем он мог бы поклясться, правда, основываясь лишь на интуиции, что в этот раз не было даже пореза. Сюрикен просто отскочил, как от броневой стенки.

— Не хило! — хмыкнул Рич — А что ты еще могёшь, кудесник?

Уверовав в собственную неуязвимость, кудесник пожелал провести испытания по полной программе. Если бы таким образом обрабатывали нормального человека, то от тела бы осталась одна вермишель. В ходе этого радикального обследования выяснилось следующее.

Во-первых, защиты была абсолютной, то есть захватывала все тело, включая глаза и полость рта. Рич задумчиво предложил было попробовать травмировать командира через задний проход, однако желающих реализовать великую идею почему-то не нашлось. Все остальные части тела были подвергнуты самым различным видам воздействия, большинство из которых, в теории, были очень болезненными.

Во-вторых, различные способы нанесения увечий оказывали разное воздействие, кстати, иногда довольно неприятное. Джоанна, которая не захотела принимать участие во всеобщем веселье, была вынуждена вести протокол садистских исследований, пока все остальные изощрялись в придумывании способа спровадить глубокоуважаемого командира на тот свет. Итак, в окончательном виде этот протокол включал в себя следующее:

а) Медленное воздействие колющими предметами (кончик ножа в живот, игла под ноготь, тот же нож, но уже в пах) вызывает у испытуемого легкую кратковременную боль и, непонятно почему, вспышку ярости. Как правило, можно добиться образования незначительного пореза, без намека на кровотечение. Порез заживает практически мгновенно. Шрам на скуле у Рича, видимо, продержится куда дольше. Кто же его заставлял проводить последний упомянутый опыт.

б) Более радикальное воздействие, как то: бросок сюрикена или тяжелого ножа, удар по любой части тела «тупым твердым предметом» и аналогичные хорошо зарекомендовавшие себя способы расправиться с ближним, вызывают превращение кожи в броню — пореза не возникает, присутствует лишь ощущение несильного удара, типа шлепка ладони.

в) Попытка причинить травму слизистым оболочкам вызывает подобную реакцию сразу. К примеру, тыкать иглой в глаз было столь же бесполезно, сколь и попытаться этой же самой иглой оцарапать алмаз.

г) Еще более радикальные воздействия, а именно стрельба из бластера в упор, приводят к интересным световым эффектам (для более детального анализа добросердечный, но излишне усердный Рич старательно расстреливал своего командира в полной темноте) — в точке попадания луча в тело возникало слабое зеленое свечение, при этом луч, казалось, растекался «лужей» параллельно коже, не доходя до нее доли миллиметра. Разумеется, без всякого разрушительного эффекта. Тем самым был объяснен диаметр дыры в грудной пластине скафандра, что привело исследователей в восторг — хоть что-то в этой бредовой ситуации стало понятным.

д) Защитный слой, по-видимому, оказывал и внутреннее воздействие. Испытуемый обратил внимание персонала, что у него исчез начинавшийся было насморк. Анни предположила, что теперь организму не страшны ни вируса, ни отравляющие вещества, ни другие подобные меры воздействия. К счастью, проверить это предположение было нечем.

На этом протокол был закончен, поскольку больше никакой гадости экспериментаторы придумать не смогли. Испытания решили считать законченными и «больному» было предложено привести себя в порядок.

— Ну, и какие выводы? — Анни обвела вопросительным взглядом притихшую аудиторию — Может, это вообще не Дик?

— Как это? — возмутился капитан, натягивая хак, который пришлось снять во избежание преждевременного износа — А кто же я, по-вашему?

— Монстр — мечтательно проворковала японка — Робот. Инопланетянин. Мало ли вариантов.

— Ну, спасибо! — обиделся Дик — Я же вас всех знаю, как облупленных. Хочешь, вспомню, как «Кувалда» динамометр сломал?

— Это не доказательство — пробасил немец, окатывая командира подозрительным взглядом — Может, ты убил бедного Ричарда Старка и по капельке высосал всю его память…

— Вот-вот, возможно безжизненное тело нашего босса валяется сейчас где-нибудь в недрах этой чертовой станции… — вставил Дженнингс, который обладал исключительным умением даже очевидные глупости говорить с совершенно серьезным и убежденным видом. — А мы, вместо того, чтобы предать тело погибшего товарища земле… Кстати, уважаемый монстр, а наш капитан хотел бы быть похороненным на Земле, или его можно с почестями закопать где-нибудь здесь, на Эрсайде?

— Боб, ты что, охренел?

— Нет, серьезно, вы не сообщили бы нам последнюю волю Старка?

Дик уже собирался всерьез взбеситься, когда Джоанна внезапно замерла, уставившись невидящими глазами в стену, затем что-то неразборчиво пробормотала себе под нос, что-то вроде «так Нуартье все же был прав… невероятно…» и, собравшись с силами, встала, призывая всех к молчанию. Взгляды присутствующих, включая «уважаемого монстра» обратились к ней. Откашлявшись, она неуверенно начала:

— Кажется, я знаю, в чем тут дело… — пауза грозила перейти в минуту молчания, однако никто не выразил неудовольствия, поскольку ни у кого не было даже подобия удобоваримой теории.

— Все вы изучали историю Элы. Кое-кто весьма посредственно, а я, напротив, довольно углубленно. Одно время даже хотела специализироваться в этой сфере, да война помешала, к сожалению. Однако кое-что в памяти еще осталось. Вам ничего не напоминает название этой планеты?

Все изобразили задумчивую сосредоточенность, однако без особого эффекта — только Бобу на мгновение показалось, что слово «Эрсайд» с чем-то ассоциируется, однако мимолетную мысль зацепить не удалось и он со вздохом отрицательно покачал головой.

— Среди переводов с эланского было достаточно много неясностей. Довольно длительное время у академика Нуартье, который непосредственно занимался Эланской цивилизацией около пятидесяти лет, были конфликты на почве перевода с остальными экспертами этой области. В частности, его исследования касались эланской религии, а точнее, пресловутых эрсменов…

— Точно! — хлопнул себя по лбу Боб — Я же чувствовал, что мне это о чем-то говорит, только никак не мог вспомнить. Эрсайд и эрсмены, это же очевидное совпадение.

— Да, мне тоже так показалось — кивнула Джоанна — Но я только сейчас вдруг вспомнила о теории Нуартье. Он утверждал, что эрсмен — не инопланетянин, оказывающий помощь эланской цивилизации, как предполагало большинство, а такой же эланин, как и остальные, только… видоизмененный. В то время теория практически не имела приверженцев, и в конечном итоге осмеянный академик был вынужден удалиться на покой, оставив свои исследования. Однако я читала некоторые его труды.

— Так ты хочешь сказать… — ошарашено пробормотала Анни — Что он…

— Да, друзья. Позвольте вам представить эрсмена во плоти. Налицо все установленные Нуартье характеристики — неуязвимость, ореол — помните, когда Рич из бластера палил — здоровье… Кстати, дорогой, ты теперь проживешь, видимо, годков этак с шестьсот, а то и побольше.

— Да — задумчиво заметил Рейкер — Я тоже что-то в этом духе читал, переводы. Значит, элане своих эрсменов… делали. Неплохо придумано, черт побери. Только непонятно, почему этих самых эрсменов было так мало.

— Думаю, все просто — заявила Джоанна, которая в данном коллективе была единственным экспертом по внеземным цивилизациям — Они отбирали самых достойных. И, одновременно, запретили им становиться у руля, то есть превращение в эрсмена автоматически исключало эланина из правящей элиты, переводя его в разряд… советника, помощника… Правит, так сказать, народ, а мудрецы помогают и учат.

— А почему, собственно, среди эрсменов не было женщин? — спросил Рич — или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься, не было. Думаю…

— Господи — усмехнулась Анни — Это же так просто. Эрс-щит не даст женщине забеременеть, а кто же принесет свое потенциальное потомство в жертву?

— Пардон, коллеги, но мне-то что теперь делать? — поинтересовался Дик, внимательно слушавший высказанную Джоанной теорию — Или эта благодать пожизненная?

— Думаю, да — пожала плечами Джоанна — И, кстати, я считаю, что «изготовление» эрсменов возможно только здесь, уж очень мне твой зеленый ореол напоминает странный спектр местной звезды. А что, ты не доволен?

— Не знаю… — неуверенно сказал Дик — Правда не знаю. Может, я бы от этой радости и отказался… а может и нет. Но в любом случае думаю, что это просто идиотская случайность. Видимо, агрегат был готов к операции, но что-то помешало. Возможно, именно массовая смерть элан. А механизмы ждали клиента… и я им вполне подошел.

— Во всяком случае — заметил Рейкер — это многое объясняет. В частности, почему «Файвер» оказался здесь. Его, видимо, создали специально для охраны этой планеты от посягательств.

— Кто мог угрожать эланам? С такими-то ресурсами… — начал было Боб и внезапно осекся, глядя на друзей расширившимися глазами — Ой, а ведь этот «кто-то» таки своего добился. Одним махом уничтожил всю цивилизацию, и даже броня не спасла экипаж.

При этих словах Рейкер задумался — какая-то мысль не давала ему покоя, что-то в словах Боба было неправильно, но что именно — он понять не мог. Во всяком случае, был интуитивно уверен, что именно в этом корабле таится разгадка гибели эланской цивилизации.

Постепенно все более или менее вошло в норму. Друзья старались лишний раз не напоминать Дику о том, что с нм произошло, да и сам он старался не думать о своих способностях, тем более, что по сути не имел к ним ни малейшего отношения. Пилоты продолжали исследовать корабль, Дженнингс копался в компьютере, стараясь подчинить себе систему управления «Файвером», а Рейкер занимался с пленным.

Придя в себя после паралича, вызванного воздействием иглопистолета, пилот — Брей, как его звали, впал в апатию. Большую часть дня, особенно в самом начале, находился в полудреме, полностью, казалось, смирившись со своей участью. Рейкер не раз старался разговорить пилота, с одной стороны, чтобы узнать, как рекны оказались в этой системе, с другой — пытался убедить того в бессмысленности войны в целом и в незавидности той роли, которую в этом конфликте играла Империя.

Брей отвечал охотно, но знал он мало. Полковник даже не удивился, узнав, что на имперском крейсере находился Бразраар. Ему было жаль адмирала — тот был хорошим военным, несколько, может быть, излишне прямолинейным и жестким, но несомненно талантливым. Тот факт, что адмирал смог пройти этот путь и добраться до Эрсайда, не склонный к мистике полковник приписывал слепому случаю, однако осознавал, что вероятность этого — ноль целых, ноль-ноль-ноль… и еще очень много нолей. Некоторое время он размышлял над этим вопросом, стараясь придумать более или менее реалистичное объяснение, однако ничего подходящего в голову так и не пришло. Во всяком случае, он вспоминал о Бразрааре без ненависти — они неплохо знали друг друга и если были не друзьями, то по крайней мере — боевыми товарищами. Один из немногих в армии, адмирал никогда не был излишне жестоким, но при необходимости мог быть и решительным, и даже жестким. В общем, он был именно таким, каким должен быть хороший полководец.

Речи полковника о причинах и возможных последствиях войны пилот выслушивал спокойно, даже с ноткой грусти, спорить не пытался. Он во многом соглашался с Рейкером, да и к землянам, которые время от времени контактировали с ним, относился без той звериной ненависти, которая в последнее время стала свойственна рекнам как виду. Полковник относил это на счет шока от пленения, а также от гибели товарищей, продолжая проводить в комнате Брея массу времени и надеясь, что вскоре пилот сможет взять себя в руки, реально оценить ситуацию и они получат нового сторонника, пусть и не столь ценного (как без ложной скромности считал он) как полковник Рейкер или графиня Брасс.

Прошла почти неделя, прежде чем Рейкер счел возможным выпустить пленника из каюты, правда под присмотром. Тот, впрочем, не возражал, очевидно полностью смирившись со своей участью. С того времени он изредка выходил из отведенной ему каюты, обычно в сопровождении самого Рейкера, или Рича. Брей часто ходил в «планетарий», как окрестили огромную палубу, оснащенную обзорными экранами, и подолгу смотрел на медленно плывущий мимо корабля зелено-голубой шар Эрсайда.

(обратно)

Пеленг в неизвестность

— Дик, у меня к тебе личная просьба — Боб говорил не отрывая глаз от дисплея, по которому бежали одному ему понятные сообщения.

— Ну? — Дик сидел в кресле и читал книгу. Вернее, читала Джоанна, а он, примостившись рядом, слушал перевод и старался по ходу дела осваиваться с языком. Впрочем, эланский был довольно простым языком, и лично у него не было особых сомнений, что пара месяцев, и по крайней мере что попроще он вполне сможет прочесть сам. В данном случае им попалось довольно сухое повествование об исследовании какого-то никому не интересного мира. Джоанна занималась этим для практики, а Дик — от безделья. Впрочем, слушать эту галиматью было тоже тошно.

— Сходил бы ты наружу, а? — голос Дженнингса был сладок до приторности, очевидно, ему это было сильно надо, однако сам он не собирался отрываться от своего любимого детища.

— Зачем? — зевнул Дик, стараясь, чтобы этого не заметила Диди, которая была рада, что хоть кто-то готов принимать ее уроки. Остальным на эланский язык было глубоко наплевать. Рич с утра повел Брея в «планетарий», Рейкер, кажется, находился там же вместе со своей подругой, Анни делала перевязку Киму, в общем все были более или менее при деле.

— Надо бы разобрать наш зонд. Там есть кое-какие блоки, я бы их использовал. И пока так и не разобрался с системой внутренней телепортации. В принципе, если уложить зонд в одно из приемных колец, то можно затащить его прямо к нам в ангар и разобрать в спокойной обстановке.

— Так что ты от меня хочешь?

— Ну… если не трудно, сними с торпеды пеленгатор, эхолокатор и модуль связи, это самое ценное. Да, и еще широкополосный анализатор излучений. А саму торпеду уложи в одно из колец телепортатора. Тут на схеме видно, где они расположены.

Дик взглянул на план и присвистнул:

— Ничего себе! Это я, значит, подведу торпеду к кольцу, а оттуда буду шлепать километр пешком до люка?

— Ну, можешь телепортироваться вместе с торпедой…

— Да? Благодарю покорно. Ты меня еще на солнце отправишь, или вообще куда-нибудь к черту на рога…

— А мы тебя потом найдем, уже опыт есть.

— Нет уж, спасибо, я лучше пешочком пройдусь.

Джоанна подняла взгляд от книги и смерила Дика недовольным взглядом. Тот виновато развел руками — мол, что поделаешь, от Боба так просто не отвяжешься, а раз уж товарищу приспичило, то придется помочь. Однако уж кого-кого, а Джоанну это нисколько не обмануло.

— Линяешь? Тебе лишь бы повод…

— Диди, солнышко, я быстро. Ну хоть разомнусь немного, а то меня уже скрючило в этом кресле. Как они в них сидели, ума не приложу.

— Ладно уж. Но я пойду с тобой, мне тоже не помешает немного размяться. К тому же, тебе наверняка надо будет что-нибудь помочь.

— О'кей, я рад. Давай, облачайся в свои доспехи.

Дженнингс оторвался наконец от дисплея и предупредил:

— Ребята, только с люком поосторожнее. Если он захлопнется, вы до нас не достучитесь. На все про все даю вам час, если не вернетесь, отправлю Рейкера на поиски.

— Какой час, ты что, с ума сошел? И торпеду тебе разбери, и к телепортатору ее отбуксируй, пешком к люку вернись и все это за час? Как минимум два, а то и больше.

— Ну ладно, ладно — примирительно поднял руки Боб — Два с половиной, устроит? И ни минутой больше. Кстати, если люк будет открыт, то может и связь у нас сохранится. В любом случае я подключил приемник на внешнюю антенну, так что я вас услышу и, надеюсь, вы меня тоже. Правда, надо беречь батареи, компьютер жрет уйму энергии, так что на радио особо не надейтесь.

Дик, уже в скафандре с закрытым наглухо шлемом, поджидал Джоанну у шлюза. Девушка запаздывала, однако капитан никуда не торопился, и поэтому ничуть не переживал. Наконец он услышал в коридоре шаги и, спустя мгновение, из-за поворота показалась Диди.

— Нет, ну ты представляешь, какое паскудство? Боб, зараза, вывинтил из моего шлема передатчик. И когда только успел? Пришлось разыскивать Анин шлем, хорошо хоть они все одинаковые. Она, кстати, говорит, что скоро обед, и чтобы мы не задерживались. Рами уже возится на кухне и Анечка как раз отправлялась туда, помогать ей.

— Ладно, пошли. Эй, Боб!

— А? — отозвался тот.

— Мы выходим, время пошло…

— Давайте.

— Только ты не вздумай запустить телепортатор до того, как мы вернемся, ладно? А то я тебе…

— Да помню я, помню. Не волнуйся. И вообще, не тяни резину.

Торпеда находилась там же, где они ее и оставили, то есть около люка, крышка которого послушно распахнулась и зафиксировалась в открытом положении. Дик первым выбрался из шлюза на поверхность корабля, затем помог Джоанне — процесс был не слишком легким, учитывая внезапно меняющийся вектор силы тяжести.

Прежде всего надо было снять кожух, закрывавший смонтированные в зонде приборы. Этот процесс, такой легкий на первый взгляд, затянулся на добрых полчаса — какой-то кретин умудрился покрыть торпеду слоем краски, при этом, разумеется, залив ею и крепежные болты. Дик не раз вспомнил недобрым словом маму того энтузиаста, пока очищал шлицы болтов от краски, ставшей в холоде вакуума твердой, как камень. Джоанна честно пыталась ему помочь, однако больше мешала, поэтому в конце концов она просто отошла в сторону, предоставив командиру сомнительное удовольствие возиться с кожухом в одиночку, и принялась обозревать окрестности.

А посмотреть было на что. Вокруг простиралась до невозможности ровная металлическая поверхность, неестественно ровная для тех, кто привык к угловатым конструкциям земных кораблей. А над головой плыл огромный голубой шар — экраны «планетария» не давали столь великолепного обзора. Звезда была скрыта корпусом корабля и Джоанна подумала, что при наличии соответствующего телескопа можно было бы, наверное, разглядеть тень корабля, стремительно скользившую по поверхности Эрсайда. «Нет — поправила она себя — Слишком малы размеры. Вот если бы не было атмосферы, тогда…».

Дик наконец справился с упрямыми болтами и отсоединил крышку аппаратного отсека. Дальше дело пошло проще — болты легко вывинчивались, и вот уже первый блок отделен от зонда. Теперь появилось занятие и для Диди — ей пришлось относить извлеченные элементы в шлюз. Тут уже пришлось выразить некоторые сожаления по поводу присутствовавшей силы тяжести — хотя конструкторы и пытались решить вопрос минимизации занимаемого этим железом объема, однако блоки оказались достаточно тяжелыми.

Она перенесла в шлюз уже третий агрегат, когда в наушниках раздался крик Дженнингса.

— Дик! Диди! Немедленно возвращайтесь!

Дисциплина превыше всего — уже через несколько секунд пилоты были в шлюзовой камере, и крышка люка стала медленно опускаться, отрезая их от открытого космоса. Пока шел процесс шлюзования, Джоанна попыталась выяснить, что же все-таки произошло.

Боб бормотал что-то нечленораздельное, вроде бы Брей напал на Рича, немец ранен, Рейкер пытался защитить его… они в планетарии, там творится черт знает что. Было похоже, Боб сам не в курсе происходящего, и судит об этом по обрывкам доносящихся до него выкриков дерущихся.

Внутренняя дверь камеры соизволила открыться и Дик с Джоанной бегом бросились к планетарию. Пока они добрались до места, прошло еще минут десять и, как оказалось, их помощь уже не требовалась. Рич пластом лежал на палубе, из глубокой ссадины на затылке сочилась кровь, рядом Рейкер, тяжело дыша и изрыгая проклятия, держал Брея удушающим захватом. Тот рычал, брызгал пеной изо рта и пытался вырваться. У полковника на лбу шерсть свалялась от обильного пота, он все сильнее давил на горло противника, изо всех сил стараясь при этом не сломать бешено вырывающемуся Брею позвоночник.

Почти одновременно с ними в зал влетела Анни, сразу же бросившись к мужу, который уже постепенно приходил в себя, за ней Рами и Боб. Спустя несколько секунд подоспел и Ким, который в момент поднятия тревоги занимался проверкой системы жизнеобеспечения Снегова.

— Что случилось? — выдохнул Дик, бросаясь на помощь Рейкеру и срывая с пояса моток тонкого троса, которым запасся, выбираясь на поверхность корабля. Вдвоем они довольно быстро скрутили извивающегося Брея по рукам и ногам, после чего полковник смог перевести дух и более или менее детально описать происшедшее.

Поначалу ничего не предвещало такого взрыва. Они стояли и любовались открывающимся видом. Рич откровенно скучал, однако ничего более интересного ему в настоящий момент не светило, поэтому он убеждал себя, что выполняет роль стража при пленнике. Рейкер, как всегда, вполголоса беседовал с пилотом, говоря при этом на родном языке, которого Рич почти не понимал.

Внезапно Брей замолчал и перестал отвечать на фразы Рейкера, который имели явный вопросительный оттенок. Некоторое время он неподвижно стоял, уставившись в одну точку, затем внезапно развернулся и с диким воплем бросился на немца.

От жуткого по силе удара Рихарда отбросило к стене, он не успел сгруппироваться, врезался затылком в переборку лбом и потерял сознание. Рейкер бросился на помощь, тоже получил пару сильных ударов, однако к столкновению оказался подготовлен лучше. После короткой схватки ему удалось провести болевой прием, однако тут же он оказался в тяжелой ситуации — связать разбушевавшегося Брея оказалось нечем, приходилось держать вырывающегося рекна и звать на помощь. Это было тем более сложно, что шлем Рейкера был напрочь лишен передатчика и у него оставалась единственная надежда — докричаться до микрофона в шлеме потерявшего сознание Ауэрбаха. В конечном итоге ему это удалось…

Рейкер пытался анализировать факты и постепенно приходил к мысли, что либо фактов слишком мало, либо он не рожден быть аналитиком. И тем не менее он не мог успокоиться, поскольку все известные ему факты не могли быть объяснены простыми и естественными вещами, а в мистику полковник никогда не верил.

После водворения пленника в каюту прошло уже двое суток. Тема инцидента была исчерпана и к ней никто уже не возвращался, только сам Рейкер все никак не мог заставить себя переключиться на что-нибудь другое. Брей снова затих, будто сломленный неудачной попыткой мятежа, тихо сидел в своей каюте, говорить с полковником отказывался, ел мало, большей частью находясь в полузабытьи. Вроде бы все успокоилось, однако Рейкеру все время казалось, что он упустил что-то очень важное, что-то такое, из-за чего никак разрозненные факты не укладываются в строгую и законченную картину. Наконец, не выдержав этого самоистязания, он попросил всех собраться в главной рубке.

Дождавшись, пока опоздавшие займут свои кресла, полковник начал свою речь, стараясь влить в слова максимум убежденности. Получалось не то чтобы очень, однако слушатели были предельно внимательны, догадываясь, что Рейкер собрал их не ради пустой болтовни.

— Итак, друзья, позвольте обращаться к вам именно так, я хочу поделиться с вами своими сомнениями и, может быть, вы поможете мне прийти к каким-нибудь выводам.

Он немного помолчал, собираясь с мыслями, затем продолжил:

— Имеется ряд странных фактов, которые мне, как рекну, более заметны, чем вам, землянам. Итак, прежде всего, сама война…

— Действительно, зачем это вам понадобилось — вставил было Рич, на которого тут же все зашикали, призывая немедленно заткнуться — Прошу прощения, полковник, продолжайте…

— Именно это я и хотел сказать, для чего она нам, собственно, понадобилась. С момента первого контакта Рекн и Земля, вообще говоря, получали от общения только выгоду. Мы — достижения вашей цивилизации, вы — продукцию наших шахт. Причем я, как бывший сотрудник посольства, совершенно точно знаю, что зачастую обмен не был равноценным, Земля давала больше, чем мы могли рассчитывать, играя роль заботливого старшего брата. Конечно, кого-то это могло бы раздражать, однако таковых было меньшинство. И, с моей точки зрения, причин для войны не было ни малейших.

— Может, вступили в действие территориальные интересы — серьезно спросил Дик. Не то чтобы он ожидал реальной пользы от дискуссии, однако это было прекрасным способом избавиться от скуки.

— Может, но не так явно, чтобы привести к войне. Конечно, влияние Рекна было слабо и колоний у нас было мало, однако без участия Земли, которая предоставила нам все, включая межзвездные корабли, их бы не было вовсе. Ряд мелких конфликтов, затрагивающих экономические интересы Империи, вполне можно было решить мирным путем, тем более, что Федерация, откровенно говоря, зачастую показывала себя столь мягкотелой, что из вас можно было вить веревки, что и происходило, кстати, когда рекны организовали закупку у Патруля морально устаревших систем вооружения. Только полный идиот способен дать ребенку пусть старое, но вполне исправное оружие. Военная истерия началась года за два до войны. Как-то сразу все поняли, не без участия пропаганды, конечно, что земляне — враги, которых нужно безжалостно уничтожать. Тогда-то и начали интенсивно закупать ваши военные технологии, не считаясь с расходами. Впрочем, расходы-то зачастую были смехотворны.

Некоторое время Рейкер молчал, затем продолжил.

— Теперь посмотрим на то, как рекны оказались здесь…

— Мысли у вас, полковник, скачут, как блохи… — заметил Рич.

— Блохи?… Это что за зверь? — удивленно спросил Рейкер, обнаруживший пробел в своем образовании. — Земной?

— Земной — кивнул Рич, стараясь сдержать ухмылку — Мелкие такие, прыгучие твари, обожавшие селиться на некоторых домашних животных. Особенно на собаках.

— Ясно… А что касается мыслей, так я потом покажу вам, что кое-что объединяет эти два факта. Так вот, надеюсь никто не скажет, что появление здесь имперского крейсера может быть объяснено случайным совпадением. По крайней мере вероятность такого совпадения исчезающе мала.

— Ну с этим спорить грех — сказал Дик, не понимая, куда клонит полковник. — Хотя все может быть.

— Может — легко согласился Рейкер — Но что-то не верится. Теперь я бы хотел попросить вас об одной услуге. Мистер Ауэрбах, я попросил бы вас привести сюда нашего пленника и развязать ему руки. Ему надлежит занять вот это кресло, между вами и мистером Старком. А вас, мистер Юн-Си, я прошу, когда пленник будет доставлен, сходить к шлюзу и открыть наружный люк.

— Зачем? — спросил недоуменно Дик, которого при этом весьма удивил столь официальный тон.

— Надо — очень доступно объяснил Рейкер.

— Ну, надо так надо — пожал плечами Рич и отправился за Бреем, который в настоящий момент находился в отведенной для него каюте, на которой был установлен наружный запор — простой засов, но весьма эффективно препятствующий открытию дверей. Ремонтники несколько раз пытались устранить досадное препятствие, мешавшее двери нормально работать, однако после нескольких чувствительных пинков поняли, что их это не касается, и перестали обращать на засов внимание.

Пока Рич ходил за пилотом, остальные сидели молча. Боб опять уткнулся в компьютер, Джоанна — в свою книгу. Дик делал героические усилия, пытаясь определить, что именно задумал Рейкер, однако ничего умного на ум так и не пришло. Неотвязно вертелась только идиотская мысль, что полковник хочет как-то связать их прошлый выход наружу и безумную вспышку агрессивности у Брея. Дик упрямо отметал эту мысль как совершенно нереальную, однако она вновь и вновь возвращалась.

Наконец появился Рихард, ведя за собой пилота. Тот не сопротивлялся, выглядел виновато, так что Дику пришло на ум выражение «как побитая собака». Ему даже показалось, что Брей поглядывает на всех как-то затравлено, как будто немедленно ожидает расправы. Брея усадили на отведенное ему место, он даже как-то сжался в глубоком кресле, переводя настороженный взгляд с одного землянина на другого.

Дик обратил внимание, что пленник выглядит плохо — осунулся, кожа посерела. Впрочем, особого сочувствия у него пилот не вызывал — его, понимаешь ли, вывели на прогулку, доверяли… в какой-то мере, а он так некрасиво себя повел. Правда сам он понимал, что когда был в плену он, то вел себя не лучше, однако с ним обращались как с пленником, а отношение к Брею было куда как мягче. Подумав, он решил, что нападение пилота на Рича вообще не имело смысла — угнать корабль он бы не смог, перебить всех остальных землян, пожалуй, тоже. Если он не полный идиот, то должен был бы это понимать. Но в таком случае его поведению вообще нет оправдания.

Рейкер чуть заметно кивнул, Ким поднялся и вышел из рубки и направился к шлюзу. Дженнингс переключил свой дисплей на схему активных узлов и, спустя несколько минут, кивнул полковнику — «дверь шлюза открыта». Полковник взглянул на часы, отмечая начало отсчета, и принялся ждать. Все сидели молча, только Анни с Джоанной время от времени шепотом обменивались короткими фразами.

Минут через пять у него появились первые сомнения в выстроенной им самим теории. Еще через несколько минут он был уже вполне уверен в собственной ошибке, но продолжал ждать просто из упрямства. Прошло еще около пяти минут, упрямство иссякло и Рейкер решил, что эксперимент успешно провалился и надо с этим делом заканчивать.

А еще через минуту Брей бросился на Дика.

Рич прозевал бросок пленника просто потому, что не ожидал его и не следил особо за своим соседом. Рейкер, напротив, следил очень внимательно, особенно поначалу. Чем больше он напрягался, тем хуже концентрировалось внимание, а когда уже уверился в развале своей теории, так и вообще перестал следить за пилотом с тем вниманием, с каким контролировал его действия в самом начале.

От чудовищного удара Дик отлетел к стене, а еще через секунду Брей уже сидел на нем, стараясь вонзить острые зубы в ставшее вдруг таким неподатливым человеческое горло. Однако зубы непонятным образом соскальзывали, а раз ухватив и что есть силы сдавив челюсти, Брей сломал правый клык и взвыл от острой боли. А еще через мгновение подоспевший на помощь Рейкер привычным движением захватил шею противника и сжал ее мертвой хваткой, лишая того даже малейшей возможности дышать, не то что двигаться.

Рич снова скрутил пилота и, вдвоем с Бобом, они уволокли извивающегося рекна к месту его заточения. Дик, сидевший на полу, ощупывал горло.

— Странные ощущения — пробормотал он, отвечая на немой вопрос Джоанны — Кажется, что его зубы отталкивались от кожи. Я, откровенно говоря, даже сопротивляться не стал, было интересно, чем все закончится.

— А шкурка-то у тебя прочная — заметила Анни, поднимая с пола обломок белоснежного клыка — Полковник, может, вы объясните, в чем дело?

— Разумеется, объясню — кивнул Рейкер, досадуя, что не уследил за пленником. Было жалко не Дика (что ему сделается), а самого Брея — ломать зубы вещь очень болезненная. Полковник снова занял свое место — Только я думаю, Анни, стоит подождать остальных. И, кстати, у вас приемник исправен? Сообщите Киму, что можно закрывать люк. Пусть тоже идет сюда.

Когда наконец пленник был водворен в камеру, а все снова собрались в рубке, полковник счел нужным продолжить свой доклад.

— Итак, мы с вами рассмотрели два пункта. Теперь перед нами третий. Наш подопечный дважды пытался убить своих «тюремщиков», бессмысленно, безо всякой перспективы на освобождение. Так сказать, убить просто чтобы убить. И оба раза это произошло спустя некоторое время после того, как был открыт наружный люк.

Дик попытался было вставить фразу, касающуюся той самой надоедливой мысли, однако Рейкер жестом остановил его.

— Минуту, еще один аспект. Мы установили, что наш «Файвер» совершенно неуязвим — ни для оружия, ни для излучений… И тем не менее, экипаж погиб. Может ли кто-нибудь из вас сказать, что могло преодолеть вывернутое пространство оболочки?

Некоторое время все размышляли над поставленным вопросом, затем Дик хлопнул себя по лбу:

— Точно! В оболочке была дыра! Защита была нарушена!

— Ты что, гонишь? Какая дыра… — начал было Рич и тут же осекся — Люк… О, черт, люк ведь был открыт, и это «нечто» проникло внутрь!

— Вот именно! — довольно усмехнулся Рейкер — Это с самого начала бросилось мне в глаза, только я надолго забыл об мелькнувшей мысли. Действительно, несокрушимая броня, так нигде и не поврежденная, и мертвый экипаж… Один из них, как вы помните, погиб, открывая люк. Почти мгновенно, замечу, буквально за пару секунд. И, одновременно с ним, весь экипаж.

— Если сопоставить этот факт с гибелью цивилизации элан в целом — задумчиво начала Джоанна — то получится, что этот фактор воздействовал одновременно на всех элан… значит, эта дрянь присутствует всюду. То есть по крайней мере тогда она была везде, у каждой звезды в нашем рукаве галактики. Рехнуться можно…

— Следующий вопрос — Рейкер был предельно доволен — Я, признаться, не хочу навязывать вам свою точку зрения, хотелось бы, чтобы вы сами пришли к выводам, аналогичным моим. Итак, что именно может воздействовать на миллиарды разумных существ, рассеянных по галактике? При этом воздействовать почти одновременно?

— Излучение… — начал Боб, но тут же поправил себя — нет, ограниченная скорость… может быть… пси?

— Точно! — кивнула Джоанна — Пси-излучение распространяется практически мгновенно. Не гаснет с расстоянием. Не отражается практически ничем… ну, разве что, этим абсолютным зеркалом.

— Итак, друзья, мы все пришли к тому же выводу. Значит, можно принять за рабочую гипотезу, что элан убила пси-атака. Тогда получается, что этот генератор пси-излучения, не важно, живой он или искусственный, свою задачу выполнил. Теперь посмотрим на первый пункт моего доклада. Очень похожие симптомы, за исключением фатального исхода — массовая истерия, возникшая в общем-то на пустом месте ненависть рекнов к землянам, стремление любой ценой уничтожить ненавистных «макак»… что, кстати, продемонстрировал нам наш незадачливый пленник. Обратите внимание, нападение произошло не сразу, воздействие на успокоившийся мозг должно было накопиться до определенного предела, за которым последовал взрыв.

— Постойте, полковник — Дик взял слово, приведя наконец свои мысли в порядок и найдя в рассуждениях рекна слабое звено — Таким образом вы подводите нас к мысли, что война инспирирована некой силой, которая использует генератор пси-излучения и с его помощью нагнетает в разумы рекнов враждебность по отношению к землянам? Я верно вас понял?

— Несколько упрощенно… но верно.

— Тогда у вас выходит маленькая неувязочка — вы то сами, Рейкер, тоже рекн. Почему же тогда вы на пытаетесь прямо сейчас перегрызть мне горло? Ну или не мне, а кому-нибудь другому из нашей компании, у кого шейка понежнее. Да и вообще, как вы могли работать на Землю, если по вашей теории вам лично полагается испытывать бешенство при одном виде «макаки»?

— Вот на этом-то и основывается моя теория. Видите ли, капитан, я много думал над тем, когда и почему я пересмотрел свои взгляды на войну. Поверьте, когда-то я с истинным удовольствием перегрыз бы вам горло, хотя сейчас вспоминать об этом мне не очень-то приятно. Поначалу я считал, что изменение моего мировоззрения было спровоцировано одной виденной мною картиной. Меня, знаете ли, сбили в первый день войны. Я успел катапультироваться, однако не слишком рассчитывал на то, что останусь в живых — земной истребитель находился рядом и на его месте я бы непременно добил бы противника. Однако он этого не сделал…

Рейкер некоторое время помолчал, оживляя в памяти те события, которые послужили началом таким серьезным изменениям в его жизни. Лицо молодого пилота не раз вставало у него перед глазами в долгие дни лечения, да и потом тоже. Впоследствии он не раз думал о том, что вся его дальнейшая жизнь, включая работу на СБ, является данью памяти неизвестному ему парню, который когда-то решил не нажимать на гашетки…

— А спустя несколько секунд был сбит и его истребитель — продолжил он свой рассказ — И парню тоже удалось катапультироваться. Только вот его-то рекны не пожалели… А я получил тяжелое ранение и был направлен на длительное лечение. Потом мне не раз вспоминался этот случай, и я искренне считал, что основной причиной моего нежелания участвовать в войне на стороне Империи была та бессмысленная жестокость, с которой у меня на глазах Бразраар приказал расстрелять беспомощную и теперь уже не опасную фигуру, болтающуюся чуть в стороне от обломков взорванного истребителя. Теперь я думаю иначе. Мой приятель, начальник медслужбы корабля, вскользь заметил, что во время операции мне удалили часть мозга… не слишком нужную, видимо, поскольку я не стал полным идиотом, однако… Думаю, что эта операция сделала меня невосприимчивым к пси-излучению. И тем самым я стал воспринимать действительность нормально, а не через фильтр этого неизвестного негодяя.

— Да, убедительно у вас все получается — заявил Дик, даже не стараясь скрыть иронию — А Рами, она тоже с вами в госпитале лежала? Или у вас принято вырезать часть мозга юным графиням?

— Вот тут вы правы, капитан — Рейкер тяжело вздохнул — Рами единственная, кто не вписывается в мою теорию. И, откровенно говоря, я даже не знаю, в чем тут дело. Может, что-то врожденное…

— Нет…

Это подала голос Рами, впервые за весь вечер. Все удивленно обернулись к ней, даже Рейкер. А рекни, уютно свернувшаяся в кресле, утвердительно кивнула.

— Мне кажется, Рейкер прав. Потому что у меня тоже была мозговая травма, давно, еще в детстве. Я вам не рассказывала, Рейкер, как умерла моя мама? Нет? Тогда надо рассказать…

Сказать, что графиня Брасс была разгневана, означало выразиться слишком мягко. Скорее можно было сказать, что Рея была в бешенстве. Мало того, что весь день прошел черт знает как, так еще этот идиот Рой сломал машину. Разумеется, графиня не считала, что водитель угробил флаер намеренно, однако это нисколько не улучшало ее настроения.

Флаер вышел из строя, когда они с дочерью возвращались из исключительно неудачной поездки в гости. Хозяева оскорбили графиню, случайно упомянув в разговоре некоторые сплетни, касавшиеся ее личной жизни. Факт хождения подобных сплетен, понятно, никого не удивлял — столь высокое социальное положение Реи непременно вызывало зависть и, как любая приближенная к Императору особа она имела массу завистников всех мастей. Однако интеллигентные рекны, каковыми она до недавнего времени считала хозяев, не должны прислушиваться к грязным инсинуациям и, тем более, повторять их в ее присутствии. Тем более, что сплетни не имели под собой ни малейшего основания. Конечно, как истинная леди, Рея не сочла нужным показать степень своей обиды, однако незамедлительно сменила светский тон на подчеркнуто холодный и поспешила распрощаться.

Из-за этого пришлось возвращаться домой раньше запланированного времени. Предполагалось, что в замке, куда пригласили графиню, она останется до утра. Даже взяла с собой дочку — хотя Рами и была уже достаточно взрослой, как никак двенадцать лет, однако оставлять ее одну в пустом доме мать не рискнула. Муж, как это часто случалось, мотался где-то за пределами Рекна, и на него надежды не было ни малейшей. Поэтому, собственно, графиню вполне устраивало данное приглашение — в конце концов, Рами сможет поиграть с детьми хозяев, а потом ее уложат спать и все будет нормально. Однако из-за нетактичности владельцев замка им пришлось отправиться в обратный путь практически ночью, да и путь был неблизкий.

Рой вел машину по пустынным улицам, стараясь доставить хозяйку домой как можно быстрее, тем более, что он, прослужив у Брассов довольно много лет, хорошо чувствовал настроение господ и в данный момент от него не укрылось, что графиня раздражена. Это было тем более странно, что Рея всегда была исключительно мягкой и доброжелательной, поэтому ее явно довели, раз она все бросила и отправилась домой на ночь глядя.

Двигатель, до этого работавший практически бесшумно, внезапно начал издавать подозрительные скрипы. Опытный слух водителя немедленно уловил посторонние звуки, однако Рой решил не обращать на них внимания. В конце концов, до дома оставалось всего ничего, авось дотянут. На всякий случай он еще немного увеличил скорость, тем более, что улицы были пустынны, встречных флаеров они встретили всего пару, а пешеходов после захода солнца и калачом не выманишь из дома — небезопасно.

Флаер пронесся через перекресток, свернул на прямой проспект, ведущий к дому Брассов, и тут движок сдал окончательно. Из-за высокой скорости, машина не сумела плавно затормозить, когда отключился гравигенератор, и метров пятьдесят проехала юзом, корежа металл и уродуя мостовую. Пассажиры, разумеется, нисколько не пострадали, а уж для девочки это вообще было развлечением, не каждый же день попадаешь в настоящую аварию.

Чертыхнувшись вполголоса, чтобы не услышала хозяйка, Рой вылез из покореженной машины и без особой надежды поднял капот, открывая двигатель. Похоже, агрегат приказал долго жить, кое-где поднимался дымок, даже неспециалисту было понятно, что если тут что-нибудь и можно отремонтировать, то уж во всяком случае не за пять минут и не посреди улицы.

Рея выжидательно посмотрела на водителя, стараясь сдержать растущее в душе бешенство. Тот развел руками.

— Безнадежно, леди.

— И что мне теперь делать? — язвительно спросила графиня, пытаясь придать голосу спокойный тон. Это у нее получалось не слишком хорошо.

— Может, вызвать такси? — неуверенно предложил Рой, понимая всю абсурдность этой идеи. Где же найдешь такси в два часа ночи, тем более, что в последнее время банды молодых ублюдков не раз нападали на одиноких водителей с целью заполучить машину и, заодно, поковыряться в карманах жертвы. Во всяком случае, водители такси категорически отказывались в это время суток ездить по вызовам, особенно — если вместо вызывающего уважения адреса в солидном районе назывался просто перекресток двух улиц.

— Ты сам-то в это веришь? — холодно поинтересовалась Рея, Застегивая пальто. — Придется идти пешком.

— Но, леди… опасно. Может, лучше подождать в машине?

— Ты спятил?Просидеть в этом катафалке пять часов до рассвета? Тут идти-то кварталов пять. Но если хочешь, можешь оставаться, ты мне как водитель больше не нужен. Дорогу я найду.

Разумеется, о том, чтобы остаться, не могло быть и речи. Прежде всего, за этим последовало бы незамедлительное увольнение. Причем, если сама Рея и не пошла бы на это, будучи в душе совсем не злой, то вот ее муж, перед которым откровенно трепетало половина населения планеты (другая половина тоже боялась графа, но старалась это скрывать), не задумается ни на секунду. Своим местом Рой дорожил, однако даже не в этом было дело. Ему казалось, что отпустить женщину с ребенком одну идти по ночной улице — это просто подло. Тем более, что он глубоко уважал Рею, а в юной Рами вообще души не чаял. Таким образом, выбор был очевиден и обсуждению не подлежал. Порывшись в бардачке, Рой нашел какую-то железку, сантиметров семьдесят длиной, и демонстративно пошел вслед за хозяйкой, которая вместе с дочкой успела уже удалиться метров на сто.

Мимо тянулись темные ограды, за которыми прятались от посторонних взглядов роскошные виллы. Этот район, где жила преимущественно городская элита, был очень красив — старинная архитектура вперемешку с пышными садами — даже туристы, бывало, не прочь были просто прогуляться здесь и полюбоваться окрестностями. Не ночью, разумеется. Особняк Брассов, один из лучших на этом проспекте, неизменно привлекал внимание посетителей. Особенно, учитывая тот факт, что в этом роскошном старинном доме с изумительной мраморной колоннадой, жил самый опасный деятель Великой Империи.

Два квартала они прошли спокойно, и шоферу начало казаться, что этот поход завершится успешно. В конце концов, не каждый же район так опасен, как, к примеру, Рейбек — часть города, где жила преимущественно беднота. Туда и полиция предпочитала ездить на броневике и числом не меньше десятка. Хотя бывали случаи, что и это не помогало. Ему даже подумалось, что было бы здорово встретить полицейских именно сейчас — они доставили бы графиню домой, избавив ее от этого неприятного вояжа.

Внезапно ему почудилось, что из-за угла показалась какая-то тень. Инстинктивно он обогнал графиню, и занял положение чуть впереди нее. Рея, ничего не заметившая, нахмурилась, однако промолчала, не желая тревожить дочку. Рами, порядком за день уставшая, спала на ходу, чуть ли не спотыкаясь, лишние эмоции были ей сейчас совершенно ни к чему.

Теперь тень впереди была видна почти отчетливо. Вот она отошла от ограды, где зелень служила ей прекрасной маскировкой, затем к ней присоединилась вторая, третья… Рой беспокойно оглянулся — сзади тоже появились две фигуры. Сомнений больше не оставалось — они влипли.

Стороны сблизились, и теперь противника было хорошо видно — два высоких и худых рекна, одетых с некоторой ноткой шика, выдававшей представителей «золотой молодежи» — сынки богатых родителей вышли поразвлечься. Третий, низенький крепыш, был одет чуть хуже остальных, однако если присмотреться, становилось видно, что такой наряд — его стиль, нисколько не свидетельствующий о материальном достатке. Рой поморщился, предчувствуя крупные неприятности: эти — самые опасные, не боятся ничего, высокое положение мамочек и папочек давало им неоспоримое преимущество перед бандитами из бедных районов города.

— Ты смотри, Шер, какая встреча — один из длинных, стоящий левее, обратился к коротышке. В голосе не чувствовалось и следа пренебрежения, напротив, сквозило очевидное подобострастие, из чего Рой сделал вывод, что коротышка в этой компании главный. — Какая крошка, глаз не оторвать!

— И малышка очень даже ничего — подал голос второй «подчиненный». — Как ты думаешь, Шер, эти киски составят нам компанию?

Тот, кого назвали Шером, некоторое время молчал, внимательно разглядывая Рею. Графиня действительно была изумительно красива, что и толкнуло когда-то Брасса на неравный брак — Рея происходила из небогатой и неблагородной семьи. Годы замужества лишь подчеркнули ее прелесть, а вращение в высшем обществе придало графине изысканность и шарм истинной леди. Сейчас она была неотразима.

— С дороги, мразь — надменно произнесла Рея, делая шаг вперед — Я графиня Брасс.

Рой скривился — не стоило так делать, особенно желая избежать стычки. Ублюдки, безусловно, чувствуют свою силу, так просто их не отпугнешь. Очевидно, хозяйка слишком привыкла к своему положению благородной дамы, чье слово — закон.

— Разумеется, вы графиня Брасс — усмехнулся коротышка — А я в таком случае Император.

— Леди действительно… — открыл было рот Рой, однако коротышка не дал ему закончить. Презрительно скосив взгляд на шофера, он небрежно бросил:

— А тебя, шавка, я не спрашиваю. И вообще, шел бы ты… пока цел. — затем снова обернулся к Рее — А вы… графиня… как вы смотрите на небольшое развлечение в компании с такими славными ребятами, как мы? Поверьте, вы узнаете много нового… из области секса. Да и этой малышке пора уже узнать, что такое любовь.

«Шестерки» дружно заржали, но тут же осеклись, повинуясь небрежному движению руки крепыша. Рой понял, что единственный шанс, который ему оставался, просто необходимо использовать. Сгорбившись, он бросился бежать, спиной ощущая презрительный взгляд вожака и ненавидящий — графини. Свернув за угол, он остановился и приготовился действовать, рассчитывая, что налетчики повернутся к нему спиной. Расчет оказался верным — троица вновь переключила свое внимание на красавицу рекни, которая оказалась целиком в их власти.

Крепыш шагнул к Рее, что-то ей вполголоса сказал, та отшатнулась и отвесила коротышке увесистую оплеуху. Затем попыталась замахнуться снова, намереваясь продолжить обучение ублюдка хорошим манерам, однако Шер ей этого не позволил. Рука метнулась вперед, входа графине в живот, и та, согнувшись, упала на мостовую на колени, а затем тяжело завалилась на бок..

Рой рванулся вперед, со всей силы опуская тяжелую железку на голову ближайшего к нему подонка. Хруст проломленной кости отозвался в его душе победным колоколом. Противник рухнул, как подкошенный, второй резко развернулся навстречу неожиданной опасности, в связи с чем следующий удар Роя не попал по назначению, а врезался в руку «шестерки», к счастью, тоже сломав кость. Тот взвыл от боли, временно выйдя из строя, и Рой оказался лицом к лицу с Шером. Шофер снова взмахнул своим оружием.

Однако теперь у него был серьезный противник — Шер явно был неплохо обучен, поскольку стальной прут просвистел мимо цели, а Рой получил сильнейший удар в челюсть, от которого отлетел на несколько метров назад, чудом удержавшись на ногах. Постепенно приходя в себя, он наблюдал, как коротышка не торопясь приближается к нему, медленно доставая из кармана кастет и аккуратно изготовляя его к последнему, смертельному удару.

— Я же говорил тебе, шавка, убирайся покуда цел. Решил изобразить героя? — криво усмехнулся Шер, остановившись в метре от Роя и демонстративно поигрывая кастетом — Что ж, будешь героем. Думаю, тебя похоронят с почестями, глядишь, медаль дадут. Посмертно.

Рой снова нанес удар, и коротышка все также стремительно ушел от соприкосновения с металлом. Тут шоферу стало по настоящему страшно — Шер явно умел драться, умел это делать профессионально. А значит, шансов не было никаких.

Внезапно Рами бросилась на негодяя, который ударил маму, и вцепилась зубами ему в руку. Тот не глядя махнул кастетом, и девочка, обливаясь кровью, упала на асфальт рядом с матерью. Однако Рой воспользовался этим моментом, чтобы нанести еще один удар, осознавая, что это уже последний его шанс. В последний момент Шер заметил опускающуюся ему на голову сталь и попытался увернуться, однако сделать это ему удалось только частично — стержень скользнул по плечу, ломая ключицу и парализуя правую руку.

Увы — успех был временным — Рой имел дело с профессионалом, которого эта травма остановить не могла. Шер моментально перехватил кастет левой рукой и нанес Рою чудовищный удар в горло. Последняя мысль, мелькнувшая в угасающем сознании уже умирающего шофера, заключалась в горьком сожалении относительно того, что графиня отказалась дождаться утра в относительно безопасном флаере.

Графиня, в отличие от своего слуги, умирала долго. Сначала ее насиловала вся шайка, один за другим. Потом, исчерпав свои возможности, били ногами, пока тело не перестало трепыхаться. Точку поставил Шер, размозжив голову изуродованной рекни ударом кастета. Рами сочли мертвой — проломленная височная кость черепа не оставляла в этом сомнений.

— Я осталась жива — закончила Рами рассказ, смахивая с глаз слезы — Наверное, умерла бы к утру, но на нас наткнулся патруль. Маме уже ничем помочь не могли, а меня доставили в больницу. Потом папа рассказывал, что мне сделали три операции на мозге, удаляли осколки костей. Так что вполне могли нарушить центр восприятия пси-излучения, если, конечно, Рейкер в своих предположениях прав. Хотя, как мне кажется, у него выработалось вполне удобоваримое объяснение ситуации.

— Их нашли? — после минутного молчания тихо спросил Рич. Остальные сидели молча, подавленные мрачной историей.

— Кого? А, этих бандитов? — Рами горько усмехнулась — Нашли, конечно, в конце концов папа есть папа, всю столицу перетряхнули, но нашли. Они были очень удивлены, узнав, что действительно удостоились чести трахать графиню Брасс. Впрочем, это было последнее удивление в их жизни… нет, предпоследнее. Последним был тот факт, что в этот раз родительские денежки им не помогли. Только вот маму этим не вернешь… Да ладно, дело прошлое. Во всяком случае, я имела в виду то, что Рейкер, похоже, прав.

— Что ж, полковник — мрачно заявил Рич — Похоже, ваша теория получила еще один аргумент в свою пользу. Но что нам это, собственно, дает?

— Не знаю… — смешался рекн — Я, собственно, высказал эту идею чисто в плане обмена мнениями. О практической стороне вопроса я как-то не думал. Хотя, если рассматривать проблему с этой стороны…

— А мы можем запеленговать источник пси-излучения? — внезапно спросил Дик, обращаясь в основном к Дженнингсу, как к признанному специалисту по железу. Тот на некоторое время задумался, потом с некоторой неуверенностью ответил:

— Ну… Пси-пеленгатор вообще говоря входит в штатное оборудование зонда, только чувствительность у него та еще. Хотя, если излучение достаточно сильное, можно и попробовать. Правда, все равно придется собирать усилитель, если конечно на Файвере найдутся подходящие детали. К тому же придется много раз выходить наружу, так что наш… гость опять будет буйствовать.

— Ладно — принял решение Старк, который номинально все еще был командиром и имел право принимать решения и отдавать приказы — Тогда делаем так. Боб занимается пеленгатором, все остальные у него на подхвате. На сегодняшний день можно считать эту задачу первоочередной.

— А почему, собственно? — спросила Джоанна, удивленно подняв брови — В конце концов, можно добраться до Земли и передать информацию нашим специалистам, пусть они этой проблемой и занимаются.

Дик и сам не знал, почему он вдруг решил плотно заняться этим вопросом — какие-то неясные предчувствия, не оформившиеся предположения блуждали в его мозгу, однако ничего конкретного сформулировать он не мог. Но предпочитал доверять интуиции, которая подсказывала, непонятно на чем основываясь, что со временем у них будут серьезные проблемы. Попытавшись объяснить свои чувства друзьям, капитан быстро запутался в своих собственных умозаключениях, после чего чертыхнулся и заявил, что «будет именно так, потому что я так хочу». Не слишком убедительный аргумент, однако никто спорить не стал. Может потому, что в душе каждый хотел именно сам найти источник губительных мыслей и, чем черт не шутит, может быть тем самым и положить конец этой проклятой войне.

Следующие дни были плотно заполнены работой, хотя и омрачены трагическим событием — во время очередного выхода Дика за борт «Файвера» Брей, доведенный до исступления очередной вспышкой ненависти к землянам вообще и к этой конкретной группе в частности, впал в совершенно невменяемое состояние и, не имея возможности выйти из своей «камеры», покончил с собой. Все были в шоке, тем более, что приняв теорию Рейкера они тем самым согласились, что ненависть рекнов к землянам — это просто болезнь, излечением которой они как раз и занимались. После некоторого раздумья, Рейкер смастерил подобие Имперского флага, в которое завернули тело и, доставив на Эрсайд, предал его земле рядом с братской могилой перебитых ранее десантников. Тут же был похоронен и Фред, над его могилой поставили небольшой обелиск, вырубленный Ричем из гранитного валуна, к которому пришпилили эмблему навигатора погибшего товарища. По этому случаю все пилоты спустились на планету, чтобы проводить в последний путь товарища.

Рич и Аня не раз исследовали купола на Эрсайде, однако то ли механизм «изготовления» эрсменов был поврежден при перестрелке, то ли были тому какие-то другие причины, однако никакие действия разведчиков не приводили к активизации лаборатории. Досконально выяснить этот вопрос было невозможно, поскольку сведения о комплексе на планете, которыми располагали компьютеры «Файвера» были отрывочны и неполны — похоже, элане ревностно оберегали эту тайну. После нескольких часов усилий супруги бросили это занятие как совершенно безнадежное.

Все купола были исследованы с предельной тщательностью, однако ничего нового универы не узнали. К тому же лаборатория куда больше пострадала от времени, чем изолированные помещения корабля — даже если тут что и было, то давно сгинуло.

Наконец Дженнингс объявил о первом испытании собранного пеленгатора. Прибор представлял собой довольно забавное зрелище — куски проводов, напаянные как попало микросхемы, какие-то блоки, состоявшие, казалось, из одних острых углов — в общем, вся конструкция здорово напоминала излишне наряженную новогоднюю елку. И тем не менее этот монстр работал. Время от времени в нем что-нибудь ломалось, однако в минуты затишья на приборах появлялись кое-какие показания.

Поначалу показания прибора информировали, по язвительному выражению Джоанны, о погоде в Африке. Великая мысль первому пришла в голову Рейкеру, который предложил всем зрителям убраться к чертовой матери под защиту зеркальной брони. После того, как источники пси-помех были изолированы, а люк тщательно закрыт, выяснилось, что нет никакой возможности считать показания сенсоров. Бобу пришлось ухлопать почти сутки на то, чтобы собрать передатчик, транслирующие данные пеленгатора на антенну «Файвера» и оттуда на бортовой компьютер.

И наконец удалось получить пеленг. Довольно паршивый и неустойчивый, однако несомненный. Разгорелась дискуссия, что делать дальше. Рами сгоряча предложила лететь вдоль пеленга, но ее быстро отговорили от этой бессмертной идеи. Более рациональной показалось предложение Дика снять еще несколько замеров. Дженнингс утверждал, что сможет управлять навигационной системой корабля, а запасы топлива на борту позволят им запросто смотаться в соседнюю галактику. Джоанна, лучше всех разбиравшаяся в астронавигации, и лишь немногим уступающий ей Рейкер заперлись в конференц-зале, прихватив с собой Боба и его компьютер. Остальные были бесцеремонно выдворены из аудитории с категорическим приказом не мешать. После трехчасового бдения на стол были выложены координаты шести точек, расположенных относительно недалеко от Эрсайда, три-четыре парсека максимум. В принципе, для определения координат искомого пси-излучателя хватило бы трех пеленгов, однако запас карман не тянет.

По этому случаю был устроен первый и последний пикник на планете. Нагруженные продовольствием, Рич и Рейкер отправились вниз, готовить место для отдыха. После недолгих поисков они нашли прекрасную полянку на берегу реки, где невысокие гибкие деревья, сходные с земными ивами, давали приятную, не слишком густую тень. Тут же был прекрасный пляж, а вода была кристально чистой и в меру теплой.

В душе Рейкера взыграли охотничьи инстинкты, и, после часового блуждания по лесу, он пришел к уже собравшимся друзьям с тушей местного аналога оленя на плече. Данный успех был принят всеми присутствующими с восторгом, особенно учитывая тот факт, что консервы у всех уже стояли поперек горла. Радость усугублялась тем, что разделывать добычу полковник вызвался сам, категорически заявив, что он никому не доверит свершение этого обряда.

Девушки развернули буйную деятельность, готовя стол, пока мужчины заготавливали дрова, а затем с чувством исполненного долга отправились купаться. Всех удивила Рами, которая, как оказалось, плавала как торпеда, намного опередив даже Дика, который одно время был чемпионом курса. Победитель получил право первым выбрать себе шашлык и, вгрызаясь в сочное, пахнущее дымком мясо, она застенчиво заявила, что три года назад выиграла первенство Рекна среди молодежи.

Потом они долго сидели у пляшущего огня, глядя, как сгущается ночь. Тихо плескалась вода, где-то пели птицы, и все было просто замечательно. И каждый понимал, что нескоро еще смогут они вот так спокойно посидеть на природе. Впереди их ждала работа.

А с утра корабль стал готовиться к первому прыжку.

(обратно)

Морской еж

Пять точек остались позади. Считая сам Эрсайд, они имели уже шесть пеленгов, которые, к сожалению, никак не хотели укладываться в схему. То есть центр пси-излучения они определили, но очень уж примерно, с точностью до нескольких сот тысяч километров. И, что самое досадное, согласно карте из конференц-зала, в том районе не было звезды.

Пилоты собрались в рубке, чтобы обсудить ситуацию. На экране компьютера мелькали пеленги, которые указывали на совершенно пустую, как казалось, область пространства.

— Итак, какие будут идеи? — Боба никто не уполномочивал вести собрание, однако, поскольку никто не вызвался на эту роль, он решил первым открыть дискуссию.

— Может, сделать еще несколько замеров — робко предложила Джоанна — Ну, может, десяток… или два.

— Или сто. — съязвил Рич — И вообще, с тем же успехом мы можем облететь половину галактики. Уже на третьем пеленге стало ясно, что они указывают путь в никуда.

— А что ты предлагаешь? — с чуть заметной издевкой поинтересовался Рейкер — Наверняка что-нибудь конструктивное.

— Если бы у меня родилась великая мысль, я бы ее незамедлительно высказал — огрызнулся «Кувалда», который прекрасно уловил иронию. — Во всяком случае, как мне кажется, продолжать прыгать от звезды к звезде, чтобы снимать неточные показания с этого…

— Па-а-апрашу без оскорблений! — взвился Боб, принимая критику в адрес своего детища близко к сердцу.

— Так, тихо! — рявкнул Дик, не желая допустить ссоры — В общем, как я полагаю, имеется два варианта. Или мы возвращаемся на Землю, или попытаемся прыгнуть… туда.

— Куда… туда? — непонимающе уставилась на него Джоанна — В пустоту? Ты в своем уме?

— Погодите. Вот скажи мне, Боб, какого размера должен быть передатчик, «вещающий» на всю галактику, а то и дальше?

— А хрен его знает — пожал плечами Дженнингс — Хоть со спичечный коробок. Откуда я знаю об их технике.

— А предположить ты можешь? Ну, допустим, с учетом нашей технологии, да продвинутой лет на тысячу.

— Я могу сделать предположение, не больше — почесал затылок Боб — Ну, скажем, если бы такой прибор строили земляне… На удалении от звезды, значит со своей энергостанцией… Персонал, жилые помещения, оранжереи и прочее… Ремонтные комплексы, запчасти, может, док… Ну, километров пять в поперечнике. Это, так сказать, только периферия, без самого излучателя, тут я даже не хочу строить гипотезы.

Все понимали, куда клонит капитан. Если пси-центр достаточно массивен, то «Файвер» может воспользоваться им самим как якорем для схода со струны. Технология струнного прыжка была не слишком удобной. Если по мере движения в струне корабль не попадал в достаточно мощное гравитационное поле, которое позволило бы ему выйти в нормальное пространство, то полет продолжался до тех пор, пока такое поле не будет встречено, либо пока не будет истрачено все топливо, интенсивно расходующееся на поддержание струны. Как правило подобный промах сопровождался гибелью корабля — если даже на пути и появлялась звезда, что было достаточно маловероятно, то обычно на обратный путь топлива уже не хватало. Опустевший бункер во время движения означал немедленное уничтожение корабля, полную аннигиляцию при спонтанном развороте струны в трехмерное пространство.

— Есть еще один вариант — внезапно заявил Дик, которому только сейчас пришла в голову необычная идея — Как вы думаете, что будет, если наша струна раскроется самопроизвольно.

— Мы разлетимся на фотоны — отрезала Анни, однако тут же ее муж, обычно во всем поддерживающий супругу, возразил:

— Стоп, не обязательно! А наша броня? Ведь сквозь нее не может проникнуть никакое воздействие, в том числе и разворачивающаяся струна. Это может получиться.

— Вы можете говорить по-человечески? — спросил Рейкер, в устах которого эта фраза прозвучала довольно нелепо. Все дружно расхохотались, что весьма разрядило обстановку.

В общем, идея в конечном счете была сформулирована следующим образом. Корабль отправляется в точку, на которую указывают пеленги. Если подходящая масса будет обнаружена, то «Файвер» успешно вывалится в нормальное пространство, в противном случае компьютер немедленно прекращает подачу топлива, имитируя исчерпание бункеров и провоцируя самораскрытие струны. И останется только надеяться, что линкор при этом уцелеет.

— Лично мне кажется — заметила Рами — что это форменное самоубийство. Хотя я, конечно, и не специалист. Может, мне кто-нибудь объяснит, почему нельзя отправиться на Землю?

— Вообще говоря, я и сам не знаю — пожал плечами Дик — Мне просто кажется, что надо действовать быстро. А если лететь на Землю, то «быстро» никак не получается. Проблему будут всесторонне изучать, затем Ченнинг начнет согласовывать экспедицию с Советом… пройдет месяц, а то и больше.

— Лично я согласен с Диком — заявил Рич — По двум причинам. Во-первых, это действительно будет долго, а война тем временем будет продолжаться и будут все новые и новые жертвы. Во-вторых, если даже мы отправимся на Землю, то нет никаких гарантий, что нам доведется участвовать в этой самой экспедиции к пси-передатчику. А очень уж хочется. И, к тому же, нам уже не придется попользоваться таким великолепным кораблем.

— А так вы рискуете этим кораблем, основываясь на интуиции капитана Старка — продолжала гнуть свое Рами — И, если нас постигнет неудача, Земля лишится этого чуда. Это вас не смущает?

Этот аспект рассматриваемой проблемы как-то не приходил в голову пилотам и на какой-то период времени они были готовы согласиться с доводами графини, однако ненадолго. В конечном итоге все же решили принять на вооружение гипотезу, согласно которой их кораблю ничего не угрожает, а значит и возвращение его на Землю почти гарантировано. Рами, понятно, эти доводы не убедили, однако поскольку отправиться на Землю своим ходом она не могла, то пришлось ей скрепя сердце присоединиться к большинству.

— Ну, какие новости? — Ченнинг пожал руку стремительно вошедшему в его офис Сергееву и жестом указал на кресло. Сам, поднявшись, отправился к бару за минеральной водой — климатизатор слегка барахлил и в кабинете было относительно жарко, двадцать три градуса.

Сергеев устроился в кресле, с благодарностью принял от адмирала запотевший стакан, одни махом влил в себя две трети прозрачной жидкости и удовлетворенно вздохнул.

— Где ты берешь эту прелесть?

— Нарзан, чистейший. К счастью, источники не сочли достаточно важной целью, поэтому там торпеды не падали. Но я думаю, ты пришел не для того, чтобы высказать свой восторг, верно?

— А если бы и так? Ну, скажем, мне просто доставляет удовольствие тебя видеть. Такая формулировка устроит?

— Ни в коей мере. Сергеев даже на пенсии будет прежде всего думать о работе. Так что давай, выкладывай.

Полковник вздохнул и покачал головой. Несколько секунд он молчал, затем печально сказал:

— Да какие там новости, скорее полное отсутствие оных. От Рейкера по-прежнему ни слова, и «Викинг» бесследно исчез. Эсминцы прочесали весь тот район, но не нашли никаких следов.

— Печально. И что ты думаешь делать?

— А что я могу делать? — фыркнул Сергеев — Остается только ждать, рано или поздно что-нибудь узнаем. Не верю я, что корвет может вот так бесследно исчезнуть, не иголка чай.

— Может, ошибка в навигации?

— Да все может быть, хотя и сомнительно. Снегов взял к себе лучших из лучших. Алмейда до сих пор на меня волком смотрит, ему пришлось отдать наиболее ценных пилотов.

— Кто тут поминал Алмейду?

Сергеев обернулся — в дверях стоял контр-адмирал. Ченнинг кивнул старому приятелю, который без приглашения, на правах многолетней дружбы, занял свободное кресло.

— Итак, Франсиско, у меня к тебе серьезное дело…

— Пардон, может, я мешаю? — поинтересовался Сергеев, делая попытку встать и удалиться. Ченнинг отрицательно качнул головой.

— Нет, полковник, вас это тоже касается. Дело в том, что у нас намечаются серьезные проблемы.

Нарисованная адмиралом обстановка, сложившаяся в зоне боевых действий, действительно оставляла желать лучшего. В последние недели отмечалось резкое увеличение активности рекнов буквально на всех стратегически важных участках. Большие и малые эскадры интенсивно атаковали соединения Патруля, не считаясь с потерями в живой силе и технике.

— Я в курсе — вставил полковник — мои ребята как раз занимаются анализом направлений их ударов, ищут какую-нибудь логику.

— И лучше бы они ее нашли — криво усмехнулся адмирал, открывая новую бутылку нарзана — А то мы сейчас как слепые котята, не знаем, откуда нас в следующий раз пнут.

Патруль, вообще говоря, был не вполне готов к активным действиям, хотя по количеству кораблей в данный момент даже слегка превосходил Имперский флот. Тем не менее для решительной атаки Ченнинг надеялся получить побольше корветов и дестроеров. В настоящее время сошли со стапелей корветы «Туарег», «Печенег» и «Могиканин», проводилась доводка последних систем у «Сипая» и дестроера «Великобритания». Два других дестроера, «Россия» и «Марокко» еще находились в полуразобранном виде.

С такими силами атаковать Рекн не имело смысла, а гоняться по галактике за маневренными соединениями имперцев было и вовсе бесполезно, это понимали все, в том числе и сами имперцы. СБ, разумеется, перекрыла важный, но далеко не единственный канал утечки информации, поэтому рекны зачастую знали о местах дислокации земного Флота немногим меньше, чем некоторые офицеры Патруля. Нанося точные удары, они тут же разворачивались и скрывались до того, как Патруль мог перегруппироваться и ответить шквальным огнем. Пару раз такие «летучие отряды» попадали в ловушку, где тяжелые авианосцы уничтожали их вплоть до последнего корабля, но эти успехи были редкими и общий счет, если можно так выразиться, был не в пользу землян.

— Предварительные данные показывают — Сергеев на мгновение замялся, затем уточнил — это всего лишь логический анализ, возможно простое совпадение, но получается что всплеск активности начался приблизительно через пару суток после того, как исчез «Викинг».

— Вы серьезно считаете, что какой-то корвет причастен ко всей этой катавасии? — скептически прищурился Ченнинг — Не слишком ли большую роль ты ему отводишь?

— Я же говорю, это только предположение. И вот вам еще один факт, с того самого дня нигде ничего не слышно о Бразрааре.

— Как это не слышно? — возмутился Алмейда — Его авианосец был три дня назад в стычке у Гардарики, я сам его видел.

— Был то он был — ухмыльнулся полковник — да только без адмирала. Последний отчет Рейкера говорит о том, что Бразраара перевели на крейсер… «Фосс», кажется… в общем, на флагмане его больше нет. Но это важно с другой точки зрения — как сообщал Рейкер, Бразраар являлся при дворе Императора в некоторой степени сдерживающей силой, во всяком случае он всегда стоял за сильные массированные удары и был противником таких вот комариных укусов, которые мы в настоящее время наблюдаем.

— И он абсолютно прав — пожал плечами Алмейда — Наши потери конечно имеют место, однако они относительно невелики, как впрочем и у противника. Так что особого эффекта в настоящее время их тактика не приносит.

— Эффект есть, и не только в нанесении нам ущерба — заметил Ченнинг — хотя и его следует принимать во внимание. В конце концов, пока твои потери, Франсиско, выше, чем у Империи. Хоть и ненамного. Кроме того, велик эффект чисто психологический — Империя атакует, мы защищаемся. То есть становимся в пассивную позу, что весьма плачевно сказывается на моральном состоянии личного состава, на его, так сказать, «боевом духе».

— Отсюда можно сделать интересные выводы. Мы считаем, что после того, как Рейкер поднялся на борт «Викинга», Бразраар устремился за ним в погоню. И оба бесследно исчезли. Во всяком случае, в отсутствие адмирала, Империя сменила военную политику, сменила с точностью до наоборот. Если раньше за всеми операциями угадывался ум адмирала, то теперь ума в них нет вообще, одна слепая ненависть.

— И что нам это дает?

— Одну важную вещь — заявил Ченнинг, внимательно слушавший Сергеева и сделавший из его доклада определенные выводы — Лишившись столь опытного полководца, Империя стала несколько слабее своего обычного уровня. Учитывая, что большая часть Имперского флота рассредоточена по мертвым мирам, откуда наносятся эти «комариные» удары, то получается, что именно сейчас складывается наиболее удобная обстановка для нанесения удара по Рекну.

Сергеев зажмурился, с изумительной ясностью представляя себе столкновение огромных флотилий — земных кораблей и имперских «Церберов», окруженных стаями истребителей. В его воображении пространство секли голубые лучи мезонных орудий, ослепительными цветами распускались взрывы тяжелых торпед…

— Потери будут огромны.

— Это я понимаю не хуже тебя — кивнул Ченнинг — однако сейчас у нас есть шанс, потом его может не быть. Если Рекны стянут свои силы к метрополии, то никакой флот не пройдет через их оборону.

— А может, они только того и хотят — мрачно поинтересовался Сергеев — чтобы мы ушли из Системы. И оставили Землю без прикрытия.

— Мимо «Церберов» им не пройти — убежденно заявил адмирал — к тому же остаются истребители наземного базирования и лунные форты. Во всяком случае, они и мы окажутся в равных условиях, но у нас в рукаве есть козырь — дестроеры. А с моей точки зрения, это почище, чем простой козырь, скорее — джокер. Мы реально можем выиграть.

— Война это не карты.

— Послушай, Николай, ты что, считаешь меня полным идиотом — возмутился Ченнинг — Я все понимаю, но и умею рассчитать вероятность. Сейчас у нас больше шансов подавить сам источник этой войны.

— Да я не спорю — усмехнулся Сергеев — я двумя руками «за». И, кстати, могу предложить идею…

«Печенег» вынырнул на орбите одного из миров, контролировавшихся Рекном уже не один десяток лет. Прямо перед ним маячила цель — «Цербер» и висящие недалеко от него два слегка устаревших крейсера планетарной обороны. Коллинз, капитан корвета, был готов к этому — из мезонного орудия ударил голубой луч, пронзивший щит одного из крейсеров и разворотивший его борт. Верткий кораблик сразу после нанесения удара развернулся и бросился бежать. Правда, скорость у него была неважнецкая.

Второй крейсер, не задумываясь, пустился в погоню. Одновременно стая истребителей вырвалась из флайдеков «Цербера» и стала стремительно приближаться к нарушителю. Тот лихорадочно и не сильно метко отстреливался, продолжая удаляться — видимо, капитану смертельно не хотелось попасть под огонь «Цербера», а уж боевая станция никак не могла догнать неуклюжий кораблик — скорость монстра была еще меньше. Оставшийся без прикрытия спутник наполнил эфир возмущенными криками, которые капитан оставил без внимания. В конце концов, официально именно он возглавляет оборону и ему виднее, как распорядиться своей властью. Раздраженно выключив связь, он приказал увеличить скорость и продолжить преследование.

К вящей радости капитана имперского ТАКРа вскоре нарушитель прочно зафиксировался в прицелах и мезонная пушка смогла сделать первый залп. С тоской наблюдая, как заряд пронзает пустоту, капитан клял себя за торопливость и дал себе слово — следующий выстрел он сделает в упор.

Истребители вертелись вокруг «Печенега», увертываясь от лучей бортовых лазеров и, в свою очередь, поливая огнем странный корабль. Тот попытался слегка увеличить скорость, однако ТАКР все еще нагонял его и его капитан уже довольно потирал руки в предвкушении победы.

Коллинз наконец счел, что его миссия выполнена уже вполне в достаточной степени. Внезапно лазерный огонь корвета стал куда как более точным, один за другим вьющиеся вокруг него истребители превращались в пар. Имперский крейсер подошел уже достаточно близко и мог бы открыть огонь, однако ему мешали истребители — озверевшие пилоты лезли прямо на кинжальные удары лазеров и гибли один за другим.

Наконец вопли капитана сделали свое дело — истребители отпрянули в стороны, и голубой луч мезонного орудия в упор ударил в щит бывшего эсминца. Казалось бы, от кораблика должно было бы остаться лишь радиоактивное облачко, однако, когда померкло свечение его защитных полей, капитан ТАКРа в бешенстве ударил кулаком по пульту управления (расколотив несколько не очень важных приборов) — противник был цел и невредим.

Коллинз взглянул на часы — пора. Он отдал команду, и корвет ушел на струну, оставив имперский крейсер с носом. Тому ничего не оставалось делать, как не солоно хлебавши возвратиться к покинутому спутнику. Теперь, когда нарушитель смылся, можно было включить и систему связи. Щелкнув тумблером, капитан был неприятно удивлен — в эфире стояла тишина.

А еще через некоторое время он с ужасом увидел останки орбитальной платформы — изуродованная металлическая конструкция не подавала признаков жизни.

С момента выхода «Печенега» на орбиту планеты прошел один час семнадцать минут.

Коллинз не стремился слишком уж откровенно контролировать работу своих подчиненных, однако задание было слишком важным, чтобы отнестись к нему с прохладцей. Поэтому он лично спустился в технический отсек и проследил за подготовкой зонда, который предстояло сбросить в окрестностях Руина. Внешне это был самый обыкновенный разведывательный аппарат, снабженный лишь легким гейген-щитом для обеспечения радарной невидимости. Однако в конструкцию был внесен ряд мелких изменений, которые при случае, как надеялся сам Коллинз и как рассчитывал Сергеев, будут сочтены просто банальными неисправностями. Капитан усмехнулся — план Сергеева показался ему просто гениальным. В конце концов, если бы он оказался на месте рекнов, он бы сделал точно такие же выводы.

Осмотрев «неполадки» и найдя их вполне удовлетворительными, Коллинз снова поднялся на мостик и приготовил корабль к броску. В этот раз перед ним стояла задача появиться у планеты, сбросить зонд и шумно удалиться. Шум был совершенно необходим, а то, чего доброго, рекны вообще не заметят разведчика. Еще чего не хватало. То есть, даже если противника там нет, надо его найти. В крайнем случае, взбудоражить планетарные соединения истребителей…

Спустя четыре часа шестнадцать минут, капитан удовлетворенно хмыкнул и вдавил кнопку старта. «Печенег» ушел на струну, оставляя позади себя два исковерканных имперских эсминца, с десяток разбитых истребителей и невидимый для радаров зонд, который начал свою «подрывную» работу.

А еще через три часа в одном из блоков зонда проскочила искра короткого замыкания, наполовину расплавив контур гейген-генератора. В результате щит погас, и первый же патруль обнаружил трехметровую сигару, которая была со всеми предосторожностями доставлена на базу. Изучение аппарата привело рекнов в ужас — зонд тщательным образом отслеживал траектории спешно подтянутых к Руину боевых кораблей, и время от времени передавал эти данные куда-то в неизвестность. По пеленгу передатчика устремились крейсера, однако все, что они смогли увидеть, это все тот же странный корабль, который и в этот раз исчез у них из-под самого носа. Однако, чего они никак не ожидали, так это того, что корабль совершенно не собирался удирать. И скоро рекны вы этом убедились.

«Печенег» при первых признаках приближения преследователей действительно ушел на струну, но не туда, куда полагали имперцы. Корвет снова появился на орбите Руина, однако теперь его путь лежал сквозь атмосферу — цель, наземный оборонительный комплекс, располагался в средних широтах и представлял собой крепость, немногим уступающую Форт-Дайну.

Корабль стремительно рассекал плотные слои атмосферы, катастрофически быстро падала мощность защитных полей, гасимых встречным ветром. Вот пройден облачный слой, и капитану открылась степь, огромная, простирающаяся не менее чем на тысячу километров. Где-то у края этой степи, у подножия горного хребта располагалась могучая цитадель, имевшая на своем вооружении массу ракетных установок и две дивизии личного состава.

Стремительно проносилась внизу серая невзрачная поверхность, кое-где слегка позеленевшая — здесь стояла ранняя весна. Коллинз бросил взгляд на дисплей — следовало торопиться, мощность поля упала до сорока процентов, еще немного, и полет станет опасным.

На горизонте замаячили горы, цель была захвачена радарами, наведение завершено, инструкции переданы кибернетическим штурманам тяжелых торпед. Корвет стремительно приближался к противнику, уже заметившему нападающего и открывшему огонь. Пока торпеды легко сбивались лазерами корвета, лишенные защитного поля, они были прекрасными мишенями для управляемых компьютерами лазеров. Вот до цели остается пять километров, три…один… пятьсот метров… триста… залп! Четырнадцать торпед вырвались из пусковых установок корвета и устремились к обреченной цели, а сам «Печенег» исчез, и только воздух с шумом сомкнулся там, где еще мгновение назад находился массивный корпус. Ему предстояло следующее задание, следующий этап тщательно продуманной операции.

А форт жил еще несколько секунд — три торпеды были сбиты, остальные достигли цели. После этого уже некому было доложить Императору о новой тактике ненавистных макак. На месте крепости осталась довольно приличных размеров воронка, на долгие столетия обеспечив данную часть материка устойчивым радиоактивным заражением.

— Великолепно! — воскликнул Алмейда, пробежав глазами доклад. Затем, повернувшись к Сергееву, повторил — Великолепно, Николай Петрович! Они поверили, как пить дать поверили! Только что поступило сообщение — рекны перетащили к Руину четыре «Цербера» и три авианосца, не считая крейсеров и эсминцев. Они действительно решили, что мы планируем оккупацию планеты. И, главное, поскольку взять спутники им было неоткуда, то…

— То они сняли их с орбиты Рекна — спокойно закончил Сергеев. — Я так и предполагал. Мы нанесли по Руину три удара, в каждом из которых они теряли корабли. Каждый раз оставались свидетели, сообщившие Империи, что действуют новые корабли, неизвестной конструкции, обладающие отличным ходом и защитой. Потом мы спровоцировали их агента…

— Вы раскрыли имперского агента? — с интересом спросил Алмейда, перебивая полковника. Тот нисколько не обиделся и пояснил:

— Не раскрыли, а установили, это не одно и то же. Мы знаем, кто это, один из подручных Геллера, решивший работать самостоятельно. Известный враг куда лучше неизвестного, сами понимаете. Наши специалисты тонко подкинули ему информацию о готовящемся на Руин рейде. Якобы корветы расчищают дорогу десантным транспортам, которые вот-вот… Он поверил, да и грех было не поверить, все было подготовлено на высшем уровне, начиная от капитана десантного корабля.

— Да, и рекны запаниковали. — вставил до сих пор молчавший Ченнинг, который собрал коллег у себя в кабинете, чтобы лично вручить Алмейде доклад внешней разведки — Значит так, в ситуации они разберутся быстро, суток за трое. Значит, наше время ограничено, будем готовить удар. План такой, дестроеры под прикрытием авианосцев и крейсеров прорывают орбитальную оборону, а на сам Рекн сбрасываем Вторую, Седьмую и Восьмую дивизии маринеров. Пожалуй, можно еще и Двенадцатую, они как раз только что полностью укомплектовались «Скорпионами». Четыре дивизии — это более чем достаточно, чтобы взять под контроль планету. Потом можно будет подбросить еще несколько, на всякий случай. Операцию будем проводить силами Первой и Второй эскадр, снимем по тридцать процентов от Третьей и Четвертой. Остальные корабли будут охранять Систему. Кстати, рад вам сообщить, что «Великобритания» вступила в строй, так что сейчас у нас два дестроера и можно с некоторой долей уверенности предсказать успех операции. На всякий случай пусть «Печенег» проведет еще несколько полетов с демонстративно разведывательными целями.

— Добро, так и сделаем. — кивнул Алмейда, после чего повернулся к Сергееву — А от «Викинга» пока ничего?

Тот молча покачал головой. Корвет исчез, и, похоже, навсегда.

— Ну, с богом! — Дженнингс поднес руку к кнопке, которая активировала струнный двигатель «Файвера». Все пилоты сидели в креслах в командной рубке — никто не согласился сидеть в каюте в этот ответственный момент. Рука замерла в миллиметре от цели, Боб не решался дать команду старта — в случае неудачи от них останется одно воспоминание.

— Не тяни — пробурчал Рич, поправляя страховочный ремень, прижимающий его к спинке кресла — Вперед!

— Может, все-таки не стоит? — подала голос Рами в последней надежде образумить товарищей, однако прекрасно при этом понимая, что ее мнение все уже знают и следовать ему не собираются.

— Все уже решено — пожала плечами Анни — Так что давай, Боб, жми кнопку. Была не была!

Дженнингс еще раз подумал о всех сделанных за последнее время предположениях, касающихся вопросов безопасности данного полета. Сам он был куда менее уверен в неуязвимости корабля, чем капитан и Рич. Эта парочка свято верила в несокрушимость зеркальной брони, оставалось только надеятьсяна то, что они окажутся правы. Вздохнув, он вдавил кнопку старта.

Все перевели дыхание — теперь в их распоряжении было три часа на беспокойство — с другой стороны, бояться надо было раньше, теперь обратной дороги нет.

— Кстати — Дик попытался разрядить обстановку, подбросив приятелям тему для обсуждения — Если мы найдем этот генератор пси-излучения, как я туда отправлюсь?

— А почему, собственно, ты? — взвился Рич — Вообще, капитан не должен покидать корабля, насколько мне известно, поэтому…

— Ты не кипятись — осадил немца Старк — Я имею в виду, что из всех нас только я могу отправиться туда. В конце концов, неизвестно, что нас там ждет, может, толпа вооруженных охранников или боевые роботы. А может, еще что похуже. А меня они не достанут, эрсмен я или погулять вышел.

— Дик прав — вздохнула Анни — Хотя я и не верю в его неуязвимость, однако все же для него подобная прогулка куда как менее опасна, чем для любого из нас. Если не пройдет и он, значит нам там вообще ловить нечего, а если будет относительно безопасно, то мы к капитану присоединимся чуть позже. Так что не нервничай, дорогой, на твою жизнь еще хватит эпических подвигов.

— Вот именно — благодарно кивнул Дик — Именно это я и хотел сказать. Таким образом остается вопрос, как я туда доберусь.

— Чего уж проще — хмыкнул Дженнингс — возьмешь один из челноков. Я без проблем телепортирую его за борт «Файвера».

— И как я разберусь с управлением? Хотя, как мне кажется, вряд ли там слишком сложная навигация. Чем совершеннее машина, тем проще с ней управляться, это известный закон инженерии.

— Полностью с тобой согласен — кивнул Боб — И, как наглядный пример, могу привести управление самим «Файвером». Оно просто даже по сравнению со стандартным эсминцем, а уж если вспомнить крейсер или авианосец… Думаю, с этим проблем у тебя не будет.

— Ну ладно, высадился ты на этом генераторе — усмехнулась Джоанна — а дальше что? Как я понимаю, пройти к самому излучателю, сметая по пути живую и кибернетическую охрану, разрушить его и вовремя смыться. Что-то мне это здорово напоминает банальные компьютерные игры, в частности те, где у авторов были проблемы с фантазией.

— А это только в играх полет фантазии противоречит реальности — монстры там всякие, ловушки идиотские. Ну скажи мне, ты будешь устраивать ловушки в собственном корабле, чтобы по рассеянности самой в них и попасться. В жизни все куда как проще… и опасней. Тут уж если в тебя попали, не удастся «подлечиться» по ходу дела. В принципе ты права, план именно такой. И, кстати, надо будет действовать быстро, особенно на последнем этапе, поскольку самоликвидация станции — это вполне допустимое предположение. Меня, кстати, больше беспокоит проблема со связью. Я-то вас слышать буду наверняка, а вот вы меня — вряд ли.

— Вот тут позвольте с вами не согласиться — Дженнингс самодовольно улыбнулся — Связь я обеспечу. Это в тот раз, когда вы, сэр, изволили выйти погулять, я еще не знал всего, что следовало бы. У этого милого кораблика изумительная система радиоприема — устойчивую связь на расстоянии до десяти тысяч километров могу гарантировать. Только извини уж, приятель, но тебе придется воспользоваться эланским скафандром, наши передатчики с ихними ни в какое сравнение не идут.

— Это отличная новость, осталось подобрать костюмчик по размеру.

— Подберешь, ты же не Рейкер, элане в основном были почти таких же пропорций. Да, кстати, я бы на твоем месте прямо сейчас бы сбегал за скафандром, надо еще разобраться в его устройстве.

Время летело незаметно, особенно благодаря тому, что пилотам было чем заняться. Дик подобрал на складе подходящий по размеру костюм — серый скафандр со шлемом, непрозрачным снаружи, в котором он был похож как раз на персонаж из вышеупомянутых компьютерных игр. Однако внутреннее устройство оказалось весьма привлекательным. Разобраться в нем было сравнительно легко, особенно используя сделанный Бобом перевод инструкции.

Скафандр, подобно стандартному обмундированию Патруля, имел сетчатый защитный слой из тонких нитей эланиума, однако этим сходство и ограничивалось. Прежде всего, бросалось в глаза отсутствие видимых кислородных баллонов, однако дышалось в нем вполне хорошо. Джоанна, просматривавшая инструкцию, сообщила, что костюм заряжен кассетами жидкого кислорода с полной регенерацией продуктов жизнедеятельности. Теоретически в нем можно было находиться без перезарядки пять-шесть суток. Этим новшества не исчерпывались. Как уже говорилось, шлем снаружи казался непрозрачным, изнутри видимость была отличная, причем материал лицевого щитка автоматически фильтровал проходящий сквозь него свет, делая это гораздо эффективнее, чем обычные земные поляризаторы.

Умная экзоскелетная система существенно усиливала силу того, кто находился в скафандре. Делалось это избирательно, видимо в согласовании с биотоками мозга. Дик, натянувший костюм, сначала прошелся по рубке, не замечая особых отличий, а затем попробовал подпрыгнуть. Впоследствии он выразил шумный восторг по поводу заблаговременно одетого шлема — иначе врезался бы головой в потолок. Хотя ему бы это и не повредило, а все равно неприятно.

В плечи костюма были встроены мощные лампы, еще один прожектор был укреплен на шлеме. Последний мог работать как в обычном световом диапазоне, так и в инфракрасном, и в ультрафиолетовом, и даже в режиме радара. Соответственно, при переключении режимов изменялась и оптическая система лицевого щитка. Подошвы имели сложную систему прилипания к поверхности, в том числе и к немагнитной. В специальном отсеке была концентрированная пища — достаточно, чтобы дня три не чувствовать голода и не терять силы. Разумеется, была и вода. И при всем этом сам скафандр весил на пару килограммов меньше своего земного аналога.

На пульте зазвенел тревожный сигнал — компьютер сигнализировал о том, что корабль приближается к расчетной точке схода со струны. Все поспешили занять свои места и пристегнуться, на всякий случай. На табло бежали цифры, отсчитывая оставшиеся до завершения броска секунды.

Двойка сменилась единицей, та — нулем, затем на дисплее появились отрицательные значения. Секундой позже чудовищный толчок потряс корабль, казалось кто-то огромный трясет его в руках, пытается скрутить или поломать как нибудь иначе. С треском лопнул один из дисплеев пульта управления, мигнул свет, яркость ламп уменьшилась раза в два, некоторые погасли. Однако постепенно все пришло в норму.

— Вот и все — сказал Боб — вывалились. Правда, второй раз мне такие эксперименты проводить не хочется.

— Как корабль? Повреждения серьезные? — спросил Дик у него и Дженнингс склонился над дисплеем.

Некоторое время он изучал бегущие строки, то хмурясь, то удовлетворенно хмыкая, затем доложил:

— Разрушения устраняются. Однако нам порядком досталось — полетели все внешние сенсоры до единого, похоже, за бортом бушевал настоящий ад. Сейчас киберы выползли на внешнюю сторону брони и заменяют утраченное оборудование. Внутренние повреждения несущественны, их устранят чуть позже. Но есть одна проблема, о которой мы не подумали.

— Что за проблема? — удивленно спросил Дик.

— Все кольца телепортаторов на внешней стороне брони уничтожены напрочь. Улететь ты сможешь, вернуться — увы…

С деланным безразличием Дик махнул рукой:

— Подумаешь, какие проблемы. Посажу челнок на борт, сам зайду через люк. Если откроете, конечно. Ладно, я пока пошел к челноку, начну разбираться в управлении. Как сенсоры восстановят, свистнешь.

Ремонт корабля продолжался чуть ли не сутки. Только к исходу двадцать первого часа система доложила, что все системы корабля приведены в норму. К этому времени и свет снова работал на полную мощность.

За время вынужденного простоя Дик успел довольно хорошо познакомиться с устройством челнока. Изумительная машина, явно предназначенная не более чем для двоих пилотов, была верхом совершенства. Управление было и в самом деле простым до крайности. Конечно, закорючки на приборах и кнопках сами по себе Дику говорили мало, однако снова пришел на помощь переводчик, благодаря которому удалось по крайней мере прочитать инструкции по управлению шаттлом. Поскольку они были предельно элементарны, Дик их запомнил с первого прочтения, и теперь уже неплохо ориентировался в кабине.

Аппарат был относительно небольшим — чуть длиннее «Криса», однако не имел игловидной формы истребителя, скорее напоминал грузопассажирский флаер, только несколько уменьшенный. В передней части кораблика находился пилотский отсек, за ним — грузовой, куда можно было уложить немногим более четырех кубометров багажа.

Вооружения у шаттла, понятно, не было и в помине. Да, похоже, у «Файвера» вообще не было другого оружия, кроме фиолетового луча. Ручного, кстати, тоже не нашли. Ладно хоть с этим у десантников особых проблем не было — карманы скафандра Дика раздулись от универсальных батарей, один бластер он намеревался взять с собой, второй, на всякий случай, оставить в челноке.

Как только завершился ремонт внешних сенсоров, Дженнингс и Джоанна принялись внимательно изучать окружающее пространство в поисках того объекта, ради которого они сюда явились. Хотя средства наблюдения, которыми был оборудован «Файвер» оказались куда более совершенными, чем те, которыми до настоящего времени располагали земляне, процесс сканирования занял чудовищно много времени. И тем не менее цель была обнаружена, хотя, к некоторому огорчению экипажа, линкор вывалился в нормальное пространство довольно далеко от заданной точки.

Почти сорок часов корабль «на полных парах» двигался к обнаруженному небесному телу. За это время удалось более или менее детально изучить его внешний вид, который не оставлял сомнений в искусственном происхождении данного объекта.

Внешне конструкция здорово напоминала морского ежа — колючий клубок, в центре которого теоретически должен был располагаться тот самый гипотетический пси-транслятор. «Иглы», по всей видимости, представляли собой передающие антенны.

Данные были получены с помощью радара — отсутствие в данном районе звезды исключало визуальное наблюдение за объектом, а применять более точные средства наблюдения было рано — до «ежа» было еще довольно далеко. Хотя скорость «Файвера» и была чудовищно велика для кораблей столь больших габаритов, однако всем казалось, что загадочная цель приближается мучительно медленно.

— Ну, ни пуха…

— К черту. — Дик сел в кресло челнока и затянул привязной ремень.

В настоящий момент «Файвер» висел в сотне километров от «Колючки», как десантники окрестили найденный объект. В том, что это — именно то, что они искали, подтверждал детектор пси-излучения, который буквально сходил с ума от перегрузки. Утешал только тот факт, что внутри линкора этот детектор неизменно показывал абсолютный ноль — похоже, зеркальная броня являлась неплохим средством защиты. Впрочем, в этом-то как раз никто не сомневался, если броня вообще способна защитить от какого-то конкретного поражающего фактора, то защита будет абсолютной. Куда больше всех волновал вопрос, что произойдет с Диком, когда он окажется вне зеркальных стен корабля.

Изучение «Колючки» позволило установить следующее. Прежде всего, объект имел около двадцати тысяч «игл» — передающих антенн. Ни силовой защиты, ни наступательного вооружения обнаружено не было — то есть за факт отсутствия вооружения свидетельствовало то, что объект ни разу не попытался открыть огонь по новоявленному соседу.

Длительное время никто не мог объяснить такого количества антенн — хотя внеземная технология вряд ли могла быть понята вот так — наскоком. Правда, Джоанна как-то заметила, что не все «иглы» на вид исправны — в нескольких местах она обнаружила смятые и искореженные антенны — очевидные следы попадания метеорита. Создавалось впечатление, что вместо того, чтобы отремонтировать поврежденный эффектор, система строила рядом новый. Впрочем, кто поймет чужую логику.

Присутствие «Файвера» никак не повлияло на работу транслятора — то есть создавалось впечатление, что на самой станции ничего вокруг не видят и не слышат. Рич предположил, что передатчик обслуживается исключительно роботами, на что Рейкер возразил, что даже те роботы, что изготавливались на Рекне, и то были умнее. Анни высказала более реалистичное предположение — возможно, на них не обращают внимания, потому что не считают чем-то серьезным. Это было весьма похоже на правду, тем более, что «Файвер» пока не проявлял агрессивных действий и, соответственно, не представлял для транслятора угрозы. Впрочем, подобное благодушие обитателей станции наводило Дика на мысль, что понять инопланетную психологию ему никогда не удастся. Сам бы он пальнул по подобному «гостю» просто страховки ради.

Наконец все было готово к старту. Каждый считал своим долгом дать капитану последние наставления. Рич безапелляционно заявил, что если командир перестанет выходить на связь, то он незамедлительно отправится на выручку. Анни при этих словах слегка побледнела, но удержала себя в руках и кивнула. Боб еще и еще раз экзаменовал Старка по правилам пользования передатчиком скафандра и, в принудительном порядке, в компании с Рейкером натолкал в багажный отсек челнока массу всякой всячины, начиная от кислорода и продуктов до пары запасных скафандров. Он даже порывался отдать Дику свой компьютер, но тот великодушно отказался. Конечно он понимал, что компьютер может оказаться неплохим помощником в этом путешествии, однако забрать его означало лишить товарищей возможности вернуться на Землю, а этого он себе позволить не мог.

После многочисленных рукопожатий и ободряющих похлопываний по плечам, малочувствительных для закрытого броней скафандра Дика, к нему подошла Джоанна, бросив на остальных такой взгляд, что все поспешили отдалиться за пределы слышимости.

— Знаешь… — она замолчала, подбирая слова — Я хотела сказать… Это не в моих правилах, но сейчас уже последняя возможность…

Ей много чего хотелось объяснить Дику. Объяснить, что любит его, что ей плевать на все его прежние увлечения, что он давно стал для нее смыслом жизни, но нужные слова, так хорошо продуманные долгими бессонными ночами, вдруг куда-то исчезли, оставив вместо себя только одни эмоции, которые передаются глазами, но никак не банальными голосовыми связками. Джоанна поняла, что сейчас она не сможет объяснить парню, как он ей нужен, не сможет, да может и не стоит… Ей очень хотелось разреветься, но она изо всех сил пыталась сдерживаться. Попытка высказаться непременно вызвала бы поток слез, а сейчас она этого не хотела. Поэтому она просто поцеловала его в щеку и шепнула:

— Возвращайся… я очень прошу. Ладно?

— Я вернусь. — тихо сказал Дик. — Я обязательно вернусь…

Девушка сделала шаг назад и натянуто улыбнулась.

— Ну, ни пуха…

— К черту. — Дик сел в кресло челнока и затянул привязной ремень.

Крышка люка мягко захлопнулась. Дженнингс, давно покинувший ангар и занявший место на своем боевом посту — у компьютера в рубке, настраивал систему «нуль-лифта». Затем, мысленно перекрестясь и пожелав наверное в тысячный раз удачи командиру, он дал команду активации. Мгновение корабль стоял на прежнем месте, затем полыхнула ослепительная вспышка и кольцо телепортатора опустело.

Вот тогда-то Джоанна позволила себе разреветься.

(обратно)

Разум приносит боль

Вспышка на долю секунды закрыла экраны, а уже через мгновение на них появилось звездное небо — он был за бортом «Файвера». Корпус находился «внизу», то есть ниже пола челнока. А «вверху» была многолучевая звезда генератора, цель его полета. Дик развернул шаттл и направил его в сторону практически невидимой сейчас звезды.

Позади вспыхнул луч мощнейшего прожектора. Его свет без особых потерь пересек сто километров, которые отделяли ближайшие «иглы» от «Файвера», однако Дик знал, что увидит отраженный свет не ранее, чем через полчаса — по согласованию с Бобом, который неофициально являлся своеобразным заместителем командира и фактически оставался старшим в его отсутствие, челнок будет продвигаться к «Колючке» предельно медленно. Глаз начнет воспринимать отраженный свет с километра, может чуть больше. Тем не менее Дженнингс зажег прожектор уже сейчас и, как прекрасно понимал Дик, будет держать его включенным до самого конца… каким бы он ни был.

Пока кораблик двигался на автопилоте, который получил указания немедленно остановить челнок, как только обнаружит препятствие ближе ста метров. В ближайшие минуты Дику было абсолютно нечего делать, поэтому он мог позволить себе расславиться.

На ум приходили разные мысли, и все чаще вспоминались Джоанна и Клаудиа, две женщины, которые прочно вошли в его жизнь. Джоанна, в которую он был влюблен чуть ли не с первого взгляда, и которая, как ему казалось, всегда держалась от него на расстоянии. Может, прояви он больше активности, девушка ответила бы ему взаимностью. Во всяком случае сегодня, как ему показалось, в ее глазах светилась нежность. А Клаудиа… горько сознавать, что эта красавица так подло использовала его в своих целях. Любил ли он ее? Сложный вопрос… наверное все же нет. Чувства, которые вызывала у Дика Клай, были скорее похожи на бурное физиологическое влечение, на гормональном уровне. Его отношение к Джоанне было иным. В последнее время, после смерти Клай, он сильно замкнулся в себе, ощущая вину перед Диди и друзьями, которые, в особенности Рич, не раз пытались наставить его на путь истинный. Он не раз думал о том, сколько хороших людей умерло от того, что в пылу страсти он произнес ту или иную фразу, которая была вовремя подхвачена внимательной Клаудией. В такие моменты ему казалось, что секс та воспринимала как серьезную работу, не терпящую расслабления.

Да, Клай, безусловно, была событием в его жизни. Особенно в том плане, что научила его тому, что стоит не поддаваться первому впечатлению. Может быть даже он впредь сумеет отличить настоящие чувства от «юношеской влюбленности», которая так дорого стоила Патрулю и ему самому. «Не знаю, сможет ли Джоанна простить меня… — думал он, отрешенно наблюдая за приборами, назначение и смысл показаний которых проходили мимо сознания — Но я должен сказать ей, что никто и никогда не был мне так дорог, как она. Может когда-нибудь, много позже, я смогу вернуть ее уважение и привязанность. Во всяком случае, в это хочется верить».

Сигнал радара вернул его в реальный мир — до цели оставалось около полукилометра, следовало быть внимательным. Теперь уже глаза воспринимали очертания конструкции, чем ближе челнок приближался к «Колючке», тем лучше ее было видно. И вот наконец шаттл вошел в переплетение тонких длинных образований, и Дик принял управление на себя — дальше придется лавировать среди них, чтобы пройти туда, откуда они берут свое начало.

Вблизи объект был просто потрясающе огромен. По сравнению с ним даже «Файвер» выглядел мошкой. Многокилометровые иглы, торчащие в разные стороны из невидимого пока центра, плавно проплывали мимо челнока. Сейчас было особенно хорошо видно, что многие из них повреждены. Шаттл завис буквально в нескольких метрах от одной из игл и Дику внезапно показалось, что это не искусственное, а живое творение. Материал, из которого была изготовлена оболочка иглы, казался на вид чем-то вроде пористой резины. Вообще, при пристальном рассмотрении они больше напоминали огромные тонкие щупальца, вытянутые в струну.

Шаттл двинулся дальше. Слева показалось поврежденная игла — сразу бросилось в глаза, что цвет покрытия несколько отличался от нормального — какой-то дымчатый, как будто подернутый пепельно-серым налетом. «Может, действительно это щупальца — подумал Дик, поеживаясь — А весь этот невообразимый монстр не что иное, как огромный живой организм…».

— Боб, как меня слышишь?

— Пять из пяти, капитан. Ты уже у цели? — голос Дженнингса показался Дику подчеркнуто бодрым.

— Вошел за внешнюю границу. Предлагаю идею — мне кажется, что это все живое, вроде огромного осьминога. Только ног, понятно, побольше.

— Ты не перегрелся, босс? — встрял в разговор Рич. Старк нисколько не сомневался, что сейчас у передатчика в рубке собрались все члены экипажа, за исключением, разве что, Снегова. — Монстр стокилометрового размера? Да такое и в кошмарном сне не приснится.

— И тем не менее… Я осмотрел иглы с близкого расстояния, не слишком они напоминают искусственные конструкции. И сломанные — они здорово напоминают отмирающие ветки дерева, какие-то сухие, скрюченные. Может, это просто побеги растения, одни отмирают, вместо них вырастают новые. И вообще, может это пси-излучение всего лишь побочный продукт жизнедеятельности этого организма. Ладно, вы там подумайте на досуге об этом, а я двинулся дальше. До центра пилить еще довольно долго, а там посмотрим, что делать дальше. Попробую поискать вход…

— Рот, что ли? — съязвил чей-то голос, возможно Джоанны.

— Ну зачем сразу рот — усмехнулся Дик, включая двигатели — можно ухо. Или еще какой проход…

— Задний…

— Ладно вам. Кстати, если упомянутый проход окажется безопасным, я предпочту его, и плевать, для чего он предназначен. Конец связи.

Двигаться становилось все труднее. Дик еще более убедился в жизнеспособности своей теории. Теперь пространство представляло собой самую натуральную мешанину из отмерших щупалец — лавировать между ними было исключительно сложно, и пару раз Дик зацепил бортом что-то странно податливое. Во всяком случае компьютер не показал никаких повреждений после столкновения. В первую секунду он ожидал, что лес щупалец придет в движение и сомкнется вокруг крохотного кораблика, раздавливая его в лепешку, однако ничего не изменилось — все также переплетались посеревшие колонны, все также пробивались через них неповрежденные иглы.

Наконец Дик должен был признать, что дальнейшее продвижение на челноке невозможно. «Джунгли» впереди стали столь густы, что протиснуть сквозь них громоздкий шаттл стало практически нереально. С некоторым сожалением капитан решил, что со средством передвижения придется расстаться.

— Боб, я почти достиг центра. Дальше иду пешком, чаща непролазная. Кстати, ваш прожектор здесь уже помогает мало, почти весь свет поглощается внешней короной игл. Можете отключить фонарик.

— Нет уж, пусть светит. Кстати, не забудь включить маяк, а то сам не найдешь обратной дороги.

— Учи меня, учи. Ладно, ребята, я пошел…

— Осторожней, не геройствуй особо.

— Да и рад бы, так ничего пока под руку не попадается, ни злобных драконов, ни мерзких оборотней, ни даже завывающих приведений. Пусто и темно. Такое впечатление, что здесь какая-то свалка.

— Боюсь, приключения у тебя еще будут — заметил Рейкер — Так что не накликай раньше времени.

Выпустив воздух из кабины шаттла, Дик откинул крышку люка. Покидать относительно безопасный челнок не хотелось, хотя он, конечно, понимал, что защиту тонкие стены кораблика дают довольно призрачную. А для него, эрсмена, опасность как внутри, так и снаружи была совершенно одинакова.

Капитан еще раз осмотрел снаряжение — если потом обнаружится отсутствие чего-нибудь важного, жалеть будет поздно. Бластер, дюжина батарей, вибромеч, игломет, два ножа — обычный тяжелый кинжал, входивший в стандартное снаряжение пехотинцев и неизвестно каким образом оказавшийся на борту «Викинга», откуда его прихватил помешанный на оружии Рич, и сохранившийся с довоенной поры подарок деда — небольшой вибронож, аккуратно упрятанный в кармашек на ноге. Универсальный анализатор — тащить эту железяку совершенно не хотелось, однако все хором настаивали и Дику пришлось подчиниться. Прибор регистрировал массу параметров окружающей среды и в некоторой степени мог служить целеуказателем — Боб разобрал ненужный теперь уже пси-сканер и часть деталей смонтировал на свободном месте в корпусе анализатора, который после этого стал выглядеть куда как менее изящно, зато позволял, пусть и приличной погрешностью, определить направление на источник пси-излучения. Кроме того прибор мог показать состав атмосферы, буде таковая найдется. Подумав, он прикрепил к поясу легкий бластер — запас карман не тянет, тем более, что хотя здесь вопреки ожиданиям и была некоторая сила тяжести, но не настолько значительная, чтобы экономить на несчастном килограмме веса. Оружие всегда может пригодиться.

Увешанный амуницией Дик выбрался из челнока. Затем вытащил громоздкий реактивный ранец — земляне пользовались более изящными устройствами, но выбирать было не из чего. Впрочем, устройства для передвижения в вакууме, имевшиеся в распоряжении Патруля имели весьма ограниченный ресурс, а возможности этого монстра были Дику неизвестны. Может, он и год без перезарядки проработает, чем черт не шутит. Во всяком случае ничего похожего на индикатор заправки он не обнаружил, однако агрегат действовал.

С некоторым трудом закрепив ранец на спине и взяв оружие наизготовку, Дик двинулся вглубь переплетений щупалец. Как и раньше, поначалу путь был относительно свободен, но вскоре он понял, что метровой толщины трубы порядком ему мешают. Спустя минут десять пришлось взяться за вибромеч — стволы сплелись так, что только режущая струна могла проделать в них проход. Рассекаемые всесокрушающим вибромечом «лианы» явно ничего не имели против такого грубого вмешательства. Дик внимательно рассмотрел срез.

— Эй, ребята! Интересная получается вещь. Эти… ну, скажем, щупальца, совершенно лишены какой-либо структуры. Однородная масса, вроде плотной резины… Правда, я пока разрезал только «мертвое» бревно, может, в живом что-нибудь другое…

— Ты только не экспериментируй. — серьезно заявила Джоанна — А то на неприятности нарвешься.

— Да не буду, не буду. Надо было заставить Боба самого тащить свой анализатор, эта хреновина мешает мне — просто ужас. О, кстати, сейчас опробуем это чудо техники.

Аккуратно срезав небольшой кусочек «резины» с ближайшего щупальца, Дик негнущимися пальцами впихнул его в приемный отсек анализатора. Тот зажужжал, лихорадочно пытаясь определить состав.

— Ну, что там? — заинтересованно спросила Анни.

Дик взглянул на табло и изумленно присвистнул.

— Вот это номер! Такого я еще не видел…

— Просвети нас, неучей — с заметной ноткой нетерпения, но еще в какой-то мере вежливо попросил Рич — Что так взволновало великого маэстро?

— Ничего.

— То есть как это?

— Вот именно, что ничего. По всем параметрам одни нули. Такое впечатление, что в приемном бункере находится только вакуум.

— А может ты забыл положить туда образец? — осторожно поинтересовался Боб, прекрасно понимая, что с такого расстояния он имеет шанс не получить по шее. По этому самому месту он незамедлительно получил, только не от Дика, а от Анни.

— Разумеется, я положил образец. А это значит, что анализатор не встретил ни единого знакомого атома. Могу только предположить, хотя это слишком фантастично, что там, откуда явилась эта штука, наша периодическая таблица — такая же редкость.

— Может, прибор неисправен? — предположил Боб.

— Сейчас проверим. Так, отрезаю кусок порядка пяти кубических сантиметров с внешней поверхности щупальца. Укладываю в анализатор, включаю… Так, теперь показания появились — все верно, прибор работает.

— А что показывает?

— Ерунда — железо, кремний… космическая пыль, которая осела на этом бревне. Наша пыль. А сам материал — не регистрируется. Ладно, потом разберемся. Двигаюсь дальше.

В течение ближайшего получаса пришлось пускать меч в ход еще не раз, пока после вскрытия очередной баррикады Дик внезапно не оказался перед новым, ранее не встречавшимся объектом.

— Так, похоже я добрался туда, откуда эти ноги растут — пробормотал он, на минуту забыв, что каждое его слово слышат на «Файвере». Незамедлительно на него обрушился шквал вопросов. — Минутку, тихо! Я сам все расскажу.

Рассказывать было особо не о чем — перед ним был бугристая стена, из которой в беспорядке торчали исчезающие вдали лианы. Здесь можно было видеть, что «умершие» щупальца отторгались телом прародителя — отсутствие внешних воздействий не давало им покинуть «папочку», и они сплетались в джунгли вокруг него. Однако, когда лиана умирала, ее корень постепенно становился все тоньше и тоньше, пока совершенно не сходил на нет. Как догадался Дик, увиденные им бугры не что иное, как остатки отброшенных щупалец. В то же время большинство видимых им колонн были вполне здоровы и отваливаться не собирались.

— И что дальше? — поинтересовался Рейкер, после того как Дик закончил свой доклад — Будешь резать шкуру этого… чудища?

— Боюсь, придется… — внезапно Дик замер, пораженный увиденным.

По прыщавой стене пробежала кольцевая рябь — волны сползались к центру, который находился прямо перед Диком. Вот одно за другим кольца сомкнулись, а затем поплыли в обратном направлении, только теперь в центре разбегающихся окружностей появилось отверстие, освещенное изнутри слабым мерцающим светом, слегка красноватым и неустойчивым, как будто его создавал не искусственный, а живой источник, наподобие множества светлячков, непрерывно двигающихся по стенам образовавшегося туннеля.

— Ты что замолк? — голос Джоанны вывел Дика из состояния ступора.

— Так… похоже, меня приглашают в гости.

— Что ты хочешь этим сказать? — оставшиеся на корабле в который раз пожалели о том, что не могут видеть то же, что и разведчик. — Не тяни!

— Тут в стене открылось отверстие. На пасть не похоже, скорее как раз тот самый упомянутый вами проход. Во всяком случае, я намерен попробовать туда войти.

Проход вел прямо вперед, насколько хватало видимости. Впрочем, красноватые огоньки на стенах эффектно подавляли свет прожекторов, поэтому Дик не мог с уверенностью сказать, видит ли он коридор на сто метров вперед, или не больше чем на десять. Впрочем, особого выбора не было, и он двинулся вдоль по тоннелю, который к этому моменту достиг трехметрового диаметра и прекратил расширяться. Ранец нес его вдоль мерцающих стен, причем у Дика упорно создавалось впечатление, что он находится в чем-то вроде кишки. Постепенно он понял, что его представления о размерах тоннеля были несколько преуменьшены — позади осталось не менее километра пути, однако конца ему так и не было видно.

Про себя Старк отметил, что проход не является идеально прямым — напротив, он довольно явственно загибается, словно направляя десантника к какому-то определенному месту. Он поделился соображениями с коллегами и те согласились с капитаном — похоже, что его пригласили в гости и теперь показывают дорогу.

Внезапно тоннель кончился. Дик, глаза которого были обмануты красной светящейся дымкой, на полной скорости влетел в круглый, как он успел заметить, зал, и прямиком угадил в клубок извивающихся щупалец, который незамедлительно оплели его по рукам и ногам. Какое-то время он пытался сопротивляться, одно из щупалец даже лопнуло под отчаянным рывком, однако его место тут же заняло несколько других и постепенно Дик понял, что дальнейшее сопротивление не имеет смысла.

После того, как капитан затих в середине опутавшего его клубка, щупальца пришли в движение, и Дик понял, что его куда-то волокут. Процесс транспортировки продолжался минут десять, не более, после чего оплетавшие его канаты в мгновение ока оставили свою жертву, исчезнув в неизвестном направлении. Поднявшись на ноги и осмотревшись, Дик с глубоким сожалением осознал, что вместе со щупальцами в том же направлении исчезло все его оборудование, вплоть до реактивного ранца. Бластеры, нож, меч, даже анализатор — твари утащили все, что можно было оторвать или отстегнуть от скафандра. Внезапно он с некоторым удовлетворением подумал, что у него еще осталось оружие — вибронож в карманчике на ноге.

Пора было осмотреться, что он и выполнил с достойным лучшего применения прилежанием. Теперь он находился в довольно большом зале, заполненном все тем же красноватым свечением. Теперь уже Дик был почти уверен — светился сам воздух, ограничивая при этом видимость всего несколькими метрами. Капитан стоял у стены — бугристая поверхность здорово напоминала лягушачью кожу, только цвет был багровым, с фиолетовым отливом. Он сделал несколько шагов от стены в глубь зала, но внезапно остановился.

«Добро пожаловать, капитан Старк»

Голос, казалось, шел не из наушников шлема, а возникал прямо в мозгу — причем ощущения были не из приятных — моментально стала слегка побаливать голова. На мгновение Дику показалось, что перед глазами мелькнула зеленоватая пелена. Если ему это не привиделось, значит воздействие на мозг было опасным, и эрс-скафандр применил блокировку пси-излучения, однако снять ее целиком не смог, только ослабил.

— Кто это? — хрипло спросил он, оглядываясь по сторонам и автоматически принимая боевую стойку. — Кто здесь?

— Где «здесь»? — раздался в шлемофоне голос Рича — Ты с кем разговариваешь? Или у тебя уже приступ шизофрении начинается.

— Я слышал чей-то голос…

— Мы ничего не слышали. Или тебе почудилось, или идет пси-передача, специально для тебя.

«Верное замечание. Мысль передается от меня к тебе напрямую, это стало возможно, как только ты вошел в меня» — заметил голос.

— Кто ты?

«Кто я? Интересный вопрос… Я, это…я».

— Исчерпывающее объяснение. — ядовито заметил Дик, внутренне расслабляясь. Намечался диалог, а значит непосредственная опасность не грозила, по крайней мере в данный момент.

"Другого не имею. В отличие от вас, которые называют себя разумными — потрясающая, кстати сказать, наглость, я не имею потребности в самоидентификации, поскольку я уникален и неповторим, а поэтому меня нельзя ни с кем спутать. Таким образом я — это "Я", не больше и не меньше".

— У тебя, случаем, не мания величия?

— Дик, твои фразы звучат как бред душевнобольного — заявила Анни, отобравшая у Дженнингса место перед микрофоном — С кем ты говоришь?

— С «Колючкой». И не мешайте, я сам еще не разобрался.

«Мания величия… А, понял, это когда кто-то из вас считает себя, необоснованно, разумеется, в чем то выше остальных. Верно?»

— Ну… в общем и целом.

«Должен тебя огорчить, Старк. Я не страдаю манией величия. Опять таки потому, что сравнивать себя мне не с кем».

— Но где ты?

«Скорость твоего мышления просто огорчает. Я вокруг тебя, я это то, что вы пренебрежительно назвали „Колючкой“. Не обижаюсь, люди вообще склонны относиться с презрением к тому, чего не понимают. Впрочем, если для того, чтобы говорить, тебе надо обращаться к чему-то конкретному, можешь сделать еще несколько шагов вперед».

Дик послушно двинулся в указанном направлении. Идти пришлось недалеко — внезапно он наткнулся на совершенно невидимое препятствие — что-то вроде упругой прозрачной стены. В неясном свете красного газа, видимость в котором лишь слегка улучшалась за счет включенных на полную мощность прожекторов скафандра, проступило то, что отделялось от разведчика стеной — в десятке метров перед ним пульсировал трехметрового диаметра фиолетовый шар. Время от времени к нему по невидимым «проводам» сбегали струи синих искр, по другим световодам подобные искры уносились в неизвестном направлении. Объект пульсировал неравномерно, по поверхности проходили волны сложной формы, фиолетовая «кожа» временами меняла цвет, становясь то почти красной, то практически черной.

"Вы, люди, склонны к упрощению. Тебе будет понятней, если я скажу, что перед тобой основная часть моего "Я". Если проводить аналогии, то можно сказать, что это мой разум… хотя это не совсем так".

— Зрелище не из приятных. Так как все-таки к тебе обращаться?

"Ты тоже не вызываешь у меня восторга. А что касается обращения, так неужели тебе обязательно надо произносить какой-то идентификатор. Впрочем, в вашем языке есть подходящее слово, называй меня «Странник». На период твоего недолгого присутствия здесь я буду идентифицировать свое "Я" с этим термином. Теперь позволь задать вопрос, зачем ты здесь?".

— Мы обнаружили пси-излучение, которое, по нашим данным, спровоцировало войну между Землей и империей Рекн…

«И какое тебе до этого дело?»

— Что значит «какое дело»? Мой народ ведет кровопролитную войну…

«Это я понял. Не могу понять другого, что связывает тебя как личность и аморфную массу, именуемую „народ“. Если я правильно понимаю, в этой массе есть и яркие, на вашем, разумеется, уровне, личности, и полностью деградировавшие особи, наркоманы, алкоголики, лица с психическими расстройствами. Я никогда не мог разобраться, почему одни из вас принимают близко к сердцу проблемы других».

— Я никогда не задумывался над этим вопросом. Это что-то врожденное, сидит в нашей душе.

«Как же… душа… Вы придумали этот термин, чтобы объяснить все то нелогичное, что совершаете в своей короткой, как вспышка молнии, жизни»

— Ты живешь намного дольше?

«Я живу вечно, по крайней мере с вашей точки зрения. Разумеется, когда-то я умру, но это будет не скоро. Ваша галактика вполне успеет полностью погаснуть, прежде чем я, как вы говорите, состарюсь».

— Но кто-то же тебя породил?

«Видимо да, раз я есть. Но это меня не интересует».

— И все же, возвратимся к затронутой теме. Источник опасного для нашей расы пси-излучения находится здесь. Излучатель должен быть остановлен, иначе нашим цивилизациям грозит гибель.

«Чего ради? Все останется, как было, пока это устраивает меня».

— Значит это ты стравливаешь наши народы? Но зачем?

«Зачем? Это же очевидно. Скажи, когда я заговорил с тобой, тебе было больно? Возникали неприятные ощущения?»

— Ну… в принципе мне было не по себе. Пожалуй, чуть болела голова. А что? Тебя так заботит мое здоровье?

«Твое здоровье меня не заботит совершенно, причем потому, что оно тебе вскоре не понадобится. Но теперь, возможно, ты сумеешь меня понять. Разум приносит боль. Отсутствие разума — это спокойствие. Я расскажу тебе о том, что привело меня в ваш мир. Не то, чтобы это тебе впоследствии понадобилось, но просто в качестве награды за настойчивость. Может, ты и согласишься со мной, что вы, едва научившись мыслить, несете в космос хаос, который способен причинять не меньшие муки, чем тебе — физическое воздействие. И поверь, общаться с тобой для меня — пытка, однако я удовлетворю твое любопытство, и ты узнаешь все. Или, во всяком случае, очень многое»

Раса зародилась в невообразимой дали веков и пространств. Как называлась раса, Дик так и не узнал — Странник не смог или не захотел выдать термин. Раса прошла стандартный путь эволюции, однако возникла она не на какой-нибудь планете, а в странном месте, которое после длительных объяснений Дик мог представить себе как облако различных газов, минералов и плазмы — может, именно из таких облаков возникали потом звезды.

Первоначально Странники были простыми, как амебы, только гораздо больше по размеру. Щупальца высасывали вещество из окружающего пространства, насыщая организм и давая ему возможность расти. Мерно текли миллионы лет, пока однажды какая-то мутация не запустила в мозгу одного из созданий странную реакцию, которая впоследствии была названа землянами как пси-восприятие.

К тому времени цивилизация достигла определенных высот — странникам больше не приходилось заботиться о поиске питательных веществ, созданные приборы позволяли превратить любую звезду в пар, чтобы потом долго поглощать образовавшееся облако. Их и так огромная продолжительность жизни стала вообще практически бесконечной. Естественных врагов у странников не было, тяги друг к другу они не испытывали, поэтому медленно расползались по своей вселенной, стараясь не мешать друг другу жить и есть. Развитие науки остановилось, они не стремились ни к чему новому, поскольку их вполне устраивало то, что они уже имели. Поэтому происшедшее не рассматривалось как очередной шаг эволюции, многие сочли пси-способности просто болезнью, по принципу «что-то не то съел». Однако факт появления нового органа чувств все же имел место. И первое «облагодетельствованное» создание внезапно поняло, что слышит каждую мысль сородичей.

И тогда пришла боль. Постоянная, непрекращающаяся боль мозга, на которого со всех сторон обрушивались волны чужих мыслей, вызывая острые спазмы. Никакая защита не спасала, самые изощренные методы экранирования, разработанные еще в глубокой древности, когда странники еще не утратили тягу к добыче знаний, не давали никакого эффекта. К тому же это оказалось заразным, и волна пси-эпидемии прокатилась по вселенной. Одно за другим существа попадали под власть мозговой атаки, многие умирали, не выдержав нагрузки на свой разум. Это было ужасно, тем более для существ, срок жизни которых измерялся миллиардами лет. Другие не выдерживали постоянной пытки и кончали с собой.

Буквально за несколько тысяч лет раса сократилась в миллионы раз. Оставшиеся приспособились к непрекращающимся мукам, и стали искать выход. Идея, родившаяся в мозгу одного из странников, оказалась плодотворной. Сделав предположение, что существуют иные миры, которые можно назвать «параллельными вселенными», он предложил переместиться туда. Каждый мир — для одного странника. И тогда для них наступит долгожданный покой.

Пока строилась система перехода в параллельную вселенную, болезнь продолжала прогрессировать, перейдя на новый уровень. Странники внезапно осознали, что слышат не только своих коллег — теперь любое существо, обладающее разумом определенной силы, причиняло странникам мучения. Они даже и не знали, что на не интересующих их планетах вокруг съедаемых ими солнц, бывало, жили крошечные создания, которые одним своим существованием отравляли жизнь древней расе.

Наконец, система перехода была построена. К этому времени от некогда могучей расы остались жалкие крохи — около полусотни тысяч измученных болью созданий, которые горели одним желанием — обеспечить себе полное, абсолютное одиночество.

Аппарат требовал массу энергии, поэтому был расположен рядом с огромной звездой — голубым гигантом. Конструкция была завершена, и тот, кто разработал и реализовал теорию параллельного перехода, не в силах больше терпеть муки, сам первым вошел в радужную трубу гиперпространственного туннеля, чтобы выйти из нее в каком-то другом пространстве, где наконец усталый мозг сможет обрести покой.Операция «Одиночество» началась.

Один за другим странники исчезали в воронке туннеля, который вел их к успокоению. В свою очередь сделал этот шаг и тот, кто сейчас рассказывал Дику историю своего народа, народа, где каждый индивидуум самой жизнью своей приносил боль окружающим.

Странник снова осознал себя, когда труба выбросила его в неизведанном ранее пространстве — мириады сияющих звезд, которые вполне обеспечивали его пищей на ближайшие тысячелетия, и… и снова боль. Не такая резкая, как раньше — здесь не было его сородичей, мозг которых излучал с чудовищной силой, однако кое-где на планетах уже началось развитие мыслящих. Эта вселенная явно была значительно моложе его родной, и, к счастью, разум здесь далеко не везде достиг опасных высот.

Странник начал расчистку территории. Прежде всего он уничтожил разумных, которые оказались близко от него — просто распылил их звезды, после чего те мирно скончались безо всякого его вмешательства. Сколько? Он не помнил, да и так ли уж это важно? Десять или двадцать тысяч — какая, собственно, разница, если с угасанием жизни на очередной планете чуть меньше болел измученный мозг страдальца. Странник двигался от звезды к звезде, и везде, где обнаруживал болезненное пси-излучение, разрушал светило, а затем летел дальше, с удовлетворением отмечая, что жить становится все лучше и лучше.

А потом случилась трагедия — прибор, разрушающий звезды, вышел из строя. Ничто не вечно, даже если создано вечной расой. Сам он не обладал достаточным для ремонта знанием — по сути, перед уходом в трубу тоннеля он был всего лишь юношей, хотя и прожившем столько, сколько вполне достаточно иным цивилизациям для зарождения, достижения высшего расцвета и окончательного заката.

Итак, он не мог больше распылять солнца. Голод его не пугал — уже разрушенных светил вполне хватило бы на обеспечение его питания на всю оставшуюся жизнь. Может, загвоздка была именно в этом, может ресурс прибора просто исчерпался. Этого ему было уже не суждено узнать.

А тут еще и другие проблемы. Одна из рас, нарушив все до сих пор известные ему правила, посягнула на его жизненное пространство — межзвездные просторы. Слабые белковые создания, называвшие себя странным термином «элане» на хрупких корабликах вышли в космос. Теперь, даже разрушив их солнце, он не смог бы уничтожить их всех — корабли летали между разными системами, и постепенно пси-излучение снова стало причинять страдания. А может, его мозг постепенно становился более чувствительным. К тому же эти элане заинтересовались гаснувшими звездами и принялись предпринимать какие-то меры. Незнакомый с насилием по отношению к нему самому, он не беспокоился на этот счет, однако с болью пора было кончать.

Странник принялся искать другие пути. И вскоре нашел их, изучив мозг эланина. Ему удалось установить, что определенной частоты пси-импульс воспринимался недоразвитым мозгом этого существа как сигнал к окончанию жизнедеятельности. Особь при этом, разумеется, переставала излучать пси-энергию, а значит и цель оказывалась достигнутой.

Странник был в восторге — прекрасное решение проблемы, достойное самых великих ученых древности. Не задумываясь, он направил в окружающее пространство мощный сигнал — «Умри».

Элане умерли. Все до единого. Умерли в тот же миг, когда был послан сигнал. На всякий случай Странник посылал смертельный приказ еще несколько десятков лет, просто так, для страховки. После этого он прислушался к своим ощущениям… и жутко расстроился.

Боль не прошла. Теперь она, правда, стала заметно слабее, и источники боли были более концентрированы — очевидно, эти разумные еще не покинули своих планет. Что ж, он найдет управу и на них.

К его огромному удивлению, этого не произошло — смертельная команда не действовала на представителей вновь обнаруженных рас. Требовалось искать что-то новое. С одним народом удалось справиться практически шутя — Странник нашел мозговой центр, ответственный за инстинкт продолжения рода, и сумел его подавить. За одно поколение цивилизации разумных рыб на планете, которую земляне впоследствии назвали Селестой, не стало. Эти рыбы, сильно напоминавшие земных дельфинов, пошли не по технологическому, а по духовному пути развития. Они в совершенстве овладели биологией, вырастив массу животных и растений, которые обеспечивали им комфортные условия жизни. Они так и не поняли, что за несчастье обрушилось на их мир, однако не прошло и трехсот лет, как гибкие стремительные тени перестали мелькать в морских глубинах планеты. Остались только те, кто не имели высокоразвитого разума, хотя и похожие на хозяев планеты внешне — аналоги земных обезьян, только предпочитающие водную среду обитания.

А дальше перед Странником встала серьезная проблема. Гуманоиды, называвшие себя землянами, упорно не поддавались воздействию. Правда, удалось вызвать несколько войн, однако в конце концов Странник сделал вывод, что этот успех был достигнут в результате того, что личности, подвергшиеся обработке, были не вполне психически здоровы — на большинство остальных не действовали никакие пси-удары.

Вскоре произошло то, чего он всегда боялся — земляне вырвались в космос, стремительно расширяя сферу своего влияния. Вскоре, в рекордно короткий срок, они умудрились освоить территорий, намного большую, чем элане. С этим надо было бороться.

Странник нашел ход, который (с его точки зрения) был просто верхом изящества. Одна из рас, которую земляне неосмотрительно развили почти до своего уровня, оказалась прекрасно подверженной управлению почти любого типа. Первоначально Странник намеревался умертвить жителей новоявленной Империи Рекн так же, как прежде элан, однако пришедшая в голову великая идея заставила его пересмотреть свои планы. Почему бы, прежде чем умертвить этот народ, не заставить его поработать на пользу его, Странника.

И рецепторы древнего существа начали излучение. Теперь он действовал осторожно, не торопясь. Год за годом внедрялось в сознание рекнов превосходство их расы над другими, год за годом копились обиды. Подогреваемые незримым кукловодом, рекны вооружались, готовясь к будущей схватке. И тогда, когда все было в достаточной мере подготовлено, Странник толкнул своих «солдат» в бой.

Не все прошло гладко — земляне оказались слишком сильны, однако до настоящего момента Странник верил, что окончательный успех в конце концов будет достигнут и рекны перебьют землян.

— А что потом? — спросил Дик, внимательно слушавший эту исповедь чудовища, для которого смести с лица вселенной разумную расу было так же просто, как человеку — прихлопнуть надоедливого комара.

«Потом рекны воспылали бы ненавистью к какой-нибудь другой расе, например к клиотам или таркитам. Это очевидно. Они, кстати, рекнам не соперники, поэтому с ними те разобрались бы быстро. Может, я бы и оставил рекнов в живых — терпеть небольшую боль, в конце концов, вполне можно. Зато они бы служили моим оружием, вместо так некстати вышедшего из строя разрушителя. Но я занимаюсь изучением этой проблемы, возможно когда-нибудь мне удастся воссоздать этот прибор, и тогда рекны станут мне не нужны.»

— Ты сказал, Странник, что верил в успех «до настоящего момента». Что-то изменилось и ты готов прекратить бойню?

"В некотором смысле, да. Не потому, что ваша раса перестала мне мешать, отнюдь. Просто теперь я смог найти решение проблемы. Я отыскал способ воздействия, который положит вам конец.

— Какой, если не секрет?

«Не секрет. Вы, люди, имеете одну странность, которую я никогда не мог понять. Иногда вы совершаете то, что любое живое существо сочло бы святотатством — добровольно уходите из жизни. В истории моей расы были такие случаи, однако они были обусловлены невыносимой физической болью, терпеть которую больше не оставалось сил. Мне удалось найти центр в вашем мозгу, при определенном воздействии на который можно подвести человека к мысли о самоубийстве. Жаль, на это нужно время. Кстати, сейчас и начнем. Думаю, тебе будет приятно осознавать, что ты окажешься первым, на ком будет произведен великий эксперимент. К тебе мы применим так сказать интенсивное воздействие, благо с расстоянием мощность излучения несколько снижается. Твои сородичи переживут тебя ненамного, может быть часов на десять-двенадцать, может на сутки, во всяком случае не более того. Ну, приготовься, капитан Старк, твой час настал».

Джоанна… сколько горя он ей причинил. Ведь она же любила его, это было ясно даже слепому, а он не понял. Он польстился на роскошные формы Клай… Да, из-за нее погиб Шведов… нет, не из-за нее, скорее из-за него самого, ведь именно он вытащил эту стерву из плена рекнов. Господи, зачем… ведь мог же оставить ее лежать там, в ангаре, придавленную крылом рухнувшего истребителя. И не только Шведов… ведь на ее совести тысячи жизней… и он тоже несет за все это ответственность, ведь сколько раз он в те жаркие ночи рассказывал ей о том, что ему предстоит сделать.

Рейкер… ведь его провал, по сути, тоже следствие длинного языка капитана Старка. Да, конечно, именно он, Старк, виноват в том, что сорвались тщательно продуманные планы Сергеева. Сколько еще жизней хороших парней будет на его совести… Нет сомнений, именно Клай донесла до чутких ушей УБИ его рассуждения о странностях того памятного рейда, когда удалось спасти деда и маму. О, мама… во что тебя превратили… нет сил смотреть на то создание, которое еще недавно было его подтянутой и красивой мамочкой. А папа… его пепел, наверное, до сих пор развеян по радиоактивной воронке, в которую превратился их дом.

Дом… у него больше нет дома. Нет ничего такого, ради чего стоило бы жить. Лучшая в мире женщина навсегда отвернулась от него, дом разрушен, родители… И предательство, может ему и простят его, но сам он себе не простит… Нет, жизнь потеряла смысл. Пусть это будет справедливой карой за все то зло, что он причинил Земле одним своим существованием. Может, тогда кто-нибудь все же вспомнит о нем без ненависти… Да, пожалуй это будет самый правильный выход….

Как кстати… не бластер ли это лежит в углу? Действительно… Надо же, как повезло… так вовремя… Отличный бластер, он вполне сможет свершить правосудие. Аккумулятор заряжен полностью, прекрасно… Надо снять шлем… может, этой красной гадостью и нельзя дышать, но это уже не так важно. Вот, прекрасно, пусть катится ко всем чертям… Так, теперь бластер… говорят, надо стрелять в висок… глупости, можно и в лоб, какая разница, лазер без труда пройдет через кость, навсегда разрывая связь с этим миром. Вот и все… а теперь надо только слегка нажать.

Лазерный разряд ударил прямо между глаз Дика, и эрс-скафандр активизировался. Он бы начал действовать и раньше, однако не распознал опасности в мягком и спокойном спектре пси-излучения, пронизывающего хозяина. Излучение было всего лишь немногим сильнее того, что проходило через его мозг в дружеском кругу друзей. Что ж, на ошибках учатся, теперь скафандр будет отслеживать эмоциональное состояние хозяина, во избежание повторения этой ситуации.

Зеленая вспышка залила лицо Дика, полностью поглотив разрушительный луч. Капитан ошарашено потряс головой — ни хрена себе, чуть сам себя не пристрелил. Теперь он сразу вспомнил все, о чем говорил этот… как его… Странник. Да, редкостная скотина.

Теперь зеленый блеск защиты сиял непрерывно, правда слегка, не так ярко, как при нейтрализации лазера — сквозь зеленое марево вполне можно было видеть. А видеть теперь было необходимо.

Дик поднял бластер и выстрелил прямо в центр пульсирующего шара. Еще раз и еще… С проклятием он отбросил бесполезное оружие — огненные стрелы бессильно гасли в прозрачной массе, полностью поглощаясь странным веществом. Почему-то ему казалось, что это лишь защитная пленка, может даже довольно тонкая. Только вот огнем с ней ничего не сделаешь… Огнем?

На память пришла где-то встреченная фраза — «огнем и мечом». Меча нет, но… но кое-что все же имеется. Рука метнулась к кармашку на ноге, бесшумно вылетел из потертой рукояти тридцатисантиметровый светящийся клинок. Лезвие безо всякого усилия рассекло прозрачную преграду.

Внезапно Дик подумал, что, раз бластер не справился, то неплохо было бы опробовать этот замечательный нож на себе. Как это называют японцы… харакири? Жаль, не узнал у Ани… Хотя неважно, как оно называется, лишь бы сработало. Вот сейчас…

Ярко вспыхнуло зеленое пламя, сплошным пологом охватывая голову разведчика. Наваждение прошло так же быстро, как и появилось. «Вот же дьявол — подумал Дик, с ужасом представляя на своем месте кого-нибудь из своих товарищей — лишенные чудесной защиты, они не устояли бы и нескольких минут. — Ну, погоди у меня, сейчас я до тебя доберусь!»

Может, Странник и пытался что-то кричать, может, предлагал мирный договор или что-нибудь в этом роде, но услышать это Дику было уже не суждено. Дважды пробитый эрс-скафандр врубил защиту на полную мощность, полностью изолировав владельца от окружающего мира. Даже видимый свет не проникал сквозь завесу зеленого пламени. Капитану приходилось действовать вслепую. Но это его не остановило — он прекрасно помнил, где находится и как выглядит его цель.

Лезвие вспороло пленку, покрывающую багровый шар. Еще один разрез, другой — крест накрест, на всю глубину сияющего клинка. Края раны начали выворачиваться, изнутри рвалась на волю чудовищная энергия, которая должна была обеспечить своему владельцу не один миллиард лет жизни. Даже сквозь непроницаемую завесу зеленого огня Дик увидел ослепительную вспышку.

А потом появилась боль. Сильная, но недолгая. Недолгая потому, что мозг, понимая, что не справится со столь чудовищной, страшной, немыслимой болью, отключил сознание, отправив своего хозяина в спасительную пучину беспамятства…

(обратно)

Заключение

Здравствуй, папочка! Извини, что так долго не писала, тому были свои причины. Я уверена, что тебе не слишком бы понравилось мое решение, а теперь, когда моя кандидатура уже утверждена Советом Федерации, менять что-то уже поздно. Да и ты уже обо всем знаешь, благо журналисты раструбили чуть ли не на всю галактику.

В последнее время было ужасно много дел, правда. Если бы ты не улетел к Селесте, мы бы смогли встретиться, но я вернулась на Землю через два дня после того, как твой корабль ушел в рейд. Теперь-то конечно всем ясно, что это не имело никакого смысла, но кто же тогда мог знать. Ведь новости привезли именно мы.

Начну по порядку. Историю со Странником ты, конечно, знаешь. Вряд ли сейчас она хоть кому-то еще не известна. То, что было дальше, не слишком предавалось огласке, Совет немедленно засекретил эту информацию, как, впрочем, и само существование нашего корабля. Это-то скрывать было уже поздно, особенно после того, как «Церберы» битый час в упор палили по «Файверу», пока не разобрались, что к чему.

В общем, дело было так. Когда в самом центре «Колючки» произошел сильный взрыв, а Дик не отвечал на наши крики, Рич заявил, что отправляется выручать капитана. Мы пытались удержали его — это была верная смерть, но он ничего не слушал, вывел челнок и рванул туда. И Рейкер полетел с ним, хотя Рами плакала и просила его остаться. А Анни была на высоте, хотя вполне могла предположить, что это последняя операция ее мужа.

Рич гнал челнок на полной скорости, но, к счастью, до «Колючки» было достаточно далеко, и добрались они туда к тому времени, как пламя уже опало, иначе их бы там просто изжарило. Большая часть щупалец с одного бока Странника была превращена в пепел, Рич, помню, все время ругался, что не видно ни зги, они двигались чуть ли не на ощупь.

Конечно, того туннеля, через который прошел Дик, уже не существовало, однако рядом было достаточное отверстие, чтобы туда поместился челнок целиком. Рич сказал, что они направляются внутрь.

Ты себе представить не можешь, как мы волновались. Правда, я все время надеялась, что благодаря своему скафандру Дик останется жив, но Боб был куда более пессимистичен. Он проанализировал вспышку и сказал, что температура там была… очень большая. Он так долго перечислял нули, что я чуть в обморок не упала.

Они все же нашли Дика, вернее то, что от него осталось. Потом установили, что эрс-скафандр решил, что не сможет защитить тело целиком, перенес всю защиту на мозг. Голова была цела, вокруг нее сверкало такое пламя, что его было видно издалека, только благодаря этому Рейкер и Рич смогли обнаружить нашего командира. А кроме головы больше… практически ничего не было, скафандр почти испарился, а то, что было под ним…

Они подцепили его манипулятором и уложили в грузовой отсек челнока, выходить там было сродни самоубийству. По дороге назад ореол погас, эрс-защита полностью исчерпала свой ресурс. Рич уложил то, что осталось от капитана в свой скафандр и ввел капитану анабиотический комплекс. Хорошо, что я заставила его взять последние ампулы с собой.

Когда они вернулись, Дженнингс приказал кораблю расстрелять объект. Это надо было видеть, я и не думала, что «Колючка» так долго будет сопротивляться разрушителю. «Файвер» стрелял почти четыре часа, пока не уничтожил последний клубок щупалец. Потом мы отправились на Землю, через Элу, как и планировали в самом начале.

Сейчас Дик уже в норме, пока нас таскали на заседания Совета, его интенсивно «выращивали». Профессор Левинсон из института Склифосовского говорил, что это была самая странная операция в его жизни, когда не к телу приделывают фрагмент, а к фрагменту — новое тело. Боб даже обиделся, назвать капитана «фрагментом»… Все равно мы толком ничего не могли рассказать, пока капитан не пришел в себя. Профессор пытался сопротивляться, но да Сильва настоял — Дик давал показания прямо в регенерационной камере. Мы сами слушали, как зачарованные — ведь были же рядом, а ничего этого не знали. Впрочем, там все внимали, раскрыв рот от удивления.

С Эрсайдом тоже разобрались. Установили, что на аккумуляцию требуемого количества энергии от зеленого солнца требуется не меньше десяти лет. Ха, элане тоже были не всезнающими. Сейчас там построили какие-то уловители, я не вполне поняла как они работают, однако теперь они могут «штамповать» по три эрсмена в сутки. И это еще не предел. За особые заслуги Дик повторно получил эрс-скафандр. Все мы, кстати, тоже. А Рейкеру не повезло, лаборатория рассчитана на гуманоидов земного типа. Может, потом что-нибудь придумают. Сейчас там работает совместная бригада из людей и рекнов.

Жаль, что тебя не было в той высадке на Рекн. Конечно отчеты отчетами, но лучше было быть очевидцем. Нам Джеймисон все подробно рассказал, он видел это своими глазами. Когда они выскочили на орбите Рекна и приготовились драться, оказалось, что никто с ними драться не хочет. Рекны хором просили мира, только пара кораблей пыталась было рыпнуться, но их быстро утихомирили. Джеймисон даже расстроился, хотя он совсем не кровожадный. Просто все так настраивались нанести решительный удар, что почувствовали какое-то внутреннее опустошение. Даже десант на планету высаживать не стали, только несколько батальонов маринеров, для поддержания порядка. Рами, кстати, неделю была в трансе — ее отец застрелился. Она говорит, что граф в принципе был неплохим человеком. Я ей верю, она умница и всегда все тонко чувствует. Мы сдружились в последнее время, Рейкер и Рами тоже включены в состав экспедиции, чему я ужасно рада.

Конечно, я знала, что огорчу тебя, но думаю, что поступила правильно. Конечно, до отправления экспедиции на поиски других Странников еще остаются годы, но экипаж набирали уже сейчас, и я не могла терять времени. А теперь рассуждать уже поздно, сам да Сильва вручал нам эмблемы участников будущего рейда — кстати, идею предложила Анни, хотя на мой взгляд эта колючка смотрится не слишком изящно. Ты уж прости, папочка, что я сама все решила, но так надо. Пока эти твари еще где-то пакостят, спокойно жить нельзя. Кстати, Ченнинг говорил, что их совершенно не обязательно сразу убивать, можно просто окружить абсолютным зеркалом. И им спокойней, и нам. Сейчас на Эле развернуты работы, все ищут способ изготовления этого покрытия, но мне кажется, что наши быстрее его откроют сами, чем найдут готовый.

А в остальном все в порядке. Сейчас у нас много работы, обкатываем новую технику, «Файвер» во многом произвел революцию. Даже странно, всего месяц прошел после возвращения на Землю, а столько событий произошло. Но самое главное — война закончилась. Только жаль, что только наша война, где-то операция «Одиночество» еще продолжается.

Ну вот и все. Надеюсь, вас скоро отзовут из патрулирования, и мы встретимся. Сейчас я на Третьей Лунной, «у Джой», в смысле на верфи «Шеридан». Здесь я торчу практически безвылазно, как и вся наша команда. Сибирцев источает обаяние, которое исчезает только в период разбора полетов. Ну, это он в своем амплуа.

Жду встречи, крепко целую.

Твоя Джоанна.

P.S. Кстати, Дик попросил моей руки. Думаю, что отвечу согласием.

(обратно)

Краткий справочник технических терминов

Гейген — генератор Гейзенберга, создающий одностороннее нольэнергетическое поля, используемого для защиты боевых и гражданских кораблей. Поле нейтрализует почти любой энергетический поток, идущий во внешнюю сторону сферы (за исключением видимого спектра, который нейтрализуется частично): лазер, антипротонный сгусток, кинетическую энергию метеоритов. Поток, идущий изнутри сферы, пропускается беспрепятственно. При нейтрализации поле теряет часть своей мощности, соответствующую погашенной энергии. Скорость восстановления защитных свойств поля гейгена зависит от подаваемой на генератор энергии. Методика поражения объекта, укрытого полем — последовательное многократное воздействие энергетического потока в одну область защиты. Кроме перечисленных функций объект укрытый гейген-полем невидим для любых средств обнаружения, действие которых основано на анализе отраженного излучения. Гейген гасит волны почти любой длины, за исключением видимого спектра.

С-драйв — двигатель, переводящий корабль на струну свернутого пространства. В этом режиме, называемом «прыжком», корабль может преодолеть до 100 парсек (зависит от мощности). Топливо — антиматерия.

Г-драйв — двигатель, использующий гравитационные поля. Используется на всех типах летательных аппаратов. Развиваемая аппаратом скорость зависит от массы аппарата и мощности двигателя.

Ф-драйв — форсажный двигатель, работающий на химическом топливе. Используется на легких и средних боевых летательных аппаратах для резкого увеличения их скорости.

Хак — хамелеон-костюм. Бывает двух типов — полевой, в основном обеспечивающий маскировку, и боевой, усиленный эланиумной кольчугой. Принимает цвет местности, способен до известных пределов выравнивать температуру поверхности с температурой окружающей среды.

Броня — боевой костюм пилотов и морских пехотинцев. Представляет собой эланиумную кольчугу, защищающую все тело. Непроницаем для жидкостей, газов. Имеет разъемы для подсоединение гермошлема, кислородных баллонов, реактивного ранца и другого специального оборудования. Усиленный кирасой (входит в комплект обмундирования морской пехоты), защищает от любого ручного оружия, кроме вибромеча. Области тела, прикрытые кирасой и шлемом также полностью защищены от жесткого излучения. На остальных участках степень защиты от гамма-лучей — 86.3%.

Боевые корабли Патруля: истребители

Звено — 2 истребителя

Крыло(эскадрилья) — 10 истребителей (по штату). Нумерация эскадрилий авианосца

— Средние (с 1 по 4)

— Тяжелые (5 и 6)

— Легкие (7 и 8)

Бригада — вся группа истребителей, находящихся на борту авианосца. Со гласно штатному расписанию, включает в себя 80 машин разных типов.

Стилет — легкий истребитель, гейген — 1, вооружение — 2 лазера, 2 ракеты «Буран», скорость: Г(3200 км/ч) Ф(4900 км/ч) С(отсутствует)

Крис — легкий истребитель, гейген — 1, вооружение — 4 лазера, 2 ракеты «Буран», 2 ракеты «Пурга», скорость: Г(3300 км/ч) Ф(5100 км/ч) С(отсутствует)

Рапира — средний истребитель, гейген — 3, вооружение — 2 импульсных пушки, 2 ракеты «Буран», 4 ракеты «Пурга», скорость: Г(1950 км/ч) Ф(2900 км/ч) С(отсутствует)

Ятаган — средний истребитель, гейген — 4, вооружение — 2 импульсных пушки, 2 лазера, 4 ракеты «Буран», 4 ракеты «Пурга», скорость: Г(2100 км/ч) Ф(3400 км/ч) С(отсутствует)

Палаш — средний истребитель, гейген — 5, вооружение — 4 импульсных пушки, 1 лазер, 2 ракеты «Буран», 4 ракеты «Пурга», 2 ракеты «Смерч», скорость: Г(2200 км/ч) Ф(3500 км/ч) С(отсутствует)

Бердыш — тяжелый истребитель, гейген — 8, вооружение — 4 импульсных пушки, 4 лазера, 6 ракет «Буран», 4 ракеты «Смерч», скорость: Г(1800 км/ч) Ф(отсутствует) С(40 парсек). Экипаж — 2 человека.

Алебарда — тяжелый истребитель, гейген — 9, вооружение — 2 импульсных пушки, 2 лазера, 1 АМ-генератор, 2 ракеты «Буран», 2 ракеты «Пурга», 2 ракеты «Смерч», скорость: Г(1800 км/ч) Ф(отсутствует) С(40 парсек). Экипаж — 2 человека.

Шестопер — тяжелый истребитель, гейген — 12, вооружение — 4 импульсных пушки, 2 лазера, 2 АМ-генератора, 4 ракеты «Буран», 2 ракеты «Пурга», 4 ракеты «Смерч», скорость: Г(1930 км/ч) Ф(отсутствует) С(120 парсек). Экипаж — 2 человека.

Монингстар — тяжелый истребитель, гейген — 10, вооружение — 4 импульсных пушки, 4 лазера, 2 АМ-генератор, 4 ракеты «Буран», 4 ракеты «Смерч», 6 ракет «Пурга», скорость: Г(2400 км/ч) Ф(3600км/ч) С(840 парсек). Экипаж — 2 человека.

Барбос — тяжелый истребитель Империи Рекна. гейген — 22, вооружение — 8 импульсных пушек, шесть лазеров, 2 АМ-генератора, 6 ракет «Пурга», 3 ракеты «Смерч». скорость: Г(1600 км/ч) Ф(отсутствует) С(200 парсек). Экипаж — 4 человека.

Примечание: Скоростные характеристики истребителей указаны для вакуума.

Боевые корабли Патруля: тяжелые

Эсминец — лекгий боевой корабль, гейген — 30

экипаж 50 чел.

десант нет

истребители легкие 2

истребители средние нет

истребители тяжелые нет

имп.пушки 6

лазер 10

АМ-генератор 4

«Буран» 10

«Пурга» 10

«Смерч» 8

Скорость (Г) 680 км/ч

Скорость (С) 1000 парсек

Корвет — легкий боевой корабль, гейген — 80

экипаж 23 чел.

десант нет

истребители легкие нет

истребители средние нет

истребители тяжелые три

имп.пушки нет

лазер 20

АМ-генератор 4

мезонная пушка 1

«Буран» нет

«Пурга» 16

«Смерч» 14

Скорость (Г) 1480 км/ч

Скорость (С) 4000 парсек

ТАКР — тяжелый боевой корабль, гейген — 60

экипаж 140 чел.

десант 500 м/п, 10 ШТ «Эксперт»

(до 40 более легких машин)

истребители легкие 20 (возможен

истребители средние 10 один из

истребители тяжелые 6 вариантов)

имп.пушки 8

лазер 20

АМ-генератор 4

мезонная пушка 2

«Буран» 10

«Пурга» 10

«Смерч» 16

Скорость (Г) 500 км/ч

Скорость (С) 800 парсек

Дестроер — тяжелый боевой корабль, гейген — 300

экипаж 90 чел.

десант нет

истребители нет

имп.пушки 4

лазер 40

АМ-генератор 10

мезонная пушка 4

деформатор 1

«Буран» нет

«Пурга» нет

«Смерч» 30

Скорость (Г) 350 км/ч

Скорость (С) 100 парсек х 40 прыжков

Авианосец — сверхтяжелый боевой корабль, гейген — 160

экипаж 140 чел.

десант 2000 м/п, 40 ШТ «Эксперт»

(до 120 более легких машин)

истребители легкие 20

истребители средние 40

истребители тяжелые 20

имп.пушки 20

лазер 40

АМ-генератор нет

мезонная пушка 4

«Буран» нет

«Пурга» 60

«Смерч» 10

Скорость (Г) 350 км/ч

Скорость (С) 4000 парсек

Цербер — сверхтяжелая боевая орбитальная станция, гейген — 600

экипаж 300 чел.

десант нет

истребители легкие 20

истребители средние нет

истребители тяжелые нет

имп.пушки 40

лазер 60

АМ-генератор 12

мезонная пушка 12

«Буран» нет

«Пурга» 60

«Смерч» 40

Скорость (Г) 290 км/ч

Скорость (С) 40 парсек

Морская пехота

Отделение — 11 человек

Взвод — 45 человек

Рота — 3 взвода, отделение рейнджеров

Батальон — 3 роты, взвод огневой поддержки

Полк — 3 батальона, 6 звеньев атмосферных истребителей, техвзвод, медвзвод

Дивизия — 3 полка, дополнительные подразделения огневой и воздушной поддержки, обеспечение. Количественный состав — 5130 человек.

Шагающие танки

Скаут Класс: Легкий, скорость 160 км/ч, скорость в прыжке — 250 км/ч, вооружение — 2 лазера, 2 пушки 30 мм

Снайпер Класс: Средний, скорость 110 км/ч, скорость в прыжке — 210 км/ч, вооружение — 8 лазеров, 6 ПТУР1, 2 ракеты «Зенит»

Командор Класс: Средний, скорость 100 км/ч, скорость в прыжке — 180 км/ч, вооружение — 4 имп.пушки, 8 ПТУР1, 6 ракет «Зенит»

Лентяй Класс: Средний, скорость 40 км/ч, вооружение — 2 имп.пушки, 20 ПТУР2, 6 ракет «Зенит»

Скорпион Класс: Тяжелый, скорость 70 км/ч, вооружение 8 лазеров, 1 АМГ, 8 ПТУР2, 2 имп.пушки, 2 пушки 50 мм, 1 виброрезак, 10 ракет «Зенит» или 6 «Зенит-2»

Эксперт Класс: Тяжелый, скорость 80 км/ч, вооружение 4 лазера, 8 ПТУР2, 4 имп.пушки, 4 пушки 50 мм, 6 ракет «Зенит-2»

Асмодей Последний оставшийся на вооружении гусеничный танк. Класс: средний, скорость по шоссе — 160 км/ч, вооружение — 1 импульсная пушка, 2 лазера (спарка), 4-6 ПТУР1, две ракеты «Зенит-2».

Гриф Атмосферный истребитель, скорость 2500 км/ч, вооружение: 2 лазера (спарка), 2 ракеты «Зенит-2», 2 ракеты ПТУР2 или 6 ракет ПТУР1 или 20 шариковых бомб.

Ястреб Атмосферный истребитель, скорость 2900 км/ч, вооружение: 2 лазера (спарка), 2 ракеты «Пурга» или 4 ракеты «Зенит-2», 4 ракеты ПТУР2 или 8 ракет ПТУР1 или 30 шариковых бомб.

Шагающие танки рекнов

Шмель Класс: Легкий, скорость 180 км/ч, скорость в прыжке — 230 км/ч, вооружение — 1 лазер, 2 пушки 30 мм

Хорек Класс: Средний, скорость 110 км/ч, скорость в прыжке — 200 км/ч, вооружение — 6 лазеров, 6 ПТУР1, 2 ракеты «Зенит»

Леопард Класс: Средний, скорость 140 км/ч, вооружение — 2 имп.пушки, 8 лазеров, 4 ПТУР2, 4 ракет «Зенит»

Черепаха Класс: Сверхтяжелый, скорость 25 км/ч, вооружение — 1 АМГ, 2 виброрезака. Может нести до 200 человек десанта. Имеет четырехметровое бронирование, защищающее от любого оружия, кроме режущего луча.

Шипокрыл Атмосферный истребитель, скорость 2900 км/ч, вооружение: 2 лазера (спарка), 1 ракета «Пурга», 2 ракеты «Зенит-2», 6 ракеты ПТУР2 или 40 шариковых бомб.

Вооружение

Лазер Дальность боя: 900 метров (атмосфера) 4000 метров (вакуум)

Время готовности: 0.3 сек.

Вакуум-лазер Вариант лазерной пушки для атмосферы, во время выстрела создающий вдоль луча зону вакуума. Позволяет вести огонь в атмосфере на дистанции до 4000 метров. Используется только в стационарных установках класса «Протектор» из-за хрупкости конструкции.

Мезонная пушка Мощное оружие, пришедшее на смену гамма-лазерам конца 20 начала 21 веков. Генерирует энергетический луч высокой мощности, способный на малой дистанции пробить поле гейгена мощностью 70 единиц. Время готовности 800 секунд.

Дальность боя: 160 000 метров. Стрельба в атмосфере невозможна ввиду высокого теплового излучения во время выстрела. Может вести кинжальную стрельбу (концентрированный луч) или веерную (до пятидесяти одновременно поражаемых целей).

Деформатор орудие, вдоль луча которого разрушаются внутриатомные связи.

Теоретически считается, что никакой силовой щит не способен закрыть от удара деформатора, поскольку луч воздействует только на материальные предметы. Дальность боя — 30 000 метров

Время готовности 100 секунд.

Импульсная пушка (ИП) Генерирует разряд, аналогичный шаровой молнии

Дальность боя: 700 метров (атмосфера) 2000 метров (вакуум)

Время готовности: 3 сек.

АМ-генератор (АМГ) Генерирует сгусток антипротонов

Дальность боя: 100 метров (атмосфера) неограничена (вакуум)

Время готовности: 300 сек.

Автомат.пушки 30 или 50 мм, шестиствольные, скорострельность 2400 выстр/мин

Дальность боя: 4000 метров (атмосфера), в космосе не применяется. Предназначена в основном для поражения живой силы противника. С близкой дистанции способна нанести некоторые повреждения ШТ среднего и легкого классов.

ПТУР1 Противотанковые управляемые ракеты. Дальность боя — в преде лах видимости. В космосе не применяются. Наведение

«оператор». ресурс — 300 секунд.

ПТУР2 Противотанковые управляемые ракеты. Дальность боя — в преде— лах видимости. В космосе не применяются. Наведение

«выстрелил и забыл» или «оператор». Ресурс 100 секунд.

«Буран» Ракета класса «космос-космос». Наведение — радар. Ресурс — 200 сек. Боеголовка — 0.5 килотонны

«Пурга» Ракета класса «космос-космос». Наведение — интеллектуальное. Ресурс — 300 сек. Боеголовка — 1 килотонна

«Смерч» Тяжелая ракета класса «корабль — корабль, планета». Наведение интеллектуальное. Ресурс 1800 сек. Боеголовка АМ — 6 мегатонн.

Наведение на истребитель невозможно. Несет гейген-щит можность 0.1, достаточный для пресечения радарного обнаружения. Основной недостаток — низкая маневренность.

«Зенит» Легкая ракета класса «земля-воздух» или «воздух-воздух» для борьбы с атмосферными истребителями. Подобными ракетами, как правило, комплектуются ШТ. Ресурс — 60 секунд. Наведение — радар («Зенит») или интеллектуальное («Зенит-2»)

Ручное вооружение

Вибронож Генератор свернутого в струну поля, вибрирующего с высокой частотой. Длина «лезвия» — 30 см. Время работы до истощения батареи — 14 часов.

Вибромеч Устройство, аналогичное виброножу, но более мощное. Длина «лезвия» — регулируемая, до 1 метра. Время работы — 4 часа.

Игломет Пистолет, стреляющий миниатюрными иглами с парализующим токсином. Обойма — 200 выстрелов. Может вести огонь очередями. Эланиумная кольчуга защищает с вероятностью 91%, кираса — 100%.

Бластер Две модификации: Легкий — дальность действия до 70 метров, масса 450 грамм, заряд батареи позволяет сделать 160 выстрелов. Тяжелый — дальность 250-300 метров, 70 выстрелов. Дальность боя определяется расстоянием, на котором луч способен пробить пластину эланиума толщиной 2.5 мм (кираса).

Снайперское ружье Чрезвычайно сложная и хрупкая конструкция, при выстреле создающая вдоль луча вакуумную трубку, за счет чего может поражать цели на расстоянии до 4 км. Трасса выстрела невидима. Снабжена электронным прицелом, обеспечивающим видимость почти в полной темноте и сквозь туман. Может устанавливаться на штативе. Заряд батареи позволяет сделать 10 выстрелов.

«Кобра» Ручная ракетная установка с одной ракетой класса «Зенит», предназначена для борьбы с воздушными целями, но может быть использована и против ШТ, в основном легких, хотя может нанести ущерб и машинам более тяжелых типов, попав в сустав или стык броневых пластин. Более физически сильные, рекны используют установку «Кобра-2», оснащенную двумя ракетами.

Планетные системы с разумной жизнью:

Клио — масса 0.5 земной, атмосфера — пригодна для дыхания (требуется фильтр). Соотношение суши и воды — 7:1. Атмосферные условия — спокойные. Естественных спутников нет. Сутки — тридцать стандартных часов, год — 305 суток.

Разумная жизнь — клиоты, класс — негуманоиды (инсекты), внешний вид — аналогичны земным стрекозам, длина тела — 0.7 метра, размах крыльев — 2 метра. Два глаза (сектор обзора 320 градусов), четыре «руки» имеющие по три пальца, две руки, имеющие клешни (естественное оружие). Хищники. Опасности для нетренированного человека не представляют. Уровень развития на момент контакта — эпоха межзвездных перелетов. Общественный строй — матриархат, конституционная монархия.

Тарк — масса 1.1 земной, атмосфера — пригодна для дыхания. Соотношение суши и воды — 4:5. Атмосферные условия — тяжелые, часто грозы, ураганы. Естественных спутников нет. Сутки — 21 стандартный час. Год — 611 суток.

Разумная жизнь — таркиты, класс — гуманоиды (циклопы), внешний вид — напоминает человека, полная осевая симметрия, средний рост — 1.5 метра, один глаз (сектор обзора 70 градусов), две руки, имеющие по шесть пальцев (чрезвычайно высокая мускульная сила). Вегетарианцы. Опасность для нетренированного человека — высокая. Уровень развития на момент контакта — эпоха внутрисистемных перелетов. Прогресс до уровня Земли — 16 лет. Общественный строй — республика.

Рекн — масса 1.02 земной, атмосфера — пригодна для дыхания. Соотношение суши и воды — 3:5. Атмосферные условия — средние. Естественные спутники — Ррин, масса 0.1 земной, Карр, масса 0.14 земной, Крегг, масса 0.09 земной. Сутки — 28 стандартных часа. Год — 409 суток.

Разумная жизнь — рекны, класс — гуманоиды (псоглавы), внешний вид — напоминают человека с головой волка. Частичная осевая симметрия, средний рост — 2.1 метра, два глаза (сектор обзора 200 градусов), две руки, имеющие по пять пальцев, рудиментарный хвост (от 20 до 40 см.). Густой короткий серый мех. Хищники, предпочитают сырое мясо. Опасность для нетренированного человека — высшая. Уровень развития на момент контакта — раннеатомный век. Прогресс до уровня Земли — 11 лет. Общественный строй — абсолютная монархия, империя.

Эла — масса 0.93 земной, атмосфера — пригодна для дыхания без ограничений. Соотношение суши и воды — 5:4. Атмосферные условия — средние. Сутки — 20 стандартных часов. Год — 334 суток.

Разумная жизнь — в настоящее время отсутствует по неизвестной причине. Вымершая цивилизация — элане, класс — гуманоиды (Homo Semblanced), внешний вид — очень напоминают человека. Средний рост — 1.7 метра. Уровень развития на момент исчезновения — эпоха межзвездных перелетов.

Таол — масса 1.4 земной, атмосфера — пригодна для дыхания (требуется фильтр). Соотношение суши и воды — 12:1. Атмосферные условия — тяжелые, сильные ветры, песчаные бури. Сутки — 24.3 стандартных часа. Год — 310 суток.

Разумная жизнь — тайги, класс — гуманоиды (Homo Monkey). Внешний вид — напоминают земных горилл. Густой длинный черный мех. Средний рост — 1.4 метра. Хищники, опасность для нетренированного человека — высокая. Уровень развития на момент контакта — каменный век. Общественный строй — первобыто-общинный.

Ленн — масса 0.79 земной, атмосфера — пригодна для дыхания. Соотношение суши и воды — 4:7. Атмосферные условия — средние. Сутки — 24.5 стандартных часов. Год — 275 суток.

Разумная жизнь — лениты, класс — гуманоиды (Homo Semblanced). Внешний вид — практически неотличимы от человека. Средний рост — 1.75 метра, встречаются особи до 2.3 метра. Хищники, опасность для нетренированного человека — высокая. Уровень развития на момент контакта — железный век. Общественный строй — феодализм.

Другие планетные системы

Новая Германия — земная колония с 2203 года. Масса — 2.5 земной. Одна из первых планет, колонизированная людьми. Несмотря на высокую гравитацию, остальные условия — климат, плодородие и т.д. заметно лучше земных. Население по переписи 2249 года — 4 миллиона человек. Колония полностью уничтожена в день начала Войны.

(обратно) (обратно)

Дмитрий Воронин Живой щит

Часть первая Служить и защищать

— Жан! Жан, ты где?! Ну погоди, дрянной мальчишка, доберусь я до тебя!

Парень сжался и приник к земле, изо всех сил стараясь не обращать внимания на крапиву, которая выбрала именно этот момент, чтобы найти дорогу к голым пяткам.

— Жа-а-ан!!!

«Ага, так я тебе и отозвался», — подумал он, не шевелясь и лишь слегка оттянув ногу от жгучих листьев. Бабка, конечно, не эльф, но слух у нее, что у собаки.

Толстая пожилая матрона, стоявшая на крыльце и внимательно оглядывавшая кусты, наконец не выдержала. В очередной раз помянув недобрым словом «этого балбеса и тунеядца», она махнула рукой и скрылась за дверью.

«Ага, так я тебе и поверил». — Парень оставался неподвижен.

В прошлом она не раз ловила его таким простым приемом — наверное, старческое слабоумие ее доконало, если эта карга считает, что его опять можно купить на эту детскую уловку. Ну да, точно… вон занавеска на двери колышется — подсматривает, зараза.

Конечно, можно было бы сейчас ломануться в лес напрямик, но тогда… нет, так нельзя. В конце концов, к ужину хочешь не хочешь, а все равно придется появиться в доме. Куда лучше сказать, что не слышал, мол, я вашего зова, бабушка, не слышал.

Да, а уж если заметит, то тогда и не оправдаешься, точно без жратвы оставит, с нее станется.

В обычное время Жан не стал бы удирать — конечно, мало удовольствия в том, чтобы кормить кур и свиней, таскать навоз, колоть дрова или делать еще что-нибудь в этом роде, что старая Сатти надумает ему поручить, — но он ей, в конце концов, внук, в чем-то даже наследник фермы, поэтому работу, пусть и нехотя, делал. Но только не сегодня, сегодня ей придется обходиться без него.

Наконец парень решил, что старуха больше за ним не следит.

Медленно отполз назад, шепотом ругнув крапиву, снова цапнувшую его за ногу, затем, удалившись на достаточное расстояние, встал и рванул бегом через лес.

Могучие деревья, обросшие буйным подлеском, старались превратить лес в непроходимую ни для конного, ни для пешего чащу, однако усилия матушки-природы пропали даром — парень продвигался достаточно быстро. Путь был знаком — он не раз им пользовался.

Конечно, можно было пойти и по дороге, но так — куда быстрее. Жан знал, что опаздывает — турнир должен был начаться утром, и, если ничего им не помешало, то первую пару он наверняка пропустил. Ну ладно, первые бои не самые интересные, мастера выйдут потом.

Конечно, в этих местах турнир был редкостью. Барон Освальд фон Ридерау устраивал эти праздники вовсе не так часто, как этого хотелось бы Жану. Понятно, его мнения не спрашивали. Сегодняшнее торжество было связано с помолвкой леди Алии и маркиза Рено де Танкарвилль — об этом событии вся округа говорила уже пару месяцев. Конечно, для барона это предложение маркиза было честью, да и для Алии, блистающей красотой, но отнюдь не страдающей от избытка золота в сундуках ее дяди, эта партия была более чем удачной. Но все впечатление портил сам жених — Жан видел его как-то, когда маркиз приезжал с подарками — сухощавый уродливый мужчина лет пятидесяти, прыщавое неприятное лицо, жидкие усы… правда, замок Форш был, пожалуй, самым большим и мощным в Брекланде, а богат маркиз был безмерно. Видимо, именно поэтому и барон был рад такому зятю.

Что касается Алии, то говорили, что она просто уступила воле отца. Когда он был еще жив, то, передавая девушку опеке брата, он наказал ей слушаться того во всем. Да и к тому же, прожив свои восемнадцать лет вэтой глуши, она уже, по всеобщему мнению, засиделась в девках. Конечно, были соискатели, как же без них — но в основном на руку дочери барона претендовали сыновья его же вассалов, парни, может, и видные, но малообразованные и неотесанные. Леди Алия же признанно была достойна лучшей партии, чем какой-нибудь деревенский увалень, пусть и умеющий держаться в седле.

Что до Сатти и ее подруг, то для них богатый жених означал возможное послабление в налогах, тогда как от местных таких благостей ждать, понятно, не приходилось. Поэтому все кумушки окрестных деревень вовсю обсуждали невиданное везение юной леди — как же, отхватить такого мужа, пусть и урода, зато умного и богатого.

А маркиз действительно был умен или по крайней мере умел таковым казаться. Слыл поклонником и покровителем искусств — ходили слухи, что в замок Форш со всей округи стекаются мудрецы и маги, что именно там можно найти лучших поэтов и художников.

Видимо, эти слухи несколько примирили леди Алию с ее судьбой — в ее положении сложно думать о браке по любви, такое бывает только в песнях трубадуров да в девичьих грезах. К тому же сердце ее было не занято, по крайней мере таково было мнение слуг барона, людей в таких делах наиболее информированных, хотя и не всегда внушающих доверия. А потому, гласило заключение людей, в этих делах сведущих, этот брак не только не разобьет чью-то любовь, но и откроет перед будущей маркизой неплохие перспективы для приятных и необременительных «приключений».

Отдуваясь, Жан вылетел на опушку леса — цель была близка.

Арена ристалища, несколько обветшавшая от долгого простоя, тем не менее готова была принять славных рыцарей, намеревавшихся скрестить здесь копья во славу своих дам и гостеприимных хозяев.

На «людской» трибуне уже толпился народ — Жан знал, что для него места там не найдется, да и не слишком-то он этого хотел. Это только полные тупицы думают, что с трибуны лучше видно — ерунда, сядет впереди какой-нибудь дылда, и кроме его волосатого затылка ничего и не разглядишь.

Нет, парень давно присмотрел для себя местечко. Прямо у арены стоял здоровенный дуб — он давно высох, и никто уж и не помнил, когда в последний раз на его ветвях появлялась молодая листва, да и никого это в общем-то не интересовало. Зато на них можно было очень неплохо устроиться.

Конечно, он был не один такой умный — с десяток мальчишек разного возраста уже усаживались на толстых ветках. Но это ничего, места там хватало. А самое главное — с дуба можно было отлично видеть и богато отделанные резьбой и тканевыми драпировками ложи знатных господ. А значит, и леди Алию.

Все, конечно, знали, что Алия была сиротой. Ее отец, сэр Гай фон Ридерау, погиб в войне с орками, так же как и ее старший брат, Сирилл. Мать Алии, леди Илона, отдала свою жизнь в бою за Портал — именно ее выбрал Великий Байд для последней жертвы, имена Десяти знали, пожалуй, все, от лорда до последнего холопа.

Сэр Гай был младшим в семье — его братья, Освальд и Дункан, были уже слишком тяжелы на подъем, чтобы сражаться, поэтому Освальду он и вверил будущее своей дочери. Злые языки поговаривали, что лучше бы он передал ее в руки сэра Дункана фон Ридерау, который был и побогаче, и вращался в высоких кругах Дарланда, не чета здешней глуши — впрочем, отношения сэра Гая с братом были натянутые, поэтому он сделал выбор естественный, хотя, возможно, и не лучший.

Алия души не чаяла в обоих дядюшках — и все же, сколь часто ни удавалось ей гостить у Дункана в Тренев, столице герцога Дарландского, она всегда возвращалась — последняя воля отца для нее была свята.

Рыцарей на турнир приехало немало — не иначе как маркиз расстарался. Конечно, что за честь — поединки в таком захолустье, но если речь идет о помолвке Рено де Танкарвилля, то это уже совсем иной разговор. Разумеется, присутствовали все больше новички, ясное дело, ветераны предпочитают столичное общество. И в этот раз известных бойцов оказалось не так уж и много, что, впрочем, с избытком покрывалось именами тех, кто все же решил принять участие в схватке.

— Эй, куда лезешь! — возмутился Фран, паренек с соседней фермы, на пару лет моложе Жана. — Это мое место, зря я, что ли, с утра сюда приперся. Отвали!

— Подумаешь, с утра! — огрызнулся тот. — И я бы прибежал, да старая карга не пустила. То одно, то другое… не ерепенься, места всем хватит. Они уже начали? Я много пропустил?

— Не… там еще леди Алия не прибыла, да и барона не видно.

— Да вон же он!

— Где?

— Ну вон, возле того верзилы в черном плаще.

— Точно… глазастый ты, я и не углядел. А знаешь, Жан, хочешь, я тебе скажу, кто этот, в черном?

— Кто?

— А что дашь? — прищурившись, ухмыльнулся мальчишка.

— Пинка…

— Не-а, не пойдет. А не дашь чего-нибудь, я и не скажу. А драться он сёдни не будет, так что сам не узнаешь, сколь ни пытайся.

Рука Жана нырнула в карман — пальцы нащупали яблоко. Конечно, оно и самому пригодилось бы, но Фран, шельмец, всегда знал больше всех — его отец часто ездил в замок барона и, случалось, брал мальца с собой.

— Устроит? — со вздохом спросил Жан, демонстрируя взятку. Конечно, Фран мог бы начать торговаться, но малый он был невредный, поэтому согласно кивнул и тут же впился зубами в кисловатую мякоть.

— Эо оадир еоаитеей аиза… — очень понятно объяснил он с набитым ртом. Пришлось призвать его к порядку, пообещав массу неприятностей сейчас и еще больше впоследствии. Прожевав, мальчишка уже внятно повторил: — Это, говорю, командир телохранителей маркиза, сэр Берн Айдахо. Говорят, он — лучший меч Брекланда, а можа, и не только. Мы когда в замке вчерась были, так я его самолично видел — голый по пояс, с мечом прыгал во дворе. Я тебе скажу, здорово он рубился, против него трое выходили, да не из последних, а он все одно их всех победил.

— А чего он сюда-то приехал? — ненавязчиво поинтересовался Жан, прекрасно осознавая, что в карманах у него уже пусто и мзды для дознатчика там не найти.

Попытка обмана, как и следовало ожидать, не удалась — Фран давно знал цену своим сведениям и, как правило, просто так их не отдавал. Впрочем, сейчас у него было хорошее настроение.

— А не жирно ли, за одну кислую паданку? — поинтересовался он, ехидно скалясь. — Да ладно… он приехал за леди Алией, через пару деньков повезет ее в Форш, к муженьку-уродцу.

Вот это была новость так новость, за нее не жаль было мальцу и десяток яблок отдать… если бы они у Жана были. Два дня…

Значит, у него совсем мало времени. Мгновенно утратив интерес к окружающему, в том числе и к наконец-то начинающемуся турниру, Жан лихорадочно обдумывал оставшиеся возможности. Цель была так желанна, но практически недостижима.

Уже давно, с тех самых пор, когда начались первые разговоры о скором замужестве леди Алии, Жан мечтал вырваться из опостылевшего хутора и поехать с ней. Конечно, он понимал, что шансов на это у него никаких. Хотя он умел читать и даже немножко писать — этим премудростям его обучил странствующий монах, сломавший ногу и вынужденный провести зиму в их доме, — эти способности никак не могли ему помочь, по крайней мере леди о них не знала. Да и не тянули Жана все эти учености — вот воином стать — это да, это здорово. Не раз и не два в воображении он защищал леди Алию от смертельных опасностей, и острая сталь сияла в его руке. Правда, рано или поздно мираж развеивался, и снова надо было идти кормить вечно голодных кур.

Вообще говоря, к своей мечте парень относился более чем серьезно. Он даже втерся в доверие к одному из баронских воинов, и тот, идя на поводу у мальчишки, время от времени занимался с ним, обучая азам владения оружием. К величайшему сожалению Жана, эти занятия постепенно случались все реже и реже — то ли учитель утратил интерес, то ли его одолевали иные заботы.

А теперь эта новость… выходит, что через пару дней леди Алия уедет в Форш, и там он, Жан, уже не сумеет быть ей полезен, не сумеет защитить от врагов и напастей — он почему-то был уверен, что защищать ее непременно придется.

Рыцари на арене с грохотом сшиблись, от удара на куски разлетелись копья, вороной конь одного из бойцов не устоял на ногах и с лязгом рухнул наземь, увлекая за собой невезучего всадника. Победитель потряс в воздухе обломком копья и под восторженные крики толпы покинул арену до следующего круга. Сэр Берен склонился к Алии и что-то ей сказал — девушка весело рассмеялась.

Впрочем, Жан этого не видел — сейчас для него не существовало ни арены, ни закованных в сталь рыцарей — в голове билась одна-единственная мысль: что делать? Кое-какие идеи у него были, правда, в случае неудачи можно было и головы лишиться. Но видимо, придется воспользоваться кое-чем из недозволенного арсенала. А голова… что ж, на то она и голова, чтобы ею рисковать.

Последние пару лет он только об этом и думал — и тогда, когда таскал на скотный двор тяжеленные ведра со свинячьим или куриным харчем, и тогда, когда сидел за столом бабки Сат-ти, поглощая ее, может, и недостаточно обильную, но всегда отменно приготовленную стряпню, и тогда, когда, хоронясь в листве, провожал глазами Алию, неторопливо ехавшую по одной из излюбленных своих лесных тропок. О, он знал их все и иногда мог даже почувствовать, какую именно сегодня изберет госпожа его сердца.

Но шли месяцы, а так и не находилось достойного повода попасть на глаза прекрасной Алии, чтобы потом предложить ей свою жизнь для вечного служения. К тому же начались разговоры о помолвке, а затем и приготовления к ней. Все меньше и меньше находила она времени для прогулок, все реже Жану удавалось ее видеть. Он почти забросил домашние дела, целыми днями пропадая в лесу и надеясь увидеть мелькающее среди деревьев золото пышных волос — тщетно.

Что ж, остались последние дни, и теперь терять ему нечего.

Пора действовать. Даже если ему это выйдет боком.

Приняв решение, он наконец начал обращать внимание на происходящее на арене. А там очередная пара бойцов уже в третий раз лихорадочно пыталась попасть друг в друга, однако непослушные кони не желали в полной мере подчиняться своим наездникам и опять шарахнулись в стороны за мгновения до столкновения. Под свист и улюлюканье «людской» трибуны, один из рыцарей швырнул копье, так сегодня ему и не пригодившееся, на землю и, понурившись, уехал прочь с арены. Второй, сбросив шлем — оказалось, что это был совсем молодой парень, едва ли много старше Жана, — столь демонстративно развел руками и покачал головой, не получилось, мол, простите, что по трибунам прокатился смех и в отдельных выкриках прозвучали вполне добродушные пожелания добиться успеха в следующий раз.

— Эй, Жан! — дернул его за рукав Фран. — А тятька мне говорил, что старый барон пир устраивать будет по случаю помолвки. Да и не только для господ, а и для люда тож. А еще говорил, что на тот пир все званы, кто прийти захочет. Так твоя бабка-то пойдет, а?

— Не знаю, — отмахнулся Жан, — она передо мной что, ответчица, что ль?

— Ага, тебе не сказала, а сама-то небось заявится. А тятька говорил, что все званы, значить, и ты тоже могёшь… Жан, а Жан, а я ведь тебе сказал, так за тобой должок-то!

— За мной не пропадет, — буркнул парень, думая о своем.

Фран, убедившись, что приятель не намерен увильнуть от оплаты, успокоился и снова уставился на ристалище.

Сейчас на арену вынесли несколько мишеней — местные удальцы намеревались посоревноваться в стрельбе из лука, пока герольды составляют новые пары для следующего круга, а рыцари прикидывают свои возможности и шансы потенциальных противников.

— Мой тятька всех победит! — уверенно заметил Фран.

— Почем ты знаешь? — язвительно заметил Беспалый, сидевший одной веткой выше. Вообще-то его звали Неб, но еще в раннем детстве, играя с отцовским топором, он, по неосторожности, отхватил себе пару пальцев, за что и заработал прозвище на всю оставшуюся жизнь. Был он малым вредным и за вредность эту, а заодно и за непреодолимую тягу спорить со всеми, всегда и везде, особенно когда его мнение никого не интересовало, его не раз поколачивали, однако ничему путному это парня не научило. К данному моменту его губа несла следы чьих-то кулаков, видать, снова встрял не в свой разговор. — Мало ли добрых стрелков у барона. Твой тятька не единственный, кто лук сгибать умеет.

— Можа, и не единственный, — обиделся Фран, — да только не то что некоторые. Твой-то вон только пиво жрать горазд. А мой тятька самолучший охотник, то все знают. А будешь хулу возводить, так я тебе все зубы повыбиваю.

— Ой-ой, какой страшный… — захихикал Беспалый, — от горшка два вершка, а туда же. Да у тебя, щенок, силенок не хватит.

— Не хватит, так я добавлю, — заметил Жан. — Заткнись, калека, а то точно сёдни нарвешься. Понял или повторить?

Он понял, поэтому тут же замолчал. Одно дело подкалывать малыша Франа, и совсем другое — портить отношения с Жаном. Жан был парень не по годам развитый, и силой его бог не обидел, поэтому ссориться с ним было по меньшей мере неразумно.

Собственно, в данный момент Фран был прав. Его отец, по всеобщему признанию, был самым удачливым охотником в здешних краях. Не зря он уже столько лет поставлял дичь на кухню барона, и деньги, полученные за меткий глаз и верную руку, позволяли ему неплохо сводить концы с концами, несмотря на отсутствие в доме хозяйки — мать Франа свела в могилу болезнь еще лет пять назад, а отец так и не решился привести в дом другую женщину.

Стрелки уже заняли свои места.

— Твоему отцу придется нелегко, — доброжелательно заметил Жан. — Вон Тайлер из Чернолесья. Я. слышал, знатный лучник, И смотри, Касс тоже пришел, я и не думал. Он у барона будет, пожалуй, из лучших.

— Bсe равно тятька победит, — упрямо отозвался Фран. — А Тайлер уже старик, ему не луки натягивать, а на печи лежать.

Состязания начались. Мишени стояли за пятьдесят шагов — детское расстояние, с такого и Жан не промахнулся бы. По команде герольда лучники неторопливо подняли свое оружие.

— У тятьки тетива из единорога, — доверительно сообщил мальчишка Жану. — Он ее намедни на ярмарке купил. Денег отдал — жуть. Токмо лучше, говорил, и быть не может.

Раздалась команда герольда, и стрелы со свистом рассекли воздух. День был ветреный — оно и к лучшему, стрелки могли в полной мере показать свое мастерство. Да, на охоте с такого расстояния стрелок бьет навскидку, почти не целясь, здесь же дело иное, здесь каждый хотел победить и потому целил долго, прикидывая и ветер, и расстояние. Никто не промахнулся — все стрелы торчали прямо в серединах мишеней.

Слуги извлекли стрелы и потащили щиты к следующему рубежу, теперь до них было по сто шагов.

Лучники снова выстрелили, и снова стрелы дружно увязли в деревянных плашках, но в этот раз одна из них все же на палец отклонилась от цели и теперь торчала чуть в стороне от красного круга, намалеванного в центре доски. Стрелок, допустивший досадный просчет, выругался и, плюнув на траву, понуро покинул рубеж. Остальные спокойно ждали, пока мишени оттащат еще дальше.

— Вот увидишь, сейчас мазать начнут! — возбужденно крикнул Фран. Жан и сам понимал, что полторы сотни шагов — уже расстояние немалое и тут уж стрелкам понадобится все их мастерство.

И действительно, после этого испытания на рубеже их осталось трое. Старый Тайлер, хотя и согнутый грузом прожитых лет, сумел-таки положить стрелу в «яблочко», да и Касс не сплоховал, хотя и целился он куда дольше других.

— А что барон обещал в награду? — поинтересовался Беспалый.

— Марку… — буркнул Фран, все еще злой на обидчика.

— Ого! — только и смог сказать тот.

Да уж, для любого из жителей деревни золотая марка была целым состоянием, за нее и коров с десяток прикупить можно, да и многого другого чего. Приз, назначенный бароном, был неимоверно щедр. Причиной тому было, конечно, все то же предстоящее замужество леди Алии. В обычное-то время барон, казна которого отнюдь не ломилась от золотых монет, назначал на праздниках призы за удаль и мастерство попроще — свинью там, гуся или пару монет серебром. Но и это всегда привлекало охотников показать себя, если и не ради корысти, то хотя б ради славы. Даже если слава эта — в пределах двух-трех деревень.

Кассу не повезло — он снова целился дольше, чем следовало, и, когда все же спустил тетиву, неожиданный порыв ветра унес стрелу вбок, даже в мишень она не попала. У рубежа остались двое.

— Тятька победит… — снова высказался Фран, хотя прежней уверенности в его голосе поубавилось. Еще бы, теперь до мишеней было две с половиной сотни шагов, с такого расстояния на охоте никто и стрелять бы не стал, верный промах. Но у рубежа стояли двое, а марка, понятно, одна. Стало быть, будут стрелять, пока кто-то не промахнется.

Теперь они целились долго, очень долго. Но вот тренькнула тетива, и старый Тайлер опустил лук, провожая взглядом умчавшуюся вдаль стрелу. Слуга у мишени вскинул вверх кулак — попал.

Секундой позже вторая стрела впилась в дерево точно в центре красного «яблока». Мишени понесли еще дальше.

Леди Алия что-то шепнула барону. Тот, подумав, кивнул и встал. На трибунах стало совсем тихо.

— Что ж, вы показали высокое искусство. — Бас старого рыцаря эхом разносился над ареной. — Я объявляю вас обоих победителями. Каждый получит обещанную награду. И теперь ваш последний выстрел вы можете сделать просто от души, не думая о поражении.

Не сговариваясь, оба стрелка вскинули луки, натянули тетивы и выпустили стрелы еще до того, как замолкло эхо — слуга все еще возился с одной из мишеней, поэтому Тайлер стрелял в ту же, что и отец Франа. С дерева, где сидели мальчишки, мишени уже плохо было видно, но парень, следивший за мишенью, с восторгом вскинул вверх обе руки — обе стрелы вновь попали в цель.

— Я ж говорил! — завопил Фран. — Я ж знал, тятька выиграет! Он всегда выигрывает! Он самый лучший! Эй, Жан, ты куда? Щас же самое интересное будет!

— Дела у меня, — деланно вздохнул Жан, слезая с дерева. — Да и бабка там, наверное, бесится. Расскажешь потом.

— Ладно… ты только не забудь про должок-то, — счел нужным напомнить практичный мальчишка.

— Не боись, я долги помню, — серьезно кивнул Жан, спрыгивая на землю.

Он притаился в кустах у лесной тропы. Торчал здесь Жан уже давно, почитай что с полдня. Руки теребили здоровенную рогатку, только что вырезанную и, для верности, несколько раз опробованную на ближайших деревьях. В кармане рубахи болталось пяток камней — не просто там каких-то голышей, обкатанных речкой, а колючих обломков, об которые и порезаться недолго.

План у него был, конечно, рисковый. Пойдет что не так — худо ему будет. Но где наша не пропадала, а вдруг и повезет…

Эту тропинку леди Алия особенно любила, сюда приезжала чаще всего. Жан рассчитал верно — завтра леди будет собираться в дорогу, и ежели вообще сможет напоследок покататься на своей Ласточке по родным местам, то наверняка сегодня. А уж если поедет, то сюда.

Рогаткой Жан, как, впрочем, и все мальчишки в округе, умел пользоваться с детства. Сначала ему их отец мастерил, покуда жив был, затем он и сам уж научился выбирать гибкие ветки, привязывать к ним веревку с кожаным кармашком для камня. Ему не раз удавалось сбивать этим нехитрым оружием зазевавшихся птичек, которые потом шли в котел бабки Сатти. Правда, сейчас на птичек он внимания не обращал, хотя парочка, прямо как назло, торчала под самым носом, словно чувствуя, что человека сейчас можно не опасаться.

Собственно, еще минуту назад Жан сидел под деревом, поигрывая рогаткой, и только сейчас метнулся в кусты, заслышав стук копыт. Похоже, его надежда начинала оправдываться. Пальцы нашарили в кармане камень, он удобно лег в кожаный лоскут и готов был унестись к цели. Вскоре цель появилась на дороге.

Леди Алия на своей любимой Ласточке не торопясь ехала по тропинке, на ней был привычный наряд для таких прогулок — удобный камзол из светлой замши, мягкие полусапожки, изящная шляпка с пышным голубым пером. Роскошные золотые волосы спускались почти до талии сияющими локонами, струясь по светлому же, в тон камзолу, плащу, небрежно наброшенному на плечи.

Жан тщательно прицелился, и в следующее мгновение острый камень с силой врезался в круп кобылы. Лошадь возмущенно заржала и встала на дыбы, всадница судорожно вцепилась в поводья, изо всех сил стараясь удержаться в седле.

— Леди, держитесь, я сейчас! — завопил Жан, ломясь сквозь кусты. Сейчас важно одно: успеть, любой ценой успеть схватить лошадь под уздцы, успокоить ее, прежде чем девушка грохнется наземь и, не приведи господь, что-нибудь повредит себе. Он рвался к цели, не замечая, что упругие ветви рвут застиранную рубаху, оставляя на коже длинные кровоточащие царапины и… вдруг, обо что-то споткнувшись, растянулся на земле.

— Лежать… — раздался сверху спокойный, повелительный голос. В нем было столько угрозы и властности, что Жан реф-лекторно приник к земле и, кажется, даже перестал дышать.

Потом все же чуть приподнял голову. Как оказалось, встать он и не смог бы — в ту же секунду на его спину опустилась чья-то здорово тяжелая нога, придавив парня к земле так, что у него сперло дыхание.

— Лежать, я сказал! — несколько повышенным тоном повторил обладатель сурового голоса.

Ласточка стояла совершенно спокойно, всадница ободряюще похлопала ее по шее, затем спрыгнула на землю.

— В чем дело, сэр Берн? Вы за мной следите? — В голосе девушки смешивались нотки удивления и возмущения тем фактом, что столь любимая ею уединенная тропка оказалась чуть ли не проходным двором.

Мужчина, не снимая ноги с позвоночника парня, ответил спокойно и с достоинством:

— В какой-то мере… Прошу прощения, леди, но именно таков полученный мной приказ. Я ни в коем случае не стал бы нарушать ваше уединение, если бы этот прохвост на вас не напал бы.

— Напал? — удивленно вскинула брови Алия. — Мне показалось, он хотел помочь мне успокоить лошадь, разве нет? — Ее взгляд уперся прямо в глаза прижатого сапогом к земле парня.

— Д-да-а-а… — кое-как выдавил тот из себя.

— Ну разумеется, он просто мечтал вам помочь, — хмыкнул рыцарь. Жан не видел его, но, благодаря Франу, прекрасно знал, чей именно сапог в настоящее время стоит у него пониже лопаток. С одной стороны, столь пристальное внимание прославленного воина льстило, с другой — это самое внимание доставляло парню массу неудобств. — Правда, перед этим он влепил в круп вашей Ласточки, леди, камень. Из рогатки. Странное у него понятие об оказании помощи.

— Отпустите его, сэр Берн. Не думаю, что он теперь представляет для меня угрозу. Это же совсем еще мальчишка.

— Как пожелаете, леди. Эй, ты… можешь встать. Бежать и не думай.

Сапог убрался, и Жан кое-как встал. Глаза на всякий случай рыскали по сторонам в поисках возможного направления побега, однако, взглянув в сторону рыцаря, парень вздрогнул — в руках одетого в черное воина был тяжелый арбалет, взведенный, и стрела покоилась на ложе. А то, что он достаточно опытен и не промахнется, было совершенно очевидным. Да уж, убежишь тут…

— Понял, как я вижу? Это уже неплохо. — Рыцарь даже не улыбнулся. Теперь отвечай, зачем ты напал на госпожу? Я долго за тобой наблюдал, ты ведь специально поджидал здесь леди Алию. Ну, говори, шельмец. Живо. Чего хотел? Коня увести?

— Нет! — возмутился Жан, оскорбленный самим предположением о корыстных побуждениях. — Нет! Я…

А что он мог сказать? Да, план был хорош, но кто же знал, что рыцарь окажется поблизости, да. еще так, что он, столько лет проведший в лесу, не услышал и не увидел воина, пока тот не вмешался. Парень понурил голову и замолк.

— Говори, не бойся. — Мягкий голос леди Алии не содержал угрозы, напротив, успокаивал и внушал надежду. — Скажи правду, и… и сэр Берн тебя отпустит.

— Но, леди…

— Я так хочу, сэр Берн. Неужели вы откажете мне в такой малости? обиженно надула пухлые губки девушка. — Я что, так много прошу?

Рыцарь развел руками.

— Ваше желание, леди, для меня закон. Тебе повезло, шельмец, так что будь правдив. А то везение может и кончиться. Ну?

— Я… я хотел… чтобы лошадь испугалась… тогда я смог бы… помочь… успокоить… я хотел…

Внезапно Берн расхохотался. Он смеялся долго, утирая рукой слезы и опустив свое смертоносное оружие. Наконец, немного успокоившись, он пояснил:

— Это же ясно как божий день! Конечно — что может быть проще! Серв помог госпоже, может, даже, спас ее. Конечно, он заслужит награду — глядишь, пара монет перепадет. Да, парень, ты хитер… такое придумать. Ты действительно получишь награду, по крайней мере госпожу ты не спас, а вот меня ты здорово развеселил. На вот, держи, заслужил.

Он протянул Жану руку. На раскрытой ладони лежала большая серебряная монета. Десять стоиков, огромные деньги… он за всю свою жизнь столько не держал в руках.

Парень отшатнулся от протянутой монеты, лицо его залилось краской.

— Нет! — почти выкрикнул он. — Я не хотел денег. Я думал… я надеялся… если я помогу леди… то она… может, возьмет меня на службу. Я сильный. Я и мечом владеть умею, и читать обучен. Я бы леди пригодился. Не нужно мне ваших денег, не нужно! — Он повернулся и бросился бежать.

— Стоять… — негромко приказал рыцарь, и Жан почувствовал, как ноги наливаются тяжестью. Шутки, похоже, кончились, желание бегать под прицелом боевого арбалета у него сразу пропало. Парень замер. — Вот так и стой. И, если твоя шкура тебе дорога, постарайся не шевелиться. Впрочем, можешь отгонять комаров. Только без резких движений.

Сказав это, Берн повернулся к девушке, но его арбалет все так же смотрел точно между лопаток Жана, и тот, не оборачиваясь, явственно это ощущал.

— Что скажете, миледи? — вполголоса, так, чтобы парень не расслышал, спросил он. — Врет? Или правду говорит?

— Правду… — шепнула она. Ее пальцы теребили висящий на шее, на изящной золотой цепочке, медальон со вделанным в него крошечным осколком дымчато-серого камня. — Кристалл помогает мне чувствовать ложь, так что я уверена, что он говорит именно то, что думает.

— Вы увлекаетесь магией? Странное занятие для благородной леди.

— Лишь чуть-чуть… впрочем, с таким маленьким кристаллом многого не наколдуешь. И вообще — почему бы и нет. Все лучше, чем дни напролет вышивать или слуг гонять. Да и милорд маркиз, насколько я знаю, к магии относится с уважением.

— Да, вы правы… Не думайте, леди, что я отношусь к магии с пренебрежением. За свою жизнь я, поверьте, многое повидал и прекрасно знаю, на что способен хороший маг. Однако они… э-э-э… стары, как правило. И к тому же почему-то всегда порядком уродливы.

Алия весело рассмеялась.

— Стары, говорите? О, Берн, не смешите меня, ведь они тоже когда-то были зелеными учениками, когда у них еще не росла седая борода, верно ведь?

— Да? — хмыкнул рыцарь. — А мне лично кажется, что они сразу такими вот и рождаются. С бородами, в мантиях и с непомерным самомнением. Знаю я одного такого… Но мальчишка-то этот, ну и хитер, шельмец.

— Как вы думаете, милорд, из него выйдет толк? Рыцарь пожал плечами. Арбалет ни на мгновение не отклонился от цели.

— Может, и выйдет. Парень рослый, видать, сильный. И умен, похоже. Деньги вот не взял, с его стороны это ход чертовски верный. А вы действительно хотите взять его на службу?

— Возможно… но мне хотелось бы сначала услышать ваше мнение, милорд.

Рыцарь задумался. Затем внимательно оглядел неподвижно стоявшего парня. Тот был высок и довольно хорошо сложен. Мускулов было маловато, но это скорее от недостатка питания — вряд ли он часто наедается до отвала. Гибкий, жилистый — это, конечно, неплохо.

Двадцать лет сэр Айдахо служил семейству де Танкарвилль.

Двадцать лет — и большую часть этого времени он командовал войсками маркиза. Берн считал, что более или менее умеет разбираться в людях. Он всегда искал тех, кто служит не за страх, а за совесть — именно из таких получаются самые верные, самые надежные бойцы. Такие не предадут своего господина, их не купить и не запугать. Конечно, если парень говорит правду и его тяга к служению леди есть именно стремление служить и защищать, а не просто желание «выбиться в люди» и перестать кормить свиней, что, в противном случае, так и будет его уделом до конца жизни.

Конечно, проверить это можно только со временем, но пока, похоже, парень искренен.

— Берите, — кивнул он. — Если не врет, то действительно хочет служить. Такие вот, как он, всегда лучше, чем простые наемники. Уж я-то знаю, сам подбирал маркизу телохранителей.

— Ой, дитятко, да на кого же ты нас покидаешь-то!!! — заголосила бабка Сатти, когда Жан заявил, что леди Алия берет его на службу.

Такое впечатление, что расстаться старухе предстояло с любимейшим из детей. Впрочем, на этот счет Жан особых иллюзий не испытывал. Если и боялась чего вредная бабка, так это того, что ферма-то, по сути, принадлежала Жану, а уж никак не ей.

Собственно, ферма принадлежала отцу Жана, но он ушел с ополчением на войну, да так и не вернулся. С той поры минуло уж восемь лет, в течение которых Сатти твердой рукой управляла фермой сына и вовсю командовала внуком, не желая замечать того, что тот уже вырос и давно уж должен был бы вступить в права наследования. Сам парень это в общем-то знал, но никакого особого желания становиться хозяином не испытывал, у него была другая мечта, и вот сейчас он как раз и стоял на пороге ее осуществления.

— Ой, да разве ж плохо тебе здесь жилось-то…

Сейчас ей было страшно — ведь Жан, чтобы не выглядеть нищим, мог заставить ее продать ферму и был вправе сделать это. Ведь сын ее при свидетелях сказал тогда, что вот, мол, мама, поживите у нас, пока сынок мой, Жан, подрастет, уж приглядите за ним… А сынок-то и подрос, да разве ж можно вот так взять и отдать прямо в эти детские еще руки ферму, которую столько лет обихаживала. И ведь давно надо было, и соседи не раз напоминали про волю сына, да только все не находила она в себе сил для этого…

— Да как сынок-то мой ушел, да и не вернулся, так и ты, сокол мой, теперь меня покида-а-аешь…

Не переставая причитать, бабка Сатти полезла в подпол. Ежели что, так, может, удастся откупиться малым. Парень-то неопытен, глядишь, на слезу и раСтаст. Может, и не потребует ферму отдать, так ведь мало что отдать, так еще и продать вдруг захочет… а тут ведь каждый угол ее, Сатти, руками обихожен.

— Да не держу я тебя, сокол мой, не слушай ты слез старухи-ны-ы-ых…

Она вылезла на свет божий, сжимая в руках туесок. В нем бренчали скопленные за долгие годы деньги — пара серебряных монеток и несколько горстей медных грошей. Конечно, старая Сатти была не такой дурой, чтобы хранить все свои деньги в одном месте, и этот туес был одним из трех, припрятанных ею на черный день, к тому же наименее наполненным.

— Вот, внучек… Возьми… пригодится на службе-то. Деньги-то хоть и малые, да уж чем могу. — Она снова пустила слезу. — А уж я-то еще наработаю, не совсем еще дряхлая, да, наработаю, ты уж, соколик, обо мне-то не думай.

— Не нужно мне ваших денег, бабушка…

«Ну точно, сейчас про ферму разговор поведет», — ужаснулась старуха. Внутри у нее все похолодело. Ну не иначе как шельмец потребует своего наследства. Ведь ясно как день, ежели уедет сейчас с леди Алией, то ведь и не вернется сюда никогда, а значит, что ему, до фермы-то этой? Продаст, как есть продаст… Она сделала последнюю попытку:

— Да бери ты, это ж от сердца… все, чем богата. Если урожай хороший будет, так продам и еще пришлю с оказией. Не обижай старуху, для тебя ведь копила, каждый грошик сберегала. Все думала, выйдешь когда-то в люди, так и денежки будут, а я уж тут как-нибудь перебьюсь. Хлебушек есть, да и то ладно.

На какой-то миг Жан даже поверил в искренность бабкиных слез. Даже мелькнула мысль — как он ее оставит, старую, одинокую?

Но мысль эта мелькнула и тут же сменилась другой — наконец-то.

Наконец-то он вырвется из-под гнета этой железной старухи, которая пережила трех сыновей и двух дочерей, властной и жестокой хозяйки, спорить с которой не смел даже деревенский староста, и даже сборщик Налогов, незнамо почему, каждый раз давал ей отсрочку, которую у него больше никто и никогда получить не мог.

— Да не нужны мне ваши деньги, — еще раз повторил он. — Леди Алия сказала, что обо всем позаботится. И она приказала передать тебе вот это.

Старуха уставилась на лежавшие на протянутой ладони монеты.

Золотые марки… три… она в жизни не видела столько денег сразу.

— Леди сказала, что это для тебя. Ну, вроде как без кормильца остаешься.

Сразу исчезли слезы, и старая карга стремительно схватила золото. О да, она-то знала ему цену. Сейчас в ее сухоньких ладошках были зажаты коровы, не одна старая и худая телка, а много молодых, приносящих приплод коров… и лошадь, да и не одна, и свинок можно будет завести поболе, а значит, и нежное сало на ее стол попадать будет куда как чаще. Да и работников нанять можно, а тогда и… от радужных перспектив у бабки закружилась голова.

Она быстро кланялась, как будто перед ней стояла сама леди Алия, а не ее непутевый внук, который вдруг так внезапно нашел себе столь доходное место. Она поняла, ферму у нее не заберут, зачем ему ферма-то теперь, она и одной такой монетки не стоит.

А Жан уж и не смотрел на бабку — хищный блеск в ее глазах сразу напомнил ему, что она такое. Не забылись и ее постоянные попреки, что его легче убить, чем прокормить. И это при том, что он сам только что видел немало денег было припрятано у старой ведьмы, ох немало. Да ведь и не все она показала, не совсем же старуха из ума выжила, наверняка лишь малую толику притащила.

Ясно как день, откупиться хотела, думала, что он за наследством пришел.

Парень копался в сундуке, выбирая одежду получше — ему уже сегодня надлежало явиться в замок барона. Сэр Берн приказал не мешкать. Теперь черный рыцарь — его командир, и он, Жан, должен повиноваться беспрекословно. Да и то, можно ли было найти в Брекланде лучшего командира и учителя? Но и это не главное — главное то, что он едет С НЕЙ, с той, которой всем сердцем хотел служить, кого все эти годы мечтал защищать.

Встретили его хорошо — видимо, Берн замолвил словечко, во всяком случае, никто не удивился приходу паренька, заявившего, что леди Алия взяла его на службу. В караулке замка он сидел недолго — пришел молодой парень, одетый в черное и зеленое, цвета маркиза, и повел его в казарму, где в данный момент несколько в тесноте, но все же более или менее комфортно сосуществовала баронская дружина и немногочисленный отряд сэра Айдахо.

Провожатый сказал, что его зовут Клад и он уже пять месяцев служит в первом десятке у Корта, сотника его светлости, маркиза де Танкарвилля. В данный момент его, Жана, определили в этот же десяток, поэтому служить им вместе, а значит, Кладу поручили за ним, Жаном, приглядывать.

— Служба у маркиза хорошая, — объяснял на ходу Клад. — И кормежка отличная, и форма вот тоже. И деньга идет, два гроша в день, ежели время мирное, а коль война, то и все десять. Ну, сотник-то, он, понятно, получает куда как поболе, но он и мужик что надо, уже почитай лет десять на этом месте. А начинал, как и мы, рядовым, так что у нас, мыслю, тоже все еще впереди.

— А что я делать-то буду? — спросил Жан.

Мысленно он уже рисовал себе радужные перспективы. Вот в сияющей кольчуге и черно-зеленом плаще он стоит на страже у дверей прекрасной маркизы. А из темного коридора на него надвигаются страшные злобные тени но вот сверкает стремительная сталь, и враги, оставляя груды трупов, в панике отступают. Или вот мчится он на красавце коне, в руках длинная пика, подковы выбивают искры из дорожных камней, а впереди — замершая от ужаса толпа уродливых орков, трясущихся от страха и готовых бросить ятаганы и пасть на колени…

— Ты? — удивленно спросил Клад. — Ничего, разумеется. Учиться владеть оружием, конем… Ты верхом-то хоть раз ездил?

— Ну… ездил. Пару раз.

— Это считай, что ничего, — рассмеялся юноша. — Не скоро, друг мой, Корт поставит тебя на стражу, а уж на дело взять… Хотя на дело и меня не возьмут, говорят, неопытен еще.

— А сюда ж взяли.

— Дак это разве ж дело? Это так, прогулка. Нет, дело — это, к примеру, в набег, в темные земли. Там можно и добычу неплохую взять, и мечом вдоволь помахать. А то вот еще, бывает, караван какой сопровождать, если он что для маркиза везет. Там тоже знатные схватки бывают.

— А на стражу тебя уже ставили?

— Бывало, — важно ответил Клад.

— Ну и как? — Глаза Жана засверкали.

— Как, как… скучно. Стоишь целый день или, хуже, всю ночь на одном месте да пялишься перед собой. Бывает, что в сон тянет так, что мочи нет. Токмо тут один заснул на посту, так его сотник приказал плетьми сечь, пока тот в обморок не грохнулся.

— Ого! А говоришь — мужик что надо. Так ведь и убить можно.

— А ты как хотел? Случись вдруг враг, а часовой заснул — так всех вырежут. Не, правильно сотник приказал-то.

— Небось ежели бы это тебя плетью-то, ты так не говорил бы, верно?

Клад замялся, затем неохотно ответил:

— Так то меня и секли… Да больше такое не повторится, я-то уж понял, что к чему. И Корт зла не держит, он мужик справедливый. Надо наказать накажет, но потом поминать не будет.

Когда они пришли в казарму, Клад сунул Жану сверток с одеждой.

— Держи, как сможешь — отдашь.

Жан еще никогда, наверное, не носил такого роскошного наряда. Короткий кафтан из зеленого сукна с черными отворотами, черные же штаны, ряды блестящих медных пуговиц — да во всей деревне, пожалуй, только староста мог позволить себе такое платье, да и то по большим праздникам.

Впрочем, сразу покрасоваться в новой одёже парню не удалось — в казарму вошел невысокий кряжистый мужчина лет сорока. Его лицо было изрезано не только морщинами — немало борозд было проложено сталью. На воине был все тот же черно-зеленый наряд, только на груди сиял серебряный значок в виде креста. На боку висел длинный меч в черных кожаных ножнах. Черные глаза под насупленными кустистыми бровями уставились на Жана. «Сотник это», прошептал Клад, хотя Жан уже и сам догадался. Он низко поклонился ветерану.

— Распрямись, — поморщился тот. — Ты же воин. Воин кланяется только даме или своему господину. А мы товарищи по оружию… если ты, конечно, будешь достоин этой чести.

Он обошел вокруг парня, как будто тот был лошадью на ярмарке, оглядел его с ног до головы, затем потребовал скинуть рубаху и внимательно изучил не слишком впечатляющую мускулатуру.

По его лицу трудно было понять, доволен он осмотром иди нет.

— Как тебя зовут, сосунок? — бросил он сквозь зубы.

— Жан…

Сотник кивнул:

— Добро. Что умеешь?

Сложный вопрос. Сомнительно, чтобы сотника интересовали способности Жана к чтению, письму и счету. Или, скажем, его глубокие знания в области выращивания репы и капусты.

— Я… немного с мечом умею, мастер. Из лука могу, с ножами тож…

— Ладно, посмотрим.

Сотник вынул из-за голенища сапога короткий метательный нож и протянул парню. Затем поднял валявшийся на полу зеленый листок и, отойдя в самый конец комнаты, плюнул на него и с размаху прилепил к стене. Затем сделал шаг в сторону и демонстративно уставился на Жана.

Тот понял, чего от него ждут. Конечно, нож был незнаком, если бы была возможность потренироваться, то… впрочем, думать над этим было некогда. Нож молнией метнулся к цели и ушел в дерево в полупальце от края листа.

— Промахнулся, — сухо отметил сотник, выдергивая клинок из стены.

— Дак это… нож незнакомый-то. Своим я бы…

— Угу, — хмыкнул сотник, подходя к нему.

Не останавливаясь и практически не целясь, он с разворота метнул клинок — лезвие впилось в бревно на палец выше листа. Жан хотел было позлорадствовать, однако на этом дело не закончилось.

Вслед за клинком улетел прислоненный к стене топор — с чмоканьем лезвие застряло в пальце слева от листочка. Через мгновение на таком же, только справа, расстоянии задрожал снятый со стены тяжелый кинжал. Сталь еще не прекратила вибрировать, а уже ниже листа, все на тот же палец, глубоко ушел в дерево еще один нож, выдернутый мастером из-за пояса оторопевшего Клада. И наконец, свистнул и с хрустом пронзил листок меч сотника, глубоко засевший в дереве. Половинки разрубленного пополам листика медленно падали на пол:

— Ладно, посмотрим, как ты меч держать умеешь, — буркнул сотник. Пошли во двор. Да куртку-то надень, Клад, дай ему.

— Не так! — рявкнул Корт. Жан стоял перед сотником, выставив перед собой тяжелый деревянный меч. — Ты снова слишком напрягаешь руку. Сколько раз тебе, балбесу, повторять! Рука должна быть гибкой, а не жесткой, как палка. Принимая удар, чуть поддавайся, тогда сила его будет погашена. А так… — Он взмахнул своим оружием и чудовищный удар вышиб палку из рук парня, мало что не сломав пальцы.

Жан вздохнул и рванул за улетевшим мечом, затем снова встал в боевую стойку. На сегодняшний день, еще только начавшийся, Корт уже трижды успел его обезоружить. И это при том, что он, Жан, до сего момента искренне верил, что кое-что умеет. Как оказалось, он глубоко заблуждался.

— Настоящий боец, — поучал его сотник, которому поручили заняться новым воином, — должен беречь оружие. Что толку, если через несколько минут твой меч превратится в бесполезную иззубренную железку? Таким ни латы не пробить, ни кольчугу не рассечь.

— Так у врага же тоже… — начал было парень, но сотник покачал головой.

— Покажи-ка свою деревяшку. Ну вот, смотри сам. Сотник, конечно, был прав. Еще бы, за его плечами много лет службы, не то что у Жана, для которого сегодня — день первый.

Его деревянный меч весь был покрыт глубокими вмятинами, в нескольких местах появились трещины. А такой же меч Корта почти уцелел, лишь несколько щербин.

— Оружие врага должно скользить по твоему клинку, — сурово продолжал сотник, — скользить, понимаешь ты, салага? Заставишь его промахнуться — он потеряет равновесие. А уж если тебе так уж надо остановить удар, то принимай его на гарду, она для этого и создана. И тогда его меч будет тупиться, а твой останется острым. Но если удар у него силен, а твоя рука будет на излете, то он выбьет твой меч. Ну, давай еще раз.

Сотник нанес удар сверху. Жан, помня наставления, чуть отступил в сторону, подставляя свой меч так, чтобы оружие нападавшего соскользнуло с его «лезвия» и впустую рассекло воздух. В этот раз у него получилось, хотя трещины сыграли свою роль и деревянный клинок надломился.

— Уже лучше, — буркнул Корт. — Пойди, замени.

Когда парень снова занял свое место, инструктор продолжил:

— Теперь я собираюсь воткнуть меч тебе в грудь. Что ты намерен делать?

— Щит подставлю…

— У тебя его нет, — резонно заметил солдат.

— Ну… мечом отобью.

— Ну-ну, давай. Готов?

Палка Корта молнией устремилась в грудь Жана и, прежде чем тот успел от нее отмахнуться, больно стукнула по ребрам.

— Ты труп. Ну-ка еще раз, готов?

Казалось, все тело парня уже состоит исключительно из синяков. Разумеется, тут же к ним прибавился еще один. Резкая боль от удара, от которого не спасла даже плотно набитая шерстью куртка, заставила Жана испустить короткий стон.

— Получил? Эт хорошо… Если мозгов нет, так, может, боль думать заставит, — усмехнулся сотник. — Ты что, дурак, к дереву привязан? Уклонись, отодвинься от удара. Если тебе повезет, противник промахнется и сам напорется на твой меч. И помни, если у него в руках щит, то он, если не болван, не раскроется, но ты сможешь зацепить его руку. Если же щита нет, то перед тобой открыта грудь. Основное правило — нападать опасно. Когда нападаешь, становишься уязвим. Так, давай снова.

Они снова встали друг против друга. Меч сотника метнулся вперед, но теперь, то ли наученный горьким опытом, то ли внявший наконец словам воина, Жан ушел от удара. Только не в сторону, как предлагал Корт, а вниз — припал на одно колено, так что меч нападавшего просвистел над головой, а его палка с силой воткнулась солдату под коленную чашечку.

— Неплохо, неплохо, — пробурчал Корт, потирая ногу. — Только, малыш, ты же знал, как я ударю. А в бою наверняка среагировал бы на мгновение позже. И тогда мой меч попал бы тебе прямо в морду. Ты это сделал вполне грамотно, но и голову надо было убирать.

Вообще говоря, насколько Жан мог понять, Корт был мужик не злой. Конечно, будучи сотником, он умел проявить власть и, при необходимости, наставить на путь истинный и крепким словцом, и тяжелым кулаком. Но и к обучению он относился серьезно, поэтому за пару часов вместе с синяками к Жану пришло и немало полезного.

Во всяком случае, воин не кичился своим умением, а действительно искренне старался научить мальчишку держать в руках оружие.

— Так, теперь можешь взять щит.

Жан послушно взял один из прислоненных к стене тяжелых щитов. Сотник нарочито медленно нанес удар сверху вниз. Парень подставил щит, и деревянный меч отскочил от дубовой доски.

Насупившись, сотник нанес второй удар, чуть быстрее и сильнее — и вновь стук деревяшек возвестил о том, что атака отражена.

Казалось, у сотника портится настроение — заиграли желваки, руки стиснули деревяшку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Он снова занес меч над головой. Внезапно его левая рука взметнулась вверх и тяжелая палка, влекомая обеими руками сразу, стремительно рухнула вниз, в мелкие щепки разбившись от столкновения с вновь вовремя подставленным щитом.

Жан взвыл от боли, уже не стесняясь сотника, выронил щит и затряс отбитой рукой. Если бы у него оказались сломанными кости, он нисколько этому не удивился бы. Рука горела так, как будто удар пришелся не по толстому дубовому щиту, а прямо по мясу. На глазах выступили слезы.

— Ну что, понял, сосунок? — мрачно спросил сотник, выбирая себе новый меч. — А будь у меня боевое оружие, я бы тебе этот щит пополам развалил бы, да и тебя вместе с ним. Так, подними его, повторим еще раз.

В этот раз он не стал ничего втолковывать, но Жан все понял и так. Снова раз за разом он принимал удар на щит, стараясь не обращать внимания на боль в отбитой руке. Раздраженный тупостью парня, сотник снова попытался влепить изо всех сил, чтобы отбить руку упрямцу, однако тот внезапно скользнул в сторону и удар пришелся в пустоту. Не ожидая этого, Корт на мгновение потерял ориентацию, а уже в следующее мгновение кончик деревянного меча легонько кольнул его в шею.

— Молодец, — расплылся сотник в улыбке. — Вижу, начинаешь понимать. Ладно, хватит на сегодня. Иди в дом да ополоснись, а то вон мокрый-то весь. Скоро уж обед будет.

Обед вообще превзошел все ожидания Жана, Не тем, понятно, что был лучше, чем стряпня бабки Сатти — та готовила отменно, и мало кто с ней мог сравниться. Другое дело, что при всех своих талантах была старуха безмерно скупа, и из-за стола Жан частенько подымался голодным, хотя и вылизав свою миску подчистую. Да и не так часто на их стол попадало мясо — все больше елось то, что давал огород, репа там, капуста, картошка. Летом — с грибками свежими, зимой — с солеными. Бывало, парню удавалось рыбки наловить, а то и птицу какую подстрелить, тогда ужин бывал и понаваристее. Сатти считала первостатейной глупостью тратить деньги на мясо — что добыл, то и ешь, а не смог — вон, жуй картошечку. Впрочем, даже из одной картошки старуха умудрялась сготовить неплохой ужин, а уж если какой праздник — то бабка старалась вовсю. На свет божий извлекались соленья, варенья, в печи пеклись пироги с ягодой, рыбой или капустой — что было под руками. А то и на блины расщедрится Сатти. Щи она тоже готовила знатно, да только праздники были редкостью, в обычные дни еды никогда не бывало вдосталь. К тому же постоянные попреки в обжорстве напрочь отбивали аппетит.

Здесь же было иначе — еда была простой, но обильной, да и мясо составляло едва ли не основную ее часть. Также в углу стояла бочка пива, к которой время от времени наведывались солдаты со своими огромными кружками. Пиво было, понятно, не такое хорошее, как у Сатти или даже у кого другого в деревне, зато его было много, и можно было нырять в бочку сколько угодно, а не ограничиваться тем, что тебе нацедит скупая старуха.

Мужчин за столом было немного — всего с десяток. Остальные — кто на службе, кто дрыхнет, а у кого обед будет и попозже. Никто не гнал из-за стола, никто не провожал угрюмым взглядом каждый проглоченный кусок — так что Жан встал из-за стола слегка отяжелевшим. Да, такое начало службы ему определенно нравилось.

— Привет, разбойник!

Жан вздрогнул и обернулся, от неожиданности чуть не свалившись с коня. Его догнала грациозная Ласточка вместе со своей неразлучной всадницей.

Они выступили из замка барона Освальда фон Ридерау на рассвете. Впереди была долгая дорога — весь путь планировали покрыть за три дня, останавливаясь на ночлег в заранее подготовленных гостиницах — впереди ехали вестовые, чтобы вовремя предупредить хозяев постоялых дворов о скором прибытии знатных гостей.

Дорога была небезопасной — в последнее время на Тракте безобразничала шайка разбойников, к тому же было их противу обычного много — рыл тридцать. Не раз уж купцы попадали в засаду: кто побогаче да не жмотился на добрую охрану — те отбились, остальные же всего имущества лишились, а старого Аарона, молодцы которого ухайдокали троих нападавших, пока их самих стрелами не утыкали, так и вовсе на дереве повесили, вспоров ему брюхо и обмотав ему вокруг шеи его же собственные кишки. Барон не раз и не два посылал дружину в леса, да так ничего и не нашли.

Поговаривали, что в замке у разбойников были дознатчики, так что стоило воинам барона оседлать коней, как злыдни скрывались в непролазных топях, а то и просто расползались по домам — по всему видать было, что они большей частью из местных.

Поэтому маркиз отрядил в свиту своей будущей супруги десяток воинов да в придачу к ним Корта, лучшего своего сотника.

Возглавлял посольство сэр Берн Айдахо — не зря считавшийся первым мечом Брекланда.

Несколько неожиданно к поездке присоединились еще несколько воинов, точнее — трое. И самым диковинным было то, что эти трое не принадлежали к роду людскому. Это были эльфы — старший из них, Лериас, и двое его телохранителей, ни днем ни ночью не расстававшиеся с длинными луками.

Вообще, эльфы людей не любят — Лериас исключением не был.

Всегда слегка надменный и холодный, он тем не менее сам пришел к маркизу, который всегда был рад принять при своем дворе столь необычного посетителя. Потребовав — чем поверг слуг в состояние, близкое к панике отвести его в тронный зал, Лериас, даже не склонив головы, что вообще-то было эльфам не свойственно, обратился к Рено де Танкарвиллью с просьбой.

Откуда Лериас прознал о предстоящей свадьбе, маркиз не спрашивал — и так вся округа только об этом и говорила. Однако его просьба — случай, когда эльф о чем-либо просил человека, был настолько редок, что маркиз такого и не помнил — была странной и даже вызывала тревогу. Высокий эльф просил — не приказывал и не требовал, как более часто поступал Дивный народ, а именно просил о милости — позволить ему стать учителем будущей маркизы де Танкарвилль. От столь неожиданной и, что уж там говорить, несколько наглой просьбы маркиз так оторопел, что даже не смог разозлиться и только поинтересовался, а почему именно эльф должен стать учителем леди Алии. Случай действительно был неслыханный — последним известным человеком, кого эльфы милостиво согласились — именно согласились, а не сами предложили свои услуги — обучать, был великий Байд, впоследствии остановивший войну и разрушивший Темный Портал.

Лериас, надменно глядя на маркиза, ответил, что такова воля его вождей. Впрочем, он снизошел до объяснений — в леди Алии якобы текла капля эльфийской крови, поэтому сам Лемелиск, князь эльфов, приказал ему, Лериасу, своему родственнику, учить девушку. А чему учить и как — про то высокочтимому маркизу Рено знать не положено. При этом тон его был таким, что воины у дверей зала положили руки на мечи, готовые вырвать язык наглецу, и только полное спокойствие их хозяина удержало их от более решительных действий.

Конечно, будь на месте маркиза кто другой — то эльф, откровенно нарывавшийся на неприятности, их бы и получил. Хотя все и знали о манере эльфов разговаривать с людьми, это не означало, что все могли эту манеру долго терпеть. Да и этот, откровенно говоря, далеко переплюнул своих сородичей по части хамства — обычно эльфы не были столь явно грубы — скорее просто демонстративно смотрели на людей свысока. Рено, к явному сожалению Лериаса, относился к меньшинству — его вывести из себя было довольно сложно. Касалось это долготерпение, впрочем, только гостей замка, но никак не слуг тут маркиз был скор на расправу, и многочисленные сервы, следящие за порядком в замке Форш, ходили по струнке.

Эльф, кажется, был бы очень не против, если бы его с криком и руганью выгнали из замка — по крайней мере самому маркизу так и показалось. Если желают приступить к исполнению своих обязанностей, то столь нагло себя не ведут. Этот же, напротив, явно напрашивался, и маркиз сделал единственно правильный вывод — эльфу не нравится поручение князя, и он не хочет его исполнять.

Но ослушаться своего господина — это для эльфов куда более немыслимо, чем даже для самых преданных вассалов из людского племени. Поэтому Лериас сделал все возможное, чтобы возложить ответственность за нарушенный приказ на плечи человека.

С откровенным злорадством маркиз буквально распахнул объятия навстречу надменному гостю. О, он бесконечно рад оказанной им чести. О, разумеется, он сделает все от него зависящее, чтобы миссия высокочтимого Лериаса оказалась успешной и — глаза эльфа гневно блеснули, что не укрылось от маркиза — чтобы был в полной мере исполнен приказ князя Лемелиска. Поэтому он проследит, чтобы дорогого гостя устроили с подобающими его положению удобствами, а буде он, гость, захочет, то может присоединиться и к отряду сэра Айдахо, который как раз завтра отправляется за будущей маркизой.

Эльф вполне овладел собой и скрыл эмоции, но тем не менее его недовольство Рено заметил, и, поскольку хамов никто не любит, мысль о том, что ему удалось уязвить самолюбие эльфа, немало маркиза порадовала. Лериас выразил холодное согласие присоединиться к посольству сэра Айдахо — тут уж маркиз не скрывал своей радости. Конечно, он слышал о том, что дороги стали небезопасны, но отряжать за женой целую армию было по меньшей мере не принято, и маркиз был вынужден ограничиться малым числом бойцов. В этом случае присутствие эльфийского мага — а в том, что обучать Алию этот гордец намерен именно магии и ничему иному, Рено нисколько не сомневался — и придавало вес посольству, и способствовало безопасности его членов. К тому же, как оказалось, эльф прибыл не один — ему, как посланцу князя, полагались телохранители, и двое столь же статных и высоких, хотя, на человеческий взгляд, несколько тонких в кости лучников тенью следовали за своим господином везде, где только было можно.

Сам же Берн Айдахо нисколько не жалел о таком пополнении — хотя он и верил в силу мечей больше, чем в силу магии, но совсем не будучи дилетантом в военных вопросах, он понимал, что на случай любой непредвиденной опасности два эльфийских лука и один дымчатый кристалл стоят его десяти мечников. Впрочем, и Лериас, убедившись, что от выполнения приказа князя уклониться ему не удастся, тоже стал несколько более терпимым. По крайней мере те, с кем он заговаривал, уже не начинали мечтать о смертоубийстве на второй минуте разговора. Не раньше, чем на десятой — это при общении с эльфами было почти нормой.

Жан ехал в авангарде — не потому, что был таким уж хорошим наездником, а потому, что там ехал Корт, который не собирался упускать времени и всю дорогу поучал парня, как лучше держаться в седле. На нем была кольчуга — это чудо он получил у Айдахо, вместе с оружием — длинным тонким мечом, ножом-засапожником, копьем и небольшим треугольным щитом. Один бог ведает, зачем рыцарь возил в обозе запасные мечи и щиты — будто бы и не на прогулку за будущей госпожой собрался, а на настоящую войну.

Только коня ему пришлось выделить с баронской конюшни — тот, впрочем, не поскупился, и конь у Жана был отменный, по правде сказать, получше, чем кой у кого из мечников маркиза.

Парень сегодня впервые увидел эльфов — Дивный народ в этих краях появлялся редко. Высокие, красивые, хотя из-за внешней молодости они не тянули на тот идеал мужской красоты, который был принят среди людей — ни бугрящихся мускулов, ни толстой шеи и волевого подбородка — одень их в платье, так наверняка получится привлекательная девушка. Эльфы были светловолосы — длинные, цвета спелой пшеницы пряди удерживались простыми кожаными ремешками на высоких лбах или, как у Лериаса и других более или менее знатных членов древнего рода, — тонким серебряным обручем.

Лериас не нашел теплых слов для уставившегося на него и открывшего от изумления рот молодого воина, его же телохранители вообще за весь день не сказали ни слова, лишь внимательно зыркали по сторонам, справляя свою службу. Жан достаточно много слышал об эльфах, чтобы этому не удивляться, однако приятного в этом было мало и, вволю поглазев на высоких гостей, он тем не менее предпочел ехать впереди отряда вместе с Кортом.

Теперь же сотник умчался вперед проверять дозоры, а Жан остался один. Тут его и догнала Алия, придержав разгоряченную скачкой Ласточку и заставив ее идти нога в ногу с жеребцом Жана.

— Ну, доволен службой? — улыбнувшись, поинтересовалась она.

— О миледи! — только и смог выдавить из себя парень.

— Лет-то тебе сколько? — спросила леди Алия, с интересом разглядывая рослого нескладного парня, который так рвался ей служить, что чуть ее же и не угробил. Не будь она столь хорошей наездницей, обиженная лошадь наверняка сбросила бы ее на землю, а там не миновать ушибов и синяков, а то и чего похуже.

— Восемнадцать, — щегольнул парень.

Он твердо знал и немало этим гордился, что на подобный вопрос среди его друзей-приятелей вряд ли кто ответил бы. Обычно отвечали так — кроха, если до трех лет, ребенок — если до семи, доросток — если до пятнадцати, млад если до двадцати. Кто старше — те обычно на вопрос о летах отвечали «много». Много кто из крестьян сумел бы сосчитать свои годы — в конце концов, считать учили всех, благо гроши учет любят, да и подати барону платились не только зерном или иной снедью, а и звонкой монетой.

Да только кто же их считает на селе, года-то.

— Выходит, мы одногодки, — рассмеялась маркиза. — И что, витязь, клянешься ли ты хранить и защищать меня до самой смерти своей? Таково же было, помнится, сокровенное твое желание?

— Клянусь, леди, — серьезно ответил парень. — Клянусь, что мой щит всегда будет охранять ваш покой, а мой меч омоется кровью ваших врагов.

Внезапно конь под Жаном дико заржал и повалился на бок — в грациозной шее гнедого торчала пробившая ее навылет стрела.

Парень покатился по земле, но уже в следующее мгновение вскочил на ноги — в руках сверкнул меч.

— Бегите, миледи! Это засада! — заорал он, видя, как из-за кустов высыпало с десяток разномастно вооруженных мужчин. Трое бросились к Алии, но девушка, дав шпоры лошади, бросила ее на нападавших, сбила одного с ног и уже через мгновение исчезла среди деревьев.

«Руку не напрягать… на лезвие удар не принимать… от нападений уклоняться…» — шептал про себя парень, неуклюже отмахиваясь мечом от троих нападавших. Те больше развлекались, сразу поняв, что перед ними новичок. Еще один из бандитов натянул было лук, но другой, высокий мужчина в вороненой кольчуге с несуразно большим двуручным мечом, остановил его, желая, видимо, дать приятелям возможность поразвлечься.

Один из противников, вооруженный здоровенным топором, размахнулся и с силой обрушил свое оружие Жану прямо на голову.

Вскинув щит, парень нырнул в сторону, одновременно выбросив вперед руку с мечом — удар был не слишком силен и не смог пробить кольчуги на груди у врага. Но и топор просвистел мимо и глубоко ушел в землю, заставив нападающего на мгновение слегка потерять равновесие. Жан лихорадочно ударил еще раз, в шею — и снова не попал, клинок оставил только малозаметную, слегка кровоточащую царапину.

Бандита с топором это просто взъярило.

— Он мой… — прохрипел он, неторопливо описывая топором круги над головой. Парню казалось, что сила противника неистощима — вот так вот запросто крутить одной рукой тяжеленную секиру сумел бы далеко не каждый.

Неожиданно топор метнулся вниз и с чудовищной силой врезался в щит. Рука безжизненно повисла, хотя особой боли Жан не ощущал.

Пока. Он махнул мечом — неловко, неуклюже — и… попал. Попал совсем не туда, куда хотел — боец уверенно подставил свое оружие под удар клинка, однако тот развернулся в неуверенной руке и проехал по топорищу, сдирая стружку и… отсекая врагу несколько пальцев.

Тот взвыл, роняя оружие, — по руке ручьем текла кровь.

— Кончай его, — негромко бросил бандит, до этого не дававший лучнику выстрелить. Тот согласно кивнул, затем быстро, одним движением, наложил стрелу, натянул и спустил тетиву.

Жан почувствовал удар в левое плечо и тупо уставился на торчащее из кольчуги древко стрелы — он видел, что зазубренный наконечник выглядывает с другой стороны.

— Ты что, стрелять разучился? — буркнул тот, с мечом. — Или ты это так, для развлечения?

— Для развлечения, — кивнул лучник. — Он Спаса без пальцев оставил. Пусть теперь помучается.

Столь же неуловимым движением он выпустил вторую стрелу, которая пронзила Жану бедро. О том, чтобы подставить щит, он уже и не думал — тело заполняла пульсирующая боль, вымывая из головы все разумные мысли. Раненая нога подломилась, он опустился на одно колено.

Из последних сил Жан бросил меч и, выхватив из-за пояса кинжал, метнул его в мерзкую скалящуюся харю. Лезвие просвистело мимо, лишь слегка оцарапав щеку стрелку.

— Ну, теперь ты покойник, сопляк, — рявкнул тот, протягивая руку к колчану. — На, полу… хр-р-р.

Договорить ему помешала длинная стрела с белым оперением, прочно засевшая в горле. Лучник ничком рухнул на землю, а уже в следующее мгновение такая же стрела пригвоздила к дереву еще одного из бандитов.

Ускользающим сознанием Жан успел отметить, что на поляну высыпали мечники Корта, а за их спинами виднелись высокие эльфы, вновь натягивающие свои смертоносные луки.

— Гляди-ка, живой, — удовлетворенно хмыкнул Корт. — Не вставай, парень, не вставай. Отметелили тебя изрядно, так что ты вправе еще полежать. Поздравляю с боевым крещением, сынок.

С этими словами он встал и, не оборачиваясь, вышел из комнаты.

Жан огляделся по сторонам — он лежал на кровати в светлой горнице, плечо и бедро порядком ныли. Парень пошевелил пальцами левой руки казалось, что они — как ватные, слушаются плохо, но, к счастью, все же слушаются. Он почти ничего не помнил из событий вчерашнего — а вчерашнего ли? — дня. Вообще-то неизвестно, сколько он здесь провалялся.

— Привет! — ворвался в комнату Клад, прямо-таки источая жизнерадостность. — Сотник сказал, ты уже в себя пришел. Это здорово!.

— И тебе привет! — слабо улыбнулся Жан. — А мы где?

— Как где? В замке Форш, конечно. Жаль, ты не видел, как нас встречали.

— А ты расскажи.

Желание поболтать и без того распирало Клада, поэтому просить дважды его не пришлось.

Бандитов оказалось больше сорока человек, и напали они на весь отряд разом — с десяток накинулись на Жана, больше, разумеется, в расчете захватить женщину, пятеро попытались справиться с Кортом и одним из его мечников, вырвавшихся далеко вперед, остальные обрушились на основной кортеж — именно там была главная пожива.

Первыми среагировали эльфы-телохранители — орава разбойников еще не успела высыпать из леса, а уже запели эльфийские стрелы, укладывая их одного за другим. И все-таки врагов было много — лишь шестеро бойцов да сам сэр Айдахо охраняли обоз, насело же на них около тридцати лиходеев.

В целом они были неплохо вооружены — почти на всех были кольчуги, хотя и плохонькие, да и вооружены они были не только мечами и топорами. Один из мечников был убит сразу, получив прямо в грудь арбалетную стрелу, легко, как обычную сермягу, пробившую толстую кольчугу, еще один пал несколькими секундами позже — его достал метательный нож, вошедший точно в горло.

Остальные встретили нападавших мечами. Сэр Берн, от черненых доспехов которого отлетели два или три арбалетных болта, в мгновение ока уложил троих нападавших своим двуручным мечом, но затем его лошадь свалилась на землю, пронзенная стрелами, и рыцарь оказался чуть ли не погребенным под грудой накинувшихся на него врагов. Встать ему помогли стрелы эльфов и мечи оставшихся в живых солдат Корта, к тому времени потерявших еще одного, правда, раненым — топор одного из нападавших зацепил воину плечо, пробив кольчугу и оставив глубокую рваную рану.

Дело было совсем плохо, когда в бой вступил Лериас. Маг вскинул над собой руки, с кончиков пальцев сорвались светящиеся струи голубых молний, и сразу четверо нападавших рухнули в траву обгорелыми трупами. Остальных это заставило попятиться.

Трое мечников и совершенно не пострадавший, если не считать уязвленной гордости, сэр Айдахо накинулись на оторопевших бандитов, сея смерть в их рядах. Без устали рвали тетивы эльфы, их стрелы как бумагу прошивали кольчуги, одного за другим отправляя любителей легкой наживы в мир иной.

Их оставалось еще с десяток, когда Лериас нанес новый удар.

Казалось, огромный невидимый таран ударил в сгрудившуюся толпу — краем зацепило и черного рыцаря, который отлетел в сторону, не получив при этом, впрочем, особых увечий. А вот разбойникам досталось куда больше — незримый шквал разметал их по тракту, трое остались лежать неподвижно, остальные, поняв наконец, чем им грозит продолжение атаки, бросились бежать сломя голову. Еще двоих взяли эльфы, остальным все же удалось скрыться среди деревьев.

В это же время на поляну галопом влетела Ласточка — леди Алия звала на помощь. Солдаты вскочили на коней, которых, увы, было больше, чем способных держаться в седле бойцов, и ускакали в указанном леди направлении, Лериас кивком приказал своим стражам следовать за мечниками.

— Мы добрались до тебя как раз вовремя, — с воодушевлением продолжал рассказывать Клад. — Я даже успел увидеть, как ты запустил кинжалом в того хмыря, с луком. Дерьмовый, конечно, бросок, но и я вряд ли бросил бы лучше, если бы во мне сидели две стрелы. Одного ты, как я понял, вывел из строя, двоих сразу сняли эльфы. Кое-кто бросился бежать, а этот верзила; в черной кольчуге, попер на нас с этим своим ужасным клинком! Удар у него, я тебе скажу! Не поверишь, мой меч он сломал пополам, в руке только рукоять осталась да с ладонь железа. Ну а пока он во второй раз замахивался, эльфы его стрелами утыкали, что твоего ежа.

В общем потери отряда были значительны — двое мечников погибли, еще четверо были более или менее серьезно ранены. Больше всех, понятно, досталось Жану, да еще один из бойцов долго теперь не сможет пользоваться левой рукой. Корт не получил ни царапины, а вот его напарнику наконечник стрелы рассек кожу на щеке — рана неопасная, но крови давала много, да и шрам — мужской знак отличия — останется с ним теперь навсегда. Один из эльфов, как оказалось, тоже был ранен — арбалетный болт пробил его ногу, пришпилив ее к боку коня, но то ли подействовала тайная магия Высокого народа, то ли были иные причины, но конь даже не заметил раны и только потом, когда все было кончено, свалился на землю.

Эльф, успевший соскочить с седла, презрительно выдернул стрелу из ноги, как будто это была простая заноза, и быстро, в несколько мгновений, унял кровь, в то время как его напарник помогал другим раненым. Впрочем, лесной стрелок сильно хромал, хотя ни один мускул на его лице не выдавал испытываемой им боли.

Отряд двинулся дальше — только теперь Жан ехал не вер- хом, а пластом лежал на телеге. Сэр Берн теперь неотлучно находился рядом с леди Алией, кляня себя за то, что позволил ей излишнюю свободу действий, чуть было не приведшую к катастрофе. Лериас все так же хранил надменное молчание, не отдавая ни приказов, ни распоряжений, хотя Клад заметил, что его телохранители теперь больше внимания уделяли будущей маркизе, чем своему господину.

Встреча была пышной, но Жан, к сожалению, ее не увидел — рана на ноге воспалилась, несмотря на усилия эльфов, и только к самому концу пути появились первые признаки выздоровления.

Поэтому, когда навстречу кортежу из замка вышел почетный караул, парень спал, временами вздрагивая — снова снился лучник, направляющий стрелу ему в грудь.

Жан стоял в расслабленной позе, опираясь на древко глефы — боевого посоха, с обоих концов увенчанного внушительными, острыми как бритва лезвиями. Маркиз ввел это оружие среди своих солдат не случайно — опытный боец вполне мог действовать такой игрушкой куда более эффективно, чем мечом. Собственно, второй клинок на древко поставили по просьбе Жана, которому такой вариант нравился больше.

Было скучно. Да, Клад был прав, стоять на страже — далеко не самое приятное дело. Зато можно отдыхать, прислонившись к стене.

Только глаза держать открытыми — не приведи господи, сотник поймает спящим.

Позади остались месяцы тренировок и сейчас, глядя на свои руки, Жан мог с радостью отметить, что синяков на них стало куда как меньше — все реже и реже Кладу или кому-либо другому, удавалось легко с ним справиться. Впрочем, его умение владеть оружием не слишком помогало, если с ним занимался Корт или, что случилось пару раз, сам сэр Айдахо. Черный рыцарь несколько раз принимал участие в тренировках — частично для того, чтобы не потерять форму, частично ради проверки качества получаемой мечниками боевой подготовки. Как правило, он оставался недоволен — впрочем, Корт привык к подобным упрекам все же на подготовку отличного бойца нужно немалое время.

Неожиданно для сотника, Жан показал более чем сносное владение глефой. Причины тому были — крестьяне частенько устраивали во время праздников состязания по бою на палках, и высокому, жилистому парню не раз удавалось завоевывать то петуха, то поросенка или иной приз, который староста выставлял победителю. Здесь же ему представилась возможность освежить свои навыки. Правда, справиться с Берном ему не удавалось ни глефой, ни мечом, ни алебардой — любым видом оружия рыцарь владел в совершенстве, в то же время среди остальных солдат его сотни Корт особо отмечал его и даже, бывало, пару раз поручал учить новичков искусству боя обоюдоострым посохом.

Постепенно он вошел в жизнь боевой дружины — теперь все чаще и чаще Корт ставил его на стражу в замке или на стенах — а несколько раз Жану даже был доверен пост у покоев маркизы. Сотник знал о причинах, которые привели парня в ряды воинов замка Форш, видимо, Берн дал ему определенные инструкции — во всяком случае, с тех пор как он стал делать определенные успехи на тренировочной площадке, подобные назначения стали попадаться все чаще.

Замок Форш по праву считался одной из самых неприступных крепостей срединных уделов — если не считать, конечно, укреплений крупных городов вроде Тренса. Выстроенный еще лет двести назад, он с тех пор ни разу не пал перед врагом, хотя желающих попробовать прочность стен логова де Танкарвиллей находилось достаточно.

Цитадель возвышалась на скале — с трех сторон высокие стены нависали над отвесными скалами, с четвертой узкая, троим всадникам в ряд едва проехать, дорога, извиваясь по каменным уступам, вела к подъемному мосту, за которым путников встречали массивные, окованные железом ворота. Каждый день специально отряженный для этой работы слуга смазывал маслом ворот, поднимающий мост, и тщательно счищал с ворот периодически возникавшие пятнышки ржавчины.

Внешние стены замка были на удивление высоки — у лордов срединных уделов встречались подобные горные бастионы, но все они больше полагались на естественную защиту несокрушимого гранита.

Прапрадед нынешнего хозяина замка, маркиз Лион де Танкарвилль, начавший постройку могучей крепости, заставил архитекторов возвести высокие и мощные стены, вместо традиционных зубцов снабженные рядами узких бойниц, надежно прикрывающих арбалетчиков от стрел противника. Две привратные башни, кроме лучников, имели и котлы со смолой, а также немалый запас валунов и каменной крови^[49] — горшки с ней могли поджечь что угодно, даже затянутую сырыми бычьими шкурами осадную башню, если бы она вообще смогла приблизиться к стенам цитадели.

Жилище маркиза представляло собой, по сути, крепость в крепости мощная башня в самом центре цитадели, возвышающаяся над всеми укреплениями, могла бы держаться очень долго, даже если бы пали внешние стены.

Неизвестно, сколько лет пришлось работать строителям, но они прорубили в центре донжона^[50] колодец, уходивший вниз на немыслимую глубину. Ходили слухи, что это вообще не человеческих рук дело, что колодец — одно из древних творений гномов, которое нашел и использовал дальновидный маркиз. Так или иначе, но с жаждой у осажденных проблем не возникло бы — хитроумная система подъемника, который приводил в действие здоровенный конь-тяжеловоз, позволяла в достатке поднимать на поверхность кристально чистую воду из подземных источников.

Сам Жан склонялся к мысли, что колодец — дело многолетнего упорного труда землекопов, пока Корт не сводил его в Пещеру. Ее называли именно так с уважением и затаенным восторгом — огромный зал в глубине скалы, куда ни разу не проникал луч дневного света, поражал воображение — не верилось, что природа сама могла создать подобное чудо.

— А она большая? — поинтересовался он у сотника, с восторгом оглядываясь по сторонам.

— Не то слово, — хмыкнул тот, зажигая установленные в подставках масляные светильники. — Вон Клада спроси, он тут, пожалуй, все уже облазил.

— Если бы все, — рассмеялся юноша, — а то только так, что поближе. Далеко я не заходил — и заплутать недолго. Оно, конечно, вдвоем сподручнее, может, вместе побродим?

— Я вам поброжу, — пробурчал сотник, — вон тюки тащите да укладывайте здесь вот, у стены. Один тут пошел, гномьи клады искать, не иначе. Так нашли мы его только на десятый день — уже холодного. Он-то, может, и орал, да кто ж его слышал — тут и по месяцу никого не бывает.

— А от чего он умер? — заинтересованно спросил Жан. Среди крестьян ходило немало россказней о гномьих кладах. Говорили, будто бы они защищены страшными заклятиями, которые убьют любого, кто попытается дотронуться до спрятанных сокровищ.

Не то чтобы он верил во все это, но не бывает дыма без огня — некоторые старики были убеждены, что не все свои драгоценности забрали с собой исчезнувшие подземные мастера и что находились охотники до поисков, да не всяк живым вернулся.

Называли и имена — якобы старый Шурф из Лосиного лога на склоне лет повадился копаться в скалах, где, по слухам, много веков назад видели гномов. Дед совсем ума лишился, целыми днями лазил по камням, суясь со своим долотом во все подозрительные щели. Его не один год считали сумасшедшим и, по обычаю, даже подкармливали — жалели, в общем. А однажды старик приперся в свою лачугу, увешанный золотыми цепями, браслетами, кольцами и прочими драгоценностями. Была жуткая гроза, старик был мокр до нитки и что-то бессвязно твердил про знамение, про небесный огонь, открывший ему место клада.

К утру он умер — говорят, сильно кашлял, а напоследок и кровь ртом пошла. Приехали бароновы управляющие, осмотрели золото… забрали, понятно. Барон был не жаден, кое-что перепало и родственникам покойного. Правда, потом многие говорили, что не гномье то было добро. Якобы промышляла тут разбойничья шайка, лютовали на дорогах, и на богатых нападали, и скарбом нищих путников не брезговали. Баронская дружина загнала их в предгорья и перебила всех до единого. Вот их-то схрон якобы старый Шурф и нашел.

Правда в том была или нет, а только то, что помер он в ту же ночь, сильно отбило у многих охоту к поискам сокровищ. Многие маловеры, до того безбожно охаивавшие «старых болтунов», теперь говорили, что неспроста это и что надо бы поостеречься.

Жан несколько раз и сам копался в скалах — старики не раз сказывали, что слышали от дедов своих, а те — от своих, что в стародавние времена много в этих краях гномов водилось. А гномы — они скопидомы известные, злато да камни драгоценные любят, может, побольше жизни самой, да тяга-то эта у них не людская — не для любования копят они самоцветы, не для украшений — скопят толику алмазов, рубинов али бериллов, скуют невиданное ожерелье или диадему там какую — и в схрон, чтоб никто не увидел. А потом помрет, не успеет детям сказать перед смертью — и так и останутся драгоценности лежать в потайных нишах, так закрытые камнями, что и руками ощупаешь, а нипочем не догадаешься, что вот она, вещь, рядом совсем.

Понятно, не раз люди знатные в те стародавние времена заказывали гномам украшения — подгорный народ с охотой брался за эту работу, но цена их была всем известна — сколько золота и камней пойдет в работу, столько ж и гномам отдать надобно. А что поделаешь — лучше них никто не умел гранить самоцветы и вить паутину золотых ожерелий. Немало стоили и доспехи их работы, но оружие гномы ковали охотно, поскольку хотя и давали им горы железо, золото и сверкающие драгоценности, но не растет хлеб в невидящих света пещерах и не из чего сварить там столь дорогое сердцу каждого гнома пиво… Так что торговали мастера оружием вовсю, простым, правда, незаговоренным, но все же отменным, куда как лучше, чем у первейших людских мастеров кузнечного дела.

Уж давно ушли гномы — померли и те, кто их видел, и внуки их, да и внуки тех внуков. Ушли — а схроны их наверняка остались.

И ищут их охотники до легкой добычи, только что-то мало кто находит. Жан тогда неделю лазил по скалам, в кровь избил руки, долбя скалы, да так ничего и не нашел. А небесный огонь — так он не раз в те скалы ударял, ясно дело — было там золото, все знают, что гномьи клады тот огонь к себе притягивают.

— От чего? — переспросил сотник. — А бес его знает. Может, от безводья. Мы нашли его совсем близко отсюда — да только пещеры тут такие, можно и день на месте кружить и дорогу не найти. Где ход чуть ли не у самого пола, а где и под потолок залезать надо. Факел у него погас, он и заплутал.

Вдвоем с Кладом они споро перетащили тюки — не пропадать же такому залу, вот маркиз и устроил здесь знатное хранилище для зерна да другого кое-какого добра. Правда, сервов в Пещеру не допускали — только воинам да старшим слугам разрешен был вход.

— Давайте, давайте, живей, — постоянно подгонял их сотник. — Нечего по сторонам глазеть.

Парни наконец скинули в угол последний тюк, и Корт тут же заторопился к выходу.

— Не люблю я пещеры, — пояснил он, старательно навешивая здоровенный амбарный замок на тяжелую дверь, закрывающую дорогу в пещеру, — мне ведунья нагадала, что не суждена мне смерть ни под небом чистым, ни под крышей рукотворной. Не верю я в эти гадания, однако ж про что, окромя подземелья, могла она говорить-то. Да не просто подземелья, а от такого, нерукотворного.

— А ты, мастер, почем знаешь? Нерукотворного… Может, гномьи руки зал этот и сотворили? — спросил Жан, немало удивленный мнительностью ветерана.

— Не, то не гномы. То, мыслю, вода выела скалу. А гномы, может, и добавили чего. Они, бают, великие мастера были, но и добру пропадать не давали, а пещеру вырубить — это вам не камень огранить, тут не умение, тут большой труд надобен. Вот и искали они большие пещеры, гномы-то. А потом уже до ума их доводили, украшали, коридоры и переходы делали.

— А скажи, мастер, как думаешь, правда гномы здесь жили? — не отставал Жан.

— А, и ты туда же? Смотри, потащишься по пещере шарить, искать не буду. Коли сам не выберешься, то и лежи там себе хоть до скончания века.

Сотник некоторое время помолчал, затем, видимо, решившись, полез за отворот рубахи. Вытянул ладанку, развернул тряпицу и извлек на свет божий небольшой предмет. Парни уставились на черненую пряжку, длиной в полпальца всего, лежащую на грубой ладони воина.

— Гномья работа, — тихо, почти благоговейно сказал Корт, — вона руны на ней выбиты. Мне один заезжий мудрец сказал, что то — гномов письмена. Да кто их теперь прочтет, разве эльфы. Там нашел. — Он кивнул в сторону пещеры. Да, жили они здесь, давно… знать бы, куда ушли да почему…

— Дядько, а зачем вы ее у сердца носите?

Сотник пожал плечами, засовывая пряжку под рубаху.

— Да так… может, она меня от смерти-то подземной и убережет. Все же их вещь-то, подгорных мастеров. Она горам сродни…

Вспомнив этот разговор, Жан вдруг до чертиков захотел снова побывать в Пещере — не просто оттащить туда под руководством Корта несколько очередных мешков, а пойти самому, побродить по туннелям, где в последний раз, возможно, ступала нога гнома. В настоящий момент делать ему было абсолютно нечего, и он стал строить планы предстоящей вылазки.

Проникнуть в пещеру было не так уж сложно — заперта она была не столько для того, чтоб никто не увидел подземных красот, сколько просто из соображений безопасности. Во-первых, не только тот солдат, про которого рассказывал Корт, затерялся в темных гротах и так и не сумел найти дорогу к свету — Пещера поглотила не менее десятка людей, причем не все они были искателями сокровищ. В замке, по крайней мере среди слуг, о ней ходила дурная слава, многие смертельно боялись древнего подземелья и ни под каким видом не соглашались вступить под темные каменные своды. Во-вторых, никто не был уверен, что туннели древних подгорных дорог не выводят на поверхность а значит, не стоит держать открытым черный ход в крепость. Тем не менее нельзя сказать, что ключ от тяжелого дверного замка как-то уж особо строго охранялся — войны не было, замок не в осаде, а значит, нет и смысла в особо суровых мерах безопасности.

Ладно, с этим проблем не будет. Скоро ему предстоит увольнительная, и по крайней мере день его искать не будут, да и ночью, пожалуй, тоже. Времени будет достаточно, надо только запастись факелами, водой и пищей. Мало ли что может случиться… да, и захватить кусок белого камня, которым можно ставить отметки на стенах, это поможет не заблудиться.

От предвкушения предстоящего приключения Жана внезапно отвлекли звуки шагов. Кто-то приближался к двери, у которой он стоял, но приближался не по коридору, который стоящий на страже парень отчетливо видел вплоть до ближайших поворотов, — звуки шли из-за двери.

Постепенно он начал различать и голоса. Говорили двое, кажется, женщина и мужчина. Жану показалось, что собеседники ссорятся. Он настороженно прислушался — дверь была достаточно толстой и сильно гасила звуки, но отдельные фразы разобрать все же удавалось.

— …не можете концентрироваться. Вы ленивы и невнимательны, даже малая капля усердия продвинула бы вас далеко вперед, да откуда ж ей взяться. У вас неплохой потенциал, но…

Продолжение фразы Жан не разобрал. Говорил, несомненно, мужчина, говорил резко, даже зло.

— …несправедливы. Вам, кажется, вообще противно… — дальше он не расслышал, — …всех сил. Может, не я плоха как ученица, может, из вас получился неважный учитель?

Этот голос он определенно слышал, причем не так уж и редко.

Правда, дверь сильно искажала голос женщины, но… точно, это голос леди Алии. Странно, кто это смеет говорить с ней в таком тоне?

Тут Жан вспомнил кое-какие услышанные им разговоры и понял, кто этот невежливый собеседник маркизы. Только высокомерные эльфы могли себе позволить столь пренебрежительно отзываться о способностях маркизы де Танкарвилль. А за дверью тем временем продолжалась перепалка.

— …с этим осколком… нежеланием хоть что-нибудь толково объяснить…

— Конечно, проще всего сваливать ваши неудачи на камень. — Эльф слегка повысил голос, поэтому слова его долетали до Жана почти целиком. — Так ли он важен, этот ваш кристалл? Да, он направляет мысли, да только в вашем случае ему, похоже, усиливать нечего.

— Вы оскорбляете меня, Лериас.

— Это не оскорбления, а факты. Вы слишком привыкли к тому, что вам все легко дается. Очнитесь, леди, магия — не игрушки. Вы должны непрерывно тренироваться, каждый день. Может, тогда вы выйдете за рамки посредственности. Я лично в этом сомневаюсь.

— В конце концов, — в голосе маркизы сквозил лед, — я не просила об этой… чести. Вы вольны прервать обучение и покинуть замок в любой момент. Может, я и нерадивая ученица, как вы изволите утверждать, — что ж, найдите себе другую. И я не хочу, чтобы вы впредь разговаривали со мной таким тоном.

— Знаете ли, маркиза… — ядовито начал было Лериас, но Алия резко его прервала. В ее голосе не клокотало негодование, напротив, он был спокоен и сух. Она чеканила слова, как будто вбивая их в голову собеседника.

— Я многое знаю. Я знаю, что вас сюда не звали. Хотите учить — учите. Это ваше желание, ваша просьба. Вы явно тяготитесь этим поручением. Хорошо, уходите. Я не держу вас.

— Миледи…

— Я еще не закончила, Лериас, а вы помолчите. Я хочу учиться, я буду учиться с вами или без вас. Если вы не можете вести себя достойно, тогда возвращайтесь ксвоему князю и сообщите ему, что это дело оказалось вам не по зубам.

Жан ухмыльнулся — это был удар ниже пояса, все знали, что приказ князя для любого эльфа это даже не закон, это нечто гораздо большее. Закон можно нарушить, не выполнить же приказ было вещью совершенно немыслимой. Эльф, уклонившийся от выполнения приказа своего господина, подвергался такому унижению и презрению, что часто вообще не мог продолжать существование.

Люди, понятно, знали эти детали в основном от тех, кто в той или иной мере относился к немногочисленной категории «друзей эльфов». Это были люди, которых по тем или иным причинам воспитал Лесной народ. Такое случалось редко, но тем не менее случалось.

Были и другие случаи — иногда возникали краткие союзы людей и эльфов, после чего появлялись дети, как правило — красивые и утонченные. Дивный народ приглядывал за своими отпрысками, а поскольку жил, по меркам людей, вечно, то мог проследить своих потомков через много поколений. Первое время, по старым преданиям, люди верили, что союз с эльфами даст их детям бессмертие. Увы, этот союз не давал даже сколько-нибудь необычного долголетия, разве что детки были малость здоровее, да уроды среди них обычно не встречались.

Поговаривали, что и в Алии есть эльфийская кровь — впрочем, так говорили о всех красивых женщинах, а те, в свою очередь, всегда не прочь были поддержать такие слухи, поскольку они немало способствовали поднятию репутации. Жану было безразлично, одни лишь люди были среди предков маркизы или нет, он боготворил свою госпожу так, как никогда, пожалуй, не относился и к самому господу, поэтому сейчас его руки сжимали древко глефы с такой силой, что костяшки пальцев побелели, а из-под ногтей, казалось, вот-вот брызнет кровь. Всю его душу переполняло негодование — да как смеет этот гордец хоть в чем-то упрекать госпожу! Дала бы лишь знак, лишь намек — и не сносить заносчивому наглецу головы, не поможет ему тогда ни его долголетие, ни пресловутая эльфийская магия.

Все это время эльф молчал, затем раздался его голос, и Жан даже вздрогнул — столько в нем было таких несвойственных Дивному народу раскаяния и вины. Похоже, слова Алии действительно задели Лериаса за живое.

— Я… я прошу прощения, леди. Я потерял над собой контроль, поверьте, такое больше никогда не повторится. Для меня честь учить вас, честь вдвойне — ведь именно на меня лег выбор князя. Всем сердцем я хочу оказаться достойным этого выбора.

— Хорошо. — Тон маркизы смягчился. — И вы простите меня, Лериас, это был слишком жесткий разговор. Я буду изо всех сил стараться оправдать надежды князя и обещаю во всем слушаться ваших мудрых наставлений.

— Благодарю вас, маркиза…

Дверь распахнулась, и затянутый в привычный зеленый камзол эльф прошел мимо замершего навытяжку стражника, не удостоив того даже взглядом. Жан смотрел вслед удалявшейся статной фигуре и думал о том, почему же эльфы настолько недолюбливают людей. Хотя, если трезво рассудить, эльфы вообще мало кого любили, кроме своих лесов с их обитателями, к которым они, разумеется, причисляли и самих себя. Почти бессмертные, в седой древности они вечно с кем-нибудь воевали — с гномами ли, с оборотнями, потом с орками. Кто знает, не начнись тогда нашествие, может, рано или поздно эльфийские лучники обратились бы и против людей, которые медленно, но верно теснили их леса своими полями и огородами.

Воровато озираясь, Жан снял здоровенный ключ с вбитого в стену крюка и быстро сунул в карман. Теперь главное, чтобы в ближайшее время никто не хватился его, а то ведь с сотника станется — несмотря на свои угрозы, вполне может догадаться, в чем тут дело, и начать поиски.

Парень закинул на плечо мешок и, стараясь никому не попасться на глаза, двинулся по направлению к двери, закрывающей вход в Пещеру. Мешок был изрядным — туда легла и фляга с водой, да еще одна такая же с пивом, и каравай хлеба вместе с добрым куском окорока, масляная лампа с кувшином масла, а заодно и несколько пропитанных маслом же факелов, здоровенный кусок белого камня, который парень, слегка мучаясь угрызениями совести, отобрал у игравшей в деревне детворы. Ну, переживут, еще найдут.

А ему искать было некогда. Положил он в мешок, конечно, и кое-какой инструмент. Не то чтобы верил в ждущий его клад, но кто ж его знает, как все может повернуться.

Была с собой у него и еще одна вещь — накануне купил у проезжего мага за два гроша огненную палочку — такие не раз продавались и в их деревне, странствующие маги знали, что этот товар всегда хорошо берут. Другое дело, что не каждый колдун мог такое чудо сотворить. Простая с виду палочка, один конец, чтоб не обознаться, белым выкрашен, а на втором — колпачок. Снимешь его, дотронешься кончиком палочки до чего-нибудь, и сразу вспыхнет огонек. Маг утверждал, что палочки хватит на много раз, так что без огня Жан в пещере не останется. Хотя на всякий случай прихватил, разумеется, и кремень с трутом. Магия, конечно, вещь хорошая, но очень уж ненадежная.

Оружия особого он не брал — лишняя тяжесть, да и от кого там отбиваться, в темноте-то. Прихватил только длинный кинжал, хлеб нарезать, да мало ли для чего он пригодиться может.

Жан уже открывал замок, когда сзади раздался знакомый голос:

— Никак в поход собрался?

Парень нервно оглянулся — шагах в пяти от него стоял Клад, скрестив на груди руки.

— Эх ты, а еще другом зовешься. Меня почему не позвал?

— Я… это… — растерялся Жан. Действительно, он считал Клада своим другом, поэтому ему трудно было объяснить юноше свое желание в одиночестве побродить по залам, сотворенным подземными умельцами. — У тебя же служба… вот попадем в увольнение вместе, так вместе и сходим. А я пока так… на разведку, что ль.

— Ладно, — вздохнул Клад, — только помни, пойдешь еще раз без меня, вовек не прощу. Ключ-то давай, дверь за тобой закрыть надобно, а то хватятся. Там сегодня опять зерно привезти должны, чует мое сердце, снова к вечеру перетаскивать его в Пещеру придется. Замок потом мы закроем, только я вечерком петли отверну, снаружи незаметно, а изнутри толкни посильнее, дверь и откроется.

— Ух ты! — восхитился Жан. — Я бы и не догадался.

— То-то же… Ладно, давай. Только помни, до завтрашнего утра не вернешься, скажу Корту, придется искать тебя. Белый камень-то взял?

— Ну.

— Метки оставляй везде, где пойдешь. А то без меток искать там тебя и всю седьмицу можно.

— Не учи ученого.

— Это ты-то ученый? Да рядом с нашей деревней такие пещеры были… ну, может, эта и побольше, но и в наших вполне заплутать можно было. Так я там все излазил. Правда, — вздохнул Клад, — гномов в тех местах отродясь не бывало. Ну, удачи…

Жан скрылся за дверью. Тяжелые дубовые створки сомкнулись за его спиной, и лишь тонкий лучик света сейчас проникал сквозь щель, бессильно увязая во тьме. Лязгнул замок, напоминая о том, что пути назад нет — что ж, вперед, навстречу сокровищницам древних подземных королей.

Темнота обрушилась со всех сторон — казалось, она была живой, опасной. Уши ловили странные шорохи, глаза вглядывались во тьму, везде чудилось движение неведомых тварей. Пришло странное и неприятное чувство, что сам воздух наполнен чем-то жутким.

Конечно, только дети боятся темноты, и все же Жану стало не по себе, по коже пробежали мурашки, а волосы на голове явственно зашевелились.

Он рванул завязку мешка, лихорадочно выдернул оттуда один из факелов и торопливо зажег его магической палочкой. Пламя весело вспыхнуло, рассеивая мрак и отгоняя страхи. Теперь, когда отблески живого огня весело плясали на каменных стенах туннеля, все пережитое мгновениями раньше казалось смешным и не стоящим внимания. Жан закинул мешок за спину и, освещая себе дорогу факелом, двинулся в глубь Пещеры.

Он миновал огромный зал, наполовину заставленный мешками с зерном, бочками с соленой рыбой и деревянными стойками, к которым были подвешены многочисленные окорока. Подумав и прикинув свои запасы, парень достал кинжал и срезал с веревки увесистую свиную ляжку. Отхватив добрый кусок окорока и запихав остатки в мешок, он, жуя нежное мясо, на-правился дальше, туда, где от центрального грота отходило несколько узких туннелей.

Жан бродил по ветвящимся переходам уже давно — там, наверху, наверняка день уже был в самом разгаре. Восторженное состояние постепенно сменялось легким разочарованием — ничего интересного ему так и не встретилось. Может, конечно, и гномы пробили эти бесконечные штреки, с них станется, но однообразие каменных коридоров мало-помалу начинало приедаться.

Идти было в общем-то легко, хотя здесь явно давно не убирали — на полу хватало и пыли, и каменной крошки, а кое-где, особенно в углах, громоздились вполне приличные груды щебня. Когда первый факел догорел, Жан второй зажигать не стал, вместо этого вынул масляный светильник и шел дальше с ним — света лампа давала побольше, да при этом еще и не так сильно коптила. А факелы стоило приберечь, мало ли как повернется в дальнейшем это путешествие.

Уже несколько раз он сворачивал в более узкие проходы в надежде, что они выведут его к чему-нибудь интересному — как правило, рано или поздно он упирался в глухую стену и приходилось возвращаться назад, ориентируясь по старательно оставляемым белым меткам. Жан снова и снова воздавал себе хвалу за предусмотрительность — не прихвати он с собой белый камень, давно бы уж заблудился среди бесчисленных перекрестков подземных дорог.

Вот и в этот раз, свернув за очередной угол, он увидел перегораживающий проход монолитный камень. Вполголоса выругавшись, он остановился и опустил мешок на каменный пол.

Пора было и перекусить. Голода он в общем-то не чувствовал, время от времени ныряя в мешок за очередным куском окорока, но и уставшим ногам надо было дать отдых, да и стоило подкрепиться поосновательнее, чем проглоченные на ходу куски. Нарезав хлеб и взгромоздив на него солидный кусок сыра и сверху — такой же ломоть мяса, парень принялся с аппетитом уплетать полученную конструкцию, прерываясь лишь за тем, чтобы сделать глоток из фляжки, где плескалось вполне неплохое пиво.

Жан уже почти созрел на то, чтобы бросить этот поход и вернуться на поверхность. Когда он только собирался сюда отправиться, в воображении мелькали образы величественных подземных гротов, нерукотворные дворцы, облагороженные и украшенные вековыми стараниями мастеров… увы, пока свет лампы вырывал из тьмы лишь бесчисленные повороты узких коридоров, зачастую таких низких, что высокому парню приходилось сгибаться в три погибели, чтобы не царапать макушкой потолок. Ни сокровищ, ни хотя бы зрелищ определенно не наблюдалось — стало просто скучно.

«Иду назад», — решил он и резко встал. Нога подвернулась на устилавшем пол гравии и, чтобы сохранить равновесие, парень уперся ладонью в стену.

А в следующее мгновение рука потеряла опору и парень полетел головой вперед в зев внезапно раскрывшегося прохода.

Гномы были мастера делать тайные двери и скрытые люки.

Собственно, гномы были мастерами во всем, за что брались. У них, к примеру, хватало ума не заниматься выращиванием зерна или разведением свиней — животные вообще относились к ним несколько настороженно, не то что к эльфам — у тех даже дикий и голодный волк возьмет пищу из рук и будет, как встречающая доброго хозяина собака, радостно скулить и вилять хвостом. А гномам даже с обычными пони иметь дело было сложновато — те не то чтобы боялись подземных жителей, но явно недолюбливали их и, по возможности, всегда рады были удрать.

Поэтому гномы и не лезли в ту работу, которую испокон веков лучше умели делать другие. Никто не делал ткань лучше эльфийских умельцев — легкая и прочная, она согревала в стужу и навевала прохладу в жару. Говорят, особые умельцы делали и такую, что меняла цвет, принимая вид дерева или там камня, благодаря чему увидеть эльфа в лесу — задача не из простых. Люди вполне успешно снабжали их продуктами и пивом — вещь, которую гномы особо уважали, но готовить так и не научились. Так было и в других делах — эльфы занимались магией, а люди — политикой. Эльфы растили леса, а люди изводили их своими пилами и топорами, поставляя гномам необходимые для укрепления сводов туннелей балки и доски.

Зато сами они были непревзойденными знатоками оружейного дела — гномья броня, равно как и выкованное ими оружие, ценилось, бывало, и на вес золота. Делали они клинки и попроще, и броню подешевле — для тех, кто не мог заплатить сполна. Но и тогда, лишенная золотой или серебряной насечки, не украшенная чеканкой и барельефами кираса ценилась подчас куда выше, чем полный доспех людской работы. Не раз и не два пытались люди подделывать мечи, вышедшие из кузниц подгорного племени, но никому и никогда не удавалось повторить главную метку гнома — стоило сунуть клинок в огонь, и на блестящей стали проступали древние руны, прочесть которые не могли даже самые мудрые из магов. Да и не было колдовства в этих знаках — об этом поведали эльфы, для которых прочесть письмена было делом несложным — так, имена кузнецов или, реже, названия мечей, ежели мастер хотел дать своему клинку имя. Этими именами пользовались редко, отчасти из-за поверья, что звать оружие по имени может только его истинный хозяин, тот, для которого оно сделано, отчасти потому, что имена эти были, как правило, слишком сложны, и правильно выговорить их могли немногие, а называть что-либо неверным именем было опасно — разгневается меч да начнет вредить — из руки в бою выпадет, к примеру.

Отменно гранили они камни, умея даже из простого куска горного хрусталя сделать чудо, достойное герцогской короны. Эту работу делали они охотно, да только отдавать свои творения в чужие руки очень уж не любили.

Знавали они и высокую магию — не в той, конечно, мере, как лесные эльфы, но кое-что знали и знаниями этими пользовались не без пользы для себя. Холод и огонь, всегда боровшиеся в непроглядной темноте подземелий, были подвластны мастерам, которые, кроме того, владели и иными чарами, недоступными даже Дивному народу, — магией земли. И хотя применяли они ее только для своих подземных потребностей, тем не менее в нужное время и в нужном месте их заклинания могли многое.

Но главным умением гномов было все же их мастерство в строительном деле. В древности считалось, что если при строительстве крепости командовали гномы, то взять ее будет чертовски трудно, если не невозможно. А в своих каменных чертогах они вообще творили чудеса. И очень любили гномы тайные двери — умели они делать их и обычными, лишенными замков и запоров, но столь слитыми со стенами, что и дотронься — не догадаешься.

Бывали и посложнее — те открывались потайными рычагами, которые трудно было заметить, даже в упор на них глядя — а без такого рычага и думать нечего — разбить каменную дверь очень сложно, а если на нее наложены и чары твердости, то тогда любая кирка будет лишь бессильно высекать искры из ставшего вдруг чудовищно прочным гранита. Были и вовсе неприступные, для открытия которых потребно было заклинание, да не простое, а именно к этой и только к этой двери подходящее. Обычно на таких дверях лежали столь сильные защитные чары, что взломать их нечего было и думать.

Жан напоролся на простую дверь, ничем не защищенную и даже не запертую, хотя, по традиции умельцев, столь тщательно сровненную с монолитной скалой, повторяя выступы и сколы настоящего камня, что парень, просидевший с полчаса у самой двери, так и не догадался, что рядом с ним — врата, ведущие, возможно, к залам, где еще не ступала нога человека — когда его рука уперлась в казавшийся неподатливым камень, створки внезапно легко распахнулись.

Очнулся он от тупой боли в голове — волосы были липкими, надо понимать, от крови. Застонав, парень сел, постепенно приходя в себя. Еще раз потрогал голову — под волосами яв-ственно ощущался рубец — видимо, при падении рассек кожу, оттуда и крови столько натекло. Горели пальцы, с которых наверняка была содрана кожа, а бедро, проехавшее по каменной крошке, ощутимо ныло, да и штаны мечника были разодраны во многих местах.

Вокруг была кромешная тьма — светильник, может, все еще горел, однако где именно он находился — парень не догадывался. Он принюхался — в затхлом сыром воздухе не чувствовалось запаха копоти.

К счастью, при падении его рука крепко вцепилась в мешок, поэтому у него остались факелы — немного, но на некоторое время хватит. Жан, скрипя зубами от боли в голове, достал один из них и зажег.

Он находился в почти таком же туннеле, как и тот, из которого он так скоропостижно «удалился». Разве что обломков гравия на полу было поменьше, а пыли, пожалуй, побольше. С этой стороны дверь была хорошо видна, и прежде всего Жан, сдерживая стоны, попытался ее открыть — увы, его попытки были тщетны, каменные створки даже не шелохнулись. Видимо, эту дверь можно было открыть только оттуда. Ободрав все пальцы и сломав кончик кинжала, Жан понял всю бессмысленность этих попыток. Такую дверь и тараном не прошибешь. Может, и был способ, да кто ж его знает.

Итак, дорога назад была отрезана. Выход был один — вперед, искать путь наружу. «Если он, конечно, есть», — невесело подумал Жан. Подхватив мешок, он двинулся вдоль по коридору.

То ли он действительно устал от этих блужданий, то ли страх остаться под землей навсегда лишил его сил — так или иначе, но скоро Жан почувствовал, что смертельно устал. Бесконечные коридоры по-прежнему вели в никуда, и лишь белые отметки у проходов свидетельствовали, что здесь побывал человек. Постепенно Жан выработал собственную систему меток, которая ясно давала понять, куда ведет тот или иной коридор, — по крайней мере теперь он не путался среди туннелей, и знал где уже побывал.

В который раз выйдя в небольшой зал, откуда отходили несколько путей, парень, невесело глянув на собственные следы, задумался, изучая оставленные им на стенах белые отметки.

— Так, этот заканчивается тупиком, — бормотал он вслух, больше для того, чтобы услышать человеческий голос, даже если этот голос его собственный. — И тот, слева, тоже. Второй справа разветвляется на три, в среднем тупик, левый и правый соединяются и приходят обратно сюда, это будет третий справа. Какому дураку понадобилось строить такие запутанные лабиринты… Хорошо, где я еще не был? Я не был в среднем, идем туда.

Новый туннель ощутимо опускался вниз, местами даже начали появляться самые настоящие ступеньки — не лестница, а так, одна-две. Сделав очередной поворот, Жан вдруг замер — что-то маленькое выскочило из-под его ноги и со звоном откатилось в сторону. Парню показалось, что он даже заметил место, где замер звук.

Он не ошибся: через несколько минут поисков он нашел источник звенящего звука — на его ладони лежал небольшой кусок металла, не больше полупальца длиной. Это явно был обломок долота — и, несомненно, инструмент принадлежал гномам — никакой сваренный руками человека металл не смог бы так сохраниться. На тускло блестящем обломке не было ни пятнышка ржавчины, как будто он только что вышел из-под руки мастера.

Он огляделся по сторонам — странно, здесь не было каменного крошева на полу, как будто кто-то безмерно любящий порядок тщательно вымел каждый кусочек камня, не оставив ни одного обломка.

— С чего бы такая любовь к чистоте? — пробормотал Жан.

Внезапно краем глаза он увидел на стене тень — небольшую, так, в пару ладоней. Повернувшись, он уставился на ровную поверхность камня — нет, наверное, показалось. Внезапно опять нахлынули мысли о гномьих сокровищах и сердце в груди затрепетало в предчувствии чего-то необычайного.

Внимательно осмотрев и ощупав стену, он почти разочаровался — гладкий гранит, никакого намека на неровность. И все же он мог поклясться, он видел тень. Так, теперь надо попробовать снова заметить ее.

Прошло не меньше часа, прежде чем уставшие от напряжения глаза снова уловили еле заметное, но, несомненно, существующее не только в его воображении темное пятно. Его нельзя было увидеть, просто глядя на камень, однако если стоять сбоку и если факел находится в строго определенном положении, то было видно — на высоте его пояса часть монолитной стены была чуть-чуть темнее, чем остальная.

Едва переставляя ноги, Жан приближался к пятну, стараясь, чтобы оно не исчезло с глаз. Каждое движение грозило потерей цели, иногда приходилось сделать шаг назад, иногда — долго водить факелом, выбирая нужный угол освещения. Наконец он смог кое-как дотянуться до стены кончиком кинжала сейчас тень была еле видна, но уже через минуту клинок пометил ее границы, и теперь можно было оставить осторожность.

Парень был убежден, что нашел гномий схрон — да, если бы не отблеск огня, прошел бы мимо и не заметил. Да и не найди он обломок долота пожалуй, и не остановился бы здесь. Теперь дело было за малым — вскрыть нишу, искусно замаскированную неведомым умельцем.

Прошел еще час; руки ныли, испещренные ссадинами и порезами, снова сломался клинок — теперь в руках парня оставалось не более двух ладоней стали, хотя работа постепенно пошла быстрее. Вокруг очерченного участка стены уже пролегла глубокая борозда — теперь сомнений не оставалось, часть монолита, выглядевшая как самый настоящий гранит, была лишь великолепной маскировкой. На деле она оказалась гораздо мягче, и обломок кинжала уверенно выковыривал один кусочек породы за другим.

Наконец появилась щель, сначала тонкая, затем ставшая чуть шире, в нее уже можно было загнать лезвие. Жан изо всех сил навалился на рукоять, используя оружие как рычаг — раздался звон, лезвие обломилось у самого основания, но дело свое оно сделало — большой камень выворотило из стены настолько, что теперь его можно было вынуть без особого труда.

Дрожа от нетерпения, он заглянул в открывшуюся нишу — там и в самом деле что-то лежало. В памяти всплыли рассказы о заклинаниях, охраняющих такие клады от любителей легкой наживы, и это удержало Жана от того, чтобы сразу схватить небольшой сверток.

Некоторое время подумав, он все же решился. Сняв куртку и положив ее на пол под нишей, он рукояткой запасного факела стал аккуратно извлекать неведомый предмет на свет божий… хотя какой здесь свет, погаси факел, и носа своего не увидишь. Наконец сверток мягко шлепнулся на куртку.

Все еще не рискуя дотрагиваться до ткани, парень обломком лезвия надрезал стягивающую ее бечеву и стал с помощью клинка и факела разворачивать изъеденную временем холстину. Большей частью она рассыпалась в прах — да, действительно, лежит она здесь уже неизвестно сколько сотен лет.

Полностью освобожденный от покрова перед ним лежал странный предмет. Это был медальон в форме звезды, подвешенный на тонкую, чудесно выкованную золотую цепь. В центр кулона был вставлен крупный камень, не граненый, как обычная драгоценность, а выпуклый, гладкий, тщательно отполированный. Создавалось ощущение, что камень был живым — в глубине его, казалось, колышется серая дымка, все время изменяясь и клубясь. В восторге парень протянул руку, чтобы поднять с пола чудесное изделие…

Внезапно он замер — холодок ужаса пробежал по коже. Там, где кончик факела касался ткани, дерево почернело и словно обуглилось. И чернота продолжала ползти по древку — медленно, но верно приближаясь к побелевшим пальцам, вцепившимся в деревяшку.

С воплем Жан отбросил факел от себя, со стуком тот укатился куда-то в темноту.

— Магия… защитная магия! — прошептал он. — Или яд какой. О господи…

Он уставился на зажатый в другой руке обломок лезвия.

Наверное, яд был не страшен металлу — на поверхности клинка не было заметно никаких следов разрушения. Осторожно, стараясь унять дрожь в руке, парень подцепил кулон за цепочку и снял его с куртки — ни за какие блага в мире он не смог бы теперь не то что надеть ее, а даже заставить себя прикоснуться к ней. Та же чернота, что и на древке факела, теперь распространялась по шерстяной ткани. Если присмотреться, в неверном свете факела было видно, что пятно проедает куртку насквозь, в некоторых местах уже проглядывал камень.

Теперь надо было очистить медальон. Жан уже понял, что именно попало к нему в руки, знал и то, как с этим обращаться.

Туманный кристалл… редчайшая и дорогая вещь, столь ценимая всеми магами. Он позволял волшебнику становиться неизмеримо сильнее, он направлял его колдовство и делал чары могущественнее.

Камень служил только своему хозяину, и больше никому. Тот, чья рука дотрагивалась до камня и замирала на нем дольше, чем три удара сердца, становился властелином этого кристалла. Ходили слухи, что если спрятать камень от света на долгие годы, то он, во мраке ночи, забывал прежнего хозяина и тогда снова становился готов служить первому встречному.

Жан, стараясь, чтобы кулон не соскользнул с клинка на пол или, что еще хуже, ему в руку, нашарил в мешке флягу. Возможно, потом он об этом и пожалеет, но сейчас этот выход был единственным, и потому наилучшим.

Тонкая струя драгоценного сейчас эля потекла по золотой оправе, смывая частички рассыпавшегося в прах зачарованного или, что скорее, отравленного холста. Капли со звонким стуком падали на каменный пол, тут же исчезая в неразличимых глазу трещинках.

Это был еще один секрет гномов — никто так и не узнал, как они этого добивались, но в их коридорах на полу никогда не скапливалась вода.

Наконец последняя капля сорвалась с горлышка фляги, стекла по цепочке, обогнула медальон и упала вниз. Пиво кончилось. Затем он вылил и последние капли воды, стараясь не думать о том, что в скором времени может об этом горько пожалеть.

— Ну что, рискнем? — спросил парень сам у себя.

Затем ему пришла в голову отличная мысль — бережно положив кулон на камни подальше от того места, где лежала теперь уже почти полностью затянутая чернотой куртка, он быстро достал кусок холста, в который был завернут сыр. Осторожно завернув кулон в чистую, слегка масляную ткань, он сел рядом и стал ждать. Глаза сами собой закрылись — усталость медленно, но верно погружала его в сон. Не было сил сопротивляться приятной истоме, да он и понимал, что сейчас отдых ему просто необходим. Скоро дыхание парня стало ровным — он крепко заснул.

Открыв глаза, он ничего вокруг не увидел — факел, видимо, догорел, и теперь Жана окружала непроглядная тьма. Он напрягся, вспоминая, где лежал его мешок — больше всего парень боялся во мраке дотронуться до так и лежавшей на полу куртки. Он выругал себя за то, что не расположился на отдых где-нибудь подальше отсюда, но делать было нечего.

Мешок, разумеется, лежал там, где он его и оставил, — уже много сотен лет некому было потревожить покой этих коридоров.

Достав новый факел и магическую палочку, Жан зажег огонь и огляделся.

От куртки уже ничего не осталось — лишь черный прах покрывал то место, где она лежала. А вот белая холстина, в которую был завернут кулон, была все также девственно чиста. Значит, весь яд с золота смыт и можно взять его в руки.

Да только вот стоит ли… ведь кристалл, как бы могуч он ни был, помогает магу, и только магу. Не у всех есть способности, еще в детстве Жана осматривал проезжий волшебник, искавший себе учеников, и тогда выяснилось, что таких способностей у мальчишки не было и в помине. А маг уверенно заявлял, что дар этот дается с детства, никакая учеба или воспитание тут не помогут. Если уж нет способностей, то никогда и не будет, как ни старайся. Так что владение волшебным кристаллом лично ему, Жану, особой пользы не принесет, для него он — просто дорогая и красивая безделушка, украшение, носить которое к тому же воину и не пристало.

Конечно, находку можно было продать — кристалл такой величины стоил дорого, очень дорого, да и золото гномьей выделки оценивалось куда как дороже собственного веса, и все же… мысль, появившаяся сначала в виде мимолетной тени, теперь окрепла и приобрела явственные очертания. Теперь парень точно знал, что именно он сделает со своей находкой.

Он встал и аккуратно, не разворачивая холст, уложил кулон в мешок. Вздохнул, глядя на оставшиеся факелы — их было мало, если в ближайшее время он не найдет выхода, то будет обречен на блуждания в темноте. А это, конечно, означало верную гибель, лучше уж тогда ножом по горлу.

Сон неплохо освежил парня и вернул утраченные силы. Теперь он бодро шагал по коридорам, по-прежнему отмечая своими знаками избираемый путь. Туннели все так же вели вниз, иногда резко, когда гладкая поверхность пола превращалась в недлинную лестницу, иногда медленно, когда лишь чувства подсказывали ему, что дорога идет под уклон.

Внезапно один из коридоров вывел его в небольшой зал, посреди которого парень увидел зев древнего колодца. Спустя минуту он уже припал губами к ледяной воде, вливающей в тело силу и бодрость. Жизнь сразу стала казаться чуть лучше, появилась и надежда на то, что рано или поздно удастся выбраться на поверхность. Воспользовавшись находкой, он еще раз тщательно промыл кулон, на всякий случай выбросив кусок холста и заменив его другим, с остатков хлеба. Наполнив фляги и напившись до того, что вода чуть ли не булькала в нем при ходьбе, парень двинулся дальше.

А спустя бесчисленное количество лестниц, поворотов и тупиковых ответвлений он зажег свой последний факел.

Пламя, до того бывшее ровным и ярким, внезапно заметалось — щека почувствовала слабый ток воздуха. Жан встрепенулся — где-то рядом был выход. Он бросился было вперед, но вдруг резко остановился и все же заставил себя сделать очередные пометки перед разветвлением коридора — белый камень уже почти стерся, в руке оставался лишь крошечный обломок. Если ему не удастся найти дорогу на поверхность до того, как погаснет и этот факел, то и надобность в метках отпадет, так что экономить смысла особого не было.

Три коридора, три пути было перед ним. Один из них, в этом он почти не сомневался, вел наружу, к солнцу, к людям. Два других наверняка вновь завели бы его в нескончаемые лабиринты, откуда можно и вовсе не выбраться. Жан долго стоял на развилке, пытаясь угадать, в каком проходе сквозняк сильнее если можно было Назвать сквозняком это едва ощутимое движение воздуха. Наконец он принял решение и двинулся по среднему коридору…

И почти сразу же дорогу ему преградила стена. Но в этой стене было нечто особенное, отличавшее ее от других скал, перегораживающих туннели. Она была как бы чужеродной здесь, отличалась от остальных и цветом, и формой камень казался необработанным, грубым. Но самое главное — сквозь тонкую щель шел еле видимый, но несомненный свет. Перед ним был выход, выход, который он искал все эти бесконечные часы. Выход, закрытый скалой, через которую даже с киркой не пробиться и за неделю…

В отчаянии, даже не осознавая, что делает, Жан всей грудью навалился на скалу, яростно стараясь сдвинуть огромный монолит.

Камень такого размера вряд ли смогли бы даже пошевелить и десяток сильных мужиков, однако скала была не простой — древние строители позаботились об этом. Внезапно камень подался под его руками и бесшумно сдвинулся в сторону, открывая достаточно широкий проход, сквозь который мог бы пройти, пожалуй, даже конь, и парень, спотыкаясь, бросился наружу, с наслаждением вдыхая прохладный и такой восхитительно сладкий, после затхлых подземелий, воздух.

Занимался рассвет — похоже, под землей он пробыл сутки.

Легкий шорох за спиной заставил Жана обернуться — прохода не было и в помине, дверь вернулась на место и теперь ничем не отличалась от других таких же скал. Пожалуй, он и не смог бы с уверенностью сказать, какой из валунов скрывает вход в мрачные лабиринты.

Парень находился в глубокой лощине — нагромождения скал и могучие дубы делали ее совершенно незаметной. Да, гномы удачно подобрали место для потайного выхода — вряд ли кто, даже находясь недалеко отсюда, смог бы заметить тень, выскользнувшую из открывшейся на несколько мгновений пещеры. В голову пришла мысль, что в руках у него находится тайна, которая наверняка заинтересует маркиза — самый настоящий потайной ход из замка.

Конечно, при строительстве наверняка что-нибудь подобное было предусмотрено, но в том, что этой дорогой он прошел первым, если не считать гномов, разумеется, парень был совершенно уверен.

Впрочем, рассказывать о своем открытии маркизу он не собирался, решив, что это должно остаться его маленькой тайной. В конце концов, формально служит он, конечно, именно ему, и в то же время… в общем, не расскажет, и все тут. Правда, кое-кому рассказать все же придется, Кладу, например, иначе как объяснишь приятелю, самолично запершему за тобой дверь, как ты оказался черт его знает где. Но никому другому — ни полслова.

Решено.

Жан подхватил мешок и двинулся в сторону дороги, которая должна была привести его к воротам замка. Надо было еще успеть на утреннюю поверку — его увольнительная заканчивалась, а опозданий Корт смертельно не любит.

* * *

— Простите, миледи…

Алия остановилась, удивленная тем, что к ней обратился стражник. Она привыкла воспринимать их как полуживые статуи, которые вроде бы дышат и даже шевелятся, но уж говорить-то вообще не должны. Или в крайнем случае только тогда, когда их о чем-то спросят.

Вглядевшись, она узнала молодого солдата, который сегодня стоял на часах у ее покоев. Это был тот самый парень, который напугал ее лошадь там, дома… хотя нет, поправила она себя, теперь ее дом здесь.

Нельзя сказать, что брак принес ей счастье. Рено де Танкарвилль был сложным человеком и уживаться с ним удавалось далеко не каждому. Алии, например, не удавалось. О да, он был для своего времени неплохо образован, поощрял искусство, науки и магию, однако при этом бывал мелочен, сварлив, а временами и жесток. Он не скрывал, что заполучил молодую и красивую жену исключительно благодаря наполненности своих сундуков и древности рода, а уж никак не из-за собственной неотразимости, насчет которой он иллюзий не питал. С детства не блистая красотой, он рано усвоил простую истину женщины будут тебя любить со всей возможной страстью, если ты за это хорошо платишь. Такое отношение распространялось и на жену, но, к немалому своему удивлению, тут маркиз натолкнулся на некоторое неприятие его взглядов. Вскоре после свадьбы между супругами пролегла полоса отчуждения, которая со временем все расширялась, грозя перейти в стойкую неприязнь, а затем и в лютую ненависть.

Привыкнув к власти денег, маркиз не стал напрягаться в поисках пути к женскому сердцу — он просто забыл дорогу в опочивальню супруги, предпочитая других, более доступных и более раскованных девушек. В конце концов, супруга нужна была ему для того, чтобы удовлетворить требования общественного мнения — считалось, что в его годы лорду необходима спутница жизни.

Необходима — что ж, он женился на красивой девушке из хорошей семьи. А если она оказалась холодна и строптива — и ладно, найдутся и другие, чтобы обеспечить ему приятные ночи.

Алия была в какой-то мере благодарна мужу за такое отношение — его тяга к деньгам, его убежденность в том, что в этом мире продается все, только надо знать истинную цену, претили ей. Да и уродство наследника древнего рода нисколько не способствовало потеплению отношений. О, она блюла верность, как то надлежит хорошей супруге — если с общественная мораль рассматривала «невинные шалости» мужчин как нечто само собой разумеющееся, то к поведению женщин отношение было куда как суровей. Разумеется, мало кто из благородных дам воздерживался от «близкого» знакомства с бравыми воинами, охранявшими их покой, с мускулистыми слугами или изящными менестрелями — особенно с последними, так славно умевшими подобрать нужные слова к истомленному мужским невниманием сердцу. Просто это… следовало, по возможности, скрывать. Алии скрывать было нечего. Пока.

Относительно своего будущего она особых иллюзий не питала и радовалась пока лишь тому, что маркиз, в общем, оставил ее в покое.

Она много читала, старательно изучая древние трактаты о магии, о травах и о целительстве. Много времени проводила в обществе Лериаса, который, особенно после последней стычки, стал куда более терпимым, чем вначале. Девушка так и не разобралась в причинах упорного нежелания эльфа делиться с ней своими знаниями — каждую каплю он отдавал чуть ли не с кровью… впрочем, в последнее время с ним вполне можно было иметь дело. Если уж он и не изменил своих взглядов, то по крайней мере старался их скрывать.

Часто ей удавалось, оседлав свою послушную Ласточку, носиться верхом по окрестным лесам, хотя тут уже маркиз начинал проявлять недовольство. О, он был не против прогулок, ради бога, но все должно быть пристойно — а это значило присутствие свиты, парочки придворных дам — ни одна из них, кстати, не миновала постели своего лорда, о чем знали чуть ли не все в замке и, разумеется, леди Алия в том числе. Ну и охрана, понятно, куда же без нее. И никаких скачек — неторопливо, с чувством собственного достоинства… тоска зеленая. Так что постепенно подобные прогулки становились все более и более редкими, к превеликому огорчению юной маркизы, обожавшей свою лошадь и практически лишенную иных удовольствий. Впрочем, стремление потакать прихотям супруги у маркиза отсутствовало напрочь.

Алия испытала легкую неловкость оттого, что совсем забыла о пареньке, который настолько рвался ей служить, что рисковал ради этого головой. Она вспомнила, что во время пути в замок, когда на них напали разбойники, мальчик был серьезно ранен и несколько дней его жизнь висела на волоске. Если бы не вмешательство эльфов, возможно, его служба так и оборвалась бы в самом начале.

Теперь, после стольких месяцев старательной учебы, она и сама, возможно, смогла бы поставить раненого на ноги, однако тогда девушка еще ничего толком не умела. Она тепло улыбнулась, попутно вспомнив имя паренька.

— О, я вижу, Жан, ты вполне освоился на своем новом поприще? Как тебе живется в замке? Не жалеешь, что променял свой родной хутор на эти каменные стены?

— Что вы, маркиза… — покраснел парень. — Я рад служить вам, только об этом я и мечтал. И я счастлив, что вы не забыли меня.

— Как же я могу забыть того, кто поклялся мне в вечной верности, слегка покривив душой, но тем не менее с искренней теплотой в голосе произнесла девушка. — Я смотрю, ты возмужал, теперь передо мной уже не мальчик, но муж… У тебя есть ко мне просьба? Может, я и не всесильна в этих стенах, — с легкой ноткой горечи продолжила она, — но, что смогу…

— О да, леди, у меня к вам действительно просьба… не извольте гневаться… я… у меня есть одна вещь, я нашел ее… — быстро добавил он. Эта оговорка не укрылась от маркизы, она почувствовала, что парень слегка темнит. — Эта вещь, леди, она… она слишком хороша для того, чтобы лежать в мешке простого солдата… я прошу о милости… не соблаговолите ли вы принять ее… принять как подарок…

Торопливо, словно боясь, что маркиза возмутится от такой вольности и в гневе уйдет, парень достал из кармана завернутый в тряпицу предмет и протянул Алии. У нее мелькнула мысль, что парень, видимо, просто купил какую-то безделушку и теперь хочет сделать приятное своей госпоже. Приготовившись изобразить восторг, она развернула холстину и охнула от восхищения.

На ее ладони лежало изумительное произведение искусства — она была уверена, что это творение вышло из рук великого мастера, скорее всего гнома — только они умели делать столь тонкое золотое кружево. Но камень… туманный кристалл, огромный и… с ума сойти, неужели свободный? Господи, как такое вообще могло случиться… такая вещь не могла просто так оказаться в руках бедного крестьянина… ну, пусть даже бедного солдата.

— Откуда? Откуда это… чудо? — прошептала она. — Скажи, прошу тебя.

— Я нашел его, правда. Его сделали гномы… наверное… я нашел клад. Там был только этот камень, — словно оправдываясь, стал сбивчиво объяснять солдат. — Я был в старых пещерах, искал старые гномьи схроны… многие ищут, мне повезло просто.

Алия бросила на парня удивленный взгляд.

— А не страшно было? Про клады эти много разного говорят.

— Ага, и правду ведь… — кивнул Жан, душа которого пела оттого, что маркиза не отказала, не отвергнула его дар. — Там такое было… то ли яд, то ли колдовство, только завернута была штука эта в тряпку такую, так мне эта тряпка куртку сожгла, один пепел остался.

— А ты-то как уцелел?

— А я осторожно, — улыбнулся парень. — У нас тоже разное про эти схроны говорили, вот я и побоялся. Руками так и вовсе не трогал, только ножом да палкой. Так она, гадость эта, и палку сожрала, а клинок не тронула, не смогла, видать. Только сейчас его трогать можно, я в воде его промыл.

— И ты не трогал камень? — В голосе Алии прозвучала дрожь.

— Нешто я не понимаю?.. Туманный камень трогать нельзя, если не хочешь к себе приучить, это ж всем известно. Что вы, леди, он целехонький, ждет своего хозяина. Вам в самый раз будет, взамен того осколка. — Жан кивнул на висевшую на шее маркизы крошечную подвеску с небольшим кусочком плохо обработанного кристалла. — Вы уж не откажите, леди, примите…

— Спасибо… — прошептала маркиза. Чутье подсказывало ей, что нельзя предлагать парню награду, обидится. Он не ради выгоды принес ей это бесценное произведение искусства, не ради денег или иных благ, а истинно от чистого сердца. И принимать дар надо было именно так. — Спасибо. Я… поверь, Жан, нет слов, чтобы выразить то, как я тебе признательна. И… и знай, что я никогда этого не забуду.

Она обеими руками крепко прижала камень к груди, чувствуя легкие покалывания — кристалл привязывался к новому владельцу, привязывался на всю жизнь. Теперь ее силы возрастут, теперь то, что раньше давалось с превеликим трудом, будет легким и простым, а вовсе ранее невозможное станет доступным и посильным.

Внезапно она сделала полшага вперед, коснулась губами щеки парня, а уже через секунду ее торопливые шаги замерли вдали. Жан, опершись на глефу, долго смотрел вслед прекрасной маркизе. Его сердце переполняла радость — та, хранить которую от всех бед мира он мечтал, будет носить на груди его дар и никогда не забудет своего самого верного и самого преданного слугу. И может, именно этот его дар убережет ее от многих напастей, от которых не спасет острый меч и прочный щит.

Жан задумчиво уставился в свою кружку, в которой плескались остатки пива, затем одним махом опрокинул ее в себя и свистнул, подзывая мальчишку, чтобы тот получил возможность в очередной раз наполнить сей благословенный сосуд.

— И долго мы будем здесь торчать? — задал он риторический вопрос.

Никто из присутствующих не счел нужным отвечать. Клад с хрустом грыз сморщенное яблоко, последниеостатки прошлогоднего урожая. Сван дремал, откинувшись назад и слегка похрапывая, — Жан отметил, что правая рука десятника, по многолетней привычке, лежит совсем близко от рукояти висящего на поясе меча. Кирк, ловко орудуя кинжалом, один за другим отпиливал ломти мяса от здоровенного лосиного окорока и отправлял их в рот, время от времени прикладываясь к пивной кружке. Баз, чуть ли не облизываясь, разглядывал филейную часть хорошенькой служанки, которая в настоящий момент склонилась над корытом, выставив на обозрение эту выдающуюся во всех смыслах этого слова достопримечательность.

Ответ на свой вопрос Жан знал и так, только этот ответ никак не помогал убить скуку, которая душила его десяток уже который день.

Маркиз счел нужным, чтобы караван старого Зеннора, который не раз привозил для лорда диковинки из дальних мест, по территории Брекланда перемещался с почетной охраной в виде десятка мечников. Ему-то что, решил, отдал приказ, и все. А Зеннор запаздывал, и солдаты торчали в этой дыре уже шестой день, ожидая подход обоза, и зверели от скуки.

К еще большему их раздражению, местные жители относились к мечникам маркиза с такой почтительностью, что с ними было просто невозможно поссориться. Кирк разок даже учинил разгром в таверне в надежде, что кто-нибудь попытается его утихомирить и можно будет подраться, однако хозяин лишь мирно улыбался, подсчитывая убытки, — не подлежало сомнению, что он непременно выставит лорду счет. Причем лорд скорее всего этот счет оплатит он был скор на расправу, но в делах финансовых обычно был честен.

Девок здесь тоже было мало — то есть сколько-то, конечно, было, но все они держались своих парней и совершенно не хотели идти на сеновал с бравыми воинами, а те, вынужденные подчиняться приказу маркиза не чинить обид местному населению, не могли найти повод, чтобы избавиться от конкурентов и впоследствии помочь страдалицам пережить потерю их возлюбленных. Будь они не здесь, в Брекланде, а где-нибудь подальше, то сальные взгляды База и его не менее сальные шутки рано или поздно привели бы к поножовщине, здесь же народ привык к тому, что кто-кто, а дружинники маркиза первыми не нападут, а посему на неприятности никто не нарывался, проявляя к мечником максимум уважения и, по возможности, стараясь не попадаться под ноги.

С первого взгляда казалось, что этот своего рода отдых должен был порадовать солдат, по всеобщему мнению, измученных каждодневной муштрой, но это только с первого взгляда. Хорошо было только сначала, пару-тройку дней. Потом Баз выяснил, что пустить его под одеяло готовы лишь несколько вдовушек, ни одна из которых не вызывала у него восторга, Кладу опротивела местная ветчина — не настолько, чтобы перестать ее потреблять, но достаточно, чтобы об этом заговорить вслух, а Жан с удивлением отметил, что дуть безостановочно пиво — это не так уж здорово, как казалось ранее, тем более что пиво не выставляется на стол в трапезной замка Форш, а за него — с ума сойти — надо платить, да еще из собственного кармана. Рассмотрев вопрос под этим углом, он понял, что Пиво здесь не такое уж и хорошее, и вообще, пить его в таких количествах вредно… если не для желудка, то уж для кошелька — точно. Хотя по такому случаю каждый солдат перед отправлением в путь получил по тридцать грошей — деньги немалые, что и говорить, однако обидно же столь бездарно пропить и прожрать их в этой богом забытой деревеньке.

Уже на четвертый день Сван отправил гонца в замок с вестью, что купец задерживается и неизвестно, когда будет. Поступить так он был должен, так что уменьшение отряда на одного бойца было вполне оправданно, но надеялся десятник больше на то, что маркиз отзовет отряд обратно в Форш. Зря надеялся, кстати, маркиз редко менял свои решения, по крайней мере вот так сразу. Так в общем-то и получилось — вестник привез категорический приказ дожидаться каравана.

— Слышь, Сван, может, пойдем, мечами помашем? — поинтересовался без особой веры в успех Жан, который всегда с удовольствием уделял время тренировкам. В последнее время синяков на его руках стало меньше, а его противникам перепадало куда чаще.

— Не-а… — приоткрыл один глаз десятник, продемонстрировав чуткость сна. — Вон, Кирка возьми. Я спать хочу.

Его глаз закрылся, и храп возобновился с прежней силой.

— Ты ж и так, почитай, и весь день, и всю ночь дрыхнешь! — возмутился Жан. Устраивать сражение с Кирком, бычья сила которого давно вошла в поговорку среди солдат гарнизона замка Форш, ему не хотелось. Искусства в этом поединке не было бы ни малейшего.

Здоровяк напирал, размахивая мечом, как дубиной, и соваться под его удары было просто опасно.

— Угу, — хмыкнул Сван, не поднимая на этот раз век. — И тебе того ж желаю. В замок вернемся, там особо не поспишь. А тут — благодать, никто тебя не трогает… кроме не в меру ретивых пацанов, у которых руки чешутся.

Жан с тоской оглядел товарищей, затем толкнул Клада. — А ты?

— Что? А-а-а… ну, пойдем. И не лень же тебе. Ладно дома, там тебя и так Корт всем в пример ставит, аж тошно, а здесь-то ты для кого стараешься?

— Для себя.

— Ага, конечно… небось спишь и видишь, как надевают на тебя рыцарский пояс и стукают мечом по холке. Только нашему брату это перепадает редко. Надеешься, что как только наденешь золотые шпоры, так маркиза сразу и бросится тебе на шею?

Краска бросилась Жану в лицо, по телу пробежала волна огня.

— Да ты… да как ты…

— А! — небрежно махнул рукой Клад. — Кто ж об этом не знает. У тебя, браток, все на лице написано. Думаешь, один я вижу, как ты ее провожаешь глазами и вздыхаешь вслед? Ладно, замнем…

Они вышли во двор — был полдень, солнце уже ощутимо грело — еще, может, и не в полную силу, так ведь и не лето на дворе.

Зелено, правда, уже лес ожил после зимы, но по утрам еще прохладно, а уж по ночам, как выпадало в дозор идти, так их вовсе до костей холод пробирал. Сван, даром что лентяй и соня, — службу знал исправно, дозоры выставлял что днем, что ночью, да умно — не на виду, а скрытно… и проверял, зараза, так что и не поспишь-то, приходилось свое время честно таращиться в непроглядную темь.

— На чем? — лениво спросил Клад. — Опять на палках?

— А не нравится? — съехидничал Жан.

— Да мне-то что… только с тобой на палках-то неинтересно, все одно побьешь. Вот на мечах ежели, то еще потягаемся. Правда, точить их потом полдня… бес с тобой, давай на палках, их хоть не жалко.

— А давай топоры покидаем? Вон парочка и лежит, как раз к случаю. Да и не наши, стало быть, и точить не надо.

Аргумент был весомым и оказался решающим. Солдаты взяли топоры и принялись по очереди метать их в деревянный забор, который содрогался при каждом попадании. Клад определенно лидировал — такие вещи у него всегда получались лучше: избиваемые им доски, похоже, хозяевам придется менять. Его это волновало мало; конечно, маркиз велел ущерба жителям не чинить, но ущерб — это одно, а воинская выучка — совсем другое, и за такое маркиз пенять не станет. Жан старался не отставать, но выходило плохо. Наконец очередной бросок Клада проломил доску, и топор улетел куда-то в кусты крапивы. Солдат вздохнул, чертыхнулся и полез в жгучие листья за утерянным инвентарем.

— Дядь, а дядь… — Мальчишка лет десяти подергал Жана за рукав.

— Чего тебе? — ухмыльнулся мечник, садясь на корточки.

— Дядь, а ты все-все знаешь? — спросил ребенок, демонстрируя исключительную веру в способности представителя власти.

— Ну… — не стал особенно завираться Жан. — Много знаю. Можа, и не все, но много. И что ж тебе, пострелу, рассказать? Про звезды на небе или про то, как в капусте детей находят?

— Не-а, про детей не надо, мне намедни брат про то рассказывал, серьезно ответил мальчонка. — Только он не про капусту говорил, а про то, что мамка с папкой друг дружку тискают и пыхтят, а потом мамка с животом ходит. Только врет он, наверное, он с Фимкой, сестрой, тискался чуть не полдня и пыхтел вовсю, аж взопрел, а она все без пуза.

Жан так расхохотался, что не удержался на ногах и сел на землю, утирая слезы. Подошедший Клад поинтересовался, в чем дело.

Услышав рассказ приятеля, он тоже согнулся от хохота.

Отсмеявшись, Жан снова обратился к мальчишке, терпеливо ждущему, когда же дяди угомонятся. Вокруг них уже собралась немалая толпа детей всех возрастов, которым тоже не терпелось послушать бывалых воинов — глядишь, что-то интересное скажут.

— Ну а про что ж ты узнать-то хочешь?

— Дядь, а бывает, что звери не на четырех ногах бегают, а на двух?

— Бывает, — кивнул Клад, который к этому времени перестал ржать и намеревался принять участие в разговоре с любознательным ребенком. Медведь, например. Ежели его раздразнить, так он на задние лапы…

— Та не… медведя я знаю, — пренебрежительно заявил сорванец. — У нас на полу евойная шкура лежит. Он, медведь-то, он же бурый весь. А я тут в лесу зверя видел… клыки — во! И когти, что у того медведя… токмо ходит на задних лапах, и шкура вся как есть зеленая.

— Что, прям как травка? — не поверил Жан.

— Ну ты скажешь, дядя! Он же не дерево какое или куст, он же зверь. Он немножко зеленый, как… как ряска на болоте.

Казалось, на безоблачном небе внезапно появились тучи и подул ледяной ветер — по крайней мере мурашки по коже воинов пробежали очень даже явственно. Оба прекрасно поняли, кого именно видел в лесу мальчишка.

— Буди сотника, — бросил приятелю Жан. — А я пойду, остальных созову. А ты, — повернулся он к малышу, — стой здесь. Соберемся, проводишь, покажешь, где ты этого… зверя видел. Ясно?

— Ясно, дядя. Конечно, запросто покажу, — подбоченился пацаненок, с гордостью и вызовом поглядывая на обступивших их мальчишек. — Я, дядя, тут все тропинки знаю.

Сван продрал глаза сразу — весь сон слетел, как сдутый ветром, как только Клад положил десятнику руку на плечо.

— Что стряслось? — резко спросил он, увидев мрачное выражение на лице парня. Кирк поднял голову от остатков окорока, Баз тоже повернулся в их сторону.

— Хреново дело, командир. Возле деревни видели орка.

— Кого? — расширились от удивления глаза База. — Ты что, Клад, перепил? Какие орки? О них уж почитай лет семь как никто не слыхивал в наших краях. Ладно бы в Андоре, а уж тут…

— И верно, — нахмурился десятник. — Здесь их раньше-то не было, давай, рассказывай, что вы там с Жаном удумали.

— Да тут, Сван, мальчишка один пришел, все с вопросами пристает. Спрашивает, что за зверь такой, на задних лапах ходит, клыкастый, когтистый да шкура зеленая, что ряска на болоте. Это так он и говорил, слово в слово. Сам посуди…

Сотник молча встал, кивнул Кирку и Базу в сторону двери, пошли, мол, и вышел во двор. Там уже стояли двое мечников и Жан, который натягивал на себя кольчугу.

— Остальные? — бросил Сван.

— Жур и Флик на посту, на южной стороне, — ответил Жан, затягивая кольчугу поясом, на котором болтались ножны меча. Сам меч торчал тут же, в земле, к нему был прислонен небольшой треугольный щит с белым ястребом на зеленом поле — гербом маркиза Рено де Танкарвилля.

Из корчмы вышел Клад, неся на горбу сверток с оружием. Баз бегом побежал наверх, где лежала его амуниция. Кирк, который прекрасно себя чувствовал что в кольчуге, что без нее, явно не собирался вооружаться, однако, натолкнувшись на ледяной взгляд командира, вздохнул и поплелся вслед за Базом. Оба появились спустя несколько минут, в полном облачении и с оружием — Баз поигрывал арбалетом, а его великан-приятель закинул за спину здоровенный кистень, которым только такой здоровяк, как он, и мог владеть.

— Этот? — скосил десятник глаза в сторону мальчика и, получив утвердительный кивок Жана, присел перед парнишкой на корточки. — Ладно, сынок, пойдем, покажешь, где зверя того видел. Только уговор, идем тихо, чтоб ни ветка не хрустнула, лады?

Четко видимые следы уводили на юг — так уж скоро и до темных земель дойти можно. Хотя сначала тот, кто их оставил, немало наследил вокруг деревни, ни разу, впрочем, не приблизившись к тыну — похоже, просто издалека наблюдал. Потом ушел, и теперь следы вели почти по прямой, только изредка огибая неглубокие овражки и особо большие полянки — похоже, этот «некто» не желал выходить на открытое пространство. Мальчишка-проводник вот уж часа три как был отослан домой с суровым наказом — за отрядом не ходить. Он, понятно, возмущался, но после легкого шлепка по заду своей судьбе покорился. Правда, Жан первое время подозревал, что сорванец втихаря крадется за ними, стараясь не попадаться на глаза, хотел даже Свану про свои подозрения сказать, но затем передумал — в конце концов, они сюда пришли орка искать, а не за ребенком по лесу гоняться.

А это был, безусловно, орк — их когтистые лапы требовали особой обуви, и этих следов десятник видел немало, ему пришлось принять участие в той, десятилетней давности, войне. Правда, в самом конце, но такое не забывается. Так что лапы зеленой твари воин знал не только по рассказам.

Он был один — по крайней мере других следов они не нашли.

Жан спрашивал себя, какого рожна они уже столько времени идут за одним-единственным орком, можно подумать, велика угроза. Он уже был готов спросить десятника, сколько это еще будет продолжаться, но тот вдруг остановился и выругался.

— Хана, ушел, гад.

— Че там? — спросил шедший сразу за командиром Баз. Он был лучшим арбалетчиком среди их десятка, но следопыт из него был никакой. Жан в лесу был как дома, правда, до Свана ему было ой как далеко, тот и на голом камне, казалось, мог следы найти. Да еще сказать, когда человек прошел, сколько груза нес и торопился али нет.

— Ушел он… — повторил Сван. — Вона, в ручей следы входят, а на том берегу их и нет. Как почувствовал, урод, что мы за ним идем. Видать, по воде пошел, теперь не найдем следов.

— Так можно берег проверить, что выше по ручью, что ниже, — предложил Жан, не особенно веря в успех.

Десятник лишь покачал головой.

— Нет. Ежели он не дурак… а раз о погоне догадался, то точно не дурак, то он на берег вылезать не будет. Найдет дерево, что над ручьем нависло, тут таких тьма, залезет на ветки прямо из воды, там на другое переберется, а там можно и наземь спуститься. Найти-то следы его, мы, может, и найдем, да только его к тому времени и след уж простынет. Возвращаемся. Возвращение было невеселым, и настроение мечников нисколько не улучшилось даже от того, что, пока они бродили по лесу, в деревню вошел обоз Зеннора. Старый купец — ему бы уже давно на печи дома сидеть, а не бродить по лесам да степям со своими товарами, наотрез отказался двигаться дальше без отдыха.

— Кони устали, десятник, понимаешь, нет? Куда их гнать-то, вы тут неделю ждали, еще ночку подождете. А там, с божьей помощью, и двинемся.

Сван в сердцах сплюнул и пошел искать старосту, прихватив для компании Кирка, который был в его отряде самым представительным. Искать пришлось долго — староста затеял не ко времени обход своих личных угодий, раздавая нахлобучки поденщикам и принимая дневной урок.

Наконец они нашли его на одном из дальних полей, где тот распекал нерадивых работников, не обращая внимания на их нытье, что и земЛя, мол, корневищами перевита, и солнце сегодня палит невыносимо, и маковой росинки, мол, с утра во рту не было. Решать проблемы государственной важности посреди пашни краснолицый толстяк категорически отказался, заявив, что здесь у него дела семейные, а стало быть, он и не на службе вроде. Свану пришлось, стиснув зубы, ждать, пока страдающий одышкой староста доплетется до дома, взгромоздится на стул и соизволит наконец выслушать воинов.

Говорил Сван недолго — вкратце описал следы, что видели они возле деревни, сказал и то, кому те следы принадлежат, чем вызвал недоверчивую ухмылку на жирной роже старосты — тот, похоже, не поверил ни одному слову десятника. На требование немедленно вооружить селян и на всякий случай приготовиться к разного рода неожиданностям, он так и вовсе замахал руками.

— Да что вы такое говорите, милостивый государь! Какие стражники, какие орки? Вам что-то там почудилось, а мне что, по-вашему, людишек с полей снимать да с рогатинами у тына ставить? И думать не могите, вон сеять надобноть, да и других дел невпроворот. Вам что, погостили малость, да и уйдете, а мне же налоги платить. Что я лорду моему скажу? Так, мол, и так, милорд граф, мы тута от орков оборонялися, не взыщите, ни зерна, ни сена, ни скотины не будет. Да он меня тут же и закопает по шею, чтоб другим неповадно было.

— Если орки придут, от вашей деревни одни головешки останутся, буркнул Сван, играя желваками. — Головой думать надо, а если вместо головы седалище, так хоть умного совета слушать.

— А вот поносить меня не надо, — нахмурился староста. — Ваш маркиз здеся не хозяин, эта деревня — милорда графа Дэнси, он тута и командовать будет. Вы свое слово сказали, я выслушал. А теперь соизвольте своими делами заниматься.

Сван чертыхнулся и, резко повернувшись, вышел из светелки, бурча себе под нос о полном отсутствии мозгов в голове некоторых ожиревших боровов, которым самое место на скотобойне, и орки, ежели справедливость существует, это ему и устроят.

Проводив взглядом десятника, староста повернулся к сыну, такому же не в меру упитанному молодцу лет двадцати, который повсюду следовал за батькой. Морда детинушки, как и папеньки, особым умом не блистала.

— Чё скажешь, отроче?

— А может, правду десятник-то говорит? — неуверенно начал тот. — Про орков в наших краях никто и не слыхивал, оно конечно, но…

— То-то и оно, что не слыхивал, — осклабился отец. — Спьяну небось и не такое привидится. Они ж почитай с неделю уж бражничают, вона намедни трактирщик жаловался, что все пиво у него повыжрали. А теперича про службу вспомнили, страх тут наводит. Да и что оркам делать в наших землях, люди мы бедные, ни пограбить, ни подраться им тута не с кем. Не, врет десятник, за дураков нас считает. Небось думает, что мы все побросаем да будем с рогатинами да вилами вокруг деревни дозором ходить. Вот ржать-то потом будут над дуростью нашей. Не, мы поумней будем. Пусть людишки работают, как работали, нечего их всякой нелюдью пугать.

— Может, тогда к графу Дэнси вестника послать? — спросил сынок больше для поддержания разговора. В том, что папаша его высмеет, он и не сомневался.

— Да что за глупости! — возмутился староста, всплеснув пухлыми ручонками. — И не подумаю отвлекать милорда от государственных дел из-за бредней пьяных вояк. Али тебе в войну поиграть не терпится? Так милости прошу, вона на стене самострел висит. Бери да хоть всю ночь дозором броди, только собак перебудишь да людям добрым спать не дашь.

Великовозрастный детина пожал плечами, снял со стены здоровенный арбалет, такой старый, что его, казалось, и взводить опасно, того и гляди в руках развалится, и поплелся к выходу. Оно и понятно, куда лучше из себя стражника изоб- ражать, чем ждать, пока тятька на какую работу приставит. А у того не заржавеет, быстро работу найдет. Надо еще дружков позвать, вместе и потешиться можно, по забору пострелять или там еще что придумать, чтоб не скучно было. Ночью, конечно, оболтус стоять на страже не собирался, вот еще, ночью спать надобно. А сейчас почему бы и не повеселиться.

— Собирайся, хозяин, двигаться будем, — рявкнул Сван, врываясь в трактир, где Зеннор уже уютно устроился за накрытым столом. — Давай не тяни, времени не так уж много, чует мое сердце.

— Да ты что, десятник, белены объелся! — возопил старик, только нацелившийся было на румяный бок жареного поросенка. — Все же обсудили, чего еще придумал? Кони устали, говорю тебе, не пойдут дальше, понимаешь, нет? Да и люди, они ведь тоже не железные. Вы уж наотдыхались, а мои хлопцы неделю в дороге.

— Даже если мне тебя скрутить придется и на телегу, как тюк, бросить, серьезно сказал Сван, — все равно мы двинемся еще до того, как смеркаться начнет. Сам выбирай, как поедешь, по-человечески или во вьюке.

— Да как ты смеешь! — взвился купец, белея от бешенства. — Я уважаемый человек, меня сам ваш маркиз почитает…

— Угу, немало почитает, видать, раз нас отрядил тебя охранять. Вот я и охраняю. Как считаю нужным.

— Да, охраняешь… от нежной свининки да от доброго пива. Лучше садись с нами, десятник, да отведай вот…

— Так что, вязать тебя? — спокойно осведомился Сван. — Ну, как знаешь. Эй, Кирк, у тебя там в мешке, кажись, веревка была? Тащи сюда, да живее. Жан, гони этих пацанов в шею, пусть своих кляч запрягают. Да скажи нашим ребятам, что сейчас двинемся, да пусть кольчуги наденут, не ровен час нарвемся.

Кирк, злорадно ухмыльнувшись, рванул за веревкой. Старик сжался от испуга, лысина, обрамленная венчиком редких седых волос, заблестела от пота. Затем, услышав на лестнице тяжелую поступь здоровяка да потом еще и увидев того в дверях со скрученной веревкой в руках, живо вскочил из-за стола.

— Уж я припомню тебе это, десятник. Ох, дай боже, послушает меня маркиз Рено, будешь ты опять простым солдатом.

— Как маркиз скажет, так и будет, — пожал плечами Сван. — Так что, по-людски решил ехать? Добро. Давай, некогда нам тут лясы точить.

— Привиделось тебе это, десятник, — хмурясь, говорил Зеннор, устало хлопая заспанными глазами. Был он старик незлобивый, отходчивый, и, поскольку из-за стола его все равно выдернули, ничего ему и не оставалось, кроме как успокоиться и примириться с неизбежным. — Как есть привиделось. Здесь отродясь ни одного орка не видали. Да и коль видали, то что? Ну, пусть и прав ты. Ну бродит тут какая тварь, ну и что? Может, курицу спереть хотел, или там поросенка, или еще чего. Небось голодный, вот и ошивался возле села. А как увидел, что ничего ему не обломится, так и почесал дальше.

Сван молчал, придирчиво оглядывая обоз — с полдесятка груженых телег да шестерых молодых парней, приставленных к коням. Был еще один, совсем мальчонка, годов этак двенадцать, видать, внук купца. От него толку в случае чего будет мало, а вот парни ничего, здоровые, может, и оружием владеть обучены. Кони действительно порядком выдохлись, это было ясно не только наметанному глазу десятника, но и любому дураку. Конечно, хороший хозяин нипочем не погнал бы их в дальнюю дорогу, не покормив как следует, не дав отдохнуть. Однако ж в своей правоте он был уверен. Чутью своему он доверял, а говорило оно, что лучше вот так, в чистом поле и с полудохлыми клячами, чем в той деревне.

Дурно пахло в деревне, смертью пахло. Давно он не слышал этого запаха, с самой войны, почитай, а сейчас с такой силой накатило, что он и не сомневался в решении, которое, может, и действительно приведет его в рядовые — маркиз не любил, когда чинили обиды его любимцам, а Зеннор был как раз из таких.

— А кольчуги какие у тебя в обозе есть? — спросил он, игнорируя разглагольствования старика.

— Есть, как не быть, — хмыкнул тот. — Все у меня есть.

— А арбалеты? — недоверчиво поинтересовался Сван. — Или другое какое оружие… но арбалеты все ж лучше.

— И это есть, — осклабился старик. — Я ж не только ткани да диковинки заморские вожу, на возах оружия немерено, всякого. И арбалеты, и мечи, и копья разные. Вон на той телеге.

— Тогда вели своим кольчуги надеть, да поживей пусть шевелятся. И ты, хозяин, кольчужку-то накинь, а то и две, одну на другую. Скажи, пускай достают арбалеты, по четыре иль по пять на каждую телегу, да чтоб стрел вдосталь было.

— Бог ты мой, да зачем же… — начал было старик, но Сван зыркнул на него мрачным взглядом, и купец, не раз беседовавший на равных и с благородными лордами, вдруг не решился спорить.

Постепенно обоз превращался в военный отряд. На возницах сверкали кольчуги, на которые им и за всю жизнь скопленных денег не хватит, парни Свана, привязав лошадей к телегам, перебрались с седел на колеса и принялись деловито раскладывать вокруг себя арбалеты и связки стрел. Если они и сомневались в справедливости странных приказов своего командира, то ничем этого не выдали — старшому надо доверять, он командовать не зря поставлен.

Зеннор, еще больше сгорбившись под тяжестью надетой поверх платья кирасы, которую Сван, к своему удовлетворению, обнаружил на возу, и дорогого, с золотой насечкой, шлема, наконец не выдержал.

— Ну, доволен, десятник? Я твое слово выполнил, так, может, пояснишь-то, в чем дело? Чего бояться изволишь, орка одинокого? Так я мыслил, что воины ничего не боятся.

— Жаль, что кираса одна была, — пробормотал Сван. — Нет чтоб побольше везти, она, кираса-то, куда лучше от стрелы убережет, чем кольчуга, даже и самолучшая. А боюсь я не орка, он нам не страшен… ежели один будет. Боюсь я, что живым тебя до замка не доставлю, тогда маркиз мне враз башку снесет.

Кони неторопливо трусили по дороге, небо темнело, на землю опускалась ночь. Зажглись первые звезды. Сван, ни на мгновение не переставая внимательно поглядывать по сторонам, неторопливо объяснял купцу свою точку зрения.

— Он не курицу стянуть хотел, хозяин. Куриц днем не тащат, за ними ночью идти надо, когда дрыхнут. Да и другую поживу-то он мог взять легко, лишь бы темноты дождался. Так нет ведь, орк возле тына потоптался и восвояси убрался. А ходил-то не просто так, все углядел, где ворота, да есть ли воины, да высок ли частокол. То не просто бродяга был — доглядчик, а как высмотрел все, что хотел, так своим весть понес. Может, он и не один был, не весь же мы лес осмотрели. А если и другие были, то могли и твой обоз заприметить, а куш-то ведь знатный, опять-таки оружие. Мечи оркам без надобности, они больше ятаганами воюют, а вот арбалеты да кольчуги — добро для них немалое. Может, деревню-то они и не тронут, сразу за нами погонятся, только знаю я эту нечисть, а потому надежды на это мало. Старосту я, конечно, упредил, да не поверил он мне, боров недорезанный.

— Если прав ты, — заметил купец, — то надо было в деревне и оставаться. Там и отбиваться легче.

— Куда там, — вздохнул Сван. — Они ж ее сразу и запалят, да со всех сторон. Была б стена каменная, тогда еще можно было б, а так — коль загорятся тын да дома, тогда уж и не выбраться. А так, может, и пронесет.

— А деревню, стало быть, на растерзание отдаешь, — съязвил Зеннор, довольный, что смог уколоть воина.

Сван вздрогнул, как от удара, и до боли стиснул зубы.

— Приказ у меня, — глухо ответил он, — некоего Зеннора, купца из Брекланда, доставить в замок Форш в целости и сохранности.

— Прости… — Старик дотронулся до плеча десятника. — Прости старого, не подумав брякнул.

— Да ладно, чего уж там…

— Эй! Сван! — раздался крик База. — Глянь-ка, что там такое?

Десятник оглянулся. Над лесом, разгоняя уже сгустившуюся мглу, разгоралось зарево. Еще пока слабое, оно с каждым мигом становилось сильнее и сильнее.

— Деревня горит, — мрачно заметил он. — Добрались-таки. Эй, вы, на возах! Погоняйте, да поживее. Нечего скотину жалеть, самим бы ноги унести. Парни, готовьте арбалеты, дай бог, в ночи не догонят нас, но мало ли что. А уж к утру точно достанут, такой лакомый кус они не бросят. Как разузнают у старосты, куда мы направляемся, так вдогонку и припустят.

— Так что, скоро догонят? — Купец почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а ладони внезапно взмокли. Он ухватился за рукоять короткого меча, которым когда-то, в юности, неплохо владел, а сейчас носил больше для красоты. Что ж, глядишь, и придется вспомнить старое уменье.

— Ну, не скоро, — пожал плечами Сван, — лошадей-то у них нет. Правда, бегают они быстро.

Дорога вновь нырнула в лес, вокруг возов сомкнулись вековые дубы, загородившие и темное уже небо, испещренное звездами, и багровое зарево пожара. Здесь было теплее — по крайней мере исчез пронизывающий ветер, который часом раньше, на равнине, заставлял парней ежиться и заворачиваться в плащи.

Дождей давно не было, поэтому дорога была сухой. Иначе пришлось бы чуть не через каждую лигу вытаскивать засевшие в грязи телеги, тогда погоня бы настигла их быстро. Впрочем, они и так догонят, если, разумеется, захотят.

— Может, в лесу спрячемся да пересидим? — спросил один из возниц.

— А и правда, как насчет леса, а, мастер? — подхватил Зен-нор, явно незнакомый с повадками орков.

— От них не спрячешься, в лесу они как дома. Разве что пещеры этим тварям нравятся больше. Солнца они не любят, вот и укрываются, где могут. А лес для этого очень даже подходит, — ответил десятник, проверяя, легко ли меч выходит из ножен. — Так что вся надежда наша на коней да еще на то, что рассвета не догонят они нас. Во тьме стрелять плохо, только деревья вокруг зря истыкаешь, а будет светло, так мы с ними еще поборемся. Думаю я, что деревню грабить примутся, хотя и грешно на такое надеяться. Может, мы до замка Грасс дойти успеем, там стены хоть и не чета Форшу, но никакая банда через них не перелезет. Да и в любом случае нам туда надо, графу Дэнси рассказать, его все ж земля тут.

— Так мы и получше придумать можем, — заметил Зеннор. — Эй, Син, бери лошадь да дуй вперед. Доскачешь до замка графа Дэнси, скажешь, что Зеннор привет шлет, да пусть дружину скликает и нам навстречу высылает.

Мальчишка молча кивнул, вылез из-под толстого одеяла и стал натягивать на себя курточку.

— Внучок мой, — похвастался купец, — Синналом звать. Вырастет, ему дело передам. Сыновей-то господь мне не послал, только дочка, хорошо хоть на старости лет ублажила, внука подарила.

— А не заблудится? — осторожно поинтересовался Сван.

— Нет, он эти места не хуже меня знает, уж года три как вместе ездим. Да и родом он отсюда, здесь, на графских землях, и дочка живет, овдовела вот недавно, жалко… ну да она у меня пригожая, другого мужика сыщет.

— Добро… эй, Син… бери нашего коня, наши отдохнувшие, крепкие. Ну хоть вон того, в яблоках. Да смотри, гони во всю прыть, нам-то тащиться долго, а ты, может, к утру и поспеешь.

Сван не стал говорить, что, по его мнению, этот мальчонка вполне мог остаться единственным живым из всего каравана. Иллюзий он не строил — будет орков с десяток, ну даже три десятка — отобьются, его парни посильнее любого из этих тварей будут, да и погонщики Зеннора тоже на вид ничего. Арбалетов много опять-таки… А вот ежели целая орда навалится, тогда их ни стрелы, ни кольчуги не спасут. Говорить об этом купцу, впрочем, не стоит.

Опыт не подвел бывалого воина — их действительно догнали.

Занималась заря, необычайно красная для этого времени года — в этом многие увидели недоброе предзнаменование. Раннее утро — самое промозглое и холодное время дня, возницы, всю ночь не сомкнувшие глаз, да и до этого порядком уставшие, сейчас клевали носами. Солдаты Свана, слегка вздремнувшие по очереди, выглядели несколько лучше, но и у них под глазами лежали черные круги — следы непрерывного ожидания нападения.

Всю ночь обоз тащился по извилистой лесной дороге, и десятник, недобрым словом поминая великолепное ночное зрение орков, молил всех богов, чтобы их не догнали до первых лучей солнца. Ежели повезет, то свет будет бить нападающим в глаза, а орки этого не любят. С грустью вспомнил старые бабкины сказки, что тролли, мол, от первых лучей солнца в камень обращаются, а орки норовят под землю зарыться. Где уж там, им дневной свет, что человеку сильный встречный ветер да со снежной крошкой. Неприятно, раздражает, глядеть мешает — но и только. А будут ли у орка глаза прищурены или распахнуты, когда он тебе свой ятаган под ребро загонять будет, так то без разницы. Тролли тоже солнца не боялись — понятно, просто так они под лучи не полезут, но ежели цель достойная будет, так их и летнее пекло не остановит.

По светлеющему небу плыли легкие кучевые облака, постепенно делаясь гуще. Это тоже было против солдат, пасмурное небо и подавно преследователям не помешает. Чуть привстав на стременах, Сван окинул взглядом свою жалкую армию — шестнадцать человек, включая его самого и не включая Зеннора, из которого боец был весьма сомнительный. Что ж, надо обходиться тем, что есть.

Деревья становились все реже — лес заканчивался. Может, оно и к лучшему, на равнине арбалетчикам больше простору, только на стрелы десятник и надеялся. Орки редко носили кольчуги, не говоря уж о добрых латах, которые и арбалетную стрелу смогли бы отвести.

Если сильно повезет, его мальчишки сделают выстрела по три, по четыре глядишь, дюжины полторы и положат. А там и до мечей черед дойдет.

Телеги миновали последние деревья — впереди лежала степь, поросшая свежей, еще не набравшей силу зеленой травой, среди которой кое-где полыхали алым распустившиеся бутоны первоцвета.

Скоро, ой скоро алого здесь прибавится. Усталые кони плелись все медленнее.

— Сделаем остановку, — заявил Сван. — Ненадолго.

— Не ты ли говорил, что надо поспешать? — поинтересовался Зеннор, Ночь, проведенная в седле, не прошла для старика даром, он еще больше сгорбился и понурился, видно было, что его одолевают усталость и сон.

— Кони выбились из сил, — вздохнул десятник. — Скажи своим парням, пусть наших коней запрягают.

— Так ведь кони у тебя, десятник, боевые, в упряжке хо- дать не приучены, — покачал головой купец. — Толку от них?..

— Больше, чем от этих дохлых кляч. Они-то налегке шли, так что теперь их черед свой овес отрабатывать. Эй, вы, лентяи! Шевелитесь…

Погонщики показали достаточную сноровку, справившись с порученным делом чуть ли не в считанные минуты. Вскоре обоз продолжил путь — теперь телеги и впрямь двигались побыстрее, хотя Сван и понимал, что сейчас он отрезал у своих мальчиков возможность спастись бегством. Впрочем, бежать он не собирался, чему быть — того не миновать.

— Может, хозяин, тебе вперед поехать? — в десятый, наверное, раз спросил Сван купца, но тот в ответ лишь отрицательно помотал головой. — Ну не упрямься, поезжай. Конь у тебя еще не так устал, увезет. Да и не нужен ты им, они за обозом пойдут, не за людьми. А уж мы-то их туг задержим надолго. А кое-кого, пожалуй, и навсегда.

— Нет. — Старик твердо стоял на своем. — Я своих людей не брошу, понимаешь, нет?

— Много им толку будет, ежели тебя ухлопают вместе с ними? Это ж не геройство, погибнуть, как бык на бойне.

— Может, и не геройство… я ж предлагал бросить телеги, да уходить верхами.

— У меня приказ, — снова набычился Сван. Этот разговор начал его доставать, хотя, как и ранее, он сам же его и начал. — Ты понимаешь, купец, что такое приказ? Лорд сказал охранять тебя и твой обоз. Я просто стараюсь выполнить и то и другое сразу. Ну не могу я бросить твой товар, да и не в правилах мечников маркиза Рено вот так вот, при одной угрозе, бежать от врага.

— Мало вас, — вздохнул купец. — Думаешь, мне товар не жалко? Как-никак, а мои в нем деньги, да и немалые. Это ж у вас, как говорится, солдат спит, служба идет. Что ты в таверне пиво глушишь, что солдат тренируешь, что с орками рубишься — все одна плата идет. У нас, сам понимаешь, все иначе. Угадал, взял хороший товар да привез в нужное время и в нужное место остался с барышом, не угадал — сиди себе на тюках да жди, пока какой дурень купит.

— Ты слывешь человеком богатым, зачем же сам с караванами ходишь? Сидел бы дома да деньги с приказчиков получал.

— Э, мил друг, не все так просто. Я почему, как ты говоришь, богатым слыву? Знаю много, да и нюхом чувствую, что в этом году доход принесет, а что и в следующем. Такому враз не учатся. Вот станет внучок постарше, поднаберется опыта, там, глядишь, и сменит меня. А пока… пробовал я это, дома сидеть. Да только доходы тут же упали, а то и убытки пошли. Сам понимаешь, для приказчика мои деньги — не его, чужие. Он и не старается особо. А стараться надо, и не просто, а изо всех сил. Вот сам посуди, в прошлом году я вез из Тарна ткани, да посуду кованую, да пряности. Сам герцог Дарландский мой товар брал, да и заплатил хорошо, не поскупился. А нынче что на возах — арбалеты, мечи, кольчуги, стрел немерено. Как думаешь, ко времени? То-то… говорю же, нюх у меня на торговое дело.

— Если б у тебя еще на что нюх был, — буркнул Сван, — так ты вообще дома остался бы. С внучком вместе. Сам-то ты откуда родом?

— Из Тарна я. Давно дома не был…

— Все спросить хотел, — замялся Сван, которого давно уж разбирало любопытство, да все как-то повода не подворачивалось. — Вот скажи, едешь ты почитай что с Темных земель. А разве мало мастеров-оружейников в Тарне да или в Дарланде том же? В Темных землях, бают, одни дикари живут.

— Дикари-то они, понятно, дикари, — кивнул купец, — да только по оружию большие мастера. Спят в шатрах кожаных, мясо жрут полусырое, грязь везде, вонища, однако ж в их горах руда — не чета реверландской, а та в срединных уделах за лучшую считается. Да и многие мастера, про кого ты говоришь, тоже у этих дикарей учились многому. То ли у тех магия какая, то ли им гномы что из своего знания передали, да только их оружие куда лучше, чем то, что из ваших кузниц выходит. Да и ты, десятник, взял бы какой меч с воза, он получше будет, чем твоя железка.

— Моя железка, — нахмурился Сван, — мне много лет служила. И еще послужит. Спасибо, конечно, понимаю, что обидеть не хотел, но я войну не по картинкам знаю. Когда меч знаком, он и не подведет.

— Дай-то бог, может, и не придется его доставать, — высказал надежду Зеннор, — уж и рассвело совсем, а орков-то все не…

— Идут! — завопил Жан, одним движением натягивая арбалет. Вложив в него стрелу, парень тут же натянул второй, затем третий.

Остальные тоже спешно готовили оружие. Стараниями Зен-нора у каждого было по три самострела и стрел более чем достаточно.

Десятник оглянулся. У далекой теперь кромки леса появились многочисленные точки, которые стремительно приближались. Ветеран нахмурился — врагов было куда больше, чем он предполагал. Сотня не сотня, но уж десятков шесть-семь точно. Много… Он снял с седла свой арбалет и привычным движением зарядил его.

— Лошадей пока не гоните, — приказал он возницам. — Как подойдут они на полет стрелы, тогда и вскачь пустите, покуда у скотины ноги держать будут. А пока не надо. Да вот еще, вы щиты-то на спины повесьте, а то кольчуга — она от меча и ножа хороша, а от топора, копья или стрелы может и не уберечь. А вы, парни, — обратился он к своим солдатам, — стреляйте только наверняка. Бегают они быстро, заново зарядить они вам могут и не дать. Будет возможность, бейте троллей — высокие такие, худые, они топоры мечут знатно, не промахнутся.

Он повернулся к купцу, и в его голосе зазвенел металл, на щеках заиграли желваки, только глаза остались такими же спокойными, как и раньше, когда они мирно беседовали о торговле да о достоинствах рудных шахт в Темных землях.

— А ты, старик, слушай, что я скажу. Сейчас ты погонишь свою лошадь, да так, чтоб пыль столбом стояла. Толку от тебя здесь никакого…

— Я… — начал было Зеннор, но Сван резко, даже грубо его оборвал:

— Ты уедешь, я так сказал. И не заставляй меня применять силу. Надо будет, я за это отвечу, но не сейчас. Скачи вперед, может, внучок твой подмогу ведет, поторопи. Долго нам не продержаться.

Зеннор мгновение смотрел в глаза ветерану, затем сухо кивнул и дал шпоры коню. Благородное животное рванулось вперед, словно и не было позади утомительного ночного перехода. Сван проводил его глазами, затем повернул своего жеребца навстречу стремительно приближающимся оркам.

Черный как смоль конь вынес его на пригорок и встал как вкопанный, повинуясь команде наездника. Сван не торопясь поднял арбалет и, тщательно прицелившись, выпустил первую в этой битве стрелу.

Тяжелый арбалетный болт влепился в череп бегущему впереди всех орку, проламывая кость и сбивая с ног. Об упавшее тело тут же споткнулся еще один зеленый урод и кубарем покатился по траве.

Сван быстро, но без излишней поспешности вновь натянул тетиву и послал вторую стрелу, столь же меткую, что и первая.

Из бегущей толпы вылетел метательный топор, однако расстояние было великовато даже для длинных жилистых рук тролля — топор упал на землю, не долетев до Свана пары шагов. А уже в следующее мгновение стрела плотно засела у зеленого в брюхе.

Конь рванулся, унося хозяина с места, ставшего опасным.

Слегка оторвавшись от преследователей, Сван снова заставил жеребца остановиться и успел выпустить еще две стрелы, и снова оба раза удачно. А затем снова пустил умное животное в галоп, увеличивая расстояние между собой и беснующейся толпой орков.

Ему удалось повторить этот фокус еще раза два, когда наконец начали бить самострелы его парней с возов. К тому времени орки потеряли восемь бойцов, однако десятника это не слишком обрадовало — похоже, врагов оказалось еще больше, чем он предполагал. Не иначе как полная сотня.

Пятнадцать человек… пятеро погоняют лошадей, остальные, по двое на воз, лупили из арбалетов — пока расстояние было велико и далеко не каждая стрела находила цель, и все же орки теряли одного воина за другим. Сван усмехнулся — что ж, его мальчики, похоже, смогут нанести врагу урон куда больший, чем он предполагал. Оно и к лучшему…

— Парни! Один стреляет, другой заряжает! — крикнул он, снова бросая коня в атаку, теперь стараясь не попасть под стрелы своих же ребят. Степь была ровной, сухой, в наезженном тракте особой надобности не было, поэтому возы, без команды Свана, растянулись цепью, теперь каждый из стрелков отчетливо видел цель и ничто не закрывало нападающих от метких стрел.

Сван и раньше знал, что орки почти не знают страха — ему приходилось стоять перед их атакой, но он и понимал, что вид клыкастых бестий, прущих прямо на бьющие без промаха тяжелые болты, способен вселить страх в сердца еще не видевших ни одной серьезной битвы мальчиков. Но сделать тут было ничего нельзя, как, впрочем, и победить в этом сражении. Оставалось только заставить этих тварей дорого заплатить за захваченное добро.

Когда орк сильно хочет, он может бежать быстрее коня. Эти порядком устали, но и сейчас уверенно нагоняли возы, влекомые выбивающимися из сил лошадьми. Теперь арбалеты били уже в упор, не тратя зря ни одной стрелы. Почитай что пять десятков тел осталось неподвижно лежать на молодой траве, когда волна нападающих захлестнула обоз.

В мгновение ока были перебиты измотанные кони, и возы встали. Они были высокими, выше человеческого роста, но орки уже карабкались на них, и мечники, выпустив по последней стреле, схватились за мечи.

Первым пал молодой парень, Сван не знал его имени — кривой ятаган полоснул его по ногам, и так и не успевший нанести ни одного удара хлопец свалился с воза прямо в толпу визжащих зеленокожих тварей. Меткий выстрел десятника пришпилил удачливого рубаку к борту телеги, но следом за ним лезли десятки других.

Баз, остервенело рубящий мечом направо и налево, внезапно замер, а затем неуклюже упал ничком — в спине его торчала пробившая кольчугу стрела. Сван поискал глазами стрелка и всадил болтпрямо в пасть затянутого в черненую кольчугу орка — толстый железный стержень, раздробив зубы, вышел из затылка ублюдка.

А затем его вороной рухнул как подкошенный — в гордой изящной шее торчал глубоко ушедший в недавно еще живую плоть метательный топор. Десятник успел вскочить на ноги, отбрасывая разряженный арбалет и выхватывая из ножен верный меч. В следующее мгновение над ним взвихрилась сталь, отражая посыпавшиеся со всех сторон удары. Он чувствовал, как раз за разом клинок погружается в податливую плоть, однако и оро-чьи лезвия уже попробовали его крови.

Приняв на щит удар ятагана, Сван выбросил вперед руку с мечом — лезвие на две ладони погрузилось в живот неосторожного орка. Однако это был последний успех ветерана — еще один кривой меч врезался сзади в шею, перерубая позвонки. И в следующее мгновение орки отхлынули от безжизненного тела, оставив рядом шестерых своих.

Теперь их оставалось не более трех десятков, однако и силы защитников таяли. Клад пластом лежал на возу, потеряв сознание и чудом не свалившись на землю — топор тролля ударил его по шлему, не пробив его, но оглушив парня. Куда хуже, чем мечники обученные, погибли еще трое возниц — один от того же метательного топора, двое других — изрубленные орочьими ятаганами. Два воза уже лишились своих защитников — кроме убитого База пали Жур и Флик, братья-близнецы, которых не путала разве что мать. И теперь они лежали рядом, оставшись вместе и после смерти. Тут же, прижавшись спиной к телеге, отчаянно сражался Сарт, но скоро и его пришпилили к дереву оставшиеся у орков арбалетчики.

На ногах теперь оставались лишь четверо мечников да двое все еще живых парней Зеннора. Орков было чуть ли не вчетверо больше, и Жан, нанося очередной удар, подумал, что их песенка, пожалуй, спета. Кирк, оставшийся на своем возу один, размахивал своим огромным кистенем, проламывая черепа и дробя кости тем, кто неосторожно оказывался от здоровяка слишком близко, однако и у него уже по щеке струей текла кровь — метательный топор сбил с него шлем, а второй, как бритвой, начисто снес бойцу ухо.

Жан тоже был ранен — левое предплечье пробила стрела. Наконечник не раздробил кости, однако парень ощущал, как постепенно намокает рукав куртки, как все более ватными делаются руки. Он снова ударил, вогнав выщербленное лезвие в жилистую шею неизвестно какого по счету орка и увидев краем, глаза, как рухнул пронзенный сразу несколькими мечами Сван.

Внезапно в стане орков началось замешательство, стремительно перерастающее в панику. Хотя зеленые и не знали страха, но только до той поры были готовы бестрепетно идти на копья и стрелы, пока были убеждены в победе. Жан оглянулся — веером рассыпавшись по степи, к ним скакала конница — не менее сотни бойцов с пиками наперевес. Плескался на ветру лилово-голубой стяг графа Дэнси…

Подоспела помощь.

Этот брошенный назад взгляд едва не стоил Жану жизни — вскарабкавшийся на воз орк уже занес свой ятаган, готовясь обрушить его на голову парня, когда едва пришедший в себя Клад, не имевший силы встать, двумя руками вогнал кинжал в ногу урода.

Он был смертельно слаб, поэтому удар получился почти что никакой, царапина, и тем не менее орк отвлекся на одно мгновение, а уже в следующий миг в брюхе у него сидел клинок Жана. Пропела стрела, за ней другая — одна с резким звоном отскочила от изрядно помятого щита мечника, другая все же нашла дорожку, впиваясь парню в уже раненную руку. Пальцы бессильно разжались, выпуская щит, и в тот же момент топор тролля глубоко ушел ему в бедро. Он почувствовал, что падает, и уже меркнущим сознанием уловил, что орки, чуя приближение неминуемой гибели, бросились бежать. Он еще успел подумать, что вряд ли им это удастся, когда мрак окутал его.

Жан не видел, как жалкие остатки орков и троллей пытались уйти от копий всадников графа, как плакал Зеннор, глядя на своих перебитых парней и на лежащие рядом с ними иссеченные тела мечников. Как укладывали на телегу Свана, чтобы потом с почестями предать его тело земле, как Клад, еще шатаясь от полученного удара, заматывает раны приятеля непередаваемо дорогой белой тканью, которую для него рвет на полосы внук Зеннора. Как сам Зеннор, с треском раздирая кусок нежного батиста, перевязывает истекающего кровью Кирка…

Всего этого он не видел, поскольку пришел в себя позже, много позже.

— Эй вы там, черви ленивые! Быстрей, быстрей! — орал, надсаживая глотку, Корт, буквально силой проталкивая в ворота очередную группу сервов. — Не задерживайся, олух, шевели копытами! А ты куцы прешь? Бабу пропусти, с детишками. Что на возу? Давай налево, вон туды… Клад, проводи да скажи парням, пусть разгружают и в Пещеру тащат. И быстро, одна нога здесь, другая там.

Сплошной поток крестьян, спешивших укрыться за несокрушимыми стенами замка Форш, изрядно поредел. Если с утра цепочки возов шли практически непрерывно, то сейчас лишь несколько телег да пара десятков бедно одетых баб и мужиков толпились у массивных ворот цитадели. Правда, на подходе были еще несколько семей, и на этом дело, пожалуй, заканчивалось, но Корту настолько осточертело раздавать пинки тупым сервам, что он готов был даже поубивать их прямо тут, у ворот, лишь бы его поскорей оставили в покое.

Когда телеги наконец скрылись за воротами, сотник смог позволить себе минутку отдыха. Прислонившись к прохладной каменной кладке, он, шумно причмокивая и отдуваясь, дул пиво из здоровенной кружки, которую ему принес Жан. Искусство медиков маркиза и в немалой степени эльфов помогли ему более или менее быстро встать на ноги, хотя ходил он еще с трудом. В наряды его не ставили, так что он бесцельно слонялся по крепости, не начинала ныть раненая нога, после чего садился на каменный парапет стены, свешивая ноги над настоящей пропастью, где гранитные блоки бастиона незаметно переходили в отвесную скалу — отсюда открывалась великолепная, ни с чем не сравнимая панорама. Буйные зеленые заросли, начинавшиеся прямо у основания скалы, уходили к горизонту плавными волнами невысоких холмов, упираясь где-то там, на пределе видимости, в скальную гряду, выглядевшую отсюда далеким берегом почти бескрайнего зеленого моря.

Вот и сейчас, отнеся командиру пиво, Жан устроился на своем излюбленном месте и, облокотившись о камень, полуприкрыв глаза, глядел вдаль.

— Мечтаешь? — раздался сзади знакомый голос.

Парень сделал попытку вскочить и вытянуться во фрунт, однако незримый пока собеседник, прекрасно, впрочем, Жану известный, его остановил.

— Сиди, сиди… Я вижу, ты часто сюда приходишь? Айдахо сел рядом. Как обычно, он был в черном, отчасти из любви к цвету, отчасти из вошедшей в привычку потребности в поддержании своего прозвища. Конечно, в срединных уделах можно найти не менее десятка в той или иной степени известных воинов, которые бы носили черные доспехи и с удовольствием именовались Черными рыцарями. Меньше было зеленых, красных, синих и других, предпочитавших смешанные цвета. Черный почему-то привлекал больше.

Самого Айдахо это нисколько не расстраивало — свое прозвище он получил еще будучи оруженосцем, когда в присутствии свидетелей чуть не подрался со своим господином из-за желания того заставить строптивого оруженосца сменить вечно мрачный наряд на что-нибудь покрасочней. Кого другого это, может, тут же довело бы и до петли — но то ли судьба улыбнулась юному Берну, то ли просто его господин был человеком передовых взглядов, но он лишь расхохотался. «Раз ты не намерен выслушивать приказы своего лорда, — сквозь слезы, выступившие от приступа смеха, заявил он, — тогда отдавай их сам. И чтоб тебе попался такой же строптивый мальчишка». С этими словами он стукнул Берна мечом по плечу, выполняя тот ритуал, ради которого многие и многие парни готовы отдать все на свете, включая жизнь, — неожиданно для себя и в куда большей степени неожиданно для окружающих он стал рыцарем в восемнадцать лет — случай не просто редкий, неслыханный!

Впрочем, Берн Айдахо, Черный рыцарь, скоро заставил людей говорить о себе не как о курьезе, пьяной прихоти могучего лорда.

Прошло не более двух лет, как его имя стали на все лады повторять не только в Брекланде, но и при дворе герцога Дар-ландского — признанного сосредоточения цвета рыцарства срединных уделов.

Постепенно завоевав среди знатоков славу непревзойденного фехтовальщика, он оставил позади немало трупов тех, кто хотел в его мастерстве убедиться лично.

Тогда, в молодые годы, все свои силы он уделял одной цели — стать первым. Теперь же, когда большая часть жизни осталась позади, когда славы было более чем достаточно, денег — тоже, Айдахо отдавал время тому, что доставляло ему удовольствие. В данный момент удовольствием было заботиться о юной маркизе де Танкарвилль — это бремя он возложил на себя сам и отдавать его никому не собирался. То ли маркиз Рено был идиотом и полностью доверял рыцарю и собственной жене, то ли… то ли он не был идиотом и понимал, что эти двое вполне достойны доверия. Так или иначе, ни один из слухов, порой весьма щекотливых, ходивших о чуть ли не юношеской влюбленности Черного рыцаря в годящуюся ему в дочери Алию, ничего, кроме болтовни, под собой не имел.

— Как твои раны? — поинтересовался рыцарь.

— Царапины, — хмыкнул Жан. — Почти все зажило. Эльфы постарались.

— Да… а ведь вы легко отделались, — заметил Берн, по его лицу скользнула тень беспокойства. — Будь их хоть немногим больше, приди помощь получасом позже…

— Значит, повезло, — с деланным безразличием ответил Жан, который и сам понимал, что тот день вполне может теперь считать своим вторым днем рождения.

— Не жалеешь, что попал сюда? Война, это тебе не с караванами ездить тут, бывает, и убивают кое-кого.

— Не жалею. Я, может, с детства об этом мечтал.

— О чем «об этом»? О мече и кольчуге? О деньгах и земельном наделе лет эдак через двадцать? Может, о дальних путешествиях? О славе? Или, скажем, о бочонке пива, который стоит в трапезной и, насколько мне известно, никогда не пустеет? В мирное время жизнь солдата полна удовольствий и почти лишена неприятностей. Так о чем же ты мечтал, солдат?

— Охранять ее… — буркнул, насупившись, Жан. Его обидело подозрение рыцаря, что он пошел в солдаты только ради того, чтобы набить живот да разжиться деньгой. Конечно, немало было и таких охотников, Берн был прав, в мирное время быть солдатом означало и неплохой доход, и отличную кормежку, и определенный социальный статус… да и сельские девушки куда более ласковы были с бравыми воинами, чем с сопливыми пацанами из своих деревень.

— Вон оно как… — протянул рыцарь, взглянув на парня со странной смесью насмешки и уважения. — Что ж, дело доброе, особенно сейчас.

Видать, Берна здорово тянуло с кем-нибудь поболтать, и в данный момент ему было совершенно все равно, с кем именно.

Молодой солдат оказался как нельзя более кстати.

События последних дней не оказались для рыцаря неожиданностью — не потому, что он ждал чего-либо подобного, а потому, что за свою жизнь привык к неприятностям и ждал их всегда и отовсюду.

— Новости слышал? — поинтересовался он небрежно.

— Какие?

— Плохие… — вздохнул рыцарь. — В последнее время других не бывает. Похоже, нас ждет жаркое дело. Дэнси-холл пал…

— Как пал? — От удивления Жан чуть не сверзился со скалы. — Он же еще третьего дня был невредим, меня же там лечили.

— Угу. Вовремя вы оттуда съехали. Его орки взяли приступом, с лёту. Замок у Дэнси был, скажем, барахло. На ровной местности, ни рва тебе, ни вала… да и стены, скажем прямо, не чета нашим. Они и дня не продержались потом, когда орки через стены полезли, граф своих на прорыв повел. Мало их уцелело, и сам он тоже… там остался.

— И что же теперь? Война?

— Думаю, да. Видел, сегодня весь день обозы в замок шли? Крестьяне за стенами укрываются, поля побросали… поля хоть и жаль, но жить-то всем хочется. А орки идут. Хорошо хоть не напали сразу, то ли командир у них хреновый, то ли еще что, не знаю, только теперь они осадили Кадрусс. Думаю, через денек и наша очередь придет.

— Вы думаете, милорд, что замок Кадрусс тоже долго не простоит?

За время службы Жан один раз был там. Конечно, цитадель Форшу и в подметки не годилась, но в целом выглядела сильной.

Барон Даггот, нынешний владелец Кадрусса, не очень заботился о стенах, полагаясь на природную защиту — крепость стояла на острове, со всех сторон окруженная водой, и только узкий мост соединял ее с материком.

— Может, орки воду и не любят, — мрачно усмехнулся Айдахо, — но плавают они как рыбы. И потом, это для людей преграда, кольчуга сразу на дно утащит. А им-то что, они доспехов почти и не носят, так что, боюсь, замку стоять недолго. Конечно, сколько-то они продержатся, но если командиры у этих тварей не совсем выжили из ума, то они и не станут особенно затягивать осаду. Сначала нас обложат, чтоб мы к Дагготу на выручку не пришли, потом за Кадрусс примутся. Ну а покончат с этим островитянином, то все силы к нам и направят. Я по крайней мере так бы и поступил.

Айдахо был, по всей вероятности, прав — расположение замка Форш, так же как и Кадрусса, было палкой о двух концах. Трудно взять цитадель штурмом но и контратакам естественные укрепления не особо способствуют. Средних размеров армия вполне может блокировать оба бастиона, чтобы те не могли оказать друг другу помощь, а затем, не торопясь, по очереди их уничтожить. Форш мог продержаться достаточно долго — ни таран, ни осадные башни к воротам и стенам не доставить, так что осаждающим надеяться придется только на голод — вечный спутник осажденных крепостей.

Впрочем, и это рыцаря волновало мало, он знал, что на своих запасах замок продержится хоть год. Правда, с приходом крестьян и едоков прибавится, но что-то ж они и с собой привезут. Можно надеяться, что перед угрозой нашествия срединные уделы вновь объединятся, тогда и блокаду прорвут. Только когда это будет — такие дела быстро не делаются, это-то он отлично знал.

— Так, может, женщин из замка вывезти? — спросил Жан, нисколько не думая в этот момент о том, что он, простой мечник, дает советы начальнику гарнизона. Тот, по всей видимости, тоже не обратил на это внимания.

— Сегодня уже уехали, да не все. Маркиза отказалась покидать супруга. Может, это и глупо, но по крайней мере благородно.

Жана так и подмывало рассказать рыцарю об обнаруженном им потайном ходе из крепости наружу, он уже совсем было решился и открыл рот, как вдруг забил в колокол дозорный, стоявший на самой высокой башне замка и вооруженный привезенной год назад все тем же охочим до новинок Зеннором трубой для дальновидения. Парню и самому разок дали в трубу эту посмотреть. С высоты башни он увидел Корта, как обычно гонявшего на плацу новобранцев, так близко, как будто они стояли шагах в двадцати друг от друга.

«Наверное, великая магия в этом предмете сидит?» — спросил он тогда у сотника, но тот лишь пожал плечами и объяснил, что это всего лишь искусная работа стекольных дел мастеров. Они так устанавливают в медную трубу кривой формы стекла, что все, на что сквозь эту трубу смотришь, кажется больше, чем на самом деле.

Набат сигнального колокола проникал в каждое помещение замка, в каждую щель, выдергивая оттуда всех, кто мог передвигаться самостоятельно. Спустя Несколько минут на стенах было не протолкнуться — Жан с трудом нашел для себя уголок, с которого было видно опушку леса — так далеко, что деревья отсюда казались размером с палец.

Только вот у корней деревьев явственно что-то шевелилось, как будто смотришь на огромный муравейник. И эта шевелящаяся масса как будто выливалась из леса, постепенно заполняя долину и медленно приближаясь к скале, на вершине которой стояла неприступная цитадель.

Колокол замолчал. Люди, столпившиеся у каменного парапета, перешептывались — почему-то никто не повышал голоса. Спустя несколько секунд прозвучали первые отрывистые команды Айдахо:

— Арбалетчики — на стены. Катапультам приготовиться к стрельбе.

Жан, прихрамывая, побежал к своему месту. Месяцы муштры не прошли даром — теперь каждый воин точно знал, какую бойницу ему защищать. Нужные распоряжения были отданы заранее, и теперь под руками у каждого стрелка лежали связки стрел, тут же стояли длинные копья, которые было удобно всаживать из узких бойниц в животы карабкающихся на стены врагов, крючья на них позволяли зацепить и отбросить штурмовые лестницы. Парень занял позицию и улыбнулся стоявшему в двух шагах от него Кладу, натягивавшему арбалет.

— Ну, надерем им задницы?

— А то. В тот раз мне не удалось как следует подраться, — осклабился Клад. — Зато теперь оторвусь.

— Не страшно?

— Им нас не достать. Если они будут такими идиотами и полезут на стены, мы их перещелкаем всех.

— Не кажи гоп, парень… — буркнул, проходя мимо, сотник. — Они сильны числом, а дойдет дело до рукопашной, их ятаганы себя покажут. И не высовывайтесь особо, тролли вполне способны всадить топор в бойницу. Старайтесь не дать им забраться на стену, иначе они вас сомнут. Клад, дуй в оружейную, принеси пяток секир, давай мухой!

Он еще не закончил фразу, как солдат уже со всех ног бежал исполнять приказ. Сотник повернулся к Жану.

— Ежели кошки на стену кидать будут, то рубите их тут же, не мешкайте. Они по веревкам лазают быстро… они вообще очень быстры, так что не рассчитывайте на приятную стрельбу по мишеням, ясно?

— А что, веревку у кошки нельзя мечом или ножом перерезать? — спросил Жан, распаковывая пук стрел и одну за другой втыкая их в ведро с песком, стоявшее у бойницы, откуда их будет удобно и быстро выдергивать.

— Ты, мальчик, не считай их дурнее себя. Орку тоже не хочется грохнуться с такой высоты на камни, сам понимаешь, поэтому крючья наверняка будут на цепях, их, сам понимаешь, ножом особо не возьмешь. Парапет покатый, сам видишь, если ударишь обухом секиры снизу верх, то крюк наверняка соскользнет с камня. Ладно, я буду на привратной башне, там парни уже смолу топят. Держитесь, это будет пока только первый штурм.

Сотник ушел. Из бойницы было не очень хорошо видно долину внизу, но понять можно было, что орки все прибывают. Правда, из-за поворота они еще не показались, а значит, время пока было.

Отдуваясь, Клад притащил охапку тяжеленных секир. Вытирая пот со лба и тяжело дыша, он свалил это добро у стены и крикнул стрелкам, чтобы разбирали инструмент. Жан вы- брал себе тяжелый топор с короткой ухватистой ручкой таким орудовать удобно, хотя и тяжеловато — разве что Кирк вертел подобными штучками играючи, его среди стрелков не было, здоровяка в числе шести десятков самых сильных физически бойцов держали в резерве — на случай если нападающим удастся взойти на стены.

— Держи, — просипел Клад, одной рукой протягивая приятелю его излюбленную глефу, другой поднося к пересохшим губам флягу. — Пить хочешь?

— Давай… — Жан подождал, пока приятель вольет в себя несколько глотков прохладной воды, и сам с удовольствием приложился к горлышку. — Уф, спасибо. Да, пока их нет, может, ты флягу-то снова наполнишь, потом-то, пожалуй, некогда будет.

— А сам?

— У меня нога болит.

— Ага, нога… лень тебе просто. Ладно, давай, сейчас принесу.

Жан не отрываясь смотрел на дорогу — вот сейчас из-за поворота вырвутся первые отряды зеленых тварей, и тогда навстречу им полетят арбалетные стрелы, рванутся вверх выпущенные из катапульт камни — сотник давно нацелил громоздкие сооружения так, чтобы тяжелые камни обрушивались туда, где нападающих не смогут достать стрелки, — за скалу, перекрывающую дорогу. Эту хитрость придумали еще те, кто строил замок, — самое подходящее место для группировки войск перед атакой, близкое от стен и в то же время вроде бы недосягаемое для защитников оказывалось вдруг чуть ли не самым опасным.

Однако пока было тихо. Минута проходила за минутой, но дорога все так же оставалась пустынной.

Первое напряжение спало — люди покидали стены, оставляя на них лишь тех, кому положено было находиться у бойниц. Над привратными башнями еще вился легкий дымок — там кипела на огне смола, но арбалетчики уже разряжали свое оружие — негоже держать тетиву все время натянутой. И тем не менее все понимали, что мирный период закончился. Что ж, не нападут сейчас — значит, придут вечером. Или ночью, у орков это — любимое дело.

Сервов, которые успели укрыться в замке, разместили в казармах — там места для них было хоть и маловато, да уж в тесноте, да не в обиде. Для кое-кого нашлись места и в самом замке маркиза, для оставшихся же разбили палатки прямо во дворе крепости. Солдатам же теперь редко придется уходить со стен.

Всем, кто может держать оружие, маркиз приказал быть готовыми к бою. Многие из крестьян и так рвались в драку, кое-кто не забыл прихватить свои лучшие охотничьи луки, бившие, может, и не дальше арбалетов, но уж, во всяком случае, чаще. А стрел в замке было более чем достаточно.

Самых сильных уже повели на тренировочную площадку — Корт, Драй и Беннет, сотники маркиза, начали муштровать ополченцев. Их вооружили в основном боевыми шестами — в конце концов, палка ли, коса ли — привычный инструмент для земледельца, а с мечом и щитом обращаться надо уметь. Охотники — те, ясное дело, привыкли владеть и луком, и дротиком, их сразу определили на стены, указав каждому его место.

Жан сдал дежурство пожилому угрюмому мужику из небольшого села, находившегося на самом краю владений маркиза. Совершенно случайно они друг друга знали: как-то отряд мечников, проходя через деревню, был вынужден остановиться там на ночлег. Хозяин, хотя и не выказав особого восторга, все же оказался в меру гостеприимен, солдат накормил и поставил на стол вдосталь доброго пива. Ночевать пришлось, правда, на сеновале, но для парня это была первая за полгода такая ночь — запах душистого сена напомнил ему родной дом, и он долго не мог заснуть, вспоминая бабку Сатти, свой хутор… Сейчас ополченец даже обрадовался знакомому лицу, хотя тогда, провожая солдат он пребывал далеко не в лучшем настроении, несмотря на полученную за ночлег плату, — Баз, мир его праху, умудрился-таки найти общий язык с его дочкой, в результате чего та преждевременно закончила свое девичество. Никакого насилия, разумеется, уж что-что, а Баз всегда умел убалтывать баб.

Поскольку парень все еще числился среди раненых, то особо вкалывать ему не пришлось, чего нельзя сказать об остальных солдатах гарнизона — те надрывались до седьмого пота, таская на стены дрова, камни, горшки с каменной кровью и огромные куски смолы. Всего этого добра в замке и так-то было достаточно, а в последнее время дровосеки, смоловары и многие другие мастера своего дела и вовсе потрудились на славу — замок был готов к осаде. На работу были поставлены и мальчишки — дети замковых слуг и прибывших в цитадель сервов — им вменялось в обязанности подносить бойцам стрелы, воду или еще что, по мере надобности. Те ухватились за такое назначение с радостью, еще бы, они будут по-всамделишному помогать самым настоящим воинам, и теперь, преисполненные гордости, сновали по стенам, всюду предлагая свои услуги.

Жану же досталась работа полегче и неизмеримо приятнее. К его удивлению, нашлось немало девушек, заявивших о своем желании взять в руки оружие. Маркиз не возражал, вернее, не возражал руководивший обороной Айдахо. Черный рыцарь был куда более опытен в подобных делах, и лорд со спокойной совестью передал Берну бразды правления. Айдахо прекрасно понимал, что можно легко и быстро научить человека более или менее прилично стрелять, особенно с небольшой дистанции, таким образом его мечники смогут выполнять свою прямую работу — сражаться. Вот парню и пришлось возиться с десятком женщин, от пятнадцати до тридцати лет, объясняя им, как правильно взводить самострел, как брать прицел и что такое поправка на ветер. К тому времени как солнце зашло и амазонкам стало плохо видно мишени, Жан уже был вполне доволен достигнутыми ими успехами.

Особенно ему понравилась молоденькая, лет восемнадцати, девушка с длинной, почти до колен, русой косой. Ее звали Врея, она с отцом и матерью приехала сюда одной из последних, опередив подход орочьих легионов всего на несколько часов — жили они далеко, даже не в землях рода де Танкарвилль. Когда появились орки, родители Вреи пустились в путь сразу, однако замок их лорда уже был окружен кольцом осады, и они двинулись дальше. Замок Форш принимал всех, поэтому они решили вверить свою судьбу этим стенам.

— Мой жених служил в армии графа, — вздохнула она, и глаза, наполнившись слезами, предательски заблестели. — Здесь говорят, что из замка графа никто почти и не спасся. Он погиб, я это чувствую.

— Может, и нет, мало ли… — попытался было утешить девушку парень, однако она замотала головой.

— Я чувствую, его больше нет. Поэтому я и хочу убивать этих тварей, шептала она, и слезы, оставляя мокрые дорожки, стекали по ее щекам…

— Думаю, ночью полезут, — мрачно заявил Корт, тыльной стороной ладони проводя по усам, смахивая с них пивную пену. — Орки, они ночью видят не хуже, чем днем. Ну да и мы не лыком шиты. В Пещере каменной крови столько, что можно всю их армию сжечь, пусть сунутся. Да и когда она горит, становится светло как днем, так что вы увидите, куда целиться.

— Дядько, а вы с ними дрались, с орками-то? — спросил незнакомый Жану паренек лет восемнадцати, видать, из ополчения.

— Приходилось, — кивнул сотник. — Враг это сильный, хотя и кажется слабым. Они мало чего боятся и отступают редко, разве что когда шансов совсем уж никаких. Мечи не любят, больше ятаганы, а уж ими владеют неплохо да часто дерутся сразу двумя.

— Говорят, орки в их легионах еще не самое страшное, — буркнул Клад, который даже ради ужина не намеревался вставать с койки, за сегодняшний день ему пришлось побегать куда больше обычного.

— Да, есть такое дело, — согласился Корт, снова отхлебывая пива из кружки. — Те же тролли, они и посильнее будут, и топоры мечут точно, вон Кирк соврать не даст. Или огры… те вообще страшны. Убить их сложно, стрелы для этих великанов все равно что вам пчелиное жало. Их, пожалуй, только баллиста остановит или пара горшков с каменной кровью. Оборотни тож, хотя их и мало было. Говорят, есть еще и драконы…

— Но, дядько, драконы ж… они только в сказках бывают, разве ж нет? снова встрял ополченец.

— Не знаю… сам я драконов не видел, да и тех, кто видел, не встречал. Только вот дыма-то без огня не бывает. Раз идет молва, значит, и правда что-то такое у них есть. А что никто не видел, так, может, мало их, драконов-то.

— А еще?

— Еще… есть еще, говорят, черные всадники. Те вроде и не дерутся, а больше командуют. Да только убить их еще никому не удавалось. Я сам тому свидетель… Был у меня дружок один, знатный был арбалетчик, муху мог к дереву на лету прибить за лапку, да еще спросит, за какую. Ну, понятно, это так, для красного словца, но стрелок был зело меткий, за что его и отметил лорд Сейшелл, командующий всем сборным войском срединных уделов в той войне, мир его праху. Мы стояли подле лорда, когда орки пошли в атаку. Тогда мы его и увидели — высокий, на черном коне и в черном плаще, прям-таки сама смерть во плоти. И он ничего не боялся, хотя наши стрелы и били орков десятками. Лорд сказал тогда Симмонсу… того моего приятеля Симмонсом звали… так вот, сказал он ему, что раз он самый лучший в армии арбалетчик, то пусть попробует этого шута на черной кляче и подстрелить. Так и сказал, хотя многие вокруг испугались — негоже, мол, так про смерть говорить. А дружок мой, ему все нипочем. «Ладно», — говорит да арбалет натягивает. Оружие-то у него было доброе, сам мастерил, лет десять владел и ни разу, говорят, не промахивался.

В этот раз попасть ему было не так уж и сложно, но он и прицелиться не успел. Только арбалет вскинул, как нога у него поскользнулась… а земля там, вишь, сухая была, не на чем скользить-то. Вот, значит, поскользнулся он, стало быть, да головой о камень и ударился. А камень острый оказался, вот он ему черепушку-то и проломил. Симмонс так и помер, даже не успел заметить от чего. Некоторое время Корт молчал, затем продолжил:

— Мы тогда думали, что случай такой, с кем не бывает. А потом, после битвы, узнали, что таких вот «несчастливых» в войске нашем не один десяток набрался. Да не все померли, кто-то ранами отделался или там ногу сломал. Так те, кто жив остался, так и говорили, что стоило хоть подумать о том, чтобы в него выстрелить или еще как напасть, так сразу и случалось что-нибудь странное. У кого тетива лопалась, кто с коня падал, один вообще на ровном месте споткнулся, да на свой же меч и напоролся, едва жив остался. Одно хорошо, мало их было. Мы вона одного только и видели. Князь этот, эльфский, Лемелиск, говорил, что раньше-то их больше было. Сам, говорил, двоих убить смог, правда, без магии там не обошлось, простые стрелы их не брали. А еще он говорил, что этот черный умел молнии посылать. Я не говорю, что князь врал, эльфам врать ни к чему, да только мы того не заметили. Да и что тут такого, вон любой маг это может, да и наша леди Алия тоже, я сам видел. Да… не дай бог, чтобы черные всадники до нас добрались. А вот орки да тролли — эти уж тут как тут. Думаю, и без огров дело не обойдется.

— Берн ждал их только через пару дней, — заметил Жан, отрезая краюху хлеба и шлепая сверху здоровенный ломоть мяса.

Откусив от этого сооружения сразу чуть ли не половину, он принялся старательно работать челюстями.

— Я тоже так думал, — пожал плечами сотник. — Видать, они здорово торопились. Потому, наверное, и на штурм сразу не пошли, умаялись.

— Уж отдохнули, наверное, — пробасил Кирк, сидевший на койке, в который уж раз проводя точильным камнем по лезвию и так уже бритвенно-острого кинжала. Рядом с ним лежал неразлучный кистень.

Рана на голове воина уже зарубцевалась, хотя вырастить ему новое ухо эльфы, само собой, не могли.

— Да, пожалуй. Давайте, парни, меняйте холопов. Воины из них все одно никакие, пусть днем сторожат, всё польза. Под солнцем орки в атаку наверняка не пойдут, хотя кто их, конечно, знает. А вот нынче ночью, чует мое сердце, будет нам туго.

— Как думаешь, сотник, смогут орки взять замок? — поинтересовался Жан.

— Может, и смогут, — подумав, сказал Корт. — Неприступных крепостей не бывает, это только говорится так. К любым воротам можно найти ключи. Разница только в том, сколько за это заплатить придется. Форш в этом смысле очень даже неприступен. Когда снимают осаду крепости? Когда потери осаждающих превышают мыслимые пределы, или когда время заканчивается и войска становятся больше нужны в другом месте, или по другим каким причинам. Только вот чего боюсь я… орки, это те же звери, ума у них кот наплакал, поэтому и не боятся они, почитай, ничего. Таких потери могут и не остановить.

— И что же нам делать, дядько? — расширив в испуге глаза, спросил все тот же новобранец. — Нас что тут, всех перережут?

— Что делать? — сверкнул глазами ветеран. В его голосе зазвенела сталь, а кулаки сжались. — Драться. Драться так, чтобы каждый камень стены они купили у нас реками своей зеленой крови. Тогда, возможно, они сочтут для себя Форш слишком дорогой покупкой.

Он надолго замолчал. Солдаты тоже не нарушали тишины, и только редкий скрежет железа по точилу резал уши и вызывал ощущение мороза на коже. Все понимали одно — это не просто приграничная стычка, зеленые твари уничтожают все на своем пути и за замок возьмутся всерьез. Сотник мрачно разглядывал своих солдат — совсем еще юнцы, ни разу не бывшие в настоящем бою. Те стычки, что оставили шрамы на их молодых телах, не в счет, то не бой, то так, разовая схватка. Сколько их останется в живых к концу осады, если, конечно, она вообще закончится благополучно.

Весь его многолетний опыт говорил о том, что любую крепость можно взять — дело лишь в ярости и численности наступающих.

— Одна радость, — продолжил он наконец, — что по скалам орки лазить умеют хреново. Так что основной удар придется на стену, которая обращена к дороге. Хотя ждать от них можно всего, те же тролли вполне могут попытаться забраться к нам с тыла, поэтому смотрите в оба. Ладно… давайте, парни, дуйте на стены. У вас впереди еще долгая ночь.

Жан таращился во тьму, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Получалось плохо — если б днем вздремнул, то еще и ничего было бы, а так… Он снова тряхнул головой, затем зачерпнул ковшом воду из стоящего рядом бочонка, для этих целей и принесенного, и плеснул себе в лицо. Сразу стало чуть легче, но он знал, что это ненадолго.

Пока было тихо. Клад, прислонившись спиной к камню, дремал.

Сотник разрешил — вскочить бойцы успеют, но поспать можно только по очереди. Жан мужественно взял на себя первое дежурство, поскольку приятелю за день досталось куда больше. Да он и сам, хотя и не таскал на стены припасы, подустал изрядно. Парень достал припасенный заранее кусок ветчины и принялся жевать — какое-никакое, а занятие.

Тьма была кромешной — как назло, луну затянуло облаками, сама природа благоприятствовала оркам. Свет факелов на стене почти не разгонял ночной покров, и Жан пялился в бойницу больше для очистки совести, чем ради возможности что-то там увидеть.

Время тянулось невыносимо медленно. Он пробовал напевать про себя песни, однако скоро понял, что знает их слишком мало. Тогда начал считать стрелы в связках, лежащих у стены. Стрел было много, но когда в третий раз у него получился разный результат, он решил, что голова уже вконец не соображает и пора хоть немного отдохнуть.

— Клад, эй, Клад! — не отходя от бойницы, позвал он. — Давай, друг, вставай. Твоя очередь.

— А? Что? Орки? — спросонья взъерошился приятель, хватаясь за арбалет.

— Не, не видать пока, — сообщил Жан. — Хватит спать, моя очередь. Уже едва на ногах стою.

— Встаю, встаю… — вздохнул Клад, поднимаясь и потягиваясь. Маловато, конечно, ну да ладно.

Жан свернулся калачиком на тюфяке, еще хранившем тепло тела Клада. Сотник, расставляя их по местам, посоветовал запастись кое-чем — водой, тюфяком, да и пожевать чего-нибудь прихватить.

Теперь Жан вспомнил о проявленной командиром заботе с особой теплотой, еще бы, иначе пришлось бы на камнях спать, а ночи холодные, камень не перина, особо не отдохнешь.

Глаза закрылись, и он почувствовал, как проваливается куда-то глубоко во тьму. Это было совсем не страшно, даже приятно. Все тело охватила сладкая истома, мышцы расслабились — парень заснул.

Ему снова, в первый раз за долгое время, снилась бабка Сатти. Старуха хлопотала у печки, ухватом вытаскивая оттуда здоровенный горшок с кашей. Из-под снятой крышки потянуло таким духом, что хозяйка облизнулась, затем, попробовав стряпню, удовлетворенно причмокнула и, прикрыв горшок, чтоб не остывал, принялась кликать семью к столу. Противу обычного, она не стала своим визгливым голосом созывать домочадцев, а схватив кочергу, заколотила ею по подвешенной к потолку здоровенной железной чушке.

Жана это удивило, откуда такое новшество, раньше бабка не упускала возможности помянуть всех и каждого по имени, да еще и добавив что-нибудь нелицеприятное вроде «бездельник» или «дармоед». Теперь же бабка старательно и мерно била по железу так, что ушам больно становилось. Впрочем, ей этого показалось мало. Умудрившись ни на минуту не прекращать какофонию, она, каким-то немыслимым образом дотянувшись до Жана, въехала ему под ребро ногой. Удар получился неожиданно болезненным, и Жан, продирая глаза, взвизгнул.

— Да встаю уж, бабушка, встаю. Чего драться-то?

— Какая я тебе бабушка? — заорала Сатти неожиданно низким голосом. Затем ее образ заколебался, поплыл и постепенно сменился усатой физиономией сотника. — Очухался? Давай за дело, да поживей!

Набат гремел не переставая. Внизу, под стенами цитадели, полыхало зарево — это горела подожженная каменная кровь, оттуда же доносился визг, в котором смешались ужас и боль.

— Полезли! — заорал Клад, разряжая арбалет в бойницу и тут же натягивая его снова. — На, получи, с-сука! Эй, Жан! Я уж думал, ты помер. Такой грохот и мертвого поднять может. Давай, они уже у самых стен!

Наконец полностью придя в себя, парень схватил свое оружие и выглянул в бойницу. Сквозь бьющееся пламя к стенам двигались темные живые волны. То тут, то там поблескивало оружие, орки несли длинные деревянные лестницы, позади них тролли метали свои излюбленные топоры либо били из арбалетов и луков, стараясь попасть в бойницы. Рядом раздался стон, Жан оглянулся. Давешний молодой ополченец сползал по стене, из глаза торчала длинная стрела.

Парень прицелился и надавил на спуск. Один из троллей рухнул как подкошенный. Стоявшие рядом взмахнули своими длинными корявыми руками, и Жан едва успел отпрянуть от бойницы — бешено вращаясь, в узкую щель влетели сразу два топора. Небольшие и легкие, они могли быть брошены очень далеко. Двустороннее, острое как бритва лезвие, способно было разрубить не то что мясо и кости, пожалуй, на близком расстоянии и кольчуга не спасет. Он послал следующую смертельную стрелу.

Промахнуться здесь было, пожалуй, невозможно. Орки шли плотной массой, не считаясь с потерями. Пламя полыхало так, что видны они были как на ладони, однако стрел на них защитники старались пока не тратить — как до стен дойдут, так и ими заняться будет можно, а пока главную опасность представляют тролли и те из орков, которые орудовали здоровенными, зачастую кое-как сделанными самострелами. Именно их и пытались выбить солдаты, стараясь не потратить лишней секунды на прицеливание — промедление могло стать роковым.

С правой привратной башни хлынул вниз поток кипящей смолы — жуткий вопль обожженных тварей повис в воздухе, однако толпы нападавших это не остановило. Над головой Жана пронесся камень, точно упавший на площадку за скалой — там наверняка было немало нечисти, так что выстрел зря не пропал.

Еще одна стрела, и сразу назад. Топор, с чудовищной силой ударившийся в край бойницы, осыпал Жана каменным крошевом. Одним движением натянув тетиву и вложив стрелу, он сунулся было выстрелить и едва успел отпрянуть — чудом уклонившись от очередного броска. Пожилой лучник, знакомец Жана, отлетел от своей щели, рухнул на камни и так и остался лежать неподвижно — лезвие топора глубоко засело в черепе.

— Ополченцам сменить стрелков! — раздался зычный клич Айдахо. Мечникам приготовиться к бою. Они уже у стен.

Пламя у подножия крепости вспыхнуло еще ярче — защитники не жалели каменной крови, но орки, визжа и воя, лезли прямо сквозь огонь.

— Хватит огня! — поступила команда. — Камни!

Стены замка были двухъярусными. На первом ярусе стрелки, стоявшие у бойниц, били по нападающим из луков и арбалетов.

Сверху, на парапете, мечники готовились встретить тех, кому удастся забраться на стены. Сейчас они положили оружие и взялись за тяжелые валуны, которые спустя секунды полетели вниз, на головы подступившим вплотную к цитадели оркам.

Жан увидел, как к его месту подбежала Врея с арбалетом в руке, и, схватив глефу и секиру, побежал на второй ярус. На бегу успел только крикнуть, чтобы она особо не высовывалась. В ответ девушка яростно сверкнула глазами и разрядила свое оружие в бойницу — проем как раз закрыло брюхо орка, карабкающегося по лестнице. Тот с воем полетел вниз.

Жан оказался наверху одновременно с первыми орками. Десятки крючьев уцепились за каменные выступы, и теперь по ним лезли наверх чертовы твари, держа свои ятаганы в зубах. Как и предсказывал сотник, толстые веревки не доходили до кошек, последние несколько локтей были из железных цепей. Парень смахнул секирой ближайший крюк, который соскользнул с парапета и полетел вниз, вместе с несколькими уцепившимися за веревку орками.

Впрочем, топор тут же пришлось бросить — через край стены перемахнул первый враг.

Глефа описала замысловатую кривую — ятаган метнулся навстречу, однако рассек лишь воздух, в то время как нижний конец боевого посоха, увенчанный острым лезвием, глубоко погрузился орку в пах. Тот издал протяжный вопль и, потеряв равновесие, полетел вниз, уже внутрь крепости. А над краем стены уже появился очередной клыкастый урод. Тонкое лезвие полоснуло его по горлу, брызнула зеленая кровь. Скорее почувствовав, чем заметив движение сзади, Жан стремительно развернулся, однако орк, уже занесший было над головой парня ятаган, завалился навзничь — в его спину на глубину двух ладоней ушло лезвие секиры Клада.

Спустя секунду или две приятели уже бились спина к спине — все больше и больше орков забиралось на стены. Жан и не думал, что эти твари такие ловкие, люди никогда не смогли бы так быстро вскарабкаться по веревкам или лестницам, но, главное, не смогли бы вот так запросто пройти через огонь, лишь визжа от ожогов. Ему стало страшно — похоже было, что стены захвачены, но, пронзая очередного врага, он увидел, как на парапете появились латники Айдахо — гвардия, самые сильные, самые отчаянные воины. Среди них был и Кирк, который по такому случаю надел глухой шлем, кирасу и поножи. От панциря отлетел топор, метнулась змея кистеня с шипастым шаром на конце, и орк, отброшенный чудовищным ударом, улетел за край стены, сбив по дороге еще двух своих соплеменников.

Похоже, великан наслаждался собственной неуязвимостью. Снова и снова кистень со свистом рассекал воздух, снова и снова шар впечатывался в живую плоть, дробя кости и проламывая черепа.

Отряд латников, как нож сквозь масло, прошел через толпу нападающих, оставляя за собой груды мертвых тел.

Но и латники несли потери. Один рухнул ничком на камни — арбалетная стрела, выпущенная в упор, пробила-таки панцирь и глубоко ушла в тело. Второй зашатался словно от непосильной ноши, когда орк прыгнул ему на плечи и нашел щель для своего кинжала.

Мгновение воин еще держался на ногах, а затем молча ухнул вниз со стены, вместе с так и не отцепившимся от него врагом.

Черненый ятаган полоснул по руке Кирка, проскрежетал по кольчуге и отлетел в сторону. Второй со звоном сломался пополам, не сумев справиться с твердостью шлемного гребня, а третий ударил вниз, в ногу, и штанина мгновенно взмокла от крови. Орк, в грудь которого тут же врезался кистень, издал предсмертный вопль, который сразу и оборвался — повторный удар намертво запечатал все звуки, вбив их в горло вместе с кадыком. Но шаг богатыря стал уже не столь уверенным — если бы стена не была густо полита кровью, то каждый смог бы увидеть, как правая нога силача оставляет влажные темные следы.

Предвкушая расправу, орки бросились в атаку, но вновь и вновь утыканный шипами тяжелый шар описывал смертельный круг, оставляя за собой след в виде смятого мяса и разбрызганных мозгов. Но вотзазвенела тетива, и тяжелый арбалетный болт, без труда прошив кольчугу, навылет пробил левую руку Кирка. Жан, на мгновение оставшись без противников, метнул кинжал, который со свистом пролетел над головой товарища и по рукоять вошел в грудь стрелку, но уже бились, ломаясь о панцирь, другие стрелы, уже несколько коротких стержней торчали в груди друга — даже кованая сталь не спасала от выстрела в упор. И наконец великан сдался — медленно припав на одно колено, он нехотя, словно через силу, повалился набок и затих, закончив свою последнюю работу.

И все же латники отстояли стену. Потеряв с десяток закованных в сталь бойцов, да еще чуть ли не три десятка простых мечников, отряду Айдахо удалось сбросить со стены всех, кто на нее забрался. Уже полыхали штурмовые лестницы, подожженные бушующим пламенем каменной крови, уже один за другим вспыхивали канаты и орки с воплями разжимали обгоревшие руки и, визжа, падали в огонь. Арбалетчики не жалели стрел, хотя тоже несли потери — топоры троллей успешно находили смотровые щели в каменных стенах цитадели. Подножия привратных башен стали непроходимы от разлившейся горячей смолы, поверх которой коптящими языками вздымалось пламя. И вот наконец последний из взошедших на стену орков, по оскаленной клыкастой морде которого с размаху полоснула глефа Жана, отпрянул назад, мгновение пытался удержать равновесие и затем, поскользнувшись на мокром от крови камне, сорвался вниз, в адский пламень, где ему было самое место.

Жан устало облокотился на глефу — каждая мышца ныла, откликаясь на полученные, пусть и не пробившие кольчугу, уда-ры. По рукам стекала кровь, в основном чужая, хотя пальцы получили несколько незначительных порезов от скользнувших по древку вражеских лезвий. Соленый пот, щедро смешанный со столбом стоящей в воздухе копотью, обильно заливал лицо и ел глаза — ночная прохлада нисколько не освежала.

Остаток ночи прошел спокойно — до утра орки не рискнули идти на приступ, понеся серьезные потери. Все эти часы над крепостью стоял стон раненых — эльфы и лекари оказывали им помощь, а с рассветом воины принялись хоронить павших. Жан, без сил сидевший, привалясь к стене, с каким-то чувством отрешенности смотрел на мертвого Кирка, которого с трудом волокли два кряжистых мужика, на стройное, молодое тело девушки со страшно изуродованным орочьим топором лицом — только по чудесной, залитой кровью косе он узнал Врею. Были и другие, кого-то он знал, кого-то видел впервые.

Мимо прошел Корт — его лицо пересекала багровая борозда, однако ветеран не обращал на рану внимания, лишь время от времени промакивая куском ткани медленно сочившуюся кровь. Сотник взглянул на бледное лицо парня, хотел было что-то сказать, но затем, пожав плечами, пошел дальше, чуть приволакивая правую ногу.

Рядом плюхнулся Клад — ему в этот раз удалось избежать серьезных ранений, если не считать глубокой и первое время обильно кровоточившей царапины на шее — по коже скользнула стрела. Чуть в сторону — и на одного убитого у защитников было бы больше.

— Ну, чего скуксился? — спросил он с деланной бодростью в голосе. — Мы же живы, и то ладно. Зато потрепали мы их здорово, скажешь, нет?

— Потрепали… — безразлично подтвердил Жан, мысленно посылая приятеля куда подальше. Ему сейчас хотелось побыть одному.

— Жаль Кирка, славный был мужик.

— Славный… — снова согласился Жан.

— Но он герой, верно ведь? Задал им перцу, скольких положил, с ума сойти. У тебя на счету сколько будет?

— Не считал.

— Врешь, — убежденно заявил Клад. — Как пить дать врешь. Ты точно считал. Ну, не томи, сколько?

— Ну семь… руками. И четверо из арбалета.

— Ух ты, здорово! У меня только четверо руками. А из арбалета штук восемь или девять, да тут невелика хитрость. Я просто раньше начал, ты еще дрых. Так это, смотри, ежели каждый, ну, пусть по пять положил, то это будет сколько всего? Давай, скажи, ты ведь у нас грамотей.

— Да не знаю я. Думаю, сотен шесть мы положили всего. Вместе с теми, кого катапульты свалили да огонь сжег. Да какая разница… их вон сколько, думаешь, они все силы на стены бросили?

— Может, и не все. Может, у них вдесятеро больше есть, — лихорадочно заговорил Клад. — Это не важно. Главное, их можно бить. А будешь так вот сидеть и по павшим убиваться, скоро сам таким будешь. Покойником то есть. Надо сражаться, сам видишь, их можно бить. Помнишь, что Корт сказал?

Осаду снимают, если цена победы становится слишком велика. Если мы заставим их у наших стен умыться своей зеленой кровью, то им ничего не останется, как уйти. Верно я говорю?

— Ты прав, — ответил Жан и слабо улыбнулся, глядя, как засверкала главная башня в лучах восходящего солнца.

В полутемном зале, освещенном лишь последними лучами заходящего светила, пробивающимися сквозь витражи стрельчатых окон, собрались несколько человек. Именно они сейчас решали судьбу замка, именно от них зависел ход дальнейшей обороны, к ним были обращены взгляды защитников, которые хотя и не могли проникнуть взором сквозь каменные стены, но знали — речь идет о замке и, стало быть, о них, людях, стоящих на стенах.

Днем здесь бывало светло — может, этот зал и не был идеален с точки зрения обороны, но и использовался он, вообще-то говоря, для более приятных целей. Здесь проходили праздники и шумные застолья, здесь раздавались песни бардов, веселые, героические или печальные — в зависимости от того, что пожелают гости. А тем редко хотелось выжимать слезу, куда больше нравились потешные, зачастую довольно фривольного содержания песенки, заставлявшие, бывало, краснеть благородных дам и вызывающие хохот мужчин.

В те дни яркие солнечные лучи, окрашенные цветным витражным стеклом в фантастические цвета, наполняли зал затейливой игрой красок. Или же пламя многочисленных свечей на тяжелых бронзовых люстрах вызывало загадочное мелькание странных теней на драпированных дорогими тканями каменных стенах. Рекой лилось дешевое, но отменного качества пиво, перемежаясь с дорогим вином, слуги несли роскошную снедь, от которой у гостей разбегались глаза и рот наполнялся слюной, и обязательно находилось немало рассказчиков, готовых усладить слух приглашенных своими рассказами о былых подвигах, правдивыми, приукрашенными или полностью придуманными. Им, вне зависимости От степени соответствия рассказов действительности, внимали благосклонно и искренне удивлялись и восхищались, тем самым побуждая рассказчиков пускаться во все новые и новые подробности, все дальше уводившие их от реальности.

Сегодня здесь было тихо — собравшиеся сидели в креслах, изредка вполголоса переговаривались друг с другом. Не все приглашенные прибыли, и серьезный разговор пока не начинался.

Маркиз Рено де Танкарвилль, восседавший на своем законном месте, высоком троне, богато украшенном барельефами и резным каменным орнаментом, был мрачен, как никогда. Он вообще редко пребывал в столь плохом расположении духа, впрочем, сейчас у него для этого были все основания. Рядом, на таком же, только несколько меньшем троне, восседала его супруга, леди Алия, маркиза де Танкарвилль. Сегодня намечался военный Совет и женщине, вообще говоря, здесь места не было, однако она выразила желание, а спорить с ней маркиз был не в настроении.

Несколько кресел, расставленных полукругом, занимали те, кто составлял Совет. Сэр Берн Айдахо, Черный рыцарь, командир гарнизона Форша, прославленный воин, первый меч Брекланда. Сейчас его вороненые доспехи носили следы орочьих ятаганов, однако настроен он был решительно. Отец Тавиус, духовник маркиза и его супруги, представлял церковь — это был маленький, тщедушный человечек в простой коричневой рясе. Он всегда казался застенчивым и даже слегка чем-то напуганным, говорил вкрадчиво и тихо, легко поддавался гневу, но быстро отходил и обычно был вежлив и мягок со всеми, даже с теми, кого отправлял на плаху. А такое случалось нередко — тех, кто достаточно хорошо знал Тавиуса, не обманывали его хилая внешность и ласковые речи, даже кусок льда в разгар зимней стужи не мог быть холоднее того, что заменяло священнику сердце. Присутствовал и старый Бенедикт, придворный маг и злейший враг Тавиуса, на людях рассыпавшийся в комплиментах в адрес монаха. Тот, впрочем, не оставался в долгу ни в том, ни в другом смысле. Бенедикт был еще более мрачен, чем маркиз, если это вообще было возможно, хотя его плохое настроение было вызвано не событиями прошедшей ночи, а тем, кто занимал соседнее с ним кресло. Там сидела прямая, надменно приподнявшая подбородок фигура, не удостоившая пока ни одного из присутствующих ни словом, за исключением, понятно, сухого приветствия. Мага смертельно оскорбило приглашение на Совет эльфа Лериаса, по сравнению с которым старый колдун чувствовал себя беспомощным учеником. Старик бывал вспыльчив и дерзок, однако отходчив. Он служил семейству де Танкарвилль уже не одно поколение, и Рено по-своему даже любил мага, в отличие от Тавиуса, которого с трудом терпел, отдавая, впрочем, должное способностям священника.

Лериасу было совершенно безразлично, кто и какие чувства к нему питает. Он здесь находился как представитель древнего народа, как учитель леди Алии, как самый сильный боевой маг, наконец. Его утонченно-красивое лицо выглядело несколько утомленным — ночью ему пришлось изрядно потрудиться, однако немало обугленных трупов могло наглядно свидетельствовать о том, что магия в бою вещь немаловажная. В отличие от людей, чей век короток, как вспышка пламени, эльф прожил на этой земле куда больше, чем все присутствующие, вместе взятые. Он не устал еще от жизни, однако и к возможной смерти его народ относился с философским равнодушием, принимая все, дарованное судьбой, с неизменным спокойствием и смирением.

За время своего пребывания в замке Лериас не обзавелся ярыми врагами, поскольку эльфы, при всех их неприятных качествах, не зря все же звались Дивным народом — никто на них зла подолгу не держал. Но и друзей среди людей у них обычно не было. И здесь, в замке, помимо своей ученицы, Лериас изредка общался лишь с Айдахо, с которым они, неожиданно для всех, нашли общий язык.

Черный рыцарь проводил немало часов в беседах с высоким эльфом, а тот, в свою очередь, не без охоты уделял время общению с прославленным рыцарем, хотя всех остальных откровенно сторонился.

Поскольку Бенедикт постарался сесть предельно далеко от Тавиуса, свободные кресла заняли сотники, Корт и Беннет. Драй, третий сотник, был тяжело ранен во время ночного штурма и сейчас находился между жизнью и смертью, впрочем, куда как ближе к последней. Телохранители Лериаса, знавшие в лекарском деле толк куда больше, чем даже Бенедикт, сделали все возможное. Остальное, по их словам, было в руках судьбы или, как вскользь сухо заметил Тавиус, в длани господней. Эльфы с такой постановкой вопроса не спорили какая, собственно, разница, кто держит в руках нить человеческой жизни, важно одно — свой долг они исполнили, а дальнейшее уже не в их власти.

Беннет, в отличие от приземистого Корта, был высок и худ.

Черная повязка перехватывала пустую глазницу — око он потерял много лет назад, когда шальная стрела попала в прорезь глухого шлема, убить не убила, но глаз вышибла напрочь. Его жилистые руки, непропорционально длинные, снискали ему славу непревзойденного знатока метательного оружия и принесли заодно неистребимую кличку Бенни-тролль, на которую он первое время смертельно обижался, а затем привык. К тому же его лицо украшал совершенно выдающийся нос, который тоже в полной мере соответствовал прозвищу. Обычно он бывал немногословен, ни бога, ни черта, ни орка не боялся, а после того, как пять лет назад лесные разбойники вырезали его семью, сотник перестал бояться и смерти, относясь к этой опасной даме с незаслуженным пренебрежением, однако костлявая его почему-то щадила. Друзей он не имел, а врагами почему-то не обзавелся — те немногие, кто на эту роль претендовал, долго не жили.

И еще одно кресло было пока пустым, однако вот вдали раздались гулко отдающиеся под каменными сводами шаги, и в дверях появилась еще одна фигура. Человек в дорогих, покрытых золотой насечкой латах, уверенно шагал по выложенному дорогим привозным мрамором полу, наполняя зал лязганьем металла. В руках он держал шлем с пышным белым плюмажем, с плеч спускался зеленый плащ, полы которого скользили по полированному камню.

Он был моложе Берна лет на пять, то есть находился в самом расцвете мужской силы. Орлиный профиль и густые пшеничные волосы делали его предметом томных вздохов многих дам как среди селянок, так и среди тех, в чьих жилах текла голубая кровь. Сам же он с удовольствием уделял толику внимания то одной, то другой, ни с кем не оставаясь надолго. Ко всеобщему удивлению, отвергнутые красавицы зла на него не держали, вспоминая о свиданиях с легкой грустью и надеждой на будущее возобновление отношений. Пока это никому не удалось, у сэра Ланса фон Шенкенберга было достаточно воздыхательниц, чтобы не повторяться.

В свое время его рекомендовал маркизу Айдахо — рыцарю импонировал молодой боец, великолепно владевший всеми видами оружия, искушенный в вопросах этикета и геральдики, способный находить общий язык со всеми, от младшего поваренка до осторожного и недоверчивого Тавиуса, который, кроме Шенкенберга, вообще ни с кем более или менее дружеских отношений не поддерживал. Вообще, Ланс, как и Беннет, умудрялся не иметь в замке врагов, но в отличие от мрачного сотника в основном за счет личного обаяния.

Три года этот жизнерадостный франт, который даже орков этой ночью на стенах убивал изящно и грациозно, возглавлял телохранителей маркиза, два десятка самых лучших, самых элитных воинов. Три года он лично муштровал их и теперь со спокойной совестью мог выставить любого из своих малышей — каждый из «малышей» был на голову выше тщедушного Рено де Танкарвилля — против любого воина Брекланда. Кроме разве что Айдахо. Берн доверял Лансу, а это дорогого стоило, немного нашлось бы в замке людей, к которым черный рыцарь относился с полным доверием.

— Прошу прощения, мой лорд… и вы, леди. Прошу прощения, господа. Извините, что заставил вас ждать. — Шенкенберг склонил голову в поклоне. — Я проверял посты. К тому же вернулись парни, которых я посылал поглядеть вблизи на лагерь наших врагов.

— Присаживайтесь, Ланс, — кивнул в ответ маркиз. — Что докладывают доглядчики?

— Орков порядком прибыло, — проинформировал рыцарь, опускаясь в кресло и проводя пятерней по непокорным волосам. — Подошел еще один отряд, в пару тысяч. Разведчики говорят, что троллей немного, в основном орки. Хотя не исключено, что скоро прибудут еще. Есть и люди, мало, но есть. Парни подобрались к самому лагерю, днем эти твари видят не дальше своего носа, а эти волшебные трубы позволили им рассмотреть лагерь со всеми подробностями. Кажется, у наших противников появились боевые маги, во всяком случае, двое из людей носят на груди что-то вроде этого. — Он кивнул в сторону висящего на груди леди Алии изящного медальона с крупным дымчатым камнем. — Думаю, сегодня они на штурм не пойдут, будут ждать подхода свежих сил.

— Мы едва отбились, — тоскливо протянул Тавиус.

— Мы едва отбились, — повторил Айдахо, сделав ударение на первом слове. — Вас, падре, я на стенах не видел.

— Мое дело не мечом махать, — справедливо отметил святой отец, — а молить господа даровать нам победу. Что я и делал с должным прилежанием.

— Вот именно, с достойным лучшего применения прилежанием. Было бы куда больше пользы, если бы вместо того, чтобы шептать свои молитвы в дворцовой часовне, вы нашли бы в себе силы оказать помощь раненым, — презрительно бросил Черный рыцарь. — Некоторые из них покинули этот мир, так и не дождавшись вашего напутственного слова.

— Если я буду подставлять себя под стрелы, — парировал Тавиус, — то этого слова вообще мало кто дождется.

— Иногда, святой отец, мне очень хочется вышибить из вас дух, — мрачно заметил Беннет.

— Лучше бы вам хотелось вышибить дух из пары-тройки орков, мастер, огрызнулся священник. — Толку было бы больше.

— Орки — это моя работа, — осклабился сотник. — А вы, падре, были бы для меня неплохим развлечением.

— Ваше зубоскальство здесь неуместно, — окрысился старик. — Оскорбляя меня, вы, в моем лице, оскорбляете господа нашего! И грех этот будет вам помянут…

— Господа, вам не кажется, что ваш разговор не имеет отношения к вопросу, ради которого мы здесь собрались? — сухо заметил маркиз. Прекратите свару, у нас сейчас есть другие, должен заметить, куда более важные, проблемы. Прошу вас, сэр Берн, я предоставляю вам слово.

Черный рыцарь сделал попытку подняться, но, повинуясь движению руки маркиза, снова опустился в кресло. Несколько секунд он молчал, затем неторопливо заговорил:

— Как бы то ни было, но брат Тавиус в чем-то прав. Ночной бой был тяжелым. Мы потеряли семерых латников, сорок шесть простых мечников и около двух дюжин ополченцев. Это включая убитых и тех раненых, кто в ближайшее время не сможет взять в руки оружие. Потери орков, разумеется, гораздо больше, но если говорить откровенно, то мы действительно едва отбили ночную атаку. Будь у Клана больше сил, они бы, возможно, смогли нас опрокинуть.

— Значит ли это, что оборона замка дала трещину? — спросила леди Алия. Её голос не дрожал, по крайней мере внешне она оставалась спокойной.

— Я бы так не сказал, — покачал головой Айдахо. — Теперь, когда мы знаем, чего можно ожидать от орков…

— А раньше вы не знали? — съязвил брат Тавиус.

— Я дрался с орками в поле, — счел нужным пояснить рыцарь, хотя глаза его гневно сверкнули. — И сейчас впервые нахожусь в осажденной ими крепости. Да, я готов к следующей атаке, если, конечно, они не придумают чего-нибудь посвежее, чем просто бросить толпы этих тварей на стрелы.

— Обычный штурм вы, стало быть, остановите? — уточнил маркиз.

— Да. Думаю, основной нашей ошибкой была излишняя вера в каменную кровь и стрелы арбалетчиков. Теперь мои солдаты просто не дадут оркам взойти на стены. Все необходимые распоряжения уже отданы. Я бы сказал, что враг поспешил и теперь подходящий момент ими упущен.

— Хорошо. Теперь у меня вопрос к вам, благородный Лериас. Что еще могут нам предложить орки?

— Магию, например. Они не слишком изобретательны, но среди них, как я понял, есть и людские маги. Только вы, люди, способны сражаться и на одной, и на другой стороне…

Эльф, как обычно, говорил равнодушно, нисколько не интересуясь тем, как его слова будут восприняты слушателями.

Старый Бенедикт, восприняв сказанное как камень в свой огород, стал пунцовым от возмущения. Берн нахмурился, а маркиз Рено столь же холодно прервал Лериаса:

— Это к делу не относится. Вы сможете нейтрализовать магов Клана?

Лериас, до глубины души возмущенный тем, что его перебили, но сумевший ни жестом, ни взглядом этого не показать, ответил куда суше обычного, что среди его соплеменников уже было бы оскорблением. Что ж, эти неотесанные создания вряд ли способны заметить тонкую игру интонаций. Все равно что поносить глухого, стоя к нему спиной, чтоб и по губам прочитать не смог глухому не вредно, а у самого на душе легче.

— Насколько это будет в моих силах. Мои знания, разумеется, к вашим услугам, маркиз.

— Благодарю, благородный Лериас, я был уверен, что мы сможем на вас положиться в этот трудный час.

На самом деле уверенность маркиза в этом вопросе была действительно абсолютной. Эльфы, насколько это следовало из старых преданий, всегда были врагами орков — это была застарелая, переросшая в привычку вражда, где компромиссам места не было. К людям же, напротив, эльфы относились вполне терпимо, поэтому то, на чью сторону встанет Дивный народ, сомнений не вызывало.

Собственно, и приглашение Лериаса на совет, и заданный вопрос преследовал цели иные — дать понять всем окружающим, что не только мечи и арбалеты хранят замок Форш.

Сколь бы ни был надменен, неприятен или временами просто невыносим Лериас, он воистину был лучшим из магов, которого мог выставить замок на передовую линию обороны. Рено, как никто другой, знал, что каменные стены и меткие стрелы — защита только от живых. Силы колдовства, которыми он живо интересовался, хотя никогда особо вдумчиво их не изучал, правили бал там, где оказывалась бессильной честная сталь. Конечно, эльф еще молод, по их меркам, может, именно поэтому он и столь тяжел в общении, однако тот же Бенедикт рядом с ним — дитя малое, неразумное.

Старик и сам это понимает, оттого и бесится, да только его эмоции сейчас маркиза интересовали менее всего.

— Запасов в крепости нам хватит надолго, — заговорила Алия, которая по собственному почину взяла на себя труд контролировать этот вопрос. — Однако с такими потерями, боюсь, скоро на стены вам придется поставить и слуг, и кашеваров.

— Надо будет, поставим, — серьезно кивнул Айдахо. — Надеюсь, впрочем, что до этого не дойдет. Хотя подход новых сил к оркам заставляет меня думать, что Кадрусс пал раньше, чем ожидалось.

— Может, вылазку организуем? — без особой надежды спросил Беннет. Пока их еще немного, мы бы их…

— Прежде всего, их уже много, — криво усмехнулся Шенкенберг. — А потом, здесь еще можно рассчитывать, что они обломают зубы о стены, а вот в поле… К тому же им сюда одна дорога, но ведь и нам тоже одна, верно? И они ее наверняка перекрыли.

— Так вы предлагаете спокойно ждать нового штурма? — спросила леди Алия. Не будучи воином, она полагала, что пассивно сидеть в крепости и ждать, когда противник сделает первый шаг, это не самое лучшее решение.

— Именно, леди. Может, это и звучит несколько неблагородно, но если в открытом бою панцирник способен уложить пятерых орков, а со стены из арбалета завалит и десятерых, то лично я выступаю за второй вариант. В конце концов, с нашими тремя сотнями бойцов мы легионы Клана не одолеем. Зато при хорошо поставленной обороне можно дождаться объединенной армии срединных уделов.

— Дождаться… — хмыкнул молчавший до сих пор Бенедикт. — А придут ли они? Да и когда это будет?

— Придут, — убежденно отрезал Айдахо. — А насчет сроков… тут я назвать день не рискну. Месяца два, три. Может, пять. Бывали осады и подольше.

— Собираться они будут долго, — вздохнул маркиз. Эту «кухню» он знал куда лучше всех присутствующих. — Но торопиться будут только в том случае, если мы будем держаться. Ежели Форш падет, тогда… тогда, пожалуй, войска будут стоять на позициях, пока орки из Брекланда не вторгнутся куда-нибудь еще. Седрик, может, и готов двинуть полки немедленно, но только если ему будет кого спасать. В противном случае он наверняка будет выманивать орков на равнины Кайенны, где можно развернуть конные полки.

— Да, на его месте я бы поступил именно так, — кивнул Айдахо, который достаточно хорошо знал герцога Реверландского. В том, что именно Седрик скорее всего возглавит объединенные силы, сомнений ни у кого не было.

Седрик был личностью в какой-то мере уникальной. В массе своей властители срединных уделов любили побряцать оружием, но преимущественно на турнирах. О том же, чтобы лично вести армии в атаку, никто и не подумывал, для этого существовали полководцы, специально на то обученные, да еще дворяне рангом пониже, графы, бароны, маркизы. Герцог Реверландский сочетал в себе и неплохого правителя, и довольно талантливого военного, причем последний в этой двойственности характеров явно доминировал. Тот же герцог Дарландский, правитель мудрый и даже в какой-то мере добродушный, относился к воинственности своего соседа и дальнего родственника с легкой ноткой иронии, однако в военных вопросах всегда при-знавал его первенство и, вне всякого сомнения, со спокойной совестью вручит ему свои полки. Как и другие правители, впрочем.

Простой народ Седрика чуть ли не боготворил — в глазах черни это был великий воин, отважный, готовый грудью встать на защиту страны. Конечно, мало кто думал о том, что оставлять свое государство без правителя в столь трудное время есть поступок не самый дальновидный — неизбежно начнутся разные мелкие — дай-то бог, только мелкие — свары по поводу того, кому и чем управлять, да кто будет первым, ежели что случится. Знать такую точку зрения народа только поощряла — давно известно, славное знамя и громкое имя стоят подчас больше, чем лишняя тысяча мечей.

Поскольку полководец из герцога был действительно неплохой, то было ясно, что на рожон он не полезет — вести многотысячную армию через леса Брекланда было чертовски опасно, для орков леса и пещеры — места привычные, здесь они, считай, как дома.

— Значит, будем держаться, — подытожил Шенкенберг, как будто у них был другой выход. — Я бы хотел попросить вас, мой лорд…

— Да?

— Мои малыши будут куда полезнее на стенах, чем э-э-э… у дверей ваших покоев. Как и я сам. Не соблаговолите ли вы позволить…

Маркиз на мгновение задумался, потом утвердительно кивнул:

— Вы правы, Ланс. Одобряю. И вот еще что, у меня тут скопилась пара десятков доспехов разного рода, думаю, нелишне будет пустить их в дело. Стоит пожертвовать столь ценимой солдатами формой ради лучшей защиты. Но вам я запрещаю лезть в драку, и попрошу не спорить. Вас, Берн, это тоже касается. Ваше дело руководить обороной замка, а управлять бойцами должны сотники и десятники. Два меча, пусть даже и лучших, особой роли не сыграют, а вот потеря знаний и опыта будет невосполнима.

Айдахо хотел было возразить, но, натолкнувшись на непривычно жесткий взгляд лорда, промолчал, лишь склонил голову в знак согласия, хотя и вынужденного. Шенкенберг же, напротив, шумно возмутился:

— Мой лорд! Я не могу укрываться за спинами других, когда мои малыши скрестят мечи с орками! Это недостойно!

— Будет так, как я сказал, — жестко прервал его маркиз. — Ты мне нужен живым, это обсуждению не подлежит. Сколько у нас осталось способных держать оружие ополченцев, Берн?

— Около сотни стрелков, десятка четыре вполне могут орудовать мечами или, скорее, топорами. Десяток ветеранов вполне могут командовать.

— Хорошо, значит, всего полторы сотни. Как думаешь их использовать?

— Они займут места у бойниц, все мечники пойдут на второй ярус. Когда орки подходят к стенам, особая меткость ни к чему, а умение держать в руках меч или глефу становится на вес золота. Но для стрелков не хватает доспехов.

— Им они не так уж и необходимы, — покачал головой маркиз. — А вот шлемы нужны непременно, желательно глухие, чтоб удар метательного топора выдерживали. Корт, займитесь этим, пусть кузнецы поработают как следует. Особая отделка нам не требуется, была бы прочность. Как думаете, господа, когда ждать следующей атаки? Сегодня, завтра?

— Я бы сказал, не сегодня, — подумав, ответил Айдахо. — Эта ночь наверняка будет спокойной. А вот следующая — вряд ли.

— Добро, значит, у кузнецов есть еще время. Ладно, господа, вы свободны. Вас, благородный Лериас, я попрошу остаться.

Когда замерло эхо рыцарских шагов, маркиз взглянул в холодные глаза эльфа. Они остались вдвоем. Маркиза явно не хотела уходить, однако была вынуждена повиноваться властному тону супруга. По всему было видно, что предстоящий разговор ему не просто не нравился, он его самым настоящим образом боялся. И тем не менее вынужден был его начать, хотя и медлил, словно стараясь оттянуть неизбежное.

— У меня к вам вопрос. Дело в том, что леди Алия… настаивает, что сможет оказать помощь в качестве боевого мага. Мне неизвестно, как далеко зашли ваши занятия, поэтому я хотел бы услышать ваше мнение по этому поводу.

Впервые в глазах эльфа мелькнуло человеческое выражение — смесь удивления, испуга, даже какой-то затаенной боли. Это выражение не укрылось от глаз лорда, хотя причин его он понять не мог.

Лериас молчал, раздумывая над услышанным. Это тоже было непривычным: обычно надменный эльф всегда имел наготове ответ на любой вопрос, что объяснялось огромным жизненным опытом — юный на вид, он был по человеческим меркам немыслимо стар, хотя среди своих все еще считался если и не юношей, то уж никак не зрелым мужем. Если бы речь шла о человеке, Рено решил бы, что собеседник подбирает подходящую к случаю ложь или по крайней мере полуправду, однако эльфы не лгали, что тоже иногда делало их невыносимыми. Они могли что-то умалчивать, могли уклониться или прямо отказаться отвечать, но сказанным словам можно было верить всегда.

Наконец, когда маркиз уже начал проявлять признаки нетерпения, эльф медленно произнес:

— Леди Алия действительно может быть полезна как боевой маг, но… она… В общем, лорд, если вы можете запретить ей, то я… прошу… вас это сделать. Я не могу, да и не хочу говорить вам о причинах, но ни моя, ни ваша жизнь, ни жизнь кого-либо другого в этих стенах не стоит жизни леди Алии. Если замок падет, то ее надо будет спасти любой ценой.

— Да? — вскинул удивленно брови маркиз. — Вот даже как? ЧТО же она такое, что о ее безопасности печется высокородный эльф? Может мне, ее супругу, стоит это знать?

— Этого вам знать не стоит, — опустил голову Лериас. — И ей, между прочим, тоже. Только сам Лемелиск может все рассказать ей, но мне он такого разрешения не давал. Простите.

— Что ж, я приму к сведению ваш совет, — несколько раздраженно бросил маркиз, гордость которого была в немалой степени уязвлена. — Благодарю вас за то время, что вы сочли возможным уделить нашему Совету. Вы можете идти, я вас больше не задерживаю.

Лериас поднялся, слегка наклонил голову в знак прощания и, не оборачиваясь, покинул зал. Маркиз остался один и долго еще молча сидел на троне, думая над тем, что сказал ему эльф.

Затем он медленно встал и направился в свои покои, чувствуя внезапно навалившуюся усталость. Шаги лорда гулко отдавались в пустых коридорах сейчас здесь никого не было, телохранители ушли на стены, слуги, по причине позднего часа, тоже удалились на покой. В дверном проеме появилась высокая фигура в длинном, до пола, белом платье, и маркиз остановился, подняв глаза на супругу.

Алию поразило то, как внезапно постарел ее муж. Она никогда не видела его таким удрученным, хотя совсем недавно, когда она покидала Большой зал, он выглядел бодрым и решительным. Теперь же перед ней был согнутый годами и заботами человек, в котором лишь с большим трудом можно было узнать Рено де Танкарвилля. Она искренне хотела участвовать в обороне замка, она верила в свои силы и была убеждена, что многому научилась. Ей не терпелось опробовать полученные знания на практике, однако сейчас, взглянув в поблекшие глаза мужа, она без слов поняла, какой ответ будет дан на ее просьбу. Ни слова не промолвив, она опустила голову и тихо затворила за собой дверь.

* * *

Уже шел третий день после первого штурма, а новых схваток так и не произошло. То ли орки вознамерились сидеть у стен Форша вечно, то ли копили силы для решительного штурма, но защитники получили достаточную передышку для того, чтобы залатать прорехи в обороне.

Ополченцы уже вполне сносно владели арбалетами, и если не показывали той меткости, которой вполне заслуженно гордились мечники маркиза, то уж, во всяком случае, могли в определенной степени заменить их у бойниц.

Кузнецы, падая с ног от усталости, все же выдали гору грубо сработанных, местами кривых шлемов, которые тем не менее были вполне способны дать вчерашним крестьянам кое-какую защиту.

Конечно, попавший в лоб топор, брошенный длинной рукой орка, мог и просто оглушить, но это было не так уж и страшно. Оглушенный — не убитый, никуда он денется, со временем очухается.

Два десятка молодых крестьянских парней Корт счел достойными звания мечников, и теперь они, вырядившись в черно-зеленую форму, до седьмого пота прыгали на тренировочной площадке. Впрочем, сотник внимательно следил за тем, чтобы парни не выматывались до полного изнеможения, в конце концов, усталый воин — плохой воин, а очередного штурма ждали скоро, ждали даже с каким-то нетерпением.

Жан, будучи свободным от дежурства, сидел на своем излюбленном месте, меланхолично жуя кусок хлеба с ветчиной, время от времени прикладываясь к объемистой фляге, в которой, к некоторому его сожалению, плескалось не доброе пиво, а простая, хотя и кристально чистая, вода.

Парень задумчиво разглядывал леса, окружающие замок. Сейчас они кишмя кишели орками, это он знал достаточно точно, однако отсюда, со скалы, врагов видно не было. Конечно, если вооружиться той волшебной трубой… однако кто ж ему ее даст.

Было так здорово просто сидеть на теплых камнях, солнечные лучи приятно согревали тело, и даже ледяная вода во фляге казалась гораздо вкуснее, чем обычно. До самого горизонта расстилались зеленые волны — основа гордости и богатства Брекланда. Другие уделы тоже не были лишены хорошего леса, однако столь богатые и бескрайние строевые леса были только здесь. Небо было чистым, ни единого облачка — день будет прекрасным, а значит, орки в атаку скорее всего не пойдут. Стало быть, до вечера можно себя чувствовать в относительной безопасности.

Небольшая стая птиц медленно кружила над дальними холмами — Жан даже удивился тому, как здорово их отсюда видно. Он снова поднес ко рту кусок ветчины, как вдруг пальцы его внезапно разжались, а сам он замер с открытым ртом, не в силах поверить тому, что увидел. Постепенно приходя в себя, но все еще не веря, он снова и снова вглядывался в кружащую стаю. И только убедившись, что глаза его не обманывают, он вскочил, уцепившись за парапет, чтобы не сверзиться вниз, и бегом, слегка припадая на раненую ногу, бросился в главную башню, где несли дозор наблюдатели, вооруженные магическими трубами. Только они сейчас могли подтвердить или опровергнуть то, что сказали ему глаза, и то, что его разум просто отказывался принимать за истину.

— Отсюда прекрасный вид, верно, Берн?

— Да, леди, должен с вами согласиться.

Рыцарь полной грудью вдохнул свежий утренний воздух, потянулся и душераздирающе зевнул. Спать ему хотелось смертельно, ночь снова прошла в бесконечных проверках постов, прохладный воздух помогал мало.

Они уже довольно давно стояли на главной башне, с помощью магических труб Зеннора изучая лагерь орков. Впрочем, следует отдать должное Берну, врагами интересовался, по сути, он один.

Маркиза, бросив лишь несколько взглядов в ту сторону, вскоре потеряла интерес к разглядыванию орочьих толп.

— Вы загоняете себя, Берн, — сочувственно сказала леди Алия, заметив круги под глазами рыцаря. — Вы же не можете все брать на себя, оставьте и другим хоть немного дел.

— Возможно, я беру на себя слишком много, — не стал спорить Айдахо. Однако, миледи, если то или иное поручение проконтролировал я лично, то только тогда я смогу быть уве-ренным, что все будет в порядке. В противном случае меня все время будут терзать сомнения.

— Мне вас жаль, вы издеваетесь над самим собой, и это, ко всему прочему, не идет на пользу и замку. Вы все время измотаны, раздражительны. Скажите, орки могут напасть сейчас?

— Ну… не думаю, — несколько ошарашенно ответил рыцарь, изумленный столь резкой сменой темы разговора. — Яркое солнце… да, сомнительно. Думаю, до вечера беспокоиться нам не о чем.

— В таком случае я требую от вас, чтобы вы сейчас отправились спать, безапелляционно заявила Алия, давая понять собеседнику, что насчет смены темы он явно глубоко заблуждался. — Я лично прослежу за тем, чтобы вас разбудили, если случится что-нибудь непредвиденное. Впрочем, вы только что уверили меня, что ничего подобного не ожидается.

Айдахо хотел было возразить, однако внезапно рассмеялся и обреченно махнул рукой.

— Уговорили. Мне действительно необходимо выспаться.

Он повернулся было к двери, за которой начиналась длинная винтовая лестница, однако створки внезапно распахнулись, и на смотровую площадку вывалился Жан. Глаза его вылезли из орбит, лицо полыхало красным, открытый рот изо всех сил проталкивал в грудь немного воздуха. Парень без сил кулем свалился на пол и, делая над собой героические усилия, попытался одновременно отдышаться и что-то сказать. Понять его, впрочем, было трудновато.

— Птицы… там… человека… не увидеть…

— Так, друг мой, — спокойно прервала эти бессвязные хрипы Алия. — Ты сейчас замолчишь и спокойно сосчитаешь про себя до ста. И только потом мы с сэром Берном тебя выслушаем. Замок пока не рушится, поэтому небольшую паузу позволить мы себе можем.

Она демонстративно отвернулась, движением глаз указав Айдахо, чтобы он последовал ее примеру.

— Знаете, Берн, я редко приходила сюда раньше. Сейчас я об этом даже жалею, кажется, я много потеряла. Впрочем, преодолеть двести ступенек просто ради удовольствия бросить взгляд вокруг… да уж, это не всегда бывало хорошей идеей. И все же…

— Сейчас вы не сожалеете о том, что эти ступеньки все же были пройдены, ведь верно?

— Да, нисколько. Красота вокруг просто сказочная. Посмотрите вон на те холмы, милорд. Отсюда они выглядят странным наростом над ровной гладью зеленого моря. Но наростом очень гармоничным… отсюда даже видна стая птичек у одной из этих возвышенностей.

— Птички… — прохрипел сзади голос. Жан понемногу приходил в себя, хотя голос ему еще повиновался не в полной мере. — Какие ж это птички? С такого расстояния и рыцаря на коне увидать сложно…

Берн замер, затем вгляделся вдаль и, не говоря ни слова, жестом потребовал у наблюдателя магический инструмент. Взяв в руки массивный предмет, сияющий начищенной бронзой, он приложил его к глазу и долго, не отрываясь, изучал далекие холмы. Затем медленно опустил трубу — от взгляда леди Алии не укрылось то, что руки рыцаря мелко дрожат, а на лбу выступила испарина.

— О господи, — прошептал он.

— Позвольте мне, сэр, — требовательно дернула его за рукав маркиза. Ну же, дайте сюда эту штуку.

Она поднесла трубу к глазам и в следующее мгновение выронила хрупкий инструмент. Берн механически поймал его и молча протянул Жану. Тот, польщенный оказанным доверием, приник к отверстию.

Да, теперь холм казался очень близким, прекрасно были видны и «птички» — массивные, словно раздутые существа, поблескивая чешуей, мерно взмахивали кожаными крыльями, которые поддерживали их в восходящих потоках теплого воздуха. Длинные гибкие хвосты были усажены здоровенными шипами, а свисающие из-под брюха лапы были снабжены более чем солидными когтями. Можно было с уверенностью сказать, что и в пасти чудовищ наверняка был припрятан неплохой арсенал.

Твари кружились медленно и лениво — вряд ли они способны были показать высокую скорость, однако от них веяло не просто силой — какой-то полумистической мощью.

— Лериаса сюда, живо, — коротко приказал рыцарь. — Да повежливее с ним.

Солдат заорал в металлическую трубу, горло которой находилось на краю башни. Эта идея принадлежала деду нынешнего Танкарвилля и полностью себя оправдывала — то, что сейчас кричал в трубу солдат, прекрасно слышал другой воин, стоящий именно для этой цели внизу.

— Найдите эльфа Лериаса. Просите срочно прибыть на башню. Повторить.

Из трубы донеслось гулкое бормотание, в котором Жан, при всем желании, не смог разобрать ни слова, однако солдат, видимо, вполне удовлетворенный ответом, повернулся к рыцарю и доложил:

— Его найдут, милорд.

— Драконы… — Эльф выглядел, как всегда, равнодушным, однако Алия заметила, что по его юношескому челу пробежала малозаметная и сразу же исчезнувшая тень. Вряд ли это был испуг, скорее просто беспокойство. — Да, мне рассказывали про них, в прошлое нашествие их видели. Думаю, милорд, это очень серьезная опасность. Они могут не только летать, их глотки способны испускать огонь.

— Да, я слышал старые байки. Оказывается, в песнях трубадуров есть доля истины, — кивнул рыцарь. — Меня интересует один вопрос: как с ними бороться?

— Да в общем-то как и с орками. Стрелы, мечи, магия. Впрочем, мечи против дракона малоэффективны, он так просто к себе никого не подпустит. Опасайтесь хвоста, это куда более сильное оружие, чем лапы или челюсти. Мы сделаем, что сможем. Вам следует подготовить ваших лучников, иначе они наверняка ударятся в панику.

— Это точно, — криво усмехнулся Айдахо. — Я бы тоже ударился, если такое чудовище на меня попрет, да еще и огонь из пасти пускать будет. Стрелы, значит… Что ж, получат они стрелы, в избытке.

Берн ушел инструктировать солдат, а Жан, сидя у каменной стены, слушал, как Лериас рассказывает леди Алии то немногое, что он знал о летающих монстрах. Эльф говорил вполголоса, поэтому кое-чего парень не разобрал, но то, что он все же услышал, бодрости не прибавляло.

Драконы не были магическими существами, как вампиры или оборотни, поэтому против них не требовалось применять специфические средства вроде серебра. Однако тварь обладала чудовищной живучестью, десяток стрел для нее — ничто, почувствовать почувствует, но не более, только взъярится.

Огонь, который изрыгал дракон, был куда менее опасен, чем, скажем, чан с каменной кровью — она, кровь, пылала даже на камнях, тогда как пламя дракона быстро угасало, если, конечно, не поджигало что-нибудь, что может гореть. А вот уж по этой части они мастера, так что пожаров в крепости не избежать.

Магией холода его не взять, мороза драконы не боятся, для силовых ударов — слишком велики, да и незримым тараном легко промахнуться, а сил у мага он отбирает немало. Только огненные шары являются эффективным средством, да и то в основном если в глотку попадут. И конечно, стрелы. Хороши также баллисты, но попасть из них по летающей твари очень сложно.

Наконец эльф закончил рассказ, и Жан, решивший, что на сегодня он узнал достаточно, начал долгий спуск с башни вниз.

Чуяло его сердце, что эта ночь, а может, уже и вечер, не будут такими спокойными, как предыдущие. Впрочем, похоже, нечто подобное решил и Айдахо, поскольку внизу, во дворе цитадели, парень застал настоящее столпотворение. Люди обтягивали все деревянные постройки бычьими шкурами, повсюду сновали мальчишки, таская ведрами воду и обильно поливая кожаные чехлы. Несколько баллист, которые могли выпускать длинные, как копья, и толстые, в руку, деревянные стрелы с зазубренными коваными наконечниками, теперь смотрели не в бойницы, как раньше, а в яркое голубое небо.

— Привет! — Клад схватил Жана за руку. — Ты слышал про этих чудищ? Айдахо сказал, что сегодня они наверняка пустят в бой драконов. Вот бы и впрямь пустили, вот здорово было бы!

— Ты с ума сошел? — осведомился парень у приятеля. — Они ж нас сожрут.

— Подавятся, — беспечно махнул рукой Клад. — Зато живого дракона увижу! Это ж надо, будет о чем внукамрассказать.

— Ты бы до детей дожил, — рассмеялся Жан. — А я их, кстати, первым заметил. А потом оттуда вон, с башни, в волшебную трубу видел…

— Не врешь? Ну, повезло тебе. Не иначе как ты у Берна в фавор попал, он такую вещь не каждому доверит. Ну и как они выглядят?

— Жуть. В длину шагов тридцать, это если вместе с хвостом. Хвосты у них, между прочим, штука опасная, Лериас говорил, что…

— Ого, с тобой уже и эльфы общаются? Далеко, брат, пойдешь…

— Да не, это он вообще-то не мне, а Берну говорил. Я так, слышал просто краем уха. И еще сказал, что хвост тот пострашнее когтей будет, да и с мечами, мол, к нему лучше не соваться.

— Да, я знаю. Айдахо велел готовить дротики и арбалеты. Ну ладно, я побежал. Когда нам на пост?

— Ближе к вечеру, — пожал плечами Жан. — Сотник сказал, что днем пусть мужики стоят, в это время безопасней. А вечером, чую, будет дело. Надо только выспаться хоть немного.

Смеркалось. День еще не отгорел, однако все воины были уже на местах. Лериас предупредил, что ночью драконы в атаку не пойдут — они ночью спят. А орки не полезут под солнечные лучи — значит, атаки надо ждать именно вечером.

Сегодня место Жана было на верхнем ярусе, как, впрочем, и остальных мечников Форша. После первого ночного боя Айдахо приказал любой ценой не допустить орков на стены. Скинуть их оттуда, конечно, скинут, но тогда не избежать серьезных потерь, а теперь, особенно когда в стане противника появились летающие чудовища, каждый воин становился особенно ценен.

Лериас, вместе с Бенедиктом и Кортом, находился на одной из привратных башен — именно туда будет нацелен основной, удар драконов, которые постараются расчистить путь оркам. А эти твари сделают все возможное, чтобы захватить башни и поднять ворота замка, тогда участь защитников будет предрешена. И без того неглубокий ров, теперь практически до краев заваленный трупами зеленых тварей, уже не представлял для них серьезной преграды.

Латники Шенкенберга и Айдахо распределились по всей протяженности стены, которая была обращена к дороге — именно сюда, за неимением лучшего, будут нанесены основные удары. Лишь десяток наиболее опытных и сильных воинов остался в резерве, на случай если где-нибудь враг все же прорвется. Жан поигрывал глефой, рядом готовый к бою арбалет. Клад деловито изучал заточку своего меча. Внезапно гулко ударил колокол на дозорной башне.

— Идут! — хищно усмехнулся Клад, делая выпад и пронзая мечом воображаемого противника. — Сейчас мы им покажем.

Жан взял на изготовку арбалет — скоро он увидел первую цель и, вскинув оружие, отправил по назначению первую в этот вечер тяжелую стрелу.

Если бы он своевременно не заметил драконов и не поднял тревогу, то это обернулось бы для защитников большой бедой.

Увидев чудовищ, половина, если не больше, бойцов просто пришли бы в ужас, а то и кинулись бы бежать. Сейчас же дело обстояло иначе, солдаты были предупреждены о том, что их ждет. К тому же Айдахо, несколько кривя душой, заявил, что драконов довольно легко сбить.

Жан своими ушами слышал, что эльф говорил нечто прямо противоположное, однако опровергать слова командира, естественно, не стал.

В общем, почти все солдаты показали себя с самой лучшей стороны навстречу десятку атакующих тварей взвилась целая туча стрел. Расстояние было великовато, поэтому не все они нашли цель, но и те, что все же зацепили чудовищ, явно не слишком им повредили. Лишь один из драконов, получив не менее дюжины тяжелых болтов в грудь и в уродливую башку, грохнулся вниз, на камни, остальные уже в следующее же мгновение оказались над стеной. И тогда из их пастей струями полилось бушующее пламя.

Дико заорал Клад — огненный поток ударил прямо в него, в мгновение ока превратив молодого парня в чадящий факел. Сделав несколько неуверенных шагов, он ничком упал на камни, и Жан, схватив стоящее рядом ведро, с размаху выплеснул воду на корчащееся тело друга. А уже в следующую секунду ему пришлось заботиться о собственной жизни — дракон шел в новую атаку.

Медленно развернувшись в воздухе, монстр, в боках которого торчало уже с десяток стрел, раззявил пасть, и из бездонной глотки вырвалась яркая, режущая в полумраке глаза, струя огня.

Жан упал на камни и перекатился в сторону, уходя от смертельного жара, затем, все еще лежа, всадил стрелу прямо в пасть чудовищу.

Взвыв, дракон тяжело взмахнул крыльями и пошел на новый заход.

Внезапно с одной из привратных башен ударила молния, и тварь, дернувшись, косо пошла вниз, молотя в предсмертных судорогах крыльями. Жан взвел арбалет и вновь прицелился…

Лериас одна за другой бил молниями — он видел, что драконы, по сути, смели защитников верхнего яруса, а орки были уже близко, очень близко. Еще минута, и они пойдут на приступ, а останавливать их уже некому. Рядом старый Бенедикт метнул фаербол — детские штучки, огненный мячик лишь опалил чешую на боку твари, вызвав у той вспышку бешенства. Эльф, презрительно скривившись, нанес силовой удар — расстояние было мало, поэтому незримый таран попал в цель, разрывая мясо и круша кости. Сила удара была такова, что у дракона отлетело в сторону одно крыло, и уже в следующее мгновение он рухнул вниз, прямо на головы подступающим к стенам оркам.

Спустя секунду был сбит еще один — Корт, выбрав удачный момент, выстрелил из баллисты — со свистом стрела, больше похожая на небольшое бревно, унеслась к цели, пронзив дракона навылет.

Может, он и смог бы еще улететь, но к этому моменту тварь получила порядочно и других ран, поэтому, постепенно теряя силы, опустилась вниз, на уже горящие от каменной крови камни.

Оставшиеся драконы все же определили, откуда исходит главная для них опасность, и дружно атаковали башню, не обращая внимания на впивающиеся в их бока стрелы и опаляющие шкуру мячики Бенедикта. Вот один из них разверз пасть, намереваясь потоком огня смести защитников с каменной площадки башни, но в следующее же мгновение прямо в темную глотку ухнул посланный Лериасом пылающий шарик фаербола.

Берн, стоя, как было приказано, рядом с маркизом, обозревал поле боя. В настоящее время он был, в целом, доволен ходом сражения — мечники потеряли не более десятка человек, шестеро драконов уже дергались на земле в предсмертных судорогах. Четверо оставшихся развернулись и атаковали башню, с которой били неотразимые молнии эльфа и редкие огненные мячики Бенедикта.

Внезапно летящий впереди дракон вспух, и в следующее мгновение огненное облако накрыло верхушку башни. Берн застонал и бросился туда, на ходу махнув своему десятку гвардейцев следовать за ним. Маркиз попытался было прокричать приказ вернуться, однако Черный рыцарь не счел нужным этого услышать — на стены уже лезли орки.

Лериас был мертв — прекрасное юное лицо было теперь чудовищно, до неузнаваемости обожжено, к тому же огненная волна с силой ударила его о каменный парапет, превратив изящное тело эльфа в мешок сломанных костей. Старого мага сбросило с башни, и теперь он лежал внизу, на камнях, не подавая признаков жизни.

Остальные тоже не уцелели — эльфы-телохранители, четверо мечников и двое латников Шенкенберга были убиты на месте, два бойца, страшно обожженные, еще шевелились, однако жить им оставалось недолго. Но в то же время взрыв дракона смел не только тех, кто находился на верхней площадке башни, — этот же взрыв угробил и оставшихся в живых летающих тварей.

Один из погибших драконов пластом лежал на верхушке башни, свесив со стены усаженный шипами хвост и изодранные кожаные крылья. Из-под его брюха выглядывала нога человека, уже не подающего признаков жизни. Немного необычно, но все же сбылось пророчество старой гадалки — Карт нашел свою смерть не под чистым небом или рукотворной крышей, а задохнулся под тяжелым и липким от крови брюхом сдохшего летающего монстра.

Айдахо оказался на стене в самую последнюю секунду — над парапетом уже показалась клыкастая морда первого орка.

Стремительный взмах стали, и уже в следующее мгновение отсеченная голова полетела вниз, а за ней последовало и тело. Однако новые и новые орки вырастали над стеной, спрыгивая на площадку и выставляя перед собой свои излюбленные ятаганы. Вскоре все латники были связаны боем по рукам и ногам. Всего одиннадцать бойцов, почти неуязвимых для орочьих клинков, противостояли огромной массе нападавших.

Внезапно чудовищный удар потряс вторую, пока не подвергшуюся атаке, привратную башню. По каменной кладке змеей пробежала- трещина, вниз посыпалась щебенка. Один из воинов, стоявших наверху и методично выбивавших из своих арбалетов наиболее рьяных орков, потерял равновесие и, нелепо взмахнув руками, исчез за краем парапета.

Алия подняла к глазам магическую трубу — там, у самого поворота, за спинами рвущейся к стенам массы орков стояли люди.

Их было шестеро — взявшись за руки, они разом взмахнули ими, и башня содрогнулась от нового удара — еще больше трещин рассекло монолитную стену, с грохотом рухнул вниз, раздавив при этом с десяток орков, здоровенный кусок кладки. А группа магов уже готовилась нанести третий удар, кото-рый наверняка окажется для башни последним.

Маркиза выбросила вперед руки, и с кончиков пальцев сорвался небольшой светящийся шарик, который понесся к отряду магов Клана.

Конечно, любой, даже очень неопытный волшебник без особого труда отбил бы фаербол либо просто уклонился от атаки, однако в этот раз на стороне Алии и ее слабенького, не шедшего ни в какое сравнение с ветвистыми молниями Лериаса огненного мячика оказался его величество случай. Маги не заметили опасности, они были слишком заняты построением силового удара, тем более опасного, что он наносился группой. Да и заметь они фаербол вовремя, это мало бы им помогло — надо было бы расцепить руки, разрушить готовящееся заклятие, которое в этом случае могло ударить и по ним самим. Когда группа магов наносит единый удар, они становятся неизмеримо сильнее, однако и столь же неизмеримо уязвимее.

Светящийся шарик расплескался огненной вспышкой по груди одного из магов, тот в мгновение ока оказался охваченным пламенем и, пронзенный болью, непроизвольно вырвал руки из пальцев соседей, разорвав магическую цепь до того, как шестерка успела выплеснуть собранную энергию в сторону полуразрушенной привратной башни. В тот же миг на том месте, где стояли волшебники, взметнулся вихрь, в мгновение ока расшвырявший их в разные стороны — большинство людей остались лежать неподвижно, лишь двое делали слабые и безуспешные попытки подняться.

Последний резервный десяток латников под командованием Шенкенберга и примкнувшие к ним мечники пробились-таки к окруженным бойцам Айдахо и вновь сбросили орков со стен. Однако победа далась дорогой ценой — спасательный отряд потерял половину солдат, а к тому времени, как им удалось очистить башню от зеленых тварей, там лишь трое из десятка Айдахо еще держались на ногах, прикрывая собой изрубленное тело командира.

Жан уже не чувствовал ни боли, ни усталости, не испытывал и никаких эмоций. Казалось, разум уснул, уступив место боевым рефлексам — руки, ноги, все тело действовало заученно, точно и неотвратимо. Шаг вперед… нырок…. удар глефрй… второй удар при возвратном движении шеста… шаг назад… выпад… шаг вперед… Один за другим валились на камни орки, которые не могли достать ятаганами быстрого и гибкого война, однако он явно начал уставать, и кольцо вокруг парня неотвратимо сжималось.

Три латника-гвардейца, очистив свой участок стены, двинулись на выручку зажатому в угол Жану, мечи войнов по рукояти покрывала зеленая кровь орков. Злобные твари, оказавшись меж двух огней, предпочли повернуться лицом к закованным в сталь бойцам, которые казались им более опасными. Вконец измотанный, Жан получил краткую передышку.

Латники явно переоценили свои силы и порядком устали, тогда как орки, похоже, были свежи и полны сил. Один из гвардейцев был убит наповал — тонкое лезвие стилета, брошенного умелой рукой, впилось в глазную прорезь шлема. Двое оставшихся, рубя направо и налево, уверенно теснили орков, хотя те, постепенно собираясь с силами, неминуемо уложили бы обоих, не подоспей на помощь отряд ополченцев, которые практически в упор расстреляли большую часть тварей из арбалетов. Остальных перебили латники и Жан, достаточно к тому времени оправившийся и пустивший в ход не только свою верную глефу, но и пару метательных ножей, каждый из которых уверенно нашел цель.

Орки снова отступили — войска Клана понесли чудовищные потери, сотни сожженных, изрубленных, пронзенных стрелами тел остались лежать у стен цитадели. Клан отошел, но он собирался вернуться и закончить начатое.

Алия молча стояла возле кострища — угли почти погасли, и лишь слабый дымок поднимался над местом последнего успокоения благородного эльфа. Маркиза достаточно хорошо знала обычаи Дивного народа, чтобы выбрать для Лериаса и его соплеменников достойный уход из этого мира. Она знала, что учитель одобрил бы ее выбор.

Леди Алия сама поднесла факел к сухим березовым поленьям, обильно политым каменной кровью, поверх которых мрачные воины установили носилки с обезображенными телами эльфов. Взвихрилось пламя, унося к небесам души гордых, часто надменных, иногда просто невыносимых, но и нередко вызывавших восхищение воинов древнего народа. Девушка чувствовала, как по щекам бегут слезы — она очень привязалась к холодному, равнодушному эльфу, который стал ее первым настоящим учителем. В этот миг ей не дано было узнать о причинах столь странного пожелания эльфа — учить человека магическому искусству, да и не стремилась она особо к этому знанию. Всему свое время, когда-нибудь занавес этой тайны раскроется перед ней, а пока она провожала в последний путь своего наставника, который так и не успел в полной мере передать ей свои знания.

И снова, несмотря на все сделанные приготовления, потери защитников были чудовищными, и мало утешал тот факт, что орки снова оставили под стенами Форша чуть ли не тысячу своих бойцов.

Корт, Лериас, Бенедикт… погибшие были не просто воинами или магами, они были одними из тех, на ком держалась оборона цитадели. Берн был страшно изранен — останься в живых эльфы, они, возможно, и смогли бы поставить рыцаря на ноги, но знаний простых лекарей на это не хватало, а Алия, хотя и умеющая залечивать небольшие ушибы и ссадины, ничего не смогла сделать с глубокими ранами, оставленными в теле рыцаря орочьими клинками. Жить Черному рыцарю осталось недолго, до утра или даже меньше.

Алия задумчиво смотрела на легкий дымок, вьющийся над не погасшими еще угольками. Вот и Берн оставляет ее… сначала Лериас, потом он. В этот раз цитадель едва устояла, лишившись лучших из лучших своих защитников. Что же будет завтра… если это «завтра» для них вообще наступит.

Даже не будучи полководцем, Алия не без оснований подозревала, что еще одного штурма такой силы крепость не выдержит. И так уже бойцов оставалось едва столько, чтобы поставить по стрелку у каждой бойницы — и лишь небольшой отряд мог позволить себе занять верхний ярус. А отряды к оркам прибывают и прибывают, они и не особо стараются это скрывать.

Прошлая ночь прошла спокойно — отступившие после вечерней атаки орки, получив хороший удар, не стали атаковать снова, однако сегодня к их лагерю подошли еще две колонны зеленых тварей, не менее трех тысяч.

Да, три тысячи. Вчера у стен легла треть этой армии, но эта, с позволения сказать, треть была столь незначительна перед лицом стоящей под стенами замка не менее чем десятитысячной армии Клана.

— Миледи! — раздался сзади голос.

Алия обернулась. Перед ней стоял один из латников, его доспехи были погнуты, голову стягивала окровавленная повязка.

— Сэр Айдахо хочет вас видеть.

— Да? Хорошо, сейчас иду.

— Поспешите, миледи, — после паузы добавил солдат. — Боюсь, ему недолго осталось.

Алия кивнула и, бросив последний взгляд на погасший погребальный костер, направилась в покои рыцаря. Она быстро шла по темным коридорам замка, думая о том, что скоро, возможно, по этим, ставшим для нее родным переходам, промчатся толпы злобных орков, сокрушая на своем пути все, что может быть разрушено и сожжено.

Айдахо лежал на кровати, простыни были испещрены пятнами крови — лекари справились с большинством ран, однако часы воина были сочтены. Они это знали, да и он сам, не раз в своей жизни видевший, а то и наносивший смертельные удары, прекрасно понимал, что уже не жилец. И тем не менее его голос, хотя и еле слышный от слабости, был спокоен.

— Рад видеть вас, маркиза.

Он повернулся к хлопотавшему возле него лекарю и взглядом приказал ему покинуть комнату. Тот молча повиновался.

— Вот и настало время прощаться, Алия, — прошептал Айдахо, делая попытку приподняться на подушках и морщась от боли.

— Не думайте об этом, Берн! Я совершенно уверена, лекари поставят вас на ноги… — Алия старалась говорить со всем возможным убеждением, но рыцарь лишь слабо улыбнулся.

— Нет, Алия, нет. Даже бог не сможет меня вылечить. Ладно… я прожил не такую уж короткую жизнь, и мне не жаль тех лет, которые для меня потеряны. Меня печалит только мысль, что я оставляю вас в такое тяжелое и почти безнадежное время… — Он закашлялся, на губах выступила красная пена, струйка алой крови стекла из уголка рта и мгновенно впиталась в простыню.

Алия промокнула губы рыцаря чистой тканью.

— Друг мой, не надо слов, они тяжело вам даются…

— Пустое… час, два — вряд ли мне осталось больше. Я хочу попросить вас об одной услуге…

— Все, что угодно, Берн.

— Спасибо… вы сказали эти слова, и я… попрошу у вас… вряд ли это вам особо понравится. Но вы пообещали, это моя последняя воля и вы должны выполнить ее…

Он снова закашлялся, красное пятно у его головы стремительно увеличивалось в размерах. Алия снова стерла кровь с лица Айдахо.

Затем, вспомнив то, чему ее учил Лериас, стиснув в левой ладони амулет, правую положила на грудь воина и сосредоточилась. Маркиза чувствовала, как медленно перетекает тепло с ее пальцев на истерзанную грудь воина, как унимаются многочисленные внутренние кровотечения. Наконец она открыла глаза и, чувствуя тяжесть во всем теле, медленно убрала руку — она сделала все, что могла, и не ее вина, что могла она так мало.

— Спасибо… — одними губами прошептал Айдахо. — Вы, возможно, подарили мне лишний час жизни. Но все бесполезно… Да, так вот о моей просьбе…

Он с трудом приподнялся, словно для того, чтобы придать вес своим словам. Его рука шевельнулась и накрыла пальцы миледи. Алия почувствовала слабое пожатие этой некогда не знавшей усталости руки.

— Я прошу вас, леди. — Голос рыцаря звучал четко и ясно, но девушка видела, сколько сил он тратит на это. — Я прошу вас, при первой же возможности, пользуясь любыми средствами, покинуть эту цитадель. Когда-то, присягая на верность вашему мужу, я клялся хранить его, его семью, его дом. Я не уберег его дом, я не смогу защитить ни его самого, ни вас. Поэтому я прошу, чтобы моя душа упокоилась с миром, вы должны бежать из замка. Воспользуйтесь услугами разведчиков Шенкенберга, думаю, они смогут вывести вас в безопасное место. — Вы не можете отказать умирающему, Алия, правда ведь?

— Да!..

— Пообещайте! — Пальцы Айдахо сжались, на губах снова показалась кровавая пена. — Я хочу это услышать, обещайте…

— Да, я обещаю вам. При первой же возможности, — торопливо кивнула маркиза, кладя руки на плечи рыцарю и стараясь уложить его на подушки. — Я все сделаю, как вы скажете, но сейчас прилягте, прошу вас.

— Хорошо… — самыми уголками губ улыбнулся Берн, и глаза его потускнели. Он без сил опустился на подушки. — А теперь оставьте меня, маркиза… и позовите этого малого… Жана… который тогда, в лесу… пусть… придет, я хочу… его… видеть…

Жан вошел в комнату, недоумевая, почему именно он понадобился умирающему воину. Подойдя к постели, он припал на одно колено и коснулся губами руки рыцаря. По лицу Айдахо уже разливалась смертная бледность.

— Милорд хотел меня видеть? Берн открыл глаза и улыбнулся.

— Что ж, парень… прощай… я рад, что тогда в лесу… не убил тебя на месте. Ты говорил, что хотел защищать ее… я тоже… хотел и… защищал, пока… мог… Больше не могу… я… оставляю ее… на тебя. Служи и защищай леди Алию… до конца… и если сможешь… помни, она должна… остаться в живых… даже если ради этого… погибнут все остальные… это очень… важно…

— Да, милорд, — склонил голову Жан. — Я сделаю все, что смогу.

— И даже… больше… — Рыцарь выговаривал слова медленно, словно прикладывая неимоверные усилия. Возможно, так оно и было. — Замок обречен… помощи не будет, еще один-два… штурма и нас… сметут. Уведи ее из замка… не знаю как, но… уведи. Может… со скалы… на веревках… или еще как…

— Есть путь, — быстро сказал парень. — Я знаю выход из замка, он идет через Пещеру, долго идти, лабиринт, но выйти можно. Выход в лесу, вдалеке от дорог, потайной.

— Откуда… ты знаешь… об этом… ходе?

— Я ходил по Пещере. Заблудился. Искал выход, очень долго, потом нашел. Там, на стенах, остались знаки, что я делал. Я смогу снова найти этот путь.

— Хорошо… — прошептал рыцарь. — Вот и уводи… ее. Сил удивляться у него уже не осталось. Мелькнула мысль, что, может быть, появление этого юноши там, в лесу, было продиктовано какими-то высшими, неподвластными человеческому разуму силами.

Если бы знать, что из замка есть выход, то он мог бы… хотя нет, пока стены были прочны и у защитников оставалась надежда, леди Алия не покинула бы замок. А вывести всех через ход наверняка невозможно, если орки заметят беглецов, они уничтожат крошечный отряд.

Погруженный в свои мысли, Айдахо не сразу заметил, что парень что-то обеспокоенно говорит.

— Что?.. Я не… расслышал…

— Леди Алия, говорю, не пойдет. Она нипочем мужа не бросит.

— Оглуши… свяжи… увези силой… не пойдет, знаю, хотя и… обещала мне… Кто-то, может… сочтет тебя… трусом… или предателем… это не важно… лишь бы ее спасти… Сделаешь?

— Да, милорд, — серьезно кивнул Жан. — Я сделаю это.

— Кони… пройдут там… этим твоим… ходом?

Жан попытался вспомнить все туннели, по которым ему довелось бродить. Получалось, что узкие и тесные переходы вели, как правило, в тупики, а вот те дороги, которые в конечном счете вывели его к свету, были, в целом, довольно просторными. Ну, насчет коня говорить сложно, хотя…

— Попробовать можно… — ответил он. — Может, и пройдут.

— Хорошо… теперь иди… делай свое дело, парень… помни… служить и… защищать…

Жан встал. На глаза навернулись слезы. Рыцарь лежал неподвижно, и кровь уже не текла из уголка рта, кашель не сотрясал могучее тело. Сэр Берн Айдахо, Черный рыцарь, первый меч Брекланда, командир гарнизона замка Форш, был мертв. Еще несколько мгновений постояв возле смертного одра благородного воина, Жан вышел, тихо притворив за собой дверь.

Он шел, и в душе зрела решимость. Да, то, что он задумал, кто-то сочтет трусливым бегством. Кто-то, может, расценит как подлое предательство, однако это было необходимо. Сейчас, после смерти Кирка и Клада, не осталось никого, кому он мог бы доверять, как самому себе. Оставалось надеяться, что те, к кому он сейчас намеревался обратиться за помощью, не скрутят ему тут же руки и не потащат на суд маркиза.

Этих двоих он приметил давно, хотя пока успел лишь переброситься с ними несколькими словами. Близнецы были похожи, как две капли воды, пока в каком-то малозначительном бою по лицу одного из них не скользнула шальная стрела, оставившая тонкий, но отчетливо заметный шрам. С тех пор его звали не иначе как Меченым — без насмешки, а просто в знак того, что раньше близнецов путали все, кроме разве что матери. Оба были незлобивы, отменно сильны и к тому же оказались отличными рубаками, благодаря чему вскоре их заприметил и Айдахо, который отбирал в гвардию лучших из лучших. Они вошли в это число и чудом уцелели, до последнего защищая тело своего командира на привратной башне. Оба были легко ранены, не настолько, впрочем, чтобы от этих ран ослабнуть.

Жан нашел Меченого в трапезной, где тот цедил пиво в полном одиночестве. Жан даже улыбнулся про себя этому подарку судьбы — он и не рассчитывал, что так легко удастся поговорить с гвардейцем наедине.

— Привет, Меченый.

— Привет, Жан. Садись вон, бери кружку да наливай. Слышал, Берн тебя видеть хотел?

— Нет больше Берна, — вздохнул парень. — Умер.

— Умер? Вот черт… хотя я в общем-то подозревал, что он долго не протянет. Его сильно изрубили, да и нам всем досталось, кому больше, кому меньше. Он шел впереди, поэтому и перепало ему больше всех. Давай, Жан, выпьем в его память, лучше командира нам, пожалуй, не сыскать.

— Да уж… знаешь, Меченый, ты мне нужен.

— Для чего?

— Есть дело, — сказал Жан, с опаской думая о том, как со стороны будет звучать излагаемая им чистая правда. Как бред сумасшедшего или как речь предателя. Во всяком случае, если бы ему предложили что-нибудь вроде того, что он сам сейчас намеревался предложить гвардейцу, он бы сначала пырнул наглеца мечом, а потом стал бы разбираться, что к чему. Оставалось только надеяться, что гвардеец лучше умеет держать себя в руках. — Знаешь, зачем меня Берн к себе позвал? Перед самой-то смертью?

— Думаю, не для того, чтобы тебя облобызать и в рыцари посвятить, верно, парень?

— Верно. Он отдал приказ. Последний приказ, Меченый, понимаешь?

— Давай, не тяни. Я ж вижу, тебя распирает. Правда, если приказ этот секретный, тогда уж лучше молчи, мне чужие тайны не нужны, своих хватает.

— Какие тут тайны… Айдахо сказал, что крепость падет. Неизбежно.

— Это и так всем ясно, — флегматично пожал плечами Меченый, делая очередной глоток. — Может, еще один штурм и переживем, а может, и нет. Знаешь, что каменной крови уже почти не осталось?

— Да ты что? — опешил Жан. — Ее ж много было. Все говорили, что…

— Много было, да много и истратили, — кивнул гвардеец. — Когда в первый раз она орков почитай что и не остановила, то уж во второй-то раз ее и вовсе не жалели. А вот теперь остались крохи, горшков тридцать всего или сорок. Ладно, ты давай, рассказывай, что Берн сделать велел…

Жан путано и сбивчиво передал свой разговор с Айдахо. Для ясности пришлось помянуть и то, как он сам попал в замок, чтобы объяснить столь странный выбор рыцарем себе преемника.

— Она не уйдет, — покачал головой Меченый. — Я ее достаточно хорошо знаю, почитай, год охранял, много чего видел. Она упряма и своевольна, да что с нее взять, девчонка еще. Нет, добром она не пойдет…

— В этом-то и дело, Меченый. Поэтому… ты не думай, я правду говорю, грех шутить с памятью покойника… в общем, он так и сказал, мол, хоть силой увезти, но чтоб жива осталась.

— Силой? — задумался гвардеец. — Силой, это можно. Только тут не двое надобно, тут хотя бы с десяток бойцов бы набрать.

— Нет, обойдемся втроем. Ты, я да братец твой.

— Ладно, посмотрим. Будь готов на всякий случай. Ежели штурм сегодня будет, чует мое сердце, сломят нас орки.

Беннет, последний оставшийся в живых сотник маркиза, пытался организовать оборону, однако у него это получалось плохо. Раньше всем ведал Корт, если, конечно, не передавал бразды правления Берну, который в вопросах обороны разбирался весьма неплохо.

Сотник спросил было совета у Шенкенберга, однако и здесь ничего хорошего не добился — тот всю свою недолгую жизнь был скорее придворным, чем воином, хотя среди фехтовальщиков ему, особенно теперь, после смерти Айдахо, равных не было. На стены вывели всех, кто был способен натянуть арбалет.

Раньше, может, и интересовались, кто, мол, хочет, но теперь те времена прошли. Девки и мальчишки лет четырнадцати, а то и моложе, старики, щурившие подслеповатые глаза, — все шли к бойницам.

Мечников осталось мало, едва сотни полторы, да еще уцелело десятка два латников — вот, считай, и вся армия. Когда же Беннет увидел, сколько в крепости осталось каменной крови, он вообще спал с лица и полностью потерял надежду на победу. Он еще суетился, отдавал неглупые, в общем, приказы, однако его упавший дух не остался незамеченным бойцами. Впрочем, они-то и сами не особенно верили в возможность пережить еще одну атаку.

Маркиз Рено, облачившись в доспехи и держа в руке легкий, по его стати, тонкий меч, тоже порывался пойти на стены, однако Шенкенберг отговорил лорда. Сам же он снова принял под свое командование два десятка латников, резерв на случай прорыва орков. А в том, что прорыв непременно будет, рыцарь нисколько не сомневался, так что был совершенно уверен, что помахать мечом ему сегодня еще предстоит.

— Думаете, сегодня они атакуют? — поинтересовалась Алия у мужа. Памятуя о том, что в прошлый раз ее фаербол сорвал, можно сказать, разрушение крепостных ворот, маркиз уже не возражал против присутствия супруги на поле боя, тем более события последних дней начисто выбили у него из головы странные слова эльфа.

Теперь они вместе стояли на обзорной башне — месте, с которого было прекрасно видно все поле боя. Рено не обольщался на свой счет. Он знал, что если ему и придется отдать какую-нибудь команду, то выполнять ее вряд ли кто станет. Если Беннет в вопросах тактики и выглядел беспомощным рядом с Айдахо или тем же Кортом, то уж он-то, маркиз Рено, покровитель искусств и любитель изысканных песен менестрелей, разбирался в этих премудростях еще меньше, чем сотник. Впрочем, поскольку рядом был человек, знающий о войне еще меньше, чем он, маркиз подсознательно старался выглядеть мудрым и компетентным.

— Нападут, — веско сказал он. — Одна из башен почти развалена, защитников осталось мало. Они не так уж и глупы, понимают, черти, что если дать нам время оправиться, то потом им же самим труднее будет. Нет, сегодня штурм будет, я в этом уверен. Только, думаю, все же вечером, сейчас солнце для них еще слишком яркое. Разве что тучи натянет.

— Крепость устоит? — тихо спросила Алия, не слишком-то нуждаясь в ответе. По крайней мере в правдивом ответе.

— Конечно! — ответил Рено де Танкарвилль настолько фальшиво, что Алия не смогла скрыть улыбки. — Непременно устоит.

— Они двинулись, — важно сказал наблюдатель.

Ранее здесь стоял один из мечников, теперь же каждый боец был на счету, поэтому солдаты ушли на стены, а место наблюдателя занял сын одного из воинов, мальчишка лет двенадцати, который аж раздувался от гордости. Еще бы, ему, совсем еще ребенку, доверили магическую трубу, через которую было так здорово видать армию врага. Он старался даже говорить по-взрослому, степенно, как подобает солидному мужчине.

Рено усмехнулся и взял трубу, затем передал ее жене. Алия, приникнув к окуляру, увидела перед собой как на ладони движущиеся к крепости толпы орков. Клан редко наступал сомкнутым строем, обычно войска шли хаотичной толпой, которая зачастую вызывала больший страх, чем, скажем, даже аккуратный, со всех сторон закрытый стеной щитов и сверкающий сталью копейных наверший, несокрушимый короб тяжелой пехоты.

Первые отряды уже втянулись на извилистую дорогу, которая очень скоро должна была вывести их к стенам замка, где эту чудовищную, неисчислимую толпу поджидала горстка мечников вместе с детьми и стариками, державшими в руках арбалеты. До начала атаки оставались считанные минуты.

— Их больше, чем в прошлый раз, — заметил маркиз, чувствуя, как непривычные доспехи давят на плечи. — Гораздо больше. Видимо, они бросили в бой основные силы. И заметь, пошли в атаку днем, прямо под солнцем. Признаюсь, такого я не ожидал. Видать, очень уж им не терпится до нас добраться, похоже, мы им здесь здорово насолили. Похоже, они решили покончить с нами одним ударом. Думаю, они будут разочарованы, огонь их остановит.

— Сомневаюсь. — Маркиза лучше знала положение с запасами.

— И зря, — поучительно заявил Рено. — Я уверен, что…

В чем был столь уверен маркиз, узнать Алии так и не довелось. Дикий визг мальчишки, разом забывшего все правила хорошего тона, заставил ее повернуться навстречу неведомой опасности. Однако Рено среагировал еще быстрее — он изо всех сил толкнул жену, от чего она отлетела в сторону и упала на створки ведущей на винтовую лестницу двери, которые от столкновения распахнулись. Алия, мгновение попытавшись удержать равновесие, с воплем покатилась по каменным ступеням, успев в последнюю секунду заметить, что воздух позади нее, на площадке обзорной баш- ни, внезапно засиял нестерпимо ярким светом. А в следующее мгновение, ударившись головой о стену, маркиза потеряла сознание.

Два дракона зашли на новый круг, и снова струи огня ударили по площадке. Необходимости в этом не было, два человека уже не шевелились, однако драконы были тварями глупыми — а жечь все вокруг доставляло им удовольствие. Все же здесь их постигло разочарование — башня была каменной, да и площадка была тоже выложена аккуратно подогнанными гранитными плитками, и хотя там, под ними, было дерево, огонь добраться до него не мог.

Впрочем, драконы не особо расстроились. Один из них, сложив кожистые крылья, приземлился на башню, вцепившись чудовищными когтями в парапет, и принялся рвать на куски и жадно глотать еще дымящееся мясо. Второй хотел было присоседиться, однако, натолкнувшись на возмущенное щелканье зубов, полетел искать другую добычу и спустя пару минут был убит наповал тяжелой стрелой, выпущенной из баллисты.

— Где леди Алия? — крикнул Жан, бешено вращая глефу вокруг себя и время от времени делая короткие выпады, большинство из которых заканчивались воплем раненого врага. Приняв верхним лезвием удар ятагана, парень нанес удар снизу, в пах. Невысокий орк, едва достававший парню до плеча, выронил оружие и взвыл, а уже в следующую секунду глефа полоснула его по шее, исторгнув фонтан зеленой крови.

— Не знаю! — рявкнул Меченый, ловко отбивая щитом брошенный троллем топор, попутно отсекая когтистые пальцы не в меру ретивому орку. — Кажется, она на обзорную башню пошла.

— О господи! — выдохнул парень, выбрасывая свое оружие вперед как копье. Лезвие глубоко засело в груди уже почти вскарабкавшегося на стену клыкастого урода, который, хрюкнув, рухнул вниз, сшибая тех, кто поднимался по штурмовой лестнице вслед за ним. — Смотровую драконы сожгли.

— Может… она… жива… — в промежутках между размашистыми ударами предположил Меченый. Расправившись с очередным противником, он смахнул со лба пот и рявкнул: — Иди, ищи ее. Мы тут вдвоем управимся. Надо будет, позовешь.

Жан сбежал со стены и бросился к башне. В прошлый раз он, казалось, потерял все силы, пока преодолел бесчисленные ступени винтовой лестницы, сейчас же парень летел, как на крыльях, не чувствуя усталости.

Маркизу он нашел у самого выхода на площадку. То, что выходить туда не стоит, он понял, увидев в дверном проеме здоровенную лапу с острыми кривыми когтями, которая как раз пыталась содрать панцирь с того, что еще совсем недавно было живым человеком, а теперь больше напоминало головешку.

Парень поднял девушку на руки и понес вниз, радуясь, что спускаться, особенно с грузом, куда легче, чем подыматься.

Алия слабо застонала, однако в себя так и не пришла. Что ж, это было парню на руку, по крайней мере ему не пришлось терять время на пустые препирательства со своенравной маркизой.

Когда он, шатаясь под тяжестью безвольного тела, вышел во двор крепости, то понял, что положение защитников в корне изменилось. Не в их пользу.

— Смотрите, это огры! — в ужасе завопил кто-то из солдат, когда из-за поворота вынырнули четыре здоровенные туши. Казалось, эти создания не имеют права на жизнь — массивные, выше, чем сидящий на лошади всадник, заплывшие огромными складками жира двухголовые чудовища волокли с корнем выдранный ствол дерева, верхушка которого была грубо обтесана. Для чего предназначалось бревно, сразу всем стало ясно.

— Эй, на башне! — пронзительно заорал Беннет. — Жгите этих уродов, они ж на ворота прут!

— Нечем жечь, сотник, все уж вылили! — прокричал в ответ боец, в упор всаживая стрелу в наступающего монстра. Тот, похоже, не слишком-то заметил стрелу, ушедшую в жировые складки почти на всю свою длину. — Поищите, может, хоть один горшок где завалялся.

Спустя несколько секунд ворота затряслись от мерных, страшной силы ударов. Монстры, раскачивая огромное бревно, методически били по створкам ворот, в стороны летели щепки, дерево постепенно поддавалось.

Беннет, задыхаясь, взбежал на стену, выплеснул неизвестно где найденный горшок с каменной кровью на левую голову ближайшего к воротам исполина и швырнул вниз факел. Тот, кувыркаясь и оставляя за собой след искр, полетел вниз и, коснувшись залитой черной жидкостью грубой кожи, зажег ее.

Раздавшийся дикий вопль был способен оглушить человека до потери сознания — огр выпустил бревно и принялся хлопать себя по голове и плечам, стараясь сбить огонь. Координация у него была плохая — спустя несколько секунд его когти пробороздили по его же голове, выдирая глаз. От нанесенной самому себе травмы огр вообще сошел с ума, а когда сосед попытался его оттолкнуть, сцепился с ним, стараясь ухватить огром-ными лапищами за горло. Тот, впрочем, в долгу не остался. Сцепившись в клубок, гиганты катались по земле, давя неосторожных орков, которые даже были вынуждены на время приостановить атаку. Наконец переплетенные туши замерли на краю обрыва, качнулись было в обратную сторону, но все же не удержались и сорвались вниз, в пропасть. Со стен раздались восторженные крики.

И тем не менее таран продолжал бить в ворота. С каждым ударом все больше и больше прогибались толстые доски, все ближе и ближе был тот момент, когда не выдержат и слетят с петель могучие створки и толпа орков хлынет во двор крепости. Один из огров, время от времени ревя от боли, бросал бревно и выдирал стрелы, засевшие у него в шкуре, но затем снова брался за свой инструмент.

— Эй, Меченый, ты жив еще?! — заорал, срывая голос, Жан, перекидывая маркизу через плечо. — Давай сюда, скорее!

— Иду! — проревел тот, в три прыжка преодолевая лестницу. — О черт, что с маркизой? Жива?

— Жива, голову ушибла, — пояснил Жан. — Уходим, они вот-вот ворвутся. Давай живо, веди ее лошадь. Да и свою не забудь.

Лошади уже стояли оседланные, и даже в переметных сумах лежала кое-какая провизия — Жан заранее об этом позаботился.

Возле парня уже собралось шестеро бойцов — кое-кого он знал, двое были почти ему не знакомы. Но кони были на конюшне — было бы слишком подозрительно выводить их во двор перед боем. Поэтому сейчас они тратили драгоценные секунды в ожидании, пока не подбежал наконец Меченый, ведя за собой четырех лошадей.

— Уходим! — выдохнул он. — Быстрее, ворота сейчас падут. А ворота уже действительно держались на честном слове — одна из массивных створок треснула, в нескольких местах таран пробил ее почти насквозь. Огромные огры без устали махали бревном, нанося по истерзанному дереву удар за ударом. Один из колоссов бросил взгляд на стену, и он стал для него последним тяжелая стрела из баллисты, выпущенная практически в упор, пробила правую голову огра, вышибив из него те немногие мозги, которые там находились. Левая голова пронзительно заверещала, а толстые лапищи, бросив таран, принялись было вытаскивать стрелу с массивным зазубренным наконечником, но удар был смертелен, постепенно колени великана подогнулись, и тяжелая туша с шумом рухнула в пыль.

Оставшийся в живых огр был, видимо, слишком глуп, чтобы помышлять об отступлении. Он, выронив таран, который теперь был тяжеловат даже для него, принялся изо всех сил колотить по остаткам ворот тяжеленной булавой, время от времени пиная поддающиеся створки своими здоровенными ногами. И наконец преграда рухнула.

Внезапно навстречу огру вылетел Шенкенберг на боевом, закованном в латы коне. Несколько метательных топоров бессильно отскочили от брони, а рыцарь, наставив тяжелое копье, пустил благородное животное в галоп. Огр тупо смотрел на приближающегося всадника, на левой башке толстые губы растянулись в дурацкую улыбку, правая оскалила желтые, неровные зубы. Булава медленно поднялась над головой и нацелилась на удар.

Орки, прорывавшиеся сквозь разбитые ворота замка, в упор лупили по коню из арбалетов, вслед стрелам летели топоры троллей, однако эту стальную махину остановить было уже невозможно — они столкнулись.

Копье глубоко ушло в жирное брюхо огра, выставив окровавленный наконечник из его спины. Одновременно с этим тяжелая булава обрушилась на рыцаря, смяла подставленный щит, расплющила смельчака и размозжила хребет коню. Но и сам огр, получив смертельную рану, пошатнулся и тяжело завалился назад, раздавив нескольких зазевавшихся троллей.

И все же замок, можно сказать, пал. Уже сплошным потоком лезли через перегородившую чуть ли не половину прохода тушу орки, потрясая ятаганами, уже схлестнулись с ними последние оставшиеся в живых мечники и взявшиеся за оружие ополченцы. Уже взмах кривого клинка оборвал жизнь Беннета, пробив добрую кольчугу. И брат Тавиус, оказавшийся во дворе в недоброе время, теперь тупо сидел, прислонясь к стене, и преувеличенно внимательно разглядывал торчащий из его живота арбалетный болт. Губы священника что-то шептали, однако с каждым мгновением шепот становился все неразборчивей, пока не утих совсем.

Один за другим гасли последние очаги сопротивления, а оро-чья волна все шла и шла, и не было ей конца.

Жан, точным ударом глефы отправив очередного орка к его неизвестным, но наверняка гнусным богам, пятился, вместе с Меченым прикрывая отход уцелевших воинов, которые один за другим вливались в темный зев Пещеры. Сейчас их было не больше дюжины, но Жан прекрасно знал — до выхода из подземелий доберется ладно если половина. Один из коней дико заржал, пронзенный сразу несколькими стрелами, и рухнул, задергавшись в предсмертной агонии.

— Давай, парень, — рявкнул Меченый, ухватив Жана за плечо и буквально швырнув его в дверь. — Закрывай!

— А ты…

— Закрывай! — заорал гвардеец, снося ближайшую клыкастую башку с плеч. — Быстро, мать твою!

Последнее, что смог увидеть Жан перед тем, как захлопнуть тяжелые дубовые створки, была арбалетная стрела, навылет прошившая плечо воина. А в следующее мгновение тяжелый засов лег в пазы. Дверь была заперта… но вряд ли это остановит преследователей.

Уже час Жан вел отряд по темным коридорам. Уже час, как погоня буквально дышала им в затылок — орки взломали дверь в считанные минуты и теперь уверенно нагоняли крошечный отряд.

Твари не только прекрасно ориентировались в кромешной тьме, но и обладали неплохим нюхом, не дававшим им сбиватьсясо следа. Тем не менее, сорвав с петель дубовые створки, они потратили еще немного драгоценного для беглецов времени на поиски факелов среди загромождавшей Пещеру утвари. К сожалению, искомое они обнаружили быстро, слишком быстро.

Один раз их удалось ненадолго задержать, обрушив небольшой участок стены, камни перегородили проход чуть не доверху — Жан с ужасом подумал о том, что стена держалась в буквальном смысле слова «на соплях» и вполне могла бы обрушиться на головы им самим. И снова задержка преследователей была незначительна — орки в мгновение ока разобрали завал, но беглецы все же выиграли несколько спасительных минут.

Двое мечников, не говоря ни слова, остановились, а затем, развернувшись, двинулись в сторону звуков приближающейся погони.

Спустя несколько секунд позади раздались звон стали и яростные вопли твари начали терять бойцов. Впрочем, их было много, и они могли позволить себе потери.

И еще раз два солдата грудью заслонили отряд, выигрывая время для товарищей и маркизы. К Алии сознание возвращалось медленно, однако постепенно она начала воспринимать окружающее.

— Что… что случилось… где я? — прошептала она, приподнимаясь на носилках, которые несли Двое гвардейцев.

— Так… теперь сюда… нет, не в этот проход, сюда вот, в левый… Жан оглянулся на маркизу. — Замок пал, леди. Мы пытаемся бежать.

— Как… пал? Я не помню… я была там, на башне, но…

— На вас напали драконы, миледи. Боюсь, что маркиз погиб… Теперь в этот поворот, парни, скоро будет дверь, там мы их задержим. Да, так вот, миледи, орки разбили ворота и вошли в замок. Погибли почти все, но мы успели увести вас у них из-под носа. Правда, теперь они нас преследуют и, судя по звукам, приближаются.

При этих его словах еще один солдат остановился и развернулся навстречу погоне. Это был совсем еще молодой, совершенно неопытный парень, и Жан, который и сам-то не относился к ветеранам, понял, что мальчишке долго не продержаться. Однако этот мальчишка сделал больше, чем может сделать простой воин. Он, видимо, заметил трещины в потолке и стенах туннеля и, когда орки были уже в двух шагах от него, вышиб опорный столб, поддерживающий крепеж свода. Тяжелые глыбы, обрушившись сверху, похоронили и смельчака, и чуть ли не два десятка орков. Остальные же долго возились, — расчищая узкий проход от валунов и искалеченных трупов своих сородичей.

Наконец они миновали дверь, и Жан, помня, сколь легко она открывается с той стороны, предложил воинам сделать остановку и завалить ее чем-нибудь. По счастью, как и ранее, здесь встретились просевшие, изъеденные временем участки стен, которые удалось развалить. Нагромоздив груду валунов перед створками дверей в надежде, что их не удастся открыть так легко, измотанные солдаты двинулись дальше. Маркиза настояла на том, чтобы передвигаться самостоятельно, однако была еще очень слаба, и шедшие рядом воины буквально тащили ее на себе.

— Как ты находишь дорогу здесь? — спросила, задыхаясь, маркиза.

Жан, который, как назло, забыл, в какой именно проход сейчас им надо идти, лихорадочно искал на стенах свои метки, однако или влажность, или что иное погубило белые отметины, но найти их он не мог.

— Я как-то здесь заблудился, миледи, — пробормотал он, поднеся факел вплотную к стене и дюйм за дюймом изучая камни. Наконец на одном из них он обнаружил еле различимые следы. — Так, пойдем сюда.

— Заблудился и?.. — потребовала продолжения маркиза.

— И долго искал выход, — ответил Жан, двигаясь по выбранному им пути. Тогда я тут почитай что все излазил и возле проходов метки оставлял. Сам придумал для себя метки, чтоб понятно было. Если круг — значит, иду в проход. Если круг зачеркнут, значит, там тупик и я вернулся. Если круга нет, то я, ясное дело, в этот проход не ходил. Поэтому если мы пойдем по этим кругам, то выйдем на поверхность.

Далеко разносящееся по каменным туннелям эхо донесло до них грохот ударов — орки добрались до двери и теперь долбили ее, пытаясь прорваться сквозь завал.

— Это их задержит надолго? — дрогнувшим голосом спросила Алия. Жан в ответ лишь покачал головой:

— Не думаю. Поэтому нам надо спешить.

И снова потянулись бесконечные переходы. Еще одна пара бойцов ушла в вечность, на некоторое время задержав преследователей, которым удалось-таки разбить каменную дверь.

Теперь орков подгоняла ярость — упрямая добыча никак не давалась в руки, каждый раз уходя буквально из-под носа. Они ломились по туннелям, однако здорово мешали друг другу — если бы не желание каждого прорваться вперед и первым вонзить ятаган в спину ненавистным людям, то беглецов настигли бы уже давно. Но неуемная ярость в сочетании с заметной безмозглостью заставляли тварей толкаться, пихать друг друга, а то и устраивать скоротечные потасовки — лязг клинков, и в опустевшем коридоре очередной зеленокожий труп.

Теперь их осталось всего четверо. Жан, показывавший дорогу, двое бойцов да маркиза, которую они поддерживали под руки. Алия уже почти совсем оправилась, но ноги все же слушались ее не очень хорошо, поэтому часть пути гвардейцы несли ее чуть ли не на руках. Послушные лошади — их осталось всего три, в том числе и любимая Ласточка маркизы, следовали за хозяевами как привязанные.

— Мы уже близко, — обрадованно воскликнул Жан, — еще чуть-чуть!

Однако и погоня приближалась. Орки, потеряв чуть ли не половину бойцов, теперь и вовсе утратили осторожность, ослепленные злобой. Шедший впереди внезапно замер, прислушиваясь, другой наткнулся на него, обрушив на неуклюжего соратника поток брани. Тот, не долго думая, наотмашь полоснул ятаганом по жилистой шее, однако спустя мгновение и сам был убит. Это дало путникам еще несколько мгновений, которые, в конечном счете, и оказались решающими.

Жан с силой навалился на перегораживающую выход скалу, и та, как и в прошлый раз, мягко отъехала в сторону. Один за другим беглецы выбрались на свободу. Здесь было тихо, дорога далеко, а укромная лощина не интересна орочьим патрулям.

— Скорее на коней! — торопил Жан маркизу и гвардейцев. — Быстрее, они вот-вот появятся.

— А ты? — спросила Алия, которую рослые и сильные воины как пушинку забросили в седло. — Давай, забирайся сюда.

— Нет, леди. Я с вами не пойду, — покачал головой Жан. Он давно решился, да и выхода другого не было. От неизвестных опасностей пути опытные, тренированные бойцы защитят ее куда лучше, чем он, простой мечник. — Они догонят, орки бегают очень быстро, а сейчас они к тому же чертовски злы. Вам понадобится вся скорость, какую только сможет выдержать Ласточка.

Парень ткнул кончиком глефы в круп кобылы. Та, возмущенно заржав, пустилась вскачь, вслед за ней умчались и гвардейцы.

Жан глубоко вздохнул. Что ж, вот и конец. Теперь он, только он один, стоит между преследователями и ею, той, кого он так стремился защитить. Нет, не было ни лихой кавалерийской атаки, ни сомкнутого строя щитов. Да и орки не тряслись в панике, завидев великого бойца. Был только он, уставший, еще не оправившийся от ран молодой парень в легкой кольчуге и сильно изодранном черно-зеленом платье мечника, опиравшийся на верную, хотя и порядком за сегодняшний день зазубрившуюся глефу.

По хорошему тракту лошадь уйдет от погони, но здесь, в лесу, среди древесных корней, густого кустарника… там, где коню придется выбирать дорогу, орк рванет напролом, выигрывая секунду за секундой. Беглецам надо совсем немного времени — оторваться, а там и тракт недалеко, по нему скакать очень быстро, и тогда не страшна никакая погоня. Совсем немного времени — он даст им это время, даст, чего бы это ему ни стоило.

Парень знал, что живым ему не уйти. Но знал также и то, что стремительный конь уже уносит вдаль, в безопасность ту, ради которой он был готов на все. Ту, которая давно стала для него смыслом жизни. Парень привычно взял глефу на изготовку — ну вот, теперь уже скоро.

Снова откатилась в сторону скала, и оттуда выглянула клыкастая башка, ошалело вращая привыкшими к тьме глазами, теперь слегка ослепшими от последних лучей заходящего солнца. Глаза так и не успели привыкнуть к свету — лезвие боевого посоха врезалось в уродливую морду, кроша податливые кости. Орк молча мешком свалился под ноги другим рвущимся из подземелья тварям, давая Жану возможность нанести еще один удар… и еще один… и еще…

(обратно)

Часть вторая Клинок и коготь

Мать свою я не помню — она умерла, когда мне еще не исполнилось и года, поэтому я всегда воспринимал в качестве матери Аманду. И надо отдать ей должное — она относилась ко мне на удивление хорошо, если принять во внимание многочисленные сказки о злобных мачехах. Возможно, она делала это в пику отцу, кто знает. К тому времени как я стал всерьез задумываться над этим вопросом, отца тоже уже не было в живых и никто не смог бы пролить свет на их взаимоотношения.

Тина, самая старая служанка нашего замка, которая пережила троих графов Андорских, всеми силами старалась привить мне любовь к той, что дала мне жизнь, хотя, надо сказать, не очень в этом преуспела. И здесь тоже сказалось влияние Аманды, которая, по неизвестным мне тогда причинам не имея возможности иметь своих детей, всю свою любовь, все тепло своей души отдала нам, мне и Лотару, а потом, позже, и Зулину. Я боготворил мачеху — такую нежную и заботливую, особенно в сравнении с вечно мрачным отцом, которого присутствие детей всегда раздражало. В лучшем случае он мог терпеть это как неприятную, но необходимую обязанность.

Однако ему это удавалось далеко не всегда, и призрак отцовского гнева постоянно витал над нашими головами.

Леди Зита, графиня Андорская, вышла замуж за богатого и уже немолодого графа Эриха без любви и даже без тени привязанности — выгода от этого брака была обоюдная, — семейство леди Зиты было не прочь породниться с одним из старейших дворянских родов, чем немало упрочило свое положение в обществе, а сам граф с превеликим удовольствием прибрал к рукам немалое приданое своей нареченной. Впрочем, это дело обычное — может, и мне не суждено жениться по любви, кто знает. Браки, как известно, заключаются на небесах, однако готовят их на грешной земле.

Отношения моей матери с отцом складывались плохо с самого начала, по крайней мере так мне удалось понять из велеречивых россказней Тины, которая души не чаяла в своей госпоже и, видимо, именно поэтому, заведомо невзлюбила Аманду, когда та появилась в замке.

Насколько я понял, леди Зита была не просто девушкой из хорошей семьи. Ее родители были очень богаты — самые богатые люди в округе. Разумеется, они были благородного происхождения, иначе никакие мешки золотых марок не заставили бы отца «разбавить благородную кровь», однако их социальный статус был наинижайшим среди дворянства — глава рода носил всего лишь рыцарский титул и не мог перечислить даже семи поколений собственных предков.

Однако необходимое условие было соблюдено, а огромный сундук, набитый золотом, довершил остальное, и свадебные трубы возвестили о появлении в древних стенах замка Андор новой хозяйки.

Леди Зита, в основном благодаря финансовой поддержке родителей, получила прекрасное воспитание, была особой утонченной во всех отношениях, как говаривала Тина — «леди до кончиков ногтей». И конечно, она не имела и не могла иметь ничего общего с графом, у которого в жизни были только две страсти: война и охота. Все остальное, включая женитьбу, рассматривалось как неприятные обязанности. И мы с Лотаром неизбежно попадали именно в эту категорию.

Довольно долго леди Зита не могла осчастливить графа наследником. Причины этого сокрыты от глаз людских и известны, пожалуй, только им двоим, хотя я не раз слышал разговоры челяди, что если бы те силы, которые граф тратил на сеновалах наших деревень, да направить в будуар графини, то… Впрочем, эти сплетни неизбежны — чернь всегда отличалась бесцеремонностью в таких вопросах. Я их не виню, им просто никто не говорил, что такое поведение дурно.

Прошло около четырех лет, когда наконец Модестус заявил, что леди понесла и вскоре у его сиятельства появится законный наследник. При этом даже старый, видавший виды лекарь и маг, рискуя собственной шкурой, сделал ударение на слове «законный» — всем было известно, что незаконных детей у графа, который еще ни разу не пренебрег «правом первой ночи», было более чем достаточно.

Беременность протекала тяжело — этот вопрос Тина старалась осветить во всех подробностях, как будто мне это было интересно.

Тем не менее, не желая обидеть старую няньку, я делал вил, что слушаю внимательно, и неожиданно для себя самого запомнил многое из ее россказней. Леди Зита была слишком хрупкой и изнеженной, чтобы вынести эти роды, да еще и произвести на свет двойню. Она сильно подурнела и оплыла, к тому же ее все время мучила тошнота — последнее вызывало у графа столь очевидные неприязненные чувства, что леди Зита и сама теперь старалась не показываться мужу на глаза лишний раз.

Лотар родился раньше меня на два часа. Это он всегда умел — быть первым. Может, уже тогда начало проявляться в нем это стремление всегда лидировать, а может, просто так распорядились звезды, не знаю, однако из-за этого события я был обречен всю жизнь оставаться младшим братишкой, которому не стоит вылезать вперед. За первые двадцать лет своей жизни эту заповедь я усвоил очень хорошо.

Мать после родов тяжело заболела, и даже известное далеко за пределами графства мастерство Модестуса не смогло вернуть ей здоровье. Старик был не чужд астрологии и не раз помногу часов проводил в своей крошечной обсерватории на верхней площадке донжона. После одного из ночных бдений он заявил отцу (разговор велся без свидетелей, однако Тина умудрилась подслушать его и разболтать всем остальным), что, по мнению звезд, леди Зита отдала детям всю свою жизненную силу, ничего не оставив для себя. А посему бороться за ее жизнь бесполезно.

В тот день старый волшебник был близок к смерти, как никогда ранее. Бешенство отца было неописуемо, несколько последующих дней каждый в Андоре мечтал лишь об одном — не попасть на глаза взбешенному графу. Один из деревенских торговцев мелкого пошиба на свою голову сунулся тогда к отцу с какой-то жалобой. На нем граф и сорвал свою злобу, приказав отсчитать «этому уроду» сто плетей за то, что посмел побеспокоить его сиятельство своими гнусными и низменными проблемами. Наш палач потом не раз жаловался все той же Тине, что и рад был бы пощадить толстого дурака, однако его сиятельство лично присутствовал при экзекуции и внимательно следил, чтобы удары наносились в полную силу.

Поскольку палачу совершенно не хотелось занять место осужденного, он под грозным взглядом господина старался как мог. Несчастный скончался на семьдесят втором ударе, после чего граф несколько остыл.

И тем не менее Модестус, как всегда, оказался прав — в лекарских делах не было во всей округе более знающего человека, чем наш старый колдун. Леди Зита постепенно угасала, и как раз в канун того дня, когда нам с Лотаром должно было исполниться по одиннадцать месяцев, отдала богу душу.

Возможно, это было одной из самых важных причин того, что отец не слишком-то баловал нас с Лотаром родительской любовью.

Впрочем, «не слишком баловал» — это еще мягко сказано.

Пожалуй, за те годы, что остались в моей памяти, ни я, ни брат ничего, кроме попреков, а то и пинков, от отца не получали. В какой-то мере, возможно, он винил нас в смерти матери, хотя, как мне кажется, никогда не любил ее. Во всяком случае, тепла в его глазах я не видел никогда, а вскоре в них появилось другое выражение — красный огонь войны.

Мне было всего восемь лет, когда началась война за Темный Портал. И сейчас никто не знает, как и почему открылась та самая дверь, через которую к нам сначала по одному, затем небольшими группами, а вскоре и целыми армиями стала просачиваться нечисть.

Был ли в том злой умысел неведомого мага-человеконенавистника или просто жуткая шутка природы, а может, и кара господняя, насланная на детей его, — так или иначе, Портал появился, и для срединных уделов начались тяжелые времена. Темные силы теснили людей, несколько лордов, надменно отказавшиеся от помощи соседей и понадеявшиеся на толстые стены своих замков, были сметены, их цитадели разрушены, а деревни преданы огню и мечу.

Вражеские армии были многочисленны, однако не настолько, чтобы с ними нельзя было бороться. К тому же составляющие основную массу темных легионов орки были злобны, кровожадны, умели прекрасно махать своими кривыми мечами, однако обычно оказывались слишком тупы, чтобы представлять серьезную угрозу для соединенной армии Альянса, как стал называться союз, сформированный на второй год войны из лордов срединных уделов и остатков Древнего народа. Куда большую опасность представляли собой тролли — очень сильные физически, они к тому же были куда умнее своих дальних родственников орков и недаром занимали все командные должности в Темной армии. Огры — те вообще не принимались в счет, обладая чудовищной силой, они отличались поразительным отсутствием мозгов. Ну а черные всадники вообще были редкостью, да и своим они приносили неприятностей не меньше, чем противнику, поэтому с ними Альянс сталкивался редко.

И тем не менее война затянулась на пять лет, и толь- ко к концу этого срока соединенной армии Альянса удалось разбить главные силы орков на Зеленых холмах. Великий Байд, главный маг Альянса, запечатал Портал, отдав этому все свои силы и, как последнюю плату, свою жизнь. Повсеместно праздновали победу и радовались наступающим мирным временам — народ устал от войны. В стране царила разруха, многие деревни были сожжены дотла, торговля пришла в упадок, простонародье голодало. Все с нетерпением ждали окончания этой кровавой бойни, и вот оно наконец наступило. Увы, радость была преждевременной…

Отец, вместе со своими вассалами, тоже присоединился к армии Альянса и участвовал в том сражении. Он вернулся домой овеянный славой и привез с собой телегу трофеев — орочьи мечи, метательные топоры троллей и, как венец этой коллекции, огромную булаву огра. Граф утверждал, что он справился с огром в одиночку, однако слуги шептались на кухне по поводу метких эльфийских стрел, не раз помогавших подобным героям. Наверное, они были правы, о тех немногих, кто сумел выстоять один на один против огра, слагались легенды, и имя графа Андорского в них почему-то не упоминалось. Да и те легенды были больше похожи на сказки, поскольку эту булаву я видел своими глазами и, даже не будучи опытным воином, прекрасно понял, что тот, кто сумеет не просто поднять это огромное оружие, а еще и сражаться им, вряд ли станет опасаться одного, пускай даже и не в меру отважного, бойца.

В одной из телег был еще и странный ящик, который так и остался запертым. Я ни разу не видел, чтобы отец открывал его.

Наверное, там было что-то очень ценное, потому что в пути его охранял целый десяток воинов — даже сам граф ограничивался двумя телохранителями. Потом мы с Лотаром излазили весь замок, но так и не смогли обнаружить то место, куда было спрятано это сокровище.

Постепенно я перестал и думать о содержимом странного ящика и только много лет спустя узнал, что же именно так берегли солдаты.

И еще отец привез с войны женщину. Она приехала в скромном портшезе, практически лишенном украшений, и в первый день никто не увидел ее лица. Однако наутро граф вывел ее на балкон замка и громогласно объявил, что отныне леди Аманда является его супругой и графиней Андорской. Не всем эта новость пришлась по душе, а Тина, казалось, с первого взгляда возненавидела новую госпожу, однако мнение окружающих графа никогда не интересовало. Не стал он прислушиваться к нему и теперь. Я бы сказал, к счастью — может, впервые я был согласен с отцовским решением, хотя его-то как раз мое согласие ни капли не трогало.

Поначалу Модестус, похоже, относился к новой госпоже с чем-то вроде страха, стараясь не попадаться ей на глаза и, по возможности, не разговаривать с ней тогда, когда все же был вынужден находиться рядом. Иногда становилось просто смешно — приглашенный на Совет, где обычно присутствовала и юная графиня, старый маг старался занять самый темный угол и все время хранил угрюмое молчание в слабой надежде, что его не заметят. Но продолжалось это недолго, то ли любопытство колдуна постепенно пересилило его неприязнь к новой хозяйке, то ли у них состоялся разговор по душам, в ходе которого были утрясены все возможные противоречия, в общем, так или иначе, со временем они с Амандой вполне ладили, хотя я не раз замечал в его взгляде, устремленном на графиню, странную печаль.

Аманда была красива. В ее возрасте, а было ей на вид лет восемнадцать, от силы двадцать, все девушки, к которым боги хоть чуточку благосклонны, непременно очаровательны. Но даже признанные красавицы графства казались дурнушками рядом с Амандой — она была изумительно прекрасна. Не так, как леди Зита (я, конечно, сужу с чужих слов, только не слишком хороший портрет моей матери может послужить для сравнения этих двух женщин), — Аманда была пугающе красива: волосы цвета воронова крыла, тонкий стан, длинная шея, нежная бархатная кожа, изумительный разлет бровей над огромными черными глазами — она притягивала взгляды мужчин и заставляла их терять разум. И в то же время она всегда оставалась верна отцу, даже в периоды его длительных отлучек — это тоже вызывало пересуды придворных дам, которые считали такое поведение по меньшей мере глупостью. Кажется, отец тоже придерживался подобного мнения, во всяком случае, сам он обета верности давать не собирался, и немало молодых парней таили злобу на своего господина, замечая подозрительное сходство своих детей с графом Андорским.

Мы с Лотаром всегда были предоставлены сами себе и вынуждены были ограничиваться обществом друг друга, по крайней мере до появления Зулина. Близкого общения с чернью отец не поощрял, хотя и не запрещал открыто. Однако чувство самосохранения не раз заставляло нас с братом избегать слишком тесной дружбы с мальчишками из окрестных сел или детьми замковых слуг.

Моим истинным и, пожалуй, единственным в то время другом стала Аманда. Она была всегда очень сдержанна в любых темах, касающихся ее прошлого, и все же сразу было видно, что она отнюдь не из простых. Даже ее речь выдавала полученное образование, а ее знания иногда поражали даже Модестуса, который был нашим самым главным учителем во всем, от геральдики и придворного этикета до основ магии. Лотар с самого начала тянулся к старому колдуну, меня же более прельщало общество Аманды, которая, зачастую лишенная доброго отношения не только со стороны некоторых слуг, видевших в ней узурпатора, но и со стороны жесткого и сухого отца, сама тянулась к тому, кто был готов ответить на ее добрые чувства. Поэтому мы общались много и с удовольствием…

Аманда много рассказывала о войне — складывалось впечатление, что она была участницей многих важных событий этих лет и близко была знакома с теми, чьи имена золотыми буквами были вписаны в историю нашего народа. От нее я услышал многое о природе тех сил, с которыми насмерть бились воины Альянса, узнал сильные и слабые стороны врага, а также понял, что не бывает абсолютного зла или абсолютного добра.

Никто не знал, откуда пришли орки. Впрочем, иногда мне казалось, что Аманда немало умалчивает, особенно в вопросах, касающихся родины Клана. Обо всем остальном она говорила охотно, к тому же по ее словам выходило, что этой войной дело не закончится, поэтому мне надлежало знать тех, с кем, возможно, еще предстоит скрестить меч.

Орки составляли костяк Темной армии — многочисленные и злобные, они обычно сражались до последнего. Это были приземистые существа — Аманда даже как-то сделала несколько набросков, чтобы пояснить свои захватывающие рассказы — довольно сильные, с кожей, слегка отливающей зеленью. Они не любили солнечного света, хотя и могли его терпеть. Поначалу люди думали, что яркие лучи способны обеспечить их безопасность, и это жестокое заблуждение стоило им очень дорого — орки нападали и днем, но предпочитали все же сумерки. Они неплохо владели своими кривыми мечами, зачастую пользуясь сразу двумя, не признавая щитов. Физически они не были особо сильными, один на один с ними справился бы любой, хоть сколько-нибудь опытный воин. Орки брали числом.

Тролли были иными — это вообще была другая раса, хотя и состоящая в некотором родстве с орками. Высокие и жилистые, тоже имеющие зеленую, но куда более насыщенного цвета кожу, они были очень опасными противниками, но в сече грудь в грудь пасовали перед великолепно обученными рыцарями Альянса. В отличие от орков, тролли никогда не носили шлемов — их шишковатые головы украшал жесткий гребень из очень густой щетины, начинавшийся на макушке и спускавшийся ниже лопаток. Излюбленным оружием троллей был метательный топор, которым они владели превосходно, или арбалет, с которым они управлялись чуть хуже. Только несокрушимый короб щитоносной пехоты мог устоять без особых потерь при столкновении с большим отрядом троллей. В рукопашной они были почти беспомощны, но и не ввязывались в нее, предпочитая укрываться за спинами орков.

Жуткие огры — самые страшные бойцы Темной армии — поражали воображение и лишали солдат воли к сопротивлению. Откуда появились эти чудовища массивные, гораздо выше конного воина создания, все тело которых представляло собой огромный мешок жира и могучих мышц; они имели две головы, посреди лба каждой из которых зловещим красным светом мерцал видимый даже в темноте единственный глаз. Счастье Альянса, что огров в темной армии было мало, к тому же они были глупы, и кроме того, их огромное тело представляло собой прекрасную мишень для эльфийских лучников и людей-арбалетчиков. Огры пользовались огромными деревянными булавами, утыканными острыми шипами, одного удара которой вполне хватало, чтобы вышибить дух из закованного в броню рыцаря.

Аманда рассказала, что у всех стрелков был суровый приказ — не подпускать огров к рядам пехоты любой ценой. К счастью, двигались они медленно, но были довольно живучи. Аманда рассказала, как однажды один из огров, как еж утыканный стрелами и толстыми арбалетными болтами, ворвался все-таки в самую середину короба и, прежде чем умереть, перебил несколько десятков солдат, а искалечил втрое больше. Собственно, в основном именно после этих рассказов относиться к отцовским трофеям я стал несколько скептически.

Были и другие… Малочисленные, но смертельно опасные стаи оборотней рыскали по лесам, безжалостно убивая неосторожных.

Странные крылатые твари, пьющие человеческую кровь — Аманда называла их вампирами, — наводили ужас на армию во время ночевок, поскольку могли нападать только ночью, а днем отсиживались в пещерах или вырытых в лесу норах. Помню рассказ о том, как на закате дня небольшой отряд мечников наткнулся на пещеру, буквально набитую вампирами. Два часа солдаты рубили и кололи, перебив не менее трех сотен чудовищ, однако солнце скрылось за горизонтом и оставшиеся монстры пришли в движение… ни одному мечнику не удалось покинуть пещеру живым. К счастью, люди быстро поняли, что и те и другие панически боятся серебра, и с тех пор каждый арбалетчик имел в своем колчане несколько стрел с посеребренными наконечниками — достаточно было легкой царапины, чтобы вампир в корчах падал на землю. С оборотнями, правда, было посложнее, но и они как огня боялись серебра, убить же их простым оружием было очень и очень сложно, раны их заживали чуть ли не мгновенно. Не раз случалось, что оборотень уходил живым и невредимым, оставляя позади десяток трупов.

Услышал я и легенду о драконе. Страшное летающее создание напало на отряд солдат и перебило его почти полностью — лишь трое остались в живых, но, похоже, сошли с ума — их рассказам никто не хотел верить. По словам этих несчастных, их атаковала огромная, не менее тридцати шагов в длину, ящерица, покрытая чешуей и имеющая два огромных кожистых крыла. Из усеянной острейшими, в полтора локтя зубами пасти вылетала струя огня, которая мгновенно превращала бойцов в чадящие факелы горящей плоти. Больше этого чудовища никто не видел — возможно, эта троица просто перепила в придорожной таверне…

И конечно, черные всадники… О них я слышал много разного, и похожего на правду, и откровенных сказок. Аманда говорила о них с содроганием и, как мне не раз казалось, делала при этом какой-то малозаметный жест, как бы отгоняя от себя нечистую силу. По ее словам, черные всадники были олицетворением самого зла и распространяли его вокруг себя. Как-то Модестус, выслушав один из рассказов Аманды, живо заинтересовался черными всадниками и принялся донимать леди требованиями подробностей, бормоча под нос странные слова насчет «управления вероятностью» или «контроля над случаем». Я не очень понял, что именно он имел в виду, как можно управлять случаем, случай — на то он случай и есть. Однако из рассказов мачехи вскоре понял, что именно так взволновало старика.

Когда черный всадник появлялся на поле боя, то солдаты, признавая в нем командира, сразу же делали попытки напасть на него. И тогда начинали твориться странные, непонятные и всегда неприятные случайности. У лошадей отлетали подковы, у луков рвались тетивы, мечи ломались при первом же ударе. На ровном и сухом месте боец мог подвернуть ногу, а упав — наверняка ломал ее, если вообще не разбивал себе голову о неожиданно оказавшийся рядом камень. У рыцарей ни с того ни с сего лопались подпруги, и закованные в сталь воины рушились с лошадей на землю вместе с седлами. Убить черного всадника было совершенно невозможно — даже если кому и удавалось в горячке боя выстрелить, то стрелы бессильно отскакивали от черного панциря, а уж о том, чтобы подойти к загадочной фигуре на расстояние удара, не могло быть и речи — странная магия надежно хранила их, обрекая нападавших на смерть или жестокие увечья.

Рассказы мачехи и трофеи отца сделали свое дело — я с ранних лет готовил себя к воинской жизни. Это было нормальным, тем более как младший сын я не мог претендовать на слишком уж большую часть наследства, а жить в замке из милости брата не хотел, хотя наши с ним отношения складывались не так уж и плохо. Ко всеобщему удивлению, Лотар совершенно не испытывал тягу к воинским наукам, зато очень сблизился с Модестусом, и старик охотно делился с братом своими обширными познаниями. К явному недовольству отца, брат показал неплохие врожденные способности к боевым видам магии, которые, к примеру, у меня отсутствовали почти начисто.

Отец вообще был не слишком обрадован тем, что его сын и наследник ударился в магию, однако перечить не стал. Постепенно Лотар во многом догнал, а кое в чем и перегнал своего учителя, и о его мастерстве начали поговаривать в деревнях, причем не столько с уважением, сколько с суеверным страхом. Я тоже несколько раз порывался поучиться у Модестуса чему-нибудь полезному, однако, как я уже говорил, боги не дали мне Дара — я едва научился кое-как заговаривать раны, но дальше этого дело не пошло. К тому же меня куда больше привлекали мечи.

Отца это в какой-то мере даже порадовало. Во всяком случае, видя мое стремление, он приставил ко мне Брена — старого мечника, прослужившего в Андоре уже не один десяток лет. Этот иссеченный шрамами ветеран умел превосходно владел любым оружием, с радостью учил меня, еще неопытного сосунка, искусству владения мечом, секирой или боевым посохом и впоследствии стал моим вторым — после Аманды — другом. Правда, от этого друга мне не раз перепадали синяки, в основном наставленные тяжелым деревянным мечом.

Как я уже говорил, надежды народа на мирную жизнь оправдались далеко не полностью. Несмотря на закрытие Портала и разгром Темной армии Клана, в лесах осталось немало орков, объединившихся подчас в очень даже солидные отряды. Они промышляли грабежами, но не упускали случая и просто насолить людям. В леса эльфов они не совались — лучники Древнего народа быстро сумели остудить пыл налетчиков. Вообще в лесу эльфы были дома и покидали его с неохотой и только из-за нависшей над страной угрозы. Отношения с людьми у них были сложными, и, как следствие, Альянс благополучно распался вскоре после завершения Последней битвы. Если бы она дей-ствительно оказалась последней…

Да, эльфов они старались не трогать — несколько попыток проникнуть в Древние леса закончились для разбойников плачевно.

Аманда не раз рассказывала — и откуда она только знала подобные вещи? что увидеть в лесу эльфа, если он того не хочет, совершенно невозможно. О присутствии лучников орки обычно узнавали только тогда, когда первые стрелы вонзались в зеленые горла, безошибочно находя щели в доспехах. Вскоре они оставили эти поползновения, однако ничто не мешало им вымещать злобу на мирных жителях, а армия не могла надежно контролировать обширные угодья знати.

Время от времени вспыхивали деревни, оставляя на пепелище только трупы — орки не щадили ни женщин, ни детей. Нападали они внезапно, и редко когда помощь успевала прийти вовремя. Даже торговые караваны теперь двигались только под усиленным конвоем, к глубокому огорчению торговцев, вынужденных платить солдатам за охрану своей безопасности. Впрочем, некоторые сочли требования солдат непомерными — но когда большой обоз торговца зерном из Шера был разграблен, а караванщики вырезаны поголовно, то щедрость толстосумов превысила всякие границы.

Довольно долго, почти год, Андор почти не страдал от набегов, возможно, потому, что остатки орков сосредоточились в основном на юге, там, где когда-то находился Портал, сожженный страшной магией Байда. Хозяйство постепенно пришло в норму, граф даже смог приобрести большие угодья у соседа, который перенес несколько плохих лет и отчаянно нуждался в деньгах. Замок Андор снова стал возвращать себе былую славу…

— Простите, милорд… — Хант слегка склонил голову, что, при некотором желании, можно было интерпретировать как вежливый поклон.

— Что такое?

В голосе графа сквозило откровенное недовольство. Еще бы, его оторвали от ужина, который был сегодня просто великолепен. Да еще тот факт, что он лично подстрелил здоровенного фазана, который сегодня украшал его стол. Леди Аманда, сидевшая на противоположном конце стола, отставила в сторону бокал с вином, а мы, быстренько проглотив последние куски, настроились слушать солдата. Ясно было, что просто так он не счел бы возможным прерывать обед своего господина.

Когда-то давно Хант был сотником в Андорском замке. Понятно, что до этого он был десятником, а до того — рядовым, но речь не об этом. Не знаю, какую службу он сослужил отцу, но по возвращении с войны Хант был назначен главой гарнизона замка — случай беспрецедентный, поскольку должность эта всегда считалась предназначенной для тех, кого личная доблесть или удачное рождение снабдили рыцарскими шпорами.

Лично я против Ханта никогда ничего не имел, хотя был он нелюдим, сторонился любого общества, кроме общества своих солдат, а временами бывал просто груб. Боец он был отменный, это признавали даже и те, кто не был доволен его назначением на столь завидный пост. Правда, при этом обязательно язвительно добавляли, что махать мечом — не самое необходимое умение для командира гарнизона.

Так или иначе, но теперь Хант был, по сути, третьим лицом в замке себя с Лотаром я, безусловно, не считаю. Аманда с ним тоже вполне ладила, а Модестус — не очень, называя Ханта за глаза, а иногда и в глаза тупым солдафоном.

— Мой лорд, — пробасил сотник, — к нам прибыл гонец из Заозерья. С дурными вестями.

Заозерье я знал, мы с Лотаром там как-то раз побывали, это была чуть ли не самая граница Андора. Паршивая в общем-то деревенька — стояла она на самом краю порядком заболоченного леса. Конечно, особых трясин там не было, но промокнуть можно было изрядно. А вот пригодных для пахоты земель там было мало, поэтому год от года жители деревни слали к отцу ходоков с просьбой скостить подати. Кажется, недавно и приходили…

— С дурными? — нахмурился граф. — Какие у них там, черт их раздери, могут быть дурные вести? Я даже скостил с них половину налога, так эти лентяи что, придумали повод не платить и оставшееся? Или они снова считают, что сторожевой отряд выпивает слишком много пива?

— Нет, мой лорд, тут дела куда хуже. Дело вот в чем… Сначала тревожную новость принес мальчишка из этого самого Заозерья. Парню было вряд ли больше лет, чем мне, и выглядел он до смерти перепуганным. Было отчего…

По его словам, он видел в лесу большой отряд «чудищ» — по описанию даже я, никогда их не видевший, безошибочно узнал орков и троллей. Он тут же бросился в деревню, стараясь двигаться незаметно, чтобы не попасть к страховидлам в лапы, где и рассказал о своем открытии десятнику. Тот немедленно отрядил бойца, который и доставил парня пред грозные очи графа. Конечно, считать мальчишку никто не учил, однако его слова о том, что чудищ было куда больше, чем жителей в его деревеньке, не на шутку встревожили отца.

— Добрались и до нас, — хмуро сказал он, теребя пальцами рукоять меча, с которым не расставался почти никогда, разве что в постели. — Не думал я, что они пойдут на нас…

— Чему удивляться, милорд? — заметил Хант. — Они, может, и рады бы мимо ваших владений пройти, да там, на севере, эльфы. А если уж они в Древний лес сунутся, так там им быстро рога поотшибают. Эльфы, они для орков страшнее всего.

— Мы тоже не подарок, — усмехнулся граф, только улыбка эта вышла несколько зловещей. — Поднимай своих парней, Хант. Эту мразь надо найти и уничтожить. В замке оставишь пару десятков арбалетчиков и десяток мечников во главе с Бреном.

— Мало, милорд. Для обороны нужно больше людей. — Несмотря на нелицеприятное мнение о нем Модестуса, Хант был опытным воином, в чем-то, возможно, куда опытнее графа, однако отец не собирался прислушиваться к мнению солдата. Даже если этот солдат — командир гарнизона его родового замка.

— Я сказал! — отрезал он, и у Ханта сразу пропало желание спорить. Выступаем через час.

— Милорд сам поведет отряд?

— Да.

Больше не было сказано ни слова. Хант пожал плечами, снова изобразил свой полупоклон и вышел, спиной выражая неодобрение.

Потом я узнал, что отец все же прислушался к мнению сотника, однако сделал это по-своему — по его приказу Брен разнес на стены арбалеты, и все мужчины из замковой прислуги теперь твердо знали — в случае чего, их место на стенах. Стрелки из них были, понятно, никакие, однако даже неприцельный залп полусотни тяжелых арбалетов способен отпугнуть неприятеля. Впрочем, Андор был неприступен, по крайней мере за всю историю замка никто и никогда не мог взять его приступом.

Солдат провожали торжественно, девки из замковой деревни осыпали их цветами, а я видел, как Хант хмурился, и не понимал его — разве война не праздник? Что может быть веселее лихой битвы, ради которой солдаты и оттачивали свое умение в долгих тренировках на плацу. Если бы я мог, я бы тоже стоял там, среди них… увы, отец даже слушать не захотел.

— Любуешься? — Брен подошел почти бесшумно. В обычное время я бы его заметил, но сейчас был поглощен торжественным зрелищем.

— Брен, ну почему отец не позволил мне…

— Ты еще мал, — сказал, как отрезал, воин, нахмурив седые брови и с явным неодобрением наблюдая за процессией.

— Вчера я трижды тебя зацепил! — возмутился я, однако Брен лишь равнодушно пожал плечами.

— Мал и слаб… И не торопись, парень, на твою долю еще выпадет махать мечом. Чует мое сердце, война еще не завершилась.

— Что ж в этом плохого? — Я был очень удивлен. Мне всегда казалось, что для таких бойцов, как Брен и Хант, сражения милей всего на свете. — Или ты хочешь, чтобы твой меч ржавел от безделья?

Старый мечник долго молчал, затем вздохнул:

— Лучше бы ржавел…

Отряд ушел, а я долго стоял на привратной башне и глядел вслед колонне. Мог ли я тогда предполагать, что эти солдаты, большинство из которых и никого не убили-то в своей жизни, скоро действительно вступят в бой. Бой, когда противник дерется за свою жизнь, а значит — с удвоенной яростью. Впрочем, даже если бы я и знал об этом, все равно в то время я вряд ли бы проникся какими-либо, отличными от зависти, чувствами. Меня настолько злило то, что я не могу участвовать в походе, что все остальное уже не имело никакого значения.

Они вернулись спустя два дня, и во многих домах запричитали женщины. Нет, отряд не был разбит, однако и победой это вряд ли можно было назвать из ста бойцов в замок пришли только двадцать шесть человек.

Орки не хотели принимать боя, и если бы граф счел нужным, то он мог бы дать им уйти. Однако он не захотел этого и, по мнению многих, правильно сделал — этот отряд мог принести очень много бед. Их было много, почти полторы сотни, в срединных уделах уже давно не видели такой крупной орды. Когда орки поняли, что уклониться от схватки не удастся, они напали с яростью обреченных, и только меткость арбалетчиков Ханта спасла отряд от полного уничтожения. А потом орки и люди смешались в одну кучу, и арбалетчикам пришлось взяться за мечи.

Схватка была жестокой — ни один орк не захотел сдаваться, впрочем, это и неудивительно, после всего, что они творили в мирных деревнях, вряд ли кто-то из зеленых мог рассчитывать на снисхождение. Их кривые мечи собирали кровавую жатву среди воинов графа, однако люди оказались сильнее. Снова, в который уж раз, спасало людей тупое нежелание орков носить кольчуги — не только разбойники, но и легионы Клана пренебрегали доспехами, и лишь немногие натягивали легкую стальную рубаху на свои жилистые, покрытые свалявшейся шерстью торсы.

Последние воины орков пали, защищая паланкин, грудью прикрывая его от арбалетных болтов. К счастью, в орде не было огра, иначе нетрудно было бы предсказать исход сражения. Однако и орков хватило — почти две трети отряда было перебито. Двенадцать воинов пришлось оставить в деревне — везти их в замок было равносильно смертному приговору. Кто знает, сколько из них сумеет оправиться от ран.

Хант, трижды раненный в этом бою, рассказал, что, когда отец откинул полог паланкина, прямо ему в грудь ударила стрела, выпущенная той, кто находилась внутри. Короткий тяжелый болт, как бумагу, прошил нагрудник доспехов отца, и граф как подкошенный рухнул, не успев даже вскрикнуть. Остальные бросились в атаку, но стрел больше не было…

Из паланкина вытащили самку тролля и зарубили на месте — ее наряд говорил о том, что это не простая… женщина. Она пыталась сопротивляться, однако ее длинный итонкий кинжал не смог противостоять кольчугам воинов и их смертоносным обоюдоострым мечам. И недаром ее защищали до последнего вздоха — похоже, что именно она командовала отрядом, хотя Аманда не могла припомнить подобного случая… Пока Марик, один из учеников Модестуса, исполнявший обязанности отрядного медика, приводил графа в чувство, солдаты переворошили кучу шкур, устилавших паланкин, и обнаружили крошечного тролля, не более чем трехгодовалого возраста.

Его хотели тут же прирезать, однако уже пришедший в себя отец не позволил им этого…

Так в замке появился Зулин.

— Милорд, позволительно ли мне будет…

— Говори! — приказал отец, хотя прозвучал этот приказ довольно тихо. Прошло всего три дня, и граф был еще очень слаб.

Рана оказалась довольно тяжелой, хорошо хоть стрела не была отравленной, были и такие случаи. И все же на несколько недель Модестус запретил ему вставать с постели, в чем его поддержала Аманда, знающая о врачевании едва ли меньше самого колдуна.

Теперь граф лежал на взбитых подушках и принимал решения в этой не слишком благородной, но довольно полезной для здоровья позе.

В опочивальне, которая на некоторое время стала залом Совета, собрались многие из тех, чье слово иногда все же достигало ушей упрямого отца. Аманда, Модестус, Брен и Хант, ну и, разумеется, мы с Лотаром. Начиная с десяти лет сыновья лорда непременно должны присутствовать на подобных собраниях. Обычно я рассматривал это занятие как неприятную обязанность, однако сегодня, учитывая, о чем намерен-вести речь Раббан, собрание обещает быть далеко не таким скучным, как обычно.

Раббан замялся, и мне представилось, что он все же не решится сказать то, что задумал. Я бы на его месте рисковать не стал.

Впрочем, Раббан был лицом особенным — его предки служили еще первому графу Андорскому, во всяком случае, так утверждал он сам, а проверить его было более чем сложно — не многие из рода графов Андорских вели летописи, да и не слишком это интересовало лорда.

Однако постепенно громогласные заявления мажордома возымели действие, и сейчас отец его в какой-то степени даже ценил. Не думаю, что это помешало бы ему, будучи в плохом настроении, отправить толстяка на плаху, однако когда настроение бывало получше, то он позволял управляющему даже спорить с собой, чего не дозволялось в замке никому.

За исключением определенной тяги к самовосхвалению, в остальном Раббан был весьма неплохим человеком. Пожалуй, то, что замок не приходил в упадок, было в немалой степени его заслугой.

На этой почве он нашел общий язык и с Амандой, которая, хотя и не слишком стремилась заниматься решением повседневных вопросов, все же уделяла им куда больше внимания, чем отец. Да и с другими обитателями Андор-холла он не ссорился, а зачастую и оказывал неоценимую помощь, выбирая подходящие моменты и донося до ушей графа просьбы его подданных в таком виде, что тот иногда даже шел навстречу. За это Раббана ценили.

Вот и сейчас он выступал, в определенной мере, посланцем местного населения, хотя, подозреваю, выражал и свое собственное отношение к делу. Я-то знал, о чем он поведет речь, и намеревался изо всех сил ему возражать редкий в общем-то случай, обычно управляющий просил у графа милостей — налог там с некой деревушки чуть уменьшить или свадьбу кому из сервов разрешить с девкой из другой деревни. Бывало, Раббан и за провинившихся заступался.

Наконец мажордом все же набрался смелости и пробормотал, глядя в пол:

— Прикажите прирезать этого ублюдка, милорд…

В глазах у отца появились первые всполохи пока еще сдерживаемого гнева, и Раббан затараторил, понимая, что очень скоро ему заткнут рот, и стараясь успеть высказать все, что хотел.

— Чернь волнуется, милорд… говорят… дурно в дом… этакую нечисть… девки сглазу боятся… намедни у Эдны выкидыш был… месяца три не доносила всего-то… Старики вон беду чуют… Ночью в Заречье град прошел, все всходы побило… И воины недовольны, говорят, дурной знак…

— Мо-о-олчать!!! — взревел граф, порываясь подняться и тут же бессильно падая на подушки.

Некоторое время он тяжело дышал, на губах показалась кровь, и Модестус забормотал какие-то свои лечебные заклятия. Аман-да чуть не бегом принесла графу кубок с отваром на травах, он выпил, закашлялся, некоторое время ловил ртом воздух, затем постепенно пришел в себя и продолжил уже спокойным тоном. Только от этого тона всех присутствующих мороз продирал по коже. — С каких пор ты, падаль, осмеливаешься оспаривать мое слово? Или я уже не господин в этих землях? Приказ был ясен — щенок будет жить! И каждый, кто хотя бы в мыслях посмеет… будет сурово наказан. Я не допущу, чтобы кто-нибудь посмел учинить самосуд…

Сонный отвар сделал свое дело, и голова графа бессильно упала на подушку, глаза закрылись и дыхание стало ровнее.

— Эту тварь надо убить, — убежденно заговорил Раббан, обращаясь теперь к остальным, поскольку граф слышать его не мог. — Нет, ну видано ли такое, держать в доме эдакую нечисть?

— А по-моему, очень даже «чисть», — вставил я. — Его как раз вымыли, какая ж он нечисть?

— Ха-ха, — без тени улыбки проговорил Хант. — Мне очень смешно. Но я все же согласен с управляющим. Что может выйти хорошего, если эта проклятая тварь будет слоняться по замку? Вырастет, убежит и наверняка приведет с собой врагов. Вон сколько их еще по лесам бродит. А тролли растут быстро, это вам не люди.

— Я не убиваю детей, — нахмурившись, бросил Брен, и на его скулах заиграли желваки. — Я сражаюсь только с воинами. И вам, кстати, совершить это злодейство не дам.

— Какое же это убийство? — всплеснул руками мажордом. — Убийство, это когда человека жизни лишаешь. А тут… все равно что жабу растоптать. И вообще, без орков и троллей мир становится чище.

— Опомнись, Раббан, — очень тихо проговорила Аманда, в ее голосе звучала дрожь. — Ты сам-то понимаешь, что предлагаешь? Вы только что убили его мать, а он же уже не грудной, понимает. Пойми, он еще совсем мал… да, его мать была врагом, но сам-то он, кажется, не причинил тебе зла, верно ведь?

— Если я выращу волчонка вместе с овцами, то рано или поздно он устроит себе пир. Из свежей баранины. И его не остановит, если до этого я год буду его гладить и хорошо кормить, — вместо управляющего ответил Хант. — Это проклятое племя надо изводить под корень.

Модестус обвел взглядом собравшихся и негромко сказал:

— Мужество воина не только в том, чтобы убивать. Тролль будет расти вместе с детьми господина, пусть он лучше узнает людей, сдружится с ними. Может, когда-нибудь орки и люди смогут жить в мире… и кто знает, не положит ли начало этому миру тот, кого вы сегодня зовете ублюдком и нечистью. Легко взмахнуть мечом… куда труднее смотреть в будущее и думать о своем народе.

— Очень глубокомысленно! — съязвил Раббан. — Очень умно и высокопарно, но искренно ли, а, старик? Твоих детей убивали орки? Твой дом горел, подожженный их факелами? Или, может, на твоих глазах орки разрывали на куски твою жену? Молчишь… Да если бы на твою долю пришлась хоть малая толика того, что досталось людям во время войны, то ты первый схватил бы нож.

— Все ваши споры яйца выеденного не стоят, — с таким знакомым, почти отцовским, холодком в голосе заметила Аманда. — Граф, как мне кажется, приказал, так что вам остается только подчиниться. Или кто-то горит желанием вывести Эриха из себя?

Да, это был удар ниже пояса. Одно дело строить козни на словах и совсем другое — рисковать обрушить на свою голову гнев графа. Как правило, это заканчивалось в лучшем случае плетьми, а если особо раздразнить лорда, то дело могло дойти и до плахи. Все присутствующие это знали, и кроме нас, его сыновей, и Аманды, хоть раз, но находились достаточно близко от такого состояния.

Повторять это никому не хотелось.

Насупившись, Раббан замолчал. Хант скрипел зубами, и его рука то и дело теребила рукоять меча. Модестус отвесил в сторону Аманды легкий поклон, на что та ответила легкой улыбкой. В этот момент я понял, что она из жены графа уже превратилась в графиню — не титул определяет умение править. Она это умение, безусловно, приобрела — может, ей и раньше приходилось ставить на место подданных, кто знает, прошлое Аманды было покрыто мраком, и никто посторонний не допускался в эти сокровенные уголки ее памяти, но в том, что она была не простой деревенской девчонкой, я ни капли не сомневался.

Не знаю, были ли сказанные Модестусом слова отражением мыслей отца и, принимая решение сохранить жизнь маленькому пленнику, действительно ли он руководствовался этими доводами…

Вряд ли, скорее приказ он отдал, повинуясь минутному настроению, а уж потом Модестус и Аманда смогли придумать, как объяснить это людям и не вынуждать лорда отказаться от своего слова. Впрочем, он вообще не имел такой привычки — менять свое мнение, даже если его упрямство шло во вред ему самому. Отец всегда говорил, что слово лорда должно быть тверже алмаза, правда, при этом добавлял, что принимать решение надо обдуманно. Сам же он не всегда следовал этому своему мнению и часто отдавал приказы по горячке, как, возможно, и в этот раз. Так или иначе, но Зулин, как звали юного тролля, остался жив, и более того, стал нашим товарищем по играм. Возможно, с годами отец и сам уверовал в то, что на том собрании так красиво высказал старый колдун, во всяком случае, в своем решении он остался тверд, и постепенно и замковая челядь, и жители окрестных деревень привыкли к странному созданию, поселившемуся в Андорской твердыне.

С тех пор прошло много лет, но я почему-то помню каждое слово, сказанное тем вечером…

— И все-таки ты намерен уйти… — Голос Аманды был сух, как скала под летним солнцем. Она неодобрительно покачала головой, однако Лотар счел нужным не обращать на это внимания. Последнее время он вообще предпочитал жить своим умом и отказывался прислушаться к советам, даже если они исходили от графини или Модестуса.

— Мое решение твердо. — Он стоял в нескольких шагах от трона, на котором сидела мачеха, и в упор смотрел на нее. — И я его не изменю, что бы вы, леди, ни делали.

— Ты выбрал не лучший момент… впрочем, это я уже говорила. Граф болен, и его состояние становится все хуже. Может, тебе стоит подумать о том, что это его убьет…

— Это смешно, леди, — криво усмехнулся Лотар. — Отцу всегда было безразлично, где я и что со мной. Его всегда волновала во всем свете одна-единственная персона — граф Андорский. К тому же мы с ним уже не раз говорили о моем отъезде.

— Вот-вот, — вмешался Модестус, который так же, как и Рейн, был приглашен на эту беседу. За последнее время он порядком сдал, ходил с трудом, быстро уставая, и магическим экспериментам предпочитал полудрему под теплыми лучами солнца. И все же Аманда, по всей видимости, серьезно рассчитывала на его поддержку, тем более что Лотар все еще относился к придворному магу с немалым уважением. — И не это ли послужило причиной болезни графа? Во всяком случае, вы, юноша, могли бы подождать выздоровления отца. Проявите немного терпения, и…

— К дьяволу! — Лотар отбросил свою маску спокойствия и нервно зашагал по комнате. — Мы с отцом разные люди, поймите, леди. И я не хочу терять годы на организацию приемов для этой зажравшейся местной знати. Когда я вижу их набитые дерьмом головы, я прихожу в бешенство. Разве я так уж много просил? Всего лишь разрешения жить так, как я хочу, спокойно изучать магию и никому не мешать. Так нет же, отец даже не стал меня слушать. Видите ли, старший сын, продолжатель рода… По рангу не положено! А я не хочу подчиняться идиотским традициям, которые мешают мне жить.

— Но…

— Я не закончил, — резко оборвал брат робкую попытку мага вклиниться в его речь. Тот насупился и обиженно замолчал. — Когда я сказал отцу, что запланированное им мое будущее меня лично не устраивает, он знаете что сказал? Знаете, конечно. Он сказал, что если я не хочу вести себя как сын графа, то он подумает, а стоит ли считать меня его сыном.

Да уж, все присутствующие об этом разговоре знали более чем достаточно. Да что там, чуть ли не каждый простолюдин в округе слышал о том, что юный Лотар поссорился с отцом и старый граф, в пылу ярости, пообещал лишить сына не только наследства и титула, но и ррава именовать его, графа Андорско-го, отцом, что было просто неслыханной по тяжести угрозой.

Собственно, к этому шло давно. Лотар все больше и больше погружался в изучение магии, сначала под руководством Модестуса, затем уже самостоятельно, пользуясь огромной библиотекой астролога. Как-то маг даже признался Рейну в минуту откровения, что он уже начинает побаиваться Лотара — тот прошел по пути постижения тайн намного дальше, чем большинство известных Модестусу знатоков колдовства. В то же время старик сетовал на то, что Лотар, при его тяге к знаниям, совсем мало уделяет внимания более «полезным» направлениям — лекарскому делу, например. Но нет, виконта куда больше привлекала «сильная» магия, опасная и для самого мага, и для окружающих.

Отец долгое время смотрел на эти, как он считал, детские шалости сквозь пальцы, пока однажды Лотару не удалось сотворить молнию, которая сожгла два дома вместе с ничего не подозревавшими крестьянами. Сам брат при этом совсем не выглядел расстроенным, напротив, его распирало чувство гордости от достигнутого успеха.

Тогда-то граф впервые и высказал сыну все, что он думал по поводу его занятий этим непотребным делом.

Лотар, разумеется, пропустил все это мимо ушей. Тогда он еще был, можно сказать, ребенком, но характер имел тот еще. Модестус, счастливый от обладания, на старости лет, способным учеником, сумел в очередной раз погасить гнев лорда, и все вернулось на круги своя — граф опять на долгое время потерял интерес к увлечению сына. Тем более что дети его вообще интересовали мало, да и Рейн, младший брат Лотара, вполне оправдывал чаяния графа, обнаруживая задатки хорошего воина. В отличие от братца, он старательно изучал военное дело и уже в свои пятнадцать лет достиг в этой области определенных успехов, во всяком случае, Брен, его наставник, был вполне доволен юношей.

Тем не менее в один далеко не прекрасный день граф снова вспомнил о старшем сыне и потребовал от него, чтобы поведение виконта соответствовало статусу, который давал ему титул. А это значило, что сын должен был больше времени уделять наукам, без которых граф не мыслил себе благородного дворянина — а именно фехтованию, политике, геральдике и прочей, с точки зрения Лотара, ерунде.

Однако тут нашла коса на камень. Лотар впервые не подчинился прямому приказу отца, отказавшись в резкой, а по мнению Рейна, прямо-таки в грубой форме прекратить «эти глупости». Это было почти сразу после того, как в замке отпраздновали шестнадцатилетие братьев, поэтому Лотар уже чувствовал себя вполне взрослым и способным принимать решения.

Отец этой его уверенности не разделял. Впрочем, виконт во многом унаследовал характер графа, поэтому ссора все разрасталась.

Действительно ли она послужила причиной болезни отца или поводом было что-то более обыденное, однако не прошло и недели, как граф слег. По выражению лица Модестуса было ясно, что состояние его все время ухудшается и никаких возможностей поправить здоровье милорда у старого лекаря уже не осталось.

Слуги поговаривали, что астролог давно впал в маразм и не способен вылечить даже насморк.

Так прошел почти год. Время от времени наступали кратковременные улучшения состояния лорда, пару раз он съездил на охоту, а как-то даже нашел в себе силы воспользоваться своими правами — замуж выходила хорошенькая дочка мельника из замковой деревни, и пока солдаты графа следили за тем, чтобы ее нареченный не наделал глупостей, сам Эрих развлекался с девицей. Впрочем, на пользу ему это не пошло — сразу после той ночи он снова слег. К несчастью, на эту девчонку положил глаз и Лотар — разумеется, будучи замужем, она не отказала бы виконту, но тот факт, что отец его опередил, привел парня в бешенство и уж, во всяком случае, никак не способствовал улучшению отношений в семье.

Отец несколько раз вновь поднимал тот же разговор, дошло даже до того, что он просил сына оставить колдовство и встать на путь истинный, однако Лотар остался непреклонен. Во время последнего из подобных разговоров лорд и высказал мысль о том, что непокорный сын не заслуживает права называться сыном графа. В ответ сын заявил, что если милорд ставит вопрос именно так, то он, Лотар, готов отказаться от титула и прочих привилегий и покинуть графство. Взбешенный отец выкрикнул, что будет этому только рад, поскольку это избавит его от необходимости в один прекрасный день отправить сынка на плаху.

В тот же день — это произошло буквально через неделю после того, как виконту исполнилось семнадцать, — Лотар начал готовиться к отъезду. Возможно, что уезжать ему и не хотелось, но вошедшее в кровь наследственное упрямство не позволяло ему пойти на попятный. Отцу тем временем становилось все хуже и хуже, и уже Модестус с некоторой долей уверенности заявлял, что граф не переживет осени. И, поскольку воля графа не была объявлена официально, считалось, что наследником графской короны будет именно Лотар. Поэтому и Аманда, и многие другие придворные не раз пытались убедить его отказаться От сделанного им выбора.

— Я не хочу больше оставаться здесь — закончил Лотар, стараясь придать голосу безапелляционность. — Я уйду. В конце концов, графство не останется без присмотра. Вы, леди Аманда, прекрасно справитесь с управлением, а корону вполне можно доверить и Рейну. — Он кивнул в сторону брата. — Тем более что он вполне подходит для этой роли.

— Ты поступаешь жестоко, Лотар, — покачала головой Аманда.

— Возможно… но меня ничего не связывает с этим домом.

— Кроме уз родства, — вставил молчавший до сих пор Зулин. Худой, жилистый тролль сидел на корточках у стены, красноватый гребень, берущий начало на его голове и спускавшийся почти до талии, взъерошился, что говорило об испытываемых троллем отрицательных эмоциях.

Зулин давно был взрослым — тролли растут куда быстрее людей, поэтому сейчас это был уже вполне сформировавшийся воин. Говорил он редко, глухой и скрипящий голос был неприятен для всех, кто мало его знал. Рейн и Лотар, для которых Зулин сначала был товарищем по детским играм, а впоследствии просто добрым другом, привыкли к нему, и по их коже уже не проходил мороз, когда уродливый тролль открывал рот.

Вообще говоря, уродливым он был только с человеческой точки зрения возможно, среди своих соплеменников он вполне сошел бы за красавца. Высокий, на полголовы выше рослого Рейна, он обычно горбился, так что даже Лотар мог смотреть на него свысока.

Длинные худые руки, свисавшие до колен, заканчивались гибкими пальцами, увенчанными острыми когтями. Странное на людской взгляд, изрытое бороздами лицо венчал здоровенных размеров нос, торчащий между красными, глубоко посаженными глазами. Вопреки мнению крестьян, Зулин не питался исключительно сырым мясом — хотя в еде он и был более чем неприхотлив. А вот характер у него был исключительно «не троллевый» — по выражению Аманды. Рейн тогда поинтересовался, а какой же характер у нормальных троллей, — леди пожала плечами и сказала, что этого ему лучше не знать.

Год назад, в лесу, один из местных жителей, когда-то потерявший всю семью, вырезанную орками, накинулся на Зулина с кинжалом. Получив две глубокие раны, тролль вырвался из рук нападавшего и бежал — потом он объяснил Рейну, что вполне мог бы убить серва, однако это вызвало бы к нему еще большую ненависть со стороны крестьян, и он выбрал бегство. Впрочем, самому серву это не помогло — пришедший в бешенство от столь явного нарушения своего приказа граф приказал вздернуть негодяя, что и было исполнено в кратчайший срок. Зулин болел недолго — раны на нем заживали, как на собаке, однако день или два Рейн порядком волновался за жизнь приятеля. Лотар отнесся к этому куда спокойнее — он вообще в последнее время сильно отдалился от прежних друзей, и теперь его интересовали исключительно старинные манускрипты да еще, изредка, мнение о них Модестуса. Последнее, впрочем, случалось все реже и реже — старик уже давно перестал быть для виконта авторитетом, хотя и сохранял его расположение.

С тех пор всей одежде Зулин предпочитал тонкую кольчугу, сделанную по приказу графа специально для него. Он и теперь был в ней — единственное, что на нем было надето. Обувь он тоже не носил, отчасти оттого, что сшить сапоги на его когтистые лапы было само по себе сложно, отчасти потому, что без них он чувствовал себя увереннее. Зато он любил украшения, и сейчас в его ухе покачивалось массивное золотое кольцо, украшенное зеленым, под цвет кожи тролля, изумрудом.

Несмотря на свое миролюбие и даже, можно сказать, добродушие, Зулин и в самом деле мог быть опасен. Как и любой тролль, он превосходно владел метательным топором — их излюбленным оружием, тем более что в коллекции графа имелись оригинальные его образцы. Наслушавшись рассказов Аманды о том, что во время войны тролли часто оказывались совершенно беспомощными в ближнем бою с тренированными мечниками, он занялся и фехтованием, достигнув в этом деле определенных, хотя и не блестящих результатов.

— Самое ценное, что есть у человека, это его семья, — продолжал скрипучим голосом тролль. — Тобой движет злоба, Лотар, и потом ты будешь об этом жалеть.

— Да что ты знаешь о семье! — взорвался виконт, которого вывели из себя бесконечные и, по большому счету, бесполезные увещевания. — У тебя ее отродясь не было. Твоя мать была убита еще…

— С чего ты взял? — В голосе Зулина мелькнуло удивление. — Моя мать, когда я видел ее последний раз, была жива и здорова… А, понял… если ты имеешь в виду ту, кого зарубили ваши солдаты, то она не была моей матерью.

— Да? — удивленно вскинула свои идеальные брови Аманда. — Ты никогда не говорил об этом.

— Вы не спрашивали… — истинно по-человечески пожал своими узкими плечами тролль.

Вообще говоря, эта тема изначально считалась закрытой для обсуждения. Рейну и Лотару категорически запрещено было даже упоминать о том, как юный тролль оказался в Андор-холле.

Постепенно это вошло в привычку, и сегодня, пожалуй, в первый раз, Лотар позволил себе напомнить троллю о его прошлом.

— И кем же она была? — Похоже, что сейчас Аманду этот вопрос интересовал чуть ли не больше, чем предстоящий отъезд Лотара.

— Прошу не забывать, что я тогда был мал, — насмешливо ответил Зулин, скаля в улыбке свои кривые желтые зубы. — Мне кажется, меня похитили. А может, она была моей нянькой. Но уж не матерью точно.

— Мы несколько отклонились от рассматриваемой темы, — заметил Модестус, задумчиво крутя в руках свой магический кристалл, с которым, как и любой уважающий себя маг, не расставался никогда.

Лицо Лотара тут же напряглось, Аманда нахмурилась, а Рейн согласно кивнул. Зулин, способный помногу часов сидеть в этой чертовски неудобной для человека позе, все так же скрипуче продолжил:

— Так вот, Лотар, я прошу тебя повременить с отъездом. Подожди осени… Если наш лекарь прав и граф не дотянет до первого снега, тогда и…

— Ты не слишком ли рано хоронишь меня? — раздался позади суровый, хотя и слабый голос графа. Впрочем, в последний год мы привыкли его слышать именно таким.

Эрих стоял в дверях. Стоял прямо, гордо расправив плечи, однако лицо его было бледным, как никогда. Затем, печатая шаг, направился к своему трону и тяжело уселся. Было видно, что движения даются ему с трудом.

Он некоторое время молчал, обводя собравшихся тяжелым взглядом. Последнее время граф почти не вставал с постели, да и в те редкие часы, когда он, по настоянию лекаря, выползал погреться под лучами весеннего солнца, ему было трудно двигаться без посторонней помощи. Поэтому все присутствующие поняли, что сюда он явился для того, чтобы сказать что-то очень важное, слишком важное, чтобы произнести это лежа в постели. Он даже нашел в себе силы надеть мантию и графскую корону, и сейчас на престоле восседал не просто человек — властелин, намеренный диктовать свою волю.

Граф молчал. Он думал о тех, кто сейчас стоял перед ним, — думал о них, может быть, впервые в жизни, не как о своей собственности, а как о живых людях со своими нуждами и потребностями. Граф Эрих знал, что умирает, знал это, пожалуй, даже лучше старого целителя, который все еще надеялся на чудо.

Сам же он в чудеса не верил — речь шла не об обычных магических штучках, которые на его пути попадались достаточно часто, а об истинных чудесах, которые время от времени фигурировали в песнях менестрелей или в передаваемых из уст в уста слухах. Пророчества, чудесные исцеления — все это грело душу какому-нибудь смерду, однако для него, графа Эриха Ан-дорского, было просто пустым звуком.

Будучи долгие дни прикованным к кровати, он неожиданно для себя все чаще и чаще задумывался о прожитой жизни. Почему-то люди думают об этом тогда, когда их жизненный путь подходит к концу, и граф исключением не был. Сейчас он испытывал чувство вины перед ними — может, и не в полной мере, но это чувство все же присутствовало.

Этот полутемный тронный зал помнил слова многих его предков.

Разные слова — гнева и милости, объявления войны и провозглашения мира, вопли боли и крики радости. Сегодня старые стены услышат его слова, те, которые выразят принятые им решения. Как обычно, он от них не отступит, даже если кому-то они и не понравятся.

— Дети мои, подойдите ко мне.

В этот раз голос его звучал почти по-прежнему, твердо и властно. Сыновья приблизились. Эрих снова надолго замолчал, словно впервые рассматривая юношей. Самому себе он признавался, что слишком мало времени уделял им, но сделанного не воротишь.

Лотар. Старший, хотя и на считанные минуты. Невысокий крепыш, слишком мало времени уделявший упражнениям, закаляющим тело, но все свои силы отдавший наукам. Он унаследовал его, Эриха, характер — такой же неуступчивый и упрямый, столь же ценящий свое мнение и так нелегко его меняющий. Да, граф был с Лотаром не в ладах, однако по-своему и гордился им. Правда, вслух он бы никогда этого не признал, поскольку общество не признавало лордов, увлекающихся магией. Исключением был Байд-полуэльф, но его происхождение многое оправдывало и позволяло выделяться из общей массы.

Рейн. Прямая противоположность брату — высокий и статный, не по годам развитый, он, казалось, в полной мере соответствовал понятиям графа о наследнике. Со временем из него вышел бы прекрасный воин, однако много повидавший на своем веку Эрих знал, что этого не произойдет. Характер парень явно унаследовал скорее от матери, чем от отца, — он был мягок и добр, зачастую слишком добр. А эти качества мало подходят для правителя и воина, им нужна жесткость, даже, может быть, жестокость — чернь необходимо держать в узде железной рукой.

Граф видел, что Рейна тянет к Аманде — их частые беседы оказали особое влияние на становление мировоззрения юноши. О да, Аманда была мягкой, временами даже застенчивой и робкой, и это могло обмануть многих, только не самого графа, который знал истинную цену этой женщине. Временами он даже ненавидел ее, а то и боялся — никто не знал, что на уме у этой красавицы, которая за прошедшие годы не только ничуть не подурнела, но, напротив, лишь расцвела и стала еще более прекрасной. Он бросил взгляд на изумительную фигуру графини и с тоской подумал о старом договоре, политом его «голубой» кровью, — договоре, который он так никогда и не нарушил, все так же соблюдая свое правило о крепости слова благородного лорда. Наверное, Аманда была единственной женщиной, которую он когда-либо любил. Это было странное чувство, в котором в единый клубок сплелись и любовь, и ненависть, благодарность и отвращение. Что ж, она была с ним до конца его дней, также свято блюдя договор, и за это он был ей признателен. Скоро, очень скоро договор будет расторгнут, и кто знает, как она себя поведет. Он верил, что Аманда останется для тех, кто знал ее в этих стенах, такой же доброй и милостивой госпожой, какой она была все эти годы, или, на худой конец, просто исчезнет из Андора, отправившись по своим, столько лет ждавшим, неизвестным графу делам. Но в самом потаенном уголке души графа жил страх уж он-то знал, чего можно ждать от хрупкой изящной девушки. Да, самому себе он готов был в этом признаться — он, не дрогнув, пошел бы на стрелы и клинки орков, но ее, изящную высокую брюнетку, он временами боялся как огня, и только железная воля позволяла держать эти чувства при себе, никогда и никому их не выдав.

— Модестус… — Граф повернулся к магу, и тот почтительно склонил голову. Старик стал совсем сед и дряхл, а поди ж ты, еще и его, Эриха, переживет. — Модестус, принеси… это…

— Господин граф желает… — Глаза придворного мага расширились от удивления и голос предательски дрогнул.

— Да, — коротко сказал Эрих. — Немедленно. Пусть Зулин поможет тебе.

Маг в замешательстве бросил испуганный взгляд на Аманду, но та лишь едва заметно пожала плечами и чуть кивнула. От Эриха, впрочем, этот быстрый обмен мнениями не укрылся, но против обычного, это неповиновение не вызвало у него приступа гнева. И все же он приказал колдуну поторопиться. Модестус судорожно поклонился господину и поплелся выполнять. прика-зание, жестом позвав за собой Зулина, который, совершенно не понимая, о чем идет речь, молча поднялся и двинулся вслед за астрологом.

Старика не было довольно долго, и все это время граф молчал, мрачно разглядывая то стены, то своих близких. Лотар придал лицу упрямое выражение и всеми силами старался показать, что на попятный не пойдет. Рейн откровенно скучал — зная брата куда лучше, чем кто-либо другой, он прекрасно понимал, что отговорить его вряд ли кому-нибудь удастся. Братья стояли перед графом, однако его рассеянный взгляд зачастую проникал сквозь них, как сквозь пустое место. Аманда неторопливо полировала свои идеальные ногти, как будто происходящее вообще ее не касалось.

Наконец дверь распахнулась, и появился Модестус. Старик был непривычно мрачен, всем своим видом показывая, до какой же степени он не одобряет решения графа. Вслед за ним Зулин нес длинный деревянный ящик. Лотар и Рейн переглянулись — да, тот самый, что прибыл под усиленной охраной, когда граф вернулся из похода. Тролль поставил ящик перед троном и, поклонившись, отошел в сторону и снова занял излюбленную позу.

Взгляд графа ожил, и он, распрямившись на своем троне, жестом подозвал сыновей.

— Преклоните колена, — приказал он, и оба юноши склонились перед ним. Граф с трудом встал, видно было, как он закусил губу от боли, терзавшей его измученное тело. И все же голос его был тверд, хотя и несколько слаб: — Вас, дети мои, посвящаю я в рыцари этим мечом, что хранил мне верность многие годы. Будьте достойны высокого звания рыцаря, сражайтесь со злом, защищайте слабых, храните верность дамам вашего сердца. Пусть этот удар будет последним, который вы стерпите без воздаяния.

С этими словами он коснулся лезвием своего меча каждого из юношей, затем вновь тяжело опустился на сиденье.

— Что ж, дети мои… Вы выросли и теперь готовы идти своим путем, даже если это не нравится вашему отцу. Что ж, так тому и быть. Сейчас я, будучи в здравом уме и твердой памяти, объявляю свою волю, чему все вы, здесь собравшиеся, будете свидетелями.

Рейн, ты наследуешь Андорское графство и титул. Молчи… — властно прервал граф попытку сына вставить слово. — Я так решил, значит, так и будет. Может, ты и не в полной мере соответствуешь моим представлениям о наследнике, но ты мой сын и, следовательно, будешь правителем Андора. После моей смерти, разумеется. Ты, Лотар, получишь Йенский замок. Он достаточно уединен, чтобы ты мог заниматься своей любимой магией, никому не мешая. Я знаю, что светские развлечения тебе претят, что ж, ты будешь от этого избавлен.

Граф снова замолк, собираясь с силами. Произнесенная речь порядком его утомила, однако сказал он еще не все. Повинуясь его безмолвному приказу, Модестус открыл ящик и извлек из него два предмета, завернутые в грубый холст.

— Я хочу также передать вам в наследство эти вещи. Они были захвачены мной в бою… — вновь заговорил граф, и никто не заметил, как при этих его словах Аманда слегка поморщилась, как будто слова Эриха ее задели. — Тебе, Рейн, я вручаю этот меч.

С этими словами он развернул холстину и извлек из нее чудесной работы оружие. Длинный прямой меч, чуть ко роче и легче двуручного эспадрона, был выполнен в странной, не виданной Рейном манере и уж, во всяком случае, ни в коей мере не соответствовал орочьему оружию, которое граф в изобилии привез с войны.

Обоюдоострое лезвие, с зацепами возле гарды, было странного цвета, и, присмотревшись, Рейн с удивлением понял, что кровосток меча высеребрен — это оружие годилось и против оборотней. Эфес был выполнен в форме странного зверя, чем-то похожего на медведя — металл был не то черненым, не то действительно черным, хотя о таком Рейн и не слышал. Если это, конечно, вообще был металл.

В целом оружие производило впечатление какой-то удивительной законченности и целесообразности, не говоря уже о том, что меч был просто красив. По телу новоиспеченного рыцаря пробежали мурашки — он представил, как его рука сжимает этот эфес, как сверкает в воздухе серебряный клинок.

— Возьми его, сын. — Граф протянул Рейну меч, и тот, поклонившись, принял его двумя руками, как подобает принимать дарственное оружие. — Теперь испытай его, нанеси удар вот по этим доспехам…

Рейн сжал меч в руке, чувствуя, как удобно лежит в ладони странная и почему-то теплая рукоять. Он, не торопясь, подошел к латам, стоявшим на стойке в углу зала. Это были очень старые доспехи, когда-то неплохие, а сейчас уже порядком изношенные и проржавевшие, несмотря на регулярную чистку и смазку. В свое время металлу пришлось выдержать немало ударов, серебряная насечка была выщерблена, кое-где броню стягивали заплаты. И тем не менее латы были еще достаточно прочны, чтобы покрыть зазубринами лезвие клинка. Юный виконт несколько неуверенно оглянулся на отца, но тот спокойно кивнул ему в знак того, что не стоит опасаться за целостность оружия.

Как правило, любые более или менее прилично сделанные доспехи выдерживали рубящий удар меча. Хороший клинок в опытных руках мог пробить кирасу колющим ударом, особенно если держишь меч двумя руками, а противник лежит у твоих ног. Хотя это уже напрямую зависит от качества кирасы. Топор, как правило, способен пробить любой доспех, кроме разве что магических гномьих лат.

Арбалетный болт, особенно в упор, как правило, пробивает панцирь, но, попадая под углом, может и отскочить. В общем, мечом не рубят доспехи, это, верный способ сломать клинок или, в лучшем случае, превратить лезвие в тупую, зазубренную железку — плечи лат, как правило, наиболее прочны, да и к тому же часто украшены затейливыми драконами, змеями или прочей живностью, причем задача у всех этих украшений одна — защищать от удара сверху, нанесенного мечом, а то и топором.

Поэтому Рейна терзала неуверенность, ему было жаль повредить это чудо, которое он сжимал в правой ладони. Тем не менее уверенность графа придала ему смелости и, взмахнув клинком, виконт с силой нанес удар по правому плечу лат, где над сталью кирасы вздымал голову позеленевший от времени бронзовый дракон.

Раздался звон и скрежет, сверкнули искры…

К непомерному удивлению Рейна, лезвие без труда рассекло спину грубо скованного, но от этого не менее прочного дракончика, затем пробила панцирь на ширину лезвия и там остановилось, завязнув в деревянном манекене, на который были надеты латы. Будь на месте куклы человек, сейчас он умирал бы, истекая кровью из рассеченного плеча. Юноша поднес к глазам лезвие — на светлом клинке не было ни царапины, ни заусеницы, как будто мгновение назад меч разрубил не сталь, а головку сыра.

— Это… — прошептал он, — это… чудо! Отец, я… я не знаю, как вас благодарить за этот бесценный дар.

— Пусть он верно служит тебе, — ответил Эрих, поворачиваясь к Лотару. Модестус заволновался и попытался что-то сказать, но граф жестом заставил его умолкнуть на полуслове. Старик поник, смирившись, но руки его заметно дрожали. Аманда тоже слегка нахмурилась, но так ничего и не сказала.

Лорд развернул холст и извлек на свет божий второй предмет, хранившийся в ящике. Это была книга — очень толстый фолиант в кожаном переплете, снабженном массивными золотыми застежками. От нее прямо-таки веяло древностью.

— Эта книга, видимо, очень древняя, — сказал Эрих, протягивая инкунабулу Лотару. — В ней содержится описание магических заклятий… как мне говорил Модестус, очень сильных. Впрочем, он лучше скажет об этом.

Старик вспыхнул, но, повинуясь жесту господина, нехотя заговорил, пряча глаза:

— Да, это древняя вещь. Многое из того, что написано здесь, принадлежит не людям. Кажется, даже не эльфам, хотя книга написана на их языке. Я просил, чтобы граф сжег этот том, знание, которое он содержит, не должно попасть в мир, но… лорд не послушал моего совета. Здесь описана магия крови, самая древняя и самая страшная из магий. У меня она вызывает только ужас и отвращение…

— Что ж, а у меня это может вызвать только восторг, — насмешливо заявил Лотар, торопливо принимая из рук отца фолиант и отвешивая родителю глубокий поклон. — У меня хватит смелости изучить древнее знание. Бояться непознанного просто смешно.

— Что ж, изучай, — проговорил Эрих. — Раз уж ты решил посвятить жизнь магии, то так тому и быть. Я знаю, что это будет для тебя лучшим подарком, но это же является и одной из причин, по которым я выделяю тебе замок Йен. Что бы ты ни сотворил с этим колдовством, это никому не повредит.

Рейн заметил, как при этих словах нахмурился Модестус, а Аманда осуждающе покачала головой, тем не менее возражать графу никто из них не решился. Его это поразило — похоже, и старик, и мачеха знали об этом фолианте куда больше, чем говорили вслух, и знание это было далеко не самым приятным.

— Теперь подойди ко мне ты, Зулин.

Тролль поднялся с корточек и приблизился к трону, по такому случаю даже стараясь распрямить спину, что, впрочем, удавалось ему плохо.

— Ты вырос в этом замке, Зулин… — Теперь в голосе графа не было властности, он говорил тихо, как бы размышляя. — Я не хочу сказать, что ты чем-то мне обязан, нет. Я хочу просить тебя, как бы ни сложилась жизнь, не оставляй Рейна, будь ему добрым другом и прикрывай его спину в трудный час.

— Лорд, я… — начал было скрипуче тролль, но граф, словно не слыша его, продолжал:

— Я не могу сделать тебе такой же подарок, как я сделал своим детям. Моя казна и так всегда открыта для них, для тебя и графини. Тем не менее мне бы хотелось передать тебе одну вещь. Это не дар, скорее можно сказать, что предмет этот возвращается к законному владельцу.

Он протянул руку. На ладони лежал странной формы кулон — черный, почти как и на подаренном Рейну мече, металл извивался в прихотливом танце, переплетаясь в хаотичном на первый взгляд, но при ближайшем рассмотрении кажущемся на удивление гармоничном и законченном узоре. В центре находился полупрозрачный камень, также отливающий черным цветом. Причудливые завитки плавно перетекали в кольцо, через которое была продета сделанная из того же металла тонкая цепь.

— Этот камень висел на твоей шее, когда ты попал в наш замок. Я сохранил его, и теперь настало время тебе получить его назад. Носи, этот амулет твой по праву.

Увидев амулет, Аманда вздрогнула, и глаза ее расширились, словно от удивления. Рейн, который давно уже наблюдал за мачехой, заинтересованный ее несколько странным отношением к происходящему, заметил ее реакцию, но в тот же момент и графиня обратила внимание на направленный в ее сторону взгляд пасынка и сразу же взяла себя в руки. Снова по ее виду можно было сказать одно — она нисколько не интересуется происходящим и смертельно скучает, хотя и не настолько, чтобы дерзнуть самовольно покинуть зал.

Затем Эрих вновь жестом подозвал к себе Рейна. Юноша сделал несколько шагов по направлению к трону, однако граф приказал ему подойти вплотную. Уши виконта с трудом улавливали еле слышный шепот отца. Он склонился еще ниже.

— Если… когда я умру… не перебивай, я знаю, что это произойдет скоро. Так вот, моя последняя воля, ты должен позаботиться об Аманде. Всякое может случиться, возможно, она захочет покинуть замок. Я… надеюсь на это… В этом случае не препятствуй ей, отдай ей все, что она захочет, и потом добавь еще столько же. Ничего не жалей… ничего… кроме меча и книги. Если же она останется, ты должен оказывать ей все почести, которые полагаются графине и вдове графа Андорского. По закону наследником может быть только мужчина, это хорошо… — Граф, измученный долгой речью, натужно закашлялся. Немного успокоившись, он продолжал: — Она умна, но не думай, что она слаба и покорна. Верь ей… но полностью не доверяй… Она может быть надежным другом… но не дай тебе боже стать… ее врагом…

Он снова зашелся в кашле. На губах выступила кровь, лицо стало еще бледнее. Граф жестом отстранил сына, давая понять, что все сказал. Затем лорд поднялся и, ни на кого не оборачиваясь, вышел из зала. Спина его была пряма и шел он твердо, однако было в этой твердости что-то натянутое, натужное.

Эхо шагов графа затихло под сводами зала, а оставшиеся все еще продолжали хранить молчание. Даже Лотар, который получил все, что хотел, и даже больше, не торопился высказывать свой восторг вслух. Аманда выразительно поглядывала на Рейна, надеясь, что он поведает обществу о прощальных словах Эриха, однако тот делал вид, что этих взглядов не замечает, и задумчиво разглядывал стены.

Зулин крутил в руках висящий на шее медальон, рассматривая его с разных сторон и решая, что же такого в нем интересного. Модестус мрачно смотрел на толстую книгу в руках у Лотара, и по его лицу было видно, что в нем правила приличия борются с желанием немедленно силой отнять фолиант у владельца.

Молчание затягивалось, похоже, никто первым нарушать его не собирался. Внезапно раздался топот ног — кто-то, спотыкаясь, бежал по коридору. Дверь распахнулась, и на пороге появился мальчишка — сын одной из служанок, он давно был приставлен к мелким работам в замке — где-то убрать, что-то принести. Мать его не возражала, да и с чего бы — и какой-никакой, а доход, и мальчишка при деле, и, глядишь, так в замке потом и останется.

Мальчишка стоял, выпучив глаза и надсадно дыша. Наконец, кое-как справившись с ходившими ходуном легкими, он через силу прошептал:

— Там… там господин граф… мертвый совсем…

Лотар уехал почти сразу после похорон.

Погребальная процессия была довольно пышной — сюда собрались все мало-мальски знатные семьи округи. Мажан, священник замка и духовник графа, провел все необходимые обряды, попутно роняя слезу — он знал графа еще с пеленок и был одним из очень немногих людей в замке, кто был искренне к нему привязан. Леди Аманда, вся в черном, как того требовали обычаи, принимала соболезнования, а Лотар, даже приличия ради, не мог скрыть своего нетерпения и явно не мог дождаться окончания церемонии.

В тот день, покинув зал собраний, граф едва дошел до своих покоев силы, затраченные на изъявление своей последней воли, полностью его истощили, и, потеряв сознание, он свалился у входа в опочивальню. Граф был жив еще два дня, однако в себя так и не пришел, несмотря на все усилия старого целителя, — жизненная сила лорда иссякла, и ничто уже не могло ее восполнить.

Уже немало поколений властелинов Андора находили последнее прибежище в огромной усыпальнице, расположенной под самим Андорским замком. Здесь находились саркофаги, в которых в полном боевом облачении, с мечами и щитами, укрытые роскошными плащами, покоились тела почивших воинов, защищенные от разрушительного действия времени благодаря искусству Модес-туса, каждое лето много времени уделявшего сбору одному ему ведомых трав, которые потом долго сушились, а затем, по мере необходимости, шли на приготовление дурно пахнущего варева, которым старик умащивал высокородных покойников. Специально поставленный на эту работу слуга регулярно чистил доспехи, и горе ему, если внимательный взгляд здравствующего хозяина Ан-дор-холла заметит пятнышко ржавчины.

Рейн, Лотар, Хант и Брен — последний исключительно на правах наставника новоиспеченного графа — медленно внесли гроб в усыпальницу. Печатая шаг, они подошли к приготовлен-ному для графа Эриха постаменту. Потом, позже, тело будет уложено в высеченный из мрамора гроб, пока же граф будет покоиться в обычном, деревянном, хотя и богато отделанном драгоценными тканями.

Водрузив гроб на уготовленное ему место, все четверо склонили головы и, после минутной паузы, молча вышли.

Уже на следующий день Лотар собрался в дорогу. Собственно, особо долгие сборы ему не потребовались — после избрания Рейна наследником, согласно последней воле отца, его брат собирался покинуть Андор-холл как можно быстрее, как будто сам воздух замка был ему чем-то неприятен.

Он стоял во дворе и придирчиво осматривал повозки — сюда было загружено его личное имущество, а также то, что он частично выпросил, частично просто отобрал у Модестуса — многочисленные древние манускрипты из личной библиотеки старого мага. Был здесь и хороший запас продуктов — посвятивший жизнь магии и поэтому не особенно отягощавший свой организм разного рода упражнениями рыцарь, несмотря на свои юные годы, стал порядком прихотлив в еде, а какое-нибудь блюдо, проглоченное не вовремя или приготовленное не так, вызывало у него, помимо расстройства телесного, еще и весьма заметное расстройство духовное, в результате чего поварам изрядно перепадало на орехи. Впрочем, все это было готово заранее, и сейчас присутствие Лотара во дворе больше вносило смуту в действия слуг, чем оказывало реальную пользу.

— Поговорим? — спросил, подходя к брату, Рейн.

Лотар хотел что-то съязвить, по обычной своей привычке, но затем передумал и махнул рукой. Вместе они поднялись на крепостную стену и, выбрав уголок подальше от людских глаз, присели на каменный парапет. Лотар молчал, ожидая, что Рейн первым начнет разговор, ради которого отвлек брата от «важных» хозяйственных дел.

— Может, все же останешься? — неуверенно спросил Рейн.

— Не очень-то тебе этого хочется, верно? — насмешливо бросил Лотар, прикладываясь к небольшой фляге, после чего протягивая ее брату. Тот лишь отрицательно качнул головой.

— Ты не прав. И я, и Аманда, и Зулин хотим, чтобы ты остался с нами…

— Да-да, особенно Аманда, — почему-то с несколько ядовитым оттенком в голосе подтвердил молодой маг, пожимая плечами и вновь делая глоток из фляги. — Дорогая моя мачеха, видимо, немало огорчена моим уходом.

— Кстати о ней, Лотар. В последнее время ты, как я заметил, проявляешь к ней неприязнь. С чего бы, она всегда была нам доброй матерью…

— Ох, не смеши меня, малыш. — Имелась у Лотара такая дурная привычка, часто доводившая Рейна до бешенства, однако сейчас граф даже не обратил на колкость внимания. — Не смеши, я же вижу, какими глазами ты на нее смотришь. Мать, как же… она столь же молода, как и тогда, когда прибыла в замок, мой милый братец, и поверь, ей недолго ходить во вдовах. Подозреваю, что в ближайшем будущем она опять станет графиней Андорской. И, замечу, не вдовствующей.

— То, какими глазами я на нее смотрю, никого не… — вспыхнул было Рейн, однако брат оборвал его.

— Да, конечно, никого не касается. Если черни угодно пускать глупые и бес-поч-вен-ны-е… — он с наслаждением выговорил это слово по слогам, слухи, то запретить это ни мне, ни тебе не удастся. Нет, мое отношение к Аманде несколько изменилось по другим причинам. Скажем так, ты к ним не имеешь никакого отношения.

— И все же?

— Видишь ли, мой мальчик… — Когда Лотар начинал говорить таким покровительственным тоном, Рейну хотелось его убить. Или хотя бы чуть-чуть покалечить. — Есть вещи, которые знать не стоит. Скажу одно, не стоит полностью ей доверять. Я говорю это для твоего же блага. Да, согласен, она действительно была верной женой графу и неплохой… мачехой для нас. Обрати внимание, мальчик, мачехой, не матерью. И твое счастье, малыш, что она не мать тебе, — многозначительно добавил он.

Последнюю фразу Рейн понял или счел, что понял. Вряд ли в полной мере признаваясь даже самому себе в этом, он, несомненно, был влюблен в прекрасную вдову. Не то чтобы их союз был чем-то из ряда вон выходящим, такие случаи встречались и ранее, поэтому намеки Лотара были не просто недалеко от истины, они приближались к ней вплотную.

И тем не менее его очень беспокоили слова Лотара, которые странным образом перекликались с последними словами отца. Он не мог понять причин столь непонятного, можно даже сказать, почти что неприязненного отношения к Аманде — во всяком случае, сам он никогда не видел от мачехи ничего дурного, напротив, даже если отбросить на миг его влюбленность, Аманда была прекрасной женой для графа, неплохой хозяйкой, мягкой и заботливой матерью для братьев.

— Отец был прав, — продолжал тем временем Лотар, — я получил все, что хотел. Йен — не такой уж плохой замок, не крепость, конечно, но крепость мне и не нужна. Зато далеко отсюда, да и вообще места там уединенные, что меня вполне устраивает.

— Я заметил, Модестус очень бы хотел спалить эту книгу…

— Да, это уж точно. Последнее время старик впал в маразм — это сокровище достойно изучения, а не огня. Я этим и займусь, благо времени будет достаточно.

— Было бы достаточно средств, — заметил Рейн.

— Ты считаешь мои деньги? — неожиданно окрысился брат. — Я в такой же мере наследник, как и ты… И я не отнимаю у тебя последний кусок хлеба, только то, что причитается мне по закону!

— Ты не понял, — деланно рассмеялся граф, хотя и порядком уязвленный этой беспричинной вспышкой агрессивности. — Я вообще считаю этот дележ несправедливым. Если уж мне отошло графство, то ты должен забрать львиную долю золота.

— Брось! — так же резко остыл, как и вспыхнул, Лотар. — Брось, мальчик, я взял достаточно средств, чтобы не один год спокойно посвятить изучению магических наук. Тебе предстоит жениться, растить детей — на все это нужны средства, и немалые. Так что будь за меня спокоен. И давай договоримся перестань меня отговаривать. Я уже все решил, и назад дороги нет, даже если бы такая мысль у меня и возникла. Ладно, пойдем, за этими тупыми холопами необходим глаз да глаз…

Они неторопливо спустились со стены — Лотар лукавил. Ему не хотелось покидать родные пенаты, однако он понимал, что сейчас здесь он лишний. Отец в какой-то мере проявил свою немилость — лишил титула и, по большому счету, наследства.

Лотар понимал, что из Рейна получится куда лучший граф и властитель, чем из него, да и не прельщали его особенно ни трон, ни графская корона. Свою любимую магию он хотел постигать в тишине, а какая тишина при графском дворе — даже Эрих, способный своим мрачным настроением и временами буйным нравом, отпугнуть от себя даже верных и преданных друзей, и то не смог избежать хоть и редких, но время от времени случавшихся пиров, балов, турниров и прочих развлечений для знати, которые его, Лотара, не только не привлекали, но казались ему бессмысленной тратой драгоценного времени человеку отпущено так мало лет жизни, что просто чертовски жалко отдавать часть времени сну, танцам или бряцанью оружием.

Рейн же, безусловно, если и не в полной мере создан для этой жизни, то уж по крайней мере может под нее подстроиться. И в том, что рано или поздно Аманда станет женой или любовницей брата, Лотар нисколько не сомневался он, может, и не так уж давно понял, что именно представляет собой его стройная и обворожительная мачеха, но понял все же достаточно, чтобы ни в коей мере не желать жить с ней под одной крышей. Впрочем, объяснять Рейну свои взгляды он не собирался, будучи убежден, что каждый должен учиться на собственных ошибках.

Поэтому к решению отца Лотар отнесся спокойно и даже с легкой ноткой радости — все складывалось как нельзя лучше. Чего он не мог предположить это дара графа Эриха, дара, который теперь мог возвести его, Лотара, в один ряд с великими чародеями, даже… даже сделать его столь же могущественным, как сам Байд.

Если этому, конечно, ничто не помешает. И никто…

— Я смотрю, — Рейн кивнул в сторону повозок, — ты взял только простых лошадей. Почему?

— Это же очевидно, — пожал плечами брат, — потому что породистые кони нужны тебе, малыш. Тебе предстоит носиться по арене с этой дурацкой деревяшкой, тебе предстоит гарцевать перед избранницей. — Он ухмыльнулся, давая понять, что очень хорошо себе представляет, что это будет за избранница. — А я вообще не слишком-то люблю лошадей, а уж норовистый породистый рысак и вовсе не по мне. Да, и вот еще что…

Лотар порылся в кармане и протянул брату небольшую коробочку. Тот открыл ее — на черном бархате сверкал перстень.

Граф, разумеется, знал его — это кольцо не было особо ценным, но граф любил его и носил почти постоянно. Правда, Рейна несколько удивило это — он, хотя особо и не присматривался, думал, что кольцо будет похоронено вместе с хозяином.

— Отцовский перстень? Хочешь взять на память? — как можно безразличнее спросил он, несколько покоробленный тем, что Лотар снял драгоценность с мертвого тела.

Тот, догадавшись о чувствах брата, усмехнулся и покачал головой:

— Нет, малыш, я хочу, чтобы ты носил его.

— Я? Этот перстень? — опешил Рейн. — Но… и вообще, он не слишком-то мне всегда нравился…

— Я прошу тебя. Видишь ли, я успел немного почитать эту книгу. — Лотар задумался, подбирая слова. — Там действительно написаны интересные вещи, и это кольцо стало моим первым опытом. Я бы с радостью взял другой перстень, но только в этом есть такой камень — смотри, он меняет цвет. Днем он вроде зеленый, а при свете свечей покажется розовым.

— Да, ну и что? Это не редкость… — пожал плечами Рейн. Тщательно ограненный камень действительно был довольно зауряден, кроме разве что неплохой отделки и столь же неплохой оправы.

— Вот именно, не редкость. В кольца его вставляют часто, но в основном для бедноты. В драгоценностях лордов его увидишь не часто, а в наших сундуках такого вообще нет. Можно было бы заказать, но время поджимало, да и не терпелось мне.

— И все же что в этом кольце такого необычного?

— Этот камень в какой-то мере сродни туманным кристаллам, которые необходимы любому магу. Сам он ни на что не способен, но легко принимает наведенную магию… ну, как бы это попроще сказать… в общем, в камень можно заложить заклинание, которое будет действовать века, тогда как в любом другом кристалле оно выдохнется через месяц-другой.

— И что же ты заложил в него? — поинтересовался Рейн, догадываясь, к чему клонит брат.

Он, разумеется, знал о предметной магии — да взять хотя бы те магические огненные палочки, которыми испокон веку растапливали камин в замке и зажигали свечи. Или лечебные ткани, которыми не без выгоды торговали бродячие маги на ярмарках, — небольшой кусок материи здорово ускорял заживление ран, если, конечно, рана не была смертельной, а «заряженный» магом лоскут был достаточно свежим. Такие латки часто охотники берут с собой в лес — там помощь, в случае чего, оказать некому.

Идея упрятать заклинание в какую-нибудь вещь была не нова.

Правда, далеко не каждому это удавалось — да и держалась в предмете магия обычно недолго. Эльфы и гномы — те умели делать амулеты и магические вещи на века, но людям с ними было не тягаться. Эльфы особенно любили делать волшебные кольца, видимо, для Лотара это оказалось заразительным, а гномы предпочитали зачаровывать оружие и доспехи.

— Так что же? — повторил свой вопрос Рейн. Лотар усмехнулся.

— Себя.

Граф вопросительно уставился на мага, требуя объяснений. Тот не заставил себя долго ждать.

— Я настроил камень на себя. Смотри, вот он лежит на моей ладони, и камень обычного зеленоватого цвета. Вот я до него дотрагиваюсь — видишь, ничего не изменилось. Теперь возьми кольцо и надень его.

Рейн послушно надел перстень на левую руку и стал ждать продолжения объяснений. Он давно привык к тому, что Лотар, когда находит благодарного слушателя, бывает не в меру многословен, хотя и больше любит эффектные демонстрации, чем понятные объяснения.

— Отлично. Теперь правой рукой коснись камня,

Рейн поднес к кристаллу палец и тут же отдернул его — камень начал слегка светиться.

— Не бойся, не укусит, — насмешливо бросил Лотар, и граф, уже смелее, коснулся крупного зелено-голубоватого камня.

Кристалл вспыхнул, и внутри его заплясала огненная стрелка.

— Теперь смотри внимательно…

Лотар отошел на несколько шагов, затем стал неторопливо обходить Рейна кругом.

— Она поворачивается! — удивленно воскликнул молодой граф, не веря своим глазам. — Она все время показывает на тебя.

— Вот именно. Где бы я ни находился, как бы далеко ни было это место, стрелка всегда покажет его тебе. Всякое может случиться, но с помощью этого камня ты сможешь прийти мне на помощь. К тому же я нашел еще одно такое кольцо, чуть попроще… ну, скажем, купил, на ярмарке. Поверь, графу оно не к лицу, совсем простенькое, да и огранка подкачала. Но оно настроено на тебя, и в случае чего… в общем, ты понимаешь.

— Спасибо! — пробормотал растроганный Рейн. — Значит, ты… не совсем рвешь с нами, ведь правда? Скажи, Лотар, мы… мы встретимся еще?

— Встретимся, малыш. Непременно. Да, и хочешь совет?

— Буду рад.

— Помнишь отцовский меч?

— Тот, с которым он почти никогда не расставался?

— Да… так вот, ты тоже не расставайся с тем клинком, который отец подарил тебе. Поверь, я знаю, что говорю. Может, он тебя сможет от многого уберечь…

Аманда стояла у окна, задумчиво глядя на зеленые холмы, — она любила это место, здесь всегда было тихо, да и вид открывался изумительный. Рейн стоял рядом и тоже молчал.

В последнее время отношения между ними приобретали все более и более странный характер. Графа неудержимо тянуло к юной и прекрасной мачехе, настолько, что его уже не интересовали приличия. Аманда думала о том, что мальчик просто видит в ней первую в своей жизни действительно красивую женщину (насчет своей внешности она нисколько не заблуждалась) и от этого немного потерял голову. Нельзя сказать, что молодой и привлекательный граф был ей неприятен, иногда, в минуту откровенности с самой собой, она готова была признать, что молодой Рейн ей нравится, но ее слишком беспокоило как то, что она была куда старше парня, так и ее социальное положение — как ни крути, но она была мачехой юноши.

Рейн же не давал ей прохода, нисколько не скрывая своих чувств и всеми силами добиваясь взаимности. Возможно, он был несколько навязчив, но юноша не мог не чувствовать, что и ее, Аманду, тоже тянет к нему. Последние дни графиня стала всерьез опасаться того, что Рейн просто придет ночью в ее опочивальню, и даже стала закрывать дверь, чего раньше не делала никогда. С другой стороны, ей было приятно преклонение парня, и уничтожить в нем эти чувства она не хотела бы.

Вот и сейчас, как бы ни хотелось ей уединения, он тенью следовал за ней и ничего поделать с этим она не могла, по крайней мере, не оскорбляя парня при этом. Поэтому она смирилась с тем, что Рейн маячил за ее спиной, и лишь надеялась на то, что у юного графа хватит сил держать себя в руках. В последнем она несколько сомневалась.

— Аманда…

— Да? — не оборачиваясь ответила она, прекрасно зная, о чем он намерен поговорить в очередной раз.

— Аманда, почему бы вам… нет, тебе… Аманда, молю, согласись стать моей женой. Поверь, моя любовь к тебе…

— Рейн, мы же…

— Погоди, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты уже говорила это, но я не могу и не хочу смириться с твоим ответом. Я люблю тебя, и ничего с этим нельзя сделать. Почему какие-то условности и ветхие от древности приличия должны задавить во мне светлое и доброе чувство? Я не смогу жить без тебя, любовь моя. И если любишь, то имеет ли смысл думать о годах или о том, что скажут об этом соседи?

— Имеет, Рейн, ох как имеет, — вздохнула Аманда.

Она живо представила себе всевозможные пересуды среди местной знати от сплетен, что «эта парочка нарочно свела графа в могилу, творя непотребство за его спиной», до мнения о «совращении малолетних» с целью вернуться к управлению графством.

Причем и в том и в другом случае ей достанется куда больше, только вот Рейн этого упорно не понимает. Сплетни хуже любой грязи, ту хоть смыть можно, а даже многократно опровергнутый слух заставляет кого-нибудь глубокомысленно усмехаться — нет, мол, дыма без огня.

Иногда ей хотелось все бросить и уехать из Андор-холла куда-нибудь за тридевять земель, но куда, вот в чем вопрос. У нее нет корней, некуда податься, ее нигде не ждут и вряд ли где будут особо рады вдове графа Андорского. Потребовать от Рейна какое-нибудь уединенное поместье? Возможно, это и был бы более или менее приличный выход из положения — разве что парень будет страдать. Переживет, конечно, но… но все равно его жалко, да и она, по большому счету, привыкла к его присутствию рядом, а в этом предполагаемом поместье будет так тоскливо и одиноко.

А парень, возможно, действительно ее любит. Кто ж может сказать, что такое на самом деле любовь — где та тонкая грань, что отделяет ее от романтической влюбленности, от бурной страсти, от банального телесного влечения? И он в чем-то прав, если, конечно, искренен в своих чувствах — а в этом Аманда почти не сомневалась, она вообще хорошо чувствовала фальшь, нельзя убивать любовь, она заслуживает жизни даже тогда, когда заранее обречена. Счастлив тот, к кому она пришла, — не каждому дано испытать это, и среди лордов, и среди сервов так часты браки по расчету, когда о любви не идет и речи — в лучшем случае спустя много лет вырабатываются привязанность и взаимная симпатия, в худшем — между супругами возникает равнодушие, постепенно переходящее в неприязнь, а затем и в ненависть. Поэтому каждый росток любви, сколь бы мал он ни был, стоит лелеять и беречь, как прекрасную драгоценность.

Рейна же с каждым днем все сильнее и сильнее тянуло к Аманде и душой, и, что она замечала все чаще и чаще, телом — ему уже не раз удавалось поймать ее врасплох и поцеловать, и хотя каждый раз она отталкивала его, парень наверняка чувствовал, что, желай она того, могла бы пресечь его стремления куда более резко.

Он не глуп, наверняка сознает, что и ей он небезразличен. Сам же он, в очередной раз сумев прикоснуться губами к ее руке или к нежной коже ее плеча, открытого глубоким декольте длинного платья, млел от восторга и потом надолго погружался в построение воздушных замков…

— Аманда, милая, поверь, ты одна нужна мне для счастья… хочешь, только скажи — и я все брошу, мы уедем с тобой куда-нибудь далеко, где никто и слыхом не слыхивал об Андоре. Я готов на все, лишь бы быть вместе с тобой. Любовь моя, не отталкивай меня, умоляю, будь моей.

— Рейн, прости, но я… я не могу… это не объяснить… просто… ну, в общем, не могу, и все.

Видимо, в ее голосе мелькнула нотка неуверенности, поскольку он тут же перешел в решительное наступление. Аманда почувствовала, как сзади ей на плечи легли его руки, и тяжело вздохнула. «Снова он за свое», — мелькнула мысль. Господи, ну почему бы ей не объяснить ему все, почему? Она могла предположить, чем кончится такое объяснение… он вполне может ее убить. А в худшем случае — и себя тоже. Нельзя сказать, что она так уж боялась смерти, в ее жизни были моменты, когда костлявая проходила совсем рядом, касаясь ее складками своего черного плаща, но жизнь временами бывает так прекрасна.

Его теплые губы коснулись ее шеи, и она, против воли, почувствовала, как его горячее дыхание вызвало сладостную волну, пробежавшую по ее телу. Боже, как давно она не была с мужчиной, как давно!

— Рейн, нет… — тихо прошептала она, почему-то чувствуя, что сейчас он не остановится, что внутри себя он переступил через какую-то незримую черту, которая до сих пор более или менее успешно удерживала его от необдуманных поступков. — Перестань, не надо… — снова без особой надежды на успех попросила она. Он, разумеется, не перестал, продолжая целовать ее шею, постепенно перемещаясь к ушку.

Внезапно она, к своему удивлению, поняла, что ей не хочется, смертельно не хочется его отталкивать, изголодавшееся по любви тело жаждало ласки, и Аманда едва удержалась, чтобы тут же не повернуться к Рейну лицом и не найти его губы, которые вдруг показались ей настолько желанными, что держать себя в руках стоило немалого усилия.

Может быть, он почувствовал эту перемену в ее отношении, а может, просто воспользовался ее минутным настроением, однако внезапно он, крепче обняв графиню за плечи, властно привлек ее к себе. Теперь его губы двигались по щеке, неумолимо приближаясь к ее губам. Его нежные легкие поцелуи сейчас казались ей восхитительно ласковыми и возбуждающими. Держаться больше не было сил, и Аманда прижалась к Рейну в долгом, перехватывающем дыхание поцелуе.

Казалось, оторваться друг от друга они не смогут вечно — но вот наконец он чуть отодвинулся и, шепча что-то нежное, снова принялся ласкать губами и языком ее шею, слегка покусывая горящую от возбуждения кожу. Поцелуи были жаркими и сильными, однако, она заметила, что Рейн сдерживается — видимо, боится оставить синяк.

Затем он захватил губами мочку ее уха, и она почувствовала, как куда-то уплывает…

Собрав остатки силы воли, она слегка оттолкнула графа и срывающимся голосом прошептала:

— Прекрати… ты с ума сошел… я не могу…

Рейн отступил от Аманды на полшага и откровенно любовался ею. Она отвернулась, тряхнув роскошными локонами густых черных волос, рассыпавшихся по плечам, не осознавая, что это зрелище, в свою очередь, еще более распаляет влюбленного юношу.

Она злилась на себя — за то, что поддалась порыву, за то, что вообще допустила это. «Я не имею права! — твердила она себе, мысленно выговаривая каждое слово резко и зло, как будто вбивала гвозди в неподатливое дерево. Я не должна рушить жизнь этого мальчика. Помни о договоре, девочка, помни. Спасти одну жизнь для того, чтобы потом уничтожить другую? Нет, я запрещаю тебе, и не думай… о господи, как же это было чудесно!!!» Ее руки вцепились в край стрельчатого окна так, что пальцы побелели. — казалось, еще чуть-чуть, и камень рассыплется в крошку.

Его горячее дыхание снова коснулось ее шеи, но теперь она была уже не в силах ждать, когда он перейдет к делу, — она сама прильнула к нему, и их губы снова встретились. Руки Аманды легли Рейну на плечи, и, первый раз в жизни обнимая парня не как мать, а как рвущаяся к любви женщина, она чувствовала, как перехватывает его дыхание, как его руки, еще секунду назад сжимавшие ее талию, теперь уверенно проникают туда, куда еще вчера… да что там вчера, еще час назад она не пустила бы их ни за что на свете. Вот ладонь Рейна накрыла ее грудь, и Аманда, на мгновение оторвавшись от его влажных, горящих желанием губ, прошептала:

— Окно… нас же видно…

Он не возражал. Быстро опустившись в стоявшее в углу мягкое кресло, он опять привлек ее к себе. Оказавшись у него на коленях, она снова приникла к его губам, вкладывая в этот поцелуй всю страсть, которая сжигала ее тело, истосковавшееся по мужской ласке, всю сладость запретного, но от этого еще более желанного плода.

Внезапно он встал, и она оказалась у него на руках, ни на мгновение не разомкнув объятий и не отпуская его губы. Усадив, вернее, скорее уложив ее в кресло, он опустился рядом с ним на колени, и в следующее мгновение она снова целовалась с ним, обнимая его плечи, а руки Рейна опять гладили ее грудь. На этот раз она чуть не задохнулась — поцелуй был очень долгим, а молодой граф вообще, похоже, потерял голову и уже был готов на все.

Волна возбуждения, захлестнувшая Аманду, заставила ее в изнеможении откинуться на спинку кресла. Ее пальцы взъерошили пышную шевелюру юноши, застонавшего от наслаждения. А уже в следующее мгновение граф внезапно осознал, что столь манящие его губы находятся где-то вне пределов досягаемости, однако прямо перед ним есть нечто иное, не менее восхитительное.

Он не мог бы легко снять с нее платье, но глубокое декольте предоставляло ему прекрасные возможности — немного сдвинув ткань в сторону, он приник к соску, страстно лаская и покусывая его.

По всему телу Аманды пробежали мурашки, она вцепилась было ему в плечи, содрогаясь всем телом, а затем уже сама освободила вторую грудь, подставляя это совершенное творение все новым и новым ласкам. Она чувствовала, что безумно хочет его, вопреки всему, что говорила ранее, хочет прямо сейчас, и гори все огнем — соседи, договор, ее собственные, самой себе данные, обещания…

Казалось, что еще секунда, и их уже ничто не остановит, руки Рейна были уже готовы сорвать с нее платье, да и сама Аманда уже находилась на той грани, за которой кончалась ее железная воля… и она заставила себя остановиться, заставила вопреки своим собственным желаниям, вопреки всему.

— Нет, Рейн, нет… милый… не сейчас… мне нужно время, пожалуйста, прошу тебя, потом, у нас еще будет время…

Она полулежала в кресле, ее огромные глаза были закрыты, а высокая, тугая грудь бурно вздымалась, дыхание было прерывистым, а ее пальцы, уже давно живущие по своим собственным законам, продолжали ласкать графа, и каждое их движение вызывало в нем все новые и новые волны счастья.

Или он проникся вихрем обуревавших ее чувств, или просто благородно склонил голову перед просьбой любимой женщины — Аманда почувствовала, что его губы, оставив в покое грудь, теперь переместились к ее рукам. Рейн ласкал языком кончики ее пальцев, каждый в отдельности, затем снова потянулся к ее губам. Они целовались еще долго — он никак не мог насытиться ею. У Аманды по-прежнему кружилась голова, руки обвивали приникшего к ней мужчину, однако тот момент, когда все могло бы стать возможным, уже неслышными шагами отдалялся в прошлое. Ласки постепенно переходили от страстных к нежным, и вот они уже смогли оторваться друг от друга…

— Мы сошли с ума… — прошептала она.

— Пусть. Я люблю тебя, и это важнее всего.

— А я тебя? Это разве не важно?

— Ты не можешь не любить меня, милая, — прошептал он ей на ушко, и она почувствовала, как от его теплого дыхания в ней снова начинает разгораться желание. — Твои губы… они не лгут, они желали этого, я знаю.

Она заставила себя встать с кресла и, подойдя к оконному проему, подставила горящее лицо под свежие дуновения ветра.

— Рейн, есть вещи, которые ты не сможешь… правильно оценить. Я не могу стать твоей женой. — Она говорила чуть суше, чем ей бы того хотелось, но иначе было нельзя. — Любовницей, если тебя это устроит, но не женой. Тому есть причины, и… я уже сделала в свое время одну глупость, став женой Эриха. Повторять ее я не намерена.

— Милая моя, но почему? — Рейн говорил вполголоса, как будто боялся, что птицы, давно присмотревшие для себя уютные уголки на карнизе башни, смогут услышать и разнести по свету его слова. — Что может столь сильно сдерживать тебя? Вряд ли есть на свете что-либо, чего не смогла бы преодолеть моя… нет, наша любовь.

— Есть, — горько усмехнулась она. — Еще как есть, друг мой.

— Скажи мне! Скажи, и я уверен, вместе мы сможем найти выход! — жарко шептал граф, и его руки снова обняли ее за плечи.

Аманда непроизвольно подалась назад, отдаваясь его объятиям и прижимаясь к его груди.

— Я… я бесплодна. Я не смогу родить тебе детей… — сказала она первое, что пришло ей в голову. Впрочем, в какой-то степени это было правдой. По крайней мере в несколько иносказательной форме.

— Боже, разве ж это важно! — воскликнул он, и Аманда поняла, что выбрала далеко не самый лучший аргумент. В столь юном возрасте мысли о наследниках вряд ли посещали голову графа. — Любимая, если лишь только в этом дело, то я…

— Не только! — внезапно резко повернулась она к нему. — Не только, Рейн. Есть и другие причины. Не проси, я не могу открыть их тебе. Может, когда-нибудь потом. Пока прими то, что я могу дать тебе. Себя, свою любовь. Не проси о невозможном, со временем ты поймешь, что я была права.

— Нет! — Он старался быть твердым, хотя чуть заметная нотка неуверенности все же мелькнула в его голосе, и Аманда немедленно постаралась этим воспользоваться.

— Подожди. Наверное, я тоже люблю тебя, нельзя отрицать очевидное. Но я сама должна в этом убедиться, так же как и в том, что в твоей страсти царит не только зов плоти, но и зов сердца. Я предлагаю тебе договор. — От этого слова ее аж передернуло, и ногти впились в ладони, оставляя кровавые следы на нежной коже. — Если через три года ты вновь пожелаешь сделать мне предложение… я его приму. А до этого я твоя, вся, целиком… всё, что захочешь, кроме официального брака. Я прошу тебя, поверь, это действительно лучший выход. Я хочу тебя, это так, что ж, значит, это судьба, но брак… Ты же помнишь эти слова: «Пусть только смерть разлучит вас»? Я соглашусь связать твою жизнь с моей, но только тогда, когда буду уверена в том, что не ошибаюсь.

Он долго молчал, глядя в любимые глаза и нежно перебирая пальцами густые черные волосы. Затем, ни слова не говоря, приник к ее губам, и она страстно ответила на поцелуй, понимая, что это означает его «да», и теперь испытывая легкость во всем теле от внезапно исчезнувшего чувства скованности и тяжести на душе. Да, три года. Три года она будет с ним счастлива, а потом… потом она все ему расскажет, и если даже тот миг станет для нее последним — пусть. Три года счастья — не каждой женщине выпадает в жизни такой шанс.

Он лежал в траве, уже не делая попыток подняться, хотя его рука еще пыталась нашарить меч. Она улыбнулась — сейчас он был не опаснее новорожденного котенка. Граф потерял много крови и теперь ослаб настолько, что почти не мог шевелиться.

Она присела на корточки рядом с ним и взглянула в его глаза, полные нежные губы улыбнулись.

— Ты убьешь меня? — спросил он, и его голос был странно спокоен, как будто он уже смирился с этой мыслью и намерен достойно принять уготованный ему конец.

Она лишь покачала головой, рассматривая его. Мужчина был неплохо сложен, хотя выглядел сейчас Не лучшим образом — запекшаяся кровь, изрубленные доспехи — похоже, ему здорово досталось. Тем не менее порода сказывалась — его лицо было благородным и точеным, хотя и сквозила в нем некоторая жестокость.

— Тогда зачем ты здесь? — спросил он. Она лишь пожала плечами.

— Ты можешь говорить?

— Могу, — улыбнулась она. — Если есть о чем.

— Если ты не намерена меня убить, может, поможешь мне добраться до нашего лагеря?

Она задумалась, замечая, с каким напряжением он ждет ее ответа, как в его глазах постепенно загорается огонек надежды.

— Ты так любишь жизнь? — поинтересовалась она с легкой насмешкой.

Он вспыхнул и скрипнул зубами.

— Да, возможно. Я не хочу подыхать здесь, не хочу стать кормом для пожирателей падали. Смерть в бою меня не страшит, но так вот… не хочу. Помоги мне добраться до лагеря, и я… ты получишь все, что захочешь, слово графа Андорского.

Она подняла на него взгляд, и он с надеждой и одновременно с беспокойством отметил зажегшийся в ее бездонных черных глазах интерес.

— Все, что захочу? Вот даже как… А не боится ли его светлость граф Андорский, что я попрошу слишком многого за свои услуги? Граф, безусловно, понимает, какую опасность для меня представляет оказание ему просимой помощи.

— Все, что захочешь! — упрямо повторил граф. Он всегда проповедовал детям свой девиз о том, что слово лорда должно быть тверже алмаза, но сейчас он впервые усомнился в справедливости этого мнения. Тем не менее отступать он был не намерен. — Все, кроме моей чести и моих сыновей.

— О, у тебя есть сыновья? — заинтересовалась она. — Расскажи мне о них.

— Зачем тебе это знать? — вздохнул он. — И вообще, если ты будешь медлить с решением, я изойду кровью.

— Не думаю, — пренебрежительно передернула она плечиками, вызвав плавное колыхание роскошных грудей. — Пока вы, милорд, пребывали без сознания, я остановила кровотечение. Впрочем, если вы снова попытаетесь двигаться, раны скорее всего опять откроются. А что касается моего интереса, то я еще не решила, помогать вам или нет. Потешьте меня рассказом, может, из жалости к вашим малюткам я и помогу вам выбраться из того, простите, дерьма, в которое вы попали.

— У меня их двое… — через силу выговорил граф. — Жена умерла, давно уж. Осталось двое мальчишек. Может, я и был плохим отцом и мало уделял им времени, но все же я их люблю.

Он надолго замолчал, она выжидательно смотрела на него, рассчитывая на продолжение. Не дождавшись, она насмешливо заметила:

— Ах, как романтично. И это все, что ты смог придумать, чтобы разжалобить мое сердце?

— Я не собираюсь плакаться, если ты этого ждешь, — сухо сказал он. — Я предложил тебе договор. Назови свою цену, и я готов ее уплатить.

Она спокойно присела на круп его утыканного стрелами коня, благородное животное не смогло унести хозяина от опасности и теперь лежало, бездыханное, посреди поляны, лишь слабый ветерок чуть шевелил гриву мертвого скакуна. Его передернуло, и она это заметила, хотя и никак не отреагировала — лошадиная туша была еще теплой и сидеть на ней было приятно.

— Что ж, у меня есть одно желание… — Она по-прежнему говорила насмешливо, однако в душе ее росла злость. Сейчас ей смертельно хотелось унизить этого заносчивого графа, и она придумала, как именно. К тому же это в общем согласовывалось с ее планами на будущее и в какой-то мере было бы даже очень ко времени.

Она внимательно посмотрела прямо ему в глаза, и он смело встретил ее взгляд. Ладно, посмотрим, насколько он отважен. Она заговорила четко и размеренно:

— Я принимаю ваше любезное предложение, граф, и согласна заключить договор. Я доставлю вас в лагерь, чего бы мне это ни стоило. Я спасу вашу жизнь. В обмен вы сделаете меня своей женой.

— Своей женой?! ТЕБЯ?! — Он попытался отпрянуть назад, но сил на это у него не хватило. Одна из ран снова открылась, и наложенная ею повязка стала набухать от крови. Глаза графа расширились от ужаса. — Это невозможно!

— Граф дал слово! — с ноткой превосходства заметила она, надменно вздернув подбородок. — И у графа назад дороги нет. И потом, разве я недостойна занять место подле его сиятельства? Мой род намного старше вашего, сэр, неизмеримо старше. Мое воспитание делает меня куда более образованной, чем ваши невзрачные дочки провинциальных аристократов. И разве я не хороша? Где вы еще сможете увидеть это?

С этими словами она стремительно встала, демонстрируя графу себя во всей красе. Она видела, как он стиснул зубы, безуспешно пытаясь скрыть восхищенный вздох. Она знала, что красива — точеная фигура, длинные стройные ноги, высокая грудь и роскошная грива густых иссиня-черных волос, спускавшихся ниже немыслимо тонкой талии. Большие глаза с длинными пушистыми ресницами, полные губы на слегка скуластом лице — она видела, что он, как и любой мужчина до него, не смог остаться равнодушным. Ее полностью обнаженное безупречное тело манило его, и против этого древнего зова ничего он поделать не мог.

— Ты прекрасна, — скрипнул он зубами. — Этого у тебя не отнять. И ты права, я дал слово. Хорошо, пусть будет договор. Кстати, как зовут мою будущую… жену?

Она назвала свое имя. Он повторил его, повторил не совсем правильно, но достаточно похоже. Затем покачал головой:

— Нет, так нельзя. Слишком уж необычно. Думаю, тебе подойдет имя Аманда, по крайней мере созвучно. Не возражаешь?

— Нисколько. — Она пожала плечами. Он прав, да и она все равно собиралась менять имя, чтобы никто не мог отыскать ее след.

— Прекрасно. Но скажи все же, зачем тебе это?

— Это, между прочим, мое дело… — сухо бросила она. — И я еще не закончила. Я хочу, чтобы вы, граф, объявили меня своей женой сразу, как только мы прибудем в ваш замок. — Да будет так… — кивнул он.

— Я хочу, чтобы ни до этого момента, ни после него вы не предпринимали попыток меня уничтожить, не искали путей разорвать брак иными способами, никому и никогда не рассказывали о нашем нынешнем договоре.

— Да будет так, — повторил он, сжимая кулаки и понимая, что единственным выходом из этого положения является смерть. Умирать он не хотел. Даже если всю оставшуюся жизнь придется прожить с… ней.

— Я хочу, — она улыбнулась, совершенно точно зная, что этот пункт соглашения ему понравится, — чтобы вы, если у меня возникнет такое желание, позволили мне беспрепятственно покинуть ваш замок на некоторое время или навсегда, а также в этом случае снабдить меня всем необходимым для предстоящего пути.

— Хорошо, — кивнул он и слегка расслабился.

Она снова улыбнулась — мысли графа так легко читались по его лицу. Сейчас он снова чувствует себя если и не победителем, то уж по крайней мере не ощущает унижения. Наставники не раз твердили ей, что от мужчины можно добиться чего угодно, если дать ему понять, что вы в нем нуждаетесь, мужчины любят чувствовать свою силу и проявлять заботу о более слабых существах. К тому же мужчин нельзя загонять в угол, мужчина всегда должен видеть путь к отступлению — и она ему этот путь предоставила. Вот и теперь он думает, что ее целью было лишь попасть в светское общество, а затем отправиться по своим делам, и уверен, что рано или поздно она его от своего общества избавит. Что ж, пусть надеется. Всякое может случиться, и это тоже.

— Я принимаю твои условия, — глухо промолвил граф, — но и ты должна принять мои. Первое, если я умру раньше тебя, то именно мои дети наследуют графство. Ты же, если захочешь, можешь покинуть замок, можешь остаться. Но графом Андорским станет только один из сыновей графа Андорского.

— Я принимаю ваше условие, граф.

— Второе. Ты никогда не будешь делать или планировать что-либо, что будет идти во вред мне или моим детям. Ты будешь заботливой матерью для них и, — тут он мстительно усмехнулся, — будешь оберегать их от опасностей, станешь их защитницей.

— Пусть будет так, граф, — кивнула она.

— И последнее. Мы никогда… слышишь, никогда не будем делить ложе.

Он ожидал, что этим ее уколет или обидит, но она вдруг неожиданно весело рассмеялась.

— Согласна… о, граф, если бы вы знали, чего лишаетесь. Я великолепна не только с виду… — Она вновь рассмеялась, глядя, как по лицу графа прошла судорога отвращения, и нарочито плавно потянулась, демонстрируя чарующую и возбуждающую грацию. — Вы много потеряли граф, но я вас не виню. Прыгать к вам в постель и так не входило в мои планы, так что вы лишь облегчили мою задачу. Благодарю. А теперь позвольте мне еще раз перевязать ваши раны, и затем я отправлюсь в ваш лагерь и приведу помощь. В конце концов, ваших сил не хватит на то, чтобы самостоятельно туда добраться…

Она вздрогнула и проснулась. Сердце учащенно билось, и на гладком, без единой морщинки лбу выступили капли пота.

Несколько минут она неподвижно лежала в постели, успокаиваясь, затем, тихонько выскользнув из-под руки мерно дышащего Рейна, Аманда встала и неслышными шагами подошла к открытому окну. Этот сон в последнее время приходил все чаще и чаще, как будто напоминая ей о договоре и о том, что время его действия истекло.

Еще не рассвело, но тьма за окном уже не была столь непроглядной, а небо на востоке уже светилось в ожидании нового дня. Издалека слабо доносились переклички часовых на стенах замка и бряцанье оружия. Ветерок растрепал ее волосы — Аманда привычным движением откинула тяжелые локоны, которые приятно щекотали обнаженную спину.

«Оберегать их от опасностей, — подумала она, поежившись от утренней прохлады и набрасывая на плечи мягкий и длинный, до пола, халат. — Да уж… один скрылся в далеком далеке, второй оказался у меня в постели. Славная защита для мальчика, ничего не скажешь».

Она обернулась и с нежностью посмотрела на Рейна, который что-то невнятно пробормотал и перевернулся на другой бок. Прошло всего лишь несколько месяцев из отпущенных ей для себя трех лет, и сейчас она не знала, что и делать.

Аманда любила этого мужчину — любила, возможно, первый и, вполне вероятно, последний раз в жизни. Почему это произошло…

Ей, конечно, было хорошо с ним, но это не было причиной, он не был у нее первым, она умела не только дарить наслаждение, но и получать его тогда, когда хотела этого. Возможно, чувство родилось в ее душе, зажженное его страстью. А может, будучи столько лет лишена мужского внимания и любви, она просто выплеснула все накопленные эмоции на того, кто первым сумел дать ей все это.

Сейчас ее обуревали другие чувства, сродни испугу — каждый миг, когда его не было рядом, давался ей с огромным трудом. Она испытывала жизненную потребность постоянно видеть его, ощущать его присутствие. Только рядом с ним она отдыхала… а расставаясь, ждала встречи с таким нетерпением, какого не испытывала уже много лет.

Графиня с ужасом думала о том, что рано или поздно ей все же придется ему рассказать все, и тогда кто знает, как Рейн поведет себя. В ее прошлом уже был один мужчина, которому ей пришлось открыться — у нее на глазах он перерезал себе горло… хотя вполнемог бы попытаться сделать это и с ней. Забыть ту трагедию она не могла и только лишь надеялась, что больше такое не повторится.

И в то же время она устала от постоянной лжи. Ей было настолько необходимо, чтобы рядом был хоть кто-нибудь, знающий о ней правду, что постепенно это становилось навязчивой идеей. Эрих был, конечно, не подарок, но с ним ей по крайней мере можно было расслабиться хотя бы на время. Он так и остался верен своему слову и ни разу не согласился разделить с ней ложе, хотя она и предлагала. Не потому, что хотела его — он ни капли ей не нравился, а потому, что видела насквозь все его мысли — и его неприязнь, и его мечты о ней, о ее теле. Ей просто временами становилось жалко графа, который несколько скоропалительно внес в договор пункт, исполнение которого порядком тяготило их обоих.

С другой стороны, сейчас Аманда была даже рада этому, потому что отсутствие ее связи с графом Эрихом позволяло женщине спокойно относиться к своему бурному роману с его сыном. Она не знала, поверил ли ей Рейн, когда она сказала, что у нее ничего не было с его отцом, — возможно, что и не поверил. Главное, что она была относительно честна сама с собой. Рейна же, по крайней мере ей так казалось, совершенно не заботили ни ее отношения с Эрихом, ни иные ее прежние увлечения — а о том, что они были, он мог бы и догадаться, поскольку Аманда была достаточно опытна и мужчина не мог бы этого не почувствовать. Рейн же просто упивался свалившимся на него счастьем, и, положа руку на сердце, она должна была признать, что со столь пугающим ее одиночеством она за последние месяцы сталкивалась нечасто.

Рейн и не пытался скрывать возникших между ними отношений, а сама она вообще относилась к пересудам более чем равнодушно. Да и никого это особо не удивило — красавица вдова, юный рыцарь, который к тому же не приходился ей кровной родней, — вполне естественный альянс. Домыслов, разумеется, хватало, и были они зачастую достаточно злобными, но после того, как один обладатель особо длинного языка долго качался на виселице, высунув этот самый, доведший его до плахи язык, разговоры стали потише. А затем, когда народ понял, что новый лорд рассматривает свою связь как прелюдию к законному браку, болтовня среди черни и вовсе стихла — кому охота ссориться с лордом Андорским?

А Рейн и в самом деле ни на минуту не забывал о своем желании сделать Аманду своей женой, и ей уже трижды приходилось напоминать ему о заключенном договоре — как же она ненавидела это слово!

«Хотя, — размышляла графиня, — что плохого он принес мне, этот договор, кроме того, что несколько лет я была им связана по рукам и ногам? Что такое несколько лет, так, пустяки. Зато я имела убежище, в котором найти меня так и не смогли. Сейчас договор почти утратил силу… что меня здесь держит? Рейн, и ничто иное. Может, напротив, стоит благодарить судьбу за то, что она свела меня когда-то с графом Эрихом…»

Первое время ей было, конечно, тяжело, очень тяжело. Ее не любили Аманда так отвыкла от того, что ее не любят, что чувствовала себя не в своей тарелке. Потом начались проблемы со старым магом, пришлось поговорить с ним по душам… она, конечно, не стала рассказывать ему всего, но он тем не менее знал ее тайну. Это мало ей помогало, Модестус был не тем человеком, с которым приятно проводить время. Она сильно подозревала, что и Лотар стал о чем-то догадываться, может, это и послужило одной из причин, заставивших его покинуть Андор-холл.

Но постепенно она полюбила и этот замок, и живущих здесь людей. А одного из них — больше всего на свете… Теперь ей уже не хотелось, как когда-то, бросить эти стены и бежать неведомо куда, отдавшись на произвол судьбы. Ведь такое бегство сейчас будет означать, что она уже никогда не увидит Рейна… нет уж, лучше умереть от его руки, если в этом ее судьба.

Резким движением головы отгоняя мрачные мысли, она вновь шагнула к постели, намереваясь разбудить своего мужчину и снова окунуться в бурный поток ласк и поцелуев, но вдруг раздался легкий, неуверенный стук в дверь.

Рейн мгновенно открыл глаза и сел на постели, мягкое одеяло сползло на мраморный пол, укрытый роскошной шкурой леопарда, открыв мощные мышцы молодого рыцаря. Бросив взгляд в сторону графини и убедившись, что она одета, он коротко спросил:

— Кто?

— Раббан, милорд, — послышался из-за двери вкрадчивый голос, однако к обычным интонациям мажордома примешивались нотки сильного беспокойства и даже страха. — Простите, что я беспокою вас в столь ранний час, но очень срочное дело мой лорд.

— Можешь войти.

Дверь открылась, и в опочивальню вошел, вернее, вкатился Раббан. За последнее время он стал еще более тучен и малоподвижен, но сейчас лицо его было особенно красным, а грудь вздымалась в тщетных попытках отдышаться видать, стремительный подъем по лестнице дорого ему стоил. Низко поклонившись своему господину и, не менее низко, прежней и наверняка будущей госпоже, Раббан объяснил:

— Милорд, прибыл гонец из Йена. Он привез дурные вести, но сообщить их желает только вам. Простите, я не стал бы тревожить вас, но, боюсь, эти вести касаются вашего брата.

Рейн с Амандой переглянулись.

— Хорошо, сейчас иду. Проведи гонца в приемный зал, — бросил граф.

Раббан вновь поклонился и вышел. Рейн вздохнул.

— Ума не приложу, что ж там у него случилось? Надеюсь, любовь моя, ты пойдешь со мной?

— Тебе, друг мой, надо лишь камзол надеть, а мне приводить себя в порядок битый час. Я присоединюсь позже.

Он кивнул, привычным движением подвешивая к поясу меч. Она давно заметила, что Рейн почти не расставался с подаренным ему отцом оружием, и часто думала, чем вызвана эта его страсть к мечу — только лишь достоинствами клинка? Вряд ли это был обычный меч, по крайней мере его отделка сильно от-личалась от всего виденного ею, а уж клинков она видела немало. Никак не шли из головы последние слова графа, обращенные к сыну, — что же именно шептал он ему на ухо? Она никогда не спрашивала об этом Рейна, а он сам не заводил разговора на эту тему.

О происхождении этого меча она знала не более самого графа, поэтому вполне спокойно отнеслась к тому, что он достался Рейну, а вот книга… Moдестуc в минуты откровения многое рассказал ей об этом раритете, и сейчас у Аманды крепла уверенность, что древний фолиант не может не быть причастным к случившемуся, хотя она еще не знала, что именно произошло у Лотара. Слишком много темного хранилось в этом манускрипте, слишком опасно было это знание для простых смертных.

На душе стало тяжело — тучи сгущались и будущее постепенно казалось все более и более мрачным. Аманда даже удивилась — в последнее время все чаще она настраивается на минорный лад. Сердце подсказывало ей, что мирная жизнь закончилась.

Снова пришел на ум сегодняшний сон и требование графа, чтобы она послужила защитником его детям. Что ж, возможно, это ей и предстоит. Она знала одно, что бы ни ожидало ее впереди, что бы ни было уготовано ей судьбой, Рейна она станет защищать до последнего вздоха, до последней капли крови. Внезапно по телу пробежала знакомая дрожь и перед глазами вспыхнули давно не появлявшиеся туманные картины — давал о себе знать ее дар, о котором не знал никто, даже Эрих, — дар предвидения, неверного, нечеткого и размытого, но, несомненно, истинного. Большая часть того, что виделось ей сквозь эту все искажающую дымку, рано или поздно сбывалось.

…Рейн скачет верхом сквозь лесную чащу, она бежит рядом с его конем. Лицо графа смертельно бледно, а впереди маячит могучая спина другого всадника, и она почему-то знает, что это друг и что от их быстроты зависит и другая, тоже чем-то дорогая ей жизнь…

…Лотар, склонившийся над книгой, выкрикивает странные слова, а из обрубка его левой руки брызжет, заливая страницы, кровь. Со всех сторон к нему подступают неясные серые тени, от которых исходит угроза. И вдруг на плечо его ложится чья-то тяжелая, немыслимо огромная ладонь. На этой руке всего четыре пальца…

…Рейн валится с коня, она рвется ему на помощь, но в этот момент в бок ей вонзается стрела, глубоко, по самое оперение, и она видит, что земля стремительно бросается ей навстречу…

…Высокий мужчина рубится с Брюсом, а за его спиной, вжавшись в угол, стоит ощетинившаяся двумя кинжалами Вейра, и Аманда в бешенстве бросается в атаку, не обращая внимания на рвущую грудь сталь…

В дверь постучали — пришла ее горничная. Морок рассеялся столь же быстро, сколь и появился, оставив после себя лишь слабые воспоминания об увиденном — она никогда не могла запомнить деталей, — как будто сон наяву, ускользающий, неверный, обманчивый. Графиня верила, что, если бы она смогла лучше запомнить все мелочи этого видения, она сумела бы лучше подготовиться к грядущим событиям, а может, и вовсе их избежать — но увы, сколь ни пыталась она позже восстановить в памяти посетившие ее видения, всегда перед мысленным взором мелькали лишь неясные образы.

Аманда отказалась от привычного утреннего омовения, ограничившись лишь обтиранием тела влажной, смоченной в ароматической жидкости губкой, и потребовала побыстрее привести в порядок ее волосы — впереди отчетливо маячили мрачные события, и она собиралась побыстрее узнать, в чем дело.

— Три дня… — задумчиво проговорил Рейн и мрачно взглянул на гонца. Три дня… не так уж и много. Почему же вы подняли тревогу?

— Мой лорд, сэр Лотар, мой господин, сказал, что вернется к вечеру. Но он не появился ни вечером, ни утром…

— А знаком ли тебе такой повод для задержки, как женщина? — криво усмехнулся Рейн.

— О, мой лорд, сэр Лотар, он… он мало интересовался женщинами. Его влекли только старые книги. С одной из них он вообще не расставался, и в тот раз тоже…

— Значит, когда он уезжал, с ним была книга? — уточнила Аманда.

— Да, леди…

Рейн все же не стал слушать гонца до того, как его возлюбленная не смогла к нему присоединиться, за что она была ему очень благодарна. К тому же час уже не играл роли.

Лотар бесследно исчез — собравшись на очередную прогулку по горам, он привычно бросил слугам, что вернется к вечеру, и уехал в неизвестном направлении. Последнее время эти отлучки бывали достаточно часты, поэтому никто за хозяина не волновался.

Беспокоиться начали, лишь когда он не вернулся к утру, тогда же и начали поиски. Но на горных тропах плохо сохраняются следы.

Через двое суток безуспешных поисков было решено отрядить гонца к лорду Рейну. Парень скакал почти трое суток, останавливаясь лишь для недолгого сна, и, быстро проглотив что-нибудь съедобное, снова прыгал в седло. Сейчас он еле держался на ногах и тем не менее отчаянно настаивал на немедленной, несмотря на ранний час, встрече с лордом.

Со дня исчезновения Лотара прошло шесть дней.

Разумеется, не исключен случай, что сейчас он уже, целый и невредимый, сидит в своем замке и в очередной раз перечитывает свои драгоценные фолианты. Однако на душе у Рейна было тяжело, и Аманда выглядела непривычно мрачной.

— Ты можешь идти, — кивнул граф гонцу. — Отдыхай, мы с леди обсудим и сообщим тебе наше решение. Хант, Брен, вы останьтесь.

Когда дверь за посланцем закрылась, Рейн оглядел оставшихся в зале людей и задал вопрос, коротко и по существу:

— Ну?

После недолгого раздумья Брен, положа руку на меч, заявил:

— Думаю, необходимо отправить отряд на поиски. Пошлем лучших следопытов…

— Если они ничего не нашли, что же сможем найти мы? — с сомнением пожал плечами Хант, который, как все знали, не слишком-то любил верховую езду. Может, сэр Лотар уже вернулся в замок, а может, и сгинул. Что так, что так, наша помощь ему не требуется.

Взгляд Рейна уперся в Аманду.

— Высылать отряд, — резко заявила она, — и немедленно. Нельзя терять времени, хотя, боюсь, Хант прав, мы могли и опоздать. Не знаю, жив Лотар еще или нет, но…

— Жив, — коротко заметил Рейн.

Аманде очень хотелось спросить, откуда ему это известно, однако передумала — раз говорит, значит, знает, захочет — объяснит.

— Значит, надо ехать, — заявила она. Рейн встал.

— Выезжаем в полдень. Брен, ты поедешь со мной, Хант, на тебе остается замок. С нами поедут трое…

— Двадцать… — угрюмо перебил лорда Хант.

— Ладно, шестеро мечников. Отбери тех, кто получше. Хант поклонился и вышел.

Аманда медленно ехала по лесу. Лилия, ее лошадь, настороженно поводила ушами и заметно нервничала, но графиня мало обращала внимания на такие вещи. Лошади вообще ее недолюбливали и такое отношение благородных животных уже давно перестало ее беспокоить.

Лилия была с ней все эти годы и за это время научилась более или менее стойко выносить свою хозяйку. Впрочем, хоть и в меньшей степени, к ней привыкли и остальные лошади графской конюшни. Наконец лошадь замерла на месте, отказываясь идти вперед, и Аманда все же обратила внимание на странное поведение животного.

Ее пальцы сомкнулись на рукояти небольшого кинжала, висевшего на поясе, но затем она мысленно рассмеялась — тому, кто посмел бы посягнуть на ее жизнь или честь, не стоило опасаться короткого куска заточенной стали — в ее распоряжении имелись куда более впечатляющие и убийственные методы.

Она медленно огляделась по сторонам, прислушалась, но лес был тих. Ничто не выдавало присутствия постороннего, и тем не менее она совершенно точно знала — здесь кто-то был. Постепенно крепла уверенность в том, что она даже знает, кто именно.

Наконец она улыбнулась и вполголоса произнесла:

— Jear, y'li ne kyiter'li, y'l uri wetk'ly^[51].

Слева раздался раскатистый смех, и из-за дерева выступил высокий мужчина, облаченный в длинную, до пят, рясу из мягкой черной ткани.

— Ly, Emia, y'l…^[52]

— Жеар, не стоит произносить вслух слова, которые местным жителям покажутся дьявольскими заклинаниями, — перебила она его.

— Ты первая начала… — улыбнулся мужчина. — Но если желаешь, я могу говорить с тобой на любом языке. Хотя, мне кажется, не стоит отбрасывать слова наших предков как прошлогодние листья.

— Раньше, Жеар, тебя больше тянуло к схваткам, чем к родовым корням и языку. Ладно… какие ветры занесли могучего бойца в эти края?

— А ты не догадываешься? — Он испытующе посмотрел на нее.

— Охота за головами? Он кивнул.

— И в частности, за моей?

Он снова кивнул и осклабился.

— Я тебе не по зубам, Жеар. И тебе это известно.

— О, я и не собирался, — пожал он плечами. — Ты же знаешь, я всегда относился к тебе хорошо. Может, лучше, чем ты ко мне.

— Тогда зачем же ты здесь? — В ее голосе сквозил лед. Мужчина нахмурился, но потом, подумав, снова рассмеялся.

— Ты все прежняя, Эмиа. Все так же не умеешь отличать врагов от друзей. Я здесь, чтобы предупредить. Клан объявил тебя вне закона. Фарр н'Дасюр назначил награду за твою голову… должен отметить, подчиняясь личному приказу лорда Брюса. Сам он не то чтобы на твоей стороне, таких почти нет, но столь крутые меры не в его стиле. Скорее он просто бы сделал вид, что забыл о твоем существовании.

— И ты меня нашел…

— Я же сказал, только чтоб предостеречь тебя. Некоторое время Аманда молчала, размышляя, можно ли верить этому человеку. Прежде их многое связывало, но с тех пор прошло немало лет, и кто знает, что он теперь собой представляет. Жеар всегда был непредсказуем, но коварства и подлости за ним, вообще говоря, не замечалось. И тем более ей хотелось ему верить — в память о былых временах.

— И как же тебе это удалось?

— Ты же почти моя сестра, я всегда чувствовал, где ты находишься. Фарру это, надеюсь, неизвестно. А если и известно, то он промолчит.

— Я тоже надеюсь. И давно объявлена охота? Он пожал плечами:

— Давно… уж несколько лет. Почти с самого твоего бегства.

— И ты, братец, появился только сейчас? Неужели твое чутье раньше подводило тебя, а теперь вновь обрело силу?

— Снова открылся проход. Фарр не глуп — он подчинился приказу и назначил награду, но он умолчал о том, что ты ушла сюда, в Андор. Эти несколько лет — его прощальный подарок тебе. Теперь же и здесь появятся охотники. И боюсь, скоро.

— Проход, вот как… — задумчиво произнесла Аманда. — И давно? Нет, молчи, я знаю. Несколько дней, шесть… или пять, верно? И не слуги Брюса его открыли, ведь так?

— Да. Ты, я смотрю, довольно много знаешь, — удивленно приподнял бровь мужчина. — Неплохо, в эдакой-то глуши.

— И где он?

— Прости, Эмиа, но я тебе этого не скажу. Я же знаю, возвращаться ты не намерена, значит, станешь делать гадости, это вполне в твоем стиле. Мои с тобой отношения есть наше личное дело, но проход нужен Клану. Это хороший проход, не такой, как тот, но и не обычная поделка магов Брюса, так что сама понимаешь… Против Клана я не пойду, не хочу, как ты, всю оставшуюся жизнь быть в бегах.

— Ладно, спасибо и на этом.

— Не за что. Так, может, расскажешь, как ты здесь живешь? Я смотрю, денег у тебя в достатке.

— Я практически правлю этими землями! — усмехнулась Аманда, немного приукрашивая действительность. — Позвольте представиться, вдовствующая графиня Аманда Андорская, к вашим услугам.

Мужчина вздохнул и укоризненно покачал головой.

— Ох, Эмиа, хвастовство тебя погубит. Даже мне ты не должна была называть свое нынешнее имя. В лесу полно ушей, и кто знает, кому шепчет доносы зеленая листва. Да и велика ли честь… наш род куда древнее и могущественнее, чем все эти выскочки, не насчитывающие и двух десятков поколений предков. И все же я рад, что у тебя все хорошо, девочка. Ладно, я должен идти.

— Прощай. И… спасибо тебе, Жеар. Позволь обратиться к тебе с одной просьбой?

— Из твоего тона явно слышно, «с прощальной просьбой». Не хорони себя, девочка, не все так плохо. Я слушаю тебя и помогу, чем смогу.

— Только одним, Жеар. Я знаю, ты мой единственный друг… там. И я прошу тебя, уходи, возвращайся к Клану. Забудь на время о погонях и схватках. Я очень боюсь, что мы можем встретиться как противники и ни у кого из нас не будет выбора. Тогда мне придется тебя убить. Поверь, я не хочу этого.

— И я, разумеется, тоже, — улыбнулся мужчина. — Спасибо за заботу, девочка. Я не всегда властен над этим, воля Клана может погнать меня в бой, но что от меня зависит — сделаю. Прощай.

Он сделал несколько шагов, и тень деревьев скрыла его. Аманда долго смотрела ему вслед, обдумывая услышанное. У нее был выбор, но выбор трудный — и ошибиться было нельзя. Наконец она приняла решение и, повернув лошадь, галопом помчалась к замку.

Лилия несла ее по широкой лесной дороге, стук копыт гас в густом кустарнике у обочин, ветер развевал черные волосы графини.

Она очень торопилась — времени было мало, и его надлежало использовать все, без остатка.

— Я поеду с тобой, Рейн, — заявила она, спрыгнув с седла. Молодой граф задумчиво почесал подбородок, затем, подняв глаза на возлюбленную, коротко и спокойно ответил:

— Нет.

Он повернулся и направился было в казарму, где Хант уже отобрал для него спутников, и внезапно замер, поскольку в спину ему ударило короткое, но столь же безапелляционное:

— Поеду.

Рейн вновь повернулся к Аманде — на лице его застыло удивление. Сам он был уже собран в дорогу — длинная кольчуга со стальными наплечниками, неразлучный меч у пояса.

— О боже, чего ради, любовь моя? Это может оказаться опасным.

— Это наверняка окажется опасным, — утвердительно кивнула Аманда. — И даже опаснее, чем ты предполагаешь, поэтому я требую, чтобы ты взял с собой латы, а отряд должен быть увеличен… хотя бы вдвое.

Ей хотелось сказать «впятеро», но в последний момент графиня передумала. Против Клана не выстоят ни шесть, ни шестьдесят человек. Поэтому она заранее была готова променять предложенных ею шестерых бойцов на одну себя — замена совершенно неравноценная, с ее точки зрения.

— Ты действительно хочешь этими словами способствовать моему согласию взять тебя с собой? — усмехнулся Рейн.

— Да. Но я могу кое-что добавить.

— Я внимательно слушаю.

— Прости и прими на веру то, что я скажу. Сейчас я не могу объяснить тебе этого, может, когда-нибудь потом. Так вот, в данный момент для меня остаться здесь куда опаснее, чем поехать с тобой. Это правда.

Вот теперь граф задумался всерьез.

За последнее время между ними установились практически супружеские отношения, и с точки зрения телесной близости, и в сфере духовного общения. Рейн доверял Аманде настолько, насколько один человек вообще может доверять другому — можно сказать, он верил ей слепо, не испытывая ни сомнений, ни беспокойства.

Когда утром она сказала, что искать Лотара необходимо, он согласился с ней без особого убеждения — сам граф считал, что ничего серьезного с его братом произойти не могло. И тем не менее отдал приказ готовиться к выступлению. Аманда ни словом, ни жестом не намекнула на то, что намерена его сопровождать, спокойно отправилась на прогулку… и вернулась чуть ли не на час раньше обычного, полностью изменив свое мнение. Что же произошло она получила какие-то вести? Наверняка. От кого… и какие?

Ясно одно — плохие.

Можно ли верить ее словам? Рейну казалось, что можно — тем более что и сам он не слишком радовался перспективе пробыть неделю или две без возлюбленной.

— Хорошо, — кивнул он. — Ты меня уговорила. Я и в самом деле не хочу с тобой расставаться, любовь моя. Но солдат мне хватит и шестерых, да и то лишку.

— Ладно, тогда хотя бы возьми с собой Зулина, — ответила она, немного удивляясь, как быстро достигла желаемого результата. С удовлетворением отметив его утвердительный кивок, добавила: — И вот еще что… хотя ладно, это мелочи. Что мне стоит взять с собой?

— Тебе виднее, — пожал плечами Рейн. — Мы пойдем налегке, поэтому на большой багаж не рассчитывай. И побыстрее, мы скоро выступаем.

Она быстро поцеловала его в щеку и почти бегом на-правилась в свои покои — предстояла масса дел. Но, как только Рейн скрылся за дверьми казармы, она внезапно переменила свои намерения и нырнула в трапезную несколькими минутами ранее туда зашел человек, который сейчас был ей нужен.

В трапезной царил полумрак — за столом сидели несколько солдат, сменившихся с караула, и неторопливо ели, сопровождая каждый кусок хорошим глотком пива. Ближе всех к двери сидел Брен.

— Нужно поговорить, — дотронулась до его плеча Аманда. — Наедине.

Старый солдат молча кивнул и, прихватив с собой свою кружку, вышел вслед за Амандой во двор. Найдя более или менее укромный уголок, он вопросительно посмотрел на графиню.

— Мне нужна твоя помощь, Брен. Граф сегодня уезжает, и я еду с ним. Ты можешь взять ключи от арсенала? Так, чтобы это не бросалось в глаза?

— Да… — удивленно поднял брови мечник. — Но не проще ли было бы вам, леди, поговорить об этом с графом?

— Не проще.

Поняв, что другого объяснения он не получит, и, следовательно, удовлетворившись этим, Брен пожал плечами:

— Как скажете, леди. Сейчас?

— Да.

— Подождите…

Брен появился через несколько минут, держа в руках массивный ключ. Вместе они прошли в подвал замка, где находился арсенал. Массивная железная дверь с легким скрипом распахнулась.

Свет масляной лампы вырывал из тьмы сверкающие наконечники копий и лезвия алебард, рядами стояли мечи — в основном обычные, оружие для простых воинов, и тяжелые боевые топоры. Луки со спущенными тетивами, щиты, а вот и арбалеты, висят на вбитых в стену крюках.

Несколько подставок держали кирасы и полные латы, здесь же стопкой лежали сложенные промасленные кольчуги. Огромная дубина, усаженная острыми стальными шипами, занимала почетное место на стене, в окружении странной формы мечей — изогнутых, расширяющихся к концу. Аманда усмехнулась — булава огра в окружении орочьих ятаганов — трофеи графа Эриха. Отлично, то, что ей нужно, должно быть где-то здесь.

— Солдаты, что едут с нами, берут луки или арбалеты? — поинтересовалась она не оборачиваясь.

— Арбалеты, — ответил Брен. — Уже погрузили. И стрелы тоже.

— Хорошо… — Аманда наконец увидела то, что искала. Очень осторожно она извлекла из-под груды стрел две связки коротких арбалетных болтов со странного цвета наконечниками. — Вот, то что надо. Брен, я хочу, чтобы это было тоже уложено во вьючные мешки. Желательно — разделить между солдатами. Чтоб у каждого в колчане было несколько таких.

— Серебряные стрелы? — удивился мечник. — Бог ты мой, леди, зачем?

— Кто знает, кто знает. Неспокойные нынче времена пошли, а раз уж в исчезновении сэра Лотара замешано колдовство… а оно там наверняка замешано, то ждать можно всего, чего угодно.

— Ну, как прикажете, — пожал плечами Брен. — Будет сделано. Себе-то будете что-нибудь брать?

— Нет, какой из меня воин, — усмехнулась она. — Хватит и простого кинжала. Все, пойдем. Мне еще надо в дорогу собраться.

Отряд выехал на час позже, чем планировал Рейн, — у Аманды на сборы времени ушло все же больше, чем следовало. Теперь она ехала рядом с ним во главе отряда — мягкий замшевый камзол обтягивал ее безупречную фигуру. Это была ее любимая одежда, да и Рейну этот наряд чертовски нравился, хотя и по иным, далеким от эстетических, соображениям — в отличие от длинных платьев, этот наряд оказывался на полу буквально по первому жесту хозяйки. Сам он пока так и не уяснил, какую именно застежку надо раскрыть, чтобы коричневая замша мгновенно соскользнула с идеального тела — может, оно и к лучшему, зато каждый раз это становилось лишним поводом для восхищения своей возлюбленной.

Рейн в кольчуге — латы были приторочены к вьюку могучего боевого коня, который сейчас тащил на себе, помимо хозяйских доспехов, немало другого груза — ехал чуть впереди подруги. На нем был плащ, окрашенный в цвета Андора, мягкие сапоги и, из оружия, меч и кинжал. Шлема он не надел — тот тоже ехал во вьюке.

Позади, парами, за господином следовали шестеро воинов гвардии. Высокие мужчины, каждый лет тридцати, они также были затянуты в кольчуги, но в отличие от графа на них были и шлемы, и кирасы. Мерно покачивались длинные тонкие копья, на концах которых трепетали сине-черные флажки. Следом ехали двое охотников — один, Фуршан, низенький и полный, слыл лучшим в округе знатоком следов и звериных хитростей; он был уже в годах и давно сам не приносил в дом добычу. Одна-ко и из самых дальних сел, бывало, присылали мальчишек к нему в обучение и платили за это старому охотнику звонкой монетой, что и позволяло ему существовать безбедно и даже делать немалые запасы на черный день. Второй — его сын, Фур-зин, нескладный парень лет семнадцати, лучший из учеников мастера; скоро уж и к нему, совсем еще юнцу, станут обращаться за советами.

В арьергарде колонны ехал, о чем-то задумавшись, Зулин — рука тролля лежала на рукояти метательного топора, а его длинные, покрытые жестким зеленоватым мехом уши нервно шевелились, ловя малейший, доносящийся со стороны звук.

Зулину не особо хотелось отправляться в это путешествие, и согласился он на предложение Рейна исключительно потому, что к Лотару, старому товарищу по детским играм, он все еще питал расположение, несмотря на то что тот давно уж позабыл прежнюю дружбу. Настроение у Зулина было хуже некуда теплое солнце, радовавшее всех в округе своими ласковыми лучами, доставляло троллю массу неудобств и вызывало с трудом сдерживаемое желание забраться куда-нибудь в тенек, в прохладу, где сыро и сумрачно. Хотя он и привык находиться на солнце — ему это выпадало чаще, чем любому из его сородичей, но перебороть свою породу он до конца не мог и яркого света не любил. Впрочем, он давно уж смирился с мыслью, что не такой, как все, — и относился к этому с философским смирением. По крайней мере тогда, когда выхода у него не было.

Кони шли мерным шагом — особой спешки не было, и загонять лошадей почем зря граф не счел нужным. Впереди было пять дней пути — с ночлегами в приличных гостиницах, со сменой лошадей — в общем, со всеми возможными в дороге удобствами.

Аманда поймала себя на том, что оглядывается по сторонам — хотя пока беспокоиться ей было не о чем. Найти-то ее, конечно, найдут, но не так быстро. По крайней мере недели две понадобится охотникам, чтобы выйти на ее след, и до истечения этого времени она может быть более или менее спокойна. Аманда не сомневалась, что в случае необходимости отправит на тот свет не одного из желающих получить награду за ее голову, но это уже не будет иметь особого значения, на каждого убитого охотника за головами всегда найдется пара-тройка других, считающих себя более удачливыми.

И все же она ничего не могла с собой поделать, озираясь и прислушиваясь к доносящимся из лесной глуши звукам всю дорогу, вплоть до первого ночлега. Измотанные нервы свалили ее с ног и погрузили в беспокойный сон, она вздрагивала и что-то бессвязно бормотала, пока Рейн не обнял ее и не прижал к своей могучей груди. Только тогда она чуть расслабилась и, полностью отдавшись под защиту любимого мужчины, задышала ровнее…

Однако наутро прежние страхи вернулись, и снова каждый шорох казался ей отзвуком шагов врага, каждая дрогнувшая под порывом ветра ветка заставляла вздрагивать и испуганно озираться. Ей стало полегче, когда лес кончился и теперь дорога шла через поля, где трудились сервы, — графиня была убеждена, что ее бывшие соплеменники не станут нападать при большом скоплении народа не в их это характере, охотники чаще атаковали своих жертв под покровом ночи и тогда, когда те меньше всего этого ожидали.

Рейн заметил метания возлюбленной, но отнес это на счет недавно сказанных ею слов об угрожающей ей опасности. Сам он старался держаться рядом с ней, не отходя ни на шаг, и кисть его правой руки всегда находилась в непосредственной близости от эфеса странного меча — прощального подарка отца.

Вторая и третья ночь прошли спокойно — напряжение постепенно спадало, и графиня почувствовала себя увереннее. Воз-можно, ее мнение о способностях охотников Клана, основанное по большей части на их же собственных рассказах, было порядком преувеличено и, может быть, так уж легко найти ее они не смогут.

А на следующую ночь они ее нашли.

— Погулять? — Аманда отрицательно покачала головой. — Не хочу.

— А что за удовольствие сидеть здесь весь вечер? — пожал плечами, Рейн, подходя к девушке и обнимая ее за плечи. — Сегодня праздник, дочка старосты замуж выходит. Для них появление самого графа — большая честь, помнить будут долго.

— Граф намеревается воспользоваться своим правом? — съехидничала Аманда, хотя самой себе она готова была признаться, что ответ на этот вопрос почему-то значит для нее неожиданно много.

— Мне никто, кроме тебя, не нужен, — посерьезнел Рейн. — Но пойми, любовь моя, наше отсутствие на празднике воспримут как пренебрежение. Не стоит обижать этих людей, в конце концов, они наши подданные.

— Знаешь, — задумчиво проронила Аманда, — я иногда удивляюсь, насколько же ты бываешь разным. Да, ты прав. Нельзя оскорблять их гостеприимство… но тогда мы пойдем все, и твои солдаты тоже. И пусть все будут с оружием.

— Аманда, милая… я же вижу, ты чего-то боишься. Скажи мне, что тебя гнетет? Нет ничего такого, от чего я не смог бы попытаться защитить тебя. В конце концов…

— В конце концов, друг мой, есть многое, чего ты не знаешь, — вздохнув, ответила графиня. — А кое-чего и впредь лучше не знать.

— Ты ужасно таинственная женщина… но тебе это чертовски идет. Ну, так и не скажешь?

— Не скажу! — рассмеялась Аманда. — Ладно, давай собираться.

Она придирчиво осмотрела свой не слишком обширный гардероб, но остановила выбор все на том же дорожном костюме, только другого цвета, алом, так великолепно гармонировавшем с ее волосами. Рейн, в черном камзоле и наброшенном поверх него голубом плаще, выглядел просто роскошно, но рядом со своей огненной спутницей даже как-то мерк. Впрочем, эта великолепная пара, безусловно, прочно притягивала к себе взгляды, и любой признал бы — эти мужчина и женщина созданы друг для друга.

Торжество только еще начиналось, когда они появились у праздничного стола. Жених — симпатичный вихрастый парень, поглядывал на графа с некоторой опаской. Хотя здесь, в трех днях пути от замка, и не слишком страдали от привычки прежнего властелина Андора пользоваться своими привилегиями, тем не менее слушок о невинных шалостях графа доходил и сюда. Хотя о молодом Рейне и говорили, что он по уши влюблен в свою мачеху и совершенно не интересуется другими женщинами — надо отдать должное, некоторые из рассказчиц говорили об этом с сожалением, — но очень уж хороша, по мнению парня, была невеста, чтобы он мог быть полностью за нее спокоен.

Рейн, отвесив легкий полупоклон, церемонно преподнес новобрачным свой подарок — две полновесные золотые марки. По толпе пронесся восхищенный шепоток — дар был действительно хорош, на такие деньги молодые и дом справят, и скотины прикупят.

Плотная, румяная невеста, рослая — на полголовы выше своего нареченного, — с длинной, почти до пят, русой косой толщиной чуть ли не в руку, с неловкой и застенчивой улыбкой приняла монеты и низко поклонилась графу, который отечески поцеловал ее в лоб и похлопал по плечу осоловевшего от свалившегося на него богатства жениха.

Стол был накрыт под открытым небом — староста показал себя щедрым хозяином и пригласил на пиршество чуть ли не всю деревню.

Огромный, целиком зажаренный хряк источал чарующий аромат, горами громоздились на прогнувшихся столах копчености. Миски с соленьями и стопки блинов соседствовали с жареными курами и дымящимися горшками с запеченной вместе с грибами и сметаной картошкой.

Особое место уделялось пирогам — с луком и мясом, с яйцами куриными и яйцами перепелиными, с капустой и с острым сыром, — на славу постарались хозяйки. Да и то сказать — снедь готовить собралась чуть не половина женщин села. На столах были и обычные, привычные местным напитки — пиво да крепкая бражка, но перед графом и сидящими по правую от него руку молодыми поставили и диковинное, издалека привезенное и долго до сего дня хранившееся в подвалах старосты дорогое вино — теперь оно густой рубиновой струей устремилось в новенькие глиняные кружки, которым сегодня под конец пира суждено было быть разбитыми в честь новобрачных и для процветания их молодой семьи.

— За здравие молодых! — провозгласил Рейн, высоко подняв кружку, и, опорожнив ее до дна, с силой метнул глиняную посуду в специально для такого случая притащенный жернов. Кружка вдребезги разлетелась, ударившись о неподатливый камень, вызвав одобрительные возгласы пирующих — по поверью, не попавший в жернов был неискренен, а стало быть, бить его должны были немедля и нещадно батогами, и гнать его надлежало не менее чем до околицы. Понятно, уж давно никто и никого за промах не бил, особенно к концу торжества, когда обильно перемешанная с пивом бражка заставляла кружки лететь куда угодно, но только не в каменный жернов.

Пылал костер, вздымая вверх высокий столб мятущихся искр, весело плясали девки. Мужики, в массе своей уже изрядно поднабравшиеся, доставали трубки и заводили степенные разговоры «за жисть». Рейн, к плечу которого прижалась Аманда, стоял чуть в стороне, с удовольствием наблюдая за весельем. Постепенно он стал уставать от еды, от здравиц в честь молодоженов, в свою и даже в честь своей возлюбленной, которой тоже перепало немало внимания — многие хотели лично выказать свою приязнь госпоже.

Внезапно плечи Аманды вздрогнули, и граф тут же это почувствовал — тело ее напряглось и как-то даже съежилось. В воздухе явственно повеяло холодком неизвестной пока, но от этого не менее реальной угрозы. Он бросил взгляд туда, откуда исходило это леденящее дуновение…

Высокий мужчина в черной рясе двигался к ним, грубо расталкивая танцующих. Изрядно захмелевший народ не вполне соображал, что это мешает им удержаться на ногах, поэтому пока никто не попытался призвать вторгнувшегося к порядку.

Мужчина остановился в нескольких шагах от графа.

Почувствовав неладное, двое воинов бочком придвинулись поближе к своему господину, тем не менее не подавая признаков агрессивности, дабы не нарушать спокойного течения праздника.

Граф бросил взгляд на незнакомца — высок и наверняка отменно сложен. Густые волосы странно сероватого оттенка, такая же, под цвет шевелюры, бородка. Глаза, плохо видимые в неверных отблесках пламени костра, казались по непонятной причине красными — не иначе как пляшущие языки пламени окрасили взгляд незваного гостя в столь редкий цвет.

У ног незнакомца сидел, мелко дрожа, огромный пес — больше, пожалуй, чем все, кого граф до этого видел. Острейшие белесые клыки хищно скалились, а глаза горели тем же недобрым огнем, что и у хозяина. Густой серый мех того же пепельного оттенка, что и у человека, выдавал в собаке немалую толику волчьей породы.

— Добро пожаловать на сей пир! — на правах хозяина провозгласил граф. Формально приглашать гостя за стол был вправе лишь отец невесты, но он в настоящее время уже мирно спал в самом укромном и безопасном месте — под широким дубовым столом. — Почти праздник своим присутствием и испей чашу во здравие…

Он не договорил. Человек качнулся вперед, и столько вражды было в каждом его движении, что воины, выхватив мечи, загородили собой графа и Аманду. В то же мгновение молнией, бесшумно метнулся вперед огромный пес, но опоздал лишь на долю секунды — не беззащитное женское горло теперь оказалось на его пути, а стальная сетка кольчуги на мощной груди мечника. Тут же сверкнул одним неуловимым движением извлеченный из-под рясы длинный тонкий меч, и все смешалось — звон стали, звериное рычание и вопли боли.

Рейн на мгновение опешил — а уже спустя секунду меч был в его руке. Но тут вихрь опал, и перед глазами графа предстала ужасная картина. Один из его мечников пластом лежал на земле и не подавал признаков жизни, кольчуга на его груди была изодрана в клочья, и огромная рваная рана зияла на том месте, где в живую плоть погрузились страшные клыки пса. Второй, подвывая, пытался отползти в сторону, оставляя широкий кровавый след — за ним по земле тянулись вывалившиеся из вспоротого живота внутренности, и даже на первый взгляд становилось ясней ясного — этот уже не жилец.

Мужчина стоял все так же неподвижно, но теперь он был на шаг ближе к графу — тонкий меч, на который он небрежно опирался, был по рукоять покрыт кровью. И всё так же у его ног сидел пес, только теперь с его клыков падала на сухую землю алая пена. Он медленно протянул руку, и длинный палец, как показалось Аманде, уперся ей прямо в сердце, хотя незнакомец стоял от них в нескольких шагах.

— Emia, y'li sinj'yn kaen ly.

Голос прозвучал сухо и властно, и, хотя никто из присутствующих не знал языка, на котором были произнесены холодные и злые слова, каждый вдруг понял, что они означают.

Незнакомец приказывал графине Андорской следовать за ним.

Приказывал под страхом смерти. Испокон веков свадьба считалась священным днем — когда единственной кровью, которую можно было пролить, являлась пролитая женихом кровь невесты, жертвующей ему свою девственность. Ну, или лордом, буде он сочтет необходимым воспользоваться своим правом, — к этому привыкли и смирились, поскольку шло это испокон веков и уже давно никто не помнил, кто ж именно даровал им такие права. Поэтому мужики, мигом протрезвев и осознав, что только что произошло, вконец озверели.

Тяжелый топор с хрустом впился в спину незнакомца, а уже в следующий миг вихрем метнулся пес, и отважный серв взвыл, тупо глядя на откушенную по локоть руку. Тут же сверкнул меч — гость, как будто не получивший только что смертельный удар, одним взмахом отсек бородатую голову, со стуком укатившуюся под стол.

Прямо под руку мирно посапывающему старосте.

Одновременно с этим удачный выпад еще одного из воинов графа насквозь пронзил пса, но тот, извернувшись, полоснул когтистой лапой по лицу ветерана, в клочья раздирая кожу, вырывая глаза и обнажая кости, — и тут же громадный волкодав, извиваясь, принялся зубами вытаскивать засевший в его брюхе меч, как будто это была лишь маленькая, причиняющая легкое неудобство заноза.

Сверкали мечи — Рейн пока успешно отражал страшные в своей точности и выверенноети выпады Черного, чей тонкий клинок упорно искал слабину в обороне графа, но каждый раз наталкивался на вовремя подставленную сталь. Аманда, помертвев, застыла за спиной Рейна — в глазах горела жестокая решимость идти до конца, и рука уже легла на золотую пряжку, стягивавшую пояс на тонкой талии.

Пес все еще пытался вытащить меч из своего тела, когда сразу трое вил буквально пригвоздили его к земле. Чудовище, зарычав от боли, на время оставило свое занятие и бросилось на обидчиков, однако массивные жерди держали его крепко — одни вилы треснули, но тут же в заднюю ляжку впилась толстая рогатина, проткнув ее насквозь и глубоко погрузившись в землю. Аманда, мгновенно изменив намерения, бросилась вперед и с силой вонзила свой тонкий, почти детский кинжал в спину зверя.

Раздался чудовищный вой, в котором смешались ужас и обреченность, огромный пес забился в конвульсиях, в щепы разнося пришпиливающие его к земле инструменты и отбрасывая в сторону сервов, которым не хватило сил удержать сошедшего с ума от боли зверя.

Лишь на мгновение отвлекся Черный, лишь на секунду бросил взгляд на своего агонизирующего напарника, но этого времени хватило Рейну, чтобы единственным выпадом пробить защиту противника и вонзить клинок в его грудь. В следующее же мгновение меч убийцы с лязгом врезался в клинок графа, выбив оружие из его руки.

Граф отступил несколько шагов назад, его рука нашаривала на поясе кинжал, но пальцы теребили лишь пустые ножны — еще недавно использованное для совсем не боевых целей, в настоящее время лезвие тяжелой даги торчало в здоровенном окороке, от которого граф старательно отрезал для Аманды наиболее нежные кусочки.

Злорадно усмехнувшись, Черный сделал шаг вперед, занося меч над головой, но тут его пальцы разжались, и оружие с глухим звоном упало в редкую траву. Он недоуменно уставился на предавшую его руку, затем взгляд его переполз на хлещущую из груди кровь, и непонимание в глазах убийцы сменилось паническим ужасом. Губы разомкнулись, будто собираясь исторгнуть вопль, но, так и не издав ни звука, он вдруг ничком рухнул на землю и остался лежать неподвижно — под телом расползалось широкое темное пятно.

Граф, тяжело дыша, стоял, облокотившись о дерево, и чувствовал, как мелко дрожат колени. Еще никогда он не был так близок к смерти, еще ни один противник не казался ему столь неуязвимым. Поистине, не подари он Рейну ту долю секунды на удар, неизвестно, чей бы труп первымраспластался на земле.

Ему принесли меч, и Рейн, кивнув, сжал рукоять, чувствуя, как постепенно возвращается в душу уверенность. Подошла Аманда и молча на мгновение прижалась к нему…

Из-под стола раздался жуткий, почти звериный вопль — очухавшийся староста, придя в себя, обнаружил, что вместо увесистого окорока сжимает в руках голову своего соседа с выпученными глазами и вывалившимся наружу толстым языком.

Отряд мчался галопом — теперь Рейн не жалел коней, — и стремительно проносились мимо стволы деревьев. Никто не жаловался — тяжким грузом на сердце каждого лежали оставшиеся в деревне три холмика с грубыми деревянными крестами…

Рейн молчал. Аманда знала, что мог бы сказать ей граф — что в ее силах было предупредить его об опасности, что жизни этих троих, возможно, лежат на ее совести. Она бы и не стала возражать — нельзя оправдаться, не объяснив ему все до конца — а там, кто знает, может, этих холмиков стало бы на один больше. Аманда даже рада была бы выслушать упреки — может, взорвись он, наговори грубостей — и ей станет хоть капельку легче. Она даже чуть пришпорила коня, чтобы оказаться рядом с ним, но граф молчал — хлопал на ветру его голубой плащ, в нескольких местах рассеченный клинком убийцы.

Она знала, что эти Охотники вряд ли будут последними — они просто оказались самыми удачливыми, первыми обнаружив ее.

Делиться своей находкой с другими они, конечно, не стали — и это хорошо. Значит, есть еще время. Правда, похоже, его не так уж много.

Лига за лигой оставалась позади, до замка Йен было не так уж и далеко, когда запросили пощады охотники, не привыкшие к дикой скачке. Граф, на удивление Аманды, согласился и, остановив взмыленного коня, спрыгнул на землю. И его скакун, и лошади оставшихся солдат едва дышали — еще немного, и они бы рухнули замертво.

— Час, — бросил он.

К Рейну подошел Зулин и развел своими длинными худыми руками.

— Прости, друг… жаль, что я не смог быть рядом с тобой.

— Да уж, ты бы, пожалуй, перепугал народ заранее, еще до того, как там появился этот урод, — криво усмехнулся граф. — Да ты не обижайся, друг мой. Сам же знаешь, тебя народ порядком побаивается.

Зулин кивнул — уж это-то ему было хорошо известно. Аманда положила ладонь на руку своего возлюбленного.

— Рейн, я… прости меня, если, конечно…

— Аманда… — граф говорил почти спокойно, — я не знаю, почему ты мне не сказала. Я слишком люблю тебя, чтобы в чем-либо обвинять. И я догадываюсь, что раз ты не смогла предупредить нас об этой угрозе, значит, тому были веские причины. Я прошу лишь об одном… чтобы я мог защитить тебя, я должен хотя бы примерно знать, что именно или кто именно угрожает тебе. Я готов отдать жизнь за тебя и с радостью отдам ее, но мне бы не хотелось, чтобы меня закололи, как быка на бойне, в тот момент, когда я и не подозреваю об опасности. Я знаю, эта тайна тяготит тебя, но выдать ее ты не хочешь или не можешь… пусть так. Но ответь лишь на один вопрос…

— Да? — покорно, шепотом спросила она, мысленно давая себе клятву, что ответит правду, о чем бы он сейчас ни спросил.

— На этом все или стоит ожидать еще таких… гостей?

— Стоит… — выдавила она из себя, опустив голову. Аманда вдруг с ужасом поняла, что вместо того, чтобы защищать Рейна от угрожающих ему опасностей, она сама представляет для него сейчас куда большую опасность, поскольку именно по ее следу идут охотники, а нагнав свою жертву, они неминуемо скрестят мечи с ним, ее защитником.

Внезапно он рассмеялся — искренне и легко, как будто разом сбросив с плеч тяжесть потерь и ничуть не беспокоясь больше о будущем.

— Что ж, по крайней мере теперь я знаю, чего мне ждать. Отлично, если кто-то хочет драки, он ее получит. И не думаю, что останется доволен.

Аманда поймала его ладонь и с силой сжала ее.

— Рейн, прошу, не относись к этому легкомысленно. Охотники смертельно опасны и…

— О, у них уже появилось имя? Охотники… представляю, за какой дичью ведется эта охота. Очень хорошо представляю — явно не олень и не дикий кабан. Пожалуй, скорее, высокие стройные брюнетки. Я прав? Можешь не отвечать, я и сам знаю, что прав.

Они двигались дальше. Местность постепенно повышалась, начинались предгорья, и недалеко уж оставалось до обители Лотара — замок его, если скромный бастион вообще можно было назвать замком, располагался у подножия гор. Это было не слишком сильное укрепление, похожее скорее на летнюю резиденцию.

Здесь деревень было мало — лишь редкие фермы, на которых работали свободные арендаторы, платившие лорду не издольщину, а твердый налог. Хозяйства были в основном крепкие, временами довольно многочисленные — как правило, все друг другу родня.

Лотар был для этих мест самым желанным господином — девок не портил, охоты с вытаптыванием полей и отвлечением крестьян от дел пахотных на загон дичи не устраивал. Да и вообще, в дела простого люда не вмешивался, занимаясь своими книгами.

Пожалуй, единственным, кто ни в коей мере не приветствовал прибытие владельца, был управляющий Йеном — много лет он безраздельно властвовал в этих краях, хотя и от имени графа Андорского, пользуясь всеми привилегиями, которые ему давала бесконтрольность со стороны лорда. Теперь же воровать ему стало несколько труднее.

Солнце светило вовсю, весело зеленели поля, мимо которых мчались всадники — казалось бы, радоваться надо, но чем ближе подъезжали они к Йенскому замку, тем неспокойнее становилось на душе у Рейна. Он все время украдкой поглядывал на перстень — и стрелка все так же указывала им направление. Теперь уже не оставалось сомнений, что Лотар находится не в замке — по крайней мере дорога упорно забирала влево, тогда как стрелка настойчиво требовала от них свернуть с тракта и ломиться через бурелом в неизвестность. Его успокаивало одно: раз стрелка горит, значит, Лотар жив маг уверил его в этом, погибни он — и живая огненная стрелка тоже исчезнет навеки.

И все же Рейн намеревался заехать в Йен — кто знает, может, там есть вести от Лотара, может, не все так уж плохо, и поднятая паника обернется лишь незапланированным и оттого особенно приятным свиданием братьев. Внезапно скачущий далеко впереди воин резко осадил коня и, спрыгнув на землю, уставился на что-то в придорожной канаве. По спине Рейна пробежал легкий холодок — он уже догадывался, что увидит.

Его предположения оказались верными — в яме у дороги лежали трупы. Три тела — двое взрослых и ребенок, девочка лет четырех. У всех троих перерезано горло, у мужчины к тому же глубокий разрез на груди — клинок рассек сермягу, кожу и остановился, лишь дойдя до кости.

— Разбойники? — спросил граф.

Воин лишь пожал плечами. Затем, кончиком меча, приподнял подол убитой женщины.

— Не знаю… разбойники изнасиловали бы ее, она молода и довольно привлекательна. Потом бы, конечно, убили… А эту зарезали просто так, как… корову. Бессмысленно.

— По коням, — коротко скомандовал Рейн, взлетая в седло, и отряд снова отправился в путь.

Прошло около часа — теперь уже никто не спешивался, чтобы взглянуть на все чаще и чаще попадающиеся у дороги трупы. Граф не стал сворачивать на боковую дорогу, чтобы уз- нать, что за дым поднимается из-за рощи, — они догадывались, что это за дым. Вот кавалькада вылетела из-за скалы, и Рейн натянул поводья — послушное животное замерло на месте.

Даже отсюда было видно, что замок разрушен — огромная дыра на месте массивных ворот, покосившаяся левая башня, дым, тонкими струйками поднимающийся к чистому небу из нескольких, невидимых отсюда, горящих построек. Над стенами Йена кружила стая воронья.

Повсюду на подступах к стене виднелись тела — до них было слишком далеко, но Рейн уже понял, кто напал на замок, — трупы не принадлежали людям. Под стенами лежали орки.

— Вперед… — прошептал граф, и его рука выдернула меч из ножен, но Аманда схватила его коня под уздцы.

— Нет, Рейн, послушай… туда нельзя, да и нет смысла. Там нет живых, а если и есть — то засада, ждущая нас.

— Простите, леди, — вмешался воин, суровый мужчина лет сорока, все лицо которого пересекал старый шрам, оставленный много лет назад орочьим мечом. Нехорошо так… там братья наши, и долг наш в том, чтобы придать земле их тела и отомстить, поелику это будет возможно.

— То верно! — поддержал его другой мечник. — Негоже, чтоб вороны выклевывали глаза павшим. А коли засада, что ж, они отведают наших мечей.

Граф взглянул на Зулина — тот тоже кивнул, одним движением извлекая из перевязи два коротких метательных топора. Охотники молча сдернули с плеч луки, младший поправил висевший на поясе меч — оружие, доставшееся ему в память об одном из бойцов, павших в схватке с Черным.

— Нет, Аманда, сейчас мы не будем прятаться. Если там нас ждет засада, ей же хуже…

Кони галопом мчались к стенам погибшего замка — тела вокруг стен показывали, что оркам пришлось немало заплатить за победу.

Но Рейн сразу понял: Йен пал при первом же приступе — иначе потери среди нападавших были бы неизмеримо больше. Они миновали массивную катапульту, и Аманда издала удивленный возглас — возле брошенного сооружения лежал пораженный стрелой труп человека.

Да, это был обычный человек, не орк и не тролль, просто невысокий мужчина с заскорузлыми ладонями. Можно было подумать, что он пал жертвой зеленокожих захватчиков, но шкура на его плечах была очень уж похожа на хламиды орков, а на поясе болтался ятаган — излюбленное их оружие.

Мужчина лежал, свесившись с ворота катапульты — похоже, именно он руководил метанием массивных камней, почти разрушивших одну из башен замка. После того как были разбиты ворота, катапульту бросили, как ненужную вещь да и то, к слову, армия орков всегда славилась скоростью, почти не уступая конному войску и намного превосходя в этом пехоту.

«Если орков, при их напористости и бесстрашии, научить правильно штурмовать крепости, — мелькнула у графини паническая мысль, — то ни одна цитадель перед ними не устоит. И ведь нашелся же один… учитель».

У самых ворот граф спешился. Вокруг по-прежнему было тихо, только гнусное карканье черной стаи, кружащей над поверженной цитаделью, эхом билось меж порядком обветшалых каменных стен.

Здесь уже лежали трупы людей — пронзенные копьями, изрубленные кривыми ятаганами, утыканные стрелами. Их было немного — вряд ли гарнизон замка превышал четыре десятка человек, да и те в мирное время изнывали от скуки. И все же даже эти немногие воины сумели причинить оркам существенный урон.

Мечники, обнажив оружие и выставив перед собой щиты, осторожно вошли во двор крепости. Рейн последовал было за ними, однако Аманда загородила ему путь.

— Надень доспехи. Иначе я тебя туда не пущу.

— Да почему я должен таскать на себе эту тяжесть! — возмутился граф, пытаясь обойти подругу. — Здесь же пусто и тихо, как в могиле.

— Надень.

— Ну ладно, ладно… — сдался Рейн и покорно принялся напяливать на себя панцирь. Затянув последнюю пряжку, Аманда отступила в сторону.

— Теперь иди. Только, прошу тебя, осторожнее.

— Непременно, — глухо прозвучал из-за опущенного забрала голос рыцаря.

Солдаты, ожидавшие своего лорда у ворот, теперь двинулись вперед, внимательно оглядываясь по сторонам. Следом за ними тяжело шагал закованный в сталь граф, которого по бокам прикрывали охотники с готовыми к бою луками.

Во дворе трупов было еще больше — похоже, орки вырезали подчистую всех обитателей замка, не желая обременять себя пленниками. Фурзин побледнел и всхлипнул, увидев лежавшую на пороге женщину с головой, почти надвое рассеченной метательным топором тролля, так и не дотянувшуюся до пришпиленной к косяку дочери — девчушки лет десяти. Стрела пробила девочке грудь, глубоко увязнув в дереве, и малышка так и осталась стоять у стены, бессильно свесив руки и навсегда закрыв глаза.

— Это произошло вчера утром, — прошипел Фуршан.

— Га-а-ады-ы!!! — взвыл его сын. — Убийцы!

Он хотел было что-то еще добавить, но внезапно замолк на полуслове и так, с открытым ртом и выпученными глазами, повалился лицом вперед на лежащий у его ног труп. В спине парня торчал глубоко ушедший в тело метательный топор.

— К бою! — рявкнул Рейн.

Одно из строений, видимо, казарма, исторгло из себя толпу зеленых тварей. Они выскакивали из дверей, лезли из окон, толкаясь и мешая друг другу, с истошным визгом и воплями прокладывая себе дорогу. Один тут же свалился под ноги идущим сзади, со стрелой Фуршана в горле, второму глубоко в лицо врезался топор Зулина, остальные смешались с мечниками Рейна.

Зазвенела сталь…

Орки сражались отчаянно, но, как всегда, бессистемно, наваливаясь на противника всем скопом и зачастую не давая друг другу нанести точный удар. Их лишенные кольчуг шерстистые тела легко поддавались неотразимым выпадам графа, в то время как орочьи ятаганы бессильно высекали искры из панциря Рейна. Время от времени над его плечом свистела стрела, и очередная тварь падала на землю с торчащим из груди или горла древком.

Один из воинов, лишившись меча, медленно отступал к ближайшей стене, с молниеносной быстротой подставляя порядком изрубленный щит под каждый направленный в него удар. Метко брошенный Зулином топор почти снес башку одной из тварей, и мечник получил секундную передышку, во время которой завладел выпавшим из мертвой руки ятаганом. Сжав непривычное и поэтому неудобное оружие, он снова бросился в атаку, раскроив голову ближайшему противнику, — увы, это был его последний успех, арбалетная стрела, выпущенная почти в упор, пробила кольчугу, сердце бойца, и окровавленный наконечник на полпальца вышел из спины смельчака.

У ног Рейна громоздилась гора поверженных тел, он вынужден был сделать один шаг назад, затем другой — для его меча требовалось жизненное пространство, и он, взмах за взмахом, пел погребальную песню наседающим тварям. Но вот очередной шаг, и спина рыцаря уперлась в каменную кладку стены. Прекрасно, по крайней мере сзади к нему не подойдут.

Меч взметнулся вверх, отражая удар, и выброшенная вперед дага по рукоять погрузилась в податливую плоть врага. Тот дернулся, с хрипом роняя оружие, и окровавленная рукоять выскользнула из латной рукавицы, оставив клинок торчать в горле поверженного орка. Еще один взмах — и начисто отсеченная когтистая кисть падает на землю, заставив орка сменить боевой рев на визг боли.

Фуршан, всадив очередную стрелу прямо в клыкастую пасть здоровенного орка, тут же почувствовал удар в плечо — правая рука внезапно онемела, и пальцы, еще мгновением ранее гибкие и уверенные, вдруг стали чудовищно непослушными. Он изо всех сил пытался заставить руку достать из колчана новую стрелу, но та упорно не хотела подчиняться — навылет пробивший ее и при этом в крошево раздробивший кость арбалетный болт полностью вывел охотника из строя. Старый следопыт схватился уцелевшей левой рукой за висящий на поясе здоровенный охотничий нож, но в тот же момент второй болт попал ему прямо в лицо, отбросив уже мертвое тело назад.

Пал еще один боец — один из градом сыпавшихся со всех сторон ударов зацепил не защищенную кольчугой ногу, а затем, уже упавшего, его добили насевшие со всех сторон зеленые уроды.

Внезапно два орка отлетели в стороны, сбитые с ног могучими ударами когтистых лап. В толпу нападавших ворвалась неведомо откуда взявшаяся большая черная пантера. Молниеносный бросок — и ее клыки разорвали глотку еще одному, а длинные, острые как бритва когти с легкостью разорвали брюхо и выпустили кишки другому. Орки завыли, оборотив оружие против нового врага и давая тем самым передышку измученному Рейну, который тем не менее не упустил случая вонзить меч в ближайшую спину, мысленно вознося хвалу неожиданной помощнице.

Кривое лезвие рассекло лоснящуюся черную шкуру, и огромная кошка жалобно взвизгнула, отпрянув назад. Вслед за этим еще один ятаган полоснул ее по лапе, которая тут же безжизненно повисла.

Изогнувшись, пантера ударила когтями по отвратительной морде, превращая ее в кровавое месиво, но в то же мгновение еще один клинок глубоко ушел ей в бок. Отвернувшись от еще трепещущей жертвы, орки с новой силой набросились на Рейна.

Механически парируя удары и делая ответные выпады, граф с тоской думал о том, что продержится он недолго. Рано или поздно очередной орк нащупает щель в доспехах, и тогда вороненая сталь ворвется в его тело, дробя кости и отворяя дорогу потоку крови.

Последний мечник, прижатый к стене и пронзенный сразу тремя клинками, испустил дух. Зулин, давно истративший метательные топоры, теперь бился мечом — его длинная правая рука неуловимыми для глаза движениями наносила один удар за другим, но и ему оставалось уже недолго — левая безжизненно висела, из глубокой раны сочилась зеленоватая жидкость.

Глухое рычание заставило орков оглянуться — пантера стояла за их спинами, сверкая желтыми глазами и яростно хлеща хвостом по своим бокам. Насладившись произведенным впечатлением, кошка прыгнула, разорвав горло очередному противнику. Орки в панике сделали несколько шагов назад, а затем вдруг неожиданно бросились бежать, бросая оружие и вопя что есть мочи.

Пантера метнулась им вслед, походя располосовав спину замешкавшемуся, и уже в следующую секунду визжащие остатки орков и преследующая их стремительная черная тень скрылись за разбитыми воротами замка.

Рейн сорвал шлем и вытер обильно струящийся по лицу пот, затем склонился над парнишкой — парень, единственный из павших, еще подавал признаки жизни. Но, увидев его рану, граф покачал головой — никто еще не выживал с разрубленным позвоночником.

Спустя несколько секунд парень дернулся и затих. Зулин, выдрав из туши орка один из своих метательных топоров, зыр-кал по сторонам в поисках цели, но вокруг было тихо.

— Аманда! — крикнул граф.

Не дождавшись ответа, он выбежал за ворота. Девушка, вжавшись в щель треснувшей под ударами катапульты стены, мелко дрожала. Рейн подошел к ней и нежно обнял, не замечая, как его покрытые зеленой кровью доспехи пятнают ее красивый, хотя сейчас и несколько помятый дорожный костюм.

— Все кончилось, — прошептал он, чувствуя, как она доверчиво прижимается к нему. — Мы опять победили… но какой ценой!

Она подняла на него огромные черные глаза.

— Кто?

— Все. Мы остались втроем: ты, я и Зулин. И он уже не боец — ранен в руку, и, похоже, сильно. Остальные погибли… Но, Аманда, я не могу понять. В тот момент, когда, по моему мнению, нас почти опрокинули, неизвестно откуда появилась здоровенная пантера и устроила оркам такую трепку, что любо-дорого смотреть было. Откуда она взялась и почему пришла нам на помощь? Ума не приложу.

Она безразлично пожала плечами:

— Звери не любят орков. Даже птицы бегут при их появлении, а хищники вполне могут и напасть. Я видела ее, она промчалась мимо, как призрак. Не знаю, кто из орков успел уйти от нее живым, но бежали они что есть мочи.

— Может, Лотар держал ее как ручную зверушку?

— Какая разница, если она все же вам помогла? Как ты думаешь, неожиданно сменила она тему, — это была засада? Они ждали нас?

— Я не…

— Рейн! — раздался резкий, режущий ухо крик Зулина. — Сюда!

Граф и Аманда вбежали во внутренний двор, озираясь по сторонам и ища глазами Зулина, но того не было видно. Спустя мгновение он показался на гребне стены.

— Я здесь. Давайте сюда!

Когда они поднялись на парапет, Зулин протянул здоровую руку.

— Они возвращаются.

И верно, к замку двигалась вражеская колонна — их было не меньше полусотни. Они шли быстро — было ясно, что их предводители прекрасно знают, кто именно ждет их в полуразрушенной цитадели.

Впереди бежали приземистые клыкастые орки, размахивая ятаганами, за ними — с десяток сутулых троллей, которые, впрочем, перебирали ногами столь же быстро, сколь и их шустрые подчиненные — тролли наверняка командовали ордой.

Несколько минут — а врата замка разбиты, и всех защитников — один измотанный рыцарь, один раненый тролль, одна слабая женщина.

Рейн, наклонившись, поднял валявшийся у стены арбалет и тут же, чертыхнувшись, отбросил его — тетива оружия была перерублена.

Распрямившись, он оглядел друзей.

— Что ж, думаю, теперь это конец. Но ты, Зулин, сможешь спастись и должен это сделать, иначе в Андор-холле так и не узнают, что с нами случилось. Ты должен притвориться мертвым — думаю, они будут искать людей, а на тебя внимания не обратят.

Тролль позеленел — человек бы в данной ситуации залился краской гнева, но бросившаяся ему в лицо зеленая кровь придала морщинистой коже странный, ранее Рейном не виданный оттенок.

— Я еще могу сражаться, — проскрипел он, скаля желтые зубы.

— Можешь, — серьезно кивнул Рейн. — Но не будешь. Я прошу… нет, я требую, чтобы ты выполнил мой приказ. Ты должен донести весть…

— Нет! — яростно прошипел тролль, и его когтистая лапа с силой сжала рукоять топорика. — Мы спасемся вместе или умрем вместе. Никто и никогда не скажет, что Зулин бросил друзей, спасая свою шкуру. И не думай об этом, Рейн. Я не твой подданный, мне плевать на твой приказ… на этот.

— Они уже близко, — заметила Аманда.

Одним прыжком Зулин соскочил с невысокой стены и встал в воротах, готовясь грудью встретить врага. Граф, тяжелые латы которого не позволяли ему совершать такие головокружительные прыжки, двинулся к лестнице. Аманда лихорадочно оглядывалась в поисках исправного арбалета.

Орки взвыли и пошли в атаку. Молнией метнулся топор, вгрызаясь в узкий лоб бежавшего впереди, — Зулин не промахнулся, хотя солнце било ему в глаза. Здоровой рукой он извлек из ножен меч…

— Baruk! — раздался резкий приказ одного из троллей, и орки замерли как вкопанные, не добежав до Зулина всего нескольких шагов. — Sai'd laban t'ai!

Орки медленно, неохотно отступили немного, скаля клыки, но не решаясь нарушить приказ. И все же ятаганы в их когтистых лапах остались обнажены, и в красных глазах горела неистребимая жажда крови. Один вдруг не выдержал и с воплем ярости бросился вперед, но недаром именно тролли всегда командовали ордами — короткий приказ, и злобная тварь рухнула в пыль, почти достав головой ноги неподвижно стоящего Зулина — в спине орка торчал глубоко ушедший в плоть метательный топор.

Рейн встал рядом с другом и обнажил меч. Его глаза сквозь узкие прорези глухого шлема с опаской глядели на замерших орков, готовых, казалось, в любую секунду броситься в бой.

— Чего они хотят? — еле слышно спросил Рейн.

— Не знаю, — свистящим шепотом ответил Зулин. — Думаю, сейчас скажут.

Один из троллей, явно командир орды, вышел вперед. Руки его были пусты. Он неторопливо подошел к Зулину почти вплотную, и палец, увенчанный длинным острым когтем, уперся ему в грудь.

— Se y'li p'yer l'kay?^[53]

— Se k'mit y'len nyriss^[54], - неожиданно раздался сзади голос Аманды.

Рейн был настолько поражен, что удивленно оглянулся, на миг забыв об опасности. Графиня стояла на полшага позади Зулина, в ее руках был взведенный арбалет, вложенная в желобок стрела смотрела прямо в брюхо троллю.

Тот, вытаращив в удивлении красные глаза, сделал полшага назад.

— Emia?

— Y'l, — коротко бросила она.

— Y'l, Sharack, kmeet y'li, — проскрипел тролль. Затем, подумав, добавил: — Y'len rewly K'hran sean?^[55]

— Ne wetk'ly. Si'chaeen^[56].

Тролль кивнул и, повернувшись спиной, направился в сторону от дороги. Похоже, его нисколько не беспокоил наведенный ему в спину арбалет. Аманда двинулась вслед за ним.

— Ты куда? — попытался было схватить ее за руку граф, но она успокаивающе положила ладонь на его латную перчатку.

— Жди здесь. Кажется, у нас появился шанс. Постарайтесь не выводить их из себя, может, все и обойдется.

Рейн пожал плечами — что ж, будем ждать. Аманда скрылась с глаз, зайдя за угол привратной башни. Граф слегка расслабил пальцы, сжимавшие рукоять меча, и, пользуясь случаем, принялся рассматривать орков. Те истекали злобой, но, наученные горьким опытом, и не пытались сделать хотя бы шаг вперед. Тролли за их спинами поигрывали топорами, ясно давая каждому понять, что ждет ослушника.

Аманда отсутствовала минут десять.

— Эмиа? Не ждал увидеть тебя здесь, — проскрипел Шарак, присаживаясь на корточки.

Аманда тоже устало опустилась на камень, однако ее арбалет ни на мгновение не утратил прицела.

— Ты можешь убрать свое оружие, — оскалился тролль. — Ваши с Фарром взаимные счеты меня не касаются. Мне не заплатят за твою голову, для этого есть Охотники.

— Приказ отдал Брюс, — усмехнулась она.

— Пусть так. И все же, повторяю, мне твоя голова не нужна. Но ты должна ответить на вопрос. Что означают твои слова, что знак К'храна принадлежит ему по праву?

— Это так. Его зовут Зулин. Он попал к людям еще ребенком… был бой, орки проиграли. На его груди висел знак. Он К'хран по крови.

— Я не слышу лжи в твоих словах, — задумчиво пробормотал тролль. — И все же не могу в это поверить. Клан К'храна был перебит К'роллами почти полностью. Его сына похитили, сама Расса К'ролл увезла его… с тех пор ее никто не видел. Может ли этот юнец быть наследником рода?

— Я не стала бы лгать и ради спасения собственной жизни. — Аманда небрежным жестом отложила арбалет в сторону, давая понять, что не нуждается в оружии. — Сейчас же обо мне и разговора нет, вам меня не взять. Тебе это известно не хуже, чем мне.

— Да, я знаю. Несколько лет назад я слышал о тебе, теперь вижу, что те слова были правдой. Ты сражаешься на их стороне?

Она пожала плечами:

— Речь не об этом, верно, Шарак? У тебя свой путь, у меня свой. Хочешь, скрестим оружие, хочешь, разойдемся мирно.

— Пойдет ли он с нами?

— Не пойдет, Шарак. Его жизнь прошла среди людей, и он будет хранить им верность. Честь для него — не пустое слово. А для тебя?

— Для меня тоже, — склонил голову тролль. — К'хран был моим господином, и я не смогу причинить вреда его сыну. Если ты, конечно, не лжешь.

— Мои слова легко проверить, — улыбнулась Аманда. — Что ты знаешь об амулете К'храна?

— Что и все… что только истинный К'хран может его носить. И что нельзя убить владеющего амулетом К'храна и остаться при этом в живых. В этих словах есть скрытый смысл?

— Нет, только то, что сказано. Чего уж проще — протяни руку и возьми амулет. Ты сам, не твои псы-орки, только тролли могут проверить подлинность амулета К'храна.

Некоторое время Шарак размышлял, затем согласно кивнул:

— Хорошо. Пусть будет так. Если он действительно наследник К'храна, вы свободны. И я никому не скажу, что видел тебя, Эмиа.

— Спасибо, — тепло улыбнулась она.

— Будьте осторожны. Здесь сейчас много отрядов, через проход прошли три или четыре орды. Я смогу вас отпустить, но не смогу защитить. Если ты права, последний К'хран потерян для нас… Может, лучше ему пасть в схватке… но только не от моего топора.

Тролль поднялся и заковылял назад, к своим. Аманда, держа арбалет опущенным к земле, двинулась следом.

Когда они вышли к воротам, там ничего не изменилось. Все так же плечом к плечу стояли Рейн и Зулин, все так же толпились в десятке шагов от них сверкающие ятаганами орки. Шарак неспешно подошел к Зулину и протянул руку.

— Дай ему свой амулет, — сказала Аманда. — Не бойся, он не станет его отбирать, ему необходимо просто взглянуть на камень поближе.

Зулин нехотя снял с шеи цепь и протянул кулон троллю — черный камень мягко лег в подставленную ладонь, и тут же тролль взвыл от боли, выронив амулет и тряся обожженной кистью. Орки качнулись было вперед, но остановленные повелительным окриком, снова замерли на месте.

— Y'len rewly K'hran^[57]! — крикнул он, и в ту же секунду Рейн чуть не выронил от удивления меч.

Все тролли преклонили колена и склонили головы. Затем, повинуясь жесту командира, встали, выкрикнули резкие приказы, и отряд, развернувшись, двинулся прочь от разрушенной крепости. Орки бросали через плечо злобные взгляды, но никто не посмел ослушаться. Через несколько минут бегущие орки и следующие за ними тролли скрылись из виду.

Рейн снял шлем и перевел дух.

— Что ты им сказала? — спросил он Аманду.

— Правду, — усмехнулась та. — Зулин, думаю, потомок древнего рода… и, по словам этого их предводителя, последний оставшийся в живых. Боюсь, друг мой, — обратилась она к троллю, — что твоя мать погибла. Тебя действительно похитили, может, с целью выкупа, может, просто чтоб поиздеваться. Этот… Шарак, командир орды, когда-то служил клану К'хранов, поэтому счел своим долгом нас отпустить.

— И они поверили? — недоверчиво спросил Зулин, баюкая раненую руку. Кровь течь перестала, но рана порядком ныла, и лицо тролля, и без того жуткое, временами перекашивалось от с трудом выносимой боли.

— Их убедил талисман. По древней легенде, только К'хран по крови может безнаказанно дотрагиваться до черного камня. Ни один другой тролль не сможет коснуться амулета, не получив ожог.

— А не скажешь ли ты мне, любовь моя, — задумчиво протянул Рейн, вкладывая меч в ножны, — откуда ты вообще знаешь их язык?

— Я многое знаю… — улыбнулась Аманда.

Ее голос звучал несколько напряженно, и от Рейна это не укрылось. Впрочем, устраивать допрос граф не собирался, понимая, что сейчас она, по сути, спасла им жизнь и так ли уж важно, откуда пришли знания, этому способствовавшие.

Им надо было срочно уходить из разрушенного Йена, и все это понимали. Рыщущие по окрестностям орки могут оказаться не столь почтительными к древнему роду К'хранов, и тогда участь графа и его спутников будет предрешена. Замок уже не мог служить достаточной защитой, да и не имело смысла отсиживаться за толстыми стенами — их ждала дорога и крошечная огненная стрелка, трепещущая в перстне Рейна.

Они потратили еще час, обшаривая все закоулки замка, в слабой надежде отыскать хотя бы одного оставшегося в живых, но орки свое дело знали уцелеть не удалось никому. Видно было, что твари тщательно обыскали все помещения цитадели — выволакивали во двор и приканчивали тех, кто надеялся спрятаться, безжалостно убивали пытавшихся сопротивляться, с особым удовольствием добивали раненых.

К удивлению Рейна, библиотека Лотара оказалась почти цела — орки лишь истоптали свитки и побросали на пол книги, ища в стенах тайники с золотом. Кое-что, видать, они нашли, иначе наверняка со злости запалили бы бумагу, превратив в дым мудрость, копившуюся веками. С помощью Аманды — от Зулина было в этом мало толку — граф уложил свитки в оставшийся неповрежденным сундук и, с трудом спустив его во двор замка, обрушил на него поленницу дров, надежно и надолго похоронившую его под собой.

В остальном же замок был разграблен подчистую — даже с трупов поснимали все сколько-нибудь ценное. Даже оружие — Рейн спросил у Аманды, зачем оркам людские мечи. В ответ та лишь пожала плечами — не знала. Но обоим было ясно, что раз уж орки вооружаются чем попало, значит, их армия уже больше, чем возможности их мастерских. Этот пугающий факт говорил об одном — грядет война. Аманда знала, да и Рейн уже догадался, что орочьи орды не свалились с неба и не восстали из небытия — где-то открылся Портал и через него, пока еще тонкими струйками, просачиваются отряды зеленых тварей. А среди людей нет больше второго Байда-полуэльфа. И надеяться можно только на мечи да на стойкость тех, кто встанет под знамена нового Альянса, которому, похоже, предстоит в скором времени быть созданным.

Они покинули Йен и двинулись дальше — вопрос о том, чтобы прекратить поиски и возвращаться в Андор-холл, никто и не поднимал. И Зулин, и Аманда, и тем более Рейн были убеждены в том, что Лотар попал в беду, раз так и не вернулся в свой замок.

И тем не менее он все еще был жив.

Теперь двигались осторожно, по возможности быстро. К огорчению Рейна, очень скоро дорога перестала вести их к цели, все больше и больше забирая в сторону от того курса, который диктовала им огненная стрелка, упорно показывающая одно и то же направление.

Потратив чуть ли не полдня в поисках хотя бы тропы, ведущей в гору, Рейн вынужден был смириться и двинуться по дороге, хотя она и уводила их от цели. Он надеялся лишь, что рано или поздно тракт свернет в требуемом направлении.

Вокруг последнее время было относительно мирно и тихо. Не раздавался звон мечей, не пели стрелы над головой — и тем не менее граф не снимал доспехов, в любой момент ожидая нападения.

Рука Зулина быстро заживала, но, видимо, удар рассек какой-то важный участок — пальцы теперь не сгибались, эта рука уже не сможет метнуть топор. Если, конечно, не найдется целителя, который сможет вылечить тролля. Аманда немало времени потратила, собирая попадающиеся на их пути корни и травы, но сама весьма сомневалась, что ее отвары и горячие компрессы смогут вернуть руке былую подвижность.

Рейн чувствовал, как накапливается усталость, как тянет опустить голову на грудь и расслабиться хоть немного. Он знал, что если это допустит, то сразу же заснет, а там и недолго сползти с седла под копыта коню. События этого дня вымотали его донельзя, да и друзьям досталось немногим меньше Аманда тоже слегка покачивалась в седле, а Зулин душераздирающе зевал, тщетно стараясь держать глаза открытыми. Однако оба они упрямо молчали и ни словом не заикнулись о том, что силы человека и тролля, вообще говоря, не беспредельны. Наконец Рейн не выдержал и приказал сделать привал — тем более что уже стемнело и двигаться дальше было бессмысленно.

Через несколько минут весело затрещал костер, разбрасывая искры, и в воздухе запахло едой — Рейн грел над огнем жалкие остатки их дорожных запасов. Да и то сказать, они и не собирались тащить на горбу еду, зная, что в Йене их ждет радушный прием и непременно накрытый стол. Ну, насчет радушного приема они не сильно ошиблись, встреча была действительно… бурной. Но вот насчет угощения… орки не оставили в замке ни крошки съестного, поэтому после выхода из стен крепости их дорожные вьюки тяжелее не стали. И теперь в распоряжении путников было только несколько кусков твердой чесночной колбасы да пара хлебных лепешек — все, что нашлось во вьюке у Фуршана, мир праху его.

Рейн вызвался дежурить первым — в том, что кто-то должен охранять остальных, пока те спят, никто и не сомневался, но каждый знал, что может не выдержать эту, самую тяжелую, первую вахту. Зулин засопел почти мгновенно, кажется, даже с куском колбасы во рту — впрочем, и во сне он продолжал жевать, мощные челюсти, усаженные здоровенными, страшными на вид и чертовски крепкими зубами, работали сами по себе, но глаза уже закрылись, и тролль провалился в сон.

Аманда свернулась калачиком и, положив голову на колени Рейну, сладко спала, убаюканная теплом костра. Ее черные, ставшие от дорожной пыли слегка пепельными волосы рассыпались по плечам, и Рейн, слегка касаясь густых локонов, ласкал их, стараясь не разбудить свою любимую.

Граф делал героические попытки не заснуть, но это оказалось куда труднее, чем бросаться с мечом на орочьи клинки. Снова и снова закрывались его глаза, и каждый раз перед мысленным взором вспыхивали одни и те же картины — бой, пробитое стрелами тело Фуршана, его мечники, падающие один за другим, ненавистные клыкастые рожи орков и его меч, то высекающий сноп искр из вражеского оружия, то мягко входящий в живую… пока еще живую, плоть. Он вздрагивал, вновь выныривал из сладкой полу-дремы, испуганно бросая взгляд на Аманду — не разбудила ли ее эта дрожь.

Но разбудить Аманду сейчас не смог бы, пожалуй, и набат. И граф, убеждаясь, что все в порядке, снова соскальзывал в омут беспамятства, с каждым разом уходя по этой дороге все дальше и дальше.

Он проснулся от странных звуков и в первое мгновение, придя в себя, даже не рискнул шевельнуться. Уж очень знакомым был этот звук — скрежет зубов, обгрызающих неподатливую кость. Медленно открыв глаза, граф увидел нечто такое, что повергло его в ужас. Тем более что было уже достаточно светло, чтобы он смог рассмотреть открывшуюся ему картину во всех подробностях. Он знал, что он видит, так же как знал и то, что это явление не сулит ему ничего хорошего.

На другом конце поляны на корточках сидело странное, можно сказать, даже страшное создание. Огромная туша, состоявшая, казалось, исключительно из толстых пластов жира, была, даже находясь в этой позе, намного выше Рейна. Пожалуй, если чудовище встанет, а граф влезет на коня, тогда, возможно, они смогут посмотреть друг другу прямо в глаза. Необъятная талия хотя какая может быть талия у этого мешка с салом? — была обтянута куском порядком затасканной ткани, мятой, грязной и местами драной.

Но самым удивительным было другое — массивный торс венчали сразу две головы — две чудовищно уродливые башки, во лбу каждой из которых торчал единственный глаз.

Рядом с огром валялась здоровенная дубина — поменьше, впрочем, чем та, что висела в арсенале Андор-холла. Но и этот образчик вполне способен был бы, к примеру, одним ударом вогнать его сиятельство графа Андорского в землю по самые уши. Или еще глубже.

Чудовище завтракало. Огромные, толстые, как бревна, руки сжимали здоровенный кусок мяса — пристально вглядевшись, Рейн содрогнулся — это была задняя нога лошади. И он почему-то не сомневался, что лошадь эта совсем недавно еще бегала, ведомая одним из его воинов. Обе головы поочередно вгрызались в ляжку своими желто-коричневыми, торчащими в разные стороны и к тому же о-о-очень неприятными на вид огромными зубами, отрывали от нее здоровенные куски и глотали их, почти не жуя.

Глядя на эту трапезу, Рейн вдруг почувствовал, как его рука непроизвольно тянется к мечу, несмотря на всю беспомощность этого жеста. Для чудовища его меч — все равно что зубочистка.

Аманда еще спала — во сне она, видимо, чуть отодвинулась, и теперь ее голова лежала на ее же локте, поэтому граф имел определенную свободу движений. Пальцы наконец сжали рукоять орудия, и он, вопреки здравому смыслу, почувствовал себя несколько увереннее.

По всей видимости, монстр заметил его движение, поскольку одна из голов повернулась и взгляд багрового, с желтыми прожилками, глаза уперся прямо в графа.

— Чё, сразу за меч хвататься, да? — неожиданно тонким, каким-то даже детским голосом спросила голова, в то время как вторая продолжала жрать. Чё мы-то тебе сделали, а?

При этих словах Аманда встрепенулась, раскрыла глаза и ошалело уставилась на огра, а граф опешил от неожиданности. Он, откровенно говоря, ожидал чего угодно другого, незамедлительного нападения, например, но уж никак не такого.

— Ты лошадь мою зачем сожрал, скотина? — ляпнул он первое, что пришло в голову.

— А тебе что, жалко? — обиделась голова. — Вона у тебя их сколько, подумаешь, одной меньше… А мы уж, почитай, дня два не жрамши. Мы и так выбрали, что похуже. Вы б ее все равно загнали, не сегодня, так завтра.

Голова на некоторое время отвлеклась — пришла ее очередь заняться изрядно уменьшившейся в размерах лошадиной ляжкой. По всему видать, что хоть брюхо у них и одно на двоих, но пожрать любят обе башки. Пока мощные челюсти рвали кровавое мясо, громко рыгнув и облизав влажные от крови губы, заговорила вторая голова — ее «голосок» неожиданно оказался низким и хриплым.

— Ты б, рыцарь, не за оружие хватался, а и сам бы пожрал чего. Там и на вашу долю осталось. Твоя баба вон худа, как смерть, смотреть больно. Небось вообще ее не кормишь? Внезапно Рейн расхохотался.

— Не понять тебя, рыцарь, — вздохнула башка. — То за меч хватаешься, то ржешь как оглашенный… Иль это у тебя… как ее… стерика, да?

— Да… наверное, — пробормотал, давясь смехом, Рейн. — Господи, Аманда, ну что с нами творится. Жили себе тихо и мирно, и вот пожалуйста. Убийцы, засада, тролли… теперь здоровенная образина лопает мою лошадь, да меня же, урод, еще ею и угощает. С ума сойти.

— Мы не урод, — снова обиделся огр, точнее сказать, теперь уже вторая его голова. — Мы очень красивые. Разве что маленькие. Но мы еще растем и обязательно вырастем выше всех. А ты, рыцарь, сам тварь неблагодарная. Тебе вон жрачку оставили, а ты еще и нос воротишь.

— В чем-то он прав, — пожала плечами Аманда, оставшись серьезной и настороженной. Теперь она уже полностью проснулась. — Во всяком случае, не пропадать же добру. Думаю, кое-что съедобное мы соорудить сможем. Особенно если ты, друг мой, поможешь мне разделать столь любезно предоставленную нам нашу долю.

Пока мясо жарилось на костре — этот процесс сопровождался шумным возмущением урода по поводу безмозглых людишек, попусту уродующих огнем такое хорошее мясо, Аманде постепенно удалось вытянуть из огра более или менее правдивую историю его появления на скрытой от чужих глаз лесной поляне. По всему было видать, что монстр еще молод — во всяком случае, как истинный ребенок, он при случае старался приврать, а когда его на этом ловили — смертельно обижался и дулся, надолго замолкая и демонстративно отворачиваясь. И все же, слово за слово, он рассказал о себе достаточно.

Его звали Тхай-Тхел. Вообще-то Тхай, обладатель хриплого баса, утверждал, что он старше — якобы он первый вылез из материнского чрева. Обычно, как только Тхай выдавал такое заявление, Тхел начинал бурно с ним спорить — один раз он, ошалев от возмущения, даже тяпнул «брата» зубами за ухо, но тут же получил кулаком по лбу и на некоторое время утихомирился.

Самая ужасная трагедия огра состояла в том, что он не вышел ростом. Не то, что бывает у людей — один чуть повыше, другой — пониже. Нет, тут все было гораздо хуже, Тхай-Тхел был настолько «короче» остальных своих сородичей, что его считали чуть ли не уродом. И малыш очень болезненно это переживал, изо всех сил пытаясь всем доказать, какой он ловкий, сильный и умный.

Получалось плохо — силенки его вполне соответствовали росточку, а ум у огромного, или даже не очень огромного, огра — вообще качество редко встречающееся и потому мало ценимое — думать могут и тролли, а вот махать дубиной — это как раз самое подходящее занятие для огров.

И все же он старался — настолько, что ушел в набег с первой же подвернувшейся под руку ордой. Тролли, по крайней мере поначалу, были даже рады такой силовой поддержке — огров было мало, и присутствие колосса, или даже колоссика, способного в принципе выдрать с корнем средних размеров дерево, почти гарантировало успех любого набега. Увы, очень скоро их мнение переменилось. Все дело в том, что Тхай-Тхел действительно оказался, мягко говоря, недоразвитым. С их точки зрения — и вовсе законченным и неизлечимым моральным уродом. И дело даже не в росте: юный огр, к ужасу его товарищей по отряду, был — страшносказать! — добрым. Кошмар!

Когда отрад орков пронесся по деревне, оставляя за собой трупы и пожары, Тхай-Тхел сидел за околицей, закрыв толстыми ладонями глаза, и шумно всхлипывал. Ему было жалко этих людишек, они были такие забавные — и он никак не мог понять, зачем же их резать. Но самое жуткое произошло потом вожак орды потребовал от огра, чтобы тот развалил здоровенный каменный дом, в котором староста и его сыновья забаррикадировались и вполне успешно держали оборону.

Видать, отношения у старосты с жителями деревни были не самые лучшие его усадьба представляла собой настоящий бастион, построенный явно с расчетом на возможную осаду. Толстые каменные стены, узкие — даже самому маленькому орку нипочем не пролезть — стрельчатые окна, массивная дверь, окованная железом. Даже крыша у дома была крыта не соломой, а доброй черепицей, а посему факелы орков были этой мини-крепости не страшны. А оттуда, из-под самой крыши, из отдушины, куда орку и руку-то просунуть труд великий, время от времени били арбалетные болты, аккуратно пришпиливая зазевавшихся к более скромным, бревенчатым, стенам окружающих построек.

Разумеется, разметать это строение по кирпичику было для Тхай-Тхела плевым делом, и держи он язык за зубами — все было бы хорошо. Но он, на свою голову, поинтересовался, зачем ему это делать, и вожак, без задней мысли, пояснил, что там, мол, засели особо гнусные людишки, которых просто необходимо вытащить оттуда и придать лютой смерти.

— Не буду, — надулся огр. — Им больно будет. Чего ты на них взъелся?

— Они уложили уже пятерых наших, — ощерился тролль, которому арбалетная стрела разодрала ухо. Пройди она на ла- донь левее — и короткое древко теперь плотно торчало бы у него изо лба.

— Так вы же первые начали, — недоуменно уставился на тролля Тхай-Тхел, который, будучи, по сути, ребенком, искренне верил, что если ты никого не трогаешь, то и тебя не тронут.

Великан представлял себе набег в несколько розовом свете — лежат, стало быть, где-то несметные богатства, которые охраняют злобные чудища, с ног до головы закованные в сталь, готовые броситься на любого, кто попадется на их глаза. И этих гадов надо перебить, а сокровище, ясное дело, забрать.

Здесь же, к его удивлению, не было никаких сокровищ, не было и жутких железных монстров, а были только хлипкие людишки, которых он немало повидал и в доме его матери и от которых он в общем-то и зла никакого отродясь не бывало. Более того, этих людишек орки безжалостно поубивали, хотя те просили о пощаде. Поэтому те, что сумели-таки дать оркам достойный отпор, вызывали у Тхай-Тхела чуть ли не восторг.

— Сами напросились, сами и выкручивайтесь. — Он демонстративно повернулся к троллю спиной, бурча, что отдельных задир просто необходимо иногда немного проучить. К тому же злобный тролль, размахивающий топором перед животом Тхай-Тхела, его порядком раздражал — он вообще был грубым, и огр уже жалел, что связался с этим невоспитанным уродом.

И тут взбешенный тролль сделал две ошибки, которые оказались для него роковыми.

— Ты трус! Урод! Коротышка!

Оскорбление было невероятно болезненным, и Тхай-Тхел едва удержался, чтобы не вправить тут же мозги хаму. С огромным трудом ему удалось взять себя в руки, и он, игнорируя визжащего и исходящего злобой вожака, поплелся подальше от поля боя.

— Сопляк! — заорал ему вслед тролль. — Давай, сосунок, делай, что тебе приказано, кусок дерьма!

И с этими словами он подскочил к огру и ткнул тому кинжалом прямо в огромную жирную ягодицу.

Ну, такого Тхай-Тхел уже вынести не мог — его терпение иссякло. Схватив внезапно переменившегося в лице и теперь визжащего уже не от ярости, а от страха тролля, огр молниеносным движением завязал его ноги в тугой узел, не обращая особого внимания на треск ломающихся костей и брызжущую кровь. Вопли вожака внезапно оборвались — он потерял сознание от боли.

Орки, лишившись командира, бросились на великана со своими ятаганами, но для того, чтобы справиться пусть даже и с огром-недорослем, требовалось что-нибудь посо-лиднее. Взбешенный и в нескольких местах основательно порезанный, Тхай-Тхел в несколько ударов уполовинил наседающий на него отряд, а к тому моменту, как орки осознали всю бесперспективность своего поведения и сочли нужным искать спасение в бегстве, их стало еще меньше.

Обида Тхай-Тхела была безмерна — мало того, что его первый раз в жизни ранили, так еще же и свои! И за что? Он никого не обижал… по крайней мере первым. То, что казалось приятным приключением и обещало неплохую добычу, обернулось глубоким разочарованием.

В панике бежавшие орки оставили его одного, молодой огр не знал, куда податься и что делать. Прихватив из разгромленной деревни визжащую свинью, он отправился в путь, не имея ни конкретной цели, ни особого представления о том, что делать дальше. Конечно, он с удовольствием вернулся бы к мамочке, которая, единственная из всех, никогда не называла его уродом, но где находится Портал, он не имел ни малейшего понятия — когда орда проходила по этим местам, он мало смотрел по сторонам, пыхтя и тяжело топая своими тяжелыми лапами, стараясь догнать шустрых орков, где уж тут дорогу запоминать.

Свиньи хватило на один ужин — аппетит у Тхай-Тхела был отменным, а хрюшка, откровенно говоря, — не столь уж и упитанной.

После этого два дня во рту у огра маковой росинки не было — догнать какую-нибудь живность великан не мог при всем желании, даже курица от него удрала бы, а о том, чтобы залезть в какую-нибудь деревню, не хотел и думать. Во-первых, стрелой угостить могут, а во-вторых, втянут в драку — так он обязательно кому-нибудь шею свернет. А убивать людей ему не хотелось. То ли дело орков — обида жгла сердце Тхай-Тхела, и попадись ему сейчас в руки тролль или орк — мигом бы в узел завязал. Эта расправа ему понравилась. Впрочем, с не меньшим удовольствием он вспоминал, как разлетались эти неблагодарные твари от ударов его дубины.

Наконец до ужаса изголодавшийся огр набрел на стоянку Рейна и чуть не ошалел от радости, увидев перед собой стреноженных лошадей — единственное, кроме черепахи, животное, которое он вполне мог догнать.

К тому времени Тхай-Тхелу уже до смерти надоело одиночество. Правда, среди спящих путников явно выделялся железный человек, который, если верить рассказам старших, обязательно бросится на Тхай-Тхела с мечом и будет его истязать. С другой стороны, железный человек выглядел не столь уж и сильным, и огр подумал, что в случае чего с ним справится. Компания же была ему просто жизненно необходима. Подумав, Тхай пришел к неожиданному выводу если здесь он будет единственным огром, значит, никто и не подумает считать его уродом и недоноском. Тхел, который в таких вопросах вполне доверял мнению брата, тут же с ним согласился и предложил приступить к завтраку, поскольку бурчание желудка стало уже настолько явственным, что вскоре грозило разбудить дрыхнувших как ни в чем не бывало путников.

Лошади огр просто, во избежание излишнего шума, свернул одним движением шею. Тут он не соврал — действительно выбрал самую на вид заморенную. Плотный завтрак, в перспективе плавно переходящий во столь же плотный обед, окончательно привел Тхела в благодушное настроение. Тхай, как всегда, был более пессимистически настроен, не ожидая от окружающих ничего хорошего, но в целом тоже готов был признать, что если данная компания примет их, то это будет весьма неплохо. Правда, смущал третий путник, с головой укрывшийся плащом, но не следовало ожидать, что он чем-то принципиальным отличается от своих приятелей. Тхел уже всерьез намеревался разбудить странников, когда краем глаза заметил, что железный проснулся сам и, как и предполагал вечный скептик Тхай, уже тянулся к мечу.

Впрочем, в дальнейшем железный повел себя вполне терпимо, хотя по первости порядком грубил. Это ему Тхай-Тхел простил, поскольку и сам бы, наверное, перенервничал, узрев спросонья какого-нибудь незваного гостя. В общем, железный человек, назвавшийся графом Рейном, оказался вполне приличным мужиком.

С его спутницей было сразу ясно все, кроме одного — что она делает в этой компании? Тхай-Тхел, конечно, в своей жизни видел не так уж и много, но таких, как она, умел отличить сразу — это, вообще говоря, умели все. На вид она казалась вполне доброй — хорошо бы, если б оно на самом деле так и было.

Правда, увидев третьего странника, Тхай-Тхел потянулся было за дубиной, поскольку с троллями его связывали особые счеты, о чем постоянно напоминала саднящая царапина на заду, но этот самый граф и егр черноволосая спутница довольно убедительно объяснили, что этот тролль — хороший. Тхел сразу им поверил, а Тхай еще некоторое время сомневался и бурчал себе под нос, что тролли вообще твари подлые и ничего хорошего ждать от них не приходится.

Впрочем, этот тролль, Зулин, особо не задирался, в драку не лез и обидными словами Тхай-Тхела не обзывал, из чего даже недоверчивый Тхай постепенно пришел к очевидному выводу, что не все тролли одинаковы и некоторым из них, в ряде случаев, даже можно немного доверять. В общем, решив, что собравшиеся — люди и нелюди — вполне приятные, Тхел предложил присоединиться к честной компании. Тхай, как обычно, несколько покочевряжился, но тоже согласился — будучи если и не старше, то уж наверняка порядком умнее, он давно понял, что двум головам на одних плечах просто совершенно необходимо уметь находить общий язык.

— Аманда, а как твое мнение, — вполголоса спросил Рейн, надеясь, что чудище их не слышит, — мы действительно должны взять его с собой?

— Было бы неплохо, — так же тихо ответила графиня. — Я прошу не забывать, он все же огр и силен как буйвол. В сравнении со своими соплеменниками он, возможно, и проигрывает, но и ты, Рейн, с ним не справишься. Нам такая помощь ой как пригодится.

— Помощничек… — хмыкнул Рейн. — Да ему только на прокорм весь табун переведем.

— Милый, пойми, он же почти ребенок. Несчастный, обиженный и униженный. Мама осталась неизвестно где, его ранили, его оскорбляли — лично мне его до ужаса жалко. Это если не говорить о том, какую помощь он сможет нам оказать. Но представь себе, что этот малыш окажется на другой «стороне». Ты с ним сладишь? Едва ль… Если за несколько более или менее спокойных дней, а может, и за удачные поиски Лотара в целом мы заплатим всего несколькими лошадьми…

— Ты меня убедила, — поднял руки граф. — Честно признаться, я и сам не хотел бы прогонять его… он такой забавный, особенно Тхел.

— Но будь с ним осторожен, дорогой. Он пережил глубокую обиду, даже в чем-то предательство. Те, кого он рассматривал как «своих», набросились на него с мечами. Сейчас он вряд ли кому полностью доверяет и вывести мальчика из себя довольно просто. И тогда уж неизвестно, кому на голову выльется его гнев. Стань ему другом — и в случае опасности он вступится за тебя. А в том, что опасности впереди над ожидают, лично я не сомневаюсь.

— Я тоже, — вздохнул граф. — Может, с него клятву какую взять, поможет, как думаешь?

— Сомневаюсь, — пожала она плечами. — Он же мальчишка еще. Это взрослый за евои слова отвечает… хотя, думаю, попробовать стоит. Вреда от этого все равно никакого не будет.

* * *

Тхай-Тхел был готов поклясться в чем угодно. Он с радостью согласился быть верным и преданным воином графа Андорского, защищать его, леди Аманду и их названого брата Зулина до последней капли крови, беречь графскую собственность и беспрекословно исполнять графские приказы.

Помянув собственность, он чуть было не подавился и постарался ненавязчиво спрятать недоеденную ногу за спину — обе морды молодого огра самым натуральным образом покраснели. Рейн рассмеялся.

— Ладно уж, чего там. Рубай дальше…

Чудовище благодарно ухмыльнулось и продолжило трапезу — похоже, брюхо у него было безразмерное.

Наконец скороспелый шашлык был изничтожен, вьюки снова приведены в походное состояние, и путники готовились тронуться в путь. Тем временем Зулин, участия в этом, на правах раненого, не принимавший, вкратце ввел Тхай-Тхела в курс происходящих событий.

Снова потянулись бесконечные часы поисков подходящей дороги, которая повела бы их в нужном направлении. Теперь они ехали помедленнее — отчасти из желания сберечь силы лошадей, отчасти из сострадания к Тхай-Тхелу, которому приходилось всю дорогу проделать на своих двоих. К некоторому удивлению Рейна, оказалось, что огромный огр был совершенно неутомим — лишь бы было что пожевать по дороге. Казалось, он вполне может шлепать без остановки хоть целый день — медленно, но неукротимо. Радовало еще и то, что ноша, которую он при этом волок, сломала бы спину иному коню. Правда, большую часть этой ноши составляла им же самим убиенная животина, которая, не попадись ему на глаза, сейчас спокойненько шла бы своим ходом.

Наконец одна из троп свернула в нужном им направлении, и, хотя основной тракт был куда более удобен для передвижения, Рейн приказал поворачивать. Как оказалось — зря… Несколько часов они петляли по лесу, временами графу приходилось прорубать путь через кустарник, а то и пускать вперед огра, который тараном проламывался сквозь зеленые бастионы, оставляя за собой торную дорогу. И наконец они вышли на тот же тракт, только полулигой дальше того места, где углубились в чащу.

Уставший и обозленный Рейн приказал готовиться к привалу — вечерело. Тхай-Тхел тут же с готовностью опустил свою огромную задницу там же, где и стоял, и принялся догладывать остатки несчастной лошади. Правда, перед этим он оторвал от туши здоровенный кусок мяса для своих товарищей.

Языки пламени отбрасывали пляшущие тени на могучие стволы деревьев. Рейн полулежал на теплой, за день прогретой земле, облокотившись на снятое с коня седло. Аманда доверчиво прижалась к его плечу и спала. Ее мерное дыхание и легкая рука, лежавшая на его груди, успокаивали и расслабляли глаза непроизвольно закрылись. Тхай-Тхел оказался просто идеальным стражем пока одна голова дрыхла, вторая исправно несла службу, зыркая во все стороны единственным глазом и шевеля большими ушами, ловя подозрительные шорохи, и, засыпая, Рейн думал о том, что хоть эту ночь он проведет в относительном спокойствии… Как сглазил.

Чудовищный рев и последовавший сразу вслед за ним пронзительный визг грубо выдернул Рейна из объятий сна. Встрепенулась и Аманда, озираясь по сторонам. В круге лунного света стоял, сжимая в руках дубину, огр и заливисто, совсем по-детски, хохотал сразу в две глотки.

— Что случилось? — Рука Рейна искала меч. Перед сном он слегка ополоснулся в небольшом ручейке, журчавшем между корнями старого развесистого дуба, после чего предусмотрительно вновь надел доспехи. Теперь воин был готов к битве — было бы только с кем.

— Медведь, — объяснил Тхай.

— А мы ему так наподдали, что он кубарем в кусты улетел! — восторженно перебил его Тхел.

— Чем вам мишка не угодил? — вздохнул граф. — Шел бы себе и шел по своим делам.

— Его делами были вы, господин, — заметил Тхай.

— Вот-вот, он прямо на вас пер! — вновь радостно вмешался Тхел. — Топал прямо на вас, прям-таки не разбирая дороги. Того и гляди — наступит. А славно ж мы е…

Слова замерли у Тхела в горле. Тхай, почувствовав угрозу, тоже повернул голову и вперил взгляд в то, что вылезало из кустов. Рейн до боли в руке сжал рукоять меча, искренне жалея, что нет у него в руках тяжелой секиры — с этим зверем мечом не справиться.

Медведь был огромен — казалось, перед ними стоит сам патриарх древнего медвежьего рода. Он стоял на задних лапах, глухо рыча, с внушительных клыков капала слюна, длинные кривые когти на могучих лапах грозили немедленной смертью тому, кто попадет в эти «дружеские» объятия. Ворча, медведь двинулся вперед, выбрав в качестве жертвы Аманду, сжимающую в руках свой тонкий кинжал.

— Госпожа, скажите ему, пусть оставит нас в покое, — жалобно попросил Тхел, на всякий случай беря дубину на изготовку.

— Не оставит… — прошептала Аманда, глядя в глаза приближающемуся зверю.

Медведь взревел и ускорил шаг. В то же мгновение просвистела в воздухе дубина огра, впечаталась в зверя, круша кости и раздирая шкуру. Чудовищный удар отбросил хищника назад, он перелетел через ряд невысоких кустов и врезался спиной в толстый ствол дерева. Рейн отчетливо услышал хруст ломающегося позвоночника. Туша сползла к подножию дерева и тяжело скатилась в неглубокий овраг, начинавшийся сразу за кустами.

Аманда, сжимая в руках кинжал, прыгнула вперед, но уже вновь лез из кустов обозленный зверь… Рейн не верил своим глазам — после такого удара не уцелел бы и каменный столб, а медведь, похоже, был лишь слегка оцарапан со своего места граф явственно видел пятна крови на мохнатой шкуре, но серьезных повреждений зверь, видимо, не получил, поскольку подвижности ни в коей мере не утратил, а ярости у него, похоже, заметно прибавилось.

Аманда отпрянула назад — медведь упрямо шел вперед, снова поднимаясь на дыбы. Внезапно могучая лапа метнулась к огру и острые длинные когти пропахали четыре глубокие, рваные борозды на его жирной ляжке. Тхай-Тхел взвыл и, выронив дубину, схватился руками за раненую ногу, а медведь, ни на мгновение не замедлив движения, снова повернулся оскаленной мордой к Аманде.

Рейн оттолкнул девушку, оказавшись нос к носу с разъяренным животным. В то же мгновение когти проскрежетали по его доспехам, отбрасывая рыцаря на несколько метров назад. Граф кое-как поднялся — все тело гудело, казалось, что в нем не осталось ни одной целой кости. Он взглянул на свою грудь и присвистнул — глубокие вмятины в стальной кирасе очевидно доказывали — с медведем шутки плохи. В двух местах когти пробили сталь, разодрали кольчужную сетку и не достали до тела совсем чуть-чуть — их остановила толстая стеганая куртка, предохраняющая воина от ударов.

Аманда шаг за шагом отступала, ее рука сжимала кинжал, другая лежала на поясе, пальцы стискивали одну из пряжек костюма.

Зверь неумолимо надвигался на нее, не желая ни видеть, ни слышать ничего вокруг.

Тхай-Тхел все еще зажимал свою рану, из которой хлестала кровь. Зулин всадил в косматую спину два топора, но зверь, похоже, этого даже не заметил.

— Тхай! — заорал Рейн, с ужасом увидев, что еще через несколько шагов Аманда упрется спиной в дерево. — Задержи его!

Огр встрепенулся — толстые четырехпалые руки сжали дубину, и он, прыгнув вперед и пятная кровью траву, нанес ужасающий удар, способный расплющить медведя в лепешку. Удар тяжеленной дубиной был столь быстр, что Рейн, не ожидавший от медлительного Тхай-Тхела особой прыти, успел заметить лишь размытые ее очертания.

А медведь оказался еще быстрее — граф ни секунды не ожидал, что столь неуклюжее с виду животное способно на такую реакцию, — он не только сумел заметить направленный в его голову удар, но и почти успел уклониться от него — и все же чуть опоздал. Дубина врезалась в плечо, хрустнули кости, медведь завалился на бок.

Левая лапа, вывернутая под неестественным углом, безжизненно висела, здоровенный кусок кожи был содран вместе с мясом, местами даже обнажив кость, во все стороны брызнула кровь.

Аманда снова бросилась к зверю, но тот небрежным движением здоровой лапы отшвырнул девушку — ее тело ударилось о высокий, по пояс человеку, придорожный камень и осталось лежать неподвижно.

Тонкий кинжал вылетел из ее рук и затерялся в траве.

Рейн застонал, точно это его тело приняло смертельный удар.

С мечом в руке он бросился вперед с одним-единственным, последним желанием — отомстить. Его любовь, его единственная лежала сейчас в траве, безжизненная, как сломанная кукла. Глаза графа застилала ненависть, а с губ срывались уже и вовсе не похожие на человеческую речь звуки — скорее они напоминали звериное рычание.

Медведь встряхнулся и встал. Рейн, находившийся в нескольких шагах от чудовища, похолодел от ужаса — раны не было и в помине.

Ни разодранного мяса, ни оголенной, раскрошенной в труху кости ровная, ничуть не поврежденная шкура. Клыкастая морда повернулась к нему, пасть раскрылась, и зверь испустил торжествующий рык…

И Рейн прыгнул, на последнем издыхании, напрягая все мышцы избитого тела, — и в прыжке выбросил вперед руки, стискивающие меч, погружая клинок прямо в разинутую пасть медведя, всей своей массой закованного в сталь тела проталкивая его в самую глубь взвывшей от боли глотки.

Снова взметнулась чудовищная лапа — Рейн отпрянул, и медведь промахнулся, зацепив его лишь кончиками когтей и тем не менее опять сбив с ног. Сталь шлема встретилась с крепким древесным стволом — и от удара граф потерял сознание. Но зверь уже бился в агонии, катаясь по земле и тщетно стараясь выдрать из пасти застрявший там меч.

Он очнулся от того, что кто-то лил ему на лицо холодную воду.

Глаза открылись, но сквозь туман, их застилавший, он мог разглядеть лишь самые общие очертания склонившейся над ним фигуры. В голове гудело, и он не слышал слов, хотя ему казалось, что его о чем-то спрашивают. И тут на лоб его легла нежная прохладная рука, которая, конечно, могла принадлежать только одному существу на свете — его милой, любимой Аманде.

Неясными тенями проскользнули воспоминания — зверь, взмахи могучих лап, женское тело, с хрустом ударившееся позвоночником о несокрушимый гранит, его меч, как в масло вошедший в глотку чудовища… он знал, что Аманда мертва и та ладонь, что сейчас лежит на его лбу, постепенно отгоняя боль и жар, вселяя в измочаленное тело новые силы, никак не может принадлежать погибшей. Но какая-то самая сокровенная часть его души просила, умоляла поверить в то, что случилось чудо и графиня уцелела.

Постепенно туман перед глазами становился все реже — теперь он уже стал различать цвета — контур склонившейся над ним фигуры был обрамлен черным черные волны колыхались под порывами ветра.

Он вспомнил — у Аманды были черные волосы…

Кто бы это ни был — это не Аманда. Его любовь погибла, переломленная страшным ударом. Сейчас он понимал, сколь много она для него значила. Мысль о том, что он будет жить, все оставшиеся годы оплакивая ее, бросила графа в жар. Нет… такая жизнь ему не нужна!

И вновь пучина беспамятства надвинулась на него, грозя поглотить и навечно похоронить его разум в своих неизведанных глубинах…

— Не получается… — Аманда опустила руки и заплакала. — Он никак не приходит в себя.

— Еще бы, — немедленно вставил Тхел, хотя его мнения никто не спрашивал. — Он башкой так звезданулся, что чуть дерево не сломал. Вона гребень на шлеме всмятку.

— Заткнись, — очень вежливо посоветовал ему Тхай. — Леди, но вы ведь еще попробуете, да?

— Неужели вы не узнали у Модестуса, как лечить такие раны? — Зулин, кряхтя, пытался вытащить меч, намертво засевший в туше убитого медведя. — Он же с вами так много занимался.

— Знать и уметь… — всхлипывая, ответила Аманда, — это разные вещи. Я… я знаю… про травы… про лечебные настои… но я не умею… тут нужна… магия… Это не рана… он цел… он уходит куда-то… я не могу удержать…

Зулин покачал головой, бросив возиться с мечом. Тхай-Тхел, заметив это, протянул здоровенную ручищу, одним рывком выдернул клинок из пасти чудовища и протянул троллю. Тот взглядом поблагодарил его, затем снова повернулся к Аманде.

— Он не хочет жить без вас, — проскрипел он.

— Но я же здесь! — крикнула сквозь слезы Аманда.

— Он этого не знает…

— Но что мне делать? — Слезы текли из ее глаз, прокладывая влажные дорожки на измазанном грязью, но все равно прекрасном лице.

— Сказать ему об этом, — предложил Тхел, глупо улыбаясь.

Зулин укоризненно зыркнул на него. Тхай, наоборот, задумался, наморщив лоб и прищурив единственный глаз. Затем огр приподнялся и, проковыляв к лежавшему пластом графу, рывком поднял его, закованного в латы, и, держа на весу, заорал в самое ухо, надсаживаясь и срывая голос:

— Она жива-а-а! Аманда здесь!!! Приди в себя-а-а!!! Аманда жива-а-а!!! Просни-и-ись!!!

Зулин зажал уши — крик Тхая сорвался на визг, способный, казалось, причинить физическую боль. Аманда тоже прижала ладони к голове, а Тхел, не имеющий такой возможности, поскольку руки огра сжимали болтающееся в воздухе тело Рейна, просто втянул голову в плечи и в ужасе закатил глаз.

Граф вздрогнул от этого дикого крика и медленно, нехотя открыл глаза.

— Она умерла… — прошептали его губы. — И не ори так… я не глухой.

Рейн сжимал Аманду в объятиях — казалось, теперь он ни на мгновение не отпустит ее от себя. Он целовал ее глаза, ее волосы, не желая замечать покрывающего ее лицо слоя пыли, его губы ласкали каждый дюйм ее кожи, и она страстно отвечала на его поцелуи, бесконечно счастливая от того, что ее любимый вернулся оттуда, откуда обычно не возвращаются. Он уже шел по последнему пути, и только отчаянный крик Тхая, пробившись сквозь немыслимую даль, отделявшую графа от мира живых, сумел донести до него весть… И, услышав этот крик, он решил вернуться.

— Любовь моя, — шептал он, — милая моя, господи, как я счастлив. Я думал, что потерял тебя навсегда… как мне благодарить провидение за то, что оно не лишило меня женщины, которая для меня важнее всего на этом свете, важнее жизни.

— Родной мой, — чуть слышно отвечала она, прижимаясь к нему, стараясь не задеть многочисленные синяки, которыми было покрыто его тело. Она знала каждый из них, хотя сейчас они и были скрыты одеждой. Латы с графа общими усилиями сняли, чтобы дать возможность раненому вдохнуть полной грудью. Родной мой, я так боялась потерять тебя. Только сейчас я поняла, что не смогу без тебя жить…

Его руки, сильные и в то же время очень нежные, ласкали ее тело, никак не желая остановиться. И она отвечала на его ласки — страстно, самозабвенно, забыв об окружающих, о том, что еще совсем недавно все они были на волосок от смерти…

Тхай-Тхел демонстративно повернулся к парочке спиной, хотя Тхел откровенно страдал от невозможности посмотреть на объятия влюбленных. Зулин, со своим обычным меланхоличным видом, принялся укладывать вьюки — любовь любовью, но дело еще не закончено и необходимо двигаться дальше.

Кони мерно цокали копытами по лесной дороге. Впереди, настороженно оглядываясь, ехал Зулин — сегодня он по собственному почину взял на себя обязанности разведчика. Позади, пыхтя и шумно отдуваясь, шлепал Тхай-Тхел, ведя на поводу оставшихся лошадей и заодно навьючивший на себя едва ли не больше, чем любые две из них, вместе взятые.

Совсем недалеко виднелась могучая горная гряда, отдельные вершины которой, покрытые никогда не тающими снежными шапками, казалось, пронзали облака. Лес, шумевший своими кронами у их подножия, был малообитаем — по крайней мере по словам проводников, которые утверждали, что ни одной живой души не поселилось в этих местах за последние десятки лет. Причиной тому послужило и то, что недалеко находился Древний лес — давнее убежище эльфов, а ни один здравомыслящий человек не станет не то что вторгаться во владения бессмертных, но и жить в непосредственной близости от них. Охотники, правда, временами бродили по этим лесам, но эльфы, считавшие Древний лес своим домом, рассматривали окружающие земли как непосредственно прилегающие к этому дому территории и не очень-то привечали посторонних. О, их стрелы не летели из ветвей в спины трапперам, но и даже самые опытные следопыты обычно возвращались из этих мест без добычи — дичь как будто знала о приближении охотников и заранее уходила в безопасную лесную глушь.

Дорога, по которой двигались путники, не была совсем уж заброшенной. Напротив, издавна эта часть тракта считалась одной из наиболее безопасных, и издалека идущие караваны предпочитали сделать крюк и пройти этими местами, чем сэкономить время и пойти более короткой дорогой. Пожалуй, никто и никогда не рассказывал о том, что эльфы перебили бы банду разбойников, Дивному народу было, по большому счету, безразлично, что творится в мире людей, и вмешивались они редко и только тогда, когда что-либо из творимого людьми угрожало им самим. Скорее, охранял эти места сам факт присутствия бессмертных — все, от мала до велика, знали о вошедшей в поговорку потрясающей меткости эльфий-ских стрел и никто не хотел проверить правдивость сказаний на собственной шкуре.

И все же постепенно тракт приходил в упадок. А после войны, когда по окрестностям бродили остатки орков, опасно стало даже здесь, и теперь во главе угла оказались денежные вопросы — купцы платили охранникам подённо, а значит, прямой путь сделался куда выгоднее.

Сейчас дорога порядком заросла, да и ветвистые деревья по обе ее стороны, больше повинуясь эльфийской магии, чем естественному росту, перебросили свои руки-ветви через дорогу, сплетая их в непроницаемую для дождя крышу, надежно скрывающую путников и от непогоды, и от полуденного зноя.

Граф и Аманда ехали рядом. Рейн снова был в доспехах — того требовала осторожность. Печально, если опытный воин погибает в бою, но еще более досадно, когда полный сил боец валится с коня, пронзенный шальной стрелой. Лишь шлем он позволил себе снять, и легкий ветерок, пробивающийся сквозь чащу, шевелил волосы молодого рыцаря. Аманда по-прежнему была в своем, уже изрядно потерявшем прежний вид, замшевом костюме. Ее лошадь шла рядом с жеребцом Рейна, и люди могли разговаривать вполголоса — шуметь в этой пуще казалось чем-то немыслимым.

— Я же видел, как ты ударилась… Аманда, пойми, хоть я и молод, но видел я достаточно. После таких ударов не выживают.

— Ты же выжил, — улыбнулась она, поправляя волосы. — Между прочим, это в тебе, любовь моя, говорят чувства, ты принимаешь увиденное чересчур близко к сердцу. На самом деле не так уж сильно я и стукнулась, можешь посмотреть, даже синяка на спине не осталось.

— И посмотрю, — серьезно ответил он.

— Когда? — промурлыкала она, сладко потягиваясь. — Я надеюсь, скоро? С этими поисками я начинаю забывать, что такое быть в постели с любимым мужчиной. И мне бы очень хотелось это вспомнить.

— Мне бы тоже, — вздохнул он. — И все же я никак не могу понять…

— Дорога разветвляется, — сообщил выехавший из-за поворота Зулин. Основной тракт уводит на север, а другой идет к горам. Куда нам?

Граф взглянул на перстень. Стрелка все так же жизнерадостно трепетала, показывая направление. Ее веселые сполохи утверждали, что Лотар жив.

— К горам.

— Я никак не пойму. — Аманда упорно пыталась увести, разговор с опасной темы. Сейчас она увидела для этого подходящую возможность. — Ты мне объяснил, как действует это кольцо. Я поняла, допустим, оно действительно указывает на то место, где сейчас находится твой брат. Но смотри, уже который день стрелка показывает в одну и ту же сторону. Если Лотар действительно там, то он не двигается. А ведь жилья здесь нет…

— Не знаю… — задумчиво обронил граф. — Может, ранен и не в состоянии двигаться. Может, его захватили орки и держат в плену.

— Это вряд ли, — заметил Зулин. — Зачем оркам сидеть на месте, им нужны набеги, добыча. Пленника скорее всего убили бы.

— Можно посадить под замок, оставить охрану. Хотя я, в общем, согласен — это не орочий стиль. Придется принять версию о ране.

Дорога начала постепенно идти в гору — лес становился все реже, теперь уже ветви не образовывали плотной крыши над их головой. Постепенно могучие стволы уступали место молодой поросли и кустарнику, а дорога из заброшенного тракта превращалась в каменистую тропу.

Лошади ступали медленно, обходя то и дело возникающие на пути препятствия — ямы, камни, неведомо каким ветром занесенные сюда высохшие шары колючего кустарника — в степях, бывало, эти сплетенные в шар и покрытые длинными и острыми иглами растения, высохшие до особой хрупкости, ветер отрывал от корней и долго гонял по полям, пока не запутывал окончательно в длинной траве.

Внезапно Зулин остановил коня и спрыгнул на землю. Тролль склонился к самой пыли, затем сделал шаг назад и снова уткнулся себе под ноги.

— Что там? — спросил Рейн, тоже сдерживая жеребца.

— Следы, — лаконично ответил Зулин, продолжая свои исследования.

— Чьи? — после продолжительной паузы поинтересовался граф, осознав, что в противном случае ответа не дождется.

— Мои, — оскалил зубы тот. — Очень похожи.

Граф бросил на Аманду обеспокоенный взгляд. Та пожала плечами. Нагнавший их Тхай-Тхел, не переставая что-то жевать, тоже заинтересовался, чем вызвана остановка. Причем Тхай проявил к этому совершенно неподдельный интерес, а Тхел воспользовался моментом и принялся смачно чавкать, обгладывая здоровенную кость, на которой еще осталось немало мяса. Рейн поморщился — кость была уже с душком. Впрочем, самого Тхай-Тхела такие мелочи волновали мало. Для него важно было количество, а не качество.

Рейн спешился и тоже принялся разглядывать следы. Спустя секунду к ним присоединилась Аманда. Граф, сделав несколько шагов в сторону, внезапно присвистнул и жестом подозвал к себе спутников. Тхай-Тхел дернулся было тоже принять участие в поисках, хотя лично он и не вполне понимал, что именно ищут его хозяева, но ему было в категоричной форме приказано стоять на месте, поскольку лапы великана вмиг уничтожили бы все следы.

Наконец, распрямившись, все трое переглянулись.

— Здесь проходили тролли и орки. И недавно.

— Да… — кивнула Аманда, теребя висящий на поясе кинжал. — По крайней мере трое троллей. И это не те, с кем мы столкнулись возле Йена.

— Ты уверена?

— Да. Те ушли в другом направлении, а эти следы совсем свежие. Вчера вечером, а то и сегодня утром.

Рейн медленно извлек из ножен меч, руки Зулина легли на перевязь с топорами. Аманда слегка сжала пальцами руку возлюбленного.

— Нужно проверить дорогу.

— Я схожу, — встрепенулся Зулин, но графиня покачала головой,

— Нет, ты ранен. Рейн, пойти должна я. Поверь, я умею быть совершенно бесшумной.

Граф, представив себя, закованного в сталь, со звоном и скрежетом дробящего камни железными сапогами, или Тхай-Тхела, который вообще имел привычку не замечать препятствий, а уж о бесшумности передвижения и вовсе никогда не думавшего, усмехнулся.

— Хорошо, любовь моя… но прошу, будь осторожней. Я не для того вернулся с того света, чтобы потерять тебя.

Она коснулась губами его щеки.

— Я буду сама осторожность, любовь моя.

Аманда скрылась за поворотом. Граф проводил ее взглядом, мысленно восхищаясь плавными, кошачьими движениями девушки. И в самом деле казалось, что она не идет, а летит над землей — ни один камушек не выкатился из-под ее ног. Теперь оставалось только ждать. Он поймал себя на мысли, что за нее он сейчас почему-то не волнуется — уверен, что ничего плохого с ней не случится.

— Думаешь, с ней все будет в порядке? — спросил, словно прочитав его мысли, Зулин.

— Мне кажется, да, — ответил граф. — И все же нечего торчать тут на самом виду. По крайней мере надо уйти с дороги. Думаю, вон за той скалой найдется достаточно укромное местечко, где мы сможем спокойно подождать ее возвращения.

Ждать пришлось довольно долго. Солнце уже перевалило зенит, когда рядом с путниками неслышно возникла графиня, ничуть не уставшая, но выглядевшая озабоченной. Никто не услышал, как она подошла, и Рейн восхитился столь совершенным умением свой подруги. Ему в голову не пришла мысль задуматься о том, откуда у благородной леди столь несвойственные дворянскому сословию навыки.

Оказывается, за истекшие часы она сумела увидеть достаточно много, чтобы хорошее настроение со всех присутствующих как ветром сдуло. Пока леди рассказывала о том, что ей удалось обнаружить, граф не раз нервно теребил рукоять меча, а Зулин поигрывал топором, хищно поглядывая по сторонам и выискивая для него подходящую цель.

Здесь действительно побывали орки, и побывали совсем недавно. Следы на дороге путники увидели случайно — дальше тропа становилась еще более каменистой и лапы зеленых тварей уже не оставляли в пыли отметин. Аманда прошла дальше, туда, где тропа вилась между скалами, и там обнаружила стоянку орды. Похоже было, что изначально орков было достаточно много, об этом она могла судить по крайней мере по огрызкам костей, разбросанным возле нескольких неглубоких пещер. Сотня или две — она не могла бы сказать точно.

Сейчас, похоже, основная часть орды ушла, но не все, далеко не все. Несколько клыкастых уродов сновали возле пещер, переругиваясь и время от времени чем-то чавкая. Кучей лежало награбленное добро — Аманда лишний раз удивилась орочьей неразборчивости — они с равной радостью хватали и найденный в каком-нибудь храме золотой сосуд, украшенный россыпью драгоценных камней, и подвернувшийся под руку старый и дочерна закопченный чугунок, в котором не одно поколение крестьян варило свою немудреную похлебку. И здесь было свалено много всякой всячины, большую часть которой даже нищий посчитал бы слишком малоценной, чтобы нагружать свою спину.

Аманда нашла тропу, по которой можно было обойти лагерь, но вот в том, смогут ли пройти по той тропе кони, она очень сомневалась. А уж в том, что они смогут там пройти почти бесшумно… И тем не менее стоило попробовать, потому что в ином случае необходимо было схватиться с орками, а их отряд, усиленный Тхай-Тхелом, но ослабленный раненой рукой Зулина, насчитывал всего трех бойцов, если считать огра за двоих и не считать тролля.

Трепещущая стрелка настоятельно требовала идти дальше. Они двинулись вверх по тропе, и даже не в меру болтливый Тхел старался соблюдать тишину. Впрочем, Рейн, не рассчитывающий на понятливость молодого и безалаберного огра, позаботился о том, чтобы тому было что пожевать — все равно всех лошадей с собой увести не удалось бы. С благодарной ухмылкой огр свернул шею еще одной кобылке и быстро разделал, точнее будет сказать, разодрал ее на куски. Граф вздохнул — жаль животину, но ничего не поделаешь, великана надо постоянно кормить.

— Здесь надо повернуть налево, — шепнула Аманда, однако граф, нахмурившись, замер на месте. — Ну что же ты, давай. Мы в двух шагах от их стойбища, они могут нас заметить в любой момент.

— Прости, моя дорогая, — печально вздохнул Рейн, и его ладонь накрыла вычурную голову медведя на эфесе меча. — Но нам придется драться.

— Почему? — удивленно уставилась она на графа.

— Он там, — коротко ответил Рейн, медленно опуская на голову шлем.

— Он? Лотар?

— Да.

И действительно, теперь стрелка в перстне недвусмысленно показывала прямо в ту сторону, где находился лагерь орков. Похоже, они обогнули цель своих поисков по дуге.

— Нападаем? — шепотом спросил Зулин.

— Да, — так же тихо ответила ему Аманда, отстегивая притороченный к седлу арбалет и закидывая за спину колчан со стрелами. — Я постараюсь забраться вон на тот утес, оттуда прикрою вас стрелами. Скажи Тхай-Тхелу, что нам предстоит драка.

На это известие огр отреагировал даже с некоторой радостью. Он не забыл раны от орочьих ятаганов и горел желанием отомстить.

Месть, может, и не самый лучший мотив, но в данном случае она подействовала лучше всего остального — ждать наличия у огра, по сути, еще ребенка, обостренного чувства долга или особого мужества было по меньшей мере смешно. Зато стремясь отомстить, он способен своей дубиной проложить достаточно широкую дорогу для Рейна и остальных.

Тхай-Тхел ухватился двумя руками за свою дубину и уже вознамерился было прореветь боевой клич, как он его себе представлял, но Рейн его одернул. Даже если бы путники и были бы полностью уверены в своей победе, то и тогда не стоило поднимать в стане врага тревогу раньше времени. Сейчас, когда нависшая скала скрывала их от взглядов врага, можно было спокойно приготовиться к атаке.

— Есть идея! — Рейн показал спутникам довольно узкий проход, который они недавно миновали. — Если заманить их сюда, то один Тхай-Тхел способен будет перебить целый легион.

— Это можно, — прошептал тролль. — Заманить их сюда я смогу.

— Отлично. Ладно, Тхай, ты занимай позицию и готовься молотить по головам тех, кто сунется в эту щель. После Зулина, разумеется. Тхел, ты оглядывайся по сторонам на тот случай, если они найдут другую лазейку. Зулин, не геройствуй, как только они кинутся за тобой, сразу возвращайся. Они бегают быстрее тебя. Ну, всем все ясно? Тогда пошли…

— Ты иди! — прорычал здоровенный орк, наливаясь кровью. — Я в прошлый раз ходил.

— А почему я? — возмутился второй. — Вожак тебе приказал следить, вот ты и следи. А мне и здесь хорошо.

— А потому, Снагг, — злобно прошипел первый, — что я так хочу. Я тут командир, ясно?

— Командир, ха-ха-ха… — заржал Снагг, отхватывая зубами здоровенный кусок мяса, и с набитым ртом продолжил: — Пока вожак не явится. А потом ты будешь такой же шавкой, как и мы.

— А ты до того времени еще доживи, — угрожающе прошипел орк, сжимая рукоять ятагана.

— Да ладно, Шварк, ладно… шучу я, понял?

Снагг нехотя поднялся и вперевалку направился к одной из пещер. По дороге он то и дело переступал через спящих вповалку орков. Мелькнула мысль, что надо было бы выставить стражей, но тут же и погасла — что ему, больше всех надо? В конце концов, Шварк командир, так пусть у него голова и болит. А его, Снагга, это совершенно не касается.

Орк добрел до пещеры. У входа сидели двое стражей и, разумеется, дрыхли. На шум шагов один из них лениво приоткрыл глаз, убедился, что к пещере подходит не Шварк, и тут же умиротворенно снова закрыл его и захрапел.

Снагг ругнулся, поминая незлым тихим словом кретинов охранников, пнул одного из них в бок- тот лишь лениво рыкнул, но просыпаться не захотел. Орк пришел к выводу, что быстрее выполнить приказ самому, чем искать и будить идиота, на которого это дело можно было бы свалить, и нехотя направился в глубь пещеры.

Куча соломы, на которой лежал связанный по рукам и ногам человек, располагалась недалеко от входа. Да и сама пещера была неглубокой единственное, чем она, пожалуй, отличалась от остальных нор в этих скалах, была ее относительная сухость. На этом почему-то настоял вожак, хотя, по мнению Снагга, сырые пещеры были куда более приятными. Впрочем, с вожаком не спорят, это не урод Шварк, вожак — он на то и вожак, чтобы ему подчинялись.

Человек пребывал в беспамятстве. Его руки и ноги были крепко скручены веревкой, хотя сейчас это была излишняя предосторожность. На этот счет у сторожей тоже были соответствующие распоряжения, и, хотя делать это и было довольно противно, Снагг принялся за работу. Развязав узлы, он снял с человека путы, чтобы кровь снова могла свободно струиться по его жилам. Неясно, к чему такие нежности, тем более что этот человек — неслабый маг ишутить с ним опасно. Снагг, на месте вожака, давно убил бы колдуна, но приказ есть приказ — по мнению командира, этот колдун будет неплохим подарком лорду.

Он едва удержался, чтобы не пнуть лежащего без сознания человека. Тот внезапно зашевелился, дыхание стало прерывистым, пальцы на руках слегка зашевелились. Он еще не пришел в себя, но срок близился. Снагг поежился и сплюнул. Бодрствующий маг — опасная штука, он до сих пор помнил запах горелого мяса — это вонял обугленный труп Шлугга. Проклятый маг сжег его на месте, его и еще два десятка отличных бойцов. Они никак не могли достать его, пока вожак не послал нескольких в обход. А потом камень из пращи Шварка влепился магу в башку и он надолго отрубился. За это вожак назначил кретина Шварка командиром…

Подумав, Снагг все же пнул лежащего человека — не сильно, а так, для порядка. Затем подошел к стоявшему в углу бочонку и зачерпнул ковшом неприятно пахнувшую жидкость — она сразу вспенилась, пошла через край, выплескиваясь на лапы орку. Он выругался и пошел обратно. Склонившись над человеком, он кончиком ножа разжал ему зубы и принялся лить в глотку пузырящийся напиток. Человек захлебывался, большая часть жидкости выливалась изо рта, но Снагг продолжал процедуру, пока не убедился, что по крайней мере треть напитка попала по назначению.

Он присел на корточки, ожидая знакомой реакции. Она не заставила себя долго ждать — человек задышал ровнее.

— Ну, падаль, дрыхни дальше, — прошипел он.

Теперь уже, совершенно не торопясь, он принялся связывать руки и ноги пленника. В этом деле Снагг достиг отменного мастерства — будь этот человек хоть трижды магом, развязать веревки он не сможет. Затянув последний узел и убедившись, что пленник не сможет даже шевельнуть руками, орк поплелся к выходу из пещеры. Выходя, он еще раз пнул спящего стражника, но тот по-прежнему не желал просыпаться. У Снагга возникло подозрение, что этот урод приложился к напитку из бочонка — хотя не раз было говорено ублюдкам, что не все то, что пенится, является пивом.

Ладно, теперь его, значит, ничем не поднять, пока время не выйдет. Вожак знатно готовил сонное зелье, никого и никогда оно еще не подводило.

Спустившись с откоса, Снагг остановился перед кучей награбленного добра. Оружие, кухонная утварь, завернутый в холстину здоровенный окорок и тюк с домотканой холстиной — все лежало вперемешку. Хищные глаза высмотрели в этом дерьме неплохую вещицу, и спустя секунду когтистые пальцы держали в руках длинный толстый кинжал.

Профессиональный солдат в сторону этой железки даже не бросил бы взгляда. А если бы и бросил, то тут же равнодушно отвернулся бы. Барахло, дешевка. Больше похоже на неумелую поделку нерадивого ученика, чем на серьезное оружие. Баланс никудышный, клинок откован плохо, да и сталь перекалена, хрупкая, такая легко сломается при ударе.

Впрочем, орку такие тонкости были ни к чему. Он с довольным урчанием сунул кинжал себе за пояс и радостно оскалился — когда добычу будут делить, про клинок никто и не вспомнит, значит, его, Снагга, доля не уменьшится. Тут он краем глаза заметил, что на него кто-то смотрит…

Из-за скалы выступил тролль и буквально прожигал Снагга взглядом. Орк неуклюже склонился — троллей уважать его научили, крепко научили — как-то он проявил неуважение к одному из их племени, так его долго секли плетьми, пока он не начал ползать в пыли и целовать лапы носатого ублюдка. С тех пор Снагг твердо заучил — увидишь тролля в толпе, прояви уважение. А встретишься с ним один на один — считай, что ему не повезло. Можно уроду и шею свернуть. Но тут могло быть слишком много посторонних глаз, и орк еще ниже склонил свою бычью шею.

Тролль повел себя странно — он внимательно осмотрел стоянку, как будто был здесь в первый раз. У Снагга появилось нехорошее предчувствие… хотя, на его взгляд, все тролли были одинаковы, ему вдруг показалось, что этого он видит впервые. К тому же на нем была кольчуга…

И тут до него дошло. Кольчуга, да… ну бывает, ну нравится некоторым уродам таскать на себе холодное железо — сам он такого не выносил. Но этот… мало, что на нем кольчуга, так ведь и плащик был — черный с голубым. Точь-в-точь как у того урода, что связанный в пещере валяется.

— Эй, ты кто? — заорал он, надсаживаясь, вкладывая в крик всю силу.

Хитрый был ход — ежели это свой, ну, поворчит малость. А ежели нет, так от его крика, почитай, пол-лагеря проснется. Вряд ли этот тролль здесь один.

— Снагг! Чего разорался, придурок! — взревел Шварк, роняя с испуга полуобглоданную кость.

Странный тролль, повернув уродливую башку в сторону Шварка, вдруг одним, едва заметным глазу движением, сдернул с перевязи топор и метнул его. Лезвие точно вошло командиру между глаз, брызнули в стороны кровь и мозги. Орк еще какое-то мгновение стоял, затем тяжело рухнул вперед. По его позе ясно было видно — готов.

— А-а-а!!! — завопил Снагг, бросаясь на незваного гостя и с радостью видя, как вскакивают, тараща спросонья глаза, еще мгновение назад мирно спавшие орки. — Ну, теперь не уйдешь, тварь!

Тролль-убийца не принял боя и бросился бежать. Бежал он неловко, похоже, левая рука его не слушалась. Орк припустил за ним, не забывая все время орать остальным, чтобы подключались к погоне. Он заметил черно-голубой плащ, мелькнувший в расселине, в стороне от тропы. По всему видать, этот урод решил спрятаться.

В душе Снагга все пело — вот он, его звездный час, миг, о котором он так давно втайне мечтал, которого ждал, можно сказать, чуть ли не всю жизнь. Сейчас он убьет тролля, и не исподтишка, как ранее, а при всех — о, он с наслаждением будет раз за разом загонять ятаган в корчащееся у его ног тело, какую же радость ему доставит эта картина!

С разбегу влетев в расселину, он внезапно остановился — выход был перегорожен чем-то массивным. Взгляд орка уперся в огромный, колышущийся живот, свисавший между двумя столь же жирными, но твердо стоявшими на земле ногами. Снагг медленно поднимал взгляд, уже понимая, что увидит. И точно, выше чудовищного брюха располагалась массивная грудь, также «украшенная» складками сала, а еще выше торчали две уродливые одноглазые головы. А еще он увидел, как две толстые руки, сжимающие тяжеленную дубину, медленно поднимают это оружие вверх и вот-вот нанесут удар.

И тогда Снаг завизжал…

Тхай-Тхел опустил дубину, вбив голову орка ему же в брюхо и резко оборвав его пронзительный визг. В следующую секунду в проход влетел еще один — удар дубины отбросил его к скале — часть костей была уже переломана от столкновения с палицей, остальные развалились от встречи с неподатливым гранитом. Тхел завопил от восторга, ему вторил трубный бас Тхая, дубина описала полукруг, впечатав в камень еще одного нападавшего.

Рейн спокойно наблюдал за этой картиной, сжимая в руке меч и в любой момент готовый прийти на помощь могучему союзнику.

Впрочем, этого пока не требовалось — орки, в который раз подтверждая свое звание круглых идиотов, лезли поодиночке в проход, неизменно попадая под дубину Тхай-Тхела, который наслаждался этим делом и готов был крутить свое неподъемное оружие хоть до темноты. Раздавая удары направо и налево, Тхай-Тхел победно рычал, и было интересно, как сливаются в один мощный рык бас Тхая и дискант Тхела. Уже не менее десятка зеленых тварей валялось на земле, не подавая признаков жизни, когда очередной сунувшийся в расселину орк, с неожиданной прытью увернувшись от дубины, вдруг бросился бежать.

Такого огр стерпеть не мог. Занеся над собой дубину, он неуклюже понесся вслед за удирающим противником.

— Наза-а-ад!!! — заорал Рейн, но Тхай-Тхел уже ничего не слышал. — О дьявол! Зулин, вперед! Малыш, похоже, сейчас попадет в переделку.

Огр вылетел на просторную поляну и тут же оказался в окружении по крайней мере полутора десятков обозленных орков.

Зазвенели арбалеты, и две стрелы по самое оперение ушли в бок великана.

Боль была дикой и нестерпимой, Тхел взвыл — это был его бок, стало быть, ему было больнее. Тхай сжал тяжеленную дубину, и деревянный вихрь пронесся сквозь толпу орков, вдребезги разбивая черепа. Оставив на траве три бездыханных трупа, орки отпрянули, и тут же еще одна стрела впилась в бедро Тхай-Тхе-ла, а вторая, пущенная второпях, чиркнула по пальцам правой руки, слегка их оцарапав.

От неожиданной резкой боли огр выронил дубину и сунул в рот порезанные пальцы. Стена орков качнулась вперед — сейчас, когда огр безоружен, можно попытаться его уложить.

Орк-арбалетчик вскинул свое оружие, но тут же выпущенная откуда-то стрела навылет пробила ему горло, заставив завертеться волчком. Спустя несколько секунд вторая стрела вошла в спину наиболее ретивой из клыкастых бестий. Тхай-Тхел все еще стонал, не столько от боли в ранах, сколько от вида собственной крови — еще чуть-чуть, и орки изрубили бы его на куски, но тут на их пути выросла закованная в сталь фигура.

Рейн смахнул мечом когтистую кисть с зажатым в кулаке ятаганом, чиркнул кончиком клинка по горлу другого орка, оказавшегося слишком близко, и глубоко утопил лезвие в брюхе третьего. Мимо свистнул топор — Зулин нашел и достал свою очередную жертву. Сверкали клинки, и, в очередной раз парируя нацеленный в него удар, граф вдруг понял, что у них возникли проблемы.

Орков не становилось меньше — пожалуй, сейчас их, как и вначале, было десятка полтора, не считая того, что примерно столько же были уже перебиты и валялись здесь же, существенно мешая передвижениям Рейна. Зулин снова вступил в бой, истратив свои топоры, но пользы от него было мало, его уверенно теснили и вскоре должны были прижать к скалам. Потеряй он равновесие хоть на миг, и его изрубят в капусту, пока же ему удается более или менее сносно защищаться, уже и не думая о нападении.

— Тхай! — заорал Рейн. — На помощь, скорее!

То ли его крик возымел нужное действие, то ли в душе обозленного полученными ранами огра снова проснулась жажда мести — Тхай-Тхел вскочил на свои массивные, как колонны, ноги и опять вступил в драку. Дубина осталась позади, но он этого уже не видел — схватив своими толстыми, увенчанными короткими тупыми когтями пальцами двух ближайших к нему орков, он с такой силой столкнул их головами, что черепа треснули и мозги, смешанные с кровью и осколками костей, разлетелись во все стороны, забрызгав и Рейна, и самого Тхай-Тхела. Тут же, выпустив трупы, которые бессильно шмякнулись на землю, огр, с неожиданной для него прыткостью, пнул еще одного орка — удар ноги оказался не хуже, чем удар дубины, тело пролетело по воздуху несколько метров и врезалось в скалу, голова от удара неестественно выгнулась — тело сползло на землю, больше не подавая признаков жизни.

— Убью! — вопил Тхай. Тхел просто улюлюкал, радостно повизгивал и ухал при каждом наносимом ударе.

Рейн проткнул еще одного противника. Ятаган скользнул по латам, высекая искры, и сломался о наплечное украшение.

Воспользовавшись моментом, Рейн полоснул по брюху орка, клинок легко рассек шкуру, и наружу вывалились кишки твари. Арбалет Аманды вновь спел заупокойную очередному уроду — графиня стреляла без промаха, теперь одного за другим снимая противников Зулина, который, будучи еще раз раненым, оказался в отчаянном положении.

— Тхай! Помоги Зулину! — крикнул Рейн, получая еще один удар, к счастью, опять не пробивший доспехов.

— Ага, — осклабился огр, неуклюже разворачиваясь. Увидев приближающуюся фигуру, орки бросились бежать. Один тут же споткнулся и рухнул на землю Зулин воспользовался моментом и всадил меч ему в спину. Второй не пробежал и трех шагов, как повалился со стрелой в затылке — Аманда постаралась. Третий же с разбегу уткнулся прямо в брюхо огра.

Толстые пальцы схватили орка за ноги и подняли над землей. Он извивался и визжал от страха, выронив ятаган и закрыв от ужаса глаза. Тхай взглянул на Тхела, тот ответил ему тем же. Оба улыбнулись, и одним могучим движением огр разорвал попавшую к нему в руки тварь на две части.

Оставшиеся орки решили покинуть поле боя — тем более что для продолжения сражения с вышедшим из себя огром их было явно недостаточно. Рейн свалил еще одного, но остальным удалось проскользнуть в ложбину и скрыться.

Теперь, когда опасность, можно сказать, миновала, Тхай-Тхел позволил себе поплакаться — Аманда насчитала на этой туше почти два десятка ран, серьезных и не очень. Больше всего пришлось повозиться со стрелой, чуть не на всю длину ушедшей в жирную ляжку — зазубренный наконечник благополучно соскочил и остался в ране — пришлось его доставать оттуда под визг и причитания малолетнего огра, который, впрочем, проявил достаточно мужества, чтобы этим и ограничиться — по крайней мере не дергался.

Рейн, поминутно поглядывая на перстень, быстро нашел нужную пещеру и вытащил на свет божий Лотара. Однако все попытки привести брата в себя оказались тщетными — он был, безусловно, жив, но и не более.

Пока Аманда безуспешно пыталась привести Лотара в чувство, израненный Тхай-Тхел, страшно огорченный невниманием к своей персоне, бродил по отвоеванной территории, рассматривая трофеи.

Огромная туша скрылась в одной из пещер, откуда спустя непродолжительное время раздалось довольное уханье. Спустя минуту огр выполз на свежий воздух, сжимая в руках здоровенный бочонок, из которого обе головы по очереди делали внушительные глотки. На лице Тхела сияла счастливая, как у дебила, улыбка, Тхай смачно причмокивал и закатывал глаза.

— Хзяин, хочшь глотнуть? — заплетающимся языком предложил Тхай, пока Тхел вливал в себя очередную порцию напитка. — Как хочшь… и зря, ха-а-ароший эль, бде ндравится!

С этими словами огр грузно сел на свою массивную задницу, прислонившись спиной к скале: Тхай душераздирающе зевнул, а Тхел, оторвавшись от бочонка, тупо посмотрел на него, аккуратно поставил рядом с собой и, сладко потянувшись, закрыл единственный глаз. Спустя мгновение до Рейна донесся молодецкий храп, издаваемый двумя глотками одновременно.

Аманда с подозрением взглянула на великана, затем подошла, понюхала напиток, слизнула капельку его с пальца…

— Проклятие!

— Что случилось, любовь моя? — спросил Рейн, оставляя попытки растормошить Лотара и укладывая его поудобнее.

— Сонное зелье… было у меня такое подозрение, но… Не помню случая, чтобы орки сами приготовили такой отвар.

— О черт…

— Вот именно, этот «эль» и быка надолго с ног свалит, да что быка вон, наш малыш уже готов. Оклемается в лучшем случае к утру. А учитывая, что он выжрал не менее чем полбочки, может, и к завтрашнему вечеру. А до этого его можно тупой пилой пилить, ничего не почувствует.

— Значит, и Лотар тоже?

— Пожалуй… орки хоть и глупы, но не могут не понимать, что мага мало просто связать, даже если при этом заклеить ему и глаза, и рот, и уши. А вот держать в полном беспамятстве — это то, что надо. И если орки вернутся, то ни он, ни Тхай-Тхел нам здесь больше не помощники.

— Здорово — криво усмехнулся Рейн, извлекая из ножен меч и задумчиво рассматривая лезвие. Сегодня его драгоценный меч принял много ударов и не меньше нанес сам, но острая кромка была цела и невредима, ни одной щербины или заусеницы. — Приятная перспектива. Лично я сомневаюсь, что они так вот сразу смирятся с поражением, хотя и досталось им… И уйти мы отсюда не сможем, поскольку этого, как ты говоришь, малыша никакая лошадь не утянет. Придется занимать оборону. Как ты считаешь, мы сможем затащить огра в какую-нибудь пещеру?

Аманда с сомнением посмотрела на храпящую тушу, затем покачала головой:

— И не думай. Сдвинуть с места огра может только другой огр. Если ты, конечно, не согласишься переносить его по частям.

— Жаль, — вздохнул Рейн. — Пещеру оборонять куда легче. А теперь придется защищать проход. Боюсь, ночью они обязательно полезут. Ладно, я пошел занимать оборону.

— Хорошо, я пока займусь одним хорошим делом. Думается, книга Лотара тоже должна быть где-то здесь, вряд ли орки потащат ее в набег. Надо поискать ее в этой свалке.

Аманда развязала очередной тюк и принялась просматривать его содержимое. Копаться в вещах, снятых, возможно, с трупов, ей до смерти надоело, но книгу найти было совершенно необходимо. Зулин, со взведенным арбалетом в руках, уютно устроился за камнем на вершине небольшой, нависающей над проходом скалы. Оттуда чертовски удобно стрелять, в то время как до него добраться можно было только изнутри этой природной крепости, в которой они, волею случая, оказались.

Рейн, сняв доспехи, таскал камни, заваливая ими проход.

Работа была в самом разгаре, хотя Аманда и понимала — пока что до ее завершения более чем далеко. Необходимо сделать вал хотя бы на уровне груди, чтобы создать оркам хоть какое-то препятствие.

…чугунок, тулуп, женское платье с пятнами крови…

Об орках она знала много, даже слишком много. Одно время они одни составляли ей компанию, пока не произошел тот памятный конфликт с Вейрой, в результате которого она была вынуждена бежать. О, Вейра, к ее удивлению, оказалась достаточно мстительной, чтобы заставить их Вождя объявить ее, Эмию н'Дасюр, вне закона. И это несмотря на то, что она приходилась родственницей главе Клана. Она поежилась — Вейра была жестока, хотя, при желании, могла казаться и доброй, и милой. Жаль, что она не спросила у Жеара, что именно наговорил Брюс старейшинам Клана. Вряд ли правду. Хотя, откровенно говоря, так ли уж это важно — Клан не посмеет ослушаться приказа Королевы, даже если ее аргументация хромает на обе ноги.

…серебряный кубок, молитвенник в кожаном переплете с серебряными застежками, тяжелый медный крест на толстой цепи, в звеньях которой застряли слипшиеся от крови черные волоски — похоже, какому-то отцу-настоятелю больше не придется приглядывать за своей паствой…

Дважды Эмиа участвовала в набегах и показала себя с неплохой стороны. О, она знала свои возможности, недаром даже самые задиристые орки всегда уступали ей дорогу, а заносчивые тролли низко и подобострастно кланялись и стремились ни в коем случае не ссориться. Ее и ей подобных ценили высоко — в армии орков их было мало, а в бою она одна стоила двух, а то и трех десятков этих безмозглых зеленых уродов.

Да, она была отважна, она не отступала перед клинками, смотрящими в ее грудь. Пусть теперь она считает иначе, но тогда Эмиа рассматривала это как свой долг, долг перед Кланом, перед Королевой, перед родными и, главное, перед теми, кто пал на полях сражений до нее.

…молот, еще один, клещи — похоже, местный кузнец недосчитается кое-какого инструмента, если жив остался, конечно…

Да, она видела свой долг в том, чтобы сражаться. А Вейра считала, что долг Эмии — убивать. О, для нее между этими словами пролегала огромная разница. Одно дело — плечом к плечу отражать натиск врага… или того, кого ты для себя считаешь врагом, даже если потом твое мнение изменится радикально, и совсем другое — убивать беззащитных, не имеющих даже возможности оказать сопротивление. И ей наплевать, что даже орк с двумя ятаганами перед ней будет столь же беззащитен, сколь и полугодовалый ребенок. Враг есть враг — он может сражаться, он может убежать… он даже может победить. А пленник не может ничего, и убивать его бесчестно.

Как оказалось, прекрасная Вейра придерживалась на этот счет другого, прямо скажем, противоположного мнения. Как и насчет того, как именно и с какой скоростью должны исполняться ее приказы. И поэтому Эмиа н'Дасюр, продолжательница древнего рода, теперь находится в бегах, оставив позади с десяток остывающих трупов стражников, на свою голову присланных схватить ее и доставить в королевскую темницу. Что ж, может, оно и к лучшему, по крайней мере в изгнании она встретила свою любовь.

…снова обычное крестьянское барахло. О черт! Детская распашонка, вся в крови. Убивать, убивать этих тварей…

Вейра затаила злобу, хотя на ее личике это не отразилось.

Эта красотка умела держать себя на людях, еще бы, за века можно научиться чему угодно. Ходили разговоры, что по происхождению ее величество — дешевая шлюха. Хотя нет, даже если и так, то шлюхой она наверняка была дорогой. Эмиа не без причин считала себя красивой, но в Вейре было что-то, определенно сводившее мужчин с ума.

В общем, неудивительно, что она разозлилась. Еще бы, в присутствии придворных и самого Брюса услышать такие оскорбления — а Эмиа уж постаралась, чтобы ее слова достали эту сучку. О, как бы она хотела, как бы много она дала за малейшую возможность достать ее лично… на ее памяти этого многие хотели, но никому еще это не удавалось, даже если и не было рядом стражи и Брюса с его огненным глазом.

…о, похоже, то, что надо. Так, баночки, скляночки, ага, вот она!

Ночью они так и не появились — к радости Рейна и некоторому удивлению Аманды, которая как раз ждала нападения. Видимо, основной отряд орков ушел слишком далеко, поэтому оставленные охранять чрезвычайно ценного пленника стражники еще не догнали своих, чтобы сообщить о гнусных нарушителях спокойствия.

Рейн совершенно выдохся, зато груда камней, перекрывающая, единственную ведущую в природную крепость тропу, достигла его роста. По крайней мере проскочить с лёту они не смогут. Основная опасность — не в силе орков, они не такие уж хорошие воины, хотя и отважны до безумия. Скорость и количество — вот то, чем берут они победу. Способные бежать быстрее иной лошади, залезть на вертикальную стену, цепляясь когтями за любой, хоть чуть-чуть выступающий камень, умеющие видеть ночью, почти никогда не отступающие, кроме совсем уж безнадежных случаев, — они были смертельно опасны для людей, которые даже в лучшие времена способны были выставить едва одного бойца против пяти орков.

Иногда этого хватало. Чаще — нет, поскольку орки с готовностью клали тысячу, чтобы стереть с лица земли сотню.

Сейчас Аманда надеялась только, на то, что Тхай-Тхел придет в себя. Или Лотар — неизвестно, кто более опасный для врагов боец: умопомрачительно-сильный огр или маг, для которого создание молнии давно стало скучной детской забавой.

Аманда всегда немного завидовала магам — может, потому, что ей самой не было дано ни грана силы. Собственно, среди ее народа это было явлением нормальным — никто из ее родичей не стал не только магом, но и хотя бы плохоньким ярмарочным фокусником.

Каждому свое. Что ж, нет у нее магических сил, зато есть дар предвидения, хоть и не всегда столь ясного, как ей бы того хотелось. И все же временами бывало чертовски жаль, что не под силу ей метнуть во врага ледяной луч или сбить его с ног незримым тараном. Жаль, что в лекарских делах она может полагаться только на травы, тогда как знающий маг способен многие болезни вылечить просто одним небрежным жестом.

Уже встало солнце, а вокруг по-прежнему было тихо. Рейн дремал, надев для верности доспехи — в случае опасности вряд ли у него нашлось бы время затягивать многочисленные ремешки и пряжки.

Зулин по-прежнему бдил — внимательно оглядывал окрестности, выискивая возможную опасность.

Лотар зашевелился, дыхание стало тяжелым — похоже, он приходил в себя. Аманда склонилась над ним, обеспокоенная начавшимся у мага жаром — две недели под воздействием одуряющего зелья не проходят бесследно. Даже у гороподобного Тхай-Тхела завтра будет чертовски болеть голова… обе.

На крошечном костре кипело варево — Аманде удалось найти кое-какие травы, которые помогут голове многострадального мага окончательно проясниться. Правда, на вкус отвар был сущей отравой — но в таких случаях целебное воздействие куда важнее. Графиня сняла котелок с огня — напитку надо чуть остыть.

— О-о-о… — простонал Лотар и медленно открыл глаза. Он уставился на Аманду, медленно соображая, кто бы это мог быть.

Ежесекундно его исхудалое, осунувшееся лицо с отечными мешками под глазами искажала гримаса боли — голова у мага трещала немилосердно.

Наконец взгляд мага прояснился настолько, что он смог узнать склонившуюся над ним женщину.

— Аманда… — прохрипел он, струйка слюны потекла из уголка рта. А-а… Я чувствовал, что без тебя… здесь не обойдется… ты все это… подстроила…

— Опомнись, Лотар, — сочувственно усмехнулась Аманда. — Мы только что спасли тебя из плена орков.

— Мы? — Губы мага растянулись в кривую усмешку, которая тут же сменилась болезненной гримасой. — Мы… и кто же составил тебе компанию? Я… надеялся, что твоих… родственников в наших краях нет…

— Мы — это я, Зулин и, разумеется, Рейн, — суше, чем собиралась, ответила графиня.

Она перелила содержимое котелка в чашку и протянула Ло-тару.

Тот, с трудом приподняв руку, слабо ударил по кисти Аманды — отвар вылился на сухую, потрескавшуюся землю. Затем приложил руки к голове и что-то невнятно забормотал, кривясь и поминутно облизывая пересохшие губы. Наконец он облегченно вздохнул и расслабился.

— Ты становишься невыносимым, — заметила Аманда. — Я все утро убила на составление лекарства.

— Лекарства, как же… — язвительно отрезал Лотар. — Я даже воды не рискну принять из твоих рук.

— И давно ты догадался? Впрочем, это несущественно… Я дала слово твоему отцу, что постараюсь защитить вас от любых опасностей — что и делаю по мере возможности. А в кружке был обычный отвар, от головной боли. Можешь проверить, Модестус наверняка тебя такой мелочи научил.

Лотар взглянул на графиню уже ясным взглядом, затем пожал плечами и, выплеснув из кружки на ладонь несколько оставшихся в ней капель, накрыл жидкость другой рукой и на несколько секунд закрыл глаза. Когда он снова взглянул на мачеху, в выражении его лица сквозило легкое удивление, пополам с замешательством.

— Действительно… но как ты здесь оказалась? Хорошо, я готов признать, что отравить меня ты не собиралась. Пока. Но твое присутствие… я прошу, нет, я требую объяснений.

Пожав плечами, Аманда вкратце пересказала Лотару события последних дней. Кое о чем она не упомянула, о встречах с охотниками, наоборот, рассказала в деталях — уж кому-кому, а Лотару жизненно необходимо знать, с чем ему придется столкнуться.

Услышав о разрушении Йена, он помрачнел. Затем принялся лихорадочно озираться по сторонам — в ответ на эти его метания Аманда протянула магу его драгоценность — древний фолиант и найденный в том же мешке магический кристалл. Сжав книгу и прижав ее к груди, маг немного успокоился.

— Прости, — мрачно сказал он, когда ее рассказ завершился. — Я не хотел тебя обидеть. Я дрался с орками, помню, как испепелил нескольких, затем удар… открываю глаза и вижу здесь тебя. Знаешь, тут уж все что угодно можно себе представить.

— Я никогда не давала тебе повода так обо мне думать, — заметила Аманда с ноткой обиды в голосе. — Или я была тебе плохой матерью?

— Ну… — Лотару смертельно не хотелось признавать свою неправоту, но врожденная честность все же взяла верх. — Ну, прости меня, я в тебе ошибался. Похоже, впрочем, что сейчас ты больше нашего нуждаешься в помощи. Рейн хоть знает?

— Нет, — вздохнула Аманда, отводя взгляд. — У меня… не хватило духу.

— У ТЕБЯ не хватило духу? — изумился Лотар. — О боже, что за времена настали?! Ты, убийца с рождения, утверждаешь, что не осмелилась…

— Утверждаю! — резко бросила Аманда, и лицо ее побледнело от сдерживаемой ярости. — Я не убийца, Лотар. Я воин, и тебе бы надо почувствовать разницу. Я люблю Рейна, и он любит меня. Он узнает все… в свое время. И если не будет другого выхода.

— Ладно, ладно… мир, — усмехнулся Лотар. — Я не стану просвещать братца… хотя, откровенно говоря, язык так и чешется. Кстати, как считаешь, не пора будить Рейна?

— Я не сплю, — раздался сзади голос графа.

Аманда похолодела. Как давно он не спит, что успел услышать?

Мысленно она лихорадочно искала объяснения всем сказанным словам и надеялась, что Рейн не задаст опасного вопроса прежде, чем она успеет продумать все возможные ответы.

А Рейн их разговора не слышал. Его разбудила последняя фраза Аманды, сказанная, пожалуй, чуть резче, чем следовало бы, — но и ее он толком не разобрал. Увидев же, что брат пришел в себя, граф поспешил к нему, поэтому более или менее четко расслышал лишь заключительные слова Лотара.

— И в чем же это ты не станешь меня просвещать? — поинтересовался он, усаживаясь рядом с братом. Мышцы ныли от таскания валунов, но на лице его ничего не дрогнуло.

— Мы говорили с Амандой о некоторых аспектах магии. — Лотар тепло улыбнулся, хотя Рейн, знавший брата с детства, мог голову отдать на отсечение, что тот лжет. Несколько мгновений он боролся с искушением сообщить брату о своей догадке и все же победил в этой молчаливой схватке с самим собой, решив этого не делать.

Несколько минут они обменивались новостями — по сути, происходил пересказ того же, что Лотар уже слышал от Аманды, но теперь изложение велось с другой точки зрения, и Рейн не раз во время своего рассказа замечал откровенно ироничную ухмылку брата.

Постепенно ему это порядком надоело.

— Ладно, думаю, все наши дальнейшие приключения пройдут прямо у нас на глазах, — заявил он. — Мне кажется, пора затронуть другую тему. Итак, что мы теперь будем делать?

Лотар молчал. Молчал и Рейн, задавший вопрос, который сейчас не мог не волновать каждого. Только меланхоличный Зулин, так и не собравшийся принять участие в обсуждении, все так же внимательно оглядывал подступы к их лагерю, выискивая малейшие признаки присутствия орков. Да еще раскатисто храпевший Тхай-Тхел, которому, по мнению Аманды, спать оставалось еще часа четыре.

— Может быть, — осторожно заметила Аманда, — теперь ты расскажешь о том, как тебя сюда занесло?

Месяцы летели незаметно. Лотар, теперь ничем и никем не ограниченный, уделял все свое внимание Книге. Теперь, говоря сам с собой, он ее называл именно так, Книга, с большой буквы. Каждый раз, трепетно открывая ту или иную страницу, он снова и снова поражался мудрости древних магов, мудрости, которая не дожила до наших дней, сохранившись лишь в редких и потому необыкновенно ценных манускриптах. Эта Книга была, пожалуй, самым ценным из сохранившихся памятников древнего знания.

Здесь содержались бесценные сведения о магии слова — то, что надменные эльфы упорно не желали открывать людям. Самая сильная из всех, магия крови, была всего лишь одним из разделов всемогущей магии слова, для которой не было ни преград, ни границ.

Вылечить и убить, построить и разрушить — многое, очень многое было подвластно этой магии. Снова и снова Лотар погружался в океан открывшихся ему истин, ехидно посмеиваясь над детскими страхами Модестуса — сжечь… да уж, сжечь такую вещь было не просто немыслимо — скорее это было преступлением по отношению ко всему народу мира.

И все же временами Лотара, который в последнее время стал несколько раздражительным, охватывала злоба — безымянный магистр, написавший эту чудесную Книгу, был не в меру велеречив, часто простые вещи описывал долго и нудно, а серьезным проблемам уделял лишь краткие, ничего не объясняющие фразы. Бывало, иносказательность и поверхностность изложения доводила мага до бешенства, и тогда мало кто из слуг рисковал попадаться ему на глаза.

Иногда он, напротив, впадал в отчаяние — казалось, что ему никогда не удастся понять хотя бы малую толику того, что изложено в старом фолианте. А порой, преисполнялся гордости и самодовольства — обычно это случалось тогда, когда Лотару удавался какой-либо из опытов. Но после того как однажды его эксперимент привел к гибели пятерых слуг, он перестал ставить опыты в замке, каждый раз выезжая для этих целей в горы.

Управляющий замка Йен не находил себе места — что бы он ни делал, это никогда не удостаивалось похвалы хозяина, свалившегося ему как снег на голову. Ни отменная еда, ни охота, ни женщины не прельщали юного господина только пыльные книги, которые день за днем он штудировал в своих покоях. А теперь, видите ли, милорд повадился ездить один в горы, да и без оружия… Управляющий, в общем, понимал, что волшебнику оружие — лишний груз, но он, хоть убей, не видел в молодом человеке, хотя и выглядевшем много старше своих лет, опытного боевого мага.

Первый раз он проявил инициативу и отправил вслед за милордом троих мечников — якобы для охраны. Он в общем-то и намеревался обеспечить безопасность лорда, хотя тот и запретил эскорту сопровождать его, заявив, что намерен побыть один. За время пребывания у кормила в этом замке управляющий привык выслушивать мнение лишь одного человека — себя самого. И эта привычка однажды сослужила ему плохую службу — Лотар заметил следящих за ним издали воинов и, отчитав упрямца, строго запретил ему впредь посылать за ним, Лотаром, солдат.

Разумеется, тот не послушался, и уже в следующую прогулку Лотара незримо сопровождали четверо. В этот раз прогулка закончилась трагически. Для эскорта.

Это была сильная боевая магия — и сегодня он собирался впервые ее опробовать. Вытянув вперед руки и вперив взгляд в отвесную скалу, Лотар произнес заклинание. Увы, ничего не произошло. Он пожал плечами и повторил фразу, отдавая мысленный приказ. И снова впустую.

Тогда он склонился над Книгой, лихорадочно выискивая ошибку.

Наконец он понял — еле видимая точка, которую он раньше считал не более чем простым дефектом, обрела вдруг новый смысл — а значит, и вся фраза, которую надлежало произнести.

Никому был не ведом язык, слова которого были использованы в заклинании, — лишь заучив их, можно было применить магию слова.

Неведомый мудрец обстоятельно описал, как именно нужно произносить то или иное слово. Либо он сам не догадывался об истинном значении лающих, даже злых фраз, либо не счел нужным упоминать о такой мелочи. Так или иначе, Лотару приходилось слепо заучивать заклинания, понимая не то, что в них содержится, а лишь то, что является результатом их применения. Теперь, найдя причину своей неудачи, он снова торжественно и размеренно произнес длинный рад малопонятных слов.

Это заклинание в седой древности применялось при осаде крепостей. Придумано оно было явно эльфами — лишь у гномов, их вечных противников, были каменные твердыни, вполне достойные того, чтобы применять против них магию. Это было странное колдовство — оно действовало на природный камень и быстро отучило гномьих мастеров слагать свои цитадели из огромных каменных блоков, а то и просто высекать крепости прямо в скалах, лишь чуть облагораживая природные укрепления. На стены, сложенные из небольших камней, скрепленных обычным известковым раствором, такая магия действовала заметно хуже, а на рукотворные камни, сделанные из обожженной глины, из которых строили крепости там, где каменоломен не было, она вообще не действовала.

Сейчас же заклинание было направлено прямо в монолитную скалу — и гранит взорвался изнутри, разбрызгивая в разные стороны каменное крошево. Огромные пластины камня рушились вниз — и сквозь грохот осыпающихся скал уха Лотара коснулся тонкий, внезапно оборвавшийся вопль.

Они все были там, все четверо. Кому-то показалось хорошей идеей устроить наблюдательный пункт под прикрытием скалы — отсюда было так удобно наблюдать за слегка свихнувшимся на почве магии господином. Ни один не уцелел — страшно изуродованные, расплющенные и изломанные, теперь они были надежно погребены под огромными глыбами. Увы — даже высшая магия не способна вдохнуть жизнь в мертвое тело — Лотар знал, что вдовы, которые заголосят сегодня в домах, оставшихся без кормильцев, будут во всем обвинять его и только его.

Вернувшись в замок, Лотар приказал повесить управляющего и долго в задумчивости смотрел на мерно покачивающуюся фигуру. Да, он наказал виновного. Но не был ли он и сам ответствен за происшедшее? Может, в чем-то и прав был Модестус, столь рьяно выступавший против того, чтобы люди овладели древними тайнами.

А спустя неделю он не выдержал и вновь открыл древний фолиант, скользя взглядом по витиеватым строчкам, написанным неизвестной, но, несомненно, принадлежавшей великому мудрецу рукой. И снова в воображении проносились картины неизмеримого могущества, которое может дать простому смертному владение тайнами давно ушедших мастеров…

— И что было в этот раз? — мрачно спросила Аманда, сильно подозревая, что ответ ей известен заранее.

Книга утверждала, что мир един и мал, хотя и кажется непосвященному большим и разнообразным. Мал не для того, кто намеревается странствовать пешком или даже, взгромоздившись на спину несчастной лошади, которая лишь немногим быстрее и выносливее человека. И не для того, кто поднимет парус на утлой лодчонке, которую легко опрокинет первый же водяной вал. И даже не для того, кто владеет кораблем, не страшащимся никакого шторма.

Маги — истинные хозяева мира. Именно им дано прокладывать пути, неведомые простым смертным. Мелко исписанные страницы вещали о Вратах, открывающихся по повелению магистра и ведущих туда, куда магистр желает. Один шаг — и позади остаются тысячи лиг, второй — и над головой зажигается иное солнце…

— Как это солнце может быть иным? — непонимающе уставился Рейн на брата.

Тот лишь пожал плечами, ясно давая понять, что не все знания об этом мире исчерпываются геральдикой и азами географии. Правда, после минутной паузы счел все же нужным сказать пару слов на эту тему…

О том, что мир кругл, как яблоко, знали все, кого это более или менее интересовало. Но безымянный мастер, одну за другой выводя витиеватые строки, говорил и вовсе вещи неслыханные. Будто бы яркие точки на ночном небе — не что иное, как столь же яркие солнца, лишь только очень далеко находящиеся. Ведь за несколько лиг человек кажется букашкой, а сколько тех лиг до чужих светил — кто их считал? И у тех светил есть и свои миры, где живут другие, может, похожие, а может, и не похожие на людей существа.

Но мир мал, и можно соединить Вратами не только башню скучающего от безделья мага и тронный зал герцога Дарландского — столь же легко увидеть своими глазами далекие миры, самому ступить на чужую землю.

Увы, сам магистр не слишком далеко продвинулся в изучении сложных заклинаний, способных открывать волшебную дверь, и все же кое-что у него получилось. Он утверждал, что эльфам дано неизмеримо больше, чем они соизволили открыть людям, и он — путем проб и ошибок — открыл для себя крохи того древнего знания, которое эльфы берегли пуще всего — знания об открытии Врат. В книге были описаны правила создания Портала, который — если верить автору — легко доставлял его в любое место срединных уделов — в те времена, нынче давно забытые, страны назывались по-иному и на тронах сидели короли, чьи имена безвозвратно ушли в тень.

— Неужели даже слово «Портал» ничего не сказало тебе? — сурово спросила Аманда. В ответ Лотар опустил голову и глухо продолжал свой рассказ.

В этот раз он уехал довольно далеко, хотя и не думал, что кто-либо посмеет за ним увязаться. Копыта приученного к горным тропам коня уверенно цокали по камням, пока Лотар наконец не выбрал укромное местечко. Это было узкое длинное ущелье, со всех сторон огороженное нависавшими над тропой скалами, — место незаметное и очень подходящее. Он спешился и раскрыл книгу на нужной странице.

Века не остались равнодушными к пергаменту — немало потрудились они, капля за каплей стирая краску с рыжих страниц, местами оставляя лишь тени искусно выведенных строк. О, Лотар был, безусловно, талантлив — ему не раз удавалось по наитию находить верное решение в тех случаях, когда прочтение очередного слова становилось невозможным. И здесь, сейчас, он уже держал в руке лист пергамента, написанный собственной рукой, — странная вязь непривычно звучащих слов, открывающих пути в прекрасное далёко.

Медленно лились слова, которых уже давно не слышала эта земля; одно за другим, маленькими кирпичиками, ложились они в сложное здание заклятия, все ближе и ближе к его завершению.

Сгущается туман, становясь все более осязаемым — вот уже это не просто серое облако, а чуть колышущееся серое полотно, плотное и осязаемое на вид. И вот произнесено последнее слово — редеет призрачная дымка, и сквозь нее едва-едва, но все же доста- точно явственно проглядывает травянистый холм у опушки неведомых исполинских деревьев. Лотар замешкался, но лишь на мгновение, а затем сделал шаг сквозь дрожащую туманную завесу, крепко прижимая к груди тяжелый фолиант. Сердце бешено колотилось — эта магия отнимала невообразимо много сил.

Последний шаг — и он уже стоит на верхушке небольшого кургана, поросшего жесткой, черно-зеленой травой. Мрачные тучи стремительно несутся по небу, пыльный воздух сечет песчинками лицо — а в сотне метров стоят грязные, закопченные шатры, и толпящиеся вокруг фигуры поворачивают к Лотару свои клыкастые, так знакомые по виденным в детстве рисункам Аманды лица.

— Я тут же бросился назад…

— Ты не мог закрыть этот Портал, уничтожить, разрушить? Лотар виновато развел руками:

— Это… это было, наверное, на следующей странице.

А там много стерто… я ее еще не читал.

— Мальчишка! — Аманда сжала кулаки. — О боже… ты хоть понимаешь, что ты наделал? Сейчас по всей округе рыщут отряды орков, сжигают деревни, убивают людей десятками, если не сотнями. Йен взят штурмом, все жители замка вырезаны, включая детей, — ты это понимаешь? Сколько смертей на совести Рейна — одна, две? А на твоей? Тысяча? И сколько еще будет…

Она замолчала, но глаза ее метали молнии. Лотар, всегда на всех поглядывавший свысока, независимо от роста собеседника, сейчас сидел весь сжавшись, униженный и павший духом. После долгой паузы Аманда сухо произнесла, не глядя в сторону пасынка:

— Я слышала про Порталы. Да, их без особых трудов могут сделать опытные маги, но эти двери закрываются быстро, очень быстро. Четыре, пять часов, самое большее — полдня, и Врата начинают становиться все меньше и меньше, пока не исчезают совсем. Но когда-то… ты сам знаешь, Лотар, когда… так вот, кто-то из великих магов тех земель, что ты увидел краем глаза, сумел создать устойчивый проход. Да, Рейн, вижу, ты понял — то был Темный Портал. И по земле срединных уделов потекли реки крови. Не знаю, были ли в недобрый день созданные Лотаром Врата сродни тому Порталу, но они уже прожили достаточно долго, чтобы впустить в эти края целую армию. Возможно, они все еще целы, и сквозь них по-прежнему льется поток орков. Может быть, они благополучно закрылись сами, и больше эти твари не получат подкреплений. Я не знаю, что будет дальше, но…

— Но наш долг найти и уничтожить их, — закончил Рейн. Он еще никогда не видел брата таким пристыженным. Что и говорить, Лотар, всегда кичившийся своими недюжинными способностями, оказался на поверку совершеннейшимребенком, игравшим с зажигательной палочкой и нечаянно спалившим целое село. Вместе с жителями.

— Да, — жестко сказала Аманда. — Найти и уничтожить. А после… если мы это сделаем, то эта книга должна быть сожжена. Знание это людям не под силу. Владеют им эльфы — добро, пусть. Людям эта магия не нужна.

Лотар поднял голову — в глазах его сквозила горечь.

— И ты туда же, благородная графиня Аманда, — тихо произнес он, и в голосе его прозвучала глухая тоска. — Сжечь… В огонь все, что непонятно. В огонь все, что может оказаться опасным. Затупим мечи, чтобы не порезаться. Потушим огонь, чтобы не обжечься. Нет, сначала сожжем книги, а потом уж его потушим. Да, знание можно уничтожить — это всегда легче, чем понять. Как просто швырнуть древний свиток в огонь, и как сложно вернуть то, что улетело с пеплом. Сколько книг сожгли наши предки? Сколько болезней можно было излечить, если бы я хоть одним глазом увидел легендарный трактат Зара, Синего Мага? Тот самый трактат, где содержались приемы лечения змеиных укусов, огнёвки, Черной смерти? О да, его название не понравилось кому-то из лордов, ты помнишь это название, Аманда: «О ядах слабых и сильных, а также о болезнях смертельных и ужасных» — благородный властитель решил, что старый кудесник намерен его отравить или извести в могилу другим, не менее неприятным способом. И старый Зар был повешен, а его книга сожжена.

Он тяжело встал и подошел к скале, на которой уютно расположился Зулин. Повинуясь просьбе мага, тот оставил на время свой пост и спустился вниз. Несколько минут Лотар разглядывал почти зажившую, но совершенно безжизненную руку старого товарища, затем, закрыв глаза и прижав одну руку к висевшему на груди кристаллу, а вторую — к бледно-зеленому шраму, резко произнес несколько слов. Вокруг руки на мгновение вспыхнуло алое свечение.

Зулин непонимающе уставился на свою руку, затем медленно согнул пальцы — они снова его слушались, ничуть не хуже, чем раньше. Он попытался проскрипеть какие-то слова благодарности, но Лотар уже не слушал его — он снова подошел к брату и сел на прежнее место.

— Это лишь малая толика того, что мне удалось узнать. Это да твой, Рейн, перстень… и кое-что еще. Не бывает «злого» ножа, он становится таким лишь в злой руке. Я знаю, я виноват. Ребенка, утопившего в колодце кувшин, в наказание не кидают туда вниз головой, и все же… если Аманда будет настаивать, я подчинюсь. Прошу лишь об одном — постарайтесь понять мои слова…

Он снова поднялся и направился к храпящему Тхай-Тхелу. Огр, широко раскинув ноги, храпел так, что вблизи от него слегка закладывало уши. Маг положил руку на лоб Тхаю, произнес несколько странно звучащих слов, затем повторил эту процедуру с Тхелом.

Сделав несколько шагов назад и вытянув руку по направлению к огру, он бросил еще одну короткую фразу, прозвучавшую, как приказ.

Глаза огра поочередно открылись. Некоторое время Тхай искоса смотрел на стоявшего перед ним человека, затем, сочтя его неопасным, с кряхтеньем сел. Тхел тут же начал оглядываться по сторонам и, заметив Рейна с Амандой, расплылся в широкой, довольной ухмылке.

— Привет! Уже утро, да? Я что, заснул? Славный эль… — Тут он увидел стоявший рядом бочонок. — О, тут еще осталось! Глотка сухая, как песком набитая… Здорово!

Он ухватил своими лапищами бочонок и поднес было его к пасти, но тут вдруг этот «стаканчик» рассыпался у него прямо в руках и пенная жидкость с шипением запузырилась на земле. Огр непонимающе уставился на пустые ладони, затем, проявив завидную сообразительность, на Лотара.

— Ты чего это? — Тонкий голос Тхела мало гармонировал с его возмущенным и угрожающим тоном. — Ты чего это удумал, а, мужик? Мы тебя что, трогали? Мы тебя что, обижали? Да мы тебя сейчас в бараний рог согнем, ты у нас собственный зад лизнуть сможешь… Тхай, перестань, этот урод меня обидел. Перестань, я тебе говорю! Ну пожалуйста, ну дай я ему врежу, ну хоть разик!

Рейн и Аманда с усмешкой наблюдали за странными потугами огра сдвинуться с места — Тхел злился, руки и ноги конвульсивно дергались, но ни один из братьев не мог победить — туша в целом оставалась неподвижной. Наконец, насладившись зрелищем, Аманда сочла нужным вмешаться:

— Остынь, Тхел. Пара глотков этой дряни, и ты снова вырубился бы. Это сонное зелье, а твоя бездонная глотка сейчас нуждается в чем-нибудь попроще. Например, в хорошем ведре чистой холодной воды. А перед тобой стоит сэр Лотар Андорский, маг и брат графа Рейна. Успокоился? Тхай, можешь отпустить его, благодарю тебя за помощь.

— Не за что, графиня, — пробасил Тхай, расслабляясь. — Я сразу понял, что это снотворное, а Тхел не допер, недаром он у нас младшенький. Я рад познакомиться с великим магом, сэр Лотар. Рад, что вы целы и невредимы. Так что, куда мы теперь?

— Теперь, друг мой, нам предстоят новые дела. И я боюсь, что они будут очень опасны, — вздохнул Рейн. — Мы достигли цели нашего путешествия, и без тебя мы не справились бы, благодарю. Сейчас же у нас впереди, возможно, самый жестокий из всех боев. Я могу отпустить тебя с миром. По одной лошади для нас, остальные — твои. Ступай, это не твоя драка.

Головы огра переглянулись. Затем снова заговорил Тхай — видимо, братья пришли к обоюдному согласию, не говоря ни слова.

— Почему ты нас гонишь, хозяин? Мы так понимаем, что тебе в этой твоей драке моя дубина не помешает, так? А драться с кем будешь, с орками небось? Сла-а-авно, мы этих уродов бить любим! Мы с вами, хозяин!

— Что ж, прекрасно! — Рейн был, безусловно, рад решению огра, дубина которого и в самом деле была очень даже кстати.

Если Портал до сих пор не закрылся, то там придется драться, и не так, как здесь — с двумя десятками тварей, а по-настоящему, с армией — и без всякой надежды на победу, с верой лишь в то, что Лотар успеет запечатать это свое проклятое творение.

Они двинулись в путь спустя несколько минут — благодаря Лотару, большая часть ран и ссадин бойцов затянулась, а остальные по крайней мере перестали болеть. Живописная процессия через проход, который Рейн заваливал камнями чуть не три часа, а Тхай-Тхел очистил за несколько минут, вышла из природного форта. Снова впереди ехал Зулин, внимательно рассматривая каждый встречный камень, который смог бы послужить врагу укрытием, за ним Рейн с Амандой, Лотар, который старался держаться позади, и в арьергарде, с жизнерадостным видом топал огр, неся на одном плече дубину, на другом остатки конины и ведя в поводу свободных лошадей.

Лотар помнил эти места — они были не так уж и далеко от Йена, и он здесь пару раз бывал. Поэтому ему не составило труда найти нужную дорогу теперь путники двигались со всей возможной скоростью, не забывая, впрочем, и об осторожности — орды орков никуда не делись, и напороться на них сейчас было бы верхом невезения.

Погода начала портиться — безоблачное на протяжении последней недели небо стало постепенно затягиваться мрачными тучами. Заметно похолодало, и настроение у всех упало, кроме, разумеется, Тхай-Тхела, который просто не мог пребывать в плохом настроении, когда у него было, что пожевать. Груз его к этому времени заметно полегчал, а ведомые им лошади, казалось, принялись поглядывать на огра с некоторой опаской.

И вновь тропа вывела их из леса на каменистую возвышенность.

Еще несколько часов они петляли между скалами, пока наконец Лотар не попросил своих спутников остановиться.

— Мы на месте, — заявил он. — Расщелина там, недалеко. Но, мне кажется, лучше все-таки пойти на разведку. Надо знать, что нас там ждет.

— Я схожу, — встрепенулась Аманда. Рейн хотел было возразить, но неожиданно для него Лотар встрял первым.

— Да, я именно вас, графиня, и хотел об этом попросить. Никто не сможет эту работу сделать лучше.

Аманда подошла к Рейну и, прикоснувшись губами к его щеке, еле слышно прошептала:

— Не волнуйся за меня, любовь моя. Я скоро вернусь…

Действительно, она вернулась быстро — и мрачная, как никогда. Сверкнув глазами в сторону Лотара, Аманда рассказала о том, что видела.

— Их много, наверное, несколько тысяч — лагерь расположен в ущелье, но и сверху хватает патрулей. В основном орки и, разумеется, тролли, но там, в лагере, я видела пару огров. Портал действует, при мне через него прошел отряд, бойцов в шестьдесят. Я думаю, они собирают армию для серьезного нападения — перед ним мелкие набеги отдельных орд покажутся детскими шалостями.

— Мне нужно видеть Портал и немного времени, — глухо пробормотал Лотар, не поднимая взгляда. — Тогда я смогу попытаться закрыть его.

— Лишь попытаться? — Аманда не могла удержаться, чтобы не подлить в свой вопрос изрядную порцию яда.

— Я смогу… надеюсь, что смогу. — Маг отвел в сторону глаза.

— Великому Байду это далось тяжко, — заметил Рейн, теребя пальцами рукоять меча. — А у тебя здесь нету десяти молодых женщин для принесения в жертву.

— Байд закрывал чужие Врата, — буркнул Лотар, листая книгу. — А мне нужно закрыть свои. Это проще. Но к сожалению, ненамного. Так, вот оно… тихо, не отвлекайте меня.

Он углубился в чтение, то морщась, то хмыкая, то слабо улыбаясь, в зависимости от текста. Рейн, время от времени хмуро и нетерпеливо на него поглядывавший, мысленно представлял себе ближайший час — если им, конечно, удастся прожить такдолго.

Лотар сказал, что ему нужно время — пусть немного, но все-таки.

Он должен видеть Портал, но и оттуда наверняка заметят их. Тролли не допустят, чтобы вокруг лагеря не были расставлены часовые, а это означает, что драка начнется практически сразу. Один человек, один тролль, один огр… и одна женщина. Четверо — против нескольких тысяч не знающих страха тварей!

Сейчас над ними с трех сторон нависали скальные уступы, и только случайно заглянувший сюда орк мог бы заметить убежище путников, в гордыне своей возомнивших себя спасителями всех срединных уделов. Что ж, всех спасителей поначалу считают хвастунами и гордецами. И впредь тоже — если они проигрывают. Кто и когда считал, сколько на одного победителя дракона приходится тех, чей поход закончился неудачей, — а ведь все мнили себя героями. И не докажешь, что дракон, разодрав очередного рыцаря, просто утомился и следующий боец, куда слабее поверженного, сумел легко справиться с измотанным бесконечными схватками чудищем. Героем будет он, а те, кто жизнь свою отдал за то, что теперь дракон едва может шевелить лапами, так и останутся безымянными, а то и превратятся в объект насмешек.

Граф извлек из ножен меч — нисколько не затупившееся в минувших схватках серебристое лезвие было готово к бою. Что ж, сегодня ему придется славно поработать. Рейн не планировал остаться в живых — было ясно, что это ему не удастся. Их сомнут — может, благодаря огру, и не сразу, но если Аманда действительно видела там, внизу, двухголовых великанов, то… Тем более что те, не в пример малышу, действительно великаны, и мериться с ними силами все равно что лбом пробивать скалу.

Зулин задумчиво рассматривал свою перевязь с топорами. Шесть бросков, всего шесть. А затем когтистые пальцы сожмут меч, во владении которым он никогда не добивался особых успехов, — и жить ему останется совсем немного. Он не жалел о том, что предстоит — что бы это ни было. Тролли вообще склонны к фатализму и весьма равнодушны к смерти — это идет от крови, а не от воспитания, поэтому и Зулин относился к тому, что еще до захода солнца его убьют, с философским смирением — такова судьба.

Аманда спокойно смотрела на Рейна, но он сидел к ней спиной и сейчас не замечал ее взгляда. На душе было легко и спокойно, как никогда ранее. Сегодня он узнает правду, но ей уже не суждено быть отвергнутой. Их сердца навсегда останутся вместе — даже втоптанные в камень волосатыми лапами орков, они будут лежать рядом, здесь, на этих скалах. Аманда знала, что всегда сможет уйти от врага, и знала, что не станет этого делать. Она падет там, где рухнет ее возлюбленный, — падет, защищая его тело. Но оркам дорого будет стоить эта победа, ох как дорого — она уж об этом позаботится.

Тхай-Тхел вообще ни о чем не думал. Для него, мальчишки, понятие смерти было чем-то вроде страшной сказки — пугает, конечно, но в то же время и не очень-то верится. Тхай неторопливо жевал — воспоминание о двухдневном голоде давно ушло в тень благодаря щедрости Рейна, но организм огра настоятельно требовал постоянной подпитки. Не слишком сообразительный молодой великан просто не мог беспокоиться ни о чем другом, кроме проблем сиюминутных, а предстоящая схватка, и тем более ее последствия, такой не являлась. Тхел, не желая отвлекать Тхая от трапезы, напротив — фантазировал на тему, как здорово он задаст оркам хорошую взбучку. Он давно уж забыл о том, что клинки орков наносят ему болезненные царапины — Лотар проявил о его ранах должную заботу и сейчас они по крайней мере не болели.

Наконец маг, захлопнув книгу, встал.

— Я готов, — сухо сказал он. Все молча поднялись.

— Врата можно видеть издалека или тебе надо находиться совсем рядом?

— Можно и издалека…

— Что ж, хорошо. Здесь неподалеку есть место, с которого их будет хорошо видно. — Аманда расправила плечи и гордо откинула назад гриву черных волос, ее высокая стройная фигура в который раз заставила графа залюбоваться своей возлюбленной. — Все готовы?

— Вперед! — взмахнул мечом Рейн. — Лошади, как я понимаю, нам уже не понадобятся, верно? Итак, пошли.

Они шли быстро, почти бежали — насколько это было возможно для закованного в сталь графа. Вот Лотар взбежал на пологий каменистый холм и припал на одно колено, раскрывая перед собой книгу.

Рейн бросил взгляд вниз, в ущелье, — да, с этого места действительно было неплохо видно Врата — и тысячи орков вокруг, отсюда это выглядело как колышущееся черно-зеленое море. Вокруг простирались скалы, и то там, то здесь виднелись небольшие группы этих тварей — сторожевые дозоры.

В прохладном воздухе повис боевой клич — их заметили.

Ближайшие отряды пошли в атаку — как много отдал бы сейчас Рейн за сотню… нет, хотя бы за десяток простых мечников, которые стояли бы здесь, рядом с ним, сомкнув щиты. Но не было рядом несокрушимого короба щитоносной пехоты, не было и десяти солдат, обнаживших клинки, — был только один рыцарь в помятых доспехах, сжимающий в одной руке меч, в другой — тяжелую дагу.

— Я люблю тебя, Рейн, — шепнула Аманда, делая шаг вперед. Рука ее рванула пряжку, и, как не раз в ее опочивальне, мягкая ткань замшевого камзола плавно скользнула к ногам.

Мгновение, и женщина стоит совершенно обнаженная, словно насмехаясь над приближающимися орками. Вот она пала на колени, словно моля о пощаде безжалостных тварей…

Густые черные волосы Аманды, казалось, обтекали ее безупречное тело, с каждым мгновением захватывая все новые и новые его участки. Руки становились чуть тоньше и в то же время наливались чудовищной силой, из мягких подушечек… лап выскользнули острые, как бритва, когти. Сверкнули страшные белые клыки, мускулистое тело замерло, готовясь к прыжку, длинный гибкий хвост яростно хлестнул по лоснящейся иссиня-черной шерсти.

Аманда… нет, теперь уже Эмиа н'Дасюр, принцесса Клана, боевой оборотень, готовилась к своей последней схватке.

Рейн на мгновение оторопел, а уже в следующую секунду ему пришлось заниматься совсем иными проблемами — первая волна атакующих захлестнула холм, и первая кровь окрасила камни. Пока еще в зеленый цвет.

Черной молнией пантера врезалась в передовые отряды орков, нанося стремительные и безжалостные удары. Клыки, когти — все шло в ход, и за этим едва видимым глазу вихрем оставались лишь корчившиеся в агонии, истекавшие кровью тела. Но и ей перепадало немало — и пока спасало ее лишь то, что орки в отличие от людей не имели привычки носить в ножнах или колчанах серебряное оружие.

Даже самые глубокие ее раны, как и у любого истинного оборотня, заживали почти мгновенно — но, господи, какую же боль она испытывала, когда в очередной раз сталь входила в ее тело!

Меч Рейна вновь и вновь отбрасывал орков от Лотара, уверенно читавшего заклятия, — с рук мага срывались едва видимые глазу волны и улетали туда, вниз, к колышущемуся полотну Портала. Но все мрачнее и мрачнее становилось лицо Лотара, хотя ни на йоту не изменился тон и не дрожали его вытянутые вперед руки.

Вокруг Тхай-Тхела, занявшего оборону с другой стороны холма, громоздилась уже гора трупов с размозженными головами и переломанными конечностями. Огромная дубина плясала в воздухе, вышибая дух из очередного нападавшего и тут же выбивая ятаган из другой руки, заодно ломая ее. Еще ни один орк не сумел подойти к великану достаточно близко, чтобы хотя бы оцарапать его — похоже, он успешно учился на своих ошибках. Тхай ухал при каждом ударе, а Тхел восторженно визжал, отбрасывая очередное искалеченное тело на головы его же соратникам, в которых огромная дубина огра вселяла не поддающийся контролю разума ужас.

Пал Зулин… Шесть не знающих промаха топоров раскроили шесть узколобых черепов, точно войдя между налитыми кровью глазами. А затем тролль, сжав меч, шагнул вперед — и волна орков накрыла его. Еще несколько секунд сопротивлялось смерти облаченное в кольчугу тело, еще несколько раз раздавался его победный клич — и очередной орк падал, пронзенный мечом, а затем в последний раз сверкнула серебристая кольчуга, и вот уже стая зеленых тварей бросилась было искать нового противника. А в следующее мгновение в том месте, где рухнул изрубленный вражьими клинками Зулин, взметнулось черное пламя — и несколько десятков орков в мгновение ока обратились в обугленные головешки — нельзя убить владеющего амулетом К'храна и остаться при этом в живых.

При виде столь страшной гибели одного из отрядов остальные на мгновение отпрянули — и Эмиа, вновь бросившаяся в атаку, продолжила сбор кровавой жатвы — она уже почти целиком была покрыта зеленой кровью, но ее раны по-прежнему моментально заживали и, хотя и уже порядком уставшая, она все еще была смертельно опасна.

Вновь и вновь скрежетали воронёные ятаганы по панцирю графа, вновь и вновь серебряный меч погружался в очередное зеленое брюхо. Тяжелый арбалетный болт прошил кирасу, но, к счастью, не задел тела, — а в следующую секунду черная тень вихрем пронеслась мимо арбалетчика, на ходу начисто оторвав ему руку.

Бешено крутящийся метательный топор, брошенный рукастым троллем, начисто отсек кисть руки Лотару — струя алой крови брызнула на книгу, но маг, казалось, даже этого не заметил. Но уже через несколько секунд он замер и, надсаживаясь, закричал:

— Не могу! Я не могу закрыть его! Кажется, они его держат!

В этот момент на плечо ему легла толстая, как бревно, рука огра.

— Обрушь на них скалы! — проревел Тхай. — Это же тебе по силам, так завали всю расщелину камнями!

Огр снова бросился в атаку, а Лотар, выбросив вперед здоровую руку, раз за разом выкрикивал заклинания — и вдребезги разлетался гранит, обрушивая вниз, на головы оркам и троллям, огромные глыбы, давя их десятками, сотнями, тысячами. Столб пыли поднялся над ущельем, и сквозь эту пыль рвался дикий предсмертный крик сотен и сотен заживо хоронимых под обвалами тварей.

Над скальным гребнем появилась голова низенького человека в черной хламиде, он выбросил вперед руки, с них сорвалась струя огня, ударившая в грудь Лотару, — и случилось невероятное. Книга, казавшаяся самой обыкновенной, старая пергаментная книга, отклонила это смертельное пламя, вобрала его в себя и вспыхнула, мгновенно превратившись в горстку пепла, — а на Лотаре лишь затлела одежда. Еще секунда, и оторванная голова черного мага покатилась по камням, а разъяренная кошка вновь начала прокладывать себе дорогу в толпе орков, устилая свой путь трупами.

Тхай вбил в землю, подобно свае, очередного орка и, задыхаясь, замер на месте — враги временно отпрянули, и великан смог чуточку передохнуть! Последние несколько ударов дались ему особенно трудно — все тело наливалось каменной тяжестью, дубина казалась неимоверно тяжелой, и даже на каждый шаг теперь требовалось куда больше усилий.

— Ну, братец, задали мы им жару? — спросил он, однако ответа так и не услышал. Тхай повернулся к брату и вдруг тоскливо, протяжно завыл.

Голова Тхела была откинута назад, прямо в середине единственного глаза торчал ушедший в него по самое оперение арбалетный болт, высунувший измазанное кровью и мозгами острие из затылка. Тхел был мертв.

Огр снова пошел в атаку, с трудом преодолевая странное, все больше и больше охватывающее тело оцепенение. Взмахи дубины сметали и расплющивали орков, могучие ноги подминали и давили тех, кто не успевал вовремя отпрыгнуть в сторону. Но теперь уже было ясно, что великану недолго осталось сражаться — один за другим кривые клинки вонзались в его тело. Казалось, колосс не чувствует боли, но кровь, струящаяся по его во многих местах пронзенному телу, давала понять — скоро наступит конец.

Лотар метнул ветвистую голубую молнию, и сразу шестеро орков вспыхнули живыми факелами — впрочем, живыми они были лишь несколько мгновений. Еще, еще — молнии сжигали врагов десятками, но с каждым разом все бледнее и бледнее становилось лицо мага, и вот наконец он ничком рухнул на камни, в лужу собственной крови.

Рейн сделал несколько шагов назад, встав у тела брата. Его шлем был сбит с головы, волосы слиплись от крови, но граф еще держался. Меч, зеленый по самую рукоять, снова скрестился с ятаганом, выбивая его из когтистой руки и следующим ударом начисто эту руку отсекая.

Черная пантера припала к земле у ног графа, бока тяжело вздымались она смертельно устала. Нет, ран не было — все они затянулись, но тело пронизывала непрекращающаяся боль — ей сегодня досталось много, очень много ударов. Она знала, так бывает. Если останется в живых — боль скоро пройдет. Если останется…

Лотар действительно завалил скалами все ущелье — теперь там громоздились лишь огромные глыбы, и теперь уж не важно было, действует все еще Портал или нет, — и он, и тысячи орков были надежно похоронены под толщей гранита. Тысячи… но не все.

Их оставалось около сотни — и они кольцом окружили холм.

Сейчас на холме стояли лишь двое — устало опирающийся на меч рыцарь с непокрытой головой и замершая у его ног огромная черная пантера со свалявшейся от крови шерстью.

Вся земля у подножия холма была покрыта телами — разодранные на куски, расплющенные, сожженные и изрубленные орки ясно давали понять — каждый шаг к вершине этой незначительной возвышенности будет обильно полит кровью. И никто не решался сделать этот первый шаг, никто не хотел первым испытать на себе остроту клинка этого воина или когтей хищницы.

Внезапно ряды орков раздались, и впереди появился еще один зверь. Черная пантера-самец, чуть ли не в полтора раза больший, чем Эмиа, медленно и бесшумно ступая, поднималась на холм. Кошка у ног Рейна оскалилась, сверкнули белоснежные клыки, но гость, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания.

Самец остановился в трех шагах от Рейна и Эмии. Его желтые глаза грозно сверкнули и уставились на измученную самку. Пауза затягивалась, и Рейн крепче сжал в руке скользкий от крови клинок.

Теперь он знал, что если эта тварь сейчас нападет, то только он сможет отразить эту атаку… если, конечно, сумеет хотя бы раз вогнать свой серебряный клинок в это холеное, лоснящееся черное тело.

И вдруг самец резко развернулся к замершим в ожидании оркам и грозно зарычал. А затем медленно, словно нехотя, сделал шаг вперед. И еще один…

И орки поняли — о, они могли бы справиться с уже раненным рыцарем. Они, пожалуй, могли бы разобраться и с пантерой, которая тоже едва держалась на ногах. Но теперь перед ними, вместе с этими двумя, — еще один совершенно здоровый, полный сил и энергии зверь-оборотень. Можно справиться и с ним… но какой ценой?

Они бежали. Все, что осталось от трех или четырех тысяч — жалкая горстка, уже не способная ни на что, кроме мелкого грабежа. Они уходили, и никто их не преследовал. Минута… и последний орк исчез из виду. На холме остались только трое.

Нет… четверо. Лотар еще слабо стонал, и его уцелевшая рука шарила по каменистой земле, как будто в надежде что-то отыскать, что-то неизмеримо важное — и не находила искомого. Рейн склонился над магом, приподнимая его голову и поднося к истрескавшимся, пересохшим губам брата флягу с водой.

Глаза мага приоткрылись — он дернулся, лицо исказила судорога, губы слегка шевельнулись, пытаясь выдавить из себя какой-то звук, но так и не смогли — тело обмякло, голова бессильно свесилась — Лотар умер.

Рейн поднялся. В двух шагах от него стояла Аманда — ее изумительное тело было полностью обнажено, в руках она держала свой залитый красными и зелеными потеками крови камзол. Рядом с ней стоял высокий — на голову выше графини — мужчина; его могучие мышцы перекатывались под смуглой кожей. Он смотрел ей прямо в глаза. Наконец Аманда тихо произнесла:

— Вот мы снова встретились, Жеар. И ты спас мне жизнь. Спасибо. В этот раз ты смог бы убить меня.

— Возможно, — кивнул он. У него был приятный баритон, да и вообще, во всей его фигуре, в осанке было нечто благородное, располагающее к нему собеседника. — Возможно… но я не смог, хотя и должен был.

— А что теперь?

— Теперь прощай. Я должен вернуться к Клану, донести весть о провале этого похода.

— Портал уничтожен…

— Он не единственный. Брюс, похоже, знает способ…

— Я уничтожу его. Его и Вейру. Так ему и передай.

— Передам. И помни, Эмиа, я не на твоей стороне. То, что произошло сегодня… не повторится. Я не предам Клан.

— И я не предавала его, Жеар.

— Возможно… я допускаю, что ты права, а Клан ошибается. Что ж, тогда за эту ошибку мы заплатим своими жизнями. Может быть, в этом наша судьба. Я не берусь судить ни тебя, ни других. Прощай, Эмиа.

— Я желаю тебе удачи, Жеар. Прощай.

Он повернулся и медленно спустился с холма. Фигура удалялась, становясь все меньше и меньше, и, уже исчезая из виду, Жеар обернулся и вскинул руку в прощальном салюте. И после того, как оборотень исчез среди скал, Аманда долго смотрела ему вслед, и из уголка ее глаза медленно сползала по щеке прозрачная слеза.

Она почувствовала, как руки Рейна легли ей на плечи, и все ее тело задрожало от ощущения тепла и нежности, исходившего от этих сильных ладоней. Аманда замерла, боясь шелохнуться, чтобы ненароком не спугнуть это чувство, не веря и в то же время страстно надеясь на то, что это ей не почудилось.

— Кто он? — тихо спросил граф.

— Мой брат… почти брат.

— Почему он помог нам?

— Не знаю. Может быть, он так и не смог забыть, что я — его сестра,

— Лотар умер. И Зулин. И Тхай-Тхел. Остались только мы. Она повернулась к нему лицом, чувствуя, как холодит металл его доспехов ее кожу. Их глаза встретились.

Они долго молчали — Аманда не отрывала своего взгляда от лица графа, стараясь — и смертельно боясь — увидеть на нем отражение неприязни, брезгливости, ненависти. Он же просто смотрел на нее и не произносил ни слова. Аманда первой нарушила молчание.

— Ну вот, теперь ты все знаешь…

— Да. — Он ограничился односложным ответом.

Она с глухой тоской подумала о том, что те три года, на которые она так рассчитывала, завершились досрочно. Что ж, это было прекрасной сказкой, но у любой, даже самой длинной сказки обязательно есть конец. И он, к сожалению, не всегда бывает счастливым.

Она снова заговорила, медленно и глухо. Слова давались с неимоверным трудом, и ей пришлось собрать в кулак всю силу воли, чтобы довести фразу до конца.

— Теперь мы должны расстаться. Прости. Так будет лучше и для тебя, и для меня.

— Нет, — так же коротко ответил он.

— Почему? — тихо спросила она, отчаянно надеясь услышать в ответ то, чего он не сможет, не посмеет сказать. И она это услышала…

— Потому, что я люблю тебя…

Конь нервничал — благородное животное ощущало вокруг себя запах смерти, и это его раздражало. Он храпел, пару раз порывался встать на дыбы и время от времени косил карим глазом на хозяина — мол, что мы здесь делаем и не пора ли убраться в более безопасное место. Лилия стояла рядом — она была совершенно спокойна. Учитывая то, кем была сидевшая в седле всадница, это было неудивительно — раз уж лошадь привыкла к такому, то все другое — просто сущая ерунда.

Замок выглядел почти целым, но в щепки разбитые ворота, стаи воронья над донжоном, многочисленные тела, уже порядком потрепанные ночными хищниками, — все это ясно говорило 6 том, что Андор-холла больше не существует. Сложно определить, был ли замок взят с ходу или выдержал пару жестоких штурмов — впрочем, сейчас это было уже несущественно. Хант, Брен… мечники и слуги, женщины и дети, старый Модестус — все они были мертвы. Никто не вышел из-за стен, чтобы отогнать жадных пожирателей падали от тел павших защитников. Никто не выбежал с приветствиями навстречу вернувшемуся господину. Значит, выходить было некому. Не околачивались, как раньше, у ворот нищие — здесь никому больше не подавали. Не поднимались над стеной струйки дыма — все, что могло гореть, уже давно обратилось в пепел, оставив за собой лишь обугленные камни.

— Орки победили, — прошептала Аманда, зябко кутаясь в плащ.

— Нет, — покачал головой Рейн. — Это не было победой. Они взяли замок, но положили под стенами почти всех. Сколько их было — две или три сотни, может, даже больше. Деревни в округе целы, пара мелких крепостей — мы вчера мимо проезжали — тоже. Значит, на большую войну у орков нет сил. По крайней мере сейчас. Они хотели взять цитадель сразу и легко, но им это не удалось, Хант достойно их встретил. Здесь они и увязли. Бились до последнего, ждали подкреплений. А те не пришли.

— Не пришли. Ты остановил их.

— Не я. Мы… и, думаю, твоя доля в этом куда больше моей.

— Больше всех сделал Лотар.

— Да. Но с него все это и началось.

— Он же понял свою ошибку. И постарался исправить ее, дорого за это заплатив. Разве человек может сделать больше?

— И что теперь?

— Не знаю. Но Жеар сказал, что Клану известно, как открывать Врата. Будет война, жестокая и долгая. Клан не любит отступать.

— Люди тоже не любят. Значит, надо ехать в Реверланд. Там родится новый Альянс.

— Мы поедем туда вместе.

Рейн взглянул на Аманду. Она выглядела уставшей и слегка осунувшейся, последние дни были тяжелыми, ночлег где попало, еда, не слезая с седла. И все же она была по-прежнему прекрасна.

— Ты станешь моей женой?

— Ты все еще этого хочешь? — слабо улыбнулась она. — Даже теперь?

— Ничего не изменилось, — пожал он плечами. — Я люблю тебя, родная моя, все остальное совершенно не важно.

— У нас не будет детей.

— Это невозможно?

— Возможно. — Она покачала головой. — Но… наш ребенок станет таким же, как я. Ты этого хочешь?

Он взял ее руку и, наклонившись, припал к ней губами. Затем вновь выпрямился и прошептал:

— Роди мне девочку. Такую же красивую, как ты. И я с полным правом буду называть ее киской…

(обратно)

Часть третья Прайд

Вообще говоря, когда человек всю свою сознательную жизнь ходит одетым… ну, спим-то мы как придется, и я бы, пожалуй, не сильно порадовался, доведись мне спать в бронежилете… Спать-то оно, конечно, лучше без ничего… особенно когда под словом «спать» подразумевается нечто прямо противоположное мерному посапыванию. Но период бодрствования обычно проходит с использованием кое-какой одежды. И сейчас, голышом пробираясь через густые и, смею вас уверить, довольно колючие заросли, я с вожделением думал о чем-нибудь вроде боевого скафандра… или хотя бы спортивного костюма… ну, на худой конец, о набедренной повязке. И обязательно что-нибудь на ноги. Черт, я нормальный городской житель, в меру образованный. Я вполне способен запомнить, как выглядит крапива. Но только после того, как в нее вляпаюсь. А я уже вляпался, и правая нога горит так, как будто… крапивой отхлестали. Я уже не говорю о том, что мои несчастные ступни исколоты и изрезаны, не то чтобы до крови, но ведь больно!

Если так будет продолжаться дальше, то придется пойти по пути Робинзона Крузо — сплести себе что-нибудь из травы… Да, то еще удовольствие. Ну, блин, дайте мне отсюда выбраться, я уж все вспомню Сергееву: и этот его эксперимент, и полет с высоты десяти метров… спасибо, ноги не переломал. И заодно надо будет у него спросить, куда делся скафандр. Чертовски жалко, я уже почти к нему привык. Вообще, к хорошему привыкают быстро. С тех пор как на Эрсайде обнаружили эланскую лабораторию и начали штамповать эрсменов, у Патруля появилась нехорошая привычка затыкать нами все дыры. Ну как же, неуязвимые герои, можно пешком прогуляться по поверхности Солнца и даже пятки не обжечь. И вся Земля с надеждой смотрит на вас, богатыри вы наши. Мы гордимся тем, что вы среди нас. Очень рады. Сильно счастливы… потому что теперь не нам, а именно вам лезть в это дерьмо. А теперь вперед, маль- чики, и без рассуждений. А мальчики хотят в отпуск, с девочками да на пляж… хотя загореть в эрс-скафандре^[58] на моей памяти еще никому не удалось. Он, понимаете ли, считает, что ультрафиолет вреден, и блокирует его наряду с куда более пакостными лучами. А мы ходим белесыми, как… мокрицы. Впрочем, меня это, похоже, уже не касается. С тех пор, как эрс-скафандр испарился, плечи, похоже, основательно обуглились, и если так пойдет дальше, то в скором времени пойдут пузырями. Не-е-ет, больше я по Солнцу не ездун… или не ездец? Словом, не ходок.

К слову сказать, лично я ничего против Эрса не имею… собственно, я его даже люблю — хоть он и бесчувственный, но все ж как-никак — хранитель. Хотя присутствие в твоем теле этого создания порядком развращает — очень уж быстро разучиваешься пригибать голову, когда по тебе палят почем зря. И смотреть под ноги тоже перестаешь…

Проклятый куст… Нет, ну это полный идиотизм — голышом продираться через тернии… если бы к звездам, а то ведь просто неизвестно куда. Просто этому идиоту (то есть мне) показалось, что он видит тропинку. Хрен вам, какая тут тропинка, тут глушь лесная, непролазная. Бурелом, колючие кусты, колючие шишки… Вы пробовали пройтись босиком по сосновому бору, который давно не подметали? Того и гляди, леший выскочит. Хотя леших не бывает…

Последние слова я, похоже, сказал вслух. Потому что трухлявый пень слева от меня подскочил, вылупился в меня красными глазками и обиженно поинтересовался:

— Как это — не бывает? По-твоему, человече, меня не бывает? Так я же тебя, гада, так сейчас заведу, что ты до старости из леса не выйдешь…

— Ты кто? — опешил я. Не слишком удивился, что прекрасно понимаю его речь — Сергеев утверждал, что их приборы смогли уловить и расшифровать местный диалект, а от сеансов мнемог-рафа у меня до сих пор частенько голова болит. Но когда с тобой начинает говорить пень, поневоле захочется на прием к психиатру.

— А меня нетути, — язвительно прошипел пень противным голосом. — Меня не бывает.

С этими словами он достаточно резво отпрыгнул в сторону.

Сразу стало видно, что никакой это не пень, хотя очень даже похож. Существо было ростом не выше метра, все из себя корявое, темно-коричневого с рыжими подпалинами цвета. Длинный крючковатый нос, который вполне можно принять за сучок, маленькие мерзкого вида глаза и внушительных размеров пасть, усаженная тонкими зубами, больше похожими на щепки. Испробовать их остроту на голой коже мне совсем не хотелось.

— Ты что, в самом деле леший? Правда? Настоящий?

Чудище некоторое время разглядывало меня молча. Почему-то появилось ощущение, что пень не рассматривает меня как потенциальный ужин. Интересно, чем питаются лешие? Надеюсь, не бывшими десантниками.

Вдоволь насмотревшись на мое обнаженное тело — ну, красавцем, допустим, я себя никогда не считал, но два метра и сто двадцать килограммов мускулов во все времена смотрелись неплохо, — пень уже относительно спокойно поинтересовался:

— Ты что, человече, правда никогда лешего не видел?

— Зуб даю…

— Какой? — заинтересованно придвинулся ко мне лешак, но я быстро остудил его пыл.

— Это фигуральное выражение… Доступно?

— Вполне, — вздохнул леший. — Вот так вы люди всегда. Как заплутает в лесу добрый молодец, так говорит, что все что угодно отдаст, ежели его из лесу выведут. А я доверчивый…

— А потом?

— А потом, как правило, пинками. Да я и не особо обижаюсь. Молодец, он что? Он же, балбес, ожидает, что на его зов о помощи обязательно явится красавица с волосами до попки… А какие тут красавицы, в этой глухомани-то? Тут только я, старый лешак.

— Ты уж не сердись, — пожал я плечами. — Но дать тебе мне правда нечего. Гол как сокол, сам видишь.

— Вижу. Кстати, а почему так? Разбойников нынче не слышно, да я бы и знал. И говоришь ты чудно… Вроде и понятно, да как-то не по-нашему выходит.

— Нормально я говорю. — Настал мой черед обидеться. Не за себя лично, а за земную науку в целом. — Ты же вот меня понимаешь?

— Ну я-то… Я вообще шибко образованный, — доверительно сообщил лешак, потирая кривые ручки. — Тут в лесу жил отшельник, неплохой был старик. Так мы с ним часто болтали. Он не то что вы, рыцари, он меня ровней держал, скучно, видать, было. А я… это… как его… а, восприимчивый, вот. Дед меня даже считать научил. До ста — мало кто из вашего брата может этим похвастаться. Вот скажи, к примеру, витязь, а сколько будет семнадцать плюс три, а?

— Двадцать пять, — уверенно сказал я, ни на мгновение не задумавшись. Точно.

— Ты так думаешь? — Лешак что-то невнятно про себя забормотал, морща и без того изборожденный морщинами лоб (если это был лоб, то, что у него было над шнобелем), затем начал старательно загибать пальцы на руке, которых у него было куда больше, чем у меня. Пауза затягивалась. — Ошибся! — наконец с восторгом взвизгнул он. — Двадцать будет, двадцать! Я посчитал…

— Конечно, двадцать, — усмехнулся я. — Я просто тебя проверял.

— Издеваешься? — снова оскорбился леший. — Вот не буду с тобой общаться, сгинешь тут с тоски…

— Ну прости… Я больше не буду. И вообще я, откровенно говоря, восхищен твоими познаниями. — Говорил я вполне искренне. Ну собак считать учили, а вот чтобы пень считал, пусть хоть и на пальцах… — Ты, брат, молодец. Многих можешь за пояс заткнуть, это уж точно.

— Ладно, прощаю. Я, знаешь ли, не злопамятный. Некоторое время он помолчал, а затем внезапно сменил тему:

— Э, витязь, а ты того… голодный небось?

При этих словах в животе заурчало так сильно, что он, похоже, услышал. Поэтому ответа дожидаться не стал и вдруг куда-то исчез. Я остался один.

Пока лешака где-то лешие носили… каламбурчик, блин… в общем, я пытался осмыслить ситуацию. Пень был явно разумным и вполне миролюбивым созданием. В то же время Сергеев утверждал, что живут здесь нормальные люди, очень даже гума-ноидные. А на моей памяти еще ни разу не было того, чтобы на одной планете жили рядом две такие разные разумные расы. Может, какая-то мутация?

Кстати, двигался этот самый лешак чудовищно быстро — глазом не уследить. Ну ладно, у Сергеева было недостаточно данных, хоть он и шеф службы безопасности, но не бог же. Всеведущих богов не…

Вообще-то говоря, я бы теперь не стал с уверенностью утверждать, что их не бывает. Ладно, продолжим. Вернее, начнем сначала.

Начать сначала я не успел — прямо передо мной в буквальном смысле слова материализовался лешак и протянул мне что-то большое, круглое и синее.

— Держи. Я добрый. И не жадный. Это все знают. Жуй на здоровье…

— А что это? — На ощупь предмет был мягкий и холодный. Мысль о том, что его можно есть, вызвала голодный спазм и слюноотделение как у бешеной собаки. Я торопливо сглотнул.

Леший замер, снова долго и внимательно меня рассматривал, затем тихо, уже почти совсем нормальным голосом (или я просто уже привык?) спросил:

— Слушай, витязь, ты откуда здесь взялся? С неба свалился? Некоторое время меня подмывало придумать красивую сказку с отравленным яблоком и последовавшей амнезией, но я удержался от соблазна. По двум причинам. Во-первых, складно врать без подготовки у меня никогда не получалось, а во-вторых… ну я же обещал, что не буду его дразнить.

— С неба, вот именно. А что, заметно?

— Заметно, — ехидно ответил лешак. — Если ты, конечно, не скажешь, что никогда кряквы не ел. Ее же во всем мире дети едят чуть не с рождения…

— Слушай, а звать-то тебя как? — поинтересовался я, больше для того, чтобы протянуть время и продумать линию поведения.

— Звать… — опешил пень. — Звать… Ты же сам сказал… я леший. А как еще звать… Ну, бывает, холопы Хозяином кличут. Только я не люблю. А, вот: тот дед меня Лёшкой называл. Эй, Лёшка, говорит, бывало, давай-ка поболтаем, я тебе про мир расскажу… Вот, можешь Лёшкой звать, мне нравится.

— Добро, Лёшка, рад познакомиться. Меня, кстати, зовут Стас.

— Ты разговор-то в сторону не уводи, — проявил сообразительность лешак. — Докладай, откудова взялся и как сюда попал.

— А обязательно?

— Обязательно. Поскольку хоть и не люблю я это слово, но я здеся хозяин, и порядок быть должен. Всякой мышке есть свое место, а ты здеся чужой. Вот и объясняй. Да смотри не ври, я приметливый, вранье за версту чую.

Мне опять захотелось съязвить, на этот раз в адрес его приметливости, но я снова удержался. Хоть и с метр ростом, а ведь и в самом деле хозяин, по крайней мере если верить сказкам. Не стоит с ним ссориться.

— Долгая это история, Лёшка, да и мне самому во многом непонятная…

— А ты начни. Мы вместе разберемся. Я сообразительный…

* * *

Планета привлекла внимание Патруля где-то через полгода после окончания войны. Когда-то, лет за десять до этого эпохального для меня события, в этом районе бесследно исчез исследовательский корабль-робот. Дело-то, в общем, обычное — эти колымаги запрограммированы совершать посадку на неисследованные планеты, брать образцы почвы там, воздуха — ну, в общем, обычная для робота программа. Мало ли сколько их не возвращается? Были и более перспективные миры, а может, отчет о невозвращении разведчика просто где-то затерялся, а поскольку на железяке людей не было, то об этом скоро и прочно забыли.

А потом была война с Империей Реки, что создало массу проблем людям вообще и косморазведчикам в частности. И вспомнили о ней случайно — у эсминца оставался резерв хода, вот и решили по дороге домой осмотреть систему, где десяток лет назад без следа исчез один из роботов.

Исследовательский отряд наткнулся на симпатичную такую планетку, одиноко вращавшуюся вокруг желтого карлика, здорово похожего на Солнце. Милая планетка, милый спутникчуть поменьше Луны, один небольшой континент, пара сотен островов, беленькие такие полярные шапки. В общем, сказка да и только. Начальник экспедиции подготовил отчет на Землю и, погрузившись в шаттл, отправился вниз… в рай, наверное.

Оставшегося экипажа в общем-то хватило бы довести корабль до Земли, но они решили проявить геройство и отправились разбираться с проблемой на месте. Прямо на эсминце, благо шаттл на нем был один. Безумству храбрых поем мы… погребальную песню.

Вторая экспедиция прибыла во всеоружии и в буквальном, и в переносном смысле слова. Очень быстро определили, что произошло с первой. Вот именно, ЧТО произошло. Поскольку определить, ПОЧЕМУ произошло и КАК с этим бороться, на моей памяти так и не удалось.

Может, впоследствии сэйнсы^[59] что-нибудь придумают, но пока…

Планета совершенно не желала принимать гостей. В паре сотен метров от поверхности разведывательные аппараты Патруля просто вспыхивали и исчезали. Окончательно и бесповоротно. Никакие защитные поля не помогали, а в телескоп немного углядишь — летит себе и летит, а потом пшик — и нету. Чего только ни делали, все виды защиты использовали — бесполезно.

Попытались воспользоваться телепортаторами — эффекта ровно столько же. Теоретически эта штука может отправить что угодно куда угодно. Мда-а… кое-какие теории пришлось срочно пересмотреть. Я сам слышал полемику двух умников, которые спорили друг с другом по любому поводу и были солидарны лишь в одном — ежели что-то телепортируешь, то оно там и появится. Непременно…

Вот и хрен вам, друзья. Не появлялось…

Как-то один чудак запихнул в телепортер корабельного кота.

Рассказывают, что у него была аллергия… у чудака, естественно, на кошатину. Пока он сидел на губе, научный мир визжал от восторга — мурлыка успешно добралась до Земли. Не в том смысле, конечно, что киска жива осталась — материализовалась она на высоте тех же двухсот метров, а там — в свободный полет… Но ведь не сгорел же! Только мало нам это давало.

Пока сэйнсы искали лазейку, вниз пошли разведзонды. Сколько их угробили — слов нет, но правду сказать, и не экономили. Я видел их, под орла замаскированных — парит себе такая «птичка» в вышине, и никому до нее дела нет. А она тем временем пашет… в смысле, пишет. Даже язык записали, ну и изображение кое-какое.

Живут на этой планете самые нормальные люди. И неплохо живут.

Крестьяне землю пашут, рыцари по дорогам ездят. Идиллия…

Словом, продолжалось это около трех лет. Но дальше дело так и не пошло. Выяснили, в общем, только то, что любой «неживой» объект уничтожается на высоте 205,3 метра от поверхности, причем в полном соответствии с рельефом. Что-то вроде защитного поля крейсера… Пробовали пробить — бесполезно, почти вся энергия рассеивается этим полем, до земли доходит около сотой доли процента. А само оно, поле, слабее не становится.

А живые объекты земли достигали «относительно» благополучно.

Тогда-то и вспомнили об эрсменах. И решили послать добровольца.

То есть меня.

Нет, не думайте, что я в свои молодые годы уже законченный кретин. Но когда командир выстраивает отделение десантников, в котором ты единственный эрсмен, и вежливо так интересуется, найдется ли желающий сунуть свою голо-ву… сказал бы куда, да неприлично звучит. Короче, подразумевается, что выбор есть, только на самом-то деле его нет и в помине. И остается только сделать шаг вперед… шаг вперед сделали все, это понятно, но кого выберет сержант, это же с самого начала было ясно. По крайней мере мне.

В общем, Сергеев меня принял лично — такая, блин, честь для рядового. Ну и что, что эрсмен? Их сейчас достаточно много, так что уже не диковинка. Он много говорил о долге исследователя, но я это не слушал. Какая разница, что ведет нас к выполнению задания — чувство долга, стремление выжить или идиотское желание не показаться слабаком в глазах окружающих? Важен конечный результат, а не пути его достижения. Хотя это и гнилая идеология.

Разумеется, подразумевалось, что я буду телепортирован к вечной славе. Сергеев нисколько не возражал ни против бластера, ни против любой другой игрушки, каковую я сочту нужным взять. Это я потом догнал, что ему просто лень было со мной спорить, а если бы я счел нужным подумать, то отправился бы в этот рейс в одних плавках — итог был бы тем же. Чем мои железки лучше электронных разведчиков? Вот именно…

Конечно, меня предупреждали… и о том, что это опасно (Кому? Мне? Эрсмену? Ха-ха!), и о том, что разброс на выходе из телепортера достигает пятнадцати метров. (Подумаешь… левее или правее, какая разница. О том, что это может быть «выше» или, не дай бог, «ниже», я как-то вообще не подумал.) В общем, встал я в круг, увешавшись всем, чем только можно, и кто-то особо добрый нажал кнопку. А потом я почему-то потерял сознание.

Очнулся я в совершенно неудобной позе. Прежде всего, у меня чертовски болел бок — что-то острое впилось в него с такой силой, что наверняка разодрало кожу до крови. В тот момент я даже и не подумал о том, что на мне теоретически находится скафандр, способный выдержать все, что угодно, даже залп мезонной пушки. И я пошевелился. А не надо было бы.

Как оказалось — и очень жаль, что я узнал об этом с незначительным опозданием, — в себя я пришел на дереве. И, пошевелившись, естественно, с него верзанулся. Как я уже говорил, метров с десяти.

Уже на земле я отметил ряд интересных вещей. Во-первых, я голый (что вполне было ожидаемо). Во-вторых — абсолютно. То есть мой милый, родной и такой привычный эрс-скафандр приказал долго жить. Задним числом начинаешь понимать, что потеря сознания — скорее всего следствие выдирания из твоего организма маленькой, но очень даже полезной части. Ну и что с того, что до сих пор никто эту часть не смог не то что пощупать, а даже толком разобраться, что же это такое. Делать эрсменов мы наловчились, а объяснят сие явление грядущие поколения. Наверное.

А вокруг лес как лес. Хвойный, вернее, слегка смешанный.

Полянки, солнышко светит. Ручеек журчит, холодный, вкусный. И осталось добру молодцу идти куда глаза глядят. Я и пошел…

Некоторое время леший сидел (или стоял?) молча, затем, покряхтев, пробормотал:

— Вот оно как… Я не все понял, что ты говорил, человече, слова все какие-то чудные. Но понял главное — ты точно с неба свалился. И ты не злой, я чувствую. Я вообще… это… чувствительный. Ладно, помогу я тебе…

— Как? — невесело усмехнулся я. — На небо обратно закинешь?

— Да нет… — развел руками Лёшка, — этого я не могу. Да и никто, видать, не сможет. А чем смогу… Ну, из леса выведу. Накормлю вот… Да ты ешь ее, крякву-то, она вкусная. Все-то тебе теперь надо растолковывать. Ею еще детей кормят, она… это… полезная. Болеть не будешь, голодным не будешь. Жаль только, мало ее теперь стало. Раньше, бывало, в лесу нашем кряквы было — ешь, не хочу. А теперь, почитай, только здесь, в самой глухомани-то, она и осталась. Настоящая, разумею, холопы теперь на делянках своих выращивают, да у них она не така…

Кряква действительно оказалась вкусной — чуть сладковатая, чуть с кислинкой. Под синей шкуркой скрывалась нежно-голубая мякоть без намека на косточки. Проглотив плод, я хотел было попросить добавки, как вдруг с удивлением обнаружил, что больше и не хочется. Голода не было и в помине.

— А теперь пойдем, — махнул рукой Лёшка, — скоро стемнеет, а тебе еще на ночлег успеть надо. Из леса выходить долгонько, так мы тебя к отшельнику определим.

— Так он что, живой еще? — удивился я. — Ты же вроде…

— Да какой там, — вздохнул лешак. — Давно уж помер. Я в его избе уж и не помню сколько годов не был, с тех пор, как похоронил деда. Он все просил, чтобы я его в землю вернул. А мне не трудно, старика уважить надобноть. А хибарка-то наверняка стоит, что ей сделается. Тут до нее недалече, до темноты как раз и дойдем. Не торопясь. А ты мне пока порасскажи про ваше житье. Я… это… любознательный.

Некоторое время я вкратце объяснял Лёшке достоинства современной цивилизации. Он либо ни хрена не понимал, либо, наоборот, понимал все с полуслова (в чем лично я сомневаюсь), но вопросов не задавал. Но слушал внимательно — уверен, доведись случай, не упустит этот заросший мхом хвастун возможности блеснуть познаниями. И интерпретацию им даст свою, понятную, хотя, возможно, и неверную. Ну и бес с ним.

— А у вас-то тут как дела? — поинтересовался я. В конце концов, не нанимался я обучать пень истории человечества. Раз уж я разведчик, хоть и голый, но надо все ж собирать информацию.

Даже если только мне она в конечном итоге и достанется.

— А чё у нас-то? У нас все, как всегда…

— Слушай, Лёшка, имей совесть. Я же тебе рассказал. Сам понимаешь, о вашем мире я ничего не знаю.

— Да и я то… Ты не думай, я инфа… инфу… информированный, но… тут лешак на мгновение замялся, очень уж не хотелось признаваться, — но не очень чтоб уж… Да и какие здесь новости. То ваш брат рыцарь в пущу забредет, так от него окро-мя брани ничего и не узнаешь. Или вот, как-то помню, девицу в лесу встретил. То ли ее мачеха из дома выгнала, то ли сама удрала, кто ее разберет. Так у той только всхлипы да причитания. Не ешь меня — вопит. А разве я когда кого ел? Ну, может, по молодости… Вывел ее из леса, да только ее и видели. Аж пятки засверкали.

— А отшельник?

— А-а-а… Ну, то давно было.

— Так уж и давно? Сколько лет?

— Сколько? А чё мне их считать-то, годы? Они ж все похожие. Вот та девка, так она после отшельника была. Да, помню, рыцарь тут с волками подрался. Я волков шуганул, а ему говорю: «Мил человек, не можно так. Они же голодные, а кряквой не питаются и шишки грызть не приучены. Они же только твоего коня хотели, так отдал бы, они бы и убрались восвояси». Так и сам мечом по лбу получил — вот, до сих пор зарубка осталась… Злой человек, нехороший.

— И что, он так-таки спокойно и уехал? — поинтересовался я, хотя был вполне уверен в ответе.

— Ну… — протянул Лёшка. — Не так чтобы и уехал… Нет, я его не ел, но заплутать — заплутал. А там, глядишь, и волчары наши местные с силами подсобрались… Вообще-то волков развелось многовато, он там штук десять положил, да и сам… Словом, и лесу хорошо, и мне ся… се… сатисфакция вышла.

Некоторое время мы шли молча. Собственно, молчал я, а Лёшка, видимо, решил, что сморозил глупость, и тоже не лез с разговорами.

А я и не думал о том идиоте, тем более времена давно минувшие. А думал я о том, что завтра, наверное, вообще не смогу ходить. Поскольку ноги горели огнем, а кое-где и кровоточили. Поэтому я старался шагать как можно осторожнее, чтобы не наступить в сотый раз на что-нибудь острое. И все равно наступал.

Тем временем заметно стемнело. Лес стал более редким, но все же не настолько, насколько хотелось бы. Но теперь почти не было видно, куда ступать, — спустя минут двадцать я все же не углядел очередную шишку и благополучно наступил на нее всей массой тела.

— Скоро уж… — оглянулся на мой рык лешак. — Слышь, ты, витязь… Ты уж не бери в голову-то. Я тебя прямо к жилью веду, честно. Не плутаю. Уж совсем рядом.

И тут мы вышли на поляну. Не то чтобы большую, но все же приличную метров тридцать в поперечнике. Здесь было заметно светлее — луна была хоть и поменьше, чем на Земле, но светила достаточно ярко. На полянке стоял домик… нет, скорее землянка, поскольку крыша была немногим выше моего роста. Возле землянки, прямо посреди поляны, рос здоровенный, я таких и не видел никогда, дуб. То есть я, конечно, не мог разглядеть, дуб это или еще что, но почему-то сразу определил это могучее дерево как дуб и ничто иное.

Внезапно Лёшка встал как вкопанный, да так неожиданно, что я чуть об него не споткнулся.

— Ты что?

— Тихо!

Тут оказалось, что у лешего не просто большие, а огромные уши, которые он развернул и принялся ими, как радаром, прощупывать полянку.

— Что случилось? — спросил1 я шепотом, рефлекторно припадая на колено. Этакая, знаете, привычка — представлять собой меньшую мишень. Наследие десантного прошлого. Спасибо, недолгий период ношения скафандра не дал отмереть рефлексам.

— Здесь плохо пахнет… — сказал лешак еле слышно. Мне показалось, что по его бугристой коже прошла дрожь. — Очень уж здесь плохо пахнет, витязь.

— Не иначе как человечьим духом…

— Угу… Вы, люди, всегда воняете, как… как люди. Ваш запах ни с каким другим не спутаешь. Я чуткий, я далеко запах слышу. Но только тут пахнет еще кое-чем. Кое-чем очень неприятным и нехорошим. И мне совсем не хочется туда идти.

Ты, понятно, можешь шагать — вот он, ночлег-то. А я не пойду, дурно там пахнет, ой как дурно…

— Чем же это? — Я постепенно начал терять терпение. Этот не в меру словоохотливый пень способен кого угодно довести до бешенства. — Ты можешь говорить короче?

— Кровью, — сказал, как отрезал, леший. — Здесь пахнет свежей кровью. Человеческой. Ну, я пошел. Бывай, витязь…

Минут десять я уговаривал Лёшку не трусить — наверное, из-за того, что жутко струсил сам, был достаточно красноречив — и в конечном итоге уговорил. Но лешак выставил категорическое условие — я иду вперед, а он прикрывает путь к поспешному отступлению.

Наконец консенсус был достигнут, и мы двинулись вперед. Очень медленно.

Источник так не понравившегося Лёшке запаха я обнаружил сразу же. Из двери дома… ну, скажем, из дверного проема, поскольку двери там не было и в помине, торчала нога, обутая во что-то вроде короткого мягкого сапога. Опыт подсказывал, что там, где есть одна нога, наверняка есть и все остальное. Дальнейшее показало, что опыта мне кое в чем недостает.

Человек лежал ничком, уткнувшись лицом в земляной пол избушки. В потемках я не мог разглядеть, во что он был одет, но вот то, что вместо левой руки у него был короткий обрубок, было очень даже видно. И темную лужу под ним тоже. Я почувствовал, как по спине ползут капли холодного пота…

— Волки…

— Нет, — прошептал Лёшка, неслышно подкравшийся к самым дверям. Убедившись, что никого из живых тут нет, он слегка осмелел. — Это, мил человек, не волки. Это волколаки…

— Кто? — не понял я.

— Волколаки… ну, оборотни. Давно я их здесь не видел…

— А разве оборотни бывают? — опешил я.

— А разве лешие бывают? — вопросом на вопрос ответил Лёшка. — Только вот их лучше бы и не было бы. Я-то безобидный, а вот волколаки… Этому, вишь, не повезло. Да и кому тут повезло бы… Лучше десять волков, чем один волколак, это ж каждый знает, кто с ними встречался. Только мало кто об этом рассказать потом может. Ладно, витязь, там где-то кремень и трут был, ты лучину зажги, а то тебе ж ни зги не видно.

Я бочком протиснулся в хижину и после недолгих поисков нашел кремень и трут. Вообще говоря, я как-то больше к зажигалке привык. После продолжительных усилий мне все же удалось запалить трут, а через некоторое время лучина слегка осветила убогую хижину. Подумав, я понатыкал их еще несколько, чтобы хоть как-то оглядеться.

285

Убитому было лет сорок. Может, он был и моложе — густая черная борода заметно его старила. Бороды всегда старят. Впрочем этому уже достижение преклонных лет не грозит. Длинные черные волосы были забраны в хвост и перевязаны кожаным ремешком.

На мужчине был короткий камзол из чего-то, похожего в неверном свете лучин на коричневую замшу, и такие же штаны, заправленные в те самые сапоги. В памяти всплыло где-то услышанное слово «ичиги»… Одежда была сильно изорвана и покрыта кровью. Левая рука была откушена почти по самое плечо, и, как вскользь заметил леший, осторожно пробравшийся в хижину, отхватили ее одним укусом, не отгрызли, а именно отхватили, махом.

Куртка была стянута поясом, состоявшим, как мне показалось, из небольших золотых пластин, скрепленных кольцами. На поясе висели пустые ножны от кинжала. Самого кинжала нигде не было видно.

В правой руке воин — а то, что это был воин, я не сомневался, вид у него был такой, не крестьянский, да и не купеческий (ой, как много я стал понимать в крестьянах… да и в купцах) — держал обломок меча, не более десятка сантиметров от крестовины. На мой неопытный глаз, меч был плохонький — очень уж простой и, как мне показалось, старый.

— А оружие у него хреновое, — заметил я, извлекая сломанный меч из скрюченных пальцев и поднося ближе к огню.

— Много ты понимаешь, — ехидно ответил Лёшка. — Ну, может, и не очень, чтоб уж очень, но и не плох. Был. Видать, древний, от него так и веет стариной. Небось дедов был, меч-то. Родовое оружие, дорожил им, не иначе. Да только не помогло ему оно, против волколаков-то надобноть чтой получше…

— А что, правду говорят, что оборотней только серебром убить можно? поинтересовался я, не без оснований полагая, что встретиться с этой разновидностью местной фауны мне наверняка придется.

— Ну зачем, можно и так. Только если сразу. А если ранить, даже сильно, то без толку, заживает на них все враз… К примеру, мужики раньше, бывало, в топоры их брали. Саданут с двух сторон по хребтине, и, может, тому и конец придет. А может, и нет. Или в сарай загоняли да там и сжигали. А серебро оно конечно… Оно им хуже огня, раны от серебра вовсе не заживают. Я одного встретил, так ему серебряной стрелой в лапу попали, так вишь, кровью истек, не зажила рана-то. А ведь пустяк был, почитай что царапина. А простой такой железкой, хоть и десять раз дедовской, с ними драться — лучше сразу горло подставить…

— Этого же они не убили.

— Им, мыслю, солнце помешало. Не любят они солнца, хоть и не вредит им оно особо, а уж очень неприятно. С восходом они и ушли. Видать, просто тешились, были б голодные, добили бы…

— Похоронить бы его надо.

— Надо, земля — она все примет. Но поутру. На ночь не годится хоронить…

— Почему?

— Почему, почему… Не годится, вот и все. А пока, витязь, прибрал бы ты его сапоги. От камзола, считай, ничего и не осталось, а сапоги целы. И вполне тебе по ноге будут, у меня глаз-то верный…

Некоторое время я пребывал в раздумье. С одной стороны, это здорово смахивало на мародерство. С другой — ему действительно не нужно, а если мне и завтра ходить босиком…

В конечном итоге мы с совестью пришли к компромиссу. Она будет меня в меру мучить, а я буду ходить обутым. Сапоги действительно пришлись впору бывший хозяин носил их прямо на босу ногу, и мне пришлось последовать его примеру. Сапоги прямо-таки ласково обволокли ногу, как родная кожа. О чем я не преминул сказать лешему.

— А то! — хохотнул Лёшка. — Это же из шкуры единорога. Святотатство, конечно, делать из их шкуры сапоги, но не пропадать же добру. К утру, рыцарь, ноги у тебя будут здоровей прежнего… И сносу им, кстати, нет. Да, а ведь не беден был покойник, такая обувка не всякому по карману…

Внезапно он замолчал и прислушался. Спустя мгновение и мне показалось, что за стеной раздался какой-то шорох. Затем в дверь сунулась уродливейшая морда, оснащенная великолепной коллекцией нехилых клыков.

— Пшел вон, — хрюкнул Лёшка. — Ничего тебе не обломится сегодня.

Морда внимательно посмотрела на лешего, затем перевела взгляд на покойника на полу, после чего уставилась на меня. По коже прошла волна холода. Взгляд у образины был самый что ни на есть голодный. И я просто шкурой почувствовал, что он изучает меня, как меню. Вы когда-нибудь чувствовали себя бифштексом? Я почувствовал. Ничего в этом приятного нет.

— Челове-е-ек… — прохрипело или прорычало существо. — Сла-а-адкий… Жрать хочу-у-у…

— Сказал же тебе, пшел вон, — более настойчиво проинформировал его Лёшка. — Это моя тир… территория.

— Я жра-а-ать хочу-у-у! — Существо не собиралось отказываться от позднего ужина, но, по непонятной причине, не желало и нападать, Сомнительно, чтобы его останавливали мои мышцы. Если это был волколак — а я в этом не сомневался, — то уж мышцы он должен был бы воспринимать только как дополнительный источник питания.

— Не получишь ты его, — заметил леший, на всякий случай отодвигаясь подальше от двери. — Уговор забыл аль нет? Мой он сегодня.

— Я помню уговор-р-р… — прохрипела образина, неохотно, но все же убирая морду из двери — Он твой… пока… мой будет завтр-р-ра… А пока отдай мне того, я его вчер-р-ра загнал, он мой… Жр-р-рать хочу-у-у…

— А хрена тебе лысого… — Лёшка, похоже, осмелел, убедившись, что волколак не собирается прямо сейчас нападать. — Вся изба моя… Уговор таков, так что проваливай.

— Хор-р-рошо-о-о… Уговор-р-р я чту-у-у… Но тебя, твар-р-рь, я еще встр-р-речу на узкой тр-р-ропке-е-е…

Морда исчезла, и некоторое время мы молчали. Потом я осторожно поинтересовался:

— Это и есть волколак?

— Ага… ну, не совсем, правда, так… ублюдок…

— В смысле?

— Ты ж мужик, чё тебе объяснять-то. Пойдет, бывало, баба в лес за грибами, да и наткнется… Ежели голодный, так волколак ее вмиг и сожрет, а ежели нет, то может и потешиться. А как родит, так вот такое и получится. Из них оборотни вообще-то паршивые — и меняются они медленно, и на волка мало похожи. Да и человек из него — уродина уродиной.

— Есть и другие?

— Есть… только редкость они сейчас. Их еще истинными зовут. Повыбили их малость рыцари вроде этого, — кивнул Лёшка в сторону покойника. — Да и зря, кстати, бывали среди них и неплохие мужики, да разве ваш брат будет разбираться… А кто сам помер, по старости-то — живут они долгонько… мне не чета, понятно, но и с людьми не сравнить. Щас больше таких вот. Понятно, если оборотневая баба от вашего брата рожает, так то нормальный оборотень получится. Да только такое редко бывает, их бабы красивые до одури и переборчивые — жуть.

— А что за уговор у вас с ними? Леший немного помялся.

— Ну… людям об этом знать вообще-то не положено. В давние времена еще у нас, леших, с волколаками… был заключен уговор. Мы их не плутаем, но если мы кого-то берем под защиту, то они их не трогают. Но только на одну ночь. Так что не слишком обнадеживайся, человече, за день ты из этого леса не выберешься, одна надежда — может, след они потеряют. Ты мне, понятно, приглянулся, но из-за тебя вековой уговор нарушать…

— Верно, не стоит. А если я, к примеру, на дерево заберусь?

— Может, и поможет. Хотя они и по деревьям лазить могут. Это же только так говорится: волк-оборотень. А на самом деле он же ублюдок, он как волк на волка не похож, а как человек — еще уродливее. Но они, особливо если разозлятся, могут и днем тебя в покое не оставить. Так что куковать тебе на том дереве, пока во сне вниз не свалишься.

— Да ты все говоришь «они». Так он не один?

— Нет, они теперь в одиночку не бегают, разве что свои из стаи прогонят. А так не меньше троих. А чаще пять — с ними и закованный в сталь рыцарь не справится, ежели без серебра… Ладно, утро вечера мудренее. Может, что и придумаем, как и уговор не нарушить, и тебя, парень, от беды спасти… Ложись-ка ты спать, витязь, глядишь, день и принесет что-нибудь доброе…

— А ты?

— Мы, лешие, спим подолгу, но редко…

Вы когда-нибудь пробовали спать рядышком со свежим трупом? А с несвежим? Этот был уже очень даже несвеж, и тем не менее вырубился я сразу. Ну или почти сразу.

Некоторое время меня очень волновал вопрос, почему тут все так похоже на Землю? Не лешие и оборотни, разумеется, а общие принципы. Даже язык, по словам экспертов, сильно напоминает прихотливую смесь земных языков с поправкой на очень большой срок. Лес, по которому я шел… Если бы не леший, я, возможно, постепенно решил бы, что нахожусь где-то в России, ближе к северу. Правда, комаров не было, это плюс. Вместо них были волколаки. Это минус…

Может, какие-то благодетели вывезли в незапамятные времена какое-то количество землян… на кой черт, собственно, этим благодетелям понадобилась такая глупость? Ну, допустим, эксперимент. Красивое такое, звучное слово, которым можно объяснить любой маразм. Как там в анекдоте… ловим таракана, свистим, таракан убегает. Снова ловим таракана, отрываем ему ноги, свистим, таракан остается на месте. Вывод: таракан без ног не слышит… Ладно, вывезли, стало быть, эти экспериментаторы херовы кучу народу, подобрали планетку, на Землю похожую, чтобы не травмировать население тремя лунами или фиолетовым солнцем, а затем стали смотреть, что из этого получится. И экран, падлы, установили, чтобы не шлялись тут всякие…

А дальше что? То ли им надоело подглядывать, то ли они умудряются еще и от Патруля успешно прятаться… хотя в это не верю. С другой стороны, хоть в вопросах эволюции я и полный ноль, но ведь не могла же на разных планетах она идти НАСТОЛЬКО одинаково.

Ну ладно, допустим, я прав. Что нам это дает? А ни хрена…

Вот с этой мыслью я и уснул. И было глубоко безразлично, что подо мной не привычная армейская койка, а плотно утрамбованная земля, спасибо, что хоть теплая.

Проснулся я от постороннего звука, правда, не понял, от какого именно. Звук снизошел к моему тупоумию и соизволил повториться.

— Лёшка, это лошадь?

— Угу, — хмыкнул лешак. — Выспался, рыцарь?

Я почему-то даже не удивился. Раз есть люди, почему не быть и лошадям? А заодно собакам, петухам, волкам… а, ну насчет волков меня уже просветили… свиньям, коровам с добрыми сонными глазами и прочей живности? Интересно, а гадюки здесь тоже водятся? Прям какой-то Ноев ковчег, каждой твари по паре. Хотя нет, во избежание вырождения пар надо куда как больше…

Лёшка, похоже, за всю ночь даже не изменил положения. Как сидел в углу — пень пнем, так и продолжал сидеть. Правда, теперь его бок пригревало солнышко, лучи которого пробивались сквозь дверной проем.

— Откуда она здесь?

— Думаешь, этот, — жест в сторону покойника, — пешком сюда прителепался?

— Думаю, именно пешком.

— Да не в избу, а в лес. В лес, знаешь ли, богатые воины пешком не ходят. Хороший конь, он при удаче и от волколака унесет.

— Что ж оборотни коня не сожрали?

— Говорю же, видно, не шибко голодные. Оно, конечно, лошадь они завсегда с удовольствием завалят и сожрут, но тут же человек был, а он куда как вкуснее…

Интересно, мне показалось, что мой собеседник мысленно облизнулся? Надеюсь, только показалось. Тем временем леший продолжал развивать мысль:

— Да и не догнать им лошадь-то… Вернее, догнать, может, и догнали бы, но тогда пришлось бы человека бросить. А это не в их правилах.

Я встал и потянулся. Ноги действительно не болели, и я порадовался, что не стянул перед сном сапоги. Да и вообще, я практически не чувствовал их на ногах, сидят как влитые…

Выйдя из землянки, я недоуменно уставился на коня, который, в свою очередь, внимательно рассматривал меня черными умными глазами.

Это был огромный вороной жеребец, в котором сразу угадывалась порода. Грива была аккуратно подстрижена, зато роскошный хвост, время от времени хлеставший по лоснящимся черным бокам, был настолько великолепен, что я не мог оторвать от него взгляда. Впрочем, у этого чуда вообще не было изъянов.

Дорогая упряжь с золотыми бляшками, роскошное седло (я ничего не понимаю в седлах, да и в упряжи в целом, но то, что все было явно дорогое, не оставляло сомнений), переметные сумы, перекинутые через круп. С левой стороны к седлу был пристегнут небольшой круглый щит, с правой — длинные ножны, в данный момент пустые.

Внезапно я почувствовал, что мне что-то суют в руку, и услышал сдавленный шепот:

— Чего стоишь, болван, подойди. Угости его…

Я сделал шаг вперед, стараясь отогнать от себя мысль, что копыта коня способны сделать из меня отбивную, и протянул вперед руку. Честно признаться, самому было зверски интересно, что же Лёшка мне туда сунул.

Это оказался самый настоящий кусок сахара, или по крайней мере мне так показалось. Слегка мутный, желтоватый кусок неправильной формы… где, интересно, леший его взял? А говорит, что с людьми давно не встречался, трепло.

Конь тоже сделал шаг вперед и осторожно взял с протянутой ладони угощение, после чего смачно захрустел сахаром. У меня даже слюнки побежали. Я подвинулся ближе и провел ладонью по гладкой шее — чувствовалась мелкая дрожь мышц великолепного животного, которое не сделало попытки удрать или хотя бы отстраниться.

— Красавец! — выдохнул я, продолжая ласкать это прекрасное создание. Как тебя зовут?

Честное слово, я бы не удивился, если бы конь ответил. Я уже давно устал удивляться. Но он разговаривать со мной не стал, только проглотил остатки сахара и взглянул на меня в расчете на добавку.

— Нету больше, дружок, — развел я руками. — Пока придется ограничиться этим.

— Везет тебе, небожитель, — отметил леший, — сапогами разжился, коня заимел. И мне чегой-то кажется, что вон те сумы у седла совсем не пусты. Можа, там какая одежа есть? А то смотреть на тебя тошно.

Действительно, через круп коня, чуть позади седла, были перекинуты довольно объемистые переметные сумки. Я как-то даже о них забыл, хотя заметил сразу. Теперь осторожно снял их — конь не соизволил высказать протест, за что я был ему признателен. Сумки оказались на удивление тяжелыми… В одной части сумы оказалась одежда — темно-коричневый камзол, явно новый, куда как приличнее того, что был надет на покойном. Оттуда же я извлек кожаные штаны под цвет камзолу, еще какие-то тряпки… На самом дне лежала толстая куртка, явно набитая шерстью или хлопком, в общем, толстая, теплая и мягкая. К моей немалой радости, под курткой нашлись небольшой круг сыра, завернутый в холстину, и маленькая глиняная фляга, недвусмысленно булькающая.

— О, вот это дело! — Я отпил глоток из фляжки и одобрительно крякнул жидкость была если и не самого высокого качества, а уж в этом-то я кое-что понимаю, то по крайней мере содержала достаточно градусов, чтобы по телу пробежало приятное тепло.

— Дай! — протянул руку Лёшка.

— Держи… — Я сунул ему флягу, а сам развязал вторую половину сумы.

На свет божий явилась роскошная кольчуга. То есть я в них, понятно, полный ноль, но учитывая то, как присвистнул за моей спиной Лёшка, мне досталось если и не сокровище, то что-то к нему близкое. Сплетенная из мелких колец, она была достаточно длинной, чтобы укрыть меня до середины бедра. Наплечники были украшены чеканными фигурками драконов, и я про себя с удовольствием отметил, что спины этих драконов явно были предназначены для отражения сильных ударов сверху. На грудь были набиты в пять рядов металлические пластины — тоже приятная вещь, особенно против стрел… интересно, стрелы здесь изобрели? Наверное, изобрели, куда бы они делись.

Под кольчугой обнаружился шлем. Шлем мне не понравился — как-то не вязался он с моими представлениями о рыцарских доспехах… Впрочем, и кольчуга — не латы. Шлем закрывал затылок и не имел забрала, только короткую стальную пластину, предохраняющую переносицу. Короткая кольчужная бармица^[60] спускалась до лопаток.

По верху шлема проходил невысокий гребень из какого-то другого металла — по-видимому, медный. Изнутри шлем был подбит чем-то мягким, похожим на толстый войлок. Жарко в нем, должно быть…

— Чего притих-то? — спросил я у лешего, который к тому времени уже прикончил флягу и задумчиво меня рассматривал. Под немигающим взглядом его глазенок я натянул кожаные штаны, затем надел камзол и начал поверх него натягивать кольчугу. Железо пахло маслом и чем-то еще, неуловимо приятным. Может, во мне родовая память просыпается?

— Не так, дурила. — Противу обычного в голосе лешего напрочь отсутствовали жизнерадостные нотки. Сейчас он выглядел каким-то озабоченным, чем-то огорченным. — Кто ж кольчугу на платье надевает? Надо на куртку, она ж толстая, как раз чтоб от ударов у тебя синяков поменьше вскакивало. Ты камзол-то сыми, надень исподнее да поверх куртку. Вот… а теперь натягивай кольчугу. Так, теперь поди с этого… пояс сыми, он ему уж без надобности, а тебе в самый раз. Без опояски кольчуга мешать будет…

— Ты-то откуда такой знаток? — усмехнулся я. — Послушать, так полжизни на поле брани провел.

— Ты слушай, что говорю, да делай, — огрызнулся он. — Да кинжал его прихвати, не пропадать же добру. В углу лежит… Только оботри его, негоже оружие с кровью оставлять.

Вообще-то я снова подумал о мародерстве — когда снимал с покойника пластинчатый пояс. К поясу, кроме ножен, был привязан и небольшой кошель. Я вытряхнул на ладонь его содержимое — несколько монет, одна золотая, остальные серебряные. На неровном золотом диске была не слишком хорошо отчеканена чья-то голова в короне. На серебре — какие-то закорючки.

С другой стороны — успокаивал я вновь проснувшуюся и со сна особенно злую совесть, — у меня работа, мне надо адаптироваться в этом мире и побольше о нем узнать. А для этого нужны и деньги, и социальный статус. А в древности воин на коне да с оружием, как правило, не вызывал вопросов. Так что данное событие — способ достижения поставленной передо мной руководством цели. Если бы все мое снаряжение не улетучилось неизвестно куда, то я наверняка… на этом совесть заткнулась, и мне стало несколько легче.

— Слышь, Лёшка! — позвал я приятеля. — Глянь, это как по вашим меркам, много?

Леший внимательно посмотрел на монеты, затем почесал корявой рукой затылок.

— Ну… прилично. Вот это золотая марка, на нее раньше можно было пару таких коней купить. Правда, давно мне об этом говорили… Как-то, помню, вывел я рыцаря из леса, так он мне все такую монетку совал, говорил, что большие деньги, тогда он и объяснил, что к чему. Да мне-то они не нужны были, я с него слово взял, что он мне хлеба привезет, караваев десять, да пива бочку.

— Привез?

— Ага… честный попался, редкость. Да все смеялся, что я, мол, продешевил. А по мне, так хорошее пиво куда лучше всякого золота и серебра. Не попрусь же я с его монетой на ярмарку… Так вот, вот эти две — по десять стоиков…

— А стоик — это что?

— Не сбивай, сам собьюсь… Сто стоиков — это одна марка. Поэтому они так и зовутся, дураку ясно. Еще две в пять стоиков и три по одному…

— Так, запомню. А что, к примеру, можно купить на один этот… как его… стоик? — поинтересовался я. Было бы глупо, скажем, отдать по незнанию за кусок хлеба стоимость нескольких караваев.

— Много… У мужиков больше медь в ходу. За сто грошей дают один стоик, а на грош можно и пожрать от пуза, и пива пару жбанов выдуть.

— Неплохо… А скажи-ка мне, друг сердешный, что ты смурной такой?

Лёшка промолчал, затем, отвернувшись, нехотя ответил:

— Уйти я должен. Вот сейчас помогу тебе похоронить бедолагу и уйду. Уговор, понимаешь… Ты под защитой был, как со мной встретился. Так что скоро один останешься… Тут они тебя и… Жалко мне тебя, хороший ты мужик, хоть и не от мира сего.

— Ну, допустим, со мной сладить непросто, — самодовольно усмехнулся я, поигрывая кинжалом, — оружие есть, кольчуга что надо!

— Дурень ты! — махнул рукой леший. — Волколакам твой кинжал, что вепрю репейник. А вывести я тебя не успею, лес большой, засветло до края не дойдем. Да и не будут они темноты ждать, уж очень злы. Ладно, давай яму копать. Там у деда где-то заступ был, пошуруй в углу, найдешь…

Аккуратно подровняв холмик над могилой убитого, я отложил заступ в сторону и вытер пот. Был полдень, солнце пекло немилосердно, и не было ни малейшей надежды на прохладу — по крайней мере та часть неба, которую было видно с поляны, не содержала ни облачка.

Лёшка куда-то делся, пока я возился с ямой. Выкопать ее оказалось не так легко, как представлялось вначале, — почва была пронизана многочисленными древесными корнями, с которыми старый и тупой заступ справлялся из рук вон плохо. Но все же я справился, пару раз помянув-таки лешего, который обещался помочь, но все же слинял.

Голиаф, как я окрестил коня, спокойно щипал траву, из чего можно было сделать приятный вывод — оборотней поблизости нет.

Лёшка сказал, что кони особенно чуют волколаков, издалека, а те тоже с конями не дружат, особливо с боевыми, да и не гоняются за ними, разве что уж очень голодны. Потому как хороший, обученный боевой конь может волколака и уделать — размозжить башку копытами, тут тому и конец настанет. Потому как хоть ты трижды живуч, а если мозги по мху размазать, то… в общем, в том, что конь уцелел, а всадник погиб, ничего удивительного не было.

Видать, зацепился в лесу за какую-нибудь ветку, да и грохнулся из седла. Тут они его и достали…

— А ты скор, — раздался за спиной голос лешака. — Я думал, до тьмы провозишься. Как раз пособить хотел…

— Ага, — буркнул я, не оборачиваясь, — пособить… Как дело до заступа дошло, так тебя и след простыл. Конечно, одно дело языком молоть, совсем другое — руками работать.

Лёшка обиженно хрюкнул и замолчал. Я почувствовал внезапное раскаяние ну что я, в самом деле, на него взъелся. К жилью вывел, накормил, от оборотней уберег, хоть и на время. Да и скучать не дал. Куда ни глянь — одни благодеяния.

— Лёшка, ты это… не обижайся, лады? Не со зла я, прости. Да и если серьезно, так я даже с удовольствием размялся, надо же воину форму поддерживать. Ну что — мир?

С этими словами я обернулся. Леший сидел на корточках, насупившись и повесив длинный нос. Всем своим видом он изображал вселенскую скорбь. Некоторое время он молчал, уставившись в землю, затем поднял на меня один глаз и внезапно улыбнулся до ушей, обнажив всю коллекцию мелких зубов.

— Мир. Знаю, что не со зла… Добрый ты парень, с добротой своей ты здесь пропадешь. Да я и не просто погулять ходил, я вот тут тебе подарок принес. Можа, он тебя от беды убережет.

С этими словами он протянул мне что-то длинное и узкое, завернутое в мешковину, гадкую и липкую на ощупь, как будто обильно пропитанную прогорклым жиром.

Стараясь не морщиться от острого чувства брезгливости, чтобы не дай бог опять не обидеть приятеля, я начал разворачивать мешковину. Предмет оказался еще и перевязанным бечевой, с которой мне пришлось повозиться, а затем, плюнув, просто разрезать. Но я уже догадался, что скрывается внутри. И оказался прав. Но то, что я увидел, не шло ни в какое сравнение с самыми смелыми предположениями.

Моим глазам предстал изумительный меч, настолько красивый, что от него нельзя было оторвать взгляда. Я не слишком хорошо разбираюсь в древнем оружии, но это было что-то вроде эспадрона^[61], чуть поменьше. Им можно было действовать и одной, и двумя руками.

В навершии рукояти был вправлен огромный камень, игравший в лучах солнца зловещими густо-красными бликами. Элегантная крестовина изгибалась вверх и заканчивалась острыми клыками, которыми умелый боец тоже смог бы воспользоваться весьма эффективно. Светлый обоюдоострый клинок в нижней части слегка расширялся и утолщался, там у него был ряд прорезей, с помощью которых мастер мог поймать и переломить меч противника. Сталь клинка была чуть голубоватой, и по лезвию неуловимо змеился узор — кажется, так когда-то выглядел булат.

— Откуда такое чудо? — прошептал я, с благоговением осматривая чудесный клинок.

— Отшельник принес. Он, помнится, тогда еще сказал, что негоже такому оружию попасть во злые руки. Когда помирал, очень просил схоронить.

— Так почему мне отдаешь-то?

— Да ты вроде витязь не злой. А раз ты не злой, то и руки у тебя, понятно, не злые, — логично заметил Лёшка. — Да и чего ему в земле гнить-то? Оружье, оно должно в руках воина быть, на то и создано. Ты вот лучше на клинок с умом посмотри. Непростой он…

Я снова принялся внимательно разглядывать лезвие меча, пытаясь увидеть то, что не смог заметить сразу. И увидел — кровосток меча был другого цвета, мне даже показалось…

— Неужели серебро?

— Точно. Оно самое. С таким можно и с волколаками потягаться. Только на клинок надейся, а и сам…

— А ваш уговор? Разве так ты его не нарушаешь?

Леший тяжело вздохнул и понурился. Похоже, я задел больное место добрый старый лешак, решившись оказать помощь заблудившемуся путнику, которого к тому же уже включили в меню на сегодня, сразу и не подумал о последствиях столь великодушного поступка и теперь в чем-то даже и сожалел.

— Нарушаю, оно понятно. Только вот — можа, ты его сам нашел, а? А я здесь при чем? Шли мы, стало быть, шли…

— Споткнулся это я, стало быть, — с воодушевлением продолжил я развивать подброшенную идею. — Смотрю, что за черт? Какая-то тряпка из-под земли торчит…

— Вот-вот. И уж так я пытался тебе глаза отвести…

— Да не вышло. Выкопал я сверток, развернул…

— Точно, так все и было, — с некоторым удовлетворением заметил Лёшка, похоже, ему стало немного легче. — Да, странные пошли времена. Чего только ни найдешь на лесной тропинке. Везучий ты, воин, да глазастый!

— Да-а… А меч-то бесподобен. И как такое чудо могло оказаться у отшельника, не в курсе?

— Да он и не рассказывал. Токмо думается мне, что он и в лес-то ушел, чтобы меч из людского мира унесть. Очень уж прятал его старательно. Да еще как-то обмолвился, что нет, мол, в мире силы, что может такой меч сломить, а ежели сила така и есть, то не от мира она сего.

— Ну что ж, рыцарь, пора тебе и в путь.

В сумку было засунуто несколько крякв — спасибо, узнал, как она растет — десять раз прошел бы мимо и не подумал, что у мерзкого на вид, колючего куста такие аппетитные плоды.

Тщательно опустошенная лешим фляга была наполнена водой, конь смирно стоял и ждал, когда всадник соизволит на него взгромоздиться. А всаднику очень не хотелось покидать новоприобретенного приятеля.

— Пивком-то тебя снабдить?

— Да неплохо бы. — В голосе лешего слышалась неуверенность. — Ежели из леса выберешься, так в любом трактире и скажи хозяину — мол, пусть бочонок на опушку прикатят да меня кликнут. А я уж услышу…

— Чего ты, Лёшка, тоску нагоняешь?

— Время твое вышло, — печально ответил Лёшка, — и больше я тебе не защитник. Да и для меня ты нынче опасный стал — ежели набросятся на тебя волколаки, то и меня не пощадят, обещались же. Так что давай, витязь…

— Да, пора, — вздохнул я. — Ехать-то куда?

— Вот тебе тропинка, по ней и езжай. На земле не спи, надо будет — на дерево влезь. А лучше и вовсе не спи, потерпишь, глядишь — и до края леса доберешься, там они за тобой не погонятся. Только думается мне, что нападут они раньше, как смеркаться начнет.

Я себя идиотом не считаю, но тут… Ну не было тут тропинки, я же пока похоронами занимался, всю поляну излазил. Не было, и весь сказ. А теперь есть. Еле заметная, но ведь точно тропа, самая настоящая.

— Как ты это делаешь? — выдохнул я, не в силах удержаться от удивленного возгласа.

— Езжай… — Леший повернулся и пошел к деревьям. У самой стены стволов он оглянулся и расплылся в улыбке. — Как-как… Живу я здеся. Хозяином не зря кличут…

Настроение было ни к черту — хотя с чего бы, казалось.

Отличный конь, хорошая погода. И никакого тебе начальства над душой. Живи и радуйся. Так нет тебе, на душе кошки скребут.

Задание получено, и в настоящий момент еговыполнение стоит на одном месте, и похоже, стоять будет, пока я не помру от старости в окружении внуков. Нет, ну в самом деле, что я могу тут сделать?

Если не вспоминать о потере скафандра, то что мы имеем? Связи мы не имеем. Технических средств мы не имеем, даже самого паршивого бластера. Пешком мне эту планету как раз до конца жизни исследовать. Даже если и на коне.

С другой стороны, можно, скажем, приручить местного мамонта. Или слона. Или еще что-нибудь такое же большое. Затем заставить его протоптать просеку в лесу, в форме фразы «Эй, я тута». Или нет, лучше заделаться каким-нибудь князем. Или, чего уж мелочиться, царем. И заставить рабов… какой же царь без рабов, это и не царь вовсе, а так, конституционный монарх… так вот, заставить рабов воспроизвести что-то вроде рисунков из пустыни Наска. Только вместо всяких там обезьян и пауков стилизованно изобразить бравого космодесантника Стаса Буркова в полный рост. И снизу подпись: «Его Величество Стас де Бурк Первый». А что, звучит…

В порыве вдохновения я выхватил меч и эффектно воздел его над головой. Огромный самоцвет эфеса горел изумрудным пламенем, особенно заметным в тени высоких…

Внезапно я вздрогнул и рефлекторно дернул поводья.

Воспитанный конь остановился и принялся ждать, пока всадник решит двигаться дальше. А всадник находился в полушоковом состоянии…

— Какого черта! — вслух сказал я, надеясь, что звук собственного голоса приведет мои расшалившиеся органы чувств в чувство. Каламбурчик, блин… Ну-ка, еще раз, во весь голос: — Какого черта!!!

Я снова внимательно взглянул на эфес. Под одним углом, под другим. Поднес поближе к глазам, затем отодвинул на расстояние вытянутой руки. Все правильно, зеленый. Абсолютно зеленый.

Совершенно зеленый. Идеально зеленый камень… только вот час назад он был столь же идеально красным. Или я уже погнал? Похоже.

— Чего встал? — раздался сзади хриплый голос. — Любуешься? Наглядеться не можешь?

— Она ему нравится, — заметил другой, но очень похожий голос. — А и верно ведь, красивая игрушка.

— Не поможет она тебе, воин, — вставил третий. — Ой не поможет. Так что ты уж лучше не доставляй нам хлопот.

— Во-во… Сойди с коня тихо-мирно. Чего зря скотину пугать. Пусть себе гуляет по лесу, может, другого хозяина найдет, на свою шею…

— А нас ты не бойся. Мы осторожно. И больно тебе не будет, — пообещал первый голос. — Ты, воин, главное — не ерепенься. Исход тот же, только шуму больше…

— А потные мужики, знаешь ли, не самая хорошая закусь, — встрял третий. — А сейчас — самое то. Чистенький, аппетитненький.

Я медленно обернулся. Не сам — коленями заставил повернуться коня. Позади меня на тропинке стояли три… существа. Нет, я ожидал увидеть что-то вроде волков, однако те, кто стоял передо мной, определенно имели кое-какое отношение к людям. Но дальнее.

Эти существа были волосаты, вернее даже — шерстисты. Их тела (без всякой одежды) прикрывала редкая, но несомненная шерсть серо-коричневого цвета. Лица тоже были порядком заросшими, и не бородами, а именно шерстью. Судя по отдельным… э-э-э… деталям — мужики. Фигуры приземистые, но сильные — мышцы дай боже… Один из них, стоявший прямо на тропинке шагах в десяти от меня, разинул пасть, обнажив слегка желтые, но здоровенные неровные зубы. И, что характерно, полный комплект.

Вот они какие, волколаки… Я почему-то думал, что оборотни могут быть и людьми, нормальными с виду, и волками, тоже нормальными. Правда, Лёшка говорил, что есть и настоящие оборотни. А это… пародия какая-то. Щас мы эту пародию…

— Да я и не против, — сообщил я троице, спрыгивая с коня. — Знаете, настроение паршивое, смертельно хочется кого-нибудь убить. Так что вы, ребята, очень даже кстати…

— Шутник, а? — прохрипел тот, что стоял слева от тропинки, номер второй. — Ему весело. Эт хорошо, эт просто замечательно. Не люблю мрачное мясо. Мрачное всегда плохо пахнет.

— Угу, — откликнулся номер первый. — Мы тут как-то одного загнали, так он со страху в штаны наложил. Вот дерьмо-то…

— В штанах, — уточнил, я.

— В штанах понятно… мужик — дерьмо. Такое мясо загубить.

— А отмыть не пробовали? — поинтересовался я. Разговор становился все более интересным.

— Где уж… — на полном серьезе ответил номер первый. — Поди тут воду найди. Да и жрать хотелось. Так… листьями обтерли кое-как. Все равно паршиво. Вон, Жряк даже рыгал потом…

— А кто мне самый загаженный кусок подсунул! — взвился номер третий, видимо, тот самый Жряк. — А я и не посмотрел…

— Сам и виноват, — заметил я, — надо смотреть, что в рот берешь. А то, говорят, микробы всякие. Так и заболеть недолго.

— Что-то ты, рыцарь, больно разговорчив, да все не по делу, — мрачно уставился на меня Жряк. Мне показалось, что он стал ниже ростом и заметно волосатее. Или показалось… — Так как, челове-че, будешь сопротивляться аль нет?

— Буду, — честно сказал я. — Обязательно.

— Ну и дурак…

Нет, они определенно становились ниже ростом. Вон у номера первого уже руки до земли достают. И шерсти, похоже, прибавилось, так сказать, лохматость у них повысилась. Тут до меня дошло, что я, в сущности, наблюдаю процесс превращения человека в волка.

Действительно, как сказал Лёшка, очень уж медленно. Нет чтобы р-раз — и готово.

— Голиаф, уйди-ка ты в сторонку. Как бы не зашибить. Животное внимательно посмотрело на меня одним глазом, затем — клянусь! — пожав плечами, конь отошел с тропинки под деревья и принялся щипать траву. Я отступил к огромному дубу, диаметром чуть ли не два метра, и прижался к нему спиной — по крайней мере сзади они меня не достанут, а спереди уж я как-нибудь встречу.

Тем временем трансформация противника полностью завершилась. Нет, прав был леший, волки из них такие же, как и люди. Хреновые. Но чисто внешне, а так — крупные, зубастые. И явно голодные.

— Хор-р-рош-ш-о, витяз-зь… — прорычал номер первый. Ага, речевой аппарат у вас, ребятки, тоже меняется. Вы и так-то не ораторы, а теперь и вовсе едва говорить можете. Впрочем, мне-то что.

— Пор-р-ра… Пр-р-рощайс-с-ся с мир-р-ром.

А умный, скотина. Пока он мне тут зубы заговаривал и волчью свою стать (или кривь) демонстрировал, другой подобрался сбоку.

Заметил я его случайно — даже не то чтобы заметил, а обратил внимание, что противник у меня внезапно остался один. И огляделся по сторонам.

Волколак прыгнул. Это был поистине чудовищный прыжок — серо-коричневое тело пролетело метров десять с распахнутой пастью, основательно заполненной огромными клыками. Меня так и подмывало звезданугь мечом по этой морде, но желание пошутить пересилило — я отпрыгнул в сторону.

Дерево содрогнулось от удара, и на меня обрушился град желудей. Волколак издал обиженный вой — из глазницы, напоровшейся на сук, текла кровь… текла… перестала… и снова на меня смотрел совершенно здоровый глаз. Мда-а, а регенерируют они куда как быстро. Шутки, похоже, кончились.

Скорее почувствовав, чем заметив движение сзади, я ничком бросился на землю. Растянутое в прыжке серое тело промелькнуло у меня над головой и врезалось в куст. С шипами. Приятно, черт подери. Зверь взвыл, скорее от возмущения, чем от боли, но я в его сторону уже не смотрел. Не до того было.

В том, что продолжение атаки последует незамедлительно, я не сомневался, поэтому поспешил снова занять свое место у дерева. И вовремя. Теперь они сидели передо мной все трое, из распахнутых пастей капала слюна. В глазах светилось бешенство. У меня слюна, пожалуй, не текла, а бешенство, наоборот, определенно присутствовало.

— Ну, мальчики, охота на волков, дубль два. Кто следующий? Зачем я их дразню, собственно? Они и так уже заведенные.

В общем, следующими захотели стать сразу все трое. Три серые молнии метнулись ко мне, средняя напоролась на услужливо подставленный меч, две другие сбили меня с ног. Тут бы и сказке конец, но сила инерции увлекла зверей дальше, и я успел вскочить. Повезло. По крайней мере на этот раз. Нет, надо все же их убивать — нельзя же вечно уклоняться от их ударов. А бок, кстати, побаливает — кольчуга пока уберегла от зубов, но и она не всесильна. Ну-с, как там наш подранок?

— Сер-р-ребр-р-о-о-о!!! — выл волколак, катаясь по земле. Из рассеченной груди хлестала темная кровь. — Умир-р-раю-ю-ю!!!

Это меня здорово порадовало. Одним меньше. Двух других тоже нисколько не огорчила эта ситуация — они снова очертя голову бросились в атаку. В этот раз мне не удалось их зацепить мечом, зато одного я встретил ударом ноги в челюсть, и он с воплем отлетел назад. Второй опять врезался в дерево чертовски неуклюжи эти выродки.

— Убью-у-у!! — взвыл номер третий и рванулся ко мне. Или это был номер первый? Я давно перестал их различать. Отпрыгнув в сторону, я развернулся и нанес удар сверху по проносящейся мимо туше. И ведь попал же, хотя сам этому жутко удивился. Уже в полете он понял, что не сможет достать меня, попытался извернуться, но поздно — меч уже врезался в позвоночник, наполовину рассек его и завяз в кости. Уже умирающий зверь, улетая в кусты подыхать, унес меч с собой. Сволочь.

Да, дела становились хреновыми. Остался один, но без серебряного меча с ним действительно вряд ли что сделаешь. А время тянуть он не будет…

— Все, р-р-рыцар-р-рь, — прохрипел последний оставшийся в живых волколак. — Твой чер-р-ред!

Он прыгнул. Отступив в сторону, я вцепился руками в его шерсть и изменил направление полета так, чтобы эта туша врезалась в дерево позвоночником. И еще добавил. Раздался противный хруст, и зверь сполз к подножию дерева, корчась в предсмертных судорогах.

— Вот и все, — сказал я и направился в кусты доставать меч. Все оказалось проще, чем я ожидал. Не такие уж они и опасные, эти звери… и у самых кустов услышал шорох за спиной.

Волк стоял и хвостом с яростью хлестал себя по бокам. Целый и невредимый. Как будто и не ломали ему несколько секунд назад позвоночник. Глаза горели жутким красным огнем, пасть раскрылась, обнажив клыки.

— Сзади, — спокойно сказал я.

— Врр-реш-шь, — прорычал волколак. Затем сам услышал движение позади себя, обернулся — но поздно. Все, что он успел увидеть, это обрушивающиеся на него подкованные копыта Голиафа.

Удар снова сломал ему позвоночник — помня, что эффект будет недолгим, я бросился в кусты за серебряным мечом, чтобы добить поверженного оборотня, но, когда вновь выбежал на поляну, все уже было кончено. Голиаф буквально размазал тело волколака по земле и продолжал бить копытами то не- многое, что от него осталось.

Первый уже затих. Сдох от потери крови — меч, похоже, рассек артерию, а раны от серебра, как сказал леший, не заживали. Второй был убит на месте. В общем, мы победили.

— Слышь, Голиаф, — улыбнулся я коню, — нам, кажется, здорово повезло. Как ты думаешь, там в кустах нет еще парочки таких же, а?

Конь скосил взгляд в сторону кустов, затем демонстративно стал ко мне задом, уставившись в сторону тропы. Мол, садись, витязь, и поменьше трепись. Время — деньги. А что мне, собственно, оставалось делать? Сел…

Из леса мы выбрались только к обеду следующего дня. Ночь, проведенная на дереве, это, скажу я вам… Впрочем, грех жаловаться — неудобно, зато безопасно. Правда, посреди ночи меня разбудил маленький пушистый зверек вроде белки. Он преспокойно устроился прямо у меня на животе и внимательно разглядывал меня черными бусинками глаз. Я сонно попросил его убраться куда подальше, возможно, в слишком крепких выражениях. Он послушался и больше меня не беспокоил.

Проснулся я рано. В нормальных условиях дрых бы еще минут сто двадцать, но тут комфорт был явно не тот. Все бока затекли от неудобной позы, к тому же регулярно появлялась мысль о том, что ворочаться здесь — не самая лучшая идея. В общем, пришлось вставать.

Голиаф к тому времени уже слегка подзакусил и вопросительно уставился на меня. Я протянул ему крякву, благо в сумке оставалось еще несколько штук. Возражать он не стал, аккуратно взял мягкими губами из рук подношение и с удовольствием захрумкал.

Тропинка уверенно вела прямо, почти что и не сворачивая.

Конь не торопился, а я не подгонял — надо было обдумать свои дальнейшие действия. А думать было над чем.

Снова и снова прокручивал я в памяти краткие указания Сергеева. Краткие потому, что сам он, похоже, совершенно не представлял, что я должен буду тут делать.

Итак, поле вокруг планеты имеет место быть. Это факт. Поле изменяет свои параметры. Это тоже факт, причем испытанный на моей собственной шкуре.

Отсюда вывод — поле имеет источник, который реагирует на внешние воздействия. Сергеев предположил, что поле может существовать и само по себе, но в таком случае мое присутствие здесь полностью лишено смысла, поэтому будем считать, что кто-то или что-то им управляет.

Патруль обыскал каждый квадратный сантиметр местной луны, облазил и все окружающее пространство. Ни фига. Отсюда вывод — управление полем находится здесь. будем искать, будем искать…

А если я его найду? Пока задача у меня одна — выжить. Адаптироваться, привыкнуть, изучить. Держать глаза открытыми, благо форма шлема способствует, уши тоже — и искать все, что не соответствует этому миру. Так сказать, чужеродные вкрапления. А откуда я, черт побери, знаю, что здесь чужеродное, а что нет?

Лешие, к примеру, как?

Ладно. Допустим, найду я гнусного алхимика, приносящего жертвы генератору силовой защиты. Если меня самого в жертву не принесут… ну, это мы еще посмотрим. Что потом? Сергеев сказал, что начиная со следующего месяца будет каждый день ронять на планету зонд. Ежели пройдет — значит, я с задачей справился. Если нет — у него их много.

Что ж, не зря народ придумал — пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Это-то мне как раз и предстоит. Ну ладно, начало у нас, скажем, неплохое — конь, снаряжение, оружие… и деньги, что весьма кстати. На первое время хватит, а там поглядим.

— Рыцарь! Рыцарь, подождите! — раздался крик… женский, как мне показалось. Голиаф мерно трусил вдоль опушки по дороге.

Дорога была посредственная, но все дороги отличает одна особенность. Они, как правило, куда-то ведут. А мне в данный момент было почти безразлично куда.

Я остановил коня и оглянулся, на всякий случай (должен признать, несколько картинно) положив руку на эфес меча. Поднимая клубы пыли, ко мне скакала симпатичная рыжая лошадка с не менее симпатичной всадницей. Впрочем, ее внешние данные удалось разглядеть только тогда, когда она достаточно приблизилась.

Она была молода и чертовски привлекательна. И не бедна — крестьянки не ездят в голубых изящных платьях на породистых конях. От скачки она раскраснелась, длинные светлые волосы разбросало по плечам.

— Что случилось, крошка? — спросил я весело. Если тут встречаются такие девочки, то этот мир мне определенно понравится.

— Мне нужна ваша защита, рыцарь, — заявила она и повернула коня в ту сторону, откуда прибыла. — Прошу следовать за мной…

— Защита от чего? — поинтересовался я ей в спину. Спина окаменела. Леди ме-е-едленно повернулась ко мне, ее глаза лупили в меня крупнокалиберными лазерами. Или, как ранее говорилось, метали молнии. Шаровые.

— С. Каких. Пор. Рыцарь. Спрашивает. Зачем. Даме. Нужна. Его. Помощь? медленно и надменно проговорила она, буравя меня взглядом зло прищуренных ярко-голубых глаз. — Или передо мной просто холоп, нацепивший кольчугу?

— Пардон, миледи… Так, знаете ли, случайно с языка сорвалось.

— Невоздержанный язык часто создает проблемы для головы, — холодно отрубила она. — Смею вам напомнить, сэр, что золотой пояс, кроме прав, налагает и обязанности.

А я-то по наивности предполагал, что звание рыцаря дает только права. К примеру, право первой ночи… мда-а-а… не все тут, видимо, так просто.

— Еще раз прошу прощения, миледи. Готов следовать за вами хоть на край света.

— Упаси меня господи от такого спутника, — бросила она, снова поворачиваясь ко мне спиной. — Следуйте за мной. Сэр.

Последнее слово прозвучало скорее как оскорбление.

Ее лошадка рванула вперед. Голиаф, видимо, оказался несколько умнее своего всадника, поскольку без приказа последовал за ней, и тоже на довольно приличной скорости.

Очень скоро мне стало понятно по крайней мере то, куда мы едем. Информация была достаточно приятной — впереди показалась деревенька. Логический вывод — несколько минут назад я преспокойно от нее удалялся и неизвестно, когда добрался бы до следующего постоялого двора. Это было явно положительным моментом. Отрицательным моментом был тот факт, что часть деревеньки банальным образом горела, и, похоже, именно этот пожар был причиной того, что меня позвали на помощь.

Если бы я заранее знал, почему она горела, я бы туда не поехал.

Наши кони уверенно мчали нас к центру деревни. Она оказалась довольно большой, дворов на пятьсот — по местным меркам, может, почти что и город. Большей частью это были откровенные лачуги, чуть ли не землянки, но попадались и вполне приличные избы. Я снова ощутил себя участником кинопостановки на историческую тему.

Правда, несколько не вязался вполне старорусский вид изб с понятием «рыцарь». У нас, помнится, больше употреблялся термин «витязь» или «воин», «вой»… Хотя историк из меня тот еще. Наше дело, скажем, не книжки умные читать, а метко стрелять… а опосля смотреть, в кого. Может, там, где водились рыцари… а где они, кстати, водились? Франция, Испания… нет, там вроде мавры были, потом Англия… а, еще Германия, как щас помню, «псы-рыцари», «крестоносцы», Александр Невский… Так, в том смысле, может, и у них там строили такие же избы, с деревянными коньками на крышах? Вряд ли. Поэтому все это напоминало плохую постановку, без эрудированного консультанта.

И, что интересно, людей почти не видно. По-хорошему, большинство должно было сбежаться на пожар, если не потушить, то хотя бы поглазеть — вряд ли здесь человеческая порода так уж отличается от нашей. Хлеба и зрелищ… Однако на моих глазах какая-то дебелая бабка очень даже проворно нырнула в погреб.

Ладно, если за квасом, а я почему-то подумал, что прятаться. И сразу очень захотелось узнать, а от кого, собственно.

Собственно, именно это я тут же и узнал…

У деревни оказалась центральная площадь, большая такая, с каменным колодцем почему-то посередине, да и дома вокруг были побогаче да побольше. Именно туда нас и вывела взмыленная лошадь блондинки. Голиаф, даром что я был тяжелее леди раза в два, оказался на высоте и после этого дикого галопа выглядел как после приятной прогулки по пастбищу. Чего нельзя сказать о наезднике.

Я, правда, умел ездить на лошади, но именно ездить, а наш способ передвижения в последние десять минут ездой никак не назовешь.

Впрочем, когда мы добрались до площади, все мысли о неудобствах дикой скачки в момент вылетели у меня из головы и захотелось ее повторить. Только в обратном направлении.

Дом, который в настоящее время весело горел, был, пожалуй, самым большим в деревне. Был… Собственно, большому дому — большой пожар, это, скажем, неудивительно, и взволновать меня особо не могло. Куда больше волновала та туша, которая завтракала перед домом. Или обедала. Судя по… остаткам трапезы, позади было первое, туша приканчивала второе, а впереди был компот.

Компот лежал на животе, придавленный внушительных размеров когтистой лапой, и истошно орал.

Значит, так… насчет «леших не бывает», это я был явно не прав. Насчет оборотней, после прокола с лешим, я этого и не утверждал. Насчет богов, помнится, тоже категорично что-нибудь заявлять поосторожничал. И похоже, не зря, поскольку на этой идиотской… идиотской… идиотской планете могло быть, похоже, все, что угодно.

В настоящее время прямо передо мной находился самый что ни на есть настоящий дракон. Не «змей горыныч», традиционно трехголовый и обязательно говорящий (хрен его знает, может, и этот при случае готов поболтать по душам), а самый что ни на есть «европейский» вариант. Длинное, метров двадцать от носа до хвоста, покрытое чешуей тело, мощные задние лапы, трехпалые, с внушительного вида когтями, передние лапы поменьше, а вот когти на них, похоже, покруче — на ножи похожи, уродливая башка с жуткими на вид зубами, здоровенным рогом посреди и красными глазами, небольшие (относительно) крылышки… Одной лапой чудище наступило на спину извивающегося мужика, в передних лапах держало и с воодушевлением обгладывало… в общем, по форме это здорово напоминало чью-то ногу. Учитывая известное количество отдельных, разбросанных вокруг… гм… частей тела, подозреваю, что то, что жрала эта тварь, было именно тем, чем казалось с первого взгляда.

Что мне больше всего не понравилось, так это две вещи. Во-первых, на площади, кроме нас, чудища и «компота», больше никого не было, а уж сытым дракон совершенно не выглядел. Во-вторых, он явно нас заметил и при этом был откровенно заинтересован и, похоже, приятно удивлен. Это вроде как лежишь на диване и смертельно хочешь пива, а тут распахивается дверь, и запотевшие банки с классным пивом стройными рядами сами идут к тебе. Вот я себя той банкой и почувствовал…

И к еще более глубокому огорчению, я вдруг понял, что вместо того, чтобы как любой нормальный человек дать деру или, возможно, присоединиться к той бабе в ее погребе, я сейчас, как полный идиот, вытащу меч и полезу в драку. Прежде всего, потому что я, черт подери, рыцарь… или десантник, что с поправкой на исторический период почти одно и то же, и драпать мы, рыцари, в принципе не привыкшие, а потом, тут же дама… хотя и порядочная, похоже, стерва.

Я, как полный идиот, действительно вытащил меч — камень в рукояти опять был зеленым, но в причинах перемен его цвета я еще не разобрался, — спрыгнул с коня и двинулся в сторону монстра.

Тот, в свою очередь, повернул башку в мою сторону и уставился на меня, как баран на новые ворота.

— Отвлеки его… — прошипела сзади блондинка.

Ага, отвлеку. Сколько надо времени при таких зубах, чтобы сожрать сто двадцать кэгэ жилистого мяса с костями? Вот настолько, похоже, и отвлеку. И насрать мне на указания Сергеева, потому что тварь лопает мужика, и собирается слопать еще одного, и за спиной у меня дама, и…

Монстр, похоже, решил, что я заслуживаю внимания, и, отложив полуобглоданную берцовую кость, начал неуклюже разворачивать свой торс в мою сторону. Ждать, пока он закончит этот процесс, я не стал и, перекрыв одним прыжком разделяющее нас расстояние, ударил его мечом в бок.

Ну, понятно, попасть было не сложнее, чем из пистолета в сарай с пяти шагов. Лезвие проткнуло шкуру, на боку появился разрез сантиметров пятнадцать в длину, из которого тут же начала сочиться гнусная на вид жидкость.

Разумеется, дракону это было все равно что слону дробина. А в следующее мгновение я уловил движение слева и прильнул к матушке-земле. И очень даже вовремя — хвост дракона пронесся над моей головой с такой скоростью, что я сразу счел нужным пересмотреть тезис о «неуклюжести» противника. Впрочем, я тоже не лыком шит, хотя кольчуга в данной ситуации мне больше мешала.

Минуты три мы в буквальном смысле слова исполняли танец, со стороны, возможно, смотревшийся довольно неплохо. Я нападал, тыкал мечом то в брюхо, то в бок, в общем — куда попаду, после чего отскакивал за пределы досягаемости хвоста. Если успевал.

В боксе мне присудили бы победу по очкам. То есть я выигрывал со счетом десять-один. Дракон обзавелся десятком глубоких и не очень порезов, пара из которых очень обильно кровоточила, если эту гадость зеленого цвета можно было назвать кровью. Меня он зацепил всего один раз, и спасибо, что именно «зацепил» — самым кончиком хвоста. От удара я улетел метра на четыре и сразу зауважал кольчугу и, в особенности стеганую куртку под ней, потому как целостностью моих ребер я был обязан исключительно ей. Впрочем, аналогия с боксом меня несколько охладила — еще один пропущенный удар, и рефери может считать хоть до тысячи.

Мы стояли друг перед другом на расстоянии нескольких метров.

В отдыхе я особо не нуждался, но пора было от практики «наскока» перейти к разумному бою. В скорости я его, допустим, превосхожу.

В силе… ну, тут все ясно. Зачем ему крылья, интересно, эту тушу им ни в жисть не поднять. Ладно, вскрытие покажет. Итак, берем измором, то есть царапаем, пока оно не изойдет кровью или не сочтет возможным ретироваться. Ишь, пыжится от злости… Ой…

Только тут до меня дошло, что, пока я составляю свои гениальные тактические планы, дракон действительно надулся. В буквальном и, я бы сказал, устрашающем смысле этого слова. То есть он стал уже раза в полтора больше и продолжал увеличиваться в размерах.

Вообще, если десантник хочет дожить до пенсии, он должен развивать интуицию. Некоторым это особенно удается. В смысле, развивать… Мне не очень, но все же иногда предчувствие срабатывает и я склонен ему верить. Помнится, на Ленне мы как-то… ладно, воспоминания надо отложить. Так вот, мне вдруг показалось, что на меня смотрит не пупырчатая голова с рогом и красными глазами, словно вылезшая из третьесортного фильма ужасов, а грозное дуло мощного огнемета. А с огнеметами шутки плохи…

Дальше в действие вступили рефлексы — тело метнулось в сторону, за каменную кладку колодца. Уже на лету меня обдало жаром — из пасти дракона вылетела струя огня, плохо, но достаточно видимая при ярком дневном свете. Не тот огонь, который у горыныча — с копотью и дымом, а такой, как у горящего газа, бесцветный и очень горячий.

Залп прошел мимо, но это мало успокаивало. Видимо, дракон не был намерен продолжать игру в салочки и решил, что жареное мясо его тоже вполне устраивает. Правда, это никак не устраивало меня, но мое мнение в расчет, похоже, не принималось. Совершенно внезапно (и очень вовремя, главное) мне пришла в голову мысль, что если этот газ достаточно легкий, а накачать его в себя дракон может достаточно много, то тогда он и взлететь сможет… а от летающего огнемета меня и конь не унесет. Правда, после каждого залпа, теоретически, запас газа должен пополняться, это немного утешало.

Я выскочил из-за колодца, понимая, что надо действовать быстро и без ошибок. Вновь появилось чувство, что в меня прицеливаются. Пасть стала медленно приоткрываться, и в этот момент я метнул кинжал.

Кинжал был хороший. Практика у меня тоже была хорошая, поэтому я попал. Попал именно туда, куда хотел — в язык гадине.

Дракон раззявил пасть и взвыл так, что если бы в местных домах вообще были стекла, то они тут же повылетали бы от звуковой волны.

— Отлично! — раздался за спиной знакомый голос. — А теперь…

Дракон продолжал выть, разинув пасть и мотая головой из стороны в сторону. На какое-то мгновение я даже увидел бездонную пропасть его глотки…

…и а это мгновение над моим плечом пролетел небольшой, с кулак, огненный шарик и исчез в недрах этой самой глотки. Опять сработали рефлексы, им было сразу ясно, что будет, если в бочку с порохом кинуть спичку. Все, что я успел сделать, — это уронить на землю даму и по возможности прикрыть ее собой. Это было моим последним четким воспоминанием.

— Шайк, кто он такой? Я жду ответа. И по возможности ясного.

— Простите, лорд, но я… До сих пор леди Алия ехала одна. Может, местный искатель приключений?

— Этот искатель испортил нам такой хорошо продуманный план. И я желаю знать, откуда он взялся.

— Но, лорд… мы же не можем наблюдать за леди Алией непрерывно.

— Это ваша забота, Шайк.

— Она опытный маг, мой лорд. Ее трудно увидеть, если она этого не хочет.

— Алия заметила опасность? Ладно, не важно… Будем надеяться, что этот… искатель… поедет своей дорогой.

Какая благодать… Лежишь себе в уютной постели, ни о чем не думаешь. Вообще, одно из самых приятных последствий полученного ранения — это всласть поваляться в госпитале. Во-первых, можно на законных основаниях как минимум неделю ничего не делать, и сержант не будет давить на психику и в деталях объяснять способы своих интимных отношений с моей матерью. Во-вторых, можно изловчиться и погладить попку Лайзы Картер… какого черта ей делать в Патруле? Обычно хорошенькие девочки идут сюда в поисках боевого мужика, но эта… третий год у нас в медвзводе, и до сих пор никто не похвастался, что затащил ее в постель. Или хотя бы что приласкал эту кошечку в узком коридорчике… А пытались если не все, то по крайней мере подавляющее большинство. И я в том числе. И ладно бы получить по морде — это нормально, хотя и неприятно. А так: «Друг мой, о чем вы думаете? Не стоит забывать, где вы находитесь…» — да с такой порцией льда, что все желание пропадает вместе с… в общем, ВСЕ пропадает.

Ладно, сейчас она зайдет, и мы сделаем очередную попытку.

Как там тот петух в погоне за курицей говорил — «не догоню, так согреюсь», так, кажется? Очень мудрое высказывание…

Тут до меня медленно стало доходить, что едва различаемый мной в темноте потолок ну никак не похож на нормальный потолок медсектора. Тот обычно не отделывается деревом… вообще, на боевом корабле с деревом напряженка… а здесь — так прямо натуральная рубленая изба… Изба???

Вот теперь я полностью пришел в себя и начал осознавать, где нахожусь. Сразу вспомнился и дракон, и милая дамочка, которая явно подала меня этой твари на обед… хотя нет, помнится, тварь была вполне обеспечена рационом. Что-то леди говорила о помощи…

Если мой поединок с монстром можно назвать действенной помощью, то она ее получила. И я бы получил сполна, если бы не тот шарик… Шаровая молния при ясном небе и полном безветрии… н-да… откуда она, собственно, взялась? Ну лешие и драконы — ладно, местная, так сказать, фауна. А законы физики здесь, интересно, тоже другие?

Я осторожно прислушался к своему состоянию и пришел к выводу, что чувствую себя нормально. То есть кое-что болело, впрочем, вполне терпимо. Учитывая тот многообещающий факт, что я ничегошеньки не помню о взрыве… а взрыв наверняка был, иначе какого черта бы я здесь лежал… так вот, тварь рванула, видимо, впечатляюще, а я при этом был если и не в самом эпицентре, то уж точно достаточно близко. Так что в данной ситуации тот факт, что я способен связно размышлять о происшедшем, уже радует.

То ли в комнате становилось светлее, то ли мое зрение постепенно приходило в норму, но с каждой минутой я воспринимал окружающее все лучше и лучше. Я лежал в довольно просторной комнате… в памяти всплыло слово «светёлка» (что бы это обозначало, а?)… стены были бревенчатыми и белеными — мелом, наверное. Потолок высокий, метра три с половиной. Окно затянутое чем-то мутным, но все же в достаточной мере пропускающим свет. Стекла они, конечно, не изобрели еще. Хотя бес их знает, может, и изобрели, да просто владельцу этих хором они не по карману. На чем именно лежал — я так и не понял, но удобно. И тепло — меня явно укрыли чем-то тяжелым и мягким. Наверняка шкура, подумал я, большая шкура какого-нибудь местного зверька. Судя по Тому, что здесь водится, такой зверек тоже не вызовет у меня симпатии.

Взгляд различил меч, прислоненный к стене в углу комнаты.

Это и вовсе хорошо. Оружие вселяло в меня определенную уверенность в будущем, и по крайней мере его присутствие говорило о том, что я тут не в плену, а, так сказать, на постое.

Или, в данный момент, на лежбище.

Итак, что мы имеем. Имеем мы… ладно, эпитеты подбирать не будем. Имеем мы самого натурального огнедышащего дракона. Насчет того, что он может полноценно летать, я все еще был не уверен, но и это исключать нельзя теперь, кажется, вообще ничего заранее исключить нельзя, если хочется дожить до старости. А мне хочется… не настолько, конечно, чтобы считать это единственной целью, но тем не менее…

Сразу возникает два вопроса — откуда он здесь взялся и сколько тут таких еще водится? Это вопрос первый и наиболее актуальный, поскольку фокус с кинжалом — он фокус и есть, могло и не получиться. И если бы не тот шарик, то скорее всего исход столкновения все же был бы не в мою пользу.

А вот второй вопрос меня просто чертовски интересовал, хотя научной подготовки для ответа на него у меня явно не хватало, как и необходимой информации. Вопрос в следующем — что тут, черт побери, творится? Насколько я помню всю ту муть, что нам вдалбливали в Академии, маловероятно, чтобы столь биологически разные объекты были порождением местной биосферы. А значит, моя дикая теория о каком-то эксперименте в целом имеет право на существование. Ну слишком уж маловероятно, чтобы здесь обитали настолько нормальные и самые что ни на есть натуральные люди и рядом с ними очень даже натуральные лешие, оборотни и драконы.

Ну прямо из наших сказок…

Мысль, возникшая в этот момент, поразила меня своей простотой и банальностью. А что, если наоборот, если именно наши сказки произошли отсюда, из этого мира? Может, это не они, может, это мы — эксперимент? То есть я не от обезьяны произошел… ну, во всяком случае, не от земной обезьяны. А инопланетный примат — это даже как-то приятно. Так, теория хорошая, принимаем за основу. Значит, так, давным-давно, в далекой галактике…

Скрипнула, открываясь, дверь, и на пороге появилась ОНА.

Теории панспермии вылетели у меня из головы вместе с драконами, лешими и прочим. Да, я бы, конечно, много дал бы за то, чтоб оказаться сейчас на флагмане в обществе Лайзы, но в данном случае… в общем, альтернативный вариант меня тоже вполне устраивал.

Теперь я понял — на дворе начинался новый день. В комнате стало куда как светлее, и даму вполне можно было разглядеть.

Вчера… если это, конечно, было вчера… я видел больше «злую» спину, сейчас же представилась прекрасная возможность изучить это произведение искусства без спешки.

Она была молода… не более двадцати… ну ладно, двадцати двух. Высокая, наверное, страдает от того, что многие смотрят на нее снизу вверх. Хотя почему это я считаю, что она от этого страдает? С ее манерой общения ей сам бог велел смотреть на людей свысока. Красивая… я это и раньше заметил, но сейчас в полной мере осознал, насколько же она красива — нату- ральная блондинка (господи, какая редкость в наше время), роскошные волосы, аристократическая шея, гордая посадка головы. Грудь… ладно, тут все более чем в порядке. Существенно более чем…

Пока я глазел на девушку, она так же спокойно и внимательно рассматривала меня. Не желая первым начинать разговор, я продолжил изучение объекта. Фигура прекрасная, как говорится, «спортивная». Сомневаюсь, что тут они спортом занимаются, разве что постельным. Вчера она была в дорогом (наверное) платье.

Интересно, оно сильно пострадало от взрыва? Думаю, да… Теперь же на ней была одежда, которую лично я бы назвал охотничьим костюмом — короткая курточка из коричневой замши, такие же облегающие лосины, тонкую талию стягивал пояс из серебряных роз. Красивый и, насколько я понял местную систему цен из объяснений Лёшки, чертовски дорогой. К поясу был пристегнут небольшой кинжал… не оружие, а так, баловство. На груди… вернее, между груд… в общем, на золотой цепи висел странный кулон — оправленный в золото дымчатый камень, казавшийся сгустком тумана, все время менявшим очертания и оттенки цвета… Да, а грудь у нее…

— Рада видеть вас в добром здравии, сэр. — Ее пухлые губки тронула, как мне показалось, язвительная усмешка. — Похоже, чувствуете вы себя превосходно?

— Бывало и получше, — пожал я плечами, чувствуя, как от этого движения по спине пробежала легкая волна боли. — Но в целом…

— Не скромничайте. В данный момент ваши мысли говорят о том, что ваше физическое состояние заботит вас меньше всего.

— А что же меня заботит? — поинтересовался я. Я-то знал, что меня заботит, но не говорить же об этом незнакомой леди, да еще прямо так, в лоб. И что означает эта фраза насчет моих мыслей? Я уже был готов поверить во что угодно, в том числе и в то, что эта дамочка может свободно копаться в моих мозгах. На этой долбаной планете я, кажется, поверю во что угодно.

— Похоть, — на этот раз без улыбки констатировала она. — У вас, рыцарь, это на лице написано. Впрочем, оставим эту тему, сэр… — Леди вопросительно взглянула на меня.

Ага, она явно хочет узнать как меня зовут. А действительно, как меня, вообще говоря, зовут? Чертовски сложный вопрос, который я заранее не предусмотрел, это явный прокол, разведчик, шляпа, теперь надо выкручиваться, и быстро. С одной стороны, она считает меня рыцарем, поскольку на мне золотой пояс. Это, видимо, признак рыцаря, а я его, вообще говоря, нагло присвоил. Признаться в этом, конечно, можно, но есть пара минусов. И наибольший из них тот, что вряд ли эта леди сочтет для себя возможным впредь общаться с сиволапым деревенщиной. А значит, надо придерживаться «бла-ародного» происхождения. Так, что мы можем себе позволить… барон — не звучит, маркиз… у них тут есть маркизы, интересно?

Мне не нравится это словечко, оно подходит разве что в качестве клички для жирного, ленивого кота… Граф — слишком солидно, да их и немного, обычно все друг друга знают… Так, придумал…

— Виконт де Бурк, леди. Стас де Бурк.

— Виконт де Бург… — задумчиво повторила она, не вполне правильно произнеся огрызок моей фамилии. Ну и ладно, так даже лучше.

Пауза затягивалась, и в моей душе стало подниматься чувство опасности. По теории, следующим вопросом будет «а откуда вы, собственно?». А учитывая мое знание географии… вернее, мое полное незнание… в общем, с ответом могут возникнуть сложности.

Перед глазами встали снимки поверхности планеты. Континент, на который меня выбросили, был единственным достойным внимания — несколько больших островов непосредственно вблизи западных берегов, еще один, еще чуть побольше — тоже недалеко, с космической точки зрения. Остальные мелкие острова слова доброго не стоили и находились черт его знает где. Здешние мореходы вряд ли достигли особых высот в своем ремесле, к тому же островки эти в большинстве своем необитаемы — значит, «происходить» оттуда я не могу. Южная часть материка — бесплодная пустыня, там, наверное, только гадюки жить могут, да и то — плохо жить. Стало быть, это нам тоже в качестве отчизны не подходит. Что нам, собственно, остается? А остается нам не так уж много…

— Де Бург… — Девушка явно что-то вспоминала, и мне это совсем не нравилось. — Я знала графа де Бурга из Дарланда — не ваш ли это батюшка?

— Увы, нет… — Не хватало мне здесь только родственниками обзавестись. — Я, леди, из дальних стран… Поэтому прошу простить за мои манеры, мы редко имеем дело со светским обществом. Сами понимаете, плыть неделю на утлой посудине только для того, чтобы блеснуть на балу…

— Да, конечно. — Похоже, леди была вполне удовлетворена моим объяснением. — Вон вы откуда… Да уж, гарленнские лорды не балуют нас своим обществом. Ваш архипелаг, виконт, имеет дурную славу…

— Отнюдь не всегда оправданную, леди. — Я в глубине души порадовался, что с успехом выкрутился из щекотливого положения. — Знаете ли, иногда определенного рода слухи лучше замков и гарнизонов охраняют границы от разного рода нежеланных гостей.

— Это верно… Кстати, я слышала, ваш лорд Сеймур оставил этот бренный мир… к радости многих, извините за прямоту. Или вы являетесь его сторонником? Это было бы весьма печально…

Ага, у меня появился свой лорд. Замечательно. Особенно учитывая, что он уже отправился на тот свет. Что-то я сильно сомневаюсь, что в этом мире умирают от старости… Воображение услужливо нарисовало мне мерзкого вида толстого волосатого мужика, почему-то с бельмом на глазу и с желтыми, кривыми зубами.

— О нет, леди, лорд умел портить отношения со своими ничуть не хуже, чем с кем-то еще… Собственно, из-за этих… м-м-м… неприязненных отношений лорду и пришлось оставить свой… э-э… пост.

Девушка удивленно вскинула брови.

— Да? Я слышала, что Сеймура сразил апоплексический удар… странно…

Вляпался. Интересно, почему всякие ублюдки имеют тенденцию умирать в постели? Да еще, как в данный момент, создавая этим проблемы порядочным людям. То есть мне.

— О, леди… разве родня признается, что лорда банально ткнули кинжалом? Необходимо же было соблюсти приличия…

Так, этот разговор постепенно начинал меня нервировать.

Конечно, Лёшка мало что мог бы рассказать о местной политике, но я, откровенно говоря, надеялся, что хоть что-нибудь разузнаю, прежде чем влезу в этакий допрос с пристрастием. Кажется, настала пора попытаться перехватить инициативу… и если при этом я сделаю очередной дипломатический промах, спишем это на тлетворное влияние старого негодяя.

— А позволительно ли мне узнать имя дамы, счастье видеть которую подарила мне судьба?

По лицу леди пробежала тень, но затем она, видимо, вспомнила, что перед ней сидит провинциал, неотесанная, так сказать, деревенщина, и снизошла до ответа.

— Я Алия де Танкарвилль, жена… — она вздохнула, как мне показалось, больше демонстративно, чем искренне, — …вдова маркиза Рено де Танкарвилля.

— Мои соболезнования…

— Пустое… это случилось уже довольно давно. Я из Брекланда.

— Путешествуете? — Интуиция подсказывала мне, что где бы ни находился упомянутый Брекланд, он находился не здесь.

Алия взглянула на меня, и мне снова почудилось мимолетное удивление в ее глазах. Черт подери, что я такого сказал?

— В некотором роде… Я хотела бы поблагодарить вас, сэр…

— Прошу вас, леди, просто «Стас»… — Не хватало еще постоянно выслушивать «сэр виконт» или «милорд де Бург», к этому надо по крайней мере привыкнуть. Постепенно я, может, даже войду во вкус, но процесс общения с такой красоткой лучше сразу перевести на более легкий уровень.

— Поблагодарить вас… Стас, за вашу помощь. Вы оказали мне просто неоценимую поддержку…

Ага, это я, стало быть, ей оказывал поддержку. В чем, собственно? И вообще, я-то думал, что это подвиг целиком мой, ну, с добавлением некоторых природных явлений. А при чем здесь эта девочка, хотел бы я знать?

— …хотя действовали вы настолько опрометчиво, что, будь вы один, ваш отец лишился бы наследника.

Обласкала… Да, кстати, если я не ошибаюсь, тот факт, что я назвался виконтом, автоматически подчеркивает наличие у меня здравствующего папочки. Как бы это обойтись без исследования генеалогического древа?

— И если бы я не вмешалась и не запустила ему в пасть фаербол…

— Так этот шарик — ваших рук дело?! — не сдержался я. Эта девчонка что, хочет сказать, что сделала шаровую молнию, которой заткнула пасть дракону? Что она о себе думает? Или… и я тут же пожалел о вырвавшихся словах. Но было, похоже, поздно.

По ее лицу снова скользнула тень удивления, на этот раз куда заметнее. Похоже, она явно хотела сказать что-то такое, что мне наверняка не понравилось бы, однако все же сдержалась.

— Разумеется… Мнеказалось, вы обратили внимание на мой медальон…

Ну да, конечно, это все объяснило! Как же я не понял сразу!

Вот такие-то медальоны позволяют хорошеньким девушкам лупить молниями по всяким огнедышащим гадам. Только почему, черт подери, меня не предупредили о том, что здесь нарушаются еще и законы физики. Как будто мало всего остального. Или мы сейчас сменим тему, или я окончательно сяду в лужу.

— Прошу прощения, Алия… я могу вас так называть? Она кивнула. Несколько суховато, как мне показалось,

— Алия… у вас очень красивое имя, маркиза… Я хо-тел спросить, долго ли я провалялся здесь?

— Не очень… Но, учитывая происшедшее, могло быть и хуже. Мне удалось залечить большинство ваших ссадин, так что мы сможем тронуться в путь после полудня…

Прекрасно. Особенно хорошо прозвучало это «мы». Первым моим желанием было поинтересоваться, какого черта я должен куда-то ехать. И куда, собственно. А заодно спросить, зачем я должен брать ее в попутчицы. Хотя попутчица из нее, возможно, неплохая… ишь, «удалось залечить»… она, значит, не только огненные мячики метать может, как их там, эти… фаерболы. Она, выходит, еще и лекарь. И конечно, ее искусство основано в основном на магии. «Что вы, милорд, исключительно белая магия… ну может, капелька серой, совсем чуть-чуть… но поверьте, ни грана черной, уверяю вас».

Я смотрел на маркизу и мысленно подбирал слова, с помощью которых можно было бы вежливо послать даму далеко-далеко… и внезапно понял, что поеду за этой женщиной как раз туда, далеко-далеко, и наплевать мне на драконов, оборотней, гарленнских лордов, полковника Сергеева и многое другое. И хочется только всегда видеть эти золотые волосы, пухлые губки и бездонные глаза…

Видимо, выражение моего лица многое ей сказало, поскольку она улыбнулась и молча вышла из комнаты. Уже в дверях она обернулась.

— Я жду вас внизу… Стас.

Понятие «внизу» оказалось буквальным. Одевшись — и пару раз скрипнув зубами от ноющей боли в боку, куда пришелся удар хвоста местного динозавра, я прицепил к поясу меч и, слегка в нем путаясь, спустился по скрипучей лестнице на первый этаж. Моему взгляду открылась живописная картина. Никогда не бывал в таверне, но представлял себе ее именно так. Полутемный зал, высокий потолок подперт деревянными столбами, темными от времени, массивные столы, грубые деревянные скамьи. На стенах связки чего-то, здорово напоминающего чеснок, и что-то еще, показавшееся мне чем-то вроде сушеной кряквы. Пара толстых, немилосердно чадящих свечей давала некоторую возможность рассмотреть трех мрачных мужиков, сидящих в темном углу. Мужики были самого что ни на есть бандитского вида, к тому же они молча хлестали пиво… или что там они дули. Как правило, компания употребляет сей благородный напиток за степенным разговором, а коли молчат — значит, уже все сказано, и это молчание мне почему-то не понравилось. И кстати, не понравился солидный топор, прислоненный к столу возле одного из этих молчунов.

Кроме мрачной троицы, в зале никого не было видно.

Собственно, меня волновала только моя золотоволосая спутница, а раз она здесь отсутствовала, то я решил провести время с толком и плюхнулся на скамью у свободного стола.

Надо отдать должное местному сервису, долго ждать мне не пришлось. Из неприметной двери, сопровождаемый чудесным ароматом жареного мяса, вышел… нет, выплыл тучный человек и степенно направился ко мне. Подойдя к столу и критически осмотрев меня, он, видимо, сделал положительный вывод о моей платежеспособности и расплылся в угодливой улыбке.

— Чего желает сэр рыцарь?

— Что у тебя есть? — ответил я вопросом на вопрос, стараясь, по возможности, поддерживать грубый тон. Мне почему-то казалось, что именно так «сэр рыцарь» должен разговаривать с каким-то там трактирщиком.

Примерно минуты три этот боров перечислял мне блюда, о которых я не имел ни малейшего представления. Услышав под конец знакомое слово «свинина» и не дослушав, как и с чем она была приготовлена, я махнул рукой.

— Давай свинину, да побольше. И вина… вино у тебя есть?

Может, я переборщил, а? Или здесь вино отродясь не заказывали… Во всяком случае, улыбка хозяина стала раза в два слаще и шире, и к своей кондейке он двигался куда как проворнее.

Свинина появилась быстро, хотя я с некоторым опозданием понял, что моя фраза насчет «побольше» была понята буквально. Не думаю, что я был бы в состоянии запихнуть в себя эту порцию — на здоровенном глиняном блюде лежал… нет, поро- сенком я бы ЭТО не назвал, из младенческого возраста ОНО давно вышло. Впрочем, выглядело блюдо аппетитно, пахло еще лучше, в общем, настроение у меня стремительно повышалось. Тут же лежал огромный каравай серого, не слишком аппетитного на вид хлеба.

Рядом на стол бухнулась глиняная кружка и оплетенная соломкой здоровенная бутыль, содержащая, по всей видимости, заказанный мной напиток. Плеснув в кружку рубиново-красной жидкости, я осторожно глотнул. Ну… в целом, пить можно.

Хозяин выжидательно поглядывал на меня, видимо, имея горький опыт общения со злостными неплательщиками, однако поинтересоваться, не желает ли благородный сэр оплатить харч и выпивку, не рискнул. Минуту подумав, я решил все же ему помочь, поскольку скотское отношение к холопам еще не вошло в мою повседневную манеру общения.

Поманив хозяина пальцем, я кинул на стол монету в пять стоиков. По моим прикидкам, этого должно было хватить на все и заодно на создание у хозяина хорошего настроения.

— Так, любезный… Мне надо запас еды в дорогу…

— Позвольте предложить…

— На твое усмотрение, — перебил я его, не желая выслушивать перечень местных деликатесов, ни черта в них не понимая. — Дня на три-четыре. На двоих. Мешок овса для лошадей…

Мелькнула паническая мысль, а растет ли здесь овес, но, поскольку хозяин молча кивнул, я успокоился и продолжил:

— …пару бутылей вина, что-нибудь этакое для дамы… найдется?

Он подобострастно кивнул, прямо сгорая от готовности услужить.

— И вот еще что. Надо бы в лес бочонок пива снести да хлеба там, караваев с дюжину. Тамошний хозяин мне услугу оказал…

— Сделаем, милорд… — По его виду казалось, что он готов прямо сейчас броситься исполнять. — Еще чего изволите?

— Все, — поставил я точку в этом разговоре, дав трактирщику понять, что лично он здесь больше не нужен.

Хозяин ушел, а я с опозданием вспомнил, что мой кинжал остался в пасти приснопамятного дракона и, следовательно, мне придется разделывать эту очаровательную свинку исключительно пальцами. В этом мире, где наверняка у каждого его обитателя был нож или иное режущее оружие, предстоящий процесс явно мог вызвать приступы веселья у окружающих… если они вообще способны веселиться. Я раздумывал над сложившейся ситуацией, неторопливо потягивая вино, когда за моей спиной раздался чуть насмешливый голос:

— Милорд находится в некотором затруднении?

Алия появилась бесшумно, хотя мне, как профессиональному военному, надо было бы заметить ее приближение. Да где уж там…

— Просто жду, что вы присоединитесь к трапезе, маркиза.

— Что-то незаметно, чтобы вы меня пригласили, — ехидно ответила маркиза, усаживаясь напротив меня и отстегивая с пояса свой кинжальчик. — Я стою у вас за плечом уже довольно долго.

— В таком случае приглашаю вас сейчас, — буркнул я, досадуя, что был столь невнимателен.

Алия отрезала толстый ломоть хлеба, затем точным движением отхватила от евина здоровенный кусок мяса и положила его на хлеб, как на тарелку. Оригинальные у них нравы… а миски здесь еще не изобретены? Или это только для местной элиты?

Приняв из рук девушки «столовый прибор», я последовал ее примеру. Мясо оказалось гораздо лучше, чем я мог предположить.

Объективности ради, я лет пять не ел ничего подобного, если не больше. К тому же оказалось, что я настолько проголодался, что теперь эта милая зверушка уже не казалась мне столь уж крупной.

Некоторое время мы молча жевали, причем я в этом тихом соревновании явно лидировал. Затем Алия решила нарушить молчание.

— Вижу, виконт, вы решили все же оказать мне честь, сопровождая меня.

— А что, Алия, у вас была в этом хотя бы тень сомнения? В ее глазах заплясали искорки смеха.

— О да, тень была. В первый момент мне показалось, что вы откажете мне… Конечно несколько невежливо напрашиваться в спутницы рыцарю, у которого наверняка масса неотложных дел…

Она хочет это услышать? Да ради бога.

— Что вы, маркиза, какие дела… Разве не первейший долг рыцаря оказать помощь даме…

Слова застряли у меня в горле, таким холодом пахнуло из ее глаз.

— Первейший долг рыцаря, сэр, — защищать свою страну. Странно, что мне приходится об этом вам говорить. И я думала, что вы направляетесь в Реверланд, чтобы присоединиться к армии герцога Седрика Реверландского…

— В общем, да… — Я был несколько уязвлен. Особенно тем, что эти прописные истины она заявляет мне, солдату. — Но днем раньше или позже…

— …и именно поэтому я и намекнула, что рада была бы присоединиться к вам, поскольку мой путь лежит туда же.

Нда… она «намекнула», у них это так называется. Я бы сказал, что меня эта девочка конкретно берет за горло и, что самое гадкое, я ничего не могу с этим сделать. А раз так, то мне наверняка придется следовать вместе с ней к этому совершенно неизвестному мне герцогу, вступать, непонятно зачем, в его армию, а заодно и участвовать в очередном, наверняка местного значения, конфликте, который меня с-о-в-е-р-ш-е-н-н-о не касается. И при этом рисковать напороться на «земляка», который по пьяни (а куда хуже, если на трезвую голову) вспомнит вдруг, что никакого «де Бурга» на островах нет и в помине, а значит, ваш покорный слуга — шпиён и по законам военного времени дол-жон быть незамедлительно вздернут на ближайшем дереве… а лучше после допроса с пристрастием.

— Буду счастлив сопровождать вас, миледи.

Особого счастья в моем голосе она, видимо, не рас- слышала, но и развивать эту тему не стала.

— Если вы готовы, сэр, мы можем отправляться.

— Есть еще одно дело, Алия. Как вы помните, мой кинжал остался в башке этого… урода, а иногда этот вид оружия способен здорово помочь. Как вы думаете, здесь есть оружейная лавка? Если да, то мне необходимо нанести туда визит.

— Я вас провожу, сэр.

Визит таил определенную опасность, из-за которой я бы предпочел отправиться туда один. Я по-прежнему слабо представлял себе уровень местных цен. То, что наличных денег мне безусловно хватит на требуемые покупки, я не сомневался, однако не хотелось бы и переплачивать, чтобы потом в самый ответственный момент остаться без финансов. Но, поскольку дама вызвалась составить мне компанию, к тому же столь прекрасная дама… в общем, ничего не поделаешь.

Идти было явно недалеко, поскольку Алия двинулась не в направлении конюшни (я раньше конюшни не видел, но помещение, откуда доносится ржание, это явно не курятник), а в сторону прямо противоположную.

Мы шли молча. Я наслаждался хорошей погодой, обществом прекрасной женщины и тем фактом, что наше молчание дает мне возможность, пусть и ненадолго, не попадать в очередной раз в трудное положение. Алия думала о чем-то своем, на меня она не смотрела, что несколько задевало мое самолюбие. Мысленно я уже начал подбирать тему для разговора, когда оказалось, что мы уже пришли.

Оружейная лавка была небольшой, но товара в ней было более чем достаточно. Правда, мне не удалось увидеть ожидаемых глухих доспехов, панцирей или хотя бы бахтерцев — даже с кольчугами здесь были сложности. Но с другой стороны, это вещи дорогие, и не в сельской же лавчонке такому добру продаваться. Зато колюще-режущего «инструмента» здесь было навалом.

Сначала у меня была мысль купить хороший боевой кинжал и на этом остановиться. Кинжал я подобрал быстро — он удобно сидел в руке, был достаточно тяжел, чтобы использовать в бою, а сталь клинка — просто превосходная. Уже намереваясь заняться торгом, я внезапно увидел в углу кожаный футляр, в котором покоились метательные ножи — прекрасный набор из шести смертоносных лезвий.

Взяв футляр и молча выйдя из лавки, я извлек ножи на свет божий… прекрасная работа, великолепный баланс. Бросив взгляд на столб шагах в десяти, я один за другим метнул все клинки — они аккуратно вошли в дерево именно там, где мне хотелось. Ну что ж — не знаю, какой из меня рубака, но вот с этими игрушками я дело имел достаточно часто, и при необходимости, они очень даже меня выручат.

— Браво, — раздался голос Алии. — А вы, Стас, неплохо пользуетесь оружием. Только вот что-то не доводилось мне слышать о рыцарях, забавляющихся метанием ножей.

— На турнире, леди, я с удовольствием воспользуюсь копьем, — сухо ответил я, — а эти… игрушки могут спасти мою… и вашу, кстати, жизнь тогда, когда бой идет без правил.

— Извините…

Мне показалось, или она действительно покраснела. Наконец-то я ее уел.

— Ладно, это мы возьмем. Посмотрим, что у него есть еще.

Собственно, больше ничего интересного для себя я не нашел, однако, перехватив взгляд девушки, потребовал показать небольшой арбалет с ложем из дерева густо-черного цвета. На вид эта штучка была сделана как раз по женской руке. Игрушка была явно дорогая, с серебряной инкрустацией… не знаю, как боевые качества, но внешне эффект очень даже положительный.

Алия явно проявила заинтересованность, и я решил, что арбалет — это как раз то, что нам очень может пригодиться в дороге. Из уроков истории я помнил, что удар арбалетного болта, как правило, проламывал любые доспехи. Правда, там речь шла о серьезном оружии, рассчитанном на мужчин, здесь же был явно женский или, может, детский вариант. Тем не менее я присоединил арбалет и дюжины три стрел к нему к нашим покупкам.

— Сколько за все?

Не зная цен на оружие, мне оставалось только внимательно следить за глазами продавца. Названная им цена в пятнадцать стоиков сопровождалась столь очевидным хитрым блеском, что я бросил на стол десятку, сгреб покупки и со словами «хватит с тебя и этого» демонстративно направился к выходу. Из того, что торговец не взвыл и не бросился за мной, я сделал обоснованный вывод, что все равно явно переплатил.

— Мой лорд, мы снова засекли маркизу. Похоже, возникли сложности.

— Как я понимаю, Шайк, эти сложности имеют обыкновение носить меч?

— Да, мой лорд. Искатель… мы решили так его и назвать… он, видимо, намерен поехать с ней.

— Это мне не нравится, Шайк. Примите меры.

— Да, мой лорд. Я уже распорядился. Только…

— Что?

— Простите, мой лорд, но так ли уж важна леди Алия? Не спорю, маг она неплохой, но таких немало. Даже Шер справится с ней шутя, я уже не говорю о других. Что она может изменить в расстановке сил?

— Вообще-то, Шайк, твое дело исполнять приказы без рассуждений…

— Прошу прощения, мой лорд.

— …Но я отвечу. Леди Алия сегодня может многое, хотя Шерривер, пожалуй, с ней действительно справится. Кстати, он просил не называть его Шером, говорит, это унижает его достоинство.

— Простите, лорд, больше не повторится.

— Но у нее большие задатки. Если она… впрочем, это тебя не касается. Скажем так, она уже опасна сейчас, но в будущем может стать неизмеримо опаснее. Этого достаточно?

— О да, мой лорд.

Мы медленно ехали по лесу, Голиаф мерно шагал бок о бок с Ласточкой, как называла маркиза свою симпатичную кобылку, и, похоже, стал уже поглядывать на нее гораздо более чем дружеским взглядом. Лично я, испытывая в глубине души к всаднице похожие чувства, в этом отношении его вполне понимал.

Деревня осталась далеко позади, и в данный момент ничто не нарушало дивного очарования леса, в том числе и разговоры — Алия о чем-то думала и молчала, а уж я-то точно не торопился влезать в обсуждение какого-нибудь скользкого вопроса. Поэтому мы просто думали каждый о своем, и лично я находил это замечательным.

Вообще, в этом что-то есть — не торопясь ехать по тенистой лесной дороге рядом с прекрасной женщиной…

Поскольку мои реплики пока не выдали во мне инопланетянина, я всерьез рассчитывал на то, что из нашего с Алией общения мне постепенно удастся сложить более или менее целостную картину этого мира. Тем более что на этом полустанке мне, похоже, теперь придется задержаться надолго. С кем мы собираемся воевать, я так и не понял, однако, рассуждая логически, пришел к выводу, что война — это, в моем случае, совсем не так уж плохо. Для дальнейшего развития моей миссии были необходимы три фактора — статус (понимай — деньги), время и информация. Временем я располагал в избытке чего-чего, а этого у меня, похоже, достаточно. Как раз до старости. С информацией, как я надеялся, тоже проблем не будет. Что-то наверняка сообщит Алия, а остальное расскажут слухи — когда идет война, слухи множатся со скоростью звука… и даже быстрее, пожалуй. Рано или поздно до меня дойдет слух о чем-нибудь настолько необычном… хм-м, что же может быть НАСТОЛЬКО необычным в этом ужасном мире магов, леших, оборотней и драконов? В общем, то, что будет необычно для этого мира, наверняка и будет именно тем, что я ищу.

А вот вопрос социального статуса, который позволил бы мне спокойно заниматься этими делами, беспокоил меня куда как сильно.

Нельзя же вечно прикрываться несуществующими родственниками — могут объявиться существующие… Куда более перспективным вариантом казался мне путь обретения статуса и, возможно, не липового дворянства, во время войны, которая, как известно, всегда способствует карьере… или безвременному прекращению карьеры, о чем я старался по возможности не думать. Заодно было бы неплохо пополнить свои финансовые запасы — того, что у меня было, хватит надолго, но это в зависимости от того, с какой скоростью пускать деньги на ветер. А это мы могём…

Мимо проплывали огромные, заросшие мхом стволы вековых деревьев. Неясно, кому пришла в голову великая идея прокладывать тракт напрямую через чащу… нет, в цивилизованную эпоху это вполне оправданно, но здесь можно было бы самую пущу и обойти.

Дорога была хорошей, в меру сухой, но почти не пыльной — густая тень деревьев создавала достаточную влажность. С другой стороны — пришла в голову параноидальная мысль — эта же тень создает прекрасную возможность для засады. Хотя кому мы нужны?

Недостаток сведений просто выводил меня из себя. В настоящее время я не знал столь многого, что проще было перечислить известные факты. Мы ехали присоединяться к армии некоего Седрика. Это первое. Указанный Седрик, судя по его титулу, был властелином определенной территории, называемой Реверланд. Это второе и последнее. Ни кто он собственно такой, этот Седрик, ни где находится этот Реверланд, ни в чем причина предстоящего конфликта полная тьма. Ну, допустим, можно сделать вывод… сомнительный, вообще говоря… что раз столь прекрасная чародейка намеревается принять участие в боевых действиях, то они, несомненно, высокоморальны и полностью оправданны.

Внезапно Голиаф захрапел и встал как вкопанный. Ласточка, сделав пару шагов, тоже притормозила, удивленно оглянулась на новоприобретенного приятеля, затем аккуратно подалась назад и встала с ним рядом.

Накаркал, блин. Из-за дерева метрах в пяти перед нами вышли четверо мужиков, до чертиков похожих на ту компанию, которая лакала пиво в трактире. А может, это они и были. Я с опаской оглянулся — точно, пути к отступлению были отрезаны еще одной такой же четверкой. Один мужик сжимал здоровенный двуручный меч, который даже в лесном полумраке показался мне ржавым и зазубренным, двое были вооружены банальными дубинами, остальные опирались на впечатляющего размера топоры. Повисла тяжелая пауза — мужики разглядывали нас, мы их, никто не решался первым нарушить тишину.

Раздался щелчок взводного механизма арбалета, который показался мне особенно громким и подействовал как руководство к действию. Положив руку на метательные ножи, я надменно поинтересовался в лучшем высокоинтеллектуальном стиле истинного рыцарства.

— Чего надо?

Предводитель (тот, что с ржавым мечом), слегка прихрамывая, вышел на несколько шагов вперед и, кряхтя и сплевывая, изложил свою точку зрения на сложившуюся ситуацию. По его мнению, мне надлежало отдать им деньги, коня, оружие и, извиняюсь, бабу, после чего я могу отправляться на все четыре стороны живым и невредимым, а деньги и прочее — дело наживное. А баб, стало быть, вообще вокруг пруд пруди, и для его сиятельства, для меня то есть, найти новую вообще проблемой не будет.

В ответ я поинтересовался, не сочтут ли они за труд выкопать несколько ям, поскольку если свалить их трупы просто у обочины, то вскорости будут они зело вонючи.

Некоторое время обдумав услышанное и наконец догнав, мужик предложил другой вариант, во многом похожий на первый, но в этот раз приятным дополнением будут мои руки, вставленные мне же в… не стоит при дамах.

Я высказал предположение, что он, видимо, привык вставлять туда что-нибудь своим компаньонам, так пусть с ними этим и занимается. И прибавил что-то из серии «глаз на ж… натяну и моргать заставлю».

В этот раз он думал куда как дольше, мне казалось, что я даже слышу скрип, с которым извилины этого урода пропускали через себя неизвестные ему сентенции. Затем он хрюкнул (это был, видимо, адаптированный вариант смеха) и заливисто свистнул — это он умел, не отнять. За его спинами на дорогу вышло еще четыре мужика. Что ж, дюжина… Я оглянулся… ну, шестнадцать, это уже прилично и пора переходить к решительным действиям.

— Как вы думаете, Алия, я могу объяснить этой честной компании, кто тут главный? — поинтересовался я у девушки, обратив внимание, что, сжимая в левой руке арбалет, правой она обхватила свой странный медальон, как будто согревая его в ладони.

— Скорее всего они нас убьют, — заметила она чересчур уж, на мой взгляд, спокойным тоном. — Слишком много даже для такого героя, как вы, Стас.

Интересно, почему в ее фразе послышалась насмешка?

— То, что их много, маркиза, не играет никакой роли, — сказал я, показывая на дорогу. — Луков у них нет. Лошадей у них нет. Если вам удастся прорваться сквозь этот… строй, то просто скачите себе по дороге, и не думаю, что они смогут вас догнать.

— А вы?

— А у меня плохое настроение. И если вы не хотите, чтобы я вымещал зло на вас, значит, мне нужно оторваться на ком-нибудь другом.

Главарь стал проявлять признаки нетерпения, и тянуть дольше стало опасно. Нож вошел ему прямо в горло и, выронив свою ржавую железку, он грохнулся под ноги своим приятелям.

Сколько нужно времени на то, чтобы прицельно метнуть шесть ножей? Отвечаю — если есть сильная необходимость, то времени нужно о-очень мало. К тому времени как клинки у меня кончились, у нас на дороге вместо восьмерых стояло трое… дзинь-нь-нь… виноват, двое, Алия умудрилась попасть, не очень хорошо, но со стрелой в коленке не повоюешь. Я тоже один раз промазал, да и трупов было только два, но остальные тоже в ближайшем… и отдаленном будущем проблем мне не создадут.

Итак, двое, включая боевого командира, лежали пластом и не проявляли интереса к окружающему, еще четверо как раз наоборот — проявили самый живой интерес, прежде всего к шансу уползти с дороги и не попасть под копыта Ласточки, которая, повинуясь команде всадницы (это же надо, Алия меня послушалась, никогда бы не подумал), рванула вперед. Троим это даже удалось…

Знаете, почему я не последовал за ней? Нет? И я не знаю, может быть, очень уж меня достали эти бандиты. А может, я просто обрадовался тому, что передо мной не драконы, оборотни или прочая нежить, а нормальные, месяц немытые и неизвестно сколько лет небритые мужики, на которых можно как следует оторваться. Что я и сделал.

С моей, в какой-то мере дилетантской, точки зрения, один противник всегда опаснее толпы. Когда он один, то рассчитывает только на себя, если, конечно, на вас не напала сыгранная, пара или тройка — они-то и насчет себя не заблуждаются, и друг другу бессовестно подыгрывают. А тут — каждый сам за себя, в результате получилась куча мала, где они больше мешали друг другу, чем причиняли мне неудобство. Разумеется, каждый мечтал добраться до меня первым… объективности ради, их было десять… взмах… блок… выпад… девять… дзинь-нь-нь… восемь… и некоторые шансы у них на это имелись. Алия предпочла не спасаться бегством, а остановить коня метрах в десяти за моей спиной и заняться прицельной стрельбой. В общем, меня это порадовало… дзинь-нь-нь… семь… с одной стороны, но за себя-то я не беспокоился особо, а вот за совершенно беззащитную… дзинь-нь-нь… промазала… женщину — так более чем.

Один из мужиков попер буром, то есть, в данном случае, занес топор над головой (аккуратно подставив ничем, кроме грязной и наверняка вшивой сермяги, не защищенное пузо) и рванул ко мне.

Его даже бить не надо было, он сам на меч напоролся. Еще один неловко подвернулся под скользящий удар, лезвие содрало стружку с его топорища и заодно как бритвой срезало пальчики. Он взвыл, топор, естественно, упал, и по всем галактическим законам, — ему же и на ногу. Так, этот уже не боец, значит, осталось их… дзинь-нь-нь… все еще пять. На первом же привале придется вплотную заняться обучением колдуньи стрельбе из арбалета, благо с ее легкостью (с этой-то дистанции) она вполне может влепить болт мне в затылок.

Дубина ударила меня в левое плечо — больно, блин. Кольчуга и стеганка здорово смягчили удар, однако синяк будет всем на зависть. В настоящее время левая рука действовала плохо, но мне это в общем-то не особо мешало — меч был не слишком тяжел и вполне хватало одной правой. Скользящий удар зацепил руку одного, особо приблизившегося, но не очень удачно — отделался царапиной.

Ну погоди, доберусь я до тебя.

Мужик — что бык, втемяшится в башку какая блажь… Эти тоже пока не настроены были думать о пятидесятипроцентных потерях…блок… выпад… еще… отлично, потери растут… но умных мыслей у них в головах не прибавляется. Я, конечно, понимал, что будь это профессиональные солдаты, то они давно бы уже сделали мне харакири, но в данном конкретном случае они явно были обучены разве что рубке деревьев, да и то наверняка с обязательным членовредительством… Кстати, хорошая мысль — я резко нагнулся вперед и достал-таки одного уколом в пах, ух он и взвыл… надеюсь, наследником этот хмырь уже обзавелся, поскольку теперь ему это уже вряд ли удастся.

Как говорится, бог троицу любит. Это точно — по крайней мере всевышний все же решил втиснуть в их дубовые головы мысль, что ничего им здесь не обломится. Троица явно начала подумывать о том, что пора уносить ноги, но я был зол на их скудоумие и перешел в наступление, чтобы подстегнуть этот замедленный мыслительный процесс. Уклонился от удара топора — не думаю, что меч может так легко сломаться, но рисковать не стоит — и всадил лезвие одному из них в бок. Он тут же распрощался с оружием, ухватился за рану кровь хлестала как из ведра — и плавно завалился набок. Я сделал шаг вперед, демонстрируя окровавленное лезвие. Двое уцелевших переглянулись… дзинь-нь-нь… и последний оставшийся на ногах бандит все же принял единственное правильное решение и бросился бежать сломя голову. Алия выпустила ему вслед еще одну стрелу, но она и с десяти метров-то не всегда попадала, а уж тут… В общем, стычка закончилась со счетом пятнадцать-ноль. Обиднее всего, что единственный, успевший меня достать, остался целым — это было в какой-то мере даже несправедливо. Тот, что остался без пальцев, слинял раньше, я даже не заметил. Ну и флаг ему в руки… в одну руку.

Собрав свои ножи и взобравшись в седло, я окинул взглядом победителя бранное поле. Конечно, они бандиты, конечно, на войне как на войне, но все же большинство были еще живы и бросить их так вот подыхать…

— Не переживайте, виконт… — первые слова с начала стычки, — не думаю, что им здесь долго лежать.

— Волки? — поинтересовался я, слегка уязвленный душевной черствостью моей… подруги.

— Что вы, — усмехнулась она, — здесь в кустах наверняка прячется пяток их женщин. Практика обычная в такой компании. Мужья вытрясают из путников добычу, а жены тащат ее в дом. Так что, как только мы уедем, им окажут помощь. Ваша совесть может быть чиста…

Мне снова почудилась в ее словах насмешка. Как будто в моих переживаниях было что-то неестественное. Или все же было?

— Вы были великолепны, виконт. — Она тепло улыбнулась, и мои сомнения растаяли. — Никогда бы не подумала, что один рыцарь может справиться с таким количеством бандитов.

— Что вы, Алия, ваше участие в этом было более чем весомым. Кстати, все хотел спросить, а где же ваши пресловутые… фаерболы?

По ее лицу пробежала тень.

— Видите ли, Стас, боевая магия не так проста, как кажется.

К тому же вы стояли к ним слишком близко… Боюсь, мне сложно будет объяснить…

— Умолкаю. — Я картинно поднял руки и обиженно добавил: — Где уж нам уж. Спички детям не игрушка… В том смысле что игры с огнем до добра не доводят. Знаю, знаю… наше дело мечом махать, а учености всякие не про нас…

— Не обижайтесь, — мягко сказала она, дотрагиваясь до моего плеча, если захотите, я все вам расскажу. Но, если можно, в более спокойной обстановке.

От ее прикосновения меня как током ударило и на коже выступили мурашки. Мелькнула мысль, что сейчас, после горячки боя, можно было бы сжать ее в объятиях и поцеловать. Признаюсь, соблазн был велик и вряд ли бы она сильно противилась. Но…

Да, для женщины, которая только что отправила на тот свет нескольких здоровенных мужиков, она была просто потрясающе спокойна. Обычно в таких случаях я наблюдал нормальную здоровую реакцию — истерику. Или у нее это далеко не первый случай, или тут у женщин несколько другой характер. И пока мы ехали дальше по пустынной дороге, я думал о том, что было в прошлом у женщины, которая способна хладнокровно всадить стрелу в человека.

— Мой лорд!

— Как я понимаю, Шайк, ваши «меры» должного воздействия не оказали.

— Я виноват, мой лорд, но… он дрался, как дьявол. Банда Хромого ничего не смогла с ним сделать. Они потеряли почти всех, и его самого в том числе. Это демон, а не человек.

— Не преувеличивайте, Шайк. Даже вы шутя справились бы с этой кучей подонков.

— Я боевой маг, мой лорд. Он — всего лишь воин. Один против шестнадцати… И тем не менее он остался цел.

— Сиволапое мужичье… Вы действительно маг, Шайк, но почему-то больше рассчитываете на грубую силу. Сначала на дракона, потом — на это отребье. К таким вопросам надо подходить творчески. Я недоволен вами.

— Мой лорд, прошу дать мне еще один шанс.

— Нет. Вызовите Шерривера…

Весело трещали дрова в костре, столб искр поднимался высоко вверх, наверняка выдавая наше присутствие всем, кого это интересовало. Но похоже, таковых не было. Алия сказала, что бандиты здесь вообще-то редкость, и я ей поверил, хотя бы потому, что она местная и ей виднее. Тем не менее ночевать в лесу мы не стали (меня куда больше очередной компании грабителей волновала стая волков или кого похуже) и устроились на берегу реки, которую встретили еще засветло.

Впереди лежала степь, по которой нам предстояло двигаться завтра. Спросить, сколько нам ехать, я не рискнул, да и не так уж это было важно. В конечном итоге, прекрасная погода, прекрасный конь, прекрасная женщина — что может быть лучше? Речка была мелкой, искать брод не требовалось, и мы перебрались через нее, не слезая с седел. Холм на противоположном берегу вполне устраивал меня как место ночлега, да и сушняка вокруг хватало речка, видимо, временами бывала бурной, и всяких деревяшек на берегу было более чем достаточно.

Голиаф с Ласточкой занялись выяснением отношений, и, глядя на них, я с некоторой тоской подумал, что у животных эти вопросы решаются куда проще ни тебе социального неравенства, ни прочих условностей. Правда, у меня все еще было впереди, по крайней мере я на это надеялся.

Великолепная ночь — черное, усыпанное звездами небо, плывущие на его фоне искры от костра… я поворошил угли палкой, и густой сноп искр рванулся вверх. Не знаю, почему люди любят смотреть на открытый огонь? Что-то в этом атавистическое, наверное, просыпаются древние инстинкты…

В настоящее время мои инстинкты напомнили мне о том, что в свертке с продуктами имеется прекрасная чесночная колбаса, и в большом количестве. Через несколько минут она, нанизанная на прутики, весело шипела на огне, расточая вокруг убийственный аромат. Пока я занимался вопросами кулинарии, Алия молча сидела, обхватив руками колени, и смотрела на пляшущие языки пламени, которые, как мне казалось, ее гипнотизировали.

Протянув ей импровизированный шампур с истекающей жиром обжаренной колбасой и принявшись сдирать горячее мясо с другого, я поинтересовался:

— О чем вы задумались, леди?

— Я? — переспросила она, выходя из транса и принимая шашлык. — Сложно сказать. Я думаю о том, что сейчас сижу здесь с вами, и мне почему-то совсем не страшно.

— А почему вам должно быть страшно? — спросил я, наслаждаясь горячей едой, приправленной дымом костра. Надо будет повторить, запасы достаточно солидные, трактирщик неплохо постарался.

Некоторое время она молчала, затем ответила:

— Потому что все, до сих пор сказанное вами, было ложью…

Колбаса застряла у меня в горле.

— Но, Алия… с чего вы…

— Оставьте, Стас… если вас действительно так зовут, в чем я сомневаюсь. Вы лгали, лгали постоянно, и вопрос не в том, что именно вы говорили, а в том, почему вы это делали. Правда, Стас… — Она явно избегала, как раньше, называть меня виконтом. — Правда, почему вы лжете?

— Я все же хотел бы услышать… Она вздохнула.

— Что ж, если вы настаиваете… Все началось с нашей встречи. Поверьте, ни один рыцарь, если он, конечно, рыцарь, а не мужлан, не станет спрашивать у дамы, зачем ей нужна помощь. Поверьте и запомните на будущее. Далее, дракон… боже, по вашему лицу было видно, как вы изумлены. А между тем драконы здесь не такая уж редкость, — она горько усмехнулась, — особенно в последнее время. Когда я спросила вас о вашем имени, пауза была слишком долгой, вы явно придумывали ответ…

— Если это все, то я могу объяснить…

— Не трудитесь. Гарленнские лорды в одиночку не суются в срединные уделы, это верный путь на тот свет. Слишком много крови на их совести. И уж никто и никогда, буде такое случится, не признается в этом. Если бы я хоть на мгновение поверила, что вы с Гарленнских островов, я просто позвала бы на помощь, и уже через несколько минут вы бы болтались на первом же суку, способном выдержать ваш вес. Я решила проверить вас и оказалась права — вы тут же купились. Сеймур жив и здоров, по крайней мере был здоров три дня назад, когда высадился в Тарне и потребовал пять тысяч марок за то, чтобы корабли Тарна могли беспрепятственно проходить мимо его островов…

Она на минуту замолчала. Я тоже не проронил ни слова — а что я мог сказать? Она меня действительно купила, и я попался как пацан.

— Я видела, как вас удивил мой фаербол… А между тем на каждой ярмарке найдется десяток фокусников, готовых вам их продемонстрировать. Да и вы сами, я уверена, при надлежащей тренировке смогли бы, это наименее сложный вид боевой магии, даже не первый курс… Это просто, об этом знают все лорды, крестьяне, дети, все — но только не виконт Стас де Бург. И только виконт Стас де Бург может не узнать «туманный камень», — она дотронулась до медальона, немедленно изменившего цвет, — последнюю тысячу лет его используют для усиления магических сил.

Она снова уставилась на огонь. Чтобы не сидеть пнем, я подкинул в костер несколько толстых веток. Блики заиграли на ее прекрасном лице.

— Вы высказали предположение, что я путешествую… в иной ситуации это было бы оскорблением. Последние недели все, даже жители проклятых Гарленнских островов, знают, что Брекланд сожжен дотла, что жители графства истреблены, а те, кто еще способен держать оружие или плести заклятия, стекаются в Реверланд под знамена Седрика. И спокойно спросить «вы путешествуете?» может только бездушный негодяй… или человек, которому не известно ни о нашествии Клана, ни о войне, которую ведут срединные уделы… человек, который НИЧЕГО не знает о нашем мире. — Она на мгновение замолчала, продолжая избегать моего взгляда, затем тихо спросила: — КТО вы, Стас? И что вы здесь делаете?

Я молчал, только изредка подбрасывал ветки в костер. Они весело вспыхивали, и с каждым разом мрак вокруг отодвигался все дальше и дальше. Алия тоже сидела тихо — выговорившись, она спокойно ждала ответа и, похоже, не слишком переживала, будет он или нет.

С одной стороны, можно попытаться отбрехаться. Имитировать потерю памяти. Придумать историю с ударом по голове. Наврать с три короба… а потом она сядет на свою кобылу и скроется в ночи навсегда. А если наши дороги опять пересекутся, она сделает вид, что видит меня в первый раз. Она умна, поэтому теперь вряд ли поверит моим словам. Если, конечно, я не скажу ей правду.

А поверит ли она правде? Ведь с ее точки зрения это еще больший бред, чем все остальное. Конечно, если бы удалось заручиться ее поддержкой… не слепой, а осознанной, то мне бы наверняка удалось быстро адаптироваться в этом мире и приступить к выполнению задания. А выполнять задание надо, теперь это очевидно. Если то, о чем я думаю, действительно правда.

— Скажите, Алия, что представляет собой Клан?

— Это ваш ответ на мой вопрос, Стас? — грустно улыбнувшись, поинтересовалась она.

— Нет, это просто вопрос.

— И тем не менее это ответ, и достаточно честный. Значит, вы не из Клана и не служите ему. Сейчас я почему-то в это верю.

— И все-таки?

Она поежилась, хотя было тепло, да и от костра приятно накатывали волны горячего воздуха.

— Хорошо, я расскажу вам. Но хотелось бы потом услышать и от вас немного правды. Хотя бы для того, чтобы я могла сделать вывод о том, стоит ли нам и дальше ехать вместе, или нашим дорогам утром суждено разойтись.

Маркиза снова замолчала, то ли подбирая слова, то ли возвращаясь к недавним и неприятным для нее воспоминаниям.

— Они пришли двенадцать… нет, тринадцать лет назад. Да, тогда в Темных землях был уничтожен караван торговцев, везущих оружие и ткани для торговли с дикими племенами. Люди думали, что кто-то из вождей позарился на добычу, хотя обычно такого не бывало, да и караваны всегда сопровождал не один десяток солдат.

К тому же купцы тоже не дураки подраться, особенно когда дело касается защиты их имущества. Прошло недели две, когда Байонский пограничный разъезд из Фриста нашел раненого человека. Тот сказал, что был в том караване и что на них напали демоны… Он явно бредил, он говорил, что они были зелеными, а некоторые были двухголовыми. Солдаты были молоды и не верили ни в бога, ни в дьявола, ни тем более в каких-то зеленых демонов. Они подняли заставу и начали прочесывать ближайшие территории. Их было семьдесят. Уцелело трое…

К тому времени как эти трое добрались до заставы, там уже находились кавалеристы Байонского дюка. Еще до начала прочесывания командир заставы послал гонца в Аргалу, столицу Байона, и отправил вместе с ним раненого купца. Дюк выслушал его, и хотя не поверил, но все же решил, что его гвардейцам стоит поразмяться. Шесть сотен отборных бойцов, самых лучших…

Через два дня Клан осадил Фрист. Это был небольшой городок, там не было каменных стен, только небольшой вал да обычный частокол, правда, высокий и в более или менее мирные времена достаточно надежный. Однако орков было очень много — несколько тысяч, да еще тролли, огры, оборотни… С оборотнями гвардейцы имели дело и раньше, не такая уж редкость, у каждого уважающего себя лучника всегда найдется в колчане пара стрел с покрытыми серебром наконечниками, так что их-то выбили первыми, а вот остальные… Отряд удерживал Фрист четыре дня. Они пали все, а вместе с ними и все жители городка. Сейчас и не узнаешь, то ли они сражались на стенах, то ли орки потом вырезали всех… первое вернее.

Четыре дня дали возможность дюку собрать армию и обратиться за помощью к соседям. Тарн, Дарланд, Кайенна — все прислали помощь. Тогда в срединных уделах царил мир, и многие хотели его по возможности сохранить. Это не удалось.

А враги не спешили… Их войска столкнулись с силами четырех уделов и в панике бежали в степь. Тогда мы думали, что победили, однако радость была недолгой — орки просто собирали силы. Новое нападение произошло спустя полгода — к тому времени все успокоились, дружины вернулись к своим лордам, даже Фрист почти отстроили…

После того как объединенные войска четырех уделов были наголову разбиты у стен Аргалы, был создан Альянс, куда вошли все срединные уделы, даже Шер, которому пока ничего не угрожало.

Брайан, барон Шерский, громче всех ратовал за создание Альянса, и в большой мере то, что союз был все же скреплен восемью печатями, являлось его заслугой. Даже Эрих Андорский принял участие в союзе и приложил свою печать к пергаменту соглашения, хотя остальные этого от него не ожидали.

Из Древних лесов пришли эльфы. Их никто не любил, Древний народ всегда относился к людям высокомерно и часто даже презрительно, а мы отвечали им тем же. Но тогда их встретили с распростертыми объятиями, и именно эльфы объяснили нам, с кем мы будем иметь дело.

Они рассказали, что Клан нападал на эти земли и раньше, тогда, когда здесь еще не было людей…

— Что значит «не было людей», Алия? Где же они тогда были?

— Не знаю. Но эльфы говорили именно так. Не перебивайте. …когда все эти земли принадлежали эльфам, кобольдам, гномам… Сейчас из Древних остались одни эльфы, да еще изредка встречаются лешие и «истинные» оборотни. Последних много погибло во время войны, большинство из них сразу стали поддерживать Клан — они всегда ненавидели людей, которые вытеснили их с привычных мест обитания. С эльфами особых конфликтов по этому поводу пока не возникало, хотя в перспективе когда-нибудь это должно было произойти. Да, так вот, Клан вторгался в эти земли и раньше, многие сотни лет назад. Эльфы помнят все, кроме того, что сильно хотят забыть, их жизнь не сравнить с нашей, но я бы не хотела жить так долго.

Их было немного, всего три сотни. Их вообще всегда было мало, а в последние тысячи лет дети у них рождаются все реже и реже. Многие эльфы хотели бы иметь ребенка от обычных женщин, но и это удается далеко не всем. Мой прадед был эльфом, и во мне есть капля их крови. Поэтому магия мне дается немного лучше, чем многим другим. Мне кажется, в конечном счете всей магии мы научились от эльфов, но они показали нам так мало… Да, как я уже говорила, их осталась горстка, и они могли бы отсидеться в своих лесах, но не стали. Триста… а всего их былоне более тысячи, и большинство были уже немоло- ды. Впрочем, в бою эльфийский лучник стоит десятерых, а их стрелы пробивают любые доспехи. Это магия, а не просто тугие луки и острые наконечники.

Они умели и много чего еще, кое-что из того, за что многие маги отдали бы руку или глаз, а может, и то и другое вместе. Птицы и звери приносили им вести о передвижении Клана.

Никто, даже сами эльфы, не знал тогда, откуда появлялся Клан. Древний народ всегда сражался только на своей территории, а в их лесах они были властелинами. Лемелиск, командир отряда эльфийских стрелков, который САМ участвовал в прежних битвах, рассказал, что орки пытались сжечь Древний лес, но от такой напасти тот может защититься и сам, а летящие из чащи стрелы не позволили Клану слишком увлекаться.

Гномы и кобольды ушли в пещеры или под землю…

— Алия, а где гномы сейчас?

— Никто не знает, даже эльфы. Я же просила, не перебивайте. …а оборотни приняли сторону орков. А потом они ушли так же неожиданно, как и появились.

Самыми опасными всегда были тролли, они командовали орочьими отрадами, они вели осады городов… и мало каким городам удалось устоять. Сами орки не более чем стадо, но стадо, вооруженное кривыми мечами и почти не знающее страха. Еще хуже были огры — они чудовищно сильны, и их очень трудно убить. Знаете, Стас, если бы на месте дракона был огр, вряд ли вам помог бы ваш меч и мой фаербол. Лемелиск рассказал нам и о драконах, однако в тот раз драконы так и не появились. Вместо них были вампиры и темные всадники. Вампиры — те вообще неразумные твари, опасные только ночью, и убить их было довольно легко. Правда, те, кого вампиры хотя бы слегка кусали…

— Сами становились вампирами.

— Что за глупости! Обычно очень долго болели. И вампиров мгновенно убивало серебро. А вот темные всадники… они владели странной магией, которая, похоже, причиняла неприятности не только людям, но и оркам. Темные всадники были вестниками беды, тот, кто осмеливался напасть или только подумать о том, чтобы напасть на них, тут же жестоко за это расплачивался. Сами они не убивали, нет, но человек ломал ногу на ровном месте, напарывался на собственный меч или падал с коня, сворачивая себе шею. И все это казалось несчастным случаем.

Правда, говорят, что одного дракона все же видели, однако в тот раз никто этому не поверил. Не поверили и Лемелиску — никто не мог представить себе летающую огнедышащую тварь. Молчите, я чувствую ваш вопрос. Да, они действительно летают, но плохо и недалеко. И с ними не так трудно справиться, особенно хорошо обученному отряду. Правда, в одиночку на дракона обычно не выходят.

Война была долгой и трудной. К исходу третьего года удалось определить, откуда на наши земли идут новые и новые полчища орков. Отряд разведчиков их было сорок человек — обнаружил в горах, за бесплодными степями, большую зеленую долину, а в центре ее — каменное сооружение, напоминающее огромную арку. И они увидели, как через арку… потом ее назвали Темным Порталом… как через арку шли войска орков, возникая ниоткуда. Их заметили… Десять бойцов понесли весть Альянсу, остальные остались их прикрывать. Ими командовал мой отец…

Армии Альянса перешли в наступление — теперь впереди была ясная цель, и в тот момент казалось, что вполне достижимая.

Постепенно тесня орочьи легионы, люди и эльфы смогли заставить их отступить к горным перевалам, ведущим в долину зеленых холмов, а позже и выбить остатки нечисти с каменных карнизов и двух «Клыков» — небольших крепостей, которые успели построить орки для охраны перевалов. В битве за левый Клык погиб мой старший брат…

На Зеленых холмах армию Альянса ожидали последние темные легионы. Даже после всех поражений это была грозная сила, однако мы верили в победу. Нашими войсками командовал Байд-полуэльф…

Это был великий… человек. Сын эльфа и простой женщины, он с младенчества воспитывался лесным народом, и ему они открыли многое, куда больше, чем кому-либо другому. Это был первый случай, когда войсками командовал маг, но Байд доказал, что к его словам надо прислушиваться. Когда на одном из перевалов пал лорд Сейшелл, командующий объединенными силами, остальные лорды приняли решение, что именно Байд должен возглавить армию.

Орки были разбиты, но когда люди стали праздновать победу, из Портала на них двинулись свежие отряды. И тогда Байд бросил против них магию крови.

— Алия, что она такое, ваша магия? Там, откуда я пришел, магия неизвестна. Там никто не умеет метать эти… фаерболы.

— Я это уже поняла. Позже, когда… если будет такая возможность, я расскажу вам. Кое-чему вы сможете научиться.

Магия — это не только огненные мячи, это… впрочем, об этом потом.

Магия крови — это было страшное создание древних. Возможно, даже не эльфов — они не столь жестоки, этого они не приемлют — скорее это было что-то из забытого древнего знания. Если бы нашелся другой выход, возможно, маг и не стал бы этого делать…

Катапульты разрушили каменную арку, но Порталу, похоже, это не повредило — отряды орков продолжали время от времени появляться оттуда. Тогда он и сказал, что есть способ, но он будет… жесток. Никто не ведает, откуда Байд узнал об этих чарах, но он смог их применить. Десять женщин, молодых, обязательно рожавших, — они вышли перед строем воинов и… Маг сам убил их, всех — он целовал их и перерезал им горло, принимая на свою белую мантию их кровь и грудью — последнее дыхание.

— Чудовищно!

— Да. Одна из них была его дочерью. Другая — моей матерью. Многие просили об этой чести. Только десять были ее удостоены.

Затем он вышел к Порталу… В это время оттуда появились орки. Воины кричали, чтобы Байд вернулся, но он не слышал или не хотел слышать. В него летели стрелы, но ни одна не попала…

Потом многие говорили, что своими глазами видели, как стрелы отскакивали от окровавленной мантии… Потом орки побежали, а Байд подошел к самому Порталу и… Многие шли за ним, да он и не запрещал, только просил не подходить близко, сказал, что опасно, да кто ж послушался… поэтому все видели, что было дальше. Маг рассек свою грудь и вынул свое сердце…

— И не умер?

— Нет……только слегка побледнел. Затем он произнес какие-то слова… Никто не разобрал их полностью, а те, кто хоть что-то уловил, не поняли ни слова — наверное, это был древний язык, разве что эльфы помнят его. Потом Байд метнул свое сердце в Портал, и из его рук ударила молния… И другая ударила с неба, хотя не было ни облачка. И третья ударила со скал — а до них было около двух лиг… Молнии били одна за другой — с неба, из-под земли, со скал и из рук мага. А потом на месте Портала вспыхнул огненный шар… Когда он исчез — ничего не было. Ни Байда, ни Портала, ни обломков арки, ни орочьих тел… просто расплавленная земля.

Алия долго молчала. Я тоже не решался нарушить тишину, сосредоточив свое внимание на костре и переваривая услышанное.

Итак, что мы имеем. Имеем мы… помимо неприятностей, разумеется… не так уж много. Но, надо отдать должное моей спутнице, кое-что все же я узнал. И это кое-что мне не понравилось.

Проблемы тут начались, как я понимаю, тринадцать лет назад.

Именно тогда, когда здесь пропал робот-разведчик. Вы скажете совпадение? Возможно. Тем не менее примем за отправную точку это событие. Ну, хотя бы потому, что других отправных точек у нас пока нет.

Теперь возникает вопрос, что такое этот Портал и с чем его едят? Можно было бы сравнить с эланским телепортом… много ли я знаю об эланском телепорте? Кроме названия и внешнего вида? Мда-а-а… Нет, кое-что я, допустим, знаю. В общем, эта штука работает явно иначе. Верим мы в природный феномен? Не верим. А почему, собственно? А хрен его знает, не верим, и все тут. Стало быть, кто-то чертовски зловредный сделал этот Портал для прохода… откуда и куда? Ну, куда — допустим, ясно. Мир сей благодатен, приятен, изобилен, в общем — чертовски привлекателен. А откуда?

Милорд де Бург верит, что эта нечисть прет с соседнего континента? Милорд не верит. А почему не верит благородный дон? А с какого хрена благородному дону в это верить, ежели приличных материков… да что там, приличных островов на этой планете нет.

Благородный дон своими собственными бла-ародными очами наблюдал это самое отсутствие. Стало быть — прут они из другого мира.

Слава формальной логике.

Итак, на поставленный вопрос «откудова» получен первый вразумительный ответ: «не отсюдова». Емкий такой ответ. Ладно, думаем дальше.

Что есть Портал? Портал есть техническое устройство для переноса материального объекта… толпы потных, увешанных мечами материальных объектов… из пункта «А» в пункт «Б». Пункт «Б» нам ясен, а где пункт «А»? А это-то нам как раз интересней всего, поскольку, как подсказывает мне интуиция, создатели порталов — люди… если они, конечно, люди… технически развитые, а значит, именно там находится источник бед этих… как их… срединных уделов, а также наверняка и источник… или, скорее, причина возникновения планетарного защитного поля. А это уже, как говорится, ближе к телу… Не слишком приятно это осознавать, но мне, похоже, придется вплотную заняться этими самыми Порталами.

Тут я осознал, что Алия внимательно на меня смотрит. — Простите, леди, я задумался…

— Сочиняете правдоподобную историю? — усмехнулась она.

— Что вы… Мне показалось, вы не закончили свой рассказ, верно?

— Верно. Что ж, продолжим…

После пяти лет войны наступили более или менее спокойные годы. Конечно, были проблемы — немало орков уцелело, они попрятались по лесам — не по эльфийским лесам, где безраздельно господствовали древние, а по обычным грабили караваны, нападали на деревни — в общем, злобствовали. Постепенно их становилось все меньше — отряды лордов тоже не зря получали свои марки.

А потом они появились снова. Это произошло считанные недели назад армии орков вторглись в Брекланд, как острие стрелы, прошли по окраинам Байона и Кайенны, были стычки и в других уделах…

Они стали умнее — научились строить осадные машины, были среди них и маги. Маги-люди, вот что особо плохо. Мой замок пал, хотя несколько штурмов нам и удалось отбить. Орки были упорны….

Основной удар пришелся именно на Брекланд — сейчас там нет ни одной целой деревни, да и жителей почти не осталось. Кто погиб, защищая крепости, кого орки выловили по лесам… Драконы — теперь их было много — устроили настоящую охоту за людьми. Оставшиеся в живых пробираются в Реверланд. Как и я — после падения замка и гибели мужа, я… меня вывели солдаты через потайной ход; пока мы уходили от погони, я потеряла всех спутников. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них остался жив. Вот, в общем, и все.

Несколько недель назад… а сколько? Месяц, два… Это что, тоже совпадение, виконт? Сомнительно. Именно два месяца назад защитное поле планеты уплотнилось. И одновременно начались новые нападения этих орков. На что они похожи? Впрочем, подозреваю, что скоро с ними познакомлюсь.

На основе этой скудной информации можно ли сделать выводы?

Можно, но с вероятностью, очень близкой к нулю. И все-таки дерзайте, виконт! Ладно, попробуем…

Итак, некто устанавливает защитное поле над планетой.

Думается, не нарочно — скорее всего это какое-нибудь побочное следствие создания Портала. В конце концов, воевать этот некто собрался все же с местной ратью, а не с Патрулем. Зачем — это уже вопрос второй и не главный. Итак, предположим, что поле возникло одномоментно с созданием Портала и к тому же с эффектом постепенного затухания. Эхо своего рода. То есть к прибытию экспедиции оно уже порядком ослабло и больше напоминало решето.

А чуть более года назад поле окрепло. Что сие значит? Сие значит, что где-то образовался новый Портал, который, помимо прохода для воинов, усилил поле. То есть Портал имеется. А значит, его надо найти и посмотреть, что там у него с другой стороны.

— О чем вы сейчас думаете, милорд? — Последнее слово прозвучало чуть ли не с насмешкой.

— Вы сказали, что второе нападение было несколько недель назад, Алия… — Я мысленно прикинул сроки — нет, на самом деле чуть больше, примерно дней семьдесят. Может, они копили силы? Или строили осадные машины? Нет, первое вернее, катапульты проще строить прямо у осажденных стен, чем тащить за собой по бездорожью.

Видимо, последние слова я пробормотал вслух, поскольку Алия вздрогнула и слегка отодвинулась, как будто чего-то опасаясь. Ее рука как бы невзначай коснулась медальона.

— Мне кажется, теперь ваша очередь рассказывать, милорд.

— Мы же договаривались — просто Стас.

— Это ваше настоящее имя?

— Самое что ни на есть.

— А все остальное?

Итак, мой ход. Два варианта — или врать (она не поверит), или говорить только правду (она все равно не поверит, но я по крайней мере не запутаюсь). Мне нужна ее помощь, стало быть, берем на вооружение вариант номер два.

— Алия, конечно, вы правы, — усмехнулся я. — Все остальное было чистой воды выдумкой. Я бы не назвал это ложью… у нас есть для этого более подходящий термин.

— Какой же?

— Легенда. То есть придуманная история, которая дается разведчику для того, чтобы успокоить слишком подозрительных особ и при необходимости сойти за своего.

— Ваша история была придумана очень плохо, — горько улыбнулась она.

— Признаю. — Я шутливо поднял руки.

— Так чей же вы разведчик? Орков?

Мне показалось, или действительно ее медальон слегка засветился? По коже пробежал озноб.

— Алия, я могу попросить вас об одном одолжении? — Я был кроток, как овечка.

— О каком? — нахмурилась она.

— Не могли бы вы… убрать на какое-то время руку с вашего кулончика. Меня это слегка… нервирует.

Она взглянула мне в глаза, затем проследила за направлением моего взгляда. Затем уставилась на свою руку и внезапно звонко рассмеялась.

— О боже, Стас, поверьте, это непроизвольно. Вы так отважно сегодня меня защищали, что я, разумеется, не верю в ваши злые намерения. Вот так лучше? — Она обхватила руками колени. Свет в медальоне медленно угасал.

— Гораздо.

— Итак…

— В смысле?

— Откуда вы. Чей вы разведчик. Ну и так далее, по порядку. Непонятно почему, но настроение девушки радикально изменилось в лучшую сторону.

— Вы поверите, если я скажу, что пришел… м-м-м… с неба? Она некоторое время рассматривала меня, склонив голову набок, затем снова улыбнулась.

— Нет, разумеется. Но вы представьте, что я верю каждому вашему слову, и рассказывайте все подряд. А я разберусь, где правда, а где нет.

… - и тут я увидел вас.

Алия выдержала минутную паузу в надежде на продолжение, однако его не последовало. Костер уже почти погас — я, откровенно говоря, не думал, что мы просидим у костра всю ночь, не смыкая глаз, знал бы — заготовил дров побольше. В горле першило, хотя по ходу рассказа я выдул никак не менее чем полфляги местного вина и, пожалуй, уполовинил наш запас провизии.

— Никогда не слышала ничего более… — Она замялась, подбирая подходящий к случаю эпитет.

— Бредового? — вежливо поинтересовался я.

— Точно. Бредового. Только юродивые могут нести такую чепуху. А я ее слушаю чуть ли не всю ночь и, что самое странное, в этот раз действительно верю каждому слову. С чего бы это?

Откровенно говоря, я действительно рассказал ей все как на духу. Ну, может, опустил пару интимных подробностей, например, свои мечты насчет Лайзы. Но в остальном — все голая правда.

Задумчиво осмотрев последнюю ветку, я бросил ее на пышущие жаром угли. Она с готовностью вспыхнула, а я почему-то подумал, что ночь прошла просто на удивление спокойно. Интересно, много ли подобных ночей у меня впереди? Имеются определенные сомнения.

— Ну-с, что будем делать?

Поскольку этот вопрос меня интересовал куда больше, чем мою спутницу, мне его и задавать. Алия, как я понял, любит играть в молчанку, что выгодно отличает ее от большинства знакомых мне женщин. Впрочем, ее много что еще выгодно от них отличает. Вообще-то ее молчание меня устраивает, пусть соберется с мыслями. Не думаю, что такая женщина способна бросить своего… ну, спасителя — это сильно сказано, допустим… попутчика. Так вот, не может же она бросить своего попутчика на произвол судьбы.

— А как вы думаете, Стас?

— Я прошу прощения… а мы не можем перейти на ты? Интересно, в местном языке в отличие от подавляющего большинства мне известных имеется целых три местоимения для обращения к собеседнику. «Вы» — уважительное, «ты» интимно-дружеское и еще одно, ни на единый язык Федерации, ни на нормальный русский не переводимое звукосочетание «сай», чем-то аналогичное презрительно-высокомерному «эй, ты…» в сочетании с плевком под ноги оппоненту — эдакая устоявшаяся формула обращения вышестоящего к нижестоящему.

Нет, лично я понимаю, что это наглость. Я знаком с благородной леди всего сутки, и туда же — подозреваю, что не каждому лорду позволительно называть на ты собственную жену. С другой стороны, имея определенные надежды на дальнейшее… м-м-м… установление взаимопонимания, сразу хочется определить границы дозволенного.

— Вас именно это больше всего заботит? — удивленно вскинула брови Алия.

— Видите ли, леди… В нашем мире вообще не принято разделять способы обращения к собеседнику. Обращение к другу, врагу, даме или… слуге, — нашу политическую организацию можно будет объяснить ей попозже, буде захочет выслушать, — звучат одинаково.

— Дикие нравы, — вздохнула она, хотя я понял, что это шутка. — Что ж, придется пойти вам… тебе навстречу. Но на людях, Стас, я попрошу вас… тебя… по возможности придерживаться приличий. Кстати, чему вы так обрадовались?

Нет, ей в разведке не работать. Она только что проболталась, что готова и впредь меня сопровождать… или позволить мне ее сопровождать, что в принципе одно и то же. А поскольку я в общем-то и не скрывал, что мне бы этого очень хотелось, то причина моей радости лежит на поверхности. Что я и объяснил тут же, все же позволив себе поинтересоваться, прав ли я в своих выводах.

— А вы действительно этого хотите? Извини, Стас, мне нужно время, чтобы привыкнуть обращаться к тебе как к… родственнику. Ты правда хочешь, чтобы далее мы двигались вместе? Я беспокойная спутница.

Моим первым порывом было начать нести классическую чушь насчет того, что любой мужчина был бы бесконечно рад и счастлив вечно находиться рядом со столь прекрасной женщиной, но… но почему-то взял и сказал куда суше:

— Алия, без тебя я здесь пропаду.

— По крайней мере честно…

— Ты ожидала других слов?

— Ну конечно! — Она закатила глазки. — Про любовь с первого взгляда, про верность до гробовой доски, про готовность следовать за мной хоть на край света. Ну и так далее, что обычно мужчины говорят прекрасным дамам.

— Неужели ты мало слышала таких речей? — усмехнулся я.

— Они не раздражают, — рассмеялась Алия, — раздражает их отсутствие.

— Я смогу подобрать слова…

— А они будут искренни?

Я замолчал, собираясь с мыслями.

— Алия… я хочу пообещать. Всегда, пока мы будем рядом. Во всем, без исключения. Я обещаю всегда говорить тебе только правду, даже если она будет мне во вред. Клянусь…

Медальон на ее груди внезапно на мгновение засветился. Или мне показалось?

— Хорошо, твоя клятва принята и зафиксирована, — сказала она неожиданно серьезно. — Я смогу заметить ложь. Если это произойдет, в тот же миг мы расстанемся.

Ну вот, напросился. Куда меня, спрашивается, повело? Да мы же врем всегда и всем, в мелочах, конечно, но тем не менее. Мы говорим другу, что рады его видеть, когда на самом деле смертельно хочется одиночества. Мы говорим командиру «будет исполнено», хотя приказ — полный бред и сделаем мы все по-своему.

Мы говорим хозяйке, что все было очень вкусно, хотя своей стряпней она может вызвать расстройство даже у посудомоечного агрегата. Мы говорим детям — своих не имею, но наверняка тоже когда-нибудь скажу, — что «а вот мы в молодости были совсем другими»… хотя были такими же непослушными и безалаберными. Мы говорим женщине, что любим только ее и никого, кроме нее, а сами украдкой провожаем взглядом пару стройных ножек, плавно перетекающих в аккуратную попку, да при этом представляем эти ножки в самой недвусмысленной позе…

Алия видела мои страдания, но облегчать их не захотела. Она зевнула и, сладко потянувшись, заметила:

— Надо поспать, Стас. Завтра нас ждет долгая дорога.

— Спи, маркиза. Я буду охранять тебя.

— Спасибо, мой рыцарь. — Эти слова были сказаны уже невнятно. Девушка заснула. Я прислонился к седлу и долго смотрел на угасающий костер.

— Нам долго ехать?

Этот вопрос мучил меня довольно давно, но, поскольку Алия с утра была задумчива и молчалива, я предпочел подстраиваться под ее настроение. К тому же поспать ей удалось часа три от силы, а настроение человека, которому не дали выспаться, — это штука взрывоопасная.

Проснулась она с первыми лучами солнца и тут же, с явным усилием заставив себя (по моей настоятельной просьбе) слегка перекусить, стала собираться в дорогу. Впереди лежали голая степь и пыльная дорога, на которой не было видно ни одной живой души.

Откровенно говоря, путешествие по лесу мне нравилось куда как больше, хотя лес — идеальное место для всякого рода засад. Зато здесь душно.

Мы по-прежнему ехали не торопясь, что вполне устраивало Голиафа, поскольку после ночных развлечений он явно не собирался далеко отходить от Ласточки. Та тоже ничего не имела против.

— В таком темпе через пару дней мы уже будем в Тренсе. Это столица Дарланда, — рассеянно ответила девушка.

— О чем ты думаешь, Алия?

— Я думаю о том, кем ты будешь представляться…

— Да уж, проблема.

— Думаю, тебе стоит остаться самим собой, — задумчиво сказала она.

— То есть? — опешил я. — Морским пехотинцем? Пришельцем с неба?

— Нет, конечно. Я имею в виду, остаться Стасом де Бургом, как ты себя назвал. Только виконтом — не стоит. Благородные фамилии все наперечет, все друг друга знают, поскольку в той или иной степени состоят в отдаленном родстве. Как ты сказал, легенда? Очень емкое понятие…

В течение двух часов мы сочиняли мою новую легенду. Она была явно не так перспективна, как первая, но с гораздо большими шансами на выживание.

Итак, его сиятельство граф Кайл де Бург, порядочная свинья, имел на стороне довольно большое количество любовных интрижек, одна из которых привела к моему появлению на свет. Будучи бастардом, я, разумеется, не мог претендовать на благородное происхождение в полном смысле этого слова, однако граф неожиданно повел себя более чем благородно, назначив моей матери небольшой пенсион, и, что характерно, удалил ее и меня с глаз долой — в Брекланд.

Рос я в небольшой деревушке, на полета дворов, стоявшей на границе с Темными землями, — места дикие, туристов там, понятное дело, годами не бывало. Полновесные марки графа сделали мою жизнь сносной и даже позволили иметь кое-каких наставников, обучивших меня владению оружием, верховой езде и иным премудростям, хотя, по сути, я так и остался деревенщиной, нередко попадая впросак.

Граф даже пару раз соизволил поинтересоваться жизнью своего сына приезжал инкогнито, чтобы не ставить в неудобное положение супругу. Одно дело, когда она знает, но молчит, другое дело, явно показывать ей, что за отсутствием законных наследников имеют место быть и незаконные. В один из таких приездов граф, будучи во хмелю, заставил бастарда пасть на колени, после чего похлопал мечом по плечам и объявил сего недоноска рыцарем, благо имел такую привилегию, даже дав право носить свою фамилию и перевернутый герб^[62], однако ни словом не упомянув о возможности наследования титула. А поскольку мальчик отличался высоким мнением о собственной персоне, он, при первой же возможности, отправился на поиски приключений; а не исключено — и собственного заслуженного дворянства. Впрочем, эта «первая возможность» представилась великовозрастной деточке уже в солидном возрасте, когда мать мирно отошла в лучший мир, да и к тому же финансовый поток из Дарланда иссяк, ведь сбережения имеют тенденцию когда-то заканчиваться.

На первый взгляд казалось, что легенда изобилует подводными камнями, о которые запросто можно раскроить себе голову. Но Алия объяснила мне нюансы, и я понял, что ее очаровательная головка, ко всему прочему, еще и чертовски предусмотрительна.

Итак, что здесь было правдой? А почти все.

Граф действительно существовал и, по счастью, действительно был большим бабником и при этом самым натуральным подкаблучником у своей стервы жены. К тому же он был очень не прочь выпить, что в конечном итоге и свело его в могилу года три назад.

Детками на стороне со спокойной совестью обзаводились чуть ли не все лорды, а уж поддерживать их материально или нет — это уж в зависимости от мошны господина. А поскольку граф до смерти боялся свою дражайшую половину, то подкидывать денежки «сынку» мог только втихаря, да и на свидания ездил без эскорта, что было вполне нормальным в мирное время.

Деревушка действительно существовала, однако орды орков прошлись по тем местам подобно цунами, не оставляя за собой ничего живого. Сомневаюсь, что остались в живых и мои потенциальные односельчане.

Мое деревенское происхождение вполне способно объяснить многие мои промахи — а в том, что они обязательно последуют, никто и не сомневался.

И наконец, у заурядного рыцаря никто не требовал верительных грамот, поскольку подразумевалось, раз воин носит золотой пояс и герб, значит, имеет на то право, а писать и читать умел разве что каждый десятый благородный лорд. Разумеется, время от времени находились желающие стать «рыцарями» без особых на то прав, однако случаи эти были редки и погоду не делали. К тому же одна моя кольчуга стоила достаточно, чтобы не рассматривать меня как рядового воина, а особых привилегий, кроме сомнительного удовольствия участвовать в турнирах, рыцарство (без удела) не приносило.

Гербом де Бурга являлась золотая лилия на червленом поле, стало быть, мне надо будет в первом же городе заиметь аналогичную лилию, только «вниз головой». А пока я «пользуюсь чужим щитом, поскольку мой был потерян в бою с драконом».

В общем, получалась непробиваемая легенда, совершенно недоказуемая, но и почти наверняка неопровержимая. К тому же какому лорду, собственно говоря, нужно выводить на чистую воду какого-то там ублюдка, когда у самого таких по паре в каждом селе?

А вот по поводу чисто житейских премудростей Алия натаскивала меня весь остаток дня. Я слушал и впитывал в себя названия городов, рек, гор, имена правителей, почивших и здравствующих, правила ведения торга и манеру поведения в обществе, цены на основные товары и «нормальный» размер подаяния нищему (с комментариями насчет того, что девять из десяти нищих вполне могут и перебиться, поскольку их лохмотья и язвы — лишь сценический образ, а вот кошелек с пояса они с удовольствием срежут, да так ловко, что благородный рыцарь и заметить не успеет).

Заодно, к своему глубокому удовлетворению, я узнал, что торговцу оружием я заплатил вполне достаточно, но и не слишком много, а радость в его глазах была оттого, что кое-кто из рыцарей, ссылаясь на бедственное положение и идущую войну, просто взял бы приглянувшуюся вещь и намеки на оплату банально проигнорировал, а то мог и по шее купцу надавать, поскольку купец — не из известных, да к тому ж и без стражников. Да, бизнес в этой стране — дело весьма рискованное. Возьму на заметку.

— Скажи, Стас, — Алия время от времени по привычке сбивалась на вы, но постепенно привыкала, — а почему ты попросил меня убрать руки с медальона во время нашего ночного разговора?

— Ну… — протянул я. Признаваться в трусости не хотелось, но, с другой стороны, я же обещал не врать. — Мне показалось, что он засветился, и… в общем, мне не хотелось бы схлопотать от тебя огненный мячик, по крайней мере до того, как я успел бы все тебе объяснить.

— Интересно… — нахмурилась Алия. — А больше он не светился?

— Мне показалось, чуть сверкнул в конце, когда я… в общем, когда я пообещал тебе не врать.

— Поклялся, Стас, не играй словами.

— А есть разница?

— О да. Обещание можно не сдержать. Это постыдно, но встречается сплошь и рядом. Клятва — тут дело другое. Я, конечно, понимаю, что ты имел в виду, поэтому буду достаточно снисходительна, однако впредь поостерегись клясться в чем-либо, если только твердо не уверен, что сможешь сдержать слово.

— Ладно, понял. А почему ты спросила о медальоне?

— Видишь ли, вряд ли более двух-трех человек из тысячи смогли бы увидеть свечение «туманного камня». О да, он меняет цвет — это видно простому глазу, но вот свечение… Думаю, у тебя хороший магический потенциал, его надо развить.

— Зачем? По-моему, я неплохо управляюсь с мечом. Разумеется, это была полуправда. То есть я действительно больше доверял холодному оружию, в основном, в силу тренированности, но обучиться магии мне хотелось до смерти. С детства, знаете ли, мечтал.

— Оружие спасет не всегда и не везде. Магия — это то, что всегда с тобой.

— Но камень можно отнять.

— О, он не столь важен. Разумеется, с камнем я сильнее, но и без него могу многое.

— Мне тогда тоже необходим камень? Его можно купить? Алия весело рассмеялась.

— Он же у тебя есть!

— Где? — опешил я, и тут меня осенило. Сразу вспомнились не вполне понятные смены «настроения» моего меча.

Я вынул клинок из ножен и принялся рассматривать камень в эфесе. Конечно, этот сочно-красный кристалл был совершенно не похож на дымчатый камень в кулончике Алии, однако раз она говорит… И все же не удержался от вопроса.

— Ты же говорила, что он… ну, раз уж называется «дымчатым», значит…

— Я и сама немало удивлена, — пожала она плечами, и в ее голосе мелькнула тень неуверенности. — Никогда не задумывалась, как-то считалось само собой разумеющимся, что магические камни всегда такие… — Ее рука теребила кулон. — Но… этот и в самом деле может многое, я чувствую его силу. Да и потом, основной признак, по которому можно узнать дымчатый камень, это его способность менять цвет. А твой, как я понимаю, это умеет.

Ах да, я же упомянул про странные изменения оттенка самоцвета во время моей встречи с оборотнями и потом с драконом. Знать бы еще причины этого изменения.

— Ты не сомневайся, — улыбнулась она. — Раз я говорю, что это магический камень, значит, так оно и есть. Прими на веру. Вообще, интересный у тебя меч, Стас. И странная история с отшельником.

— Чем странная?

— По твоему рассказу я поняла, что он был человеком образованным. А их мало, все друг друга знают. Надо будет поспрашивать кое-кого, может, что-нибудь и прояснится.

— Так это ж давно было, — пожал я плечами.

— И тем не менее… Я еще не встречалась с «сильными камнями», которые вставляли в рукояти мечей. Странно…

— А что тут странного, собственно?

— Видишь ли, чтобы получить силу камня, надо обхватить его ладонью. Это удобно, когда он на груди. А в рукояти меча — не знаю…

Я тоже задумался над этим, затем остановил коня и спрыгнул на землю. У дороги лежала непонятно как оказавшаяся здесь каменная глыба мне по пояс. Мысль появилась сразу, теперь надо бы ее опробовать.

Правая рука сжала эфес, затем к ней присоединилась левая — да, двуручным его действительно не назовешь. Ладони у меня широкие, и вторая никак не умещалась на рукояти. Зато если опустить ее ниже… Ладонь левой руки легла точно на алый камень, и я почувствовал укол, как от слабого электрического разряда. Мне показалось, что относительно светлый клинок стал еще светлее, как будто начал слегка светиться. И тогда я с размаху опустил меч на камень.

Ожидал всего — искр, брызг каменного крошева, противного звона вибрирующей стали. Но ничего этого не было — камень развалился надвое, а меч ушел глубоко в землю. От неожиданности рукоять выпала из моих рук.

— Ого… — только и смог выговорить я.

Я наклонился, чтобы выдернуть меч, и чуть не рухнул рядом с ним. Тело колотила предательская дрожь, на лбу выступила испарина, колени подгибались. Такое ощущение, как после получаса спарринга с приличным противником или марш-броска километров на тридцать в полной выкладке. В голове шумит, изображение перед глазами двоится… Чтобы не упасть окончательно, в том числе и в глазах спутницы, я оперся на камень, стараясь перевести дух.

Состояние было просто ужасным — последний раз такую вымотанность я ощущал разве что в тренировочном лагере в Гималаях, лет эдак… в общем, давно. Однако ни хрена себе камешек… не скрою, я в принципе ожидал чего-то в этом духе, каждый в детстве своем немного верит в колдовство, тем более что эта сумасшедшая планета заставит поверить во что угодно, однако такой эффект…

Алия, похоже, была поражена не меньше меня. Она спрыгнула с лошади и недоверчиво ощупала каменный срез. Двигаться мне смертельно не хотелось, но было видно и так — камень на срезе выглядел если и не отполированным, то уж «разрезанным» — точно. Не расколотым, не разбитым — идеальный разрез, как лазером… хотя нет, лазер бы вызвал оплавленности, а то и просто температурная деформация расколола бы камень на куски, что обычно и происходит, если влепить хороший заряд в средних размеров валун.

Тут Алия заметила мое состояние и улыбнулась.

— Вот это как раз и есть последствие применения магии. Она черпает жизненную силу — ничто не дается даром.

— Так что, я смогу нанести всего один-два таких удара, а потом просто свалюсь от изнеможения? — расстроился я.

— Ну, не совсем. Прежде всего мы займемся твоей тренировкой, научишься иметь резерв силы на такой случай. Наверняка можно и не расходовать ее в таких количествах, а отдавать постепенно… в общем, там посмотрим. Только ты имей в виду — если маги узнают об этом мече, за ним начнется охота, такого сильного камня я давно не видела. А значит — и за тобой, поэтому без нужды эти способности не показывай.

— А что значит — давно не видела такого камня? Ты же говоришь, они несущественны.

— Именно. Обычно камень лишь слегка усиливает способности владельца. К примеру, я могу метнуть фаербол шагов на сто, а с камнем — и на все двести, да и сам фаербол будет помощнее. Но я, как уже сказала, УМЕЮ это делать и могу обойтись без камня. А ты в магии — никто. Ты не умеешь ничего. Поэтому и камень не должен был ничего сделать, а так он всю работу выполнил сам. И знаешь, — она поежилась, — мне страшно подумать, что может сделать этот меч в многоопытных руках. Ох, чует мое сердце, прав был тот отшельник…

Она подошла ко мне вплотную. Несмотря на полное физическое истощение, я почувствовал, как ее близость кружит мне голову.

Губы мгновенно пересохли.

— Расслабься и закрой глаза.

Ее лицо было столь прекрасно, что закрыть глаза было бы просто кощунством. Но раз уж дама просит… Я почувствовал, как на мой лоб легла изящная нежная рука. От нее исходило приятное тепло, оно успокаивало, убаюкивало, распространяясь по всему телу. Возникло ощущение мерного покачивания на ласковых волнах, столь приятное, что хотелось бы наслаждаться этим вечно…

— Вот и все. — Ее голос привел меня в чувство, и я с сожалением ощутил, как затухают теплые колебания в моем теле.

— Что это было?

— Маленький сеанс лечения. Как ты теперь себя чувствуешь? С некоторой опаской я отстранился от такого устойчивого и надежного валуна. Да, эффект от лечения колдуньи явно имел место быть — оказывается, я вполне способен держаться на ногах и при этом даже не шататься. Хотя, должен признать, слабость исчезла не полностью, но теперь она была не более чем обычным ощущением легкого утомления.

— Спасибо… но… это не слишком истощило тебя?

— Нет, все в порядке. В отличие от вас, сэр, я достаточно опытна в таких делах, хотя, может, и не настолько, насколько мне самой этого хотелось бы. Но я учусь, а с сегодняшнего вечера обучением займешься и ты.

Лечение лечением, но слабость давала о себе знать, поэтому на ночлег мы остановились еще засветло. Собственно, я нашел для этого более достойный повод — сообщил своей спутнице, что мне не терпится попрактиковаться в магических упражнениях. Вообще-то это было правдой — процентов на девяносто пять. Если Алия и поняла смысл оставшейся доли, то она тактично сочла нужным промолчать.

Еще одной причиной для преждевременной остановки была встреченная нами посреди степи небольшая рощица, которая вполне могла обеспечить путников дровами для костра. Жаль, не было воды, то есть она, разумеется, у нас была, но исключительно в качестве груза, да и в роще обнаружилась небольшая заболоченная ложбинка, не удовлетворяющая нашим с маркизой потребностям, но вполне подходящая коням. Однако лично я просто болезненно мечтал о купании пыль была везде, в одежде, в волосах, во рту — в общем, для приведения себя в норму пришлось кое-как обтереться у этого болотца, после чего наши кони получили полный доступ к этой, с позволения сказать, воде.

Прикинув наши запасы продовольствия и сверив их с полученной от Алии информацией о пути до ближайшего населенного пункта, я сделал очень успокаивающий вывод о том, что экономить продукты особо не стоит.

В бытность десантником мне приходилось сидеть на голодном пайке, иногда и подолгу — разные были ситуации. Помню, нас как-то сбросили на Новую Германию…

В первый день Войны планета была подвергнута массированной бомбардировке, в результате чего ее когда-то населенный участок превратился в радиоактивную пустыню… Хотя пустыня — это, в данном случае, совсем не то слово. Местная биосфера, похоже, всю свою историю просто мечтала о хорошей дозе жесткого излучения.

Эффект был, как от дождя в пустыне. Вся местная живность и заодно чуть ли не все растения мутировали с такой скоростью, что биологи из экспедиции «Отважного» чуть с ума не сошли от восторга. Впрочем, те, кто остался жив, все же сошли. Потом. А сначала эсминец «Отважный» доставил на планету десяток ученых, которые основали базу на месте, где когда-то была столица колонии. Их, конечно, несколько удивило, что вместо «горячей» воронки они обнаружили самые натуральные джунгли, но биологи — они народ к этому привычный, произнесли парочку умных слов, которые нормальный человек выговорить не может в принципе, потом расчистили полянку и поставили купол базы. А эсминец ушел дальше по маршруту…

Первое сообщение получила база Патруля на Гардарике, однако то ли сообщение не показалось им достаточно паническим, то ли иные бюрократические причины тому послужили, но запрошенная помощь в лице десятка десантников отправилась туда лишь спустя три дня, когда подвернулся попутный транспорт. Нас сбросили «на ходу» — дурацкий метод, особенно когда не знаешь, с чем имеешь дело. С другой стороны — в команде было два эрсмена, временно прикомандированных ради такого случая к нашему отделению, а им по жизни море по колено, как, во всяком случае, считает большинство обывателей. Я тогда еще не был приписан к этой «элитной» категории. В общем, нас доставили до места назначения, и после этого капитан заявила — какой дурак допускает баб до командования звездолетами? — что у нее важный груз и торчать на орбите она не намерена, а через неделю здесь будет «Быстрый» из Четвертой эскадры, он нас и подберет. И на прощание пожелала «веселого пикника»… стерва. Нет, она, конечно, не виновата, но тем не менее…

Да… так наш, стало быть, бот отделился от транспортника и пошел на посадку. База молчала, что было совершенно нормальным явлением для научной станции — это только на военных объектах постоянно кто-нибудь сидит у приемника, а тут… Хотя биологи в массе своей и прошли через Академию Патруля, но как обладатели сугубо мирной профессии они довольно быстро забывали понятие «дисциплина», чему уже никто не удивлялся.

Бот приземлился возле купола, однако никто не выбежал встречать, что было довольно необычно, поскольку мы врубили сирену, дабы оповестить о своем прибытии. Слышно ее было километров на десять вокруг, если не больше.

Формально группой командовал Броухич, но эти два наших «дополнения» были старше его и по званию, и по… возможностям, поэтому сержант не без удовольствия передал бразды правления эрсменам, свалив груз ответственности на их плечи и умыв руки.

Что-что, а это он умел — перегружать на других свои обязанности.

Алекс и Шон в общем-то и не возражали, они получили эрс-скафандры всего с месяц назад и рвались к новым свершениям.

Шон потребовал, чтобы все надели боевую броню и шлемы, вызвав ехидные реплики и, после повторного приказа, возгласы недовольства. В тот момент лично я тоже считал, что можно ограничиться обычным хаком^[63], в конце концов, мы же не на войне, да и уровень радиации «на улице» лишь немногим выше нормы. К тому же при 2,5 жэ таскать на себе еще и броню — это особо изощренный садизм. Мы, понятно, люди тренированные, но… Впрочем, потом Шону все мы дружно ставили пиво. Все пятеро…

Они пошли первыми, поскольку им-то как раз ни фига не угрожало.

Это мы тогда так думали. Мы же торчали в боте, ожидая команды на выдвижение. Алекс сообщил, что купол в нескольких местах разбит и что они входят внутрь. Знаете, чем можно разбить стеклосталь? В смысле, в природных условиях? Вот именно…

Минут через пять Шон сказал, что можно выползать. Мы стали покидать бот, я был предпоследним. Последним, как положено, должен был выходить Броухич, но он, как обычно, копался. Мы стояли у стены купола и изучали разломы, цокая языками и разводя руками, а сержант возился с передатчиком, настраивая маяк — обязательная процедура в тех случаях, когда бот покидает весь личный состав. Может, ему просто не хотелось уходить с безопасного судна…

Все произошло у нас на глазах. Земля по обе стороны от бота вздыбилась, и что-то вроде белесого щупальца, метра три диаметром, захлестнулось вокруг кораблика. Спустя секунду оно смяло его, как пустую консервную банку, а еще через мгновение мы уже палили по этой колбасе из всех стволов, с каждым залпом осознавая, что сержант так и остался внутри и что ему и боту кранты.

Семь бластеров в упор до полного истощения батарей — это, я вам скажу… Разумеется, «колбасу» разнесло в клочья, но сержанту это уже помочь не могло. А через несколько секунд еще пара таких же щупальцев зацепила корабль и уволокла его в джунгли. А мы бросились под защиту купола и, как оказалось, вовремя, поскольку спустя мгновение еще один отросток метнулся в нашу сторону и, врезавшись в неповрежденный участок стеклостали, проломил ее.

Правда, острые кромки дыры, видимо, не понравились невидимой твари, анаши спешные и не всегда меткие выстрелы заставили ее неохотно убрать свои трогальцы.

Внутри, под куполом, все было разрушено, однако не настолько сильно, как это могли бы сделать эти «колбасы». Тут наверняка похозяйничало что-то другое, что-то с зубами. Шон и Алекс встретили нас — они нашли двоих биологов.

В общем, те рассказали много необычного. Первый раз они столкнулись с агрессивными формами местной жизни еще с месяц назад — какая-то тварь цапнула одного — имени я не запомнил — за ногу, отхватив ее по щиколотку как бритвой, поскольку тот, разумеется, и не думал надевать боевой хак, а шастал по лесу в обычном комбинезоне. Правда, парень успел выстрелить в гадину, после чего потерял сознание от болевого шока. Нашли его быстро, кровью истечь он не успел, однако твари рядом не было — то ли не попал, то ли только ранил. Тем не менее прецедент был создан — местная фауна испробовала на вкус человеческое мясо. И оно ей явно понравилось.

Второе нападение произошло спустя две недели — совершенно аналогично, только с другим исходом. Боевой хак оказался не по зубам хищнику, однако давление челюстей было чудовищным — лодыжка была буквально размолота в труху. Но зверюге в этот раз уйти не удалось.

Пока двое потерпевших лежали в госпитале, остальные охали и ахали, изучая невиданный организм, вся конструкция которого была направлена на одно-единственное действие — жрать. Впрочем, вскоре научные восторги поутихли — биологи пришли к выводу, что выходить за пределы купола пешком довольно опасно, поэтому постановили впредь передвигаться только на вездеходах. Если бы это помогло…

Еще через полторы недели они потеряли и вездеход, в котором находились двое. Передатчик донес только вопль ужаса и крик «Щупальца!»… Тогда они и отправили то сообщение, только вместо того, чтобы завопить о помощи на всю галактику, они вежливо попросили организовать эвакуацию «ввиду крайне агрессивных тенденций в поведении местной фауны»… Я, разумеется, не помню точного текста, но что-то в этом роде. Им надо было орать SOS на всех диапазонах, но эти интеллектуалы решили, что отсидятся под куполом. Как бы не так.

Нападение началось за сутки до нашего прибытия — щупальца таранили стены купола, пробив их сразу в нескольких местах. А затем сквозь проломы хлынули зубастые твари, как уже им знакомые, так и новые. Все произошло слишком неожиданно — троих твари догнали на открытом месте и сожрали сразу же, врач забаррикадировался в медпалатке… это было довольно прочное сооружение, но если бы оно было покрыто броней… — твари прогрызли стены сразу в нескольких местах и, несмотря на попытки медика отстреливаться, прикончили и его, и двух раненых, находившихся в анабиозных отсеках.

Только двоим удалось уцелеть — они заперлись в энергоотсеке, а тбт цельнометаллический, и пробиться сквозь дверь хищникам не удалось, только зубы обломали. Потом они ушли, но время от времени появлялись снова, пробуя дверь на вкус, поэтому у оставшихся в живых и мысли не возникло попытаться добраться до передатчика.

Макс сказал, что надо проверить передатчик, иначе бот с «Быстрого» может попасть в такую же ловушку. Алекс сказал, что все сделает, и пошел к выходу, но Макс заявил, что это его идея, и пошел с ним. Их не было минут двадцать, а потом мы услышали трески разрядов и вслед за тем дикий вопль Макса. Шон, схватив второй, бластер, бросился на улицу, приказав нам сидеть и ждать — он-то за себя не боялся. А потом он вернулся. Один…

На Макса напали те же твари, о которых нам рассказывали уцелевшие. Боевая броня — это вам не легкий хак, поэтому первым звуком был хруст ломающихся зубов, но и его кости тоже не выдержали. Алекс в упор расстреливал стаю, грызущую напарника, и не видел, что делается за его спиной. Это видел Шон — из пролома в куполе появились тонкие щупальца, такие же грязно-белые, как и та толстая «колбаса», что угробила наш бот; их было чертовски много. Они обхватили Алекса и потащили его к дыре. Шон начал палить из двух стволов, нисколько не заботясь о том, что попадает в приятеля, — эрсмену лазеры не страшны. Но пережечь все удавки так и не смог — Алекса утащили в лес. Последнее, что Шон увидел, — как одно из щупальцев содрало с десантника шлем с рацией и, смяв в лепешку, отбросило его в сторону. Когда он оглянулся, то увидел, что другой такой же пучок щупальцев исчезает в другом проломе вместе с телом Макса.

Неделю мы сидели в четырех стенах и ждали прихода помощи.

Неделю мы держались только на воде — четыреста граммов, контейнер, входящий в комплект боевой брони. Если бы мы не надели ее по приказу Шона мы бы все сдохли там от жажды. Мы и так находились на грани этого. На четвертый день Шон ушел на поиски воды. Он вернулся спустя час — принес две бутылки минеральной воды, три литра на всех. В тот момент нам это показалось сказочным богатством. Больше он не смог найти ничего — все было разгромлено и уничтожено.

Мы знали, что Алекс жив. Но мы также знали, что он мертв, поскольку шансов у него не было никаких. Эрс-скафандр не спасет от смерти от голода и жажды. И неизвестно было, куда его утащили — если бы он смог выбраться, он пришел бы на базу сам.

Потом подоспела помощь — видимо, Макс и Алекс все же успели оставить сообщение на передатчике, поскольку десантный бот завис над куполом, залпом снес его верхушку И сбросил вниз тросы.

Виктора поднимали последним — и не успели. С земли метнулись щупальца, и трос лопнул посредине. Стрелки с бота даже не успели открыть огонь…

Наверное, Алекса ищут до сих пор — обычно, если эрс-скафандр чувствует опасность гибели оберегаемого существа, он капсулирует его мозг, переводя его практически в состояние анабиоза, так что, может, он еще жив.

Воспоминания навели на мрачные размышления. Конечно, сейчас ситуация во многом лучше, а если вспомнить о моей спутнице, то очень даже во многом, однако факт остаётся фактом — я, похоже, застрял на этой планете всерьез и надолго. Так что надо устраиваться и адаптироваться.

Запас дров я приготовил, после чего мы отдали должное содержимому нашего багажа, в смысле его съедобной части.

Завершив ужин хорошим глотком вина, мы удобно расположились на полянке, и Алия начала просвещать меня по части магии, чего я ждал с живейшим интересом и был готов вложить в эти занятия максимум усердия.

— Итак, прежде всего, что есть магия? — Вопрос был задан, хотя и моя учительница, и я сам прекрасно понимали, что вопрос этот чисто риторический. После некоторой паузы она продолжила: — Магия — это использование психической энергии для достижения поставленной цели. К примеру, можно бросить камень, — она взяла в руки небольшой камешек и бросила его в темноту, — рукой, но можно сделать это и волевым усилием. — Другой такой же камешек без видимой причины взлетел с земли, на мгновение застыл в воздухе, затем умчался вслед за первым.

— Впечатляет…

— Эта простейшая демонстрация на самом деле имеет цель показать вам две вещи. Первое — что это возможно. Второе — что не надо пользоваться магией там, где можно обойтись руками.

Ты, Стас, тренированный воин, поэтому сможешь бросить камень сильнее и дальше, чем мысленное усилие, даже если это тренированное усилие. Другое дело я — я полагаюсь на магию больше, чем на свои руки, во-первых, потому что у меня были хорошие учителя, во-вторых, потому что мои магические возможности выше моих физических. Однако разберем другой пример.

В нашей недавней стычке с разбойниками я успела выстрелить из арбалета раз десять…

— По-моему, семь. И половину мимо…

— У тебя еще будет возможность заняться моим обучением в этой области. Так вот, если бы я швыряла в них фаерболы или тем более применила бы что-нибудь похлеще, а я смогла бы, можешь не сомневаться, то выдохлась бы буквально на третьей-четвертой попытке. Но не потому, что я слабый маг, а потому, что я не была готова к этой встрече и мои запасы энергии были минимальными.

Таким образом, первое и основное правило мага — пользоваться своими силами только тогда, когда это действительно необходимо.

— А как определить, что необходимость действительно есть?

— Скажем так, пока я под защитой твоего меча, мой рыцарь, я намереваюсь использовать свою силу как можно реже. А ты… смотри сам. Если дверь можно аккуратно открыть руками, совершенно не обязательно превращать ее в груду щепок магическим силовым ударом. Если ты способен достать кусок колбасы из вьюка, не стоит заставлять ее саму лететь к тебе в рот, — она улыбнулась, ну разве что для практики.

Алия отвела меня в сторону от костра. Теперь огонь горел от меня шагах в десяти, отбрасывая странные, почти живые тени.

— Огонь слегка гипнотизирует, а тебе надо сосредоточиться. Итак, урок номер два — займемся накоплением энергии. Закрой глаза. Представь себе, что внутри у тебя появился небольшой теплый огонек…

— Внутри — это где?

— Где угодно. В голове, у сердца… хоть в пятке. Лучше — у сердца, по крайней мере так делаю я, а это значит, что мне легче будет объяснять. Так, теперь представь себе, что огонек начинает разгораться, постепенно согревая твое тело. Это легко, тебе надо только представить… Но не прилагай к этому усилий, лучше настройся на то, что огонек разгорается сам собой, как будто ты сидишь у костра и изредка лениво подбрасываешь в него сухие ветки…

— А мне не нужен камень?

Алия задумалась.

— Думаю, нет. Видишь ли, как мне кажется, твой камень в мече настроен на операции именно с ним, мечом. То, что мы будем делать сейчас, нечто иное. Мы попробуем просто выбросы энергии, нецеленаправленные.

— Тогда, может, я воспользуюсь твоим?

Она улыбнулась:

— От чужого камня проку не будет. Он… как бы это сказать… привязывается, привыкает к владельцу.

— Настраивается…

— В смысле?

— Как музыкант настраивает свой инструмент так, чтобы тот соответствовал именно его требованиям. Другой музыкант будет подстраивать под себя.

— Да, у вас в языке много точных высказываний. Именно, камень настраивается на владельца, это происходит быстро, но вот…

— Перенастроить…

— Да, перенастроить его на другого человека практически невозможно.

— А мой меч?

— Нужно время. Камень отвыкает от хозяина лет за десять. Отвыкает настолько, что начнет слушаться нового — за пятнадцать. А чтобы слушаться в полной мере — на это надо… лет сто, наверное.

— Логично. Подозреваю, что мой меч пролежал спрятанным достаточно долго, чтобы он… забыл своего прежнего владельца. В принципе меня это даже радует. Всегда мечтал иметь богатырский меч-кладенец.

— Что значит «кладенец»?

А в самом деле, что это значит? Никогда не задумывался над этимологией этого слова. Рассуждая логически, оно происходит от слова «клад», значит, это меч, много лет от всех спрятанный. Прям как мой. Меня всерьез заинтересовал вопрос о происхождении некоторых наших сказок — уж очень они смахивают на местную действительность. Кстати, помнится, волшебный меч короля Артура тоже довольно долго покоился в озере, пока он им не завладел… И потом, откуда пошла мода вставлять камушки в эфес холодного оружия?

— Знаешь, ты должен мне рассказать ваши сказки, — заметила она, выслушав мои не слишком стройные объяснения. — Кажется, в них многое может быть интересным… Ну лад- но, мы отвлеклись. Давай к делу.

Я сосредоточился на своих внутренних ощущениях. Конечно, она права, представить можно все, что угодно, в том числе и тепло в груди — тем более что приемы аутотренинга и самогипноза — один из курсов Академии, который мне давался довольно неплохо. Поэтому настроиться на появление возле сердца трепещущего огонька было несложно, а дальше пошло совсем легко — костер постепенно разгорался, наполняя меня теплом, приятным, несмотря на довольно душную ночь. Как будто издалека до меня доносился нежный голос Алии:

— Тебе хорошо… это тепло согревает не тело — душу. Но его слишком много, надо немного остыть… Пусть тепло твоего костра стекает на правую ладонь… сложи руку в горсть, пусть жар будет там…

Да, она права… Действительно, костер разгорелся слишком сильно. Я почувствовал, как тепло постепенно перемещается на правую ладонь — странное ощущение, как будто держишь в руке факел, держишь его прямо за горящую головню, но он не обжигает, только руке становится все теплее и теплее… Постепенно огонь в груди погас — теперь он пылал у меня на ладони, мне казалось, что сквозь закрытые веки я даже вижу его отблески.

— Да, хорошо, именно так… — Мерный успокаивающий голос Алии гипнотизировал и завораживал. — А теперь избавься от этого огня, брось его, он лишний…

«Почему лишний? — мысленно удивился я. — Это же весь огонь, больше ничего не осталось. Но ей же виднее…» Ощущение того, что в руке у меня находится пылающая, хотя и не обжигающая головня, было настолько сильным, что я сам в это поверил, после чего вполне осознанно с силой швырнул «ее» прочь от себя. Одновременно раздался испуганный вскрик девушки.

— Стас! Очнись!!!

Я открыл глаза. На месте нашего костра полыхало пламя, горящие ветки разлетелись на несколько метров вокруг, тлели ближайшие кусты, местами занялась трава. Испуганно заржали лошади… Нет, только Ласточка, Голиаф сохранил олимпийское спокойствие, как и положено боевому коню, но постарался отойти от огня подальше, неодобрительно посмотрев в мою сторону. В следующий миг я метнулся к шлему и уже через несколько секунд плескал болотную водичку на дымящуюся землю. Алия изо всех сил мне помогала, но посуда была, к сожалению, только одна.

Когда минут через десять огонь был потушен, успев нанести довольно существенный урон окружающей растительности, мы стали обсуждать результаты эксперимента. Я подробно рассказал моей колдунье о своих ощущениях, после чего она поделилась тем, что видела.

— Твоя ошибка была в том, что ты не в полной мере слушал мои слова. Я же говорила тебе, что надо переместить в ладонь лишь часть огня, ты же отправил туда все… Ты стоял расслабившись, только правая ладонь слегка напряглась, как будто сдерживая что-то невесомое, но слегка опасное, а потом ты выбросил руку вперед и с нее сорвался фаербол, очень сильный, — он попал прямо в костер, разметав его по всей поляне.

— А почему у меня сейчас нет той слабости, как после того удара мечом?

— В этот раз ты распорядился накопленной энергией — просто отдал ее всю до капли. В тот раз ты был во власти камня- камень усиливал приказ, но, раз накопленной энергии не было, воспользовался силами твоего тела, поэтому ты и выдохся. Ладно, теперь повторим попытку.

Теперь условия изменились. Прежде всего я должен был вообразить себе не жар, а холод, разливающийся по моему телу, и делать это должен был с открытыми глазами. И по возможности, быстро. В остальном процедура была аналогичной — накопить холод в теле, свести часть его в руку и бросить в сторону ближайшего дерева. Алия вежливо попросила не попасть в нее или в коней. Я пообещал, что постараюсь.

Концентрироваться с открытыми глазами оказалось куда сложнее, но тем не менее постепенно холод распространялся по организму, вызывая в отличие от предыдущего эксперимента далеко не самые приятные ощущения. В один прекрасный момент мне стало невмоготу и я, собрав все это в ледяной комок, бросил его в толстый ствол дуба, или по крайней мере сильно напоминавшего дуб дерева, местный, так сказать, эквивалент.

Поскольку глаза были открыты, я видел то, что после этого произошло. С моей руки, в которой изначально ничего не было — это я видел абсолютно точно, — сорвалось что-то незримое, но уже в нескольких сантиметрах от пальцев сильно искажавшее свет, как марево над костром, и устремилось к грубой древесной коре. С каждым мгновением это «нечто» становилось все более видимым, и в последнюю секунду перед столкновением мне показалось, что я вижу что-то, похожее на сильно вытянутый прозрачный эллипсоид, вроде как если в невесомости с силой выплеснуть воду из чашки. А уже в следующий миг дерево приняло на себя удар.

Казалось, эта прозрачная жидкость мгновенно охватила огромный дуб. Кора покрылась инеем, особенно толстым в точке попадания. Что-то со звонким стуком упало откуда-то сверху.

Пока я, оторопев, смотрел на дело своих рук, Алия молча подошла к упавшему предмету, подняла, несколько мгновений разглядывала его, затем протянула мне.

С легким чувством ужаса я держал в руках небольшую птичку.

То есть когда-то ЭТО было птичкой, а сейчас… сейчас это был совершенно замороженный трупик, замороженный в момент попытки взлета крылья расправлены, клюв открыт, лапки явно отталкиваются от ветки. Много перьев на крыльях и в хвосте было обломано. Я взял пальцами кончик крыла он с тихим хрустом обломился и рассыпался в прах.

Алия неодобрительно покачала головой:

— Вам надо научиться контролировать свою силу, Стас. Меня радует хотя бы то, что вы сейчас тренируетесь в лесу, а не в городе. Могу представить, какие разрушения вы могли бы там устроить. Потенциал у вас отличный, я бы даже сказала, более чем отличный. Но надо себя сдерживать. Перефразируя мысль насчет открытия двери, вы, вместо того чтобы разбить ее в щепки, что само по себе лишнее, разнесете в клочья все здание, где она стоит.

Мы занимались еще часа два. Несколько деревьев в округе покрылись подпалинами, вода в болотце дважды замерзала по всей своей глубине и дважды доходила до кипения. В последний раз растрескавшийся, запекшийся ил на обнажившемся дне дал нам понять, что с экспериментами пора завязывать — еще один пожар заливать будет уже нечем. Но цель была достигнута — я более или менее научился контролировать выход энергии, распределяя ее на несколько более слабых выбросов.

К концу урока я понял и еще кое-что — ничто не дается даром.

Конечно, в этот раз не было того жуткого ощущения измотанности, но выдохся я порядком. Оказалось, что я уже просто не могу собрать в себе достаточно силы даже для того, чтобы поджечь соломинку. Слегка не верилось, что в начале занятия я чуть не спалил гостеприимно принявшую нас рощу.

Я узнал, что сегодня мы рассмотрели лишь самое простое действие бросок энергии. Он бывает трех типов — горячий, то есть фаербол или молния, правда, молнию мы не проходили, Алия сказала, что для начала это слишком сложно. Следующий — нейтральный, действует примерно как удар… в зависимости от силы кулака, кувалды или локомотива. Алия объяснила, что все операции с предметами типа того улетевшего в кусты камня или самозапрыгивающих в рот вареников — это разные формы применения нейтральной силы, но она является самой сложной, поэтому ее мы оставим на потом. Затем холодный выброс — я представил себе, как это здорово, охлаждать шампанское на природе силой мысли… затем вообразил, как вдребезги разлетается бутылка, оставляя медленно тающий кусок льда с заключенными внутри пузырьками, — и не смог удержать хохота.

— Это еще что, — улыбнулась девушка, после того как я раскрыл ей причину неожиданного смеха, — когда я впервые по указанию наставника попыталась зажечь свечу, я превратила ее в пар, расплавила подсвечник и сожгла столик, на котором он стоял…

— Скажи, Алия, это… в смысле любой может пользоваться магией? Мне показалось, что это так просто.

— Любой может взять в руки твой меч, Стас, но ребенок не сможет его поднять, старик — не сможет взмахнуть, я смогу и то и другое, но первый же удар выбьет его у меня из рук. Так же и в магии — правила концентрации одинаковы для всех, но некоторым это дается легко, некоторым — хуже, большинству не дается вообще. Я могу, если выложиться до предела, вырвать этот дуб с корнем, но были и есть маги, тот же Байд, который мог бы, наверное, скосить всю эту рощу. В то же время тысячи людей, несмотря на все старание и полную внутреннюю уверенность, что у них все получается как надо, не смогут даже пошевелить вот этот камешек без того, чтобы не пнуть его ногой. Некоторым легко удается лечебная магия, но у них может не быть никаких способностей к боевой. Бывает и наоборот. Такие, как Байд, рождаются раз в столетие…

Спал я плохо — сказалось нервное перенапряжение во время занятий. Долго ворочался с боку на бок, стараясь уснуть, временами проваливался в омут беспамятства, затем крик какой-нибудь птицы или шорох ветра в кронах деревьев заставлял меня вновь всплывать на поверхность — каждый раз все с большим и большим трудом. В воздухе еще оставался запах дыма, полянку мы угробили основательно, когда еще зарастут следы моих буйных экспериментов. Наконец, уже далеко за полночь, я все же заснул.

Не знаю, что меня разбудило — я открыл глаза и ощутил в воздухе чувство жуткой опасности, кожа мгновенно покрылась мурашками. Как я уже говорил, я привык доверять своим инстинктам, но в этот момент ощущал странную раздвоенность — все мое естество кричало о том, что на меня надвигается нечто ужасное, однако при этом я ощущал и легкое чувство нереальности окружающего, как будто я сплю, вижу дурной сон и знаю, что это именно сон. Я даже ущипнул себя за руку, но ничего, кроме синяка, который непременно завтра появится в этом месте, данное отрезвляющее действие не принесло.

Медленно подобравшись рукой к рукояти меча, я схватил его и вскочил на ноги. И тут же чуть не рухнул обратно от слабости — похоже, я здорово вчера себя измотал, впредь надо быть поосторожнее.

Кое-как удержавшись на ногах, я оглядел поляну в поисках источника опасности. И тут я увидел…

Алия вчера устроилась на ночлег в уютном уголке, образованном вывороченными корнями огромного дуба, на груде сухих прошлогодних листьев. Теперь же ложе было разорено, все вокруг покрывали обрывки одежды и жуткие темные пятна. А над разрушенной постелью склонилась самая отвратительная образина, которую я когда-либо видел. Тварь была немного ниже меня и стояла на задних лапах. Бугристое тело, покрытое жесткой чешуей и какими-то шипами, крючковатые лапы с длинными кривыми когтями…

Монстр повернул в мою сторону свою уродливую голову и раскрыл пасть. Огромные клыки явно свидетельствовали о том, что это не травоядное… к тому же по его груди обильно стекала из пасти слюна пополам… с кровью.

Теперь оно повернулось ко мне полностью, и я увидел ее левую лапу… в ней был зажат… нет, я не мог ошибиться… это был плащ Алии… рассветное небо позволяло в полной мере видеть, что плащ разодран по всей длине и покрыт кровавыми пятнами…

Я выставил меч перед собой и принялся осторожно обходить тварь, занимая более удобную позицию для атаки. Что ж, я потерял свою спутницу, но эта гадина дорого… ох как дорого заплатит за этот завтрак. Меч описывал круги, ладонь левой руки уверенно лежала на магическом камне в рукояти.

Тварь сделала шаг в мою сторону, раззявила пасть и оттуда вырвалось угрожающее рычание. Клыки сверкали в утреннем сумраке.

Я взмахнул мечом, и тварь испуганно отпрыгнула назад.

— Что, не нравится, сука… Я тебе, дрянь, не беззащитная девушка…

Монстр опять что-то прорычал. Атаковать он явно не спешил, однако и убегать не собирался, а, напротив, выставив вперед когти, стал очень медленно кружить вокруг меня, стараясь соблюдать дистанцию. Внезапно я увидел в правой лапе чудовища кулон Алии… В следующее же мгновение монстр выбросил лапы вперед…

Помимо моей воли меч взметнулся вверх и описал странную фигуру вроде восьмерки, причем так быстро, что чуть не вырвался у меня из рук. У меня за спиной с треском сломалась средних размеров березка.

— Ах ты, тварь, еще и колдовать здесь будешь, — прошипел я, готовясь к прыжку. — Положи эту игрушку, сука, она принадлежала самой лучшей в мире женщине. Не твоим лапам ее трогать.

Монстр, похоже, очень удивился тому, что его незримый удар прошел мимо… а мимо ли? Может, это меч отбил его, если такое вообще возможно? Тем не менее чудовище отступило. У меня мелькнула мысль, что тварь собирается удрать, — допустить это было нельзя. Но нет, монстр снова остановился, но теперь когти его правой лапы скребли кулон, а левая была протянута в мою сторону. Мерзкая пасть издавала глухое рычание.

Я рванулся вперед, однако тварь в последний миг отпрянула в сторону с непостижимой для столь уродливого тела грацией, ее когтистая лапа приложилась к моему незащищенному шлемом затылку…

Все поплыло перед моими глазами. Черты монстра вдруг стали неустойчивыми, как плохо настроенная голограмма, сквозь мешанину клыков и когтей мелькнуло испуганное женское лицо, затем оно стало все отчетливей, пока не превратилось в милое, но смертельно бледное личико Алии.

Я тупо огляделся по сторонам — нигде не было следов того, что я лицезрел несколько минут назад: ни пятен крови, ни разодранного плаща маркизы, ни, разумеется, самого чудовища.

Плащ, целый и невредимый, хотя порядком помятый, лежал на земле, а прямо передо мной стояла несколько взлохмаченная девушка, все еще сжимающая в побелевших от напряжения пальцах свой кулон.

Мелькнула мысль, что она в любой момент влепит в меня самый серьезный заряд, на который способна, вроде того обещанного, что может выдрать дуб с корнем.

— Все уже в норме… — хрипло пробормотал я, бессильно опускаясь на землю, и повторил: — Уже все…

Она с опаской подошла ко мне вплотную и медленно приложила ко лбу ледяную ладонь. От этого прикосновения стало чуть легче.

— Что это было? — вырвалось у меня.

— А что ты видел? — Голос ее дрожал от перенесенного стресса.

Я рассказал, стараясь быть по возможности многословным — и мне, и ей требовалось время, чтобы успокоиться. И не-известно, кому больше.

Выслушав мой рассказ и к тому времени несколько придя в себя, она согласно кивнула:

— Не знаю, как это называется на вашем языке…

— Галлюцинация, — буркнул я.

— Галлюцинация… — повторила она, смакуя новое слово. — Все-то есть в вашем языке. У нас это называется «ложное видение». Но ваше слово звучит лучше.

— Что же это было?

— Это было нападение, — вздохнула она. — Магическое нападение, причем это был очень сильный маг, очень! Я бы и половины такого сделать не смогла б. Это идеальная… галлюцинация, столько деталей и нюансов — уму непостижимо.

— И где же этот «очень сильный маг»? — зло поинтересовался я, из последних сил порываясь встать. — Мне очень хочется с ним потолковать об отдельных «нюансах» и «деталях», высказать ему свою критическую точку зрения.

Алия махнула рукой.

— О, он не здесь. Такое колдовство требует… кое-каких предметов, но его вполне можно провести с расстояния, оставаясь в полной недосягаемости. Так что можешь не рваться в бой, мой рыцарь, сейчас ты его не достанешь. Что ты там говорил о «лучшей в мире женщине»?

— Когда я все это увидел… обрывки твоей одежды, кровь, твой кулон в когтистых лапах… я почувствовал, что… Но послушай, Алия, зачем я ему сдался, этому твоему колдуну?

Она долго сидела молча, то ли думая над моим вопросом, то ли погрузившись в какие-то иные мысли. Я же молча смотрел на нее, с ужасом понимая, что если бы не вымотал так себя вчерашними упражнениями, то скорее всего напал бы сразу, не раздумывая и отбросив всякие мысли о стратегии и тактике. И первый же удар достиг бы цели.

Похоже, она пришла к тем же выводам.

— Это было нападение на меня, — задумчиво сказала маркиза. — Ты просто подвернулся под руку, тебя использовали как инструмент. Если бы ты так не устал…

— Что же теперь делать, Алия? Интуиция мне подсказывает, что это может повториться.

— Интуиция…

— Ну… предчувствие, предвидение… догадка, если хочешь. И все же?

— Нет! — жестко сказала она. — Это не повторится. Я буду настороже, и ты тоже. Но прежде всего мы займемся твоей тренировкой, я научу тебя защищаться от таких нападений. Отныне и впредь.

Она задумчиво посмотрела на почти затухшие угли и тихо добавила:

— Интересно, кому же я так мешаю…

— Похоже, мой лорд, ваш обожаемый Шер… простите, высокочтимый мэтр Шерривер тоже сел в лужу?

— Ваш сарказм здесь совершенно неуместен, Шайк. Шерривер еще не показал всего, на что способен.

— Я тоже.

— У вас был шанс, Шайк. И не один.

— И тем не менее я прошу дать мне еще одну попытку.

— Да хоть десять, Шайк. Или вы достигнете цели, или маркиза вместе со своим спутником свернут вам шею. И в том и в другом случае я останусь в выигрыше.

— У вас тонкий юмор, мой лорд…

— Теперь представьте, что у вас в голове кусок железа… Голая степь постепенно сменялась обжитыми местами. То там, то здесь виднелись вспаханные наделы, на которых появились всходы будущего урожая. Несколько сервов трудились на своих делянках, отрываясь только затем, чтобы поклониться рыцарю, каким в их глазах я, безусловно, являлся, и благородной даме, неспешно проезжающим мимо по дороге.

Прошлая ночь прошла мирно — нападение не повторилось, хотя я его ожидал и давал себе слово, что не стану бросаться с мечом ни на какого монстра. Обещание несколько неосторожное, поскольку в этом сумасшедшем мире монстры вполне могут оказаться настоящими.

— А почему в голове? Раньше вы рекомендовали грудь.

Алия продолжала тренировать меня в искусстве магии.

Учитывая, что она училась достаточно давно, ее редкие похвалы тому, чего я смог достичь за два вечера, наполняли меня бескрайней уверенностью в собственных силах. Впрочем, она умела быстро сбивать спесь.

Но по крайней мере я научился сдерживаться и не выкладывать весь накопленный запас за один раз. Сегодня с самого утра я был поставлен перед необходимостью держать «огонек» силы постоянно зажженным, не давая ему ни разгореться, ни окончательно погаснуть. Моя прекрасная ведьма объяснила, что такое состояние — основа основ. Маг, сколь бы опытным он ни был, будучи захваченным врасплох и без запаса энергии, был обречен на неминуемое поражение, поскольку времени на концентрацию может не оказаться, а выброс без резерва, только за счет силы организма, вел к мгновенному истощению вплоть до обморока, после чего чрезмерно самоуверенного колдуна можно было брать голыми руками.

— А про грудь ты тоже не забывай. — Сервы теперь находились за пределами слышимости, и Алия снова перешла на ты. — Огонь ни в коем случае не должен угаснуть. Пока, возможно, это и не просто, но со временем ты так привыкнешь к этому ощущению, что сможешь поддерживать запас даже во время сна.

Я ей, конечно, верил, однако пока с самого утра пребывал в непрерывном напряжении.

— Сосредоточься… только не вкладывай в это столько усилий, напомнила она, заметив напряжение на моем лице. — Это должно быть естественным.

Железка в голове. На самом деле представить такое совсем не трудно когда-то так и было. Помнится, при захвате банды пиратов на Титане взрыв гранаты вмял гермошлем мне прямо в башку.

Конечно, я чертовски рад был, что при этом и шлем не лопнул, и череп мой не треснул, но те три часа, пока ребята меня выносили с их базы к десантному шаттлу, я совершенно явственно ощущал, что в моей голове находится что-то такое, чему там совсем не место.

Почувствовав мою уверенность в себе, Алия продолжила:

— Теперь вспомни, как огонь стекал в твою руку. Пусть теперь так же металл окружит твою голову… сосредоточься… ни единой щели, даже самой крошечной… сосредоточься… он не мешает тебе ни видеть, ни слышать, ни дышать… но окружает тебя сплошным защитным слоем… надежным и прочным… никто не сможет…

Тут я не выдержал и расхохотался.

— В чем дело? — возмутилась маркиза. — Это достаточно серьезные вещи, чтобы к ним относиться с надлежащим вниманием.

Отсмеявшись, я объяснил девушке, что довольно существенную часть жизни как раз и проходил в такой же вот «несокрушимой» железке, надетой мне на голову. Так что мне не только очень просто все это себе представить, но и очень просто при этом совершенно комфортно себя чувствовать. Я был эрсменом недостаточно долго, чтобы отвыкнуть от того ощущения уверенности, которое дает хорошо подогнанный боевой скафандр.

Алия несколько скептически взглянула на меня и усмехнулась.

— Ну-ну… Насколько меня учили, этот вид магии, при всей его простоте, довольно сложен для исполнения,

Что ж, бла-ародный… космодесантник, — она выговорила словечко с некоторым усилием, но почти правильно, — продемонстрируйте мне ваше умение.

А запросто. Я тут же уверил себя, что хотя я и еду на лошади, но на мне не допотопная кольчуга и ничего, кроме ушей, не защищающий шлем, а стандартная боевая броня с автономной системой дыхания. Чувства были привычными до боли. Я вполне вошел в роль, и на какой-то момент мне показалось, что подо мной не благородное животное, а кресло в рубке шагающего танка. С лязгом передвигаются могучие шагоходы, гудит земля, встречаясь с металлом, со всех сторон несокрушимая броня…

— Нет проблем! — сообщил я Алии, продолжая оставаться в «броне». Да если бы мне даже… ну хотя бы простой боевой хак, то плевал бы я на все местные ножи, арбалеты и прочую дребедень. Если уж не иметь его в натуре, то уж представить — проще простого.

Ее рука легла на талисман, что слегка меня обеспокоило. Не настолько, впрочем, чтобы сбиться с ритма. Девушка что-то шептала, так тихо, что разобрать ее слов я не смог бы при всем старании.

— Прости, но я не понимаю. Что ты говоришь?

— О боже… — удивленно выдохнула она. — У тебя действительно получилось! Да как сильно! Я еще ни разу не видела такого мощного блока, даже мне такое не под силу.

— Может, ты все же объяснишь, в чем дело?

— Да, конечно. А ты можешь не снимать эту… защиту? Как долго?

— Могу и вообще не снимать, — пожал я плечами, не совсем пока понимая, что случилось. — Бывали времена, когда мы находились в скафандрах и по неделе.

— Что такое «скафандр»? Объясни подробнее…

— Ну… это такой костюм. Очень прочный, скажем, мечом, стрелой или другим подобным оружием его даже не поцарапаешь. Как ты и заказывала, без единой щелки. Часть его прозрачна, так что все вокруг можно видеть…

— А дышать? — требовательно спросила она. — Как же дышать, если ни единой щелки?

— Это совсем просто. В скафандре есть специальный баллон, в котором немного воздуха. Его вполне хватает на несколько часов, но есть и более новые конструкции, там применена система… в общем, тот же воздух, который я выдыхаю, очищается, и им снова можно дышать. В таком костюме можно пробыть и несколько дней. Да и потом просто замени баллон, и живи себе дальше.

— Ладно, это я поняла… вроде… А слышать? Как ты можешь слышать, если с ног до головы закован в металл?

— Для этого тоже есть… ну, в общем, такая штука, которая слышит все, что делается вокруг, и передает мне прямо в уши.

— А если вокруг… очень шумно? — В ее голосе прозвучало легкое беспокойство. Создавалось ощущение, что этот вопрос ее действительно здорово заинтересовал. Интересно почему?

— Тогда эта штука будет передавать мне звуки потише, чтобы я не оглох. Серьезно, с чего это тебя так взволновало? И зачем это нужно?

— Ты, Стас, конечно, талантлив, и маг из тебя наверняка получится, но вот сообразительности у тебя… Защита — она и есть защита. Кольчуга защита от меча. Панцирь — защита от арбалетного болта. А мысленный шлем… или, как у тебя, этот самый твой… ска-афандр — это защита от мысленного нападения. Пока ты чувствуешь, что он на тебе, то, что было той ночью, не повторится.

— Но это же так… просто!

— О нет. Это просто для тебя, потому что вы придумали такие удивительные вещи. Но мало кто из начинающих магов способен представить себе, что его окружает нечто, не пропускающее ни воздуха, ни звуков, и при этом можно продолжать нормально слышать и дышать. Поверь, были случаи, когда неопытные ученики умирали во время таких экспериментов. От удушья. По-настоящему умирали, Стас.

— О господи… умереть? От воображаемого шлема?

— А тот фаербол, которым ты чуть не спалил столь редкую в степи рощу, он тоже был воображаемым? — язвительно поинтересовалась она, сразу превратившись из утонченной маркизы в обычную ехидную девчонку. Только сейчас я подумал, как же она молода. Впрочем, маркиза тут же стала серьезной. — Пойми, Стас, магия вполне материальна. Ее можно потрогать, ее можно почувствовать… И об нее можно очень сильно обжечься. Да, Стас, они умирали. И знаешь почему? Потому, что, вообразив вокруг своей головы несокрушимый шлем, они просто не смогли его снять. Понимаешь? Они не знали, как это сделать. И они не знали, что можно было вообразить себе этот твой… баллон и спокойно дышать.

— Не горячись, Алия, я понял. Прости за тупость. Значит, нам… в смысле мне… это дает защиту от ментального удара?

— Знаешь, Стас, — вздохнула она, — если я пообщаюсь с тобой еще пару месяцев, ни один человек не будет понимать моих фраз. Я с каждым днем слышу от тебя все больше неизвестных слов и ловлю себя на том, что сама начинаю их употреблять.

«Если я пообщаюсь с тобой еще пару месяцев, — мелькнула у меня мысль, то я не отдам тебя ни одному „человеку“, независимо от того, будет он тебя понимать или нет. Хотя скорее всего не отдам и сейчас».

— Что ж в этом плохого? — вслух сказал я. — В конце концов, мы достигли немалых успехов в самых разных областях, а успехи, само собой, требуют слов, чтобы их описать.

— Так касательно твоего вопроса. Помимо защиты от… ментального удара… звучное слово, ничего не скажешь… Помимо защиты, ты станешь невидим для магов. Они не смогут определить, где ты находишься и что делаешь.

— Лорд, мы потеряли ее.

— Шерривер, вы же утверждали, что сможете контролировать каждый ее шаг. Или вы лгали мне?

— Не совсем так, мой лорд. Маркиза де Танкарвилль действительно неплохой маг, и ее астральная защита достаточна для того, чтобы скрыть ее от моих глаз. Но вот ее спутник…

— Искатель.

— Да, могу отдать должное, Шайк подобрал подходящую кличку… До сих пор мои подручные свободно могли его… видеть. Но несколько часов назад он…

— Что?

— Он исчез, мой лорд. Или умер, или… или он «закрылся».

— Может, это дело рук маркизы?

— Сомневаюсь, лорд. Она едва может «закрыть» себя, его же только слегка защищала, достаточно от нападения издалека, но не от обнаружения.

— Интересно… Впрочем, это не имеет значения. Я и так знаю, куда они едут. Вызовите Шайка, мэтр.

— Повинуюсь, лорд.

Тренс… Я, разумеется, ожидал, что мы прибудем в город, но, честно признаться, не думал, что это действительно окажется городом. Воображение рисовало что-то вроде замка, окруженного все теми же лачугами, ну, допустим, пусть даже их будет побольше.

Действительность превзошла все ожидания. По моим очень приблизительным прикидкам, население Тренса составляло не меньше сотни тысяч человек. Да уж, по местным меркам, это наверняка настоящий мегаполис. Лачуги, понятно, имели место быть, и немало — куда же без этого. Но хватало и вполне приличных домиков, а уж когда мы миновали не слишком высокую, но тем не менее внушающую определенное уважение крепостную стену, то попали, прямо скажем, в почти цивилизованный мир. Центр был застроен вполне приличными двух- и даже трехэтажными домами, если, конечно, считать третьим этажом мансарды.

— Здесь живет вся знать Дарланда, — заметила Алия, — и почти все купцы.

— Жить в столице, наверное, большая честь, — рассеянно заметил я, глазея по сторонам, что было вполне позволительно для провинциала, каким я являлся как по легенде, так, по сути, и на самом деле.

— А за честь надо платить, — рассмеялась она. — Лорд Блан, нынешний правитель Дарланда, человек, безусловно, умный. Откровенно говоря, его методы… не нашли понимания среди знати, однако они, очевидно, приносят определенные результаты. В частности, он издал закон, по которому чем ближе ко дворцу желает жить человек, тем больше он должен за это платить.

— И платят?

— Еще как! Право жить вот здесь, скажем, стоит три сотни марок в год.

Мне оставалось только присвистнуть… Да уж, помня объяснения Алии, можно было прикинуть, что на эти деньги лорд мог в течение того же года содержать… ну, с полсотни солдат как минимум. А мы же еще даже не видим дворца.

— Это еще считается в какой-то мере окраиной, — словно прочитав мои мысли, уточнила Алия. — Чем дальше, тем дороже. Однако это действительно большая честь. Среди купцов это не так явно выражено, а вот, скажем, для какого-нибудь мелкого барона заявить, что он-де живет в «алом кольце» — это куда весомее сундука с марками… к тому же сундук всякому не показывают, а гербы на дверях — пожалуйста, любуйся.

— Кстати о гербах — вам не кажется, миледи, что нам необходимо наведаться к оружейнику, прежде чем нам будет оказана аудиенция?

— Собственно, мы туда и едем.

— А что значит — «в алом кольце», маркиза?

— Город построил еще прадед нынешнего лорда. Думаю, при вашей кочевой жизни вам доводилось бывать в древних городах. Вы наверняка заметили, что построены они, как правило…

— Хаотично?

— Хаотично… это от слова хаос, да? Знаете, Стас, придется вам учить меня вашему языку. Он мне определенно нравится. Да, именно хаотично, то есть беспорядочно. Кривые узкие улочки… Этот город строился как город-крепость. В центре — дворец герцога, это настоящая цитадель, окруженная рвом с водой. Затем идет «золотое кольцо» — там живут наиболее близкие ко двору сановники и рыцари, а также самые богатые жители Дарланда. Потом снова крепостная стена и ров. Я видела карту у герцога — это действительно почти идеальное кольцо, а ров вокруг него копали четырнадцать лет. Затем идет «алое кольцо», сейчас мы как раз его проезжаем. Оно тоже окружено крепостной стеной. И за ним, по сути, это уже городские окраины, расположено «белое кольцо», где живут сервы, ремесленники, мелкие торговцы и наемники. А «алое кольцо» — это пристанище не очень богатых, но и отнюдь не бедных баронов, рыцарей, купцов и разных дел мастеров.

— Согласен, город просто создан для обороны.

— Предок нынешнего герцога был мудр…

Да уж, ничего не скажешь. Три ряда крепостной стены, если считать замковую. Улицы широкие, просто созданные для кинжального удара латной конницы, а дома вокруг каменные, высокие — расставить там лучников, и у атакующих сразу возникнут жуткие проблемы. А уж политическая сторона вопроса… Я примерно представлял себе сделанный герцогом расчет. Сервам-то терять нечего, все их имущество — то, что на них. А вот люди побогаче, да каждый со своими слугами, стражей и прочей челядью — они будут до последнего защищать свое добро. Живи я, скажем, в замке за тридевять земель отсюда, очень бы мне нужны были местные заварушки. Всегда можно пересидеть за своими персональными стенами. А тут стена одна — или она будет защищена, или нападающие прорвутся, а там уж не станут разбираться,кто хороший, а кто плохой. А искусственно созданный престиж проживания возле дворца способствует тому, что самые сильные вассалы будут в любой момент под рукой. Да и нынешний лорд отнюдь не дурак — мало того, что культивирует тягу своих сторонников быть, так сказать, под боком, так еще и деньги с них за это берет.

— У меня появляется одно нехорошее чувство, маркиза. Боюсь, что мастер, который может позволить себе жить в «алом кольце», запросто может оказаться мне не по карману.

— Он живет в «золотом кольце», милорд. Но вам не стоит об этом беспокоиться, ваш новый щит не будет нам стоить ни гроша.

— Заманчиво, но в высшей степени сомнительно. — Не волнуйтесь, этот человек — мой… друг.

А паузу я, между прочим, заметил. И, что интересно, почему это она мне так не понравилась? Что мешает леди из хорошей семьи иметь… друзей в разных слоях общества? И какое, собственно, мне, случайному попутчику, может быть до этих… друзей дело?

Нда-а-а… А может, ты ревнуешь, десантник? Вот так, банально, влюбился в первую встречную девчонку? Ну, допустим, влюбился. В конце концов, кому я собираюсь врать? Самому себе? Глупо, сам себя не обманешь, я влюбился самым натуральным образом и намерен делать все, чтобы двигать дальше в том же духе. Святое дело, жаль, Христос не дожил. Алия действительно прекрасная женщина, бесподобно умна и… для самоуспокоения добавим, что именно она может обеспечить мне путь вверх, туда, где я смогу найти способы исполнить свою миссию. А если честно, плевать я хотел и на миссию, и на Сергеева с его проектами — эта женщина, кажется, для меня куда важнее всего остального.

Мы подъехали ко рву… нет, я бы сказал, к каналу, поскольку для рва эта оборонительная линия была слишком уж широка. Даже мост производил впечатление — и эта конструкция явно была подъемной. Если уж местные инженеры и не додумались до пушек и двигателей мощностью выше одной лошадиной силы, то уж в вопросе возведения крепостей они достигли определенных успехов.

Сама крепость «золотого кольца» тоже производила впечатление. Особо бросился в глаза тот факт, что стена была двойной, и те несчастные, кто захватил бы ее первый рад, сразу оказались бы под огнем лучников на второй, более высокой, стене.

Да, я бы ее штурмовать не взялся. Конечно, у башен второго рада имеется ощутимое мертвое пространство, но, видимо, чем-то защитники это компенсируют.

Подковы застучали по бревнам моста, и Голиаф, повинуясь движениям поводьев, послушно остановился перед стражей — четыре солдата в кирасах и шлемах, на которых красовались значки герцога Дарландского. Солдаты явно не проявили особого интереса, однако у меня почему-то не создалось ощущения, что эти парни ловят ворон.

Взгляд одного из воинов, чьи доспехи были несколько богаче, плюмаж немного пышнее, а значок на шлеме — относительно больше, чем у других его товарищей, ощупал меня взглядом. Ощущение — как будто меня раздели, обыскали и быстро одели снова.

Солдат наклонил голову, то ли в поклоне, то ли в утвердительном жесте «да, мол, можете проезжать», и сделал шаг назад, освобождая дорогу. Голиаф двинулся вперед, Алия последовала за мной. Ни единого слова так и не было сказано.

— Не слишком они любезны с благородными путниками, — с легкой ноткой уязвленности заметил я, когда стража оказалась вне зоны слышимости.

— О, это личная гвардия герцога. Их статус при дворе довольно высок, к тому же среди них немало дворян, чей ранг, при всем моем уважении к вам, милорд, гораздо выше, чем у… бастарда, даже и носящего рыцарский пояс.

— Спасибо… мой ранг — ваших рук дело.

— Не обижайтесь, милорд. Герцог вполне обоснованно гордится своими гвардейцами — я бы сказала, это лучшие солдаты срединных уделов. К тому же служба здесь весьма почетна, хотя, конечно, в основном, это удел людей благородных, но не слишком обеспеченных. Между прочим, хочу вас предупредить, друг мой, если герцог проявит к вам благосклонность, он вполне может предложить вам место в их рядах.

— Это… не совсем то, что мне сейчас необходимо.

— Знаю, поэтому и говорю вам это. Поймите, это немалая честь, которая не достается первому встречному, а поскольку вы будете вынуждены отказаться, то постарайтесь сделать это, никого не оскорбив.

Да, разумеется. Мне только и не хватало нажить здесь себе врагов. С другой стороны, мне просто жизненно необходима определенная известность, иначе я так на долгие годы и останусь рядовым телохранителем, что меня никак не устраивает, даже… даже если речь идет о ТАКОМ теле.

Мы специально не обсуждали этот момент, но такие вещи самоочевидны. Общество, построенное на феодальных принципах, уважает три вещи — силу, власть и богатство. Богатство, по крайней мере в ближайшее время, мне не светит. Я, разумеется, ничего не имею против наличных, особенно в большом количестве, но, как я понял, здесь их можно либо унаследовать, либо взять огнем и мечом. Поскольку «папа» оказался порядочной свиньей, и, кроме титула, ничего мне от него не перепало, то… не торговлей же мне заниматься. Власть — тут вообще все понятно, вакантные должности распределены и есть масса кандидатов в резерве. Остается сила — необходимо завоевать известность и славу, лишь тогда можно обеспечить себе не только свободу действий, но и саму возможность использования этой свободы в моих целях.

Турниры здесь, безусловно, бывают, куда же без них. Правда, в своем умении владеть копьем я порядком сомневался, однако попробовать стоило будем считать это первым шагом к славе. Ну чем я, собственно, рискую сломать себе шею? Кто не рискует, тот не пьет шампанского… впрочем, здесь его наверняка не производят.

— Скажите, маркиза, а если я, скажем, по неосторожности, действительно нанесу кому-то оскорбление?

Алия задумалась.

— Ну… оскорбив герцога, вы вполне можете лишиться головы. От священника или купца вполне можно ждать любой гадости, яда, наемного убийцы или, скажем, навета. Простой рыцарь скорее всего сочтет возможным навязать вам дуэль. Дворянин, достаточно знатный, чтобы скрестить меч с бастардом, предложит вас на ужин кому-нибудь из своих вассалов…

— Не думаю, чтобы меня это пугало, — несколько нетерпеливо прервал я ее. — Меня больше волнуют последствия. Ну, допустим, ухлопаю я кого-нибудь, что потом?

— Да ничего, — пожала она плечами, — ничего особенного, милорд. Дуэль здесь событие весьма уважаемое.

— Совершенно не вижу, почему бы двум благородным донам не выяснить отношения, — пробормотал я.

Алия не услышала или не сочла нужным услышать.

— К тому же считается, — продолжала она, — что над ристалищем царит святой дух, поэтому тот, кто победил, тот обычно и считается правым. Хотя, разумеется, всегда может найтись какой-нибудь родственник, желающий отомстить. Только, Стас, не надейтесь на свой меч, в этом он вам не поможет.

Я даже не стал задавать вопроса вслух, просто изобразил на лице смесь удивления, непонимания и желания получить разъяснение.

— Как я уже говорила, — не замедлила маркиза прояснить ситуацию, поединок считается делом если и не священным, то к этому достаточно близким. Поэтому преимущество должно быть у человека, а не у его кошелька. Поединок проходит без доспехов, только с одним видом оружия, причем выбирает его оскорбленная сторона.

«Как мне это знакомо, — подумал я, — инкрустированные серебром пистолеты в лакированной коробке, стрелять по счету три…»

— И никакой магии, — поставила точку моя прекрасная спутница. — Кстати, вы помните о том, что все время должны поддерживать ваш… скафандр?

Да? Я совсем о нем забыл, однако рефлекторно продолжал считать себя закованным в броню. Тяжесть кольчуги на плечах вполне отвечала образу, поэтому мне не приходилось тратить особых усилий на самовнушение. Так что в этом отношении Алии вряд ли стоило волноваться.

— А я? Допустим, я сочту себя оскорбленным. Как я должен поступить?

— Откровенно говоря, я не думаю, что вы хотите услышать, каким образом вы сможете замять дело, верно? — нахмурилась маркиза.

Ага, конечно, крошка, как всегда, права. Нарываться на неприятности самому — значит прослыть невеждой и задирой, а такая «слава» мне особенно и не нужна. А вот разыграть оскорбленное достоинство — эт мы могём, тем более что у провинциалов гонора, как правило, хватает на двоих или троих столичных штучек. Что ж, а повод наверняка найдется — кто ж удержится, чтоб не проехаться в адрес деревенского ублюдка, вылезшего в люди благодаря папиному перепитию.

Разумеется, я не стал посвящать маркизу в некоторые не слишком мирные планы на будущее. Вслух я сказал нечто более подходящее к ее мировоззрению:

— Я, конечно, не ищу ссор, однако же ситуация может повернуться и таким образом, что другого выхода просто не будет. Что я тогда должен делать?

— Выплеснуть кубок в лицо обидчику. Это — формальный вызов. Но вы непременно должны объяснить, что именно подвигнуло вас на этот шаг возможно, виновный захочет извиниться. К тому же если ваш противник — лорд, он может и не принять вызова… хотя это наверняка вызовет не слишком приятные сплетни, так что сильно рассчитывать на это не стоит. Немного помолчав, она добавила:

— Ваши слова несколько беспокоят меня, милорд. Прошу вас, не переоценивайте свои возможности — эти люди с детства обучаются владеть мечом. Я, конечно, видела вас в деле и готова признать, что вы были великолепны, но поверьте, никто из этого мужичья, ни по отдельности, ни все вместе, не сравнится с опытным рыцарем, вся жизнь которого проходит на поле боя.

— Я постараюсь быть предельно благоразумным, маркиза… А что? Я же не врал… просто допускаю возможность, когда благоразумнее будет именно ввязаться в неприятности, чем от них уклониться.

— Святой Дунстан! Алия, какими судьбами?

Толстый низенький мужчина лет пятидесяти схватил маркизу за плечи, на его глазах появились слезы. Я еще не успел спрыгнуть с коня, поэтому наблюдал эту сцену несколько свысока и, честно признаться, с некоторым чувством удовлетворения.

В конце концов, если именно он и есть упомянутый ранее «друг», то лично мне эта дружба ничем не угрожает.

— Мы все считали тебя погибшей! Весть о падении замка Форш разнеслась по всему Дарланду, но еще никто не встречал тех, кто смог пережить осаду… А Рено…

— Он погиб, Дункан…

— Это большое горе для всех нас… — Улыбка толстяка увяла, однако тут же появилась вновь. Глаза хитро прищурились. — Однако, насколько я помню, ты, моя дорогая, не слишком сияла от счастья, выходя замуж?

— Оставь, Дункан, Рено был моим мужем… Не скрою, я его не любила, но он был по крайней мере достаточно благороден, чтобы моя нелюбовь не превратилась в ненависть.

— Вот именно, — понимающе кивнул он. — Но недостаточно благороден для того, чтобы вообще отказаться от этого брака, верно?

— Он погиб, защищая меня и мой… наш дом. Мертвые сраму не имут, ты же не хуже меня знаешь это.

— Прости… Впрочем, твои холодные слова ни в коей мере не могут омрачить радости от твоего появления.

Тут он соизволил обратить внимание на меня, в основном, потому, что я спешился и теперь не возвышался над обществом, а стоял прямо перед его глазами. Учитывая, что я был выше его на две головы… ну, возможно, не выше, а длиннее… в общем, меня трудно было не заметить.

Пока они выясняли отношения, я даже успел оглядеться. То, что владельцу этого дома вполне по средствам платить за проживание в «золотом кольце», было очевидно. Во всем чувствовался не просто достаток, а самое натуральное богатство — роскошный дом с колоннами и цветными витражами, во дворе фонтан — интересно, за счет чего он работает? — изысканная одежда, массивная золотая цепь на шее…

Конечно, я сразу отметил, что он обращается к ней на ты, причем нисколько не стыдясь присутствия посторонних, коим я, с его точки зрения, безусловно, являлся.

— Алия, представь мне своего спутника. Это твой… телохранитель?

Пауза была столь же очевидна, как и скрытый за ней смысл.

Кстати, мы с Алией совсем не обсуждали тему ее замужества — банальный эгоизм, мои проблемы в последнее время меня беспокоили куда больше, чем бывший муж дамы моего сердца, тем более почивший в бозе. Хотя даже из нескольких уловленных мной фраз я узнал достаточно, чтобы мое настроение улучшилось.

— Это сэр Стас де Бург… сын графа де Бурга, если вы его помните. Он присоединился ко мне недавно, однако я обязана ему жизнью.

Лично я привык называть вещи своими именами. Здесь, похоже, принято намекать, хотя столь прозрачно, что проще было сказать прямо.

— Сэр Стас! Позвольте представить вам барона Дункана фон Ридерау, советника его светлости герцога Дарландского… и моего дядюшку.

— Это большая честь для меня, милорд. — Я склонил голову, как того требовал этикет. Хотя баронство и было младшим из наследуемых титулов, тем не менее по сравнению со мной, простым рыцарем, у него был ранг выше.

— И для меня это честь, сэр Стас! — Полупоклон барона был куда более выражен, чем принято в подобной ситуации. Это в немалой степени свидетельствовало о том, что ко мне проявлено большое уважение. — Рад видеть вас в моем доме, отныне и навек вы здесь желанный гость. Надеюсь, что за ужином вы поведаете нам о выпавших на вашу долю приключениях.

Должен признать, что челядь прекрасно знала, что ей делать.

Барон, по крайней мере на моих глазах, не отдал ни одного распоряжения, однако уже через минуту мой конь был расседлан и двое молодых парней занялись наведением блеска на его шкуре, миловидная служанка повела меня в дом, чтобы продемонстрировать отведенные мне покои, как она, застенчиво улыбаясь, объяснила на ходу. Впрочем, мне подумалось, что здесь, в такой близости от дворца, благородные гости — вещь достаточно обычная, чтобы любой хозяин всегда был готов к их приему. А раз так — достаточно… ну, скажем, движения уголка губ. Вверх — и гостя ведут к столу, вниз — и его пришпиливают к стене парочкой арбалетных болтов.

Барон, как я понял, свою безопасность ценил достаточно высоко — охрана и у ворот, и у дома… ну, это понятно, время сейчас такое, военное.

В холле, через который меня вели, бросились в глаза стоявшие у роскошной мраморной лестницы рыцари… нет, только доспехи, как я понял мгновение спустя. А потом сам себе удивился — в самом деле, месяцем… да нет, несколькими днями раньше я бы воспринял сверкающую начищенным металлом фигуру именно как элемент декорации, а вот сейчас — надо же, сразу подумал о живых людях.

Похоже, начинаю привыкать к средневековью.

Отведенная мне комната была светлой и просторной — и, бог ты мой, настоящая кровать! Ночевки под открытым небом, конечно, полны романтики, однако все хорошо в меру. Тем более, как я полагаю, этой романтики мне достанется еще выше крыши.

Девочка прощебетала что-то насчет омовения — еще бы, конечно, хочу! Последний раз я принимал ванну… ну, допустим, не так давно, еще на базе, но когда несколько дней подряд на жаре, да еще в кольчуге и прочих причиндалах, это я вам скажу… К тому ж, при всем моем уважении к Голиафу, к запаху машинного масла я привык куда больше, чем к запаху потного коня. В общем, мысль о чистой и, чем черт не шутит, возможно, даже теплой воде приводила меня в экстаз.

Я открыл глаза и понял, что все-таки заснул. Поистине непередаваемое блаженство — полулежать в огромном чане, наполненном действительно горячей водой, в то время как нежные девичьи руки прикасаются к вашей голове, аккуратно и благоговейно намыливают вам голову, погружая пальцы в волосы и массируя кожу головы.

В моей информации о местных нравах обнаружились зияющие пробелы. Алия, вообще говоря, больше заботилась о моих знаниях обычаев и правил поведения в обществе. А вот о том, что меня, взрослого здорового мужика, будет мыть хрупкая, стройная и при этом почти обнаженная девушка лет шестнадцати… и как я, собственно, должен на это реагировать? Повторяю, я здоровый мужик, и реакция у меня нормальная, здоровая. И мне чертовски приятно, что мою «ванну» до краев наполняет мыльная пена, благодаря чему этой «реакции» не видно.

— Ты можешь идти, — кивнул я в сторону двери, когда малышка закончила меня брить и любовалась своей работой. Мне показалось, что она несколько удивлена, однако мое распоряжение возымело действие, и девушка удалилась.

До красноты растершись чистой полосой жесткой ткани, местный, надо понимать, вариант полотенца, я почувствовал себя заново родившимся. Как, черт побери, приятно быть чистым. Бросив ткань на лавку, я повернулся к своей одежде…

Интересно, мне показалось, или она действительно рассматривала меня бесстыдно-оценивающим взглядом. Впрочем, она была уже одета, поэтому лично я данную сцену перенес легче, чем можно было ожидать.

— Прошу прощения, сэр, — она протянула мне стопку вещей, — господин барон просит вас принять это платье, поскольку ваша дорожная одежда совсем запылилась и нуждается в чистке.

Я молча кивнул и принялся одеваться. Раз она посмела зайти без стука, значит, здесь так принято и нечему удивляться. Тем более, раз уж они все равно утащили мое обмундирование, деваться было некуда.

Наряд был чертовски удобен и, несмотря на мое полное равнодушие к собственному внешнему виду, действительно неплохо смотрелся. Узкие штаны из чего-то, напоминающего замшу, густого черного цвета, просторная белая рубаха, широкий пояс с металлическими бляхами и кольцом для кинжала — все это в совокупности с так понравившимися мне моими сапогами из единорога создавало неповторимый образ чего-то вроде испанского гранда на отдыхе, по крайней мере я себе его представил бы именно так.

Подумав, я подвесил к поясу кинжал и, приведя в порядок свою шевелюру с помощью густого гребня и бронзового зеркала, счел, что мой внешний вид доведен до совершенства. На месте Алии я бы это оценил.

— Сэр, господин барон ожидает вас в трапезной. Соблаговолите следовать за мной.

— Прости, моя дорогая, твой спутник собирается принять участие в турнире?

После роскошного, хотя, на мой взгляд, излишне обильного ужина мы сидели в креслах в гостиной. Маркиза только что закончила свой рассказ о нашем путешествии, и я слегка пожалел о том, что повествование о том, что было с ней до того, я пропустил.

О наших с ней занятиях магией она, по каким-то своим соображениям, умолчала.

Алия сменила дорожный костюм на то самое платье, в котором я увидел ее впервые. Не могу сказать, что ей шло больше — думаю, мои романтические чувства заставляли меня восхищаться своей спутницей в любом виде. Барон, усевшись так, чтобы видеть нас обоих сразу, покуривал что-то вроде кальяна, артистически выпуская серии колеблющихся колец дыма. Наше столкновение с бандитами он принял как нечто само собой разумеющееся, видимо, здесь это было не в диковинку. В то же время рассказ о происшествии в роще его заметно взволновал, хотя и не вызвал никаких дельных соображений.

— Вообще-то мы планировали двигаться дальше, к Седрику. Армия скоро будет готова к действиям, — ответила Алия, явно не желая давать мне возможность первому вставить слово. — Думаю, мы будем там недели через две.

— Днем больше, днем меньше, — пожал плечами барон, — это несущественно. Я знаю, ты неплохой маг, а твой спутник, как я понял, отличный боец, и в армии Седрика вы не будете лишними, но эта армия выступит не завтра. Моя дорогая, пойми и меня, слух о твоем чудесном спасении наверняка уже достиг ушей герцога, и если я не представлю вас ко двору, это неправильно поймут. Я уважаю твое решение, но тогда, как ни тяжело мне это говорить, вам не стоило появляться здесь, тем более накануне праздника.

— Какого праздника? — удивилась маркиза.

— Ах да, ты же не знаешь этой радостной новости. Наш высокочтимый герцог решил жениться.

— Да? Воистину, новость действительно приятная. И кто его счастливая избранница?

— Синтия, младшая дочь Байонского дюка. Она чертовски хороша… хотя, конечно, до тебя ей далеко.

— Ты безбожно льстишь мне, Дункан.

— Ни в коей мере. Поверь опытному взгляду старого холостяка. Так вот, помимо красавицы жены, герцог приобретает столь надежную дружбу с Байоном, насколько это вообще возможно. Сама понимаешь, одно дело военный союз, тут мы все сможем найти общий язык, разве что кроме Гарленна, но этот брак, по сути, имеет далекие перспективы.

— Именно, — съехидничала Алия, — особенно учитывая, что у дюка нет сыновей. Глядишь, герцогу брак принесет не только спутницу жизни.

— Это политика, моя дорогая, — развел руками барон. — Увы, не всегда чистые помыслы таковыми выглядят. Не исключаю, конечно, что и этот факт оказал влияние на выбор невесты. Хотя разговоры об этом ходили достаточно давно. В общем, она прибыла дня три назад со своей свитой, и свадьба назначена через неделю. Конечно, было бы совсем неплохо вам остаться и принять участие в торжествах…

— Я не понимаю, — с ноткой возмущения заметила Алия. — Какие могут быть праздники, когда идет война?

— Ох, девочка, не принимай все так близко к сердцу. Пойми, Брекланд сожжен, с этим ничего не поделаешь. И Андору тоже досталось изрядно…

— Как, Андор тоже?..

— Да, граф Рейн приехал позавчера. Андорский замок разрушен, все погибли. Его в то время там не было. Между прочим, он тоже намерен присоединиться к Седрику, так что вы сможете двигаться вместе, все спокойнее. Он, как и ты, моя дорогая, тоже порывался сразу уехать, но герцог настоял. Ты же знаешь, наш лорд умеет быть очень убедительным.

— А каким бесом… ой… каким образом Рейна занесло сюда? От его замка до владений Седрика — несколько дней пути.

— Я не интересовался специально… кажется, здесь живет какая-то его родственница. Рейн, думается, был намерен попросить ее принять на себя управление землями, пока он в отлучке.

— Там еще есть чем управлять?

— Да, Андору досталось меньше, чем вам. Несколько сгоревших деревень да разрушенный замок. Даже их летняя резиденция не пострадала. Но я отвлекся от темы. Пойми, моя дорогая, здесь — мирная земля. Дарланд находится в центре срединных уделов, и война докатится сюда в последнюю очередь. Разумеется, помощь Седрику будет отправлена и, возможно, мощная помощь — герцог не дурак и понимает, что для него куда выгоднее помочь разбить орков за пределами своих владений, чем расхлебывать войну на своей территории. Но сам он, думаю, участия в этом не примет. Он неплохой человек, наш герцог, но полководцем он никогда не был.

— Судя по этой крепости, я бы этого не сказал, — вмешался я в разговор.

— О, это все было построено довольно давно, — охотно объяснил барон то, что я и так знал. — Герцог же только поддерживает все на должном уровне. Вы, молодой человек, со временем поймете, что мудрый правитель в первую очередь заботится о наличии у себя мудрых советников. У герцога есть прекрасные полководцы, они и поведут войска, он же по натуре политик, его больше привлекает процесс управления страной, чем участие в битвах. Сам он останется здесь, и это мудро — в лихое время нельзя оставлять народ без правителя.

— Рейн, похоже, так не считает, — мрачно заметила Алия.

— Рейн потерял брата, — посерьезнел барон, — и как мне кажется, хотя сам он на эту тему не распространяется, не только его. Вы же слышали, что в их доме жил молодой тролль? Кажется, они были очень дружны, однако сейчас он графа не сопровождает. Так что им движет, в немалой степени, жажда личной мести. Будет чертовски досадно, если это подвигнет его на неблагоразумные поступки. Он еще так молод… Да, графиня Аманда тоже приехала с ним.

— Я с ней незнакома, — пожала плечами Алия. — Да я и Рейна-то видела раза два в своей жизни.

— Кстати, Рейн здесь всего два дня, а уже пошел слушок, что их с Амандой связывает нечто большее, чем отношения мачехи и пасынка.

— А если и так? — с очевидным безразличием хмыкнула Алия. — Можно подумать, первый подобный случай. Я слышала, она была очень молода, когда Эрих объявил ее своей женой. Откуда она, кстати?

— Ни малейшего представления… и не думаю, что кто-нибудь знает больше. Впрочем, это не важно. И вообще, Алия, ты, конечно, мастер уводить разговор в другое русло, но ты не ответила на мой вопрос. Лично я считаю, что молодому человеку абсолютно необходимо попробовать свои силы на турнире, тем более что это в ближайшее время последний случай, когда можно поучаствовать в нем. Думаю, в дальнейшем твоему спутнику предстоят отнюдь не классические поединки.

Лично я предпочел бы турнир. Хотя, если мое умение ездить верхом и не вызывало у меня особых опасений, но вот все остальное… Впрочем, теорию мы подгоним, а практика — тут у меня еще все впереди.

— Поверь, девочка, молодому рыцарю, тем более никому не известному и без достаточных средств, нет иного пути, кроме как военная карьера. А ее первые ступени находятся именно на ристалище. Если ему удастся победить хотя бы в одном поединке, его заметят. Если в двух-трех — его заметят многие. А это очень важно.

Тут я был полностью согласен — барон, похоже, мыслил в нужном мне направлении. Моя главная задача на сегодняшний день — утвердиться в этом мире, и одна голая легенда этому не поможет.

Необходимо было достичь известности, чтобы достаточное число людей при случае могло сказать: «А-а-а, де Бург… как же, помню… видел я его как-то раз…» К тому же, назвался груздем…

Алия, похоже, была не слишком удовлетворена развитием событий. Прекрасно понимая ее пылкий патриотизм, я временами вспоминал и о собственном задании, а поле боя — это не то место, где можно найти генератор планетарного силового экрана. Маркиза, не желая открыто настаивать, что, как ясно дал понять барон, могло быть неправильно понято, тем не менее предприняла последнюю попытку уклониться от моего участия в турнире и, как следствие, сократить наше пребывание при дворе.

— К тому же, дядюшка, у него нет нужного снаряжения, а это, как я понимаю, необходимое условие…

— О, моя дорогая, — расплылся в улыбке барон, поняв, что племянница использовала последнюю возможность отвертеться, — это как раз не проблема. Мы вполне способны снарядить молодого человека для этого славного дела. Откровенно говоря, я бы настоял на этом даже в том случае, если бы речь о турнире не шла. Что ни говори, но кольчуга — не самая подходящая защита в бою. У меня есть превосходные доспехи, и я буду счастлив сделать вам, сэр, этот дар…

— Простите, милорд, но… — У меня появилось чувство неловкости. Принять столь дорогой подарок… Извините, но я всегда был несколько стеснен в средствах и, боюсь, не смогу отплатить вам за такую любезность.

— Пустое! — пренебрежительно махнул рукой барон. — Считайте это лишь малой толикой того, чем я желал бы отблагодарить вас за спасение моей дорогой племянницы. Или, если хотите, рассматривайте это как мою прихоть. Могу я, на старости лет, потакать собственным желаниям, черт подери! Тем более, если это успокоит вашу совесть, могу добавить, что доспехи достались мне в наследство, однако они… э-э-э… несколько неподходящего размера для моей персоны. К тому же я всегда предпочитал большую вилку длинному ножу. Он рассмеялся собственной шутке.

Глядя на его телосложение, и в самом деле явно свидетельствующее скорее о шумных застольях, чем о рыцарских подвигах, я тоже рассмеялся. Даже Алия, несмотря на недовольство развитием событий, улыбнулась.

— Так что не переживайте. Вам достанется старая рухлядь, которую мой мастер приведет в более или менее приемлемый вид. Да, Как я понял, вам нужен щит с гербом? Это тоже будет сделано… и не смейте меня благодарить, юноша! Я следую собственному капризу — чертовски желаю увидеть вас на арене. Все, не желаю слышать возражений. Прямо сейчас мы пойдем в оружейную…

Я бросил косой взгляд на маркизу. Она чуть заметно кивнула, мол, не обижай старика, потом поговорим. Мне оставалось только склонить голову.

По дороге к оружейной комнате я пытался понять некоторые фразы барона. С одной стороны, «у меня для вас есть прекрасные доспехи», с другой — «вам достанется старая рухлядь». Как-то это не стыковалось. С другой стороны, это и в самом деле несущественно, поскольку я уже представлял местную систему цен и прекрасно понимал, что остатков наличности в моем кошельке не хватит на более или менее приличные латы — этот предмет гардероба здесь стоил просто до неприличия дорого.

Кстати, с наличностью дело обстояло действительно хреново. В том смысле что на питание мне хватит надолго, а вот от серьезных покупок пока придется воздерживаться. Надо поинтересоваться у Алии способами добывания денег в сложившихся условиях. Не выходить же мне на большую дорогу…

Оружейная оказалась довольно большим помещением — в глазах зарябило от блеска ухоженной стали. Тут было все — от тонких стилетов, способных найти щель в латах, до огромных двуручных мечей, которые Алия, к примеру, вряд ли была способна даже поднять… ну разве что только с помощью магии. На стенах были развешаны алебарды, тяжеленные турнирные и более легкие боевые копья, с десяток щитов с неизвестными мне гербами. У стены стоял довольно искусно сделанный деревянный конь в полном боевом облачении — включая острый рог посреди лба. Это ж какой конь способен тащить на себе столько металла плюс еще и десятипудового наездника?

Удивляло даже не то, что все оружие содержалось в идеальном порядке мечи бритвенно остры, щиты отполированы до блеска, на панцирях и шлемах незаметно ни единой вмятины или хотя бы царапины, а на пышных плюмажах нет и следа пыли, — нет, бросался в глаза тот факт, что все здесь сложенное было отменного качества и выглядело… как-то несерьезно, как… как горячо любимая коллекция.

Видимо, что-то из мыслей отразилось у меня на лице, потому что барон пояснил:

— Я, мой мальчик, никогда не участвовал в битвах. О да, меня учили владеть оружием, но любви к этому делу так и не привили. Но я тем не менее люблю его, хотя и по-своему. Я люблю его за красоту, за утонченность замысла, за филигранность исполнения. Всю жизнь я собирал лучшие образцы, и сейчас эта коллекция — единственная в своем роде. Впрочем, то, за чем мы сюда пришли, находится чуть подальше. Пойдемте, молодой человек, пойдемте. Сейчас я вам их покажу.

Пробираясь между стойками с латами, кирасами, бахтерцами и кольчугами, барон Дункан уверенно двигался к самому дальнему углу оружейной, где, как мне подумалось, хранились наименее примечательные экземпляры этой выставки. Я в полной мере оценил разнообразие стилей — сияющие золотой чеканкой и украшениями в виде львов, драконов и прочей хищной живности латы перемежались со строгими воронеными доспехами с шипастыми наплечниками.

Открытые стальные каски, снабженные лишь кольчужной бармицей, и стоящие рядом с ними глухие шлемы с прорезями для глаз и пышными плюмажами из белых, красных, синих или зеленых перьев. Щиты — круглые, квадратные, треугольные, овальные, маленькие, прикрывающие только руку, и большие, за которые даже я вполне мог бы целиком спрятаться.

Но тут мы пришли. Я сразу понял, что имел в виду под «рухлядью» барон Дункан. Нельзя сказать, что я был разочарован — собственно, я и не ждал, что мне будет отдано что-то из этого сверкающего чуда, тем более, откровенно говоря, на вид они все были мне малы. К тому же, какой же коллекционер добровольно расстанется с объектами своей страсти? Я с самого начала настроился на то, что сюда попал какой-то экземпляр, который барону неинтересен…

Доспехи действительно были, по крайней мере на вид, моего размера. Но вот их состояние… Этот панцирь, простой, без золотых и серебряных украшений, видать, долго валялся в земле, поскольку в буквальном смысле слова зарос мхом. Шлем с поднимающимся забралом был украшен лишь одним, правда, довольно пышным, пером, в отличие от некоторых других экземпляров, буквально окутанных роскошными плюмажами. Рядом стоял прислоненный к доспехам щит, такой же заросший мхом, без каких бы то ни было гербов или иных украшений, простой треугольный щит, маловатый для пехотинца, но вполне подходящий для всадника. В общем, доспехи производили ощущение древности и… ветхости. Ну что ж… в конце концов, если его отдраить, смазать вполне можно пользоваться.

Сзади раздался шумный выдох, за которым не последовало вдоха. Я обернулся. Алия стояла окаменев, уставившись на доспехи, ее глаза были подобны блюдцам, а рот приоткрылся — весь внешний вид выражал предельное изумление. Мелькнула паническая мысль, что сейчас она придет в себя, расхохочется, ляпнет что-нибудь язвительное или насмешливое, мол, что в таком облачении рыцарю только ворон на поле пугать, а тогда барон осерчает и я останусь без турнира. Я уж было хотел прийти ей на помощь и изложить свои соображения насчет чистки и смазки, а также насчет того, что в нашем положении и в связи с предстоящей войной нам уж никак не приходится выбирать, однако она все же справилась с собой и обрела дар речи.

— О боже… Дункан… вы же не можете…

— Могу, Алия, очень даже могу. Своя рука — владыка. Моя вещь, кому хочу, тому отдам.

— Но… нет, это же невозможно.

— Не спорь.

— А я буду спорить, буду! В конце концов всему же есть пределы… Зная вас, я, конечно, всего ожидала, но этого…

— Будет так, как я сказал, — улыбнулся барон, однако за мягким тоном и улыбкой чувствовалась сталь. — И хватит об этом. Да, и объясни парню, что это такое, а то он, похоже, ничего подобного в жизни не видел и, насколько я понимаю, даже слегка сник. А я пока пойду распоряжусь насчет герба.

Он подхватил щит и ушел, а мы остались стоять возле старых позеленевших лат. Алия, не произнося ни слова, разглядывала их, я же мысленно готовил речь. Наконец, собравшись с силами, начал:

— Послушайте, леди… ну что тут такого, в самом деле? Я их почищу, будут… как новые… ну или почти как новые. Барон прав, впереди война, а кольчугу даже обычная стрела прошьет, не то что арбалетный болт. Латы совершенно необходимы, а наши финансы в настоящее время таковы, что…

Она повернулась ко мне. Глаза все еще были раза в два больше обычного, и голос слегка дрожал.

— Наши финансы, Стас, в настоящее время не имеют значения. Более того, не думаю, чтобы у кого-нибудь в «золотом кольце», разве что кроме герцога, хватит средств, чтобы оплатить этот доспех.

— Не понял…

— Где уж… Это — мшистая броня, работа подземных гномов. Они стоят куда больше, чем все, что есть в этом доме, включая сам дом. Им, наверное, не менее тысячи лет…

— Но гномы…

— Да, они ушли. Все. Подгорные, те, кто лучше всех знал толк в драгоценных камнях и строительстве, подземные — те, кто творил несравненное оружие. Доспехи подгорных гномов ковались на огне вулканов, эти же — на огне самого сердца земли. Эти доспехи сделаны для эльфов, наверное, для одной из войн с орками. Гномы всегда враждовали с эльфами, но… война есть война, и каждый стремится с ней покончить. Хотя, думаю, эльфы немало заплатили за мшистую броню, зато потом и сами немало над ней поработали. Здесь до сих пор сохранились древние защитные заклинания, пережившие века я, их чувствую.

— Защитные заклинания… а что это?

— Я все время забываю, что вы не знаете самых простых вещей, Стас, которые известны каждому магу, да и большинству остальных, пожалуй, тоже, правда, простым смертным — больше на основании слухов, чем на практике.

Из рассказа маркизы я понял, что защитные заклинания — часть древнего эльфийского, а может, и доэльфийского знания, которое люди не смогли не только освоить полностью, но даже хотя бы частично имитировать. Фаербол это всегда огненный шар, его можно отбить в воздухе силовым ударом, можно уклониться от него, но если он все же попал в цель — конец. Нет известного способа нейтрализовать сгусток плазмы, мгновенно расплавляющий кирасу и прожигающий тело насквозь.

Нет известного способа… но есть неизвестный. Очень редко, этих случаев отмечено не более полусотни, в руки людей попадали мшистые доспехи сделанные гномами для эльфов, они были невероятно прочны, совершенно не поддавались коррозии, их бархатистое зеленоватое покрытие, принятое мной за мох, не давало им даже нагреваться на солнце, напротив, на жаре эта броня внутри была холодной, а на холоде — наоборот, немного согревала. И гномы накладывали на них свои чары, отражавшие огонь и холод. Огненный мяч даже не опалял мшистого слоя… Эльфы, которые платили за доспехи чудовищно много, тоже вносили свой вклад, защищая броню древними заклинаниями, рассеивающими силовые удары. Даже более чем рядовой маг без труда мог бы справиться с двумя-тремя полностью вооруженными рыцарями. Но даже десяток… нет, даже полусотня магов была совершенно беспомощна перед одним воином в мшистой броне, почти несокрушимой для обычного оружия и совершенно неуязвимой для оружия магического.

Правда, самим гномам их искусство помогало мало, по крайней мере в их вечных распрях с жителями лесов. Хотя и более многочисленные, и более сильные физически, чем эльфы, они проигрывали в скорости, что и приводило обычно к их разгрому. О да, в рукопашном бою ни орк, ни эльф тягаться с гномом не могли, однако совершенно непревзойденные лесные лучники уверенно всаживали стрелы в щели для глаз, в сочленения доспехов — и воины в мшистой броне валились наземь. Однако они, будучи гораздо менее долгоживущими, чем эльфы, гораздо быстрее восстанавливали свою численность, и все начиналось сначала… Впрочем, вражда совершенно не мешала торговле, и только благодаря этому не все из гномьей работы пропало навсегда.

С уходом гномов ушли из мира и их секреты. Впрочем, в отличие от эльфов, которые иногда все же делились с людьми своими знаниями, но не любили находиться в людском обществе, с гномами дело обстояло наоборот — они всегда любили людей, может, несколько своеобразно, и всегда были рады человеческому общению.

Однако ни один секрет обработки металла или драгоценных камней не был передан подгорным племенем никому. Поэтому сейчас, после веков, прошедших со дня ухода последнего гнома, мшистая броня превратилась в раритет совершенно уникальный, стоимость которого сейчас многократно превосходила даже немыслимую цену, которую были когда-то готовы платить за эти шедевры эльфийские князья.

— Ладно, это я понял…

Алия, будучи магом по воспитанию, могла, наверное, рассуждать о древних знаниях часами. Слушать ее было сплошным удовольствием, но в данный момент и не время, и не место.

— Но, если верить твоим словам…

— А ты не веришь?

— Верю, конечно, это просто фигура речи…

— Оскорбительная…

— Не обижайся, я не нарочно. Так вот, не смогу же я с чистой совестью принять ТАКОЙ подарок. Сама посуди, он меня первый раз в жизни видит, и вдруг…

Алия сокрушенно вздохнула и развела руками.

— Ты же видел, я пыталась. Но Дункан… он все равно сделает по-своему. Не говоря о том, что он действительно тебе благодарен, но если уж ему пришла в голову идея, то с этим ничего не поделаешь. Или соглашаться, или… или смертельно его обидеть. — Она помолчала и задумчиво добавила: — Может, таким способом он тоже хочет как бы поучаствовать в войне. Детей у него нет, солдат, тоже, кроме обычной охраны. Главное, наверное, что нет детей думаешь, он не понимает, что после его смерти все это достанется каким-нибудь дальним родственникам, которых он и знать-то не знает? Он не очень стар, но ведь все мы не вечны. А ко мне он всегда относился куда лучше, чем я того заслуживала.

— Ты наверняка была капризным ребенком.

— Безмерно! — рассмеялась она.

— Ладно, дар принимаю, тем более что выхода другого нет. А что с турниром?

— Стас, ты действительно считаешь, что можешь конкурировать с опытными воинами? — В голосе не было насмешки, скорее просто ожидание утвердительного ответа. Вынужден буду разочаровать.

— Да нет, конечно. Но это необходимо.

— Почему? Тебе так хочется валяться со свернутой шеей?

— Зачем же со свернутой… Тут дело в другом. Во-первых, впереди война и, подозреваю, участвовать в ней придется. Так что тренировка не повредит.

— Турнир — это тебе не война.

— Обычно говорят наоборот, война — это тебе не турнир. Но ты права, конечно. Дело не в этом, просто мне нужен опыт владения оружием, помимо меча и ножа. А опыт приобретается только за счет практики. Не устраивать же мне сражения с ветряными мельницами.

Она удивленно посмотрела на меня. Сервантеса здесь явно не читали.

— Ладно, при случае объясню. Но опыт — это не самое главное. Необходимо освоиться в этой жизни, а главное — примелькаться. Для того чтобы придуманная тобой легенда стала явью, необходимо быть на виду, пусть не всегда, но время от времени. Да ты сама посуди, ну приеду я к Седрику, и что? На его месте я бы посчитал меня шпионом, как же, никому не известный, всплывший из небытия в самый ответственный момент…

— А так тебя привезут на телеге.

— Не думаю, что до этого дойдет. Десантник я или погулять вышел?

— Не думаю, что тебя этому учили.

— Ездить верхом я умею, силой тоже бог не обидел. А теорию, надеюсь, услышу от тебя. Это же не первый турнир в твоей жизни?

— Ладно, — вздохнула она, — убедил. Что ж, выноси это чудо на свет божий… Придется, кстати, Дункану дать тебе напрокат и конные доспехи. На войне они нам бы тоже пригодились, но не тащить же с собой эту тяжесть. Да и без того надо еще одну лошадь покупать.

— Зачем?

— Ну не собираешься же ты всю дорогу ехать в латах? И вообще, привыкай к местным правилам.

— В смысле?

— Прежде всего, у рыцаря должен быть оруженосец, тот, кто помогает надевать доспехи и занимается хозяйственными делами… ну там еду готовит, за лошадьми приглядывает и так далее.

— Обязательно? — Идея мне не понравилась. Пока я не освоюсь здесь достаточно полно, лишние глаза и уши мне тут совершенно не нужны.

— Есть исключения, например, если рыцарь путешествует с дамой, то, сам понимаешь, у рыцаря может возникнуть желание остаться с дамой наедине.

— Слава богу…

— Во-вторых, доспехи, копье и другой багаж везут обычно на телеге или, за ее отсутствием, на другой лошади. Даже такой красавец, как твой Голиаф, не выдержит столько груза на своей шее, по крайней мере в течение длительного времени.

— А в-третьих?

— А в-третьих, неси броню во двор, примерять будешь.

Доспехи сидели как влитые. Эльфы вообще гораздо выше ростом среднего человека, правда, как правило, тоньше в кости. Видимо, броня была сделана для самого настоящего гиганта, по местным меркам. Одна радость, на Земле все это весило бы несколько больше. Впрочем, я привык таскать на плечах боевую броню, полный комплект, пожалуй, значительно тяжелее, так что в этом отношении я чувствовал себя почти комфортно. Правда,подвижность была несколько ограничена, но не так сильно, как я ожидал. А вот с обзором дело обстояло куда хуже. Год жизни за шлем из стеклостали.

Пока я осваивался с обновкой, Алия меня инструктировала:

— Поединок ведется турнирными копьями, они тяжелее, чем боевые, и без наконечника. На седле есть упор… не на вашем седле, разумеется, а на специальном, для поединка… в который упирается конец копья. Если упора нет, тогда гораздо сложнее, вас может выбить из седла не только удар противника, но и ваш собственный, хотя есть любители. Так вот, вставляете копье в упор и вперед. Кони разделены барьером, поэтому им-то столкновение не грозит, как не грозит и вам свалиться под коня соперника…

Кое-что я, конечно, знал. Кто же в детстве ни разу не читал книг о рыцарях или, на худой конец, фильмов не видел. Правила здесь были в общем-то такие же, как и у нас когда-то, разве что с поправкой на время развития местной цивилизации.

Все желающие принять участие в турнире должны сообщить об этом заранее. Герольды распределят пары — что, безусловно, логично, поскольку считается неспортивным выставлять зеленого сопляка, каким я в настоящий момент с точки зрения общества являюсь, против мастера. Вот если сопляк пройдет два-три тура, тогда видно будет.

Победить можно было двумя способами. Прежде всего, разумеется, можно было выбить противника из седла, чему тот будет всемерно сопротивляться. Как правило, это заканчивалось членовредительством или по крайней мере многочисленными синяками. Можно было победить и «по очкам».

На каждую пару давалось три попытки. За удар в щит начислялось одно очко, в корпус — два, в шлем — пять. Вообще, удар в шлем был очень опасен. С одной стороны, он, как правило, не валил соперника на землю, с другой — было слишком легко промахнуться. Три промаха с обеих сторон — и для этой пары турнир заканчивается. Но самое главное, что удар в голову вполне мог сломать сопернику шею… не то чтобы это запрещалось, но, понятно, особой радости тоже ни у кого не вызывало.

Пешие сражения здесь были не в чести. Рыцарь на то и рыцарь, чтобы сражаться на боевом коне, по крайней мере когда речь идет о зрелищах. На войне, понятно, как на войне, все может быть, и закованная в сталь фигура это вам не обычная пешка.

К таким понятиям, как собственность, здесь относились с должным пиететом, поэтому варианты типа «победитель получает коня и доспехи побежденного» мне не угрожали. Это на турнире. В реальной жизни все могло оказаться иначе, к примеру, победитель вполне мог счесть нужным меня прирезать. Или отправить по миру, забрав все, вплоть до исподнего. Или, скажем, заковать в кандалы и посадить в самый глубокий подвал в своем замке — в общем, все, что угодно, в зависимости от личного сволочизма и степени испорченности наших с ним отношений. Странствующих рыцарей в полном смысле этого слова здесь не было, однако время от времени какой-нибудь хмырь благородного происхождения отправлялся людей посмотреть и себя показать, приставая к каждому встречному и поперечному и откровенно напрашиваясь на неприятности. Кончали такие «любители» по-разному. Либо их привозили домой, укрыв попоной (вариант — оставляли гнить где-нибудь в придорожной канаве, избавив от оружия и наличности), либо они становились известны и почитаемы. Второе — реже.

Имелся и ряд условностей. Так, рыцарь просто не мог вот так взять и напасть на первого встречного. Необходимо было объявить о своем желании подраться и дать противнику возможность к этому подготовиться. Нельзя нападать вдвоем на одного, только по очереди. Нельзя убивать коня противника, по крайней мере намеренно. Нельзя нападать конному на пешего…

В общем, запретов много, но все они довольно логичны и благородны… если бы все выполнялись. На деле же можно было ожидать всего. Нарвешься на романтического идиота — получишь полный комплект, от изысканно вежливого вызова, до благородно протянутой руки, чтобы помочь тебе встать. А встретишься с кем другим — и ради коня, доспехов (что на виду) и кошелька (наличие которого не гарантируется, но подозревается) вас по приказу бла-ародного рыцаря просто пристрелят из арбалета.

Дункан совершенно не имел ничего против того, чтобы одолжить мне конные доспехи, поскольку, во-первых, его об этом просила Алия, которой он в принципе ни в чем отказать не мог как горячо любимой племяннице, во-вторых, потому, что эти доспехи ни в коей мере не были коллекционными, а достались ему по случаю, как часть какого-то старого долга. Щит мне сделали в лучшем виде, хотя на проделывание в нем пары отверстий, чтобы приклепать герб, у оружейника ушло чуть не полдня. Как я понял, тут речь шла не о стали, а о чем-то куда прочнее.

В общем, и материально, и физически, и тем более морально, я был уже вполне готов к предстоящим событиям.

— Благородный барон, сэр Хью дю Ризаль, благородный рыцарь, сэр Мадок де ла Монтань. Первый бой.

Лично я бы поставил на Монтаня. Не знаю почему — может, мне его конь понравился. А потом, у Ризаля был слишком уж мрачный герб, какая-то мерзкого вида черная рожа на багровом поле.

Неэстетично, я бы сказал.

Это был уже третий поединок. Первые два окончились не слишком зрелищно — противники упорно промахивались и были сняты с состязаний. Алия мне объяснила турнирную политику — первыми всегда выходили самые молодые и неопытные, а битва ветеранов отводилась напоследок. Мой номер был девятый, поэтому в настоящее время я спокойно сидел на трибуне и наблюдал за применяемыми дуэлянтами приемами — вдруг что пригодится. Смотреть пока было особо не на что.

Здесь вовсю процветали ставки, причем в наибольшей степени азартными играми грешили дамы. Ставили на все подряд — и на успех первого боя, и на исход поединка в целом, и на выход в полуфинал… Мое выступление почти завершало первый круг — за мной были только две пары ветеранов. Сэр Дункан жизнерадостно сообщил, что поставил на меня десять марок, так что я теперь имел дополнительный стимул к победе — нельзя же подвести столь радушного хозяина.

Мы приехали сюда довольно давно, задолго до начала представления — так уж принято, к тому же не мешало и занять места поближе к арене, в чем лично я был очень заинтересован. Раз уж мне, можно сказать, повезло и я не попал в первые пары, то этим следовало предельно воспользоваться.

Арена находилась вопреки моим ожиданиям не в замке, а за городом. Хотя с чего я, собственно, решил, что она должна быть в замке? Как раз тут гораздо логичнее. В конце концов, чего надо простому люду — хлеба и зрелищ. Если насчет хлеба, это вечная проблема, то вот зрелища правитель и мог, и обязан был обеспечить. У нас на Земле, помнится, с этой целью устраивали показательные сжигания ведьм. Здесь, поскольку ведьмы не редкость, в том числе и в благородном сословии, в этом отношении общественная мораль была прямо противоположна земной. Здесь магов побаивались, но в целом любили, особенно с учетом того, что в битвах с Темной армией они играли далеко не последнюю роль.

Вообще здесь людям жилось несколько спокойнее, чем у нас в Средние века. Я, конечно, не имею в виду войну — это бедствие, понятно, не миновало и эту землю, хотя надо отдать должное — помимо войны с Темной армией, серьезных конфликтов здесь не возникало довольно давно, по крайней мере таких, которые нельзя было бы назвать «вооруженными стычками». Возможно, это было связано с ограниченной территорией, а может, сказывалось присутствие магов. Или эльфов вкупе с прочими существами не от мира сего. Кстати, кто тут «не от мира сего», с этим еще надо разобраться, может, как раз люди-то и попали сюда каким-то бесом, на горе местной разумной живности. Но, как бы то ни было, народ, так чтоб уж очень сильно, не голодал, не слишком часто воевал и не особенно болел. Нет… что-то уж очень пасторальная такая картинка получается. Есть здесь проблемы, куда же без них. И нищие есть, и голодные… просто их куда меньше, чем в нашем средневековье. Впрочем, что я знаю о нашем средневековье? Как в том древнем анекдоте: «А это — типичный крестьянский погреб. В нем наши предки хранили окорока, колбасы, сало, мед и другие продукты, которыми беднейшие слои населения были вынуждены питаться голодными зимними вечерами».

Эльфийская магия давно справилась с серьезными болезнями… я, понятно, точно не знаю, но Алия как-то сказала, что эльфы вообще могут вылечить все, что угодно, и эта помощь, пожалуй, единственная, в которой они никому не отказывают ни в плане подлечить, ни в плане подучить. Всех секретов не выдают, конечно, но даже простая деревенская травница способна справиться с большинством простых болезней без особых сложностей. Возможно, это связано с их трепетным отношением к собственной жизни, достаточно долгой, чтобы они казались простым людям бессмертными.

Политику эльфов в этом отношении трудно понять, хотя можно вполне приветствовать — это при их-то презрительном отношении к людям.

Люди, впрочем, платят им тем же — не то чтобы ненавидят — скорее просто недолюбливают. Не знаю, наверное, и я был бы не прочь прожить лет эдак тысячи три-четыре, нормальный срок жизни среднестатистического эльфа, если он не отправится к праотцам раньше по причинам вполне земным, что обычно и происходит.

Впрочем, эльфы редко появляются среди людей, а уж люди-то и подавно не рискуют лазить по Древнему лесу.

В общем, нынешнее действо проводилось если и не на потеху горожанам, то по крайней мере было для них чем-то сродни халявного развлечения, которое, разумеется, старались не пропускать. С двух сторон арены шли трибуны большая, на всю Длину поля боя, для горожан, и более маленькая, но куда более пышная — для знати. В центре находилась ложа герцога, который и подавал сигнал к началу схватки.

Нам удалось занять хорошие места — только для самого герцога и его наиболее важных сановников имелись отдельные ложи, а поскольку барон Дункан, хотя и являясь советником, фактически был лишь одним из многих придворных, то и думать о местах должен был сам. Вокруг было довольно много людей, хотя я отметил про себя, что трибуна, по крайней мере наша, была заполнена не полностью.

Возможно, впрочем, что еще кто-то прибудет позже.

Рыцари были готовы к атаке. Барон с удовольствием просветил меня насчет того, кто есть кто. Ризаль, ставший бароном буквально неделю назад, благодаря безвременной кончине батюшки, порядочной сволочи и бабника, изнывал от нетерпения показать себя. Монтань, для которого это тоже был первый турнир, был несколько старше и ничего, кроме коня и доспехов, за душой не имел, что подвигло его вступить в армию герцога в надежде обрести славу и, чем черт не шутит, состояние в предстоящих битвах. Поскольку я находился в той же ситуации, он вызывал у меня симпатию.

Герцог махнул рукой, ему вторил рог герольда. Монтань рванулся вперед, наставив на соперника копье, а тот все не мог справиться с конем — гнедой жеребец встал на дыбы и упорно не желал идти в атаку. Прошло несколько секунд, и молодой барон все же сумел взять верх над животным и даже заставил его начать движение, но было уже поздно — копье де ла Монтаня ударило в панцирь барона, минуя щит, и он, вылетев из седла, с грохотом рухнул на землю. Обе трибуны взорвались приветственными криками победителю, который, отсалютовав зрителям копьем, удалился с арены ожидать следующего поединка, который будет назначен ему в зависимости от успехов или неудач оставшихся пар первого круга.

— Благородный граф, сэр Рейн Андорский, благородный рыцарь, сэр Милее Ландский. Первый бой… — объявил герольд следующую пару после того, как шум на трибунах несколько стих.

Из давешнего разговора я понял, что Рейн здесь — личность если и не слишком выдающаяся, то по крайней мере достаточно известная. Как я понял, он был сыном графа Эриха Андорского, который то ли умер, то ли был убит несколько лет назад. Графский титул упал в руки Рейна в связи с отказом его старшего брата Лотара принять его. Впоследствии погиб и Лотар, при невыясненных, как говорится, обстоятельствах — сам сэр Рейн на эту тему не распространялся, а расспрашивать его никто не стал, поскольку большинству это было практически безразлично.

Его противник, сэр Милее, был типичной темной лошадкой, как и я. Его при дворе не знали, был он неблагородного происхождения, то есть заслужил рыцарство где-то на южных рубежах Байона, не имея предков дворянского сословия. Как и Рейн, он намеревался двигаться к армии Седрика, о чем объявлял всем и каждому, кто желал или по крайней мере имел возможность его слушать.

Впрочем, в отличие от излишне, на мой взгляд, помешанной на патриотизме Алии, он был не прочь перед войной слегка поразвлечься, в связи с чем торчал в столице уже недели две, успев многим осточертеть. Сильно подозреваю, что многие были бы очень не прочь увидеть его вылетающим из седла.

— Вы ставили на эту пару, барон? — поинтересовалась Алия.

— Разумеется, моя дорогая. У меня достаточно средств, чтобы проигрывать без печали, зато выигрыш неизменно приводит меня в хорошее настроение.

— На бой или на исход? И на кого, если не секрет?

— На исход, разумеется. И конечно, на молодого Рейна.

— Думаю, у его противника шансов больше, — вставил я. — Все же он был ветераном реальных боев, опыт же должен сказаться.

— Вы в это верите? — ухмыльнулся сэр Дункан. — Он столько всем твердил о своей доблести на рубежах, что многие просто сочли это пустым бахвальством. К тому же он мне надоел, за последнее время он раз пять просил меня представить его герцогу. Навязчивость этого сукиного сы… простите, этого молодого человека не знает границ.

— Сэр Рейн кажется более физически сильным, — заметила Алия.

— В конном бою это не так важно, как в пешем, — вздохнул лорд. — В пешем я бы не колеблясь поставил на сэра Стаса против любого рыцаря герцога. А тут многое играет опыт, а не сила.

Я хотел заметить, что в рукопашной схватке тоже не сила играет главенствующую роль, однако тут был подан сигнал и рыцари устремились навстречу друг другу. На Рейне был великолепный голубой плащ, развевающийся по ветру, — надо будет обзавестись чем-нибудь в этом роде, только я предпочитаю зеленый цвет, под доспехи.

Рейн вопреки целесообразности явно метил в голову противника, это стало сразу заметно даже моему неопытному взгляду. По-видимому, это понял и его соперник, поскольку предпринял действие эффективное и для себя безопасное за мгновение до столкновения он нагнулся, и тяжелое копье графа просвистело у него над головой. Но и сам от этого резкого движения слегка утратил координацию и тоже промахнулся.

— Благородный граф, сэр Рейн Андорский, благородный рыцарь, сэр Милее Ландский. Второй бой…

Рыцари снова устремились в атаку. И снова Рейн целился в голову — хотя только что, как мне кажется, получил должный урок.

Кони стремительно сближались. И тут произошло нечто неожиданное. Совершенно уверенный в себе сэр Милее снова резко наклонился, чтобы пропустить удар графа над собой, но за мгновение до этого копье Рейна опустилось и… ударило прямо в шлем противника, но не в забрало, как можно было ожидать, а чуть выше…

Если бы Милее не нагнулся или сделал это чуть медленнее, если бы Рейн наклонил копье чуть быстрее — в любом случае у поединка был бы другой исход. А так… Милее пластом лежал на арене, а недвусмысленно торчащий из смотровой щели над забралом обломок копья совершенно определенно указывал на то, что врач ему уже не понадобится.

— Ох… — только и сумела пробормотать Алия.

Над трибунами зависло молчание. Длилось оно недолго, несколько секунд, затем прежняя атмосфера как ни в чем не бывало восстановилась. Словно так все и надо — ну, валяется посреди арены труп молодого парня, ну и что? Все путем…

— Дурак… Надо бы ему знать, одна и та же уловка, даже самая лучшая, дважды не работает, — заметил барон Дункан. — Тем более на турнире, когда каждое движение на виду. Дурак…

В его голосе, как мне показалось, было не столько сожаление о безвременной кончине молодого рыцаря, сколько легкое огорчение от того, что подрастающее поколение включает в себя подобных балбесов.

Барон повернулся к соседу и принялся с ним оживленно обсуждать перспективы следующей пары участников. Алия, обратив на это внимание, придвинулась ко мне чуть ближе.

— Я заметила, милорд, эта сцена вас шокировала?

— Признаюсь, да, миледи. Я…

— Но, Стас, неужели вам так непривычно видеть смерть? Помнится, перебив эту лесную шайку, вы совершенно не утратили аппетита. А ведь у большинства тех холопов были жены и наверняка маленькие дети, а? Это не вызывает у вас мрачных мыслей?

— Ни в коей мере. И не пытайтесь меня провоцировать, миледи.

— В таком случае я не понимаю вашу логику.

— Да все очень просто, Алия. То был бой, ну, допустим, выбор не стоял между жизнью или смертью, не спорю, но тем не менее на меня нападали. И в данном случае, откровенно говоря, не столь уж и важно, чем именно пытались завладеть разбойники — моей жизнью, моей… дамой, моими деньгами или конем. Я не филантроп, и не стоит ждать, что добровольно отдам что-либо под угрозой. Другое дело — просьба, но в данном случае была именно угроза, а на такие вещи у меня несколько болезненная реакция. Ребята напрашивались на неприятности, они их получили. Здесь же дело совсем в другом, здесь игра, представление… Я не понимаю…

— Вот именно, вы действительно не понимаете, Стас. Так же как вы не понимаете, почему рыцарь должен прийти на помощь даме, если она того просит, не интересуясь ни тем, в чем эта помощь заключается, ни тем, какие лично для него это будет иметь последствия.

— Вы мне будете это вечно припоминать?

— До тех пор, пока вы не свыкнетесь с этой мыслью. Жизнь рыцаря, посвятившего себя войне, тоже подчиняется определенным законам. Нет, я не спорю, пасть в бою в чем-то почетней, однако, согласитесь, и в бою можно погибнуть не в достойной легенд схватке с вражеским главнокомандующим, а просто мешком свалиться с коня с арбалетным болтом меж глаз. Выпущенным, кстати сказать, каким-нибудь сиволапым мужланом, который еще вчера, кроме сохи, ничего в жизни не знал. И более того, по окончании войны он к этой сохе и вернется, ежели жив останется.

— И все-таки…

— О да, меня тоже огорчила смерть мальчишки. И поверьте, так же как и большинство присутствующих. Но не самим фактом — это случается, и каждый, кто надевает латы, всегда к этому должен быть готов. Между прочим, редко какой турнир обходится без подобных случаев… Конечно, удар Рейна оказался для Милеса смертельным, но он вполне мог бы просто сломать себе шею, падая с коня. Лично меня огорчил тот факт, что он умер здесь, а не в бою с Темной армией. Возможно, если бы этот юный глупец оказался там, он принял бы на свою грудь смертельный удар, который сейчас достанется более лучшему воину.

— Меня это тоже беспокоит. Так просто, по-глупому…

— Да не по-глупому, как вы не понимаете! Это его жизнь… а теперь, кстати, и ваша тоже. Вы же рвались на турнир, несмотря на все мое сопротивление. Поймите, воин должен сражаться… неужели у вас не так?

— Нет, не так…

Ой, а прав ли я? Испокон веку на Земле были войны, и тем не менее всегда находились желающие вызывать обидчика на дуэль (и быть убитым), лезть на скалы (и сорваться), прыгать с парашютом (и разбиться) или находить для себя другие, не менее рискованные занятия (и погибать, погибать, черт возьми)! И чем наш спорт лучше? Тот же бокс — самый безобидный из боевых искусств, но ведь и там некоторых с ринга выносят ногами вперед. С тем же успехом можно заставить всех мастеров-руко-пашников идти в армию, утверждая, что там-де их переломанные кости и отшибленные мозги будут уместнее. Вам не кажется, милорд, что ваша логика хромает? На обе ноги.

Я, конечно, понимаю, что Рейн не виноват. Я знаю, что это несчастный случай, в какой-то мере вызванный недальновидностью и… да что там говорить, отсутствием мозгов у его противника. Но и для графа турнир — дело новое, так что тут они были на равных.

Хорошо, графа мы оправдали. Начнем оправдывать себя, поскольку все может случиться.

Здесь это спорт — в чем-то грубый, опасный, но и совершенно естественный. У нас во Франции, кажется, даже какой-то король на турнире погиб. Король! Сидел бы себе и правил до старости лет — так нет же… что поделаешь, дух времени. И надо этим духом проникнуться, поскольку мне здесь жить…

— Прошу прощения, милорд… — Алия дотронулась до моего плеча. — Вам пора готовиться.

Никогда не думал, что это так сложно — надеть на себя доспехи. Во всяком случае, тут я в полной мере осознал роль оруженосца в жизни рыцаря сам бы я вряд ли смог нацепить на себя эту груду металла, по крайней мере достаточно быстро.

Конечно, при определенной практике… подозреваю, что она у меня будет в изобилии… при определенной практике можно научиться обходиться и своими силами, но пока…

После того как слуги барона завершили процесс облачения меня в броню, ко мне подошла Алия.

— Позвольте преподнести вам подарок, мой рыцарь…

С этими словами сверток в ее руках развернулся, и я понял, куда она ходила, пока мы с Дунканом примеряли и подгоняли доспехи во дворе его дома.

Маркиза накинула мне на плечи длинный, до земли, плащ — темно-зеленая ткань струилась, подобно шелку.

Девушка закрепила плащ на моем правом плече большой пряжкой — какой-то зеленый камень вроде малахита, оправленный в серебро — и, поднявшись на цыпочки, легонько поцеловала меня в щеку.

— Удачи, Стас…

— Спасибо, Алия.

Сейчас я видел только ее глаза… господи, как же она красива!

Взгромоздившись на Голиафа, так же как и я закованного в сталь, я медленно двинулся к тому месту, откуда мне будет дан старт. Коню, похоже, такие вещи были не в новинку, а может, его просто выручал меланхолический склад характера, во всяком случае, вел он себя нормально и особого недовольства от вдвое увеличившегося груза не выказывал. Здоровенное бревно, которое здесь почему-то называют копьем, было у меня в руках, меч я отдал Дункану, поскольку его использование на турнире не допускалось.

Предыдущая пара закончила выступление — одного из участников служители уносили с поля: после падения с коня сам он идти не мог. Впрочем, поскольку проигравшего как раз пронесли мимо меня, по отдельным его репликам я понял, что он не только особо не расстроен полученными травмами, но даже и не слишком огорчен поражением. Во всяком случае, настроение у него было вполне боевое, хотя ноги в данный момент и не держали его.

— Благородный рыцарь, сэр Стас де Бург, благородный рыцарь, сэр Герин Толстый. Первый бой.

Интересно, чем руководствовались герольды, выбирая мне противника? Наверное, моими габаритами. Здесь такого рода прозвища были в чести, правда, обычно выбиралось что-нибудь более благозвучное. Впрочем, Герин свое прозвище вполне заслужил — это был воистину громадный мужик, на полголовы меня выше… и раза в два тяжелее. Хотел бы я знать, где он подобрал коня под свою стать.

Сэр Дункан показал мне Герина, правда, толком рассмотреть его я не успел. Впрочем, утешает высказанная им же мысль, что в конном бою роль играет не сила, а умение. Старый барон охарактеризовал моего противника довольно коротко — «добродушный увалень». Нда-а… посмотрим на его добродушие.

Итак, копье в упор и вперед. После привычно легкого хода моего Голиафа нынешняя его тяжелая поступь прям-таки бросалась в глаза. И тем не менее конь начал разгон уверенно, как будто для него такие мероприятия были не в новинку. Впрочем, кто его знает, того парня, который остался лежать в лесу, — может, и он не раз принимал участие в этих игрищах. Ну… еще мгновение… БАМ-М-М!!!

И все-таки я промахнулся. Нет, до чего же тяжко управлять этим бревном — то ли дело нормальный привычный бластер.

Промахнулся на несколько сантиметров, а этот… увалень… очень даже точно влепил своей деревяшкой мне прямо в грудь. Если бы я больше думал о том, чтобы попасть, чем о необходимости держаться в седле, то сейчас наверняка валялся бы на арене — вон у него от удара даже копье развалилось. Так, друг мой Голиаф, притормози… сейчас будет та же сцена, дубль два. Черт, в ушах так и звенит…

— Благородный рыцарь, сэр Стас де Бург, благородный рыцарь, сэр Герин Толстый. Второй бой.

Итак, вперед! Интересно устроено это боевое седло — сзади такая надежная спинка, которая просто создана, чтобы не дать мне упасть. Так, моя радость, прибавь шагу, сейчас… БАМ-М-М-М!!!

Черт подери, ну что за невезение!

Опять промах… однако при этом я почувствовал, когда копье этого… толстого въехало мне в грудь, что за спиной что-то явственно хрустнуло. Надеюсь, это не мой позвоночник?

— Простите, сэр… — обратился ко мне паж, в обязанности которого входило подавать мне копье, если мое сломается… для этого как минимум нужно во что-нибудь попасть. Я, кажется, не попаду даже в сарай. — Простите, сэр… У вас сломано седло.

Ага, значит, все же не позвоночник. Это утешает.

— Ерунда, малыш.

Ну да, малыша мы утешили, а кто утешит нас? Следующий удар вышибет меня из седла за милую душу. Вы пробовали летать, десантник? Конечно. И как? Не понравилось. Значит, будете летать, пока не полюбите это дело…

— Благородный рыцарь, сэр Стас де Бург, благородный рыцарь, сэр Герин Толстый. Третий бой.

Итак, что мы имеем? Независимо от того, промахнется он в этот раз или нет, сэр Герин явно впереди по очкам. Значит, у меня два выхода: либо попасть по шлему… и при этом он должен промазать, либо… либо я должен сейчас его отрубить. Вылететь из седла мне уже не грозит… в том смысле что это на исход боя не повлияет. Значит, к черту мысли об усидчивости, начинаем думать о прицеливании. Как там у боевых истребителей? Либо скорость, либо оружие, либо защита. Скорость мы не контролируем, защита у нас треснула в задней части, остается только оружие. Ну, держись, толстый…

Тем временем мой конь набрал скорость, и цель стремительно приближалась. Мое «бревно» было направлено в корпус противника, по крайней мере так всем должно было казаться со стороны.

Чертовски надеюсь, что ему тоже так покажется. Я отпустил поводья сейчас мне понадобятся обе руки. В тот момент, когда копье сэра Герина собиралось с просто раздражающей точностью врезаться в мою многострадальную грудь, я резко наклонился вправо, принимая его удар на щит, поднимая неуклюжее копье и всеми мыслями и всеми силами направляя его в шлем моего оппонента. БУМ-М-М!!!

Попадание! От удара сэр Герин откинулся в седле и… нет, в данном случае речь идет не о мастерстве, а лишь о банальном везении — у него лопнула подпруга, и в следующее мгновение он уже с грохотом рухнул наземь. Вместе с седлом. Его конь пролетел несколько метров вперед и резко встал, пытаясь разобраться, с чего бы ему вдруг так полегчало. Пажи бросились поднимать рыцаря — что ж, надеюсь, парень не пострадал.

— Победителем объявляется сэр Стас де Бург!

До чего же приятно это слышать, черт подери. Впрочем, не стоит обольщаться, в данном случае победил я случайно, а такая случайность дважды не повторяется. Так что, как пить дать, лежать мне на арене…

— О, милорд, я так за вас волновалась…

— Вы мне льстите, Алия.

— Нисколько. Вы казались настолько беспомощным…

— Вы меня оскорбляете, Алия.

— Можно подумать. Ваши первые два боя вызвали в обществе нездоровый смех. Впрочем, финал был несколько поприличнее.

— Что толку спорить… я держал в руке копье первый раз в жизни…

— Между прочим, это было сильно заметно.

— Это банальное везение. Кстати, посоветуйте сэру Дункану не ставить на меня в следующем заезде.

— О, он опытный в этих делах человек. Хотя и ему вы доставили беспокойство.

— Он беспокоился о моих костях?

— Скорее о своей ставке. Не то чтобы его сильно волновала потеря денег, но выигрывать всегда гораздо приятнее, чем проигрывать. А ваши кости, как я уже объясняла, это ваше личное дело.

— Тут я с ним полностью согласен. И много он выиграл?

— Скажем так, этого выигрыша хватило бы на скромный замок где-нибудь в уютной долине.

— Ого… он так верил в мои силы?

— Скорее, доверял своей… интуиции.

— Ваш словарный запас растет прямо на глазах, маркиза.

— О да, я уже начинаю следить за своей речью, чтобы не подумали, что я, находясь в обществе, утонченно бранюсь.

— Что ж, и что у нас теперь по плану?

— Скоро закончится первый круг. Герольды составят пары победителей, если, конечно, победители захотят продолжить участие в турнире.

— А что, можно отказаться?

— А вам этого хочется? — Ее глаза взглянули на меня с плохо скрытым укором. Интересно, она что, шуток не понимает?

— Нет, но хотелось бы знать обстановку.

— Ну… можно. Не то чтобы это было позорно, но люди это запоминают.

— Поверьте, Алия, я и не планировал. Однако имейте в виду, следующий тур я закончу на земле.

— Верю… — вздохнула она.

В целом, все получилось почти так, как я и предполагал. Нет, второй тур я благополучно прошел, и опять за счет дурацкого везения. Мой противник, сэр Кларенс Каунас, вылетел из седла отнюдь не благодаря моей доблести — просто сила удара его копья о мой панцирь выбила его из равновесия. Конечно, если бы его копейный упор был на седле, как мой, а не на панцире, то скорее всего на земле оказался бы я. Но в данном случае мне все же удалось удержаться на коне, хотя и с огромным трудом — удар был страшный. А мой противник грохнулся на землю — вызвав на трибунах смешки, кстати, еще неясно, в чей адрес. Поскольку я снова промазал самым паскудным образом.

Сэр Дункан сиял, как новенькая монетка, — он снова поставил на меня, наперекор мнению Алии и, что особо приятно, мнению местного тотализатора. Если в первом моем бою ставки принимались всего два к одному на победу Герина Толстого, то сейчас они составили двадцать к одному — против меня, естественно. Такое падение в глазах общественного мнения ни в коей мере меня не радовало, но, как бы то ни было, я вышел в третий круг, а это чего-нибудь да значит.

Ну а в третьем круге осталось совсем мало новичков, и герольды постарались сформировать пары насколько возможно более справедливо, в результате чего моим соперником стал граф Рейн.

Одно утешает… его самого выбили из седла на четвертом круге.

Впрочем, я в этот момент находился в полубессознательном состоянии, а Алия применяла ко мне свои магические способности, попутно по возможности устраняя отдельные, наиболее внушительные синяки. Все-таки грохнуться с коня, да еще и в панцире, — это я вам скажу…

— Шайк, мы снова его нашли. Хотя и ненадолго, он снова закрылся, но я теперь знаю, где он.

— Мэтр Шерривер? Рад вас видеть…

— Бросьте, Шайк, вы так же с трудом выносите меня, как и. я вас. Но лорд приказал мне объединить наши усилия.

— Я польщен. Подозреваю, вы желаете принять на себя руководство…

— А вы намерены этому воспротивиться, мой дорогой маг?

— Непременно. Как вы уже сказали, Шерривер, я маг…

— Вот именно, Шайк. Когда-нибудь вы поймете разницу между простым или пусть даже хорошим магом и магистром. У этих двух слов один корень, но между ними большая разница.

— Не заговаривайте мне зубы, Шер. Эта парочка — моя, с вашей помощью или без нее.

— Я буду рад видеть, как вам выбьют зубы, Шайк. И в особенности за эту непочтительную привычку урезать мое имя. Действуйте, мою помощь вы получите. Но запомните, когда Искатель будет выпускать вам кишки, я дождусь конца этого спектакля и только потом вмешаюсь.

— Принимается, мэтр.

Когда я достаточно пришел в себя, чтобы в полной мере осознавать, где нахожусь, я снова «надел» свой мнимый скафандр, хотя и не думал, что здесь, в толпе, может случиться что-нибудь экстравагантное. Но Алия просила, да и не трудно мне в общем-то.

Турнир выиграл граф Джулиан де ла Триан, рыцарь действительно блестящий, и я могу об этом судить не только по лестному отзыву барона, но и на основании собственной оценки — все бои этого гиганта заканчивались с первой попытки, после чего его противников торжественно выносили с поля. Как я понял, сэр Джулиан был своего рода маршалом Дарланда и именно ему придется вести войска на соединение с армией Седрика. Ему было лет сорок, и от него волнами расходилось ощущение несокрушимой мощи. Такой боец вызывал уважение, тем более что нам, возможно, придется сражаться рядом. О нем ходило много и других слухов — часть рассказал барон, часть я услышал от Алии. Говорили, что он — один из истинных образчиков рыцаря, так сказать, без страха и упрека.

Говорили, что он ни разу в жизни не только не нарушил кодекса чести, но и ни разу не допустил его нарушения в своем присутствии. Говорили, что даже его противники, даже его злейшие враги всегда могли рассчитывать на твердость его слова — кстати, не такое уж частое явление. Здесь слово мало что значило — иное дело клятва, произнесенная в присутствии магического камня и зафиксированная опытным магом. Это никто нарушать не рисковал… или почти никто. А обычное слово — типа «сдавайтесь, и я отпущу вас с миром» нарушалось сплошь и рядом, в зависимости от потребностей победителя на данный момент. Так что тут граф де ла Триан заслужил у многих немалое уважение, смешанное, впрочем, с сомнениями по поводу наличия у графа здравого смысла.

Вечером планировался большой пир — Алия предпочла бы этого избежать, но Дункан настоял. Да и я понимал, что игнорировать приглашение всесильного, по крайней мере в этих местах, лорда было бы крайне неразумно. Маркиза поэтому сопротивлялась недолго — скорее по привычке оставлять за собой последнее слою.

Оставшееся время было потрачено на подбор и подгонку нарядов, причем оплачены они были жизнерадостным бароном, который умудрился выиграть на мне и в третий раз, поставив на Рейна. А что я могу сделать? Спорить? Так это бесполезно — остается только поблагодарить не в меру гостеприимного хозяина. Кстати, на латах — ни вмятинки. Хотел бы я знать, из чего они сделаны?

И вот мы уже за столом. Признаться, я подсознательно ожидал что-нибудь вроде Круглого стола короля Артура — безо всяких, разумеется, на то оснований.

Зал был огромен — здесь без особой тесноты вмещалось человек двести. Высокий потолок подпирали колонны из резного мрамора с золотистыми прожилками. Такими же плитами был выстлан и пол.

Когда я поинтересовался, что это такое, Алия с невинным видом сообщила, что это самое настоящее золото. Очень редкий мрамор, его доставляли сюда издалека, и стоил он огромных денег. Впрочем, выглядело это действительно здорово.

О том, что мы там ели, даже не хочется рассказывать. Все думаю, как много потеряли люди с развитием цивилизации. Конечно, в ресторане вам вполне могут приготовить что-нибудь эдакое, но там нет этой атмосферы старины, которая придает блюдам особый вкус. А винные погреба герцога — это…

На стенах развешано оружие — как сказала Алия, большей частью это трофеи герцога и его предков. Правда, нынешний владелец дворца внес лишь малую толику в эту коллекцию — в основном ему удавалось править миром.

Трон герцога возвышался над расставленными буквой «П» столами. На троне сидел невысокий, но крепко сбитый человек лет пятидесяти. Он был почти седой, однако выглядел на все сто.

Узкий ободок короны почти скрывался в густых волосах, аккуратная борода говорила о стремлении лорда следить за своей внешностью.

Рядом с герцогом сидела женщина… да, барон был прав, до Алии ей действительно далеко. Правда, со своего места я не мог достаточно хорошо разглядеть ее лица, но фигура у моей маркизы была лучше. И волосы, кстати, тоже. Впрочем, как я заметил, она все же выгодно отличалась от многих присутствующих дам, так что герцог сделал очень даже неплохой выбор. И тем не менее я рад, что Алия не появилась здесь раньше — кто его знает…

Там же, рядом с герцогом, сидели и его ближайшие сановники, в том числе и граф Джулиан. Мне бросилось в глаза, с каким трепетом относился он к даме, сидевшей рядом с ним, видимо, своей жене — это была немолодая женщина, совсем не такая блистательная, как большинство других находящихся здесь дам. И тем не менее в каждом жесте в ее сторону — слов я, разумеется, не слышал сквозила безграничная нежность. Да, похоже, сэр Джулиан — действительно настолько безупречный рыцарь, насколько о нем говорит молва. Да, кстати, сказали, что он до сих пор хранит верность своей жене — в отличие от всех остальных его достоинств здесь это было явлением просто уникальным, поскольку время от времени «отдыхать» от супружеского ложа было если и не нормой, то, во всяком случае, явлением вполне нормальным и неосуждаемым, в том числе, обычно, и со стороны жен. Вообще, в этом плане нравы здесь были достаточно свободными. К примеру, попытка женатого дворянина завязать роман с особой, стоящей на одной с ним ступеньке социальной лестницы или близко к ней, рассматривалась как адюльтер и могла привести к плачевным последствиям. И в то же время благородный дон мог брюхатить крестьянских или купеческих дочек по всем своим, и не только своим, ленным уделам, и никто слова плохого о нем не скажет, разве что жена откажет в исполнении супружеского долга и затаит обиду. Да и то, если муж переусердствует.

Заодно я понял, что здесь означает статус советника.

Оказывается, таких советников у герцога было чуть ли не с полсотни вместе они образовывали Дарландский Совет, который и принимал решения по большинству спорных вопросов, вынося на рассмотрение властелина только наиболее важные. В данный момент сэр Дункан сидел рядом с нами, поскольку всех советников при всем желании не удалось бы рассадить в непосредственной близости от лорда Блана.

— О, а это наш герой! — раздался у меня за спиной неприятный надтреснутый голос. — Ты посмотри, как мужественно он держит вилку.

— О да… — подтвердил другой голос. Интересно, почему они мне так не нравятся, эти голоса? И почему мне кажется, что речь идет обо мне? — Знаешь, Хермин, кажется, ему это удается куда лучше, чем держать копье.

— А как прочно он держится на этом кресле, — заметил третий собеседник. — Думаю, если кто попытается выбить его, то вылетит из седла, как и бедняга Кларенс.

Вот теперь я точно понял, что речь идет обо мне. Я медленно повернулся лицом к говорившим.

В нескольких шагах от меня стояли трое молодых парней.

Одного я знал — Хью де Ризаль, новоиспеченный барон, который на турнире не смог справиться с конем. Двое остальных были мне незнакомы. Парни явно слишком много выпили и сейчас откровенно искали ссоры. Я им показался почему-то подходящим объектом для насмешек.

— Мальчики, вы хотите неприятностей? — поинтересовался я очень вежливо.

— Ты слышал, Фролл, — обернулся де Ризаль к товарищу, прыщавому парню лет двадцати. — Он, наверное, нападет на нас с копьем. Думаю, это излюбленное его оружие.

— О, Хью, будь осторожен! Ведь он им так может махнуть, что тебя ветром с коня сбросит, — осклабился Фролл. — Интересно, кто его научил таким хитрым приемам?

— Папочка… — заметил Хью.

— О, как же… этот старый пропойца наверняка преподал своему ублюдку и другие уроки. Интересно, сколько он в себя влил, прежде чем настучать мечом по этой деревенской шее?

— Кстати, вы посмотрите на эту красотку! — встрял третий, как я понял, его звали Хермин. — Девочка, как ты смотришь на то, что я подарю тебе радость общения с настоящим мужчиной?

— Вы забываетесь! — сквозь зубы процедила Алия. — Я маркиза де Танкарвилль, и вы не смеете разговаривать со мной в таком тоне.

— Ох, простите нас, маркиза, — ухмыльнулся Хермин, — думаю, вам так мало радости перепадало от вашего муженька. Кстати, рога ему не мешали проходить в двери?

— Ты что говоришь, щенок? — взревел барон Дункан, нимало не заботясь о том, что все разговоры вокруг стихли и десятки глаз устремились на него.

— А ты вообще сиди, толстяк, — небрежно бросил Хью. — Это не твоего ума дело. Последний раз ты держал в руках женщину, наверное, лет двадцать назад. Сомневаюсь, что ты помнишь, как это делается. Впрочем, может быть, утром маркиза тебе расскажет о том, что ей особенно запомнится.

Лицо барона побагровело, и он начал медленно вставать из-за стола, но тут я решил, что мой час настал. Я поднялся, держа в руках тяжелый кубок с вином. Жалко добру пропадать, но это ради благого дела.

— Вы оскорбили меня, но я склонен это простить. Я умею пропускать мимо ушей слова разных подонков вроде вас. Но ты! — Я ткнул пальцем в сторону Хью, что само по себе рассматривалось как непристойность. — Ты оскорбил благородного человека и дворянина, которого я смею считать своим другом. Ты! — Мой палец переместился в сторону Хермина. — Ты пытался унизить женщину, только что перенесшую смерть мужа и гибель своей страны. Женщину, которая находится под моей защитой. И ты! — Теперь мой палец смотрел в грудь Фроллу. — Ты оскорбил моего отца. Каким бы он ни был, но он мой отец, а я такого не прощаю. Я вызываю вас всех.

С этими словами я точно рассчитанным движением взмахнул кубком — густая струя красного вина ударила в лица парней, стекла на камзолы, оставив на лицах багровые пятна, и аккуратно впиталась в ткань, надеюсь, испортив ее безвозвратно.

Люди в зале зашептались, но тут же замолкли, повинуясь приказу герцога. Когда он успел сойти со своего трона, не знаю, но сейчас он стоял в двух шагах от нас. Вблизи он производил еще более приятное впечатление, чем издалека.

— Я слышал ваш разговор. — Он говорил тихо, ничуть не повышая голоса, однако меня не оставляло чувство, что его слова слышны сейчас в каждом уголке огромного зала. — Юнцы действительно оскорбили вас, сэр де Бург. И вас, и вашу даму, и вашего друга, и вашего отца. Вы можете выбирать оружие, сэр. Я утверждаю дуэль.

Вот он, мой звездный час. Я, признаться, рассчитывал на то, что кто-нибудь нажрется и напросится на неприятности, но чтоб так удачно, да еще перед лицом герцога — даже не ожидал. А выбор оружия был уже продуман.

— Милорд герцог! — отвесил я полупоклон. — Идет война. Даже сейчас лишний воин, даже плохой, может принести больше пользы, чем труп. Я не буду убивать сопляков, хотя и хотел бы этого. Однако меч, если он в моих руках, оружие опасное для моих врагов. К счастью, мало кто из них дожил до этого момента, чтобы подтвердить или опровергнуть мои слова. Поэтому я… Я вызываю их на бой без оружия. Всех троих сразу. Одновременно.

— Да ты что, ублюдок, — взвыл Фролл, — хочешь, чтобы мы, рыцари, дрались с тобой на кулаках, как какие-то сервы. Если ты…

— Молчать… — негромко сказал герцог, и Фролл как-то сразу заткнулся.

Некоторое время лорд размышлял, потом задумчиво произнес:

— Да… в самом деленеслыханно. Впрочем, это не нарушает традиций и, может, действительно не стоит убивать мальчишек за неумение пить и слишком длинный язык. Думаю, сэр де Бург, если вы их поколотите как… как каких-то сервов, они надолго усвоят этот урок. Я не стал бы рекомендовать драться с троими сразу, но раз таково ваше желание, что ж, я утверждаю ваш выбор. Дуэль состоится завтра на рассвете. Граф Джулиан, проследите за соблюдением правил.

Граф молча наклонил голову в знак согласия.

Утро было туманным и, впервые за последние дни, холодным.

Впрочем, туман наверняка быстро исчезнет, да и к тому же замерзнуть мне явно не суждено. А вот попотеть, может, и придется, хотя лично я несколько сомневался, что местные, с позволения сказать, рыцари могут составить конкуренцию тренированному десантнику.

Они стояли прямо передо мной. Надо отдать должное, физически развиты они неплохо. Может, и не так, как я, но вполне, вполне…

В конечном итоге, образ жизни стимулирует определенный уровень физического развития.

Площадка, на которой, как у нас говорили в старину, предстоит вершиться божьему суду… ну, может, не совсем «у нас», но черт подери, отсюда вся Земля кажется одним большим домом… в общем, площадка находилась во дворе герцогского дворца. Алия объяснила мне, что дуэли здесь бывают в некотором роде спонтанные, которые могут происходить где угодно, и официальные, то есть утвержденные герцогом или его представителем. Что в данном случае имело место, думаю, уточнять не надо.

Вспомнился вчерашний вечер…

— Вы так верите в свои силы? — Алия заметно нервничала. Может, за меня переживает? Это было бы очень даже приятно.

— Разумеется, — утвердительно кивнул я, стараясь вложить в одно слово максимум убеждения.

— А мне лично кажется, — передернула она плечами, — что вы чересчур самоуверенны. И это может вам здорово повредить.

— Я знаю… Поймите, Алия, я был чересчур самоуверенным, когда вышел на турнир против тех, кого с детства обучают владеть копьем. Я не был бы чрезмерно самоуверен, встретившись с кем-то из них с мечом в руках, в конце концов, хотя и не слишком долго, но меня этому обучали. Ну а тут… что вы знаете о рукопашном бое, Алия?

— Что значит — «что я знаю»? Это… ну, принятый у сервов метод выяснения отношений. Дерутся, по земле катаются, бороды друг другу рвут, что ж ещё?

— Вы не правы. Рукопашный бой — это великое искусство, благодаря которому безоружный сможет легко справиться… поверьте, даже с закованным в броню рыцарем. Ну, может, не легко… но все равно справиться. А вот уж с такими же невооруженными, но при этом еще и необученными… Знаете, есть одна притча. Спросили как-то мастера-рукопашника, может ли он с одним мечом победить десять вооруженных противников. «Нет», — сказал он. «А почему? спросили его. — Ведь вы же мастер». — «А мне будет мешать этот ваш меч…»

Алия печально улыбнулась:

— Мне кажется, вы только что сочинили это сами.

— Возможно, но суть от этого не меняется. Завтра мне опасаться нечего.

Барон Дункан оставил нас наедине, давно удалившись в опочивальню и сославшись на старые болячки, которые не дают ему в полной мере насладиться обществом молодежи. А завтра вставать рано, поскольку пропустить такое событие он не может, поэтому отдохнуть просто необходимо.

— Послушайте, Ста… Вы мне можете коротко и ясно объяснять, зачем все это вам надо?

— Прямо-таки коротко и при этом еще и ясно?

— Оставьте шутки, я серьезно. Ведь вы же сами полезли в эту свару, не отпирайтесь.

— Не буду отпираться. Наглецов надо было приструнить…

— Ох, Стас, никогда не поверю, что эти пьяные выпады вас так задели. Я же не дура, ясно было видно, что вы искали повода и, к своему удовольствию, его получили, разве нет?

Я вздохнул. Почему в вопросах выяснения отношений женщины всегда так непонятливы? К тому же я уже все это раз растолковывал… Ладно, придется по новой. Передаем сигналы точного времени… для тех, кто не слышал, повторяем еще раз.

Древний анекдот, в свое время я даже не понял смысла. Спасибо, нашелся знаток, растолковал. Дикое было время — даже часы шли у всех по-разному…

— Алия, мы это уже проходили, но если вы хотите… Поймите, мне необходима известность. Любая, но лучше — хорошая молва. С помощью одной лишь женщины разогнать банду грабителей — прекрасно. Выйти на турнир первый раз в жизни и устоять пару кругов — отлично. Не дать спуску наглецам великолепно, особенно если вызвать на дуэль троих сразу и победить. Да еще и показать благородство — негоже, мол, накануне войны убивать подрастающее поколение. Это трезвый расчет… я с удовольствием отправил бы Ризаля на встречу с его усопшим папочкой, но в данное время мне куда выгоднее выставить его на посмешище.

— Если у вас это получится.

— Еще как! И поверьте, о завтрашней дуэли будут говорить, и говорить долго. А мне сейчас нужно именно это. Поймите, Алия, я застрял в вашем мире надолго, может, навсегда. Возможно, благодаря нашей с вами встрече я и не жалею об этом…

— Спасибо…

Мне показалось или она слегка покраснела? Нет, наверное, это отблески из камина. Леди, спокойно расстреливающая людей из арбалета, и застенчивость — малосовместимые понятия.

— Это правда. И тем более, если оставаться здесь надолго или навсегда, мне просто необходимо утвердиться в этом мире, врасти, так сказать, корнями в вашу землю. Необходимо, чтобы при упоминании Стаса де Бурга как можно меньше людей могли сказать: «А кто это?» Если это имя станет более или менее известным, вряд ли кому придет в голову усомниться в истинности легенды, она просто потеряет значение — на ее месте возникнет новая история, уже истинная, имеющая под собой множество свидетелей.

— Что ж… в этом есть смысл. Простите, Стас, если я задам неприятный вам вопрос, но… скажите, там, в вашем мире, у вас есть… женщина… женщина, которая вас ждет?

Ее звали Элен… Лена… Леночка… Хотя я, кажется, никогда не произносил последнего имени вслух. Может, потому, что боялся прочесть насмешку в ее бездонных глазах.

Она была красива. Красивые женщины редко попадают в ряды маринеров, да и вообще, среди нас женщины — редкость, в основном, они входят в обслуживающий персонал. А Элен была просто умопомрачительно хороша, и никто так и не узнал, что привело ее в ряды морских пехотинцев. Во всяком случае, как мне кажется, не поиск бравого мужа — хотя от предложений и не было отбоя, она ни на ком не остановила свой выбор, и благодаря этому каждый из нас еще пытался на что-то надеяться. Конечно, и у нее были романы, но кратковременные и не слишком серьезные, скорее так, для развлечения.

Мы все были в нее влюблены — кто-то слегка, как сержант Соммерсби, к примеру… в конце концов, он был женат, и его можно было бы вычеркнуть из числа претендентов, да он и не рвался особо, но я же видел его взгляд, провожавший фигуру Элен, в нем была не банальная похоть, а что-то глубже и значительнее. Кто-то сходил по ней с ума… домогаясь всеми не выходящими за рамки устава способами. Кто-то тихо любил и ловил каждый взгляд, мечтая разок дотронуться до ее руки, увидеть ее улыбку, дарованную лишь ему.

Она была чуть старше меня… На год или два — точно даже не знаю. Я всегда выглядел старше своих лет, а ей, наверное, никто не посмел бы дать больше двадцати. По крайней мере никто не рискнул бы высказать такую мысль вслух. Нельзя сказать, что она не замечала меня, нет, она была мила, с удовольствием принимала знаки внимания… но, черт побери, она принимала их в равной степени от всех. Помню, была у нас одна вечеринка… я весь вечер не отходил от Элен, мы танцевали с ней все танцы, и, мне казалось, она нисколько не была против отсутствия смены партнеров. Потом мы пошли на смотровую палубу — под огромным прозрачным куполом, испещренным звездами, не было никого, кроме нас. В тот день я впервые ее поцеловал…

Мы стояли почти в кромешной тьме, окруженные звездами. Моя рука лежала на ее талии, и девушка слегка прижималась ко мне, давая мне возможность чувствовать себя сильным и нужным… а потом я увидел в свете звезд ее глаза и услышал шепот: «Поцелуй меня…» Наверное, в тот момент у меня сердце ушло в пятки, потому что я смог лишь едва заметно коснуться внезапно высохшими губами ее щеки. Но уже в следующее мгновение она положила руки мне на плечи и прошептала: «Поцелуй меня в губы…» Наверное, я никогда не забуду тот момент. Это был долгий, упоительно долгий поцелуй, мои руки сжимали ее осиную талию, а ее тонкие пальцы запутались в моих волосах… И я чувствовал, что меня уносят куда-то теплые ласковые волны…

Потом она отстранилась, и уже в следующую минуту я остался под куполом один. У меня были женщины до Элен, были и после… Но таких чувств я не испытывал никогда.

А на следующий день она ничем не давала мне понять, что помнит об этом поцелуе — она снова был в равной мере мила со всеми, она позволяла Виктору помочь ей надеть скафандр, нисколько не беспокоясь, что при этом он больше озабочен возможностью пробежаться ладонью по особо выдающимся частям ее тела. Она смеялась плоским и пошлым шуткам Вернера, которые, как правило, не веселили никого, кроме рассказчика. А потом нежно чмокнула в щеку Тайлера, раньше всех успевшего подать ей руку, чтобы помочь сойти с трапа… А я, в глубине души, впервые относился ко всему этому спокойно — ведь я верил, что Элен была моей, пусть даже и всего на несколько коротких мгновений. И я был совершенно убежден, что эти мгновения — не последние.

Она погибла спустя два дня.

Пираты захватили транспорт на орбите Плутона — он вез топливо, продукты и оборудование для базы геологов — и устроили, по обыкновению, резню. Капитан транспорта забаррикадировался в рубке и открытым текстом орал SOS на всю систему, а мы оказались рядом.

Директива командования была простой: если пираты попались на мушку уничтожить. Нет, официально мы были обязаны призвать их к сдаче, затем вновь повторить предложение, но уже настойчивей. Ну а после этого попытаться хирургическим ударом сломить их сопротивление и взять их по возможности живыми. Это официально… потом, по данным бортового журнала, будет ясно, что мы именно так и делали, в строгом соответствии с законами, но у нас, как обычно, не получилось. А на самом деле практика была несколько иной — если можешь стереть пирата с карты одним выстрелом — сделай это. Если двумя лучше сделай это одним.

Слишком много крови на их руках.

Поэтому первое, что сделал наш капитан, это превратил в пар пиратский шаттл, присосавшийся к шлюзу трейдера^[64]. А потом в атаку пошла пехота…

Нас было шестнадцать — никто и не думал, что пиратов более десятка, их шаттл был рассчитан на шесть посадочных мест.

Конечно, при желании и в него можно напихать человек пятнадцать, но уж никак не больше…

Пиратов оказалось куда больше — видимо, этот шаттл был не единственным, другие успели выгрузить десант и покинуть «якорную стоянку» — тем самым снижая риск до минимума. Так или иначе, но на трейдере нас ждало не менее полусотни до зубов вооруженных уродов, которые прекрасно понимали, что их ждет. У них был один шанс — прорваться в капитанскую рубку и увести транспорт куда-нибудь подальше. Преследование в свернутом пространстве еще никому не удавалось. Но чтобы это реализовать, необходимо было сначала избавиться от нас, десантников — а уж потом-то эсминец вряд ли станет открывать огонь по транспорту, в котором еще могли остаться живые члены экипажа.

Они встретили нас на выходе из каюты, в которую мы вломились самым банальным образом — взрезав вибролезвиями наружную обшивку корабля. Вернер погиб сразу — практически весь их огонь сосредоточился на нем. Но мы успели ответить, и из той группы, что организовала столь теплый прием, не ушел никто.

Потом мы разделились на группы и сектор за сектором принялись очищать корабль от этих гнид. Да, мы победили… Потом на одной из палуб мы и нашли Элен… Элен, Соммерсби, Симпсон и Ютов — они лежали рядом, плечо к плечу. Видимо, они попали в засаду, даже не успели позвать на помощь — пираты установили на палубе стационарный лазер, и всю четверку срезал один луч…

— Ты любил ее? — тихо спросила Алия.

— Не знаю… Я никогда не думал, чем отличается любовь от влюбленности, от страсти, от других подобных чувств. Если бы у нас было время, может, это и переросло бы в любовь. А может, и нет… Сейчас, после стольких лет, мне кажется, что я был для Элен как… как маленький пушистый котенок. Приятно погладить, приятно, когда он трется о твои ноги и мурчит под ласкающей его ладонью, но не воспринимать же его слишком серьезно.

— А может, ты и ошибаешься…

— Может. Потом мне показалось, что я понял те причины, по которым Элен пошла в армию. Ей нравилось внимание мужчин, ей нравилось заводить их, сводить с ума, влюблять в себя. Ей нравилось, когда прошедшие семь кругов ада мужики теряли голову при виде ее и начинали, как щенки, прыгать вокруг нее, виляя хвостами. Не думаю, чтобы она кого-то любила, — ей доставляло удовольствие греться в лучах всеобщего обожания.

— Ты считаешь, что если думать о ней плохо, то будет легче ее забыть?

— А я не говорю, что это плохо. Любая женщина хочет нравиться мужчинам… ну, большинство женщин. Рано или поздно на ее пути встретился бы кто-нибудь, кому она отдала бы свое сердце. Если бы… если бы не ее смерть. Но и в этом случае, думаю, этим «кем-нибудь» был бы не я.

— Прости, что настроила тебя на грустные мысли.

— Это было давно. Я не забуду Элен и того поцелуя, но она не стала той иконой, на которую я молился бы всю жизнь. Не успела. Ладно… нам тоже пора ложиться спать, завтра рано вставать…

Я встал и встряхнулся, прогоняя воспоминания. Но их не прогнать — они всегда останутся со мной. Алия тоже поднялась с кресла.

— Спокойной ночи, Стас…

И в следующую секунду ее губы на миг коснулись моих. А затем ее фигура исчезла за бесшумно закрывшейся дверью. А я остался стоять у догоревшего камина, ощущая на губах нежный вкус ее поцелуя.

Они приближались, беспомощно, на мой взгляд, выставив пудовые кулаки и явно намереваясь навалиться всем скопом. Даже странно: неужели здесь до такой степени ничего не понимают в мордобое? Или это исключительно по причине того, что такая потеха считается «неблагородной»? Что ж, друзья-приятели, сейчас мы вас поучим уму-разуму.

Зрителей собралось довольно много — и лиц благородного происхождения, включая герцога, не пожелавшего пропустить представление, и, как и следовало ожидать, неимоверного количества дворцовой челяди, которая, разумеется, не упустит момента разнести слух о результатах поединка по всему городу, а буде представится возможность — то и далее. Меня это более чем устраивало.

Хермин прыгнул вперед, и его кулак с убийственной скоростью разрезал воздух… над моей головой. Тут же в ход пошла другая его рука, но тут я вступил в контакт, и уже в следующее мгновение Хермин отправился в длительный полет над ареной, закончившийся не слишком, надеюсь, мягким падением. Толпа издала восторженный возглас.

Фролл попер буром — здоровый, черт, а в глазах — жажда убийства. Дай ему возможность — сломает шею и даже не задумается.

Получай, малыш! Моя нога врезалась ему в солнечное сплетение, и он сел, выпучив глаза и изо всех сил пытаясь втиснуть в себя хотя бы маленький глоток воздуха.

— Да он же лягается, как необъезженная баба! — возмущенно крикнул Ризаль и замахнулся на меня… с ума сойти, на меня уже лет десять никто так беспомощно не замахивался. Я перехватил его руку и, крякнув от натуги, швырнул податливое тело через себя.

Пока мои соперники пытались встать на ноги, я спокойно стоял в стороне и рассматривал зрителей, большинство из которых уже явно были на моей стороне. Люди везде одинаковы — все предпочитают болеть за победителей.

— Не угодно ли вам примириться? — поинтересовался сэр Джулиан, который, безусловно, знал возможный ответ. Впрочем, успевший кое-как подняться Фролл ответил графу лишь взбешенным взглядом налитых кровью глаз и снова рванулся в атаку. Для разнообразия я немного отошел в сторону — его туша пролетела мимо, изрядно подгоняемая ребром моей ладони — мне не хотелось сломать придурку шею, поэтому я бил вполсилы. Впрочем, этого было достаточно, чтобы он вспахал носом песок на площадке и замер. Не думаю, что надолго, мне еще хотелось продолжения.

Хермин и Ризаль бросились на меня с боков — ну как же было не предоставить им возможности стукнуться лбами? Сами бы они, конечно, не попали бы, как надо, поэтому я слегка помог. Стук крепких лбов сопровождался стоном толпы — то ли от сострадания (сомневаюсь), то ли от восхищения (надеюсь).

На этот раз я дал возможность подняться всем троим. Если бы взгляды могли плавить металл, то эту троицу самое время поставить к горну. Шнобель Фролла потерял былую красоту, и подозреваю, навсегда. Пожалуй, за секс ему теперь пожизненно придется только платить.

Мальчики наступали с трех сторон, предоставляя массу возможностей для красивых комбинаций. Я в прыжке врезал ногой в челюсть Ризалю — сегодня мы его будем лягать, как он выразился, — тут же, приземлившись, вогнал локоть в живот Фроллу — пусть опять попробует натужно подышать, — и от души врезал снизу в челюсть Хермину, от чего тот улетел на несколько метров и потерял сознание. Нокаут, мож- но и не считать до десяти… да хоть и до ста.

— В принципе, граф, — обратился я к сэру Джулиану, — я вполне удовлетворен. Думаю, не стоит продолжать это… избиение младенцев. Соплякам стоит поучиться многому…

— Ризаль! Назад!

Я увидел возмущение в глазах графа и обернулся. Ризаль шел на меня с явным намерением убить, в его руке был зажат короткий нож, до этого, видимо, спрятанный в сапоге. Вопиющее, неслыханное нарушение законов официальной дуэли, но ему, кажется, было уже на все наплевать. Он хотел одного воткнуть клинок в мое тело, и никто, ни граф, ни герцог сейчас его не остановили бы.

— Вы сломали ему руку, Стас?

— Да. Как мне кажется, в трех местах. Теперь его кости до конца жизни помогут ему точно предсказывать погоду. По крайней мере ее изменение к худшему.

— Это не слишком жестоко, на ваш взгляд?

— Щенок нарушил закон. Сам напросился.

— Признаю, вы были великолепны. Я никогда не видела ничего подобного. Теперь я понимаю вашу уверенность, хотя вы заставили меня изрядно поволноваться. И думаю, ваш план удался — об этом поединке будут говорить не один месяц.

— Подозреваю, скоро у любителей трепать языком появится новая пища для обсуждений.

— В смысле?

— Алия, у вас тут всегда так? Драконы, разбойники, сумасшедшие маги, насылающие бредовые галлюцинации? Я вообще удивлен, что при такой жизни здесь кто-то доживает до старости.

— Интересная мысль… — обронил сэр Дункан, пуская свои до невозможности аккуратные кольца дыма. — Мне тоже что-то подобное приходило в голову. Такое впечатление…

— Что за нами охотятся, — закончил я. Алия молчала, уставившись в камин.

— И почему за нами? — развивал я мысль дальше. — Подумаешь, пара путников. Ни денег особых, ни снаряжения сколько-нибудь выдающегося…

— А ваш меч? — тихо прошептала маркиза больше для себя.

— Мой меч тут ни при чем… с драконом вы, помнится, познакомились раньше, чем со мной. Я, откровенно говоря, к тому времени выяснял отношения с лесными тварями, но они вряд ли могли бы кому-нибудь поведать, чем именно их отправили на тот свет.

— Логично… — протянул Дункан. — Однако вы, сэр Стас, останавливаетесь на половине пути.

— То есть?

— Если принять вашу логику, то получается…

— Понял! Получается, что я вообще здесь роли не играю. Значит… маркиза, выходит, кто-то организовывает охоту на вас?

— Знаете, Стас… я думала об этом. И мне это очень не нравится. Но вы, пожалуй, правы. Я кому-то здорово мешаю… знать бы еще, чем именно.

— По крайней мере дальше будет легче, — пожал плечами Дункан. — Молодой Рейн и Аманда поедут с вами. Согласитесь, четверо — это существенно больше, чем двое.

— Даже пятеро. — Алия улыбнулась, но в ее улыбке сквозила откровенная обеспокоенность. — Герин тоже выразил желание присоединиться. Сегодня подошел ко мне и предельно учтиво высказал свою просьбу составить нам компанию. У меня не было повода отказать.

— И это даже неплохо! — усмехнулся барон. Правда, при этих словах я слегка поморщился, вспоминая удары, полученные от толстяка. — Боюсь, все ранее пройденное было только лишь разведкой боем. Ваш путь лежит мимо Андора, а там, как я понимаю, хозяйничают орки.

— Не исключено… Но к границам Андора мы постараемся не приближаться.

— Это для вас, сэр Стас, существуют границы. Оркам, как вы понимаете, закон не писан.

— Если писан, то не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так… — пробормотал я.

— Хороший каламбур… — рассмеялся барон. — Сами придумали?

— Слышал где-то.

— Неплохо, неплохо… при случае расскажу друзьям. И тем не менее это серьезно. Конечно, я бы рекомендовал подождать и отправиться с армией герцога… молчу, молчу… ну, или хотя бы взять в свою компанию еще с десяток бойцов.

— Чем больше отряд, тем больше вероятность того, что нас заметят, пожал я плечами, — да и кого взять в компанию? Как я понимаю, все искатели приключений здесь настроены на поход с армией?

— Ну… в общем, да. Если поискать, то, конечно, можно…

— Но это отнимет время, — жестко сказала Алия. — Нам надо двигаться. Мы выезжаем завтра на рассвете.

— Что ж, не буду вас отговаривать, — поднялся с кресла Дункан. — В таком случае, думаю, вам стоит отдохнуть перед дорогой.

Утро было туманным, промозглым. Я слегка поеживался под кольчугой, жалея, что не надел латы. Не было пока случая проверить, но если слова Алии соответствуют действительности, а не доверять ей у меня причин не было, то доспехи сейчас меня согрели бы.

Наш отряд включал в себя пять человек и восемь лошадей, три из которых были навьючены поклажей. Барон самолично подобрал нам отличного тяжеловоза, который в настоящее время с добродушным видом тащил на себе все мое вооружение, кроме кольчуги и меча, запас провизии и воды, а также кое-какой багаж маркизы. Она, как истинная женщина, не смогла остаться равнодушной к роскоши лавок «золотого кольца», а поскольку, опять-таки благодаря не знающей границ щедрости барона, у нас теперь был солидный запас наличных, часть этого запаса ушла на подобающую благородной даме одежду.

Впрочем, не думаю, что барон остался внакладе, если, конечно, сбросить со счетов бесценные доспехи, — его выигрыш на турнире с лихвой покрывал все прочие расходы.

Рейн, хотя я впервые встретился с ним только утром… если не считать того приятного момента, когда его копье отправило меня в недолгий, но запоминающийся полет, уже успел произвести на меня самое хорошее впечатление. Это был чертовски симпатичный молодой парень, прекрасно развитый физически и при этом достаточно умный, чтобы разговор с ним не вертелся вокруг одних только женских прелестей, лошадей и оружия. Я сразу заметил взгляды, которые он бросает на свою спутницу, — леди Аманда была на редкость хороша. Жгучая брюнетка, она производила впечатление утонченности и в то же время силы. Впрочем, даже если бы я сегодня увидел Алию впервые, из них двоих я бы наверняка выбрал именно ее — Алия была женственнее и… мягче, красота же Аманды была более классической, но и более холодной. Впрочем, Рейн, похоже, совсем потерял голову от своей мачехи… с другой стороны, какое мне до этого дело? Как уже говорила Алия, можно подумать, это первый случай.

Герин ехал далеко впереди, горланя какую-то песню и вполне довольный собственным обществом. Подозреваю, он присоединился к нам не в поисках компании, а в расчете на то, что не придется за ужином пить в одиночестве. А уж насчет пить — этим он запасся надолго, судя по тому грузу, который пер на себе его тяжеловоз… хотя кто знает, может, это брюхо способно влить в себя за раз столько, что мне хватило бы и на неделю.

Рейн и Аманда приотстали, и Алия, пользуясь случаем, принялась объяснять мне очередные элементы магии.

Сегодня мне предстояло освоить один из элементов боевой магии, а именно — научиться вгонять противника в сон. Вопреки моим ожиданиям здесь не было элементов гипноза, скорее это был один из вариантов применения силового удара, но не быстрого и сокрушительного, а плавного, успокаивающего и обволакивающего, лишающего сил и желания двигаться.

— Эта магия действует не сразу. — Алии, похоже, доставляло истинное удовольствие обзавестись учеником и целиком отдаться процессу преподавания. — Вот вы устали, сильно устали. И впереди вас ждет отдых, заслуженный, долгожданный. Вы должны отправить в сторону противника облако покоя и умиротворенности, передать ему те ощущения, которые вы можете в себе вызвать. Он должен расслабиться, ощутить в душе мир и благодать. Помните, применить это можно только тогда, когда противник вас не видит, только тогда, когда он не настороже, не слишком напряжен. Иначе он или просто не поддастся сну, или, что гораздо хуже, заметит вашу попытку и нападет. Магия сна срабатывает только в отношении тех, кто к этому готов.

— Тот, кто к этому готов, прекрасно заснет и так, — заметил я.

— Не обязательно. Приведу простой пример. Часовой. Ему скучно, он должен часами вглядываться в темноту, но это ему уже чертовски надоело. О, он не заснет, он все время пытается напоминать себе, что спать на посту нельзя. И тем не менее он не может постоянно находиться в напряжении, он немного расслабляется. Часовой верит, что если нападение и произойдет, то не сейчас, а немного позже.

Вот тут она права. Сколько раз был в патруле — именно об этом и думаешь. В смысле — как оно все надоело, ничего же не случится, и уж, во всяком случае, не сейчас. В большинстве случаев сон на посту — это не от усталости, а от затянувшегося безделья. Да, действительно, если немного подтолкнуть, то…

— Вон смотрите, серв идет за плугом. Его работа тяжела, монотонна и однообразна. Он устал, не слишком сильно, но тем не менее ему требуется отдых. Он это знает, но не может себе позволить отдыха, он должен закончить борозду. Смотрите, сейчас он уснет.

Немолодой мужик, обнаженный по пояс, действительно плелся вслед за худой клячей, не особо старательно налегая на плуг, который больше царапал землю, чем вспахивал ее. Он монотонно шагал по полю, с видимым усилием переставляя ноги и смотря в одну точку перед собой.

Хотя магия Алии и была направлена не на меня, я с ТРУДОМ сдержал зевоту. Уголком сознания я чувствовал то, что сейчас, ощущал этот крестьянин, — скучно… устал… вздремнуть бы… в тенечке, ну совсем недолго… куда денется эта работа… потом доделаю…

Мужик зевнул, потянулся, взглянул на приближающийся конец делянки, махнул рукой и, бросив плуг, вразвалку пошел к ближайшему дереву. Устроившись в тени, он опять душераздирающе зевнул и, вытянув ноги, закрыл глаза. Тело расслабилось, челюсть отвисла… мужик спал.

Все заняло около трех минут.

— Уф… — выдохнула Алия. — Это не так легко, Стас, как может показаться.

— И сколько он проспит?

— Все же ему надо работать, поэтому я его разбужу. Но вообще… если никто не побеспокоит спящего, то… до вечера как минимум. На солнышке тепло, тихо… Благодать! Поспать — одно удовольствие. Хотя при желании можно усыпить так, что только магией его и разбудишь. Ладно, хватит ему отдыха…

Видимо, крестьянину стало холодно — он поежился, потянулся и сел. И сейчас было ясно, что вставать ему не хочется, однако наваждение прошло и чувство долга возобладало — он тяжело вздохнул, кряхтя поднялся и поплелся к своей лошади, которая так и стояла там, где он ее оставил. Затем он вновь навалился на плуг и возобновил свою монотонную работу.

— Теперь твоя очередь попробовать.

— На нем же? — поинтересовался я.

— Нет, не стоит. Вон, возьми того, на соседней делянке.

— Он гораздо дальше…

— Расстояние роли не играет, важно только то, что ты его видишь.

Я старался передать молодому… по крайней мере издалека мне казалось, что парень молод… крестьянину свое желание отдохнуть.

Хоть несколько минут… просто лечь в траву и закрыть глаза, расслабив натруженные мышцы. Ничего же не случится, до вечера еще далеко, работу он так и так сделает. А сейчас ему просто необходим перерыв, ненадолго. Облако спокойствия обволакивало его, мешало сосредоточиться на борозде… Он мотнул головой, отгоняя усталость, но мягкие волны магии подчиняли его себе, вызывая зевоту и слабость.

Он сдался спустя минут пять — приняв решение, бросил плуг и завалился прямо тут же, на свежевспаханной земле, свернувшись калачиком и сунув под голову мозолистую руку.

Я снова чувствовал себя, как выжатый лимон. Алия права, одно дело мгновенный удар, другое — несколько минут напряжения.

Кажется, и мне сейчас не помешало бы вздремнуть.

— У тебя великолепно получается, — заметила маркиза. — Даже лучше, чем я ожидала. Но ты должен больше сосредоточиваться на своей цели — еще несколько минут, и ты усыпил бы половину окружающих…

Я огляделся по сторонам — даже Герин прекратил орать свои неблагозвучные песни и молча ехал, нахохлившись, как будто после многочасового пути. Первый серв, на котором испытывала свои силы Алия, оперся о плуг и отчаянно зевал, время от времени бросая взгляды в сторону тенистого дуба. Рейн тоже слегка поник в седле, и только Аманда, не замечая изменения настроения спутника, поскольку ехала чуть впереди его и не оглядывалась, продолжала что-то говорить.

Лицо Алии напряглось, и спустя минуту или две все пришло в норму. Парень, устыдившись собственной лени, с остервенением вцепился в плуг, Герин встряхнулся и снова что-то запел, правда, уже не столь рьяно, как ранее. А Рейн опять начал принимать участие в разговоре с Амандой, точнее, принялся время от времени вставлять в ее монолог краткие реплики.

Наши кони мерно ступали по проселочной дороге. Впереди был долгий путь, и кто знал, что нас ждало, уже завтра. Рука непроизвольно легла на рукоять меча, и я заметил, что камень в навершии опять стал зеленым. Почему?

Мы были в пути уже четвертый день. Позади остались границы Дарланда, и теперь мы уже находились во владениях Седрика Ре-верландского. Впрочем, места здесь были глухие и необжитые — раз нам попался пограничный разъезд, но мы воинов особо не заинтересовали, поэтому они просто проехали мимо, отсалютовав на скаку пиками.

Дважды нам удалось заночевать в деревушках — похоже, наличие трактира здесь было обязательным элементом для каждого людского поселения, по крайней мере для тех, что стояли на тракте. Закаленность — вещь, конечно, неплохая, однако лично я предпочитаю спать в нормальной постели, а не на голой земле. К тому же каждый раз мы пополняли запасы провизии, а я лишний раз убеждался, что после дня, проведенного в седле, никакие земные деликатесы не сравнятся с хорошим, натуральным окороком и здоровенной кружкой пива.

В ту ночь, что нам все же пришлось провести под открытым небом, я спал мало. Хотя Алия и утверждала, что мой воображаемый скафандр надежно защитит меня от магического нападения, заставить себя расслабиться я так и не смог. Поэтому всю ночь просидел у костра, положив меч на колени и любуясь переливами зеленого камня. Он так и оставался зеленым с того дня, как мы выехали из города, и Алия не знала о причинах перемен его цвета. Мы, конечно, высказали предположение, что камень дает какой-то сигнал, однако какой именно — сказать было трудно. Первый раз он позеленел в присутствии оборотней, второй — при встрече с драконом. Но сейчас вблизи ни оборотней, ни драконов вроде не было, поэтому нам оставалось только гадать, о чем нас предупреждает самоцвет.

Впрочем, под утро мне все же удалось ненадолго забыться, однако сон был короток и неспокоен — как следствие, весь следующий день я ехал в полудреме, и если бы Алия не обучила меня магическому способу нагонять бодрость — в принципе действовать надо было аналогично сонным чарам, но исходные предпосылки должны были быть прямо противоположными, — то рано или поздно я бы банально свалился с коня.

Последнее возделанное поле осталось позади часа четыре назад. Почти лишенные растительности долины постепенно сменялись рощами, которые со временем слились в сплошной лес — не такой густой, как тот, в котором я приземлился, однако достаточный, чтобы в памяти вновь всплыли мысли о разбойниках и о том, что кто-то или что-то не в меру интересуется моей маркизой.

Но пока все было спокойно, даже птиц слышно не было… а почему, собственно?

— Алия, вы обратили внимание, какая здесь стоит тишина? Маркиза вздрогнула и прислушалась. Действительно, лес был на удивление тих, только редкое лошадиное ржание да стук копыт легким эхом раздавались среди деревьев.

— Да… и мне это не нравится.

— И что будем делать?

Рейн несколько ускорил шаг коня и поравнялся с нами. Герин, традиционно следовавший в авангарде, тоже присоединился к компании.

Аманда, эффектным движением отбрасывая назад блестящую волну роскошных черных волос, несколько обеспокоенно заметила:

— Если бы мы не находились в границах Реверланда, я бы сказала, что где-то в лесу спрятались орки.

— С чего вы взяли, графиня? — удивился Герин, тем не менее я заметил, как его рука рефлекторно двинулась к тяжелому кистеню, висевшему у седла.

— Птицы их не любят… всегда стараются убраться подальше от них. Даже не знаю, с чем связана эта неприязнь, но тем не менее это так. Но с другой стороны, откуда здесь орки?

— Оттуда же, откуда дракон, — буркнул я.

— Какой дракон? — удивился Герин. — Где дракон?

Мы в общем-то не делились со спутниками своими подозрениями. Рассказать о прежних приключениях рассказали, а вот свои выводы доводить до них не стали, хватит того, что это наша головная боль.

— Я предлагаю присутствующим сэрам надеть доспехи. — Я постарался вложить в свои слова массу убеждения. — Береженого бог бережет.

— Ну вот еще, тащить на себе железо из-за каких-то птичек, — возмутился Герин, поигрывая кистенем.

Рейн пожал плечами и, остановив коня, спрыгнул с него и принялся доставать свои латы, уложенные во вьюках на могучей спине тяжеловоза. Аманда тоже спешилась и стала помогать своему спутнику.

— Мы не так далеко от Андора, — бросил Рейн, поворачиваясь к даме спиной, чтобы ей было удобно застегивать многочисленные пряжки панциря. Кто знает, какая нечисть может сюда забрести.

Герин пожал плечами и тоже приступил к облачению в сталь. Из всех присутствующих более всего мне было жалко его коня — и так тащить эту тушу, так еще вместе с железом… Аманда застегнула последнюю пряжку на латах Рейна и отправилась оказывать помощь Герину, который, как ни пыхтел и ни старался, сам влезть в доспехи не мог. Мне в отличие от них требовался минимум помощи — гномье снаряжение было на удивление хорошо продумано и почти не нуждалось в постороннем вмешательстве.

— Алия, оденьтесь и вы.

Маркиза молча кивнула и, достав из вьюка тонкой работы кольчугу, купленную нами в Тренев, натянула ее поверх своего замшевого дорожного костюма. Кольчуга спускалась ниже колен, имея впереди и сзади разрезы, чтобы не мешать в седле, и не была оснащена стальными пластинами, как моя. Эта вещь, сделанная явно для женщины, прикрыла бы скорее от ножа, чем от другого оружия, но более серьезная броня была бы слишком тяжела для хрупких женских плеч, а тут — какая-никакая, а защита. Правда, арбалетная стрела прошьет ее насквозь.

Наконец, взгромоздившись на коней, мы двинулись дальше, прислушиваясь к опасной тишине, нарушаемой время от времени проклятиями Герина в адрес перестраховщиков, кото- рые заставляют его тащить на себе столько железа, мешая наслаждаться жизнью. Никто не счел нужным заметить, что его в общем-то никто особо и не заставлял.

Алия в одной руке держала взведенный арбалет; должен признать, что за последние три дня ее мастерство владения этим видом оружия превзошло все мои ожидания — она совершенно перестала промахиваться. Впрочем, когда я высказал ей свой восторг ее успехами, она только рассмеялась и заявила, что это — еще один из видов боевой магии, которую мне как-нибудь предстоит освоить. Пока я понял лишь то, что арбалет в цель направляла не столько ее рука, сколько ее воля. На вопрос, чем она думала раньше, Алия ответила, что для всего требуется тренировка, а до моей с ней встречи практики в обращении с арбалетом у нее вообще не было и пусть сэр Стас скажет спасибо, что в той стычке с разбойниками она вообще в кого-то попала. Я, разумеется, «спасибо» сказал.

В отличие от Алии Аманда не стала надевать кольчугу — то ли не сочла нужным, то ли в ее багаже не было подобного предмета туалета — так или иначе, но она осталась в том же мягком облегающем дорожном костюме, который был на ней с самого начала нашего путешествия. Костюм чертовски привлекательно обрисовывал изгибы ее фигуры, и я не раз замечал направленные на нее похотливые взгляды Герина — однако он был достаточно умен, чтобы не высказывать столь опасные мысли вслух, во всяком случае, в присутствии Рейна.

Вокруг по-прежнему было спокойно, но у меня в душе ворочалось ощущение опасности, а своим инстинктам я привык доверять, сколь бы мало развитыми они ни были. Поэтому на всякий случай я извлек из ножен меч, снова отметив про себя, что камень в рукояти продолжал отсвечивать переливами зеленого цвета, и напряженно вглядывался сквозь прорези глухого забрала в окружавший нас лес в поисках источника моих неприятных ощущений.

И все-таки его проглядел…

Тяжелая арбалетная стрела с противным визгом срикошетила от кирасы, и в тот же момент с воем и улюлюканьем из придорожных кустов на нас бросилась толпа мерзких на вид созданий.

Низкорослые существа, разношерстно одетые и вооруженные, атаковали нас сразу со всех сторон; «разношерстно» — не значит плохо, на многих вопреки ожиданиям и рассказам Алии были кольчуги или кирасы, большинство размахивало кривыми и довольно неприятными на вид мечами, причем некоторые — сразу двумя, остальные были вооружены пиками, топорами или шестоперами. А из леса продолжали лететь стрелы, отскакивая — пока — от наших доспехов.

Краем глаза я заметил, как Аманда соскользнула с коня, но не понял, то ли намеренно, то ли ее задели. А в следующую секунду мне стало уже не до того — враги оказались на расстоянии удара и я внезапно оказался слишком занят для того, чтобы смотреть по сторонам.

Мимо меня пронесся огненный шар, расплескавшись пламенем по кирасе исторгнувшего жуткий вой орка, который в ту же секунду рухнул как подкошенный. Мой меч со свистом врезался в жилистую шею поверх кованого воротника кирасы, и уродливая башка с торчавшими наружу мерзкими клыками покатилась по земле. Герин, сопровождая каждый взмах своего ужасного кистеня, вырубал в рядах наступающих самую настоящую просеку, конь Рейна юлой вертелся на одном месте, привставший в стременах граф раздавал удары направо и налево.

Внезапно Голиаф, сбитый с ног сильнейшим ударом, повалился на бок, и все, что я успел сделать, это вытащить ногу из стремени, чтобы масса коня ее не расплющила. Спустя мгновение я был уже на ногах — и очень вовремя, ко мне приближалось сразу пятеро уродцев, визжа и выписывая в воздухе круги сверкающей сталью. За моей спиной конь силился подняться, в чем я пожелал ему удачи — оборачиваться было некогда.

Эти ребятишки явно отличались от той банды, что подловила нас с Алией в начале нашего знакомства. Оружием они владеть, безусловно, умели, и мне приходилось туго. Уже три или четыре раза древние доспехи отражали рубящие удары ятаганов, я же пока сумел уложить лишь одного противника, на мгновение открывшегося и получить удар в горло. Остальные продолжали наседать.

Один из орков, выискивавший цель для своего арбалета, получил почти невидимый силовой удар, нанесенный Алией, врезался спиной в толстый ствол дерева и остался лежать неподвижно. Почти сразу вслед за этим стрела ее арбалета пробила кольчугу еще одного урода — как я догадался, это был тролль, который, выронив из рук небольшие топоры, ткнулся страхолюдной мордой в траву.

Приняв на щит тяжелый удар шестопера, так что заныла рука, я с наслаждением погрузил меч в брюхо орка, проткнув кольчугу.

Одновременно ятаган еще одного нападающего с силой врезался в шлем и с протяжным звоном отскочил, вырвавшись из руки бойца.

Пользуясь случаем, я с разворота нанес удар — лезвие меча отсекло когтистую кисть, и орк взвыл от боли. А из леса к нам бежали еще не менее чем десяток супостатов.

Внезапно на спину одному из них обрушилась стремительная тень огромная, черная как ночь, пантера, одним движением разорвав горло поверженному противнику, тут же стремительным прыжком рванулась ко второму я даже успел заметить выражение животного ужаса в глазах обреченного.

Поблагодарив всевышнего за неожиданную, но тем не менее столь необходимую сейчас помощь, я продолжал отбиваться от наседающих врагов, в который раз мысленно благодаря щедрость сэра Дункана, мастерство древних кузнецов и собственную предусмотрительность. Если бы не доспехи, то я уже раза три был бы убит.

Рейн, как несколько минут назад и я сам, рухнул наземь вместе с конем. С той разницей, что ему досталось больше — похоже, от удара парень потерял сознание. Пока орки не успели найти щели в его латах, я бросился на выручку, попутно понимая, что кони сами просто так не падают.

Мы с Герином, который единственный еще оставался на коне, подоспели одновременно — пока он взмахами кистеня превращал орков в будущее удобрение, я помог графу встать — он шатался и, очевидно, был не в состоянии продолжать бой. По крайней мере пока.

— Спешивайся! — рявкнул я, нанося очередной удар и принимая на щит встречный выпад. В спину влепилась стрела, но на такие мелочи я уже внимания не обращал.

— Зачем? — Шипастый шар кистеня вдавил рогатый шлем в уродливый череп, брызнула кровь и обломки кости. Возвратное движение оружия выбило меч из зеленой руки еще одного орка, попутно эту самую руку, похоже, сломав.

— Здесь боевой маг… — Удар меча перерубил нацеленную мне в грудь пику. Метательный топор отскочил от услужливо подставленного щита. — Рейна сбили магией, сейчас собьют и тебя!

Герину хватило мгновения, чтобы согласиться с моими выводами, и он спрыгнул с лошади. Затем, отбросив щит и ухватив кистень обеими руками, он принялся вращать его над головой, при каждом удобном случае нанося неотразимые удары.

Огненный шар, вылетев из-за спин орков, ударился мне в грудь, но вместо того, чтобы прожечь броню,лопнул с яркой вспышкой, на мгновение ослепившей моих противников. Я воспользовался моментом, и их стало на одного меньше.

— Он там… у того дуба… — прохрипел Герин, показывая мне направление взмахом кистеня. — Достань… его… я графа… прикрою…

Мгновением позже я понял, почему эта роль досталась мне — в бедре у великана сидела стрела и в ближайшем будущем его подвижность была весьма ограничена. Неясно, как он вообще на ногах стоит.

Пантера свалила еще одного орка, и ее когти превратили его морду в кровавый фарш, но уже в следующее мгновение арбалетная стрела пробила огромную кошку навылет, вызвав жалобный визг. Еще одним бойцом на нашей стороне меньше…

Отбросив в сторону ударом щита одного из нападавших, я увидел мага. Это был высокий… не знаю, может, и человек, но точно сказать не могу — на нем были доспехи странного, отливающего голубизной цвета, рядом стоял прислоненный к дубу огромный двуручный меч. Маг выбросил вперед руки, я инстинктивно загородился щитом…

Возникло ощущение порыва ветра, не слишком сильного, дунувшего мне прямо в лицо. Он нисколько не замедлил моего шага, однако грохот за моей спиной заставил меня оглянуться.

Герин пластом лежал на земле, но рядом валялись и сбитые с ног его противники. Похоже, маг нанес силовой удар чудовищной силы — накрыл их всех сразу. Я не обольщался — удар предназначался мне, и только мне, остальным досталось случайно.

Да, как Алия и говорила, мшистый доспех вполне надежно защищает от такого рода нападения. Я заметил, что Герин начинает подниматься — силен мужик, ничего не скажешь. Если он успеет оказаться на ногах раньше орков, не всем из них вообще будет суждено встать.

Пантера снова пошла в атаку, и я поразился — с ума сойти, ее же насквозь прострелили. Кошка прыгнула на ближайшего орка и снова исторгла мучительный визг боли — напоролась на подставленный меч. Впрочем, ему это не помогло. Оба тела рухнули на землю и остались лежать неподвижно. Мир ее праху…

Я повернулся к магу. Не вижу его глаз, но подозреваю, что в них стоит удивление. Он снова взмахнул руками — с его пальцев сорвалась ветвящаяся молния, бессильно разбившаяся о мой зеленый щит. И тогда он, видя, что магией меня не взять, схватился за свой огромный меч…

Если я признавал, что орки неплохо владели оружием, то этот гад явно был их тренером. Несколько минут подряд мы наносили и отражали удары, но я никак не мог его достать, а он уже раза три так звезданул меня по шлему, что я чуть не потерял сознание.

Левая рука гудела, принимая на щит удары двуручно- го меча, и при этом он умудрялся парировать все мои выпады. Только раз мне удалось его зацепить, но лезвие лишь проскрежетало по металлу, оставив небольшую царапину, — латы у мага тоже были дай боже.

И тут я вспомнил то, о чем совершенно забыл в пылу боя.

Отбросив в сторону щит, я схватил меч двумя руками и занес его над головой. Мой противник был готов принять рубящий удар — его меч взметнулся вверх, и я понял его намерение — если он сейчас поймает мой клинок в зацеп, то может надеяться сломать его или хотя бы просто вырвать из моей руки. И тогда я вложил в удар силу…

Совершенно не встречая сопротивления, лезвие моего меча рассекло подставленное оружие… шлем… панцирь… и ушло в землю. От неожиданности я потерял равновесие и упал на одно колено, а половинки того, что еще недавно было магом, с грохотом свалились по обе стороны от меня.

Тяжело дыша, я кое-как поднялся. Пантера… все еще жива?.. добивала последнего орка. Герин, почти весь покрытый кровью, в основном чужой, стоял как скала… нет, как качающаяся скала — я видел, что еще немного и он завалится на бок. Рейн уже более или менее прочно стоял на ногах, а маркиза… Где Алия?!

— Алия! — заорал я, дико оглядываясь по сторонам. — Алия!..

— Ее… увезли, — прорычал Герин. Было видно, что слова даются ему с трудом. — Двое… схватили… я не мог… помешать…

— Куда?

— Туда! — Его кистень указал в глубь леса, и я заметил отходящую от тракта заросшую тропу. Колени великана подогнулись, и он бессильно сел на лежавший за его спиной труп орка.

— Голиаф!!!

С победным ржанием конь как вкопанный встал передо мной.

Диким усилием я забросил свое бронированное тело в седло. Рейн тоже сделал попытку забраться на коня, но сил на это ему не хватало. Герин собрал остатки своей мощи, заставил себя снова встать на ноги и буквально забросил графа на спину его коню, затем снова в изнеможении опустился на землю.

— За ними!

Голиаф мчался по лесу, где-то впереди я время от времени видел отливающую черным блеском спину пантеры, которая тоже, к моей радости, преследовала негодяев, увезших Алию. Позади скакал Рейн, едва держась в седле. Ветки хлестали по доспехам, норовя сбросить меня с коня, и на мгновение мелькнула мысль, что достаточно впереди попасться хотя бы одной, достаточно толстой, и я повторю свой памятный полет во время турнира. Моя рука судорожно сжимала меч, шит остался лежать на дороге, возле разрубленного пополам мага.

Тропинка вывела нас на небольшую поляну, и я осадил жеребца — на дальнем от нас ее краю мерцало в воздухе что-то вроде туманного полотнища, довольно большого — сквозь него я мог бы пройти вместе с конем. Прямо перед ним прижалась к земле черная кошка и с воем хлестала себя по бокам длинным хвостом, шерсть на загривке стояла дыбом.

— Это Портал… — раздался сзади задыхающийся голос Рейна. — Они ушли…

— Куда? — рыкнул я.

— Не знаю… смотри, он смыкается!

Действительно, с каждой секундой «Дверь» становилась все уже и уже. Но она все еще была достаточно большой для меня, и я, не задумываясь, пришпорил Голиафа. Конь прекрасно понял, чего от него ждут, — он рванулся в туманное «окно», а я пригнулся — что-то подсказывало мне, что лучше в этот проем вписаться целиком.

Краем уха я услышал возглас Рейна: «Аманда, нет!!!» — и скорее почувствовал, чем увидел, как пантера прыгнула вслед за мной…

— Мой лорд! Леди Алия у меня в руках.

— Где вы, мэтр Шерривер?

— В моем замке, мой лорд. Мы прибыли несколько минут назад.

— Она жива?

— Цела и невредима… А вот ваш драгоценный Шайк… думаю, теперь его место вакантно.

— Шайк погиб? Но почему? Как?

— Я и сам не знаю. Этот Искатель разрубил его на две половинки. Умей я оживлять трупы, сейчас у вас было бы два подручных.

— Разрубил? Шайка? Шерривер, это невозможно! Или Шайк пошел на дело без доспехов?

— Отнюдь, он навешал на себя столько железа, что не понимаю, как он вообще передвигался. И тем не менее…

— Ладно, потом разберусь. Ждите, я скоро прибуду.

— Мой лорд, может, не стоит вам ехать верхом? Я могу создать Портал.

— Сколько на это уйдет времени?

— Пять или шесть часов. Боюсь, быстрее не смогу.

— Тогда не стоит, за это время я доберусь без ваших магических фокусов. Ждите. И чтоб ни один волосок не упал с ее головы. О да, мой лорд. Мы ждем вас с нетерпением.

Голиаф встал как вкопанный, и было от чего. Только что мы находились на лесной поляне, а теперь конь стоял на опушке мрачного леса, а перед нами, на холме, возвышался замок, сложенный из черного камня. И как раз сейчас я видел, как медленно закрываются его ворота.

Небо было темным и зловещим, по нему стремительно неслись тучи, подгоняемые свирепым ветром. А здесь, внизу, было тихо.

Земля, растрескавшаяся и мертвая, напрочь лишенная какой бы то ни было растительности, была тоже темного, красно-коричневого цвета.

Со всех сторон веяло смертью и запустением, деревья на опушке леса были высохшими и корявыми, и лишь дальше, в глубине чащи, были видны еще живые, но тоже странно исковерканные то ли природой, то ли иными стихиями стволы.

— Куда это нас занесло, а, Голиаф? — вслух поинтересовался я, не рассчитывая на ответ. И тем не менее он прозвучал, правда, не от коня, а откуда-то из-за спины.

— С ума сойти!

Я обернулся. Рейн, вцепившись одной рукой в луку седла, в другой руке держал шлем, который и разглядывал с выражением крайнего удивления на лице.

— А вы как здесь оказались, граф?

— Как и вы… вот, полюбуйтесь. — Он протянул мне шлем.

Посмотреть действительно было на что. Часть медного гребня была срезана, будто бритвой… если, конечно, не принимать во внимание, что бритвой металл не режут. Ну, допустим, как вибромечом^[65]. Идеально гладкий и ровный срез.

— Однако… и каким же это образом?

— Портал. Задержись я еще на секунду, и остался бы без головы.

— Простите, граф, а зачем вы вообще полезли в этот… Портал? В конце концов, это моя спутница и… мое дело.

Рейн невесело усмехнулся: — Ну…

— Он полез сюда за мной. — На этот раз раздался голос Аманды, и снова у меня за спиной. — Э… не оборачивайтесь, милорд, я несколько… не одета. Рейн, у тебя во вьюке наверняка найдется что-нибудь, что я могла бы на себя набросить. Не говоря уж о том, что здесь холодно, я не хочу смущать сэра Стаса своим видом.

Рейн полез во вьюк и вытащил оттуда какой-то сверток темно-коричневого цвета, после чего бросил его куда-то мне за спину.

— Благодарю… вот, милорд, теперь вы можете обернуться. Я последовал совету. Аманда сидела на поваленном стволе дерева, зябко кутаясь в то, что на ней было надето — что-то вроде рясы, затянутой на осиной талии простой веревкой. Она была боса.

— Бог ты мой, а вы-то как сюда попали?

— Вы же видели…

— Я?!

— Милорд еще ничего не понял, — заметил Рейн с легким смешком. — Может, ты ему объяснишь?

— А сам? А в обмен на объяснения я хочу услышать рассказ, как можно разрубить человека пополам одним ударом. Да еще вместе с латами.

Рейн несколько секунд молчал, собираясь с силами, затем неуверенно начал:

— Видите ли, Стас… вообще-то вы могли бы и догадаться… Аманда, она… ну, в общем… как бы это сказать…

— Оборотень, — жестко вставила девушка. — Истинный оборотень. Рейн, когда ты перестанешь этого стесняться?

— Прости, Аманда, я люблю тебя, ты же знаешь. Но не так просто сказать такую вещь… постороннему.

— Рано или поздно об этом узнают, — пожала она плечами, — независимо от того, будешь ты говорить ясно и четко или будешь мяться.

— Ага, узнают. И за тобой начнется охота.

— Это вряд ли. К тому времени я выйду за тебя замуж, а положение графини Андорской куда более солидно, чем той же графини, но вдовствующей. И вообще, ты же мой защитник, пусть у тебя об этом голова и болит.

— Она и болит…

— Постойте, постойте! — прервал я их диалог. — Как — оборотень… так та пантера — это…

— Это была я, — просто сказала Аманда. — И не думайте, сэр Стас, что когда в оборотня вонзают меч, то ему не больно. Поверьте, очень больно, спасибо хоть, что недолго.

— Но оборотни… ведь они на стороне… то есть они против…

— Ох, милорд, вы, простите за прямоту, говорите ерунду. А кого вы так эффектно разделали своим мечом, не человека ли? Если людям можно сражаться на той стороне, к которой у них лежит душа, то почему нельзя нам? Вас вон тоже ведь никто не тянул воевать за срединные уделы, тем более что вы к ним имеете отношение не больше, чем я.

— Это в каком же смысле?

— Просто у меня слух гораздо лучше… человеческого. Не моя вина, что вы с леди Алией не можете не обсуждать проблему вашего появления в этом мире. Честно признаться, я знаю, что подслушивать нехорошо, поэтому и старалась ехать позади вас на достаточном расстоянии. Но стоило вам повысить голос… И вообще, ну какое все это имеет значение? Мне кажется, сейчас перед нами другая проблема.

— Да, сэр Стас, — встрял в разговор Рейн, явно обрадованный сменой темы. — И как мы будем вытаскивать леди Алию из этой цитадели?

Я вздохнул и попытался отвлечься от мысли, что рядом со мной находится не только самый что ни на есть натуральный оборотень, но еще и при этом изумительно красивая женщина. Так и вспомнились те уроды-волколаки в лесу, да, прав был Лёшка. Точно, ублюдки.

Интересно было бы посмотреть на истинного волка-оборотня. С пантерой мы уже познакомились.

— Даже не знаю, что сказать. Особого впечатления это строение на меня не производит. И есть у меня смутное подозрение…

— Что большая часть стражи осталась там, в лесу, — уверенно закончил Рейн мою мысль. — Вы это хотели сказать?

— Именно. Поэтому, думаю, стоит попробовать сунуться туда по-наглому, в лоб. Вдруг получится?

— А если нас встретят стрелами? — поинтересовался граф, задумчиво поглядывая на свои слегка помятые падением доспехи. — Кстати, ваш щит. Вы его швырнули с такой силой, что он упал прямо мне под ноги.

— Пока оставьте себе. Этот щит вас не только от стрел, он и от фаербола убережет.

— Правда? То-то мне показалось, что этот маг в вас чем-то звезданул… Но я думал, что это у меня в глазах, после падения. Неужели это у вас настоящий мшистый доспех? С ума сойти…

— Вы долго будете строить великие планы? — язвительно поинтересовалась Аманда. — Мне кажется, милорды, сейчас надо действовать, а не разговаривать. Отвернитесь, сэр Стас, моя вторая ипостась куда лучше подходит для боя… Рейн, не забудь рясу, она еще пригодится.

— В человеческом обличье оборотня тоже чертовски тяжело убить, — как бы даже извиняющимся тоном пояснил Рейн. — Так, разве что серебром, ну, вы наверняка знаете. Но в своей второй форме Аманда куда сильнее. Вы как-то рассказывали, что сталкивались с волколаками. Если я вас правильно понял, это были не истинные оборотни, а ублюдки… Боюсь, сэр, что ваша встреча с истинным оборотнем стала бы для вас последним приключением.

— Или для оборотня, — мрачно заметил я. — У меня меч наполовину серебряный, так что кто знает. Порекомендуйте Аманде не приближаться, если мы ввяжемся в драку. Не дай бог зацепить…

— Она вас прекрасно понимает, только сейчас ответить не может. Ну что ж, кажется, нам пора двигаться. Надеюсь, ваш щит действительно сможет меня прикрыть, а то видел я тех, в кого фаербол попадал, жуткое зрелище.

Мы стояли у глухих ворот замка, и Рейн уже в третий раз колотил по ним тяжелым молотком, явно именно с этой целью у ворот и повешенным. Наконец мрачный, гнусавый голос изнутри изысканно поинтересовался:

— Хто?

— Я граф Рейн Андорский, со мной мой товарищ, сэр Стас де Бург. Открывайте.

— Чего надо?

— Открывай, смер-р-рд! — прорычал граф. — Кто ты такой, мразь, чтобы задавать вопросы благородным лордам!

В ответ гнусавый популярно объяснил, в какую именно задницу следует отправиться благородному графу вместе со своим не менее благородным спутником и с какой целью им необходимо туда направляться.

Выслушав полученные оскорбления, граф побелел от бешенства и, похоже, был готов разнести вдребезги ворота голыми руками, но я придержал его, положив руку на плечо.

— Эй ты, урод! Открывай добром, а не то мы этот ваш замок по камешкам разнесем. Открывай, а то хуже будет.

— Давай, разноси, — хрюкнул гнусавый. Это был, видимо, местный эквивалент смеха. — Давай, а я посмотрю. Много вас тут таких было, смелых. А лучше сам уматывай, пока цел. Мой господин сегодня добрый.

Что ж, Аманда интересовалась, как можно человека в доспехах пополам разрубить. Сейчас мы ей это продемонстрируем.

Ворота были огромными, впору двум всадникам проехать бок о бок. Окованы металлом, судя по зеленоватым поте- кам — бронза.

Такие и тарану не сразу поддадутся. Массивные железные петли, внутри наверняка здоровенный засов. Открываются наружу, это естественно. Ладно, наружу так наружу. Щас мы их откроем. Главное — не перестараться, силы мне еще понадобятся.

Мои тренировки с мечом не прошли даром, и хотя от усилий у меня выступил на лбу пот, я все же не выдохся после трех ударов, прорубивших в воротах достаточный проем, чтобы туда смог пройти человек. Осталось только пнуть вырезанный участок, и он с грохотом рухнул внутрь. Дорога была свободна.

Во дворе нас встретили, но то ли оказались верными наши с графом предположения о том, что большая часть замковой стражи была нами же благополучно перебита ранее, то ли здесь вообще не было достаточного количества воинов, но среди встречающих приличных бойцов было всего четверо, и граф, все еще взбешенный нанесенными ему оскорблениями, налетел на них с такой энергией, что их количество стало стремительно таять, пока не свелось к нулю. Остальные вообще не представляли опасности — сброд, вооруженный чем попало, от мечей, которые они держали как палки, до собственно палок. Минут через пять, с некоторой помощью ощетинившейся Аманды, двор был чист. Последним вытащили из караулки нашего гнусавого знакомца, и мне еле удалось удержать меч Рейна, которым тот намеревался покончить с обидчиком. Это был невысокий орк, мелкий даже по их меркам. В его глазах бился такой ужас, что этим просто необходимо было воспользоваться.

— Где леди, которую недавно привезли в этот замок? — спросил я с самым грозным видом, на какой был способен.

— Не-е-е зна-а-аю-ю…

— Он не знает! — восторженно прорычал Рейн. — Значит, я могу его прирезать?

— Ну, раз не знает… — деланно вздохнул я и развел руками.

— Ну тогда, конечно…

— Ска-а-ажу… все-все скажу-у-у!!! — возопил орк, вырываясь из моей руки, но вместо того, чтобы бежать, бухаясь на колени. — Не убива-а-а-айте!!!

— Если правду скажешь, тогда, возможно, еще поживешь, — сверкнул глазами Рейн, демонстративно берясь за меч двумя руками. — А вздумаешь врать…

— Как на духу… всю правду… ее привез магистр Шерривер… она у него… в той башне… второй этаж… направо… не убива-а-айте-е-е… я правду…

— Аманда, присмотри за этим малышом, — повернулся я к пантере, окровавленные клыки которой наводили, пожалуй, страха больше, чем наши с графом мечи, — будет рыпаться, считай, что это твой сегодняшний обед.

Огромная кошка заурчала, потягиваясь и не сводя горящих глаз с тщедушного орка. По его телу пробежала дрожь. Пантера смачно облизнулась.

— А… она… меня… не…

— Будешь тихо сидеть, не тронет, — отрезал я. — Пойдемте, граф, навестим мэтра в его скромном жилище.

Информацию о том, что мэтру известно о прибытии гостей, мы получили спустя несколько секунд — по моим доспехам расплескался фаербол. Не простой шарик, который мог бы создать и я, а что-то куда существенней — комок огня, отскочив от доспехов, не лопнул, как ранее, а упал мне под ноги и превратился в огненный вихрь, закрывший мне дорогу. Однако, испытывая абсолютную уверенность в древней броне, я смело шагнул сквозь огонь, не почувствовав особого жара — только горячий воздух свидетельствовал о том, что огонь не является плодом моего больного воображения. Следующий удар ледяная волна — мгновенно погасил огонь. Холод, который должен был превратить меня в сосульку, лишь слегка отразился на дыхании, которое теперь вылетало из легких облачками пара. Еще один фаербол, на этот раз обычный, рассыпался искрами по щиту в руках у графа, который лишь восхищенно присвистнул.

— Держись сзади, Рейн, — буркнул я. — Пусть он на мне тренируется.

Однако то ли маг счел, что таким способом с нами не справиться, то ли у него были другие планы, но больше ничто не помешало мне подойти к башне и разнести мечом не желавшую открываться дверь. Мы вошли в просторный холл.

Холл был пуст — мрачный зал, стены которого были увешаны оружием. Как и полагалось обители чернокнижника, то тут, то там в углах торчали скелеты, а у лестницы, ведущей на второй этаж, стояли полные рыцарские доспехи, правда, изрядно потрепанные временем. Похоже, за порядком тут особо не следили.

Я уверенно двинулся к лестнице, но вдруг… С противным скрежетом шевельнулись заржавленные доспехи, плохо гнущиеся пальцы сжали древки рукояти двуручных мечей, и длинные лезвия, выщербленные и затупленные в былых сечах, загородили нам путь.

— Стас, сзади! — проревел Рейн.

Я обернулся. Со всех сторон к нам приближались вооруженные мечами и щитами скелеты. Они двигались странно, как-то неуверенно, будто куклы на ниточках у кукловода. Рейн нанес первый удар…

Минут пять мы отчаянно рубились, стоя спина к спине. Воины из скелетов были неважные, как, впрочем, и из истуканов в доспехах. Тем не менее это с лихвой компенсировалось их убийственной живучестью, если этот термин вообще применим к данному случаю. На полу валялось уже с полдесятка отрубленных рук, однако скелет, лишившись конечности, спокойно брал оружие другой рукой и нападал снова. Два скелета лезли на нас, даже лишившись головы, однако я заметил, что они нас уже «не видели»… интересно, чем они вообще могут видеть, пустыми черепами?

Рейн получил легкую рану в бедро, я же пока не был даже поцарапан. Это не значит, что меня ни разу не задели — просто меня вновь и вновь выручала броня.

Я с силой нанес удар сверху вниз — скелет не успел парировать его и осыпался на пол грудой изломанных костей. Его место тут же занял второй. Тут я заметил, что один из покойников снимает со стены арбалет и явно намеревается пустить его в ход.

Мне это мало чем грозило, а вот Рейну…

— Держитесь, граф. Есть неотложное дело…

Я прыгнул… если только можно прыгать в латах… к потенциальному стрелку и с размаху влепил мечом по костяным рукам, сжимающим арбалет. Обе руки послушно отвалились от тела и упали к ногам скелета, его череп непонимающе уставился на лежащее на полу оружие, а уже в следующее мгновение меч закончил дело и остальные кости присоединились к куче.

А Рейну тем временем явно приходилось туго. Пусть и не слишком хорошие бойцы, но количество играло определенную роль, — скелеты теснили его к лестнице, где стояли с занесенными над головой мечами железные истуканы, так и не сошедшие со своих постаментов. Граф вторично был ранен, но, что самое плохое, один из удачных ударов сбил с него шлем, и теперь он был более обеспокоен тем, чтобы прикрывать голову.

Я бросил меч в ножны и сорвал со стены огромную алебарду с крюком на конце. В голову пришла отличная мысль — я зацепил крюком ближайшего скелета и с силой швырнул легкого противника через весь зал. Тот с треском влепился в колонну, и его кости разлетелись от удара в разные стороны.

— Удачно! — прохрипел Рейн, отбиваясь от пятерых оставшихся на ногах нападавших. — А повторить сможете?

— А запросто!

Еще один скелет отправился в последний полет, за ним с секундными интервалами последовали и остальные.

Пока Рейн переводил дух, я занимался благим делом — «добивал» покойничков, поскольку не все так удачно развалились на части, как мой первый эксперимент. Наконец все было кончено — и только два монстра у лестницы преграждали нам путь. Граф, снова надев шлем и почувствовав себя гораздо спокойнее, ни говоря ни слова, снял со стены огромную, явно не по его силам дубину, раскрутил ее и, надсаживаясь, швырнул в одного из стражей. Дубина с грохотом врезалась в латы, во все стороны полетели детали доспехов, и колосс свалился со своего постамента, обнажив уже хорошо знакомые кости, упрятанные внутрь панциря.

— Браво! — Я зацепил второго крюком и, не давая ему времени обрушить меч на древко алебарды, опрокинул его на пол. Пару секунд понаблюдав, как поверженный монстр делает совершенно безуспешные попытки подняться, я повернулся к графу. — Ну что, пойдем дальше?

Поднявшись по лестнице на второй этаж и просто обойдя еще двоих размахивающих мечами «рыцарей» — достать нас они все равно не могли, — мы нашли убежище магистра. С каким наслаждением я выбил дверь — не передать.

Передо мной предстал человек, который выглядел как самый настоящий маг. По крайней мере именно таким я представлял себе волшебников. Злых, разумеется. Добрые ассоциируются с длинной белой бородой, глубокими морщинами на лице и почему-то с халатом, усыпанным серебряными звездами. Этот же был просто олицетворением зла и порока. Человек был немолод, но и нельзя сказать, чтоб слишком стар — лет пятьдесят максимум. Черный камзол мешком висел на сухощавом теле, видно было, что он недавно с дороги местами камзол и сапоги покрывала пыль. Жидкая бороденка с проседью, узловатые руки, сжимающие массивный хрустальный шар… или нет, наверное, это все тот же туманный камень, только больших размеров — за сияющими хрустальными гранями была заметна колышущаяся серая дымка. В лице было что-то хищное, однако за злыми глазами светился ум, и мне это очень не нравилось. Тяжело иметь дело с умным противником. Однако к отблескам недюжинного ума примешивалась изрядная толика страха.

Хорошо, что Рейн не сунулся в дверь вслед за мной, иначе ему не поздоровилось бы. Старик нанес удар такой силы, что, даже несмотря на защиту брони, я слегка качнулся назад. Силовая волна вдребезги разнесла часть стены за моей спиной, на пол посыпались каменные обломки.

— Не балуй… — серьезно сказал я, взмахивая алебардой. — А камешек-то положь, от греха подальше. Ты меня сегодня достал, могу и не сдержаться.

Страх в глазах мага пересилил все остальные эмоции, его руки разжались, и камень выпал из них, покатившись по полу. Он сразу осунулся и сник, признавая свое поражение.

— Где леди?

— Там… — Он мотнул головой в сторону соседней комнаты.

— Граф, проверьте.

Рейн пинком вышиб дверь и бросился развязывать лежавшую на широкой кровати Алию. Похоже, она была без сознания.

— Что с ней? — Видимо, в моем голосе прозвучало нечто большее, чем простой вопрос, поскольку маг съежился и поспешил ответить:

— Спит… просто спит. Разбудить?

— Перебьемся, — буркнул я, посылая в Алию, как она учила, заряд бодрости. Кто бы в меня его сейчас послал — только здесь я понял, до чего же я вымотался.

Веки маркизы вздрогнули, она открыла глаза и с удивлением огляделась по сторонам.

— О боже, где это мы…

Рейн в двух словах описал ей нашу эпопею и более чем в двух — свое мнение относительно орков вообще, магов в частности и присутствующего в особенности. Меня в данной ситуации больше интересовал один вопрос — как нам отсюда выбраться?

Алия поднялась на еще плохо слушающихся ногах и нетвердой походкой двинулась к столу, где лежал ее кулон. Ухватив его двумя руками, она на мгновение прижала камень к сердцу. Ее дыхание выровнялось, щеки порозовели. Она явно полностью пришла в себя.

— Как мы сюда попали, старик, отвечай! — рявкнул я, для убедительности поигрывая лезвием алебарды в непосредственной близости от его тощей фигуры. — Быстро и правду.

— Я… сделал Портал… вы прошли… за нами… не успел закрыться… думал, больше вернется…

— Зачем вы на нас напали?

— Мне… приказали схватить… маркизу де Танкарвилль. Ее спутники… мешали.

— Кто приказал?

— Мой… мой лорд. Лорд Брюс… Советник Королевы Мрака…

— Где он?

— Я… я не знаю…

— Лжет! — сухо сказала Алия.

— Ты что, гад, смерти ищешь? — поинтересовался я. — Так это мы мигом.

— Он скоро… будет здесь. Едет сюда…

— Ты можешь сделать Портал, чтобы мы могли отсюда уйти?

— Я не… — Он бросил затравленный взгляд в сторону Алии. — Я… могу.

— Делай. Сколько времени это займет?

— Пять часов… — Еще один взгляд в сторону маркизы.

— Неискренен!

— Я… я не могу быстрее…

— Лжет!

— Да! Да, я могу! — сорвался на крик старик. — Но это для меня опасно! Слишком много сил нужно, я могу умереть…

— Если ты, мил человек, не сделаешь нам этот свой Портал за час, ласково объяснил ему Рейн, — то через час наша дальнейшая дорога уже, поверь, никогда не пересечется с твоей. Поскольку, — в его голосе прозвучал металл, — я тебя убью. Своими собственными руками. Но поверь, я буду это делать с удовольствием… и не торопясь.

— Да-да, я понимаю… сделаю… все, что смогу… если вы… если вы дадите слово, что меня… отпустите.

— Отпустим. Если выполнишь то, что обещаешь.

Мы стояли у самой башни — Алия, Рейн, я и Аманда, снова принявшая свой естественный… а какой он, естественный для нее вид? Наши с Рейном кони тоже были тут, как и колдун, который, истекая потом и пошатываясь, произносил загадочные слова и делал непонятные пассы. Посреди обширного двора замка постепенно сгущалось знакомое туманное облако. Алия не выпускала из рук своего камня, утверждая, что сможет почувствовать фальшь в замыслах колдуна.

Мы в двух словах рассказали ей, кем на самом деле была Аманда. Нельзя сказать, что Алию это поразило — скорее вызвало легкое удивление. Она призналась, что у нее были определенные подозрения, поскольку аура графини была не совсем обычной.

Впрочем, в последнее время на Алию свалилось столько неожиданностей, что ее вряд ли чем-то можно было еще удивить.

Орк-привратник уполз в свою каморку и там тихо всхлипывал — превращение пантеры, которой он смертельно боялся, в женщину полностью его доконало. Похоже, он с оборотнем столкнулся первый раз в жизни и мечтал только об одном — чтоб уж и в последний. А тут еще и его всемогущего господина выводят под конвоем — воистину для него мир перевернулся, мне даже стало немного жаль этого маленького уродца.

Прошел уже почти час — колдуну этот час действительно дорого стоил. Он еле держался на ногах, руки тряслись, пот струйками стекал по морщинистым щекам, но маг упорно продолжал колдовать — Портал приобретал все более и более ясные очертания. Наконец он без сил опустился на камни.

— Все… готово… помните… вы дали слово, что я… буду… жить. Слова вылетали из его глотки с хрипом и натугой, чувствовалось, что старик находится на грани полного истощения.

Алия что-то шепнула Рейну и снова уставилась в свой камень.

— Ты полностью закончил этот Портал? — Граф выговаривал слова четко и внятно, как гвозди вбивал, каждое слово было подобно удару. — Отвечай только «да» или «нет».

— Да…

— Нам ничего не угрожает?

— Нет…

— Мы попадем туда же, откуда пришли?

— Да…

— Ты не сделаешь нам никакого зла?

— Нет…

— Что ж, он, кажется, говорит правду, — вздохнула Алия. — Мой камень по крайней мере показывает, что это так. Тогда вперед, милорды. Мы здесь и так порядком задержались.

— Постой… — Я повернулся к старику. — Зачем Алия нужна твоему лорду? Отвечай, ты же знаешь… не можешь не знать…

— Я не знаю… только подозреваю… Она… она… третий… — Старик потерял сознание и ничком рухнул на камни. Туманный шар выпал из его руки и, ударившись о мостовую, раскололся.

— Все, пошли, — буркнул я, крайне огорченный тем, что так и не успел узнать, ради чего была начата вся эта охота. Проклятие.

Первым в туман шагнул Рейн. Спустя мгновение его фигура снова появилась в колышущемся облаке.

— Все в порядке, друзья. За мной.

Я шел последним. Алия увела Голиафа, и на несколько секунд я остался во дворе один. Еще раз бросив взгляд на все так же несущиеся по небу черные тучи, на странные черные камни, из которых были сложены стены замка, на лежащего без сознания мага, которого надо было бы, конечно, прикончить, но слово было дадено и нарушать его — бесчестно, я шагнул в туманное облако, уже изрядно съежившееся по краям и уменьшавшееся все быстрее и быстрее с каждой секундой.

В последний момент мне показалось, что чья-то высокая фигура протискивается в дыру, вырезанную мной в воротах замка. Фигура в черном… здесь везде доминирует черный цвет. Возможно, просто привиделось…

А уже через несколько минут мы были на знакомом тракте. Со стоявшего у дороги возка спрыгивали крестьяне, и какая-то женщина уже склонилась над пластом лежащим на траве Герином, неловко перевязывая рану на его бедре, даже, по простоте душевной, не потрудившись снять доспехи. Великан с трудом открыл глаза, увидел слегка расплывающийся перед его взором образ склонившейся над ним Алии и через силу еле слышно прошептал:

— Чертовски рад… видеть вас невредимой… маркиза…

После чего его глаза закрылись и рыцарь снова потерял сознание.

Человек сидел у корней огромного дерева и дремал. Дерево было большим, но уже почти мертвым — большая часть ветвей внизу были уже сухими и ломкими, и только вверху, в бьющейся на ветру кроне, еще оставались живые листья, темные и мрачные, как и все здесь. Вокруг стояла тишина, словно подчеркивая атмосферу смерти и разрухи.

Человек был голоден — последний раз ему удалось поесть два дня назад, когда его не знающая промаха стрела нашла одинокого орка, шедшего в свой, как оказалось, последний путь по узкой дороге, петлявшей среди лесных исполинов. В суме путника нашлось немного вяленого мяса, и стрелок с жадностью проглотил его, стараясь особо не задумываться, чьё это мясо. Может, стоило растянуть скудную порцию на день или даже на два, но голод полностью выбил из головы все трезвые мысли — лишь бы поесть сейчас, а что потом — будет видно. Может, прожить следующий день и не суждено…

И сейчас человек в полудреме уже даже начал жалеть о том, что орк остался где-то там в лесу, гнить в придорожной яме. Кто знает, еще несколько дней поста, и его можно было бы… в конце концов, орк — не человек, так что это не людоедство.

Человек устал от постоянного голода, неотступно сопровождавшего его все те долгие месяцы, что он блуждал в этом страшном лесу. Когда он прыгнул за подстреленным оленем сквозь туманное облако, он еще не знал, что этот роковой шаг будет стоить ему потом долгих самотерзаний, которые одни доставляли уйму неприятностей. А очень скоро к ним добавился и голод…

Жажда ему не грозила — здесь часто шли проливные дожди, и хотя они и заставляли охотника стучать зубами от холода, но все же снабжали его водой неприятной, чуть горьковатой, но пить ее вполне было можно. Постепенно он даже свыкся со странным вкусом, и только неприятные спазмы желудка неотрывно преследовали его днем и ночью.

Здесь не было дичи, не было даже птиц… Он всегда был лучшим добытчиком в деревне и сейчас, даже ослабев от недоедания, не промахнулся бы и в самую маленькую птичку. Но для его стрел здесь не было целей… если бы не одинокие путники, время от времени поставлявшие ему немного продовольствия, его кости давно бы уже лежали у одного из этих уродливых дубов.

Часто вспоминался дом — сынишка, Фран, все, что осталось у него после безвременно усопшей жены. Он знал, что сына больше не увидит, но это не вызывало особой боли в душе — наверняка найдется кто-нибудь, кто присмотрит за сорванцом. Ему не суждено — что ж, значит, такова судьба. От нее не уйдешь, ее не обманешь.

Может, в том, что он попал в этот жуткий мрачный мир, есть какой-то смысл, вложенный, может, самим богом.

Иногда он даже утешал себя — не всякий воин срединных уделов мог бы похвастаться, что истребил такую уйму орков. Да, пожалуй, сын, наверное, смог бы им гордиться. При этом человек даже в разговоре с собой стыдливо умалчивал о том, что нападал не на бойцов, а на крестьян, таких же, может, как остались в той деревне, увидеть которую снова он уже не надеялся. Но чем-то же надо было поддерживать безнадежно упавший дух — и он вновь и вновь твердил себе, что делает благое дело. Время от времени он даже всерьез порывался напасть на воина, но те не ходили в одиночку, да и против доспехов охотничий лук был не самым надежным оружием… хотя он был уверен в своих способностях вогнать стрелу в смотровую щель шлема или сочленение панциря. И каждый раз, когда на дороге показывался пусть небольшой, но отряд, охотник уползал в кусты и со страхом ждал, пока топот подкованных сапог исчезнет вдали.

Усталые глаза приоткрылись — чувство голода обострило все органы чувств, и сейчас человек мог бы с уверенностью сказать — кто-то приближается. Он прислушался… Где-то далеко раздавался стук копыт… да, копыт… кто-то ехал на коне по лесной дороге.

Охотник хорошо изучил эти места и знал точно: другой дороги нет, а это значит, что скоро, очень скоро путник появится здесь.

А вместе с ним… с ума сойти, конь… целая гора прекрасного мяса, которое можно поджарить на костре и есть, есть сколько влезет, до икоты, до отрыжки — впервые за долгие месяцы можно будет наесться до отвала.

Мышцы человека напряглись, и он вскочил на ноги, правда, тут же пошатнулся и вынужден был, чтобы удержать равновесие, ухватиться рукой за шершавую кору дерева.

Рядом стоял прислоненный к стволу лук — большой охотничий лук, он сам его сделал много-много лет назад. С тех пор это оружие ни разу его не подвело. Человек полез рукой в сумку на поясе и извлек бережно уложенную в кусок холста тетиву — промасленную, гибкую и эластичную. Он вспомнил, сколько отвалил за нее торговцу на ярмарке, который утверждал, что сделана она из жил единорога. Кто знает, может, и врал, но лучшей тетивы у охотника до того не было, да и, пожалуй, никогда не будет. Она не провисала от сырости, не трепалась и уж, конечно, не рвалась — не то что обычные. Конечно, были у него и две или три запасные, какой же охотник пойдет в лес без запаса… но сейчас… от этого выстрела зависели несколько сытых дней, а если удастся завялить мясо, то и более, чем несколько, поэтому он взял самое лучшее, что имел. Долго и придирчиво выбирал стрелу — одна был коротковата, на другой серые гусиные перья слиплись от влаги и уже не гарантировали ровного и точного полета. Наконец выбор был сделан.

Человек ждал… он умел ждать. Любой охотник быстро этому учился или никогда не становился хорошим добытчиком. А он был лучшим из всех.

Топот копыт приближался. Скоро уже всадник появится из-за поворота, и тогда… Здесь было прекрасное место для засады, человек долго выбирал его, и уже не раз оно сослужило ему добрую службу. Враг не увидит его — густая тень надежно скрывала лучника от посторонних глаз. А мишень же будет как на ладони. Уже скоро…

Привычным движением он согнул верное оружие и набросил тетиву на его изогнутый конец. Взяв в руки стрелу и, на всякий случай воткнув рядом с собой в землю еще пару, он медленно натянул лук — многолетняя практика позволяла ему неподвижно стоять в такой позе не одну минуту… В это время из-за поворота показался всадник. Он торопился, встречный ветерок трепал полы длинного черного плаща… Стрела ясно видела цель. Еще мгновение… и стрела сорвется с тетивы, врежется в неприкрытое шлемом лицо, а потом уж…

Что-то с силой ударило человека по лицу, от неожи- Даннои и резкой боли он выронил оружие и упал на колени, подавив рванувшийся наружу вопль и чувствуя, как что-то теплое стекает по рукам… сейчас он еще не осознавал, что лопнувшая тетива хлестким ударом выбила ему правый глаз и глубоко рассекла кожу… он еще не понимал, что теперь, когда ему уже нечем целиться, он обречен на голодную смерть, если не выберет смерть быструю — от орочьих мечей. Он еще не знал, что выберет последнее — и что напоследок его стрелы, направляемые уже не столь безупречно, все же возьмут три жизни, прежде чем удар ятагана покончит с муками голода и жутким, непрекращающимся жжением в пустой глазнице.

А тем временем черный всадник, ни на мгновение не придержав коня, и лишь бросив косой взгляд на скорчившуюся у дороги фигуру, скрылся вдалеке, и стук его копыт истаял в настороженной тиши мрачного леса.

Звонко загремели подковы о камни, вымостившие двор замка, сложенного из массивных каменных плит темного, почти черного цвета. Всадник в черном плаще спрыгнул с лошади, швырнул поводья подбежавшему и угодливо кланявшемуся на ходу орку и стремительно направился к центральной башне цитадели. Встреченные на его пути воины незамедлительно склонялись в глубоком поклоне, но он знал, что не один из них глянет ему вслед с затаенной ненавистью. Впрочем, всадника это нимало не интересовало. Сюда его влекла другая цель, а любовь или нелюбовь слуг была ему глубоко безразлична.

Это был, безусловно, воин — высокий и статный, он был затянут в вороненую кольчугу, однако шлема не носил. Черные волосы и бледное лицо выгодно гармонировали с одеждой и сверкающей серебряной цепью, висевшей на широкой груди. Он был красив… однако эта красота была холодной и пугающе-отталкивающей. Женщина, бросившая один только взгляд на эти идеальные черты жестокого и равнодушного лица, тут же ощутила бы волну неприязни. Он знал это — он всегда брал женщин силой, да и не нужна была ему женская любовь… Сейчас он был, по обыкновению, предельно собран и слегка напряжен. Рука лежала на эфесе длинного меча, которым, похоже, он владел виртуозно. Рыцарь чуть повернулся и… — в тот же миг исчезло все ощущение его утонченной красоты. У мужчины не было левого глаза… вернее, он был, однако это был совсем не тот глаз, который он получил при рождении, — в левой глазнице сиял мрачным багровым светом странный камень. Он не был огранен — напротив, он был гладок и изумительно отполирован, столь идеально, сколь никогда не смог бы этого сделать и лучший ювелир срединных уделов. Казалось, камень был живым — вот и сейчас он шевельнулся и, как настоящее око, уставился на стоящую перед ним стражу.

— Доложи! — бросил он склонившемуся стражнику у массивных дубовых дверей. Тот поклонился еще ниже. Ледяная дрожь пробежала по укрытой доспехами волосатой шкуре, колени подогнулись, голос предательски задрожал.

— Уже доложено, лорд. Королева ждет вас.

Не разгибаясь, орк шагнул в сторону, открывая дверь. Рыцарь вступил в просторный зал…

В дальнем конце зала, стены которого были, по обыкновению, увешаны оружием, яростно пылал огромный камин. Он давал не так много тепла промозглая сырость витала в воздухе… Будь зал поменьше, жаркий огонь смог бы нагреть воздух, однако здесь он только злобно завывал, разбрасывая искры в бессильных попытках отдать хоть немного тепла той, что сидела в глубоком кресле, мрачно уставившись на пламя.

С первого взгляда было ясно, что эти двое — женщина в кресле и высокий воин в черном — родственники. Та же бледная кожа, те же утонченные черты лица и-смоляно-черные густые волосы. Они зримо отличались не только от встреченных рыцарем по пути к залу орков и высоких, длинноруких троллей, но и от любого человека, какого можно было встретить в срединных уделах, и именно поэтому сторонний наблюдатель счел бы эту пару по меньшей мере братом и сестрой. Однако мужчину и женщину не связывала общая кровь…

Рыцарь стремительным шагом подошел к женщине и припал на одно колено, прижавшись губами к протянутой для поцелуя руке.

Да, она была привлекательна, хотя опытный человек смог бы заметить тяжкое бремя лет, оставшихся еле видимыми морщинами на все еще нежной бархатной коже, прочно засевших в уголках черных огромных глаз. Она тоже предпочитала черный цвет с серебром — длинное, до пола, платье облегало изумительную фигуру, подчеркивая осиную талию, широкие, идеальной формы бедра и высокую грудь. И хотя с первого взгляда казалось, что ей от силы лет тридцать, на самом деле Королеве было больше, много больше…

— Рада видеть вас, лорд… — Ее голос был таким же бархатным, какее кожа, он обволакивал и ласкал, но в нем слышался и шорох ползущей змеи. Впрочем, лорд знал эту женщину очень долго, он давно изучил все оттенки ее интонаций, поэтому не обольщался насчет содержания предстоящего разговора.

— Мы одни, ваше величество?

— Да, — кивнула она. — Я приказала страже убираться, как только они проводят вас сюда. Вы можете говорить спокойно. И поднимись с колена, Брюс, здесь никто не видит твоих верноподданнических жестов.

Лорд послушно поднялся и сел во второе кресло, приготовленное, очевидно, для него. С наслаждением вытянул ноги к огню, затем повернулся к королеве здоровым глазом. Он сразу понял, почему кресло стоит именно с этой стороны — женщина тоже не испытывала удовольствия от лицезрения его багрового ока.

— Шерривер упустил ее…

— Да, я знаю. Но что случилось, Алия ведь уже была в твоих руках?

— Она почти, — он сделал ударение на этом слове, — была в моих руках. Если бы я оказался там хоть немного раньше, не думаю, что им бы удалось уйти.

— Если бы… все время эти твои «если». Раньше ты действовал более четко, Брюс. Стареешь?

— Мы все стареем, — скривился он. — И я, и ты, Вейра, и другие. И все мы делаем ошибки. Все чаще и чаще. Но я все же не понимаю, почему маркиза так важна для тебя? Она же еще совсем девчонка…

— Она уже не девчонка, Брюс, — покачала головой королева. — Их век короток, и взрослеют они здесь рано.

— Пусть так… но что может она одна или даже… даже и не одна, против нас с тобой, против нашей армии? Чем же эта маркиза так опасна?

— Снова ты все о том же, Брюс… Сколько раз я объясняла. Она третий…

— Знаю! — прервал он Вейру. — Пророчество… третий потомок эльфийских владык, древняя магия… Эта ваша магия уже вот где у меня сидит! — Он чисто человеческим жестом провел ребром ладони по горлу. — Чего стоят все эти маги? Шерривер не смог задержать двоих. Понимаешь, Вейра, двоих!!! Ладно, с ними была эта проклятая кошка-оборотень, ты помнишь ее, наверное, Эмиа н'Дасюр. Она немало крови попортила нам в прошлом, немало нагадит и впредь, но не в этом же дело. В конце концов, она обычный оборотень, каких много.

— А ее спутники?

— Шерривер утверждает, что это — просто воины. Конечно, у каждого из них была малая толика способностей, но у них там, в срединных уделах, этой вашей магией не балуется только ленивый.

— Ага… как я понимаю, один из этих… «просто воинов»… угробил вашего драгоценного Шайка? А вдвоем они справились и с Шером, который, помнится, утверждал, что он лучший маг из тех, кто когда-либо был в наших рядах.

— Значит, не лучший.

— Нет, Брюс, он именно лучший, и ты это знаешь не хуже меня. Просто эта троица оказалась сильнее. И вообще, как Эмиа там оказалась?

— Кто же знает… — пожал плечами Брюс. — В свое время ты тоже делала ошибки, Вейра. Не стоило ее заставлять…

— Да кто она такая, — взвилась королева, — чтобы спорить со мной?!! Рядовой оборотень, рядовой боец…

— Не такой уж и рядовой, — глубокомысленно отметил лорд.

— Ну и пусть. Тем не менее… Ей, видите ли, не нравилось резать людей… Мало ли кому что…

— Вот именно, — спокойно вставил Брюс. — А теперь она с удовольствием режет орков. И не без успеха, как сообщил Шер. И вообще, тут много непонятного. Магистр утверждал, что не раз бил этого Искателя своими заклятиями. Я не могу сказать, что не верю в магию…

— Надо же! — язвительно вставила Вейра. — Уверовал-таки!

— …поскольку я не раз видел ее в действии, но тому это никак не повредило, с чего бы? Потом, как он расправился с Шайком… магистр сказал, что Искатель разрубил того одним ударом… одним, Вейра, — а вы же знаете, какие Шайк носил доспехи. Я не могу этого понять.

— Что касается магии, то этому есть объяснение… помнишь, тогда, в первый раз… твой бластер, Брюс, не смог пробить обычную кирасу?

— Ты хочешь сказать, что на этом парне были гномьи доспехи? Брось, Вейра, с тех пор прошла почти тысяча лет. Ни один металл не проживет так долго… к тому же они и тогда были редкостью. Никогда не поверю, что такая реликвия, если она и дожила до наших дней, могла попасть в руки никому не известного воина. Да она, по их меркам, стоит сейчас больше, чем весь замок герцога Дарландского. Вместе с половиной его цитадели.

— Ну, допустим, ты преувеличиваешь. А что касается долговечности — наши вещи тоже пережили эти десять веков.

— Как ты можешь сравнивать, Вейра? Одно дело мы — и совсем другое…

— …древняя магия гномов и эльфов. Ты столкнулся с ней не в первый раз. И снова проиграл, верно?

Он понял ее намек, рука непроизвольно дернулась к багровому самоцвету искусственного глаза.

— Да, мне тогда не помог щит случая. Не знаю почему… но тем не менее этот ублюдок Лемелиск не смог убить меня…

— Он смог убить других… Стейна и Кору. И выбил тебе глаз, несмотря на щит… Я заметила, ты с ним не расстаешься?

Его рука сжала висевший на груди медальон. В ее голосе сквозила тень насмешки, но он знал — под тонкой тканью черного платья такая же тонкой работы игрушка покоится сейчас меж роскошных грудей Вейры. Можно было шутить этим, можно было даже укорять, но никто из криев никогда не расставался со «щитом случая» — высочайшим достижением древней технологии, ставившей теорию вероятности на службу своим господам.

— Да. Не расстаюсь. Кстати, он снова спас меня совсем недавно. Какой-то разбойник вознамерился угостить меня стрелой в лесу.

— О да, какой-то разбойник… Где уж ему тягаться с молодым и полным сил эльфом. Тем более эльфийским князем. Нет, что ни говори, Брюс, но магия куда сильнее, чем о ней принято думать. Вспомни, с тех пор как был создан «щит случая», Стейн и Кора были единственными, кто погиб в бою. Единственными, понимаешь? Это значит, они столкнулись с чем-то в высшей степени могущественным. И нам лучше бы узнать, с чем именно, поскольку, чует мое сердце, Лемелиск вновь выйдет на поле боя, и поверь, будет стоять он не на нашей стороне.

— Не сомневаюсь… — Лицо черного рыцаря перекосилось от с трудом сдерживаемого бешенства. Воспоминания об оставшейся в далеком прошлом встрече с высоким эльфом каленым железом жгли его все эти сотни лет. Может, он и рад был бы забыть, но красный глаз каждый день, отражаясь в зеркале, напоминал об утрате. Что толку думать, что искусственный предмет, поселившийся в его теле, во многом превосходит творение природы…

— Меня куда больше заботит меч этого мальчика… — задумчиво произнесла Вейра, не отрывая немигающего взгляда от пламени камина.

— Меч… мало ли хороших мечей, — равнодушно пожал плечами Брюс, снова взяв себя в руки.

— Не скажи… оружие, разрубившее пополам Шайка вместе с его доспехами… Помнится, ты пожаловал ему эти латы за какие-то особые заслуги? Это ведь был не обычный металл, верно? Скольких ты наградил броней, взятой с нашего корабля?

— Тебе что, жалко этих обломков, Вейра? Корабль выполнил свой последний полет, тебе это известно не хуже, чем мне. Но его корпус еще послужит… здесь нет такого металла.

— Корпус… а сколько энергии ушло на то, чтобы расплавить его, чтобы сделать эти доспехи? Или ты будешь утверждать, что местные кузнецы справились сами? Не смеши… Каждая капля энергии, оставшаяся в накопителях, сейчас драгоценна.

— Драгоценна? Брось, Вейра, кому нужна эта твоя энергия, да и что можешь знать об этом ты? Помнится, ты была лишь…

— Договаривай! Шлюхой, да? Я была лишь шлюхой Драма? Что ж… он был настоящим мужчиной и умел очаровать женщину. Я многому у него научилась, поэтому сейчас я сижу на престоле, а не ты, Брюс. Да, он учил меня… учил многому, но прежде всего — умению повелевать. А ты? Чему научился ты за эти годы? Владеть мечом, когда сдох последний бластер и ты, великий воин и гроза всего живого, остался вдруг без оружия? Брать силой женщин, которые готовы были пасть перед Драмом на колени и пойти за него на смерть? И шли ведь, разве нет? А ты до сих пор любовь можешь только купить… на час. Или взять — страхом или силой. А заслужить, как мог Драм, как, слабо? Ему повиновались фанатично, без оглядки, а сколько твоих воинов ненавидят тебя?

— Это несущественно. Важен результат…

— О да, ты всегда стремился к результату любой ценой. Если бы тогда Драм не дал тебе столько власти, кто знает… Может, не стоило бросать армии в эту мясорубку, откуда почти никто не вернулся. Может, стоило копить силы? Да и в прошлый раз — не ты ли положил у Портала десять лучших тысяч. А я ведь просила… я, королева, просила — не приказывала. Ты мог бы подождать, мог бы подтянуть резервы — и тогда за твоей спиной стояло бы не десять, а шестьдесят тысяч и мы бы вырвались наконец из этого проклятого мира.

— Этот их маг…

— Ага, значит, снова магия помешала тебе? Конечно, ты же у нас непогрешим! Всегда найдется кто-нибудь виновный в неудаче… Кто виновен на этот раз? Шайк, Шерривер, Эмиа или этот парень в гномьих доспехах?

— Ты бываешь очень жестока, Вейра.

— А я учусь, Брюс. Я всю жизнь учусь — что еще делать в этом проклятом мире? Я училась у Драма мудрости, Крох дал мне знание искусства любви, и ни один мужчина с той поры не сможет забыть проведенной со мной ночи. А ты — ты научил меня жестокости и умению ненавидеть.

— Да, возможно, — сухо сказал Брюс. — Но где они сейчас? Крох сломал себе шею во время охоты — как же, где ему думать о государственных делах. Куда проще и легче скакать по горам, в погоне за безмозглым драконом, который, благодаря щиту, и обжечь-то его как следует не сумел бы. Очень много чести. Ах да, прости, забыл еще одну его приятную обязанность ублажать тебя по первому твоему приказу. А ведь в то время ты приказывала часто, думаешь, я не видел. Впрочем, когда Крох в очередной раз убегал от твоей ненасытности в горы, ты не скучала, верно? А твой ненаглядный Драм… Уже более ста лет о нем ни слуху ни духу — да он и стар был, не в пример нам. Не думаю, что он все еще бродит где-то по лесам… Возможно, я умею лишь ненавидеть. Но я жив. А у ненависти — у нее есть причины, Вейра, и ты знаешь их не хуже меня. Нас бросили здесь умирать, бросили наши друзья… хотя теперь я бы никого из них не назвал другом.

— В который раз ты опять и опять начинаешь этот разговор, Брюс? Сколько раз можно слышать твои упреки — тысячу, три, пять? Я устала от этого пустословия. Бросили… Что они могли сделать? Что ты можешь сделать сейчас, спустя десять веков?

Его запал угас так же внезапно, как и прорвался наружу.

Черный рыцарь поник в кресле, на его лбу выступили капли пота.

Снова рвались наружу воспоминания, давно, казалось бы, загнанные в самые отдаленные уголки памяти, изничтоженные, изжитые — и тем не менее вновь воспрянувшие из небытия.

Звездолет Крии висел над планетой третий день. Все было нормально воздух пригоден для дыхания, никаких вредоносных бактерий, незначительные по уровню развития местные племена и думать не смогли бы о том, чтобы сопротивляться колонизации криев. Планета была избрана — все остальное теперь было уже неважным. Оставалось одно — шаттл криев отделился от огромного корабля и медленно поплыл вниз. Скоро, очень скоро дикие народы этой земли примут волю своих новых владык. А потом хлынут переселенцы с переполненной Крии — почти бессмертные по меркам ничтожных обитателей этого мира, смысл жизни которых отныне будет состоять в служении, и только в служении.

Драм сам сел за штурвал шаттла — он, как капитан, имел на это право и к тому же не хотел никому уступить чести первой посадки. Остальные стояли у него за спиной — не отрываясь от экранов. Только Брюс, тогда еще совсем молодой, был на своем посту — в крошечной кабинке у двигателей, да солдаты по устоявшейся традиции находились в своих коконах… Крох, Стейн и Кора. Три солдата — более чем достаточно для миссии, любой из них в одиночку мог смести с лица этой планеты континент вместе со всеми обитателями. Сейчас, находясь в силовых коконах, они держали руки на гашетках оружия, готовые по первому приказу превратить планету в ад. Ах да, еще была Вейра… она тоже была одной из привилегий капитана, привилегией, вызывавшей к нему ненависти и черной зависти, пожалуй, больше, чем все остальное. Она была единственной женщиной на борту… Кора не в счет, солдаты не были обычными криями, по крайней мере после прохождения обучения и курса тренировок. Никто не знал, что делали с ними в Центрах, но одна только мысль, что эта груда мышц и отточенных до совершенства реакций — женщина, вызывала лишь кривую усмешку. А Вейра… у капитана был неплохой вкус, но именно поэтому он старался ограничить контакты своей подруги с экипажем — его могли убить просто ради того, чтобы хотя бы на час завладеть ее безупречным телом, которое столь несправедливо находилось в единоличном пользовании старика. И сейчас он предусмотрительно оставил ее в каюте, для верности пристегнув ремнями к противоперегрузочному креслу — ах, как переживал капитан за свою единственную драгоценность.

Шаттл быстро снижался к тому месту, где было замечено большое скопление аборигенов. Воздушные роботы-наблюдатели заметили это место вчера, и теперь надо было претворить в жизнь тот план, который так оправдал себя по меньшей мере на десятке покоренных криями планет. Шаттл опустится, Драм выйдет из него навстречу дикарям. А затем, по взмаху его руки, солдаты превратят всю толпу в пар — останутся только те, кто будет рядом с капитаном, — и они никогда не забудут этого урока. Так было, так будет…

Брюс до невозможности четко видел этот последний миг — он сидел, глядя на приборы, как того требовал устав… но вряд ли он сейчас видел показания стрелок и индикаторов: Все мысли были там, впереди… и еще он думал о Вейре… о том, что она день за днем ублажает старика капитана, тогда как он, красивый, молодой, полный сил, может только в бессильной злобе сжимать кулаки.

А в следующее мгновение на него обрушилась тишина и он, вернувшись к действительности, с ужасом увидел, что ни один индикатор не горит, ни один датчик не работает — двигатели были мертвы.

Спустя восемь долгих секунд шаттл встретился с землей… Точнее, остатки шаттла.

Брюс выполз в рубку — ее заваливали безжизненные тела…

Франт, втиснутый между стеной и пультом управления, втиснутый так, что его позвоночник не мог остаться целым… Гейш, насквозь пронзенный обломком стальной балки… Грунт, с проломленной об угол пульта головой… и другие. И только Драм, повисший на удерживающих его ремнях пилотского кресла, тяжело и надсадно дышал…

А потом они встретились с аборигенами… да, их приняли за богов… да, у них оставалось оружие — то, которое было у солдат в их непроницаемых коконах, — и те из злобного племени, кто не захотел покориться, лежали обугленными трупами, а остальные пали ниц. Но теперь, без челнока, они были навечно привязаны к этой мрачной планете — на корабле не было второго шаттла.

Спустя неделю пришло сообщение — зонд, висевший высоко над землей, орал через свои динамики волю богов… так по крайней мере считали орки, снова распростершиеся на земле. А для тех, кто гордо стоял и слушал глас небес, каждое слово было хуже кинжала. Их бросили…

На корабле быстро определили причину гибели шаттла… Странное поле, окружавшее всю планету, уничтожало любую материю искусственного происхождения, кроме той, которая была окружена защитным стасисным коконом. От шаттла уцелела едва треть — двигатели, рубка, оружейные отсеки. Все остальное просто исчезло.

Те, кто находился в защищенных отсеках, имели некоторые шансы на выживание, у остальных их не было вообще. Многие из оставшихся не пережили аварийной посадки. Да… стасисное поле, новейшее изобретение, которое по определению защищало от всего, избирательно пропуская лишь свет и звуки, в весьма, кстати, ограниченных пределах, могло бы помочь. Но крии не умели создавать стасис достаточно большой, чтобы окружить им другой челнок… даже если бы он и был у них. Поэтому корабль уходил — искать другую планету, не имевшую столь неприятных природных явлений… тогда они еще думали, что эти явления природные… впрочем, когда оставшиеся на планете узнали истинные причины появления поля, это уже мало что меняло. Им пожелали удачи… и больше ничего.

А пока их осталось шестеро… трое солдат, капитан, его любовница и он, Брюс, младший механик, специалист по двигателям, превратившимся теперь в груду хорошего, но не способного летать металла.

Окруженный стасисом, уцелел и регенератор. Им, оставшимся в живых, энергии для его работы хватит не на одну тысячу лет… даже несмотря на то, что часть ее он израсходовал на изготовление доспехов из брони челнока, доспехов, которые не мог пробить ни один меч. Может, он и украл несколько лет жизни, но скоро, очень скоро их осталось четверо.

А Драм упорно искал причины появления поля над планетой — в то время как остальные, смирившиеся, по крайней мере на словах, с необходимостью провести остаток жизни в этом мире, с головой окунулись в местную экзотику по их приказу строились мрачные цитадели, в которых господствовали страх и ненависть. Орки и тролли подчинялись беспрекословно, а затем были найдены и поставлены на службу маги — существа, наделенные способностями пользоваться неведомой криям энергией… если то, что вкладывали маги в свои заклинания, вообще можно было назвать энергией.

Тогда Драм и понял, почему разбился челнок. Этот умирающий мир находился в странном, необъяснимом резонансе с другим… то ли это была параллельная вселенная, ученые криев допускали такую возможность, по крайней мере теоретически, то ли он находился в иной, невообразимо далекой звездной системе, да и не так уж важен был правильный ответ — во всяком случае, он был гораздо лучше — светлее, теплее и богаче. Но он был занят.

Там жили существа, которые называли себя эльфами и гномами — очень разные, но единые в одном — им совсем не хотелось отдавать пришельцам свою землю. Они воевали друг с другом и были вполне этим удовлетворены. Маги орков сумели сделать проход, и армии зеленокожих существ вступили в солнечные зеленые долины. И раз за разом их отбрасывали назад, в родную, но столь ненавистную для них сумеречную зону.

И каждый раз, когда магия создавала Портал, крепло непонятное поле над планетой — странный и роковой для криев побочный эффект.

Теперь орки верили в победу: с ними были их новые всесильные боги, они поведут темные легионы к победе. Впрочем, богам тоже по душе пришлись зеленые просторы мира, который лежал у их ног, и они принялись помогать. Кора, до того как стать солдатом, бывшая неплохим генетиком, сумела слить воедино свои познания и магию местных мастеров, в результате которой в армии появились новые, невиданные до того создания. Огры — безмозглые и жестокие, разумом так и оставшиеся на уровне шестилетнего ребенка, но чудовищно сильные; драконы, выведенные из остатков местных птиц, разросшиеся до чудовищных размеров и сочетавшие в себе неплохую подвижность со значительной огневой мощью; вампиры, при создании которых была допущена ошибка, в результате чего они не могли долго жить без свежей крови, — все это вселяло в сердца орков надежду на победу. И настал час, когда боги повели войска навстречу армиям гномов и эльфов.

Где сладкими речами, где прямыми угрозами, а где просто обещаниями будущих благ крии привлекли на свою сторону и вовсе немыслимых созданий, обитавших в лесах светлой планеты. Это были существа, умевшие очень быстро перестраивать структуру собственных тел, превращаясь по желанию либо в гуманоидов, либо в смертельно опасных, быстрых и почти неуязвимых хищников-убийц. Их было мало, но крии отводили им в своих планах особую роль — эти бойцы, против которых были бессильны мечи и стрелы, должны были стоять на острие любого удара, которые сейчас или в будущем нанесут темные легионы. Но тут крии просчитались…

Оказалось, что один из простейших химических элементов, достаточно часто встречавшийся на светлой планете, был для оборотней смертелен. О да, они-то это знали, но не сочли нужным докладывать своим новым господам. И безупречные эльфийские лучники первыми выбивали из рядов атакующих злобных и опасных зверей, беспомощно погибающих даже от царапин.

И тем не менее темные силы постепенно теснили эльфов, по крайней мере тогда криям казалось, что это так. Может, им просто хотелось в это верить. Противников было мало — и только гномы смогли противопоставить нестройным и кое-как вооруженным, но горящим энтузиазмом орочьим толпам свою силу и несокрушимость боевого строя.

В один далеко не прекрасный день внезапно оказалось, что пятидесятитысячное войско, во главе которого стоял Стейн, окружено куда меньшими по численности, но намеренными ни на шаг не отступить отрядами эльфов. Взметнулись не знающие промаха стрелы, навылет прошивавшие незащищенные доспехами зеленые тела.

А когда сбившиеся в кучу и уже ударившиеся в панику орки собирались, понукаемые приказами Коры и Стейна, все же броситься на прорыв, в атаку пошли несокрушимые полки щитоносной, закованной в панцири пехоты гномов. В дело пошла и магия — шаровые молнии и ледяные стрелы встретились с бластерными разрядами криев.

В первой же атаке погибла Кора — случай, совершенно невозможный. Щит вероятности, который был обязательным атрибутом любого солдата, ограждал ее от нападения лучше любых доспехов.

Луки ломались в руках целившихся в нее эльфов, поскальзывались на ровной сухой земле и падали на собственные мечи гномы, а Кора носилась над полем боя верхом на драконе и била из бластера, сжигая противников на месте. Но внезапно из рядов эльфов вышел один… он взметнул руки, и с них сорвалась молния, вонзившаяся в брюхо летящего дракона. Чудовищный взрыв — и в следующее мгновение Кора падала прямо на подставленные копья избитых, но не отступивших гномов. Они не нападали на нее — и щит не смог уберечь от десятков просто торчавших вверх лезвий.

Стейн бросился вперед в яростном желании отомстить. Его бластер прорубал широкие просеки в уже изрядно поредевшем строю защитников, однако высокий эльф поднял лук, а шестеро стоявших рядом с ним повторили это движение. Но только их руки были пусты — со своего места Брюс видел, как светилась даже в ярких солнечных лучах наложенная на тетиву стрела — а уже в следующее мгновение она торчала в горле Стейна, пронзив броневой ошейник, не поддававшийся даже всесокрушающим коротким арбалетным стрелам, а высокий эльф стоял на холме один — безжизненные тела его товарищей лежали у его ног. Вся их жизненная сила ушла на то, чтобы проложить дорогу одной-единственной стреле.

Брюса охватила жажда крови, и уже через считанные минуты он был у холма. Его бластер выплюнул сгусток огня, но вместо того, чтобы превратиться в живой факел, эльф лишь надменно усмехнулся — луч бессильно разбился о его зеленоватые доспехи. И уже стояли рядом с ним двое, и снова натягивался лук, и наконечник стрелы смотрел теперь в лицо Брюсу. Он до сих пор помнил это чувство — тогда он впервые по-настоящему заглянул смерти в глаза.

Их было двое, воинов, которые придавали стреле силу пронзать переплавленную в доспехи броню разбившегося шаттла, эльфов-магов, которые защищали стрелка от гибельного воздействия случая.

Только двое… поэтому Брюс остался жиз. Стреле не хватило сил пронзить шлем, но ее наконечник все же уколол его в левый глаз, и что-то теплое потекло по лицу, а ноги внезапно отказались повиноваться.

Когда рухнул последний из богов, орки окончательно пали духом и бросились бежать. Их уничтожали тысячами, но многие все же сумели вернуться в свой негостеприимный, но в чем-то все же безопасный мир. Принесли с собой они и Брюса…

С тех пор прошли века. Непонятно откуда, на светлой планете появились и новые создания — во многом похожие на криев, они называли себя людьми. Не раз и не два маги открывали Порталы, через которые уходили в набеги отряды, и немало пленников, приведенных из этих набегов, осели в замках криев, принеся клятву верности новым господам. А затем Крох, последний солдат, теперь формально возглавлявший армию, запретил набеги. Он решил копить силы и обучать толпу зеленокожих, чтобы превратить ее в настоящую армию.

К тому времени орков осталось мало… И пяти тысяч бойцов нельзя было набрать по лесам и в голодных пустынных равнинах.

Нужно было время, и этого времени требовалось много. Что ж, крии умели ждать. Их не пугали века…

Век за веком множились армии, век за веком Крох воспитывал в них бойцов, но постепенно и он утратил прежний запал и все чаще отсиживался в своем замке, все откладывая и откладывая начало нового наступления. Больше не ходили в набеги лихие отряды, но люди сами сумели найти дорогу на землю криев. Это были маги — немногие сумели разобраться в заклинаниях, открывающих Порталы, но такие все же нашлись. И кое-кто из них, охваченный жаждой золота и власти, предложил свои услуги темным властелинам, как раболепно именовали орки своих хозяев.

Драм всегда был против войны — ему неплохо жилось и так. Он с головой погрузился в исследования, расходуя, хоть и по капле, невосполнимую энергию, остававшуюся в накопителях челнока.

Впрочем, Брюс даже был ему слегка благодарен — именно Драм сумел изготовить лазер-око, миниатюрное устройство, которое не только в чем-то заменило Брюсу выбитый стрелой эльфа — от людей они узнали его имя, ставшее для лорда одним из синонимов слова «ненависть» — глаз, но и ставшее оружием, которое теперь всегда было у Брюса наготове и включалось простой мысленной командой. С той поры многие и многие поколения орков слагали легенды об огненном взгляде лорда.

А потом Драм исчез… это было чуть более ста лет назад.

Старый капитан любил бродить по лесам и однажды просто не вернулся. Впрочем, Крох был уверен, что старик ушел специально — все меньше и меньше власти оставалось в его руках, все чаще и чаще видел он взгляды, которым Вейра одаривала великана Кроха, да и тот никогда не оставался в долгу. А спустя семь десятков лет глупо и бездарно погиб и Крох.

Теперь, когда вся военная власть была в руках Брюса, он вновь начал готовиться к войне. Вейра, казалось, была тоже совсем не против поразвлечься. Тем более что за все эти годы ей тоже до смерти надоели всегда мрачное небо и холодные стены ее замка.

Но она рекомендовала подождать еще… он не стал ее слушать. И армии орков снова были разбиты. Правда, в этот раз в бой пошли не все, а лишь часть огромных сил, которые могло выставить разросшееся за века племя. И кто знает — сам себе он был готов в этом признаться, — если бы тогда он принял совет Вейры и двинул в бой все силы, возможно, сейчас он сидел бы на троне в лучах яркого солнечного света, а не протягивал руки к неспособному согреть огню камина. Что ж, он не остановится… его войска уже смели Брекланд и Андор, одно за другим он разобьет и остальные уделы.

Теперь гномы, несравненные бойцы, уже не встанут на его пути — уже сотни лет никто в срединных уделах не видел подгорных мастеров и не слышал о них. Да и почти бессмертные, даже по меркам криев, эльфы, потеряв тысячи бойцов в далекие годы, так и не сумели сколько-нибудь существенно восстановить свою численность. А люди… люди не смогут сопротивляться его легионам.

И ненависть его горела по-прежнему… ненависть к эльфам вообще и Лемелиску в частности… он был жив, наверняка жив — что для эльфа какая-то тысяча лет. Ненависть к людям — тем, кто вволю пользуется дарами мира, который нужен ему, темному лорду, безраздельному властелину многотысячной армии. Он люто ненавидел и Вейру — хотя и не показывал этого, все же она была женщиной Драма, а орки видели именно в старом капитане своего верховного бога. После его исчезновения было совершенно логичным, по крайней мере на их взгляд, что Вейра, и только она, станет королевой. Но больше всего он ненавидел своих собратьев криев, которые бросили их здесь на произвол судьбы…

— Нет, Вейра, они предали нас. Но они просчитались… мы выжили. Регенератор остался цел, и энергии ему хватит еще не на один десяток веков.

— Если ты не выпустишь энергию на всякую ерунду…

— Ее еще много.

— Ее было бы куда больше, если бы не твое беспечное отношение к емкостям челнока. Каждый вышедший из твоих мастерских доспех забирает у меня несколько лет жизни.

— У нас, Вейра, у нас… Не отделяй себя от меня. К тому же мне нужна еще энергия.

— Зачем?

— В этот раз моя армия не должна потерпеть поражение. Я дождусь, пока они соберут свои войска, и взорву одну из батарей. И тогда мы, мы с тобой, будем править обоими мирами. И ты ведь тоже этого хочешь, несмотря на всю ненависть ко мне, не так ли?

Она замолчала, медленно вникая в сказанные им слова. По глазам лорда она видела, что тот полон решимости осуществить задуманное. Вейра мрачно разглядывала свои ногти, затем наконец подняла на него глаза.

— О да, если бы не страх остаться в этом мире одной, я бы давно позаботилась о твоем… здоровье. Ладно, шутки в сторону… я намерена рассказать тебе о том, чего ты, всеведущий, наверняка не знаешь.

— Да? И что же это за тайна, покрытая мраком? Может, если я не знал о ней все эти годы, то она и не стоит того, чтобы ты мне ее поведала?

— Стоит, стоит… Ты не сможешь воспользоваться батареей. Для этого нужно остановить реактор хотя бы на время, но… Дело в том, что у нас с тобой нет ключа от реактора.

— Как… как нет ключа? Нет… нет… не может быть… ключ… ведь Драм не расставался с ним… он не мог не отдать его тебе…

В глазах лорда появились следы несвойственной ему паники. Он слишком хорошо знал, что такое ключ и чем его потеря может ему грозить.

— Хуже того, — безжалостно продолжала Вейра, — нет и кристалла контроля. Он, как ты знаешь, тоже необходим для выключения энергосистемы. Но если ты даже сможешь каким-то чудом остановить реактор и, что вообще невероятно, вновь его запустить, то оживить регенератор уже не удастся.

— Ты лжешь, Вейра, — внезапно расслабившись и успокоившись, сухо рассмеялся Брюс. — Ты лжешь. Да, ключ был у Драма, но кристалл — я знаю, что он отдал его тебе. Я понял, ты хочешь, чтобы, когда подойдет время следующего цикла регенерации, я пал перед тобой на колени… и тогда твоя гордость будет удовлетворена, верно? Сколько осталось до цикла, Вейра? Год, два?

Королева устало вздохнула.

— Что ты знаешь о регенераторе, Брюс? Ничего, верно? Конечно, кто ты такой — всего лишь какой-то механик… Драм был хранителем аппарата и многому меня научил. Я не прошу тебя падать на колени, нет — регенератор может работать и без кристалла. Регенератору, друг мой, не нужен ни кристалл, ни ключ. Будучи раз запущенным, он будет работать веками. Знаешь, почему этот камень называется «кристаллом контроля», нет? Вижу, что не знаешь… Регенератору требуется для работы только энергия, и поступать она должна непрерывно, иначе сбивается настройка. Если это произойдет, то восстановить ее может только он, кристалл контроля. А без него — увы… Выключишь регенератор, и тебе останется жить лишь столько, сколько будет отмерено природой… только отмерено будет мало. Ты начнешь ускоренно стареть — восемь, от силы девять десятков лет превратят тебя в развалину и в итоге сведут в могилу.

— Неправда… — голос лорда сорвался, — неправда! Крии и без этого механизма живут по три-четыре сотни. Ты лжешь!

— О нет… твой организм привык к действию регенератора, без его лучей организм быстро разрушается. Даже восемьдесят лет — это излишне оптимистичный прогноз, скорее — много меньше.

— Я не верю тебе, и все же… пусть даже так. Ну и что? Ведь сейчас регенератор работает и будет работать до тех пор, пока в емкостях челнока остается хотя бы капля энергии. Разве нет? Ведь ты же сказала, что для следующего цикла камень нам не нужен. Подумаешь, обойдусь без взрывов. В конце концов, сейчас у нас достаточно сил, чтобы победить и так. Регенератор работает — отлично. Я очень рад…

— А, поверил? Правда, тебе сразу захотелось поверить моим словам? Ты ведь очень хочешь жить, Брюс, не правда ли? Очень хочешь…

— Да! Хочу! А ты, ты разве не о том же мечтала бы? Сколько еще лет ты будешь такой же молодой, сколько пройдет лет до того момента, когда мужчины перестанут бросаться к твоим ногам и ты будешь вынуждена, как я сейчас, брать их силой или платой, а?

— Ты хочешь оскорбить меня, Брюс? — В голосе зазвенел металл.

Лорд непроизвольно втянул голову в плечи, по коже пробежали мурашки. Его мало что могло испугать, но…

— Прости, Вейра. Нам нельзя ссориться, нас осталось всего двое.

— Знаю, именно поэтому я все еще терплю твою дерзость. В общем, ты не сможешь сделать бомбу. Драм снова сумел тебя УКОЛОТЬ… даже из-за гробовой доски, верно?

— Я не понимаю, зачем он это сделал… — прошипел Брюс, наливаясь гневом. Его пальцы стиснули подлокотник кресла с такой силой, что на дереве появились вмятины.

— Драм не хотел бойни, он не любил убивать, ты же знаешь. Думаешь, ты первый, кто решил превратить батареи в оружие? Первым был Стейн — но в тот раз Драм сумел разубедить солдата. Психологическая настройка капитана не давала ему возможности просто уничтожить ключ, иначе он бы давно так и поступил. И все же он нашел оригинальный выход. Ладно… в общем, я знаю, где ключ. Он у тебя.

— У меня?! — Единственный глаз Брюса расширился от удивления. — Но, Вейра, нет… Поверь, я…

— Ты просто не знаешь, — вздохнула она. — Это было давно… помнишь, мы все тогда бредили новым укладом. Замки, доспехи, кони, драгоценности… Это было так ново, это так возбуждало. Тогда Драм и совершил эту… глупость. Он сделал два меча, лучшие, которые когда-либо видел этот мир. Я же говорила, что по сравнению с Драмом ты — ничтожество…

— Может, и тебе не стоит меня оскорблять? — сухо поинтересовался лорд.

— Это констатация факта, — пожала она плечами. — Все, что ты, как ты сам считаешь, умеешь, Драм умел гораздо раньше и, поверь, гораздо лучше. В эти мечи он вделал ключ и кристалл. Он хотел, чтобы они не находились вместе, он не доверял нам, никому… в чем-то даже и мне. Но, как ни странно, он ценил тебя. Может, в чем-то больше, чем ты того заслуживал.

— Драм ценил меня? По нему это не было заметно. А я…

— Ты его ненавидел, ведь верно? Ты всех ненавидел… Драма, Кроха… иногда и меня. Твои эмоции легко можно прочесть, если захотеть.

— Мои эмоции — это мое личное дело. Ты отклонилась от темы.

— Да… так вот, он сделал эти мечи. Один из них он всегда носил с собой… в том смысле, конечно, когда вообще брал в руки меч. Обычно он висел у него в спальне, над кроватью. Я проверила, меч исчез вместе с ним. Это был тот, в рукоять которого был вставлен кристалл контроля. Впрочем, он прекрасно знал, что для отключения реактора нужны оба предмета. Кристалл исчез вместе с первым мечом.

— А второй? — В голосе лорда сквозило нетерпение.

— Второй он отдал тебе. Правда, как я теперь понимаю, не объяснив его истинного назначения. Ты должен помнить, это было… да, лет за пятьдесят до его исчезновения. Длинный тонкий клинок с белым лезвием и навершием в форме медвежьей головы. Это был подарок тебе на день рождения. Так что, полагаю, учитывая твое отношение к Драму и его подаркам, этот меч сейчас валяется в каком-нибудь самом пыльном углу твоего замка. Эй, в чем дело?

По лицу лорда стремительно разливалась бледность, руки заметно тряслись, и, чтобы унять предательскую дрожь, Брюс сцепил пальцы так, что они побелели от напряжения. Когда он заговорил, его голос дрожал.

— Да… я помню… только… Вейра… у нас нет ключа.

Весь вид королевы выражал непонимание, удивление и вопрос.

— Я… ты права, я не ценил Драма, не ценил и его подарки. Мой меч я сделал сам, и он мне нравился больше… поэтому я… я… я наградил тем клинком… одного из моих слуг… лучшего из них. Это было так давно… Он уже умер, конечно, два века назад…

— Ну и что? — В голосе Вейры появилось напряжение. — Меч наверняка остался в семье… Забери…

— Нет… я помню… в последний поход… он еще хвастался, что, пока в его руках оружие, подаренное лордом Брюсом его предку, он непобедим… но он… не вернулся… значит… значит, меч сейчас там… у людей… и ключ… тоже.

Некоторое время они молчали, затем Вейра задумчиво произнесла:

— Да, это плохо. Очень плохо, но… не смертельно. В конце концов, мы можем обойтись в этой войне наличными силами, ты сам сказал. И регенератор будет работать, пока в емкостях есть хотя бы капля энергии. И все же я буду чувствовать себя спокойней, если и ключ, и кристалл будут у нас в руках. Кстати… я все не могу забыть твоих слов о том, как этот твой Искатель развалил Шайка надвое одним ударом. И у меня не идет из головы мысль, что дело не в нем, кто бы он ни был, он всего лишь воин. Дело в мече… Что-то мне подсказывает, что это тот самый меч, с кристаллом, лучшее творение Драма.

— Подожди, Вейра, с чего ты это взяла? Что бы Драм там с ним ни сотворил, но это — всего лишь меч. Железка. Никакой кристалл не может…

— А ты много знаешь, что может этот камень, а что нет? Ты вообще в курсе, что это такое?

— Ну… я всегда считал, что это обычный кристалл, какой-то особый минерал. Может, в нем была электронная схема, может, он сам себе прибор, кто знает? Если знать принципы, можно сделать и замену. А что, разве не так?

— Так… и не так. Драм тоже особенно не распространялся на этот счет, но из услышанного можно было сделать выводы, и я их сделала. Боюсь, что правильные. Кристалл — он почти живой. Его выращивали в лабораториях Крии; конечно, в чем-то он сродни схеме, но — отметь — схеме псевдоживой и способной, хотя и ограниченно, к принятию решений. А Драм знал, как пользоваться возможностями камня, знал хорошо. Когда-то он сам участвовал в создании таких вещей. Я не знаю, что он с ним сделал и как ему это удалось, но он определенно не просто впаял камень в рукоять меча, это было бы для него слишком банально. Поэтому… поэтому, если против тебя выйдет человек с этим мечом, я бы на твоем месте… бежала.

— Но, если это правда, как меч Драма мог попасть в руки Искателю? Да и потом, прошло столько лет. Нет, это положительно невозможно.

— Ладно, что толку гадать. Будет лучше, если я окажусь не права и меч с кристаллом контроля в настоящее время валяется где-нибудь в лесу, а с ключом реактора — на заросшем поле боя или, на худой конец, украшает стену какого-нибудь придурка, который и понятия не имеет о том, чем он владеет. Есть способы запеленговать камень и ключ, Драм рассказывал, и ты этим займешься. Правда, не рассчитывай на быстрый успех. К тому же, если Драм действительно сумел применить возможности кристалла к мечу, воспользоваться им ни ты, ни я все равно не смогли бы.

— Почему это? В конце концов, техника — моя профессия, и я достаточно разбираюсь в этом.

— О да, я знаю. Но кристалл настраивается на хозяина, он настроен на Драма, а если его нет в живых, то вряд ли кто сумеет управлять камнем. Без настройки он способен только выполнять простейшие действия, типа выключения реактора или настройки регенератора — так сказать, технические операции. Хотя… как-то Драм говорил, что камень можно и перенастроить, только не сказал как, а я не спросила. В общем, сейчас нет особых причин для беспокойства, но ты уж, пожалуйста, прими меры к розыску мечей.

— Непременно. И все же зачем Драм это сделал, как ты думаешь?

— Я думаю… нет, я уверена — он боялся, что рано или поздно ты или Крох достанете батареи и устроите бойню. Да, согласна, мы выиграли бы эту войну. Что плохого в том, чтобы сжечь армию противника и на этом закончить дело? Но Драм придерживался довольно странных взглядов на это. По его мнению, эти, из срединных уделов, тоже заслуживают права на жизнь.

— Смешно…

— Да, согласна… но он был капитаном, и его приказ был законом. Все еще был. И он подозревал, что рано или поздно подчиняться его приказам кто-нибудь из нас перестанет. О, он не расставался с кристаллом, не уничтожал его — психоустановка этого не позволила бы. Он просто спрятал его. Это все, что он смог сделать для защиты этого мира.

— От нас? Мягкотелый слизняк…

— Наверное, ты прав. И все же я его, пожалуй, любила. Я почти уверена, что он умер, все же прошло столько лет. Так что, Брюс, с выключением реактора придется подождать. Кстати, ты не намерен пользоваться регенератором? Сегодня я хочу этим заняться, составишь компанию?

— Не слишком ли часто? — скривился лорд. — Мне кажется, Вейра, ты злоупотребляешь этим делом. Когда в последний раз ты становилась под лучи? Лет шесть-семь назад, верно?

Королева молча встала и подошла к массивному зеркалу у стены. В зале царил полумрак, поэтому она долго вглядывалась в полированную поверхность, внимательно изучая каждую черточку своего лица. Брюс молча наблюдал за женщиной, ожидая ответа.

После долгой паузы она глухо, с видимой неохотой произнесла:

— Год. Всего год. И у меня снова морщины, Брюс. Я же говорила, мы стареем. Может быть, скоро придется включать его ежемесячно… или ежедневно. Я не хочу стареть, Брюс, не хочу. Да, ты прав, мне нравится, когда мужчины падают к моим ногам. Я снова хочу быть молодой. Я боюсь, что когда-нибудь тот, кто делит со мной ложе, бросит вожделенный взгляд на юную девчонку из прислуги. Поэтому я буду пользоваться аппаратом так часто, как это будет мне требоваться. Мы привыкли к его лучам, Брюс. Ты мужчина, ты можешь позволить себе выглядеть и на тридцать, и на сорок, по местным меркам. Я — не могу.

— Компанию я тебе не составлю, — сухо бросил он. — Меня мой внешний вид вполне устраивает.

— Уезжаешь?

— Да. Пора начинать вторжение, мои войска готовы. Жаль, что не вышло с батареями, но сейчас мы и так можем выставить силу, десятикратно превосходящую то, что нам могут противопоставить срединные уделы.

— Ладно. Тогда до встречи. Держи меня в курсе событий и не пропадай надолго.

— Не беспокойся. Когда войска начнут прибывать сюда, приеду и я. И пусть Шер готовит Портал, думаю, здесь ему самое место…

Вейра вошла в зал, не бросив даже мимолетного взгляда на склонившихся часовых. Здесь все уже было готово — пленники, трое мужчин, выкрикивали оскорбления и метали в нее яростные взгляды, женщина, сидевшая в клетке вместе с ними, тихо плакала и полушепотом молила госпожу отпустить ее.

— Умолкните, — надменно бросила она.

В ее голосе было столько холода и равнодушия, что мужчины действительно замолчали, вцепившись руками в холодный металл, и только всхлипы женщины нарушали тишину.

Массивная клетка была основной частью регенератора — по крайней мере самой крупной частью. Собственно, можно сказать, что клеток было две или, вернее, одна, но разделенная пополам такой же толстой решеткой из массивных металлических прутьев густо-желтого цвета. Пленники, наверное, считали еезолотой. В чем-то они были правы, по крайней мере золото входило в сплав, из которого были изготовлены детали конструкции, однако точный химический состав металла был неизвестен даже самой Вейре. Только Драм, «хранитель» регенератора и капитан экспедиции, знал все нюансы конструкции и работы прибора. Сам аппарат находился сверху и был своего рода крышей. У стены располагалась массивная панель управления реактором, здесь же были гнезда для ключа и кристалла.

Когда-то Драму показалось хорошей идеей построить этот замок вокруг разрушенного шаттла, превратившегося теперь в одно из самых охраняемых помещений цитадели. Здесь, за массивными стенами, внутри металлическими, а снаружи инкрустированными камнем, скрывались могучие батареи генератора энергии, отсюда бежала она и в клеть регенератора, и в подогрев ее ванны, и в мастерскую Брюса. Здесь был первоисточник могущества и бессмертия криев.

Вейра начала раздеваться — она знала, какое впечатление производит на мужчин, поэтому не торопилась, медленно снимая один предмет туалета за другим. Ее тело было совершенно, пропорции — идеальны, и пленники уже не кричали и не плевались оскорблениями, буквально загипнотизированные этим зрелищем. Но вот последний лоскуток ткани упал на пол, и королева, не торопясь, плавно покачивая безукоризненными бедрами, вошла во вторую часть клетки и аккуратно закрыла за собой решетчатую дверь.

В глазах мужчин сквозь страх смерти и выражение безнадежности пробивалась похоть. Вейра довольно усмехнулась — она даст им несколько секунд. Пусть полюбуются… женщине было приятно, что ни один мужчина рядом с ней не может остаться равнодушным. Даже в такой момент.

Она слегка повернулась так, что качнулись полные груди, и у одного из пленников, высоченного бородатого мужика, бугрящегося мышцами, вырвался стон. Королева бросила взгляд ниже — о да, у всех троих самцов наступила бурная эрекция, хотя она нисколько не сомневалась, что недавно они потешились напоследок, выплеснув свою сперму в лоно молодой женщины, которая все так же безучастно сидела на полу и слезы катились по ее щекам. Она была хорошенькой, только огромная, непропорциональная, хотя и неплохо стоящая грудь несколько портила ее фигуру… впрочем, большая грудь обычно весьма нравится мужчинам, а уж настолько большая…

На какой-то миг королеве даже стало ее жаль, но ощущение быстро прошло. Это было тяжеловато в первый раз, и во второй, и, пожалуй, даже в десятый. Потом она привыкла и сейчас не думала о пленниках, просто наслаждаясь купанием в лучах чистого мужского желания.

Мужики истекали слюной, жажда хотя бы дотронуться до этого великолепного тела напрочь вытеснила из них все остальные мысли.

Что ж, это и к лучшему. Вейра повернулась, еще раз продемонстрировав им свои немыслимо безупречные ноги и осиную талию, и нажала кнопку на небольшой панели, закрепленной на решетке. Зал заполнило негромкое гудение включилось стасисное поле, обволакивающее решетку. Ничто не могло помешать начавшемуся процессу…

Легкий электрический разряд, прошедший по клетке, заставил мужчин разжать пальцы, однако, отступив на полшага от прутьев, они продолжали пялиться на нее. Королева уже чувствовала знакомые ощущения — в глубине тела зародилось тепло, оно постепенно разрасталось все дальше и дальше, согревая ее до самых кончиков пальцев.

От металла исходил свет — не обычный, а какой-то живой. Казалось, он двигался, световые волны, обтекая четверых пленников, стремились вверх и будто бы втягивались в пористый потолок клетки. В той ее части, где стояла королева, картина была иной — световой поток клубился вокруг ее тела, заполняя воздух сиянием золота.

Вейра млела в греющих лучах — оказывается, она совсем забыла, до чего же это приятно. Еще бы, с последнего раза прошел уже год… даже чуть больше. Сейчас по ее телу прокатывались волны наслаждения, такого, перед которым меркнет даже самый яркий оргазм. Казалось, каждый волосок ее роскошной черной гривы сейчас живет по своим законам, сияет искорками собственного света.

Длинные пальцы коснулись напряженных сосков, вторая рука опустилась ниже, лаская нежное тело. Все мышцы сводит приятная истома, душа наполняется ликованием, и вот… вот… вот он, пик счастья!

Королева испустила стон и без сил опустилась на пол. Закрыв глаза и расслабившись, она томно вздохнула — да, никакой мужчина в мире не смог бы ей подарить и десятой доли этих ощущений. Жаль, что нельзя пользоваться этим часто, хотя кто знает…

Прошло несколько минут, и Вейра встала. Подойдя к огромному, на всю стену, зеркалу, она долго и придирчиво изучала свое лицо — теперь это лицо принадлежало девушке лет двадцати — ни следа от морщин, матовая бархатная кожа была юна и прекрасна.

Удовлетворившись результатами осмотра, королева не торопясь оделась и распахнула дверь зала.

— Уберите! — бросила она охране. Супротив обычного, сейчас в ее голосе звучала почти нежность, холодные нотки сменила теплота.

Стражники молча поклонились и, войдя в зал, вынесли из клетки четыре тела. Это были древние старики — седые пряди волос, дряблая, морщинистая, как кора дуба, кожа, ввалившиеся глаза, высохшие костлявые руки, перевитые узловатыми веревками синих вен. Вейра усмехнулась, глядя, как смешно болтаются высохшие вялые мешочки, бывшие когда-то огромными упругими грудями. Один из стражников, вооружившись веником, тщательно подметал пол клетки, удаляя клочки выпавших волос.

Вейра снова подошла к зеркалу и, глядя в свое изображение, одними губами прошептала:

— С днем рождения, дорогая…

— Если бы не пантера, нам бы пришлось худо, — глубокомысленно заметил Герин, вытирая усы после опрокинутой в себя неведомо какой по счету кружки пива. — Видать, эти кошечки тоже страсть как не любят орков.

— А кто их любит? — пожала плечами Аманда. — Их все сторонятся. Даже кони побаиваются, хотя в общем-то и служат. А уж свободные животные, те орка к себе не подпустят… хотя при случае с удовольствием нападут сами. Мне как-то рассказывали, что отряд орков напоролся в лесу на медвежью пару, так те, что в живых остались, еле ноги унесли. Хотя в ту пору медведям пищи вполне хватало и на людей, к примеру, они не бросались.

— А помнишь, мы заметили, что в лесу птиц не было? — вставила Алия, старательно уводя разговор от опасной темы. — Тоже ведь разлетелись кто куда. Да уж, они мало кому симпатичны. Однако благодаря вашему доблестному мечу в настоящее время несколькими малосимпатичными тварями стало меньше.

Собственно, о причинах появления черной пантеры в гуще схватки было решено добродушному рыцарю не говорить. Не то чтобы все сговорились, да и времени на это особого не было, просто я и Алия сами решили для себя, что пока тайна Аманды остается тайной, то пусть уж так и будет. Ну а она с Рейном и подавно не была заинтересована в разглашении — в конце концов, отношение людей к оборотням было более чем прохладным и кто знает, как повел бы себя в этой ситуации Герин. Ну, а уж в том, что молчать он не будет, никто и не сомневался. С того момента, как великан окончательно пришел в себя, у него начался натуральный словесный понос — снова и снова он обсуждал детали прошедшей схватки, может, потому, что она была чуть ли не первой настоящей в его жизни.

В настоящее время он был почти недвижим — хотя стараниями Алии его бедро практически заросло, но крови он потерял немало, поэтому и проделал путь до Холмовников, как местные жители называли свою деревеньку, на телеге. Нельзя сказать, что это сильно потешило его самолюбие, поэтому нам с Рейном пришлось принять некоторые действенные меры к поднятию духа раненого воина. А что может быть действеннее, чем лесть… Впрочем, мы не кривили душой доблесть рыцаря была достойна песен, и я, как остававшийся на ногах весь период стычки, мог бы с уверенностью заявить — если бы не он, то Рейну пришел бы конец. Сам он тоже это понимал, поэтому если раньше наши отношения с Герином складывались в виде легкой взаимной симпатии, то в настоящее время я с уверенностью мог бы назвать и его, и графа своими друзьями. И тем не менее дружба дружбой, но избыток информации зачастую вредит.

Был уже вечер, когда телега остановилась у самого, пожалуй, приличного в деревне дома, который на поверку оказался постоялым двором — как я уже заметил, обязательным элементом всякого населенного пункта. Четверо сервов, кряхтя и вполголоса поругиваясь, внесли тяжеленного великана на второй этаж. Пока Алия хлопотала вокруг него со своим камнем, мы с Рейном убедились в том, что наши кони получат должный уход, и решили вопрос с ужином. Аманда пошла с Алией — граф заметил, что она также неплохо знала магические приемы лечения, но еще лучше разбиралась в травах. Вот и сейчас, придирчиво осмотрев запасы сушеной зелени трактирщика, она добавила кое-что из этой коллекции к каким-то листикам и корешкам, которые собрала по дороге сюда. А уже через несколько минут упитанный Хозяин тащил наверх ушат с кипятком.

К утру Герин был… ну, не как новый, понятно, но сознания уже не терял. При всем моем хорошем к нему отношении, скоро его болтовня мне изрядно надоела. Видно было, что он достал и Алию, поскольку, истратив остатки терпения, она скромно заметила, что при его ранах сон сейчас лучшее лекарство. Не думаю, что он так уж и поверил, подозреваю, что маркиза применила кое-что из своего магического арсенала, но, как бы то ни было, скоро молодецкий храп рыцаря эхом разносился по второму этажу трактира, а мы смогли наконец-то уединиться и обсудить ситуацию.

Алия бросила на меня вопросительный взгляд. Я молча кивнул — в данном случае было гораздо лучше рассказать друзьям все как есть, поскольку, чует мое сердце, впереди еще много подобных ситуаций и их помощь нам уж никак не повредит.

Рассказ маркизы занял довольно много времени, однако, к моему искреннему удивлению, особо бурных эмоций не вызвал.

— Вообще говоря… — протянула Аманда, — ты, Стас, сразу показался мне несколько… странным. Вроде бы человек как человек, но… на некоторые вещи реагируешь как-то не так. И… извини, твой запах… не такой, как у других.

Я усмехнулся:

— Ага, денек на лошади да в кольчуге — поневоле козлом понесет.

— Нет, я не о том… Знаешь, когда я становлюсь пантерой, я куда лучше чувствую запахи. Поэтому… ну, в общем, ни от одного человека здесь так не пахнет. Однако должна заметить, что он мне что-то напоминает. Только не помню, что именно.

— Скажи, Аманда, а ты-то как здесь оказалась? — поинтересовалась Алия. — Все же не так часто истинные оборотни живут среди людей.

— Вообще не живут, — рассмеялась та. — Это долгая история…

— А мы не торопимся, — вставил я. — Но если ты желаешь, конечно, сохранить это в тайне, то…

— Да в общем-то не слишком и желаю. В конце концов, так приятно видеть людей, перед которыми не надо скрытничать. До сих пор мне удавалось откровенно говорить только с Рейном, да и он проник в мою тайну почти случайно, как вы в данном случае. И откровенно говоря, я думаю, что именно сейчас надо вам все рассказать. Тем более что многого не знает и Рейн…

— Серьезно? — нахмурился граф.

— Конечно. Я надеялась, что в этом не будет необходимости, однако… однако я вспомнила, кого же мне так напоминает запах Стаса. И боюсь, что с этим… человеком у нас еще будут проблемы. И немало, он, знаете ли, очень хорошо умеет их создавать.

Аманда была права. Рассказ действительно занял много времени…

— Скажи, Алия, что такое портал?

Маркиза задумалась. Кресло у камина, которое она для себя облюбовала, было, пожалуй, самым изящным предметом обстановки в этой гостинице высокое, резное и до чертиков уютное. Хозяин сам приволок его в комнату столь знатной гостьи, низко кланяясь и умильно улыбаясь.

Нам предстояло торчать здесь как минимум пару дней — пока Герин не выздоровеет настолько, что сможет сесть в седло.

Конечно, в обычной ситуации после таких ран он провалялся бы в постели с полмесяца, но способности Алии оказывали на великана самое благотворное воздействие.

Аманда с Рейном заперлись в своих комнатах и, как я подозреваю, ничуть не страдали от вынужденной задержки. Мы же проводили вечера в креслах с приложением приятных бесед. Я, понятно, предпочел бы несколько иное развитие наших отношений, но… ладно, не будем торопить события.

— Не знаю…

— Ты, колдунья, и не знаешь? — недоверчиво усмехнулся я. Она покраснела, как школьница, которую поймали на элементарной ошибке, и тут же попыталась оправдаться:

— Нет, ну знаю, конечно. Только вот поможет это мало. Многие знают, что такое Портал, это… ну… ну, ты и сам понимаешь, наверное. Дверь. Из одного места в другое.

— Как тот, который разрушил Байд?

— Ну… не совсем. Тот был странным; обычный Портал, если его создать, медленно уменьшается, пока не исчезнет совсем.

Тот был другим. Но в основе, конечно, похоже, ты прав.

— И как его сделать? Мне показалось, у старого мага это заняло не слишком много времени.

— А вот этого как раз я и не знаю. Видишь ли, Стас, есть разная магия мысли, слова и вещей. Магия мысли — она самая простая, это то, что ты уже пробовал. Магия вещей гораздо сложнее, однако она, по сути, лишь более сложная форма мысли.

Опытный, очень опытный маг может вложить заряд энергии в какой-нибудь предмет… если маг действительно сильный, то заряд сохранится многие годы… как в твоих доспехах, к примеру. Эльфов и гномов в этом виде волшебства никто превзойти не мог. Скажем так, если я стреляю из арбалета, то поправляю полет стрелы мысленным усилием и попадаю в цель. Но трачу капельку силы.

Эльфы поступают иначе — они вкладывают силу в стрелу, когда делают ее, и потом даже ребенок не промахнется — она сама найдет дорогу. Они часто делали не только магическое оружие… не знаю, ты заметил на шее у герцога голубой камень на цепи?

— Не обратил внимания.

— Это эльфийский аквамарин. Я слышала про этот амулет — он оказывает очень благотворное влияние на здоровье… и еще кое на что… ну, в общем, ты меня понимаешь. Не думаю, что новоиспеченная герцогиня останется недовольной. Подобных камней, пусть и послабее, по свету ходит немало, хотя самые лучшие, разумеется, эльфы оставили у себя. Я слышала столько легенд про золотой кристалл Лемелиска — этот камень даже получил собственное имя, Солнечный Луч… Впрочем, создание таких шедевров не под силу и эльфам, они тоже постепенно теряют былое знание, с каждым столетием что-то забывая… Но и то, чем они сейчас владеют, часто остается тайной за семью печатями. Наши маги пытались делать что-то подобное, но получалось плохо.

— Не хватало умения?

— Не хватало знаний, — вздохнула она. — Эльфы не особо любят делиться остатками своих умений. Оказать помощь — пожалуйста, отдать на совсем — нет. Конечно, тому, что мы умеем, нас научили они, но только самому простому. Вот, смотри…

Маркиза подняла с пола у самого камина небольшую щепку. Несколько минут она внимательно рассматривала ее, наморщив лоб, затем протянула ее мне. Я взял палочку, и повертев в руках, вопросительно посмотрел на девушку.

— Что скажешь?

— А я что-то должен сказать? Кусок дерева…

— Вон свеча стоит… задуй ее. Так, хорошо, теперь дотронься щепкой до фитиля.

В тот момент, когда кончик палочки соприкоснулся с черным остекленевшим фитилем, вспыхнул крошечный огонек — секундой спустя свеча опять горела ровным пламенем. Я снова осмотрел палочку — там, где она соприкасалась со свечой, появилось легкое почернение.

— И это все, что мне подвластно, — развела руками Алия. — И ненадолго, к утру этой щепкой уже ничего не зажжешь, да и сейчас ее хватит еще раза на три. Магия вещей мне всегда давалась плохо. Мало вложить силу в предмет, надо суметь ее там удержать, не дать рассеяться.

— А магия слова?

— О, она самая сложная. Эльфы почти ничего не рассказали нам о ней, хотя Байд знал… Да и этот старик, похоже, тоже… Если бы не сгорела та книга, возможно, мы бы знали больше, но раз так сложилась судьба, то ничего уж не поделаешь. Если коротко, то это — способ добиться желаемого с помощью заклинания, набора странных слов. Их смысл непонятен, это чужой язык, слова надо заучивать… Я умею немногое — мгновенно остановить кровь, например. Именно магия слова создает Портал — но это очень сложно…

— Но он же это сделал. Ты не запомнила слова?

— Ты смеешься? Он произносил заклинание чуть ли не час. К тому же «заклинания слова» надо произносить не только правильно, но и особым тоном, не быстрее и не медленнее, чем надо. Стоит поперхнуться, закашляться или просто сбиться с ритма, и оно не сработает. Почему тебя так интересует этот Портал?

— После того, что рассказала Аманда… или Эмиа?

— Я, кстати, спросила. Она говорит, что это имя из другого мира, здесь ему не место. Так что для нас она по-прежнему Аманда.

— Так вот, после ее рассказа мне кажется, что то, что я ищу, находится там… в темном мире. А это значит, что мой путь лежит в том направлении и скорее всего через Портал. Кто может создать его для нас?

— Во-первых, говорят не «создать», а «открыть». И во-вторых, ты действительно уверен, что это необходимо? Темный мир смертельно опасен…

— Не опаснее нашего — оборотни, драконы, бандиты, те же орки.

— Там их земля…

— Да и нет у меня другого выхода. А может, и у тебя тоже…

— Я конечно, не хочу бросать своего рыцаря, но… чего ради, собственно, я туда полезу?

— Мне кажется, нам все же необходимо узнать, что им от тебя надо. Разве нет? И возможно, мы найдем способ прекратить льющийся на эту землю поток орков… не знаю, правда, как. И вообще, очень мы нужны в армии этого твоего Седрика? Думаю, и воинов, и магов там будет предостаточно. Так все же, кто может открыть для нас Портал на ту сторону?

— Для нас… ты уверен, что я пойду с тобой?

Я молчал. А уверен ли я в этом на самом деле? Да, мне хотелось бы этого. Да, я не хочу расставаться с Алией… но уверенность в том, что мой путь лежит именно в том направлении, все крепла.

Сергеев сказал — искать непонятное. А тут — ну что может быть более экзотичным, чем дверь между мирами, чем армии странных существ, рвущиеся через эту дверь с одним желанием — убивать? Кто их направляет — темный лорд, темная королева? Кто они… боги, какими в глубине души считает их Аманда, или… Она сказала, что их всего двое, а раньше был третий. Умер? Тогда это не бог… А кто?

Но так, если без несчастных случаев, они бессмертны… или таковыми кажутся — вон эльфы, для них и тысяча лет — не возраст.

Насчет эльфов я понял немногое… они не бессмертны, по крайней мере в том смысле, который в это слово вкладывался у нас. Они просто… не умирают. Парадокс? Не совсем…

Эльфы живут долго, очень долго. Но однажды каждый из них вдруг понимает — надоело. Устал. Пора заканчивать этот путь… И тогда он уходит в лес навсегда. Люди не знают, куда исчезают уставшие от жизни эльфы, а те никогда не отвечали на этот вопрос.

Но леса, где расСтастся с этим миром Дивный народ, всегда растут гораздо быстрее обычных…

— Уверен. Потому что это единственный путь. Да, можно снова и снова разбить Темную армию, если, конечно, она будет Седрику по зубам. И что потом? Десять или двадцать лет передышки… ну, даже сто. И новое нападение? А тут мы сможем попытаться найти источник этой войны. И мне кажется, что мы это сделаем, ты, я, Рейн с Амандой и, может, Герин.

— Пятеро против десятков тысяч? Это даже не смешно.

— А я и не смеюсь. Против этих «десятков тысяч» будет стоять Седрик и его армия. А мы зайдем, так сказать, с черного хода.

— Что предлагаешь, Стас? У тебя есть план? У тебя есть знания об этой Вейре, Темной Королеве, о лорде Брюсе, о других их вождях? Аманде, по сути, известно очень мало. У тебя нет ничего, даже знаний магии и, прости, даже сколько-нибудь особого умения владеть оружием. Я понимаю, ты все уже решил, как и раньше. Ты вообще не склонен принимать чьи-нибудь советы. Иногда самоуверенность тебе помогала, но сейчас эта затея обречена на провал…

— Алия…

— …и поэтому я пойду с тобой. Без меня тебя угрохают, а так… если сильно повезет, может, я тебя и вытащу. — Она задумалась, затем несколько неуверенно добавила: — Возможно, нам смогут помочь эльфы. Они знают магию слова, может, смогут открыть Портал. Мы поедем искать Лемелиска, сейчас он, пожалуй, самый известный из эльфийских магов. По крайней мере самый известный людям.

К моей радости, ни Рейн, ни Аманда возражать против такого решения не стали. Граф даже выразил свой восторг — похоже, его не сильно прельщала мысль оказаться всего лишь одним из многих рыцарей в армии Седрика, к тому же рядовых рыцарей, хотя и голубой крови. Ведь другие, вливаясь в армию, приводили с собой вооруженные отряды своих вассалов, тогда как Рейн мог привести лишь свою подругу, да и то — не объясняя ее «особых» способностей. Идея же оказаться в самой гуще драки и к тому же стать ее главным действующим лицом определенно ему понравилась.

Аманда, в свою очередь, приняла мой еще не сформировавшийся план сразу, целиком и безоговорочно — и за ее точеными чертами я чуть не наяву увидел хищника, и по коже пробежал мороз — ух, как бы я не хотел иметь ее среди своих врагов.

А вот Герина, по общему мнению, решено было в наши планы не посвящать. Во-первых, потому, что действовать надо было быстро, а ему еще как минимум несколько дней полежать бы. Во-вторых, тогда придется ему все рассказать, а еще неизвестно, как поведет себя обычный человек, увидев рядом с собой боевого оборотня, которого, по всем канонам, полагалось незамедлительно попытаться всеми доступными способами умертвить. И наконец, потому, что если для меня это было заданием командования, для Алии и Рейна — местью за погибших близких, для Аманды — тоже местью, но уже за унижение и изгнание, то для Герина все это было лишь приключением и он вряд ли был бы способен осознать тот факт, что в этом самом приключе- нии емУ вполне могут свернуть шею. А когда убивают, это, знаете ли, очень неприятно. В общем, все дружно согласились с тем, что нашему приятелю нужно пожелать скорейшего выздоровления и оставить его здесь, благо самочувствию его ничто не угрожает.

Возник и второй вопрос — где искать Лемелиска? По разговорам при дворе герцога можно было сделать вывод, что эльфийский князь если и намерен присоединиться к армии нового Альянса, то сделает это позднее. Где он может находиться сейчас — это ведомо только ему самому.

— Скорее всего в Древних лесах. — Рейн развел руками, давая понять, что более точного адреса у него нет. Алия скептически покачала головой.

И все же это было единственным более или менее вероятным местом обитания эльфа. Правда, дорога туда была небезопасна — но где ж в этом сумасшедшем мире найти безопасную дорогу? Идти предстояло через Андор, а банды орков там шастали и днем, и ночью, хотя и было их не так уж и много.

Мы, образно выражаясь, «сверили часы». Получалось, что Брекланд подвергся нападению существенно раньше, чем Андор, а это, помимо всего прочего, означало, что основные силы орков скапливаются там, на юге. Значит, если нам удастся открыть Портал где-нибудь в эльфийских лесах, то мы и попадем в тот мир, как мне того и хотелось, с заднего двора.

Мои друзья шумно обсуждали детали предстоящей операции, усердно переливая из пустого в порожнее — поскольку никакого сколько-нибудь существенного плана у нас не было и в помине. Я в этот процесс не вмешивался, они просто мало сталкивались с армией, где все это — нормальное явление. Сначала все тщательно спланировать, а потом действовать в соответствии с обстановкой.

Пока выдвигались и отбрасывались аргументы, теоретически способные подвигнуть Лемелиска на оказание нам требуемой помощи, что было само по себе достаточно сомнительно, я крутил в руках меч Рейна. Я, при всем моем невежестве, мог бы поклясться, что и мой, и его клинок вышли из рук одного и того же мастера. И дело было не только в нехарактерной для местных оружейников привычке делать у мечей серебряный крово-сток — в конце концов, в здешних лесах оборотни издревле были редкостью. Я, вдоволь наслушавшийся преданий и легенд, вообще считал, что оборотни — суть уроженцы того, темного, мира, оказавшиеся в срединных уделах по несчастливому для них пожеланию судьбы. Здесь они были изгоями, там — полноправными гражданами, с вытекающими отсюда правами и, что немаловажно, обязанностями, одной из которых являлось активное участие в перегрызании нам, людям, глоток.

Хотя, с другой стороны, учитывая прошедшие века… Может, они просто в те седые годы ушли вместе с новыми хозяевами, во время их отступления, и прочно обосновались там, а здесь остались лишь единицы, постепенно деградируя и плодя ублюдков вроде тех, с которыми я столкнулся.

Так вот, мечи просто были чем-то неуловимо похожи, и я вряд ли смог бы точно сформулировать, чем именно. Массивная фигура черного медведя, венчавшая эфес, поражала качеством исполнения — казалось, что мастер вложил в эту деталь куда больше старания, чем во все остальное, вместе взятое.

Да, меч был, безусловно, великолепен — несколько меньше моего, он выглядел более изящным и… не знаю, можно ли так говорить об оружии элегантным. В отличие от моего, который выглядел больше боевым, чем парадным, хотя по качеству клинки нисколько друг другу не уступали… если, разумеется, не принимать в расчет магическую подпитку. И все же в этом произведении искусства был дефект. Чуть-чуть, незначительно, буквально на градус, но голова медведя была несомненно смещена в сторону от оси клинка. Я сжал эфес в ладони — нет, так это не ощущается, только если внимательно смотреть, тогда можно заметить эту неправильность. Казалось бы — мелочь, а как нарушает гармонию великолепного клинка. Или это только я тут такой привередливый?

У меня аж руки чесались, так хотелось «вправить» ему мозги.

Улучив минуту, когда Рейн смотрел в другую сторону, я попытался повернуть голову медведя так, чтобы она встала ровно. К моему удивлению, она повернулась — с большим трудом, но в то же время плавно… не так, как гнется металл, а скорее так, как проворачивается гайка по резьбе.

Я поднес эфес к самым глазам…

— Эй, мальчики и девочки. Тут что-то чертовски интересное.

Приятно, черт подери, оказаться в центре внимания. Как заправский фокусник, я, засучив рукава, продемонстрировал им эфес клинка Рейна, а затем, медленно, с усилием, принялся откручивать медведя. Граф открыл было рот, собираясь совершенно справедливо возмутиться столь вольному обращению со своим оружием, но тут же его захлопнул, так ничего и не сказав.

Да, если уж это изготовлено в банальной кузнице, то я, значит, ничего не понимаю в этом ремесле. Нет, я в нем действительно не понимаю, но простите, идеальная винтовая резьба, с шагом не более нескольких сотых миллиметра — этого, кажется, сложно добиться с помощью молота и клещей.

Медведь вращался, открывая уже четвертый сантиметр резьбы — я уже хотел было задать риторический вопрос насчет «сколько можно», но тут последний поворот, и массивная черная фигурка осталась у меня в руках.

Рукоять не была пустотелой, хотя я этого ожидал — по крайней мере не в том смысле, который в это слово вкладывается, — то есть, я хочу сказать, что она была, конечно, полой, но сейчас эта полость была занята. Причем предмет, в нее уложенный, настолько идеально в нее вписывался, что у меня зародились определенные подозрения — создавалось впечатление, что сам великолепный меч был сделан с одной исключительной целью — хранить в своем эфесе эту штучку.

Штучка была небольшой — длиной с палец и толщиной тоже с него… ну, не с мой палец, допустим, а так — с мизинчик Алии.

Изготовленная из ничего не напоминающего мне металла, она была довольно тяжела, полированные до зеркального состояния многочисленные грани, все разной формы и размера, матово поблескивали. Ну, тут уж и вовсе не имеет смысла говорить о пресловутой кузнице — это была не просто высокотехнологичная продукция, я бы сказал — исполнение просто ювелирное.

Зачем она нужна — ума не приложу. Но если призвать на помощь годы, проведенные в Патруле — и не все это время я занимался стрельбой и дракой, то можно было бы предположить, что передо мной деталь от какого-то агрегата. И замечу, деталь крайне существенная, раз ее столь старательно упрятали.

— Что это может быть? — выдохнула Алия, зачарованно разглядывая загадочную вещичку.

Я, как мог, изложил им свои соображения. Рейн задумчиво поскреб подбородок.

— Ну… ты говоришь, часть механизма… — Аманда повертела предмет в руках, в ее глазах было заметно сильное желание попробовать игрушку на зуб, но она, хоть и с некоторым трудом, воздержалась. — Тебе, конечно, виднее. Я за свою жизнь ни одного механизма, сложнее замка, не видела…

Я выхватил находку из ее рук — точно! Многочисленные грани, на первый взгляд бессистемно расположенные, на самом деле подчинялись какому-то закону, а в утолщенной части стержня изгибы и выемки образовывали… пальцы сомкнулись, точно улегшись во впадины, таинственный предмет, казалось, сидел в руке, как приклеенный.

— Ключ! Аманда, ты гений.

— Я знаю, — «скромно» подтвердила она.

— Интересно, а что этот ключ открывает? — невинно поинтересовалась Алия.

Тут уж мне пришлось задуматься всерьез. Понятно, что здесь, кроме меня, никто не знаком с продуктами технологий высокой цивилизации — а здесь таковая, можно сказать, налицо. Лично я понятия не имел, что эта штука может открывать… точнее, я мог с определенной долей уверенности сказать, что этот ключ — не от какой-то гипотетической двери.

Развитие цивилизации постепенно приходит к тому, что двери ключом запирать перестают. Особенно — серьезные двери, а у столь тщательно сделанного ключика и приложение должно быть соответствующим. Серьезная дверь, по крайней мере в моем мире, должна была бы быть монолитной, даже без намека на внешние механизмы, и открываться не банальным ключом, а чем-то посерьезнее — голосом, мнемограммой, отпечатком сетчатки или, как самое простое, дактилоскопической формулой. А уж никак не ключом, который можно у законного владельца элементарно отнять.

— Нет, друзья, я не знаю. Хотя, думается мне, мы это узнаем.

— С чего это ты взял? — удивилась Алия.

— Да так…

И действительно, с чего бы? Просто подумалось вдруг, что, как говорилось, если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно выстрелит. Ничего не случается зря… И тут мне в голову пришла еще одна великолепная мысль — поистине сегодня был день великих открытий, прямо скажем, мой день.

Я извлек из ножен свой меч и принялся изучать его эфес.

Предчувствие не обмануло — скоро я нашел то, что искал. Спустя минуту или две на ладони у меня лежал освобожденный от оправы кристалл — понятно, в присутствии Аманды он исправно сиял зеленым цветом, начисто лишив нас на будущее возможности определять приближение разного рода… э-э-э… нечисти, не о присутствующих, конечно. В целом, мы с Алией пришли к выводу, что камень реагирует таким образом на тех, кто пришел к нам с той стороны. Включая, само собой, нашу грациозную пантеру.

Теперь, когда кристалл был извлечен из рукояти, становилось ясно со всей очевидностью — это что угодно, только не драгоценность. Прежде всего он был нетривиальной, грушевидной формы и явно предназначался для установки на какую-то подставку — узкая часть была гладкой и ровной, что позволяло камню прекрасно стоять на любой ровной поверхности, и все же что-то подсказывало мне, что это тоже деталь чего-то большего.

Несколько минут мы молча созерцали стоявший на столе камень, отбрасывавший на стены комнаты зеленые блики, за тем, хмыкнув, я принялся собирать оружие. Пока из всего этого было более или менее ясно одно — клинки действительно вышли из одной мастерской и эти два предмета, ключ и кристалл, были в них вмонтированы не зря. Но что за этим кроется — ни я, ни тем более остальные участники предстоящего нам безумного предприятия сказать не могли. Оставалось только надеяться, что со временем в этом вопросе что-нибудь прояснится.

— Когда выступаем? — бодро спросил я, с поклоном возвращая Рейну его клинок. Все-таки не удержался и поставил голову медведя в прежнее положение — мало ли что было на уме у мастера, может, так надо.

— А давайте прямо сейчас, — предложил Рейн. — В конце концов, чего тянуть? Дорога впереди довольно длинная, время дорого. Перекусим как следует, и вперед, а?

— Я не против, — пожала плечами Алия.

С Амандой все ясно, она вообще не сводила с Рейна влюбленного взгляда, что, учитывая все ею рассказанное, ничуть не удивительно.

— Что ж, и я тоже «за». Но, попрошу не забывать, дорога впереди действительно дальняя, поэтому надо позаботиться о припасах. Значит, так, час на обед, полчаса на сборы и полчаса на непредвиденные задержки выступаем, следовательно, через два часа. Кто рискнет поговорить с Герином?

Все переглянулись. Желающих было мало… можно сказать, очень мало. Ладно, похоже, этот груз ляжет на мои плечи.

Пока все было тихо. Прошло уже два дня с тех пор, как мы расстались с нашим спутником, оставшимся долечиваться и, при случае, поминать нас недобрым словом. В его глазах, возможно, мы выглядели не лучшим образом бросили товарища, одного, в богом забытой деревеньке… Я ему не стал, конечно, рассказывать об истинных причинах того, что дальше нам придется следовать врозь — этот молодой рыцарь, естественно, рванет совершать подвиги. А мы, между прочим, не за подвигами и не за славой едем. А едем мы делать работу довольно-таки грязную — одни будут встречать врага грудью, сомкнутым строем, развернув над головами боевые знамена. А мы постараемся ударить в спину. Да уж, медали за храбрость мне здесь не видать.

Мы уже ехали по территории Андора — действительно, орки порядком здесь похозяйничали, но до того тотального разорения, которому подвергся Брекланд, здесь дело не дошло. Большинство деревень уцелело, правда, теперь здесь жили с оглядкой, на ночь выставляли сторожей с арбалетами, да и днем крестьяне не расставались с топором или вилами. Во всяком случае, держали их под руками.

В Андор-холл мы заезжать не стали — это неизбежно означало бы задержку, поскольку Рейн, как ни крути, был владельцем этих земель. А к удовольствию быть правителем бесплатно прилагается еще и ряд обязанностей, и самая гадкая из них — надо править, даже когда не хочется. Я в этом отношении графа очень хорошо понимал — сейчас не вполне подходящее время для того, чтобы несколько дней кряду заниматься решениями сверхважных, с чьей-то точки зрения, но совершенно бесполезных для достижения нашей цели, вопросов. В конце концов, скоро сюда прибудет какая-то дальняя родственница Рейна, уполномоченная им на ведение хозяйства, вот пусть она этим и занимается. Конечно, я бы не отказался провести пару ночей в нормальных комфортных условиях, но, откровенно говоря, это было не так уж сильно нужно, можно и перебиться.

На ночлег мы остановились в небольшой деревеньке. Вернее, нас остановили — староста очень настаивал, уверяя, что недалеко отсюда видели небольшую орду орков — с полсотни примерно.

Недостаточно для того, чтобы взять штурмом обнесенную частоколом деревню, но более чем достаточно для уничтожения нескольких потерявших осторожность путников. Я заметил, что Алия за последние дни порядком устала, да и сам уже соскучился по нормальной кровати, даже если мне придется пользоваться ею в одиночку, поэтому мы дали себя уговорить.

Гостиница оказалась на удивление приличной, можно сказать, даже очень приличной, а поданный нам ужин и вообще не оставлял желать лучшего. Откровенно говоря, мне здесь все больше и больше нравилось. С одной стороны, регулярные мелкие неприятности, вроде бандитов и драконов… но, с другой стороны, когда твой противник не палит в тебя из бластера с двухсот метров, а честно сходится в ближнем бою, когда все решают ловкость, сила и выучка, а не слепое везение — это, можно сказать, достаточно справедливо. Зато вокруг чистый воздух… даже если временами он и отдает навозом, девственные леса и прекрасная кормежка без всякой химии — глютамат натрия здесь, по счастью, еще не изобрели и изобретут не скоро.

И вообще, кто в детстве не мечтал оказаться в сказке?

Славные схватки, добрые волшебники и, в соответствии с законами жанра, злые колдуны. Почему-то колдуны обязательно должны быть злыми, старыми, сморщенными, как тот ХМЫРЬ, с которым мы мило побеседовали в замке. Типичный представитель сословия чернокнижников… жаль, что я пообещал ему безопасность, чует мое сердце, встретимся еще на узкой тропинке. Вот, а волшебники — обязательно добрые. И волшебницы… нет, лучше — феи. Красивые, добрые и много чего умеющие, но делающие это обычно наперекосяк.

В том смысле что рано или поздно карета превращается в тыкву, эдакие краткодействующие заклинания, с маленьким гарантийным сроком. А потом придурковатый принц направляется искать невесту по размеру башмака, не беря в голову глупых мыслей, что у любой десятилетней девчонки нога будет в самый раз. Но он же принц, к тому же сказочный — где уж ограничивать перечень соискательниц брачным возрастом, такое ему на ум прийти не может, поскольку это уже компоненты реальной жизни, а реальная жизнь со сказкой всегда совместима мало. К сожалению.

А здесь перед нами предстает самая настоящая сказка, только тут уж лично от тебя, а не от шизоида-сказителя, зависит дальнейшее развитие событий, и если некий собеседник тебе как-то по-особому неприятен, то и мечом его проткнуть можно на вполне законных основаниях, вместо того чтобы подавать рапорт по команде о переводе в другое подразделение «в связи с обострением морально-психологического климата в коллективе». Да уж, такая жизнь мне определенно нравится, и я не вполне уверен, что буду рад возвращению в родные пенаты, если это вообще когда-нибудь осуществится. В чем я искренне сомневаюсь.

Я сидел у камина, в глубоком мягком кресле, полуприкрыв глаза и сквозь оставшиеся щелочки наблюдая, как пляшут языки пламени на сухих поленьях. Тихо и спокойно — благодать. Аманда с Рейном давно уже, наверное, перестали скрипеть кроватью и угомонились — на дворе была глубокая ночь. Алия ушла в свою спальню часа три назад, а мне почему-то не спалось. Знал, конечно, что завтра буду с глубоким и искренним сожалением вспоминать те часы, которые можно было бы посвятить сну, но поделать ничего с собой не мог.

Снова и снова пытался я разобраться в своих отношениях с Алией. С одной стороны, я в нее втрескался окончательно и безнадежно. Лично мне это совершенно ясно, как, думаю, и окружающим — такие вещи обычно сразу бросаются в глаза. А вот имею ли я реальные шансы когда-нибудь заполучить руку и сердце прекрасной маркизы?

Она красива. Она очень, потрясающе, сногсшибательно красива, и вряд ли найдется много мужчин, богатых, знатных и внешне приятных, которые смогут остаться равнодушными к этому чуду природы. Так что конкуренция будет — дай боже, одна радость — сейчас все эти конкуренты находятся не здесь, а единственный присутствующий, граф Рейн, уже сделал свой выбор и сейчас мирно сопит, обнимая свою несравненную Аманду. Чертовски интересно, если Лёшка прав, детки у них выйдут очень даже оборотнями.

Да, о чем это я… Алия, конечно, согласилась стать моей спутницей. Она даже решилась принять участие в этой авантюре, хотя все это вполне может плохо закончиться. Рассматривать это как тягу к приключениям или как знак благоволения лично ко мне?

Хотелось бы…

А кто я ей? Чужак, случайный попутчик без роду без племени. Сколько своих предков я могу насчитать? Нет, ну если по земным картотекам, то черт-те сколько, но это же, как я понимаю, немного не то. Происхождение у меня, если не принимать в расчет составленную нами легенду, самое что ни на есть сиволапое — и ей это известно, не стану же я сочинять, что там, за облаками, меня поджидает какое-нибудь мало-мальски приличное княжество. Нет уж… да и ведь пообещал не врать.

— Ты не спишь?

Нельзя сказать, что голос Алии стал для меня какой-то особой неожиданностью. В конце концов, десантник я или погулять вышел?

Уже минуты три я точно знал, что за моей спиной кто-то стоит, хотя этот человек вошел беззвучно и стоял, почти не дыша. Просто мои инстинкты молчали, а я им доверять привык. Раз уж стоящий за моей спиной человек не представляет угрозы и в то же время делает все возможное, чтобы я его не заметил, то почему бы не доставить ему маленькое удовольствие. Собственно, я с самого начала подозревал, что это может быть только она, сомневаюсь, что Рейн, к примеру, бросит теплую постель и свою, не менее теплую, подругу, чтобы шарахаться по коридорам гостиницы в поисках собеседника.

— Не спится.

— Мне тоже…

Она по-прежнему находилась вне моего поля зрения.

— Знаешь… — Ее голос был немного напряжен, так, самую малость. Сегодня Аманда спросила, любовники ли мы с тобой.

— Интересно, — хмыкнул я. — И что ты ответила?

— Что пока нет.

— Пока? — Я резко повернулся.

Алия сидела на краю широкого ложа — такое впечатление, что номера в этом отеле сдаются исключительно желающим заняться любовью, настолько кровать была создана для этого дела.

На маркизе было… не имею ни малейшего представления о том, как это может называться. По местным меркам — скорее ночная сорочка, по моим, земным — так вполне сойдет и за вечернее платье. Струящийся нежный шелк густого голубого цвета буквально стекал по ее безукоризненной фигуре, обрисовывая каждую линию прекрасного тела. Изумительные золотистые волосы, разбросанные по плечам, своими локонами укрывали ее чуть ли не до пояса. До невозможности голубые, чуть с поволокой, глаза смотрели на меня так, что никаких слов, пожалуй, уже не требовалось.

Я подошел к Алии и встал рядом с ней на колени. Мои руки легли на ее талию — под тончайшим шелком чувствовалось прекрасное женское тело — сейчас наши глаза находились на одном уровне, и наши губы вдруг оказались совсем рядом… Это просто не могло не произойти — и в следующую секунду она прильнула ко мне в долгом, перехватывающем дыхание поцелуе. Ее руки скользнули вдоль моих плеч, пальцы увязли в волосах, и я чувствовал, как меня захлестывает волна блаженства.

С трудом оторвавшись от ее умопомрачительных губ, я целовал ее точеную шею, ее восхитительные плечи, чувствуя, как напрягается тело под тонкой тканью, как рвется оно мне навстречу, все больше и больше горя непреодолимым желанием.

Еще один поцелуй, столь же долгий и страстный — хотя в него и было вложено куда больше желания, чем умения. Но она была превосходной ученицей, и скоро япочувствовал, что еще немного, и я потеряю сознание от счастья.

Она чуть привстала, невесомый шелк соскользнул с плеч, обнажая высокую упругую грудь, манящие, напряженные соски. Я склонился над этим чудом, слегка покусывая и лаская сначала одну, а затем и другую, — Алия выгнулась и слабо застонала, впиваясь ногтями в мою кожу.

А мои губы тем временем спускались все ниже и ниже, целуя бархатную кожу талии и живота, постепенно подбираясь к восхитительной ложбинке между лобком и бедром — это место всегда сводило меня с ума. Алия откинулась на постель, давая мне возможность к действию — и я незамедлительно этим воспользовался, чувствуя, как напрягаются мышцы ее длинных стройных ног, как все ее тело жаждет любви, чувствуя, что она уже готова…

— Я хочу тебя, — прошептала она, задыхаясь, — Стас, любовь моя, иди ко мне, милый, иди… сейчас…

Она лежала, закрыв глаза, а я гладил ее, нежно прикасался губами к ее коже, чувствуя, как от каждого такого прикосновения по всему ее безупречному телу пробегает легкая приятная дрожь.

Было просто неземным наслаждением перебирать ее волосы, ощущать тепло ее разгоряченного тела, медленно успокаивающегося.

— Я очень распущенная? — прошептала она, не открывая глаз.

Этот вопрос явно не требовал ответа, и я, разумеется, отвечать не стал, лишь прижался губами к ее плечику, медленно продвигаясь к шейке и далее, к маленькому нежному ушку. Она чуть отодвинула голову, подставляя мне для поцелуя шею, ее дыхание опять стало прерывистым. Моя ладонь накрыла ее грудь, пальцы слегка сжали вновь напрягшийся сосочек, а уже через мгновение Алия повернулась ко мне, так и не открывая глаз и на ощупь ища мои губы…

Ее рука скользнула вниз, тонкие пальчики уверенно завладели моим мужским естеством, убеждаясь в его полной готовности к дальнейшему развитию событий, в то время как ее губы продолжали держать мои в плену, не отпуская их ни на мгновение…

Теперь уже я лежал на спине, а она склонилась надо мной — я чувствовал, как золотые волосы щекочут мою кожу, а ее восхитительная грудь находится так близко от моих губ, что мне не составило ни малейшего труда дотянуться до нее языком. Она плавно двигалась, все ускоряя и ускоряя ритм, и вдруг, распрямившись и откинувшись назад, застонала, ее ногти вонзились в мою кожу. Я тоже впился пальцами в ее бедра, достигнув пика наслаждения и чувствуя, как волны счастья и блаженства прокатываются и по моему телу, и по телу моей любимой. Вздохнув, она соскользнула с меня и, свернувшись калачиком, прижалась к моему плечу, уютно пристроив свою прекрасную головку на моей руке, согревая ее волнами золотых волос. Ее рука обвилась вокруг меня, а полные нежные губы тихонько касались кожи, от чего по всему телу бежали сладостные мурашки.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Я чувствовал, как дрожат ее длинные густые ресницы, щекоча кожу. — Господи, до чего же мне с тобой хорошо. Я никогда не думала, что мне может быть так хорошо.

— Алия, милая… Знаешь, я, кажется, безумно влюбился в тебя сразу, как только увидел…

— Знаю, — томно улыбнулась она. — Это было так заметно, и ты сам этого не понимал. А когда понял, так старался это скрыть. Родной мой, не надо скрывать свою любовь, особенно тебе.

— Почему особенно мне?

— У тебя это очень плохо получается. — Она снова приникла ко мне губами.

Я старательно седлал моего Голиафа. Получалось не так чтобы очень, сказывалось отсутствие практики. Конь время от времени косил на меня карим глазом, давая понять, что я снова делаю что-то не то. Я вздохнул и приступил к этому процессу с самого начала, мысленно чертыхаясь и пытаясь вспомнить, как это делал тот же Рейн. Откровенно говоря, видел-то я это всего один раз, для приобретения должного опыта — явно недостаточно. Есть у сказок свои определенные недостатки…

Дверь конюшни открылась, и вошел Рейн — свеженький, выспавшийся, аж смотреть противно. Нет, я, понятно, о прошедшей ночи нисколько не жалел, напротив, был преисполнен счастья и благости душевной, но впереди как минимум десять часов в седле, а глаза, между прочим, закрываются, хоть спички вставляй… правда, здесь их еще не придумали.

— Благородный сэр Стас пребывает в некотором затруднении?

Я мысленно послал его куда подальше, хотя вслух высказал осторожное согласие с его мнением и выразил надежду на получение ряда практических уроков по рассматриваемой проблеме.

— Вообще-то леди Алия предложила денек-другой подождать. Если бы подошел какой-нибудь торговый караван, мы могли бы к нему присоединиться.

— В чем-то она права, — пожал я плечами. — Но я не в восторге от этой идеи. Время дорого.

— Хозяин утверждает, что караванов здесь не было уже давным-давно, заметил граф. — И в ближайшее время не ожидается. Хотя настойчиво предлагает погостить еще.

— А сам как думаешь? — поинтересовался я.

— Ну… лично мне этот мужик не нравится. Глаза у него блудливые. С какой-то точки зрения, может, ждать действительно не стоит — какие тут караваны… сейчас купцы ни за какие блага земные товар через Андор не повезут, скорее через Кайену, там орков еще не видели. Мне кажется, что ему просто доставляет особое наслаждение твоя предосудительная привычка сорить деньгами.

— Да? — хмыкнул я, пытаясь припомнить, сколько я вчера отсыпал этому толстячку. Интересно, почему все владельцы гостиниц, с которыми я до сих пор сталкивался, обязательно не в меру упитанные. Может, это у них профессиональная болезнь?

— Угу… он за вчерашний день с тебя получил больше, чем за пару последних месяцев. Стас, к деньгам нужно относиться с должным уважением, они, знаешь ли, имеют недобрую привычку заканчиваться в самый неподходящий момент.

— Легко пришли, легко ушли. Но я, граф, постараюсь учесть ваше мнение. Так что решаем, поедем сами?

Рейн пожал плечами:

— А почему нет? Мы от небольшой банды вполне отобьемся и своими силами, а от крупной орды не поможет никакой караван. К тому же и сам караван приманка для бандитов.

— Логично, И вообще, лично я — за.

Не то чтобы я сильно торопился на тот свет, но дело надо либо делать, либо не делать, а откладывать на день, потом еще на один — плесенью зарастет. И Рейн прав, мы вместе — достаточно сильный отряд. Два бойца, оборотень, маг… К тому же имеется еще один аргумент в пользу отъезда. Если не дай боже придется драться, Аманда вполне способна оказать нам массу помощи в своем «боевом» обличье… если при этом не будет посторонних. А вот ежели они будут… я вовсе не хочу потом урезать языки караванщикам, чтобы чего лишнего не сболтнули. Они же ни в чем не виноваты.

Да и вообще, я всегда по натуре был индивидуалистом, больше полагаясь на небольшую, хорошо сыгранную команду, чем на толпу, где никто толком не знает, что ему делать.

— Значит, решено. — Рейн с хрустом откусил кусок яблока и задумчиво посмотрел на меня. Затем взялся за упряжь и, стоя спиной ко мне, негромко заметил: — А подумай-ка ты вот о чем… Яблочки-то в этих краях еще не поспели… вот и верь в то, что караванов здесь давно уж не видали. Интересный вопрос получается…

Пока я размышлял над этим вопросом, Рейн затянул последнюю пряжку и, с гордостью за дело рук своих, поинтересовался:

— Ну как, теперь запомнил?

Только тут до меня дошло, что это же он мне показывал, как нужно правильно седлать лошадь. Сты-ы-ыдно, десантник, а еще голубых кровей, блин! Я, откровенно говоря, даже не взглянул на то, как именно он там возился с уздечками, подпругами и прочей дребеденью, которой я и названия-то не знаю.

По моему виноватому внешнему виду Рейн понял, что данный урок ему неизбежно придется повторить. Тяжко вздохнув, всем своим видом выражая немой укор, он принялся снимать сбрую, намереваясь все же довести процесс обучения хоть до какого-нибудь конца. Я же, делая над собой героическое усилие, постарался хоть немного сосредоточиться на его объяснениях. Почти, кстати, безуспешно.

Мысли мои все были, конечно, в прошедшей ночи. Я был, конечно, чертовски рад и счастлив, что все это произошло — хотя, в определенной мере, это напоминало изнасилование, причем неизвестно, кто кого. Вот что мне всегда было трудно сделать, так это первый шаг — свернуть кому-нибудь шею это запросто, а подвалить к даме с нескромным предложением… Дамы это чувствовали и в своих дальнейших действиях разделялись на две группы. Одни молча… а некоторые и не молча, уходили искать менее сдержанных кавалеров, вторые брали инициативу в свои руки.

С гордостью могу сообщить, что последних, как правило, было больше видать, есть во мне что-то такое, обаятельное, а? Сам себя не похвалишь, хрен кто вспомнит…

Уж сколько я старался изжить в себе эту… ну, скажем, робость — без толку, как только на моем пути встречалось очередное воздушное создание, покорявшее меня совершенством форм и изысканностью манер, я тут же начинал мечтать о том, каким счастьем было бы носить это божество на руках и бросать к ее ногам охапки цветов, в то время как кто-нибудь более предприимчивый уже запирал ее дверь. Изнутри. Кстати, нельзя сказать, чтобы меня это как-то особо расстраивало — если дама хочет не столько романтических любовных отношений, сколько банального секса — это ее личные проблемы, что хочет, то и получит. Я же упорно хотел именно романтики, поэтому некоторые наши девочки, не без удовольствия для себя ублажавшие чуть ли не каждого желающего, не вызывали у меня никаких положительных эмоций. Только в этом, разумеется, смысле, поскольку во всем остальном это были нормальные девчонки, веселые, жизнерадостные, прекрасные бойцы — мы же все-таки десантники, независимо от пола и возраста.

Разумеется, встречались и на моем пути женщины, которые вполне подходили под мои чрезмерно завышенные требования, — и даже было несколько романов, довольно длинных. Но они, эти женщины, как правило, были не из нашей среды, а мало кто способен на ровные и долгие отношения с маринером, который сегодня здесь, завтра там, а вновь появится «здесь» через полгода, и то в лучшем случае. Так что заканчивалось все с очередным переназначением по обоюдному согласию и без обид. Начальство, ясное дело, не вполне радовалось привязке маринеров к одному конкретному месту дислокации, а потому такие переназначения случались достаточно часто, чтобы расставания «навсегда» постепенно вошли в привычку и больше не вызывали уже той боли в душе, которую, по теории, должны были бы вызывать.

Похоже только, что это назначение я получил пожизненно и теперь Флоту будет довольно затруднительно откомандировать меня куда-нибудь к черту на рога. То есть написать приказ они, разумеется, смогут запросто, не велик труд, а вот обеспечить доставку — это вряд ли.

Я с самого начала знал, что влюблен в эту очаровательную блондинку — и, пожалуй, в этот раз мои чувства были несколько отличными от обычных. Я вообще легко влюбляюсь, хотя, откровенно говоря, никогда не «ложил глаз» более чем на одну женщину за раз.

И все же, чего уж скрывать от самого себя, не так уж часто это было серьезно, даже если я, противу обычного, начинал активно за девушкой ухлестывать, даже если добивался ее расположения и, соответственно, всего последующего. Расставались мы обычно быстро, не имея друг к другу претензий и не строя планов на будущее.

Сейчас все было существенно иначе — и глубже, и сложнее.

Алия буквально сводила меня с ума — последнее время я ловил себя на мысли, что готов пойти на все, что угодно, лишь бы с ней не расставаться, видеть ее каждую минуту, слышать ее голос… даже если этот голос читает мне нравоучения. Это называется — докатился.

Поэтому события минувшей ночи я воспринял двояко. С одной стороны, степень моего счастья трудно было измерить словами — какое там «седьмое небо», я улетел куда дальше. Любой мужчина будет горд тем, что он желанен, что его хотят. С другой стороны — не слишком ли все быстро? Я не хотел бы, чтобы мои отношения с Алией превратились все в тот же короткий роман, легко завязавшийся и быстро закончившийся. Лишь тот приз наиболее ценен, которого долго и упорно добиваешься… даже если этот приз — любимая женщина.

Внезапно по коже пробежали мурашки — я понял… или, возможно, мне показалось, что я понял причину того, что прошлой ночью Алия оказалась в моих объятиях. Она почувствовала, что эта ночь может стать последней, которую мы проводим в тепле и комфорте, — что будет завтра, неизвестно, может, нас всех подстерегает смерть. Если… если предположить, что она тоже любит меня, то она, возможно, просто не хотела упустить шанс, который может оказаться и последним. И если я прав, значит…

— Ну как, все понял?

Я сделал умное лицо и изо всех сил закивал, давая понять, что теперь я и без посторонней помощи смогу повесить на лошадь седло и затянуть все эти ремешки, не задушив ее и не запутав себя. Нет, я сам искренне в это верил… минуты две верил, не меньше, пока Рейн, скотина, снимал упряжь, чтобы потом предоставить мне возможность попрактиковаться. Он в принципе неплохой парень, но иногда бывает удивительно невыносимым.

Как бы то ни было, но выехали мы поздно. Хозяин выражал свое огорчение столь скорым отъездом, но глаза его при этом столь погано бегали, что настроение мне испортили окончательно.

Единственный плюс во всем этом — седлать лошадь меня научили, и я искренне радовался, что при этом процессе не было свидетелей, иначе пришлось бы их прирезать.

И все равно — не люблю, когда, глядя на меня, облизываются. Даже мысленно. Хозяин мне не нравился, хотя я и пытался себя успокоить, думая о том, что все кабатчики — сволочи в той или иной мере. Их работа — обирать клиента, поскольку на честной торговле прожить-то можно, а вот оставить кое-что на черный день, а то и детям с внуками — сомнительно. Возможно, среди них и встречаются отдельные порядочные индивидуумы, но скорее как исключение, лишь поддерживающее правило.

И все же постепенно настроение улучшалось, чему немало способствовала погода — чистое небо, ласковое солнышко. Копыта Голиафа мерно цокали по сухой дороге, птички пели — благодать.

Дорога шла полями, но где-то там, впереди, уже виднелась кромка леса. Все складывается относительно удачно, к тому времени как солнце встанет в зенит, мы уже очутимся в спасительной прохладе — денек обещает быть, мягко говоря, теплым.

Как обычно, Рейн с Амандой ехали позади, а мы с Алией остались наедине.

— Расскажи, Стас, как вы там, у себя, живете?

— А что именно тебя интересует? — Все!

Я задумался… Интересный вопрос. Что ж… попробуем рассказать.

Вот до механических часов здесь еще не додумались, это минус. Время вообще мало подчиняется законам — то ползет, как черепаха, особенно если делаешь что-то нудное и совершенно неинтересное, то летит совершенно незаметно, особенно когда находишься рядом с любимой женщиной, которая к тому же слушает тебя, открыв рот и жадно ловя каждое слово. И ты видишь, что твой рассказ ей до чертиков интересен, ей хочется продолжения, она искренне смеется твоим шуткам, и вообще — имеет место полное родство душ.

Я, как мог, поведал о нашей цивилизации — без особых прикрас, но и не стращая попусту. Вспомнил о войне — по сравнению с ней все местные конфликты были, по сути, ярмарочными развлечениями, здесь не отправляли на дно морское целые континенты, не сжигали планеты и не взрывали в мгновение ока огромные корабли со всем экипажем, который, бывало, так и не успевал понять, что же, собственно, произошло. Рассказал про технические достижения, посетовав попутно, что магия у нас известна лишь немногочисленным доморощенным «колдунам», к которым даже их преданные друзья относятся как к неизлечимо больным, за которыми нужен уход и присмотр.

Алия спросила, сколько людей живет в нашем городе, и оказалось, что я не в состоянии ей ответить. Не было в местном языке подходящего термина. Пришлось прибегнуть к загибанию пальцев — что в среднем, мол, столько же, сколько в двух-трех сотнях ваших столиц типа Тренса. Она не поверила — еще бы, у них во всех срединных уделах, вместе взятых, столько народа не набралось бы. Я уверил ее, что ни в чем не погрешил против истины.

— Я бы не смогла жить в такой сутолоке, — поежилась она. — Мне кажется, это такой ужас. Да и как у вас там живут лорды? Неужели дома сервов стоят вплотную к их замкам?

Пришлось популярно объяснять социальное устройство и заодно основные принципы градостроительства. Если с градостроительством здорово помогли пчелы с их сотами, то понять тот факт, что все люди в принципе равны… хотя некоторые «равнее» других, хотя никто официально в этом не признается, — это ей было явно не под силу. Я, как мог, пытался объяснить ей принципы социальной справедливости, но то ли оратор из меня был никакой, то ли эта тема ей порядком наскучила, но она неожиданно задала вопрос:

— Ладно, допустим, все равны. Скажи, у вас там девушка может… если мужчина нравится ей… сама… ну, сделать ему предложение…

— Может, — рассмеялся я. — Очень даже может. Но у нас, как и у вас, это… не очень принято. Хотя и бывает, конечно.

— Не принято… — Она печально улыбнулась. — У нас это практически невозможно. Если отец решает выдать дочь замуж, то в последнюю очередь поинтересуется ее мнением на этот счет. Да и она может, конечно, попробовать отговорить родителя, но только наедине — на людях ей надлежит делать вид, что предстоящий брак для нее — предел мечтаний. Даже если от жениха ее тошнит.

— Да уж, у нас с этим проще, — согласился я. — И все же бывает и точно так же, как и здесь, люди вообще имеют склонность блюсти старые традиции, даже если они до смешного нелепы.

Некоторое время она ехала молча, опустив взгляд. Я видел, что в ней идет внутренняя борьба, но ни в коей мере не собирался вмешиваться, тем более что не знал точно, о чем она думает, — это только психоаналитик будет навязчиво вытягивать слово за слово все сокровенные мысли и тайные чувства. За эту способность их ценят, но лишь с профессиональной точки зрения. Кое-что я подозревал, как же без этого, но без особой уверенности.

— Знаешь, Стас, — тихо сказала она после долгой паузы, — когда меня выдавали замуж, никто, даже Дункан, не подумал спросить меня, а хочу ли я выходить за этого уродливого, хотя и богатого маркиза де Танкарвилля. Даже Дункан — а он всегда любил меня, может, даже больше, чем отец. Да, это была прекрасная партия, в глазах всех — кого же в таком случае будут интересовать мои чувства.

— Ты любила другого?

— Не знаю… нет, в тот момент нет, это точно. Потом… может быть, но… Знаешь, Стас, он никогда не относился ко мне как к женщине. Скорее как к дочери — всегда старался защитить, присмотреть. Может, потому, что он был намного старше меня.

— Был…

— Он погиб. Впрочем, как и все защитники замка, кроме разве что меня. И знаешь, Стас, чего я не могу понять? Берн умер почти у меня на руках, и все же последний вздох он пожелал испустить в обществе простого солдата… и я не могу понять почему. Какие наставления он давал ему или о чем просил? Я знаю, мальчик был в меня немного влюблен — это так было заметно…

Она немного помолчала, потом добавила, положив руку на кулон:

— Он подарил мне этот камень. — Берн?

— Нет, тот мальчик… его звали Жан, и он был родом из тех же мест, что и я. Сказал, что нашел клад гномов…

Я молчал. Алии требовалось выговориться — что ж, она нашла благодарного слушателя. Кони мирно ступали рядом, Рейн с Амандой совсем отстали, мы были вдвоем.

— Я не знаю, любила ли я Берна или нет… Может быть, он просто покорил меня тем, что в нем было все, что, по моим представлениям, включало в себя понятие рыцаря без страха и упрека. Смел, честен, благороден, умен…

— И недостаточно умен, чтобы почувствовать твое к нему отношение, поддел я ее, хотя прием был запрещенный.

— Может, и почувствовал… — усмехнулась она. — Знаешь, Стас, я не думаю, что наши нравы кажутся тебе слишком вольными…

— Нет, конечно, — сказал я, а сам подумал о том, как бы Алия отреагировала на кое-что из того, чем в наше время с увлечением занимается молодежь. Компаниями. Меня это, откровенно говоря, никогда особо не привлекало, но у каждого увлечения есть свои поклонники.

— И все же редко кто из благородных дам не имеет любовника. Но Берн, думаю, счел, что, сыграв эту роль, предаст своего господина, моего мужа. Хотя кто знает, возможно, он и действительно ничего не замечал, кроме своих солдат, тренировок и охоты — соображения морали в таких вопросах мало кого останавливали…

— Ты невысокого мнения о людях.

— Да нет, я не говорю, что это плохо. Любовь — это самое лучшее, что может быть у человека…

Я остановил коня и спрыгнул на землю. Ласточка, как и положено воспитанной лошади, тут же замерла рядом со своим кавалером, который несколько удивленно скосил на меня глаз, но выказывать свое недовольство столь резким изменением ритма движения не стал.

Я протянул руки навстречу Алии. Она спрыгнула прямо в мои объятия, и я поймал ее, не торопясь опускать на землю. Сейчас ее губы были так близко от моих, что я не смог удержаться и коснулся их. Маркиза робко ответила на поцелуй, — совсем не так, как ночью, это, был невинный, легкий поцелуй — но по всему телу пробежала приятная теплая волна, а душа затрепетала от любви и нежности к этой изумительной девушке…

— Алия, я… — Слова застревали в горле, я замялся, все еще держа ее в объятиях и боясь хоть на мгновение отпустить. — Прости, я, конечно, беден как церковная крыса, мое благородное происхождение является плодом твоей фантазии, я бываю груб и неотесан… и все же я был бы бесконечно рад и счастлив, если бы ты… если бы ты согласилась стать моей женой.

Ну вот и все. Слова сказаны… я всегда думал о браке как о чем-то совершенно далеком и меня ни с какой стороны не касающемся. Для десантника даже устойчивая длительная связь всегда тяжела, а уж брак — и подавно. Официально это, разумеется, запрещено не было, но что-то я ни разу ни о чем подобном не слышал. Раньше — и не раз — я слышал от женщин об их планах на предстоящее замужество, где мне отводилась весьма немаловажная роль — и это обычно становилось началом конца наших отношений.

Сейчас же я мечтал об этом больше всего на свете — я готов был горы свернуть ради того, чтобы услышать вырвавшееся из этих нежных губ заветное слово.

Но боялся я другого — подумаешь, проведенная вместе ночь.

Что бы я ни думал о наших нравах, здесь тоже пуритане и близко не ночевали — те же Рейн с Амандой… Да, выглядело это как связь мачехи и пасынка, так что, кто-то их осудил? Да черта с два!

Никому до этого нет никакого дела, разве что упомянут ненароком да понимающе ухмыльнутся. Нет, это не повод… а в остальном — я сказал истинную правду. Кто я? Известно кто — никто, и звать меня никак. Все, что есть за душой, — меч, конь, латы… Так и то в общем-то не свое, а так, с неба свалившееся.

Наши глаза встретились — два ослепительно-голубых озера, окаймленные длинными черными ресницами, смотрели на меня тепло и нежно. Нежный шелк волос, разбросанных по плечам, водопадом расплавленного золота спускался к талии, щекоча мои руки, эту талию сжимающие. Ее чувственные полные губы слегка приоткрылись…

— Да.

— Алия?

— Да, Стас… я согласна стать твоей женой. Более того, если бы ты молчал еще час, я сама сделала бы тебе предложение, тем более что, по твоим словам, у вас так бывает… не перебивай! Я люблю тебя, я давно люблю тебя, наверное, с самой нашей первой встречи. И брак… он не был бы мне так желанен, я ведь в любом случае твоя, вся, без остатка, но… ты сам понимаешь, этот наш поход… ты сам понимаешь, он вполне может закончиться плохо для нас… для всех нас или не для всех. И если мне придется умереть что ж, это судьба, а против судьбы не пойдешь, но мне будет не так страшно умирать, если я буду знать, что ты мой навеки. Нет в этом мире силы, которая может расторгнуть брак, только смерть разлучит нас.

— Любовь моя. — Мое горло перехватило, и я заметил, что впервые за последние годы что-то влажное застилает мне глаза, и эти слезы вызваны не ветром или песком, а совсем другим. — Милая, не надо говорить о смерти. Я смогу защитить тебя от всего, что только посмеет встать на пути нашего счастья.

Она прильнула к моим губам, на этот раз страстно и жарко, я чувствовал, как прижимается ко мне ее нежное тело, как ее руки обвивают мои плечи, как счастье переполняет все мое существо.

Прошла, наверное, вечность, прежде чем мы смогли оторваться друг от друга. Но и потом наши губы не смогли слишком долго находиться вдали друг от друга и слились в поцелуе снова, а затем еще раз и еще…

— Э-э… я, конечно, извиняюсь. — По голосу Рейна было совершенно ясно, что раскаяния он не испытывает ни в малейшей степени, а напротив, откровенно злорадствует. — Но позволительно ли мне будет спросить, чем вызвана остановка посреди дороги, кроме столь очевидных проявлений нежностей?

— Да вот, вас поджидали, — ответил я с ехидцей. — Вы же, если мне не изменяет память, хозяин этих земель, верно?

Рейн, похоже, был этим вопросом несколько огорошен, не ожидал — и только молча кивнул, вовремя не найдя подходящей к случаю фразы.

— И как далеко, любезный граф, простираются ваши полномочия?

Аманда мельком взглянула на Алию, затем на меня, и, очевидно, сделав какие-то одной ей известные выводы, тоже вопросительно уставилась на Рейна. Тот, попав в перекрестье взглядов, замялся.

— Ну… я даже не знаю, как далеко. Наверное, как угодно далеко.

— Как угодно далеко… — глубокомысленно протянул я, давая ему возможность самому осмыслить сказанное. — То есть безгранично, так? Казнить и миловать, строить и разрушать, дарить и отбирать, быть полководцем, правителем, священником, заступником, карателем. Вершить церковные обряды и пользоваться правом первой ночи, защищать страну от захватчиков, и самому выступать в этой роли, осыпать кого-то милостями, а других отправлять на дыбу — я ничего существенного не забыл?

— Так, мелочи, — с холодком произнес Рейн, несколько задетый моим задиристым тоном. — У меня еще, как и у любого дворянина, есть неотъемлемое право вызвать на поеди- нок любого нахала, который…

Аманда заразительно расхохоталась, ей тут же вторила Алия. Граф недоуменно уставился на свою подругу, которая честно пыталась остановиться и никак не могла, слезы текли из глаз.

— Что… почему… Связно ответить на столь ясно и понятно поставленный вопрос Аманда в данный момент не могла. Пришлось мне взять разговор в свои руки, поскольку поставленная цель была достигнута — я узнал все, что хотел, и попутно достал-таки мальчика, о чем втайне мечтал с самого начала нашего знакомства — уж очень часто он действовал мне на нервы.

— Ну, это просто прекрасно, глубокоуважаемый граф, что вы здесь и в самом деле столь абсолютный властелин, каковым я вас и считал. — Я замер перед Рейном в глубоком поклоне, хотя и вложив в него некоторую долю иронии, надеюсь, не слишком заметную. — В таком случае, мой лорд, вам совсем не трудно будет воспользоваться одной из Дарованных вам господом, законом и правом наследования привилегий, а именно…

— А именно… — все еще давясь от смеха, перебила меня Аманда, сочетать благородного рыцаря Стаса де Бурга… и маркизу Алию де Танкарвилль… законным браком.

Рейн ошалело уставился на нее, затем недоуменно перевел взгляд на меня, снова на нее — эта пантомима привела к очередному приступу смеха его подруги, и даже я, наблюдая за совершенно сбитым с толку графом, делал над собой героические усилия, чтобы хотя бы внешне сохранять серьезность:

Наконец до него дошло, что, несмотря на общее веселье, никто не шутит.

— Я… я, право, не знаю… этот обряд вообще-то должен проводить священник, а я… — мямлил он, но Аманда, отсмеявшись, взяла ход событий в свои руки.

— Ну, милый мой, ведь Стас совершенно прав. Ты здесь представляешь верховную власть во всех ее ипостасях. И хотя право провозгласить кого-либо мужем и женой всегда было неотъемлемой прерогативой священников, но в определенных ситуациях власть светская вполне может подменить собой власть духовную…

Рейн беспомощно посмотрел на Алию в поисках поддержки. Мда-а… уж там-то он ее точно не дождется. Маркиза утвердительно кивнула и послала графу милую улыбку, в которой ехидства было куда больше, чем всего остального. И он понял, что от навязанной ему роли священнослужителя отвертеться сегодня не удастся…

— Властью, данной мне богом и людьми, объявляю вас мужем и женой… Отныне сэр Стас де Бург имеет право именоваться также маркизом де Танкарвиллем, а маркиза де Танкарвилль имеет право именоваться также леди де Бург… хотя я бы ей этого не советовал. Вы можете поцеловать невесту, Стас, а мы дружно сделаем вид, что у вас с ней это впервые.

Я благоразумно пропустил шпильку мимо ушей — раз уж мальчику так хочется оставить за собой последнее слово, не стоит лишать его такого невинного удовольствия. К тому же дело свое он сделал старательно, прилагая немало усилий, чтобы на протяжении этого процесса оставаться серьезным. Временами ему это даже удавалось… так или иначе, церемония, совершенная среди степи, имела должную степень торжественности и меня вполне удовлетворила. И вообще — обращать внимание на колкости графа было некогда, в настоящий момент у меня было занятие куда интереснее — целовать мою несравненную супругу, чем я и занимался с должным старанием и усердием подозреваю, губы у маркизы порядком опухнут. И у меня тоже, но оно того стоит.

— И все же я должен напомнить счастливым новобрачным, — несколько желчно заметил Рейн, которого слегка задело полное мое равнодушие к его насмешкам, — что дорога у нас впереди еще довольно длинная, а провести вашу… э-э-э… первую брачную ночь на траве и на сквозняке я бы не назвал отличной идеей. К тому же, хотя любезный маркиз де Танкарвилль и не является моим подданным и право лорда здесь, в данном конкретном случае, в полной мере и неприменимо, я тем не менее должен отметить, что…

Сверкнувшая из глаз Аманды молния способна была спалить если и не город, то уж пару деревень наверняка. Рейн, впрочем, это тоже заметил — в глубине души он, возможно, и верил в хорошо развитое чувство юмора своей подруги, но намек понял и должные выводы сделал.

— …что нам уже пора двигаться дальше.

Дальше так дальше, кто бы спорил. Разумеется, и я не горел желанием снова ночевать под открытым небом, тем более, как справедливо заметил граф, впереди была самая настоящая и у каждою в жизни единственная Первая Брачная Ночь, каковая должна проистекать так, чтобы запомниться на всю оставшуюся жизнь.

Прежний порядок следования возобновился, и мы снова двинулись вперед по пустынной дороге. Медленно уплывали назад вспаханные поля, редко кое-где копошились крестьяне, что, кстати, мало вязалось с уверениями трактирщика насчет замеченных в окрестностях орков — как-то уж очень спокойны были местные жители, я бы даже сказал — недопустимо спокойны. В конце концов, независимо от степени правдивости нашего излишне предупредительного хозяина, орки здесь действительно водились, стараниями братца графа, если и не сейчас, то в очень недалеком прошлом, и так откровенно расслабляться, пожалуй, не следовало.

Отсюда я сделал вывод, неправильный, как оказалось вскорости, что вокруг царит исключительно мир и благодать. Пора было бы привыкнуть, что за такими скоропалительными выводами обычно тут же следует какая-нибудь особо изощренная пакость.

Солнце уже почти стояло в зените, когда мы наконец достигли опушки леса. К тому времени я начал несколько сожалеть о том, что на мне не надеты доспехи, как бы глупо это ни звучало. Конечно, лишние полета килограмм еще никому самочувствия не улучшали, но, с другой стороны, подарок барона фон Ридерау благодаря своим древним магическим особенностям здорово напоминал скафандр с терморегулировкой, а вот в кольчуге, надетой поверх стеганой куртки, я порядком запарился — лето на дворе… ну, почти лето.

Алия остановилась перед первыми же деревьями, на ее лице отражалась напряженная работа мысли. Сомневаюсь, чтобы мою колдунью озаботила какая-то не стоящая внимания мелочь, поэтому я придержал Голиафа и, не вмешиваясь в процесс, стал ждать, когда к нам подтянутся наши спутники.

— В чем дело? — поинтересовался Рейн.

— Крикун… — задумчиво ответила маркиза.

— Да, слышу, — безразлично пожал он плечами. — И что?

— С чего это он разорался?

— Мало ли… медведь, волк. Вы, маркиза, становитесь излишне мнительной, вам не кажется?

— Не кажется, — отрезала она. С моей точки зрения, это прозвучало несколько грубовато.

— Меня никто не хочет просветить, в чем дело? — поинтересовался я.

— Ах, простите, Стас… все время забываю, что вы здесь человек относительно новый. — Рейн усмехнулся, разводя руками. — Здесь водится одна интересная птичка. Сама по себе она ни малейшей ценности не представляет, да и мелка, одни кости. Но наглая — слов нет. Как встречает на своей территории какую живность крупнее собаки, начинает громогласно изъявлять протест. Слышите, звуки из лесу доносятся?

Звуки я слышал, разумеется, — если смешать карканье смертельно обиженной вороны со скрипом железа по стеклу, то получится жалкое подобие этого, простите, «пения».

— Да уж, явно не соловей.

— Это у вас там образец благозвучия, как я понимаю? Вот именно, сладкоголосым крикуна не назовешь. Одна радость, его территория обычно невелика, несколько рядом стоящих деревьев. Охотники обычно к нему относятся благосклонно — во-первых, крупную дичь издалека, можно сказать, слышно, и, во-вторых, за этим бедламом самого охотника зверь не услышит, разве что учует.

— Я так понимаю, что Алия опасается присутствия в лесу… посторонних?

— Господи, да это может быть все, что угодно, от медведя до сбежавшей с ближайшего хутора свиньи. О… замолчал.

Что ж, замолчал и замолчал. Но тревога Алии поневоле передалась и мне, а за последнее время я проникся к своим инстинктам определенным уважением. И все же то ли из мальчишеской удали — пора изжить, да все никак не получается — либо из нежелания показать себя перестраховщиком, доспехи я надевать не стал. Тем более что среди деревьев жара обещала смениться приятной прохладой и было куда приятнее дышать полной грудью свежим лесным воздухом, чем втягивать в себя далеко не самые приятные запахи потного подшлемника в магии они, гномы, может, и доки, но мало-мальскую вентиляцию в своем творении предусмотреть — где уж там.

Постепенно деревья сомкнулись за нами, здесь, не в пример степи, дорога немилосердно петляла. Мы держались вместе, и не только, чтобы не потерять друг друга из виду, а еще и потому, что лес внушал куда больше опасений, чем просматриваемая на лиги… блин, на километры вокруг степь. Хотя мысль о том, что паранойя определенно заразна, временами меня посещала.

Интересно, почему все здешние леса кажутся мне столь красивыми — нельзя сказать, что я так уж редко сталкивался с девственной природой, слава богу, дышал не только городскими выхлопами. И все же я снова и снова не уставал любоваться величественными деревьями — могучими, замшелыми… Никакой парк, сколь бы он ни был ухожен и вылизан, не сравнится по степени очарования с девственным лесом. Я с наслаждением впитывал в себя ощущение чистой, не тронутой тлетворным влиянием человека природы, и…

И чуть было не пропустил момент нападения.

Из придорожных кустов высыпала толпа орков. Я уже с этими тварями сталкивался, поэтому мог с уверенностью сказать — эти были поопаснее, по крайней мере существенно крупнее. И вооружены по большей части не ятаганами, которые про- тив длинного меча, дополненного добрым кинжалом, оружие несерьезное, а тяжелыми топорами — от таких не спасет и панцирь, даже если выдержит удар, а попадет такая железка по голове, и прости-прощай сознание.

Первый же из нападавших получил метательный нож в горло, под оскаленные клыки, и нырнул мордой в траву. Рейн, который уже успел оценить мои способности к владению этим видом оружия, заставил коня прянуть в сторону, освобождая мне траекторию для следующего броска — и тут же наотмашь рубанул мечом еще одну тварь — клинок высек сноп искр из грубо сработанного железного шлема, без особого труда рассекая металл и спрятавшийся под ним череп.

Я спрыгнул на землю, попутно вогнав короткое лезвие в глаз еще одной твари. В отличие от большую часть сознательной жизни проведшего в седле Рейна я куда увереннее чувствовал себя на двух ногах, чем на четырех. К тому же с этих уродов станется убить коня, а Голиаф, оказавшись налегке, вряд ли кого к себе подпустит. Да и Рейн, как я заметил, тоже спешился — в этой свалке лучше самому слезть с коня, чем завалиться вместе с ним.

Перевязь с ножами быстро опустела, и мой меч скрестился с тяжелой секирой, чуть не вылетев из моей руки. Высоченный, чуть не с меня ростом, кряжистый орк был явно не дурак подраться и в деле этом толк знал несколько секунд я с трудом отражал сыпавшиеся на меня удары, проклиная свою глупость и сожалея о сложенных во вьюке доспехах, затем плюнул и, вложив в очередной удар каплю силы, перерубил толстенное топорище пополам — при этом срезанный, как бритвой, топор едва не звезданул меня по голове. Орк оторопело уставился на бесполезный кусок дерева в своих руках расслабляться ему, пожалуй, не стоило, мог бы и удрать. Кто не успел, тот опоздал — через мгновение кончик меча полоснул его по горлу, и алая кровь ударила фонтаном из открывшейся щели.

Рейн успешно отбивался от троих нападавших, четвертый уже лежал пластом и не подавал признаков жизни. Внезапно жуткий удар вышиб меч из моей руки еще один здоровый урод раскручивал над головой шипастый шар кистеня и я, несмотря на утрату оружия, слегка даже обрадовался — попади он не по клинку, а по руке — не миновать мне мешанины рваного мяса и молотых костей. При местном уровне медицины это хуже, чем по голове, — мучиться дольше.

Я медленно отступал от свистящего железного шара на длинной цепи, выискивая удобный момент для броска кинжала — если промахнусь, буду иметь ряд серьезных проблем, поскольку другого оружия у меня не осталось. Мысленно заверил себя, что больше никогда не буду разбрасывать все метательные ножи в самом начале боя, мало ли что случится.

Внезапно прущий на меня, как танк, орк замер, оторопело уставившись на что-то за моей спиной, затем издал дикий звериный рев, в котором смешались ужас, недоумение и первые позывы к панике. Я воспользовался моментом, здоровяк свалился с кинжалом в груди и путь к выпавшему мечу оказался свободен — достав его в прыжке, я мгновенно опять оказался на ногах и приготовился к новой атаке.

Но ее не последовало — орки, вопя и бросая оружие, ударились в бегство. Я их не виню, когда у вас на глазах очаровательная брюнетка оголяется, это, конечно, заводит. Но когда она после этого превращается в здоровенную черную пантеру — тут уж нужны крепкие нервы…

Черная тень метнулась им вслед, и я отвернулся. Аманда, конечно, чудная девочка и может быть очень даже милой в общении, но когда дело доходит до защиты ее возлюбленного, тут ее остановить бывает трудно. Я очень сомневался, что многие из бежавших смогут уйти от ее клыков и когтей, но видеть это было не слишком приятно. Хотя я, по большому счету, ничего против не имел.

К моему удивлению, разорвав спину первому же беглецу, Аманда вернулась. К сожалению, не сподобился увидеть ее превращение из человека в зверя, а вот обратный процесс протекал прямо на моих глазах. Должен признать, ни одному режиссеру, когда-либо снимавшему фильмы про оборотней, и не снилась такая реалистичность, да еще настолько красивая и плавная. Понятно, они-то лично с оборотнями знакомы не были, как ваш покорный слуга.

Я вытер алые капли с серебристого лезвия меча о грубую мешковину, заменявшую одежду одному из трупов, и внезапно замер…

— Алия, ты же говорила…

— Ты тоже это заметил, Стас? — спросил Рейн, протирая свой клинок. — Наконец-то, я думал, сообразишь быстрее…

О господи, десантник хренов, где твоя наблюдательность?

Ведь мог бы догадаться с самого начала. Какие птицы, птицы орков на дух не переносят и улепетывают от них со всех ног… пардон, со всех крыльев. Ладно, не догнал, но кровь, блин, красная кровь!!!

Я нагнулся над ближайшим поверженным противником — уродливая морда с клыками легко сползла с лица, открывая вполне человеческую, хотя и мерзейшего вида харю. Маска — обычная маска, сделанная грубо, наспех — и все же здесь, в полумраке, да еще и ближе к вечеру, вполне может сойти за чистую монету. Клыки вырезаны из деревяшки и выбелены, известняком, наверное. Грубая холстина окрашена в буро-зеленый цвет, кривые швы вполне сойдут за характерные для орков складки кожи. Я осмотрел другого, третьего — хотя и так уже было совершенно ясно.

— Однако… — только и смог сказать я, снова принимая вертикальное положение и разводя руками.

— Да уж, граф, ваши подданные ведут довольно бурный и непоседливый образ жизни, — ехидно заметила Алия, спрыгивая с коня, чтобы собрать стрелы. — И, что характерно, никакого почтения к благородным особам.

— Я его повешу… — мрачно пробормотал граф.

— Кого?

— Трактирщика, кого же еще?! Это же он, тварь, навел на нас эту банду.

— Он, помнится, предлагал еще погостить, — возразил я.

— Да уж, погостить… за наводку ему полагается лишь процент, да и то небольшой. А с вашей щедрой руки, Стас, он получил бы куда больше. Но дать вам дождаться каравана он бы не позволил, поскольку на караван эти выродки не нападут, там в охране обычно ребята не из пугливых, для них что орк, что простой разбойник — все едино. Повешу…

— Помилуйте, граф, не возвращаться же, — вздохнул я, хотя и у меня руки порядком чесались. — Да и подумайте, ну что, по-вашему, будут сейчас делать эти ребятки?

— Расползутся по хатам зализывать раны, — пожал плечами Рейн, все еще хмурясь и играя желваками.

— А потом?

— Ну… — внезапно он расплылся в улыбке, — а ведь вы правы, Стас. Они очень захотят выяснить, с чего это наш приятель корчмарь их так подставил. И ему эти выяснения ой как не понравятся.

— Вот именно, — вставила Аманда ангельским голоском. — И ведь повесить его мы всегда успеем, на обратном пути, к примеру…

Хорошая она девочка, можно сказать, добрейшей души. Такие в детстве даже крылышки мухам отрывают нежно, медленно, осторожно. Чтобы больно не сделать. Я почти уверен был, что слышь сейчас трактирщик ее слова, он бы сам поспешил в омут или в петлю, чтобы не случилось чего похуже. В том, что эта милая и томная брюнетка вряд ли ограничится простым выбиванием табурета из-под его ног, я ни капелькине сомневался.

— Больше всего меня возмущает другое. — Рейн несколько успокоился, хотя и не до конца. — Двенадцать трупов… А кто, черт подери, на полях работать будет? Конечно, пугать этими рожами мирных путников куда спокойнее, чем в земле ковыряться, но мне же надо Андор восстанавливать, налоги собирать. А с кого, со вдов? Нет, распустился народ, надо к порядку призвать…

— Надеюсь, граф, вы не намерены заняться этим незамедлительно? осторожно поинтересовался я, ничуть не исключая в душе такой возможности. Уговор уговором, но ведь он действительно хозяин здешних земель, а такой статус не только дает права, но и обязанности налагает. С другой стороны, потеря столь ценного союзника наверняка превратит нашу миссию из малореальной в совершенно невыполнимую. И все же прими граф решение остаться и навести в своих владениях должный порядок, я не стал бы ни спорить с ним, ни уговаривать, ни тем более взывать к данным обетам.

— А? Да нет, конечно, сначала разберемся с одной задачей, потом с другой. Все надо делать по порядку, а хвататься то за одно, то за другое никакого толку не будет.

— Мудрое решение, милорд.

— Я знаю, — скромно ответил Рейн.

Алия задумчиво подняла с земли длинную охотничью стрелу с тонким железным наконечником и полосатым оперением. На стрелу, как на вертел, была нанизана небольшая птичка, навсегда закрывшая бусинки глаз.

— Вот он почему замолчал, — вздохнула она. — Пристрелили несчастного крикуна. Мешал он им…

Я, разумеется, со временем привыкну к тому, что милая девушка, только что уложившая… сколько там на ее счету… двоих мужиков, сокрушается по поводу убиенной птахи. Но это, подозреваю, случится не скоро. Поймите меня правильно, в нашем взводе были женщины, и они, бывало, ничуть не уступали мужикам.

Женщины вообще часто бывают склонны к жестокости, только для этого редко представляется подходящая возможность. Но то были тренированные солдаты, хотя и относящиеся, по крайней мере формально, к «слабому» полу. Здесь же мы имеем утонченную аристократку, которой, вообще говоря, полагается при виде крови изящно падать в обморок на руки своему кавалеру. Ну да, щас…

Я сомневался, что это нападение направлено против нас лично. В том смысле что засаду интересовали наши кошельки, а не леди Алия, — думаю, Рейн был прав и бандитов на нас в самом деле навел трактирщик, упускавший нас как клиентов, но вполне серьезно рассчитывавший на долю в добыче. Двадцать или двадцать пять мужиков — я их не считал, не до того было. Вполне достаточно, чтобы благородные рыцари наложили в свои железные штаны и мирно расстались с золотишком, а заодно и со всем остальным — свидетелей в таких делах нигде не любят. Да и женщины опять же — подозреваю, две благородные леди выгодно отличаются от простых селянок. В голове пронеслось несколько вполне реальных картин того, что могут сделать в случае победы два десятка здоровых мужиков с парочкой попавших в их руки дам, и мне вдруг очень сильно захотелось повесить трактирщика. Пожалуй, действительно стоит это организовать на обратном пути. Если, конечно, нам придется возвращаться обратно.

Тут я заметил, что единственный из всех еще не в седле. Да, пора было двигаться — и так наш сегодняшний переход сопровождается рядом непредвиденных задержек… хотя первая из них, безусловно, очень меня радует, а без второй вполне можно было бы и обойтись. Теперь я уже почти не сомневался, что добраться дотемна к ближайшей гостинице мы не успеем — Рейн и так говорил, что времени у нас в обрез. Ладно, в конце концов, ежели небо будет чистым, то и в потемках доедем.

Мимо плыла сплошная стена вековечных лесных исполинов, а я ловил себя на том, что в любую секунду жду нападения. Нет, это определенно паранойя… Даже смешно — ну в самом деле, не сидит же здесь по банде за каждым кустом. И вообще, давайте будем справедливы — одно приключение в день, и то слишком много.

Как и предполагалось, к постоялому двору мы прибыли поздней ночью, заспанный хозяин, взглянув на нас, как на совершенно ненормальных, все-таки пришел к выводу о нашей достаточной платежеспособности и, отчаянно зевая, провел нас в единственную комнату, которую смог выделить, — все остальное было занято. Наш прежний трактирщик, похоже, врал во всем, в том числе и насчет караванов в этих краях — сейчас в этой богом забытой деревушке как раз и остановился многочисленный торговый обоз из Кайены — три десятка телег в сопровождении чуть не полусотни охранников.

Видать, везли что-то ценное, раз хозяева не поскупились на столь многочисленную стражу.

Караванщики особо не скрывали цели своего визита и, пыжась от гордости, рассказали, что везут оружие и кольчуги для армии герцога Седрика. Быстро выяснилось, что пять десятков стражников — это в основном новобранцы, жаждущие присоединиться к войскам Альянса — уже вовсю поговаривали о его создании, и я не на шутку разволновался — как бы не получилось так, что Лемелиск, искать которого мы направляемся, отправится в Реверланд.

Поначалу купцы, пылая праведным гневом, громогласно призывали всех желающих присоединяться к их отряду, вступать в ополчение. К некоторому моему удивлению, таковых нашлось немало, и не только среди молодых парней, но и среди мужчин постарше и поопытнее. Потом они переключились на нас с Рейном, убеждая благородных дворян, что их мечи будут куда полезнее на полях сражений, чем в этой глуши. Ну, то, что Рейн оскорбился, услышав столь нелицеприятное мнение о своем государстве, было понятно.

Его инкогнито все еще не было нарушено, да это и неудивительно — днем дороги были пустынны, а сейчас, в полутемном, едва освещенном несколькими факелами и пляшущими языками огня в камине помещении, можно не узнать и собственную жену, не то что лорда, которого если и видели, то давно и мельком. Но и не зная, с кем говоришь, не стоит пренебрежительно отзываться о земле, дающей тебе приют, иначе этот приют может стать последним.

Я видел, что граф медленно закипает, и уже был готов увести его подальше от шумных и беспардонных собеседников, когда один из них, здоровенный мужик, чуть не на голову меня выше и раза в два шире в плечах, затянутый в когда-то вороненую, а сейчас порядком облезлую кольчугу, резко заявил, грохнув об стол пустую пивную кружку.

— Э, да что ты с ними о войне, Жиль! Это ж дворяне, когда они о земле думали? Сундуки бы золотом набить, а то, что эти богомерзкие твари за собой выжженную пустыню оставляют, так то их не трогает, они-то в своих замках отсидятся, пока нас на куски резать будут. Трусы… — Он смачно сплюнул на пол. — Дерьмо собачье…

Побелевший от бешенства Рейн уже лез из-за стола, но тут настал мой черед вмешаться. Граф, конечно, боец неплохой, но этот шкаф его в бараний рог согнет и при этом даже не вспотеет. Я и раньше сталкивался с мужиками такого сорта — их мышечный щит не пробить никаким ударом, все равно что пытаться проломить кулаком стену… бывает, что стену — легче, нет у кирпичей той эластичности. Одна радость, подвижность у них обычно соответствует габаритам. То есть никакая.

— Постойте, граф… позвольте, я с ним разберусь.

Прежде чем Рейн успел перенести свой гнев на мою голову, я спокойным тоном и не торопясь выдал «шкафу» один спич, рассказанный мне давным-давно нашим сержантом — он получил его в наследство от деда и пользовался достаточно редко — каждое применение заканчивалось, как правило, поножовщиной. Сначала шло изложение моего мнения о его умственных достоинствах, хотя, подозреваю, он не смог в полной мере оценить красочность и богатство терминологии, затем я красочно описал сексуальные привычки собеседника, его родственников, его предков, отметив, что при таком подходе потомков у него скорее всего не будет. Принял во внимание отдельные экзотические вкусы по отношению к братьям нашим меньшим, а также сделал допущение о том, что некоторые интимные пристрастия моего визави распространяются и на усопших, в том числе и людей, и на вышеупомянутых братьев. Далее я собирался углубиться в генеалогическое древо «шкафа», чтобы убедительно вывести его родословную от лепешки навоза больной всеми мыслимыми хворями коровы, но договорить он мне не дал. А жаль, когда он с ревом полез из-за стола, сметая на пол кружки и остатки ужина, моя речь была еще и наполовину не завершена. По блеску в его глазах я понял, что только что заимел кровного врага на всю жизнь, каковой у меня, по его мнению, оставалось не так уж и много.

Здоровяк пер на меня, как танк, — такое впечатление, что его остановит только пушка. Я с наслаждением влепил ему ногой в челюсть, но он лишь слегка отдернул голову — это меня впечатлило.

Громила расставил здоровенные руки, и я сосредоточился на том, чтобы в эти руки не попасть, тогда бы мне не помогло никакое знание рукопашного боя — попробуйте подраться с многотонным прессом. Поэтому я кружил вокруг него, время от времени нанося удары в голову — единственное более или менее уязвимое место в этой горе мышц.

Конечно, в любой момент я мог отправить его на небеса — как мечом, так и той малой толикой магии, которой меня научила Алия.

Но слишком велика была бы потеря для армии Седрика, поэтому пришлось избрать вариант менее эффектный, но зато куда более гуманный.

Еще один удар в челюсть, в прыжке, — его руки взметнулись, чтобы поймать мою пятку, но медленно, слишком медленно. За такую мышечную массу приходится расплачиваться неповоротливостью, относительной, конечно. Играем на публику — правой в челюсть, нырок, уход, левой в глаз, нырок, правой в бровь… его лицо уже в нескольких местах кровоточило, теплая струйка постепенно заливала глаза, но цель еще не была достигнута — этот бык все еще соображал, что делает. Надеюсь, хватит его ненадолго.

Здесь не бокс, и про запрещенные приемы в этом обществе начнут думать лет этак через пятьсот. Я с наслаждением залепил ему ногой по колену — это его немного проняло, а когда он сбился с ритма, с наслаждением всадил сапог ему в промежность. Нет, откровенно говоря, тут уже было не только желание обезопасить Рейна от неизбежного членовредительства, этот мужик и меня достал. Я, разумеется, не эталон мужества и не вижу ничего дурного в том, чтобы покинуть поле боя в безнадежной ситуации, но прилюдно называть себя трусом не позволю никому, в том числе и этой образине.

Вот тут-то это и произошло. Он взвыл, разинув пасть, тут же получил ногой в челюсть, так что пара зубов брызнула в стороны мелким крошевом, и рванулся в атаку, слепо, яростно, уже ничего вокруг себя не видя, одержимый одной жаждой — убить любой ценой.

Весил он килограммов двести, не меньше. Если бы не моя прежняя подготовка, я вряд ли бы что-нибудь смог сделать. Но вот именно с такими монстрами обычно легко удается один нехитрый, но действенный и эффектно смотрящийся прием. Я позволил великану как следует разбежаться, затем пригнулся, дал ему возможность споткнуться и, крякнув от усилия, направил его в последний полет в сторону соседней стены.

Удар получился знатным. Колосс вдребезги разнес солидный стол, развалил пополам крепкую на первый взгляд лавку и с глухим стуком врезался башкой в толстые дубовые бревна стены — на какой-то момент я даже подумал, что здание сейчас рухнет. Но старый дуб все же оказался крепче, лишь факелы попадали со стен, да дружно громыхнули тяжелые глиняные чашки, что стояли на столах, а не находились в руках любителей местного пива, довольно, кстати, паршивого. И, пока он не очухался — а в том, что времени ему на это много не понадобится, я и не сомневался, знаем мы таких, — применил самую безобидную из изученных мной магий. Пусть потом кто определит, потерял он сознание или заснул мертвым сном.

Видать, колдовство удалось — во всяком случае, на лицах присутствующих зевоты не наблюдалось. Алия мне как то объяснила, что усыпленного с помощью магии человека, если сильно при этом постараться, и разбудить можно будет только таким же образом, а в противном случае спать ему до завтрашнего обеда, а учитывая, сколько я вложил старания в это дело, — то и до ужина. А к тому времени нас здесь уже не будет.

В общем, дальше все пошло относительно мирно — народ счел инцидент исчерпанным, хотя граф еще некоторое время кочевряжился — гнев настоятельно требовал выхода наружу, и ему тоже хотелось кому-нибудь набить морду. Будучи куда искушеннее в вопросах кабацких драк, я сильно подозревал, что в случае конфликта морду набьют именно ему — а лицо сиятельного графа Андорского требовалось беречь хотя бы в свете предстоящей нам миссии: негоже появляться перед светлым ликом эльфийского князя с фингалами и свернутым носом.

И все же хотя нас больше не задирали, но посматривали косо. Я сделал вполне, видимо, правильный вывод, что грубые и оскорбительные слова здоровяка произвели на людей определенное впечатление и нас сочли если не ренегатами, то уж банальными трусами — наверняка. В общем, вечер был безнадежно испорчен. К тому же день, проведенный в седле, да еще разбавленный разными мелкими развлечениями вроде того лесного приключения, вымотал нас изрядно. В общем, Алия, похоже, заснула еще до того, как легла, во всяком случае, мне пришлось подхватить ее на руки — с огромным, должен признать, удовольствием, и уложить в постель, оставив шальные мысли о первой брачной ночи до лучших времен…

— Итак, друзья мои, мы уже почти на границе Древнего леса.

Откровенно признаться, особого отличия я не заметил — те же, в общем, дубы, да и не сказать, что более старые, тот же гнусный кустарник, колючий и почти непроходимый. Если на вас, конечно, не надеты латы. Те же птички поют, а если даже и не те, то лично я никакой разницы не наблюдаю.

Дорога по-прежнему прихотливо извивалась в чаще, разве что стада еще более заросшей, чем раньше, — теперь тракт выглядел совершенно заброшенным, такое впечатление, что последний раз по нему проезжали лет эдак сто назад. У кого как, а у меня такое зрелище вызывало тоску.

Мои спутники как-то разом присмирели — говорили вполголоса, уже не разрывал тишину веселый смех… Из кустов выглянул какой-то мелкий зверек, без всякой боязни взглянул на нас черными бусинками внимательных глаз, а потом равнодушно отвернулся и без особой спешки отправился по своим делам похоже, людей здесь не боялись.

Позади осталась дорога через графство Андор — к некоторому моему удивлению, довольно тихая дорога. Те мелкие неприятности вроде стычки в лесу и потасовки на постоялом дворе в счет не идут. Из гостиницы мы убрались с утра пораньше — магия, она, конечно, магия, но организм у этого мужика, что у быка, не дай бог раньше времени очухается, да еще вспомнит, чем прошлый вечер закончился. И потом, можно сказать, я его спас от верной смерти, если бы он Рейна хоть поцарапал, Аман-да бы его… и думать об этом не хочу.

Да, так вот, о дороге. Я, если откровенно, ожидал неприятностей посерьезней. В конце концов, как-то очень уж спокойно все прошло — или к нам внезапно потеряли интерес? Само по себе это тоже вызывало некоторые опасения — с чего бы вдруг такая благодать? Приятно было бы думать, что наши неведомые… точнее, ведомые, но невидимые враги решили, что с нами они не справятся. Это, конечно, льстит самолюбию, но вряд ли соответствует истине. Возможно, они нас потеряли. Или у них возникли другие, более актуальные проблемы, целиком поглощающие их внимание. Это было бы для нас самым лучшим вариантом, поскольку все, что нам сейчас требовалось, это своего рода невидимость. Хотя меня терзали смутные подозрения, что столь длительное затишье объясняется грандиозностью готовящейся нам засады.

По уверениям Рейна, здесь, в Древнем лесу, происки Темной Королевы и ее подручных нам не грозили. Несмотря на общее напряжение, чувствовалась определенная расслабленность — и даже обычно настороженная Аманда сейчас спокойно, хотя и вполголоса, болтала со своим ненаглядным о каких-то никому, кроме них, не интересных мелочах.

Кони устали, да и нам было бы неплохо перекусить. Решили спешиться и слегка нырнуть в наши дорожные запасы, тем более что кабатчик на нашем последнем месте ночлега, впечатленный учиненным погромом и ничего не имеющий против как можно более скорого избавления от таких гостей, расстарался на славу, да и гости, при всех их недостатках, платили сполна и, кстати, почти не торгуясь. Я о себе, разумеется; Рейн опять скривился, глядя, как я рассчитываюсь с хозяином, но эти гримасы я проигнорировал — в конце концов, и мебель кое-какую мы ему поломали, и посуду побили. Пусть получит компенсацию в качестве морального удовлетворения.

Пока женщины готовили закуску, я углубился в лес. Так приятно было просто спокойно побродить среди древних исполинов, опираясь рукой на их морщинистые мшистые стволы. Приятно просто прислониться к грубой коре и постоять вот так пару минут, вдыхая ароматный лесной воздух и ни о чем не думая. Мне тоже передалось общее ощущение безопасности, мои шестые, седьмые и все остальные чувства молчали, и я вопреки начавшей в последнее время развиваться мании преследования перестал оглядываться по сторонам и прислушиваться к незнакомым звукам. Тем более что, по словам графа, услышать эльфа в лесу не сможет даже другой эльф, не говоря уже о человеке.

Поэтому для меня была полной неожиданностью длинная, идеально ровная стрела, с глухим стуком ушедшая в дерево прямо на уровне моей головы. В пальце от нее…

Что-то мне подсказывало, что не стоит в прыжке уходить за ближайший куст. Думаю, это не помогло бы, да и желай стрелок вогнать наконечник мне между глаз, он бы сделал это без особых проблем — эльфийская меткость, совмещающая в себе века тренировок в стрельбе и, что немаловажно, в магии, вошла в поговорку. А в том, что стрела была эльфийской, лично я не сомневался — чьей же еще она может быть в этом лесу?

Поэтому я спокойно повернулся и, продемонстрировав в ту сторону, откуда прилетел этот нежданный подарочек, пустые руки, негромко спросил:

— В этих местах такая встреча называется гостеприимной?

— В этих местах гостеприимной называется такая встреча, о которой гость впоследствии способен что-то рассказать, — довольно сухо заметил исходящий из-за деревьев голос. — В противном случае гостей отсюда увозят, чтобы с почетом похоронить на далекой родине. Если будет кому увозить, конечно.

Сколько я ни таращился, заметить, откуда исходит голос, мне так и не удалось. Напряжению, чуть не вызвавшему резь в глазах, положила конец высокая фигура, бесшумно отделившаяся от дерева метрах в двадцати от меня.

— Приблизься, незнакомец.

Я пожал плечами, выдернул из дерева глубоко засевшую там стрелу, попутно обратив внимание на наконечник — неизвлекаемый, зараза, такими стрелами не охотятся, такими убивают, — и сделал несколько шагов вперед. Затем, повинуясь приказу, подошел почти вплотную. Теперь настала пора таращиться во все глаза — передо мной стоял первый увиденный мной эльф.

Нет, эльфийка… или эльфка… так и не удосужился спросить у Алии, в общем — красивая девушка, на вид лет двадцати. Впрочем, это первое впечатление тут же исчезло, как только наши глаза встретились — таких глаз у молодых девушек быть не может в принципе. Юным девам по природе положено иметь глаза наивные и доверчивые, а не такие, в которых смешались безразличие, немалый жизненный опыт, легкий налет жестокости… нет, жесткости, так будет вернее. Не слишком приятные глаза — да, большие, да, красивые, и все же, в них глядя, понимаешь, почему люди здесь относятся к эльфам с уважением, но без любви. Не располагают они к себе, хоть ты тресни.

На ней был странного цвета плащ — вроде бы серый, а местами коричневый… и немного зеленый… да черт его знает, какого он цвета. Ткань меняла оттенок прямо на глазах — с чьей-то точки зрения, возможно, колдовством попахивает, а с моей — самая обычная ткань, как на наших полевых хаках — хамелеон-костюмах. Только тут богатство палитры и плавность перехода были, пожалуй, поэффектнее.

Она была очень похожа на человека, незначительные мелкие отличия скорее прибавляли ей красоты — уши больше прижаты к голове, глаза чуть удлиненнее, чем встречается у местного населения. Ее волосы — эльфийка откинула назад капюшон — были нежного золотистого цвета, и все же их оттенок был другим, чем у Алии, — если их поставить рядом, то это золото наверняка будет явственно отливать зеленью.

В руках девушка держала длинный лук, почти достававший ей до подбородка — а ростом ее господь, или кто там у эльфов в создателях числится, не обидел. Из-за плеча выглядывало белоснежное оперение торчащих из колчана стрел. Точно таких, как та, что была зажата в моей руке.

С поклоном я протянул ей этот предмет, который чуть было не пришпилил мою голову к дубу. Она молча приняла стрелу и неуловимым жестом отправила в колчан.

— Что ты, воин, делаешь в этих краях? — В ее голосе не содержалось и намека на тепло и доброту.

— Я здесь не один. Там, на поляне, мои спутники… может, пройдем туда и поговорим об этом все вместе?

— Твоим спутникам, оскверняющим лес своим присутствием вообще и уродливой подпалиной кострища в частности, тоже сейчас придется ответить на этот вопрос, и если ты хочешь жить, молись вашему богу, чтобы ответы совпали, — презрительно бросила она, надменно смотря на меня. Эдак свысока, как будто в ней было три метра росту. Спасибо, я уже был просвещен насчет обычного высокомерия Дивного народа, иначе не на шутку оскорбился бы.

— А могу ли я спросить…

— Здесь вопросы задаю я! — На точеных скулах заиграли желваки, милое личико тут же утратило ровно половину своего очарования. — А твое дело, воин, отвечать, что ты делаешь в наших владениях. И почему ты привел с собой, это отродье зла. Я никогда не поверю, что ты не знал о том, ЧТО она такое.

При этих словах в ее голосе прозвучало такое искреннее омерзение, что я не на шутку испугался за Аманду, не сомневаясь, что данный термин относится именно к ней — похоже, оборотней здесь недолюбливают, даже если они столь симпатичны. А посему могут нашпиговать стрелами, даже имени не спросив, — и я не поручусь, что при таком трогательном отношении к данному чуду природы в колчане этой девочки нет серебряных стрел.

— Это долгая история… — неуверенно начал я, не вполне ожидавший, что придется рассказывать о своих планах не великому эльфийскому князю, а его… м-м… пограничнику.

— А я не тороплюсь. — Она даже не улыбнулась. Это была не шутка, а констатация факта. Эльфы, с их долголетием, действительно никогда не торопились.

Нет, она меня слегка достала.

— А не кажется ли вам, милая девочка, что есть темы, о которых можно говорить лишь с теми, кто вправе их услышать?

— Не кажется, — равнодушно пожала она плечами. — Ваше нежелание быть откровенным со мной может, имейте в виду, привести вашу и без того до смешного короткую жизнь к преждевременному концу. И вам не стоит пребывать в опасном заблуждении, что я здесь одна.

— Знаешь, милая девочка, дело мое достаточно важное, чтобы говорить о нем с князем Лемелиском. И думаю, он будет не против услышать рассказ мой и моих спутников. К тому же рассказ этот, как я уже успел заметить, не предназначен для посторонних ушей.

— Я что, недостаточно ясно выразилась? — удивленно распахнула она огромные глаза, в которых начинал разгораться праведный гнев. — Или ты думаешь, что я шучу?

— Я не сомневаюсь в вашем умении нашпиговать меня стрелами, красавица. Я даже подозреваю, что вам этого хочется. Но тогда произойдет вещь крайне неприятная — князь Лемелиск не узнает то, ради чего я намерен с ним встретиться. Я тебя уверяю, он будет очень недоволен.

Ее губы тронула чуть заметная улыбка.

— В ваших словах, воин, есть определенное противоречие. Если я, как вы выразились, утыкаю вас стрелами, то мой сиан так и не узнает, какую новость ему не суждено было услышать…

— Вот поэтому, Лаэли, делать этого и не стоит… Голос исходил из-за моей спины, и я обернулся. К нам приближался высокий эльф — он казался высоким даже мне, а уж для большинства местных жителей он вполне сошел бы и за великана.

Эльфы не бывают старыми, не был таковым и он — но годы откладывают отпечаток даже на мраморе, что там говорить о живом теле. Вечная молодость не означает вечную свежесть юности. И если на первый взгляд эльфу мало кто дал бы больше двадцати или двадцати двух, то уже более пристальное изучение правильных, отточенных черт безукоризненного лица заставило бы поднять планку как минимум до тридцати.

Он двигался совершенно бесшумно — казалось, его ноги вообще не касаются земли, так легка и неслышна была поступь князя. На нем была тонкая кольчуга, сотканная словно из тонкого шелка, а не из стальной проволоки… хотя стальной ли, кто знает, из чего была сделана эта вещь… Поверх кольчуги был небрежно накинут такой же, как у девушки, плащ — ни затейливых узоров, ни золотой вышивки, ни драгоценностей — простой плащ, задача которого не украшать, а скрывать от посторонних глаз. На боку эльфа висел тонкий меч даже, скорее, шпага, и я почему-то подумал: ни один фехтовальщик, каков бы он ни был, не переживет, пожалуй, дуэли с князем…

А это был именно он, Лемелиск, la'nt sean, по нашему — светлый князь. Самый могущественный из эльфийских владык — и не потому, что лучше других держал в руках оружие, владел магией или управлялся с политикой — увы, потому, что он был единственным из оставшихся князей. Заносчивые и непримиримые, одни сложили головы в боях с гномами или, потом, с орками, другие — пали в редких, но кровавых стычках с людьми. Третьи, устав от жизни, сами ушли в леса… Те же, кто остался, были лишь чуточку сильнее или умнее простых эльфов, да и тех становилось все меньше и меньше. Дивный народ вымирал — все реже рождались чистокровные дети, все чаще зеленая листва смыкалась за спиной очередного уходящего в неизвестность юноши с глазами древнего старца.

Я сразу узнал его — по короне, точнее, по простому тонкому золотому обручу, стягивающему густые льняные волосы. В центр диадемы был вставлен странный, невиданный камень — казалось, из самой глубины полупрозрачного кристалла рвутся наружу яркие лучи теплого, солнечного света, бессильно ударяясь о непроходимую стену и разбрызгивая вокруг капли золотого света. Узнал… и склонился в поклоне.

— Я приветствую вас, la'nt sean…

— Право, не стоит, сэр, — усмехнулся князь, — тем более что произношение у вас хромает. К тому же ваше дело действительно не терпит отлагательства, хотя за чередой прошедших лет день или два кажутся столь незначительными. Ваши спутники уже направляются в мой дворец, не соблаговолите ли и вы присоединиться к ним. Думаю, сегодня вечером я могу ответить на все вопросы, какие вам будет угодно задать.

— О, почту за честь, светлый князь.

Проходя мимо Лаэли, я, повинуясь чисто детскому позыву, ехидно показал ей язык — уж больно оторопело она выглядела.

Девушка вспыхнула, но промолчала, скрипнув зубами, — а куда ж деваться, сам la'nt sean пригласил в гости. Обласкал, можно сказать, у нее же на глазах. Теперь уж ей поневоле придется быть вежливой, хотя хочется, ой как ей хочется сказать мне что-нибудь особо нелицеприятное. Ничего, перетерпит…

Своих спутников я нагнал быстро — они шли в компании трех эльфов демонстративно безоружных. Эльфы непринужденно болтали между собой на своем языке, смеялись и вообще делали вид, что людей здесь нет и в помине.

— Хамство, — буркнул я, кивнув в их сторону.

— Ты не понимаешь, — улыбнулась, покачав головой, Алия. — Это знак доверия, знак того, что нас принимают как равных. Эльфы не говорят на родном языке в присутствии посторонних, если только речь не идет о ситуации, когда они очень хотят быть непонятыми… А эти просто болтают, так, о разных мелочах. У них странный взгляд на отношения друг с другом, это довольно трудно объяснить, но… в общем ты можешь гордиться, тебе оказывают уважение.

Словно в ответ на эти ее слова, один из эльфов повернулся к нам.

— Прошу простить, господа. Дальше… еще раз прошу прощения, но дальше вам придется идти с завязанными глазами. Это древний закон, и поверьте, ни для кого не делалось исключений. Не примите это за оскорбление…

Я бы, может, именно так бы и воспринял, но логически рассуждая — а почему бы и нет? Эльфы не строили несокрушимых крепостей, их сила была в лесах, в скрытности и незаметности, и такая мера предосторожности была вполне уместна.

Я позволил завязать себе глаза тончайшим шарфом — эта кисея должна была пропускать свет совершенно свободно, и тем не менее я не видел ни зги. Подозреваю, тут не обошлось без магии, но и это, в конечном итоге, не так уж и важно. Помимо платков, хватало и других странностей… ведь мы шли по лесной тропе…. нормальной тропе, с выступающими корнями, с сухими ветками, а теперь я мог бы поклясться, что под моими ногами что-то вроде гладкого дорожного покрытия. И шли мы недолго — минуты три всего, куда можно уйти за такое время… но, когда с нас сняли повязки, я осознал, что находимся мы в совершенно ином месте.

Зеленые холмы плавно спускались к большому озеру — мы стояли буквально в десятке метров от неподвижной голубой воды, в которой, как в зеркале, отражались редкие кучевые облака. На противоположном берегу стоял небольшой, но изящный… да, именно дворец, назвать такую красоту замком не повернется язык. Замок — нечто мрачное, приспособленное для осады, а это строение было воздушным и казалось хрупким и даже немного нереальным. Высокие шпили сверкали переливами огней, создавалось такое впечатление, что черепицы инкрустированы драгоценными камнями, огромные окна сияли чистейшими стеклами — да уж, тут вам не узкие стрельчатые окошки родовых бастионов местной знати. Над главной башней дворца трепетал зеленый стяг. Откуда-то донеслась и тут же пропала легкая приятная музыка.

Через озеро к замку тянулся ажурный мост, плавной дугой пересекающий водную гладь. Один из эльфов сделал приглашающий жест, и мы взошли на мост. Перила, в орнаменте которых извивались неведомые растения и диковинные звери, были сделаны из чего-то странного, похожего на пластмассу, — мост казался невесомым и было совершенно непонятно, за счет чего он, при такой длине, держится. И кстати, совершенно не вибрирует в такт шагам — с ума сойти…

Я, не в силах удержаться, склонился над перилами — черт, ну из чего они сделаны… это непраздное, между прочим, любопытство. Если здесь есть высокие технологии, то, может, и своим на орбиту удастся весточку подать. И тут я увидел…

Все отражалось в этой зеркально-чистой воде. Небо, облака, шпили замка и зеленое знамя, белый ажурный мост, разумеется, тоже. Все… кроме нас.

Мы с Лемелиском сидели у камина — огонь плясал не на дровах, эльфы не жгли лес ради тепла, а на больших кусках каменного угля.

Лично мне куда больше нравятся обычные березовые поленья — и аромат от них, и легкий треск, и снопы искр. Здесь же все как-то ненатурально, по-бутафорски… хотя тепло идет и очень даже неплохо.

— Вот, значит, как… — задумчиво протянул князь, выслушав мой рассказ. Я поведал ему все с самого начала, ничего существенного не утаив. Были определенные недоговоренности, но не так уж и много.

Поверил он мне сразу — да, в общем, в этом мире врать можно только тогда, когда вблизи не найдется ни одного мага. Сейчас я сильно подозревал, что в том, что мы здесь сидим одни, тоже виновата не только усталость после долгого пути — очень уж дружно все, кроме меня, спать захотели. Разумеется, Лемелиск был не просто великим магом — по мнению многих, он был самым великим.

Хотя для того, чтобы побеседовать наедине, можно было выбрать и более простой способ — например, просто предложить это.

Почему-то Лемелиск много расспрашивал о Земле, даже заставил нарисовать карты — ну, художник из меня никакой, но как мог — изобразил. Князь долго изучал разложенные на коленях схемы, и мне в какой-то момент показалось, что глаза его как-то странно заблестели.

Когда я рассказал о трагедии с Лотаром, он лишь слабо улыбнулся, но ничего не сказал. Из его улыбки я понял, что не стоит придавать эпизоду с братом Рейна слишком много значения — не он начал эту войну, хотя какое-то время Рейн с Амандой думали именно так. Я задал вопрос — Лемелиск снова улыбнулся, ответил, что орки создавали Врата и за тысячу лет до рождения Лотара, и попросил меня продолжать.

Наконец я выдохся, в горле першило, язык напоминал кусок пемзы и с трудом ворочался во рту. Я прикинул — говорил я часа два, не меньше. И к тому же почти безостановочно. С наслаждением приложившись к бокалу совершенно изумительного вина, золотисто-зеленоватого цвета, густого и почти не пьянящего, скорее — чуть успокаивающего и в то же время придающего капельку сил и бодрости. Самый подходящий напиток для длительных бесед.

Некоторое время мы оба молчали. Затем эльф, глотнув из своего бокала, медленно заговорил…

— Эльфы обитали на земле давно — люди еще только делали первые попытки обтесывания камня, чтобы получить примитивное рубило, а эльфы уже настойчиво овладевали магией и растили все новые и новые леса. Тысячелетие за тысячелетием Мудрые наблюдали за развитием человека. Остальные их волновали мало — гномы спокойно рубили скалы где-то в глубине своих гор, извлекая на свет самоцветные камни и редкие металлы. Лешие слонялись по лесам в гордом одиночестве, не желая ни дружить, ни воевать с кем бы то ни было. И они, и другие из древних народов были эльфам понятны, их действия можно было предсказать на много дней, месяцев или даже лет вперед. И лишь люди с их непоседливым, неспокойным характером вызывали у Дивного народа живой интерес — не настолько, впрочем, серьезный, чтобы попадаться им на глаза лишний раз, особенно после того, как эльфы убедились — любую неизвестность люди рассматривают как потенциальную опасность и встречают оружием.

Незаметно текли века, складываясь в тысячелетия, — ход времени эльфов не волновал. Может, именно поэтому они не замечали, как постепенно все меньше и меньше становилась их численность, все больше и больше древних знаний, добытых когда-то путем долгих проб и ошибок, уходило в забвение, как ненужные и бесполезные.

— Разве это возможно, князь?

— О, сэр Стас, когда-то и ваши соплеменники владели магией. А что осталось вам от тех времен? Гадалки, фокусники… Лишь молодость стремится к развитию, мы же были стары… стары и усталы.

Но там, где за какой-нибудь жалкий десяток столетий эльфы, пресыщенные жизнью и уставшие от размышлений, делали маленький шажок назад, люди рвались вперед семимильными шагами, стремясь к какой-то, даже им самим неведомой цели и не замечая при этом никаких препятствий. Они, не мудрствуя лукаво, убивали русалок и единорогов, долго пытали гномов, выведывая тайны скрытых кладов, их мечи, ставшие из деревянных бронзовыми, а затем и стальными, под корень извели древнее и хоть и не особо мирное, но все же в целом довольно безобидное племя великанов, заодно, в поисках подвигов, перебили всех драконов, и больше уже не мчались в воздушных потоках стремительные тела, сверкающие драгоценной чешуей. Драконы были самым старым, после эльфов, племенем — и самым мудрым. Но никакая мудрость не спасет от острого клинка тупого мужлана, который мнит себя выше остальных лишь из-за того, что род его насчитывает шесть-семь поколений.

Один из людей, обманом завладев несколькими сильными магическими формулами, сумел практически полностью истребить джиннов… О джиннах даже эльфы знали мало — никому не было известно, откуда они появились, некоторые мудрецы считали, что джинны были в родстве с природными стихиями — огня, воздуха, воды и родились одновременно с планетой. Они были редки, но в отличие от других древних народов не обладали свободой воли — их было легко подчинить даже простой словесной конструкцией, по крайней мере ненадолго, а уж с соблюдением ряда ритуалов — практически навсегда. Чем помешали джинны, существа в целом безобидные и слабые, этому царю — эльфы так и не узнали. Прошло лишь десяток лет — крохи, по их меркам, и почти все джинны были рассеяны по ветру, и лишь некоторые, по капризу властелина, остались навеки связанными по рукам и ногам…

— В натуре? По рукам и ногам?

— У них не было, разумеется, ни того ни другого, это просто формула такая, сэр Стас.

— Простите, что прервал вас, князь.

… - и упрятанными в медные сосуды — лишь медь, по странному стечению обстоятельств, оказалась непреодолимым препятствием для беспечных духов стихий, так же как серебро смертельно для оборотней, а некоторые породы дерева — для вампиров.

Древние народы живут долго — не все столь же долго, сколь эльфы, но для них людской век короток. Долго, очень долго людей терпели, надеясь, что пройдет время, все образуется…

Долго эльфы и гномы, на время позабыв об извечной вражде, с ужасом наблюдали за кровавыми войнами, за бойней, которую люди учиняли друг другу. Любой или почти любой эльф с удовольствием всадил бы стрелу между глазами жадного и мелочного гнома, каждый гном был бы счастлив, дотянись он до надменного эльфа хотя бы кончиком секиры — но ни те, ни другие так и не смогли понять тяги людей убивать себе подобных.

Однажды Оберон, последний из великих гномьих королей, явился просить аудиенции у Элеора, великого князя эльфов. Широченная спина гнома впервые в жизни склонилась перед высоким и юным на вид эльфом, и тот поклонился в ответ. Потом было много разговоров, и самым важным вопросом, прозвучавшим на закрытом от посторонних глаз Совете, был вопрос о том, как жить дальше.

Оказалось, что гномы знают об эльфах несколько больше, чем бы тем того хотелось… по крайней мере Оберон знал, чего просить. И у Элеора не было выхода — топоры людей упорно теснили эльфийские леса, освобождая пространство под свои пашни. Там, где еще несколько лет назад мать-природа дарила своим детям все, что нужно для счастливой жизни, теперь люди вырывали у нее силой, разрывая землю плугами, истощая ее…

Впервые за тысячи лет увидели свет магические книги эльфов — книги, хранившие столь древние знания, что и старейший из них не смог бы сказать, кто был тот гений, что сумел составить сложные формулы магии слова — магии, в которой эльфы считались знатоками… и в которой, к их собственному огорчению, они были полными профанами.

— Я думал, магия слова создана эльфами.

— Все так думали. И все ошибались. Нам тоже свойственно тщеславие, и эльфы не любят признаваться, что в заклинаниях, которыми они так любят пользоваться, на самом деле они не понимают ни единой фразы.

Магия слова… Лемелиск не знал, из каких истоков идут заклятия, позволяющие совершать самые настоящие чудеса. Среди эльфов бытовала легенда, что эти книги были лишь списками с единственной, древнейшей, найденной на самой заре развития их народа, найденной случайно и расшифрованной лишь чудом. Но и сейчас мало кто из Дивного народа способен был понять хотя бы несколько слов из заклинаний — слова, пробуждавшие неведомые силы, были чужды уху эльфа, как и гнома, как и человека…

Магия слова могла многое — могла помочь и в этом деле. Долго готовились заклинания, долго воспитывалась группа юных дарований — не так просто было произнести слова, которые смогут создать Портал — волшебную дверь, которая смогла бы увести древний народ в другой мир, мир, свободный от раковой опухоли человечества. И однажды это было сделано — тысячи эльфов и гномов устремились сквозь колышущуюся завесу, отделявшую этот, родной для них, мир от другого, которому еще предстояло стать родным. Тысячи… хотя и не все. Некоторые не нашли в себе силы бросить родные леса или, применительно к гномам, родные горы. Кто-то ушел прежде времени в последний путь, кто-то просто остался в пустынных теперь лесных замках или подземных фотах. Остался и князь Элеор, так и не нашедший в себе сил вступить на ту дорогу, которая навеки уведет его от взрастившей его земли, — в этот путь соплеменников повел его сын, Элеас. А Оберон ушел, нисколько не сожалея о расставании с древними залами подземных дворцов — по его мнению, лишь скалы имеют значение, а они одинаковы везде.

— Как я понимаю, князь, через Портал вы попали на эту планету. Это произошло давно?

— По вашему счету — пару тысяч лет назад. Сущие пустяки. Но я не помню того времени, родился я уже здесь.

Шли века — эльфы осваивали новые леса — в основном, сводя их под корень и выращивая на их месте привычные им дубравы, сосновые боры и солнечные березняки. Все шло прекрасно, древний народ мог позволить себе продолжать спокойное угасание, постепенно вымирая, — это никого не заботило, а уж их самих — тем более. Росли их леса, здешняя природа приняла их благосклонно, даря и тепло, и еду, и постепенно начали забываться старые проблемы. Ничто уже не предвещало беды.

Снова, всего через сотню лет после Исхода, вспыхнула старая вражда с гномами, и снова засвистели белооперенные стрелы — но и это было привычным делом, в очередной раз гномы были разбиты и, не паникуя, в строгом порядке отступили в свои пещеры, постепенно преобразованные кропотливым трудом в настоящие подземные дворцы.

Они, подземные ваятели и воители, вообще были отважны — но знали себе цену и, в случае гарантированного поражения, умели вовремя отойти на заранее подготовленные позиции. При этом, несмотря на войну, они ни на день не прекращали торговли — знаменитая гномья жадность не позволяла даже думать об упущенной выгоде — и не раз бывало, что сталь двусторонней секиры, которую гном обрушивал на оказавшегося слишком близко эльфа, с протяжным звоном отлетала от доспехов, им же этому эльфу накануне проданных, а тонкий клинок, который он же сам ковал еще несколько дней назад, уже вонзался в смотровую щель глухого шлема, отправляя своего создателя к его великим предкам.

Проходило несколько лет, и снова кто-то из гномов скликал рать и отправлялся мстить Дивному народу за какие-то действительные или мнимые обиды. Эльфы спокойно брались за оружие и магические амулеты, обрушивая на древнего и оттого ставшего уже в какой-то мере родным врага скалы, потоки пламени или ледяные стрелы. А потом снова, в очередной раз, все успокаивалось. Так было тысячелетиями там, на родной планете, так было и здесь.

— Скажите, светлый князь, куда делись гномы?

— Этого никто не знает, друг мой. Вы удивлены? И тем не менее это так. Поймите, мы не боги, и мы не всеведущи. А уж подземные короли, ежели что-то задумают, то непременно забудут поделиться с нами известием о своих идеях.

А потом среди Дивного народа появился Оргайл, Темный эльф…

Среди людей часто встречаются те, кто считает себя выше других. Некоторые — с достаточными на то основаниями. Среди эльфов такое — редкость.И все же появился один, который счел, что именно он должен быть князем. Но другие князья так не считали, и Оргайл затаил обиду.

Он ждал долго — копил знания, год за годом читал древние книги, давно забытые и заброшенные за ненадобностью. Пыльные фолианты, тихо умиравшие в укромных тайниках эльфийских дворцов, постепенно, один за другим, обретали своего читателя — он изучил не только то, что знает любой эльф, и не то, что известно лишь князьям, — он изучил все. И однажды снова предъявил свои права на золотой обруч.

Ему ответили, что владение магией — еще не повод для признания за ним права на титул la'nt sean. И что его претензии смехотворны. Это было оскорблением, может быть, даже намеренным — и оно сделало свое дело, но совсем не то, что ожидалось.

Оргайл исчез… его не видели многие годы, а потом, спустя долгое время, он появился снова. И не один — с ним шли орды странных существ, теперь мы зовем их орками. Тогда никто не понимал, откуда они взялись, да и не принимали их особо всерьез… поначалу. Но потом толпы жестоких тварей, вооруженных мечами и злой магией, стали настоящим бичом для эльфов.

Эльфийские князья выяснили, откуда идет это зло, — и ужаснулись.

Оргайл сумел открыть Врата в другой мир, мрачный и страшный мир, заполненный стаями чудовищ, сумел организовать их и бросить против тех, кто был с ним одной крови.

Эльфы обратились к древним книгам. Увы — оказалось, что этих книг больше не существует. Оргайл уничтожил их все, до единой, написав свою, куда собрал все самые страшные, самые сильные заклятия. Никто уже и не помнил тех формул, что позволяли запечатать Врата, а создавать новые заклинания эльфы давно уже разучились. Сохранились лишь остатки древних знаний — редкие списки, сделанные по памяти заметки — всего этого было мало. И все же Дивный народ сумел собрать воедино жалкие крохи навсегда ушедшей магии, и Портал был разрушен, а Оргайл убит. Жители Древних лесов вздохнули спокойно оказалось, преждевременно.

В своей гордыне, Темный эльф передал часть полученных знаний своим новым подданным — не проходило и десятилетия, как где-нибудь в укромном месте открывался Портал, и новые орды устремлялись на штурм эльфийских дворцов и гномьих твердынь. И тогда перед эльфами впервые за их историю встал вопрос о выживании.

У них редко рождались дети — сама мать-природа таким образом защищала себя от бесчисленного количества бессмертных созданий.

Да и долгоживущие гномы не могли похвастаться многодетными семьями. Да, они побеждали, раз за разом сминая и отбрасывая врага, — но орки, плодившиеся, как крысы, с готовностью платили тремя десятками своих за одного высокого воина в зеленой кольчуге — и не оставались внакладе.

И вновь собрался Совет… выход был найден, выход не лучший, но единственно возможный. Эльфам требовалось оружие, которое всегда будет под рукой, которым можно будет легко управлять.

Нужен был живой щит — и они знали, где его можно найти.

— И вы вернулись.

— Да, ты прав. Люди — единственное, что могло спасти эльфов от полного истребления.

Да, люди — жестокие, своенравные, но готовые умирать за свою землю. Были собраны воедино остатки знаний, и Элеас, последний из la'nt sean прошлого, сумел ими воспользоваться. Снова был создан Портал, и эмиссары эльфов отправились за рекрутами. Они были поражены тому, как далеко продвинулось развитие тех, кто так недавно, по их меркам, были чуть ли не дикарями. И эльфов нисколько не удивило, что люди не создали с тех давних пор великих произведений искусства, зато изобрели оружие и в совершенстве научились им владеть. Немало нашлось желающих покинуть свои места и перебраться в новый мир, чистый и свободный. Крестьяне с семьями, мечтавшие о своей земле, наемники, искавшие золота, рыцари в стальных доспехах, жаждущие славы, — один за другим тянулись они в туманное марево Портала, навсегда исчезая за этим занавесом.

Земли было много — но люди принесли с собой не только доспехи и плуги, они принесли и свои обычаи, и крестьяне, мечтавшие всего лишь о собственном хуторе, так и не обрели свободы. Впрочем, эльфов это интересовало мало — у них были иные проблемы — очередное нападение орков оказалось самым страшным и жестоким, а людей было еще слишком мало. Снова лишь эльфам и гномам предстояло дать отпор врагу.

В битве, опрокинувшей армию захватчиков, пало много эльфов.

Но самым ужасным было то, что погиб Элеас, погиб от случайной стрелы, нашедшей щель в древних колдовских доспехах. Вместе с ним ушло и знание беспечные эльфы и не подумали восстановить основы своего былого могущества, вновь написать для будущих поколений те книги, что делали их непобедимыми, и невосполнимая магия окончательно канула в небытие.

Да, эльфы снова победили — но какой ценой? Их осталось совсем мало, да и гномы уже не стремились выходить на поле брани.

Их войны с эльфами были больше развлечением, а сейчас подземному народу угрожала смерть. Орки прекрасно чувствовали себя в глубинных пещерах, огнем и мечом освобождая их от исконных владельцев. Гномы ушли… куда — то ведомо только им. Возможно, они знали больше, чем хотели показать. Но однажды опустели подземные залы, и больше стук молотов не отдавался эхом в бесконечных рукотворных галереях.

И все же эльфы чувствовали себя победителями — люди грудью встретили следующий набег, залив своей и чужой кровью зеленые поля. Теперь уже эльфы благосклонно наблюдали за битвами из своих лесов — не было причины вмешиваться, стая сошлась со стаей.

Дивный народ присматривал за людьми, как за стадом — плодитесь и размножайтесь, стройте цитадели и куйте оружие, а уж мы вам поможем… чем можем.

— Это низко, вам не кажется, la'nt sean?

— Не спеши судить, рыцарь. Нас было уже очень мало… Что даст в бою лишняя сотня луков? Мы учили, наставляли, лечили…

Да, это действительно было так. Многое люди узнали от Дивного народа, но многое и оставалось для них в тайне. В третьем или пятом поколении среди людей начали появляться особи, умеющие применять магию. Их способности были мизерны и требовали усиления — оказалось, что редкие, хотя, с точки зрения эльфов, довольно невзрачные камни, которые гномы использовали в некоторых своих изделиях, могут многократно усиливать способности подрастающих магов. Прекрасно, это было еще одним плюсом в борьбе с нашествиями… хотя к тому времени нашествия прекратились, если не считать мелких стычек через простенькие, легко создаваемые и столь же легко рассеивающиеся Врата. Умение открыть ведущий на родину эльфов Портал исчезло со смертью Элеаса, но эльфы и сейчас умели создавать такие вот простые проходы, ведущие в другие места этого же мира или — в Темную страну. Умели это и орки, но что-то сдерживало их армии. Потекли века относительного спокойствия.

Постепенно люди заполнили срединные уделы. Теперь их крепости создавали надежный заслон армии, которой все еще, по привычке, опасались эльфы. Дивный народ отгородился от мира в своих лесах, и лишь немногие, повинуясь капризу или тому, что люди называют чувством долга, выходили на равнины, чтобы отдать крохи знания или оказать незначительную помощь.

А дети рождались все реже и реже. Часто эльфы, отчаявшись услышать первый плач своего ребенка, искали утешения в объятиях простых женщин. От этих связей рождались младенцы, которые затем из поколения в поколение передавали каплю эльфийской крови, крови прирожденных магов и властителей живой природы.

— Как Алия… Простите, князь, а почему за нами началась такая охота?

— Я как раз подхожу к этому, юноша, не забегайте вперед. Вы верите в предсказания?

— Не очень.

— А мне, временами, очень хочется верить.

Да, так вот, о предсказаниях. Среди эльфов практически не встречается пророков. Пророчество — это особенность людей, которая Дивному народу не была подарена судьбой. Неясные картины грядущего, часто обманчивые и туманные, не привлекали тех, для кого это грядущее и так наступит рано или поздно. Но когда-то давно, еще на той, родной, планете…

Этот эльф был уродом. Среди древних такое событие — редкость, и отец ребенка настаивал на том, что искореженное тельце младенца не должно жить. Но мать не прислушалась к словам супруга, и Фарниэл не был отправлен в последний путь. Он рос вместе с другими — страшный уродец, казалось, все его существо было насмешкой над красивыми и высокими эльфами. Низенький и горбатый, с кривыми ногами и иссохшей, безжизненной левой рукой, он оказался уникальным не только по внешнему виду.

Его перу принадлежит несколько пророчеств — и почти все они сбылись. Как и пророчества людей, они были туманны и на первый взгляд не слишком понятны. И все же постепенно каждому было найдено объяснение. Фарниэл вырос злобным и жестоким, врожденное уродство наложило страшный отпечаток и на его душу, которая, по мнению многих, сильно напоминала человеческую. Может, именно из-за этого и родился его дар.

Он предсказал Исход — за шестьсот лет до того, как он состоялся. Пророчества Фарниэла всегда были мрачными, от них пахло кровью и бедами. На языке людей его слова звучали так…

Он предсказал и войны — тогда еще эльфы не знали о зеленых клыкастых тварях, с которыми им предстоит сражаться. Теперь ясно, что и Темного эльфа тоже — но в те далекие времена ни у кого и мысли не могло возникнуть, что среди эльфов может найтись один, кто бросит орды врагов против своих сородичей. Предсказание гласило:

Да, были и другие — менее мрачные, но неизбежно извещающие о бедах. Фарниэл жил недолго, он быстро устал от общества себе подобных и удалился в леса — тогда никого не интересовала его судьба. Эльфы не оплакивают тех, кто уходит, — среди них не живет страх смерти. Возможно, потому, что их век долог — лишь люди, живущие всего несколько десятилетий, могут страдать, лишаясь нескольких лет. Эльфы не боятся смерти, но они любят жизнь, поэтому каждый сам для себя решает, когда прервать свое существование, и это желание свято. О Фарниэле скоро забыли, и лишь некоторые из знатоков временами, у камина, посмеивались над грубыми виршами давно ушедшего уродца, неведомо с чего возомнившего себя провидцем. И все же написанные им строки остались, и века спустя кто-то вспомнил о них.

Немногие верили в пророчество даже после того, как завершился Исход. Говорили, что это случайное совпадение и, не будь Исхода, слова эльфа-урода можно было бы истолковать иначе.

Возможно, это могло бы быть правдой, если бы нашествие орков не подтвердили другие предсказания. С тех пор многие среди Дивного народа слепо верят словам Фарниэла.

Он, когда еще общался с другими эльфами, утверждал, что видит будущее в форме туманных картин, приходящих к нему во сне.

Те слова, в которые он облекал увиденное, лишь в малой степени отражали всю суть открывшегося ему. Что поделать, таковы все пророчества. Некоторое из того, что он тогда написал, непонятно и до сих пор. Кое-что сбылось, кое-что, возможно, сбудется в далеком или недалеком будущем. Но были среди его откровений и слова о третьем ребенке, слова, которые в те времена посчитали неприличной шуткой и которые постарались вычеркнуть из памяти.

Никто и подумать не мог о том, что придет время, и гордые эльфы снизойдут до того, чтобы делить ложе с простыми смертными. Тогда же это вызвало лишь презрительные отзывы тех, кто считал себя равными богам. Эти слова гласили… будучи переведенными на ваш язык, сэр Стаc, эти фразы несколько теряют благозвучность эльфийских стихов, но полностью сохраняют смысл.

Тогда, века назад, эти слова тоже казались совершенно непонятными, даже если не обращать внимания на неприличные намеки. Что такое свет в камне? О каких захватчиках речь? Почему для их уничтожения нужно что-то иное, кроме эльфийских стрел и боевой магии, — никто этого не понимал, да и не особенно пытался понять.

Конечно, после того как сбылись первые пророчества, нашлись охотники откопать в пыльных углах дворцов наследие Фарниэла. Тогда и нашли эти строки, о которых уже давно забыли.

Эльфы год за годом высматривали среди людей «третьих детей» — в надежде, что кто-то из них окажется тем самым, предсказанным.

Когда началась война, та, последняя, многое указывало на то, что этим ребенком был Байд. Вы, наверное, слышали, что его отцом был эльф? Это не так, он был приемным отцом. На самом деле эльф был прадедом Байда.

К тому времени мы знали и то, что есть свет поднебесный в камне пятьдесят лет назад с неба упал огромный камень. Он долетел до земли в виде огненного шара, от удара глубоко погрузившись в землю. Такие вещи всегда интересовали эльфов — мы достали его, как доставали и многие другие. Камень, как оказалось, треснул — не разлетелся в пыль или на мелкие обломки, как другие, а лишь треснул — и одна из частей обломка действительно напоминала ложе. И он светился — странным, голубым светом. Заглянув ночью в этот камень, можно было увидеть чистую, яркую голубизну дневного безоблачного неба…

Байда учили всему, что знали эльфы. От него не скрывали ничего — а парень был, несомненно, талантлив и очень тянулся к знаниям. Когда он повзрослел, то ему подобрали жену — дочь одного из дворян, тоже имевшую толику эльфийской крови. Вместе они взошли на голубое ложе.

У них родилась дочь — а супруга Байда умерла во время родов, и даже эльфы, не склонные к мистике, усмотрели в этом дурное предзнаменование. Да и нельзя сказать, что силы Байда после той единственной ночи сколько-нибудь существенно возросли. Он по-прежнему оставался самым сильным из магов-людей, но не более того — любой эльфийский знаток магии был куда сильнее.

И все же, когда началась война, именно на него была сделана ставка. И он оправдал доверие — сумел закрыть Портал, пусть и ценой собственной жизни. Но никуда не исчезли орки, и сейчас темные силы снова топчут землю срединных уделов. Эльфы снова ищут «третье дитя»…

Лемелиск замолчал, пламя камина отбрасывало красные блики на его лицо, от чего оно казалось немного зловещим.

— Вы думаете, la'nt sean, этот «третий ребенок» — Алия?

— Возможно…

— Но ведь она женщина, а в том, что вы процитировали, звучало слово «внук», не «внучка».

— Увы, мы были бы рады сузить круг поисков, но в оригинале, на нашем древнем языке, использован термин, больше похожий на слово «потомок» — так что совершенно не ясно, мужчина это будет или женщина.

— И что вы ждете от нее? Должна ли она превратиться в бога и в одиночку сокрушить всю Темную армию?

— Не знаю, — вздохнул эльф. — Может, и не стоило бы толковать пророчество столь конкретно. Ведь там не сказано, кого именно повергнет в прах Дитя. Может, всех, может — только вожака… Есть и другие варианты. Да и потом, пророчество не утверждает, что Дитя станет великим магом, оно говорит лишь о том, что это МОЖЕТ произойти.

— И кто же, простите, избран вами на роль… э-э-э… партнера?

Нельзя сказать, что в моем голосе сквозило твердое обещание убить любого, кто претендует на эту роль, — я, разумеется, постарался скрыть свои чувства, но это не значит, что таковой мысли у меня вообще не возникало. В том, что Алию привезли сюда ради прохождения обряда, сомневаться не приходилось, как и в том, что эльфам глубоко наплевать на людские чувства, если эти чувства стоят на пути их грандиозных замыслов.

Лемелиск внимательно смотрел на меня, и я вдруг почувствовал, что каким бы каменным ни было выражение моего лица, он все равно видит меня насквозь, читает каждую мысль. Ужасное, признаюсь, ощущение — как будто тебя выпотрошили, изучили твои кишки и небрежно запихали обратно. Рука непроизвольно сжалась на рукояти меча — и это несколько отрезвило. Никто не просил нас снять оружие в присутствии венценосной особы, а это значит, что я еще смогу действовать… если очень понадобится.

— Первоначально на эту роль предполагался Лериас, — наконец соизволил ответить эльф. — Пророчество не указывало, кто должен быть, как вы правильно выразились, партнером. Хочу заметить, сэр Стас, что речь идет о партнерстве, и только о нем. Но Лериас погиб, и мы находимся в некотором замешательстве. С одной стороны, ритуал должен быть соблюден, с другой…

— С другой, — вставил я, — понятие «любовное ложе» подразумевает не просто кровать с одеялом, а еще и наличие любви. Или это опять, так сказать, «погрешности перевода»?

— Нет, вы правы… — усмехнулся князь, и в его глазах зажглись веселые искорки. Знать бы, чему он так радуется. — Вы правы, но если бы вы знали, сэр Стас, как легко создается иллюзия любви. Простейшее заклинание, и женщина, которая еще недавно смотрела в вашу сторону лишь мельком, теперь будет мечтать о счастье хотя бы дотронуться до вашей руки.

— Это не любовь, — буркнул я.

— А я и не утверждал. Это иллюзия, не более, но и не менее. Мы думаем, что Байд действительно был «третьим ребенком», тем самым, и мы провалили эксперимент только потому, что между ним и той, кто была предназначена ему в жены, не было любви. Только чувство долга, а этого мало, ведь верно?

Я молча кивнул. Лемелиск немного помолчал, провожая глазами кусок угля, вылетевший из фигурного бронзового ведерка и нырнувший в пламя камина. Если он считает, что этим произведет на меня впечатление, то несколько заблуждается. Я тоже так могу. Из чисто мальчишеского задора я попытался повторить столь изящно проведенный князем фокус. В результате ведро опрокинулось, уголь рассыпался по полу, но один небольшой кусок, пару раз ткнувшись в стены, все же попал по назначению. Лемелиск улыбнулся краешком губ, затем одним движением брови поставил ведро на место, другим — заставил весь уголь с пола взлететь в воздух, собраться в одно черное облако и медленно опуститься туда, где ему надлежало быть.

Затем повернулся ко мне.

— Думаю, место рядом с Алией займете вы, сэр Стас.

— Я?

— Разумеется. Вы ее любите, это ясно даже ребенку. Она вас боготворит. У вас достаточные задатки мага и прекрасный скрытый потенциал. О ее способностях я и вовсе не говорю. Вы будете прекрасной парой, но, главное, ритуал будет соблюден.

— А вас, кроме ритуала, ничто не интересует?

— Ох, сэр Стас, не думаете же вы, что эльфы будут сложа руки ждать, пока войдет в полную силу Третье Дитя и спасет нас от всех невзгод? Вновь создается Альянс, и наши луки снова запоют оркам песнь смерти. Мы просто не можем упускать такую возможность. Не получится — жаль, но победить мы сможем и своими силами. Разумеется, это будет целиком победа людей, наши стрелы, сколь метки бы они ни были, малочисленны — не более трех сотен бойцов… да и то сомнительно. А наши боевые маги… знаете ли, сейчас люди сильнее и в этом, если не умением, то числом.

— Я, право, не знаю…

Лемелиск встал и подошел к окну. Все так же зеркальная гладь отражала небо, теперь уже ночное, полное звезд. Легкий сквозняк шевелил золотые волосы эльфа, и я невольно залюбовался его стройной фигурой. Да, не зря их называют Дивным народом — и сколько ж у этого народа равнодушия, высокомерия и пренебрежительного отношения к нам, людям. Мы для них стадо — не имеющее права ни на собственное мнение, ни на собственную судьбу.

Нам уготовано служить живым щитом против орков — и время от времени получать крохи с барского стола, каплю знаний, к примеру.

Каплю, пролитую из полной чаши, начинающей уже прокисать от того, что никому не нужен сей благородный напиток.

— Да куда вы денетесь, — внезапно резко сказал эльф, и выражение его лица на мгновение стало злым. В его чертах не проступала жестокость, ненависть или что-нибудь другое, отталкивающее и неприятное. Нет, эта резкость, эта злость… не черная злоба, а именно здоровая, боевая злость была направлена скорее на них, на орков, разорявших родные для эльфов земли.

Я молчал, задумчиво разглядывая всполохи пламени в камине.

Интересно было бы поставить себя на место эльфов — прочувствовать все, что чувствовали эти древние дети природы, для которых не нашлось места в том, нашем, мире, не нашлось его и здесь. Мудрые, почти бессмертные — они медленно вымирали, оказавшись ошибкой природы. Их вытесняли люди, затем орки — огнем и мечом изгоняя из дорогих их сердцу лесов. Все меньше и меньше детей, все меньше и меньше знаний — медленное и неизбежное угасание великого когда-то племени. Их можно было бы даже пожалеть, если бы они тихо уходили в тень, не мешая при этом людям жить.

Но нет, для эльфов было бы слишком сложно существовать в изоляции, не имея под рукой кого-нибудь, по сравнению с кем можно было бы казаться более мудрыми, всеведущими и всемогущими. Долгая жизнь делала их настолько консервативными и неспособными к прогрессу, что ни одно общество не смогло бы долго терпеть таких поводырей. Ведь подумать — мы достигли звезд, колонизировали не один десяток планет, наши разведчики проникли чуть ли не к ядру галактики — а здесь? Ведь прошли те же века, и те же самые люди из года в год пашут землю примитивными плугами, куют примитивное оружие да тешатся магией… Чего стоит все умение даже самого лучшего эльфийского лекаря против современного компьютеризированного медкомплекса «Гиппократ-V» помнится, одному парню в этом комплексе прирастили к уцелевшей голове утраченное тело. И это было сочтено лишь «нетривиальной» операцией. Чего стоят даже собранные вместе фаерболы всех магов этого края против одного мезонного залпа авианосца «Эсмеральда», к которому я был одно время приписан, залпа, способного разнести в пыль небольшой астероид? Древние мшистые доспехи, магическое наследие прошлого, считаются чуть ли не уникальной вещью… да обычный боевой бронескафандр к полной неуязвимости для холодного оружия — замечу, полной, а не частичной, как эти неплохие, но и не идеальные латы — прибавляет и полную изоляцию от агрессивной окружающей среды, и переговорное устройство, и встроенную огневую мощь, и реактивный ранцевый движок, да мало ли что еще.

Да, за всем этим стоит технология — ну и что? Чем она плоха, ведь она создана нашими руками, а не подарена свыше, когда некто особо мудрый определяет, что нам нужно, а что — нет. Магия была неплоха две тысячи лет назад… или даже тысячу, А сейчас? Ничто не стоит на месте, везде прогресс движется вперед семимильными шагами. Везде — но только не здесь, где он остановлен искусственно. Если бы люди развивались на этой планете так же, как и на Земле, то уже давным-давно последних орков растаскали бы по зоопаркам.

Эльфы так и не смогли научиться видеть дальше своего носа — они трусливо бежали с Земли, когда люди принялись вытеснять их с привычных мест обитания… допускаю, грубо вытеснять. Еще бы, их век короток, они должны были за несколько жалких десятков лет и дом построить, и наследство детям сколотить… Где уж там думать о том, что лес служит обиталищем каким-то там возвышенным существам, от которых, кстати, ни горячо ни холодно. Эльфы не смогли понять, приспособиться, и им осталось только одно — уйти.

И что же? Они создали себе уникальную систему психологического рабства. Отдавая по капле свои знания, они фактически заставили людей ждать очередной подачки, вместо того чтобы доискиваться до всего самим. Народ должен жить своим умом, а не пребывать в ожидании милостыни от доброго, все понимающего дядюшки, которого такая ситуация более чем устраивает.

И что теперь? Отгородившись от орочьих полчищ живым щитом, эльфы сейчас лихорадочно ищут новые средства для достижения победы. Для чего, чтобы и дальше влачить это же жалкое существование? И стоит ли им помогать в этом?

И я внезапно понял, что эльф прав. Действительно, куда я денусь? Можно натереть на языке мозоли, доказывая всем и каждому, что Дивный народ бессовестно тормозит прогресс и фактически «пасет» людей, как стадо баранов, — но орочьим мечам будут противостоять тела простых смертных, тех самых людей, кого останутся дома ждать жены и дети. Разные то будут люди — и отважные мальчишки, и зрелые мужи. Те, кто мог бы стать великими мастерами, и те, кто всю жизнь проведет в кабаках с кружкой паршивого пойла. Но они люди. Они не виноваты, что их все эти века держали на коротком поводке, не давая сделать ни шагу в сторону. Еще недавно я был готов повести на смерть наш отряд и умереть сам в попытке защитить эту землю от нового набега. Так что изменилось сейчас? Да ничего…

Высокий эльф смотрел на меня, и во взгляде его была печаль.

Он наверняка сумел бы понять многое из того, что я мог бы сказать ему. Он наверняка принял бы упреки — но стоит ли? Да, сейчас я не чувствую ни восхищения эльфами, ни любви к ним. Они довели этот край до того, что сейчас здесь льется кровь и пылают пожары. Но вряд ли они в полной мере виноваты в этом. Скорее, просто таковыми их создала природа. Они были динозаврами, пережившими по воле случая свою эпоху, — и не их в том вина, что там, где надо было вымереть, они избрали жизнь.

Я молча наклонил голову в знак согласия…

Голиаф мерно цокал копытами по сухой, растрескавшейся земле.

Казалось, никакой дождь не способен напитать влагой эти трещины, заставить изнуренную жаждой почву ожить. Редкие чахлые кустики темной, увядающей травы с трудом пробивались сквозь твердую, как доска, корку грунта.

Знакомые облака, черные и мрачные, все так же стремительно неслись по небу, ежеминутно меняя очертания — то в их туманных завихрениях проглядывало чье-то искаженное злобой лицо, то распахивала крылья неведомая птица, тут же сменяющаяся беспорядочной мешаниной серо-черных водоворотов, притягивавших взгляд и прямо-таки гипнотизировавших того, кто осмелился бы поднять глаза вверх. Интересно, здесь когда-нибудь бывает солнце или эта злая, промозглая, неприятная погода царит тут вечно?

Общая гнетущая атмосфера сказывалась и на моих спутниках — все молчали, даже Рейн, который все еще никак не мог отойти от пребывания во дворце Лемелиска — мне казалось, что он будет предаваться восторгам еще минимум неделю. Ан нет — молчит, как воды в рот набрал. И Аманда нахохлилась и с опаской озирается по сторонам. Я ее очень понимаю — здесь прошло ее детство, здесь живут ее родичи… ну, может, и не совсем здесь, но, скажем так, в этом мире. А эти родичи, насколько я понял ее рассказ, в настоящее время не питают по отношению к ней особо теплых чувств.

А это точно другой мир — и солнце над ним странное… если можно назвать солнцем то, что изредка проглядывает сквозь вихрящуюся пелену мокрых черных туч.

Вокруг не было ни души, но я с нетерпением ждал того момента, когда мы наконец скроемся в чаще от глаз, которые рано или поздно непременно нами заинтересуются. Лучше бы поздно…

Окружающая обстановка коню явно не нравилась, но как животное воспитанное и благородное, он этого старался не показывать, лишь изредка всхрапывая — в такие моменты под его гладкой кожей ощущалось напряженное дрожание мышц.

Алия все еще была в полусонном состоянии, в каковом пребывала с того памятного часа… Я снова закрыл глаза, благо Голиаф видел перед собой дорогу и не имел ни малейшего желания с нее сворачивать. Можно было расслабиться и предаться воспоминаниям.

Каменное ложе… если это, конечно, был камень, в чем я несколько сомневался. Твердый, этого у него не отнять, но в то же время теплый и светящийся изнутри ровным голубым светом. Не знаю, что там говорят ритуалы, но заниматься любовью на таком ложе, мягко скажем, далеко не так удобно, как в нормальной постели. И все же нам пришлось пройти через это — я, как уже было сказано выше, осознал всю бесполезность упрямства, а Алия пребывала под воздействием чувства долга — и, прежде всего, долга перед ее погибшим учителем. Одна радость, что эльфы не соизволили встать в круг и не начали петь песни во славу влюбленных — их песни неплохи, но в некоторые моменты хотелось бы избавиться и от посторонних глаз, и от лишнего… м-м-м… шума.

Когда все закончилось, лично я не испытывал каких-то особых ощущений. Я не о любви — моя милая супруга была столь прекрасна и женственна, что я забыл и о жестком камне под нами, и даже о том, что откуда-то, возможно, чьи-то глаза наблюдают за нами, боясь пропустить момент превращения женщины в то, мифическое, Третье Дитя. Надеюсь, мы их разочаровали — я не очень горел желанием увидеть, как моя милая маркиза превращается во что-то донельзя могучее и страшное.

Алия же чувствовала себя неважно — кружилась голова, во всем теле была слабость — по крайней мере так она описала свое состояние. Меня это не на шутку взволновало, поскольку обещали силу, а забрали и то, что было. Но постепенно маркиза приходила в себя и к вечеру уже вполне оправилась, хотя в целом ощущение внутреннего дискомфорта осталось. Эльфы окружили ее таким вниманием и заботой, какого, боюсь, я не увижу никогда в жизни.

Но потом пришлось и поработать — Алия засела за книги.

Всего мы провели во дворце Лемелиска трое суток — и большую часть этого времени Алия твердила заклинания, запоминая длинные вереницы непонятных слов и прерываясь лишь для того, чтобы глотнуть невкусного, но удивительно бодрящего отвара, напрочь отбивающего сон.

Дай им волю, эльфы продержали бы нас у себя и месяц, и два.

Что им, бессмертным, лишняя тысяча человек, которая сейчас погибнет где-то на равнинах Кайены или в лесах Брекланда! Я, разумеется, понимал, что Алия должна освоить как можно больше из того, чем ей, возможно, придется воспользоваться в нашем походе.

Эльфы нисколько не пытались отговорить нас — раз пророчество гласит, значит, ехать необходимо. Вопрос только в том — когда именно.

Постепенно меня начало разбирать зло — сколько же можно, в конце концов! Если уж решили, то надо двигаться, а не просиживать здесь, в безопасности и покое, день за днем без толку и смысла.

Рейн, похоже, тоже уже вдоволь навосхищался красотами дворца и озера, которое упорно не хотело показывать нам наши отражения; Аманда, на которую здесь поглядывали с опаской, вообще была не в восторге от своего пребывания среди эльфов. Наконец, к исходу третьего дня, Лемелиск скрепя сердце согласился, что нам действительно пора.

— Скажите, князь, — спросил я его на прощание, когда припасы были уже уложены, кони стояли под седлами и эльфийские маги начали создавать заклинание, открывающее Портал, — почему в озере не видно наших отражений?

— А вы не догадались, сэр Стас? — слабо улыбнулся Лемелиск, слегка осунувшийся и сникший. За последние дни он тоже спал едва ли несколько часов. — Это иллюзия…

— Но ведь мост настоящий?.. Он лишь покачал головой:

— И озеро, и мост, и дворец… Все это иллюзия, друг мой, но иллюзия, неотличимая от реальности. Эльфы не любят жить среди каменных стен… но для гостей было нетрудно создать условия, которые дали бы им возможность чувствовать себя комфортно и даже уютно. В древние времена многие владели этим искусством, постепенно родились легенды о созданиях, заманивающих путников в уютные домики, где на столах стояла прекрасная еда… А на поверку дом оказывался сырой норой, еда — болотными гнилушками… Нет, мы не практикуем такого обмана, то, что окружало вас, было создано лишь для того, чтобы вы лучше себя чувствовали у нас в гостях.

— А что же это было на самом деле?

— Вы правда хотите это знать? — усмехнулся он. — Да.

— Смотрите… Я могу научить вас простому заклинанию, оно доступно почти каждому, кто владеет хотя бы каплей силы. Это заклинание слова, для него не требуется мысленное усилие. Просто посмотрите на интересующий вас объект и произнесите слова: «Khen ti nell».

Я послушно произнес — никакой, разумеется, реакции. Откуда ей взяться, я ж не волшебник, я только учусь.

— Нет, немного не так, — серьезно заметил эльф. — Вы неправильно произнесли самый первый звук, прислушайтесь…

Старательно воспроизводя странное слово, я повторил магическую фразу. И неожиданно увидел… Тысячелетние дубы, сросшиеся кронами, образовывали чарующий, но одновременно и пугающий воздушный замок, покоящийся на толстых замшелых стволах.

Длинные ветви сплелись в лестницы, зеленая листва сомкнулась над тенистыми коридорами и просторными залами. Здесь живое дерево заменяло все столы и постели, крышу и стены… Странная картина — да, пожалуй, Лемелиск прав. Вряд ли кто будет чувствовать себя легко и свободно в этом… воздушном замке.

— Создать иллюзию неживого легко, — пояснил князь. — Поэтому лестница, замок, ваша постель и стол, за котором вы сидели, все это казалось вам натуральным и естественным. Огонь в камине был настоящим, а сам камин на самом деле выглядел совсем не так. А вот заставить ваше отражение на воде двигаться вместе с вами, так же поворачиваться и наклоняться — для этого требуется много сил, и результат не стоит их затрат. Ведь все это, — обвел он рукой то, что на самом деле было дворцом эльфов, — все это не обман и не издевка, все это было сделано лишь для того, чтобы вы чувствовали себя как дома. Да и заметили это только вы один, сэр Стас.

— Ладно, думаю, нам пора в путь.

— Да, согласен… будьте осторожны. Берегите Алию, она одна сможет вывести вас оттуда. Да, и примите в дар вот это.

Эльф достал из висевшего на поясе мешочка и протянул мне небольшой орех и короткую трубку. Я взял предметы, и шарик прокатился по ладони — обычный орех… нет, если посмотреть внимательно, чуть теплее, чем должен был быть. И куда тяжелее.

Я накрыл его ладонью — так и есть, орешек слабо светился красноватым светом, при ярком солнце этого заметить было бы невозможно. Появилось острое ощущение того, что не стоит пробовать эту штуку на зуб.

— Что это?

— Это оружие. Магическое оружие, лучшее, что мы смогли сделать для вас. Вы же знаете, что такое фаербол, верно? И в орехе, и в трубке заключены настоящие фаерболы, примерно по паре сотен. Мы не так уж много сохранили знаний из предметной магии, это, пожалуй, одно из немногих, что нам доступны. Да и то, она слишком недолговечна. Будьте осторожны, это опасные игрушки. Орех надо бросить во врага и затем мысленным усилием сломать его, тогда огненные мячи вырвутся наружу… эффект вы можете себе представить. Трубка действует так же, но отдает не все фаерболы сразу, а по одному. Вы должны представить, что одно из отверстий закрыто невидимой крышкой, а затем ее откинуть — фаерболы начнут вылетать оттуда один за другим, и вам надо будет только наводить их на цель.

— Благодарю… — Я почти растрогался. Действительно, эти штуки могут оказаться очень полезными, особенно там, где нас будет всего четверо против всей Темной армии. Вот уж не думал, что эльфы смогут столь оригинально использовать магию. — И много у вас таких… игрушек?

— Далеко не всякому под силу надежно вложить в предмет хотя бы одно боевое заклинание, — пожал плечами Лемелиск. — Над этими двумя вещичками три дня работали все лучшие маги моего народа. Не тратьте их по пустякам, помните — начав раскрываться, они уже не остановятся, пока полностью не истратят накопленную в себе магию.

— Я запомню…

— Эй, Стас, очнись!

Я открыл глаза. Мы уже вступали под сень деревьев…. если, конечно, ЭТО можно было назвать деревьями. Нет, вообще-то говоря, было похоже, но в целом лес производил преотвратное впечатление — казалось, что вокруг царили смерть и запустение. Корявые ветки, покрытые темной, почти черной корой, по которой змеились серые жилки плесени, были усыпаны листьями — жесткими, немного жухлыми — в них зелень смешивалась с грязно-коричневым цветом, придавая им неприятный, неживой оттенок.

— Нам действительно туда?

Аманда молча кивнула. В этом мире именно она стала для нас проводником, она знала эти места и знала главное — где находится замок Темной Королевы. Туда мы и направлялись.

Самое обидное, что сколько-нибудь определенного плана у нас не было хотя я и считался командиром, но даже примерно не представлял себе, что именно мы ищем. Идея, столь многообещающая в самом начале, теперь казалась почти лишенной всякого смысла.

Ладно, мы здесь — что дальше? Найти и убить Темную Королеву — отлично, может быть, даже вполне реализуемо. Прихватить заодно и лорда Брюса возражений нет, сделаем. А потом?

Эльфы, спровадившие нас на это мероприятие, относились к отсутствию у меня четкой программы действий на удивление спокойно. Они верили в пророчество и совершенно серьезно полагали, что раз уж Дитю суждено уничтожить зло, значит, так тому и быть и напрягать ум в поисках какого-то решения — сущее излишество. Ищите и обрящете… а с моей точки зрения, это все очень похоже на классическую задачку из старой сказки: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Самая большая проблема даже не в том, куда идти, а в том, что искать. Что нам найти такого, чтобы остановить эту войну? Если, конечно, это вообще возможно, в чем лично я сомневаюсь. Войны не останавливаются по мановению волшебной палочки. Это только в сказке молодой богатырь могучей дланью повергает в прах гнусного чернокнижника и на этом все благополучно заканчивается. Герой увозит девушку, которая почему-то достается ему в виде приза, хотя никто не спрашивал ее мнения насчет этого события. А то бы она сказала, что сундуки у гнусного чернокнижника были не в пример полнее, чем у того воина, который хоть и смотрит соколом, а ничего, кроме меча да порядком загнанной лошади, за душой не имеет. А чернокнижник, кстати, был довольно-таки стар и, дай бог, скоро преставился бы, оставив все вышеуказанное золото кому вы думаете? Ей, разумеется, которая согревала измученное артритом и другими старческими болячками тело. А там уж, будучи богатой и свободной, очень даже легко можно будет подобрать себе таких вот соколов… стаю. В общем, увозит он ее, вокруг воцаряется мир… да с чего бы? Что, перебиты все сподвижники злодея? Ничуть не бывало, вот же они, родимые, и у каждого свои притязания и, заметьте, свои сторонники, число которых прямо пропорционально тем запасам золота, которые данные сподвижники успели банально спереть из сундуков своего прежнего хозяина. И резня начинается с новой силой, благо в тех пресловутых сундуках еще много чего осталось и, следовательно, есть смысл стремиться к ним всей душой и телом.

Я бы определил нашу ближайшую задачу следующим образом.

Аманда, надеюсь, не заблудится в собственном мире и выведет нас к нужному замку. По ее уверениям, Портал вывел нас относительно близко от него, я бы даже сказал — рядом. Попробуем просочиться внутрь — эльфийские плащи, которыми нас снабдили, помогут остаться незамеченными. А там дело дойдет и до мечей.

Обезглавить армию врага необходимо — несмотря на все мои рассуждения, отсутствие сильного лидера вполне может обернуть орков на решение своих проблем путем уничтожения друг друга. К тому же Аманда рассказывала, что особой любви между ними нет, и не только между орками и троллями, а и между тварями одного вида.

Конечно, это будет убийством… ну и черт с ним, как ни называй, но если это поможет прекратить войну или по крайней мере ослабит врага значит, оно того стоит. Попутно, если получится, узнаем у этого самого Брюса, где находится Портал и что его питает. Пробуем прорваться туда. Ну… а там посмотрим.

Если все сложится удачно и мы победим — а я на это надеюсь, то мы попытаемся вернуться назад, в срединные уделы — вот во что я практически не верю. Рассчитывать на победу можно и мы не лыком шиты, и пророчество, будь оно неладно, на нашей стороне. А вот насчет того, чтобы при этом еще и уцелеть — простите, друзья, но в пророчестве о вашем Успешном возвращении ничего не сказано, поэтому рассчитывайте только на свои мечи или что там у вас еще есть? Когти и арбалет? В общем, рассчитывайте на свою удаль и на банальное везение, они вам наверняка понадобятся, и в неимоверных количествах.

— Сколько нам еще ехать?

— Часов пять.

Да уж, можно сказать, нам повезло. Или сама судьба о нас заботится, или просто элементарная игра случая, но Портал вывел нас в этот мир не в полумесяце пути от цели, а совсем рядом. Я поежился от мысли, что пришлось бы день за днем тащиться по этим мрачным местам, ежеминутно рискуя нарваться на орочий патруль.

Собственно, это был вопрос, который, как и многие другие, вообще не был учтен в наших планах. Было совершенно очевидно, что в этом чужом для нас мире мы не сможем долго оставаться невидимыми — рано или поздно нас обнаружат. И скорее всего рано: четверо всадников, да еще и людей — это не может не показаться подозрительным командиру любого патруля. Аманда говорила, что люди здесь есть — кто-то был захвачен в плен, кто-то сам просочился сквозь очередной Портал, да так и остался жить среди этих унылых пейзажей, подальше от лордов и налогов. А были и такие, кто добровольно предлагал оркам свои услуги. Так что люди здесь не редкость — но они, эти местные представители человечества, наверняка не носят эльфийских плащей, серебряных мечей и гномьих доспехов.

Во избежание непредвиденных случайностей, латы теперь я не снимал. Эльфы извлекли из закромов не только доставшиеся мне огнемет и бомбу, нашлось там кое-что и для моих спутников… хотя, говоря откровенно, командиром я здесь был не более чем номинально. Эльфы вообще считали единственно значимой среди нас Алию, свое предсказанное Третье Дитя, а остальных рассматривали как бесплатное приложение к ней. Впрочем, это все несущественно, был бы толк.

Теперь на Рейне тоже были неплохие доспехи — не столь древние и не столь магически защищенные, как мои, но все же эльфийской работы и с соответствующими дополнениями. Если мшистый доспех просто игнорировал все виды направленной на него боевой магии, то серебристые эльфийские латы могли отразить лишь силовой удар — издавна куда более доступный для магов Дивного народа вид волшебного оружия, чем огненное или ледяное колдовство, считавшееся в большей степени прерогативой гномов. Зато оборотни наверняка постараются обходить Рейна стороной — сталь была покрыта тонкой серебряной пленкой, анаплечники, налокотники и стальные перчатки снабжены неплохими шипами, один укол которых обеспечит оборотню несколько неприятных минут с последующим отходом в мир иной. Как я заметил, Аманда стала держаться от своего возлюбленного на приличном расстоянии.

Алию тоже заставили надеть кольчугу — не ту, что была в нашем багаже, а эльфийскую, тончайшего плетения и неимоверно прочную. Лемелиск не обещал, конечно, что ее кольца выдержат удар арбалетной стрелы, на это были способны разве что изделия подгорных гномов, но во всем остальном это была неплохая защита. Аманда, разумеется, щеголяла в своем знаменитом дорожном костюме, который слетал с нее по одному мановению руки — для оборотня такой наряд был просто необходим. Проходив половину жизни в темной рясе, наиболее распространенной одежде среди ее соплеменников, которая хотя и не сковывала движений, но не отличалась даже намеком на элегантность, Аманда теперь наслаждалась возможностью самой создавать себе наряды, в которых утонченный вкус сочетался с совершенно убийственной функциональностью. И кстати, сексуальностью — мысль о том, что достаточно дернуть за одну из пряжек, и костюм свалится к ногам женщины, возбуждает прямо-таки чертовски. Надо будет, чтобы Алия проконсультировалась с ней насчет фасона.

Кони нервничали, да и нам было не по себе. Лес таил неведомые угрозы, да и по рассказам Аманды здесь хватало не только орков — была и кое-какая весьма неприятная в общении живность. Драконы, хотя их порядком повыбили или, что случалось чаще, выловили для участия в боевых действиях, все же попадались в лесах, но они предпочитали леса горные — чтобы деревья были пониже, да и обзор с какой-нибудь скалы гораздо приятнее, чем с лета. Вообще, летали драконы неважно — не столько за счет крыльев, сколько за счет газа, заполнявшего многочисленные полости их огромных, но легких тел. Но и эта курица-переросток вполне могла наделать бед.

Да и среди гадов бегающих, ползающих и плавающих… где-то они здесь еще и плавают… встречались чрезвычайно отвратные особи.

И зубастые, и когтистые, и ядовитые — в общем, полный джентльменский набор. Но самыми опасными, разумеется, были те, кого местная природа наделила хоть и злобным, но, несомненно, разумом.

Аманда, которая практически с самого начала нашего пребывания в этом мире ехала впереди, вскинула руку и же- стом указала — в лес. На этот счет мы договорились заранее — через несколько секунд дорога была пуста. Опытный охотник, несомненно, заметил бы и свежие следы на дороге, и надломленные ветки колючего кустарника, который нехотя пропустил нас, обеспечив кое-какое укрытие. Но дорога была пересохшей, кустарник, в общем, тоже — и нам оставалось только надеяться на то, что следы не станут уж столь явно бросаться в глаза тем, кто сейчас едет нам навстречу.

Мы стояли неподвижно, даже кони, проникнувшись ощущением опасности, старались, как мне показалось, не дышать. Во всяком случае, пробегавший мимо отряд орков, голов в десять, нас не заметил. Я лишний раз подумал о том, что если они двигаются с такой скоростью просто так, то как же они могут рвануть, если это действительно надо?

Стихли вдали ритмичные удары лап по сухой земле, и мы снова выбрались на тракт, если, конечно, эту дорогу можно было назвать трактом. Пора двигаться дальше…

— Как там наши лошади?

— Спят, — несколько картинно пожала плечами Алия, кивнув в сторону наиболее глухих зарослей, — и видят сладкие сны.

Это тоже было одним из новоприобретенных знаний, полученных от эльфов, которые были рады отдать Дитю все, чем располагали. К моему, и даже к ее удивлению, усыпить можно было не только человека, но и любое животное, только подход знать надо. Алия выучила методику быстро, я все еще тренировался, от чего Голиаф временами спотыкался и затем обиженно и осуждающе смотрел на меня. Теперь я был спокоен — наши кони заснули настолько крепко, что не проснутся от естественных причин дня два. Если мы за это время не появимся, то вряд ли появимся вообще.

Теперь замок был перед нами как на ладони — солидное на вид сооружение, высокая зубчатая стена… несколько устаревшая, на мой взгляд, конструкция, и все же по-прежнему достаточно эффективная. Высокие башни по углам и две у ворот. Стандартная для здешних мест планировка. Хотя я бы сделал иначе, да и место для цитадели выбрано не самое лучшие — и лес слишком близко, и рва как такового нет. Вернее, есть, но сухой, без воды, да и довольно мелкий. А это значит, что к стенам мы сможем подойти относительно спокойно, по крайней мере в сумерках, когда эльфийские плащи наиболее эффективны.

Стражи почти не видно, хотя изредка между зубцами стены мелькает фигура орка — то ли патрулирует, то ли просто идет куда.

Конечно, если принимать все слова Аманды за чистую монету… а почему бы и нет, собственно… в общем, раз уж этот лорд Брюс столь крут, то чего ему бояться? Стража, конечно, есть, куда же без нее — но она расслаблена и невнимательна, что нам, безусловно, на руку.

Я взглянул на своих товарищей — да, сильна эльфийская магия.

Даже глядя в упор, не удавалось в полной мере разглядеть их, закутанных в серые плащи. Цвет их все время менялся, сливаясь с окружающей местностью. Не удивлюсь, если на завернутого в эту ткань человека можно наступить и не заметить этого.

Здесь, между деревьями, было несколько более сумрачно, чем на открытой местности. И все-таки я надеялся, что нас не заметят… поскольку если заметят, то можно сразу резать себе горло — итог тот же, но мучиться меньше. В одном месте лес подходил к стенам чуть ли не вплотную — совершенно недопустимая оплошность в фортификационном деле, надеюсь, эта ошибка владельцу замка дорого станет.

Внезапно Аманда подняла руку, призывая всех к вниманию.

По дороге, ведущей к замку, во весь опор мчался жеребец. Он был угольно-черный — как и его всадник, плащ которого бился на ветру. Всадник явно торопился и, судя по тому, с какой резвостью высыпали ему навстречу стражники, был птицей высокого полета.

— Лорд Брюс… — прошептала Аманда, нервно шевеля рукой под плащом. Я знал, что сейчас она теребит пряжку костюма, борясь с желанием скинуть его и броситься в атаку, навстречу верной смерти.

— Охрана там, стало быть, все-таки есть, — заметил я, мысленно прикидывая наши возможности. Возможности у нас были очень даже ничего, но вчетвером штурмовать крепость… это даже интересно. Небось найдется какой-нибудь умелец, легенду сложит.

— А ты сомневался? — хмыкнул Рейн. — Что ж за замок без стражи?

— Мало ли… может, у них здесь не принято ходить в гости без приглашения? Вот и не стерегутся.

— Ну что, двинемся помаленьку, пока они заняты важным гостем?

— Самое время.

Наиболее опасным был бросок от леса до стены — прижавшись к холодному, покрытому мхом и плесенью камню, я напряженно ожидал поднятия тревоги. Но к счастью, все было тихо. Мы ухлопали чуть ли не час, стараясь убедиться в том, что заинтеРесованные взгляды стражи не прочесывают этот угол леса. Один орк все же неторопливо прохаживался вдоль стены, время от времени забредая и на угловую башню, откуда вполне мог бы нас увидеть. На всякий случай Алия всадила в него легкий заряд усталости — пока стражник душераздирающе зевал, опершись на копье, мы и проскочили. Сразу после этого спать ему расхотелось — не стоило прежде времени создавать оркам проблемы. Не дай бог, найдут спящего, начнут разборки… успеет еще вздремнуть.

Мы двинулись вдоль стены, практически перетекая по камню — черепашьими шагами, готовые в любой момент упасть на землю и прикинуться холмиками. Как и ожидалось, здесь была мертвая зона — увидеть нас сверху можно было, только протиснувшись между зубцами стены и свесившись вниз. При обороне смотреть в подножие стен не очень-то и требуется, лей себе смолу, не на голову попадет, так на брюхо брызнет. Сейчас опасность была только снаружи — если какой путник начнет излишне пристально вглядываться в основание крепости, то… Впрочем, на дороге было тихо — влетевший на полном скаку в замок всадник был пока единственным на этот час гостем.

И вот мы у цели… в смысле у ворот. Цель, кстати, недавно на свою голову в замок приехавшая, где-то внутри, и с ней еще придется иметь дело. Аманда утверждала, что в крепости вряд ли наберется более сотни бойцов — да и того скорее всего нет, зачем держать армию здесь, если бойцов можно с толком использовать на войне? Стало быть: охрана на три смены да почетный караул — человек семьдесят максимум. За последние лет восемьсот, а то и тысячу, здесь и слыхом не слыхивали о том, чтобы друг с другом воевать. Крепко их эти лорды в кулаке держат, крепко…

Итак, от семи десятков до сотни. Нас, как уже неоднократно и с сожалением упоминалось, четверо. Правда, каждый из этой четверки кое-чего стоит… С некоторым самоуничижением должен констатировать тот факт, что Алия и Аманда сейчас стоят куда больше нас, их верных рыцарей. Одна — как боевой маг, тем более приобретший якобы новые способности, каковых ни она, ни я как-то не замечали пока, другая — как ничего, кроме серебра, не боящийся оборотень. А мы — всего лишь два меча.

Алия закрыла глаза и медленно покачивалась в странном ритме.

Сон на орков навевает… Я зевнул, и рука дернулась к шлему, глаза протереть. Надо будет все же подумать о том, чтобы направлять эти чары поточнее — вон и у Рейна глаза осоловели, того и гляди свернется калачиком и уснет.

Наконец Алия прекратила свой беззвучный танец и кивнула — все в порядке. Мы медленно двинулись через ворота замка — здесь мирно дрыхли четверо стражников, и у меня просто руки зачесались, так хотелось их прирезать. Понимаю, неблагородно, но остановили меня совершенно не эти соображения — в конце концов, здесь имеет место быть маленькая война, а не дуэль благородных донов.

Проблема была в другом — нас все еще не заметили, и это стоило ценить. Любой приличный замок состоит из нескольких рубежей обороны, а мы проникли пока только через первый.

Мы осторожно двинулись дальше, стараясь держаться тени.

Плащи дружно сменили цвет с землистого на каменно-серый. Меч я пока не доставал — не хватало устроить свалку и начать греметь сталью. На первое время очень сгодятся метательные ножи — щит я снова отдал Рейну, сам предпочитая действовать двумя руками, поэтому сейчас держал по клинку в каждой кисти.

Внешняя стена замка осталась позади, перед нами была внутренняя — и повыше, и потолще, к тому же к ней особенно и таран не подтащишь, поэтому и ворота здесь послабее могли бы быть. Да уж, дубовая доска в меня толщиной, да еще и железом окованная. И разумеется, ворота были закрыты, как и положено в приличном доме. Чтоб сквозняков не было.

Мы этого, вообще говоря, ожидали. Аманда была в замке один раз — но ей этого хватило, чтобы в памяти отложилась общая планировка, по крайней мере части его. Закрытые врата нас не удивили, но ведь наш путь все равно лежит туда, так что теперь Алии предстоит проявить еще одно умение, которому ее научили, — умение контролировать разум противника и заставлять его делать то, что так он делать не собирался. Как и в случае сонной стражи, здесь от противника требовалась расслабленность и скука, а самая большая сложность была в том, что стоит на мгновение отвлечься, и противник выйдет из-под контроля, а то и вовсе сообразит, что еще мгновение назад неторопливо шел к колодцу с камнем на шее не просто так. Поэтому, кстати, столь радикальные мысленные приказы рекомендовалось не использовать.

Снова начался медленный, беззвучный танец. Моя милая супруга еще не вполне качественно направляла свои удары, поэтому я, стоя рядом, прекрасно чувствовал все то, что сейчас роилось в голове у невидимого отсюда стража. Если, конечно, он там был. Ему смертельно захотелось посмотреть, не едет ли кто по дороге.

Разумеется, можно было подняться на башню, оттуда и ВИДИМОСТЬ получше, но эта мысль была ему подкинута лишь для того, чтобы тут же ее отмести без сожаления — на башню… вверх по лестнице… вот еще! Куда проще открыть ворота и глянуть прямо отсюда.

Постепенно я дошел до того состояния, что уже сам едва сдерживался, чтобы не посмотреть, а кто же, и в самом деле, там едет? Рейн уже пару раз оглядывался — сопротивляемость вну-шению у него была послабее… И тут я вспомнил!

Мой воображаемый скафандр! Действительно, во время пребывания у эльфов я так расслабился, что совершенно перестал думать об этом виде защиты. Думаю, что там она и не требовалась, эльфы вполне могли позаботиться и о себе, и о нас. Но вот потом пренебрегать этим не стоило. Я привычно мысленно натянул на себя бронекостюм и захлопнул шлем — ой, какая благодать. Сразу отпало желание посмотреть на дорогу — стало быть, действует.

Створки ворот стали медленно приоткрываться — кто-то, похоже, не выдержал. Щель была уже в руку толщиной, когда танец Алии изменился, и, судя по тому, что Рейн снова отчаянно зевнул, теперь она усыпляла стражей. Интересно, на месте охранника, если он, конечно, что-то потом вспомнит, я бы начал всерьез подумывать об умопомешательстве. Еще бы, сначала неизвестно отчего тянет ворота открыть, а потом возле них и уснуть.

— Все, — тихо сказала Алия, расслабляясь. — Можно идти.

— Ты себя нормально чувствуешь? — обеспокоенно спросил я. В памяти мелькали картины собственного состояния после применения магии, когда и на ногах-то стоять было немалым трудом.

— Да… — ответила она несколько удивленно, как мне показалось. Знаешь, я совсем не устала, как будто ничего и не было.

Может, в этом и заключается та самая небывалая мощь, о которой говорится в пророчестве? Если, конечно, речь шла именно о моей Алии. Не особые умения, не знание новых заклятий — просто неиссякаемый источник силы. Что ж, в нашей ситуации это едва ли не самый лучший выход. Маг, не теряющий сознания после пятого или даже десятого огненного шара — пожалуй, нам есть на что надеяться.

Я аккуратно переступил через дрыхнувшего орка и первым вошел в центральную часть замка. Поодаль развалились еще двое стражей, ничуть не отличавшихся от первого. По крайней мере в плане манеры поведения — оба дружно посапывали, один подложил под голову щит, другой, за неимением такового, прислонился к стене и счастливо пускал слюни. На уродливой клыкастой харе застыло выражение полного благодушия и умиротворения. Если, конечно, я правильно интерпретировал его оскал.

Путь был открыт — и я мысленно прикидывал, где находится остальная стража. Большая часть наверняка осталась снаружи — и, значит, есть способ несколько упростить наше задание. Взглядом показав Рейну, что делать, я навалился на массивные створки. Граф приналег рядом, и вдвоем мы задвинули толстую дверь и с чувством глубокого удовлетворения водрузили поверх нее здоровенный брус, надежно заперший нас внутри вражеского замка. Оригинальный ход, не правда ли… Кстати, когда придет время выбираться отсюда, как мы, интересно, будем это открывать…

Гулкие каменные коридоры — но мы крались, насколько это было возможно, бесшумно. Аманда, которая предусмотрительно оставила свой камзол у лошадей и шла с нами в одном эльфийском плаще, накинутом на обнаженное тело, сразу же рассталась с одеждой и приняла боевую форму — к тому же как бы мы ни старались, но два закованных в броню рыцаря физически не могут передвигаться совершенно беззвучно. Время от времени лязгало железо, и даже пробивающееся сквозь опущенное забрало дыхание казалось громким хрипом, способным всполошить и мертвого. А вот наша милая кошечка передвигалась настолько тихо, что не разбудила бы и дремлющую мышку.

И все же бесконечно это убийственное везение продолжаться не могло. Рано или поздно мы напоролись бы на стражу, которая в отличие от привратников не стояла на месте и имела привычку прогуливаться по коридорам. А Алия, при всех ее талантах, не смогла бы наложить сонные чары на весь замок.

Двое орков вынырнули из-за угла совершенно неожиданно — для них, разумеется, неожиданно, я-то ждал атаки в любую секунду, и замершие в удивлении твари тут же рухнули на пол с ножами в глотках. Шуму это наделало изрядно, но это было бы сущей ерундой, если бы не тот факт, что стражников оказалось трое. Третий, шедший сзади, увидел падающие тела и, к сожалению, струсил.

Вместо того чтобы ринуться в бой и геройски погибнуть, он пронзительно завизжал и бросился бежать по коридору, призывая помощь на своем лающем и непонятном языке. Впрочем, перевод тут особо не требовался, в голосе его радости слышно явно не было. В общем, тот факт, что острейшие когти незамедлительно перевели его вопли в хрип умирающего, уже никакой роли, кроме уменьшения числа защитников на единицу, не сыграл — тревога была поднята.

Если бы я был владельцем замка, мне не слишком понравилось бы, чтобы в моем доме на каждом углу торчали эти мерзкие рожи.

Здешний хозяин придерживался, видимо, другого мнения — орки посыпались на нас, как из ведра. Они лезли изо всех дверей пачками. Нам оставалось только принять бой и уповать на то, что их окажется все же конечное число.

Огненный шар влетел в распахнутую дверь и лопнул внутри, вызвав оттуда вопли боли и ужаса, за ним последовал еще один — Алия уверовала в неиссякаемость своих резервов и лупила фаерболами направо и налево, не утруждая себя выбором более витиеватых заклятий. Бешено катающийся по полу клубок сплетенных тел внезапно разделился на две неравные части — три изуродованных тела, одно из которых еще слабо шевелилось, остались лежать на полу, а пантера черной молнией метнулась навстречу другим нападавшим. В отличие от переодетых сервов этим мальчикам оборотни были не в новинку, хотя обычно и не выступали за команду противника, поэтому встретили ее дружно, и я содрогнулся, услышав визг раненой кошки.

Мысленно напомнив, что ей это не слишком повредит, я уложил очередного противника и оглянулся — Рейн бешено вращал над головой меч, красиво возложив бронированную ногу на бездыханный труп, отбиваясь сразу от пятерых. Учитывая его доспехи, помощь ему пока не требовалась.

Арбалетная стрела, врезавшись в грудную пластину панциря, разлетелась на куски. Орк, порядком удивленный этим фактом, лихорадочно пытался натянуть свое оружие снова, но Алия выбросила вперед руку, и незримый кулак врезался в стрелка, превращая его тело в безжизненную мешанину костей и зеленоватой плоти, с противным шлепком шмякнувшуюся о стену. Еще один урод, аккуратно напоровшийся на услужливо подставленный клинок, сполз на пол.

Распахнулась еще одна дверь, и оттуда вылетел высокий поджарый мужчина. Руки его были пусты, но Алия, не желая рисковать, метнула в него фаербол, расплескавшийся огнем по его лицу, заставив вспыхнуть рыжие волосы. Я отвернулся, чтобы снести с плеч еще одну зеленую башку, а когда снова бросил взгляд в ту сторону, человека в дверях уже не было. На его месте стоял здоровенный зверь, сильно напоминавший тигра, но ровного красно-желтого окраса. Морда горела бешеной злобой, а клыки в полметра длиной наводили на воспоминание с когда-то живших на Земле махайродах — саблезубых тиграх: эта тварь явно была из их породы.

Я метнул нож одновременно с его прыжком — остановить полет могучего зверя было, конечно, невозможно, но прыгнул он, по счастью, на Аманду, переломив ей хребет одним ударом могучей лапы. И тут же завертелся, корчась и воя от боли. Я криво усмехнулся и повернулся лицом к очередному нападавшему. Не зря старались эльфы — посеребренные клинки были до одури эффективны против эдаких тварей. Аманда оправится, что ей сделается, эта же киска — никогда.

Оставляя за собой трупы, мы упорно продвигались вперед. Судя по тому количеству орков, которые заслоняли нам дорогу, мы явно двигались в нужном направлении. Уже не менее трех десятков зеленых туш устилали узорчатый мраморный пол коридора, все меньше и меньше защитников стояло на нашем пути. Когтистая лапа почти оторвала голову троллю, успевшему перед смертью вогнать топор под лопатку пантере — она была единственная из нас, кто принимал удары на себя, я не подпускал орков к Алии, а Рейн, слепо верящий в то, что с его возлюбленной не случится ничего плохого, полностью погрузился в водоворот схватки, его серебристые доспехи давно стали зелеными, но меч по-прежнему вихрем кружился в его руке, отсекая когтистые руки, а по возможности и головы. Аманда зубами выдрала топор из мгновенно затянувшейся раны, и я с сожалением подумал о том, что красавица брюнетка берет на себя слишком много. Хоть каждая полученная рана и не грозит ей смертью, но боль есть боль…

И вдруг все изменилось. Высокие створки дверей распахнулись, и, оттолкнув орков, вперед вышел высокий воин в черных доспехах.

В руке он сжимал меч, а на лице, обрамленном густыми черными волосами он демонстративно не надел шлема, — яростно сиял странный красный глаз, больше похожий на… на объектив, чем на дарованный природой орган. Мгновение он постоял, глядя на то, как Рейн добивает остатки его воинства, а затем шагнул вперед.

Алия метнула в него фаербол, но поскользнулась в крови, заливавшей пол, и неловко упала — огненный мячик попал в меня, бессильно разбившись о зеленое покрытие доспехов. Аманда рванулась вперед, неловко, я бы даже сказал, неуклюже — и, в буквальном смысле слова, запуталась в собственных лапах, не допрыгнув до лорда чуть ли не два шага. Он усмехнулся, шагнул вперед и нанес удар.

Диким, немыслимо отчаянным движением пантера изогнулась, уклоняясь от узкого длинного клинка, и у меня на мгновение мелькнула мысль — почему? И в тот же миг я понял — его клинок, как и мой, был посеребренным, смертельным для нашей воительницы, смертельным даже при малой царапине.

Она не успела… вся гибкость, вся стремительность зверя была вложена в это движение, и все же кончик лезвия достал ее лапу, рассек шкуру, покрытую свалявшимся от крови мехом, и оставил глубокий порез длиной в ладонь. Я знал, что этого достаточно, — и знал, что у меня осталась секунда, не больше. И тогда я прыгнул… насколько может прыгнуть тренированный в условиях повышенной гравитации десантник, даже если на нем и навешано немыслимо много железа.

Прыжок пронес меня чуть ли не половину расстояния до пронзительно визжащей Аманды. В этом крике были боль, ужас неминуемой смерти, обреченность и прощание. Я упал на каменный пол, но посланное в бросок тело продолжало скользить по омытому зеленой жижей полу. Рука схватила валявшуюся рядом алебарду с широким, острым как бритва лезвием, и уже почти лежа я нанес отчаянный удар, вложив в него всю силу, полученную за годы безжалостных истязаний собственного тела.

Лезвие вошло именно туда, куда я целился, — отточенная стальная кромка без усилия рассекла кожу, кость и с грохотом врубилась в камень, высекая из него сноп искр.

Отсеченная по самое плечо лапа оборотня отлетела в сторону.

Теперь можно встать. Я не знал, успел ли я, успел ли остановить ток серебра, стремительно распространявшегося по кровеносной системе кошки. Но знал одно — я сделал, что мог.

Смерть оборотня от серебра — это не магия. Это биохимия организма. Серебро для него — зараза. А заражение всегда или почти всегда можно прервать своевременной ампутацией. Что ж, посмотрим…

— Он мой! — заорал я так, что чуть не сорвал голос, разом перекрыв и лязг железа, и крики умирающих, и дикий вой Аманды.

Рейн, бросившийся было на убийцу своей возлюбленной, как того следовало ожидать, подвернул ногу, и теперь над ним сомкнулась стая орков, лихорадочно ища щель в эльфийских доспехах.

— Алия, таран!

Моя жена поняла меня мгновенно и шарахнула незримым ударом по куче, под которой ворочался, не в силах подняться на ноги, Рейн. Бешенство придало ей таких сил, что из пяти или шести насевших на графа тварей не уцелела ни одна, а мраморный пол брызнул во все стороны каменным крошевом и покрылся глубокими трещинами. Мелькнула мысль, что от такого удара мы вполне могли провалиться этажом ниже.

Рейн, шатаясь, поднялся — ему, похоже, не слишком досталось, доспехи отразили силовой удар, но орки все же порядком намяли ему бока. И все же он уцелел — сработанные Дивным народом латы выдержали уколы ятаганов, хотя теперь они уже не смотрелись как нарядная елочная игрушка. Серебристое покрытие местами было содрано, бок кирасы заметно вмят. Да и подвернутая нога заметно убавила ему ловкости. Пожалуй, он бы сломал ее, если бы не ограниченный ход сочленений панциря.

— Он мой! — снова рявкнул я, опасаясь, как бы Рейн не сделал еще одну глупость. Справиться с лордом он все равно не сможет, но вторая такая попытка — и он просто проломит себе голову о каменные плиты.

Краем глаза я увидел, как Аманда отползает в сторону, и улыбнулся. Кошка была жива, и у нее уже почти отросла новая, совершенно здоровая лапа, на которой с каждой секундой все лучше и лучше виднелись стремительно формирующиеся страшные когти.

Отлично… лорд мог бы добить ее, но на его пути стоял я. И он выбрал меня…

Я не знал, как устроена его защита, но знал ее принцип, а этого достаточно. В голове билась спасительная мысль — лишь те страдали, кто покушался на темного всадника. Те, кто покушался…

Меч взметнулся мне навстречу, и я легко отбил его, выбив из клинка сноп искр. Я твердо знал одно — мне противостоит не человек, я дерусь с пустыми доспехами. Неизвестно, какая магия вдохнула жизнь в мертвый металл, но доспехи ожили и теперь идут на меня. Внутри нет ничего, воздух — и тем не менее этот воздух снова нанес мне удар. Железо проскрежетало по гномьим доспехам, не оставив на них даже царапины.

Я не нападаю на человека. Ни за какие блага земные я не посягнул бы на жизнь этого великого человека, окажись он здесь.

Он милейший парень, можно сказать, я был бы бесконечно рад вечно ему служить. Ему же сладко повиноваться, каким бы это было счастьем. Но его же здесь нет, одни пустые латы, малопонятным для меня образом начавшие самостоятельно передвигаться. Здесь нет человека, только пустые латы, наносящие мне удар за ударом. Моя задача только в одном — расколоть эту железку, и всё — там же внутри ничего нет.

У меня всегда было хорошо с самогипнозом. Сейчас я действительно видел перед собой не рыцаря — совершенно пустые внутри доспехи, как те, что в замках ставят у лестниц для украшения интерьера, — то место, откуда должна была торчать голова лорда, сейчас зияло темным провалом. Откуда-то из воздуха, чуть выше шейного отверстия кирасы, мелькнула вспышка красного пламени, и я ощутил резкую боль в боку. Я знал это пламя, я сталкивался с таким — это был короткий лазерный импульс, легко прошивший древние доспехи. Гномы не знали этого оружия и не придумали защиты от него. Если бы в меня выстрелили из плазменного пистолета — скорее всего кираса отразила бы огненный сгусток. А лазер — это просто свет. Доспехи не защищали от света.

И все же панцирь медленно отступал, гремя сочленениями. Шаг за шагом я теснил его, пока наконец мы не оказались в том зале, из которого этот панцирь так неожиданно вынырнул. Собственно, залом это назвать было бы слишком громко — скорее просто большая комната. Здесь было почти пусто, несколько кресел, камин, столик с бокалами — стальная нога зацепила хрупкую конструкцию, и тонкое стекло вдребезги разбилось об пол. У стены стояла очень красивая женщина, молодая и стройная. Ее волосы цвета воронова крыла спадали на высокую грудь, едва прикрытую длинным платьем с глубоким вырезом. По обе стороны от нее замерли, готовясь к атаке, два здоровенных орка. Женщина тоже сжимала в руках оружие — кинжалы, которые в ее нежных пальчиках смотрелись так несерьезно, что я чуть было не расхохотался. Впрочем, смеяться мне тут же расхотелось — она взмахнула рукой, и тонкий клинок ударил прямо в смотровую прорезь, лишь случайно оказавшись на волос толще, чем следовало бы, и только поэтому не выбивший мне глаз. Брюнетка извлекла из ножен еще один клинок и вновь приготовилась к броску.

Аманда, еще стараясь держать не до конца сформировавшуюся лапу на весу, вновь пошла в атаку — но не на женщину, она знала, чем ей это грозит, — она бросилась на обнаживших клинки стражей, тут же в очередной раз напоровшись на подставленное лезвие. В который раз пришла в голову мысль о том, что слишком уж она полагается на свою регенерацию. Снова раненая кошка взвизгнула, однако когти полоснули по бугристой зеленоватой шее, ударил фонтан крови — черноволосая красавица вздрогнула, когда несколько зеленых капель упали на ее безупречный наряд.

Я продолжал атаковать стоящий передо мной пустой панцирь, краем глаза заметив безмерное выражение удивления в глазах брюнетки. Аманда тем временем приканчивала второго телохранителя, даже не попытавшись атаковать их госпожу. Приятно осознавать, что кое-кто способен учиться хотя бы на собственных ошибках. Лучше бы, конечно, на чужих. Растерзав своего противника, яростно рычавшая кошка снова метнулась назад, в коридор, где Рейн с Алией успешно продолжали отбиваться от наседающего врага. Бросилось в глаза, что лапа пантеры уже почти «созрела».

Мой меч со свистом рассек воздух — я точно знал, что на пути у клинка только воздух и ничего более. А то, что в удар была вложена немалая толика силы, — что ж, может, мне просто так нравится. Резать воздух мечом, слушать его свист — это же здорово, приятный звук, не правда ли? Кстати, на пути у меча было, кажется, какое-то препятствие? Или мне почудилось?

Усилием воли я вернул себя в нормальное состояние. Черный рыцарь стоял передо мной, только в этот раз у него действительно не было головы. Она лежала тут же, у стены, из алого глаза раз за разом били рубиновые импульсы, ударяя в стену, и плавящийся камень уже, как лава из крошечного вулкана, стекал к черной, густой шевелюре. Обезглавленное тело еще несколько мгновений удерживалось на ногах, а потом с шумом и лязгом рухнуло вперед, разжались пальцы латной рукавицы, выпуская меч. Темный лорд пал.

А передо мной появилась новая цель.

Аманда, полностью придя в себя, учинила настоящее побоище среди оставшихся в живых орков. Красавица брюнетка шаг за шагом смещалась вдоль стены к проходу, но каждый раз взмах моего меча заставлял ее возвращаться на место. В том, что ее защищает что-то, аналогичное защите графа, я не сомневался, во всяком случае, проверять это не стоило. Пока среди нас пострадал только один Рейн, легко отделавшийся простым растяжением связок, но ведь могло быть и хуже, поэтому я крикнул своим, чтобы не вмешивались, и занялся красоткой вплотную.

Я видел ужас и панику в ее глазах. Она никак не могла понять, почему на меня не действует ее защита — и где уж ей было догадаться, что я оставался цел и невредим просто потому, что не нападал на нее. Каждый раз, когда серебристый клинок проносился в нескольких дюймах от ее лица, это было поистине случайностью — просто именно в этот момент я пытался отсечь левую заднюю лапку у пролетавшей мимо мухи. И никому не было дела до того, что муха эта существовала исключительно в моем воображении — не важно, какой она была, эта защита, магической или, как я подозревал, технологической, на мух она не распространялась, а к брюнетке я не испытывал ни малейшей враждебности, и, следовательно, меня можно было не трогать.

Ее можно было убить в любой момент… муху, разумеется. Особенно если она сядет на лоб этой красотке. Но пока мы ее… муху… просто погоняем. Надеюсь, женщину это не слишком обеспокоит.

Я ясно видел, что кинжалы в ее руках были простыми, без серебра — и поэтому в промежутке между взмахами дружелюбно поинтересовался:

— Леди желает познакомиться с нашей очаровательной кошечкой?

Почему-то я не сомневался, что она меня поймет, и не ошибся.

Она сделала шаг назад, вжавшись спиной в стену, ее красивое точеное лицо смертельно побледнело. Похоже, это знакомство уже имело место быть, и возобновлять его она не хотела. Кинжалы звякнули о каменный пол, и я опустил меч.

За моей спиной раздалось рычание и, судя по тому, что леди еще глубже вдавилась в стену, эти милые звуки принадлежали Аманде.

— Подожди… — сказал я не оборачиваясь. — Пока не трогай ее, но глаз не спускай. Кто вы, леди?

— А кто вы такой, чтобы задавать мне вопросы? — надменно вскинула она подбородок.

— Я победитель. А вы — побежденная, поэтому извольте отвечать, когда вас спрашивают. Поскольку спрашиваю по-хорошему. Пока…

— Это Вейра, Темная Королева, — сухо заметила Аманда, приняв свой прежний вид и набрасывая на плечи поданный ей Рейном эльфийский плащ. В голосе девушки отсутствовали даже самые слабые намеки на теплые нотки.

— Через час или два от вас не останется и мокрого места, — презрительно заявила королева, пытаясь сохранить величественную позу. Впрочем, удавалось ей это плохо. — Сюда подойдут наши войска… и это будут не жалкие несколько десятков орков. Я буду счастлива, моя дорогая Эмиа, видеть тебя распятой. И твоего приятеля подвешенным рядом с тобой.

— Возможно, так и случится. Но вряд ли тебе суждено это увидеть, Вейра. К тому времени твой труп уже остынет.

Да уж, подружками им не быть, это ясно. И все же как бы Аманде ни хотелось перегрызть королеве горло — и в чем-то я ее вполне понимал, — у меня накопилось много вопросов к этой женщине, и они настойчиво требовали надлежащих ответов.

Аманда позвала Рейна — она хотела, чтобы он помог ей расстегнуть доспехи лорда. Я кивнул — тело просто необходимо было обыскать, мало ли какие сюрпризы может оно таить. Простая мера предосторожности совершенно не помешает.

— Итак, леди, не хотите ли рассказать мне для начала о природе вашей защиты? Чертовски интересно, знаете ли. И, — я прервал готовую было сорваться с ее языка оскорбительную реплику, — позволю себе заметить, что вы будете жить ровно столько, сколько я захочу, надеюсь, это ясно. Так вот, если я не буду получать ответы на свои вопросы, вы станете мне неинтересны и я, пожалуй… оставлю вас одну. Разве что леди Эмиа составит вам компанию.

Ее проняло, я это почувствовал со всей очевидностью. Ни за какие земные блага она не хотела оставаться наедине с Амандой хотя бы на пару минут. И я ее за это не осуждал, поскольку очень хорошо себе представлял, чем закончатся эти посиделки, вряд ли графиню остановит мой приказ.

— Ну, я слушаю…

— Ну почему на вас это не действует?! — почти закричала она.

— Ну, как вам сказать… Управление вероятностью, леди, защищает вас. А я ведь на вас не нападаю, правда ведь? Я просто машу мечом и буду очень рад, если вы не попадете, по неосторожности, разумеется, под лезвие. Но согласитесь, если вы все же попадете под клинок, особенно сейчас, будучи предупрежденной, то уж я-то ни в коей мере не буду в этом виноват.

— Мы нашли на нем вот это… — Алия протянула мне висевший на цепочке небольшой кулон.

Достаточно было первого взгляда, чтобы сообразить: ни к ювелирному изделию, ни к магии эта штука не имеет ни малейшего отношения. Для первого, да в общем-то и для второго, она выглядела слишком уж просто. Небольшой цилиндр, сделанный из полупрозрачного вещества, был теплым на ощупь. Вдоль всего стержня время от времени пробегала вереница мелких красных огоньков.

Я покрутил в руке странную вещичку, ни на секунду не спуская глаз с Вейры. Затем повернулся к ней.

— И что это такое? Она молчала.

— Ясно… у вас на груди тоже висит такая игрушка? Отдайте ее нам.

Она стояла неподвижно.

— Так… леди желает, чтобы ее обыскали?

Медленно, через силу, она подняла руку и опустила пальцы за вырез платья. Затем столь же медленно извлекла оттуда еще один такой же цилиндр. Я спокойно взял его с протянутой ладони.

— Думаю, в данном… только в данном случае, леди, я не нуждаюсь в вашем ответе на мой вопрос. Впредь же будьте осторожны, иначе я вас накажу. Вот так…

С этими словами я резко ударил ее по щеке ладонью. Не сильно, больше для того, чтобы она поняла — я действительно сделаю это.

Признаться, тяжело ударить женщину. Даже если она повинна в десятках, сотнях, тысячах смертей. Даже если она только что чуть не всадила вам кинжал в глаз. Тяжело… и к тому же одобрения в глазах окружающих это не вызывает. И все же я знал, что без промедления и без сожаления убью ее, если только она не убедит меня в том, что более ценна для меня в живом виде. Рассказы Алии и Аманды о зверствах, которые творили, направляемые этой тонкой нежной ручкой орки, начисто выбили из меня всякие мысли о рыцарстве… по крайней мере в отношении этой конкретной особы.

Она отпрянула, и тут я полностью осознал, что именно у меня в руках. Когда я угрожал ей, я уже подозревал это, но только подозревал. Как бы это ни называлось, но на моей ладони лежали приборы, служившие защитой пресловутым черным всадникам.

Я протянул один из них Алии, другой — Рейну.

— Надевайте.

Они переглянулись, но спорить не стали — слабо искрящиеся кулоны скользнули под одежду — оба и так поняли, что этим штукам, похоже, нужен был контакт с телом. Несколько запоздало я подумал о том, что эти штуки могли быть опасными — не дай бог, были бы настроены на конкретного владельца, могли бы и взорваться. Слава богу, обошлось — а об этом недомыслии можно и не рассказывать, не подрывать, так сказать, авторитет.

— Итак, теперь вы остались без защиты. Теория вероятности снова благоволит ко мне… — начал было я, но она прервала меня.

— Вы слишком умны, слишком догадливы. Вы не простой воин…

Это она верно подметила. Тут я вспомнил о том, что у меня, помимо долга перед здешним народом и моими друзьями, есть еще задание, которое тоже надо выполнять. Кажется, настал подходящий момент, и, думается мне, лучшим выходом будет сыграть в открытую.

— Я такой же гость здесь, как и вы.

Слово «гость» я произнес с особой значимостью. В первый момент она не поняла, но потом до королевы начал медленно доходить истинный смысл сказанного. Ее зрачки расширились, и она ошеломленно уставилась на меня.

— Вы… хотите… сказать…

— Да, а что в этом такого? — деланно удивился я. — Подумаешь… Мой корабль потерпел аварию, но, думаю, за мной скоро прибудет помощь. А пока наведу здесь порядок.

Лицо королевы озарилось светом — и это счастье в ее глазах сразу дало мне знание того, что она сейчас скажет. Она не удержится, не сможет — и выложит сейчас все, что знает, лишь бы больнее меня уколоть. Это ведь единственное оружие, которое остается у нее. Так и есть, она расправила плечи и надменно — куда девалась столь заметная еще минуту назад пришибленность — рассмеялась мне в лицо. Смех у нее, надо сказать, несколько неприятный.

— Помощь? Помощь к тебе не придет… Ты кончишь свои дни на этой планете, пришелец. Каждый создаваемый Портал укрепляет резонансное поле, разрушающее любую искусственную энергетическую систему.

— Ерунда, с Порталами я разберусь. А там, глядишь, и поле исчезнет.

— Исчезнет, — насмешливо кивнула она. — Но ты до этого не доживешь. Мы пробыли в этом проклятом мире тысячу лет, но за это время поле лишь поднялось над поверхностью, но никуда, слышишь, ты, кретин, никуда не исчезло! А то, что возникло от вновь созданных Порталов, еще и укрепило его. Ты обречен, ублюдок!

— Ваша манера выражаться, леди, оставляет желать лучшего, — небрежно заметил я.

— А мне наплевать! Говоришь, ты победитель? Ха! Ты пленник! Такой же, как и я, даже если твоя тюрьма теперь будет просторней, чем моя. Мы, крии, покорили много планет, когда-нибудь мы найдем и уничтожим твою тоже, сосунок. И я рада, что ты будешь жить здесь и знать, что твой мир ищут. Мы умеем добиваться цели. И ты никого не сможешь предупредить! Что, сопляк, похоже это на победу?

— Не смогу предупредить? — продолжал я ей подыгрывать, старательно изображая беспокойство. Судя по их уровню развития, вряд ли они могли бы серьезно угрожать Земле. — Но… может, у вас остались какие-нибудь средства связи…

— Идем, я все покажу тебе. Я ничего не стану скрывать! — Она откровенно веселилась, уверенная, что повергла меня в пучину отчаяния. — Тысяча лет, кретин, тысяча. Все давно вышло из строя, только реактор еще работает, но и он в основном лишь греет мне воду в ванной.

— Реактор? — Моя заинтересованность была самой что ни на есть неподдельной, вот уж чего не ожидал. Отличная новость, черт подери. Девочка, только покажи его мне, и я… может, даже оставлю тебе жизнь. Если Аманда сильно возражать не станет. Я постарался, чтобы голос не выдал степени моего интереса к словам королевы. Она, по счастью, слишком упивалась своей психологической победой, чтобы прислушиваться к каким-то там интонациям.

— Ты хочешь его увидеть? Ладно, думаю, мне стоит показать вам былое могущество криев. Пойдем, здесь недалеко.

Пока она вела нас по длинным коридорам, я, следуя за ней тенью и не выпуская из руки метательного ножа, думал над ее словами. Она, очевидно, не лжет, это подтвердила Аманда, хотя и добавила, что в последних фразах Вейра несколько отошла от истины. Сейчас меня куда больше интересовала информация насчет резонансного поля. Итак, поле возникает при создании Портала и потом рассеивается очень долго, медленно поднимаясь над планетой и истончаясь до полной прозрачности и, наконец, исчезновения.

Если это так, то… Значит, и в этом она права, мне действительно доживать остаток моих дней здесь. Если, конечно, этот остаток будет достаточно велик, в противном случае переживать по такому поводу не стоило. Да и вообще, надо ли было грустить оттого; что останусь здесь? Признаться, морально я уже был вполне подготовлен к такому исходу. И не сказать, чтобы я очень уж возражал — красавица жена, чистый воздух, мирная жизнь. Ну, насчет мирной, это вопрос тот еще, но, с другой стороны, смотря что с чем сравнивать.

И все же сигнал подать я смогу — если только эта дурочка действительно покажет мне реактор. Мне нужна электроэнергия, и много — тогда все будет отлично. Сергеев получит информацию и заодно мое заявление об отставке. И задание будет выполнено, и совесть чиста.

Было сильно похоже, что в самом замке живых практически не осталось никто нам по дороге не встретился, и даже массивная дверь, которая плавно ушла в сторону, явно управляемая электродвигателем или чем-нибудь в этом духе, никем не охранялась. Вейра ввела нас в относительно небольшой зал, освещенный мягким белым светом, льющимся с потолка. Небольшой участок стены занимал самый настоящий контрольный пульт — многочисленные световые индикаторы сейчас мигали и переливались разными цветами. Основную часть комнаты загромождала золотая клетка из двух секций. Интересно, каких птичек здесь содержали? В настоящее время клетка была пуста.

— Что это? — спросил я.

— Здесь мы держали… пленников, — небрежно бросила королева.

Ну, то, что она врет, яснобыло и без способностей Алии. И все же я оглянулся на мою маркизу.

— Это правда, — шепнула она мне. — Но, знаешь, какая-то странная правда, неполная, что ли. Она не лжет, просто всего не говорит.

Тем временем Вейра подошла к пульту. Аманда бдительно следила за тем, чтобы королева ничего не касалась. Теперь, когда законы вероятности уже не стояли на страже ее благополучия, Вейра старалась не напрашиваться на неприятности. Она прекрасно понимала, если что… разумеется, Аманду мы потом упрекнем или даже как следует отругаем, но ей, королеве, это будет уже совершенно безразлично.

— Здесь находилось сердце нашего корабля! — Королева говорила все так же надменно, с чувством превосходства.

Было видно, что она надеется поразить нас. Она поразила. Я лихорадочно пытался припомнить, какой из земных приборов способен был бы проработать десяток веков… да что там десяток, половину хотя бы, — и на ум ничего не приходило. Я склонился над пультом, внимательно рассматривая индикаторы, снабженные непонятными надписями. Собственно, я вряд ли разобрался бы, даже если бы они были написаны на понятном мне языке — будь я специалистом в области техники, я бы, простите за убогий каламбур, был бы не десантником, а техническим специалистом. Ну, тут уж кому что дано, кто-то разбирается в микросхемах, а кто-то — в мордобое.

— Рейн, смотри! Тебе это ничего не…

Ровно одна секунда. Один миг, в течение которого все смотрели только на меня — и королеве хватило этого времени. Она отскочила назад, с ничтожным опозданием среагировавшая Аманда бросилась за ней, но было уже поздно. Прутья золотой решетки захлопнулись за Вейрой, и она оказалась внутри. Птичка в золотой клетке. Я понял, что сейчас она начнет петь.

И действительно, не прошло и нескольких секунд, как Вейра, нажав какую-то кнопку на небольшой приборной доске, заговорила.

Теперь она не скрывала ликования — и у меня мороз прошел по коже при мысли, что она имеет на это основания.

Меч, напитанный силой, врезался в прутья… и с протяжным, жалобным звоном отскочил. Я нахмурился и попробовал еще — с тем же эффектом. Ткнул мечом между прутья ми — клинок наткнулся на непреодолимое сопротивление. Мимо моего плеча пронесся сверкающий шарик фаербола и бессильно растекся по прутьям — ни одна искорка не влетела внутрь клетки.

— Вы все сдохнете! — бесновалась за непробиваемыми прутьями Вейра, все же стараясь не подходить к прутьям излишне близко. — А я, я останусь наблюдать за тем, как вы будете умирать. Это будет самым приятным зрелищем в моей жизни. А потом я поведу войска в срединные уделы и не оставлю там камня на камне. Я сожгу все, что может гореть, — но вы будете первыми!

Рейн попытался открыть дверь — будь это возможно, королева так не злобствовала бы, поэтому я и не ждал от этой попытки какого-то результата. И все же результат был, хотя и несколько странный. Граф чертыхнулся и отдернул руки от тяжелой двери.

— Колется…

Я взглянул на его руки — на них были стальные латные перчатки. Интересно, что же это его так укололо сквозь металл?

Были определенные подозрения, и радости они мне не доставили.

Похоже, насчет того, что вся их техника вышла из строя от времени, Вейра слегка слукавила.

— Свет… — прошептала Алия.

И действительно, в комнате стало заметно светлее. В первый момент я подумал, что потолок стал получать больше энергии и от этого светиться сильнее, но потом я заметил ЭТО.

Казалось, вокруг нас вьются живые существа, только они были похожи на длинные, размазанные полосы золотого света. Эти полосы обтекали нас, кружась в стремительном и чарующем танце, устремляясь вверх, а оттуда — снова вниз, но уже не к нам, в ту часть клетки, где злобно хохотала королева.

— Рейн, я не знаю, что это, но это надо остановить!

С размаху я опустил меч на гладкую панель пульта — обычный металл, магический клинок способен рассечь его на куски, но… вдруг вспомнились слова моего давнего знакомого, лешего — «а что не сможет он разрубить, то не от мира сего». Ох, черт, а ведь действительно, уж что-что можно с полным основанием назвать «не от мира сего», так это космический корабль, в котором мы сейчас, по сути, находились. Проклятие, это же надо так вляпаться.

Внезапно я услышал легкий вскрик Аманды, обернулся и увидел Алию. И такой же вскрик застрял у меня в горле…

Ей было на вид лет тридцать пять. Морщинки в уголках губ и глаз, кожа уже не была столь же юной и упругой, как несколько минут назад, да и сами глаза уже не казались столь голубыми, как будто внезапно выцвели… И Аманда выглядела немногим лучше — тоже осунулась и постарела, в ее роскошных черных волосах засеребрились отдельные седые нити.

— Мы стареем! — крикнула Алия, поняв, что случилось. Она ударила по золотой клетке невидимым кулаком, ударила с такой силой, что разнесла бы на куски средних размеров скалу — но золотые прутья лишь вздрогнули, принимая на себя удар, и всё…

Я снова грохнул мечом по пульту, когда в голову вдруг пришла она, единственная, чертовски своевременная мысль. Черт, я же думал об этом когда-то, почему же не подумал теперь, когда это действительно стало нужно! Глаза уже шарили по пульту, отыскивая то, что сейчас непременно должно было здесь быть, обязано было. И я нашел — узкое отверстие, не сразу и заметишь. Но оно было именно там, где я бы его расположил, и как раз того размера, что был мне нужен.

— Рейн, ключ!!! — завопил я, с ужасом ощущая, что слова выходят из горла тяжело, с хрипом, и латы давят на плечи странно тяжко, как будто я впервые взгромоздил на плечи стальные доспехи.

Граф понял моментально. Сдернув с шеи тонкий, но очень прочный шнурок, он бросил мне то, что на этом шнурке висело. Мы не стали, по зрелом размышлении, прятать ключ обратно в рукоять меча, мало ли что, теперь граф носил его у сердца, и не зря — я видел, как сверкнули глаза Вейры, я слышал, как она замолкла на полуслове.

Ключ лег в прорезь, как будто там и был. Но на этом дело и застопорилось, он совершенно не хотел ни поворачиваться, ни вдавливаться — в общем, ничего делать не хотел. К тому же, осмотрев слезящимися и явно с начинающей развиваться дальнозоркостью глазами эту прорезь, я понял, что здесь что-то не то, повернуться ключ не смог бы в принципе.

Взгляд лихорадочно скользил по матовой металлической панели, цепляясь то за вдруг сменивший цвет индикатор, то за небольшой выступ на пульте, вроде подставки для чашки с кофе. Еще мелькнуло перед глазами видение прекрасная брюнетка, закинув ногу за ногу, сидит у пульта в мягком глубоком кресле и изящным движением ставит крошечную дымящуюся чашечку в углубление…

Кофе на пульт не ставят!

Я лихорадочно, трясущимися пальцами с набрякшими, узловатыми сосудами, стал отвинчивать навершие своего клинка. Я должен оказаться прав, должен потому что иначе жить нам осталось считанные минуты. Сейчас я не смотрел на Алию, но я знал, как она выглядит. Знал, глядя на свои пальцы, которые сейчас раз за разом соскальзывали с рукояти меча, но каждый раз все же проворачивая ее хоть на половину, хоть на четверть оборота. Еще одно усилие, еще… брызнула кровь из-под треснувшего ногтя, ставшего вдруг ломким и ненадежным, но уже виден конец тонкой резьбы и вот дело сделано — рукоять разваливается на две части, со стуком падающие на пол, и в руках у меня остается яростно сверкающий голубыми сполохами самоцвет… голубыми? Я даже не заметил, что камень изменил цвет… Неудивительно, зрение стало совсем ни к черту, правый глаз вообще смотрел на мир сквозь дымку, с каждой секундой утрачивая и эти жалкие остатки зрения. Кажется, это называлось катарактой… не важно. Сейчас существенно только одно: отключить питание. Тогда этот кошмар прекратится.

Мои дрожащие пальцы установили кристалл на площадку — она идеально подошла ему, но рука дернулась, и камень полетел на пол.

Я уставился себе под ноги, с ужасом осознавая, что уже почти ничего не вижу.

— Аманда! — крикнул я… нет, это был не крик, это был хрип.

Но она услышала меня и поняла.

Аманда — оборотень. Ей отпущено больше жизни, чем нам. Немного, но все-таки больше. И сейчас, старея с той же скоростью, что и мы, эта кошка все равно находится чуть в лучшей форме.

Иссохшая, морщинистая рука была стара, как и наверняка все тело. Я еще увидел совершенно седую гриву — все остальное расплывалось в тумане. Но рука не дрожала, и камень занял то место, которое для него предназначалось. Комнату теперь заливал яркий синий свет — даже мои, уже почти слепые глаза видели этот маяк, и я совершенно точно знал, как найти то место, где из пульта торчит головка ключа. Вот он, ключ, здесь, чуть ниже этой яркой голубой точки… Он не повернется, не может повернуться.

Значит, его надо вдавить. Моя ладонь ударила по ключу, слабенько, еле-еле — и все же металл разорвал дряблую кожу, и что-то теплое заструилось по ладони. Но я почувствовал, как ключ поддался, совсем немного, на несколько миллиметров. И еще услышал надрывный, жуткий, звериный крик Вейры.

А затем я потерял сознание.

Я медленно открыл глаза и поразился, насколько же все затянуто туманом. Тело, казалось, было налито свинцом, но я все же был уверен, что смогу встать. Все кончилось… что ж, пророчество не говорило о том, что мы вернемся. Как и о том, что мы вернемся прежними. Сколько лет пролетели для нас в эти несколько минут — пятьдесят, шестьдесят? Не так уж и важно, все, что осталось, то мое. Дело сделано… по крайней мере я на это надеялся.

Откуда такая уверенность? Не знаю… возможно, ее вселил в меня тот самый вопль, что я услышал напоследок. Так не кричат даже от боли, так орут только от ужаса, от безмерного, беспредельного, черной пеленой застилающего мозг ужаса.

Внезапно на мой лоб легла чья-то прохладная рука, и я закрыл глаза. Я знал, что сейчас снова открою их и увижу лицо той, кого люблю. И я знал, каким будет это лицо… что ж, никому еще не удавалось перехитрить судьбу. По щекам покатились слезы. Ну, десантник, возьми себя в руки.

Теперь я видел, к моему удивлению, гораздо лучше. Можно сказать, совсем хорошо. Я бы даже утверждал, что вижу просто прекрасно, как и раньше. Но наверное, это было самообманом.

Поскольку то, что я видел, никак не могло существовать на самом деле. Ну не могло и все тут — слишком уж это было невероятно, чтобы прямо перед моими глазами находилась Алия, юная и прекрасная, даже лучше, чем прежде. Это мое умирающее сознание рисует на прощание утешительные картины, чтобы смерть не казалась столь страшной. Смешно… да я, наоборот, горжусь, можно сказать.

Попал-таки в элитную и немногочисленную категорию десантников, умерших от старости на боевом посту. Сколько таких было за всю историю Федерации пара, тройка? Вряд ли больше. Я устало смежил веки…

— Стас, любовь моя. — Ласковый голос проник в мой мозг, настойчиво пытаясь заставить меня снова собраться с силами. — Очнись, милый, все хорошо. Все кончилось. Открой глаза и посмотри на меня.

Алия просит? Ну конечно, раз она просит, как же я могу ей отказать… Ни в коем случае. Если моей возлюбленной хочется, чтобы я открыл глаза, я их открою, мне не трудно. Вот, пожалуйста…

Снова перед моим взором возник милый сердцу образ. Только теперь я видел ее очень хорошо, до мельчайшей черточки. И столь желанные, нежные, сладкие губы говорили мне, что все в полном порядке, что можно встать, надо только заставить себя это сделать. Ну кто, собственно, может сопротивляться желанию столь красивой женщины? Правильно, никто.

Я встал и встряхнулся, как вылезшая из холодной и мокрой реки собака. Так, я окончательно пришел в себя и теперь медленно огляделся по сторонам. Алия… нет, это не мираж и не горячечный бред, она снова молода и прекрасна. Я вижу, как у пульта, теперь молчащего, ничком лежит Аманда. Она не шевелится, но тело чуть трепещет, выдавая слабое дыхание. И у нее снова черные, без единой серебряной нити, волосы. Рядом, прижимаясь к ней, лежит Рейн. Я не вижу его лица, оно скрыто шлемом, но, подозреваю, он тоже пришел в норму.

На пульте не горит ни единая лампа. Тут же я заметил, что и в помещении нет света, вернее, ранее освещавший зал потолок теперь погас, а яркое голубое свечение исходит от камня, все так же стоявшего на ровной площадке у пульта. Камень освещал и еще кое-что…

Алия начала приводить в себя Рейна — интуитивно она поняла, что ему досталось больше. Я знал, что она сейчас делает, когда-то слышал ее объяснения. Можно вливать в тело человека жизненную силу. Свою, конечно, откуда другой взяться-то… хотя я сильно подозревал, что совсем недавно одна властительница пыталась влить в себя мою жизненную силу. Не спросив, кстати, на этот счет моего мнения.

Я смотрел на то, что еще несколько минут назад было стройной юной женщиной. Вряд ли ей можно было дать больше двадцати лет.

Теперь же…

Передо мной, за золотыми прутьями клетки, лежал труп. Нет, это не было мертвым телом той девушки, которую я видел и которой даже немного восхищался — красота всегда красота, даже если за ней кроется черная душа. Теперь же это было тело древней старухи — ввалившиеся щеки, изборожденные морщинами, приоткрывшиеся истрескавшиеся, белесые губы открывали беззубые десны, клочья седых волос большей частью выпали, местами обнажив череп, иссохшие руки, скрюченные в последней попытке открыть замок. Нет, она не успела, но я знал последние мысли, пробегавшие в голове, теперь обтянутой желто-серой старческой кожей — выбежать, сбить камень, выдернуть ключ… Но она не успела. Потому что там, где нам достались минуты, ей не было дано и нескольких секунд. Все произошло почти мгновенно.

Я снова повернулся к друзьям. Рейн уже сидел и тупо озирался по сторонам, медленно приходя в себя. Алия трудилась над Амандой — да, если запас магических сил девушки был неисчерпаем, то она в два счета поставит нашу киску на ноги. Я наклонился и поднял с пола детали разобранного эфеса. Собирать меч было, пожалуй, рановато — пока еще нам нужен свет. Что-то я сомневаюсь, что будучи упрятанным в рукоять меча, камень будет сиять столь же ярко.

К тому же мне сейчас нужно было еще кое-что сделать. Где-то здесь находился энергетический генератор. Я должен, я просто обязан его осмотреть.

Поиски заняли всего несколько минут — да и то потому, что сюда попадало слишком мало света от камня. Видимо, это была простая автоматика… или даже механика. При отключении энергии автоматически открывался люк, ведущий черт его знает куда.

Похоже, придется лезть — но нужен хоть какой-нибудь источник света. Я шарил по невидимым стенкам довольно узкого туннеля, силясь определить, что меня там ждет, и надеясь, что не замкну ладонью пару контактов, когда рука вдруг наткнулась на что-то вроде кнопки. Кнопка? Жми ее, десантник. Там разберемся.

Внезапно туннель осветился — редкая цепочка тусклых лампочек залила рассеянным светом длинный, метров десять, лаз. Отсюда было видно, что там, в конце, он расширяется. Что ж, значит, нам туда дорога…

Рейн, пошатываясь, встал — было видно, что он уже почти пришел в себя и его неустойчивое состояние имеет скорее психологическую, чем физическую природу.

— Э… граф, позвольте?

— А? — Он уставился на меня, как на призрака. Подозреваю, несколько минут назад я выглядел не лучшим образом.

— Я это, я, друг мой. Помогите мне снять доспехи.

— А?

Так, с ним все ясно. Ему еще нужно несколько минут, чтобы очухаться окончательно. Подождем. Аманда зашевелилась и села.

Алия выпрямилась и облегченно вздохнула. Затем повернулась ко мне.

— Я не ослышалась? Ты собрался снимать доспехи?

— Только на время, любовь моя. Мне очень нужно заглянуть в один укромный уголок, но, боюсь, в латах я туда не пролезу.

— Очень-очень нужно? — спросила она совершенно серьезно.

— Очень-очень-очень.

— Ладно, давай я тебе помогу.

Вообще говоря, опыт у Алии в этом деле был если и не слишком долгий, то уж наверняка достаточно интенсивный. Поэтому от железа я избавился быстро. Сложнее оказалось убедить маркизу, что сопровождающие мне не нужны — на это ушло по крайней мере втрое больше времени. И все же консенсус был достигнут и в этом вопросе, и я двинулся по узкому лазу.

Когда я выбрался наружу, народ в целом уже чувствовал себя нормально. Рейн заинтересованно разглядывал останки королевы — подозреваю, что столь бурный интерес основывался большей частью на том, что, промедли мы чуть-чуть, и в таком состоянии находился бы он сам. Аманда сосредоточенно изучала в зеркале свое отражение. В мертвенно-голубом свете кристалла кожа казалась неживой, но она как-то обходилась.

— Нашел ты там что-нибудь? — поинтересовалась Алия.

— Нашел…

В руках у меня было несколько плоских коробок размером с книгу. Там, в машинном зале, я нашел простой и понятный предмет — отвертку с обычной пластмассовой ручкой. Пришлось порядком повозиться, снимая панели и откручивая один блок за другим, — и все же в конце концов я обнаружил то, что до ужаса было похоже на обычную батарею. На ее торце виднелись несколько контактов и, когда я их закоротил той самой отверткой, хлестнуло так, что металл расплавился и перед глазами долго плясали огненные сполохи — а контакты, между прочим, даже не покоробились, лишь слегка покрылись копотью от прошедшего мощного разряда.

Я собрал их все, какие нашел, — пять штук. Теперь оставалось только доставить их назад, домой, — и там уж я разберусь, как ими воспользоваться.

Теперь, когда мои дела здесь были сделаны, пора было подумать и о том, как отсюда выбираться. С другой стороны, наша задача была выполнена не полностью — Портал скорее всего работал, поскольку к генератору, очевидно, ни малейшего отношения не имел. Но искать его в чужой стране, да еще среди орков, от которых мы отличались, можно сказать, радикально, — верный способ самоубийства. Хотя, может, просто спросить, где он находится. Если после учиненной Амандой бойни найдется, у кого спрашивать.

— Ну, друзья… нам, кажется, пора двигаться.

Мы с Рейном навалились на дверь — лишенная электропривода, она упорно не желала открываться. После нескольких минут отчаянных усилий нам удалось ее чуть-чуть сдвинуть — дальше уже дело пошло легче. Я, правда, несколько опасался за целостность мечей, использованных в качестве рычагов, но все, слава богу, обошлось.

В коридоре было тихо — никто не поджидал нас за дверью с обнаженными ятаганами, не свистели стрелы.

Мы торопливо, но без особого шума пробирались по направлению к выходу, когда Аманда вдруг замерла и подняла руку, призывая всех к полной неподвижности.

Я прислушался — в абсолютной тишине слышалось чье-то невнятное бормотание. Так бывает, когда человек от скуки разговаривает сам с собой. Аманда беззвучно, как это умела только она, двинулась вдоль запертых дверей, на мгновение задерживаясь то у одной, то у другой. Наконец она удовлетворенно кивнула и указала на одну из них.

Я, стараясь не греметь латами, подошел к ней. Дверь была закрыта изнутри, но осмотр показал, что стоит там банальный засов, да еще к тому же весьма хлипкий. Знакам попросив товарищей чуть раздаться в стороны, я нанес хороший удар бронированной ногой по тому месту, где изнутри находилась задвижка.

То ли дерево было несколько более ветхим, чем я предполагал, то ли я слегка перестарался, но дверь не просто распахнулась — она слетела с петель. Раздался звон бьющегося стекла… Я счастливо улыбнулся — на меня смотрел наш давний знакомец, старикашка маг, когда-то сумевший захватить Алию в плен. У его ног лежал небольшой поднос, щедро усыпанный битыми колбами, пробирками и мензурками, — похоже, наше появление здесь было для него полной неожиданностью.

Он узнал меня — и, к моему удовлетворению, не стал делать глупых телодвижений, наподобие кидания в меня огненных мячиков.

Вместо этого он просто уставился на нас, открыв рот и вытаращив от удивления глаза. И мне показалось почему-то, что он слышал звуки боя, а его удивление говорит о том, что колдун не понимает, почему же это мы до сих пор живы.

Я огляделся — больше всего это помещение напоминало смесь библиотеки с лабораторией алхимика: толстые фолианты в стенных шкафах, связки каких-то трав и мерзких на вид сушеных созданий, лабораторный стол, во многих местах подпаленный и изъеденный…

Типичное логово ученого. И подозреваю, эти вот книги хранят в себе немало такого, что вполне может отправить на тот свет и одного, отдельно взятого человека, и весь этот замок со всеми, в нем находящимися. Да и сам алхимик отнюдь не выглядел особо человеколюбивым; если моя ненаглядная Алия была волшебницей, то этот — типичный колдун.

— Привет! — улыбнулся я ему, надеясь, что от моей улыбки у него мороз пойдет по коже. Его взгляд метнулся на меня, затем в сторону Аманды, потом снова ко мне… я заметил, как его кожа посерела, а на лбу выступили капельки пота. Руки старика заметно дрожали — похоже, он пребывал в глубокой уверенности, что сейчас его отправят в мир иной, да еще каким-нибудь особо неприятным способом. Откровенно говоря, мне не слишком хотелось его переубеждать, мерзопакостный был старикашка.

— Что вы от меня хотите?! — затравленно взвизгнул он, отступая назад и хрустя стеклянным крошевом.

— Проявления доброй воли, — усмехнулся я. Пожалуй, старикашка попался нам очень даже кстати. Если уж этот специалист не знает того, что мне нужно… знает, куда он денется. — Где расположен Портал?

— За замком… — машинально ответил он и тут же испуганно зажал ладонью рот. Глаза его округлились от страха.

— Кстати, мальчики и девочки, и что нам стоило обойти это строение кругом? Сами бы все и увидели. Ладно, пошли, посмотрим на это творение. А ты, дед, не трясись, я же тебе обещал, что жить будешь? А я свое слово держать умею. Только, не обессудь, придется тебе немного поработать. Надо будет прибрать за собой, дед, ты Портал сделал, тебе его и убирать, так что давай, пошли, и без глупостей. Защитить тебя некому, твои господа уже успокоились навеки, можешь мне поверить.

Учитывая его молчание, Портал действительно его рук дело.

Что ж, так оно и лучше. Во всяком случае, если я правильно понял то, что говорила Аманда, закрыть Врата сами мы могли бы и не суметь, а ему гораздо проще, сам смастерил, сам и разломает.

Чернокнижник затравленно посмотрел на меня и хотел что-то возразить, но Аманда нежно ему улыбнулась, показав два ряда аккуратных белых зубов. Видать, у колдуна мелькнуло воспоминание, что эти жемчужные зубки могут иметь и другую форму, поэтому он живо отбросил попытки ввязаться в спор и суетливо заверещал:

— Мне нужно кое-что взять, благородный рыцарь… Книга, в ней содержатся заклинания на такой случай. Конечно, я все сделаю, но, позволю себе напомнить, милорд обещал оставить меня в живых.

— Бери что надо, и побыстрей. И я не советую тебе играть со мной двойную игру, ты, помнится, уже пробовал меня достать. Не вышло тогда, не получится и сейчас.

— Что вы, что вы, милорд… И в мыслях не было.

Ну, в мыслях у него было, допустим, много чего. И в основном разные гадости — уж в этом-то я ни капли не сомневался.

И все же, пока Аманда не спускает с него отнюдь не доброжелательных глаз, а Алия в любой момент готова запечь его в собственном соку, колдун поостережется делать резкие движения и будет достаточно послушен.

Он метнулся к шкафу и схватил толстенный том в черном кожаном переплете. Вот уж, воистину чернокнижник. По его лицу я понял, что это именно то, что ему понадобится для предстоящего доброго дела, и кивнул в сторону коридора. Сопровождаемый бдительным взглядом Аманды маг вышел из помещения, стараясь по возможности сохранять между собой и графиней максимальную дистанцию. За ним комнату покинули и остальные, я выходил последним… и несколько замешкался в дверях.

Когда мы уже поднимались по лестнице вверх, на следующий этаж, сзади раздалось шипение и треск. Все, даже чародей, удивленно оглянулись — из-под двери в лабораторию пробивались струйки дыма.

— Что это там? — удивленно спросила Алия.

— Ни малейшего понятия, — безразлично пожал я плечами. — Может, что-нибудь загорелось…

Может, и не стоило тратить огненную бомбу на это, но уж очень мне не хотелось, чтобы эти колдовские атрибуты кто-нибудь еще раз пустил в дело. На свете куда лучше жить, если черной магии будет поменьше. Мои спутники переглянулись, каждый сделал для себя какой-то вывод, но никто не сказал ни слова. Мы снова двинулись вверх, отмеряя бесконечный ряд ступенек. Последние несколько десятков дались особенно тяжело — лестница стала винтовой и чертовски крутой, можете себе представить, каково было поднимать наверх надетые на мне доспехи.

Дверь, ведущая на плоскую крышу замка, была закрыта и, кроме того, заперта на здоровенный висячий замок. Возиться с ней мне не хотелось, и я ухнул по петлям клинком — здесь явно была применена сталь не космического происхождения — клинок охотно прошел сквозь нее, как сквозь масло, и мне оставалось только с величайшим наслаждением пнуть дубовые доски, вышибая их наружу.

Мы стояли на крыше центральной башни замка. Отсюда было видно много интересного — например, стая орков голов в тридцать, суетившихся возле запертых нами ворот. Они никак не могли решить, что лучше — раздолбать ворота, перелезть через стену или вообще оставить все, как есть. Мало ли почему дверь заперта, может, так и надо? Меня так и подмывало попросить Алию поджарить эту компанию, но обнаруживать свое присутствие прежде времени не стоило. По крайней мере до тех пор, пока Портал цел и невредим.

А он был цел — отсюда открывался прекрасный вид на широкое поле позади замка, и там, в этом поле, стояли орочьи отряды. Не жалкая кучка в три десятка рыл, и даже не втрое больше — здесь, если глаза меня не подводят, собралось не менее пяти-шести тысяч тварей. С такого расстояния трудно было разобрать детали, но глаз сразу выделял торчащих в зеленой массе, словно скалы, здоровенных огров. А чуть в стороне от толп, готовых к вторжению в срединные уделы, мерцало знакомое полотнище Портала. Время от времени очередной отряд, повинуясь приказу командира, исчезал в туманной пелене. Впрочем, их, похоже, не убавлялось.

— Давай, старик, колдуй! — рявкнул я, делая шаг в сторону и пропуская чернокнижника вперед. — И смотри у меня, без вольностей. Дело сделаешь, и свободен.

Тот мелко закивал, ужом проскользнул к парапету, трясущимися руками раскрыл книгу на нужной странице и принялся выкрикивать невразумительные слова, сопровождая их почти дирижерскими взмахами рук. Его каркающий, злой голос, казалось, неизбежно должен был долететь до стоявшей в поле армии, но воздушные потоки благоразумно уносили слова древнего языка, гаснущие над бескрайним мрачным лесом. Ветер трепал полу его мантии, делая колдуна похожим на гигантскую летучую мышь — должен признать, в этот момент выглядел он даже немного пугающим. Очень уж все соответствовало друг другу — летящие мрачные облака, черный замок, одиноко торчащий на окраине злого, живущего своей темной жизнью леса, колдун в развевающемся черном плаще, изрыгающий заклятия…

Я краем глаза посмотрел на Алию, она чуть заметно кивнула, мол, все в порядке, он делает то, что надо. На душе стало чуть легче.

Портал продолжал стоять, но постепенно его цвет стал немного меняться. Теперь серое полотнище чуть поголубело по краям, и этот цвет, столь непривычный для этого мира, все больше и больше разливался по мареву, обозначавшему дверь в другой, лучший, мир.

Отсюда было не очень хорошо видно, но орки, похоже, запаниковали.

Очередной отряд, двигавшийся к Вратам, замер, было видно, как мечется его командир, но подчиненные упрямо не желали делать шаг в неизвестность. Видимо, чтобы подать пример, тролль… да, кажется, именно тролль, сделал шаг вперед. В тот момент, когда его тело коснулось серо-голубой дымки, сверкнула яркая вспышка… и все. Тело исчезло, и я подумал о том, что скорее всего тролль опал на землю кучкой пепла. Туда ему и дорога. Орда качнулась назад, мне даже показалось, что я услышал повисший в воздухе вскрик…

И вот оно свершилось — Портал наконец целиком заполнило голубое сияние, и вдруг с легким хлопком оно исчезло, а вместе с ним и сами Врата. Место, где они недавно находились, теперь было пусто.

— Надо уходить, — сказал я, вглядываясь в даль. — Похоже, сейчас вся эта ребятня побежит искать лорда, чтобы высказать ему свое возмущение. Я не хотел бы, чтоб они застали меня здесь.

— Да, пора, — кивнула Алия. — Но мне кажется, что оставлять жизнь этому колдуну по меньшей мере опасно. Может быть, все же…

— Я обещал ему, любовь моя, и своего слова не нарушу, пусть идет. Только сперва отдаст мне ту книгу, что держит в руках. Нет, лучше пусть оставит ее лежать там, где она лежит сейчас.

Я повернулся к магу, который, разумеется, все слышал. В его, направленном на Алию, взгляде особой любви не замечалось. Ветер все так же трепал его мантию, глаза, изучавшие нас, горели лютой злобой, которую он тщетно пытался скрыть за угодливой улыбкой.

— Можешь идти, — бросил я ему, втайне надеясь, что он удалится прежде, чем кто-нибудь решит наплевать на мой приказ.

Я не скажу, что мне было бы его жаль. Но я обещал… как говорится, человек должен быть честным и умным. Честным — то есть всегда держать свое слово, умным — никогда по возможности не давать его. Может, по глупости, но я обещал сохранить старику жизнь, и я намеревался сделать это даже в том случае, если потом буду раскаиваться. В конце концов, мне совершенно не хотелось брать на душу грех убийства беззащитного старика. Условно беззащитного, так скажем.

Маг бочком протиснулся между нами и шагнул к двери. Уже находясь в проеме, он обернулся, и, увидев его глаза, я понял, что именно сейчас произойдет.

Все как будто замерло, все движения стали плавными и тягучими, секунда, казалось, длится вечность. Я видел, как медленно поднимаются руки колдуна, я пытался закричать, остановить его, но мои губы двигались столь же медленно и возглас не успевал сорваться с них. Как в замедленной съемке, я видел, как зарождается в его ладонях огненный шарик, я знал, в кого он полетит. Не в меня, древние латы не по зубам магическому оружию. Не в Аманду, она оборотень и фаербол лишь разъярит ее. И не в графа — он всего лишь простой рыцарь, и магу это наверняка известно. Мне почему-то показалось, что ему вообще многое о нас известно, гораздо больше, чем он хочет показать. И я чувствовал, как мучительно медленно мое тело пытается сделать то единственное движение, которое сможет защитить, закрыть ее, любимую, собой. И в голове билась одна-единственная мысль — не успеть…

Я видел, как подвернулась его нога, и в этот момент понял, что теперь никто и никогда не сможет обидеть мою жену. Никто и никогда. Никому не суждено ударить ее, отравить, пырнуть ножом или, как сейчас, применить против нее боевое заклятие. Огненный шар ушел в небо, а старик, тщетно старающийся удержать равновесие, начал валиться назад, в темную пропасть винтовой лестницы. Он падал неудержимо, скрюченные пальцы отчаянно цеплялись за воздух, не в силах отыскать сколько-нибудь приличную опору. И наконец, рухнул…

Время снова вернулось в привычную колею, наверстывая упущенное. Я слышал, как вопил катящийся по крутым каменным ступеням старик, как его визгливый голос оборвался после глухого удара где-то там, внизу.

— Что… почему… — ошалело вращал головой Рейн.

— Он попытался напасть на Алию, — ответил я, беря с парапета оставленную магом книгу. — Не знаю, почему именно на нее, возможно, она показалась ему достойнейшей из кандидатов. Кстати, так и не спросил у Вейры, как называется эта штука, но она сработала.

— Ты хочешь сказать… — начала маркиза, достав из-под кольчуги светящийся цилиндрик и внимательно его разглядывая.

— Эта штука спасла тебя.

Маг лежал в самом низу лестницы, неестественно выгнув шею. Все его тело было порядком изломано, но не остекленевшие зрачки, в которых отражалось пламя горевшего на стене факела, не оскаленный в попытке произнести последнее убийственное заклинание рот — именно странно, жестоко, несовместимо с жизнью изогнутая шея яснее ясного давала понять — это конец. Я услышал, как кашлянул Рейн, и по коже пробежали мурашки — парню чертовски повезло. Один бог ведает, как эти пришельцы… интересно, как они себя называли, жаль, что теперь этого уже не узнать… как они сумели овладеть этой капризной и никому не подчиняющейся штукой — теорией вероятности? И все же они сделали это — и сейчас этот дар, хоть и отданный не по доброй. воле, спас Алию от верной смерти. Ничто другое в тот момент не могло бы ей помочь, слишком неожиданно было нападение, слишком мало расстояние для того, чтобы вскинуть руки для защиты, чтобы воздвигнуть незримый щит, способный отразить огненный шар.

Мы двинулись дальше — у живых были еще дела в этом мире. Почти бегом спустились вниз, к Вратам, в которые уже всерьез колотили чем-то тяжелым, не столько желая разбить мощные доски, сколько все еще надеясь напомнить о себе, пробудить неведомо почему уснувшую стражу. Алия начала свою песнь сразу, и, хотя мы без труда прошли бы сквозь этот отряд, оставляя за собой лишь трупы, я в душе одобрил ее решение. И не только потому, что устал убивать, просто сейчас это было бы не лучшим решением — к замку уже идут куда более крупные орды, и если мы не хотим окончить свои дни под этим мрачным небом, нам нельзя терять время на ненужную и опасную схватку. В этот раз песнь длилась куда дольше — это вам не осоловевшая от безделья стража, но тот факт, что магической энергии у моей жены было в избытке, в конце концов сыграл свою роль.

По сигналу Алии мы с Рейном убрали засов и открыли ворота.

Теперь спящие тела лежали по обе их стороны, и створки довольно существенно «подвинули» одного из клыкастых уродов, свернувшегося калачиком прямо у порога. Он, разумеется, не проснулся — и я бы не очень удивился, если бы моя милая сейчас без особого усилия вогнала в ступор всю местную рать. Впрочем, испытывать судьбу не хотелось.

— Вперед, и быстрее! — рявкнул я, перепрыгивая с грацией бегемота через храпящее тело. — Они скоро будут здесь, торопитесь…

Да, орки бегают быстро. Но думаю, в этот раз мы могли бы им дать несколько очков вперед. Потом Рейн не один раз высказывал мне, что только привычка прислушиваться к моим словам заставила его тогда первый и, как он надеялся, последний раз в жизни показать врагу спину. Да не просто показать, а уле-петывать так, что лязг брони слился в один непрерывный звон. Я лишь посмеивался — он вырастет и поймет, что означает понятие отступления.

Нам хватило времени… И на то, чтобы добраться все-таки до наших коней, и на прочтение заученного Алией заклинания, открывающего очень слабый, очень недолго живущий, но тем не менее вполне действующий Портал, который выбросил нас обратно, в срединные уделы. Который доставил нас домой…

Тревожный звонок поднял полковника Сергеева среди ночи — привыкший спать вполуха, он вскочил мгновенно, стряхнул с себя остатки сна и уставился на экран монитора корабельной связи.

Молодой лейтенант, лишь год назад окончивший Академию, выглядел растерянным.

— Прошу прощения, сэр, что разбудил вас в такой…

— К делу! — рявкнул Сергеев. В том, что для его внеплановой побудки были достаточные причины, он не сомневался. Иначе лейтенанту придется несладко, в конце концов, он начальник экспедиции и имеет, черт подери, хоть какие-то привилегии. Например, иногда поспать.

Лейтенант взял себя в руки и все еще не вполне контролируемым, но более или менее ровным голосом приступил к докладу.

— Сэр, мы получаем сигнал с планеты…

— Характер сигнала? — перебил его полковник.

— В том-то и дело, сэр. Прием идет почти на всех радиодиапазонах, по остальным линям тишина. Шенк… простите, капитан Хеплтон считает, что имеет место искровой разряд большой мощности. Сигнал идет сериями по один-два разряда.

— Расшифровали?

— Так точно, сэр. Азбука Морзе. Разрешите привести текст?

— Давайте.

Лейтенант взял лист и принялся читать, старательно выговаривая каждое слово. Сергеев слушал, вцепившись пальцами в край стола, напряженно ловя каждое слово.

СЕРГЕЕВУ. ИСТОЧНИК ПОЛЯ ЛИКВИДИРОВАН. ВРЕМЯ РАСПАДА ОСТАТОЧНОГО ПОЛЯ ДО ПОЛУТОРА ТЫСЯЧ ЛЕТ. ВЕРНУТЬСЯ НЕ СМОГУ.

ПРОЩАЙТЕ. БУРКОВ.

— Сообщение повторяется, — пояснил лейтенант. Сергеев сухо кивнул.

Экран давно уже погас, а он все смотрел на темное стекло…

Я стоял на стене замка. Уже светало, и свежий утренний ветер трепал мои изрядно отросшие волосы. Рука привычно лежала на рукояти меча, но сейчас необходимости в этом не было — вокруг была уже почти мирная страна. Банды орков не появлялись, исчезли и разбойники, потеряв в той схватке большую часть своих. Я уже знал, что наутро после того дня добрые люди нашли владельца одной из придорожных гостиниц болтающимся в петле и долго потом судачили, а с чего бы это…

Андор-холл постепенно оживал, и недалек тот день, когда он снова примет нормальный обжитой вид, когда с его врат и стен исчезнут следы штурма. Рейн с головой ушел в подготовку к свадьбе — с его стороны было очень мило предложить мне честь стать свидетелем жениха. Кто будет свидетелем невесты, по-моему, вполне ясно. Особенно учитывая тот факт, что родственников у Аманды здесь нет. И слава богу, кстати.

Отряды Седрика уже двинулись через Кайену… Похоже, герцог решил, что у него вполне хватит сил для победы в этой войне и без тактических приемов типа заманивания противника в бескрайние кайенские степи, где есть достаточно места для развертывания латной конницы. Учитывая, что подкреплений орки не получат, он, пожалуй, прав. Значит, скоро Алия вернется в свой Форш. Нет… мы с ней вернемся. Кажется, теперь в этом мире и у меня есть дом.

Вчера на ночном небосклоне вспыхнула новая звезда. Она мигала несколько часов, и я читал понятные мне одному строки, льющиеся с небес. Точки и тире сыпались градом, и, возможно, кто-то счел это дурным предзнаменованием, а кто-то, наоборот, добрым.

Они приняли мою передачу и теперь уходили. Я знал, что Сергеев не отступится, что он будет искать способы проникнуть сквозь поле, и знал, что найдет. Уж такой он был человек. А пока они уходили, оставляя на орбите следящие спутники, разумеется. А я оставался здесь. И ничуть об этом не жалел.

Где-то там, далеко, у подножия горной гряды, все так же шумел кронами Древний лес и высокие эльфы по-прежнему еле заметными тенями скользили между вековыми деревьями. Мы не пошли туда, нам не о чем было с ними говорить. О нашем успехе они знали и так, а все прочее — лишь ненужные слова. Те, кто превратил людей в живой щит, в послушное и бессловесное стадо, не заслуживали уважения и любви. Признательности — может быть… за знания, за кое-какую заботу. Просто за то, что они, Дивный народ, есть на этом свете. За то, что они — свидетели далеких, давно минувших эпох.

Я смотрел вдаль и думал о том, что они все же ошиблись. Им не удалось создать целиком послушное их воле, безвольное стадо, которое будет идти туда, куда укажут бесконечно мудрые, вечно юные, бессмертные эльфы. Эта земля все еще рождает героев…

Деревенский мальчишка Жан и герцог Седрик, весельчак Герин и суровый Берн Айдахо, отважный юный Рейн и моя милая Алия, мудрый Байд и те десять, чья кровь разрушила Темный Портал… Они готовы были стать тем живым щитом, что закроет эти земли от всякого врага, который посмеет вступить сюда с мечом. Они стали этим щитом — но сами, а не по указке свыше.

Пока среди людей есть львы, они — не стадо. Стадом ходит лишь глупая, безответная скотина. Они не пойдут покорным гуртом на бойню. Они не будут мирно щипать травку, когда уже разгорается костер, на котором из них сделают шашлык. Они возьмут в свои руки свою собственную судьбу. Пока среди них львы, они — прайд…

(обратно) (обратно)

Дмитрий Воронин Чаша Торна

Глава 1 НАЕМНИКИ. ЗАМЫСЕЛ

— Нет, Брик, нет. Меня это не интересует…

— Но… Рон, подумай, ведь это же стоящее дело! Я считаю…

— Нет, Брик. Если Драйгар влез в очередную авантюру, то мне с ним не по пути. Как, впрочем, и в том случае, если он затеял дело, достойное песен. Хотя я в это и не верю. Слухом земля полнится, и слухи эти — не в пользу Драйгара.

Человек, которого собеседник называл Роном, припал к кружке с элем, сделал несколько больших глотков и со стуком грохнул пустую посудину о грубо сколоченный, покрытый пятнами и отполированный за долгие годы рукавами клиентов дубовый стол.

— Дрянь пиво, — пробормотал он, слегка скривившись.

Его собеседник согласно кивнул. Эль здесь действительно был паршивым. Время от времени оба они вновь и вновь вспоминали об этом, ругали пиво, но, поскольку сидели уже долго, да и другой таверны в этом богом забытом медвежьем углу не было, приходилось довольствоваться тем, что имелось. Вот и сейчас маленький, шустрый прислужник, получив заказ на новый кувшин мерзкого пойла, со всех ног бросился этот заказ выполнять — а то вдруг гости передумают.

Таверна существовала благодаря полному отсутствию здоровой конкуренции. Будь у посетителей хоть какой-нибудь выбор, это плохо освещенное, изрядно задымленное и непривлекательное на вид помещение вряд ли дождалось бы наплыва народа. Особенно если учесть, что кормили здесь тоже прямо-таки натуральным дерьмом. Рон, брезгливо заглядывая в стоящую перед ним миску, просто диву давался, как же умеют некоторые испортить неплохое в общем-то мясо.

Впрочем, кого-то все это убожество вполне устраивало. И в вонючем, задымленном, темном углу двое мужчин уже не один час вели свой разговор, не страдая от излишнего внимания со стороны окружающего их люда.

В таверне собралось в основном отребье. Именно поэтому человек по имени Рон резко выделялся из общей массы, и, возможно, именно поэтому он и предпочел сидеть в самом укромном месте.

Это был высокий — значительно выше тех, кого обычно называли высокими, — мужчина, буквально распространяющий вокруг себя волны силы и уверенности. В его черных волосах уже серебрились седые нити, а шрамы и неглубокие морщины, избороздившие лицо, указывали на то, что человек этот далеко не молод.

И тем не менее это было не так. Мужчине едва минуло тридцать, а все признаки стремительно приближающейся старости были лишь следами пережитых тревог, сражений и потерь. Опытный наблюдатель сразу бы сделал верный вывод, что могучие руки привыкли держать меч и топор, а широченные плечи еще недавно были укрыты гибкой стальной кольчугой или тяжелыми пластинчатыми латами. По неписаномузакону постоялых дворов оружия при нем не было, если не считать, конечно, здоровенного ножа, больше похожего на боевой кинжал, который использовался в настоящее время не по назначению. А если точнее — великан неторопливо пытался вырезать ножом хоть кусочек непригоревшего мяса из того, что еще недавно было вполне приличным, хотя и несколько тощим поросенком. Особого успеха в этом деле он пока не достиг.

Одежда его носила двойственный характер. С одной стороны, она явно говорила о том, что этот человек — искатель приключений, каких в последние годы стало появляться все больше и больше. У многих в окрестностях дела шли хуже и хуже, вот и повадились молодые парни, кого силой бог не обидел — за счет ума, как правило, — наниматься или в охрану купеческих караванов, или в отряды для всякого рода «славных дел», заканчивавшихся обычно плачевно. Но на чужих ошибках редко кто учится, и поэтому очередной вожак всегда находил пару-тройку великовозрастных оболтусов, готовых служить новоиспеченному командиру «верой и правдой».

Итак, на мужчине была жесткая кожаная куртка, какие надевают и под кольчугу, толстой вязки свитер, грубые кожаные штаны, заправленные в сапоги на толстой подошве.

С другой стороны, сразу было видно, что все вещи довольно дороги… или, точнее, когда-то были таковыми. Вот и кинжал, которым великан, тихо чертыхаясь, разделывал мясо, был отменный и стоил немало. А некто более осведомленный мог бы сообщить, что и конь у этого бывалого рубаки весьма и весьма недурен, да и остальные его вещи, сейчас сваленные в углу крошечной комнатенки на втором этаже таверны, тоже производят впечатление былого достатка.

Его собеседником, откликавшимся на имя Брик, был человек совсем иного рода. Прежде всего, он был откровенно молод. Несмотря на то, что он пытался держать себя с достоинством взрослого, стоило ему заговорить — и каждый понимал, что лет парню от силы восемнадцать-двадцать. Одет он был дорого, по местным меркам — так прямо изысканно, к тому же добавил к своему нарядному камзолу, слишком легкому для нынешней погоды, совершенно неуместный здесь короткий меч. Хозяин таверны несколько раз хмуро косился на оружие, но на то и существуют неписаные правила, чтобы их нарушать. Юнцу же явно хотелось ощутить на бедре непривычную тяжесть железа, и картинно этак положить руку на узорчатый эфес. Не с угрозой, а так, рисовки ради. Что он и делал при каждом удобном случае. Наверняка он и спит с этим мечом — чтобы как-нибудь в разговоре упомянуть, что и ночью с оружием не расстается.

Бьющая через край молодость выплескивалась и в восторженно-азартной манере разговора. Парню смертельно хотелось настоять на своем, но получалось это у него неважно. И все же он продолжал уговаривать собеседника:

— Рон, послушай… Драйгар предлагает пять золотых марок каждому, кто запишется в его отряд. Мэр с посыльным щедрый задаток прислал, чтоб людей набрать… А как дело сделаем, глядишь, еще каждому перепадет. А Драйгар, ты знаешь, до золота не жаден, не обидит.

— Ты пойми, Брик, — несколько устало, но еще не раздраженно заметил воин, найдя наконец более или менее приличный кусок свинины и отправляя его по назначению, — пойми, что меня это не интересует. Ни Драйгар, ни его поход, ни его деньги.

— Ты боишься!

У юнца хватило ума «крикнуть шепотом». По лицу великана скользнула тень. Те, кто лучше знал Рона, постарались бы, увидев такое выражение его лица, оказаться где-нибудь подальше от этих мест. Парень же не был знаком с воином настолько хорошо — собственно, знали-то они друг друга уже много лет, да только встречались лицом к лицу за эти годы раза три-четыре от силы. Поэтому он и позволил себе этот наивный детский выпад. Поскольку оскорбление было произнесено достаточно тихо и не долетело до чужих ушей, Рон решил на первый раз простить беднягу, который не ведает, что творит. Он не был уверен, что сможет простить его еще раз, поэтому счел нужным предупредить сопляка о последствиях распускания языка.

— Я, Брик, не боюсь ничего и никого. А те, кто имел несчастье в этом усомниться, уже давно пируют за одним столом с Торном. Или гниют в земле — это уж кто во что верит.

— Так и я ж о чем! — Брик, похоже, даже не заметил, что мгновение назад находился очень близко от гибели. — Такие парни, как ты, для нас просто находка. Присоединяйся, не пожалеешь…

— Прошу прощения, благородные господа…

Рон медленно оторвал взгляд от лица юноши и перевел его в ту сторону, откуда раздался этот тихий голос.

Персона, стоявшая у стола, заслуживала не только того, чтобы на нее смотрели. Она, пожалуй, была достойна даже того, чтобы ее воспевали.

Девушка… Нет, из возраста девичества она уже давно вышла, на вид ей было лет двадцать пять или чуть больше. В общем, молодая женщина, вмешавшаяся в разговор, была красива. Да, красива, и этим все сказано. Ее черты в отдельности нельзя было назвать идеальными — губы, возможно, слишком пухлые, глаза чрезмерно миндалевидные, скулы излишне выпуклые… Да и огненно-рыжий цвет волос вызывал некоторые сомнения в своем природном происхождении. Но все это в совокупности создавало единый образ чертовски привлекательной особы.

Замшевый дорожный костюм отлично смотрелся на ее ладной фигуре. А на груди спокойно лежал оправленный в серебро туманный кристалл, при виде которого Рон чуть заметно приподнял бровь, а у юноши буквально челюсть отвисла. Дар речи он, во всяком случае, потерял.

— Да, сания, мы можем вам чем-то помочь? Прошу вас, присаживайтесь.

Девушка улыбнулась, от чего ее лицо стало еще милее. Она изящно опустилась на скамью и заметила, обращаясь исключительно к Рону:

— Вы, я вижу, многое повидали. Не люблю, когда нас называют магичками. Звучит как издевка.

— О, я всегда был высокого мнения об учениках школы Сан. Пламенный факультет, как я понимаю, верно?

— Неужели это так очевидно? — усмехнулась она.

— Конечно… Ведь именно Пламенные всегда собирают у себя самых красивых претенденток.

— Спасибо…

— Что вы, сания, ваше присутствие — честь для нас. Не согласитесь ли присоединиться к нашей трапезе? Если это богомерзкое творение можно назвать едой.

— Не откажусь. — Она кивнула с таким видом, как будто делала им огромное одолжение. В какой-то степени в другом месте и в другое время это действительно было бы именно так. Пламенная волшебница, выпускница всемирно известной школы магических искусств Сан, безусловно, оказывала честь двум мужланам… ну или пусть даже двум благородным господам, снисходя до совместной с ними трапезы.

Многие относились к магам и магичкам (или, как они сами предпочитали называть себя, саниям) с трепетом и восторгом. Многие — но не Рон. Жизнь давно научила его смотреть на вещи трезво, и сейчас он уже сделал ряд выводов…

Ее прекрасное скуластое лицо было слишком уж… скуластым. Ее дорогой дорожный костюм порядком вытерся и был неоднократно чинен. Ее нарочито медленная, даже ленивая манера отщипывать небольшие кусочки мяса резко диссонировала с выражением ее глаз. Девушка была страшно голодна, но изо всех сил старалась этого не показать.

Брик, похоже, снова обрел способность связно излагать мысли. Рон отметил про себя, что парень оценил волшебницу и остыл — он находился еще в том возрасте, когда женщин старше себя не замечают.

— Я случайно услышала ваш разговор… прошу прощения, но, поскольку вы не старались его держать в тайне, могу ли я узнать, о чем идет речь?

Тема разговора действительно тайной не была. Но если сегодня о готовящемся походе знали от силы десяток или полтора десятка человек, то уже через несколько дней о том, что известный проходимец и авантюрист Драйгар собирает отряд, будет знать весь город… если это село можно назвать городом.

— Меня зовут Брик, леди. Я выступаю от имени Лорда Драйгара, который в скором будущем планирует возглавить поход…

Пока Брик излагал волшебнице то, что незадолго до этого вдалбливал в голову Рону, тот сидел молча и, полуприкрыв глаза, разглядывал лицо магички.

Одного у Драйгара не отнять — каждый раз он искренне верит в правоту своего дела. Полководец из него поганый, как это пиво, как эта таверна, как все это село… но он снова пойдет впереди, показывая пример сомневающимся. А что таковые вскоре появятся, в этом Рон был уверен. Им не приходилось лично встречаться, но те, кому посчастливилось вернуться из походов, возглавляемых Драйгаром, готовы были по воле Торна прирасти корнями к земле или обратиться в камень, чем связаться еще раз с этим… эпитетов находилось много, в большинстве своем нелицеприятных. Да, были случаи, когда вернувшиеся искатели приключений привозили полные кошели золота, но немало было и деревень, где фраза «А иди ты к Драйгару!» означала проклятие. Но умеет же, пройдоха, привлекать все новых и новых сторонников для своих очередных начинаний. Как сейчас, например…

А девчонка-то явно на мели. И давно. Да что тут говорить, не много нынче работы для Пламенного мага. Воздушные или там Сердобольные — этим дело есть всегда. Дождь вызвать на поля, ветер попутный мореходам, болезнь кому изгнать… А Пламенные — это боевой клан, вот только войн что-то давно не видно. Да и кошечка эта для боевого мага слишком молода. И вообще, если сделать скидку на пережитый ею голод и усталость, то она еще моложе, чем выглядит. Пожалуй, лет двадцать от силы. Небось только в этом году из стен школы вышла, наверняка толком ничего не умеет.

— …поэтому я счел нужным предложить войти в состав нашего отряда сэру Рону Сейшелу, известному больше по прозвищу Черный Барс, — закончил свою напыщенную речь Брик.

Девушка удивленно обернулась к Рону:

— Вы Черный Барс? Тот самый? Я много слышала о вас. Польщена знакомством. Меня зовут Айрин.

— Знакомство с вами — честь для меня, Айрин-сан. Но зовите меня просто Роном.

Девушка снова повернулась к Брику. Рон с точностью до последнего слова знал, что она сейчас скажет.

— Как я поняла, Лорд Драйгар предлагает пять золотых марок за участие в его… экспедиции? Что ж, я готова присоединиться к походу. Думаю, Пламенный маг вам окажется полезен. Надо что-то подписать?

Судя по вытянувшейся физиономии Брика, он-то как раз этого не ожидал. Мал еще, опыта нет.

У нее ж ведь на лице написано, что ей позарез нужны деньги! И не важно, какой ценой, лишь бы относительно законно. Рону было весьма интересно: как юнец будет выкручиваться? Лорд Драйгар, надо отдать ему должное, не берет женщин в опасные экспедиции. С другой стороны, вот так вот, прямо глядя в глаза, сказать «нет» сании из Пламенного клана — на это не всякий отважится. Бывали случаи, когда слово «нет» в похожих ситуациях становилось последним, а хорошо прожаренный труп наглеца напоминал остальным о преимуществах дипломатии.

Брик все это понимал, поэтому мялся, мямлил что-то невразумительное, лихорадочно пытаясь придумать, как именно отказать леди.

— Я… леди… я всего лишь… Лорд решает… он не берет… то есть, простите, обычно не берет… но для вас… возможно… я уточню…

Пламя очага и немногочисленные толстые сальные свечи, слегка рассеивавшие тьму, позволяли Рону видеть глаза девушки. Против ожидания в них не было гнева — только тоска и слабая, медленно затухающая надежда.

Рон мысленно помянул Торна в таких выражениях, что бог, услышь эти слова, наверняка возжаждал бы мести. Вот из-за таких глаз Рон и ступил на путь лихого авантюриста и страстного искателя приключений, каковым сам себя ни в коей мере не считал. Просто за пятнадцать лет, прошедших с тех пор, как он впервые взял в руки боевой меч, Черный Барс так и не научился отворачиваться даже перед невысказанной мольбой. Особенно если речь шла о женщине. Тем более — о такой. Он уже чувствовал, что не сдержится и в этот раз, а если так, то и нечего пытаться обмануть самого себя.

— Так, Брик… Передай Драйгару, что мы с Айрин-сан принимаем его предложение.

Вот уж кем-кем, а дураком Брик не был. Не составляло никакого труда понять, что прозвучавшее «мы» было ни много ни мало ультиматумом. Мол, ежели Драйгар хочет заполучить в отряд Черного Барса, то придется ему мириться и с компанией молодой сании. А в противном случае никакие посулы не заманят Рона в этот поход.

Видимо, несмотря на то что Брик изображал из себя всего лишь гонца, определенными полномочиями он был наделен, поскольку тут же расплылся в довольной улыбке и согласно кивнул:

— Идет, Рон! Поверь, друг, ты не пожалеешь! Леди Айрин… Лорд Драйгар и все мы рады будем видеть вас в нашем отряде.

Он проворно сдернул с пояса кошель и сыпанул на стол тяжелые золотые кругляши с портретом какого-то короля, имени которого уже давно никто не помнил. Но золото остается золотом независимо от того, чей профиль на нем вычеканен, поэтому любой торговец с удовольствием принял бы эти монеты наряду с обычными марками… К тому же, как определил наметанный глаз Рона, монетки были, пожалуй, потяжелее, а значит, и подороже. Не иначе как достались Драйгару в одном из его рейдов.

— А засим прошу меня простить… я должен встретиться еще кое с кем. Ваш покорный слуга, леди. До встречи, Рон.

Брик исчез, словно опасаясь, что его собеседники передумают. Бояться этого, конечно, не стоило — порукой тому была репутация Рона. Воин задумчиво смотрел на две кучки по пяти массивных золотых монет каждая, затем уложил монеты одну на другую и медленно подвинул столбик к волшебнице.

— Я не понимаю! — вспыхнула она, явно готовясь сказать что-нибудь едкое, типа: «Не слишком ли дешево вы меня цените?», но Рон не дал ей развить мысль.

— Мне не нужны эти деньги, сания. А вам они наверняка пригодятся.

— Вы так безмерно богаты? — криво усмехнулась она, тем не менее не торопясь категорически отказываться от дара. — Ваш кошель не выглядит слишком уж пухлым.

— Его содержимого мне вполне достаточно.

— И все же…

— И все же не спорьте, Айрин-сан. Воспринимайте это просто как подарок. Теперь мы с вами товарищи по оружию… и вам оно наверняка понадобится, а для его приобретения нужны деньги. Не думаю, что в вашем багаже найдется кольчуга или арбалет.

Она замолчала и опустила глаза, сознавая его правоту. Затем снова взглянула на Рона и несколько смущенно спросила:

— Скажите, а кто он, этот Драйгар?

* * *

— Итак, друзья, перейдем к цели нашего похода…

Теперь они все были здесь. Драйгар позаботился о том, чтобы им не мешали — толстяк хозяин таверны, получив полновесную золотую монету, с удовольствием наглухо закрыл двери таверны, обявив жаждущим, что сегодня он обслуживает исключительно Лорда и его приятелей. Жаждущие не высказали восторга, но хозяин заведения был тверд, и пришлось любителям кислого пива искать себе на этот вечер другие развлечения.

Желая угодить Лорду, хозяин даже расщедрился на десяток лишних свечей, поэтому в таверне было относительно светло и Рон мог вполне отчетливо разглядеть тех, с кем ему в ближайшем будущем предстояло делить невзгоды опасной, но, возможно, совершенно бесполезной экспедиции.

Некоторых он если и не знал лично, то уж, во всяком случае, был о них наслышан. Да, в этот раз Драйгар действительно постарался собрать лучших из тех, кто мог бы предложить свои услуги. Ой не к добру это…

Сам Лорд сидел в жалобно скрипящем под его тяжестью кресле и намеревался детально обсудить со своими новыми товарищами предстоящую операцию. Это был высокий, могучий мужчина лет сорока или сорока пяти. Лицо его пересекал страшный шрам, полученный, как говорили, на Островах, который добавлял некоторого «зверства» этому и так не очень-то приятному на вид человеку.

Драйгар, будучи отличным воином, пройдя довольно успешно парочку небольших войн, возомнил себя полководцем. Оружием он владел виртуозно, а вот стратегическим и тактическим талантом Торн его обделил, но самого Лорда это ничуть не беспокоило. По его убеждению, истинное призвание мужчины — сражаться со злом. Чем он, собственно, последние десять лет и занимался. А в том, что большая часть этих «сражений» заканчивалась немалыми потерями среди его соратников, вины его нет, на то она и война Несмотря ни на что его убежденность, его фанатичная преданность собственным идеям гипнотически влияла на людей. И, вступая в отряд, собирающийся, скажем, уничтожить злобного снежного тролля, терроризирующего торговые караваны, все мечтали только о славе и долге, и никто не задумывался о том, что команда из пяти-шести человек — это как раз то самое, что необходимо вышеупомянутому троллю на один приличный ужин.

В общем Рон не испытывал к Драйгару неприязни — в конце концов за твердость убеждений и благородство помыслов человек имеет право на уважение. С другой стороны, Рон не любил, когда ему приходилось брать на себя ответственность за чужие жизни, поэтому его порадовал тот факт, что здесь сейчас собрались не только зеленые юнцы, но и зрелые мужи, знающие, почем фунт лиха. Может, в этот раз что и получится?

Что же касалось необычного имени Драйгара, то его отец намеревался таким нехитрым способом заставить судьбу повернуться к отпрыску лицом. Конечно, происхождения Драйгар был достаточно благородного, но до истинного лорда ему было еще ой как далеко. Сам старый вояка, впрочем, за титулами не гнался, тем более что и так у всех вошло в привычку называть его по имени, что в некоторой степени тешило самолюбие Драйгара.

Брика Сиверса Рон знал давно, когда тот был еще совсем пацаном. У парнишки погибли родители, несчастный случай — отец провалился в полынью, мать пыталась вытащить его, но ушла под воду вслед за мужем. Осиротевший Брик не имел никаких перспектив на будущее, пока Рон не услышал в таверне разговор об этой трагедии.

В то время у молодого воина были еще прекрасные отношения с местным представительством ордена Сердобольных. Отцы-наставники были рады видеть сэра Сейшела в своих стенах, и, пользуясь этим, Рон и устроил парня в ученики к отцу Карлу, известному на весь край целителю. Правда, похоже, сейчас юношу больше интересовали не лечебные заговоры и целебные настойки, а меч и кольчуга. Хотя, разумеется, чему-то его отец Карл все же научил, поэтому лишним в походе целитель не будет. А, зная Драйгара, понимаешь, что сидеть без дела ему не придется.

Айрин — единственная, как и предполагал Рон, женщина в отряде. На ней не осталось и следов былого материального неблагополучия. Она слегка обновила свой гардероб, а на ее точеном бедре теперь висела изящная шпага. Рон лишь надеялся, что это требующее немалого умения и ловкости оружие сания носит не зря и управляться с ним хоть в какой-то степени сможет.

Присутствие в отряде Пламенного мага, конечно, было на руку Драйгару. Даже если она и так владеет заклинаниями на уровне преподавания в школе Сан, то есть не то чтобы очень. Как-то Рон поинтересовался у Архимага Сандора, почему его ученики и ученицы в массе своей такие посредственности. Сандор, которому, говорят, было под силу движением брови превратить гору в лужу пылающей лавы, только усмехнулся, заметив, что цель школы не вбить в юные головы типовой набор боевых заклятий, а научить ПОЛЬЗОВАТЬСЯ силой. Достигший этого умения должен освоить и тонкие нюансы мастерства, идя своим собственным путем. Лишь те, кто сумел самостоятельно пройти этот путь, и становились истинными магами. Прав был старый колдун или нет, но выпускников школы было много, а опытных боевых магов — мало, а сам Сандор вообще являлся одним из немногих, кто сумел достичь вершин в колдовском ремесле.

Высокий худощавый человек с длинными жидкими усами, даже здесь, в кругу единомышленников, не снявший легких доспехов и притороченного к спине тяжелого полутораручного меча, был незнаком Рону, но, когда Драйгар назвал его имя, Черный Барс позволил себе слегка улыбнуться.

Слова «охотник на демонов», как правило, были либо шуткой, либо издевкой — в зависимости от ситуации. И тем не менее сэр Нэл Клеймор был самым что ни на есть настоящим охотником за демонами, возможно, единственным в своем роде. Всю свою жизнь этот отпрыск древнего обнищавшего рода посвятил сему святому делу, умудрившись чудом или волею Торна остаться в живых после десятков или даже сотен стычек с существами, происхождение которых было мало связано с человеком. Про него ходило множество разных слухов, один невероятнее другого. Кое-что Рон услышал от людей, достойных самого полного доверия, поэтому относился к слухам серьезно. В частности, говорили, что однажды на глазах у Клеймора его мать была в клочья разорвана волком-оборотнем. А потом то же произошло и с его невестой и, прежде чем тогда еще двадцатилетний Клеймор бросился на волка с серебряной вилкой в руке, страшные челюсти сомкнулись на горле девушки. Что, собственно, и послужило для него открытием охотничьего сезона на всю жизнь. С тех пор Нэл Клеймор разучился улыбаться, как огня сторонился женщин, а оружия не снимал никогда, даже находясь наедине со старыми друзьями. Этот человек всегда был настороже, а тот факт, что он до сих пор еще жив, доказывал правильность такой линии поведения.

Двое молодых парней, названных Петером и Лютером, были братьями, сходство бросалось в глаза, хотя Петер смотрелся здоровенным детинушкой, на полголовы выше Рона, а Лютер был худощав и невысок — даже Брик мог поглядеть на него свысока. С этими было все ясно: молодежь, купившаяся на посулы Драйгара и намеревающаяся искать приключений на свою задницу. Парни, конечно, крепкие, но боевого опыта у них наверняка ни на грош.

А вот последний, восьмой член отряда оказался весьма и весьма примечателен. Еще до того как Драйгар назвал его имя, Рон догадался, с кем имеет дело, хотя сталкиваться раньше им и не приходилось. Тьюрин, сын Струви, был гномом. Вообще, гномы, в силу своего характера, к людям относились неплохо — просто чтобы не множить себе врагов. Поэтому в селениях, расположенных у подножий Старых гор, приземистые бородачи не были редкостью — они занимались торговлей или просто закупкой припасов в обмен на золото и драгоценные камни. Там же можно было за сумасшедшие деньги приобрести и кованное гномами оружие, причем торговаться с горными мастерами было бесполезно. Да никто и не торговался, в том же стольном граде за меч гномьей работы давали равный вес золота и считали сделку удачной — мастерство оружейников того стоило. Но вот страсть к путешествиям и приключениям у подгорного народа отсутствовала, поэтому таких бродяг, как Тьюрин, среди них были считанные единицы. А из тех немногих этот бородатый коротышка, едва достававший до плеча невысокой Айрин, был самым известным.

Рон не понаслышке знал бычью силу подземных воителей, и шуточная фраза: «Гномы могли бы завоевать весь мир, если бы он был им нужен» не вызывала у него усмешки. Могли бы…

Что погнало Тьюрина в путь, не знал никто, на этот счет не ходило даже слухов. Было лишь известно, что карлик, которому уже перевалило за двести лет (по меркам гномов — самый расцвет мужских сил), смертельно ненавидит любые проявления нежити и хватается за свой топор при одном упоминании о ней. Это тем более было странно: уж кого-кого, а гномов неупокоенные мертвецы, горные тролли, оборотни и прочая пакость тревожили относительно мало. А вампиры и вовсе не трогали — кровь гнома для них была подобна яду. Но вот чем соблазнил Драйгар подземного воителя, оставалось для Рона загадкой.

* * *

Драйгар молчал, вливая в себя очередную кружку эля, остальные тихо переговаривались или тоже отдавали должное угощению. Никто никуда не спешил. За окном свистел ветер, погода совсем испортилась, и каждый понимал, что поход все равно начнется не раньше, чем утихнет вьюга. Почему бы в таком случае не посидеть спокойно за дубовым столом и не опрокинуть пару-тройку кружек доброго эля… к слову сказать, несколько поприличнее того, который хозяин таверны выставлял на стол ранее. В очаге потрескивали сухие березовые поленья, на стенах играли всполохи пламени, распространяя по залу приятное тепло. В общем, обстановка вполне способствовала расслаблению.

Рона создавшееся положение порядком тяготило. Прежде всего раздражал даже не тот факт, что он в очередной раз попался на удочку собственных рефлексов, а то, что игра велась «втемную». Брик болтал о «святом» долге, о спасении многих и многих жизней, о подвигах, о сражениях и схватках, которые всенепременно ожидают отряд, — и ни о чем конкретно. Что схватки будут, Рон как раз не сомневался… но хотелось бы знать, ради чего и с кем.

Видимо, не он один был такого мнения, однако первым подал голос, к вящему удивлению Рона, гном.

— Ладно, Драйгар… — Рон грохнул пустой кружкой об стол и знаком остановил хозяина таверны, явно порывающегося немедленно ее наполнить. — Давай дело говори. Зачем нас собрал?

Драйгар отставил кружку, вытер ладонью густые, уже порядком поседевшие усы и медленно обвел взглядом всех собравшихся. Каждый из них уже дал свое согласие и теперь вряд ли отступил бы. Тем не менее определенный ритуал в таких делах должен быть соблюден, и Лорд это прекрасно понимал. Поэтому речь свою начал словами, которые уже сотни лет говорил тем, кто собирался идти за ним либо за идею, либо за деньги.

— Да… Итак, друзья, я расскажу все, что знаю, и вы сделаете свой выбор. Ваше слово я услышу утром, и оно будет окончательным. Либо мы вместе победим, либо вместе погибнем, либо расстанемся сейчас, чтобы никогда не встречаться впредь.

Рон удовлетворенно кивнул — ритуал был соблюден. Конечно, завтра с утра любой из находящихся здесь мог подойти к Драйгару и на вопрос: «Твое слово?» ответить коротким: «Нет!»

Это разрешалось неписаным кодексом наемников, каковыми они все сейчас являлись. К слову сказать, пять марок — немалые деньги, и в другое время Рон ухватился бы за это предложение, но, хотя кошель его действительно не так уж и сильно оттягивал пояс, денег пока хватало. Можно было бы отказаться… но он уже пообещал Брику, а тем самым и Драйгару…

Итак, кодекс наемников разрешал отказаться от сделки после предварительно данного согласия. Но, отвергнув ранее принятое предложение, человек становился изгоем среди себе подобных. Никто и никогда больше не предложит ему войти в отряд, ну разве что какой купец победнее наймет охранять обоз… Этого человека будут считать трусом, и, хотя никто не скажет ему это в лицо, но за глаза…

Еще раз внимательно оглядев собравшихся, Драйгар приступил к сути предстоящей операции.

Уже с первых прозвучавших фраз Рон понял, что это дело, как и все авантюры Лорда, дурно пахнет. Точнее, просто смердит…

Выглядело все на первый взгляд довольно невинно. Мэр Кадруси, небольшого городка в сотне лиг отсюда, взывал о помощи. Причем, как обычно в таких случаях, не к Драйгару конкретно, а к любому, кто откликнется. С точки зрения мэра, повод был веским: в окрестностях городка объявились мертвяки.

Сами по себе живые трупы представляют опасность разве что для темного мужичья. Передвигаются медленно, силенок у них немного. Реакция опять-таки никакая — так что сражаться они толком не могут. Убить их, правда, непросто, но опытный воин пяток положит — и даже не вспотеет. Мужики же, а в особенности сельские бабы боятся мертвяков до одури, до поросячьего визга.

Разумеется, проблема была не в нескольких праздношатающихся полуразложившихся уродцах — проблема была в том, кто сумел поднять их из могилы. Ясно, что сам по себе даже прыщ не вскочит, а уж чтобы позавчерашний покойник из гроба выскочил — для того и умение нужно, и, что важно, потребность. То есть, в смысле, кому это выгодно?

Казалось бы, простое дело — найти затаившегося некроманта, отправить его душу к Чару, предварительно подержав пятками над огнем и выяснив причину столь неправильного поведения, да покрошить его смердящих «солдатиков». Для такого дела не стоило собирать столь авторитетную команду. Такие дела делают вдвоем, ну максимум втроем. Что-то тут нечисто.

— Не смеши, Драйгар… — Клеймор сплюнул на и так уже порядком загаженный пол. — Ты дело говори. Десяток мертвяков — это для тебя одного работа.

— Дело… — Драйгар нахмурился. — Дело в том, милорды… и леди, что возле города неделю назад видели Серого Паладина.

Первым желанием Рона было встать и уйти. Пока не поздно. В конце концов, можно купить домик и выращивать репу до глубокой старости. Тихо и мирно. Разумеется, это желание он успешно пода вил в зародыше и принялся с интересом наблюдать за реакцией остальных.

Клеймор воспринял новость равнодушно — ему давно уже было наплевать на собственную жизнь. Паладин так Паладин, какая, собственно, разница?

Гном угрюмо покачал головой и зачем-то принялся внимательно изучать лезвие своей секиры. Раскрывать лишний раз рот он, похоже, не собирался

Айрин слегка побледнела, едва не вскрикнув. Было от чего…

Остальные отнеслись к новости спокойно, что говорило не об отваге, а о полном незнании предмета обсуждения. Что тут же и подтвердил Петер, потирая здоровенные кулачищи.

— А что нам какой-то Паладин. Надо будет, и его уделаем. Что это, кстати, за птица такая, не слыхал.

— Эх, сынок, зеленый ты ишшо, — вздохнул Рон. — Ну, друга, кто сказывать будет про Серого? Надо ж детям знать, на что идем.

Посмотрев на лица тех, к кому был обращен вопрос, Рон понял, что сказывать придется-таки ему.

* * *

История появления в этих краях Серого Паладина была известна многим. Кое-кто даже мог похвастаться, что видел Серого лично. Правда, таких было немного, а из хвастунов львиная доля врала безбожно.

Лет двести назад жил в здешних краях рыцарь, сэр Тай Райнборн. Роду не слишком древнего, но достаточно знатного. Богатством не славился, в ратном деле проявил себя не больше других, хотя, надо отдать должное, и не меньше. Красотой не блистал, разбитым девичьим сердцам счета не вел, да и не было особенно сердец тех.

И все же нашлась одна, что стала для него всем. Было ему лет двадцать пять, когда попросил он руки леди Энджелы из такого же малозначительного рода Парвелл, чей замок стоял по соседству. Говорят, что была она весьма хороша собой и что поступок Райнборна вызван был не расчетом или необходимостью, а столь редким чувством, как любовь. Взаимная. Леди Энджела, а вместе с ней и ее отец ответили согласием, и дело стало уверенно продвигаться к свадьбе.

В те времена отношения сюзерена и его вассалов были сложными. Призывая под свои знамена рыцарей, герцог, хозяин этих земель, вполне мог недосчитаться половины ожидаемого войска. Не хочет, скажем, барон идти на войну — и не идет. А на претензии своего лорда спокойно заявляет, что за его спиной двадцать поколений именитых предков и герцог, чей отец получил корону лишь за счет постоянного участия в постельных играх, ему не указ.

Так вот, герцог кинул клич, и сэр Райнборн, как истинный рыцарь, счел долгом откликнуться на зов. Свадьбу пришлось отложить, а молодой воин, облачившись в доспехи, отправился сражаться за чьи-то интересы. Согласно договору с будущим свекром, леди Энджела на это время взяла в свои руки ведение хозяйства в замке нареченного.

Вернулся он спустя год. Вокруг уже сгустились сумерки, но огни не освещали бойницы высоких стен, и ни одной живой души не было в замке, когда копыта боевого коня зацокали по опущенному, и в последнее время явно не поднимавшемуся подъемному мосту. Только леди Энджела встретила своего суженого у двери донжона.

— Где все люди, любовь моя? — спросил воин, оторвавшись наконец от губ возлюбленной.

— Разбежались… — равнодушно бросила она. — В доме нужна мужская рука, а что могу я, слабая женщина? Но теперь мы вместе, и это главное, верно?

Потом был ужин при свечах, слова любви, рассказы о подвигах и признания в том, что он думал все это время лишь о ней одной. А потом леди Энджела недвусмысленно указала жениху в сторону постели.

Конечно, завалить на сено крестьянскую деваху — дело стоящее. Или тайком нырнуть в будуар ослепительной миледи, пока ее муж с приятелями травит кабана в ближайшем лесу, оставив свое сокровище без присмотра. Но вот собственную невесту до свадьбы… ну, не принято это было. Сейчас-то, понятно, нравы куда проще, а тогда рыцарь был поражен, можно сказать, в самое сердце столь… бесстыдным поведением подруги.

И все же он не смог устоять перед очарованием нежного тела возлюбленной. А когда все завершилось и он отдыхал, лежа на огромном супружеском ложе, леди Энджела улыбнулась ему… и атаковала…

После того как вампир укусит свою жертву, та часто начинает в свою очередь желать свежей крови. Что-то он должен для этого сделать, что именно— знают только сами вампиры. По понятным причинам обычно они с людьми этими секретами не делятся. Так что иногда жертва сама становится вампиром, иногда умирает. Им не повезло…

Разумеется, установить, когда в замке появился вампир, каким образом он подобрался к леди Энджеле, было уже невозможно. Да и не важно. Важно лишь то, что ее стремительно отросшие клыки впились в шею утомленного дорогой и любовью воина. Важно лишь то, что ему удалось оторвать ее от себя, удалось дотянуться до меча и…

Он убил ее. Вампиры умирают долго, тяжело — обычное оружие для них опасно, конечно, но куда менее, чем для человека. Поэтому он сам, своими руками, буквально разрубил невесту на куски. Он рубил ее, а она кричала, что любит его и что хочет, чтобы они были вместе навсегда. И даже отсеченная голова еще пыталась шептать ему о своей любви…

Что он делал потом, отдельная история. Как похоронил ту, что так и не стала его женой, как обнаружил в подвалах замка десятки высосанных до последней капли крови трупов… Самое важное то, что спустя несколько дней у рыцаря начали медленно, но верно расти клыки. Леди Энджела сказала правду. Она действительно хотела, чтобы ее жених навсегда остался с ней. И сделала для этого все…

И перед ним встал выбор: либо покончить с собой — по всем правилам, осиновым колом в сердце, — либо начать охотиться на людей в поисках свежей горячей крови…

* * *

Айрин приподняла руку, обратив открытую ладонь к Рону, и тот замолк. Девушка чуть заметно улыбнулась краешками губ:

— Вы, сэр, вполне способны посрамить многих известных мне менестрелей. Похоже, вы не в первый раз излагаете старинные легенды.

— Да уж. — Рон отвесил сании полупоклон, благодаря за комплимент, — Моя жизнь проходила не только под звон мечей.

— Позвольте, я продолжу вместо вас?

— О, конечно, леди…

— Благодарю. Да, как сказал сэр Сейшел, у молодого воина оставалось два пути. Он выбрал третий…

Среди видов магии, практиковавшихся у людей и представителей старших рас, было немало того, что запрещалось и законами людскими, и законами божьими. Как правило, это в той или иной мере касалось некромантии. За некромантами с равным рвением охотились и люди, и эльфы, и даже гномы.

Некромантия как вид магии не ограничивалась умением оживить недельной давности труп и заставить его подчиняться хозяину. На ее почве выросли свои магистры, которым было доступно очень и очень многое. Правда, в отличие от более популярных школ магии, некроманты, просто из боязни за свою голову, старались держаться в тени. Конечно, далеко не все они были злобными ублюдками, и тем не менее сказать вслух о занятиях некромантией было равносильно подписанию себе смертного приговора. Причем смерть зачастую была быстрой и легкой.

Один из выпускников знаменитой школы Сан, в миру — простой Воздушный маг, давно и прочно погряз в изучении черной магии, некромантия давала владельцу немалое могущество, а любой маг, если он не лодырь и не тупица, всегда стремится расширить свои возможности. Его звали Шорниусом, и в то время среди людей не было более сильного темного мага. Правда, изыскания старика, которым он посвятил всю свою долгую, как у большинства магов, жизнь, были в основном теоретическими. И знали о них только самые близкие друзья.

Сэр Тай Райнборн обратился за помощью именно к Шорниусу. Сейчас мы знаем, как излечить человека, пораженного «вампирьей чумой». Тогда это считалось невозможным, и Шорниус мог… нет, он обязан был принять меры, чтобы предотвратить распространение болезни. Одним словом, молодой человек должен был умереть. Но маг знал рыцаря еще с тех пор, когда тот пешком ходил под стол. И он сделал сэру Райнборну предложение, втайне даже надеясь, что тот откажется. Потому что это было хуже, чем пронзающий сердце осиновый кол.

Серый ритуал считается запретным даже среди некромантов. Это — мрак для мрака, самое страшное из всего, чего достигла наука оживления мертвых. Но рыцарь не дрогнул и принял предложение.

Когда человек умирает, его освобожденная душа улетает к Торну, чтобы вечно наслаждаться схватками и пирами. Или к Чару, в глубинные ледяные каменоломни, где те, кто вел в этом мире неправедную жизнь, будут вечно долбить деревянными молотами несокрушимый гранит для дворцов небожителей. Но любой целитель знает, что даже после того, как человек умер, его душу еще можно вернуть в тело, если действовать быстро.

Шорниус убил молодого рыцаря… Он убил его жестоким, страшным способом — заживо сняв с него кожу. А когда прервался стук сердца молодого воина, маг сумел вернуть жизнь в обмякшее тело. А затем принялся убивать его снова…

Тринадцать раз умирал Тай Райнборн. Его тело маг резал и рвал на части, отравлял ядами, вызывавшими страшные корчи, и поджаривал на медленном огне. И каждый раз могучие заклинания серого ритуала возвращали жизнь в истерзанное тело. Когда рыцарь умер в тринадцатый раз, его душа уже не могла улететь на небо — ее держала страшная боль, боль тела, которого она уже не имела. Душа осталась на грешной земле.

Затем маг наложил на нее заклятия призрачного меча и призрачных доспехов. Это — единственные из находок некромантов, которые вошли в обиход светлых магов. Но живому человеку призрачные доспехи дают лишь несколько мгновений полной, абсолютной неуязвимости, а туманный меч позволяет нанести лишь один удар. И расплата за это велика. Чистая же, не обремененная телом душа приняла эти заклинания навсегда.

Таким он стал, такой он и сейчас, Серый Паладин. Сквозь его призрачные доспехи видно солнце и деревья, и нет такого удара, который смог бы их пронзить. Внутри они пусты. Душа убитого воина заставляет сжиматься латную перчатку, поднимающую туманный меч, для которого нет преград. Он всегда там, где свирепствует нежить или иные злобные твари. Он появляется ниоткуда и исчезает в никуда, оставляя за собой останки тех, кто несет зло живым. Это — его вечная охота…

* * *

Айрин замолчала, и Рон с удивлением отметил, что в уголках ее глаз предательски блестят крошечные капельки влаги. Несколько минут стояла тишина, и наконец Брик тихо спросил:

— А что стало с этим… как его… некромантом?

— Шорниус довел дело до конца, после чего подробно написал о деталях ритуала в Конклав магов. А потом повесился у себя в опочивальне.

— Ну и что тут такого?! — воскликнул Петер, хлопая себя ладонями по толстым ляжкам. — Разве плохо? Да с таким союзником мы же горы свернем, верно?

— Видишь ли, малыш, — вздохнул Рон. — Орлы мух не ловят. Серый Паладин появляется там, где дела идут не просто плохо — где уже хуже некуда. Там, где он, — всегда бойня…

— Да уж, — подал голос Клеймор, и его рука дернулась к рукояти меча. — Последний раз, если не ошибаюсь, его видели у Чернолесья. Деревенька такая… была. Лет двадцать назад.

— Двадцать два года, — уточнил Рон. — Видишь ли, дружок, эта деревня была захвачена вампирами. Полностью. Они, конечно, делали свое черное дело постепенно, пожалуй даже, все началось с одного кровососа. Но деревенька стоит на отшибе, гостей там не каждый год встретишь… Так что, когда спохватились, людей там уже не было. Более полутораста дворов. Более семи сотен созревших вампиров… Туда послали два полка герцогской гвардии, шесть тысяч ветеранов. И Серый Паладин сражался рядом с ними, плечом к плечу.

— Сколько вернулось? — хмуро спросил гном.

— Двести сорок три бойца. И человек двадцать потом умерли от ран. А если бы не Серый, не вернулся бы ни один. Ребенок, ставший вампиром в возрасте трех лет, без труда справляется с опытным воином…

— Постойте, постойте, — вмешался Брик. — Вы же сказали, что этот ваш Райнборн справился с вампиром один на один…

— Она не хотела убивать его, — сухо сказала Айрин. — Она любила его, несмотря ни на что. Она лишь пыталась обратить его…

* * *

Мимо величаво проплывали заснеженные ели, играя на солнце мириадами искр. Ветер утих, а вместе с ним утихла и непогода, и теперь яркое солнце, еще по-зимнему холодное, но уже начинающее по капелькам давать людям свое тепло, приятно радовало глаз. Вокруг висела странная, звенящая тишина, нарушаемая лишь скрипом снега под копытами лошадей да глухим позвякиванием металла во вьюках.

Отряд ехал молча. Каждый имел свои причины на то, чтобы отгородиться от спутников завесой тишины. Кто-то гадал о том, во что на этот раз вляпался, кто-то строил планы на будущее, в которых неизменно фигурировало золото и подвиги, а кто-то окунулся в прошлое, полностью отдавшись мерному покачиванию в седле.

Торопиться не было смысла — ведь впереди перевал, достаточно труднопроходимый и в летнее время, а уж сейчас, зимой, и подавно. Конечно, в жилах юношей типа Петера играла кровь, заставляя поминутно ощупывать меч на бедре и хотя бы мысленно пускать лошадь в галоп, но остальные двигались без спешки, понимая, что их ждет еще столько сложностей и поводов для проявления молодецкой удали.

Драйгар ехал первым. В проводнике они не нуждались, дорога была большинству хорошо известна, но как-то так повелось, что командир должен возглавлять отряд. За ним, парой — и это несмотря на относительно узкую тропу, еще не укатанную после снегопада крестьянскими санями, — ехали братья. Они по-прежнему шумно восхищались благородным Лордом, его отвагой и мужеством, а также поистине святым стремлением совершать благие поступки. В предстоящем путешествии они видели лишь возможность прославиться, а там, чем Чар не шутит, еще и вернуться домой с полными кошелями звонкого золота.

Клеймор, как обычно, предпочитал одиночество, чему никто не мешал. Воин производил на окружающих столь неблагоприятное впечатление, что даже те, кто не знал его истории, старались не докучать ему. Рона же нисколько не смущала поникшая поза новоиспеченного товарища по ратному подвигу — в бою рыцарь был быстр как молния. Что подтверждалось тем, что он был до сих пор жив, несмотря на его нашумевшую привычку ввязываться в опасные стычки, не думая о последствиях. Пожалуй, Рон не стал бы настаивать, что владеет оружием лучше, хотя и сам имел определенную известность среди любителей помахатьмечами.

Брик что-то увлеченно втолковывал гному, для убедительности размахивая руками. Тьюрин, выглядевший в роли всадника смешно, больше был озабочен тем, чтобы не грохнуться с лошади, и, похоже, пропускал мимо ушей все, что говорил юноша. Рон лишний раз подивился тому, что гном принял участие в этом походе, — наездником он был никудышным, а это означало, что дорога превратится для низенького бородача в пытку.

Рон занял, может, и не очень почетное, но весьма приятное место в арьергарде отряда. Приятное прежде всего потому, что ему представилась возможность ехать бок о бок с волшебницей. Айрин, похоже, с толком употребила полученное золото, и ее вороная кобыла благородных кровей ступала легко и грациозно, гордо неся на себе прекрасную всадницу. Магичка предпочла мужское седло и оделась соответственно, а Рон про себя отметил, что мужской костюм может красить женщину ничуть не менее, чем роскошное платье. Его, правда, несколько удивила лошадь девушки — он и не думал, что в этом захолустье можно найти такое чудо… но, с другой стороны, сам он к лошадям страсти не питал, а значит, и рынком особо не интересовался. Мысль о том, что кобыла принадлежала сании изначально, он, подумав, отбросил — благородное животное стоило никак не менее трех, а то и четырех золотых марок, огромные деньги, каких, как ему показалось, у девушки не бывало.

Зато когда он увидел ее оружие, то не смог сдержать стона…

Арбалеты были изобретены уже не одну сотню лет назад, но как-то не прижились в народе. Активно применяли их, пожалуй, разве что при защите замков, а в открытом бою пользовались ими только гномы, стрелки от природы плохие, да женщины. Возможно, виной тому влияние эльфов, общепризнанно непревзойденных лучников — пока бородатый воитель, со всей своей утроенной на прокладке подземных тоннелей силой, натягивал громоздкий агрегат, эльф успевал превратить его в ежа. Колючками внутрь. Даже человек успевал выпустить три-четыре стрелы из лука против одной арбалетной, а эльф — шесть, а то и семь.

И тем не менее пытливые умы продолжали совершенствовать это чудо техники, доводя совершенство до абсурда. Именно такой абсурд и висел сейчас за спиной молодой волшебницы.

Рон знал это убоище, порожденное, видимо, приступом белой горячки. Мастер решил устранить главный недостаток арбалета — низкую скорострельность. Причем сделал это самым радикальным способом — его монстрообразное творение способно было выпустить пять стрел подряд. Заряжание же этого сложного механизма превращалось в долгий и трудоемкий процесс.

Сделано было оружие, по всей видимости, давно, по крайней мере Рон, хорошо разбиравшийся в клеймах мастеров, не помнил имени, выгравированного на прикрученной к прикладу серебряной нашлепке. А делал, несмотря ни на что, мастер. Арбалет много лет висел на самом почетном месте в лавке оружейника — и Рон всерьез полагал, что точно на том же месте он висел и во времена деда нынешнего торговца. И вот, Чар дери, нашел-таки своего покупателя… покупательницу.

От критики он воздержался, хотя мог бы сказать, что под словом «арбалет», вырвавшимся у него в тот первый вечер знакомства, он имел в виду что-нибудь легкое и изящное, подходящее для тонкой женской ручки, и не менее смертоносное, чем вошедшие в обиход эльфийские снадобья, которые люди необразованные огульно называют ядами. В конце концов, каждый выбирает по себе… Не станешь же упрекать гнома за его секиру, которую нормальный человек поднять-то, может, и поднимет, а вот орудовать ею битый час кряду, что вполне по плечу любому старику из подгорного племени…, где уж там.

Айрин ехала молча, и некоторое время Рона это устраивало — он мог себе спокойно любоваться идеальным профилем девушки. Но потом он счел, что молчание слишком уж затянулось и пора переходить от созерцания к приятной светской беседе.

— Позвольте спросить, леди… — начал он, прерывая путь ее раздумий.

— Что?.. А, да, конечно, сэр… — встрепенулась сания, поворачиваясь к Рону. Лошадь прекрасно видела дорогу и совершенно не нуждалась в узде, поэтому всадники могли уделить внимание друг другу.

— Вы давно закончили школу, леди?

— Прошлой весной…

Не дело простому смертному задавать такие вопросы Пламенному магу… да и никакому другому магу, вообще говоря. Не любят они этого. Считается, что выпускник школы Сан является опытным магом уже потому, что он выпускник этой школы. О чем недвусмысленно свидетельствует туманный кристалл. А уж который маг лучший, а который хуже — так это не всякого ума дело, а касается только самих магов. И восприми сания данный вопрос как намек на свою молодость и неопытность — быть скандалу.

Рон же, напрашиваясь на неприятности, желал лишь посмотреть, как девушка отреагирует на выпад. Да, конечно, она волшебница, но юная, наверняка не слишком искушенная и уж совсем наверняка не имеющая за плечами сколь-нибудь существенного боевого опыта. А они хоть и простые рубаки, но каждый из них… ну, кроме братцев и Брика, понятно, стоит десятерых. И относиться друг к другу надо по-товарищески, а не считать плебеем того, кто завтра, возможно, будет прикрывать твою спину.

Так что ответила она хорошо — чуть смущаясь, без гнева или даже легкой вспышки, хорошо… Но не показалась ли ему некоторая пауза?

— А скажите, сэр…

— Простите, Айрин-сан, но меня все называют просто Роном. Я, знаете, привык к этому имени, и оно мне нравится. Мне будет приятно, если вы тоже станете меня так называть.

— Спасибо… Рон. — Она выговорила это с небольшой заминкой, как будто делая над собой усилие. Рон мимоходом подумал о том, что девушка производит впечатление особы высокого происхождения, чему резко противоречит ее финансовое состояние. — И, Рон, я тоже прошу вас называть меня по имени.

— Это честь для меня, леди… Благодарю… и постараюсь не злоупотреблять этой привилегией. Ваше имя столь же прекрасно, как и вы сами, Айрин-сан… и оно удивительно вам подходит.

Она чуть покраснела. Рон ее понимал — волшебница ты или нет, а комплименты всегда приятны. Правда, он не без оснований считал, что комплименты делать не умеет, но, по возможности, все же старался научиться.

— Скажите… Рон, а почему вас называют Черным Барсом?

Рон чуть поморщился, стараясь, чтобы девушка этого не увидела. Прозвище звучало красиво и веско до тех пор, пока люди не узнавали, откуда оно пошло. После чего словосочетание Черный Барс неизменно вызывало усмешку, а усмешки в свой адрес Рон переносил с трудом.

В общем, история была дурацкой. Он, тогда двадцатилетний юноша, не боялся ни Торна, ни Чара, и уж тем более — ничего земного и понятного. Веселая компания собралась в лесочке вдоволь повеселиться и отдать должное хорошему бочонку выдержанного эля.

Снег местами уже сошел, подходящую прогалину нашли быстро… А там — пир, прыжки через костер, метание боевого ножа в толстый дубовый ствол и пиво, пиво рекой!

Сырые дрова наконец прогорели, оставив после себя большое остывающее кострище, бочонок давно опустел, и вообще пора было возвращаться в село. Но парни, подогретые крепким напитком, решили, что в селе, в таверне, наверняка есть еще эль, и если за ним сбегать, то веселье можно будет продолжить. И вот пара самых быстроногих отправилась за питием, а оставшиеся на поляне молодцы травили друг другу байки, стараясь если уж врать, то покрасивше…

Неизвестно, что толкнуло снежного барса на бессмысленный поступок — броситься в атаку на одного из шумных двуногих, нарушающих лесную тишину и покой. Тем более что двуногие были осторожны, и их острые боевые ножи и охотничьи копья на крепких древках были всегда наготове — кто в лесу ворон считает, тот долго не живет.

В общем, то ли барс изголодался, то ли огромной белой кошке надоели нарушители спокойствия, только среди деревьев мелькнула белая молния, и юный Рон Сейшел грохнулся на спину, почти скрывшись под тушей зверя, нацелившего клыки на его горло и одновременно пытавшегося когтями вспороть человеку брюхо. С этим как раз у барса ничего не вышло, поскольку намедни юноша задорого купил у проезжего торговца богатую кольчугу и, будучи не в силах расстаться с обновкой, надел ее на гулянку. Кольчуга, правда, сразу перестала быть новой, но речь не о том…

Рон был хоть и молод, но силой его Торн не обидел, и уже несколько мгновений спустя он, крякнув, отшвырнул от себя рычащего барса… И рычание тут же сменилось жалобным воем — кошка грохнулась прямо в кострище.

Визжа и подвывая, барс пытался выпрыгнуть из еще горячих углей, но лапы, судорожно дергающиеся от боли, плохо ему повиновались, и зверь пару раз свалился на бок, отчего мех его покрылся черными пятнами пополам с рыжими подпалинами. Наконец выбравшись из жгучего пекла, хищник, не прекращая жалобно повизгивать, бросился наутек.

Вскоре появившиеся на поляне парни, притащившие очередной бочонок с элем, рассказали о том, что навстречу им пробежало какое-то чудище лесное, ни на что не похожее. «Мне показалось, — заявил один осторожно, боясь насмешек, — что это был барс… Но ведь черных барсов не бывает?»

Вот с тех пор и окрестили… Помимо намертво приклеившегося прозвища парень вынес из этого приключения пару шрамов на шее (его все же зацепили клыки дикой кошки), а также привычку практически никогда не снимать кольчугу. Что впоследствии не раз спасало ему жизнь в сложных ситуациях, а в них он попадал намного чаще, чем сам того бы хотел.

— С ума сойти! — восхищенно воскликнула девушка. — Голыми руками справиться с барсом…

Рон взглянул на нее с благодарностью и подумал, что предстоящее путешествие может оказаться куда приятнее, чем ожидалось поначалу…

* * *

С утра двинулись дальше — перевал был уже близко, и его следовало преодолеть засветло. Ночевка в заброшенной хижине, просторной для одинокого лесовика, но тесной для семерых мужчин и одной благородной леди, вряд ли доставила кому удовольствие, однако какая-никакая, но все же крыша над головой…

Тьюрин, ко всеобщей радости, спать так и не лег — гномам вообще не требовалось спать каждую ночь, тем более что в подземных коридорах нет восходов и закатов. Тьюрин мог обойтись без отдыха и сутки, и трое, а при необходимости — и больше. Поэтому он, по молчаливому согласию спутников, взял на себя обязанности стража и всю ночь просидел у порога, посасывая неизменную трубку и задумчиво пуская идеально ровные кольца сизого дыма.

Под утро он занялся сооружением нехитрого завтрака, и вскоре остальные члены отряда, потягиваясь и зевая, стали выползать из хижины на запах жареного бекона. Рон, раздевшись до пояса, начал обтираться снегом, а Айрин, зябко передергивая плечиками, широченными глазами смотрела на это самоистязание, кутаясь в плотный, подбитый мехом плащ.

И сейчас отряд пробирался через лес. Прошедшие снегопады были не слишком сильными, и тропа осталась вполне проходимой. Отдохнувшие кони резво двигались вперед, не обращая внимания на слой снега в пол-локтя толщиной, а всадники, расслабившись в седлах, наслаждались красотой яркого морозного утра.

До начала первого подъема было рукой подать, когда гном вдруг соскользнул с седла и вперевалку пошел пешком, ведя коня под уздцы. По своей привычке он ничего не сказал, однако отряд все же остановился и Драйгар попытался выяснить, почему благородный сын подгорного народа предпочитает месить снег на своих двоих.

Гном долго мялся, не желая говорить правду, но потом признался, что накануне сбил с непривычки зад и ляжки чуть ли не до крови.

— Я могу идти столько, сколько надо… — хмуро бросил он, недовольный столь внезапно проявившейся слабостью. — Идите вперед, я вас после перевала догоню.

— Глупости… — начал было Драйгар, но Тьюрин словно не слышал:

— Там, сразу за перевалом, деревушка будет. В таверне меня и дождетесь. Все равно на этих козьих тропах вы меня сильно не обгоните, сами небось лошадей в поводу поведете.

Драйгар долго раздумывал, затем тоном, не допускающим возражений, произнес:

— Ладно… о том, чтобы тебя здесь оставить, не может быть и речи. Надо разделиться. Брик, Айрин-сан, Рон, вы с почтенным Тьюрином двигаетесь без спешки по нашим следам. Мы же с Нэлом, Лютером и Петером будем прокладывать дорогу — смотрите внимательно, я буду оставлять знаки. Может, оно и к лучшему, сейчас перевал под снегом, и найти нужную тропу удастся не сразу, поэтому, как справедливо заметил наш друг, придется вам идти пешком.

— Может, вместо пареньков меня возьмешь? — предложил Рон, которому, честно говоря, не очень хотелось оставлять девушку на попечение молодежи.

— Нет уж, парни местные, тропы через перевал хоть немного, но знают. Вьюки мы оставим вам, пойдем налегке, так проще. Запасные лошади тоже останутся с вами.

— Пожалуй, если бы благородный гном и не натер седалище, — вставил Клеймор, чуть приподняв бровь, что в его исполнении было равносильно усмешке, — то эта идея все равно пришла бы кому-нибудь в голову. Так действительно будет умнее. Одни торят дорогу, другие тащат багаж. Это будет правильно.

Брик открыл было рот, намереваясь возмутиться тем, что его оставляют, так сказать, «в обозе», но в последний момент передумал. «В конце концов, — решил он, — подвигов на мой век еще хватит, а тащиться в гору, не видя дороги, это не подвиг, а жестокая необходимость». Поэтому он дипломатично промолчал, лишь кивнув в знак согласия с планом командира.

Поскольку возражений не последовало, Драйгар дал команду разгружать лошадей авангарда. Общими усилиями вьюки взгромоздили на спины двух идущих с отрядом тяжеловозов, частично — на лошадь Тьюрина. Та ничем не выразила протеста против замены своего всадника на пару увесистых мешков — все равно она оказалась в выигрыше Гном, похоже, всерьез намеревался проделать весь или по крайней мере большую часть оставшегося пути пешком, поскольку приготовил сапоги из мягкой кожи — чтоб под рукой были.

С перераспределением груза покончили быстро — да и не так уж много припасов у них было. По обе стороны горной гряды были разбросаны деревеньки, в которых усталый путник всегда мог найти и ночлег, и кусок мяса для себя, да и торбу овса для своего коня. Так что с собой у путников было провизии дня на три, от силы на четыре. Запасаться более основательно просто не имело смысла.

Взмахнув на прощание рукой, Драйгар поскакал со своей группой, оставив в скором времени обоз далеко позади.

Гном уверенно перебирал своими короткими ногами, не зная усталости, за ним следовал Рон, верхом, разумеется, Айрин, и завершал процессию Брик, которому было поручено вести вьючных лошадей. Цепочка путников двигалась медленно и не спеша…

* * *

Спустя час Драйгар со своими спутниками был уже так далеко, что их фигуры казались черными точками на заснеженном склоне горы. Несмотря на то, что следы копыт недвусмысленно указывали дорогу, Драйгар время от времени втыкал в снег запасенные в лесу ветки, отмечая более или менее удобную тропу.

У подножия перевала гном все же сменил обувь — оказалось, что сапоги были подбиты железными подковками с острыми шипами, которые не дадут соскользнуть и на голом льду. Пока бородач готовился, Айрин извлекла из переметной сумы небольшую бронзовую трубку и, приложив ее к глазу, принялась рассматривать перевал.

— Что это за штука? — поинтересовался Рон. — Магический прибор?

— О, в нем нет никакой магии, — улыбнулась девушка, протягивая рыцарю трубку. — Их недавно начали делать в мастерских при школе. Если посмотреть в это отверстие, то все вещи кажутся гораздо ближе, чем на самом деле.

— Странно… никогда таких диковин не видел, — пробормотал Рон, принимая предмет с такой осторожностью, как будто бронза могла рассыпаться под его пальцами подобно сухому дубовому листу. — Небось дорогая вещица?

— Да уж… Пока они редкость, — пояснила волшебница. — Наши мастера лишь недавно сделали это открытие. Думаю, через несколько лет такие зрительные трубы научатся делать многие. Школа Сан не делает тайны из своих знаний.

Про себя Рон отметил тот факт, что дорогая диковина, которыми, как водится, в первую очередь оделяли лиц высокопоставленных, вот так вот запросто оказалась в сумке никому не известной выпускницы пламенного факультета. Занятно…

Он приложил холодный металл к глазу, взглянул — и охнул от неожиданности. Действительно, теперь все казалось таким близким, что это очень даже попахивало волшебством, что бы там Айрин ни говорила… После некоторых усилий он все же сумел навести трубу на Драйгара — казалось, что до командира всего локтей сто, а не две лиги, как на самом деле. Было видно, как Лорд оборачивается к спутникам, что-то говорит им.. Рыцарь опустил трубу и ладонью вытер проступивший на лбу пот — общение с магическими предметами всегда его немного беспокоило, а при мысли о том, что сейчас в его руках эта, без сомнения, волшебная вещь превосходно работает, Рона бросило в жар. Все знали, что разного рода жезлы, амулеты, кольца и прочие магические инструменты были для неумелого более чем опасны. Желающих даже просто повертеть в руках кулон или надеть на палец безобидное с виду кольцо ожидали далеко не приятные последствия.

Столь же осторожно, как драгоценную священную реликвию, он передал зрительную трубу Айрин. Та снова принялась разглядывать перевал… Спустя несколько мгновений она резко повернулась к спутнику:

— Извините… извини, Рон, но я там что-то увидела… или мне показалось? На, посмотри.

Он снова принял у нее драгоценность и принялся искать глазами то, что так взволновало девушку.

— Вон черная проплешина… Нашел? Теперь выше… немного выше… вправо… скальный зубец… Не видишь? Ага, нашел, хорошо… Теперь смотри у основания этого зубца, справа…

— Я ничего не вижу, скала как скала.

— Там кто-то прячется.

— Ты уверена?

— Уверена… если только это не ушло… Смотри, может, опять…

— Ох… — только и смог выдохнуть Рон. — Это же…

Кажущаяся пылинкой с такого расстояния, да еще и малозаметная на снегу, бело-серая крошка выпрыгнула из-за скалы и помчалась вниз огромными прыжками. Рон молчал, не в силах вымолвить ни слова, потрясенный происходящим — он сразу понял, что сейчас произойдет. Комья снега, вылетавшие из-под лап твари, сталкивали вниз другие комки, еще и еще, пока весь пласт не сорвался со склона, увлекая за собой камни, снег и льдины в стремительно набирающую силы лавину. И неслась эта лавина прямо на отряд Драйгара…

Было видно, как всадники на мгновение остановились, затем брызнули в разные стороны, стараясь уйти с пути всесокрушающего снежного потока, но слишком широк был фронт лавины, слишком быстро она приближалась…

Спустя несколько секунд все было кончено. Лавина подхватила и завертела всадников, сразу же исчезнувших из виду, и понесла их дальше, вниз, пока не утихла, разбившись о стволы сосен, стеной стоявших у подножия горы.

* * *

Ошарашенные картиной гибели Драйгара и его спутников, все молчали, Брик беззвучно шевелил губами, видно взывая к Торну и прося его помиловать грешную душу Лорда, приблизив несчастного к небесному трону. Айрин так и застыла, зажав рукой рот, подавляя рвущийся наружу крик… Словно почуяв состояние своих хозяев, нервно всхрапывали кони. Медленно оседала поднятая лавиной снежная дымка, начисто уничтожая следы проложенной Драйгаром тропы…

Спустя некоторое время Рон тронул коня и направился в сторону опушки леса, где несколько сломанных сосен отмечали границу столкновения леса с бездумной стихией, только что погубившей четыре жизни… восемь, если считать лошадей.

— Т-ты… ты ку-у-уда… — пробормотал, заикаясь, Брик. Его лицо было, пожалуй, не менее белым, чем окружающий его снег.

— Искать, — буркнул Рон.

— Ты что? Ка-ак они могли… уцелеть… в этом…

Рон не ответил. Он и сам знал, что только воля Торна может вывести человека из-под лавины. Или хитрость… Бывали случаи, когда люди успевали укрыться от наступающей лавины — за скальным выступом, в норе или пещерке или просто закопавшись в снег. Некоторые из них оставались живы, а кто-то оказывался заживо похороненным. Ни сам Драйгар и ни один из его спутников не успел или не сообразил спрятаться. Рон отчетливо видел, как их закружила, смела снежная волна… Брик прав, уцелеть никто не мог. Но если он не проверит, то не простит себе этого.

Брик некоторое время оставался на месте, затем двинулся вслед за Роном. К нему присоединились и остальные. Лошадей вскоре пришлось привязать к деревьям и пробираться дальше пешком — через мешанину снега, льда, ободранных веток, сломанных и даже целиком, с корнями, вырванных древесных стволов.

Одного взгляда на место трагедии было достаточно, чтобы понять: ничего они здесь не найдут… Разве что весны дождаться, пока снег сойдет.

И все же битый час люди и гном месили ногами снежную кашу в надежде отыскать хоть что-нибудь, что прольет свет на судьбу товарищей. Наконец полностью вымотавшись, они наткнулись на труп жеребца Драйгара. Несчастное животное, изломанное так, что не осталось, пожалуй, ни одной целой кости, удалось обнаружить лишь по кровавому пятну, проступившему сквозь снег… Дальнейшие поиски были бессмысленными,

Рон сидел на поваленном дереве, молча оглядывая своих спутников. Те же, в свою очередь, вопросительно смотрели на Рона, словно ожидая от него какого-то решения…

Принимать решение он не торопился. Потому, что это означало взять на себя командование, а уж этого-то Рону хотелось менее всего. Но пауза затягивалась и, похоже, никто нарушать ее не спешил.

— Ну, что будем делать дальше?

— Тебе решать, — незамедлительно ответила Айрин. Брик промолчал, а гном веско кивнул.

— О Чар вас возьми! Почему это мне? — возмутился Рон.

— Ты из нас самый опытный, — заметил Брик, снимая сапоги и выбивая из них полурастаявший снег.

— Я? Да вот почтенный Тьюрин, сын Струви, раз в семь меня старше, и уж повидал-то он на свете куда больше!

— Прежде всего, — хмуро прервал его гном, — не дело это, чтобы я людьми командовал. Не бывало такого и впредь не будет. Коли доведется в пещеры спускаться, там мое слово первым будет, а здесь, под небом, я гость. Тебе командовать, воин, так Торн порешил, стало быть, тому и быть.

Говорил он глухо, не поднимая глаз, всецело отдавшись тому же, чем был занят и Брик, — освобождению сапог от мокрой и холодной крошки.

— Командовать… — криво усмехнулся Черный Барс. — Командовать — это дело нехитрое. А вот что дальше мы делать будем? Пойдем вперед, через перевал… или вернемся да забудем этот поход. Ты, Брик, самый молодой, твое первое слово.

Парень, не ожидавший, что ему выпадет честь говорить первым, растерялся. Виданное ли дело, чтобы еще зеленый сосунок первым подавал голос на военном совете. Это с его, мальчишеской точки зрения. А по-настоящему, когда мнений может быть больше одного, всегда первыми говорят молодые. А решение, то самое, единственно правильное, примут те, кто постарше.

— Ну… эта… отступить… это же вроде как ну… трусостью называется…

Рон улыбнулся уголками губ. Конечно, молодых всегда больше беспокоит слава и честь. Парню еще предстоит понять, что иногда разумнее отступить, спрятаться, даже бежать, а в бою не стыдно ударить и в спину, и исподтишка — бой ведется ради победы, а не ради красивости и благородства поединка. И все же в глубине души он был согласен с мнением юноши… Возможно, потому, что и сам был еще далеко не так умудрен опытом, как казалось со стороны, и в нем самом было еще очень много от юнца, стремящегося к славе и больше жизни заботящегося о чести.

Он перевел взгляд на Айрин, давая понять, что теперь ее очередь говорить. Девушка покраснела, но в следующее мгновение гордо вскинула голову. В голосе ее зазвенел металл.

— Я вообще не понимаю, о каком выборе идет речь. Драйгар погиб, этого не исправить, но беда могла случиться и позже. Пока жив хоть один из нас, мы — отряд. Мы можем отступить, если станет ясно, что дело совершенно безнадежное… но дела-то еще и не было. Надо идти вперед.

Рон кивнул и повернулся к гному. Тот лишь пожал плечами:

— Я подряжался на драку. С нечистью. Если мы отступим, они будут убивать. Я иду.

Вот оно, свершилось. Впрочем, слова товарищей подтвердили то, что он мог бы сказать и сам. Действительно, он давно понял, что нет ничего особо постыдного в отступлении. Но только после того, как исчерпаны все, абсолютно все возможности для победы. А они своих возможностей еще не исчерпали. И все же как странно шутит Торн — ведь он, Рон, попал в этот отряд, повинуясь мимолетному чувству сострадания, которое вызвала у него молодая волшебница. И вот теперь, волею судьбы, он поставлен во главе этого похода, в котором он — самый случайный участник. Смешно…

— Что ж, друзья, значит, продолжим наш путь. Думаю, никто не рвется провести еще одну ночь в той лачуге? Значит, нам пора двигаться. Если повезет, к ночи будем уже на той стороне…

* * *

Маленький отряд продвигался вперед, местами утопая в снегу, местами ступая по почти обнаженному камню. Теперь первым шел не знающий усталости гном, задававший темп, — выносливость выносливостью, но и короткие ноги сыграли свою роль, поэтому двигались они не слишком быстро.

Черный Барс время от времени внимательно осматривал окружающие скалы… Теперь, когда лавина сошла, ожидать второй не стоило, но из головы не выходила та тварь, чье появление вызвало гибель товарищей. В зрительную трубу разглядеть ее он не смог, слишком далеко, и даже предположить, что это животное из себя представляет, он не мог. Ну, может быть, крупный волк…

Постепенно обнаружилось, что там, где гном брал силой, Рон — ростом, а Брик — изворотливостью, невысокая Айрин пасовала. Ей все труднее и труднее становилось прокладывать себе дорогу в снегу, и на лице девушки все отчетливее читалась усталость. Дождавшись, когда крутой подъем сменился относительно ровной площадкой, Рон остановился и скомандовал:

— Эй, ребята… Привал!

Рон сдернул с лошади вьюк и, удобно пристроив его на камне, уселся. Ветра не было, солнце приятно ласкало кожу, и он с наслаждением подставил лицо теплым лучам…

Отдыхали недолго. Когда уже готова была прозвучать команда двигаться дальше, Айрин вдруг положила ладонь на руку Рона:

— Тихо… Я что-то слышу…

Рон замер и прислушался. Действительно, невдалеке поскрипывал снег. Кто-то медленно, тяжелыми шагами приближался к стоянке. В первый момент мелькнула мысль, что Драйгар или кто-то из его спутников все же спасся… Мелькнула и погасла. Шаги не принадлежали человеку, это Рон понял быстро. А значит, гость мог быть опасен.

Рыцарь медленно приподнялся, беззвучно извлекая из ножен меч. Гном сдернул чехол, защищавший секиру от влаги. Брик обнажил нож. Айрин схватилась за свой монстрообразный арбалет, который, разумеется, заряжен не был.

Идущего скрывала скала. Судя по звуку, он должен был вот-вот показаться, и Рон напрягся. Скрип стих, затем звуки изменились…

Рыцарь сделал жест, приказывая всем отойти назад. Он уже почувствовал, что произойдет в следующее мгновение, хотя еще и не предполагал, кого увидит перед собой. И ожидаемое не заставило себя долго ждать. Незваный гость, взобравшись на скрывавший его от глаз путников скальный останец, прыгнул.

Здоровенное, грязно-белесое тело взметнулось в прыжке и приземлилось прямо перед ощетинившимися сталью бойцами.

— О, Чар… — прошептал Брик. — Да это же… это же тролль!!!

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Тролли — порождения Второй волны жизни.

Рост около шести локтей [Локоть примерно равен 0,5 м], тело покрыто шерстью. Передние конечности длинные, почти достают до земли. Каждая лапа имеет три пальца с твердыми кривыми когтями. Уши длинные, по форме отдаленно напоминают эльфийские. Морда вытянута вперед, пасть снабжена острыми клыками. Глаза маленькие, глубоко упрятанные в шерсти. Обычно — красного цвета, в темноте заметно светятся. Ноги короткие, очень сильные. Может совершать большие прыжки.

Полуразумны. Речь ограничена простейшими понятиями, малоразборчива. Агрессивны. Высокая степень регенерации. Обладают природным иммунитетом к магии духа. Практически не знают страха. Как правило, оружием не пользуются, хотя имели место случаи применения троллями дубин и камней (последних — с целью метания).

Обычно предпочитают одиночество, собираясь в пары лишь на периоды спаривания — один раз в два-три года. Имели место случаи образования стай из четырех-пяти особей. Живородящие. Долгоживущие.

В зависимости от среды обитания тролли делятся на горных, снежных и болотных. (Некоторые ошибочно называют гномов пещерными троллями — это неверно. Хотя гномы и состоят с троллями в дальнем родстве, но таковыми не являются.)

В эпоху правления эльфийского принца Алиара охотничьи отряды эльфов практически полностью уничтожили болотных троллей. Впоследствии был заключен военный союз между принцем Алиаром и подгорным королем Дарином, правителем гномов Седого хребта. Результатом союза, помимо прочего, явилось почти поголовное истребление горных троллей, извечных врагов гномов. К настоящему времени от популяции горных и болотных троллей сохранились лишь единичные экземпляры.

Снежные или, иначе, ледяные тролли уцелели, поскольку предпочитали горные ледники, не представлявшие интереса ни для гномов, ни для эльфов. Из-за недостатка провианта и низкой плодовитости количество снежных троллей росло медленно.

Во время Третьей волны бешеное солнце вызвало появление орков и леших, все они являются прямыми потомками троллей. Предположительно лешие и орки — мутанты болотных троллей. Считается, что мутации снежных троллей привели к возникновению снежных великанов — однако свидетельства тех, кто их якобы видел, не подлежат проверке и не вызывают доверия.

Люди, появившиеся во время Четвертой волны, активно уничтожали снежных троллей, в связи с чем в настоящее время встречаются они нечасто.

(Бестиарий: тролли. Школа Сан)

* * *

Это действительно был самый настоящий снежный тролль — редкое и смертельно опасное создание. Тварь непредсказуемая, поскольку совершенно не боится огня, как боится его любое нормальное животное, не считающаяся с численным превосходством противника и почти никогда не отступающая. Тролли были вечно голодны, поэтому, увидев перед собой вожделенную жратву, зверели и шли в атаку, даже если этой жратвы было много и она сверкала мечами и копьями. Хотя тролли понимали общий язык и могли, хотя и с большим трудом, кое-что сказать и сами, но договориться с ними еще не удавалось никому.

Обычно в охоте на тролля принимали участие до двадцати опытных, хорошо вооруженных бойцов… Да и в этом случае предпочитали забросать тварь сетями и только после этого прикончить. Истории о богатырях, сражавшихся с троллями в одиночку, выдуманы от начала и до конца. Силой он вполне мог посоперничать с пещерным медведем и реакцией обладал отменной.

Сейчас же в распоряжении четверых бойцов не было сетей, которыми можно было бы запутать врага. Оставалось рассчитывать только на мечи и… на магию Айрин.

— Сдержите его хоть немного! — крикнула волшебница, лихорадочно пытаясь зарядить свое громоздкое оружие. Мысль о применении колдовских способностей у нее, по-видимому, пока не возникла.

На мгновение противники замерли, затем тролль рванулся вперед, прямо на выставленные против него клинки. Впрочем, его равнодушие к стали было, в общем, оправданно.

Рон прыгнул навстречу твари, прекрасно понимая, что их единственный шанс — навалиться скопом. Правда, для этого троих бойцов было маловато, требовалось как минимум четверо.

Брик, в голове у которого в один миг промелькнуло все, что он когда-либо слышал о троллях, включая сказки из далекого детства, чуть замешкался с атакой, и тролль не замедлил воспользоваться этой ошибкой. Могучая лапа, снабженная внушительными когтями, резким ударом отбросила гнома в сторону, вторая устремилась к горлу Рона. Рыцарь изо всех сил рубанул клинком по кисти тролля — чувство было такое, что меч ударился о мореное дерево — тварь взвизгнула и отдернула лапу, но непохоже было, чтобы удар Рона причинил ему какие-нибудь повреждения. Брик, наконец оправившийся от оцепенения, тоже попытался атаковать, но был тут же сбит с ног небрежным тычком в грудь.

Чудовище продолжало нападать, и теперь ему противостоял только Рон, оставшийся на ногах. Брик лежал на снегу ничком, гном, кряхтя, вылезал из глубокого сугроба, Айрин все еще возилась с арбалетом. Черный Барс пока что успешно отражал атаки изголодавшегося монстра, однако с каждой секундой осознавал, что долго это продолжаться не сможет — удары обозленной твари грозили в любой момент выбить меч из его руки.

— Эй, ты, урод! Иди сюда! — завопила Айрин, нисколько не сомневаясь, что ее поймут.

Тролль мгновенно обернулся. Теперь перед собой он видел человеческую самку — гораздо вкуснее и желаннее, чем эти потные, жилистые мужики. Тролль сделал шаг к ней и…

«Хлоп!» — железная арбалетная стрела почти на всю длину ушла в его брюхо. Зеленоватая кровь брызнула на снег, но тролль даже не замедлил движения.

«Хлоп!» — вторая стрела ударила в бок. Прицел был не очень точен, поэтому наконечник лишь выдрал большой клок мяса с шерстью, вызвав еще один фонтанчик крови. Зеленых пятен на снегу прибавилось.

«Хлоп!» — еще одна стрела увязла в предплечье тролля, пронзив его насквозь. Человек от такой раны полностью потерял бы способность владеть рукой. Для тролля — чуть больше, чем незначительная царапина.

«Хлоп!» — четвертая стрела легла на редкость удачно. Айрин подняла арбалет повыше, рискуя промахнуться, но все же попала. Прямо в правый глаз, и теперь торчавшая из брызжущей кровью глазницы стрела сделала тролля слепым на один глаз. Останется в живых — раны затянутся, но это если останется…

Тролль взревел, в его рыке с трудом можно было разобрать исковерканные слова общего языка «убью» и «сожру»…

«Хлоп!» — пятая, и последняя, стрела вошла точно в разинутую пасть, пробив череп. Тролль пошатнулся и рухнул на спину, раскинув лапы в стороны.

— Добивай его! — заорал Рон, замахиваясь мечом. В том, что тролль еще боеспособен, он нисколько не сомневался.

Гном, хакнув, опустил секиру, намереваясь разрубить троллю горло. Если бы удар достиг цели, все было бы кончено, однако чудовище, получив ранения, безусловно смертельные для подавляющего числа живых существ, уже оправилось и приняло лезвие топора на лапу. И все же гномья сталь победила — отсеченная кисть отлетела в сторону, но и сила удара оказалась погашена. Второй лапой тролль перехватил меч Рона, вырвал его из рук рыцаря с такой силой, что тот чуть не лишился пальцев, и отбросил клинок далеко в сугроб.

— Брик, мне нужен огонь! — крикнула уже очнувшемуся юноше волшебница и, вскинув руки, ровным голосом начала читать заклинание. Непонятные слова давно забытого языка лились из ее уст гладко, складываясь во что-то подобное чарующей песне.

Парень, сумевший к тому времени встать на четвереньки, рванул из кармана огниво. Видимо, он понял, чего именно хочет от него сания, в конце концов чему-то ж его научили. Сорвав с себя шапку, он бросил в нее вспыхнувший трут и отпрыгнул назад. И вовремя.

Казалось, засветился сам воздух между ладонями волшебницы. Мириады сияющих искр исполняли свой стремительный танец, постепенно образуя сгусток самого настоящего пламени, чудесным образом не касавшегося беззащитной кожи. Наконец волшебница произнесла последние слова заклинания и метнула пламенный ком прямо в зажженный Бриком трут. Взметнулся столб ярчайшего пламени…

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Духи стихий, они же элементами. Порождения Первой волны жизни.

Духи стихий были первыми существами, созданными Торном, фактически — его слугами. Каждая из пяти стихий была представлена своими духами — земли, воды, огня, воздуха и природы. Согласно некоторым предположениям, драконы, созданные приблизительно в то же время, также относились к духам стихий — их иногда называют духами времени.

Духи стихий не имеют постоянной формы, размера или характера. Поскольку задумывались Торном они как слуги, способные выполнять любые поручения, то и размеры, тенденции к разрушению или созиданию, продолжительность существования в данной форме, а также интеллектуальный уровень элементалей определяются заклинанием, вызывающим их в этот мир. Предполагается, что в своем естественном состоянии духи стихий обитают каждый в своей стихии, как бы растворены в ней. По завершении надобности заклинатель обязан вернуть духа в прежнее состояние, не дожидаясь истечения срока его существования в этом мире.

Согласно действующей теории, число духов каждой стихии конечно, хотя и различно. Процессу старения они не подвержены, однако могут быть уничтожены с помощью заклинаний, а также иных методов. За истекшие века предположительно число «живых», то есть готовых к вызову, элементалей сильно сократилось, однако, по всей видимости, все еще велико. Исключение составляют драконы времени (великие драконы), которые к настоящему моменту считаются исчезнувшими без следа.

После вызова дух способен выполнять некоторые команды, которые не входят в противоречие с его природой. Элементами огня, как правило, применялись в военных целях. Духи воздуха в основном оказывали воздействие на погоду. Эльфы активно использовали духов природы для выращивания своих лесов, а духи земли неоднократно вызывались гномами для прокладки наиболее сложных тоннелей. Тем не менее при правильной формулировке заклятия любой элементаль является могучим оружием.

В некоторых ситуациях, как правило, в случае, когда гибнет вызвавший элементаля маг, дух не может самостоятельно вернуться в свою стихию. Обычно это приводит к их гибели, однако во времена Третьей волны бешеное солнце породило ряд мутаций и появились лесные феи (видоизмененные духи природы), саламандры (произошедшие от духов огня), водяные и русалки (потомки духов воды), джинны («дети» духов воздуха). Мутантов, порожденных от духов земли, не установлено, хотя их существование и не исключается. Саламандры, в отличие от других перечисленных существ, ни к разумным, ни к полуразумным не относятся и считаются животными.

(Бестиарий: духи стихий. Школа Сан)

* * *

Взметнувшийся ввысь столб пламени стремительно обретал форму. Даже тролль замер, пораженный увиденным, — похоже, с таким противником ему сталкиваться не приходилось.

Теперь в огненном вихре отчетливо просматривалось нечто, напоминающее человеческую фигуру. Сотканные из пламени руки, лишенные пальцев, на могучих плечах нарост, который можно было бы с некоторой натяжкой назвать головой… И только внизу, там, где у человека начинаются ноги, бушевал сплошной огненный вихрь.

Повинуясь повелительному жесту волшебницы, огневик метнулся к остолбеневшему троллю и обхватил его своими, похожими на щупальца, руками. Воздух прорезал дикий вопль заживо сгорающего в первородном огне тролля. Он еще бился, еще пытался вырваться из смертельных объятий, однако его чудовищная сила и острейшие когти были не страшны не имеющему плоти пламенному существу, и лапы чудовища лишь бессильно рассекали огненное тело элементаля, обугливаясь прямо на глазах.

Но и духу стихии приходилось несладко: он столкнулся со своим естественным врагом — с водой, и теперь снег, шипящий и мгновенно превращающийся в пар при соприкосновении со шлейфом духа, нес ему скорую гибель… Все с напряжением ждали, что произойдет быстрее — невероятно живучий тролль погибнет в пламени, зажженном самим Торном, либо снег и лед заставят огневика уйти навсегда в небытие…

Тролль сдался первым. На самой высокой ноте оборвался жуткий вой, и обугленная туша рухнула в пропитанный водой снег. Айрин начала было читать заклинание освобождения, но слишком слаб был вызванный ею элементаль, слишком много сил отняла у него борьба, и прежде всего борьба с водой… Она не успела — со странным звуком, напоминающим стон, элементаль исчез, оставив после себя лишь воронку во льду, проплавленном до скального основания. Волшебница закусила губу и отвернулась — первородное существо, стоявшее у самых истоков этого мира, погибло и, можно сказать, по ее вине…

Рон подошел к Айрин и осторожно дотронулся до ее плеча. Она повернулась к нему, и рыцарь увидел, что в глазах девушки сверкают слезы…

— Я… я убила его… я ошиблась…

— Прошу, Айрин… Ведь вы спасли нас всех, это тоже важно. Если бы не это создание, тролль уничтожил бы нас.

— Я… не должна была… торопиться… Если бы он… дух…, родился бы хоть ненамного сильнее, я бы успела… успела бы отпустить его.

Айрин сама не заметила, как сжала руку Черного Барса. Ее ногти с силой впились в его ладонь, пальцы побелели…

— Если бы вы не торопились, — заметил Рон, — эта тварь убила бы меня. Или, скорее всего, Тьюрина. А может, и обоих… Стрелы его не остановят и даже не замедлят. Не корите себя, сания…

— Вы не понимаете, Рон… Он же бессмертное создание, он видел самого Торна… и так вот глупо из-за меня… — Она всхлипнула, затем выпустила его руку, вытерла слезы и, отвернувшись, глухо попросила: — Давайте двинемся дальше. Я не могу больше оставаться здесь…

* * *

Уже стемнело, когда перевал наконец остался позади. Тропу через заснеженные склоны они нашли относительно легко, да и вообще этот перевал не считался трудным.

Айрин ехала молча, погруженная в свои переживания. Рон отчасти ее понимал — хотя и не был согласен. Тем не менее он не стал больше лезть к девушке со своими утешениями, справедливо рассудив, что она справится сама. В конце концов, любой волшебник, вызывая духа стихии, осознает, что он, дух, почти безмозглое создание, единственное достоинство которого — огромные силы, которые опытный маг может направить в нужное русло…

Больше всего его беспокоило нечто иное. Он, длительное время поддерживая дружеские связи с самим Архимагом Сандором, не мог не узнать кое-какие детали того, как обучают волшебников в знаменитой школе Сан. И он очень сомневался, что в их юные головки вдалбливают одно из самых сложных и опасных заклинаний — вызов духа стихии… Может быть, конечно, Айрин безмерно талантлива, но все же…

Эта мысль так его мучила, что он наконец решился:

— Простите, Айрин-сан… Позвольте вопрос?

— Да?

— Мне доводилось слышать, что заклинание вызова духа доступно лишь магистрам… Может быть, я просто чего-то не знаю, но вы же, как сами мне признались, лишь выпускница… аколитка… И до звания магистра вам еще лет пятнадцать-двадцать…

— А… вот что вас волнует…Знаете, эти заклинания не так уж и сложны, как говорят. Если вас это не слишком покоробит, сэр, то я могу сказать, что украла его… в некотором роде. То есть их действительно не показывают аколитам и адептам, не говоря уж об учениках… Но в библиотеку имеет вход каждый, а в архивах изредка попадаются самые невероятные вещи. Мне просто повезло, я нашла свиток, описывающий заклятие. И выучила… ну, на всякий случай. Вам не кажется, что случай не замедлил представиться?

Сказав последнюю фразу, она даже улыбнулась.

Рон тоже улыбнулся, кивнул и принялся болтать с девушкой о разных пустяках, касающихся школы, сплетен и анекдотов из ученической жизни… Она отвечала охотно, постепенно оттаивая и даже пытаясь шутить в ответ.

А Рона меж тем не покидала назойливая мысль: стоило ли давать столь многословное объяснение там, где вполне хватило бы короткого «Простите, но это мое дело, сэр»? И это было несколько странно…

* * *

Гном, по-прежнему шедший впереди отряда, уже в третий раз проворчал, что явственно чует в воздухе запах дыма, а это означает, что где-то рядом жилье. А спустя полчаса показалась околица селения.

(обратно)

Глава 2 НЕКРОМАНТ. УЧЕНИК

Конечно, я знаю, что такое мать. Я знаю даже, что она у меня непременно была, поскольку я живой человек, а не результат магических упражнений Учителя. Конечно, когда имеешь дело с Учителем, ни в чем нельзя быть полностью уверенным, но у меня горячая красная кровь, а Учитель говорит, что у нежити кровь не может быть и горячей, и красной одновременно. Если она, кровь, вообще есть. Правда, я сильно подозреваю, что Учитель может многое, о чем мне не говорит. Пока. Я уверен, что рано или поздно я смогу постичь все, что известно ему.

Так что мать у меня наверняка есть. Или была. Я не раз спрашивал Учителя о своей матери, но он никогда почему-то не отвечает. Говорит, что не знает. Это очень странно, тем более что на любые другие вопросы он отвечает охотно и подробно, особенно если вопросы касаются магических упражнений. И знает он, как мне кажется, все на свете.

А вот мой отец меня не интересует. Даже не знаю почему… просто, в моем понимании, мать — это нечто такое… такое… ну, в общем, очень важное, а отец… Учитель объяснял мне, и не раз, про те отношения между мужчинами и женщинами, после которых появляются дети. Не могу сказать, что я все понял, но это дело времени, разберусь. Важно одно: кто является отцом — это иногда большой вопрос, а вот с матерью всегда все полностью ясно:

— О чем ты замечтался, Берг?

Я потупился.

Это было нешуточной провинностью — погрузиться в свои мысли в то время, когда перед тобой лежат свитки. И не стоит надеяться, что хоть один раз Учитель не заметит оплошности… Он все замечает даже тогда, когда я нахожусь в комнате один. Сколько раз я слышал это мрачное «Не отвлекайся, Берг!» из-за закрытой двери…

— Извините, Учитель…

— Ты должен быть настойчивее. Только овладев знаниями, ты сможешь назвать себя магом. Не верхушками, которых ты нахватался, а истинными, глубокими знаниями…

Я почтительно склонил голову и старательно делаю вид, что внимательно слушаю. На самом деле я сам мог бы повторить его речь, практически ни в чем не уступив оригиналу. Пятнадцать лет я слышу одни и те же поучения, набившие оскомину. Пятнадцать лет я слышу сетования на недостаточную старательность, недостаточную усидчивость, недостаточное прилежание… И вообще, по словам Учителя, достаточным у меня является только аппетит.

Учитель сидит в глубоком кресле в углу комнаты и рассеянно, не прекращая своей обвинительной речи, листает книгу. Совершенно бесполезное для него занятие, я не раз убеждался, что он помнит наизусть каждую строчку в своей обширной библиотеке.

Я слушаю. Он говорит. Все как всегда…

* * *

Я помню тот день, когда впервые увидел Учителя, хотя сам он не раз выражал сомнения в моей памяти. И все же я помню… Правда, надо заметить, это первые связные воспоминания моего детства. Мне было тогда лет пять, не больше…

Учитель говорит, что нашел меня в лесу. По его словам, я потерялся, и он спас меня от верной смерти и более того — сделал меня своим учеником, а это дорогого стоит. Не каждому удается попасть в ученики к магу. Он иногда называет себя магистром, давая понять, что его опыт куда больше, чем у обычного мага. Так что я должен гордиться — я привлек внимание магистра.

Помню, что и тогда, пятнадцать лет назад, он был все таким же — седым мужчиной лет шестидесяти на вид, хотя теперь я знаю, что ему больше, много больше. Возраст мага измеряется не годами, а его умением. Конечно, даже самый лучший маг не сможет прожить столько же, сколько, скажем, гном, но и обычному смертному с ним не сравниться. Сам Учитель говорит, что давно потерял счет годам и прожил лет этак двести, а то и более. Я верю — за то время, что я его знаю, он ничуть не изменился.

Как и тогда, он носит только черное — либо жесткую кожу, если собирается в дорогу, либо мягкую мантию, когда сидит дома. А дома он сидит почитай все время. Причину этого он тоже объяснил, но об этом позже.

Его глаза постоянно меняют цвет — то чернота заливает их непроглядной ночью, то красный огонь разгорается посреди зрачка, пронзая, кажется, насквозь. Сейчас я привык. А тогда этот взгляд казался мне столь страшным, что я заплакал и попытался вырваться из его цепких пальцев. Его рука держала меня крепко, и я укусил ее — от неожиданности он разжал пальцы и я бросился бежать. Он что-то сделал — теперь-то я знаю, что именно, — и дверь захлопнулась прямо перед моим носом, а я, испуганный и зареванный, с разбегу налетел на нее лбом. Помню, что было ужасно больно и страшно. А он смеялся — старческим, кудахтающим смехом, — и мне становилось от этого еще страшней.

А потом он снова взял меня за руку, повернул к себе лицом и заставил смотреть ему прямо в глаза.

С тех пор мы вместе.

Я хорошо усвоил порядок продвижения по лестнице знаний и умений. Кандидат… Это — в самом начале, когда учитель еще не знает, есть ли у ребенка способности и каковы они. Чаще всего кандидаты возвращаются к родителям, если они у них есть, несолоно хлебавши — мало кто может похвастаться Даром. Думаю, у меня он был, иначе тогда, пятнадцать лет назад, все и завершилось бы, не успев начаться.

Ученик… Это может длиться долго, а для некоторых — всегда. Совершенно необязательно, что ученик становится аколитом. Некоторые просто не могут — крошечную искорку их Дара не раздуть даже самому опытному учителю. И они до конца жизни проводят время, переписывая старинные манускрипты или подавая своему наставнику сок в постель. Незавидная участь… Но и самый плохой ученик выше простолюдина, каждый обязан поклониться ученику, каждый обязан отдать ему любую вещь, которая тому приглянется. Некоторые смерды, правда, об этом не ведают… что ж, их следует просвещать, а упрямых — примерно наказывать. Это я так считаю… Учитель же всегда проповедует терпимость к холопам, в том смысле, что мы не должны не только требовать свое, но и вообще говорить кому бы то ни было о том, кто мы есть. Мне кажется, это глупо. Если не объяснить смерду, что он должен склонить перед тобой голову, то он этого никогда и не станет делать.

Учитель сказал, что я достиг звания аколита пять лет назад. Это высокое и почетное звание, дающее право называться магом. Низшей, конечно, ступени, но все же… Аколит имеет право на Эмблему Знания, но Учитель не дает ее мне и не носит сам. Почему — это отдельный разговор, и я к нему еще вернусь.

После аколита идет адепт. Это — маг безо всяких скидок. Знающий многое, хотя и не все. Умеющий достаточно, чтобы не только сиволапый мужик, но и сиятельный лорд счел более безопасным для себя проявлять вежливость. Опять-таки если знает, с кем имеет дело. А ежели ему не говорить, как предпочитает Учитель, то…

Ну и магистр, конечно. Это — высший ранг, до которого может подняться маг. Магистру подвластно все… ну, или почти все. В конечном счете всемогущ только Торн, но кто и когда его видел… А после Торна магистры магии были и остаются самыми сильными в этом мире. Мой Учитель — магистр, и, я уверен, лучший из всех. А я буду еще лучше.

Помню, как-то я спросил учителя, почему он не носит свой Знак. Эта занятная вещица, круглый кулон из светящегося в темноте красноватого камня с черным изображением в виде черепа, постоянно лежит на полке в библиотеке, я не разу не видел, чтобы Учитель надевал его. Красивая вещь, к тому же, увидев ее, каждый должен склонить голову перед ее владельцем. Когда я буду иметь такую штуку, думал я тогда, то и спать с ней, пожалуй, буду. Поэтому и попытался разобраться, в чем дело.

— Скажи мне, Берг, что есть, по-твоему, магия белая и что есть магия черная? — вопросом на вопрос ответил Учитель, поудобнее располагаясь в кресле. Я понял, что разговор будет долгим.

— Ну… белая, это… это…

Странно. Казалось бы, все понятно и очевидно, но высказать это словами оказалось очень трудно. Он, видимо, решил не дожидаться и ответил на свой вопрос сам:

— Видишь ли, ученик… Не существует в принципе ни белой, ни черной магии… ни бурой в крапинку. Невежды в своем стремлении вешать на все ярлыки называют нас черными магами, а черный цвет у всех считается чем-то плохим. Ты знаешь, что скрывается за именем Мрак?

— Да, конечно… Мрак — один из семи великих драконов, черный…

— Как ты считаешь, это злое или доброе создание?

— Не знаю… наверное, злое? Ведь мрак — это ночь, а ночь опасна.

— Ошибаешься, так же как и те, кто считает, что имена великих драконов отражают их характер. Мрак, Вьюга, Ураган, Буря… ночную мглу люди назвали именем черного дракона, ветер, несущий снег, — именем серебристо-белого, шквальный ветер — именем самого быстрого из великих… А ведь драконы не были ни добрыми, ни злыми. Человечество их занимало мало, потому что они были много старше людей и повидали куда больше их. У них были свои заботы. Так же и магия… Мы, некроманты, всегда занимались тем, что пугает холопов и доводит до обморока благородных леди. Оживление мертвых, вызов духов… Это пугает людей, вот они и привыкли называть нас черными. Но ведь ночь имеет свои прелести: тишина, покой, серебристый лунный свет — это ведь так хорошо.

Учитель долго молчал, и я не решался нарушить тишину. Затем он стал рассказывать мне о том, как зародилась у людей магия и как дороги разных школ все больше и больше расходились.

Магия появилась на свете вместе с Торном, который, создавая мир, прибегнул к таинствам колдовства. Это колдовство никуда не ушло, оно осталось здесь, пропитав собой все деревья и камни, воду и ветер, огонь и лед. Драконы были знатоками магии огня, эльфы отдавали предпочтение силе природы, а гномы властвовали среди заклинаний земли…

Люди же смогли объединить это, смогли постичь тайны всех заклинаний и придумать новые, ранее неведомые. Правда, некоторые пессимисты утверждают, что никто не способен придумать новые заклинания, можно лишь обрести что-то из утраченного в минувшие века. По-моему, это несущественно — какая, к Чару, разница, придумана ли формула или найдена древняя рукопись, ее описывающая. Важно лишь то, что ее можно применить.

Но человеку всегда нужен враг, и враг должен быть силен, иначе мало чести побеждать его. В роли врага побывали многие — и эльфы с их пренебрежительно высокомерным отношением к смертным, и гномы, владельцы недоступных людям подземных копей, — что может злить больше, чем богатства, лежащие, можно сказать, под носом, но до которых невозможно дотянуться… Люди враждовали с орками, охотились на грифонов, отлавливали и уничтожали троллей. Но все это было не то. Враг — он должен быть конкретным… и не где-нибудь там, в непроходимых горах Седого хребта, засевший в неприступных крепостях, — нет. Враг должен быть рядом, чтобы его можно было изловить и торжественно вздернуть… или отправить на костер, на дыбу, на кол… да мало ли фантазии у смердов. Враг должен кричать от боли, и крики эти чернь хочет слышать… И люди выбрали врага — самого сильного, самого опасного. Врагом стали некроманты, маги тьмы, маги смерти — как только не называли нас те, кто и лучину зажечь усилием воли не сумеет.

Случалось, Пламенные маги, отдавшие жизнь изучению огня, выжигали целые города, случалось, маги жизни насылали мор на целые племена, не оставляя в живых никого, — об этом не помнили. Все считали — и у меня в голове эго не укладывается, — что все деяния так называемых «светлых» магов — к добру. Даже если число оставленных ими вдов перевалит за тысячу. Но стоило некроманту поднять пару мертвецов просто для того, чтобы было кому нарубить дров или сделать какую другую работу, — и толпы оборванцев с факелами и кольями стремились смешать прах колдуна с землей.

Некроманты были вынуждены прятаться. Когда твой противник — толпа, единственный способ победить — это перебить толпу всю целиком или почти целиком — да и тогда от непредусмотрительно оставленных в живых в любой момент можно было ожидать нож в спину. Поэтому некроманты ушли в тень. Их наука, рожденная еще темными магами эльфов, развивалась втайне от всех, манускрипты, содержащие сложные формулы активации, переписывались от корки до корки, и горе тому, кто по пьянке, в таверне, расскажет о проделанной работе — не перевелись еще осины на земле, да и крепких веревок всегда под руками оказывается предостаточно.

Некромантов искали — и охотники-одиночки, возомнившие себя борцами с Тьмой, и шпионы школы Сан (эти-то были менее опасны, поскольку «охотничий сезон» они обычно не открывали, ограничиваясь увещеваниями). Не раз толпа крестьян буквально на куски разрывала какого-нибудь старика, весь грех которого состоял в стремлении жить отдельно и незаметно — толпа не склонна слушать объяснения или оправдания, толпа жаждет крови. Эльфы, которым природа дала дар чувствовать темные силы, сначала метко стреляли, а только потом смотрели, в кого. Да мало ли их было, искателей приключений, странствующих рыцарей, герцогских гвардейцев…

Маги хорошо научились прятаться, а кто не научился, тот… В общем, у всего этого были и положительные стороны, во всяком случае, не обремененные заботами практикующих «светлых», некроманты могли куда больше времени уделить теоретическим изысканиям.

Великий Зог открыл много лет назад, что способности некроманта неизмеримо возрастают, если он перестает быть просто человеком — лучше всего пройти обряд смешения крови с высшим вампиром… Это подняло некромантов на недосягаемую высоту, но не прибавило им популярности.

Разумеется, некроманты, смешавшие свою кровь с вампиром, не вампиры. Те не могут жить при солнечном свете, осиновый кол, пробивший сердце, убивает их на месте… хотя с колом в сердце и некромант не выживет… Конечно, мы пьем кровь — это придает силы, да и очень вкусно, признаться, — но можем обойтись и без нее. И свет нам не вредит. И убить опытного адепта — задача непростая. Но главное — это Сила, которую мы получаем… и именно этой силе завидуют остальные маги, исподволь натравливая на нас людей.

И там, где Пламенный маг с гордостью носит свой дымчатый кристалл, некромант должен прятать Знак от чужих глаз.

* * *

— Берг, ты снова отлыниваешь? — мрачно заметил Учитель, и я вздрогнул. Да, сегодня явно день не для занятий, что-то меня потянуло на воспоминания.

По-видимому, магистр это понял, поэтому он поднялся со своего кресла и, потягиваясь, прошелся по комнате.

— Ладно, Берг, занятия на сегодня окончены. Но для тебя есть еще одно дело…

А вот этого я ждал. Как ни гордится Учитель своим всегда непроницаемым видом, но непроницаем он только для посторонних. Я-то еще со вчерашнего вечера чувствую, что у него что-то на уме. Посудите сами, уехал куда-то, два дня отсутствовал, потом вернулся довольный, да к тому же ни с того ни с сего запрещает мне подходить к сараю. Явно прячет что-то… Вот сейчас и узнаем.

Я взмахнул рукой, и свитки, взлетев со стола, ровными рядами улеглись на полке. Учитель кивнул и направился к двери, поманив меня за собой. Мог бы и похвалить… Хотя когда такое было?

Я так и знал: наш путь лежит к сараю — это добротное строение, возведенное руками наших невольных помощников. Они управились быстро, хотя трупы были для этого не вполне подходящие — лучше всего для оживления подходят свежие покойники, а тут пришлось довольствоваться… несвежими. Запах стоял пренеприятнейший, но дело того стоило. Пожалуй, этот сарайчик простоит не один десяток лет.

Учитель подошел к двери и осмотрел тяжелый железный замок, который я лично видел впервые. Сарай никогда не запирался, там же одни дрова… Такие замки делали специально для магов — никакой тебе замочной скважины, она не нужна колдуну. Щелчок пальцев, и толстая стальная дужка открылась.

Учитель распахнул дверь и, пропуская меня вперед, коротко приказал:

— Свет!

Я взял прислоненный к стене сарая факел, заученным движением сфокусировал на его кончике поток энергии и бросил короткое заклинание из Пламенного цикла. Факел вспыхнул, освещая мне путь. Разумеется, света он давал гораздо больше, чем зажженный от обычной лучины, — в конце концов я тоже кое-что умею. Повинуясь безмолвному приказу, я вошел.

Дрова здесь действительно были, правда, не так уж и много, похоже, скоро предстоит поработать. Далее пол сарая был усыпан толстым слоем соломы, а в углу…

На меня уставились огромные глаза, испуганно глядевшие из-под густой, золотисто-зеленоватой челки. Острые ушки, прижатые к голове, тоже выдают страх. Девочка… да, это самая настоящая эльфийская девушка, лет пятнадцати от роду. Она вжалась в угол, стараясь казаться меньше, и настороженно, со страхом следит за моим приближением. Видимо, знает, что ее ждет. Да что там, наверняка знает, у них же, эльфов, прирожденная чувствительность к таким делам, как темная магия, — и это при том, что первыми «темными» как раз и были эльфы.

Жаль, что такое выпадает не часто — не более одного-двух раз в год. Учитель говорит, что живая кровь дает дополнительную силу, и это было верно, но сделать глоток горячей, солоноватой, густой крови удавалось до обидного редко — разумеется, мы никогда не брали… ну… их… людей, в общем, в ближних селениях. Опасно. Но иногда Учитель покупал рабов, которые и доставляли мне эти блаженные минуты. Правда, за ними приходилось далеко ездить, опять-таки чтобы не вызывать подозрений.

Я почувствовал, что непроизвольно начал отращивать клыки. Обычно это удается мне сделать за минуту, иногда быстрее… Сейчас же они стали увеличиваться просто с пугающей скоростью. Девушка задрожала и тихонько завыла — даже не закричала, а именно завыла, понимая всю бесполезность зова о помощи и ни на что не надеясь, лишь жалея себя этим тоненьким, жалобным воем.

Учитель положил руку мне на плечо:

— Не сейчас, Берг…

— Простите, Учитель?

— Не сейчас. Я привел ее, потому что тебе пора разобраться на практике в том, что ты столь прилежно изучал в теории. Итак, перед тобой женщина… и поступи с ней так, как поступают с женщинами. — Он некоторое время помолчал, потом добавил, как мне показалось, без особой охоты: — Ну а потом… можешь…

Я снова повернулся к эльфийке. В свете факела ее расширенные от ужаса зеленые глаза отливали красным и желтым огнем, на лбу выступили капли пота, а руки поднялись на защиту в тщетной надежде испугать меня нежными длинными ноготками.

Я бросил одно из самых необычных в этом мире заклинаний. По словам Учителя, это его изобретение, сделанное много лет назад, когда он был еще очень молод…

Мы не вампиры. Лично я считаю себя человеком… ну, чем-то получше, разумеется, чем просто человек, но все же не вампиром. То, на что способны высшие вампиры, получается у них рефлекторно. Их считают разумными созданиями, и в кое-каком разуме им действительно не откажешь, но многие свойства они приобретают изначально, с момента рождения. Я имею в виду рождение вампира, то, чем или кем он был до «рождения», значения, само собой, не имеет.

Так что их способности нам в общем-то не свойственны. Я, к примеру, не могу превратиться в летучую мышь. Вообще, трансформацией тела владеют только вампиры и в несколько меньшей степени — оборотни. Всем остальным существам это недоступно. И ни одному магу, насколько мне известно, тоже. Я не могу сделать человека вампиром, настоящим, по крайней мере. Хотя с помощью заклинаний можно добиться похожих, а иногда и лучших результатов.

Да… кстати, еще одно свойство, которое приписывают вампирам, — необычайный успех у женщин. Я говорю «приписывают», поскольку лично не проверял. Но вот заклинание Учителя — это, я вам скажу… просто произведение искусства.

Короткая фраза, и я почувствовал, как щеки начинают гореть… не слишком приятное ощущение, но оно скоро пройдет, по опыту знаю. Зато теперь я имею возможность оценить эффект этой магии не по книгам, а непосредственно в действии…

Девочка дышит уже иначе… дыхание становится тяжелым, глаза, кажется, раскрылись еще больше, и в них уже не бьется ужас, теперь выражение их совсем, совсем другое… И пальцы уже не скрючены демонстрацией исконно женского оружия…

Кончик розового язычка облизывает верхнюю губу. Ее взгляд становится масленым и горячим, я вижу, как она слегка отводит плечи назад, благодаря чему ее прелестная грудь приподымается и кажется больше… Она протягивает ко мне руки, и теперь в ней нет ни капли страха — только желание, все растущее и растущее с каждым мгновением.

Я приникаю к ее пухлым губкам и получаю в ответ страстный, пьянящий поцелуй — первый поцелуй в моей жизни. Я, возможно, неловок, но она сейчас не способна ничего замечать, она хочет только одного и намерена получить это. И я тоже не возражаю…

Я беру ее резко, даже грубо — она вскрикивает… Надо же, она девственна… У меня мелькает мысль о невероятной сумме, которую Учитель должен был заплатить за девственницу эльфийку… Но мысль тут же уходит, сметенная волной незнакомых ранее ощущений. Я помню, что надо делать, но, как мне кажется, тело и само прекрасно знает, как себя вести… Я чувствую приближение чего-то — мне не раз приходилось испытывать это во сне, но сейчас, наяву, все куда острее, куда сильнее…

У меня вырывается стон, пальцы впиваются в обнаженные плечи девушки, пронзая кожу до крови… Она не чувствует боли, она стонет и изгибается дугой, с силой обхватывая меня своими неожиданно длинными и очень стройными ногами… Ее коготки, еще несколько минут назад нацеленные мне в лицо, сейчас царапают мне спину, но в этом нет угрозы — только страсть…

Ее голова откидывается назад, зеленоватые волосы разметались по соломе… я целую ее покрытую нежным пушком шею и чувствую, как стремительно растут клыки… Уже не в силах удержаться, я впиваюсь в эту чудесную лебяжью шею, уверенно находя пульсирующую жилку, и струя свежей горячей крови брызжет на мое пересохшее нёбо. Девушка бьется подо мной, но я знаю, что она не чувствует ни боли, ни страха… Она счастлива, она испытала такие ощущения, которые недоступны женщине, если ее партнер — обычный человек…

Наконец все заканчивается. Я медленно поднимаюсь, тяжело дыша. Ее нежное, хрупкое тело еще содрогается — смесь экстаза и предсмертных конвульсий. Тыльной стороной кисти вытираю губы— на коже остается ярко-алая полоса, и я с наслаждением слизываю кровь. Клыки уже убрались, я постепенно успокаиваюсь… и — только сейчас замечаю Учителя, который одобрительно смотрит на меня.

(обратно)

Глава 3 НАЕМНИКИ. КРАТЧАЙШИЙ ПУТЬ

— Так, значит, говоришь, семь дней?

— Точно так, ваша милость, точно так. Семь дён, а то и поболе. Это ж его сиятельства курьеры за семь ден доезжают, так у них же, поди, и лошади заводные, да и поклажи кот наплакал. Да уж, тут, пожалуй, и все восемь, а то и девять…

— Ясно, — махнул рукой Рон в призрачной надежде прервать словопрения хозяина постоялого двора, который готов был разбиться в лепешку, лишь бы угодить сиятельным господам.

Хозяина можно было понять — село хоть и большое, но стоит меж двух горных хребтов, караваны наведываются редко, даром что дорога дальняя и не то чтобы совсем уж спокойная. Да и что с местных взять-то купцам? Зерно, шкуры коровьи да прочие нехитрые деревенские товары — так это можно было взять и поближе к местам обетованным, и риска меньше. А что до дешевизны местного барахла, так ведь на одной охране обоза больше потеряешь — стражники, они звонкую деньгу любят и за просто так беречь чужое добро не станут.

Посему купцы сюда наезжали редко и останавливались ненадолго — дела денежные сидеть на одном месте не велят. А уж благородные гости, которые за постой золотом платят, — и вовсе редкость, почитай раз в год забредет какой дворянин… да и те больше в рыло норовят дать, чем с монетой-другой расстаться. И ведь жаловаться на них — себе дороже, его сиятельство герцог завсегда за благородного заступится, вот уж точно, ворон ворону глаз не выклюет…

Эти мысли заставляли хозяина постоялого двора буквально стелиться перед благородными господами, заявившимися вчера. Господа ясно дали понять, что задерживаться не собираются, чем донельзя огорчили предприимчивого хозяина, уже готовившегося подсчитывать барыши. От огорчения, наверное, он содрал с них за постой вдвое против обычного — и ведь ничего, заплатили не поморщившись. «Видать, не потом и кровью нажиты деньги-то, — думал трактирщик, постепенно приходя в привычное благодушное настроение. — Таких и обобрать не грех, все одно уйдут их монеты не мне, так кому другому. Так почему бы и не мне?»

— А дороги нынче, ваша милость, неспокойные… — Он, казалось, не замечал жеста рыцаря, призывающего к молчанию. — Прям скажем, недобрые времена нынче. Говорят, разбойники повадились на обозы нападать…

Он, собственно, даже и не врал… почти. Бандитов в здешних лесах и впрямь хватало — это там, поближе к герцогским владениям, их повывели, а тут, в глухомани… Да только хоть на обозы и нападали, но было это в последний раз год, а то и полтора назад. С тех пор обозов-то и не было, и разбойники, пожалуй, с голодухи перемерли.

— Оно конечно, с караваном каким вам, ваша милость, куда как сподручнее будет и отож безопаснее, охрана какая-никакая. А обозы здесь ходют, не так уж и часто, понятно, но ходют, куда ж без них…

Конечно, никакого обоза не предвиделось в обозримом будущем, но благородным господам об этом знать вовсе не обязательно.

«И ведь доброе дело делаю, — думал хитрец, убеждая себя в том, что ложь во спасение в некоторых случаях просто необходима, — Так ведь могут и взаправду нарваться на разбойников, порежут их почем зря. И золото уведут. А так, глядишь, поживут здесь недельку-другую, авось и раздумают ехать… а счетец тем временем расти будет».

— Так, любезный… а карта у тебя есль? — вдруг спросил Рон.

— Есть, ваша милость, есть, — засуетился хозяин и рванул в чулан. Он просто нюхом чуял запах денег.

Некоторое время из чулана доносился шум отодвигаемых сундуков, что-то посыпалось, что-то зазвенело — хозяин с энтузиазмом занимался поисками. Наконец он вынырнул из недр своих запасников, несколько пыльный, зато с довольной улыбкой на лице.

— Вот, ваша милость… Начертана клириком одним, проезжим. Денег у него не было, вот он за постой со мной этим свитком и расплатился. Должен много был, да уговорил, сказал — вещь эта больших денег стоит…

Рон, не вслушиваясь в болтовню хозяина, рассматривал карту. Кое в чем тот был, безусловно, прав. Карта действительно стоила недешево — таких прекрасных карт ему не доводилось встречать уже давно. Обычно попадались дешевые поделки или в лучшем случае плохие копии, выполненные кое-как, дерьмовыми, расплывающимися от первой же капли чернилами, без особой заботы о точности масштаба. Эта же была сработана на совесть, — похоже, делал мастер.

Карта охватывала довольно большую часть местных угодий. Рон без труда нашел на ней ту тропу, по которой они пересекли перевал, — тропа была нарисована столь аккуратно, что и ребенок, пожалуй, не мог бы заблудиться. И со всей очевидностью карта говорила о том, что их конечная цель очень далека.

Ехать предстояло на север, по тракту, затем, обогнув горный хребет, поворачивать чуть ли не на юг и далее проделать еще почти такой же путь. Огромная петля, хотя напрямую, через горы, — рукой подать.

— Сколько хочешь, хозяин, за карту? — спросил Рон, лишний раз подумав про себя, что пора бы уже и научиться сохранять равнодушие при виде понравившегося товара. Пока у него это не особо получалось, и любой торговец, профессиональным взглядом замечая интерес клиента, тут же беззастенчиво вдвое увеличивал цену. Торговаться Рон, кстати, тоже не умел и не любил. Хотя иногда приходилось…

— О господин, клирик тот задолжал мне четыре золотых… — Увидев, как нахмурился Рон, хозяин тут же продолжил: — И если мне удалось бы вернуть хотя бы половину этой суммы, я был бы безмерно…

Рон в глубине души сознавал, что работа мастера могла бы стоить, пожалуй, и побольше пары золотых монет, но он нисколько не сомневался и в том, что сам трактирщик не только не представляет истинной цены этого произведения искусства, но и будет рад сбыть карту гораздо дешевле. Поскольку альтернативой является возвращение свитка на пыльную полку, где он может с тем же успехом пролежать еще не один год.

Рон небрежно бросил свиток на стол:

— Нет.

Хозяин покраснел, жадность боролась в нем с желанием сбыть лежалый товар, и последнее в конечном счете победило.

— Может, господин назначит свою цену? — неуверенно спросил он.

Рон снова взял карту, развернул ее, просмотрел, хмурясь время от времени, словно обращая внимание на только ему одному видимые изъяны, затем достал из кошеля пять серебряных монет и, сложив их столбиком, чуть подтолкнул пальцем к хозяину постоялого двора.

Тот некоторое время молчал, разглядывая монеты — сумму, в четыре раза меньшую, чем та, что была названа изначально. Затем несколько униженно поклонился и пробормотал:

— Не будет ли господин столь милостив… Еще бы две монеты… И эта карта ваша.

Рон выдержал длинную паузу и, ни слова не говоря, положил на стопку еще одну монету. В том, что торг на этом завершится, он был совершенно уверен. Так же как и в том, что рассказ о столь сильно задолжавшем клирике — чистейшей воды сказка. Даже живи здесь полгода в долг, и то не то что на четыре золотых, и на один-то не наешь…

Хозяин понял, что больше он не получит. Прикинув, что, с одной стороны, можно было бы еще и поторговаться, а с другой — шесть сребреников— это лучше, чем пыльный свиток в кладовке, он смахнул деньги со стола и, угодливо улыбаясь, принялся ждать дальнейших пожеланий гостя.

— А теперь скажи-ка мне, нет ли здесь какой другой дороги. Прямиком через горы?

Конечно, хозяин мог и соврать — соврать недолго, да вдруг благородный господин кого другого для проверки спросит. А ведь всему селу не накажешь молчать, да и с чего бы. И потом, ежели про ложь узнает, может и шкуру спустить — с них, благородных, станется. Так что врать надо умеючи…

— Как же, как же, ваша милость… Есть и прямая дорога, только плоха уж очень. Почитай, сколько здесь живу, никто и не ходил тем путем… Да и какая дорога-то, одно название. Тропа скорее… Повозка там не пройдет, да и коней в поводу вести придется по кручам. И потом… бают людишки, твари там всякие водятся… — понизил он голос, стараясь придать словам своим побольше веса и искренности. — Скот, что в той стороне пасется, пропадать стал. И ведь что интересно, находили коровушек… одни бошки да копыта. И кровищи… Не ходите вы, господин, той дорогой, дождитесь каравана. И вам спокойней, и мне грех на душу не брать, что указал вам дорогу на верную смерть…

— Ладно, хозяин… — прервал его Рон, заметив, что в зал входят его товарищи. — Тащи-ка нам еще пива, да побольше, и готовь ужин. Там видно будет…

* * *

— Брешет он как сивый мерин, — хмуро процедил сквозь зубы гном. — Поговорил я тут кое с кем, каравана нам не дождаться и до осени.

Рон вкратце пересказал спутникам содержание беседы с хозяином постоялого двора и продемонстрировал карту. Карта была встречена с одобрением, правда, когда Рон признался, что отдал за нее шесть сребреников, гном выразил желание пойти к каналье, взять его за шиворот и немного потрясти. Ровно столько, чтобы вытрясти половину из неосмотрительно отданного Роном серебра. Впрочем, поскольку серебро было в общем-то не его, гном быстро успокоился, но взгляды на хозяина постоялого двора бросал столь красноречивые, что тот вскоре перестал самолично подходить к столу, направив на замену себе двоих весьма хорошеньких служанок. То ли по наущению хозяина, то ли по собственному желанию одна из них поглядывала на широкоплечего гнома столь призывно, что Рон понял: выспаться этой ночью Тьюрину не удастся. Тем более что тот постепенно размяк под горячими взглядами невысокой пухленькой девушки и был, похоже, не прочь познакомиться с ней поближе. В миру ходило немало слухов о немереной мужской силе гномов, и не только селянки, но и многие весьма уважаемые матроны согласились бы проверить достоверность этих слухов на деле. Впрочем, сам-то Рон прекрасно знал, что преувеличений в этой болтовне не так уж и много.

Убедившись, что гном не намерен в ближайшем будущем учинять разгром в таверне, Рон предложил обсудить дальнейшие действия.

Айрин согласилась с Тьюрином — ждать каравана не имеет смысла. Разбойников, разумеется, Пламенный маг нисколько не боялась, однако потеря восьми, а то и девяти дней в дороге никого не радовала. Причем время для путешествия было и впрямь не вполне подходящее — снег хотя и сошел, но было холодно, да и ночевка под открытым небом не самое приятное дело.

— Тогда, может, все же пойдем через горы?

— Насколько это короче? — спросила Айрин. Брик, как самый молодой в отряде, предусмотрительно не подавал голоса, пока его не спрашивали, хотя парня так и распирало от желания вставить словечко.

Рон еще раз внимательно посмотрел на карту. Вряд ли хозяин так уж сильно врал — по крайней мере, на свитке никаких троп через хребет указано не было. Но, Чар подери, есть же дорога…

— Думаю, дойдем за пару дней, ну или за три, если ничего не случится.

— Придется проводника искать среди местных, — заметил гном. — Опять расходы…

— Расходы — это ерунда. Проводника еще найти надо.

— Найдем, — усмехнулась Айрин. — Пара сребреников способна творить чудеса почище магических заклинаний.

— А твари эти… — не выдержал Брик — Как с тварями-то быть?

— Как быть? — рассмеялся Рон. — Бить…

— Ага, бить, — хмыкнул юноша. — Намедни встретили одну тварь, так до сих пор без дрожи вспомнить не могу.

— Если ты, парень… — Рон изо всех сил искал замену слова «боишься», поскольку понимал, что обвинение в трусости — верный способ заставить Брика очертя голову броситься навстречу любой опасности. — Может, будет лучше, если мы разделимся. В конце концов должен же кто-то вернуться и принести весть о гибели Драйгара… Да и матери Петера и Лютера надо… сообщить…

Лицо Брика вспыхнула, он чуть ли не картинно сжал руку на эфесе меча. Несколько мгновений он молчал, затем заговорил, и в голосе его звучала такая обида и злость, что Рон даже оторопел.

— Ты что, командир? Ты… меня… трусом считаешь? Да как… как ты…

— Тихо, парень, — пробасил гном, кладя тяжелую ладонь на плечо взбешенного юноши. — Никто тебя не считает трусом. Командир предложил, ты вправе отказаться.

— Прости, Брик. Я не хотел тебя обидеть. Ладно, друзья, значит, поход через горы считаем делом решенным? Тогда, Айрин-сан, не могли бы вы взять на себя поиски проводника?

* * *

Как и предсказывала волшебница, пара серебряных монет сделала свое дело. Молодой парень, для которого эти монеты означали не иначе как дорогой подарок какой-нибудь хорошенькой девушке, не раздумывая, согласился провести их по заброшенной горной дороге. Он же рассказал и о том, что нечисть на этом пути действительно водилась, только уж почитай лет с десяток и скотина не пропадала, и охотники ничего особенного не видели. Сам парень тоже промышлял охотой, и окрестности, как и положено следопыту, знал преотлично.

На всякий случай Рон все же попытался выяснить, о какой нечисти идет речь. Заставив парня рассказать ему и Айрин все были, небылицы и байки, рыцарь пришел к выводу, что в здешних лесах действительно видели дракониду…

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Великие драконы. Порождения Первой волны жизни. Иногда их называют духами (или драконами) времени. Разумны. Не подвержены старению. Всего семь: Мрак, Вихрь, Ураган — самцы, Вьюга, Бездна, Прорва и Буря — самки. Размеры колебались от тридцати пяти локтей в длину с размахом крыльев в пятьдесят локтей (Вьюга) до пятидесяти и восьмидесяти локтей соответственно (Мрак). Способны (согласно летописям) выдыхать пламя.

Дракониды, или виверны. Потомки великих драконов, формально — порождения Второй волны жизни. Долгоживущие. Считаются частично разумными. Размеры — до двадцати локтей в длину при размахе крыльев до сорока локтей.

Великие драконы, как и духи стихий, были первыми существами, созданными Торном. В отличие от духов, великих драконов, как утверждают летописи эльфов, было семь. Отсюда происходит идиома «история о восьмом драконе», то есть нечто вымышленное настолько, что просто не вызывает сомнений в своей недостоверности.

Великие драконы были заведомо защищены почти от всех направлений магии контроля, или власти, а также малочувствительны к магии огня и льда. Дракониды иммунитетом к магии не обладают.

Считалось, что великие драконы, как и духи, были созданы для того, чтобы служить Торну. После того как Торн отошел от дел этого мира, надобность в великих драконах отпала, и они были предоставлены сами себе.

В отличие от духов стихий, не способных к продолжению рода, великие драконы смогли произвести на свет потомство, однако оно радикально отличалось от своих прародителей. Виверны, хотя и обладающие достаточно большим сроком жизни, твари жестокие, злобные и могут быть названы разумными лишь с большой натяжкой. После участившихся случаев нападения виверн на эльфийские леса экспедиционный корпус эльфов практически уничтожил основное гнездовье виверн, уцелели лишь единичные экземпляры, до настоящего времени встречающиеся в северных лесах. Виверны могут давать потомство, но происходит это относительно редко.

В настоящее время великие драконы вымерли. Мрак и Ураган погибли в битве друг с другом за обладание Вьюгой. После их гибели Вьюга покончила с собой. Бездна уничтожена самим Торном — якобы за непослушание. Вихрь убит в схватке со стаей мантикор. Его подруга Буря покончила с собой, поскольку не успела прийти на помощь. Последняя, Прорва, была убита армией короля людей Раху Второго ради шкуры. Во время охоты погибло около восьми тысяч солдат.

Существование ряда религиозных сект, отколовшихся в свое время от основного учения о создании мира Торном, основывается на поклонении великим драконам, а в ряде случаев и драконидам — детям великих. В последних случаях имеют место человеческие жертвы — эти секты, прежде всего «Крылатое Братство» и «Дети Воздуха», были объявлены вне закона.

(Бестиарий: драконы и дракониды. Школа Сан)

* * *

— Если виверна и охотилась в этих лесах, то это было давно, — уверенно заявила Айрин. — Иначе и по сей день пропадал бы скот. Или она ушла искать лучшие места, или ее кто-нибудь убил.

Рон криво усмехнулся:

— Угу… убил. Я встречал таких, кто после шестой кружки пива рассказывал, как в одиночку выходил на тролля. Так вот, про бой с виверной не рассказывали даже они. Стеснялись.

— Зря вы так. Это вполне реально… Скажем, для боевого мага или для отряда из десятка эльфийских стрелков — они просто утыкают эту тварь отравленными стрелами, после чего она быстро сдыхает от яда.

— А сколько этих ваших стрелков она положит, пока сдохнет?

Айрин равнодушно пожала плечами:

— Половину, но главное не это. Свалить виверну сложно, но все-таки это делалось раньше, можно сделать и теперь. Важно другое: вряд ли мы ее встретим, ей, знаете ли, надо регулярно питаться, а если в последнее время пропаж скота не было, значит…

— Значит, что завтра с утра мы снимаемся с места! — подвел Рон итоги дискуссии. Пора было укладываться, тем более что путь предстоял нелегкий, намного тяжелее, чем по тракту, хотя и гораздо короче.

* * *

Вышли рано, гном откровенно позевывал, хотя и не нуждался в сне так, как люди, — видать, глаз сомкнуть этой ночью ему не пришлось. Айрин тоже выглядела усталой и слегка осунувшейся. Обеспокоенный ее состоянием, Рон поинтересовался, в чем дело.

— Не знаю… — задумчиво ответила Айрин. — Сны плохие снились.

— Кошмары?

— Нет… или да… не помню… Какие-то обрывки, девочка… кажется, эльфийка.. ее… ее насилуют, лица не вижу, но он молод… и он — не человек, я почему-то знаю…

— Подождите, Айрин, — внезапно напрягшись, прервал ее Рон. — Ну-ка детально, что вы вчера вечером ели и пили? Эй, Брик! — крикнул он юноше. — Давай-ка сюда, дело есть.

Айрин добросовестно старалась вспомнить то, что в течение вчерашнего вечера было выпито и съедено. Получалось не так чтобы очень, но с помощью товарищей постепенно удалось составить точное меню, включая последовательность подаваемых блюд.

Ни волшебница, ни Брик с гномом не понимали, зачем это их командир с такой дотошностью выясняет детали вчерашней трапезы, в которой он и сам, между прочим, принимал самое активное участие, и только когда Рон, нахмурившись, произнес слово «курзал», Брик, мгновенно вспыхнувший до корней волос, все понял:

— О, конечно… Чар побери, я должен был сообразить раньше. Но, командир, кто мог знать?

— Разумеется, никто… Случайность, но раз уж это произошло, надо нам, пожалуй, обсудить это.

— Что «это»? — не выдержала Айрин, которую раздражал разговор в ее присутствии о непонятных ей вещах.

— Извините, леди, я думал, вы знаете… Дело вот в чем. Орден Сердобольных, единственный, пожалуй, из магических орденов, практикует такую штуку, как вещие сны. Разумеется, сложно, даже бессмысленно ждать, пока на кого-нибудь из послушников снизойдет пророческий сон, да и как отличить его от других снов, обыкновенных. Много лет назад эльфы передали Сердобольным кое-что из своих знаний в области врачевания, в том числе одно лекарство, которое помогало заснуть. Потом случайно обнаружили, что у некоторых людей это лекарство вызывает исключительно вещие сны, правда, плохо запоминающиеся, обрывочные. Но истинно вещие… Не то чтобы это было какой-то особойтайной, но среди простых людей об этом, вообще говоря, распространяться не принято.

— Ладно, это понятно, да я, кажется, слышала что-то об этом средстве… Но при чем здесь я?

— Вы его вчера приняли, леди, — усмехнулся Брик.

— Я? Парень, ты с ума сошел? Кажется, я прекрасно помню, что не принимала никаких снадобий… Или мне кто-то что-то подсыпал?

— О нет, Айрин-сан, — вздохнул Рон и развел руками. — Вы действительно приняли это средство, но совершенно случайно… Видите ли, рецептура препарата довольна проста — сильно нагретая бычья кровь, вино определенного сорта, некоторые пряности… По стечению обстоятельств ваш вчерашний ужин включал в себя все нужные ингредиенты, как по заказу, особенно если учесть плохо прожаренную вырезку. Разумеется, это совсем не то, что приготовленный строго по рецепту состав, но согласитесь, и от пива можно опьянеть так же, как и от крепкого вина, вопрос лишь в том, сколько его выпить. К тому же вы, видимо, чувствительны к этому средству, поэтому оно на вас и подействовало.

— И что теперь?

— То, что вы видели, безусловно случится или уже случилось. Причем почти наверняка событие это либо его участники напрямую связаны с вашей дальнейшей судьбой. Поэтому очень важно вспомнить все, что вы видели… И не откладывая — сны имеют привычку забываться.

— Скажите, Рон, а не сгущаете ли вы краски? Может, это просто сон? Сумбурный, тяжелый, обрывочный — так это вполне может быть по причине… гм… некоторого, простите, обжорства.

— Вполне возможно, — кивнул, соглашаясь, Рон, — однако, во-первых, очень уж симптомы схожи. Во-вторых, как мы уже установили, составные элементы курзала в пище присутствовали. Ну и наконец, самое главное — лучше принять меры и ошибиться, чем не принять и попасть в неприятности.

— Пожалуй, вы правы… Хорошо, я попытаюсь все вспомнить. Вечером, во время привала, все подробно расскажу, идет?

* * *

На равнине кое-где еще лежал снег. Рон подумал, что скоро уже закопошатся на своих наделах крестьяне, их дохлые лошадки потянут за собой плуги, распахивая влажную землю, а там, глядишь, и зазеленеют поля… Кто знает, где он будет к тому времени…

Отряд двигался не спеша, впереди ехал проводник на низкорослом, но крепком и выносливом на вид муле. Особой необходимости в его услугах пока не было, и парень с удовольствием беседовал с почтенным гномом, вернее, как обычно, гном больше молчал или ограничивался хмыканьем… Впрочем, парню был нужен, скорее, не собеседник, а слушатель.

Солнце все заметнее смещалось к зениту, постепенно равнина сменялась холмами, а потом как-то сразу горный хребет оказался рядом. Горы не были особо высокими, но отвесные скалы вызывали сомнение в том, что здесь вообще может быть проход.

Охотник предложил господам спешиться и отдохнуть, пока он будет искать дорогу, однако Рон отрицательно качнул головой и заявил, что для привала еще не время. Проводник лишь пожал плечами — ему-то было все равно, о благородных господах ведь заботу проявил.

Дорога, точнее, сказать, то, что он нее осталось, нашлась почти сразу, однако проводник помрачнел, и Рон, сразу это заметивший, поспешил выяснить причины беспокойства охотника.

— Совсем дорога разрушилась, господин… Здесь-то она была хорошая, я бывал в этой стороне пару лет назад…

— Что так давно?

— Да дичи здесь почитай нету. А раз дичи нет, то и мне бывать незачем… Да, так вот, дороги-то почитай и не видно… Это здесь-то, внизу, да… А вот как наверх пойдем, так и совсем ее потеряем…

— И что, с пути собьемся?

— Да нет, путь-то тут один, вот через этот распадок, да потом, по левую сторону от страж-горы, еще один распадок будет, затем на перевал подняться, так его ни с чем не спутаешь… Только вот саму тропу-то мы как пить дать потеряем, а по ней спокойней как-то…

— Ты, парень, толком скажи… С тропой либо без тропы, доведешь до места?

— Оно конечно, доведу, чего ж не довести-то, да только с тропой-то сподручнее… — продолжал гнуть свое проводник.

— Ну и славно, — прервал его Рон. — Значит, двинулись…

Дорога действительно оказалась весьма примечательной, и Рон, оглядываясь назад, поймал себя на мысли, что раз пройдя по ней, вряд ли когда забудет. Тропу они и в самом деле потеряли, во всяком случае то, по чему ступали копыта их коней, ни в коей мере нельзя было назвать трактом. И все же кони шли бодро, и с каждым шагом путники все более и более углублялись в самое сердце горного хребта, отделявшего их от цели.

На перевал они поднялись еще засветло, и воин не смог сдержать восхищенного возгласа, потрясенный красотой открывшегося вида. Вокруг вздымались невысокие горы, местами еще покрытые снежными шапками, местами ощетинившиеся вечнозелеными соснами. Небольшая котловина, которую они недавно покинули, была темно-зеленой — мрачного цвета зимней зелени сосенок, еще не изменивших с приходом весны свой наряд на более яркий и более свежий… А посреди котловины возвышалась страж-гора, невысокая, но с очень крутыми склонами и острой вершиной, совершенно лысая — даже трава, казалось, не росла на ее склонах, — и все это производило странное колдовское впечатление… А дальше, за горами, расстилалась долина, и, если вглядеться, то где-то там, на самой границе видимости, можно было различить дома оставленного этим утром селения.

— Вот и первый перевал, господин…

— Куда дорога идет дальше? — спросил Рон, прикидывая, когда останавливаться на ночлег. Все уже порядком устали, но ночевать здесь, на перевале, было глупо, да и холодно.

— Сейчас вниз, господин… Вон на той седловине и привалу самое место. Там пожар был, давно, я еще и не родился, зато теперь сухого дерева — немерено, на костер набрать можно быстро, и хватит на всю ночь.

— Так, а куда завтра пойдем?

— Смотрите, господин, отсюда хорошо видно… Вон второй перевал, мы пойдем туда, это уж завтра, конечно. А за тем перевалом — Большой Страж, ну как эта вон гора, только больше… ну а как Большого Стража пройдем, так до места нужного рукой подать…

— Ладно…

Айрин подошла к ним, зябко кутаясь в плащ. Ее лошадь стояла в стороне, разглядывая камни в надежде обнаружить какую-нибудь травинку. Возможно, животное догадывалось, что молодой травке еще не сезон, но все же продолжало искать. Ничего, там, за горным хребтом, будет куда теплее, там и зелень уж пробилась наверняка. Это здесь весна приходит медленно, словно нехотя, а когда здесь еще лежит снег, в сотне лиг к востоку уже рвутся из влажной земли стрелки молодой травки.

— Ну, командир?

— Спускаемся на седловину, и привал, — ответил Рон на столь кратко и емко заданный вопрос.

— Красивый вид… — протянула девушка.

— Летом еще красивее, госпожа, — заметил проводник. — Зелень, солнышко светит.

— Кстати, Рон, вы заметили, что здесь почти нет живности? До самого подъема птиц было довольно много, а сейчас их не видно…

— Простите, госпожа… — Проводник, краснея от собственной наглости, снова встрял в разговор благородных. — Здесь завсегда так. А у Большого Стража и вовсе дичь никогда не встретишь, да и не токмо дичь, а и всякую птицу мелкую там отродясь не видали… даже, помяните мое слово, мошки и той там нет. Ежели бы мы успели дотуда дойти, так там ночевать самое оно, тихо, спокойно, и кровососы не лезут. Только не дойдем, далеко еще, а дни нынче не очень чтоб уж и длинные.

— А почему так? — поинтересовался Рон.

— Дык весна же, — удивленно распахнул глаза парень. — Весной же завсегда дни короче, чем летом.

— Да я не об этом, — поморщился рыцарь, раздраженный непонятливостью охотника. — Дичи почему нет?

— А мне то неведомо… — Охотник развел руками. — Да только ее здесь никогда нет. Можа, боится чего?

— Кто, дичь? А мошка тоже?

— Не знаю, господин. Можа, колдовство здесь какое… Говорят, тута когда-то гномы промышляли, а они-то, гномы, чародейники известные. Один Чар ведает, каких заклятий набросали.

— Ладно, не наше это дело. Что ж, пора двигаться дальше, скоро уж и привал, но до него еще дойти надо…

* * *

Место для привала, выбранное проводником, оказалось на редкость удачным. Невысокие скальные останцы надежно защищали от ветра, дров хватило бы и на долгую зимовку, а неподалеку из камня била тонкая струйка ледяной, хрустально чистой воды. Возле скал на площадке был заметен след кострища, но Рон сразу отметил про себя, что последний раз путники останавливались здесь очень давно.

Проводник взялся за приготовление ужина, не смея поступить иначе в присутствии благородных господ. Впрочем, гнома он благородным, очевидно, не считал, и посему дело выкованной в подземных кузнях секире нашлось безотлагательно. Правда, Тьюрин ворчал, что использовать славное боевое оружие для рубки дров есть немыслимое кощунство и что его, ежели кто увидел бы, ославил до конца дней, однако за работу принялся с присущей гномам ретивостью и остановился только тогда, когда гора дров была уже более чем достаточна для пары ночлегов.

Наконец, когда все уже сидели у костра, согретые теплом пламени и довольно обильным ужином — обильным потому, что экономить продукты смысла не было, ведь завтра к вечеру они рассчитывали уже быть на месте, — Рон вопросительно посмотрел на Айрин, давая понять, что ждет рассказа о ее странном сновидении. Девушка, явно не испытывая восторга от возвращения к этой теме, все же, нахмурившись, принялась рассказывать то, что ей удалось вспомнить.

А удалось ей немного, что лишний раз подтвердило предположение Рона о пророческом характере сна — всем было известно, что изучаемые в школе Сан методы концентрации обычно позволяли собственные сны вспоминать легко и со всеми подробностями. Она очень старалась, но вызвать из памяти удалось лишь немногим больше того, что она помнила, проснувшись…

Ей снился мужчина, и это был, безусловно, человек, хотя что-то в нем было странным, что-то выделяло его из человеческой породы. Он был одет в черную кожу, но это ни о чем не говорило — этот цвет был популярен у мужчин. Длинные волосы, тоже черные, были завязаны в хвост кожаным ремешком. Неясно, на чем основывалось убеждение Айрин, что перед ней человек, — видела она его только со спины.

Этот мужчина занимался лю… нет, насиловал девушку… грубо и не особенно умело (при этих словах Рон чуть улыбнулся уголками губ, его очень заинтересовало, на чем строились понятия Айрин об «умелости»). Айрин была убеждена, что девушка— эльфийка, а это означало, что, кто бы это ни был, он решился на страшное дело. Эльфы умели мстить за своих, поэтому враждовать с ними боялись…

Айрин несколько раз повторила, что видела изнасилование, но, противореча себе, тут же уточнила, что эльфийка отдавалась без сопротивления и, как ей показалось, даже страстно и охотно… Объяснить, почему же в таком случае она считает эту картину насилием, сания так и не смогла.

После некоторого раздумья волшебница добавила, что при этой сцене присутствовал кто-то еще, но кто?.. То, что ей довелось увидеть, она видела глазами этого существа… возможно, человека. По крайней мере, ей так показалось.

— Эльфийка… Может, он тоже был эльфом? — спросил Брик, вызвав, несмотря на оставленное рассказом тягостное впечатление, легкие улыбки у товарищей.

— Нет, парень, — ответил за всех Рон. — Во-первых, эльфы не любят черное, по крайней мере, ни разу о таком не слышал, во-вторых, они не носят кожу, только свои ткани, и в-третьих, черноволосых эльфов не бывает.

— Меня гложет одна мысль… — Айрин сидела мрачнее тучи и задумчиво вертела в руках свой кулон. — Изнасилование… но добровольное… нет, даже не так… он взял ее силой, но она хотела этого, стремилась к этому, требовала, звала… мне кажется, я слышала о подобном когда-то, но не могу вспомнить…

— Высший вампир, — буркнул гном, заиграв желваками. — Такое может высший вампир, я знаю…

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Вампиры. Порождения Пятой волны жизни. Годы бешеного солнца породили несколько подвидов, из которых наиболее известны обычные вампиры и высшие вампиры.

Обычные вампиры — злобные твари, являющиеся в достаточной степени разумными, чтобы овладеть речью, однако формально относятся к полуразумным. Живут недолго — около сорока лет. Способностью к метаморфизму не обладают. Питаются кровью людей, нелюдей или, при отсутствии альтернативы, кровью животных. Кровь гномов — природный токсин, смертельна даже после сворачивания. В исторической битве 9532 года отряд гномов применил свою кровь для смачивания оружия, в результате чего захваченная вампирами крепость Тагр-а-Нор была отбита в рекордно короткие сроки. Это единственный зафиксированный случай, когда вампиры объединялись в подобие армии, вообще же предпочитают действовать в одиночку. Также известны случаи полного или частичного захвата вампирами населенных пунктов, однако сопротивление регулярным частям при этом происходило стихийно, хотя и приносило большие потери обоим сторонам. Для обычного оружия малоуязвимы, степень регенерации в юном и зрелом возрасте (то есть до тридцати лет) очень высока, впоследствии заметно снижается и к старости (тридцать пять — сорок лет) достигает уровня человека. Укус высокотоксичен. Внешне напоминают человека, волосяного покрова не имеют, клыки формируются после рождения.

Высшие вампиры являются, по сути, самостоятельным видом, и объединяет их с обычными вампирами лишь потребность в свежей крови. Долгоживущи, средний возраст по физиологическим показателям составляет пять-шесть сотен лет, однако лишь единицы способны достичь преклонного возраста. Разумны. Очень опасны. Для обычного оружия малоуязвимы, так как обладают огромной степенью регенерации. Как и у обычных вампиров, естественный смертельный токсин — кровь гномов. Также смертельны некоторые виды древесины: осина, аркнейский кедр и др. Плохо выносят дневной свет, предпочитают действовать по ночам, но при необходимости могут сохранять активность и днем. Обладают крайне высокой подвижностью, что делает их чрезвычайно опасными противниками.

Особенности:

— способность высших вампиров к метаморфизму является наиболее развитой среди разумных и полуразумных. Естественный метаоблик — существо, напоминающее огромных размеров летучую мышь. Также способен в некоторых пределах варьировать человеческий облик, помимо отращивания по мере необходимости клыков и когтей могут существенно менять внешность, что затрудняет их поимку;

— многими исследователями отмечается ряд магических способностей, прежде всего умение подавлять волю, навевать сон, вызывать сексуальное влечение. Обладают природным иммунитетом к магии контроля. Чрезвычайно восприимчивы к магии огня;

— наиболее опасной является способность обращения, которая до настоящего времени не изучена. При соблюдении ряда условий укушенный высшим вампиром человек может стать либо обыкновенным, либо высшим вампиром, также возможна смерть. Процесс превращения человека в вампира называют «вампирьей лихорадкой». На ранних стадиях (до суток) возможно лечение. Ни одно существо, кроме человека, заражению не подвержено. Эта способность является единственным источником пополнения рядов обычных вампиров, которые, даром обращения не обладая, естественным путем также не размножаются.

Обработанная кровь высших вампиров используется в некоторых обрядах магической медицины.

(Бестиарий: вампиры. Школа Сан)

* * *

— Высший вампир… — задумчиво протянул Рон, — Сомнительно… Тем более что Айрин-сан утверждает, что это был человек.

— Человек… — несколько неуверенно подтвердила Айрин. — Но… как бы это сказать, не совсем, что ли. Если бы это был вампир, я бы почувствовала, нас этому учили.

— Это ж сон был… — хмыкнул Брик.

— Не знаю… но я уверена, что это был не вампир.

Рон встал, бросил в костер несколько поленьев, взметнувших высокий столб искр, и снова уселся на снятое с лошади седло. Долгое время смотрел на огонь, размышляя о чем-то, затем вздохнул:

— Нда-а… и, кстати, друзья мои, как интересно получается… Айрин-сан видит во сне что-то, имеющее предположительно способности вампира, а Драйгар, мир его праху, говорил о Сером Паладине. А у того с вампирами особые счеты.

Внезапно Айрин вздрогнула и вцепилась пальцами в плечо Рона.

— Я знаю… меня… нас учили, что некоторые… маги используют кровь высших вампиров для одного обряда, редкого, можно сказать запретного, но… В общем, обряд позволяет как бы породниться с вампиром, приобрести ряд его свойств, ну там долголетие, умение быстро заживлять раны… Правда, я не слышала, чтобы кто-то сумел приобрести способность очаровывать. И еще… они, маги, после этого тоже… нуждаются… в смысле, кровь пьют.

— Если это правда, — мрачно заметил гном, и Рону показалось, что в глазах карлика промелькнуло нечто большее, чем просто гнев, — то эта девочка уже мертва.

— Значит, маг… — сказал Рон, не спрашивая, а констатируя факт.

— Не просто маг, — с дрожью в грлосе пробормотала Айрин. — Некромант. Практически неуязвимый, очень сильный и жаждущий крови некромант. Вот кто нам противостоит…

* * *

Айрин проснулась под утро разбитая, с головной болью и ломотой в костях — ночь прошла ужасно, все время лезли в голову мысли об увиденном во сне некроманте — теперь она была в этом уверена.

Девушка встала и подошла к гному. Тот, как обычно вызвавшись стоять на страже, сидел нахохлившись возле почти погасшего костра и невидящими глазами смотрел куда-то вдаль…

— Тьюрин, ты не спишь?

— Сплю, — буркнул часовой, давая понять, что обиделся.

— Ну прости… ты не хочешь вздремнуть часок? Мне все равно не спится, вот и покараулю.

— Э-э… ну, ежели вам не спится…

Из сидячего положения Тьюрин немедленно переместился в лежачее и заснул мгновенно, как могут все гномы. Его рука с короткими, толстыми, покрытыми волосами пальцами сжимала рукоять секиры, с которой воитель не желал расставаться даже во сне.

Айрин, усевшись на седло и плотнее запахнув плащ, смотрела на догорающие угли. Бросила несколько толстых поленьев — они тут же занялись, почти умерший огонь мгновенно охватил сухое дерево, возвращаясь к жизни, тьма вокруг стоянки чуточку отступила, не желая сдавать свои позиции, но и не вынося соседства с живым пламенем…

Роль часового — следить, однако сейчас молодая волшебница меньше всего задумывалась об исполнении этой обязанности. Она была далеко, там, куда возвращалась так часто мысленно и куда упрямо не хотела возвратиться телесно…

* * *

— Айрин! Айрин, отзовись! Я же знаю, что ты здесь!

Девушка… нет, тогда еще девочка, низко пригнувшись, постаралась спрятаться за стопкой огромных фолиантов и, разумеется глотнув с избытком лежащей на этих раритетах пыли, оглушительно чихнула.

— Ага, вот ты где… Живо иди сюда, тебя сам Архимаг разыскивает, а ты тут неизвестно чем занимаешься. Да знаешь ли ты…

Дора, толстая женщина лет сорока, которую все за глаза называли главной надсмотрщицей и которая сама величала себя главной домоправительницей, возвышалась над заваленным старинными книгами и рукописями столом подобно башне. Огромные руки, упершиеся в жирные бока, вечно встрепанные волосы, широко расставленные ноги, а особенно выражение лица ясно давали понять — сейчас будет крик. Девочка вся сжалась, ожидая бури, но, видимо, какие-то соображения все же помешали хозяйке сорваться, и она неожиданно спокойным голосом продолжила:

— Ладно. Немедленно беги в свою келью, переоденься, да смотри умойся, а то похожа на…

Дора некоторое время подбирала эпитет, хотя на язык так и просилось слово «свинья». Конечно, она была домоправительницей, но «всего лишь». А девочка, хоть она еще и мала, — будущий маг, вне всякого сомнения, и устраивать ссору с санией, хоть и будущей, которой к тому же интересуется сам Архимаг, по меньшей мере неблагоразумно. Еще наябедничает…

— …на поросенка. Беги, не заставляй господина ректора ждать.

Айрин, ощутив, что гроза миновала, мухой пролетела мимо Доры и, чуть не споткнувшись, взлетела по лестнице, ведущей из подвала библиотеки в читальный зал. Здесь сейчас было пусто, да и в другое время обычно тоже — немногие проявляли желание дышать пылью столетий, копаться в старинных записях в поисках крох интересного и полезного.

Промчавшись мимо пустых столов, за которыми должны были бы сидеть прилежные ученики, буде таковые найдутся, девочка добралась до второй лестницы, ведущей наверх, туда, где располагались спальные кельи. Там была и ее крохотная, но зато собственная, комнатушка, где лежал нехитрый скарб.

Небольшая комната с каменными стенами была на удивление теплой. Окно было застеклено — на этом в школе Сан не экономили, хотя стекло считалось довольно дорогим. Но что более всего удивило бы посетителя, заглянувшего в эти стены, так это тонкая струйка воды, весело журчащая в мраморном рукомойнике, — новшество, введенное в школе почти сто лет назад, но в миру имевшееся разве что в самых богатых домах. На полу лежала толстая соломенная циновка, такая же, только поменьше, покрывала узкую кровать — поверх были накинуты два шерстяных одеяла, одно служило простынею, вторым в холодные ночи следовало укрываться. Обстановку дополнял старенький шкафчик, порядком рассохшийся и покоробившийся от времени.

В келье было чисто — за этим неусыпно следила Дора, заставляя своих подопечных немалую толику свободного времени посвящать наведению порядка. В этом она, не без поддержки самого Архимага, была совершенно безжалостна, и неряхи, лишившись двух-трех ужинов подряд, очень скоро становились большими чистюлями.

Быстро умывшись и кое-как вытершись полотенцем, девочка распахнула скрипнувшую дверцу шкафчика и замерла, не зная, на чем остановить свой выбор. Выходных платьев было целых два, вдвое больше, чем у большинства девочек, которые занимались вместе с ней. Второе попало к ней, можно сказать, случайно — просто стечение обстоятельств. Незадолго до какого-то праздника Дора заметила на ее платье пятно и, чуть не ткнув Айрин носом в столь ужасное безобразие, гордо удалилась, забрав платье в стирку. Через полчаса она принесла другое и с видом оскорбленного достоинства бросила его девочке. А через день прачка вернула Айрин ее старое платье, забрать же новое то ли не захотела, то ли просто о нем не знала. Вот и оказалось в шкафу у девочки сокровище, которое сейчас и вызывало муки выбора.

Наконец переодевшись, Айрин с легкой дрожью в коленках отправилась разыскивать верховного мага.

Школа Сан располагалась в маленькой горной долине, защищенной отвесными скалами от ветров и непрошеных посетителей. Окружавшие долину горы были сами по себе неплохим природным укреплением, если бы нашелся сумасшедший, рискнувший напасть на всемирно известную школу магических искусств. Конечно, за годы существования школы не раз в народе возникали разговоры, что магов-де надо извести под корень… Правда, никто так и не рискнул опробовать свои силы в этом деле, и крамольные разговоры постепенно угасали сами собой. Как ни крути, а маги зачастую делали немало добрых дел — от простого врачевания и колдовства над погодой до применения сильнейших боевых заклятий в вечно ведущихся людьми войнах. Да что там говорить, многие влиятельные особы гордились, заполучив на службу опытного боевого мага — в поле он мог потягаться не с одним десятком латников, а уж при осаде крепостей — и подавно, и не важно при этом, по какую сторону каменных стен этот маг находился.

В общем, школу незваные гости, как правило, не тревожили — дорога сюда была нелегка, поэтому приезжали лишь те, кому это было действительно надо.

А таковых было немного — родители, по наущению деревенского лекаря или иного какого советчика привозившие сына или дочь «учиться на волшебника», странствующие рыцари и реже благородные лорды, желавшие почерпнуть толику знаний (редко) или просто поглазеть на красоток из выпускного курса пламенного факультета (гораздо чаще). Были и те, кто искал общества Архимага Сандора или кого-то из других магистров. И наконец, среди гостей были маги, в прошлом оставившие эти стены и теперь время от времени возвращавшиеся к альма-матер.

Взору путника, спускавшегося с перевала по направлению к школе, открывалось огромное трехэтажное здание, вмещающее в себя библиотеку, учебные классы, столовую, кельи учеников и покои преподавателей. Рядом со школой располагались конюшни, кузня, небольшая лесопилка и смолокурня, другие хозяйственные постройки, а также три десятка домов, где жили служанки, кузнецы, пастухи и иные работники, освобождающие высокоученых волшебников от дел, не соответствующих их рангу. Продовольствием школа обеспечивала себя сама — в долине хватало места и для выпаса скота, и для овощных грядок, и даже для маленького фруктового сада. А уж мягкий климат, дожди в нужное время, солнце по заказу и прочие необходимые для фермеров условия обеспечивались учениками школы с должным старанием — в качестве практических занятий для лучшего усвоения материала. Кое-что закупалось вне долины, для чего время от времени эконом школы, прихватив с собой пяток крестьян да столько же учеников постарше, мальчишек как правило, отправлялся за товаром на ближайшую ярмарку.

Апартаменты лорда Сандора располагались, конечно, на самом верху — да не на третьем этаже школы, где жили все учителя, эконом и, к своей гордости, вредная толстуха Дора, а в отдельной пристройке, куда можно было пройти с третьего этажа. Эта пристройка — круглая башня, возвышающаяся над всей школой, так и называлась — «Башня Архимага». Среди учеников младших классов ходило поверье, что великий Сандор со своей башни неусыпно следит за школярами, не упуская ни малейшей шалости, все запоминает и непременно припомнит потом, на главном экзамене в конце обучения. Айрин не без оснований подозревала, что эти слухи поддерживаются преподавателями — верующие в недреманное око Архимага мальчишки куда меньше шалили и прилежнее занимались, чем их более пессимистично настроенные товарищи.

Айрин подошла к большой двери, покрытой причудливой резьбой, и робко постучала.

— Входи, девочка… — раздался изнутри голос Архимага.

По телу Айрин пробежала дрожь, хотя она и сама могла, правда с некоторым усилием, определить, кто стоит за закрытой дверью. Разумеется, возможности магистра не шли ни в какое сравнение с ее собственными, и все же в который раз ее испугала способность лорда Сандора легко проникать взглядом сквозь стены.

Дверь отворилась тихо, без скрипа — петли были щедро смазаны и, возможно, еще и заговорены. Пожалуй, мало нашлось бы смельчаков, решившихся распахнуть резные створки без приглашения — вспыльчивость и любовь к неприятным сюрпризам у огненных магов были второй натурой, а лорд начинал именно как Пламенный маг, и многолетние привычки ничуть не ослабли с годами.

— Проходи, проходи, Айрин.

Лорд Сандор, ректор школы Сан, Архимаг, свободно владеющий всеми школами волшебства, сидел за большим столом из немыслимо дорогого голубого дерева. На столе лежали рукописи, несколько толстых книг, а также множество других предметов, назначение которых явно не соответствовало внешнему виду. По крайней мере, Айрин не раз слышала, что знаменитое серебряное блюдо предназначено отнюдь не для еды.

Разумеется, имя Сандор не было настоящим именем верховного мага. Во-первых, потому что знание имени человека, эльфа, гнома или иного разумного создания давало исключительные преимущества при использовании магии контроля, но, помимо этого соображения, в имени Сандор проявлялась многовековая традиция школы. Издревле, со дня ее основания, ректор, заступая на свой пожизненный пост, принимал это имя, имя создателя и первого руководителя школы. А вот титул лорда подлинного никто никогда не смел бы присвоить себе без веских оснований — расплата за это была неминуемой. И хотя нынешний Архимаг имел в своих жилах благородную кровь, для школы это мало что значило — на уроках истории изучались заслуги прежних выпускников школы, и Айрин точно знала, что предыдущим Архимагом Сандором, почившим уже семьдесят лет назад, был сын простого кожевника, пробившийся на столь высокий пост благодаря таланту и редкой одаренности.

Архимаг в комнате был не один — два кресла из стоящих вдоль стены были заняты. В одном сидел высокий мужчина лет тридцати на вид, хотя на самом деле о его возрасте можно было только гадать. Девочка знала его, этот человек — магистр Сейрус Ларт — преподавал в старших классах, и, хотя встречаться с ним лицом к лицу ей не доводилось, слышала она об этом человеке многое. По слухам, он являлся одним из наиболее вероятных преемников Сандора и пользовался безграничным доверием Архимага.

Во втором кресле сидела незнакомка — это была очень красивая женщина лет двадцати пяти, одетая с той ненавязчивой роскошью, которая всегда отличала истинных леди от дочерей зажиточных выскочек, получивших дворянство либо за изрядную толику золотых марок, либо посредством удачного брака. Прекрасное, хотя и несколько надменное лицо женщины не выражало особых эмоций, ее карие глаза внимательно изучали девочку, которая вдруг почувствовала себя страшно неловко. У Айрин возникла абсолютная уверенность, что эти благородные господа собрались здесь исключительно ради нее.

— Мы ждали тебя, Айрин. — Голос Сандора, мягкий, даже ласковый, наполнил комнату. — Думаю, магистра Ларта ты знаешь. Леди Рэй, позвольте представить вам Айрин Рокуэлл, ученицу пламенного факультета, второй курс. Айрин, перед тобой леди Сандра Рэй, герцогиня Фабр, мастер-маг школы контроля.

Девочка сделала книксен несколько неловко от волнения…

Так вот она какая, Сандра Рэй… Разговоры о ней ходили среди учеников школы. Юноши постарше восхищались ее красотой, девочки завидовали неожиданному и в некоторой степени скандальному браку: пять лет назад герцог Фабрский, молодой и красивый воин, навестивший своего старого друга Архимага Сандора, внезапно воспылал любовью к одной из учениц, уже почти достигшей звания мастера, прекрасной Сандре Рэй де Вирт… Это была, пожалуй, лучшая партия для девушки, но Сандра отказала ему, заявив, что намерена стать мастером-магом и ничто в целом свете не может заставить ее передумать. Герцог согласился ждать… А когда через год ей вручили диплом мастера магических искусств, в тот же день герцог надел на палец избранницы обручальное кольцо. Сандра покинула школу, отдав свои силы и немалые магические способности хитросплетениям дворцовой и межгосударственной политики.

— Я к вашим услугам, господин ректор, благородные господа…

— Ну-ну, не смущайся, Айрин. Так… я бы хотел, чтобы ты продемонстрировала нам кое-что из того, чему ты успела научиться в этих стенах. Ну, скажем… — Лорд Сандор оглянулся по сторонам и заметил причудливый подсвечник с тремя свечами, как бы случайно стоящий на мраморном столике в углу. — Ну, скажем, зажги… э-э… левую свечу.

Айрин почувствовала, как на лбу выступили капельки пота. Она безгранично верила во все приписываемые Архимагу способности, в том числе и в пресловутое ясновидение. Он не мог не знать о том, что концентрация ей все еще плохо дается. Лорд поощряюще улыбнулся, и девочка, сжав кулаки, попыталась сосредоточиться, после чего выбросила руку вперед, сопровождая жест коротким, четким заклинанием порождения огня. Полыхнуло пламя, свеча, разом укоротившаяся на четверть, запылала, постепенно переходя к ровному, как и должно, горению. Айрин почувствовала, как дрожат ее губы — она снова перестаралась.

— Неплохо, — заметил магистр Ларт, — неплохо. Но тебе нужно точнее направлять заклинание. Давай теперь правую.

Девочка поняла, что сейчас заплачет — после такой неудачи она, безусловно, не сможет сосредоточиться должным образом, а значит, провалится с треском.

Вздохнув, она попыталась успокоиться, но тщетно. Тогда, понадеявшись на чудо, она снова произнесла заклинание, сделала повелительный жест и тут же поняла, что все делает неверно, что снова ошибается, да еще как…

С пальцев руки сорвалась шипящая, как рассерженная змея, струя огня и ударила в подсвечник. Все три свечи мгновенно превратились в пар, а спустя долю секунды оплыла и потекла бронза, стремительно теряя первоначальную форму… Пламя опало, и взорам экзаменаторов предстала забавная картина: на почерневшем от копоти столике пузырилась лужица раскаленной бронзы, а в нескольких шагах от столика маленькая девочка, закрыв руками лицо, плакала навзрыд, с повизгиванием и подвыванием, слезы ручьем текли сквозь пальцы, оставляя пятнышки на выходном платье.

— Успокойся, успокойся, Айрин, — все с той же теплотой попросил ее Сандор. — Чар с ним, с подсвечником. И остуди эту дурацкую лужу, жарко же…

Автоматически повинуясь приказу Архимата, девочка махнула мокрой от слез рукой, прошептала формулу, и кипящий металл мгновенно застыл, подернувшись инеем. Иней покрыл и столик чуть не до самого пола, а над его поверхностью явственно заплясало что-то, весьма напоминающее снежинки. В комнате стало довольно холодно. Ларт и Сандра обменялись многозначительными взглядами, но девочка этого не заметила, она была слишком занята размазыванием слез по лицу.

— Хорошо, Айрин, хорошо… Вытри слезки, мы еще не закончили. И не переживай, пока все идет нормально. — Голос Архимага успокаивал, почти убаюкивал, и Айрин постепенно перестала плакать.

В дверь постучали.

— Как ты думаешь, кто там? — спросил Сандор.

— Я его не знаю… — прошептала Айрин, изо всех сил стараясь разобраться в своих чувствах и не ударить в очередной раз в грязь лицом. — Мужчина… пожилой… в синем камзоле… со шпагой…

— Ну-ну. Что еще ты чувствуешь? Будь внимательна.

Айрин внезапно подняла глаза на лорда Сандора и чуть-чуть, самую малость, насколько дозволяли приличия, улыбнулась:

— Сапоги у него… смешные…

— Входи! — повелительно бросил Архимаг, и дверь распахнулась. На пороге действительно стоял немолодой уже, дородный мужчина в пыльном синем камзоле. Болтавшаяся на боку шпага была скорее знаком отличия, чем оружием, — короткая, богато отделанная, она вряд ли могла бы сильно пригодиться в бою, — так, церемониальный меч, не более того. А вот сапоги его действительно были те еще — левый, вполне нормальный, из мягкой кожи синего цвета, выгодно отличался от правого, полуразодранного, покрытого потеками, напоминающими кровь. Он сделал несколько шагов вперед, и все заметили, что мужчина сильно хромает.

— Простите за опоздание, лорд. Я имел несколько неприятную встречу… — человек вымученно улыбнулся, кивая на свою ногу, — с одним местным псом. Мы несколько… э-э… не сошлись во мнении относительно обеда. Он счел мой сапог каким-то изысканным лакомством.

— Ох, сэр Трои! Минуточку…

Жест и заклинание Сандора никто из присутствующих не смог бы не то что повторить, никто не успел даже его понять, но эффект наступил немедленный и радикальный. Болезненная гримаса исчезла с лица мужчины, по всей видимости, боль исчезла без следа вместе с ранами.

— Я прошу меня извинить, сэр Трои. Вы были в дороге несколько дней, думаю, сейчас вам стоит отдохнуть. Мы встретимся за ужином, вы окажете мне честь?

— О, лорд! Это честь для меня!

— Вот и чудесно.

Подождав, пока за мужчиной закроется дверь, Сандор снова повернулся к Айрин, которая уже почти успокоилась — все-таки ее описание, хоть и очень поверхностное, подтвердилось. Сейчас она понимала, что смогла бы сказать о госте гораздо больше, если бы имела время и не была так напряжена, но что было — прошло и не следует горевать об упущенных возможностях.

— Мне рассказывали, что ты часто посещаешь библиотеку. Особенно… э-э… подвал. Можно ли узнать зачем?

Айрин почувствовала, как краска снова приливает к лицу. Дора… Наябедничала-таки, вредина, можно подумать, это ее касается. Кому какое дело, ходит она в подвал или нет, это же не запрещено…

— А… а разве нельзя? Я не зна-а-ала…

— Почему ж нельзя? Никто не запрещает, — пожал плечами Сандор. — Мне интересно, что ты там читаешь?

— Книги… старые… они же такие интересные, там много всего…

— Какие именно книги показались тебе достаточно интересными, чтобы ради них глотать столетнюю пыль?

— Ма… маги-и-ические… — Айрин вновь была готова разреветься. — Водная магия… и еще… там эльфийские свитки были… и гномьи… и другие…

— Так, все, хватит тут сырость разводить, — неожиданно строго сказал Архимаг, затем, переглянувшись со своими гостями, каждый из которых сделал легкий, почти незаметный глазу кивок, продолжил: — Ладно, выйди пока, побудь в коридоре. Я тебя позову. Только чур не подслушивать, ладно? Ну, иди, иди…

Айрин мышкой юркнула за дверь и, как только створки сомкнулись за ее спиной, тут же попробовала проникнуть своим чувством назад, в комнату, — никакой запрет не мог побороть здорового детского любопытства. Однако Архимаг ожидал чего-то подобного, и еще не вполне оформившееся умение ученицы вдребезги разбилось о своевременно воздвигнутый магистром защитный барьер. Если бы Айрин узнала, сколько Силы было вложено Сандором в построение барьера, она бы преисполнилась чувством гордости… Гордиться следовало даже тем фактом, что он вообще воспользовался барьером — тем самым признавая ее способности.

Архимаг же, завершив построение защитного круга, свободно развалился в кресле и с улыбкой посмотрел на своих собеседников.

— Совсем застращали девочку, — мягко усмехнулась Сандра. — Она же сейчас в панике.

— Пусть понервничает, — пожал плечами Ларт. — Ей полезно.

— Что скажешь, магистр? — поинтересовался Сандор.

— Третий, не меньше.

— Ваше мнение, леди Сандра?

— Третий? Пожалуй, даже четвертый… А кое в чем и… Я училась смотреть сквозь преграды лишь на пятом курсе, да и то — не я училась, меня учили. А она дошла до всего сама. С ума сойти…

— Это грубая лесть, леди?

— Ни в коей мере. У вашей дочери, милорд, не просто способности, у нее Талант. Тот самый, который пишется с большой буквы. Самостоятельно, без подсказок и без учителей освоила сложные приемы магии контроля… Я, откровенно признаться, о таком и не слышала.

Сандор взял со стола свиток:

— Вот список книг, которые она читала… Неполный. Я думаю, моим… э-э… наблюдателям далеко не всегда удается заметить, что она берет.

— Позвольте? — протянул руку Ларт. — Тэк-с… «Боевая магия эпохи принца Олиэла, огненный стиль», «Лед и пламя» магистра Снуоворта, «Древо жизни» Аларика Эльфийского, «Духи стихий» Рауффа…

— «Влияние и контроль» Чарри… — пробормотала Сандра, заглядывая магистру через плечо. — В свое время эта книга оказалась для меня слишком сложной. Потом, конечно, я разобралась, вернее, мне помогли, но…

— Весьма представительный список, вы не находите? — заметил Архимаг с довольной улыбкой на лице.

— Это верно… если она, конечно, действительно старалась это изучить, а не просто пролистала, — несколько скептически ответил Ларт.

— Бросьте, магистр, — усмехнулась Сандра, отобрав у Ларта свиток и внимательно его просматривая. — Она же при вас пользовалась магией контроля на уровне пятого курса и магией льда на уровне по меньшей мере третьего. Причем никто ее этому не учил, или порядки в школе изменились?

— Нет, но… Чар подери, но вот так, по книгам, самостоятельно изучать магию, это неслыханно!

— Но почему ж? Если книги хороши…

— Сандра, кому, как не вам, знать, что книга лишь подсказка, не более…

— Оставьте, Ларт, я, по крайней мере в последние годы, училась именно по книгам и хоть сейчас готова сдать экзамен на звание магистра. И я его сдам, не сомневайтесь!

— Не сомневаюсь, но у вас была очень хорошая база, она же начала почти с нуля. Вы же знаете, почему так редко встречаются знатоки разных школ в одном лице — слишком разный подход!

— Но она-то смогла, вы не станете этого отрицать…

Пока шел спор, Архимаг Сандор думал о другом. Айрин действительно была его дочерью, о чем знал весьма ограниченный круг людей — его жена умерла во время родов, и все искусство магистра не смогло ей помочь. Да и сама Рения знала, что ее положение безнадежно, как-никак она была магом не из последних. Сандор не без оснований полагал, что девочка унаследует немалые способности, поэтому ее непременно следовало обучать… Но вот сам он на роль отца не годился — вечная занятость, да к тому же он не умел обращаться с грудным ребенком, что и заставило его принять единственно правильное решение — девочка была отдана в приличную, достаточно благородную семью. Поначалу вопрос о том, кто является ее настоящим отцом, не вставал, а затем Сандор решил до поры до времени оставить это втайне — лучше, если девочка, проходя обучение в школе, будет рассчитывать только на себя и на свои способности, не прикрываясь высокопоставленным родителем. Увы, такое не было редкостью, и Архимаг не мог не признать: зачастую самыми способными показывали себя дети из бедных семей. Дорога в школу была открыта всем, имевшим Дар, плату за обучение здесь не взимали — каждый ученик, став мастером, считал святым долгом передавать долю доходов альма-матер, и этой доли было более чем достаточно.

Итак, Айрин знала, что является приемной дочерью, но об истинном положении дел даже не догадывалась. А лорду оставалось лишь следить за ее успехами и неудачами… Но теперь ситуация изменилась: девочка начала прокладывать собственный путь и следовало принимать меры.

— Ладно, господа… так на чем мы остановимся? — Сандор наконец решил вмешаться в затянувшийся спор.

— Думаю, — вздохнул Ларт, продолжая мучиться сомнениями, — нам придется в корне пересмотреть программу ее обучения. Жаль, конечно, отлаженной методики, но…

— Но для нее теперь это скорее обуза, чем продвижение вперед, — закончила за него Сандра.

— Да, пожалуй… Вы скажете ей, лорд? Ну, о том, что вы ее…

— Нет. Пока нет, и я надеюсь, вы также воздержитесь от неосторожных высказываний. Впрочем, в отношении леди Сандры я не беспокоюсь, вы, моя дорогая, непозволительно редко заглядываете в наши края.

— Позвольте спросить, милорд?

— Да?

— Почему вообще вы пригласили меня? Ведь я далеко не самый сильный маг среди выпускников школы контроля…

— Не прибедняйтесь, леди… Но причина, откровенно говоря, совсем не в ваших, вовсе не маленьких, способностях. Дело в том, что обучение должно включать не только… э-э… магию. В конце концов Айрин — леди по рождению, поэтому я бы попросил и вас принять участие в ее воспитании. Полгода или год ей желательно было бы провести при дворе, и вы как никто другойподходите на роль наставника… если, конечно, сочтете возможным принять ее…

— Сочтете возможным… — Сандра позволила себе легкую улыбку, давая понять, что по достоинству оценила шутку. — Роль наставницы дочери великого Сандора… Пожалуй, бывает и большая честь, но вот так, с ходу, я и не представлю себе, что может быть более почетным и… лестным.

— Ну что ж… значит, пора позвать девочку. Она там уже извелась от любопытства. Ларт, пока вы будете отвечать за ее обучение, потом, возможно, я сам приложу к этому руку. Сандра, дорогая, а ты получишь ее, когда она чуть подрастет… Но смотри оберегай девочку, знаю я, какие у вас там, при дворе, нравы. Айрин! Заходи!

* * *

Конечно, содержание этого разговора было известно ей только в самых общих чертах. Много лет спустя, когда она уже училась бальным танцам, фехтованию, искусству макияжа и тайнам женского кокетства под чутким руководствам Сандры Рэй, та пересказала ей кое-что из того, о чем говорилось в тот вечер. Важно другое — после этого жизнь девочки круто изменилась. Учеба, учеба и еще раз учеба, день за днем, год за годом — на пределе сил и возможностей. Учеба по всем направлениям магических школ, индивидуальные занятия с магистрами, а затем и с самим Сандором.

А потом он рассказал ей правду…

* * *

Девушка тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Встала, разминая затекшие мышцы, прошлась вокруг лагеря. Небо над горами уже стало краснеть — до восхода солнца осталось не так много, скоро все начнут просыпаться…

Предрассветная тишина была какой-то странно звенящей, лишь треск поленьев в костре нарушал ее, но пламя, рассеивающее мрак, чудесным образом гармонировало с этой ночью.

Айрин неторопливо ступала по камням, отдаляясь от лагеря. Она была спокойна, ее сверхчувственное восприятие, отточенное годами учебы и тренировок, подсказывало, что ни одной живой души поблизости нет, поэтому и волноваться было не о чем. Она любила эти часы, когда ночь медленно, неохотно уступает свои права дню, любила гулять в это время под раскидистыми деревьями густого леса, по тихим улицам спящего города или, как сейчас, среди нагромождения скал…

Девушка сделала еще один шаг и почувствовала под ногами гладкую поверхность — небольшая площадка возле отвесной скалы была просто создана для того, чтобы постоять на ней, полностью отдавшись чарующему ощущению зарождающегося утра… Она прислонилась к прохладному камню, медленно проводя рукой по неровностям гранита…

А в следующее мгновение незыблемый Монолит ушел у нее из-под ног, и, не успев даже вскрикнуть, она рухнула вниз, в непроглядную черноту внезапно открывшегося провала.

А потом было падение, плеск, удар по голове, и ее сознание померкло…

(обратно)

Глава 4 НЕКРОМАНТ. ТВОРЕНИЕ

— Бери ее и неси в лабораторию, — приказал Учитель после того, как эльфийка окончательно затихла, — И побыстрее, у нас мало времени…

— А что вы задумали? — спросил я, поспешая за магистром.

Ноша была до странности легкой, казалось, девушка вообще ничего не весит… или, возможно, на меня так подействовала свежая кровь. Возникло ощущение, что сейчас я могу свернуть горы, и при этом даже не вспотею. Безжизненная рука, лежащая на моем плече, будто обнимала меня в последний раз.

Спина Учителя выразила неодобрение, по крайней мере я это явственно ощутил. Мысленно выругавшись, я испытал желание хлопнуть себя по лбу — надо же быть таким недоумком! Для чего же еще может быть потребен свежий труп. Только для одного дела. Мне уже приходилось этим заниматься, поэтому я не совсем понимал, куда спешить — тело пригодно к ожив… простите, к активации еще не одну неделю, к чему торопиться, тем более сейчас, когда в душе такое благостное настроение.

— Ты поторопился, — наконец соизволил ответить Учитель. — Ты не должен был ее убивать, во всяком случае, не сейчас. Я, конечно, разрешил, но и в мыслях не держал, что ты не сможешь вовремя остановиться. Разумеется, она должна была умереть, но тогда, когда я планировал. Потерянного не воротишь, поэтому придется делать все наспех…

— Но… простите, Учитель, ведь создание зомби возможно даже из трупа месячной давности! Может, нам стоит хотя бы перекусить?

— Зомби мне не нужен, — фыркнул магистр, чуть ускоряя шаг и нисколько не заботясь о том, что мне приходилось еще и тело нести. — И тебе не нужен.

— А кто мне нужен? — спросил я, начиная догадываться об истинных причинах такой торопливости.

Сердце замерло в ожидании ответа, который подтвердил бы мою мысль. Я давно ожидал чего-то в этом роде, мне порядком наскучила зубрежка несложных, с моей точки зрения, заклинаний, изучение древних манускриптов и умозрительное представление об использовании высшей магии. Учитель неоднократно говорил, что мне пора делать следующий шаг, но что-то не особо охотно принимал к этому меры.

Разумеется, за эти годы я освоил многое. Я мог ощипать птицу на лету и изжарить ее, я мог вдребезги разнести незримым тараном крепкую дверь или монолитную скалу, я мог активировать труп, если он еще не начал разваливаться на куски… да мало ли еще чего. И все же мне всегда хотелось большего, хотелось доказать Учителю, что я умею не только исполнять ярмарочные фокусы. Сотворить грозу или снегопад, укротить тайфун, вызвать огненного или водяного духа — все эти деяния высшей магии были мне известны пока лишь в теории, которую мне не терпелось испробовать на практике. Я, разумеется, прекрасно понимал, что высшие заклинания — дело непростое и подчас смертельно опасное, но для чего же, в конце концов, я целыми днями корпел над древними свитками. Тема эта поднималась не раз, и каждый раз я слышал одно и то же — «рано». Стало быть, сейчас он все же позволит мне сделать хоть что-то по-настоящему серьезное. Сердце учащенно забилось в предвкушении чего-то необычайного…

— Тебе нужен страж.

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Зомби традиционно относят к нежити, хотя такая классификация является не вполне корректной. Хотя зомби и «не жизнь», но нежитью в полном смысле слова они не являются — этот термин скорее применим для големов и им подобных созданий, а также для духов стихий.

Зомби не являются ожившими мертвецами — это распространенное в простонародье мнение глубоко ошибочно. Оживить мертвеца в принципе возможно, но лишь в считанные минуты после гибели и к тому же далеко не всегда. Зомби же являются, согласно точной терминологии, активированными путем магического воздействия телами лишенных жизни существ.

Активация зомби возможна до наступления разложения мышечной ткани. Имеются прецеденты, когда активировалось тело, пролежавшее на леднике не одну сотню лет. Тем не менее наиболее часто в качестве материала для создания зомби используются тела недавно умерших людей, срок в среднем четыре — шесть дней.

Срок существования зомби варьируется от нескольких часов в жаркое время года до нескольких месяцев в холодное зимнее.

Зомби используются, как правило, некромантами в качестве рабов либо в качестве солдат. Бойцы из зомби плохие — замедленная реакция, слабая, по причине продолжающегося разложения тканей, мышечная сила. Тем не менее могут представлять определенную опасность, поскольку не чувствуют боли и как следствие практически не поддаются воздействию боевой магии. Единственно эффективное заклинание — пламенный разрыв. Магия холода приводит только к усилению зомби.

Однако с помощью довольно сложных процедур возможно создание иного вида зомби, так называемого стража. В отличие от обычных этот вид зомби обладает уникальными способностями, как то: молниеносная реакция, большая физическая сила, высокая скорость, полный иммунитет к магии, умение самостоятельно принимать решения, и все это в сочетании с традиционным безразличием к обычному оружию и абсолютной преданностью «хозяину». Срок жизни стражей не ограничен, однако они умирают одновременно со смертью «хозяина» — мага-некроманта, активировавшего их. Убить стража можно, лишь разрубив на куски или спалив дотла, причем реальным, а не магическим огнем.

Наряду с големами зомби-стражи являются наиболее опасными порождениями некромантии.

Стражи с натяжкой относятся к категории полуразумных существ.

Процесс активации подробно описан в книге магистра Таузера «Камень, кости, бронзу — в плоть».

Книга выдается только по личному разрешению Архимага Сандора.

(Бестиарий: зомби. Школа Сан)

* * *

— Ух ты! — только и смог пробормотать я.

Конечно, о создании стражей я читал немало, и если информацию, полученную исключительно за счет книг, можно считать знанием, то я в этом деле, можно сказать, знаток. Только личный опыт не раз показывал, что теория и практика — совсем не одно и то же.

Учитель распахнул дверь лаборатории и жестом приказал мне положить мою ношу на большой стол из сорского мрамора. Сам же он направился к стеллажам с реактивами и принялся сосредоточенно перебирать банки, бормоча при этом себе под нос наставления.

— Кое-что ты, конечно, знаешь, но не обессудь, если повторюсь. Итак, активация стража возможна не позднее чем через час после смерти, в противном случае ты получишь обычного, совершенно заурядного зомби…

Он наконец нашел то, что искал, и принялся быстро смешивать разноцветные жидкости и порошки в здоровенной колбе. Я хотел было спросить, зачем ему столько, но тут же прикусил язык — строки из рукописей явственно встали перед глазами. Видать, на моем лице все же успело что-то отразиться, а уж в наблюдательности Учителю не откажешь. Он тут же продолжил сквозь зубы свою лекцию… Ему хорошо, на его счету это наверняка не первый страж, а уж об обычных зомби я вообще молчу…

— Кровь необходимо заменить полностью, иначе тело вскоре начнет разлагаться. Этот состав, как ты понимаешь, защитит ее, к тому же придаст иммунитет к магии. Ну-ка, — внезапно повысил он голос, — отвечай, что входит в состав? Быстро!

— Э-э.. медный купорос., потом сок синего волчатника, топазовая и сердоликовая пыль, янтарь, растворенный в кислоте, формалин, цианид… и… это… как его…

— Ладно, почти все ты назвал, потом не забудь освежить состав в памяти. Пыль сердолика и топаза вместе с янтарем защитят кровь почти от любой магии, сок волчатника в сочетании с формалином прекратит разложение, ну и так далее. Теперь опусти ее левую руку в таз и вскрой вены…

Я полоснул скальпелем по запястью эльфийки, однако кровь идти не хотела — сердце уже не билось. Впрочем, Учителя это, кажется, нисколько не обеспокоило. По его приказу я привязал тело к столу широкими мягкими ремнями, очень толстыми и прочными — такие способны удержать, пожалуй, и взбесившегося быка.

— Так, хорошо. Теперь давай другую ее руку…

Вместе мы подняли стеклянный сосуд на заранее подготовленную подставку, так что он оказался выше лежащего на столе тела. Учитель аккуратно присоединил к небольшому отверстию у самого дна колбы гибкую трубку, заканчивающуюся длинной иглой, которую ввел в вену правой руки трупа.

— Теперь самое главное. Большую часть остальной работы придется проделать тебе, иначе она не будет воспринимать тебя как хозяина. Я буду только давать указания. Для начала вспомни, что ты читал об оживлении мертвых. Заставь ее сердце биться.

— Но… Учитель, я же читал, что это можно делать только в первые несколько минут…

— Идиот! Это дает эффект в первые несколько минут. А нам этот эффект не нужен, нам надо, чтобы ее сердце сделало сотню-другую ударов, и все. Ну, давай!

Я напрягся, вспоминая заклинание. Уж что-что, а магию школы Сердобольных мы изучали постольку поскольку, и прежде всего потому, что нам, после общения с высшими вампирами, в основном эта магия помощи не оказывает. Но Учитель всегда говорил, что я должен, пусть и поверхностно, знать все. Нужные слова послушно вспомнились, и я произнес формулу, прижав ладони к левой груди девушки.

Тело дернулось, под пальцами я ощутил удар… второй — и сердце забилось сильно и ровно. Из надреза на руке потекла кровь.

Заклинание мне пришлось повторять еще трижды — надолго его не хватало. Постепенно густая красная кровь, льющаяся из вскрытых сосудов на руке, сменилась вязкой синей жидкостью, уже не имеющей багрового оттенка. Для гарантии мы выждали еще немного, и, когда запас синей крови в колбе почти иссяк, Учитель приказал мне заращивать разрез. Это удалось легко, я даже не ожидал, что рана затянется столь быстро.

— Так, теперь самое главное… И запомни, тебе понадобятся для этого силы. Вспомни заклинание молнии…

— Вспомнил, Учитель.

— Хорошо… Ты должен направить молнию прямо туда, где у нее находится сердце. Чуть ниже груди… Самую сильную молнию, на которую способен.

— А она не превратится в головешку?

— Ты все-таки идиот, Берг. У нее в крови топазовая пыль. Магия на нее почти не действует… Давай!

С этими словами он с неожиданной резвостью отскочил от стола и постарался убраться в самый дальний угол. Я его понимал — заклинание молнии не игрушка, особенно в помещении.

Я воздел руки над головой и произнес слова, вызвавшие покалывание в пальцах, которое постепенно становилось все сильнее и сильнее. Я терпел и, когда боль стала уже невыносимой, выбросил руки вперед, сжав кулаки и выставив в указующем жесте средние пальцы, одновременно завершая формулу заклинания.

Ослепительная вспышка, сопровождаемая грохотом, пронзила воздух. Звук был таким, что можно было лишиться слуха. Ослепительно белая стрела ударила точно туда, куда я целился, — чуть ниже груди, но, вопреки ожиданиям, не превратила эльфийку в пылающую головню. Тело страшно изогнулось, пальцы заскребли по мрамору, ломая ногти, рот, обрамленный ставшими синими от новой «крови» губами, раскрылся в пронзительном крике.

Девушка билась на столе, ремни впивались в кожу, кое-где из-под них уже выступила синяя жидкость. Я в панике оглянулся — Учитель был совершенно спокоен и безучастно наблюдал за происходящим. Внезапно, заметив что-то, очевидное ему одному, он резко бросил:

— Хватай ее за руки и смотри в глаза! Ну!

Я понял, что на вопросы сейчас времени нет, и мертвой хваткой вцепился в запястья бьющейся эльфийки. Ее лицо на какое-то мгновение оказалось напротив моего, и глаза неожиданно распахнулись… Конвульсии тут же прекратились, крик стих. Ее такие красивые раньше глаза в упор, не мигая, смотрели на меня, и я почувствовал, как по спине ползет змейка страха — столько в этих глазах было холода, жестокости и жажды убийства.

— Ты слышишь меня?

— Я… слышу… тебя… — Слова вырывались изо рта с трудом, но это пройдет. Я знал, что страж просто еще не вполне освоилась с телом, которое покинула душа.

— Я твой господин.

— Ты… мой господин.

— Я приказываю, ты исполняешь.

— Ты приказываешь, я… исполняю. — Она по-прежнему не мигала, на лице не дрожал ни единый мускул, зрачки не двигались.

Мои руки, сжимающие ее запястья, не чувствовали биения пульса, хотя я знал, что сердце у нее сейчас бьется, пусть и очень редко, три-четыре удара там, где у человека — все шестьдесят. Я требовал клятвы верности — ритуал, придуманный неизвестно кем и неизвестно когда, к тому же совершенно лишенный смысла. Страж безусловно подчиняется тому, кто его активировал. Слова здесь ничего не значили, так же как этот немигающий взгляд, пронзавший меня, казалось, насквозь.

Внезапно я подумал о том, что нам повезло — повезло именно тем, что стражи сами определяют того, кому будут подчиняться. Захоти она убить меня сейчас — никакие ремни ее не удержали бы.

— Ты будешь хранить меня и тех, на кого я укажу.

— Я буду хранить тебя и тех, на кого ты укажешь.

Ее речь становилась все более гладкой, но слова звучали как-то мертво, равнодушно, совершенно без эмоций. Я поймал себя на крамольной мысли о том, что речь моего Учителя зачастую точно так же бывает лишена эмоций.

— Ты убьешь тех, кто посягнет на меня, и тех, на кого я укажу.

— Я убью…

— Ты умрешь вместе со мной.

— Я умру…

— Нарекаю тебя именем… Лэш. Встань и иди…

* * *

Этим же вечером мы с Учителем сидели на террасе — за день я чертовски устал и мне просто необходимо было вот так спокойно посидеть хотя бы с полчаса.

Лэш неподвижно как статуя стояла в темном углу, в нежной, почти детской руке была зажата длинная шпага великолепной стали. Обращалась она с ней пока неважно, но я знал, что научится она быстро. Неделя тренировок, и ни один мастер меча не сможет справиться с ней. Это тело не умеет забывать. Глаза Лэш медленно обшаривали окрестности в поисках грозящей мне, ее хозяину, опасности. Не хотел бы я сейчас оказаться здесь незваным гостем — пройдет несколько дней, прежде чем Лэш перестанет пытаться убить каждого, кого увидит. Пока же приходится давать ей ясные и четкие указания, не допускающие двояких толкований. Например, что Учитель является, безусловно, «своим» и подлежит защите наравне со мной. Это, вообще говоря, был первый полученный стражем приказ — иначе процесс обучения мог скоропостижно закончиться… хотя я и не вполне верил, что кто-то, даже страж, способен легко убить магистра магии.

— Скажите, Учитель, — нарушил я молчание, — а почему страж достался именно мне? Не лучше ли было бы вам получить такого телохранителя?

— Не лучше, — ответил он, как обычно, сухо. — Я и сам могу о себе позаботиться в отличие от тебя, лодыря.

— Скажите, Учитель, это ведь не первый страж, которого вы создаете?

— Не первый. — В его голосе сквозило явное нежелание продолжать тему, однако остановиться я не мог.

— И что с ним… или с ней… случилось?

Убить стража очень тяжело, почти невозможно. Он не разрушается от времени, как простые зомби. Он не поддается магии. Он не способен на измену, как, кстати, и на самоубийство. Страж, конечно, погибает вместе со своим господином, но Учитель ведь был жив, а значит, и этот вариант тоже отпадал.

— Его убили.

— Кто? Кто оказался столь силен, что смог убить стража?

Он долго молчал, и я уже решил было, что ответа так и не дождусь. Я и так, похоже, подошел к границам дозволенного — то, что Учитель не хочет отвечать на мои вопросы, было совершенно очевидно. До сих пор такого рода ситуации заканчивались одинаково — гробовой тишиной. И происходило это довольно часто, Учитель вообще не был склонен посвящать меня в детали его прошлой, да что там говорить, и нынешней жизни, — видать, было в ней много всякого. И все же в этот раз он ответил:

— Серый.

Одно слово, короткое и емкое. Слово, которое все объясняет. Серый Паладин. Ему это по силам… И бой не был равным. Стража все же можно убить, трудно, но можно. Серого же… Пока, по крайней мере, никому это не удалось. Пытались…

Учитель внезапно поднялся с кресла, и мне показалось, что он как-то сразу постарел и сгорбился. Он повернулся и молча пошел по направлению к двери, давая понять, что посиделки и вопросы на сегодня окончены. И все же я не сдержался.

— Учитель, а этот страж… он много для вас значил, да?

Он вздрогнул, как будто я ударил его в спину, и замер, уже почти переступив порог. Затем тихо, безжизненным голосом ответил на мой вопрос, и я вдруг понял, что этого ответа и ждал.

— Мой сын умер. Я… активировал его в стража. А Серый его убил.

Дверь за Учителем захлопнулась, и я остался на террасе один.

(обратно)

Глава 5 НАЕМНИКИ. ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Айрин очнулась. Голова трещала страшно, заставляя скрипеть зубами от боли. Девушка провела рукой по затылку и ощутила на пальцах густую, липкую влагу. Кровь…

Вокруг стояла кромешная тьма, сквозь которую не пробивался ни один даже самый захудалый лучик света. В какой-то момент она даже подумала, что ослепла, и чуть не закричала от ужаса, но потом усилием воли заставила себя успокоиться. Прежде чем действовать, сания прислушалась к своим ощущениям…

То, на чем она лежала, плавно покачивалось, до ее ушей доносился тихий плеск, а в воздухе было сыро — значит, она куда-то плывет. Видимо, на лодке или на плоту… Но как она здесь оказалась?

Воспоминания возвращались постепенно, продираясь сквозь паутину головной боли. Волшебница вспомнила лагерь, от которого она столь непредусмотрительно отошла в сторону, каменную плиту, такую на вид надежную и устойчивую и так легко ушедшую из-под ног, вспомнила короткий полет и свой наверняка никем не услышанный крик…

Она с трудом приподнялась и села, скривившись от новой волны боли и механически сделав рукой жест власти. Губы сами собой пробормотали нужные слова…

Ей стало гораздо легче, хотя боль и не прошла полностью, как она того ожидала. Боль просто стала тише, ушла вглубь, уже не разрывая голову на части, но все еще доставляя ощутимое беспокойство. Неудача удивила девушку, и она повторила заклинание еще раз, решив, что первоначально ошиблась в построении формулы, однако лучше от этого не стало.

— Теперь следует оглядеться, — вслух сказала она себе, вызывая «светляка», простейшее заклинание, которому учат еще на первом курсе школы.

«Светляк» не замедлил появиться, хотя он был слаб настолько, что в школе за такой вызов могли оставить без ужина. Небольшое светящееся облачко сорвалось со сложенных горстью ладоней девушки и воспарило вверх, скудно освещая пещеру, по которой плыла легкая плоскодонная лодка. Явно здесь творится что-то неладное, в обычных условиях такое заклинание заставило бы «светляка» сиять, подобно солнцу, освещая каждый уголок в пещере и воду локтей на двадцать в глубину, если здесь столько наберется. Это заклинание для магички давно стало даже не забавой — просто чем-то настолько обыденным, что использование его было таким же естественным, как дыхание.

И в то же время свет едва разгонял мрак, а вода была непроглядно черной и какой-то тяжелой.

Все вокруг казалось ей сейчас очень странным и непонятным — а все непонятное заведомо кажется и враждебным. Айрин напряглась, рука скользнула к бедру, тщетно пытаясь нащупать там шпагу. Увы, оружия с ней не было, оставалось рассчитывать только на магические умения, и хотя боевой маг не шел ни в какое сравнение с воином, она как-то привыкла к тяжести шпаги на бедре и теперь ощущала себя чуть ли не беззащитной.

Лодка была сделана добротно, хотя производила впечатление старой, даже очень старой. Сама ее форма говорила о том, что с момента ее постройки прошли годы и годы — сейчас строят проще и в то же время функциональнее. Эта же лодка, скорее ладья, была богато украшена резьбой, нос венчала вырезанная из темного дерева голова дракона, покрытая остатками позолоты, оказавшейся менее стойкой, чем материал, пошедший на само носовое украшение. Айрин прислушалась к своим ощущениям и, хотя у девушки возникло чувство, будто уши и нос у нее забиты ватой, кое-что уловить все же удалось. Эта лодка была далеко не так проста, и дело вовсе не в витиеватой отделке, не в причудливой резьбе — само дерево, из которого срубили ладью, было напитано магией, древней, седой магией. Эльфийское дерево, не поддающееся ни гниению, ни червям-древоточцам, не обрастающее водорослями, не набухающее больше положенного, драгоценное во все времена дерево, вышедшее из-под рук лучших магов школы природы. Лодка стоила баснословных денег. Она была почти вечной, и это означало, что столь же хорошо она могла сохраниться и через год, и через десять, и через сто лет…

Когда-то дно лодки устилал толстый слой мехов… нет, пожалуй, она была нагружена мехами, но сейчас они сгнили, и то, что осталось от мягкой рухляди, уберегло-таки девушку от серьезных травм при падении.

Лодка плыла медленно — мимо каменных стен пещеры, изредка мерцающих кристаллами кварца или пластинками слюды. Тоннель вряд ли был рукотворным, хотя Айрин могла бы поклясться, что заговоренные зубила гномов оставили след на этих сводах, ровняя и подгоняя под свои нужды то, что было создано самой природой.

Внезапно Айрин пришла в голову мысль, что ее наверняка будут искать, а ведь она уже далеко отплыла от того места, где попала в эту ладью. Товарищам необходим знак, что она жива, что не утонула…

Первой мыслью волшебницы было остановить ход лодки, однако сделать это оказалось невозможно. Вёсел не было, а может, они просто соскользнули от удара в воду и давно уплыли куда-то вперед. Она попробовала зацепиться за скалу, но кинжал — единственное оставшееся у нее оружие, никак не находил достаточно глубокой щели.

Не получилась и попытка заморозить воду — магия ей упорно не давалась, и она никак не могла найти этому объяснение. Вся ее сила, вложенная в заклинание охлаждения, раньше проморозившая бы, пожалуй, эту речку до самого дна и на полсотни локтей вперед, сейчас вызвала лишь несколько небольших льдинок, которые тут же растаяли. Айрин опустила руку в воду — ну вот тебе пожалуйста, вода ко всему еще и теплая, чуть ли не горячая. То-то в пещере так тепло…

Мысль о вызове водного элементаля она оставила — конечно, это было бы лучшим решением, дух стихии просто отбуксировал бы лодку назад, туда, откуда началось это путешествие… Но странная антимагическая аура подземелья не давала никакой надежды на удачный исход заклинания.

Айрин сосредоточилась, стараясь собрать как можно больше энергии, а затем тонкая струя пламени, срываясь с ее пальцев, ударила в стену пещеры, оставляя ясно видимые даже в неярком свете пятна копоти и слегка оплавленного камня. Пятна сложились в грубо начертанную кривую стрелу, показывающую направление ее движения, и в завершение в большую, хотя и несколько кособокую букву «А». Удовлетворенно взглянув на свое медленно уходящее во тьму творение, Айрин вздохнула — пожалуй, ни на что большее она сейчас не способна.

Что ж, теперь оставалось только ждать, куда привезет ее ладья…

* * *

— Айрин! Айрин, отзовись! — Голос Рона гремел над каменистой горной седловиной, бессильно отражаясь от равнодушных скал. Совсем рассвело, и уже битый час путешественники обшаривали каждый камень, каждую яму или трещину в надежде обнаружить без следа исчезнувшую девушку или хотя бы ее тело. Поиски были безуспешны, девушка как сквозь землю провалилась.

— Айрин!…

Они расходились все более широкими кругами, заглядывая под чахлые кустики, не способные спрятать даже суслика, прислушиваясь к малейшему шороху в надежде услышать стон или зов о помощи. В том, что с юной волшебницей случилась беда, никто не сомневался, но каждый верил, что все еще поправимо — нужно только ее найти.

Тьюрин остановился у плоского камня локтей пять в длину и три — в ширину. Некоторое время он задумчиво разглядывал гранитную поверхность, затем, нахмурившись, опустился на колени и принялся водить по камню ладонями, покрытыми заскорузлыми, твердыми, как сам этот гранит, мозолями. Это священнодействие продолжалось достаточно долго, чтобы привлечь наконец внимание его спутников.

— Что вас так заинтересовало, почтенный гном… — начал Рон, но был остановлен нетерпеливым, призывающим к молчанию жестом.

Ладони продолжали ощупывать камень, медленно двигаясь вслед за кварцевыми прожилками, прихотливо сплетающими узор на его поверхности. Казалось, гном полностью отрешился от этого мира, уйдя в далекие дали размышлений. И лишь когда его руки пересекли черту, где гранит смыкался с песком и щебнем, он встал, отряхнулся и покачал головой. Его товарищи молчали, понимая, что гном обнаружил нечто важное, и ждали, когда он соблаговолит поделиться с ними своим открытием.

— Мне надо подумать, — вместо объяснений буркнул гном и, не говоря больше ни слова, повернулся и ушел, сразу же затерявшись между скал.

Рон вместе с Бриком и проводником возобновили прерванные было поиски, но каждый нутром чувствовал, что разгадка столь таинственного исчезновения Айрин где-то очень близко и ключ к ней находится в руках у Тьюрина. Вернее — в его голове.

Прошло не менее часа, прежде чем над скалами пронесся бас Тьюрина, призывающий всех туда, где он так долго ощупывал несокрушимый гранит.

— Я не умею красиво говорить, — медленно начал он, когда все сбежались на его зов, — и знаю, что времени мало. И все же сказать должен. У гномов много тайн, и людям таковые знать не положено. Но нужда заставляет меня кое-что показать вам. Всем известно, что гномы, мастера рыть подземелья, делать потайные входы и скрытые двери. Здесь одна из них. Это старая, очень старая работа, пожалуй, эту дверь сделали еще в те времена, когда человека не знали в этом мире. Наши легенды ничего не говорят об этой двери, но законы, по которым она построена, мне известны. Простите, что я не смогу показать вам, как ее открыть… Я позвал вас именно поэтому — не хочу, чтобы кто-то увидел случайно. Эта дверь недавно открывалась… Но не изнутри. Снаружи. Думаю, ее открыла леди Айрин. Случайно, здесь не магический запор… был, может, и магический, но столько лет…

— Ты считаешь, леди Айрин там, под этой плитой? — перебил его Рон. — Так открывай ее скорее, Чар тебя раздери!

— Ее нет под плитой, — сухо ответил гном. — И не торопи меня. Это дверь не в пещеру, в шахту… Если… Думаю, ее уже нет в живых. Обычно наши шахты бывают очень глубокими, падать ей было высоко. А теперь я буду открывать ее. Вы даете слово, что не попытаетесь увидеть?

— Да.

— Слово.

— Клянусь.

— Отвернитесь…

Все послушно отвернулись, и Рон поймал себя на том, что ему смертельно хочется подсмотреть, что именно будет делать Тьюрин. Редчайший случай — приоткрывалась одна из ревностно охраняемых подземным народом тайн!

Сотни лет жадные до золота искатели приключений безуспешно пытались найти дорогу в лабиринты гномов. Даже заброшенные своими обитателями, эти тоннели представляли собой лакомый кусочек для любителя сокровищ — далеко не все захоронки опустошались при уходе гномов из-под гор, которые уже ничего не могли дать рудокопам. Что-то оставалось… Но путь туда так никто и не нашел.

Бывали, конечно, случаи, когда рудокопы, выбирая бедную жилу, случайно проламывали стенку тоннеля гномов и оказывались в их подземельях. Никто не знает, как гномам удавалось немедленно об этом проведать, но факт остается фактом — не позднее чем через полдня на этом месте появлялись бородатые карлики и вежливо, но настойчиво изгоняли «удачливых» рудокопов. С гномами спорить не решались, всегда помня об их бычьей силе и абсолютном отсутствии такого понятия, как «жалость». Те же, кто успевал спуститься в не знавшие солнечного света пещеры, обычно назад не возвращались. А потом тоннель оказывался завален, и найти в него новый вход так и не получалось. И тогда родилась легенда, что только тот, кто зайдет в правильно открытую дверь, сможет беспрепятственно передвигаться по подземельям.

И вот сейчас, возможно, свершится то, о чем грезили люди век за веком. Самому Рону было наплевать на золото, но витавший в воздухе восхитительный, манящий аромат тайны заставлял его буквально скрипеть зубами, убеждая себя не нарушать данное слово…

* * *

Тьюрин водил рукой по скале, нависающей над плитой, широко расставив ноги, так, чтобы не наваливаться на камень всем своим весом. Многочисленные слухи о гномьих ловушках были по меньшей мере преувеличением, но сейчас перед ним была как раз одна из них. Едва различимые знаки говорили о том, что дверь должна открыться в скале, но знаки эти предназначались не гному и даже не человеку — человек вообще не заметил бы этих «тщательно скрытых» следов. Ловушка, скорее всего, предназначалась для эльфов — только они, пожалуй, смогли бы прочитать тайные отметины.

Гном же видел… нет, не видел, чувствовал, что дверь откроется внизу, прямо под его ногами. Никто, кроме истинного гнома, не способен почувствовать это, потому никто до сих пор и не проникал со злым умыслом в их пещеры. Были, были те, кого приглашали сами гномы, но редко гостю дозволялось смотреть по сторонам и никогда — видеть ритуал открытия дверей.

В памяти послушно всплыли намертво вбитые строгими учителями строки Песни. Люди не знают, что такое Песнь… знали эльфы, да только они тоже не склонны делиться с кем-то своим достоянием, особенно — информацией. А Песнь складывалась тысячелетиями… Все, что было сделано гномами великого, их умения, их магия — все было в Песне. Как закалить металл и как выковать броню, как создать замок и как наложить на него чары, как обрушить свод и как открыть дверь; откуда берет начало тот или иной род, когда и в каких пещерах жило то или иное колено рода, где можно найти алмазы, где есть отличная железная руда, а где нет уже ничего ценного; с кем союзничали гномы, а кого и по настоящее время считают «кровником» — все несла в себе бесконечная Песнь. Пять-шесть десятков лет уделялось изучению Песни, и сейчас Тьюрин мысленно пел святые рифмы, вспоминая ту, которая поможет найти путь вниз. Он не сомневался, что вспомнит, — он знал всю Песнь, кроме, пожалуй, тех строк, что появились в ней в последние годы.

Наконец он нашел нужные слова, и его ладонь прижалась к камню в нужной точке, лаская его, гладя в строго определенном направлении строго выверенными движениями. И древний механизм подчинился потомку своих создателей. Каким-то звериным чутьем уловив, что плита под ним вот-вот раскроется, Тьюрин отпрыгнул в сторону, на мгновение упредив падение гранитной крышки, открывшей черноту бездонного, казалось, колодца, вырубленного в скале.

Рон, получивший наконец разрешение обернуться, вглядывался в черноту провала. Спуститься вниз было довольно просто — через равные промежутки, слишком частые, пожалуй, для человека, но вполне подходящие для гнома, в скалу были вбиты железные скобы — не иначе как древний гномий металл, драгоценность, куда более дорогая, чем чистое золото. Этот металл не боялся ни ржавчины, ни кислоты, ни самого времени… Скобы выглядели так, как будто их вколотили в скалу не далее чем вчера.

— Я пойду вниз, — буркнул гном. Не дождавшись возражений — а принимать их, даже если бы они и были, он не собирался, — Тьюрин стал обвязываться веревкой. Рон усмехнулся про себя, похоже, у самих гномов доверия к собственным изделиям было несколько меньше, чем у людей. Что ж, в любом случае страховка не помешает.

Когда голова гнома, по такому случаю расставшегося с оружием, броней и шлемом, скрылась в колодце, остальные приготовились ждать, и ждать долго. Однако вскоре веревка перестала скользить между ладоней Рона, из чего рыцарь сделал очевидный вывод: либо гном прекратил спуск, либо колодец не так уж и глубок.

Тянулись и тянулись томительные минуты, пока наконец из разинутой пасти колодца не показалась всклокоченная голова гнома. Пыхтя от натуги, он выбрался на твердую землю и уселся, подобрав под себя ноги.

— Так, значит… тут локтей двадцать всего. Внизу река… Там пристань и лодки, две… Было три, обрывок веревки остался, прогнила совсем, хотя и эльфийская. Если леди упала в воду и захлебнулась, тело уже унесло далеко. Думаю, она ударилась о лодку и сорвала ее с привязи. Важно, упала в лодку или мимо… Если в лодку, может, жива еще.

— Значит, надо плыть за ней! — вскочил Рон. — Или ты, Тьюрин, скажешь, что нам, людям, в эту пещеру дороги нет?

— Я бы так и сказал, — равнодушно заметил гном, не обращая внимания на довольно явственно прозвучавшую в голосе командира угрозу. — Но один я не справлюсь. Поэтому ты пойдешь со мной. А вы, юноша, с проводником поедете дальше. Будете ждать нас в Кадрусе.

— Да ты… — Казалось, из глаз Брика сейчас брызнут слезы ярости. Он сжал кулаки и теперь медленно шел на гнома. — Ты… я…

— Ладно, Тьюрин. Не обижай парня, пусть идет с нами.

Гном размышлял долго, принять решение было и в самом деле нелегко. Песнь гласила, что людей в лабиринт можно пустить лишь в двух случаях — по приглашению кого-то из подгорных правителей и при смертельной угрозе жизни того, кто с кем-нибудь из гномов связан узами дружбы. Песнь ничего не говорила о том, как быть в нынешней ситуации.

— Ладно, — коротко бросил он и почти беззвучным шепотом, так, что никто этого не услышал, добавил сам себе: — Возможно, это будут мои строки в Песне…

— Значит, выступаем немедля, — заключил Рон. Затем, повернувшись к проводнику, продолжил: — Ты, парень, ждешь нас здесь. Если мы не вернемся к завтрашнему утру, поведешь лошадей в Кадрус. Какая там самая приличная таверна?

— Э-э… «Дракон и меч», господин… Готовят там хорошо и комнаты чистые. Поверите ли, даже клопов нет…

— Значит, так, парень. Едешь туда и ждешь нас… две недели. Вот тебе монета, заплатишь за постой. Если через две недели мы не появимся, что ж, лошади и барахло твои. Но если ты слиняешь оттуда хотя бы на час раньше срока, что я с тобой сделаю?

— Из-под земли достанете… — вздохнул проводник. — Да вы не волнуйтесь, благородные господа, все исполнено будет в точности…

* * *

Гном спустился первым и уже внизу зажег факел и воткнул его в предусмотрительно вбитое в стену сотни лет назад кольцо. Факелов было по одному на каждого, и на вопрос Рона, не маловато ли, Тьюрин хмуро ответил, что его факелы будут гореть столько, сколько надо, а всяким маловерам, сомневающимся в гномьей магии, следует оставаться на поверхности и продолжать растрясать свои зады на этих гнусных Чаровых отродьях, которых люди опрометчиво называют ездовыми животными.

Двигались налегке, Рон и Брик избавились от доспехов и от оружия, оставив лишь по паре кинжалов на брата. Гном демонстративно остался в кольчуге и так и не решился расстаться со своей секирой, шлем тоже, несмотря на увещевания Рона, сунул в мешок, так зыркнув на потянувшегося было к нему проводника, что у того лицо слегка побледнело. Гнома можно было понять — один шлем древней работы стоил, пожалуй, поболее, чем все доспехи Брика и Рона вместе взятые, да еще с их мечами в придачу.

Оружие, мешок со шлемом Тьюрина и провизией дня на три, небольшая фляга с крепким вином, сумка Брика с лекарственными снадобьями да факелы — вот и весь багаж. Гном, морщась, выбрасывал из ладьи остатки давно сгнивших мехов, если это, конечно, когда-то было мехом, а Рон в это время рассматривал крошечную пристань. Похоже было, что гномы действительно делали работу на века — неизвестно, сколько лет было этому причалу, но сохранился он очень неплохо — и это при постоянном воздействии воды!

Когда они наконец погрузились в лодку и отошли от причала, он все же решил выяснить:

— Тьюрин, позволь спросить, как уцелела пристань? Неужели и на это у вас есть магия?

— Это эльфийское дерево, — неохотно ответил гном, провожая взглядом медленно уплывающие в темноту клочья истлевшей мягкой рухляди.

— Эльфийское? — удивился Рон. — Вы же, помнится, почти всегда с эльфами враждовали. Это что, трофей?

— Война войной, а торговля — торговлей. Ты два разных дела в одно не мешай…

— Интересно получается, значит, одной рукой вы друг с другом воюете, а другой торгуете? И оружие небось продавали?

— А чего ж нет. Тоже товар, — буркнул Тьюрин. — Это вы, люди, зверствуете. А у нас войны благородные были. Повоюем, потом помиримся, потом снова повоюем. Приятно, благородно, и повод всегда найдется песни слагать. А вырезать детей, что доросли до оси тележной, это, кстати, люди придумали, не мы. И песни о ваших войнах петь — язык не повернется.

— Угу… помнится, гномы при осаде Сорша, двести с небольшим лет назад, действительно про ось тележную и не вспоминали. Всех вырезали поголовно, детей в люльках…

— А когда вы нефть в пещеры наши лили и факелы в нее бросали, вы о наших детях думали? Секирой сплеча — это быстро… А гореть заживо тебе не приходилось, рыцарь?

— Эй, ладно вам! — встрял Брик, заметив, что тон беседы начинает становиться угрожающим. — Что было, то быльем поросло. Все хороши… Давайте вспомним еще про фраш… Не знаете? Это хорошо, что не знаете. Яд такой, эльфы придумали. Чтобы человек сразу не умирал — через недельку, а то и полторы… Ну а жив пока, он этой отравой всех, кого коснется, заражает… Да в общем-то и не яд то был, скорее зараза, просто пошло так — всякую эльфийскую дрянь ядом называть. А на гномов он, кстати, не действовал, специально для нас придумали, суки ушастые… И ведь смотри: пролетела стрела мимо, щеку оцарапала… И тебя же всякий друг норовит по плечу похлопать, мол, везет же тебе, парень, в рубашке родился… А через пару недель, глядишь, и ты, и друг твой, и его друзья, и жена твоя, и дети…

— Эльфы всегда были мерзкими тварями, — хмуро пробормотал гном, играя желваками. — Мерзкими, злобными, мстительными…

— Это война, почтенный Тьюрин. А на войне все средства хороши… Не бывает благородных войн, бывают только выигранные или проигранные. Победителей, как известно, не судят, — серьезно сказал Рон. — Брик прав, все хороши. Люди ли, эльфы, гномы или орки с троллями… Война сама по себе дерьмо, независимо от того, кто с кем воюет… И хватит об этом, лады?

— Лады, — вздохнул гном и надолго замолчал.

* * *

Рон уже около часа сидел на веслах, разгоняя лодку, когда гном, сидевший на корме у руля, внезапно вскинул руку, указывая факелом на стену. На камне отчетливо проступала нарисованная копотью кривобокая стрела, возле которой громоздилась такая же наспех сделанная буква «А»…

— А может, это старая надпись… — начал было Брик, но тут же осекся.

— Нет, это просто копоть… Здесь воздух сырой, она через неделю-две исчезнет, сольется со скалой… Это нарисовала Айрин, я уверен. Значит, она жива!

— Почему же она просто не взяла весла в руки и не поплыла назад, к причалу? — растерянно спросил Брик. — Нам бы и искать ее не пришлось.

— Откуда я знаю? — Рон пожал плечами и еще энергичнее принялся грести, вспенивая воду неудобными, коротковатыми для него веслами. — Может, у нее весел нет, да и сам прикинь, выгрести против течения кому под силу? Мужчине… А она же еще девчонка!

— Чего гадать… — Гном всмотрелся вперед, свет факела довольно неплохо разгонял мглу. — Потише греби, милорд, пещера сужается… И, мне кажется, я слышу шум… который мне не нравится…

Шум, действительно, был, и вскоре услышали его уже все — он не предвещал ничего хорошего, поскольку и Рон, и гном подумали об одном и том же — впереди были пороги.

Тоннель сужался все больше и больше, Рон был вынужден убрать весла — теперь он царапал ими стены. Все трое вцепились руками в борта лодки, ожидая неизбежного. Спустя несколько минут лодка вылетела из тоннеля в огромную подземную пещеру и тут же днище проскрежетало по камням. Хотя и готовившийся к этому Тьюрин все же не удержался и кубарем полетел вперед, в последний момент удержанный от падения в воду железной рукой Рона.

А еще через пару минут лодка, ничуть не пострадавшая от удара о камни, мирно качалась посредиозера, а гном сидел понурившись и мысленно проклинал все на свете. В момент удара мешок, где находилась еда и его, от отца доставшийся, шлем, вылетел из лодки и камнем ушел на дно. Рон пытался его утешать, потом замолчал.

Внезапно Брик вскочил так резко, что ладья закачалась. Юноша вытянул руку и закричал во все горло:

— Смотрите! Там свет! Я вижу свет!!!

* * *

Они сидели на деревянном брусе, явно приспособленном под сиденье. Обе лодки мирно покачивались на темной воде, привязанные к крохотной пристани. Впереди темнел вход в тоннель — отблески огня от факела гнома туда почти не проникали.

Здесь было на удивление тепло — во всяком случае, гораздо теплее, чем снаружи, и все-таки Айрин куталась в накидку и не могла унять дрожь. Гномьи пещеры, особенно покинутые обитателями, всегда действовали на человека несколько удручающе… К тому же и обстановка не располагала к хорошему настроению, поскольку никто не знал, что делать дальше.

Положение было незавидным. Хотя гном и утверждал, что вместе они смогут выгрести против течения, но Рон рассматривал это заявление как пустое бахвальство. Поток, выбросивший их в озеро, был довольно быстр и не давал ни малейшей возможности прорваться к узкому отверстию — там, дальше, было бы уже легче, в конце концов можно от стен отталкиваться.

— В любом случае другой дороги у нас нет, — вздохнул Рон, не особенно веря в успех. — Рано или поздно, но придется попытаться.

— Другая дорога есть, — хмуро обронил гном.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Рон. — Не хочешь же ты заставить нас лезть в тот тоннель…

— Если ваша милость не хочет мочить штаны, — ехидно ответил Тьюрин, всем своим тоном давая понять, какого мнения он придерживается об «их милостях» в целом и каждом в отдельности, — то, возможно, подумаете вот о чем. Гномы ведь ушли из этих мест, верно?

— Ну.

— Так не думаете же вы, сэр, что они тащили весь свой скарб через ту дыру… да еще по лестнице?

— Ладно, убедил… Стало быть, выход здесь есть, а вот найдешь ли ты его?

Последние слова Рона сразу сбили с гнома спесь — Тьюрин вспомнил о том, что его неосторожность отправила на дно подземного озера мешок с продовольствием. А уж кому-кому, как не гному, следовало бы знать — тоннели подземных строителей тянулись, бывало, на огромные расстояния, и отправляться в неизвестность, да еще не имея ни крошки еды, было по меньшей мере самоубийством. И знание Песни ему здесь не поможет — в ее стихах не содержались планы тоннелей, для этого существовали более удобные в обращении карты и схемы. Но в высшей степени сомнительно, чтобы давно ушедшие строители этих катакомб позаботились бы о ком-то и предоставили в распоряжение свои карты — самый большой секрет после самой Песни.

Настроение гнома, и так никудышное после потери шлема, теперь упало окончательно. Похоже, как это ни неприятно, придется мочить штаны и пытаться возвращаться прежним путем.

— Дорогу-то я найду… — протянул он неуверенно, — но вот… возможно, идти придется долго. Я здесь не был и пещер этих не знаю. Боюсь, вы этой дороги не вынесете, Без еды-то…

— Я всегда думал, — заметил Брик, — что гномы под землей — как у себя дома. Не сочти за обиду, Тьюрин, но, может, есть какие-то знаки, метки…

— Нет, — покачал головой гном. — Все, что можно написать, можно и прочесть, и неизвестно, не прочтет ли враг то, что было записано для друзей. Есть карты, но те, кто ушел, забрали их с собой. А без карт можно попасть и в ловушку, а их в наших тоннелях всегда хватало. Для любопытных.

— Что ж, значит, выбора у нас нет, — подвел итог Рон. — Попробуем прорваться к реке, а там уж, Торн даст, выгребем. Возражений нет?

* * *

Спустя три часа выяснилось, что лучше бы возражениям появиться сразу. Путешественники, вымокшие до нитки, измученные и озлобленные, снова сидели на том же брусе и пытались решить, что же им делать дальше.

Попытка прорваться в тоннель, через который они попали на озеро, обернулась полным провалом. Течение сносило ладью с силой, которую не могли побороть даже сжатые на рукоятках весел руки могучего гнома. Рон, кое-как сумевший пересечь пороги вплавь, не нашел ни единого выступа, на котором можно было бы закрепиться и вытянуть лодку, даже щели, чтобы воткнуть кинжал, отсутствовали — гладкая, монолитная стена не давала ни малейшей возможности. А спустя несколько минут мокрый сапог скользнул по камню, и рыцарь был выброшен потоком обратно в озеро, где его втащили в лодку, мокрого и проклинающего все на свете.

Несколько раз волна захлестывала и ладью, однако тут сказалась древняя, но все еще не умершая магия эльфов и гномов. Собравшись было вычерпывать воду, Айрин была поражена, увидев, как жидкость стремительно впитывается в доски, исчезая вплоть до последней капли и оставляя за собой практически сухую поверхность. Волшебнице не раз приходилось изучать древние эльфийские рукописи, посвященные различным аспектам магии природы, но такого она и представить себе не могла. Пожалуй, этой лодке был нипочем даже самый жестокий шторм, тем более что опрокидываться она тоже упорно не хотела, несмотря на массу возможностей, возникавших в процессе штурма порогов.

Гном, обозленный неудачами, прямо заявил, что эти ладьи, безусловно, могли бы двигаться и против течения, если применить соответствующие заклинания. Когда же Айрин сказала, что ни о чем подобном она и не слышала, гном желчно заметил, что ничего другого он и не ожидал от бездарных людишек, возомнивших себя знатоками магии. И что вся людская магия может только жечь, ломать и калечить, а созидать людям несвойственно.

Вспыхнувшая было ссора (естественно, Брик с пылом юности попытался защитить оскорбленное достоинство леди Айрин) была прекращена быстро и эффективно — взбешенный гном швырнул парня в озеро, но и сам не устоял на качнувшихся досках и с плеском рухнул за борт. Тяжелая кольчуга непременно увлекла бы его на дно, обеспечив быструю кончину, если бы Рон не успел ухватить Тьюрина за седую шевелюру и, не обращая внимания на его вопли, практически выволок гнома с того света. После купания страсти несколько поутихли, ладья вновь причалила к пристани, и спутники, отжав кое-как одежду, опять принялись обсуждать планы на будущее

— Похоже, нам все-таки придется двигаться дальше, в тот тоннель, — высказал свое мнение Рон.

— Я другого выхода тоже не вижу, — буркнул Тьюрин.

Айрин молчала. Прекрасно понимая, что именно ее неосторожность завела всех в эту западню, она не решалась подать голос, да к тому же и не знала, что сказать. Было очевидно, что особого выбора у них нет — если вернуться по реке не удалось тогда, когда мужчины были еще полны сил, то не удастся и теперь, когда они измотаны и, что там говорить, несколько пали духом Брик, пользуясь преимуществом самого младшего в отряде, избавил себя от необходимости принимать решение и отрешенно ждал приказа командира.

Наконец гном встал, слегка потянулся и, взяв в руку факел, все так же ярко пылающий, махнул им в сторону зияющего черного проема тоннеля.

— Ладно, надо двигаться. Много мы здесь не высидим, у меня уже брюхо сводит…

* * *

Привал было решено сделать только спустя четыре часа. Все это время они шли по бесконечному лабиринту. Тоннели ветвились, пересекались, раздваивались, упирались в глухие стены или сужались до такого состояния, что даже гном не смог бы протиснуться между полом и нависающим каменным сводом. Когда очередной тоннель закончился глухой стеной, Айрин не выдержала и запросила передышки.

Рон, измотанный, пожалуй, больше других — сказалась борьба с бурным течением, — привалился к стене и закрыл глаза. Брик тоже облокотился на камень, давая отдых гудящим ногам, а гном — тот вообще повалился на пол и тут же засопел — похоже, выносливость подземного воителя имела свои пределы.

Айрин некоторое время сидела, доверчиво положив голову на услужливо подставленное плечо Рона. Она чувствовала, как медленно спадает напряжение в уставших мышцах, чувствовала, что проваливается в сон, сладкая истома охватывала тело…

* * *

Айрин вздрогнула и открыла глаза. Сон улетел — здесь, в подземелье, освещенном негаснущим факелом гнома, она не могла бы сказать, сколько времени проспала. Осторожно, чтобы не разбудить Рона, девушка встала и задумалась — она была уверена, что пробуждение пришло не само по себе, что-то дало толчок, что-то заставило ее вырваться из дремы…

Волшебница огляделась по сторонам, внимательно вслушиваясь в свои ощущения. Медленно двигаясь вдоль стены, она скользила пальцами по камню, чувствуя, как все ближе и ближе подходит к чему-то знакомому и в то же время чужому и, может быть, даже враждебному. Наконец она замерла, ощутив под ладонью слабый ток магической энергии, столь неожиданной здесь, в давно заброшенных подземных катакомбах. Энергии было очень мало, можно сказать, это были лишь жалкие остатки некогда могучего заклинания, вырвавшиеся из разрушенной временем магической формулы, — но она все же была, ошибиться Айрин не могла.

Она оторвала ладонь от стены, с удивлением заметив, что уже в полулокте от камня энергия совсем не ощущалась, и принялась тормошить гнома. Тот, как и подобает воину, проснулся мгновенно.

— Что случилось? — тихо спросил он.

— Пойдем… посмотришь.

Сания подвела гнома к стене и показала место, откуда сочилась магия. Тьюрин приложил ладонь к камню, некоторое время стоял неподвижно, затем удивленно повернулся к Айрин:

— Леди, я ничего не чувствую. Совсем ничего.

— Возможно, — задумчиво кивнула Айрин. — Это… здесь когда-то было наложено заклинание. И это не гномья магия, иначе ты, уважаемый, ощутил бы остатки энергии. Заклинание было направлено на камень.

— Вы хотите сказать, леди, это дверь? — несколько насмешливо спросил гном, не без оснований считавший себя знатоком подземных механизмов и запирающих заклятий. — Боюсь, вы заблуждаетесь. Если бы перед нами была дверь, я бы понял это сразу. У нас, гномов, знаете ли, врожденное умение отыскивать двери. Особенно под землей.

— И все же я почти уверена, что магию здесь применяли. Очень давно… Не думаю, что кто-то стал бы вбивать в стену такое заклятие просто так. Прошу тебя, Тьюрин, обследуй камень еще раз…

Гном, всем своим видом выражая неодобрение, принялся за работу. Со стороны это выглядело по меньшей мере священнодействием — гном обстукивал, ощупывал да чуть ли не обнюхивал скалу. Его привычные к топору и кайлу ладони стали вдруг на удивление чуткими — и пальцы, едва касаясь камня, казалось, ласкали неподатливый монолит… Время от времени гном что-то бормотал так тихо, что Айрин не могла разобрать ни слова. Подумав, что Тьюрин, похоже, не склонен делиться секретами своей древней магии, девушка отошла подальше, чтобы не мешать ему. Она хотела уже оставить факел Тьюрину, но тот лишь отрицательно мотнул головой, продолжая двигаться вдоль стены.

Отойдя на десяток шагов, Айрин вскрикнула — отсюда было видно то, что никак нельзя было за метить вблизи, в ярком свете факела. Руки гнома под воздействием его заклинаний еле заметно светились, и это свечение, казалось впитываясь в камень в одном месте, неожиданно проступая в другом. Девушка ясно видела слабо мерцающий контур двери — крошечной, в рост гнома — сейчас ладони Тьюрина касались ее прямо в центре. Стоило ему сместиться чуть в сторону — и призрачное сияние тут же погасло.

* * *

— Ладно, я согласен. Это действительно дверь. Но делали ее не гномы.

— А какая разница, кто ее сделал? — наивно спросил Брик.

Рон улыбнулся:

— Парень, ты же учил магию, а вопросы задаешь, как полный новичок в этом деле. Дверь заперта, и, чтобы открыть ее, надо применить ту же силу, что вложена в замок.

— Я во многом еще не разобрался, — мрачно вставил гном. — Во всяком случае, этот камень никакой киркой не прошибешь, он заговорен. Нужно заклинание… но наша подземная магия тут не поможет.

— А кто мог сделать эту дверь? Люди, эльфы?

— Нет, люди на такое не способны… извините, леди. И не эльфы, уж их-то Торном проклятое колдовство я бы за лигу учуял — пока на ладье этой плыли, у меня даже кожа чесалась. Нет, эльфы тут ни при чем…

— А какие народы еще владеют магией на таком уровне?

— Не знаю… — пожал плечами Тьюрин. — Но магия сильна, очень сильна. Столько лет прошло, но замок все так же надежен.

— Стойте! — воскликнула Айрин.

Девушка внезапно вспомнила одну из прочитанных в детстве рукописей. Это было даже не наставление по магическим приемам, а так, сказка, обычная детская сказка, неведомо каким путем оказавшаяся в подвалах школы. Правда, в сказке говорилось о приключениях юного чародея, отправившегося в ледяные пещеры Чара спасать свою безвременно ушедшую туда возлюбленную. Разумеется, с точки зрения мага в тексте было полно совершеннейшего бреда, и писался он, очевидно, человеком, далеким от магического ремесла… Но один из эпизодов всплыл в памяти…

* * *

«Болтан брел по бесконечным ледяным тоннелям, неся на плече Лару. Она еще не пришла в себя — лишь живое солнце могло окончательно вернуть ее. Но солнце было там, снаружи, а Болтан не знал дороги — эти тоннели Чара, изменчивые и ненадежные, делали бессмысленной любую карту…

А погоня приближалась — временами Болтану казалось, что он слышит шаги ледяных троллей, которые преследовали его там, в каменоломнях. Обозленные тем, что он, смертный, увел пленницу буквально у них из-под носа, тролли наверняка не прекратят погони…

Маг аккуратно положил возлюбленную на камни и, обернувшись назад, вновь попытался вызвать обвал, в тщетной надежде, что здесь, может, потолок окажется более слабым. Напрасно — заклинание бессильно разбилось о монолит, поддерживаемый могучими древними чарами.

Он перевел взгляд на своего спутника — тот равнодушно стоял у тела Лары, неотличимый сейчас от обычной скалы. Они могли бы двигаться гораздо быстрее, если бы Болтан доверил тело Лары этому каменному истукану, но он не мог так поступить — и дух земли шел налегке, безучастный ко всему.

— Они нас нагонят… — хрипло выдохнул Болтан. — Ты уверен, что не можешь найти дорогу?

— Не могу. Мы не всеведущи, — проскрежетал еле слышный голос духа.

— Чар тебя подери, что же ты можешь? — возмутился маг.

Когда ему удалось вызвать в помощь духа земли, радости Болтана не было пределов. Он уже воображал себе, как каменное чудовище крушит тела его врагов, защищая самого Болтана и лежащую на его плече драгоценную ношу. Увы, элементаль оказался почти бесполезным. Он мог сражаться, но был медлителен и неповоротлив, он видел в темноте, но не знал дороги на поверхность, он мог бы без устали нести тело Лары, но страшно было подумать, какие следы оставят на ее нежной коже острые камни, составляющие тело духа.

— Обрушь свод!

— Не могу. Эта пещера защищена магией самого Чара.

— Возведи стену!

— Не могу. Все стены здесь подчиняются Чару.

— Что ты можешь? — сквозь слезы закричал Болтан так, что эхо забилось среди стен тоннеля. — Что?!

Обычно игнорирующий риторические вопросы, дух в этот раз все-таки снизошел до ответа.

— Я могу сделать дверь. Двери не попадают под власть Чара.

— Дверь? Зачем мне нужна твоя дверь? — Из глаз Болтана брызнули слезы бессильной ярости.

Дух снисходительно посмотрел на юного мага. У него не было глаз, да и вместо головы был лишь небольшой нарост на широченных плечах, но юноша явственно ощутил этакий насмешливо-снисходительный взгляд, каким учитель, бывает, одаряет особо непонятливого ученика.

— Я могу сделать запертую дверь…

— Стойте! Когда-то давно я читала одну книгу. Там было написано, что элементаль земли может строить двери… двери в скале.

— Никогда о таком не слышал, — буркнул гном. — А уж про земных духов мне известно немало.

— Я и не утверждаю, — вздохнула девушка. — То, что я читала, это была… сказка, вымысел. Но, может… знаете же, в каждой сказке есть доля истины.

— Мне кажется, — упрямо качнул головой гном, — это ерунда. Песнь… то есть, я хочу сказать, наши древние летописи ничего не говорят об этом. А значит, это невозможно.

— Что мы теряем?

— Время. Силы…

— Подожди, почтенный Тыорин. По-моему, надо прислушаться к словам Айрин-сан. Может, за этой дверью находится выход — нельзя упускать такую возможность. Ты способен вызвать духа земли?

— Э-э… боюсь, что нет. Меня не учили этому, я воин, а не маг.

— Айрин?

— Я… я попробую… вы отойдите на всякий случай… Нет, погодите… мне нужны камни, мелкие, но много, целая куча…

Камни были доставлены — хотя в этих переходах было довольно чисто, и щебень на полу практически отсутствовал, но гном быстро нашел выход. Его секира несколько раз с неимоверной силой врезалась в стену, высекая снопы искр, и наконец сталь победила камень — на пол посыпалась сначала крошка, затем обломки покрупнее. Спустя несколько минут образовалась уже порядочная груда щебня, которую волшебница сочла достаточной.

Девушка начала петь заклинания, сосредоточив свое внимание на куче камней. С ее рук стекало сияние, обволакивающее камни, заставляющее их мелко подрагивать. На лбу выступили капли пота — Айрин чувствовала, что заклинание «не идет», что-то по-прежнему препятствовало использованию магии, но она не сдавалась, вкладывая в Призыв все больше и больше собственной энергии.

И вот произнесено последнее слово Призыва. Выброшенная вперед рука волшебницы направила последние капли магического сияния в каменное крошево, а затем бессильно опустилась. Измотанная вконец Айрин не рухнула на камни лишь благодаря Рону, который сумел подхватить ее на руки.

Каменная куча зашевелилась… Гном поднес факел поближе, и теперь стала видна крошечная, не более половины локтя в высоту, фигурка, выкарабкивающаяся из-под щебня. Наконец фигурка выбралась на твердый пол, сделала несколько медленных шагов в сторону Айрин и остановилась.

— Ты вызвала, — прошелестел едва различимый голос. — Я явился. Приказывай, госпожа.

Айрин медленно приходила в себя, но на то, чтобы собраться с силами и заговорить, у нее ушло несколько минут.

— Поторопись… — еле слышно прошептал гном, — он очень мал и немощен. Долго не протянет.

Голос Айрин был еще слаб, но жизнь постепенно возвращалась к ней. Опасность использования в заклинании собственной жизненной силы состоит именно в том, что несколько минут после такого заклятия маг полностью беспомощен, а слишком сильное напряжение может привести и к смерти, по крайней мере теоретически. Обычно магу хватает природной энергии — солнце, ветер, живая зелень, любое животное или текучая вода — вот что дает магу его силу. Но здесь, в этой пещере, все было по-другому, здесь не было токов энергии, даже у своих друзей волшебница не могла ее почерпнуть — что-то препятствовало этому. Оставалось сжигать саму себя, и теперь за это следовало платить.

— Дух… перед тобой дверь… открой ее…

Элементаль медленно двинулся к стене, перегораживающей проход. Он остановился в шаге от стены, с минуту стоял неподвижно, разглядывая монолит, затем в тишине снова прозвучал его голос.

— Дверь сильна. Я слаб. Могу открыть на четыре удара вашего сердца.

— Стойте, так же нельзя! — взволнованно воскликнул Брик. — А если там тупик… мы же будем погребены под этими скалами.

Рон хотел было заметить, что если они не найдут выхода, то их и так можно будет считать погребенными, но не успел. Дух повернулся к юноше и тихо прошептал:

— Могу открыть навсегда. Нужна кровь. Живая кровь мага. Немного. Твоя подойдет. Ты дашь?

Брик вздрогнул. Он слышал о магии крови, которая считалась одной из самых сильных — потому некроманты и были опасны, что большая часть их черной магии покоилась на кровавых обрядах. И всех магов учили, что их кровь — самое ценное, что есть у человека. Только с помощью крови мага можно было подчинить его волю — а для волшебника нет ничего страшнее.

И тут же он понял, что, промедли с ответом хоть минуту, — и леди Айрин предложит духу свою кровь.

— Да! — торопливо ответил он. — Да, конечно…

— Не бойся, — прошелестел дух. — Мне нужно немного…

Он сложил руки горстью, и каменные пальцы слились друг с другом, образуя небольшую чашу. Брик выдернул из ножен кинжал и, боясь передумать, резанул левую руку.

Одна за другой падали густые, темные капли в каменную чашу. Капли падали беззвучно, и ничто не нарушало тишину — все затаив дыхание ждали.

— Хватит… — наконец прошептал дух.

Брик, зажав ладонью рану, стал бормотать заживляющие заклинания. Несмотря на то, что магия здесь действовала слабо, относительно небольшой разрез ему удалось зарастить быстро, и, когда он убрал окровавленную ладонь, рану уже стягивал белесый шрам. Впоследствии, если захочет, он сумеет убрать и рубец, но сейчас было не до того.

Дух земли двинулся к двери, медленно переставляя ноги, и стук его каменной шкуры о пол тоннеля заставил всех вздрогнуть. Айрин ожидала, что элементаль произнесет заклинание, но духу это было не нужно. Он и говорил-то только ради того, чтобы люди смогли его понять. Сила же земного духа, одного из древнейших созданий в этом мире, заключалась отнюдь не в словах.

Первая капля крови стекла из чаши на скалу, и контур двери запылал вдруг так ярко, что осветил даже самые темные углы тоннеля. Лица людей в этом серебристо-сером сиянии казались страшными масками, лишенными жизни. Капля за каплей стекала кровь, мгновенно впитываясь в камень, и все ярче и ярче разгорался сияющий контур. Наконец кровь иссякла — в ту же минуту слитые воедино пальцы духа разъединились и руки резко разошлись в стороны, приказывая двери открыться.

Раздался тонкий, пронзительный скрип… он все нарастал, постепенно переходя в грохот, — Айрин заткнула уши, Рон и Брик попятились, как будто звук отталкивал их, и только гном стоял неподвижно, наблюдая за действием древней магии, неизвестной подземному народу, знающему, казалось бы, о магии земли все. Грохот внезапно оборвался на самой низкой ноте, и сменился обычным звуком рассыпающейся каменной кладки — скала раскрошилась и рухнула, камни без видимых причин таяли, рассыпаясь в щебень, в крошку, в пыль… Наконец все стихло — в каменной стене, перегораживающей проход, зияло отверстие в виде арки, и лишь полуметровый слой пыли у порога свидетельствовал о том, что еще недавно перед путниками был гранитный монолит.

— Все, госпожа. Ты можешь отпустить меня…

Айрин, памятуя о прошлой ошибке, торопливо пробормотала формулу прощания. По фигуре духа пробежали танцующие огоньки, и она вдруг осела на пол бесформенной грудкой каменного крошева.

Рон молча шагнул в проход, освещая себе дорогу факелом. Остальные двинулись следом.

* * *

Коридор опять изогнулся под прямым углом. Они прошли лишь шесть десятков шагов, но за это время миновали уже три поворота. Гном чертыхнулся, поминая недобрым словом строителей этого тоннеля, поправших все нормы и стандарты. Рон, все так же шедший впереди, повернул за угол и охнул от изумления. Они вышли в короткий отрезок тоннеля — не более двух десятков шагов. И там, в конце, был виден свет.

Никто не бросился сломя голову вперед — в пещерах гномов такое было попросту опасно. Они шли по-прежнему не торопясь, соблюдая осторожность, и все же всей душой рвались к свету. Правда, уже скоро стало понятно, что свет ничего общего не имеет с дневным… скорее, он напоминал свет факела, такого же, как в руках у Рона. Только ярче, гораздо ярче.

И вот сделан последний шаг… Большая пещера была освещена десятком факелов. Рону тут же пришли на память слова гнома о том, что факелы будут гореть столько, сколько нужно. Видимо, эти слова полностью соответствовали действительности.

Свет факелов полностью разгонял тьму. И в этом ярком свете их глазам представилось зрелище, никогда не виданное никем из людей, — сокровищница подземного народа.

Груды золота и драгоценных камней… Кованые сундуки, набитые монетами с профилями давно исчезнувших с лица земли королей. Нити ожерелий, гроздьями свисавших со стоек и литых золотых подставок. Бесценное оружие гномов, сваленное в кучи и покрытое пылью. Статуи подземных королей из чистого золота в натуральную величину. Но больше всего поражала воображение огромная, занимающая чуть ли не половину пещеры статуя дракона, сделанная столь тщательно, что казалась живой… Золотая чешуя ослепительно сверкала в свете факелов, прижатые к бокам крылья из литого золота готовы были, казалось, в любой момент развернуться и вознести длинное змеевидное тело в небо…

Огромная голова на длинной, изящно изогнувшейся шее, была выполнена с невероятной достоверностью, а чудовищную пасть украшали два ряда огромных клыков из настоящей кости. Когти могучих лап, видневшихся из-под золотых крыльев, также были сделаны из чего-то, напоминающего старинную кость…

— Какая красота… — прошептала Айрин. — Клянусь Торном, Тьюрин, я знала, что среди гномов есть великие мастера, но такое!

Гном не ответил. Рон обернулся и увидел странную картину.

Гном стоял на коленях перед скелетом, сидящим на богато инкрустированном драгоценными камнями золотом троне. Вся поза бесстрашного воителя выражала сейчас ужас, смешанный с благоговением и почтением. Рону даже показалось, что руки гнома, сжатые в кулаки, мелко дрожат. Губы его шевелились, то ли произнося заклинания, то ли читая молитву.

— Тьюрин… Тьюрин, очнись! Что случилось? Этот… ты знаешь, кто это? Ну, не молчи же!… — Товарищи наперебой пытались вывести гнома из состояния транса.

Наконец он повернулся, и всех поразило выражение его лица. Смесь священного восторга, ужаса, благоговейного страха — все смешалось сейчас на обычно невозмутимой бородатой физиономии. Он сделал шаг к трону и дрожащими руками снял с черепа тяжелый шлем… вернее, не совсем шлем, скорее, это было что-то вроде церемониального головного убора, что-то среднее между глухим боевым шлемом и драгоценной короной, украшенной тремя огромными сапфирами глубинно-синего цвета.

— Да… я знаю… Это Дарт Третий, Пропавший Король… Клянусь Торном, это… это чудо… Много… пять тысяч лет назад… бесследно исчез король Дарт Третий, властелин третьего колена подземного народа. Это был один из самых великих королей нашего народа, он обладал магической силой, он мог видеть сквозь камни и никогда не ошибался, предугадывая богатые жилы… Его искали… и не нашли. И гномы ушли… они… они потеряли своего короля… Их прокляли… Их предали забвению и вычеркнули из Песни их дела. Эта корона… Она вернет гномам право на жизнь, право на… уважение. У третьего колена снова будет король… И… мой… мой род снова сможет жить… как должно…

— Тьюрин… ты не ошибаешься? Это действительно корона подземных королей, ты уверен? Этот скелет действительно…

— Да, при жизни его звали Дартом Третьим. И он заслужил смерть и забвение. Он поступил подло и был наказан.

Айрин вскрикнула. Рон схватился за кинжал. Гном выронил корону, но тут же поймал ее, да так и замер, припав на одно колено.

Прозвучавшие слова были произнесены золотым драконом…

* * *

— Кто ты?

Рон, как и подобает командиру, пришел в себя первым. То, что они считали статуей дракона, открыло глаза, заискрившиеся в свете факелов не хуже, чем великолепно ограненные бриллианты. Пасть с огромными клыками осталась закрытой — как и многим другим существам, дракону не нужно было раскрывать рот, чтобы поддерживать разговор.

— Когда-то меня звали… Гранит… Но теперь моего племени нет… Если хотите, можете называть меня просто драконом. Я не обижусь.

Слова давались дракону с некоторым трудом. Рону показалось, что чудовище порядком подзабыло человеческую речь и сейчас старается вспомнить давно забытый язык,

— О Торн… восьмой дракон… Мне кажется, я схожу с ума… — прошептала Айрин, делая жест, призванный отгонять галлюцинации. Ничего не изменилось — дракон оставался там же, где и был. И, следовательно, был самым что ни на есть настоящим.

Сотни прочитанных рукописей твердили одно: в этот мир пришли семь драконов. И среди них не было золотого — доподлинно известно имя каждого из драконов времени, как и то, когда и почему он умер. «Он рассказывает сказки о восьмом драконе» — так говорят о человеке, плетущем небылицы. И вот перед ними сейчас лежит тот самый восьмой дракон, золотой Гранит, и даже имя его неизвестно миру.

— Прошу прощения, леди… Я не восьмой дракон. Я — первый. Я дракон времени, единственный уцелевший.

— Но почему… почему мы не знали о тебе?

— Это долгая история… Если хотите, я поведаю вам ее. Давно мне не приходилось говорить с живыми. Приятное разнообразие после стольких лет.

Дракон уставился немигающим взглядом на золотой поднос, лежащий на крышке огромного сундука. Казалось, воздух сгустился над блестящей поверхностью, взметнулись крохотные вихри, и внезапно на подносе возникло непроглядное туманное облачко. Когда же оно рассеялось, все увидели, что на подносе лежит еда: мясо, исходящее ароматным дымком, фрукты, сочащиеся сладким соком, свежий хлеб, распространяющий по пещере чудесный аромат… Был здесь и кувшин, наполненный явно чем-то столь же отменным.

— Подкрепите свои силы, разговор будет долгим.

— Как… как вы смогли это сделать? — В Айрин заговорил профессиональный интерес. — Вот так запросто создать пищу!

— Это лишь иллюзия, леди. Но она сможет поддерживать ваши силы достаточно долго, пока вы не доберетесь до настоящей еды. Неделю или около того вполне можно питаться этим без вреда для вашего здоровья.

Похоже, прекрасно управившись с запахом и внешним видом, дракон совершенно не имел представления о вкусе и составе блюд. Еда была, и в то же время ее не было. Во фруктах отсутствовали косточки, мясо и хлеб на вкус были одинаковы и не слишком аппетитны. В кувшине была обычная вода, правда, чистая и холодная. И все же вскорости голод был утолен — когда человек голоден, он обычно не слишком разборчив…

И когда все более или менее насытились, дракон начал свой рассказ.

(обратно)

Глава 6 НЕКРОМАНТ. УТРАТА

Я проснулся среди ночи и несколько секунд лежал, пытаясь понять, что же именно пробудило меня. Вокруг было тихо, стоящая в углу Лэш была абсолютно неподвижна, только зрачки двигались время от времени, осматривая комнату и выискивая опасность, которая могла бы мне грозить. Она не дышала, поэтому единственный звук, нарушавший тишину, был звук моего дыхания да отдающийся в ушах учащенный стук сердца. Ничего такого, что могло бы вот так сразу выдернуть меня из дремы. Ничего…

И все-таки я не мог проснуться просто так… то есть мог, конечно, но не в этом случае. Все мое существо трепетало в предчувствии чего-то опасного, даже нет, не опасного — просто чего-то очень плохого.

Я знал, что один в доме — Лэш, разумеется, не в счет, поскольку к живым не относилась. Учитель уехал два дня назад, как обычно не снизойдя до объяснения причин отъезда. Это меня не удивило, даже несколько обрадовало — хотя он, как и полагается наставнику, оставил мне задание прочитать сколько-то там рукописей и вызубрить какие-то заклинания, я и не думал браться за пыльные свитки, в конце концов, отсутствовать он будет еще достаточно долго, успею пыли наглотаться.

Я уже немало умел, даже Учитель отдавал этому должное в минуты хорошего настроения, поэтому я напряг свою волю, беззвучно произнес одними движениями губ нужную формулу и мысленно прошелся по комнатам. Нигде я не заметил чьего-нибудь присутствия, хотя это в общем-то ни о чем не говорило — любой мало-мальски грамотный маг способен легко скрыть себя от простейших заклятий поиска. Но по крайней мере обычных людей ни в доме, ни поблизости от него не было.

Но беспокойство осталось, и я понял, что встать все-таки придется. Учитель всегда говорил, что своим предчувствиям следует верить безоговорочно — и в один прекрасный момент они спасут твою жизнь. Я поднялся без малейшего шороха — умение двигаться совершенно бесшумно досталось мне от крови вампира вместе с другими полезными или бесполезными способностями. Так же бесшумно я натянул штаны и, заранее скрестив пальцы для вызова заклинания фаербола, двинулся к двери, жестом приказав Лэш идти первой.

Зомби шагнула вперед, и ее шаги, казалось, громом прозвучали в тишине — уж бесшумность-то никогда не входила в арсенал стража.

Дверь медленно распахнулась, Лэш замерла на пороге, готовясь отразить атаку, но в коридоре меня не ждали враги. Не было их и в тех комнатах, в которые заглядывала она по моему приказу, но во мне крепла уверенность, что в доме я не один.

Страж ступила в библиотеку и внезапно замерла, загородив собой дверной проем. Пришлось слегка подтолкнуть ее, чтобы освободила проход и позволила мне войти. Пальцы напряглись, готовясь выбросить огненный шар — оружие, может, и не самое эффективное, а в закрытом помещении еще и опасное, зато, безусловно, самое быстрое из арсенала магических атак.

И тут же мои руки расслабились… В глубоком кресле спиной к двери сидел человек, и я сразу узнал его, даже в потемках, даже сзади, — это был Учитель. Он оставался неподвижен и, казалось, ждал меня со своим обычным спокойствием.

Указав Лэш на ее привычное место в углу, я осторожно обошел кресло. Учитель, похоже, дремал, его руки были сплетены на груди, а глаза закрыты — но мои шаги, какими бы тихими они ни были, он услышал. Глаза медленно раскрылись и уставились на меня странным, исполненным какой-то внутренней боли взглядом.

— Садись, Ученик…

Я опустился в кресло напротив Учителя и стал ждать, когда он опять заговорит. Торопить его или лезть с вопросами было бессмысленно.

Томительная тишина продолжалась несколько минут. Я было сделал попытку зажечь свечи, но легкое движение головы магистра заставило меня вновь замереть. Я ждал…

— Плохо все вышло, сынок…

«Сынок»… Да уж, такое обращение звучит в этих стенах впервые. Уж кто-кто, а Учитель не склонен к сантиментам, это мне было доподлинно известно. И если он перешел на лирику, значит, у нас назревают или, скорее, уже назрели крупные неприятности.

— Учитель, я ждал вас не ранее чем через четыре дня.

— Мне пришлось вернуться раньше, как видишь…

Кажется, голос магистра не вполне обычен. Я бы даже сказал, что Учитель болен, если бы такое было возможно. Некроманты, особенно такого уровня, не болеют. Никогда… Даже устают относительно редко, постоянная «утомленность» Учителя — не более чем дань образу умудренного годами мага. Если надо, то он и меня загонит до смерти, даже не вспотев. И хотя я и знал всю абсурдность подобного предположения, все же не удержался от вопроса:

— Учитель, вы… плохо себя чувствуете?

Он молчал довольно долго. Если бы речь шла о простом смертном, я бы сказал, что он собирается с силами.

— Ты знаешь, куда я ездил?

— Нет, Учитель.

Еще бы мне знать. Никогда он не говорил о цели своих отлучек — в лучшем случае я узнавал о чем-то по его возвращении, а бывало, это так и оставалось для меня тайной.

— Я… расскажу тебе. Теперь уже… можно.

Он говорил медленно, с трудом, как будто ему не хватало дыхания. Так говорят еще, когда подыскивают нужные слова и мучительно размышляют над каждой фразой. И по мере того как он говорил, я все более и более начинал мелко дрожать, чувствуя, как кончики пальцев холодеют от подкрадывающегося страха. И было от чего.

Всем известно, что мир был создан Торном для каких-то своих, никому из смертных не ведомых нужд. Создавался мир не в одночасье — бог затратил массу усилий, порождая земную твердь и синее небо, бескрайние леса и моря, драконов времени и иных существ, населявших когда-то и населяющих сейчас эти земли. Бытовало, впрочем, мнение, что Торн лишь воспользовался уже готовым, до него кем-то созданным миром, но в отношении живой природы и населяющих этот мир живых существ мнения были единодушны. В создание мира Торн вложил немало собственных сил, но их недостало, и тогда бог применил древний артефакт, принесенный им, по легендам, из других миров, артефакт, принадлежавший тем, кто жил многими тысячами лет ранее. Сила, заключенная в артефакте, была столь велика, что позволила в считанные дни завершить работу, на которые у Торна ушли долгие годы.

Но слепая, стихийная Сила была враждебна самому богу, и только его колдовское искусство сумело направить рвущийся из артефакта поток энергии в русло созидания. Но и бог оказался не всемогущ — часть Силы прошла мимо его контроля, рассеявшись в этом мире, открыв канал, путь для самой себя — и Торн не сумел навсегда закрыть его, он лишь запечатал проход, но не до конца.

Первый неконтролируемый всплеск Силы породил множество бедствий, едва не погубив все, сделанное Торном. Сила, разнесенная по миру, поддерживала существование самой магии, именно к ней обращались все живущие и жившие ранее волшебники, именно ее крохами пользовались для своих заклятий легендарные драконы, духи стихий, маги — гномы и эльфы, а впоследствии маги-люди. И тех, кто умел дотянуться до этих крох, звали владеющими Даром.

Возможно, Торн решил, что не так уж и плохо то, что дети его станут пользоваться истинной магией, пусть и слабенькой по сравнению с его возможностями. Может, ему просто оказалось не по силам полностью перекрыть течь, кто знает…

А потом бог оставил этот мир, отправившись куда-то по своим, одному ему ведомым делам, да так и не вернулся, чтобы посмотреть, как живут его дети. А артефакт остался… Дважды запертая в нем Сила прорывалась в мир — эти страшные годы были потом названы годами бешеного солнца… Среди смертных и среди бессмертных рождались дети-уроды, давшие начало новым невиданным расам — вампирам, троллям, левиафанам и многим другим, иные из которых давно сгинули, а иные и поныне наводят страх на смертных, да временами и на бессмертных тоже… Даже природа уступала враждебной Силе, породив страшные создания, лишенные капли разума, но при этом хищные, жаждущие живой плоти.

Многие поколения магов искали артефакт — его называли Чашей Торна, хотя сам бог, согласно легенде, не был ее творцом — скорее, просто последним в ряду владельцев. Многие искали — гномы и эльфы, орки и грифоны, люди и даже тролли, — кого-то на этом пути ждала смерть, кого-то разочарование, но Чашу так и не нашли. Легенды гласили, что Сила, скрывающаяся в ней, все еще неизмеримо велика и тот, кому удастся обуздать ее, сам станет подобен Творцу. И это гнало новых и новых магов на поиски древнего артефакта.

Учитель подобрался к Чаше ближе других — долгие годы, посвященные изучению всех достоверных, недостоверных и откровенно лживых источников, позволили ему определить то место, где хранилось сокровище. Конечно, Чашу охраняли, и, чтобы пройти сквозь ряды защитников, созданных самим Торном, требовались немалые силы. И эти силы маг-некромант мог найти только там, где царила его власть, — среди мертвых.

Год за годом Учитель собирал армию… армию зомби, живых мертвецов, слепо повинующихся его приказам. Не раз за эти годы допускались ошибки, не раз зомби выходили из-под контроля, пугая мирных крестьян и заставляя Учителя отступать, бросая собранное воинство, а то и просто спасаться бегством. Именно это было причиной наших частых переездов…

* * *

И вот сейчас работа была закончена. Почти закончена… Но, видимо, сама судьба вмешалась и разом перечеркнула все планы.

— Мне было нужно еще два… ну хотя бы полтора десятка бойцов… Я нашел их, целая деревня, вымершая до последнего человека от Черной Смерти… Как только я узнал об этом, сразу поехал… туда… Но меня… ждали… Я потерял бдительность… Никто в здравом уме не сунется в очаг Черной Смерти, даже юродивые чувствуют… такие места и обходят их стороной… Я отвлекся… Он пришел туда… пришел за мной… Серый Паладин…

Я знал эту историю, да и мало кто из магов или учеников не знал ее. Серый Паладин был, безусловно, опасным противником, хотя и не столь опасным, как кажется менестрелям, рассказывающим о нем после третьей кружки крепкого пива. Магистр такого ранга, каким является Учитель, смог бы, пожалуй, справиться с Серым, а два или три таких мастера не оставили бы Паладину ни малейшего шанса.

Но Учитель был один, и он был опустошен, выжат до последней капли: одного за другим поднять почти три десятка зомби — это было под силу только великому магу. Я, во всяком случае, не осилил бы и половины.

Учитель был ослаблен, к тому же Серый напал неожиданно. Он вместе со смертью телесной оболочки отбросил и человеческие принципы: честность, благородство, соблюдение каких-либо правил. Напасть из-за угла, ударить в спину, убить спящего — для Серого было все равно. И вряд ли среди простых смертных нашелся бы хоть один, будь он из самых бедных холопов или из самых высокородных лордов, кто счел бы действия Серого неуместными или предосудительными. Его боялись, но ему и возносили хвалу — меч Серого всегда был направлен только против порождений тьмы.

— Учитель, вы… вы ранены?

— Нет, Ученик…

Я облегченно вздохнул, но следующие слова повергли меня в состояние шока.

— Нет, сынок. Я не ранен. Я убит… То, что я еще говорю с тобой, это лишь… действие магии… но оно скоро закончится. Раны от призрачного меча не заживают… никогда… они пожирают меня, расползаясь по телу… убивая так же верно, как смертельный яд. Я могу лишь отсрочить… и то ненадолго…

Он надолго замолчал, собираясь с силами. Сквозь прижатые к животу руки, теперь это было уже очевидно, медленно сочилась кровь, не оставляя никаких сомнений в правоте магистра: если он до сих пор не затянул рану, значит, сделать это просто невозможно. Я же думал о том, что так неожиданно лишился Учителя, а ведь он столь многому мог бы еще научить меня. Как я корил себя сейчас за лень, за невнимательность и рассеянность — там, где мог бы сидеть умелый маг, сейчас находился лишь вздрагивающий от страха перед будущим ученик.

— Я оставляю тебе в наследство знание… что ж, ты должен преуспеть там, где не удалось мне. Но ты еще слаб, мне не хватило времени… но я смогу все же сделать кое-что, что поможет тебе… Прежде всего принеси мне ту шкатулку, что стоит на полке в моем кабинете…

Да уж, в свое время шкатулка попортила мне немало нервов, поэтому найти ее я смог бы, пожалуй, и с закрытыми глазами. Учитель никогда не прятал ее и даже не запрещал прикасаться к ней. Я и прикоснулся… Неделю рука висела совершенно безжизненно, и только потом острая боль возвестила о том, что я снова начинаю чувствовать ее. Учитель лишь посмеялся и снова заставил меня повторять те рукописи, что описывали построениесмертельных ловушек, предназначенных для особо любопытных.

С тех пор я не раз пытался открыть ее… Я преодолевал одну из защит, но под ней оказывалась другая, еще более изощренная и опасная. А учитель лишь посмеивался да иногда подсказывал, где можно найти описание того или иного элемента защиты. И все же мои усилия были тщетны.

Я принес шкатулку — изящный ларец из черного дерева, инкрустированного серебром. Я временами даже подозревал, что это отнюдь не дерево и не серебро — кинжал ли, огонь или иное воздействие не оставляло на тускло блестящей поверхности никаких следов. Пододвинув низкий столик поближе к магистру, я поставил ларец перед ним и почтительно отступил.

— Ты так и не смог открыть его… — слабо усмехнулся он. — Еще бы… он заперт моей кровью, кровью мага… это дорогого стоит, Ученик. Но теперь пришла пора заглянуть внутрь.

Крышка откинулась легко, как будто и не было под ней запоров, против которых оказалось бессильно все мое умение. В ларце лежал свернутый в трубку пергамент. Повинуясь приказу Учителя, я с благоговением развернул его. Это была карта…

— Что ж… теперь последнее… Ты должен многому еще научиться, но времени нет. Серый идет по следу, и он не отступит… Да, не так я хотел учить тебя, но у нас нет выбора… Тебе будет больно, Ученик, очень больно… Но ты должен вытерпеть все до конца, ибо награда будет… велика.

Мне показалось, что ноги в одно мгновение приросли к полу. Кожа покрылась холодным липким потом, а руки задрожали… нет, затряслись от волной нахлынувшего страха. О Чар! Я знал, что имеет в виду Учитель, и сказать, что меня это пугало, значило ничего не сказать. Один из самых страшных, самых опасных ритуалов некромантии… Опасных прежде всего для самих некромантов. Да что я говорю, ритуал, весьма вероятно, может оказаться смертелен для меня, и уж наверняка его не переживет Учитель. Он не пережил бы этого ритуала даже в том случае, если был бы здоров, молод и полон сил. Ибо ритуал этот — передача самой жизни, включающей в себя все: и Силу, и знания, и навыки, и даже часть памяти.

Если я выживу, я стану магом, магистром, самым сильным, самым могучим в истории некромантии. Потому что во мне сольются силы молодости и старости, силы Учителя и Ученика. Этот ритуал был разработан много веков назад, но, если книги не врут, ни разу не был исполнен — ведь он нес с собой смерть Учителя и почти наверняка уродовал телесно Ученика. Плата за знания оказалась высока, и мало кто был способен ее заплатить. Возможно, если бы в прошлом какой-нибудь Ученик смог бы заставить своего Учителя провести ритуал силой, тогда… Но это было невозможно, ритуал требовал доброй воли.

Учитель видел мой страх, но сейчас мои эмоции его не интересовали. И он знал, что я, несмотря на испытываемый ужас, не откажусь и не убегу. Потому что он отдавал мне в дар такое могущество, которого я не смог бы достигнуть и за десятки лет кропотливого изучения старинных книг, да что там изучение, даже сотня лет практики не даст того, что сделает со мной Слияние Разумов…

И когда он протянул ко мне дрожащие, покрытые морщинами и полузасохшей коркой руки, я без колебаний вложил в них свои ладони.

(обратно)

Глава 7 НАЕМНИКИ. ЦЕЛЬ

Рон и его товарищи затаив дыхание слушали дракона. Кое о чем они имели представление и ранее, кое-что оказалось совершенно им неизвестным, и тогда Айрин засыпала Гранита вопросами, на которые он отвечал с терпением истинного долгожителя, обстоятельно и детально, не скрывая ничего или почти ничего. Брик вообще сидел открыв рот, внимая каждому слову, впитывая в себя рассказ, который вряд ли когда-либо слышали люди.

Великий Торн создал в свое время драконов с весьма определенной целью — охранять Чашу, могучий артефакт, доставшийся ему в наследство от другого мира, давно исчезнувшего в череде веков. Почти неуязвимые для обычного оружия и магии, бессмертные, быстрые и могучие, мудрые драконы должны были, по мнению бога, стать надежными стражами для бесценного и смертельно опасного в неопытных руках артефакта. Он никогда не объяснял в деталях, почему не может унести Чашу навсегда туда, где она станет никому не доступна, но по редким оговоркам Гранит понял, что Чаша, использованная для создания мира, слилась, сроднилась с ним и попытка унести ее приведет к стихийному высвобождению бушующей в артефакте энергии, которая сметет все живое на многие тысячи лиг вокруг, а то и уничтожит этот мир целиком.

И Чаша осталась на этой земле, в месте, которое Торн накануне своего отбытия должен был сообщить драконам. Но бог, которого люди считают всеведущим и всемогущим, просчитался.

Драконы оказались слишком умны и слишком независимы для того, чтобы выполнять роль бессменных стражей при чуждом им предмете, пусть даже он содержал в себе столь необъятные силы. У драконов стали возникать свои проблемы — любовь и тяга к приключениям, ненависть и стремление к знаниям. Их не устраивали цепи, приготовленные для них, пусть они были и призрачными.

Торн пытался бороться, в порыве гнева даже уничтожил одного дракона, Бездну, самую дерзкую и злобную из всех. Но ничего не помогало, и бог с ужасом осознал, что хранить чашу стало некому… Он творил новых и новых созданий, которым была уготована роль стражей, но все они рано или поздно выходили из подчинения. Преклоняться — пожалуйста, возносить дары и молитвы — сколько угодно. Но поступать все предпочитали по-своему.

Наконец Торн сдался. Кое-кого он, конечно, нашел — не идеальных, но все-таки стражей. К тому времени эльфы, увлеченно овладевавшие рассеянной по миру Силой, успели наплодить немало страховидл, и Тор воспользовался плодами их трудов, заставив служить себе кошмарных тварей, злых, сильных, безмозглых, но достаточно преданных. Драконы же были предоставлены сами себе

Много веков спустя Гранит попался в ловушку.

Драконам не нужна пища — они умеют поглощать жизненную энергию из всего, что их окружает… И все же кое в чем они нуждались, и нуждались отчаянно. Металл — вот что было жизненно необходимо каждому дракону, металл давал им силу и неуязвимость, благодаря металлу росла непробиваемая чешуя, становился несокрушимым костяк… Пока драконы верно служили Торну, у них не возникало перебоев с металлом — железом и золотом, медью и серебром, оловом и платиной… Но, когда они отказались подчиняться приказам Создателя, тот, в свою очередь, также отвернулся от них.

Металла было нужно не так уж и много, но драконы не умели извлекать его из руд. Приходилось заниматься то выпрашиванием, то вымогательством, а то и откровенным разбоем. Может, именно этот период и послужил основой многочисленных преданий о жестокости драконов.

К Граниту явилось низкорослое существо и предложило золото. Много золота, а также железа, бронзы, серебра, чистой красной меди и светлого олова — на любой вкус. Существо, называвшее себя гномом, рассказало, что знает место, где металла в избытке, но чтобы проникнуть туда, нужна сила. Сила дракона.

Гранит был голоден, очень голоден. Он уже чувствовал, как начинает истончаться чешуя, защищавшая его тело. Мрак мог взять металл силой, не останавливаясь перед жертвами. Вьюга была способна захватить в заложники поселение эльфов, а потом ждать, когда вожделенные слитки принесут ей на блюде. Гранит не терпел насилия, он был первым из великих драконов, первым, кого создал Торн, не умевший тогда еще вкладывать в свои создания злобу, жестокость и презрение ко всем, кто слабее. Впоследствии бог этому хорошо научился, но тогда…

Гранит не был бы великим драконом, если бы не заподозрил ловушку, и все же пошел. Иначе его ждали тяжелые годы голода, который рано или поздно разрушил бы его броню, и тогда — одна отравленная стрела эльфа могла бы прервать его жизнь.

Гном показал дракону пещеру, скрывавшуюся в недрах горы. «Там много золота, — говорил он, потирая ручонки, — и не только золота, великий. Но вход перегораживает камень, и мне не сдвинуть его. Только сила великого дракона способна освободить проход…»

Тоннель был не очень длинным — шагов сто, гномьих шагов, конечно. И достаточно широк для могучего Гранита. И стройное красно-коричневое тело скользнуло в пещеру…

В конце тоннеля и в самом деле был валун — огромный валун, который даже дракону удалось сдвинуть с немалым трудом. И он увидел то, что обещал ему вкрадчивый, сладкий голос гнома, — большую пещеру, в которой был металл, и больше всего — золотого, самого сладкого, самого любимого металла для любого дракона. И первые круглые кусочки золота, которые смертные называют монетами, исчезли в его пасти…

А потом раздался чудовищный грохот, столб пыли заставил погаснуть факелы, освещавшие пещеру сокровищ, — тоннель, через который он попал сюда, обрушился.

Гранит бился в каменную стену, перегородившую выход, терзал ее когтями, пытался грызть — увы, камень оказался сильнее.

Гном, казалось, был страшно расстроен — еще бы, из-за него великий дракон попал в ловушку, какое горе, какой ужас…

А потом он стал объяснять Граниту, что можно сделать. Чтобы откопать его, гномам необходимо собрать все силы… Не только племя, жившее под этой горой, но и все другие колена, всех, кто способен держать кайло. Он, король гномов, Дарт Третий, может созвать всех своих рудокопов ради этого дела, но… Но родичи, живущие в других горах, не придут просто так, им надо платить… Что? О нет, золото их не интересует… Но есть нечто более ценное для гномов, чем золото… Драгоценные камни ценятся несравненно выше, только добывать их очень и очень сложно… «Я слышал как-то, — заметил он, — что взгляд дракона способен проникать сквозь камни. В этой горе немало топазовых скоплений, возможно, великий смог бы указать нам их? Собрав нужное количество кристаллов, клянусь, мы смогли бы созвать все семь колен рода гномов, чтобы освободить великого…»

И дракон поверил гному… День за днем, год за годом он говорил королю о том, где прячутся драгоценные топазы. Карлики без устали работали кирками — и все больше и больше синих, желтых, розовых и даже редчайших бесцветных топазов оседало в их сундуках, но ни разу дракон не встретился ни с одним из рудокопов — король оставил только за собой право посещать дракона и говорить с ним.

Нельзя сказать, что эти годы проходили для дракона тяжело — если не считать, конечно, тоску по небу, по ощущению полета. Будучи не просто долгожителями, будучи существами практически бессмертными, драконы времени вполне оправдывали свое название, относясь к великому и вечному времени с долей равнодушия. Сто дней, сто лет — какая разница? Конечно, бессмертие драконов подразумевало лишь то, что им не суждено стареть, дряхлеть и окончить свою жизнь под гнетом прожитых лет. А вот убить дракона было возможно, что впоследствии не раз доказал сам Торн и другие, в том числе и люди. И, возможно, поэтому Гранит относился с некоторым безразличием к захватившей его в плен пещере — здесь было, по сути, не так уж и плохо: избыток металлов, безопасность, покой, возможность для долгих размышлений. И лишь изредка, раз в год, а то и реже, он в порыве гнева скреб когтями неуступчивую скалу…

Однажды Гранит сказал королю, что больше скоплений драгоценных камней под этой горой нет.

— Теперь исполни свое обещание, король. Освободи меня из этой ловушки, как гласил наш с тобой договор.

— Наш договор? — скрипуче рассмеялся гном. — Я не помню никакого договора, дракон. Ты сделал свое дело, теперь моему народу нечего искать в этих пещерах. Мы уходим, а ты останешься здесь.

— Но ты же обещал! Чего же тогда стоит слово короля гномов?

— Мое слово? Все, что я делаю, направлено на процветание рода. Моего рода. Ты же, чудовище, к моему роду не принадлежишь, верно?

Гном повернулся и направился к узкому тоннелю, по которому всегда приходил за советами к Граниту. И у самого входа в тоннель он обернулся и вновь засмеялся.

— Ты глуп, дракон. Совсем немного хитрости понадобилось, чтобы заманить тебя сюда. Совсем немного умения пришлось приложить, чтобы этот ход рухнул именно тогда, когда было нужно. Ты слишком доверчив… так запомни урок. На будущее…

Дракон запомнил урок. Гном был быстр, но длинный и гибкий хвост Гранита оказался быстрее. Он отбросил короля обратно в пещеру, а уже мгновение спустя выход в тоннель был наглухо закрыт телом дракона, чешуя которого потеряла к тому времени свой красновато-коричневый цвет и уже заметно отливала золотом. Грозно щелкнули челюсти, способные, даже не почувствовав этого, перекусить гнома пополам.

— Я понял тебя, король. Что ж, ты оставишь меня умирать здесь? Хорошо, да будет так. Но я не буду скучать — ты скрасишь беседой мое одиночество. Недолго, конечно, пока не умрешь от голода и жажды. Ты же не умеешь есть золото, верно?

Король просил… король умолял… король требовал… король предлагал сделку — дракон оставался глух ко всему. Король размахивал секирой, пытаясь, нанести дракону хотя бы царапину — Гранит нежно шлепал его величество кончиком хвоста, от чего тот улетал к дальней стене пещеры. Король ждал, что дракон заснет, — Гранит любезно объяснил, что в текущем столетии уже два раза спал. Король стонал от голода — дракон давал ему иллюзорную пищу, которая насыщала разум, но не тело, давал, пока она не перестала приносить королю облегчение. Король все чаще забывался беспокойным, нездоровым сном, ослабев от голода и жажды, Гранит будил его, чтобы вновь и вновь побеседовать о подлости и предательстве, о порядочности и верности своему слову.

Однажды он не смог разбудить короля…

* * *

— Теперь я уже утратил надежду снова подняться в небо… — задумчиво закончил свой рассказ дракон. — Я слишком отяжелел, золото не создано для полетов, а моя чешуя теперь мало отличается от этих монет, которыми набиты сундуки.

— Топазы… — пробормотала Айрин. — Вот оно в чем дело…

Рон непонимающе посмотрел на нее, девушка смутилась и пояснила:

— Топазы рассеивают магию. Думаю, когда их было здесь много, вообще никакое заклинание нельзя было сотворить в этих пещерах. Даже теперь, хотя все, что можно, гномы выковыряли из камня, осталось достаточно — крошка, пыль… Поэтому не удавались мои заклинания…

Гном сидел, низко опустив голову и еле заметно шевеля губами. Его руки были стиснуты на рукояти секиры с такой силой, что пальцы побелели, а из-под ногтей могла того и гляди брызнуть кровь. Рон всерьез опасался, что воитель сейчас бросится на дракона со своим смехотворным оружием, но, все-таки сумев разобрать шепот Тьюрина, понял, что защищать надо не дракона, а самого гнома.

— Позор… — шептал Тьюрин, и слеза медленно стекала по его изборожденной морщинами и шрамами щеке. — Позор… Дарт Третий… клятвопреступник… Никакое забвение не сможет смыть… только кровью… третье колено должно умереть, чтобы очистить народ от скверны…

— Эй, почтенный! — взвился Рон. — Что ты несешь? Чушь какая, как можно заставить весь род отвечать за поступки одного, хоть даже он и их король. К тому ж сколько поколений сменилось с тех пор? Или дети у вас тоже отвечают за дела отцов… даже не отцов, так ведь? Прадедов по меньшей мере…

— Ты не понимаешь, милорд. — Голос гнома был глух и печален. — Гномы никогда, запомни, никогда не нарушали клятвы. Даже если клятва давалась презренным эльфам… Это позор для всех, для каждого из нас… Только выкорчевав с корнем древо третьего колена, можно избавиться от сорняка…

— Извини, благородный гном, но ты не прав. — Голос дракона был наполнен такой убежденностью, что гном поднял голову, а где-то в глубине его глаз затеплилась искорка надежды, надежды на то, во что сам он не хотел верить, — на прощение. — Ты не прав, — повторил дракон, затем, вздохнув, продолжил: — Прежде всего потому, что можно осудить короля за деяния народа, но не народ — за деяния короля. К тому же король свято хранил тайну, не доверив ее никому из сородичей… и делал он это потому, я уверен теперь, что никто из вашего племени не потерпел бы такой подлости. Прости его — он давно уж мертв, и я забыл обиду. Прости, но не забывай об этом…

Гном выслушал дракона, подошел к самой голове чудовища, а затем медленно опустился на одно колено — невероятное, неожиданное событие. За всю историю между людьми и гномами, за всю историю их отношений, войн и примирений ни разу ни один гном не преклонил колен ни перед кем, кроме своего короля. Даже под страхом смерти. То, что сейчас видел Рон, было просто невозможно, но это было.

— Клянусь… — Голос гнома обрел былую глубину и силу, хотя еще несколько подрагивал, — Клянусь донести до моего рода… нет, до всех родов народа гномов твои слова. Клянусь рассказать правду о деяниях короля, признанного Великим, клянусь, что Песнь будет исправлена, впервые за всю нашу историю. Клянусь тебе своей жизнью… и, да будет Торн тому свидетелем, я сдержу клятву, если смерть не помешает мне.

— Я принимаю твою клятву и благодарен тебе, — медленно ответил дракон, привставая на лапы, насколько позволял потолок пещеры, и также склоняя голову в знак уважения. — И я признателен тебе, почтенный Тьюрин, за понимание.

Неожиданно дракон замер, глаза остекленели, пасть чуть приоткрылась, и стало слышно его дыхание, прерывистое, тяжелое…

Все с беспокойством смотрели на Гранита, а с тем происходило что-то необычное. Казалось, что невидящие глаза дракона сейчас лицезреют нечто иное, далекое от здешних мест и наверняка неприятное. Он зашипел, когти на могучих лапах сжались, оставляя в камне глубокие борозды, — то, что он видел, ему явно не нравилось. Гостям же его оставалось только ждать.

Прошла минута, другая, и вот он ожил. Золотая голова повернулась к Рону, безошибочно определив старшего если не по годам, то по авторитету.

— Расскажите, если это не секрет, кто вы и куда направляетесь?

— Это не секрет…

* * *

— Боюсь, что ноша, которую вы на себя столь опрометчиво взвалили, окажется вам не по плечу, — огорченно вздохнул дракон, поудобнее устраиваясь на каменном полу пещеры.

Люди и гном ждали объяснений, поэтому Гранит продолжил:

— Мы, драконы, можем многое. Видеть сквозь камни — это, пожалуй, лишь малая часть того, чем наделил нас великий Торн. У каждого был свой дар… Я могу слышать мысли некоторых неживых существ. Редко, и не каждого… и, если бы не это умение, я давно бы умер здесь, умер бы просто от скуки. Сейчас же я чувствую, что в мире назревают перемены, и эти перемены навеяны тьмой. Чаша Торна может попасть в недобрые руки… хотя, и попади она в добрые, даже святые по вашим меркам руки, все равно она будет нести миру смерть и разрушение. Нет сейчас мага, равного Торну, сумевшего бы удержать и подчинить себе Силу артефакта. Но те, кто слишком верит в свои слабые силы, уже нащупывают пути к Чаше, и один из них, боюсь, сможет преодолеть стражей, охраняющих ее.

То, что вы видели во сне, леди Айрин, — лишь один из многих кусочков мозаики, которую я вижу как целостную картину. Цепь событий, уже свершившихся, и тех, что еще могут произойти, выступает ясно и четко, хотя будущее и не является предопределенным. Несколько часов назад Серый Паладин убил некроманта, пожалуй, самого сильного из всех, кто когда-либо жил в этом мире. Ему одному, возможно, удалось бы удержать в руках Чашу, пусть и недолгое время. Но умирающий некромант бежал от Паладина, чтобы встретиться со своим учеником. Совсем недавно он совершил ритуал, который вы, люди, называете слиянием разумов. Я видел это, видел глазами той, что еще недавно была девочкой-эльфийкой, которую вы, леди, видели во сне… Да, вы правы, я же говорил, что могу читать только мысли неживых. Она мертва, но не совсем, не совсем… Вы знаете, леди, что такое «страж»? Вижу, знаете… будьте осторожны, она опасна, и вам, вероятно, еще предстоит встретиться с ней.

— Простите, великий… в ваших словах об этом слиянии разумов я почувствовал угрозу… — осторожно прервал монолог дракона Рон, ощутив, как холод назревающей опасности пробежал по телу.

— Когда сливаются разумы учителя и ученика в этом обряде, происходит передача части того, что можно назвать душой. Худшей части — это боль, гнев, ненависть, зависть, жадность, похоть… Сейчас ученик стал средоточием темной силы, не ведающей доброты и милосердия. Те, кто посвятил жизнь некромантии, и так-то не являются образцами добродетели, а теперь… Он стал сильным магом, куда сильнее учителя, но Чашу он удержать не сумеет, ему не хватит душевного равновесия, которым обладал его учитель. А значит, завладей он Чашей — и мир погибнет.

— А он попытается?

— Непременно… Ведь он унаследует память учителя, его амбиции, его стремления, и более того — он уже не сможет отличить полученные желания от своих собственных. Он попытается — ведь сил ему теперь не занимать. И его следует остановить. Я надеюсь, что он не прорвется сквозь заслоны Хранителей, но кто знает, кто знает… Если он сумеет воспользоваться силой в полной мере — Хранители падут.

— Что же можно сделать? Что можем сделать мы, простые смертные? — Рон пожал плечами, заранее предугадывая ответ. — Я же понимаю, великий, вы не просто так рассказали нам все это — иначе было бы милосерднее оставить нас в неведении.

— Ваши судьбы странно переплетены с судьбой этого молодого чернокнижника. Кто знает, что произойдет, если вы попытаетесь распутать клубок. Если кому-то и удастся его остановить, то скорее всего вам… Но я могу и ошибаться — будущее изменчиво. Но вы должны хотя бы попытаться сделать это. Время у вас есть, он не приступит к своему плану еще недели три.

— Простите, великий, — встрял в разговор молчавший до этого Брик, — если мы… пойдем за ним, за этим магом… что ждет нас, смерть?

— Не знаю… — Дракон запнулся и после паузы тихо добавил: — Весьма вероятно. Простите.

— Ну что ж! — нарочито весело воскликнул Брик. — Значит, и в одном случае погибать, и в другом. Так лично я предпочитаю славную смерть.

— Я не собираюсь умирать. — Рон принимал предложение дракона. — Я намерен победить. И, юноша, перестань думать о смерти, она ищет тех, кто зовет ее.

— Я с вами! — Волшебница бросила на Рона взгляд, ясно дающий понять, что она испепелит его на месте, если он попытается возразить. Да он и не пытался, понимая, что в борьбе с магом может по-настоящему помочь только другой маг. К тому же Брик прав, если неконтролируемая или недостаточно контролируемая Сила прорвется в мир, плохо придется всем. Страшные легенды о годах бешеного солнца до сих пор заставляли многих покрываться холодным потом. Сидеть у камина и ждать удара судьбы — это не самое лучшее решение.

Гном лишь стукнул о каменный пол рукоятью секиры, выражая свое одобрение и готовность участвовать в святом деле.

— Что ж, желаю вам удачи… И, прежде чем вы уйдете, я бы хотел подарить кое-что каждому из вас на прощание… О, разумеется, вам надлежит взять золото и оружие, и то и другое пригодится в этом походе и, боюсь, даже скорее, чем вам бы того хотелось. Но я говорю о другом…

Дракон медленно встал на лапы, и путешественники увидели, что его тело прикрывало два предмета, уложенные в выдолбленную… точнее, пробитую когтем в камне нишу.

— Прошу вас, сэр, — обратился дракон к Рону. — Возьмите этот меч…

Рыцарь сделал шаг вперед, испытав на мгновение легкую тревогу, находясь под нависающим над ним телом дракона, и поднял из каменного ложа меч — тяжелый полутораручник из тех, что пешие странники предпочитают носить за спиной. Эфес, лишенный, против обычая, каких-либо украшений, был потрясающе удобен, как будто специально выкован точно под руку Рона. Металл клинка был непохож на обычную сталь, отличаясь от нее и цветом, и рисунком.

— Что это? Это… магический меч?

— Нет, сэр Сейшел, — прозвучал в ответ легкий, доброжелательный смешок. — Магические мечи — это сказки, которые матери рассказывают детям перед сном. Разве что призрачный меч Серого Паладина… но его сложно назвать оружием, это магия в чистом виде. В этом оружии нет магии… но его ковал сам Торн. Я не знаю, где нашли гномы это сокровище, как не знаю и того, поняли ли они сами, что попало к ним в руки. Я же не могу не узнать работу моего создателя… Этот меч надежен. Не сломается, не затупится и не покроется зазубринами. Это просто хорошее оружие, лучше, чем выкованное гномами, но не более того. Если его возьмет умелая рука, он пробьет любые доспехи… а в руках неумехи останется простой железкой. Владейте им, и пусть он поможет вам. Теперь прошу подойти вас, леди Айрин.

Девушка вышла вперед и смело взглянула в глаза дракону.

— Сколько уровней силы заклинаний вы знаете? — спросил Гранит, и волшебница вдруг почувствовала себя на экзамене, перед строгими учителями, которые сейчас будут решать ее судьбу.

— Существуют заклинания семи уровней силы. Я знаю в совершенстве заклинания с первого по третий уровень, многие четвертого и пятого, могу воспользоваться несколькими заклинаниями шестого, одним или двумя — седьмого.

Рон мысленно присвистнул и решил на досуге, буде он появится, непременно разобраться, каким же это образом выпускница школы Сан, зеленый, по сути, аколит или в лучшем случае адепт, может воспользоваться заклинаниями шестого и седьмого уровня. Исключительно интересный разговор с волшебницей ждет его, как только выпадет случай остаться наедине.

— Неплохо, но все равно мало… — По голосу дракона было неясно, разочарован он или удовлетворен. — Возьмите эту книгу. Я, может, и не знаток, но, как мне кажется, здесь вы найдете много интересного, к тому же в книге собрано несколько очень редких заклинаний… Если считать по-вашему, то они примерно десятого уровня. Или чуть больше.

— Но это же… это же невозможно… — прошептала девушка.

— Почему же, возможно. Эти заклинания были разработаны даже не эльфами — намного раньше их. Это заклинания духов стихий… да и то не каждый из духов способен их применить. Кстати, я почувствовал магию крови, что отворила вам дверь ко мне… По моей оценке, это заклинание шестого уровня.

— Но как… как эта книга попала сюда?

— Это мне неизвестно. Она написана эльфийскими рунами, но перо держала не рука эльфа, как мне кажется. Да и так уж ли это важно?

Айрин, дрожащими руками прижимая к груди драгоценнейший дар, еле сдерживалась, чтобы прямо тут не уткнуться в древние письмена. Она лишь прошептала слова благодарности, но дракон уже подзывал к себе Брика:

— Ты, юноша, изучал науку исцеления…

— Да, великий.

— Тогда ты поймешь, что я хочу подарить тебе… Вон в том сундуке лежит небольшой флакон… подай мне его.

Выточенный искусным камнерезом из цельного куска горного хрусталя, флакон был драгоценностью сам по себе благодаря прекрасному исполнению. Юноша протянул сосуд дракону, ожидая, что тот подставит одну из когтистых лап.

Челюсти дракона с хрустом сомкнулись, и острые клыки пропороли длинный, раздвоенный язык великого. Брызнула кровь странного золотисто-красного цвета, которая, казалось, не просто сверкала в лучах факела — нет, она, совершенно очевидно, светилась сама по себе, мягким нежным светом.

Что надо делать, Брик понял сразу и без промедления подставил горлышко флакона под струйку крови, стекавшей из раны. Когда флакон наполнился, язык исчез в чудовищной пасти.

— Помнят ли в этом мире, что несет в себе отданная добровольно кровь дракона? — спросил юношу Гранит, на речи которого, разумеется, кровопускание из языка нисколько не сказалось.

— Боюсь, что нет, великий…

— Хорошо, я объясню. Эта жидкость способна вернуть жизнь в мертвое тело… или изгнать ее из живого. И применить ее к телу можно лишь раз. Поэтому, стремясь оживить павшего друга, будь уверен в его смерти — иначе ты убьешь его окончательно. Но тот, кто восстанет из мира мертвых, повинуясь зову моей крови, уже не будет человеком. Он будет… другим. В вашем языке нет слов, чтобы описать разницу… Бери мой дар и используй, если у тебя не останется другого выхода. И помни, только человек может быть спасен с помощью крови дракона… Ни эльф, ни гном, ни орк — и, пожалуй, даже сам Торн не знает, отчего именно на вас, людей, кровь дракона оказывает такое действие.

— Я слышала об этом… — прошептала Айрин. — Добровольно отданная кровь дракона. Сила, долголетие, здоровье… но чтобы принять это снадобье, нужно сначала умереть… Я слышала о том, что такой флакон есть в семье герцога Блэйрского и передается из поколения в поколение уже тысячу лет. Было по крайней мере три достоверных случая, когда отец в этом роду просил сына убить его и после смерти вернуть к жизни чудесным эликсиром…

— Ну и как, помогло снадобье? — несколько ехидно поинтересовался Рон, почти уверенный в ответе.

— Сложно сказать, — пожала плечами девушка, и на ее губах появилась легкая улыбка. — Как правило, сыночек с удовольствием выполнял первую часть просьбы папочки, совершенно забывая про вторую. Каждый хотел приберечь эликсир для себя…

— Будете в тех местах, — снисходительно заметил Гранит, — посоветуйте герцогу использовать содержимое флакона для чего-нибудь более прозаического. Цветы, например, удобрить можно. Мы бессмертны, но кровь… Ох, сильна у людей потребность верить в сказки. Год, ну два… допустим, даже десять лет — а потом этот эликсир уже ни на что доброе не годится. Это ж не вино, что со временем лишь крепнет… да и то, знаете ли, если передержать, стареет и превращается в совершеннейшую гадость. Так что, уважаемый Брик, рекомендую не рассчитывать на передачу флакона наследникам, толку будет немного. А теперь я прошу подойти ко мне почтенного Тьюрина.

Все взгляды устремились в сторону гнома. Настала его очередь получать прощальный дар дракона, и почему-то никто не сомневался, что это будет за дар. Только сам гном, похоже, не предполагал, что сейчас произойдет.

— Почтенный Тьюрин… Прошу тебя огласить тысяча сто тридцать пятый стих Песни… В силу того что я был вынужден долго общаться с вашим народом, я узнал достаточно много. Стих этот не относится к категории тайных, поэтому прошу тебя…

Гном подобрался, став сразу как-то выше. Его лицо приобрело одухотворенное выражение — такие лица бывают у тех, кто молится всей душой. Впрочем, Песнь для гнома была больше чем молитвой. В ней объединилась религия и история, гордость за предков и наука потомкам.

Громко и четко, как будто читая текст с листа пергамента, гном произнес несколько коротких фраз на странном наречии — только Айрин, хотя и с трудом, уловила смысл сказанного, остальные же не поняли ни слова.

— Ты хитришь, почтенный Тьюрин… Я понимаю твое стремление не раскрывать тайну Песни людям и все же позволю себе перевести эти строки. — Дракон несколько замялся, затем чуть виновато продолжил: — Я, конечно, не имею дара стихосложения, да это и неуместно, переводить Песнь гномов на язык людей… но смысл примерно такой:

Тот, кто примет последний вздох

Короля, уходящего в твердь земную,

Право получит венец возложить

На того, кто достоин чести.

— Скажи, уважаемый Тьюрин, верен ли мой перевод? — спросил дракон у гнома, и тот нехотя кивнул. — В таком случае я, как принявший последний вздох короля Дарта Третьего, возлагаю корону третьего колена гномов на твою голову, Тьюрин, сын Струви, поскольку считаю ее достойной венца. В следующих строфах Песни говорится, что новый король должен свершить великое дело, чтобы получить право принять венец. Что ж, дело, что предстоит свершить тебе, гораздо более важно и сложно, чем деяния твоих предков.

— Я… принимаю… этот дар…

Гном говорил так медленно, что казалось, слова прорываются через невидимую преграду. Рон понял, что сейчас Тьюрин поставлен в безвыходное положение. Гранит исполнил часть ритуала, который был для гнома священен, и теперь Тьюрин вынужден закончить обряд, даже если он и не согласен с происходящим.

— Я свершу… то, что должно… и докажу… свое право… на венец королей.

* * *

Дракон задумчиво наблюдал, как гаснет, скрываясь за изгибами тоннеля, свет факела. Они ушли… но Гранит еще встретится с ними.

Редко, очень редко драконы времени получали власть над тем, что и породило их название. Иногда приходило знание будущего — всегда спонтанно, и зачастую не то знание, которое было нужно — Гранит иногда представлял себе огромный сундук, где хранятся свитки с описанием того, что еще не свершилось. Вот открывается тяжелая крышка, и лапа, увенчанная когтями, подхватывает один из них, не глядя и не выбирая. Что окажется в нем — никому не ведомо, но вряд ли в запретном для смертных тексте будут добрые вести. Так было всегда, так будет и впредь.

Дракон слышал, что и среди смертных попадались провидцы, умеющие узреть тайну грядущего. Но людям никогда не удавалось понять главный, сокровенный смысл предвидения, так хорошо известный драконам: никто не должен знать о том, что открылось «видящему». Ибо, как только знание становилось достоянием многих, само время утрачивало нерушимость, становясь изменчивым, непредсказуемым и тем самым опасным. Скажи герою, что в решающей битве он одержит победу, и воин расслабится, на долю мгновения опоздав выхватить меч в критический момент. Скажи человеку, не слишком твердому духом, где и как он погибнет, и человек, возможно, постарается уклониться от встречи со смертью. И ход событий пойдет по новому пути. Но закон суров — все изменения течения времени к худшему.

Гранит знал грядущее, не все, малую часть… Что послужило толчком к рождению «знания» — может, какие-то события внешнего мира, а может, и приход этой четверки, — дракон не ведал. Но недавнее видение, заставшее его, как всегда, врасплох, было мрачным.

Он лукавил, говоря о своей способности видеть мир глазами неживых существ. Картина, представшая перед его мысленным взором, была ясной и четкой, это не взгляд сквозь чьи-то зрачки. Но в тот момент он не придумал ничего лучше этой маленькой лжи, чтобы направить путников к цели… даже не направить, нет — просто подтолкнуть в нужном направлении, совсем чуть-чуть. Смертные должны все сделать сами. А его время придет позже, тогда, когда им действительно понадобится помощь, либо в случае, если они потерпят поражение. Тогда и только тогда он вмешается.

Он знал, что погибнет. Знал, как это произойдет, неизвестно было, лишь когда настанет час его последней битвы, но ждать оставалось недолго. Знал, что отныне судьба его тесно переплетена с судьбами троих людей и одного гнома. Он не мог и не хотел рассказывать им об этом — узнай они, что послужат поводом к гибели последнего дракона времени, возможно, поступят в решающий миг иначе, не так, как начертано в Книге Судеб. И тогда… даже Торн не ведает, что может произойти. Важно одно: что бы ни произошло, оно будет во сто крат хуже, чем его, Гранита, смерть. Он пожил достаточно, и прошедшие тысячелетия порядком утомили его. Он не боялся смерти, которая приходит к дракону лишь в бою — не от старости или болезни, а в схватке ради чего-то достойного… А что может быть достойней, чем защищать этот мир от страшной, смертельной угрозы. Вьюга и Буря покончили с собой — это их право, но его долг будет выполнен до конца.

Века, проведенные в пещере, показались вдруг дракону наполненными глубоким смыслом. Ничто не происходит напрасно, и ловушка, подстроенная подлым предателем, была, видимо, предусмотрена самой Книгой Судеб. Каменные стены, лишившие его свободы, радости полета, сделавшие его жизнь временами невыносимой, — они хранили его все эти годы, хранили для той миссии, которую не он себе избрал и которую не собирался теперь изменять.

Дракон повернул голову, бросая взгляд на каверну в скале — ход, которым он проник сюда. Он не раз за прошедшие века пытался расчистить завал, но каменная глыба успешно противостояла его клыкам и когтям, и он уже утратил надежду на то, что когда-либо удастся пробиться сквозь скалу. Что ж, придется все же справиться с ней.

Гранит мысленно усмехнулся — вот и на нем, драконе времени, начинают сказываться последствия пророческого видения. Прошло уже немало лет с тех пор, как он оставил попытки разбить этот монолит, но теперь стало ясно, что это возможно. Более того, необходимо, а значит, и будет исполнено. Брось он эту затею — и останется жив, жив еще на многие и многие тысячелетия… Но стоит ли того жизнь — каждый день, каждый час из этих вяло текущих тысячелетий он будет помнить о том, что струсил… и о том, что произойдет при изменении Книги Судеб. Хотя полно! Если Сила древнего артефакта вырвется на волю, не уцелеет и сам мир… Так стоит ли покорно ждать развязки? Этот мальчик, безусловно, прав: лучше уж смерть в бою.

Он подполз к стене, сминая сундуки и слыша, как лопаются нити ожерелий и рассыпаются по каменному полу пещеры драгоценные камни.

И вновь, как и много лет назад, когти впились в неподатливый камень. В разные стороны брызнули мелкие осколки — слишком, слишком мелкие. Но дракон знал, что в этот раз он победит…

* * *

Тьюрин шагал уверенно — великий дракон хорошо объяснил путь, его способность видеть сквозь скалы позволила им теперь не петлять, тратя время и отнюдь не бесконечные силы. Выход, разумеется, был не так уж и близко — но память гнома хранила каждый поворот долгого пути. Тяжелый мешок за спиной бородача мешал ходьбе — он не надел корону, предпочтя глухой шлем с тяжелым забралом, надежный, как любое изделие подземного народа. Не стал, в отличие от людей, менять кольчугу или, того хуже, брать ограничивающие свободу доспехи, остался верен и своей секире. Но изрядная толика золота, а также немало крупных драгоценных камней редкой чистоты сделали мешок Тьюрина тяжелым даже для него, что уж говорить о человеке — разве что сэр Сейшел с его богатырским телосложением способен был бы нести такой груз.

Люди же не отказали себе в удовольствии облачиться в гномью сталь. Брик, к примеру, изнемогал под тяжестью кирасы и массивного шлема — спасибо, Рон уговорил его отказаться от полного доспеха, в нем юноша прошел бы всего лигу или две, после чего рухнул бы в полном изнеможении. Айрин подобрала себе прекрасную посеребренную кольчугу, сделанную гномами, но явно не для сородичей — такая вещь подошла бы, скорее, эльфу. Тьюрин оценил не только красоту изделия, но и то, как были пригнаны мельчайшие кольца — эта вещь, пожалуй, удержит и арбалетную стрелу, против которой бессильны любые поделки «мастеров» — людей, в том числе и тяжелые кованые панцири. Из оружия она взяла лишь кинжал — любой меч или топор был для девушки слишком тяжел, да и к тому же она привыкла к своей легкой шпаге. И конечно, как всякая женщина, не устояла перед сверканием изящных драгоценностей.

Даже Рон умудрился найти кольчугу, подошедшую ему по росту. Меч, закрепленный на спине, порядком мешал ему, когда потолок тоннеля слишком уж опускался, и тогда воину приходилось нести оружие в руках. Он не глядя сыпанул в рюкзак несколько горстей камешков из первого попавшегося сундука — в пути им, безусловно, понадобятся средства. И все же чувствовал себя неловко: все время возникало ощущение, будто бы он, благородный рыцарь, запустил руку в чужой карман. Что ни говори, а сокровищница была и оставалась собственностью гномов, а Рон давно уже жил лишь тем, что удавалось заработать с помощью меча. Если бы разрешение прикоснуться к сокровищам исходило только от дракона, он, пожалуй, воздержался бы, но Тьюрин, теперь формально владеющий этим богатством как новоиспеченный король, потребовал, чтобы каждый имел при себе достаточно ценностей — кто знает, не разделит ли судьба путников в самом ближайшем будущем? И Рон подчинился.

Времени прошло совсем немного, но все снова почувствовали голод. Дракон был прав: еда, созданная с помощью магии, не прибавляла истинных сил. Перекусили на ходу — и голод исчез, хотя каждый знал: скоро он вернется. И с каждым разом будет все сильнее и сильнее.

Наконец тоннель уперся в кажущуюся монолитной скалу — но теперь Тьюрин был спокоен — никакой магии, обычная скрытая дверь гномов, открываемая в строгом соответствии с Песней. Он попросил спутников отвернуться — как бы там ни было, но закон остается законом, и людям не стоит видеть того, за что в давние, да и, пожалуй, в нынешние времена ревностные хранители традиций убили бы их на месте.

Несколько минут — и скала медленно отошла в сторону. В открывшееся отверстие светили звезды.

— Скажи, Тьюрин, как вы не замечаете того, что там, в пещерах, вы дышите таким ужасным воздухом?

— Не вижу в нем ничего ужасного, леди.

— Неужели? Стоило этой двери открыться, и я почувствовала, как же прекрасен свежий воздух. Свежий, прохладный, а не спертый, как у вас там, в подземелье…

— Это наш мир, леди. Мы любим его… А как вы переносите все это? — Гном обвел рукой вокруг и уточнил: — Ветер, дождь, снег… гадость. У нас сухо и чисто, тепло, что может быть лучше?

— И все же…

— А чего стоят твари, что бродят тут почитай на каждом шагу?

— Подумаешь, твари… А разве не прекрасны закаты… заснеженные леса… распускающиеся цветы… колосящаяся рожь…

— Рожь? Эт верно… Это прекрасно… особенно в виде кваса, да и в виде хлеба тоже. — Гном облизнулся, вспомнив о том, что последний раз они по-настоящему ели, почитай, сутки тому назад. Утром как-то недосуг было, а потом только эти драконьи… уж не знаешь, как и назвать их, чтоб не ругаться. Толку от харчей этих никакого — вроде полное брюхо набьешь, а через час опять сосет так, что мочи нет.

Гному в этом отношении было тяжелее всего — этот народ всегда был не прочь поесть, и того, что впихивал в себя за один присест низенький крепыш, обычному человеку хватило бы дня на три. Так что сейчас он страдал и даже предложил было идти ночью, но люди, порядком выбившиеся из сил, воспротивились и потребовали привала и ночлега.

Тьюрину оставалось лишь смириться и почти непрерывно жевать остатки драконьих «иллюзий», мало способствовавших насыщению, но дававших какую-никакую работу челюстям.

Наконец признав свое поражение в борьбе с чувством голода, гном сообщил, что намерен поспать: дескать, кто спит, тот обедает. Рон с готовностью вызвался стоять на страже, пообещав разбудить Брика. Тот, разумеется, этого обещания не слышал — давно уж спал без задних ног. Получив, таким образом, «добро», гном тут же захрапел.

Рон подбросил в костер очередную ветку, взметнувшую сноп искр. За спиной раздались легкие шаги.

— Не спится? — спросил он, не оборачиваясь.

— Не спится… — Айрин села рядом и уставилась на огонь. — Мысли всякие в голову лезут. Что нас ждет впереди?

— Кто знает…

— Он знает, — вздохнула девушка. — Я чувствовала, я с самого начала чувствовала, что он все знает.

— «Он» — это дракон?

— Угу. Знает… и ничего толкомне говорит.

— Может, так и надо?

— Наверное. Только от этого не легче.

Рон некоторое время помолчал, собираясь с мыслями. Все равно Айрин не спит, и разговор этот раньше или позже должен состояться. В этой девушке слишком много непонятного, а все непонятное беспокоило его. Тем более сейчас, когда он волею судьбы оказался во главе маленького отряда.

— Я прошу прощения, сания… но мне кажется, что вам стоило бы рассказать мне, кто вы на самом деле.

— Простите?

— Бросьте, Айрин, все вы прекрасно понимаете. Слишком много неувязок в том, что вы рассказали мне. Я знаю Архимага Сандора достаточно давно, чтобы сказка о вас как о новоиспеченной выпускнице школы вызвала у меня доверие. Среди моих знакомых была парочка этих… выпускников. Они даже фаербол толком направить не умели.

— Может, они были просто плохими магами?

— Айрин, школа учит заклинаниям по третий уровень включительно, мне это известно, как и вам. Шестой уровень — это уже магистр. А Пламенных магистров всего с десяток, я знаю всех, кого лично, кого понаслышке — и вы в их число не входите.

— Но…

— Я не закончил. И, кроме того, вы показали нам, случайно или намеренно, слишком много такого, что не укладывается в вашу… э-э… «легенду». Чего стоит один вызов духа земли — только не надо рассказывать сказку о «случайно найденном и прочитанном» свитке. Случайности потому так и называются, что происходят случайно, а не по заказу. А ведь это заклинание уровня… какого?

— Шестого, — вздохнула она.

— Ну вот. И я не хочу опять услышать рассказ о выпускнице школы, владеющей магией на уровне магистра. Так не бывает. Теперь я слушаю… Придумайте, пожалуйста, что-нибудь такое, во что я поверю, ладно?

Молчание постепенно становилось гнетущим, Айрин неподвижно глядела на огонь, Рон не мешал ей собираться с мыслями и не торопил. Он чувствовал, что она скажет правду, может быть, не всю, только часть, но именно правду. Неизвестно, что их ожидает, и тут дело даже не в том, что он должен быть уверен в своих спутниках. Просто полководец, даже если его армия столь мала, обязан хорошо представлять себе способности каждого воина. И умно применять их в нужное время и в нужном месте.

Наконец девушка заговорила…

* * *

— Айрин, госпожа Айрин! Наконец-то я вас нашел! — В открытую створку двери просунулась рыжая голова, принадлежащая отроку лет восьми от роду. Не иначе как еще в кандидатах ходит — с ними, с кандидатами, особо никто не церемонился, используя и как прислугу, и как посыльных — да мало ли у магистров бывает забот, на которые нет ни времени, ни желания. Вот и гоняют мальцов кто за чем — кого на кухню за бутылкой вина, кого в библиотеку за книгой или свитком, а кого и сюда, в подвал, на поиски привилегированной ученицы, с которой сам Архимаг лично проводит занятия. А в подвал малышу, наверное, идти было страшновато — и темно тут, и заблудиться в переходах недолго. Покричишь — найдут и выведут, но ведь стыда не оберешься.

Айрин, правда, ни разу не заблудилась здесь настолько, чтобы звать на помощь, хотя подвалы были куда больше, чем сама школа. Размеры здания, где число учеников в общем-то было всегда более или менее одинаковым, оставались прежними, а вот места для хранения архивов, найденных свитков и артефактов, дневников и мемуаров проживших свой век магистров, да и прочего добра, требовалось с каждым годом все больше и больше. Тем более что ни у кого — ни у вредины Доры, ни у старика эконома, ни тем более у преподавателей — не находилось времени, чтобы хоть как-то систематизировать горы бумажных, пергаментных и даже берестяных свитков, покрытых пылью томов, содержащих иногда мудрость, а чаще глупость и самовлюбленность давно ушедших волшебников. Бывало, конечно, кто-то и брался за это неблагодарное дело, да только надолго никого не хватало — есть же и более приятные занятия, чем при свете масляных ламп копаться в старинных фолиантах. Немало было здесь и других вещей, от вида которых захватывало дух у любознательной девушки. Разными путями сюда попадала посуда — от кое-как обожженных на огне поделок гончаров-самоучек до роскошных сервизов, достойных герцогского стола; статуи и фрагменты барельефов, лишь изредка вылепленные с людей, куда чаще — с разных тварей, причем некоторых из них она даже не могла опознать. Во многих комнатах подземелья стояли припорошенные пылью старинные доспехи, покрытые бороздами — следами былых побед и поражений их владельцев. Айрин не испытывала особой тяги к оружию, хотя ее и обучили владеть шпагой на должном уровне — Пламенному магу (а для всех она по-прежнему оставалась ученицей пламенного факультета, хотя теперь это, пожалуй, было уже простой формальностью) надлежит уметь постоять за себя не только с помощью заклинаний. Пламенные всегда были боевым орденом, и меч в руке был для мага столь же привычен, как и перо. Поэтому она и присмотрела себе шпагу — оружие, может, и не слишком хорошее, но достаточно древнее, чтобы внушать уважение хотя бы своим возрастом. Разумеется, Архимага она поставила в известность о своем намерении изъять в личное пользование один из хранимых в подземелье предметов, да и кто бы возражал — мало ли старого железа скопилось здесь.

Диковинки, привезенные в дар школе благодарными учениками, но не представляющие никакой ценности, тоже отправлялись сюда, в подвал, на веки вечные или до той поры, пока не понадобятся какому-нибудь любителю древностей. Но что-то пока такового не находилось.

Те книги, что использовались в процессе обучения, хранились, понятно, отдельно, и уход за ними был поставлен на должном уровне. Время от времени Айрин удавалось обнаружить интересный текст или свиток, содержащий описание какого-нибудь необычного заклинания, как правило, мелкого или не слишком полезного. Вроде найденного ею недавно заговора, вызывающего, если верить с трудом разобранному тексту, большой, пылающий холодным пламенем шар, способный осветить все вокруг. Вот только работало это «чудо» лишь в полдень да под лучами солнца — а кому нужно в полдень дополнительное освещение… И все же в таких случаях находка представлялась на суд кого-нибудь из магистров, который и решал, вернется ли свиток на прежнее место, чтобы пылиться еще лет эдак с сотню, или займет почетное место в ряду тех, что были включены в учебную программу.

После того памятного дня, когда ее, перепуганную, зареванную девчонку экзаменовали в покоях самого Архимага, прошло уже немало лет. Изменилось многое: девчонку теперь было сложно запугать, да и покои Сандора давно перестали казаться ей чем-то невероятным. Годы были посвящены не только корпению над книгами и практическим упражнениям — несколько месяцев она провела при дворе герцога под присмотром Сандры, герцогини Фабр, — и теперь мало кто посмел бы сказать, что в осанке Айрин отсутствуют признаки истинной леди. Но там, при дворе, ей было скучно. Послушно осваивая секреты макияжа, подбора нарядов и искусство бальных танцев, Айрин все больше и больше понимала глубину той пропасти, которая лежит между ней, ученицей школы Сан, и расфуфыренными дурочками, готовыми целый день болтать о нарядах, мужчинах и перемывать косточки отсутствующим подругам.

Сандор, посылая девушку к герцогине, в глубине души надеялся, что Айрин встретит при дворе человека, с которым захочет связать свою жизнь. Архимаг не был готов сознаться даже самому себе в том, что не очень хочет на самом деле, чтобы его дочь становилась полноценной боевой волшебницей. Врожденная порядочность и верность долгу не позволяли ему как-то ограничивать ее, напротив, он старался дать девушке как можно больше знаний… но при этом мечтал о внуках, а не еще об одном магистре. Магистров, в конце концов, не так уж и мало, а дочь у него, как ни крути, одна.

И поэтому единственное, в чем он позволил себе отойти от правил, было то, что Айрин все еще оставалась формально ученицей, хотя могла бы, пожалуй, сдать экзамен даже на магистра. А магистры редко создают семьи — им обычно не хватает на это времени.

Увы, его надеждам не суждено было сбыться — среди напыщенных придворных не нашлось того, кто заставил бы сердце Айрин учащенно забиться. Возможно, это было закономерно — в мирное время к дворцам стекаются жаждущие теплого местечка, и лишь в грозовые годы в этих залах раздаются шаги настоящих воинов. А девушка, впитавшая в себя сотни книг, посвященных подвигам и свершениям, искала того, кто был бы достоин героев минувших лет.

Поэтому она снова вернулась в школу и, получив право свободного доступа к «сокровищам» столетий, целыми днями пропадала в старых подвалах в надежде найти что-нибудь достойное внимания.

— Госпожа Айрин, вас хочет видеть Архимаг. Говорят, срочно! — Мальчишка пыжился от гордости — еще бы, ему, еще совсем сопляку, дает указание сам Сандор. Айрин лишь усмехнулась, но послушно отложила в сторону толстый том, который она прилежно изучала уже несколько дней подряд, и, взяв лампу, двинулась к выходу.

Сандор был погружен в раздумья и, когда девушка вошла, лишь кивком указал ей на кресло. Айрин села и спокойно принялась ждать, когда магистр соизволит сообщить ей причину вызова.

Уже с год она знала тайну, которую Сандор пытался хранить от нее — герцогиня проболталась. Хотя леди Рэй и была магистром, но ученое звание ничуть не лишило ее женских слабостей, в том числе и полного неумения хранить чужие тайны. Она лишь настойчиво просила Айрин молчать, и девушка заверила подругу и наставницу, что будет нема как рыба. Собственно, это было не так уж сложно — в школе она почти ни с кем не сдружилась, а беседовать на личные темы с преподавателями было не принято.

— Что ж, Айрин… — наконец заговорил Архимаг, и девушка поняла по его тону и взгляду, что разговор для нее будет не слишком приятным. — Что ж… я считаю, что твое обучение в школе завершено…

— Но, ваша честь…

— Завершено. — Старый маг сказал это таким тоном, как будто поставил точку. — Конечно, есть еще немало того, что можно узнать… хм-м… копаясь в пыльных архивах, но… В мои планы относительно тебя это не входит.

Он снова замолчал, и Айрин попыталась подать голос:

— А не позволительно ли мне будет узнать, что входит в планы господина ректора относительно меня?

— Позволительно, позволительно… Ко мне обратился граф Бэр Урман, старший сын недавно почившего Сохо Урмана… с просьбой о… ну, скажем так, о том, чтобы я подобрал ему достойную… хм-м… супругу.

— Я…

— Не перебивай старика. Это хорошая партия для девушки, к тому же граф весьма состоятелен, недурен собой и… редкость, знаешь ли, весьма и весьма неглуп. Поэтому я, все взвесив разумеется, принял решение… э-э… рекомендовать молодому графу твою кандидатуру.

Сандору было нелегко все это говорить, но он, как отец, не мог упустить такой возможности. Предыстория этого события была гораздо сложнее, чем казалось Архимагу, он тоже не знал всего, во всяком случае даже не догадывался, что стал объектом интриги, затеянной герцогиней Сандрой Рэй вместе с упомянутым графом Урманом. В свое время Урман обратил внимание на красивую, хотя всегда несколько грустную девушку, время от времени появлявшуюся на балах при дворе герцога. Граф обратился к леди Рэй и в ответ услышал столь много лестного о юной воспитаннице Архимага, что счел эту красотку вполне достойной графской короны. Как леди Сандра удержалась, чтобы не разболтать графу о родственных связях Айрин и Архимага, ведомо одному лишь Торну, но уверенность Урмана в том, что девушка сирота, оставалась фактом. А значит, не было повода и просить у Архимага руки Айрин.

Сандра Рэй нашла изящный и почти беспроигрышный ход, следствием которого стало высказанное графом желание обрести жену среди выпускниц школы Сан. Разумеется, в этой ситуации было невозможно заранее назвать имя избранницы, но Сандра была уверена, что старый магистр не упустит возможности, тем более что ей хорошо были известны матримониальные планы Учителя. И, конечно, оказалась права.

Архимаг принял все за чистую монету — будучи одним из лучших мастеров в области магии, он мало разбирался в хитросплетениях интриг и попался на удочку легко и сразу. Впрочем, и леди Рэй, и сам Архимаг прекрасно понимали, что партия для Айрин действительно хороша.

— В общем, завтра приезжает граф… и я прошу тебя, девочка, вести себя достойно.

Лицо Айрин пылало от возмущения, злости и обиды. Как это так, ее пытаются выдать замуж чуть ли не насильно, за человека, которого она никогда в жизни не видела… И плевать на то, что он богат, красив и умен, если она когда-нибудь и выйдет замуж, то только за того, кого выберет сама.

— Вы считаете… — Голос ее дрожал, и на глаза сами собой навернулись слезы. — Вы считаете, что если вы… мой отец… то можете распоряжаться мной, как… вещью?

— Ты… знаешь? Кто сказал тебе?

— Ага, значит, это правда! Это не важно, кто мне сказал, слухом земля полнится…

— Хорошо. Так вот, как твой отец, я имею право решать твою судьбу.

— Да не имеете вы такого права, не имеете! — Она кричала, не осознавая того факта, что уже лет пятьдесят никто не рисковал повышать голос на Архимага. — Вы никогда не были мне отцом, никогда! Только учителем, но это же совсем не то! Я взрослая, я сама могу решать за себя, и никогда, слышите, никогда я не выйду замуж вот так… насильно!

— Дочь моя, но ведь этот молодой человек вполне…

— Да наплевать мне на то, каков этот молодой человек! — Она добавила еще пару фраз, живо характеризующих и молодого человека, и самого магистра, и сложившуюся ситуацию. Выражения эти куда более соответствовали придорожной таверне, чем кабинету Архимага школы Сан, но Айрин уже не контролировала себя. — Если я соберусь выходить замуж, то я найду того, кого полюблю!

Магистр нахмурился, хотя и постарался сдержать раздражение. Да уж, не так он планировал тот момент, когда должен будет открыть дочери тайну ее рождения, не так… Что ж, разговор придется отложить, пока девочка не успокоится, а то можно до такого договориться…

— Айрин, думаю, бессмысленно продолжать эту… хм-м… беседу сейчас. Думаю, тебе надо остыть, приходи завтра утром, и мы еще раз, спокойно, обсудим все вопросы. Я считаю, что к моим словам, словам много пожившего человека, ты могла бы…

Его речь была прервана хлопком двери. Айрин ушла. Сандор мрачно уставился на свой заваленный бумагами стол. Возможно, он был неправ, столько лет скрывая от девочки свою тайну, возможно, надо было давно примерить на себя роль отца, и тогда сегодняшний разговор протекал бы иначе. В конце концов, слишком много и сразу свалилось на ее юную головку, девушку можно понять… Да и он, привыкший к общению с умудренными опытом и годами собеседниками, вовсе не знал, как надо разговаривать с юной девицей, да еще и с собственной дочерью. В первый раз Архимага посетила мысль о том, что он упустил в жизни что-то очень важное…

Утром он ожидал прихода Айрин, но она не явилась. Он послал за ней — ее не нашли. Девушка исчезла… И только потом, когда на конюшне недосчитались лошади, старику многое стало понятно.

* * *

— Вот так все и произошло, Рон, — вздохнула Айрин, заканчивая рассказ. — Я просто-напросто сбежала из школы. Взяла шпагу, увела лошадь… Потом долго не могла найти никакого дела. Деньги кончились быстро, хотя я и пыталась экономить, как могла. Боевые маги никому не нужны.

— Ясно… Я много лет знаю Сандора, но никогда даже и представить себе не мог, что у него может быть дочь… да еще такая очаровательная.

— Спасибо…

— И вы даже не пытались послать весточку вашему… отцу?

— Ну почему же, не такая уж я бессердечная… посылала не раз. Только всегда так, чтобы нельзя было определить, откуда послана весточка.

— Думаете, он искал вас?

— Наверное… Кто знает, но я бы на его месте искала.

— Хорошо, Айрин, а что потом? Ладно, вы доказали отцу свое право на самостоятельность. Прекрасно, урок принят. А дальше? Ведь не можете же вы вечно скитаться, вечно прятаться от него… хотя бы просто потому, что вам, как магу, требуется время от времени возвращаться к обучению, а лучше всего делать это в стенах школы, где можно поделиться достижениями и послушать то, что скажут другие. Или ты намерена поставить крест на своем дальнейшем совершенствовании и посвятить жизнь вот этому? — Он обвел рукой вокруг. — Знаешь, девочка, вся жизнь, посвященная странствиям, впоследствии может показаться очень убогой. — Рон и не заметил, как перешел на «ты».

— А ты? Я же много слышала о тебе… Как же, сэр Рон Сейшел, благородный Черный Барс… Один из самых известных в герцогстве наемников, имеющий к тому же кучу принципов и собственноручно установленных для себя самого правил… Бла-арод-ный воин, мать его… А чем твоя жизнь отличается от моей? Ты же тоже бродяга, ни кола ни двора, ни жены, ни детей… Если ты такой умный, что ж сам не осел где-нибудь, не обзавелся семьей? Или бабы не нашел подходящей?

Айрин просто бесилась, а Рона происходящее откровенно забавляло. Тот факт, что девушка столь бурно реагировала на невинную в общем-то тему разговора, свидетельствовал только об одном — эта тема ее всерьез беспокоила, брала за душу, и сама она не раз задавала себе те же вопросы, не находя на них должного ответа.

— Остынь, девочка… Почему же не нашел? Нашел… Только вот чтобы осесть и заняться, к примеру, ведением хозяйства, деньги нужны, и немалые. А я, видишь ли, беден как церковная мышь… — Он поймал взгляд Айрин, брошенный на мешок Рона, в нем сейчас лежали драгоценные камни, стоимость которых было даже сложно оценить. — Ну, был беден… И моя избранница тоже, видимо, придерживалась похожих взглядов. Теперь она замужем за лавочником в Гайсере, у них трое ребятишек и неплохой достаток в доме.

— Ты жалеешь об этом?

Конечно, с педагогической точки зрения, он должен был бы сказать, что жалеет. Что дом, семья — это именно то, что нужно человеку. Он и сам понимал, что девушка не должна посвящать свою жизнь странствиям, даже если странствия эти — во имя благой цели.

— Не знаю… Я порядком устал от работы наемника. Да и богатства мне это не принесло. Наш род давно обнищал, и я, как последний из рода Сейшелов, получил в наследство лишь герб, коня да старый меч… Меч сломался в первом же бою, конь сдох двумя годами позже, поэтому остался только герб. Правда, сейчас я мог бы назвать себя богатым человеком и, — тут он усмехнулся, несколько зло и жестко, — и богатым женихом. Да только прежде, чем я смогу наконец покончить со своей походной жизнью, надо завершить нашу миссию. И я не вполне уверен, что доживу до ее конца.

Рон хотел было сказать еще что-то, но обнаружил, что девушка уже не слышит его. Она спала, прислонившись к его плечу, и ей снился чудесный сон: могучий рыцарь на белом коне приезжает просить ее руки, припадает на одно колено, закованная в стальную перчатку рука медленно снимает с головы шлем, открывая ее взгляду странно знакомую, черную с серебром, шевелюру…

(обратно)

Глава 8 НЕКРОМАНТ. СТРАЖ

Я слушаю звон мечей, время от времени поглядывая на поединок Лэш и мастера Улло. Мой страж работает двумя клинками, как и ее противник, — за два последних дня звуки сталкивающегося металла стали привычными.

На Лэш надета кольчуга, ее тонкие руки охвачены стальными наручнями, а стройные ноги защищают изящные, выкованные для женщины поножи. Мастер Улло сам выбирал для нее доспехи, хотя и покривился вначале: мол, не женское это дело носить броню. Сам он предпочитал драться, будучи обнаженным до пояса, и сейчас пот блестел на его рельефных мускулах, сделавших бы честь любому мужчине… любому, кого интересуют эти внешние эффекты.

Лэш необходима тренировка — все достоинства стража не стоят ничего, если он не умеет держать в руках оружие. Конечно, и Учитель, мир его праху, и я могли бы показать ей пару приемов, и показали, конечно, но меч и магия — не слишком совместимые понятия, поэтому потребовался мастер меча, который смог бы превратить эльфийку в настоящего стража, смертельно опасного для любого, дерзнувшего замыслить недоброе в отношении ее хозяина. И мне пришлось ехать в ближайший город и искать там опытного бойца. Не хочу вспоминать, чего мне стоило заставить Лэш остаться в доме — это был один из приказов, который страж упорно не хотела исполнять. В конечном счете, разумеется, я настоял на своем, благо подчиняться она мне все-таки обязана.

Училась она быстро — даже я, не будучи любителем фехтования, уже видел, что мастеру приходится нелегко. Стражи учатся быстро, они не умеют забывать, к тому же ее тело сейчас просто создано для боя и любые пригодные для этого навыки приобретаются ею мгновенно.

На доспехах и шлеме настоял, конечно, я. Разумеется, без тяжелого железа страж может действовать быстрее, но это уже вторично. В первую очередь я хотел, чтобы она выходила из любой схватки целой — не слишком приятная работа штопать повреждения на неживом теле, ее раны не зарастают так, как у обычных людей, — тут потребна магия, а Сила нужна была для других целей. Поэтому придется ей привыкать.

Лэш сделала очередной выпад, и на правом бицепсе мастера заалела царапина. Я отдал ей ясный и однозначный приказ — никаких ран, никаких травм. И уж тем более не убивать — мастер Улло пока мне нужен. Пока…

Я с удовольствием вспомнил вчерашнее утро, когда представил этому рубаке его ученицу. В его глазах была такая обида! Еще бы, он ведь считал себя опытным фехтовальщиком, мастером боя — и на тебе, обучать девчонку. Ну он-то с самого начала знал, что речь идет о женщине, в конце концов, сам подбирал кольчугу, но, увидев, похоже, решил, что имеет дело с ребенком. Думаю, к сегодняшнему вечеру он уже переменил мнение.

Лэш дралась спокойно и сосредоточенно — это людям свойственны такие второстепенные эмоции, как азарт, ненависть, страх и прочая дребедень. В бою побеждает точный расчет и хладнокровие, а уж с хладнокровием-то у Лэш было все в порядке… Звучит как каламбур, для тех, конечно, кто знает истинное положение вещей.

Наконец мастер выдохся окончательно и, отсалютовав Лэш клинками, присел на ступеньки рядом со мной, отдуваясь и истекая потом.

— Вот чертовка! — В его голосе сквозит искреннее восхищение. — В другое время я бы голову отдал за то, что она не человек.

— А она и не человек… — спокойно отвечаю я. — Она эльф. Лэш, сними шлем…

Страж покорно стянула с головы железный колпак. Разумеется, никакого забрала — зачем сужать обзор стражу, тем более что рана в глаз для нее не смертельна и даже не опасна. А вот мозг беречь стоит, хотя и на нем свет клином не сошелся. Теперь Улло впервые увидел ее уши, выдающие ее происхождение так же ясно, как чешуя с крыльями характеризует дракона.

Я, конечно, отнюдь не собирался сообщать мастеру все как есть. Во-первых, потому, что он, как и любой слишком возомнивший о себе правдоискатель, тут же бросится в драку, и, во-вторых, просто по привычке — Учитель в свое время не раз обращал мое внимание на то, что слишком много говорить вредно для здоровья.

— С ума сойти, у нее даже дыхание не сбилось! — восхитился мастер.

«Еще бы оно сбилось, — подумал я про себя. — Лэш вообще не дышит, то, что он видит, всего лишь маскировка, декорация…»

— Мы мало знаем о способностях эльфов, — высказался я с глубокомысленным видом.

— Да уж… — Улло смахнул с плеча капли пота. — Жарко сегодня… скажите, хозяин, а вы что, никогда не снимаете перчатки? Упрели небось?

Настроение у меня испортилось, хотя он, возможно, и не хотел меня задеть. Конечно, ритуал слияния разумов опасен, и его последствия могут быть самыми пренеприятнейшими. То, что я отделался лишь руками, — не более чем просто везение. Большое везение, скажем так. Мог и вообще превратиться в какого-нибудь урода. А то, что теперь руки по локоть покрыты чешуей и пальцы заканчиваются впечатляющими когтями, так это не беда. Малая плата за то, что я приобрел. На что похож был Учитель к концу ритуала, я и вспоминать не хочу. Тошнит.

А приобрел я немало… и сложно сказать, кто я сейчас больше — ученик Берг или Учитель. Наверное, все же ученик… По крайней мере, мыслю я, как тот же самый Берг, что корпел над книгами без особого к тому стремления еще несколько дней назад. Но теперь у меня немного другая память, я все еще помню свое детство и первую встречу с Учителем, но я помню и его детство, помню, как свое… Воспоминания накладываются одно на другое, и некоторые моменты я вижу сразу с двух сторон — забавное явление. Но воспоминания — это так, мелочь. Важно другое — я знаю и умею все, что знал и умел Учитель… Вернее, не так. Знаю все, а умею больше — слияние разумов сильно повышает способности к магии, особенно если они есть у обоих, — и я уверен, что сейчас вряд ли найдется маг сильнее, чем я. Я знаю содержание книг, даже тех, к которым еще не прикасался, и умею применить эти знания. Мне стали известны планы Учителя в отношении Чаши, более того, теперь это мои планы… и не важно, что неделю назад мне было наплевать и на власть, и на деньги, — теперь у меня другие желания, мои… и немного не мои.

— Язвы, — пожал я плечами, отвечая на вопрос мастера. — А перчатки пропитаны лекарством.

— А девчонка хороша, — вздохнул он мечтательно. — Знаете, хозяин, мне же ее, по сути, и учить-то больше нечему. Все приемы, что я ей показал, она уже лучше меня знает. И применяет успешно. — Он скосил взгляд на царапину, которая перестала кровоточить, но наверняка напоминала о себе.

— Она способная, — заметил я равнодушно.

— Ага. А в постели небось тоже… способная? При мысли о постели к горлу подступила тошнота. Я один раз попробовал заняться этим с Лэш — надеюсь, более гадких воспоминаний в моей жизни никогда не будет. Нет, она, конечно, не отказала… но вы пробовали когда-нибудь заниматься сексом с русалкой? С холодной, мокрой, скользкой, бр-р… Так вот, это было еще хуже… Мало того что совершенно холодная, так еще и абсолютно равнодушная… отвратительно, тем более что мне было с чем сравнивать. Тогда, после этого крайне неудачного и неприятного эксперимента, я отправился в город и купил двух молодых рабынь, благо сундук с золотыми марками теперь оказался в моем распоряжении. Конечно, этим двум девушкам было далеко до эльфийки, какой она была тогда… в первый раз. Но и то, что получилось, не шло ни в какое сравнение с этой холодной… рыбой. Одна из них, черненькая, была весьма и весьма неплоха… Может, и не стоило ее убивать пока, но я снова не сдержался. Теперь они лежат в ваннах с раствором, который предохраняет их от разложения. Из девочек получится пара неплохих зомби… когда время придет.

— Она во всем способная…

— Странно все это, — задумчиво пробормотал он.

— Что?

— Ну, это вот. Девка эта… Я, кстати, об эльфах много чего слышал. И с людьми они обычно любовь не крутят. Да и еще… Я, к примеру, слышал, что здесь живет старик-отшельник, нелюдимый и одинокий. А тут вы распоряжаетесь как у себя дома. Странно… И старика-то не видно, вот в чем вопрос, а? А с деньгами у старика, говорят, проблем не было… тоже интересно, верно?

Угу, есть такая фраза: «Умный-умный, а дурак». Это про него… Держал бы свои соображения при себе, прожил бы дольше. Немного. Разумеется, в мои планы ни в коей мере не входило отпускать его живым, но по крайней мере еще пара дней была бы его. С другой стороны, если он научил Лэш всему, что знал, зачем он мне нужен? Мало ли, еще убежать попробует. Вряд ли получится, но все одно — беспокойство. И вообще, когда человек начинает задавать слишком много вопросов, ему следует укоротить язык. По самую шею.

— Лэш! — позвал я, чуть повысив голос. Необходимости в этом особой не было, поскольку она, как и положено, была рядом, но мне хотелось некоторой картинности, что ли. — Лэш, этот человек мне больше не нужен.

Мастер Улло, надо отдать ему должное, все понял совершенно правильно, то есть у него ни на мгновение не возникла мысль о том, что сейчас ему сполна заплатят и отправят восвояси. Он понял, что сейчас его будут убивать. И реакция у него была великолепной — я еще не закончил фразу, а он уже взлетел со ступенек и готовился встретить атаку Лэш, которая спокойно шла на него, поднимая оружие.

Теперь, когда была получена команда, Лэш уже не сдерживала ни свои реакции, ни новоприобретенное умение владеть мечами. Спустя несколько секунд в глазах у мастера появилась тоска — он осознал, что сопротивляться ему недолго. Он еще пытался уйти в глухую защиту — совершенно неэффективный прием в стычке с не знающим усталости стражем, но не помогло и это.

Стальной вихрь пробил его оборону, и мастер отпрянул назад, зажимая рассеченное на пару пальцев вглубь левое предплечье. Пальцы раненой руки разжались, выпуская глухо звякнувший о камни клинок. Мгновение — и он не сумел отбить очередкой выпад, а набухшая кровью полоса пересекла мускулистую грудь.

— Не изруби его на куски, Лэш! — прикрикнул я. — Он нам еще пригодится. Тело хорошее, зомби выйдет что надо.

Улло зарычал от бессильного бешенства, а затем…

Все-таки он был мастером. Не знаю, лучшим ли, как говорил он сам, или просто весьма и весьма неплохим. Во всяком случае, умирая, он явно решил продать жизнь подороже. Движения и его, и Лэш были так быстры, что я едва успевал их заметить.

Раз… И его правая рука бросает меч и ныряет за пояс штанов.

Два… Лэш делает выпад правой, но мастер уклоняется от лезвия.

Три… Он выбрасывает руку вперед, что-то блестящее срывается с его пальцев и летит ко мне.

Четыре… Правая рука Лэш еще в движении, и она не может остановить предназначенный мне нож клинком. Она принимает его в плечо.

Пять… Ее левая рука вгоняет меч в живот мастеру. По самую рукоять.

Шесть… Правая рука, ничуть не утратившая подвижности, пронзает сердце. Этот удар уже лишний, он и так мертв.

Я встал со ступенек и потянулся. Где-то в глубине души теплилась крохотная искорка благодарности к стражу, принявшей на себя предназначенный мне удар. Совершенно неуместное чувство — она ведь именно для этого и создана. Эльфийка спокойно смотрела на меня, ожидая приказаний, совершенно не обращая внимания на торчащее из плеча лезвие.

— Ладно, Лэш. Отнеси-ка его в ванну и залей раствором из бочки с синей крышкой. А потом займемся твоей раной.

Без усилий подняв труп мастера Улло, страж скрылась в доме.

(обратно)

Глава 9 НАЕМНИКИ. ПОИСКИ

— Безнадежно! — Рон с такой силой опустил кружку на стол, что Айрин всерьез испугалась — вот сейчас кружка расколется и пиво зальет ее костюм.

Они сидели в таверне «Дракон и меч», действительно весьма и весьма приличной. Разумеется, проводник получил от хозяина должную мзду за то, что привел клиентов, но это было в порядке вещей. Сами господа и проводник расстались несколько дней назад весьма довольные друг другом. Рон — тем, что их лошади оказались в целости и сохранности, так же как и остальные вещи. Охотник — тем, что в качестве награды получил уже ненужную Рону кольчугу, цена которой была раз в двадцать выше, чем оговоренная заранее плата проводника.

Прошло больше недели с тех пор, как они прибыли в городок, преисполненные гордости от возложенной на них миссии, и тут же развернули кипучую деятельность. Вернее, попытались развернуть — по мнению Рона, поддержанного остальными, идти на мага вот так, вчетвером, было просто форменным самоубийством. Особенно учитывая тот факт, что маг наверняка окружен армией зомби.

Поэтому следовало собрать достаточно сильный отряд, тем более что денег на наем людей у них было в достатке. Рон лишний раз поразился шутке судьбы — сначала он упрямо отказывался принять предложение Драйгара, затем, по стечению обстоятельств, возглавил его же отряд, а теперь и вовсе оказался на месте этого известного искателя приключений, пытаясь завербовать наемников для благого дела. Только у Драйгара это лучше получалось.

Два дня Рон убил на то, чтобы встретиться с мэром Кадруса — не так уж и легко оказалось пробиться сквозь армию помощников, советников, писарей всех мастей и прочую шваль, хотя в конечном счете несколько монет, сунутых в нужный момент и в надлежащие потные ладони, сделали свое дело. Рон пытался было убедить мэра в том, что необходимо послать воинов на поиски таинственного мага. А воинов в городе хватало — и городская стража, и расквартированный здесь же отряд герцогской гвардии, призванный хранить мир в Кадрусе и его окрестностях.

Как стражники, так и гвардейцы при молчаливой поддержке мэра предпочитали хранить мир в местных тавернах, набираясь крепким пивом до полной невменяемости. Если что и нарушало тишину в городе, то как раз выходки пьяной солдатни, — впрочем, надо отдать должное, когда следовало оттащить на дыбу карманника или лиходея, промышлявшего грабежом на темных улицах, делалось это быстро и эффективно. Поэтому в городе в целом было спокойно, и мэр отнюдь не собирался это спокойствие разрушать.

— Да, как же, Лорд Драйгар, помню, помню… Да, я послал ему предложение и задаток, он ответил согласием… Нет, я, разумеется, не буду требовать деньги назад, тем более если верить вашим словам… Да верю я, верю, простите старика, просто привык к этой фразе… не с кого, в общем, требовать… Нет, ваши услуги не нужны, после Серого Паладина здесь, знаете ли, мертвяков уже не видели…

Низенький толстенький человечек, волею судеб и приказом герцога ставший мэром этого небольшого городка, был заметно не рад приходу наемников. Он и так выложил из городской казны немало полновесных монет, чтобы заполучить известного бойца, выложил не скупясь, при первой же угрозе паники среди окрестных сел. Не его вина, что появился Серый и мертвяки были уничтожены, а деньги, стало быть, потрачены зря. С другой стороны, Драйгара нет в живых, а монеты он получал без всякой расписки, слову Лорда Драйгара можно было доверять… А значит, в отчете герцогу сумму можно будет слегка завысить, скажем, марок на двадцать — и не слишком нагло, и душу греет.

— Паладина здесь действительно видели. Недалеко была деревня… Знаете, Черная Смерть… В общем, когда пошли жечь ее, так его и видели… Откуда я знаю, он что, с живыми когда-то говорит? Шел куда-то… а вы ж знаете, раз уж он пришел, то не уйдет, пока дело сделано не будет. А раз ушел, то и делу тому, стало быть, конец.

А вот появление этих возмутителей спокойствия мэра не радовало. И главное, не выставишь же их из города просто так, без повода. А если и повод найдется, все равно не выставишь — ладно гном, с ним можно особо и не церемониться, но этот сэр Сейшел все-таки благородный рыцарь, нельзя ж его, как холопа, за ворота… Даже если и хочется.

Да и девчонка эта, неизвестно, какая из нее волшебница, но проверять что-то неохота. Бона в Малом Погорюе попробовали поругаться с магом.. и где он, Малый Погорюй? Ладно хоть маг дал людям уйти, дома-то отстроить можно… Нет уж, ссориться с Пламенной не стоит, определенно не стоит.

К тому же эти наемники рассказывают столь несусветную чушь… Чего стоит одна сказка о восьмом драконе, или они думают, что он, мэр, вообще из ума выжил на старости лет? Не говоря уже об этой, как ее, Чаше Торна… Даже мамки своим ребятишкам байки рассказывают, более на правду похожие.

— Помилуйте, сэр рыцарь… как я могу отпустить стражников? В округе, знаете ли, и разбойнички, бывает, пошаливают… Да и грифона опять-таки намедни у Серого Лога видели… Нет, нет, сэр рыцарь, помощи нам не требуется, люди мои обучены и сами справятся… А вот ежели вам какая помощь понадобится, ну припасами там али лошадьми, так вы не стесняйтесь, ужо наскребем сколько надобно-то…

* * *

Обозленный Рон, так ничего у мэра и не добившись, принял-таки решение пойти по пути самого Драйгара, то есть объявить клич, на который, как он предполагал, рекой стекутся к нему искатели приключений и наживы. Но и тут его ждал полный провал.

— Это безнадежно, — повторил он. — Никого, представляете? Никого, кто согласился бы пойти с нами.

— А я не удивлена, — пожала плечами Айрин — С вашим-то красноречием, мой рыцарь…

— Что вы хотите этим сказать, леди? — нахмурился Рон.

— Ах, ах, какие мы серьезные… Как вы там речь держали, дайте вспомнить… Ага, «Друзья, наверняка мы погибнем, но в память о нас, о нашем подвиге, сложат легенды». Я ничего важного не упустила?

— Я не могу людям лгать прямо в глаза.

— Отвернулся бы… А тот, которого я привела? Чем он тебе не подходил? Ростом, как полтора тебя, и с оружием, похоже, знаком не понаслышке.

— Он отказался…

— Угу… Он, помнится, спросил, много ли шансов вернуться живыми. Ты что ему ответил, Рон?

— Ну… это… ну, сама же слышала. Сказал, что шансов нет почти.

— Если бы ты хотя бы сказал, что их «немного», он наверняка согласился бы. Пойми, Рон, таких, как ты или Драйгар, что идут на дело исключительно ради самого дела, сейчас почти нет. Разве что при дворе можно встретить таких… паладинов, да только и там я их что-то не видела. Наемникам же нужно не только золото, но и возможность его потратить. А мысль о том, что полученное от тебя золото будет лежать где-то там, среди их гниющих костей, так эта мысль, знаешь ли, большинству не по душе.

Злость Рона куда-то ушла, осталась лишь глухая тоска и какое-то опустошение в душе. Он исподлобья посмотрел на волшебницу и пробурчал:

— Да пойми же ты, девчонка, не могу я звать людей на верную смерть и даже не сказать им об этом.

— Да почему ты вообще вбил себе в голову, что мы на смерть идем?

— Не я вбил, а дракон. И вообще, сама посуди… Ведь Чашу охраняют не люди, сама понимаешь. И чтобы справиться со стражами, нужны немалые силы. А силы эти обернутся против нас, если мы столкнемся с этим магом до того, как он приблизится к Чаше.

— Знаешь, Рон, я столько о тебе слышала, и никак не могу понять — с самого начала нашего похода ты, как бы это сказать, постоянно во всем видишь только плохое. К чему бы это?

— Не знаю… может, я старею?

* * *

На скамью рядом с Роном шумно бухнулся Тьюрин, аккуратно поставив на стол сразу четыре кружки с пивом, одну из которых тут же жадно высосал. Затем, смахнув с бороды пену, он сообщил:

— Никто из гномов с нами не пойдет.

— Ты же король, — усмехнулся Рон. — Прикажи!

— Ты не понимаешь, — на удивление мягко пояснил гном. — Я пока не король и не имею права приказывать. Лишь когда я совершу дело, достойное Песни, лишь тогда я получу право… назвать себя королем.

— А корона что, ничего не стоит?

— Пока не сделано дело, это просто хороший шлем с золотым ободком и горстью блестящих камней. Не больше. — Он помолчал и огорченно добавил: — К тому ж никого из родичей сейчас здесь нет, а искать их — дело месяца, а то и больше. Родичей я, может, и уговорил бы.

Рон понимал, что дипломат из него никудышный. По правде сказать, на гномов он рассчитывал всерьез — воинами те были отменными, ненависть к отродьям черной магии у них была врожденная, а страстная любовь к золоту и драгоценным камням нередко затмевала инстинкт самосохранения. Три или четыре десятка подгорных воинов, и у их кампании имелись бы некоторые шансы на успех. Небольшие, но все же.

А теперь надо идти как есть. И тянуть нельзя: хотя дракон и говорил о нескольких неделях, но одна из них уже прошла, началась вторая, а они так и не сдвинулись с мертвой точки. Можно, конечно, попытаться при дворе герцога найти пару-тройку паладинов, готовых к подвигу во имя прекрасной дамы или по другим каким причинам, да и леди Рэй чем-нибудь, да помогла бы, но на это времени не было — до столицы добираться дней двадцать. А до школы Сан — и того больше… Конечно, помощь магов была бы очень удачным решением, но и туда они бы не успели даже в самом лучшем случае. В запасе у них не так много времени, а этого пресловутого мага надо же еще и найти.

— Ладно, друзья… — вздохнул Рон. — Думаю, засиделись мы здесь…

— Какой «засиделись»! — возмутился гном, хватаясь за кружку, — Я вон только за пиво принялся, а еще и не жрамши сегодня.

— Да не о том я. Пора нам, пожалуй, завтра выступать. Вчетвером так вчетвером.

— Пора так пора, — кивнул гном. — Сейчас пиво допью, закушу чем-нибудь да пойду Брика искать.

— Добро…

— Есть у меня одна мысль, мой рыцарь… — задумчиво сказала Айрин. — Не выходят из головы слова мэра о грифоне, которого видели… где ты говорил, у Серого Лога?

— И что?

— Возможно, это нам поможет.

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Происхождение грифонов, гиппогрифов и мантикор доподлинно неизвестно, хотя из ряда источников можно сделать выводы о том, что эти и им подобные создания были результатом экспериментов темных эльфов (некромантов) в эпоху бешеного солнца.

Гиппогрифы, будучи формально помесью коня и орла, унаследовали от обоих прародителей их наиболее примечательные черты — внешне они напоминают лошадей, хотя и с несколько измененными пропорциями, имеющих огромные оперенные крылья. Летают плохо, но в то же время грациозны и могут, по сути, считаться самым удачным из творений некромантии, если судить об эстетической стороне вопроса. Травоядны. Ограниченно разумны, способны понимать речь, однако говорят плохо и неохотно, их речь невнятна, малоразборчива, набор фраз сводится в основном к элементарным понятиям. Неагрессивны. Широкого распространения не получили, поскольку не представляют интереса ни как бойцы, ни как средство передвижения. Иногда содержатся при герцогских и королевских дворах в качестве живых диковинок.

Мантикоры были и остаются самыми опасными после стражей творениями некромантии (ряд источников утверждает, что мантикоры были созданы самим Торном еще до появления темных эльфов и использовались в качестве бойцов, но впоследствии вышли из-под контроля). Существо напоминает льва, имеет кожистые крылья и сегментарный хвост, оканчивающийся жалом. Яд мантикоры не является ядом в истинном значении этого слова, скорее это подобие сильнодействующего желудочного сока, вызывающего быстротекущее разложение. Согласно легендам, стае мантикор удалось победить даже дракона, хотя и ценой больших потерь. Хищники; чрезвычайно агрессивны. Летают быстро, но на незначительные расстояния. Нападать предпочитают сверху, хотя и на земле очень опасны. Считаются ограниченно разумными, хотя говорить не умеют. Средняя продолжительность жизни — около четырехсот лет. На практике мало кто из мантикор доживает до старости, их агрессивность в отсутствие достойных противников находит выход в столкновениях с себе подобными. Яд мантикор на них самих не действует.

Грифоны, являясь гибридом льва и орла, были продолжением проводимых темными эльфами экспериментов по скрещиванию агрессивных видов. Их цель была получить идеальногобойца, необходимого при штурмах горных крепостей гномов. Несмотря на то, что эти эксперименты являются наивысшим успехом некромантии, сами темные эльфы оценивали появление грифонов как свой провал. Прежде всего потому, что эти хищники, обладая сравнимым с человеком разумом, стали одними из злейших врагов некромантов вообще и темных эльфов в частности. Грифоны имеют тело льва (в задней части), постепенно переходящее в птичье. Передние лапы по форме соответствуют птичьим, голова покрыта жесткими перьями и имеет клюв. Перья на голове, груди и крыльях являются хорошей защитой и практически непробиваемы для холодного оружия, в то же время средняя и задняя части тела в достаточной мере уязвимы. Летают очень хорошо, способны долго нести груз, равный весу собственного тела. Будучи разумными, крайне высоко ценят независимость, поэтому не известно ни одного случая о порабощении грифона. Имеют иммунитет к магии контроля. Всеядны, хотя предпочитают мясо. Хорошие бойцы, в схватке используют с равной эффективностью клюв, когти передних и, реже, задних лап, ороговевшие края маховых перьев, действуя ими подобно мечам.

В 9356 году король Варгус Третий использовал в битве с эльфами отряд грифонов и всадников на гиппогрифах. Попытка потерпела неудачу — высокомерное обращение короля вынудило грифонов оставить его армию, а недостаточно подвижные в воздухе гиппогрифы были уничтожены эльфийскими стрелками, после чего армия людей была наголову разбита.

Последние свидетельства очевидцев появления мантикор датируются серединой прошлого века, немногочисленное поголовье гиппогрифов сохранилось в Древнем лесу (под присмотром эльфов). Отдельные экземпляры грифонов были замечены в герцогствах Фабр и Блесс, где они объявлены вне закона, а также в Ничейных землях и в районе Седых гор.

(Бестиарий: грифоны, гиппогрифы, мантикоры. Школа Сан)

* * *

Отряд двигался рысью, оставляя за собой лигу за лигой. Они ехали втроем — гном выразил определенное неудовольствие предстоящей скачкой и был, к собственному глубокому удовлетворению, оставлен в гостинице — присматривать за имуществом. Люди поехали налегке, оружие и небольшой запас провизии составляли весь их багаж.

Рон достаточно хорошо знал дорогу — в этот раз проводник не требовался. Герцог уделял много внимания состоянию дорог, и хотя мостили их только в столице, в провинции тоже не сидели сложа руки, установив указатели, не дававшие путнику сбиться с пути. Если он, конечно, умел читать.

Сэр Сейшел успел снова встретиться с мэром, в основном только чтобы убедиться, что тот не кривил душой, рассказывая о грифоне. Но мэр заверил рыцаря, что говорит истинную правду, и даже точно сообщил, когда именно грифон был замечен у лесной деревеньки. Событие это произошло совсем недавно, что полностью устраивало Рона. Конечно, вряд ли Айрин удастся договориться с независимой полуптицей, но в их ситуации выбирать не приходилось. К тому же выступать против некроманта и его армии — а в том, что армия всенепременно будет при этом присутствовать, Рон не сомневался ни на мгновение — было самоубийством независимо от числа бойцов… если, конечно, где-нибудь в окрестностях не затерлась пара-тройка имперских легионов или, на худой конец, несколько сот гвардейцев герцога. Мысленно он уже не раз усмехался собственной идее вербовки сторонников — все взвесив, рыцарь пришел к выводу, что победить они могут только хитростью. А вот помощь грифона, способного лететь часами и видящего не хуже орла, одного из своих предков, была бы неоценимой.

Сам Рон был наслышан об этих существах, однако относился к слухам, как ко всему, с чем лично не сталкивался, с определенной долей недоверия. Правда, после встречи с драконом он был уже готов поверить во что угодно, поэтому безо всяких споров принял предложение Айрин.

Кавалькада миновала очередную деревушку, обратив внимание на склоненные в поклонах фигуры крестьян. Деревушка была небольшой, но дома выглядели ухоженными, а их обитатели — даже зажиточными. Вообще, в этой части герцогства люди жили куда лучше, чем там, за перевалом… Может быть, поэтому именно в тех краях Драйгару всегда так легко удавалось набирать добровольцев для своих походов. Сытый человек, живущий в хорошем доме, не очень-то охотно берется за меч, во всяком случае, пообещать ему надо что-то весьма и весьма стоящее. Конечно, рыцарь понимал, что в части красноречия до Драйгара ему ой как далеко, но подозревал, что здесь и сам Лорд вряд ли нашел бы достаточно сподвижников.

Пока кони несли их все дальше и дальше, Рон пытался вспомнить все, что он знал о некромантах. Картина получалась не вполне обнадеживающая. Будучи сами по себе сильными магами, некроманты всегда и с удовольствием использовали в бою только им одним подвластные силы — армию мертвых. Зомби вообще бойцы неважные, хотя многие их боятся, в том числе и солдаты. И все же их дьявольская живучесть играла свою роль.

С другой стороны, тело зомби знало и умело не больше, чем тело человека, пока он был еще жив. Из трупов воинов получались неплохие и в чем-то даже опасные противники, в то время как бывший крестьянин серьезной угрозы не представлял. Конечно, необученные противники смогут победить опытного бойца, если их, противников, много, поэтому относиться к зомби следует с осторожностью.

Этот некромант будет прорываться к Чаше… а ее охраняют. Дракон не знал, кто именно охраняет сокровище, но в том, что стража будет сильная, Рон не сомневался. А следовательно, и некромант примет меры. Можно ожидать по крайней мере сотню зомби… нет, наверняка больше, сотня хороша против людей, если трое-четверо на одного, но не против тварей, которые сторожат Чашу. Ведь среди них могут оказаться любые создания, одни тролли чего стоят…

Конечно, было бы самым умным дождаться того момента, когда зомби вступят в бой с охраной, и попытаться в суматохе убить темного мага. Но ходили слухи, упорные слухи, что убить мага непросто. Впрочем, это можно было уточнить…

— Айрин-сан! — обернувшись, крикнул Рон, переводя уставшего коня на шаг. Девушка, догнав его, тоже придержала свою кобылу:

— Слушаю вас, мой рыцарь.

— Айрин, у меня есть вопрос… Говорят, что убить мага почти невозможно. Это верно?

— Ну почему ж… Только если сразу. Опытный маг зарастит любую рану в считанные мгновения. К тому же всегда может использовать заклинание призрачных доспехов, оно хоть и действует недолго, но защищает от всего.

— А из лука?

— Если он не будет ожидать нападения, но и тогда… Да я могу показать.

Она извлекла свой чудовищный арбалет и, остановив лошадь, спрыгнула на землю. Заинтересованный происходящим Брик тоже остановился и принялся наблюдать за действиями девушки.

Айрин старательно зарядила все пять болтов, после чего протянула арбалет Рону и, отбежав на два десятка шагов, приказала:

— Стреляй в меня!

— Айрин, ты сошла с ума?!

— Нет, стреляй, не бойся.

— Девочка, твоя кольчуга не выдержит удара арбалетного болта, будь она выкована хоть самим Торном. Я не стану…

— Рон, мы же говорили, кажется, о магах? Я знаю, что ты не попадешь в меня, поэтому не бойся. Ну же!

Рыцарь медленно, с неохотой поднял арбалет, прицелился, затем снова опустил оружие:

— Не могу.

— Неужели ты считаешь, что я хочу быть убитой? — ехидно поинтересовалась волшебница. — Да, забыла сказать, стреляй навскидку, как можно быстрее. Я же говорила, что маг может быть поражен стрелой, только если не видит стрелка. И не спорь больше, не стоять же нам здесь весь день…

Рыцарь отрицательно покачал головой:

— Я верю тебе, девочка. Ты меня убедила. Ладно, поехали дальше…

— Нет, Рон. — Ее голос стал на удивление серьезным. — Ты должен убедиться по-настоящему. Пойми, в бою ты, возможно, забудешь о моих словах и потеряешь несколько мгновений на заведомо проигрышном деле. Эти мгновения могут стать роковыми. Для тебя, для всех нас. Некромант не будет стоять и ждать, пока ты соберешься напасть. Он нападет первым, не сомневайся. Считай это… тренировкой. И имей в виду, я отвечу ударом на удар. Ты можешь быть в этом уверен.

Рон почувствовал, как в нем вспыхивает злость. Эта девчонка хочет дырки в теле? Хочет раздробленных костей? Она все это получит сполна!

Стрелком он был отменным и, хотя и считается, что из арбалета в цель попадет любой, у кого есть хотя бы один глаз, на самом деле это оружие требовало немалого искусства. Но вот так, в упор, да еще по неподвижной цели… Арбалет стремительно взлетел, и тетива зазвенела — Рон все же целился ей в левую руку, хотя и подозревал, что ошибись он хоть на палец — и тяжелый железный болт раздробит кость.

В последнее мгновение он успел заметить, что волшебница сделала короткий и странный жест правой ладонью.

Он промахнулся.

— Ну же, продолжай! — воскликнула она весело.

Рон на мгновение замер. Это было невозможно, и тем не менее это произошло. Можно, конечно, списать все на незнакомое оружие, но он-то воин, обученный владеть всем, чем угодно. Такого промаха у него не случалось лет десять, а то и больше.

Уже не задумываясь о последствиях, Рон молниеносно один за другим выпустил оставшиеся болты, стараясь все же, чтобы стрелы не задели жизненно важные органы.

Он не попал ни разу.

Еще не успев полностью осознать этого факта, он вдруг понял, что под ним уже нет лошади. Вернее, конь стоял там, где и раньше, а вот сам он, вместе с разряженным арбалетом, летел по воздуху… летел, пока не врезался головой в копну сена.

Когда рыцарь, отплевываясь, выбрался из копны, то увидел прямо перед собой улыбающуюся волшебницу.

— Убедился?

Айрин отобрала у него арбалет и сунула в колчан собранные стрелы. Порядком пристыженный, Рон забрался на своего жеребца и долго ехал молча, болезненно переживая неудачу. Брик откровенно веселился, Айрин же спокойно ждала вопроса.

— Ладно, сдаюсь… — буркнул он. — Что это было?

— Этот жест называется «мантия». Он не требует времени на произнесение слов, но вызов «мантии» забирает немало сил. Заклинание окружает мага чем-то вроде вихря, сквозь который не сможет пробиться ничто, летящее по воздуху. Стрела, камень из пращи, нож — все едино.

— А это… ну, чем ты меня…

— А это заклинание называется «таран». Только я его смягчила, иначе ты бы не отделался… уязвленной гордостью. Будь оно использовано в полную силу, я бы тебя, возможно, убила. Или переломала кучу костей.

— И это заклинание, его… Ты можешь быть страшным противником, Айрин-сан.

— Увы, не таким уж страшным, как тебе кажется, — с искренним огорчением вздохнула девушка, — Я уже и сейчас выдохлась. Еще два, от силы три таких удара, и я свалилась бы без чувств. К тому же магия эта действует не на всех, только на людей, гномов, эльфов… ну, и им подобных. Тролль, к примеру, даже не почувствовал бы удара. И зомби, к сожалению, тоже. И вообще, ты же должен знать — любое заклинание отбирает часть силы, и, когда она исчерпана, мага можно взять голыми руками.

— Значит, некромант тоже может… ослабеть.

— Нам на это рассчитывать не стоит. Сил у некроманта будет немерено. У меня еще мало опыта…

* * *

Продемонстрировать свой боевой опыт Айрин пришлось значительно раньше, чем предполагалось.

Когда кончились возделанные угодья и дорога свернула в лес, Рон по привычке насторожился. Лес всегда был излюбленным местом для всякого рода засад, которых он на своем веку перевидал немало… да и сам в них, бывало, сиживал. Поэтому все признаки имеющейся неподалеку засады знал назубок, чувствовал задолго до того, как реально оказывался под угрозой. Это не раз спасало рыцаря и его товарищей и, как правило, дорого стоило тем, кто осмеливался посягнуть на жизнь и благополучие наемников.

Вот и сейчас, едва кони ступили под сень деревьев, Рон ощутил «взгляд в спину». И не имело значения, что спина-то как раз повернута во чисто поле, важно само чувство, мало когда его подводившее. Впереди их явно ожидали неприятности, хотя и трудно было сказать, какие именно. Многочисленные приметы говорили, что предстоит встреча с людьми, хотя на деле это могли оказаться и волки-оборотни, и вампиры, и даже зомби… нет, зомби это вряд ли, ветер встречный, так что запах он бы ощутил.

Конечно, если уж предстоит драка, то лучше всего иметь дело с людьми. Разговоры о поединке с вампиром тем и хороши, что никто в них всерьез не верит, кроме малых детей, а уж те, кому и в самом деле доводилось встретиться с высшим… да что там высшим, хотя бы и с обычным вампиром, — так они подобные разговоры вообще на дух не переносили.

С оборотнями было проще, хотя и ненамного. Убить оборотня не легче, чем вампира, ладно хоть сил у волка-перевертыша лишь чуть больше, чем у волка настоящего. Плохо, что железо ему не вредит, так на то у каждого уважающего себя рыцаря имеется посеребренный кинжал… а где серебро, там и оборотню конец.

Ну а люди… Рон всегда скептически относился к своей славе лихого рубаки, но за годы бродяжничества по горам и долам чего только не случалось. Одному на десятерых латников кидаться приходилось — и, между прочим, он-то мог те случаи вспомнить, а вот упомянутые латники — так далеко не все…

Кони шли спокойно, не нервничая — можно было сделать вывод, что вампиров впереди нет. Их умные животины чувствовали издалека, хотя один Торн ведает, каким образом. А вот оборотней лошади расценивали только как волков, и, будучи надлежащим образом воспитанными, ни в грош не ставили. Хороший боевой конь волков не боится, так же как и собак, стрел, огня и многого другого. Есть в этом отсутствии страха и дрессировка, и кое-какая магия, простенькая, но действенная.

Рон, ехавший первым, придержал коня и предостерегающим жестом потребовал от спутников молчания. Указал пальцем на арбалет, мол, зарядить бы надо, затем, немного подумав, ткнул в Брика— ему, стало быть, с этим монстром управляться, если что. Сам он уже успел разок проверить, насколько хорошо парень обучен владеть мечом, так что теперь на фехтовальные успехи Брика не рассчитывал.

Брик, осознав, что впереди их ждут проблемы, ожидал, что Рон сейчас демонстративно извлечет из ножен меч, но тот и не подумал делать этого. Правая рука рыцаря аккуратно сжимала лезвие кинжала, держа его так, что со стороны он был почти не виден, и Брик не сомневался, что в случае чего командир сумеет метнуть оружие быстрее, чем сам Брик — выстрелить. Юноша опустил заряженный арбалет к бедру — теперь казалось, что оружие приторочено к седлу, — и густо покраснел, заметив одобрительный кивок Черного Барса.

А дорога все дальше и дальше углублялась в лес. Деревья здесь подступили к тракту уже вплотную, местами сузив проезд до того, что двум телегам — едва разминуться. Высоченные стройные сосны, будто стражи дороги, горделиво проплывали мимо, воздух был свеж и напоен ароматами хвои, легкий встречный ветерок приятно шевелил волосы… всем, кроме Брика, — тот уже нахлобучил шлем и опустил забрало. Рону хотелось заметить, что узкие прорези стальной личины отнюдь не улучшают обзора, но промолчал — сам-то он, бывало, умудрялся и от стрел уклоняться, а вот юношу этот железный горшок, глядишь, и убережет.

Залихватский свист прорезал тишину. Из-за кустов вышел неопрятного вида мужик в зипуне, надетом на голое тело, — не по сезону одежонка-то. Впрочем, мужик смешным не выглядел, а топор, взгроможденный на плечо, и вовсе внушал уважение.

Мужик, вернее, разбойник был здесь не один. Привычный к подобным делам глаз Рона уже успел насчитать по крайней мере с десяток любителей легкой наживы, безуспешно пытавшихся укрыться за толстыми сосновыми стволами. По счастью, луков или арбалетов у них рыцарь не заметил — уже легче: ежели дело дойдет до рукопашной, то десять мужиков, хоть и кряжистых, бугрящихся мускулами, для него серьезной проблемой не будут.

— Эта… господа, значить, благородные… дело у меня, стал быть, к вам имеется, — уверенно начал загораживающий им дорогу мужик, как будто ему часто приходилось вот так вот, запросто, обращаться к рыцарям и дамам.

— И что тебе нужно? — спокойно спросил рыцарь.

— Ну… эта… по дороге вы, стал быть, нашей едете, так и пошлину тут… эта… платить заведено… значить…

— Да с чего бы? Кто ты такой, чтобы пошлину требовать, холоп?

— Дык Филином кличут, не слыхали? Сами-то мы не местные, есть-пить надобноть… вота и решили тут… Ну, стал быть, как, господа хорошие, пошлину, значить, платить будем али нет?

— Ну… — Рон откровенно забавлялся. Разумеется, ни о какой «плате» не могло быть и речи, разбойники, по своему обычаю, намерены были получить все и сразу, а благородных рыцарей отправить в небесные чертоги Торна, где, по мнению мужиков, тем рыцарям как раз самое место. Чего нельзя сказать об их спутнице, применение каковой можно найти и здесь. — Ну, допустим, пару монет я вам дам. На хлебушек. Устроит?

— Да вы чегой-то недопонимаете, милсдарь… Тута же пошлина установлена твердая, какая уж торговля.

— Интересно. И в каковом же размере она установлена?

— А в таковом, что усе, чего есть у милсдаря, так того как раз и хватит.

— Прямо-таки все, что есть, — задумчиво протянул Рон. — А коня с оружием тоже тебе отдать или можно оставить?

— Всенепременнейше отдать, стал быть, всенепременнейше. Да и вот еще, дамочка ваша, значить, тоже у нас погостит. Вы ужо не беспокойтесь, мы ее, значить, не обидим…

— Угу… ну вот что я тебе скажу, милейший… — И Рон загнул такое, что даже Брик, хоть и парень, залился краской, а Айрин вообще вытаращила глаза, никак не ожидая от благородного рыцаря перлов, способных потрясти и сержантов герцогской гвардии, о которых ходила слава первейших сквернословов. Девушка с удивлением подумала, что кое-что из приведенных «терминов» ей неизвестно и при случае стоит побеседовать с Роном, чтобы этот пробел в знаниях восполнить.

Мужик, казалось, и вовсе опешил, хотя сам Рон с некоторым огорчением признал, что высокое искусство брани, познанное им за долгие годы пребывания в среде профессиональных солдат и наемников, используется сейчас явно не по назначению — вряд ли эта сиволапая деревенщина поняла хотя бы половину изысканных сентенций. Впрочем, суть-то как раз до разбойника дошла.

— Ага… вота ты, значить, как… Ну-ну… — ленивым, уверенным движением он стянул с плеча топор и повернулся к лесу. — Ну што, братия, рыцарь-то нам попался уж как есть непонятливый. Поучим ужо его, а, братия?

Выползавшие один за другим на дорогу мужики и впрямь были похожи на братьев, только от разных папаш: немытые, неопрятные бороды, латаные-перелатаные зипуны или иная, не лучшего вида, одежонка. Да топоры еще — у некоторых, правда, были вилы, а парочка имела мечи, судя по всему подобранные где-то на давно заросшем травой бранном поле. Даже очистить от ржавчины и то толком не позаботились.

Мужики, выставив перед собой нехитрое оружие, медленно двинулись вперед. Рон лишний раз подумал о тупости холопской — ну виданное ли это дело переть гуртом на двух рыцарей, пусть даже с ними и дама… особенно если с ними дама. Вряд ли эти доморощенные «сборщики дорожной пошлины» распознали в Айрин санию — в этом случае, пожалуй, уже улепетывали бы, не помня себя от ужаса. С Пламенными магами и закаленные в боях гвардейцы ссориться опасались, разве что при соотношении сил сто к одному. И правы были, к слову сказать.

Вдобавок к полному тупоумию, не позволившему узнать тускло блеснувший на груди дамы кулон, умением владеть оружием лесные братья явно не отличались. Топор-то, понятно, для мужика привычен, да только не в драке, а так, дрова рубить. А боевой топор от обычного отличается весьма существенно, поскольку противник тоже двигается и к тому же нападает. Так что особой опасности Рон не видел. Правда, оставалась вероятность присутствия среди бандитов лучника или, что гораздо хуже, арбалетчика: охотой промышляли многие, и среди холопов тоже, хотя и сомнительно, чтобы охотники в бандиты подались — в массе своей они были люди не бедные и работу свою уважали. Но если лучник и есть, то сейчас самое время…

Дальнейшие события развивались стремительно, и только потом, в спокойной обстановке, Рон смог точно восстановить цепочку. Лесные братья, видимо, сочли его наиболее опасным противником и приступили к активным действиям в полной уверенности, что внимание рыцаря целиком поглощено приближающейся к нему нестройной толпой. И недалеки от истины оказались…

Хлопок арбалета… Взмах руки волшебницы… Болт, с визгом рикошетирующий от камня… Короткая фраза и вытянутая в повелительном жесте рука девушки… Неуловимое для глаза движение кисти рыцаря… Вожак, падающий мордой вперед, его горло пробито кинжалом… Жуткий вопль в кустах, перекрываемый шипением и треском взметнувшегося пламени…

Разбойники замерли. В их ограниченный разум настойчиво стучалась простая мысль: еще один шаг, и им конец. Если кому-то и незнаком дымчатый кристалл Пламенного мага, то уж почти мгновенное превращение человека в обугленную головешку способно убеждать очень быстро. Грязные пальцы разжались, вилы, топоры и ржавые мечи со стуком посыпались на землю, а потом бухнулись и сами незадачливые грабители. Один, правда, попытался бежать, но Брик, вопреки ожиданиям Сейшела, умудрился воспользоваться арбалетом с толком — тяжелый стальной болт прошил разбойнику бедро, и тот кубарем покатился по земле, оставляя в пыли темные пятна крови. Рон с интересом подумал, попал ли Брик туда, куда хотел, или «почти промахнулся». Сам он склонялся ко второй версии.

И все стихло… только чуть постанывали бандиты, павшие на колени перед тремя всадниками. Брик демонстративно держал перед собой арбалет, давая понять, что совершать неосторожные телодвижения он никому не рекомендует, Рон картинно извлек из ножен меч, а Айрин просто равнодушно оглядывала лесных братьев, но пальцы ее правой руки были сплетены в странную фигуру, и Рон сообразил, что удар девушка может нанести в любой момент. Впрочем, сами бандиты всего этого не видели — глаза держали долу, как и положено смердам, и лишь мелко дрожали.

— Ну, что дальше делать будем? — спросил рыцарь вроде бы спокойно, но от его голоса мужики задрожали еще больше.

— Господин… не губи…

— Прости…

— Чар попутал…

— Это все он, Филин…

— Филин это… подбил нас…

— Не губи…

Властным движением Рон заставил всех замолчать. Решение принимать, конечно, ему, хотя он и сознавал, что столь скоропостижной победой обязан исключительно присутствию волшебницы. Сейшел, пожалуй, справился бы и сам, а с помощью Брика — уж наверняка, но его, воина, мужики не боялись — рыцарь он рыцарь и есть, живой человек, если до него топором или вилами дотянуться, то и помрет не хуже других. А вот магия — она вызывала страх, нет, скорее даже панический ужас у многих и многих, а особенно — у темных смердов. Ужас, убивающий саму мысль о сопротивлении.

— Может, вздернуть их? — задумчиво спросил Рон, наблюдая больше за реакцией спутников, однако краем глаза отмечая судорогу, прошедшую по телам разбойников. Айрин откровенно поморщилась, Брик изо всех сил пытался продемонстрировать холодное безразличие, но получалось это у него плохо. — А что, хорошая мысль, как вы думаете? И пусть повисят здесь с недельку, глядишь, другим неповадно будет…

— Да не стоит, командир… — не выдержал борьбы с самим собой Брик. — Ну их к Чару… не палачи же мы в самом деле.

— Доброта, юноша, она не всегда хороша. Мы этой братии не по зубам оказались, так они, глядишь, кого другого найдут. Как считаешь?

Со стороны бандитов донеслось невразумительное бормотание насчет того, что ни под каким видом они на большую дорогу больше не выйдут, готовы поклясться исполнить все, чего господа ни пожелают, только не губите, мол, жизни не лишайте, а хотя бы и в колодки забейте… «Насчет забить в колодки это они не подумавши, — отметил про себя рыцарь. — Попади только эти ребятки в руки закона, церемониться с ними не станут, петлю на шею, и весь сказ».

По совести, бандитов просто необходимо было развесить вдоль дороги ровными рядами — и сами озоровать больше не будут, и иным любителям легкой наживы наука… Но что-то не прельщала его эта роль, как прямо выразился Брик, палача. Рон перевел взгляд на Айрин.

— Пусть проваливают…

— Ну, как скажете… Эй, вы! Госпожа волшебница вас отпускает, так что живите, смерды… Только запомните мои слова: узнаю, что снова на дорогах промышляете, лично каждого выловлю и вздерну, ясно?

Ошалевшие от нежданно свалившегося на их головы счастья разбойники только загудели, и в этом гуле смешались клятвенные обещания «да ни в жисть» с совершенно искренними, хотя и не вполне вразумительными, благодарственными воплями и пожеланиями доброй волшебнице и ее спутникам долгих лет счастливой жизни. После чего лесные братья кинулись бежать, пока благородные господа не передумали, предусмотрительно оставив все свое нехитрое оружие валяться на земле. Рон отметил, что с их стороны это было проявлением недюжинной смекалки — схватись кто за меч или топор, Айрин наверняка сожгла бы идиота на месте. Раненный в ногу бандит тоже проявил неожиданную прыть и, хоть и с помощью одного из приятелей, почти не отставал от остальных.

Проводив взглядом последнего экс-разбойника, скрывающегося за стволами сосен, Рон спрыгнул с коня и, собрав оружие, побросал в кусты, где ржавчина в ближайшем будущем его доконает. Тело главаря, избавленное от застрявшего в горле кинжала, отправилось туда же, на радость пожирателям падали. Рыцарь заметил, что мочки ушей у трупа были обрезаны — знак того, что в прошлом он уже имел встречи с правосудием.

* * *

В Серый Лог они приехали поздно вечером. Таверна в деревушке, конечно, нашлась, но, оглядев это убожество, Рон с сожалением подумал о том, что удобной ночевки им не видать. Разумеется, он привык и к более суровым условиям, например, спать прямо на снегу, забравшись в подбитый мехом спальный мешок, но он беспокоился о девушке.

Айрин же так устала, что, похоже, вообще не замечала окружающей обстановки. Целый день они провели в дороге, к тому же дало о себе знать и лесное приключение. Хотя вела она себя безукоризненно и ничем не выдала обуревающих ее душевных мук, волшебница находилась в состоянии, близком к обмороку, — ей впервые пришлось убить человека, и пугало ее прежде всего то, как просто у нее это получилось. Отказавшись от ужина, весьма, впрочем, посредственного, она тут же отправилась в свою комнату, чтобы рухнуть ничком на скрипучую жесткую кровать и забыться в беспокойном сне.

О том, чтобы приступить к розыскам грифона, не было и речи. Прежде всего, они слишком устали, да и эти существа ведут, как правило, дневной образ жизни. Рон не надеялся обнаружить одинокого грифона в местных лесах, однако Айрин убедила его, что проблем с этим не будет, и он успокоился — постепенно он начинал относиться к словам волшебницы с большим доверием.

А грифон в этих краях действительно появился, и совсем недавно. Об этом им услужливо поведал неопрятный хозяин таверны, к своему вящему неудовольствию поднятый на ноги по случаю приезда благородных путников. Настроения ему, видимо, не улучшила и готовность гостей платить за предоставленные услуги, и его мрачная рожа ни в коей мере не способствовала их аппетиту. И все-таки тип этот оказался кое в чем полезен, по крайней мере он сумел более или менее связно подтвердить, что приехали сюда они не зря.

Грифоны, конечно, хищники и, обладая могучим природным оружием, без труда справляются и с лосем, и с медведем. Но, будучи существом в высшей мере разумным, грифон никогда не упустит возможности обеспечить себе ужин без особых усилий. Поэтому мирно пасущаяся корова всегда вызывает у этих созданий обострение аппетита. Обычно крестьяне, изрыгнув несколько подходящих к случаю проклятий, смиряются с потерей — в конце концов к ответственности грифона не привлечешь, да и бессмысленными убийствами, характерными для волков, они не занимаются. Вот и сейчас — официальной жалобы мэру из Сухого Лога, конечно, так и не поступило, хотя весть передали. А тот факт, что мэр воспринял эту весть близко к сердцу, был вызван недвусмысленным приказом герцога, гласившим, что грифоны на территории подвластных ему земель объявляются вне закона и подлежат преследованию и уничтожению. Сам Рон об этом приказе не слышал, но хозяин таверны мрачно объяснил, что кому-то из грифонов взбрело в голову полакомиться кобылой из табуна самого герцога, которая к тому же оказалась в том табуне не из последних. Вот его сиятельство и взбеленился.

Сам же хозяин таверны придерживался мнения, о чем он счел незамедлительно сообщить благородным господам (хотя его мнением никто не интересовался), что портить отношения с грифонами — наипоследнейшее дело. Мало того что стали они редкостью — это и его, и местных беспокоило мало, — но ведь в силу своей почти человеческой натуры грифоны могли и отомстить. А мстить простым крестьянам куда легче, чем герцогу с его гвардией.

Наконец взгромоздив на стол небольшой бочонок пива и с некоторым огорчением убедившись, что господа больше ничего заказывать не намерены, парень удалился, оставив гостей одних в грязноватом, плохо освещенном и не слишком приятно пахнущем зале.

* * *

Утро выдалось неожиданно теплым и солнечным. Рон не стал будить Айрин, справедливо полагая, что девушке следует хорошо отдохнуть. Особо радужных надежд на предстоящий день он не питал— был уверен, что им предстоит в течение долгих часов рыскать по лесу в поисках того, ради кого они сюда приехали. Сам же рыцарь поднялся рано, еще до рассвета, и вышел во двор — сон не шел, мешали мысли о предстоящей кампании. Снова и снова он думал о том, как смогут четверо, а точнее, три человека, гном и еще несколько грифонов справиться с армией зомби и сильным темным магом. В голову ничего мудрого не приходило, оставалось только надеяться на случай да на озарение.

Наконец он решил, что его спутникам пора вставать, и направился в таверну. Еще в дверях он услышал голос Айрин, что-то выпытывающей у мрачного хозяина заведения. Тот, видимо, достаточно долго не мог уразуметь, чего именно хочет от него благородная госпожа, так что в голосе девушки уже начали проскальзывать нотки раздражения. Вероятно, ей все же удалось достичь понимания, поскольку Рон разобрал ответ.

— Ну да, да, госпожа, я понял… Чудно вы изъясняетесь, однако… Ну есть место такое, тута ручей текет, стало быть, у него, ежели вверх по течению пройти с лигу али чуть меньше, скала будет… приметная такая скала… а больше и не знаю, что сказать-то вам… Уж не серчайте, благородная госпожа… Да и вот еще… чаща там непролазная…

— Ладно, достаточно, — оборвала она его. — О, сэр Сейшел, вы уже встали?

— Да, леди. Думаю, нам пора приступать к поискам.

Брик, душераздирающе зевая, уже спускался по кособокой лестнице. Видно было, что подъем в столь ранний час дался ему нелегко — парня основательно пошатывало. Рон лишь усмехнулся — молод еще, если не бросит ремесло наемника, научится наслаждаться даже часом сна.

Услышав последние слова командира, юноша удивленно уставился на него сонными глазами:

— А мы… это… насчет поесть перед делами праведными, а?

— Это дело доброе… Эй, хозяин, давай, что там у тебя есть! — И, уже оборачиваясь к своим товарищам, Рон серьезно добавил: — Вы не особенно наедайтесь, кто знает, что у нас впереди… А махать мечами на полный желудок не слишком удобно.

Завтрак был съеден в молчании и без особого удовольствия. Рон еще раз отметил про себя, что с таким отношением к постояльцам таверне не стоит рассчитывать на большую прибыль. «Впрочем, — подумал он, — посетители бывают здесь редко, а уж благородные…»

— Лошади нам не понадобятся, — сообщила Айрин, когда Рон направился к конюшне.

— Вы собираетесь искать грифона пешком, леди? — саркастически поднял бровь Рон, однако волшебница лишь улыбнулась:

— Я вообще не собираюсь его искать… Если захочет, он сам нас найдет.

— Надеюсь, он будет искать нас как собеседников, а не как завтрак, — пробурчал рыцарь, по привычке проверяя, легко ли меч выскальзывает из ножен.

Ручей, снабжавший деревушку водой, обнаружился за холмом, на котором стояла таверна. Айрин уверенно двинулась вверх по течению, жестом пригласив своих спутников последовать ее примеру. Берег ручья был сухим, и шагать по протоптанной тропинке было одно удовольствие.

Шли они довольно долго. Рон, вспоминая слова хозяина таверны, пришел к выводу, что понятие о расстояниях у того столь же относительное, сколь и о кулинарии. И все же спустя час они вышли к скале, одиноко возвышающейся возле ручья. Последние несколько сот шагов дались им нелегко, тропа давно исчезла, а сплетающиеся ветви деревьев создали преграду, сквозь которую пришлось местами продираться, а местами и прорубаться, используя меч Рона отнюдь не по назначению.

— Здесь мы и остановимся, — удовлетворенно сообщила девушка.

Брик с наслаждением растянулся на траве, сунув под голову мешок с продуктами, — Рон настоял на том, чтобы прихватить с собой кое-что из еды, неизвестно было, сколько времени займут поиски. Глядя на юношу, явно намеревавшегося подремать на солнышке, рыцарь вздохнул: сколько же еще у парня этакой детской беспечности.

— Ну, сания… и что мы планируем делать?

— Будем звать грифона… Нет-нет, мой рыцарь, не стоит кричать. Есть более надежный способ. Это заклинание не из сложных, но требует подготовки и хорошей памяти. Кроме того, действует лишь на открытом воздухе и, не знаю почему, только днем… И прошу вас, сохраняйте молчание. После того как я завершу заклинание, любая сказанная на этой поляне фраза будет слышна лиг на сорок вокруг.

— На сорок лиг? Чар подери… но ведь получается, что и в селе услышат?

— Так ли уж это теперь важно? Услышат… Или вы думаете, что парень из таверны не видел моего кулона? Кому какое дело до того, чем занимается волшебница или благородный рыцарь. Ладно, я приступаю… Еще раз прошу, молчите. И, если можно, отойдите вон туда, к кустам.

Айрин набрала полную грудь воздуха и, совершая руками странные отталкивающие движения, начала что-то напевать на неизвестном Рону языке. Заклинание оказалось неожиданно длинным — а он-то всегда считал, что для любого действия магу нужно лишь несколько фраз или жестов. Наконец последовал последний взмах, последнее непонятное слово, и Айрин на мгновение замолчала. Потом заговорила снова, уже понятно. Говорила она негромко, но в ее голосе сквозили ранее не слышанные Роном властные нотки.

— Грифон, к тебе обращаюсь я, Айрин, сания Пламенного ордена. Нам необходимо поговорить. Мы ждем тебя у одинокой скалы в нескольких лигах вверх по ручью от деревни Серый Лог. Приходи.

Рон заметил, что голос волшебницы он слышит как-то странно. И из ее собственных уст — она стояла недалеко от него, и… прямо из воздуха. Стараясь не производить шума, он сделал несколько шагов назад, но звуки не стали тише. Девушка повторила призыв несколько раз, незначительно меняя фразы, но сохраняя повелительные интонации, затем сделала быстрый жест руками и уже нормальным тоном обратилась к своему спутнику:

— Ну вот, если он нас услышал, думаю, он придет.

— А если он спит?

— Это не важно, мои слова он услышит и во сне.

— Не следовало пообещать ему безопасность?

— Ни в коем случае. Для грифона это оскорбление… Они слишком верят в собственные силы, чтобы чего-то бояться. Иногда, кстати, необоснованно верят. Поэтому их осталось не так много.

Некоторое время они молчали. Айрин удобно устроилась на травянистом пригорке, явно нацеливаясь на долгое ожидание. Рон после некоторых колебаний сел рядом. Он лихорадочно вспоминал все, что ему было известно о грифонах, и с сожалением отметил, что знает до обидного мало.

В периоды редких посещений школы Сан ему, конечно, доводилось листать знаменитый «Бестиарий» — книгу, написанную основателем школы и многократно дополненную его последователями. Фолиант, списки с которого можно было встретить, пожалуй, во всех сколько-нибудь значимых библиотеках, рассказывал о всех тварях земных, какие только были известны магам. Разумеется, там отводилось место и вполне привычным созданиям: овцам и лошадям, свиньям и курам, но создатели «Бестиария» не преследовали цель описать то, что любой фермер знал куда лучше их. Эти главы были кратки и внесены в книгу скорее ради того, чтобы ничего не пропустить. Зато все, что касалось опасных тварей, нежити, творений черной магии и прочих созданий, время от времени тревожащих покой мирных жителей, было изложено достаточно подробно. Какой-то неведомый мастер даже не поленился украсить древний фолиант роскошными гравюрами, не раз, впрочем, погрешив против истины и изображая монстров или более отталкивающими, или более величественными — в зависимости от собственного к ним отношения.

Рон как-то поинтересовался у Сандора, почему в книге имеется немало пробелов, бросающихся в глаза человеку, далекому от ремесла мага. Архимаг в ответ лишь пожал плечами — не имеет смысла включать в учебное пособие, а именно таковым и являлся «Бестиарий», то, что известно даже школяру-первогодку. К тому же, по его словам, книга носила ознакомительный характер, для более же полного изучения тех же зомби следовало использовать более серьезные труды, которые содержали весьма опасные для простых смертных сведения.

Но из прочитанного Рон по крайней мере помнил, что грифоны являются отличными бойцами. Наконец, нарушая тишину, он все же спросил:

— Грифона можно убить?

— Конечно. И даже не слишком сложно… если не приближаться к нему вплотную. — Айрин говорила негромко, чтобы не разбудить Брика. — Они весьма уязвимы, только сами себе признаваться в этом не хотят. Голова, конечно, защищена лучше, чем тебя защищает твоя кольчуга, но вот тело… Два десятка лучников, умеющих быстро бегать, справятся с одиноким грифоном без труда.

— И сколько из них уцелеет? — насмешливо спросил чей-то голос у них за спиной.

Рон вскочил, выхватывая меч и разворачиваясь лицом к говорящему.

Грифон был от них всего в нескольких шагах, и рыцарь поразился тому, как же тихо способно передвигаться огромное существо, стоящее сейчас на задних, львиных лапах. Увенчанная страшным клювом голова возвышалась над могучим рыцарем, заставляя его почувствовать себя букашкой. Когти передних лап были готовы к бою.

— Но-но! — резко бросил грифон, — Меня приглашали на беседу или на битву? Леди в чем-то права, но вас, насколько я вижу, не два десятка, да и луков что-то не наблюдается. А твоя зубочистка против моих когтей… это просто смешно.

— Прошу прощения… — Рон, к своему удивлению, почувствовал, что краснеет, чего с ним давно не случалось. Привычным движением он кинул меч в ножны.

— Так-то лучше, — заметил грифон удовлетворенно, опуская когтистые лапы. Его желтые глаза обежали поляну, на мгновение остановившись на трущем со сна веки Брике, затем взгляд снова вернулся к собеседникам. — Я готов выслушать вас. Но постарайтесь говорить кратко, общение с людьми не вызывает у меня… восторга.

— Позвольте сперва узнать ваше благородное имя? — Айрин сделала что-то вроде реверанса, демонстрируя уважение к чудовищу.

— Еще чего! — надменно фыркнул грифон, его когти вздрогнули, как будто в птичьей голове мелькнула мысль о наказании за оскорбление. — Имя грифона принадлежит лишь ему и его родителям. Но если уж вам так нужно, вы можете называть меня… Флар, думаю, это имя подойдет.

* * *

— Нам необходима ваша помощь, помощь грифонов. Иначе у нас не будет никаких шансов на победу.

— А вы уверены, что с нашей помощью эти шансы появятся? — скептически спросил Флар, склонив голову набок.

Айрин улыбнулась:

— Всем известна сила и отвага королей воздуха…

— Брось, женщина, грубая лесть не по мне!

Рон тем не менее почувствовал, что услышанная фраза доставила грифону удовольствие. Похоже, на лесть они падки так же, как и человек.

Айрин рассказала грифону все, в том числе и об их встрече с драконом. Не заметно было, чтобы чудовище поразила новость о сохранившем жизнь великом драконе, скорее имело место легкое удивление, не больше.

Пока девушка говорила, грифон слушал внимательно, не перебивая ее и не задавая вопросов. Рон не встревал в монолог, думая о другом. Сейчас, когда он увидел это существо воочию, все прочитанное о возможностях грифонов казалось ему мелким и неполным.

Грифон был огромен, даже его львиная часть была крупнее, чем у самого крупного из львов, каких довелось видеть рыцарю, что уж говорить об орлиной голове и гигантских крыльях. Страшно острые кинжалы когтей были готовы, казалось, без труда проломить любые доспехи, крайние перья крыльев походили скорее не на перья, а на костяные лезвия.

Грифон был немолод — рыжий хребет иногда поблескивал сединой… и все же он был неимоверно силен, под шкурой перекатывались могучие мышцы, а клюв просто наводил ужас. Рон подумал, что такой союзник стоит не одного десятка наемников.

— Не знаю, не знаю… — протянул Флар. Его речь не была такой, как у человека, некоторые слова он произносил недостаточно разборчиво, но в целом вполне понятно. Рону было неясно, как орлиному клюву удается издавать настолько чистые звуки, но значения это, конечно, не имело.

— Не знаю… — задумчиво повторил грифон. — Не думаю, чтобы мы сочли возможным оказать вам помощь.

— Но… но почему?

— Видите ли, сания, об общении с вами, людьми, у нас остались не слишком приятные воспоминания. Помнится, этот ваш Варгус…

— Помилуйте, Флар! Это же было Торн ведает сколько веков назад!

— Это несущественно. Мы помним, и это главное. Не думаю, что люди за эти, как вы говорите, века сильно изменились. Насколько я понимаю, на меня ведь тоже объявлена охота?

— Вы… вы знаете об этом?

— Да. Один рыцарь любезно сообщил мне эту новость. Правда, сначала он попытался напасть на меня. Хочу отдать ему должное, он был весьма неплохим воином. Ему даже удалось поцарапать меня.

— Вы его убили?

Рон поразился тому спокойствию, с каким Айрин произнесла эти слова.

— Разумеется, сания, разумеется. Но не сразу, конечно. Сначала мы побеседовали. Знаете, пока я обедал его конем, этот человек пришел к выводу, что на мои вопросы стоит отвечать. Благодаря этому он умер быстро, хотя искушение было велико, поверьте мне.

— А в этом была необходимость? — резко спросил Рон, не обращая внимания на возмущенный взгляд Айрин. — Насколько я понимаю, он уже ничем вам не угрожал, зачем же добивать беспомощного?

— Зачем? — удивленно переспросил грифон, изолотистые глаза его грозно сверкнули, а когти на передних лапах сжались. — Он напал на меня, разве этого мало? Вам, юноша, тоже не следовало обнажать оружие, но я счел возможным простить вас… на первый случай.

— Бла-ародные короли воздуха! — ядовито бросил рыцарь.

— Позвольте мне заполнить пробелы в вашем образовании, невежливый молодой человек, — менторским тоном ответил грифон. — Нас и впрямь называют королями воздуха, но запомните на всю жизнь то, что я скажу. Короли, в вашем, человеческом понимании, благородны, великодушны… Мы — не великодушны. Мы — не добры. Мы жестоки. Мы беспощадны. К врагам, разумеется. И мы абсолютно убеждены, что тот, кто поднял на одного из нас оружие, — враг. И должен быть уничтожен. Смерть — единственная расплата для врага, и иное решение тут неуместно. И смерть эта в большинстве случаев бывает очень неприятной.

— И все же позвольте вернуться к теме нашего разговора, благородный Флар… — вмешалась Айрин, предчувствуя, что еще немного, и разгорится ссора, которая ничем хорошим для Рона не закончится. Или для грифона, что было сомнительно, но тоже неприемлемо.

— Просто Флар, сания… Мы не пользуемся понятием благородства в том смысле, который вкладываете в это слово вы, люди… Хотя я помню всех своих предков, которые летали в этом небе еще тогда, когда вас, людей, не было здесь и в помине.

— Хорошо, Флар… Так почему нам не следует ждать помощи от вас? Ведь вы же понимаете: если этот маг доберется до Чаши Торна, угроза нависнет над всем миром.

— Возможно, а может, и нет. Это не важно. Войны — это ваше, людское занятие, хотя, конечно, этим грешили и более древние расы. Мы миролюбивы, если, разумеется, нас не трогают. Впрочем, я передам ваши слова нашему… ну, скажем, совету, это наиболее близкое вам понятие. Совет решит.

— Нам следует ждать здесь?

— Да, — совсем по-человечески кивнул головой грифон. — Я вернусь к вечеру, надеюсь, застану вас на этом же месте.

— Благодарю тебя, Флар, — склонила голову Айрин. Рон и Брик незамедлительно последовали ее примеру.

Грифон стремительно взмыл вверх, тугая волна поднятого его крыльями воздуха ударила в лица людей. Мерно взмахивая могучими крыльями, грифон быстро набирал высоту и вскоре превратился в точку, постепенно растворившуюся в голубом небе.

Ждать пришлось долго. Рон, совершенно отвыкший от такого безделья, воспользовался примером Брика и отправился спать. Хотя лето еще не вступило в свои права, здесь, на солнышке, было достаточно тепло, и, завернувшись в плащ, он сразу заснул. Айрин же уткнулась в книгу, подаренную великим драконом, — теперь ничто в целом свете не могло заставить ее хотя бы на мгновение расстаться с этим бесценным сокровищем. И уж тем более доверить подарок сомнительной безопасности местной таверны.

Книга была небольшой, ее переплет навевал смутные подозрения, что материал, из которого он сделан, принадлежал ранее существу, бегавшему на двух ногах. Строки, выписанные изящным каллиграфическим почерком, содержали тайны, до сих пор не ведомые ни одному из людских магов. Айрин, конечно, не могла исключить того, что на самом деле магистры знают куда больше, чем говорят, но не настолько же…

Согласно принятой теории, магия восходит своими корнями к самому Торну, впервые открывшему ее законы, которыми он по каким-то одному ему понятным причинам не счел нужным поделиться ни с кем. Эльфам, гномам, а впоследствии и людям достались не сами законы, а их конечный продукт — собственно заклинания. С тех пор применение магии превратилось в банальную систему зубрежки и долгих утомительных тренировок.

Словесные формулы, порождающие боевые, лечебные, погодные и иные заклятия, строились на основе странного языка, расшифровать который так и не удалось. Ни гномам, ни эльфам, ни позже людям. Неоднократно магистры на долгие годы погружались в исследования, но так и не приходили к определенным выводам. Удалось установить лишь приблизительное значение нескольких — весьма немногих — слов, но именно их верное сочетание давало тот эффект, ради которого произносилось заклинание. Ошибка на один звук в лучшем случае сводила все на нет, в худшем… Скажем так, бывали и куда более неприятные последствия. Обычно для самого заклинателя.

Количество известных словоформул было конечно, более того, за века кое-что было забыто, какие-то книги и свитки — утрачены. Но ясно одно: практически не было создано ничего нового. Все так называемые «открытия» были лишь удачным обнаружением ранее известного, но давно и прочно забытого. И причиной тому был именно тот факт, что ни один маг не знал, что на самом деле означает произнесенная им фраза. К тому же многие слова было необходимо дополнять строго определенными жестами, и изменение жеста вело к полному изменению результата… если он, результат, вообще имел место.

Так, к примеру, было известно, что слово «щет», произнесенное мысленно и сопровождаемое строго выверенным движением кисти левой руки, вызывает к действию заклинание «мантия». В то же время сказанное вслух — даже с тем же жестом, оно не давало никакого эффекта. Зато в составе длинной фразы, сказанной непременно вслух, и непременно днем, и непременно летом, и сопровождаемой другими жестами, вызывало обычно легкий дождь, кстати, даже при полном отсутствии облаков.

Айрин за годы учебы пришлось заучить на память сотни словоформул, по вечерам ее руки ныли от отработки тех или иных движений, а горло пересыхало от упорных стараний придать фразам нужную интонацию. Разумеется, как и всякий маг, достигший определенного уровня подготовки, она понимала, что полного владения магией можно добиться только путем познания самого языка — во всей совокупности его слов, интонаций, правил построения предложений и прочего, без чего немыслим полнокровный язык. Как и многие до нее, она не раз пыталась справиться с ускользающим смыслом когда коротких, а когда и длинных, витиеватых заклятий — и, как и многие до нее, потерпела неудачу.

Видимо, поэтому, прочитав всего лишь несколько строк, Айрин вдруг смертельно побледнела и, казалось, вплотную приблизилась к тому, чтобы потерять сознание. Ее руки задрожали, чуть не уронив книгу, а на лбу выступил холодный пот. Ошибиться она не могла, и все же это было слишком невероятно, чтобы оказаться правдой. Перед ней был учебник — настоящий учебник древнего языка, доселе не известного никому, разве что самому Торну.

* * *

Девушка подняла голову, услышав хлопанье крыльев, и поразилась тому, сколько прошло времени. Солнце уже клонилось к закату, в животе явственно ощущались признаки голода, ноги затекли настолько, что она почти их не чувствовала, а глаза слезились от многочасового напряженного чтения.

Грифон совершил посадку шумно — в скрытности теперь не было особой необходимости, и этот шум тут же разбудил ее спутников. Рон вскочил мгновенно, как будто бы и не спал несколько секунд назад, его рука привычно упала на рукоять меча, и, только обнаружив источник потревожившего его звука, он несколько расслабился. Брик же, сразу выдавая свою неопытность, откровенно зевал и, потирая веки, оглядывался по сторонам. Айрин спрятала книгу и тоже встала, чувствуя иголки в затекшем теле, в которое постепенно возвращалась жизнь.

Если и способен грифон к эмоциям, то разглядеть их непросто. И все же Рону показалось, что существо выглядит несколько огорченным.

— Совет обсудил ваш вопрос. — Грифон сразу перешел к делу, и его голос звучал несколько суше, чем раньше. К тому же он заметно устал — дыхание было тяжелее, а концы крыльев мелко дрожали. Львиная составляющая монстра лоснилась от пота. — Вынужден вас огорчить, Совет решил, что грифоны не станут помогать вам.

— Но… но почему? Ведь опасность угрожает всем… — начала было Айрин, но грифон остановил ее повелительным жестом когтистой лапы, давая понять, что не закончил свою тираду.

— Совет считает, что опасность преувеличена. Совет не без оснований считает, что все ваши войны — это ваши проблемы. Вы, люди, не раз доказывали грифонам, что мы для вас не более чем помеха. Вы охотились на нас… И теперь мы не видим причин, чтобы сотрудничать.

— Но…

— Я не закончил, сания. Прошу не перебивать меня, это невежливо. Так вот, помощи от Совета не будет. Люди мелочны, неблагодарны, жестоки, алчны и потому не заслуживают нашего доверия. И тем не менее, Совет счел возможным дать разрешение одному из грифонов, а именно мне, сопровождать вас с целью наблюдения, чтобы впоследствии я мог предоставить Совету целостную картину происходящего. Как я уже говорил, помогать вам мне не дозволено, во всяком случае в части драк. Но то, что я увижу сверху, — сообщу. Будьте благодарны и за это. — Он несколько секунд помолчал, затем, склонив голову набок, с ехидной ноткой добавил: — Вот теперь, уважаемая сания, я все сказал.

— Проклятие! — Рон предпочел бы высказаться более цветисто, но его удерживало присутствие девушки. — Чар вас всех раздери. Никому ни до чего нет дела, а мир, возможно, катится к пропасти.

— Тише, Рон, — шикнула на него сания, и рыцарь замолчал, внезапно поняв, что далеко не всегда ему предстоит играть роль командира в этом маленьком отряде.

Девушка повернулась к грифону и склонила голову:

— Благодарю и за такую помощь, Флар. Мы должны вернуться за нашим товарищем, а затем выступаем на поиски некроманта. Вы сможете присоединиться к нам, скажем, послезавтра?

— Смогу… — Клюв щелкнул, и Рону даже стало интересно, что это обозначает — угрозу ли, насмешку или пренебрежительную гримасу. — У меня тоже есть еще кое-какие дела. До встречи. — И, уже приготовившись к стремительному взлету, грифон, обернувшись, с легкой угрозой в голосе поинтересовался: — Надеюсь, никто из вас не питает намерений полетать на моей спине?

* * *

В деревню они вернулись, когда уже совсем стемнело, — хорошо хоть последний участок тропы был основательно утоптан, а обе луны давали достаточно света, чтобы не спотыкаться о корни деревьев на каждом шагу.

Хозяин таверны встретил их с таким униженным раболепием и с такой смесью страха и почтения в глазах, что Рон сразу вспомнил слова Айрин — похоже, ее зов действительно слышали все в округе. Конечно, одно дело встретить женщину, да еще столь молодую, с туманным кристаллом на груди, и совсем другое — убедиться, что она действительно является волшебницей, да еще не из слабых. Ибо только сильная волшебница способна вот так запросто позвать на переговоры чудовище и вернуться после этого на своих ногах.

Ночь прошла спокойно, хотя Айрин вряд ли спала больше пары часов — да и то лишь потому, что под утро усталость буквально свалила ее с ног. Все же остальное время было посвящено изучению книги.

Поначалу, когда девушка поняла, что за чудо попало к ней в руки, первым побуждением было бросить все: эту охоту на некроманта, погоню, даже Чашу — и все ради того, чтобы как можно быстрее доставить драгоценность в школу. Книгу необходимо скопировать, поскольку потеря единственного экземпляра могла стать роковой.

Постепенно Айрин пришла к выводу, что это решение не было самым лучшим. Да, книга содержала полное описание языка заклятий, но именно в этом и была опасность. Маг, знающий этот текст, становился практически всемогущим… Но так ли уж это было хорошо?

* * *

В истории школы не раз и не два бывали случаи, когда выпускники или даже магистры по тем или иным причинам направляли свою силу во зло. Как правило, это приводило к войне — и не было ничего более страшного, чем война между опытными магами. Если же когда-нибудь состоится схватка между волшебниками, владеющими этим древним знанием, — страшно подумать, что может произойти. Даже сейчас, бегло ознакомившись с небольшой частью манускрипта, она смогла бы построить пару ранее неведомых заклинаний, по силе далеко превосходящих седьмой уровень. Такое могущество было соблазнительным и поэтому опасным.

Вопреки мнению простолюдинов и даже кое-кого из благородных, маги были обычными людьми — с человеческими страстями и слабостями, подвластные и блеску золота, и зову медных труб. И в школу Сан они приходили одной дорогой, но зачастую с разными целями — кто случайно, кто в поисках надежной и хорошо оплачиваемой работы, кто в стремлении облагодетельствовать весь мир, а кто и с мечтой о богатстве и власти. И страшно было подумать, чего может достичь такой властолюбец, не связывающий себя нормами морали и знающий ВСЕ законы магии.

Пожалуй, именно сейчас Айрин по-настоящему поняла, почему магия была и остается уделом избранных, почему даже те немногие заклинания, применение которых не требует Дара, используются лишь прошедшими обучение магами. Магия слишком сильна, слишком опасна — и вот теперь, когда в мире появилась эта книга, как никогда важно суметь удержать контроль над этой силой.

Но больше всего ее беспокоило другое — время. Имей она хотя бы несколько месяцев на изучение этого трактата, на практические упражнения, на консультации с Сандором — и никакой некромант не сможет устоять перед ней. Вооруженная древними знаниями, она просто сметет его, даже если между ними встанет Чаша Торна… Но времени не было. И оставалось только снова и снова впиваться взглядом в пожелтевшие страницы, капля за каплей вбирая то, за что любой маг этого мира, не задумываясь, отдал бы не один десяток лет жизни.

Уже под утро, когда сон смежил ее веки, девушка окончательно решила, что с обнародованием манускрипта следует подождать…

(обратно)

Глава 10 НЕКРОМАНТ. СЕРЫЙ ПАЛАДИН

Я с корнем вырвал куст и чуть не упал — он подался на удивление легко. Впрочем, удивляться не следовало, куст был посажен здесь исключительно в целях маскировки и, конечно, держался на честном слове.

Лэш работала рядом, освобождая вход в пещеру.

Должен заметить, работала гораздо лучше меня, по крайней мере, ей не известна усталость. Постепенно все кусты были выкорчеваны и отброшены в сторону, но входа в пещеру это не открыло. Я и не ждал — память Учителя услужливо подсказала, что вход, ко всему прочему, завален камнями. Не говоря уж о том, что Учитель принял и другие меры предосторожности.

Теперь Лэш больше не могла мне помочь, предстояла работа для мага. Она отошла назад, бдительно оглядывая окружающую местность и не снимая рук с рукоятей клинков. Я же принялся распутывать охранное заклинание, наложенное Учителем на вход, — заклинание, способное быстро убить любого, кто посмел бы посягнуть на его сокровищницу.

Наложить такое заклинание просто, убрать — гораздо сложнее. Я провозился более часа, одну за другой снимая невидимые глазу сети ловушек, одни из которых убивали ядом, другие — расчленяли тело неосторожного, третьи — сжигали незваного гостя. Наконец дело было сделано — ничто, кроме груды камней, не препятствовало нашему дальнейшему продвижению. Разобраться с камнями оказалось проще: как только исчезли оплетавшие их нити ловушек, хватило легкого толчка, чтобы груда щебня осыпалась к моим ногам.

Черный зев пещеры звал меня, и я знал, что найду там.

Над моей ладонью вспыхнул «светляк», и стены пещеры озарились ровным светом. Она была довольно глубокой — здесь вообще нет больших пещер, зато мелких — хоть отбавляй. Учитель выбрал самую просторную, и она была заполнена чуть ли не до отказа.

Ровными рядами стояли огромные, в рост человека, просмоленные мешки, плотно завязанные у горловины, они совершенно не пропускали воду или другую жидкость, а именно жидкость и заполняла их сейчас, сложная жидкость, дорогая — предназначенная для надежной защиты от разложения того, что находилось в мешках.

Я полоснул ножом по ближайшему — неудачно. Отпрыгнуть не успел, волна желтого, не слишком приятно пахнущего раствора окатила меня, вымочив насквозь. Мысленно выругавшись, я сорвал разрезанный мешок, открывая его содержимое.

Передо мной стоял человек… вернее то, что не так давно было человеком. А может, и достаточно давно — в этой жидкости тело сохранялось превосходно (Учитель, надо отдать ему должное, великолепно умел составлять нужные растворы). Тело принадлежало мужчине лет сорока, широкоплечему, с окладистой черной бородой. У него не было ран или иных повреждений, но темные пятна, покрывающие тело, ясно давали понять, в чем состояла причина его преждевременного ухода в иной мир. Черная Смерть… Я даже чуть вздрогнул, хотя понимал, что мне, магу, болезнь эта не страшна.

Глаза зомби открылись и бессмысленно уставились на меня. Еще две-три секунды, и он, поняв, что перед ним не его создатель, атакует. Разумеется, я его не боялся, с этим ходячим трупом я бы справился в считанные мгновения даже без помощи Лэш, однако это в мои планы не входило. Быстро пробормотав команду подчинения, я приказал зомби выбираться из пещеры и ждать меня. А сам двинулся к следующему мешку.

Переподчинить зомби другому хозяину невозможно, если не знать команду подчинения. А она составляется каждым магом по-своему, и, если бы память Учителя не принадлежала теперь мне, все это скопище мертвецов не представляло бы никакой ценности. Но я знал нужные слова, и дело пошло.

Один за другим зомби покидали свои мешки и, шлепая по залившей камни жидкости, двигались к выходу. Они были разными — молодыми и не очень, сильными на вид и откровенно тщедушными. Разумеется, я бы предпочел в качестве армии, скажем, сотню бывших гвардейцев, в смысле сотню их трупов, чем три сотни этих… Но выбирать не приходилось.

Оружия у них почти не было — на весь отряд лишь три ржавых меча и порядком прогнивших щита да еще десятка три-четыре предметов, которые с некоторой натяжкой могли сойти за оружие: ножи, топоры, не имеющие ничего общего с боевой секирой, вилы, косы и серпы. Все это было беспорядочно свалено в углу пещеры, и распределять его между зомби я доверил Лэш — все равно делать ей больше нечего. Нашлась и пара арбалетов, а к ним с десяток стрел. Конечно, луком зомби пользоваться не могут — не та сноровка, а вот арбалет — вещь вполне приемлемая, с десяти шагов и ребенок не промахнется.

Несмотря на то, что работал я быстро, весь процесс отнял чуть ли не целый день. Усталости не чувствовалось — сказалась магическая подготовка, моя и подаренная Учителем, — но вот заклинания, избавляющего от трупной вони, никто до настоящего времени так и не удосужился придумать. Так что к вечеру, когда наконец на свет божий выполз последний из солдат моей маленькой армии, у меня уже кружилась голова от смрада, наполнявшего пещеру.

Тут же пришлось произнести короткую речь — по причине сугубо технической. Мне был остро необходим помощник, и Лэш для этой цели подходила лучше всего — по крайней мере ее не мутит от этой вони, которая сейчас-то еще относительно терпима, а что будет дня через три-четыре? В общем, мои солдатики получили приказ подчиняться Лэш, как мне самому, и я с удовольствием принялся наблюдать за ее попытками превратить толпу зомби в нечто, хотя бы отдаленно напоминающее армию. Что ж, в выборе помощника я не ошибся… было бы из кого выбирать… В конце концов Лэш где командами, а где и пинками удалось построить отряд, разбив его на десятки, и я неторопливо, как полагается умудренному опытом полководцу, прошел вдоль нестройных рядов, оглядывая свое воинство. Зрелище было не из приятных — далеко не все трупы попали в руки Учителя вскоре после смерти, было здесь немало и тех, на которых земля и время оставили достаточно много отвратительных следов.

И все же это были бойцы — медлительные, но не знающие усталости, тупые, но способные беспрекословно исполнять четкие приказы, не слишком хорошо умеющие обращаться с оружием, но почти неуязвимые.

Жаль, что Учитель не позаботился об оружии… впрочем, он не успел — это я понимал, точнее, помнил. Ладно, займусь этим сам.

* * *

Уже давно было слышно ржание лошадей и крики погонщиков. Караван двигался с той беспечностью, которая возникает даже у опытных и осторожных торговцев, вступающих на считавшуюся безопасной территорию. Командир охраны в таких случаях начинает откровенно наплевательски относиться к своим обязанностям, да и купцы уже смотрят на эту халатность сквозь пальцы. И что характерно: какие бы неприятности ни происходили в прошлом с другими, каждый искренне верит, что уж ему-то ничего не грозит. Если бы они знали, как заблуждаются…

Я спокойно ждал, когда из-за деревьев покажется первая повозка. О том, что обоз пройдет именно здесь, я знал еще вчера — словоохотливый лавочник, явно огорченный тем, что покупатель, то есть я, так ничего и не выбрал, любезно сообщил, что скоро в его лавке появятся новые товары, и в избытке. Оружие, конечно, ковали везде (и, к слову сказать, почти везде ковали плохо), поэтому караван Сийкста Рыжего всегда имел немалую прибыль, и он не разменивался на зерно, ткани или прочую ерунду. Рыжий возил исключительно оружие, причем помногу — его отряд на своем пути проходил десятки городов и деревень, оставляя часть своего груза в обмен на звонкое золото.

Я изобразил заинтересованность, и лавочник растаял окончательно — выведать у него, когда именно и по какой дороге прибывает обоз, не составило никакого труда. Особенно учитывая тот факт, что простенькое заклинание существенно повысило его словоохотливость. Это было одно из так называемых бесполезных заклинаний, которое просто не действовало на человека, имей он хотя бы крошечную, никому не заметную частичку Дара. Этот, к моему удовольствию, не имел. Мы расстались друзьями, причем лавочник искренне считал, что получил с меня монетку за приятный разговор… правда, когда он начнет пересчитывать дневную выручку, его ждет разочарование.

Теперь мы ждали караван, и я, дав указание воинам попрятаться в тени деревьев, позволил себе удобно устроиться на зеленом пригорке и предаться отдыху. И наконец подышать чистым воздухом — запашок от зомби исходил омерзительный.

Кроме смрада мои бойцы, замершие по обе стороны дороги, не выдавали себя ничем. В этом отношении я был спокоен: зомби не кашляют, не переминаются с ноги на ногу, не богохульствуют и не переругиваются друг с другом, то есть не делают всего того, что обычно выдает засаду. Ну а запах— что ж, может, здесь неделю назад лошадь сдохла… Правда, это больше похоже на целый табун.

Лэш, как всегда неподвижно, стояла у меня за спиной. Мне хотелось пустить ее в бой, но рисковать стражем пока не стоило — мало ли, вдруг среди охраны обоза найдется кто-нибудь не в меру умелый. К тому же я в последнее время чувствовал себя куда спокойней, когда она находилась рядом.

Наконец фыркающие, почуявшие смерть лошади, тащившие здоровенную, тяжело нагруженную фуру, показались из-за поворота. По обе стороны от повозки ехали стражники в кольчугах и с копьями, однако щиты были небрежно закинуты за спину, а тяжелые шлемы приторочены к седлам. Они весело болтали между собой, совершенно забыв о том, что им следовало бы поглядывать по сторонам. Значит, есть все же какая-то справедливость: за такое несение службы они сейчас будут наказаны.

Наконец стражники соизволили заметить меня — к этому моменту на поляну выехала уже третья фура. Один из солдат пришпорил коня и двинулся по направлению ко мне, вероятно намереваясь задать какой-нибудь вопрос. Выражение его лица, насколько я видел, было вполне умиротворенное.

— Мир тебе, добрый человек! — вежливо поздоровался он, стараясь не обращать внимания на стоящую позади меня девушку, одетую в кольчугу.

— И тебе мир, воин…

— Не подскажешь ли, скоро ль будет Серебряный Бор?

Разумеется, он знал о том, что до деревни ехать еще с час, иначе грош ему цена. Хороший охранник, тем более не первый год работающий на Рыжего, должен знать дорогу. Вопрос был, скорее, данью вежливости.

— Скоро, воин, скоро. Если вы оставите повозки здесь, то как раз за час и доскачете, — улыбнулся я ему.

Некоторое время до этого тугодума доходило услышанное, затем по его лицу пробежала тень. Похоже, он все же понял намек — а я уж и не надеялся. Но все же солдат попытался уточнить:

— Что ты, добрый человек, разве ж можно бросить наши фуры. Перед тобой караван Сийкста Рыжего, известного в здешних местах человека. Мы продаем оружие, лучшее оружие, может, твою деву-воительницу заинтересует наш товар?

Он говорил складно и вежливо, не иначе как образованный человек, редкость среди наемников. На мгновение мне даже стало его жаль.

— Конечно, заинтересует, воин. Мы бы взяли весь ваш товар… и цену я могу предложить высокую, куда выше, чем в Серебряном Бору.

Он понял. Я заметил, как рука воина еле заметно сместилась к рукояти меча. Что ж, я все равно не собирался отпускать их.

— Какова же будет твоя цена? — В его голосе вежливости стало намного меньше, зато отчетливо проявились стальные нотки.

— Жизнь, конечно. Твоя и твоих спутников. И даже ваших лошадей… Разве это плохая цена? Мне кажется, я очень щедр.

— Это плохая шутка. — Пальцы воина стиснули эфес.

— Я не шучу.

Я сунул в рот пальцы и оглушительно свистнул. Казалось, придорожные кусты пришли в движение — три сотни зомби, размахивая в основном дубинами, двинулись к каравану.

Вдоль обоза прокатился звон извлекаемых из ножен мечей. Стражники еще не поняли, кто им противостоит, но это не займет у них много времени. Впрочем, это ничего не изменит. Воины не боятся зомби, по крайней мере мне всегда так казалось, значит, не побегут.

Что-то блеснуло у меня перед глазами, и я снова перевел взгляд на своего недавнего собеседника. Он медленно валился с лошади, его рука, отсеченная на локоть, лежала на земле, все еще сжимая в пальцах меч. Лэш спокойно вытирала лезвие своего оружия. Прекрасно, девочка действует замечательно быстро.

Тем временем моим бойцам до повозок оставалось с десяток шагов, не больше. Двигались они все же недостаточно быстро — обычные разбойники, конечно, хлынули бы со всех сторон бегом, с криками и воплями, стараясь подбодрить друг друга и запугать обреченных солдат. Зомби, разумеется, в этом не нуждались, они шли молча и неотвратимо. Защелкали арбалеты — с обеих сторон, понятно, хотя с нашей их было, увы, немного. Зато эффект от выстрелов был весьма впечатляющ: один из стражей медленно сполз с фуры, судорожно пытаясь вырвать из живота тяжелый болт, а несколько зомби, получивших такие же болты кто в грудь, кто в живот, а кто и в голову, продолжали так же уверенно надвигаться на противника. Даже на меня это произвело впечатление.

Впрочем, как я и предполагал, стражники оказались не робкого десятка и в панику не ударились. Шанс на спасение у них был — даже без лошади человек может двигаться намного быстрее зомби, а уж мешать им убегать в мои планы не входило… Да и что я мог сделать? Ну, сжечь их всех… а потом дня три отходить от слабости. Нет уж, пусть мои солдатики себя покажут. Да и не будет беглецов, не станут воины отступать.

Убедившись, что стрелы пользы им не принесут, солдаты схватились за мечи и топоры. Еще мгновение, и сталь встретилась с импровизированными дубинами, и началась бойня. Внезапно мне пришла в голову неприятная мысль: а ведь порубят они моих солдатиков, порубят. А у меня каждый боец на вес золота — неизвестно, что ждет впереди.

Я обернулся к Лэш:

— Давай займись ими. Только на части не руби, они нужны мне целыми… по возможности.

Я еще не успел закончить фразу, а она уже была в гуще схватки. Сейчас, сидя на пригорке, можно было спокойно наблюдать за ее мастерством. Лэш была подобна вихрю — удар, парирование, бросок, еще удар…

Я заметил, как один из купцов, помоложе, запрыгнул в седло с явным намерением спасти свою шкуру. К этому времени я уже решил, что свидетели мне не нужны, и банальный огненный шарик смел его с коня — на землю мужик упал хорошенько прожаренным. Остальные поняли, что попытки бегства ни к чему хорошему не приведут, и теперь сражались с отвагой обреченных, стараясь если и не победить, то хоть продать жизнь подороже. Это было достойно уважения, но не настолько, чтобы сохранить им эту самую жизнь. Все было кончено очень быстро.

* * *

Пожалуй, Лэш следовало отправить в бой с самого начала — мне предстояло лишний раз убедиться, что солдаты из зомби весьма посредственные. Каких-то четыре десятка стражников умудрились изрубить в куски по крайней мере двадцать моих бойцов. Успели бы и больше — но их задавили числом, не считая тех, с кем справилась Лэш. Эти двадцать были первыми понесенными мною потерями, хотя трупы стражников с лихвой эти потери возместят. Но вымотаюсь я к вечеру изрядно, это уж наверняка. Активировать столько тел подряд без отдыха — это не прогулку совершить.

Очередное тело, принимая в себя заклинание, выгнулось дугой, опало, а затем медленно поднялось. Это был тот молодец, что разговаривал со мной — не стоило, пожалуй, Лэш отрубать ему руку, без руки он принесет меньше пользы, чем хотелось бы. Но какой-никакой, а боец, сойдет и так. Я сплюнул, смахнул со лба пот и занялся следующим — у него был выбит один глаз, это тоже было не слишком хорошо, ну да ладно… Мой страж, пока я возился с новообращенными соратниками, занималась раздачей оружия — в фурах действительно оказалось достаточно железа, чтобы неплохо вооружить весь отряд: кого мечом и щитом, кого копьем или алебардой. И главное — теперь в моем распоряжении было полсотни арбалетчиков — немалая сила против любого врага.

Много было и свободных лошадей, но я, к сожалению, воспользоваться ими не мог. Можно, конечно, взвалить на коня разлагающийся труп, но вот заставить этого коня хотя бы более или менее слушаться — сомнительно. Да и на всех лошадей не хватит. Нет уж, придется моим вонючим бойцам проделать весь предстоящий путь пешком. Я-то, разумеется, пешком не пойду.

Лэш ни с того ни с сего прыгнула ко мне, на лету выхватывая из ножен клинки, и встала чуть впереди, закрывая хозяина от все еще неизвестной тому опасности.

Опасность вскоре обнаружилась, и я ощутил, как по коже пробежала волна предательской дрожи— на опушке стоял, опершись на огромный двуручный меч, высокий человек в тускло отливающих серебром доспехах и глухом шлеме без плюмажа. Я сразу почувствовал, сразу понял, кого вижу перед собой — память Учителя не позволяла ошибиться. Это был Серый Паладин, и он пришел за мной.

Никто не знал, как Серый находит свои жертвы — чутье у него на них, что ли… Но ведь находит же, труп ходячий! С наибольшим энтузиазмом, конечно, он охотится на вампиров — я знал его историю, Учитель в свое время рассказывал, поэтому понять его было можно. Но мы-то чем ему помешали? Подумаешь, перебили несколько десятков тупоголовых солдат. Однако факт остается фактом: Серый убил Учителя и теперь добрался до меня… тут-то ему и обломится. Учитель был один, и он не был готов к нападению, но я-то знал, что наша встреча неизбежна. Я бы предпочел, чтобы она произошла попозже, сейчас у меня другие проблемы, но это Судьба, и против нее не попрешь. Придется, видимо, принимать бой — миром договориться с Паладином пока ни у кого не получалось, иногда даже сомневаешься, что он вообще слышит то, что ему говорят. Слышит, гад, еще как слышит — слух у него, как у собаки, и в темноте видит почти как днем. Уж сколько раз вампиры пытались с ним разобраться — ночью, в самое их время. Конец, как правило, был один: вампиров в этом мире становилось несколько меньше, а Серый отправлялся искать новую жертву.

Он спокойно стоял и оглядывал мое воинство — по крайней мере страха он не испытывал, страх, осторожность и чувство самосохранения присущи живому существу, а он, как и мои солдатики, к этой категории не относится.

Я швырнул в него фаербол — детская выходка, Учитель наверняка лишь посмеялся бы над ней. Уж сколько раз он мне твердил, что магия как таковая против Серого совершенно бесполезна… Была, правда, одна идейка на этот счет, и на эту идею, собственно, я и рассчитывал. Согласно элементарной логике, раз оружие его не берет в принципе, значит, следует пользоваться магией, но не абы как, а продуманно. Обычные нападки типа этого огненного мячика для него не более чем булавочный укол. И того менее — огненный шар бессильно разбился о доспехи, Серый же даже не вздрогнул.

Простояв так несколько секунд, он вскинул меч на плечо и неторопливо зашагал в мою сторону. В этом спокойном, размеренном движении было что-то до дрожи пугающее — да и стыдно ли испугаться, когда прямо на тебя прет этот монстр, настолько уверенный в себе, что просто не считает нужным обращать внимание на какие-либо препятствия. Ряды зомби сомкнулись на его пути, однако рыцарь ни на мгновение не замедлил шаг. Так же неторопливо он сомкнул обе руки на рукояти меча и принялся… Нет, это был не бой, это было… избиение. Мое сердце обливалось кровью — не от жалости к рубимым в капусту зомби, а от осознания того, что мое войско, потребное совсем для других дел, в настоящий момент медленно, но верно уменьшается в размерах.

Меч Серого описывал сверкающие восьмерки, и там, где проходило смертоносное лезвие, ничто не могло оказать ему сопротивления — сталь клинков, дубленая кожа щитов, дерево толстых дубин, гниющая плоть или кости, — все распадалось под ударами призрачного меча — страшного оружия, созданного магией. Несколько арбалетных болтов ударили в броню и бессильно отлетели, расплющив наконечники, — доспехи Серого, также созданные одним лишь волшебством, невозможно было пробить обычным оружием.

Это зрелище заставило меня на несколько секунд оторопеть — и за эти секунды Серый искромсал чуть не два десятка зомби, неуклонно приближаясь ко мне. Кажется, он даже шаг не замедлил, словно не сквозь ряды каких-никаких, а бойцов прорубался, а просто шел сквозь туман, разгоняя его взмахами призрачной стали.

— Взять его! — заорал я. — Повалите его! Держите его за руки!

Считается, что Серый бессмертен, — это не так. Считается, что он непобедим, — это тем более не так. Победить Паладина можно, по крайней мере, как говорил Учитель, теоретически, но простым смертным это не под силу. Прежде всего потому, что призрачные доспехи Серого сами по себе опасное оружие — достаточно до них дотронуться, и больше никогда вам не владеть рукой. Можно поймать его арканом, но и веревка выдержит лишь несколько секунд, потом просто расползется, как гнилая. Но для зомби это было не смертельно… на них попросту не действовал колдовской паралич.

Паладин, видимо, оценил опасность и попытался найти защиту для спины — для этой цели ему вполне подошла ближайшая фура. Нет, похоже, кое-что человеческое ему все же не чуждо — или это просто стремление нанести максимум ущерба? Прикрывшись от атаки сзади, он вновь принялся орудовать клинком, снося головы, отрубая держащие оружие руки, рассекая туловища пополам. Груда шевелящихся обрубков у его ног все росла и росла, но усталости он, как и мои солдаты, не чувствовал. Я видел, как Лэш рвется в бой, но приказал ей стоять на месте, Серый разделается со стражем так же легко и быстро, ничто не способно противостоять призрачному оружию.

— Повалите его! — снова заорал я на тупых мертвецов, которые продолжали надвигаться на Серого, давая ему возможность превратить еще нескольких зомби в гуляш. Меня бесило то, что с таким трудом собранные Учителем солдаты находят свой бесславный конец один за другим, не имея никаких шансов на победу. А Серый продолжал рубить и кромсать…

Наконец им все же удалось повалить его — это было нелегко и стоило мне по меньшей мере полусотни изрубленных в куски тел. Но главное, цель была достигнута — теперь Паладин лежал на спине, в каждую его руку и ногу вцепилось по пять-шесть зомби, не давая Серому пошевелиться. Его сила, полученная от колдовского ритуала, была велика, но небеспредельна — вырваться он не мог. Пока не мог — я ясно отдавал себе в этом отчет, поэтому следовало торопиться. У меня, вернее, у Учителя был план, и сейчас мне предстояло попытаться его реализовать. План казался безупречным, но в таких вещах ничего нельзя сказать заранее.

Я отдал Лэш необходимые указания и начал читать заклинание, торопиться не следовало, малейшая ошибка, и ничего не выйдет, придется начинать сначала. Лэш, откопав в сумке нужную бутыль, неторопливо поливала пытающегося освободиться Паладина темной густой жидкостью со специфическим запахом. От того, как тщательно она его обольет, зависел успех всего дела.

У меня мелькнула крамольная мысль о том, что это деяние, безусловно, достойно быть вписанным в историю: победить Серого Паладина — это не шутка, это доказательство высшего мастерства. Не само заклинание, конечно — оно вполне обычно, хотя и достаточно высокого уровня, — а способ его применения, хитрый способ, и если я… Учитель… в общем, если мы правы, то для Серого все будет кончено.

Непонятные, но крепко заученные слова ложились свободно, как будто я всю жизнь занимался этим делом. Заклинание шестого уровня — мне вообще не приходилось подниматься выше четвертого, так что правильность словоформ исключительно на совести Учителя… его памяти, точнее. Память услужливо подсказывала мне фразу за фразой — заклинание длинное и сложное, выучить его не так просто.

Наконец оно стало подходить к концу; Лэш, заранее проинструктированная, зажгла факел и ткнула им в щедро политую фигуру. Взметнулось пламя, охватив и Серого Паладина, и большую часть держащих его зомби. Жаль, но ими придется пожертвовать — Серый куда важнее, чем еще два десятка смердящих мертвецов, которых в конце концов можно будет заменить другими.

Коптящий столб пламени вздымался на высоту в два, а то и в три моих роста — жидкость горела просто изумительно. Интересный, кстати, состав — некоторые используют его как оружие. Сам я не видел, но, говорят, корабли герцога оснащены катапультами, стреляющими этим составом. Им это очень даже часто помогает, когда они с пиратами дерутся, — один выстрел, и на месте пиратского корабля факел. И никакой тебе магии.

И вот я произнес последние слова заклятия — огненный столб внезапно скрутился в воронку, затем полыхнул в разные стороны, разметав державших Паладина зомби и сразу превратив половину из них в обгорелые остовы… Передо мной стоял огненный дух, огромный, намного выше меня, и очень злой.

Паладина больше не существовало — дух, возникший из живого пламени, охватившего Серого со всех сторон, вобрал Паладина в себя, растворив его в потоках огня, но и для самого духа это не прошло бесследно. Я мог бы сейчас произнести формулу освобождения, но это было опасно — уходя, дух мог оставить Паладина целым, с него станется. Смешение этих двух существ причиняло элементалю страшные мучения, если, конечно, он вообще способен ощущать боль. Сейчас он умирал, и лишь произнесенное заклинание не давало ему наброситься на меня, своего хозяина. А духу этого явно хотелось, он пытался двигаться ко мне, но выходило у него это медленно, натужно — вся его сущность протестовала против нападения на господина. Поэтому мне было достаточно время от времени делать шаг назад, чтобы сохранять дистанцию. Дух корчился в агонии — ждать оставалось недолго.

Наконец раздался долгожданный стон, в последний раз полыхнуло пламя, и элементаль исчез. Лишь оплавленные камни свидетельствовали, что еще несколько секунд назад здесь бушевало древнее огненное существо. Камни… и два десятка заживо… ну, в общем, до костей обгоревших зомби. Они теперь, конечно, никуда не годились, хотя и продолжали слабо шевелиться — вложенные в них заклинания были достаточно сильны.

От Серого Паладина не осталось ничего — ни меча, ни доспехов, ни даже пепла. Он исчез. Навсегда.

(обратно)

Глава 11 НАЕМНИКИ. ПОГОНЯ.

— Хо-хо, а вот и мои друзья! — заплетающимся языком провозгласил Тьюрин, из чего мог быть сделан только один достоверный вывод. Гном, похоже, пьянствовал весь период их отсутствия, иначе нельзя было объяснить его состояние — напоить гнома дело весьма и весьма непростое.

— Приветствую, Тьюрин, — поздоровался Рон, опускаясь на скамью.

— Хорошо ли прошла ваша п… поездка? — слегка заикаясь, поинтересовался гном, протягивая лапищу к новой кружке эля. Брюхо его основательно раздулось, похоже, этих кружек туда было вылито уже превеликое множество.

Рон жестом подозвал хозяина таверны и потребовал пива — в горле першило от пыли. Сделав несколько жадных глотков, он перевел дыхание и кивнул:

— В некотором роде, дружище. Могло бы быть и лучше, но…

— Фее ани такие! — убежденно заявил гном, икнув. — Нихто, па-анимаешь, камандир, нихто не хо-тит ваевать… Я этих… ик… трусов уга-аваривал, я их золотом… ик… соблазнял. Ба-аятся, смер-рды!

— Слушай, Тьюрин, может, тебе пойти поспать? Мы завтра выступаем.

— Ты шо, думаешь, я пьян? Я не пьян. Я немного выпил… ик… са-авсем немного. И я хачу ишо. Эй, ты… у меня кружка уже сухая… а па-ачему, спраш-вается? А патаму, што здеся все трусы и… ик… лентяи. Даже кружку налить не хатят, зар-разы!

— Конечно, ты не пьян, почтенный гном, — миролюбиво сказал Рон, движением брови давая понять хозяину таверны, что больше наливать гному не следует. Тот, как будто давно ожидавший этой команды, с напускной деловитостью начал обслуживать других клиентов.

— Па-ачему мине не наливают? — обиженно поинтересовался гном, внимательно разглядывая пустую кружку в слабой надежде, что на дне еще что-то осталось. — Я щас обижусь. А ты знаешь, камандир, шо будет, ежели я обижусь? Вижу, не знаешь… я эту паганую таверну, Чар ее задери… по бревнышкам раскачу… Будут знать, жлобы, как пачтенного гнома… ик… пива лишать. Я им… па-кажу… смер-рдам… удумали… тоже… пива… им… жалко…

Рон подумал, что гном последние часы держался только за счет своего могучего организма да из стремления дождаться их возвращения. Теперь же, когда Тьюрин убедился, что его спутники живы и здоровы, сопротивляться выпитому он уже не мог, его речь становилась все бессвязней, пока он наконец не упал лицом на стол и не захрапел так громко, что все взгляды обратились в его сторону.

Рон кивнул Брику, и они вместе, подхватив низенького, но чудовищно тяжелого гнома, потащили его наверх, в комнату, где уложили подземного воителя на койку и оставили отсыпаться.

Им же еще предстояло сделать немало дел. Вьючные лошади, запас провизии, карты — много чего требовалось подготовить заранее, и командир, как самый опытный, и Брик, как самый молодой, отправились решать эти важные проблемы. Айрин же, как Рон и ожидал, заперлась в комнате, потребовав у хозяина таверны здоровенную охапку свечей, и снова углубилась в изучение своего сокровища, полностью отключившись от иных забот. Правда, прежде чем уйти, Рон позаботился о том, чтобы девушка хотя бы поела.

Сам он отправился к мэру — надо былообъяснить ему, что охотиться на грифона больше не стоит.

* * *

Эти сны опять вернулись… Тьюрин уже начал было надеяться, что та боль оставит его, ну или хотя бы станет чуть помягче, не заставляя его кричать во сне и просыпаться в холодном поту. Со времени последнего кошмара прошло больше месяца. Да, пожалуй, уже больше — их встреча с толпой ходячих мертвецов, закончившаяся отчаянной стычкой, была еще зимой. Та драка, из которой он единственный вышел невредимым, дала облегчение, и он уже решил, что это навсегда.

И ошибся. Они снова вернулись — Тайрина и Твар…

Может, дело было в том, что он остался один. Друзья… ну, пусть не друзья, пусть просто спутники… в общем, Рон и остальные уехали искать этого своего грифона, а он остался совсем один, и не было ничего, что смогло бы отвлечь его от тягостных мыслей. В то, что Торном проклятые химеры окажут помощь их отряду, он не верил. Куда больше надежд он возлагал на людей и гномов, но все усилия пошли прахом: каким бы плохим оратором ни был сэр Сейшел, сам Тьюрин в этом искусстве был еще более далек от совершенства. У него ничего не вышло, что и следовало ожидать. Ничего не вышло… как и тогда, много лет назад…

Корона третьего колена подгорного племени лежала в мешке, надежно укрытая от посторонних глаз, но гном явственно ощущал тяжелый металл на своей голове. Корона… Эх, вернись она в этот мир раньше, вернись вместе с рассказом великого дракона — и многое бы изменилось. Они бы остались живы, Тайрина и Твар… его жена и его сын.

Народ, потерявший своего короля… Люди немало переняли от гномов, как, впрочем, и от других народов. Тьюрин слышал, что, если полк терял свое знамя, оставшихся бойцов разгоняли по другим частям, а название полка, сколь бы гордым и грозным оно ранее ни было, предавали забвению. Но эта традиция была лишь жалким подобием того, что обрушилось на третье колено, когда им не удалось обнаружить в подземных лабиринтах ни своего короля, ни его тело, ни на худой конец корону.

Ни один человеческий пария не испытывает такого унижения, такого всеобщего презрения, как гном, принадлежащий к «проклятому» роду. Даже сейчас, спустя столетия, это презрение осталось столь же бескомпромиссным, что и раньше. Гномы сильны своими традициями, даже когда они им же во вред. Третье колено было сильным родом, богатым — и в одночасье лишилось всего, тем самым ослабив и весь род гномов в целом, но кому до этого дело, если традиция требует подвергнуть виновных унизительной процедуре «отлучения от гор». И отлучение состоялось…

При всем притязании на всеведение люди многого не знают. Они рады, что гномы куют им оружие, строят им замки или просто участвуют в их войнах, зачастую вынося на своих плечах основную тяжесть битв. Какое им дело до того, что гномы идут на это только ради одного — чтобы быть хоть кому-то нужными. Пусть даже и людям — ведь соплеменники, не принадлежащие к проклятому роду, не скажут «отлученным» ни одного доброго слова, не откроют двери своих пещер, не пустят к столу даже умирающего от голода, а к очагу — замерзающего на их глазах. Традиции сильны…

Конечно, на людях гномы стараются не показывать свою боль — ни к чему простым смертным лезть в душу подгорному народу…

Тогда, много лет назад, их просто в очередной раз изгнали с насиженных мест. И никто не возмутился, никто не затаил обиду на соплеменников, потребовавших, чтобы «проклятые» освободили пещеры, чем-то приглянувшиеся королю шестого колена. Сильны традиции…

Зима… гномы, живущие у вечно горячего сердца земли, не любили холодов. И все же никто не возражал — собрали свой нехитрый скарб и ушли в снежную тьму, как требовал приказ. Ослушаться его было выше их сил, да они и не особо пытались, за века привыкнув и смирившись со своей долей вечно гонимого, презираемого рода. Они ушли во тьму, таща за собой повозки, неся на руках детей, которые не могли идти сами… Таких было немного, дети у гномов рождаются нечасто.

Тайрина несла сына на спине — ему было от роду всего шесть месяцев, но он был здоровым, крепким ребенком, и Тьюрин, шагавший рядом с женой, верил, что, несмотря на все невзгоды, сын вырастет и станет сильным и отважным… отважнее, чем он сам. Кто знает, скольким из гномов приходили в голову крамольные мысли о несправедливости древних законов, о том, что времени давно пора заставить Песнь измениться… но даже те из них, кто хотя бы задумывался над этим, идя против собственной сущности, не решались не то что действовать — даже произносить дикие мысли вслух.

Молчал и Тьюрин, хотя это было и нелегко ему, отцу одного из немногих маленьких детей их ветви проклятого рода, крошечной ветви — их было всего около сотни, да и большинство — женщины. Мужчины уходили к людям, уходили на заработки, как бы ни было стыдно им в этом признаваться даже самим себе. Гномы шли на поклон к людям…

Они не любили зиму и боялись ее, боялись снежных буранов, непроглядной тьмы, пронизанной холодом и жгучим ледяным ветром, так не похожей на уютные, щедро освещенные негаснущими факелами пещеры. Они не умели находить дорогу в снежных заносах — кто знает, когда и где разминулись их пути, но это свершилось, и маленькая кучка дрожащих от холода гномов, среди которых было всего двое мужчин, отбилась от основного отряда и окончательно заплутала среди сугробов. Когда же стало ясно, что дороги они не найдут, Фардан, старший среди них, приказал ставить палатки — следовало ждать утра, хотя бы и с риском замерзнуть.

Утро пришло, солнце окрасило снег в розовые тона, чистый, девственный снег, лишенный даже намека на дорогу, которой ушел отряд изгнанников. Им оставалось лишь брести куда глаза глядят, утопая в снегу чуть ли не по пояс, питая слабую надежду выйти в долину, подальше от этих сугробов, поближе к людскому жилью.

Пещеру первым заметил Фардан — он шел впереди, как и подобает сильнейшему, и зияющий тьмой провал принял под свои своды кучку путников. Пещера оказалась глубокой, очень глубокой — и Тьюрин с одобрением и даже радостью выслушал приказ Фардана: «Остаемся!»

Да, здесь можно было жить… так показалось с первого взгляда. Они спустились вниз уже на сотню локтей, становилось теплее, и жизнь снова начинала казаться не такой уж и безысходной. А потом они повернули за очередной угол, и пламя вечных факелов вырвало из тьмы лица… много лиц — людских, мужских и женских, молодых и старых, — но странных, бледных, как будто совсем лишенных крови. Наверное, так оно и было…

Люди стояли рядами, в опущенных руках были зажаты мечи и топоры, тела одних затянуты в кольчуги, других были в поношенных тряпках, сверкающих прорехами, а у кого-то торсы и вовсе были обнажены. Холод не давал мертвым телам разлагаться, и они так и стояли здесь, поставленные неизвестно кем и с какой целью. Стояли, равнодушные к столпившимся перед ними гномам, и отблески факелов играли на их белой, мерзлой коже.

А потом, как по команде, люди открыли глаза, вскинули оружие и шагнули вперед…

Даже могучие гномы, знатоки секиры, непревзойденные бойцы, не имели в этом бою никаких шансов. Для чего зомби были оставлены в этой промозглой пещере, какая злая сила вдохнула в них подобие жизни — того никто не знал, да и вряд ли когда это станет известно. В вечном холоде они могли стоять и неделю, и год, и век… Но пламя факелов пробудило их к жизни, и снова проснулось извечное стремление мертвых убивать всех, кто еще жив.

Тьюрин видел, как пал Фардан — пал одним из первых, выигрывая соплеменникам несколько мгновений жизни. На гномах не было ни кольчуг, ни несокрушимых панцирей — нужны ль они среди снегов. Сталь нашла его тело, и толпа зомби сомкнулась над воителем, а затем двинулась к другим жертвам. Отступать было некуда, мертвенно-бледные фигуры перекрыли единственный выход, оставалось одно — биться до последнего.

Тьюрин успел натянуть кольчугу и нахлобучить отцовский шлем. Он не считался среди своих хорошим бойцом, но безвыходное положение способно и ягненка сделать волком, и он дрался с холодной расчетливостью опытного воина, хотя его удары зачастую и были неловкими и неумелыми. А за его спиной была Тайрина, прижимающая к груди сына.

Они еще держались, и гора шевелящихся обрубков у его ног все росла — остальных уже задавили числом, да женщины и не умели толком драться, они лишь неловко отмахивались ножами, которые были нестрашны мертвым врагам. Одну за другой их пронзали мечами, срубали ударом топора или поднимали на короткое — каким только и можно действовать в не слишком просторной пещере — копье.

А Тьюрин был все еще жив, и его топор, делая очередной замах, обрушивался на голову или торс ближайшего противника, легко рассекая слегка промороженную плоть. В какой-то момент он даже поверил, что им удастся выбраться из пещеры, но…

Он услышал за спиной тихий вскрик и мгновенно обернулся… Тайрина уже валилась навзничь, из ее груди торчало острие копья, пробившего тело насквозь. Даже не так — копье пробило два тела… сразу два… женское и маленькое, хрупкое, прожившее на этом свете шесть недолгих месяцев…

Он не помнил, как выбрался из пешеры, потом, когда его нашли посланные на поиски родичи, обнаружилась и страшно выщербленная секира, и кольчуга, изодранная вражеской сталью, оставившей немало рубцов и на теле… И перегороженная обвалом пещера, стены которой носили следы чудовищных, невозможных даже для гнома, ударов. И даже белая рука, торчавшая из-под огромных камней, все еще скребущая ободранными до костей пальцами…

С тех пор ему часто снился этот сон: падающая фигура и копье, навылет пробившее сразу два тела… И в те ночи тишину прорезал жуткий звериный вопль, наводящий ужас на спутников Тьюрина, если на тот момент они у него были.

Все эти годы он искал их — зомби и вампиров, оборотней и прочую нечисть, искал, чтобы изрубить на куски, чтобы хоть несколько ночей не видеть умирающей Тайрины… Он надеялся, что когда-нибудь, когда счет перевалит за сотню… или за тысячу… он увидит другой сон, увидит Тайрину живой, увидит Твара, тянущегося к материнской груди. Надеялся, что этот добрый желанный сон станет для него наградой, знаком того, что он сделал все, что мог, и что настала его пора присоединиться к жене и сыну там, куда уходят навсегда.

Но рано или поздно кошмар возвращался. И выход был один — снова искать врага, снова сжимать в руках секиру, снова крошить на мелкие куски не ведающих боли и страха мертвецов, в которых чья-то злобная сила в очередной раз вдохнула подобие жизни.

Или, если врага рядом нет, лить в глотку вино и пиво в надежде, что затуманенный разум провалиться в забытье без сновидений. Поэтому к моменту возвращения командира и его спутников Тьюрин был пьян до потери пульса…

Судьба сжалилась над ним — в эту ночь Тайрина не пришла.

* * *

Выехали рано. Айрин клевала носом, гном сохранял угрюмое молчание, вызванное стыдом за вчерашнюю пьянку и дикой головной болью.

Последние возделанные участки земли уже давно скрылись за спиной, дорога все так же петляла меж поросших молодой травой холмов. Солнце стало приближаться к зениту, когда в небе появилась маленькая черная точка. Точка все увеличивалась, пока не превратилась в мерно машущее крыльями странное создание.

— Почтенный Тьюрин, к нам летит грифон, — быстро сказал Рон, заметив, что гном, подобравшись, тянется к рукояти секиры, — Пожалуйста, оставь оружие, он этого очень не любит. Друзья, придержите лошадей.

Грифон шумно приземлился, еще несколько раз взмахнул крыльями для удержания равновесия, поднимая пыль, и вдруг совершенно по-человечески чихнул:

— Уф… доброе утро… вернее, добрый день, путники.

— И тебе доброго дня, Флар, — почтительно склонил голову рыцарь.

— Этот день недостаточно добрый. — В голосе грифона сквозила озабоченность. Рон заметил, как увенчанные когтями пальцы орлиных лап судорожно сжались. — Я видел вашего некроманта. Он теперь не один.

— У него появились спутники?

— Угу, да еще сколько. Думаю, не менее двух-трех сотен. Зомби.

— Зомби… так много? Вот проклятие, я и не ждал…

— Похоже, он основательно подготовился к походу, — буркнул грифон. — У меня начинает появляться беспокойство. Да, и еще… он захватил караван и перерезал стражу.

— Караван? Зачем это ему? — удивленно спросила Айрин.

— Откуда я знаю…

— В еде зомби не нуждаются. Если некромант напал на обоз, значит, там было нечто ему необходимое. А что такое особенное может ему понадобиться, что он счел возможным преждевременно привлечь к себе внимание?

— Оружие, — мрачно заявил Тьюрин.

— Оружие… вполне возможно. Уважаемый Флар, позвольте спросить, далеко ли до того места?

— Для ваших кляч? — Грифон скептически оглядел лошадей. Не то чтобы лошади были плохи, скорее король воздуха просто презрительно относился ко всему, что не может летать. — Три дня пути, может, и больше.

— Тогда нам следует поторопиться. Вы не покажете дорогу? У нас есть карта этих мест.

— Что люди понимают в картах? — все так же презрительно бросил грифон. — Что может знать о карте существо, не способное взглянуть на землю с высоты? Ладно, показывайте, что у вас там.

С точки зрения Рона, карта была не такой уж и плохой. Не тот шедевр, что был куплен им ранее, другая, более схематичная, но охватывающая куда большую территорию. Пожалуй, карта была единственным ценным приобретением, сделанным в Кадрусе, да и то Рон, по сути, отобрал ее у мэра, воспользовавшись привилегиями благородного рыцаря. Отобрал почти силой — мэр визжал, что это единственный экземпляр, и вообще не имеющий цены. Рон же просто содрал карту со стены и молча вышел, и без того обозленный препирательствами. Грифон долго разглядывал карту, затем небрежно ткнул когтем, и только реакция Рона спасла пергамент от здоровенной дыры.

— Здесь. Мда-а… в этой вашей мазне нелегко разобраться.

Рыцарь огорченно вздохнул — если судить по карте, тут было дней пять пути, не меньше. Хорошо грифону, ему наплевать на горы, леса и прочие препятствия, которые всадникам предстояло огибать. К тому же кратчайший путь лежал через небольшой горный хребет, пользовавшийся дурной славой — даже на карте в этом районе было нарисовано змеевидное крылатое существо, напоминающее путнику, что места эти небезопасны. Правда, виверн давно уже не видели, но это ни о чем не говорило — эти злобные твари нападали обычно только на одиноких путников и не оставляли свидетелей.

— Что скажете, друзья?

— Виверны… — протянула Айрин. — Не слишком приятная перспектива.

— Да этой карте, может, лет сто! — пожал плечами Брик. — Может, они все там давно передохли. А объезжать далеко?

— Не очень, но пару дней мы потеряем.

— Прорвемся, — хмуро бросил гном. Настроение у него сейчас было соответствующее, он жаждал хорошей драки. Рону, конечно, были неизвестны причины этого, но он и не задумывался на этот счет — не все ли равно, что движет опытным воином, важен результат.

— Я согласна с почтенным Тьюрином, — пожала плечами Айрин. — Я, конечно, с вивернами не сталкивалась, но в книгах читала, что они трусливы и на сильный отряд не нападут.

— Это вы-то сильный отряд? — хмыкнул грифон, но девушка проигнорировала этот выпад.

— К тому же я все-таки волшебница, а вы — воины. И мне кажется, что может оказаться прав Брик. Последний раз виверну видели лет двадцать назад, да и то далеко от этих мест. Карта действительно стара!

— Если вы влипнете в историю, я вам помогать не намерен, — желчно вставил грифон и, не соизволив попрощаться, взмахнул крыльями, оторвался от земли и умчался к облакам.

— А мы и не рассчитывали, — бросил ему вслед Рон. Пренебрежительное отношение монстра временами порядком его раздражало.

Отряд двинулся к горам, видневшимся на горизонте…

* * *

Если бы сэру Сейшелу понадобилось устроить засаду, то лучшего места он, пожалуй, не нашел бы. Вроде никаких причин опасаться чего бы то ни было, и все же при взгляде на узкую неглубокую лощину, по которой им предстояло ехать, у рыцаря мороз пошел по коже.

День только начинался, когда они вступили в предгорья. Дорога была достаточно широкой, но порядком запущенной — это, впрочем, не было удивительным. Независимо от того, действительно ли здесь водились виверны или это только досужий вымысел, местные жители наверняка предпочитали кружной путь. Не из боязни, просто эта дорога здесь (нет, ей, пожалуй, лучше подходило название «тропа») не слишком подходила для телег, только лошади могли уверенно ступать да пешеходы, конечно, прошли бы, но кружной путь был и спокойней, и ненамного дольше, к тому же на всем пути встречались и таверны, и неглубокие речушки, где можно было без проблем напоить лошадей и напиться самим. Да и всегда можно было примкнуть к обозам, которые даже в мирное время обычно имели хоть какую-нибудь охрану.

Единственной причиной, почему Рон повел отряд именно сюда, в горы, была нехватка времени. Они, хотя и весьма приблизительно, представляли место, куда направляется некромант со своей армией, и понимали, что настичь его будет очень непросто. Конечно, зомби передвигаются не быстрее пешего путника, зато не знают усталости и могут делать огромные дневные переходы, поэтому даже одного дня терять было нельзя.

И все же сунуться в горы на ночь глядя они не рискнули — это могло оказаться слишком уж опасным, и они заночевали у самого подножия. Хребет был невысоким, и Рон рассчитывал, что к середине завтрашнего дня они будут уже на той стороне, сэкономив по меньшей мере двое суток. Да и карта им помогала: очередные едкие саркастические замечания грифона, не желавшего хоть сколько-нибудь щадить чужие чувства, все же существенно дополнили ее, в том числе и в части, касающейся завтрашнего маршрута.

И вот теперь они стояли у входа в лощину, и командира терзали смутные сомнения. Путь к обходу преграждали скалы, если и не слишком высокие, то крутые. Может, пешком там и можно было пройти, но провести лошадей — нечего и думать. Тропа вилась по дну распадка, с обеих сторон к ней вплотную подступал ельник, достаточно густой, чтобы в нем можно было без помех спрятать целую армию. То, что вчера Флар здесь никого не видел, не означало, что и сегодня будет столь же тихо.

Рону доводилось участвовать в военных кампаниях — в юношеском возрасте в роли оруженосца, позднее — в качестве наемника. Он привык доверять интуиции, было по крайней мере несколько случаев, когда он остался жив исключительно благодаря обостренному чувству опасности, и сейчас именно это чувство жгло ему душу.

Он пытался найти хоть какое-нибудь объяснение — и не мог. Убеждение, что впереди их ожидала засада, ни на чем не основывалось. Во-первых, дорога слишком заброшенная, чтобы на ней хозяйничали грабители, они здесь с голоду помрут. Да и никакой бандит, если он только не выжил из ума, рискнет напасть на Пламенную волшебницу. Стоило этому отребью увидеть магический амулет, как каждый старался стать тише воды, ниже травы, лишь бы случайно не разозлить его владельца. Правда, вспомнил он, встречаются люди попросту необразованные. Во-вторых, еще вчера путники и сами не знали, что поедут именно этой дорогой, следовательно, не могли знать этого и те, кто мог услышать их разговоры в городе. Конечно, внимание они к себе привлекли, с этим не поспоришь — каждый в меру наблюдательный человек мог без труда понять, что деньги у четверки водятся, и немалые. Но чтоб вот так предугадать маршрут и подстеречь — сомнительно.

— Шлемы, оружие… Айрин-сан, заряжай свое чудовище.

— Командир, ты что-то видел? — поинтересовался Брик, нахлобучивая шлем и картинно извлекая из ножен меч.

— Нет. Но дорога эта мне не нравится.

Отряд медленно двинулся вперед, вступая в распадок. Вокруг царила непривычная тишина, которую нарушал только стук копыт да фырканье лошадей. Все разговоры прекратились, каждый внимательно смотрел по сторонам, сжимая в руке оружие.

Мимо проплывали стройные ели, но там, за их стволами, ничего не шевелилось, ничего не представляло угрозы, и все же Рон чувствовал все нарастающее беспокойство. Если б не тревожные мысли о засаде, это место можно было бы назвать очень красивым — изумрудная трава, величественные вечнозеленые красавицы, не изуродованные, как это часто бывает в горах, постоянными ветрами, воздух — чистый и свежий, ароматный, такой бывает в лесу только утром, до того, как солнце прогреет его, лишив пьянящего божественного вкуса…

Они прошли уже почти всю долину, когда тревога начала неохотно отпускать его. Все вокруг было спокойно. Тропа, ведя к перевалу, постепенно переходила в резкий подъем — не настолько, впрочем, резкий, чтобы спешиваться. Наконец последние ели остались позади, и через несколько минут они выбрались на ровную каменистую поверхность. Рон, облегченно вздохнув, бросил клинок в ножны.

А спустя несколько секунд на них напали.

Казалось, сам воздух вокруг них превратился в смесь когтей, клыков и хлопающих крыльев. Рон только успел крикнуть, чтобы его спутники спешились, и метнулся из седла на землю — огромные когти щелкнули там, где еще мгновение назад находилась его голова, и длинная змееподобная тварь злобно завизжала, упустив добычу.

Виверн было всего три, но для четверых путников этого могло оказаться более чем достаточно. Безжалостные создания, начисто лишенные инстинкта самосохранения, были вечно голодны — при их размерах им было необходимо мясо, и в больших количествах. Четверо путников, восемь лошадей — богатая добыча, и виверны, если бы смогли, положили бы их всех, чтобы потом по крайней мере неделю обжираться начавшим смердеть мясом.

Тварь изогнулась в воздухе, выходя на новый круг. Краем глаза Рон увидел, что одной из вьючных лошадей не повезло — виверна на лету оторвала ей голову, как могла бы оторвать голову и ему самому, и, восторженно трубя, заглотнула ее целиком. Обезглавленное туловище лошади еще несколько мгновений стояло, пошатываясь, кровь фонтаном била из разодранных артерий, затем животное рухнуло во все увеличивающуюся темную лужу и забилось в последних конвульсиях.

На Рона, хлопая крыльями, надвигалось тысячефунтовое тело с открытой огромной пастью, усаженной рядами страшных зубов. Длинные, с локоть, когти были готовы схватить добычу. Рыцарь вскочил на ноги и сжал меч двумя руками, осознавая всю ненадежность этого оружия против летающего монстра. И все же у него были шансы — виверна, безусловно, хорошо летает и прекрасно чувствует дистанцию, это ее и погубит.

До столкновения оставались секунды, и Рон с удивившим его самого хладнокровием отметил, что тварь летит именно так, как он и предполагал. А в следующее мгновение он опрокинулся на спину, одновременно с силой нанося удар и молясь, чтобы меч не выскользнул из его рук.

Когти просвистели в нескольких пальцах от его головы, но виверне повезло меньше — меч рыцаря достал-таки ее брюхо. Она издала жалобный вой и попыталась извернуться, чтобы увидеть, почему ее тело горит огнем, и морда ее уткнулась прямо в выпадающие из разреза кишки. Жуткий голод виверны затмил то, что можно было с трудом назвать ее разумом — челюсти впились в кровоточащую массу и принялись рвать ее, стараясь как можно быстрее набить утробу. Комок мышц, крыльев и челюстей, пожирающий сам себя, рухнул на камни, разбрызгивая вокруг кровь и клочья внутренностей.

Рыцарь встал на ноги, но внезапно получил чудовищный удар по голове, если бы не шлем, он был бы убит на месте — арбалетный болт, без усилий пробивающий доспехи, лишь расплющился о сталь шлема, но опять бросил рыцаря на камни. Беспамятство длилось мгновение — он тут же вскочил и увидел новых противников.

Из-за скал выбегали люди… странные люди. Вооруженные как попало, в основном дубинами, и одетые в необычные халаты, замызганные и не раз чиненные. Разглядывать сей наряд внимательно времени у Рона не было, но что-то на них было вышито. Впрочем, спустя несколько секунд ему было уже не до того — его меч скрестился с первой дубиной и намертво завяз в ней, едва не вырвавшись из рук воина. Противник, давно не мытый и нечесаный верзила, ростом не уступающий Черному Барсу, был, пожалуй, раза в два тяжелее. Он с восторгом зарычал, поднимая дубину для смертельного удара, и в этом вопле не было ничего человеческого. Однако ему следовало бы подумать, если его башка вообще была предназначена для чего-то, кроме поглощения пищи, что он связался с опытным воином — грудь врага на мгновение оказалась открытой и Рону этого вполне хватило.

Выдернув из все еще вздрагивающего тела кинжал и снова получив свой меч, он бросил взгляд на поле боя. Еще двое в халатах лежали ничком — стрелы из арбалета Айрин, которым орудовал Брик, прошили их насквозь. Невдалеке, отчаянно коптя, догорала туша виверны — Айрин сожгла ее прямо в воздухе и сейчас пыталась достать последнюю тварь, но та предусмотрительно сохраняла дистанцию, уворачиваясь от огненных шаров и, по всей видимости, не оставляя мысли о нападении. Гном вовсю рубился сразу с четырьмя противниками — за него Рон был спокоен, справится.

А вот Брику пришлось туго. Отбросив разряженный арбалет, он выхватил меч и сцепился с одним из нападающих. Спустя мгновение меч серебристой рыбкой вылетел из рук юноши, а сам он, получив удар дубиной в плечо, грохнулся на землю.

Рон, не задумываясь, метнул кинжал левой рукой почти без надежды попасть. Он неплохо владел левой, но расстояние было великовато, да и кинжал не предназначался для бросков, это было тяжелое боевое оружие, оснащенное массивной крестовиной, способное блокировать удар меча. Он все же попал, правда, не так, как хотелось бы — рукоять ткнула разбойника в спину, и тот обернулся к Рону, на время позабыв о поверженной жертве. Не дожидаясь, когда бандит передумает, рыцарь бросился к нему.

Нападавших было много, но дрались они даже хуже, чем обычные крестьяне, у тех часто случаются веселые потехи, когда двое охаживают друг друга палками. Эти же, казалось, схватились за дубины первый раз в жизни. Правда, о собственной шкуре они почти не думали, и в какой-то момент у Рона даже мелькнула мысль, что перед ним зомби, мелькнула и тут же исчезла. Зомби не валятся на землю от одной-единственной стрелы… да и вообще от стрел, будь их хоть полсотни.

Выдернув меч из очередного врага, Рон оглянулся и оторопел. К Айрин приближались трое. Девушка, захваченная поединком с летающей тварью, не видела их, а их разделяли уже считанные шаги.

— Айрин, сзади! — заорал он во всю глотку, бросаясь на выручку и понимая, что не успеет.

Его помощь не понадобилась — услышав его крик, девушка оглянулась и резко дернула рукой. Все трое нападавших, как будто получив удар огромного невидимого кулака, отлетели назад. Один остался лежать неподвижно — ему, видимо, досталось больше всех, но двое других все-таки с трудом поднялись. Волшебница вытянула перед собой руки, и с ее пальцев сорвались два сияющих пламенных шара. Стремительно преодолев расстояние до бандитов, они ударили им в грудь, превратив обоих в факелы. Над скалами повис дикий, звериный вопль заживо сгоравших людей. Но и Айрин порядком досталось — первое заклинание забрало слишком много сил, девушка упала на колени в изнеможении, не видя, что делается у нее за спиной. Последняя оставшаяся в живых виверна незамедлительно воспользовалась ситуацией и атаковала. Внезапно сверху на нее свалилась огромная туша, могучие когти впились в бока твари, а грозный клюв быстрым ударом перебил ее позвоночник…

* * *

— Это «крылатые братья», — уверенно заявил Рон, разглядывая хламиду одного из убитых.

Грязная ткань, пропитанная к тому же кровью, все же позволяла рассмотреть грубый рисунок, не вышивку, как ему показалось вначале, а намалеванный краской. Угадывались крылья, когти и длинный хвост, но вместо оскаленной пасти было изображено жалкое подобие человеческой головы. К спине было пришито что-то вроде крылышек.

— Они совсем не умеют драться, — заметил гном, сидящий на камне и правящий свой топор. — Зачем только полезли?

— Они бы и не полезли, — все еще тяжело дыша, ответила Айрин, привалившаяся спиной к камню. Волшебница слишком много сил вложила в заклинание, и теперь ей требовалось время на отдых. — Мы же у них на глазах убили их бога…

— Хорошо, что у них был всего один болт к арбалету. Иначе здесь, на открытой местности, они могли бы нас перестрелять, как цыплят.

— Они же не воины, — пробормотала девушка. Говорить ей было еще тяжело, но и молчать она не собиралась. — Подождали бы, пока виверны разделаются с нами, потом собрали бы наше добро… Я много слышала о них, эта секта почитает виверн как внуков самого Торна… Ну, в том смысле, что драконы — его дети, а виверны, следовательно, внуки.

— Их объявили вне закона, — заметил Рон.

— Почему? — спросил Брик, и рыцарь усмехнулся, глядя на перевязанное плечо юноши, дескать, ответ вот он, прямо под стягивающей руку повязкой.

— Сами по себе они не опасны, — ответила за Рона Айрин. — Но мало того что они выращивают виверн, так еще и жертвы им приносят, пока те слишком малы, чтоб охотиться самостоятельно. Ладно, когда речь о козленке или теленке, но они искренне считают, что виверны достойны самого лучшего, и время от времени жертвуют им самих себя.

— Так ли уж это плохо? — Случайно задев поврежденное плечо, Брик скривился и чуть не зашипел. Заклинание, избавляющее от боли, требовало, помимо знаний, обеих рук, а вот рука-то у него как раз и не действовала. — Ну, сожрали бы виверны своих почитателей, туда им, уродам, и дорога…

— Не все так просто, мой мальчик, — печально улыбнувшись, ответил Рон, делая вид, что не заметил, как вспыхнул юноша при таком обращении. — Раз попробовав человеческого мяса, виверны потом будут охотиться на людей всю жизнь. Собственно, как и большинство других хищников… только они не в пример опаснее, скажем, волка или даже медведя.

— Рон, кажется, я уже могу… помоги мне встать, — попросила Айрин, убедившись, что сама подняться она не в состоянии.

— Стоит ли?

— Да, стоит… Ну же, давай.

Он легко подхватил ее на руки, не торопясь ставить на землю. Рука девушки обхватила шею рыцаря, и он почувствовал, как сердце забилось в его груди. Для чего Айрин понадобилось вставать, он понял без слов. Не выпуская ее из рук, он подошел к грифону, увлеченному трапезой — клюв выдирал из туши поверженной виверны огромные куски мяса, которые грифон тут же с видимым удовольствием глотал.

— Я хочу поблагодарить тебя, могучий Флар… — Волшебница пыталась говорить громко, но сил на это у нее было еще недостаточно, поэтому в первый момент Рону показалось, что грифон не расслышал.

Проглотив еще один кусок, грифон выпрямился, золотистые глаза уставились на волшебницу. Окровавленный клюв раскрылся.

— Неужели сания думает, — в голосе сквозила насмешка, — что я беспокоился о ее здоровье? Я беспокоился об обеде, не более того.

— Ну да, об обеде… — хмыкнул Рон. — Я смотрю, тут навалено мяса более чем достаточно.

— Ты подвергаешь сомнению мои слова, человек? — В голосе грифона отчетливо послышалась угроза. — Я не питаюсь падалью. Я охотник и ем только свою добычу. Это, надеюсь, ясно?

— Конечно, могучий Флар, — кивнул Рон. — Конечно, ясно. Тем не менее прими нашу искреннюю благодарность за спасение Айрин-сан от верной гибели. Даже если в тот момент ты об этом не думал.

— И благодарности ваши мне не нужны, — фыркнул грифон. — И вообще, я тут, видите ли, обедаю. Не могли бы мы отложить разговоры на потом?

Если бы речь шла о человеке, Рон бы голову дал на отсечение, что грифон покраснел до корней волос. Разумеется, без причины злить грифона не стоит, но рыцарь был убежден, что Флар и в самом деле сознательно пришел на помощь человеку, а теперь в душе укоряет себя за это благое дело, не вяжущееся со строгим приказом Совета грифонов, ограничившим его функции только наблюдением.

* * *

В любом случае дальше двигаться было нельзя. Брик скрипел зубами от боли, и помочь ему могла только Айрин, сама находившаяся в полуобморочном состоянии и нуждающаяся в отдыхе. Решив не ждать, пока волшебница придет в себя настолько, что сможет применить что-нибудь из известного ей арсенала лечебных заклятий, гном прибегнул к народному, хотя и вполне действенному средству: влил раненому в горло чуть не кварту крепкого вина, предусмотрительно приобретенного им в городе. Юноша заснул.

Они потеряли двух лошадей и большую половину запасов провизии. Мешки с едой были навьючены на невысокую, но крепкую, выносливую лошадку, однако той крупно не повезло — пылающая туша виверны, сбитой волшебницей, рухнула прямо на бедное животное. После чего мешки, смятые в лепешку, пропитанные кровью и виверны, и самой лошади, закопченные и местами сильно обгоревшие, уже ни на что не годились, как и их содержимое.

Грифон улетел, закончив трапезу и, как показалось Рону, жутко страдая от глубокого душевного конфликта. Сам рыцарь вместе с гномом перетащил тела убитых в найденную неподалеку яму, а затем забросал их землей. Первое время он всерьез опасался, что где-то в скалах засели другие члены «Крылатого братства», но вокруг было тихо, видать, эта группа была относительно немногочисленной. С трупами виверн и лошадей они ничего делать не стали — с этим вполне могут разобраться и падальщики, когда люди отсюда уйдут.

К вечеру Айрин немного оправилась и смогла заняться плечом Брика. Магия исцеления, никаким боком, казалось бы, не относящаяся к пламенному факультету, тем не менее была девушке знакома, и Брик избавился наконец от боли. Правда, даже подстегнутая магией, рука будет бездействовать еще день, а то и два, но спасибо и на том — на обычное выздоровление ушло бы, пожалуй, с полмесяца.

Ночевать решили здесь же — даже если где-то в окрестностях и остались виверны, то ночью они имели привычку спать, и путникам с этой стороны ничего не грозило. Рон, как обычно, взял на себя первую стражу, зная, что все равно не заснет. Айрин привычно пристроилась у костра рядом с ним. Она все еще была слаба, но спать ей не хотелось, поэтому она просто прижалась к Рону и молча смотрела на огонь…

— Айрин, я хочу спросить. Как получилось, что ты так выдохлась?

— Переусердствовала слегка. Знаешь, каждое заклинание расходует немного Силы…

— Я не понимаю. Сила она или есть, или ее нет…

— Я не о том. Когда люди говорят о Силе, они подразумевают магические способности вообще. Мы же имеем в виду нечто другое. Маг постоянно имеет в запасе какое-то количество энергии, которое тратится на заклинания. Если эта энергия иссякает, начинают расходоваться жизненные ресурсы. Мой запас оказался недостаточным, к тому же увлеклась, пытаясь подстрелить эту тварь, и слишком быстро израсходовала все, что имела. А когда ты крикнул, я… испугалась… и…

— И вложила в удар слишком много?

— Да. В тот момент я не успела подумать, просто ударила изо всех сил.

— Ты могла умереть?

— Конечно, если бы они до меня добрались…

— Я не о том. Может произойти так, что заклинание заберет больше жизненной энергии, чем у тебя есть?

Она надолго задумалась, затем нехотя ответила:

— Может… Тогда я, наверное, умру. Но это маловероятно… Скажем так: ни одно заклинание не требует столько энергии, сколько есть у человека. Даже самое сильное заклинание хоть немного да оставит.

— А два, три подряд — они же вычерпают тебя…

— Нет, Рон, ты не понимаешь. Два заклинания нельзя делать одновременно. Если первое отнимет слишком много сил, я просто лишусь сознания. И не смогу произнести второе… Я имею в виду серьезные заклинания, на которые нужно время.

— А как эта ваша Сила… ну, как ее восполнить?

— Обычный запас довольно просто. Можно черпать ее откуда угодно: от земли, от солнца… А вот жизненная энергия — прости, Рон, я понимаю, что создала проблемы, но я восстановлюсь только с течением времени. Сутки, двое… я точно не знаю.

Собственно, Рон узнал все, что хотел. Значит, рассчитывать на помощь волшебницы в реальном бою можно только до определенного предела. Стоит ей выдохнуться, и девушку можно будет брать голыми руками, а допускать этого нельзя ни в коем случае.

Пальцы Айрин дотронулись до его руки:

— Расскажи, как ты стал наемником? Если это не секрет…

— Да какой уж тут секрет… — хмыкнул он. — Обычная история. Если уж хочешь…

* * *

Его семья всегда была бедной… ну, или, скажем, стесненной в средствах. В тот год им особенно не повезло — казалось, все земные напасти навалились сразу, не давая передышки, не успевали хоть чуть-чуть оправиться от одного удара, как получали следующий. Никто не знал, за что Торн так ополчился на Сейшелов, но факт остается фактом — соседи уже начинали думать, что над потомками древнего рода нависло проклятие. Временами они и сами так думали.

Сэр Руперт Сейшел, владетель замка и пяти маленьких деревень, время от времени плативших своему господину кое-какие налоги, позволявшие сводить концы с концами, скончался поздней весной. Охота, одна из немногих радостей, которые у него еще оставались, доконала старого рыцаря — столкнувшись в лесу с диким кабаном, он оказался менее быстрым и менее сильным.

Миледи Тина Сейшел, оплакав супруга, справила ему пышные похороны — слишком пышные, если исходить из ее финансового состояния. Но вечное, и не всегда благое, стремление не ударить в грязь лицом заставило вдову не обращать внимания на расходы.

Спустя месяц выпавший среди лета град, побивший поля и лишивший ленников последних надежд на приличный урожай, вынудил миледи снова заглянуть в давно уж показывающие дно сундуки, громко именующиеся сокровищницей. Разумеется, господин в трудную минуту должен помочь своим ленникам, если хочет и впредь получать налоги, иначе они вымрут от голода. Правда, злые языки утверждали, что немало было и тех, кто, не нуждаясь в помощи, изрядно нажился на полном неумении миледи вести финансовые дела. Как бы то ни было, но дело было сделано — сундуки практически опустели.

Прошел еще месяц или чуть больше. Стоял август — жара этим летом выдалась неслыханная, ручьи пересыхали, поля желтели, тут и там вспыхивали лесные пожары, да и крестьянские дома горели с той же готовностью. В один далеко не прекрасный день вспыхнул пожар и в замке — а старый, порядком осыпавшийся ров, которому полагалось быть заполненным водой, оказался сух, — и пришлось ошалевшим слугам таскать воду из колодца, расположенного во дворе… В огне были уничтожены пристройки к замку, но самым ужасным было то, что, задохнувшись в дыму, погибла миледи Сейшел.

Рон, еще не оправившийся после смерти отца, похоронил и мать. Замок, и так не славившийся благополучием, постепенно приходил в совершенный упадок. Росли долги, постепенно превращаясь в серьезную проблему — о восстановлении замка уже не могло быть и речи, денег не хватало даже на самые насущные проблемы.

Однажды слуга доложил, что группа людей ожидает немедленной встречи с молодым владельцем замка Сейшел и что люди эти очень настаивают. Это были кредиторы.

Чудом ли Рону удалось выкрутиться из щекотливой ситуации с наименьшими потерями, но ему это удалось. Правда, в число наименьших потерь попал и замок, и конюшня, и скотный двор… в общем, почти все, что оставалось к тому времени в его владении. Удача же заключалась в одном из пунктов обязательства, согласно которому сэр Рон Сейшел сохранял за собой право выкупить указанное имущество, тем самым новые владельцы лишались главного — возможности перепродать замок новому хозяину, заработав на этом. Возможно, кредиторы пошли на этот шаг вынужденно — сэр Сейшел, как человек благородного происхождения, явно не слишком сильно пострадал бы, если бы повесил кредиторов вверх ногами на воротах пока еще своего замка. И то, что он этого не сделал, вовсе не значило, что он не мог этого сделать.

Таким образом, в одно тоже далеко не прекрасное утро молодой сэр Рон Сейшел оказался владельцем лишь коня, меча, доспехов, щита с гербом и небольшой кожаной сумки, в которой был запас провизии на несколько дней.

— Вот так все и произошло, Айрин, — вздохнул он.

— А что было потом?

— Потом? Потом я воевал, брался охранять караваны, учил владению оружием сынков благородных господ… За эти годы много было всякого. Несколько раз охотился за сокровищами… Из одной такой экспедиции я единственный вернулся живым.

— А что произошло?

— Мы наткнулись на горгулью…

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Включение данного раздела в Бестиарий обусловлено многочисленными слухами, касающимися горгулий.

Горгульи — каменные статуи, устанавливаемые для украшения замков, дворцов и иных строений. В ряде случаев горгульи отливаются из бронзы, меди или чугуна. По непроверенным данным, в период правления короля Эсхила Третьего (9503 — 9519) были изготовлены четыре золотые горгульи, которые впоследствии были переплавлены его наследниками и использованы в качестве материала для чеканки монет.

Как правило, горгулий изображают в виде некрупных, размером с человека, фигур с головой собаки, летучей мыши или иной, предназначенной для устрашения. Часто используют клыки, рога, гребни, шипы и другие «боевые» элементы. Крылья горгулий обычно перепончатые, снабжены когтями, но непропорционально маленькие. Иногда имеют хвост, как ошипованный, так и обыкновенный. Особое внимание скульпторы уделяют когтям статуй, которые должны символизировать мощь и агрессию — эти элементы зачастую изготавливаются из иных материалов, чем «тело» скульптуры, применяется натуральная кость, сталь, обсидиан.

Нередко горгульи снабжаются украшениями в виде ожерелий, браслетов или диадем. А в основном из сплавов, имеющих сходство по цвету с золотом, с инкрустацией из искусственных или (реже) натуральных драгоценных камней. Также драгоценные камни или их имитация используются для оформления глаз статуй — обычно берутся камни красного или желтовато-зеленого цвета.

Горгульи — излюбленное архитектурное украшение у магов-людей.

Существующее поверье о том, что в определенных условиях горгульи способны оживать и нападать на живых существ, является вымыслом и не имеет под собой ни одного реально подтвержденного факта. Магистрами школы Сан было изучено около трех сотен горгулий, как установленных в жилых замках и крепостях, так и находящихся в запасниках школы. Результаты исследований подтверждают, что горгульи не более чем обыкновенные статуи.

(Бестиарий: горгульи. Школа Сан)

* * *

— Наш отряд… нас было всего пять человек, недостаточно для серьезной схватки, но слишком много, чтобы делиться… В общем, нам удалось проникнуть в старый храм, посвященный непонятно какому божеству. Но этоопределенно был не Торн и не Чар, по крайней мере для них не изготавливают статуй. Сама знаешь, считается, что и тот и другой могут менять обличья… Здесь же стояла статуя, правда, ее голова была отбита и раскрошена в щебень, но на статую было навешано немало золота и прочего добра. И у подножия ее валялось тоже достаточно.

— Грабить храм…

— Да, теперь я тоже так считаю, но тогда я был молод и азартен, Джос обещал большую добычу, да и не видел я ничего дурного в том, чтобы забрать без толку валяющееся золото. Это потом, когда я стал старше… Ну, храм мы нашли. Дорога к нему была тяжелой, но обошлось без стычек… Только одного из нашего отряда укусила змея, и он умер. Умер во сне, так и не поняв, что произошло, — иначе наш маг, думаю, успел бы помочь ему.

— С вами даже маг был?

— Айрин, ты меня удивляешь. Редко какое серьезное или тем более опасное предприятие обходится без опытного мага. Вас же не зря называют боевым кланом. А что делают члены боевого клана в мирное время? Вот то-то! Но я отвлекся… Так вот, до храма мы добрались впятером. Он был построен в горах, и очень давно, я даже не уверен, что его строили люди. Маленькое здание из серого камня, местами обрушившееся и все заросшее плющом… Вход был открыт, мы не стали дожидаться утра, Джос кричал, что золото рядом, надо только протянуть руку. Я пытался его отговорить, соваться туда во тьму с одними факелами… тем более что до рассвета оставалось не так уж долго. Но он не слушал, а сказал мне, что я трус и если боюсь, то могу оставаться здесь, снаружи, но тогда золото они поделят между собой…

Рон подбросил дров в почти угасший костер и поворошил угли палкой, чтобы поленья быстрее занялись.

— Знаешь, сейчас меня уже трудно вот так поймать… — вздохнул Рон. — Я стал умнее. А тогда я больше всего хотел всем доказать, что уж я-то как раз не трус. И я первым полез туда, мимо стоящих у входа горгулий — жуткие статуи, надо отдать им должное… Я тогда еще подумал, что их делал большой мастер. Мы все уже были в проходе, когда Фальк — он шел последним — закричал… Это даже был не крик, так, короткий вопль… а потом хрипение… Мы побежали вперед — опасность была сзади, а в узком проходе было трудно развернуться, не то что обороняться. Потом мы выбежали в центральный зал храма… там я и увидел эту статую… Я только успел заметить, что статуя, пожалуй, человеческая… и золото успел заметить, много… А потом нечто опять напало, на этот раз на Кору, подругу Джоса. Оно… оно просто оторвало ей голову.

Рон закрыл глаза, вспоминая.

* * *

Дикий крик Коры… Ее голова, летящая куда-то в угол… Мечущийся по залу свет факелов… Мешком опускающееся на камни обезглавленное тело… Грег, самый молодой из них, визжа и бесконечно повторяя «нет, нет, не надо», позабыв о своих магических способностях, пытается забиться в угол… Из тьмы высовывается длинная лапа с тремя когтистыми пальцами, средний коготь впивается в спину Грега и тащит его во тьму… Он, Рон, бьет мечом по этой лапе, по когтю, меч со звоном ломается…

Выскочив вперед, Джос выкрикивает какое-то заклинание, оказывается, он тоже это умеет… Он стоит между Роном и проходом, слишком близко к темному провалу в стене… и валится на спину… Рон видит, что у Джоса уже нет лица, кожа сорвана, лишь три борозды глубоко рассекают кровавую маску… Рыцарь встряхнул головой, отгоняя воспоминания и чувствуя, как медленно отступает вновь вернувшийся страх. Страх, который после той ночи еще не один год преследовал его, заставляя просыпаться в холодном поту.

* * *

— Я дождался утра, Айрин. И вышел из храма… спокойно вышел, ничто мне не помешало. Я не стал брать золото — на нем была кровь четверых моих… товарищей. А у входа все так же стояли горгульи — знаешь, их действительно ваял мастер, они были очень красивы, хищные опасные твари. Они охраняли этот храм, и они сумели покарать незваных гостей.

— Прости меня, Рон, но при чем здесь горгульи? Они всего лишь статуи, украшения… Горгульи не могут оживать, пойми, это вообще, в принципе невозможно. Камень есть камень, он не может двигаться.

— Да, Айрин, я знаю… она не может оживать, не может… Только вот на лапе одной из горгулий, на когте… там была зарубка, Айрин, моя зарубка… Ее оставил мой меч. Ночью, когда мы входили в храм, этой зарубки не было. И на когте была кровь… запекшаяся кровь. Как ты думаешь, чья кровь была на когтях твари, не способной оживать? Джоса? Коры? Могла бы быть и моя…

— Рон, прости, но тому может быть масса причин… Твой меч тут ни при чем. Тварь, напавшая на вас, скорее всего зацепила статую, когда лезла за вами в проход, и царапину оставила, и сама поранилась… Может, это была маленькая виверна, может, мантикора или еще кто… Но я точно знаю одно: горгульи оживать не могут.

— Да, я знаю… не могут… Только, Айрин, я провел там еще полдня. Нет, мне уже не нужно было это золото, оно было проклятым, и пусть остается там, в храме, пусть принадлежит этому никому сейчас не известному богу, и пусть он им подавится… Я остался, чтобы разбить этих горгулий… Я смеялся, когда крошил их, а они безмолвствовали… Я спрашивал их, зачем они убили моих спутников, они безмолвствовали… Я разбил их на мелкие куски, а потом уехал из тех мест.

Он долго молчал, но Айрин ощущала какую-то недосказанность, как будто Рон сказал не все, как будто умолчал о чем-то важном, очень важном. У нее мелькнула мысль, и она осторожно спросила:

— Ты ведь возвращался туда, правда? Скажи, возвращался?

— Да, — тихо ответил Рон, зачарованно глядя на пламя костра, — да, возвращался. Спустя три года. Ты ведь уже догадалась: они снова были на месте…

Больше он ничего не сказал, и Айрин, чувствуя его состояние, не стала задавать вопросы. Она думала о том, что все это могло быть просто совпадением. Рон мог не заметить в темноте этой злополучной зарубки на когте горгульи, да что там, наверняка просто не заметил. Возможно, у храма были почитатели, возможно, в ритуал входило и смазывание кровью когтей статуй… тем более что это здорово может напугать. Почитатели явились к своей святыне и, увидев, что статуи горгулий разрушены, позаботились о том, чтобы поставить новые. И они постарались сделать их точно такими же, как разбитые Роном, — мастерство часто передается из поколения в поколение, может, и мастер, создавший их, был из числа почитателей. Возможно, на кладоискателей действительно напала виверна или другая тварь… Не стоит об этом думать, важно одно: горгульи не могут оживать. Они каменные… просто каменные статуи.

Девушка не заметила, как заснула, прижавшись к Рону. А он долго еще сидел неподвижно, и пламя плясало в его глазах.

(обратно)

Глава 12 НЕКРОМАНТ. РАЗГРОМ

Я знал, что храм, где хранится Чаша, уже близко. Учителю удалось определить его местоположение довольно точно, но чтобы найти в этих горах крошечное строение, потребуется время.

Я был уверен, что нахожусь на верном пути, к тому же вчера я получил подтверждение этому — неожиданное и даже несколько пугающее, важное. Мой отряд проходил через глубокую расселину — в отличие от заросших лесом ложбин и распадков, что встречались нам до этого, здесь был только песок и скалы, нависающие со всех сторон.

Зомби двигались более или менее стройными рядами, двигались достаточно быстро — лишь немногим медленнее, чем торопящийся человек. Я ехал сзади — ветер дул в спину, поэтому полагающееся мне, как полководцу, место во главе колонны было, мягко говоря, некомфортным. Трехдневное путешествие при довольно жаркой погоде превратило мое воинство в источник такого смрада, что охрана, буде таковая найдется, просто разбежится при их приближении. Лично я старался держаться подальше, да и то, кажется, вонь впиталась в каждую нить моей одежды, в каждый волос на моей голове, в каждую частичку кожи — я искренне сомневаюсь, что смогу когда-нибудь отмыться от этого запаха.

Песок впереди задержал продвижение отряда — он был рыхлым, и ноги зомби увязали в нем. Я придержал коня, чтобы не слишком приближаться к ним. Лэш, конечно, была рядом — стражу солнце нипочем. Будь иначе, я бы уж, наверное, с ума сошел — она же имеет привычку не отходить от меня. Представляете себе — зомби в спальне… Тьфу…

Когда первый из зомби, зацепившись за что-то, грохнулся на песок, «уронив» еще двоих, я не придал этому значения. И только позже, когда сам доехал до этого места, увидел, что из песка торчит выбеленная временем кость. Меня поразили размеры этой кости — ни одно из известных мне животных не могло обладать таким огромным скелетом. Конечно, времени у меня не так уж и много, солнце доставляет массу хлопот и постепенно может превратить мою армию в ничто, но… Учитель не раз говорил, что все в этом мире достойно внимания и проходить мимо загадочного — значит в чем-то себя обделять.

Я остановил отряд и заставил солдат немного поработать. Лопат у нас, конечно, не было (зомби таскали песок на щитах, заполняя их руками, или в шлемах), но солдат было много, и дело шло довольно быстро. Один от усердия даже развалился — видать, Учителю он достался в подпорченном состоянии… Ладно, одним больше, одним меньше… И все же я, возможно, несколько поторопился. Пожалуй, стоило подождать осени или даже зимы. По крайней мере я не терял бы солдат без всякого толка — для моей армии холод весьма и весьма полезен. Поторопился… а зачем, спрашивается? Кто меня гнал? Подумаешь, мастера прибили — ну и что, переехал бы в очередной раз куда-нибудь в другую местность, не впервой. Что ж, не судьба — в следующий раз буду умнее.

Часть скелета отрыли за какой-нибудь час, но я все еще не мог понять, что вижу перед собой. И только когда из песка показалась огромная, увенчанная клыками и усеянная огромными зубами пасть, я понял…

Легенды гласят, что Вихрь, великий дракон, убит при попытке добраться до сердца Торна. Кто знает, сколько правды в древней легенде, записанной еще тогда, когда человека в этом мире не было и в помине, но если рассматривать фразу «сердце Торна» с определенной точки зрения, то… Думаю, речь вполне могла идти о Чаше, а здесь, прямо передо мной, погруженный в песок, лежал скелет великого — ошибиться было просто невозможно. Какие уж тут ошибки — спутать дракона с чем-то иным не смог бы, пожалуй, и ребенок.

Я наблюдал, как из песка постепенно появляются фрагменты огромного костяка. Лапы… крылья… хвост… Зомби откопали его почти полностью, когда я приказал им прекратить работу. В конце концов этот скелет мне особо не нужен, важно одно: раз он лежит здесь, значит, я, скорее всего, уже недалеко от цели. Мне стоит поторопиться — еще несколько дней, и мое воинство само собой начнет разваливаться на куски. Собственно, уже начало.

* * *

Эта местность изобиловала лощинами, распадками, небольшими, зажатыми среди скал долинами и прочими «удовольствиями». Временами то жалкое подобие дороги, по которой мы брели, казалось мне совершенно непроходимым, и все же медленно, но верно мы продвигались вперед.

Ни Учитель, в смысле, его память, ни я сам не были уверены, что дорога… или, лучше сказать, тропа, ведет нас именно туда, куда я стремился. В который раз я пожалел о том, что в моем отряде нет летающего разведчика, но поиски гиппогрифа заняли бы слишком много времени, а никакой иной крылатый союзник, способный нести всадника или на худой конец более или менее связно рассказать об увиденном, не приходил мне в голову. Не ждать же, в самом деле, союза с грифонами. На таком союзе можно нажить только кучу проблем, а проблем мне и так хватает.

Полуденная жара оставляла за собой шлейф вони, и я совершенно напрасно пытался предугадать направление ветра, чтобы хоть полчаса подышать относительно чистым воздухом. Здесь, среди нагромождений скал, ветер не подчинялся даже магическим приказам, прихотливо изменяя свое направление и силу, с тем чтобы доставить мне максимум неудобств. Временами я начинал подозревать его в разумности — слишком уж старательно он мне пакостил.

В последние часы меня не оставляет ощущение, что за мной следят, — пренеприятнейшее чувство, которое не становится менее острым от мысли, что мне, магу, мало кто или что решится серьезно угрожать. Я все время утешаю себя, что наблюдают, видимо, стражи — если допустить, что мы и в самом деле приближаемся к Чаше. Увы, ни Учитель, ни тем более я не знали, что представляют из себя эти стражи, намерены ли они пугать путников или нападать сразу… Хотя, если у них в головах есть хотя бы капля мозгов, они будут нападать — и слепому ясно, что армия зомби находится здесь не на прогулке… Да и видно нас было издалека — по крайней мере по той привлеченной запахом падали стае стервятников, которая упорно кружилась над нашими головами.

И они уже несколько раз дождались удобного момента — я имею в виду стервятников.

Зомби, конечно, могут идти и всю ночь, но лично я не намерен отказываться от ночлега. И не из-за усталости — благодаря полученным от Учителя знаниям я уже почти забыл, что такое физическая измотанность. Простое заклинание быстро возвращало силы, и не спать я мог бы и неделю. Уставал мозг и настоятельно требовал отдыха, конечно, не до такой степени, как тогда, когда пришлось подряд активировать несколько десятков трупов, но кто его знает, что ждет впереди, — я должен быть ко всему готов. В общем, на ночлег мы исправно останавливались, и в первую же ночь стервятники, раздразненные видом не желающего спокойно лежать ужина, напали — мы приобрели с полсотни дохлых птиц, потеряли десяток глаз, не считая более обширных, но менее «неудобных» повреждений. К сожалению, на численности птиц их потери особенно не сказались.

Я, разумеется, понимал, что никакой речи о скрытном приближении быть не может, и поэтому каждый раз, вступая в поросшую лесом лощину, ожидал атаки.

Атака началась, когда мы находились на ровном как стол плато…

* * *

Я даже успел крикнуть команду — зомби, разбитые на десятки, встали в оборонительную стойку и ощетинились сталью. Это им не слишком помогло: нападающих было много, и они явно с презрением относились ко всему на свете, в том числе и к собственной жизни.

Здоровенная тварь, в холке ростом почти с меня, приземлилась прямо посреди толпы моих воинов, сразу подмяв нескольких под себя, и принялась с победными воплями раздавать удары направо и налево. Ее длинный суставчатый хвост, увенчанный огромным жалом, яростно хлестал по подступающим зомби, нанося им страшные раны, а то и разрывая на куски. Но этим мантикора не ограничилась — ее когти, менее впечатляющие, но от этого не менее опасные, непрерывно находились в работе — впиваясь в очередную жертву, они вырывали из тел моих солдат огромные куски плоти, зачастую вместе с костями. Перепончатые крылья чудовища тоже не остались без дела, разбрасывая бойцов в разные стороны, заставляя их падать самих и сбивать с ног стоящих позади.

Мантикоры… Страшные твари, безразличные к смерти, легко впадающие в неуправляемую ярость… Я знал, что они опасны, я знал, что им удалось в свое время победить даже великого дракона… правда, после этой победы, говорят, род их почти вымер. Но я никогда не думал, что эти живые боевые машины настолько смертоносны.

Если бы в моем отряде были люди, да и не только люди, хотя бы даже и закованные в броню гномы, — все было бы кончено в считанные секунды. Едкий яд скорпионьего хвоста стремительно разъедает плоть, любое живое существо через мгновение уже вопило бы от боли и каталось по земле в тщетных попытках избавиться от отвратительной зеленой жидкости, с легкостью пожирающей и одежду, и дубленую кожу, и живое тело. Лишь сталь и кость могли устоять перед ней, но удар скорпионьего хвоста мог пробить панцирь рыцаря, не говоря уж о кольчуге или кожаном нагруднике. А и не пробьет — немногим лучше: брызги яда наверняка найдут дорогу через сочленения доспехов. И останется только ждать скорого конца. К тому же люди, сколь бы отважными они ни были, подвержены панике, и особенно в такой схватке, когда вероятность уцелеть незначительна. Страх смерти куда сильнее, чем все мыслимые понятия о чести, долге и прочих глупостях.

Зомби все это не волновало — они нападали молча, с готовностью принимая удары взбешенных мантикор, падали под рвущие их лапы, но, если от зомби сохранялась хотя бы верхняя половина туловища, руки все же пытались вогнать меч в брюхо твари. Иногда им это удавалось. Я не мог не радоваться тому, что находился в безопасности, — привычка держаться в некотором отдалении от отряда в этот раз оказалась спасительной. Мы с Лэш еще не вышли из-под защиты скал, и теперь мне оставалось только наблюдать за боем.

Яростная схватка все продолжалась. Это был странный бой, необычно тихий, нарушаемый лишь глухими звуками ударов и редким победным кличем мантикор, поражавших очередного противника. Зомби гибли (интересно, можно ли сказать так о трупе, который все равно мертв?) десятками, но им время от времени удавалось все же вогнать лезвие в бок, брюхо или грудь кого-нибудь из нападавших.

Мантикоры были не намерены отступать, да и не смогли бы уже, пожалуй. Все они были ранены более или менее тяжело, но главное — их крылья пострадали особенно сильно. Не думаю, что хотя бы одна из них смогла бы подняться в воздух.

Но они и не пытались, напротив, чем больше ран появлялось на теле мантикоры, тем более яростно она атаковала. Я заметил, как одна из них, с перебитым позвоночником, ободранными крыльями и обрубленным хвостом, все же ползла вперед, волоча за собой непослушные задние лапы, пытаясь дотянуться до противника. И ведь дотянулась же, тварь…

Арбалетчики делали залп за залпом, но в большинстве своем стрелы застревали меж ребер других зомби или же высекали искры из камней — мои солдаты не отличались меткостью. Иногда они все же попадали, и тогда над побоищем проносился отчаянный визг раненой твари… Один выстрел был особо удачен — стрела попала прямо в лоб мантикоре, проломив кость и уйдя глубоко в мозг. Она еще дернулась несколько раз, ее хвост нанес два-три конвульсивных удара… не промахнувшись при этом, но уже через несколько секунд все было кончено. Увы, передышка продолжалась недолго: одна из мантикор, видимо опоздавшая к началу битвы, плюхнулась буквально на головы арбалетчикам, разметав стрелков и в мгновение ока перебив чуть не половину из них.

Моим бойцам удалось прикончить почти половину мантикор, но заплатили они за это дорогой ценой: хорошо если четверть армии оставалась на ногах, а ведь это был еще не конец. Мне смертельно не хотелось выходить из-под защиты скал, но выхода не было — еще несколько минут, и я стану полководцем без армии. О том, чтобы пустить в дело Лэш, не могло быть и речи — яд мантикоры уничтожит ее с той же легкостью, как и обычного зомби, — а я слишком дорожил Лэш, чтоб так глупо потерять ее.

Я взобрался на камень — до места битвы было всего с полсотни шагов, но связанные боем мантикоры не могли до меня добраться, у них и так хватало противников. Огненный шар ударил прямо в морду одной из злобных тварей…

Мантикоры не восприимчивы к магии — это знают все, хоть раз читавшие достославный «Бестиарий»… Я и не рассчитывал на то, что слегка раненная тварь превратится в комок пламени — эффект скорее был обратный: вспышка зацепила парочку моих бойцов, наверняка лишив их как минимум глаз. Но потом случилось именно то, чего я ожидал. Мантикора испуганно и, как мне показалось, даже обиженно взвизгнула и на мгновение замерла, пытаясь разглядеть врага, посмевшего опалить ее усы… Этой заминки оказалось вполне достаточно — десяток мечей и копий вошли ей в бока, и тварь забилась в судорогах на груде изодранных останков моих бойцов.

Все остальное произошло достаточно быстро. Огненный шар — замешательство — впивающиеся в львиное тело клинки — предсмертные конвульсии. И вскоре последняя тварь прекратила трепыхаться, но я потерял армию…

* * *

Я задумчиво смотрел на своих солдат, помятых, изъеденных ядом… у некоторых отсутствовали руки, кое-кто лишился глаз или скальпа. Двадцать пять… это все, что осталось от почти трехсотенной армии. Сначала Серый Паладин, да не упокоится его душа в ледяных чертогах Чара во веки веков, потом эти мерзкие создания… Нет, уже двадцать четыре — у одного из стоящих в строю зомби внезапно отвалилась нога — видимо, яд разъел-таки сустав.

Мы перебили всех мантикор — или по крайней мере всех напавших на нас мантикор, но кто знает, сколько еще этих монстров таят здешние горы. Я в глубине души надеялся, что больше их не будет, но в то, что этим и исчерпывалась стража Чаши, я не верил ни секунды.

Два десятка мантикор уничтожили всю мою армию — эти жалкие остатки назвать армией уже нельзя. То, что, будь их противниками живые существа, они уложили бы не одну тысячу, меня не утешает. Двигаться дальше, имея в наличии лишь двадцать четыре… Чар их подери, уже двадцать три бойца, — чистейшей воды безумие.

Больше всего меня сейчас злит отсутствие собеседника. Лэш, конечно, могла сказать пару слов, но ее лексикон состоял преимущественно из выражений типа «да, господин» и «будет исполнено, хозяин». Никакого вразумительного ответа от нее было невозможно ожидать, — если страж и имеет великолепные рефлексы, скорость и неуязвимость, то умение быть приятным собеседником в число ее достоинств не входит. Или даже хоть каким-то собеседником. Я часто с тоской даже вспоминал мастера Улло — с ним можно было бы поболтать. Сейчас его тело валяется где-то в этой куче, разодранное на куски одной из мантикор. Я даже пожалел, что приказал Лэш в свое время убить его.

Отложить дело? Пойти по кладбищам и вымершим от болезней деревням в поисках новых воинов? Это займет слишком много времени. Я не могу себе этого позволить — сейчас, когда я так близко к цели. Мысль о том, что кто-то, возможно, сумеет добраться до Чаши раньше меня, особенно теперь, после того как я фактически расчистил дорогу, — эта мысль привела меня в ужас. Нет, мне необходимо придумать способ…

Идея лежала на поверхности, следовало только догадаться. Я мудр. Я догадался…

* * *

Три дня мои многострадальные пальцы ныли от монотонной, зачастую ювелирной работы — и никакие заклинания, восстанавливающие силы, уже не помогали. Я не спал третью ночь подряд. Не знаю, что именно приказывало мне торопиться — сознание Учителя или моим собственным разумом рожденные предчувствия, — но почему-то я твердо знал: времени не так уж много. И вновь, с трудом заставив себя проглотить кусок мяса или хлеба с сыром, брался за опостылевшую работу.

Спина страшно болела — часы, проведенные почти в одной и той же позе, давали о себе знать.

Хуже всего, что я не мог поручить эту работу никому другому, она требовала иногда большой ловкости, ожидать которую от зомби по меньшей мере смешно. Да и Лэш, как оказалось, для моих целей не вполне подходила, может, в обращении с оружием ей и нет равных, но, когда дело касается тонкой проволоки, все ее попытки сделать что-то полезное вызывают лишь глухую злость. Единственное, для чего мне удалось ее использовать, так это распустить несколько кольчуг. Слава Торну, для этого не требовалось особого ума, а проволоки мне было нужно очень много.

Я отложил в сторону кость и принялся снова точить корд. Не знаю, из чего у него сделаны кости, но тонкий, как спица, трехгранный кинжал из прекрасной закаленной стали тупился, как будто я ковырял им камень.

Конечно, дело двигалось — как бы то ни было, но любое дело, за которое берется великий маг, не может не увенчаться успехом. Я не льстил себе, я действительно был великим магом, может, одним из самых сильных на свете… Жаль, что занимался я сейчас работой, с которой успешно справился бы, пожалуй, любой ученик, да что там ученик, смерд, не обремененный даже зачатками Силы. Иногда мне приходило в голову, что некромантия хороша далеко не всегда, иногда куда лучше иметь дело с живыми существами. К тому же с ними можно поговорить.

Я взглянул на острие корда и удовлетворенно хмыкнул — что ж, хватит еще на несколько раз. Потом снова придется точить. Жаль, что такой корд у меня один, можно было бы заставить заниматься заточкой Лэш, это она умеет весьма неплохо. Одно время у меня была мысль попробовать просверлить кость собственным когтем, но прощальный «подарок» Учителя, как оказалось, совершенно не годился для тонкой работы, более того, когти изрядно мешали мне, и их пришлось срезать. Отрастут, никуда не денутся. Поначалу я всерьез думал, что мои измененные руки могут оказаться неплохим оружием… Увы, все это не более чем декорация — когти мягкие, быстро тупятся, а при первой возможности еще и ломаются, глубоко врезаясь в плоть. Да и то сказать — стоило ли ожидать от проклятия, следующего за слиянием разумов, чего-то полезного? Когда это проклятие пользу приносило?

Прежде чем снова приступить к упрямой кости, я в очередной раз заставил себя прожевать кусок мяса с хлебом и сделать несколько глотков теплого, прокисшего вина из уже порядком опустевшей фляги. Затем снова согнулся над неподатливым позвонком и принялся сверлить в нем отверстие. Конечно, имей я настоящее сверло… я видел эти штуки и у кузнецов, и у мастеров, изготавливающих разные поделки из дерева и кости. О, если бы они побывали на моем месте, с каким бы трепетом они относились к своим инструментам!

Но что толку жалеть о том, чего не исправить. И я яростно продолжал ковырять твердую кость. Впереди ждало еще немало работы, но я надеялся успеть дотемна — тело настойчиво просило отдыха, но отдыхать я буду только после того, как закончу.

* * *

Я с наслаждением разогнулся, не обращая внимания на боль в спине. У меня получилось! Я сумел!

Передо мной лежал целехонький скелет дракона — огромного дракона, — собранный до последней косточки. Каждый позвонок, каждая фаланга пальцев, увенчанная костяным когтем, — все было аккуратно скреплено проволокой, и теперь скелет составлял единое целое. Лапы поджаты, словно приготовились оторвать дракона от земли, крылья, кости, когда-то составляющие крылья, прижаты к бокам, как будто вот-вот распахнутся и вознесут его вверх, в темное небо. Огромная пасть распахнута, выставляя на обозрение кинжалы клыков.

Завтра… остальное завтра утром. Сейчас я слишком устал, и сотворить это заклятие, пожалуй, мне уже не под силу. Мне надо отдохнуть, но утром я буду в должной форме, и тогда у меня снова появится армия… хотя и состоящая из одного-единственного существа. Приди мне эта мысль раньше, не было бы устроенного мантикорами побоища, я прошел бы сквозь них как нож сквозь масло. Железо и кость… Твари бессильны против этого.

Ладно, нечего горевать об упущенных возможностях. Перебитой армии не воротишь, но теперь меня не остановит ничто и никто. Не родилось еще существо, способное победить мое создание.

Не только у тех выскочек, что называют себя Пламенными, Сердобольными или иными магами, заклинания делятся на классы. И у некромантов есть простые умения вроде активации зомби, не требующие ни особых знаний, ни особых сил. Есть и другие — посложнее, поэффектнее. И есть высшие заклятия, самые сложные, на которые способен далеко не каждый магистр-некромант. Учитель способен, следовательно, я тоже сумею.

Что-то похожее возродило к жизни Серого Паладина — похожее, но не тождественное. Его душу освободили от бренного тела, чтобы заковать в магические доспехи. Я должен буду сделать нечто прямо противоположное, но тоже очень сложное — я должен буду оплести магической плотью мертвый костяк, и если это получится…

Учитель был уверен, что о существовании такого заклинания никто даже и не догадывается. Мы многое утратили за прошедшие века, с этим необходимо согласиться. И по сей день маги совершают «открытия» — обнаруживают в древних, не человеком писанных, манускриптах давно забытые знания, с удовольствием выдавая их за собственные достижения.

Если бы знать язык заклятий… Учитель тоже работал над этим, и это дело было, пожалуй, единственным, в котором он не преуспел. Тот, кто овладел бы этим языком, стал бы могущественнее всех других магов, сравнявшись по силе с самим Торном. Увы, пока это никому не удалось.

Но годы, потраченные на поиски ответов, дали немало и другого. Древние храмы, построенные неведомо когда неведомо для каких богов, подземелья гномов, грозящие ловушками на каждом шагу, эльфийские леса, где до последней секунды не знаешь, откуда прилетит отравленная стрела, — все это не раз давало пищу для ума. Иногда Учителю удавалось найти что-то особо ценное — как тот манускрипт, спрятанный под статуей неизвестного, лишенного головы божества в заброшенном, полуразрушенном храме в горах. По словам Учителя, это было жуткое место, и он поспешил оттуда убраться, а мало что могло напугать мастера-мага.

Там было золото, но унес он только книгу. Книга оказалась сильно повреждена временем, и все же из нее удалось извлечь заклятие, всего одно, но неизвестное никому из нынешних магистров. Учитель не раз рассказывал о книге, хотя и не показывал ее. Наверное, она и сейчас лежит в нашем доме, в тайнике — теперь-то я знаю, где находится этот тайник.

Страшно подумать, какие еще тайны содержит эта книга. По словам Учителя, единственное уцелевшее заклятие — седьмого уровня, не меньше, — было лишь примером, на котором объяснялись куда более сильные формулы. Увы, время неумолимо. У меня сохранились смутные воспоминания Учителя о том, что мог он узнать, окажись манускрипт целым, — тайны бессмертия, умение вдыхать подобие жизни в мертвый камень… Может быть, даже легендарные заклятия смешения стихий. Кто знает? Когда я вернусь в наш дом, я попробую сам просмотреть полуистлевшие страницы, возможно, молодость победит там, где спасовала старость.

Иногда становится больно от мысли, что маги из поколения в поколение мельчают. Что толку кричать, что из всех деревенских парней ты можешь поднять самый большой камень, если твой прадед умел двигать горы? А они ведь умели… Да что там говорить! Сегодня вызов элементаля является чуть ли не показателем мастерства, экзаменом на звание магистра, а гномы между тем вовсю командовали духами земли, прокладывавшими для них тоннели. И эльфам, отправляющимся на войну с подземными жителями, не приходилось беспокоиться о своих лесах — духи природы вполне справлялись со своими обязанностями. Взять ту же мантикору — вряд ли найдется сегодня маг, способный вдохнуть жизнь в подобное создание, и не просто вдохнуть, а превратить кое-как сшитые куски разных животных в живую, дышащую, размножающуюся, а то и разумную химеру. Тем, кто сейчас называет себя магистрами, это не под силу. Но ведь это было сделано сотни и сотни лет назад. И не Торн приложил к этому руку.

Но все скоро изменится. Я доберусь до Чаши и стану не просто лучшим — я стану Единственным, самым могучим магом мира, все будет мне по плечу, все тайны раскроются, — Чаша даст мне давно утраченное знание, знание самого Торна. Это будет!

Но это будет не сегодня… О Торн, как я устал! Спать… спать…

* * *

Я стоял пред скелетом дракона, произнося заклинание. Это было сложное заклинание — я, пожалуй, не знал ни одного, которое было бы сложнее. Память Учителя подсказывала слова и жесты, я чувствовал, как утекает энергия, вливаясь в невидимые конструкции словоформулы, чтобы разом освободиться в момент завершающего действия. На лбу выступил пот, собираясь в капли, он тек по лицу, колени дрожали от напряжения, но не понятные никому из смертных слова лились ровно, без запинок и задержек. Любая неточность, любой неосторожный жест могли в мгновение ока развалить всю конструкцию и вынудить меня начать строить ее заново. А в том, что мне хватит сил сделать это, я был совершенно не уверен.

Завершен первый этап, и взмах руки направляет скопленную мной энергию в цель. Скелет ощутимо вздрагивает, вокруг костей начинается слабое, пока еще еле видимое глазу движение — это вихри энергии формируют подобие связок, мускулов, шкуры…

Я продолжал бросать в бой фразу за фразой, один заряд энергии за другим. Вихри становились непрозрачными, принимая конечную форму. Теперь я видел уже не скелет — передо мной находилось действительно подобие дракона, лишенного шкуры, но постепенно кожа покрывала длинное тело, обтягивая перепонкой длинные тонкие кости крыльев. Чешуи не будет, заклинание предельно функционально и создает лишь то, что требуется для движений и полета, не более. Да и к чему чешуя, лишь затрудняющая движения, если ни копье, ни меч, ни магия не способны нанести моему творению сколько-нибудь существенный урон.

Еще несколько пассов, еще несколько капель пота — что-то забрезжило в запавших глазницах чудовища, это начали формироваться глаза дракона. Я знал, что он не будет видеть так же хорошо, как настоящий, — магия не сможет восстановить его истинный облик, она лишь даст какую-то замену тысячелетия назад утраченным органам…

Я чувствовал, что еще немного — и я лишусь сознания, так интенсивно убывал запас Силы, но остановиться не мог. Возможно, я немного переоценил себя и все же был полон решимости довести дело до конца. Иначе не стоило и начинать. Предстояла последняя стадия заклинания, самая тяжелая и — это давало мне шанс завершить его — самая короткая. Активация…

Я рухнул на колени, тело сотрясала рвота, выплескивая съеденный завтрак. Ноги не держали меня, пот заливал лицо, рот пересох так, что, казалось, весь истрескался, а руки тряслись так, будто бы я много часов ворочал тяжеленные бревна. Смертельно хотелось лечь и уснуть.

Я с трудом поднял голову — дракон двигался. Его крылья шевелились отнюдь не от ветра, его голова на длинной шее повернулась в мою сторону, и красные глаза внимательно изучали меня… Возможно, дракон размышлял: не проглотить ли ему крошечное существо, стоящее перед ним на коленях? Но сил на то, чтобы подняться, у меня не было. Дракон заблуждался — заклинание, произнесенное мной, делало меня его господином, и он скоро это поймет…

Пока же мне предстояло сделать одно дело, важнее которого сейчас не было ничего. Я должен — нет, я просто обязан отдохнуть.

(обратно)

Глава 13 НАЕМНИКИ. ГРАНИТ

— Вы двигаетесь лишь немногим быстрее улиток, — желчно констатировал грифон, едва только наши кони ступили на поляну.

Их небесное великолепие ожидало путников, видимо, уже давно. Во всяком случае, туша оленя, которой закусывал грифон, была уже ополовинена. Плотный обед нисколько не повлиял на дурное расположение духа Флара, поскольку в его голосе, как обычно, не сквозило и нотки дружелюбия.

— Если вы и дальше будете двигаться такими темпами, то можете оставить эту затею вообще.

— Ты высмотрел что-то интересное, Флар?

— Разумеется, иначе с чего бы, спрашивается, я сидел бы здесь и ждал вас?

— Ну, например, с целью пожрать, — невежливо буркнул гном, хотя постарался, чтобы грифон этих слов не услышал. Зря старался. Слух у химеры был под стать зрению.

— Я трачу свое время и силы, — ядовито начал он, — на помощь неблагодарным людишкам… и не менее неблагодарным гномам, которые просто в силу природной ограниченности не в состоянии оценить…

— Я прошу тебя, почтенный грифон, Тьюрин не хотел тебя обидеть, — постарался погасить начинающуюся ссору Рон.

Он давно заметил, что грифон и гном как-то особенно недолюбливают друг друга. Король воздуха и к людям-то относился весьма пренебрежительно, но каждый раз, когда его взгляд падал на гнома, в глазах грифона сквозило нечто большее. Пару раз Тьюрин, становившийся в присутствии Флара не в меру язвительным, чуть не довел дело до драки, и кто в этой драке оказался бы на высоте, предсказать не составляло труда. Но и грифон был тоже хорош: если подворачивалась возможность хоть как-то зацепить гнома, он этой возможностью незамедлительно пользовался.

— Если бы он хотел меня обидеть, — мрачно заявил грифон, — то ваш и без того смехотворный отряд уменьшился бы на четверть. Если этого недомерка можно рассматривать как полноценную четверть.

— Ты не слишком ли много себе позволяешь, химера недоделанная? — зашипел гном, и его рука потянулась к секире. Грифон в ответ растопырил когти, явно готовясь к нападению.

— Мир, мир! — рявкнул Рон. — Почтенный Тьюрин… Благородный Флар… вы не хотели бы мне кое-что объяснить?

Гном набычился и отвернулся. Но его рука, как с нарастающим беспокойством отметил про себя Рон, так и осталась лежать на рукояти оружия. Янтарно-желтые глаза грифона, теперь слегка отдающие красным (не иначе как от бешенства), уставились на рыцаря.

— Наши разногласия, милорд, не ваше… собачье дело. Я же не спрашиваю вас, как представитель этого поганого племени попал в ваш отряд?

— По крайней мере я точно знаю, кто здесь представитель поганого племени, — мрачно заметил гном, лаская пальцами секиру.

— Я надеюсь, господа, что вы не устроите здесь банальную драку? — поинтересовалась Айрин вежливо, но с ощутимой угрозой в голосе. — Мне кажется, что у нас и без того достаточно проблем.

— Это ваши проблемы, сания, — фыркнул грифон. — Что касается меня, то я не намерен ни минуты оставаться… в этом обществе.

С этими словами он взлетел и умчался вдаль, не соизволив даже оглянуться. И, что гораздо печальнее, так и не удосужившись сообщить те новости, ради которых и поджидал отряд.

Рон печально проводил его взглядом, затем повернулся к гному. Тот, нахохлившись, сидел в седле и, по-видимому, был не расположен выслушивать нотации. Командир с сожалением подумал, что нотаций не избежать, как бы это ни было противно всем присутствующим.

— Блестяще, почтенный Тьюрин! Своей несдержанностью ты только что лишил нас воздушной разведки. Или ты считаешь, — Рон постарался придать своему голосу как можно больше язвительности, — что с таким союзником у нас настолько возрастают шансы на успех, что их нужно побыстрее снизить?

— Помощи от этой твари вы все равно не дождетесь, — попытался было спорить гном, однако голосу его недоставало уверенности. Было заметно, что он все же чувствует себя виноватым, но признаваться в этом не собирается, поскольку гордость не позволяет.

— Если ты не забыл, нам сейчас необходима любая помощь. Любая. И я бы хотел все-таки уяснить, что за кошка между вами пробежала?

Гном отвернулся, ясно давая понять, что отвечать он не намерен.

— Я могу прояснить этот вопрос, — заявил вдруг Брик.

— Ты? — Удивлению Рона не было предела. Он относился к юноше с несколько отцовской заботливостью, но ни в коем случае не ожидал, что парню может быть известно что-то, чего не знал он сам. По крайней мере в вопросах, не касающихся магии.

Надо заметить, что пока участие Брика в этой безнадежной экспедиции было по меньшей мере не слишком полезным. Конечно, парень временами изображал из себя крутого бойца и умелого лекаря, но Рон прекрасно понимал, что навыки юноши в обращении с оружием оставляют желать лучшего, а в вопросах применения излечивающих заклятий Айрин, пожалуй, смогла бы дать ему десять очков вперед. К тому же годы, проведенные в монастыре, сделали его малоприспособленным к долгим и трудным переходам, кое-как приготовленной еде и ночевкам под открытым небом. Командир не раз всерьез задумывался над тем, как бы избавить Брика от дальнейшего участия в походе — просто потому, что там, где остальные отделаются царапинами, парень сломает себе шею. К собственному огорчению видя, как тот гордится своей причастностью к столь великому — и столь безнадежному — делу, Рон снова и снова откладывал серьезный разговор.

Возможно, именно сейчас и необходимо будет принять окончательное решение. Самому Черному Барсу было, в общем, плевать на свою жизнь, если ее предстояло отдать за стоящее дело, но тащить на верную погибель, по сути, зеленого еще мальчишку…

— И что тебе известно? — поинтересовалась Айрин.

— Ну… если я в чем-то ошибусь, возможно, почтенный Тьюрин меня поправит. Мне как-то попалась одна книга, довольно старая… я бы сказал, очень старая, еще раннеэльфийского периода. Это было… ну, что-то типа романа, и я первое время воспринимал книгу именно так, но вы же знаете эльфов, они не имеют привычки прибегать к вымыслу, разве что в случаях, воспевающих подвиги их народа. Ну, этим все страдают.

* * *

Вообще говоря, Рон не видел в рассказе Брика ничего необычного. Ну да, грязная история, но мало ли было таких случаев в отношениях гномов и эльфов. И те и другие гадили противникам где можно и чем можно, и их не останавливали ни угрызения совести, ни представления о благородном способе ведения войн.

Эльфы и гномы воевали всегда. Пожалуй, никто и не вспомнит тех причин, из-за которых началась вражда, продолжавшаяся и по сей день, — вражда, которая постепенно превратила два великих народа в жалкие кучки плюющих вслед друг другу существ. Ни эльфы, дети у которых рождались не каждый век, ни гномы, чуть более плодовитые, но куда меньше живущие, не могли позволить себе эту вражду, которая вела к взаимному истреблению. И тем не менее войны между эльфами и гномами были единственным, пожалуй, стабильным явлением в продолжение тысячелетий. Пока в мире не появились люди, с одинаковой готовностью воевавшие и с эльфами, и с гномами, и друг с другом.

От полного уничтожения их спасло, пожалуй, то, что противники испытывали просто желание перегрызть друг другу глотки, не претендуя на жизненное пространство оппонента. Гномов совершенно не интересовали эльфийские леса, эльфов только большая беда может заманить в пещеры. Поэтому после очередной стычки обе армии возвращались по домам зализывать раны и вынашивать планы мести. Рано или поздно в том или ином лагере находился лидер, объединявший вокруг себя более или менее значительные силы, — и бойня завязывалась вновь.

В тот раз, как оно обычно и бывало, все началось с «мелких недоразумений». Стрела, пришпилившая одинокого гнома к дереву. Хорошо замаскированная яма с кольями, насквозь проткнувшими тело эльфа. Пяток гномов, повешенных на дереве за ноги в назидание остальным. Десяток изрубленных в капусту эльфийских патрульных, неосмотрительно покинувших спасительный лес. И пошло-поехало.

Эльфы, собственно, и не пытались определить, кто виноват, — это было в высшей степени несущественно, поскольку повод давно требовался. Как говорится, мечи сами просились вон из ножен. Кто ищет, тот всегда найдет, и голуби понесли в леса призыв «К оружию!». Разумеется, и гномы не сидели на месте, спешно подновляя обветшавшие со времени прошлых битв стены своих горных твердынь.

Эльфийские маги тоже готовились к войне, хотя в горах, где обычно и происходили стычки, эльфийская магия природы была не слишком эффективна. Это потом, спустя тысячи лет, люди в полной мере насвоей шкуре почувствовали, что магию, презрительно называемую ими фермерской, недооценивать не стоит. Дуб, выраставший на пустом месте за пару часов, может очень эффективно развалить стену крепости, лишив защитников единственного средства, прикрывающего их от отравленных стрел. Но в горах, где царствует камень, пользоваться такими методами у эльфов не очень-то получалось.

Поэтому надежды возлагались на магов… вернее, на небольшую кучку магов, которых впоследствии назвали темными некромантами — название странное само по себе, учитывая, что понятие «некромант» уже изначально подразумевало злую, темную силу. Эти мастера занялись созданием бойцов, которых можно будет подставить под гномьи секиры и арбалетные болты вместо не слишком приспособленных к рукопашной схватке лесных жителей.

Собственно процесс подготовки длился не один год и даже не один десяток лет. Им некуда было спешить, и те и другие были долгожителями. У некромантов не все ладилось, их создания, химеры, получались либо слишком слабыми, либо слишком своевольными, пока магам не удалось создать грифонов. Те, разумеется, тоже не горели желанием встревать в древнюю распрю, предпочтя уединение.

Алчность грифонам несвойственна, а разум, неосмотрительно вложенный в их орлиные головы, зачастую заставлял их поступать по-своему — и не так, как того хотелось бы создателям. Убедить их принять участие в предстоящих битвах оказалось слишком сложно… И эльфы — высокомерные, надменные и оттого обычно не снисходящие до лжи эльфы — пошли на заведомый гнусный, подлый обман.

Грифоны традиционно жили небольшими, по десять — пятнадцать взрослых особей, стаями. Птенцы грифонов чертовски прожорливы, и нескольким охотникам, действующим слаженно, удавалось принести в гнездовье куда больше добычи. Дичи в общем-то хватало, но самцы редко проводили на охоте меньше недели — они и сами отличались немалым аппетитом.

Один из таких охотничьих отрядов, возвратившись домой, обнаружил ужасную картину. Птенцы и их матери были перебиты, одних просто безжалостно прирезали, другие стали похожи на ежей из-за утыкавших их арбалетных болтов. Там же, среди гнезд, лежала и пара низеньких, бородатых трупов, сжимающих в руках секиры… Никому из грифонов и в голову не пришло убедиться, что смерть гномов наступила отнюдь не из-за ударов клювов или когтей. Впрочем, им было не до этого — прямо посреди гнездовья, на вертеле, висела хорошо прожаренная и уже наполовину съеденная тушка птенца…

После этого инцидента эльфам уже не составило никакого труда заключить с грифонами военный союз. Да что там — химеры буквально рвались в бой, эльфам даже приходилось их сдерживать из стратегических соображений.

Спустя несколько недель ближайшая цитадель гномов была атакована. Хотя и считается, что для гнома нет ничего милей мрачных сырых пещер, на самом деле это не так. Гномы весьма доброжелательно относятся к солнцу — когда им ничего не угрожает, — поэтому они и строили в горах крепости, получившие славу неприступных, даже несмотря на то, что в истории не раз имели место случаи их падения. Просто в сравнении с другими крепостями — а кроме гномов их возводили, конечно, только люди — эти твердыни и впрямь казались несокрушимыми.

Эльфы напали — и отступили. Отступили в панике, понеся немалые потери, более того, этот отход очень сильно походил на бегство, и гномы с готовностью купились на нехитрую уловку. Их закованные в сталь колонны вышли из крепости, с тем чтобы преследовать беглецов и размазать их по скалам. Разумеется, им это не удалось — может, эльфы и не представляют из себя ничего существенного в рукопашной, но по части скорости гномам с ними было не сравниться.

Грифоны атаковали цитадель, оставшуюся почти без защиты. Были вырезаны все, кто не сумел уйти в подземелья, а таковых оказалось немало. Гномы вообще не любили отступать, а память о славных деяниях предков, вбиваемая в головы детям, заставила даже их взяться за соответствующие росту и силенкам топорики и арбалетики.

Ни один боец не способен справиться с грифоном, особенно — с пребывающим в ярости. Внутренний двор крепости напоминал скотобойню…

Гномы не забывают обид. С тех пор и повелось: то зазевавшийся грифон, неосмотрительно спланировав слишком близко к скалам в поисках горного барана, получал в незащищенное перьями брюхо тяжелый стальной болт, то сами гномы находили одного из своих товарищей буквально разорванным на куски… Война так и не началась, но с тех пор, крепости гномов уже не имели открытых солнцу и всем ветрам внутренних дворов, а грифоны, выбирая место для поселения, предварительно убеждались, что поблизости не обитают любители подземелий.

* * *

— Неужели ты не знал этого, почтенный Тыорин?

— Знал… — мрачно и неохотно ответил гном. — Ну и что с того?

— Разве не понятно? Разве грифоны виноваты? Их обманули, подло обманули, вынудив сражаться с вами.

— Там были женщины и дети. Разве это сражение? — зло бросил гном.

— Не в характере грифонов, если то, что мне о них известно, соответствует действительности, проводить такие тонкие различия, — осторожно заметила Айрин. — Особенно после того, как они увидели своего зажаренного отпрыска. И потом, когда все выяснилось, разве не следовало бы вам, гномам, заключить мир с грифонами? В конце концов у вас теперь, по сути, был общий враг. Неужели ты думаешь, что они простили бы эльфам это избиение, если бы только узнали о нем?

— Неужели ты думаешь, — голос гнома просто источал яд, — что они не узнали этого?

— Прошу прощения, — вставил Брик, — но дело тут гораздо сложнее. Конечно, грифоны разумны, независимы и горды. Но эльфам ничего не грозило в любом случае. Грифон не может напасть на… своего создателя. Поэтому, кстати, они так любят охотиться на некромантов-людей — хоть какая-то отдушина.

— Что-то я не заметил, чтобы этот ваш пернатый дружок Флар сильно рвался в бой. — Гном не хотел сдавать позиций. — Кажется, его участие в нашей миссии вынужденно.

— Не знаю, не знаю… — задумчиво сказал Рон. — Что-то Флар недоговаривает… И я не вполне уверен, что вердикт их Совета был именно таков, как он нам его передал. Подозреваю, что помогает он нам исключительно по собственной инициативе.

— Возможно, — бросил Тьюрин, — он просто хочет посмотреть, как нам поотрывают головы.

— Возможно, итак. И все-таки, почтенный Тьюрин, я прошу… нет, на правах избранного вами же командира я приказываю, если Флар вернется — а что-то подсказывает мне, что так и произойдет, — Прошу на время забыть о ваших разногласиях, по крайней мере до завершения нашего похода.

Гном мрачно посмотрел на Рона, затем медленно, явно неохотно кивнул:

— Но если эта тварь опять начнет…

— Если он опять начнет тебя задирать, Тьюрин, то ты промолчишь. А если тебе очень уж сильно захочется помахать секирой, то пойдешь в лес и будешь рубить дрова, — сухо ответил Рон.

Гном вспыхнул, но сдержался. Не в правилах подземного жителя, хотя бы и парии, было выслушивать дерзости от какого-то там человека, но он понимал, что сам же голосовал за избрание Черного Барса командиром. А понятие дисциплины гномам вбивали в головы чуть не с пеленок, это становилось второй натурой и… и, Чар его раздери, им и в самом деле необходим сейчас любой союзник, даже такой бесполезный, как эта крылатая тварь. Ладно, он промолчит и сейчас, и потом. Даст Торн, еще настанет время для встречи с грифоном один на один, потом, когда все завершится. Вот тогда-то и можно будет раз и навсегда разобраться с высокомерным созданием.

Рыцарь, втайне довольный этой хоть и маленькой, но победой, решил, что сейчас самое время поднять другой наболевший вопрос. Если и он решится так же мирно, то сегодняшний день можно будет считать прошедшим не зря. Он окинул взглядом быстро темнеющее небо.

— Прекрасно. У меня есть еще один вопрос, который нам надо обсудить. Да, думаю, что уже достаточно поздно и следует остановиться здесь на ночлег. Тем более что нам любезно оставили мясо, из которого можно приготовить отличный ужин. Но прежде… Нет, давайте разбивать лагерь. Айрин-сан, кажется, сегодня твоя очередь заниматься едой?

* * *

Уже совсем стемнело, когда трапеза наконец была завершена. Сытный ужин заметно приподнял упавшее было у всех настроение, и Рону очень не хотелось вновь его портить. Но выхода не было, они уже слишком близко придвинулись к своей цели, и если не заняться этой проблемой сейчас, то потом может оказаться поздно.

Сказанных командиром слов никто не забыл — и все догадывались, что беспокоящая его тема будет не из приятных. Тем не менее все расположились вокруг костра и, лениво дожевывая мясо, ждали.

Рон вновь обнаружил, как же ему трудно начать этот разговор, но все выжидательно смотрели в его сторону, и он, собравшись с духом, начал:

— Итак, друзья… я хочу еще раз напомнить, что мы равны, несмотря на то, что вы избрали меня командиром. Напоминаю об этом потому, что решение, которое нам предстоит принять, мы должны… это должно стать общим решением. В том смысле, что я не хочу и не могу приказывать в таком щекотливом вопросе. Дело вот в чем. Я давно думал, пытаясь оценить наши шансы на успех, и пришел к выводу, что они очень… очень…

— Очень хреновые, командир, так и говори, — даже чуть весело прервал его гном. Сытость располагала к благодушию, и Тьюрин уже не смотрел на товарищей волком.

— Ну… да. Именно так. Нам предстоит встретиться не с обычным врагом. Нам противостоит некромант — и, если я правильно понял то, что великий дракон говорил о слиянии разумов, — он очень сильный волшебник. Он ведет армию нежити, в рукаве у него наверняка есть еще неизвестные нам козыри. Может, нам и удастся помешать ему захватить Чашу, но насчет шансов выжить…

— Рон, к чему ты клонишь?

— Я… ну… в общем, я пришел к выводу, что брать на это дело юношу… да что там, почти подростка… несколько…

— Ты хочешь меня прогнать, командир? — В голосе Брика появились доселе не слышанные Роком злые нотки. — Я тебя правильно понял?

— Ну… я бы не стал говорить так… резко, но…

— Значит, я тебя понял правильно.

Брик замолчал, остальные тоже не произнесли ни слова. Тишина, повисшая над поляной, постепенно становилась угрожающей, но никто не решался первым подать голос.

Прошло довольно много времени, прежде чем Брик, кашлянув, начал говорить: медленно, тихо, спокойным тоном, как о чем-то само собой разумеющемся. Правда, то, что он говорил, с каждым словом все меньше и меньше нравилось Рону.

— Итак, я здесь не нужен. Ты, командир, и Тьюрин поднаторели в умении махать сталью. Сания… я не хочу заострять внимание на том, что она лишь немногим старше меня, это к делу не относится… Так вот, Айрин у нас волшебница, главный и, возможно, единственный противник некроманта. А я, стало быть, бесполезен. Мечом владею так себе, лекарским искусством — ненамного лучше. Мышцы мои с вашими не сравнить… По всему получается, что в отряде я лишний, можно сказать, только под ногами путаюсь.

Командира это самобичевание ни на секунду не обмануло. Он уже знал, что Брик скажет дальше… Чар подери этого пацана, да и он на его месте сказал бы то же самое. Он же задел самое дорогое — честь, гордость юноши. Теперь рыцарь жалел, что вообще начал этот разговор — мог бы и предположить, чем все закончится. Рассчитывал на поддержку Айрин и гнома… Проклятие, даже с их поддержкой ничего не выйдет. Да и что там говорить, они наверняка выскажутся в пользу юноши. Ох, не стоило трогать эту тему, не стоило…

Брик тем временем продолжал развивать свою мысль:

— А раз я, по твоему мнению, лишний, значит, мне следует уйти… чтобы не мешать вам, верно? И чтобы не свернуть себе шею, ведь я еще так молод, и у меня, как говорится, все еще впереди. Спасти, так сказать, свою шкуру, пока не поздно. Зато потом, на ваших… гм… похоронах, я смогу каждому подобрать подходящую эпитафию.

Юноша смотрел на Рона, ожидая встречной реплики, но рыцарь молчал. Он уже сдался заранее, потому что сейчас Брик скажет то, что задумал, и дальнейшие споры просто станут бессмысленными. А раз они заведомо ни к чему не приведут, то и нечего языком молоть.

— Да, именно на это ты, командир, и рассчитывал. Только я бы хотел напомнить, что я первым был приглашен в отряд Драйгара, а ты, Черный Барс, заставил себя поуговаривать. Я пришел к Лорду Драйгару потому, что стремился к этому, а вас, Айрин-сан, и вас, почтенный Тьюрин, привели туда золотые монеты… ну, волшебницу-то точно, насчет гнома у меня уверенности нет, может, у него были еще и другие причины… Так вот, вы можете меня изгнать из отряда… Прости, Рон, но надо называть вещи своими именами… Можете, но я обещаю… нет, даже не обещаю, я просто говорю, что я все равно пойду туда же, куда и вы, даже если мне придется держаться в отдалении. Если я сломаю ногу где-нибудь в горах и стану добычей стервятников лишь потому, что вынужден буду идти один, — что ж, такова судьба. Но если этого не произойдет, я дойду. И не надейтесь, что сможете отделаться от меня, может, мои познания в магии и не слишком обширны, но взять след я смогу наверняка…

— Ну что ж, — прервал его Рон. — Я понял тебя… И я хотел бы взять свои слова назад, возможно, я недостаточно хорошо все обдумал. Думаю, вчетвером мы сильнее, чем втроем… и не стоит больше это обсуждать. Я… я прошу у тебя прощения, Брик.

Айрин вытаращила глаза от удивления, и даже у гнома, как показалось Рону, слегка отвисла челюсть. Они, вероятно, и сами не раз задумывались об этой проблеме и никак не ожидали, что командир сдастся вот так, сразу и безоговорочно.

Да и Брик, похоже, не ждал столь легкой победы. Он был готов к длительным увещеваниям, готов был пойти на любые уступки, начиная от обещания (которое он, конечно, не собирался выполнять) не лезть на рожон и стараться не перебегать дорогу опытным воинам, и кончая клятвой (пришлось бы стать клятвопреступником, но это не так уж важно) вообще не принимать участия в схватке, буде она состоится, и остаться в стороне в качестве пассивного наблюдателя. Он и в самом деле собирался, если не будет иного выхода, следовать за отрядом на почтительном расстоянии, чтобы присоединиться к ним в решающий момент.

Разумеется, он не был слишком высокого мнения о своих способностях. После дневного перехода Рон выглядит свежим, а он в буквальном смысле слова валится с коня и мечтает об одном — поскорее закрыть глаза. Даже Айрин, пожалуй, владеет мечом лучше, чем он. Не говоря уж о магии. Но им предстоит битва, а не честный поединок. Если его тело примет удар, предназначенный кому-то из друзей, значит, все это было не зря. И отступать он был не намерен.

И вдруг Рон сдается сам, без боя… Невероятно.

* * *

Гном придирчиво осматривал подвесной мост, хмурясь и цокая языком с явным пренебрежением.

Сейчас его слово значило гораздо больше, чем мнение остальных, — гномы прирожденные строители, а уж в возведении мостов, крепостей и подземных укрытий им вообще не было равных. Несмотря на то что гномы к людям относились в общем-то без особого тепла, но золото не раз способствовало сотрудничеству. И немало находилось вождей, не жалевших денег на наем гномов для строительства своих цитаделей. Впоследствии обычно, они об этом не жалели. Гномы есть гномы, и золото, сэкономленное сегодня, могло быть из-за этой экономии потеряно завтра, а вместе с ним — и все остальное богатство.

Конечно, у тех были свои секреты, которые ни в коем случае не следовало сообщать посторонним, а уж людям тем более. И все же вряд ли нашелся бы хоть один специалист, не признающий очевидного факта: крепости, построенные под руководством гномов, были куда надежнее обычных. Люди пытались копировать стиль подземных жителей, но не преуспели в этом так же, как и в оружейном или ювелирном деле.

Вообще говоря, люди ни в чем толком не преуспели. Гномы оказались лучшими кузнецами и архитекторами, эльфы были непревзойденными знатоками всего, что касалось живой природы, — начиная от простейшего выращивания плодов и злаков и заканчивая выведением новых, никому до того не известных растений. Как правило, приносящих немалую пользу. Даже первейшим людским магам никогда не удавалось достичь того, что было по силам самому заурядному из элементалей, а в искусстве махать мечами ни один человек не сравнился бы с нагой, даже если бы посвятил тренировкам всю свою жизнь.

И все же люди с упорством, достойным лучшего применения, пытались совершенствоваться в искусствах, давно досконально постигнутых другими народами. К удивлению этих самых народов, они оказались более приспособленными к выживанию — и прежде всего потому, что с готовностью хватались за любое дело, не соглашаясь признавать свое невежество. Они строили — пусть плохо, но их жалкие крепости были надежнее эльфийских лесных застав; они выращивали зерно, собирая по одному урожаю там, где эльфы получили бы пять, но им хватало — в отличие от гномов, вечно зависящих от покупки продовольствия, даже и не мысливших себя в роли фермеров. Последний тролль, безусловно, мог легко размазать по камням воина-человека, но люди наступали стройными рядами закованных в сталь когорт, а из-за спин латников летели стрелы, и тролли отступали, как отступали все — даже вампиры, привыкшие не бояться никого и ничего. Люди упрямо изучали магию, никогда не подымаясь в этом деле выше посредственности, но они умели применять любую магию, в отличие от всех остальных народов, которым было дано совершенство, но обычно в весьма узкой области. Люди ковали оружие и обрабатывали драгоценные камни, и пусть высокомерные гномы считали это лишь пустой тратой материала, но поделки эти всегда находили спрос, в отличие от безупречных, но непомерно дорогих изделий подгорных мастеров.

Именно поэтому люди продолжали расширять сферу своего влияния, постепенно потеснив более древние расы. Тех же, кто не желал потесниться, они просто уничтожали — вампиров и орков, снежных троллей и оборотней. Даже эльфы, похоронив павших, скрепя сердце вынуждены были отступать, оставляя приглянувшиеся людям леса.

Люди всегда побеждали — просто потому, что они, по невежеству, не боялись новых для себя дел.

Вот и этот мост через пропасть возвели, несомненно, люди, — Тьюрин заявил об этом сразу же, не преминув добавить, что, будь сооружение построено гномами, оно простояло бы еще не одну сотню лет. Неудивительно: гномы жили долго и всегда думали о будущем, а люди многое делали на глазок, на авось, не пытаясь строить планы более чем на год-два вперед… И мост этот, по мнению гнома построенный не более полсотни лет назад, за этот смехотворный срок пришел в полнейший упадок… не в том смысле, что рухнул, а в том, что готов был это сделать в любой момент.

— Мост никуда не годится, — наконец вынес гном свой вердикт. — Канаты обветшали, доски сгнили… Типичная людская работа, смотреть противно.

— Мы сможем по нему перейти на ту сторону? — терпеливо спросил Рон, оставляя без внимания шпильки в адрес архитектурных умений людей.

— А мы не могли бы обойти эту расщелину? — осторожно поинтересовался гном, заранее предвидя ответ.

— Нет. Ее обходить — два дня потерять, а то и все три. Вот, можешь сам убедиться — карта ясно показывает…

— Твоя карта, командир, ясно показывает, что здесь есть мост. А его нет.

— А это?

— А это не мост, а дорога для самоубийц.

— И все же?

Гном надолго задумался, затем повернулся, и опять двинулся к мосту. Он щупал доски, дергал толстые канаты, выглядевшие, на взгляд Рона, вполне надежно, затем, вцепившись в веревочные перила, сделал несколько медленных шагов, каждый раз наступая обеими ногами на одну доску. Командир почувствовал, что в любую секунду ожидает треска ломающегося дерева и вопля падающего в пропасть Тьюрина. Но все обошлось.

Наконец гном сошел с моста и мрачно посмотрел на рыцаря:

— Можно попробовать. Но падать, если что, придется долго.

— А лошади?

— Не оставлять же их здесь… Но переходить по одному. И глаза лошадям завязать надо, иначе…

Брик вызвался пойти первым, но Тьюрин категорически отверг это предложение. По его словам, первым должен пойти самый тяжелый из них, то есть сам командир. Командира требовалось обвязать веревкой, которая конечно же нашлась в мешке запасливого гнома, а его лошадь, по возможности, как следует нагрузить. Если мост не выдержит, лошадью можно и пожертвовать, а командира они все вместе, безусловно, вытащат. Если же мост успешно выдержит испытание, то он, вероятнее всего, не развалится и потом, когда нагрузка будет существенно меньше.

Громче всех за это предложение голосовал сам Рон — ему нисколько не улыбалось посылать впереди себя юношу, пусть даже вчера он и признал за парнем полное право на участие в походе. Айрин, собственно, не возражала, поэтому спор протекал между Бриком и пользующимся поддержкой гнома командиром. Черный Барс, конечно, победил, хотя ему под конец и пришлось прибегнуть к прямому приказу — аргументы закончились, а терпение иссякло.

Веревку — достаточно длинную и достаточно прочную, способную выдержать вес человека, обвязали вокруг пояса Рона, а другой конец гном лично обмотал вокруг толстого дерева. Брик высказал дельное предложение насчет того, чтобы Рон, если… когда он благополучно переберется на ту сторону, закрепил конец веревки так, чтобы следующие за ним могли держаться за нее. Гном поддержал парня — канаты моста не вызывали у него доверия.

Рыцарь двинулся по мосту. Сам он шагал налегке, зато конь, которого он вел в поводу, был нагружен сверх всякой меры. Это была одна из вьючных лошадей, расстаться с которой было нежелательной, но, во всяком случае, несмертельной потерей. Иное дело конь рыцаря, приученный к битве, — рисковать им Рон не хотел. В их отряде только его коня можно было назвать боевым, и было решено, что его проведет через мост Айрин — с минимальной поклажей.

Доски противно поскрипывали при каждом шаге, и рыцарь старался соблюсти золотую середину: не смотреть вниз и все же как-нибудь поглядывать себе под ноги, чтобы не ступить двумя ногами на одну доску.

Уже пройдя с десяток шагов, Рон почувствовал себя очень неуютно — мост не просто был ветхим, он еще и раскачивался. Казалось, что каждый шаг заставляет хлипкое сооружение вибрировать все сильнее и сильнее — он даже остановился, пережидая раскачивание, чтобы дать мосту успокоиться, и только спустя минуту осторожно двинулся дальше. Глаза застилал пот, и он чувствовал, как холодные струйки ползут по спине, а в коленях появляется предательская дрожь.

И вот последняя доска, а за ней уже камень, добрый надежный камень, которому вполне можно доверять. Рон сделал шаг, другой — и облегченно перевел дух. Ему случалось очертя голову бросаться в схватку с превосходящим по всем статьям противником, но такого страха он, пожалуй, никогда еще не испытывал. Это был не поддающийся контролю страх перед опасностью, против которой бессильно и его умение владеть оружием, и могучие мышцы, — страх перед стихией, никогда не ведущей «боя по правилам».

Обмотав веревку вокруг крепкого ствола, он махнул рукой товарищам, давая знак, что теперь пора идти Айрин.

Девушка, в отличие от Рона, перешла мост спокойно, он бы даже сказал — демонстративно спокойно, быстрым и уверенным шагом. После того как канаты выдержали вес рыцаря и его нагруженной лошади, переход можно было считать относительно безопасным, хотя вряд ли можно было с уверенностью говорить о безопасности применительно к этой старой, изглоданной временем конструкции.

Брик дошел уже до середины моста, когда, вопреки наставлениям гнома, все же бросил взгляд в пустоту под ногами. И замер. Руки юноши судорожно вцепились в перила, и, казалось, никакая сила не способна была сдвинуть его с места. Парню требовалась помощь — лошадь за его спиной начинала проявлять беспокойство и было неясно, что она может выкинуть в следующий момент. Рон дернулся было на выручку, но Айрин его опередила.

Легко переступая ногами, девушка почти бегом добежала до замершего как статуя Брика и, размахнувшись, залепила ему звонкую пощечину. Это подействовало — взгляд парня стал более или менее осмысленным, а пальцы, побелевшие от усилия, чуть-чуть расслабились.

Айрин сделала несколько шагов назад, глядя прямо в лицо Брика:

— Так, давай, не торопясь…

Он сделал шаг, потом второй… И дело пошло. Айрин отступала, Брик, приобретая с каждым шагом все больше и больше уверенности в себе, двигался за ней. Наконец оба они достигли твердой почвы, и Рон облегченно перевел дух.

— К-командир… т-ты был… п-пожалуй… п-прав… Я не очень… гожусь… для этого п-похода… — заикаясь от пережитого, промямлил юноша.

Рон успокаивающе похлопал его по плечу:

— Не переживай, парень. Если бы ты знал, как я сам дрожал, когда эта древность начала раскачиваться подо мной. Ты молодец, и все уже позади. Сейчас Тьюрин к нам присоединится, и мы…

Рон не верил в сглаз, и никто, кроме деревенских клуш, в него не верил, но то, что последовало за его неосторожными словами, впоследствии не раз заставляло его задумываться, а так ли уж не правы суеверные бабки.

Тьюрин шел по мосту уверенно и спокойно. Хотя страх высоты и свойственен гномам, но он, опытный путешественник, повидал на своем веку достаточно мостов и похуже этого, так же как и достаточно глубоких пропастей. Поэтому он не волновался…

Все произошло в считанные секунды. Видимо, осы или что-то в этом духе сочли лошадь своей добычей. А может, кобыле просто что-то очень не понравилось… И она встала на дыбы…

Треск ломающихся досок… Хлопки рвущихся канатов… Отчаянное ржание лошади, зацепившейся за натянутую Роном веревку… Треск веревки, лопнувшей посредине…

И два тела, рухнувшие в бездну.

Пронзительно взвизгнула Айрин. Подался вперед Рон, в тщетной надежде увидеть, что гному все же удалось каким-то чудом зацепиться за что-нибудь. Брик зажмурил глаза, чтобы не видеть, как летит в пропасть их спутник…

Что-то большое стремительно пронеслось мимо Рона, стоящего на самом краю обрыва, и устремилось туда, вниз, в пропасть, со свистом рассекая воздух. Удар был силен, в воздухе закружилось несколько перьев, огромные лапы с длинными, острыми когтями сомкнулись на теле Тьюрина, могучие крылья вспороли воздух, из клюва вырвался возмущенный клекот, смешавшийся с воплем гнома, но лапы ни на миг не ослабили хватку.

Наконец, тяжело взмахивая крыльями, грифон появился над краем пропасти. Без особого почтения он разжал когти, и гном покатился по камням.

Все, включая и самого гнома, только что чудом избежавшего гибели, остолбенело смотрели на Флара. Тот же, сложив крылья, мрачно рассматривал ушибленную при столкновении с закованным в кольчугу гномом лапу.

Гном перекатился на живот, затем медленно поднялся. Его кольчуга носила на себе следы когтей, плащ был в таком состоянии, что было проще выбросить его, нежели чинить, и все же гном был полон достоинства. Сделав несколько шагов вперед, он остановился, а затем поклонился грифону:

— Ты спас мне жизнь, благородный Флар. Я твой должник…

— Вот еще, — фыркнул грифон, продолжая баюкать ушибленную лапу. — Я, может, хотел… э-э… лошадь поймать. Такое мясо пропало… Да еще чуть коготь об твои железки не сломал… Чтоб я спасал гнома?

— И все же я твой должник, грифон. И я не забуду этого…

— Мы все твои должники, благородный Флар, — вставил Рон, тоже склонив голову. — Уже второй раз ты спасаешь одного из нас от верной гибели. Я благодарю тебя и…

— Оставь свои благодарности при себе, человек. Грифоны в них не нуждаются. Может, ты немного подумаешь о деле и захочешь узнать, почему я вернулся?

Внезапно Айрин вскрикнула и, указывая куда-то вверх, дрожащим голосом произнесла:

— Кажется, сейчас мы узнаем все. И даже больше… Рон, ты видишь то же, что и я?

Рыцарь поднял голову и замер. Да, ошибиться было невозможно.

Огромное тело мерно взмахивало сияющими крыльями, лучи солнца, отражаясь от золотой чешуи, превращали летящее к ним существо в нечто совершенно невероятное и сказочно прекрасное. К тому же это существо и было невероятным и прекрасным.

К путникам, замершим в оцепенении так же, как в изумлении замер стоящий рядом с ними грифон, приближался Гранит, великий дракон, последний из духов времени.

* * *

Дракон опустился на камни с шумом и грохотом, подняв сильнейший ветер своими огромными крыльями.

Сейчас, вблизи, было ясно видно, что ему порядком досталось. Лапы были изрядно помяты, местами из многочисленных порезов сочилась кровь, могучие когти тоже имели не лучший вид, один из них был сильно поврежден и вывернут под неестественным углом. Досталось и сверкающей броне — несколько золотых чешуек на боку были содраны, и в просвете виднелась подрагивающая кожа шафранового цвета. Впрочем, догадаться о причинах столь плачевного состояния не составляло труда. Раз уж Гранит здесь, то ему наверняка пришлось пробивать себе дорогу через толщу скал — вряд ли нашлась бы пара-другая сотен гномов с кирками, примчавшихся освободить дракона.

Золотой дракон дышал тяжело, устало — по-видимому, он находился в полете давно, и тело, за прошедшие века отвыкшее от неба, было едва способно вынести такую нагрузку. Впрочем, голос Гранита, как обычно, был спокоен.

— Я рад, что нашел вас. К сожалению, произошло то, чего я больше всего опасался. Время упущено. Чаша Торна увидела свет. — Он одного за другим оглядел путников, словно стараясь убедиться, что их не стало больше. Взгляд его на мгновение остановился на грифоне, но тот, не сумев выдержать пристального внимания дракона, отвернулся и стал с преувеличенным старанием чистить клювом перья.

— Мы приветствуем тебя, Великий Гранит… и рады, что ты вырвался из плена. Как ты нашел нас?

— Это было несложно, вы уже почти достигли цели. Но времени на разговоры у нас нет… Я вижу, вам не удалось привлечь к себе сторонников…

— Это так, но…

— Но это и к лучшему. Мы опоздали, и сейчас может оказаться уже слишком поздно, чтобы помешать некроманту.

— Но что ты имеешь в виду? Чаша увидела свет? Это так важно?

— Чаша питается светом, только под лучами солнца она обретает всю свою Силу, поэтому Торн спрятал ее в камне… Простите, но, повторяю, времени у нас нет. Если вы готовы, то можно попытаться остановить его… но сейчас это будет очень трудно.

— Мы готовы! — почти одновременно ответили все четверо, и Рон, на правах командира, добавил: — Но что мы можем сделать? Как добраться туда?

— Вы полетите на мне. Не тратьте время, берите оружие… и, надеюсь, у вас найдется прочная веревка? Удержаться на моей спине будет непросто. Торопитесь, я все расскажу по пути.

Сборы заняли считанные секунды. Кольчуги, шлемы, оружие… Лошадей стреножили в расчете на то, что вернутся за ними позднее, — они надеялись, что хоть кто-нибудь из них вернется.

Пока шли сборы, дракон снова внимательно посмотрел на грифона. Химера, казавшаяся огромной рядом с людьми, возле дракона выглядела странно маленькой и жалкой. И все же Флар, собрав все свое мужество, стойко встретил взгляд древнейшего существа этого мира.

— Я рад, что в этом бою ты будешь с нами…

— В бою? — Голос грифона вскипел от негодования. — Я не собираюсь быть с вами в бою… я вообще не собираюсь ни с кем биться.

— Вот как? — Дракон выглядел удивленным. — Неужели судьбы мира не беспокоят королей воздуха? Зачем же ты здесь?

— Меня… Совет направил наблюдать… и передать им все детали.

Дракон некоторое время молчал, затем отвернулся:

— Ложь не украшает никого, даже грифонов… впрочем, это твое дело.

Флар промолчал… если бы Рон взглянул на него в этот момент, он бы с удивлением обнаружил на профиле короля воздуха самую настоящую растерянность, так несвойственную этому высокомерному созданию. Больше они не сказали друг другу ни слова. А потом грифон, распахнув крылья, взлетел и умчался куда-то, даже не попрощавшись с остальными. Рон, пожалуй, обиделся бы на такое пренебрежение, высказанное кем-нибудь другим, но к полному отсутствию вежливости у Флара он уже привык.

Хотя сборы были и недолгими, но на то, чтобы взнуздать дракона, времени ушло немало. К счастью, сам Гранит помогал, как мог, подсказывая, как именно протянуть веревку, где лучше всего завязать узел, и постепенно дело пошло. Наконец все четверо устроились на золотой чешуе, судорожно вцепившись в веревочные петли. Кони, поначалу пришедшие в ужас от вида огромного существа, постепенно успокоились, поняв, что им лично сейчас ничего не угрожает. Перед тем как занять свое место, Айрин уложила в мешок свою драгоценную книгу и повесила мешок высоко на дерево — оставить фолиант притороченным к седлу она не решилась.

Гранит с трудом поднялся в воздух и, набирая высоту, полетел на восток. Крылья мерно рассекали воздух, трое людей и гном, сжавшиеся от ужаса, смотрели на стремительно удалявшуюся землю. Рон чувствовал, как страх высоты сжимает сердце, и понимал, каково приходится остальным. Он бросил через плечо взгляд на Брика, отметив про себя мокрый лоб юноши и его остекленевший взгляд. Да уж, полет на спине дракона — это совсем не то, что идти по мосту, пусть даже и ветхому, — по сравнению с нынешним положением предыдущее испытание казалось просто приятной прогулкой.

— Я выбрался из пещеры недавно, — сообщил дракон, не поворачивая головы, — и отправился искать вас. Я думал, у нас еще есть время… но потом увидел… Это сложно передать словами, но я почувствовал, как первый луч света падает на Чашу.

— Это так опасно? — пробормотал Рон полушепотом, не рассчитывая, что дракон его услышит. Но слух у того был великолепен.

— Это очень опасно. Чаша должна быть установлена на постамент из небесного камня. Вы наверняка слышали, что иногда с неба падают каменные глыбы… Так вот, постамент из такой глыбы сделан самим Торном. Если некромант сумеет пробудить Чашу и заставит ее отдать свою Силу, то он станет поистине непобедим. Думаю, после этого никто не сможет с ним справиться — ни я, ни тем более смертные. Но он еще не поставил ее на нужное место… Не знаю почему, может, ему неизвестно это, а может, ему что-то пока мешает. В любом случае нам надо успеть.

Некоторое время он летел молча, затем опять заговорил, и в голосе его слышалась тревога.

— И еще… вы должны знать об этом. В бою с некромантом вам придется рассчитывать только на себя. Он не будет один, наверняка… но я не смогу вам помочь.

Рон не счел нужным задавать вертевшийся на языке вопрос. Если дракон захочет, он расскажет сам. Рыцарь был убежден, что причины для этого заявления у Гранита были, — и немалые. Если он сумел пробить скалу, чтобы вырваться на волю для решающей схватки, то вряд ли его остановит какая-нибудь мелочь. А потом он подумал, что дело, может быть, в чем-то другом — кто знает, какие чары наложил Торн на хранилище Чаши? Может, Гранит просто не может подлететь к нему вплотную?

Дракон, ожидавший вопроса и так его и не дождавшийся, сам ответил на невысказанные мысли рыцаря:

— У меня будет свой бой… Некромант произнес древнее запретное заклинание и вызвал к жизни нечто страшное… Это мой бой, и только мой. Я давно знал это и готов к нему. Вы не сможете мне помочь в этом поединке, но и я не смогу помочь вам. Леди Айрин, вас учили разрушению заклинаний?

— Разрушению? Нет… я что-то слышала об этом, но…

— Настало время для спешного урока, и он будет тем полезнее, что вы уже кое-что узнали из Книги Начал…

Дракон приступил к объяснениям. Даже Рон слушал внимательно, Айрин же вместе с Бриком превратились в слух, забыв даже, что они находятся в тысяче локтей над землей на спине огромного, стремительно рассекающего воздух древнего чудовища.

Большинство посредственных магов пользуются простыми заклинаниями первых трех уровней… Они не требуют времени и зачастую вызываются одним словом или жестом. Более сложные заклинания необходимо подготавливать, строя сложную словесную конструкцию, дополняемую точно выверенными движениями рук.

Ребенок строит из кубиков что-то для него весьма важное. Пока у него в руках всего несколько кубиков, помешать ему сложно: поставить один на другой — секундное дело. Но вот кубиков все больше и больше, и постройка становится шаткой. Достаточно легонько ударить по ней, и она развалится. И строителю придется все начать сначала.

Сложнейшие заклинания шестого и седьмого уровня необходимо выстраивать предельно тщательно, а разбить их куда проще. Разбить до того, как будет произнесен завершающий жест, и в то же время не слишком рано — иначе противник легко восстановит нарушенное равновесие формулы и двинется дальше. В этом обычно и состоит поединок магов — заставить противника вкладывать в заклятие все больше и больше сил, а потом развалить его в самый последний момент — и пусть враг все начинает сначала.

Дракон предельно кратко описывал способы разрушения заклятий, их было немало; вовремя сказанное слово, разное в различных случаях, жест… Эффективно сбить заклинание можно было и отвлечением противника — заставить его на мгновение прервать плетение заклятия, заставить потратить секунду на оборону — и дело сделано.

— Но помните: ваш противник наверняка все это знает. Нет никого, кто лучше некроманта разбирался бы в магическом поединке, а он сейчас — сильнейший из некромантов. — Будьте осторожны, Айрин… Он опытнее вас, намного опытнее. И, пожалуй, гораздо могущественнее — даже сейчас, когда Чаша еще не признала его, не напитала своей властью. Но у вас есть преимущество — вы читали Книгу Начал…

— Я… я едва толком начала…

Сквозь свист встречного ветра слова девушки едва доносились до Рона, однако голос дракона он слышал ничуть не хуже, чем тогда, в пещере.

— Это не важно, вы читали ее и, думаю, много поняли…

— Гранит, что это? Я… Мне кажется, я вижу… Невероятно, этого же не может быть…

— Я давно заметил его, — ответил дракон. — Мы уже на месте. Сейчас я опушусь на скалы, и вы сможете сойти… а потом я…

— Что это, Гранит? Ответь, ты же знаешь…

— Это Вихрь… Когда-то давно это существо было Вихрем, моим родичем, великим драконом. Сейчас это злобное порождение магического искусства нашего общего врага. Он сумел превратить останки дракона в это чудовище… Осторожно, держитесь, я сажусь!

Гранит приземлился, и Рон, выхватывая меч, спрыгнул с его спины. Там, на другой стороне площадки, казавшейся слишком ровной, чтобы считаться природным творением, стояло несколько существ. И лишь двое из них были людьми… или были похожи на людей.

Айрин встала рядом с рыцарем, одергивая кольчугу и разминая пальцы, закостеневшие на пронизывающем ветру.

— Гранит, удачи тебе! И скажи, ты сможешь победить?

Огромный дракон взмахнул крыльями, лучи солнца высекали искры из его прекрасной золотой чешуи, шипастый хвост хлестнул по камням, а пасть раскрылась, обнажив ряды огромных белых клыков, способных в клочья разорвать любого врага. Чудовищные когтистые лапы оттолкнулись от камня, бросив его тело вверх, навстречу противнику, уже изготовившемуся для атаки, и ветер донес до Рона ответ последнего из великих драконов времени:

— Нет…

(обратно)

Глава 14 НЕКРОМАНТ. ЧАША ТОРНА

И снова передо мной лежит плато, на котором я потерял свою армию, только сейчас оно… шевелится. Тысячи стервятников устроили наконец свой пир и сейчас увлеченно поедали остатки моего воинства и туши убитых мантикор. Некоторые птицы, объевшиеся сверх всякой меры, уже не могли летать и, лишь неловко перебирая лапами, медленно, натужно передвигались от одного смердящего тела к другому, чтобы урвать кусок получше и запихать его, уже через силу, в свою глотку.

Дракон парил надо мной, высматривая опасность. Он уже смирился с тем, что не сможет сожрать меня… да и голода это существо, порожденное магией, не испытывало. Вложенных в него сил хватит на два-три дня, потом, если дракон будет мне еще нужен, придется влить в него еще изрядную толику Силы, и так может продолжаться сколь угодно долго.

Пирующих стервятников мы обошли стороной. Некоторые птицы, с видимым трудом подымая головы, провожали взглядами идущих позади меня зомби, но ни одна из них не сочла нужным отказаться от пищи, лежащей прямо у их лап. Мы прошли спокойно, и, когда окружающие плато скалы приблизились вплотную, я увидел тропу… нет, скорее вырубленную в скале лестницу, ведущую куда-то вверх.

Наверное, именно в этот момент я окончательно поверил в то, что нахожусь в двух шагах от предмета моих поисков. Эта лестница… вся ее неуместность здесь, в глубине горного хребта, вызывала лихорадочное ожидание встречи с целью. Выбитые в скале ступени были стары, очень стары — думаю, прошла не одна тысяча лет с тех пор, как чьи-то ноги касались выветренного, выщербленного непогодой и самим временем гранита.

О том, чтобы взять с собой лошадей, нечего было и думать — моего коня и лошадь Лэш пришлось оставить внизу, — и я всерьез беспокоился за них, но поставить на стражу двух-трех зомби означало как минимум привлечь излишнее внимание стервятников, а они продолжали слетаться сюда, собравшись, похоже, со всей округи.

Я шел позади зомби, Лэш замыкала колонну. Тропа была настолько узкой, что разминуться на ней было невозможно. Если что-то нападет на нас, ему придется справиться со всеми моими бойцами, прежде чем оно доберется до меня, — а к тому времени я уже успею покинуть это опасное место. У меня возникала мысль о том, чтобы оседлать дракона и взлететь на этот кряж на его спине, но, подумав, — я от нее отказался. Несмотря на то что сам по себе он неплохо держался в воздухе, я не раз замечал, что его движения время от времени становились неуверенными. Как поведет себя чудовище, заполучив седока, предсказать было невозможно, а рисковать головой мне не хотелось.

Зомби, шедший в середине отряда, вдруг оступился и, взмахнув руками в тщетной попытке сохранить равновесие, полетел вниз, прямо на скалы. Я лишь пожал плечами — если он не разлетится на куски от удара, то догонит нас позже. Правда, приказал остаткам своего воинства увеличить дистанцию — очередной споткнувшийся вполне способен утянуть за собой в пропасть еще кого-нибудь. Мы продолжали восхождение.

Оглянувшись, я заметил, что поднялись мы уже довольно высоко — отсюда, со скалы, плато, усыпанное телами павших, казалось маленьким пятачком, — и тем более странно было видеть, как этот пятачок в буквальном смысле слова шевелится, это было заметно даже отсюда, куда уже не долетали злобные крики обожравшихся падальщиков. И надо всем этим кружил дракон, чудовище, созданноемной. Да, вряд ли найдется в мире маг могущественнее меня, и все же скоро, может быть, уже через считанные минуты, я получу в свои руки такую Силу, какая и не снилась всем этим адептам, магистрам, аколитам или, скажем, даже самому Архимагу Сандору.

Одинаковые по цвету скалы не позволили мне заметить вовремя, что подъем закончился, это было неожиданно, но не так уж и важно. Просто сделав очередной шаг, я с удивлением обнаружил, что еще несколько ступеней, и мы окажемся там, куда так долго шли.

Зомби ожидали меня, выстроившись полукругом перед храмом… если это можно было назвать храмом. Посреди ровной, почти не потревоженной временем круглой площадки я увидел небольшое возвышение — постамент, вытесанный все из того же серого камня… нет, все-таки цвет его немного отличался от обычного гранита. А за кругом виднелся черный провал входа… Кто знает куда. Впрочем, это предстояло проверить.

Мне в голову неожиданно пришла мысль о том, что, может, и не стоило тратить столько сил на создание дракона, хотя и не верилось, что стая мантикор была единственной стражей этого места. Но что сделано, то сделано, если еще кто-нибудь собирается на меня напасть — сейчас для этого самое время. Пусть попробует.

Я вошел в темный тоннель и небрежным жестом зажег «светляка», пламенный шарик, ярко освещающий мне дорогу — со мной была только Лэш — зомби я велел оставаться наружи, вероятность засады в самом храме была менее неприятной, чем необходимость находиться с моими смердящими бойцами в ограниченном пространстве.

Тоннель оказался неглубоким. Мы сделали лишь два десятка шагов и вошли в маленький круглый зал, очень похожий по форме на ту площадку у входа, — и так же, как и там, посреди зала возвышался постамент. Но он не был пуст. На постаменте стояла чаша… нет, это была именно та Чаша, которую я искал, я понял это сразу, хотя она ни в коей мере не походила на столовую утварь. Скорее, она была похожа на ладью, золотую ладью, инкрустированную сияющими в лучах «светляка» драгоценными камнями…

Я замер. Драгоценные камни, золото? Это не те материалы, из которых могло бы быть изготовлено сокровище Торна. Золото — пыль, камни — мусор. Не может быть, чтобы Чаша выглядела так… банально, так похоже на обычную поделку ювелиров. Мне пришла в голову мысль, что предмет, который находится передо мной, может быть ловушкой, последним рубежом обороны, и чем больше я над этим думал, тем больше мне казалось, что я прав. Слишком много разговоров о Чаше, каждый искатель, мечтающий добраться сюда, ожидает увидеть именно то, что означает это слово… так же как и слово «драгоценность», всегда сопутствующее рассказам о Чаше. Вот и получите, друзья, свою драгоценность и не жалуйтесь потом, что ваши ожидания обмануты.

Я осмотрел гладкий пол — здесь было на удивление чисто, ни камешка, ни щепки. Казалось, что вся пыль, попадающая внутрь этих стен, стекается к постаменту, образуя вокруг него мягкую подушку.

Я стоял неподвижно — мне все это по-прежнему не нравилось. Чаша была здесь, она просто обязана была быть здесь, но то, что я вижу, — это не то, за чем я сюда шел. Я все больше и больше убеждался в этом.

— Лэш, приведи сюда зомби. Одного. И быстро.

Страж кивнула и исчезла в проходе. Спустя несколько секунд я услышал их шаги, а сразу вслед за этим на меня накатила волна зловония.

— Ты! — обратился я к зомби. Их умение понимать команды было весьма ограниченным, поэтому я старался говорить коротко и предельно ясно. — Ты подойдешь к этому камню. Возьмешь стоящий на нем предмет. Принесешь мне. — Выполняй.

Зомби, пошатываясь, двинулся в указанном направлении. Я подумал, что им, пожалуй, пришел конец — еще немного, и они сгниют окончательно. Стоит, наверное, избавиться от остатков моей армии, толку от них уже немного, а неудобства…

Зомби уже почти подошел к постаменту и протянул руку к золотой ладье. Неясное предчувствие заставило меня попятиться, увлекая за собой и Лэш. И вовремя… Стоило руке зомби коснуться ладьи, как все внутреннее пространство храма залила ярчайшая вспышка, заставившая меня зажмуриться. Когда же черные круги перестали мелькать у меня перед глазами, я смог разглядеть то, чем бы я стал, устремись очертя голову к вожделенному сокровищу.

На пол медленно оседали хлопья сажи — все, что осталось от солдата, в мгновение ока испепеленного вспышкой. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок — какая же мощь была вложена в эту вещь, если и сейчас, спустя тысячелетия с тех пор, как она была здесь оставлена, эта сила все еще оставалась способной вмиг испепелить не такое уж маленькое тело. Не осталось ни костей, ни кольчуги, ни плоти — только хлопья сажи, добавившиеся к куче пыли у подножия постамента. Кажется, это была не первая жертва ловушки — интересно, кто еще пытался добраться до чаши за минувшие века. Видимо, кому-то это удалось… почти. Что ж, я просто оказался умней.

Мои подозрения, похоже, полностью подтвердились, и теперь следовало решить, где же может храниться настоящая Чаша. Я осторожно подошел к постаменту…

Решение пришло не сразу, и все-таки я догадался: постамент не был монолитом. На удары он отзывался гулким звуком, однозначно свидетельствующим, что внутри есть пустоты. Если разбить камень… Но сначала необходимо убрать ловушку.

— Лэш! Арбалет, стрелы и самый большой топор, какой найдешь. Бегом!

Страж отсутствовала недолго, поняв команду «бегом» буквально. Я взял в руки арбалет и, тщательно прицелившись, выпустил стрелу прямо в золотую ладью. Опять полыхнула вспышка, но стрела все же сумела сдвинуть цель на пару пальцев. Я вздохнул — похоже, все выйдет не так быстро — и снова начал заряжать арбалет.

Пятая стрела сбила-таки ладью с постамента. Она со звоном покатилась по полу, и я заранее зажмурился, ожидая вспышки. Ее не последовало.

Мне оставалось только невесело рассмеяться — напряжение, похоже, сыграло дурную шутку с моим разумом. Конечно, магия ладьи не действовала, не могла действовать на камень — иначе она испепелила бы и постамент, на котором стояла. Вооружившись топором, я осторожно ударил по краю казавшегося монолитным камня. Еще один удар, еще — и вот отколотый пласт падает на пол, открывая полость, в которой что-то тускло блеснуло.

Я уже не мог удержаться, но осторожность все же победила.

— Лэш, достань… это… и дай мне.

Она наклонилась над нишей и извлекла из нее… никто и никогда не читал истинного описания внешнего вида Чаши, но это, безусловно, была она. Странного цвета металл, причудливая конструкция, и в самом деле очень отдаленно напоминающая кубок, множество выступов, странных шипов и завитушек. И я был уверен, что это — не украшения, вся Чаша выглядела какой-то… законченной. Ни добавить, ни убавить. При всей нелепости этой конструкции, было совершенно ясно, что в ней все находится именно на положенных местах. Это действительно было произведение искусства — не нашего, не человеческого искусства — другого, чуждого, во многом, пожалуй, недоступного пониманию, и все же, безусловно, прекрасного.

Я с трепетом принял предмет из рук Лэш и поразился тому, насколько же он горяч — он обжигал мне руки, хотя они были, как перчатками, защищены чешуйчатой кожей.

Чаша должна видеть дневной свет, чтобы отдавать Силу, — на этом единственном сходились практически все известные мне… нам с Учителем источники. Теперь становилось понятно предназначение постамента на площадке у входа в храм. Чаша должна стоять на нем, и тогда вся мощь мира будет в моей власти. Но следовало соблюдать осторожность — Силу нельзя пить без меры, об этом тоже достаточно много было написано. Излишек Силы может убить… Манускрипты, правда, не говорили о смерти, но туманно намекали на нечто гораздо худшее. Хотя я и не представляю, что может быть хуже.

Я двинулся к выходу. Странное это ощущение — находиться в нескольких шагах от своей цели. В буквальном смысле… тем более от такой цели! Я чувствовал, как меня распирают эмоции — гордость, радость, предвкушение… Только настоящий маг может понять ощущение приближающегося потока Силы — неисчерпаемого потока, дающего любые, самые невероятные возможности… Дающего истинное всемогущество.

Я вздрогнул и краем глаза заметил, как ощетинилась Лэш. Снаружи донеслись новые звуки — слишком знакомые, чтобы можно было обмануться. Звон сталкивающейся стали…

* * *

Я ни секунды не думал о том, чтобы прятаться в храме, — отсюда был только один выход, и пользоваться им надо было сейчас, пока еще не поздно. Не хватало чтобы кто-то или что-то заперло меня в этой ловушке. Короткий коридор остался позади, и я снова оказался на каменной площадке, в нескольких шагах от кипящей схватки. И оторопел…

Лэш, выставив перед собой клинки, замерла на полшага впереди меня. Я же стоял разинув рот от удивления — этого я не ожидал… Конечно, я знал о существовании наг, но кто мог подумать, что они до сих пор встречаются в этом мире?

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Подобно другим химерам, то есть созданиям, соединяющим в себе части различных существ, появление змеелюдей, к которым относятся ламии и наги, было на совести темных эльфийских магов. Многочисленные попытки выведения необычных жизненных форм, предпринятые после неудачных (или, напротив, слишком удачных) экспериментов по созданию летающих бойцов, породили немало странных тварей, большая часть из которых оказалась нежизнеспособной. В отличие от них ламии и наги выжили.

Эльфы традиционно благожелательно относятся к ламиям, поскольку те родственны им по крови. Первые ламии почти наполовину принадлежали к эльфийскому народу.

Верхняя часть ламии в процессе слияния утратила характерные эльфийские признаки (цвет волос и кожи, форму ушных раковин) и стала в большой степени походить на человеческую женщину. Как правило, красива даже с точки зрения привередливых эльфов, хотя вдумчивое рассмотрение однозначно показывает, что все черты ламии можно охарактеризовать словом «слишком». Слишком большая грудь, слишком густые и пышные волосы, слишком полные чувственные губы, слишком эффектный разрез глаз.

Нижняя часть ламии принадлежит змее и покрыта чешуей. Передвигаются они, балансируя на хвосте, — идея, показавшаяся вначале перспективной, впоследствии доказала свою полную несостоятельность. Ламии относительно малоподвижны.

Ламии гиперсексуальны, в поисках партнера (после длительного воздержания) совершенно неразборчивы и не останавливаются ни перед чем. Не обладая магическим даром, ламии тем не менее представляют серьезную опасность, прежде всего для мужчин. Редкий мужчина способен сопротивляться очарованию ламии. Сами они, будучи хищниками, обычно убивают свои жертвы (как правило, путем удушения в момент сексуального экстаза). После этого поедают добычу.

Ламии — плохие бойцы, конструкция тела делает их неустойчивыми, неспособными на быстрые движения. К тому же они довольно легко впадают в панику.

Испытав неудачу с ламиями, некроманты создали существ, впоследствии названных нагами. При этом они постарались учесть сделанные ошибки и почти вплотную подошли к созданию идеального воина.

Нага, как и ламия, является полуэльфом-полузмеей. Однако имеется ряд существенных отличий. Прежде всего, хотя торс наги и напоминает женский, но сходство это весьма отдаленное. Тело более мощное, снабженное хорошо развитыми мускулами. Нага имеет шесть рук — по три с каждой стороны, одна над другой. Вызванные таким строением изменения скелета привели к еще большему утяжелению торса. Головы у наг небольшие, глаза широко расставлены и имеют огромный угол обзора. Черты лица грубые. Говорят с трудом.

Нижняя часть туловища, как и у ламии, представляет собой змеиный хвост, однако он толще и сильнее, чем у ламии. Недостаточная подвижность компенсируется высокой степенью устойчивости, достигнутой за счет удлиненного хвоста. «Сбить с ног» нагу практически невозможно. Еще одним отличием от ламий является чешуя, служащая хорошей защитой от холодного оружия, покрывает почти все тело наги, доходя до подбородка и кистей рук. Кроме того, наги имеют природный иммунитет к большинству видов магии.

В бою наги чрезвычайно опасны. В 4630 году группа эльфов-некромантов вместе с отрядом из двадцати наг наголову разбили отряд гномов, состоящий из более чем трехсот бойцов (по другим свидетельствам, основную роль в разгроме сыграла магия эльфов). Как бы то ни было, за нагами сохраняется слава непревзойденных бойцов.

Последний раз наг видели около четырехсот лет назад. Ламии по настоящее время встречаются в южных лесах.

(Бестиарий: ламии и наги. Школа Сан)

* * *

Впрочем, это вряд ли можно было бы с полным основанием назвать «кипящей схваткой». Четыре наги неторопливо, спокойно рубили в капусту слабо огрызающиеся остатки моего воинства. Я во все глаза смотрел на считавшихся давно вымершими созданий — могучие руки разили направо и налево, может, не так быстро, как это могла бы делать Лэш, но все же ни один из зомби не мог оказать им достойного сопротивления. К тому времени как я поднялся на поверхность, они почти закончили свою работу — и сейчас расчленяли последних.

Пожалуй, я всерьез сомневался, что Лэш справилась бы с таким противником. Каждая нага — это пять тяжелых мечей… нет, скорее, сабель и небольшой щит, которым они тоже пользовались весьма умело. Чешуя защищала их получше иной кольчуги, а умение владеть оружием… Чар подери, что-то я не заметил, чтобы хоть одна из них после этой бойни была поцарапана.

Мой дракон все так же равнодушно взирал свысока на происходящее. Эта тварь, при всех своих достоинствах, совершенно безмозгла, хуже, чем зомби. У тех есть хоть и тухлые, но мозги. Дракон же делает только то, что ему приказано, не больше. Скелет он скелет и есть. Его сил хватило бы, чтобы разделаться с полузмеями, но без прямого приказа он и когтем не щелкнет.

Я обнаружил, что нагам свойственно кое-что человеческое, во всяком случае, меня поразило, как они расправлялись с последним оставшимся на ногах зомби. Вам приходилось резать колбасу? Вот так же действовали и они — удары мечей отсекали от его тела тонкие ломтики один за другим. Он уже лишился обеих рук, но продолжал нападать, стараясь достать нагу зубами, — совершенно бессмысленное занятие. Та же, похоже, развлекалась…

Наконец куски последнего бойца были сброшены со скалы, и наги все так же спокойно развернулись и двинулись ко мне. Лэш зашипела не хуже змеи, но я придержал стража — сейчас следовало действовать иначе. Дракон, может, и способен справиться с нагами, страж — безусловно нет.

— Стойте! — приказал я нагам, придав голосу всю властность, на которую был способен. Они остановились, к моему удивлению, и принялись внимательно разглядывать меня, не проявляя особых признаков агрессивности… хотя что можно прочитать по их лишенным выражения лицам? Спешить им было некуда, так же как мне — бежать.

— Как вы посмели напасть на моих воинов? — рявкнул я угрожающе.

— Мы охраняем Чашу… — Голос наги был шипящим, не вполне разборчивым, но в общем и целом понятным. — Ты вор. Ты украл Чашу. Ты умрешь.

Эти твари были отличными бойцами, сильными, выносливыми, малоуязвимыми. Но они были довольно тупы, как и всякое творение, созданное для одного конкретного занятия. Как мой дракон, к примеру. У меня уже созрел в голове план, и оставалось только приступить к его реализации. Главное — не переборщить.

— Кто приказал вам это?

— Торн.

Ответ был короток и по существу. Оставалось надеяться, что дальше будет легче. Я по крайней мере рассчитывал на это.

— Кто такой Торн?

Змея даже опешила:

— Торн?! Торн — хозяин Чаши…

— Я хозяин Чаши. Чаша у меня в руках. Значит, ты признаёшь, что я Торн?

Я говорил медленно и веско, чтобы до них дошло. На маловыразительных лицах отразилась напряженная работа мысли. Я исходил из элементарного предположения. Торн покинул этот мир много тысячелетий назад. Наги, конечно, столько не живут, и знать свое божество в лицо они никак не могут. Пусть даже знали — наверняка давно и прочно забыли. А мозгов у них не так уж и много…

Молчание затягивалось. Я ждал плодов их размышлений, готовясь сыграть отступление — стоит мне крикнуть, и когти дракона подхватят меня. Но такой расклад был крайне нежелателен. Не говоря о риске быть уроненным на камни, я почти наверняка потеряю Лэш.

Змеи отползли на несколько шагов и принялись шушукаться. Как они ни старались внятно выговаривать слова, их речь сливалась в сплошное неразборчивое шипение, но друг друга они, похоже, понимали прекрасно. Это совещание продолжалось неимоверно долго, может быть, час, а может, и больше. Я устал стоять и присел на камни, спокойно наблюдая за ними.

Магией их не взять, в рукопашном бою Лэш вряд ли справится даже с одной из них. Удрать, конечно, можно, но мне хотелось решить дело миром. К тому же меня терзали смутные подозрения, что Чаша была оставлена именно здесь не зря — кто знает, может быть, только в этом месте в полную силу проявятся ее свойства.

Пока, кстати, никаких особых свойств я не заметил… Кроме того что она горяча. Что ж, раз надо ждать — будем ждать.

Наконец одна из наг двинулась ко мне:

— Ты Торн? — Видимо, задачка оказалась слишком сложной для их умов, поэтому они решили выйти из затруднительного положения, просто спросив. И не иначе всерьез надеялись на искренний, правдивый ответ. Идиоты они и есть идиоты.

— Я владею Чашей. Торн — хозяин Чаши. Значит, я — Торн.

Она вернулась назад с кучей новых сведений, и совещание продолжилось. Мне это начинало порядком надоедать. Наконец спустя довольно много времени, они, видимо, пришли к какому-то решению, поскольку ко мне снова двинулась нага. Не имею ни малейшего представления, та же самая или другая — все они кажутся на одно лицо. Возможно, имей я время узнать их получше… но ни времени, ни желания такого у меня, разумеется, не было и в помине.

— Если ты Торн, укажи место Чаши.

Я уверенно подошел к пьедесталу, чувствуя, как пять пар глаз, включая глаза Лэш, сверлят мою спину. Если я ошибусь, придется очень быстро спасаться бегством…

Я беспокоился зря, это стало ясно сразу же, как только я вплотную приблизился к пьедесталу. Они, наги, наверняка никогда не видели самой Чаши, зная ее лишь по описанию, передаваемому из поколения в поколение. И уж наверняка имели самое смутное представление о том, «где ее место». Я же увидел это сразу: посреди постамента было углубление, идеально подходящее по форме к подставке Чаши. Удивительно было то, что поверхность камня почти не пострадала от времени и непогоды — а может, эти твари следили за постаментом и регулярно приводили его в порядок?

Я установил Чашу посреди постамента и сразу почувствовал, что все сделал верно. Лучи солнца играли на древнем артефакте, и, несмотря на ясный день, я разглядел еле заметное, медленно разгорающееся сияние вокруг этого сокровища.

Все мое существо почувствовало ток Силы, постепенно возрастающий, щедрый, готовый поделиться со мной энергией. Я потянулся к этому источнику, чувствуя, как в меня льется живительный поток, прибавляющий сил и забирающий усталость…

— Ты — Торн! — выдохнула у меня за спиной нага.

Я не обратил внимания на ее слова. Сейчас все это было не важно — Сила вливалась в меня, и я черпал и черпал ее и все не мог насытиться…

— Мы повинуемся Торну! — прошелестело за спиной. — Приказывай!

— По-прежнему приказываю вам день и ночь охранять Чашу, — бросил я не оборачиваясь. — А также меня, владельца Чаши.

— Господин! Опасность!

Голос Лэш заставил меня раздраженно обернуться. Неужели наги передумали и теперь снова видят во мне врага?

Но дело было не в нагах. Они-то как раз спокойно стояли полукругом, выставив перед собой клинки, и я мельком подумал, что это куда лучшая защита, чем даже сотни зомби. И к тому же куда более долговечная. Да, наги всерьез готовились выполнять свой долг, защищать меня от опасности, а опасность эта приближалась ко мне с самой неожиданной стороны.

В небе виднелась стремительно увеличивающаяся точка. Летящее существо приближалось быстро, и через несколько мгновений я уже мог его разглядеть. Это было еще одно потрясение, и встреча с нагами ни в коей мере не могла с этим потрясением сравниться!

Я видел это существо, но не верил, не мог поверить в его существование. Это было просто невозможно! Оно не было порождением магии, теперь, после близкого знакомства с Чашей я мог легко чувствовать сосредоточения Силы, как я чувствовал Лэш, стоящую за моей спиной, как я чувствовал кружащегося в небе моего дракона.

И все же я, к сожалению, не мог надеяться, что меня обманывают глаза. Потому что я видел совершенно ясно: к нам приближается дракон. Настоящий великий дракон, род которых считался давно вымершим, более того, древние книги достаточно четко сообщали о смерти каждого представителя этого рода. Все, что от них осталось, — это единственный сохранившийся скелет, одетый в магическую оболочку и подчиняющийся моим приказам. Что-то подсказывало мне, что летящий сюда золотой дракон не станет мне подчиняться. Более того, каждой частицей моего сознания я чувствовал, что передо мной враг и что исходом этой встречи может быть только одно — битва.

Золотой дракон стремительно снижался, и теперь я ясно видел четыре фигурки, прижавшиеся к сияющей чешуе. Вот чудовище с грохотом приземлилось, и с его спины спрыгнули четверо людей… нет, трое людей и гном. Дракон же снова взмыл в воздух…

И тут до меня дошло, что именно они, эти четверо, задумали лишить меня моего триумфа. Они задумали отнять Чашу… Я хрипло рассмеялся…

(обратно)

Глава 15 НАЕМНИКИ. БИТВА

— Убейте их! — крикнул высокий человек, облаченный в черную кожу. Видимо, это и был тот самый некромант, за которым они так долго гнались. Он обращался к созданиям, которых Рон узнал сразу, хотя раньше никогда не видел, разве что на гравюрах, украшавших небезызвестный «Бестиарий» (не слишком хороших гравюрах, как можно было сейчас убедиться).

Не было времени удивляться — он слишком хорошо представлял, что можно ожидать от наг. И помимо «Бестиария» существовало немало источников, описывающих всю бесполезность попыток сопротивляться нагам в рукопашном бою. Даже если считать эти многочисленные свидетельства некоторым преувеличением, все же предстояла нешуточная драка — и с минимальными шансами на победу в ней.

— Убейте их! Они пришли похитить Чашу! Я, Торн, приказываю вам!

Рон двигался осторожно, неторопливо водя перед собой мечом и совершенно не боясь. Это дело было для него привычным — не полеты на драконе, и не путешествия по ненадежным и готовым вот-вот рухнуть мостам, а обычная драка… и пусть у противника немного больше рук, можно считать, что их просто трое. Голова-то у них все равно одна «на троих», как и брюхо…

Тьюрин, зарычав, рванул из-за плеча свою секиру, одновременно опуская забрало шлема. Рон знал, о чем сейчас думает гном, — не о том, что, возможно, через несколько минут умрет… Он жалеет, что на нем сейчас обычная кольчуга, а не полный доспех. Будь Тьюрин в латах… Да что там говорить, кольчуга — не лучшая защита, когда схватка идет с таким противником.

Никто не говорит, что наги непобедимы. С ними вполне можно справиться — особенно если не врукопашную… Они не бессмертны — просто очень сильны и покрыты чешуей, не уступающей по прочности латам. Умение любого бойца владеть мечом пасует перед шестируким противником, который к тому же может наносить смертельно точные и чудовищно сильные удары хвостом.

К его удивлению, наги не тронулись с места, со спокойным равнодушием изучая приближающихся бойцов. Брик держал в руках взведенный арбалет — Айрин, похоже, полностью уступила ему владение этим оружием, предпочитая полагаться на магические способности. Рон подумал, что парень все же добился своего — попал в самое пекло. Как это ни печально, но именно у него здесь самый ничтожный шанс остаться в живых… И вообще, если уж кто и уцелеет, то это наверняка будет Тьюрин… Гном медленно шел вперед, опустив секиру, но он не был расслаблен — в любой момент топор взлетит, нанося смертельный удар.

— Лэш, убей их!

Невысокий в отличие от наг спутник некроманта (судя по телосложению, это была девушка) взмахнул обеими руками, сжимающими мечи, и прыгнул вперед с поистине кошачьей грацией. Рон вспомнил о словах дракона… это был страж. Убить нагу можно, а как убить бессмертное создание?

— Она моя! — крикнул он товарищам, выдвигаясь вперед.

* * *

Удары сыпались на него подобно граду, и все же он держался, поражаясь той скорости, с которой двигался страж. Она атаковала изо всех мыслимых и немыслимых позиций, пытаясь пробить его защиту, и пару раз ей это удалось — Рон почувствовал, как что-то липкое ползет по левому плечу, и явно это не пот. Рука пока действовала исправно, но это пока…

Когда прошел пыл первой стычки, он начал биться спокойно и расчетливо, экономя силы и сосредоточившись на обороне. Казалось, у его противника не было слабого места, она великолепно владела оружием, совершенно не реагировала на несколько полученных порезов и к тому же абсолютно не уставала. Сам он был еще достаточно бодр и свеж, но вечно это не продлится. Рано или поздно он сделает ошибку, и она этим воспользуется.

Ее манера боя была безупречна, и Рон понимал, что учил ее настоящий мастер. Рыцарю даже временами казалось, что он узнает этот стиль — что-то порядком забытое за долгие годы, возможно, ему приходилось когда-то сталкиваться с противником, использующим эти приемы. Да… точно, лет пять или семь назад он встречался с ним… Как его звали? Странное такое имя…

Удар следовал за ударом, но теперь он уже полностью успокоился. Да, девчонка хороша, быстра и сильна, как пантера… но с ним она может справиться только одним способом — вымотав до предела. Правда, ей это пока удается, нащупать щель в ее обороне он до сих пор не мог. Несколько царапин — не в счет, бессмертному стражу они совершенно не опасны.

Так как звали того мастера боя? А, Чар подери, не важно. Но выучил он ее здорово, пожалуй, мало кто способен справиться с таким бойцом. Рон сильно подозревал, что процесс обучения для мастера закончился плохо — не в привычках некромантов оставлять свидетелей. И все же его не отпускало чувство, что он чего-то не заметил. Пока руки делали механическую работу, отбивая выпады Лэш, Рон напряженно думал о том, что же он упустил. Это наверняка что-то важное…

Он задумался и на мгновение открылся — всего лишь на мгновение, но уже понимал, что и этого слишком много. Он не успевал… Сейчас она нанесет удар, и…

Она не нанесла удар.

И тотчас же все встало на свои места. Он вспомнил этого мастера, вспомнил обстоятельства, при которых познакомился с ним. Вспомнил и странные, непривычные взгляды Ханка Улло — тот, дожив до седин, признавал только благородные поединки. Будучи мастером высшей категории, Улло никогда не опускался до наемничества — по его мнению, в свалке типа «все против всех» не было места высокому искусству фехтования. Все шрамы, украшавшие его тело, были получены лишь на благородных дуэлях, когда свято соблюдается кодекс чести и бой ведется один на один.

Да, безусловно, это был стиль Улло. Рон даже узнал пару фирменных ударов, которым его обучил мастер в те давние времена. Он хорошо натаскал девчонку, но… именно в этом и была ее слабость. Он дал ей все, что знал, — но и он знал не все, далеко не все. В красивом, благородном поединке нет места подлым приемам, бесчестным ударам, которые не раз выручали наемника в свалке реального боя, когда стоит задача сохранить свою жизнь, а не поразить зрителей мастерством и изяществом. Горсть песка в лицо врага, удар ногой или ложное отступление, да мало ли приемов, которые вызывают презрение мастеров-фехтовалъщиков. На арене за подобное бойца бы забросали гнилыми помидорами… Но здесь не арена, и хороши все средства, он это знал, как знал любой боец. Любой настоящий, прошедший свалку реального боя боец… Ни один наемник не пропустил бы такой возможности — Лэш пропустила.

Теперь у него появились шансы, но он признавал, что их не так уж и много. Девчонка, похоже, хорошо умеет учиться, и, раз попав в ловушку, второй раз ее наверняка избежит. У него будет, пожалуй, только один удар — и нет права на ошибку.

Она снова наступала, когда Рон уловил подходящий момент. Теперь он знал, каков будет ее следующий удар, и был готов отразить его. Лэш рубанула обоими клинками сверху, целясь ему в голову и будучи уверена, что он вскинет меч для защиты. Но он поступил иначе, за мгновение до удара расцепив руки, оставив меч в правой и приняв оба клинка наручнем левой руки. Удар был страшен, ему даже показалось, что хрустнула кость…

Правая рука Рона ударила мечом снизу, подло, в пах — древний клинок рассек кольчугу и тело стража, рассек глубоко, вскрыв живот до самых внутренностей. Он тут же отскочил назад и с ужасом отметил про себя, что на стража этот удар, безусловно смертельный для любого человека, даже не произвел особого впечатления. Она снова шла на него, а его левая рука уже ни на что не была годна.

Нельзя сказать, что в глазах Лэш мелькнула искра торжества — она не поддавалась эмоциям, она спокойно делала свою работу, для которой была создана. Страж снова двинулась вперед, делая замах для удара…

Из глубокой раны на животе сизым комом, окрашенным в голубой цвет ее крови, выпали кишки, тут же распустившиеся и опутавшие ее ноги. Всего на миг она замерла, бросив взгляд вниз, на то, что мешало ей двигаться, всего на миг — и Рону этого хватило. Он нанес удар, вложив в него все, какие смог собрать, силы, — и удар достиг цели. Начисто отрубленная голова Лэш, звеня шлемом, покатилась по камням. Не давая ей опомниться и понимая, что и без головы, хоть и вслепую, страж еще способен биться, рыцарь продолжал атаку. Взмах — и левая рука упала на землю, пальцы разжались, выпуская клинок. Взмах — и правая рука последовала за левой, однако искалеченное туловище еще держалось на ногах. Взмах — и нога, почти перерубленная пополам, подламывается, и тело тяжело падает в кучу собственных же частей.

Все кончено…

Рон оглянулся: как дела у его друзей? Не нужна ли им помощь? И понял, что дела их плохи.

* * *

При первых же звуках сталкивающейся стали наги двинулись вперед, приняв решение и рассматривая теперь незваных гостей как врагов. Брик вскинул арбалет, прицелившись в ближайшее чудовище, и нажал на спуск. Реакция наги была отменной — вскинут щит, и болт, пробив его насквозь, застрял, лишь слегка оцарапав руку химеры. Тогда юноша выпустил один за другим оставшиеся болты…

Шесть рук наги давали ей несомненное преимущество — два болта были отбиты лезвиями сабель с противным визгом ушли в белый свет. Еще один скользнул по чешуе не в силах пробить ее — придись удар под другим углом, и чешуя не устояла бы, как не устояли бы и кованые латы.

Пятый болт нага опять попыталась отразить щитом — и раненая рука подвела ее, лишь на мгновение замедлив выверенное движение. Болт пролетел над самой кромкой щита и вошел точно в лоб монстру между холодными серо-стальными глазами, поразив крошечный мозг существа. Нага сделала еще несколько движений, а затем неловко повалилась на бок, задергав хвостом в предсмертных конвульсиях.

Брик отбросил разряженный арбалет — заряжать его вновь не было времени — и, воодушевленный первой победой, бросился в атаку с мечом в руке. Столь неожиданная удача заставила неопытного юношу совсем позабыть об осторожности…

Нага даже не пустила в ход оружие — взметнулся длинный хвост, и стремительный и неотразимый удар, подобно огромной булаве, сминая кирасу, отбросил парня на несколько шагов. Брик рухнул на камни и замер неподвижно, то ли скончавшись на месте, то ли просто потеряв сознание…

* * *

Айрин метнула огненный шар, без труда отраженный некромантом, и сама отбила пламенный мячик изящным жестом кисти. Еще один выпад, еще… Огненные шары взрывались, не долетев до цели, ледяное копье — магический удар третьего уровня — было небрежно отклонено противником, как и его удары, направленные в волшебницу.

Ни она, ни некромант и не помышляли о том, чтобы вмешаться в общую схватку, — сейчас им было не до того. Здесь, в этом древнем, осененном присутствием самого Торна месте встретились два почти равных по силе мага, и исход их поединка должно было решить лишь это самое «почти». И именно их бой был самым важным, ибо он решал судьбу Чаши — сокровища, ради которого все они оказались здесь.

Они стояли в двух десятках шагов друг от друга. Детским играм с фаерболами, молниями и ледяными стрелами пришел конец. Теперь в ход пошла серьезная магия высших уровней, требовавшая немало сил и немало времени на создание заклятия. Маги плели причудливыми жестами рук и малопонятными фразами сложнейшие словоформулы, одновременно стараясь предугадать и разрушить построения противника. Если бы Айрин не узнала от дракона, что это возможно, она погибла бы, пожалуй, почти сразу — любое из творимых здесь заклинаний было абсолютно смертельно для противника, и тот, кому удастся довести построение до конца, победит.

Но пока девушке удавалось разбивать формулы некроманта, и при этом она не могла избавиться от восхищения той легкостью, с которой он отвечал ей тем же. По лицам магов стекал пот, древние слова складывались в заученные фразы, призывающие могучие силы, но рано или поздно соперник находил нужный ключ, бросал пару отрывистых слов, делал несколько пассов — и хитроумная конструкция рассыпалась как карточный домик, заставляя все начинать сначала.

Краем глаза Айрин видела, как Рон отступает перед вихрем стали в руках стража, как гном, широко расставив ноги, рубится сразу с тремя нагами — что само по себе уже было подвигом, достойным песен, как Брик пластом лежит на камнях, не подавая признаков жизни. Она знала, что если не собьет некроманта с ритма, то ничем не сможет помочь своим спутникам, к тому же скорее всего проиграет и сама — ее противник, несмотря на молодость, проявлял опытность магистра высшего ранга, и Айрин чувствовала нарастающий страх. Пока ей удавалось сдерживать его, но все ее заклинания разбивались, не будучи построенными и наполовину.

И тогда ей в голову скользнула мысль — слишком невероятная, противоречащая всему, чему ее учили, — но знания, полученные из древней книги, позволяли по крайней мере попытаться… И она подозревала, что это единственный ее шанс — другого не будет, стоит некроманту почувствовать, что она делает, и он сам наверняка сможет адекватно ответить…

* * *

А гном уже отступал… Каким-то чудом удалось свалить одну из наг — лезвие секиры пробило-таки сверкающую чешую и глубоко погрузилось в плоть.

Но за этот успех Тьюрин был тотчас же наказан — раны в левую руку, в бок и в голову вынудили его уйти в глухую защиту, тратя быстро убывающие силы лишь на отражение сыпавшихся на него ударов. Шаг за шагом теснили его наги, и если бы не кольчуга, доброе изделие подгорных гномов, он давно уже был бы изрублен на куски.

Но гном предпочел бы погибнуть от клинков наг, чем от руки мертвого стража. Тьюрин слышал звон меча отчаянно отбивающегося Черного Барса и понимал, что шансов у рыцаря не так уж и много — вряд ли найдутся герои, сумевшие в одиночку справиться с этим проклятым творением некромантии. Но он верил в победу командира, не рассчитывая, что сам выйдет живым из этой сечи…

Наги были сильны и быстры, их чешуя, местами носящая следы секиры, давала им защиту куда лучшую, чем обычная кольчуга. Но мастерами фехтования их назвать было нельзя, они брали количеством, обрушивая на гнома шквал сабельных ударов и выпадов — дважды по шесть клинков — и половина из них в левых руках… Пока еще ему удавалось отражать их, где подставляя лезвие или древко секиры, а когда и принимая удар наручнем или шипастым наплечником, уже изрядно помятым.

И все же ему приходилось туго — кровь напитала одежду, и Тьюрин чувствовал, что левая рука не слушается его так же хорошо, как раньше. Оставалось лишь надеяться, что он дорого продаст свою жизнь.

Хлопанье крыльев на мгновение отвлекло наг, и Тьюрин сумел нанести первый за несколько последних минут удар — одна из рук твари безжизненно повисла. Впрочем, замешательство их продолжалось недолго, и уже в следующую секунду гном не мог думать ни о чем, кроме защиты. И отступал… отступал… отступал…

* * *

Гранит был воистину огромен — гораздо больше атакующего его мертвого дракона, но весь его боевой опыт состоял в основном из размышлений о схватках. В прошлом ему нечасто приходилось попадать в настоящие воздушные сражения — никто, кроме безмозглых, безрассудных и лишенных инстинкта самосохранения мантикор не отваживался нападать на великих драконов, — да и то произошло это лишь однажды, когда погиб Вихрь, сам теперь невольно ставший слугою темных сил…

Он понимал, что преимущество может дать ему высота, поэтому изо всех сил работал крыльями, стремясь оказаться сверху. Но и порождение магии имело достаточно хитрости, чтобы поступать так же.

Гранит знал, что живым из этой схватки ему не выйти — он и не рассчитывал на это, понимая, что его время завершено. Этот выбор он сделал сам, тогда, в пещере, когда перед ним встали две дороги: вырваться наружу или остаться, переждать, обмануть смерть… Это был его путь, и дух времени ни о чем не жалел — пожалуй, кроме того, что порядком потерял форму за века заточения. Он уже тяжело дышал, а противник, как и следовало ожидать, не выказывал и намека на усталость…

Выйдя из очередного виража, он вдруг заметил, что выиграл, пусть и ненадолго, состязание в высоте и получил шанс атаковать. С трубным ревом он обрушился на противника, и огромные когти полоснули мертвого дракона по спине… Полоснули — и бессильно рассекли воздух…

Созданные заклятиями некромантии шкура и мышцы были не более чем магическим дополнением к основе — выбеленному солнцем и ветрами скелету павшего Вихря. Их можно было видеть, но нельзя пощупать. Эти мышцы заставляли двигаться огромные крылья, перепонка уверенно загребала воздух, но когти Гранита бессильно промчались сквозь колдовскую плоть, не нанеся чудовищу ни малейшей раны.

А уже в следующую секунду и сам Гранит, стремясь уйти от ответного удара, нырнул в пике…

* * *

Тьюрин парировал очередной выпад и сделал шаг назад, тяжело отдуваясь и чувствуя, как пот, смешанный с кровью, стекает с рассеченного лба. Даже легендарная выносливость гномов была небеспредельна — он смертельно устал, но, прекрасно понимая, что любая остановка повлечет за собой гибель, продолжал сражаться, бросив в бой все резервы своего могучего тела.

Что-то серо-желтое мелькнуло за спинами наг, а уже в следующее мгновение вихрь из когтей, клюва и перьев налетел на химер, вынуждая их оставить полудобитую цель и повернуться к новому противнику. Тьюрин тяжело оперся на секиру, позволив себе сосчитать до трех — больше времени отвести на отдых было нельзя.

Грифон вертелся на месте, отражая удары обеих наг когтями и кончиками крыльев — сабли, жалобно звеня, отлетали от ороговевших краев маховых перьев, как будто стакивались с закаленной сталью. Время от времени Флар наносил удары клювом, но они все не достигали цели. Наконец одна из наг лишилась щита, второй, уже раненной гномом, удар клюва начисто оторвал еще одну руку.

Мощный хвост наги ударил грифона в бок — и массивная туша покачнулась. А в следующее мгновение сабля почти по рукоять погрузилась в львиную часть его тела… Грифон взвыл, ударом крыла отбросил нагу и снова рванулся в атаку, не щадя себя, но кровавое пятно на шкуре все увеличивалось и увеличивалось. Тьюрин бросился ему на помощь, но прозевал удар хвоста, пришедшийся по шлему и погрузивший его в беспамятство.

Рана придала грифону ярости и сил — теперь он атаковал непрерывно, и наги — непобедимые наги — вынуждены были впервые перейти к обороне. И все же они пока были в выигрышном положении — их по крайней мере было двое. Они начали окружать Флара — тот, опьяненный схваткой, казалось, даже не заметил этого. Он продолжать наносить удар за ударом по избранной цели, и постепенно это начало приносить плоды — вот коготь разодрал-таки чешую на груди монстра, выпустив на волю струю алой крови, вот кончик крыла полоснул по бицепсу, нанося глубокую резаную рану— пальцы наги разжались и сабля выпала из ослабевшей руки.

И вот заключительный удар… Голова Флара метнулась вперед, сабля наги, пытавшейся отразить выпад, зацепила глаз грифона, но его клюв, пронзив чешую, уже глубоко вошел в грудь химеры — и в следующее мгновение король воздуха отпрянул назад, сжимая в клюве огромный кусок мяса, вырванный из тела врага. Нага как подкошенная рухнула на камни, из развороченной груди ударил фонтан крови…

Увы — грифон выиграя схватку, но проиграл битву — вторая нага, обошедшая его сзади, вонзила три меча в его тело — клинки вошли по самую рукоять. Грифон содрогнулся, издал вопль боли, попытался было развернуться и вновь броситься в атаку, но львиные лапы подогнулись, и он тяжело завалился на бок, пятная кровью камни. А нага, хотя и лишившаяся двух рук, продолжала наносить ему удар за ударом…

* * *

Гранит опять пытался набрать высоту, но теперь ему это не удавалось. Он устал, смертельно устал — долгие века он не поднимался в воздух, к тому же сегодняшний перелет, да еще с грузом на спине, забрал у него немало сил, и теперь этих сил ему уже не хватало. Его противник, напротив, ничуть не устал и теперь старательно блокировал все попытки золотого дракона прорваться в небо, выбирая момент для удара. Несколько раз ему уже удалось всадить когти в тело Гранита — хотя немало атак было отражено золотой чешуей.

Великий дракон ощущал боль: из глубоких ран на спине сочилась кровь, чешуя была содрана, на длинной гибкой шее появились саднящие борозды, оставленные клыками мертвого врага, но крылья были еще целы, и он продолжал попытки уйти ввысь… С каждым кругом драконы поднимались все выше и выше, постепенно смещаясь в сторону от храмовой площадки — теперь схватка велась над острыми вершинами скал.

Дважды Гранит и сам пробовал атаковать, хотя его положение и не было идеальным для нападения. Первый из ударов снова пришелся в магическую плоть, и клыки Гранита лишь глухо клацнули, пронзив несуществующие мышцы. Но второй оказался удачен — могучие челюсти раздробили несколько ребер летающего скелета, не особенно, впрочем, ему повредив.

Но теперь Гранит уже знал, на что может рассчитывать, — у него был шанс, не слишком большой, но все же был…И он, кружа и не прекращая попыток подняться выше противника, выжидал подходящего момента, веря, что рано или поздно этот момент представится…

И шанс свой он получил, но совсем не оттуда, откуда ожидал… Между скалами показалась одна из мантикор, изрядно побитая в недавней битве. Теперь она стремилась убраться куда подальше, чтобы зализать раны — ее крыло было почти полностью отрублено, перебитый хвост волочился по земле, а на левую заднюю лапу она явно опасалась наступать. Теперь даже самый обычный зомби, пожалуй, легко справился бы с ней, поэтому мантикора искала спасения… и попалась на глаза мертвому дракону.

Что в этот момент произошло в магически созданном мозгу создания, умершего много веков назад? Может быть, что-то заставило усмотреть в мантикоре добычу, а может, память Вихря, потерпевшего поражение в схватке с ядовитыми монстрами, заставила мертвого дракона отвлечься на новую цель. Он беззвучно сложил крылья и спикировал на ползущую между скалами, повизгивающую от боли тварь… И Гранит не пропустил этого момента.

Челюсти сомкнулись на горле врага, и великого дракона пронзила радость: теперь его клыки крошили кость, не магическую плоть, неуязвимую и не чувствующую боли, а твердую кость, уступавшую тем не менее крепости драконьих клыков. Мертвый Вихрь извернулся, пытаясь освободиться, мантикора теперь была забыта — когти мертвого дракона рвали плоть живого, ломая крылья и разрывая перепонки. Но и Гранит, все крепче стискивая зубы, пустил в дело лапы, кроша ребра врага…

Сцепившиеся тела рухнули на скалы. За мгновение до падения позвонки все же поддались клыкам Гранита, и оторванная мертвая голова отлетела в сторону, прямо на глазах превращаясь в голый череп.

Но и сам Гранит уже ничего не мог сделать для своего спасения — его тело, изодранное, исполосованное когтями, со сломанными, с лохмотьями порванной перепонки крыльями, уже умирало…

От удара о камни лопнули стальные кольца, скреплявшие кости мертвого дракона…

* * *

Уцелевшая нага, почти вся забрызганная кровью своей и грифона, дико вращая глазами в поисках противника, наконец сделала выбор и устремилась к Айрин, продолжающей плести заклинания. Но внезапно на пути химеры выросла низенькая фигура.

Вид гнома был страшен. Шлем слетел при ударе, изо рта шла кровь, левая половина лица превратилась в одну сплошную рану, на которой злобно блестел чудом уцелевший глаз. Но руки, сжимающие секиру, были еще сильны, и снова зазвенела сталь.

* * *

Айрин знала, что рискует. Никто и никогда не пытался, строя заклинание, вплетать в него другое, куда более сложное… Но Книга Начал говорила, что это возможно, и, следовательно, она должна была это сделать.

Все-таки некромант получал при этом небольшое преимущество — он мог отыграть секунду или даже две, и эти секунды могли стать для волшебницы роковыми. Но некромант, сосредоточившийся на парировании заклинаний девушки и создании своих, не замечал медленно рождающейся конструкции. И, пожалуй, не мог заметить, ведь эта формула включала в себя доселе никому из людей не известные тайны древнего языка магии…

Айрин резко дернула запястьем, бросила короткую гортанную фразу, и каменный дождь, уже почти готовый обрушиться на ее голову, рассеялся, не успев полностью оформиться. Ее собственное заклинание, превратившее бы противника в глыбу льда, тоже было разбито, но тайная конструкция, которую она возводила уже несколько минут, все же устояла… Похоже, некромант и не подозревал о ее существовании. Пока не подозревал — Айрин не строила иллюзий на этот счет, рано или поздно он заметит, и тогда… Хотя кто знает, сможет ли маг, пусть даже и столь опытный, найти ключ разрушения к неизвестным ему чарам.

Ее испугало другое — она чуть не опоздала с последней контратакой. Некромант упорно выбивался вперед, ее же тормозило задуманное ею волшебство. Оно уже почти созрело, но ей нельзя прерывать последний этап, иначе все рухнет… и важно даже не то, что придется начинать сначала, хотя Айрин и чувствовала, что сил на это у нее не осталось, а то, что некромант может осознать, в чем дело, и тогда она лишится даже этого слабого преимущества…

* * *

Рон, оглядевшись, увидел картину, наполнившую его сердце болью. Драконов нигде не было видно, возможно, они в пылу схватки улетели слишком далеко, но возможно и то, что Гранит, пытаясь справиться с порождением темной магии, погиб сам. Слова, сказанные драконом на прощание, не были обнадеживающими, а уж рыцарь-то получше многих знал, что идти в бой без веры в победу — последнее дело.

Брик лежал неподвижно, и с расстояния Черный Барс не мог определить, жив ли юноша, или полученный им удар оказался смертельным. Но даже если парень и жив, то вряд ли цел — по крайней мере рука его изгибалась под совершенно неестественным углом,

Айрин и некромант стояли друг против друга, и, казалось, даже воздух между ними был пропитан чудовищными силами. Оба они смотрели лишь друг на друга, ловя каждый жест, каждое произнесенное слово, чтобы тут же нанести встречный удар. Поединок нельзя было назвать впечатляющим, но от замерших фигур веяло такой угрозой, какая и не снилась всем магам этого мира, вместе взятым.

В нескольких шагах позади волшебницы гном отчаянно рубился с последней оставшейся в живых нагой. Тьюрин не собирался больше отступать, да и отступать было некуда — еще немного, и он уткнется в спину девушки. Изрубленная кольчуга висела клочьями, лицо было окровавлено, левая рука, кажется, ранена, и все же гном продолжал нападать и отражать удары — пока его выручало то, что его противник и сам сильно пострадал.

Невдалеке от них лежал грифон. Его тело еще мелко вздрагивало, но огромная лужа крови ясно давала понять, что могучий Флар — уже не жилец на этом свете…

Чтобы оценить обстановку, Рону понадобилась секунда или две, а уже в следующий момент он бросился к некроманту. У него был шанс, пусть и призрачный, — именно сейчас, когда некромант полностью сосредоточен на поединке с волшебницей, он просто не способен воспринимать окружающее, и можно попытаться достать его обычным мечом…

К сожалению, некромант увидел рыцаря…

* * *

Берг злился — ему никак не удавалось достать девчонку… Она оказалась куда лучшей волшебницей, чем он ожидал, — по крайней мере в первый момент он решил, что разделается с ней одним движением пальца. И все же минуты текли, и никто не мог взять верх.

Ее построения были изящны и труднопредсказуемы, — но пока что ему удавалось раскусить каждую ее формулу и своевременно разбить заклинание девушки… Хотя и она действовала ничуть не хуже. Или все-таки хуже? Последний его выпад она разбила буквально за пару секунд до завершения — расслабилась? Или устала? Или просто что-то отвлекло ее? Бергу хотелось думать, что он выиграл драгоценные секунды, и в следующий… ну, в один из следующих ударов она не успеет справиться с подавлением атаки.

Краем глаза он видел, что его воинство постепенно сходит на нет. Огорчаться этому, и уж тем более что-то предпринимать было просто некогда — стоит дать этой выскочке несколько лишних мгновений, и она вполне может достать его. Он был крайне высокого мнения о своих способностях, но и противнице своей отдавал должное — ее явно учили на совесть. Он не знал, как дела у его дракона, но был уверен, что нормально — никому не под силу убить уже мертвое создание…

Лэш уверенно теснила рыцаря, отчаянно отбивавшегося от ее выпадов. Правда, схватка стража с человеком протекала слишком уж долго… Он опять в который уж раз подумал, что, возможно, поторопился отправить на тот свет учителя Улло… И все же верил, что страж справится — во всяком случае, создавалось впечатление, что рыцарь уже думает только о том, как бы спасти свою шкуру, не помышляя о нападении.

* * *

В арсенале некроманта были десятки боевых заклинаний самых разных уровней, но применить можно было только те, что стояли на высших ступенях сложности. Что толку обмениваться фаерболами и молниями, если они наверняка не достигнут цели. Девчонка это тоже поняла, и после первого обмена детскими, можно сказать дилетантскими, ударами поединок перешел в высшую фазу, становясь истинным искусством. В других условиях схватку можно было бы даже назвать утонченно красивой и изящной, если бы сейчас речь не шла о его, Берга, жизни.

Берг начал построение очередной формулы, одновременно контролируя действия волшебницы, стараясь разгадать ее замысел и подавить его в зародыше. Она пользовалась обычными заклинаниями, решения для которых услужливо подбрасывала ему память Учителя. И все же ему казалось, что не все так просто — девушка как бы сбивалась время от времени на что-то другое, как будто пробовала строить два заклятия одновременно… если бы такое, конечно, было возможно.

Он еле заметно улыбнулся, уловив суть ее заклинания, — ага, стандартная формула превращения в камень с модификацией на незамедлительное разрушение полученной статуи… Хитро, хитро. Память немедленно дала точный ответ, что нужно делать в таких случаях, и он приготовился к контратаке, не забывая и о своем построении.

Этот поединок можно было бы продолжать до бесконечности — позади него стояла Чаша, уже разбуженная, уже готовая отдавать Силу тому, кто владеет ею. Некромант не чувствовал усталости — струя энергии вливалась в него бурным, неудержимым потоком, восполняя расходуемую в бою. А девушка уже выдыхалась, ее лоб блестел от пота — это было видно, и это обнадеживало. Ей уж недолго осталось.

Некромант бросил разрушающую фразу, с удовлетворением отметив, что опасное заклинание молодой волшебницы рухнуло. Правда, ему показалось, что на месте рухнувшего заклинания осталась какая-то другая, неизвестная ему конструкция, но принять меры он не успел. Потому что в следующий момент увидел, как валится на камни изрубленное тело Лэш и рыцарь, оглянувшийся по сторонам, поднимает меч и стремительно бежит к нему…

Берг почувствовал, как его охватывает дикая, заполоняющая все его существо паника. И дело даже не в том, что простой смертный справился со стражем, это в конечном счете дело хоть и неслыханное, но в принципе возможное. А вот то, что через мгновение ему сражаться на два фронта, — это могло оказаться фатальным. Проклятие… и наги практически перебиты, некому прикрыть его — и надо же, это происходит именно сейчас, когда до победы остаются считанные минуты.

У некроманта мелькнула мысль, что он только что разрушил заклинание молодой магички… И ей понадобится время, чтобы выстроить новое… О замеченной магической конструкции он не думал, к тому же ему была необходима лишь секунда-другая. И Берг рискнул… он нанес удар «тараном» — заурядный, безыскусный, но разве простому человеку, не сведущему в магических науках, нужно больше?

Рыцаря отбросило назад, хруст костей смешался со стоном раздираемого металла. Тело упало на спину, изогнулось, пару раз дернулось и замерло.

С рыцарем все было кончено — некромант знал силу такого выпада, проломившего бы и скалу.

А девушка внезапно вскинула руки, и некромант с ужасом услышал завершающие штампы заклятия. Как? Как она успела? И он даже не знал, что его ждет, и не мог парировать ее атаку! Все, что он смог сделать, — это нанести встречный удар: сейчас, при наложении последнего штриха, она не сможет отвлечься, иначе все ее достижение разлетится в прах. В панике он бросил в нее первое, что «подвернулось под руку», — приказ сердцу остановиться.

И она не отразила его заклятие — она на самом деле не могла позволить себе отвлечься, что и привело ее к фатальному концу. Он увидел, как девушка вздрогнула, теперь еще несколько секунд — и все будет кончено… А тогда он займется остальными.

* * *

Айрин знала, чем рискует, знала, что шансов остаться в живых у нее почти нет. Некромант был силен — она даже не ожидала от него такой мощи… Видно, все, что говорили о слиянии разумов, — истинная правда, к тому же она чувствовала, как врага непрерывно подпитывает поток Силы, льющийся из странного предмета, стоящего на постаменте. Чаша…

Он опять шутя разбил ее заклинание, и тут она заметила краем глаза, как Рон рванулся к некроманту с мечом в руке. Безнадежное дело, но сейчас темный маг должен, просто обязан отвлечься. Хоть на мгновение.

И он отвлекся, он атаковал рыцаря, и незримый удар смял прочное железо и непрочную плоть, сбивая Рона с ног… Айрин с неимоверным трудом удержалась от пронзительного крика, увидев смерть Черного Барса, она не могла сейчас позволить себе отдаться эмоциям. У нее была сейчас другая цель — и волшебница в полной мере воспользовалась этими секундами, которые ей подарил рыцарь своим последним безнадежным броском, — ее заклинание было уже почти завершено, осталась всего пара слов и жестов…

И тут ледяные тиски сжали ее сердце — казалось, адская боль сейчас разорвет грудь, но девушка, уже понимая, что некромант все-таки сумел достать ее и жить ей осталось всего несколько секунд, выбросила вперед руки в последнем повелительном жесте.

Это был шедевр — заклинание, равного которому не было ни в одной древней книге школы Сан. Его можно было бы отнести по меньшей мере к девятому, а то и к десятому уровню… Скала под ногами некроманта вспучилась, почти мгновенно превратившись в яркую желто-багровую лаву, сразу же поглотившую черного мага почти по пояс.

Некромант отчаянно рванулся из огненного плена, сжигающего его заживо, его дикий, пронзительный вопль эхом отдался в окрестных скалах, а руки призывно протянулись к Чаше, втягивая в стремительно разрушающееся тело поток Силы. Погружение прекратилось… вот он сделал шаг к спасительному твердому камню, еще один… Его одежда и волосы пылали, но маг каким-то чудом еще оставался жив.

Он мог бы выбраться. Еще несколько секунд, и это обгорелое тело покинуло бы озеро лавы и выползло бы на горячую поверхность, но…

Раскаленное озеро подтопило край постамента, на котором стояла Чаша. Камень медленно накренился… Чаша выпала из своего гнезда, со звоном покатилась по камню и упала в огонь. Обугленные руки рванулись, чтобы поймать ее… и не успели. Спустя несколько секунд огненные волны сомкнулись над тем, что все еще очень отдаленно напоминало голову человека.

* * *

Холод… Тьма… И зловещая, давящая тишина… Он не чувствовал ни рук, ни ног, ни своего тела… Исчезла куда-то боль от ран, исчезла усталость, и кровь пополам с потом больше не заливала глаза. Он попытался вдохнуть, но вдруг осознал, что и это ему недоступно… Где он?

Он попытался вспомнить последние несколько секунд… Некромант вскидывает руку… Такой знакомый жест, где-то он его уже видел. А потом… а что потом? Потом было больно… или не было?

Теперь Рон чувствовал свое тело… но ощущения были странными, необычными. И по-прежнему не было боли, совсем, даже в тех самых свежих ранах, что нанесла ему та девчонка, страж.

Странно…

Он огляделся. Тьма… нет, не совсем. Там, вдалеке, что-то виднеется, какой-то свет. Значит, надо идти туда, к свету.

Он пошел вперед, удивляясь, что не слышит своих шагов. Холод наползал отовсюду, но это был какой-то другой холод, не та стужа, что превращает человека в безвольную обледенелую статую, нет… Ощущения были совсем другими, и он не мог подобрать нужных слов, чтобы описать их. Не важно — впереди свет, и надо идти к нему.

Он шел по тоннелю, приближаясь к источнику света. Теперь он различал две фигуры, ожидавшие его… Пожалуй, это Айрин и Брик… Хотя нет, одна из фигур была женской, но вторая по размерам превосходила невысокого юношу. Кто же это?

«Вот ты и пришел, Ронни…» — Женский голос звучал, казалось, прямо у него в голове. Рыцарь мог бы поклясться, что слышит его не ушами.

Это была не Айрин. Теперь он ясно видел это, хотя так и не мог разобрать лица женщины. Но что-то шевельнулось в памяти, что-то давно и прочно забытое. Одна женщина когда-то называла его так. Очень давно.

«Кто ты?» — Он произнес эти слова, но звук, так же как и услышанный им ранее, шел явно не изо рта.

«Ты не узнаешь меня? Неужели твоя память так коротка, Ронни? Мы столько пережили вместе…»

«Кора…»

«Все-таки узнал… Я рада». — В голосе прозвучал легкий смешок.

«Кора, но ты же… ты же мертва!» — Рон изо всех сил пытался разглядеть ее лицо, но не мог — вокруг все плавало в тумане, до неузнаваемости искажавшем черты лица собеседницы.

«Конечно. Уже давно… впрочем, ты знаешь. Пойдем?»

«Куда? И кто это с тобой?»

«Это я… сынок». — Мягкий мужской голос подействовал на Рона как удар дубины. Много, много лет он не слышал его, но никогда не мог забыть.

«Отец?..»

«Да, сынок, я… Жаль, что так получилось, ты пришел слишком рано».

«Отец… Кора… где я?»

«Ты еще не понял?»

«Я…»

Он понял. Это место не раз упоминалось в богохульствах и страшных сказках, в проповедях священников и в древних книгах. Ледяные каменоломни Чара… Но если он здесь, значит, он мертв?

«Что делает здесь этот человек?» — раздался новый голос, холодный и равнодушный.

«Присмотрись к нему, Джос, узнаешь?»

«Джос?..»

«Рон?.. Как ты здесь оказался?»

«Странный вопрос, Джос. Видимо, пришло время…»

«Ерунда!» — Голос Джоса, как и при жизни, был спокоен и размерен. Его тень колыхнулась в тумане, повернувшись к двум другим теням. — Вы что, совсем ничего не видите? Тогда посмотрите на его лицо!»

«Хм-м… постойте, но ведь он…»

«Вот именно… И я опять спрашиваю тебя, Рон, что ты делаешь здесь?»

«Джос, я… я очутился в темноте и просто пошел к свету…»

«Уходи!»

«Уходить? Но… куда?»

«Туда, откуда явился. Назад. Твое время еще не пришло».

Как по команде, все три призрачные фигуры повернулись к Рону спиной и стали медленно и беззвучно удаляться. Он несколько секунд смотрел им вслед, недоумевая, а затем пошел обратно во тьму, чувствуя, как с каждым шагом холод все глубже и глубже проникает в тело, как все труднее и труднее становится двигаться… Он все больше и больше терял ощущение собственного тела, пока наконец не утратил его полностью, снова очутившись во тьме, в молчании, в ледяной пустоте. Ему вдруг страстно захотелось увидеть хотя бы искру света, и он, напрягшись, что было силы зажмурился, а потом резко раскрыл глаза.

В глаза ударил яркий свет, льющийся с безоблачного синего неба. Рон лежал на камнях и боковым зрением видел Брика, склонившегося над безжизненным телом Айрин. Кажется, он пытался что-то влить ей в рот.

* * *

Они стояли на неровной каменной поверхности, еще не вполне остывшей, местами дымящейся. К тому же там, позади, по-прежнему бушевало пламя, медленно уступая позиции и отходя в глубь земли. Лишь на две трети ушедший в скалу каменный постамент говорил о том, что недавно здесь плескалась раскаленная лава.

Они были живы — Рон и Айрин — благодаря волшебным свойствам крови дракона, отданной добровольно. И не было больше в этом мире дракона, готового пожертвовать свою кровь, — последний, Великий Гранит, теперь лежал где-то среди скал, его избитое и изломанное тело успокоилось навсегда. Брик баюкал сломанную в нескольких местах руку. Пройдет немало времени, прежде чем он сможет держать ею хотя бы ложку. У него еще было сломано несколько ребер, да и левая нога изрядно пострадала. И все же именно ему удалось, очнувшись от чудовищного удара, доползти до мертвых друзей, чтобы по капле влить им драгоценное лекарство. Гном был изрублен страшно, хотя кровь уже свернулась и не просачивалась сквозь повязки. Его кольчуга годилась разве что на лом, выщербленная секира с измочаленной ударами меча рукоятью висела, как обычно, на поясе, а на голове гнома сияла древняя корона подгорных королей — он сдержал слово и заслужил право носить ее. И еще он думал о том, что Тайрина больше не придет к нему в том страшном сне… а если и придет, то во сне добром и светлом, придет вместе с сыном, живым и здоровым, может быть, даже уже основательно подросшим. Придет не для того, чтобы звать его к себе до срока. Почему-то он был уверен в этом.

Тело грифона было предано земле. Флар так и не нашел компромисса между мужеством и осторожностью и пал, защищая тех, кого втайне даже от самого себя называл своими друзьями. Рон поклялся, что найдет других грифонов и расскажет им о последних днях жизни их сородича — Флар заслужил, чтобы о нем помнили.

— Вот и все… — вздохнула Айрин.

— Да, — эхом отозвался Рон. — Мы победили…

— Только победали это? Погибли Гранит, Флар…

— Вечная им память. И все же… Зло не вошло в мир, мы сумели остановить его. Все мы… все вместе. — Рон оглядел друзей, — Что ж, из нас получилась неплохая команда, верно? Может быть, нам и дальше стоит держаться друг друга? Как думаете?

И четыре руки сомкнулись над остывающим камнем.

(обратно)

Глава 16 КРИК

Боль! Боль терзает каждую частичку моего тела, пронзает все мое существо, заставляет кричать так, как не кричал никогда в жизни. Но никто не слышит моего крика. Пламя пожрало мою плоть и сейчас лижет кости в бессильном стремлении превратить их в пыль, в золу, в шлак. Пламя сожгло мои легкие, и мой вопль раздается только в моем мозгу.

О, какая боль! Ее невозможно вынести, любой человек, испытавший такое, просто умер бы от боли…

Но я — не любой.

Мое тело пылает, мои глаза давно лопнули, обожженные пламенем земных недр, но я все еще вижу. Почему, как — не важно. Я вижу, как огонь бьется в моей груди, как обнажаются кости, сразу покрываясь обугленной коркой. Кости устоят. Я знаю.

Боль сводит меня с ума. Я кричу… беззвучно, безнадежно… никто не придет на помощь… Теперь я знаю, ад вовсе не ледяной, он огненный, сжигающий, превращающий в пепел. И дарящий немыслимую, непереносимую, убивающую боль. Но я все еще жив.

Жизнь — нечто большее, чем плоть, сожранная огнем, чем сердце, давно осыпавшееся серым пеплом между обугленных ребер. Чем мозг, который сейчас кипит под черепом… Силы, которые я разбудил, не дают мне умереть. Я знаю это… и не важно, откуда пришло это знание.

Эти силы ждут от меня служения… но это потом. Сначала я должен вернуться. Я вернусь. Я отомщу… И мир содрогнется, увидев мою месть.

(обратно) (обратно)

Дмитрий Воронин Трон Торна

Глава 1 Провидица. Вечный Лес

— Мона! Мона, где ты? — во всю глотку орал немолодой уже мужик, зыркая глазами по сторонам. — Вот же клятая баба… Мона!!!

— Чего тебе? — Из сарая высунулась голова, замотанная в порядком вылинявший платок. Заплывшие жиром глаза смотрели с неприязнью, переходящей в злобу. — Чего разорался, дурень старый?

— Говорил я тебе, уходить надо! — зарычал мужик, смерив супругу столь же «ласковым» взглядом. — Все уж ушли, даже Фил-пастух скотину угнал, хотя и дурак дураком… одна ты упрямишься! Вот прихлопнет тебя здесь…

— Ага, а ты-то обрадуешься… — съязвила толстуха. — И не ори, никуда я не уйду. Здесь мой дом, мой огород, мой сарай. Хочешь — проваливай, плакать не буду.

— Да что ты вбила себе в голову: «мой», «мой»… Вулкан — он спрашивать не будет, где какая межа. Сметет — и поминай как звали. Старый Шедес сказал — сегодня точно проснется, а у него на эти дела нюх, недаром столько лет у Сердобольных служил…

— Нюх у него только на наливку, — фыркнула Мона. — Вона, он и на прошлой неделе то ж говорил, мол, проснется вулкан, проснется… И что?

— Так ведь, это… ну, дымит же… просыпается то есть. Сама же видишь.

— Мало ли что у него там дымится. Сказала — не пойду. Я дом этот, может, столько лет своими руками обихаживала, каждую досочку мыла, белила… И что теперь, оставить каким-то проходимцам?

— Так ведь вернемся же… — несколько неуверенно пробурчал крестьянин. — Никуда твоя хата не денется…

— Как же, не денется… только оставь без присмотра — вмиг все растащат. По бревнышку разнесут. Все, надоел. Нет — и все. Сам-то ты дом этот не строил, на готовое пришел, нахлебник… Только и умеешь, что пиво в корчме хлестать, а как работать — так я. Все, надоел, видеть тебя не хочу.

Все это хозяйка выпалила одним духом, не желая замечать, как наливается кровью лицо мужа. И то сказать, не в первый раз этот разговор, ой не в первый. И про то, как Том женился на ней, дочери крепко стоящего на ногах фермера, а сам-то был перекати-поле, ни кола ни двора, всего богатства — морда смазливая. Да только когда то было. Конечно, молодая была, глупая… а теперь ишь чего удумал — уходить, мол, надо. Вулкан этот чуть не каждый год дымит. Ежели всякий раз хозяйство бросать — так и по миру пойти можно.

Ссоры в их доме уж давно не заканчивались миром. Рука у мужа тяжелая, да и сама Мона была отнюдь не сахар. И кочергой могла приложить… не раз думала, что когда-нибудь наступит момент — убьет она муженька, как пить дать убьет.

Мона уже предвкушала, как сейчас он двинется на нее с кулаками, и на всякий случай отступила в глубь сарая, поглядывая на черенок от лопаты, стоящий у покосившейся двери. Пусть попробует, так получит, что небо с овчинку покажется. «А может, и правда выгнать его?» — подумала хозяйка, представляя, как тихо и спокойно будет в доме без муженька.

То ли он почувствовал ее мысли — немудрено, столько лет рядом прожили, тут волей-неволей научишься мысли угадывать, — то ли сам принял решение, но злоба внезапно исчезла с его лица. Том повернулся к жене спиной и, ни слова не говоря, направился в дом.

Вышел он спустя несколько минут. За спиной болтался тощий мешок, в руке — палка, вещь в дороге незаменимая — и собак отогнать, и людей… если что. Том хмуро посмотрел на жену, хотел было что-то сказать, но передумал, смачно плюнул ей под ноги и, повернувшись, бодро зашагал по тропе, с каждым мгновением все дальше и дальше удаляясь от дома. Жена тоже хотела что-то прокричать ему вслед, что-то донельзя обидное, но вдруг дыхание перехватило, и только еле слышный шепот пробился наружу:

— Том, ты это… ты куда… как же… без меня-то…

Он не услышал. А может быть, и услышал, но не захотел оглянуться и ни на Мгновение не замедлил шаг.

Мона опрометью бросилась в дом, схватила такой же заплечный мешок, висевший на крюке у двери, и принялась лихорадочно забрасывать в него все, что попадалось под руку: кусок копченого мяса, полголовки сыра, какие-то тряпки. Отодвинув потайную досочку и убедившись, что из горшочка с тщательно сберегаемыми на всякий непредвиденный случай деньгами муж не взял ни монетки, она аж завыла, внезапно осознав, что Том ушел, ушел совсем, бросив ее здесь одну-одинешеньку. Швырнув горшок с деньгами в мешок, даже не потрудившись пересыпать медь в более удобный для носки кошель, она выскочила из дома и, на ходу утирая слезы, бросилась догонять своего благоверного.

Вулкан проснулся к вечеру — сначала столб дыма над жерлом стал гуще, затем раздался грохот, и первые вулканические бомбы со свистом прорезали воздух. Одна из них грохнулась прямиком на опустевший дом, пронзив крышу — и через несколько мгновений дом весело заполыхал, разбрасывая искры и испуская в небо столб черного дыма. А через край жерла уже вовсю изливался поток лавы, испепеляя все на своем пути, и он неуклонно двигался к горящему дому.

Впрочем, до остатков строения поток добрался не скоро — поэтому корова, в спешке оставленная Моной в хлеву на привязи, к тому времени давно уже завершила свое земное существование, задохнувшись в дыму задолго до того, как внутрь обрушилась пылающая крыша.

И все же кое-кто видел, как в огне погибало благосостояние Моны и ее непутевого мужа. Старый Шедес, вливший в себя к тому времени уже немало крепкого эля — ему, как местному лекарю, корчмарь наливал за полцены, — решил посмотреть на извержение поближе. Признаться, он и сам был удивлен, когда сбылось его высказанное по пьяни «предсказание» — хотя он действительно не один год служил у магов ордена Сердобольных, но полное отсутствие даже самых ничтожных крох Дара не позволило ему научиться чему бы то ни было полезному. Ну разве что в травах стал разбираться чуть получше простого мужика. Это и позволило снискать у жителей деревни славу лекаря. Тем более что Сердобольные так и не нашли возможности прислать в эту богом забытую деревушку кого-нибудь из своих братьев — держать полноправного мага-лекаря ради сорока дворов роскошь непозволительная.

Шедес пустил пьяную слезу, глядя, как поток лавы сметает догорающие остатки дома Моны. В свое время он хорошо знал ее, ныне покойного, отца, да не просто хорошо, дружили можно сказать.

— Не, не понравилось бы это старому Шпуру, никак не понравилось бы… — просипел он вслух, вспоминая, как гордился Шпур своей фермой, в те времена чуть ли не самой зажиточной в округе. Конечно, этот непутевый Том порядком развалил хозяйство, и все же они с Моной крепко стояли на ногах.

Он повернулся к собаке — рыжая беспородная псина, сидевшая у его ног, побаивалась огня и витающего в воздухе пепла, но хозяин был рядом, а значит, все было хорошо. И она сидела почти неподвижно — только волнами пробегавшая дрожь под блохастой шкурой выдавала ее страх.

— Ну что, Выдра, пшик — и нету фермы старого Шпура, верно?

Собака всем своим видом выразила согласие и надежду, что теперь-то наконец можно уйти из этого беспокойного места. Но Шедес ее намека не понял — в этот момент его не по возрасту зоркие глаза увидели нечто интересное.

— Слышь, Выдра, а что это там виднеется? Ну-ка, пойдем глянем.

Собака совершенно не хотела куда-то идти… вернее, хотела, конечно, но в прямо противоположную сторону. Но делать было нечего, и она затрусила рядом с хозяином.

Они подошли к потоку лавы очень близко — настолько, насколько позволял исходящий от него жар. Глаза не обманули Шедеса — из огненного потока действительно что-то торчало… ветка? Да нет, пожалуй…

— О, Чар его подери… Выдра, да это ж рука… Смотри, обуглена вся…

Собака, повизгивая, тащила что-то бессвязно бормотавшего человека. Он вроде и шел, но стоило ей разжать челюсти и выпустить из зубов полу его плаща, как старик тут же обращал невидящие глаза к небу и опять начинал что-то быстро говорить, проглатывая слова… И она снова тащила его, повизгивая от страха за хозяина, за себя и, наверное, за весь мир, своим тонким, животным инстинктом чувствуя, что беды этого мира только начинаются.

Потом, много дней спустя, селяне привыкли к этой болтовне, не принимая ее всерьез… Да и в самом деле, как же можно поверить в то, что говорит этот безумец: мол, черный скелет, как живой, вылез прямо из огненной реки, да еще у скелета того одна рука была вся в золоте. Ну смех, Да и только…

Камень… голый камень, на котором даже самый зоркий глаз не заметит ни травинки. На первый взгляд кажется, что здесь нет и не может быть ничего живого… и все же это не так. Если, конечно, можно назвать живым облако мрака, клубящееся над каменной плитой… Она не знает, почему именно, но уверена, что это облако живое. И она чувствует страх… не просто страх — больше, неизмеримо больше…

«Ужас, сжимающий душу ледяными когтями» — так сказали бы люди. Она — не человек и не намерена сейчас думать о том, есть у нее душа или нет — тем более что люди наверняка имеют на этот счет собственное мнение.

Ей неинтересны сейчас теологические дискуссии, она вся охвачена страхом…

Черное облако заволновалось… Лишенное глаз, оно явно «посмотрело» куда-то… куда-то за ее спину. Если здесь у нее есть спина, конечно… что в высшей степени сомнительно. У нее здесь ничего нет… как у этого облака… и все же она видит — и облако видит, не ее, нет — что-то другое. А она не может оглянуться — а так хочется… нет, так нужно, просто жизненно необходимо узнать, что же могло напугать этот сгусток мрака.

Она ждала… Не зря ее взгляд проник в это место… Здесь не верят глазам, как не верят и другим чувствам. То, что представляется ей сейчас облаком мрака, на самом деле может быть чем угодно, но непременно опасным, наполненным злобой — в этом она не ошибается. И сейчас оно испугано — даже нет, скорее просто встревожено.

Вот в поле ее зрения появилось существо… странное существо, то ли порождение больного разума, то ли сложная, не всякому понятная аллегория. Ей сразу показалось, что это барс… только мех у него странного черного цвета… Разве барсы бывают черными? Ответить на этот вопрос было некому. Не иссиня-черный мех так удивил ее — у барса было всего три лапы…

Кажется, огромная кошка должна упасть или хотя бы двигаться с трудом, неловко, неуклюже… Но барс приближался к черному облаку плавно и уверенно, как будто три лапы — это нормально, вполне достаточно. Внезапно она увидела эти лапы совсем близко — так близко, что казалось, еще мгновение, и барс наступит на нее… Странные лапы, как будто и не имеющие к зверю никакого отношения… Нет, они поддерживали его тело, несли его вперед… но каждая жила своей собственной жизнью. И каждая была непохожа на другие.

Одна из лап была увенчана ярко-алыми когтями… и Наблюдательница могла бы поклясться, что между шер-стинками время от времени вспыхивали крошечные язычки огня. Вот еще… и еще… Она ступала уверенно, спокойно, с осознанием своей силы… В этой грациозной поступи было что-то непередаваемо женское… Впрочем, разве это удивительно? Все женщины в чем-то кошки…

Вторая лапа вблизи уже не казалась такой черной — нет, она все явственней и явственней отдавала зеленью. И когти были лучисто-зеленого цвета, сияющие, как ограненный изумруд. Страшные когти подрагивали… это не было признаком страха — так по мышцам воина может пробежать мимолетная дрожь в предвкушении схватки… Чувствовалось, что она готова к бою… и не думает об опасности.

«Лапа… думает? — мелькнула у нее мысль. — Странно…»

Единственная задняя лапа отливала серым… нет, она отливала сталью. В какой-то момент она оказалась совсем близко — и Наблюдательнице почудилось, что лапа становится чуть-чуть прозрачной… Или ей мерещится? Когти глухо — совсем не так, как полагалось бы стали — стучали по камню. От этой, последней, лапы веяло надежностью и силой… но почему же ей кажется, что в этой мерной поступи сквозит обреченность?

Барс на мгновение замер перед черным облаком. Теперь она видела эту картину со стороны, издалека — и все более и более отдалялась от места неизбежной — она это хорошо понимала — схватки. Она была уверена в исходе, хотя и сама не знала почему. Барс победит, но победа будет трудной, очень трудной… и неизвестно, выживет ли он. Это не важно — важно лишь одно: он победит…

Эльде проснулась и резко села, чувствуя, как холодные капли выступившего на лбу пота струйками стекают по вискам. Сердце колотилось как после долгого бега. Она поднесла к глазам руки — пальцы мелко дрожали.

Говорят, эльфы не бывают старыми. Их вообще называют вечно юными, — потому, может, что долгий срок жизни мало сказывается на их лицах. А когда начинает сказываться — эльфы уходят навсегда в тот последний путь, ни начало, ни окончание которого не ведомо никому из смертных, как презрительно они называют людей. Эльфы не любят старости, они боятся ее больше, чем смерти. Возможно потому, что каждый из них искренне верит: там, на том конце Пути, годы вообще потеряют власть над ними, и там, куда уходят навсегда, их будут ждать долгие века мирной и спокойной жизни. Жизни, не омраченной присутствием ни гнусных гномов, ни ничтожных людишек, ни других особей, так или иначе пытающихся оспаривать у эльфов право первородства. Но если люди, придумавшие себе в чем-то похожие верования (а по мнению самих эльфов, просто бессовестно укравшие и до неузнаваемости исказившие и оболгавшие эльфийские предания), считали, что там, в небесных дворцах Торна, их ждет вечная молодость, то эльфы этого заблуждения не разделяли. Каким ты туда придешь, таким там и останешься. Поэтому первые морщины, появлявшиеся у эльфов лет через пятьсот после рождения, настойчиво звали их в дорогу, туда, откуда нет возврата. Особенно эльфиек…

Может быть, именно поэтому за эльфами прочно за-крепилась слава бесстрашных бойцов. Они и в самом деле относились к смерти с расчетливым прагматизмом — мол, раньше или позже, в бою или… Впрочем, как именно завершают свой жизненный путь эльфы, которым не суждено сложить голову в бесчисленных стычках с теми же гномами, — про то не знал никто, кроме них самих. Пожалуй, эта тайна рода была одной из самых оберегаемых — и естественно: а что, как Путь откроется и для всякого отребья типа этих бородатых уродцев, считающих себя чуть ли не ровней прекрасным эльфам? Глядишь, и в заоблачных чертогах появятся кривоногие карлики со своим прокисшим пивом, здоровенными секирами и полной неспособностью к поэзии.

Поэтому эльфийка, вставшая с постели и подошедшая к большому, в ее рост зеркалу, выглядела по меньшей мере странно. Она была… стара. Конечно, на взгляд смертных, для которых и полвека протянуть — удача, она выглядела лет на тридцать пять… но, с точки зрения ее сородичей, она была не просто старой — она была древней…

И в самом деле, Эльде была старше любого из них по крайней мере втрое. Если не больше. То был ее выбор, продиктованный долгом — выбор, сделанный ею много лет назад. Последнюю сотню лет она не раз и всерьез сомневалась в правильности своего решения, и каждый раз на ее глаза набегали слезы. Однажды она уже почти совсем решилась бросить этот мир и уйти в Путь… но несколько показавшихся невероятно долгими часов, проведенных наедине со Светлой Королевой Этуаль, заставили ее и дальше нести эту добровольно взваленную на плечи ношу.

А ноша была воистину велика. Среди эльфов редко появлялись истинные провидицы, а уж такие сильные, как Эльде, и вовсе рождались раз в тысячелетие. Нельзя сказать, что Дивный народ очень уж полагался на туманные, допускающие много противоречащих друг другу толкований предсказания, но и вовсе отметать их не решался — тем более что не так уж редко эти предсказания попадали в цель.

И вдруг Эльде пожертвовала своим даром — пожертвовала ради дара куда большего. Древний, сравнимый с самим появлением эльфов в этих землях ритуал, совер-шенный над юной тогда эльфийкой, собрал весь ее Дар в единый узел и связал его невидимыми путами, прочно удерживающими от прорыва во сны и видения. Только настоящая беда, грозящая всему лесному народу, а может, и всем живущим в мире существам, могла разорвать эти путы и выплеснуть наружу пророчество.

Временами Эльде казалось, что ее жизнь была принесена в жертву зря. Год за годом, век за веком проходили ровной чередой, а Дар, когда-то вызывавший молчаливое уважение эльфов, все не проявлялся. Постепенно они забыли о том, что эти глаза, уже обрамленные столь редкими в ее племени морщинами, когда-то видели нечто, сокрытое от взоров многих и многих. Подросло молодое поколение, вошло в пору зрелости, ушло в последний Путь, на их место пришли другие — а Элвде все так же встречала рассвет за рассветом. Иногда, проснувшись, она чувствовала в уголках глаз предательскую влагу — очередная ночь прошла впустую, а впереди новый день… новые насмешки, косые взгляды в спину, пренебрежительное отношение юных. Только Светлая Королева… не нынешняя, а та, что приходилась Этуаль бабкой, поддерживала стареющую провидицу. Она, а потом ее дочь, а потом и внучка… Конечно, Светлой Королеве известно многое из того, что не стоит знать простым лесным стрелкам — и все же как не хватало провидице капли тепла, капли доброты и понимания родичей. Впрочем, никто еще не упрекал эльфов в чрезмерной эмоциональности.

И вот сейчас, стоя у зеркала, она чувствовала, как по ее телу пробегает холодная дрожь. И Эльде доподлинно знала — это был тот самый сон, ради которого она век за веком откладывала Путь. Это было давно забытое чувство, сейчас вспыхнувшее с новой, ослепляющей силой. Сон. Сон, цена которому — вся ее жизнь.

Провидица не торопилась. Час, другой — вряд ли сейчас это имеет значение. Никто, в том числе и она сама не могла бы сказать, когда именно свершится битва Черного Барса с Тьмой — вероятнее всего, не слишком скоро.

Эльде бросила взгляд на низкий резной столик у зеркала, заставленный баночками, кистями и флаконами. Кто бы мог подумать, что эльфийка нуждается в косметике…

Спустя час она вышла из своего жилища. Пожалуй, люди не назвали бы это домом — но для жителей лесов это был именно дом, приносящий уют, покой, радость. Ветви деревьев, понукаемые магией, сплелись в прочные стены, другие образовали крышу, не подвластную никакому, сколь угодно сильному дождю. А изнутри эти стены, казавшиеся толстыми и надежными, были прозрачными: они пропускали в комнату мягкий солнечный свет… даже тогда, когда небо было затянуто грозовыми тучами. Струйка прохладной воды с хрустальным звоном стекала с деревянного желобка. Корни огромного дерева неустанно качали чистейшую воду, целебную, наполненную жизненной силой леса. Эта вода шла по бесчисленным порам могучего ствола, расщепляясь на множество мелких ручейков, каждый из которых вел в тот или иной Дом.

И таких деревьев было в лесу немало. Эльде огляделась по сторонам, словно стараясь запомнить открывающийся с порога ее Дома вид навсегда. Хотя ее Путь начнется не сегодня, да и не в ближайшие дни, она твердо знала — скоро. Цель ее жизни в этом мире достигнута — и она имеет право уйти.

Она легко спустилась по переплетенным ветвям, образовавшим прочную, удобную лестницу, и уверенным шагом направилась к самому большому, самому древнему Дереву. Это было величественное творение природы и эльфийской магии, по преданиям рожденное еще тогда, когда первые эльфы властью Торна только появились в этом мире. Бог ушел не попрощавшись, ушел навсегда — но его дети остались. Как и его дары. Первое Дерево хранило в себе не только усилия эльфийских магов, в ту пору еще неопытных — к его росту приложил силы сам Торн. Напитанное его духом, Дерево было бессмертно… Здесь, под этой вечно зеленой сенью, жила Властительница Вечного леса, Светлая Королева эльфов Этуаль.

— Прости, Эльде, но Светлая Королева не сможет тебя сейчас принять. — В голосе стража на первый взгляд сквозило сочувствие… но опытный в таких делах слух пророчицы уловил и сдержанную насмешку. — Королева проводит ритуал встречи Весны, и ее нельзя беспокоить.

Молодой эльф в легких доспехах, отливавших зеленью, сидел у входа в Дом… нет, во Дворец Королевы. Это только люди с их странными представлениями о порядке требовали от своих стражей стоять неподвижно, сжимая в руках оружие. Несколько часов — и такой воин уже мало на что годится в бою. Охрана Светлой Королевы, напротив, вела себя так, что, видя это, любой сержант даже из самой захудалой баронской дружины уже давно сорвался бы на крик, а то и начал бы раздавать направо и налево пинки и зуботычины.Воины расположились вольготно, кто-то даже дремал, и уж точно не было ни одного, стоящего у двери навытяжку и смотрящего тупо в одну точку. Но эта мирная расслабленность была обманчивой.

Эльде почувствовала, как к ее щекам приливает краска гнева.

— Ты разве не слышал, что я сказала, мальчик? Я, про видица Эльде, желаю видеть Светлую Королеву сейчас. Это мое право, и тебе известно об этом не хуже меня. Иначе бы ты не сидел здесь. Так что…

— Еще раз прошу простить меня, провидица Эльде.Теперь воин уже не скрывал насмешки. Он чуть заметно улыбнулся — его мысли были совершенно очевидны даже и для менее искушенного собеседника.

«Провидица… никто и никогда не слышал, чтобы эта… старуха хоть раз что-то предсказала. Мало ли какие у нее есть права. Бесполезная, старая, давно утратившая цель в жизни… вон, даже накрасилась, смешно смотреть, как обычная горожанка… Небось привиделось что во сне, так теперь будет отрывать Владычицу от важных дел…»

— Я требую, чтобы ты немедленно пропустил меня! повысила голос Эльде. — Ты забываешься, юноша. Твойдолг…

— Позволь мне самому определять, в чем состоит мой долг, провидица Эльде… — По лицу воина пробежала тень раздражения. — В настоящее рремя мой долг, провидица Эльде, состоит в том, чтобы никто не мешал Светлой Ко ролеве во время исполнения обряда. Никто… и ты, при всем моем уважении, в том числе.

— Я найду на тебя управу, щенок! Кто сейчас командует стражей? — Провидицу обуял гнев.

«Как смеет этот юнец препятствовать мне?» — негодовала Эльде. Все эти годы она стойко терпела насмешки, презрение, пренебрежение или откровенное недоброжелательство, но сейчас, когда пришло ее время, сносить такое отношение она не намерена. Конечно, можно повернуться и уйти — хотя обряд встречи Весны и долог, но не бесконечен. Можно было бы дождаться его окончания, но… но это означало, что этот юноша одержит пусть маленькую, но победу. Победу над ней… а ей не так долго осталось пребывать в этом мире, чтобы позволить такое.

— Стражей командую я, провидица. И никто не поможет тебе, запомни, никто…

— Так-таки и никто? — раздался за его спиной нежный мелодичный голос- Мне кажется, Иссен, ты берешь на себя слишком много. Провидица Эльде в самом деле имеет право войти в мой Дом в любое время дня и ночи.

Юноша на мгновение утратил дар речи и, вскочив на ноги, склонился перед говорившей. Это была совсем еще юная эльфийка, прекрасная и свежая. Водопад золотых, с легчайшим оттенком зелени волос спускался до пояса, черты лица были изумительны даже на взгляд самих эльфов. Люди, для которых вообще любая эльфийка — эталон красоты, и вовсе сочли бы, что перед ними божество. Впрочем, они были бы не так уж далеки от истины.

Путь, который привел Этуаль на Трон Вечного леса, был прост и в то же время сложен. Прост в том смысле, что она, дочь предыдущей Светлой Королевы, имела право претендовать на престол по закону крови. Чуть более ста лет назад — совсем недавно по меркам лесного народа — Совет Владык избрал ее наследницей Трона прежде всего потому, что она была дочерью Эллинор, добровольно ушедшей в Путь. Но не имей она таланта, необходимого любому властителю, недолго продолжалось бы ее правление…

А Этуаль оказалась превосходной Владычицей, и никто из Совета Владык ни разу не пожалел о своем решении.

Эльде задумчиво глядела на Королеву и вдруг поняла, что именно сейчас Этуаль предстоит доказать, что выбор, сделанный тогда, был верен. И еще она поняла, что не хотела бы оказаться на месте Королевы — ни за какие блага в этом или ином мире.

— Я прошу простить меня, Владычица, — еще ниже скло нил голову Иссен. — Но…

Но решать все же буду я, если, конечно, мой доблестный страж не станет спорить.

Сказано это было все тем же нежным голосом, но где-то в глубине его зазвенела сталь, и страж подчинился.

— Пойдем, провидица… Я чувствую, нам есть о чем по говорить. — Этуаль улыбнулась, доброжелательно и немного грустно, как будто уже понимая, что череде спокойных дней приходит конец. — И мне почему-то кажется, что разговор будет не из легких. Пойдем…

— Черный барс о трех ногах, сражающийся с облаком тьмы?.. А сама-то ты что думаешь об этом? — спросила Этуаль, когда они остались вдвоем и провидица, сколь мог ла, подробно пересказала Владычице свой сон.

— Светлая Коро…

Владычица чуть заметно поморщилась.

— Не думаю, что стоит злоупотреблять этим титулом… как и другими. По крайней мере пока мы наедине… В конце концов, ты много старше меня… Я хочу, чтобы сейчас ты обращалась ко мне по имени.

— Как прикажешь, Этуаль. Однако я хотела сказать, что не мне судить о значении моего сна. Провидицам дано видеть, но не понимать — для этого существуют другие, те, кто больше знает мир. Мы же погружены в свои сны, чем больше провидица разбирается в том, что ее окружает, тем меньше вероятность истинного пророческого сна.

Королева кивнула — это ей было известно. Поток информации, обрушивающийся на Видящую, действует с точностью да наоборот. Может случиться, что во сне придет не то, чему суждено свершиться, а то, чего хочется самой провидице.

Известно ей было и другое. Сон говорит не о том, что неизбежно произойдет, а о том, что ДОЛЖНО произойти. И если те, кому дано право решать, поступят неверно, пророчество не исполнится или исполнится по-другому. А в данном случае…

Поэтому издревле так и повелось — сон провидицы толкуется другими, теми, кто обладает большими знаниями. д кто знает больше, чем Светлая Королева Вечного леса? разве что Совет Владык…

— Я видела лишь то, что я видела, — продолжала тем временем Эльде. — Черный барс… Конечно, на самом деле это не дикая кошка, это что-то другое. Но что? Я не знаю.

— Черный барс… Черный барс… — пробормотала Этуаль. — Да, я слышала что-то, кажется, совсем недавно. Странно, разве барсы бывают черными? Впрочем, это не важно… но я не могу вспомнить. Хотя погоди…

Она щелкнула пальцами, и где-то за стеной раздался мелодичный звон. Спустя мгновение на пороге возник начальник стражи.

— Иссен, разыщи Ильтара. Пусть немедленно прибудет сюда.

— Да, Владычица, — склонил голову молодой эльф.

— Ильтар… разве он здесь? — удивленно спросила Эль де. — Я думала, он все еще пропадает у своих приятелей. Меня всегда удивляло, что среди людей он чувствует себя чуть ли не лучше, чем в родном лесу.

— Ты права, он действительно последнее время пока зывается в Вечном лесу редко. Только тогда, когда новости бывают действительно важными. И я ценю его помощь к сожалению, среди нас не так много тех, кто готов мириться с невзгодами жизни среди смертных. Но вести, приносимые этими немногими, необходимы нам, чтобы видеть картину мира… и, думаю, сейчас слова Ильтара помогут лучше понять твой Сон.

В сопровождении начальника стражи в дверь вошел невысокий, в сравнении с лесными жителями, эльф. По его внешнему облику было видно, что жизнь его далеко не всегда бывала приятной и размеренной. Щеку пересекал Рваный шрам, старый, давно заживший, в котором взгляд опытного бойца сразу узнал бы след от гномьего саарда — боевого ножа с острыми зазубринами — таким ножом не слишком удобно резать хлеб, однако он прекрасно подходит для того, чтобы оставлять на теле противника страшные раны. Конечно, маги эльфов без особого труда избавили бы воина от этого напоминания о схватке, но сам он по каким-то причинам не захотел вернуть себе первозданный облик.

Ильтар был личностью среди эльфов известной. Как, впрочем, и среди неэльфов. Но отношение к нему было неоднозначным — сородичи его уважали, но недолюбливали. Так люди относятся к тем же золотарям: вроде делают нужную работу, честь им за то и хвала, но вот за один стол с ними сесть — извините. Возможно, именно поэтому он с каждым годом все более и более отдалялся от Вечного леса, появляясь здесь больше по необходимости, чем по зову сердца. Были тому и другие причины, но те немногие, кто о них знал, предпочитали не распространяться.

Впервые попав в мир людей как разведчик, он стал настоящим воином. За прошедшие годы, каковых набежало множество, он успел принять участие в сотнях больших и малых стычек, и, бывало, лишь природная гибкость да быстрота реакции спасали его от верной гибели.

Владычице всегда требовалась информация. Кто-то доносил ей о событиях при дворах тех или иных правителей, кто-то — о настроениях среди простого люда или об успехах той или иной магической школы. Ильтар же обычно вращался в среде тех, для кого меч и арбалет куда привычнее, чем соха, колдовской посох или пурпурная мантия. И сейчас, по давно укоренившейся (и не один раз спасавшей ему жизнь) привычке, на нем были легкие эльфийские доспехи, может быть и не такие прочные, как знаменитая работа гномов, но, во всяком случае, во многом превосходящие работу лучших человеческих мастеров. Только меч остался за порогом — как дань уважения Хозяйке Дома. Что же касается шлема, то, как и все эльфы, с трепетом относясь к своей гриве пшеничных, с зеленоватым оттенком волос, шлем он обычно не носил. За что в свое время и поплатился.

— Приветствую тебя, Ильтар, у Трона Вечного леса…

Этуаль кивком головы отпустила Иссена, и страж мгновенно исчез за дверью. И вновь из уст Ильтара прозвучали те церемониальные слова, какие произносились в этом зале и сто, и тысячу, и десять тысяч лет назад:

— Честь для меня оказаться под ветвью Дерева, Светлая Королева, — его голова склонилась в легком поклоне, ни на дюйм больше или меньше того, что предписывали ка ноны.

По большому счету, для кого-то другого это и впрямь была честь. Да и он бывал здесь нечасто, по крайней мере в последние годы. Хотя Ильтар являлся своего рода «поверенным» королевы, доклады его поступали, как правило, не к ней — у Владычицы достаточно дел. Когда-то он мог… впрочем, те времена давно прошли. Теперь же приглашения вроде этого были редкостью — и он понимал, что оказался здесь неспроста.

— Я рада видеть тебя, Ильтар, — голос королевы сме нился от подчеркнуто официального к радушному. — И да вай оставим все церемонии до следующего раза. Сегодня у нас будет серьезный разговор. Эльде, прошу тебя, рас скажи Ильтару свой сон предельно подробно.

Выслушав рассказ, время от времени прерываемый королевой с целью уточнения того или иного момента, Ильтар надолго задумался.

— Да, моя королева, пожалуй, я могу кое-что предположить. Два года назад ходили слухи об одном из наемников — знаешь, из тех, что всегда готовы предложить свой меч тому, кто может за него заплатить. Таких людей немало, но среди них встречаются… как бы это сказать… В большинстве своем в наемники идут те, кто не имеет за душой ничего, кроме меча и ржавых доспехов. Влезть в чужую драку, получить мешочек золотых монет, пропить их в бли жайшей корчме и тут же начать поиски новых приклю чений… на свою голову. Таково большинство, но не все.

Королева слушала не перебивая. Конечно, Ильтар мог бы показаться излишне многоречивым, однако она понимала, что краткость — не самый лучший помощник в данном случае, когда вокруг так много неясного. К тому ж в прошлом у нее была возможность привыкнуть к его многословию…

— Да, не все, — продолжал эльф. — Есть и те, кто сра жается не столько за плату, хотя и не отказывается от нее, сколько за некие идеалы. Не всегда понятные другим и не всегда приемлемые… но тем не менее. Сейшел — из таких. Так вот, ходили слухи, что пару лет назад он с несколькими бойцами, среди которых был известный забияка Лорд Драйгар, ввязался в какую-то странную историю. Странную прежде всего тем, что мало кому было известно, в чем суть дела и чем все закончилось. А кому известно — те молчат, хотя скрывать свои подвиги совсем не в правилах наемников. Впрочем, Драйгар, говорят, погиб в самом начале этой… м-м… экспедиции, погиб глупо и бессмысленно его накрыло лавиной. И не одного, между прочим. Сейшелу следовало бы плюнуть на контракт и повернуть назад, тем более что их после той лавины осталось то ли трое, то ли четверо — никто толком не знает, но он не повернул. Дальше — больше, в их компании видели грифона…

— Грифона? — удивленно вздернула брови Этуаль.

— Да, моя королева, как бы невероятно это ни прозву чало. Они направлялись куда-то в горы. Говорят, в тех местах появлялся Серый Паладин… и, что любопытно, с тех пор он нигде больше не объявился, хотя нечисти на землях людей и по сей день бродит немало.

— Они охотились за Паладином?

— О нет, никто из людей никогда бы не поднял руку на Паладина — смешно впустую тупить свой меч. Скорее Паладин пал в той же схватке, из которой Сейшел вышел победителем. Это не факты, моя королева, это только пред положения… но предположения, высказываемые многими. Сам же Сейшел молчит. Вообще, во всей этой истории много странностей. В тех местах находили разрытые мо илы, явная работа некроманта. Дорвавшись до создания мертвой армии, некроманты редко останавливаются… сами. д тут вдруг как отрезало. И могилы перестали вскрывать, 0 некроманте том ни слуху ни духу. Но самое невероятное — один крестьянин видел своими глазами, как из горы, которую люди зовут Большим Стражем, вылез… дракон. Вылез и как ни в чем не бывало куда-то улетел.

— Дракон? Оставь эти сказки, Ильтар. Может быть, виверна?

— Может быть, моя королева. Может быть, все — и пья ные бредни, и мираж… только очень уж много совпадений. Все это произошло примерно в одном месте и примерно в одно время.

— И все же… дракон… Нет, это слишком невероятно. Чуть ли не каждое десятилетие то там, то здесь появляются байки о драконах, хотя всем известно, что духи времени исчезли тысячи лет назад. Описана смерть каждого из се мерых великих драконов. Ладно, продолжай.

— Да этим слухи в общем-то и исчерпываются. С тех пор Сейшелу приходилось участвовать не в одной стычке… Да, я забыл сказать вот что. Кто был среди его спутников, точно неизвестно, но одного называют наверняка. Его имя Тьюрин Струвисон. Собственной персоной.

— Ого! — Королева была поражена. — Сам Тьюрин, но воявленный король третьего колена гномов… Да, это действительно поразительно. Постой, постой! Ты сказал — два года назад, верно? Но ведь Тьюрин был признан королем…

— Да, моя королева. Как раз в то время.

— Ты прав, Ильтар. Слишком много совпадений, чтобы говорить об их случайности. И все же я пока не вижу, какое отношение все это имеет к сну провидицы Эльде.

— Видите ли, Владычица… сэр Рон Сейшел среди людей более известен под прозвищем Черный Барс…

— Итак, если допустить, что животное, которое ты видела во сне, — это намек на Сейшела, то что может означать все остальное? Особенно эта тьма?

Королева стояла к собеседникам спиной, всматриваясь в гущу леса, видневшегося в оконном проеме.

— Тьма в пророческом сне всегда ассоциируется со злом, — заметил Ильтар.

— Это так, но какое конкретно зло имеется в виду?

— Мало ли зла на земле, — пожала плечами Эльде.

— Я думаю, — медленно проговорила королева, — что это может быть как-то связано с тем, с чем ему пришлось столкнуться тогда, два года назад. Хотя я могу и ошибаться… В любом случае нам нужна достоверная информация. А эти лапы, которые ты, Эльде, так красочно описала, наверняка символизируют спутников… Черного Барса. Для простоты будем считать, что это именно Сейщел, тем более, что бо льше зацепиться нам не за что. Три спутника: огонь, лес и сталь. Я права?

— Весьма вероятно, моя королева, весьма. И все же…

— Нет, нам положительно необходимо узнать все.

Эльде закрыла глаза и попыталась вернуться в тот Сон. Перед ее мысленным взором проплыли смутные образы. Что-то упорно ускользало от ее восприятия, но провидица была настойчива.

— Моя королева, я вспомнила… может быть, это и не очень существенно, хотя в пророческом сне важна каждая деталь. Мне показалось, буквально на мгновение, что задняя лапа, та, которая отливала сталью, прозрачна. Только на мгновение…

— Сталь… прозрачная… и в самом деле достаточно необычно, чтобы не отнестись к этому со вниманием, — протянул Ильтар.

В зале повисла тишина. Каждый старался подобрать какое-нибудь более или менее приемлемое объяснение. Внезапно Этуаль щелкнула пальцами, вызывая Иссена. Тот не замедлил появиться.

— Послушай, Иссен… допустим, ты видишь перед собой человека в доспехах… и тебе кажется, что он… прозрачен. Что ты подумаешь?

— Что передо мной Серый Паладин, — не задумываясь, ответил страж.

— Серый Паладин? — хмыкнул Ильтар. — Первая мысль, которая пришла ко мне в голову, была о нем. Когда-то я встречал Серого Паладина. Но его давно не видели, и я был уверен, что душа несчастного наконец обрела покой. И тем не менее… Иссен, найди Флира, пусть немед ленно придет сюда.

Ильтар чуть заметно поморщился — с давних времен между ним и Первым магом Вечного леса пробежала черная кошка. За что невзлюбил маг воина — теперь сказать было трудно. Наверное, было за что, но сейчас, спустя сотню лет, вряд ли и сам маг, и Ильтар смогли бы вспомнить подробности той распри. Милосердная память отсеяла неприятные воспоминания… а неприязнь осталась.

Звание Первого мага Флир носил недаром — он и в самом деле был сильнейшим среди чародеев Вечного леса, постигнув тайны магии столь глубоко, что мог по праву считаться самым мудрым из ныне живущих чародеев… да, пожалуй, и из тех, кто жил до него. И все маги людей, нахватавшиеся всего понемногу в разных областях тайного знания, не смогли бы соперничать с Флиром в той области, которая являлась естественной для эльфов — в области Магии Жизни, или, как еще ее называли, Магии Природы.

Первый маг появился внезапно, он всегда находился не так далеко от Трона — мало ли когда понадобится его помощь. Это был уже немолодой эльф, хотя его дед еще и не родился в те времена, когда Эльде принесла свой Дар в жертву ради единственного Последнего Сна. Сам же Флир давно поговаривал о том, что Путь его заждался… и каждый раз откладывал решение в надежде найти наконец ученика, достаточно способного, чтобы впитать все знания учителя. Пока он такового не нашел.

Как и все маги, в том числе и людские, Флир предпочитал носить длинную удобную хламиду, не стесняющую движений. Впрочем, люди эту моду явно переняли у эльфов, считая, видимо, что само по себе одеяние способно добавить им загадочности и влияния.

Маг коротко кивнул, обменялся с королевой положенными по этикету приветствиями и поинтересовался, чего угодно Владычице.

— Что ты знаешь о Сером Паладине? — задала королева свой вопрос.

Заставлять Эльде вновь пересказывать сон она не стала. К ее сожалению, если стоявший перед ней эльф и был великим магом, то уж толкователем снов он был никаким. Даже из совершенно очевидного пророчества Флир умудрялся делать на удивление неверные выводы. Не хотелось бы, чтобы маг слишком удалялся от близкой ему стихии.

— Серый Паладин ранее был человеком. В стычке с вампиром был им укушен, после чего началась трансформа ция, остановить которую в те времена не могли. Совер шенный над ним серый ритуал, одно из самых страшных изобретений некромантов, в данном случае как раз и сыграл против них. В ходе этого ритуала душа… ну, или то, что люди называют душой, была отделена от тела и помещена под заклятием в призрачные доспехи. Владычице известно это заклятие — простенькое, безыскусное, но действенное. Правда, действует оно недолго. Однако союз… м-м… души и призрачных доспехов оказался устойчивым. После совершения ритуала Паладин посвятил себя охоте на вампи ров и прочую нечисть.

— Он может быть уничтожен?

— Уничтожен? — удивился маг. — А зачем? В конце кон цов, он делает благое дело.

— Это я знаю… — прервала его Этуаль. — Меня интере сует, может ли он быть уничтожен в принципе.

— О, моя королева, уничтожить можно все, было бы желание. Как говорят люди, ломать — не строить. Но это очень сложно. Пожалуй, немного найдется мастеров, ко торым такое по плечу. Но даже и в этом случае…

— Что? — поторопила Этуаль замявшегося мага. — Ну же, продолжай!

— Я хочу сказать, что ведь его… э-э… душе нет пути в чертоги этого их Торна… ну, или в ледяные пещеры Чара, не важно. Так что, даже если и разорвать заклятие при зрачного доспеха, придающее Серому Паладину некоторого рода целостность, это не значит, что он исчезнет навсегда. Опытный маг вполне сможет вернуть его в ту же, скажем так, форму. Если, конечно, проведет нужные ритуалы на том же месте, где произошло развоплощение…

— Вот вам и ответ, моя королева, — не вполне вежливо прервал разглагольствования мага Ильтар. — Похоже, что Серому, если он и в самом деле был побежден, суждено вновь вернуться в этот мир.

— Что ж, — подвела итог Этуаль, — кое-что стало ясным, более или менее. И все же, чтобы делать выводы, необхо димо узнать еще многое. Ильтар, я хочу поручить тебе дело, важнее которого, пожалуй, в твоей жизни еще не было. Ты должен разыскать этого Сейшела и доставить его сюда. Будет отлично, если с ним доставят тех, кто участвовал в том походе. От них мы узнаем все, что нам необходимо. И хорошо, если они явятся по доброй воле… боюсь, теперь от Сейшела будет зависеть слишком многое… если, конечно, мы не ошиблись в главном.

— В главном? Ошиблись? Сейшел? — Маг переводил недоуменный взгляд с королевы на Эльде и обратно. — Мне кажется, я пропустил что-то важное? В мире происходит нечто, о чем мне неизвестно?

— Думаю, мой друг, что все мы скоро это узнаем, — вздохнула Этуаль. — И боюсь, что это знание окажется совсем не из приятных…

(обратно)

Глава 2 Герцогиня Тея. Блед-холл

Женщина, восседавшая на вычурно роскошном троне, была красива, хотя годы, коих перевалило уж за четвертый Десяток, взяли свое. И сейчас, как, впрочем, и в юности, ее холодная красота больше отталкивала, чем привлекала. Даже художники, обычно как мухи на мед слетающиеся к любому мало-мальски приличному двору в поисках заработка и известности, обходили Блед-холл стороной. И не только потому, что герцогиня слыла дамой суровой, а уж к тем, кто ей чем-то не угодил, вообще не знала пощады. Просто хороший художник умеет видеть не только внешний лоск, холеную бархатную кожу, безупречный профиль и прелестные волосы. Художник должен уметь видеть душу… а на него смотрела готовая к броску кобра. И художникам приходилось насиловать себя, лгать своей кистью… один из них попробовал излить на полотне свои чувства. Картину, разумеется, Тея приказала сжечь, а незадачливый рисовальщик окончил свои дни в клетке…

К слову сказать, помимо него в клетке были змеи. Кобры. Тея искренне считала, что ей присуще утонченное чувство юмора.

Со временем герцогиня Тея де Блед привыкла к той пустоте, которая постепенно образовалась вокруг нее. Конечно, лизоблюдов хватает везде, и, конечно, их было немало в Блед-холле, но все это было не то… Овдовев в двадцать пять лет (ходили упорные слухи, что супруг Теи, герцог Жуан де Блед, окончил свой жизненный путь не без помощи женушки), повторно замуж она не вышла — относив годовой траур, герцогиня приняла на себя бразды правления, и с тех пор придворные вспоминали годы, проведенные под рукой весьма не мягкого характером герцога, как волшебную сказку.

Но если что и волновало Тею, так вряд ли это было мнение черни. Как и мнение окружающих ее дворян. Она с равной готовностью могла послать на дыбу и свинопаса, чьи хрюшки посмели «не так» взглянуть на герцогиню, и лорда, готовящего заговор. Лордам приходилось особенно несладко, поскольку заговором могло быть сочтено все, что угодно — например, нелицеприятное мнение о госпоже, высказанное шепотом в кругу семьи. Что-что, а осведомители у герцогини были отменные.

Вообще говоря, Тея была лишь немногим более жестока, чем большинство правителей ее ранга. Она отнюдь не считала, что день прожит зря, если никому во дворе Блед-холла не отрубили голову — а были и такие, тот же барон Корфштейн, который устраивал подобные развлечения для себя столь часто, что в один далеко не прекрасный для него день был убит собственными гвардейцами. Скорая на расправу, Тея считала, что казнь — это необходимость, а не зрелище. И если от приговоренного не требовалось получить кое-какую информацию, он отправлялся на встречу с Торном быстро и без особых мучений.

И с соседями герцогиня ладила на удивление хорошо-то есть настолько хорошо, что никто из них, несмотря на немалые богатства замка Блед-холл, не сделал попытки присоединить владения вдовствующей герцогини к собственным. Пограничные стычки, конечно, бывали — как же без них? — но каждый раз скандал тем или иным способом удавалось погасить.

Как ни странно, простой люд свою правительницу, несмотря на ее пренебрежительное к нему отношение, не то чтобы любил, но относился с симпатией. И отсутствие войн, всегда ценимое сервами, и слухи о том, что госпожа временами бывает милостива, — все это способствовало тому, что если баронские заговоры в герцогстве и случались чуть не ежегодно, то холопских восстаний давно уж не было. Да и, кстати, шайки разбойников, заполонившие тракты в иных государствах, в герцогстве чувствовали себя неуютно. Поскольку гвардейцы Теи дули свое пиво недаром.

Сейчас в Блед-холле царило, можно сказать, празд-ничное настроение. Последние годы Тея всерьез увлеклась гладиаторскими боями — и древние законы этих зрелищ соблюдались ею неукоснительно. Пять побед — и удачливый боец получает свободу. Разумеется, на таких условиях многие рабы были согласны попытать счастья, так что школы гладиаторов не пустовали.

Сегодня ожидалось особое представление — необычное, прежде всего, тем, что на арене должны были встретиться не двое, а трое — двое на одного. И то, что эти двое были женщинами, только придавало пикантность предстоящему зрелищу. Сестры-близнецы, Ая и Эя, соответственно Золотая Змея и Голубая Змея, прошли уже через восемь поединков. Но так как они выходили на арену вдвоем, то каждая из них имела на своем счету всего четыре победы. Женщины редкой в этих краях черной расы вызывали огромный интерес у публики. Ставки должны были подняться до небес.

Тем более что противника им подобрали весьма и весьма серьезного. Имени этого раба никто не знал, да и сам он, наверное, давно забыл его. Но вот кличка — Удав — была на слуху. Четыре победы Удава были достигнуты одним и тем же приемом: поверженного противника он убивал голыми руками — душил, сминая гортань и ломая шейные позвонки.

— В этом его сила, в этом же и его слабость, — заметил барон Бэрлиас, пользовавшийся с некоторых пор располо жением герцогини и потому получивший место на трибуне рядом с ее троном. Он долго и нудно передавал Тее и так хорошо известные ей сведения о бойце и, чересчур увлек шись, продолжал рассуждать о том, о чем его не спраши вали. — Да, именно слабость. Он ведь, миледи, старается не убить врага раньше времени, чтобы задушить его на потеху толпе. А враг ничем таким не связан. Удав отлично владеет оружием, но никогда не наносит смертельного уда ра. Я уверен, что сегодня он…

— Вам не кажется, дорогой барон, что пора начинать?поинтересовалась герцогиня. Холода в ее голосе было не сколько больше, чем обычно, и если бы барон не был так туп, он бы понял, что его просят заткнуться. Но он не понял.

— О да, конечно… но я еще хотел бы высказать свое мнение по поводу доспехов, которые были избраны глади аторами для этого боя…

— Ваше мнение, — в голосе Теи появились опасные нотки, — вы можете оставить при себе, барон. Мы вскоре увизо яим и как бойцы сражаются, и какие у них доспехи… и многое другое, о чем вы пытаетесь мне рассказать.

— Но, миледи… я совершенно уверен, что мои наблю дения могут представлять немалый интерес для…

— Хатвик! — Герцогиня обернулась к закованному в сталь воину. Капитан ее личной охраны, подобно статуе, стоял позади трона своей госпожи, истекая потом в глухих доспехах и готовый выполнить любой приказ. Тяжелый, голубой с серебром, плащ, накинутый поверх лат, соответ ствовал цветам знамени герцогства Блед.

— Я бы хотела, чтобы барон Бэрлиас замолчал. Если он скажет сегодня хотя бы еще одно слово, я советую тебе отрезать барону язык. Барон, надеюсь, вы меня поняли.

Барон обиженно замолчал, тем более, что Хатвик сделал шаг вбок. Один маленький шаг… но теперь он стоял прямо за спиной барона.

А Тея закрыла глаза. Вспоминая…

Она прошла мимо неподвижно стоящих охранников, пялящихся на противоположную стену коридора, как будто там было изображено что-то особо интересное. Нет, что-то там определенно было изображено, но стражники за долгие часы, проведенные на посту, наверняка успели изучить каждую черточку старой выцветшей фрески. И сейчас демонстративно пожирали ее глазами по привычке, а не интереса ради. Положено им стоять навытяжку, что ж с этим сделаешь.

Раньше, еще несколько лет назад, стражники не стояли у дверей ее покоев. Только в тронном зале, да и то лишь во время приема послов или тягомотной процедуры герцогского суда — древняя, как мир, привилегия властителя… если вообще эту скучную и обременительную обязанность можно было назвать привилегией. Тея относилась к исправлению судейских обязанностей как к неизбежному злу, но каждый раз ей удавалось все же взять себя в руки и судить по возможности справедливо. Благодаря своему мужу, к кончине которого, вопреки общественному мнению, она не имела никакого отношения, она достаточно хорошо усвоила простую истину — правитель иногда должен проявлять справедливость. И даже доброту. Изредка и в меру. То есть лишь к тем, кто не посягает на интересы этого самого правителя.

И после сегодняшнего фарса, торжественно называемого герцогским судом, она удалилась с чувством исполненного долга. Холоп, наделы которого потоптала гнавшая зайца молодежь, получил увесистую золотую монету, стоившую больше, чем кусок его земли, его хижина и он сам, его жена и чумазые отпрыски. И остался доволен, естественно. А монету она изъяла у тех самых баронских сынков, для которых этот золотой — мелочь, не стоящая доброго слова. Так что обе стороны казались вполне удовлетворены, очередной слух о щедрости и справедливости герцогини получил должную подпитку, а сама она на неделю свободна от подобного рода занятий.

Массивная дверь за ней закрылась. Стражники остались в коридоре — и самое им там место. Говорят, у того же Корфштейна стража присутствовала рядом, даже когда он готовился почивать. К слову, благодаря страже он и не проснулся.

Личные покои герцогини были ее убежищем, куда был заказан вход всем, кроме двух особо доверенных служанок. Тея прекрасно понимала, что преданные люди нужны любому правителю, причем люди разные — и высокородные, и не очень. Поэтому и служанками к себе взяла тех, кто предан ей будет до гробовой доски. У одной выкупила из долговой ямы сына. Брат второй был замечен в бандитской шайке, и светила ему петля… но Тея смилостивилась над парнем. Тем самым заполучив еще двух верных слуг — Фрай теперь носил кольчугу гвардейца, а Алберу был поручен уход за гардеробом герцогини.

Она устало опустилась на огромную кровать, с каким-то мазохистским наслаждением выдрала из тщательно уложен-ных черных волос корону, разрушив при этом часовой труд цирюльника, и небрежно швырнула ее на голубое, с традиционной серебряной отделкой, шелковое покрывало.

- Символ власти заслуживает большего уважения, — раз дался за спиной спокойный, равнодушный голос. Мужской.

Первым порывом было закричать, броситься к двери… но герцогиня всегда отличалась холодным и расчетливым умом и сейчас с абсолютной ясностью поняла, что, во-первых, если бы ее хотели убить, то уже убили бы, а во-вторых, добежать до двери, откинуть массивный бронзовый засов, распахнуть тяжелую дверь и выскочить в коридор она все равно не успеет. И стражники на помощь ей не придут — чтобы высадить эти двери, нужно время, и немалое. Может быть, прав был все-таки барон Корфштейн?

Спустя мгновение герцогиня, не поворачиваясь к невидимому собеседнику, спокойно произнесла:

— Символы власти хороши там, где они эту власть представляют, не так ли? А в моей спальне я могу избавиться от этой тяжести.

— Вы имеете в виду тяжесть власти, герцогиня, или тяжесть короны? — поинтересовался голос.

Тея медленно встала, подошла к зеркалу и принялась расчесывать волосы. Втайне она надеялась, что сможет в зеркале увидеть отражение незваного гостя, но тот все предусмотрел.

— И то, и другое.

— Вы хорошо владеете собой, герцогиня. Похвально. Не ужели вам не страшно?

Тее было страшно, и не только потому, что рядом с ней мог быть убийца — ее почему-то страшило иное. Манера говорить, стремление остаться в тени… Говорил этот человек как-то странно, совсем без эмоций, холодно, спокойно… слишком спокойно. Голос доносился как будто из ниоткуда, ей никак не удавалось понять, где находится гость. Это было настолько неприятно, что мурашки поползли по ее гордо выпрямленной спине.

— Конечно, страшно, — пожала она плечами. — Только сумасшедшие ничего не боятся. Но я думаю, что вы, кто бы вы ни были, пришли сюда поговорить. Кстати, как вам это удалось?

— Пройти мимо ваших стражей было делом несложным. Как, впрочем, и переступить через их тела… но я не хотел без нужды портить между нами отношения. Я действительно хотел поговорить с вами, герцогиня, и это место показалось мне наиболее подходящим.

Теперь можно было и повернуться, тем более ей только что сообщили, что убивать ее в обозримом будущем не планируют. Тея повернулась… и тут выдержка на какое-то мгновение ей изменила. Она чуть заметно вздрогнула — высокая, на полголовы выше нее фигура в ниспадающем до пола темном плаще из грубой ткани стояла буквально в нескольких шагах от нее. Она должна была увидеть эту фигуру в зеркале, должна была… но не видела.

— Странное у вас представление о местах для беседы,хмыкнула герцогиня. — За дверью стоят мои люди… и наш разговор, о чем бы он ни был, наверняка достигнет их ушей.

— О, на этот счет вы можете не волноваться. Не до стигнет. Любой из них под присягой, а хоть бы и под пыткой подтвердит, что ни единого звука из-за двери не слышал.

— Даже если я закричу?

— Тем более если вы закричите.

Тее очень не понравилось, как была произнесена последняя фраза. Вроде бы мерный тон гостя не изменился, но в воздухе вдруг повеяло такой угрозой, что подначивать его герцогине вмиг расхотелось.

Она неторопливо прошла мимо фигуры, сохранявшей полную неподвижность, опустилась в мягкое глубокое кресло и жестом указала гостю на другое такое же. Тот сел напротив герцогини. Капюшон, накинутый на голову незнакомца, скрывал его лицо.

— Итак, о чем вы хотите вести разговор?

Собеседник мгновение помолчал.

— Скажите, Тея… простите, но я позволю себе называть вас так. Скажите, есть ли у вас мечта?

— Странный вопрос для человека, который проникает в опочивальню герцогини, проходит мимо стражей, которые должны были бы его задержать, и своим появлением чуть ли не до смерти пугает ее самое. Я мечтаю, к примеру, чтобы вы отсюда исчезли, а происшедшее оказалось бы всего лишь дурным сном.

— Это достаточно легко осуществить. — Человек, произнося эту фразу, пожал бы плечами или покачал головой, фигура же осталась абсолютно неподвижной. У Теи постепенно зарождалось подозрение, что ее гость не в полной мере может быть отнесен к людям. Как и к представителям других известных рас.

- Но, герцогиня, надеюсь, что этого не потребуется. Скажите, вы никогда не думали о том, что ваше так называемое герцогство — просто насмешка? Насмешка для всадника, который может пересечь его из конца в конец за считанные дни. На севере есть баронские уделы куда более обширные и могущественные.

Положа руку на сердце, Тея могла сказать, что думала об этом, и не раз. Воистину худой мир лучше доброй ссоры, а уж если мир не худой, а вполне устоявшийся и длящийся уже почти полтора десятка лет — это вдвойне хорошо. Но, бывая при монаршем дворе, она не раз замечата чуть презрительные взгляды, которыми ее одаривали владетели более богатых земель. Может, именно поэтому она старалась ограничивать свое посещение монарха необходимым минимумом времени.

— Вижу, что подобные мысли вас посещали. — В голосе гостя не было и тени насмешки, просто сухая констатация факта. — Согласитесь, ведь это несправедливо, что такая женщина, как вы, умная, красивая, принадлежащая к древ нему роду, прозябает в глухой провинции, которая гордо именуется герцогством Блед.

— В ваших словах есть доля истины, — осторожно отве тила Тея, — но…

— Но все дело в том, что мир в вашем уделе поддерживается не столько силой оружия, сколько вашими та лантами политика. — Гость упорно продолжал развивать ту же тему. — Разумеется, расширение границ ваших владений, Тея, требует и сильной армии, и немалых средств… и, что самое печальное, нарушения привычного жизненного уклада. И пойти на это вы не готовы.

— Вы четко изложили существующее положение вещей,позволила себе едва заметно усмехнуться Тея. — Кстати, могу я узнать, как вас называть?

— Когда-то меня звали… впрочем, это было давно. Вы можете называть меня Учителем. Или Советником. А также Чародеем или Магистром. На ваше усмотрение.

— Чародеем? Вы окончили школу магических искусств?

— Нет, эта участь меня миновала. Но так же как не все яблоки мира растут в ваших садах, так и не все знания мира сосредоточены в школе Сан. Есть и другие пути.

— Хорошо, сэр Чародей…

— О Тея, просто Чародей, я не имел чести быть посвя щенным в рыцари. И я не принадлежу к благородному роду. Когда-то меня это огорчало. Сейчас эти воспоминания кажутся смешными… я был молод и глуп.

— Хорошо, Чародей… я выбираю к вам это обращение, поскольку ни моим учителем, ни моим советником вы не являетесь. Итак, как я понимаю, вы появились тут с целью сделать мне какое-то предложение. Возможно, будет лучше, если мы перейдем непосредственно к делу?

— Вы все-таки замечательно держитесь, герцогиня… Да, я хочу сделать вам предложение. Я хочу заключить с вами союз, целью которого для вас будет корона императрицы.

Корона императрицы, ни больше ни меньше, вот как…

— Действительно, предложение интересное. — Тея скептически приподняла идеально очерченную бровь. — Я бы сказала, заманчивое, если бы оно относилось к числу возможных.

— В этом мире возможно все, — вставил Чародей.

— Хотела бы напомнить вам ваши же слова. Об армии, о вложении средств… но, думаю, ответ у вас приготовлен заранее, верно?

— Ваш скептицизм совершенно неуместен, Тея. — От собеседника вновь повеяло холодом и угрозой. — Я могу многое… очень многое. Солдаты, золото — все это не составит проблемы.

- У вас нет проблемы с войском, Чародей, нет проблем с золотом, вы являетесь магом и вы обо всем позаботитесь, — Тея будто рассуждала сама с собой. — Возникает резонный вопрос. Какова ваша цель? И почему вам нужна именно я?

Герцогиня понимала, что играет с огнем. Что бы там ни говорил Чародей о своем нежелании портить отношения, но стоит ей попытаться все же позвать стражу — и все будет кончено в один миг. Для нее. Фигура в кресле напротив внушала животный, идущий откуда-то из глубины души страх — и только огромным трудом ей удавалось сдерживать его, прикрываясь маской спокойствия.

Похоже, гость ожидал эти вопросы, поскольку ответил сразу, не задумываясь.

— Я не хочу делать из этого секрета. Существует один артефакт, очень древний. Сейчас он принадлежит мне по праву, но о его местонахождении почти ничего не известно. В силу ряда причин, я не могу искать его открыто. Если… когда вы станете императрицей, вы разыщете его для меня… или поможете мне его найти, что, в общем, одно и то же,это будет вашей платой в нашем договоре.

— Что это за артефакт?

— Это магический предмет, сохранившийся… еще с доэльфийских времен. Вам, поскольку вы не несете в себе Дара, он повиноваться не будет. Да, впрочем, он не будет повиноваться никому из ныне живущих магов. Мне же он необходим. С его помощью я… Скажем так, если у меня будет этот артефакт, я смогу выполнить любые ваши желания, Тея. Любые. Рассматривайте это как дополнение к договору. Любые желания и в любом количестве. Без всяких ограничений.

От внимания Теи не ускользнуло, что, говоря о времени возникновения этого пресловутого артефакта, Чародей сделал крохотную заминку. Значит, ее собеседник лжет. Вернее, если и говорит правду, то лишь ее часть. Слова о «любых желаниях» вообще нет смысла принимать всерьез, поскольку есть вещи невозможные в принципе.

— Вы не ответили на второй вопрос, Чародей. Почему я?

— Пусть не оскорбят вас, Тея, мои слова, но мне, по большому счету, все равно, с кем заключить подобный до говор.

— То есть вы хотите сказать, что если я откажусь…

— Я не буду убивать вас, если вы подумали об этом. И не потому, что я милосерден — просто это будет хорошим наказанием за… несговорчивость. Я найду другого партнера, а вы разделите участь потерпевших поражение.

— Вы не слишком самонадеянны? В конце концов, разбить дружину какого-нибудь барона или графа — это совсем не то, что сломить имперскую гвардию. Да и гвардия будет не одинока, почувствовав угрозу, император соберет под свои стяги всех вассалов…

Герцогиня вдруг поймала себя на мысли, что уже обсуждает с Чародеем детали предстоящей операции. Тея и сама не знала, откуда у нее такая уверенность, но она чувствовала, что примет это предложение. Не сможет не принять…

— К чему эти возражения? — Казалось, гостю с легко стью удается читать ее мысли. — Ваш скепсис не может меня уязвить, он вредит только вам. Мне известны пределы моих возможностей… и то, что я предлагаю, вполне в эти пределы укладывается. Впрочем, чтобы рассеять ваши сомнения, я изложу вам кое-что из моих, нет, скорее наших совместных планов. На ближайшее будущее.

Трубы герольдов вырвали герцогиню из воспоминаний. Она поежилась, хотя весеннее солнце припекало. Магистр убедил ее тогда в своей правоте. Как и наглядно продемонстрировал причину, по которой не мог, как он выразился, самостоятельно заниматься поисками своего артефакта. Ее передернуло… да, первое впечатление оказалось верным. Ее собеседник не был человеком — то есть, видимо, когда-то был им, но в данный момент он представлял собой нечто, не поддающееся описанию.

Теперь она часто называла его Советником — этот статус был дарован ему по приказу герцогини на следующий же день после памятной встречи. Он обитал в отведенных ему покоях Блед-холла, редко покидая их. Только она имела право переступать порог его апартаментов. Стража у дверей Советника предназначалась в основном для того, чтобы кто-нибудь по глупости не сунулся к нему с вопросом вроде: а не желает ли милорд Советник чего.Один из слуг, видимо, рассчитывал на мелкую монетку, но, к сожалению, юноше не хватило ума предложить свои услуги сквозь закрытую дверь… Его труп со сломанной шеей и застывшим выражением непередаваемого ужаса на лице был найден во дворе замка. И, что интересно, там, куда никак не мог попасть, скажем, будучи выброшенным из окна покоев Магистра. Поначалу никто и не связал покойника с новым Советником герцогини, но тот сам сообщил о происшедшем Тее, заметив, что следующего нахала, который сунется в его покои без зова, ждет нечто похуже сломанной шеи. К тому времени Тея уже знала, что имеется в виду.

Отзвучали трубы, старший герольд объявил бойцов и начал перечислять всем желающим его слушать, сколько и каких побед имеют гладиаторы, каким оружием они предпочитают сражаться и какое выбрали на этот раз. Все это было не слишком интересно, но того требовал определенный ритуал, к тому же продлевающий праздник — не раз случалось так, что поединок протекал буквально несколько мгновений. Такая молниеносность, конечно, ничуть не доставляла радости зрителям, рассчитывающим на красочное, эффектное зрелище.

Ая и Эя вышли на арену в легких кольчугах, скорее декоративных, чем боевых. Тем более что одеты они были на голое тело, прекрасно подчеркивая формы, но слишком ненадежно защищая от ударов. Одна из девушек сверкала золотом, у второй и кольчуга, и поножи с наручнями были выкрашены в небесно-голубой цвет. Обе были без шлемов, жгуче-черные волосы, заплетенные в сотни тоненьких косичек, развевались по ветру. Они сражались длинными, хищно изогнутыми мечами, слишком тонкими на первый непрофессиональный взгляд. Но опытный боец сразу определил бы, что именно такое оружие более всего подходит юным воительницам — силы женских рук не хватит на отражение ударов тяжелого оружия, а вот умелое обращение с легким и гибким клинком, главное достоинство которого — быстрота, может оказаться для противника фатальным.

Их противник, Удав, сегодня с ног до головы облачился в сталь. Тяжелый кованый панцирь, пластины которого прикрывали все более или менее уязвимые места, стеснял движения, но давал бойцу практически непробиваемую защиту. Глухой шлем с узкой прорезью, забранной стальной сеткой, порядком осложнял обзор. Из оружия, против обыкновения, Удав избрал тяжелый кистень, вызвав неодобрительный свист на трибунах. Кистень, столь грозный в бою, традиционно считался оружием смердов и всяких там гномов — благородные господа всем этим штучкам предпочитали честный меч. Но у Удава, видимо, были на этот счет свои взгляды. Именно с помощью этого шипастого железного шара, соединенного цепью с прочной рукояткой, легко дробящего кости, превращающего жертву в груду мяса, Удав рассчитывал исполнить свое знаменитое победное удушение…

Бойцы замерли друг против друга. Герцогиня отрешенно отметила про себя, что девочки выбрали удачное для себя начало — солнце светило им в спину. Впрочем, это мало мешало их противнику — сейчас был полдень, и его шлем давал достаточно тени, чтобы глаза не слепили предательские лучи.

Гонг!

Ая и Эя двигались с кошачьей грацией, обходя Удава с боков. Сейчас он будет вынужден повернуться к одной из них лицом, тем самым подставив другой спину. Пожалуй, он слишком понадеялся на прочность своих лат — истинный мастер меча вышел бы на этот бой в чем-нибудь, не стесняющем движений.

Громоздкая фигура, сверкающая полированной сталью, качнулась вперед, одновременно раскручивая кистень. Рванулась вперед рука Эи, отблеск лучей солнца на чем-то маленьком, метнувшемся из ее пальцев навстречу против и метательная звезда со звоном отлетела от шлема Удава. Бросок был точен, Эя попала прямо в смотровую прорезь, и только закрывающая щель сетка спасла великана от мгновенной смерти.

Одновременно Ая в прыжке нанесла удар мечом, целя в какую-то щель лат. Но меч лишь высек искры из доспехов, а сама Золотая Змея чуть было не получила удар кистенем, лишь в последнее мгновение увернувшись от утыканного острыми шипами тяжелого шара.

Удав владел своим оружием виртуозно, и если бы мог добавить к своему мастерству быстроты передвижения, то сумел бы, пожалуй, без труда справиться с легковооруженными девушками. Хотя, возможно, оказавшись без тяжелых лат, тут же пал бы от острых метательных звезд Голубой Змеи.

Эя продолжала обстреливать великана своими крошечными снарядами. Пока это не приносило ощутимых результатов, но девушка явно не расстраивалась, не бросая попытки обнаружить слабые звенья в броне. Ая тоже не стояла на месте — она безостановочно кружила вокруг Удава, заставляя его постоянно двигаться, подставляя ее сестре то бок, то спину. Рано или поздно накопившаяся усталость должна сделать его движения не столь точными.

Трибуны ревели от восторга. Подобного зрелища здесь давно не видели — и толпу не огорчало даже то, что кровь пока что не пролилась. В конце концов это произойдет — когда кто-нибудь из бойцов сделает ошибку.

Первой ошибку допустила Ая. Лишь чуть-чуть зацепил ее шар кистеня, самым краешком, но удар, хоть и скользящий, отбросил девушку назад, разорвав золоченую кольчугу на бедре. Нога мгновенно окрасилась кровью.

Часть зрителей на трибунах завопила что-то в поддержку Удава, другие же вовсю поддерживали сестер. Не обошлось без мелких драк, в основном на скамьях, предназначенных для простонародья, но гвардейцы мигом успокоили слишком шумных, не давая стычкам перерасти во всеобщую свалку.

Золотая Змея хромала все сильнее и сильнее, пятная кровью песок арены. Удав, увидев в этом шанс быстро вырвать победу, упрямо преследовал ее, не обращая внимания на наскоки Эй, которая, наконец, прекратила бессмысленный обстрел латника звездочками и взялась за меч. Но доспехи по-прежнему оставались неуязвимыми для легкого клинка, а тем временем девушка в золотой кольчуге слабела все больше и больше.

В какой-то момент раненая нога подвела ее, и тяжелый шар врезался не успевшей уклониться Ае прямо в живот. Даже будь на ней кованая кираса, кистень без труда проломил бы железо, а тонкая кольчуга, столь вызывающе обтекающая красивое тело, ничуть не смягчила удара. Грациозная фигурка, сломавшись, отлетела на несколько шагов, упала и осталась лежать неподвижно. Она была еще жива, когда Удав, тяжело опустившись рядом с ней на одно колено, сомкнул руки в стальных перчатках на ее тонкой нежной шее. Он чуть склонил голову, чтобы увидеть через узкую прорезь уже покрывающиеся пленкой смерти глаза жертвы.

В этот момент Эя прыгнула ему на спину. Ее меч упал в песок, запятнанный кровью сестры, теперь в руке девушки сверкал тонкий кинжал, скорее даже не кинжал, а остро заточенная спица, без сопротивления проходящая сквозь не слишком мелкого плетения кольчугу. Она ударила раз, другой…

Видать, где-то разошлись пластины панциря, образовав тонкую щель. Длинная спица легко вошла в сочленение, пробила кожаную куртку, надетую под латы, пронзила плоть и остановилась, лишь дойдя до сердца.

Удав даже не упал — не позволили доспехи. Он так и умер, стоя на коленях… смерть, страшная для воина, но вполне обычная для раба.

Герольды уже торжественно объявляли имя победительницы, признавая за ней освященное традициями право на свободу — пятая победа Эй наконец-то принесла ей то, ради чего немало рабов по доброй воле соглашались взять в руки клинки. Но вряд ли девушка слышала это — она баюкала на коленях мертвую сестру, и слезы стекали по голубому плетению кольчуги. Ее ладонь скользнула по глядяшим в безоблачное небо глазам Аи, в последний раз закрывая веки…

А потом она встала. Медленно обвела взглядом почему-то притихшие вдруг трибуны, что-то выкрикнула на непонятном языке, а затем стремительным движением вонзила свой кинжал себе в грудь. И рухнула на намокший от крови песок рядом с сестрой.

Потом, спустя несколько дней, Тея все же выяснила, что именно выкрикнула чернокожая девушка, перед тем как глупо и бессмысленно умереть. «Это вы убили ее. Ненавижу». К чему это было сказано, ведь она знала, на что шла? Герцогиня лишь пожала плечами, почему-то подумав при этом, что еще несколько месяцев назад такое событие вряд ли оставило бы ее равнодушной. Теперь же она отнеслась к поступку девушки с легким непониманием, не более того.

А тем временем план, предложенный Магистром, постепенно претворялся в жизнь. В этом плане нашлось место многим и многим. В том числе и двум чернокожим сестрам.

(обратно)

Глава 3 Ильтар. Вудсвиль

Белый, как снег, конь уносил Ильтара все дальше и дальше от Вечного леса. Поручение Владычицы повергло его в некоторое замешательство — случаи, когда эльфы обращались к людям за помощью, можно было пересчитать по пальцам. И каждый из этих случаев был связан с какой-либо серьезной бедой, обрушившейся на Древний народ. Сейчас же бедой, вообще говоря, и не пахло — только смутные сны провидицы…

Конечно, Ильтар был наслышан об Эльде и ее Даре. Хотя в последнюю сотню лет он появлялся в Вечном лесу лишь изредка, но это не означало, что он что-то забыл.

Конечно, Эльде принесла в жертву своему Главному Сну многое, в том числе и право вовремя уйти в Путь, но какова вероятность того, что увиденное ею и есть тот самый сон, ради которого она жила все эти годы. Разумеется, он верил Владычице — не мог не верить, но вот что касается Эльде…

И где теперь искать этого Сейшела? Немало слухов ходило о нем среди наемников, но легче найти иголку в стоге сена, чем вольного искателя приключений на бескрайних просторах Империи. Есть, конечно, способы, но многие из них закрыты для эльфов, которых люди не слишком любят.

В первую очередь Ильтар решил направиться в Вудсвилль. Там чаще всего околачивались наемники в поисках выгодного контракта. Каждый, кто по тем или иным причинам хотел купить себе несколько добрых мечей, разуме ется вместе с их владельцами, направлялся туда — и, как правило, находил то, что ему нужно. Впрочем, эльф не особо рассчитывал, что ему удастся найти Сейшела там Черный Барс, по слухам, никогда не гонялся за высокооплачиваемыми заказами, предпочитая выбирать себе дело из каких-то собственных побуждений.

И все же именно там можно было разжиться свежими слухами. Сейшел, довольно известная личность среди умельцев махать мечами за твердую плату, наверняка оставил за собой хоть какой-нибудь след. И этот след Ильтар намеревался обнаружить. Тем более что иного выхода у него не было — приказ Светлой Королевы священен… независимо от того, что сам он думал по этому поводу.

Размышления о предстоящих поисках ничуть не мешали эльфу одновременно внимательно оглядывать окрестности. Места здесь были неспокойные, банды разбойников, облюбовавших тракты Империи, всегда готовы освободить путника от излишних пожитков. Тем более если путник одинок. Торговые караваны передвигались обычно под усиленной охраной, способной отпугнуть бандитов, но ждать, когда здесь пройдет очередной обоз, Ильтару было не с руки. К тому же он был уверен, что от небольшой шайки сможет отбиться, а от большой — уйти. Его конь, выращенный под сенью Вечного леса, был невероятно быстр и не раз уже спасал хозяина от опасности.

Как и большинство наемников, Ильтар не видел позора в отступлении и бегстве. Геройски погибнуть, не сделав ни шагу назад — это честь для гвардейца, стоящего плечом к плечу с товарищем перед наступающими колоннами врага. Когда ему случалось оказаться в подобной ситуации, он также стоял насмерть… но наемники обычно предпочитали сохранить свою жизнь, чтобы через некоторое время вернуться и закончить начатое. Если, конечно, иное не было предусмотрено контрактом — с соответствующей платой. Целью отряда, чьи услуги оплачивались звонкой монетой, как правило, было сделать дело. А уж какими путями — об этом наемники заботились сами.

Считается, что застать эльфа врасплох в лесу так же невозможно, как и гнома в пещере. И это в полной мере соответствовало действительности, вот почему, каким бы неприязненным ни было отношение людей к эльфам, в отряде наемников они всегда были желанными членами.

Дорога, петляя, уходила в лес, и густой подлесок полностью скрывал то, что делается за следующим поворотом. Как и любой эльф, Ильтар не любил дорог, хотя и признавал, что для верхового и тем более для колесной повозки продираться через кусты — не лучшая идея. И все же дороги воспринимались эльфами как рана, нанесенная лесу. Чуть меньшая, чем выжженные огнем проплешины, но рана. В Вечном лесу он чувствовал себя свободным, мог идти куда хотел… здесь же дорога заставляла его двигаться в строго определенном направлении, и кто знает, что ждало его за очередным изгибом наезженной колеи.

Опасность он почувствовал загодя — тем самым шестым чувством, которое было свойственно эльфам от рождения. В лесу витало нечто чуждое ему. Нечто враждебное. Мгновение поразмыслив, он сдернул с плеча лук и тронул застежку колчана. Количество поджидавших его противников он, конечно, определить не мог, но в том, что их не так уж много, был совершенно уверен. Лес повел себя по-другому, если бы под его сенью укрылся большой отряд.

Засада была организована неплохо: в отличие от большинства бандитов, любивших побряцать сталью и поглумиться над попавшим в силки путником, эти напали молча, сразу и со всех сторон. Возможно, вид эльфийских доспехов дал им понять, что с этим всадником шутки плохи… но цена этих самых доспехов не позволила им пропустить эльфа, не сделав попытки остановить его.

Их было чуть более десятка. Вооруженные чем попало, грязные, заросшие мужики ломанулись из кустов чуть не под копыта Вихря. Этого делать не следовало — боевой жеребец прекрасно знал, как следует поступать в подобной ситуации, и первый из нападающих полетел в кювет с проломленным черепом.

Лук в руках эльфа — оружие грозное. Немало есть среди лесного народа таких, кто не умеет владеть мечом, не уверенно орудует копьем или секирой, но первый свой лук эльф берет в руки уже тогда, когда детских силенок хватает, чтобы натянуть слабенькую тетиву. И не расстается с ним до ухода в Путь. Но есть стрелки, достигшие особого совершенства. Хотя Ильтар и не считал себя мастером, но его умение, отточенное за годы участия в различных войнах и стычках, выделяло его среди соплеменников.

Он успел выпустить три стрелы, несмотря на то, что нападающие были совсем рядом. Выпустить с той скоростью и меткостью, которые недоступны простым смертным. Четвертую стрелу, перед тем как всадить ее в горло бородатому коренастому мужику с тяжелым цепом в руках, он воткнул в глаз другому бандиту, оказавшемуся на свою беду слишком близко.

Глухой шлепок, жалобное ржание Вихря — тяжелый арбалетный болт погрузился в плоть жеребца почти на всю длину. Конь начал валиться на бок, и Ильтару пришлось спрыгнуть на землю. В руках у него уже сверкал тонкий длинный меч.

Тот, кто считает, что прирожденные лучники эльфы плохо обращаются с холодным оружием, может однажды обнаружить, что весьма в этом заблуждается. И эта ошибка может стать роковой. Поскольку природная гибкость и быстрота эльфов дает им в рукопашном бою не меньше преимуществ, чем стальные мышцы. Противникам Ильтара в ближайшем будущем предстояло раз и навсегда разобраться в этом вопросе, но вот рассказать об этом открытии кому бы то ни было им было уже не суждено.

Ильтар убивал без малейших угрызений совести. Он вполне был способен проявить и жалость, и сострадание, и великодушие — но не в этом случае. Если бы только эти твари не подстрелили Вихря, тогда, возможно… Но они это сделали и теперь заплатят. Его меч с быстротой молнии метался среди скопища топоров, ржавых клинков и самодельных копий, легко перерубая древки, смахивая при этом пальцы незадачливых грабителей, пронзая толстые кожаные куртки и отправляя их владельцев туда, где им самое место — в ледяные катакомбы Чара.

Все закончилось очень быстро, и Ильтар оперся на меч, чтобы перевести дух. Вокруг не осталось никого, кто мог бы стоять на ногах. Двое из нападавших были еще живы, но если бы они заглянули в глаза эльфа, то, к своему ужасу, догадались бы, что получили лишь очень краткую отсрочку.

Покончив с бандитами, он подошел к своему коню. Вихрь был жив, хотя рана оказалась тяжелой. По счастью, арбалетный болт был не из тех, что оставляют зазубренный наконечник в ране — скорее, просто охотничье оружие, грубое, но достаточно смертоносное. Эльф аккуратно извлек болт, наложив перед этим на коня заклятие сна.

— Ну, дружок, считай, что тебе повезло, — пробормотал вслух Ильтар, доставая из переметной сумы какие-то скляночки с остро пахнущими мазями. — Потерпи, Вихрь, потерпи… я знаю, тебе сейчас не очень больно, тебе кажется, что все это сон. Но ты все равно потерпи. Глядишь, через недельку будешь здоров.

Он промыл рану, затем смазал ее края мазью и, отложив склянки в сторону, принялся нараспев читать заклинание. Его пальцы, прижатые к мелко вздрагивающему телу коня, начали светиться, свечение плавно перетекало на шкуру коня, обволакивая края раны. Когда он отнял руки, на месте раны уже бугрился вполне заживший шрам. Впрочем, о том, чтобы сесть на раненое животное верхом, пока не могло быть и речи.

Илътар обошел трупы, собирая стрелы. Не то чтобы они ему были необходимы, хотя стрелы были отменные — мало какой мастер из людей смог бы изготовить не хуже. Дело было в другом: наткнувшись на это побоище, люди опять начнут визжать о злобных эльфах, пострелявших мирных мужиков. А то, что у этих мирных мужиков руки по локоть в крови, о том никто и не вспомнит. Поскольку бандиты эти, хоть и дерьмо, но своё, а эльфы вообще нелюди, каковых надо бить и бить. Особенно если повод есть. Вот давать повод Ильтар никому и не хотел. А не будет в трупах эльфийских стрел — поди докажи, кто положил здесь эту вольницу.

Очистив пучками травы стрелы от крови и убедившись, что они еще послужат, он принялся, морща нос от кислого запаха пота, исходившего от убитых, стаскивать трупы в кусты, подальше от дороги. Оружие он побросал туда же — не стоит тому, кто обнаружит эти тела, думать, что перед ним невинно убиенные мирные селяне.

Что ж, теперь можно будить Вихря и потихоньку двигаться дальше. Как это ни печально, на своих двоих.

Когда обоз миновал ворота города, Ильтар спрыгнул с повозки и направился к хозяину, на ходу доставая из кармана кошель с серебром.

— А вот и наш эльф, — непонятно почему заржал толстый торговец, уперев руки в бока. Тяжелая кольчуга, выглядевшая на толстяке несколько неуместно, была плохо подогнана к его тучному телу и звякала при каждом движении. — Не иначе как собрался нас покинуть?

— Собрался, Люс, собрался. Сколько я тебе за проезд должен?

— За проезд? — снова расхохотался торговец. — За проезд я беру пять медяков, если со смерда, две серебряных, если с ремесленника или солдата, золотой, если с благородного. А ты, эльф, к кому себя относишь? Да ладно, что ты мнешься… я с тебя, эльф, денег не возьму. Ты в моем караване, почитай, щитом был. В том смысле, что никакой бандит, увидевший в караване эльфа, под его стрелы не полезет.

Ильтар удивленно поднял бровь. Благотворительность среди торговцев была такой же редкостью, как и вежливость среди гномов.

— Тогда просто прими мою благодарность, Люс. И прощай…

— Постой, э-э… Ильтар, верно? Ты куда дальше ехать намерен? А то имей в виду, место на возу для тебя всегда найдется.

— Пока не знаю, Люс. У меня тут кое-какие дела.

— Ну ты, главное, помни. Мы уезжаем денька через три, пойдем на север. Ежели по пути будет — присоединяйся.

— Я подумаю, Люс. Ладно, до встречи.

— И ты бывай, Ильтар.

Эльф с изуродованным шрамом лицом ушел, ведя в поводу своего белоснежного жеребца, а Люс долго еще смотрел ему вслед. Что-то подсказывало ему, что встреча со странным эльфом у него не последняя.

Ильтар зашел в таверну «У Везунчика», сморщился от тяжелого запаха дешевого табака, паршивого пива и немытых тел. Стараясь не задевать сидевших за столами мужиков, он направился прямо к стойке, за которой восседал тучный хозяин.

Этого человека знал, пожалуй, каждый наемник в Империи. Когда-то Сид, прозванный Везунчиком за то, что выходил из сотен драк без малейшей царапины, был одним из самых известных искателей приключений. Но прошли годы, в один далеко не прекрасный день везение изменило Сиду — ядовитая стрела орка проткнула ему голень. Путь к спасению от яда был единственный — и ногу себе Сид оттяпал тут же затупившимся в бою мечом, воя от боли и проклиная все на свете. Но все же и тут ему повезло — он остался жив.

Повезло ему и в другом. Товарищи не бросили его, более того — дотащили до ближайшего городка и даже отдали положенную долю добычи. Доля оказалась весьма и весьма неплохой, ее хватило на то, чтобы открыть эту таверну, и теперь, уже который десяток лет, Сид сидел за стойкой, жирел… и собирал все сколько-нибудь значимые сплетни о наемниках. Все знали, если что кому надо — следует идти к Сиду. Он поможет.

— Привет, Везунчик! — Ильтар облокотился о стойку.

Сид неторопливо повернулся к гостю. Затем его жирное лицо расплылось в улыбке.

— О, Меченый. Давненько, давненько я тебя не видел. Рад, рад встрече…

— И я рад, Сид. Как дела идут?

— У меня всегда дела хорошо идут, — осклабился Сид. Потому как я добрый и щедрый. Вон недавно в таверне «Кровь дракона»…

— Это у Шервуда?

— У него, у него… Так вот, пришел там один, попросил пивка в долг. Жбанчик всего. А Шервуд его пинками… Нет, не душевный человек Шервуд, не душевный. Был.

— А что такое?

— Да жаждущий этот нашим оказался. В смысле, наемничал помаленьку, дружков имел немало. Так они Шервуду красного петуха и подпустили. Ну, огонь-то люди добрые погасили, а Шервуд в дыму задохнулся. — Сид некоторое время подумал и добавил: — А может, ему и по башке стукнули. Кто ж теперь разберет.

— А нашли того, кто петуха пускал?

— А кому он нужен? — мелко засмеялся Сид, и пласты жира затряслись под рубахой дорогого, тонкого полотна. — Ну найдут, а дальше что? У него небось в кармане вошь на аркане. Не зря ж пивко в долг клянчил. А Шервуд-младший, сынок, значит, и рад небось. Поелику папашку угробили, наследство, стало быть, его. Ладно, ты выпить хочешь?

— Если той кислятины, которой тут все пропахло, то нет, — улыбнулся эльф.

С Сидом они были давние друзья. То есть, по правде говоря, Ильтар как раз и был в том отряде, который великодушно приволок Сида в город, не прирезав ради лишней доли в добыче. Да и не прирезали его исключительно благодаря вмешательству Ильтара, о чем кабатчик не знал, но догадывался.

— Да брось, что я, вкусов твоих не знаю? — ухмыльнулся Сид, движением пальца подзывая к себе слугу. Тот появился как по волшебству.

«А ведь неплохо Сид их вышколил, — подумал Ильтар. — И плечики у этого разносчика будь здоров. И мозолька на ладошке явно не от ложки, явно. Такие мозоли у тех бывают, кто знает, с какого конца за меч браться надо. Ой, одним ли кабацким делом промышляет наш Везунчик…»

— Ты, сынок, давай-ка дуй в подвал. Там у стены бочка стоит, что я трогать запрещал. Так ты с бочки той кувшинчик нацеди да неси сюда. И быстро, одна нога здесь…

— О, помнится, водил я знакомство с этой бочкой, — уважительно протянул Ильтар. — Неужто цела еще?

— А что ей сделается? Цела, конечно. — Сид на мгно вение замялся. — Ты ж не думаешь, друг, что она у меня одна была.

— С ума сойти, — развел руками Ильтар. — Где ты достаешь зеленое вино, Везунчик? Я не знаю ни одного эльфа, который согласился бы его продать.

— У меня свои поставщики, Ильтар, — хитро сощурился Сид, краем глаза наблюдая, как на стойку перед ним плюхнулся солидный кувшин, из которого исходил божественный аромат. Тут же появилась пара изящных серебряных стаканчиков, видать, слуга расстарался, не дожидаясь приказа хозяина. — И тайна сия велика есть… Вот, друг, давай помянем былые времена и тех, кого нет сегодня за этим столом.

— Давай, — серьезно кивнул Ильтар.

Они мелкими глотками выпили по стаканчику в молчании, перебирая в памяти тех, чей путь уже завершился и кому уже никогда не суждено попробовать знаменитого зеленого эльфийского вина из заветной бочки Сида. Помолчали еще несколько минут, отдавая дань памяти погибшим.

Потом выпили еще по стаканчику за дружбу. Потом — за будущее. Потом — за успехи в торговом деле…

Это могло продолжаться довольно долго, поскольку Сида хмель почти не брал, а сам Ильтар мог «поплыть» от обычного вина, но никак не от родного, эльфийского напитка, казалось, доставленного сюда из самого Вечного леса. Древний рецепт, хранившийся как одно из самых ценных сокровищ, оставался неизвестен людям и по сей день, несмотря на то что немало было вельмож, готовых осыпать золотом того, кто сумеет открыть тайну божественного эльфийского вина. Хотя само вино, как видно, иногда все же покидало сень Вечного леса, чтобы плескаться в кубках тех, кто этого достоин. Себя Ильтар, безусловно, считал вполне достойным.

Ильтар с некоторым сожалением отставил слабо звякнувший стаканчик в сторону. Сид понял, что настала пора серьезного разговора. Правда, не удержался, чтобы не съязвить по этому поводу:

— Что, не мог просто так зайти проведать старика? То лько по делу, по делу… Эх вы, друзья… Ладно, давай вы валивай, что тебе надо. Чем смогу — помогу.

— Мне нужен Сейшел. Рон Сейшел, Черный Барс.

— Вон оно как… Всем, стало быть, нужен Рон Сейшел, — протянул Сид.

— Всем? — насторожился Ильтар. — Кому это — всем?

— Да не дергайся, не дергайся ты так. Никто тебе дорогу не перебегает, друг эльф, — усмехнулся Везунчик, — Просто после тех событий, ну, что пару лет назад произошли, многие хотят Сейшела в свою команду заполучить. Тебе-то он зачем понадобился, если не секрет?

— Секрет, — пожал плечами эльф. — Прости, друг, но все же секрет. Хотя могу сказать, что его меч хочет нанять сама… ну, ты понимаешь, о чем я говорю. И не делай таких круглых глаз, что тут особенного?

— Да ничего. — Сид безуспешно пытался сохранить спокойное выражение на лице. — Ничего тут особенного. Ну, подумаешь, Свет… ох, ну, в общем, Она хочет нанятьна емника… человека. Чему тут удивляться. Подумаешь, раз за тыщу лет… э-э… Ей понадобился человек. Ничего удивительного… ни-че-го…

— Ладно, брось. Он и впрямь мне нужен. Ты что-нибудь слышал?

— Да так… слухи разные, то здесь, то там. К вечеру буду знать больше. Ты это… погуляй пока, а приходи к ночи.

— Глядишь, что-нибудь для тебя и разузнаю. Только, — он замялся, подбирая подходящие слова, — только скажи мне правду, друг Ильтар, речь и впрямь о найме идет? А то, может, кто-то на Барса взъелся и крови его хочет? Ну-ну, прости, сам понимаешь, я обо всех вас, братьях, думать должен… Ладно, верю я тебе, верю. Давай, стало быть, вечерком подгребай.

День тянулся до отвращения долго, тем более что деться Ильтару было некуда. Перекусил, отметив про себя, что, несмотря на долгие годы, проведенные среди людей, так и не смог понять их потрясающего неумения готовить еду. Побродил по городку, встретил пару знакомых…

На улице было уже темно, когда эльф опять появился в дверях таверны Сида. Здесь жизнь только начиналась — днем искатели приключений, составлявшие основную массу посетителей Везунчика, занимались деловыми проблемами, вечером же наступала пора отдохновения. И сейчас дымное нутро таверны было под завязку набито шумной толпой, отдавшей должное и пиву, и вину, и нехитрым закускам.

Конечно, время от времени появлялись и такие, кому рассчитанная на потребу толпе стряпня поваров Везунчика приходилась не по нутру… но для них всегда находилась и отдельная комнатка, куда в обход общего зала проплывал нежный молочный поросенок, искусно запеченный и приправленный привезенными издалека пряностями, и другая снедь, достойная, пожалуй, и дворянского стола… и вино под стать закуске.

Но таких посетителей Везунчик не очень-то жаловал. Другое дело, когда толпа его приятелей, их товарищей и просто случайных гостей веселится в просторном зале таверны, стены которого увешаны оружием, изведавшим немало схваток в минувшие годы. Везунчик, как настоящий мужчина, любил оружие. Но страсть Сида распространялась не просто на хорошие клинки, нет, он старательно, год за годом искал образчики, побывавшие в руках известных бойцов. И пусть меч выщерблен, погнут или даже сломан, а щит изрублен — если им владел мастер, то они находили свое место на этих закопченных стенах. Где-то здесь висел и его, Ильтара, эльфийский клинок — вернее, то, что от него осталось после одной жаркой стычки. Люди часто ошибочно считают, что все, исходящее из рук эльфов, столь же прекрасно, как и сами Древние. Во многом это было правдой, но вот знатоками оружия эльфы никогда не были, и если изготавливаемые ими доспехи и были куда лучше тех, что выходили из-под молотов кузнецов-людей, да и луки не знали себе равных, но что касается мечей… Сам Ильтар с давних пор предпочитал работу гномов. Тем более что ему она была вполне по карману.

Сид все так же сидел за своей стойкой. Возле него околачивался очередной молодец, вроде того, что так шустро подавал вино. Высокий крепыш, такого можно было принять за вышибалу, каковых держат в каждой приличной таверне, но вышибала обычно один, ну двое… Здесь же все, начиная от «поваренка» и до «мальчика», который минутой раньше принял у Ильтара поводья жеребца и увел его в стойло, были как на подбор — рослые, широкоплечие, здоровые парни. У эльфа снова появилась мысль, что дружище Сил далеко не так прост, как хочет казаться. И пареньки эти… Интересно, тот шустрый наемник, которому не дали пива в долг… не из этой ли братии?

Ильтар направился прямо к стойке. При виде его Сид нахмурился и принялся задумчиво барабанить пальцами по темной, впитавшей в себя немало пролитого пива и вина, доске.

— Что-то случилось, Везунчик?

Сид помолчал, прежде чем ответить.

— Все это пахнет дерьмом, Ильтар, — протянул он. — Все это омерзительно пахнет, друг мой эльф. И мне это не нравится.

— Может, скажешь, в чем дело?

— Скажу… Знаешь, друг, я не верю в совпадения. Особенно в такие. Приходит тут ко мне эльф, понимаешь, спрашивает о Черном Барсе… И в этот же день Сейшел появляется в нашем городке. Заметь, Меченый, в этот же день, не раньше и не позже. А он сюда, почитай, год не заглядывал. Интересное дело получается, верно?

Ильтар опешил:

— Сейшел здесь? Не может…

— Не может этого быть, скажешь? Вот-вот, и я о чем. Я, брат, немало помахал мечом в свои годы, не столько, сколько ты, но все же достаточно. И я не верю в провидение, в судьбу, в пророчества и прочую дребедень. Не верю, Ильтар. А верю только в честный меч в надежных руках. Так что это… м-м… совпадение меня тревожит.

— И все же где я могу его найти?

— Да вот прямо здесь. Вон, столик в углу, отдельный сидит там твой Барс почитай уже с вечерней зари, хлещет пиво. Иди, вижу, неймется тебе… Мозги у него сейчас в порядке, пиво я ему хорошее подсунул, не чета этому.

Сид скосил взгляд в сторону толпы, которая была уже в том состоянии, что ей и ослиная моча сойдет за благородный напиток.

— Позволительно ли мне будет присоединиться к вам, сэр?

Рон оторвал взгляд от тяжелой глиняной кружки, уже наполовину опустевшей. Сколько их было сегодня, этих кружек? Уже и не вспомнить, много. И то сказать, эль у Везунчика Сида был отменный, хотя, по большому счету, раньше Рон за ним такого не замечал. Бывал он в Вудсвиле нечасто, в основном проездом, но эту таверну обычно не пропускал. И дело даже не в выпивке — просто здесь всегда можно было услышать свежие новости.

И все же в последнее время Рон избегал подобных сборищ. Может быть, потому, что тот их поход, так нелепо начавшийся смертью Драйгара и так же странно закончившийся, породил массу слухов. И каждый, кто слышал о том деле хоть что-либо, тут же начинал допытываться: а что, а где, а как? И, главное — а с кем? Кто же, помимо уважаемого Черного Барса, участвовал в знаменитом походе. Говорят, даже грифон? А еще говорят, дракон? А говорили, что драконы давно уж повымерли, ни одного не осталось…

Рон не любил рассказы о себе. И о своих спутниках тоже — только дурни хвалятся былыми победами. Да и потом, ему было больно вспоминать о той клятве, что когда-то дали четверо над остывающей огненной могилой некроманта, унесшего с собой наследие давно покинувшего этот мир бога. Клятва была дадена… ну, пусть и не совсем клятва, а так… Но остаться вместе им, видно, было не суждено. Хотя он и старался не упускать из виду ни Айрин, ни Брика, ни Тьюрина, но дороги их разошлись и, как он подозревал, окончательно. Особенно грустно было вспоминать об Айрин — девушка нравилась воину, пожалуй даже… нет, это нельзя было назвать любовью, скорее просто воинское братство. Или все же нет? Он сам не находил ответа.

Два года пролетели незаметно. Его меч не раз извлекался из ножен, когда за правое дело, а когда и просто за звонкое золото. Кое-какие из контрактов он вспоминал с отвращением, а кое-чем он мог бы и гордиться — если вообще хотел бы чем-то гордиться. Но сам он понимал, что и стычки эти, без смысла и выгоды, и пиво — все было нацелено на одно. Забыть. Забыть ту клятву, что должна была связать их общим делом. Клятву, которая позволила бы ему всегда находиться рядом с Айрин.

Сейшел взглянул на человека, подошедшего к его столику. Хотя нет, это был эльф. Редкий гость в этих краях. Взгляд Рона скользнул по кольчуге, усиленной стальными пластинами, по эфесу меча гномьей работы, на вид старинного, сделанного с особым тщанием, и, судя по всему, за немалую плату. Непростой это клинок, изготовленный гномами явно не для своих мозолистых рук — для эльфов… Рон поднял глаза выше.

Шрам на лице… да, он слышал об этом эльфе. Рон напряг память, пытаясь сообразить, как зовут незваного гостя, но, видимо, это столь явственно отразилось на его лице, что эльф не замедлил представиться:

— Меня зовут Ильтар.

Рон кивнул, приглашая эльфа присесть. Здоровенный слуга тут же опустил перед эльфом серебряный стакан с вином, другой такой же оказался перед Сейшелом. Судя по серебру и по той бережности, с которой слуга нес эти стаканчики, вино в них было непростое.

— Ильтар… да, я слышал о тебе. Не ты ли командовал сотней у герцога Риза лет эдак…

— Двадцать четыре года назад. Да, дело было жаркое. Чернолесье.

— Чернолесье… я был тогда слишком мал, но слухом земля полнится. Деревня, кишащая вампирами. Гвардия герцога полегла там почти вся. Если бы не Серый Паладин, вряд ли кто-то из вас вернулся бы оттуда живым.

— Он сражался с нами плечом к плечу. Впрочем, эта история давно уж обросла легендами, верно?

— Истинные дела часто обрастают легендами, — буркнул Рон. — Прости, Ильтар, но ты решил нарушить мое уединение и угостить этим замечательным вином не для того, чтобы поговорить о делах минувших, не так ли?

— Конечно, — усмехнулся эльф, отпивая глоток зеленого вина, — хотя сэр Сейшел наверняка согласится, что_дела нынешние часто вырастают из тех семян, что были посажены в прошлом.

— Я предпочитаю, когда меня,называют Роном, — заметил наемник. — Так какое дело ко мне может быть у светлого эльфа Ильтара? Или ты собираешься до утра ходить вокруг да около?

— У меня действительно дело к тебе, Рон. И дело это непростое. Но прежде чем я начну, мне необходимо попросить тебя рассказать о том… Ты понимаешь, о чем я? О твоем походе двухлетней давности. Поверь, это очень важно, иначе бы я не просил.

— Эльф просит человека… куда катится мир? — вздохнул Сейшел. — Знаешь, Ильтар, я не хотел бы переживать те события вместе с посторонним. Но я тебе верю, нечасто эльфы обращаются к людям с просьбами, поэтому я расскажу.

Он закрыл глаза. Не для того, чтобы лучше вспоминалось, — он и так не смог забыть ничего из событий тех дней. Даже когда вливал в себя кружку за кружкой дрянное пиво в очередной таверне. Или даже не дрянное, как, к примеру, здесь. Просто если закрыть глаза, то можно не видеть собеседника, можно не замечать недоверия или насмешки в его глазах. Может быть, еще и поэтому он не любил рассказывать о том походе — слишком много недоверия вызывал рассказ.

Пустячный контракт на голову некроманта, якобы беспокоящего кладбища в окрестностях Кадруса. Нелепая гибель Лорда Драйгара вместе с тремя спутниками, погребенного под снежной лавиной, спущенной на их отряд снежным троллем. Бой с самим троллем, чуть не закончившийся плачевно… если бы не магия Айрин. Девушка, случайно открывшая вход в древний тоннель гномов, ее поиски… Встреча с Гранитом — Золотым драконом, последним из повелителей времени. Легенда о магической Чаше создателя этого мира Торна, хранившейся где-то в тайном месте, куда стремился тот самый некромант. Приезд в Кадрус. Безуспешный поиск союзников. Грифон, снизошедший до роли стороннего наблюдателя. Погоня за некромантом, собравшим к тому времени армию зомби. Полет на спине дракона… и трагическая гибель Гранита, столкнувшегося в последней своей схватке со злобным порождением черной магии — оживленным скелетом Вихря, великого дракона, погибшего многие сотни лет назад. Битва с нагами, непонятно почему вставшими на защиту некроманта, битва, в которой пал грифон, так и не смогший безучастно смотреть на бой с высоты своего полета. Гибель Айрин. Гибель самого Рона. Чудесное воскрешение, последний дар Золотого дракона…

Рон открыл глаза и взглянул на эльфа, ожидая увидеть на его лице насмешку. Ну еще бы, очередная сказка про драконов. Но Ильтар был настолько серьезен, что по телу Рона прошел холодок. Нет, россказни о былых победах не слушают с такой миной. Видать, и впрямь в мире что-то произошло.

Некоторое время они оба молчали.

— Значит, вы убили некроманта? — тихо спросил эльф.

Рон лишь пожал плечами:

— Убили или не убили… не знаю я, Ильтар. Он утонул в расплавленной скале, ты считаешь, этого мало для смерти?

— Говорят, — задумчиво сказал Ильтар, — что Торн, со здавая наш мир, поначалу пустил в ход магию огня. И лишь потом в дело пошло все остальное: воздух, вода, земля… и наша, эльфийская, магия природы — в самом конце. Именно первородный огонь управлялся Чашей, об этом гласят наши древние легенды, да только мы считали, что Чаша давно покинула этот мир. А оно вон как получилось… многое теперь становится понятным.

— Ты о чем?

— Видишь ли, если твой некромант сумел хоть немного подчинить себе Чашу Торна, то… боюсь, огонь не уничтожит его. Я знаю далеко не все легенды, что хранят верховные Маги Вечного леса, но и тех, что знаю, достаточно… Позволь, теперь я расскажу тебе одну историю. Точнее, один сон… сон эльфийской провидицы Эльде. А после, если ты не против, мы вместе подумаем о том, что этот сон может означать.

Рон выслушал рассказ эльфа молча. Встретив вопросительный взгляд Ильтара, он лишь покачал головой:

— Я не знаю, что и сказать. Не слишком ли много веры вы придаете снам?

— Веры? А разве здесь вообще идет речь о вере? Эльде видела сон, полный намеков и иносказаний. Теперь, после твоего рассказа, мне становится более понятным, на что указывают эти намеки. Хотя я могу и заблуждаться… к тому же всегда остается вероятность, что это был просто сон. Но согласись, совпадений немало.

— С этим я, пожалуй, не спорю, — кивнул Сейшел. — В смысле, что совпадений немало. Но ведь то, как ты их понимаешь, тоже имеет значение, верно? Вполне может статься, что речь вообще не обо мне — а ведь все твои выводы, Ильтар, основаны лишь на том, что под Черным Барсом ваша провидица имела в виду меня. А если нет?

— И все же Светлая Королева Этуаль поручила мне найти тебя… и передать просьбу снова собрать тех, кто был тогда рядом с тобой. Возможно, мы ошибаемся, возможно, все это лишь сон. Но королева не может позволить себе сидеть сложа руки, если допустить, что на наш мир надвигается тьма.

— Громкие слова, Ильтар. Тьма… что может мой меч против тьмы, скажи? Даже и тогда, вспомни мой рассказ, мы едва не погибли. Вернее, уже погибли… но чудом вернулись к жизни. А противостоял нам всего лишь маг, утративший к тому времени свою армию. А теперь ты говоришь, что он сумел все-таки овладеть силой Чаши и снова появился под нашим небом. Подожди, не перебивай меня, я знаю, что все это — предположения. Но если принять их за истину — что смогу я, простой воин, против Великой Тьмы?

— Кто знает пути судьбы, Рон? Их знали драконы времени, но теперь их нет. И, может быть, то, что ты встретил на своем пути последнего из них, тоже знак?

— Знак чего?

— Откуда ж я знаю? Но ничто в этом мире не происходит просто так. Даже то, что мы встретились здесь, даже такая малость не может не заставить задуматься. Почему ты приехал в Вудсвиль? Была причина?

— Да какая там причина, — хмыкнул Рон. — Дорога и дорога, ничем не хуже и не лучше другой. Свернул сюда на денек, а мог бы и…

— Мог бы, согласен. Скажи, воин, сколько нужно времени, чтобы один человек нашел другого на просторах Империи. Немало, верно? А я ведь, заметь, из Вечного леса поехал сразу сюда. И в дороге напоролся на бандитов, которые ранили моего коня. Из-за этого попал в Вудсвиль только сегодня. А если бы приехал на два дня раньше, то меня уж давно здесь не было бы. Это судьба, воин. Не стоит спорить с судьбой.

— Не стоит, — серьезно кивнул Рон. — Не могу сказать, что ты меня убедил, эльф. Не сказать, что верю в пророческие сны этой вашей Эльде. Но не пристало воину от казывать в помощи женщине, тем более если женщина эта — Светлая Королева эльфов. Поэтому с утра я отправляюсь на поиски моих друзей. Если хочешь, мы можем поехать вместе.

Эльф чуть заметно улыбнулся и наклонил голову в знак согласия.

(обратно)

Глава 4 Магистр Берг. Блед-холл

Фигура в длинном черном плаще, укрытая капюшоном так, что даже свет факела не мог высветить ни единой черточки лица, стояла возле окна и наблюдала за ночной жизнью города, раскинувшегося у подножия замка Блед-холл. Впрочем, в последнее время ночная жизнь здесь поутихла. В воздухе витали грозные предзнаменования, и даже смерды это чувствовали, стараясь после захода солнца не высовывать носа из своих домов. Только несколько запоздалых гуляк торопились побыстрее вернуться к семьям, да многочисленные теперь патрули, позвякивая сталью доспехов, обходили ее владения, освещая себе дорогу факелами.

В глубине комнаты, в углу, скрываясь в тени тяжелых бархатных драпировок, сидел на корточках странный человек. Если, конечно, это существо можно было назвать человеком. Сам к себе он относился по-разному, иногда предпочитал причислять к людям, иногда нет — в зависимости от того, что было выгоднее в тот или иной момент. Сейчас он однозначно причислял себя к категории слуг и по-собачьипреданными глазами смотрел на своего господина. В полумраке было видно, что глаза эти отсвечивают красным.

Господин не баловал слугу вниманием, он вообще предпочитал тишину и редко разговаривал с ним. Вот и сейчас в комнате повисла тяжелая, гнетущая тишина. Тарсис не любил тишину, несмотря на то что многие годы, да что там, сотни лет его первейшими союзниками были тишина и тьма. Он принимал их помощь, но не любил и боялся их, возможно потому, что когда-то, в те давно ушедшие годы, когда он был просто человеком, именно они, тишина и тьма, положили конец бесхитростному существованию бедного крестьянина Тара. Тар умер. Но Тарсис, рожденный в ту ночь, не смог забыть пережитого ужаса. И сейчас, когда тишину нарушили тяжелые шаги господина, Тарсис чуть вздрогнул и расслабился. Тишина ушла. Это было хорошо.

Берг задумчиво прохаживался по одному из просторных залов, отведенных ему под апартаменты. Тея не поскупилась, предоставив Бергу лучшие комнаты, после своих, конечно. Он не стал говорить ей, что теперь, после перерождения, ему было все равно — пуховая перина или гладкий камень, теплая комната или пронизывающий ледяной ветер.

Сейчас его не интересовали ни еда, ни вино, ни женщины… где-то в глубине души, в той ее части, что не была выжжена дотла огнем, вызванным этой проклятой девчонкой, он немного жалел о том, что перерождение произошло слишком рано. Есть все же какая-то прелесть в простых человеческих удовольствиях, которых он нынче был лишен.

Магистр извлек из-под плаща правую руку и в который раз принялся разглядывать перчатку, обтягивающую кисть. Он всегда любил черную кожу, и теперь перчатка, изготовленная по его заказу, напоминала ему о тех днях, когда он еще мог получать удовольствие от красивых вещей. Затем на свет была извлечена вторая рука…

Тогда, два года назад, огненная яма, разверзшаяся под его ногами, поглотила все: мечты о могуществе, планы… и само его тело. Кто знает, что произошло бы, если бы Чаша, к которой он так стремился, соскользнув в раскаленную лаву, не упала бы ему прямо в обугливающуюся ладонь. Нить, связующая с древним артефактом, не дала ему умереть, сохранила его для мести. Но сама Чаша, призванная повелевать первородным огнем, не выдержала жара пламени, потекла, как растаявший воск. И все же древний предмет, неизвестно какими путями попавший в этот мир, устоял. Теперь бесформенный слиток золотистого цвета слепил его пальцы, превратив их в одно целое с тем, что когда-то было источником великой силы давно ушедшего бога.

А Сила, в отличие от формы, никуда не делась. Она осталась здесь, в его руке, навсегда. Если бы он мог усмехнуться такому повороту судьбы! То, к чему он так стремился, теперь с ним навеки. Сила первородного огня, вобравшего в себя все остальные энергии, Сила, в которой кроется ничтожное «могущество» магов этого мира, была теперь в его власти.

И вместе с тем пришло осознание горькой истины. Теперь он мог многое… и ничего. Только дикое, неконтролируемое извержение мощи, хранящейся в Чаше, было ему подвластно, да еще те знания, какими владел он раньше, когда был человеком. А Магистру хотелось большего.

Сейчас, когда проклятая девчонка лишила его плотских желаний, у Берга осталась одна страсть — месть. Месть не столько ей, возомнившей себя знатоком древнего колдовства, с ней он рассчитался сполна, месть всем этим людишкам, гномам, эльфам — всем тем, кто так или иначе встал тогда на его пути. А уж потом, когда эта месть свершится, можно будет подумать и о наведении порядка в этом мире.

Магистр должен вернуть себе живое тело. Но сделать это было непросто…

Древние летописи одна за другой проплывали перед его мысленным взором, но в них он не находил того, что открылось ему в огненном аду, когда неведомый металл, пузырясь, стекал по его левой руке.

Чаша… Ее первородная, не поддающаяся контролю энергия нуждалась в другой силе, организующей и направляющей. Говорят, самому Торну было непросто сладить с этим артефактом, творцом которого он не являлся, но, будучи всего лишь одним из владельцев в длинной цепи, Великий Торн сумел обуздать мощь Чаши, использовав Трон. Только сочетание Трона и Чаши позволяло в полной мере управлять магической силой этого мира, лишь жалкие крохи которой доставались обычным магам, правда, считающим себя великими.

Чем был на самом деле этот Трон, не знал никто — ни писанные эльфийскими рунами задолго до появления на этих землях первого человека летописи, ни духи стихий, не раз вызываемые Магистром, ни сама Чаша. Но Трон существовал, и он не был изъят богом из этого мира, ибо лишь Трон мог обуздать порывы энергии, изливавшейся из Чаши. Берг знал, что Трон Торна был пущен в дело по меньшей мере дважды — уже после того, как сам его хозяин покинул этот мир. Те времена, когда Сила, управляемая Чашей, вырывалась наружу, назвали впоследствии годами бешеного солнца, породившими чудовищ, многие из которых до сих пор сохранились в дальних уголках Империи. Но годам бешеного солнца пришел конец, когда что-то не менее сильное, чем разбушевавшийся артефакт, сумело обуздать его мощь. Берг был уверен, что именно благодаря Трону Торна мир не превратился тогда в выжженную, безжизненную пустыню.

Он хотел найти Трон. Магистр верил… нет, он твердо знал, что, совместив силу Трона и Чаши, сможет не только вернуть себе прежнее тело — он сможет все. Все, что захочет. Он сам станет богом, ни в чем не уступающим тому, что когда-то правил этим миром.

Тарсис сидел неподвижно, сопровождая немигающим взглядом каждое движение господина. Эта поза, ставшая бы очень скоро для любого невероятно утомительной, ничуть его не беспокоила. Как и его Магистра, Тарсиса мало волновали удобства — существовало лишь одно, что могло вывести его из равновесия. Голод.

Он вспомнил уже в который раз ту проклятую ночь… ту благословенную ночь, когда впервые познакомился с господином.

Голод терзал его, ломая волю, сжигая остатки инстинкта самосохранения, лишая разума. Голод гнал его к ближайшему жилью, и Тарсис, прекрасно понимая, что для него это смертельно опасно, все же тяжело взмахивал крыльями, направляя свой полет к одинокому хутору, что стоял в паре лиг от крошечного, ничем не примечательного городка. Сунуться в город сейчас для него было смерти подобно.

А ведь еще четыре дня назад он, Тарсис, мог считать себя довольно счастливым вампиром. Уютный домик, в котором можно было пережидать неприятное время, когда на небе вовсю сияет жгучее солнце. Немного денег, вполне, впрочем, достаточно, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь. Ученик, глядящий ему в рот и внимающий каждому слову.

Конечно, если бы он прятался в своем домике в течение всего светлого времени суток, рано или поздно какой-нибудь обормот заметил бы это, а там уж недалеко и до истины докопаться. Любопытные существа эти люди, умеют же делать верные выводы из совершенно неверных предположений. Вроде тех, что вампиры якобы не выносят света. Интересно, может быть, эту глупую мысль людям подкинули его, Тарсиса, родичи? В смысле, родичи по нынешней крови.

Разумеется, вампиры света не любят. Но если разобраться, то и люди не любят, к примеру, долго находиться под водой без воздуха. Так ведь и утонуть можно. Но если очень уж надо, то ненадолго могут и нырнуть. Так и вампиры, если надо, могут и в яркий полдень появиться на свету… Если очень надо.

Вот и случалось Тарсису то самому на рынок сходить, то ученика своего, Пера, к колодцу отправить. Да и на рынок тот бегал нередко. Голод — с ним не поспоришь.

Разумеется, Тарсис очень ценил свое положение — немало его собратьев, увлекаясь утолением голода, теряли осторожность, и тогда на них ополчались все, и приходилось либо принимать бой, как правило, плохо заканчивавшийся, либо бежать сломя голову. Нет, Тарсис, поживший в этом мире уже пять сотен лет, был мудр. К чему рисковать, если более или менее утолить голод можно, к примеру, кровью обычной курицы? Конечно, долго без горячей человеческой крови Тарсис не прожил бы, он просто бы ослаб настолько, что даже ребенок справился бы с ним, поэтому на охоту он все же выходил. Но делал это редко.

Пер, будучи обращенным всего полтора года назад, был сущим сосунком, не умеющим сдерживать рефлексы, не знающим разницы между словами «хочу» и «могу». Он, недоросль-вампиреныш, считал, что может абсолютно все. И просчитался.

Спокойная жизнь кончилась в одночасье. И произошло это так глупо, хотя Тарсис, сколько ни думал об этом, неизменно приходил к печальному выводу: ни предусмотреть, ни изменить случившегося он не мог.

Виноват во всем был, конечно, Пер. Тарсис как раз наслаждался полутьмой и прохладой, когда ученик с выражением ужаса на лице ворвался в дом. Изо рта, недвусмысленно выдавая в нем вампира, торчали внушительные белые клыки. Мальчишка не освоил еще искусство трансформации, научившись пока лишь элементарному — отращивать этот пресловутый символ вампиров. И немудрено, это умение приходит одновременно с обращением, ему толком и учиться-то не надо.

— Тарсис! Там… эта… баба… руку раскровенила, упала, значить… Кровищи… — Он тяжело дышал от долгого бега, глаза, наполненные страхом, смотрели на учителя проси тельно и заискивающе, а руки, предательски дрожа, все время норовили спрятаться за спину. — Ну, у меня, эта, зубы-то… сами как-то… Тарсис, я ить не хотел… я и не тронул… а они… увидали и, эта, за дубины… Тарсис… они, эта, сюда идуть…

Старый вампир в дальнейших объяснениях не нуждался. Все его существо переполнял гнев — надо же, сосунок, сразу домой побежал, скотина, и всю эту толпу, ясное дело, за собой привел. Убить его за это мало. Хотя убить-то как раз убьют, за этим дело не станет…

Конечно, если бы у него было время поразмыслить, он бы понял, что и его, и Пера в городке знали. И, выявив в Пере вампира, народ неминуемо обратил бы внимание и на его «папашу». Так что, поведи себя Пер иначе, это стало бы лишь отсрочкой, да и вряд ли надолго.

— Что делать-то, учитель, а?

— Что делать… ноги делать, — буркнул Тарсис, поднимаясь. — И побыстрее.

Оказалось, что было уже поздно. Не менее трех десятков человек, вооруженных кто чем, окружили дом. В толпе замелькали факелы, кто-то, не тратя зря времени, обкладывал бревенчатые стены охапками сена. Разумеется, хоть этих обывателей собралось и немало, да и с каждой минутой толпа все увеличивалась, иметь дело с вампирами никто особо не хотел. Знали прекрасно, что по крайней мере Десяток из них до дому живыми не дойдет. А то и не десяток.

Нож, меч — этого Тарсис не боялся. А вот стрела, особенно если древко ее сделано из нужного дерева, вполне могла погубить. Опять же, если посмотреть, откуда в здеш67 них местах тот же аркнейский кедр, из которого стрелы выходят на диво… и им, вампирам, на погибель. Да народ, ежели разбирается, осиновых кольев настрогать успел, тут она, осина-то, почитай на каждом шагу растет.

И ко всему, на солнце превратиться в летучую мышь он не мог. Днем его способности падали основательно. В другое время, да после пары-тройки глотков горячей человеческой крови, даже полдень не помешал бы ему сменить обличье, но сейчас из этого вряд ли получится что-нибудь путное. Значит, придется пробиваться с боем и уходить в лес. В лесу это отребье преследовать его не решится, там он сумеет уйти.

— Значит, так, — бросил он дрожавшему от страха Перу, — идем прямо сквозь толпу, пока нас здесь не зажарили. Камень у Белого ручья помнишь? Ну, тот, где ты чуть ногу не сломал.

— Ну…

— Встречаемся там. Ежели что, буду ждать тебя три дня, на закате, потом уйду. Понял?

— Ага…

— Ну, тогда давай!

…Удар ногой в дверь, сильный удар, дверь с треском слетает с петель, разваливаясь на несколько кусков.

…Прыжок прямо с порога, в глубь толпы, ощетинившейся факелами, ножами, вилами и топорами. Отчаянный прыжок, какого никогда не сможет сделать ни один человек — локтей на пятнадцать. За спиной развевается темный плащ, алым отсвечивает шелк подкладки. Да, ему нравится это сочетание цветов, цветов ночи и крови. Крови сегодня будет пролито немало.

…Стремительно отросшие когти бьют точно в горло. Фонтан крови окатывает всех, кто стоит рядом. Визжит женщина, красная жижа залила ей лицо. Еще один удар — визг переходит в бульканье, затем обрывается.

…Нож входит в бок, это ерунда. Тарсис одним резким, как взмах меча, ударом когтей напрочь отрывает руку неосторожному смерду, посмевшему поднять простое железо против высшего вампира. Нож остается торчать в боку — не мешает, и ладно.

…Кто-то посообразительнее уже поднимает к плечу арбалет. Тарсис падает на землю, попутно его клыки дробят бедро какой-то женщине, сжимающей в руках здоровенный мясницкий нож. Тяжелый болт, просвистевший там, где только что было его, Тарсиса, тело, впивается в промежность здоровенному бородатому мужику. Тот роняет топор, воет неожиданно тонким, пронзительным голосом, между пальцев сочится кровь.

…Удар в спину. Вампир успевает подняться — вокруг перекошенные от ненависти лица людей. В спине остро пульсирует боль — видимо, еще один нож. Ерунда. Его когти чиркают по лицу ближайшего человека, выдирая глаза и рассекая кожу.

…И вдруг Тарсис понимает, что между ним и лесом уже никого нет. Он бежит. Он не оглядывается.

…Он старается не слышать позади отчаянного крика Пера.

Он не пошел к Белому ручью — все было и так ясно. А на следующий день голод дал о себе знать. Тарсис поставил несколько силков, даже, поймал одного зайца, но это была не та кровь. Ему нужно было другое — и не было никакой возможности добыть хотя бы несколько капель живительной, горячей, сладковатой человеческой крови.

Город искал его. Всю ночь жгли факелы, люди с оружием и кольями ходили по улицам, чутко вслушиваясь, не раздастся ли откуда зов о помощи. Тарсис понимал, что второй раз уйти ему не дадут — на зов тут же сбежится полгорода, а не те жалкие три десятка смердов, что пытались его остановить.

День проходил за днем, а город все не успокаивался. Теперь вампир жалел, что сразу не подался куда подальше, а теперь он ослаб от голода и боялся, что просто не доберется до другого обжитого места. Как глупо — прожить полтысячелетия и умереть от голода, здесь, возле городка, прямо-таки наполненного свежей кровью. Он терпел, сколько мог, и наконец решился.

Хутор встретил его темными окнами — видимо, жители ушли отсюда. Волна разочарования обрушилась на Тарсиса, он так надеялся, так мечтал о том, чтобы здесь, на хуторе, была хоть одна живая душа. Тяжело опустившись прямо перед дверью, похоже, даже не запертой, и завершив процесс трансформации, вампир осторожно постучал. Может быть, хозяева все же дома, просто свет погасили?

— Эй, люди добрые, пустите путника переночевать!

В ответ — тишина. Тарсис тяжело вздохнул — что ж, неудача. Придется искать другой хутор, да только вот скорее всего все хуторяне сейчас в городе. Он их понимал и даже в чем-то им сочувствовал. Но одновременно его переполняла и злоба, смешанная с диким, сосущим голодом.

Внезапно в глубине дома раздались шаги. Тяжелые и в то же время неуверенные… Так может передвигаться грузный слепой человек, очень грузный и… полнокровный. Много, много свежей горячей крови.

И Тарсис не выдержал. Если бы голод не был таким острым, если бы у него осталось хотя бы немного сил, чтобы держать себя в руках… все могло повернуться по-другому. Но жажда оказалась сильнее разума. И он прыгнул.

Молочно-белый клык, который мог без труда пробить стальной ошейник рыцарских лат, с противным хрустом сломался, наткнувшись на нечто неизмеримо более прочное. Рот мгновенно наполнился кровью — но не той, желанной, горячей и сладкой, а своей, неприятной, отвратительно горькой. А в следующий миг рука, показавшаяся Тарсису стальной, сжала его горло…

Позади раздался легкий скрип отворяемой двери. Магистр оглянулся — в покои вошла Тея. Сегодня на ней было пурпурное платье, длинное, стелющееся за ней по роскошному мягкому ковру. Когда-то он мог бы заметить, что она невероятно хороша. И в самом деле, в свои годы она выглядела великолепно — пусть даже этому в немалой степени способствовали усилия ее служанок.

— Как продвигаются наши дела? — спросил он, заранее зная, каков будет ответ герцогини. Этот ответ он с равным успехом получал уже который день.

— Хорошо, — равнодушно ответила она, бросив косой взгляд в сторону нахохлившегося Тарсиса. Хотя Тея и не знала, что на самом деле представляет собой слуга Советника, но подсознательно испытывала страх каждый раз, когда он попадался ей на глаза. — Солдаты привели еще около сотни холопов. Когда вы займетесь ими, Советник?

— Подождут, — качнул он капюшоном. — Как я пони маю, мы уже готовы начать?

— Вам виднее, — пожала плечами Тея. — Во всяком случае, вряд ли мне удастся найти еще людей. Деревни обезлюдели…

— Вас это беспокоит, герцогиня?

— Нет. Вернее, не это. Слухи наверняка просочились. Думаю, мои соседи уже запасают продовольствие и вооружаются. Вряд ли можно легко скрыть подготовку к войне.

— Согласен с вами.

— Что ж, тогда не будем терять времени.

— Кто будет первым?

— Эту партию ведете вы, Советник. Мне же это безразлично.

Тея не кривила душой. Воистину нашептанный Чаром, план Советника был, по ее мнению, безупречен. Даже если в самом начале он и показался ей отвратительным, то теперь она относилась к грядущим событиям с полным спокойствием, доверяя Магистру целиком.

Армия герцогини за последнюю неделю выросла по крайней мере вдесятеро. Но мало того, Советник обещал, что в любом бою, каков бы ни был его исход, армия будет лишь расти. А в том, что он умеет держать слово, она уже убедилась.

Не говоря ни слова, Магистр плотнее запахнул плащ и вышел в коридор. Она последовала за ним. Тарсис дернулся б за ними, но наткнулся на жесткий, как каменная стена, взгляд хозяина, и остался на месте. Вампир почувствовал, как по животу пробежала легкая судорога, признак приближающегося голода. Но спорить он не посмел — за прошедшее время он убедился, что хозяин умеет заботиться о своем слуге. Может быть, не так регулярно, как этого хотелось бы, но ему все же удавалось утолить жажду до того, как она становилась невыносимой.

Магистр направился во внутренний двор замка, в последние дни он выходил туда часто — каждый раз, как гвардейцы, а затем и простые ратники, приводили туда крестьян. Вот и теперь посреди двора, сбившись в плотную толпу, стояли сервы, испуганно косясь на копья в руках стражей.

Герцогиню в очередной раз удивило, как быстро может двигаться Магистр. Она едва поспевала за ним, он же шагал совершенно естественно, его поступь нисколько не выглядела ускоренной, и все же он, казалось, летел.

— Извините, ваше сиятельство…

Тея оглянулась. Сзади стоял барон Амальрик, ее казначей. Лицо его выражало обеспокоенность — значит, будет говорить о деньгах. Только они могли вызвать какие-либо эмоции у сухого, как щепка, мужчины, получившего дворянство исключительно за верную многолетнюю службу на финансовом поприще.

— Я вас слушаю, барон.

— В замок прибыл негоциант, он привез большую партию оружия.

— Так в чем дело? — раздраженно дернула бровью Тея. — Оплати его товар, и пусть проваливает.

— Прошу простить меня, миледи… — Амальрик замялся, подбирая слова. — Но… я не хочу сказать, что казна пуста, но если так будет продолжаться далее, то ваша сокровищница опустеет очень быстро. Вы приказали скупить все оружие в округе, купцы почуяли наживу и везут сюда весь залежалый товар. Качество его…

— Барон, как вы только что правильно заметили, — в голосе Теи было столько льда, что у казначея по спине побежали мурашки, — речь идет о моих деньгах, и только о моих. Поэтому прошу поменьше рассуждать и выполнять мои приказы. Качество оружия меня не волнует, мы вооружаем армию, а не благородных рыцарей. Эти вчерашние смерды больше привыкли держать в руках вилы… и вообще, не понимаю, почему я должна что-то вам объяснять, барон.

— Да, госпожа… прошу простить меня… — потупился Амальрик и, пятясь, направился к двери.

Проклиная себя за то, что распустил язык, какового мог запросто лишиться, он уже почти скрылся за тяжелыми резными створками, когда герцогиня окликнула его.

— Подождите, барон!

— Да, ваше сиятельство?

— Вы в чем-то правы. Поэтому возьмите десяток стражников и доставьте этого негоцианта вместе с его слугами на задний двор. Немедленно. Вопрос… хм… об оплате его товара мы решим позднее.

Барон заметно побледнел. Он был прекрасно осведомлен о том, что с недавних пор изо дня в день происходит на заднем дворе, поэтому понял, что на оплату торговцу рассчитывать не стоит. Может быть, еще неделю-две назад он рискнул бы возразить, тем более что отношение Теи к нему было достаточно мягким, но теперь, когда в замке появился этот Советник и навел здесь свои порядки, Амальрик не стал рисковать. Он лишь молча поклонился и поспешил убраться с глаз хозяйки, пока она не решила, что его присутствие на заднем дворе тоже желательно.

Когда Тея вышла во двор, Магистр был уже там. Стражники в кольчугах, надетых поверх коротких голубых туник с серебряной оторочкой, где понуканиями, а где и легкими тычками копий заставили холопов построиться в какое-то подобие шеренги. Спустя считанные минуты к толпе сервов присоединился и торговец — тучный бородатый мужчина лет пятидесяти, в узорчатом камзоле, богато украшенном золотой вышивкой, и с тяжелым мечом на поясе, скорее декоративным, чем предназначенным для серьезного боя. Купец что-то громогласно пытался объяснить стражникам, однако же его не слушали, да и саму герцогиню нисколько не интересовало, какие там претензии предъявляет торговец, которого судьба-злодейка заставила появиться не в том месте и не в то время. К нему, испуганно озираясь, жались слуги и молодой парень, судя по внешности — сын, одетый столь же дорого.

Видимо, один из стражников — судя по кольчуге, гвардеец — нашел достаточно веские слова, поскольку купец наконец затих и покорно пристроился в шеренгу поближе к сыну.

Магистр подошел к первому стоящему в ряду серву. Кряжистый мужлан со всклокоченной бороденкой поднял на Советника мрачный взгляд. Магистр протянул правую руку и положил ее на темя холопа, одновременно взглянув прямо в глаза, горящие злобой. Мужик замер… Это противостояние длилось секунду или две, после чего Советник шагнул в сторону, а холоп, понурясь, пошел к ожидавшим его стражникам. Сейчас ему дадут какое-нибудь оружие, может быть даже кольчугу из тех, что привез незадачливый негоциант, и армия герцогини увеличится еще на одного солдата.

Шаг в сторону… вытянутая рука… немигающий взгляд… Один за другим холопы покидали шеренгу. Среди них были молодые мужчины, еще вчера ковырявшие сохой свои наделы, женщины, даже старики — в общем те, кто уверенно стоял на ногах и мог поднять меч, копье или топор. Магистру годился любой материал. Герцогиня заметила, как одной высокой русоволосой девушке кто-то из стражников отрезает под самый корень длинную косу. И правильно делает, солдату длинная коса только помеха. К этой процедуре девушка отнеслась совершенно равнодушно, хотя еще вчера, наверное, коса была предметом ее гордости и вызывала восторженные взгляды всех парней в деревне.

Магистр немного задержался возле одного из стоящих в длинной шеренге. Это был подросток, только-только перешагнувший порог детства. В бою от него вряд ли можно было ожидать какой-либо пользы. Немигающий взгляд, несколько тихих слов, которые герцогиня не расслышала. Мальчишка поклонился Магистру и, выйдя из строя, направился к двери. Он прошел мимо Теи, даже не заметив ее, она вдруг почувствовала, как холод неприятно скользнул спине. Подросток неспешно, но целеустремленно двинулся по коридору в сторону покоев Советника. Тея поморшилась — не первый раз такие вот мальчики скрывались за этой дверью, а наутро их безжизненные тела находили во рву, окружавшем замок. Она никак не связывала эти трупы со слугой Советника, думая, что эти никчемные жизни по какой-то причине необходимы самому Магистру. Поначалу это ее даже возмущало — теперь же она лишь спокойно проводила взглядом удаляющуюся фигуру.

А Магистр тем временем продолжал неторопливое шествие вдоль шеренги рекрутов. Вот очередь дошла и до негоцианта. Видать, не желая мириться с участием в этом странном и пугающем действе, тот схватился за меч — напрасно, солдаты были настороже — и вдруг тут же ощутил затылком прикосновение острия копья. И все же это не остановило купца. Он резко присел, одновременно выхватывая меч… и вдруг его сын, только что обменявшийся взглядами с Магистром, нанес отцу сильнейший удар кулаком в висок. Торговец кулем рухнул на землю, выронив клинок.

Магистр кивнул стражникам, которые тут же подняли непокорного. Глаза его были закрыты, он все еще не приходил в сознание — кулак у сынка был литой и мускулами паренька Торн не обидел. Кто-то из стражников плеснул в лицо негоцианту водой — тот дернулся, распахнул глаза… и встретился взглядом с Магистром.

Тея видела лицо… вернее, то, что когда-то было лицом Советника. И сейчас, спустя неделю, почувствовала, как при воспоминании об увиденном у нее на лбу выступили капли пота. Она представила, что сейчас ощущает несчастный торговец… Но как бы то ни было, его судьба — служить ей, герцогине Тее де Блед.

Спустя несколько мгновений купец успокоился, а затем вместе с сыном отправился туда же, куда до него ушли Несколько десятков холопов.

Магистр Берг проводил взглядом последнего новоиспеченного воина и, не говоря ни слова, повернулся и ушел. Теперь ему здесь делать было нечего.

Он испытывал чувство гордости, понимая, что и в самом деле может считать себя сильнейшим магом в этом мире. Пожалуй, и хваленый Сандор не смог бы так легко и быстро наложить заклятие подчинения, а если бы даже и наложил его, все равно его приказы продержались бы в мозгу этих людишек недолго. Простым смертным недоступна вся сила магии контроля, хотя некоторые из них и называют себя высокомерно магистрами.

Как жаль, что при применении этого заклинания необходим взгляд глаза в глаза — воистину было бы весело, если бы армия, ощетинившаяся копьями и мечами, вдруг, по одному мановению руки Советника, повернулась против своих командиров… да что там мелочиться. Увы, сейчас, когда в его распоряжении лишь Чаша, он может многое, очень многое… но не все.

И не может вернуть себе тело…

Берг стремительно вошел в свои апартаменты и с силой захлопнул за собой дверь. Тарсис, уже сытый и умиротворенный, почувствовал недовольство господина и попытался стать как можно незаметнее в своем сумрачном углу. Иногда на глаза хозяина лучше было не попадаться — Тарсис быстро научился чувствовать эти моменты. Берг мог проявлять эмоции только так — жесты, походка… Его голос, претерпевший изменения во время смерти в огненной купели, теперь всегда оставался спокойным. Что порождало этот голос, он не знал… подозревал, что все это — чистой воды магия, древняя, как сам этот мир, даже еще старше. Магия, накопленная в Чаше и частично вырвавшаяся на свободу в тот момент, когда его пальцы коснулись плавящегося металла.

Память сохранила все, что было потом. Чудовищную боль заживо сгоравшего тела, боль, которая не прекратилась со смертью, которая и сейчас оставалась с ним. Берг заскрежетал зубами от бешенства: каждый раз ему удавалось загнать ее вглубь, притупить, ослабить — и каждый раз он знал, что это ненадолго. Он помнил все дни, постепенно складывавшиеся в месяцы, пока его тело, странным образом Не разрушившееся в огне, искало дорогу наверх, к небу. Дни, когда каждая частичка его сгоревшей плоти мечтала о мести.

Потом он нашел дорогу. Извержение вулкана освободило его… Спустя довольно много времени Берг нашел карты и долго изучал их, отыскивая то место, где его победила эта проклятая девчонка, владеющая необычными, неведомыми ему заклинаниями, и сравнивал это место с тем, где ему удалось вырваться на волю. Как он пересек это расстояние сквозь потоки огнедышащей лавы? И этого он не знал, видимо — Чаша сама искала выход, ибо полную силу обретала только под солнечным светом. Если бы ее можно было навсегда похоронить в жерле вулкана, наверное, Торн так бы и поступил, не доверяя ее хранение сильным, безжалостным, но все же смертным тварям. А возможно, ушедший бог счел, что этот предмет может ему еще пригодиться?

И Берг вырвался из огненного плена, унеся с собой боль. День за днем он брел, не видя дороги, пока впереди не забрезжил свет — зрение возвращалось в сожженное тело. Только теперь он видел мир не глазами обычного человека — два озера сплошной тьмы заменили глазные яблоки. Потом была заброшенная ферма, где он остановился провести ночь. Встреча с вампиром, который под угрозой мучительной смерти дал клятву вечно служить ему. Берг знал, что отныне только смерть может помешать Тарсису уклониться от исполнения клятвы. Магистр не нуждался в телохранителе, прошли те времена, когда его плоти могло что-либо угрожать, но он был рад подвернувшейся возможности заиметь спутника, которому — редчайший случай — мог доверять целиком и полностью.

Во что он превратился? Берг подошел к огромному, в рост человека зеркалу и откинул капюшон. Он не видел своего отражения и о своей внешности знал лишь по рассказам других… того же Тарсиса, к примеру, но привычка подходить к зеркалу осталась. И сейчас он прекрасно знал, что увидел бы в зеркале… если бы мог. Да, лицом человека это не назовешь. Темно-коричневая, местами переходящая в черную кожа обтягивала череп. Он не заметил, когда наросла эта… шкура, но теперь он по крайней мере не напоминал вынутый из костра скелет.

Вместе со зрением вернулись слух и голос. Жалкие, скрежещущие звуки, которые издавал его рот, были так непохожи на членораздельную речь, но со временем он вновь научился говорить. Только голос его теперь не мог выразить ни гнев, ни тоску, ни радость.

Он знал, что этими превращениями обязан Чаше. Она заботилась о своем хозяине, она нуждалась в том, чтобы ее Силу использовали, и шаг за шагом возвращала Магистру жалкие подобия человеческих черт. Ровно настолько, насколько это было необходимо.

Магистр снова с ненавистью взглянул в зеркало в надежде хоть на мгновение увидеть свое отражение. С ненавистью, которая кипела лишь в его душе — на лице, обтянутом новой кожей, все так же спокойно плескались два озера черноты, заменившие ему глаза.

Что ж, когда-нибудь он найдет Трон, обуздает Силу Чаши и направит ее туда, куда захочет. И тогда он вернет себе тело, молодое, здоровое, лишенное всех недостатков, нестареющее, неподвластное болезням, усталости, голоду и холоду, бессмертное и прекрасное… и тогда он сможет любоваться своим новым телом столько, сколько захочет.

Когорта за когортой проходили мимо холма, на котором расположились герцогиня, ее телохранители и небольшая кучка приближенных. Здесь же стоял и Магистр, как всегда закутанный в свой неизменный плащ. Рядом с ним, как тень, сгорбился Тарсис — солнце раздражало его, но он сдерживал свое отвращение к яркому свету. Раз таково желание хозяина, Тарсис потерпит. Не впервой. Он был сыт, а значит, все остальное не имеет никакого значения.

Берг наблюдал за проходящими мимо колоннами — солдаты шли не в ногу, вразнобой, неся оружие как попало, некоторые просто волочили мечи по земле. Даже боевое знамя, по такому случаю извлеченное из Большого зала Блед-холла — голубое полотнище с вышитым на нем серебристым львом, как будто стараясь соответствовать общему впечатлению, не реяло гордо на ветру, как положено знамени, а бессильно висело, как старая блеклая тряпка. И все же это была армия, — страшная в своем презрении к смерти. Это была его армия, куда более сильная, чем собранная когда-то жалкая кучка зомби, павших в первой же серьезной стычке.

Герцогиня, сидя в мужском седле на молодом, полном сил жеребце, тоже смотрела на солдат. Она и не предполагала, что их стало так много. Конечно, всего этого еще недостаточно, чтобы сбить с ног Империю, но начало положено — а в том, что Магистр сумеет довести дело до конца, она не сомневалась.

— Отряды графа Бигфута поджидают нас за мостом, ваше сиятельство, — заметил Хатвик, склонившись к герцогине.

— Так близко? — рассеянно спросила Тея.

— Увы, герцогиня, ваши приготовления к войне не остались незамеченными, — усмехнулся Хатвик, снимая латную перчатку и подставляя вспотевшие ладони прохладному весеннему ветерку. — Мы, конечно, принимали меры, однако выловить всех лазутчиков еще никому не удавалось. Слухи распространяются быстро. И граф Бигфут, и другие готовились к встрече. Просто он оказался первым.

— Чем располагает граф? — спросил Советник, даже не сочтя нужным повернуться к капитану.

Хатвика такое отношение ничуть не покоробило. Гораздо приятнее говорить Советнику в спину, чем стоять с ним лицом к лицу. Даже в том случае, когда лица не видно из-за надвинутого капюшона.

— Армия графства невелика. Чуть более пяти сотен солдат — причем он собрал всех, кого мог. Мои егеря говорят, что других знамен не видно, значит, никого на помощь он не позвал.

— Молодого графа всегда отличала несколько завышенная самооценка, — без тени насмешки заметила Тея. — Думаю, если он сегодня останется жив, ему придется пересмотреть мнение о себе. Его отец был куда более прозорлив… по крайней мере, мне так рассказывали.

— И все же пять сотен воинов могут многое, тем более если он прикажет разрушить мост.

— Он не прикажет, — впервые за это утро улыбнулась Тея, хотя улыбка и получилась больше похожей на злую кривую ухмылку. — Он слишком горд для этого… Удивлюсь, если он не попытается атаковать нас клином латной конницы в лоб.

— Избитый прием, конечно, но по-прежнему весьма действенный. Тем более против этих. — Хатвик с презре нием кивнул в сторону проходящих мимо солдат. — Если бы на их месте была латная пехота гномов, такая атака сразу бы захлебнулась в крови. Но сквозь эту толпу вчерашних холопов латники пройдут как нож сквозь масло. У нас будут большие потери, госпожа…

— Это не важно, капитан, — ответил вместо Теи Советник, все так же неподвижно стоящий в двух шагах от них. — Это все совершенно не важно, особенно если вы помните мои указания. А вы ведь их помните, капитан?

При воспоминании об указаниях, полученных накануне, Хатвик поежился. Если бы еще месяц или два назад ему кто-то сказал, что он будет в бою командовать… язык не поворачивается сказать кем, он вызвал бы этого человека на дуэль. Или просто набил бы ему морду, поскольку столь лживый язык не заслуживает быть отрезанным благородным мечом, доставшимся ему от предков. А поди ж ты, сегодня он, Хатвик, произведенный в рыцари еще прежним герцогом Бледским, мир его праху, будет отдавать указания… отродьям зла, нежити, неизвестно какими силами возвращенной в этот мир. Впрочем, что там говорить, очень даже известно, какими силами… Проклятый Советник! Если бы не клятва верности, принесенная Хатвиком герцогу, когда тот еще был жив, ноги бы его не было в этой стране. Но изменить своему слову капитан не мог. Потеря чести страшнее, чем потеря жизни.

Магистр прекрасно знал о том, что творится в душе у ветерана. Ему, волею Чаши лишенному даже самых незначительных эмоций, так легко было читать на лице капитана все нюансы его внутренней борьбы между долгом и отвращением. Что ж, ему сейчас нужны и такие сподвижники… а если капитан задумает нарушить клятву, его всегда можно будет зачаровать. Жаль только, что тогда он всего лишь пополнит ряды безвольных, неспособных хоть сколько-нибудь размышлять холопов, ставших теперь воинами.

За спиной Теи, все так же отрешенно взиравшей на свое воинство, высились гвардейцы — лучшие из лучших, плечистые воины, закованные в отменные доспехи. Каждого из них придирчиво отбирал Хатвик, лично проверяя умение владеть оружием. Телохранители, элита — они получали щедрое вознаграждение из казны, но служили не за страх, а за совесть. Как и сам капитан. Магистр мысленно усмехнулся — что ж, сегодня они служат ей и готовы не задумываясь обнажить мечи против всякого, на кого укажет унизанный драгоценными кольцами пальчик с длинным узким ногтем. Пусть… пройдет совсем немного времени, и его слово будет для них столь же свято. А позже любой, самый немыслимый приказ Берга каждым из стоящих сейчас на этом холме будет выполнен незамедлительно и без малейших сомнений.

На холм взлетел взмыленный жеребец. Вестовой, слишком юный, чтобы принимать участие в битве, но уже достаточно взрослый, чтобы доставлять донесения, тонким, ломающимся голосом докладывал Хатвику то, что и предсказывала Тея.

— Сообщение, мой господин. Передовые отряды вышли к реке. Граф Бигфут пересек мост и теперь строит конницу для атаки. У него чуть более шестисот человек, из них около сотни — конные латники.

— Сотня латников? — хмыкнула Тея. — Откуда столько?

— Думаю, вам стоит принять командование армией, сэр Хатвик, — тоном, явно означавшим приказ, проговорил Советник. — Если я правильно понял слова герцогини, этот юный болван будет вести войну по правилам. Даст нам выстроиться в боевые порядки и только после этого атакует.

— Наверняка, причем со всеми полагающимися к случаю трубами, герольдами и ультиматумами, — усмехнулась Тея. — Идите, Хатвик. Вы знаете, что делать.

Рыцарь лишь молча кивнул в знак согласия и вонзил шпоры в бока своего коня.

— Думаю, нам тоже следует двигаться вперед, господа, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Советник. — Было бы глупо пропустить это зрелище…

Графу Бигфуту исполнилось всего двадцать лет. Юношеские годы, проведенные в замке отца, протекли в воинских упражнениях, веселых кутежах, нередко заканчивавшихся весьма приятными часами на сеновалах в компании не смевших ни в чем отказать ему крестьянских девушек… и, как ни странно, в чтении многочисленных баллад о рыцарских подвигах. Когда старый граф умер, юнец, получивший нежданно-негаданно графскую корону, был преисполнен, может быть, и красивых, но совершенно неуместных на бранном поле представлений о чести и благородстве. Возомнив себя наследником древних традиций, он не счел нужным прислушаться к советам умудренных опытом воинов, которые предлагали отвести войска за реку и сжечь мост. В этом случае когортам мятежной герцогини пришлось бы вплавь преодолевать быструю, по-весеннему студеную реку, выбираться на противоположный берег прямо под удары копий и алебард.

Но такая битва юному графу была не по душе, он считал бесчестным рубить в капусту измученных переправой врагов, к тому же был искренне убежден, что враг, кем бы он ни был, должен принять смерть в бою от меча, а не захлебнувшись в ледяной воде. Его вассалы были вынуждены подчиниться. И сотня за сотней отряды молодого лорда пересекли мост, чтобы встретить противника лицом к лицу.

Даже в этом случае у графа оставались шансы, хотя и призрачные. Если бы он не стал ждать, пока войска герцогини Блед построятся, если бы отдал приказ атаковать немедленно…

Две армии замерли на поросшем молодой весенней травой берегу. Влажная, напитанная дождевой водой земля не лучшим образом подходила для тяжелой конницы. Рыцари, закованные в стальные доспехи, могучие жеребцы под кольчужной сеткой — такая сила должна наступать по твердой, сухой почве… но стоит ли великому полководцу думать о подобных мелочах?

— Мы нанесем удар в середину их строя, — произнес юноша, красиво привстав в стременах и указывая вытянутой рукой в латной перчатке на то место, куда собирался на править удар клина тяжелой конницы. — Мы рассечем их на две части, и дальше ваши мечи, благородные сэры, бы стро закончат работу.

— Одумайтесь, граф, одумайтесь, пока не слишком поздно. Мы еще успеем вернуться на тот берег, пусть даже ценой жизни нескольких десятков бойцов, прикрывающих отход. Потом мы зажжем мост…

— Замолчите, барон, я не хочу больше слышать ваши трусливые речи, — вспыхнул граф, возмущенный не столько тем, что ему перечат, сколько попыткой его чему-то учить. Его, прочитавшего чуть ли не все романы о славных деяниях великих предков. — Мы не покажем им спину, мы не ударим исподтишка — только открытый бой. Пусть герольды объявят, что граф Бигфут имеет честь атаковать армию герцо гини Теи, леди Блед. И вообще, я не разделяю ваших опасений, господа. Согласен, что их несколько больше, но посмотрите сами — у герцогини практически нет кавалерии… Что может сравниться с тяжеловооруженным латником, господа? Мои лазутчики сообщили, что в ее армии одни простолюдины. Смерды, господа… Неужели вчераш ний холоп сможет встать против благородного рыцаря? Да они сбегут с поля боя, лишь только заслышат топот наших коней. Думаю, мы славно развлечемся и к вечеру вернемся ко мне в замок.

Казалось, в окружении графа было немало тех, кто разделял его оптимизм. Как бы там ни было, но обученный рыцарь и впрямь в бою стоил десятка кое-как вооруженных, не имевших даже плохонькой кольчуги вчерашних крестьян. Они искренне считали, что их ждет веселая потеха, кровавый пир, во время которого они по-настоящему проучат эту зарвавшуюся выскочку Тею… Вполне возможно, что арбалетчикам и пикинерам графа не придется вмешаться в схватку — все решат копья и мечи рыцарей.

В тот момент они о многом даже не подозревали.

Казалось, сама земля дрогнула, когда кони, спереди и с боков укрытые кольчугой, пошли с места в галоп. Тяжелые копья несли в себе смертельную угрозу любому, кто рискнул бы оказаться на их пути, глухие шлемы, украшенные пышными плюмажами, и латы, сверкавшие золотой и серебряной насечкой, надежно защищали своих владельцев.

Из-под копыт коней во все стороны летели куски мокрого дерна — впрочем, на это никто уже не обращал внимания. Все чувства, все мысли поглотила атака…

Первый огненный шар разорвался на острие стального клина. Дико взвыл заживо сгорающий рыцарь с роскошным алым пером на шлеме — впрочем, мгновение спустя перо превратилось в черную труху, а сам несчастный рухнул вместе с конем под копыта несущихся во весь опор всадников. Вспышка зацепила еще двоих — одного лишь краем, воину удалось усидеть в седле, хотя сожженные до кости пальцы правой руки выпустили копье, другого — сильнее. Он даже не успел закричать.

Надо отдать рыцарям должное — хотя где-то там, за спинами пригнувшихся и уперших в землю свои жалкие копья солдат, находился боевой маг, они не остановились. Да и что может остановить галоп латной кавалерии?

Одна за другой огненные вспышки выжигали проплешины в рядах атакующих. Разгоряченные предчувствием схватки воины не замечали, что теряют товарищей. К тому времени как первое копье ударилов цель, уже не менее двух десятков всадников билось на земле в агонии…

И вот наконец клин врезался в нестройные ряды солдат герцогини.

Но были и такие, кто сбежал с поля боя. Бежал, яростно срывая с себя доспехи, чтобы хоть чуть-чуть ускорить бег коня. Магистр не препятствовал — в его планы вполне укладывалось, что кто-то принесет весть и против него будет выставлена действительно серьезная армия. Гораздо проще разбить противника раз и навсегда, чем постоянно, день за днем, выматывать своих людей в бесчисленных мелких стычках. Конечно, нужды собственных солдат интересовали Магистра весьма мало, но среди них было некоторое количество тех, кому время от времени все же требовался отдых.

Копье пронзило стройную, совсем юную девушку со странным, редко встречающимся в здешних краях цветом кожи. Оно вошло ей в живот, выйдя острием на добрый локоть из спины, и рыцарь еще успел удивиться, почему ж это наконечник чист, почему на нем не видно ни капли крови…

А в следующее мгновение его конь грудью налетел на заостренный кол, подставленный другим солдатом — массивное, обожженное для твердости на огне острие без труда пробило кольчугу и уходило все глубже, ломая кости и разрывая связки несчастного коня. Конь рухнул на колени, хрипя и брызжа кровью во все стороны, рыцарь вылетел из седла и тяжело упал на землю, потеряв сознание от Удара. Когда же спустя несколько мгновений он пришел в себя и открыл глаза, его взгляду предстала удивительная картина. Стройная девушка с большой, просвечивающейся насквозь дырой в животе неспешными, какими-то не слишком уверенными шагами приближалась к нему. И последнее, что увидел воин, был занесенный для удара тонкий, слегка изогнутый меч.

В средней части строя, там, куда пришелся удар латной конницы, рыцарям противостояли зомби — их было сотни полторы, не больше — все, что смог собрать Берг за последние недели практически ежедневных боев на арене. Сейчас ему не требовалось слишком много этих тварей — гораздо проще управляться с зачарованными людьми, чем с медленно, но верно разлагавшимися бойцами, которые к тому же плохо подчинялись кому бы то ни было, кроме своего господина. Но какое-то их количество не помешало — у хорошего хозяина ничто не должно пропадать зря. Даже вчерашние трупы.

Медлительным, плохо вооруженным, физически не слишком сильным зомби удалось все же стянуть с седел нескольких бойцов — рыцарь в полном латном доспехе, рухнув на землю, в первые минуты становился довольно беспомощным. Если ему удавалось встать — ситуация менялась, его меч начинал уверенно крошить неповоротливых врагов. Но это — если рыцарь поднимется. Многим из упавших это не удалось — может, ходячему трупу и не хватало сил наносить удары, способные пробить броню, но неторопливо вогнать тонкий кинжал в смотровую прорезь глухого шлема — это запросто.

Конечно, если бы рыцари имели свободу маневра, все могло оказаться значительно хуже. Развернуться, снова построить клин, снова атаковать… но за спиной у шеренг зомби был лес — не самое подходящее место для кавалерии. Всадники потеряли скорость — и мертвецы взяли их в кольцо.

Тяжеловооруженные рыцари в считанные минуты изрубили в капусту почти всех, до кого смогли дотянуться их длинные мечи. Но в то время, пока латники кромсали не имевших особой ценности зомби, их одного за другим сжигали огненные фаерболы. Берг наслаждался боем, наслаждался ощущением неиссякающей Силы. Любой другой маг, нанесший столько ударов, уже давно потерял бы сознание от слабости — он же не чувствовал ни малейшей усталости и мог, казалось, продолжать игру с огнем до бесконечности. Мягкое тепло, исходившее от руки, в которую навсегда вплавилась Чаша, придавало уверенность и спокойствие. И так ли уж важно, что иногда огненный мячик попадал не в кирасу, закрывающую грудь благородного воина, а в башку неуклюжего зомби, на свою погибель оказавшегося на траектории броска.

Граф Бигфут отчаянно рубился, заставляя коня волчком вертеться на месте. Уже не раз копыта жеребца с хрустом вминали в землю грудную клетку очередного зомби, сам лорд потерял счет раскроенным черепам и отсеченным конечностям… Он чувствовал, как ужас постепенно прокладывает дорогу к его сердцу — зомби, которому он только что оттяпал по самое плечо руку, сжимавшую меч, спокойно поднял выпавшее оружие другой рукой и продолжил бой. И продолжал его даже после того, как меч графа снес ему чуть не полчерепа. Рядом зомби без всякого сожаления рубили ноги коням, и тогда на упавшего всадника набрасывалось сразу несколько омерзительных созданий, пытавшихся нащупать уязвимые места в доспехах.

Пять сотен графской пехоты, состоявшей из арбалетчиков и гвардейцев-пикинеров, качнулись вперед и стройными рядами двинулись на выручку избиваемой кавалерии. Увы, в самом ближайшем будущем им предстояло понять простую вещь — стрелы и копья не лучшее оружие против тех, кто и так уже мертв.

Впрочем, и для них вскоре нашлась достойная работа — зомби сделали свое дело, остановив кавалерию и практически уничтожив тех всадников, что сумели уцелеть под градом огненных шаров, обрушенных на их головы Магистром. Теперь в бой шли зачарованные — их, по крайней мере, можно было убить. И гвардейцы встретили нестройные когорты вчерашних сервов роями тяжелых стрел. Выпущенные в упор арбалетные болты поражали по две цели сразу, пронзая насквозь незащищенные кольчугами или кирасами тела. Теперь армия герцогини начала нести ощутимые потери. И все же ее воины шли вперед, на стрелы и копья, шли не так, как бегут в атаку те, кто поддался азарту боя и в этот момент забыл о страхе смерти. Нет, они просто шагали, не обращая внимание на тех, кто падал рядом. Так, например, когда тот, кто еще совсем недавно был преуспевающим негоциантом, разбогатевшим на торговле оружием, рухнул со стрелой в горле, тот, кто раньше был его сыном, не оглянулся и не замедлил шаг. И эти молчаливые ряды, мерно шагающие под дождем из стрел, наводили на гвардейцев самый настоящий ужас.

А потом они встретились — ветераны, каждый из которых имел превосходную кольчугу и стальной шлем, и толпа крестьян, кое-как вооруженных, зато с полным презрением к смерти бросавшихся на копья и мечи, своими телами прокладывая дорогу идущим следом. Раз за разом опытным воинам удавалось отбросить нападающих и выровнять ряды. Груды мертвых тел свидетельствовали о том, что капитаны графа Бигфута не зря получали свои золотые марки, без устали тренируя подчиненных.

Но и гвардейцам приходилось несладко — их плотные ряды как нельзя лучше подходили для магических атак, и к тому же в войсках Теи хватало арбалетчиков. Стрелы делали свое дело, но основной урон выстроившиеся в каре гвардейцы, укрывшие своими спинами стрелков, несли от неизменных огненных шаров Магистра. Не раз и не два его пытались достать стрелой, но ни одна из них не попала в цель. Многие слышали, что мага почти невозможно убить, особенно когда он готов к нападению, — теперь эти слухи находили свое подтверждение.

И вдруг отряды зачарованных солдат Теи отхлынули от все еще не сокрушенных гвардейцев. Те настороженно вглядывались в медленно отступающих солдат герцогини, пользуясь передышкой, чтобы зарядить арбалеты да сделать глоток-другой воды. Копья и стрелы положили немало бойцов Теи, но силы ее по-прежнему чуть ли не вдвое превосходили остатки графской гвардии. И отступать было уже некуда — мост был перекрыт свежими, еще не принимавшими участия в битве вражескими когортами. Гвардия оказалась в кольце. И теперь ветераны готовились к неизбежной смерти, рассчитывая лишь подороже продать свою щкуру и отомстить за своего господина.

На какое-то время над полем брани повисла тишина. Где-то жалобно ржал умирающий конь, которого кольчужная сетка не смогла защитить от стрел и мечей, где-то — среди тех, кто носил цвета графа Бигфута, — стонали раненые. Изрубленные в куски зомби, еще шевелившиеся, не издавали ни звука, да и зачарованные не чувствовали боли — заклятие позаботилось об этом, и теперь некоторые из них с полнейшим равнодушием разглядывали стрелы, торчавшие из собственных тел. И если падали, ослабев от полученных ран, то делали это молча. Они оставались смертными — но боль над ними была не властна.

Внезапно ряды солдат герцогини раздвинулись в стороны, и в широком проходе возник рыцарь, с ног до головы облаченный в сталь. Его тяжелые шаги были слышны, казалось, на другом конце поля. Он неторопливо шел прямо на ощетинившихся копьями гвардейцев. В руках его не было оружия. Порядком изодранный плащ волочился по земле, обильно политой кровью.

Наконец рыцарь остановился. Медленно поднялись руки в латных перчатках, почти по локоть забрызганные чем-то вязким и темным, так же медленно сняли шлем. Взглядам потерявших всякую надежду на спасение гвардейцев открылось лицо их лорда, графа Бигфута. И лицо его было совершенно спокойно.

— Солдаты… — Несколько мгновений он равнодушно оглядывал израненных воинов. Они молча ждали. — Солдаты… вы храбро бились. Но мы проиграли, и теперь герцогиня Тея де Блед предлагает вам сохранить ваши жизни. Вы показали себя достойными того, чтобы жить, мои гвардейцы. Вы доказали свою стойкость, мужество и выучку. Но сегодня нам не повезло… и я, ваш лорд, приказываю и прошу. Сложите оружие. Довольно крови, сегодня ее и так пролилось немало.

Привычка повиноваться была сильна. Один за другим гвардейцы, не смея ослушаться приказа своего господина, бросали на землю клинки, копья, арбалеты… Они еще не знали, что их ждет, — а даже если бы и знали, все равно их судьбу уже ничто не смогло бы изменить. Ну разве что кое-кто из них мог бы попытаться геройски и бессмысленно погибнуть. А пока никто не бросался к ним с веревками, никто не набрасывал на них сети и уж подавно не пытался убить безоружных.

Магистру все они нужны были живыми.

Граф Бигфут, повернувшись спиной к своим солдатам, медленно двинулся куда-то к лесу, где виднелась фигура в низко надвинутом на лицо капюшоне. В плече у графа торчал обломок стрелы — он не замечал этого, не чувствовал боли. Может быть, потом он этот обломок вынет и попросит, чтобы его перевязали… может быть. Если кто-нибудь напомнит графу об этом.

(обратно)

Глава 5 Тьюрин Струвисон. Кер-Доран

Яркое, не по-весеннему горячее солнце немилосердно палило с чистого голубого неба. Легкий ветерок, вместо того чтобы принести такую желанную сейчас прохладу, лишь забивал пылью пересохшее горло. Рон в который раз подумал о том, как все же здорово было бы хотя бы раз дать в морду тому пастуху, что еще три дня назад уверенно заявил им — мол, ручьев в этих горах предостаточно.

Хотя кто знает, может быть, здесь и в самом деле немало источников — а то, что ни один из них они с Ильтаром так и не встретили, просто роковая случайность. Вернее, случайность, которая вполне может стать роковой.

— Ты знаешь эти места?

На первый взгляд голос эльфа — спокойный и равнодушный к жаре, недостатку влаги и прочим трудностям, которые испытывали путники. И только тот факт, что вопрос был задан уже по крайней мере в третий раз за сегодняшний день, свидетельствовал о том, что и хваленая стойкость эльфов имеет границы.

— Нет, Ильтар. Я здесь впервые… но на карте указано, что Кер-Доран находится за тем перевалом. Завтра мы будем у его стен. Возможно, еще засветло… если, конечно, потратим часть ночи на дорогу.

— Ночью на этих скалах мы переломаем себе ноги, — заметил Ильтар.

Они только что взошли на очередную седловину — слева и справа возвышались острые скалистые пики, жаль только, что сейчас, в полдень, они не давали спасительной тени от палящих лучей солнца. Эльф пристально вглядывался в извивы горной гряды, которую им еще предстояло пересечь, и Рон заметил, как Ильтар чуть заметно шевелит губами, как будто бы произнося заклинание.

Рон провел кончиком языка по сухим, потрескавшимся губам и, вздохнув, отцепил с пояса флягу. В ней оставалось еще не менее пяти глотков теплой, несвежей воды. Он позволил себе только один. Путь предстоял неблизкий, а удастся ли им обнаружить источник…

— Я имел в виду, что трогаться с места лучше пораньше, как только забрезжит рассвет… к тому же по утренней про хладе и идти легче, верно?

— Верно, — подтвердил эльф, не вдаваясь в дальнейшие подробности.

Ильтар думал о том, что напрашиваться на неприятности для него не впервой. Когда Сейшел согласился выполнить приказ-просьбу Светлой Королевы, эльф вполне мог счесть свою миссию выполненной. С другой стороны, Этуаль приказала ему доставить Черного Барса в Вечный лес, а это означало, что Ильтар должен был, пусть и временно, стать спутником рыцаря. Поначалу он отнесся к этому спокойно, совершенно не подумав о том, что одним из участников того знаменательного похода являлся гном — и не просто гном, а сам Тьюрин Струвисон, ныне король третьего колена подземного народа. Не то чтобы Ильтар относился к гномам с отвращением, весьма распространенным среди его соплеменников. Годы жизни среди людей в достаточной мере научили его терпимости ко всяким живым тварям… даже столь мерзким, как эти бородатые карлики. Но вот насколько терпимы к нему, эльфу, окажутся сами хозяева этих гор?

Войн между древними расами не было довольно давно. Люди в таких случаях начинают считать, что на их землю пришел долгий и прочный мир, а потом, как дети, удивляются, обнаружив свою ошибку. Умудренные прожитыми веками, эльфы знали, что мир и спокойствие — лишь затишье перед очередной бурей. Если бы не очевидное и не всеми одобряемое миролюбие Владычицы, изредка происходящие стычки снова переросли бы в открытое столкновение.

Сам Ильтар не желал войны, особенно — войны с гномами. Одно дело не любить кряжистых подземных строителей, и совсем другое — желать им скорой и по возможности мучительной смерти. Это была одна из причин нелюбви к нему родичей — в их глазах ненависть к гномам была столь же естественной, сколь «и необходимой составляющей их долгой жизни. Случалось, даже мимолетная встреча эльфа и гнома на нейтральной территории ни с того ни с сего перерастала в кровопролитие.

А Ильтар за прошедшие годы навидался всякого, что научило его если и не с трепетом относиться к чужой жизни, то по крайней мере уважать взгляды, отличавшиеся от его собственных.

— Ладно, пора двигаться, — вздохнул Рон. — Думаю, если мы к сумеркам доберемся во-о-он до того распадка, будет очень неплохо.

Шесть дней, проведенных в пути вместе с эльфом, показались Рону скучными и однообразными. Все это время Ильтар был не слишком разговорчив, думая о чем-то своем, что, собственно, рыцаря вполне устраивало. Он и сам был не прочь обдумать предстоящее…

Тогда, несмотря на клятву, что должна была вести их одной, общей дорогой, они все же расстались. Слова, сказанные над могилой некроманта, были искренними и шли от самого сердца, однако совершенно не учитывали суровых жизненных реалий…

Айрин спешила в школу Сан, чтобы поделиться с Архимагом Сандором откровениями, содержащимися в древнем фолианте, подаренном ей драконом. Если поначалу девушка решила, что знания эти слишком опасны и не должны быть преждевременно принесены в мир, то, по зрелом размышлении, пришла к выводу, единственно правильному — довериться высшему магу Империи, то есть своему родному отцу. Кто как не отец способен помочь юной волшебнице сделать верный выбор. К тому же Сандор, по праву уже не одно десятилетие занимавший пост ректора Школы, сумел бы куда лучше вникнуть в тайны манускрипта, хранившего в себе ни много ни мало саму основу магии, описание и правила применения древнейшего из ныне существующих языков. Языка, на котором складывались все без исключения словоформулы заклинаний — боевых, лечебных и так далее. Никто до настоящего дня — ни умудренные веками эльфы, ревниво хранившие капли древнего знания, ни гномы, чьи освещенные вечными факелами подземные лабиринты скрывали немало загадок, ни иные расы — не владели этим языком, используя фразы и жесты, приводившие в действие заклятия, лишь путем их долгого и трудоемкого заучивания наизусть.

Брик, которому в последней битве с некромантом порядком досталось, утратил львиную долю своей юношеской тяги к приключениям, решив уделить должное внимание совершенствованию в области целительства. Тем более что в отряд он попал как раз благодаря своим навыкам лекаря, полученным за годы обучения в монастыре ордена Сердобольных. Ему не раз становилось мучительно стыдно от осознания того, что Айрин, сания Пламенного ордена, боевой маг, владеет лекарскими заклятиями куда лучше него.

Однако магия магией, а залечивать раны все же было необходимо.

У Тьюрина и вовсе была масса неотложных дел. Теперь он имел полное право завершить древний ритуал и принять корону третьего колена гномов. Нельзя сказать, чтобы мысль о предстоящей коронации приводила его в восторг, но, как и к любому другому делу, Тьюрин относился к этому со всей ответственностью. К тому же его душа требовала донести до родичей правду о короле Дарте Третьем, который, если верить легенде, прославился умением видеть богатые подземные жилы. На самом же деле по-настоящему достойной внесения в Великую Песнь гномов стала нарушенная клятва, данная им последнему из драконов времени, хитростью пойманному и заточенному в каменную темницу на долгие, долгие века.

А путь Рона лежал туда, где в отрогах неприступных гор вьют свои гнезда короли воздуха грифоны, бесстрашные бойцы, не слишком любящие всех, кто ходит на двух ногах, независимо от роста, цвета волос, длины бороды и формы ушей. Тогда он еще не знал, как его примут эти химеры, которые могли быть и весьма интеллектуальными собеседниками, и безжалостными убийцами — в зависимости от обстоятельств. И все же он должен был пройти этот путь, ибо самая твердая клятва та, что дана самому себе. Он поклялся над телом павшего в неравном бою грифона, что весть о его подвиге будет донесена до его сородичей, и должен был сделать это несмотря ни на что.

Сейчас он размеренно шагал по узкой, явно рукотворной каменистой тропе, почти совсем разрушенной временем и ненастьем. Шагал, чутко прислушиваясь к окружающим скалам, хотя и понимал, что слух эльфа, пусть и находящегося сейчас далеко от привычных ему лесов, куда более тонок, и опасность, ежели таковая возникнет, Ильтар обнаружит гораздо раньше него.

О том, чтобы провести здесь лошадей, нечего было и думать. Рон только лишний раз порадовался своей предусмотрительности — коней они с Ильтаром оставили на постоялом дворе у подножия этих гор. Сам рыцарь испытывал определенное недоверие к кабатчикам вообще, и к плутоватому на вид типу, хозяйничавшему в убогой лачуге, гордо именовавшейся постоялым двором «У стены мира», в частности… но Ильтар, посмотрев в глаза низенькому уродцу, сказал Рону (так, чтобы его слова наверняка были услышаны хозяином):

— Я считаю, друг мой, что мы можем доверять этому человеку. Не думаю, что кто-то захочет нас подвести, зная, что не существует в нашем мире места, где эльфы не смогли бы его найти.

Похоже, хозяин слова эльфа услышал и понял правильно… А учитывая то, что своего дивного жеребца Ильтар оставил в конюшне без малейших опасений, Рон постепенно и вовсе успокоился. Ильтар же, в свою очередь, не стал сообщать спутнику, что его белоснежного коня можно, конечно, убить, но увести — нельзя. Зов своего хозяина, подкрепленный соответствующей магией, конь мог услышать за десятки, если не за сотни лиг, к тому же подчинялся он только Ильтару, и никому другому. В этом крылась, кстати, одна из причин, за что люди не любили эльфов. По мнению многих, в принудительном навязывании верности и преданности было что-то недоброе, восходящее своими корнями к тому, что традиционно относили к темному колдовству. И, хотя были это всего лишь несколько видоизмененные элементы обычной магии контроля, ничто не могло переубедить тех, кто желал видеть в этом самое настоящее порабощение. В общем, не стал Ильтар объяснять Рону причины своего спокойствия за коня и все тут — кто его знает, этого рыцаря…

Спустя несколько часов они вышли к небольшой пещере, прямо-таки созданной для того, чтобы в ней переночевать и укрыться от возможной непогоды. Сухая и в то же время не настолько глубокая, чтобы оттуда, из тьмы, могло приползти что-нибудь неприятное.

А самое главное — буквально в нескольких шагах от пещеры журчал долгожданный, такой желанный ручеек. Тоненькая струйка воды обещала в ближайшем времени пересохнуть напрочь, если не пойдут дожди, но пока она вполне могла удовлетворить не только пересохшее горло Рона, но и его покрытое пылью тело. Эльф, похоже, тоже обрадовался ручью, хотя и переносил жажду куда легче своего спутника — то ли благодаря магии, то ли потому, что человеком, в общем-то, не являлся.

— Ну, будем ночевать здесь? — задал Рон вопрос и, не дожидаясь утвердительного ответа, заявил: — Надо бы сушняка набрать на костер…

— Неужели тебе мало было дневной жары? — чуть на смешливо поинтересовался Ильтар, еще на перевале заметивший, какого усилия стоило Рону не высосать флягу до дна.

— Днем-то жара… — пожал плечами Рон, — а ночью, глядишь, и холод. Да и мало ли какие гости могут на огонек пожаловать.

— А вот тут ты прав, на огонек гости и в самом деле могут пожаловать. Здесь горы древние, вами, людьми, ис хоженные мало… да и гномы здесь хоть хозяевами и считают себя, да хозяйство их — под землей. Между прочим, тот же горный тролль, случись ему мимо проходить, дым вмиг унюхает. Даром что тварь безмозглая, но ведь наверняка сообразит, что где костер — там люди… и не так уж важно, что в нашем случае люди здесь представлены всего в одном лице. А где люди, там, что характерно, ужин. Для которого эти самые неосмотрительные путники как раз и сгодятся.

— Это, конечно, довод, — кивнул Рон, чуть прищурясь. — А не признается ли благородный эльф, что говорит в нем в первую очередь всем известная нелюбовь лесных жителей к огню.

— Ну, и это тоже, — не стал спорить Ильтар. — Согласись, дереву дана жизнь не для того, чтобы погибнуть в огне. Сушняка здесь я почти не видел, пока наберешь, так уломаешься… А сам ведь сказал, что выйти завтра надо с первыми проблесками света. Отдыхай, рыцарь, никто тебя в этой пещере не потревожит.

- А вдруг? — хмыкнул Рон, заранее настраиваясь на то, чхо спорить с эльфом смысла не имеет. Они действительно не любили огонь, во всяком случае огонь из живого дерева.

Сушняк или уголь — это еще куда ни шло, но вот к срубленному дереву этот народ относился болезненно.

Ильтар не ответил. Он сел перед входом в пещеру и, закрыв глаза, принялся вполголоса произносить заклинание. О том, что это заклинание, а не пожелание спокойного сна, Рон догадался сразу — при первых же произнесенных фразах в воздухе повисло нечто неосязаемое, но явственно ощутимое. Маг выразил бы это ощущение так: «Сила природы пришла в движение». В какой-то момент Сейшелу даже захотелось услышать слова, произносимые Ильтаром, но эльф не столько говорил, сколько пел, слова плавно перетекали одно в другое, менялись интонации… Опытный маг, та же Айрин к примеру, наверняка легко обнаружил бы в этом заклинании что-нибудь знакомое, но простому смертному это было недоступно.

Земля у входа в пещеру вспучилась, из нее стремительно рванулись вверх, к звездному ночному небу, тонкие зеленые побеги, прямо на глазах обрастая длинными и весьма неприятными на вид шипами. Побеги множились, извиваясь и переплетаясь друг с другом, шипы становились все более серьезными, и постепенно эта молодая зеленая поросль надежно перекрыла выход.

В глубоких сумерках видно было плохо, но Рону показалось, что эта живая изгородь начала менять цвет. Теперь она почти слилась с окружающими скалами. Пожалуй, еще полчаса, и Рон вообще не сможет ее увидеть.

- Она высохла, — ответил Ильтар на невысказанный вопрос спутника. — Теперь мы можем отдыхать спокойно, никто сюда не заберется. И караулить ночью не надо, тоже радость.

- Кого-то эти шипы, может, и отпугнут, — недоверчиво буркнул Рон, — но крупную тварь они не задержат.

- А изгородь для этого и не предназначена. Ты прав, шипы эти только для мелочи всякой. Змея, к примеру, сквозь эти колючки не полезет никогда. Да и кто покрупнее пожалуй, тоже. Волк там или шакал. Важно другое, если что — ломаются эти шипы с оглушительным треском. А я сплю чутко…

Рон сунул под голову мешок с припасами и закрыл глаза. Несмотря на усталость, сон не шел. Завтра он встретится с Тьюрином… Старый друг теперь не просто искатель приключений, он король целого подгорного племени. Кто знает, не забыл ли он за эти годы то, что их когда-то связывало. Конечно, времени прошло всего ничего, но ведь известно, как неограниченная власть и богатство меняют людей. Подвержены ли гномы тому же пороку?

Рон попытался представить себе стены цитадели гномов Кер-Доран. Одна из древнейших крепостей построена в этих местах была не с целью защиты от армий эльфов: лесной народ до этих гор обычно не добирался. В давние времена водилась здесь дичь поопасней — и горные тролли, и мантикоры. Но горных троллей давно извели, мантикоры частично вымерли, частично были убиты теми или иными героями… Рон усмехнулся — к проклятому некроманту слово «герой» подходило мало, но его смердящее войско тогда положило немало этих омерзительных химер… возможно, последних из них. И слава Торну, из всех живущих тварей мантикоры были одними из самых отвратительных. И одними из самых опасных.

Теперь же в этих горах относительно спокойно. Конечно, всегда остается вероятность, что какая-нибудь мерзость все еще бродит по горным тропам, но серьезной опасности для гномов это уже не представляет. А потому и смысл в существовании мощной цитадели отсутствовал. Но подземные строители все делали не просто надолго — на многие века, поэтому наверняка содержат крепость в идеальном состоянии…

Примерно на этой мысли Рон неожиданно для себя заснул…

Сон пришел настолько яркий, красочный, что его трудно было отличить от действительности. И все же Рон совершенно точно знал, что спит и все, что происходит вокруг, лишь сон. Пройдет время, он проснется — и окажется у себя дома, в теплой уютной постели… или, как сейчас, в полутемной пещере, на голых камнях.

А пока ему не хотелось просыпаться, потому что в этом непонятно почему родившемся видении он встретил того, кого никогда уже не ожидал увидеть.

— Приветствую тебя, Гранит… — Рыцарь отвесил вежливый поклон. — Рад встрече.

Огромный Золотой дракон, свернувшийся посреди усыпанной драгоценностями гномов пещеры, склонил голову в ответ.

- И я рад видеть тебя, Черный Барс. Со дня моей смерти нам так и не удалось толком поговорить.

- Со дня твоей смерти? Но постой, почему…

- Ты считаешь нашу встречу сном, рыцарь? Отчасти ты прав, но лишь отчасти. Для тебя это действительно сон, для меня же… Сейчас, когда твой разум расслаблен и открыт, я могу говорить с тобой, хотя и не слишком долго.

- Так ты жив? — Голос Рона дрожал от нетерпения, ему так хотелось услышать утвердительный ответ, пусть хоть и во сне.

- Увы, нет, — вздохнул Гранит. — Я погиб в схватке с Вихрем, как ты уже знаешь, моим родичем, тело которого было возвращено к жизни колдовством некроманта. Пред вижу твой вопрос и отвечу сразу. Да, я знал, что схватка закончится гибелью нас обоих… хотя для Вихря это всего лишь развоплощение, он не был живым. Кстати, если бы он был живым, то справиться с ним мне вряд ли удалось бы. А так я выполнил свою миссию, а цена… Что ж, мне и самому грустно, но цена в данном случае не имела значения.

Рон тяжело опустился на ровную крышку сундука. Дерево не было тронуто временем, хотя сундук этот пролежал в пещере неизвестно сколько веков. Эта пещера выглядела сейчас такой, какой они застали ее в первый день встречи с Гранитом, задолго до дня сегодняшнего. Теперь-то никакого золота там нет и в помине — Тьюрин постарался. В конце концов, эти богатства — собственность его народа поэтому гномы и упрятали их при первой же возможности подальше от алчных рук искателей легкой наживы. Да и потом, чтобы поднять третье колено из руин, чтобы снова наладить жизнь в племени, столь долго подвергавшемся гонениям, требовались средства, и немалые.

— А почему мы с тобой встретились именно здесь, Великий? Неужели за века заточения тебе не опротивели эти скалы?

Дракон огляделся по сторонам с таким видом, будто видел эти камни впервые.

— Да знаешь, я как-то привык, — растерянно произнес он. — Ну да ладно, в конце концов, это твой сон. Так что за декорации ты несешь ответственность не меньшую, чем я. Расскажи, что произошло после того, как я вас оставил?

Рон чуть заметно усмехнулся. За последнее время эту историю, столь долго скрываемую от праздного любопытства, ему придется рассказывать уже во второй раз. В первый раз — эльфу, который вряд ли пустится распространяться о том путешествии направо и налево, во второй раз — призраку, к тому же в собственном сне.

Он изложил события коротко, сжато, стараясь не вдаваться в ненужные подробности. Зато многословно поведал о гибели грифона, который в очередной раз пришел им на выручку в самый последний миг. Грифон погиб, защищая их, людей и гнома. Что особо странно — гнома, которого он, по крайней мере на словах, так ненавидел…

Незаметно от воспоминаний он перешел к событиям последних дней, рассказав дракону о странном поручении Светлой Королевы, об эльфе, своем спутнике, и о видении, которое погнало их в эту дорогу.

Выслушав рассказ, дракон совершенно по-человечески кивнул.

- Ясно… теперь мне многое становится понятным, Черный Барс.

- Извини, Гранит, почему ты все время называешь меня этим прозвищем? Не могу сказать, чтобы я сильно любил его…

— Это прозвище не просто стало твоим вторым именем, Рон, оно уже внесено в страницы Книги Судеб. Разве ты забыл? Ведь ты сам только что поведал мне о пророчестве, а пророчества — вещь опасная и непредсказуемая. Но одно несомненно — в видении этой Эльде есть немало истины, только она, как всегда бывает, искусно спрятана за иносказаниями и намеками.

- Так ты хочешь сказать, что странное животное из видения…

- Оно олицетворяет тебя, Рон, это несомненно. Тебя и твоих спутников. Но кто ими станет — еще неясно. Эти страницы Книги пока не написаны. Но уже составляются черновики, и от того, как ты поведешь себя, зависит окончательный текст. Я вижу, тебя распирает от желания задать мне вопросы.

- Я умираю от нетерпения. Так что, если о чем-то забуду спросить, ты мне напомнишь, хорошо? — Сейшел улыбнулся, затем повел рукой вокруг себя. — Вот ты сказал, что это сон и в то же время не сон. Что ты имел в виду?

Дракон снова вздохнул. То ли грусть вызывала эти тяжелые вздохи, то ли просто Великий набирал в себя побольше воздуха для долгого рассказа…

— Видишь ли, Черный Барс… Я умер в бою, мое тело вдребезги разбилось о камни, но часть меня в тот миг была еще жива. Эта часть… эта часть — моя кровь, которую вливал в твое мертвое тело тот юноша, целитель Брик. Ты помнишь, я говорил тебе, что кровь дракона, отданная добровольно, способна творить то, что вы, люди, называете истинными чудесами. Впрочем, ты все сам знаешь — твое тело ожило. Но вместе с ним ожил и я… если это, конечно, можно назвать жизнью. Не думай, я не рад тому, что какая-то крошечная часть меня живет сейчас в твоем теле. Мне тяжело — сотни лет я был лишен свободы, но это ничто по сравнению с тем, что я лишен сейчас тела. Я рад был бы уйти навсегда…

- Это в твоих силах?

- О да, вполне. Но…

Пауза затянулась. Дракон размышлял.

- Что держит тебя, Великий? — тихо спросил Рон.

- Я думаю, меня держит она, Книга… Книга Судеб. Не подумай, что это и в самом деле какой-нибудь древний фолиант, припорошенный пылью столетий. Нет, это нечто большее, неосязаемое, необозримое… оно присутствует вез де и всегда. Увы, раньше, когда я обладал живой плотью, то мог читать ее, с трудом, но мог. Теперь же от меня остался слабый призрак, жалкое подобие некогда великого дракона времени. Я не вижу страниц Книги Судеб… я лишь чувствую, что мне уготовано на них место. А значит, уходить пока рано.

- А Айрин…

- Нет, мой дух достался только тебе, — усмехнулся дра кон. — Я един и неделим, во всяком случае, неделимо то, что от меня осталось. И могу я немного. Очень немного, к сожалению. Даже такая встреча, как сейчас, отнимает у меня много сил, и однажды я просто исчезну. Но один раз смогу помочь тебе по-настоящему — выберу тот момент, когда моя помощь будет воистину необходима. Когда придет этот миг и в чем помощь будет заключаться, я пока не знаю.

- Как я понимаю, — посмотрев в глаза дракону, сказал рыцарь, — я снова влез в дело, которое может оказаться мне не по плечу, верно?

- И так, и не так. Помни одно, к цели часто ведет более чем одна дорога. Иногда не стоит рубить растущее на пути дерево, бывает проще его обойти.

- О Великий, ты теперь тоже заговорил, как оракул.

- Рад бы выразиться ясней, но не могу. Хотя… скажем так, решить задачу можно не лобовым ударом, не поединком лицом к лицу, как вы поступили в прошлый раз, а как-то иначе — и твоих сил на это хватит.

- Скажи, Великий, как могло случиться, что некромант остался в живых?

- Ты спрашиваешь об этом так, как будто уверен в том, что он жив. А это тебе еще доподлинно не известно. А мне — тем более, я заперт в твоем теле, я знаю только то, что ты мне сейчас рассказал, не больше. Но если предположить, что некромант сумеет пробудить Чашу и взять ее Силу, то он станет непобедим. Возможно, уже на грани смерти, он сумел все же дотянуться до нее.

- Он горел и сгорел заживо!

- Дотянуться — не в том смысле, что взять в руки, а в том, чтобы суметь овладеть потоком Силы, который льется из Чаши. В какое-то мгновение боль способна усилить способности, и Чаша могла в этот самый миг признать его и прийти к нему. Чашу уничтожить невозможно, подземный огонь ей не страшен. Может быть, это послужило защитой и ему… но опять же, это лишь предположения. Прости, Черный Барс, мои силы на исходе, и наш разговор на этом придется прервать. Возможно, позже нам удастся снова встретиться в твоих снах, а пока я буду думать… может быть, в следующий раз я смогу сказать тебе что-нибудь более обнадеживающее.

Рон заметил, что последние слова Гранита прозвучали совсем тихо. Пещера плыла перед его глазами, свет немеркнущих факелов, колдовских изделий гномов, стал тусклым, стены, сундуки с золотом и драгоценностями, само величественное тело дракона становились все более и более призрачными и, казалось, должны были вот-вот исчезнуть.

- Постой, Великий! Когда я увижу тебя снова?

- Не зна-а-аю… — донеслось до него протяжным эхом.

В час, когда тьма еще не смирилась перед неизбежной уступкой своих прав свету, Ильтар разбудил Рона. Как ни странно, но этот необычный сон рыцарь помнил в мельчайших деталях. Такое с ним бывало редко — обычно сновидения быстро распадались на крошечные обрывки, которые затем один за другим бесследно исчезали из памяти.

Теперь же все было иначе — и он снова и снова возвращался мыслями к тому, что говорил ему дракон. Действительно ли капля души Великого живет в нем, Роне… если, конечно, у дракона вообще есть душа, или все это только видение, навеянное усталостью и неотвязными думами о событиях тех дней.

Рассказывать эльфу о своем сне он не стал. Ни к чему. Если все это было на самом деле, то рано или поздно он получит подтверждение… тогда и настанет время для откровенности. Сейчас же перед ними стояли более насущные проблемы. Например, продраться сквозь колючий щит, которым Ильтар загородил выход из пещеры.

Действительно, страшные на вид шипы легко ломались, не выдерживая встречи с дубленой кожей сапог, но хруст при этом стоял такой, что Рон всерьез задумался, а не перебудят ли они этими звуками всех хищников в округе. Помогая себе мечами, путники расчистили дорогу и двинулись в горы. Уже светало, и можно было не бояться оступиться в темноте и кубарем полететь вниз, на острые камни. Фляга с ледяной водой из ручья приятно оттягивала пояс, и Рон почувствовал прилив оптимизма. До цели оставалось не так далеко.

— Тебе не кажется, что за нами следят? — вполголоса поинтересовался Ильтар, когда солнце уже поднялось над горами и начало изрядно припекать.

Все это время они шагали по тропе, прихотливо извивавшейся среди скал. Вокруг было тихо, не было слышно даже привычных в этих местах птиц. Рон не один раз с огорчением подумал о том, что эльф умудряется даже по гравию ступать совершенно бесшумно, в то время как под его ногами потревоженные камни, казалось, только и делали, что хрустом и скрежетом выражали свое возмущение.

— Нет, я ничего не заметил… Слушай, ответь на один вопрос, — Рон тяжело опустился на камень, давая отдых уставшим ногам, — как ты можешь так тихо шагать по этому каменному крошеву? Я же, кажется, всю дичь перепугал в этих горах своим топотом.

- Мы, эльфы, умеем многое! — напыщенно произнес Ильтар, а затем вдруг неожиданно рассмеялся. — А на самом деле все это — просто магия. Скрежет камней на тропе усилен заклинаниями гномов, а мои шаги, наоборот, гасятся нашими лесными заклинаниями. Жаль, что здесь, в горах, они далеко не так действенны, как хотелось бы. На самом деле, по нашим меркам, я тоже непростительно шумно топаю.

- Странно… ты говоришь, гномы наложили заклятие на тропу? Зачем?

- Наверняка здесь неподалеку их застава. Не верти головой, углядеть гномий секрет среди скал так же сложно, как заметить эльфа в лесу. Они прекрасно умеют маскироваться, когда хотят. А шумящие камни — это всего лишь одна из их сторожевых хитростей. Никто, даже я не смогу двигаться по этой тропе совершенно бесшумно.

- Думаешь, они могут на нас напасть?

Эльф некоторое время молчал, подбирая слова. Он не сомневался, что хозяева этих гор слышат каждое сказанное им слово, не стоило без причины их злить. Достаточно и той древней, веками взращиваемой вражды. Тем более что сейчас они шли не воевать, а искать помощи.

- Ну, если сочтут, что мы представляем для них угрозу. А просто так, пожалуй, нет. Сейчас между нами нет войны, да и меж вами тоже.

- Но они наблюдают?

- Конечно, и я удивлен, что ты не чувствуешь этого. Ведь мы недалеко от их цитадели.

Рону пришла в голову шальная мысль. Конечно, это было баловство, можно сказать, ребячество, но серьезность эльфа только раззадорила Рона. Он встал с камня и заорал во всю глотку:

- Эй! Меня зовут Рон Сейшел! Я направляюсь к королю Тьюрину!

- Кто ты такой, нам известно.

Спокойный голос, раздавшийся прямо за спиной Рона, заставил его волчком повернуться вокруг оси. Рука метнулась к рукояти длинного меча.

(обратно)

Глава 6 Рон Сейшел. Озеро Эри

Возле скального выступа, мимо которого они прошли минуту назад, спокойно стоял гном. Настолько спокойно, что Рон, устыдившись своего порыва, тут же опустил руку. И верно, разве же можно, идя в гости, сразу кидаться на хозяина с оружием. Краем глаза он заметил, что эльф с видимым трудом пытается сдержать ехидную ухмылку.

Гном был экипирован по всем правилам: плечи оттягивала тяжелая кольчуга, усиленная стальными пластинами на груди и массивными коваными наплечниками, и неизменная секира, небрежно прислоненная к камню, хотя Рон мог поклясться, что стоит ему сделать один неверный жест, и лезвие секиры вполне может свести знакомство с его шеей. Рон считал себя хорошим бойцом, но драться с гномами было довольно неразумно. В то же время страж, державший в руках шлем, не выглядел агрессивно, хотя взгляд, переходящий от Рона к Ильтару и обратно, дружелюбием не отличался.

- М-да-а… так что ты нам известен, Черный Барс. Конечно, не дело это, что всякая эльфийская… м-м… мразь ходит по нашим горам, как у себя дома, но… Король Тьюрин приказал беспрепятственно пропустить его друга Сейшела, а также тех, с кем означенный Сейшел вместе идти будет. Правда, думается мне, что об эльфе король как раз и не подумал.

- О чем думал ваш король, почтенный гном, как мне кажется, не твоя забота… — прошипел Ильтар, явно задетый за живое. Похоже, хваленая эльфийская выдержка ему изменила. И все же он сумел взять себя в руки и выдавил жалкое подобие улыбки, более похожей на хищный оскал. - Но ты прав, уважаемый Рон Сейшел, направляясь к королю Тьюрину Струвисону, действительно оказал мне честь, взяв в спутники. То есть слова вашего короля в полной мере относятся и ко мне, если только ты…

- Да ладно, — махнул рукой гном, — идите, чего уж там. Я просто к чему вылез-то. Вы уж не кричите здесь особо, сэр Сейшел, горы — они крика не любят.

- Скажи, Ильтар, неужели нельзя было придумать чего-нибудь попроще? — Рон уже порядком устал карабкаться по этим скалам. Но даже усталость и сбитое дыхание не могли заставить его удержаться от вопроса. — Я имею в виду, эта тропа… конечно, она предупреждает охрану, но ведь настораживает и самого путника?

Рона слегка раздражал вид эльфа — было незаметно, чтобы дорога особенно утомила его. Они шагали уже часов десять, все время в гору, к тому же держали достаточно высокий темп. Если не считать краткого разговора с гномом, не было сделано ни единой остановки. Безусловно, эльфы выносливы, этого у них не отнять, но не настолько же? И вообще, ему смертельно не хотелось выглядеть в глазах спутника слабаком… при этом Рон как-то упускал из виду то, что любой другой человек на его месте уже давно бы рухнул на камни пластом.

— Конечно, — Ильтар не обернулся, продолжая идти впереди. — Конечно настораживает. Можно сделать сторожевое заклинание невидимым, неслышимым и неощутимым настолько, что даже опытный маг заметит его лишь тогда, когда вляпается по самые уши. Я уверен, что пару таких сторожевых завес мы миновали и даже не заметили их. Хотя гномьи секреты тут же получили сигнал. А эти кричащие камни… знаешь, они предназначены вовсе не для того, чтобы стражи слышали каждый наш шаг, а для того, чтобы гости, особенно незваные, все время были начеку, изматывая себя в постоянном ожидании опасности.

Похоже, вопреки обыкновению, Ильтара тянуло поговорить. Он был прямо-таки непривычно многословен. Рон не представлял, в чем причина этой откровенности, но слушал в оба уха, на время даже забыв об усталости и ноющих ногах. Не так уж часто кто-то из Древних народов ударяется в откровения, поэтому этим следовало воспользоваться. Разумеется, эльф никогда не выложит ничего такого, что его народ почитает за тайну — даже в запальчивости, даже во хмелю. Под пытками — может, да и то вряд ли. Но вот узнать что-то новое об эльфах, может, и удастся.

— Я, как и мои родичи, гномов не люблю. Гнусный они народ,и плевать мне, что сейчас нас слышит не одна пара ушей. Но одного у них не отнять: если уж они начинают махать секирами — то по делу. Не из-за пустяка… чем, бывало, грешили некоторые из нас. Гномам подавай серьезный повод, они всегда кичатся своей рассудительностью. Поэтому и преграды эти… ты видел лишь одну, я же знаю с десяток уловок, одну другой лучше. Они предназначены больше для того, чтобы гости, идущие с дурными намерениями, крепко подумали, а стоит ли вообще идти дальше и не пора ли повернуть назад, пока не поздно?

— Если они без повода не нападают, то чего же вы с ними не поделили? — буркнул Рон, приостанавливаясь и пытаясь отдышаться. — И, кстати, может, передохнем? Умотался я что-то…

Если мы хотим дойти до Кер-Дорана засветло, то останавливаться не стоит. — Ильтар замедлил шаг, затем подошел к Рону. — Замри на минуту…

Его руки сошлись над головой Сейшела, затем мягкими, грациозными движениями принялись как бы оглаживать рыцаря, хотя ни разу и не коснулись его. Губы эльфа шевелились, однако Рон не услышал ни звука. Буквально через минуту он с удивлением почувствовал, как усталость уходит из тела и перестают ныть разбитые ноги — все-таки рыцари непривычны к таким вот длительным переходам на своих двоих. Перестало першить в горле, а лоб вдруг стал сухим, пота, лившего ручьями, как не бывало. И даже одежда перестала липнуть к разгоряченному телу… да и не такому уж разгоряченному, по крайней мере теперь.

— Вот и все, — Ильтар сделал шаг назад. — Как, лучше?

— Ух, здорово… и что, ты с самого начала так мог?

— Мог, конечно, но пользоваться этим заклинанием слишком часто нельзя.

— Почему же? Я уже много лет не чувствовал себя таким бодрым и здоровым.

— Я объясню, — Ильтар как ни в чем не бывало про должил восхождение по круто поднимающейся в гору тропе — Заклинание это опасно тем, что оно обманывает сознание и заставляет его думать, что тело полно сил. Но на самом деле все не так. Честно говоря, я ждал, что ты свалишься еще часа четыре назад.

— А… это все кровь дракона, я рассказывал тебе. Конечно, неуязвимости я от этого не получил, но устаю теперь куда меньше, чем раньше.

— Да, я забыл… так вот, обманутый продолжает расходовать силы, которых на самом деле у него уже нет. Использующий заклинание несколько раз подряд пару суток чувствует себя великолепно, даже если все это время ворочает камни, машет мечом или шагает по крутому подъему, будто по ровной дороге. В один далеко не прекрасный момент силы заканчиваются, но тот, кто получил заклинание, не замечает этого и… просто падает замертво, делая очередной шаг.

— Ого…

— Да. Усталость дана живому существу во благо, чтобы оно понимало, когда следует сделать передышку для вос становления сил.

— Тогда зачем? Нет, я благодарен, я действительно сей час чувствую себя бодрым и свежим, но стоит ли оно того? Почему бы не переночевать здесь и с рассветом продолжить путь? Мы уже близко.

Эльф некоторое время молчал, упрямо шагая в гору. Затем спросил:

— Как много ты знаешь о вражде эльфов и гномов?

— Столько же, сколько и любой человек, не отягощенный прочтением горы древних манускриптов. Что вражДа эта есть и никуда она не делась, несмотря на то, что уже давно между вами не было войн. С чего все началось — не знаю. Хотя и хотел бы знать.

— Я тоже, — вздохнул эльф. — Но это никому не известно. Наверное, даже Светлой Королеве. Просто все с молоком матери впитывают эту ненависть. Кое-кому удается ее приглушить на время, а некоторых из моих сородичей просто нельзя выпускать в ваши города — первый же встречный гном свалится со стрелой в горле, а может быть, даже стрела будет пущена в спину. Но ты прав, сейчас между нами мир. И я не хочу стать вольной или невольной причиной его окончания. Чем меньше мы здесь пробудем, тем лучше и тем больше вероятность того, что я выберусь на равнину живым. У некоторых гномов, знаешь ли, терпения тоже бывает маловато. Особенно когда так легко навести на цель арбалет.

— Неужели вы, столь древние и мудрые, не можете по кончить с этой враждой?

— Что есть мудрость, человек? Что есть мудрость, если ты видишь перед собой брата, в куски изрубленного топором? Когда-то мы верили, что с появлением в этом мире людей все изменится. И поначалу так и было. Вы ведь с равным удовольствием воюете и с гномами, и с эльфами, и с орками.

— Мы не любим воевать… — возмутился было Рон, но Ильтар бесцеремонно прервал его:

— Брось, Черный Барс, я знаю, что говорю. За мою жизнь, поверь, я сумел изучить вас, людей, лучше, чем ты можешь себе представить. Вы любите воевать, вы легко готовы убедить себя, что кто-то или что-то посягает на вас, на вашу свободу, на вашу собственность или на то, что вы столь напыщенно зовете Добром. И тогда вы хватаетесь за мечи и уже не пытаетесь разобраться, кто прав, а кто виноват. Да и правые есть не в каждом случае, знаешь ли. Просто вам нужен повод… а найти его вы всегда сможете.

— Но…

— Ты ведь наверняка слышал о битве за Кер-Доран. Кажется, лет семьсот или восемьсот назад, точно не помню. Даже в ваших легендах эти события всегда описывались как одно из самых жестоких сражений между эльфами и гномами. Как ты думаешь, Рон, какова была численность армий, что схлестнулись под этими стенами? Хотя я не жду ответа, поскольку он все равно будет ошибочен. Я видел ваши хроники, вы так любите лгать, что лжете даже самим себе… Так вот, в той эпохальной битве, о которой вспоминают и поныне, приняло участие шестьсот эльфов и около трехсот гномов.

— Как, и это все?

— И это все. Да, должен отметить, что в этой, как вы ее называете, бойне, на самом деле погибло примерно по полторы сотни бойцов с каждой стороны. Я спиной чувствую, как ты усмехаешься… а с нашей точки зрения это и была бойня. После которой мы полтысячелетия зализывали раны. Наши войны никогда не были такими массовыми, как ваши, хотя гномы способны выставить армию в десять тысяч топоров… только одному их клану нет дела до того, что творится у другого. Да и мы в одном только Вечном лесу можем набрать не менее трех-четырех тысяч стрелков. Можем… но не хотим. Потому что тогда это будет война на уничтожение… А так многие из нас воспринимают эти стычки как своего рода игру. И гномы тоже так считают. Вас, людей, слишком много, если убить сто, тысячу, десять тысяч — мало что изменится. Пройдет полвека, и вы опять расплодитесь… У нас же дети рождаются редко, очень редко. Далеко не каждый год в Вечном лесу раздается плач но ворожденного. Мы, эльфы, не можем преодолеть зов крови наших предков, не можем противиться желанию вогнать стрелу в горло гнома… но мы можем делать все для того, чтобы эта вражда не превратилась в поголовное истребление.

Ильтар, наконец, выговорился, и по его тону Рон понял, что больше его спутник не скажет ни слова. А жаль, так все хорошо начиналось.

Впрочем, говорить о чем-то уже не имело смысла. Они пришли.

Громада Кер-Дорана отсюда была видна как на ладони. Еще пятнадцать минут, и они оказались перед огромными, локтей в десять, воротами, выкованными целиком из металла. Рон не без основания полагал, что в этот металл вложено не только кузнечное умение подгорных жителей, но и немалая доля их магии.

Цитадель стояла здесь уже не первое тысячелетие. Молва гласила, что Кер-Доран был построен в годы бешеного солнца, когда дикая сила чистой, первозданной магии, прорвавшаяся наружу из Чаши Торна, породила множество чудовищ. Пожалуй, лишь сами гномы знают, зачем они возвели это колоссальное сооружение — с целью защиты от троллей и виверн, в те времена в изобилии водившихся в этих горах, или были тому иные причины… Но крепость была построена, и никто и никогда не сумел взять ее штурмом.

Широкий ров не наполнен водой — здесь, в горах, вода слишком ценна, чтобы тратить ее на оборону, зато его дно было обильно усеяно острыми железными шипами — и тот, кто неосмотрительно соскальзывал с края вала, неизменно встречал смерть быструю и верную. Десяток выбеленных солнцем скелетов, нанизанных на шипы, убедительно подтверждал это. Убирать их никто не торопился — обитателей Кер-Дорана ничуть не беспокоили эти наглядные примеры того, что может случиться с излишне самонадеянным нахалом, решившим испытать на себе надежность фортификационных сооружений гномов.

Три ряда стен, опоясывающих крепость, один выше другого, делали штурм занятием бессмысленным и безнадежным. Тот, кто сумел бы захватить внешнюю, самую низкую стену, оказался бы в совершенно невыгодном положении, будучи как на ладони у стрелков, засевших ярусом выше. Да и мало что могло грозить и этим стенам, и железным воротам — материала, чтобы изготовить осадные орудия, в округе не наблюдалось, а тащить их снизу, из предгорий… об этом было смешно и думать.

Почему-то Рон считал, что их непременно выйдут встречать. Но ворота были заперты, на стенах не торчали шлемы стражей… впрочем, это не означало, что наконечники болтов во взведенных арбалетах сейчас не смотрят прямо в грудь путникам.

А затем медленно, с натужным скрипом, ворота начали открываться…

— История, конечно, интересная, — протянул Тьюрин, задумчиво поглаживая бороду. Затем сунул в рот трубку, затянулся и выпустил клуб дыма. — Я понимаю, что остаться в стороне ты не мог…

Рон отметил про себя ударение, сделанное на «ты», и оно ему не понравилось.

Уже который час они сидели в одном из залов в стенах крепости. Как мимоходом пояснил Тьюрин, это было помещение для приема особо дорогих гостей. В число «дорогих» попал, как этого и следовало ожидать, только сам Рон. Несмотря на его искреннее возмущение, эльфа в крепость не пустили. Впрочем, гномы поступили на удивление великодушно — несколько кряжистых бородачей выволокли на площадку перед цитаделью палатку, мешок с различной снедью и весьма увесистый бочонок эля. Ильтар, глядя на такую щедрость, сделал квадратные глаза — сам факт того, что гномы ЧТО-ТО предложили эльфу, уже событие невероятное, а уж то, что охочие до выпивки карлики поделились пивом…

Собственно, о том, чтобы впустить эльфа в крепость, не могло быть и речи. Об этом Ильтар предупреждал Рона еще в самом начале пути, заранее рассчитывая на более или менее долгое ожидание под ее стенами. Что ж, теперь это ожидание пройдет с относительным комфортом. О большем в этих местах мечтать ему и не приходилось. Правда, никто не мог бы сказать, сколько продлится это ожидание, но, по обоюдному согласию, особо торопиться Рону не следовало. Владычица приказала привести всех участников похода, значит, и Тьюрина, посему Рону ничего не оставалось, как не жалеть времени и убеждать упрямого гнома присоединиться к их маленькому отряду.

Король Тьюрин Струвисон встретил Рона радушно… но все же не как равный. Трон, который достался ему по праву, дал о себе знать, и в интонациях, осанке и походке гнома явственно чувствовались нотки превосходства.

Рыцаря провели в зал, неожиданно теплый для помещения, лишенного ковров, каминов, тканевых драпировок или хотя бы деревянной отделки. Только голый камень… и все же от этих седых стен веяло теплом и покоем. Рон не удержался и спросил — в ответ Тьюрин лишь улыбнулся.

— Ты все такой же… и тебе по-прежнему не дают покоя чужие тайны. Когда-нибудь кто-то решит, что проще один раз заставить тебя замолчать навсегда, чем вечно отвечать на твои вопросы. Впрочем, тут нет особого секрета… Крепость построена вблизи старого вулкана. Он давно уже не плюется дымом и пламенем, но его душа все еще горяча. Оттуда идет тепло, горячая вода течет по трубам, вмурованным в эти стены. Гномы выносливы, но они, как и люди, не любят холода.

Он тяжело опустился в глубокое кресло. В зале стояло всего два кресла с противоположных концов небольшого стола, уставленного снедью так, что толстые доски прогнулись и, казалось, вот-вот треснут под непомерной тяжестью. Свет десятка вечных факелов слегка разгонял тьму — полумрак был привычным для гномов.

После обычных приветствий и вежливых вопросов о здоровье настала очередь угощения. Сейшел не сомневался, что вокруг него разворачивается определенный ритуал, нарушать который не имело смысла. Обильная еда, перемежаемая добрыми кружками неожиданно отменного пива, сальные анекдоты, воспоминания о делах минувших… Наконец трапеза была завершена, слуги, повинуясь неслышному сигналу, вынесли стол с остатками пиршества, внеся вместо него другой, на этот раз всего лишь с несколькими кувшинами эля. Тьюрин замолчал, и Рон понял, что пришла пора рассказать, зачем он сюда явился. Рассказ не занял много времени, хотя старому другу Рон в деталях поведал и содержание своего сна. Гном не раз прерывал рыцаря вопросами, хмурился, а один раз даже вызвал одного из стражей. Когда тот, получив какие-то указания, вышел, Рон продолжил повествование. И вот наконец поставлена точка. Просьба-приказ Светлой Королевы, пусть и изложенная словами, щадящими натуру самолюбивого гнома, рроизнесена.

Тьюрин глядел на пламя факела, отбрасывающее красноватые блики на его изуродованное шрамами лицо, и молчал, осмысливая услышанное. Рон не торопил его, понимая, что решение потребует от гнома неимоверных усилий, и уже подозревал, каковым оно будет. Вошел молодой, даже не отрастивший сколько-нибудь солидной бороды гном. Он молча протянул королю стопку пергаментов и неслышно удалился.

Тьюрин, неторопливо перебирая листы пергаментов, извлек несколько из них, сшитых по краю, и протянул Рону.

— Тебе это будет небезынтересно.

Рыцарь пробежал глазами текст, отметив про себя, что автор куда больше заботился о красоте витиеватых завитушек прописных букв, чем о ясном и точном изложении смысла. И все же постепенно смысл до него начал доходить…

— У вас есть шпионы среди людей?

— Конечно, — пожал плечами гном. — Сам понимаешь, дело такое… деньги могут многое, а большие деньги — еще больше.

Некто, поставивший под пергаментом сложную, совершенно нечитаемую закорючку, обозначавшую, надо понимать, его имя, рассказывал о битве некоего графа Бигфута с армией какой-то герцогини Блед. Само по себе событие зауряднейшее: с тех пор, как люди изобрели границы, всегда найдутся желающие изменить их в свою пользу. И поначалу складывалось впечатление, что перед Роном не более чем обычный отчет об очередной попытке пересмотра прав между соседями. Но вот Рон дошел до места, где описывалось само сражение, и почувствовал, как по лбу начинают скатываться капли пота. Наконец он отложил пергамент в сторону и посмотрел на своего боевого товарища. Выражение лица у Сейшела было донельзя серьезное. Можно сказать, даже мрачное.

— Итак, у этой герцогини в армии наличествуют зомби.

— Совершенно верно, — кивнул Тьюрин, не забывая при этом отхлебывать пиво из здоровенной кружки. — И целая куча зомби. Этот… — кивок в сторону пергамента, — пишет о полутора сотнях. Пусть даже он несколько преувеличивает, у страха глаза велики, но просто так отмахнуться от этого сообщения нельзя, верно?

— Верно…

— И учитывая то, что ты рассказал мне, можно сделать один вывод…

— Погоди, Тьюрин, не торопись. То, что среди при дворных мятежной герцогини затесался какой-то некромант, совсем не означает, что это именно… наш некромант. Да и, согласись, в прошлый раз он действовал иначе, стараясь не иметь дела с живыми людьми.

— Согласен, и чем он кончил? Попробуй поставить себя на его место?

Рон на некоторое время задумался, прикидывая в уме различные варианты.

— Хорошо, попробую. Итак, некий некромант решил прибрать к рукам герцогскую корону…

— Неверно, — нахмурился гном. — Совершенно неверно. На кой, извиняюсь, хрен ему эта корона, тем более что она, почитай, уже у него вместе с ее владелицей. Но ему этого мало, он посягнул на соседний удел.

— Почему он? Может, это идея этой… как ее… Теи де Блед?

— Возможно, но я в этом сомневаюсь, — гном покачал головой. Обнаружив, что его кружка опустела, он вновь наполнил ее, одним мощным глотком осушил чуть ли не наполовину, крякнул, смахнул с бороды клочья пены и продолжил: — И ты сам, если подумаешь, тоже в это не поверишь. Люди питают отвращение к некромантам вообще, и к их творениям в частности. Можно допустить, что герцогиня польстилась на возможность быстро и без потерь раздвинуть свои границы Чар знает до каких пределов. Но в то, что с ней разом согласились и все ее придворные… ну, не сама же она командует войсками? Нет, я в это не верю.

— За всем этим стоит именно некромант, так? Но каким же образом?

— Это не так сложно… и в то же время сложно невероятно. Вы, люди, называете это магией контроля. Правда, я никогда не слышал, чтобы заклятия этой школы действовали хоть сколько-нибудь долго. Час, от силы два… если только…

— Если только это не НАШ некромант, — мрачно кивнул Рон. — У него, пожалуй, хватит сил и не на такое. То есть мы снова пришли к отправной точке. Ладно, пусть НАШ некромант решил завоевать… а на кой Чар ему это нужно, спрашивается?

Тьюрин молчал долго. Видать, решение давалось ему нелегко, и все же он нашел в себе силы выдавить, хотя и с трудом:

— Да… знаешь, две головы, конечно, хорошо, а три… придется перенести наш разговор за стены крепости, к этому твоему Ильтару, будь он неладен. Не люблю я эльфов… но он, может, что дельное посоветует.

— Может, сюда его позвать? — невинно спросил Рон.

— И думать забудь! — полыхнул гневом гном. — Отро дясь такого не было, чтобы эльф без боя в цитадель гномов проник. Не было и не будет, пока я жив. И потом тоже не будет. Ладно, пошли.

Ильтар сидел в палатке и что-то еле слышно напевал себе под нос, когда в шатер ввалился гном. Рука эльфа дернулась было к мечу, но Тьюрин предостерегающе махнул неразлучной секирой.

— Положь свою зубочистку на место, эльф. Я по делу пришел.

Следом за ним, откинув полог, в палатку проскользнул и Рон. Усевшись так, чтобы оказаться друг от друга как можно дальше, давние враги при участии Сейшела принялись обсуждать события, изложенные в пергаменте.

— Итак, он рвется к власти, — заключил Ильтар. — Не думаю, что он ограничится этим захудалым графством.

— Пожалуй… — нехотя кивнул гном. — А сколько ему надо?

— Может быть, всю Империю?

— Все может быть, — пожал плечами Рон. — Может, и Империю. А возможно, что и ваши пещеры вместе с Вечным лесом в придачу.

— Не родился еще воитель, что сумел бы наши крепости взять, — насупился Тьюрин.

— Ой ли? — насмешливо бросил эльф. — Бывало, и наши стрелки выбивали вас из этих хваленых бастионов, да и против грифонов ваша сталь слабовата будет. Боюсь, что здесь в бой пойдут не просто легионы людей, а еще и темная магия, против которой никакие стены не устоят. — Он мгновение подумал, затем очень тихо добавил: — Вечный лес тоже может пасть…

— Да, это возможно. — Тьюрин снова стал перелистывать донесение. — Здесь он пишет, что только нескольким удалось спастись, нескольким, из всего населения графства.

— Если верить тому, что здесь написано, то этот некромант сумел не только поднять на ноги тех, кто пал в битве, но и как-то привлечь на свою сторону всех, способных худо-бедно держать оружие. Осведомитель клянется, что видел в рядах армии герцогини собственную жену. Если так, то здесь снова вмешалась магия, и не просто магия, а огромная Сила, с которой в Империи еще никто не сталкивался.

— У меня другой вопрос, — пробормотал Рон, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вот вы оба знаете толк в магии. В разной магии… скажите, зачем некроманту такая власть?

— Мало ли, — хмыкнул эльф. — Деньги, женщины, в конце концов власть сама по себе. Может быть, месть. Разве этого мало? Хотя я понимаю твои сомнения, Рон. Маги никогда не стремились к власти большей, чем дана им по праву владения Даром. Стоять во главе Империи — значит тратить массу времени на управление ею. Но это время, которое можно было бы употребить на совершенствование своего мастерства! Я не знаю ни одного мага, который не стремился бы к этому. Поэтому даже наша история — а она неизмеримо старше вашей — не знает примеров, когда маги рвались к абсолютной власти. Принимали ее как неизбежное зло — это было, есть и сейчас. Но стремиться к власти…

— Значит, причины у него все же есть, — подытожил Рон.

— Значит, так. Что это может быть?

— Мы назвали женщин, — размышлял вслух гном.Но это мелочи, при его Даре и при его владении магией контроля любая сама придет к нему, каких бы кровей она ни была. Хотя бы и эльфийских… не вороти нос, эльф, вы поддаетесь этим заклятиям ничуть не хуже людей. Золото… есть куда более спокойные пути получить его в изобилии. Власть ради власти мы отмели. Месть… повод хороший, но чтобы уничтожить нас четверых, совершенно необязательно погружать в войну всю Империю. Даже не так, куда приятней для самолюбия разобраться с каждым из нас один на один, доказав свою силу, чем просто задавить легионами зомби. Что еще? Ты сказал, эльф, что основным стремлением любого мага является получение новых магических знаний…

Рон затаил дыхание. Разумеется, он имел некоторое представление о том, что содержал в себе древний манускрипт, подаренный великим драконом магичке Айрин. И конечно, эту информацию он в свое время от эльфа скрыл. Не стоит кому бы то ни было знать, что в мире появилось знание изначальных законов магии, открытых еще самим Торном. Может статься, что некромант охотится за этой книгой, если допустить, что он как-то прознал о ее существовании? Не исключено. Рон лишь надеялся, что гном удержится и не проговорится эльфу о книге. Но Тьюрин, похоже, вполне разделял его мысли.

— Что ж, такое возможно. Хотя что может интересовать его теперь, если он и впрямь получил власть над Чашей Торна?

— Мало ли артефактов осталось с тех времен, когда Торн создавал этот мир? — пожал плечами эльф. — Уцелела Чаша, могло уцелеть и еще что-нибудь. Но ты прав, гном, это имеет смысл. Захватить полную власть в Империи, насадить везде свой порядок, чтобы потом без помех заняться поисками, в любой момент имея возможность привлечь к себе в помощь не пару сотен гниющих мертвецов, а имперские легионы. Или… — его передернуло от отвращения, но он все же нашел в себе силы закончить, — или отряды эльфийских лучников.

— Это так, — склонил голову гном.

— Мы можем рассчитывать на твое участие в этом деле, король Тьюрин? — спросил Рон, уже не сомневаясь в ответе.

И ответ прозвучал, полностью подтвердив его догадки:

— Нет!

В воздухе повисла долгая, мучительная пауза. Гном сидел, насупившись и играя желваками, эльф метал в него презрительные взгляды, отскакивающие от Тыорина, как сосновые шишки от стальной брони.

— Я так и думал, — медленно произнес Рон.

— Пойми, я теперь не просто искатель приключений, ищущий стайку нежити, чтобы иззубрить свою секиру, — почти простонал гном, стиснув пальцы на рукояти лю бимого оружия так, что, казалось, еще мгновение — и стальная хватка размозжит твердую древесину в щепы. — Мне вверен народ, они… они видят во мне повелителя. Разве я могу бросить их сейчас, когда на нас надвигается опасность?

— Ты прав, король…

— Да знаю я, что прав! — заорал Тьюрин так, что шатер мелко затрясся. — Знаю! Думаешь, мне легко было принять это решение?

— Верные решения редко бывают легкими, — внезапно подал голос эльф. В его голосе сквозила печаль и, что осо бенно удивительно, сочувствие. — Твое решение мудро, король. Возможно, твои бойцы окажутся последней надеждой Империи. Никто и никогда не мог разбить гномов. Заставить отступить — такое бывало. Разбить наголову — нет. Ты прав, ты нужен здесь. Именем Светлой Королевы, хоть и нет у меня права говорить от ее имени, я благодарю тебя, король, за помощь и снимаю просьбу Владычицы о твоем присоединении к нашему отряду.

С этими словами эльф встал и церемонно отвесил гному поклон. Тот тоже поднялся и, помедлив мгновение, протянул высокому эльфу свою могучую, покрытую коркой неистребимых мозолей руку. Спустя мгновение ладони давних врагов сомкнулись, может быть, впервые за десятки, если не сотни лет.

Они уже ступили на тропу, а Тьюрин все еще брел рядом с ними, словно не желая расставаться. Наконец они подошли к разлому в скале, отсюда извилистая тропа должна была через пару дней вывести путников к подножию гор.

- Куда теперь? — спросил гном.

- Думаю, попробуем найти Брика. Последний раз, когда я получил от него весточку, он жил в Кадрусе. Ума не приложу, что он нашел в этом занюханном городишке… эй, Тьюрин! Да что с тобой?

- Я думал, ты знаешь, — пробормотал гном, отводя в сторону глаза. — Я думал, ты все знаешь, поэтому и молчишь. Прости, мне даже показалось, что ты многое забыл и судьба мальчика тебя уже не волнует. Прости…

- Да в чем же дело, Чар тебя задери?!

- Брик… последние полгода он служил лекарем при дворе графа Бигфута. Рон, ты сам все понимаешь… у мальчишки нет ни единого шанса. Если он только сумел бежать…

- Он не станет бежать, — тупо пробормотал Рон, чувствуя, как предательски наливаются влагой глаза, а руки вдруг начинают дрожать, как при страшной, выматывающей Душу усталости. — Он не станет…

(обратно)

Глава 7 Айрин. Тауэр д'Свэн

— Тебе известно, где находится Айрин, друг Рон?

Ильтар задал этот вопрос несколько неожиданно. Не то чтобы Рон и в самом деле не ждал этого вопроса, но прозвучать он, по логике, должен был еще неделю назад. А то и две, когда они только собирались отправиться в путь. Тем не менее тогда эльф промолчал, всецело полагаясь на своего спутника и давая ему понять, что руководство в этом отряде принадлежит именно Сейшелу. Теперь же, когда Тьюрин отказался принять участие в походе, а судьба Брика покрылась пеленой неизвестности, Айрин оказалась единственной, чье привлечение в отряд еще могло состояться.

Рон знал, где обитает Айрин… хотя нет, сказать так означало исказить истину. Он совершенно точно знал, где она жила три месяца назад, когда он в последний раз слышал о девушке. Конечно, она была не так известна, как король третьего колена гномов Тьюрин Струвисон, но все более или менее опытные маги всегда на виду, и часто можно найти того, кто что-либо о них знает. Как, например, курьер школы Сан, мальчишка-ученик по имени Жак, который был встречен Сейшелом в том месте, где обычно такие встречи и происходят. А именно — в таверне.

Юноша, похоже, был не слишком доволен своей судьбой, о чем за кружкой эля и поведал желанному собеседнику. Доля ученика, которому уже семнадцать, несладка — вряд ли его ждет более или менее приличная карьера, раз уж он дожил до этих лет, так и не поднявшись выше начального уровня в обучении. Такое бывало, иногда искра Дара была столь слаба, что раздуть ее не удавалось и самому настойчивому наставнику.

Архимагу Сандору, ректору школы Сан, надо отдать должное — неудачников не прогоняли с позором. Если ученик не выражал желания уйти сам, его никто к этому не подталкивал, напротив, изо всех сил старались пристроить к делу. Следует, однако, заметить, что таковых было немного — мало радости видеть, как твои сверстники один за другим получают медальон бакалавра, в то время как ты сам до конца жизни остаешься «курьером», «архивариусом» или «писарем». Жак, несмотря на хроническую тоску и готовность жаловаться на жизнь первому встречному, на самом деле не променял бы свою незначительную должность в школе на доходную работу при дворе какого-нибудь лорда. Оказалось, что именно ему, незадолго до встречи с Роном, пришлось отвозить письмо Архимага сании Айрин. Сандор, который запросто мог бы переместить свое тело туда, где обитала дочь, почему-то не делал этого, напротив, отдавая предпочтение обычной почте, хотя бы и доставляемой до адресата учеником школы. По словам разговорившегося от обилия пива юнца, он лично доставил письмо и имел честь лицезреть госпожу Айрин здоровой и вполне благополучной…

- Она обосновалась в Тауэр д'Свэн. Это…

- Я знаю, где находится Лебединая башня. Это довольно далеко отсюда, но мы туда доберемся. А почему именно там? Это место нельзя назвать слишком… оживленным.

Ответить эльфу правду означало как минимум объяснить причины затворничества юной сании. А значит и рассказать о древнем манускрипте, для знакомства с которым она и выбрала столь отдаленное место. Этот рассказ в планы Рона пока что не входил.

Последний раз он встретился с ней почти полтора года назад. Тогда сания рассказала ему, что все же показала книгу отцу. О том, как прошла встреча блудной дочери и могущественного родителя, она умолчала, но по ряду признаков Рон догадался, что эта встреча отнюдь не была похожа на нежную беседу двух родственных душ. Да это было и понятно — девчонка сбежала от матримониальных планов отца как раз в тот момент, когда эти планы были готовы вот-вот осуществиться.

Айрин тогда сообщила, что Архимаг согласился с ее точкой зрения. Книге рано было появляться среди смертных… как, впрочем, и среди бессмертных. Среди народов, населявших Империю, хватало не обойденных Даром личностей, которые не стали бы слишком долго раздумывать о цене для достижения своих целей. По мнению Сандора, использование знаний, заложенных в Книгу Начал, могло принести миру немало неприятностей.

Разумеется, копии с нее все же были сделаны. Одна была спрятана в личном сейфе Архимага, в школе, для второй нашлось место в тайнике одного из многочисленных храмов Торна, основательно заброшенных и выпотрошенных искателями легкой наживы настолько, что никому и в голову не пришло бы что-либо искать там, где до него побывал чуть ли не легион. Были и другие экземпляры, каждый из которых укрыли с должным тщанием. Что бы ни случилось, тайна языка магических формул не должна была пропасть.

Оригинал же Айрин увезла с собой. Даже Сандор не рискнул предъявить права на древнюю книгу, подаренную девушке последним из драконов времени. Этот фолиант принадлежал ей… и сания намеревалась найти достаточно уединенное место, чтобы вплотную заняться изучением давно утраченного знания…

— Не знаю, — покривил душой Рон. — Может быть, она просто решила удалиться от городской суеты и посвятить жизнь изучению магии?

— Двадцатилетняя девушка? Ну-ну… — хмыкнул эльф, явно почувствовавший, что спутник чего-то не договаривает. Впрочем, приставать к нему с вопросами не стал было не в его характере, за что Рон был своему товарищу весьма благодарен. Он не любил ложь в принципе, а лгать тому, кто завтра, возможно, будет прикрывать твою спинудело наипоследнейшее.

— А что ты знаешь о Лебединой башне? — спросил Рон, чтобы как-то поддержать разговор и увести собеседника от опасной темы. — Мне известно только, где она находится, не более. В тех местах я не бывал.

— Дурные места, — пожал плечами эльф. — Злые и неспокойные. Конечно, нынче везде неспокойно. В тех краях еше остались орки, которых вы, люди, не успели вырезать. Впрочем, эти твари размножаются быстро, в прошлом году их видели даже вблизи Вечного леса. Уйти им, правда, не дали, перестреляли всех до одного.

— Орки… — задумчиво пробормотал Рон. — Я пару раз сталкивался с ними. Драться они не умеют, зато всегда берут числом.

— Это верно, воины из них плохие. Но когда на одного тебя лезут полсотни этих «плохих воинов», стоит задуматься о спасении собственной шкуры. Когда-то, очень давно, в тех местах властвовали гномы, шестое колено. Потом руд ные залежи сошли на нет, и гномы, как обычно, ушли не попрощавшись. Долгое время в тех катакомбах ютились гномы-изгои, а позже их подземелья приглянулись оркам. У нас говорят, что орки заплатили гномам непомерную цену за старые, бесполезные лабиринты. И те, не устояв перед блеском золота, открыли этой мрази двери.

— Интересно… и что, орки вырезали гномов подчистую?

— Зря ты так, — нахмурился Ильтар. — Орки, конечно, твари гадкие, но какое-то понятие о чести есть и у них. Они сполна отдали гномам оговоренную плату.

— Что же могло оказаться настолько ценным, что гномы пустили посторонних в свои норы? — усмехнулся Рон. — Разве что пресловутая Ледяная Статуя?

— Ты прав, — серьезно, без тени насмешки кивнул эльф. — Ты прав, Рон, орки отдали гномам Ледяную Статую Чара.

У всех народов найдется немало легенд и преданий о несметных сокровищах, так или иначе связанных с магией. У кого-то это олень, рога которого состоят из чистого золота, и все, до чего эти рога дотрагиваются, немедленно превращается в этот благородный металл. Появлялись даже счастливчики, почему-то неизменно «в далеком прошлом» якобы находившие в лесу дерево, о которое Златорогий чесал свои волшебные рога… дерево, само собой, при этом превратилось в золотое. Упомянутый счастливчик время от времени исчезал в лесу, чтобы спустя неделю-другую объявиться в городке и приволочь меняле в лавку очередной кусок золота, до невозможности напоминающий толстый сук дерева, обрубленный с двух концов. Куда сгинул удачливый золотоискатель, о том молва не ведает.

Были и другие россказни. Корабль безумного капитана Ши, почившего много веков назад, но так и не сошедшего с мостика, время от времени видели у берегов Империи. Ходили слухи, что тот, кому посчастливится в строго определенный день ступить на палубу призрачного корабля, сумеет унести с собой золота и самоцветов столько, сколько сможет поднять, и даже сам капитан Ши не будет ему в этом препятствовать. Того же, кто выберет день неверно, капитан заключит в дружеские объятия истлевших рук, после чего неудачник станет одним из членов команды корабля-призрака.

Но была легенда, на фоне которой меркли предания о холмах фей (их, кстати, никто не видел), заброшенных замках (одна из карт такого, якобы набитого золотом, замка привела как-то Рона на окраину довольно большого города, где замков не было и в помине) и просто банальных сундуках с золотыми монетами, зарытых «в приметном месте». Легенда о Ледяной Статуе Чара была одной из самых известных, самых живучих… наверное потому, что изо всех наименее поддавалась проверке.

Еще в те времена, когда первые гномы только появились в этом мире, некоторые из них отринули власть Торна и признали своим божеством Чара, властелина ледяных подземелий, где души грешников вечно томятся в ожидании прощения. Правда, люди, рассказывающие эту байку, как-то забывали о том, что гномы души не имеют, а значит, и некому в ту пору было населять те самые холодные пещеры. Но суть не в том… Обрадованный, что хоть кто-то предпочел его, Чара, братцу Торну, властитель подземелий сделал гномам воистину королевский подарок. Он преподнес им свою собственную статую, выточенную из цельного алмаза и пропитанную его, Чаровой магией. Магия эта была весьма специфической — двое, вложившие ладони в руки сверкающей статуи, могли опуститься в ледяные катакомбы и встретиться с Чаром, где имели право получить один ответ на один вопрос. Любой вопрос. После чего одному из любознательных ходоков предстояло остаться в лабиринте навечно, а второй смельчак мог вернуться на землю, чтобы донести до пославших его тот ответ, что был получен от самого бога.

Надо отдать Чару должное — он достаточно хорошо знал хитрую натуру гномов, чтобы его можно было обмануть. Легенда гласит, что Чар сам выбирал того, кто останется, к тому же если считал вопрошающих недостойными, то вполне мог в данном конкретном случае пересмотреть условия договора, оставив у себя обоих соискателей. Как правило, он так и поступал, если к нему с вопросами направляли рабов или иных подневольных существ, не имеющих возможности отказаться от столь высокой чести.

Потом, спустя не одну сотню лет, статуя бесследно исчезла, а вместе с ней исчезли и те, кому по долгу службы полагалось охранять эту драгоценность.

— Брось, Ильтар, эти сказки. В существование Ледяной Статуи я верю не больше, чем в эликсир бессмертия или в «сундук-без-дна», набитый золотом.

— Знаешь ли, — глубокомысленно заметил Ильтар, — Статуе абсолютно все равно, веришь ты в ее существование или нет.

Рон рассмеялся. Шутка была, конечно, с бородой, но пришлась очень даже к месту.

— Для гномов эта Статуя была и остается главной святыней, — как ни в чем не бывало продолжал эльф. — Не для всех, конечно, а для потомков тех иноверцев, что отказались от власти Торна. Большинство гномов прокляли отщепенцев и изгнали их из своей памяти. Они, гномы, странный народ… умеют напрочь забывать то, что не хотят помнить. Принято считать, что существует семь колен гномьего рода.

А этих иноверцев было немало… и они вполне могли со ставить восьмое колено. Только вот никто из родичей их за своих не считает. Разве что вырезать всех поголовно так и не собрались. Статуя эта, драгоценность, как ты понимаешь, сама по себе. Алмаз такой величины… Никогда и никто, даже в самых богатых шахтах, не находил камня и вдесятеро меньше.

— Значит, Статуя эта действительно существует?

— Существует, — кивнул Ильтар. — Мой дед, еще в те времена, когда орки только заявили о своем желании поселиться в старых пещерах, был приглашен ими в качестве свидетеля. Когда Статую передавали тому, кого отщепенцы называли своим королем.

— С ума сойти… орки пригласили эльфа. Вы же с ними враждуете!

— Мало ли кто с кем враждует. Война — войной, а дело — делом. К тому же считается, что эльфы всегда говорят правду, поэтому такой свидетель был для орков особенно ценен.

— Что-то в твоем голосе вызывает у меня сомнения в пресловутой правдивости эльфов, — с легкой ноткой ехидства заметил Рон.

К его удивлению, эльф стушевался и вроде бы даже покраснел.

— Я бы… я бы не стал всецело полагаться на… Все, хватит об этом. Запомни, Рон, но никогда не говори, что это сказал тебе я, эльф. Годы, проведенные среди вас, лю дей, сделали меня несколько иным. Многие мои родичи давно уже не могут понять моих мыслей и поступков. Так вот, мы, эльфы, всегда говорим правду. Запомни это, всегда… когда это в наших интересах. Не более того.

— Ладно, ладно… если эта тема тебя огорчает, действи тельно не стоит больше об этом… Вернемся к Ледяной Статуе. Так откуда она взялась у орков?

— Этого не знает никто, одним из условий соглашения было — никаких вопросов. Это устраивало всех, возможно, орки могли рассказать, скорее всего под пытками, нечто такое, что привело бы в конечном счете ко всеобщей резне. А гномы хотели одного — чтобы им отдали их святыню. В общем, дело сладилось ко всеобщему удовлетворению. С тех пор орки и живут там. Пару раз их пытались выбить из пещер, сначала мы, потом люди. Только гномы, даже те что не признают за отщепенцами права называть себя гномами, не пытались снова вернуть себе те тоннели. Из самых простых соображений — там не осталось ничего ценного. А для орков эти пещеры стали домом.

— И как далеко от их пещер до Лебединой башни?

— Довольно далеко, но на всем расстоянии сплошные заросли лесов, а в лесу эти твари чувствуют себя как дома. Поэтому я и говорю, что места те неспокойные. Не лучший дом себе выбрала твоя подруга. Кстати, ты знаешь, что Тауэр д'Свэн была построена именно ими, гномами-отступниками?

— Нет…

— Это так. И, заметь, никто не знает, для чего это было сделано. Сами они в этих сооружениях вроде бы не жили.

— Когда они ушли, то оставили после себя примерно с десяток башен. Лебединая, Волчья, Орлиная, даже Акулья. Последняя, кстати, стоит на крошечном островке в море, в трех лигах от берега. Да, забыл сказать, эта твоя Тауэр д'Свэн стоит посреди озера. Неплохая защита от орков, воду они не любят даже в виде дождя, а уж о том, чтобы плыть по ней — и речи быть не может. Место красивое, я там был лет сто пятьдесят назад. Тебе понравится.

Долгая дорога требует хорошего отдыха. Увы, последний городок они миновали еще в полдень, теперь же вечерело, а ближайшее пристанище, где усталый путник мог получить кров, стол и постель, находилось чуть ли не в дне пути. И хотя обоим путникам было не привыкать ночевать в степи, в лесу или на скалах, все же они по возможности предпочитали останавливаться на ночлег в более цивилизованных местах.

Но в данном случае выбирать не приходилось. Лес вокруг стоял стеной, и ехать во тьме, даже и разгоняемой колдовским светом, призванным эльфом, было не слишком приятно. Да и кони порядком устали, им требовался не магический, а вполне естественный отдых.

Поляна, открывшаяся слева от тракта, вполне подходщта для ночлега. Недалеко отсюда, по словам эльфа, находилось красивое озеро. Эльфийское его название было сложным и витиеватым и в переводе означало «Озеро, где утренняя заря окрашивает алым хрустальные воды, несущие покой», а люди называли его более скромно: «Озеро Эри». Конечно, ночевать на берегу было удобней, но попробуй найди в полутьме тропу, что выведет к воде… Так что пришлось довольствоваться поляной, тем более что на ней было обнаружено старое кострище, оставленное неведомым путником, а также полузавалившийся шалаш, уже неспособный, пожалуй, укрыть от непогоды. Впрочем, небо было чистым, по крайней мере та его часть, которая проглядывалась из-за крон деревьев, да и Ильтар убежденно заявил, что ни ночью, ни утром дождя не будет.

Пока Рон, игнорируя недовольный взгляд спутника, разводил костер, эльф приступил к созданию своей живой изгороди. На этот раз ему пришлось повозиться — надо было создать кольцо вокруг ночлега. Эльфийская магия не подвела, и вскоре колючая стена поднялась почти на три локтя. К тому времени Рон разогрел на огне мясо и с аппетитом принялся за ужин. Ильтар присоединился к нему, молча глядя на огонь. Говорят, человек до бесконечности может смотреть на огонь и текущую воду — похоже было, что чары живого пламени действовали и на эльфа, так пекущегося о сохранности деревьев. Во всяком случае, раздражать его рубкой древесных стволов Рону не пришлось, сушняка вокруг было более чем достаточно.

— Ложись, я еще посижу… — сказал Рон, плотнее запахивая плащ. Хорошо было вот так, спокойно и никуда не торопясь, сидеть у огня, время от времени подбрасывая в костер ветки и наблюдая, как столб искр уносится в ночное небо.

Ильтар укрылся плащом и быстро уснул. Сейшелу же не спалось. Совсем скоро, не пройдет и трех дней, он увидит Айрин. Как бы там ни было, но девушка постоянно присутствовала в его мыслях. Что это — любовь? Пожалуй, Рон й сам не смог бы ответить на этот вопрос. Когда она была рядом, он не задумывался об этом, когда же она оказалась так далеко от него, не проходило и дня, чтобы он не вспоминал ее лицо… голос… Если это любовь, то почему за долгие месяцы он ни разу не бросил свои не такие уж и важные дела, не помчался к Лебединой башне, чтобы сказать ей те слова, которые были стары как мир… но так желанны для любой женщины. Почему? Может, потому, что он всегда ощущал то расстояние, которое разделяло их. Измеряемое не в локтях или лигах — измеряемое другим. Айрин, дочь самого АрхимагаСандора, на сегодняшний день одна из сильнейших волшебниц Империи… о чем, правда, мало кто знал… Что она может иметь общего с ним — бродягой и неудачником, чья жизнь складывается из таких вот ночевок под открытым небом, сомнительной цели походов и редкого отдыха в какой-нибудь провонявшей кислым пивом таверне?

Конечно, он был относительно молод. Тридцать четыре — не возраст для воина… и все же, оглядываясь назад, что он может предложить женщине? Ни наследного замка, ни положения в обществе… Горсть драгоценных камней, походя захваченных из пещеры Золотого дракона — вот и все его состояние. Да и за полтора прошедших года от этой горсти остались считанные крохи, он не умел экономить, да и не стремился к этому. А Айрин, помимо школы Сан получившая воспитание еще и при дворе, была достойна лучшего.

Но подсознательно Рон понимал — девушка тоже тянется к нему. Понимал и боялся этого. Совместно перенесенные невзгоды сближают людей, но потом, когда невзгоды остаются позади и жизнь входит в мирную колею, происходит переоценка. Вот и он, Рон, чем лучше многих и многих других? Разве что шрамов побольше — так они, шрамы, украшают мужчин только в песнях менестрелей. Нет, Айрин достойна лучшей партии, она слишком умна и красива, чтобы связать свою жизнь с бродягой вроде него…

— Рон?

Он вздрогнул — похоже, все же задремал. Ему послышался голос Айрин.

— Рон! Чар тебя задери, я долго буду здесь стоять?

Рыцарь вскочил и оглянулся. Позади него за колючей оградой стояла Айрин собственной персоной. Длинное платье до пят из тяжелого пурпурного шелка не слишком гармонировало с глухим лесом. Пылающий костер давал достаточно света, чтобы девушку можно было разглядеть во всех подробностях. Ее ярко-рыжие волосы были уложены в сложную прическу, в ушах, на шее, запястьях и пальцах сверкали дорогие украшения. Рон сразу вспомнил пещеру Гранита, где Айрин, как ребенок, радовалась самоцветам, драгоценным камням, вправленным в изящные диадемы — она выросла отнюдь не в роскоши, поэтому к драгоценностям относилась как к чему-то волшебному.

— Айрин? Но… откуда ты…

— Откуда? — Голос девушки был мягок, но Рону почудилась в нем нотка раздражения. — Кто-то в этих краях так «сильно» думал обо мне, что мысли эти были слышны за много лиг. Я просто не могла устоять и, как видишь, явилась выяснить, кто бы это мог быть. И приятно удивлена, не скрою. Надеюсь, я оказалась здесь не для того, чтобы вот так, до утра, стоять перед этими колючками?

— Конечно… — растерянно пробормотал Рон. — Конечно, Айрин-сан, прошу к костру…

— Рон, тебе днем солнце голову не напекло? — знакомым язвительным тоном поинтересовалась Айрин. — Ты вообще представляешь, сколько стоит это платье? И сколько времени ушло на его изготовление? Как ты думаешь, что от него останется после того, как я продерусь сквозь шипы? Может быть, мой благородный рыцарь соизволит мне помочь?

— О, прости… я сейчас, мигом…

— Рон отметил про себя, что хваленый «чуткий» сон эльфа и не думал прерываться. Напротив, Ильтар перевернулся на другой бок, плотнее закутался в плащ и спокойно продолжал спать.

— Кто это с тобой? — поинтересовалась девушка, пока рон расчищал проход.

— Это эльф, его зовут Ильтар. Собственно, мы ехали как раз к тебе. Мы думали, до Лебединой башни еще три дня пути. Неужели так ошиблись?

Пробить проход в колючих зарослях оказалось совсем не так легко, как Рон ожидал. Одно дело просто пройти сквозь изгородь, не обращая внимания на шипы, испытывающие на прочность кожу сапог, и совсем другое — прорубить в колдовской ограде широкий проход, такой, чтобы девушка не изорвала свое дорогое платье. Он хотел было позвать на помощь Ильтара, но Айрин, словно угадав его мысли, заявила:

— Пусть спит. Вы же, как я понимаю, были весь день в пути? Пусть отдыхает. На рассвете я перенесу вас в Лебединую башню.

— Перенесешь? Как?

— Послушай, Рон, неужели за то время, что ты меня не видел, у тебя ни разу не возникло желания просто поговорить. Не приставать ко мне со своими вопросами, а поговорить — о ночи, о свете звезд, о шелесте листьев на ветру? О нас, наконец. Хотя о чем это я… знаю же, что тебя сюда привела забота куда более важная, чем чувства девушки. Или я не права?

— Нет! Да… не знаю.

— Давай сделаем так. Мы сейчас отойдем туда, к деревьям, чтобы не мешать твоему спутнику, и поговорим спокойно. Рон, я давно хотела поговорить о нас с тобой. Мы достаточно взрослые люди, но ты иногда ведешь себя как ребенок. Избалованный, эгоистичный ребенок!

— Айрин, я всегда…

— Рон, я прекрасно знаю, что именно ты «всегда»… По следний час ты думал об этом так, что я почувствовала еще немного, и придется спасать себя от головной боли. Пойми, рыцарь, твоя точка зрения, какой бы логичной она ни казалась, совсем не обязательно самая верная.

— Айрин, я…

— Поэтому я и предлагаю спокойно сесть и все обсудить. Что-то подсказывает мне, что ты не будешь огорчен итогом этой беседы.

Рон шагнул за изгородь. Девушка протянула ему руку, и вдруг ее глаза округлились от испуга, как будто за его спиной она увидела нечто ужасное, нечто смертельно опасное. Он хотел повернуться, но не успел — тяжелый удар в висок бросил его на землю, заставив сознание померкнуть. Последнее, что он услышал, был пронзительный визг Айрин. Очень странный визг…

Беспамятство длилось недолго. Рон уже почти пришел в себя и хотел было вскочить, схватиться за меч, чтобы защитить подругу от неизвестной угрозы, но его остановил спокойный голос Ильтара.

— Зря ты вообще затеяла это.

— Откуда же я знала, что с ним будет эльф. — Мелодичный женский голос был приятен и нежен, но он не был голосом Айрин. Еще одна женщина в этом лесу?

— Когда выходишь на охоту, будь готова к тому, что сама угодишь в капкан, — глубокомысленно заявил голос Ильтара. — Ты попалась, дорогуша.

— Послушай, как там тебя… Ильтар, верно? Ну посмотри, я же не сделала этому теленку ничего дурного, верно?

— Не успела.

— Да я и не собиралась. Ты же знаешь, мне многого не надо. Так, поболтать по душам. Здесь редко бывают путники, к тому же он был один.

— Это ты так думала.

— Ну ошиблась я, ошиблась…

— Как тебя зовут?

Голос Ильтара отнюдь не отличался добродушием. Рон отрешенно подумал, что на эльфа это непохоже — женщина, кто бы она ни была, явно боялась Ильтара, а он этим беззастенчиво пользовался, все больше и больше ее пугая. В ответ на вопрос в тихом ночном воздухе прозвучало нечто странное, весьма похожее на переливчатое журчание ручейка.

— И что это значит? — Ильтар был холоден.

— Так меня зовут… — пояснил женский голос- А как выговорить мое имя на вашем грубом языке, я и не знаю. Ну, можешь называть меня Ручеек.

— Хорошо, Ручеек. Я прекрасно знаю, что ты собиралась сделать с моим спутником. Поверь, таких, как ты, я видел предостаточно. Ты не первая наяда, которая, на свою голову, попадается на моем пути. Кстати, Рон, ты ведь уже очнулся, верно? Можешь встать и познакомиться с нашей ночной гостьей. Имей в виду, кланяться необязательно.

Рон послушно поднялся. Поляна была ярко освещена «светляком» — магическим фонариком, который приплясывал над головой Ильтара. Свет был красивый, теплый — почти как солнечный. И сейчас гостью, неизвестно каким образом оказавшуюся на поляне, было прекрасно видно.

Это была невысокая девушка, довольно красивая, с чарующими раскосыми глазками и милым вздернутым носиком. Грива зеленоватых волос спускалась почти до земли. Под тонким куском полотна, являвшемся подобием одежды, угадывалась восхитительная фигурка. Она была боса, зато в волосах сияла изумительной работы диадема, украшенная искрящимися зелеными камнями.

Рон обернулся, обежал глазами поляну.

— А… а где Айрин?

— Айрин? Думаю, в Лебединой башне, — демонстратив но пожал плечами эльф. — А разговаривал ты вот с этой. Позвольте представить вам, сэр Сейшел, наяду, чье имя непроизносимо на нашем, как она выражается, грубом языке…

— Я никого не хотела обидеть, — прошептала Ручеек.

— Так вот, эта самая наяда, которая никого не хотела обидеть, буквально силой вытащила тебя из-за ограды. Если бы я не проснулся, друг мой, ты ушел бы следом за ней и спустя недолгое время оказался бы на дне ручья. Или озера. Скорее озера, верно, Ручеек?

— Ну, озера… Ильтар, я… я ведь отпустила бы его… правда…

— Конечно, она бы тебя отпустила, Рон. Видишь ли, перед нами удивительная наяда… наяда, которая говорит правду. Первый раз встречаю такую. И в последний.

В словах Ильтара было столько угрозы, что девушка съежилась от страха, став еще меньше и беззащитней. Рон лихорадочно пытался вспомнить хоть что-нибудь о наядах, хозяйках и хранительницах водоемов. Вспомнил он только одно — эти главы знаменитого «Бестиария» школы Сан он пролистал не читая. Очень жаль.

— Ты… ты меня… убьешь? — жалобно спросила Ручеек, с трудом выговаривая слова. Ее руки дрожали, а из прекрасных глаз ручьями катились слезы.

— Это хорошая мысль, — с каменным выражением на лице заметил эльф. Его рука теребила эфес меча.

Рон с удивлением отметил про себя, что наяда, несмотря на явную угрозу жизни, даже не пытается бежать. Она лишь тихо плакала, больше не моля о пощаде. Затем вдруг закрыла глаза руками и опустилась на колени, подставляя эльфу длинную, изумительно красивую шею. Рон почувствовал, как его начинает переполнять жалость к покорившейся судьбе наяде.

— Да отпусти ты ее, Ильтар… — тихо сказал он.

Эльф некоторое время молчал. Наконец бросил с нескрываемым презрением:

— Эй, ты… слышала? Сэр Сейшел отпускает тебя… за выкуп. Принесешь на рассвете. И имей в виду, если я хоть раз услышу, что в этих местах пропал путник… я тебя найду. А теперь убирайся!

Ручеек вскинула голову. Ее глаза лучились таким счастьем, такой необъятной, непередаваемой словами благодарностью, что Рон вдруг почувствовал себя страшно неловко. Нельзя так издеваться над живым существом, нельзя. Хочешь убить — убивай, но унижать вот так, намеренно и бесчеловечно — это подло. Хотя что, применительно к эльфу, означало слово «бесчеловечно», вот в чем вопрос?

Одарив рыцаря на прощание взглядом, от которого волна жара прокатилась по всему его телу, наяда стремительно метнулась к лесу, мгновенно растворившись среди деревьев. Рон с удивлением отметил, что эльф тут же утратил всю свою надменность и высокомерие, его лицо сразу же приняло обычное, относительно доброжелательное выражение.

— Она вернется? — спросил Рон, глядя туда, где еще мгновение назад между деревьями мелькал стройный си луэт.

— Нет, конечно, — улыбнулся эльф. — Обман — это вторая, если не первая сущность любой наяды. Но, думаю, я все-таки напугал ее. Некоторое время в этих местах ночлег будет безопаснее.

— Расскажи мне о них, — попросил Рон, не желая высказывать вслух мысль, что в недавних событиях кичащийся своим благородством эльф повел себя не слишком достойно.

Рассказ спутника был недолог. Наяды, произошедшие в далеком прошлом от духов воды, элементалей, созданных в помощь себе самим Торном, когда-то были явлением довольно распространенным. Почти каждый приличный водоем, особенно лесные озера, имел свою наяду… или, как их называли в простонародье, хранительницу. Вот чего эти создания на дух не выносили, так это соседства себе подобных. Может быть, именно поэтому к настоящему времени их осталось не так уж и много.

Тот, кто не был хорошо знаком с этими созданиями, видел в них доброжелательных, обаятельных, милых и словоохотливых существ. Хотя наяды и не являются людьми, они вполне могут называться женщинами — причем в них есть то, о чем веками безнадежно мечтали мужчины. Неувядающая красота, способная затмить признанных красавиц людей, да и, пожалуй, эльфов тоже. Неуемность в сексе и в то же время готовность подчиняться желаниям мужчины. Умение слушать, желание заботиться о своем любимом…

Тот же, кому на радость иль беду удавалось познакомиться с наядой ближе и, главное, уцелеть после этого понимал, что далеко не все то золото, что блестит. Магия, свойственная хранительницам озер и рек, действовала на людей весьма своеобразно. Обычно наяды заманивали в свои силки одиноких путников, внушая им образы, которые те хотели бы видеть более всего. Подкрепленный магией контроля, этот образ манил за собой, подавляя волю к сопротивлению. Да никто и не пытался сопротивляться, искренне считая, что идет вслед за прекрасной «знакомкой» по собственной воле и желанию. Постепенно потребность в таком внушении отпадала… Все чувства притуплялись, вытесняемые ощущением огромного счастья и умиротворения. Но самым печальным было то, что жили наяды в озере. И туда же приводили своих избранников…

— Что значит в озере? — удивленно переспросил Рон. — На островах?

— Нет, именно в озере. На дне. Видишь ли, их магия позволяет защитить своих возлюбленных от многого. Они же по природе хранительницы, в какой-то мере даже защитницы. Ты бы, сидя на дне среди водорослей, чувствовал себя столь же хорошо, как и на воздухе. И даже лучше, а со временем и вообще бы не понимал, как раньше мог существовать без такого счастья.

— Что в этом плохого… нет, я говорю не о себе, а вообще. Ну, в смысле, что прекрасная женщина, любящая мужчину, заботится о нем… Ведь многим большего и не надо, верно?

— Верно, — серьезно кивнул эльф. — Совершенно верно. Но они, наяды, существа ветреные. Рано или поздно любовник ей надоедает, и она бросает его. В этом все и дело.

— И что, ты хотел ее убить только потому, что она кого-то сделала несчастным? Тебе не кажется, что это слишком?

— Видишь ли, — вздохнул эльф, — когда наяда бросает своего любовника, это значит, что она бросает его совсем. В один миг — и навсегда. Если в этот момент он находится с ней на дне, то… В общем, вся магия наяды действует лишь на тех, кого она ХОЧЕТ беречь.

— То есть…

— Да, он тонет. Ручеек, когда сказала, что отпустила бы тебя, была искренна. Когда-нибудь это произошло бы. Только вот мало кто после жив остается. Да и те, кому по счастливится быть брошенными во время редких прогулок по лесу… В попытке вернуть эту прелестницу первое, что делает человек, это кидается за ней в воду. Как понимаешь, эффект часто оказывается тем же… очередным утопленником.

Рон долго молчал, осмысливая услышанное. Затем медленно, с неохотой произнес:

— Что ж, теперь я понимаю, почему ты хотел ее убить…

— Да ничего ты не понимаешь, Чар тебя задери! — вспы лил эльф. — Не хотел я ее убивать, не хотел! Ее магия не действует на меня, но ты что, думаешь, я не вижу, как она прекрасна! Это чудесное создание, их род столь же древен, как и наш, и их осталось так мало… Все, что я хотел, это напугать ее на время, чтобы она затаилась, чтобы в каком-нибудь окрестном селе не объявили на нее охоту и не попытались поймать обычными, вульгарными сетями. Думаешь, это так сложно? А все эти угрозы, позы, слова о выкупе… все это выеденного яйца не стоит. Даже если бы она угрожала лично мне, я никогда бы не поднял руку на это создание. А она ведь угрожала только тебе, да и то попытка эта у нее сорвалась.

Рон осторожно потрогал голову. Шишка должна была получиться знатной, дотрагиваться до больного места было весьма неприятно.

— Это ты меня саданул?

— А то кто же? Ты же шел к ней как привязанный!

— Кстати, почему ты не проснулся сразу? Помнится, кто-то говорил об очень чутком сне.

— Устал я просто, — пожал плечами эльф. — Устал… целый день в пути, ограда еще эта. Я бы, наверное, и не проснулся, если бы ты не пересек ее. Там не просто колючки были, я чувствовал, что могу не проснуться только оттре ска… поэтому наложил еще одно заклятие, сторожевое. Оно меня и подняло.

— Да, а зачем ты вообще с нее выкуп потребовал?

— Ну… — В сумерках казалось, что эльф покраснел. — Ну, я же ее запугать хотел. А то как же получается, хотели прирезать, и взяли вдруг да отпустили. Так не бывает… А что касается выкупа. Обычно у наяд собирается немало добра, в том числе и драгоценностей. Мало ли что возят с собой те, кого она… полюбит. Но наяды не жадны до богатства, оно им не нужно… Только я бы на твоем месте на выкуп особо не рассчитывал. Думаю, Ручеек сейчас забилась в самый глубокий омут, и там тихо трясется от страха. И это хорошо, целее будет.

Поспать до конца ночи им так и не удалось. Поворочавшись с полчаса, эльф плюнул и предложил выезжать: дорога вполне приличная, и ехать можно. Да и кони достаточно отдохнули. Спорить с ним Сейшел не стал.

Настроение у Рона было подавленным. Все же события этой ночи оставили в душе неприятный осадок. И тот факт, что он с такой готовностью пошел за призраком… ну, или за навеянным образом, нисколько не улучшал его настроения. Рон должен был сердцем почувствовать, что перед ним не настоящая Айрин.

Они уже собирались седлать коней, когда эльф вдруг насторожился. Прежде чем он успел обернуться и схватиться за оружие, в чистом утреннем воздухе раздался знакомый голос, похожий на звон весеннего ручейка.

— Вы уже уезжаете?

Рон повернулся на голос. Наяда стояла, прислонившись к толстому шершавому стволу дерева, и.смотрела на них своими удивительными глазами. Сейчас, когда ночная мгла сменилась предрассветным сумраком, он видел ее уже не так хорошо. Огонек, зажженный Ильтаром, давно погас, но в сумерках наяда казалась рыцарю какой-то особенно прекрасной и беззащитной.

— Что ты здесь делаешь? — сурово спросил эльф. Вернее, это он надеялся, что в его голосе проявится суровость, раздражение или гнев. На самом деле в нем сквозило лишь безмерное удивление.

— Я? — вопросом на вопрос ответила она. — А разве ты забыл? Ведь человек Рон отпустил меня за выкуп. Я принесла его.

— Ты принесла выкуп? — опешил эльф.

— Ну да… конечно. Я же обещала!

Наяда медленно, крошечными шажками двинулась вперед, к Рону. Странно, он должен был бы ощущать беспокойство, как-никак к нему приближалось существо, за исключением облика, ничего общего с человеком не имевшее. Но он, напротив, испытывал лишь радость оттого, что снова видит ее.

Ручеек подошла совсем близко. Теперь он хорошо видел ее, и рыцаря вдруг удивила печаль, прячущаяся в глубине бездонных голубовато-зеленых глаз.

— Ты правда очень громко думал о ней… — Ее голос опустился до шепота.

Эльф, видимо, понял, что слова наяды предназначены не для него. Что подвигло его довериться лесной деве, неизвестно, но он оставил в покое рукоять своего меча и отошел на другой край поляны, откуда ничего не мог слышать.

— Ты любишь ее… не возражай, я же знаю. Я слышала не только твои мысли, но и твои чувства. Береги ее, она создана для тебя… пока ты любишь ее, ничто вас не разлучит. Но если… — Она запнулась, затем вдруг положила тонкие нежные руки Рону на плечи и почти прижалась губами к его уху. — Но если вдруг ты… ее… я хочу сказать, что я буду ждать. Я всегда буду ждать тебя. Ты… ты не такой, как все… я…

Она вдруг всхлипнула, затем сунула что-то в ладонь Рона, сжала его пальцы так, что подарок оказался в его кулаке, а затем легонько поцеловала его в щеку и вихрем умчалась с поляны. Мгновение — и только легкий свежий запах, едва Уловимый, напоминал о том, что еще совсем недавно это хрупкое, изящное создание было здесь.

Рон медленно разжал пальцы. На ладони лежало простенькое серебряное кольцо с небольшим красным камнем, не похожим на известные ему самоцветы. И в камне этом билась, как живая, крошечная искра пламени…

Места потянулись глухие. То ли сказывалась близость поселения орков, которые, впрочем, пока никак себя не проявляли, то ли люди просто избегали этих лесов, имея в своем распоряжении куда более удобные для жизни местности. Небольшой городок остался позади, и хозяин постоялого двора, где они провели ночь, честно предупредил, что больше до самой Лебединой башни ни одного поселения им не попадется.

Рон купил еще одного коня, вернее кобылку, нескладную, но довольно выносливую, которая сейчас уныло тащила на спине запас провизии и другое имущество путников. Хотя им оставалось всего два дня пути, Сейшел, бывалый странник, предпочел запастись в дорогу основательно — никогда не можешь заранее знать, сколько продлится путешествие, даже по знакомой местности.

Дорога все так же петляла среди деревьев, но теперь она все больше и больше начинала смахивать на тропу - здесь, видимо, нечасто ездили. Разве что посыльные от Архимага Сандора да редкие странники, за каким-то Чаром полезшие в эти края. И Рон и Ильтар держали оружие наготове, но пока вокруг было тихо.

Вечером, после целого дня неспешного, но довольно утомительного пути, Ильтар попросил Рона показать ему кольцо. Он долго глядел на играющее в необычном камне пламя, после чего пожал плечами и вернул кольцо рыцарю.

- Честное слово, я не знаю, что это такое. Конечно, кольцо древнее, очень древнее. И делали его не люди, это очевидно. Пожалуй, и не гномы, они придали бы этой вешице больше изящества. Умеют карлики делать драгоценности, что и говорить. И в нем есть что-то странное…

— Что?

— Сложно сказать. Кажется, у него есть какие-то необычные свойства, но я не могу их разглядеть. Существуют способы увидеть скрытую силу в любом зачарованном предмете, это довольно просто даже для начинающего мага. Я же чувствую, в нем что-то есть, но разобрать не могу. Вертится в голове… но никак не вспомнить.

Рон широко зевнул и, сунув кольцо в карман, пробормотал:

— Ладно, тогда давай спать. Дорога впереди еще длинная…

Эльф согласно кивнул и улегся, завернувшись в плащ.

Колючая ограда, как обычно, стеной стала вокруг них, давая ощущение, возможно и обманчивое, хоть какой-то защищенности. Рон еще немного посидел у костра, а затем присоединился к своему товарищу, и — почти мгновенно провалился в сон.

Где-то в глубине души он надеялся, что снова встретится во сне с великим драконом. Гранит давно не давал о себе знать, и воспоминания Рона о последнем, столь необычном разговоре, постепенно становились все расплывчатей… ему уже начинало казаться, что то был сон, и ничего более.

Очнулся он от того, что рука эльфа трясла его за плечо. С трудом разлепив веки, Рон увидел все то же звездное небо, ничуть не тронутое зарей — видимо, проспал он совсем недолго.

— Вставай, рыцарь, вставай…

— Что случилось, Ильтар? — Рука Рона потянулась к мечу. — Опасность?

— Нет… просто я кое-что вспомнил. Надо проверить.

— Да что проверить-то?

— Сейчас… надень кольцо…

Рыцарь послушно надел серебряный ободок на палец. Ощущение было такое, что кольцо-безделушку ковали именно на его палец, настолько впору оно пришлось. Более того, Рон, с пренебрежением относившийся к драгоценностям и никогда колец не носивший, сейчас вообще не чувствовал на пальце постороннего предмета, как будто бы его и не было.

— Ну, что дальше?

— Погоди…

Эльф что-то забормотал, прищелкивая пальцами и делая малопонятные, но точно выверенные, отточенные жесты. Затем нахмурился, сменил настрой… Рон все так же непонимающе смотрел на него. Когда пальцы эльфа собрались в знакомую фигуру, рыцарь вздрогнул, но сказать ничего не успел — из кисти Ильтара вылетел небольшой светящийся мячик и мазнул Сейшела по предплечью…

В свое время Рон достаточно насмотрелся на фаерболы. А также и на то, какой они производят эффект. В памяти мгновенно материализовалась картина тела, превращенного таким вот или чуть большим мячиком в пылающий факел. Или виверна, напоровшаяся в воздухе на огненный подарочек и рухнувшая на скалы обугленным трупом.

Тело свел спазм ожидания боли… но ничего не случилось.

— Ты промахнулся, — холодно сказал он. Рука, чуть ли не против его воли, легла на эфес меча. — Я надеюсь, что ты прямо сейчас объяснишь, почему хотел меня сжечь… и пусть твое объяснение будет убедительным…

Ильтар оторопело смотрел на спутника, потом, не замечая бешенства в его глазах, подошел и провел рукой по тому месту, куда пришлось касание фаербола. Покачал головой и вздохнул:

— Я знаю, что это за кольцо, Рон…

— И ты из-за него хотел меня убить? — В голосе рыцаря отчетливо звучал приговор.

За долгие годы, пока Черный Барс мотался по Империи, встревая в различные заварушки, он заработал себе определенную репутацию. В частности, большинство из тех, кто слышал о нем, твердо знали — Сейшел человек вспыльчивый. А уж столь явное покушение на его жизнь вполне могло сопровождаться немедленным и адекватным ответом, как правило фатальным для неосторожного «шутника». Если, конечно, здесь имела место шутка. То ли Ильтар этого не знал, то ли не считал нужным задумываться над тем, как близко от гробовой доски он сейчас находился, но отвечать он не спешил. Рон же потихоньку зверел, тратя остатки сил на то, чтобы себя сдержать. Поскольку, если ему это не удастся, на этой поляне прольется чья-то кровь. И каким бы быстрым и ловким ни был Ильтар, вряд ли он справится с Роном, который в свое время сумел победить даже стража — гнусное порождение магии некроманта…

Может быть, с годами Рон стал лучше владеть собой, а может, сыграл свою роль тот факт, что на протяжении последних недель они делили пополам все трудности дороги, но постепенно рыцарь почувствовал, как гнев медленно, но верно уходит. Видимо, заметив в нем эту перемену, эльф пустился в объяснения.

— Я вспомнил… когда-то, очень давно, мне рассказывали о предметах, родственных этому кольцу. Я и не думал нападать на тебя, просто следовало проверить… Если бы я вдруг оказался неправ, ты получил бы легкий ожог, только и всего. Залечить его — дело недолгое… Но я оказался прав. Ты, наверное, знаешь, что вся магия в этом мире берет начало от той самой Чаши Торна. Когда Сила, заключенная в ней, прорывалась наружу, то лишь часть ее рассеивалась без следа. Остальная же оставалась в виде незримого духа… Это породило невероятное число чудовищ, но это же дало возможность появиться магам у наших народов. Дар, который отличает мага от простого смертного, есть умение чувствовать и направлять эти крохи Силы. Так вот, когда-то некто сумел не просто воспользоваться частичкой первородной магии, он сумел… как бы это объяснить… вывернуть ее наизнанку, что ли. И эту кроху вывернутой Силы, ее еще называют не-Силой, он помещал в предметы, чаще всего — в украшения. Я не знаю не только его имени, но даже и того, к какому народу он принадлежал. И вообще, был ли это он или она. Кто знает, может быть, сам Торн сделал это… а может, и Чар. Важно другое — предметы, в которых заключена частичка не-Силы, обладают всего одним, но совершенно уникальным свойством. Они полностью гасят любую магию, направленную на их владельца. Это кольцо пришло из тех времен, которые не знали магии, из седой древности… даже эльфов, думаю, еще не было в этом мире.

— Подожди, подожди, Ильтар… — Рон уже успокоился достаточно, чтобы говорить миролюбиво. — Ты слишком многословен. Можно короче и проще?

— Можно. Это кольцо — защита от любой магии! Если заклинанием обрушить дерево тебе на голову, ты, конечно, пострадаешь, поскольку удар будет нанесен обычным деревом. Но ни огненное колдовство, ни магия контроля, ни лекарские заклятия на тебя не подействуют. С тем же успехом я мог вогнать фаербол тебе прямо в грудь. Или приказать твоему сердцу остановиться. Или попытаться воздействовать на твой разум, как совсем недавно сделала наяда. Результат всегда будет один и тот же… то есть никакой.

— Но тогда… тогда ему нет цены!

— Так и есть. Ума не приложу, почему Ручеек отдала его тебе? Это не просто драгоценность, которая имеет какую-либо, пусть и высокую, цену — оно поистине бесценно. Но самое главное, что на нашем пути, когда придется столкнуться с некромантом, это кольцо может стать твоим единственным шансом вообще остаться в живых. Маги могут защитить себя от колдовской атаки, вы же, простые смертные, перед ней беспомощны.

— Ручеек говорила, что чувствует мои мысли. Может быть, она отдала кольцо потому, что желала помочь?

— Возможно… наяды непредсказуемы, и их поступки сложно объяснить. Но ты должен знать одну вещь — ей это кольцо никакой пользы бы не принесло.

— Почему же?

— Дело даже не в том, что сама ее жизнь сплошная магия, и, лишившись контакта с Силой, она могла бы попросту исчезнуть. Дело совсем в другом. Это кольцо, как ты заметил, скорее мужское украшение. О предметах, связывающих не-Силу, говорят много разного, часто одни сведения противоречат другим. Но в одном все источники сходятся — предмет помогает лишь тому, для кого создан. Мужские украшения защищают мужчин, женские — только женщин. Надев это кольцо, она, скорее всего, не ощутила бы ничего.

— Она… она шепнула, что… что будет ждать…

— Наяда влюбилась? Хм-м… в этом, конечно, нет ничего невозможного, более того, ее чувства к мужчинам всегда где-то сродни влюбленности. Видать, ты произвел на нее сильное впечатление. Она решила уберечь тебя, отсюда и подарок. Наверное, Ручеек понимала, какой бесценный артефакт оказался в ее руках. Что ж, на твоем месте я бы никогда не снимал кольцо…

И вот долгая дорога подошла к концу. Кромка леса осталась позади, и перед путниками раскинулось большое озеро, посреди которого, на островке, стояла Лебединая башня. Странное сооружение, величественное и в то же время какое-то неуместное здесь, не вписывающееся в окружающую природу.

Древние строители, вложившие в создание этого чуда архитектуры немало сил и времени, стремились, видимо, построить нечто сказочно прекрасное. Во многом они преуспели: огромный каменный лебедь с гордо изогнутой шеей, казалось, плыл по озеру. Крылья, прижатые к его телу, были готовы вот-вот распахнуться — и тогда, наверное, птица сорвалась бы с поверхности воды и ушла бы ввысь, в небо… И все же возникало ощущение, что ему здесь не место — как будто белоснежный лебедь, летя куда-то по своим делам, сел на озеро, облюбованное стайкой уток. Он прекрасен… но это не его озеро.

Даже отсюда, с берега, каменный лебедь казался большим, но стоило прикинуть расстояние, и становилось ясно — он просто огромен. Пожалуй, если разместить комнату в его голове, то ее размеры будут куда больше размеров той конуры, где они ночевали два дня назад. Белый камень, из которого была сложена башня, блестел под лучами полуденного солнца, как полированный мрамор.

Рон и Ильтар любовались этой картиной не слишком долго. Буквально через несколько минут после того как они выехали из леса, от подножия башни отделилась лодка. У строителей было какое-то особенное, наверняка слегка извращенное чувство юмора… такой вывод не без оснований следовал из того, где располагался вход в башню.

Лодка, подгоняемая веслами, приблизилась к берегу. В ней находились двое — невысокий мужчина, на вид совершеннейший мужлан, и стройная девушка-блондинка лет шестнадцати. Мужчина был одет просто, но добротно, на девушке же было красивое платье из тонкой дорогой ткани, выгодно подчеркивавшее изящную фигуру.

— Приветствую вас, господа! — девушка подняла руку ладонью вперед. Этот жест с головой выдавал в ней уро женку южных провинций. — Благородный сэр Сейшел, и вы, господин… Айрин-сан приглашает вас в свою обитель. О ваших лошадях позаботится Гарт, — она кивнула на своего спутника, который буркнул что-то неразборчивое, но до статочно доброжелательное.

Рон с удивлением взглянул на Ильтара. Тот лишь пожал плечами. Тогда рыцарь спрыгнул с коня, бросил поводья коренастому Гарту и, отвесив девушке поклон, ступил в лодку.

Айрин встретила их у входа в башню. За то время, что Рон не видел ее, она стала еще красивее — а может быть, сказалась долгая разлука… Как бы там ни было, но Рону доставляло огромное удовольствие любоваться девушкой.

— Как ты догадалась, что это мы? — спросил он после положенных приветствий. — Отсюда до берега довольно далеко, лиц не разглядеть.

— Есть способы, — рассмеялась она. — Позже я тебя с ними познакомлю. А пока пройдемте в гостиную… Элла прекрасно готовит, хотела бы я перенять у нее хотя бы часть ее талантов. Увы, на это совсем нет времени. Мы, конечно, не были готовы к вашему приезду, но Элла наверняка найдет выход из положения, и голодными вы не останетесь.

Это было сказано слабо. Трапеза оказалась обильной и, как и обещала Айрин, изысканной. Если такой стол служанка могла накрыть с ходу, без подготовки, то сложно было себе представить, на что же она способна, будь у нее достаточно времени. Девушка не составила им компанию за столом, лишь появляясь время от времени, чтобы при-нести новые блюда. Айрин пояснила, что Элла — не вполне служанка, скорее подруга и наперсница… она и сама происходила из родовитой, но не обремененной богатствами семьи. Имея крошечную частичку Дара, прошла начальное обучение в школе Сан, но продвинуться дальше звания ученика ей было не суждено. Оставаться в стенах школы и до старости подавать кофе магистрам она не захотела, и на предложение Айрин сопровождать ее в Лебединую башню согласилась с радостью. Уже здесь у нее открылись новые способности, хотя и не совсем магического рода — Элла оказалась великолепной хозяйкой, просто созданной для этого прекрасного архитектурного ансамбля. Ей здесь нравилось, а Айрин была только рада тому, что заботы о хозяйстве не легли на ее плечи. Гарт — немного конюх, немного охотник, немного рыбак, а при случае и мастер на все руки, — был слугой Эллы и следовал за ней еще от родительского дома.

Рон с сожалением взглянул на блюдо с хрустящими поджаренными булочками, понимая, что при всем желании не сможет съесть хотя бы еще кусочек. Значит, пора было переходить к делу. Тем более и эльф уже откинулся в кресле, отдуваясь и демонстрируя явное намерение закрыть глаза и вздремнуть.

Айрин, почувствовав перемену настроения, спросила:

— И какая же беда привела тебя сюда, Рон?

— Беда?

— Ну, вряд ли ты приехал потому, что соскучился… — Девушка старалась говорить насмешливо-ироническим тонном, но в ее голосе слышались нотки печали. — Думаю, не ошибусь, предположив, что ты затеял какую-то авантюру, в которой просто необходимо присутствие боевого мага. И вот тогда-то ты вспомнил обо мне. Я права?

Рон молчал. В ее словах, неожиданно больно его ранивших, была немалая доля истины. Наконец он все же собрался с ответом, хотя и понимал, что его затянувшееся молчание было куда более красноречиво, чем самые отточенные фразы.

— Нет, не права. Не я нашел авантюру… она сама нашла меня. Вернее, нас… Айрин, некромант вернулся.

Он подробно рассказал все… И о том, что узнал от Ильтара, и о беседе с Тьюрином. Неожиданно для себя не смог остановиться и, чувствуя спиной ошеломленный взгляд Ильтара, рассказал и о сне, в котором встретился с Золотым драконом. Айрин слушала внимательно, лишь изредка уточняя какие-то детали, и Рон был ей благодарен за это. Хотя многие и считали его неплохим рассказчиком, сам он не преувеличивал свои способности излагать факты точно, связно и к месту. Поэтому то, что его не перебивали после каждого слова, позволило ему чувствовать себя увереннее.

Когда рассказ был завершен, Айрин встала с кресла и подошла к узкому стрельчатому окну. Глядя на нее со спины, Рон в который уж раз залюбовался боевой подругой. Ее фигуру особо подчеркивал костюм — как и раньше, Айрин предпочитала удобную одежду, облегающую, не стесняющую движений, позволяющую с равным успехом сидеть и в седле, и за праздничным столом. Многие сании, особенно те, кто не осели при дворе, предпочитали роскошным платьям наряд, еще совсем недавно называемый мужским. Конечно, эти вещи шили для женщины — дорогая ткань, изящная отделка…

Ее огненно-рыжие волосы, всегда так ему нравившиеся, казалось, стали более пышными и восхитительно блестели в лучах солнца, врывавшегося в окно.

— Это серьезно… — произнесла она не поворачиваясь. — Это очень серьезно, и мы, конечно, должны отправиться в Вечный лес и поговорить со Светлой Королевой и провидицей Эльде. Думаю, мы сможем выехать… послезавтра. Вас это устроит, Ильтар?

— Вполне… а почему не завтра?

— Мне надо завершить кое-какие дела… и, наконец, просто собраться в дорогу. Вы же не считаете, что женщина это может сделать так же быстро, как и мужчина?

Рон проснулся от слабого постороннего звука. Он вообще спал чутко — это была одна из неизменных черт любого искателя приключений. Те, кто проваливался в сон как в небытие, как правило, долго не жили. Поэтому даже здесь, в относительной безопасности Лебединой башни, он подсознательно контролировал окружающую обстановку, и, когда чуть слышный скрип прорезал тишину, он тотчас же открыл глаза. Хотя рука и не потянулась, как обычно, к мечу, прислоненному к непривычно широкой, удобной кровати.

Ночник, еле теплящийся голубоватым магическим светом, слегка разгонял тьму. Окно было открыто настежь, и ночная прохлада вливалась в комнату, заставляя шевелиться цветы, стоявшие на столике у окна в изящной вазе. Вообще, в этом доме было много цветов — Айрин любила украшать свое жилище, и ее подруга-служанка немало этому способствовала.

У двери, своим скрипом разбудившей рыцаря, стояла невысокая фигура, разглядеть которую во тьме он не мог. Рон приподнялся и сел на мягких пуховых перинах — такая постель скорее подошла бы изнеженной даме, чем рыцарю, привыкшему спать и на земле, и на голых камнях.

— Айрин?

Фигура сделала несколько шагов вперед и присела на край кровати. На ней было надето что-то невесомое, наверняка прозрачное, и невероятно волнующее. Возможно, это был дорогой паутинный шелк. По слухам, в той далекой стране, откуда везли эту нежную великолепную ткань, ткачи приспособили для своих нужд огромных пауков. В свете ночника шелковая ткань играла колдовскими голубыми отблесками, переливаясь при каждом движении Айрин. В том, что это была она, Рон уже не сомневался.

— Что случилось? — встревоженно спросил он.

Девушка помолчала, затем взглянула на него в упор.

Ему вдруг показалось, что ее лицо заливает краска.

— Что случилось? — переспросила она, и в ее голосе послышалась так хорошо знакомая ему ирония. — Случилось то, мой рыцарь, что я устала ждать. Устала надеяться, что когда-нибудь твой путь приведет тебя сюда, что беды нашего мира хоть ненадолго оставят нас в покое, что я… смогу быть рядом с тобой не потому, что надо кого-то убить или срочно куда-то ехать. День за днем я смотрела в хрустальный шар в надежде, что ты объявишься где-то неподалеку…

— Айрин, я…

— И вот это произошло. И что же? Снова в путь, верно?

— Ты вспомнил обо мне потому, что тебе нужен боевой маг, на которого можно положиться… А помнил ли ты обо мне как о женщине? Временами мне казалось, что ты испытываешь по отношению ко мне чувства большие, чем просто к товарищу по оружию. Я не права?

— Айрин… я всегда… я все время думал о тебе… но…

— Опять это вечное «но».

Рон собрался с духом. Это оказалось на удивление непросто. Куда проще бездумно махать мечом, чем вот так, в глаза, сказать девушке то, что давно накипело у него на сердце. Но если не сказать сейчас, то он навсегда упустит шанс и не простит себе этого.

— Айрин… я люблю тебя. Наверное, я всегда любил тебя, с той самой первой встречи. Это правда, но… Ты права, это проклятое «но». Айрин, я недостоин тебя. Может быть поэтому я и избегал тебя все это время. Ты, одна из сильнейших волшебниц мира, ты смогла бы без труда занять место Архимага, когда он соберется удалиться на покой. Перед тобой открыты любые пути к славе, богатству, счастью… А кто я? Бродяга, ни кола ни двора, всего имущества — конь да меч. И жизнь моя — одна сплошная битва. Кто знает, какая из стычек станет для меня последней. Ты — ты заслуживаешь большего…

Она улыбнулась с легкой грустью и в то же время с нежностью, пронзившей его сердце.

— Слава, богатство… Вы, мужчины, слишком много ду маете об этом, считая, что это и есть то, за что следует бороться. Мы же, женщины, стремимся прежде всего к счастью. И я знаю, в чем состоит мое счастье — оно в том, чтобы быть рядом с любимым. Помнишь, я рассказывала, как отец пытался сосватать меня какому-то щеголю из древнего, богатого рода.

— Помню… ты сказала, что выйдешь замуж только за того, кого полюбишь.

— Да. И такой человек нашелся. И сейчас он сидит передо мной, и мучает и себя и меня… Да, не в правилах светского общества женщине первой говорить о любви, но я слишком долго ждала твоего первого шага.

Она придвинулась к Рону вплотную, он почувствовал, как от запаха ее тонких духов, от прикосновения ее распущенных волос по всему его телу пробежала волна жара. Руки Айрин легли ему на плечи, а ее глаза и нежные пухлые губы оказались вдруг совсем близко. Неожиданно для него самого его руки сомкнулись на тонкой талии девушки, и он почувствовал сквозь тончайший шелк, как дрожит ее тело.

— Я хочу быть твоей… — прошептала она. — Сейчас, завтра… и всегда. Мне никто не нужен, кроме тебя. И я больше не отпущу тебя, Рон, не отпущу, я пойду за тобой хоть на край света. И за край. Пусть ты сочтешь меня распущенной, пусть — не важно. Я люблю тебя, Рон, может быть, с того самого дня, как увидела впервые. И я не могу и не хочу больше ждать. Чего стоит слава и все золото мира, если нет любви.

В следующее мгновение их губы слились в долгом поцелуе, и Рон впервые в жизни почувствовал, как от счастья, переполнявшего всю его душу, уплывает куда-то в бесконечность, на мягких волнах, несущих их обоих… Тонкая ткань скользнула на постель, оттуда неслышно стекла на пол… Но двое, чьи тела сплелись на широком, созданном для любви ложе, этого уже не заметили.

Рон проснулся, когда лучи утреннего солнца, ворвав-шись в распахнутое окно, упали на его лицо. Айрин спала рядом, утомленная бурной ночью, когда они раз за разом выплескивали друг на друга страсть и нежность, копившуюся все эти годы. Ее рыжие волосы разметались по подушке, губы приоткрылись… В этот момент она была невероятно красива, умиротворенная, расслабленная, доверчиво прижавшаяся к нему… И Рон долго любовался женщиной, о которой так давно втайне мечтал.

Наконец, то ли почувствовав его взгляд, то ли ощутив нежное прикосновение теплых солнечных лучей, она открыла глаза. Не произнеся ни слова, она прильнула к нему, стремительно, как будто боясь потерять, снова нашла его губы и долго не отрывалась от них. Наконец, она обессиленно откинулась на подушки и прошептала:

— О… Рон, как это было прекрасно…

— Милая…

— Ничего не говори… лучше поцелуй меня еще раз…

Когда они, наконец, вышли из комнаты, день уже полностью вступил в свои права. Тактичный Ильтар, явно догадавшийся о местонахождении хозяйки, ничуть не проявлял нетерпения, тем более что Элла охотно скрашивала одиночество эльфа, подав к столу фрукты, неплохое даже по меркам Ильтара вино, и свое общество.Появление Айрин и Рона прервало их несколько одностороннюю беседу — в том смысле, что говорила в основном Элла, а эльф лишь слушал, время от времени кивая или вставляя ни к чему не обязывающие реплики, только чтобы поддержать разговор. Ему было скучно.

— Доброе утро, — легким поклоном приветствовал он хозяйку. — Как я понимаю, сегодняшний день будет посвящен сборам в дорогу?

Судя по выражению лица Рона, которое так и сияло от счастья, эльф понял, что ночь у его спутника была весьма насыщенной. Отметил про себя и то, что лицо Айрин выражало примерно те же эмоции.

Волшебница тряхнула головой, будто отгоняя воспоминания и пытаясь вернуться в реальный мир.

— Да… ох, простите, доброе утро. Конечно, Ильтар, сегодня я покончу со сборами, и завтра на рассвете мы можем отправляться. Или чуть позже… — Она бросила короткий взгляд в сторону Рона, и эльф понял, что выехать на заре было бы верхом жестокости по отношению к этой паре.

— Время у нас есть, — пожал он плечами.

— А сейчас я бы предложила вам пройти со мной. Есть кое-что, что вам следует увидеть.

Эльф вопросительно взглянул на Рона, но тот лишь пожал плечами. Вслед за Айрин по узкой винтовой лестнице они поднялись на этаж, расположенный в голове каменного лебедя. Отсюда открывался великолепный вид на озеро и окружающий его лес, но глазеть по сторонам волшебница им не дала.

Она подошла к столу, на котором был установлен большой, размером с человеческую голову, шар матового белого стекла. Традиционно этот предмет назывался хрустальным шаром, но для изготовления подобных использовалось нечто большее, чем прозаический хрусталь. Впрочем, что именно — никто не знал. Разве что гномы, из чьих мастерских изредка выходили эти предметы, но они, как известно, никому своих секретов не раскрывают. Поэтому даже высокомерные эльфы приобретали хрустальные шары у своих давних врагов, безропотно выкладывая равный вес драгоценными камнями на выбор подземных жителей. Как в руки Айрин, пусть и могущественной волшебницы, но не состоятельной девушки, попало это богатство, оставалось только гадать.

— Сейчас мы попытаемся увидеть некроманта, — сказала она, положив ладони на хрустальный шар.

— Попытаемся?

— К сожалению, сам шар и его возможности хранят для меня еще немало тайн. По каким-то причинам я не всегда вижу в нем то, что хочу. Например… — Айрин замялась, — например, мне никогда не удавалось увидеть в шаре тебя, Рон. Не могу увидеть отца… но он всегда защищает себя от взгляда извне, поэтому тут-то как раз ничего удивительного нет. Опытный маг может почувствовать, что за ним наблюдают… а некромант, думаю, достаточно опытен. Поэтому смотрите внимательно и ничего не пропустите — если нам и удастся его увидеть, то, скорее всего, только один раз. После этого он все время будет защищаться.

Она сосредоточилась и стала медленно выговаривать слова заклинания. Это было одно из немногих заклятий, где помимо слов и жестов требовалось мысленное представление образа. Айрин очень беспокоилась — ведь она видела некроманта давно, относительно недолго и, что самое важное, до того, как он отправился в огненную купель. В том, что сейчас он выглядит иначе, она не сомневалась. Поэтому постаралась сосредоточиться не на его внешности, а на сущности — это было куда сложнее, но обещало, при правильном настрое, положительный результат.

Довольно долго ничего не происходило, затем матовая поверхность шара стала проясняться. Изображение становилось все отчетливей, и, наконец, последние остатки туманной дымки исчезли. Айрин сделала шаг назад, и теперь они все втроем всматривались в то, что открывал им хрустальный шар.

А посмотреть было на что. Высокая фигура, с ног до головы окутанная темным плащом, стояла на холме спиной к наблюдателям. Фигуру человека, если это вообще был человек, окружали воины, закованные в латы. И среди них выделялась одна женщина, ее стройное тело, как перчатка, обтягивала тонкая, скорее декоративная, чем боевая, кольчуга.

А мимо холма, на котором расположилась эта группа, шли колонны людей, но шли они так, что шествие больше напоминало толпу, хотя бы и построенную в жалкое подобие колонн. Разномастная одежда, от вполне приличных, по крайней мере на вид, кольчуг до самых натуральных крестьянских кафтанов, которые даже издали казались рваными и грязными. Что же касается вооружения, то тут соседствовали короткие копья и мечи, топоры, больше похожие на орудие дровосека, чем на боевую секиру, и даже исконно крестьянские вилы и косы, оружие в бою, может, и не бесполезное, но весьма нетрадиционное.

Люди шли как-то отрешенно, уткнувшись взглядами себе под ноги, как будто полностью равнодушные к тому, куда и зачем они направляются.

И хотя шар давал четкое и резкое изображение, можно было догадаться, что видят они лишь малую часть армии, собранной под предводительством, явным или скрытым, высокой фигуры, закутанной в плащ. Рон почувствовал, как по спине бегут мурашки — это вам не пара сотен тупых зомби, это гораздо, гораздо опаснее…

Зловещая фигура вдруг резко повернулась, под низко натянутым капюшоном сверкнули бешенством черные провалы глаз. Казалось, взгляд некроманта уперся прямо в глаза Рону…

То ли шестое чувство, не раз спасавшее его от опасности, то ли просто глубоко засевшая в крови осторожность неожиданно бросили рыцаря вперед. Отталкивая Айрин от стола и заслоняя ее своим телом, он резко повернулся спиной к почему-то начавшему багроветь хрустальному шару…

А в следующее мгновение сфера взорвалась с грохотом и ливнем острых как иглы, жалящих, осколков.

С жалобным звоном вылетели из оконных рам разноцветные стекла. Цветы в вазе, как будто срезанные косой, посыпались на пол, вместе с кусками самой вазы, разлетевшейся вдребезги.

Кольчуга, надетая Роном по привычке, отразила большую часть летящих снарядов, хотя некоторые из них все же прошли между звеньями и глубоко вонзились в кожу. Повернись он лицом — и наверняка остался бы без глаз, а так лишь острая боль по всему телу напоминала о последствиях магической атаки. Ильтар, лишний раз подтверждая отменную эльфийскую реакцию, успел, заметив бросок Рона, отвернуться и присесть, но один осколок все же попал ему в шею, оставив обильно кровоточащую ссадину, второй навылет пробил ухо, а тугая волна воздуха отбросила его к стене, заставив попутно опрокинуть один из стульев с высокой резной спинкой… Не ожидавший такого удара эльф рухнул на стул всем телом, превратив его в груду обломков. Сам же Рон удержался на ногах чудом, потому, видимо, что подсознательно ожидал чего-то подобного. Айрин не получила ни царапины, полностью закрытая телом Рона.

— Терпи, милый мой, терпи… — Айрин осторожно извлекала из спины Рона уже седьмой по счету осколок. Крови было немного, к тому же, задержанные кожаной курткой и узкими звеньями кольчуги, стеклянные стрелы вошли неглубоко.

— Я терплю, — буркнул Рон. — Ты лучше скажи, как та кое может быть?

Понятия не имею, — Айрин бросила звякнувший осколок в миску, стоящую на столе, и принялась за восьмой, вроде бы последний. — Я всегда считала, что наблюдение через хрустальный шар можно почувствовать и от него можно защититься. Но вот так, заставить его взорваться… Я первый раз о таком слышу. Хотя, как я уже говорила, об этих предметах мы знаем немного. Ну, вот и все… Теперь надо затянуть порезы, и ты будешь готов к дороге.

— Позвольте, сания, — вмешался Ильтар, уже закончивший заниматься своими ранами. Его ухо, перестав кровоточить, было теперь украшено очаровательной дыркой, в которую, имей он подобные пристрастия, вполне можно было бы вдеть массивную серьгу. Со временем дыра затя нется, но пока эта травма отнюдь не красила и так порядком изуродованного эльфа. — Позвольте я займусь его ссадинами. У меня, знаете ли, богатый опыт… Я, конечно, имею в виду лечение порезов вообще, а не именно тех, что получены таким… экзотическим способом. И, если не трудно, снимите с него кольцо, пусть оно пока побудет у вас.

Наконец, Рону было позволено подняться и натянуть изрядно продырявленную одежду. Теперь настало время закусить и обсудить то, что им удалось увидеть.

— Могу сказать одно: армия у него собралась нешуточная. И меня удивляет, что мы не видели зомби.

— То, что мы их не видели, совсем не означает, что их нет, — возразил Ильтар.

— Не спорю, — согласно кивнул Рон. — Мне это представляется так. Зомби идут в атаку первыми, сейчас дни уже достаточно жаркие, так что их время коротко. Несколько дней, неделя от силы. Таким образом, некромант расходует своих зомби с предельной пользой. А после битвы пополняет их ряды новыми, из числа павших.

— Но ведь тогда получается… — Айрин поежилась, — что после каждой битвы его армия только увеличивается, причем ровно настолько, насколько большие силы ему противостояли.

— Не ровно, — пожал плечами Рон, — всегда имеет место некоторая убыль. Кто-то из зомби слишком уж разложился, чтобы участвовать в дальнейшем походе, кому-то отрубили ногу или голову… Но ты права. Его армия от битвы к битве только растет. Хотя неблагоразумно вырезать всех противников только для того, чтобы превратить их в зомби.

— Я хочу еще раз взглянуть на то письмо, что дал вам Тьюрин, — попросила волшебница.

Гном позаботился, чтобы его писцы сделали для Рона копию того самого донесения, в котором впервые промелькнули сведения о боевых силах некроманта. Внимательно пробежав глазами пергамент, Айрин надолго задумалась.

— Меня смущает вот что, — протянул Рон, нацеливаясь на бокал с вином. — Эти люди, что шли мимо холма… победители так не ходят. Так может выглядеть разбитая, отступающая армия… но никак не победоносные войска. Ты заметил, Ильтар, они шли мрачные, без эмоций, глядя себе под ноги… как будто их гонят насильно. Да и в этом случае проявилось бы хоть что-то… ну, может, ненавидящий взгляд в сторону холма.

— Было слишком далеко, чтобы утверждать с полной определенностью, но в чем-то ты прав.

— Такое впечатление что их очаровали… но это, насколько мне известно, невозможно.

— О, вот оно! — вскинулась Айрин, мгновенно выныривая из своих раздумий. — Это как раз то, о чем я думала. Да, Рон прав, я тоже заметила, что солдаты шли… как коровы на бойню, равнодушно и спокойно. Люди так себя не ведут.

— Может, это были зомби? — усмехнулся Рон.

— Нет, зомби легко узнать. Вот тут, в письме… обрати внимание, написано, что граф Бигфут лично приказал своим войскам сдаваться. Меня это удивило, тем более что силы были примерно равны. Конечно, возможно, что граф просто струсил и отдал этот приказ под угрозой смерти. Но возможно и другое…

— Магия контроля, — пренебрежительно хмыкнул эльф. — Слыхал я эти сказки… Даже лучшие из вас, да и из нас тоже, не способны подчинить своей воле более десятка существ, да и то ненадолго. Здесь же, как я понимаю, речь идет не о десятке, верно?

— Есть многое в этом мире, уважаемый эльф, что тебе неизвестно, — с ноткой раздражения в голосе заметила Айрин, которую порядком задел пренебрежительный тон Ильтара. — Я знаю, что все известные заклинания магии контроля позволяют подчинить несколько существ на короткий срок, часа четыре-пять. И то при условии, что накладывает заклинания магистр. После этого он выдохнется так, что по крайней мере сутки и свечку не зажжет. Я имею в виду, конечно, подчинение разумных существ, с животными куда проще… или ты считал, благородный эльф, что я не почувствую заклятия, наложенного на твоего коня?

— Ладно, я сейчас не об этом. Дело в том, друзья, что все проблемы с применением магии контроля, как и любой другой, собственно, кроются в недостатке у мага сил.

— А сил у него немерено, — мрачно заметил Рон.

— Вот именно. Чаша даст ему столько, сколько нужно, если она у него, конечно. А учитывая, что он уцелел после огненной ванны, которую я ему устроила, думаю, Чаша у него под контролем. И тогда… о Чар его возьми, получается, что в армии у него и в самом деле в основном крестьяне.

— То есть всех, кого он берет в плен живыми, он подчиняет своей воле, а павших превращает в зомби. Следовательно, после захвата каждого очередного владения его армия растет все больше и больше. Он наверняка собирает всех, кто может хоть как-то держать в руках оружие. И если ты права, Айрин, то ему совершенно не важно, насколько они обучены. Ведь все дело в том, что они никогда не побегут, никогда не отступят…

— Более того, — мрачно вставила Айрин, — зачарованные куда менее чувствительны к боли. Рана, которая смертельна для обычного человека, смертельна и для них, зато они могут вынести множество незначительных, но болезненных ранений, даже не заметив их.

Рон мысленно представил себе эту картину. Ряды солдат, с презрением относящихся к смерти и почти не чувствующих боли, надвигаются на противника. Вперемежку с ними маршируют зомби, расточая вокруг себя запах тлена. Они наступают медленно, равнодушно, неотвратимо. Даже визжащая и злобствующая толпа орков, бросающихся в самоубийственную атаку на копья имперской гвардии, — не столь пугающее зрелище.

Еще два, три, четыре захваченных владения, и армия некроманта станет настолько огромной, что победить ее будет невозможно. И хваленые имперские гвардейцы здесь не помогут. О да, они умеют драться стойко, не отступая ни на шаг… только это качество приведет отборные легионы Императора к бесславной кончине. Или к славной кончине — так ли уж это будет важно, если они не смогут ни остановить, ни даже задержать некроманта. А потом, сами влившись в ряды его армии, будут маршировать, смотря на мир невидящими глазами и сжимая оружие в гниющих руках.

— А позвольте спросить вас, друзья, — с ноткой ехидства в голосе поинтересовался эльф, — если у этого некроманта как вы говорите, безгранично много сил, почему в бою он не воспользовался ничем более действенным, чем банальные фаерболы?

(обратно)

Глава 8 Герцогиня Тея. Луанда

— Позвольте задать вам вопрос, Советник?

— Я слушаю вас, герцогиня…

Армия продолжала наступать и теперь уже не могла остановиться. Тея порядком устала от этой полевой жизни, но мысль о том, чтобы оставить войска, вернуться в Блед-холл и оттуда наблюдать за продвижением армии по донесениям гонцов, как-то даже не приходила ей в голову. Ее утомление, вызванное ночевками в шатре или, реже, в захваченных замках, а то и просто в деревенских домах, после того, как их жители с готовностью, продиктованной силой Магистра, присоединялись к ее полкам, давало о себе знать все настойчивей. Но среди ее желаний мысли о мягкой постели, горячей воде и отдыхе занимали одно из последних мест. Она и сама не могла бы объяснить, почему вся её душа стремится туда, вперед, где все более и более зримо маячил Императорский трон.

Тея всегда считала себя не слишком воинственной. Конечно, как любая законная правительница, она могла иногда бряцать оружием, фигурально выражаясь, когда того требовали интересы герцогства, но в целом предпочитала мирные отношения. Что же случилось с ней теперь, почему с таким упоением, стараясь не обращать внимания на усталость и отсутствие привычного комфорта, она снова и снова наблюдает, как ее войска выстраиваются перед очередной битвой? Почему вид изрубленных в куски солдат, невыносимо вонючих зомби и зачарованных смердов с навсегда потухшим взором уже давно не внушает ей никаких эмоций — кроме предвкушения следующей битвы? Почему вид опустевших деревень, тех, что достались ей от мужа, и тех, через которые прошли ее ни разу не потерпевшие поражения солдаты, не вызывает у нее огорчения?

Следует заметить, что и задумывалась она об этом все реже и реже…

— Я давно поняла, что вы — великий маг. Да вы этого и не скрывали. Тогда почему вы практически не применяете магию? Конечно, десяток огненных шаров — это доста точно эффектно… но, простите, не эффективно.

Магистр Берг по своей привычке даже не счел нужным повернуться к ней. Поначалу Тею это задевало, позже она стала относиться к этому как к одной из его прихотей, а потом и вовсе перестала замечать, принимая любые манеры Магистра за нечто само собой разумеющееся.

— На все есть свои причины… — ответил он, неподвижно уставясь на проходящих мимо холма солдат. Где-то впереди голубела лента реки, и сейчас вдоль берега выстраивались легионы герцогини Блед. Во всяком случае, пока он позволял ей думать, что это ее легионы.

— И все-таки, Советник, я бы хотела знать. Допустим, примени вы более сильную магию, и нам удалось бы дойти до цели быстрее и с меньшими потерями!

— А разве мы несем потери? — В его голосе проско льзнула едва уловимая нотка сарказма. — Пока, насколько я знаю, от битвы к битве ваша армия, герцогиня, только увеличивается.

— Да… собственно, я имела в виду другие потери и, прежде всего, потери времени. Хотя и лишняя сотня солдат, которых не искрошат в куски, сможет нам пригодиться.

Магистр с мысленной усмешкой отметил это «нам»… Как говорит муха, сидящая на спине лошади: «Мы пахали…»

— Хорошо, герцогиня, я объясню. Пока нам противостоят не слишком серьезные противники. Мало у кого из них есть при дворе даже слабенький маг, так называемая гвардия насчитывает ладно если сотню-другую солдат, а ополчение и вовсе не заслуживает того, чтобы на него обращали внимание. Но это означает и другое — мы побеждаем без особого труда, но и армия мо… ваша растет недостаточно быстро. Пока каждый, кто пытается в меру своих возможностей встать у нас на пути, рассматривает вас, извините за прямоту, как наглую выскочку, а меня — как рядового некроманта, способного поднять десяток-другой трупов… Чем дольше сохраняется такое положение вещей, тем больше солдат мы сможем собрать к тому времени, когда против нас двинут легионы имперских гвардейцев и серьезных боевых магов. Или вы считаете, что этот хваленый Сандор останется в стороне?

— Вы не готовы сразиться с Сандором? — с неожиданно вырвавшейся насмешкой спросила герцогиня.

— Вы не готовы, — отрезал он. — Я справлюсь с Архимагом и всеми его приспешниками, но вряд ли они дадут мне достаточно времени, чтобы заниматься еще и пехотой. А гвардейцы изрубят в капусту и ваших, с позволения сказать, солдат, и моих зомби. Сейчас наша армия насчитывает около шести тысяч… человек, в том числе пять сотен более или менее приличных солдат. Есть еще около четырех сотен зомби. Император без напряжения выставит до пятнадцати тысяч прекрасно обученных, отлично вооруженных гвардейцев. Пока наши войска не превысят эту цифру хотя бы вчетверо, нет смысла сталкиваться в открытом бою с Империей.

Отсюда, с холма, было неплохо видно, как строились войска. Зеленый берег реки стал уже почти серым от слабо шевелящейся человеческой массы, а люди продолжали прибывать. Берг не задавался целью создавать резервы, использовать хитроумные обходные маневры или иные тактические решения. План боя в каждом случае был одинаков: вперед идут зомби, принимая на себя основной удар и давая возможность лучникам противника побыстрее опустошить колчаны, вслед за ними идут зачарованные из числа крестьян, наименее, после зомби, ценная часть армии. И только в последнюю очередь, если такая потребность возникнет, в бой вступают гвардейцы самой герцогини и те из зачарованных, кто имел боевую выучку. Берг старался все же беречь костяк войска, понимая, что именно они, а не вчерашние смерды сумеют если не остановить имперских гвардейцев, то хотя бы сдержать их и тем самым дать возможность Бергу разобраться с магами противника.

Внезапно у Магистра возникло странное, очень неприятное ощущение… и даже на затылке будто зашевелились волосы… хотя волос там, разумеется, не было, как и на всем его теле. Взгляд — слишком навязчивый, давил, вызывал чувство сродни физической боли.

Берг напрягся, стараясь не выдать своего состояния. Он знал, что сейчас происходит за его спиной, с болезненной отчетливостью он ощутил взгляд через хрустальный шар. Что-то внутри него, может быть, даже сама Чаша противится этому наблюдению…

То ли решение само всплыло в его памяти, то ли Чаша подсказала, но Магистр принялся осторожно, не желая спугнуть невидимого врага, готовиться к ответному удару. Нанести его было несложно, но требовалось абсолютно точно определить, куда именно ударить, иначе весь поток выпущенной Силы пропадет впустую.

Со стороны казалось, что фигура Советника остается такой же спокойно-неподвижной, как и всегда, но впечатление это было обманчивым. Тарсис почувствовал беспокойство господина и принялся озираться в поисках опасности. Его чутье вампира прямо вопило от предчувствия беды. Боевые когти уже появились на пальцах, укрытых складками такого же, как и у хозяина, темного плаща, а стремительно отрастающие клыки были готовы вцепиться в горло врагу. Но Тарсис ничего не видел, даже не мог определить, с какого направления исходит угроза.

Чувства Магистра медленно «ощупывали» место, которое любой непосвященный счел бы просто пустым — ничего, кроме воздуха. Но это было бы неверное мнение — там, в этой пустоте, присутствовало нечто, порожденное магией. И для него, мага, равного которому в этом мире нет и никогда уже, наверное, не будет, не так уж сложно было определить точное местонахождение невидимого «глаза».

И он нанес удар — резко развернувшись и заставив Тею и некоторых из ее придворных в испуге отпрянуть, Берг выбросил вперед руки, отправляя прямо в невидимый «глаз» огромный, всесокрушающий поток энергии. Все, что он знал о хрустальных шарах, заставляло его сомневаться в действенности этой магической атаки, но Берг надеялся, что хотя бы часть Силы прорвется через расстояние, отделяющее его от наблюдателей, и если и не нанесет им вреда, то хотя бы разрушит шар.

В воздухе на мгновение появился круг диаметром в локоть или чуть больше… Он увидел три фигуры… кажется, они находились в каком-то помещении. Двоих он видел плохо, в тумане, в дымке, стремительно приобретающей багровый оттенок, но третий… вернее, третья… Это была женщина, она стояла к хрустальному шару ближе всех, и ему удалось разглядеть черты ее лица, черты, которые преследовали бы его в ночных кошмарах, если бы Магистр нуждался в отдыхе и сохранил способность видеть сны.

А спустя миг все исчезло. То ли разрушилось заклинание дальновидения, то ли шар, не выдержав его удара, развалился на куски… но давящий взгляд пропал.

Тарсис вздрогнул, расслабляясь. Он почувствовал, что угроза исчезла, но при этом ему, впервые за все время служения хозяину, показалось, что тот не просто взволнован — взбешен… и, кажется, немного испуган.

«Я убил ее… — прошептал Магистр, снова как ни в чем не бывало отворачиваясь и бросая взгляд на хвост последней колонны. — Я точно знаю, что убил ее… она не могла выжить тогда. Но похожа, очень похожа… Сестра? Может быть… Или она… тоже… Нет, это слишком невероятно. Да, я не умер там, где любой другой отдал бы Торну душу в считанные мгновения, но со мной была Чаша. Если ей удалось уцелеть… что помогло ей?»

Он думал и не находил ответа. Все его существо прямо-таки кричало, что виденное им лицо — именно ее лицо. Лицо наглой, самоуверенной девчонки, которая так ловко тогда справилась с ним… Конечно, теперь он куда сильнее, к тому же ему удалось разгадать принцип, на котором она тогда строила заклинание, — разгадать и даже улучшить. Теперь он и сам мог без особого труда плести несколько — не два, куда больше — заклинаний одновременно. Но черная злоба и жажда мести никуда не делись — напротив, с течением времени эти чувства становились лишь острее. И теперь, когда он заподозрил, что она жива… теперь его желание мстить приобрело законченные очертания. Она ли это, или просто схожесть лица этой магички так совпала с тем ненавистным образом, что хранил он в своем сгоревшем в первородном пламени сердце — все это не суть важно. Она ответит за его боль… и ее муки будут такими, что содрогнется мир…

— Войска готовы, госпожа. — Хатвик осадил коня и, сняв латную перчатку, смахнул со лба капли пота. Солнце светило вовсю, и рыцарь, закованный в тяжелые латы, страдал от жары. Собственно, страдали все, кроме Магистра.

Берг отметил про себя, что Хатвик демонстративно обращается к герцогине, хотя он, опытный воин, не может не понимать, кто на самом деле стоит у руля этой кампании. На какое-то мгновение Магистру показалось забавным воспользоваться заклинаниями контроля, чтобы целиком и полностью подчинить своей воле этого железного болвана… но, поразмыслив, затею эту он отверг. Конечно, зачарованные имели свои преимущества, в бою они мало реагировали на боль и не слишком серьезные раны, не знали страха и сомнений… но мозги у них ворочались с трудом, а тактические таланты Хатвика, какими бы скромными они ни были, могли еще пригодиться в дальнейшем. И если он и не испытывает особой любви к таинственному Советнику, то уж, по крайней мере, сохраняет лояльность герцогине — следовательно, и к кругу ее доверенных лиц.

— Думаю, можно начинать, — пожала плечами Тея. Затем, бросив украдкой взгляд в сторону стоящего к ней спиной Берга, добавила: — Если, конечно, Советник не воз-ражает.

— Пора, — согласился тот, — только я хочу перебраться куда-нибудь поближе… к полю боя. Сэр Хатвик, думаю не откажется меня сопровождать? Что касается вас, герцогиня, то, пожалуй, вам и вашим придворным лучше остаться здесь. Вы сможете видеть все, находясь в относительной безопасности.

Соединенные войска трех владений ожидали их здесь, на переправе через Луанду. Река в этом месте была неширокой, как и почти на всем своем протяжении, течение слабым, однако глубина достаточной, чтобы атакующие выкинули из головы всякую мысль о пересечении водной преграды вброд.

Сейчас лишь дымящиеся быки свидетельствовали о том, что когда-то здесь можно было перейти на другой берег, не замочив ног. Граф Древлин, избранный командующим соединенной армией, не был столь глуп, чтобы встретить отряды Теи в чистом поле, как на свою голову сделал один из его предшественников. Напротив, граф проявил дальновидность, спалив мосты, тем самым стремясь до предела затруднить врагу переправу. Теперь на противоположном берегу стройными рядами стояли солдаты в сине-желтой, зелено-коричневой и красно-сиреневой форме. Здесь было немало лучников и арбалетчиков, но основную массу создавала тяжелая пехота — может быть, и не столь впечатляющая, как легионы ветеранов-гвардейцев Императора, но и отнюдь не наряженные в цвета своих господ смерды. Эти парни умели держать в руках оружие.

За их спинами можно было разглядеть с десяток осадных машин. Обычно эти громоздкие сооружения не использовались в открытом бою, но когда противник почти не имеет кавалерии, камни, выпущенные катапультами по густым рядам пехоты, могли нанести существенный урон.

Берг остановил коня неподалеку от берега — на достаточном расстоянии, чтобы остаться вне досягаемости для арбалетчиков.

Его заметили. С хлопком, слышимым даже с такого расстояния, одна из катапульт отправила в небо здоровенный валун. Магистр и бровью не повел — камень заведомо летел мимо.

Берг отдал Хатвику приказ.

Зомби подчиняются только своему господину, тому, кто сумел их активировать. Хотя это правило еще никому не удавалось отменить, его вполне можно было обойти — по крайней мере до тех пор, пока их хозяин пребывал в добром здравии. Поэтому смердящая толпа, сохраняющая некое подобие строя, подчинилась командам Хатвика. Неровные шеренги качнулись вперед, сделав первый шаг. А за ним еще и еще…

На другом берегу произошло заметное шевеление. Когорты перестраивались, вперед вышли арбалетчики, их толстые болты с массивными наконечниками достигнут наступающих задолго до того, как те начнут переходить реку. Граф Древлин, вместе с другими лордами и телохранителями избравший довольно удобную позицию на возвышенности, не имел ни малейшего представления, как простая пехота, без помощи плотов и лодок, собирается форсировать пусть и не слишком быструю и широкую, но достаточно глубокую реку.

Однако в самом ближайшем будущем им предстояло это выяснить.

Арбалетчики дали залп. Воздух наполнился гудением стрел… И тут всем стало ясно, что стрела, какой бы острой она ни была, не способна остановить ходячий труп. Примерно десяток зомби упали, опрокинутые силой удара, но снова встали и продолжили свою неспешную поступь. Древки арбалетных болтов теперь украшали их тела, у некоторых торчали даже из головы, но эти так называемые раны не только не остановили, а даже не замедлили продвижения мертвого воинства.

Первая шеренга зомби ступила в воду, почти сразу погрузившись в ил чуть не до колена. Это не помешало им сделать еще шаг… И вот уже головы зомби скрылись под водой.

— Он решил утопить свою армию? — с легкой насмеш кой спросил молодой барон Тайлер, владелец красно-сиреневого стяга.

Древлин лишь скривился, сочтя ниже своего достоинства объяснять юнцу очевидные вещи. Вместо него барону ответил другой воин — огромный мужчина лет сорока, сияющие доспехи которого прикрывал зеленый плащ с замысловатой коричневой отделкой.

— Мы имеем дело не с людьми, юноша… Это зомби, если ты еще не понял. Им не нужно дышать. Интересный ход… перейти реку по дну. Такого, пожалуй, никто еще не делал.

— Но, сдается мне, сэр Фирт, ход этот проигрышный,все же подал голос Древлин. — У нее не так много зомби, чтобы отбросить наших молодцов от берега. А как переправить остальных? Конечно, здесь будет жарко… но, думаю, скоро все закончится. Зомби — неважные бойцы.

Тем временем последние мертвые воины скрылись под водой. Река несла с собой столько ила, что тучи поднятой зомби мути исключали возможность увидеть их до того, как они снова покажутся на поверхности. Оставалось только ждать. Остальные отряды герцогини Блед предусмотрительно сохраняли дистанцию, не пытаясь приблизиться к берегу на расстояние выстрела.

Вот над мутной водой появилась первая голова, покрытая тиной и водорослями, тут же схлопотавшая между глаз тяжелую стрелу, опрокинувшую зомби навзничь. Впрочем, такая травма не была для него сколько-нибудь опасной. Еще несколько секунд, и первая шеренга в полном составе шагнула на берег, прямо под удары…

И тут Древлин очень пожалел о том, что их бойцы вооружены классическим оружием гвардии — мечи, копья… Сейчас куда больше подошли бы алебарды или тяжелые секиры, желательно вышедшие из гномьих кузниц. Что толку в копье, если пробитый насквозь зомби равнодушно перерубал древко копья и выдергивал обломок из своей груди> Даже не прекращая при этом движения. Мечи были более эффективны, и немногие алебардисты пытались рубить мертвецов, но в тесноте их оружие не всегда удавалось применять с пользой.

— Смотрите, сэр Древлин, они же… они же не сопротивляются! — выкрикнул Тайлер, теребя рукой эфес меча.

— Проклятие, Чар их задери! — ругнулся тот, все больше и больше хмурясь. — Они прорываются к стрелкам. Он повернулся к вестовому. — Эй, передай Деррику, пусть стрелки отходят…

Но было уже поздно. Зомби, потеряв в схватке четверть бойцов, все же прорвались к цели, учинив среди не обремененных доспехами стрелков настоящее побоище. Не раз кто-то из потерявших голову арбалетчиков в упор разряжал свое оружие в грудь смердящего, покрытого пятнами разложения противника, и стрела, с чмоканьем пробивая навылет разлагающуюся плоть, впивалась в тело его же товарища-арбалетчика, на беду оказавшегося на траектории выстрела.

Ряды соединенных войск смешались, утратив былую грозную стройность. И все же судьба зомби была предрешена — их было слишком мало, чтобы продержаться достаточно долго. Теперь они дрались каждый против всех, теряя конечности, а иногда и головы. Но и обезглавленные тела продолжали размахивать оружием, попадая с равным успехом и по врагам, и по своим.

И в этот момент вперед двинулись ряды остальной армии Теи.

— Надеюсь, они не собираются повторить этот переход по дну? — задал риторический вопрос Тайлер.

И они действительно не собирались. Теперь запели луки и арбалеты с другого берега. Упали первые фигуры, носящие Цвета того или иного лорда. А стрелки били, не особенно заботясь о том, попадут ли их стрелы в своих же зомби или найдут дорогу к телам гвардейцев соединенной армии. Ответных стрел почти не было — от отряда зомби осталось еще около сотни и, хотя минуты их были сочтены, они все еще не давали стрелкам Деррика использовать свои арбалеты по назначению.

Внезапно фигура, закутанная в плащ, дернула поводья коня. Лошадь, может, и обеспокоенная сущностью своего всадника, все же послушно двинулась вперед, вынося его почти к самому берегу реки. Берг, выпростав из-под плаща руки, забормотал заклинания, одновременно совершая сложные, но красивые в своей законченности и отточенности движения. Наконец он выбросил скрюченные пальцы вперед, с его языка слетели последние звуки формулы… Что-то похожее на рой снежинок устремилось к реке…

Первая льдинка, появившаяся на поверхности воды, была тут же увлечена потоком, но к ней добавились другие, еще, еще… Лед стремительно распространялся вверх и вниз по течению, захватывая все большее пространство. И вот Луанда оказалась скована ледяным панцирем. А спустя несколько мгновений на лед ступили первые бойцы герцогини, ступили спокойно и уверенно, ничуть не сомневаясь в прочности ледяного панциря. Кто-то поскользнулся и упал, кто-то споткнулся об упавшего и завалился рядом… но основная масса, все ускоряя шаг, стремительно двигалась к противоположному берегу, где смешавшаяся толпа ратников добивала уцелевших зомби. А над головами наступающих все также свистели стрелы, собирая свою кровавую жатву.

Тяжелый камень, выпущенный из катапульты, с силой ударился о лед. Пробей он ледяную корку, и тогда, может, весь импровизированный мост, порожденный магией некроманта, не выдержал бы… во всяком случае, именно на это надеялись те, кто сейчас орудовал у неуклюжих осадных орудий. Увы, этим надеждам не суждено было сбыться — лишь веер ледяных крошек брызнул во все стороны в месте падения метательного снаряда… и больше ничего. Еще один камень смел пятерых воинов: трое так и остались лежать неподвижно, один сумел подняться, его левая рука висела плетью, но это, похоже, ничуть не отбило у него охоту участвовать в атаке. Еще один ползком, волоча за собой сломанную ногу, пытался двигаться к берегу, где уже столкнулись первые из перешедших реку солдат герцогини и ошарашенные гвардейцы, еще недавно чувствовавшие себя хозяевами положения.

Примерно с полчаса шла отчаянная рубка. Зомби, иссеченные в капусту, уже не мешали арбалетчикам выполнять свою работу… правда, способных на это осталось не так много. К тому же наступающие и обороняющиеся смешались так, что даже опытный стрелок, спуская тетиву, не был до конца уверен, кому именно достанется тяжелый железный болт, легко пробивающий даже рыцарские латы, — врагу или своему же товарищу. Это не значило, конечно, что арбалетчики бросили свое громоздкое оружие и ринулись врукопашную — им платили не за это. Уцелевшие стрелки просто присоединились к группе телохранителей лордов. Древлину и его соратникам следовало отдать должное — у них хватило ума не бросаться, размахивая мечами, в гущу схватки.

К исходу этого получаса стало ясно, что умение берет верх над тупой готовностью погибать. Опытные бойцы соединенной армии сумели переломить ход боя, все увереннее тесня плохо обученных и разномастно вооруженных солдат Теи. Те же, в свою очередь, не испытывали страха перед гибелью и не думали об отступлении или бегстве, продолжая умирать под копьями и мечами и лишь изредка получая шанс захватить с собой в мир иной кого-нибудь из про-тивников.

— Мы проигрываем битву, Советник! — Хатвик осадил взмыленную лошадь возле невозмутимо сидящего в седле Берга.

Герцогиня запретила своему капитану лезть в схватку, однако Хатвик находился уже на той стадии, когда мог наплевать и на приказ, и на возможное последующее недовольство Теи. Даже зная, чем обычно такое неудовольствие заканчивалось.

— У нас есть еще резервы, сейчас самое время, Советник!

Берг с удовлетворением отметил, что этот капитан, возомнивший себя великим полководцем, все же не догадался отдать приказ о введении в бой резервов армии герцогини. Их Магистр намеревался сохранить любой ценой.

— Да, вы правы, капитан… — вольно или невольно, этой фразой Берг подчеркнул, что Хатвик всего лишь командовал личной охраной герцогини, не более того. — Да, сейчас самое время вмешаться…

— Позвольте отдать приказ кавалерии, Советник!

— О нет, я имел в виду не это… а теперь помолчите, любезный, мне нужно сосредоточиться. Я буду признателен, если вы не станете мне мешать.

Оскорбленный капитан резко дернул поводья, заставляя своего коня отступить назад. Берг больше не обращал на него внимания, занятый подготовкой к произнесению заклинания. Это было… нет, это заклинание должно было стать венцом некромантии, шедевром, не доступным никому из его собратьев. Итоги этой битвы были предрешены, но совсем не в том виде, как это представлялось стоящим на холме лордам, уже готовым праздновать победу, или даже Хатвику, столь же готовому к поражению.

Пехота соединенной армии наконец сумела восстановить свой строй и теперь шаг за шагом теснила толпу солдат герцогини. Те по-прежнему не испытывали страха, но удары копий и мечей отбрасывали их назад в буквальном смысле слова и сапоги гвардейцев уже ступали не на землю, а на тела павших, заполнившие весь берег. Почти шеститысячная армия герцогини, вступившая в битву с меньшей армией противника, уменьшилась на три четверти… правда, около тысячи бойцов еще не вступали в битву. От тех же, что перешли реку по льду, осталось совсем немного — и теперь гвардейцы получили к своей выучке еще и численное превосходство.

Сержант Сток принял на щит неловкий, но довольно сильный удар меча, и привычным движением воткнул свой клинок противнику между ребер. Эта битва многому научила сержанта — например, тому, что, отвлекшись после такого хорошего удара, можно запросто остаться без головы. Эти дьяволы в людском обличье, как ему казалось, совершенно не чувствовали боли, и рана, которая уложила бы любого на месте, для этих тварей была далеко не так страшна. Поэтому сержант, воспользовавшись моментом, тут же ударил мужика, получившего ужасную дыру в груди, вторично, в горло, почти отделив голову от плеч. Громоздкое тело еще мгновение стояло на ногах, а затем тяжело рухнуло на землю, сразу же смешавшись с грудой других. Отвоеван еще один шаг… и сержант качнулся вперед, уставшей рукой поднимая меч.

Да, рука устала… Он уже не тот, что был тридцатью годами раньше, когда еще сопливым пареньком впервые перешагнул порог казармы. Хотя нет… тогда он был еще хуже, чем сейчас. Меч держал что лопату… из лука мог попасть разве что в сарай, да и то если стоял рядом. С тех пор прошло много лет… и он не зря получил сержантские нашивки — самое большее, на что вообще может рассчитывать человек низкого происхождения.

Мысли текли легко, руки делали свою работу, не мешая думать. Это когда противник крут, надо сосредоточиться и не отвлекаться ни на что, а так, с этими увальнями — руки сами знают, когда нанести удар, а когда прикрыться помятым щитом. Тяжелый меч Стока снес башку еще одному противнику, симпатичной девахе — ее волосы, когда-то наверняка пышные и красивые, были грубо обрезаны почти под корень. Мысль о том, что он только что убил молодую красивую женщину, сержанта нисколько не волновала — в бою все равны. Не он — так его.

Он вырос до звания сержанта потому, что не рассуждал о смысле той или иной драки. Он делал свою работу — и хорошо делал. Конечно, бывали случаи, когда какой-нибудь лорд по пьяни или за что-то там в благодарность хлопал мечом по плечу простого солдата, возводя его в рыцари и тем самым давая шанс начать новый бла-ародный род. Как правило, этих новоявленных рыцарей убивали в первой же стычке — очень уж они стремились доказать всем и каждому, что пояс и шпоры получили не зря.

Сержант Сток никогда особо не рассчитывал на рыцарские регалии… Толика золотых монет, домик у речки на старости лет, да под стать ему молодуха, чтобы вела хозяйство и согревала постель холодными вечерами. И чтобы гудел огонь в печке, а на столе стоял добрый бочонок с пивом — что еще нужно старому солдату.

Сток лишний раз помянул Чара вместе с его ледяными пещерами — и ведь хотел уйти на покой, еще в прошлом году хотел. Так нет, как услышал предложение лорда о прибавке в пяток золотых, так уши и развесил. Да и то деньги хорошие, даже и для иного благородного, а не только для солдата. И вот теперь рубись тут с этими тварями, что так на людей похожи…

Сержанту пока везло. Хотя сегодня немало его приятелей отправились в Торновы хоромы, на свой последний пир, сам он еще не получил ни царапины. Только устал как собака, да и кто бы не устал? Обычно ведь как? Нападут — отойдут, снова нападут, опять отхлынут, как прибой морской… А за эти промежутки и отдохнуть можно, и парой слов с друзьями-приятелями перекинуться, и тех, с кем уже не поговоришь, помянуть. Эти же атаковали непрерывно, без страха и усталости… почти как те зомби, что первыми были. Только те-то еще хуже, их и не убьешь просто так, стрелы и копья им что зубочистки, только ежели в топоры взять али мечом изрубить в гуляш — да он ого-го сколько этих мертвяков порубил сегодня, вот только руки устали… Да, стар он уже для этой работы.

Рядом упал Кривой… Сержант грязно выругался, стараясь дотянуться кончиком меча до твари, что срезала его старого приятеля. Хотя он не раз говорил Кривому, что пора бы тому на покой… все же в свалке один глаз не то что два. А ведь и прав оказался Сток, вишь, не углядел Кривой опасности, не углядел… может, потому он, Сток, и сержант, что предусмотрителен, а Кривой выше простого гвардейца так и не поднялся… да и не поднимется уже.

А тварей этих осталось всего ничего… сквозь их ряды низкорослый сержант уже видел реку и другой берег. Непохоже, чтобы у них еще остались солдаты, а значит, скоро и битве конец. Только бы не сплоховать, не сглупить напоследок… Он ловко чиркнул мечом вдоль древка обычных крестьянских вил, нацелившихся ему в живот, одновременно уворачиваясь от трех тонких стальных жал. Меч начисто обрубил пальцы мужика, что держал вилы — какой из него, к Чару, солдат, он и оружие-то свое, при надлежащем обращении довольно опасное, держит так, словно сено раскидывать собирается. А вилы-то не из дешевых, кстати, железные, это вам не деревяшка какая-нибудь.

Мужик попытался орудовать вилами одной рукой, но ничего хорошего из этого,ясное дело, не вышло. Сержант переступил через очередной труп и вдруг понял, что битва почти утихла. Лишь местами «гвардейцы добивали уцелевших тварей, а некоторые просто оперлись на древки копий, а то и сели на кучу покойников и, пользуясь возможностью, отдыхали. В конце концов, команды переходить реку пока вроде не было, значит, можно и дух перевести. Дело доброе… Сток тяжело опустился на груду тел, даже не посмотрев, чтобы крови не было. Он и так весь в крови… слава Торну, в чужой.

А на другом берегу одинокий всадник в темном плаще странно махал руками и вроде бы даже что-то выкрикивал. Может, угрожал? Все равно слышно не было…

Сержант почувствовал шевеление… возможно, кто-то из тех, что валом сейчас лежат на пропитанной кровью земле, еще жив. Наверное, можно было бы встать да позвать кого-нибудь из лекарей. Да только зачем? Все равно твари эти — уже не люди. Вылечишь такого, а он, глядишь, лекаря-то и прирежет.

Толчок бросил сержанта на колени. Уже падая, тот исхитрился развернуться лицом к опасности — все его существо, весь боевой опыт завопили об угрозе. И рука, привычно сжимающая меч, приготовилась встретить нападение.

А оно не замедлило произойти. Только вот именно сейчас, впервые в своей солдатской жизни, сержант почувствовал страх… да нет, животный ужас, смешавшийся с осознанием двух простых вещей. Первая — этого не может быть, но это есть. И вторая — это все.

Тела, изрубленные мечами, пронзенные копьями, некоторые с обрубленными руками или вспоротыми животами, шевелились, вставали на карачки, а затем поднимались во весь рост, сжимая в руках, у кого уцелели, оружие… Незрячие глаза искали противника — и находили его. Понимая всю бессмысленность сопротивления, понимая, что этот бой — последний, сержант прыгнул вперед, делая долгий, сильный размах мечом. Острое, немного выщербленное лезвие не подвело — с чмоканьем перерублены шейные позвонки, и голова восставшего зомби катится куда-то под ноги… Только вот голова-то для зомби не главное. Главное — руки, которые сейчас, лишившись помощи глаз, размахивают оружием бесцельно, то попадая по другим таким же мертвецам, то наталкиваясь на умело поставленный блок.

Про зомби сержант слышал не раз. Говаривали, что тело «восставшего» умеет лишь то, что умело при жизни. Мол, ежели был покойничек кузнецом, так и в новой «жизни» не разучится молотом махать… правда, жар горна сведет его в могилу окончательно очень быстро. А вот воин из него, ежели меча при жизни в руках не держал, будет никакой.

А эти были при жизни воинами. Не все, конечно, те, кого порубили гвардейцы, как были паршивыми бойцами, так ими и остались, только вот живучести у них прибавилось. А вот другие… Теперь среди гвардейцев двигались фигуры, одетые в ту же форму, заляпанную кровью. Теперь их мечи, направляемые незабытым умением, искали сердца тех, кто еще был жив. Искали — и находили.

Сток отмахивался мечом от наседающих зомби, даже не надеясь продать жизнь подороже. Да и что в том толку — ну захватит он с собой десяток ходячих мертвецов, так они от жары сами развалятся через недельку. Нет, сейчас надо иначе… И он отчаянно прорубал себе дорогу к холму, на котором каменными изваяниями застыли лорды. Служба солдатская такая — погибать за господина, а цель — она значения не имеет. Сейчас же у него была цель. Пробиться, привести с собой хотя бы полсотни… хотя бы десяток бойцов, что тяжело дышат за его спиной. Чтобы встать стеной у того холма, чтобы дать возможность остаткам армии, уцелевшим арбалетчикам и самим лордам уйти.

С треском лопнул кожаный ремень, и щит, измятый, но уцелевший, соскользнул с руки и грохнулся на землю. Что ж, обойдемся…

Сержант перехватил меч, с каждым мгновением становившийся все более неподъемным, двумя руками и нанес следующий удар. Впереди замаячила фигура, до боли знакомая — и эта фигура уверенно, хотя и не слишком проворно, отбила клинок Стока в сторону. Сержант на мгновение замедлил шаг, вгляделся…

— О, Кривой? Что ж это ты, брат?

Слова в бою всегда лишние, если только это не боевой клич, призванный вселить уверенность в сердца своих и страх — в души врагов. У сержанта был шанс — ударить еще и еще… но он упустил его. Что-то тяжелое врезалось ему в голову, все завертелось перед глазами, и он упал ничком, прямо в кровавую кашу, в которую превратилась земля…

— Это была тяжелая битва, не правда ли, Советник? — Герцогиня Тея, сморщив носик, смотрела, как зомби разносят тела убитых. Большая часть павших еще вполне годилась для активации, их укладывали отдельно, более или менее аккуратно, других же, изрубленных чуть не в куски, просто сваливали в кучу — позже их сожгут.

Отдельно, сбившись в плотную массу, стояли пленные. Не так много, как хотелось бы, но и немало, сотни четыре, а то и пять. Это в основном были те, кого удалось оглушить или ранить не настолько серьезно, чтобы убить на месте Сейчас эту мрачную толпу охраняли свежие, не принимавшие участия в битве силы из гвардии Теи, и лучшие из зачарованных. Впрочем, они же были и лучшими, и худшими одновременно — все остальные, брошенные Магистром на штурм рядов соединенной армии, теперь либо были безнадежно мертвы, либо начали новую, хоть и непродолжительную, «жизнь» в виде разлагающихся, но способных действовать ходячих мертвецов.

— Я бы так не сказал, — ответил Магистр. — Исход был предрешен. Но вы увидели, что может сделать обученная армия против толпы бывших крестьян, даже если эта толпа превосходит армию размерами.

— Да, Советник, это зрелище было весьма убедительным, — криво усмехнулась Тея, всем своим видом выражая неудовольствие. В ее голосе сквозила насмешка и презрение. — Я только не могу понять, вы положили на этой переправе практически всю нашу армию только для того, чтобы произвести на меня впечатление? Или у вас, Советник, были иные побуждения?

Магистр резко повернулся и уставился на Тею своим неприятным, немигающим взглядом. По спине герцогини пробежала волна холода. Даже несмотря на то, что страшное лицо Советника, как обычно, не выражало никаких эмоций, она не могла не понять, что он взбешен. Секунда проходила за секундой, пока Тея наконец не осознала свою ошибку - она, женщина, разбирающаяся в вопросах войны более чем слабо, посмела усомниться в решениях Советника Берга… решениях, которые до сих пор себя оправдывали. Герцогиня почувствовала, как краска стыда и раскаяния заливает ее щеки. Жар на лице она сочла именно стыдом — хотя вряд ли когда-либо в жизни она чувствовала себя столь виноватой.

— П…простите, Советник… я не подумала… Поймите, я и в самом деле мало знаю о войне… и так нуждаюсь в ваших мудрых советах. Я… я не хотела вас обидеть…

— Пустое, миледи, — Магистр расслабился. Явно он был доволен, что им удалось избежать стычки, да еще и здесь, на виду у всей ее свиты. Тея очень надеялась, что он простит ее неосторожные слова, ведь только он, Советник, сможет привести ее к императорскому трону, только у него хватит на это сил и мудрости. — Я понимаю, сегодня был тяжелый день. Разумеется, я объясню. Численность смердов мы вос становим быстро, места эти более многолюдны, чем герцогство Блед. В полусотне лиг отсюда есть небольшой городок… то есть по местным меркам он небольшой, нам же он предоставит по крайней мере шесть тысяч солдат. Самое главное, что серьезного сопротивления нам здесь теперь не окажут, поскольку и на этой земле, и в двух соседних уделах почти не осталось армий. Все, что было — теперь либо принадлежит нам, либо… вскорости сгорит вон на том костре.

— Каковы наши дальнейшие действия? — Тея задала вопрос со всем возможным почтением. Пожалуй, еще месяц назад ей и в голову не могло прийти прибегнуть в разговоре с кем-либо к такому тону… ну разве что с Императором.

— Собирать армию. Теперь, после замороженной реки и заживо вставших трупов, ко мне отнесутся со всей серьезностью. Но им еще надо многое обдумать, принять решения, собрать силы… Его величество Шедар Третий не любит быстрых решений, а значит, пойдут длительные разговоры с его советниками, магами, военачальниками. Все это нам на руку. За то время, что нам отпущено, необходимо подготовиться к бою.

— А хватит этого времени?

Магистр бросил на нее долгий взгляд, как будто сам не знал ответа на этот вопрос. А может, и в самом деле не знал… хотя Тея была убеждена, что мудрость Советника позволяет ему заранее знать и предугадывать абсолютно все.

Несколько показавшихся бесконечными мгновений он не отводил от ее лица немигающего взгляда, затем коротко кивнул:

— Хватит.

(обратно)

Глава 9 Владычица Этуаль. Вечный Лес

- Мы могли бы двигаться гораздо быстрее, — недовольно заметила Айрин, с явным неодобрением бросая взгляд на неспешно движущуюся процессию.

Три всадника, три вьючных лошади. Особой необходимости в лишних животных вроде бы и не было, но Айрин настояла на том, чтобы опустошить свою конюшню. Рон пытался было возражать, утверждая, что возня с этими лошадками их только задержит, но Ильтар неожиданно принял сторону молодой волшебницы.

— Я, конечно, понимаю, что дело, за которое вы готовы взяться, святое, но пойми, Рон, вам понадобятся припасы. Никто не знает, куда заведет вас дорога. Еда, снаряжение… все это легко купить, да и эльфы снабдят кое-чем. Но вот лошади… Если то, что мы видели в шаре — истина, тогда сейчас по всей Империи начнется мобилизация. А это, кроме всего прочего, означает, что мало-мальски приличную лошадь будет просто не достать.

— А эльфы?

— А они своих коней не дадут никогда и никому, причем независимо от того, для чего кони могут понадобиться. Это… ну, мне сложно объяснить. Просто поверь на слово, ладно?

Рон поверил. И теперь они тащились лишь немногим быстрее среднего обоза, поскольку лошади были приучены ходить под седлом, а не таскать поклажу, хоть и небольшую, и пуститься в галоп было никак невозможно.

Хотя нельзя сказать, чтобы его это не устраивало. Только Айрин нервничала, а Рон с Ильтаром откровенно наслаждались неспешным путешествием. Как-то так получалось, что обычно любая поездка постепенно превращалась в дикую скачку, когда от твоей быстроты зависит слишком многое, если не все. А вот так, спокойно, проехаться по древнему лесу, пусть и не эльфийскому, но, на взгляд Рона, не менее красивому — такое удовольствие выпадало нечасто. Конечно, они спешили, по крайней мере мысленно — но он сомневался, что время так уж поджимает. Как бы там ни было, некромант еще не достиг своей цели, даже не приблизился к ней. Сейшел слишком хорошо знал, какую силу представляют собой имперские гвардейцы даже без поддержки боевых магов. А поддержка эта имела место почти всегда. В конце концов, Пламенные — боевой клан, и блюсти репутацию им просто необходимо. Они ее и блюли при каждом удобном случае, отчего их уважали и, что там говорить, откровенно побаивались все — от обитателя крестьянской лачуги до владетеля герцогского замка.

— Вы плететесь, как черепахи, — снова возмущенно фыркнула Айрин, явно намереваясь пришпорить коня и умчаться вперед, по старой, заросшей травой дороге, петлявшей среди вековых деревьев.

— Сания, простите, но я лучше знаю эту дорогу, — до приторности вежливо заметил эльф, ничуть не ускоряя шага своего жеребца. — Если сейчас сменим аллюр, то прибудем в ближайший городок еще засветло…

— Разве ж это плохо?

— Это бессмысленно, — улыбнулся он. — Нам все равно там ночевать. Какая разница, доберемся мы туда часом раньше или часом позже? А вот лишний раз утомлять лошадей не стоит, они нам еще послужат.

— Как хотите… — дернула плечом волшебница. — А я поехала вперед… Мне кажется, моя Свирель, — она похлопала лошадь по шее, — больше устает, когда вот так, как сейчас, едва переставляет ноги. Она создана для быстроты!

С этими словами девушка умчалась. Рон проводил взглядом развевающиеся рыжие волосы прекрасной наездницы и вздохнул.

— Да уж, тяжело тебе будет, — заметил эльф.

— Что ты имеешь в виду?

— С такой женой скучать не придется…

— С женой? Брось, Ильтар, я…

— Пойми меня правильно, Рон, у тебя с позапрошлой ночи на лице написано такое счастливое выражение, что только слепой бы не увидел.

— Счастье… да, пожалуй, но… Ильтар, между нами пропасть. Как бы я ни мечтал об этом, но…

— Рон, позволь мне сказать несколько слов. Я прожил в этом мире гораздо, гораздо больше, чем ты и она, вместе взятые. И большую часть жизни я находился среди вас, людей, держал глаза и уши раскрытыми и многое из того, что вы не желаете видеть и слышать, буквально впитывал в себя. Возможно, только мы, нелюди, как вы нас называете, можем в полной мере понять это странное существо человека. Возможно, потому, что сами себя понять вы категорически отказываетесь.

Эльф некоторое время молчал, Рон тоже не встревал ответными репликами. Ему было и в самом деле интересно услышать, что скажет эльф. Как-то уж так повелось, что среди людей всегда находились шибко умные головы, которые брали на себя смелость судить о поступках других народов, совершенно не стараясь внимательно присмотреться к своему народу. И суждения эти, построенные либо на собственном ничтожном опыте, либо на недостоверных и часто непроверяемых свидетельствах так называемых очевидцев, были весьма поверхностными, хотя, как правило, достаточно претенциозными. Эльфы же, за счет невероятно долгой жизни, могли позволить себе выносить суждения на основании только собственного опыта, и к этому стоило прислушаться.

— Самая большая ваша беда, Рон, в том, что вы не умеете жить просто. Мало вам постоянных войн, неурожаев, болезней… всего того, что вам, людям, в отличие от других народов, отпущено в полной мере, так еще и во всем остальном вы создаете себе массу проблем. Что есть благородная кровь? У лорда она такого же цвета, как и у последнего холопа, работающего на его полях. Если взять новорожденного младенца и воспитать его в благородной семье…

— Ты не прав, Ильтар, благородная кровь…

— Да нет никакой благородной или неблагородной крови, Рон! Я бы даже сказал больше, ребенок из крестьянской семьи зачастую куда здоровее, чем его сверстник из семьи лорда. По крайней мере потому, что им, смердам, не надо думать о том, как бы случайно не «разбавить» эту самую голубую кровь. Ты знаешь, кем нередко приходится супруга герцогу или принцу крови?

— Что значит, «кем»? Супругой, разумеется.

— Да. А бывает еще — сестрой. Или племянницей. Не родной, конечно, до этого вы еще не дошли, но кузиной очень часто. Могут ли родиться полноценные дети от этого брака? Могут, конечно, но не каждый раз. Поэтому среди знати так много не слишком здоровых… хотя с нашей, эльфийской, точки зрения, среди вас, людей, здоровых вообще — единицы.

— Ну хорошо, допустим, ты прав. И что?

— Да ничего. Просто все эти условности, равенство или неравенство… вы все это придумали, лелеете старые как мир предрассудки… и создаете преграду своему же собственному счастью.

— Можно подумать, у вас все иначе.

— У нас иначе, — серьезно кивнул эльф. — Если двое хотят быть вместе, то ничто им не помешает.

— Так-таки и ничто? — скептически ухмыльнулся Рон. — Как я слышал, среди вас тоже есть и знать, и простолюдины… или я должен сказать: простоэльфийцы?

— Вот видишь, ты даже слова подобрать не можешь,рассмеялся Ильтар. — На самом деле знать у нас, конечно, есть. Но знать эта — не по крови, а по заслугам. И если двое любят друг друга, то совершенно не важно, какое они занимают положение. И вы можете поступать так же, презрев условности и эти глупые разглагольствования о положении. Попроси ее руки… не у ее отца, у нее самой — ты же не можешь не чувствовать, что она и сама хочет того же. Попроси. Поверь, можно жить без этих предрассудков, они выдуманы вами, нигде, ни у кого больше нет ничего подобного.

— Не верю. Такого не может быть. А если простой стрелок попросит руки… ну, прости и не воспринимай это как кощунство, самой Владычицы? Это что, тоже не будет препятствием?

По лицу Ильтара пробежала тень. Он отвернулся и тихо прошептал:

— Нет. Не будет…

Где-то впереди вдруг протрубил рог. Протяжно, жалобно, тревожно… и вдруг звук резко оборвался. Этот вой Рон мог бы узнать из тысячи похожих. Как и некоторые другие предметы из снаряжения Айрин, этот рог имел магические свойства. Например, интересную особенность - по-настоящему слышали его только те, кому это было позволено. Рону и Ильтару было "позволено" - Айрин позаботилась об этом в самом начале пути. Для любого другого - человека ли, эльфа или гнома, звучание рога ничуть не отличалось от другого, похожего - но те, для кого он звучал, услышали бы его и за десяток лиг.

Рон всадил шпоры в бока своего коня, и тот немедленно перешел в галоп. Рыцарь даже не оглянулся, чтобы узнать, следует ли за ним Ильтар, он просто не сомневался в этом. Рог звал на помощь, Рон чувствовал это, и поэтому сейчас мчался вперед так быстро, как никогда ранее - может быть потому, что теперь от его быстроты зависело нечто большее, чем его собственная безопасность. А оттуда, откуда недавно раздался призывный вопль, теперь ощутимо несло дымом.

Бешеная скачка продолжалась недолго. Несколько мгновений, и он уже вылетел на нужный поворот. Но он опоздал… здесь не было Айрин, не было ее коня… только плащ, голубой, с изящной золотой вышивкой, нелепо повисший на ветке дерева, да рог, расколотый странной, неряшливой, чуть кривоватой стрелой. Было здесь и кое-что еще: три скомканных, обугленных трупа, изуродованные огнем до неузнаваемости… и все же не настолько, чтобы опытный глаз воина не мог определить, кому при жизни принадлежали эти скорчившиеся тела. Возможно, кто-то из них и пустил стрелу…

Он знал, кто пользуется такими стрелами.

Рядом осадил своего жеребца Ильтар. Мгновенно окинув взглядом окрестности, он коротко бросил:

— Засада, орки.

— Они. Ты можешь увидеть, куда они ушли?

— Увидеть не могу… но узнаю.

Ильтар бросил короткое заклинание. Казалось, порыв ветра качнул ветви деревьев, заставил их склониться перед волей эльфа. Хотя нет, ветви не склонились, они странно изогнулись, как будто указывая куда-то в глубь леса.

— Вперед! — бросил Ильтар, пришпоривая коня.

Скачка по заросшей дороге была опасной, теперь же, среди деревьев, это было форменным безумием. По крайней мере так поначалу казалось Рону. Однако очень быстро он понял, что ни одна ветка не пытается зацепить ни его, ни Ильтара — напротив, стоило кому-то из них неосторожно распрямиться в седле, как даже толстые, старые сучья, казавшиеся безнадежно засохшими и мертвыми, старались изогнуться, чуть не ломая самое себя, лишь бы не помешать погоне.

— Они далеко не уйдут! — хрипло прокричал Ильтар, склоняясь к шее коня. — Лес не даст им уйти.

Много позже Рон долго думал о том, что скрывалось за этими словами Ильтара. И чем больше он размышлял, тем больше и больше понимал причины, по которым никто еще не пытался завоевать Вечный лес. А если и пытался, то попытки эти заканчивались плачевно. Конечно, здесь деревья и кусты не слушались магии эльфа так, как подчинялся ему родной лес, к тому же вряд ли Ильтар был мастером-магом, скорее просто одним из тех, кому по роду службы приходилось изредка поднимать природу для собственной защиты. Зримо представлялось, как встречная ветвь вдруг становится копьем, норовя выбить глаз или сбросить с седла, как кусты превращаются в ловушку, стремясь опутать ноги и свалить наземь. Против такой преграды, когда каждый зеленый лист — твой враг, не поможет ни меч, ни копье… ни даже топор. Огонь разве что… да и то сомнительно. Живое, полное соков дерево горит плохо, а уж если оно разбужено древней магией — кто знает, может быть, тогда древесина сумеет противостоять и огню? Те же гномы — неужели они ни разу не пробовали поджечь Вечный лес? Наверняка пробовали, и что из этого получилось? Да ровным счетом ничего.

На этот раз жизнь леса была подчинена выполнению двух приказов — всемерно задерживать беглецов и беспрепятственно пропускать погоню. И лес, не в силах противиться магии, старательно выполнял свою задачу.

Они настигли орков довольно скоро. Те сгрудились на поляне, выставив перед собой оружие. Поняли, видимо, что уйти не успеют, и решили встретить погоню здесь, подальше от ставшего вдруг предательски опасного леса. И только трава на поляне, повинуясь приказу, бессильно цеплялась за жесткие, покрытые ороговевшей кожей подошвы.

Орков было много, слишком много. Почти три десятка… это Рон понял потом, когда все уже было кончено, а пока он спрыгнул с жеребца, даже в горячке погони не забывая о том, что конь, не защищенный панцирем, вполне может напороться на выставленные копья… И, выхватив меч, бросился прямо в кучу орков.

Эти порождения злобной силы, вырвавшейся века назад из Чаши Торна, вряд ли были хорошими бойцами. Злобными, хитрыми, но в честной рубке устоять против опытного воина ни один из них не мог и минуты. Они и не пытались, открытый поединок никогда не был для орков правилом — скорее исключением, когда один из них по той или иной причине попадал на гладиаторскую арену. Здесь же, полтора десятка на одного орки предпочли навалиться скопом, задавить массой тел, повалить наземь, чтобы вцепиться скрюченными пальцами в горло или вогнать в живот противнику кривой нож. Мечи они не признавали… а может, просто их руки не были приспособлены к фехтованию — зато с дубинами они управлялись на удивление хорошо.

И рубка началась, кровавая, отчаянная и совершенно безнадежная. Рон, буквально отбросив нескольких зеленокожих тварей и пробившись к Айрин, с ног до головы опутанной сетями, встал над ней и принялся отчаянно отражать наскоки орков. Он не задумывался над тем, сможет ли выиграть эту схватку — сейчас все мысли его сосредоточились на острие меча.

Где-то на другом краю поляны несколько раз звонко щелкнула тетива эльфийского лука, а затем и оттуда послышался звон стали. Каким бы отменным стрелком ни был Ильтар, но и его вынудили биться врукопашную, сразу уменьшив и без того довольно слабое преимущество двоих перед целой толпой.

Рон понял, что эльф, несмотря на то, что под укрытием деревьев ему было куда проще отражать атаки врага, пытается пробиться к нему. Рыцарю оставалось лишь постараться не погибнуть до того, как Ильтар встанет рядом с ним. Меч Рона уже по самую рукоять был залит липкой, зловонной буро-зеленой жижей, которая заменяла оркам кровь. Но не только зеленью отливала его кольчуга — то там, то здесь отчетливо начинали проступать красные пятна.

Ильтар, тяжело дыша, возник рядом. Некоторое время они молча дрались спина к спине, так было легче. И все же каждый из них понимал — еще несколько минут, и все будет кончено. Слишком много вокруг орков, слишком, видимо, жаждут они заполучить юную волшебницу. Да, они могли проявлять храбрость… когда их десяток на одного.

Вот меч врубился в толстую, перевитую бугрящимися мускулами шею, наткнулся на кость и застрял. Потребовалось мгновение, чтобы освободить клинок — но именно оно чуть не оказалось роковым.

Сучковатая дубинка — оружие немудреное, но от этого не менее опасное — зацепила бок Рона, и он услышал, как хрустнула кость. Резкая боль пронзила тело. Здоровенный, почти одного роста с Роном, но чуть не вдвое шире его в плечах орк, радостно осклабясь, выставив напоказ кривые желтые клыки, размахнулся дубиной для решающего удара И рухнул навзничь. Из пасти, раскрошив на своем пущ несколько зубов, торчала глубоко ушедшая в глотку тяжелая арбалетная стрела.

— Йо-ххо!!! — грохочущим басом пронесся над поляной победный вопль. — Круши!!! Себастьян, Гвидо, отсекай беглецов! Жан, Пер, за мной!

Орков буквально разметали в разные стороны в считанные секунды. Рон, уже падая в омут беспамятства, еще успел увидеть промелькнувшую мимо него статную фигуру в сверкающей кольчуге. Мужчина легко, будто тросточкой, орудовал огромным эспадоном, нанося удары прямо с седла, страшные удары, рассекавшие иных орков чуть не пополам. И, лишь осознав, что это и в самом деле пришла помощь, Рон позволил себе потерять сознание.

Очнулся он от прикосновений чутких, умелых пальцев. Еще не открывая глаз, осторожно попробовал сделать вдох, втайне надеясь, что чудодейственная магия эльфов исцелит сломанные ребра в мгновение ока. Увы, боль никуда не делась, однако она стала заметно глуше — теперь ее можно было просто не замечать.

— А ты силен, эльф! — пророкотал где-то позади него сочный, низкий голос- Я уж думал, хана твоему спутнику.

— Ему порядком досталось, — ответил голос Ильтара, и Рон почувствовал, что с нетерпением ожидает вердикта. — Но он скоро поправится. Думаю, уже к вечеру сможет сесть на коня. А если повременит, то к утру будет здоров.

— Слышь, как тебя… Ильтар, а не хочешь ко мне на службу пойти? Я б своего лекаря — взашей!

Эльф рассмеялся, прекрасно понимая, что собеседник шутит. Тот тоже захохотал, весело, жизнерадостно, так смеется человек, который ничего и никого не боится.

— Рон, ты меня слышишь?

Этот голос… он готов был слушать его всю свою жизнь, каждую минуту. Сейшел медленно открыл глаза. Над ним склонилось не на шутку встревоженное лицо Айрин и гораздо более спокойное Ильтара.

— Я уже… в порядке.

— Лежи! — резко прервал его попытку сесть Ильтар. — Вставать тебе еще рано. Вот, давай мешок под голову подложу. И не шевелись пока, заклинание еще действует. Будешь дергаться, ребра срастутся криво, кому ты нужен будешь скособоченный? Уж не Айрин-сан, конечно.

Рон через силу улыбнулся:

— Спасибо, Ильтар. Кажется, я твой должник. И не только твой… — Он поискал глазами своего спасителя.

Тот сидел прямо на голой земле, скрестив ноги. Да, в тот момент, когда он терял сознание, Рон не ошибся, сочтя этого воина настоящим великаном. Похоже, и сам он, Черный Барс, привыкший, что все вокруг несколько ниже его, должен будет смотреть на этого богатыря снизу вверх.

Обветренное лицо, украшенное узкой, ухоженной бородкой и такими же аккуратными усами. Симпатичное лицо, располагающее к себе. Лысая, как колено, голова… скорее, бритая, многие рыцари любили сбривать волосы, считая, что это придает им особый шик. Впрочем, этому голый череп шел. Широченные плечи, укрытые тяжелой, с набитыми стальными пластинами, кольчугой. Поверх небрежно наброшен плащ, черный, с узкой алой каймой.

Увидев, что его заметили, великан слегка наклонил голову:

— Барон Хэл Тоддт, к вашим услугам…

— Рон Сейшел… Моя признательность, барон. Похоже, мы с другом обязаны вам жизнью.

— Пустое! Кстати… Сейшел? Я слышал это имя… Черный Барс, верно?

— К вашим услугам, барон.

— О, рад знакомству. Все, что я о вас слышал, меркнет пред тем, что я увидел. Вдвоем на полусотню орков…

— Их было не больше тридцати, барон.

Тот лишь раскатисто рассмеялся.

— Их было больше шестидесяти, мой друг. Две банды. Вторая, видимо, подоспела к тому времени, как вы расправились с первой. Невероятно… я никогда не думал, что такое возможно. Ладно, были бы вы… хм-м… троллем, но чтобы такое сделал человек? Не знаю, не знаю…

— Как вы здесь оказались, барон? Счастливая случайность?

— Ну… в некотором смысле, — усмехнулся Тоддт. — Эту случайность, если я правильно запомнил, зовут Дудочка, верно, леди?

— Свирель…

— Простите, я всегда путаю имена. Может быть, поэтому мою драгоценную жену предпочитаю называть «мой зайчик».

Шутка была наверняка заготовлена заранее, но от этого собравшимся она понравилась ничуть не менее. Все дружно рассмеялись.

— Так вот, — продолжал барон, — мы тут решили слегка прогуляться… скажем, поохотиться. Есть в этом лесу, знаете ли, отменная дичь, зеленая такая… И вдруг из леса выбегает самая, пожалуй, красивая из виденных мною лошадок. А я, смею вас заверить, благородные господа, в лошадях разбираюсь. И что-то мне подсказывает, что в этих местах такие вот лошадки, да еще в полной упряжи, просто так не бегают. Ну, мы сунулись было в лес, хотя я и считал, что найти хозяина или… э-э… хозяйку там будет весьма затруднительно, вы понимаете меня, сэры? Ну так вот, мы не так уж далеко и углубились в чащу, когда услышали звон ваших мечей. Должен заметить, это был весьма громкий звон, господа.

— Спасибо, что пришли нам на выручку…

— Я ж говорю, пустое! Вы почти не оставили нам работы. Нет, ну в самом деле, это ведь даже смешно. На каждого из моих парней пришлось не более чем по паре этих уродцев.

— Правда, мне повезло больше, — широко и как-то по-детски улыбнулся барон.

— Простите меня, сэр Тоддт, но я должен… Айрин, девочка, как же ты попалась?

— Видать, мне на роду написано попадать в неприятности, из которых ты будешь меня вытаскивать, — усмехнулась Айрин, вспоминая тот давний случай, когда она провалилась в древнюю гномью пещеру. Случайность, которая тогда привела их к встрече с великим драконом, последним из уцелевших. — Сети, Рон, всего лишь сети. Я успела сжечь двоих или троих, до того как меня сбили с коня. Навалились толпой, связали… умно связали, и пальцем не шелохнуть, рот заткнули — знали, что с санией дело имеют, гады.

— Между прочим, — вставил барон, — некоторые из них еще… живы. Когда поняли, что им конец, так сразу оружие и побросали.

— И вы их не?..

Барон отвел глаза. Как показалось Рону, ему и самому было неловко за проявленное великодушие.

— Ну… это… мы же не мясники какие. Ежели бы они сопротивлялись, тогда конечно, а так… ну поймите, сэр Сейшел, не могу я резать тех, кто на колени упал. И ребята мои не могут, так уж обучены.

— Поверьте, я восхищен вашим благородством, барон. Помиловать врага… которого кроме как тварью-то и не назовешь…

— Постойте, постойте, сэр Сейшел… или, простите, я буду называть вас просто Роном, вы ведь не обидитесь? Я-то ведь и постарше буду, хоть и немного. Ну так это ж ваши пленники, Рон. Вам их судьбу и решать.

— Мои? Полноте, барон, они б меня порешили, опоздай вы на минуту. Это ваши…

Тоддт внезапно стал серьезен.

— Послушайте, Рон, я вполне способен захватывать пленных и тогда, когда до моего прихода не сделана почти вся работа. — Голос барона звучал надменно, но Рон видел, что глаза у него смеются. — Так что вам решать, повесить их на ближайшем дереве… мне кажется, что некоторые ветки уж очень для этого подходят, или иначе как. А хотите, просто отпустите. Это ваше дело. Рон некоторое время молчал.

— Скажите, сэр Тоддт, чем я… чем мы можем вас от благодарить?

— В другой ситуации я бы сказал, что сама мысль об ответной благодарности оскорбительна, ибо я прихожу на помощь не ради выгоды, — протянул барон. — Однако кое-что из того, что мне доводилось слышать о некоем Черном Барсе, наводит на интересные размышления. М-да… хотя в размышлениях я, признаться, не силен. Но опять же, а не странная ли компания — один из самых известных в Империи наемников, молодая сания из Пламенного ордена и, ко всему прочему, эльф? Не иначе как непростые дела затеваются. Так что, скажем, я буду вполне удовлетворен, если вы как-нибудь заглянете ко мне в замок и расскажете что-нибудь необычное. Я сильно подозреваю, господа, что вам есть что рассказать. Ваше слово, сэр Сейшел?

Рон мгновение помялся, прикидывая, когда в этом безумном предприятии появится хотя бы крошечный кусочек свободного времени, потом улыбнулся и кивнул.

— С огромным удовольствием, барон.

— О, я рад. Тогда позвольте откланяться. Мои мальчики привели ваших лошадей, а нас еще ждет… охота. Боюсь, вы, благородный сэр, спугнули всю дичь в округе, но кто знает, кто знает. А замок мой найти легко, он отсюда всего в трех днях пути. Любой встречный дорогу укажет. А теперь по коням, господа, по коням! День только начался, и нас ждет охота!

Когда ветви, пропустившие кавалькаду, перестали дрожать, Рон перевел взгляд на Ильтара.

— Мне наконец можно встать?

Тот нахмурился, хотел было ответить отрицательно, затем сокрушенно махнул рукой:

— Да ладно уж. Только осторожно и не делай резких движений. Позволь, я помогу.

Рон с трудом поднялся, внутренне ожидая, что вот сейчас падут магические заслоны и боль прорвется, затапливая разум и лишая сил. Но этого не произошло — эльф знал свое дело. Неуверенно ступая и стараясь, чтобы его состояние не отражалось на лице, Рон подошел к пленникам. Их было не больше десятка. Теперь, перемотанные веревками, они не представляли никакой опасности, разве что где-нибудь поблизости бродит еще один отряд орков, готовый прийти на выручку соплеменникам. Это было в высшей степени сомнительно — тридцатка, боевой отряд орков, обычно действовал сам по себе, то, что здесь сейчас оказалось два отряда, могло быть с полным основанием отнесено к случайности. Конечно, будь между людьми и орками война — дело другое, но войны не было, по крайней мере Рон об этом не знал. А он, как наемник, узнал бы непременно.

Вглядываясь в зеленые, уродливые лица, рыцарь с удивлением обнаружил, что не видит на них ненависти. Было время, имел он дело с орками, поэтому, может, и не слишком хорошо, но умел читать то, что написано на их мордах. Покорность судьбе, тоска в ожидании неизбежной смерти… вот, пожалуй, и все.

Возле одного из пленников он задержался дольше. Даже неискушенному человеку было видно — перед ним старик. Не глубокий, не потерявший с годами разум и силу, но все же достаточно старый для бойца. Его щеки и лоб «украшали» по пять тонких надрезов. Это не были боевые шрамы или следы от когтей, скорее что-то вроде татуировки, знака отличия или признака положения в племени. Кое-что Рону было известно, но таких тонкостей он не знал.

— Ну, что мне с тобой делать? — спросил он. Голос его звучал холодно и враждебно.

Старик уставился на рыцаря, затем раскрыл пасть, в которой осталось на удивление много зубов, выглядящих весьма отвратно.

— Отпусти… Моя выкуп дать…

— Что, хочется жить? — чуть насмешливо спросил Сейшел.

— Моя хочет жить… — попытался совсем по-человечески Кивнуть орк. Получилось, правда, неважно, веревки мешали. При этом его желтые глаза чуть заметно стрельнули в сторону, Рон перехватил этот взгляд, заметил, на кого он был направлен, но виду не подал. — Моя еще не старые. Зачем умирай, моя правда дать выкуп. Хороший выкуп золото. Твоя согласен?

— Мне не нужно твое золото, орк.

— Что твоя хочет?

Показалось ли Рону, но в голосе орка ему отчетливо послышалась нотка облегчения. Ну еще бы, раз уж человек вступил в переговоры, то, может, дело и выгорит.

— Я хочу стать тебе братом.

И без того большие глаза Айрин, прислушивавшейся к переговорам, чуть не выскочили из орбит. Она дернулась было к Рону, но вдруг ощутила, как неожиданно ставшие стальными пальцы эльфа сомкнулись на ее предплечье.

— Молчи… — прошептал он. — Торном клянусь, не знаю, где он слышал про этот ритуал… но он делает все правильно. Если получится…

— Что?

— Тихо… ни звука. Потом объясню.

Орк молчал раздумывая. И в этом заключалась его ошибка, а Рон, уже зная, каков будет ответ, знал также и то, как поступит сам.

— Не… моя не мочь. Моя твоей не брат.

— Значит, ты умрешь, — равнодушно пожал плечами Рон.

— Значит, моя умереть, — печально заключил орк. — Моя жалеет…

— Конечно, ты жалеешь. Но самое главное, что жалеть тебе предстоит еще больше. Начну я не с тебя.

Рон подошел к одному из орков, совсем юному, пожалуй, даже не вошедшему еще в возраст воина. И первый в его жизни набег мог оказаться последним.

— Начну с него, — спокойно сообщил старику Рон, не торопясь извлекая из ножен меч. Молодой орк завизжал, тихонько, как-то совсем по-детски, не в силах оторвать взгляда от медленно выползающей из ножен сверкающей стали. Айрин снова дернулась, ее сердце переполняло возмущение: ну уж нет, она не станет спокойно смотреть, как хладнокровно убивают того, кто не может защитить себя. Но снова пальцы эльфа, оставляя синяки на ее нежной коже, оборвали ее порыв.

— Ладно, человек. Моя согласный. Ты будешь моя брат…

— Трижды… — не оборачиваясь бросил Рон.

Повисла долгая пауза. А затем…

— Тогда убивай, — в голосе старика вдруг прорезалось что-то весьма похожее на мужество. — Моя не торгуется. Моя пятый вождь, один брат только быть может. Три брата — нет. Три брата — второй вождь.

— Что ж, хорошо. Тогда клянись… клянись огнем и ночью.

— Твоя умный… моя проиграл. Моя клянется огнем и ночью, твоя моя брат будет. Развяжи. Моя ритуал делать…

Рон, видимо удовлетворенный клятвой, подошел к старику и точным движением меча рассек веревки. Затем извлек из ножен кинжал и протянул его орку. Тот, стряхнув обрывки пут наземь, взял оружие. На какой-то миг в глазах его полыхнул огонь, и Айрин замерла в ужасе от того, что сейчас произойдет. Краем глаза она заметила, что ладонь эльфа медленно потянулась к луку, но более ничем Ильтар не выдал своего волнения. Сейшел же остался абсолютно спокоен, словно и не смотрело ему в живот острие кинжала.

Огонь в глазах орка погас. Старик вытянул левую руку с растопыренными когтями и вдруг нанес быстрый, точный удар кинжалом, зажатым в кулаке правой руки. На землю упал один из пальцев. Брызнула кровь, старик уронил кинжал, тут же сунул раненую кисть в невероятно широко открывшуюся пасть и принялся зализывать рану.

Рон, стараясь не делать резких движений, наклонился и поднял из травы отрубленный палец, увенчанный кривым, сточенным временем когтем.

— Твоя принимает моя рука, — просипел старик, на мгновение выдернув изо рта кровоточащий обрубок. — Твоя моя брат один раз.

— Я принимаю. Я твой брат на один раз, — серьезно кивнул Рон. — Твоя семья — моя семья на один раз. Твой дом — мой дом на один раз. Твое добро — мое добро на один раз. Твоя мудрость — моя мудрость на один раз.

Он отвернулся от старика, подошел к лошади, покопался в одной из переметных сум и кинул орку скрученную в моток ленту чистой ткани.

— Перевяжи руку. И можешь развязать своих. Уходите и не возвращайтесь. И кинжал отдать не забудь.

Его совсем не удивило, что первым орк бросился освобождать от пут именно того, юного сородича. Наверняка их связывало нечто большее, чем участие в одном походе. Сын… или иной какой родственник. Брошенный кинжал упал к ногам Рона. Еще миг — и орков словно ветром сдуло с поляны. В этот раз деревья не препятствовали их бегству — то ли истощилась сила заклятия, то ли Ильтар снял его.

— Что означает это представление, Рон? — наконец-то Айрин разрешили подать голос, и она стремилась выплес нуть на окружающих все свое негодование. Тем более что рука до сих пор ныла от железной хватки эльфа. — Мне странно видеть, что ты издеваешься над беспомощным… заставляешь его рубить себе пальцы… Подумать только, такая жестокость…

— Успокойся, Айрин-сан, — снова вмешался Ильтар.Прежде всего, палец у этого орка вырастет через полгода-год. Они до отвращения живучи, эти твари. Ну и потом… Рон, я преклоняюсь перед твоей мудростью. Получить братство орков…

— Обидно, я рассчитывал хотя бы на двойное, — с ноткой сожаления заметил рыцарь.

— Увы, это действительно было не в его силах. Пять ритуальных полос на щеках, он пятый вождь племени,это очевидно. Я несколько лучше знаю их законы, он и впрямь может дать братство только единожды. Так что старик не лгал.

— Чар вас всех раздери! — почти выкрикнула Айрин. — Да объяснит мне, наконец, хоть кто-нибудь, что здесь про исходит?

— Ильтар, я… лучше, если ты расскажешь? — чуть виновато попросил Рон. — Признаться, я лишь краем уха слышал об этом ритуале и просто решил попробовать. Айрин, клянусь, я все равно бы их отпустил. Как и наш друг Тоддт, не могу резать беспомощных… хотя орки, разумеется, этого знать не должны были.

— Хорошо, я расскажу, — согласился Ильтар. — Дело в том, что орки, хотя и живут в дикости, хранят несколько священных законов. Один из них — закон братства. Любой орк-вождь может стать братом кому-то, совершив, как ты заметила, несложный ритуал. После этого, независимо от того, что заставило вождя пойти на такой шаг, это братство считается священным. Так называемый брат занимает в племени особое положение, пожалуй даже более высокое, чем первый вождь. Все, что может дать племя, оно обязано дать «брату» по первому же требованию — будь то ценности, пещеры… да хоть и своих детей. Но хотя орков и считают дикими, они отнюдь не дураки. Поэтому братство дается на один, два или три раза. То есть Рон теперь сможет единожды обратиться к оркам за помощью, и что бы он ни попросил, они сделают… или умрут, пытаясь выполнить его просьбу. Поэтому я и говорю, что Рон сделал великое дело. Кто знает, не понадобится ли эта помощь на избранном вами пути… но если она понадобится, то будет оказана. Это одно из немногих обязательств, которые орки чтут свято, — Эльф встал, потянулся и двинулся к лошади. — Думаю, сэр Сейшел, тебе все же придется рискнуть и ехать верхом. Конечно, это не слишком хорошо для сломанных костей, но увы, в нашем распоряжении нет воза, на котором ты мог бы расположиться со всем возможным удобством. Но нам пора двигаться в путь, если мы хотим до темноты добраться до постоялого двора.

Однако в городок Рон въехал именно так, как совершенно не подобает рыцарю — пластом на телеге, груженной мешками с мукой. Им повезло — уже на выезде из леса, когда Рон начал заметно клониться с седла, повстречался какой-то крестьянин, явно зажиточный, направлявшийся в ближайший город в расчете выгодно продать свой товар Может, он и не был в восторге от того, что на его телегу уложили раненого рыцаря, но проявить свое неудовольствие не рискнул, а монета, полученная в благодарность, и вовсе сделала его счастливым. Так что остаток дороги он довольно громко распевал развеселые песни, причем кое-какие из них могли показаться благородной даме весьма скабрезными. Впрочем, Айрин давно уже не обращала внимания на подобные мелочи.

Трактир встретил путников традиционными запахами дыма из очага, жареного мяса и кислого пива. Как это часто бывает на мелких постоялых дворах, расположенных вдалеке от основных трактов, пересекающих Империю, здесь было довольно грязно — даже «лучшие» комнаты, отведенные благородным гостям, в ином большом городе сошли бы только для невзыскательного клиента. Но в целом это было весьма неплохо — всем им в той или иной мере досталось, все чувствовали себя разбитыми. Эльф, не получивший ни царапины, обзавелся-таки несколькими внушительными синяками. Айрин же вообще чувствовала себя так, как будто по лесу ее волокли волоком. Собственно, в какой-то степени так оно и было.

Рон, снова подвергшийся воздействию эльфийской лечебной магии вкупе с притираниями на основе из сушеных трав, неизвестно каким образом оказавшихся в запасе у Ильтара, теперь спал. Этот сон, скорее навеянныйсоответствующим заклинанием, чем вызванный усталостью и ранами, должен был к утру поставить рыцаря на ноги.

— Твое искусство велико, Ильтар, — заметила Айрин, когда они вдвоем с эльфом спустились в прокопченный зал трактира, чтобы перекусить. Особых надежд на вечернюю трапезу Айрин не питала — если готовят здесь так же, как следят за порядком, то ожидать изысканных блюд не приходилось. К ее удивлению, мясо оказалось вполне съедобным, хлеб — свежим, а вино, выставленное трактирщиком на стол, было если и не отменным, то уж, во всяком случае, неплохим.

Ильтар задумчиво ковырял лежащий перед ним окорок кончиком кинжала, то ли раздумывая, а стоит ли это вообще есть, то ли просто выискивая кусочек повкуснее. На прозвучавший комплимент он лишь безразлично пожал плечами.

— Скажи, Ильтар, — Айрин не намерена была отступать, хотя и заметила его подчеркнутое равнодушие к этой теме. — Скажи, ты действительно известный лекарь, я имею в виду, по меркам твоего народа?

Эльф молчал. Он испытывал странное чувство, похожее на угрызения совести. С другой стороны, врожденное отвращение ко лжи ставило его перед не слишком широким выбором - сказать правду или отмолчаться.

— Нет, — наконец нехотя сказал он. — Я довольно посредственный лекарь. Многие из моих родичей умеют это делать лучше.

— И все же ты сумел буквально за час поднять Рона на ноги. Ни один из магистров-лекарей ордена Сердобольных не смог бы сделать это так быстро.

— Возможно…

«Неужели она не понимает, что я не хочу говорить об этом? — думал Ильтар, краем глаза наблюдая, как Айрин подбирает слова для нового, наверняка еще более каверзного вопроса. — Или сания намерена меня разозлить?» Впрочем, рано или поздно она выведет разговор на тему, которая не раз вызывала и у него брезгливое чувство. Что ж, он слишком, слишком долго прожил среди людей, отпечаток, который эта жизнь наложила на него, не стереть ни за день, ни за год.

— Почему же ваши лекари никогда не делились своими знаниями с людьми, Ильтар? Почему те заклинания, что используют Сердобольные, не идут ни в какое сравнение с вашими? Ведь речь идет не о боевых заклятиях и не о вашем пресловутом умении властвовать над растениями… Хотя, где там «пресловутом», сама видела… Речь идет всего лишь о лечении.

— Айрин-сан, мне бы не хотелось…

— Я знаю, Ильтар. Ты просто не ответишь по своей привычке. Ты прекрасно умеешь не слышать неудобные вопросы. Но мне нужен ответ. Знаешь, сколько матерей умирают при родах? Сколько детей не доживают не то что до совершеннолетия, а даже до возраста подростка. Ты слышал, как Черная Смерть выкашивала целые города… и не говори мне, что вы не умеете с ней бороться. Почему вы всегда в стороне?

— Люди не любят эльфов…

— Да уж, люди не любят эльфов. А эльфы не любят гномов. А гномы ненавидят грифонов. А те, в свою очередь… Этот список бесконечен, Ильтар. Но ты прав, люди не любят эльфов. Когда рабы, которыми не жалко было пожертвовать, сносили трупы умерших от Черной Смерти в одну большую кучу, обкладывали ее дровами, а сами потом забирались на этот костер и его поджигали, вы, светлые эльфы, стояли в стороне, спокойно наблюдая за этим. Ведь так?

— Так, Айрин-сан. Что ты хочешь от меня услышать? Что эльфы повели себя подло? Хорошо, я готов признать это. И что дальше? Думаешь, мои откровения или твоя настойчивость что-то изменят?

Она молчала, но ее осуждающий взгляд колол Ильтара, будто кинжалом, и он, уже не имея сил остановиться, говорил и говорил:

— Да, мы не делимся знаниями. Вы не любите эльфов, но и мы, если разобраться, не любим вас. Только гораздо сильнее, чем вам кажется. Сколько нас, жителей Вечного леса — тысяча, две? Может, немногим больше. Когда-то, Айрин, мы обитали почти повсеместно, но ваши топоры извели под корень наши леса, только последний оплот еще держится. Скажи, Айрин, ты могла бы спокойно смотреть, как прямо на твоих глазах ребенка рубят топором и кидают в огонь? А ведь лес для нас — дитя. Мы растим его, любим, оберегаем и воспитываем, он платит нам за ласку — приносит плоды не как у вас, когда придет время, а именно тогда, когда это нужно. Он защищает нас от врагов… Даже лучшие из вас, ты, Рон… вы хоть раз задумывались о том, какую боль испытывает дерево, когда его бросают в огонь? А я ее слышу… Да, мы не делимся с вами знаниями. Ты права. И я скажу почему, хотя тебе будет неприятно это услышать. Эльфы мечтают о прежних временах — пусть тогда мы воевали с гномами, но это были не жестокие войны, скорее, превратившееся в традицию развлечение. Поэтому, если люди вымрут, если перережут друг друга в ваших бесчисленных стычках, эльфы будут только рады. О, не все, далеко не все. Есть такие, кто имеет среди вас друзей, или которые считают, что мы должны породниться. Есть даже такие, кто вообще предлагает эльфийскому народу слиться, раствориться в людской массе, войти в нее своей кровью, передав ее нашим общим потомкам. Есть и другие — кто призывает любой ценой уничтожить людей, а заодно покончить с орками, да и с гномами тоже. Но больше всего тех, кто ратует за место в стороне. За невмешательство…

— Ты говоришь страшные вещи, Ильтар. Но если властвует над вами Светлая Королева, почему же она вмешивается в то, что происходит сейчас? Армии некроманта, как бы то ни было, в первую очередь угрожают Империи, а не вам.

— Нет, Айрин. Владычица Этуаль думает о своем народе. Пусть некромант сметет с лица этого мира всех людей, от последнего холопа до самого Императора — большинство из нас будут довольны этим. Но он ведь не остановится, ему придется все время искать, куда бы выплеснуть пере полняющую его Силу. И он найдет… чей придет черед, наш ли, гномов ли, орков… неважно, но он настанет.

— Твои слова едва ли можно назвать комплиментом Владычице.

— Отнюдь. Истинно мудрый правитель в первую очередь заботится о своем народе. Этуаль прилагает немало усилий, чтобы сдержать наиболее… злобствующих сородичей. Пока ей это удается. Но помощи вы не получите… или почти не получите. — Ильтар помолчал. — Знаешь, Айрин-сан, во многом я не разделяю чувства, которые мой народ питает к твоему. Я долго жил среди вас, делил радости и горе с другими людьми, и часто они казались мне ближе и понятней, чем те, кто одной со мной крови. Я намерен и впредь всеми силами помогать вам — и не только ради вас самих. Ради моего народа тоже. Сейчас многое меняется — думаю, что в предстоящих битвах наши народы будут драться плечом к плечу…

— Боюсь, скорее спина к спине, — вздохнула Айрин.

— Возможно, и так…

Граница была невидима, и все же оба они почувствовали тот момент, когда она осталась позади. Казалось, еще несколько мгновений назад вокруг стоял стеной лес — старый, порядком заросший неопрятным, хаотичным подлеском, но по-своему красивый. И вдруг все изменилось. И хотя деревья не стали выше или толще, а трава не изменила оттенка — лес стал другим. В нем появилось нечто неощутимое, но сильное, наполненное не просто жизнью — магией, седой магией природы.

Вечный лес… Сами эльфы утверждают, что даже если весь мир исчезнет, уничтоженный какой-нибудь катастрофой или очередной попыткой людишек проникнуть в таинства магии, или вытоптанный до скального основания стальными сапогами гномов — все равно Лес будет стоять так же незыблемо, как простоял тысячелетия. И здесь, под сенью старых деревьев, все еще налитых животворными соками, становилось понятно — это правда. Лес действительно вечен. И он, как и его хозяева, не любит непрошеных гостей.

Пожалуй, все знали — никто, кого ноги на беду занесут в Вечный лес, не уйдет оттуда. Эльфы ревностно берегли свои границы — да и немного у них осталось владений. За последние века человек, наживая себе неприятности и обзаводясь врагами, далеко продвинулся в привычном деле — войне. Часто эльфы отступали без боя, но только не тогда, когда первые шеренги имперских гвардейцев сунулись в запретные места. С тех пор установился своеобразный мир — со взаимным бряцанием железом. Нынешние границы Вечного леса, занозой сидевшего в сердце Империи (и, разумеется, Императора), вот уже пару сотен лет оставались незыблемыми. Лесные стрелки слишком наглядно дали людям понять — здесь их земля. И люди отступили — возможно, впервые за свою историю.

Две сотни лет… люди за это время сумели как-то свыкнуться с соседством независимого, опасного, странного народа. Свыкнуться, смириться, и даже находить в этом определенные положительные стороны. В конце концов, соседство Вечного леса в немалой степени было защитой и от орков, и от троллей… последних, впрочем, остались единицы — эльфы уничтожали их безо всякой жалости, и в этом вопросе люди были с ними солидарны. Люди забыли о белооперенных стрелах, не знающих промаха, внезапно вылетавших из-за каждого куста, из-за каждого древесного ствола. Спроси и любой скажет, что у них с эльфами мир. Эльфы же ничего не забыли — для них пара веков не срок. Они помнили все, и закон, гласящий, что ни один человек без высочайшего на то соизволения не может переступить границу Вечного леса и остаться при этом в живых, никто не торопился отменять. Хотя надо отдать им должное: в последнее столетие, прежде чем всадить стрелу в горло неосторожному, эльфы предупреждали… один раз. Те, кто умнее, кто соображал повернуться и броситься бежать — уцелели.

Теперь же дозор эльфов, не видимый ни для кого, кроме сородичей, недоуменными взглядами провожал кавалькаду, петлявшую среди деревьев — здесь не было и намека на дорогу, да и не нуждались Древние в каких-то там трактах — лес сам расступался перед ними.

Рон поежился, всей кожей, всем своим существом ощущая холод направленного в спину стального наконечника. Это ощущение, никогда его не обманывавшее, ясно давало понять — они здесь не одни и, более того, хозяева не слишком рады гостям.

Ильтар привстал в стременах и выкрикнул несколько слов. Их значение было Рону неизвестно, хотя от него не укрылось, что Айрин чуть заметно кивнула, при этом слегка расслабившись. Конечно, сания знала эльфийское наречие: немало книг, бережно (и не очень) хранившихся в обширной библиотеке школы Сан, были написаны здесь. Другое дело, что попали они на покрытые пылью столетий стеллажи окольными путями, и эльфийские владыки многое бы отдали, чтобы вернуть сокровища древних знаний.

— Мы почти прибыли, — сообщил Ильтар.

— Я догадался, — буркнул Рон. Он не любил, когда в него целились, пусть и не с дурными намерениями.

Денек-другой, и магия Ильтара окончательно поставила бы его на ноги, но и теперь он был в неплохой форме. Хотя даже лучший воин не сможет противостоять эльфийским стрелкам. Впрочем, они ехали сюда не драться. Но все же ему было немного не по себе.

Айрин же, то ли не чувствуя витающей в воздухе угрозы, то ли твердо решив не обращать на нее внимания, откровенно любовалась окружающим лесом. Вроде бы ни одно дерево не сдвинулось с места, да и кустарник не торопился отпрыгивать из-под копыт коней… однако прямой, как полет стрелы, путь вел их прямо к цели.

А что там, наверху? — спросила она, указывая рукой на вершину особенно толстого, вероятно очень старого дерева.

— Там мы живем, — уголками губ улыбнулся Ильтар. — Мы не рубим деревья, чтобы построить себе дом, они сами принимают нас у себя.

— Сами? — несколько скептически уточнила Айрин.

— Разумеется, не без помощи магии, — усмехнулся Ильтар. — То, что вы до сих пор видели, это лишь малая часть возможностей истинного мага. И хочу предупредить вас, друзья, не произнесите случайно слово «гнездо». Поверьте, это не гнезда, это Дом… Впрочем, вам предстоит в этом убедиться. Все, что мы имеем, дает нам лес. Крышу над головой, прохладную воду в летний зной, тепло зимой… да и холодов здесь не бывает. Лес приносит пищу для тела и покой для души…

- Ты, наверное, в душе поэт, Ильтар, — с теплотой в голосе и с грустной улыбкой произнесла Айрин. — И что же носит тебя по Империи, что заставляет держаться вдали от дома?

По лицу эльфа пробежала тень. Чуть заметно заиграли желваки на скулах, а старый шрам, казалось, слегка налился кровью, отчего его лицо приобрело злое выражение. Ильтар ничего не сказал, Айрин же, успевшая пожалеть о неосторожно затронутой теме, не стала настаивать.

А через короткое время эльф остановил своего жеребца. у Рона мелькнула невеселая мысль: а ведь не так уж и велик Вечный лес — наверняка ведь Светлая Королева живет в его центре, в самом сердце. Немного эльфов осталось на этой земле… и нет ничего удивительного в том, что они избегают общения с людьми. Для общения с людьми их, эльфов, слишком мало.

Видимо, сигнал о приезде чужаков опередил их. Едва успев стреножить своих коней перед невероятно древним деревом — Рон не удивился бы, скажи ему кто, что этот патриарх помнит самого Торна, наши путешественники увидели, как по странной лестнице, похожей на толстый жгут перевитых корней, медленно, грациозно спускалась изумительной красоты эльфийка.

Даже люди, привыкшие видеть во всем чужом лишь плохое, с готовностью признавали — женщин красивее эльфиек нет и не может быть. Но красота эта была из породы той красоты, которой любуются издалека — в ней, по крайней мере на взгляд Рона, не было ни тепла, ни нежности. Она не вызывала страсти или хотя бы желания — лишь спокойное восхищение.

Впрочем, взгляд Ильтара, брошенный в сторону Владычицы, был преисполнен несколько иных чувств. И по тому, как сжались в тонкую линию его губы, как сверкнули глаза, Айрин поняла, что причины, державшие Ильтара вдали от Вечного леса, имеют название. Вполне определенное.

— Приветствую вас у Трона Вечного леса, путники.

— Честь для нас оказаться под сенью Дерева, Светлая Королева, — почти хором ответили Рон и Айрин.

Соблюдение церемониала, каким бы неуместным на фоне надвигающейся угрозы оно ни казалось, было обязательным. По счастью, этим все и завершилось — эльфы не питали излишней любви к условностям, и в том, что Ильтар пытался втолковать Рону там, на лесной дороге, было немало истины. И конечно, как у любой истины, была у всего этого и обратная, невидимая посторонним сторона.

— Прошу в мой Дом, — от Рона не укрылось, что эти слова Владычица произнесла с какой-то особой теплотой.

Не дожидаясь ответа, она повернулась и стала легко под ниматься по скрученным ветвям.

Рыцарь, девушка и Ильтар последовали за ней. К удивлению Рона, лестница — а это была именно лестница — оказалась на диво удобной, совсем не скользкой — и вообще, подниматься к Дому Владычицы по переплетающимся ветвям оказалось ничуть не сложнее, чем взойти по длинной мраморной лестнице в каком-нибудь замке. Немногочисленная стража расступилась, не склоняя головы — перед воинами были гости, но не господа.

— Прошу вас, располагайтесь, — плавным, грациозным жестом Этуаль указала на удобные плетеные кресла, стоя щие у стены в просторном зале. — Нам придется подождать еще кое-кого. Вы, видимо, устали с дороги?

— Ничуть, Светлая Королева…

— Вы недавно были ранены, сэр Сейшел… не спорьте, я вижу это. Ваше мужество делает вам честь, но отдых вам необходим. Вот, попробуйте эти фрукты… Госпожа…?

— Меня зовут Айрин, Светлая Королева…

— Айрин… я слышала о тебе. Не ты ли приходишься дочерью знаменитому Архимагу Сандору?

Девушка кивнула, нимало не заботясь о том, будет ли этот простой жест уместен в присутствии королевы эльфов. Этуаль, впрочем, не обратила на это внимания.

— Вот, значит, кто участвовал в том знаменитом походе… Что ж, слухами, как вы говорите, земля полнится. И теперь передо мной — молодая волшебница, подающая большие надежды. С вами был гном, Тьюрин Струвисон… он отказался вновь присоединиться к отряду?

— Да, Владычица, — кивнул Рон. — Правитель не может располагать собой так, как мы, простые наемники. Мне очень жаль.

— Все в этом мире предопределено, — пожала плечами Этуаль. — Возможно, у него свой путь, который приведет его туда, куда следует. Может быть, судьбе на этот раз угодно было разлучить вас.

В зал вошел высокий эльф. Насколько мог судить Рон, воин был совсем молод, хотя держался с несвойственной молодости солидностью.

— Владычица, провидица Эльде и Первый маг Флир просят аудиенции.

Рон заметил, что страж говорит на общеимперском. То ли это было признаком уважения к гостям, то ли напротив — знаком пренебрежения, нежеланием давать людям возможность услышать мелодичную эльфийскую речь. Что бы ни стояло за этим, он только порадовался — все же лучше понимать, о чем идет речь. И не надеяться при этом на толмача, который обычно вносит в перевод собственные добавления, иногда искажающие смысл до неузнаваемости.

— Проси, — кивнула Этуаль. — И проследи, Иссен, чтобы нам не мешали. Разговор будет долгим. Пусть принесут вино… и, думаю, следует позаботиться об ужине.

В зале появились новые лица. Эльфийка, выглядевшая среди своих вечно юных соплеменников чуть ли не старухой, и мужчина, на вид — гораздо моложе ее, но держащийся с исключительной важностью. Вероятно, это был тот самый Первый маг Вечного леса — фигура, ничуть не менее значимая, чем Архимаг Сандор в мире людей. А может быть, и более значимая — эльфы, вся жизнь которых основана на магии, должны были высоко ценить лучших своих волшебников. Тем более что даже рядовой стрелок владел заклинаниями куда лучше большинства выпускников школы Сан.

Маг чувствовал себя здесь если и не хозяином, то уж, во всяком случае, не гостем. Немолодая эльфийка, напротив, выглядела удрученной. На ее лице, все еще красивом ясно читалась печаль, усталость и тоска.

— Итак, мы собрались здесь, чтобы обсудить пророчество… — произнесла Этуаль после того, как убедилась, что гости не чувствуют себя стесненно. Рон крутил в руке тончайший бокал, наполненный эльфийским вином — редчайший напиток, проникая буквально по каплям в мир людей, стоил там совершенно немыслимых, по крайней мере по меркам наемника, денег. Айрин вся превратилась в слух.

Ильтар сильно напоминал каменную статую, хотя и пытался выглядеть спокойным. Эльде сохраняла на лице маску скорби.

— Для начала, — продолжила Этуаль, — я хотела бы вновь услышать само пророчество…

Они говорили долго. Уже отгорел закат, сгустилась ночь, и в редких просветах среди густых крон Вечного леса показались звезды. Рассказ Эльде переплетался со сведениями, почерпнутыми из донесения, прочитанного в гномьей крепости, пространные размышления Флира — с подробным описанием того, что показал им в свое время хрустальный шар. Упомянув о Золотом драконе, Рон невольно поведал и всю историю того памятного похода, когда последний из великих был еще жив. Этуаль слушала молча и лишь иногда позволяла себе прервать очередного рассказчика, чтобы уточнить какую-либо деталь.

Наконец все, что должно было быть сказано, прозвучало.

— Странные времена наступают, — произнесла Владычица задумчиво, глядя куда-то поверх голов своих гостей.

Ее лицо выглядело усталым, но усталость эта была не от многочасовой беседы, а скорее от осознания того бремени, которое надлежит кое-кому из присутствующих взвалить на свои плечи. — Странные времена… Пожалуй, стоит пересмотреть те законы, что давно уже стали привычными. Люди и эльфы — сеичас настало время решать, что важнее — прятаться каждому в свою нору или встать плечом к плечу против общего врага.

— Эльфы не любят людей, — подала голос Айрин.

— Это в большой степени взаимно, — печально улыбнулась Владычица. — Но сейчас нас связывает нечто, заставляющее забыть старые счеты… хотя бы на время. Итак, что мы знаем или можем более или менее уверенно предполагать? Прежде всего, тот некромант, с которым вы схлестнулись два года назад, по-видимому, жив. И собирает армию, только не просто армию мертвецов, как приличествовало бы любому обычному некроманту — он ведет армию зачарованных, а это намного опаснее. Некромант силен, возможно, он сумел получить Силу Чаши Торна… сумел, иначе не смог бы остаться в живых. Мои разведчики тоже не сидели сложа руки — четыре дня назад, как раз в тот день, когда вы смотрели на него через хрустальный шар, некромант разбил в пух и прах соединенную армию трех лордов. Граф Древлин, барон Тайлер и барон Фирт встретили его войска на переправе через Луанду. И были буквально сметены.

— Я знал барона Тайлера, — покачал головой Рон.

— Не думаю, чтобы он погиб, — заметила Этуаль. — Но вот армий своих они лишились. Если наши рассуждения о методах, которые использует некромант, верны, то его силы после этой бойни только возрастут. Как, впрочем, и после любой другой. Важно, что некромант движется к какой-то цели. И вы считаете, что власть над Империей это не то, чего он на самом деле добивается?

— Именно так, Светлая Королева, — подтвердила Айрин. — Истинный маг, будь он последний негодяй или сама доброта, не стремится к власти посредством силы. Гордость волшебника — власть посредством знаний и умения… а в этом с некромантом сейчас мало кто сможет сравниться. Мы много думали и решили, что он просто хочет развязать себе руки. Захватить власть, посадить на престол преданного ему человека, чтобы потом без помех заняться чем-то иным.

— Чем же?

— Не знаю…

Ни Рон, ни Айрин не упоминали в разговоре Книгу Начал. Эта реликвия по-прежнему была слишком ценна чтобы посторонние, пусть и столь высокопоставленные знали о ее существовании.

— Есть еще некоторые неясности в пророчестве… — Владычица как бы размышляла вслух, однако ее глаза время от времени упирались в одного из собеседников. — Хорошо, допустим, что Черный Барс, явившийся Эльде, и есть сэр Сейшел. Если предположить, что под облаком тьмы имеется в виду некромант, тогда именно ваш отряд, один раз сумевший помешать ему добиться цели, вновь встанет на его пути. В таком случае, эти его странные лапы, безусловно, спутники рыцаря. Айрин, ярко-алые когти, язычки огня… а ведь она — волшебница Пламенного ордена, боевой маг? Очень, очень уж напрашивается совершенно определенный вывод.

— Хорошо, я согласен с вами, Владычица, — вмешался Рон, отставив в сторону в очередной раз опустевший бокал. — Но если трактовать пророчество именно так, то должно быть еще двое спутников. Увы, один из моих друзей не смог присоединиться к нам, следы второго найти сейчас выше человеческих сил… да и эльфийских, пожалуй, тоже.

Светлая Королева подняла глаза, и Ильтар вздрогнул, наткнувшись на ее холодный, будто пронзающий кинжалом взгляд. И еще до того, как ее губы произнесли первое слово, он уже знал, что она скажет. Знал, возможно, даже раньше — еще тогда, когда много дней назад, в этом же зале, воля Владычицы послала его на поиски наемника.

— Лапа с зелеными когтями, мех которой отливал зеленью… олицетворяет собой силу леса, Вечного леса! Ильтар, готов ли ты стать одним из Четверых?

Четверо… То, как было произнесено это слово, ясно давало понять, что речь идет не о количестве наемников, которые должны войти в отряд. Четверо — это название, боевой клич, девиз… и судьба.

— Почему именно Ильтар? — подал голос Первый маг Флир. — Неужели среди твоего народа, Владычица, не найдется более сильного воина, более искусного мага… или хотя бы более утонченного собеседника?

— Есть воины, что владеют луком лучше Ильтара или искуснее его в обращении с мечом, — серьезно заметила Светлая Королева. — И есть немало таких, чье знание магии ставит их почти вровень с тобой, Флир. Но есть еще судьба… Пусть я отправила Ильтара на поиски сэра Сейшела, но именно судьба свела их. Кто мы такие, чтобы спорить с судьбой?

— Ну, если рассматривать это так… — смешался Флир. — Но я все же…

— Я выполню все, что захочет Светлая Королева, — склонил голову Ильтар.

— Все, что я захочу? — Голос Этуаль дрогнул. — А если…

На какое-то мгновение всем показалось, что сейчас прозвучит нечто совершенно неожиданное. Айрин затаила дыхание, Рон тоже напрягся в ожидании… но Этуаль сдержала себя. Она заговорила после долгой, очень долгой паузы, и Айрин заметила, что у королевы чуть заметно подрагивает губа. Как будто бы она готова заплакать.

— Это не просто мое желание или мой приказ, Ильтар. — Голос звучал чуть глуховато, даже безжизненно. — На карту поставлено слишком многое. Возможно, и впрямь сама судьба поведет твои стрелы… Я не знаю, сумеешь ли ты пройти этот путь до конца, возможно, это удастся не всем. Но… но так надо, Ильтар.

— Я готов… Владычица.

Айрин ожидала услышать другое слово — точнее, имя. Похоже, того же ожидала и сама Этуаль. Она отвернулась… а когда снова повернулась к гостям, ее лицо было столь спокойно и величественно, что и раньше. Словно надела Привычную маску.

— Итак, трое, — Рон оглядел своих спутников. — А кто четвертый? Поначалу я думал, что это будет Тьюрин, но я, видимо, ошибся.

— Четвертый… — протянула Этуаль. — Да, четвертый если мы не ошиблись, присоединится к вам позже. И это будет очень, очень необычный воин. Но об этом куда лучще расскажет благородный Флир. Прошу вас, господа, выслушать его очень внимательно…

(обратно)

Глава 10 Барон Тоддт. Замок «Алый Щит»

— Интересно, где же его искать? — размышляла вслух Айрин, не особо надеясь на вразумительный ответ. Ее опасения полностью подтвердились.

— Флир, как мне кажется, дал достаточно точные указания…

— Ох, Рон… точные указания! С его точными указаниями я могу рыскать по Империи еще лет сто — и все равно не найти этого места. И вообще, с чего он взял, что душа Серого Паладина будет пребывать там, где он был повержен? Если он вообще был повержен. Сомневаюсь, что мы найдем это место, а даже если найдем, что заклинание вообще подействует. Конечно, это заклинание никогда еще не отказывало…

— Вот видишь!

— Потому, что им никогда не пользовались! И потом, все наши планы построены на том, что Серый Паладин пал. А кто это видел? Кто знает, где это произошло?

Они оставили Вечный лес еще утром. Впереди лежал путь в неизвестность — и дело не в том, что им, как в прошлый раз, необходимо было идти давно нехожеными тропами. Напротив, вокруг расстилалась Империя — знакомая и в чем-то даже родная, только это помогало мало. Они все равно не знали, куда идти.

Многого они ожидали от встречи с Этуаль, но на самом встреча эта почти не принесла пользы. Все слова были сказаны, все выводы сделаны — и все же знали они сейчас ничуть не больше, чем два или три дня назад. Кроме Айрин разве что.

— Ну почему, почему мы не могли остаться там еще на день-другой? — в очередной, пожалуй, десятый по счету раз вздохнула она. — В кои-то веки эльфы готовы делиться знаниями — и на тебе, у нас, видите ли, времени нет.

— Времени действительно нет, — буркнул Рон.

Айрин прожгла его взглядом, и рыцарь тихо порадовался, что не в прямом смысле этого слова.

— Мы по-прежнему ни в чем не уверены. Ну хорошо, допустим, некромант скинет Императора и займет его трон. Или посадит на трон кого-нибудь, это не суть важно. Я не говорю о том, что сделать это не так уж и просто, имперская гвардия и маги школы Сан — это не провинциальная дружина какого-нибудь графа или барона, это куда серьезнее. Я вообще сомневаюсь, что кто-то или что-то сумеет противостоять совокупной силе всех магов школы — а Сандор приведет всех, даже учеников. Ну, допустим, некромант все-таки победит. И что? Это не отвлечет его от поисков…

— Тогда за ним будет стоять армия.

— Она и сейчас за ним стоит. И ты же понимаешь, на поле боя мы не полезем. Да и если верить предсказанию, наша с некромантом встреча — не среди толпы воинов. Только он и мы, больше никого. Кстати, Гранит молчит?

— Молчит.

— Жаль. Может быть, он подсказал бы что-нибудь. Если хочешь, можно попробовать вызвать его. Это не так сложно, просто…

— Подожди, Айрин. Но Гранит сказал, что сил у него немного и расходовать их по пустякам — бессмысленно и вредно. Пусть все идет своим чередом.

Рон отстегнул с седла объемистую флягу и, смакуя каждую каплю, сделал несколько небольших глотков. В бытность свою наемником он бы много отдал за такую флягу… даже и без содержимого. Изделие эльфов позволяло сохранять воду холодной и свежей сколь угодно долго, но стоили такие вещи немыслимо дорого, да и желающих находилось достаточно. К тому же в этот раз фляга была наполнена не обычной ключевой водой, а тонким зеленым эльфийским вином, что еще более повышало ее ценность. Он протянул флягу спутнице, та, благодарно кивнув, приняла сосуд и тоже освежила пересохшее горло. Солнце припекало, и придорожная пыль так и норовила попасть в рот, скрипнуть на зубах, заставить мечтать о глотке живительной влаги.

— Я вообще не понимаю, что и куда должно идти, — фыркнула Айрин, больше из желания поворчать, чем из стремления принять какое-нибудь решение. Все уже было давно решено. — Мы едем неизвестно куда, без всякой ясной цели. Этуаль считает, что когда мы найдем четвертого, в смысле Серого, то дальнейший наш путь откроется сам собой. Но что-то мне в это мало верится…

— Пророчество же.

— Не слишком-то я в это верю… ну, в то, что все сложится само собой. Допустим, нам и впрямь суждено встретиться с некромантом. Хорошо. Но если полностью доверять Владычице, получается, что мы просто можем сесть… хотя бы вон под тем дубом, и никуда не ехать. Раз встрече суждено состояться, то некромант никуда от нас не денется. Так, что ли?

Рон молча пожал плечами. Волшебница, безусловно, была кое в чем права — они и впрямь не имели ни малейшего представления о том, что делать дальше, после того как разыщут и вернут к его странной жизни Серого Паладина. Этуаль уверяла, что путь, начертанный в Книге Судеб (ох, полистать бы ее как-нибудь на досуге, да вот Гранит в свое время намекал, что ничего хорошего от знания грядущего не будет), все равно придется пройти. Оставалось только надеяться.

— Не думаю, что стоит сейчас строить какие-то планы,сказал он примирительно. — Давай найдем Серого, а там уже будем думать. Вдруг и впрямь решение само придет… или некромант объявится прямо возле нас, да еще без своей армии.

Ильтар не встревал в их беседу. Он неторопливо ехал чуть позади, предпочитая заниматься лошадьми.

С самого начала он чувствовал, что поручение Владычицы далеко не так просто, как кажется. А в тот момент, когда нашел Рона Сейшела — не после месячных мытарств, а прямо-таки с ходу — он понял, что увяз в этом деле по самые заостренные уши. Ильтар верил в судьбу, в предзнаменования, может быть, не так истово, как некоторые, но все же верил. А в этом деле было слишком много предзнаменований.

Он смотрел, как беседуют Рон и Айрин, вырвавшиеся на пару сотен локтей вперед. Отсюда он не слышал слов, но чувствовал — независимо от того, что эти двое говорят друг другу, та нить, что связывает их, уже не порвется. Обсуждают ли они предстоящую работу, спорят ли о погоде или видах на урожай, а может быть, перемывают косточки ему, Ильтару, и всем эльфам вообще — все это не важно. Они связаны друг с другом, их судьбы — едины. Он видел это так же ясно, как облака на голубом небе, как лес вдалеке, как зеленые всходы на полях вдоль дороги. Эльф чуть грустно улыбнулся — что ж, эти двое нашли друг друга, нашли, может быть, в чем-то и благодаря ему. И это было прекрасно.

Он закрыл глаза, вспоминая…

— Зачем, Эт, зачем? Что хорошего может это принести?

Она молчала, и лишь тонкие пальцы с длинными узкими ногтями теребили свитый из золотых нитей пояс простой туники. В уголках ее прекрасных глаз сияли бриллианты слез. Как бы он хотел сейчас услышать от нее что-нибудь обнадеживающее.

Он положил руки ей на плечи и привлек к себе. Она не сопротивлялась, она с готовностью прильнула к нему, прижалась всем телом… но он чувствовал, что это — лишь жест. Жест прощания, жест прощения… или мольбы о пощаде. Но решения своего она не изменит — когда-то он полюбил ее за это, не только за красоту и грацию, но и за твердость характера, за умение видеть цель и идти к ней. Увы, сам он часто предпочитал плыть по течению, может быть, именно поэтому она теперь и избрала в своей жизни цель, заставляющую болезненно сжиматься его сердце. Может быть, сумей он навязать подруге свою волю — и она сломается, уступит и пойдет за ним… но это будет уже не Эт. И сердце его разрывалось от жестокой необходимости сделать выбор.

Его пальцы запутались в волосах юной красавицы, золотисто-зеленые пряди, еще недавно уложенные в строгую, немного чопорную прическу, теперь водопадом рассыпались по плечам. Она запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя, и он долго не мог оторваться от этих пухлых, волнующе-сладких губ.

Но все прекрасное рано или поздно заканчивается. И ее ладони легко толкнули его в грудь.

— Эт, подумай… может быть, все же не стоит? Может быть…

Он говорил и говорил пустые, ничего не значащие слова, которыми не сумел бы переубедить и ребенка, захотевшего новую игрушку или сладкий плод. Она по-прежнему молчала, не возражая, не споря, просто оставаясь при своем мнении. Кто знает, может, она ждала не уговоров — приказа, требования?

А еще неделей раньше он верил, что все будет хорошо. Что она войдет в его дом, станет его подругой навсегда… или, по крайней мере, надолго. Эльфы редко связывали себя брачными узами на всю жизнь, слишком уж долгой она была. Сотня-другая лет, и от прежних чувств не оставалось камня на камне. Это люди в своем невежестве мечтают о вечной любви — их смехотворно малый срок жизни позволяет, да и то в редких случаях, достичь чего-то похожего… Хотя люди живут не просто мало — за те пятьдесят-семьдесят жалких лет, что им отмерены, им надо успеть слишком много: родиться, возмужать, найти любовь и потерять ее. Они торопятся во всем — в поглощении знаний и поисках радостей жизни, в работе и любви…

Он любил Эт тайком многие годы, десятки лет, но срок этот, немыслимый по меркам человека, пролетел как одно мгновение. И вот однажды он подошел к ней, заговорил… С тех пор ее глаза сияли только для него. Увы — счастье продолжалось недолго. Он проявил нерешительность — невероятную, несвойственную ему, опытному воину, разведчику, начинающему магу. Возможно, встретив эту красавицу, он должен был поднять ее на руки, нести в свой дом, не слушая никого… и прежде всего себя самого. Он слишком промедлил.

Все, что он говорил Рону там, на лесной дороге, было правдой. Никакие условности, что так любят придумывать для себя люди, не стояли между ними — простым, хотя и первоклассным стрелком и юной Этуаль кер Эллинор, дочерью Светлой Королевы, Владычицы Вечного леса. Никакие… кроме тех, что он сам придумал для себя.

Он считал себя недостойным — и год за годом совершенствовал себя: свое тело, свой разум, свои чувства. Однажды Эт призналась Ильтару, что ее потянуло к юноше сразу, как только она увидела его. Но прошло немало лет, прежде чем оба они сделали первый шаг. Первый — на том пути, что в конце концов привел их друг к другу.

А потом вдруг все кончилось. Конечно, Ильтар знал о Законе крови, но Закон этот, древний, как сам Вечный лес, почти никогда не доминировал над целесообразностью. Во все века Трон Вечного леса занимала та или тот, чьи знания, сила и разум были более всего необходимы народу эльфов. Совет Владык избирал нового правителя, подчиняясь велениям многочисленных тайных ритуалов, сложных предзнаменований и неоднозначных предсказаний.

В этот раз они выбрали ее.

Ильтар мог бы стать ее мужем. И год за годом, век за веком оставаться на вторых ролях, пребывать в тени царственной супруги, застенчиво покидая Дом, когда в большом зале шло обсуждение важных вопросов. Он никогда бы не смог встать с ней на одну ступень — он был отличным воином, но не полководцем, он владел магией лучше многих, но вряд ли осмелился бы назвать себя Магом, он не мог распорядиться судьбой даже близкого человека — что уж говорить о необходимости принимать решения во имя всего народа.

Он даже не смог уговорить ее отказаться от предложенной чести.

С тех пор прошло более полусотни лет. Каждый раз, наведываясь в родной лес, Ильтар в глубине души надеялся, что чувства угасли, что он сможет взглянуть на Этуаль спокойно, просто как на Владычицу — и каждый раз понимал, как же он заблуждался. Ничто не исчезло, и он ощущал, что и ее чувства во многом не изменились. Ничто не исчезло… и все равно пути назад не было. И он опять возвращался в мир людей, чтобы в очередной схватке, рискуя головой, отвлечься, хоть на время забыть о ней.

Ильтар тряхнул головой, отгоняя воспоминания прочь. За прошедшие годы мысли о несостоявшейся мечте не раз и не два посещали его. И каждый раз он понимал, что не мог поступить иначе. Этуаль сияла так ярко, что все вокруг нее светилось отраженным светом. Он же этого не хотел. Да, ее назовут Великой Королевой, она вполне достойна песен, это было ясно уже сейчас, когда срок ее правления еще, по сути, только начался.

Он понимал Рона, понимал, что тот чувствует рядом с Айрин, одной из самых могущественных волшебниц Империи (это так, даже если сама юная сания этого не осознает)… Но Ильтару не хотелось, чтобы Рон повторил их с Этуаль ошибку, сделанную шестьдесят лет назад. Эти двое заслуживали счастья.

Он снова бросил взгляд вперед. Его спутники ехали, держась за руки. И молчали. Это было хорошее молчание, не отгораживающее их друг от друга, а напротив, сближающее, соединяющее в одно целое.

Дорога желтой лентой вилась меж зеленых холмов. Кое-где на распаханных участках копошились сервы, стадо коров под присмотром юного пастушка… скорее пастушки меланхолично отдавало должное свежей травке. Яркое солнце на безоблачном небе сейчас грело именно так, как нужно — не слишком сильно и в то же время нежно лаская путников своими лучами.

Вокруг царило умиротворение, покой, благодать.

Но это здесь. А где-то далеко, за холмами, за лесом, зеленой кромкой опоясывающим горизонт, некромант ведет свои войска против Империи. Не то чтобы Империя была чем-то особо дорога Ильтару, но и равнодушно относиться к ней он не мог — не раз за прошедшие годы он с мечом в руке стоял среди ее защитников. Тем более, и это признавали даже эльфы, нынешний Император сумел навести в своей стране относительный порядок. Сумел прекратить… почти прекратить войны, если, конечно, не считать войной частые междуусобицы, вспыхивающие на границах то одного, то другого владения.

Жаль, что мирное время продолжалось так недолго. Ильтар, как и большинство наемников, не любил войну, то ли дело веселый поход искателей приключений, или охота на вампира, или поиски какого-нибудь древнего сокровища. Интересно, захватывает, помогает о многом забыть, хотя бы и на время. Война же — это страшно. Это сожженные поля и города, это трупы женщин и детей, это стаи стервятников, кружащие над полем брани. В войне решающее значение имеет не мастерство, не благородство помыслов, не хитрость и удача — грубая сила. О да, удаче, конечно, есть место везде… и все же Ильтар не любил стоять в строю из сотен и сотен безликих бойцов.

Он был одиночкой. Уже шестьдесят лет.

Айрин придержала коня, давая возможность Ильтару нагнать их. По всей видимости, возникло нечто, подлежащее обсуждению. Сам эльф отметил некоторую перемену в отношении к себе — и со стороны Рона, и со стороны волшебницы. Теперь оба они смотрели на него не как на провожатого, а как на спутника, друга — и он неожиданно этому обрадовался. И удивился самому себе — давно уже отношение людей, друзей ли, врагов, мало что для него значило. Почему же сейчас теплые нотки в голосе волшебницы его так задели?

— Ильтар, Рон говорит, надо бы заехать к барону Тоддту. Нам и по пути, да и обещано было.

— Я не против, — пожал плечами эльф. — Тем более что ночевать в замке барона наверняка лучше, чем в этих развалюхах гостиницах, которыми так славен здешний край.

— Значит, решено, — Айрин довольно улыбнулась. По-видимому, барон ей понравился. Впрочем, он понравился всем, даже Ильтару, который с трудом сходился с незнакомыми людьми. — Тогда нам надо бы спросить дорогу. Помнится, барон говорил, что замок его где-то неподалеку.

И действительно, первый же встречный серв сразу признался, что барон Тоддт является его господином, а потом, долго хмыкая, шмыгая и гнусавя, все же сумел вразумительно объяснить им, куда следует ехать.

Сложно сказать, насколько хорошим полководцем был сэр Тоддт, но хозяином он, похоже, был неплохим. Окрестности демонстрировали достаток и благополучие — и ухоженные поля, и домики сервов, отнюдь не смахивающие на землянки, да и среди попадавшихся на дороге не было заметно ни особо изможденных, ни выглядевших несчастными. Рон с содроганием вспомнил, как проезжал как-то по землям графа Черни, известного подонка, прославившегося жестокостью и жадностью даже среди своих, не отличавшихся добродушием соседей. В памяти промелькнули тощие клячи, с трудом переставлявшие ноги в бесплодных попытках волочить за собой плуг, а часто и двое-трое сервов, не менее тощих, впрягались в ярмо вместо лошадей. Грязные, больные, голодные люди смотрели на проезжающих мимо наемников затравленно, как будто бы боялись, что те сейчас выхватят мечи и отправят к Чару их, сервов, никчемную жизнь. Какая-то женщина, похожая на живой труп, предложила наемникам купить у нее ребенка, маленькую, светящуюся от худобы девочку лет шести. и вряд ли за этим предложением, больше похожим на мольбу, стояло желание получить пару серебряных монет, скорее мать надеялась, что доля дочери в рабстве будет не столь ужасающей, как ее собственная.

Тогда Рон, едва не сходя с ума от ярости, попытался было нанести визит графу с целью досрочно отправить его в ледяные чертоги Чара. По всей видимости, среди сервов, даже среди тех, кому Рон и его спутники раздавали скудные запасы провизии из своих дорожных мешков, немало нашлось таких, что за кусок хлеба готовы были на все — в том числе и на то, чтобы своевременно сообщить господину об изрыгающем проклятия наемнике. Как бы то ни было, но у стен замка наемников встретили три десятка солдат графа — здоровенных детинушек, сытых, добротно одетых и отменно вооруженных, на лоснящихся от хорошего ухода лошадях. Пятеро против тридцати… Нет, они не струсили, не пошли на попятный. Только вот Гарри, старый приятель Рона, теперь спит у тех стен вечным сном, а Шейла с тех пор больше не смотрит на себя в зеркало — тем единственным глазом, что у нее остался. Да и остальные унесли на своих телах немало памятных отметин.

А до графа Черни они так и не добрались. Жестокий, злобный, но при этом, как часто бывает, довольно трусливый, он не счел нужным даже показаться на стенах своего замка, и если и наблюдал за стычкой, то только через бойницу, оставаясь в полной безопасности. Наемникам удалось положить у того замка чуть не десяток солдат, но остальные, отступив под прикрытиестен, взялись за арбалеты. И наемники отступили.

Много позже Рон узнал, что графа благополучно зарезал собственный сынок. Во многом пошедший в папашу, он пережил его ненадолго — сломал себе шею, очень уж «удачно» упав с лошади во время охоты.

За печальными воспоминаниями Рон и не заметил, как впереди показался замок. Это было красивое, предназначенное скорее для того, чтобы радовать глаз, здание — серьезную осаду замок не выдержал бы. Зато он эффектно смотрелся на холме: алые флаги с гербом барона развевались на ветру, высокие башенки, совершенно бесполезные в бою но позволяющие с удобством обозревать округу, сверкали стеклами витражей — удовольствие, достаточно дорогое для мелкопоместного дворянина.

Копыта лошадей мерно процокали по настилу моста перекинутого через неглубокий, лишенный даже намека на воду ров. Решетка была поднята, ворота распахнуты настежь- заходите, добрые люди. Единственный скучающий часовой, совсем еще мальчишка с открытым, доброжелательным лицом, тут же приосанился, растянул губы в улыбке и сообщил, что гостям в замке «Алый щит» всегда рады, а уж благородному рыцарю и даме его, да еще и «ельфу» так и подавно.

Через считанные секунды двор уже был полон народу. Кто-то уводил на конюшню лошадей, около десятка рослых, широкоплечих молодцев, среди которых Рон с удовлетворением узнал троих, принимавших вместе с бароном участие в той «охоте», образовали что-то вроде почетного караула.

— О, господа, как я рад вас видеть! — Голос барона бился о каменные стены замка. Великан с неожиданной грацией сбежал по ступеням, на которых слуги уже успели разложить ковровую дорожку, явно демонстрируя этим, что в замок пожаловали высокие гости. — Госпожа, позвольте помочь вам спуститься с коня… это же Лютня, моя старая знакомая, не так ли?

Волшебница, достаточно уверенно сидевшая в седле, чтобы нуждаться в помощи при спешивании, не могла отказать дружелюбному барону. Она протянула ему руку, и в то же мгновение была буквально выдернута из седла и с осторожностью, более подходящей вазе из тонкого стекла, бережно поставлена на камни, которыми был вымощен двор замка. Рон повел бровью, хотел было нахмуриться, но потом лишь рассмеялся — некое панибратство барона происходило от веселого, жизнерадостного характера, и ни о каких двусмысленностях здесь не могло быть и речи.

— Свирель рада вас видеть, барон, — улыбнулась сания, не удержавшись от шпильки. — И я рада, что вы нас не забыли…

— О госпожа Айрин, — ничуть не смутившись, расплылся в улыбке барон, — если я когда-нибудь забуду имя красивейшей из известных мне женщин… надеюсь, моя жена нас не слышит… я сочту, что мне пора на покой.

— Твоя жена слышит тебя, дорогой, — раздался за его спиной нежный голосок, — как слышит, наверное, все население замка. Добро пожаловать под своды «Алого щита», господа. Муж рассказал мне о вашей встрече, и я рада, что вы нашли время навестить нас.

Миловидная женщина, немногим старше Айрин, спускалась по лестнице. Длинное платье из бледно-зеленого шелка облегало изумительную фигуру. Впрочем, не могло скрыть, что через пару месяцев этот наряд ей придется сменить на более просторный — похоже, в замке ожидали прибавления семейства. Она была не столь красива, сколь мила — нежное лицо с чуть неправильными, но придающими ей особое очарование чертами, густые каштановые волосы, увенчанные тонкой диадемой, в которой только знаток геральдики смог бы опознать намек на баронскую корону. А главное — ее огромные зеленые глаза, без сомнения выдававшие ее предков, пусть и дальних, эльфов. И эти глаза смотрели на мужа с таким обожанием и нежностью, что Рону вдруг подумалось: а что может быть лучше для мужчины, чем присутствие рядом женщины, одаривающей его ТАКИМ взглядом.

— Прошу, др-рузья, прошу! — раскатистым эхом отлетал от стен голос барона. — Слуги займутся вашими лошадьми, и поверьте, они получат самый лучший уход по эту сторону Туманного хребта. Лошади — вторая моя страсть. После Охоты, конечно…

— А я? — невинно поинтересовалась хозяйка, явно привыкшая к подобным заявлениям, но по-прежнему находящая для себя радость в ожидании ответа. — А как же я, дорогой?

— А ты, любовь моя, не страсть. Ты — моя судьба. Ты моя жизнь! — расхохотался барон, подхватил супругу на руки и закружил ее по двору, соблюдая при этом, как отметил про себя Рон, достаточную осторожность. — Но простите, господа, я так обрадован вашим приездом, что совсем забыл о хороших манерах. Позвольте представить вам мою супругу свет моих очей, баронесса Лея. Дорогая, мужчины, что поч тили наш скромный замок своим визитом, не кто иные как Рон Сейшел, более известный под именем Черный Барс, и эльф Ильтар, прозванный Меченым. А также госпожа Айрин, Пламенная сания… и прямо-таки очаровательная девушка, не правда ли?

— Леди, для меня честь… — поклонился Рон.

— И для меня, леди, — склонился рядом Ильтар, склонился чуть больше, чем делал это перед кем-либо, кроме разве что перед Владычицей. — Ваша красота воистину под стать благородству и мужеству вашего супруга.

— Я тоже рада, господа, — мило улыбнулась баронесса, откидывая непослушные локоны. — Но прошу в дом, думаю, стол скоро будет накрыт. Вы, наверное, устали с дороги, а здесь у нас прямо из-под земли бьет горячий ключ, так что предлагаю вам заглянуть в отведенные для вас комнаты. И надеюсь вскоре снова вас увидеть.

Наслаждение от погружения в объемистый чан с горячей водой может понять только тот, кто целый день перед этим провел в седле. Айрин казалось, что в жизни нет и не может быть ничего более приятного — просто лежать в горячей, чуть пощипывающей кожу воде, и чувствовать, как усталость сменяется расслабленностью, как гудящие мышцы, не привыкшие к верховой езде на протяжении недели подряд, постепенно успокаиваются.

Покидать чан Айрин не хотелось, но она была вынуждена сделать это — нельзя же заставлять столь радушных хозяев слишком долго ждать. Стоило ей проявить свои намерения, как рядом, как по волшебству, возникла немолодая служанка с длинной полосой мягкой, явно дорогой ткани. Девушка позволила вытереть себя, а затем принялась задумчиво рыться в своей дорожной сумке, выражая сожаление по поводу недостающих нарядов.

Наконец она остановила свой выбор на одном из дорожных костюмов, на вид — наименее мятом. Айрин с тоской вспомнила свои платья, что остались в Лебединой башне, кто знает, может быть, и навсегда. Вздохнув, она принялась натягивать узкие замшевые брюки — вряд ли такой наряд подойдет для застолья, но в том, что мужчины будут с большим трудом отрывать взгляды от ее фигуры, Айрин ни секунды не сомневалась. И все же она была огорчена — могла бы и подумать о паре платьев, не так уж много места им нужно.

Позади раздалось осторожное покашливание. Сания обернулась — за ее спиной стояла служанка.

— Да?

— Госпожа, баронесса Лея распорядилась, если вы не побрезгуете… вот это платье, несомненно, будет вам впору. Не подумайте ничего такого, госпожа, оно новое, баронесса хотела бы сделать вам подарок.

Айрин перевела взгляд туда, куда указывал жест служанки. Платье, с легкой, нарочитой небрежностью брошенное на кровать, было потрясающе красивым. Темно-зеленая ткань, отделанная тонкой работы изумительными кружевами и зелеными же камнями… в первый момент Айрин решила было, что это цветное стекло — его делали гномы, продавая за довольно хорошие деньги. И лишь присмотревшись, поняла — это изумруды, настоящие драгоценные камни, пусть и небольшие, но так много!

— Оно… оно просто великолепно, но я не могу принять такой подарок! Его цена…

Служанка расплылась в широкой, доброжелательной улыбке:

- Баронесса так и знала, что вы это скажете. Не волнуйтесь, госпожа, барон и баронесса очень богаты. И они будут несказанно рады, если вы примете этот дар.

Какое-то мгновение Айрин хотела еще поспорить, но уже не сомневалась, что вряд ли устоит перед соблазном. И, прежде всего, перед соблазном показаться Рону в этом потрясающем наряде.

Когда она вышла в зал для приемов, оказалось, что все ждут только ее. Рон, похоже, потерял при виде девушки дар речи и просто ел ее глазами, хватая воздух вмиг пересохшими губами. Волшебница была польщена — Рон отнюдь не первый мужчина, терявший голову в ее присутствии, но он первый и единственный, чье отношение так много для нее значит.

Стол, казалось, прогибался от обилия блюд — у Айрин, последний раз более или менее прилично перекусившей вечером предыдущего дня, потекли слюнки от этого зрелища и от ароматов, витающих в воздухе.

— Баронесса, ваш подарок так прекрасен, я весьма тронута, но все же…

— Милая Айрин, давайте мы обойдемся без «но все же», хорошо? Поверьте, видеть радость на вашем лице и, — тут Лея озорно улыбнулась, — видеть выражение лица вашего спутника, это, знаете ли, самая лучшая награда. К тому же платье просто безумно вам идет. Мне всегда казалось, что сочетание зеленого и огненно-рыжего просто превосходно. Сегодня я в этом окончательно убедилась.

Даже при большом старании в голосе баронессы не удавалось обнаружить и намека на фальшь. Она и в самом деле искренне радовалась тому, что сделала подарок, доставивший гостье удовольствие. И при этом столь же искренне не задумывалась о цене этого подарка. Изумруды, одни из самых дорогих камней в Империи, ценились невероятно высоко. Конечно, камни, усыпавшие платье, были не столь хороши, как те, что вправлялись в серьги, кольца, браслеты и колье, но даже и они стоили баснословных денег. Похоже, в этом замке и правда жили люди более чем обеспеченные.

Айрин, которая весьма значительную часть своей жизни могла выбирать свой наряд лишь из двух, почти одинаковых, платьев, относилась к богатству с некоторой долей неловкости. Конечно, несколько пригоршней сокровищ, вынесенных из пещеры великого дракона, превратили ее из нищей девчонки, готовой взяться за любую работу, в волшебницу, знающую себе цену и уже не спешившую принимать первое предложение. А потом, стараниями отца, она и вовсе забыла, что чувствует человек, сжимающий в кулаке последнюю монету. Однако не такие уж и далекие воспоминания не давали ей относиться к золоту как к бесполезному хламу. Она знала ему цену. Здесь же все обстояло несколько иначе.

— Прошу к столу, господа, прошу к столу! — громогласно воззвал барон, двинувшись навстречу молодой волшебнице. — Сания, позвольте предложить вам руку… О, я рад бы предложить и сердце, но оно, к сожалению или к счастью, уже давно у меня похищено и, боюсь, навсегда.

— О, дорогой барон, — улыбнулась Айрин, — в наше смутное время верная рука друга — это самое ценное, что может иметь человек.

— Смутное? — чуть заметно нахмурился барон. — М-да… здесь, знаете ли, угол глухой, нового человека не каждый месяц-то и встретишь, новости доходят редко, да и доверять им иногда можно, лишь прищурив глаз. Но довольно об этом, не стоит портить себе удовольствие от пира. А вот позже, надеюсь, у нас найдется время немного побеседовать, не правда ли?

Гораздо позже, когда ужин напоминал о себе лишь тяжестью в желудке и чуть затрудненным дыханием, когда мужчины перешли от состояния «пить вино» к состоянию «смаковать вино», а женщины, уютно устроившись в глубоких мягких креслах, приступили к изучению достоинств редких в этих краях ируанских сладостей, дело дошло и до серьезного разговора.

Барон выглядел озабоченным, хотя и пытался держаться с уже привычной напускной бравадой. Но было видно, что за всеми этими ухмылками и немудреными шутками скрывается беспокойство — и не только за себя и свой замок. Держа в руках здоровенный, инкрустированный драгоценными камнями золотой кубок с вином, барон тяжело расхаживал по комнате. Пламя многочисленных свечей металось из стороны в сторону, и даже канделябры, казалось вздрагивали при каждом его шаге. Время от времени отхлебывая из кубка, барон делился тем, что давно уже, видимо, наболело. Рон мысленно отдал сэру Тоддту должное — на протяжении всего вечера пил он довольно мало.

— Слухи доходят самые препротивные, господа. Будто бы герцогиня Блед… вы ее знаете? Я как-то встречался с ее мужем, ныне покойным. Я ему не понравился, впрочем, он мне тоже. Одно время даже хотел на поединок его вызвать, но потом меня отговорили. Сказали, что это будет просто убийством. Покойный герцог, знаете ли, был дерьмом во всех смыслах. Но я отвлекся. Так вот, дошли до нас вести, что эта безутешная вдова начала чуть ли не настоящую войну. Поговаривают также, что среди ее приближенных есть темный маг, чуть ли не некромант. Я послал пяток доверенных людей, вот как раз вчера получил новые сведения. Армия герцогини движется к столице.

На этом месте Айрин позволила себе прервать хозяина, прекрасно понимая, что в данный момент они вряд ли услышат нечто такое, чего не знают.

Она принялась пересказывать барону события последних недель, не без удовольствия отмечая, как расширяются глаза сэра Тоддта, как бледнеет его супруга. Иногда она приходила к мысли, что находиться в гуще событий может быть не только смертельно опасно, но и очень интересно. И теперь, видя в глазах барона неприкрытую зависть, ничуть не жалела о том, что вновь оказалась втянутой в очередную авантюру. Кстати, в отличие от той, предыдущей, имеющей гораздо меньше шансов на успех.

Постепенно она выложила барону практически все — все то, что вряд ли сообщила бы кому-нибудь другому, по встречу Рона с великим драконом, например. Пересказывая этот его сон, Айрин вдруг поймала себя на мысли, что сама не понимает, зачем все это говорит. И все же не могла остановиться.

Рон же, в свою очередь, не произнес ни слова, о чем-то размышляя. Казалось, он и не прислушивается к разговору, вернее, к монологу Айрин — на какое-то время рыцарь даже закрыл глаза, то ли от усталости, то ли что-то сосредоточенно вспоминая. Ильтар же, напротив, все время старался что-то уточнить, добавить какие-то детали, часто малозначительные, в общем, всячески выражал стремление поучаствовать в рассказе.

Барон слушал затаив дыхание. Его супруга тоже выглядела заинтересованной, хотя, в отличие от мужа, ни разу не задала ни одного вопроса, только изредка что-то бормотала себе под нос, то ли выражая таким образом недоверие, то ли просто от привычки говорить сама с собой. Наконец, Айрин выдохлась, язык ее начал заплетаться. Ильтар, почувствовав возможность вклиниться в разговор, не замедлил этим воспользоваться. Он уже начал говорить о последних событиях, о встрече с Владычицей и о том, что обсуждалось на совете…

Рон внезапно напрягся. Всю сонливость как ветром сдуло — он выпрямился в кресле и бросил подозрительный взгляд на барона. Тот, впрочем, не замечал вокруг никого и ничего, буквально смотря в рот вещавшему эльфу — да и неудивительно, практически все, что говорил Ильтар, было откровением даже и для магистров школы Сан, а не то что для мелкопоместного дворянина.

Сейшел перевел взгляд на баронессу. Лея изобразила нарочито скучающий вид и принялась с повышенным интересом рассматривать свои ногти.

— Ильтар!

— Что, Рон?

— Ты уверен, что хочешь рассказывать и дальше?

— Да, это же важно, правда?

— Ильтар, ты правда уверен, что хочешь рассказать все?- Рон сделал паузу, а затем, поймав взгляд баронессы очень вежливо, но все же с заметным нажимом добавил:

— Я прошу вас, леди, дайте ему возможность ответить.

Баронесса вдруг залилась краской и, словно чего-то испугавшись, втянула голову в плечи. Сэр Тоддт, почувствовавший испуг своей супруги, бросил на Рона взгляд, в котором удивление и вопрос смешались с неодобрением и даже угрозой. Прежде чем Ильтар успел произнести слово, барон чуть изменившимся голосом поинтересовался:

— Что вы имеете в виду, сэр Сейшел? Извольте объясниться!

Рон упрямо молчал. Баронесса все больше сжималась в кресле, пока наконец рыцарь не уступил.

— Торна ради, баронесса, я не хотел вас пугать. Ну, допустим, все это было не более чем шутка. Но давайте на этом и закончим вечер исповедей, хорошо? Тем более что леди Айрин и Ильтар уже рассказали почти все. Кроме разве что некоторых мелочей, которые… ну просто не стоит о них говорить хотя бы из уважения к Светлой Королеве.

Баронесса несколько затравленно кивнула, ее ладошка неожиданно крепко сжала могучую кисть мужа, который был уже готов вскинуться на дыбы и броситься очертя голову на защиту своей половины. Ее рукопожатие разом остудило пыл барона, он провел рукой по лбу, смахивая непонятно почему выступившие капли пота, и тяжело рухнул в кресло:

- Надеюсь, мне все же объяснят, что здесь происходит?

Ильтар смотрел на людей, сидящих перед ним, слегка ошалевшим взглядом. Только что он сам, никем не понукаемый, чуть было не выложил все, что знал о пророчестве и последовавших за ним событиях. Точнее, как верно заметил Рон, он таки выложил почти все, что знал и что не успела рассказать Айрин. Молодая сания, уже понявшая, что произошло на самом деле, не знала куда деть глаза - уж встречаться взглядом с Роном, разумеется, ей было неохота. Она, сания Пламенного ордена, вот так попасться простейший, пусть и с редким мастерством исполненный трюк — такого она от себя не ожидала.

— Господа, это… это и в самом деле была шутка. Простите, но ваш рассказ был настолько увлекательным, что я не сдержалась. Это заклинание столь просто и всегда так легко мне удавалось. Поверьте, я и в мыслях не имела ничего дурного.

— О, Чар меня подери! — хлопнул себя по лбу Ильтар. — Как же я не почувствовал! Простейшее заклинание истины… даже ребенок знает, как от него защититься.

— Отнюдь не простое, друг Ильтар, — сухо усмехнулась Айрин. — Тонкое, да еще смешанное с элементами заклинания покоя, благодаря которому тебя ничуть не взволновала твоя же собственная откровенность. Баронесса, у вас несомненный талант. А стены школы Сан вам, случайно, не знакомы?

— Знакомы… — потупилась Лея. — Но мне сказали, что Дар мой так мал, что мне никогда не подняться выше ученика. Я могла бы остаться в школе, но… но я встретила Хэла.

Она бросила в сторону мужа взгляд, полный такой любви и нежности, что Рон почувствовал, как все его возмущение этим не вполне корректным поступком баронессы тает, как утренний туман. Пожалуй, эта женщина и впрямь не держала на сердце никаких недобрых намерений. Видимо, Айрин почувствовала что-то похожее, во всяком случае, она снова улыбнулась, и улыбка эта, адресованная Лее, была откровенно дружеской. Сейшел, надеясь, что этого никто не заметил, с облегчением перевел дух. Хотя Айрин и можно было с полным основанием назвать самой милой и очаровательной из всех женщин, с которыми ему приходилось когда-либо иметь дело, но уж что-что, а вспыльчивость Пламенных магов вошла в поговорку.

— Раз уж так получилось, — все еще хмурясь, пробормотал барон, — то, может быть, теперь обсудим, чем мы с Леей сможем вам помочь? Куда вы планировали держать путь?

— Последний раз Серого Паладина видели неподалеку от деревушки Серебряный Бор. Он куда-то спешил.

— Спешил? — удивился Тоддт. — Я всегда думал, что Серый подобен духу, что всегда появляется в нужном месте и в нужное время.

— Отнюдь нет, — пожала плечами Айрин. — Серый Паладин — порождение магии, но сам по себе к магии никакого отношения не имеет. То есть его меч, доспехи и тот факт, что он находится среди людей, есть явления магические. Однако сам он не волшебник и не может применять заклятия — никакие. Единственная его способность, объяснить которую пока невозможно, это то, что он чувствует вампиров, нежить и прочие порождения зла за много лиг, и неизменно устремляется туда. Но, хотя он не испытывает усталости и не нуждается во сне, передвигается он не быстрее верхового. Немало случаев, когда Серый не успевал. Еще он каким-то образом чувствует, насколько велика опасность — схватки с одиночным вампиром или парой бродячих трупов его обычно не привлекают, разве что он оказывается совсем рядом.

— Прошу прощения, Айрин, — Ильтар, кожа которого сейчас больше обычного отливала зеленью, что соответствовало покрасневшему от стыда человеку, встрял в разговор. — Кое-что из того, что ты говоришь, мне неизвестно. Откуда ты так много знаешь о Сером Паладине? Или тебе в своих странствиях приходилось сталкиваться с ним?

— Увы, нет.

— А мне доводилось однажды сражаться с ним плечом к плечу. Это жуткое зрелище, его меч рассекал даже сталь, а доспехи казались несокрушимыми. Он был весь наполнен магией и, как мне кажется, обладал куда большим могуществом, чем можно судить по твоим словам.

— И все же права я, Ильтар. В тот раз… Ходили слухи, что в тех краях видели Серого Паладина, а я не раз слышала, что он появляется лишь там, где особая нужда в его силе. Я пересмотрела все записи и собрала все, что можно найти о Паладине. Мне и самой очень жаль, но магии в нем не больше, чем в тех заклятиях, что наложены на его оружие и броню.

— Позвольте прервать ваш спор, — барон Тоддт примирительно поднял руки. — Я понимаю, что благородный эльф и сания способны обсуждать эту тему до утра, которое, кажется, скоро наступит. Хочу сказать, что Серебряный Бор не так уж и далеко отсюда. И там, кстати, живет мой старинный приятель, барон Йож де Тарфакс, мы с ним получили рыцарские шпоры в одной и той же битве. Думаю, вам вполне может пригодиться помощь его лесничих, не правда ли?

— Это отличная мысль, дорогой барон, — обрадовался Рон. — Вы правы, помощь лесничих, хорошо знающих округу, может оказаться весьма полезной. Я буду признателен, если рекомендательное письмо к…

— Простите, сэр Сейшел, но я имел в виду отнюдь не письмо. Признаться, я столь же не великий мастер писать, сколь и красиво говорить. Поэтому я сочту своим долгом лично сопроводить вас в те края и высказать барону де Тарфаксу то, что вы желали бы видеть написанным на пергаменте.

Рон бросил взгляд на своих спутников. Айрин, похоже, была совсем не прочь принять барона в число спутников, пусть и на небольшой отрезок пути. Ильтар, напротив, был явно не в духе, хотя причиной этому, видимо, были воспоминания о наложенных на него чарах. Принимая участие в разного рода авантюрах, эльф не мог не понимать, что спутник, ловкий в обращении с оружием, да еще и имеющий за своей спиной десяток лихих рубак (а кто сомневается в том, что барон возьмет в дорогу кого-то из своих молодцов?), никак не будет лишним в случае драки. Рону же барон понравился с самого начала. Поэтому он улыбнулся и кивнул.

— Мы рады будем вашему обществу, барон, и примите мою искреннюю благодарность за вашу помощь. Завтра на рассвете мы отправляемся. А сейчас прошу простить, но мне кажется, Айрин необходимо отдохнуть, да и все мы нуждаемся в паре часов хорошего сна…

(обратно)

Глава 11 Тарсис. Разные пути, разные времена

Сумрак ласково обтекал его, скрывая под своим серьщ быстро темнеющим покровом. Густо растущие деревья представляли почти идеальную маскировку, и, будь там, на берегу, сотня настороженных воинов, вряд ли хоть один из них сумел бы заметить Тарсиса.

Трудно заметить вампира, когда ему хочется спрятаться.

Особенно если смотреть только себе под ноги.

Толстая ветка, прогнувшись под тяжестью его тела, все же держалась. Тарсис иногда искренне жалел, что, превращаясь в летучую мышь, он не может превратиться в ма-а-аленькую мышь — только в здоровенную, по всем законам природы не способную даже на жалкое подобие полета. Впрочем, говорят, и великие драконы были слишком крупными, чтобы летать. А ведь летали же…

Конечно, Тарсис и не думал сравнивать себя с кем-то из великих. Просто в полете нетопыря, весящего столько же, сколько он весит в своем человеческом обличье, было больше магии, чем силы крыльев и упругости перепонок. Его это не особо заботило — какая разница, как ему удается держаться в воздухе по нескольку часов, главное, что удается. Поэтому сейчас, повиснув на ветке, почти у самой кроны дерева, он не стал возвращать себе обличье человека — нет смысла, если ветка не выдержит его в этом теле, не выдержит и в другом.

К тому же сейчас, во тьме, он видел куда лучше, чем глазами человека. А тьма подступала к необычному замку, стоявшему на крошечном островке посреди озера.

Замок был тих, но Тарсис знал, что обитатели его не покинули. Его чуткий нос улавливал запах дыма, а то, что наружу не пробивается свет, еще ничего не значило. Может быть, в каких-то покоях замка просто нет окон, а может, плотные ставни не дают выбраться даже самому слабому лучику.

Вампир терпеливо ждал.

— Тарсис, иди сюда.

Спокойный, как всегда, голос хозяина оторвал вампира от сладких воспоминаний о милой девочке, составившей его вчерашний ужин. Вампир был сыт и расслаблен, это блаженное состояние продлится еще день, а то и два, потом ему необходимо будет найти себе еще одну жертву. Точнее, напомнить об этом хозяину — Тарсис был предан своему господину всей душой — еще бы; впервые за долгие столетия он не обеспокоен поиском пищи. Такая жизнь, сочетающая отсутствие заботы о пропитании с необременительными обязанностями, ему нравилась все больше и больше.

Он подошел, почти подбежал к господину. Магистр Берг сидел за столом, разглядывая большой, размером с голову ребенка, янтарный шар. Судя по размерам, цена шара была умопомрачительной, хотя Тарсис и не особенно разбирался в камнях вообще, и в янтаре в частности.

— Слушаю вас, мой господин.

— Вчера днем, перед самой битвой… ты что-то заметил, не так ли.

Магистр не спрашивал, он просто констатировал факт. Но Тарсис счел нужным подтвердить.

— Да, господин. Я не очень сведущ в магии, но мне показалось, что кто-то пытался за вами следить. Через хрустальный шар.

— Да, именно так. — Черными провалами глаз Магистр уставился на Тарсиса. Вампир, в жизни мало чего боявшийся, почувствовал, как каждую частичку его тела пронзает животный страх. Ему вдруг неудержимо захотелось съежиться, а заодно и куда-нибудь спрятаться.

Ты успел разглядеть тех, кто следил за мной?

А вот это был вопрос, и отвечать на него следовало быстро и по существу. Вампир точно знал, что злить магов нельзя, а злить его хозяина было вообще смертельно опасно.

— Да, господин. Женщина, лет двадцати с небольшим, Рыжая, пухлые губы, большие глаза. Черты лица правильные. Красавицей не назовешь, но мила. На вкус человека, конечно. Мужчина. Лица видно не было, он стоял в стороне. Крупный, это все, что можно сказать. Третьего я разглядел плохо. Возможно, тоже мужчина. Человек… или эльф.

— Не гном? — тихо спросил Берг.

— Нет, господин, — уверенно ответил Тарсис — Он был почти одного роста с тем, вторым. И оба они были много выше женщины. Если только она не карлица, то эти двое — не гномы.

— Вот как… хорошо. Едем!

— Куда, господин? — спросил Тарсис и тут же об этом пожалел. Глаза Берга грозно сверкнули, в голосе, всегда спокойном, теперь сквозил лед. Смертельно холодный лед.

— Туда, куда мне нужно. Это понятно?

— Да, да, господин.

Повинуясь движению указательного пальца Магистра, Тарсис бережно, даже нежно взял со стола янтарный шар, уложил его в явно для этих целей предназначенную сумку и затрусил вслед за хозяином. Похоже, магистр заранее собирался куда-то ехать, поскольку лошади, уже оседланные, ждали у шатра. Ленивая, меланхоличная кобыла, которой было поручено таскать на себе Тарсиса, как всегда, возмущенно фыркнула, ощутив приближение вампира, но на этом ее попытки сопротивления закончились. Кобыла эта, с неблагозвучным именем Мымра, отличалась завидным равнодушием ко всему окружающему и фыркала больше для порядка. Конь Магистра, красавец, один из лучших на конюшне герцогини Блед, поначалу тоже пытался выражать возмущение своим седоком, но Магистр умел быстро находить общий язык с кем угодно. Конь это понял. У зверей инстинкт самосохранения развит отлично.

Скачка оказалась не слишком долгой. Вампир был этому только рад — скаковая лошадь из Мымры была никудышная, да и из него всадник примерно такой же. Куда они едут, Тарсис догадался быстро — холм, тот самый, на котором они стояли перед битвой, тот самый, где хозяин почувствовал слежку.

Магистр осадил коня на вершине холма и спрыгнул на землю. Тарсис с удовольствием покинул седло, с грустью сознавая, что неуязвимость вампиров как-то не особенно очетается с растертой задницей и ляжками. Пройти-то оно, конечно, пройдет, но сейчас побаливает очень даже ощутимо.

— Шар! — коротко приказал Берг.

Большой камень словно специально кем-то установлен был здесь, но его сужающаяся верхушка не вполне подходила Магистру в качестве постамента для янтарного шара. Палец, обтянутый кожаной перчаткой, вытянулся вперед, губы прошептали нужные слова… камень дрогнул. Лезвие невидимого меча полоснуло по граниту, взвилась вверх каменная крошка… и вот уже верхушка камня срезана, гладко, как будто незримый клинок прошел не сквозь неподатливый камень, а сквозь масло.

Магистр поставил шар на подготовленный постамент и сосредоточился. Следовало бы сделать это вчера, следовало бы… но вчера одолевали другие заботы, к тому же здесь было слишком много людей. А ему необходима полная сосредоточенность — отследить путь, по которому прошел глаз хрустального шара, непросто, этот путь быстро тает, не оставляя за собой никаких следов. Но время еще есть.

— Смотри, молчи, запоминай, — бросил он вампиру.

Тихие слова заклинания, повелительный жест, еще, еще… след не давался, тот, кто прокладывал дорогу от хрустального шара, знал свое дело. И все же полностью уберечься не смог. Правда, вернуть лица тех, кто тогда следил за ним, уже не удалось, но вот место… В янтарном шаре появилось смутное, смазанное изображение — странной формы статуя… нет, не статуя, здание, замок или башня, стоящая посреди озера. Берг усилил нажим, понимая, чем рискует, но все же рассчитывая получить больше сведений.

Шар не выдержал. С глухим треском он распался на Две половинки, видение тут же исчезло. Берг поднял одну из янтарных полусфер, зачем-то подбросил ее на ладони, а затем с неожиданной силой запустил в сторону ближайшего леса. Янтарь почти долетел, упал у самой опушки, и с холма было видно, как брызнули в разные стороны крошки.

— Что видел?

— Я слышал про это место, господин. Его называют Лебединой башней. Правда, бывать там не доводилось.

— Хорошо.

Берг молчал. Тарсис спокойно ждал, когда господин отдаст приказ. Наконец Магистр заговорил:

— Я хочу, чтобы ты отправился туда. Ты найдешь эту рыжую женщину. Запомни — первое, ты принесешь мне ее голову. Не старайся привести ее живой, живая она мне не нужна. Только голову. Увидишь — убей. Будет возможность ударить в спину — ударь. Сможешь поставить ловушку — ставь. Она очень, очень опасна. Поэтому никаких честных поединков. Второе — она может быть не одна. Я тоже не разглядел мужчин, что были с ней, по этому запоминай. Один высокий, черные с сединой волосы. Воин. Не дай ему вынуть меч, он сумел победить стража один на один.

Тарсис вздрогнул. Страж, почти неуязвимое творение некромантии, зомби с молниеносной реакцией, недоступной смертным…

А Магистр продолжал говорить короткими, сухими фразами. Когда надо, он умел выражаться цветисто и витиевато, как принято в высшем обществе, но теперь, давая задание своему слуге, он излагал мысли предельно коротко.

— Третье. Гном. Ничего необычного, но я видел, как он свалил нагу. Молчи, я знаю, что ты хочешь сказать. Наги существуют… или существовали. Он вел бой с тремя нагами сразу и остался жив. Могут быть и другие, но эти трое должны умереть. Главное — женщина. И еще… я думал, что убил ее. Ее и того, с сединой. Возможно, я ошибаюсь, возможно эта рыжая — не та, кого я ищу. Но ты принесешь мне ее голову. И головы тех, кто будет с ней. Теперь можешь спрашивать.

— Простите, господин, а если ее не будет в Лебединой башне.

— Пойдешь по следу…

И вот он у цели. Лебединая башня… Тарсис даже удивился, почему это за сотни лет жизни он ни разу не посетил это красивое место.

Первая проблема была прямо перед ним. Вода. В рассказах многих из тех, кто почитает себя знатоком вампиров, часто упоминается, что вампиры смертельно боятся текущей воды. Это настолько же неверно, как и сказки о гибели вампиров под лучами солнца. Если бы вампира было так легко убить или испугать, они бы все вымерли еще тысячу лет назад.

И все-таки какая-то доля правды во всем этом имелась — Тарсис воду не любил. Он ее терпел — особенно после того, как в его присутствии герцогиня Тея сморщила носик и поинтересовалась, чем это в комнате так дурно пахнет. Повинуясь приказу хозяина, Тарсис стал мыться чуть ли не ежедневно, это было не такой уж отвратительной процедурой, по крайней мере куда менее отвратительной, чем возможный гнев господина. Но вот самому лезть в озеро?

При всех этих невеселых размышлениях Тарсис прекрасно понимал, что лезть все же придется. Настроения это не улучшало. Конечно, первым делом он попробовал долететь до башни и был весьма удивлен тем, что у него это не получилось. Вернее, не то что не получилось — он едва не сгорел. Простая, как все гениальное, защитная сеть, невидимая и неощутимая, нацеленная на отпугивание колдовских созданий и уничтожение особо настырных, окружала башню. И колдовство это было старинное, седое, наложенное на башню еще строителями. «Интересно, — подумал Тарсис, озабоченно поглядывая на слегка обуглившийся кончик крыла, которым он зацепил охранный полог, — а хозяйка этого дома вообще знала о таких вещах?»

В общем, перелететь водную преграду было невозможно. Оставалось только надеяться, что под водой огненный полог не действует. Тарсис знал, что сумеет трансформировать свое тело во что-нибудь водоплавающее… хотя и не представлял себе, зачем вампирам, с их не слишком теплым отношением к воде, такая способность. Сам он ею еще не пользовался. Что ж, всему свое время.

Внезапно вампир насторожился. В одном из окон замка сверкнула искра. Спустя какое-то время другое окно осветилось — видимо, хозяйка башни зашла в комнату с зажженной свечой в руках. Значит, он не ошибся, она здесь. Тарсис поежился — все, откладывать неизбежное больше нельзя. Пора.

Летучая мышь сорвалась с ветки, стремительно пронеслась через открытое пространство и тяжело опустилась на землю у самой кромки воды. Кожистые крылья сомкнулись, скрывая голову, слились друг с другом, по их поверхности пробежала рябь… И вот уже на прибрежном песке стоит человек в черном плаще, в плотно облегающем костюме из черной кожи.

Тарсис шагнул в воду, с отвращением чувствуя, как холодные струйки вливаются в сапоги, проникают в швы одежды, вызывают неприятные ощущения. Он присел, даже не пытаясь подавить злобу — кем бы ни была хозяйка этой башни, она ему за это заплатит.

Руки стремительно укорачивались, пальцы срослись, образуя что-то вроде плавника, ноги тоже уже представляли собой единое целое, а ступни, неестественно вывернувшиеся в стороны, образовали хвостовой плавник.

Тарсис издал легкий стон, зажмурился, стиснул зубы и окунулся с головой.

Животное, стремительно рассекавшее воду озера, более всего напоминало тюленя. Вода бесшумно расступалась перед его мордой и так же бесшумно смыкалась позади, лишь переливы лунного света на водной глади могли выдать его путь. Для того чтобы добраться до башни, Тарсису понадобились считанные минуты. Выбросив свое такое неуклюжее на воздухе, тело на песок, он с нетерпением приступил к обратной трансформации. Теперь можно было снова принять облик человека. По телу пробежала дрожь — Тарсис подумал о том, что в легендах о водобоязни вампиров есть-таки рациональное зерно. Мысль о том, что возвращаться, скорее всего, придется тем же путем, вызывала у него острую сердечную боль.

Наконец он смог стряхнуть с себя остатки воды, выжал, не снимая, плащ, и усмехнулся. Древние строители башни не были так уж мудры. Они не догадались, что враг может прокрасться под водой. Что ж, им, строителям, теперь уже давно все равно, а вот нынешним обитателям башни придется расплатиться за эту промашку. И очень скоро.

Когти послушно выскользнули из пальцев, наливаясь твердостью. Эти когти при удаче легко пробивали кованую стальную кирасу — теперь же они без труда вошли в стык между камней, составляющих стену башни. Вампир медленно, осторожно полез вверх, к тому единственному светящемуся окну. Добыча ждет его, свет все не гаснет.

Что ж, ей недолго ждать.

С противным звоном тяжелая арбалетная стрела высекла каменную крошку и пучок искр у самой головы Тарсиса. От неожиданности он разжал когти и с протяжным воем рухнул вниз, на камни. Удар был страшен, он почувствовал, как хрустнул позвоночник. Правую руку, неестественно выгнувшуюся, пронзила острая боль.

— Что, получила, тварь?

Голос принадлежал мужчине. Сейчас, в человеческом обличье, Тарсис видел не так хорошо, как раньше, поэтому разглядеть человека он смог лишь тогда, когда тот подошел почти вплотную. Это был невысокий, кряжистый мужлан с неопрятной черной бородой, в которой — это вампир все же разглядел — уже порядком серебрилась седина. Поверх вполне уместного прохладной ночью зипуна была натянута на удивление приличная кольчуга — хотя, конечно, ей было далеко до изделия, подходящего рыцарю.

В руках мужик сжимал взведенный арбалет, тяжелый болт с массивным стальным наконечником смотрел прямо в грудь поверженному вампиру. Арбалета Тарсис не боялся — он уже увидел, что стрелы цельнометаллические, а значит, серьезно повредить ему не могли.

— Что, тварь, не сдохла еще?

Он вскинул арбалет, прицеливаясь.

Черная тень взметнулась с земли навстречу стальной стреле. Тарсис был столь стремителен, что мужик вновь промахнулся — стрела высекла очередной сноп искр, ударившись о камень. А в следующее мгновение острый коготь чиркнул по кольчуге.

Тарсис не знал, что много лет магистры школы Сан пытались определить, почему когти вампира, похожие на когти обычных животных, с такой легкостью разрывают металл. Да его это и не интересовало — он просто привык пользоваться тем, что против его когтей и зубов не устоит и латный доспех.

Коготь легко, словно простую ткань, разорвал кольчугу, толстый овчинный зипун, еще какие-то тряпки, кожу, мышцы… Дымящиеся внутренности выпали прямо под ноги вампиру, колени стража подогнулись, и он, молча, еще даже не понимая, что мертв, стал заваливаться назад, на спину. Тарсис поймал его за плечи и с наслаждением приник к горлу, жадно глотая горячую кровь.

Чуть позже, сыто отдуваясь, он бросил обмякшее тело, которое тяжело рухнуло на камни. Не по-человечески длинный язык вампира одним заученно быстрым движением облизал губы. Настроение Тарсиса стремительно повышалось — сломанные при падении кости уже срослись, боль прошла, а сытость располагала к благодушию. С некоторым сожалением он подумал, что поторопился убивать этого мужика — стоило бы порасспросить его об обитателях башни. Но что сделано, то сделано. Тарсис придирчиво осмотрел свою одежду — она была почти в порядке, по крайней мере крови на плащ попало немного. Удовлетворенно рыгнув, он возобновил столь грубо прерванный подъем по стене, направляясь ко все еще светящемуся окну.

И вот когти вампира вцепились в край оконного проема. Тяжелые ставни были распахнуты, и, глядя на них, вампир равнодушно подумал, что запри их хозяйка — и ему пришлось бы немало повозиться, чтобы проникнуть внутрь. Но теперь путь, можно сказать, был открыт — лишь тонкое стекло отделяло его от помещения, освещенного пляшущим огоньком толстой свечи.

Вампир пристально вгляделся в полумрак комнаты. В углу, на широкой кровати, виднелись очертания человеческого тела. Судя по отделке кровати, это ложе могло принадлежать только женщине. А значит, хозяйка комнаты — именно та, ради кого он проделал этот путь.

С резким звоном посыпалось на пол выбитое стекло, с треском вылетела рама — одним прыжком Тарсис влетел в комнату. Женщина на постели приподнялась, еще не понимая, что произошло, уперлась взглядом в незваного гостя и, увидев молочно-белые клыки, дико завизжала.

«Увидишь — убей. Будет возможность ударить в спину — ударь. Сможешь поставить ловушку — ставь. Она очень, очень опасна», — всплыли в памяти приказы хозяина. Тарсис бросился вперед.

Девушка на постели успела сплести простенькое заклятие — маленький, не больше ореха огненный шарик впечатался в плечо вампира. Огонь был, конечно, опасен для вампира, почти как и для любого другого существа, но… серьезный огонь, а не эта насмешка над боевым фаерболом. Тарсис лишь дернул плечом, сбивая пламя, и, не обращая внимания на ожог, потянулся клыками к горлу волшебницы.

И замер. Перед ним, с расширенными от ужаса глазами, вжавшись в спинку роскошной кровати, сидела блондинка.

— Еще одно движение, и ты мертва, — прошипел Тарсис, надеясь, что испуг не помешает ей расслышать его слова. — Замри.

Похоже, она поняла. Быстро-быстро закивала головой, пальцы, сложившиеся было в знак огня, разжались. Вампир понял, что перед ним не более чем ученица, и довольно осклабился. Конечно, он сглупил, впрыгивая в комнату вот так, через окно, совершенно не заботясь о собственной безопасности. Ему просто повезло — будь на месте этой Девчонки опытный огненный маг, его тело уже превратилось бы в груду пепла. «А эта женщина, за которой послал меня хозяин, не магичка ли?» — подумал Тарсис, внезапно понимая, что абсолютно ничего не знает о предмете своих поисков. Кроме того, что она опасна.

— Я спрашиваю, ты отвечаешь, — рыкнул он, стараясь выглядеть пострашнее. Впрочем, особой надобности в этом не было, девушка и так не помнила себя от страха. — Солжешь — умрешь. Это понятно?

Она снова закивала. Вампир уселся напротив своей невольной собеседницы, не убирая, впрочем, когти.

— Сколько людей в башне?

Она молчала, глядя на него огромными голубыми глазами, в которых по-прежнему плескался страх. Тарсис понял, что толком от нее ничего не добьется. Следовало действовать по-иному.

Вампиры могут многое. Превратиться в летучую мышь. Придать своему телу какое-то иное обличье. Есть и другие способности, которые люди относят к магическим. К сожалению, ничего подходящего к случаю он не умел. Правда, оставалось еще одно средство…

Тарсис молчал, но его глаза, глаза вампира, делали свою работу — ту, из-за которой вампиров ненавидят ничуть не меньше, чем за употребление крови жертв. Ужас постепенно покидал глаза девушки, теперь в них отражались совсем другие эмоции. Огонь страсти. Он разгорался с каждым мгновением все сильнее и сильнее, Тарсис видел, как дрожат ее пальцы, как розовый язычок призывно облизывает губу. Она повела плечом, чтобы сидящее перед ней существо могло лучшеоценить достоинства фигуры, откинула голову, демонстрируя великолепную волну золотых волос.

— Я хочу тебя, — прошептали алые губки. — Возьми меня. Сейчас.

Тарсис удовлетворенно хмыкнул. Прошло чуть ли не две сотни лет с тех пор, как он в последний раз применял эту магию, и он был рад отметить, что она по-прежнему действует безотказно.

— Не молчи… я прошу тебя, я…

- Хорошо, но сначала ты должна сказать мне то, что я прошу. А потом мы будем заниматься любовью, столько, сколько ты захочешь. Итак, сколько людей в башне?

- Я скажу, я тебе все скажу, — закивала она, протягивая к нему руку и гладя его кисть с внушительными когтями. Когти тут же начали рассасываться — эта женщина уже не представляла для него ни малейшей опасности. — Нас тут двое. Я и конюх, его зовут Гарт. А меня зовут Элла, скажи, тебе нравится это имя?

— Это красивое имя, — сказал он.

Ее глаза засияли от удовольствия. Рука девушки сделала попытку притянуть Тарсиса к себе, но он вновь отстранил ее. На лице Эллы отразилось такое искреннее огорчение, что ему на какой-то момент даже стало ее жалко.

— Здесь была женщина, рыжая, кто она? И где она?

— Неужели ты хочешь ее? — Элла была готова разры даться.

— Что ты, красавица, я хочу только тебя. И мы с тобой будем любить друг друга, как только ты мне ответишь на все вопросы. Потерпи еще немного. Так кто она?

Тарсис понимал, что горячее, не поддающееся контролю желание, которое сейчас испытывает эта девушка, затуманивает ее разум ничуть не меньше, чем прежний страх. Только вот выбора не было — сейчас она так страстно хочет его, что для достижения своей цели расскажет все, что угодно… и все равно каждое слово придется буквально вытягивать клещами.

— Она хозяйка этой башни. Айрин Рокуэлл. Пламенный маг. Но ее сейчас нет. И хватит о ней, ладно, а то я ревную. И вообще, я красивее, чем она.

— Конечно, ты красивее, глупышка, — его ладонь скользнула по ее щеке. Она потянулась к нему всем телом, но он снова отстранился.

Почти два часа где посулами, где мимолетной лаской, а где угрозами он вытягивал из нее сведения. Элла плакала, Пыталась скороговоркой отвечать на его вопросы, но он прерывал ее, снова и снова уточняя ту или иную деталь.

Она ползала перед ним на коленях, но Тарсис был непреклонен — сначала дело, и только потом любовь. Она все никак не могла с этим смириться — что было, в общем закономерно, действию этой магии не смог бы сопротивляться никто… ну разве что очень сильный маг. И все же постепенно он узнал все, что ему было нужно. И заодно понял, почему хозяин приказал убить эту женщину при первой же возможности. Состязаться на равных с опытным Пламенным магом вампиру, при всей его живучести, было не по силам. А эта Айрин… она, если судить по словам Эллы, была очень сильной волшебницей. И, что самое главное, она уехала из замка в сопровождении как раз тех двух мужчин, один из которых вполне подходил под данное хозяином описание.

Тарсис мерно взмахивал крыльями, оставляя за спиной лигу за лигой. Где-то там, позади, осталась Лебединая башня, а в ней, в комнате с разбитым окном, женщина, утомленная долгой страстной любовью. Ее длинная, нежная шея с двумя небольшими ранками от клыков вампира, уже не кровоточила. Пройдет совсем немного времени, и она научится отращивать тонкие, острые как иглы клыки, научится превращать свои нежные руки с длинными, холеными ногтями в полотнища крыльев, что вознесут ее в ночное небо.

Возможно, он вернется, чтобы помочь ей освоить эту науку, чтобы объяснить, какой непередаваемо вкусной может быть горячая кровь, фонтаном бьющая из прокушенной артерии.

Тарсис не стал убивать Эллу, она и в самом деле нравилась ему. Он даже думал о том, как хорошо будет, если она останется с ним на долгие столетия, что ждали их впереди. Как они будут жить вместе, вместе охотиться, делить добычу… и он всегда будет уступать ей самый первый, самый сладкий укус. Но сейчас он не мог ни остаться с ней, ни взять ее с собой. Только что обращенному вампиру требовался уход, на его воспитание необходимо было потратить много времени и сил, а вот времени-то у Тарсиса сейчас не было — приказ хозяина настойчиво звал в дорогу. Он не мог сопротивляться этому зову.

Тарсис не знал и не мог знать о том, что буквально через два дня после того, как он покинул Лебединую башню, туда явится посланник из школы Сан. Волею случая — не простой ученик или, того хуже, обычный, лишенный Дара курьер. На этот раз весть принесет довольно опытный маг из ордена Сердобольных, знаток лекарского искусства. Он сумеет распознать в бледной, будто бы спящей на ходу девушке, встретившей его у порога, зарождающуюся «вампирью лихорадку» — последствия осторожного, можно даже сказать, нежного укуса Тарсиса. Эта болезнь, которая превратила бы ее в высшего вампира, будет остановлена в зародыше, но девушка так ничего и не вспомнит из событий прошедших дней. А у мага будет достаточно и иных забот, кроме как искать какого-то вампира… например, вернуться в школу и сообщить Архимагу, что та, кому Сердобольный должен был передать весть, бесследно исчезла.

Тарсис не знал всего этого — он просто проносился над темными деревьями и мечтал о будущем, о спутнице жизни, которую уже почти обрел. И хозяин будет доволен, ведь тогда у него на службе будет не один, а сразу два вампира, сильных, неуязвимых, стремительных. Да, хозяин обрадуется.

Изящно одетый во все черное, приятной внешности мужчина средних лет вошел в трактир. Кошка, до этого мирно дремавшая на скамье в углу, при виде его зашипела, выгнула спину… и тут же замолчала, наткнувшись на взгляд ничем не примечательных карих глаз.

Мужчина прошел в дальний угол трактира, с некоторой брезгливостью взглянул на лоснящуюся скамью, затем еле заметно пожал плечами и сел. Возле него тут же вырос хозяин — в воздухе запахло деньгами, и он решил лично обслужить подающего надежды клиента.

— Чего желает господин?

- Пива. Кусок хорошего мяса, не слишком прожаренного. И ответов на вопросы.

Рука, холеная и гладкая, явно не утруждавшая себя работой, катнула по грубой поверхности стола тяжелый золотой кругляш. Глаза трактирщика загорелись от жадности — в этот момент он был готов предоставить почетному гостю все, что угодно. Жирная рука в мгновение ока смела со стола монету, хозяин заискивающе улыбнулся и застыл в выжидательной позе. Краем глаза он с удовлетворением отметил, что одна из служанок метнулась за пивом — хотя его трактир и не пользовался слишком уж большой популярностью, трактирщик не без основания гордился примерно вымуштрованной прислугой.

— Мои друзья, видимо, останавливались у вас. Я отстал от них… Красивая рыжая девушка, по имени Айрин, и ее спутники, рыцарь Рон Сейшел и эльф Ильтар.

— Как же, как же… — закивал головой трактирщик. — Оно конечно, останавливались у меня сии благородные господа. А как и не остановиться-то, моя гостиница почитай лучшая в городе. Не у Кривого ж Сэма ночевать, у него, поверите ли, одни клопы, тюфяки так и шевелятся. Конечно, господа тута и ночевали. Ото ж рыцарь, что вы говорите, таки и ранен был малость, токмо наутро и оправился, его эльф пользовал, они на такие дела мастера знатные.

— Уехали уже, стало быть?

— Уехали, как есть уехали. Как наутро тот рыцарь встал, таки сразу и уехали.

— Куда?

— А про то не говорили, господин, да только я и так знаю, — хитро осклабился трактирщик, давая понять, что проявленная им сообразительность достойна награды.

Собеседник намек понял, еще один желтый диск — для некоторых это было целым состоянием — прокатился по столу и, будто по волшебству, тут же исчез, сметенный точно выверенным движением руки трактирщика.

— Так я и говорю, что слышал я, будто бы собрались они в сам Вечный лес. Это ж подумать только, сунуться к эльфам… Да ведь и с ними-то эльф ехал, можа, с ним-то их и пропустят. А вы, господин мой, туда не суйтесь, одного-то эльфы как пить дать стрелами утыкают, что твоего ежа.

Тарсис ленивым взмахом руки отпустил хозяина. Перед ним плюхнулась большая тарелка, на которой лежало несколько солидных кусков отменного, и впрямь лишь слегка прожаренного мяса. Кровь кровью, но и обычная еда ему тоже была нужна. Раз уж что-то есть необходимо, то лучше получать от этого удовольствие. А вот от пива Тарсис удовольствия не получал ни малейшего и заказал его лишь для того, чтобы не вызывать подозрений. Хотя народ здесь собрался темный, но кто-то может и заподозрить в незнакомце, с наслаждением глотающем сочащиеся кровью куски горячего мяса, высшего вампира. А устраивать здесь бойню Тарсис не хотел.

Он посидел еще немного, отдыхая. Пятичасовой полет его слегка утомил — и отдых пришелся весьма кстати. Можно было спокойно обдумать планы на будущее.

Разумеется, соваться в Вечный лес было сущим безумием. Даже если то, что рассказывали об этой эльфийской вотчине, правда наполовину, первое, что сделает заметивший вампира эльф — нашпигует его стрелами. А заметит обязательно — эти отродья обладают завидным зрением, даже ночью. Да и в том, что в колчане эльфа наверняка найдется пара-тройка осиновых стрел, Тарсис не сомневался — в таких вещах всегда лучше предполагать худшее. Он думал о том, что эта троица позабыла в Вечном лесу, и постепенно пришел к выводу, что вряд ли они долго там пробудут, каковы бы ни были планы эльфов относительно двух людей, долго они выносить их общество не смогут. Из Вечного леса лишь одна проторенная дорога — это Тарсис знал прекрасно, когда-то, очень давно, он бывал в этих местах. В те годы и дед нынешнего хозяина трактира, пожалуй, не родился. Но и тогда, да и сейчас эльфы не жаловали дороги — тем более те, что проходят через их леса. Так что путь один, и если устроиться где-нибудь неподалеку от опушки, то можно будет без труда заметить эту троицу как только они соберутся покинуть лес.

Трактир он покинул не торопясь, как и полагалось удовлетворенному сытной едой и обильными возлияниями посетителю. Медленно шагая по улице по направлению к выезду из крошечного городка, Тарсис внутренне негодовал что приходится придерживаться этой неспешной манеры передвижения. Конечно, куда проще тут же, посреди улицы превратиться в летучую мышь, взлететь и помчаться к цели.

И получить в брюхо что-нибудь вроде стрелы.

Хозяин Берг — великий человек, но даже он, к величайшему огорчению Тарсиса, не знал всего. А вампиру хотелось получить ответ на простой, как ему казалось, вопрос: почему кусок обычной осины, всаженный в его тело, неминуемо привел бы его к гибели? Почему удар меча или кинжала был не смертелен и даже не опасен, раны заживают в считанные секунды — а вырезанная из осины, аркнейского кедра или черного яртиса стрела, попавшая в какой-нибудь из жизненно важных органов, убивала вампира наповал. Хозяин что-то объяснял, но из этих объяснений Тарсис не понял ни слова.

Так что придется идти пешком, по крайней мере до того места, где можно будет обзавестись крыльями без лишних свидетелей. Тем более что осина у местных жителей — материал ходовой. Лучше не рисковать.

Да и время у него есть. Эта троица опережает его дня на два, но то расстояние, что им пришлось ехать до Вечного леса, он преодолеет за несколько часов.

Кто сказал, что вампиры не нуждаются в отдыхе? Нуждаются, и еще как. Конечно, глоток свежей крови основательно взбодрил бы его, но здесь, в двух шагах от границы Вечного леса, он не рисковал проявлять свою сущность. Уже почти трое суток в пути, без сна, почти без отдыха. Вернее, в определенном смысле отдых был — в настоящий момент Тарсис никуда не шел, никуда не летел, он просто стоял, привалившись спиной к стволу толстого дуба, и старательно делал вид, что мастерит свирель.

Внешность при этом у него была самая что ни на есть безобидная. Эдакий мальчишка-пастушок, вихрастый, рыжий, весь усыпанный конопушками. Правда, кто-то мог бы заметить, что ножичек, которым уже не один час орудует парнишка, чересчур хорош для холопского ребятенка, а количество изрезанных веток вокруг него превышает всякие разумные пределы — любой, даже самый усидчивый мальчишка уже сто раз плюнул бы на это занятие и отправился искать что-нибудь поинтереснее.

Тарсис с огорчением подумал, что этот маскарад долго не проживет. По крайней мере дважды за это утро он успел почувствовать на себе пристальный взгляд, который мог принадлежать только тому, кто смотрит на чужаков вдоль стрелы. Эльфу. Конечно, без острой необходимости лесной житель холопа, тем более ребенка, к дереву не пришпилит… хотя кто их, эльфов, знает. Во всяком случае, еще немного — и надо будет сменить это удобное местечко на какое-нибудь другое. Пока кто-нибудь не сообразит, что этот рыжий пацан сидит под дубом уже часов четырнадцать кряду. Хорошо хоть здоровенное темное пятно на плече больше смахивает на грязь, чем на кровь — он был неосторожен, когда вчера вечером добывал для себя одежду. Неосторожен не в том смысле, что его заметили — просто одежда мальчишки, и так не слишком чистая, к завершению их встречи оказалась испачкана еще больше. Кстати, мальчишку могут начать искать, и хотя Тарсис спрятал тело достаточно надежно, его вполне могли найти. А следы на шее вряд ли можно с чем-то спутать… и тогда жди толпы озверевших сервов с вилами и косами.

Внезапно вампир вздрогнул и насторожился. Недоделанная свирель, такая же уродливая, как и два десятка предыдущих, выпала у него из пальцев. Где-то вдалеке стучали копыта. Эльфы у себя в лесу редко пользуются лошадьми — возможно, это были именно те, кого он ждал.

На опушке показалась кавалькада из трех всадников еще трех сменных… или, скорее, вьючных лошадей. не останавливаясь, всадники дружно повернулись в седлах взмахнули руками, отдавая лесу или тем, кто скрывался среди деревьев, прощальный салют, и ровной рысью ушли в степь. Даже издалека было видно, что один из всадников — женщина, ее рыжие волосы полощутся на ветру, как пламя Тарсис вскочил… и тут же проклял себя за неосторожность. Он должен был догадаться, что столь необычных гостей эльфы, как говорится, проводят до дверей. И точно — он спиной почувствовал пристальный взгляд, а вместе с ним — холод нацеленного в него стального граненого наконечника стрелы. То, что он не видел эльфа, еще ни о чем не говорило — мало кто способен увидеть в лесу эльфа, если тот желает остаться незамеченным.

Рыжий мальчишка вприпрыжку побежал куда-то по своим делам, вертя в руках дудочку — стороннему наблюдателю следует продемонстрировать, что цель многочасового сидения под деревом достигнута. Взгляд все так же буравил спину, но угроза, от него исходящая, вроде бы ослабла. Секунда проходила за секундой. Тарсис, в любой момент готовый увернуться от пущенной стрелы, и понимающий, что ему это вряд ли удастся, постепенно удалялся от леса. Троица всадников уже скрылась вдали.

Наконец он перестал чувствовать страшный взгляд. Искушать судьбу Тарсис не захотел — не прошло и нескольких секунд, как из травы ввысь рванулась огромная летучая мышь. Стремительно набрав высоту, превратившись в точку на голубом небе, Тарсис высматривал свою добычу. Яркое солнце вызывало резь в глазах, да и других неприятных ощущений хватало — он терпел. Приказ хозяина — превыше всего.

Увы, напасть на них сейчас он не мог — открытое пространство, волшебница наверняка увидит его издалека, а соревноваться в скорости с огненными мячами ему не хотелось. В этой игре можно проиграть только один раз. Придется следовать за ними на почтительном расстоянии, соблюдая предельную осторожность.

Уже в сумерках летучая мышь тяжело опустилась на землю неподалеку от изящного, какого-то уж слишком несерьезного замка, врата украшал ярко-красный щит, олицетворявший собой или герб хозяина, или название замка. Скорее — последнее, для герба этот щит был, пожалуй, простоват.

Путники, за которыми он следил весь день, только что скрылись в воротах этого замка. Тарсис надеялся, что приехали они сюда ненадолго, переночуют и с утра отправятся дальше. Соваться в замок ему не хотелось, стражники, похоже, дело свое знали, на постах не дремали, к тому же, раз в замке появилась волшебница, она вполне может позаботиться и об охранном заклинании. А заметить его Тарсис не сможет — он, в конце концов, не маг, он самый обычный вампир.

У Тарсиса родился великолепный, почти безупречный план. Если все пойдет как надо, то уже следующей ночью он сможет отправляться в обратный путь, к своему господину и к своей новой возлюбленной. Надо ждать утра. Вряд ли они рискнут выйти в ночь. Хотя, пожалуй, когда окончательно стемнеет, ему придется наведаться в ближайшую деревеньку, кое-что раздобыть. Но только не сейчас, он слишком устал.

Спать… спать…

(обратно)

Глава 12 Его Величество Шедар III. Императорский дворец

Большой зал тонул во тьме — один канделябр на пять свечей, старинный, бронзовый, покрытый зеленью, стоял на столе, и пять тонких язычков пламени немного разгоняли мрак, освещая лицо человека, склонившегося над пачкой пергаментных листов.

При дворе всегда находились люди, готовые применить по отношению к своему сюзерену эпитеты наподобие «мужественность», «гордая красота», «благородная осанка». Художники с радостью изображали его величество то сидящим в сияющих доспехах на могучем коне, то в тех же доспехах но над грудой павших врагов, традиционно имеющих уродливые морды, мало похожие на человеческие. Еще было модно помещать императора на портреты в виде красавца средних лет, затянутого в драгоценную парчу, отделанную кружевами из паутинного шелка, обязательно с инкрустированной драгоценными камнями шпагой на бедре и с умным, чуть грустным и всепонимающим выражением темных глаз. А уж в балладах к каждому празднику, представленных на всеобщий суд местными и заезжими менестрелями, император вообще был образцом мужественности, добродетели, справедливости и прочая, и прочая, и прочая…

К счастью, сам император прекрасно понимал, как далеки все эти представления от истины. И хотя он не гнал льстецов в три шеи, все же не начал с годами сам во все это верить, а следовательно, и не отправлял на плаху тех, кто вслух ли, мысленно, не соглашался с многочисленными подхалимами. И хорошо — это означало, что при дворе его величества императора Шедара III оставалось некоторое количество нормальных людей. Хотя их могло бы быть и побольше.

На самом деле этот человек, держащий в своих руках огромную власть, был личностью более чем заурядной. Среди его предков, если верить все тем же бардам, встречались и выдающиеся полководцы, и могучие духом государственные мужи, и даже — был такой факт, о котором старались вспоминать пореже — весьма недурные поэты.

Видимо, госпожа Судьба выдохлась на предшествующих поколениях правящей династии, обделив нынешнего властителя буквально во всем. И, может быть благодаря этому, можно было с уверенностью сказать: период правления Шедара III запомнят! Не отличаясь военным талантом, он не отличался и воинственностью, почти прекратив войны, — и лишь мелкие стычки на границах, да время от времени возникающие трения между знатью нарушали мир в стране. Не считая себя особым знатоком наук, он, в отличие от некоторых своих предков, не сгонял огромные толпы сервов на строительство «великих каналов», «великих дворцов» или иных «великих» сооружений, при возведении которых люди обычно умирали как мухи. Не будучи любителем пышных, великолепных празднеств, он не взвинчивал без нужды налоги, зато с бандитами на дорогах гвардейцы, действуя по приказу своего повелителя, разбирались быстро и эффективно — мало кто из них вообще попадал в тюрьмы. Не доживали…

Итак, это был немолодой уже, склонный к полноте человек. Безвольный подбородок несколько маскировался темной с проседью бородкой, а легкая сутулость и заметно ослабевшее зрение говорили о том, что немало времени он уделял делам государственным, куда более скучным, чем пиры, охота или поиск очередной фаворитки.

Седина пробралась и в волосы, в молодости густые и пышные, а сейчас уже порядком поредевшие. Тонкий золотой обруч, олицетворявший собой «малую императорскую корону для приемов личных гостей», ношение которой предписывалось придворным этикетом, был давно снят и небрежно брошен на угол стола. Да и тяжелая императорская булава, с каковой расставаться, по тем же канонам, властителю не следовало даже ночью, валялась в глубине уютного кожаного кресла.

В настоящее время император читал последние донесения с фронта. Это занятие он находил достаточно неприятным — прежде всего потому, что в его Империи происходили события, которые не удалось не то что предотвратить, но даже погасить в зародыше.

Некая герцогиня Блед… Император закрыл глаза, вспоминая… Да, он помнил эту женщину, как-то раз, а может, и два она появлялась при дворе. Да, эта герцогиня, владеющая до смешного крохотным уделом где-то на окраине Империи, собрала армию и к текущему моменту довольно существенно расширила свои владения. Настолько существенно, что пора бы ей и остановиться. Но таковых признаков не наблюдалось.

Лист за листом откладывался в сторону, и с каждым донесением, с каждой внимательно прочитанной строкой император мрачнел все больше и больше. Это уже не мелкие разборки дворян, не бунт холопов и не дерзкая, граничащая с «преступлением против короны», попытка какого-нибудь молодого, с молоком на губах, барона заявить о себе всему миру. Это была война — война на уничтожение, ведущаяся на основе тактики «выжженной земли». Там, где проходили войска герцогини, ничего живого почти не оставалось. Все, кто мог держать в руках оружие, непостижимым образом присоединялись к стремительно растущей армии, и вся живность отправлялась этой армии на корм. А еще… император снова взял в руки один из уже прочитанных пергаментов…

«…А еще в городе, что зовется Фаурвел, нашли мы детей, числом шестьдесят три, возрастом от младенцев, еще грудь сосущих, до отроков, весну осьмую встретивших. И отроки те, что постарше, сказывали, что матери и отцы их, а такоже братья да сестры старшие в армию пошли. А дети те, что нашли мы, были дня три как не кормлены, и иные уж помирать собирались, но капрал, что отрядом гвардейцев командовал, повелел из всех мешков еду доставать да детей тех кормить. А в домах, что в городе том были, припасов никаких не нашли, что было, то люди, в армию ушедши, с собой забрали, а такоже живность всякую и сено запасенное даже. Детей тех капрал распорядился на подводы погрузить, да везти до другого какого города, где их по домам разместить…»

В дверь осторожно постучали.

— Кто? — спросил император, отрывая от пергамента мрачный взгляд.

В приоткрывшуюся створку скользнул слуга и склонился перед властителем.

— Ваше величество, его сиятельство герцог маршал Фипус и его мудрость Архимаг Сандор со спутниками прибыли во дворец и просят об аудиенции…

— Проси, и побыстрее! — Император не сдержался и добавил: — Ну, чего стоишь?

Слуга исчез как по волшебству. Когда хозяин отдает приказ, его надо исполнять как можно быстрее, а уж если он требует поторопиться — то понимать это следует буквально. Каким бы мягким ни был характер его величества, но все же отсутствие долготерпения было одним из унаследованных императором качеств.

Не прошло и полминуты, как двери распахнулись настежь. Зная привычки своего господина, слуга не стал долго и торжественно объявлять прибывших со скрупулезным перечислением титулов и заслуг перед короной. За это он удостоился награды в виде чуть заметного одобрительного кивка Шедара.

В комнату вошли четверо. Высокий, чуть ли не на полторы головы выше низенького императора, мужчина, облаченный в вороненую кольчугу, перетянутую поясом из золотых пластин. По тому, с какой небрежностью он придерживал на боку увесистый меч, сразу становилось ясно, что эта вещь служит ему совсем не для красоты. Был он абсолютно лыс, и только косматые, сросшиеся на переносице брови, придававшие ему злобное выражение, составляли растительность на лице. Несколько старых шрамов и вовсе превращали его лицо в страшную маску. Впрочем, в каком-то смысле это и не была маска — герцог Фирус де Галагар, маршал Империи, был человеком жестоким. Его боялись все — даже его гвардейцы, которые боготворили своего командира, но при этом боялись проштрафиться перед ним куда больше, чем перед самим императором. Пару раз Шедар поручал герцогу лично уладить особо неприятные конфликты на границах Империи — и каждый раз после этих «улаживаний» конфликтовать Империи становилось просто не с кем.

Второй человек, приветствовавший императора как равный — легким наклоном головы, был уже немолод. Судить о его истинном возрасте было сложно — лишь близкие ему люди знали, что Архимаг давно уж перешагнул столетний рубеж, но выглядел не более чем на пятьдесят (а уж о том что чуть более двадцати лет назад он благополучно стал отцом, вообще было мало кому известно). Возраст и внешность опытного мага — суть вещи разные, а Сандор был не просто опытным — он был лучшим. Бессменный уже много лет ректор школы Сан, известного по всей Империи рассадника магических искусств, он сам давно стал своего рода легендой.

Двоих других император не знал. Высокая, великолепно сложенная блондинка, на вид лет двадцати пяти, держалась ровно, без тени подобострастия или робости в присутствии императора. На ней был изящный дорожный костюм, столь выгодно подчеркивавший ее точеную фигуру, что император на мгновение пожалел, что ему не на десяток лет меньше. Впрочем, если эта девочка — одна из ближайших помощниц Сандора, то она, с равным успехом, может быть и постарше самого Шедара. Мужчина, занявший позицию чуть позади, выглядел менее импозантно, скорее всего какой-нибудь секретарь.

— Рад вас видеть, господа, — Шедар поднялся со своего кресла навстречу гостям.

— Ваше величество… — четко, как на параде, отсалютовал герцог Фирус.

— Как только я получил сообщение вашего величества, — добавил Сандор, — я постарался явиться на ваш зов сколь возможно быстро.

— Я вообще не ждал вас ранее чем через два-три дня, — пожал плечами император.

Сандор чуть кивнул. Магистр его ранга при острой необходимости вполне мог обойтись без таких привычных способов передвижения, как поднимающая столбом пыль карета, запряженная шестеркой лошадей. Есть пути менее утомительные, но требующие… определенных навыков.

- Позвольте представить вам моих спутников, ваше величество. Леди Сандра Рэй, герцогиня Фабр, моя ближайшая помощница и одна из сильнейших магов школы Контроля. Магистр Сейрус Ларт, мой заместитель, проректор школы Сан, лучший из известных мне знатоков школы Воздуха.

Леди Рэй присела в реверансе, хотя и не столь глубоком, как принято при дворе, император не воспринял это как неуважение. Об этой женщине он был наслышан, хотя и не имел случая познакомиться с ней лично — она больше привыкла, когда склонялись перед ней. Да и красота ее была достойна преклонения.

— Уважаемый Архимаг льстит мне, — заметил, поклонившись, второй спутник Сандора. — Лучшим магом среди Воздушных, как и среди всех других, является, безусловно, наш уважаемый ректор. Но я бы осмелился претендовать на второе место в этом почетном ряду.

— Прекрасно, господа, я вижу, что здесь собрались люди опытные, знающие свое дело. Поэтому прошу садиться, — Шедар сделал приглашающий жест в сторону ряда столь же удобных глубоких кресел, что и его собственное. — И давайте обходиться впредь без излишних титулов. По крайней мере пока мы наедине.

Один за другим гости расселись. Личный кабинет не предназначался для приемов или аудиенций — здесь изредка собирались те, с кем император намеревался обсуждать серьезные проблемы, и приглашение в этот зал было знаком не только высокого благоволения, но и высокой ответственности.

— Итак, что мы будем делать?

Объяснять что-либо не требовалось. Содержание тех листов, что перечитывал император, было в той или иной степени известно всем присутствующим.

— Эту девчонку надо примерно наказать, — буркнул Фирус. Император почувствовал, как волосы на его голове зашевелились — по тому, с каким выражением герцог произнес эти слова, становилось совершенно ясно, что наказание легкой трепкой не ограничится.

— Боюсь, не все так просто, герцог, — вздохнул Сандор. — Я изучил немало донесений, мои люди, как и ваши, побывали на землях, захваченных армией врага… Думаю, все понимают, что перед нами самый настоящий враг? Меня куда больше беспокоит магия, что применяется этим некромантом, повсюду сопровождающим герцогиню Тею. Есть все основания предполагать, что он действует далеко не в полную силу.

— Что стоит какой-то там некромант… — скривился Фирус, с трудом удержавшись, чтобы не сплюнуть сквозь зубы на пол. Герцог редко появлялся во дворце, предпочитая проводить время среди своей армии, и казарменные привычки, въевшиеся в кровь, было не так-то легко подавить. — Чего стоит сотня или пусть даже тысяча зомби против моих гвардейцев. И, кстати сказать, все эти смерды, что составляют армию Теи де Блед… это же просто смешно!

— Отнюдь, — заметил Ларт. — По донесениям наших наблюдателей, армия противника уже сегодня превосходит нашу почти втрое. И это при том, что всего с неделю назад в распоряжении герцогини было не более пяти-шести тысяч воинов. Она, а вернее, ее некромант, буквально подчистую вымел несколько городов, оставив там лишь грудных младенцев.

— Несколько? — удивленно поднял бровь император. — Фаурвел был не единственным?

— Увы, сир, нет. Я бы даже сказал так, любое поселение, будь то город, деревня, одинокий хутор, после того как войска герцогини проходят через него, пустеет. А армия, что интересно, соответственно увеличивается.

— А что скажете вы, леди? Я, может, недостаточно хорошо разбираюсь в разных направлениях магии, но это весьма похоже на школу Контроля, не так ли?

— Это так, сир. Из того, что нам известно о некромантах, можно точно сказать, что магия контроля является одной из обязательных составляющих их черного искусства. — Мягкий, чарующий голос Сандры Рэй обволакивал собеседников, заставляя восхищаться даже самим его звучанием. — Я бы предположила, что он использует классическое заклятие подчинения, но, насколько мне известно, никому еще не удавалось добиться его действия в течение суток. Мы же явно наблюдаем куда более длительные сроки.

— Означает ли это, что мы имеем дело с невероятно сильным магом?

Сандра только молча наклонила голову в знак согласия.

Архимаг не счел нужным рассказывать императору о приключениях своей дочери, хотя он прекрасно понимал, что события последних недель, скорее всего, связаны именно с тем самым некромантом, с которым два года назад пришлось столкнуться Айрин и ее спутникам. В данный момент это сообщение вряд ли принесло бы кому-нибудь пользу — разве что лишние переживания. Хотя Фирус склонен был скорее недооценивать силу противника, сам Сандор надеялся, что сможет в полной мере компенсировать недальновидность маршала.

— Я считаю, что недооценивать врага опасно, — заметил он, скосив взгляд на герцога.

Тот, видимо, понял, что камень сей в его огород, чуть заметно покраснел от сдерживаемого гнева, но промолчал. Ссориться с Сандором не решился бы, пожалуй, и сам император.

— И все же, почему бы не попробовать разбить ее армию? — прорычал он. — В конце концов, любую проблему можно решить, если устранить ее источник. К тому же… я прошу понять меня правильно, господа, но можно ведь и просто… э-э… избавиться от герцогини Блед, самым, так сказать, банальным способом.

— Вряд ли герцогиня сейчас что-то значит, — задумчиво произнес Ларт. — Скорее, она такая же безвольная кукла в Руках некроманта, как и большая часть армии. И, да не воспримет герцог эти сведения как личную обиду… я понимаю, что высокое искусство ведения войны подразумевает соблюдение определенных правил, но мы люди не военные поэтому кое-каких правил можем не придерживаться.

— Поясните, — бросил император.

— Некоторое время назад один из наших юных адептов попытался сделать то, что столь прямо предложил маршал Разумеется, речь шла не о герцогине, а о ее спутнике. Или хозяине, что больше похоже на истину. М-да… так вот, в наших рядах стало на одного адепта меньше. И, прошу заметить, он был… неплохим магом. Весьма.

Император с минуту переводил мрачный взгляд с одного собеседника на другого. Затем с некоторой холодностью заметил:

— Кажется, такого распоряжения я не давал.

Сандор, почувствовав, что император намерен гневаться, понял, что надо вмешаться в беседу.

— Прошу простить, сир. Это была в некотором роде личная инициатива. Если бы она увенчалась успехом…

— Тело?

— От него не осталось даже пепла. Некромант силен не только в поднятии зомби и в подчинении своей воле крестьян. Мне очень жаль.

Император долго молчал. Как ни печально ему было это осознавать, но война все же объявлена. Пусть и не прибыли во дворец герольды, не принесли официальный, заверенный печатями вызов — это самая настоящая война, уже опустошившая большую часть подвластных ему земель. Он снова перевел взгляд на маршала. Герцог, прикованный вниманием сюзерена, подобрался и постарался придать своему лицу выражение готовности исполнить любой приказ. Впрочем, в этой готовности император ничуть не сомневался.

— Что ж, тот, кто хочет войны, ее и получит… — про бормотал Шедар. — Маршал, каковы силы, которые мы можем выставить против армии герцогини?

Маршал медленно встал. Его голос зазвучал сухо и четко:

— Все пять полков гвардии готовы выполнить любой ваш приказ, сир. Пятнадцать тысяч отборных гвардейцев, две тысячи — латная кавалерия. Кроме того, имеется девять рот легкой пехоты, в основном арбалетчики, это еще около тысячи бойцов.

— Постойте, герцог, — прервал его император. — Насколько я помню, сейчас Второй полк находится на северных рубежах?

— Это так, сир. Но их можно отозвать…

— Мне кажется, это лишнее. Оставить границы без прикрытия слишком опасно, наши соседи могут воспользоваться этим. Меньше всего мне нужна сейчас война на два фронта. Значит, двенадцать тысяч гвардейцев.

— Это так, сир. Плюс дружины ваших вассалов… не знаю, сколько их можно будет собрать, но тысяч на семь-восемь рассчитывать можно. В общем мы имеем больше двадцати тысяч бойцов.

— Маги школы Сан, ее ученики вместе с преподавателями, как и те, кто давно покинул стены школы, в вашем распоряжении, сир.

— Разумеется. — Император встал. Его голос звучал торжественно, может быть, чуть-чуть картинно. — Да будет так. Маршал, вы должны определить место, где мы встретим войска герцогини Блед. Сандор, я рассчитываю на всю помощь, которую вы сможете оказать. Завтра же я объявлю сбор ополчения. Это позволит увеличить наши силы не менее чем вдвое. Мы начинаем войну…

Четыре дня остались позади. Несмотря на сокрушительное поражение армии, возглавляемой графом Древлином, в качестве оборонительного рубежа снова был избран речной берег. Вряд ли здесь некроманту удалось бы повторить трюк с армией зомби, перешедшей реку прямо по дну. Стремительное течение Свиязи, многочисленные водовороты и солидная глубина делали эту реку более чем серьезной преградой любой, сколь угодно сильной армии. А то, что в этом месте река была не так уж широка, позволяло держать противоположный берег под непрерывным ливнем стрел и снарядов из метательных орудий.

Почти сорок тысяч воинов сейчас собралось на северном берегу реки под сенью императорского штандарта. Самые разные бойцы. Легкие на ногу отряды арбалетчиков, чье грозное оружие способно было с пятидесяти шагов навылет пробить латный доспех. Многочисленные, хотя и не всегда хорошо вооруженные отряды ополчения, в этот раз запасшиеся и топорами, и секирами, и огромными алебардами, как нельзя лучше подходящими для превращения зомби в мясной фарш. Латная кавалерия, где даже кони были защищены кольчужными, а то и пластинчатыми доспехами, а уж всадники вообще были с ног до головы закованы в сияющую сталь или медь. Осадные машины были спешно стянуты сюда чуть ли не со всех ближайших замков. Пестрящие многоцветьем флагов, туник и гербов отряды вассалов императора щеголяли друг перед другом вооружением, дорогими доспехами, выучкой или просто принадлежностью к тому или иному знатному роду.

Но главное — имперская гвардия, где каждый воин был одет в стальную кольчугу, имел надежный шлем, поножи и наручни, блестяще владел любым оружием и провел на своем веку не один десяток схваток. Это были элитарные гвардейские полки, сила и опора императора, лучшие из лучших.

Первый полк, «Бессмертные», личная гвардия Шедара III, где каждый воин отличался более или менее благородным происхождением, куда нельзя было попасть, если рост претендента был ниже специальной перекладины, установленной в казарме гвардейцев, а умение владеть оружием проверялось самыми известными мастерами клинка. Служба в этом полку считалась особо почетной среди дворян.

Третий полк — «волки». Им, как и «тиграм», их собратьям из второго полка, наиболее часто приходилось принимать участие в сражениях. Чередуясь, они охраняли северные границы от варваров и тварей, обитающих среди снегов. Почитай, что каждый год бескормица и жажда наживы гнала северян на клинки гвардейцев — там шла в ход не только сталь, но и магия, мало кому понятная магия диких народов, населяющих бескрайние северные пустоши. Каждый из «волков» в бою стоил пятерых обычных бойцов.

Четвертый полк, «коршуны»… Три тысячи кавалеристов на быстрых, как ветер, конях, полк, созданный специально для проведения стремительных атак на дезорганизованного, потерявшего строй противника. Любой из «коршунов» мог без труда на полном скаку попасть острием копья в кольцо с отверстием не больше яблока, а иные умельцы умудрялись насаживать на пику до десятка таких колец подряд. Ну, а если требовалось, в ту же секунду пику сменял короткий кавалерийский лук, и убийственные стрелы почти никогда не проходили мимо цели.

Пятый полк — «медведи». Это были самые могучие бойцы, специально подбираемые за недюжинную силу. Их доспехи ковались по специальному заказу, и даже арбалетный болт, случалось, бессильно отскакивал от толстых кованых панцирей. Построив короб — квадрат, со всех сторон укрытый плотно сомкнутыми щитами и ощетинившийся копьями, они могли выдержать любой, сколь угодно страшный удар.

Отдельно расположились лучники в легких кольчугах необычного зеленого цвета, высоких шлемах без забрал, с белыми плюмажами. Их было немногим более полутора сотен, но другие солдаты поглядывали на стрелков с восхищением и надеждой. Нечасто случалось, чтобы эльфы вместе с людьми сражались плечом к плечу, а уж чтобы лесной народ выставил в поле столь многочисленный отряд — такое можно было найти только в старых летописях. Каждый, кому хоть раз приходилось видеть умение эльфов обращаться с луком, прекрасно понимал — сплошной дождь белооперенных стрел может заставить захлебнуться и атаку латной кавалерии.

И, конечно, среди имперской армии были маги. Все, что могла дать школа Сан — от учеников, едва обученных сплести простейшее заклинание фаербола, до умудренных годами магистров, все глубины мастерства которых были известны, пожалуй, лишь им самим. Почти полторы сотни волшебников, большую часть которых составляли маги Пламенного ордена, не раз за свое существование доказавшего право называться боевым кланом. Да еще столько же целителей из ордена Сердобольных, чьи заклинания могли, по слухам, вернуть человека даже из ледяных пещер Чара.

Впрочем, хотя герцог Фирус и был уверен, что собранные силы достаточны, чтобы справиться с любым противником, многие из его подчиненных такого оптимизма не разделяли. История о том, как армия графа Древлина была в буквальном смысле слова сметена полками Теи де Блед, еще не выветрилась из умов. Подавались голоса и за то, чтобы отступить к древним твердыням, самой неприступной из которых считался построенный гномами дворец императора — могучее сооружение, опоясанное каменной стеной высотой двадцать с лишним локтей, с многочисленными бойницами, откуда арбалетчики, почти не рискуя, могли бить наступающих в упор. В этом был определенный смысл, ибо цитадель, возведенная в излюбленной гномами «трехрядной» манере, со времени своей постройки еще ни разу не была взята штурмом.

И все же герцог решил дать бой на открытой местности. Весь его военный опыт говорил о том, что войны не выигрываются сидением в крепостях. Только в поле можно было в полной мере использовать силу латной кавалерии, силу несокрушимого короба щитоносной пехоты… и боевые заклятия магов.

Маршал, как диктовала традиция, находился на холме в окружении своих телохранителей, многочисленных вестовых и лордов, променявших свое место в рядах солдат на относительную безопасность этого наблюдательного пункта. Прижав к глазу дальнозорную трубу, одно из последних изобретений магов, он внимательно изучал врага.

А враг был здесь. И силы, приведенные некромантом на южный берег Свиязи, впечатляли. Пусть по-прежнему большую часть армии мятежной герцогини… или, что точнее, мятежного некроманта составляли плохо вооруженные смерды, эта толпа, стоящая под голубыми с серебром знаменами, превосходила имперскую армию более чем втрое. И отряды продолжали прибывать, постепенно вселяя страх в малодушных.

Пожалуй, уже больше двух сотен лет на одном поле не собирались столь внушительные силы. Среди мятежников зомби было немного — полторы-две тысячи. Основной удар теперь должны были нанести зачарованные, и Берг с удивлением обнаружил, что… устал. Последний раз, когда ему пришлось всего за какой-то час обратить чуть не пять тысяч согнанных со всей округи жителей, он вымотался так, что всерьез пожалел о навсегда ушедшей способности спать. И при этом он, с радостью, никак не отражающейся на лице, чувствовал, что Сила его продолжает расти. В прошлом остались пристальные взгляды в глаза очередному зачарованному — теперь он мог обращать людей десятками, и делал это куда быстрее, чем всего несколько недель назад во дворе Блед-холла.

После того как войска Древлина прекратили свое существование, частично пополнив ряды зачарованных, частично — ряды зомби, серьезного сопротивления отрядам герцогини не оказывалось. Лишь в одном месте, маленьком городке под названием Вудсвиль, какой-то кабатчик, ко всему прочему еще и калека, не просто организовал оборону, а еще и перемолол под хлипкими стенами городка экспедиционный корпус Берга. Правда, среди тех, кто штурмовал низкие деревянные стены, большесмахивавшие на обычный частокол, были лишь зачарованные, да и то не лучшие. Прошло то время, когда армия двигалась слитно и Магистр лично контролировал ход каждой стычки. Вудсвиль показался ему не слишком значимым, чтобы ехать туда самому. Три тысячи солдат поплоше под командованием равнодушного ко всему на свете, кроме полученного приказа, графа Бигфута, да пара сержантов из личной гвардии Теи — этого было более чем достаточно для того, чтобы войти в город, собрать всех жителей, построить их в колонны и привести в лагерь герцогини для последующего обращения.

Берг ошибся. Пожалуй, в первый раз.

Одноногий хозяин трактира, приспособивший вместо утраченной конечности деревяшку, заплывший жиром, обленившийся за годы сидения за стойкой, был явно не тот противник, которого следовало воспринимать всерьез. И граф Бигфут, получив категорический отказ указанного кабатчика открыть перед его армией ворота, повел своих зачарованных деревенщин на приступ.

Потом выяснилось, что у никчемного инвалида под рукой оказались чуть ли не три сотни отменно обученных молодцов, отлично знавших, с какого конца берутся за меч. Где уговорами, где угрозами, а где и пинками эти парни заставили всех и каждого взяться за оружие. К тому же выяснилось, что они не только умели махать сталью, а имели некоторое представление и об обороне. Откуда в занюханном городишке взялись эти бойцы, какое отношение имел к ним трактирщик, на которого местные парни смотрели как на самого Торна — Берг так и не узнал.

После почти двадцатичасового штурма от трехтысячного отряда Бигфута осталась едва ли сотня бойцов. Потери защитников тоже были немалыми, и, возможно, лишние две-три сотни вполне могли бы позволить захватчикам зачарованных сломить оборону… но именно этих нескольких сотен им и не хватило, и городок выстоял. Впрочем, сам Бигфут этого уже не узнал — арбалетный болт, пущенный, кстати, все тем же одноногим, положил конец земному существованию графа, пробив шлем, кость и затуманенные магией некроманта мозги. Единственный уцелевший к тому времени сержант, в отличие от зачарованных смердов немного соображавший, понял, что с оставшимися силами ему не удастся взять и ветряную мельницу, и решил вернуться восвояси, справедливо подумав, что лучше гнев госпожи, чем простреленная голова. Впрочем, справедливость этого естественного решения была довольно наглядно опровергнута в дальнейшем.

Берг был взбешен, хотя на его страшном лице, как обычно, это состояние не отразилось. Во главе восьмитысячного отряда он лично прибыл под стены Вудсвиля, предполагая превратить городок в руины — и не важно, какой ценой.

Он сделал то, что хотел. Но облегчения это не принесло.

Город встретил их открытыми настежь воротами и почти мертвой тишиной, нарушаемой только чириканьем мелких птах да истошными воплями оголодавшей свиньи, забытой в каком-то сарае. Она да еще пара древних стариков, уже почти не имевших сил нормально передвигаться, — вот и все, что осталось в покинутом защитниками городке. Старики, после того как Берг заставил их подчиниться своей воле, и рассказали о трактирщике, о его неведомо откуда взявшихся бойцах… Один из стариков сказал, что кого-то из воинов этих ранее видели за занятиями сугубо мирными, ну там, воды принести, харчи в таверне посетителю подать, дров наколоть… Кто-то из парней работал в трактире с глупым названием «У Везунчика», кто-то, напротив, не имел вроде бы к хозяину упомянутого заведения никакого отношения. Рассказали старики и про то, как парни те чуть не пинками заставили всех жителей городка бросить нажитое добро и в спешке покинуть город, прихватив с собой лишь припасы да живность. Всех коров, свиней, кур или коз, что не смогли увести — забили, сложили в огромную кучу за крепостной стеной, добавив туда тела убитых зачарованных, завалили хворостом и подожгли.

Уходя из пылающего Вудсвиля, оставив обоих стариков прибитыми толстыми медными гвоздями к занимающимся пламенем воротам, Берг мечтал об одном — когда-нибудь встретиться с одноногим. Но в Великой Книге Судеб встреча эта не была записана.

Ну, если не считать этого досадного провала, в остальном Берг был вполне доволен развитием событий. Его отряды прошлись по захваченным уделам частым гребнем — те, кто не сумел или не догадался вовремя скрыться в глухих лесах либо, бросив дом и добро, сломя голову бежать на север, вливались в его армию. Даже в разговорах с герцогиней он уже не пытался проявлять дипломатичность, да и она с каждым днем становилась все послушнее, не споря, не задавая вопросов, делала то, что он требовал. Отдавала нужные приказы, не понимая их смысла, не читая подписывала бумаги… Да и графы и маркизы из числа приближенных Теи, дворяне помельче, — все уже понимали, кто на самом деле командует армией, в чьих руках власть.

И вот настала пора решающего сражения. Берг понимал, что если Империя потерпит поражение сейчас — больше она уже не поднимется. Здесь все решится — возможно, будут еще стычки, даже серьезные… Наверняка какие-то замки окажут сопротивление, кто-то из лордов попытается отбиться или, в лучшем случае, сохранить вооруженный до зубов нейтралитет. Но второй раз такой армии императору не собрать.

Магистр с некоторым сожалением сознавал, что битва состоится раньше, чем бы ему того хотелось. Троекратное превосходство в силах — ничто, если на одной чаше весов профессиональные солдаты, а на другой — кое-как обученные крестьяне, хотя бы и не ведающие страха смерти. Еще бы тысяч пятьдесят-шестьдесят, и ему не были бы страшны никакие имперские полки. Рановато. Но что ж поделаешь.

Почему-то сейчас рядом ему не хватало преданного Тарсиса. Уже довольно давно от вампира не было ни слуху ни духу. Берг не волновался, он знал, что Тарсис либо выполнит приказ, либо умрет. Последнее он не исключал, если эта девчонка та, о ком он думает, то вампиру придется несладко.

Магистр окинул взглядом свою армию и отдал приказ приступать к действиям.

Широкий мост, построенный здесь еще в незапамятные времена, сейчас был старательно разрушен. Пехота, сомкнув тяжелые щиты, стояла ровными, как струна, рядами. Чуть впереди первой шеренги, на всем протяжении строя, стояли большие дубовые бочки. Идею предложил магистр Ларт, и маршал, как ни печально ему было сознавать, что какой-то там волшебник может сделать весьма стоящее предложение, смирил гордыню и всемерно поддержал мага. В ближайшем будущем атакующих ждал сюрприз.

А на том берегу возникло движение. Сервы подтаскивали один за другим мешки и высыпали из них…

— Камни, милорд? — не доверяя собственным глазам, удивленно спросил один из рыцарей, тоже держащий у глаза магическую трубу, правда, несколько попроще, чем та, что была накануне битвы преподнесена маршалу.

— Действительно, камни… — хмыкнул герцог, неопределенно пожимая плечами. Впрочем, под стальным панцирем это движение было незаметно. — Если бы у них были катапульты, возможно… но и в этом случае я не знаю, зачем им понадобилось это крошево.

И в самом деле, из мешков сыпалось самое настоящее каменное крошево — изредка встречались булыжники размером с пару кулаков, но основную массу составляли камни величиной с яблоко, а то и меньше. Груда камней неудержимо росла. Рядом, словно стремясь ее обогнать, росла вторая, чуть поодаль — третья. Поток носильщиков все не кончался — создавалось ощущение, что они не один день собирали гравий по всей округе.

Час, второй… Солдаты, превшие в доспехах на солнцепеке, постепенно начинали нервничать. Какой-то Воздушный маг, совсем еще мальчишка, видимо не дождавшись приказа Сандора, принялся стягивать тучи, стараясь расположить их так, чтобы вся тень от них досталась исключительно имперской армии. Тучи слушались плохо, все время норовили то полностью рассеяться, то предательски убежать в сторону, маг нервничал, от этого делал все больше ошибок, его лоб покрылся капельками пота. Больше всего на свете он мечтал показать себя, и вот, когда сам Сандор стоит рядом и, возможно, видит его действия, он так бездарно все проваливает.

Сандор, стоявший чуть в стороне и, казалось, погруженный в оживленную беседу, участники которой пытались выяснить предназначение стремительно растущих на другом берегу куч гравия, видел метания юноши. Некоторое время он ждал, что у парня все же получится, затем вздохнул и быстро, чуть ли не одним движением пальца и парой слов завершил заклинание. Тучи послушно встали туда, где им и надлежало находиться, прохладная тень упала на сомлевших солдат, тут же подул легкий ветерок, остужая горячие головы, проникая под доспехи, просачиваясь сквозь звенья кольчуг. Многие вздохнули с облегчением. Юный маг покраснел, подобно вареному раку, и попытался было ретироваться, но Сандор пальцем поманил его к себе.

— Все было почти верно, юноша, — кивнул он с одобрительной улыбкой, — однако ты чуть превысил темп в третьей фразе, немного неверно сложил пальцы в четвертой, а в завершающей вместо «тхелеа» произнес «тхелея». Ошибка незначительная, но именно она в конечном счете нарушила стабильность заклинания. Но в целом неплохо, весьма, весьма.

— Благодарю вас…

— Пустое… а теперь иди. И имей в виду, сегодня нам понадобятся все силы, какие мы имеем. Не растрачивай их впустую.

— Д…да, ваша мудрость…

Наконец поток каменного крошева иссяк. Три огромные кучи… да нет, теперь это были уже скорее курганы, возвышались на высоту в два человеческих роста. Последние мешки были вытряхнуты, и солдаты, их окружавшие, попятились назад. Человек, весь укутанный темным плащом, подъехал к одной из куч, спрыгнул с коня…

И внезапно Сандор с мучительным ужасом осознал, что сейчас произойдет. Он дернулся было туда, к другому берегу, сбить, разрушить тонкую паутину враждебного заклинания — но слишком далеко было до некроманта, замершего у каменного кургана. А некромант не терял времени, его руки выписывали в воздухе сложные петли, его голос ритмично выплевывал слова заклинания. Сандор не слышал их, но чувствовал, что за этими словами, вряд ли сильно отличавшимися от канонической формулы, стоят огромные силы, достаточно мощные, чтобы свершить невозможное. Ему же оставалось только лишь нервно сцепить пальцы и ждать окончания этого действа.

Всполохи пламени пробежали по грудам щебня. Казалось, даже воздух вокруг каменных обломков начал шевелиться.

Сандор повернулся к другим магам, стоявшим рядом с ним:

— Он призывает духа земли! В круг!

Пожалуй, многие из магистров уже сами догадались о природе примененного заклинания. Но поделать они ничего не могли — поздно. Заклинание было уже практически завершено. Груда камней зашевелилась, приобретая вполне определенные очертания, превращаясь в подобие человеческой фигуры — огромное, ростом не менее тридцати локтей. Каменная чешуя покрывала тело монстра, и где-то там, среди серо-черных камней, скрывались глаза.

Элементаль, дух земли, чудовище, остановить которое неподвластно никакой армии.

Маги, стоявшие на северном берегу, составили круг, объединив свою силу в единое целое. Разрушить заклинание некроманта в зародыше им не удалось, теперь оставалось одно — подавить агрессивность духа земли, заставить его если и не перестать повиноваться своему создателю, то хотя бы лишить возможности атаковать.

Магистр Берг, впрочем, и не рассчитывал на иное.

Рядом с первым элементалем медленно, неуверенно поднимались два других. И вот три огромные фигуры неторопливо, едва переставляя ноги, двинулись к берегу Свиязи. Каждый шаг колоссов заставлял трястись землю, огромные пласты земли, вывороченные каменными ногами, отлетали в стороны, грозя заживо похоронить под собой любого неосторожного, кто посмел бы приблизиться к шагающим скалам.

Свистнуло несколько стрел, безо всякой пользы отлетевших от каменных торсов великанов. Несколько огненных шаров расплескались о грудь идущего впереди — и пламя бессильно опало. Огонь, пусть и магический, не мог повредить первородным духам, созданным самим Торном. Только другой элементаль, огня или воздуха, смог бы на равных бороться с духом земли — но они, духи, крайне неохотно вступали в схватку друг с другом, и уж наверняка никто из магов, в том числе и сам Сандор, не смог бы вызвать противника, способного справиться с этими чудовищами.

Колоссы остановились на берегу в нескольких локтях от воды. Стрелы с северного берега уже не летели — арбалетчики поняли всю бесполезность обстрела. Эльфы и не пытались вогнать стрелу в эти каменные глыбы, они, сроднившиеся с магией с самого детства, гораздо лучше прочих представляли, на что способны духи земли. Да еще таких размеров.

А с элементалями между тем происходило нечто странное. Они, казалось, стали выше… и с каждым мгновением продолжали расти, постепенно утрачивая сходство с человеческими фигурами — теперь они больше напоминали огромные каменные столбы, имевшие в средней части выросты, отдаленно напоминающие руки.

— Лорд Сандор! Смотрите! У них срослись ноги!

Архимаг и сам уже заметил это. Гиганты теперь не смогли бы сделать и шага.

— Это мосты… — прошептал он.

А в следующую секунду первый исполин тяжело рухнул в воду. И слова, сказанные Сандором, полностью подтвердились.

Каменные руки, вонзившиеся в дно, стали опорами моста. То, что еще недавно было головой, уперлось в противоположный берег, подняв фонтан глины, сбивший с ног ближайших солдат. А тело элементаля продолжало изменяться — теперь оно раздавалось в ширину, превращаясь, что стало уже очевидным для многих, в широкий каменный мост. Тяжелая глыба, выпущенная из катапульты, врезалась прямо в середину моста — и разлетелась от удара на мелкие куски. Что бы собой ни представлял сейчас элементаль, его сила по-прежнему была с ним. А рядом столь же быстро разрастались два других моста. Дорога армии некроманта была открыта.

Строй мятежников, повинуясь указующему жесту своего господина, качнулся вперед и, ускоряя шаг, двинулся к берегу. Засвистели первые стрелы — те, что были со снежно-белым оперением. Даже арбалетчики, всегда гордившиеся тем, что их оружие отличалось особой дальнобойностью, лишь качали головами — эльфы не напрягаясь, посылали стрелы чуть ли не в полтора раза дальше, чем лучшие из ручных арбалетов. Ни одна стрела не была потрачена зря, упали первые тела, но атакующие даже не замедлили шаг.

А некромант тем временем плел новое заклинание — и вновь маги имперской армии не смогли ему помешать. Они были слишком заняты стремительно приближающейся пехотой. Первый ее ряд полег почти весь — кто-то свалился, цепляясь за пробившую горло стрелу, кто-то вспыхнул подобно факелу, «поймав» сияющий шарик фаербола. Кого-то смели массивные стрелы баллист — толстые копья с кованым железным наконечником, пронзавшие по несколько человек сразу. Но места павших тут же занимали другие — зачарованные не знали, что такое страх смерти, и не собирались отступать.

Уже у самых мостов в первые ряды встали зомби. Берг не намерен был положить всю свою армию под эльфийскими стрелами и огненными ударами магов Империи. Впрочем, на магов управа найдется, но на это ему необходимо было время. А пока безразличные к жалящим уколам стрел зомби прокладывали дорогу основным его силам.

Имперские сержанты прокричали приказ, и тяжелые бочки опрокинулись навстречу наступающим. Грязно-желтая жидкость тягучими струями пролилась на глинистую землю, быстро растекаясь и покрывая берег блестящей пленкой. Первый зомби, не глядя под ноги, ступил на маслянистую поверхность… и в тот же момент растянулся во весь рост. Следующий за ним солдат, в кольчуге, пробитой в нескольких местах, и с огромной, уже почерневшей раной на горле, вокруг которой вились жирные мухи, тут же споткнулся об упавшего собрата и упал лицом вперед.

У северного берега образовалась куча тел. Зомби пытались подняться, неловко размахивая руками, часто при этом роняя оружие, но им удавалось сделать всего лишь один-два шага, после чего масло, разлитое на земле, брало верх, и они вновь скатывались к копошащемуся валу, увеличивающемуся с каждым мгновением. А сверху выплескивались новые и новые порции масла. Арбалетчики били в упор, над головами зомби, посылая стрелы в толпу зачарованных, что толкались за спинами мертвецов. С такого расстояния тяжелый арбалетный болт зачастую прошивал несколько тел сразу.

Первый же зомби, что сумел, растеряв по пути оружие, взобраться на берег, был мгновенно обезглавлен. Еще спустя пару секунд стремительные удары алебард превратили его тело в жалкий обрубок, скатившийся обратно под откос. Но остальные уже оправились — да и большая часть масла впиталась в землю, — один за другим, десяток за десятком, мертвые солдаты карабкались навстречу топорам.

Новая команда — и несколько пылающих факелов упало на землю, прямо в кучу копошащихся тел. Полыхнуло чадящее пламя, повалили клубы дыма, огонь охватил вымазанные маслом тела…

Но таким способом остановить зомби было невозможно. Они шли сквозь огонь, не обращая внимания на горящие конечности, втаптывая в раскисшую глину тех, кто не сумел устоять на ногах. Мертвые солдаты упрямо карабкались вверх по склону, скользя, иадая… и все же продвигаясь вперед.

Длинная, ветвистая плеть молнии с треском и шипением хлестнула по рядам наступающих. Попади она в живого — и ему бы не уцелеть, а зомби лишь покачнулись, да в воздухе добавилось запаха паленого… Маги особо не изощрялись — непрерывный поток пламени бил в ряды наступающих, превращая их в обугленные головешки.

- Чего они пытаются добиться? — герцог Фирус опус тил магическую трубу и повернулся к Сандору.

Архимаг, пока не принимавший участия в сражении, лишь пожал плечами.

— Все это мне кажется бессмысленным, — продолжал гнуть свое герцог. — Он положит на этом берегу всю свою армию и не продвинется ни на шаг.

— Боюсь, маршал, вы недооцениваете некроманта.

— Скорее, вы его переоцениваете, лорд Сандор. Посмотрите, трупами уже завалены все подходы к нашим позициям. Его солдатам все труднее преодолевать этот вал, тогда как мы имеем возможность без труда менять уставших бойцов. И наши потери… просто смехотворны. Если и дальше пойдет так…

— Поймите, милорд, некромант далеко не пустая помеха. Он, как я могу с уверенностью заметить, сильнейший маг изо всех, кого я когда-либо встречал, — Сандор покачал головой, то ли оценивая могущество некроманта, то ли сетуя над своим неумением даже в столь ответственные моменты говорить коротко и по существу. Это, впрочем, было неудивительно — долгие годы, проведенные на посту ректора школы Сан, приучили его к высокопарным, длинным речам.

Он бросил взгляд на поле боя. Пока что этого боя не наблюдалось, скорее имело место жестокое побоище. Не менее двух тысяч павших мятежников… и от силы пара-тройка десятков убитых и более-менее тяжело раненных гвардейцев. Расклад однозначно в пользу Империи. И это-то больше всего и беспокоило Сандора, прекрасно понимавшего — высокая магия еще не сказала своего последнего слова. Да что там, она сказала только первое, хотя и весьма, весьма впечатляющее.

Какая-то девушка, лет восемнадцати от силы, метнула огненный шар в некроманта — он, как и несколько всадников рядом с ним, был как на ладони. Сияющий фаербол встретил на своем пути что-то слабо блеснувшее, как будто воздух перед ним на мгновение сгустился, став похожим на небольшое, как раз по размеру шарика, зеркало — и, оставляя за собой огненный след, фаербол метнулся обратно, к той, что так неосмотрительно породила его. Юная волшебница слишком поздно заметила угрозу — и не успела увернуться.

Словно в ответ на этот выпад, с южного берега ударила баллиста. Длинное копье метнулось к людям, спокойно стоящим на холме, и было отброшено в сторону небрежным движением кисти Архимага.

— Видите ли, любезный герцог, — продолжал Сандор, — некромант, безусловно, силен. Скажу больше… ни я, ни мои ученики… даже собравши все силы воедино, не смогли бы призвать этих чудовищ. Даже одного. А ведь до сего наш противник не слишком стремился демонстрировать свое могущество — ну разве что в бою с армией Древлина. Да и там он не вышел за рамки темного искусства, а наше знание об этой стороне магии имеет немало пробелов. Здесь же он применяет против нас классическую магию, но не просто усиленную — скорее искаженную до неузнаваемости, и подпитываемую огромной силой. Откуда он берет ее, я не знаю…

Сандор лукавил. Он прекрасно понимал, с кем или, вернее, с чем столкнулась на берегу Свиязи имперская армия. Но сказать, что им противостоит в какой-то мере воплощение самого Торна? Много ли полководцев, офицеров и простых солдат захотят, защищая императора, человека, противостоять богу? Архимаг не готов был выяснять это.

— Я думаю… простите, герцог, и не воспримите это как намерение усомниться в ваших полководческих талантах… так вот, я думаю, что главный удар некромант нанесет с минуты на минуту. Все, что мы видим, — не более чем, как говорят военные, разведка боем. Обратите внимание, его потери велики, но полегли-то в основном зомби, которые и так для обученного солдата не представляют серьезной угрозы. Теперь же он попробует что-нибудь иное.

— Вы знаете, что именно?

— Я догадываюсь. И мне очень жаль, если мои догадки оправдаются. Помешать этому мы не сможем…

Магистр Берг поднял руки над головой, его голос, казалось, перекрывал лязг стали и шипение горящей плоти. Те, что стояли рядом с ним, попятились — не настолько, впрочем, чтобы выйти из-под защитного купола, границы которого очертил паж, специально для этого случая запасшийся торбой с толченым мелом. И сама Тея, и ее ближайшие сановники уже убедились, что здесь, под прикрытием невидимого глазу, но от этого не менее надежного полога они в безопасности — несколько огненных шаров, способных превратить в обугленную головешку воина в полных доспехах, отлетели от незримого щита назад, поразив тех, кто их послал.

С самого начала Берг не предполагал, что в этом бою ему придется применять что-либо столь банальное, как огненные мячи, удары ледяных зарядов или ветвистые цепи молний — все то, чем так любят щеголять недоросли-волшебники, едва достигшие статуса ученика. Что толку в этих игрушках, если они способны уложить всего лишь одного-двух противников, пусть эти развлечения останутся для новичков. Пора вступить в игру высшей магии.

Заклинание было произведением искусства, и Берг даже пожалел, что не услышит в свой адрес комплиментов. Увы, кто способен был оценить изощренность и мощь этой магии, находились по ту сторону реки. Он плел простое на первый взгляд заклятие, добавляя в него штрихи, рожденные в его уме под влиянием Чаши, вливая в привычные формулы новое значение и огромную силу.

Атака остановилась. Потянулись томительные секунды. Имперские стрелки, опрометчиво решив, что враг сломался, что наступление захлебнулось в крови, ликовали. Впрочем, это не мешало им продолжать стрельбу, щедро расходуя болты, непрерывно подносимые мальчишками-подавальщиками. Мятежная армия продолжала нести потери.

Увы, не только рядовые бойцы почувствовали воодушевление.

Задолго до начала битвы герцог Фирус приказал полку латной кавалерии перейти реку и укрыться в ближайшем лесу. В отличие от гвардейских полков, этому отряду не полагалось своего имени, но сами они любили называть себя «единорогами» — частично потому, что этот полумифический, давно уже канувший в небытие зверь был вышит на их зеленом знамени, а частично из-за доспехов, защищавших могучих, способных нести огромный вес боевых коней. Острый шип, торчащий из стальной маски, прикрывающей лоб каждого боевого жеребца, был сам по себе грозным оружием — и коней специально обучали им пользоваться. И теперь латная конница изнывала в ожидании схватки. Густой кустарник и плотные ряды деревьев надежно укрывали двухтысячный отряд всадников. В другое время, в другом месте и, что куда важнее, с другим противником неожиданный удар кавалерии сумел бы повернуть вспять течение боя, если бы имперцы дрогнули под натиском врага.

Полковник «единорогов», барон Герхард тер Гросс, тоже увидел, как замерли то ли в нерешительности, то ли повинуясь неслышимой с такого расстояния команде, полки Теи. Магическая дальнозорная труба не лгала — похоже, атакующие действительно не выдержали шквала стрел и огня, обрушившегося на их ряды.

— Атаковать? — с оттенком высокомерия обратился он к стоящему рядом человеку в скромном сером балахоне.

— Нет, мой господин, — покачал тот головой. — От маршала не поступало распоряжения.

— Чар меня подери! — ощерился полковник, со скрежетом наполовину вытаскивая тяжелый эспадон из ножен и смачно вгоняя его обратно. — Такой момент! Если мы сейчас ударим! Ну же, Франк, зови своих, спроси! Быстрее… они же вот-вот опомнятся!

Франк, аколит ордена Сердобольных, сокрушенно покачал головой и сосредоточился. На лбу его выступили капли пота, губы непрерывно шевелились, в тщетных попытках донести до другого мага, там, среди имперской армии, слова послания. Прошло совсем немного времени, и он снова открыл глаза.

— Прошу прощения, господин. Не могу… что-то мешает. Я не слышу даже Архимага, хотя, видит Торн, его я мог бы услышать и за сотню лиг. Слишком много магии разлито в воздухе, мы не могли предвидеть этого. Может быть, гонец?

— Нет… не успеть… — Барон с тоской бросил взгляд в сторону все так же неподвижно стоящих на месте полков герцогини Блед. Он оглянулся на своих бойцов, замерших за его спиной. Длинные тяжелые копья, толстые латы, могучие кони… Решившись, он привстал в стременах: — Наше время, парни! Вперед! За Империю!

Аколит тщетно пытался остановить барона. Видать, немало среди кавалеристов было тех, что уже измаялись стоять на месте и ждать, когда же их бросят в бой. Многие были только рады призыву своего полковника, а те, кто, может, и подумывал о том, что время для удара следует выбирать с большей тщательностью, поддались общему настрою. Две тысячи стальных забрал глухо клацнули, закрывая лица, оставляя лишь прорезь для обзора, слишком узкую, чтобы даже случайная стрела нашла дорогу к горящим боевой яростью глазам. Четыре тысячи шпор врезались в бока коней, и, чуть не сбив Франка с ног, тяжелая конница рванулась вперед. От топота копыт бронированных коней задрожала земля — ничуть не меньше, чем ранее, когда шли к воде каменные великаны.

— Чар их раздери! Что они делают! Идиоты! Их… — почти застонал герцог Фирус, глядя, как шеренга за шеренгой из леса вылетает тяжелая кавалерия. Он резко обернулся к многочисленным вестовым, ожидающим команды за его спиной: — Слушай приказ! Всем полкам готовиться к наступлению! Копейщики, вперед! Арбалетчикам этого берега не покидать!

Вестовые брызгами разлетелись в разные стороны.

— Надо было послать туда гвардию, — тихо, почти про себя, простонал герцог. — А теперь… я же не могу их бросить, верно, Сандор?

Маг, возможно, что-то и ответил бы в своей обычной велеречивой манере, но не успел. Ибо в этот момент заклинание некроманта наконец завершилось.

Воздух окрасился в алый цвет. Не весь — лишь над головами неподвижно стоящей армии герцогини. Спокойно, равнодушно принимающая на грудь стрелы и огненные шары, теряющая людей десятками, армия вздрогнула. Разом. Вся. И, как по команде, тысячи зачарованных закрыли глаза. Разные глаза — черные и карие, серые и голубые, зеленые и даже чуть желтоватые.

А потом открыли их.

Только теперь в глазах плескалось алое пламя.

Кавалерия врезалась в ряды мятежников. Латная конница вошла в нестройную, почти лишенную какой-либо упорядоченности толпу, как нож в масло, рассекая ее на две части. Только вот удар пропал зря — мало какие из копий нашли свою жертву. С непостижимой, нечеловеческой быстротой вчерашние сервы похлеще акробатов уворачивались от смертельных ударов. Может быть, с сотню или чуть больше их полегло — кто под ударами копыт, кто повиснув на стальных рогах коней или на толстых копьях… А потом…

Удар тяжелого молота, который раньше основательно погнул бы доспехи и, может, слегка оглушил бы рыцаря, теперь сшибал с ног и всадника, и его коня. Легкое копье, не способное пробить стальной панцирь, теперь с одного удара выставляло окровавленное острие со спины латника. Меч, словно насмехаясь над выковавшим его кузнецом, разлетался в куски с первого же удара, но удар этот, как тонкую ткань, рассекал панцири и кольчуги, а вместе с ними, как незначительную помеху, плоть и кости.

Пена срывалась с уголков рта тысяч и тысяч людей. Да, они, как и раньше, не испытывали страха смерти, с готовностью бросаясь на всадников — только теперь они делали это невероятно, нечеловечески быстро, а удары, наносимые красноглазыми, были смертельно точными. В считанные секунды казавшийся несокрушимым стальной клин сломался, рассыпавшись на многочисленные кучки отчаянно отбивающихся от наседающих врагов всадников. Побросав тяжелые копья, так и не собравшие в этот день сколь-нибудь значительной жатвы, они схватились за мечи. Но мужичье, еще недавно, казалось, не умевшее взяться за меч с нужного конца, теперь успешно парировало удары — и каждое, высекавшее снопы искр столкновение стали норовило выбить тяжелые двуручники из стальных перчаток…

Гвардейцы, одним стремительным рывком пересекшие мост, врезались в толпу красноглазых в тщетной надежде отвлечь на себя хотя бы часть сил, спасти увязшую кавалерию… Зачарованные встретили их мечами, топорами, дубинами… И закаленная в боях гвардия вдребезги разбилась о неровный, колышущийся, разномастно вооруженный и почти лишенный доспехов строй. Разбилась и откатилась, оставляя тела, тела, тела…

А по этим телам уже ступали ноги — босые и в сапогах, в обмотках и тяжелых деревянных башмаках, в стоптанных женских туфлях и мягких тапках, когда-то приятно согревавших старческие ноги холодными вечерами. Сухонькая, невысокая старушка подхватила упавшую алебарду и с размаху опустила ее на подставленный гвардейцем щит — в стороны брызнули обломки, упала на землю отсеченная рука. Гвардеец взвыл, уже не глядя отмахнулся мечом, чуть ли не случайно задев его кончиком горло старухи — та упала, но те, что двигались за ее спиной, тут же довершили начатое старческими руками дело.

Все новые и новые отряды гвардейцев переходили мост и тут же попадали в мясорубку, теряя бойцов сотнями. Зачарованные тоже продолжали нести потери, теперь не идущие ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Не раз и не два подставленный клинок или обух топора отбивал арбалетные болты. Только белооперенные эльфийские стрелы продолжали косить мятежников, не делая ни единого промаха.

В считанные минуты «волки» пали почти все, их буквально захлестнуло волной стали — зачарованные, пройдя по их трупам, врезались в шеренги «медведей». Этим бойцам удалось сдержать страшный удар и даже на какое-то время потеснить красноглазых. Но и великаны в тяжелой броне вряд ли долго продержались бы…

То здесь, то там возникали завихрения огня. Отчаявшись, старшие магистры прибегли к последнему, самому действенному средству — и почти два десятка огненных элементалей, от крошечных, размером чуть больше локтя, до вполне серьезных, ростом выше человека, двинулись на зачарованных. «Медведи» пропустили их, стараясь не попасть в объятия пламенных рук. Но красноглазые не только не дрогнули — они с воем бросились на духов огня, когда железом, а когда и голыми руками впиваясь в их клубящиеся пламенем тела…

— О Торн… Что это, Сандор?!

— Это боевое безумие, герцог, — Сандор сделал отталкивающий жест рукой, и тяжелый булыжник, который должен был неминуемо упасть им на головы, отлетел назад и рухнул в толпу зачарованных, придавив по меньшей мере четверых. — Человек, на которого наложено такое заклятие, двигается очень быстро, его сила возрастает в несколько раз, а все чувства, боль, страх, неуверенность — заменяются бешенством. Оно действует недолго, несколько минут, после этого человек теряет все силы… иногда даже умирает.

— Вы хотите сказать, что через несколько минут его армия падет?

— Я бы не стал на это рассчитывать, — бросил Сандор.

Теперь ему приходилось отражать куда больше метательных снарядов, чем в начале боя. — Поймите, герцог, я не смог бы одновременно наложить такое заклятие и на пятерых… ну, может быть, на пятерых смог бы, но не более. Поэтому нам следует готовиться к худшему…

— Я не брошу в бой «коршунов», — вдруг мрачно заявил маршал. — Эти демоны… они расправились с латниками, легкую кавалерию они просто сметут.

И действительно, последние очаги сопротивления там, куда пришелся удар тяжелой конницы, уже угасали. Две тысячи тяжелых кавалеристов, столь неосмотрительно брошенных в атаку своим командиром, ушли в небытие, и толпа зачарованных, чьи глаза пылали адским пламенем, сомкнулась над телами павших. А потом взоры их устремились в сторону берега, где «медведи», медленно отступая, из последних сил сдерживали натиск врага…

Берг бросил взгляд на поле боя. Все шло по плану… Еще несколько минут, полчаса, час… и имперцы сломаются. Побегут. Жаль, что вся армия, которая сейчас была погружена в боевое бешенство, погибнет. Ни один живой человек не вьщержит разрушающего действия заклятия, да еще наложенного на столь длительный срок. Но это было не важно — он ввел в бой всего лишь половину войск, остальные, свежие, не принимавшие участия в битве, готовы выполнить любой его приказ. А эти… они выполнили свою задачу, и ими можно пожертвовать.

Конечно, Берг понимал, что его план вполне мог и провалиться. Если бы этот хваленый Сандор сумел разгадать его план и воспрепятствовать ему… Впрочем, и на этот случай у Берга было припасено несколько сюрпризов, ни один из которых наверняка не доставил бы Архимагу удовольствия.

Он спокойно смотрел, как его солдаты теснят имперские полки, как кое-кто из этих гордецов, изрисовавших свои щиты головами волков и медведей, уже бьется, стоя по колено в воде. Как падают латники, один за другим, и редко кому из них, опытных, закаленных в боях ветеранов, удается прихватить с собой в Чаровы пещеры хотя бы двоих-троих противников.

— Бегите, — прошептал он, глядя на холм, где стояли Сандор, имперский маршал и несколько десятков их прихвостней. — Бегите… пока я разрешаю вам сделать это…

(обратно)

Глава 13 Барон Тоддт. Переправа через Вирену

Замок покинули рано утром. Рон отчаянно зевал, выспаться этой ночью ему не удалось, хотя он ни в малейшей степени об этом не сожалел. Скорее его беспокоило другое — Айрин, словно монашенка, вознаграждающая себя за годы воздержания, выжала его, как лимон, и угомонилась только под утро, положив голову ему на плечо. А сам он, боясь шелохнуться, чтобы ненароком не потревожить ее дрему, так и пролежал до рассвета с открытыми глазами. Сон не шел… и ему было невыразимо приятно просто так лежать, устремив невидящий взор в сторону тяжелого шелкового балдахина широкой постели, чувствовать, как теплая, нежная любимая женщина прижимается к нему, что-то бормоча во сне, как ее мягкие волосы касаются его кожи… И слышать биение ее сердца, находящегося теперь так близко.

Первые лучи солнца, с трудом пробившись сквозь цветные стекла узкого окна, упали на ее лицо, и Айрин открыла глаза. Потянувшись, как кошка, она еще теснее прижалась к нему, чуть не мурлыча от счастья. Да и сам он, мужчина, далеко перешагнувший порог тридцатилетия, был просто непозволительно счастлив. И наслаждался этими последними минутами тишины и покоя.

А потом вдруг все кончилось — протрубил горн, возвещавший о смене стражи, забегали люди, гремя оружием, где-то за окном заржали кони, с пронзительным скрипом опустился подъемный мост… Надо было вставать и снова отправляться в путь, в неизвестность, туда, где, возможно, совсем не будет ни времени, ни сил для любви.

Спустя всего лишь час, ушедший на короткие сборы и легкий, необременительный завтрак, путники выезжали из ворот замка. Теперь их отряд представлял собой внушительную силу — помимо самого барона к Рону и его друзьям присоединился десяток баронских гвардейцев, парней ладных, уже знающих, что такое хорошая драка, с отменным оружием и на прекрасных конях. Если раньше Рон не без основания предполагал, что втроем они могут не опасаться грабителей или иных искателей легкой наживы, то теперь они, пожалуй, не отступили бы и перед серьезным отрядом врага. Почему-то Сейшел не сомневался, что такая встреча неминуема — да это было и неудивительно: война стремительно катилась по Империи, и то, что сталь пока еще не звенела, было скорее отсрочкой. Рано или поздно война придет и сюда. Если некромант не будет остановлен.

Кавалькада уже втягивалась в лес, когда позади раздался топот копыт. Их нагонял всадник… вернее, всадница. Девушка верхом на довольно невзрачной лошадке — этому отродью конского племени куда больше подошла бы соха, чем верховое седло. К тому же лошадь была на последнем издыхании, судя по всему, ее гнали нещадно.

Да и всадница, пожалуй, была не в лучшем состоянии. Волосы девушки, когда-то золотистого цвета, теперь были изрядно припорошены пылью, платье, явно старое и латаное, не отличалось чистотой, а миленькое личико носило следы усталости, боли и чего-то еще. Рон видел такие лица — бывает, загулявшая толпа наемников срывается с цепи, настойчиво ищет женской ласки… Вот у женщин-то, тех, что не сумели вовремя спрятаться от разгулявшихся искателей «веселых» приключений, наутро такое выражение и бывает — ненависть, отвращение, бессилие…

— Элла? — недоуменно спросила Айрин.

— О, госпожа! — Девушка не слишком ловко спрыгнула с коня, бросилась к хозяйке и прижалась щекой к ее сапогу. — Айрин-сан, какое счастье… я уж думала, что никогда вас не найду…

— Элла… — все так же оторопело повторила Айрин. — Как ты здесь оказалась? Что случилось, девочка? И почему ты в таком виде?

Плача, размазывая слезы по запыленному лицу, превращающемуся от этого в какую-то страшную грязно-серую маску, путаясь и сбиваясь, Элла начала рассказывать.

Огромная толпа солдат осадила Лебединую башню. Девушка толком не смогла объяснить, сколько их было, но, сделав ставку на то, что «у страха глаза велики», Рон решил, что нападавших было не более полутора-двух десятков. Они сначала выкрикивали угрозы, требуя, чтобы им добром отдали все золото, что есть в замке, затем связали из нескольких бревен плот, приплыли на остров и принялись ломать дверь. Верный Гарт, в попытке защитить хозяйское добро, принялся стрелять в бандитов из арбалета, кого-то то ли ранил, то ли убил, Элла не знала, только злобные крики вдруг стали громче, а удары по двери — сильнее. Замок никогда и не предназначался для обороны, а посему дверь сломали быстро. Элла со слезами на глазах рассказывала, как Гарта прямо на лестнице, где он пытался задержать бандитов, рубили мечами на куски, и как он жутко кричал…

Потом… потом ее насиловали, долго, не торопясь, с чувством и с толком, делая перерывы на отдых. Отдых для них, конечно, не для нее. Она потеряла сознание, но их это не остановило. И еще, пока была в сознании, она слышала их разговоры, и по разговорам тем получалось, что бандиты под стенами Лебединой башни оказались не случайно, кто-то, чье имя не упоминалось, заплатил им за голову молодой сании Айрин.

— П-простите, госпожа, простите меня… — плакала Элла, спустив с плеча старое домотканое платье, показывая чудо вищные, чуть поджившие ожоги на плече. — Я не смогла мол чать… они жгли меня железом и пригрозили… пригрозили, что не дадут умереть быстро. Я сказала им, куда вы…

— Не плачь, не плачь, девочка моя, — обняла ее Айрин. — Я все понимаю…

Мужчины слушали рассказ молча, хмурясь и нервно теребя рукояти мечей. Было очевидно, что барон, не без оснований считавший себя оплотом рыцарства, в том же духе воспитал и своих гвардейцев. Сам же Рон с ужасом смотрел во что превратилась милая, улыбчивая, очаровательная девушка…

Они уехали, вдоволь насытившись ее телом и забрав из замка все, что сочли ценным. Устроили в одной из комнат костер, куда безжалостно побросали многочисленные книги и свитки, хранившиеся в библиотеке замка. Бандиты пили дорогие вина, выплескивая остатки в костер, на котором сгорали бесценные раритеты.

Они уехали, но трое остались в башне — поджидать хозяйку, если она вдруг, неожиданно, объявится. А чтобы не было скучно, оставили и Эллу. Они смеялись, мол, ей бы радоваться — и жизнь сохранит пока, и мужиков будет не дюжина, а всего трое.

Два дня она всерьез думала о самоубийстве, попыталась — ее вынули из петли, оставившей на шее заметный шрам, а потом снова насиловали, доведя до беспамятства. И тогда она не выдержала — юная девушка, в жизни своей не обидевшая даже мухи, убила троих здоровых мужиков, убила безжалостно…

— Они… они до сих пор там… обугленные… — рыдала она. — Один меня… Другой был наверху… а третий в отхожее место ушел… И я его сожгла. Близко очень…

Она показала руку — пальцы правой руки почернели, да еще местами покрылись волдырями от ожога, девушке порядком досталось от собственного фаербола. Второй, вошедший развязно, нагло, явно в предвкушении своей очереди, получил огненный заряд в лицо.

— Как он орал… Айрин-сан… я никогда не думала, что человек может так орать…

Она была слишком измучена, и фаербол вышел слабеньким — он не убил негодяя сразу, как первого, и тот сгорал Долго, мучительно. Но своими воплями он предупредил третьего… да, в общем-то, тот догадался бы и сам — тяжелый смрад сгоревшего тела тошнотворными волнами полз по Лебединой башне. Он вошел в комнату, где несчастную девушку держали взаперти, с арбалетом в руках. Они ударили одновременно. Стрела чиркнула Эллу по шее, разорвав кожу, только чудом не повредив артерию. Ее противнику повезло меньше.

Девушка убежала из замка, в чем была — в платье, вымазанном жирной, отвратительно пахнущей копотью, перемешанной с кровью и спермой, босая, она запрыгнула в седло первой попавшейся лошади и гнала ее день и ночь напролет в надежде догнать хозяйку, предупредить ее. Потом лошадь пала, она украла в какой-то деревне другую, кое-как прицепив на нее седло, там же стащила и платье. И вот ей все же удалось нагнать свою госпожу…

— Успокойся, милая, успокойся, — шептала Айрин, гладя девушку по спутанным волосам. Ее руки чуть заметно светились, залечивая ранки и разглаживая рубцы. — Все будет хорошо, девочка моя, теперь все будет хорошо. Мы больше никому не дадим тебя в обиду.

— Я найду их, клянусь алым щитом на моем гербе, — прошипел барон Тоддт, сжимая рукоять меча с такой силой, что из-подногтей, казалось, вот-вот брызнет кровь. — Я найду их… и они пожалеют о том, что их матери позволили им появиться на свет. И жалеть они будут долго.

Прошло не менее часа, прежде чем Элла более или менее успокоилась, умылась в ближайшем ручье и переоделась в один из запасных костюмов Айрин. Только тогда отряд смог двинуться дальше. Элла еще всхлипывала и на коне держалась с трудом, но здоровью ее уже ничто не угрожало — магия Айрин затянула все незначительные ссадины и благотворно воздействовала на более серьезные травмы. Если бы они могли позволить себе провести три-четыре дня в спокойных условиях, то девушка выздоровела бы окончательно.

Рон предложил остановиться в ближайшей деревне, барон Тоддт настаивал на том, чтобы вернуться в его замок, где раненой будет обеспечен надлежащий уход. Но сама Элла категорически отказалась ехать в замок: она-де и так взвалила на госпожу кучу проблем, и негоже ей задерживать санию. Она чувствует себя достаточно хорошо, и если выдержала несколько дней в седле почти без отдыха и еды, то уж обычный дневной переход с нормальным ночлегом ей будет и вовсе по плечу. Переупрямить ее никто не смог. Порешили, что двигаться будут неспешно, привалы делать почаще, а на привалах этих Айрин будет долечивать свою подругу.

— Постоялый двор здесь неплох, — заметил Тоддт, когда они въезжали в очередную деревеньку. Стояла она на оживленном тракте, поэтому таверна и впрямь выглядела вполне пристойно. Видать, постояльцев здесь, а следовательно, и барыша у хозяина хватало. — Я, бывало, останавливался здесь на денек-другой. Сами понимаете, сэр Сейшел, когда идет охота, ночь часто застает нас далеко от родовых замков. Да и свинину готовят здесь отменно, не зря ж на вывеске хряка намалевали.

— Да уж, горячее нам бы сейчас не повредило, — хмыкнул Рон. — Да и дамам неплохо было бы провести ночь в нормальной постели.

Барон мог бы добавить, что одна из дам вряд ли проведет ночь в нормальной, в смысле, своей постели, но воспитание не позволило ему даже намекнуть на отношения, которые уже не были секретом, пожалуй, ни для кого.

Низенький крепыш-слуга распахнул ворота перед кавалькадой, тут же на пороге появился сам хозяин — видать, кто-то из слуг подсуетился и позвал его. Да и верно оно — как богатого гостя встретишь, таков и барыш будет. А чтобы понять, что гости приехали не из простых, достаточно хоть на полпальца быть умнее местного деревенского дурачка. Вот и рассыпался хозяин мелким бисером, в речи его появились сплошные «благородные господа», «прекрасные дамы», и даже коней, что слуги уводили в конюшню, он называл не иначе как «ваши, господа, великолепные жеребцы», совершенно не трудясь разделять лошадей на жеребцов и кобыл.

Постоялый двор поразил Рона своей чистотой — достоинство тем более редкое, что основными постояльцами в заведениях подобного рода являются наемники, проводящие свободное время в поисках очередного нанимателя хуторяне, пригнавшие на базар телегу с урожаем, да реже купцы… В общем, люди, привыкшие ко всякому, для которых где доброе пиво, там и дом, а уж обращать внимание на паутину в углах, копоть на потолке, чад в воздухе, да смотреть себе под ноги, не накидано ли там чего да не налито ли, они не приучены.

Барон настроился ужинать основательно, долго, с чувством. На чисто выскобленном дощатом столе появились и поросенок, зажаренный целиком, и перепела, блюдо редкое в тавернах, подходящее больше для богатых домов, и горы другой снеди, в том числе и нехитрой — наваристая каша, пирожки с разной начинкой, окорока, сыр, пиво… Поначалу у Рона даже возникло сомнение, что вся эта прорва поместится в желудках сидящих за столом, но, заметив, с каким здоровым аппетитом барон и его гвардейцы приступили к уничтожению яств, понял, что они справятся. Сам он ел немного, может быть, сказалась старая привычка наемников — всегда сохранять легкость движений, поскольку в случае чего целостность собственной шкуры куда важнее сытости.

Ильтар тоже лениво отщипывал небольшие кусочки мяса и отпивал крошечные глотки вина — не местного, довольно, впрочем, неплохого, а своего, из заветной фляги. Рон его очень хорошо понимал — после драгоценного эльфийского напитка даже лучшие вина из подвалов самого императора покажутся ослиной мочой.

Сегодня людей здесь было немного. Пожалуй, в иные времена под крышей «Дикого вепря» собирались компании куда более многочисленные, но сейчас в Империи было неспокойно и на дорогах стало менее людно. Трое купцов, не счевших нужным сесть за один стол со своими слугами и охранниками, неторопливо тянули вино, вполголоса обмениваясь тихими, им одним слышимыми репликами. С десяток мужчин поскромнее, видать погонщики и охрана, шумно хлестали пиво, не забывая сопровождать возлияние обильной закуской. Да еще несколько явно местных, забежавших на огонек опрокинуть кружечку-другую. Вот, пожалуй, и все посетители — а зал таверны мог вместить людей чуть не втрое больше. Здесь имелись и широченные, на большую компанию, столы, и крошечные столики на одного-двух. Стены были увешаны оружием — это было модно, и многие трактирщики с удовольствием украшали свои трактиры и таверны щитами и мечами, копьями и арбалетами. Обычно оружие это было никуда не годным старьем, а то и просто муляжом, вырезанным из дерева долгими зимними вечерами, вычурно раскрашенным и вывешенным на всеобщее обозрение. В «Диком вепре» тон задавало оружие охотничье. Среди рогатин взгляд Рона сразу отметил одну, явно настоящую — порядком выщербленный стальной рожон видать не раз бывал в деле. Были здесь и разные охотничьи инструменты: железные капканы, угрожающе распахнувшие свои зубчатые пасти… остроги, коими опытный рыболов мог успешно бить не только рыбу, а и иную добычу, двуногую… самострелы, что устанавливают у звериных троп, такая штука пришпилит оленя к дереву, да так, что и сам он не оторвется, и охотник изрядно помучается, освобождая свою добычу. Охотничьи луки, пара топоров, с коими ходят на медведя… Остальное оружие, включая страшные на вид боевые топоры, массивные щиты, кистени и палицы, было откровенно бутафорским. Но все это вместе создавало довольно приятное впечатление — он, наемник, чувствовал себя здесь уютно и спокойно.

Расторопные девушки-служанки со смазливыми мордашками сновали между столами, поднося очередные порции угощения. Вот кто-то из стражников, выпив явно больше, чем следовало, смачно хлопнул одну из служанок по мягкому месту. Та взвизгнула… Хозяин поднял бровь, и спустя буквально несколько секунд возле ловеласа предстал детинушка, в плечах, пожалуй, раза в полтора пошире могучего барона Тодцта. Он что-то прошептал на ухо стражнику… Рон со своей скамьи не слышал слов, но они, видимо, оказались более чем убедительными, поскольку молодой воин тут же сник и на протяжении всего вечера даже не рисковал поднять глаз на хорошеньких девушек.

— Интересно, что он ему сказал? — пробормотал Рон.

— Он сказал, что сегодня клиентов обслуживают дочери хозяина, и он, хозяин, вполне способен подсыпать нахалу крысиного яда в пиво, — сообщил Ильтар, отличавшийся куда более чутким слухом. — Солгал, наверное.

— Наверное, — Рон рассмеялся. — Ладно, друг Ильтар, пора, кажется, и на покой. Наш друг барон, я думаю, на мерен пить до утра, но я на такой подвиг не способен.

Сейшел поднялся и неторопливо двинулся к широкой лестнице, ведущей на второй этаж — туда, где располагались отведенные им комнаты.

Он проснулся как-то сразу, как бывало не раз, когда угроза, еще неявная, неоформившаяся, начинала витать в воздухе. Бывало, это чутье спасало жизнь, бывало, просто не давало выспаться. И это не означало, что звериное, годами оттачиваемое чутье наемника на опасность сработало зря — иногда опасность эта проходила мимо.

Он прислушался. Кругом царила непривычная тишина — такая тишина просто невозможна на постоялом дворе, да еще ранним утром, когда ночная тьма сменяется рассветными сумерками. В это время всегда слышны какие-то звуки, даже более отчетливо, чем днем. Где-то шумно топает по своей комнате постоялец, решивший уехать затемно, гремят на кухне котлами поварята, хлопает дверь, впуская молочника со свежим молоком.

А сейчас вокруг было тихо. Как будто в «Диком вепре» остался один-единственный живой человек, сэр Рон Сейшел, сидящий на широкой постели и нашаривающий пальцами рукоять меча.

Внезапно до слуха рыцаря донесся какой-то звук, шорох… Кто-то, стараясь не шуметь, и немало в этом преуспевая, крался по коридору.

Рон бросил взгляд в сторону другой кровати, на которой мирно спал Ильтар. Бесшумно спрыгнув на пол и моля Торна, чтобы доски не заскрипели, Рон метнулся к эльфу и дернул его за плечо, одновременно поднося руку ко рту, чтобы тот не вздумал спросонья подать голос. И совершенно напрасно, Ильтар, отличавшийся собачьим чутьем, лишь что-то проворчал во сне, но не проснулся. Рон тряхнул его сильнее — тот же эффект.

Похоже, разбудить эльфа не удастся. Этого просто не могло быть, а значит, в дело вмешалась магия. Рон взглянул на кольцо, что по-прежнему плотно сидело на его пальце. Он уже не сомневался, что на Ильтара наложены сонные чары… а судя по тишине, не только на него. И лишь на Сейшела колдовство не подействовало.

Чуть слышно скрипнула дверь. Звук донесся с той стороны, где располагалась комната Айрин, и Рон, стараясь поменьше шуметь, выскользнул в коридор. Он оказался прав, успев заметить, как медленно затворяется створка двери, ведущей в покои молодой волшебницы. Несколько осторожных шагов, и Рон резко распахнул не успевшую до конца закрыться дверь.

Айрин спала, разметавшись по постели. Ее рыжие волосы спутались, но лицо было таким нежным, таким милым и умиротворенным, что у Рона защемило сердце. А возле постели стояла знакомая фигура, одетая в длинную, до пят, белую ночную сорочку. Светлые волосы, старательно отмытые от грязи и пыли, красивыми волнами лежали на плечах.

— Элла? Что ты здесь делаешь?

Девушка у постели медленно повернулась к Рону лицом. Только это уже была не Элла, миленькая блондинка, это было совсем другое существо.

Глаза, еще недавно светло-голубые, теперь горели алым огнем, рот чуть приоткрылся, верхняя губа приподнялась, обнажая белые, острые как иглы клыки. А пальцы, тонкие и нежные, прямо на глазах наливались силой, на них появились длинные острые когти.

Рон оторопел и несколько долгих секунд стоял неподвижно, не веря в то, что видели его глаза. Эти секунды позволили вампиру закончить превращение полностью. Раньше Рону приходилось встречаться с высшими вампирами, но никогда — в одиночку. Справиться с вампиром, говорят, было можно, но что-то рассказы обо всех этих случаях больше походили на сказки, чем на реальные факты.

Разве что тролль может наравне потягаться с высшим вампиром… и справиться с ним. Но вот человек…

И сейчас перед Роном стоял высший вампир. Невысокий, мужского пола, черноволосый. Очень опасный. Очень сильный. И пришедший в эту комнату явно с недоброй целью. Вампиры никуда с добрыми намерениями не приходят.

Рыцарь, с ужасом понимая, что его кольчуга так и осталась в комнате, прыгнул вперед, нанося удар. Вампир легко ушел от атаки, кончик меча скользнул по когтю, не оставив на нем даже царапины.

Тарсис, а это был именно он, в свою очередь атаковал. Когти полоснули по руке рыцаря, тот успел увернуться — лишь три длинные тонкие царапины украсили бицепс. Сейшел атаковал снова, и столь же безрезультатно.

Они кружили друг вокруг друга, обмениваясь ударами. В нескольких местах рубаха Рона уже намокла от крови, когти вампира достали-таки до кожи. Пару раз чудовищно сильные руки Тарсиса отбрасывали рыцаря к стене — казалось, от ударов этих содрогается вся гостиница, но, похоже, сон постояльцев был крепок. И каждый раз, врезавшись спиной в стену, Рон вскакивал быстрее, чем вампир успевал подобраться к своей жертве.

Тарсис тоже получил пару незначительных царапин, которые тутже зажили. На белой сорочке, уже превратившейся в лохмотья, проступили темные, почти черные, совсем не похожие на кровь пятна. Ни эти, ни даже куда более серьезные раны, если противник сумел бы их нанести, Тарсису не грозили. Он просто увлекся поединком, донельзя уверенный в своих силах — никто в этом здании не проснется, никто не придет на помощь бойцу, видимо, тому самому, о котором предупреждал его хозяин. Что ж, Тарсис разберется с этим рубакой, выяснит, кто сильнее. Впрочем, сам-то он был заранее уверен в ответе. Ну а потом он уделит капельку внимания и этой рыжеволосой стерве. Хозяин сказал, что она опасна — но как же такая доверчивая дура может быть опасной?

Вампир заметил, что воин изо всех сил старается вытеснить его из комнаты. Что ж, этот глупец сам не понимает, что творит. «Хочешь на простор, сосунок? Будет тебе простор… — думал Тарсис, увертываясь от очередного выпада и делая ответный ход, столь же безрезультатный. — А ты ловок, щенок, что ж, посмотрим…»

Звон меча, время от времени сталкивающегося с несокрушимыми когтями вампира, тяжелое дыхание Рона, вынужденного слишком много сил отдавать обороне, постепенно переместились из комнаты Айрин на лестницу. Именно здесь рыцарь получил первый по-настоящему серьезный удар — когти рванули левое бедро, выдрав кусок мяса, брызги крови покрыли стену россыпью алых капелек. Рон кубарем скатился по лестнице, пятная ступени кровью. Тарсис терпеливо ждал, пока рыцарь поднимет выпавшее из рук оружие — как ни странно, но впервые за последние сто лет он хотел честного боя. Хотя и понимал, что честным бой между человеком и вампиром быть не может.

Рон стоял и в упор смотрел на вампира. Грудь ходила ходуном, нога дрожала, кровь стекала по штанине, впитываясь в ткань и расползаясь по ней огромным багровым пятном.

— Что тебе надо, тварь?

— Девчонку… — усмехнулся Тарсис, показывая клыки.

— Через мой труп, — выдохнул Рон, крепче сжимая в руке меч.

— Как скажешь, — бросил вампир, прыгая вперед.

Прыжок, перенесший Тарсиса чуть ли не через весь зал, дал понять Рону, что здесь, практически на открытом пространстве, вампир к своей неуязвимости получил еще и свободу маневра. Пожалуй, спускаться сюда не следовало, но Рон не жалел об этом, самое главное, что прямо сейчас непосредственная опасность не угрожает Айрин. А сам он как-нибудь выкрутится.

А пока выкручиваться было сложно. Атаки вампира становились все стремительнее, и уворачиваться от них, припадая на раненую ногу, с каждым мгновением становилось все сложнее. Уже несколько раз жуткие когти со свистом проносились в пальце от его лица — а такой удар без труда снял бы лицо с черепа, как кожаную маску.

Рыцарь в очередной раз умудрился увернуться, запоздало ударил мечом — безуспешно, клинок лишь рассек сорочку, добавив к многочисленным прорехам еще одну, да незначительно зацепил кожу. Но Сейшел теперь стоял у стены, спина была защищена, одно движение — в руке оказался содранный с крюка массивный деревянный щит, усыпанный стальными шипами-бляшками. Щит этот, конечно, никогда для боя не предназначался. Любой воин, коему пришлось бы воспользоваться этим уродцем, вымотался бы за несколько минут — деревяшка была неимоверно тяжела. Но сейчас это Рона как нельзя более устраивало.

Вампир на мгновение прекратил атаки. Он пристально смотрел на стоящего перед ним человека, уже несколько раз раненного, но, невероятное дело, все еще живого. Пожалуй, весь его опыт, накопленный за сотни лет, прямо-таки вопил, что такое невозможно. Человек в одиночку противостоять вампиру не может — он просто не успевает. Даже эльфы, чья реакция во много превосходила человеческую, не могли драться с вампирами на равных. А этот дрался, и весьма успешно. «Что там говорил хозяин про него? — попытался вспомнить Тарсис — Кажется, что-то про стража… вроде этот парень сумел стража зарубить…»

Пожалуй, сейчас Тарсису целесообразнее всего было бы отбросить воина со своего пути, взлететь по лестнице, разорвать горло спящей женщине, за жизнью которой он был послан, и спешно броситься в бега. Следовало бы… но он не хотел этого. Никто и никогда не скажет, что высший вампир отступил, хотя противником его был всего лишь человек. К тому же еще и один. А что касается этой молодой волшебницы… вампиру мучительно хотелось обратить и ее, она была красива, и вдвоем со своей подругой Эллой они составили бы ему приятную компанию… но хозяин велел ее убить. Тарсис не мог ослушаться приказа, но изо всех сил оттягивал неизбежную развязку. Ненадолго, конечно, сначала он положит этого наглеца, решившего, что с помощью какой-то железки можно сразить вампира.

А тем временем упомянутый наглец медленно двигался вдоль стены по направлению к лестнице. Похоже, намеревался защитить свою подругу… Пустое, он сможет лишь немного оттянуть неизбежное. Но Тарсис был рад этому, к тому же от смертельной игры со столь прекрасным и достойным противником он получал удовольствие — а в его жизни удовольствий было не так уж и много.

Он снова бросился в атаку, на этот раз целя в горло. Изодранная, запятнанная кровью рубаха вряд ли послужит надежной защитой против клыков, способных пробить сталь.

Но на пути клыков оказалась не сталь — противное, прокопченное, сальное дерево. Зубы вампира глубоко погрузились в щит, а в следующее мгновение рыцарь выпустил эту уродливую деревяшку из рук — и, увлекаемый весом падающего щита, Тарсис на мгновение замешкался.

Рон ударил мечом изо всех сил, сжимая эфес двумя руками, зная, что вряд ли еще раз подвернется такой случай. Казалось, вампир был обречен — даже эти живучие твари могли быть убиты, особенно если тело рассечено надвое. И все же невероятным, воистину нечеловеческим усилием вампир сумел извернуться — он уже не мог уйти от удара, но сталь клинка встретили его жуткие когти.

С противным скрежетом меч пробороздил по когтям, отсекая их все одним махом, рассекая руку, перерубая кости… но вся сила, вложенная в этот удар, иссякла, погашенная превратившейся в измочаленный обрубок рукой вампира. Рана, которую клинок по инерции оставил на теле Тарсиса, была не то что не смертельной, она даже не была опасной.

Вампир взвыл, одним движением выдрал увязшие в старом дереве клыки и отпрыгнул в сторону. Мгновение он рассматривал свою изуродованную руку, затем устремил налитый кровью взгляд на человека:

— Сейчас я уйду, воин. Знаешь, почему?

— Потому что иначе ты сдохнешь, тварь…

— Нет, ты ошибаешься. Я уйду, потому что ты меня разозлил. Я вернусь… тогда, когда ты не будешь этого ожидать. Ты не умрешь, воин, я знаю наказание, которое будет для тебя хуже смерти. Ты станешь одним из нас. И ты, и эта сука, твоя подружка. И даже этот драный эльф. И вот тогда я послушаю, что ты запоешь. А пока…

Рон шагнул вперед, со свистом ударил меч. Ему не стоило делать это с такой уверенностью, почему-то он счел, что сейчас вампир станет легкой добычей. Увы, это было не так, и в этот раз лезвие не достигло цели — вампир, может, и был ранен, но проворства не утратил. Его уцелевшая рука ударила по кисти Рона, сжимающей меч, и оружие полетело в угол. Два пальца на правой руке рыцаря были сломаны, к тому же когти глубоко разорвали плоть. Опять брызнула кровь.

— Ты безоружен, — прошипел Тарсис, кружа вокруг Рона. — Ты безоружен и беспомощен, рыцарь. Ты сильный воин и умеешь драться. Это хорошо… Я не стану тебя убивать сейчас. Я вернусь позже… а ты будешь ждать… каждый день ты будешь думать обо мне и каждую ночь будешь слушать тишину… но ты не услышишь моих шагов, человек.

Позади вампира с легким скрипом открылась дверь. Высокий воин в тяжелой кольчуге из мелких колец, с набитыми бляхами из красной меди, стоял в дверях и целился в вампира из арбалета. Рон вспомнил, что трое из баронской дружины не остались ночевать на постоялом дворе, отправившись в город навестить каких-то своих знакомых. Вот один из них и вернулся.

— И ты туда же, щенок! — фыркнул Тарсис, растопыривая когти на здоровой руке. — Прочь с дороги!

Тренькнула тетива арбалета, вампир изогнулся, уворачиваясь от тяжелого болта. Расстояние было слишком мало, и все же ему это почти удалось. Однако раненая рука, которой понадобится много времени, чтобы вновь стать целой и невредимой, дернулась не ко времени, и массивный стальной стержень прошил культю навылет, помчался дальше и глубоко увяз в бревенчатой стене.

Тарсис взвыл — за считанные минуты его, высшего вампира, ранили дважды! Он бросился к обидчику, глаза пылали бешенством. Одним страшным ударом он вырвал молодому воину кадык, разорвав, как простой пергамент, кольчужный воротник. Юноша с хрипом повалился на порог, а Тарсис перепрыгнул через упавшее тело и исчез за дверью.

К тому времени как проснулись люди, погруженные вампиром в магический сон, Рон уже почти не мог стоять на ногах. И все же потерять сознание он позволил себе лишь тогда, когда удостоверился, что Айрин, целая и невредимая, открыла глаза.

Ильтар, второй раз подряд попавший под действие магии, винил во всем случившемся себя, хотя в этом суде он был единственным обвинителем. Все остальные, в том числе и Айрин, прекрасно понимали, что никто не мог ожидать вампира под маской несчастной, измученной, рыдающей девушки. А без должной защиты спастись от навеянного вампиром колдовского сна было невозможно. Да и то сказать, а стоило ли волшебнице, ночующей в обычной гостинице, создавать вокруг себя мощный барьер защитных заклятий.

Если бы магическое кольцо, защищавшее от чар, могла бы носить женщина, оно оказалось бы на пальце Айрин в тот же момент, когда Рон увидел ее в Лебединой башне. Просто из предосторожности. Но, увы, эта безделушка подчинялась только мужчинам, поэтому Рон оставил кольцо на своем пальце, пообещав себе отныне спать вполуха, и прислушиваться к каждому шороху не только ночью, но и солнечным днем. В том, что вампир наверняка попытается выполнить свое обещание, он не сомневался.

В таверне этой они провели еще два дня — Сейшелу необходимо было время, чтобы оправиться от ран. Несмотря на все магические способности Айрин и Ильтара, он приходил в себя медленно — сказывалось и то, что совсем недавно он получил ничуть не менее тяжелые раны. Магия лечила быстро, но полное выздоровление тела требовало немало времени.

К исходу второго дня Рон заявил, что вполне способен сесть на коня и отправиться дальше. Ильтар слабо возражал, но его голос потонул во всеобщем одобрении — да и сам эльф не слишком-то рассчитывал на задержку, понимая, что сейчас, может быть, дорог каждый час. Деревню они покинули утром следующего дня. Рон старался держаться бодро, но эльф не раз замечал, как друг временами закусывает губу от боли.

О том, что случилось тем сонным утром, по взаимному молчаливому согласию, не вспоминали. Все, что нужно, было уже сказано, и на этом следовало закончить. Если вампир вернется, он будет достойно встречен. Если же нет — то и слава Торну. Отряд, потерявший одного бойца, смог бы, пожалуй, справиться с вампиром, но это принесло бы новые и новые жертвы.

Примерно к середине дня навстречу все чаще стали попадаться люди. Среди кучек народа, двигающихся по тракту, основную массу составляли крестьяне с женами и детьми, иногда с нехитрым скарбом, а иногда и с пустыми руками. Попадались и мастеровые. Рон молча проезжал мимо этих людей, но когда его взгляд упал на широкоплечего седого мужика, бредущего по пыльной дороге босиком с видом унылым и печальным, он не выдержал:

— Эй, человек! Куда идут все эти люди? Что-то стряслось?

Мужик долго непонимающе смотрел на обратившегося к нему рыцаря, затем, старательно подбирая слова, прогудел низким, хриплым голосом:

— Дык эта… ваша милость не знает, поди… тута армия, стал быть, императорова, супротив мертвяков дралась… ну дык гвардейцы-то того… разбежалися, однако… да и многих там побили из них-то… вот мы и уходим, кто куда, стал быть.

Огорошенные этим известием, столь «понятно» изложенным, Рон вместе с Айрин и бароном учинил настоящее дознание, опросив не менее трех десятков человек, в том числе одного бывшего солдата. Парень, к стыду своих родителей струсивший на поле боя, бросивший оружие и теперь стремящийся убраться куда подальше, под грозным взглядом барона дрожал как осиновый лист. Тот между тем и не пытался беречь чувства солдатика и прямо-таки исходил праведным гневом.

— Императорская армия бежала с поля боя! Кто-то из стратегов обязательно назовет это планомерным отступлением для перегруппировки войск, кто-то наверняка начнет распространяться насчет выбора более удобной позиции, навязывания противнику боя на выгодных для Империи условиях и прочей чепухи. Все это будет сказано, все это будет написано, и все это будет ложью.

Империя потерпела поражение — не фатальное, но весьма и весьма серьезное. Из четырех полков императорской гвардии, что стояли на бранном поле, лишь два более или менее уцелели, два же других потеряли чуть ли не девять десятых своего состава — и это не считая погибшего в полном составе двухтысячного отряда латной кавалерии и тех, кому «повезло» оказаться на пути арбалетной стрелы или тяжелого метательного снаряда.

Если гвардия отступала более или менее сплоченными рядами, сохраняя видимость строя, и поэтому сумела сохранить большую часть своих бойцов, то некоторые из дружин императорских вассалов просто ударились в бегство. Теперь отряды мятежной герцогини рыскали по округе, отлавливая всех, кого только можно. Поэтому люди спешно уходили с обжитых мест, бросая скарб, дома, скот — лишь бы унести ноги. О судьбе тех, кто тем или иным путем попадал в лапы злодеев, среди беглецов ходили слухи самые жуткие. И хотя большая их часть была откровенно лживой никто не хотел убеждаться в достоверности слухов на собственном опыте.

— Дерьмо! — орал барон, лицо которого густо залила краска гнева. — Дерьмо, трус, баба! Да что там, бабы куда смелее, когда защищают свой кров и своих детей.

— Господин, я…

— Молчать, червь! — рыкнул барон, затем задумался. — Так, пойдешь с нами. Возможно, подвернется возможность показать, что ты не просто кусок вонючего дерьма. Ясно?

— Д-да… господин барон.

Этот солдатик, трясущийся от страха, был первым. Спустя несколько часов вокруг барона собралось уже десятка полтора беглых солдат. То ли рык сэра Тоддта действовал на них отрезвляюще, то ли бояться вместе было веселее, но дальше дело пошло еще быстрее.

Немало находилось и крестьян, кто, завидев движущуюся навстречу беженцам нестройную толпу вооруженных мужчин, швырял шапку оземь, поминал Торна или Чара, причем обоих в весьма нелестных выражениях, стягивал с воза топор, охотничий лук или иную какую хозяйственную утварь, что могла при случае сойти за оружие, и с милостивого соизволения барона вставал в строй. Многие, увидев в растущем прямо на глазах отряде знакомые кафтаны, присоединялись то ли из праведного желания защитить свои дома и родню, то ли просто из здорового мужицкого стремления неслабо подраться в хорошей компании.

Уже ближе к вечеру им встретился обоз, принадлежащий толстому купцу. Завидев отряд, выросший к тому времени уже больше чем на сотню, купец неожиданно для своих габаритов резво соскочил с повозки и бросился навстречу путникам.

— Ха, Ильтар! Вот так встреча!

— Привет, Люс, — улыбнулся Ильтар. — Какими судьба ми? Как торговля?

— Да какая там торговля, — махнул рукой караванщик, — морока одна! Ну скажи, друг эльф, кто и что сейчас поку пает. Да и к тому же бросить нам пришлось все добро, поскольку прихвостни этой бледской суки чуть не на пятки нам наступали. Одна радость, что всадников у нее немного, только вскачь и оторвались. Добро-то, оно дело наживное, но… А вы, смотрю я, никак прямо к ней в лапы собрались?

— Да нас в лапы-то эти не больно-то возьмешь… Кабы ноготки сука не обломала… Да ужо ж мы не постоим за баб да ребятишек…

Ропот разношерстной толпы, сгрудившейся вокруг барона и его солдат, подействовал на толстого Люса уже привычным образом. Он оглянулся на своих парней, коих было никак не меньше десятка, а затем решительно стукнул себя кулаком в грудь, демонстрируя, может, и не столь отточенный, как следовало, но вполне узнаваемый салют имперского гвардейца.

— Ну так позвольте моим ребятам к вам присоединиться? Может, видом я сейчас на воина и не похож, да только годков двадцать назад мечом махал не хуже многих…

— Меня зовут Хэл Тоддт, — представился барон, и Рон про себя отметил, что не перестает удивляться своему спутнику. Мало кто из дворян вот так, первым, представится какому-то купцу, обращаясь к нему как к равному. — Где служить-то доводилось?

— Полк «волков», имперская гвардия, — гордо выпятил грудь Люс.

— Славная рекомендация, — серьезно кивнул барон. — Дать серьезный бой мы, может быть, и не сможем, а вот изрядно попортить кровь этой нахалке Tee — вполне. Так что рад вам, господа, рад!

Хоть и говорил Люс, что пришлось им бросить все свое добро, но на возах кое-что все же осталось. Кое-кто из сермяжного войска разжился оружием, троим даже перепало по кольчуге, а уж тюки с сушеным мясом, едой в дороге куда как удобной, легкой и довольно сытной, обрадовали всех.

Люс ехал рядом с Ильтаром и с увлечением рассказывал ему, как старому знакомому, о своих мытарствах. Выходило это у караванщика не очень-то и жутко, видать, ветеран любил жизнь и привык видеть в ней только светлые стороны, а о неприятностях по возможности забывал быстро. И все же рассказ его, вместе со всеми шутками, фырканьем и насмешками над вся и всеми, говорил о многом.

За те дни, что Рон был практически прикован к постели, войска некроманта изменили тактику. Теперь, когда избитая имперская армия ушла зализывать раны, а отряды многочисленных вассалов императора засели по своим замкам с твердым намерением не высовывать оттуда носа, а то и присягнуть, буде такая возможность представится, новому претенденту на престол, силы некроманта рассредоточились по захваченным землям. Люс сообщил, что отряды солдат, проходя через деревушки и городки, угоняют в полон всех, кто может более или менее сносно ходить. Мужчин, женщин, стариков, что помоложе, детей, что постарше. Куда их гонят, зачем — про то доподлинно никто не знает, а среди слухов, что множатся, как тополиный пух, была история про какого-то мужика, у кого слуги Теи забрали жену. Сам он в ту пору дома не был, рубил дрова в лесу. Как вернулся — увидел почти пустую деревню, где только несколько младенцев истошно орали, требуя положенную им по возрасту мамкину титьку. Мамок их не было и в помине.

А потом, спустя всего два дня, другой отряд наведался в опустевшую деревню. И среди солдат мужик, кое-как не дававший осиротевшим малюткам помереть с голоду, увидел свою жену… Он бросился к ней, но она ударила его, а затем с помощью двух мужиков принялась деловито связывать мужу руки за спиной. Дальнейший рассказ о том, как ему удалось вырваться, как он бежал, отбивался от преследователей, от собственной жены, что участвовала в погоне наравне с другими, особого интереса не представлял.

Все это вновь и вновь подтверждало предположения Айрин о том, что на людей было наложено заклинание подчинения. Люс выслушал ее мнение и лишь пожал плечами. Он достаточно повидал в своей жизни, чтобы уже ничему не удивляться. Ну зачарованные они, ну и что. С его точки зрения, внимания заслуживало лишь то, что какая-то банда, напялившая на себя цвета герцогства Блед, попыталась остановить его караван. Они не тыкали мечами в лицо, никого не били — все проходило спокойно, деловито как привычная, порядком наскучившая, но необходимая работа. Просто пятеро направили на торговцев арбалеты, а еще трое принялись неторопливо разматывать веревки, чтобы присоединить Люса и его парней к уже немалой связке пленников разного пола и возраста.

Если бы торговцы позволяли всем и каждому вот так запросто отбирать свое добро и покорно подставляли бы руки под тугую веревочную петлю, торговля умерла бы, едва родившись. Да и сам Люс дожил до внушительного брюшка и седых волос не потому, что терпел, пока всякие встречные и поперечные держат его на прицеле. Поскольку многие люди принимают сдержанность за страх, благоразумие за слабость, понимая только язык силы. И этот язык бывший мечник имперской гвардии знал в совершенстве. Их было семеро. К тому времени как странные молчаливые люди, носившие цвета герцогства Блед, стали быстро остывающими трупами, караванщиков стало на двоих меньше. Карлу стрела попала в грудь — тяжелый арбалетный болт без труда прошел сквозь надетую под кафтан легкую кольчугу и навылет пробил молодому парню сердце. Остальные стрелы достались старому Штуфу — с ним Люс водил торговые караваны почитай что лет пятнадцать.

Сам Люс не знал, почему так случилось — то ли старик Штуф, что был куда старше самого Люса и которому давно пора было на покой, не соображал, что делает, или и в самом деле старый друг решил своей смертью проложить остальным путь к спасению. Как бы то ни было, но он вдруг бросился на арбалетчиков с топором, что всегда лежал на возу. И даже умирая — четыре арбалетных болта, выпущенные в упор, могли остановить и буйвола, — он все же сумел дотянуться топором до одного из противников. Тогда и остальные мальчики Люса, включая, конечно, и его самого, схватились за оружие. Драка была короткой: хотя бандиты, каковыми их упорно называл торговец, совершенно не поддавались чувству страха, оружием они владели неважно. Чего нельзя было сказать о парнях, водивших караван, их-то Люс гонял так, как не гоняют и в имперских казармах.

Сам-то торговец понимал, что ему просто повезло. В тот раз они встретили не весь отряд армии Теи, а лишь сопровождающих в лагерь, где находился некромант, очередную партию захваченных в плен крестьян. А остальных они встретили днем позже, и вот тогда-то была скачка, лихорадочно выбрасываемые из возов товары в надежде облегчить повозки, стрелы, летящие вдогонку убегающим и в грудь преследователям. Им удалось оторваться, но Фрол, получивший удар стрелой в легкое, умер на следующее утро.

Спустя три дня они вышли к Вирене. У реки скопилось не менее полутысячи человек — старенький мост, который и в мирное-то время каждый пересекал на свой страх и риск, сейчас и вовсе сдал. Казалось, очередная телега просто обрушит его, поэтому люди двигались по мосту осторожно, чуть не по одному. Рухни сейчас хлипкий настил — и все, кто не успел пересечь мост, достались бы рыщущим по округе отрядам Теи.

— Там, в трех лигах выше по течению, есть брод, господин барон! — заметил Люс, знавший эти места как свои пять пальцев. Впрочем, примерно так же он знал и почти все переправы в Империи, а вкупе с ними дороги, места, удобные для ночлега, и сорта пива во всех постоялых дворах. — Но телеги там не пройдут, в этом году Вирена на удивление полноводна, говорят, это добрая примета для урожая. Придется бросить.

— Что ж этот сброд толпится здесь? — хмыкнул барон, глядя на галдящую, шумную толпу, мешающую друг другу, спорящую о праве первенства на проход через мост. И отмечая про себя, что те, кто все же ступал на настил, просто из инстинкта самосохранения соблюдали спокой ствие и оторожность.

— Да что вы, господин барон, разве ж это все, — пожал плечами торговец, оценивающе окидывая взглядом толпу. — Кто налегке, те давно к броду подались. А эти все со скарбом, и бросить его им жалко, и мысль гложет, а вдруг они-де его бросят, а кто-то подберет. Вот и толкутся у моста… а ведь рискуют все потерять.

— Ладно, двинемся к броду, — заявил барон, и его лицо приняло несколько кровожадное выражение. — Думаю, в скором времени нашим мечам найдется работа.

Рон переглянулся с Ильтаром. Похоже, планы барона, заключавшиеся в том, чтобы насолить мятежной герцогине и ее хозяину-некроманту, стали приобретать вполне конкретные очертания. И толпа, стоявшая за их спинами с оружием в руках, молчаливо подтверждала вескость этих планов. Теперь отряд, предводительствуемый Тоддтом, состоял по меньшей мере из трех сотен бойцов. Не все из них могли бы назвать себя мастерами меча, но чуть не половину из этого отряда составляли бойцы, дезертировавшие из дружин лордов, попавших в мясорубку у Свиязи. Да и многие из мужиков, присоединившихся к этой вольнице, бывалые охотники, ходившие на медведя с одним здоровенным охотничьим ножом, умели и послать стрелу из лука, и уверенно орудовать копьем.

Переправа встретила их шумом и гамом. Здесь никто не соблюдал порядка, каждый ломился через брод как мог, расталкивая всех, на кого хватало сил. В самом глубоком месте рослому мужчине было почти по грудь, многие несли на руках детей, кто-то тащил на голове узлы с добром… стоило оступиться, и узел отправлялся в долгое плавание вниз по течению, слишком быстрому, чтобы неосторожный имел возможность догнать свое имущество.

Отряд барона, не особо церемонясь, пересек реку, при этом число плывущих по воде узлов существенно увеличилось. Те, кто были верхом, не слишком-то и вымокли, остальные же выбрались на противоположный берег перепачканные тиной, мокрые и наполненные злостью.

Было ли то случайностью, или просто сама судьба предусмотрела сие событие для поднятия духа «Алого отряда», как стали называть себя ополченцы в честь родового герба барона Тоддта, но именно в этот момент к переправе вышли и другие солдаты. Только солдаты эти носили голубой и серебряный цвета.

Их было не слишком много, сотня или чуть больше. Словно не замечая неподалеку большого вооруженного отряда, серебряно-голубые принялись хватать и вязать крестьян, не особенно разбирая, мужчины ли это, женщины или старики. Один из них, явно командир, взирал на это действо спокойно, но все же косил глазом в сторону барона. Впрочем, вряд ли он сразу мог догадаться, что разношерстная толпа позади кучки более или менее прилично одетых всадников, есть хоть и наспех сколоченный, но вполне боеспособный отряд.

Сэр Тоддт, а вместе с ним Рон, Ильтар, Айрин и Люс двинулись в сторону того, кого сам Рон мысленно назвал сержантом. Тот нисколько не обеспокоился, лишь подбоченился, горделиво отставив ногу, и спокойно ждал встречи.

— Вы собираетесь говорить с ним, барон? — вполголоса поинтересовался Рон.

— Возможно, — хмыкнул тот, неторопливо опуская ла донь на рукоять меча. — Может быть, что-нибудь новое узнаем. А то, думаю, дай волю нашим мужичкам, так ведь покрошат этих сучат и имени не спросят. А вот этот меня особо интересует, если все, что вы о них говорили, верно, то он-то как раз вряд ли зачарован. Чтобы командовать, знаете ли, мозги нужны. Хоть немного.

— Боя не миновать?

— Разумеется… — недобро усмехнулся барон. — Ну куда он, бой, денется, придет и его время. Чуть погодя.

— Эй, вы, кто такие? — надменно поинтересовался сержант, чуть повысив голос.

— А ты кто таков, смерд? — с той же интонацией спросил сэр Тоддт. — И по какому праву смеешь задавать вопросы гербовому дворянину, щенок?

Сержант побагровел от бешенства, но все же сумел удержать себя в руках и довольно неохотно ответил:

— Я служу герцогине Блед, ваше сиятельство… — два последних слова прозвучали довольно издевательски. — И мои люди служат ей.

— Герцогиня Блед?.. — насмешливо переспросил Тоддт и, повернувшись к Рону, пожал плечами: — Не слыхал… наверное, это из тех мелкопоместных дворян, у коих все владение чуть больше, чем тот стол, за которым мы, друг мой, вчера сидели.

— Полноте, барон, может быть, мы просто давно не выбирались в свет, — дружелюбно улыбнулся Рон, принимая игру. — Кажется, я что-то слышал. Эй, солдат, а кто она, твоя госпожа? И где ее владения?

— Здесь, например. — Оскорбление, прозвучавшее в адрес герцогини из уст этого великана в алом плаще, сержант счел нужным пока пропустить мимо ушей… хотя потом, пожалуй, здоровяк за эти слова умоется кровавыми соплями. — Все эти земли теперь принадлежат герцогине Tee де Блед. И все эти смерды, что толкутся сейчас у воды, суть ее подданные, намеревающиеся изменнически бежать, не желая служить своей новой госпоже. Герцогиня, великая воительница, разбила армию этого дохляка императора и скоро будет править всей Империей. И вы, господа, должны будете отправиться в ее ставку, засвидетельствовать свое почтение и, если будет вам на то соизволение, принести вассальную присягу на верность герцогине.

— Всенепременно, сержант. Мы в кратчайший срок по сетим ее сиятельство… где расположена ставка?

— Пока герцогиня Блед расположилась в замке Шон.

— А ее советник, великий маг, находится там же?

— Зачем вам знать это? — подозрительно спросил сержант. На его лице отразилась непривычная, мучительная работа мысли, — видимо, он что-то понял. — Вы же только что сказали, что не слышали раньше про ее сиятельство? Откуда вы… Эй, взять их!

Но время было упущено. Солдаты «Алого отряда» уже окружили серебряно-голубых. Взвизгнула извлекаемая сталь, брызнула первая кровь. Ветвистая голубая молния, слетевшая с пальцев Айрин, хлестнула по голубым плащам, в воздухе ощутимо запахло паленым. Запели не знающие промаха стрелы Ильтара. Зачарованные солдаты Теи дрались отчаянно, не помышляя о сдаче в плен или о бегстве — но все они были и оставались простыми крестьянами, тогда как противостояли им преимущественно.профессиональные солдаты, помимо всего прочего жаждавшие реабилитировать себя в глазах барона и отомстить противнику за свой страх.

Рон, находясь рядом с бароном, держал меч наготове, но орудовать им не спешил. Едва затянувшиеся раны давали о себе знать, и он не без оснований опасался, что если сейчас ринуться в бой, то потом пару дней придется лежать пластом и пользоваться лекарскими услугами Ильтара и Айрин… хотя пользоваться ими все равно придется. Барон же, будучи здоров как буйвол, полностью отдался бешеной рубке, нанося сокрушительные удары своим огромным двуручным мечом и зачастую рассекая тела противников чуть не надвое.

Схватка так увлекла барона, что он допустил одну из тех ошибок, что порой становятся последними для воина — он перестал оглядываться. Один из солдат Теи, щупленький паренек лет восемнадцати, в неловко сидевшем плаще явно с чужого плеча опустился на колено, поднял арбалет и прицелился в спину великану. Многие называют арбалеты оружием слабых — и в том есть смысл. Даже женщина, да что там, подросток сумеет навести его на цель и спустить тетиву — это не лук, требующий немалого умения, сильной руки и верного глаза, не меч, ведущий схватку один на один, выясняя, кто ловчее и быстрее…

Рон свесился с седла и нанес удар. Последствия ранения тут же сказались, удар получился не лучшим — вместо того чтобы раскроить стрелку голову, клинок ударил в плечо. Почти одновременно хлопнула тетива арбалета…

Баронпокачнулся в седле, но тут же выпрямился и оглянулся:

— Благодарю, сэр Сейшел! Вижу, вы умеете отдавать долги.

— Вы целы? — выдохнул Рон, чувствуя, как начинает набухать кровью повязка на ноге, видать, рана снова от крылась.

— Целее не бывает, друг мой. Благодаря вам его стрела… — Барон с хаканьем опустил меч и начисто срубленная голова покатилась под ноги его коня. Тело еще мгновение стояло, затем повалилось навзничь, пятная траву кровью. — В общем, только шлем зацепило…

Все было кончено быстро. «Алый отряд» потерял около трех десятков воинов, серебряно-голубые полегли все до единого. Воины Тоддта, окрыленные победой, с ухмылками и шуточками собирали оружие, Ильтар, в очередной раз плюнув на свои эльфийские принципы, принялся заговаривать раны, коих имелось превеликое множество, а сам барон вместе с Айрин и Роном отъехал в сторону, знаком дав понять, что им есть о чем поговорить наедине.

Девушка, уже успевшая оказать помощь своему возлюбленному, остановив кровь из страшной раны на бедре, чувствовала себя усталой, поскольку в этой схватке ей пришлось немало потрудиться — то там, то здесь на зеленой траве виднелись черные, все еще источающие едкий запах тела.

— Откровенно признаться, друзья мои, — медленно и неохотно начал барон, — мне не слишком-то хочется и говорить об этом, но сейчас нам следует расстаться.

— Простите, сэр Тоддт, неужели вам так быстро наскучило наше общество? — хмыкнул Рон, слегка уязвленный.

— О нет, мой друг, вовсе нет. Но ваша миссия, возложенная на ваши плечи Светлой Королевой и, может быть, самой судьбой, должна продолжаться. А мой путь теперь с этими людьми, что доверились мне и встали под мое знамя.

— И что вы намерены делать, дорогой барон? — спросила Айрин, и по ее тону Рон понял, что его подруга согласна с принятым решением и обсуждать далее бесполезно.

Барон пожал плечами, окинув взглядом свое воинство. Тех сервов, что ловцы герцогини успели связать, выпустили, часть уже двинулась к броду, подхватив разбросанные пожитки, а часть бывших пленников, да и из тех, кто только что оказался свидетелем разгрома отряда «бледской стервы», теперь выражали желание присоединиться к барону. Их весело хлопали по плечам, поздравляли со вступлением в «Алый отряд», который, пожалуй, после этой стычки стал даже больше. Барон довольно улыбнулся.

— Буду пакостить герцогине, чем смогу. Конечно, серьезный бой мне не выдержать, но в местах этих хватает лесов, а уж знающих здесь каждую тропку я найду без труда. И прикрыть спины тех, кто спасается бегством, сумею. А станет совсем худо, отведу ребят в свой замок… нет, не тот, где я имел честь принимать вас, есть и другой, достался в наследство еще от прадеда. Замок тот не чета многим, его гномы строили, на века. Он любую осаду выдержит… А вам я сейчас не помощник. Путь ваш должен быть скрытен, а какая скрытность с толпой этих оглоедов?

— Вы правы, барон, — вздохнула Айрин, — хоть и печально соглашаться с этим. Что ж, остается пожелать вам удачи, и… берегите себя.

— Это как получится, — усмехнулся Тодцт. — Да, вот еще… тут неподалеку городок есть, Серебряный Бор. Городок так себе, скорее деревня большая, но есть там трактир, «Веселый гном» называется… Так вот, хозяин этого трактира, Кардиус, известен тем, что знает все и обо всех. Поговорите с ним, может, что и подскажет дельное.

— Спасибо…

— И вам удачи, друзья. Сдается мне, что вам на вашем пути придется хлебнуть лиха гораздо больше, чем мне — на моем. Да поможет вам Торн.

Высокое дерево на берегу реки шумело густой зеленой листвой. Люди больше смотрели под ноги, скользкая глина, под ударами сотен ног быстро превратившаяся в кашу, в любой момент грозила неосторожному падением. Кое-кому уже не повезло, и очередного неудачника, плюхнувшегося бородой в грязь, встречал дружный хохот тех, кто еще умудрялся крепко держаться на ногах.

Толпа на берегу Вирены постепенно рассасывалась. Кто-то перешел реку и теперь шагал, оглядываясь, по дороге, что вела в места более спокойные. Другие, повинуясь командам назначенных Тоддтом сержантов, построились в жалкое подобие колонн и двинулись в сторону леса, извечного укрытия для тех, кто не рискует пробовать свои силы в открытом бою. В скором времени отрядам герцогини, что сгоняли в ее ставку крестьян со всей округи, пополнявших армию зачарованных, придется солоно.

Небольшая группа людей на хорошо откормленных, в дорогой сбруе конях, отделилась от толпы и направилась совсем в другую сторону. Их было трое — отсюда, с верхушки дерева обычный глаз не смог бы разобрать, кто именно сейчас стремительно удаляется с поля недавней битвы.

Тарсису не нужно было гадать. Он знал, кем были эти три всадника. Он был рад, что ставшая за последние дни до неприличия многочисленной армия, следовавшая за намеченными им жертвами, теперь отделилась от них и, похоже, намерена заниматься своими делами. Троица, за которой он охотился, теперь может рассчитывать только на себя. Теперь им не уйти от его мести.

Тарсис расправил крылья и, стараясь по возможности не показываться на глаза людям, взмыл в темнеющее небо. Ему предстоял долгий полет.

(обратно)

Глава 14 Серый Паладин. Серебряный Бор

В деревушку они прибыли на следующий день к вечеру. И в былые-то годы народу здесь было негусто, а теперь, во времена опасные и неспокойные, многие так вообще спешно уложили узлы, покидали их в телеги и направились подальше от невзгод и запаха войны.

Но так поступили далеко не все, и потому деревенька встретила путников дымом, вьющимся из печных труб, детишками, с шумом и гамом бегающими друг за дружкой, да несколькими молодками у колодца, явно занятыми не столько своими ведрами, сколько разглядыванием заезжих гостей. Впрочем, молодые девахи быстро разглядели, какие взгляды мрачный мужчина в тяжелой кольчуге бросает на свою спутницу, увидели форму ушей третьего из заезжих гостей, пошушукались, посмеялись — мол, чего это эльфу среди людей понадобилось, — да и пошли по своим делам, справедливо решив, что развлечений на сегодняшний день больше не будет.

Рон осадил коня у приземистой, покосившейся хибары, над дверью которой было намалевано нечто странное. Рыцарь улыбнулся: если бы в былые времена достославный Тьюрин объявился в здешних местах да углядел бы сию картину, несомненно пытающуюся изобразить не просто гнома, а гнома веселого… Пожалуй, разнес бы Тьюрин сей домишко по бревнышку, а хозяину вломил бы так, что тот до конца жизни заикался бы. Впрочем, места тут были довольно глухие, гости заглядывали редко, а уж гномов-то здесь отродясь не видывали, так что грязная корчма «Веселый гном» могла и дальше пугать малых детей своей уродливой вывеской.

Сам хозяин с тоской в глазах сидел на завалинке перед входом и, как и его заведение, производил впечатление весьма печальное. Был он длинен, как жердь, и так же худ. Длинный кривой нос, нависавший над тонкими с опущенными вниз уголками губами, придавал его лицу выражение невероятного уныния. Засаленный кафтан, покрытый разноцветными пятнами, позволял судить не только о нынешнем меню, но и о том, что подавали в этом заведении на протяжении последней недели, а мрачный вид хозяина явно свидетельствовал, что единственным, кто потреблял те самые блюда, был он же сам.

— Привет тебе, добрый человек, — произнес эльф, слегка наклонив голову.

Трактирщик поднял глаза, вперил в эльфа долгий изучающий взгляд, затем так же ощупал взглядом его спутников и буркнул:

— Пять домов дальше, затем налево… трактир «Принц и дракон». Вам там, судари, самое место.

После этой фразы, сказанной хриплым, каркающим голосом, он полностью утратил интерес к путникам и снова принялся изучать носки своих поношенных сапог.

— А не ты ли Кардиусом зовешься? — холодно поинте ресовался Рон, стараясь дать понять трактирщику, что от вечать надо вежливо и, по возможности, быстро.

— А хоть бы и так… — хмыкнул тот. — Да кому какое дело до моего имени?

— Есть дело, раз спрашиваю, — Рон уже начинал звереть, но усилием воли взял себя в руки и продолжил спокойно и размеренно: — А когда я спрашиваю, лучше отвечать. Это понятно? А то ведь можно и сапогом в рыло получить.

Трактирщик поднял на рыцаря тоскливый взгляд, но даже не сделал попытки отпрянуть или хотя бы встать перед благородным рыцарем и его спутниками.

— Сапогом? Эт-то, конечно, можно. Это вы, благородные, завсегда рады. Ну я Кардиус и есть… чего благо родные господа изволят?

— Нам нужны кое-какие сведения. Ходят слухи, что ты много чего знаешь об этих краях. Вот и поделись.

— Знать-то я, может, и знаю… да только ведь одним знанием брюхо не набьешь, так, господа благородные? Может, сговоримся? Я много не прошу.

- Может, и сговоримся… если от тебя толк будет. Не обидим.

В глазах трактирщика блеснул огонек интереса.

— Ну так… пошли в дом, что ли. Негоже тут вот, на завалинке… и уши чужие не всегда к месту бывают… прошу, господа. Разносолов не обещаю, но кой-чего на стол собрать найду. Плохие времена нынче, постояльцев почитай и нету, разве что мужичье какое забредет, так ведь с них и медный грош поиметь — и то забота.

Рону пришлось порядком нагнуться, протискиваясь в низенькую дверь. Если и попадал он в места более грязные и убогие, то в далеком прошлом. Сразу и не вспомнить.

Полутемный, едва освещенный парой коптящих факелов зал был пуст. Закопченный потолок, грубая, плохо оструганная мебель, ершившаяся заусенцами, на полу грязь, какие-то черепки. Хозяин, двигаясь неспешно и без особой расторопности, бросил на стол несколько не очень чистых тарелок с холодным мясом и хлебом. Тут же нарисовались кружки, откуда донесся запах порядком прокисшего пива. Рон брезгливо смахнул со стола какие-то объедки и тяжело опустился на скамью.

— И чего желают знать благородные господа? — все же сесть с рыцарями и дамой за один стол трактирщик не рискнул. В иные времена за такую вольность можно было получить не только промеж глаз, а и пару дюймов стали в печенку.

— Где-то два года назад в этих краях видели Серого Паладина, — сообщил Рон. — С тех пор его никто и никогда не видел. Что можешь сказать об этом?

Кардиус задумался. Некоторое время он барабанил пальцами о край стола, что-то бормотал про себя, так что невозможно было разобрать ни слова, хмыкал, кашлял… У Рона создалось впечатление, что они зря теряют время в этой вонючей дыре.

— Э… ну так вот, значит, господа… и леди, конечно. Годика два назад, говорите… Как же, как же, помню. И впрямь видели неподалеку Серого, Жан-подпасок и видел, пер он куда-то, Серый, дороги не разбирая, видать, торопился. Как раз по весне дело было.

Рон сунул руку в кошель и извлек небольшой золотой кругляш. Вот тут-то глаза у трактирщика разгорелись ярким огнем вожделения. Он, похоже, даже перестал видеть что-либо вокруг себя, кроме медленно вращающейся в пальцах Рона золотой монеты. Судя по обстановке трактира, такой доход выпадал хозяину не то что не каждую неделю, а и не каждый месяц.

— Ну это, господа, значит, Серый-то в лес пошел. А дорог-то в лесу немерено, кто ж его знает, куда он делся. Как на духу, больше и сказать-то нечего.

Кардиус посмотрел на монету с таким сожалеющим видом, словно уже мысленно отправил ее обратно в кошель к рыцарю. Сказал-то ведь всего ничего, не стоит золота такой ответ.

Рон и сам понимал, что пока ничего полезного они не услышали. Да и чему удивляться — можно подумать, Серый кому-нибудь рассказал, куда идет да зачем. Конечно, было бы это неплохо, да вот только души, пусть и задержавшиеся в этом мире больше положенного, говорить с живыми просто так не могут… Так что Серый Паладин вряд ли поведал о своих планах.

— Было ли что необычное в то время? — спросила Айрин. Кардиус снова принялся хмыкать, бурчать и загибать пальцы.

Перечень необычностей, который он выродил после долгого ухода в воспоминания и под непрерывными понуканиями Рона и Айрин, был весьма широк. Оказалось, что как раз в тот год:

…у Марфы, что свинарник держит на окраине сельца, родился поросенок о двух головах, какового признали демоном и торжественно сожгли на площади…

…Жан-подпасок, тот самый, что Серого Паладина видел, как-то искал корову, что от стада отбилась, пестрая такая, с пятном на лбу и одним рогом поломанным, набрел на какую-то пещеру, где что-то большое сдохло, потому как вонь стояла — хоть нос зажимай. А что сдохло, непонятно, поскольку ни туши, ни даже костей там не нашли…

…дом кривого Шуга, что потерял глаз еще в имперских войсках и с тех пор мирно жил на пенсион, предоставленный ему всемилостивейшим императором, вдруг вспыхнул и сгорел дотла вместе с самим Шугом…

…Капа, жена старого Бруча, про которого все говорили, что он уже давно свое мужское естество по бабам растерял, вдруг понесла, а когда Бруч попытался порасспросить ее, где нагуляла, так она отобрала у него кочергу, коею он ее вразумлять пытался, да проломила муженьку голову…

…А Фира, жена лавочника Фарта, что оружием торгует, долго била мужа за то, что утаил от нее монетку, да не просто какую-то там медяшку, а золотую — сама видела, как какой-то приезжий мужик, что долго с ее муженьком болтал о чем-то, на прощание расщедрился и одарил лавочника денежкой. А когда стали выручку считать, так той денежки в кошеле-то и не оказалось…

…В округе появилась шайка мерзавцев, что раскапывали могилы, наверное, в поисках чего-нибудь ценного. Но скоро поняли, что хороший хозяин ничего ценного в домовину не положит, а потому исчезли без следа и кладбища тревожить перестали…

…Сапожник Пат, что чуть не годами сидел и шил сапоги, паршивые, кстати, вдруг решил половить рыбку, да выловил такого здоровенного сома, какового и старожилы в этих местах не помнят…

…Какой-то заезжий благородный рыцарь, чьего имени никто не знал, а может, он его никому и не говорил, цельных два дня бражничал в таверне «Щит и меч», а потом вдруг чегой-то разозлился, выхватил меч, стал каких-то зеленых тварей гонять, а тварей-то тех окромя него никто и не видел…

Рон переглянулся с Айрин. Непохоже было, чтобы эта «ценная» информация хоть сколько-нибудь помогла им. Девушка лишь пожала плечами… Ильтар сидел молча, о чем-то думая.

322

— А, вот еще! — вдруг встрепенулся, казалось, навсегда замолчавший Кардиус- Тута неподалеку караван пропал. Ехал к нам купец один, Сийкст, что Рыжим прозван был, купец известный, почитай что каждый год в наши края заглядывал. Его как раз по весне-то и ждали, да только он так и не приехал. А потом мужики на охоту ходили да возы обнаружили, а на возах, что любопытно, метки Сийкстовы стояли… и возы те были пустые, а порублены — жуть. А ни покойничков, ни лошадей, ни товаров — ничего так и не нашли.

— А что возил караван?

— Да разное… Рыжий-то всегда хвалился, что токмо оружием торгует, и не каким-то там, а отменным. Да только в плату, бывало, брал не только золото с серебром, а и другой какой товар, так что можно сказать, что всякое он возил.

Айрин нахмурилась.

— Когда это было?

— Так я ж и говорю, по весне…

— Весна большая, — хмыкнула Айрин. — Снег сошел уже?

— Сошел, сошел, уже и травка зеленая поперла…

— Место показать сможешь?

Трактирщик замялся.

— Да староват-то я уже по лесам бегать… вона, Жана позову, он парень молодой, он и покажет. Чего ж не по казать-то…

Волшебница чуть заметно кивнула Рону, тот легким щелчком катнул золотой кругляш в сторону трактирщика. Монета исчезла как по волшебству, сметенная со стола быстрым движением Кардиуса.

— Иди, зови мальчонку. Одна нога здесь, другая там…

Три всадника неторопливо ехали через лес. Вернее, всадников было три с половиной — на жеребце Рона, перед рыцарем, сидел мальчишка лет двенадцати, указывавший дорогу. Словоохотлив он был не в меру, болтал непрерывно, нисколько не интересуясь, слушает ли его кто, или нет.

После вонючей и дымной атмосферы трактира Рон дышал полной грудью, наслаждаясь чистейшим лесным воздухом. Айрин от пребывания в этой дыре, кажется, даже слегка побледнела, но постепенно приходила в себя.

Жизнерадостный мальчишка, которому за труды была обещана монетка, с готовностью показал то место, где видел Паладина, а теперь вел путешественников туда, где охотники нашли брошенные телеги из каравана Сийкста Рыжего.

А телег-то там тьма была, — он на мгновение задумался, затем уверенно продолжил: — Две руки, и еще одна…

— Ты и считать умеешь? — улыбнулся Рон.

— А то! И еще, а ведь Серый-то… он как раз сюда и шел.

— Сюда? — встрепенулась Айрин. — Точно?

— Торном клянусь, не вру, благородная госпожа! Я ж его видел, как он мимо деревни прошел — и в лес… а мы-то как раз так и едем. А пещера, что я нашел, она ведь там тоже рукой подать, ежели пожелаете, то и туда вас отведу.

— Ладно, там видно будет…

Жан что-то рассказывал про село да про свою хозяйку, что жрать дает мало, а работать заставляет много, а коль будет у него монетка, так он от той хозяйки откупится и пойдет к Кардиусу работать. А Кардиус, он только с виду такой, а вообще мужик добрый, только грустный, а грустный потому, что жена по зиме померла, по воду на речку ходила, да в прорубь и ухнула. А это кузнец видел, вытаскивать ее бросился, сам чуть не потонул, а бабу-то Кардиусову под лед утянуло, так и не нашли. А она-то в трактире всем заправляла, сам-то Кардиус хозяин никакой, только и любит, что сидеть на завалинке да сплетни слушать…

Рон вполуха слушал паренька, время от времени поддакивая и охая. Айрин в разговоре не участвовала, ей было о чем подумать. Картина складывалась донельзя логичная, хотя и строилась она на невнятном бормотании трактирщика да на скороговорке мальчишки. Но очень уж похоже получалось. Пещера, найденная мальчишкой неподалеку, что мертвечиной пахла — там наверняка зомби побывали. И караван оружейников для некроманта был лакомым куском — одним махом всю армию свою вооружил. Конечно, телеги ему ни к чему, зомби неутомимее лошадей, пешком шагают, может, и медленнее, зато дольше. Лошадей-то они, понятно, брать не стали, но на лошадей в лесу охотнички всегда найдутся: и те, что в серой шкуре бегают, и двуногие.

Если некромант подловил караван у самого Серебряного Бора, то Серый Паладин, что, по слухам, как раз в этих местах охотился на ходячих мертвяков, оказался как раз кстати. Что там произошло между ними, угадать несложно. Серый Паладин, при всех своих достоинствах, прямолинеен до идиотизма. Скорее всего, он попер с мечом на армию некроманта, не думая о последствиях. Но в этот раз неуязвимый герой нарвался на превосходящего противника… Сейчас, после того как в ее руках побывала Книга Начал, Айрин могла бы с ходу предложить не менее трех-четырех способов одержать победу в схватке с бессмертной душой, закованной в магические доспехи.

Видимо, некромант выиграл этот бой и лишил Серого Паладина… Айрин задумалась. А чего, собственно, лишил некромант давно уж мертвого рыцаря, чья навсегда задержавшаяся в этом мире душа двигала колдовские латы и направляла в цель магический меч? Не в силах смертного, сколь бы могуч он ни был, иметь власть над душами, как имеют ее великие боги, Торн и брат его Чар, создатели этого мира. Значит, душа сэра Тая Райнборна, как давным-давно именовали того, кто после мучительной смерти стал Серым Паладином, никуда не делась. Лишенная дороги туда, куда уходят все души умерших, лишенная магического оружия, дававшего смысл ее призрачному существованию, лишенная всяческой надежды на будущее. Она осталась в этом мире, значит, ее можно было отыскать.

Тем временем кони, один за другим, вышли на большую поляну. Мальчишка спрыгнул с коня, тут же по пояс скрывшись в высокой траве.

— Вот тута, благородные господа, телеги те и нашли. Токмо вы не обессудьте, телеги-то мужики забрали, в хозяйстве, стало быть, пригодятся, не пропадать же добру.

Рон, не спешиваясь, оглядел поляну. Место здесь было довольно глухое, и, если бы охотники не наткнулись на телеги, то пропажа каравана могла бы обнаружиться гораздо позднее. Со стороны некроманта было достаточно умным ходом загнать телеги куда-нибудь в лес, подальше от дороги.

— Слышь, малый, а тракт здесь неподалеку есть?

— Есть, господин, аккурат за этими деревьями. Только кусты разрослись жуть, и не видно дороги из-за кустов тех.

— Что ж, малец, лови, свое дело ты сделал. И чеши-ка отсюда… да смотри, не подглядывай, увижу, уши оторву.

Рон бросил монету, которую парнишка поймал на лету. Монета была золотой, к тому же увесистой — пожалуй, хватит ему и откупиться от хозяйки, и одежонку новую справить, да и отъесться чуток, а то вон кожа да кости. Жан несколько секунд восторженно разглядывал золото, затем пробормотал что-то насчет благодарности, поклонился, сунул монету в рот для пущей сохранности и чесанул к деревьям. В том, что он непременно будет подглядывать, Рон не сомневался, но по крайней мере сорванец не рискнет излишне приближаться к поляне и не станет путаться под ногами.

— Ильтар, мне нужно освободить эту поляну от травы. Это можно сделать?

— Вполне.

Эльф спрыгнул с коня, опустился на колени и прижался ладонями к земле. Глаза его были закрыты… Рон видел, как при первых же звуках произносимого эльфом заклинания Айрин навострила уши — видать, эта магия была ей незнакома. Трава на поляне будто бы ожила. Сейшел не верил собственным глазам — травинки вырывались из земли и, смешно перебирая крошечными корешками, начали расходиться в стороны от центра поляны, как круги на воде от брошенного камня. Вот освободился кусочек чистой земли величиной с ладонь, вот он стал больше, еще и еще… Теперь очищенный участок был уже размером с небольшой щит и продолжал увеличиваться.

Трава двигалась все быстрее и быстрее… Из крошечной норки высунулась любопытная мордочка мышки. Черные глазки изумленно оглядели сошедшую с ума траву, мышка некоторое время пыталась сообразить, что же здесь происходит, затем испуганно пискнула, выпрыгнула из норки задала стрекача в надежде найти для своего дома какое-шбудь более спокойное место.

— Достаточно, Ильтар, благодарю…

Эльф тут же прекратил бормотать заклинание, поднялся, легким движением стряхнул с ладоней налипшие комочки земли и взлетел в седло. Айрин спешилась и принялась готовиться к проведению ритуала. Из седельных сумок была извлечена уйма различных предметов, о назначении которых Рон мог только догадываться. Ильтар же с полным равнодушием взирал на какие-то перья, разноцветные камни, свечи из необычного красного воска, баночки с порошками… Видать, ему, тоже магу, все эти принадлежности были знакомы, и о том, что сейчас будет вершиться на этой поляне, он имел вполне определенное представление.

— Рон подошел к товарищу и тихо, чтобы не нарушить сосредоточения Айрин, спросил:

— Мне кажется, ты все утро чем-то озабочен?

— Да, я чувствую, что за нами следят, — некоторое время помедлив, так же тихо ответил эльф. — Но я никак не могу обнаружить этого наблюдателя… и это странно.

— Что тут странного?

— Человека я давно бы услышал…

Зеленая листва надежно скрывала Тарсиса, и все же он вдруг ощутил сильное беспокойство. Чутью своему он привык доверять, а чутье это в данный момент отчаянно вопило об опасности, близкой и серьезной.

Вампир не шевелился, прижавшись к шершавому древесному стволу, и сквозь просветы в листве наблюдал за действиями троицы, что остановилась на поляне, ничем вроде бы не отличавшейся от пяти-шести таких же полян, оставшихся позади. Он навострил уши, но шорох листвы гасил звуки ничуть не хуже толстой пуховой перины… ну а подлететь ближе Тарсис побаивался, никто доподлинно не знает, насколько острый слух у этих длинноухих, что не расстаются с луком. Тарсис отнюдь не был намерен ни выяснять особенности эльфийских органов чувств, ни проверять на своей шкуре меткость их луков.

А на поляне тем временем происходило что-то необычное. Вампир не сомневался, что волшебница готовит какой-то ритуал, причем довольно серьезный — ишь как старается, вон, камень уже три раза перекладывает, то на полпальца влево, то на столько же вправо. Видать, все это имеет очень важное значение… Проклятие, не будь на небе солнца, он подобрался бы поближе, а там, глядишь, и подвернулся бы удобный случай ощупать клыками ее нежную шейку.

При мысли о шее девушки Тарсис почувствовал волнение… нечто похожее он ощущал там, в Лебединой башне, когда его клыки пронзили артерию молоденькой дурочки, что думала защититься от высшего вампира с помощью слабенькой магии. Да, у него давно не было подруги, очень, очень давно… и будет справедливо, если теперь он обзаведется сразу двумя. Тем более что эта рыжая, безусловно, хороша. Из нее выйдет отличная спутница жизни. Тарсис даже на мгновение зажмурился, представляя, как здорово будет вдвоем, крыло к крылу, подняться в ночное небо, чувствуя пьянящий аромат прохладного ночного воздуха и сладкий вкус свежей крови во рту! Он помотал головой, стараясь отогнать это чудесное видение…

Короткий хлопок, и острая боль пронзила левое крыло Тарсиса. Он зашипел, едва сдерживая рвущийся наружу крик, и, скрипя зубами, ждал, пока боль наконец уймется. Затем скосил глаза — крыло было прочно пришпилено к стволу дерева тонкой стрелой с белым оперением. Вампир содрогнулся… древко стрелы вполне могло оказаться сделанным из того же аркнейского кедра, а тогда его ожидала бы скорая и неминуемая гибель.

Но шли секунды, боль утихла окончательно, и Тарсис с облегчением понял, что в этот раз ему повезло. Стрела оказалась обычной, и теперь можно было осторожно, не делая лишних движений, освободить крыло.

Ильтар опустил лук и прислушался… ничего, кроме шелеста ветра в кронах деревьев да шумного фырканья лошадей. Рон, для которого выстрел эльфа стал полной неожиданностью, хранил молчание.

— Может, и показалось… — после долгой паузы пробормотал Ильтар.

— Что показалось?

— Кажется, там, среди листвы, я заметил какое-то движение.

— Может, белка?

— Все может быть, — пожал плечами Ильтар, однако лук по-прежнему оставался у него в руках и очередная смер тоносная стрела лежала на тетиве, готовая в любой момент умчаться к цели. — Может быть, белка, может быть, птица… а может быть, и очень большая летучая мышь.

— Ты хочешь сказать, это был вампир?

— Я хочу сказать одно, друг Рон, кто-то за нами следит. И это — не человек.

У Рона из головы не выходило обещание вампира. Последние дни, после того нападения в гостинице, вокруг было достаточно спокойно, и его чувство опасности молчало. Либо вампир отказался от своих намерений и отправился куда-нибудь в укромное место зализывать раны, либо следил издалека, не приближаясь к путникам. Но человек с эльфом не сравнится, и если Ильтар что-то чувствует, значит, к этому следует отнестись со всей серьезностью.

— Я прошу тишины, — попросила Айрин, поднимая руку.

Рон кивнул Ильтару, и они, прихватив остальных лошадей, отъехали к самым деревьям. Рыцарь внимательно наблюдал за действиями своей подруги, любуясь ее фигурой, пламенеющими волосами и отточенными движениями. Ильтар же, ни на мгновение не утратив настороженности, продолжал внимательно вслушиваться и всматриваться в окружающий лес. Он чувствовал присутствие мальчишки, но тот, казалось, даже перестал дышать, да и не от него исходила опасность. А опасность присутствовала, она никуда не делась, хотя Ильтар и не мог с уверенностью сказать, кому или чему досталась его стрела. Он знал только то, что попал в цель… но не имел ни малейшего представления, чем эта цель была.

Волшебница стояла в нескольких дюймах от границы круга, образованного красными и черными камнями. В круг была вписана выложенная из одинаковых, уже белых, камней, шестилучная звезда. Острие каждого луча венчала толстая красная свеча.

Девушка подняла руки, в воздухе прозвучали первые фразы заклинания. Повинуясь магии, утих ветер, перестав шевелить листву и плотно сбившуюся у края поляны траву. Резкий, уверенный жест — и все шесть свечей разом вспыхнули ровным, немигающим пламенем. Такой же огонь полыхнул и в небольшой серебряной чаше, что стояла в самом центре звезды. Девушка на мгновение замолчала, ее пальцы извлекли из стеклянного сосуда щепотку порошка… Она взмахнула рукой, и темный комочек, вылетевший из ее пальцев, упал точно в чашу. Пламя окрасилось в ядовито-зеленый цвет и стало вдруг выше… Рон мог поклясться, что чаша с самого начала была пуста — и было совершенно непонятно, что в ней может гореть.

А магическое действо продолжалось… Еще одна щепотка порошка, из другой склянки, упала в чашу — пламя, ставшее еще ярче, теперь приобрело багровый оттенок. Неожиданно над чашей стал подниматься столб дыма, ровный, как нарисованный на холсте. Одновременно усилилось пламя свечей, казалось, они оплывают прямо на глазах, еще несколько минут, и свечи выгорят полностью.

Последняя щепотка порошка, и пламя в чаше вновь сменило цвет, сейчас оно было синим, синим был и столб дыма, все так же ровно уходящий ввысь. Рон с удивлением заметил, что почти перестал дышать, так заворожила его эта картина.

Отзвучало последнее слово древнего языка. Наверняка немало было тех, кто мог произнести это заклинание, но лишь те, кто читал Книгу Начал, мог в полной мере постичь его смысл… Айрин замерла, сложив руки над головой… Томительно тянулись секунды, и вот девушка упала на одно колено, бессильно опустив голову. С легким хлопком погасли свечи, столб дыма оторвался от чаши и улетел ввысь, истаяв в голубом небе.

— Не вышло, — выдохнула волшебница с болью в голо се. — Ничего не вышло…

Она сидела, привалившись спиной к толстому древесному стволу, и по маленькому кусочку отщипывала мякиш от свежего каравая, что Рон прихватил в Серебряном Бору. Сам же рыцарь сидел рядом и неторопливо пластал кинжалом окорок, рядом уже лежали ломти сыра, который вместе с мясом и хлебом составлял нехитрый, но весьма питательный обед путников.

— Не понимаю, — в который уже раз произнесла Айрин, — почему же ничего не вышло? Я не могла, не могла ошибиться…

— Я так понимаю, что это и есть Серый ритуал? — осторожно спросил Рон, не будучи уверенным, что ему хочется услышать ответ. Волшебница кивнула.

— Лишь малая его часть… та, что возвращает душу, пытающуюся покинуть этот мир. Но она не вернулась. И все же я уверена, что все делала правильно. Душа Серого Паладина, не имеющая права покинуть этот мир, только и может, что оставаться там, где Серого Паладина лишили призрачного тела…

— Айрин! — Рон вскочил на ноги, уронив при этом окорок и кинжал. — О Торн, с чего ты взяла, что душа Серого Должна быть здесь?

— Но мы же решили, что он пал в схватке с некромантом…

— Но произошло ли это здесь, на этой поляне?

Айрин с такой силой стукнула себя по лбу, что, казалось, из глаз посыпались искры.

— Чар меня подери! Какая глупость! Конечно, раз телеги нашли среди леса… Это совсем не означает, что и битва произошла здесь же. Скорее всего, их сюда отогнали зомби по приказу своего хозяина. Но схватка была там, где шел караван оружейников. На тракте. Надо найти это место, Рон. И поскорее, ритуал должен совершаться днем, пока не наступит вечер. На коней, друзья…

В мгновение ока еда была убрана в сумки, и три всадника двинулись в сторону, куда ранее им указал мальчишка. Стоит ли упоминать, что Жан, прятавшийся в лесу, неслышно двинулся вслед за волшебницей и ее спутниками. Вообще говоря, это только он считал, что движется неслышно, острый слух эльфа тут же уловил звуки осторожных шагов босых ног, но гнать мальчишку прочь он не собирался, во-первых, потому что тот вел себя достаточно осмотрительно, чтобы не путаться под ногами, и во-вторых, это было бессмысленно — легче было, пожалуй, пристрелить паренька, чем заглушить в нем здоровое детское любопытство.

Вслед за ними двинулось еще одно существо. Тарсис, уже освободивший крыло от пробившей его стрелы, спланировал на соседнее дерево, затем еще на одно… Внизу, среди кустов, он заметил крошечную фигурку в драной рубахе, и пасть вампира наполнилась слюной. Он вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел, и только азарт погони и слежки заставлял его на время забыть о голоде. Но теперь потребность в свежей крови напомнила о себе с неожиданной силой. Тарсис почувствовал, как где-то в желудке появилась колющая боль, первый признак того, что еще чуть-чуть, и он начнет терять силы. Но начинать охоту было пока рано. Не приведи Торн, этот длинноухий услышит шум… Кто знает, может быть, в его колчане найдутся и другие, куда более опасные стрелы.

— Ильтар, если бы ты решил устроить засаду, какое бы место ты выбрал? — спросил Рон своего спутника. Сам он уже пришел ко вполне определенному выводу, но хотел, чтобы эльф подтвердил его догадку.

Ильтар задумался. Они уже успели проскакать по тракту чуть не половину лиги от того места, где вышли из леса. Ехать дальше было бессмысленно, вряд ли бы некромант, ради маскировки, тратил время на оттаскивание телег в такую даль.

— Пожалуй, больше всего подошел бы тот холм, что мы недавно миновали. Смотри, там дорога делает резкий по ворот, и из лесу не видно, что творится на самом холме и дальше. А кусты вдоль тракта в этом месте такие густые, что там можно и армию спрятать, да так, что вряд ли кто заметит.

— Согласен, — кивнул Рон, — тогда возвращаемся и ос мотрим это местечко получше.

Конечно, Ильтар, проведший среди наемников не один десяток лет, был совершенно прав — холм идеально подходил для засады. Человек, один или с компанией, встретивший здесь выползающий из леса обоз, наверняка привлек бы внимание возниц и стражи, а укрытые в кустах зомби, что могут оставаться совершенно неподвижными, в нужный момент напали бы и с боков, и с тыла.

— Айрин, — позвал рыцарь волшебницу. — Мы думаем, что стычка произошла здесь, очень уж местечко подходит. Как думаешь, стоит попробовать?

Девушка с некоторым сомнением оглядела участок дороги у холма. И, виновато разводя руками, вздохнула.

— Знаете, друзья, у меня всего шесть свечей, и они сгорели почти наполовину. А другие такие же достать в этих краях вряд ли удастся. Так что мы можем позволить себе только одну попытку. Если же она будет неудачной… Серый ритуал не просто запрещен, он еще и очень сложен, имеет значение каждый шаг. Эти свечи я получила у эльфов, и если их не хватит, придется возвращаться к ним или в более или менее крупный город, где мне смогут изготовить что-нибудь подобное.

— И все же?..

— И все же мы попробуем. Ильтар, думаю, в этот раз твоя магия не понадобится, я построю магический круг прямо на тракте, здесь нет травы.

Она снова принялась выкладывать цветные камни, постепенно образуя из них круг.

— Тебе помочь?

Волшебница лишь мотнула головой. Мужчины в этом деле не помощники, разве что Ильтар, он, как маг, должен чувствовать малейшую неточность в линии магического круга, да только эльф и не подумал предложить свою помощь, вон сидит себе в седле да ушами шевелит. Хотя, возможно, это и к лучшему — она должна сделать круг сама, тогда сможет лучше распознать его силу, точнее, отметить тот момент, когда вся сила круга до последней капли ляжет в чашу и можно будет позвать…

Почему-то именно сейчас она чувствовала, что место выбрано верно. Все здесь было пропитано старой болью и страхом, давней смертью… Ее, как и любого мага, учили чувствовать это — только то чутье, что свойственно многим: наемникам, странникам, магам и, куда в большей степени, древним народам — эльфам и гномам, — сейчас особенно обострилось. Девушке казалось даже, что она видит в воздухе тени сражающихся и умирающих, а еще другие тени, тени тех, кто сражается, будучи уже давно мертвым. Да, Рон и Ильтар, безусловно, правы, это то самое место, ее видения, вызванные остаточным действием недавно про-изнесенного призывающего заклинания, не лгали.

Айрин попыталась отогнать от себя видения призрачных воинов и сосредоточиться на построении круга и звезды. День клонился к вечеру, а произносить заклинание призыва во тьме было просто опасно — никто и никогда не сможет предугадать, какие силы откликнутся на этот зов. Так что лучше не рисковать.

Тарсис испытывал чудовищные муки. Как пьяница не может спокойно смотреть на стоящий от него на расстоянии вытянутой руки кувшин с вином, голодный истекает слюной, глядя на краюху хлеба с толстым слоем масла и аппетитным ломтем окорока, так и его охватывала дрожь при взгляде на тонкую цеплячью шейку прижавшегося к дереву паренька. Жан, во все глаза наблюдая за творившимися на дороге таинственными приготовлениями, не замечал вокруг ничего — и, конечно, не видел и не слышал бесшумно приближающегося к нему вампира.

А тот разрывался между голодом и долгом. Долг призывал сохранять спокойствие, наблюдать и выжидать подходящий момент, а голод… голод был гораздо страшнее, поскольку исходил изнутри его самого, а не от хозяина, что находился сейчас неизвестно где и уж наверняка не следил за своим слугой.

«Ну и что? — уже в который раз задавался вопросом Тарсис. — Ну и что случится, если этот паренек исчезнет? Кому от этого будет хуже? А мне нужны силы, этот рыцарь и впрямь недурно владеет мечом, он быстр… почти как истинный вампир. Почти. Мне нужны силы, это точно. Если хозяин спросит… так и скажу».

Он сделал еще один шаг, не переставая коситься в сторону видневшихся сквозь листву людей и эльфа, что возились там, на дороге, готовя какое-то заклинание. Тарсис не мог бы назвать себя магом, но разлитую в воздухе Силу чувствовал не хуже опытного выпускника школы Сан. Что именно там готовилось, его не интересовало — это было не важно, особенно сейчас, когда голодные спазмы терзали его древнее тело.

Еще шаг…

Эльф смотрел в другую сторону. Его уши, столь опасные для вампира, теперь ловили звуки, доносившиеся с другой стороны дороги. Рыцарь, с которым ему пришлось недавно столкнуться, смотрел на свою подругу. Та вообще вряд ли что-то видела сейчас, кроме своих свечей и камней, что старательно раскладывала на сырой земле.

Еще шаг…

Тарсис совершенно точно знал, что услышать его движения мальчишка не мог. Не дано это человеку. А чутья, что встречается у опытных воинов, у него нет и быть не может. Поэтому он так и не понял, что заставило мальчишку оглянуться, может быть, укус комара, может — чириканье какой-нибудь птицы. Взгляд паренька уткнулся в фигуру приближавшегося к нему вампира. Глаза медленно расширились от ужаса, рот распахнулся, чтобы издать пронзительный крик…

Выхода у Тарсиса не было. Теперь речь шла не о простом выборе между утолением голода и строгим исполнением приказа хозяина — теперь речь шла о святом, о его, Тарсиса, безопасности. Он прыгнул, подминая под себя тщедушную фигурку, ломая жалкое сопротивление и затыкая рукой со стремительно растущими когтями рвущийся наружу вопль. Его острые клыки впились в тонкую загорелую шею…

Страшный удар стрелы заставил Тарсиса на мгновение разжать когти и челюсти, острая боль в плече вынудила его отпрянуть от жертвы. Мальчишка бесчувственным кулем рухнул на землю. С противным чмоканьем вторая стрела вошла вампиру в живот, выставив окровавленный наконечник со спины. Тут же еще один удар — третья стрела пробила бедро.

Тарсис понял: еще мгновение, и его убьют. Просто убьют, лишив жизни навсегда… Сами по себе удары эльфийских стрел не были для него смертельны, пусть даже стальные наконечники прошьют сердце, печень или иной жизненно важный для человека орган. Но каждый удар стрелы лишал вампира части сил — еще несколько таких ран, и он ослабеет настолько, что его, Тарсиса, высшего вампира, возьмут голыми руками. А ни один вампир, как бы живуч он ни был, не сумеет восстановиться, будучи изрубленным в куски.

Он бросился бежать. Прочь мечты о глотке горячей крови, прочь мысли о приказе хозяина. Жить, жить, жи-и-ить!!!

Еще одна стрела ударила его точно в позвоночник. Тарсис на мгновение ощутил, как отнимаются ноги — да что там говорить, любой человек тут же рухнул бы на землю, навсегда утратив возможность передвигаться на своих двоих. Но вампир был все еще силен. Руки разлетелись в стороны, на глазах истончаясь и обрастая перепонкой, сделали первый взмах, и вот уже массивное, страшное тело летит — неловко, неуклюже, волоча за собой почти неподвижные задние лапы. Стрела насквозь пронзила перепонку крыла, и умчалась куда-то в кусты, но это было уже даже не опасно: очередной острый укол боли — и все.

Морда огромной летучей мыши врезается в древесный ствол, острый сучок впивается в глаз, выворачивая его — Тарсис шарахнулся в сторону… тут же там, где мгновением раньше была его голова, просвистела стрела с белым оперением, и глубоко ушла в дерево. Еще один взмах крыльями, еще… Вампир всей своей шкурой ощущал, как не знающий промаха глаз эльфа ловит его среди деревьев, и отчаянно бил крыльями в одном стремлении — уйти. Еще одна стрела… он уже сбился со счета какая… пронзает потерявшую всякую чувствительность заднюю лапу. Это уже совсем не важно, лапа все равно не чувствует боли, значит, позвоночник поврежден серьезно… Взмах, еще взмах…

— Ушел, — зло сообщил Ильтар и сплюнул розовато-красной слюной, видать, от бешенства прикусил губу. — Ушел, тварь, вот живуч… Я могу поклясться, что попал не менее пяти раз. Пять стрел… и вампир все же удрал… Как он?

— Будет жить, — сказала Айрин, осматривавшая паренька. — Вена прокушена, но крови потерял не так уж много, я ее уже остановила и рану зарастила. Но он будет спать долго, по меньшей мере до завтра.

Она поднялась, приняв протянутую Роном чистую тряпицу, вытерла с ладоней кровь, потянулась. Девушка выглядела усталой — лечение пастушка далось ей непросто.

Рон опустился на одно колено, устраивая Жана поудобнее и укрывая своим плащом. Конечно, следовало бы отвезти его в деревню, но оставить Айрин здесь с одним лишь эльфом, попросить Ильтара взять на себя эту миссию он не мог. Мальчик спит… пусть поспит пока здесь. Когда Айрин завершит свой ритуал, независимо от того, удачен он будет или нет, они смогут вернуться в Серебряный Бор все вместе.

Снова воздух замер, повинуясь приказу человека. И пламя, отвечая на фразы давно забытого языка, полыхнуло ровным, нереально чистым светом. Вновь зеленые, багровые и синие отсветы придали деревьям и лицам людей какой-то странный, жуткий оттенок. А в медленно, но верно темнеющее небо вонзился прямой, как копье, столб дыма.

И снова, как в прошлый раз, замерла волшебница, произнесшая последнее слово древнего, запретного заклинания. Потянулись секунды ожидания.

Внезапно столб дыма заколебался, в нем возникли какие-то завихрения, словно пытающиеся разорвать его,разметать сгустками синей дымки… но столб сопротивлялся этим вихрям, меняя форму… Теперь он уже не напоминал копье, пронзающее небо, теперь это было облако, бьющееся в судорогах над серебряной чашей… и все больше и больше облако это походило на человеческую фигуру.

Казалось, вихри сошли с ума, они терзали дымчатую фигуру, рвали ее на части, но облако, уже полностью по-терявшее синий оттенок и вернувшее себе привычный серо-белый дымный цвет, успешно сопротивлялось. Айрин развела в стороны руки и, вдруг резко выбросив их вперед, буквально швырнула в бьющееся облако заклинание.

Яркая вспышка заставила Рона зажмуриться. Поэтому он не увидел, как множество ярких искр устремилось к облаку, облепив его со всех сторон, затем искры слились в одну сплошную сияющую пленку, на ней постепенно стали проступать шипы, наплечники, сочленения панциря. Чем больше облако напоминало закованного в латы человека, тем тусклее становилась сияющая пленка… И вот высокая фигура в серых доспехах, сквозь которые явственно просвечивались стоявшие позади нее деревья, качнулась вперед.

Сейшел открыл глаза. В двух шагах от Айрин стоял Серый Паладин. Он был точно таким, каким Рон его представлял — высоким, в глухом стальном шлеме с узкой прорезью, за которой клубился едва заметный туман, в массивном на вид панцире с наплечниками, оснащенными острыми шипами, а на груди его нереальным, мертвенным светом сиял странный герб — облако, пронзенное мечом. Только руки воина были пусты.

Айрин сделала шаг навстречу Паладину, теперь их разделяло расстояние куда меньшее, чем вытянутая рука. Все естество Рона приказывало ему схватиться за оружие — его возлюбленная стояла слишком близко к одному из самых опасных существ в этом мире. Но она, видимо, почувствовала его порыв и сделала заметный, но откровенно отталкивающий жест кистью руки. Рон, поняв намек, замер на месте.

— Сэр Тай Райнборн? — четко произнося слова, спросила Айрин.

Полупрозрачная фигура в панцире чуть помедлила, затем согласно склонила голову.

— Рада тому, что вы снова появились в нашем мире, хотя, возможно, радости вам это не доставило. Я не ошибусь, если предположу, что некоему молодому магу, управляющему отрядом зомби, удалось одержать над вами верх?

Еще одна заминка, и снова утвердительный наклон головы.

— Увы, сейчас этот некромант обрел невиданные силы. Мы должны остановить его, и нам нужна ваша помощь.

Фигура в доспехах подняла к глазам руки в пластинчатых перчатках, затем протянула к Айрин пустые ладони.

— О да, сэр Тай. Прошу прощения…

Сноп искр, замерцавших у кисти правой руки Паладина, постепенно сливался в сияющую ленту. Еще мгновение, и полоса света потускнела и превратилась в длинный двуручный меч, оружие в умелых руках страшное.

Великан воздел меч над головой, а затем, отступив на несколько шагов назад, с силой взмахнул колдовским лезвием, одновременно приседая. Клинок, созданный магией, со свистом прорезал воздух, рассекая замшелый валун размером чуть не с голову самого Паладина. Камень не разлетелся мелкими кусками, как от удара топора или молота, он просто распался на две половины. Рон, видя этот удар, лишь присвистнул — такое было ни топору, ни тем более обычному мечу недоступно.

Серый вновь кивнул, на этот раз с явным удовлетворением, и, привычным движением забросив чудовищный меч за спину, жестом указал девушке на ровный, будто спиленный пень, словно приглашая ее присесть и рассказать, зачем это смертным понадобилась помощь Паладина.

Айрин начала свой рассказ…

Тарсис, захлебываясь и марая одежду, лакал кровь. В этот раз ему пришлось довольствоваться некрупным медведем, облюбовавшим себе именно ту самую пещеру, которая сейчас Тарсису была совершенно необходима. Зверь пал без сопротивления, так и не поняв, что существо, напавшее на него, было не человеком, а чем-то гораздо более опасным.

Жадно глотая горячую кровь, живительную, хотя и лишенную того непередаваемого вкуса, каковым обладает кровь человека, Тарсис чувствовал, как постепенно возвращаются силы, как затягиваются раны, как вновь обретают чувствительность ноги.

Скоро, очень скоро он будет здоровым. Тогда — немного охоты на каком-нибудь из ближайших хуторов, и снова в погоню. Теперь к желанию как можно быстрее исполнить приказ хозяина прибавилась иная страсть — стремление отомстить.

(обратно)

Глава 15 Рон Сейшел. Путь на юг

Рон задумчиво смотрел на пляшущее пламя костра и с тоской думал, что все их ожидания пошли прахом. Да и то сказать, какие могли быть ожидания. Айрин, истинная волшебница, слишком поверила пророчеству и слишком понадеялась, что, как только их отряд встретит четвертого воина, знаменитого призрачного рыцаря, так сразу все и образуется. Сразу станет ясно, куда дальше идти, что делать…

А ничего не случилось. И вот сейчас Айрин спит, измученная своими колдовскими упражнениями, Ильтар тоже нырнул в мир снов, укрывшись своим зеленым плащом, сам Рон, вот уж который час, сидит, тупо уставившись на языки пламени, и лишь иногда неторопливо подбрасывает в огонь очередную ветку. Ну а новый член отряда, сэр Тай Райнборн, он же Серый, ходит кругами вокруг стоянки — еще бы, их прозрачность во сне и отдыхе не нуждается, пищи не приемлет и доброго слова, кстати, от него не дождешься.

Рон поймал себя на мысли, что испытывает по отношению к Паладину какую-то неприязнь. Может быть, потому, что его милая Айрин, возвращая этого великана к подобию жизни, вымоталась так, как не измотал бы ее, пожалуй, и дневной пеший переход. А может, потому, что, втайне даже от себя, Рон тоже верил, что именно сегодня все прояснится.

Паладин спокойно выслушал долгий, на взгляд Рона излишне многословный рассказ волшебницы, коротко кивнул на предложение присоединиться к отряду, а на вопрос, нет ли у него идей, куда отряд должен проследовать далее, только неопределенно пожал плечами. Мол, не его это дело — решение принимать, его дело мечом махать да нечисть всякую на куски рубить. А решения — вон командир, пусть он их и принимает. На то командиры над солдатами и поставлены, чтобы за собой вести.

А отец-командир, коего командовать, как известно, никто не назначал и в чьем праве руководить, как выяснилось, никто не сомневается, не имеет ни малейшего представления о том, что делать дальше.

Серый возник, подобно призраку, и колонной встал неподалеку от костра.

— Не спится тебе? — хмыкнул Рон, скорее рассчитывая уколоть немого собеседника, чем предполагая, что тот оце нит шутку. Но великан просто кивнул. — И что нам делать дальше, а, рыцарь? Нас теперь четверо, все, как в том идиотском сновидении… Только вот в чем вопрос, друг мой Тай, а о нас ли то пророчество гласило?

Паладин пожал плечами.

— Не знаешь… вот и я не знаю. А, может, просто плюнуть на все, поехать к императору, вступить в его гвардию. И выйти против некроманта в чистом поле с мечом в руках. Как думаешь, хорошая идея?

Паладин отрицательно покачал головой.

— И я знаю, что плохая, — вздохнул Рон и швырнул в костер следующее полено, взметнувшее в ночное небо густой столб быстро гаснущих искр. — На поле и кроме нас есть кому мечом махать. Только вот толку от этого пока мало было, верно? Значит, надо что-то другое придумать, только что? Айрин вообще убеждена, что вскорости все само собой решится и ясно станет, куда идти, кого бить по голове… Бить, это мы умеем, это мы всегда готовы. Вопрос в том, где и кого?

Серый Паладин молчал, но прорезь его шлема была обращена к Рону, и тому показалось, что Райнборн смотрит на командира с укоризной.

— И ты туда же, — фыркнул он. — Все считают, что я должен что-то решать. А я не знаю, понимаешь, не знаю, куда идти и что делать. Кто мне может дать совет, а?

Паладин сделал странный жест мечом, будто бы указав одновременно и на землю, и на звездное ночное небо. Это была явно не попытка отогнать комара, и Рон насторожился.

— Что ты хочешь сказать? Что нам поможет? Меч?

Серый вновь отрицательно покачал головой, затем повторил свой жест, медленно, словно давая Рону возможность прочувствовать его смысл. Клинок указал на землю, а затем взмыл вверх, и отсалютовал небу.

— Земля и небо… — пробормотал Рон. — Ты… понял, ты имеешь в виду самих богов. Ох, Тай, только шуток мне сейчас не хватало. Знаю я эту присказку, мол, только богам известно, как следует поступить. Им-то наверняка известно, да вот только как задать им вопрос?

Сказав эти слова, Рон вдруг замер. Мысль, слишком невероятная, чтобы отмести ее сразу, прочно засела в мозгу. И чем больше он думал об этом, тем более и более сумасшедшим представлялось ему задуманное — и тем больше надежд на то, что оно сработает. В конце концов, случались вещи и более невероятные — удалось же им когда-то встретить дракона времени, последнего из великих. Чем Чар не шутит, а вдруг… вдруг одна из его шуток окажется истиной.

Паладин пристально смотрел на Сейшела — словно пытался дать понять, что идея, родившаяся сейчас в мозгу рыцаря, вполне имеет право на существование. Затем вдруг резко отклонил голову, повернулся, и снова отправился в свой нескончаемый путь вокруг лагеря, оберегая покой новоявленных спутников.

Айрин проснулась рано, еще затемно. Ильтар, вопреки своему хваленому чутью, спал как младенец, не реагируя ни на хруст веток под ногами девушки, ни на звонкую трель какой-то ранней пташки, что обнаружила людей на своей территории и решила порадовать их утренней песней. Возможно, столь крепкий сон говорил лишь о том, что эльф целиком и полностью доверяет чутью товарищей.

Девушка подошла к своему возлюбленному. Рон сидел, нахохлившись, у почти погасшего костра и спал — усталость сморила его уже под утро. Но он открыл глаза, как только ее тонкие пальчики прикоснулись к его укрытому кольчугой плечу. После встречи с вампиром и, тем более, после повторного свидания, хотя и закончившегося для незваного гостя не лучшим образом, Рон еще больше укрепился в своей давней привычке снимать кольчугу только тогда, когда это совершенно необходимо. В бане, к примеру. А в остальное время тяжесть на плечах вполне может оказаться нелишней.

— Прости… — Айрин виновато улыбнулась. — Я тебя разбудила.

— Ничего, — Рон помотал головой, отгоняя остатки сна. — Все равно пора в путь.

— В путь? — Девушка удивленно приподняла бровь. — Помнится, еще вечером ты не имел ни малейшего представления, куда нам направляться далее. Или…

— Ты же веришь в пророчество? — усмехнулся рыцарь. Затем взял руку подруги, прижался щекой к ладони. Было так приятно просто сидеть, ощущать ее рядом, чувствовать тепло, исходящее от нежной кожи. — Кажется, любовь моя, вчера ты говорила, что все решится само собой, не так ли?

Айрин села рядом и прижалась к Рону. Он обнял ее, чувствуя, как в душе наступает мир и покой. Жаль, что такое состояние может продолжаться очень недолго… Девушка молчала, глядя на рдеющие угли. Где-то там, в вязком утреннем сумраке виднелась массивная фигура Паладина, все так же без устали шагавшего вокруг лагеря, внимательно сквозь узкую прорезь забрала осматривая окружающий лес. Его шаги были беззвучны — как и положено шагать душе, давным-давно лишенной плоти.

Айрин думала о том, что впервые за последние годы ощущает себя счастливой. Пусть впереди неизвестность, опасности, которые не могут ее не тревожить. Что ж, потом, позже, она отдаст должное и страхам, и беспокойству… но это будет потом. А сейчас вокруг царит тишина и покой, рядом — надежное плечо любимого мужчины, переливающиеся багровым отсветом угли притягивают взгляд, тело расслаблено в блаженной истоме… Все это было прекрасно.

Слишком прекрасно, чтобы продолжаться хоть сколько-нибудь долго.

Да, те два года, что она провела в Лебединой башне, копаясь в древнем трактате, осваивая древний язык, продираясь через хитросплетения сложнейших магических формул, вряд ли можно было назвать мрачными. Ей было хорошо там, дома… а она считала Лебединую башню своим домом. Что сейчас там творится? Вампир, что так подло подобрался к ним, приняв обличье ее подруги — жива ли сейчас Элла? Может быть, и нет — вампиры редко оставляют в живых свидетелей своих ночных охот…

Два года занятий любимым делом. Это много — меньше, чем хотелось бы, и больше, чем она могла вынести. Вряд ли в этой череде дней был хотя бы один, когда она не думала о Роне. Она даже была в какой-то степени благодарна некроманту — не вернись он, кто знает, когда этот рыцарь, скорый в обращении с мечом и такой робкий, когда дело касается зова сердца, нашел бы дорогу в ее обитель. Она думала о нем… но только, когда вновь, после столь долгой разлуки, увидела его — только тогда она с ослепляющей ясностью поняла, что больше никогда с ним не расстанется. Куда бы ни вела его дорога, она будет рядом. Какие бы опасности ни ожидали его на этом пути, она разделит их с ним поровну.

— Мне хорошо с тобой… — прошептала она чуть слышно.

Он не ответил, да это было и не нужно. Между ними все было ясно без слов.

Наконец-то заворочался Ильтар, медленно, неохотно поднялся. Окинул взглядом поляну, Рона с Айрин, прижавшихся друг к другу… Улыбнулся уголками губ и неслышно скользнул к ручью, что журчал неподалеку, обещая глоток холодной воды и быстрое расставание с остатками сна. Он появился у потухшего костра спустя несколько минут — как обычно бодрый, подтянутый. Айрин уже рылась во вьюках, собирая на завтрак нехитрую снедь.

— И что же, ты решил, мы будем делать дальше? наконец спросила она Рона, когда завтрак был завершен, а остатки провизии убраны.

— Есть одна идея, — медленно протянул Рон. — Только, боюсь, она покажется вам… несколько бредовой.

— В нашем положении любая идея хороша, — махнула рукой Айрин.

— Итак, нас четверо… — Рон начал издалека. Почему-то ему не хотелось вот так, сразу, выложить друзьям свое сумасбродное предложение. — Нас четверо, как и говорится в пророчестве. Теперь мы должны встретиться с некромантом. Если пророчество верно, то встреча эта произойдет… но где? И ответить на этот вопрос могут только сами боги. Я предлагаю у них и спросить.

— Спросить? У богов? — недоверчиво улыбнулась Айрин. — Интересно как? Говорят, когда-то Торн говорил со смертными, но те времена давно миновали.

— Я имею в виду не Торна…

— И все-таки это сущее сумасбродство, — бормотала про себя Айрин, мерно покачиваясь в седле.

Конечно, что-то в идее Рона было. Легенды о Ледяной Статуе ей доводилось слышать не раз, и хотя во многом все рассказчики друг другу противоречили, сходились они в одном — древний бог действительно снисходил до ответов на вопросы. Айрин не была склонна верить сказкам, но ведь часто сказка рождается на основе реальных событий.

Да и выхода другого не было. После долгих и бурных споров было решено, что попробовать все же стоит. Во всяком случае, пророчество само по себе, похоже, сбываться не собиралось, а более рационального предложения ни у кого не оказалось. Конечно, оставалась возможность просто отправиться в замок Шон и торжественно, с бросанием латных перчаток, вызвать некроманта на честный бой. Только вот честного боя не получится, а четверым — пусть даже это боевой Пламенный маг, эльф, рубака-наемник и бессмертный дух — против целой армии не выстоять. И даже на Серого Паладина в этом бою надежды будет мало — один раз он уже был побежден.

— И где мы отыщем тех гномов, что владеют якобы Статуей? — пыталась урезонить возлюбленного Айрин. — Да и пустят ли гномы нас в свои пещеры?

— Кого как, — хмыкнул Ильтар, — а меня наверняка не пустят.

— Где сейчас живут те гномы, вполне может быть известно оркам, занявшим старые гномьи пещеры.

Ну да, конечно, гномы были так любезны, что сообщили оркам, где их можно найти… — язвительно заметила Айрин.

Неожиданно для нее, Ильтар согласился с Роном:

— Нет, конечно, но орки — твари хитрые. Если они отдали гномам это сокровище, выполняя уговор, то, скорее всего, будут постоянно следить за ним. В надежде когда-нибудь вернуть Статую себе. Если кто-то и сможет нам помочь, то только они — тем более, наш командир стал братом одному из орочьих вождей.

— Хорошо, допустим, мы попробуем обратиться к самому Чару. Если орки помогут, если гномы не откажут, если Статуя — не выдумка… Не слишком ли много «если», друзья мои?

— Айрин-сан, если вы предложите что-нибудь более подходящее, я буду рад встать на вашу сторону, — прервал ее Ильтар.

— Увы, не предложу. Но я хочу спросить, кто будут те двое, что возьмутся за руки Ледяной Статуи?

Рон пожал плечами.

— Разумеется, прежде всего это буду я, поскольку идея принадлежит мне. Что же касается второго…

— Вторым… второй буду я, — резко, даже резче, чем следовало, заявила Айрин.

— Нет! — хором рявкнули Рон и Ильтар, и даже Серый Паладин отрицательно покачал головой.

— Прежде чем вы скажете еще что-нибудь, прошу выслушать меня. — Айрин говорила сухо и жестко, будто вбивая каждое произносимое слово в уши товарищей. — Независимо от вашего мнения, второй буду я. Туда, куда пойдет Рон, пойду и я. Если кто-то из вас попытается меня остановить… я даже не хочу говорить, что я с ним сделаю.

Рону на мгновение пришла в голову мысль, что холостая жизнь имеет неоспоримые преимущества, о которых мужчины, как правило, вспоминают слишком поздно.

— Любовь моя, — осторожно начал он, — возможно, мы смогли бы обсудить это позже? Скажем, если убедимся, что Ледяная Статуя действительно…

— Вы можете обсуждать это сейчас или потом, меня это не интересует! — отрезала Айрин, сверкнув глазами так, что Сейшел украдкой бросил взгляд на свою одежду, проверяя, не загорелось ли там чего. Пламенные волшебницы, будучи в гневе, имели нехорошую привычку пускать в ход свои излюбленные боевые заклятия… против тех, кто имел несчастье этот гнев вызвать.

Так и получилось, что в путь отправились довольно в плохом настроении. Айрин дулась на всех сразу, Рон нервничал, представляя себе, как вдвоем с подругой прикасается к сияющим ладоням магической Статуи… Буквально впадал в ужас, когда вспоминал, какие условия ставил Чар для тех, кто смел обращаться к нему с вопросами. Единственное, что утешало его, так это некоторое сомнение в существовании самой Статуи.

Ильтар, казалось, за последние дни полностью утратил жизнерадостность — он постоянно был настороже, постоянно следил за окружающим пейзажем, и уже не раз его стрелы, неожиданно для всех слетавшие с тетивы лука, пришпиливали к дереву зайца или белку, что имели неосторожность зашуршать в кустах. Лука он теперь из рук не выпускал и стрелы все время держал наготове.

Серый Паладин, как обычно, ко всему безучастный, шел пешком. Говорят, при должной тренировке лошадь может везти даже зомби, хотя и с явным отвращением. Но при приближении Паладина лошади пугались так, что ни о какой верховой езде не могло быть и речи — видимо, животные ощущали перед собой нечто настолько далекое от живой плоти, что никак не могли перебороть свои инстинкты.

Поэтому сэр Тай просто шел… вернее, бежал за кавалькадой. Бежал легко, бесшумно, совершенно не зная усталости. Глядя на этот размеренный бег, Рон вдруг подумал, что Паладин явно приноравливается к шагу коней. Наверняка он может передвигаться еще быстрее, если потребуется. При таких способностях неудивительно, что Серого частенько видели в самых разных, порядком удаленных друг от друга местах почти одновременно.

Отряд быстро, делая остановки лишь на ночлег, двигался на юг, в сторону гор, где в старых гномьих пещерах, купленных за немалую цену, жили орочьи племена.

Тарсис снова стоял там, где стрелы эльфа сумели обратить его в бегство. Он был здоров, сыт и полон сил. Древнее тело, напитанное силой истинного вампира, быстро восстановило утраченное, а две бабы, что, на свою беду, вышли в лес за побегами молодого папоротника, утолили и ставшую навязчивой жажду охотника.

Он и не ожидал, что его жертва будет терпеливо ждать, пока он поправится. Теперь необходимо было снова брать след: уж чем-чем, а нюхом собаки вампир не обладал. Хотя его обоняние и было куда острее человеческого, разобраться в следах трехдневной давности он не мог.

Сейчас он приобрел свой привычный облик — невысокого, на вид немолодого мужчины. Только глаза выдавали его сущность — но он мог погасить огонь и в них, если это было нужно. Пока же нужды такой не было, поэтому взгляд вампира вызывал ужас… помимо природного красного света теперь в этих глазах плескалась лютая ярость.

Он медленно ходил по маленькому участку тракта, где ночевали волшебница со спутниками. Десять шагов вперед, поворот, десять шагов назад. И думал… во всяком случае, стороннему наблюдателю показалось бы, что человек, одетый в какие-то рваные тряпки, напоминавшие остатки женского платья, полностью погружен в невеселые мысли. Однако вампир не раз убеждался, что может производить весьма обманчивое впечатление.

И еще шаг… и вдруг он, как молния, рванулся к дубу, стоящему у дороги. Взметнулась рука, хватая что-то почти невидимое.

Пальцы, увенчанные когтями, сжимались вокруг чего-то странного — то ли очень уж густой воздух, то ли… По прозрачному существу, попавшему в стальной захват руки вампира, пробежали цветные волны: вот обозначились глаза, поначалу такие же бесцветные, как и все тело, затем стремительно залившиеся сочно-зеленым оттенком. Вот стали видны волосы, тоже зеленые, чуть с золотым отливом. Существо отчаянно извивалось, но вампир не разжимал когтей.

Спустя несколько секунд дриада стала видимой полностью. Пожалуй, человек счел бы ее красивой, и даже эльфы, чьи вкусы, по их собственным убеждениям, были верхом утонченности, признали бы за этим существом определенное очарование. Она была похожа на женщину — крошечную, не более трех локтей ростом, с темной кожей, восхитительно нежной и бархатной. Чудесные волосы достигали пят, а зеленые глаза горели болью и отчаянием. Кое-где когти вампира уже прорезали эту тонкую кожу, и теперь между двух маленьких, как у девочки-подростка, грудок медленно стекала зеленоватая капля крови.

— Не трепыхайся, — мрачно бросил Тарсис. — А то придушу.

Словно ожидая этой команды, она замерла, как будто бы окаменела. И точно так же застыло на ее лице выражение непередаваемого страха.

— Здесь ночевали люди, мужчина и женщина. С ними был эльф. Так?

Он говорил медленно, холодно, равнодушно. Она не шевелилась, продолжая смотреть на него расширенными от ужаса глазами.

— Ну?

Она не шевелилась. Несколько секунд он тупо смотрел на нее, затем понял, в чем дело. Стиснув когти самую малость, он сухо приказал:

— Ты можешь ответить.

Дриада часто-часто закивала головой.

— Ты слышала, о чем они говорили?

Снова кивок.

— Куда они направились? Расскажешь — отпущу.

В зеленых глазах миниатюрной дриады появился слабенький проблеск надежды. Ее полные губки раскрылись, но из горла вырвался лишь короткий хрип. Тарсис чуть ослабил хватку.

— Большой человек сказал, что надо ехать на юг.

— Юг большой, — нахмурился Тарсис.

— Большой человек сказал, что надо ехать к оркам. На юг. Они там живут.

Ее голос странно не соответствовал ее внешнему виду. Нежный, мелодичный, он был начисто лишен страха, боли и мольбы. Он журчал, как чистый родничок, пробивающий себе дорогу сквозь устилавшую землю листву. Сама же она мелко дрожала, боясь лишний раз пошевельнуться, и глаза ее молили вампира о пощаде.

— Что сказала женщина?

— Женщина согласилась с большим человеком. Сначала она кричала на него, потом согласилась.

— А эльф?

— Он тоже согласился с большим человеком.

Некоторое время Тарсис задумчиво смотрел на дриаду, потом с силой сжал когти. Раздался резкий, противный хруст, голова дриады свесилась набок, и только в глазах, оставшихся открытыми, застьиа даже не боль, не испуг — какое-то детское удивление и обида. Вампир разжал руку, и маленькое тельце неожиданно тяжело упало на землю. Конечно, он мог пощадить дриаду… но, Чар подери, зачем? Кровь ее вампиру была не нужна, но и жизнь — тоже. Бесполезное создание, слабое, ее существование бессмысленно, и смерть — вполне закономерна.

Тарсис развел в стороны руки, удовлетворенно наблюдая, как легко они превращаются в крылья, как наливаются дополнительной силой, необходимой, чтобы поднять его в небо. Ему предстоял долгий путь.

Огромная тень проскользнула между кронами деревьев и уверенно взяла курс на юг. Где-то там, далеко внизу, остался скрюченный трупик безобидного лесного создания.

С каждым часом лес становился все мрачнее, а Ильтар, заставивший себя все же убрать лук за спину, нервничал все больше и больше. Они уже давно покинули дорогу, остались позади и более-менее проторенные тропы, и теперь кони медленно пробирались через заросли. Эльф хотел было снова воззвать к своей магии, что открыла бы им дорогу, но Рон попросил не делать этого — и так не вполне ясно, как их встретят хозяева этих земель. Но то, что им вряд ли обрадуются, было очевидно.

Сам Сейшел, хотя и держал руку в полупальце от эфеса меча, старался выглядеть расслабленным. Ехавшая рядом с ним Айрин тоже не казалась слишком напряженной, но собранные в щепоть пальцы говорили о том, что волшебница готова к бою, и тот, кто рискнет проявить непочтительность, может быстро превратиться в жаркое. Тем более что после знакомства с орочьими сетями отношение девушки к зеленокожим уродам было самым что ни на есть неприязненным.

Серый Паладин молча шагал вслед за всадниками. Теперь, когда им приходилось продираться сквозь подлесок, временами довольно густой, надобность в беге отпала. Хотя Паладину, возможно, было все равно.

Четверка путников, что медленно, но верно двигались в сторону обители орков, выглядела какой угодно, но только не безобидной.

Ильтар чуть сдавил коленями бока коня, и послушный жеребец ускорил шаг. Эльф поравнялся с Роном, который ехал впереди, стараясь выбирать дорогу получше. Хотя получалось это у него не слишком хорошо — видно было, что лошади в этом лесу нечастые гости.

— Ты знаком с языком орков? — почему-то шепотом спросил Ильтар.

— Только несколько фраз,— пожал плечами Рон.— Самых расхожих.

— Если самых расхожих,— уголками губ улыбнулся эльф,— значит «сдавайся», «беги» и «умри», верно?

— Точно подмечено, клянусь Торном! — рассмеялся рыцарь.— А еще «брось оружие» и «твоя мать жрет гномье дерьмо». Последняя фраза их почему-то особенно злит.

Ильтар печально усмехнулся.

— Вот все вы, люди, такие. Живет рядом с вами народ… дикий, возможно, грубый и даже немножко злой. Но пробовали ли вы его понять? Где уж, если из всего их языка, на котором орки, кстати, даже слагают поэмы, вы выучили только несколько грубых окликов, да еще одно из самых грязных оскорблений.

— Поэмы?…

— Да, а ты удивлен? Орки — древний народ, у них богатая история. Конечно, больше всего в этой истории было войн, набегов и сражений, о них орки и поют.

— Могу себе представить,— хмыкнул Рон,— такие песни… как какой-нибудь Сыч Железный Лоб убил кучу врагов, надругался над их женами и съел их детей.

— Примерно такие,— серьезно кивнул Ильтар.— Очень похоже на вашу Песнь о короле Сиграре и его оруженосце Фарте. Там, помнится, как раз пелось о том, как этот самый король, зарезав спящего отца, надел корону и повелел привести ему младших дочерей всех лордов, после чего устроил оргию, по окончании которой лично обезглавил обесчещенных девушек.

— Ну… — Рон смутился. — Это же вымысел, сказка. Да и в песне поется не так… не так грубо.

— Я бы сказал, что сказки у вас очень уж… добрые,— саркастически заметил Ильтар.— Да вот только ошибаешься ты, друг мой, не сказка это. Конечно, было их не «двунадесять дев, что двадцатой весны не встречали», как в песне поется, а всего семеро, и не рубил он им головы «отцовским мечом, что был прозван «Владыкой печали», а банально приказал задушить, поскольку стали они невольными свидетельницами его полной мужской несостоятельности. Так что не торопись судить.

Рон сконфуженно молчал. Раньше ему как-то не приходили в голову мысли о том, что некоторых героев песен, что распевали менестрели в замках лордов или на ярмарках, следовало бы повесить на собственных кишках. И лучше еще во младенчестве. Было время, когда он и сам с восторгом слушал многочисленные баллады о похождениях того же Сиграра и его оруженосца и друга Фарта, что не раз спасал своего короля от верной гибели. Потом, когда малость понаемничал, многое стал понимать иначе и уже не внимал очередному менестрелю с открытым ртом. Но слова Ильтара почему-то больно укололи самолюбие Рона… Здесь было нечто большее, касающееся всех людей. Только вот понимал рыцарь, что эльф в чем-то прав.

— Не переживай, — вздохнул Ильтар. — Вы в этом не одиноки. И среди наших легенд встречаются ничуть не лучшие. Я, собственно, хотел сказать не об этом. Тебе нужно запомнить фразу: «Le tass sim ori shan».

— Это?

— Это означает: «Я брат пятого вождя». Достань палец, что дал тебе тот старик, его придется показать. И ни в коем случае не хвататься за оружие, брат к брату с оружием не приходит. Если вынешь меч — значит, ты плохой человек. А плохих людей орки, как ты понимаешь, имеют привычку убивать.

— И пожирать.

— Бывает, — кивнул эльф. — Еще как бывает. Поэтому их все и ненавидят.

Где-то спустя час Ильтар неожиданно остановил коня и предостерегающе поднял руку. Лес казался все таким же тихим, даже пения птиц не было слышно… ветер стих как будто перед бурей. Рон во все глаза вглядывался в просветы между деревьями, но ничего не видел. Все вокруг было спокойно. Он хотел было тронуть коня, но эльф положил руку на шею жеребца, и тот, повинуясь неслышному приказу, встал как вкопанный.

— Не туда смотришь, — одними губами прошептал эльф. — Дерево, дуб, чуть левее, у подножия белый камень. Теперь смотри выше… там, в листве. Ну, давай, как я тебя учил.

- Li tess sim ori shan! — выкрикнул Рон что есть силы, протягивая в сторону так и не увиденного им часового сморщенный когтистый палец. Ильтар поморщился — вот уж не следовало ожидать от человека идеального произношения! Фраза, порядком ис каженная Роном, была, пожалуй, в целом понятна, хотя и могла быть истолкована превратно.

- Не так, — опять одними губами прошептал он. — Тщательней выговаривай слова. «Le tass», а не «Li tess». To, что ты сказал, звучит оскорбительно. Ильтар в упор смотрел туда, где кто-то прятался среди листвы. Зрение эльфа позволяло ему видеть то, что было недоступно человеку. Айрин, конечно, могла бы магическим способом усилить свое зрение и в этом перещеголять даже его, Ильтара, но делать этого не стала — он с самого начала предупредил ее, что применять магию здесь не стоит. Кто знает, как истолкуют это подозрительные и кровожадные орки. Могут расценить и как агрессию, а барона Тоддта с его лихими молодцами здесь не было. Ильтар очень сомневался, что им, четверым, удастся уцелеть, если орки нападут всем кланом. Ну разве что Серому — что ему сделается. Остальным же придется плохо. Ильтар утверждал, что клятву братства орки блюдут свято, и это не было обманом. Просто сам он в это не верил. Как бы там ни было, а клятва дадена не в благодарность, а под угрозой гибели. Старейшины клана могут отказаться от слова пятого вождя… даже если при этом самого вождя отправят на вертел. Поэтому он был готов в любой момент схватиться за лук, хотя и понимал, что здесь, в лесу, его стрелы немногого стоят.

- Le tass sim ori shan! — еще раз крикнул Рон. На этот раз правильно.

Где-то среди листвы возникло движение. Небольшая коренастая фигура скользнула вдоль ствола, покрытые грубой кожей, никогда не знавшие обуви лапы коснулись земли. Ильтар вздохнул чуть свободней — орк оставил оружие на своем наблюдательном посту, значит правило, согласно которому брат на брата оружия не поднимает, оставалось в силе. Это давало некоторую надежду на благополучный исход. С другой стороны, рядовой разведчик вряд ли наделен правом принимать решения, и судьбу новоявленного братца, да заодно и его спутников, будут решать другие.

Кривоногое существо, чья шкура отдавала зеленью, с грязными, нечесаными патлами, закрывающими лицо так, что снаружи торчали одни лишь красноватые глаза да кривые желтые зубы, подошло к возвышающемуся над ним, будто гора, Рону. Непропорционально длинная рука протянулась к рыцарю открытой ладонью вверх.

— Знак? — каркнул орк.

Рон скосил глаз на Ильтара. Эльф чуть заметно кивнул. Рыцарь наклонился и вложил в руку орка обрубок пальца. Тот некоторое время задумчиво рассматривал его, затем вернул рыцарю.

— Поведу. За мной пойдете. Оружие не трогать.

Грубая, невнятная речь была разбираема с трудом, но общий смысл Рон все же уловил. Орк двинулся к узкому, сразу даже и незаметному проходу между деревьями. Всадники и держащийся позади них Серый Паладин двинулись следом за проводником.

Шли долго, почти четыре часа. Орк, казалось, не испытывал от ходьбы ни малейшего неудобства — этот народ, не признающий иного транспорта, кроме собственных лап, способен был выдержать многочасовой бег с поклажей и оружием. Тропинка петляла меж древних стволов и местами становилась настолько неприметной, что, если бы не проводник — даже взгляд эльфа, возможно, не разглядел бы ее в траве. С другой стороны, эльф, если дорога станет вовсе непроходимой, просто прикажет деревьям расступиться.

Но вот наконец лес стал редеть. Путники вышли на опушку — прямо перед ними вздымались вверх скалы. Где-то здесь начинался путь в пещеры, прорытые в недрах горы гномами, искавшими драгоценные камни. Потом камни кончились и гномы ушли, да не просто так, а еще и получив за ненужные им пещеры бесценную реликвию. Впрочем, гномы славились своим умением извлекать доход даже из пустой породы.

Но, разумеется, никто незваных гостей приглашать в пещеру не собирался. Вход был надежно закрыт — огромным камнем, что наверняка сдвигался не одними мускулами, — гномы умели строить. Секретов своих они, конечно, не выдали бы ни за какие деньги, и потайные двери, что строили для себя, перед продажей сменили, но и то, что оставили, производило впечатление. Под камень, что закрывал вход, без труда въехал бы и Рон, прямо-таки верхом. А перед камнем стояли кресла — старые, очень разные, одно явно гномьей работы, два других — скорее всего людских рук дело. Три орка, восседавшие на этих, так сказать, тронах, производили странное впечатление. Очень странное.

Вообще говоря, эта раса, считавшаяся разумной, владеющая речью, слагающая легенды, во многом отличалась от других народов, смотревших на орков несколько свысока. Они почти не владели ремеслами, не изготавливали никаких предметов. Огня побаивались и мирились с ним только во время набегов — поджечь что-нибудь они еще могли, а вот стоять в кузнице у горна — такого сумасброда среди них не было. Их «мастера» только и могли что мастерить грубое оружие, часто костяное или каменное, посредственные луки, не слишком хорошие стрелы, щиты, плетенные из веток и обтянутые кожей. Хотя, конечно, в качестве оружия все они предпочитали сталь, поэтому при каждом удобном случае старались захватить, украсть или собрать на поле боя все, что можно было использовать для набегов.

Вкусом, чувством меры или представлением о прекрасном они не отличались. Вот и эти трое, уже в годах, были так увешаны золотом, что вызывали не уважение или восторг, а смех. По крайней мере у людей. Было странно, как они передвигались под грузом массивных ожерелий, браслетов, тяжелых корон, брошей, пришпиленных к коряво сшитой одежде из драгоценных тканей. Среди всей этой золотой мишуры бросались в глаза витиеватые изделия, явно вышедшие из-под молоточков подземных ювелиров, а попадались и иные сокровища — кое-как обработанные куски золота, янтаря и драгоценные камни, нанизанные на грубую нить. Впрочем, два десятка зеленолицых стражников, образовавших жалкое подобие строя позади кресел, явно благоговели перед своими вождями.

В общем-то только Рон и Айрин глазели на всю эту «роскошь» с неподдельным интересом, Ильтара же куда больше заинтересовал тот факт, что стражников было не так уж и много для четверых гостей. Во всяком случае, для этой четверки. Значит, драки не предвидится — это обнадеживало.

— Надо же, какую встречу подготовили. Когда же это они успели? — пробормотал Рон.

— Успели, пока их горе-проводник водил нас по лесу кругами, — так же тихо ответил Ильтар.

— Что ты имеешь в виду?

— От того места, где мы встретили орка, до этих скал идти не более получаса. Мы по крайней мере трижды пересекли собственные следы.

— И ты молчал?

— А что я мог сказать? — пожал плечами эльф. — Раз он тянул время, значит, им так было надо. Не повод ссориться, верно? Теперь, думаю, тебе стоит спешиться. И не забудь поклониться, они это любят.

— Кланяться… этим?

— Рон, гордыня здесь неуместна. Эти люди — вожди, под их рукой тысячи воинов, ни один ваш лорд не способен похвалиться такой властью. Не смотри на их шутовской наряд, не в одежде суть. Ты пришел сюда просителем, не забывай. Именно просителем, хотя и имеющим право на эту просьбу. И помни, они любят, когда речь цветиста и вычурна. И, Торна ради, не пытайся говорить по-орочьи. Твоя первая фраза была лишь на волосок от хамства.

— Что я такого сказал?

— Ты должен был сказать, что братался с их вождем. А прозвучало, что ты их вождя… короче, грубо это прозвучало. В общем, будь осторожен и взвешивай каждое слово.

Рон спрыгнул с коня и сделал несколько шагов по направлению к старейшинам. По тому, как напряглись стражи, он понял, когда следует остановиться. Не слишком низкий, но все же достаточно вежливый поклон был принят старцами благожелательно, и один из них знаком предложил рыцарю выпрямиться. Его сухой, надтреснутый голос оказался разборчивым, да и фразы он, в отличие от многих своих соплеменников, строил почти правильно.

— Ты явился к нам незваным, человек. — По морде орка Рон не мог разобрать, какие эмоции тот испытывает. Но вряд ли там присутствовал восторг от встречи. — Я приветствую тебя, ибо долг братства свят.

— И я приветствую тебя, великий вождь. — Рон говорил медленно, тщательно выбирая слова. Не дай бог чем-то обидеть старейшину, тогда отсюда и ног не унесешь. — Не от зла, а от большой нужды просил я о чести братства.

— О том судить не тебе, — внезапно посуровел вождь, и рыцарь почувствовал, что сказал что-то не то. — И все же ты пришел, здесь и право имеешь сказать. Говори, долг братства хочу исполнить я, и покончить с этим делом.

Рон задумался. Сейчас он очень жалел, что не потрудился обговорить с эльфом детали предстоящей беседы. Что лучше — просто потребовать или пуститься в объяснения. Если потребовать — не появится ли у орков желание просто перерезать наглецов, а попытаться рассказать всю предысторию… Наконец он решил избрать средний путь.

— Тьма нависла над миром, вождь. Некромант, чья сила неизмерима, ведет армию мертвецов на наши дома. И с мертвецами идут наши же братья, коих злая сила некро-манта лишила разума.

— Я слышал о том, — сухо кивнул старик. — Но тот, о ком говоришь ты, воюет с людьми. Мы ему не враги. И он нам не враг. Орки не станут сражаться рядом с людьми. Ваша война — это только ваша война.

— Не в том просьба моя, — Рон покачал головой. — Хотя война придет и в ваши пещеры, ибо тот, кто возжаждал власти, не остановится, пока не попытается получить ее всю. Но ищем мы ответов на вопросы, и дать те ответы может лишь тот, кто неизмеримо выше нас. И просьба моя, по праву братства сказанная, такова: прошу я, о вождь, совета и помощи в деле важном. Хочу коснуться я рук того, что люди, по незнанию, Ледяной Статуей зовут, той реликвии, что вопросам моим откроет дорогу к ушам самого Великого Чара.

Он почувствовал, как от усилий по составлению этой витиеватой фразы на лбу выступили капли пота. Теперь оставалось только ждать — слова были произнесены, но последнее слово оставалось за старейшинами.

Три убеленные сединами клыкастые головы сдвинулись, глухо звякнули столкнувшиеся короны. Шепот, которым велось обсуждение, Рон, конечно, разобрать не мог, а если бы и разобрал, вряд ли это принесло бы ему много пользы — спор шел не на языке людей.

Ильтар же, напротив, навострил уши. Рыцарь следил за товарищем краем глаза в надежде угадать по реакции эльфа, каким будет решение. В один момент он всерьез занервничал, когда заметил, что рука Ильтара медленно ползет по направлению к луку — сдернуть его с плеча он мог в один миг. Но шли минуты, и лесной стрелок расслабился, — видимо, дело стало приобретать другой оборот.

Наконец вождь поднялся. Его голос зазвучал как-то по-особенному торжественно.

— Решение принято, человек, просящий о долге братства. Долг свят, и помощь, что ищешь ты в наших пещерах, оказана тебе будет. Ибо уговор с гномами, что владеют сей драгоценностью, соблюдается неукоснительно. Один раз в год посланники народа моего имеют право вложить ладони в сияющие длани Чара. И год нынешний до сей поры не был отмечен исполнением того уговора.

Он махнул рукой, и вперед выступил один из стражников.

— Этот воин проведет вас коротким путем, туда, где святыня сия пребывает. Долг братства тогда исполнен будет. Помни, человек, не с легким сердцем исполняю я долг тот, а потому не приходи к пещерам нашим в иное время, ибо врагом ты будешь назван. Братство силой и угрозой было получено и не принесет оно удачи тебе. А теперь ступайте, я сказал.

Вряд ли оставалась необходимость в каких-то словах. Рон снова поклонился, а затем взлетел в седло. Молодой орк, одетый в одну лишь набедренную повязку, с коротким копьем в руке знаком указал следовать за ним.

И через несколько минут деревья полностью скрыли усыпанных золотом троих старцев и их стражей.

— Нам повезло. — Ильтар слегка поежился. — Они поначалу всерьез обсуждали предложение отправить нас в котел.

— Зубы обломали бы, — фыркнул Рон.

— Кто знает… не думаешь же ты, что их там было всего два десятка?

— Ты видел других?

— Нет. Но это еще ничего не значило.

— Почему же они решили нам помочь?

Ильтар некоторое время помолчал, потом нахмурившись, тихо сказал:

— Не думаю, Рон, что тебе понравится ответ. Они ре шили, что встреча с Чаром будет для тебя достойным наказанием. Ты же помнишь условие. Либо погибнешь ты, либо твой спутник. И то и другое их вполне устраивает. К тому же возможно, что оба не вернутся. Бывали такие случаи.

На скулах Сейшела заиграли желваки, его рука до боли стиснула рукоять меча.

— Ну это мы еще посмотрим, кому придется погибать. Я знаю одно, Айрин я не дам в обиду никому, хоть бы и самому Чару!

— Ох, Рон,можно ли спорить на равных с богом?

— Там, где нельзя спорить на равных, найдутся иные способы. И давай не будем больше об этом, друг мой. Скажи лучше, сколько нам еще добираться до места?

— Откуда ж я знаю? — удивился эльф. — Может, час, а может, и неделю. Пути гномов неисповедимы, и тайные входы в их пещеры могут оказаться где угодно.

Пока что путь их пролегал, казалось, сквозь самую чащу леса. Звериные тропы сменялись тропами, что протоптали двуногие, а то и исчезали полностью, заставляя Рона всерьез беспокоиться за коней, чьи бока уже в полной мере изведали острых сухих сучьев. Дважды эльфу пришлось-таки пустить в действие свое волшебство — меж деревьями, куда юркнул орк, кони пройти бы не смогли.

— Нутром чую, магия здесь, — бурчал эльф, приказывая деревьям расступиться и наблюдая, с какой неохотой и медлительностью они подчиняются приказу. Не иначе гномы постарались.

— А что, гномы могут повелевать лесом? — удивленно спросила Айрин. — Никогда о таком не слышала.

— Нет, не могут, конечно, их сила слита с камнем, лес подчиняется эльфам. Думаю, мы уже недалеко от пещер, здесь все так пропитано их мерзкой магией, что мои заклятия почти не действуют, — он пожал плечами и нехотя добавил: — Впрочем, точно так же их колдовство будет бессильно под сенью Вечного леса.

Ужинать пришлось на скорую руку, хорошо хоть еще засветло им встретился ручей, и недостатка в живительной влаге они не испытывали. Коням досталось по несколько солидных глотков, а остальное вполне заменила сочная трава на небольшой поляне, где они остановились.

Серый Паладин привычно встал на страже. Рон, в который уж раз, подумал о том, что неплохо иметь такого вот спутника — неустающего, не нуждающегося во сне и отдыхе, в воде и пище. Во всяком случае, можно не думать об опасности и выспаться.

Ему хотелось поговорить с Айрин, попытаться отговорить ее от принятого в запальчивости, как он считал, решения, но девушка, видимо, заметила его настрой, поэтому сразу после нехитрой трапезы, часть которой перепала и орку, почти мгновенно уснула, и Рону не оставалось ничего иного, как последовать ее примеру.

Орк, не мудрствуя лукаво, просто завалился под дерево, и тут же захрапел. К удивлению Сейшела, расположившегося как можно далее от проводника, Серый Паладин включил в охраняемый участок и место ночевки зеленокожей твари. Потом он вспомнил, что целью своей не-жизни сэр Тай Райнборн избрал охоту на вампиров, нежить и прочих порождений тьмы. Какими бы омерзительными ни казались орки, к порождениям тьмы они явно не относились.

Ночь прошла на удивление спокойно, даже комары, попортившие путникам немало крови на прошлых стоянках, сейчас почти их не доставали. Возможно, благодаря запаху, что исходил от орка.

Эта ночь оказалась спокойной еще у одного странника, точнее охотника, волею судьбы оказавшегося в тех же местах. Охотник этот шел по следу — свежему следу. Более того, дичь находилась прямо перед глазами.

Тарсис решил спать на дереве в излюбленной позе — обхватив когтями толстую ветвь и свесившись вниз головой, как и положено порядочной летучей мыши. Он и сам не знал почему, но именно в этой позе ему спалось лучше всего. Даже лучше, чем в удобной постели. Вампир выбрал дерево, достаточно удаленное от стоянки волшебницы и ее спутников, изо всех сил стараясь не попасться им ненароком на глаза. Он устал. За этот день он не менее десяти раз терял свою добычу из виду, и стоило огромных трудов снова и снова находить ее. Слишком уж густые деревья, сквозь кроны он не мог разглядеть почти ничего, а соваться вниз, под листву, боялся — стрелы эльфа научили его осторожности. Поэтому эту ночь он намеревался блаженствовать, отсыпаясь и набираясь сил. Необходимости в бодрствовании не было, нападать он не собирался.

Пожалуй, за последние недели Тарсис стал умнее — и во много раз осторожнее. Конечно, он не раз слышал о Сером Паладине и его патологическом стремлении перерезать горло всем вампирам, не считая прочей нечисти. Знал также, что именно к высшим вампирам у Серого был особый счет. Поэтому, быстро сообразив, кем является новый спутник волшебницы, он решил до поры до времени не соваться под лезвие призрачного меча. Тем более что для него, вампира, это лезвие не менее смертельно, чем для простого человека. Кто знает, что будет дальше.

Помянув недобрым словом дриаду, что ни словом не обмолвилась о Паладине, Тарсис смежил веки и уснул.

— Наша близко! — прорычал орк, подходя к Рону. Все два дня, что они были в пути, он подчеркнуто разговаривал только с Роном. Возможно, этим он хотел кого-нибудь оскорбить, но на самом деле ни Айрин, ни Ильтар не горели желанием беседовать с косноязычным, страшным как смерть и к тому же потрясающе вонючим орком.

— Наша совсем близко. Пещеры скоро. Гномы ждать. Гномы все знать. Твоя оружие не трогать. И ельфу скажи, стрела не брать. Девка твоя — колдовать нет.

— За «девку» могу и язык тебе вырезать, — пробурчал Рон. — Понял?

— Моя понял, — осклабился орк и крутанул в руках копье. Ловко крутанул, такого умения обращаться с оружием рыцарь от этого урода не ожидал. Всю дорогу он считал, что в провожатые им подсунули какого-нибудь совершенно бесполезного члена стаи. — Моя твоя не боится. Дело моя сделает, потом драться можно. Моя твоя язык сама жарить будет. Сейчас драться нет, вождь сказал, вести человек к гномам. Моя послушный. Моя доведет.

Этот презрительно-наглый ответ не прибавил Рону хорошего настроения, тем более что рыцарь и так с самого утра был мрачен. Чем ближе они подходили к обители гномов, тем меньше ему нравилась им же самим выдвинутая идея. Если верить древним легендам, встреча с Чаром вполне могла оказаться для Рона фатальной — и он знал, что, несмотря на все выпады Айрин, не допустит, чтобы в этот путь волшебница отправилась вместе с ним. Кроме чисто эмоционального «мы будем вместе», пользы от нее там не будет никакой: ни меч, ни заклинания не властны в пещерах Чара. Только первородная магия самого хозяина того мира, что был создан для наказания согрешивших при жизни, магия, рожденная задолго до того, как в этом мире появились первые живые существа, могла твориться во мраке и холоде ледяных каменоломен.

Ильтар тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Страха он не испытывал, но и встреча с гномами отнюдь не придавала ему оптимизма. Отправить при случае эльфа к его праотцам было для гнома столь же желаемо, как и для эльфа — поступить так же с бородатым карликом. Конечно, сейчас между ними был мир — шаткий, держащийся на волоске… И кто знает, чья смерть оборвет этот волосок. Ох, не время сейчас войне, не время. Ильтар дал себе слово, что будет вежлив, корректен, любезен… и не столько потому, что опасался за свою жизнь, сколько потому, что жизнь эта сейчас принадлежала не ему.

— Они знают, что мы направляемся к ним? — спросила Айрин у проводника. Тот оскалил желтые зубы и ответил, как обычно обращаясь к Рону. Похоже, остальные путники для него не существовали, спасибо, что он вообще снисходил до ответов.

— Они знай. Вождь весть послал. Гномы сами решай, Статую вам показывай или мозги вышибай. Если твоя уцелей, про моя не забывай, моя твоя резать будет.

Рон лишь пожал плечами. Орка он не боялся — каким бы хорошим бойцом тот ни был, но выходить на поединок с рыцарем ему следовало бы хотя бы с тремя-четырьмя напарниками. Да и то результат можно было бы предсказать. Его больше заботило другое. Все эти дни он почему-то ждал появления в своем сне Великого Гранита, Золотого дракона. Пожалуй, сейчас этому было самое время… если, конечно, они не ошиблись и попытка встречи с Чаром и есть тот шаг, какой им надлежало сделать. Именно сейчас Рону так пригодился бы совет Гранита. Но ночь проходила за ночью, приятные и добрые сны сменялись кошмарами, но среди этих видений так ни разу и не мелькнула золотая чешуя.

Куда-то пропал вампир. В том, что он еще жив, Рон не сомневался — не те это твари, коих можно стрелой убить. Наверняка скрылся где-то и зализывает раны. Или, точнее будет сказать, уже зализал и снова готов продолжить свою охоту. Ильтар говорил, что по-прежнему чувствует слежку, но здесь, в этом непроходимом лесу, следить за ними мог кто угодно — и вампир, и орки, и гномы… Во всяком случае, кровосос на глаза не показывался и, пока они находятся на территории гномов, не покажется. У гномов с вампирами счеты давние и разговор короткий. Их стрелы, в отличие от эльфийских, для вампиров смертельны. Кто и когда обнаружил, что крошечная капля крови гнома, даже будучи высушенной, смешавшись с кровью вампира, убивает того на месте — того легенды не помнят. Может, сами-то гномы знают, они всегда хвалятся тем, что ничего не забывают, но из памяти людей этот эпизод давно уж стерся. Но о гномьей крови, что способна убить вампиров, знают многие — и знаменитый «Бестиарий» школы Сан содержит записи, на этот факт указывающие.

А уж гномы-то не только знали об этом, но и строго следили, чтобы в каждой связке арбалетных болтов, что хранилась в их запасниках, была хотя бы одна тяжелая стрела, наконечник которой покрывала буроватая корка. Сам Рон такого не видел, но другие наемники рассказывали, что гномы, сталкиваясь с вампирами, часто просто чиркали лезвием топора себе по руке, а потом с этим окровавленным лезвием бросались в бой.

Что интересно, далеко не все вампиры знали, какую опасность для них представляет кровь гнома. Поскольку те, что познакомились с этой жидкостью близко, обычно не имели возможности рассказать другим о своих ощущениях.

Конечно, преследующий их вампир может быть достаточно стар и умудрен опытом, чтобы такие важные вещи были ему не известны. Тогда на территорию гномов он не сунется, и встреча со Статуей, если она состоится, пройдет спокойно.

Тем временем лес поредел. Все больше и больше встречалось пней, а измочаленные кусты ясно говорили, что здесь кто-то таскал тяжелые бревна. Краем глаза Рон заметил, как Ильтар, глядя на эту вырубку, скривился. Рыцарь улыбнулся — надо же, столько лет среди людей, а все никак не может привыкнуть к виду срубленных деревьев.

Довольно много древесины гномы покупали — они не слишком любили иметь дело с деревом, их стихией был камень. Люди охотно продавали карликам доски и брусья, тем более что платили те неплохо. Бывало, и эльфы шли на сделки со своими извечными врагами, поскольку войны никогда особо не мешали ни тем, ни другим заниматься торговлей. Иногда доходило до смешного: эльфы продавали гномам челны, что не разбухали в воде, не опрокидывались и не тонули, а те передавали лесным жителям отменное оружие. Пару-тройку дней спустя отряды гномов на этих самых челнах неслись по подземным рекам, чтобы, выйдя на поверхность, напасть на эльфов. А те, ясное дело, встречали низеньких бородачей ими же сделанными клинками.

Впрочем, только человеку понять это было сложно. Сами же враждующие стороны считали такой порядок вещей естественным и менять его не собирались.

Но это племя, насколько было известно Рону, контактов с людьми почти не поддерживало. Может быть, с целью подчеркнуть свое отличие от других колен подгорного народа. И отверженные гномы сами рубили лес, изготовляя крепи для своих тоннелей. Чувствовалось, что до пещер уже недалеко, все деревья, пригодные для распиливания на мощные брусья, здесь были вырублены подчистую.

Их встретили через час. Семеро низеньких, широкоплечих бородачей, несмотря на жару укрытые массивными панцирями, стояли посреди тропы, опершись на чудовищного размера секиры. Все же некоторые традиции гномов, из тех немногих, что стали известны людям, въелись в кровь настолько, что, даже порвав со своими родичами, гномы-иноверцы не отвергли старые привычки. Семеро… Так называемое среднее посольство. Бывало еще малое, состоящее из троих, и большое — из тринадцати. Но большое посольство могло быть направлено только навстречу очень высокому гостю. Поэтому семеро встречающих — знак немалого уважения.

Один из подземных воителей вышел чуть вперед и приветствовал путников легким наклоном головы — как равных.

— Вы пришли на землю гномов, уважаемые. Беда, дело иль прихоть привели вас сюда?

Его гулкий бас, казалось, порождал эхо и здесь, на открытой местности, ничуть не хуже, чем в каменных чертогах. То, что он, видимо, был прекрасно осведомлен о причинах визита, не имело ни малейшего значения. Ритуал посольства должен соблюдаться неукоснительно.

Орк-проводник тоже сделал шаг вперед, склонил голову — ровно настолько же — и прокаркал:

— По праву договора, прошу подземных властелинов открыть путь к святыне, что Наследием именуется, поскольку нужда влечет нас задать вопросы и получить ответы.

Рон отметил про себя, что фраза, произнесенная по каким-то весьма веским причинам на языке людей, была построена необычно правильно для косноязычного проводника. Скорее всего, эту фразу ему пришлось заучить напамять.

— Кто требует встречи с Повелителем вечной тьмы?

— Наследие не спрашивает имен.

— Оружие путников должно остаться здесь, — все так же звучно потребовал гном, казалось ничуть не обидевшись на несколько наглый ответ. Такое поведение довольно вспыльчивых гномов показалось Рону странным.

— Наследие не противится стали, — ответил орк.

— Три смены сезона будут ждать путники у дверей святилища.

Рон вздрогнул. Три смены сезона? Учитывая, что весна началась не так уж и давно… что ж это, до снегов должны они ожидать соизволения хозяев провести их к Статуе? Похоже, впрочем, что орка эта фраза не обеспокоила.

— Наследие может ждать вечно, — ответил он. — Смертные смертны.

— Смерть ждет одного из вас на этом пути.

— Наследие сделает выбор.

Рон понял, что все это — ритуал. Игра в вопросы и ответы. Возможно, когда-то все это имело какой-то особый смысл, а может, соглашение орков и гномов просто предусматривало этот обмен паролями, который должен был подтвердить, что те, кто просит о встрече со Статуей, имеют на это право. В любом случае ответы орка, видимо, вполне удовлетворили послов.

— Право, договором даденное, предоставлено будет, — ответил гном. — Королю лишь дано принимать решение, но предстать перед ним я, Глан Ордисон, путникам разрешаю.

Рон испустил вздох облегчения. Ильтар, чей конь стоял чуть позади, тоже перевел дух. Гномы пообещали провести их к своему королю, значит, пока никому из путников ничего не угрожает. Серый Паладин сохранял, как обычно, полнейшее равнодушие, а Айрин, похоже, в глубине души огорчилась. Видать, втайне даже от самой себя, она не очень хотела, чтобы поход к Ледяной Статуе завершился успехом. Это, впрочем, было неудивительно.

— Прошу следовать за мной! — Гном приветственно махнул рукой, указывая направление. — И тебя, рыцарь, и тебя, прекрасная дама, и тебя, эльф.

Отсюда начиналась удобная и широкая тропа. Путники проследовали по ней мимо гномов, что копошились чуть в стороне, волоча здоровенное бревно, водруженное на телегу с огромными колесами. Конечно, здесь куда лучше подошли бы лошади, но гномы к сим представителям животного мира относились с опаской, и лошади, в свою очередь, платили им откровенной нелюбовью. Да и потом, кое-кто из этих коротышек силой вполне мог посоперничать с тяжеловозом.

Ильтар все еще нервничал, хотя особых поводов для этого не было. Пару раз он ловил на себе взгляды гномов, но какой-либо ненависти, в них содержащейся, не ощущал. Скорее только удивление, может быть, легкая неприязнь — и только.

Как и в случае с орками, в пещеры их не пустили, да и смешно было бы этого ожидать. Если Рону и удалось войти в крепость Кер-Доран, то только благодаря дружбе с самим королем Тьюрином, но сюда они пришли просителями, поэтому тайны жилищ подземного народа их глазам были недоступны. Правда, теперь встреча проходила не на открытом воздухе, гномы раскинули огромный шатер — пожалуй, вряд ли у самого императора имелось такое великолепие. Темно-синяя ткань, богато расшитая золотом, слабо колыхалась под дуновениями ветра, купол шатра терялся где-то в вышине. Внутри шатра стоял трон — это был настоящий трон, а не просто обитые золотыми бляшками кресла, которыми так гордились орки.

Выточенный из цельного куска нефрита, трон был драгоценностью сам по себе. Но тончайшая резьба, покрывавшая зеленый камень, «стоила» намного больше, ибо здесь резцом художника была запечатлена история гномов. История, которую, кроме самих гномов, не знал никто.

А тот, кто сейчас занимал трон, выглядел вполне достойным этого места. Гном был стар, очень стар, похоже, он уже давно перешагнул тот срок, что считается для этого народа предельным. На нем уже не было лат, лишь легкая посеребренная кольчуга с золотыми наплечниками, инкрустированными драгоценными камнями. Тяжелый плащ, подбитый мехом, переливался через подлокотник трона и стекал на пол, поражая своим великолепием. Только короны не было на седой голове — если остальные семь колен и терпели самозваного, с их точки зрения, короля иноверцев, то смириться с появлением в этом мире восьмой короны подземных владык они бы не смогли.

Лицо владыки было изрыто глубокими морщинами и старыми шрамами, борода давно лишилась природного оттенка и приобрела снежно-белый цвет. И только глаза смотрели живо и вдумчиво, мгновенно оценив каждого из гостей. Король кивнул в ответ на приветствия Рона и его товарищей и знаком предложил им садиться. Сейшел отметил, что кресел было всего три, а значит, гномы имели должное представление о том, кем является их четвертый спутник.

— Я знаю, зачем вы пришли просить о встрече с самим Чаром. — Голос был тих, но каждое слово эхом отдавалось в ушах Рона. Вряд ли здесь обошлось без магии, — Слухи о войне, что бушует сейчас в вашей Империи, дошли и до нас. Но какое отношение имеет Чар к этой войне? Вы сумели завоевать доверие орков… Я подозреваю, что вряд ли они уступили свое право задать вопрос Наследию добровольно.

— Это долгая история… — осторожно заметил Рон.

— И мне знать ее не обязательно, — усмехнулся старец. — Вы это хотели сказать, не так ли? Действительно, вы пришли сюда под знаком договора и имеете право… но лишь я могу решить, допустить вас к Наследию или нет. Или, если уж на то пошло, уйдете ли вы отсюда вообще.

Рон задумался.

— Видите ли, ваше величество…

Не продолжайте, — качнул головой король. — Не стоит. Есть иные силы, что заинтересованы в вашем успехе. Есть некто, кто просил меня оказать вам любую посильную помощь. Не пытайтесь гадать, это был сам Тьюрин Струвисон, король третьего колена, восставшего из пепла забвения и унижения. Много лет прошло с тех пор, когда в последний раз кто-либо из королей обращался к нам не с приказом — с просьбой. Очень много лет… не знаю, чем заслужили вы его доверие, но отказать в этой просьбе Тьюрину я не смогу. Поэтому вы получите право встать у Наследия. Но знаете ли вы, чем это грозит вам?

— Говорят, что из двоих, отправившихся в ледяные пещеры, лишь один возвращается назад, — осторожно ответил Рон.

— Да, это так. Но не всегда, далеко не всегда. Иногда Чар не хочет расставаться с гостями, и тогда ни одному из них больше не суждено увидеть света. Бывает, что Чар считает себя обманутым, и тогда он сурово карает провинившихся.

— Но бывает ли, что Чар не отвечает на вопрос?

— Конечно, — с легким оттенком удивления ответил старик. — Чар, конечно, бог, но и он не всеведущ. Иногда он не знает ответа.

— Бывает ли, что возвращаются оба посланца?

— Нет.

Ответ прозвучал сухо и жестко, как смертельный удар топора. Айрин почувствовала, как холодные мурашки пробежали по ее коже и зашевелились на голове волосы.

— Что ж, мы готовы пойти на это.

Король замялся, затем предложил несколько неуверенно:

— Я… Возможно, тот из вас, что решится предстать перед Чаром, согласится, если напарником его станет один из моих воинов…

— Зачем? — нахмурился Сейшел.

Король отвернулся, будто не в силах выдержать мрачный взгляд рыцаря. Его голос зазвучал по-особому глухо и безжизненно:

— Если вы пойдете вдвоем, вернется только один.

Рон молчал. Предложение короля потрясло его до глубины души. Жертвовать своим соплеменником… ради миссии людей и эльфа?! Это было настолько невероятным, что в первый момент он не поверил собственным ушам. Или просьба Тьюрина, законного короля, значила для этого племени изгоев столь много?

- Нет! — Голос Айрин прорезал затянувшуюся тишину.

Все взгляды обратились на девушку. Король нахмурился и неодобрительно хмыкнул — среди гномов мнение женщин не почиталось хоть сколько-нибудь значимым, особенно если речь шла о вопросах серьезных.

— Нет, ваше величество! Это наш путь, и мы сами должны пройти его. К Ледяной Статуе… простите, к Наследию пойдут сэр Сейшел и я.

И снова воцарилась тишина. Рон многое мог бы сказать подруге, этот разговор не раз возобновлялся, но продолжать спор сейчас, в присутствии посторонних, Рон не хотел. Ильтар вообще не считал нужным вмешиваться, просто решив для себя, что упрямую волшебницу он опутает простейшим заклинанием недвижимости, а сам займет ее место. Но сделать это можно будет только в самый последний момент, а сейчас лишний раз ссориться бессмысленно.

— Да будет так, — тихо сказал король. — Да будет так… перед Наследием вы предстанете завтра на рассвете, для ночлега вам подготовят шатер.

Никогда ранее он так не молил Золотого Гранита о встрече, но дух великого дракона остался глух к этим мольбам. Гранит не явился — вместо него пришли другие.

Ночь эта запомнилась Рону тем, что все долгие часы, когда ему удавалось проваливаться в дрему, его мучили кошмары. Он видел чьи-то когтистые руки, тянувшиеся к Айрин, видел окровавленные лезвия, пытающиеся пронзить его плоть и плоть его подруги. Вновь и вновь он пытался защитить ее и не мог — раз за разом она погибала на его глазах. Он просыпался с воплем ярости, по лбу струйками стекал холодный пот, руки искали рукоять меча… Несколько минут он тяжело дышал, постепенно успокаиваясь и медленно осознавая, что все увиденное — сон, а потом снова закрывал глаза. И все повторялось.

(обратно)

Глава 16 Магистр Берг. Замок Шон

Где-то во дворе замка слышались отрывистые команды сержантов, муштровавших очередную партию обращенных новобранцев. Не то чтобы это мясо нуждалось в особой тренировке, но ведь и сержантам надо было чем-то заниматься, вот они и старались. Звенела сталь — это упражнялись те, кто уже чему-то научился, другие же дрались тяжелыми, куда тяжелее меча, палками. Если бы здесь оказался сторонний наблюдатель, его бы порядком удивило отсутствие воплей боли — время от времени удары достигали цели, оставляя здоровенные синяки и даже переломы. Ну а сержанты уже успели привыкнуть к тому, что новобранцы относятся к этим травмам с полнейшим равнодушием.

Впрочем, Берга все это интересовало мало. И травмы, получаемые новичками во время занятий, и общая выучка его армии. Сейчас эта армия была уже достаточно большой, чтобы просто задавить врага числом, втоптать в грязь. Он испытывал определенное чувство удовлетворения оттого, что это понимали все: и те немногие полководцы, что пока еще служили герцогине по своей воле, а не связанные магией контроля, и император вместе со своими вассалами. Особенно император — остатки его армии заперлись в столице и, похоже, активно готовились к долгой осаде.

Долгую осаду Берг обещать не мог — в последние дни у него возникало ощущение, что времени на достижение поставленной им цели оставалось все меньше и меньше. Почему — он не мог бы сказать, возможно, сама Чаша, вплавленная навечно в его руку, открывала крошечные крупинки будущего. Берг никогда не был ясновидящим, дар пророчества был ему недоступен, но кто знает, на что способен древний артефакт, ставший частью его плоти.

Куда-то исчез Тарсис, который уже давно должен бы вернуться и доложить об исполнении приказа. Или девчонка сумела справиться с высшим вампиром? Что ж, если это так, он, Магистр Берг, не будет удивлен. Да и сам Тарсис, вполне вероятно, мог потерять бдительность, несмотря на предупреждения…

Уже две недели армия стояла на месте. Стояла, непрерывно увеличиваясь в размерах, истребляя все запасы продовольствия в округе — пожалуй, уже в паре дней пути от замка Шон, при всем старании, не удастся обнаружить чего-то съестного. Скот гнали сюда стадами, телеги везли хлеб, сыр и различные овощи из довольно отдаленных уголков подвластной герцогине Тее территории, но все это исчезало, как по мановению волшебной палочки, проваливалось в ненасытную прорву непомерно огромной армии.

В последнее время Берг приказал приостановить доставку рекрутов, которые должны были пополнить ряды зачарованных. Сейчас он набрал уже такую силу, что нужда в дополнительных безмозглых солдатах отпала. К тому же в рядах его легионов стали появляться и другие — те, кто пришли по своей воле, пришли служить сильному. Наемники, всегда готовые предложить свой меч тому, кто согласен за это платить, мелкие дворяне, считающие, что таким способом обезопасят свои земли от разграбления, а свои хиленькие замки — от разрушения. Даже шайки разбойников, решившие, что служба герцогине позволит заполучить отпущение грехов прошлых, а заодно и будущих. Да еще набить мошну на грабежах, совершаемых вроде бы на законных основаниях. Пришли в замок Шон и пяток магов, из тех, что поплоше, — видать, обидела их чем-то школа Сан, вот и пошли они служить тому, кто имеет все шансы сравнять и школу, и всех ее обитателей с землей.

Кое-кто из этих «добровольцев» в настоящее время покачивался в петле за стенами замка — не для красоты, а в назидание другим, кто по глупости своей считает, что заслать шпиона в армию герцогини так уж просто и легко. Каждый раз, когда обнаруживали лазутчика, Берг лично допрашивал его, и потом уж принимал решение — передать на обед воронью, что всегда было готово оказать Магистру такую услугу, либо…

Другой вариант был тоже неплох. Примерно с десяток лазутчиков теперь с усердием пачками писали своим хозяевам донесения, в которых откровенную ложь никто, пожалуй, не смог бы отделить от чистейшей правды. И Магистр воспринимал это как своего рода игру. Положено во время войны подсовывать врагу ложные сведения — что ж, пусть будет так.

Иногда появлялись послы от какого-нибудь лорда, что почитал себя слишком умным — послы привозили грамоты с заверениями о намерении сохранить нейтралитет или «присоединить свою гвардию к победоносным легионам ее сиятельства…» Послов обычно принимали доброжелательно, а копии их верительных грамот через обращенных лазутчиков передавали императору — падение морального духа противника тоже немаловажная вещь. Пусть грызутся между собой. Берг был уверен в своих силах, но разброд среди противника не мог его не радовать.

Хотя, конечно, приходили в замок и другие, менее приятные слухи. Не вернулись несколько отрядов, ушедших за рекрутами в деревни, что стояли вдоль реки Вирены. Вернее, кое-кто вернулся, но было их до обидного мало. Рассказывали о каком-то рыцаре, вроде бароне, — в общем, не из высшей знати, что собрал вокруг себя тьму мужиков и беглых солдат, с претензией назвав это отребье «Алым отрядом». И мужичье это, действуя весьма эффективно, отлавливает и вырезает в округе всех солдат Берга, отправленных или по людские души или за продуктами. А посланный на их поимку отряд в четыре тысячи зачарованных сии разбойники завели в болото да перестреляли там поголовно, почти не понеся потерь. От всего отряда вернулся жалкий десяток солдат, что обладали свободой воли — зачарованные же тупо пошли грудью на стрелы и копья да и полегли безо всякой пользы. Вернувшихся Берг приказал повесить — не потому, что это было так уж необходимо, а просто от злости.

Продолжала шалить в лесах и банда Одноногого — те не покушались на сильные отряды, но вот обозы со жратвой перехватывали часто. Бывало еще, ночью подкрадутся к лагерю какого из отрядов, что поменьше, да и уйдут через часок, оставив за собой только трупы да дымящиеся шатры. А поди их вылови в лесу — себе дороже.

Берг по обыкновению неторопливо мерил шагами свои покои — так, на ходу, ему лучше думалось.

Герцогиня сидела неподалеку в кресле и молчала. Она молчала уже давно — ничто больше не вызывало у нее интереса. Платье ее, всегда отличавшееся изысканностью, сейчас было порядком запущено, высокая прическа съехала набок, и было видно, что волосам давно уже требуется мытье. Саму ее это не беспокоило, равнодушный ко всему взгляд следовал за Советником.

Еще неделю или две назад она время от времени задавала Советнику вопросы. Разные — и касательно дальнейших планов, и по другим поводам, не менее значимым. Но постепенно ее перестали интересовать ответы. И в последние дни она часами неподвижно сидела в кресле, оживляясь только тогда, когда Магистр снисходил до того, чтобы говорить с ней. А он не часто баловал ее вниманием. Всем, кому это было небезразлично, уже давно стало ясно, кто на самом деле командует в этом великом походе. Те же, кто не понимал этого, в один прекрасный день встречались взглядом с Советником, после чего никакие вопросы уже не тревожили их души. Сам Берг, больше по привычке, продолжал обращаться к Tee как к госпоже, но это было лишь пустой формальностью. И приказы, подписываемые ею, герцогиня не читала: раз Советник говорит, что под пергаментом должна появиться ее подпись — значит, так надо.

Пламя, рвущееся наружу из камина, немного согревало большой зал, каменные стены которого были драпированы основательно вытершейся тканью. Еще лет двадцать назад, пожалуй, можно было бы заинтересоваться золотой и серебряной вышивкой, но теперь все это напоминало тусклые старые тряпки. Замок Шон давно пришел в упадок — если бы его не взяли штурмом войска Магистра, сами хозяева в скором будущем превратили бы его в руины.

Осаждавшим замок сопротивлялся недолго. Да и расположение его посреди поля, не на скалах или на острове, не слишком способствовало устойчивости к штурму. Ров был мелок, забит тиной и больше распространял вокруг себя зловоние, чем служил защитой. Стены же оказались весьма приличными: в старые времена строили на совесть, возможно, здесь поработал кто-то, сумевший перенять навыки лучших строителей этого мира — гномов. Но только они, подземные каменотесы, строили на века — людские же творения с большим трудом переживали даже своих создателей. И сейчас стены были в двух или трех местах разрушены — там, где в гранитные глыбы ударила магия Советника, сметая камни, деревянные перекрытия и защитников. А потом на штурм пошли зачарованные, просачиваясь в выбитые ворота и огромные бреши в стене. Многие из тех, кто нашел в себе храбрости не убежать куда глаза глядят задолго до подхода к стенам Шона армии герцогини, тут же предпочли бросить оружие и преклонить колена перед победителем. Только сам хозяин, да десятка четыре его ближайших сподвижников еще некоторое время удерживали донжон, но всем, в том числе и самим защитником, было ясно, что они обречены.

Сейчас граф Титус фон Шон маршировал где-то вдоль крепостной стены, глядя прямо перед собой бессмысленным взглядом — его воля была навсегда подавлена магией Берга. Рядом с ним так же тупо маршировали и солдаты, уцелевшие во время штурма. Теперь они старательно охраняли собственный замок и его новых хозяев.

И все же огонь не мог разогнать холод и сырость, казалось, навсегда поселившиеся среди этих сырых, замшелых стен. Герцогиня куталась в плед, ее бил озноб. Берг же не испытывал ни малейшего дискомфорта — после пребывания в породившей его нынешнее существование огненной купели он перестал обращать внимание на такие мелочи, как холод и сырость или, наоборот, жара и засуха.

— Наши дела движутся вполне успешно, герцогиня, — Берг не смотрел на свою госпожу — ее мнение было Магистру не интересно, скорее он просто нуждался в слушателе. На эту роль сгодился бы и Тарсис, но сейчас его не было рядом, и Берг сомневался, что когда-нибудь увидит преданного ему вампира. Видать, он наткнулся-таки на достойного противника и проиграл в этом столкновении. Ну и Чар с ним…

— Это радует, Советник.

Голос звучал глухо, и радости в нем не наблюдалось. Мелькнула слабая, быстро затухающая мысль о том, что давно она ничему не радовалась. Странная мысль… Тея чуть качнула головой, и мысль послушно ушла, не оставив никаких следов в ее мозгу.

— Думаю, не пройдет и месяца, как вы станете полноправной императрицей.

— И это радует, Советник.

Хотела ли она стать императрицей? Да… наверное. Когда-то давно… немыслимо давно, сейчас даже уже и не вспомнить когда. Да и стоит ли вспоминать? Если Магистр говорит так, значит — она займет трон. Ее потухший взор скользил по фигуре Советника, губы послушно растянулись в улыбке, которую она сочла бы удовлетворенной. На самом деле улыбка была больше похожа на болезненную гримасу.

Тея не замечала, что с ней что-то происходит, что-то нехорошее, злое. Это замечали некоторые из ее сподвижников, те, кого сила некроманта еще не отучила думать. Три дня назад бежал Хатвик, бежал неожиданно и подло, бросив свою хозяйку. Ей было наплевать… и на его побег, и на то, что сейчас, пойманный и доставленный к Советнику, ее когда-то верный капитан болтался в петле рядом с полудесятком никчемных лазутчиков. Видимо, судьба Хатвика — окончить свою жизнь не на бранном поле, под ударами вражьих мечей, а вот так, как простой смерд, в петле. Ей было наплевать на то, что чешется немытая кожа, что в некогда роскошных волосах явно завелось что-то кусающее, и цвет их сменился с иссиня-черного на тускло-серый. На платье, которое стирали последний раз не менее чем пять-шесть дней назад, на обломанные ногти и лицо, сохраняющее жалкие остатки вчерашнего грима. Только обращенные к ней слова Советника пока возбуждали интерес — и при этом смысл сказанного часто ускользал от ее понимания.

— Император, можно сказать, уничтожен, — продолжал рассуждать Берг, нисколько не интересуясь, слушает ли его герцогиня или нет. — Если полководец сознательно запирается в замке и ждет, когда прибудут осаждающие, значит, он уже проиграл. Войны не выигрываются из-за стен цитаделей. И тогда вы, герцогиня, сможете выполнить вашу часть договора.

— Конечно, Советник.

— Эту страну надо будет пропустить сквозь частый гребень, осмотреть каждый уголок, каждую гору или долину, каждую пещеру или храм… все, что только возможно. Но артефакт, по праву мне принадлежащий, должен быть найден.

— Конечно, Советник.

— Мне понадобятся все солдаты, до последнего человека. Поиски предстоят серьезные и, думаю, долгие. Поэтому, прежде чем мы приступим к этой части, необходимо полностью подавить все очаги сопротивления. Да, кстати, герцогиня, я отдал приказ от вашего имени отправить десятитысячный отряд на поимку этого, как его… «Алого отряда». Это мужичье доставляет нам немало хлопот, и иметь их в тылу… представляется неправильным. У вас нет возражений, герцогиня?

— Конечно нет, Советник.

— Это хорошо. Я отдал приказ не брать пленных. Пусть это будет хорошим уроком всякому, кто посмеет поднять оружие на моих… ваших солдат, герцогиня.

Берг замолчал, продолжая вышагивать по гулкому каменному полу.

«Смешно, — подумал он. — Когда-то именно отсюда начался мой путь. Ведь дом Учителя был недалеко от замка Шон. Три сотни зомби… и с этой жалкой кучкой я отправился за величайшим сокровищем этого мира! Сейчас в моих руках десятки тысяч солдат, презирающих смерть и боль. Стая мантикор, что уничтожила тогда мое вонючее войско, теперь бы даже не нанесла сколько-нибудь серьезного ущерба. А эти четверо… Чар их подери, я почти проиграл тогда, и кому — каким-то искателям приключений. Не армии, не богу — простым смертным».

Вдруг ему мучительно захотелось увидеть этот дом, дом, в котором Учитель, умирая, передал ему свой разум, свои знания и стремления. Толкнул на дорогу, которая привела его, ученика Берга, к могуществу, к статусу величайшего мага всех времен и народов. Ему захотелось пройти по комнатам, возможно еще хранившим память об ушедших владельцах, прикоснуться к креслу, в котором прошли последние секунды жизни Учителя.

Стоит ли сопротивляться этому желанию? Он решил, что не стоит. Не так уж часто у него возникают желания. Правда, это стремление, что появилось вдруг ниоткуда, может ему и не принадлежать, может, это память Учителя зовет его туда, где слились их разумы. Даже если и так — не важно.

— И еще, герцогиня, — он сделал паузу, на этот раз до ждавшись, пока она сбросит с себя ставшую привычной апатию и посмотрит на него с должным вниманием. — Я отбуду на день или два. Постарайтесь, чтобы в мое отсутствие не произошло ничего экстраординарного.

— Конечно, Советник…

Он ждал, что она спросит, куда и зачем он едет, почему покидает ее именно сейчас, но, видимо, она всецело ему доверяла — раз уезжает, значит, так надо. Или ее это просто не интересовало. Берг пожал плечами — возможно, он несколько перестарался. Ну и пусть. Он подошел к толстому шнуру, что когда-то сиял позолотой, а теперь был больше похож на грязную веревку, и пару раз дернул за него. Где-то в замке прозвенел звонок. Спустя несколько секунд дверь открылась и на пороге появился слуга.

— Оседлать моего коня.

— Да, милорд Советник…

Черный конь нес Берга по узкой лесной дороге, дождя не было уже неделю, и клубы пыли вздымались из-под копыт жеребца. Плащ Магистра развевался за его спиной, подобно крыльям чудовищной летучей мыши — и вообще, во всем облике некроманта было что-то демоническое.

Он вспомнил, как вихрем пронесся через небольшую деревеньку — здесь осталось немало жителей, его поисковые отряды уже перестали уводить всех, теперь выбирали лишь молодых, полных сил мужчин. При виде черного всадника все, кто в тот момент находился на улице, бросились искать укрытие, ныряя в калитки, в кусты, в сараи… Бергу нравилось, что его боятся. Страх — надежное оружие, часто куда более надежное, чем сталь или магия.

А теперь вокруг было тихо и красиво, стройные ряды зеленых деревьев, лучи солнца, что пробивались сквозь листву, отбрасывавшую на дорогу причудливые тени. Где-то пели птицы, где-то ветерок шевелил листву… но все эти звуки заглушались грохотом кованых копыт. И окружающая красота и умиротворение совершенно не интересовали Берга. Он гнал и гнал коня вперед, не замечая, что жеребец устал, что бока его вздымаются все тяжелее и тяжелее.

Он и сам не знал, почему весь отдался этой бешеной скачке. Сила, сумевшая частично подчинить его разум, не признавала компромиссов — только вперед. Он не мог сопротивляться этому зову, мог лишь понять его природу — память Учителя предъявляла свои права на их общее теперь тело. И шпоры вновь и вновь вонзались в бока коня, отбрасывая на пыльную дорогу кровавые брызги.

Жеребец свернул на тропу, что отходила от тракта возле приметного белого камня. Теперь галоп сменился медленным шагом. Тропа, по которой последний раз нога человека ступала, видимо, очень давно, петляла меж древесных стволов, местами почти полностью исчезая в траве. Бергу чуть не ежесекундно приходилось нагибаться, уворачиваясь от коварных ветвей деревьев, так и норовивших в любой момент сбросить неосторожного всадника с седла.

Но вот впереди показался просвет, и конь вынес своего седока на большую зеленую поляну, в конце которой виднелся большой дом. Его дом.

Обугленный скелет выглядывает из травы, дальше еще один и еще… Охранное заклинание, наложенное на дом тогда, два года назад, все еще действовало, и любители покопаться в чужих вещах нашли здесь свой, наверняка очень неприятный конец. Не помогло ни оружие, что сейчас ржавело в траве, ни осторожность — только мастерство мага способно преодолеть смертельные ловушки. Берг небрежно махнул рукой и бросил короткое заклинание. Воздух перед ним полыхнул на мгновение багровым отблеском, затем вновь очистился. Конь возмущенно фыркнул, подался назад, в извечном стремлении любого нормального живого существа избегать встречи с огнем, затем, увидев, что угроза исчезла, успокоился. Некромант довольно хмыкнул — тогда, два года назад, у него ушел целый день, чтобы поставить здесь эту огненную завесу, и это несмотря на то, что в его распоряжении была память Учителя, хранившая тончайшие особенности наложения множества изощренных заклятий. И чтобы снять этот магический щит, потребовалось бы ничуть не меньше времени. Тогда. Сейчас же его переполняла Сила, он чувствовал, что может движением брови сдвинуть гору…

Берг легко выпрыгнул из седла и быстрыми шагами направился к дому. Он поднялся по скрипучей лестнице на веранду. Здесь, на этих ступеньках, он сидел, когда Лэш, его зомби-страж, убивала свою первую жертву, фехтовальщика, что научил ее владеть оружием. Теперь Лэш была мертва, изрубленная в куски воином, что пришел вместе с той ведьмой-волшебницей с огненно-рыжими волосами. Берг был уверен, что убил его тогда… и столь же твердо уверен, что встреча с ним ему еще предстоит. На чем было основано это знание? Может быть, сама Чаша подавала знак?

Скрипнула покосившаяся дверь. Могучие силы, что немедленно уничтожали всякого, решившегося приблизиться к дому, не могли защитить его от непогоды и безжалостного времени. Краска облезла, дверь разбухла от сырости и открывалась с трудом. На скамье, забытой на веранде, появились пятна плесени, а дощатый пол покрывал слой пыли и грязи. Какая-то яркая птичка, посмевшая свить гнездо чуть не над самой дверью, испуганно пискнула, обнаружив вторжение на свою территорию, и тут же исчезла в огненной вспышке, оставившей и от самой пичуги, и от ее гнезда лишь жирное пятно сажи. Еще один жест — и пятно послушно исчезло, оставив чистое дерево, выглядящее неожиданно чужеродным пятном на потемневшей от непогоды притолоке.

Он вошел в темное нутро дома. Окна, за эти годы затянутые паутиной, теперь почти не пропускали света, но Магистр в нем и не нуждался. Его память послушно напоминала о стуле, всегда стоявшем слишком близко к двери, о который он не раз спотыкался. О полке с книгами — тогда, покидая этот дом, он не смог взять с собой многого… он взял главное — память Учителя, что помнил назубок каждый из томов своей библиотеки. Вот за этой дверью — шкаф, где наверняка все еще висит его старая одежда. Это ведь была его комната… вернее, комната ученика Берга. Магистр Берг имеет право на гораздо большее. Он равнодушно прошел мимо своего прежнего обиталища, ничего интересного там не было. Только память… но память всегда будет с ним. Это тело не умело забывать.

Перед следующей дверью он остановился и некоторое время стоял неподвижно, слушая свои ощущения. ПокаУчитель был жив, Бергу категорически запрещалось переступать этот порог, за которым скрывалась святая святых — личный кабинет Учителя. И не важно, что им не так уж редко приходилось менять жилье, переезжать с места на место — каков бы ни был их новый дом, пусть там не находилось даже закутка для самого Берга, кабинет Учителя в доме был всегда. И правило, запрещающее ему заходить в кабинет, тоже было всегда.

Тогда, после смерти наставника, он, конечно, побывал и здесь. И не нашел ничего интересного — полки, книги, мешочки с редкими реактивами, какие-то безделушки, некоторые были совершенно никчемными, а иные запросто могли убить того, кто к ним притронулся бы. В тот раз обо всем этом с готовностью поведала Бергу память Учителя, и он, бросив прощальный взгляд на обстановку кабинета, вышел, чтобы больше никогда эту дверь не открывать…

И вдруг Берг с пронзительной ясностью осознал, что именно ради этой комнаты он и примчался сюда. Именно здесь он должен найти нечто, очень для него важное. Что это может быть?

Он толкнул створки и дверь медленно распахнулась. Простенький железный засов, даже не засов, а так, тоненькая щеколда, осыпался струйкой ржавчины, а то, что осталось, легко переломилось под пальцами Берга. Он шагнул в комнату, прислушиваясь к скрипу рассохшихся половиц.

Здесь, конечно, ничего не изменилось. Только ровный слой пыли говорил о том, что хозяин давно не приходил в свой кабинет. Теперь он вернулся.

«Дальняя стена».

Берг дернул головой. Шепот был таким явственным, что ему на мгновение показалось, что кроме него в комнате кто-то есть. Он обернулся, одновременно складывая пальцы для нанесения огненного удара. Когда-то он твердо знал, что вызов фаербола в замкнутом пространстве может окончиться плачевно и для цели, и для самого мага. Теперь такие мелочи были ему безразличны. Огонь, даже магический, был ему не страшен.

Но позади некроманта никого не было. Как и во всем доме.

Медленно, осторожно он подошел к дальней стене кабинета, проговаривая вслух заклятие поиска. Это было одно из самых простых и, наверное именно поэтому самых надежных заклинаний. Даже начинающий маг мог применить его… правда, новичку не следовало ждать слишком уж эффектного результата. Все зависело от количества Силы, что вливалась в эту простенькую с виду формулу.

Он был не новичком, далеко не новичком. И поэтому он увидел…

Мерцающим зеленым светом вспыхнул квадрат висевшей на стене картины. Картина была весьма посредственной, пожалуй, увидев такую на рынке, он бы прошел мимо, даже не соизволив бросить на нее повторный взгляд. Какая-то дешевая батальная сцена — стрелы, мечи, оскаленные лица. Художник, похоже, имел довольно смутное представление о серьезных сражениях, у знатока некоторые детали вызвали бы лишь презрительный смех.

Теперь посреди картины полыхало зеленое зарево. Даже цвет этого колдовского огня был неприятным, навевавшим мысли о чем-то опасном. А уж у того, кто сумел бы прочесть и понять охранное заклятие, и вовсе зашевелились бы от страха волосы — столько злой силы было вложено в охрану того, что скрывалось за этим полотном.

Медленно, осторожно Берг приступил к снятию защиты. Безусловно, щит ставил Учитель, но сделал он это, как всегда, весьма изощренно, в нетрадиционной манере. Попытка снять заклятие одним пассом, хоть и сделанная неплохим магом, гарантированно отправила бы наглеца к Чару. Да и самому Бергу пришлось потрудиться, одну за другой отсекая сторожевые нити, способные плюнуть в неосторожного огнем, кислотой или иной дрянью. А потом ему пришлось заниматься и другими рубежами обороны, теми, что должны были испепелить сокровище, хранимое в тайнике, дабы оно не досталось слишком уж искусному вору.

Он знал, что стоит за магической завесой. Знал благодаря наследованной памяти. Знал и то, как именно надлежит устранять защиту. И все же к тому времени, как тонкая ювелирная работа была завершена и зеленое пламя, сигнал опасности, окончательно погасло, там, за стенами дома, уже давно наступили сумерки.

Магистр медленно снял со стены картину и небрежно отбросил ее в сторону. Прямо в стене виднелась стальная дверца, покрытая тонким слоем золота. Золото, идеальная защита от магического воздействия, материал, почти не поддающийся магии. Даже он, некромант и самый сильный маг в Империи и за ее пределами, не смог бы проникнуть внутрь этого тайника. Не зря так повелось, что сильные мира сего стремились украсить свое чело золотой короной — пусть давно уже забыт смысл этого, но защита, даваемая даже простеньким золотым ободком, отнюдь не становилась слабее из-за изъянов человеческой памяти. Даже доведенное им, Бергом, до совершенства заклятие подчинения было бы бессильно против человека, чьи волосы сжимает обруч из благородного металла.

Ключ! Чтобы открыть эту дверь, ему необходим был ключ. Последнее из защитных заклинаний было создано внутри ниши, и не существовало никакой возможности уничтожить его, не открыв дверцу.

Берг оглянулся — его глаза напряженно искали то, что уже в деталях обрисовала память. Он шагнул к полкам с книгами и, протянув руку, взял простенький с виду предмет. Крошечная статуэтка изображала солдата, несущего на плече алебарду. И солдат, и его миниатюрное оружие были сделаны с особой тщательностью, восхищала прорисовка малейших деталей, было очевидно, что солдат устал, он шагает по пыльной дороге уже давно, а алебарда тяжела и порядком натерла плечо.

Но сейчас Берг вовсе не собирался восхищаться тонкостью исполнения статуэтки, его куда более интересовала алебарда солдата, которая превосходно подошла к узкой прорези замочной скважины.

С легким щелчком ключ провернулся в замке, как будто бы только вчера механизм был вычищен и смазан. Золотая дверца раскрылась. В глубине ниши лежала старая, изъеденная временем, сыростью и червями книга.

Последнее защитное заклинание рассыпалось легко, оно было несложным, просто очень хорошо спрятанным. Тот, кто протянул бы руку к книге, лишился бы и этой руки, и самой книги — и то и другое просто превратилось бы в пепел в ослепительной огненной вспышке.

Медленно, словно еще чего-то опасаясь, Берг достал артефакт.

Когда-то давно, в одном из своих странствий, Учитель нашел эту книгу в старом, всеми заброшенном храме высоко в горах. Он тогда так и не сумел прочитать более двух-трех страниц реликвии, все остальное было почти полностью разрушено временем, но и того, что ему удалось понять, было достаточно, чтобы замереть от благоговения.

Тогда, много лет назад, Учитель счел находку всего лишь книгой заклинаний, весьма ценной, содержащей никому не известные формулы, утраченные в веках… но не более того. Теперь же, ощущая, как Чаша прямо-таки тянется к фолианту, Берг вдруг понял, что это. В руки некроманта попала одна из легендарных «древних книг».

Легенда о «древних книгах» была одной из самых малоизвестных. Некроманты всех времен никогда не переписывали ее, не доверяли пергаменту, что с готовностью отдает вверенные ему тайны первому же встречному грамотею. Возможно, вечная борьба с теми, кто высокомерно считал себя магами белыми, заставила некромантов хранить эту тайну в надежде на возможное преимущество. Шли века, мечты о преимуществах или даже победе в этой борьбе все более уходили в область фантазий, некромантов нещадно истребляли, их становилось все меньше и меньше, а легенда, обрастая новыми и новыми деталями, в зависимости от способностей рассказчика, продолжала жить внутри этого всеми преследуемого клана.

Еще на заре этого мира, как гласила легенда, сам Торн, поддавшись скуке и пытаясь убежать от нее, написал несколько книг. В них он изложил для потомков то, что хорошо знал сам. Книга Начал содержала в себе первооснову всей магии — язык и законы построения магических формул. Книга Жизни включала в себя могущественные заклинания, использованные Создателем при порождении жизни в этом мире. Мощные и изощренные заклинания способны были вдохнуть жизнь в ветер, в лед, в огонь или в кажущийся безнадежно мертвым камень. Фразы, что были записаны на страницах этой книги, породили и духов стихий, и драконов, и множество иных существ, расселившихся затем по всему миру. Последняя из «древних книг», Книга Смерти, содержала заклинания, способные уничтожить этот мир. Страшные заклинания, заготовленные заранее Создателем на тот случай, если его творение вызовет у него полное разочарование. Согласно легенде Великий Торн, посмотрев на дело рук своих, переменил решение и уничтожил третью книгу, ибо знания, в ней содержавшиеся, были слишком опасны для мира. Исчезла в веках Книга Начал, кем-то похищенная у Торна. То ли эльфы, то ли гномы завладели ею — то было неизвестно. Затерялись следы и Книги Жизни, которую Торн, уходя из этого мира, оставил где-то в потайном месте под охраной одного из своих творений.

Важно было другое. Сейчас Берг ощущал, как жар, нарастающий в его левой, сплавленной с Чашей руке, стекает в этот истлевший фолиант. Он не управлял этой Силой, напротив, превратившаяся в бесформенный золотой комок Чаша сама тянулась к книге. Казалось, между двумя этими предметами установилась незримая связь, по которой текла и текла Сила, жадно поглощаемая древними страницами.

И вот на темной, покрытой пятнами обложке явственно проступили сияющие золотым светом буквы.

Бергу не было нужды читать их. Да и не смог бы он прочесть слова, написанные на языке, что был рожден задолго до этого мира. Непостижимым образом он просто знал, что означает эта короткая фраза.

Перед ним лежала Книга Жизни.

Страницы, утраченные навсегда. Время и сырость не оставили шансов на прочтение текста. Каковы бы ни были помыслы Торна, когда его перо касалось этих листов, но вряд ли он особо задумывался о грядущем. Книга не пережила битву со временем. Конечно, если бы Торн приказал вытравить текст на золотых пластинах, что способны на равных сражаться с тысячелетиями, тогда, возможно, его творение и уцелело бы. Увы. Очень быстро Берг убедился, что лишь те немногие заклинания, что сумел в свое время разобрать на этих страницах Учитель, доступны и ему. Остальное погибло.

Он мрачно взглянул на книгу, лежавшую на низеньком столике из черного мрамора. Что ж, она оказалась бесполезной… да и чего он мог ожидать? Что привело его сюда, к этому тайнику? Книга — ерунда, все, что можно из нее извлечь, было уже давно извлечено и уютно покоилось в его памяти.

Внезапно он вздрогнул. В левой руке опять зародилось тепло, опять, как и ранее, струя Силы устремилась от Чаши к древнему фолианту. Сама собой книга раскрылась. Зашелестел листаемый пергамент. Незримый вихрь, что сейчас терзал истлевшие листы, был, видимо, незнаком с нынешним состоянием артефакта — иногда в этом медленном перелистывании возникали паузы, именно тогда, когда дело доходило до отсутствующих, вырванных с корнем или просто рассыпавшихся в прах страниц.

И вот перевернута последняя… Теперь поток Силы стал особенно мощным, казалось, еще мгновение — и книга вспыхнет, не сумев вместить в себя такую энергию. Но вспышки не произошло — все тем же золотым светом полыхнула надпись. Мелкий почерк, заполнявший большую часть последнего листа, ранее казавшегося девственно чистым, можно было легко разобрать.

Ни единого слова не понимал Берг в этих бисерных строчках. Он чувствовал, что здесь содержится нечто важное, но не мог уловить не только общего смысла, а даже значение любого из слов. О, если бы он имел возможность хотя бы одним глазком заглянуть в легендарную Книгу Начал… Всем сердцем, если оно у него, конечно, сейчас было, Берг желал постичь смысл светящихся фраз.

И Чаша, повинуясь его желанию, снова ударила в книгу потоком Силы. Строки затрепетали, меняя форму, складываясь в сложные, подвижные образы, стремительно перетекающие один в другой. Берг сидел неподвижно, впитывая мозгом цветные пятна — и где-то там, в его разуме, что давно уже не был человеческим, эти золотые всполохи сливались, по крупицам отдавая самое ценное, что в них содержалось — знание о том, где захоронено величайшее сокровище давно ушедшего бога. Его Трон, позволявший ему творить этот мир.

Сияние давно уж погасло, а Магистр все так же неподвижно сидел, сжимая в руках древнейшую из существующих книг. Голова, впервые с тех пор, когда он снова начал чувствовать себя живым, выбравшись из огненной могилы, раскалывалась так, что Бергу хотелось орать от боли. Знания, что несли в себе огненные строки, были не предназначены для разума смертного… и даже для его, Берга, измененного разума. Он прекрасно понимал, что любой другой, чей мозг столкнулся бы с этой Силой, скончался бы на месте, а вместо черепа этого искателя знаний остался бы лишь черный пепел.

Он, Магистр Берг, выдержал!

И теперь он знал — знал, где искать Трон. Его переполняло бешенство, частично даже заглушавшее боль: все это время, пока он строил планы захвата Империи, ломал слабое сопротивление лордов, собирал неисчислимую и совершенно уже не нужную армию, — все это время здесь, в тайнике, лежало сокровище… ключ к предмету его поисков. Более того, и то место, где хранилась древняя бесценная реликвия, тоже было ему известно. Хотя его, Берга, глаза никогда не видели этого места, он мог бы до мельчайшей черточки представить тот заброшенный храм, от которого начинался спуск в подземелье. Много лет назад именно там была найдена книга… древняя Книга Жизни. А ведь если бы Учитель сумел тогда прочитать горящие строки, то Трон — сила и власть — уже был бы в его… в их с Учителем руках. И вряд ли тогда какой-то там Серый Паладин смог бы так легко оборвать жизнь Учителя.

И все же кто знает, случись это, возможно, и Берг навсегда бы остался лишь жалким учеником, вынужденным скрупулезно, по крупицам постигать магические тайны.

Некромант поднялся. Медленно, с трудом. Он не мог видеть свое отражение в зеркале — то, что не позволило ему превратиться в пепел в огненной купели, что не дало его костям разрушиться, что не оборвало навсегда его жизнь, почему-то лишило Берга этой способности. Он не отражался в зеркалах — ни в воде, ни в полированном металле, ни в этих модных новинках — стекле, покрытом ртутной или серебряной амальгамой. Но если бы он сумел каким-то чудом увидеть сейчас свое отражение — он бы ужаснулся.

Казалось, не просто годы — столетия пронеслись над ним за то время, что он просидел, склонившись над книгой. Теперь он выглядел стариком… его чудовищная, ни в малейшей степени не похожая на человеческую кожа покрылась глубокими морщинами, взгляд, заставлявший смертных дрожать от ужаса, теперь был тусклым и безжизненным. А суставы противно хрустели, и при каждом движении их пронзала острейшая боль. Он с испугом бросил взгляд на правую руку — изборожденную складками, что оставляет на живом теле время. Пожалуй, первый раз за эти годы он по-настоящему испугался — именно сейчас он понял, что все еще смертен. По крайней мере до тех пор, пока он не найдет Трон и не обретет полное и абсолютное могущество, один враг все же может победить его — время.

Но пока время не нанесло смертельного удара, оно попыталось — и отступило. Колдовская старость, что обрушилась на некроманта так внезапно, продолжалась недолго. Пока Берг шел к выходу из дома, его плечи постепенно распрямились, кожа разгладилась, а острая боль в суставах ушла, уступив место другой — той, что была, может, и не слабее, но стала привычной за эти годы.

Берг вышел из дома и бросил последний взгляд на стены, что какое-то время служили ему жильем. Вряд ли он когда-либо вернется сюда. Все, что нужно, было уже взято, драгоценная книга исчезла в складках плаща, а остальное… остальное было ему не нужно. Некромант поднял руку, и первый пламенный шар ударил в бревенчатые стены, сразу весело подхватившие огонь. Еще один, еще… Берг не жалел Силу, ее у него теперь было в избытке — один за другим огненные шары впивались в дерево, влетали в окна, опаляли крышу. Вовсю загудел огонь, дорвавшийся до пищи: там, в огне, бесследно сгорали древние манускрипты, безделушки, что когда-то старательно собирал Учитель. Мебель, хранившая память о его теле. Стены, слышавшие его голос. Некромант равнодушно смотрел на дело своих рук. А потом легко взлетел в седло и направил коня прочь, не прислушиваясь к треску разгорающегося позади пожара.

И вновь мчался, роняя клочья пены, конь, взбивая копытами пыль дороги, унося своего всадника к ведомой ему одному цели. Сила некроманта непрерывным потоком лилась в тело коня, это было уже не прежнее животное, его жизнь теперь поддерживала лишь магия, и скоро, очень скоро благородный скакун падет, не выдержав бешеной скачки, и тогда всадник найдет себе другого коня. А потом — еще и еще. Он не знал усталости, он не нуждался в отдыхе, он не признавал промедления. Только вперед. Цель близка, он знает, где она, он знает, как ее достичь.

(обратно)

Глава 17 Серый Паладин. Ледяные пещеры

Утро было неожиданно холодным, сырым и промозглым. Рон выполз из шатра, потянулся, сгоняя остатки сна. Сегодня их ожидала встреча с Ледяной Статуей, или с Наследием, как предпочитали называть этот артефакт гномы. Еще несколько лет назад Рон ни за что бы не поверил, что человек может проникнуть в пещеры Чара и вернуться обратно. Конечно, в сказках и легендах это происходило сплошь и рядом, но на то они и сказки, чтобы не слишком им верить.

Тогда, два года назад, когда безжалостный удар некроманта смял его грудь, словно переспевшую дыню, он сам побывал там. Был ли это бред умирающего, или то, что он видел: друзья, родители, уже давно покинувшие мир живых, — было на самом деле? Он не мог ответить на этот вопрос, да и не очень-то искал ответа. Сегодня все выяснится — является ли статуя просто одним из въевшихся в плоть и кровь подземных жителей суеверий, или и в самом деле один из Создателей оставил здесь небольшую дверь, ведущую в его владения.

Откинулся полог соседнего шатра, и на свежий воздух вынырнула отчаянно зевающая Айрин. Видимо, она не слишком-то крепко спала этой ночью.

Несмотря на беспокойный ночной сон, Рон должен был признать, что гномы устроили незваных в общем-то гостей со всеми возможными удобствами, даже роскошью. Шатры были просторными, подушки — мягкими, а какая-то магия, вплетенная в ткань, не подпустила к ним ни единого кровососа из тех, что порядком надоедали им во время всего путешествия. И о безопасности гномы позаботились со свойственной им основательностью — вокруг шатров несло стражу не менее десятка широкоплечих латников, с ног до головы закованных в превосходную гномью сталь, ощетинившихся арбалетами и державших секиры в пределах досягаемости. Вечером, когда Рон спросил короля, зачем нужна такая мощная охрана, тот ответил серьезно, не выдав и тени улыбки:

— Те, что получили право обратиться с вопросом к самому Чару, священны. Их желание — закон, их безопасность — превыше всего. Так повелел Он. Так было и так будет.

Бросив взгляд на фигуры, неподвижно простоявшие всю ночь, Рон с каким-то отстраненным интересом подумал, кого же на самом деле стерегли эти несгибаемые воины. И что произошло бы, реши кто-то из них ночью уйти отсюда…

— Ты готов? — улыбнулась Айрин. Улыбка вышла не сколько натянутой.

— Вполне. Знать бы только, что нас ждет…

— Ты должен думать сейчас не об этом, — нахмурилась девушка, зябко передергивая плечами. Она плотнее завернулась в плащ, подошла к костру, что старательно поддерживался гномами на протяжении всей ночи, и присела возле огня, подставляя лицо теплым волнам.

— А о чем?

— О том, что спросить у Чара…

— Я думал, это известно.

— Скажи, Рон, ты много слышал о Ледяной Статуе?

Рыцарь удивился, почему этот вопрос прозвучал именно сейчас. Удивился и задумался. А в самом деле, что он знает об этой легенде… кроме самой легенды? Да почти что и ничего.

— Я очень много времени провела в подвалах школы Сан, — продолжала девушка, не ожидая ответа. — Читала старые книги, искала потерянные заклинания. Знаешь, там можно было много чего найти. Попадались и… сказки. Разные, не только про Ледяную Статую. И много среди этих сказок было о таких вот вопрошающих. Кому только не задавались вопросы: Чару и Торну, оракулам и мудрецам, душам мертвых… И везде было одно и то же. Тот, кому следовало отвечать на вопрос, стремился сказать как можно меньше.

— Разве это не очевидно?

— Я не о том. Боюсь, что, спроси ты у Чара, куда на правляется некромант, тот ответит что-нибудь вроде: «в храм» или «в пещеру». И сочтет, что ответил на твой вопрос. Тот шанс, ради которого мы пришли сюда, окажется упущенным. Нужно очень тщательно продумать каждое слово, что будет произнесено.

Серый Паладин, что подобно несущим стражу гномам провел ночь, внимательно вглядываясь во тьму, повернул укрытую магическим шлемом голову к Айрин и утвердительно кивнул, словно давая понять, что полностью согласен с волшебницей. Его исполинский меч покоился у него на плече, тяжесть призрачного оружия нисколько не беспокоила сэра Райнборна. То, что латы и клинок были порождением магии, отнюдь не делало их легковесными.

Ильтар тоже проснулся и присоединился к товарищам у костра. Он выглядел невыспавшимся и осунувшимся. Видно, ночь у эльфа также прошла не лучшим образом.

— И когда?

О чем он спрашивал, ясно было и так. Но никто не знал ответа. Король сказал — на рассвете, и теперь только и оставалось, что терпеливо ждать.

Где-то вдали застучали барабаны. Их рокот звучал торжественно и немного угрожающе — так туго натянутая кожа кричит о войне, о битве и боли, об ожидаемой победе и о готовности стойко снести поражение. Звук все нарастал, давил на уши, отзывался в голове Рона короткими спазмами боли, волна нервной дрожи пробежала по коже, настолько острым было желание взяться за оружие, ощутить в ладони надежную тяжесть меча.

Медленно и неслышно сдвинулась в сторону скала. Даже очень внимательный наблюдатель, бросив взгляд на эти камни вчера вечером, вряд ли догадался бы, за каким из них скрывается вход в подземелья гномов. А если бы даже и догадался — немного в этом мире было умельцев, что сумели бы взломать наложенные на гранит защитные заклинания, делавшие эту дверь неприступной.

Звуки барабанов стали громче, резче — теперь было ясно, что доносятся они оттуда, из темного зева пещеры, где мелькали отблески факелов.

Вот на пороге тоннеля показались хозяева подземелий. Двое, за ними — еще пара и еще… Гномы, столь же древние, как и их король, медленно и торжественно шагали по направлению к четверым путникам. На седобородых карликах ослепительным светом сияли доспехи — белые, со слабым голубым отливом, символизирующие, видимо, лед. Открытые шлемы, не слишком любимые гномами, ценившими надежную защиту всего тела, позволяли видеть выражения лиц жрецов… Кто же, кроме жрецов Чара, мог бы сопровождать Наследие в его пути навстречу рассеянному утреннему свету? Глаза гномов смотрели серьезно и сурово, на старческих губах не играло и тени улыбки.

Шаг жрецов подчинялся ударам барабанов. Медленно приближались они к почти погасшему костру. А из прохода выходили все новые и новые воины, укрытые льдисто мерцающими панцирями. И вот в проеме, сияющая в льющемся изнутри тоннеля свете негасимых факелов появилась она.

Ледяная Статуя. Наследие.

Кто бы ни породил этот артефакт — сам ли Чар или кто-то из его адептов, но скульптор и не пытался вдохнуть в свое творение красоту, очарование, прелесть… Статуя на вевала ужас, она изображала огромное, куда больше даже высокого Рона существо, с лицом, насколько это можно было разглядеть на полупрозрачном материале, из которого была высечена фигура, выражающим злобу, презрение ко всем, жестокость и коварство. Длинные, наверняка, будучи распрямленными, доходившие до земли руки были увенчаны короткими широкими когтями. Два массивных рога завивались в кольца, но придавали они скульптуре не смешной, как следовало ожидать, а угрожающий вид.

Колосс перемещался на небольших колесах, и Рон только сейчас заметил, что участок земли между ними и вратами в подземный мир на диво гладок и утрамбован - видать, здесь немало поработали хозяева, ровняя путь для своей реликвии.

Пока соискатели глазели на Статую, гномы в ледяных латах окружили их идеально ровным кольцом. В центре кольца замерло изваяние, протянув к странникам согнутые в локтях руки.

- Вы, что пришли на встречу с Наследием, преклоните колена! — Звучный голос принадлежал одному из жрецов, самому древнему, борода которого, тщательно расчесанная, доставала почти до земли. Он, как и остальные его сподвижники, был безоружен. Вряд ли это было проявлением неосмотрительности — краем глаза Рон видел, что вокруг них, а особенно позади, на опушке леса, скопилось изрядно гномов в полном боевом облачении. И уж они-то отдали должное самому различному оружию — от здоровенных, что не каждому человеку под силу поднять, секир до способных навылет пробить прочные латы.

Рыцарь медленно опустился на одно колено. Рядом в такой же позе замерли Айрин и эльф. Сейшел не оглядывался, но был уверен, что и Серый Паладин не стал уклоняться от священного обряда.

— Перед вами, ищущие, одна из ипостасей Великого Чара, бога тьмы и холода, что правит нашими телами, что властен над нашими душами и встреча с которым неизбежна.

Голос гремел в ушах, наверняка усиленный нужным заклинанием. От статуи волнами расходилась опасность, Рон видел, как мелко дрожит его возлюбленная, да и сам ощущал, как страх тонкой змеей пытается войти в его сердце. Рыцарь сжал зубы, стараясь отогнать предательское чувство.

— Встаньте, ищущие, ибо не ищет Чар раболепного преклонения, только искреннее служение по душе Великому.

Гномы говорили на наречии людей. Это можно было бы назвать странным, поскольку ритуал обычно велся на языке самих гномов. А может быть, слова, что были положены в его основу, впервые были произнесены совсем на другом языке и уже потом, по мере необходимости, неоднократно переводились, чтобы стать понятными тем, кто возжаждал встречи с Наследием.

— Но служение то завещано было Чаром лишь детям его, и я, старший из них, сейчас говорю вам, ищущие, что час ваш настал. Пусть тот из вас, чье сердце ждет встречи с Создателем, вложит длань свою в руку, что проведет его по дорогам мрака.

Рон резко, словно боясь передумать, шагнул вперед. Его левая рука легла на ладонь статуи, и рыцарь вздрогнул. Несмотря на промозглый утренний холод, материал изваяния был теплым. Ему вдруг со страшной силой захотелось разорвать рукопожатие, но он с нарастающим ужасом почувствовал, что не может сделать это. Сейшел опустил взгляд и увидел, что полупрозрачные пальцы плотно сомкнулись вокруг его кисти.

А за его спиной снова раздался властный голос жреца.

— Пусть тот из вас, что готов разделить судьбу своего спутника, встанет рядом с ним. Пусть путь ваш будет недолог, пусть милостив к вам будет Великий, и да свершится то, что должно.

«Нет, Айрин, не-е-е-ет!!!» — хотел было заорать Рон, слишком поздно осознав, что его уверенность в своей способности защитить любимую рассыпается в прах… Но ни единого звука не вырвалось из его горла.

Позади раздался глухой удар, а затем глухой шум, который могло бы издавать, к примеру, падающее тело. Гневный ропот пробежал по рядам жрецов, их лица исказила ярость… Что послужило причиной такой реакции, Рон не знал. И терзался в догадках…

…Пока во вторую, все еще пустую ладонь Чара не легла массивная, затянутая в латную перчатку странного дымчатого цвета, рука.

А потом все померкло перед его глазами.

— Где я?

Вопрос прозвучал, но ответа Рон не дождался. Он с трудом разлепил глаза, изо всех сил пытаясь разобраться, что с ним произошло. Он помнил серую перчатку, упавшую в ладонь Ледяной Статуи, помнил мрак, мгновенно покрывший все вокруг. Ему казалось, что в какой-то миг его тело стало невесомым, а сам он куда-то летит…

А потом вдруг все кончилось, все — кроме мрака.

— Почему так темно?

Голос все еще плохо повиновался ему, слова вырывались из горла с хрипом, чуть ли не с болью.

— Здесь правит Чар, свет — не его стихия… — раздался справа глухой голос.

Это был странный голос. В нем не было жизни, в нем не было огня. Только какая-то застарелая, глухая тоска.

— Кто здесь? — резко спросил Рон, заставляя себя удержаться от прыжка в сторону и выхватывания меча. Клинок все так же висел у него на боку, это не слишком обнадеживало, но некоторой уверенности все же добавляло. Неизвестный ответил не сразу.

— Когда-то меня называли Таем Райнборном…

— Серый Паладин? — У Рона от удивления перехватило дыхание.

— И так называли меня.

— Но… но как ты можешь говорить?

— Не знаю, — спокойно ответил голос/ — Возможно, здесь царят иные законы и подобные мне имеют здесь иные права.

Рон вспомнил тот полубред-полувидение, когда он, получив смертельный удар некроманта, ощутил себя в глубине его ледяных пещер. Тогда ему встретились те, что были дороги ему, те, кого он потерял. И он слышал их голоса, запомнил их — такие же тусклые, безжизненные, но вполне явственные и отчетливые.

Может, и впрямь он оказался там, куда уходят души, оставляя этот мир? И душа Паладина, что столько лет не могла найти путь сюда, обрела наконец голос.

— Что… что там случилось?

— Леди Айрин намеревалась шагнуть вслед за тобой. Эльф Ильтар намеревался помешать ей и занять ее место. Я сумел помешать им обоим. Прошу извинить меня, сэр Сейшел, мне пришлось обойтись с твоей возлюбленной не слишком мягко.

Теперь Рон отчетливо понял, что означали те звуки, которые он услышал перед самым полетом в ничто. Такие звуки приходилось временами извлекать и ему самому… сталкивая головами тех, кто не заслуживал удара мечом.

— Почему? — только и смог выдохнуть Рон.

— Никто из них не сумел бы вернуться.

— А я?

— У тебя есть один шанс.

— Один шанс? Какой же?

Не успело отзвучать эхо этого короткого слова, как тьма вокруг стала отступать, поначалу неохотно, но потом все быстрее и быстрее уступая странному, мерцающему свету. Почему-то свет этот живо напомнил Рону отблески Ледяной Статуи.

Теперь было хорошо видно, что находятся они в просторном зале, из которого не было выхода. Тьма убегала, тонкими струями втягиваясь в невидимые щели или просто сливаясь с мрачными стенами. Она была похожа на живое существо, враждебное, опасное, временно решившее уйти со сцены. Но было очевидно, что тьма вернется… и тогда она будет беспощадна.

Рон тряхнул головой, отгоняя эти странные, тоскливые ассоциации, и принялся оглядывать помещение, куда привел их путь сквозь мрак. Теперь света было достаточно, чтобы увидеть все в деталях.

А посмотреть здесь было на что. Этот зал, который можно было смело назвать тронным, казался целиком высеченным внутри матово-черного скального монолита. Колонны, уходящие ввысь, были частью стен и скорее служили для красоты. Только кто ее тут оценит. Рон был уверен, что зал этот появился здесь несколько мгновений назад и бесследно исчезнет сразу после того, как их миссия будет завершена. Что толкало его к этой мысли, он не знал, да и не слишком-то хотел задумываться над такими вещами.

Куда больше его интересовал трон, что стоял у дальней от них стены. Массивное сооружение все из того же матово-черного камня было пусто. Но восседать на нем предначертано было явно не человеку. Или если уж человеку, то настоящему великану. Пожалуй, на этом сиденье Рон и Паладин вполне уместились бы оба.

Он перевел недоуменный взгляд на своего спутника. Сейчас тот выглядел почти так же, как и ранее, там, в мире живых. Почти… только теперь, сквозь прорезь тяжелого шлема, на Рона смотрели печальные темные глаза.

— Хотел сказать спасибо за то, что вы смогли вернуть меня… в эти латы. Я проиграл битву с некромантом, он сумел разбить мои доспехи… хотя и считалось, что они несокрушимы.

— Я считал, что сокрушить призрачные доспехи невозможно.

— Увы, ему это оказалось по силам. Он вызвал духа огня из пламени, что бушевало вокруг меня. Какой бы стойкой ни была эта магия, с силой первородной стихии она не справилась.

— Мы отчаянно нуждались в твоей помощи, сэр Тай…

— Я помню. Возможно, мне удастся скоро вернуть вам этот долг…

— Возможно, вам стоит прекратить обмен любезностями и объявить, зачем вы пришли сюда!!!

Голос, прогремевший под сводами зала, не имел с человеческим ничего общего. При первых же эхом отлетавших от стен многократно повторявшихся звуках Рон резко повернулся к трону. Теперь он был занят. Существо, что с видимым трудом уместило свое огромное тело на широком каменном сиденье, весьма походило на свое изображение. Если тот, кого изображала Ледяная Статуя, был богом тьмы и холода, то перед Роном и Таем восседал сам Чар. Или некто, возжелавший принять его облик.

Сейшел коротко поклонился — достаточно низко, чтобы это выглядело вежливо, и не настолько низко, чтобы казаться подобострастным. Паладин повторил его движение.

— Мы пришли задать вопрос, Великий.

Существо медленно перевело мрачный взгляд с Рона на Паладина и обратно. Его толстые, мясистые губы скривила пренебрежительная улыбка.

— Вы, смертные, удивительно самонадеянны. Вы искренне верите, что можете вот так просто отвлекать бога от важных дел. Куда более важных, чем давать ответы на какие-то вопросы.

— Но, Великий…

— Если бы вы только знали, — Чар и не собирался слушать просителей, — сколько откровенной чуши мне пришлось выслушивать здесь с тех пор, как я столь неосмотрительно подарил гномам ключ. Сколько вопросов, ответить на которые они вполне смогли бы и сами. Сколько попыток обмана, сколько неприкрытой лести или злобных угроз. Я начинаю разочаровываться в вашей расе…

Он на мгновение остановился, вгляделся в гостей повнимательнее. Затем щелкнул пальцами, и слабое мерцание воздуха в зале сменилось вдруг ярким, чуть ли не режущим глаза светом.

— О, сегодня у меня в гостях люди? Интересно, интересно… Давненько никто из вашего рода не появлялся в моих пещерах живым. Хотя, насколько я могу видеть, живой тут только один, не так ли? Хм-м… люди, любимая раса моего братца. Хотелось бы верить, что вы не разочаруете меня. Ну, о чем вы хотите спросить?

— Мы…

— Только, надеюсь, это не будет какая-нибудь глупость о видах на урожай, о том, где найти мешок-другой золота, или о том, на каких условиях я соглашусь вернуть вам какую-нибудь девку, якобы слишком рано попавшую в мои владения. Предупреждаю, погода ваша меня не интересует, о кладах лучше расспрашивайте гномов, а те души, что пришли ко мне, здесь и останутся.

— Вопрос…

— И вообще, вы можете сесть.

Чар еще раз щелкнул пальцами, и Рон, оглянувшись, увидел, как за спиной его, прямо из пола, стремительно вырастает такое же, что и трон, на котором восседал бог, черное кресло, только поменьше. Не желая рассердить хозяина, он опустился на оказавшееся неожиданно мягким сиденье, отметив попутно, что Паладину сесть не предложили. Того, впрочем, вряд ли это заботило.

Некоторое время Рон молчал, собираясь с мыслями. Как-то иначе он все это себе представлял. Ждал большей торжественности, что ли, более гнетущей обстановки. А Чар выглядел чуть раздраженным, чуть насмешливым — но никак не суровым богом Мрака. Чем-то это напоминало бродячий цирк с хорошими декорациями, актеры которого потратили слишком мало времени на заучивание ролей.

Теперь, когда все вокруг заливал яркий свет, Чар не выглядел таким уж отталкивающим. А может быть, Рон, которому на его веку приходилось видеть самых разных страшилищ, уже привык к зрелищу необычных существ… и перестал относиться к ним с излишней опаской. Особенно когда они явно не проявляли агрессивности.

— Великий, — медленно начал он, стараясь не ошибиться, не пропустить чего-нибудь важного, не растратить, как боялась Айрин, этот единственный шанс из-за стремления Чара к словоблудию и ёрничеству. А было похоже, что такая склонность у часто, видимо, скучающего бога имеется. — Великий, в мире, что был создан тобой и твоим братом, творятся странные дела. Некий некромант, сторонник черной магии, сумел завладеть невиданным по могуществу артефактом, что принадлежал твоему брату. У нас называют эту вещь «Чашей Торна».

— При упоминании имени моего дорогого братца соблюдай меру, человек! — состроил гримасу отвращения Чар. — Это имя здесь не слишком любят. О том, что эта, как ты говоришь, Чаша увидела свет, мне известно.

— Прошу простить, Великий. Некромант этот развязал войну, залив кровью почти всю Империю. Чтобы помешать ему, был созван Совет, в котором приняли участие ваш покорный слуга, а также другие люди и эльфы. Мы решили, что некромант ищет нечто, нам неизвестное, для чего и стремится получить неограниченную власть в нашем мире. Что бы это ни было, ему необходимо помешать. Мой вопрос таков: что ищет некромант и как нам помешать ему в этих поисках?

Под сводами зала повисла тишина. Чар размышлял, то разглядывая свои когтистые пальцы, то переводя взгляд на просителей.

— Это напоминает вопросы из серии «а угадай, что лежит у меня в кармане». Тебе так не кажется, человек? И потом, я ослышался, или ты и в самом деле задал два вопроса? Не слишком ли большая наглость?

Рон молчал, ожидая решения Чара. Сейчас бог находился в плену собственных же обещаний. Рон не знал, каким образом наложено на Статую заклятие, какие силы связывают ее с Чаром, но, скорее всего, эта связь вынудит бога ответить, если ответ ему известен.

То ли это и в самом деле было так, то ли слова Рона вызвали у Владыки Мрака какое-то беспокойство, но после долгой паузы Чар все же заговорил:

— На ваш вопрос есть ответ. Завладев Ключом или, как вы его привыкли называть, Чашей, маг получил вместе с ней и часть тех знаний, что оставили след в… Чтобы было понятней, запомните — любое заклинание, произнесенное с применением Силы Чаши, оставляет в ней крошечный образ себя самого. По сути, Чаша — не только источник Силы, она еще и Книга Знаний, вмещающая в себя все. Но чтобы прочитать ее, надо иметь кое-что, кроме простого умения. В свое время Торн изготовил несколько вещей, с помощью которых можно было дотянуться до скрытых в Чаше знаний. Однако он делал это без особого уважения к вечности, и сейчас эти предметы уже мало на что годятся. Прежде всего это, как их называют смертные, «древние книги». Думаю, что сейчас только очень сильным напряжением воли можно совместить книгу и Чашу, чтобы вытянуть из этой игрушки хоть что-нибудь полезное. Кроме книг было кое-что еще, но вряд ли эти артефакты уцелели. Если же не знать способов заставить Чашу поделиться сокровенным, то тогда получить от нее можно только чистую Силу. Конечно, опытный маг может влить эту Силу в известные ему заклинания, сделав их гораздо могущественнее, но все равно это — лишь жалкая часть той мощи, что может быть получена, если Чаша раскроется полностью. Первоначально, еще тогда, когда творился этот мир, для чтения и направления Силы, хранившейся в Чаше, использовался Трон. Открою вам тайну: эта вещь не принадлежала Торну, как не принадлежала ему и сама Чаша. Я имею в виду, что оба этих артефакта были изготовлены очень давно, задолго до того, как мы с Торном пришли в этот мир. Секрет изготовления был не просто утрачен, нам неизвестно даже приблизительно, кто и когда сотворил их. Известно мне лишь одно — Трон сотворен именно для того, чтобы управлять Чашей, сдерживать рвущуюся из нее Силу, и больше ни для чего иного. Были попытки использовать его в других целях, но все эти попытки закончились плачевно… для тех, кто проводил этот опыт. Известно также, что уничтожить Чашу и Трон нельзя — можно с огромным трудом, незначительно изменить их внешний вид, но сущность их была, есть и будет незыблемой. И главное в этой сущности — единение.

Теперь, безусловно, Чаша тянется к Трону, и это стремление к воссоединению наверняка скрыто или явно подталкивает этого вашего мага искать Трон. Поэтому, думаю, ваши предположения о том, что некромант разыскивает какой-то артефакт, абсолютно верны.

— Он сумеет найти Трон? — не выдержал Рон.

Владыка Мрака нахмурился:

— Не перебивай меня, человек… если уж ты не испытываешь страха, то имей хотя бы уважение к моему возрасту и положению. Да, маг сможет найти Трон. Недавно я по чувствовал, как после долгого перерыва ожила одна из «древних книг», это могло произойти лишь в одном случае — если Чаша оказалась совсем рядом с ней. Я не думаю, что смертный мог уцелеть при этом, но если это все же случилось, то теперь он знает все. Чаша, с помощью книги, передаст ему это знание в первую очередь. Вы говорите, что хотите помешать магу найти то, что он ищет? Нет ничего проще, для этого надо лишь убить его или отнять Чашу… впрочем, теперь, после того как он столько времени питался ее Силой, это будет тоже весьма похоже на убийство. Ка жется, я ответил на ваши вопросы?

— Где находится Трон? Скажи, Великий, где? Прошу!

— Интересно… — задумчиво протянул Чар. — Ты задал уже четыре вопроса… Хорошо, я вновь отвечу. Он покоится в храме, что был воздвигнут в честь моего братца поклонниками. Когда он уходил, то оставил двух Стражей хранить это место. Стражи эти — существа, созданные для боя. Он сделал их из черного камня, потом вдохнул в этот камень жизнь. Ничто в вашем мире не способно убить стражей, даже разрушив их в мелкий щебень. Они очень быстро вернут себе прежнюю форму. Иногда я приглядываю за этим местом, просто так, из интереса…

Некоторое время Чар молчал, затем вдруг вытянул палец, указывая когтем в лоб Рону. Его губы расплылись в усмешке, а спустя мгновение, под сводом тронного зала загрохотал раскатистый хохот.

— Ты, человек, был так близок к Трону. Ты сумел войти в храм, сумел выдержать атаку каменных стражей. И ушел, так и не сделав последний шаг.

И тут Рон вспомнил…

Каменные горгульи, стоявшие у входа в храм, были красивы, над ними безусловно поработала рука мастера. Тогда он еще восхитился тонкостью исполнения, хотя и испытывал перед этими статуями истинный ужас. Почему изваяния вызывали у него такой страх — рыцарь не знал, но ему смертельно не хотелось идти в темное нутро храма, оставляя позади эти каменных монстров. Увы, командир настоял… и там была женщина, в глазах которой Рон, тогда еще совсем юный, не хотел выглядеть трусом.

Он оказался прав, но к рассвету не осталось никого, кто мог бы засвидетельствовать эту правоту. Джое, Фальк, Кора, Грег… его товарищи по оружию, его друзья — все четверо остались там, в неглубокой могиле возле храма. Он приносил их останки, опускал в вырытую мечом и шлемом могилу, а тело его сотрясал страх. Потом он ушел, но передтем как двинуться в путь, разбил обе статуи в мельчайшую крошку. Много лет спустя он снова оказался в тех краях — статуи были целыми и невредимыми.

Почему монстры не заметили его, мальчишку, вжавшегося в темный угол и выставившего перед собой бесполезный меч? Может быть, не сочли, что он представляет опасность для охраняемого ими сокровища, а может, просто не заметили.

Много лет после той ночи он просыпался в поту, ища рукой клинок, чтобы попытаться отбить ищущие его сердце когти. Много раз он видел, как наяву, голову Коры, глаза и губы которой были прекрасны даже в момент смерти, что катилась куда-то во тьму, небрежно оторванная одним легким ударом чудовищной лапы. Видел Джоса, своего командира и лучшего друга, что учил его владеть мечом, — кровавая каша вместо лица, и пальцы, сжатые в последней попытке нанести магический удар…

Много раз он клялся себе, что никакие силы на свете не заставят его вновь приблизиться к этому проклятому богами месту.

— Нельзя допустить, Великий, чтобы некромант сумел овладеть Силой Трона. Позволь нам вернуться, чтобы остановить его.

На этот раз хохот был таков, что, казалось, по каменным стенам зала сейчас побегут трещины. Отсмеявшись, Владыка Тьмы наклонился вперед, теперь в его голосе слышалась столь неприкрытая угроза, что по спине Рона побежали мурашки.

— Вернуться?! — Рон увидел, что фигура Чара вырастает прямо на глазах, теперь его могучее тело уже не помещалось на каменном троне. — Вернуться?! Или ты забыл, чем согласился заплатить за визит ко мне, человек? Или ты забыл, что жизнь одного из вас принадлежит мне? Или ты не знаешь, что среди вас только один живой? А может быть, твой молчаливый спутник забыл, что уже давно принадлежит мне? И потому, что там, в вашем мире, моя власть слаба, он так долго оттягивал свой приход сюда?

— Но ты ведь ответил на мои вопросы, Великий. Зачем же, если не собираешься отпустить нас?

— Кто ты такой, червь, чтобы искать смысл в деяниях бога?!

Рон подумал, что еще чуть-чуть, и он навсегда лишится слуха. Хотя ситуация складывалась так, что, возможно, в ближайшем будущем слух ему вообще не понадобится. Он положил руку на эфес меча, полностью осознавая всю нелепость привычного жеста. Подсознательно он ждал, что Райнборн встанет рядом с ним, чтобы плечом к плечу принять этот предательский удар судьбы, однако Паладин отступил к дальней стене, почти прижавшись спиной к темному камню. Сейшел счел это мудрым — всегда полезно знать, что со спины на тебя не нападут. Даже тогда, когда и ударом в лицо тебя могут размазать по камням как надоедливую мошку. Он тоже сделал несколько шагов назад, стараясь не выпускать из виду все раздувающуюся фигуру Чара, и прижался к стене рядом с Серым.

— Ты, жалкая душонка, собираешься противиться моей воле?! — гремел Чар, поднимаясь со своего трона и делая первый шаг. — Ты, слизняк, смеешь обнажить оружие про тив бога?

— Ты лжив и коварен, бог, — неожиданно севшим голосом прохрипел Рон.

— Скоро ты узнаешь, что и здесь, в ледяных чертогах, не все равны! Некоторым выпадает переносить страдания… и ты получишь их полной мерой!

Каждое слово Чара сопровождалось очередным шагом, сотрясавшим пол и стены зала. Он был уже на полпути от ощетинившихся мечами товарищей, когда заговорил Паладин. Его голос был тих…

— Слушай меня, Рон. Сейчас я ударю мечом в стену, и в ней откроется проход. Беги, ищи дорогу к свету. Ищи не глазами, а сердцем, горячей кровью и холодным умом. Видимо, раскаты собственного ора не мешали Чару слышать все, сказанное в этих стенах. Он остановился, широко расставив когтистые руки, и снова захохотал:

— Ты, призрак, что давно уже должен был оставить свой мир! Ты веришь, что твой жалкий меч способен…

— Он способен, Чар, — спокойно ответил Райнборн. — Он способен на многое, это не просто кусок стали. Мой клинок порожден заклинанием призрачного оружия.

— Ты… — прохрипел Чар, и его лицо стало красным от гнева, — ты посмел принести в мой дом магическое оружие?!

— Я не могу расстаться с ним, даже если захочу, — язвительно бросил Паладин. — Оно стало частью меня. И ты знаешь, что сила этого клинка предназначена для борьбы с любой целью — любой, и прежде всего с магией. Никакая магия не устоит перед силой этого клинка.

— Я покараю тебя!

— Покараешь? — рассмеялся Райнборн. — Кого и как ты покараешь, бог? Того, кто уже многие годы мечтает о смерти? Того, кто пришел сюда добровольно, надеясь остаться навсегда? Какое наказание ты сможешь дать душе, что страдала две сотни лет?

Он резко развернулся, и клинок призрачного меча полоснул по стене. Там, где дымчатое лезвие касалось камня, стена расступилась, открывая черный проход.

— Беги, Рон, и помни — в этом месте нет законов и правил. Дороги здесь прокладывает сердце, путь освещает вера, силы поддерживает любовь. Вперед… а нам здесь най дется о чем поговорить.

— Ты…

— Я не вернусь, друг. Мое место здесь. Уже давно. Я сполна оплатил свой долг живущим, я в расчете с тобой и твоими спутниками. Спеши, и удачи тебе, Черный Барс!

Рука, закованная в серую сталь, схватила Рона за плечо и швырнула в проем. И падая куда-то во тьму, Рон успел лишь заметить, как стремительно затягивается прорубленная магическим мечом щель.

Вскочив на ноги, он кинулся было назад, в порыве помочь своему товарищу… но тут же понял, что полностью потерял ориентацию и совершенно не знает, в какой стороне от него находится зал, где сейчас бессмертная душа бьется со всемогущим богом.

Сейшел дико озирался по сторонам, но с тем же успехом он мог делать это с закрытыми глазами. Кромешная темнота окружала его. Темнота, какой не бывает там, наверху, — наверное, только слепец может понять, что это такое — истинная Тьма.

Он чувствовал, что под ногами его — твердая, надежная поверхность. Но меч, описав широкую дугу, не встретил сопротивления. Шаг в неизвестность, второй, третий… Все оставалось по-прежнему, камень под ногами, холодный, неприятный воздух — и никакого намека на стену. Он сделал еще несколько шагов, все время держа руку вытянутой перед собой, опасаясь удара о стену — но нет, впереди по-прежнему была пустота.

Он понимал, что может вечно блуждать в этом подземелье, даже если вдруг наткнется на стену и сможет идти вдоль нее. И вечность эта будет длиться недолго — ровно столько, сколько достанет у него сил оставаться живым без пищи и воды. А потом душа его навсегда покинет тело и присоединится к сонму тех, кто попал сюда ранее или попадет в будущем.

Он вспомнил Кору, такой, какой увидел ее тогда, в бреду-видении, что последовало за смертельным ударом некроманта. Ее лицо, которое он почему-то с таким трудом мог разобрать. Ее голос… Похоже, в скором времени им суждено будет встретиться. Как она всегда называла его?

— Ронни?

Он резко повернулся. Кора стояла в двух шагах от него, и тело ее излучало слабый свет, ничуть не разгонявший тьму, но сразу убедивший Сейшела, что он не ослеп. Она была именно такой, какой он ее помнил — и по той ночи, когда она умерла, и по тому мимолетному свиданию во тьме ледяных пещер. Даже костюм женщины был тот же, что и в злополучный миг, когда ее сразил удар когтей горгульи.

— Снова ты здесь и снова без права на это…

Ее голос был сейчас другим, чем при жизни. Более холодным — в нем не было того тепла, что когда-то давно так ласкал его слух.

— Кора?

— Ты звал меня, и я пришла. Твое сердце еще не забыло мой образ.

— Я… я рад видеть тебя, Кора.

— Тебе надо торопиться, Ронни… Случалось, что живому, попавшему в эти пещеры, удавалось покинуть их. Но задержись здесь больше положенного срока и никогда не увидишь неба.

— Куда идти, Кора? В какую сторону?

Она плавно повела рукой вокруг себя, давая понять, что дорог в этом мире — неисчислимое множество. Затем подошла к Сейшелу вплотную и положила руку ему на плечо. Прикосновения он не ощутил.

— Что ждет тебя там, наверху, мальчик? Подумай, что есть там такого, ради чего стоило бы вернуться? Спроси свое сердце, Ронни, и найди ответ.

Рон смежил веки.

Долг. Его звал долг, что требовал положить конец кровавой войне, развязанной некромантом ради обладания древним артефактом. Нельзя, любой ценой нельзя было допустить, чтобы это чудовище в человеческом обличье сумело воспользоваться скрытой в артефакте Силой — сам мир может не устоять перед этой мощью. Долг призывал его вернуться и окончить начатое, завершить дело, ради которого когда-то погиб Великий Гранит и грифон Флар. Это был его долг — перед людьми, эльфами, гномами, орками… перед всеми, в чьих жилах текла горячая кровь, что щедро сейчас выплескивалась на землю Империи. Его звал Долг.

Дружба. Его звала дружба, ибо нет ничего более ценного для мужчины, чем надежные и верные друзья. Пусть немного их было, но каждый — настоящий. Тьюрин, старый бродяга, что сейчас заперся в своей крепости, — но сумел наступить на горло вековым традициям, обратившись за помощью к самому презираемому племени своих сородичей. Брик, что исчез без следа в огне войны. Парня надо бы разыскать, кто знает, может быть, именно сейчас ему жизненно необходима помощь. Ильтар, что неоднократно спасал его, Рона, шкуру. Сейчас он находится в окружении враждебных любому эльфу гномов, которые с удовольствием убьют его только за то, что был столь грубо нарушен ритуал встречи с Наследием. Тоддт, что сейчас где-то дрался с солдатами герцогини, отчаянно пытаясь спасти хоть кого-нибудь от загребущих рук некроманта. Барон, не задумываясь, бросил замок и молодую жену, чтобы помочь простым людям, бегущим от войны. Ради них, друзей, следовало вернуться. Дружба звала его.

Любовь. Его звала любовь, которую он встретил так давно и не сумел сразу распознать ростки, пробившиеся в сердце. Прекраснейшая из женщин, могущественнейшая из волшебниц. Был ли он достоин ее? Был, ибо любовь уравнивает всех, ибо она идет не от разума, а от сердца. Айрин подарила ему долгие часы счастья, но сумел ли он сделать ее столь же счастливой? Он должен дать ей то, что она заслуживает — ласку и нежность, горячие поцелуи под звездным небом и крик новорожденного младенца, единство душ и тепло тел, тихую радость воспоминаний о прожитых вместе годах и гордость за умных и сильных внуков. Он должен вернуться к Айрин, она ждет его. Ради их чувства, что только начало расцветать. Любовь звала его.

Рыцарь открыл глаза. Кора стояла рядом и смотрела на него улыбаясь. А там, за ее спиной, сияло призрачным светом облако, мерно колышущееся, удивительно красивое и невероятно притягивающее к себе.

— Это то, что зовет тебя, Ронни. Иди… твой час еще не настал, — чуть слышно прошептали губы Коры.

Он попытался дотронуться до нее, но рука легко прошла сквозь призрачную фигуру, не встретив сопротивления.

— До встречи, Кора.

— До встречи.

И рыцарь шагнул в светящееся облако. Мерцающие искры внезапно полыхнули с необычайной яркостью, а затем вдруг сменились ровным голубым светом. Светом полуденного неба.

(обратно)

Глава 18 Рон Сейшел. Храм Ночных Стражей

Чья-то ладонь смачно врезалась в его щеку. Еще один удар и еще… Голова Рона бессильно моталась из стороны в сторону, но каждая пощечина немного прибавляла ясности уму. Постепенно он даже стал что-то слышать.

— Рон!

Шлеп!

— Милый мой, очнись!

Шлеп!

— Прошу тебя!

Шлеп-шлеп!

Холодная вода плеснула в лицо, струйками стекла за шиворот, легко проникнув сквозь кольчугу, и теперь неприятно холодила спину. Видать, это была не первая порция воды, Рон явственно чувствовал, что под ним скопилось уже небольшое озеро. Это безобразие пора было кончать, но он по-прежнему не мог управлять своим телом, не в состоянии был пошевелить даже пальцем.

— Он дышит, Ильтар, я же слышу, он дышит.

Что-то блестящее появилось прямо перед его лицом. Рон все никак не мог сфокусировать взгляд, но догадался, что этот предмет — кинжал эльфа.

— Лезвие запотело,— послышался голос Ильтара.— Ты права, сания, он дышит. Возможно, у нас есть еще шансы.

— Смотри, Ильтар, смотри… у него шевелится рука! Нет, правая!

— И в самом деле. Рон, ты слышишь меня? Если слышишь, пошевели рукой.

— Ильтар, он слышит нас! Смотри, рука шевельнулась!

— Ну, в таком случае скоро все будет хорошо. Да не убивайтесь так, сания, если он жив, значит, скоро встанет на ноги. Вы, люди, раса выносливая.

Солнце уже клонилось к закату, окрасив небо в разнообразнейшие оттенки красного и оранжевого. Рон все еще чувствовал некоторую слабость в теле, но уже мог ходить, есть и говорить. Говорить пришлось особенно много. Он подробно рассказал обо всем, что произошло в пещерах Чара — и о самопожертвовании Паладина, и об истинной цели поисков некроманта, и о том, куда эти поиски рано или поздно его приведут.

Ильтар помрачнел. Он куда лучше Рона знал эти места и, судя по рассказу рыцаря, до того заброшенного храма придется добираться не менее двух, а то и трех недель. Путь предстоял неблизкий, к тому же по дороге их вполне могли ожидать неприятности, от столкновений с какой-нибудь лесной или горной тварью до совсем нежелательной встречи с одним из отрядов герцогини Блед.

— Мы не успеем, — со вздохом констатировал эльф, когда Рон, закончив свой рассказ, замолчал. — Если некромант, по мнению Чара, осведомлен о местонахождении Трона, то сейчас он наверняка мчится к нему. Если он был в замке Шон… боюсь, ему теперь гораздо ближе до этого храма, чем нам.

Они сидели у костра и запекали зайца, на свою беду показавшего нос эльфу, лук которого спел косому последнюю песню. Теперь зайчик быстро превращался в жаркое, а путники пытались решить, что им дальше делать.

Гномы были не просто рассержены нарушением ритуала — они были в бешенстве. Из бессвязного рычания верховного жреца Ильтару, пришедшему в себя после полученного по голове удара, с трудом удалось разобрать, что никогда, никогда за всю историю существования Наследия не происходило такого святотатства. Никто и никогда не смел прервать течение обряда, да еще сделать это с применением насилия. Айрин провалялась в беспамятстве куда дольше эльфа, поэтому застала уже самый конец склоки. Она не видела, как Ильтар прижимался спиной к камню, как убийственный наконечник его стрелы искал цель, как медленно сходились к нему воины в белых доспехах, выставив перед собой оружие и твердо зная, что первый же, кто перешагнет невидимую черту, что отметил для себя загнанный в угол эльф, умрет.

До кровопролития дело не дошло. Сухой и жесткий голос короля приказал воинам остановиться. Гномы послушались сразу — то ли в крови у них крепко сидело подчинение своему правителю, то ли им и в самом деле не хотелось подставлять себя под стрелы эльфа, а может и потому, что нарушение закона гостеприимства, пусть и произошедшее при таких условиях, было бы позором для них. Только жрец брызгал слюной, требуя смерти для святотатцев, но после вторичного приказа короля оставить путников в покое демонстративно удалился в пещеру, забрав с собой и статую, и своих послушников. Спустя некоторое время двое воинов в белых латах выволокли из пещеры Рона и не слишком аккуратно свалили его к ногам волшебницы и Ильтара. Айрин, к тому времени уже пришедшая в себя, с трудом поднялась на ноги, мучаясь от страшной боли в голове — Паладин немного перестарался с силой удара. Эльф опустил лук, но было видно, что он готов схватиться за оружие в любой миг.

Король приказал им уходить.

— То, что вы совершили, должно караться смертью, — его голос звучал зло и сухо, но Айрин все же видела, что зла этот древний гном им не желает. Его суровость, обвинительные фразы и морщинистая рука, указывающая на лес — всего лишь игра, предназначенная для собственных соплеменников. — Но надо мной довлеет просьба короля Тьюрина, и в знак уважения к моему царственному брату я отпускаю вас. При этом прошу, нет, требую убраться из наших владении, ибо завтра тот из вас, кто окажется ближе трех лиг от этого места, будет убит.

Так и получилось, что Айрин и Ильтар, с трудом взгромоздив бесчувственное тело Рона на коня, отправились восвояси, и только отмерив по меньшей мере пять лиг от пещеры, остановились и принялись приводить своего товарища в чувство.

Рон отхлебнул глоток горячего отвара и по его телу разлилось блаженное тепло. Он и сам не предполагал, как действует на него пребывание в ледяных пещерах, и только сейчас понял смысл слов Коры. И впрямь, еще немного — и мертвенный холод дошел бы до сердца, и тогда — конец.

— Что мы можем сделать? — спросил он отдуваясь.

Жар в теле усиливался, на лбу выступили капли пота в состав напитка входили не только ароматные листочки, было там и нечто такое, что и полумертвого поставило бы на ноги. Айрин очень неплохо разбиралась в травах. Ильтар, впрочем, еще лучше. Это питье было его рук делом — и волшебница, пожалуй, отдала бы год жизни за точное описание рецепта. Ничего, будет время, она еще поговорит с эльфом на эту тему, в том числе и о том, что хранить тайны от друзей — стыдно.

— Не знаю… — неуверенно сказала она.

— Айрин, я же по твоему голосу слышу, ты что-то придумала. Ну же, не томи!

— Есть заклинание перемещения. Оно очень сложное, очень, по меньшей мере седьмого уровня. Я никогда не пользовалась ничем подобным. Если ошибиться хоть в малости, можно попасть… в никуда.

— Как это в никуда?

Этого никто не знает, но… в общем, если неправильно построить заклинание, портал откроется, и внешне все будет нормально. Только тот, кто войдет в такой портал, никогда не возвратится. И в ледяные пещеры Чара он тоже не попадет. Его нигде нет, понимаете?

— Айрин, девочка, у нас нет другого шанса, ты это по нимаешь?

— Я понимаю, у нас действительно нет выхода: И я вынуждена применить это заклинание. Вот сейчас ты, Рон, отдохнешь, и начнем.

— Я?

— Именно ты. Без тебя ничего не выйдет. Только ты был в том месте, только ты видел храм. Твои глаза должны провести нас туда.

— Торн с тобой, Айрин! Это было так давно, я вряд ли хоть что-то вспомню.

— Это мы поправим…

Тарсис прижимался к дереву, молясь Торну, Чару, хозяину и любому другому, кто готов был услышать его молитву и помочь вампиру. Он молился, чтобы остроухий эльф не услышал его, чтобы не углядел в листве, достаточно густой, чтобы спрятать Тарсиса, но недостаточно — чтобы остановить летящую в лоб стрелу.

Он понимал, что виноват. День проходил за днем, а он так и не исполнил приказ своего господина. Конечно, у него были оправдания — и невероятная меткость эльфа, и столь же невероятное умение рыцаря владеть мечом. Да и просто неудачное стечение обстоятельств, в конце концов. Только вот вряд ли хозяин примет эти объяснения.

Теперь вроде бы все складывается хорошо. Это проклятие его рода — Серый Паладин покинул команду, сгинув неизвестно куда. Туда ему и дорога. Теперь, когда его убийственный меч уже не стоит между Тарсисом и целью, можно было бы и попробовать, но эльф постоянно на взводе, зыркает по сторонам, лук из рук не выпускает.

Вампир был полон сил, его раны затянулись, тело, под питое несколькими глотками крови, которой поделился с ним юны: ток, было готово к действию, и все же…

Он снова и снова вспоминал удары эльфийских стрел, навылет пробивавших его тело, острую боль, затмевающую, пусть и на миг, сознание. Он не хотел, чтобы это повторилось.

Нет, надо еще немного выждать…

Рон протянул руку, и Айрин вложила в его пальцы крошечный хрустальный флакон. Он поднес его к глазам, разглядывая каплю рубиновой жидкости, что плескалась в глубине прозрачного хрусталя.

— Что это?

— Твоя память осталась с тобой. То, что ты видел, никуда не исчезло, оно просто спряталось далеко-далеко, и эта капля сможет достать воспоминания.

— Я должен выпить это?

— Да. Но при этом ты должен сосредоточиться, изо всех сил сосредоточиться именно на этом воспоминании. Тогда оно вернется. Снадобье действует быстро, ты не должен отвлекаться.

Сейшел еще раз взглянул на флакон. Рубиновая капля отбрасывала алые блики, манила, звала. Она обещала возвращение воспоминания, одного из тех, что навсегда ушли во мрак прошлого, забылись, стерлись и, по словам Айрин, остались с ним, чтобы иногда появляться в ночных кошмарах, вызывая у него холодный пот и крик.

Он открыл плотно притертую стеклянную пробку и одним броском отправил жидкость в рот. Словно ледяная игла впилась в язык, он тут же онемел, сразу же вслед за этим леденящий холод резко сменился волной тепла. Стиснув зубы, Рон заставлял себя представить храм — таким, каким он видел его утром, когда, ополоумев от страха, запаха крови и вида истерзанных тел, выполз на свет. Когда один за другим вытаскивал из темного прохода изодранные в клочья тела своих друзей. Этот храм был рядом, когда он руками, покрытыми коркой запекшейся крови, копал в каменистом грунте могилу…

Айрин стояла за его спиной, положив руки рыцарю на голову, и шептала слова заклинания. Ильтар, бросая время от времени настороженные взгляды на волшебницу, продолжал внимательно вглядываться в быстро темнеющий лес. Похоже было, что у девушки что-то не получается. Ее лицо потемнело от напряжения, на лбу выступили капли пота, руки сжимали виски Рона с такой силой, что казалось, еще чуть-чуть, и голова лопнет, как перезрелый арбуз.

Вот отзвучало последнее слово заклинания, и из закушенных губ Айрин вырвалось отчаянное «не получилось».

— Рон, думай, думай еще… — шептала она. — Представь это место, представь как можно ярче. Трудно открыть портал туда, куда ты хочешь, стократ труднее открыть его в место, которое видел кто-то другой. Думай, Рон, милый, думай.

Сквозь давящую пелену воспоминаний к Сейшелу пробивались тихие, словно доносящиеся откуда-то издалека слова. Слова просили, требовали, приказывали вновь и вновь переживать тот день, опять и опять вспомнить храм, где нашли смерть дорогие ему люди.

И он не мог ослушаться этого тихого голоса, вновь возвращая свое сознание к храму. Черные статуи у узкого входа, растопырившие каменные крылья и выставившие напоказ огромные когти и клыки. Статуи, что сделаны из камня… Смех Джоса, чуть презрительный, чуть нервный — он и сам, пожалуй, не слишком хочет лезть во тьму мимо этих чудовищ, но Джос командир, он не имеет права на слабость. Эти же статуи, только наутро, при свете дня… Коготь с зарубкой от его, Рона, сломавшегося меча. Топор ударяет в камень, мелкое крошево брызжет в разные стороны, попадая в глаза, в рот… от следующего удара откалываются кусочки побольше. А он бьет еще раз, и еще, и еще… И вот лишь две груды гравия остались от статуй, что умели оживать…

— Рон, очнись, очнись! Скорее, милый!

Он открыл глаза. Прямо перед ним сиял туманный диск, чем-то напоминающий то облако, что открыло ему дорогу из ледяного царства Чара. Лошадей оседлали заранее, вьюки приторочили к седлам — Айрин предупредила, что удержать портал сможет считанные секунды, это заклинание прямо-таки высасывало Силу из мага. Девушка могла бы добавить, что только очень сильные маги пытались пользоваться этой формулой — гораздо проще было потратить несколько дней на неспешную дорогу, чем рисковать потерять сознание от слабости во время перехода — тогда уж точно неудачнику откроется прямой путь в никуда.

— Давай в проход! Быстрее, молю тебя! За мной!

Айрин нырнула в сияющее марево, и Рон вздрогнул. Ему показалось, что вот сейчас девушка выйдет с другой стороны светящегося диска и виновато разведет руками — не получилось, мол.

Но она не вышла.

Ильтар хлопнул по крупу лошадь так, что та, а животному явно не хотелось идти в эту неизвестность, от удара присела, а затем рванула вперед, скрывшись среди сияния.

Ильтар протолкнул вперед еще одну лошадь и махнул Рону. Тому ничего не оставалось делать, как стиснуть зубы и сделать шаг…

Всполохи света замелькали перед глазами рыцаря. Он почувствовал, как его куда-то несет, как будто чудовищный вихрь подхватил его тело и мчит вперед, чтобы спустя мгновение разбить о скалы. Сейшел зажмурился и отдался течению…

Ильтар остался на поляне один. Он закинул лук за плечо и шагнул к порталу.

Тарсис наконец выбрал момент. Теперь эльф один, он стоит к нему спиной, и его страшный лук убран.

Вампир понимал, что он проиграл. Куда делись девушка и рыцарь, куда унесла их эта проклятая магия — он не знал и знать не хотел. Он скажет хозяину, что эта ведьма применила какие-то мощные чары — чудовищно мощные, он всей кожей ощущал, какая огромная сила сейчас носится вокруг поляны, волнами расходясь от сверкающего круга в центре ее. Хозяин знает, что это за магия, наверняка знает, ибо хозяин знает все. Он поймет и простит.

А вот эльфу прощения не будет. Рыцарь, конечно, отменный боец, но он сражался с Тарсисом открыто. Меч против когтя. Мысль о том, что его сущность вампира давала ему преимущества, причем огромные, Тарсис отбросил как не имеющую особого значения. Но вот эльф нашпиговал его стрелами, даже не сблизившись для честного поединка.

Для Тарсиса настало время мести, давно желанной, сладкой мести. Да и потом, возможно, ему удастся найти волшебницу и ее спутника. Если их будет всего двое, шансы на победу существенно увеличатся.

И он бросился вперед, раскинув огромные крылья, целясь клыками в шею шагающего к светящемуся кругу эльфа.

Рон вдруг почувствовал, как бешеная скорость его полета начинает спадать. Вот уже не ураган несет его в неизвестность, а что-то вроде легкого ветерка чуть ерошит ему волосы. Даже не зная почему, он сделал еще шаг вперед, и внезапно оказался под звездным небом рядом с Айрин и ужасно испуганными, не находящими себе места лошадьми.

Он споткнулся о камень и припал на одно колено. Встал, отошел в сторону — с секунды на секунду здесь появится эльф, и не хотелось бы, чтобы оба они, столкнувшись, растянулись на острых камнях.

Оглядевшись, он понял, что магия Айрин сработала именно так, как следовало — они стояли на небольшой площадке неподалеку от входа в храм. И тут же Рону стало понятно, почему так медленно шло создание портала — его представления об этом месте, даже подстегнутые магическим зельем, были не вполне верны. Поначалу…

Горгулий у входа не было. И дело не в том, что стояла ночь и каменные уже вступили в свои права — да, это произошло, горгульи ожили и попытались задержать кого-то, кто решился проникнуть в древний храм.

Но это оказалось им не по силам.

Сейчас не было двух аккуратных кучек гравия, в которые превратились они тогда, много лет назад, под ударами топора Сейшела. Сейчас стражей постигла иная судьба… Куски каменных тел были раскиданы везде… даже трудно было поверить, что это невероятное количество обломков когтистых лап, клыкастых морд и блестящих словно слюда крыльев ранее составляло всего лишь две некрупные статуи. Хотя кто знает этих стражей, может быть, они умеют увеличиваться в размерах, например, даже удваиваться или утраиваться.

В любом случае это сражение создания Торна проиграли. А тот, кто сумел пройти сквозь заслон, теперь находился в двух шагах от Трона.

— Где Ильтар? — встревоженно спросила Айрин.

И она получила ответ — но какой! Из сияющего облака стрелой вылетели две сцепившиеся фигуры. Одна, в так хорошо знакомой зеленоватой кольчуге, и вторая, черная, почти закрывшая своего противника огромными кожистыми крыльями.

Оставляя за собой след дыма и резко ударивший в ноздри запах гари, клубок тел откатился на несколько шагов от портала, который не замедлил погаснуть. Побледневшая Айрин тяжело оперлась о скалу — она и так сумела продержать проход открытым втрое дольше, чем, по слухам, мог даже сам магистр Ларт, известный мастер этой магии.

Рон рванулся на помощь Ильтару и сразу понял, что помощь другу уже не понадобится.

Эльф был мертв. Это было совершенно ясно любому, кто увидел бы страшную рану на его горле. Пожалуй, можно было сказать, что чудовище откусило Ильтару голову, которая теперь держалась лишь на нескольких уцелевших сухожилиях. Все вокруг было залито кровью…

Но и вампир не уцелел. Его шкура была обуглена, от нее распространялась омерзительная вонь горелого мяса и паленой шерсти. Сейшел носком сапога, морщась от отвращения, перевернул неподвижную тушу. В звездное небо уставились залитые кровью клыки. Открытые глаза были мутными, мертвыми… такие глаза можно увидеть разве что у рыбы, брошенной в котел с кипятком. Сварившиеся…

— Свет, — прошептала Айрин, отвечая на невысказанный вопрос Рона. — Его убил свет портала. Это чистый магический свет… ни один вампир не способен выдержать его. Не только вампир, ни одно порождение темной магии не может соперничать с чистым светом. Ильтар, умирая, упал в портал, и тварь провалилась туда вместе с ним.

Рон взглянул на мертвого друга и почувствовал, как слеза наворачивается на глаза. Он резко отвернулся и смахнул влагу.

— Прости, Айрин, но надо идти. Если мы уцелеем, то вернемся сюда и похороним его. Если же нет… Он там, некромант, он уже там. Видишь, он прошел сквозь стражей и теперь, возможно, приближается к Трону. А может, уже поздно, мы не успели, и он завладел артефактом… Пойдем, любовь моя.

Рыцарь извлек из ножен меч и двинулся в сторону темнеющего входа в храм. Девушка двинулась вслед за ним, на ходу вызывая крошечный огонек, «светляк» — простенькая, за простоту свою очень любимая детьми магия, что позволяла им сейчас обойтись без факелов. Яркий шарик давал достаточно света, чтобы видеть дорогу.

Еще шаг — и вход в храм остался за спиной. А впереди была неизвестность.

«Светляк» вырывал из окружающей тьмы то низкий потолок, казалось, готовый в любой момент рухнуть на головы незваных гостей, то стену, испещренную тонкой резьбой. Местами резьба пострадала, отколотая от стены чем-то тяжелым, но там, где она уцелела, каждая линия была столь отчетливо видна, как будто бы резец мастера прошелся по неподатливому камню лишь вчера. Краем глаза Рон успел заметить, что на барельефах изображены люди, драконы, гномы… самые разные создания из числа тех, кто был создан Торном — ведь храм являлся памятником Создателю. Прощальным памятником.

Тогда, проникнув сюда под покровом ночи, они не слишком-то заглядывались на барельефы. Их, во всяком случае Джоса, интересовало прежде всего золото, коего в храме оказалось немало. А потом, по кускам собирая тела друзей, Рон и вовсе не думал о любовании прекрасными каменными картинами. Времени на это не было и теперь.

Еще несколько шагов, поворот, и они вышли в центральный зал храма — тот, где стояла статуя с отбитой головой. Теперь Рон понимал, почему она была такой — ни Торн, ни брат его Чар не имели какой-то законченной, неизменяемой внешности, они кроили свое тело по собственной прихоти. Возможно, способности высших вампиров не только принимать образ животного, но и изменять свое тело до полного сходства с любым человеком, были в какой-то степени сродни тому, чем обладали боги. И статуя, усыпанная золотом, пожертвованным навсегда ушедшему божеству, была немым свидетелем того, что скульптор очень хорошо знал, кого должно изображать его творение.

Увы, бог, кому была посвящена скульптура, не смог ее уберечь. Постамент был разрушен, сама статуя, разбитая на несколько кусков, откатилась к дальней стене. А на месте, где она простояла неисчислимое количество лет, теперь открылся ход. Узкая винтовая лестница, вытесанная в каменном монолите, круто уходила вниз, во тьму.

Рон чуть отстранил Айрин и ступил на первую ступень. Непохоже было, что этой лестницей часто пользовались — ступени не были стерты, они казались совершенно новыми, хотя и захламленные каменной крошкой. Повинуясь команде Айрин, «светляк» прыгнул вперед и теперь покачивался над головой Рона, освещая рыцарю путь.

Спуск был долог, торопиться было нельзя. Ступени скользили от сырости, что веками копилась в затхлом, тяжелом воздухе подземелья. Стоило поскользнуться — и катиться вниз пришлось бы долго.

— Здесь господствовала настоящая магия! — прошептала Айрин. — Защитные заклинания разбиты, но следы их сохранились.

— Защитные?

Рон остановился, недоверчиво вглядываясь в каменные стены. Обычный гранит, ничего примечательного. И главное, его чувство опасности упорно молчало. Вернее, он прекрасно знал, что впереди их ждет опасность, самая страшная и серьезная — встреча с некромантом. Но сам путь его не беспокоил.

— Ловушки. Каждая из них — смертельная. Некромант очень, очень сильный маг. С легкостью разобраться в чужом творении… барьеры шестого-седьмого уровня, даже сам Сандор провозился бы много часов, распутывая такие клубки.

— Сейчас впереди чисто?

— Да. Я слежу за этим, о магических преградах пока можно не беспокоиться.

— Ну и хорошо, тогда идем дальше.

На мгновение у рыцаря мелькнула мысль, как было бы здорово, если бы некромант не сумел пройти сквозь очередной барьер. Но вряд ли приходилось на это рассчитывать. Слишком просто.

Шаг… еще… Ступенька… другая… Казалось, лестнице не будет конца. Почему-то Рону и в голову не пришло, что следует идти тихо, бесшумно — может быть, где-то подсознательно он понимал, что застать мага врасплох можно лишь тогда, когда маг этот неопытен, зелен, некромант же, скорее всего, чувствует преследователей.

Были ли у них шансы, про то Рон не думал. Однажды им удалось справиться с некромантом ценой четырех жизней. Двое — грифон Флар и Великий Гранит — покинули мир навсегда, двое других — он сам и Айрин — лишь на время. Кровь дракона, влитая в мертвые тела, сумела возвратить их к жизни.

Возможно, сегодня некромант закончит начатое…

Рон тряхнул головой. Нельзя идти на бой, готовясь его проиграть. Лучше уж тогда самому броситься на лезвие кинжала. Впереди его ждала схватка, выиграть которую он обязан. Это его долг. И не только перед всеми людьми Империи, но перед Ильтаром, что погиб лишь потому, что на несколько секунд остался один, без друга, прикрывающего его спину; перед Серым Паладином, что пожертвовал своим существованием в этом мире ради того, чтобы Рон смог вернуться из ледяных пещер Чара; перед Эльде, которая положила всю свою немыслимо долгую жизнь на алтарь единственного озарения.

И тут он осознал, что лестница оборвалась.

Перед ними открылся короткий, прямой, лишенный каких бы то ни было украшений коридор, что заканчивался небольшой дверью, вытесанной, как и все здесь, из камня. Массивное золотое кольцо просто требовало, чтобы за него потянули — и, когда это произошло, дверь медленно, плав426 но, без малейшего усилия или скрипа отворилась, как будто и не была изготовлена из цельного куска камня.

— А вот и вы! — раздался неприятный, мертвенный голос.

Клинок Рона с коротким свистом описал дугу и остановился в ожидании атаки. Ее не последовало. Тогда рыцарь сделал шаг вперед, а затем отступил в сторону — если уж Айрин придется обмениваться с некромантом боевыми заклятиями, он бы не хотел стоять на их пути.

Зал был не слишком велик — шагов двадцать от силы. В самом центре круглого помещения стоял…

Это был действительно Трон. Массивное черное кресло, блестящее, будто целиком высеченное из обсидиана, явно не было предназначено для человека. Чем-то оно напоминало тот трон, на котором встретил их Чар, но если там было просто каменное кресло, то здесь…

Даже Рон, имевший крошечную частичку Дара, лишь иногда проявлявшегося обостренным чувством опасности, явственно ощутил, какая сила собрана в этом предмете. Айрин же даже пошатнулась под напором волн древней энергии, исходящей из артефакта. У Сейшела вдруг мелькнула мысль, что сидеть на этом… Троне, должно быть, весьма неудобно. Истинно говорил Чар — Трон предназначался для одной-единственной цели.

Возле Трона спокойно стояла высокая фигура, закутанная в плащ. Она повернулась к людям и неторопливо откинула капюшон.

Если когда-то это существо и было человеком, то теперь ничего человеческого в нем не осталось. Череп обтягивала блестящая лаковая кожа, лишенная волос, бровей или бороды. Рот превратился в узкую прорезь, глаза казались двумя дырами, ведущими во тьму. Но главное, от существа этого веяло невероятной, нечеловеческой жестокостью. Это было само Зло, даже Чар рядом с некромантом, пришедшим к своей цели, показался бы добродушным увальнем.

— Я давно жду вас, — продолжил некромант, ничуть не выказывая беспокойству.

Внезапно Рон с кристальной ясностью осознал, что сейчас произойдет. И проклял себя за неосторожность. То немногое, что он знал о магии по рассказам Айрин и других его знакомых волшебников, давало ему основание предугадать дальнейшее действие некроманта. И противопоставить этому было нечего.

Он рванулся вперед, на ходу занося меч для удара, и увидел, как некромант вскидывает ему навстречу руку. Узкие губы бросили одно лишь слово, и воздух вокруг воина вдруг остекленел.

Конечно, не в воздухе было дело. Простое, но примененное очень вовремя заклинание практически превратило Рона в статую. Он мог, хотя и с трудом, дышать, мог ворочать глазами, диким, надрывающим усилием он мог даже пошевелить рукой или ногой. И не более. Он так и застыл — фигура атакующего рыцаря, занесенный над головой клинок, лицо пылает яростью… А сбоку и чуть позади от него так же замерла Айрин, не успев вскинуть руку для магического удара.

И даже застонать Рон мог только мысленно. Заклинание напрочь лишило способности говорить, поэтому и рассчитывать на помощь волшебницы не приходилось. Каким бы простым ни было заклинание, оно всегда требовало слова или жеста, чаще — и того и другого. Сейшел теперь мог только бесконечно упрекать себя за глупость, за невероятную для него, прошедшего огонь и воду наемника, непредусмотрительность.

Там, у пещеры гномов, готовясь к встрече с Наследием, он снял с пальца подаренное наядой кольцо. Оно вполне могло закрыть ему дорогу в царство Чара — а этого было нельзя допустить. Потом, когда Айрин отпаивала его целебным настоем, никому и в голову не пришло, что кольцу следует вернуться на место. Но даже если бы это и произошло, его все равно пришлось бы снять — иначе ни магический напиток, проясняющий память, ни магия портала не оказали бы на Рона ни малейшего воздействия.

Ему приходилось расставаться с кольцом и раньше, когда Айрин и Ильтар лечили его от ран, полученных в схватке с вампиром. Но потом он вновь надевал кольцо на палец.

Теперь же он напрочь забыл о нем. И магия некроманта сковала его по рукам и ногам, не давая ни малейшей возможности нанести хотя бы единственный удар.

— Так будет лучше, — удовлетворенно произнес некро мант, осматривая замершие фигуры людей. — Значит, это снова вы, леди. И рыцарь, помнится, все тот же. Второй раз вы становитесь на моем пути, и теперь вам предстоит убедиться, что со мной справиться стало гораздо труднее. Я бы даже сказал, что и тебе, волшебница-недоучка, и тебе, здоровяк, это просто не по зубам.

Он неторопливо прошелся вокруг Трона, не делая, впрочем, попытки сесть в него.

— Меня, кстати, зовут Берг, — продолжал бубнить некромант, и в голосе его не слышалось ни торжества, ни злорадства, ни каких-либо иных эмоций. В душе его, если в этом отвратительном теле была душа, наверняка все пело, иначе зачем этот фарс, почему бы ему просто не убить своих преследователей и не закончить то, ради чего он сюда явился. — В прошлый раз вы не дали мне времени представиться. Честь имею, Берг, Советник герцогини Блед, будущей императрицы… впрочем, насчет этого я еще подумаю.

Он подошел к Айрин, внимательно осмотрел ее, прикоснулся своей чудовищной рукой к ее коже. Коготь отбросил в сторону непослушную рыжую прядь, скользнул по щеке, пощекотал подбородок, двинулся вниз, исследуя шею, потом опустился туда, где в проеме неплотно зашнурованного корсета проглядывали аппетитные груди. Девушку бы передернуло от отвращения, имей она возможность пошевелиться. Рон исходил бешенством, но тоже был полностью беспомощен.

— А ты хороша, крошка, — все так же без эмоций про должил некромант. — Ты была бы неплохим украшением моей коллекции, но ведь для этого тебя придется все время держать скованной, не так ли? Стоит тебе освободиться, тут же постараешься меня убить. Значит, придется мне это сделать первому. Но сначала умрет твой спутник, уверяю, ему будет очень неприятно умирать, и это продлится достаточно долго, чтобы и ты и я смогли вволю насладиться этим зрелищем…

Берг наслаждался. Он так давно мечтал о мести, и вдруг судьба преподносит ему эту месть прямо на блюдечке. Да какую… Оба негодяя, что сумели в прошлый раз сорвать его планы, здесь, в момент его триумфа.

— Во время нашей предыдущей встречи вам почти удалось убить меня, — говорил он, чувствуя, какую ненависть и бешенство вызывают у этой пары его слова. — Но, благодарение богам, Чаша пришла ко мне, когда моя плоть уже погибала.

Он выпростал из-под плаща руку и продемонстрировал волшебнице и рыцарю Чашу, что навечно сплавилась с его кистью.

— Теперь она всегда со мной, и сама Чаша, и заключенная в ней Сила. Судя по тому, что вы здесь, подозреваю, вам известно кое-что и о ней, и об этом, — он небрежно кивнул в сторону Трона. — И вам наверняка будет приятно увидеть, как я соединю Трон и Чашу, получу всю власть этих артефактов, стану всемогущим… нет, я стану равным богу.

В глазах девушки плескалась такая ненависть, что, если бы взгляды могли убивать, от некроманта давно осталась бы лишь жалкая горстка пепла. Ее беспомощность и неподвижность несказанно радовали Берга.

Еще несколько часов назад он вряд ли сознавал, как ему необходимы свидетели триумфа. Не бездумные зачарованные, не тупые и равнодушные ко всему на свете зомби, и даже не дура-герцогиня. Именно такие свидетели — опасные, алчущие его крови, эдакие прямо-таки сказочные борцы за правду и добро. И он в самом деле собирался убивать их очень долго — не ради страданий физических, хотя и приносимые этим двоим муки боли в немалой степени его порадуют. Но во сто крат мучительней боли будет для них осознание собственного проигрыша в этой схватке.

— А теперь смотрите внимательно. Свидетелем того, что вы увидите, не был ни один человек. Вы присутствуете при рождении бога, так не пропустите же ни мгновения.

Берг шагнул к Трону…

Рон изо всех сил и без малейщего эффекта пытался сдвинуться с места, когда вдруг услышал голос, что заглушал даже эхом отлетавший от стен голос некроманта.

«Рон, слушай меня внимательно…»

«Гранит?» — Сейшел мог ответить только мысленно и надеяться, что дух великого дракона его поймет.

«Да. Не перебивай, у меня мало сил. Сейчас я на три удара твоего сердца верну подвижность твоему телу. Только на три удара, на большее меня не хватит. Ясделаю это по твоей команде».

«Но что я могу сделать?» — спросил пораженный рыцарь, понимая, что одолеть силу некроманта мечом… это просто невозможно.

«Меч, что сейчас в твоей руке, тот ли это клинок, что когда-то ты получил в моей пещере?»

«Да…»

«Хорошо. Тогда ударь им по руке с Чашей. Ударь так, как не бил никогда в жизни. Собери все силы. Я не могу больше говорить, Рон. Я жду твоей команды… и запомни, три удара сердца. Запомни… и прощай».

Рон внимательно смотрел на некроманта, следил за каждым его движением, не вслушиваясь в слова, которые тот говорил. Он ждал подходящего момента, ждал, смертельно боясь, что пропустит его, что упустит свой единственный шанс.

И вот этот момент наступил. Некромант повернулся к рыцарю боком и шагнул к Трону. И в этот миг раздался отчаянный мысленный вопль Рона:

«Сейчас!!!»

И тело ожило. Меч, описав дугу, со страшной силой обрушился на некроманта, рефлекторно вскинувшего для защиты левую руку. Ту, кисть которой обтягивала почти расплавившаяся в огненном бассейне древняя Чаша Торна.

Меч, в невероятно далекие времена выкованный самим Создателем, столкнулся с рукой, что была закалена в пламени земных недр и напитана магической силой артефакта, тоже когда-то принадлежавшего богу.

Лишь доли мига длилось столкновение двух сил. Меча, что, по словам Гранита, сказанным тогда, в пещере, «никогда не подведет, не затупится, не сломается», и кости, что без труда могла отразить сокрушительный удар клыков высшего вампира, способных проломить толстые латы. Доли мига… Сноп искр…

И сталь, созданная Торном, победила.

Рука, отсеченная мечом, еще катилась по полу, гремя своим золотым «украшением», а некромант, отброшенный силой удара, уже падал на Трон. Он пытался извернуться, избежать столкновения с этим предметом, отнюдь не предназначенным для того, чтобы в него падали, как в обычное мягкое кресло. Пытался… но не успел.

Дальнейшее произошло в один миг. Фигуру Берга, что тяжело рухнула на Трон, со всех сторон окутало сияние. Пожалуй, Рон не смог бы внятно объяснить то, что видели его глаза, но сияние было каким-то… черным. Это был и свет, и в то же время не свет. Что бы это ни было, оно полностью скрыло фигуру некроманта, а затем последовала ярчайшая вспышка, заставившая и Рона, который мог бы зажмуриться, но не успел, и Айрин, которая возможности выбора не имела вовсе, на некоторое время ослепнуть.

Когда же перестали плясать черные круги перед глазами и зрение постепенно вернулось, Рон увидел, что его подруга уже не скована невидимыми цепями. Неуверенно, словно еще не доверяя телу, что так подвело ее совсем недавно, она сделала осторожный шаг по направлению к Трону.

А на нем лежал длинный темный плащ… и не было ни малейшего признака того, что под ним есть чье-то тело. Некромант исчез.

Потом, много времени спустя, они будут не раз возвращаться к этому событию. И хотя Айрин будет придерживаться другого мнения, Рон все же сочтет более веским заявление Чара. Слова о том, что Трон предназначен лишь для управления Чашей, и ни для чего иного. И, главное, он не предназначен для того, чтобы на нем сидели. Поэтому, не обнаружив в руке существа, посмевшего прикоснуться к нему, Чаши, Трон уничтожил это существо. Уничтожил без следа, оставив лишь сапоги, плащ, какие-то тряпки… и руку, что лежала, отрубленная, у дальней стены.

Волшебница задумчиво смотрела на этот обрубок, увенчанный неправильной формы комком золота. Ее руки были бессильно опущены, а в глазах… в глазах стояла глухая, безнадежная тоска.

— Знаешь, — тихо сказала она, — а ведь как было бы просто сейчас взять ее, Чашу… Взять и взойти на этот Трон. Получить все знания о магии, какие только возможно.

— Айрин, что ты говоришь?!

— Я знаю, что говорю, Рон. Очень хорошо знаю. Тот, кто владеет Чашей и Троном, может все. ВСЕ, ты понимаешь, что означает это слово? Конец болезням и голоду, конец непогоде и войнам, несправедливости и жестокости. Вечная жизнь. Богатство. Абсолютная власть. И все это здесь, Рон, прямо здесь… только протянуть руку. Я ведь смогла бы выдержать Силу Чаши, ты знаешь это, друг мой. Я бы смогла применить всю эту Силу с пользой, с пользой для всех. Протянуть руку, и взять… правда, это так просто?

Рон молчал, ошеломленный словами возлюбленной. Он не знал, что сказать, не знал, как выразить словами то, что сейчас кипело в его душе.

- Да… но я боюсь, что однажды мне захочется применить эту Силу не ради кого-то… людей, эльфов, гномов… а ради себя самой. И боюсь, что мне это понравится. Я буду делать это снова и снова, всемогущество так приятно, бессмертие так притягательно, золото и драгоценные камни так легко затмевают разум. А что потом? А потом, возможно, будет собран отряд, чтобы положить конец правлению без душной и жестокой волшебницы, что правит мечом и магией. И кто знает, любовь моя, может быть, в этом отряде будешь и ты.

Она некоторое время молчала, потом, тряхнув гривой рыжих волос, сказала уже нормальным, таким знакомым Рону тоном:

— И поэтому надо побыстрее отсюда уйти. Подальше от соблазна.

Выходя, Айрин вскинула руку. Незримый «таран» врезался в потолок зала, круша стойкий гранит. Вниз посыпались первые обломки. Вновь и вновь волшебница наносила свои удары, пока наконец сыпавшееся с потолка крошево не превратилось в непрерывный камнепад. Они поднимались по лестнице, и магия Айрин разрушала все за их спинами. Она уже шаталась, по ее лицу тонкими струйками стекал пот, но опять звучали короткие, как удары бича, слова заклинания и рушились каменные стены, хороня под собой путь к величайшему сокровищу и величайшему проклятию этого мира.

Когда над их головами засияло звездное небо, девушка повернулась лицом к храму, вскинула руки, и в воздухе раздались слова древнего языка, выстраиваясь в формулу, что уже многие тысячелетия, пожалуй, не звучала в этом мире. И, повинуясь приказу, стал рушиться храм, оседая огромной кучей мельчайшего щебня. А из-под этой кучи уже пробивались первые ростки зелени, стремительно превращая груду камней в зеленый курган.

А потом девушка рухнула без сил на руки мужчины, вовремя подхватившего ее безжизненное тело.

(обратно)

Глава 19 Где-то там…

Рассвет окрасил небо первыми проблесками алого, утренний воздух, свежий и прохладный, приятно освежал кожу.

Спать почему-то не хотелось. Айрин, совершенно обессилевшая, провалилась в глубокий сон, скорее обморок, и теперь лежала, укрытая плащом Рона, положив голову ему на колени. Сон ее был неспокоен, девушка все время вскрикивала, по лицу постоянно прокатывались волны эмоций — страх сменялся яростью, а затем вдруг на какое-то время она становилась безмятежно спокойной и губы расплывались в блаженной улыбке. А спустя несколько минут она снова начинала метаться, и тогда Рон обнимал ее, прижимал к себе, стараясь передать любимой ощущение тепла и покоя. И она, сквозь сон слыша ровное биение его сердца, постепенно успокаивалась.

Скоро взойдет солнце, и силы вернутся к волшебнице, им предстоит сделать еще многое. Похоронить Ильтара — к четырем неприметным холмикам, что много лет назад появились здесь, прибавится еще один, украшенный венком из зеленых листьев. Окончательно убедиться, что от храма не осталось сколько-нибудь видимых следов. Отыскать ту неприметную тропу, что ведет с гор вниз, в долину. А потом найдутся другие дела…

Он неотрывно смотрел на алеющий горизонт и слушал тишину. И думал о том, что произошедшее этой ночью наверняка вызовет волну других событий. Иногда ему казалось, что он знает, что происходит сейчас, произошло недавно или непременно произойдет в самом ближайшем будущем. Где-то там, далеко от этих гор…

Где-то там…

Поле боя было усыпано телами убитых так густо, что яблоку негде было упасть. Большая часть павших была одета в форму, что носили войска герцогини Теи де Блед, но встречались и иные — мужчины и, реже, женщины, чью одежду украшал старательно вырисованный красный треугольник, направленный острым концом вниз.

Барон Тоддт полулежал тут же, прислонившись спиной к вросшему в землю камню. Его дыхание было тяжелым и прерывистым, но кровь, что еще недавно обильно текла из многочисленных ран, теперь уже почти остановилась. Здесь, возле этого камня, тела лежали особенно густо, и большая их часть была на счету барона. Но и ему досталось немало ударов, и не все, далеко не все из них были отражены его доспехами и клинком.

Барон не чувствовал боли. Но не потому, что раны его были столь незначительны — напротив, они были тяжелы, — милосердный разум, не справившись с чудовищной болью, перестал реагировать на нее. Ну что ж, так даже лучше… он умрет в покое.

Неподалеку послышались медленные, тяжелые шаги. Тоддт попытался повернуть голову, но сил на это не хватало. Тогда он просто расслабился и принялся ждать. Кто бы это ни был… Вот перед ним появилась фигура человека, что с трудом переставлял ноги, тяжело опираясь на толстое короткое копье.

Человек взглянул на барона, затем, тяжело вздохнув, медленно опустился рядом, без особого почтения присев на сваленных друг на друга покойников.

— Рад видеть тебя… Люс…

— И я рад, что вы живы, барон, — голос караванщика звучал устало.

— Это… ненадолго…

— Ерунда, барон… раз вы все еще живы, значит, будете жить.

— Я умру…

— О нет. Вы выздоровеете. По крайней мере так сказала та лекарка, что затворяла ваши раны.

— Что ты… несешь, купец… какая…

— Вы, барон, были без сознания. Эти безмозглые зачарованные уже почти сломали наших парней, когда пришла помощь. Большой отряд стрелков, чуть не четыре сотни… Ими какой-то странный мужик командует, одноногий, но все слушаются его, что твоего императора. С ними и лекарка была… говорит, что жить будете…

Он снова тяжело вздохнул и печально добавил:

— Да… а мальчики-то мои полегли все как один. А я вот, понимаешь ли, жив остался. Я-то старик… а они все еще считай мальчишки… были… где справедливость, барон?

— Где-то там…

Группа солдат герцогини Блед с опаской косилась на нестройную толпу, стоявшую поодаль. Толпа вызывала отвращение — и видом своим, и, что характерно, запахом. Последние уцелевшие зомби были все еще живы исключительно потому, что никому не пришло в голову порубить их ломтиками, вот и догнивали они теперь на виду у солдат, что расположились неподалеку.

— Неужели нам обязательно сидеть здесь? — спросил один из них, тщедушный парень с неприятным прыщавым лицом и злобным прищуром глаз. — Эти твари так воняют, что у меня кусок в горло не идет.

— Ты что, забыл, сопляк? — буркнул другой, постарше, с бляшкой сержанта. — Приказ был сидеть здесь и ждать… приказы не обсуждают. Или ты хочешь, чтобы Советник с тобой поговорил лично?

— Нет уж… — Солдата передернуло от отвращения. — Я лучше уж со змеей поцелуюсь. Я сюда пришел деньжишек подсобрать, а не мозги растерять, как все эти зачарованные.

Насчет деньжишек — это он говорил верно. Один из довольно большого числа добровольцев, что пришли под знамена герцогини после того, как ее победа стала очевидна, Прыщавый до этого знаменательного события предпочитал собирать деньги на большой дороге. Воином он был паршивым, а потому и в разбойном деле ему не слишком везло. Зато здесь, на службе у герцогини, было куда больше шансов набить мошну. И он с удовольствием пользовался этим, уже в двух приметных местах были закопаны увесистые кубышки с золотыми монетами… правда, рядом с одной из них покоился труп его приятеля, что по собственной глупости решил проследить, куда это соседа ночью понесло. Ну, сам и виноват.

— Рожи их мне не нравятся, — мрачно заметил он, снова кивая в сторону зомби. — Того и гляди на нас накинутся. Их же, сам видишь, раза в два больше, чем нас. А то и в три.

Прыщавый порядком гордился тем, что умел считать. Да и то сказать, как же не уметь-то… денежки, они счет любят, а в последнее время денежки у него водились…

— Да ты совсем дурень, скажу я… — заржал сержант и отхлебнул глоток из объемистой фляги, что была уже на две трети пуста. — Советник же приказал им без команды на людей не нападать. А зомби — они ж хозяина ослушаться не могут. Во всяком случае пока он жив. Ты давай не болтай, а иди-ка дровишек принеси, да побольше. Ночь еще долгая.

— А почему, как за дровами, так всегда я, сержант? — сразу набычился Прыщавый.

— А потому, сосунок, что я сержант, а ты — нет.

С этими словами немолодой воин зевнул, почесал брюхо и, свернувшись калачиком, закрыл глаза.

Поэтому он и не заметил, как среди зомби вдруг прошла волна движения. Гниющие солдаты медленно распрямлялись, невидящие глаза обшаривали все вокруг. Куда-то без всякого следа исчез приказ, что ограничивал их свободу… Человек в этом случае почувствовал бы удовлетворение, радость или что-то в том же роде. Чувства зомби были иными. Они изначально, с того самого момента, когда воля некроманта вернула их к жизни, стремились к одному — убивать. И теперь ничто уже не могло этому помешать.

Медленно поднимая оружие, толпа мертвых солдат двинулась к живым.

Где-то там…

Император мрачно оглядывал поредевшие ряды своих солдат. Только гвардейцы да еще некоторые, весьма немногочисленные вассалы, что сохранили ему верность, стояли сейчас на этом поле. И толпа мужичья, кое-как вооруженного, — это те, кто не пожелал отсиживаться за кажущимися нерушимыми крепостными стенами и вышел попытать счастья в поле. Их было много, но в серьезном бою толку от них никакого.

Противник, впрочем, пока не атаковал, ходя и втрое превосходил армию императора. Солдаты кого-то ждали… Создавалось впечатление, что они получили четкий приказ занять позиции и готовиться к штурму. А когда этот штурм начинать, им сказать забыли. И командир, что вправе отдать такой приказ, не прибыл. Вот и стоят они под стенами столицы уже четвертый день.

Император понимал, что осаду ему не выдержать. Слишком много людей и слишком мало провизии. Лучше уж здесь, в чистом поле. Даже если ему суждено сложить голову.

Рядом стоял Сандор. Конечно, маги помогут, но противник силен.

— Как вы думаете, некромант здесь?

— Не знаю, — пожал плечами Архимаг, — возможно. Он же понимает, что без его поддержки эта армия…

— На горизонте пыль! — доложил вестовой. Совсем еще мальчишка, он был безмерно горд тем, что уже не в первый раз находится в бою рядом со своим императором. Тот, видя сияющие глаза паренька, горько усмехнулся. Возмож но, эта битва для многих окажется последней.

— Подходит какой-то крупный отряд, очень крупный, — заметил Сандор, глаза которого, после соответствующего заклинания, видели лучше, чем позволяла императору магическая дальнозорная труба. Но и властитель уже разглядел приближающуюся колонну.

— Да… — пробормотал он, и в голосе его зазвучала глухая тоска. — Латники… тысяч десять, не меньше… О Торн, теперь нам не устоять.

Уже подходя к лагерю зачарованных, колонны закованных с ног до головы в броню воинов четко, как на параде, перестроились. Теперь они шли тремя клиньями, клацнули, опускаясь, забрала, звякнули извлекаемые из-за спины тяжелые топоры, сверкнули на солнце наконечники копий. Зачарованные слишком поздно догадались, что сейчас их будут убивать. Всех поголовно…

Стальные тараны врезались в лихорадочно пытающихся собраться в строй толпы зачарованных и прошли сквозь них, как раскаленная игла сквозь воск. Стальные сапоги, защищавшие ноги странно низкорослых воинов от ударов противника, очень быстро чуть не по щиколотку утонули в крови. Но скользкая багровая каша, в которую превратилась земля, нисколько не замедлила продвижения клиньев.

Свистнула сигнальная труба, и два клина резко развернулись, стремительно рванулись навстречу друг другу так, что казалось, еще мгновение — и их длинные копья вот-вот вонзятся в грудь их же товарищам… Но стороннему наблюдателю было видно, что это — четко выверенный удар. Клинья сомкнулись, подобно челюстям, и разошлись, оставив между собой груду пронзенных копьями тел. Во главе центрального клина шагал коренастый невысокий воин в тяжелом шлеме, украшенном зубчатым золотым ободком.

— Сандор! Это… гномы!

Словно в ответ на этот возглас над каждым из трех стальных клиньев взметнулось знамя, древнее, веками пребывавшее в забвении, и лишь недавно, обретя нового короля, вернувшее себе былую славу. Боевое знамя третьего колена гномов, которые сейчас шли в бой под предводительством самого Тьюрина Струвисона, их законного короля.

Император привстал в стременах, извлек из ножен меч и, что есть сил воздев его в небо, заорал, срывая голос, единственную команду, которая сейчас была необходима:

— Вперед!

Где-то там…

Герцогиня Тея де Блед смотрела в окно. Там, внизу, все было как обычно. Горели костры ночной стражи, зачарованные шагали вдоль зубцов крепостной стены, тупо вглядываясь во тьму. Время от времени перекрикивались часовые.

Все как всегда… Тогда что ее разбудило?

Зажгла еще несколько свечей, и в комнате стало заметно светлее. Она подошла к зеркалу и вздрогнула. Оттуда, из холодного стекла, на нее смотрела какая-то отвратительная карга. Спутанные жирные волосы, опухшие глаза, нездоровая кожа, одежда, больше похожая на лохмотья. Кто эта старуха?

Вдруг герцогиня мелко задрожала и в испуге прижала руки с обкусанными, грязными ногтями ко рту. Чудовище там, в зеркале… была она.

И только сейчас, глядя на свое отражение, она все вспомнила. Вспомнила Советника, что отправлял на смерть ее людей. Вспомнила себя, бестрепетно подписывавшую пачки смертных приговоров. Вспомнила тело ее верного Хатвика, что сейчас доклевывали вороны…

Перед ее глазами проплывали разоренные деревни, толпы людей, что по ее приказу солдаты гнали под мрачные глаза Советника. Людей, что, единожды встретившись взглядом с этим некромантом, потом готовы были без малейшей заминки убить собственную мать и бросить на голодную смерть собственного сына. А она равнодушно смотрела на то, как умирает ее народ, как пустеет ее страна.

Будто бы пелена спала с ее глаз. События последних дней она помнила очень плохо, да и те, что произошли раньше, были будто бы скрыты туманом. Сейчас Тея понимала, что с каждым днем ее охватывало все большее и большее равнодушие ко всему: войне, крови, злой магии, что творилась у нее на глазах. Она помнила какие-то разговоры с Советником, какие-то приказы… Он снова и снова что-то говорил о троне императрицы… О Торн, зачем ей этот трон? Разве она когда-либо хотела править всей Империей?

Тея снова подошла к окну. Там, внизу, бродили или спали тысячи людей, чьи души была умерщвлены навечно, без малейшей надежды на возвращение… И это во многом ее вина. Как легко она поддалась на уговоры некроманта.

Может быть, уже тогда, в первый же день, она попала под его влияние? Или он просто нашел ту струну в ее душе, которую следовало тронуть? Если так, значит, и на ее руках кровь погибших людей и пепел сожженных деревень.

Тея медленно взяла со своего столика кинжал, непонятно как оказавшийся среди давно уже не используемых притираний, пудрениц, баночек с красками. Его лезвие было вымазано чем-то темным. Она напрягла память — вполне возможно, кровь, что сейчас запеклась на этом лезвии, тоже была на ее совести. Смутно вспоминалось, что кто-то — она вряд ли смогла бы сейчас вспомнить кто именно — не выполнил ее приказа. Кажется, это была женщина, ее служанка… Как же ее звали? Фрин… Френ? О да, Френ… Тея улыбнулась, довольная, что смогла вспомнить имя. И тут же задрожала… имя открыло дорогу и иному воспоминанию. Покорно стоящая на коленях девушка, голова запрокинута, глаза закрыты… кинжал в руке герцогини не дрожит, нанося смертельный удар.

Тея повертела в руках кинжал. Что ж, очень вовремя он оказался на ее столике — пожалуй, всему в этом мире свое время. В том числе и правосудию… В этом деле будет и судья, выносящий приговор, и подсудимый, признающий свою вину, и палач, делающий свое дело. Будут все трое. В одном лице.

Двери покоев герцогини были толстыми, массивными, и стража, стоявшая в коридоре, не услышала короткого хрипа, донесшегося из-за дубовых створок.

Где-то там…

Высокая эльфийка внимательно оглядела комнату. Сейчас здесь было пусто, как и следовало — очень скоро, возможно, здесь поселится кто-то другой. Она бросила последний взгляд в зеркало и улыбнулась — казалось, годы, что оставили на ее лице неизгладимый след, теперь отступили. Она снова видела себя молодой, словно и не было невыносимо долгих лет, прошедших среди этих стен.

Эльде вспомнила вчерашний день, когда пришла к Светлой Королеве. Пришла прощаться. Этуаль не спорила, признавая за провидицей, как и за любым другим своим сородичем, право на это, последнее, решение. Она лишь кивнула, обняла старую эльфийку, привлекла ее к груди и поцеловала в лоб.

— Пора?

— Да, моя королева. Давно пора…

— Что ж, такова судьба.

— А ты, королева?

Этуаль молчала, отвернувшись. Затем резко повернула голову и смахнула тонкими пальцами слезы, что текли по щекам:

— А я остаюсь. Я знаю, что Ильтар погиб. Я почувствовала, что оборвалась его жизнь, в тот миг, когда это произошло. Я знала, что так будет, что он не вернется… я сама послала его на смерть. Я не знаю, Эльде, была ли я рукой судьбы, или это моя рука направляла саму судьбу. Я отправила его на смерть, Эльде, потому что так было надо. И храня память о нем, я буду жить. Так легко уйти в Путь… Прощай, Эльде. Прощай…

Она ушла, а Светлая Королева осталась оплакивать того, кого любила и кем пожертвовала ради долга перед своим родом. Эльде не хотела бы себе такой судьбы.

Она вышла из дома, спустилась по лестнице, наслаждаясь легкостью своего шага. Даже воздух казался ей как-то по-особенному свежим. Она давно не чувствовала себя такой юной. Очень давно… Ее душа была чиста и впервые за века свободна от каких-либо тяжелых дум. Этого дня она ждала, она всем сердцем мечтала о нем…

И вот он наступил. Пророчица исполнила свое предназначение в этом мире, свершилось то, что должно было свершиться, то, чему она посвятила свою жизнь.

Эльде улыбнулась светлой, немного детской улыбкой, вмиг разгладившей тонкую сеточку морщин у ее глаз. Ее ждал Путь…

Рон сидел, прислонясь к замшелой скале, прижимая к своей груди самую прекрасную из всех женщин, и любовался рассветом. Зарождался новый день. Где-то там, далеко, наверняка нужен был его меч. Надо найти барона Тоддта и узнать, как поживает он и его «Алый отряд». Надо поехать в Вечный лес и, представ перед Светлой Королевой Этуаль, поведать ей о гибели Ильтара и завершении их миссии. Следовало выяснить судьбу Брика, что исчез на захваченных армией герцогини землях. Надо посетить Лебединую башню, узнать, что с Эллой… осталась ли она в живых. Но все это может подождать. Он еще крепче обнял Айрин, вслушиваясь в биение ее сердца.

Все заботы подождут.

Хотя бы час…

(обратно) (обратно)

Дмитрий Анатольевич Воронин Арена 

Глава 1

– Саша, ты мне можешь ответить на один вопрос? – Леночка перекатилась на живот, демонстрируя мужу соблазнительную линию спинки и того, что уже спиной не называют. – Только честно, ладно?

– Честно-честно?

– Саш, я серьезно.

Александр нахмурился, радуясь, что жена не видит выражения его лица. Да и она, пожалуй, легла именно так не без повода. Видать, тоже не горит желанием смотреть ему в глаза.

– Солнышко, где ты видела честный разговор между супругами? Но ты давай спрашивай… а я буду очень убедительно врать.

Сейчас он смотрел на идеальные линии этого молодого тела, те линии, которые вызывали острую зависть у подавляющего числа его приятелей и еще у неизвестно какого количества других мужиков, которых он не имел счастья знать. Когда Леночка шла по улице… хотя в последнее время она делала это все реже и реже, мало находилось таких, кто не обернулся бы ей вслед. А те, что не оборачивались, были либо геями, либо старыми импотентами. Или они просто давно и хорошо знали Леночку.

Она мучительно долго подбирала слова, пытаясь сформулировать вопрос, наверняка неприятный, а Саша в это время думал о том, что его, как ни странно, это тело давно уже волнует совсем не так, как раньше. Пожалуй, еще год или два назад он испытывал не просто гордость – глупый щенячий восторг от того, что рядом с ним идет женщина, которую половина мужского населения, не задумываясь, назвала бы эталоном красоты. Длиннющие ноги, делавшие ее вполне достойной спутницей двухметрового мужа, волосы, глядя на которые начинаешь верить, что столь навязчиво рекламируемые шампуни и впрямь способны делать чудеса… губы, глаза… если мать-природа, по душевной черствости своей, дает женщинам, как правило, лишь что-то одно, то тут она явно расщедрилась. Может, праздник какой у нее, природы, был?

И ведь что странно: дурой ее тоже никак нельзя было назвать. В меру общительна, начитанна, да и диплом по теормеху просто так не заполучишь, для «просто так» обычно выбирают дипломы попроще. Просто она была… скучной. Веселые вечеринки, беганье по магазинам в поисках новой шмотки, «занятия» в спортивном клубе, куда дамы бегают не для избавления от лишних кил, а для демонстрации друг другу нарядов и драгоценностей, страстное желание попасть в Париж… можно подумать, есть много красивых женщин, чьи интересы радикально выходят за рамки перечисленного. И все-таки временами ему было с ней невыносимо скучно, даже секс, который еще совсем недавно был для них наиприятнейшим способом убивать время, теперь стал для Саши значить куда меньше.

Сам себе он с готовностью признавался, что не разлюбил жену. Просто их отношения, длящиеся уже шесть лет, с учетом розово-восторженного добрачного периода, постепенно перетекли в другую, привычную и обыденную стадию, лишенную изюминки, романтики… Стоило ли сожалеть об этом? Большинство супругов рано или поздно приходит к этому этапу в отношениях, кто-то смиряется с ним и потом отмечает золотую свадьбу, кто-то бросается во все тяжкие… и очень часто остается у разбитого корыта. Наверное, где-то в глубине души Саша все же относился ко второй категории, и бывали моменты, когда эта пресная семейная жизнь начинала его раздражать до зубовного скрежета. И ужасно хотелось чего-нибудь… необычного.

Хотя о чем это он? Уж чего-чего, а романтики в жизни ему хватало. Даже поделиться с кем-нибудь можно было бы. Только вот с кем, вот в чем вопрос.

– Саш, чем ты занимаешься?

«Оба-на…» – у Александра отвисла челюсть. Вообще-то он ждал одного из традиционных женских вопросов типа «ты меня любишь?». Вопросов, которые женщина может задавать бесконечно, интересуясь при этом даже не содержанием ответа, а интонациями, чувствами – тем, что можно было бы разглядеть за сухой оболочкой заезженных слов.

– Не понял?..

– Ты утром уходишь, приходишь вечером, а я не знаю, что ты делаешь все это время.

– О господи, Ленусик, ты гонишь! – Может быть, нарочитая вульгарность фразы и не вполне подходила для беседы с обнаженной женой в постели, где десять минут назад занимались любовью, но, может, так будет и лучше. – Я ж тебе сто… нет, тысячу раз рассказывал, где я работаю, чем занимаюсь…

– Расскажи еще раз.

Она даже не повернула головы. Это его обеспокоило. Не в привычках Леночки было ограничиваться одной, пусть и весьма привлекательной позой. Ведь, если повернуться, можно продемонстрировать шикарные золотые волосы и макияж, на который она убила, пожалуй, часа полтора. Но она все так же лежала, упершись взглядом в стенку. Почему-то Александру даже показалось, что жена закусила губу и намерена разреветься. Если так – то дело серьезно.

– Пусик, ты мне что, не веришь? Ленусик, неужели ты думаешь, что кроме тебя у меня…

– Саша, ты можешь не сюсюкать, а просто ответить на вопрос? – Голос жены был сейчас лишен даже намека на капризный оттенок. Нет, плакать она явно не собирается.

– О черт, ну сколько можно? Компьютерами я занимаюсь, компьютерами. Сижу за столом, а всякие остолопы звонят и задают идиотские вопросы. Типа «тут написано, нажать <any key>, а вы мне эту <any key> в поставку не включили, я буду жаловаться». А я на эти вопросы отвечаю, вот и вся работа. Нормальная, между прочим, работа, фирма приличная, платят, как ты могла бы заметить, отменно…

– Саша, пригласи меня к себе на работу. – Ее голос был спокоен, хотя могла бы и улыбнуться. Этой шутке, или ей подобным, Леночка всегда смеялась с готовностью, поскольку предоставлялся великолепный шанс показать зубки. Теперь она не смеялась, не было даже того «минимально допустимого» хмыканья, мол, шутку услышала, юмор уловила, можешь продолжать.

– Зачем? – Его голос сразу стал суровым, прямо-таки ледяным. – У нас это не принято.

– Ну, мало ли, что где не принято, – пренебрежительно повела она плечами. – Я хочу посмотреть этот твой стол, познакомиться с твоим шефом, с коллегами…

– С коллегами ты знакома.

– Я имею в виду тех, с кем ты меня знакомить не считаешь нужным.

– Лену… Лена, пойми, у нас это, как я уже говорил, не принято. Сейчас все помешаны на этой самой коммерческой тайне, а Штерн… он же немец, а они там вообще все на правилах сдвинутые. Мы с тобой разговор этот заводим уже не в первый раз, неужели ты думаешь, что за последние две недели что-то изменилось. У нас жесткий пропускной режим, и кого попало… – тут он подумал, что термин «кто попало» не вполне подходит для жены, тем более явно недовольной, – в смысле, посторонних внутрь не пускают.

– Поговори с шефом.

– Лена, прошу, послушай меня внимательно, я повторял это столько раз, что мне уже надоело. – Постепенно Александр начинал заводиться, изо всех сил сдерживаясь и понимая, что ежели слетит с тормозов, то наговорит супруге столько всякого, что потом будет очень долго об этом жалеть. Держать себя в руках становилось все труднее, тем более что эта тема и в самом деле уже набила мозоль на языке. – У нас это не принято, ты способна понять значение этих слов? Вон, Петро привел на работу своего сына. Обрати внимание, малыша трех лет, который толком ни запомнить, ни понять ничего не смог бы. Привел на полчаса, ему надо было дождаться, пока Катька из женской консультации вернется. Знаешь, что ему Штерн сказал? Если б Петро просто взял и прогулял этот день, его бы лишили премии, и на этом все. А так… а так сейчас Петька с Катькой ждут второго, а работа Петькина, вместе с зарплатой, тю-тю…

– Саша…

– Погоди, дай сказать. Если ты будешь настаивать, я это сделаю. А потом мы вместе будем подыскивать мне новое место. И твои тряпки, фитнес-центр и наполеоновские планы на смену машины можно будет засунуть глубоко в… очень глубоко. Если ты этого хочешь – пожалуйста. Полной мерой.

– Саша, я хочу, чтобы ты мне не врал. Только и всего.

– Почему ты решила, что я вру?

«Еще как вру, – несколько отрешенно думал Саша, пока его драгоценная жена подбирала аргументы. – Я тебе так вру, что самому противно. А выхода нет, дорогая моя, поскольку мы все давали подписку о неразглашении, а Штерн, в отличие от иных хозяев, очень здорово умеет проверять нашу стойкость. Я вру, что Петька на ребенке залетел. Я знаю, что он не выдержал допроса и Катьке признался во всем. Она баба крутая, характер у нее отнюдь не покладистый. А Петро… ну не смог он отказать беременной женщине. Откуда Штерн узнал о том разговоре… бес его знает, может быть, все, что в этой комнате сейчас говорится, где-то записывается. Хотя скорее всего Штерн не опустится до такой пошлости, как прослушка. У него возможности есть покруче, как пить дать».

Конечно, было бы куда лучше, если бы Ленку можно было устроить на их фирму – вон, Стасу как повезло, и никаких тебе проблем. Но Штерн сказал, что Ленку, согласно ее данным, которые Саша старательно собирал чуть не неделю, он не возьмет даже в уборщицы, поскольку у этой «длинноногой телки» – Генрих Генрихович решил блеснуть знанием русского – что на уме, то и на языке. Вернее, на языке даже больше – все, что знает, плюс фантазия. Впрочем, тут Штерн, безусловно, прав, Саша и сам не раз замечал, что Леночка совершенно не умеет держать язык за зубами. Он и в том, что она ему не изменяет, был уверен на все сто именно поэтому – не удержалась бы, разболтала.

– Потому что врешь.

– Типично женский аргумент! – фыркнул Александр, пробегая пальцами по спине жены, лаская тонкий, нежный пушок. В другое время она бы выгнулась, как кошка, и мурлыкнула бы, сообщая о том, что его прикосновения по-прежнему ей приятны, но сейчас она осталась неподвижна и равнодушна.

– Такие деньги за такую работу не платят.

– Ты же видишь, платят… – усмехнулся он, но усмешка вышла натянутой. Лена его лица не видит, и то хорошо.

Вот в этом его драгоценная жена была права. Не платят. Ни такие, ни в два раза меньшие… И это при условии, что она знает лишь о половине его настоящей зарплаты. Хотя зарплатой это можно было назвать лишь с большой натяжкой, тут было бы более уместным другое определение. Хотя какое именно – черт его знает. Гонорар? Тариф? Премия? Саша уже не первый год часть получаемых в «Арене» денег откладывал, рассчитывая подарить жене хорошую московскую квартиру в элитном доме, с полной обстановкой, подземным гаражом, тоже, разумеется, не пустым. Пришлось бы что-нибудь соврать насчет наследства – Ленка права, десять штук баксов в месяц за телефонное консультирование околокомпьютерных идиотов никто не платит. Ни за красивые глаза, ни за другие заслуги.

Штерн, конечно, до денег не жадный – его вообще деньги, похоже, не интересуют. Когда Стас в порыве злости двинул кулаком монитор и разбил его на хрен, Генрих Генрихович даже бровью не повел – спокойно выписал чек на новый. Все ждали, что босс вычтет стоимость, или хотя бы часть, из Стасова гонорара, но ни финансовых, ни моральных репрессий не последовало. Народ после этого случая, понятное дело, слегка расслабился, к имуществу фирмы стал относиться без должного пиетета, так что Александру даже пару раз пришлось принимать меры. Впрочем, похоже было, что по поводу сохранности ареновского барахла волновался только он.

– Саша, я боюсь. Мне кажется, ты занимаешься темными делами. Ты мне скажи, я пойму, правда! Вместе подумаем, как выпутаться…

– Да что за глупости, Лен, какими темными делами? Наркотиками? Валютными махинациями? Малолетних девочек в турецкие бордели продаю или киллером по совместительству работаю?

Видимо, произнося заключительную часть тирады, Саша несколько переусердствовал, во всяком случае, голос у него чуть заметно дрогнул. Достаточно заметно, чтобы Лена напряглась и даже как-то съежилась, как будто испугавшись произнесенных мужем слов.

– И вообще, мне пора на работу, – нарочито бодрым тоном заявил он, стараясь за этими обыденными словами скрыть неудачное окончание предыдущей фразы. Хотя и понимал, что сбежать именно сейчас было бы не самой лучшей идеей. По закону Штирлица, запоминается последняя фраза, только этого ему не хватало.

– Да, конечно…

В ее голосе звучало даже не равнодушие, скорее какая-то фаталистическая покорность судьбе. И только когда он, встав с кровати, двинулся в сторону ванной, она тихо прошептала, по-прежнему глядя в стену:

– У тебя шрам на спине.

– Шрам? – Он замер в дверях и, оглянувшись, вопросительно посмотрел на нее.

– Маленький такой шрам, старый-престарый… только знаешь, Саш, я твою спину ведь знаю лучше, чем свою. Раньше его не было, шрама этого…

На работу он ехал в отвратительном настроении. Может быть, именно поэтому не стал брать машину – и в пробках настоишься, и Ленке транспорт может понадобиться, это все, конечно, аргументы веские. Но главное – в переполненном автобусе можно хоть злость на ком-нибудь сорвать. На ком именно – не важно, кандидат всегда найдется.

В этом он не ошибся. Уже на остановке обнаружился индивидуум, страстно желающий втиснуться в автобус любой ценой, например, оттолкнув старую бабусю. Бабуся, конечно, тоже могла бы выбрать для поездки не час пик, а какое-нибудь время поспокойнее, и в другой ситуации Саша, если бы опаздывал, сам это старухе и объяснил бы, правда, воспользовавшись литературным русским языком, а не банальным тычком, посадившим бабушку в сугроб. Но в данный момент инцидент произошел как нельзя более кстати, и Александр, с чувством впечатав локоть в солнечное сплетение нахалу, чувствовал себя истинным рыцарем, когда подсаживал рассыпающуюся в благодарностях бабульку на ступеньку автобуса. У сего поступка нашлись и зрители, поскольку ей, вопреки обыкновению, тут же уступили место – видать, решили, что внучок с бабкой едет. А внучок – два метра без малого да литые мускулы угадываются даже под меховой курткой. Автобус ушел, оставив торопыгу в отчаянных попытках запихать в легкие хотя бы немного воздуха, и на душе у Саши стало чуть легче.

Вообще говоря, сам он не считал себя злым. Да и многие друзья искренне считали Трошина добродушным увальнем. Это в определенной мере соответствовало истине – до тех пор, пока какая-нибудь капля не переполняла меру его терпения. И тогда… тогда он и сам себя пугался, да и сожалел потом и о сказанном, и – бывало – о сделанном. Сделать с собой он ничего не мог – и даже сейчас, прекрасно понимая, что этот придурок заслужил жесткое обращение, поскольку относиться к пожилым людям можно либо с уважением, либо никак, Саша все равно понимал, что потом опять будет сожалеть о своей несдержанности.

На работу он, как обычно, опоздал. Ничего удивительного в этом не было, сегодня особых событий не ожидалось, а в такие дни многие вообще являлись лишь к обеду. Другое дело, если Штерн объявлял день «Ч», тогда все, даже Женька, самый злостный нарушитель дисциплины из всей Команды, являлись задолго до официального начала рабочего дня. Не из-за страха перед шефом, не из желания проявить демонстративное рвение, а просто ради удовольствия посудачить в преддверии официальной постановки задачи, прикинуть тактику действий, повысказывать свои нисколько не обоснованные предположения по поводу результата этих действий, чтобы потом, когда придет время разбора полетов, шумно решать, кто же оказался ближе к истине.

Скромное здание уютно устроилось на каких-то задворках. В Москве хватает кривых улочек, богом забытых, где жмутся друг к другу всякие конторы, никому, кроме своих хозяев, не нужные. Здание старое, обшарпанное, вывеска, гласящая о том, что здесь-де расположена торгово-посредническая фирма «Арена», висела криво, заранее информируя потенциального клиента, что здесь ему ничего хорошего не обломится. Если же клиент был слепым или просто тупым и все же начинал ломиться в скрипучую дверь трехэтажного «особняка», то его любезно встречала секретарша Ниночка, славившаяся среди сотрудников «Арены» своим умением подобрать к каждому посетителю нужный тон. Кому надо – нахамит, да так, что человек уйдет вроде и оплеванный донельзя, и вроде бы и прицепиться не к чему будет. А кому надо – рассыплется бисером, наговорит кучу комплиментов, выразит искреннее соболезнование по поводу того, что вот этому конкретному господину «Арена» ничем помочь не сможет, проводит до двери, хлопая огромными голубыми глазами… и опять-таки человек уйдет несолоно хлебавши, чтобы больше не возвращаться. Ниночка это умеет, за что и деньги получает весьма и весьма солидные.

Впрочем, нормальные клиенты сюда вот так, с улицы, не приходили. И покосившаяся вывеска, и дверь, старая, потемневшая от времени и непогоды, растрескавшаяся и скрипучая, – все это было призвано отпугивать тех, кто шатается по таким вот конторам в поисках чего подешевле – падок наш народ на халяву. И главное, ничему не учится, ни на чужих ошибках, ни на своих. Именно здесь, в этих обшарпанных фирмах-однодневках вам запросто подсунут не просто «тухлое», а то и ворованное железо, грубо откажут в помощи и гарантиях, и потом окажется, что обратись вы в приличную фирму – сэкономите деньги и время. Умные люди это понимают и в «Арену» не идут. А для остальных есть Ниночка.

– Ой, Саша! Привет! – расцвела она в улыбке, завидев в дверях Трошина.

– Привет, Нинок! – улыбнулся он в ответ. Ниночку все любили, наверное, потому, что никому из своих она никогда не хамила, всегда была мила, дружелюбна и улыбчива. – Как дела? Новости есть?

– Да какие там новости, – махнула она рукой, устроилась поудобнее, как кошечка, в мягком кресле и принялась полировать ногти. Большую часть дня она занималась чем-то вроде этого. – Женьку премии лишили, а так все тихо и спокойно.

– Премии? За что?

– У Гоги спроси…

– Нинуля, – посерьезнел Александр, – я тебе сколько раз говорил, что Генрих Генрихович не любит, когда его называют Гогой.

– Это ты говоришь, – пожала плечами секретарша, – а ему, как мне кажется, глубоко по барабану. Ты рули наверх, там ребята премию обмывают, Женькину.

– Ты ж говоришь, его лишили…

– Ну, вот это и обмывают. В смысле, поминают.

– А ты-то что ж?

– А я, Сашенька, таблетки для похудания пью, и пока курс идет, спиртного – ни-ни. Даже грустно немножко.

– Нинуль, ну какие тебе таблетки? Ты и так можешь любой модели сто очков вперед дать. Фигурка – заглядение.

Ниночка на мгновение зарделась, но потом фыркнула:

– Ты-то не особо заглядываешься… и вообще, много вы, мужики, понимаете. Ну иди, иди, ребята ждут уже…

Он прошел мимо порядком запыленных стеллажей с образцами техники, которой якобы торговала «Арена», техники старой и непрестижной, коей если кто и прельстится, то какой-нибудь нищий студент… хотя цены за пыльным стеклом стояли такие, что любой покупатель тут же потеряет дар речи от такой наглости. За дверью располагалась лестница, ведущая на второй этаж, – тоже производящая удручающее впечатление. Саша поднялся по скрипучим ступенькам и ввалился в «кают-компанию», как все предпочитали называть эту просторную комнату, или «briefing-room», как претенциозно величал ее Штерн.

Команда была уже в сборе. Женька, как виновник торжества, разливал коньяк по крошечным рюмкам, остальные резали лимоны или просто ждали, пока все дозы будут отмерены. Наташа крутила в руках бокал с шампанским и между делом строила мужу «страшные глаза», поскольку искренне считала, что пить на работе нельзя. Правда, в то же самое время она была убеждена, что шампанское – не питье, а так, баловство. Лика тоже разглядывала пузырьки в бокале – насколько Саша ее знал, уже не в первом. Стас валялся в кресле, взгромоздив ноги на стол, и делал вид, что жгучих взглядов жены не замечает.

– Салют, ребята!

– О, кэп!Давай к столу, сегодня у нас праздник!

– Праздник или поминки?

– Это как посмотреть, – хохотнул Борис, быстренько завладев рюмкой и аппетитным желтым ломтиком. – Если ты про Женькину премию, то поминки, а если Малой после этого за ум возьмется, то это будет всем праздникам праздник.

– Стас, все хотел тебя спросить, мне вот кажется, что сидеть в кресле, закинув ноги на стол, жутко неудобно.

– Зато имидж! – Стас не улыбнулся. Он вообще никогда не улыбался, хотя это не мешало ему иногда с совершенно серьезным лицом говорить такое, от чего остальная команда сползала под столы. – И потом, буржуи считают, что это круто, а мы у них все подряд перенимаем. Борис, где моя рюмка?

– Вон, стоит и тебя дожидается. Иди бери…

На лице Стаса обозначилась работа мысли, затем он вскинул брови:

– Слышь, дядик Борик, я понял твой прикол. Я сейчас встану, а ты сядешь!

– Да тут кресел…

– Но мое-то теплое!

– Ладно, трепачи, минутку тишины. Евгений, за что тебе бабки обрезали?

Малой, которого вдруг назвали полным именем, почувствовал в тоне капитана официальную нотку и вытянулся в струну. При этом стойка «смирно» с бутылкой дорогущего коньяка смотрелась весьма оригинально.

– Как сказал Штерн, это за то, что меня позавчера убили.

Саша нахмурился и непонимающим взглядом обвел членов команды.

– Не понял? Что, тебя одного, что ли? Вон, Ташу, Борьку и Лонга тоже положили.

Женя посерьезнел, с лица сползло его вечное дурашливое выражение. Он поставил коньяк на стол и опустил голову.

– Гога… прости, кэп, Штерн сказал, что меня опять убили первого. И еще сказал, что если меня и это… не научит… то он из команды… попрет.

– Вообще-то за состав команды здесь отвечаю я, – буркнул Трошин. Поднявшееся было настроение стремительно падало вниз. – А ты, дорогой, не считаешь, что Генрих в чем-то прав?

– Саш, ну какой из меня фехтовальщик? – взвыл мелкий, на две головы ниже Александра, Женька. – Ну ладно бы там рапирой или еще чем. Но эти ваши железки я едва поднять могу. Мне бы что попроще, автомат или лазер…

– Значит, так, – прервал его капитан, – двадцать часов тренажера по классу А4.

– Сколько???

– У тебя что, с утра со слухом плохо? Я же ясно сказал, тридцать часов.

Женька намек понял. Если он еще раз откроет рот не ради коньяка, то часов может стать еще больше, с капитана станется, он в таких вещах шуток не понимает. Малой откозырял, надеясь, что прикладывание руки к пустой голове не будет воспринято как издевка и не вызовет роста наказания, и протянул капитану рюмку.

– Ладно. – Александр усмехнулся. – Да упокоится с миром премия раба божьего Евгения, и ныне, и присно…

– Кэп, только не «во веки веков»! – взмолился штрафник.

– …и до следующей Арены! – закончил фразу командир.

– Аминь! – хором рявкнули все остальные и дружно отправили коньяк туда, где ему самое место.

– Ух, хорош… – отметил Александр. – Ладно, ребята, что у нас на сегодня?

– Кэп, мы же только начали! – возмутился Игнат, подбрасывая и ловя ртом дольку лимона. Говорить и ловить одновременно у него обычно получалось плохо, но реакция все же не подвела, и долька была подхвачена ладонью до того, как шлепнуться на колено.

– Я же не сказал «на сейчас», я сказал «на сегодня», – резонно заметил Трошин. – А это самое «сегодня» знаете во сколько заканчивается? В двадцать четыре ноль-ноль. Да и то только потому, что потом начинается «завтра».

Дверь, ведущая в маленькое тесное помещение вроде кладовки, поддавалась тяжело. Саша и Малой вошли в довольно просторную комнатку, дальний угол которой был заставлен швабрами, ведрами, какими-то коробками и прочим барахлом. Александру в который раз уже пришла в голову мысль поинтересоваться у Штерна, а кто же наводит в конторе порядок и когда это происходит. Какой бы бардак они ни сотворили, наутро всегда было чисто – только вот уборщицы в штате не состояло, а Ниночка с ее полуметровыми ногтями наверняка не знает, с какого конца за швабру берутся.

Тщательно прикрыв за собой дверь, Женька отодвинул в сторону висящий на стене электрощит. Под ним обнаружилась панель с двумя десятками кнопок. Он с тоской в глазах оглянулся на командира, но взгляд Трошина был тверд как скала. Утратив последнюю волю к борьбе, Малой со вздохом нажал на кнопку.

Раздался короткий сухой щелчок, кнопка на пару секунд загорелась красным, затем цвет изменился на зеленый. Евгений потянул на себя дверь кладовой.

Саша прекрасно знал, что никакие его попытки вытянуть из Штерна принципы работы этой двери не приведут к успеху. Скорее всего Генрих Генрихович и сам не знал, какие силы пришли в движение при нажатии этой кнопочки. Да и то сказать, а так ли уж хорошо автолюбитель знает принцип работы двигателя внутреннего сгорания… хотя пример неудачный, автолюбители, по крайней мере некоторые, это знают, хотя бы и в общих чертах. Но суть остается сутью, Штерн – даже не автолюбитель, он просто пользуется и этой транспортной системой, и прочими вещами, как самыми обычными предметами. Так человек, включая телевизор, обычно не задумывается над тем, как тот устроен. Работает себе, и ладно.

Система и сейчас сработала как надо. Теперь за порогом была не пошарпанная лестница, а просторная комната, буквально заваленная железом.

Немало нашлось бы мужчин, готовых отдать годы жизни просто за то, чтобы побродить среди этих экспонатов, которые отнюдь не выглядели музейными. Легкие кольчуги всех размеров, отменные латы – не из ковкого железа, как в старину, а из сплава на основе титана, прочные и не слишком тяжелые. Простые нагрудники, бахтерцы, полные латы, шлемы различных видов… а чуть подальше, на стенах, были развешаны мечи, топоры, глефы, клевцы, хищно изогнутые катаны, тяжелые алебарды, кинжалы и копья. Немало было здесь и луков, арбалетов, связок со стрелами… в общем, истинный рай для любого любителя старины. Да и вообще, какой же мужик откажется хотя бы раз взмахнуть сверкающей сталью, услышать свист рассекаемого воздуха? Только безрукий.

Конечно, любой, кто присмотрелся бы ко всему этому великолепию внимательно, сразу заметил бы интересную особенность. Оружие было лишено украшений, затейливой гравировки, драгоценных камней. Шлемы были функциональны, никаких пышных плюмажей, устрашающих масок «а-ля вепрь» и других излишеств. Это было не просто декоративное оружие – это было оружие боевое.

Женька бросил взгляд в сторону доспехов и застонал.

Александр прекрасно его понимал. Хрупкий парень был не предназначен для таскания лат, да и в команде он ценился не за грубую силу – за совсем иные качества. Но правила арены суровы – команда выходит на нее вся, в полном составе. До последнего человека, никаких замен, никаких запасных. Если кто-то из команды выбывает из игры, то навсегда. На его место тут же найдут кого-то, но это будет не временное замещение… В общем, как бы там ни было, но Женьке все равно выходить на арену вместе со всеми.

– Так, давай посмотрим… – Александр прошел вдоль стоек с доспехами. Сдернул небольшой бахтерец с коваными наплечниками. – Это, пожалуй, подойдет. Не слишком тяжел, вполне надежен. Давай облачайся. И не сачкуй, знаю я тебя, давай по полной – кольчужные штаны, поножи, рукавицы… в общем, сам знаешь.

Пока Женька со стонами и вздохами превращался в железную башню, Саша подобрал ему шлем и остановился перед стеной с оружием.

– Топором ты владеешь хреново, – размышлял он вслух, осматривая выставку колюще-режуще-крошаще-рубящих предметов. – Для топора, булавы, клевца и тем более алебарды нужна бычья сила, это только Борьке по руке будет.

– И тебе, – буркнул из-за спины Евгений.

– Ну и мне, – согласился капитан. – Так, с кинжалом много не навоюешь. Что у нас остается?

– То же, что и всегда.

– Твои зубочистки тебя каждый раз в гроб вгоняют, – поморщился капитан, но все же спорить не стал. Как бы то ни было, но и в самом деле Женька лучше всего управлялся с легким мечом и увесистой дагой. Как почти все в меру переученные левши, он одинаково свободно владел обеими руками.

Он снял со стены клинок. Изящная рукоять, оснащенная ременной петлей, чтобы не вылетела из руки, плавно перетекала в легкую гарду и уже потом продолжалась длинным, 90-сантиметровым тонким лезвием. Меч был красив, но не производил впечатление смертоносного оружия, типа любимого Сашей двуручника. Он был несколько легковат… впрочем, как раз для Женьки. Саша бросил взгляд на висящий рядом с мечом боевой цеп, массивная короткая рукоять которого удерживала три цепи, на конце каждой из которых болтался шипованный железный шар.

– Может, вот этой штукой попробуешь? – спросил он для порядка. – Ребята, которых наш Штерн избрал себе на роль земляков, называли эту штуку моргенштерном. Говоря по-нашенски – «утренней звездой».

– А почему? – заинтересованно спросил Женька, просовывая руку в петлю клинка.

– А бес его знает, – пожал плечами Трошин. – Я тебе что, историк? Ты с ним обращаться-то умеешь? Может, попрактикуешься?

– Не-а. – Евгений взмахнул мечом, лезвие со свистом прорезало воздух. – Так привычнее. Тебе нужна экзотика или эффект?

– Эффект, – вздохнул Александр. – В общем, у тебя два часа. И я тебя прошу, отнесись серьезно. Штерн слов на ветер не бросает, сказал, что выгонит, – значит, может и впрямь выгнать. Так что отрабатывай зарплату…

– Кэп, не в деньгах счастье…

– А в их количестве, – отрезал командир. – Или в коньяке по сотне баксов за пузырь. Работай. И если ты решишь, что я потом не посмотрю запись, ты глубоко заблуждаешься.

Женька лишь в очередной раз тихо застонал и поплелся к двери, ведущей в тренажерный зал. Командир спокойно смотрел ему вслед, затем двинулся к лестнице на смотровую площадку. Посмотреть запись он успеет, а вот сейчас, в живую, это зрелище куда интереснее.

Конечно, на арену выходили не они сами, а психоматрицы. И матрицу эту можно было сделать любой – тот же Женька запросто мог бы нарисовать себе мышцы, как у Шварценеггера, которыми легко ворочал бы любой железкой из местной коллекции. Только вот мышцы сделать нетрудно, а рефлексы – это уж, извините, у кого что есть. Если в реальности мечом можешь только «махать», то и на арене эти навыки с тобой останутся. В том же объеме. Поэтому и придется сегодня Малому пахать до седьмого пота, поскольку шеф прав: боец из него почти никакой, а на Арене каждый член Команды – на вес золота. Девчонки и так снижают боеспособность команды, поскольку из них ничего лучше стрелков не получается. Первый противник, как и полагалось, ждал Малого в центре круглой площадки. Невысокий, всего лишь на пару сантиметров выше Малого, он был вооружен так же, как и сам Евгений. Это обязательный этап, который можно пропустить только тем, кто не нуждается в обучении. Хотя толстое стекло не пропускало звуков, внешние динамики доносили даже дыхание Малого – Саша прекрасно слышал, как Женька фыркнул и сквозь зубы бросил команду на переход сразу к третьему этапу. Это было, пожалуй, зря, на втором можно было бы разогреться, но ему виднее – два часа все равно придется отмахать по полной, так пусть сам выбирает программу. Киборг, не выразив огорчения, повернулся и ушел в неприметную дверь в углу арены. Спустя мгновение оттуда вылезли трое других. Это были уже не тренеры – это были бойцы. Один, вооруженный мечом и небольшим щитом, стал заходить на Женьку в лоб, двое других – один с не слишком длинной, в рост человека пикой, и второй, с тяжелым топором, плавно сместились в стороны, обходя человека с боков.

Капитану всегда было интересно, о чем думают киборги – в частности, какие мысли возникают в их искусственных головах о том, что в самом ближайшем будущем из них сделают фарш. Штерн на вопрос капитана лишь пожимал плечами – такие мелочи его не интересовали. Когда они только начинали тренироваться, вот так взять и ткнуть мечом в человеческое тело было тяжело – и только потом, когда они получили возможность рассмотреть обрывки проводов, трубок, подающих масло к гидравлическим приводам конечностей, и начинку черепной коробки… потом стало легче. Саша не раз интересовался, сколько может стоить такой андроид, применительно к существующим в мире ценам на электронику – но Штерн в ответ только тихо смеялся, и постепенно капитан начал понимать, почему шефу глубоко наплевать на разбитые мониторы.

А Женька к тому времени уже вовсю рубился с киборгами, рассыпая во все стороны искры и наполняя зал грохотом сталкивающегося металла. Человек, все знакомство которого с холодным оружием ограничивается просмотром фильмов, счел бы, что невысокий субтильный парень владеет оружием, как бог. Казалось, не только трое – будь их хотя бы и с десяток, противники не смогут приблизиться к парню ближе, чем на длину клинка. Один из киберов уже получил пару легких повреждений и теперь держал топор одной рукой – не похоже было, чтобы его это сколько-нибудь утруждало. Спустя минуту или две второй – тот, что с копьем, нырнул в стальной вихрь меча и даги, но тут же вылетел обратно с рассеченной чуть не до подбородка головой. Программа сочла повреждение летальным, и робот, свернувшись калачиком, затих. Александр отметил про себя, что даже упасть эта железка постаралась под ноги тренируемому – стало быть, чтобы создать побольше проблем.

В отличие от любителей эффектных киношных поединков, Александр прекрасно видел дефекты как в обороне Евгения, так и в нападении. Эта троица, всего лишь третьего уровня сложности, не должна была остановить его более чем на пару минут. Тем не менее бой шел уже немало, а выведен из строя всего один противник. Женька, как всегда, увлекается атакой, временами открываясь – ладно бы, если бы это были тактические уловки, нацеленные на обман противника. Так нет же, это была просто халатность, которая и с завидной регулярностью аукалась Женьке на каждой, почитай, Арене. И если программа третьего уровня настроена на игнорирование части таких ляпов, то реальный противник обязательно воспользуется моментом.

Пока Евгений разделывал двух оставшихся противников, Саша ударился в воспоминания. Звуки, идущие из тренажерного зала, он отключил, и ничто не мешало мысленно вернуться на шесть лет назад…

Он уже полгода работал в частном охранном агентстве «Зерцало», где исполнял приятные обязанности инструктора по рукопашному бою. Начальство его уважало, хотя это уважение нисколько не мешало шефу платить Трошину одну из самых низких ставок в конторе. Сам Александр относился к этому нормально – в конце концов для него самым серьезным риском было получить по морде от какого-нибудь способного ученика, а парни, что занимались оперативной работой, бывало, лезли и под пули, и на нож. Значит, и зарплата у них должна быть соответствующей. И к тому же хотя агентство работало на этом рынке не так уж и давно, сам Саша все еще считался своего рода новичком. Как раз это его порядком коробило – иногда парни, которых он мог в три секунды скрутить в бараний рог, смотрели на него настолько свысока, что хотелось тут же дать им по голове и вбить в асфальт по пояс. И такую возможность он в принципе имел – во время тренировок… поэтому постепенно этих «взглядов свысока» становилось меньше.

И все же жизнь казалась не такой уж и плохой. Деньги, какие-никакие, водились, на то, чтобы регулярно водить Леночку в какое-нибудь недорогое кафе и снабжать цветами и конфетами, вполне хватало. К собственным удобствам он всегда относился со снисходительным презрением – что есть, то и ладно. Квартира, оставшаяся от родителей, что погибли в автокатастрофе еще во время его срочной службы, была вполне приличной для одного… да и для двоих в общем-то. Леночка тоже вела себя примерно, и дело неуклонно шло к свадьбе. Разговоров о финансах потенциальная жена не заводила, поэтому и с этой точки зрения ущербным он себя не чувствовал.

Это был обычный день – такой же, как и десяток до него. Разве что свидания, что в последнее время участились, в эту пятницу не планировалось – у Леночки были какие-то сверхважные дела в институте, и он был предоставлен самому себе. Предполагалось взять пару пива, завалиться домой, врубить компьютер – этой цацкой, к коей питал истинную привязанность, он обзавелся раньше, чем приличным диваном, – и погрузиться до глубокой ночи в какую-нибудь игрушку. В общем, вечер обещал стать приятным. До красноты растираясь жестким полотенцем, Саша с удовольствием думал о том, что сейчас сдаст под охрану спортзал, попрощается с шефом, вечно работавшим допоздна, и двинется до дому, до хаты…

Когда он вышел из здания, где в последнее время дислоцировалось «Зерцало», то сразу заметил невысокого, слегка обрюзгшего человека в дорогом пальто, что разглядывал вывеску агентства. Люди в таких пальто, с одной стороны, иногда становились весьма уважаемыми клиентами, а с другой – такие клиенты пешком не ходят. А у тротуара стоял только джип шефа, да его, Саши, помятая «шестерка».

Как только «мужик в пальто» увидел Александра, он сразу переключил свое внимание с вывески на молодого парня, изучая его откровенно внимательно.

– Простите, вы к нам? – осторожно спросил Саша. Агентство не страдало от избытка клиентуры, поскольку подобных контор за последнее время расплодилось столько, что плюнь – в охранника попадешь. И терять заказчика, пусть и странного – в такую гадкую погоду бродить пешком – ни в коем случае не следовало.

– К вам, – кивнул мужчина.

Почему-то Александру показалось, что человек этот – иностранец. Было в нем что-то такое… не русское. Вряд ли бы это удалось объяснить словами, но ощущение было сильным и, он был в этом уверен, точным.

– Вообще-то уже поздно, – неуверенно протянул он, больше для проформы, чтобы дать клиенту понять и прочувствовать, что для него делается исключение, – но, мне кажется, наш директор еще здесь. Проходите, а я сейчас узнаю, сможет ли он вас принять.

– В этом нет необходимости, Александр Игоревич, – вежливо прервал его мужчина. – Дело в том, что я, собственно, пришел именно к вам.

– Простите… – оторопел Саша, лихорадочно пытаясь вспомнить, видел ли он когда-нибудь это лицо. Получалось, что не видел, на свою память он как-то не жаловался. – Простите, мы знакомы?

– Увы, нет, – покачал головой мужчина, – но эту досадную оплошность, как мне кажется, самое время исправить. Разрешите представиться, Штерн, Генрих Генрихович, директор и владелец торгово-посреднической фирмы «Арена».

– Очень приятно. – Саша недоуменно пожал протянутую руку, неожиданно сухую и теплую, несмотря на отвратительную, промозглую, сырую погоду.

Значит, он не ошибся. Этот человек действительно иностранец. По-русски говорит очень чисто, но как-то излишне правильно выговаривает слова, как будто старается не ошибиться. Немец, что ли? Фамилия немецкая, да кто их сейчас разберет.

– У меня к вам деловое предложение. – Штерн явно не ждал, что Саша в ответ представится, да и сразу дал понять, что и имя его, и отчество были ему прекрасно известны. А следовательно, имелись некоторые основания предполагать, что известно и все остальное. – Но деловые предложения у вас, как я знаю, принято обсуждать в соответствующей обстановке, не так ли?

– Ну уж не на улице… – хмыкнул Саша, стараясь представить себе, что его ждет.

Воображение почему-то рисовало картины одна хуже другой. Вот люди в черном похищают Леночку, чтобы вынудить его, Александра Трошина, предать своих товарищей по оружию и выдать врагу… а что он может выдать? Максимум – платежную ведомость и списочный состав бригад. Кому это, на хрен, нужно? Или нет, они приставят нож ему… или Леночке… к горлу и потребуют, чтобы он сообщал им о каждом шаге своих коллег. Нелогично, он не в курсе деталей работы оперативников.

Видимо, все эти предположения отразились на его лице, поскольку герр Штерн сухо, дребезжаще рассмеялся.

– Да успокойтесь, Александр, разговор и впрямь будет сугубо деловой.

Немец не обманул. Беседа, начавшаяся и закончившаяся в уютном кафе, где подавали на удивление хороший коньяк и столь же хороший кофе, протекала исключительно в деловой манере. И сам немец производил, по крайней мере на первый взгляд, самое хорошее впечатление. Одет он был дорого, но неброско, что свидетельствовало о хорошем вкусе и об отсутствии стремления «играть на публику», поскольку качество вещей отметит и оценит только разбирающийся. Говорит спокойно, серьезно, не пытается давить на собеседника, в голосе не слышится ни потаенной угрозы, ни какой-то особо слащавой вкрадчивости.

О своих намерениях он заговорил не сразу. Сначала было отдано должное коньяку, затем кофе… Саша не торопил этого странного человека, а тот и не спешил. Когда к их столику подошел официант и с явно ощутимым сожалением сообщил, что кафе закрывается, Штерн поднялся из-за стола, извинившись, исчез на несколько минут, после чего вернулся с явно удовлетворенным видом – а официант больше к ним не подходил. Кроме как, конечно, за очередным заказом. Коньяк шел хорошо, но Саша старался не налегать особо – видно было, что самый важный разговор еще впереди, и он намеревался подойти к нему с ясной головой. И только тогда, когда все посетители покинули кафе, и они с немцем остались там одни, тот наконец заговорил о деле.

Герр Штерн намеревался предложить Александру работу. Работу крайне высокооплачиваемую – он сразу назвал сумму, которая заставила Александра изобразить на лице кривую ухмылку. Сам-то он исторг ее по той причине, что такие деньги просто так, парню с улицы, не платят. Но немец, видимо, истолковал гримасу по-своему, потому что тут же увеличил сумму на треть и прозрачно намекнул, что это – лишь твердая ставка. Однако на вопрос о сущности предстоящей работы отвечать не спешил.

– Видите ли, Александр Игоревич, мне важно получить ваше принципиальное согласие. Со своей стороны, я могу вас заверить, что моя фирма не делает ничего противозаконного… будем откровенны, с точки зрения вашего законодательства.

Эта оговорка Саше по-крупному не понравилась, но послать нового знакомого на три всему миру известные буквы он не спешил, поскольку названная немцем сумма не просто впечатляла – она зачаровывала. А тот тем временем развивал тему.

– Но несмотря на то что деятельность наша не является противозаконной, мне бы не хотелось афишировать все детали человеку, который не состоит у меня в штате. Разумеется, если вы сочтете, что деятельность фирмы противоречит вашим моральным принципам, вы всегда сможете уйти…

– И однажды меня найдут в Москве-реке с ногами в тазике с цементом, – усмехнулся Александр.

– О, Александр Игоревич, вы, видимо, смотрели слишком много плохих фильмов. Поверьте, серьезные дела так не делаются. Просто я хочу, чтобы окончательное решение вы принимали на основании всех фактов. Но согласитесь, допускать человека к служебным тайнам можно только тогда, когда этот человек – уже сотрудник, не так ли? Собственно, для этого мне и необходимо ваше предварительное согласие. И я вас не тороплю, подумайте…

В свое время Саше пришлось не раз сталкиваться с этим «я вас не тороплю». В устах многих работодателей это было лишь «проверкой на вшивость». Бывало, он приходил с готовностью согласиться на предложение и наталкивался на равнодушное «простите, но это место уже занято». К тому же впереди маячила женитьба, а Леночка – существо во многом неземное, и рай в шалаше способна выносить лишь на период романтической влюбленности. Это он понимал прекрасно.

– Если вы гарантируете, что ваша деятельность законна…

– Ваш язык, – прервал его немец, – обладает интересными особенностями. К примеру, эти слова – «законная» и «незаконная». Видите ли, Александр Игоревич, оба этих термина не исчерпывают все поле вариантов. Есть еще и третий как минимум, когда деятельность не предусмотрена законом вообще. В этом случае, согласитесь, ее нельзя назвать незаконной, но и под понятие законной в узком смысле этого слова она не подпадает. Я утверждаю, что ни один аспект нашей деятельности не подпадает под понятие «незаконная».

– Вы блестяще владеете русским языком, герр Штерн.

– Благодарю.

– Где вы так здорово его изучили?

– Вы, если я правильно выражаюсь, заговариваете мне зубы? Я готов ответить на все ваши вопросы, но только после того, как зачислю вас в штат. Не ранее.

Этот разговор был первым – потом он повторялся еще не раз. Только каждый раз на месте Штерна сидел сам Александр, а напротив него, терзаясь сомнениями, разрываясь между подозрительностью и чудовищно приличной зарплатой, сидел очередной кандидат. У Штерна было немало тайн, и одной из них был способ подбирать кандидатуры. Следовало отдать ему должное – он не ошибся ни разу… если не считать ошибкой Ваньку, но тот был все же неплохим членом команды, а женился уже после того как… и предвидеть эту женитьбу, думается, Штерн никак не мог. Александру вдруг пришла в голову забавная мысль, что сейчас, спустя шесть лет, он знает о деятельности Арены лишь немногим более того, что сообщил ему Штерн тогда, после получения предварительного согласия. И все, что он сам, в свою очередь, рассказывал своим будущим друзьям-коллегам, было лишь частью, весьма малой, из огромного объема информации, которой располагал шеф. Но и этой части вполне хватало, чтобы полностью перевернуть мировоззрение человека.

Он мысленно отмотал вперед один день. Вернее, не день – несколько меньше. Они расстались уже глубокой ночью, а встретились вновь уже следующим же вечером. Только теперь обстановка вокруг была несколько иной – более деловой.

– Скажите, Александр Игоревич…

– Можно просто Александр. Или Саша.

– Как угодно…

Они со Штерном сидели в его офисе… если отменно отделанный кабинет, размещенный в рассохшемся и покосившемся особняке, можно так назвать. На столе стоял дорогой коньяк, и на протяжении всего вечера будущий шеф выжрал его столько, что давно должен был бы сползти под стол. Однако в его голосе и движениях не наблюдалось даже намека на опьянение.

Вообще говоря, само здание произвело на Александра самое отталкивающее впечатление. И пыльный зал с порядком обшарпанными обоями, и скрипучая лестница. Сам же кабинет производил впечатление прямо противоположное, и хотя он не блистал излишней роскошью, зачастую неуместной, ощущалось, что хозяин кабинета – человек деловой и серьезный. Из чего складывалось это ощущение, Саша сказать не мог бы – ему не так часто приходилось бывать в «офисах»… ну разве что у шефа «Зерцала». Но там комнатенка, не слишком просторная и не всегда хорошо прибранная, была увешана грамотами, какими-то потемневшими от времени и пыли кубками, полученными сотрудниками агентства во всякого рода соревнованиях и турнирах, толстыми папками с документами… иногда это были просто газетные подшивки, зато казалось, что агентство завалено работой. Надо признать, на некоторых, не особо умудренных опытом посетителей, этот антураж производил должное впечатление. И босс, с усталыми, как положено, глазами, медленно поднимавший голову от оперативных сводок, протягивавший натруженную рукоятью пистолета руку очередному клиенту… Здесь же было все по-иному. Мягкие кресла, хороший коньяк. Штерн сидел в таком же кресле напротив Александра, не отделяя себя от гостя массивным столом. Стол, кстати, присутствовал – именно такой, огромный, красного дерева, дорогой и, очевидно, старый. Мимоходом Саша заметил в углу компьютер, отметив про себя, что явно дорогая игрушка стоит здесь не для украшения, клавиатура носила следы активной работы, следовательно, машинка при деле. Это тоже был плюс.

– Скажите, Саша, вы верите в существование инопланетян?

Вопрос был неожиданным, но при этом почему-то показался Александру вполне серьезным, а не просто попыткой разрядить обстановку.

– Ну… – медленно протянул Александр, ожидая увидеть на лице Штерна насмешку и не находя ее, – ну, вселенная большая. Смешно было бы думать, что мы в ней единственные разумные существа. Поэтому, пожалуй, верю. А это важно?

– Не важно, – качнул головой Штерн. – Поскольку даже если вы не верите, поверить придется. Куда ж вы денетесь, с корабля.

– С подводной лодки… – механически поправил его Саша.

– Да, действительно, куда ж вы денетесь с подводной лодки. Я это к тому, Александр Игоревич, что ваша будущая работа будет весьма тесно связана именно с представителями других разумных сообществ.

Потом ему не раз приходилось наблюдать выражение глаз людей, которым он сам сообщал эту новость. И поэтому ему было довольно легко представить, как он сам смотрел на Штерна после прозвучавшей фразы. Сначала удивление, затем ирония, плавно перетекающая в глубокое сочувствие неизлечимо психически больному собеседнику.

– Вы ведете программу по поиску внеземных цивилизаций? – осторожно спросил Александр.

Вообще говоря, ко всякого рода уфологам и прочим искателям жизни на Марсе и окрестностях он относился довольно равнодушно. Чем бы дитя ни тешилось… Насчет летающих тарелочек у него было свое мнение, которое не могли поколебать ни размытые снимки, ни свидетельства «очевидцев». С его точки зрения, цивилизация, достаточно развитая для преодоления межзвездных расстояний и не желающая вступать в контакт, просто не допустит, чтобы ее присутствие заметили. И уж конечно, не будет гонять по земному ночному небу на сияющих шарах – качественный двигатель не должен давать «грязных выхлопов», в том числе и всяких там световых корон и лучей.

– Да какая там программа, – махнул рукой Штерн. – Что их искать, они вас сами найдут.

Почему-то от этого «вас» по спине Александра пробежал холодок. Как-то странно это было сказано… не с большой буквы. И относилось не лично к нему, Александру Игоревичу, а к людям вообще. Но тогда следовало бы сказать «нас», не так ли?

Он хотел уточнить, или рассмеяться, или еще как-то прореагировать, но Штерн сделал короткий жест, странный, незнакомый… и при этом однозначно воспринимаемый как просьбу помолчать. А Генрих Генрихович заговорил, и Саше оставалось только слушать и мысленно составлять список вопросов, которые предстоит задать. И список этот рос с невероятной быстротой.

Трошин бросил взгляд сквозь стекло. Пока он гулял по коридорам собственной памяти, Женька расправился с первой тройкой и теперь отбивался от группы киберов класса четыре. Их было всего двое, но парню приходилось туго – парочка владела оружием ничуть не хуже его. Теперь Малой уже нечасто атаковал, практически все его силы уходили на оборону – бессмысленное в общем-то занятие, киберы не устают, и вымотать их, как живого противника, ему не удастся. И это было плохо – класс А4 не являлся достаточно сложным ни для самого Александра, ни для Борьки, ни для Стаса. А Евгений явно сдавал. Руки летали уже не с той скоростью, что вначале, бахтерец явно принял на себя пару-тройку ударов, а дага валялась на полу, и не похоже было, что Женьке дадут ее поднять. Благородства в этих поединках – шиш с маслом. Ладно, пусть дерется дальше, там видно будет.

Рассказ Штерна здорово напоминал чистой воды фантастику, и поначалу Саша воспринимал все услышанное довольно скептически.

Вселенная действительно велика, но если вести речь непосредственно о нашей галактике, то ее размер оказался довольно ограниченным. Ограниченным настолько, что экономические интересы различных рас (а кое-какие из них вышли на межзвездные просторы задолго до того, как первая обезьяна взяла в руки палку и тем самым положила начало долгому и трудному взрослению человечества) постепенно начали пересекаться намного чаще, чем вышеуказанным расам того хотелось бы. А пересечение интересов, особенно экономических, чаще всего требует радикального разрешения… и огромные, десятикилометровые дредноуты иггов, стремительные иглообразные истребители к’хаа, похожие на чудовищных размеров медузы, да живыми, по сути, и являющиеся, боевые станции антиан, да и многие другие средства оказания давления в разрешении политических споров, не раз и не два начинали полосовать друг друга из всех видов бортового вооружения, коего придумана была масса такого, что и не снилось земным фантастам. После того как пара-тройка спорных планет в ходе устранения разногласий были превращены в безжизненные шары, покрытые радиоактивным шлаком, было решено искать другие, более мирные пути передела мира. В противном случае могло оказаться так, что делить будет нечего. Эта проблема послужила одним из источников создания Ассамблеи, куда вошли, пусть и не сразу, все до единой расы, сумевшие выйти в космос. Все они были озабочены только одним – уцелеть.

Название расы, которая нашла приемлемый для всех выход из положения, ничего, разумеется, Александру не говорило. Да и было это несущественно – тем более что потом, сотни лет спустя, немало находилось желающих присвоить себе честь выдвижения первоначальной идеи о создании Арены. Не так важно, кто родил эту бессмертную мысль; важно другое: то, что почти три тысячи лет со дня принятия всеми цивилизациями галактики правил Арены ни разу не возникло сколь-нибудь существенной войны из-за спорных миров. По другим причинам, разумеется, войны очень даже возникали.

– Позвольте, – прервал Александр рассказ Штерна, – у нас тут многие считают, что цивилизация, вышедшая на межзвездный простор, слишком развитая, чтобы вести войны. Или это не так?

– Смешно, молодой человек, – улыбнулся Штерн. – Смешно. Ну чем, по сути, отличается полет к другой звезде от поездки в соседнюю деревню? Только расстоянием и качеством транспорта. А все остальное… У любого общества есть свои интересы. Пересечение этих интересов создает конфликт. Решение конфликта может быть мирным, если обе стороны согласны на уступки, обычно так и бывает. Но достаточно и примеров, когда одна из сторон считает себя обиженной… и намерена восстановить справедливость, как она ее понимает. А другая сторона с такой трактовкой справедливости в корне не согласна. Ну и сами понимаете… Кроме того, все ваши теории строятся на вашем же представлении о всей совокупности мотивов, что движут обществом. А есть немало народов, менталитет которых в принципе отвергает понятие уступок в любом сколько-нибудь спорном вопросе. То есть, с их точки зрения, раз высказав мнение, менять его – низость, и политик, пошедший на такое кощунство, запятнан навеки. Единственным выходом для него будет ритуальное самоубийство… и желательно было бы при этом захватить с собой тех, кто довел его до жизни такой. Я привел вам пример, который вы можете более или менее осмыслить… а бывает, и того хуже. Впрочем, это тема отдельной и, поверьте, бесконечной беседы, будет у вас желание, об этом можно поговорить еще не раз, а сейчас, с вашего позволения, я продолжу.

Итак, рождение Арены было связано исключительно с разрешением вопросов экономических притязаний той или иной цивилизации. За время своего существования правила и законы Арены обросли невероятным количеством условий, толкований, порядков и обычаев – и все же суть ее осталась неизменной. И суть эта гласила – любой спорный вопрос решается на Арене, в поединке специально обученных отрядов бойцов. И результат поединка является окончательным и может быть пересмотрен только по окончании срока, который устанавливается перед каждым состязанием. Жюри, набранное из представителей наиболее влиятельных рас, в каждом конкретном случае устанавливает свой срок действия «Решения Арены» – в пересчете на земные мерки срок этот может составлять от нескольких месяцев до нескольких сотен лет.

И все разумные, что еще недавно выжимали из своей экономики все соки в попытке перещеголять соседа количеством и мощью звездного боевого флота, теперь переключились на поиск, обучение и тренировку Команд. Поскольку даже в самом страшном сне крошечный, не более полуметра ростом, представитель флейдов не пожелает сойтись лицом к лицу с бронированным иггом, а тот, в свою очередь, совершенно беспомощен перед свитым из силовых полей бессом, правила Арены предусматривали достаточно жесткие требования к составу Команд. Те разумные, кто не вписывался в эти границы, вынуждены были искать бойцов на стороне, тратя на это немыслимые средства… но все же куда меньшие, чем оснащение даже одного звездного рейдера.

Так или иначе, но земляне вполне вписывались в критерии отбора.

– Ваша планета была обнаружена сравнительно недавно, – сообщил Александру Штерн, сделав явное ударение на слове «ваша». – Примерно лет двести назад. Как вы понимаете, тогда это был весьма отсталый мир, и идея схваток на Арене вряд ли могла у кого-то прочно угнездиться в голове. А в Команде нужны не рядовые тупые исполнители – а люди грамотные и творческие.

– Творческие? Топором махать, какое тут творчество?

– Вы считаете Арену каким-то подобием гладиаторского боя? Это не так… – Штерн плеснул в рюмку очередную порцию коньяка, опрокинул ее в рот, облизнулся. – Да, такое представление об Арене не вполне верно. Видите ли, Александр, раса, придумавшая Арену, была во многом похожа на вашу, и в своем развитии они прошли немало похожих этапов. Собственно, это было закономерно – сходное телосложение в какой-то мере определяет и сходное направление развития. Поэтому Арена имеет три уровня, и выбор конкретного уровня при решении спорного вопроса определяется жюри. Первый уровень – так называемая группа «А». Здесь бой ведется с применением холодного оружия. Разрешается применение практически любого оружия, известного вам из вашей истории, за исключением отравленного. Можно использовать стрелковое, типа луков и арбалетов, и метательное оружие. Разрешена природная защита – чешуя, костяной или хитиновый панцирь, а также заменители, наподобие ваших доспехов…

– Неужели хитиновый панцирь может быть лучше стали?

– Во-первых, он и лучше. Во-вторых, бывает, что панцирь этот природный… не снимать же его, не так ли? Запрещено к применению оружие, подпадающее в категорию группы «А», но дающее владельцу явное превосходство.

– Например?

– Например, пружинные метатели си’уддов. Разработанное ими в глубокой древности, это оружие и сейчас применяется весьма успешно. Оно метает стальные диски, с острой режущей кромкой, обойма включает в себя до трехсот таких снарядов, начальная скорость полета диска девятьсот метров в секунду, скорострельность – до двухсот выстрелов в минуту. К слову, прошивает навылет сантиметровую стальную пластину. Против такой штучки никакие латы не помогут, поэтому метатели отнесены к группе «B». В эту группу входят все виды огнестрельного оружия, при условии, что боеприпасы не взрываются при попадании в цель. Можно использовать абсолютно любые механические системы защиты, при условии, что у существа, оснащенного такой защитой, сохраняется определенная подвижность.

– То есть допустимо выставить танк против стрелка с пистолетом?

– Вполне допустимо… но перед Ареной команды имеют возможность ознакомиться с тем, что будет против них выставлено, и принять меры. Ну и третья группа, группа «С», допускает применение любого носимого оружия и любой системы защиты, в том числе активной, полевой, плазменной и т. п.

Говорил Штерн еще очень долго. Из всего услышанного вырисовывалась довольно целостная картина, в меру справедливая, в меру зависящая от конкретных исполнителей, членов Команды. Жюри следило за тем, чтобы силы встречающихся на Арене были примерно равны – иначе пропадал сам смысл состязания. Независимо от группы, в схватке могло участвовать ограниченное число бойцов с каждой стороны, и число это определялось по количеству конечностей, способных держать оружие. Двадцать одна условная единица – не больше, хотя возможно и меньше, если Команду это устраивает. Как понял Александр, ушедшие в историю создатели Арены имели три руки… или что там у них было вместо рук, а число «семь», как и у землян, имело у них определенный мистический смысл и даже являлось основой сложной, чрезвычайно запутанной, но, по-своему, довольно действенной системой счисления.

– А почему Россия? – спросил он Штерна, когда тот закончил рассказ.

– Просто так… – усмехнулся шеф. – Скажем, так получилось. Вы же не думаете, Александр Игоревич, что вы чем-то принципиально лучше американцев, немцев, французов или японцев? Просто в других странах работают другие… резиденты, и там набираются другие Команды, для других миров. Моя раса не намерена переходить кому-либо дорогу, даже в такой малости. Пусть сферы интересов будут разделены, это разумно.

– А как соблюдаются интересы самих землян?

Александр поймал себя на мысли, что он как-то очень легко принял и поверил в изложенную ему историю. То есть у него не возникло особых сомнений ни в ее правдивости, ни в общем-то в правомочности вербовки «гладиаторов» ради боев на какой-то там галактической Арене во имя интересов никому на Земле не известных государств. В конце концов, во все времена существовали наемники, которым по большому счету все равно за кого драться – лишь бы платили вовремя и сполна. И нет в этом ничего дурного, если есть и товар, и купец – сделка вполне может состояться.

Чувствовалось, что вопрос Штерну неприятен, однако он к нему оказался явно готов. Во всяком случае, хотя по лицу и пробежала легкая тень недовольства, но ответил сразу, не раздумывая и не пытаясь облачить довольно-таки неприятную суть в красивую обертку.

– До тех пор, пока Земля не является полноправным членом Арены – почти никак. Но мы предпринимаем меры, чтобы это произошло поскорее. Во многом прогресс, особо отмеченный в последнее столетие, своим существованием обязан нам. Не мне конкретно, но нам – резидентам. Вы же не можете не признать, что с конца девятнадцатого века и по настоящее время ваша наука переживает непрерывный взлет.

– Включая Хиросиму?

– Не стоит передергивать, Александр, – поморщился Штерн. – Нас мало, и мы не можем нести ответственность за все, что вы творите. Но чем-то помочь, где-то подсказать… это вполне в наших силах. И эта работа приносит плоды. В конце концов, один тот факт, что вы до сих пор не перебили друг друга, является почти исключительно нашей заслугой.

Капитан протянул руку и включил микрофон. Женька, отдуваясь, стоял над поверженным телом последнего противника. Щека глубоко рассечена, по подбородку струится кровь, шлем валяется на полу, и, похоже, ему досталось куда больше. И все же Малой показал сегодня хороший результат – двое противников по классу А4, это для него почти потолок. Саша взглянул на часы –до конца отведенного на тренировку времени было еще с час.

– Неплохо, приятель, неплохо… – сообщил он парню, который все еще пытался отдышаться. – А теперь…

– Может, хватит? – без особой надежды спросил Женька. У него тоже были часы, правда, не на руке, а на стене, там, где их было хорошо видно.

– Два часа, – безжалостно заметил капитан, – еще не истекли. Но я дам тебе… пять…

– Десять!

– Хорошо, десять минут. Отдыхай.

– А потом что, апятьку?

Саша мгновение раздумывал, затем с ноткой ехидцы сообщил:

– Нет, А5 – это слишком просто.

Женька, опустившись на тело иссеченного кибера, вздохнул. В его голосе особого энтузиазма не звучало.

– Меня эта парочка чуть не достала… ты меня, кэп, угробить хочешь?

– Никто тебя не угробит… но ты пойми, мил-друг, на Арене никто против тебя класс А4 не выставит.

Женька помолчал, разглядывая порядком иззубренное лезвие меча. Как неясно было, кто убирает здание, где располагался офис компании, так неясно было и то, кто точит измочаленное на тренировках оружие и ремонтирует покалеченную броню.

– Ну ладно, – обреченно согласился он. – Ты прав, командир. Не выставят. И что теперь? Тебе правила Арены известны лучше, чем мне, я имею право знать, кто будет меня резать. Колись.

Трошин прикинул несколько вариантов противников высокого класса, отметая тех из них, где для атаки требовалось двое или больше бойцов. Похоже, вариантов оставалось не так уж и много, и, по-видимому, Женька, который тоже пытался просчитать участника следующего поединка, пришел к тому же выводу. Поэтому, когда капитан назвал ему свое решение, он, вопреки обыкновению, даже не взвыл от возмущения и не принялся ругаться – просто поник и молча кивнул. Ничего хорошего ему предстоящая схватка не обещала.

– Дай я хоть шлёму новую возьму.

– Бери… и меч смени, твоим сейчас разве что тыквы рубить можно.

Конечно, реальная опасность парню не угрожала. Роботы не убьют его и даже серьезно не покалечат. Просто в один далеко не прекрасный для него момент противник застынет как вкопанный, а свет в зале сменится на красный, однозначно сообщая о том, что человек проиграл бой. Конечно, мелкие травмы, порезы, неглубокие раны и даже переломы вполне возможны, но медблок залатает их за пару часов, а если не торопиться и полежать в биованне подольше, то не останется даже шрамов. Ну как тут объяснить Леночке, что на прошлой неделе ему позарез необходимо было явиться домой вовремя, потому как ее сиятельство запланировало ужин при свечах, и не прибыть минута в минуту означало смертельно обидеть лучшую половину. Вот он и выскочил из саркофага раньше времени… а эта глазастая зараза умудрилась заметить шрам. Теперь придется как-то объяснять его наличие, а в память медблока заложить сию отметину, чтоб он ее ненароком не удалил при следующей правке.

– Славься, Цезарь, идущий на смерть приветствует тебя!

Женька уже, похоже, вполне смирился с неизбежным и снова вернул себе хорошее настроение, ибо если от твоей нервотрепки ничего не зависит, стоит ли вообще переживать.

Дверь, из которой выходили противники, внезапно стала шире – еще бы, в прежний проем монстр не протиснулся бы никакими силами. Чудовище, которое появилось на сцене, относилось к классу А8 и было, пожалуй, самым опасным противником в одиночной схватке. В счет, само собой, не шли те противники, которых один на один побить невозможно в принципе.

Более всего новый киборг напоминал осьминога, внезапно собравшегося вылезти на сушу. В отличие от бойцов классов с А1 по А4 этот олицетворял собой вполне реального противника, которого вполне можно было встретить на Арене. Это был твиогам, жуткое порождение вечно мутирующего мира Твио, тупой, медлительный, но чрезвычайно опасный. Природная ограниченность этих существ накладывала определенный отпечаток и на их участие в битвах на Арене – команда, целиком состоящая из этих семируких чудовищ, была бы непобедима в бою группы «А», по причине неуклюжести была бы весьма уязвима в группе «В» и просто ни на что не годна в группе «С». Поэтому твиогамы использовались в составе Команд не более чем по одному.

Семь длинных щупальцев сжимали оружие – серпообразные клинки, одевавшиеся на «руку» на манер кастета. Семь других обеспечивали передвижение. Штерн говорил, что в свое время было немало споров вокруг использования твиогамов на Арене – много сторонников имело мнение о том, что каждая конечность монстра вполне способна держать оружие и, следовательно, его нужно оценивать в четырнадцать условных единиц. Но в конечном счете был принят компромиссный вариант – половина конечностей была признана «руками», а половина «ногами» – при этом твиогаму не возбранялось наносить этими «ногами» удары, но касаться ими оружия он не имел права.

Брони чудовище не носило – ему вполне хватало чешуи, которая обеспечивала защиту понадежнее иной кольчуги. С прочностью титановых лат ее сравнить было нельзя, но и подобраться к уязвимым местам спрута было весьма сложно.

Пристально наблюдать за поединком не имело смысла. Спрут был медлителен, поскольку находился в непривычном для себя поле тяготения – разумеется, скорость его реакций и движений задавалась программой киборга, учитывающей силу тяжести, плотность и состав атмосферы, а также другие параметры, которые могли бы оказать влияние на настоящего живого твиогама. Но его медлительность в передвижении отнюдь не означала замедленной реакции щупальцев-рук, поэтому схватка Женьке предстояла нешуточная, и полноценно оценить ее можно было только в записи, где каждый отснятый миг можно было остановить, повернуть и рассмотреть под разными углами.

А пока можно было снова вспомнить те давние времена, когда Команда только формировалась, когда до первой Арены оставалось три года…

– У вас все еще превратные представления об Арене, Александр Игоревич. – Шеф упорно не желал называть капитана Сашей, да тот и прекратил настаивать, видя всю бесполезность этого. – По-вашему, мы все напоминаем этих ваших римских цезарей, что устраивали бои гладиаторов на потеху толпе.

– Я этого не говорил…

– Возможно, но выражение вашего лица ясно дает понять вашу точку зрения. Прежде всего я еще раз говорю вам, что от исхода Арены зависит очень многое. Иногда – благосостояние целой цивилизации… по крайней мере на какое-то время. И главное, участникам Арены ничего не грозит.

– Получить пулю в башку, это, по-вашему, «ничего»? – хмыкнул Александр.

– Участие в Арене абсолютно безопасно, хотя и может быть весьма неприятно. Вы просто не даете мне довести рассказ до логического конца, постоянно перебивая и отказываясь понимать совершенно логические вещи. Итак, Команды выходят на Арену не собственной персоной, а в виде психоматриц. Психоматрица – это, если вам так будет понятно, компьютерная модель, управляемая разумным существом, в точности воспроизводящая его действия и безусловно подчиняющаяся физике окружающего мира. Это, в отдаленном приближении, можно рассматривать как популярные сейчас компьютерные игры. Только у этой «игры» имеется обратная связь. Допустим, ваша матрица получила… ну, скажем, удар мечом в ногу. Будет проанализирована сила и точка удара, сверена с биологической конструкцией хозяина психоматрицы, после чего хозяину будет передан болевой импульс, соответствующий полученной травме. Если же, к примеру, компьютер сочтет рану смертельной, то связь между владельцем и матрицей будет разорвана. Конечно, это больно. Я лишь один раз управлял матрицей, и мне хватило этого на всю жизнь. Но все члены Команд, как победившей, так и проигравшей, в конечном итоге остаются живыми и, обратите внимание, здоровыми…

Штерн не солгал. Теперь, после полусотни Арен, Александр уже свыкся с мыслью, что рука, отрубленная у самого плеча, после окончания битвы снова оказывается на своем месте – правда, еще дня два-три мучают фантомные боли и приходится врать Леночке, что в автобусе даванули…

Аналогия с компьютерной игрой и в самом деле оказалась весьма точной. Особенно с той точки зрения, что при создании психоматрицы оставался достаточно большой простор для фантазии – и коллеги проводили немало времени за компьютером, конструируя для себя «скины» – как по привычке все называли внешние данные своих матриц. Компьютеры у Штерна были те еще… то железо, что пылилось на стеллажах первого этажа, не шло ни в какое сравнение с этими чудесами явно неземной техники, хотя и стилизованной под привычные «персоналки».

Заодно Штерн популярно объяснил, почему ежедневный тренинг нельзя проводить «под матрицей».

– Это очень дорого…

– Дорого в смысле денег?

– Нет, ваши деньги – пыль. Дорого в смысле энергии. Полноценное задействование одной матрицы требует… скажем так, около гигаватта в час. И дело даже не в том, что у меня нет надлежащих мощностей – просто с их применением велика вероятность обнаружения столь мощного источника энергии. Но это даже не самое главное. Куда важнее другое – матрица сама по себе всего лишь электронный образ, который формируется за счет сведений об организме хозяина. На ребенка можно одеть образ чемпиона мира по тяжелой атлетике, но штангу он не поднимет. Поэтому накачка мускулов, отработка реакции и тренировки по владению оружием – все это совершенно необходимо проводить в реальности.

Примерно через год после той памятной встречи, когда команда была уже полностью сформирована, но далеко еще не достигла требуемой кондиции, Штерн организовал им экскурсию на Арену.

Транспортным средством и в этом случае служила все та же кладовка, однако в этот раз она доставила «туристов» не прямо к цели, а на пересадочную станцию. Александра очень удивил тот факт, что это огромное сооружение было очень похоже на то, что рисуют во всякого рода фантастических фильмах – он ожидал увидеть нечто невероятное и необычное. А так, создавалось полное ощущение, что он забрел куда-то в павильон киностудии во время съемки очередной серии «Вавилона-5».

Конечно, к этому времени все члены их команды насмотрелись немало чудес, но это ничуть не мешало им крутить головами во все стороны, как группа первоклашек, впервые в жизни попавших в музей. Окружающих это, впрочем, ничуть не беспокоило, по-видимому, здесь такое поведение было не в диковинку. Хотя по большому счету самой главной диковинкой на станции были именно окружающие: одно дело – изучать представителей иных рас (в том числе и как вероятных противников) по видеороликам и энциклопедиям, и совсем другое – столкнуться с ними лицом к лицу… при наличии лиц, разумеется. Ощутить ни с чем не сравнимый запах антианина, не то чтобы неприятный, но в то же время вызывающий какую-то смутную тревогу. Или увидеть, как по стальному покрытию коридора шлепает куда-то по своим делам странное создание, похожее на комок полупрозрачного желе, оставляющее за собой мокрые, но на удивление быстро высыхающие следы. На выпученные глаза и раскрытые настежь рты эта гигантская сопля не обратила ни малейшего внимания… если вообще заметила столь ярко выраженный интерес к своей персоне.

И все же Штерну приходилось время от времени одергивать своих подчиненных – а заодно отбирать тайком пронесенные фотоаппараты. К концу экскурсии у него их было одиннадцать штук – по одному на каждого члена Команды и два – от неугомонного Женьки. Причем однозначное указание не брать с собой ничего видео– и звукозаписывающего было заранее до всех доведено. Свое требование Штерн объяснил довольно просто – не хватало еще, чтобы в каком-нибудь «Кодак-центре» работники увидели бы эти снимки. С каким-то явно садистским удовольствием Штерн демонстративно опустил всю гроздь фотоаппаратов в нишу, открывшуюся в стене, а на вопрос, когда технику можно будет получить обратно, лишь пожал плечами.

– Никогда. Это… как это будет по-вашему… утилизатор. Ваши мыльницы уже отправились в реактор станции.

Описать все, что видели земляне по пути к Арене, было бы, пожалуй, сложно. И все же возникало смутное ощущение, что все это уже было. Наверное, из-за того, что станция отдаленно напоминала разного рода киношные космические объекты – такое ощущение, что декораторы Голливуда уже придумали все что только можно, и на дальнейший полет фантазии места уже не осталось. Трошина порядком удивляло то, что все вокруг было примерно таким, каким он себе это представлял – при этом подсознательно, ожидая, что его представления окажутся совершенно не совпадающими с реальностью. Наблюдая, как здорово похожий на свитое в жгут облако бесс проходит сквозь герметичную дверь, не дожидаясь ее открытия, Александр задал все-таки шефу мучивший его вопрос, и тот с готовностью ответил:

– Эта станция проектировалась и строилась гуманоидами, очень похожими на вас. Да и строилась она преимущественно для таких же существ. Сейчас пересадочные станции другие. Этой уже много веков…

– Она прекрасно сохранилась.

Действительно, просторные залы, снабженные экранами, передающими то изображение окружающего пространства, то тот или иной видеоряд с неизвестных экскурсантам планет, аккуратные коридоры, местами перегороженные массивными люками, открывавшимися при приближении любого существа, яркое освещение и сложная система лифтов и движущихся дорожек – все это никак не тянуло даже на сотню лет. С другой стороны, творения иномирян никак нельзя было оценивать с точки зрения землянина, привыкшего к относительной недолговечности всего окружающего… кроме разве что египетских пирамид.

– Реставрировать и модернизировать стоит дешевле, чем построить в этом секторе новую. Да и фрисы умели строить.

– Умели? Почему в прошедшем времени?

Штерн некоторое время молчал, затем негромко, почти про себя, пробормотал:

– Их планета являлась одним из предметов спора. До появления Арены. Теперь ее нет.

У Александра разом пропала охота задавать вопросы, к тому же цель их прогулки была уже близка.

Разумеется, транспортная кабина, которая доставила их в мир Арены, существенно отличалась от кладовки с инвентарем уборщицы, но суть от этого не изменилась. Круглый зал легко вместил всю группу, и способен был вместить еще раза три по столько же. Трошин обратил внимание, что и дизайн зала, и ряд других элементов существенно отличаются от виденного ранее.

– Это построили позже, верно?

– Наблюдательность – хорошая черта, Александр Игоревич. Да, транспортные кабины появились здесь много позже. Фрисы не знали мгновенной транспортировки. Станция предназначалась для приема и дозаправки кораблей.

Вновь с мягким шипением разъехались в стороны массивные створки люка. Теперь за ними был совсем другой коридор – странный, неровный, весь какой-то бугристый, он был не слишком равномерно освещен и казался… по меньшей мере странным. Пол чуть пружинил, а свет, казалось, исходил отовсюду – можно было подумать, что светится сам воздух. Стены были чуть теплыми и мягкими на ощупь. И где-то в глубине – слабая, но тем не менее довольно явственная пульсация. Заметив, что Женя ощупывает пальцами стену, Штерн, ничуть не проявляя нетерпения, пояснил:

– Это живой организм. В какой-то мере он даже разумен, хотя его разумность и можно оспаривать. По уровню интеллекта он находится чуть выше… собаки, скажем. Откликается на имя Крайт. Планетарные системы довольно часто выращиваются, эту технологию принесли в Ассамблею лайты. Их цивилизация, как у вас говорится, пошла по биологическому пути развития. Даже их звездные корабли начинали свое существование с крошечного, не более футбольного мяча, зерна. Проходило около пяти лет, прежде чем оно созревало настолько, что могло отправиться в самостоятельный полет. Правда, эти корабли сейчас – всего лишь история. Они не могли формировать гиперпространственные туннели и двигались на релятивистских скоростях. А вот планетарные жилые комплексы лайтов по-прежнему вне конкуренции. Правда, строят их только на необитаемых мирах.

– Почему? Если они так удобны…

– В стремлении обеспечить собственный рост и регенерацию отмирающих тканей, а также потребности своих хозяев в пище, воде и воздухе, эти псевдоживые организмы буквально поедают планету. Их корневая система постепенно пронизывает всю кору, доходя до мантии. Но простите, друзья, мы уже прибыли. Вам, как впервые прибывшим на Арену, отведено особое место.

Особым местом оказался еще один просторный зал, лишенный окон, экранов и тому подобных устройств наблюдения. Зал был совершенно пуст.

Пока экскурсанты озирались по сторонам, Штерн выдал длинную витиеватую фразу на не понятном никому языке. Пол тут же вспучился, как будто бы из-под его поверхности стремительно рвались наружу грибы. Грибы выросли на метр в высоту, а затем начали стремительно деформироваться, постепенно принимая вид кресел – несколько необычных на вид, но довольно удобных.

– Прошу садиться. Сейчас я дал Крайту команду вырастить эти кресла, а также подготовить экран, на котором будет виден поединок. Крайт хорошо понимает лишь язык своих создателей, который из-за этого стал сейчас самым, пожалуй, распространенным в Ассамблее. Он немного улавливает мысленные образы, поэтому может понять и вас, но люди плохо контролируют свои мысли и результат может вас разочаровать.

Стена тем временем пошла волнами, постепенно принимая вид огромного окна… или, скорее, экрана. Наконец волнение успокоилось, некоторое время экран был темным, а потом вдруг прямо взорвался брызгами света. Одновременно перед каждым креслом выросло что-то вроде двух цветков. Один из них сразу превратился в небольшой, сантиметров семьдесят по диагонали, экран, а второй, распахнув лепестки, явил тому, кто сидел на кресле, несколько кубиков чего-то золотистого, слегка смахивающего на сыр, и высокий непрозрачный стакан с какой-то жидкостью.

– Мысленные команды управления изображением Крайт понимает более или менее неплохо. Если захотите увеличить фрагмент изображения, отыщите его на малом экране, назовите Крайта по имени и представьте, что изображение увеличится. Может быть, с первого раза не сработает, но вы быстро научитесь. Эти кубики можно есть, для вашего организма они безопасны и даже весьма полезны. Жидкость, видимо, обычная вода. Возможно, с какими-то примесями.

– А он точно нас не отравит? – поинтересовалась Наташа.

– Крайт уже проанализировал клетки вашего организма. Поверьте, он лучше любого земного врача знает, что именно вам сейчас необходимо. Поэтому, кстати, этих созданий так ценят. Лайтхаус и болезнь – понятия несовместимые в принципе. В смысле – физическая болезнь, психические расстройства живые дома, разумеется, не излечивают.

Александр осторожно попробовал желтый кубик. Нельзя сказать, что это было неимоверно вкусно… но в целом довольно приятно. Хотя он не смог бы сказать, на что именно похож вкус. Жидкость в стакане оказалась чуть сладковатой, в ней легко угадывался знакомый привкус витамина С. Видать, заботливый домик решил, что капитан нуждается в легком допинге.

Остальные тоже отдали должное завтраку – не из чувства голода, конечно, а из желания лишний раз соприкоснуться с чем-то необычным. Уже потом, когда они сверяли свои ощущения, выяснилось, что и еда, и напиток у всех были разными. Заодно полностью подтвердились и сказанные Штерном слова о стремлении лайтхауса поддерживать на должном уровне здоровье своих гостей – Наташин зарождающийся насморк, который она успела заполучить, но не успела ликвидировать до начала экскурсии, исчез безо всякого следа уже минут через десять после приема пищи.

А на экране тем временем появилось изображение чего-то вроде амфитеатра, заполненного существами самого разного вида. Зазвучал голос – резкий, пронзительный, он заставлял ёжиться и вызывал довольно неприятные ощущения. Впрочем, лайтхаус это тут же уловил, и тембр голоса изменился, став вполне приемлемым.

– Перед вами Большое жюри Арены. Обычно споры такого рода решает Малое жюри, в составе одиннадцати особей, но в данном случае предметом спора является планета, имеющая биосферу. Впрочем, разумной жизни на планете нет.

Штерн комментировал происходящее, время от времени заставляя изображение на большом экране увеличиваться. У него это получалось легко и непринужденно, однако его подчиненные не могли так лихо отдавать команды разумному дому, поэтому справиться с управлением изображением им удалось не скоро. Заодно сказал, что амфитеатр – это условность, на самом деле, конечно, никаких открытых лож и галерей нет и в помине, поскольку большинство зрителей имеют совершенно другие пристрастия по силе тяжести, составу атмосферы и спектру освещенности – но данная стилизация сделана именно для землян. Скорее всего на мониторах других наблюдателей окружение Арены имеет совсем другой вид.

Постепенно до экскурсантов начала доходить суть дела. Планета с непроизносимым названием и еще более непроизносимым кодом содержала огромные запасы радиоактивных элементов, добыча которых обещала оказаться не слишком трудоемкой. На право владения планетой первоначально претендовали пять рас. Однако правилами Арены допускалось лишь кратное двум число участников спора, поэтому претенденты были поставлены перед выбором – либо в кратчайшие сроки найти еще троих участников, либо один из них будет исключен из числа претендентов согласно жребию. Спорный мир был лакомым кусочком, поэтому требуемая тройка желающих принять участие в споре нашлась быстро. Было установлено, что победитель Спора получит право на разработку месторождений планеты на срок, переводя на земные мерки, шестнадцать лет и три с половиной месяца.

Таким образом, предстояли четыре схватки первого уровня, две полуфинальные и одна – завершающая. Также Штерн сообщил, что на данный момент транслируется запись – решение Жюри было принято восемь недель назад, и с тех пор все промежуточные схватки уже произошли. Сегодня предстоял финал.

– В финал вышли две Команды, – вещал шеф, – представители Эллии и Игга. Поскольку уровень физического развития обеих рас относительно близок, Жюри постановило проводить Арену по группе «А». Чувство справедливости говорит, что победить должны эллиане, их разведзонд первым обнаружил планету, а игги лишь сумели вовремя узнать об этом открытии и предъявили права…

– Разве право первооткрывателя ничего не значит? – удивился Игорь-длинный. Наличие в Команде двух Игорей поначалу внесло некоторое недопонимание, но потом было принято решение одного из них звать длинным, или Лонгом, второго – большим, или Бигом. Оба нисколько не возражали.

– Значит, но не слишком много. В противном случае все миры доставались бы тем, у кого самые хорошие корабли. К примеру, тем же бессам. Так вот, обнаружили планету эллиане, это, конечно, так. Но, во-первых, мир этот находится очень далеко от их зоны влияния и почти граничит с Империей Игг, и, во-вторых, за эти шестнадцать лет эллиане выкачают с планеты все, оставив скорее всего лишь голый каменный шар… да и то – вопрос. Игги же лишь к концу этого срока раскачаются, и планету снова объявят спорной. Возможно, к тому времени ее биосфера будет в достаточной мере изучена и Спор будет не ради урановых рудников, а ради организации колонии.

И Александр, и другие члены Команды не раз пытались выяснить, к какой именно расе принадлежит сам Штерн, но этот вопрос традиционно не находил ответа. В том, что он не является человеком, сомнений не было, да и сам он этого никогда не утверждал, однако и на прямые вопросы отвечать отказывался, а от косвенных легко уходил, переключая разговор на другую тему.

Капитан не чувствовал голода, но решил доесть-таки последний кубик, жаль было, если добро пропадет. Но протянув руку к чаше цветка-столика, обнаружил, что кубика на нем нет. Видимо, Крайт также решил, что клиент не голоден. Зато стакан вновь оказался полон.

– Перед вами Арена…

Голос Штерна, неожиданно торжественный, вывел Александра из состояния задумчивости.

Почему-то Трошин и ожидал увидеть что-то вроде Колизея. Как раз за пару месяцев до этого дня он вместе с Леночкой ездил в Италию и все еще находился под впечатлением. Конечно, смешно было бы увидеть здесь, неизвестно в скольких световых годах от дома, нагретые солнцем древние камни и песок, призванные впитывать кровь павших, но человеческое подсознание – тайна о семи печатях. Поэтому он был весьма удовлетворен, когда увидел ожидаемое, и несколько разочарован, когда выслушал пояснение Штерна, и когда Крайт, решив, что показ декораций можно прекращать, переключил изображение на реальный вид Арены.

Арена для Спора группы «А» представляла собой идеально круглое помещение, стены которого, как объяснил Штерн, представляли собой мощное силовое поле. Пол, казавшийся каменным, был выкрашен в разные цвета – левая часть отливала зеленым, правая – алым. В диаметре метров тридцать она была достаточно просторна для двух Команд, которые сейчас на ней находились. Представителей обеих соревнующихся рас Саша знал по снимкам и видеороликам, как знал и применяемую теми и другими манеру боя.

Пятеро иггов, представлявших свою Империю, стальной стеной стояли на алом полукруге. Если бы Александр увидел их впервые, то принял бы за закованных в панцири рыцарей – стальной блеск наплечников, глухие забрала, многочисленные острые шипы, торчащие откуда только возможно. Но это впечатление было обманчиво – эти, на самом деле хитиновые, панцири были дарованы иггам природой, и прочностью они не уступали титановым латам. Каждая из четырех рук держала тонкий клинок, больше похожий на шпагу – игги не признавали тяжелых лезвий, даже когда это шло им во вред. Для них традиция и оружие прадедов значило куда больше выигрыша от правильного подбора вооружения. Да и не так уж много грубой мускульной силы в этих тонких, хрупких на вид руках. Или лапах… лапах огромного, в рост человека, насекомого.

Их противники, в свою очередь, не стали привязываться к каким бы то ни было условностям и вышли на Арену, вооружившись точно такими же шпагами. С их стороны это было достаточно умно – только длинный и тонкий клинок способен проникнуть в щель непробиваемого панциря. Правда, для иггов такие шпаги – традиционны…

Эллиане были несколько похожи на людей – по крайней мере двурукостью и двуногостью, а также тем, что там, где у людей обычно находится голова, у этих созданий тоже что-то было. Правда, этот нарост был весьма мал, и Саша сомневался в том, что думают эллиане этим местом. Бойцов было восемь, что в сумме давало шестнадцать единиц. Девятый и последний боец был Александру незнаком. Больше всего это создание напоминало клубок змей, непрерывно шевелящийся и, кажется, перетекающий с места на место. Пять отростков, похожих на щупальца, сжимали какие-то метательные снаряды.

– У эллиан в команде твиодок… – тихо заметил Штерн, обращаясь будто бы к самому себе. – Это сильный ход.

– Это создание опасно? – профессионально поинтересовался Александр.

– Весьма. Вернешься домой, посмотри в каталоге. Они, ко всему прочему, крайне редко участвуют в Командах. Твиодоки, самые разумные обитатели Твио, очень ценятся как инженеры. Капитан любого корабля сделает все, чтобы привлечь твиодока в экипаж. Но, смотрите, начинается бой…

Видимо, Командам поступил сигнал к началу поединка, потому что эллиане начали атаку. Вернее, начал ее клубок змей, буквально выплюнув сразу пять стрел в сторону противника. И этот первый удар оказался успешным и, более того, подставил под сомнение шанс иггов победить. Один из закованных в хитиновые латы воинов рухнул как подкошенный, другой припал на одну ногу, явно серьезно раненный. Трое оставшихся тут же окружили товарища стеной, и в следующее мгновение на них обрушился град ударов.

Уследить за всеми перипетиями схватки было просто невозможно. Тогда Саша еще не предполагал, что пара лет тренинга, и его товарищи смогут владеть оружием ничуть не хуже, а смертельные веера стали в руках тех же эллиан станут в их глазах распадаться на вполне просчитываемую последовательность ударов, каждый из которых можно вовремя оценить, блокировать и при этом успеть сделать ответный выпад. Но в тот момент ему казалось, что этот вихрь сейчас сомнет, уничтожит, изрубит в капусту троих шипастых бойцов, сомкнувшихся над утратившим подвижность товарищем.

Но первое впечатление было более чем обманчивым. Стальной вал налетел и распался, как волна, столкнувшаяся с неразрушимой скалой. И отхлынув, этот вал оставил троих эллиан, пластом лежащих у ног иггов. Те же выглядели неповрежденными.

– Один ранен, – прокомментировал Штерн, и зрение, и реакции которого были, казалось, не в пример лучше человеческих. – Обратите внимание, он старается скрыть нижнюю правую руку за спиной. Травма не слишком серьезная, но оружие в ней он держит неуверенно и владеть им в полной мере уже не сможет.

И действительно, присмотревшись, Александр признал правоту шефа. Эллиане, видимо, тоже увидели раненого, поэтому следующая атака была направлена непосредственно против него – часть бойцов пыталась добить раненого, остальные же были больше озабочены защитой атакующего клина. Такая тактика имела определенный успех – в этот раз эллиане потеряли всего одного, раненый игг же, в свою очередь, остался всего с одной здоровой рукой. Немалую роль сыграл и металлический дротик, теперь торчащий из его плеча. Рука, пробитая навылет, бессильно висела вдоль тела, практически лишая его способности драться. По всей видимости, панцири предохраняли жизненно важные органы от критических ударов, но руки были защищены куда хуже.

– Им надо менять тактику, – пробормотал Штерн, явно имея в виду находящихся в меньшинстве.

И словно услышав его слова, раненый игг внезапно бросился в атаку. Один.

Эллиане, практически уверенные в успехе, не ожидали этого броска. Они опомнились довольно быстро, их клинки пришли в движение и уже в следующий миг нашли уязвимые точки в хитиновом панцире – но дело было сделано. Воин-смертник успел добраться до стрелка и превратить его не защищенное ничем тело в месиво.

Казалось, что силы снова практически уравнялись… но Штерн вольготно откинулся в кресле и расслабился.

– У них нет никаких шансов, – заметил он с ноткой довольства, имея в виду эллиан. – Четверо против двоих иггов, это несерьезно.

Сами эллиане, впрочем, так не считали. Они снова атаковали, на этот раз без видимого успеха, но и без потерь. Утратив возможность победить противника с наскока, они стали более осторожными, и в этот раз остались целы. Но и зацепить противника им не удалось.

– Правила Арены достаточно жестки, – заметил Штерн. – Победа или смерть, третьего не дано.

Действительно, ни та, ни другая сторона не была намерена сдаваться. Но теперь эллиане всерьез задумались об обороне – игги же, напротив, медленно двинулись вперед, оставляя своего раненого товарища без прикрытия. Это выглядело как ловушка, и четверо фехтовальщиков не были намерены в нее попадаться. Они не рванулись добивать павшего, а, ощетинившись клинками, ждали нападения.

Игги разделились. Один стал обходить тесную группу противника слева, другой – справа. Было очевидно, что это движение продолжится и бойцы снова встретятся с другой стороны.

И в этот момент, когда взгляды эллиан были прикованы к остриям шпаг иггов, произошло то, чего никто не ожидал. Вернее, ожидать этого следовало – но лишь тому, кто хорошо изучил способности бронированных бойцов. Раненый игг привстал на одно колено, а затем метнул все четыре свои шпаги, оказавшиеся на удивление уравновешенными и явно рассчитанными на бросок. Лишь одна из них попала в цель, но это попадание разом сократило число эллиан с четырех до трех.

В ту же секунду игги атаковали – и все закончилось очень быстро. Обреченные эллиане сумели забрать с собой одного, но этим все и завершилось. Игги победили.

– Хочу обратить ваше внимание, – Штерн снова вернулся к менторскому тону, – что цена победы не имеет значения. Жертва, приближающая победу, куда важнее сплоченности, приводящей к постепенному истреблению. Прошу вас это запомнить…

Александр взглянул на часы. Два положенных часа истекли, а Женька все еще держался. Он снова потерял дагу, его бахтерец теперь напоминал рыбу, которую не слишком аккуратно очистили – по меньшей мере треть чешуи теперь устилала пол зала. Но и твиогаму досталось по полной, лишь три щупальца еще были способны на что-то серьезное, остальные бессильно волочились по полу. Один из трех глаз вытек, а шкура была в нескольких местах пробита и сочилась противной на вид бурой жидкостью – там, где это возможно, киборги имитировали оригиналы достаточно точно. На какой-то момент ему показалось, что Малой все же сумеет выйти из этой схватки победителем, но все внезапно завершилось – он даже не успел заметить удара, – и только густой красный свет возвещал о том, что финал был не в пользу человека. Капитан вздохнул и выключил запись. Как бы там ни было, но Малой показал сегодня просто на удивление хороший результат. И ему надо будет непременно об этом сказать… потом, когда парень выйдет из медблока.

(обратно)

Глава 2

Олег сидел в кресле со скучающим видом и делал вид, что листает газету. На самом деле он, разумеется, бдил. При виде Александра подобрал ноги и принял стойку «смирно сидя». Затем коротко кивнул в сторону кабинета шефа.

– У шефа гости… весьма бандитского вида.

– Я в курсе, – кивнул Трошин. – Разберемся.

– Подмогу позвать? – Олег, произнося эту фразу, выдал скептическую ухмылку, явно говорившую о том, что лиц, находящихся сейчас в кабинете Штерна, он серьезными противниками не считает.

– Не стоит, – согласился с невысказанным мнением парня Трошин.

Из-за неплотно прикрытой двери доносились голоса. Александр прислушался, уловил внезапно прорезавшийся акцент в голосе шефа и понял, что требуется его вмешательство. Натурального немца Штерн изображал только тогда, когда для этого был серьезный повод.

– Я вас не понимайт… страховка? Майн… моя компания имей страховка…

– Слышь, ты…

– Помолчите, Сергей Петрович. Герр Штерн, видимо, вы не вполне понимаете нынешние российские реалии. Страхование собственности – это очень важная основа бизнеса. Причем, я хотел бы отметить, всестороннее страхование. Как вы понимаете, в наше смутное время…

Александр подмигнул Олегу – мол, все под контролем, – поправил галстук и без стука вошел в кабинет. Штерн восседал в своем кресле, набычившись и изображая вечно чем-то недовольного бюрократа, которого непонятно кто отвлекает от работы. Его лицо при виде Трошина сбросило маску брезгливого пренебрежения и расплылось в улыбке.

– О, господа… Это есть мой помогайт… – он запнулся, потом с видимым усилием выговорил, – мой замьеститьель, я? Александер, этьи господа хотят говорить о страховка. Я не понимайт, «Арена» имейт страховка, вьерно?

Что это за господа и о какой страховке будет идти речь, Александру стало ясно с первого же взгляда – предварительная оценка Олега была, безусловно, совершенно точной. Один из незваных гостей, явно тот, кого столь пышно поименовали Сергеем Петровичем и которому куда больше подошла бы какая-нибудь кличка типа Серый, был типичным качком. Бритая башка, вполне подходящая для колки дров, переходила в шею, имеющую ширину ушей и непонятно каким способом втиснутую в узкий воротничок белой рубашки с несколько аляповатым галстуком, смотревшимся на этом «мальчике», как на корове седло. При появлении Александра он напрягся так, что казалось еще мгновение – и костюм на нем лопнет по швам.

Второй выглядел куда импозантнее – это был субтильный молодой человек, в очках, и вкрадчивый голос принадлежал, несомненно, ему. Вот на нем-то костюм смотрелся именно так, как надо – было вполне очевидно, что появление здесь сего господина напрямую связано с национальностью владельца «Арены».

– Не волнуйтесь, Генрих Генрихович, мы сейчас во всем разберемся. Господа, я к вашим услугам. В чем, собственно, дело?

Здоровый бугай явно намеревался объяснить по понятиям, в чем дело, но натолкнулся на ледяной взгляд напарника и увял. Тот, в свою очередь, оглядел высоченную фигуру Александра, разом оценив и степень накачанности мышц, и уровень интеллигентности лица. Видимо, сделав для себя какие-то выводы, он осторожно начал.

– Видите ли, господин…

– Трошин.

– Очень приятно. Господин Трошин, мы представляем э?э… организацию, предоставляющую услуги страхования имущества от несчастных случаев. Мы были бы очень рады, если бы ваша фирма сочла возможным пользоваться нашими услугами.

– Какого рода страховку вы предлагаете? – приторно вежливо спросил Александр, давая понять собеседнику, что прекрасно понимает, о чем идет речь. Тот уловил намек, но правила игры нарушать не стал.

– Страховые случаи самые разнообразные, господин Трошин. Мы страхуем от поджогов, хулиганских действий, краж, разного рода нападений… причем, отметьте, это касается в равной степени и вашей фирмы, и работающих в ней сотрудников.

– Очень интересное предложение, господин…

Сделанную Александром паузу очкастый проигнорировал. Представляться он явно не спешил.

– К тому же у нас весьма невысокие страховые взносы.

– Простите, насколько они невысокие?

Очкастый замялся. По всей видимости, сумма была ему указана заранее, но, встретив столь явную податливость, он счел возможным потребовать больше.

– Скажем, две тысячи баксов в месяц…

– Бакс? – подал голос Штерн. – Вас ист бакс?

– Имеется в виду американский доллар, Генрих Генрихович, – пояснил Александр, стараясь не рассмеяться. С его точки зрения, Штерн несколько переигрывал.

– Двье тысьячи американский доллар? Это есть большие деньги! – возмутился немец, однако, уловив успокаивающий взгляд Александра, снова осел в кресло. – Герр Трошьин, ви лучше знайт эти, как их, русский реалий…

– Спасибо, герр Штерн. – Александр снова повернулся к очкастому: – Я так понимаю, что у вас фиксированные ставки?

– Разумеется, господин Трошин, разумеется.

– Нам следует подписать договор?

– Неужели слово делового человека уже ничего не стоит? – изумился очкастый. – Со своей стороны, я готов целиком и полностью положиться на ваше слово, господин Трошин. Если это, конечно, вас устроит.

В последней фразе звучала явная угроза. Александр сделал героическое усилие и взял себя в руки. Ему очень хотелось ровным слоем размазать очкастого, а заодно и его бегемотообразного спутника по стене, но делать этого не стоило. Телохран, явно обладающий скудным умишком, но на такую реакцию натасканный, напрягся, но ничего не происходило, и он снова расслабился.

– Две тысячи долларов… это довольно серьезная сумма для нашей скромной фирмы, – вскользь заметил он и, уловив едва заметный согласный кивок очкастого, с удовлетворением отметил, что пыльный антураж на первом этаже в очередной раз сыграл свою роль. – И все же я склонен принять ваше предложение. Как и вы, я считаю, что безопасность стоит денег.

– Это верное решение, господин Трошин.

– Прекрасно. Тогда, думаю, вас устроят выплаты, скажем, первого числа каждого месяца?

– Вполне, господин Трошин. Сегодня, если я не ошибаюсь, пятнадцатое, не так ли?

Намек был столь прозрачен, что не понять его было бы оскорблением. Оскорблять очкастого Саша не собирался.

– Да, разумеется…

Александр подошел к сейфу, открыл его и, вздохнув, извлек на белый свет тощую пачку долларов. Гости могли видеть, что сейф практически пуст – пара пачек сторублевок – и, пожалуй, все.

– Вот, господа, тысяча долларов. За полмесяца. Это будет правильно, не так ли?

Очкастый принял купюры и неторопливо уложил их в бумажник.

– Думаю, это хорошее вложение денег, господин Трошин. С вашего позволения, мы удалимся, дела, знаете ли…

– О да, да, конечно.

Когда за вымогателями закрылась дверь, Александр рухнул в кресло и расхохотался. Штерн бросил на него непонимающий взгляд.

– А я не вижу в этой ситуации ничего смешного, Александр Игоревич. – Жуткий акцент исчез из его речи словно по мановению волшебной палочки. – Я ведь правильно понимаю, это были представители пресловутой русской мафии?

– Разумеется.

– Так стоило ли им платить?

– Генрих Генрихович, в одном эти уроды правы, вы совершенно не представляете себе русских реалий. Разумеется, я мог выбросить их в окно. Разумеется, вместе с моими ребятами я бы раскатал по асфальту два-три десятка их боевиков, если бы им вздумалось качать права силой. Но дело ведь на этом не закончится. Во-первых, мы вряд ли сможем уберечь ту же Ниночку… тому, кто рискнет тронуть Лику или Наташу, я не завидую. Во-вторых и в-главных, если мы искалечим десяток-другой бандитов, общество в целом станет здоровее… но нами вплотную заинтересуются компетентные органы. А вдруг они окажутся слишком компетентными? К тому же эти копейки… да пусть подавятся.

– Все, что вы говорите, довольно разумно, – скривился Штерн, – и все же это смешно. Одна из лучших Команд в обитаемом космосе, и платит отступное шайке мелких вымогателей.

– Шеф, если вы свернете нашу деятельность в этом городе, я с огромным удовольствием отправлю всю эту шайку к их наверняка гадким предкам. И рука у меня не дрогнет. Хотя, пожалуй, в этом случае лучше будет покинуть страну.

Штерн встал, извлек из бара бутылку коньяку, неспешно вылил содержимое в пивную кружку и столь же медленно высосал ее до дна. Задумчиво повертел в руках пустую бутылку, аккуратно опустил ее в корзину, затем достал из бара еще одну. Его способность глушить коньяк чуть ли не ведрами поначалу приводила Сашу в ужас, и только потом, с полгода спустя, он в полной мере осознал причину этого. Штерн не был человеком, и спиртное действовало на него иначе, чем на людей. От хорошего коньяка он получал чисто эстетическое удовольствие. Снова рухнув в кресло с полной кружкой в руках, он вздохнул:

– Вообще говоря, утрясти все вопросы с вашими правоохранительными органами было бы не так уж и сложно… – заметив, что Трошин собирается возразить, он обреченно махнул рукой. – Да не спорю я с вами, Александр Игоревич, это так, мысли вслух.

– А почему в присутствии официальных… и таких вот, полуофициальных лиц у вас прорезается акцент? – поинтересовался Саша.

– Я все-таки что-то понимаю в этих ваших российских реалиях, – несколько сухоответил Штерн. – У вас почему-то к иностранцам относятся лучше.

Саша расхохотался.

– Генрих Генрихович, ваш неподражаемый акцент встал нам по меньшей мере баксов в пятьсот. Ну кто из этих бандюг может подумать, что немец делает в России бизнес и при этом не имеет доходов. Наши серые полки почти убедили их, что взять с «Арены» можно немного.

– Ладно, шутки шутками, а пора и дело делать. – Штерн стал серьезным. – Александр Игоревич, официально извещаю вас о предстоящей Арене. В воскресенье… не морщитесь, сроки от меня, как вы понимаете, не зависят.

– Группа?

– Группа «С». Все материалы через тридцать минут будут в ваших компьютерах. И имейте в виду, дело очень серьезное. В этот раз вам противостоит очень… сильная Команда.

* * *

Телефонный звонок оторвал Михаила от очень важного дела – он пил кофе. Важным дело являлось прежде всего потому, что в этот раз кофе был хорошим, дорогим, что в его жизни случалось нечасто. На зарплату рядового опера можно пить только Mysor Gold, в просторечии именуемый «мусором» и, следовательно, вполне подходящий для обшарпанных стен райотдела. Но Миша любил хороший кофе, и когда очередной потерпевший, с вожделением поглаживая утянутый у него два дня назад портфель с документами и добросовестно найденный опером Михаилом Угрюмовым в подъезде собственного дома, протянул старшему лейтенанту банку Carte Noir, опер не устоял. И теперь он наслаждался ароматом хорошего кофе и злился по поводу того, что какая-то зараза звонит в такое время, совершенно не понимая, что в девять часов вечера он, Михаил, уже может быть и дома.

Телефон не умолкал.

– Меня здесь нет, – заявил Михаил висящим на стене часам. – Вам это ясно?

Часам было ясно. Телефону – нет.

Миша вздохнул, одним глотком отправил в себя остатки кофе из кружки и потянулся к трубке.

Телефон с готовностью замолчал.

– Своличь ти гнусний, – сообщил Миша телефону новость, тот в ответ немного подумал и зазвонил снова.

– Угрюмов, – буркнул он, сняв трубку и стараясь, чтобы на том конце провода поняли, что совершили ошибку. Очень большую.

– Мишка! Привет! Ты еще пашешь?

– Нет, кофе пью, – сварливо ответил он, однако на том конце эта фраза была воспринята как шутка.

– Ну, допивай, допивай… мне потом перезвонить?

– Слушай, Петро, не выделывайся, чего надо?

Петька был старым приятелем Михаила, одно время пахавшим, можно сказать, за соседним столом, а потом неожиданно сменившим амплуа и переместившимся в частное агентство. Занимаясь исключительно отслеживанием неверных мужей и, гораздо чаще, неверных жен, он довольно быстро пошел в гору, купил приличную машину, подумывал теперь о приличной квартире и довольно часто поил старого приятеля весьма приличным кофе.

По старой памяти он не раз предлагал Мишке присоединиться к нему в святом деле оздоровления морального климата общества, но тот каждый раз вежливо отказывался, ссылаясь на долг, честь и совесть. Петька, соответственно, воспринимал это как намек на отсутствие у него, Петьки, вышеупомянутых долга, чести и совести, обижался, переставал разговаривать с Михаилом дня на три-четыре, а потом все снова возвращалось в привычную колею.

– Ты же Генку-«Кобру» помнишь?

– Ну, допустим…

– Хочешь, информацию подкину? Мои топтуны сегодня его просекли, он вместе с Серегой Носовым в одну фирмочку наведывался.

– Носов? Это который Хряк? А он что, на свободе?

– Миша, ты меня огорчаешь. Свой контингент надо бы знать.

– Петро, ты же все прекрасно понимаешь. Это не мой контингент. Это клиенты РУБОПа, а мне в их дела лазать не с руки. А что за фирмочка?

– Ага, заинтересовался?

– На самом деле у меня и так забот – выше крыши. И без Кобры с Хряком. Но… но не томи, давай, что там у тебя?

На том конце провода повисла недолгая тишина.

– Знаешь, Мишка, зашел бы ты ко мне в гости. Я тебя кофием напою. Хорошим.

– Я и сам тебя напоить могу, – встал в позу Михаил. – «Черная карта» называется. Вроде.

Пауза грозила перейти в минуту молчания. Потом раздался восторженный вопль Петьки:

– Мишка! Свершилось! Ты взял взятку! Городничий брал борзыми, а железный опер М. Угрюмов – исключительно кофиём.

– Заткнись! – буркнул Михаил, но остановить Петра было не так-то просто.

Еще минут пять он изгалялся, определяя ставки кофейной мзды, а также жонглируя сортами и назначая цену за каждое деяние. Так, нахождение сорванной пыжиковой шапки тянуло максимум на Pele, а вот если шапка была норковой, то дело вполне тянуло на Nescafe. Вместе с красной кружкой… Ну а раскрытый угон вполне соответствовал дорогому зерновому кофе, что продается на развес в маленькие разноцветные пакетики.

Поскольку заставить Петра замолчать было невозможно, ему следовало дать выговориться, поэтому Михаил оставил трубку на столе и, слушая краем уха излияния приятеля, принялся одеваться. Неизвестно, что там раскопал частный детектив, раз не хотел говорить об этом по телефону, но в любом случае приятеля он давно не видел, и заглянуть на огонек стоило. Да и потом, кофе целее будет.

Наконец трубка замолчала, а спустя секунду-другую оттуда послышалось давно ожидаемое: «Мишка, ты где там, заснул?»

– Ты на работе? – несколько суховато спросил он.

– У тебя что, определителя нет?

– Петька, сука, у меня еще тот аппарат стоит, что ты три года назад разбил. Сказали, что новый буду до второго пришествия ждать.

– Ладно, ладно… прости дурака. Ну, подъезжай, жду.

В трубке противно запульсировали гудки отбоя. Михаил подавил желание шмякнуть ее о стену – таковое желание у него возникало всякий раз при виде перемотанного скотчем и уделанного клеем аппарата, который, наверное, помнил еще времена Железного Феликса. С одной стороны, антикварную вещь было жалко, с другой… да, все равно новый аппарат ему не поставят. В лучшем случае заменят телефон шефу, а ему отдадут шефов старый, а тот ничем не лучше.

В последний раз окинул взглядом обшарпанный кабинет. Удручающе зеленая краска на стенах, каковую, наверное, и разрабатывали специально для общественных сортиров да таких вот официальных учреждений… впрочем, в последнее время те самые сортиры сияют кафелем, приобретенным на злополучные пятирублевики, оставляемые строгой вахтерше озабоченными своими физиологическими проблемами клиентами. Так что все запасы краски отправились прямиком в РЭУ, не самые элитные школы и к ним, в ментовку. И недавно сделанный ремонт ничуть не улучшил внешнего вида, да и свеженаложенная зеленая гнусь очень скоро начала шелушиться, грозя в ближайшем будущем начать облетать хлопьями. Полуголая красотка, приклеенная скотчем к двери здоровенного сейфа, с готовностью улыбнулась Михаилу на прощание – «картину» эту начальство пыталось содрать не раз, в порывах борьбы за нравственность, и заменить какими-нибудь плакатами общеслужебного толка, но красотка каждый раз оказывалась сильнее, поскольку ее дружно поддерживало несгибаемое население кабинета. И она вновь и вновь возвращалась на железную дверцу – чтобы по вечерам провожать Мишку долгим, многообещающим взглядом. Он подмигнул ей, вырубил одиноко горящую под потолком лампочку и захлопнул дверь кабинета.

Погода была мерзкой, и Михаил уже предвкушал «приятную» дорогу пешком по раскисшему снегу, когда рядом, мигнув фарами, остановилось такси.

– Слышь, начальник, садись, подброшу!

Несколько удивленный столь неожиданной услужливостью, Михаил заглянул в салон. Лицо водилы было знакомо, но вспомнить, почему именно, он не мог. Прикинув, что остатки зарплаты в кармане тянули максимум на метро, он отрицательно помотал головой.

– Да нет, не надо, мне тут… рядом…

– Да брось, командир, садись, я с тебя ни в жисть денег не возьму! – осклабился водила. – Ты ж мою лапулечку нашел, мою кормилицу… я ж тебе по гроб жизни обязан.

Тут Михаил вспомнил. Действительно, года полтора назад довелось найти угнанную тачку, да еще причем быстро, по горячим следам. Ему даже премию выписали, триста рублей. О, точно, и фамилию вспомнил, Ушкин его фамилия. А как зовут – хоть убей. Да и не важно.

Михаил с наслаждением плюхнулся на сиденье.

– Так куда, начальник?

– Детективное агентство «Видок» знаешь?

– А то! – Движок взвыл, и потрепанная «тойота» рванула во тьму сквозь мокрый снег.

Михаил наслаждался теплом – здесь, в салоне, было, пожалуй, потеплее, чем в кабинете. И уж всяко теплее, чем дома – батареи там были никакие. Жаль только, что ехать и в самом деле было относительно недалеко – пешком, конечно, не ближний свет, да и на автобусе – в кругаля переться немало, а вот так, на легковушке, напрямую – почти что рукой подать.

Тепло попрощавшись с водилой и получив в ответ заверения, что «в любой момент, командир, я тут завсегда кручусь, только свистни», Михаил поднялся по ступенькам и вошел в подъезд, где на третьем этаже в бывшей трехкомнатной квартире, ныне переоборудованной под офис, размещалось детективное агентство «Видок», знаменитое среди людей знающих своей скандальной репутацией. Петька имел на своем счету рухнувших браков чуть ли не больше, чем местный ЗАГС. Снаружи было видно, что свет в окне горит – следовательно, Петр ждет.

– Интересная штука получается. – Петр сидел в уютном кресле, кожаном, на колесиках, давней и безнадежной Мишкиной мечте. – Ты кофе-то пей, а я пока вслух порассуждаю. Так вот, Кобра и Хряк сунулись в контору тут одну, называется «Арена». Контора поганенькая, занимается типа компьютерным железом, мой мальчик туда сунулся, так там на полках одно пыльное старье, да еще по несусветным ценам. Мальчик у меня в этом деле сечет.

– Ну и что, мало ли таких убогих фирмочек?

– Ну, во-первых, – загнул палец Петька, – в приемной там сидит совершенно обалденная цыпочка. Я сам не видел, это мне мальчик сказал. То есть настолько обалденная, что он меня уже третий день долбит, все просит за фирмой этой наблюдение установить. Очень уж ему хочется еще раз на эту киску поглазеть. Суть вот в чем, такие киски в пыльных офисах если и сидят, то только за ха-а-арошие бабки. В инвалюте. А откуда бабки? Он, паренек этот мой, зуб дает, хлам этот у них только для отвода глаз валяется, его разве что любитель антиквариата возьмет.

– А во-вторых?

– Во-вторых, Кобра вышел оттуда довольный. То есть, сам посуди, с чего бы ему быть довольному? Значит, забашлял ему хозяин. И вообще, судя по его роже, огреб он неплохо. Кобра ведь Чурикова человек?

– Его, падлы…

– Значит, они эту компашку на крышу развели. Ты мне скажи, друг, торговли ни хрена, дорогие девочки в секретаршах, и бабки за крышу отстегивают, не дрогнув. Дурно пахнет?

– Смердит, – согласно кивнул Михаил, стараясь зевнуть как можно более незаметно.

Измышления приятеля его пока интересовали постольку-поскольку. Петька всегда был перестраховщиком, в сталинские времена такие, как он, раскрывали заговоры на пустом месте, а в нынешние годы демократии он на каждом углу видел организованную преступность, причем охотящуюся лично за ним, Петром. Поэтому, может, и подался в частные сыщики, здесь вероятность получить девять граммов промеж глаз была куда как ниже. Хотя если сравнивать разъяренную бабу с уркой…

– Так о тож… короче, поговорил я с ребятами из экономического, в общем, картина становится все страньше и страньше. Хозяин фирмы некий Генрих Генрихович Штерн, типа немец, натуральный немец, по паспорту и даже по гражданству. Ничего особо интересного за фирмой не замечалось, кроме одного… налоги платит исправно.

– Еще бы, – хмыкнул Михаил, – немец же. Они ж там все… законопослушные.

Он задумчиво посмотрел на опустевшую кружку, Петька намек понял и наполнил ее снова, щедро плеснув сверху сливок – не каких-нибудь там сухих, из соевой муки сработанных, а самых что ни на есть натуральных.

Вообще Петька устроился хорошо, и Михаил в который раз это признавал. По крайней мере мысленно – проработав несколько долгих и нудных лет в МВД, он, к собственному удивлению, проникся идеей. Не то чтобы искоренение преступности стало смыслом жизни… но и бросать это дело он считал ниже своего достоинства. Даже ради кресла на колесиках и хорошего кофе. Старые приятели – вот, вроде Петра – его не понимали, считали, что опер блажит, и наперебой предлагали перспективные варианты – частное сыскное, частное охранное, служба безопасности… Пару раз Мишка чуть было не сломался, особенно после того, как познакомился с милой девчушкой, до одури любившей походы по ресторанам. После одного такого похода, когда официант не моргнув глазом получил с Михаила половину оперской зарплаты, мысли о том, что долг – долгом, а финансы – финансами, чуть было не победила. Но по зрелом размышлении Михаил пришел к выводу, что рестораны – это бесперспективно, а девушка, не желающая понимать, что ее парень после одного похода будет месяц сидеть исключительно на макаронах, либо глупа, либо эгоистична. И в том, и в другом случае на роль спутницы жизни она не подходит. Поэтому все осталось на прежних местах.

– Кроме того, – продолжал гнуть свое Петр, – ребята для меня хорошо покопались в архиве…

– Тебе это чего стоило? – зевнул Миша.

– Ерунда, так, пара флаконов «Гжелки». Так вот, в адрес этого Штерна и его «Арены» ни разу не поступали грузы. Понимаешь, ни разу!

– Ну и хрен, может, просто один из перекупщиков. На Савеловском купил, лоху какому-нибудь впарил. – Михаил не сдавался, очень уж хорошо было просто пить кофе и ни о чем не думать. Но получалось не очень, чтобы очень. Мысли, особенно с подачи Петра, прямо-таки как тараканы лезли изо всех щелей.

– И на вырученные копейки посадил в приемной фотомодель с ногами от ушей… Миша, это бред. Ты просто не врубаешься. Но самое интересное не это… я тут еще кое с кем поговорил, и… знаешь, кто у этого Штерна замом?

– Ну?

– Сашка. Трошин.

Нервы у Михаила были хорошие, поэтому кофе на брюки он пролил всего ничего, пару ложек от силы. Правда, кружка была уже наполовину пуста.

Появление на горизонте Трошина, можно сказать, радикально меняло дело.

Объявляемое Штерном «Время Ч», как правило, совершенно не соответствовало понятию «рабочий день». То есть где-то там, на Арене, может, и придерживались графика, но с московским временем он почему-то не совпадал. И Саше приходилось в очередной раз придумывать неубедительную ложь – то о субботнике, неожиданно ударившем шефу в голову (немцу!), то о срочном заказе, который совершенно необходимо делать в ночь с четверга на пятницу, то еще что-нибудь столь же оригинальное. Варианты «бани с друзьями» в этом случае отпадали напрочь, поскольку вызывали слишком много подозрений.

Вот и сейчас Саша шел домой, с тоской осознавая, что дальше оттягивать неприятный разговор нельзя. Потому что некуда – послезавтра Арена. По-прежнему гадкая погода, перемежающая мокрый снег с отвратительным подобием дождя, вызывала печаль и желание уехать в теплые страны.

– Уеду, – сам себе пообещал Саша. – Отыграем Арену, возьму Ленку и уеду. Хотя бы на пару недель.

Обещать было легко, да и в общем-то сдержать обещание тоже было несложно – как правило, Арена редко случалась чаще, чем раз в месяц. Штерн все еще не хотел рисковать. Хотя, по его же собственному признанию, он руководил лучшей Командой известного космоса – а в этом, весьма вероятно, была немалая доля преувеличения, – до сих пор Трошину и его ребятам не доводилось участвовать в больших турнирах, когда в Спор вступают десятки Команд. Поэтому он не без оснований предполагал, что и в этот раз Спор ограничится одним туром… максимум – двумя.

Но пока надо решить проблему, что врать Ленке. Саша мысленно загибал пальцы – субботник использован в прошлом месяце, день рождения шефа, каковой он непременно желал отметить в офисе… надо будет записать, чтобы не забыть. Смешно будет, если в следующем году он перепутает дату. Ленка ни хрена не забывает, с ней такой фокус не пройдет – да еще и появится лишний повод для упреков. О, стоит сказать, что…

Мимо промчался джип, с садистским удовольствием окатив Александра смесью снега, воды, грязи и массы других ингредиентов. Ему на миг даже показалось, что из наглухо закрытого тонированными стеклами салона донеслось рыготание – нынешние «хозяева жизни» радовались отмоченной шутке.

Все накопленное за последние дни плохое настроение рванулось наружу, схватило словно специально лежащий у ног камень и запустило вслед наглому «Cherokee». Спустя мгновение послышался смачный удар, а затем – пронзительный визг тормозов.

Машина стояла у тротуара, и из нее медленно выползали квадратно-гнездовые детинушки. Саша в который раз поразился, насколько точно народная молва характеризует этих «братков» – может, их на какой-нибудь ферме выращивают? Нет, скорее – в инкубаторе… или вот еще по телику все передачи гонят про клонирование. Мол, эксперименты, эксперименты… Какие, к бесу, эксперименты, у нас, в России, это все давно на поток поставлено. Штампуем пачками таких вот, поперек себя шире, бритоголовых дебилов, в голове одна извилина, и та – вмятина от шапки.

– Ты, падла, ты чё сделал?

Александр улыбнулся – как кстати. Что бы там Штерн ни говорил, а поединки с роботами не дают выхода эмоциям. Там все иначе, там холодный расчет, поскольку совершенно ясно, что этой электронной хреновине не больно. Нет, ребята молодцы, что остановились. Теперь можно будет сорвать на них злость и явиться домой умиротворенным и довольным жизнью.

– Ты, длинный, ты на бабки попал, ты понял?

– Мужики, я думаю, что мы квиты. Вы меня обрызгали, я вам стекло рассадил.

От такой наглости все четверо на какой-то момент потеряли дар речи. Саша на всякий случай обернулся – улица была пуста. Его это более чем устраивало.

– Ты, урод…

– На себя посмотри, – с усмешкой бросил Трошин.

До мальчиков наконец дошло, что их дразнят. Если поначалу в их глазах горело исключительно желание поразвлечься, то теперь там плескалась жажда крови. И не какой-нибудь абстрактной, а вполне конкретной крови, вот этого длинного хлыща, который совсем страх потерял и смеет еще рот разевать.

Саша сделал пару шагов вправо и встал спиной к стене. Не то чтобы ему стоило особо беспокоиться по поводу нападения сзади, но…

– Ну все, сука, ты добазарился… – прошипел один из них, внешне почти неотличимый от остальных, но, по-видимому, главный. – Обрызгали тебя? Щас и закопаем, прям тут…

Он с силой выбросил вперед кулак, целясь Саше в челюсть. Даже и не будь за плечами шесть лет жесткого тренинга, такой удар мог его только рассмешить. Трошин плавно утек в сторону, с наслаждением вслушиваясь в приятный звук соприкосновения костяшек с бетоном. Одновременно его нога, не особо мудрствуя, вошла в контакт с коленной чашечкой одного из битюгов, кроша кость.

– У-у… су-у-ука!!! – взвыл тот, валясь в снег. В обозримом будущем ему предстоит передвигаться исключительно на трех ногах – своей и двух деревянных, в просторечии костылями именуемых.

Еще в те годы, когда он целыми днями тренировал бойцов «Зерцала», Саша понимал, что грубая сила в таких делах значит мало. То есть если удар достигает цели, то сила значит очень даже много, но это – если достигает. А когда перед тобой эти быки, имеющие о боевых искусствах лишь слабое, основанное на фильмах с Джеки Чаном представление, то избиение принимает несколько односторонний характер.

– Ты труп…

Труп – это серьезно. И ствол, вылезающий из кармана, – это тоже серьезно. Когда от ствола до цели хотя бы метров десять. А когда цель находится рядом, то пользы от ствола может оказаться гораздо меньше. Саша ударил ногой с разворота, в лицо, ломая носовую перегородку и выбивая зубы. Здоровенная пушка, не иначе как «стечкин», улетела куда-то в сугроб, где искать ее можно будет до второго пришествия. Впрочем, владелец пистолета в настоящее время пребывал в глубоком нокауте, и в ближайшем будущем проблема ствола его вряд ли взволновала бы.

Последний из нападавших оказался умнее – видать, не совсем клон. То есть в его мозжечке зародилась здравая, не раз воспетая медиками мысль, что быстрый бег весьма способствует здоровью. При этом он даже не подумал о быстрой езде – возможно, потому, что на данный момент Саша находился как раз между ним и джипом. Оказалось, что здоровенный шкаф умеет бегать довольно неплохо.

Проводив взглядом удаляющуюся фигуру, Саша снова перенес внимание на троих оставшихся на месте встречи. Один из них пытался ползти к машине, другой лежал пластом, уткнувшись квадратной мордой в снег. Третий, тот, что был здесь за главного, явно утратил интерес ко всему окружающему, сосредоточив внимание на сломанной кисти. Спектакль закончен, занавес…

Хотя сбор был назначен на полдень, все заявились в контору с самого утра. Денек предстоял тяжелый, и необходимо было настроиться. Да и лишний раз просмотреть файлы, касающиеся условий Арены и их противников.

Дома Трошину пришлось выдержать долгий и не слишком приятный разговор с Леночкой, но под конец он, кажется, ее убедил, что фирме подвалил крупный заказ, который кровь из носу надо сделать до понедельника, но зато премия по итогам заказа позволит им на некоторое время сменить мокроснежную Москву на что-нибудь более теплое. Эта новость подействовала на Леночку успокаивающе, а пара бокалов мартини с апельсиновым соком и вовсе настроили ее на благодушный лад. По крайней мере в тот вечер не было разговоров о том, чем, мол, он, драгоценный муж, занимается на самом деле.

А на данный момент Александр мучительно решал, какую психоматрицу выбрать на сегодняшний день. Арена по группе «С» всегда была самой сложной, и не только потому, что на ней было разрешено практически все. Прежде всего выбор третьей группы сложности являлся событием крайне редким и означал, помимо прочего, что противниками людей в этом Споре будет одна из немногих Команд, принципиально не приемлющих более простые формы «общения». Таковых команд было немного – правила Арены такового не приветствовали.

С бессами, которые будут противостоять им уже через пару часов, Трошин знаком не был – только несколько записей, пара файлов с изложением основных характеристик расы, да еще случайный взгляд там, на пересадочной станции. Цивилизация бессов зародилась на газовом гиганте и представляла собой упорядоченные сгустки силовых полей, каким-то чудом наделенные разумом. В силу своей природы не будучи сколько-нибудь существенно привязанными к поверхности планеты бессы могли бы очень быстро заполнить собой всю вселенную, если бы не крайне медленный цикл размножения. Хотя и не слишком воинственные по натуре, они выработали довольно неприятную идеологию, гласящую, что истинным Существом является в этой вселенной лишь бесс, а все остальные – жалкие подобия, недостойные особого внимания. До тех пор, пока эта идеология не навязывалась окружающим, Ассамблея относилась к ней снисходительно. Но одним из следствий такого мировоззрения был тот факт, что бессы принципиально не выставляли в составе Команд представителей других рас – еще бы, разве ж можно поручить защиту своих интересов низшим существам. Как бы то ни было, бессы являлись одной из самых сильных рас Ассамблеи, поэтому для них было сделано исключение, одно из немногих – и они были допущены к участию в Арене при условии проведения ее по группе «С».

Группа «С», в отличие от остальных, не накладывала ограничений на количество конечностей, однако имелся ряд других условностей, которые давали противникам бессов некоторые шансы на победу. В частности, требовалось, чтобы психоматрицы обеих сторон имели не менее семидесяти процентов материальных компонентов, в том числе сто процентов – относящихся к жизненно важным. Переведя эти требования на понятный язык, можно было бы представить удовлетворяющую всем требованиям психоматрицу в виде увешанного любым огнестрельным, энергетическим или иным оружием танка, защищенного к тому же экранами, силовыми полями и другими подобными фантастическими штучками.

Проблема была в том, что именно люди смогут противопоставить противнику. Разумеется, переносить на Арену современную военную технику было совершенно бессмысленно – никакой российский, американский или какой-нибудь другой танк не продержался бы там и минуты. Требовалось что-то новенькое… и в то же время достаточно жизнеспособное. Конечно, у них был заранее подготовленный вариант, правда, еще ни разу не опробованный толком в реальных боевых условиях. И по всей видимости, час окончательного испытания новинки на прочность наконец настал.

Проблема эта была еще два года назад поставлена перед Ликой, в свое время умудрившейся с отличием окончить иняз, и Женьке, который жить не мог без фантастики. Вдвоем они перелопатили груду литературы на двух языках и в конечном итоге подобрали несколько образцов.

– Все это полная фигня, – возмущался Женька, отбрасывая в сторону очередной том из серии Battletech. – Совершенно нежизнеспособные конструкции. Двуногие роботы… идиотизм!

– Ты же раньше зачитывался или нет? – флегматично спрашивала Лика, листая очередной комикс.

– То раньше было, когда я эту долбаную технику на компьютере не обсчитывал. И потом, книга же про людей, а не про машины.

– Про машины, допустим, тоже.

– Ну, хорошо, пускай… Но почему автор совершенно не думает о других родах войск? Этого, – он с презрением ткнул в нарисованного на странице робота типа «Громовержец», – уродца обычный СУ-27 в пыль разнесет.

– С чего ты взял?

– С того, что эта дура, во-первых, идеальная мишень – неповоротливая тридцатиметровая махина, и, во-вторых, все его хреновы пушки и лазеры бьют максимум на километр. Где, блин, автор такие пушки видел?

– Женечка, ты, главное, не отвлекайся, – зевнула Анжелика, у которой от комиксов уже рябило в глазах. – Полигон Арены класса «С» всего два километра в диаметре. Эти твои железяки не подходят в принципе, слишком большие. Возьми за основу что-нибудь попроще и додумай недостающее. И постарайся, чтобы твои идеи не шли в разрез с физикой, а то психоматрица будет нежизнеспособной.

– Какая, на хрен, физика! – взвился Женька. – Я ее только в школе изучал!

Как бы там ни было, но постепенно работа шла. Героически пытаясь совместить образы, родившиеся в воображении современных фантастов, и технику Ассамблеи, Женьке удалось создать образ, которому, пожалуй, позавидовали бы голливудские киношники. За основу он взял персонажа из фильма «Робокоп», добавив наружное покрытие брони, действующее по принципу катафота – для защиты от лазерного удара, а также два вида активной защиты – силовую и электромагнитную. Любимый пистолет Алекса Мэрфи был заменен более мощным, боеприпасы которого имели тенденцию взрываться с силой гранаты, а на плечах бронекостюма Женька установил лазеры, наводящиеся непосредственно глазами бойца. Вся эта жуткая конструкция всего лишь на девять килограммов не дотягивала до определенного правилами арены группы «С» лимита веса одной боевой единицы.

Малой даже задал лаборатории «Арены» программу синтеза экспериментального образца. Для полномасштабного воспроизведения всех элементов конструкции у лаборатории то ли не хватило мощности, то ли сработали какие-то внутренние ограничители, но и то, что получилось, впечатляло. Ну а потом Штерн дал даже возможность один раз попрактиковаться с полноценными новыми матрицами, не вспомнив в этот раз о цене такого тренинга. Для этого Команде снова пришлось отправиться на Арену, где они провели шесть часов, обкатывая новые костюмы. Спустя две недели он вызвал Александра к себе.

– Разработанные Ждановым матрицы боевого костюма «БК Робокоп» вызвали интерес в определенных кругах, – сообщил он, крутя в руках информкристалл. С этими штучками Саша был уже знаком, такой носитель был практически неразрушим и впитывал в себя около семисот терабайт информации. Разработанные на какой-то захолустной планете, кристаллы очень быстро завоевали рынок носителей информации почти во всех, входящих в Ассамблею, мирах. – Я уполномочен сообщить вам, что ваша Команда получает в качестве платы за применение этого боевого костюма пять тысяч сед.

– Это что еще за зверь? – До сего момента Александр как-то не интересовался финансовой системой Ассамблеи. Он понял только, что речь идет о чем-то вроде денег.

– Сед – это стандартная единица, на основе которой осуществляются расчеты между членами Ассамблеи. Пятьсот сед, приходящихся на каждого из вас, это очень большая сумма. Приблизительно цена прогулочной яхты, оснащенной гиперпространственными генераторами.

– Это, конечно, здорово, – заметил Александр. – А практически как их можно использовать?

– Наш контракт, если вы помните, включает в себя десятилетний срок. По истечении этого срока вы автоматически получаете… я прошу прощения, Александр Игоревич, я постараюсь излагать в привычных для вас понятиях, но имейте в виду, они не в полной мере отражают суть вещей. Скажем, вы получаете гражданство в Ассамблее. Это означает, что вы имеете право без сопровождающих пользоваться транспортной системой Ассамблеи, а также посещать миры, входящие в Ассамблею, за исключением тех, законы которых это посещение запрещают. Вы можете приобретать э-э… недвижимость на указанных планетах, а также транспортные средства межпланетного и межзвездного класса. Вы получаете право претендовать на гражданство любого из миров, входящих в состав Ассамблеи, если… ну, вы понимаете, далеко не все расы согласны предоставить гражданство иномирянину. В общем, это высокий статус. Когда вы его достигнете, сумма, полученная вами сегодня, сможет обеспечить вас надолго. Но до тех пор указанная сумма – всего лишь э-э… счет в банке, с начислением, разумеется, процентов.

– Интересно… я как-то читал книгу, называется «Гражданин галактики». Звучит неплохо.

– Я хочу пояснить, что каждый представитель мира, входящего в Ассамблею, автоматически является гражданином Ассамблеи и пользуется всеми привилегиями, о которых я говорил. Но есть немало миров, которые в состав Ассамблеи не входят, – это прежде всего миры, которые еще не доросли до выхода в космос. Я имею в виду межзвездный уровень, а не внутрисистемные полеты. Жители этих миров могут получить статус гражданина Ассамблеи в весьма ограниченном наборе случаев, и членство в Команде – один из них.

– Кстати, раз уж зашел разговор об Ассамблее, – невинно поинтересовался Александр, – а непосредственно за Арену члены Команд получают эти… седы?

– Нет, – усмехнулся Штерн. – Обычно не получают. Расчет с ними идет в валюте того мира, из которого происходит Команда. Однако в вашем случае, то есть учитывая, что вы получите право на гражданство Ассамблеи, принято решение… мной, как вашим куратором, выплачивать каждому из вас десять сед за выход на Арену, заканчивающийся поражением Команды, и сто – в случае победы. Если Спор будет идти по очень важному поводу, эти суммы могут быть пересмотрены.

Вообще говоря, к новости Саша отнесся более чем равнодушно. Возможно, потому, что он недостаточно хорошо представлял себе суть этого обещанного в будущем гражданства. Хотя, если бы он как следует поразмыслил, перспектива бы заворожила его. Получить возможность увидеть другие миры, а то и просто путешествовать между ними… Впрочем, до момента получения гражданства оставалось еще четыре года, и думать об этом стоило поближе к самому событию.

– Ну что, мальчики и девочки, готовы?

Ответа не требовалось, все было и так ясно. Команда была готова, насколько это вообще возможно, учитывая, что тренировка с матрицами «С»-группы у них была всего лишь один раз.

Они находились в стартовом зале Арены. В этот раз Крайт вырастил в этом помещении десять конструкций, смахивающих на коконы или саркофаги, и теперь группа странных, ни на что не похожих созданий настраивала сложную аппаратуру, обеспечивающую слияние разума человека и матрицы. На вопрос, на каком принципе основано функционирование саркофага, Штерн лишь пожал плечами:

– Я администратор, а не специалист по нейротехнике. Да и будь я специалистом… лайтхаус выращивает все это на основе анализа вашей биологии, который он же и производит. А также на основании чего-то еще, в том числе и заложенного в него изначально. Я могу только сказать, что если он получит команду сформировать нейрококон, скажем, для меня, то конструкция получится совершенно другой. В том числе и внешне.

У стены высились десять совершенно одинаковых колоссов – от первоначального образца из фильма в них осталось довольно немного. Выглядели они сурово и весомо… весомо в прямом смысле, каждый боевой костюм весил без малого две тонны. После того как члены Команды займут места в сарко… нейрококонах, боевые машины оживут.

В этот раз предметом Спора стал газовый гигант, обнаруженный экспедицией иггов. Сами они на него не претендовали, однако желающие, разумеется, тут же нашлись – как только были обнародованы детальные данные о составе атмосферы и результаты сканирования ядра планеты. Планета весьма подходила бессам для организации колонии, и поначалу ожидалось, что других претендентов не будет, и вихревые создания получат для себя новый мир без боя. Хотя и редко, но такое случалось. Однако чуть ли не в самый последний момент появился еще один претендент. Сообщество Яаарт… по крайней мере так звучало их самоназвание, при попытке его воспроизведения голосовыми связками человека вступило в Спор ради состава атмосферы гиганта, намереваясь выкачать ее дочиста. Не имея своей Команды, Сообщество обратилось к системе наемников – и Штерн, кем бы он ни был, получил этот заказ. Видимо, заказ был неплох, поскольку он увеличил обычную ставку за победу вдвое. Александр подумал о том, сколько же получил с этой сделки сам Штерн, но потом решил, что размышлять о таких вещах не стоит. В конце концов, бизнес есть бизнес, даже если делается он далеко от Земли.

– Итак, ребята, имейте в виду, тактика определена и старайтесь от нее не отступать. Основные параметры боевых машин бессов нам известны, но внести изменения в последний момент – их право. Поэтому будет лучше, если вы не станете расслабляться. Технически «Робокоп» способен выстоять против бесса один на один, но это голая теория, которая нами даже не опробована. Поэтому не давайте себе увлечься боем, смотрите по сторонам и не забывайте прислушиваться к моим командам. Лика, Наташа – вы вообще не суйтесь в пекло, у вас другая задача.

Девушки согласно кивнули. Их боекостюмы были несколько иначе оснащены – в ущерб защите огневая мощь была существенно усилена. К сожалению, бесконечно наращивать и то, и другое было невозможно, вес БК существенно увеличивался, переваливая за предельную отметку. Следовательно, каждый раз обеспечивая усиление одной из функций, приходилось чем-то и жертвовать. Как и в случае битвы по группе «А», девушки выполняли роль огневого прикрытия – а следовательно, особая защита им, дай бог, не понадобится.

– Ну, тогда с богом. Поехали!

Пока ребята расползались по своим нейрококонам, Штерн подошел к Трошину.

– Боюсь, что вы слишком легко относитесь к предстоящей Арене, Александр Игоревич, – тихо сказал он. – Перед вами самые, пожалуй, серьезные противники, которые вообще могут появиться на Арене. Конечно, ваши БК хороши, спору нет, но и их техника вашей не уступит. Не забывайте также, что у них было время ознакомиться с вашим оснащением и принять меры. И еще… имейте в виду, что хотя Жюри и не допустит явного нарушения правил, в большинстве спорных случаев их симпатии будут на стороне бессов.

– Я думал, они беспристрастны, – скривился Александр.

– Беспристрастны только роботы. Бессы претендуют на колонию. С одной стороны, у них и так более чем достаточно колоний, и дальнейшее расширение их влияния не слишком нравится Совету Ассамблеи, но, с другой стороны, Яаарт ведет, как у вас говорится, хищническую эксплуатацию планет, оставляя за собой безжизненные каменные шары. Из двух зол Ассамблея склонна выбрать меньшее.

– Зачем же вы согласились участвовать в этой кампании?

– Не все так просто, Александр Игоревич. Если вы захотите, позже я попытаюсь объяснить вам и Кодекс наемников, и правила заключения договора. Пока же поверьте мне на слово, особого выбора у меня не было. В этой галактике вообще редко имеется возможность выбора из многих вариантов. Чаще ситуация оказывается черно-белой, а то и вообще одноцветной.

– И в чем может заключаться предвзятость Жюри? – Саша сделал себе мысленную заметку, разобраться с моральной правомерностью заключаемых контрактов и впредь об этом не забывать.

Штерн пожал плечами.

– Не знаю. К примеру, вы не можете поставить на ваш БК тяжелую пушку, поскольку по условиям Арены группы «С» оружие должно быть носимым. Человек, несмотря ни на какие мышцы, управляться с ней на весу не сможет. С другой стороны, бесс шутя поднимет вашего «Робокопа», а то и двоих, поэтому Жюри вполне может не накладывать на них ограничений в этом плане.

– Но тогда им придется уменьшить защиту…

– Что толку? Полевой дезинтегратор сметет всю вашу Команду за долю секунды, в этом случае они вообще могут появиться на Арене без защитных средств. Впрочем, надеюсь, что до такого произвола не дойдет, но вам все же лучше приготовиться к сюрпризам. Ладно, вам пора…

Трошин шагнул к нейрококону.

Свет… тьма… свет… белый… красный… синий… зеленый… спектр… тьма…

Александр ощутил себя в боевом костюме. Всего лишь второй раз, но чувства были уже почти привычными. Мышечные усилители делали все движения достаточно легкими, часть шлема представляла собой экран, на котором отражались сведения о функционировании членов Команды, остальная часть давала великолепный обзор. Перекрестия прицела плечевых лазерных орудий пока свободно перемещались, повинуясь движению зрачков.

Рядом стояли товарищи. Мужчины – плечом к плечу, девушки чуть позади. Даже без использования компьютерной идентификации шлема их можно было сразу узнать – более крупные фигуры, другие пропорции.

Комплектуя матрицы для этой Арены, Женя убрал с двух БК наплечные лазеры и отказался от пистолетов – хотя сам по себе пистолет был не слишком тяжел, но вот огромное количество боеприпасов, подаваемых к затвору по гибкому и тоже слегка бронированному тракту, весили немало. Вместо всего этого арсенала «Робокопы» девушек были снабжены всего одной, но очень мощной орудийной установкой, на самой грани вписывающейся в норматив «носимого» оружия. Тридцатикилограммовый излучатель сам по себе был не так уж и тяжел, однако каждый заряд к нему весил примерно столько же. Не желая существенно снижать уровень защиты БК, Женька отказался от тяжелого генератора силового поля, оставив только электромагнитный щит, позволяющий прикрыть от удара, направленного на электронику «Робокопа». Благодаря этому удалось нагрузить на каждую из девушек по семь зарядов. После седьмого выстрела обе они станут в бою совершенно бесполезны. Если, конечно, у них вообще окажется достаточно времени, чтобы расстрелять боекомплект – на перезарядку излучателя уходило немало времени.

Александр основную надежду возлагал именно на них двоих. Задачей же мужчин было не допустить противника до девушек, дать им возможность сделать свои семь залпов. Если хотя бы половина из них поразит цель, исход боя будет решен.

– Готовность пять минут, – прозвучал в шлеме голос Штерна.

Сияющий строй «Робокопов» стоял на зеленой половине Арены, у самого ее края. Таким образом, до противника было около двух километров. Сейчас поле перегораживала силовая стена, такая же, как и ограждение – гарантия, что ни одна из сторон не откроет огонь раньше времени.

– Рассредоточиться.

Фигуры, закованные в сияющий металл, четко выполнили маневр. Теперь они стояли редкой цепью, выдвинувшись метров на тридцать вперед и оставив девушек позади. Александр дал мысленную команду привести вооружение в боевую готовность. Пистолет… вернее, то, что с некоторой натяжкой можно было назвать пистолетом, направляемый гибким трактом, прыгнул в бронированную ладонь. Загорелся датчик расхода боеприпасов – полный комплект, три тысячи выстрелов. Одновременно позеленели прицелы лазеров, готовые принять цель.

– Готовность минута.

– Лонг, сместись правее, перекрываешь девочкам сектор обстрела.

– Уже, кэп.

– Все готовы? Ну, держитесь!

И в этот момент силовой щит в километре от них исчез. Арена началась.

Первоначально Александр считал, что Арена группы «С» ровная, как стол. Однако знакомство с видеоматериалами это заблуждение рассеяло. Площадки, рассчитанные прежде всего на дальнобойное оружие, представляли собой порядком пересеченную местность. Холмы, ямы, даже что-то напоминающее окопы. Зачем это все было сделано, Саша не знал. Или просто был огражден экраном кусок реальной местности, или, что более вероятно, все делалось ради все того же пресловутого равенства шансов. Хорошее укрытие способно существенно снизить поражающий фактор оружия противника, и в то же время грамотное использование местности могло стать дополнительным шансом на успех.

Но «Робокопы» были не слишком приспособлены к ползанию. Наилучшим образом их боевые качества проявлялись при полной свободе маневра. И сейчас восемь закованных в броню фигур готовились встретить врага.

Бессы не заставили себя долго ждать. Хотя из предварительного обзора Трошин знал, как выглядят их психоматрицы, все же появление паукообразных, абсолютно черного цвета страшилищ было неожиданным. Дальномер показал расстояние в четыреста метров – достаточно для ведения лазерного огня, но недостаточно – для артиллерии. К тому же боеприпасы следовало поберечь для ближнего боя.

– Огонь!

Глаза Александра на мгновение замерли на крайней в ряду фигуре. Бессы также надвигались цепью, и здесь они были все, десятеро. Силы были примерно равны, остальное покажет бой. Перекрестие прицела зафиксировалось на черном пауке и сменило цвет на красный – цель захвачена. В тот же момент лазерная установка на правом плече, повинуясь мысленной команде, выплюнула сноп огня. Теперь лазер будет бить по мишени, пока не иссякнет энергоресурс или пока не поступит команда переключиться на новую цель. Буквально секундой позже заговорил второй лазер, слева, – теперь Александр мог сосредоточиться на поиске мишени для взрывчатых пуль, лазеры будут делать свое дело сами.

Крабы также ответили ливнемголубых разрядов. Один луч мазнул Трошина по плечу и рассыпался бессильными брызгами, второй ударил прямо в грудь, противолазерное покрытие вскипело, теряя зеркальные свойства, но удар все же отразило. Бортсистема повреждений не зафиксировала.

Пока особого эффекта от применения энергетического оружия не было. Если сияющие «Робокопы» большую часть импульсов отражали, то черные панцири бессов просто поглощали энергию лазеров, на вид – безо всякого эффекта.

Триста метров. Еще немного, и заговорит оружие ближнего боя.

– Огонь всех лазеров сосредоточить на крайнем левом пауке.

Трошин справедливо рассудил, что раз уж поглощение испепеляющих лучей происходит столь эффективно и не имеет внешних проявлений, то скорее всего энергия импульсов просто перехватывается и уходит внутрь боевой машины, то ли накапливаясь в аккумуляторах, то ли просто рассеиваясь. Возможно, им удастся превысить запас прочности черного покрытия.

Крайний паук, получив сразу шестнадцать импульсов, дернулся и замер. Затем вильнул в сторону в поисках укрытия. Но соревноваться в скорости с компьютерной системой наведения было бессмысленно, его тут же накрыла вторая серия разрядов, а затем еще одна, и еще… На левом фланге внезапно расцвел ослепительно яркий цветок взрыва.

– Огонь по соседнему.

Видя, что люди нащупали уязвимое место боевых машин, бессы резко сменили тактику. Сразу четверо пауков взлетели и, не прекращая поливать «Робокопов» лазерами, устремились в атаку.

Где-то из-за спины Александра ударил яркий зеленый луч. Если бы не компьютерная начинка шлема, мгновенно затемнившая экран, капитан бы на несколько минут ослеп. Но и того, что попало на сетчатку, хватило, перед глазами побежали огненные круги. Зрение восстанавливалось медленно, и он лишь старался не стоять на месте, чтобы не превращаться в неподвижную мишень.

– Лика, промах.

– Ната, попадание. Готов.

Краткие фразы свидетельствовали о том, что еще одним бессом стало меньше. Теперь десять секунд на перезарядку излучателей. Зрение вернулось почти полностью, и Трошин бросил взгляд на поле боя.

Дела обстояли не так хорошо, как хотелось бы. Линия обороны «Робокопов» была смята. Одна сверкающая фигура неподвижно лежала на земле, судя по данным телеметрии, это был Лонг. Еще одна, тоже находясь в положении «лежа», в упор садила разрывные снаряды в брюхо нависшему над ней пауку. А тот, в свою очередь, в упор резал опрокинутого на спину «Робокопа» лазером. Отражающая система приказала долго жить, но броня еще держалась.

– Стас, силовое поле!

Ударом невидимого кулака включившегося на долю секунды силового щита паука отбросило метров на пять, но приземлился он, как кошка, на все шесть лап. Это ему, впрочем, не помогло. На черной туше тут же скрестились лазерные лучи… Взрыв опрокинул одного из пауков и, видимо, оглушил оказавшегося слишком близко Бориса. Тот замер, пошатываясь, и парой секунд позже был буквально разорван пополам ударом длинной лапы.

– Кэп, у них на передней лапе что-то вроде резака. Броню кромсает, как бумагу, – крикнул Женька.

– Не подпускайте их вплотную. И не забывайте про щиты…

Силовой щит – штука полезная, но чудовищно энергоемкая. Обычно их ставят на летательные аппараты и более или менее крупные боевые машины. Тот вариант, единственный, который оказался пригодным для монтажа на корпусе «Робокопа», позволял использовать щит не более трех секунд подряд или, по команде бойца, включить его на мгновение примерно десять раз.

Пистолет в руке Александра дал длинную очередь, ударившую в нагрудный панцирь ближайшего паука. Черную броню заволокло вспышками разрывов, Саше даже показалось, что он видит, как отлетают в стороны куски почти несокрушимого покрытия. Вновь и вновь он давил на курок – под градом ударов паук сделал шаг назад, другой, третий…

– Внимание, берегите глаза. Лика… промах.

– Ната… промах.

Еще два заряда истрачены, на этот раз впустую. Трошин не снимал пальца с курка, боеприпасы стремительно таяли – их осталось едва ли половина. Внезапно у него возникла идея. Отключив один из лазеров, он зафиксировал прицел на той точке впавшего в ступор паука, куда бил непрерывный поток пуль. Полыхнул разряд, а в следующее мгновение он осознал, что куда-то летит.

Удар о землю был страшным. Монитор бортсистемы взорвался сообщениями о сбоях в оборудовании. Левый плечевой лазер был полностью выведен из строя, сервопривод левой ноги полетел, а левая рука…

Саша, насколько позволял обзор шлема, бросил взгляд на руку… ее не было вообще. Если бы Женька при конструировании БК не предусмотрел подобную ситуацию, в настоящий момент Александр был бы уже «убит». Но умный скафандр отсек поврежденную конечность, «ввел» носителю лошадиную дозу обезболивающего и тем самым, с точки зрения систем наблюдения Арены, сохранил хозяина в относительно боеспособном состоянии.

Боль все же была – не столь сильная, как того можно было бы ожидать, но не мешающая драться. Мешало другое – Александр был практически неподвижен. Система мышечных усилителей левой ноги была не просто разбита, она была заклинена, и теперь нога здорово смахивала на бревно. Впрочем, ему удалось встать, превратившись в какой-то мере в неподвижную огневую точку. Конечно, лишение маневренности означало, что «жить» ему осталось недолго, но зато один из лазеров уцелел, да и пистолет с примерно третью боекомплекта все еще мог стрелять.

Видимо, бессы тоже поняли это – и решили добить раненого. Сразу два паука бросились к шатающемуся «Робокопу» капитана, на ходу поливая его лазерами. Длинная очередь отбросила одного из них, но тут очередной импульс голубого света прошил пистолет, и стрельба прекратилась. Саша дал команду включить силовой щит, в надежде отшвырнуть бесса, но щит не сработал. А в следующее мгновение наступила темнота.

Время от времени хотелось размять левое плечо. Хотя все части тела теперь находились на своих местах, боль временами возвращалась. Саша знал, что дня через два все успокоится, но пока приходилось терпеть и сдерживаться, чтобы вновь и вновь не тереть кожу, тем более что фантомная боль от этого никуда не исчезала и не ослабевала.

– Ну а потом?

– Потом ты бахнул его лазером, и он рванул. Рванул сильно, Штерн сказал, что это был их капитан, и в его матрице был самый большой энергозапас. Кроме того, его здорово посекли лазерами… знаешь, остроумная в общем-то система, в реальном бою полезная до жути. Прикинь, в тебя палят, энергия поглощается и стекается в аккумуляторы, а потом из того же аккумулятора подпитываются твои лазеры.

– То есть чем больше мы в них палили, тем больше становился их энергозапас?

– Точно! Но они немного не рассчитали. Я смотрел конструкцию, там особой тайны нет, хотя и разобраться сложно, тем более я и нашу-то физику знаю не то чтобы очень. Понял только, что слишком интенсивное поглощение энергии что-то там перемыкает, и происходит почти мгновенный разряд аккумулятора, в общем, взрыв. Теперь-то они это исправят, второй раз на одни грабли только бледнолицый брат наступает. Женька, кстати, тоже что-то там мудрит, пытается приспособить эту систему для «Робокопа». Говорит, это лучше, чем отражающая система.

– Ладно, Стас, рассказывай дальше.

– Ну а дальше что… взрывом тебя отбросило знатно, летел ты метров десять и грохнулся так, что, поверишь ли, земля задрожала. Потом смотрю, поднимаешься. До тебя было далеко, но бортсистема сообщила, что ты уже не жилец. То есть это у тебя полный командный шлем, а у меня только уровень твоего «здоровья» виден… ну, он стоял на отметке в десять процентов. И тут на тебя лезут сразу трое…

– Двое.

– Трое. Третий был сзади. Да, к тому времени еще одного завалили, но потеряли Олега и Игоря-большого. Их, стало быть, оставалось всего пять, а нас шестеро, если тебя считать. Ну, я вижу, что у тебя пистолет накрылся, ну, думаю, конец командиру. И тут, прикинь, Лика подскакивает и бьет того, что со спины у тебя был, в упор. Ну, ему, конечно, хана… и ей в общем-то тоже. Боеприпасы ее рванули… в общем, Сашка, там было нечто почище Хиросимы. Даже стрельба остановилась. Короче, Лика, ты и три бесса – в клочья. На молекулы.

– А дальше?

Дальше все просто. Их осталось двое, нас – четверо. Одного тут же положила Наташа, но, знаешь, все же впредь эти излучатели на бессах лучше не испытывать. По сути, Ташка ухайкала паука и заодно Женьку. Его контузило взрывом… ну и сам понимаешь. Последний бесс его добил. Ну а пока он Женьку кромсал, мы его… того…

Штерн выглядел счастливым. Это проявлялось прежде всего в четырех пустых бутылках из-под коньяка и в пятой, постепенно перекочевывающей в его излюбленную кружку.

– Блестяще, Александр Игоревич, просто блестяще. Откровенно признаться, я не особо рассчитывал на победу, бессов почти никогда не бьют, одна радость, они вступают в Спор редко. Иначе просто все Споры разрешались бы в их пользу.

Он шумно отхлебнул из кружки, и Сашу в который уже раз передернуло – разве ж можно хлестать драгоценный напиток… как пепси. Затем шумно чихнул, высморкался в бумажную салфетку и небрежным жестом бросил ее через всю комнату в корзину. Попал.

– Простите, Генрих Генрихович, все хочу вас спросить, к чему все эти эффекты – чихи, кашель, насморк. Вы ведь, извиняюсь, не человек, и наш земной грипп вам не страшен.

Штерн улыбнулся.

– Конечно, не страшен. Так же, как мне не нужно улыбаться, есть, пить и, кстати, дышать тоже. Но все это элементы маскировки, и если я не хочу вызвать у кого-либо подозрений, я должен вести себя естественно – а для этого никогда не расслабляться, в том числе и наедине с вами. И наедине с самим собой тоже. Тогда я наверняка не допущу оплошности при посторонних.

– А коньяк из полулитровой кружки и скомканная салфетка с пяти метров в корзину – это не оплошности? – с усмешкой спросил Саша.

– Коньяк я пью только здесь и могу при необходимости весьма достоверно имитировать опьянение. А салфетка… приятно увидеть удивление в ваших глазах. Хоть я и не человек, но… кое-что человеческое мне не чуждо.

– А как вы выглядите на самом деле?

Трошин и не рассчитывал, что Штерн ответит. Но тот вдруг снизошел до разъяснения, хотя и скорчил при этом недовольную мину. И голос его звучал чуть зло, тон постепенно повышался, пока не дошел чуть ли не до крика.

– Майн готт, ну зачем оно вам всем надо? Да так я и выгляжу, почти… такой же толстенький, такой же лысый. И у нас это так же непопулярно, как и у вас. И так же, как и у вас, с такой внешностью женщины одаривают благосклонностью, только если им платишь. Думаете, вы уникальные создания? Да четверть представителей Ассамблеи более или менее похожи на человека. Весьма распространенная, в силу своей функциональности, форма. Вы не допускаете, что я могу просто не любить разговоров о своей внешности? Моя раса не приемлет пластических операций по… в общем, по ряду соображений. Даже для того, чтобы работать на Земле, мне пришлось пойти на нарушение традиций!

Шеф шумно выдохнул, влил в себя остатки коньяка, грохнул пустую кружку о стол так, что она, казалось, должна была брызнуть в стороны мелкими осколками хрусталя, и затем продолжил уже нормальным тоном:

– И вообще, у меня сегодня праздник, и не портите мне его. На сегодня все свободны.

Александр пробормотал слова извинения и вышел из кабинета. И направляясь домой, сквозь по-прежнему сырую и гадкую московскую ночь, он ощущал неловкость от того, что зацепил больное место шефа, обидел его в праздничный день. Штерн на поверку оказался совсем не таким холодным и равнодушным, каким обычно старался выглядеть, ему и в самом деле не было чуждо кое-что человеческое, и ему можно было посочувствовать. И уже подходя к дому, он решил в разговоре с шефом больше эту тему не поднимать, и ребятам заказать.

Только почему-то у Саши осталось странное ощущение, что Штерн солгал…

(обратно)

Глава 3

Телефонный звонок прозвучал, как всегда, не вовремя. Саша совершенно не собирался просыпаться в восемь утра, поскольку после успешной Арены Штерн дал всем возможность денек отдохнуть, и этот день, вернее, его первую половину, Александр собирался использовать с толком. В смысле – полноценно выспаться. Леночка пробормотала что-то донельзя грубое и натянула одеяло на голову, из чего ее муж сделал совершенно правильный вывод – вставать все же ему.

В который уже раз напомнив себе не забывать выдергивать телефон из розетки, Саша со стоном поднялся и взял трубку. Оттуда послышался смутно знакомый жизнерадостный голос:

– Привет, Санёк! Узнал?

Александр героически попытался идентифицировать обладателя голоса, не преуспел в этом, разумеется, и поэтому с готовностью и нарочитой радостью в голосе ответил:

– Конечно! Привет! Что-то тебя давно не было слышно…

На том конце провода раздался короткий смешок.

– Я так и думал, что не узнаешь. Угрюмов.

– Мишка! Сколько лет, сколько зим!

– О, вот теперь слышу, узнал. Сашка, я тебя разбудил?

– А как ты думаешь? – Вопрос получился несколько ядовитым, но Михаил, насколько ему помнилось, на такие вещи не обижался.

– Вообще-то в понедельник нормальные люди в восемь уже не спят.

– У меня выходной… – буркнул Трошин, сгоняя остатки сна.

Леночка снова что-то промычала, на этот раз сказанное адресовалось непосредственно мужу. Муж слов не разобрал, но намек понял – и переместился вместе с «трубой» на кухню, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ну извини. – Раскаяния в голосе Михаила не было ни капли. – Саня, я по делу. Нужно встретиться.

– Когда? – зевнул Александр, прекрасно понимая, что спорить бесполезно, железный опер все равно не отвяжется. Особенно если это действительно по делу, а не ради того, чтобы поболтать со старым приятелем, которого не видел уже, почитай, лет шесть-семь.

Да… они и не виделись примерно с тех пор, как Саша ушел в «Арену». Стало быть, более шести лет. Почему так получилось, Саша и сам не знал. В жизни часто происходят подобные загадочные события – казалось бы, давние друзья, чуть не пуд соли вместе съели, и в гости друг к другу хаживали, и по работе общались более чем тесно… а потом вдруг как отрезало.

Мишка, покрутившись после окончания института на гражданке и осознав, что коммерсанта из него не выйдет, направил свои стопы в милицию, где и окопался достаточно плотно. Окопался – в смысле, был вечно усыпан ворохом бумаг и начисто лишен свободного времени. Время от времени до Александра доходили новости о приятеле, и он все собирался нагрянуть в гости, пару раз даже сделал попытку – но неудачно, Мишка был то в командировке, то на выезде… В общем, все так и заглохло. И вот теперь спустя столько лет снова объявился приятель, да не просто так, а по делу. Занятно.

– У тебя серьезно выходной? – осторожно спросил Михаил.

За этим вопросом могло крыться что угодно, например, Мишка мог решить не мешать трошинскому отдыху. Хотя вряд ли, какое чувство такта может быть у опера, особенно если у него действительно серьезная проблема?

– Серьезно.

– Чудненько. Значит, давай через пару часов… в десять, стало быть, у меня.

– Это где?

– Дома, блин.

– И ты еще говоришь, что в понедельник люди должны быть на работе?

Мишка рассмеялся.

– Во-первых, я говорил, что в понедельник в восемь утра люди не спят. А во-вторых, опер всегда на работе, даже когда он дома. Будешь?

– Буду, жди.

– Жду.

В трубке запульсировали сигналы отбоя. Саша вздохнул и направился в ванную. Несмотря на то, что идти на работу было не нужно, бриться он себя заставлял всегда, каждый день. Может быть, потому, что Леночка не любила колючую поросль на щеках своего супруга, и тому приходилось считаться с ее желаниями.

– Ленусик… – шепотом позвал он.

– У? – послышалось из-под одеяла.

– Тебе в ближайшее время машина нужна?

– Не… – Интонации, отчетливо заметные даже в столь короткой фразе, ясно давали понять, что именно ей сейчас, да и в ближайшие пару часов, нужно.

– Мне тут надо съездить кое-куда, к обеду буду, ладно?

– Угу. Хлеб купи.

– Куплю. Пусик, я тебя люблю. Отдыхай.

Саша быстро оделся, убедился, что в бумажнике достаточно денег, и выскользнул из квартиры, стараясь не хлопать дверью. Конечно, потом, когда он вернется, Леночка все ему припомнит, но это будет потом.

Погода сегодня радовала – на небе не было ни облачка, предстоял хороший солнечный день. Как всегда, приход антициклона предвещал похолодание, а значит, на дорогах будет гололед – вчерашний мокрый снег аукнется, но это было не столь уж важно. Трошин задумчиво глянул на вывеску крохотного магазинчика, поселившегося в переделанной квартире первого этажа, в стене которой прорубили дверь и приделали снаружи лестницу. Магазин уверял, что работает 24 часа в сутки, но, судя по ассортименту, мог бы не работать вообще. К Мишке стоило ехать с кофе, у него всегда такая бурда на столе, что просто диву даешься – как же он сам ее пьет, страдалец. Да и к кофе следовало бы чего-нибудь прихватить.

Несмотря на солидный запас времени, он почти опоздал. Пару раз попал в пробку, да и в Елисеевском, куда он сунулся за кофе, оказалось, несмотря на раннее время, удивительно много народу. Зато теперь он был полностью экипирован – увесистый пакет грозил лопнуть в любой момент.

Хрипло тренькнул дверной звонок.

– Открыто! – послышался из-за двери голос.

Александр аккуратно поставил пакет на пол, отметив про себя, что ковровая дорожка за последние шесть лет у Михаила не сменилась. Это говорило и том, что за прошедшие годы спутница, хотя бы и временная, жизни в этом доме не появлялась – никакая уважающая себя женщина терпеть этот «половичок» не стала бы.

– Куртку на вешалку, а сам сюда, – послышалось из-за двери.

– Холмс, а как вы догадались, что на мне куртка? – поинтересовался Саша, раздеваясь.

– Элементарно, Ватсон. Входя, вы слегка зацепили локтем дверной косяк, а характерный звук трущейся о дерево кожи трудно с чем-то спутать.

– Серьезно, что ли? – несколько озадаченно спросил Александр, входя в одинокую комнату Мишкиной холостяцкой квартиры. Старый приятель, тщательно упакованный в вылинявший, вытянувшийся на коленках спортивный костюм, сидел у окна, улыбаясь до ушей.

– А если серьезно, я тебя в окно видел.

– Чем болеешь? – Саша принялся разгружать принесенные деликатесы. Кофе и печенье Мишка воспринял нормально, но когда на стол бухнулась бутылка коньяка, фыркнул:

– Пить с утра, в такую рань, такую…

– По крайней мере это не дрянь, – в тон ему ответил Трошин. – И потом, не пить, а спрыснуть встречу. Так что с тобой стряслось?

– Ерунда, ногу растянул. – Мишка кивнул на явно более толстое колено, видать, сустав был затянут эластичным бинтом. – С работы шел, темно, вот и… ладно, фигня, заживет. Слушай, у меня к тебе серьезный разговор, так что давай коньяк пока отложим, лады? Там на кухне чайник только что закипел, волоки его сюда.

Мишка, во всяком случае тогда, когда они еще активно общались, болел крайне редко, умудряясь даже сезонный грипп пропускать мимо. Может быть, именно поэтому каждую болячку, которой все же удавалось его зацепить, он воспринимал как нечто почти наверняка ведущее к летальному исходу, отдавался процессу болезни целиком и полностью. Ощутив какое-нибудь недомогание – как максимум раз в год, – он сразу же обкладывался таблетками, микстурами… и даже умудрялся сам себе ставить горчичники. Вот и сейчас, несмотря на легкое растяжение, он явно не собирался передвигаться без острой необходимости, тем более что в доме было кому за ним поухаживать. Александр лишь улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям – да уж, хорошо, черт подери, что есть все же в этой жизни нечто, со временем почти не меняющееся.

Переместив из кухни в комнату чашки, щербатую сахарницу и на удивление приличный чайник, Саша разлил кофе и опустился на жалобно скрипнувший, но все же выдержавший его вес стул.

– Ну так что, может, все-таки по пять капель?

Михаил задумчиво посмотрел на бутылку, затем вздохнул:

– Ладно, давай. В конце концов на работу мне сегодня не идти.

Ароматная жидкость потекла в крошечные хрустальные стопки – помнится, эти емкости были подарены Михаилу еще в те давние времена. Сейчас от первоначального шестиперсонного набора осталась лишь половина, но зато уцелевшие стакашки сияли чистотой и были в любой момент готовы к работе. Столкнувшись, стаканчики приятно дзинькнули.

– Ну, за встречу.

– За нее.

Выпили, несколько мгновений помолчали.

– Еще?

– Позже. Как у тебя дела, Санёк? Чем занимаешься?

По интонации, с которой был произнесен вопрос, Саша понял, что ответ Михаилу в определенной мере известен, и ему хочется послушать Сашину версию. К чему ведется эта игра, Трошин не понимал, и раздумывать над этим не собирался. Раз уж он согласился на встречу, то будет справедливо, если право устанавливать правила он уступит приятелю.

– Да так, от охранников я ушел, сейчас в фирме одной тружусь, по компьютерам.

– Платят хорошо?

– Терпимо, – пожал плечами Саша. – Нам с Ленкой хватает.

– Ага…

Мишка снова замолчал, прихлебывая кофе. Александр его не торопил, понимая, что если приятель что-то темнит, следовательно, тому есть причины. Раз уж позвал, значит, сам все и скажет, как созреет.

– Ладно, – наконец собрался с силами Михаил. – Есть у меня к тебе пара вопросов, Сашка. Только ты не обижайся, ладно?

– На что?

– Ну… вопросы такие. Ментовская моя сущность прет наружу, и ничего с этим не сделаешь. Фирма эта твоя – «Арена»?

– Раз знаешь, чего спрашиваешь?

– И директором у вас?..

– Мишка, перестань ходить вокруг да около. Что я, тебя не знаю? Или ты к разговору подготовился, или какой ты на хрен опер?

– Сашка, ты мне можешь сказать, по-честному, без протокола, чем ваша «Арена» на самом деле занимается? Только не надо лепить горбатого про торговлю компьютерами. Я проверил, поставки, более или менее крупные, в ваш адрес не поступали, причем не только из Германии… ладно, машины белой сборки у нас берут плохо, это даже мне известно, но вообще ниоткуда.

– Откуда такие сведения?

– Из компетентных источников. Сашка, я не буду врать, за вами ничего нет, это факт. И все же есть пара моментов… намедни к вам приходили два гражданина, Геннадий Зайкин и Сергей Носов. Личности в определенных кругах достаточно известные. Ты об этом визите знаешь?

– У нас бывает достаточно много клиентов…

– Саша, у вас не бывает клиентов. По крайней мере в последние дни.

– Ты что, Мишка, слежку за мой пустил? – В голосе Александра послышались недобрые нотки.

Наверное, проходи эта беседа не на квартире у Угрюмова, а в кабинете райотдела, да еще окажись на месте следователя кто-нибудь другой, да еще и незнакомый – Саша уже взорвался бы. И наговорил бы следователю много такого, о чем впоследствии, возможно, сожалел бы. Но злиться на Мишку как-то не получалось. Поэтому Трошин быстро взял себя в руки и постарался успокоиться.

– Во-первых, не слежку, а наружное наблюдение, – мрачно поправил Михаил. – А во-вторых, никто вас не пасет. Сейчас по крайней мере. По моей просьбе одно наше частное детективное агентство пару дней посмотрело за этой вашей «Ареной». Без санкции и без документов. Просто так, на личных контактах.

– Ну ладно, – поморщился Трошин. – Приходили двое каких-то хмырей явно криминальной наружности. Фамилии не называли. Одного именовали Сергеем Петровичем, второй вообще не представился.

– О чем шла речь?

– Миша, имей совесть. Это коммерческая тайна.

– Тогда я тебе скажу, о чем шла речь. Эта парочка к вам пришла не за компьютером. Они пришли стричь бабки, типа за «крышу». Оба – люди Генки Чурикова, в народе более известного как Кривой. Ваш район он держит, может, и не плотно, на это ему силенок не хватит, но часть территории, безусловно, контролирует. Основные направления деятельности – рэкет. Хотя с несговорчивыми его бойцы могут действовать в широких пределах. Это раз. Второе. Недавно четверо чуриковских бойцов ехали на стрелку. Базар предстоял серьезный, и их там ждали собровцы из РУБОПа. Но на стрелку бойцы не приехали, а приехали прямо к своему пахану и заявили, что им-де набили морды. Ты об этом… инциденте не слышал?

– Помилуй, откуда? Я вообще понятия не имел, что эти двое…

– Саша, не валяй дурака.

– Ну хорошо, они действительно пришли к нам стричь бабки. И Штерн заплатил. Ты пойми правильно, я в нашей фирме погоды не делаю. Всем заправляет шеф, а у него свои взгляды на бизнес. Он счел нужным платить, это в конце концов его дело.

– А по второму факту?

– А что я могу сказать?

Михаил отвернулся и посмотрел в окно.

– Интересное описание дали эти битые козлы. Мордовал их какой-то мужик, метра под два ростом, в короткой черной кожаной кутке. Мордовал в одиночку и с удовольствием. Тебе это описание никого не напоминает?

– Мишка, в Москве тысячи высоких мужиков, из них четверть носят черные кожаные куртки.

Михаил снова перенес взгляд на Александра, и от этого пристального рассматривания по спине у Трошина почему-то поползли мурашки.

– Ты детективы по телику часто смотришь?

– Вообще не смотрю, а что?

– Зря. Если бы смотрел, знал бы, что твоя последняя фраза – типичный ответ главного преступника на вопрос следователя. Обычно после такого ответа на стол выкладываются веские доказательства, но их всегда почему-то не хватает. Потом преступника отпускают под подписку о невыезде, он совершает еще одно преступление, где его и берут с поличным. Что поделаешь, законы жанра. Если бы бандит кололся на первом же допросе, все детективы получались бы короткометражными.

– Ты мне дело шьешь, начальник? – улыбнулся Александр, однако улыбка вышла натянутой, и Угрюмов это, безусловно, заметил.

– Давай еще вмажем, – вместо ответа предложил Михаил, разливая коньяк по стопарям. – Ну, будь.

– Будь.

Михаил опрокинул стопку, кинул в рот дольку лимона и благодушно улыбнулся.

– Я тебя ни в чем не подозреваю, Сашка. Давай я просто порассуждаю вслух, а выводы ты будешь делать сам. Итак, имеется фирма. Маленькая такая фирмочка, в непрестижном районе Москвы, в непрестижном здании. Хозяин же у фирмы самый что ни на есть престижный – гражданин Германии, что у нас, в России, всегда имело вес. Однако этот гражданин Германии поразительно халатно относится к бизнесу. Фирма не проводит презентаций, не размещает рекламу в газетах и журналах, не обклеивает ею вагоны метро и даже не марает заборы и столбы. Далее… фирма действительно имеет рад товаров, предлагаемых покупателям, однако ценовая политика…

– Ну, ты умных слов набрался.

– А то, двадцать первый век на дворе. Значит, так, ценовая политика фирмы такова, что ни один здравомыслящий человек, да, впрочем, и ни один хоть сколько-нибудь соображающий лох на такие цены не клюнет. Высокие, прямо скажем, цены, и за дерьмовое, признаться, железо. Более того, материалы, как я уже говорил, вполне компетентных органов свидетельствуют, что крупных партий товара в указанную фирму через границу не поступало. Под крупными понимаются партии размером более пары чемоданов. Отсюда можно сделать вывод очевидный и однозначный – доходов у фирмы нет. По крайней мере от компьютерного барахла. Идем дальше. Фирма позволяет себе содержать штат из одиннадцати сотрудников, окромя, собственно, шефа. Причем большая часть из этих одиннадцати – люди весьма и весьма примечательные и, что характерно, все «бывшие». Бывший физик-ядерщик. Бывший инструктор по рукопашному бою. Бывший мастер спорта международного класса по дзюдо. Бывшая профессиональная переводчица, семь языков. Бывший мастер спорта по биатлону. Ладно, продолжать не стану. Из всей этой когорты явно выделяется лишь один человек, у которой нет ничего в прошлом… кроме разве что отменной длины ног, что в настоящее время тоже весьма популярно. В общем, коллектив подобрался сильный, ничего не скажешь. На людей такого уровня в Москве всегда есть спрос, и платят им немало – следовательно, возможны два варианта. Либо им в рассматриваемой нами фирме платят немало, либо платят мало, но работают они, так сказать, «за идею».

– За идею сейчас только такие, как ты, работают, – несколько грубовато буркнул Александр, с опозданием понимая, что эта фраза и его самого характеризует не лучшим образом, и Михаила может обидеть. Тот, впрочем, лишь согласно кивнул.

– Именно. Поэтому второй вариант мы отметаем как нежизнеспособный. Что у нас остается? Остается фирма, которая, не имея доходов, а то и неся убытки по основной деятельности, весьма хорошо платит своим сотрудникам – очень длинноногим, очень умным и очень мускулистым. При этом также платит за крышу местному авторитету. Возникает вопрос – откуда бабки?

Вопрос повис в воздухе. Александр пожал плечами, не зная, что ответить. Вообще этот разговор все же следует передать Штерну. Мишка, безусловно, прав. Если рассматривать деятельность «Арены» именно под таким углом, то подозрения она вызывает немалые. Следует принять какие-то меры, может быть, действительно набрать еще пяток людей и изобразить кипучую деятельность на ниве компьютеризации страны. Пусть эти мальчики-девочки пошумят – пара рекламных кампаний, десяток-другой компьютеров, проданных по бросовым ценам школам, в общем, пусть лучше об «Арене» думают, что там утаивается часть доходов – а где они не утаиваются, – но это по крайней мере будет всем понятно и не вызовет особых подозрений.

– Михаил, ты же меня знаешь. Я против закона не ездун.

– Саня, я тебя хорошо знал, – Мишка сделал ударение на последнем слове, и в его голосе Александр все же уловил обиду за разрыв их приятельских отношений. – Знал таким, каким ты был шесть лет назад. Тот Трошин действительно не пошел бы ни на какое темное дело. Но то время ушло. Сейчас уже другой век, другая страна, другие ценности. Все изменилось. Хочешь сказать, что ты остался прежним?

– Не знаю, – серьезно ответил Саша. – Не знаю. Наверное, все же изменился, но в этом – нет.

Он сделал паузу, понимая, что сказать другу правду все равно не сможет. Конечно, было бы здорово пригласить Михаила к ним в «Арену», сделать его постоянным сотрудником… но такие вещи, во-первых, решает все-таки Штерн, и, во-вторых, сейчас штат полностью укомплектован. Если, конечно, шеф не примет его точку зрения и не согласится на некоторую легализацию положения фирмы в обществе ей подобных.

– Я еще не знаю, чем на самом деле занимается ваша фирма, – продолжал тем временем Михаил, стараясь смотреть прямо в глаза Трошину и пытаясь, видимо, углядеть в выражении его лица ответы на свои вопросы. – Но я узнаю, рано или поздно. Поверь, Сашка, я очень не хотел бы узнать, что ты влез в какое-то дерьмо. А пока все говорит именно об этом.

– Мишка, я… я не могу сказать тебе, чем занимается фирма помимо компьютеров. – Саша говорил осторожно, понимая, что эта осторожность и аккуратность не скроются от внимания опера, но сейчас другого выхода у него не было. – Не имею права. Ты можешь думать, что хочешь, но… лучше просто прими на веру – в нашей работе нет ничего, подчеркиваю, ничего незаконного. Знаешь поговорку – трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет. Мишка, в этой комнате нет кошки. Никогда не было и не будет.

– Ну и славно, – внезапно осклабился Мишка и потянулся к бутылке. – Классный у тебя коньячок, Санька, давай еще по маленькой. И прости, что я тебя с утра нагружаю, служба… а, плевать на нее. В конце концов, могу я поболеть? Твое здоровье.

– Аналогично…

Они сидели еще часа два. Александр так и не смог понять, оказала ли на приятеля его тирада хоть какое-нибудь воздействие или Мишка все же решил прекратить допрос, понимая, что толком ничего не добьется и будет предпринимать иные меры, как это у них называется, оперативного характера. Помешать ему Александр не мог – разве что переговорить со Штерном и переманить Михаила в «Арену». С другой стороны, если не уделять больше внимания внешней стороне деятельности фирмы, то скоро в ее штат надо будет таким же образом переманивать следующего мента, а за ним третьего, четвертого и т. п. Это тоже никуда не годилось.

Бутылку коньяка они незаметно прикончили – под воспоминания о давно ушедших днях янтарная жидкость шла очень хорошо. И расстались вновь друзьями, с крепкими, не как дань обычаю, а по-настоящему крепкими рукопожатиями, просьбами забегать и планами летом махнуть куда-нибудь на рыбалку, деньков на пять, если, конечно, Мишке дадут отпуск, о чем тот втайне мечтает.

И уже спускаясь по лестнице, Александр вдруг понял, что спокойной жизни пришел конец. Вряд ли Мишка оставит это дело, но даже если и так, все равно наступил какой-то переломный момент, пройден какой-то очень важный этап, горка, и сейчас все покатится вниз, под откос. Сначала медленно, почти незаметно, а потом все больше и больше набирая скорость, пока спуск не станет опасным, пока каждое неверное действие не станет грозить серьезными последствиями. И он был почему-то совершенно уверен, что спуск этот начался именно сегодня, именно сейчас.

А Михаил все так же сидел на шатком стуле у окна, перед ним лежала свежая газета, так и оставшаяся нераскрытой.

– Черная кошка в темной комнате… особенно когда ее там нет, – тихо сказал он вслух, обращаясь к крошечной фигурке, что сейчас садилась в машину. – Проблема в том, друг мой Санька, что ты и сам не знаешь, есть ли в вашей темной комнате эта кошка. А она вполне может там быть… и тебе просто очень трудно ее найти.

Уже в который раз Александра посетила мысль, что Штерн говорит ему далеко не все. В настоящий момент он копался в компьютере, пытаясь разыскать среди файлов пресловутый Кодекс Арены, цитатами из которого его время от времени потчевал начальник, но полного текста в руки никогда не давал. Если, конечно, этот текст существовал – на русском, понятно, языке. Конечно, основные положения Кодекса, те, что имеют непосредственное отношение к проведению Споров, Саша знал – но и подозревал при этом, что его знание – лишь верхушка айсберга. И кто его знает, что скрывается в недрах документа, о котором Штерн всегда говорил с таким уважением.

Наконец, утратив последние надежды, он оттолкнул клавиатуру. Безнадежно. Нужной информации не было – это было довольно странно, компьютеры «Арены» содержали огромное количество информации, за которую примерно половина ученых Земли продали бы душу дьяволу. А Кодекса не было – или его никто не счел нужным перевести… или Штерн считает, что его Команде знать этого не следует.

Отпуск, который он планировал, пришлось отодвинуть. Леночка будет недовольна, хотя Саша ей ничего конкретного и не обещал. Просто это воздушное создание, несмотря на вполне зрелые годы, понятие «скоро» обычно понимала как «завтра». И уже вовсю приступила к комплектованию чемодана – по крайней мере, вернувшись со встречи с Михаилом, дома он ее не застал. Ленка умчалась в поход по магазинам в поисках какого-то совершенно уникального купальника, который должен был в перспективе свести с ума всех немцев, шведов, итальянцев и прочих лиц мужского пола, коих предполагалось встретить на заграничном пляже. Собственно, можно в качестве средства успокоения сказать Ленке, что она имеет лишнюю неделю-другую на подготовку.

Вопреки обыкновению, в ближайшее время ожидалась еще одна Арена – куда более серьезная, многоэтапная. В этот раз предметом Спора был пояс астероидов в одной из малоизученных систем, точнее, эксклюзивные права на его разработку. Неожиданно оказалось много претендентов – причину Штерн объяснил достаточно невнятно, явно не желая вдаваться в подробности. Александр только понял, что причина столь активного Спора отнюдь не в добыче ресурсов, пояс содержал или мог содержать что-то очень ценное, ценное для многих рас. Хотя в общем-то ему это было интересно не более чем в познавательном плане.

В данный момент его более волновало другое. Мишка ведь не успокоится – если уж железный опер во что-то вгрызся, то, как бульдог, не отпустит. В то же время Штерн в последнее время вел себя как-то странно. Был рассеян, говорил иногда невпопад, да и вообще, казалось, избегал контактов с подчиненными и предпочитал уединяться у себя в кабинете с очередной кружкой коньяка. Если бы речь шла о нормальном человеке, Саша решил бы, что шеф ушел в запой. Когда он попытался обрисовать Штерну проблему с конспирацией, тот лишь махнул рукой, сохраняя на лице выражение полного безразличия.

– Пусть вас это волнует меньше всего, Александр Игоревич. Все необходимые меры предприняты, и о последствиях нездорового интереса этого вашего приятеля беспокоиться не стоит.

Трошин пожал плечами.

– Мне кажется, это достаточно серьезный вопрос.

– Ваше дело, Александр Игоревич, побеждать в Спорах. А мое – обеспечивать должную организацию процесса. – В голосе Штерна послышались крайне редкие нотки раздражения. – В том числе и меры безопасности.

А потом поступила информация об очередной Арене, и вместе с этим приоткрылась еще одна страничка того самого Кодекса, после чего, собственно, Саша и приступил к совершенно безрезультатным поискам. Оказывается… да нет, это было бы очевидно, если бы он над этим подумал как следует. Почему-то долгое время Саша думал, что каждая раса, представленная в Ассамблее, располагает одной, и только одной, Командой для представления своих интересов на Арене. Но это, конечно же, было не так – Команд было несколько, более того, при необходимости разрешалось прибегать к услугам наемников. Собственно, как предполагал Александр, Штерн как раз эти услуги и предоставлял.

– Помимо прочего, вполне может возникнуть ситуация, когда те же игги будут сражаться против своих же соплеменников, при этом представляя Спорящие стороны. Такие случаи, правда, Жюри не приветствует, да и сами претенденты понимают, что столкновение лицом к лицу представителей одной расы может оказаться не лучшей идеей.

Генрих Генрихович проводил инструктаж перед предстоящей Ареной, но мысли его витали где-то далеко. Пару раз он замолкал, и только вежливое покашливание Александра вновь возвращало его на грешную Землю.

– Я просто хочу обратить ваше внимание, что перечень рас – участников Спора еще ни о чем не говорит. Если какая-то из сторон расценит вас как слишком серьезных противников, она прибегнет к услугам наемников. И это может быть кто угодно, окончательные сведения вы получите лишь накануне Арены. Времени на подготовку у вас достаточно.

Саша решил, что сейчас не самый лучший момент поднимать тему Кодекса – тем более что шеф все равно с трудом сосредотачивается на разговоре, и явно хочет завершить его побыстрее. Он коротко кивнул и вышел.

– Так, на этом все. Прошу по рабочим местам. Полковник Бурый мрачно оглядел подчиненных, которые торопливо покидали его кабинет. Когда начальник райотдела был не в духе, никто не хотел лишний раз попадаться ему на глаза – а если уж это произошло (сбежать с планерки было в принципе возможно, но могло аукнуться такими последствиями, что на такой шаг следовало идти только в самом крайнем случае), то попытаться исчезнуть с глаз долой сразу, как только последует разрешение. Не известно, за какие провинности его перевели на это место – официально это звучало «на усиление», – но особой радости у народа это не вызвало. Бурый, еще работая в главке, был известен как мужик крутой, не всегда справедливый и часто злопамятный. На новом месте он довольно быстро подтвердил это мнение о себе, превратив, в частности, ежедневные совещания в банальную раздачу «втыков». Доставалось, как правило, многим. Разумеется, полковник от нового назначения тоже не пришел в восторг, и теперь с готовностью срывал плохое настроение, которым страдал частенько, на подчиненных.

– А тебя, Угрюмов, я попрошу остаться.

Несмотря на подавленное настроение, большая часть тех, кто еще находился в кабинете, издали звуки сродни хихиканью. И потому, что фраза, словно намеренно, была здорово похожа на сакраментальное «А вас, Штирлиц…», и еще потому, что Бурый явно нашел на сегодня козла отпущения, и, следовательно, все остальные могут вздохнуть чуть спокойнее.

Михаил, все еще прихрамывая, вернулся на свой стул. Он вообще-то ждал чего-то подобного – ну с чего бы, спрашивается, начальнику райотдела потребовать присутствия на планерке какого-то там рядового старлея из отдела уголовного розыска. Как будто для этих целей нет кого рангом повыше. Поэтому на протяжении всего совещания он сидел, как на иголках, лихорадочно пытаясь вспомнить, где именно он проштрафился – подходящих к случаю моментов набралось достаточно, вопрос был лишь в том, о каких из них известно Бурому. Но совещание шло гладко, моральные зуботычины, перемешанные с матом – Бурый на язык был несдержан, искренне считая, что слова с должной «смазкой» до людей доходят лучше, – раздавались, как обычно, и о его, Мишкином, присутствии никто не вспоминал. Так что ему уже стало казаться, что все это одно большое недоразумение, и сейчас, после окончания летучки, он получит возможность снова вернуться к нормальной работе. Ожидания не оправдались – Бурый о нем не забыл.

Наконец дверь кабинета закрылась, и они остались вдвоем. Бурый выпростал свое грузное – истинно медвежье – тело из кожаного кресла и вперил взгляд в подчиненного, нависая над ним, как гора.

– Ты что же, мать твою, делаешь?

– Простите, Семен Петрович?

– Ты мне дуру тут не изображай, мать твою… У тебя что, работы нет?

– Работы выше головы. – Михаил пытался говорить спокойно. – Восемь дел в производстве.

– Так иди, сучий потрох, и работай, – взревел Бурый. – Делом занимайся, понял? Делом, которое тебе поручено. В частного детектива поиграть вздумал, сосунок? Я те поиграю…

До Михаила стала доходить причина бешенства шефа. Интересно только, кто проболтался. Конечно, вполне возможно, что и Сашка – тем более если «Арена» и в самом деле куда серьезнее, чем кажется, то у нее могут быть сильные покровители, в том числе и в самых высоких кругах. Хотя, возможно, что и не Сашка. Михаил и сам порядком наследил, упорно пытаясь выяснить все, что возможно, о подозрительной компании – и с аналитиками беседовал, и в ОБЭП зачастил, и даже подключил к этому делу пару своих знакомых из небезызвестного комитета глубинного бурения – рано или поздно, такая активность все равно выплыла бы наружу. Конечно,он понимал, что нарывается на неприятности – Бурый давно дал всем понять, что никакого самоуправства не терпит, за исключением собственного. И любую попытку подчиненного проявить инициативу воспринимал как личное оскорбление – с соответствующей реакцией, конечно. Для вышеозначенного сотрудника – весьма, как правило, неблагоприятной.

– Семен Петрович, я как раз хотел доложить…

– В жопу засунь свой доклад, ясно? Чтобы я про эту твою деятельность, с этой, как ее, «Ареной», больше не слышал, ты понял? Узнаю, что продолжаешь лезть без мыла в задницу, отправлю на все четыре стороны в народное хозяйство, к чертям собачьим!

– Но…

– Ты что, спорить собрался? Работы мало? Примешь у Дудикова дело по карманникам, через неделю доложишь. Все, пшел отсюда…

Михаил чуть было не застонал. Дело было гиблое, пахать по нему – немерено, а результат почти наверняка будет нулевой. Его-то и сунули Дудикову, поскольку тот самый молодой, и от него пока все равно особых результатов не ждут.

Конечно, он мог бы многое сказать полковнику – и про свои мысли насчет «Арены», и про то, что оперская работа в большой степени строится на интуиции, а она, интуиция, сейчас прямо-таки вопила о том, что с фирмой дела нечисты… Мог бы – но тот не станет слушать. А снова сорвется на крик, навешает дополнительной нагрузки, можно подумать, ее и без того мало, и все закончится еще хуже, чем началось. С трудом подавив желание взять и что есть силы хлопнуть дверью, он направился к выходу из кабинета. И уже у самой двери его остановил голос начальника. Странный, непривычно тихий голос, так не характерный для вечно злобного Бурого.

– Слышь, Михаил, ты это… ты брось это дело. Ты в такое говно лезешь, что и сам не представляешь. Мне вчера звонили сверху. – Полковник мгновение помолчал, затем, вздохнув, добавил: – С самого верху, и просили остепенить слишком увлекающихся сотрудников.

– Семен Петрович, эта фирма действительно… – уже произнеся эту фразу, Михаил понял, что сделал ошибку, купившись на обманчиво мягкий тон начальника.

Глаза у того мгновенно начали наливаться кровью, и реденький ежик седых волос, казалось, встал дыбом. Стиснутые кулаки побелели, жалобно хрустнул зажатый в кулаке карандаш. Очень медленно, словно стараясь вбить каждое слово в голову подчиненного, Бурый прорычал:

– Это. Не. Твое. Дело. Ясно? Вон!

Вернувшись в свой крошечный кабинетик, Михаил задумался. Все и в самом деле оказалось куда сложнее – ох, непростая у тебя фирмочка, друг Санька, непростая. И вы, друзья мои, долго будете ждать, не оставлю я вас в покое. Посмотрим… чем мне грозит проигрыш? Увольнением? Хрен вы меня уволите, господа начальники, у нас и так некомплект, и на каждом совещании в главке вас дрючат и в хвост, и в гриву. А вы, господин Бурый, за ж… свою весьма и весьма боитесь. Ну а если и уволите – плевать, давно пора было. Вон, пойду к Петру, он меня уже сто раз приглашал. И буду от вас независим… Да, кстати о Петре.

Он снял трубку и набрал номер.

– Привет, это Михаил. Надо бы встретиться.

– Мишка, в одном твой шеф прав. – Петро прихлебывал кофе, глядя на портрет симпатичной молодой женщины, висящий на стене как раз напротив его роскошного стола. – Ты действительно влез в дерьмо. И я вместе с тобой.

Михаил лишь пожал плечами. В конце концов он пришел не жаловаться на жизнь, а наметить пути дальнейших действий, и в этом деле Петр играл весьма и весьма значительную роль. Зная старого приятеля как облупленного, Угрюмов нисколько не сомневался, что все слова эти – просто для поддержания разговора. Петр вряд ли бросит дело на полпути, не в его это стиле. Конечно, его «бракоразводное бюро» такими вещами не занимается, и поставить на всем этом жирный крест Петр имеет полное моральное право, но… но он этого не сделает. Потому что если человек – настоящий опер, то это навсегда. На всю жизнь, и независимо от того, где и как эта жизнь проходит.

– Значит, говоришь, с самого верху… это интересно. А знаешь, дорогой, мне ведь тоже позвонили. Из разрешительной системы. И очень прозрачно намекнули, что лицензию мне продлять в следующем месяце, и у них есть определенные вопросы к нашей деятельности. Как мне сказали, поступили сведения, что мы напрямую нарушаем закон об оперативно-розыскной деятельности, в частности, занимаемся незаконным наружным наблюдением в отношении некоторых уважаемых фирм.

– Этим же все детективные агентства занимаются.

– Вот именно. И на это все время закрывают глаза. А тут, видите ли, заметили. И воспылали, козлы, праведным гневом.

– И что ты думаешь делать?

Петр поболтал ложкой в остывшем кофе, затем встал, молча достал из холодильника початую бутылку водки, а из ящика стола два стакана – классических граненых стакана, какие сейчас можно увидеть разве что у особо бедных стариков, да еще в магазинах, что за гроши распродают осколки Советского Союза – ржавые шпингалеты, жестяные шайки, деревянные прищепки, мрачно-зеленую «коридорную» краску и прочую ерунду. Только вот разлитая в такие стаканы водка навевала приятные воспоминания о временах минувших, когда все было ясно, когда мир однозначно делился на «хороших» и «плохих», а светлое будущее, казалось, вот-вот наступит. Петька был постарше и застал те времена уже в меру взрослым – поэтому, наверное, и хранил бережно эти граненые раритеты.

Молча чокнулись, молча выпили. Водка была хорошая, ледяная, и от этого густая, тягучая. Не спрашивая, Петр налил еще.

– А что ты сам думаешь? – вопросом на вопрос ответил он и тут же пояснил: – Да ср…ь я хотел на всех этих уродов. Давай лучше решать, что МЫ будем делать. Я ведь тебя верно понял, ты же в гости завалился не просто так, за жизнь поболтать, верно?

– Ну, в общем, верно.

– А то, – хохотнул Петька, у которого от принятой дозы явно улучшилось настроение. Хотя водка еще и не подействовала, видимо, сработал условный рефлекс. Как у небезызвестной павловской собаки. – А то я тебя не знаю. Ладно, какие у тебя планы?

– Для начала хорошо бы посмотреть за ними, денька два-три. Сделаешь?

– Сделаю, – серьезно кивнул Петр. – Есть у меня пара ребят, которым особо доверяю. Хорошие ребята, порядочные, такие сейчас редкость. В том числе и тот, что на длинноногую киску глаз положил. Вот пусть и постарается. Отчет получишь в единственном экземпляре, и имей в виду – чтобы ни одна живая душа…

– Обижаешь.

– Миша, ты не забудь главного, мы с тобой лезем в очень тугую задницу, в которой нас запросто может раздавить. И я не знаю, каков уровень противника. Если это уровень официальный, то мне грозит как максимум отзыв лицензии и, возможно, попытка привлечь к ответственности, а тебя – увольнение или что похуже. А вот если там завязаны люди покруче… у тебя ствол есть?

Михаил коротко кивнул.

– На всякий случай, носи с собой. И вот еще, возьми вот эту штучку. – Петька толкнул через стол увесистый металлический цилиндр.

– Шокер? – с интересом спросил Михаил, разглядывая вещицу явно заморского производства.

– Он самый. И не только. Тут еще одноразовый газовый заряд, зона поражения метров пять-шесть. Валит с ног гарантированно.

– Ты думаешь, дело может дойти до этого?

Петька задумчиво покрутил перед глазами стакан, затем единым духом выпил водку. Крякнул, нырнул под стол, спустя мгновение вынырнул обратно, держа в руках старый, видавший виды портфель. Покопавшись в нем, извлек на свет божий кусок краковской колбасы, разломил его пополам, одну половину протянул Михаилу, а от второй тут же отхватил порядочный кусок и принялся смачно его жевать.

– Я ничего не думаю. Сашку Трошина я знаю не меньше тебя и сомневаюсь, что он полез в криминал.

– Аналогично.

– Но, во-первых, мое знание о нем, как и твое, довольно давнее, и, во-вторых, Сашка с его принципами вполне может использоваться втемную. Паранойей, как мы с тобой, он никогда не страдал, привычки искать во всем двойной и тройной смысл не имеет. И вообще, склонен принимать на веру почти все, что ему говорят.

Мишка задумался. Конечно, Петр прав – в те давние времена, когда они еще достаточно тесно общались, Александр и в самом деле не раз попадал в дурацкие ситуации по причине своей доверчивости. Чисто психологически, доверчивость эта, возможно, проистекала оттого, что великолепно физически развитый парень просто никогда и ничего не боялся. В том числе и подначек друзей. Конечно, в плане доверчивости, время и общество – отличные лекари, способные кого угодно излечить от этого недуга, и все же… Мысль о том, что Саша, занимая должность заместителя этого весьма подозрительного Штерна, на самом деле не имеет ни малейшего представления о роде занятий фирмы, ранее к нему не приходила. Это было возможно… хотя и в высшей степени сомнительно.

– Ладно, поглядим. Есть у меня однокашник, в театре работает, гримером. Я с ним переговорю, думаю, не откажет. Совершенно не обязательно, чтобы твои ребята там примелькались, так?

– Да мы и сами-то, в общем, не лыком шиты, – скромно потупился Петька, – но, согласен, некоторая помощь не повредит. А этот твой… однокашник, он как, язык за зубами держать умеет?

– Да пока с этим проблем не было, – пожал плечами Михаил. – И спец он, прямо скажем, крутой. Правда, пошутить любит… Помнишь Таню?

– Ту длинноногую тёлку, с которой ты полгода шашни крутил? Кстати, а почему вы расстались, если не секрет?

Михаил припомнил девушку, ее действительно умопомрачительные ноги, да и все остальное, вполне этим ногам соответствовавшее, и тяжело вздохнул. Пожалуй, что-то, а Таньку он Вениамину не простит… нет, не простит. Дело, конечно, давнее, и все те чувства, что переполняли его при том скандальном разрыве отношений, уже порядком увяли, но все равно Венька сволочь. Конечно, первоначально это выглядело как шутка, но…

– Да какой там секрет. Из-за этого Веньки и расстались. Прикинь, он, зараза, пошутить решил. Мы тогда часто вместе собирались, в том числе и у Трошина. Венька все со своими шуточками лез… то в гости припрется в полном наряде, так что его фиг узнаешь, и начнет в квартиру ломиться… Ну а однажды решил меня разыграть – добазарился с Татьяной, сделал ее по полной программе – ну там, парик, макияж, какие-то штучки для изменения формы лица. В общем, не девочка получилась – картинка. Ну и типа случайно «познакомил» меня с ней на одной пьянке. Я смотрю, девка красивая, молчаливая только, но ко мне прямо льнет. В общем… не удержался. Да какой здоровый нормальный мужик удержится, хоть бы он и трижды женат был?

– Тем более, если трижды.

– Ага. Ну а на следующий день Танька устроила мне скандал, заявила, что мне все равно кого трахать и что больше видеть меня не хочет. Ладно, это все в прошлом, я на Вениамина зла не держу… все равно ничего мне особо не светило, хотя тогда хотел ему так морду попортить, что никакие примочки не исправят. Но мастерство его готов признать. Я слышал краем уха, что он даже «семерке» лекции по изменению внешности читал. Так что, можно сказать, специалист признанный.

– Ну добро. Тогда встречаемся… – Петро взглянул на перекидной календарь, сделал какую-то отметку, – в понедельник. Постарайся на работе на неприятности не нарываться, делай вид, что о деле этом забыл напрочь. Особенно по телефону не болтай, зуб даю, твой служебный уже на прослушку поставили. А то и домашний.

– Добро. Но все-таки поговорю, между делом, еще кое с кем. Возможно, к понедельнику и у меня будут какие-то новости.

Попрощавшись с другом, Михаил отправился домой. Петр предлагал подбросить его на машине, но Миша отказался – именно сейчас ему хотелось неторопливо пройтись, подышать морозным воздухом, просто подумать. И уже на улице он вдруг понял, что все время пытается оглянуться, все время ловит отражение улицы позади себя в зеркальных витринах. Понял, что всерьез ожидает слежки.

И поэтому даже немного удивился, убедившись, что за ним никто не следит.

К слову сказать, он ошибся.

Женька с Борисом отмокали в ванной медблока, получив с десяток порезов разной степени тяжести. Тренировка сегодня неожиданно получилась затяжной – и Малой подтвердил, что тридцать часов им были потрачены не зря – во всяком случае, из строя он вышел далеко не первым, как обычно. Зато Борис почему-то был рассеян, пропустил совершенно элементарный удар и теперь был вынужден залечивать травму.

Александр сидел в кресле возле биованны и листал книгу. Конечно, с Борькой можно было бы переговорить и позже, к примеру – завтра, но Сашу очень интересовало, что же может так обеспокоить приятеля, что он забыл обо всем на свете, в том числе и о киборге, который вставил ему в бедро двадцать сантиметров стали, чуть не раскрошив при этом кость. Поэтому, вынув из стола специально на такой случай лежащий там детектив, он с головой погрузился в хитросплетения сюжета – по большей части неочевидные лишь для доморощенного детектива, умудряющегося в упор не замечать улики и делающего глупость за глупостью.

Детективы Саша не любил, да и, в общем, он мало что любил. Ранее обожаемая им фантастика теперь пылилась на полках, не вызывая ни малейшего интереса, – и это было вполне естественно, жизнь его оказалась куда увлекательнее любого фантастического романа, и немало нашлось бы писателей, которые с готовностью продали бы душу дьяволу лишь за двадцать минут пребывания на той же пересадочной станции. Не говоря уже о самой Арене.

Ждать было нужно еще часа два, не меньше – Штерн как-то говорил, что реанимационные комплексы там, наверху, сумели бы залатать даже более серьезные травмы и за меньшее время, но здесь, на Земле, можно было поставить только вот такой, можно сказать, походно-полевой медблок с весьма ограниченным набором функций и не слишком поспешной процедурой реанимации. Почему наложены такие ограничения, кто их ввел и кто следит за исполнением, Саша не знал, а Штерн почему-то в ответ на заданный вопрос лишь пожал плечами и перевел разговор на другую тему. В общем, это время было необходимо как-то протянуть, для чего этот детективчик вполне годился. Особенно если не слишком вдумываться в сюжет.

Рядом скрипнуло кресло. Саша оторвался от книги. Наташа.

– Привет. – Она закурила и выпустила тонкую струйку дыма в потолок. Александр чуть поморщился, хотя и знал, что дым процессу лечения нисколько не помешает. – Чего сидим?

– Да так… – пожал он плечами. – Борьку жду. Разговор есть.

– А… – Похоже, ей было совершенно безразлично, почему это капитан торчит в конторе после окончания работы, и вопрос был задан просто так, чтобы не молчать. – А Стас в интернете торчит. Из дома ему, видите ли, связь плохая.

– Что-то ищет?

– Ищет он. – Наташа фыркнула, демонстрируя полное пренебрежение к интернету вообще и интересам мужа в частности. – Порнуху он смотрит. Прикинь, вчера получаем письмо, по мэйлу. Пишет какая-то б… «Здравствуйте, ваш адрес я нашла на лав-ру, хочу с вами познакомиться…»

– Забавно.

– Ни хрена забавного, – скривилась Наташа. – Стас клянется, что никакого адреса на этой сводне не оставлял, но глаза блудливые, как у мартовского кота.

– Может, и правда не оставлял, – пожал плечами Александр.

– Не знаю, не знаю. – Глаза Ташки сузились, не предвещая мужу ничего хорошего, а струйка дыма вдруг образовала в воздухе что-то вроде петли.

Она щелкнула пальцами, и окурок, описав красивую дугу, аккуратно упал в полуметре от урны. Ташка вздохнула и поднялась.

– Вот, всегда так. Никогда не попадаю.

Она все же подняла окурок и отправила его по назначению, после чего вышла, хлопнув дверью. Саша смотрел ей вслед – Наташа была женщиной видной, может, и не такой красивой, как его Леночка, но и далеко не дурнушкой. И вместе со Стасом они составляли великолепную пару. Трошин не думал, что Стас завязал на стороне интрижку – скорее, это одно из тех невинных развлечений, которые становятся доступными любому обладателю компьютера с модемом – вне зависимости, кстати, от пола и возраста. Сам он не раз слышал о том, что миленькая девушка с весьма эротичным фото, ищущая знакомства в интернете, на поверку вполне может оказаться школьницей-пятиклассницей, немолодой скучающей домохозяйкой, а то и вовсе мужиком. Поэтому подобные сообщения – а время от времени такие писульки приходили и к нему – он отправлял в корзину, практически не читая. Ну а Стас вполне мог позволить себе, смеха ради, и в самом деле оставить свои координаты на одном из подобных сайтов – хотя бы для того, чтобы немножко поддразнить свою жену, прилагающую немалые усилия, чтобы держать мужа в ежовых рукавицах.

Саша снова уткнулся в книгу, и теперь уже ничто не мешало ему восхищаться идиотизмом преступника, наследившего, как слон в посудной лавке, и все еще остающегося на свободе лишь потому, что сыщик был еще тупее.

Когда же наконец натужно скрипя мозгами горе-сыщик все же вычислил убийцу и принялся хвастаться своей гениальностью перед всеми заинтересованными лицами, щелкнула крышка саркофага, и медблок приятным контральто сообщил, что процесс восстановления тканей завершен.

Борис легко спрыгнул на пол, бросил косой взгляд на свое бедро, еще несколько часов назад развороченное так, что страшно было смотреть, и принялся одеваться.

– Ну как? – поинтересовался Александр.

– Болит, – коротко ответил Борька. – Сам же знаешь.

– И это правильно, – философски сообщил ему капитан, – поскольку боль свидетельствует, что с организмом что-то не в порядке.

– С организмом-то как раз все в порядке, – скривился Борис.

Конечно, медблок полностью залечил рану, не оставив ни намека на шрам и при этом восстановив даже ровный загар на поврежденном участке – хотя вокруг и стояла зима, Борька, с целью большего успеха у женщин, регулярно посещал солярий. Приятели лишь посмеивались – ну, хочется человеку зимой и летом быть шоколадным, флаг ему в руки. Так что рана, конечно, осталась в прошлом, но умный… или, наоборот, тупой организм не собирался с этим смириться так быстро. Организму было ясно, что здоровенный кусок железа разорвал в клочья мышцы, сосуды, оцарапал кость… следовательно, должно болеть. Вот оно и болит. Денька через два все придет в норму, а пока Борису можно только посочувствовать.

– С головой у тебя не в порядке, – может быть, излишне резко буркнул Александр. – Явно чем-то забита.

Борис внимательно посмотрел на Трошина, затем кивнул. И тут же почему-то помотал головой. Саша непонимающе посмотрел на него.

– Слышь, капитан, а как ты смотришь на пиво?

В простом на вид вопросе явно ощущался подтекст, и Трошин решил подыграть:

– А чего на него смотреть, его пить надо.

– Так я тут недавно местечко одно присмотрел. Был там с одной киской… ты ее не знаешь, да суть не в этом. Пиво там классное, да и само местечко весьма, весьма. Тебя Ленка не убьет, если мы на часок туда завалимся?

– Убить не убьет, но помучает, – улыбнулся Александр. – Пошли.

Местечко и впрямь оказалось неплохим – полумрак, довольно тихо, легкая приятная музыка, не бьющая по ушам, людей немного. Последнее, впрочем, объяснялось ценами, способными отпугнуть многих потенциальных клиентов. Но цены Александра волновали меньше всего – от Борьки прямо-таки веяло загадочностью и стремлением поговорить без посторонних ушей. И Саша начинал догадываться, о чем будет этот разговор и почему нельзя было поболтать в офисе или дома.

Их провели в крошечный, на двоих, кабинет. Официант, не задавая вопросов, поставил перед ними два пива, тарелочку с вяленой рыбой и исчез. По-видимому, Борис был здесь далеко не в первый раз, во всяком случае, официант кивнул ему с той подчеркнутой любезностью, которая предназначается только постоянным клиентам.

– Мне последнее время кажется, что Штерн что-то скрывает. – Борис преувеличенно внимательно разглядывал стакан, до половины наполненный янтарной жидкостью, увенчанной белоснежной шапкой пены, стараясь при этом не встречаться взглядом с капитаном.

– Что именно?

– Не знаю. Но ведет он себя иначе, чем раньше. И ты обратил внимание, Арены стали происходить все чаще и чаще. Такое впечатление… будто он хочет выжать из нас все, что можно.

– Это естественно. Раньше мы были начинающими, теперь – профессионалы. А на профессионалов и спрос выше, разве не так?

– Так-то оно так, и все же… Меня удивляет эта гонка. Если Штерн, как он утверждает, предлагает услуги Команды по найму…

– Ты в этом сомневаешься?

– Сашка, я не знаю. У тебя бывает так – говоришь с человеком и вдруг чувствуешь, что он врет? Не то чтобы он глаза прячет или руками кренделя выписывает, все эти невербальные признаки в порядке, но все же ощущение возникает. Скажи, бывает?

– Ну, бывает.

– Вот! И у меня такое ощущение, что Штерн постоянно что-то недоговаривает. Уходит от ответов на прямые вопросы. Иногда там, где можно было бы сказать просто «да» или «нет», начинает что-то долго и невразумительно объяснять. И суть этих объяснений, как правило, «вы слишком мало знаете об Ассамблее, потом поймете».

Александр прекрасно знал, о чем говорит Борька. Он общался со Штерном гораздо дольше и гораздо больше коллег, и поэтому все эти изменения в поведении шефа бросились ему в глаза раньше. Он лишь не ожидал, что и кто-то еще заметил все это. Как не знал и причин таких изменений.

С другой стороны, стоило ли вдаваться в подробности? Отличная зарплата, радужные перспективы – после того разговора со Штерном, когда шеф обрисовал плюсы гражданства Ассамблеи, Саша не раз думал о том, как это было бы здорово – путешествовать по другим мирам, увидеть то, что и не снилось рядовому землянину. Пожалуй, одно это стоило лет, потраченных на работу в «Арене». Штерн что-то утаивает – пусть. Может быть, куда важнее то, что благодаря им, членам Команды, где-то там, в бескрайних просторах космоса не кромсают друг друга огромные корабли, не умирают люди… ну, пусть даже и не люди, просто разумные – всех форм, цветов и размеров. Совершенно неожиданно Александр понял, что уже не ассоциирует слово «человек» с конкретным образом, теперь это понятие приобрело новый, широкий смысл. Может быть, Ассамблея нашла не лучший выход, решая вопросы пересечения экономических интересов путем организации узаконенной бойни – но ведь бойня эта, не несущая с собой жертв, куда лучше, чем то, о чем рассказывал Штерн. Куда лучше, чем уход навсегда в историю расы талантливых конструкторов, построивших пересадочную станцию.

Он попытался объяснить Борьке свои собственные ощущения и вдруг почувствовал, что не в состоянии подобрать убедительные слова… А может, и не стоило их подбирать, может, каждый для себя сам должен решить, чему верить, а чему нет. Совершенно неожиданно он вдруг понял, что пытается защитить Штерна, хотя и сам в последнее время слишком часто задумывался обо всех этих недомолвках и неясностях.

– Наверное, ты прав, – помедлив, тихо сказал Борис. – Это и в самом деле звучит гордо. Мы – хранители мира, пусть и выпускаем кишки друг другу. Нарисованные кишки… пусть потом и болит живое брюхо, рассеченное игрушечным мечом.

Он допил пиво, минуту раздумывал, не заказать ли еще, потом, видимо, решил воздержаться и встал из-за стола.

– Может, я и зря нервничаю… Спасибо, Сашка, что согласился поговорить. Я тебя понимаю, ты, наверное, прав. Если, конечно, ты прав…

Он ушел, а Александр еще долго сидел в одиночестве, думая над последними словами друга. Странно, но они снова подняли в душе кучу сомнений и вызвали неясную, непонятно на чем основанную тревогу. А то, что он совсем недавно говорил, вдруг показалось насквозь фальшивым и неубедительным.

Он медленно шел по ночному городу, почему-то неосознанно стараясь выбирать темные улочки, словно стеснялся оказаться на свету, у всех на виду, словно боялся – а вот сейчас кто-то завопит: смотрите, это же он, хранитель мира в галактике. И сразу сбегутся любопытные, каждый будет стремиться поглазеть на знаменитость, а сам он, тупо улыбаясь, будет раздавать автографы, говорить к месту и не к месту всякую чушь и при этом чувствовать отвращение к самому себе.

А потом в какой-нибудь газетенке – почему-то мысленно Саша представлял себе непременно желтую прессу – появится статья, в которой какой-нибудь писака, до невозможности извратив все сказанное, преподнесет Трошина как некоего новоявленного спасителя человечества, прямого кандидата в национальные и интернациональные герои…

На фоне этих мрачных мыслей, в какой-то момент ему вдруг показалось, что чей-то взгляд уперся ему в спину, пронзая плотную кожу куртки и холодя позвоночник. Странный взгляд, недобрый и в то же время не злой. Заинтересованный, но интерес этот был не сродни любопытству, он был другим – холодным, профессиональным… и опасным. Трошин резко оглянулся…

Улица была почти пуста. Лишь несколько человек, внимательно глядя под ноги, чтобы не пропустить в темноте скользкое место, брели куда-то по своим делам. Никто на него не смотрел.

(обратно)

Глава 4

Выпад – тонкий клинок со звоном отлетает от лезвия подставленного под удар меча, высекая сноп искр. Одновременно удар второго лезвия, длинного и смертоносного, принимает на себя кольчуга, звенья скрежещут под непомерной нагрузкой, лопаясь, – но тело уже реагирует и уходит в сторону, и острие клинка вырывается из уже почти поддавшейся стальной сети.

Пот заливает глаза. Психоматрица весьма достоверна – хотя кто мешал в общем-то лишить лицо образа, предназначенного для Арены, потовых желез. Наверное, так и надо сделать.

В следующий раз.

А пока – удар, парирование, нырок – и снова удар, снизу, в щель панциря. Интересно, а противник потеет? Наверное, нет – и даже не потому, что эти ракообразные игги, может быть, вообще не знают, что такое пот. Просто у них гораздо богаче опыт пребывания на Арене, и они наверняка учли все факторы, которые можно поправить, не нарушая Кодекса. Их матрицы предельно функциональны и почти лишены слабостей. И действуют чуть ли не на высшем уровне эффективности – чего людям остается только пожелать себе. Ничего, мы накопим опыт, мы достигнем идеала – если он вообще достижим.

А пока – выпад… блок… еще выпад…

Черт бы побрал этот Кодекс. Он разрешает тщедушному Женьке носить личину, к примеру, трехметрового тролля – но, скажем, болевой порог скрупулезно берется в точности равным человеческому. Да и не просто человеческому – его, Женькиному, персонально. И прочность нарисованных костей ни в коей мере не может превышать среднюю для хомо сапиенс… – и теперь вон, в трех шагах позади, пластом лежит Стас, его правая рука отрублена у самого плеча, а под неподвижным телом по зеленому песку расползается очень даже реалистичная лужа крови. В задницу бы им засунуть эту их реалистичность. Жаль только, не у всех членов Жюри есть эта самая задница.

Удар, сильный, безо всякого мудрствования – меч обрушивается на противника сверху, проклятый тонкий клинок, беспечно подставленный под стальную молнию, падающую с неба, не ломается – здесь, на Арене, оружие служит куда дольше, чем его хозяева. Но все же ему, клинку, не хватает массы, а длинной суставчатой руке – силы. Не зря же игги дерутся этими шампурами, на то, чтобы поднять тяжелый боевой топор, типа Борькиного, у них силенок не хватит. Да и надо ли оно им, мышцы мышцами, а Борька – вон он, скрючился на песочке, зажимая ладонью хлещущую из вспоротого брюха кровь. То есть это кажется, что он ладонью зажимает – ничего он уже не зажимает, его нейрококон уже отключен от психоматрицы, поэтому фигура на песке – так, просто картинка, элемент декорации. Хотя у нее до боли знакомые черты лица.

Интересно, титановый меч можно, а шлем из бронестекла – нельзя. Почему, собственно? Или кому-то из Жюри очень хочется видеть мертвое тело женщины с торчащей из глаза шпагой? Или это хочется видеть не членам Жюри – и в самом деле, они-то уж насмотрелись, наверное, на всю оставшуюся жизнь, а миллионам и миллионам зрителей, которым сейчас транслируют это действо. А также всем тем, кто захочет просмотреть запись. Им нужно шоу, и в этом большинство этих пернатых, шипастых, слизистых и других странных созданий мало отличается от людей. Хлеба и зрелищ. Будет вам зрелище, будет. Куда же без него?

Александр выдернул меч из расколотого черепа игга и бросил взгляд на поле боя. Силы были все еще равны, если считать по конечностям. Их осталось шестеро, иггов – трое.

Эмоции, эмоции… вот что мешает людям. Казалось бы, все прекрасно знают, что живым здесь ничего не грозит. Все понарошку, все не взаправду. Только вот Ташка бросается к упавшему мужу, попадая прямо под удар, – и в этот момент нет никого рядом, чтобы прикрыть стройную фигурку в легкой броне. Да, потом он, Александр, завалит эту панцирную сволочь, которая так легко умеет попадать шпагой в глаз. Только вот Ташки в их рядах больше нет, а Лика снова и снова лихорадочно натягивает рычагом стальную тетиву арбалета, пока Женька геройствует, стараясь не подпустить шестилапого к девушке. Саша даже слышит, как тот кричит иггу в лицо – ты, мол, пройдешь только через мой труп.

Игг согласен. И он проходит… но Лика успевает получить эту свою лишнюю секунду, успевает, и теперь может выстрелить в упор, с двух шагов – тяжелая металлическая стрела пробивает кажущийся несокрушимым панцирь, и противник валится назад, прямо на распростертое у него под ногами Женькино тело.

Штерн не посмеет лишить Женьку премии – Малой сегодня держался хорошо.

Пять-два. Еще мгновение назад счет казался именно таким, и вот он уже изменился. Не в пользу людей. Игг-капитан, командир вражеской Команды, стоит, ощетинясь шпагами, высматривая противника, а у его ног пластом лежал Лонг. Саша с ужасом ощутил, что его начинает переполнять бешенство – это было плохо, очень плохо, к противнику надо относиться как к сопернику в Споре, как к партнеру по Арене – а не как к злейшему врагу. Даже несмотря на то, что этот «партнер» только что выпустил кишки твоему другу, и стоит теперь, слегка покачиваясь, на двух мощных длинных ногах. Да и то сказать – Игорь в одиночку полез на главаря, практически не имея шансов на успех. Если Женька и был худшим фехтовальщиком в Команде – дам в расчет не берем, – то Игорь-длинный вполне претендовал на второе место. С конца.

Олег и Игорь-большой атаковали второго из уцелевших иггов. В принципе там итог был труднопредсказуем – жук лишился одной из «рук», а Биг дерется левой – в бою с человеком это был бы плюс, но иномирянам глубоко наплевать на понятия «левша» и «правша». Хитрое ли дело – владеть двумя руками. Вон, они четырьмя владеют и не задаются.

Трошин движется навстречу капитану Команды противника. Дыхание становится ровнее… зачем психоматрице дыхание? Чтобы кровь красиво пузырилась, вытекая из пробитого горла? Тяжелый двуручник угрожающе целил в панцирь жука. Тот оставался неподвижным, но видно было, что четыре тонких лезвия придут в движение в любую секунду, ставя заслон, почти непреодолимый для врага.

Нет, не врага – все-таки всего лишь соперника. Саша старался не испытывать к этому жутковатому созданию ненависти. Все делают работу – работу по защите интересов своей родины. Он, этот жук-переросток, защищает свою Родину если не от угрозы, то по крайней мере от некоторых экономических проблем. А что делаешь здесь ты, Александр Трошин? Ради кого и ради чего сейчас ты попытаешься пробить стальным лезвием этот хитиновый панцирь? За приличную, по нищим российским меркам, зарплату? За очередную тряпку, которую сможет купить твоя жена, чтобы пару раз надеть, а затем швырнуть в шкаф и забыть о ней навсегда? Может быть, те, кто не вышел в финал, отчаянно нуждались в тех астероидах, что крутятся по орбите вокруг звезды с ничего ему, Трошину, не говорящим номером.

Косой удар, направленный в плечо, – достигни он цели, и крошечная голова с огромными фасеточными глазами полетит в песок. Здесь он красный, этот песок. Саша не на своей территории. Но клинок не достигает цели – жук уворачивается, и лишь кончик лезвия скользит по прочному панцирю, оставляя глубокую царапину. А в следующую секунду – короткий и точный ответный удар, одна из презрительно называемых Сашей «шампурами» шпаг пробивает кольчугу, толстую подкольчужную куртку, мясо, а потом все перечисленное в обратной последовательности – и выставляет кровавое острие наружу. Саша отпрыгивает назад и совершенно явственно ощущает, как набухает от крови куртка, как левая нога становится тяжелей и теперь уже не так хорошо его слушается. Нейрококон фиксирует повреждения и вносит коррективы в управление матрицей. Сволочь. У него оставалось не так уж много времени. Еще немного, и его отключат, посчитав, что объект «истек кровью». Нападать надо сейчас, уже не считаясь с последствиями. А бок горит огнем, боль пульсирует, рвет тело на части… черт бы подрал этот нейрококон, что сейчас транслирует импульсы боли беззащитному существу, лежащему в его объятиях.

Здоровенная полоса острой стали молотила игга с такой силой, что тот был вынужден уйти в глухую оборону. Казалось, это кошмарное существо – чьельовьек… – такое не выговоришь, и насосавшись синей одури до полной отключки, – полностью утратил инстинкт самосохранения, не реагируя на получаемые раны и стремясь только к одному – добраться до его, Ссунга, мяса. Одна из рук уже безжизненно повисла, не перерубленная – панцирь, хоть и более тонкий, чем на теле, выдержал, – но сломанная в суставе. Острая боль ломала тело, но она была просто легкой чесоткой по сравнению с тем, что он почувствует, если меч чьельовьека ударит в голову. Страшна плата за разум – с тех пор как его, Ссунга, предки обрели этот проклятый дар, боль стала бичом их народа. Нервные волокна отзывались спазмами даже на простой удар, не имеющий силы повредить панцирь – если же враг добирался до нежной плоти… игги редко умирали от кровопотери, и в их телах было не так много жизненно важных органов. Они умирали от боли.

Он достал этого великана уже по меньшей мере трижды – железная башня, продолжая свои жуткие атаки, оставляла за собой следы красного цвета – не иначе, как на основе железа – крови. Но непохоже было, чтобы этот боец хоть немного утратил пыл.

Он не испытывал ненависти к противнику. Ссунг дай Саар не первый цикл выходил на Арену. За свои заслуги перед Империей Игг он был удостоен высшей чести – стал единственным, кому было позволено не только участвовать в боях на Арене, но и заседать в Большом Жюри. Он редко терпел поражения, но даже те немногие противники, что смогли по воле случая или по праву умения победить его, многому научили Ссунга. Научили психологии боя, дали понять, что сильным эмоциям не место на Арене. Вот и сейчас его разум был спокоен, тщательно взвешивая и рассчитывая каждый шаг, каждый удар, но все эти точные расчеты пропадали втуне, разбиваясь о бесхитростную, но необычайно мощную атаку закованного в железо бойца.

Ссунг дай Саар отступал. Его глаза, умевшие замечать даже намеки на предстоящие движения противника, ловили нужный момент. Атака была просчитана и выверена до мельчайших подробностей, и она была неотвратима. Оставалось только ждать подходящего момента. Он представится, Ссунг был в этом уверен, ни одно белковое существо… да вообще ни одно существо, если не вести речь о не знающих усталости бессах, не способно так долго атаковать, не давая себе передышки. Надо только подождать. Хрустнула еще одна рука – в этот раз хитин не смог защитить своего хозяина, и отсеченная рука упала на алый песок. Следом полетели темно-синие брызги крови… впрочем, кровотечение тут же остановилось. Наследие предков, гибкие пластинки панциря сомкнулись, перекрывая путь драгоценной жидкости. Острая боль пронзила тело, примешиваясь к полученной ранее, вплотную подводя игга к той грани, после которой нейрококон оборвет связь живого тела с этой иллюзорной оболочкой. Игг стиснул жвала и сделал еще шаг назад. Ждать, ждать…

И вот он, так давно ожидаемый момент. Две оставшиеся руки выполнили великолепный, прекрасный в своем совершенстве пируэт, устремившись туда, где у чьельовьека должно находиться его единственное сердце. Игг немало времени уделял изучению анатомии потенциальных противников и, хотя и искренне сочувствовал бедолагам, вынужденным жить практически без резервирования жизненно важных органов, тем не менее подходил к использованию своих знаний с должной прагматичностью. Дарк должен был пронзить сердце противника, даровав Ссунгу дай Саару победу в этом поединке. Умение владеть дарком, длинным и тонким стальным клинком, история которого начиналась в глубокой древности, сделало Ссунга дай Саара капитаном. Не оно одно, конечно, но и оно тоже. Может быть, даже в первую очередь.

Чьельовьек не мог уклониться… но он сделал это. Немыслимо изогнув свое тело, куда более гибкое, чем можно было ожидать от этой железной башни, он ушел с фатальной траектории клинка, отделавшись всего лишь еще одной раной – тяжелой, наверняка болезненной. Но рана эта не шла ни в какое сравнение с тем, что почувствовал в этот же момент сам Ссунг. Огромное, тяжелое оружие обрушилось на панцирь игга, пробивая хитин, опрокидывая его на спину.

Весь покрытый кровью чьельовьек стоял над поверженным Ссунгом, явно намереваясь нанести завершающий удар. И почему-то Ссунгу казалось, что этот удар непременно обрушится именно на голову. Он приготовился умереть от самой страшной из всех видов боли.

В какой-то момент Александру показалось, что ничего не выражающие фасеточные глаза лежащего перед ним игга вдруг отразили какое-то странное чувство. Не мольба о пощаде… не страх и не бешенство. Что-то другое – тоска, ожидание чего-то столь ужасного, что невозможно представить человеку. Он знал, что павшего нужно добить – не потому, что того требовали правила Арены, просто он и сам был свидетелем того, как, казалось бы, уже поверженный противник наносил последний, решающий удар. Да и потом, условие победы – остаться в живых.

– Саша, еще один удар. Бей в голову, там самый слабый панцирь.

Почему-то кажущийся сейчас омерзительным, голос Штерна говорил правильные вещи. Очень в духе Арены. Но он не чувствовал в себе силы ударить лежачего, к тому же кажущегося таким беспомощным. Попытался было сделать над собой усилие… тщетно. Александр оглянулся. Их осталось двое, Биг был убит наповал, даже отсюда было видно, что у него пробит шлем, тело Лики едва выглядывает из-под недвижно лежащей на ней туши последнего игга. Мелькнула мысль, что ребята после Арены найдут подходящий повод позубоскалить на предмет неразборчивости девушки в связях. Олег был жив, но термин «цел» к нему был как-то неприменим – он, опустив голову, сидел рядом с этой живописной грудой тел, явно не имея сил встать. Его нога была изогнута под совершенно неправильным углом.

Александр снова обернулся к капитану Команды противника. Один удар, и Арена завершена. Его надо сделать, этот финальный удар, надо… но он не мог.

– Добей его! – почти кричал над ухом голос Штерна. – Добей!

Александр стоял, тяжело опираясь на меч. Он смотрел в густо-синие полусферы глаз противника и не видел в них враждебности, одно только понимание. А спустя несколько чудовищно долгих секунд эти красивые, отливающие перламутром глаза подернулись дымкой, и фигура на испещренном синими пятнами песке замерла. Игг отключился.

Вслед за этим раздался мягкий протяжный звук, знаменующий окончание Арены. А потом прямо в голове у него раздался голос, сухо и кратко подводящий итоги. Люди победили.

Пожалуй, столь плохого настроения за последние месяцы у него еще ни разу не было. И не только потому, что Штерн обвинил его в слюнтяйстве – у шефа по крайней мере хватило такта сделать это наедине. Правда, в выражениях он не стеснялся, демонстрируя довольно богатое владение русским языком. Было сказано многое – и то, что неженкам не место на Арене, и то, что эта слабость и соплежуйство – надо же, Штерн, у которого в принципе не может быть насморка (если не считать имитационного), использует такую специфическую терминологию – вполне могло оказаться причиной проигрыша, поскольку даже без двух рук игг, сумей он подняться, легко бы справился с лишенным подвижности Олегом.

Больше огорчало другое – среди друзей он тоже не нашел особой поддержки. Только Женька понимающе хмыкнул, когда капитан заявил, что пинать лежачих – не в его правилах. Да еще Лика отвела глаза, хотя и ничего не сказала в защиту. Остальные же изобразили в лучшем случае легкое неодобрение, а оба Игоря вообще заявили, что, если в следующий раз капитан попытается сунуть такую подлянку, они с удовольствием добьют раненого, а заодно с ним – и излишне «воспитанного» капитана.

Самое обидное, что в их словах звучала искренность.

«Может, победа кружит ребятам головы? – думал он, шагая домой. Хотелось побыть одному, а наиболее подходящее место для этого – ночные улицы, где даже толпа похожа на вакуум, где ты никому не нужен и никто не нужен тебе. – Но ведь нельзя же так? Или Арена действительно дерьмо… и правила ее – дерьмо. Может, неправ я? Ведь тогда, в том, самом первом виденном нами бою, игг, уже всеми списанный со счета, буквально одним движением принес команде победу. Тогда как же с правилом, что лежачих не бьют? Или это только наше, земное правило, а там, наверху, думают иначе?»

Он никак не мог прийти к какому-нибудь окончательному выводу. Почему обаятельная, жизнерадостная Наташа так нападала на него. Допустим, игги у нее на глазах убили мужа – но это, откровенно говоря, не первый раз, да и потом – спорт есть спорт. Даже если спорт этот – грязный. Почему Игорь-большой обрушил на голову Трошина поток слов, о которых наверняка завтра будет жалеть? Может, потому, что он дрался до последнего, а капитан в решающий момент малодушно отступил. Пусть это и не сказалось на результате… но все это видели.

Вдруг снова почудился взгляд в спину, и Саша остановился, будто налетев на каменную стену. Оглянулся. Шагах в десяти позади него, мелко перебирая ногами в стареньких, подшитых кусками войлока валенках и видавшем виды тулупчике, семенил какой-то старик. Скользнув по замершему, как столб, Александру равнодушным взглядом, старик, не меняя ритма, пошел дальше, чтобы через десяток шагов свернуть на другую сторону улицы.

Больше вокруг никого не было.

На всякий случай, особенно после памятного разговора с Михаилом, Александр еще раз огляделся. Пусто. И вновь неприятное ощущение буравящего спину взгляда исчезло, как будто его и не было. Однако идти пешком вдруг совершенно расхотелось. Саша готов был признаться самомусебе, что становится параноиком, что мания преследования начинает одолевать… в другое время и в другом месте он бы посмеялся над этим, но сейчас было почему-то не смешно.

– Что-то я стал кустов бояться, – вслух сказал он. Слова неожиданно громко прозвучали в ночной тишине.

Из дворов, метрах в ста позади него, вывернула машина. Зеленый огонек под стеклом недвусмысленно свидетельствовал о назначении данного транспортного средства и о готовности его владельца к услугам. Саша махнул рукой, не особо надеясь, что таксист его заметит. Впрочем, профессионализм никуда не денешь – машина свернула в сторону Трошина и, взвизгнув тормозами и разбрасывая из-под колес мокрый снег, остановилась возле него. Водитель – упитанный детина с фантастически кривыми зубами – молча кивнул, принимая адрес, и спустя несколько секунд машина уже летела по ночным улицам, неуклонно приближая Сашу к дому.

Вечер был испорчен, и даже радость победы, которая ранее неизменно присутствовала в такие дни, вдруг куда-то делась. Леночка встретила мужа равнодушным «привет», даже ни на миг не отрываясь от телевизора. Что там шло такого интересного, он смотреть не стал. Просто ушел на кухню, налил себе чашку кофе и долго сидел, прихлебывая остывающий ароматный напиток и глядя в темное окно.

Прошло не менее часа, прежде чем Леночка наконец оторвалась от телевизора и, сладко потягиваясь, выползла к мужу на кухню.

– Как день прошел? – спросила она, зевая.

– Нормально.

– От тебя всегда только и слышно – нормально да нормально, – с легкой укоризной заметила она.

– Так если все нормально, что еще сказать! – рассмеялся он, притягивая ее к себе. Но Лена отстранилась, затем выдернула из пачки сигарету и нервно закурила.

Саша нахмурился – вид курящей жены его раздражал. И она это, безусловно, знала, сознательно нарушая давний договор – хочет, пожалуйста, но когда Саши нет дома. Договор был заключен на второй же день после свадьбы, и с полгода Леночка его придерживалась. Потом сообразила, что это – отличный способ выразить мужу свое неудовольствие. Так обиженная собака мстительно справит нужду в любимые тапочки хозяина. Вот она и выражала.

– В чем дело? – хмуро спросил он.

– Я хочу знать, – в ее голосе уже не было и намека на сонливость, – когда именно мы поедем в обещанный тобой отпуск. Я устала слышать твои вечные «скоро».

– Скоро, – вздохнул он.

– Дату.

– Ну, Леночка, пойми… я не могу сказать точно. Мы сегодня закончили большую работу, Штерн обещал… ну правда, обещал, что после ее окончания даст отпуск.

– Ты с ним говорил?

– Я… нет, сегодня не говорил. Его… не было.

– Что ж ты врешь, гад? – зло спросила Леночка, демонстративно выпуская струю дыма Саше в лицо. – Что ж ты мне все время врешь, а?

– Да я не вру! – деланно возмутился Александр, чувствуя, что вся нарочитость его возмущения ясна супруге прямо-таки кристально. – Он завтра в конторе с утра будет, вот и поговорю.

– Прямо с утра? – Это напоминало ультиматум. Да, в общем-то ультиматумом и являлось.

– Конечно, обещаю. Если он даст добро, то… с понедельника отпуск, во вторник можно вылетать…

– Куда?

Тут он понял, что сморозил глупость. Хотя загранпаспорта у них и были, оформить хорошую путевку за три дня – это несерьезно. А Леночка постепенно заводилась, по крупицам теряя привлекательность и превращаясь в базарную бабу. Именно эти превращения, случавшиеся в последнее время все чаще и чаще, и привели к утрате той нежности, которая так согревала их семейную жизнь в первые годы. Эта красивая, стройная женщина вдруг становилась отталкивающей, лицо искажала злобная гримаса, а тон ее плавно переходил от мягкого контральто в режущий уши фальцет.

– Куда? Ты о чем-то подумал? Ты хоть палец о палец ударил? Ты хоть что-то подготовил?

– Заткнись! – внезапно рявкнул он, чувствуя, что терпению пришел конец. Такое с ним было три, от силы четыре раза за всю историю их совместной жизни. Обычно он держал себя в руках, но иногда скандал доходил до такого уровня, что он чувствовал – еще мгновение, и он не удержится, ударит… и тогда он убегал из дома, чтобы, час-другой побродив по улицам, чуть остыть и вернуться домой в более или менее спокойном состоянии. И вот сейчас он опять был опасно близок к красной черте.

Хотя Лена, как большинство женщин, была практически начисто лишена инстинкта самосохранения – то есть совершенно не могла вовремя остановиться, тут даже ее проняло. Она отпрянула от Александра, и на ее очаровательных глазах заблестели слезы. Весь его гнев тут же куда-то испарился, он притянул ее, уже плачущую, к себе, посадил на колени и принялся гладить и утешать, тихо шепча, что просит прощения, что завтра, прямо после работы, они вместе отправятся в турфирму, где работает его, Сашин, бывший одноклассник. Одноклассник – парень хороший, подлянки не кинет, подберет отличный вариант. В общем, все будет в лучшем виде, и максимум через две недели они уже будут купаться в ласковом теплом море, загорать на солнышке и с сожалением (на жаре) вспоминать промозглую московскую погоду.

Постепенно она успокоилась и лишь тихо всхлипывала, прижавшись к его широкой груди, а он, лаская ее волосы, чуть отстраненно подумал, что все это, наверное, просто спектакль, и Ленка опять, в который уж раз, аккуратно сыграв на его нервах, добилась своего. За эти шесть лет она великолепно его изучила, совершенно точно знала, за какую ниточку нужно тянуть – и тянула, когда считала нужным. Но ему было плевать на это, поскольку в отпуск он все равно собирался, да и Штерн обещал. Саша дал себе клятвенное обещание непременно поговорить с шефом. Прямо с утра.

Бурый мрачно колотил пальцами по столу, бездарно пытаясь попасть в ритм. Толстые пальцы слушались плохо, в ритм попадать не желали, поэтому вместо аккуратной дроби получалось черт знает что. Это еще больше раздражало полковника, и без того находившегося не в лучшем расположении духа. Как обычно, впрочем.

Перед начальственным столом навытяжку стояли двое. Один – собственно сам оперуполномоченный отдела уголовного розыска, старший лейтенант Михаил Угрюмов, являвшийся причиной поганого настроения полковника, другой – начальник вышеуказанного старлея, капитан Одинцов.

Сесть он этим двоим не предложил, а сами они не рискнули – тем более видя, что полковник находится в состоянии легкого озверения. Так и стояли молча – после уставного «товарищ полковник, такой-то и такой-то по вашему приказанию прибыли» – и ели глазами начальство.

– Итак, Угрюмов, что ты мне хочешь сказать?

– Насчет чего, товарищ полковник?

– Ты мне дурочку тут не валяй! – рыкнул, брызжа слюной, Бурый. – Я тебе сказал этим делом не заниматься?

– Так точно, – вздохнул Мишка.

– Я тебе сказал, что уволю?

Михаил дипломатично промолчал.

Приказ начальника, прямой и не допускающий двоякого толкования, он, конечно, нарушил целиком и полностью. За последние несколько дней он развернул достаточно бурную деятельность, подключив к своему неофициальному расследованию чуть не с десяток людей – правда, никому не раскрывая карты до конца. Аналитики перетряхивали базы данных, информационный центр копался в своих картотеках, а оперативники напрягали агентуру – и все крупинки информации постепенно стекались к Михаилу. Конечно, долго это не могло продолжаться – рано или поздно Бурый пронюхал бы, что неугомонный опер продолжает копаться в этом деле. Вот и пронюхал.

– Значит, ты считаешь, что начальник тебе не указ. Стало быть, го-спо-дин… – он произнес это слово особо, как ему казалось, издевательским тоном, – опер соизволит на приказы плевать, так, мать твою? Ну-ну…

В устах Бурого это «ну-ну» звучало достаточно зловеще. Сейчас ожидалась расшифровка, и ничего хорошего Михаилу это не обещало.

– Значит, так… – Теперь полковник обращался к Одинцову. Тот принял стойку «еще смирнее». – Этого, – кивок в сторону Мишки, – в командировку.

– Куда, Семен Петрович? – осторожно спросил Одинцов.

– Да хоть в жопу! – взорвался Бурый. – В Воркуту. В Магадан. В самую глушь, обмениваться опытом. Лучше, если туда только на собаках ехать. Прямо сейчас. На месяц. И чтобы с завтрашнего дня я этого пи…са в отделе не видел, вам ясно?

Одинцов беспомощно взглянул на Мишку. Тот чуть призакрыл глаза – не спорь, мол. Капитан был нормальным мужиком, но спорить с начальством не любил, за что имел за плечами уже девять лет работы и ни одного выговора. Народ уже всерьез готовился скинуться на бутылку, как только Одинцов огребет свой первый «строгач». Но тот все как-то выкручивался, да так, что коллег зависть брала. Даже когда проверка из главка обнаружила утерю документа с грифом «секретно», получили по шапке все… кроме Одинцова. Не будучи особо подхалимом или трусом, капитан прекрасно умел не нарываться на неприятности. Его не особо любили, но и явной неприязни ни у кого он не вызывал. Вот и сейчас, уловив взгляд Михаила, он с некоторым облегчением кивнул.

– Все ясно, Семен Петрович.

– Выполняйте.

Офицеры вышли из кабинета Бурого. Отойдя на достаточное расстояние, Одинцов остановился и, чуть потупившись, развел руками.

– Мишка, ты… это…

– Да брось, Гена, я все прекрасно понимаю. Ну, съезжу куда-нибудь… жены, детей нет, так что я запросто.

Одинцов уселся на подоконник, щелчком выбил из пачки сигарету – красиво это у него получилось, ничего не скажешь, вылетела ровно до середины… не иначе, как он этот трюк годами оттачивал. Выпустив струю дыма, он сокрушенно покачал головой.

– Чего Бурому шлея под хвост попала? И потом, надо тебе это дело копать? Ну сказал шеф – не лезть, ну и не лез бы…

– Да я и сам понимаю, – помялся Мишка, не желая раскрывать все карты. Стучать Одинцов не кинется, но на прямой вопрос того же Бурого может и ответить. А чего не знаешь, о том не проболтаешься. – Фактов у меня почти что и нет. Так… чую, неладно что-то в Королевстве Датском.

– Ладно, Михаил, в Магадан я тебя, конечно, не отправлю… но, сам понимаешь, придется тебе на время исчезнуть.

– Понимаю… – внезапно у Михаила возникла сумасшедшая идея. Генка, конечно, приспособленец, но товарищей не сдает… по крайней мере явно. Да и вообще, если не учитывать его патологическое стремление ладить с руководством, так вполне нормальный парень. Возможно, он сможет кое в чем помочь. – Слушай, Генка, у тебя, я же точно знаю, у соседей кореш есть. В аналитике, так?

Одинцов некоторое время помолчал, затем почему-то оглянулся на дверь кабинета Бурого и сказал, вдруг понизив голос:

– Ну… допустим. И что?

– Ты можешь с ним поговорить насчет…

– Так, Мишка, – медленно протянул Одинцов, – ты хочешь, чтобы я отправился в ссылку вместе с тобой. А, учитывая настроение Бурого, возможно, что и прямо в народное хозяйство. Ха-арошая мысль!

Некоторое время он внимательно изучал Мишкино лицо, пока тот не почувствовал, что краснеет. Ну ладно он, все равно мысль об увольнении уже прочно засела в голове. Вот раскрутит это дело и двинет к Петьке, в напарники. А Одинцову-то зачем жизнь портить? В конце концов, может, и сам справится.

– Ладно, бес с тобой, – вдруг махнул рукой Гена. – Давай, что там тебе посмотреть надо… ничего не обещаю, но что смогу – сделаю. К твоему возвращению.

Бурый был, конечно, свиньей. Он не стеснялся брать взятки и очень обижался, если давали мало. Обида эта, как правило, обходилась виновным дорого – в прямом смысле, то есть увеличением тарифа. Полковник, не моргнув глазом, способен был подставить любого, если это было бы для него выгодным. Он не терпел свободомыслия у подчиненных, он был способен на любую подлость и с радостью лизал зад начальству – по поводу и без повода, просто так, для профилактики. Он был просто подонком… но он спас жизнь человеку. Отъезд Михаила послужил основанием для снятия наблюдения за ним и отмены приказа. Приказа на ликвидацию.

Аэропорт Шереметьево был переполнен – и главное, совершенно непонятно, почему именно. Вроде бы лето, традиционно жаркий месяц для всех видов транспорта, еще не наступило, более того, еще не наступала и весна – а людей здесь было раза в три больше, чем нужно.

Прежде чем Леночка успела высказать свое «фе» по поводу того, что они приехали сюда за час до начала регистрации, Саша очень удачно успел занять свободное место и усадить подругу жизни вместе с ее чемоданом. Сам же отправился на разведку.

Последние две недели оказались полностью забиты хлопотами, связанными с предстоящим отъездом. В конечном итоге Саша почувствовал тихую ненависть к туроператорам, Египту, чемоданам, экзотическим и не очень тряпкам, кремам «от» и «для» загара, ластам, солнечным очкам и прочему барахлу, которое совершенно необходимо было взять с собой. Сам он считал, что гораздо лучше купить все необходимое на месте, а ехать налегке. И так предстоит таскать в Хургаде чемодан с шубами, поскольку погода в Москве была явно не африканская.

Бывший однокашник Александра, что работал теперь в турфирме, встретил их с довольным выражением на лице. Зима… клиентов не так много, к тому же встреча со старым приятелем – в общем, он просто излучал счастье.

– В Европе сейчас холодно и противно, – уверенно заявил он, вываливая на столик груду рекламной макулатуры и попутно оценивая финансовые возможности клиентов. – Если, конечно, вам не хочется бродить под моросящим дождем по Парижу. Конечно, своя экзотика в этом есть… но, признаться, дождь в Париже ничем не отличается от дождя в Питере. Так что туда лучше, пожалуй, весной… Италия неплоха и сейчас, но все равно не сезон. Таиланд… Ребята, лично я вам Таиланд не рекомендую. Экзотика, конечно, но… Сашка, туда ездят мужики, чтобы оторваться с местными девками. Тебе это надо? Нет.

Приятель лихорадочно перебирал проспекты отелей, путеводители по странам и прочую макулатуру. Наконец, на свет божий выплыл глянцевый буклет.

– О, хочешь в Египет? Погода там сейчас – самое то, море теплое, но не такое горячее, как летом. Но главное, – он сделал многозначительную интригующую паузу, – главное, это дайвинг. Представляешь, коралловые рифы…

– Лично мне нужно поваляться на пляже. И море.

– Море там есть, – авторитетно заметил приятель. – Море там бесподобное. Прозрачное, красивое… и рыба плавает. Не то что в наших Сочах. Знаешь, есть анекдот: «Я привез с моря рыбку, а чтоб она чувствовала себя как дома, я каждый день писаю в аквариум». А там море – закачаешься. Ну и пирамиды, конечно, чудо света… как-никак. Как говорится, долой мир глазами Сенкевича.

Он распинался долго. В ход пошли и восторженные отзывы о гонках на джипах по пустыне, и посещение лагеря «самых настоящих» бедуинов, и невероятно дешевое золото в многочисленных местных лавочках… И конечно, дайвинг – одна из самых привлекательных возможностей отдыха на Красном море.

В конечном итоге он их все-таки уговорил, и вот теперь они сидели в Шереметьево, ожидая вылета. Пока что они были первыми. Накануне состоялась встреча группы, где Александр впервые увидел своих будущих попутчиков. Группа подобралась достаточно разношерстная – от цветущих и не обремененных избытком вкуса «мадам» до молодых парней и девчонок, рядом с которыми он, Саша, чувствовал себя чуть ли не пенсионером. В целом все старались держаться особняком – может, потому, что в группе не оказалось этакого рубахи-парня, моментально со всеми знакомящегося и громогласно провозглашающего себя неформальным лидером. Может, такие люди и вызывают определенное раздражение, но сплоченности группы они, безусловно, способствуют. Как бы там ни было, но «руссо туристо», особенно тем, кто не избалован частыми зарубежными турами, на чужбине лучше держаться вместе. Саша по себе знал, как поначалу легко теряешься в незнакомом окружении, где никто тебя не понимает… потом, конечно, привыкаешь и постепенно начинаешь чувствовать себя как рыба в воде. Но в первое время требуется поддержка со стороны своих. Пусть даже чисто моральная.

Один из туристов, немолодой плюгавенький мужчина – на вид ему было далеко за сорок, на какое-то мгновение показался Трошину знакомым. Он напряг память, пытаясь отождествить это лицо с кем-нибудь, кого приходилось хотя бы мельком видеть за последние годы, но внести ясность так и не смог. В конце концов встреча могла быть совершенно случайной – в метро, в автобусе… Мало ли таких лиц, которые, попадаясь на глаза, надолго запоминаются – и вот уже давно стерлись из памяти место и время, а отдельные черты увиденного лица все еще живут и время от времени о себе напоминают. В конце концов он перестал насиловать мозги и целиком отдался многословным рассуждением турлидера. Эта женщина, представившаяся как Марина Максимовна Лютина, немолодая и некрасивая, должна была сопровождать их в течение всего тура. Видимо, ей не раз уже приходилось возить туристов в Египет, поскольку на любые вопросы она отвечала легко и без запинки, да и тронутое морщинами лицо излучало доброжелательность, хотя и смешанную с маленькой капелькой скуки. «Ничто не вечно под луной, – говорили ее глаза. – И не вы первые, не вы последние».

– А там можно взять напрокат машину? – небрежно оттопырив палец с массивной золотой печаткой, поинтересовался вальяжного вида мужик, явно пытающийся поддерживать образ «нового русского». Учитывая, что ехать предстояло в довольно недорогой Египет, образ этот держался не слишком хорошо, представители упомянутой социальной прослойки предпочитают более экзотические поездки.

– Можно, – усмехнулась госпожа Лютина, – только вы на ней проедете до первого перекрестка. Или до второго.

– Что, такие плохие тачки? – «Перстень» скривил недовольную рожу.

– Да нет, машины нормальные. Просто в Египте отсутствуют правила дорожного движения. В принципе отсутствуют, – охотно пояснила она. – В любой ситуации проезжает тот, кто наглее. Или у кого гудок громче. Они, местные, привыкли к этому, да и все равно транспорт сильно побитый… а вас там просто сомнут.

Предстоящую поездку обсуждали еще долго. Лютина рассказала, что российские туристы, приезжая в Египет впервые, никак не могут привыкнуть к процессу торговли, когда начальная цена продавца может быть сбита в несколько раз, и в результате часто платят за покупки вдвое-втрое выше нормальной цены. И еще Саша с удивлением узнал, что в Египте не воруют, и крошечные сейфы, которые можно арендовать в любой приличной гостинице мира, там не слишком актуальны.

– Вы поймите, народ в Египте бедный, поэтому не стоит вводить их во искушение, разбрасывая пачки денег на каждом углу. Но никто не будет копаться в ваших вещах в поисках спрятанных долларов, слишком велик страх перед разоблачением. Знаете, по сравнению с их тюрьмами наши зоны могут показаться курортом.

Вечером, когда они с Леночкой укладывали последние вещи, коих неожиданно оказалось до неприличия много, к ним внезапно нагрянул Стас. Явно стараясь не замечать недовольного выражения на лице хозяйки – она имела на то полное право, поскольку заявиться в гости накануне отъезда, когда все мысли о том, как бы не забыть чего важного, было верхом неприличия – он с заговорщицким видом кивнул Трошину в сторону кухни.

– Сашка, есть разговор. Я пивка принес, посидим?

– Ленусик, мы ненадолго, лады? На полчасика.

Взгляд жены не предвещал Саше ничего хорошего, но с этим оставалось только смириться. Раз уж Стас вбил себе что-то в голову, теперь не отвяжется. И уже тот факт, что он притащился в гости, означал, что приятель намерен довести свою задумку до конца любыми средствами.

Когда они уединились и пиво переместилось из бутылок в бокалы, постепенно, небольшими дозами двигаясь дальше, по своему прямому назначению, Стас, чуть понизив голос, поинтересовался:

– Не услышит?

– Не должна… у нее там телик орет.

– Эт хорошо. В общем, Сашка, есть одно дело. Я знаю, ты с Борькой говорил, в общем… не его одного мучают сомнения.

– У тебя что-то конкретное?

– Нет, так… ощущения. В общем, береженого бог бережет. Я принес тебе одну штучку…

С этими словами он извлек из пакета… небольшую сумку с броской надписью «Sony». Открыв ее, извлек на свет божий видеокамеру. На вид видеокамера была простенькая, далеко не последней модели и уж всяко гораздо хуже той, которую Саша буквально полчаса назад уложил в багаж. По крайней мере раза в полтора массивнее.

– И что это такое? – удивленно спросил Трошин, вертя в руках камеру.

– Смотря для кого, – усмехнулся Стас. – Для твоей жены и для таможенников это именно то, чем выглядит. Видеокамера. Кстати, снимать она тоже может, и довольно неплохо.

– А на самом деле?

– А на самом деле это оружие. Лазер, наподобие того, что на наших боевых скафандрах установлен. Правда, заряд у него слабенький. Хватит только импульсов на восемь. Стрельба одиночными, вот здесь кнопочка, она переключает режим от видеокамеры на стрельбу и обратно. И еще, спуск содержит сканер отпечатка пальца, поэтому стрелять он будет только в твоей правой руке. Мы с Женькой сгенерили эту игрушку в лаборатории, когда Штерна не было. Да, вот еще пара запасных обойм – он сунул оторопевшему Саше нечто, чрезвычайно напоминающее батарейки типа «Крона».

– Стас, ты впал в паранойю… – задумчиво констатировал Александр.

– Запас карман не тянет, – хмыкнул тот, укладывая подарок обратно в сумку. – Вдруг пригодится?

– И вы что, не могли вмонтировать эту… хреновину во что-нибудь покомпактнее? В фотоаппарат, например. Или, по-твоему, я должен везде за собой таскать эту тяжесть?

Как любой мужчина, Александр к оружию относился с уважением, даже когда оружие это имеет такой вот необычный вид. Отказаться от «подарка» у него и мысли не возникло – кто же откажется. Хотя и считается, что для туристов Египет чуть ли не самая безопасная страна, но все же…

– В фотоаппарат не могли, хотя пробовали. Там какие-то сложности с габаритами, это тебе Женька сможет лучше объяснить. Это вообще его идея, как и исполнение. И потом, если бы мы даже впихнули всю начинку в фотоаппарат, снимать он бы уже не мог. А так получился вполне функциональный прибор.

Уже потом, когда Стас ушел, а Леночка получила более или менее приемлемое объяснение, почему с собой следует взять именно новую видеокамеру (из объяснений Саши, переполненных технической терминологией, она поняла только предлоги, но прониклась ощущением правоты мужа), Трошин в очередной раз задумался о том, что его подозрительность, похоже, заразна и постепенно расползается на всех членов Команды. Пожалуй, по приезде надо будет поговорить со Штерном и расставить все точки над «i». Хуже всего было то, что никаких конкретных вопросов к шефу у него не было, и о чем конкретно будет этот разговор, Саша совершенно не представлял. Оставалось только надеяться, что либо со временем все утрясется само собой, либо удастся привести мысли в порядок. Кстати, на пляже, под палящими лучами – самое место и время, чтобы полежать и спокойно все обдумать. По крайней мере никто не будет нудить на ухо – «чего ты разлегся, надо мусор вынести и в магазин сходить».

Время ожидания, казалось, тянулось бесконечно. Постепенно вокруг длинного Александра стали собираться другие туристы, которые запомнили не столько его лицо, сколько рост. Леночка тут же нашла себе занятие – принялась активно со всеми знакомиться, и под это дело Саше приходилось к месту кивать, глупо улыбаться и лихорадочно пытаться запомнить, кого и как зовут. Последнее – практически безуспешно, но тут он в полной мере мог надеяться на жену. Лена вполне могла забыть приготовить обед, обрекая мужа на очередную пачку порядком осточертевших пельменей, или могла не вспомнить о необходимости погладить рубашки, но имена, лица, даты, цены и другая точная информация отпечатывались в ее мозгу намертво и навечно.

– Здравствуйте, – раздался за спиной тихий, вежливый до приторности голос. Саша обернулся. Перед ним стоял тот самый мужик, чье лицо вызвало у него тогда, на встрече группы, неясные ассоциации.

– Мы же вместе летим, не так ли? – то ли спросил, то ли констатировал факт низенький, на удивление легко одетый «турист».

Дождавшись Сашиного утвердительного ответа, он представился:

– Я Лигов. Дан… – Он сделал паузу, будто бы оценивая возраст собеседника, затем все же добавил: – Просто по имени, если вас это устроит. Все-таки нам предстоит две недели часто видеться.

– Александр, – коротко и несколько сухо отрекомендовался Трошин.

Этот Дан ему определенно не нравился. Саша не смог бы толком объяснить, что именно вызвало у него такую… нет, даже не негативную реакцию, скорее, просто легкую, на грани подсознания, неприязнь. Впрочем, тот не счел нужным заметить равнодушие и сухость в голосе собеседника, расцвел улыбкой.

– Очень, очень приятно. Мне ведь можно будет называть вас Сашей, не так ли? Возраст, знаете ли, дает свои привилегии. А скажите, Саша, вы когда-нибудь были за рубежом?

– Приходилось.

«Интересно, он сам поймет, что разговор пора завязывать, или ему надо об этом сказать прямым текстом?» – подумал Трошин, но на лице собеседника была написана столь искренняя доброжелательность, что он не удержался и улыбнулся в ответ.

– Это здорово, Саша, правда здорово. Я никогда не выезжал за границу. Вы не обидитесь, если я постараюсь держаться поближе к вам? Все-таки вы опытный путешественник.

– Да какой там опыт, – коротко хохотнул Александр. – Пара поездок и в общем-то все. Тем более что в Египет я еду первый раз.

Тут он немного покривил душой. За те шесть лет, что он работал на Штерна, они с Леночкой выезжали на отдых не так уж и редко, бывало, что и по два раза в году. Другое дело, что далеко не все эти поездки были связаны с выездом из страны, но кое-какой опыт зарубежных туров у Саши, безусловно, был.

– По сравнению со мной вы турист со стажем, – взмахнул руками Дан. – К тому же, наверное, и язык хоть немного знаете, да? А я ведь в английском… говорят, они там на английском говорят, ну, кроме своего родного? В общем, я и двух слов связать не смогу. Это просто ужасно, – он закатил глаза, чтобы передать всю глубину ужаса ситуации, – это же ни в одном магазине ничего не купить, не так ли? Откуда я могу знать, что он мне там бормочет? Ой, нас, кажется, зовут на регистрацию!

Проталкиваясь сквозь толпу, Саша испытывал двойственное чувство. С одной стороны, ему смертельно не хотелось ввязаться в какой-нибудь скандал, с другой – ему казалось, что каждый человек в аэропорту задался целью толкнуть его или, в крайнем случае, сказать вдогонку что-нибудь нелицеприятное. В глубине души он понимал, что определенная доля правоты в действиях этих хамов имелась – двухметровый Трошин, навьюченный семейным багажом, прокладывал себе путь через толпу подобно атомному ледоколу, крушащему льды. Но вот наконец основные скопления народа остались позади, и перед ним была теперь только очередь к стойке регистрации. Лигов, строго исполняя свое обязательство не отставать от «бывалого», пристроился сзади. Шли минуты. Очередь не двигалась. Дама за стойкой, не обращая ни малейшего внимания на столпившийся и переминающийся с ноги на ногу народ, что-то увлеченно писала. Леночка, которой терпение было вообще несвойственно, уже косилась в сторону второй, соседней очереди – там дело шло, пусть и не слишком скоро.

– Может, туда перейдем? – наконец не выдержала она.

– Помнишь законы Мэрфи? Соседняя очередь всегда идет быстрее. Не обращай внимания, без нас все равно не улетят.

Слова словами, а минут через десять терпение иссякло уже и у самого Александра. С раздражением бросив сумку на пол, он подошел к стойке.

– Девушка, мы долго ждать будем?

Она подняла глаза. «Девушке» было лет под сорок, и это притом, что женщины стараются выглядеть моложе. На лице ее, между грубыми слоями косметики, читалось искреннее возмущение от того, что кто-то посмел открыть рот без ее разрешения. Голос женщины ничуть не уступал выражению лица, то есть был тоже довольно-таки мерзким.

– Чего вы здесь стоите? Вы вообще у другой стойки регистрируетесь.

От такой наглости у Саши перехватило дыхание, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. В такие моменты он всегда живо понимал, почему в России не разрешено свободное ношение оружия. Будь у людей это право, таких тётенек отстреливали бы пачками. И суд бы оправдал, мол, состояние аффекта.

– А вы полчаса назад сказать это не могли?

– Я не обязана кому-то что-то растолковывать, – взвилась она. Голос грозил через мгновение-другое перейти в крик, и Трошин чувствовал, что ей этого очень хочется. – Вон, на табло написано.

«Конечно, она дура и сука, – подумал про себя Трошин, медленно остывая. – И с нее бы не убыло, если бы она сказала раньше. Но на табло действительно написано».

– Каждый будет тут ходить и указывать, как мне работать…

Не желая предоставлять склочнице возможность и дальше развивать благодатную тему, Саша молча вернулся к Леночке, подхватил сумку и двинулся к другой стойке. Оставалось надеяться, что других инцидентов не будет.

В тот же день, ближе к вечеру, распаковывая сумку в номере отеля, Саша вдруг испустил сочное ругательство, заставившее Леночку чуть не подпрыгнуть от неожиданности.

– Что случилось?

Он молча протянул ей свой сотовый. На телефоне виднелась солидная вмятина, и работать он, разумеется, отказывался наотрез.

– Где ты его так? – Леночка тут же успокоилась. Ну, раздавили телефон, и черт с ним. Во всяком случае, теперь этот противный Штерн не сможет позвонить и оторвать их с мужем от полноценного отдыха. Воистину, если бы не этот случай, телефон следовало бы сломать самой. Или ненароком «забыть» его дома.

– Не знаю, – сокрушенно покачал головой Александр. – Может, в аэропорту. А может, эти мальчишки, что носильщиками подрабатывают. Да теперь-то какая разница.

– Никакой, – согласилась с ним жена. – И вообще, пойдем на пляж, сейчас уже не так жарко. А еще говорят, если купаться ночью, видно, как вода светится.

– Пойдем. – Саша взял полотенце.

Выходя из номера, он тихо понадеялся, что за ними никто не увяжется – прежде всего мысли эти касались прилипчивого Дана, – и они смогут спокойно разместиться под зонтиком вдвоем. Тем более что на Леночку Дан произвел самое благоприятное впечатление, поскольку сыпал комплиментами, пару раз порывался поцеловать ручку и к тому же, как оказалось, знал невероятное количество анекдотов, каковые из него сыпались как из прохудившегося мешка. В результате Леночка с удовольствием поддерживала с Лиговым беседу, а Саша почему-то злился и все больше замыкался в себе. Поэтому он просто мечтал по дороге не встретить Дана.

Некоторым мечтам просто не суждено осуществляться.

Мужчина шел по ночной улице, полной грудью вдыхая свежий ночной воздух. Снегопад, долгожданный и желанный, недавно закончился, и последние снежинки еще лениво кружились в воздухе, становясь видимыми, только попав под яркий свет редких здесь фонарей, и плавно падали на слегка прикрытый белой пеленой асфальт. Гарь, смог – все, чем так богат был воздух еще несколько часов назад, почти полностью исчезли, сметенные рухнувшим с небес потоком мягкого и пушистого снега. Жаль только, что все закончилось так быстро.

И все же он наслаждался жизнью – город стал чище, по крайней мере на первый взгляд. Завтра утром снег уже не будет столь ослепительно белым, а к вечеру он и вовсе примет типичную для большого города серую, местами почти переходящую в черную окраску. Но это будет потом, а сейчас деревья, каждая веточка которых была обтянута белыми перчатками, и казалось, что попал в какую-то сказку. Мужчина шел не спеша, любуясь заснеженной улицей и не обращая особого внимания на то, что тротуар уже сейчас стал довольно скользким, что на улице горит ладно если один из пяти фонарей…

И что скрип снега под его ногами почти заглушает шаги другого человека. Идущего позади.

Впрочем, даже если бы он и услышал эти шаги, вряд ли это послужило бы причиной испорченного настроения – и даже тени беспокойства скорее всего у мужчины не возникло бы. Он не боялся никого и ничего. И не потому, что был глуп – говорят, только дураки ничего не боятся, нет, он просто весьма точно умел оценить свои шансы. И эта оценка, ничуть не преувеличенная, позволяла ему утверждать с полной уверенностью – здесь, на этой ночной улице, в этом городе, таком знакомом и предсказуемом, ему бояться нечего. Вряд ли какой-нибудь искатель приключений, вознамерившийся исследовать содержимое карманов дорогой кожаной куртки, сумел бы после такой попытки уйти восвояси на своих ногах.

Стоило бы отметить, что таковых «искателей» за последние годы было уже трое. Один из них, после короткого разговора с владельцем кожаной куртки, мудро решил убраться восвояси. Кто знает, что подвигло молодого парня, нервно крутящего в руке хлипкую даже на вид «бабочку», на столь взрослый и разумный поступок. Может быть, он просто внял какому-то внутреннему голосу, который посоветовал ему делать ноги, пока есть что делать. А может, он просто увидел в глазах человека, к которому подвалил ночью на темной улице, нечто такое, что стало ясно – это не его клиент. В общем-то причины не так уж и важны. Важно другое – он остался цел и еще долго после той ночи не решался выйти на улицу, опасаясь встретиться с этим странным прохожим еще раз.

Двое других оказались менее понятливыми, а может, просто более пьяными. Алкоголь заглушает глас разума, если у этих молокососов, считавших ошибочно, что любая проблема решается кастетом и велосипедной цепью, вообще был разум. Алкоголь затмевает сознание, иначе они наверняка осознали бы, что одинокий прохожий, спокойно шагающий в «их» районе, плевать хотел и на их накачанные в расположенном недалеко подвальчике мышцы, и вышеупомянутые железки, так круто выставленные напоказ.

В общем, этим двоим не повезло. В тот день у мужчины было не слишком благодушное настроение, и он, в другое время ограничившись, возможно, парой увесистых подзатыльников, не сумел удержать себя в руках. Сорвался. Великовозрастные оболтусы просто оказались не в том месте и не в то время. Конечно, отобрать сумочку у какой-нибудь беззащитной женщины было бы куда проще, но выглядело бы это слишком «дешево». Не подвиг, откуда ни посмотри. А мальчиков тянуло на подвиги. Как оказалось, зря. Уже вечером следующего дня, после того как их обоих перевели из реанимации в палату для просто тяжелых, они, с трудом шевеля закованными в гипс челюстями, пытались вспомнить, что же произошло там, на темной улице. Тем более что настырный дядька из милиции очень просил вспомнить, не обращая внимания на ворчание врача, утверждавшего, что беседовать с этими обломками можно не раньше, чем через неделю. Они не вспомнили почти ничего… хотя и не скрывали, что обратились к прохожему отнюдь не с просьбой дать закурить. Оба понимали, что в данной ситуации милиция никакого обвинения им не предъявит. В памяти осталась только темная фигура, невинная просьба – что-то связанное с содержимым карманов, – а потом только темнота.

Мужчина подумал, что взять такси в такой вечер было бы просто преступлением. Это был прямо-таки созданный для прогулки вечер. Идти было еще довольно далеко, и он свернул с плохо освещенной улицы в переулок, где было еще темнее – только окна, где еще не погасили свет, позволяли видеть дорогу. Не то чтобы этим он сильно сокращал путь, но зато так путь пройдет через небольшой парк, а в парке том сейчас, наверное, на диво хорошо.

Природа наделила его неплохой статью, длительные физические упражнения довели до совершенства реакцию, силу и точность движений. Но его слух как был, так и остался слухом обычного, в меру здорового человека. Он не услышал, как темная фигура, до того момента аккуратно выдерживавшая дистанцию, внезапно оказалась совсем близко.

Он услышал совсем другой звук. Звук удара бойка о капсюль. А потом он больше ничего уже не слышал.

(обратно)

Глава 5

– Я тебе точно говорю, классный магазин. Специально для туристов, у них это называется дьюти-фри. Ну, в смысле, все дешевле, но торгуют только по паспортам.

– Слушай, ну не лень тебе тащиться туда по такой жаре? – зевнул Александр, раздумывая, то ли еще раз залезть в море, то ли завязать с этим делом и идти в номер. Откровенно признаться, второй вариант был ему как-то ближе к телу. Особенно учитывая тот факт, что тело это уже порядком покраснело, и дальнейшее пребывание на солнце было ему, телу, противопоказано.

Леночка, в сырой и холодной Москве регулярно выбиравшая время для посещения солярия, солнца практически не боялась, ее кожа, покрытая ровным загаром, была к тому же пропитана немыслимо дорогим кремом, и она полностью отдавалась солнечным ваннам, в то время как ее муж, похоже, вечером будет чувствовать себя не лучшим образом. Нельзя сказать, чтобы это ее особо волновало.

Семен щелчком послал окурок в урну, не попал, но встать и исправить положение поленился. Все равно к утру пляж будет сверкать чистотой, местные аборигены дело свое знают. Хотя сама Хургада и напоминала огромных размеров помойку, территория отеля содержалась в исключительной чистоте. Возможно, потому, что русских здесь было мало и служащие отеля были натасканы на более привередливого западного клиента. Хотя, следовало отметить, менеджер весьма сносно шпрехал по-русски – единственный, кстати, из всего персонала.

– Ну а здесь что делать? – спросил он. – Море никуда не денется. И потом, до него рукой подать. Этот местный пахан сказал, что пара минут всего.

– Пара минут пешком или на такси? – уточнил Александр.

Не то чтобы ему сильно уж хотелось остаться на пляже или тащиться в номер, пусть и прохладный, чтобы смотреть телевизор на ясном и понятном арабском языке. Но и тащиться по жаре в какой-то магазин, абсолютно ему не интересный, ему хотелось ничуть не больше. Тем более что одно дело побродить по лавочкам даунтауна, посмотреть изделия народных промыслов – в этом была хоть какая-то экзотика. Ну, поторговаться с доброжелательным продавцом за стопку красочных папирусов, изготовленных, по слухам, из банановой кожуры. А потом пить ледяной, из холодильника, красный чай, ругать продавца за жадность, выслушивать встречные упреки за принадлежность к русской мафии и скаредность… Все это было, может быть, и не нужно, денег у них с Леночкой было более чем достаточно, но это было весело.

А тащиться в магазин, наверняка торгующий европейским барахлом, было невесело.

– Сашка, брось валяться и пошли. Я и Дениса уговорил, втроем пойдем. А вечером махнем в даунтаун. Моя видела тут у одного мальчишки раковины, так решила поискать по тамошним лавочкам. Красивые раковины, ничего не скажешь. Им бы чуть отделки – ну там, лак, полировка… В общем, давай двигай.

Саша вздохнул, понимая, что не отделается, и встал.

– Ну, пошли.

– А можно я с вами пойду? – встрепенулся Дан, который, как уж повелось, торчал неподалеку.

Александр сморщился, надоедливость и прилипчивость коротышки уже давно доставали его, но Дан намеков не понимал, а на прямые просьбы оставить его, Александра, в покое лишь улыбался, расценивая это как шутку. Послать же его на три всему миру известные буквы, вот так, прямо в лицо, Саша не мог – воспитание не позволяло, что ли? Ну не мог, и все. Тем более что – и в этом, хоть и скрепя сердце, надо было признаться – временами он не давал скучать ему и Леночке.

– Не вопрос, – расплылся в улыбке Семен.

Как Саша и предполагал, вышеупомянутые «две минуты» явно относились к колесному транспорту. Магазин этот они, конечно, нашли – вообще, в Хургаде сложно что-то не найти, город похож на змею, вытянувшуюся вдоль чуть ли не единственной дороги, идущей по побережью. Так что пройти мимо было сложно – тем более что это было одно из немногих зданий, не являющееся отелем и в то же время построенное в европейском стиле.

Жара стояла несусветная, если бы тротуар был покрыт асфальтом, тот давно уж расплавился бы, и редкие на такой жаре прохожие прилипали бы к нему, как мухи к липкой бумаге. Но тротуар был выложен плитами, а кое-где вовсе переходил в плотно утоптанную землю. По большому счету эта часть Хургады находилась в режиме строительства, расширяясь дальше на юг, готовя все новые и новые места для комфортабельных (и не очень) отелей. Поэтому строительного мусора здесь хватало. Как, впрочем, и другого мусора. Вообще, к кучам всякого дерьма (в том числе и в прямом смысле этого слова) здесь относились на удивление спокойно. Пару раз – не здесь, конечно, а в даунтауне – Саше попадалась на глаза забавная картина. Лужа… интересно, откуда в такой жаре берутся лужи… и на краю лужи сидит, погруженный в мысли о вечном, местный аксакал. Его синий халат, более похожий на порядком линялую женскую ночную рубаху, частично находится в луже, мокрый, грязный – но такие вещи не беспокоят мудреца. Самое смешное, что, несмотря на обилие мусора, в воздухе нет мух. Может быть, они тоже жару не переносят?

После того как были предъявлены паспорта и получено право на вход в магазин беспошлинной торговли, Саша пришел к выводу, что оказалось верным и другое его предположение – здесь торговали всяким барахлом, рассчитанным на европейского покупателя. Причем на очень-очень невзыскательного. К примеру, из Восточной Европы. Ну кому, спрашивается, может прийти в голову покупать в Египте французские духи… Или китайский магнитофон, к тому же по цене в полтора раза большей, чем в той же Москве.

Но один товар все же привлек внимание Семена и Дениса.

Пиво.

Вот чего не было в многочисленных лавочках даунтауна, так это приличного пива. Местное же здорово смахивало на верблюжью мочу, ладно, если охлажденную. А здесь, на полупустой полке, ровными рядами стоял самый натуральный «Гиннесс». И причем не такой уж и дорогой. Вообще, в отелях с четырьмя и более звездами это было не принято – считалось, что для постояльцев существует бар отеля, и покупать вне его стен спиртные напитки вроде бы запрещалось. С другой стороны, туристы люди привилегированные, им, по теории, можно все. Да и вполне можно понять упорное нежелание не обремененных излишками долларов российских туристов платить за пиво по цене бара – это по крайней мере втрое дороже магазинной цены. А то и вчетверо.

– Ящик! – восторженно оглядывая ровные ряды банок, заявил Семен. – Берем ящик, мужики.

– Я – пас, – заявил Александр. – Вас с ним в отель не пустят.

– Фигня, прорвемся.

Возвращались неспешно, и Семенвыглядел бодро, несмотря на жару. Ящик с пивом оттягивал плечо и явно способствовал улучшению настроения. По крайней мере до того момента, когда Семен вместе с этим ящиком не вошел в двери отеля.

Дежурный секьюрити, словно подброшенный пружинами, рванулся навстречу этому грузопотоку, перекрывая вход своей впалой грудью. Он практически упирался носом в подмышку высоченному Семену, однако это совсем не мешало ему шумно кричать: «No! Bring this drinks to hotel it is impossible!»

Семен замер, удивленно глядя на коротышку и пытаясь понять, чего тот от него хочет. Мало того, что русский турист владел английским в пределах школьного курса, так и сам секьюрити знал заморскую мову лишь немногим лучше. Однако понять, чего именно нельзя, было не так уж и сложно, тем более что палец стража обвиняюще указывал то на предмет, откровенно нарушающий правила, то на табличку, где на пяти языках, в том числе и на русском, было ясно и понятно написано, что Семен в корне неправ.

После пары минут пререканий, в ходе которых собеседники практически друг друга не понимали, донося друг до друга свои мысли только жестами, в вестибюле появился солидный, довольно упитанный мужчина, имя которого было настолько труднопроизносимо, что все русские туристы, как правило, забывали его через минуту, в разговорах друг с другом называя его Абдуллой. Что было в некотором роде созвучно, но все же довольно далеко от истины. Нерусские, по-видимому, поступали примерно так же. В общем, это был менеджер отеля. По-русски он говорил почти чисто, только очень медленно, старательно продумывая каждое предложение, прежде чем произнести его вслух.

– Вы не можете проносить напитки, это правило. Здесь написано. Вы должны покупать напитки в баре отеля.

– Почему это? – Семен явно не понимал. Вообще российскому туристу сложно понять, почему это какой-то товар нельзя купить, если он продается.

– Такое правило, – терпеливо попытался объяснить Абдулла. – Этот отель имеет четыре звезды. У нас есть бар. Там есть любые напитки. Вам надо покупать там.

– Почему это? Мы же пиво в дьюти-фри купили.

Несмотря на определенную проблемность ситуации, Саша даже улыбнулся. Тоже мне, аргумент. Как будто бы место покупки имеет хоть какое-то значение. Менеджер остался совершенно спокойным и подчеркнуто вежливым.

– Это не важно.

– Что же теперь делать? – Семен растерянно посмотрел на ящик, все еще покоящийся на его плече.

Менеджер на минуту задумался.

– Вы можете оставить пиво в ресепшн. Будете брать, когда будете выходить из отеля.

Денис, стоявший рядом и до сего момента не принимавший участия в дискуссии, посмотрел на менеджера, как на неизлечимо больного. В его голосе прозвучала издевка, смешанная с сочувствием – человек явно не врубается.

– Ты чё, мужик! Оно же теплое будет!

Абдулла лишь развел руками.

– Вы читали правила.

Александр дернул Семена за рукав и кивнул в сторону выхода. Тот, несколько обалдевший, молча подчинился и двинулся в указанном направлении. Вместе с ящиком. За ним поплелись и Денис с Даном. Охрана проводила их настороженными взглядами – кто знает, может, они ожидали, что эти сумасшедшие русские попробуют прорваться в свои номера с боем. Но русские уходили молча, гордо подняв головы и неся, как знамя, ящик с пивом. И только когда вся компания отошла от отеля на более или менее приличное расстояние, всех прорвало. В адрес администрации прозвучало много разных слов, в большинстве своем непечатных.

– Выпью… – прошипел Семен. – Щас все выпью. Пусть я хоть лопну.

– Оно же теплое, – повторил свой аргумент Денис.

– Плевать…

– Так, ребята, есть идея! – Саше пришла в голову отличная мысль. – Значит, так…

Александр прошел мимо секьюрити, прямо-таки обшаривавших его взглядами, но спустя несколько минут снова оказался в холле. На этот раз на пальце его болтался пустой полиэтиленовый пакет. Возникало ощущение, что сейчас в отель может беспрепятственно проникнуть даже толпа террористов, увешанных пулеметами, охрана не заметит ничего – все взгляды были прикованы к пакету. У стражей со скрипом стало формироваться понимание. Они, как собаки, приняли соответствующую стойку.

Еще через некоторое время Саша снова появился в дверях. На этот раз его длинная фигура была несколько неестественно изогнута, а пакет явственно оттягивал руку. Вся эта картина была настолько подозрительной, более того, она настолько не допускала двойственного толкования, что стражи сорвались с мест и рванулись в атаку. Во главе с менеджером, конечно.

– Нельзя проносить напитки! – возопил менеджер, перекрывая Саше дорогу.

– У меня нет напитков, – честно глядя ему в глаза, сообщил Александр.

– Покажите ваш пакет. – Пухлый палец указал на Сашину ношу. Тот пожал плечами.

– Да с чего бы это? Обыск?

– Вы не понимаете, секьюрити имеют право досмотреть ваши вещи.

– Не имеют, – уверенно заявил Александр, хотя на самом деле столь уверен в этом не был. – Я не делаю ничего противозаконного.

– Вы проносите напитки.

– Я не проношу напитки.

– Послушайте, – устало произнес Абдулла, стараясь выглядеть добрым и все понимающим папашей, вынужденным прочитать нотацию непослушному отпрыску, – вы не понимаете. Пиво проносить нельзя. Это правило. Секьюрити имеют право изъять его. Вы согласны, что правила отеля надо соблюдать?

– Безусловно. Но у меня нет пива.

Посмотреть на это действо собралось уже человек двадцать. Причем по крайней мере половина из них ни бельмеса не понимающие по-русски. Впрочем, особо понимать тут было нечего, все было совершенно ясно и так. Среди зрителей проносились смешки, вероятно, кое-кто уже понял, в чем тут дело. Может быть даже, дошло до подавляющего большинства. Возможно – вообще до всех. Только не до секьюрити и их боевого вожака. Как это обычно бывает, служба безопасности абсолютно ни у кого не вызывала симпатий. Было в этом даже что-то грустное – всегда и везде безопасники вызывают у людей только раздражение, хотя работу делают нужную, можно сказать, даже необходимую. Но все равно их недолюбливают.

– Покажите ваш пакет.

Александр покачал головой и сообщил, ничуть не меняя тона:

– И не собираюсь.

– Мы требуем, чтобы вы показали ваш пакет!!!

Пока шел этот совершенно беспредметный спор, несколько женщин совершали челночные рейсы по маршруту номера – улица. При этом на обратном пути их дамские сумочки, совершенно неуместные на жаре и не подходящие к несколько пляжным ансамблям, раздувались просто до неприличия, оттягивали плечи так, что казалось – еще немного, и хрупкие женские плечи не выдержат. Или не выдержат ремни сумок, что было куда более вероятно. Это зрелище настолько бросалось в глаза, что Саша делал над собой героическое усилие, чтобы не заржать в голос. Впрочем, охрана не видела ничего. Только пакет в его руках.

Наконец Леночка, заходя в лифт, сложила пальчики колечком – мол, все о’кей. Саша тут же вздохнул, изобразил обиженное лицо и сунул пакет под нос менеджеру. Там лежали три фотоаппарата и кепка. Мило улыбнувшись остолбеневшей охране, Саша двинулся к лифту, уже не изгибаясь под «тяжестью» груза. И при этом прямо-таки спиной чувствовал взгляды, направленные на него, как сквозь прорезь прицела.

Вообще говоря, после этого цирка Саша ожидал репрессий. Однако, по-видимому, юмор ситуации был оценен по достоинству, что вызывало определенное уважение. Во всяком случае, до самого отъезда никто из охраны больше не интересовался содержимым пакетов и сумок, регулярно заносимых русскими туристами на территорию отеля. Возможно, им просто не хотелось оказаться выставленными на посмешище еще раз. В конце концов, ну их к бесу (или к кому должен посылать правоверный египтянин?), этих русских, вместе с их пивом.

Наташа вернулась из поездки по магазинам, нагруженная пакетами с деликатесами. Намечался праздник – годовщина свадьбы. Стас был оставлен на хозяйстве готовить мясо – Наташа, возможно, из чисто эгоистических соображений, искренне считала, что по-настоящему хорошо мясо может приготовить только мужчина. Да и сам он не возражал, поскольку альтернативой часовому стоянию у плиты было мотание по супермаркетам, чего он на дух не выносил.

Отбивные весело шкварчали на сковороде, наполняя квартиру аппетитным запахом. Наташа увлеченно разгружала покупки, а затем принялась сервировать столик на двоих. Конечно, можно было бы пойти в ресторан, но оба они предпочитали домашнюю кухню, тихий семейный уют.

– Ты не знаешь, почему сегодня Игната не было на работе? – послышался из комнаты голос жены.

– Ни малейшего представления. Может, отгул взял? Все равно, пока капитана нет, у нас ничего серьезного не предвидится.

– Штерн ничего не сказал?

– Я его не видел.

В отсутствие капитана Стас исполнял обязанности старшего в Команде. Нельзя сказать, чтобы обязанности эти были обременительными, особенно в периоды, когда не намечалось проведение очередной Арены. Определить для каждого объем тренировок – да и, пожалуй, на этом все. При этом присутствие на работе Штерна было совершенно необязательным, хотя он, как правило, находился в офисе постоянно.

– Женька собирался отпуск взять. Пока капитана нет.

– Да, они с Борисом на охоту решили махнуть, на неделю. Вот уж охота людям зимой по лесу шастать. Не понимаю я таких развлечений.

– Да это Борька его подбивает. Как начнет расписывать особенности национальной охоты… Таша, я почти закончил. Можно подавать.

– Мне нужна еще минуточка, дорогой.

Стас скинул передник и вышел в зал. Перед диваном стоял маленький столик, комната была погружена в полумрак, разгоняемый светом шести свечей в двух витиеватых подсвечниках. Он поставил тарелки на столик и, услышав за спиной шаги, обернулся.

В дверях появилась Наташа. На ней было длинное темно-красное вечернее платье, высоченные шпильки, волосы были аккуратно уложены, а макияж явно был плодом длительных усилий. Когда только успела? Сейчас она была потрясающе хороша, и он опять, как и всегда в такие моменты, испытывал бесконечную нежность к жене и одновременно столь же бесконечную гордость оттого, что такая женщина – его жена.

– Ты бесподобна… – прошептал он.

– Все для тебя, – улыбнулась она в ответ.

Хлопнула пробка шампанского. Искрящаяся в свете колеблющегося пламени жидкость полилась в бокалы. Отменное шампанское, французское, настоящее – оно как нельзя лучше подходило к этому моменту.

– За нас. – Она слегка прикоснулась краем своего бокала к бокалу мужа, на мгновение в воздухе повис мелодичный звон.

– За нас.

В прихожей пронзительно тренькнул звонок. Стас скривился.

– Кого черти несут? Надо же, как не вовремя. Может, не открывать?

– Ну, как можно? – вздохнула Наташа, ставя бокал на стол. – Пойду открою.

Стас, развалившись на диване, ждал возвращения жены. Было слышно, как открылась дверь, затем что-то щелкнуло… выключатель?

И тут из прихожей раздался совсем другой звук. Стас знал этот звук – так на пол падает что-то тяжелое. Он бросился на шум, даже не замечая, как опрокидывается столик, как летят на пушистое ковровое покрытие тарелки и свечи, как разлетается на мелкие осколки тонкий хрусталь. Его взгляд уперся во что-то красное, лежащее посреди прихожей – что-то стройное, изящное… и такое неподвижное. И на красном платье расползалось пятно, темное, еще более темное, чем густой цвет ткани. Казалось, время остановилось – словно фильм вдруг замер на одном-единственном, окрашенном в красный цвет кадре.

Несколько фигур, затянутых в черное, скользнули в квартиру, и Стас вышел из ступора. Его захлестнула черная волна бешенства, сейчас он уже не осознавал, что делает, тело действовало на бессознательном, автоматическом уровне, и это было страшно. И хотя мышцы не подчинялись разуму, от этого наносимые удары не стали менее смертоносными. В этих стремительных движениях воплотилось все, что было накоплено многочасовыми тренировками – пожалуй, ни на одной Арене он не действовал столь эффективно.

Первые двое, ворвавшиеся в коридор, были убиты на месте – одному рука Стаса, ломая кости, пробила грудную клетку, второму, почти одновременно, проломила височную кость. Два тела рухнули на пол, но за ними уже толпились следующие…

Устилая полы телами, Стас отступал к окну. Он уже начал уставать, вместе с усталостью появилось и трезвое мышление. Его хотят убить – не скрутить, не вырубить – просто убить. Без затей. И при этом совершенно не считаются с потерями. Живи он не на двенадцатом этаже, скакнул бы сейчас в окно – только его и видели. Но отступать было некуда. И он снова атаковал, и еще раз, и еще… его удары должны были бы быть смертельными, он не жалел противников – впервые в жизни он не просто старался победить – это, наверное, было невозможно, – он стремился убивать. Как можно больше. Правда, кое-кто из рухнувших на пол тут же подымался… хотя и не должен был. Времени на размышления о причинах такой живучести у Стаса все равно не было.

Они стреляли – но для стрельбы было слишком тесно, по крайней мере дважды пули с противным чмоканьем впивались не в ту мишень, но их не убывало, да и непохоже было, чтобы столь «удачные» выстрелы сколько-нибудь их волновали. Несколько пуль досталось и ему – пока раны были не смертельными, даже не опасными, но он терял кровь, а вместе с ней и силы. Снова и снова он бросался в атаку, хладнокровно стараясь все время находиться в гуще противников, затрудняя им стрельбу. Рукопашный бой они знали не слишком хорошо и к тому же, как ему казалось, все время били куда-то не туда, как будто рассчитывая поразить болевую точку там, где ее отродясь не было. И он пользовался этим, как мог.

Спустя какое-то время он сумел подхватить с пола пистолет. Нажал на спуск – оружие осталось безжизненным, даже курок не щелкнул, пусть бы и вхолостую. Создавалось впечатление, что он держит в руках игрушку, сделанную из цельного куска металла. Стас с проклятием отбросил его, и это промедление, эта призрачная надежда воспользоваться оружием обошлась ему дорого – его правая рука повисла, пробитая пулей, раздробленная и уже ни на что не способная. Стас, тяжело дыша, прижался к подоконнику. Он почти не чувствовал боли, всматриваясь налитыми кровью глазами в стоявших перед ним людей в черном. Их было еще много – и здесь, и там, на лестничной площадке. И Стас не имел никаких шансов на победу, он это понимал, как понимали, безусловно, и его противники. На полу валялось с десяток тел – некоторые из них шевелились и пытались принять более или менее вертикальное положение, пятерым же это было уже не суждено. Те же, кто уцелел, поняли, что он более не опасен. Они не торопились – то ли растягивая удовольствие, то ли предлагая ему в полной мере проникнуться безнадежностью ситуации. Но пистолеты в их руках не дрожали, и по крайней мере пять стволов смотрели сейчас в грудь и в живот Стасу.

– За что? – выдохнул он, не рассчитывая на ответ. Его и не последовало.

Стасу вдруг показалось, что он видит перед собой двойников – одинаковые фигуры, одинаковые облегающие костюмы, закрывающие все тело, в том числе и лицо. Одинаковые руки, сжимающие однотипные пистолеты. Одинаковые глаза…

Стас с трудом оторвался от такого устойчивого, такого надежного подоконника и шагнул вперед. Навстречу вороненым стволам.

Лыжи уверенно шлепали по снегу, оставляя позади хорошо видимый след. Круглов остановился, откинул капюшон и шумно выдохнул – облачко пара, сорвавшись с губ, быстро растаяло в морозном воздухе. Женька остановился рядом, переводя дух.

– Если верить твоим россказням, – ехидно заметил он, – мы уже должны были сидеть в избушке, кушать водку и хвастаться друг перед другом добычей.

– Домик и водка никуда не денутся, – флегматично ответил Борис. – А насчет добычи… сам понимаешь, раз на раз не приходится. И потом, мы, по сути, только начали. Хватит еще зайцев на твою душу.

– Стрелять в беззащитных животных, это неспортивно. – Малой пожал плечами. – Ну, я понимаю, на медведя, бурый в случае чего и сдачи дать может, если доберется до тебя первым. И вообще, тебе что, Арены мало? Там зато можно поохотиться на такую дичь… да еще и разумную.

Бакс, милый и, как и все собаки его породы, исключительно любвеобильный сеттер, вертелся у них под ногами, то проваливаясь по грудь в снег, то снова выбираясь на относительно твердый наст. Для него этот поход был скорее увеселительной прогулкой, хотя Борька и пытался натаскивать своего любимца на охотничьи премудрости. Бакс откровенно развлекался, ему куда больше нравилось бегать за бросаемой хозяином палкой, чем выслеживать кого-то там, пахнущего ничуть не лучше миски с «Pedigree». Ну, может быть, немного все-таки лучше, но мешок с сухим кормом – и это он знал точно – ожидает его в избушке, и за этим мешком совершенно не обязательно бегать по ненадежному снегу.

Вообще Бакс эти выезды на охоту искренне любил. Особенно самое начало и самый конец – когда ему доставалось милое местечко рядом с водителем, и он мог сколько угодно разглядывать проносящиеся мимо дома, а потом и заснеженный лес, оставаясь при этом в комфорте и тепле. Правда, в этот раз место впереди ему не досталось, но Бакс почти что не обижался, сзади было тоже неплохо. К тому же там было куда больше места, и можно было свернуться калачиком на мягком сиденье, и вздремнуть по дороге. Его вообще удивляло, почему люди, придумавшие такое чудо, как мягкий диван, стремятся куда-то в снег, в дождь или на солнцепек.

Внезапно сеттер остановился, поднял ухо и принюхался. В воздухе мелькнул какой-то запах… даже нет, не запах, слабый его отголосок, чуть заметный даже для его чуткого носа. Этому запаху здесь было совершенно не место, но где ему место – этого сеттер не знал. Он всей своей собачьей натурой просто вдруг ощутил, что запах этот чужой и недобрый, от него веяло угрозой – прежде всего угрозой его горячо любимому хозяину. Ну, заодно и этому его приятелю, который нагло занял любимое место Бакса и даже не извинился. Сеттер прекратил свои прыжки и замер, пытаясь снова уловить это мимолетное дуновение. И негромко рыкнул.

– Смотри, Бакс что-то учуял. Может, дичь?

– Вряд ли… какой из него охотник, молодой еще, неопытный, – с явно написанным на лице сомнением пожал плечами Борис. – Ну же, малыш, что там? Заяц?

Это слово Бакс знал, горячо любимый хозяин как-то показывал ему зайца и давал понюхать. Это была такая белая штучка, размером как раз с полмешка «Pedigree», и пахла она в основном кровью, но и собственный аромат имела вполне конкретный. В настоящий момент это определенно был не заяц. Бакс коротко гавкнул, потом снова глухо зарычал. Его ноздрей снова коснулся все тот же чужеродный запах, и теперь его источник был ближе.

Борис внимательно огляделся, но вокруг не было даже намека на следы. Только девственно-чистый снег да проделанная ими с Женькой лыжня. По спине пробежали мурашки, и Круглов насторожился. Он знал это чувство, в прежние времена оно не раз его выручало, и он привык доверять своим ощущениям. Такое чувство возникало, когда ему внимательно смотрели прямо в спину. Сквозь прицел.

– Женя… – вполголоса сказал он. – Сейчас ты аккуратно наклоняешься, отстегиваешь лыжи, затем мои, а потом прыгаешь вон в тот сугроб. Без вопросов.

Дисциплина, вбитая в Малого пребыванием в Команде, сыграла свою роль. Он молча повиновался. Они метнулись одновременно в разные стороны, сразу утонув в снегу по пояс, чем до смерти перепугали собаку, никак не ожидавшую от людей таких резких движений. Впрочем, уже в следующий момент проблемы испуганного сеттера отошли на задний план, потому что через то место, где еще мгновением раньше высилась фигура Бориса, прожужжало что-то маленькое и очень быстро летящее.

Борис, подтягивая к себе ружье, чертыхнулся – ну почему он не взял карабин. С этой пукалкой, рассчитанной максимум на некрупную дичь, особо много не навоюешь. А в том, что они попали в переплет, он не сомневался. Хотя бы потому, что не слышал выстрела. Стреляли из чего-то солидного, и оружие было почти бесшумным. С таким не ходят на охоту, вернее, ходят, но на вполне определенную. Где дичь имеет только две ноги.

Лес был довольно густым, поэтому стрелок должен был находиться неподалеку, и все же Круглов не видел его. Он знаком приказал Евгению переместиться еще левее и повернулся к Баксу. Тот все также сидел возле брошенных лыж и недоуменно разглядывал хозяина, которому вдруг захотелось покувыркаться в снегу.

Снова возникло неприятное ощущение чужого взгляда, и Борис стремительно откатился в сторону – вовремя, следующая пуля впилась в снег там, где он только что лежал. Почти одновременно взвизгнул Женька.

– Тебя задело?

– Слегка. Так, царапина…

– Не останавливайся ни на секунду, все время двигайся. Кто бы они ни были, стрелки из них неважные. – Борис рывком переместил свое тело к следующему сугробу. – Бакс, ищи!

Команда была знакомой, сеттеру оставалось только понять, что именно надо искать. Впрочем, это было не слишком сложно, раз хозяин вдруг решил поиграть в снегу, значит, это как-то связано с тем странным запахом. Теперь источник его был совсем недалеко, странно, что хозяин не может его учуять сам. Сеттер повернулся в сторону сливающейся со снегом фигуры и фыркнул.

Борис увидел, что собака неотрывно уставилась куда-то в сторону ближайших кустов, и присмотрелся внимательнее. Чуть заметное шевеление выдало стрелка, а потом стал заметен и ствол оружия. И ствол этот поднимался. Слева вдруг раскатисто бухнуло Женькино ружье – с такого расстояния стрельба вряд ли принесет пользу, но, может, хоть пугнет. У Женьки автомат, на пять патронов, обойма полная…

– Прикрой!

Напарник понял прекрасно, еще один заряд мелкой дроби ушел к кустам, где располагался стрелок. По крайней мере один из них – в том, что «охотник» пришел сюда не в одиночку, Борис не сомневался.

Он рванулся вперед, двигаясь зигзагом, насколько это было возможно в этом снегу, упал, перекатился правее, затем снова прыгнул вперед. Во время очередного прыжка он скорее почувствовал, чем услышал, как сразу две пули, лишь по счастливой случайности ему не доставшиеся, вспахали снег, еще одна просвистела над головой. Противник начал адекватно реагировать на атаку, пытаясь остановить ее. Значит, их по меньшей мере трое. Снова бухнуло Женькино ружье, фигура в кустах, которую Борис не выпускал из поля зрения, чуть дернулась, но не более того. Слишком велика дистанция.

Сам он пока не стрелял, понимая, что с его двумя патронами в стволе бить надо наверняка. Круглова нисколько не заботила мысль о том, что вот сейчас он явно собирается убить человека, в его жизни такое уже случалось, тогда, в Чечне. Закон был прост, как палка о двух концах, – или ты, или тебя. У него уже не осталось ни малейшего сомнения, что кому-то очень нужно пристрелить двоих охотников, мирно бродивших по лесу в поисках зайца. Зачем и кому… это было сейчас не важно. Придет время, и об этом можно будет подумать, а пока следовало как минимум остаться в живых. И как максимум остаться целым. Последнее было несколько сомнительным, три стрелка, рано или поздно, сумеют его достать, вопрос лишь в том, насколько серьезно.

До Бакса наконец дошло – на хозяина напали. Считается, что сеттеры не годятся ни в охранники, ни в сторожа – слишком уж эти собаки доброжелательны и любвеобильны. Но сейчас всегда ласковая собака, привыкшая к дивану и даже спокойно относящаяся к кошкам, вдруг озверела. Сеттер несся по снегу, чуть касаясь его лапами – несся прямо к кустам, откуда исходила ближайшая угроза. Сеттер чуял еще две угрозы, но они были дальше, к тому же хозяин тоже двигался в этом направлении, и собака спешила на помощь.

Стрелок заметил угрозу, но не счел небольшую собаку опасной. Он снова выстрелил и снова не попал. Цель двигалась так, как нельзя было ожидать от простого человека, впрочем, стрелок и не ожидал, что ему предстоит встретиться с обычным противником. Он спокойно выстрелил еще раз, уже почти в упор, метров с десяти – и снова промахнулся. Почти – пуля навылет прошила толстую меховую куртку, лишь слегка зацепив кожу. А в следующее мгновение чьи-то острые зубы вцепились в ногу стрелку. Нельзя сказать, чтобы его это сколько-нибудь взволновало, он не чувствовал боли, но все же повернулся, чтобы ударить надоедливого пса прикладом. И тут мир взорвался перед его глазами. Он все еще не чувствовал боли… по правде сказать, он вообще больше ничего не чувствовал.

Разглядывать фигуру в чем-то, напоминающем маскхалат, лежащую ничком и обильно орошающую снег кровью, было просто некогда. Как и обратить внимание на цвет этой крови – не привычно красный, а какой-то странный, с оранжевым отливом. Сейчас у Бориса были другие проблемы. В ружье оставался один патрон, а Женькина пушка замолкла, кончилась обойма. Парню надо время на перезарядку, но времени этого у него не было – Малому приходилось непрерывно двигаться, метаться с места на место, – пули буравили снег вокруг него. По-видимому, стрелки решили сначала вывести из игры меньшую цель, а уж потом приняться за него, Бориса Круглова.

Он подхватил полуутонувшее в снегу ружье стрелка. Эта игрушка была ему знакома – СВ-99, патрон 5,6 мм. Нестандартный магазин на десять патронов. Когда-то он и сам пользовался такой штукой, и хотя воспоминания остались вполне приятные, на месте убийц он выбрал бы что-нибудь более эффективное. Или хотя бы автоматическое.

Мысль мелькнула и пропала, а руки уже выполняли знакомую работу. Он рванул рукоятку затвора, досылая новый патрон. Сколько их еще осталось? Пять, шесть? Скорее, меньше. Ерунда, хватит с лихвой, да еще и к прикладу запасная пристегнута. Бакс, убедившись, что объект его атаки не подает признаков жизни, с азартом переключился на другую цель. Но Борис и сам уже видел стрелка и выстрелил навскидку, не целясь, тем более что для стрельбы на какие-то там полсотни метров оптика ему особо и не требовалась. Сейчас важно было даже не убить – просто вывести из строя врага, хотя бы на время. Женька уже выдыхается, и хотя пока что он отделался всего лишь той, легкой царапиной, долго это продолжаться не может. Сам Борис с беспокойством ощущал, как горит бок, как что-то липкое и горячее стекает по коже. Он чувствовал, что рана не тяжелая, но она тем не менее присутствовала, и с этим надо было считаться.

Он мог бы поклясться, что попал – не так, как хотелось бы, лишь в ногу, но нога эта явственно дернулась от попадания пули. Не похоже, чтобы стрелка это обеспокоило – он просто переключился на Круглова. И это было закономерно – он со снайперкой в руках представлял куда больше опасности, чем Женька с разряженным дробовиком. Борис ушел с траектории выстрела за долю секунды до того, как палец снайпера нажал на спуск, и пуля прошла мимо.

– Херово стреляете, козлы, – выдохнул он.

Не зря, ох не зря он часами торчал в тире, работая по самым разным мишеням и из самого разного, в том числе и невиданного на Земле оружия. Сейчас все его движения были выверены до автоматизма. На передергивание затвора противнику нужно мгновение, но этого же мгновения хватило Борису, чтобы прицелиться и выстрелить. Две пули полетели навстречу друг другу почти одновременно – снайпер тоже успел нажать на спуск, от бедра – и его пуля бесследно исчезла среди деревьев. Выстрел Круглова оказался точнее – у стрелка вдруг вырос третий глаз, прямо посередине лба. Тело еще не закончило путь к земле, а Борис уже выдергивал опустевшую обойму и вбивал новую – мгновение, и винтовка в его руках уже искала новую цель.

Бакс, надрывно лая, несся к кустам на холме и вдруг подскочил на месте, рухнул на спину и пронзительно заскулил. Видимо, стрелок зацепил несчастную собаку, и зацепил серьезно. Борис выпустил два заряда в кусты, не особо надеясь на попадание, поскольку цели не видел, и рассчитывая в основном лишь на психологический эффект. Хотя какие тут эффекты, если эти долбаные снайперы не реагируют на прямые попадания, то стоит ли ждать, что они испугаются свиста пули над ухом.

Теперь Круглов стоял, надежно прикрытый толстым стволом дерева, и ждал подходящего момента. Рано или поздно противник себя демаскирует. Уже пару раз, когда он пытался выглянуть из-за своего укрытия, пуля впивалась в дерево почти рядом с его головой. Этот стрелок был неплох, и Борис не понимал, почему они с Женькой уцелели. Может быть, менее опытные «охотнички» открыли огонь раньше срока, лишив лучшего из своей команды стрелка возможности сделать первый, спокойный выстрел.

Женьки не было видно. Малой, выпав из сферы интересов последнего снайпера, повел, видимо, какую-то свою игру. В любом варианте следовало поддержать парня и обеспечить, чтобы внимание стрелка осталось прикованным к нему, Круглову. Поэтому Борис снова высунулся и не прицельно бахнул в сторону кустов, попутно отметив про себя, что Бакс уже не скулит и лежит совершенно неподвижно.

– Угробил собаку, сволочь, – прошипел он сквозь зубы. То, что вполне могут угробить его самого, казалось гораздо менее значительным, чем тот факт, что веселый и жизнерадостный Баксик лежит пластом в снегу, тающем от натекшей на него крови.

Позиция у снайпера была непробиваемой. Пригорок, отличный обзор, поваленное дерево, за которым он сидел – своего рода природный дот. Конечно, можно влепить пулю и в узкую щель между древесным стволом и землей, но на это надо время. А времени ему снайпер не даст. Даже если он не самый лучший стрелок.

Внезапно бухнуло Женькино ружье. Еще раз, еще…

– Борька, выходи. Этот готов. Кажется, последний.

Евгений стоял буквально в десяти шагах от позиции снайпера. Вся щека его была в крови, и вообще, он чуть пошатывался – видимо, одной царапиной дело не ограничилось. Круглов двинулся к нему, попутно чутко вглядываясь в окружающий лес – он вполне допускал, что у истории может возникнуть продолжение. Если нападающие знали, с кем имеют дело, а они наверняка знали, поскольку иной причины столь радикального устранения членов Команды в голову не приходило, то они наверняка не ограничились троицей стрелков. Другое дело, что засада может ждать в избушке, а может, по лесу бродит еще не одна такая «тройка», и с ними, возможно, придется столкнуться – только уже без собаки, способной учуять и предупредить.

– Во что мы вляпались, Борька, а? – спросил Евгений, не поднимая глаз. Он вертел в руках винтовку, явно не намереваясь с ней расставаться.

– Мне кажется, нас хотели убить, – флегматично ответил Круглов, продолжая озираться.

– Я не об этом.

Закинув снайперку за спину, Женька ткнул пальцем в сторону ничком лежащего стрелка, и только тут Борис заметил странный цвет крови, расползающейся под неподвижным телом. Носком ноги он перевернул убитого на спину.

Нормальное человеческое лицо, лет двадцати пяти. Мужчина. Европеец. Волос не видно, все прикрыто белым маскхалатом. Если смотреть анфас, он кажется совершенно целым. Женька стрелял в затылок, скорее чисто механически, чем допуская наличие бронежилета. В любом случае это стоило проверить… как и содержимое их карманов. Предстояла неприятная работа, и очень жаль, что стрелки уже ничего не смогут рассказать. Остается только надеяться, что удастся хоть немного узнать полезного, изучив их трупы. Мрачно взглянув на шатающегося Женьку, Борис вздохнул – самая противная часть работы достанется, похоже, ему одному.

– Что у тебя с лицом? Ранен?

– Не-а, просто неудачно мордой в наст упал. Серьезных ран нет, одна пустяковая царапина на ноге, вторая, чуть посерьезнее – пуля вдоль ребра скользнула. Мясо сорвала, но ребро цело. В общем, жить буду.

– Сиди здесь и обозревай окрестности.

Повесив винтовку на плечо, он двинулся за телом снайпера, павшего первым.

Осмотр трех тел ничего не прояснил, напротив, поставил только ряд новых вопросов, ни на один из которых не было ответа.

Все трое были на одно лицо – не просто похожи, даже не настолько, насколько бывают похожи близнецы. Они были просто одинаковы, как… копии. У одного на щеке была короткая царапина – вот и все отличие. Да и царапина – свежая, то ли ветка хлестнула, то ли еще что. В любом случае это нельзя было назвать отличием.

Не было и того, что в официальных протоколах называют «особыми приметами». Борис, не поленившись и стараясь не морщиться от брезгливости, раздел всех троих. После короткого обсуждения было однозначно решено, что, если милиции надо, пусть эти тела она находит сама. И сама потом пусть разбирается, кто есть кто и кто кого. У милиции работа такая, а «ареновцам» было совершенно не с руки привлекать к себе внимание – да и потом, особенности русского судопроизводства таковы, что посадят за милую душу, и не докажешь ведь, что тут даже превышения пределов самообороны не было и в помине. Какое уж тут превышение – их явно намеревались замочить.

В общем, было решено молчать. Поэтому с трупами можно было особо не стесняться.

Только зря это было все – ни родинок, ни шрамов, ни татуировок. Совершенно одинаковые тела, к тому же какие-то… очень правильные, что ли. Именно таким должно быть среднестатистическое тело мужчины. В меру мускулистое, без лишнего жира, пропорциональное…

– Интересно, – задумчиво заметил Женька, – а ведь у них борода не растет.

И действительно, при ближайшем рассмотрении было ясно, что щетины у всех троих не наблюдается в принципе. Каковым бы чистым ни было бритье, всегда остается хоть что-то. А тут было такое впечатление, что волосы с подбородка либо были удалены напрочь, путем депиляции, либо отсутствовали там изначально. Короткие черные волосы, подстриженные совершенно на один манер. Если бы не разный характер ранений, то сейчас, когда эти трое лежали ровным рядком на снегу, сложно было бы догадаться, кто стал первым, а кто – последним.

– Клоны… – прошептал Женька. – Зуб даю, клоны. Самые что ни на есть.

– Ты гонишь, – криво усмехнулся Борис. – Бред.

– Да ты что, телик не смотришь? Вон, постоянно показывают про клонирование. Это уже даже не фантастика. Просто кто-то, видимо, начал гораздо раньше.

– Женька, я не спорю, что клонирование уже давно перестало быть фантастикой. Я говорю о другом. Даже если клоны выходят из банки, или в чем их там делают, совершенно одинаковыми, – здраво заметил Борис, который гораздо меньше читал фантастику и гораздо больше внимания уделял вещам более серьезным, – то со временем у них будут накапливаться индивидуальные различия. Хотя бы незначительные. У этой троицы различий нет в принципе. И потом, кровь эта… я понимаю, что она красная, но поверь, я достаточно насмотрелся на эту жидкость. Это не… это не наша кровь. Не человеческая.

– Кто из нас более склонен к фантастике? – хмыкнул Малой.

– Сама наша Арена будет фантастичней любой самой навороченной фантастики, хотя бы потому, что она – реальность. И эта троица – реальность.

– И ты хочешь сказать, что они… оттуда? – Женька глазами указал на небо. – И что им надо в российском лесу, зимой, да еще со снайперскими винтовками? С нашими, кстати. Если уж они оттуда, то рациональнее было явиться с соответствующей техникой, не так ли? Посредственная снайперская винтовка, без автоматики… несерьезно все это.

– Не такая уж и посредственная…

– Суть не в том. Что им здесь надо?

– По-моему, это очевидно, – сделал невинное лицо Борис. – Им были нужны мы. Желательно в охлажденном виде. Видимо, мы конкретно кому-то мешаем.

Малой взял свой – теперь уже свой – винтарь и принялся разбираться в процедуре смены обоймы. Процесс оказался простым и проблем не вызвал. Тем более что в карманах у каждого из стрелков было по паре запасных. Кстати, более там не было почти ничего, даже носовых платков – а все то, что было, сейчас лежало на заботливо расстеленном прямо на снегу спальнике Бориса – была у него такая привычка, хотя до избушки всего километров с десяток, ну, может, чуть больше, он никогда не отправлялся в лес без соответствующего рюкзачка, где и харчишки кое-какие имелись, и спальник на гагачьем пуху, и сухой спирт… и не сухой, кстати, тоже.

Нож складной швейцарский Victorinox, три. Обойма от снайперской винтовки СВ-99, нестандартная – на 10 патронов, шесть. Телефон сотовый, три. Все.

Вернее, насчет сотового телефона они могли и заблуждаться. Да что там, наверняка заблуждались – черт его знает, что это были за приборчики. Похожи они на привычные телефончики, похожи… а вот обозначения на кнопках совсем другие, незнакомые… в общем, непонятный прибор неясного назначения. И не возникало никакого желания трогать эти кнопки. Кто их знает, этих одинаковых мальчиков с оранжевой кровью. А ну как это гранаты. Или маяки… и еще неизвестно, что хуже.

Комбинезоны белые, три. Борис задумчиво вертел в руках мягкую, казавшуюся безразмерной вещь, что-то напряженно выискивая. Затем столь же тщательно осмотрел вторую. Третью. Потом вдруг снова перебрался к покойничкам и принялся осматривать их с преувеличенной внимательностью. Наконец нашел то, что искал. Усмехнулся.

– Колись, что ты там надыбал? – поинтересовался Евгений, уже влюбленно осматривая оружие, поглаживая приклад. Винтовка и в самом деле была элегантной, она просто-таки просилась в руки. И вообще, конструкция выглядела продуманной, аккуратные сошки, оптика… а то, что без автоматики, так у каждого оружия свое назначение. – Борис, ты с такой цацкой дело имел?

– Имел когда-то. – Борис явно думал о чем-то своем, отвечал как-то отстраненно, равнодушно и чисто механически. – Снайперская винтовка СВ-99, под патрон 5,6 мм, прямой затвор Никонова, прицел оптический, обычные прицельные приспособления отсутствуют. Запасная обойма крепится к прикладу. Эффективность огня до ста метров. В общем, оружие для города. Слушай, парень, тут интересные вещи получаются. Смотри, я ведь в этого гада попал, сам видел.

– Конечно, попал. – Женька не удержался от насмешливого тона. – А что, дырка во лбу уже за попадание не считается?

– Нет, я не о том. Я еще до того в него попал. В ногу. Вот, смотри…

И действительно, на ноге было что-то вроде повреждения. Будь этот че… это существо живо, работай его сердце, прогоняя кровь по сосудам, и в этом месте уже наливался бы лиловым синяк. Или у нормального человека синяк лиловый, а у этого будет морковный?

– Я что-то не понял, это что, след от пули?

– Вот именно, – промычал Борис, затем взял костюм, представлявший собой цельный комбинезон, закрывающий тело от щиколоток до шеи, плюс капюшон, и повесил его на дерево. Отойдя на несколько шагов, он в упор бабахнул по одёжке из ружья, дуплетом. Комбинезон буквально смело с ветки, отбросило на несколько метров, где он зацепился за кусты и повис на них, чуть шевеля рукавами в такт слабенькому, еле заметному ветерку.

Рассмотрев ткань, Женька удивленно хмыкнул.

– Ну, блин… стало быть, если бы я ему в спину стрелял, он бы просто повернулся, и…

– Везунчик ты, – отметил Борис. – Интересная штука, винтовочный патрон она, ясное дело, держит. И при этом мягкая. М-да… Значит, так, облачайся.

– Ты что, охренел? С трупа?

– Слушай меня внимательно. – Борис вмиг посерьезнел. – Эти трое… пусть клонов, не важно как их называть, приехали сюда за нами. Вопрос в том, сколько их приехало. Чует мое сердце, эта встреча не последняя. У меня нет никакого желания отправляться на тот свет или провожать в этот путь тебя. Нам еще надо добраться до города, причем живыми. И ребят предупредить – смешно думать, что из всей Команды охотятся только на нас. А для этого мы должны выжить. Любой ценой. Поэтому не спорь и делай, что тебе умный дядя говорит. И маскировка неплохая, и от пули защитит.

– Ну а теперь что? – немного нервно спросил Женька, с сомнением оглядывая себя, затянутого в маскировочный комбез. Предположения о безразмерности этой штуки оказались верными, она послушно облегала невысокую фигуру Евгения так, как будто именно на него и была сшита. Рядом возвышался Борис, тоже весь в белом – и совсем не казалось, что наряд ему мал.

– Теперь идем к избушке. Все патроны берем с собой, лишнюю винтовку брось, не до нее. И наши ружья тоже… лишний груз. Жаль, конечно, но сейчас от них толку будет немного. Идем налегке и быстро. И запомни, вперед меня не суйся.

– Ты думаешь… – глаза Женьки загорелись, – там засада?

– Плейшнер увидел сорок восемь утюгов, расставленных в шахматном порядке… Откуда я знаю, все может быть. Во всяком случае, на их месте я бы сделал именно так. Там наша машина, наши вещи, телефон. Что бы ни случилось, мы наверняка пойдем именно туда.

– А стоит ли поступать так, как от нас ожидают? – с сомнением спросил Малой.

– А дело в том, друг, что у нас нет другого выхода. Мы это знаем. Очень жаль, что и они это знают.

К избушке вышли уже в сумерках. И без того обеспечивающие неплохую маскировку костюмы теперь, в густой тени деревьев, делали своих новых владельцев совершенно невидимыми. Ко всему прочему, они оказались еще и очень теплыми, уже через четверть часа ходьбы оба охотника поняли, что надобность в утепленных куртках полностью отпала. Бросать их, впрочем, не стали – мало ли, могут еще и пригодиться, да и не ехать же в город в этих пусть и достаточно симпатичных, но все же странных нарядах.

Отменная маскировка и тот факт, что Женька мог различить Бориса с десяти шагов только по темному рюкзаку, означали, помимо прочего, еще и то, что столь же трудно будет увидеть и притаившихся в засаде врагов. Если засада имеет место, конечно. С одной стороны, осадить где-нибудь на дереве стрелка было бы неплохо… с другой – в такой тьме, для того чтобы надежно перекрыть периметр, понадобится очень уж много людей. Или нелюдей.

Избушка, невесть кем и когда поставленная в лесной глухомани и почти вросшая от времени в землю, была местом, в определенных кругах довольно известным. Всегда находились доброхоты, которые ее латали, вставляли стекла, меняли подгнившие доски, поддерживали запас дров и обязательный в таких местах минимальный набор продуктов, спичек и прочих мелочей, присутствие которых не замечаешь, а отсутствие может в мгновение ока превратиться в серьезную проблему. Кто-то, явно сведущий в своем деле, привез материалы и переложил печь, а какой-то умелец даже припёр резные наличники на окна, правда, смотревшиеся на стоящей посреди леса избушке, как на корове седло. И все же домик прямо-таки навевал мысли о чем-то патриархальном, посконном… в общем, о чем-то очень добром. Охотники любили это место и приезжали сюда довольно часто. Там, в избе, был даже пухлый журнал, куда каждый из постоянныхпосетителей аккуратно записывал, когда и на какой срок намеревается остановиться в этой «лесной гостинице».

Жилье встретило путников абсолютно темными окнами и полным отсутствием признаков присутствия человека. Или, если угодно, нечеловека. Если бы не стоящий во дворе темно-зеленый, сейчас кажущийся черным, джип Бориса, то можно было бы подумать, что это место давно и надежно заброшено.

– Ты думаешь, они начали искать нас отсюда? – едва заметно шевеля губами, спросил Евгений. Казалось, звук этого шепота разносится метров на сто вокруг, такая стояла тишина.

Сейчас до дома оставалось метров сто – как раз расстояние эффективного выстрела. В том, что настоящих снайперов среди странных существ нет, никакой уверенности не было. Хотя, если предположить полную одинаковость клонов, стреляют все столь же одинаково паршиво. Только вот теперь Борис не был в этом уверен – тот, последний, явно владел оружием лучше остальных. Правда, могло и показаться…

– Не знаю, – ответил он еще тише. – Будь здесь. Если что, прикроешь.

Он бесшумно опустил рюкзак в снег, натянул на голову капюшон так, что остались неприкрытыми разве что одни глаза, и скользнул вперед, к домику, сразу растворившись в тенях. Вокруг по-прежнему не было ни звука, ни намека на движение. Евгений поудобнее улегся в снег, порадовавшись теплому и непромокаемому комбинезону, и уперся глазом в прицел. Перекрестие обшаривало окна, дверь, двор… никого.

На какое-то мгновение ему показалось, что он заметил движение. Но спустя несколько секунд сообразил, что видит Бориса. Тот был уже у самого дома.

Тем временем Круглов и в самом деле достиг цели и теперь решал сложную задачу. Если в доме ждет засада, то проникнуть внутрь, не произведя шума, не удастся. Почему-то на сердце было неспокойно, и он решил, что и в этот раз следует довериться интуиции. Здесь их ждали. Он мельком осмотрел снег во дворе, но сейчас, в полумраке, разобрать следы было невозможно, да и к тому же это мало что дало бы.

Внезапно в голову пришла идея. Плохая идея, в случае ошибки обещавшая лишить и его, и некоторых людей, которых он знал лично, и еще неизвестно скольких, которых он не знал, прекрасного места для организации охоты. Впрочем, потом все можно будет поправить. Да нет, нужно будет поправить… лишь бы оно было, это «потом». Но, черт подери, жалко…

Задняя стена дома не имела окон. Именно там стоял джип, и возле джипа, прямо на земле, стояла пластмассовая канистра, на четверть заполненная бензином. Он как раз заливал бак с утра, просто привык все делать заранее – когда его отвлек Женька каким-то пустячным вопросом. Борис поставил канистру на землю, да потом и забыл о ней. И вот теперь она стояла на том же самом месте, всего в нескольких шагах. Конечно, всегда оставалась вероятность того, что и джипу достанется по полной программе, но с этим риском уже приходилось мириться. Да и не возлагал он на машину особых надежд – не полные же они придурки, в конце концов, наверняка машину вывели из строя в первую очередь. А то и начинили чем-нибудь взрывоопасным, с них станется.

Очень тихо, без бульканья жидкость потекла на бревна, пропитывая снег и заполняя воздух парами бензина. Оставив канистру здесь же – придется ею пожертвовать, – он отполз подальше и, чиркнув старенькой зажигалкой, подпалил кусок смоченной в горючке ветоши и швырнул ее на влажные бревна. И тут же, уже не особо стараясь прятаться, метнулся к опушке леса. Весело взметнулось ослепительно яркое в сумерках пламя, а спустя считанные секунды, когда он уже находился под более или менее надежным прикрытием деревьев, бахнул хлопок взрыва. Рванула канистра, и вся глухая стена дома разом запылала. Борис рухнул в сугроб, стараясь, чтобы заснеженные кусты были между ним и пылающим домом, и приник к прицелу.

Еще через полминуты он окончательно решил, что зазря спалил отличную охотничью избушку, и всякий, кто об этом деянии узнает, ни в жисть ему это не простит. А мгновением позже из дома вынырнула еле заметная, мгновенно слившаяся с белым снегом тень. За ней последовала вторая, третья…

Бревна радостно трещали, подставляя бока всепожирающему огню, тот торжественно гудел, дорвавшись до пищи, – и звуки эти как нельзя лучше заглушали хлопки винтовки. Борис стрелял холодно и расчетливо, как на стрельбище, не торопясь и не допуская ошибок. Выстрел, смена позиции. Выстрел, смена позиции… Он молил всевышнего только об одном, чтобы Женька сдуру не начал пальбу. Пацан стреляет неплохо, очень неплохо, можно сказать, с оружием в руках он просто бог – но его никто и никогда не учил основам снайперской стрельбы, где самое главное не просто попасть в цель – а еще и не попасться при этом на мушку снайперу противника.

Впрочем, Малой понял приказ «прикрывать» правильно и однозначно – и был неподвижен и совершенно незаметен. И ствол его винтовки был направлен отнюдь не в сторону горящей хаты – теперь он следил за Борисом, и только за ним. И когда за спиной Круглова вдруг появилась другая, несколько меньшая по размерам фигура, его винтовка глухо хлопнула в первый и последний раз. И тяжелое тело рухнуло в снег, подмяв под себя не пригодившееся оружие.

– Кранты машине, – сплюнул на снег Борис. – Грамотно поработали, сволочи. Ох, грамотно.

В свете все разгорающегося костра, коему гореть было еще достаточно долго, он с тоской обозревал то, что еще совсем недавно было довольно приличным джипом. Собственно, внешне машина и сейчас выглядела неповрежденной. Почти. Даже колеса не проколоты. Только вот двигатель был не просто раздолбан – он был тщательно, шаг за шагом уничтожен, без всякой надежды на реанимацию. Создавалось впечатление, что тот, кто занимался этим паскудным делом, изучил что-то вроде пособия «100 способов испортить машину» и применил их все.

– Что будем делать дальше? – спросил Женька.

Неподалеку ровным рядом лежали шестеро. Никого уже не удивляло, что и эта компания была вся на одно лицо – правда, лиц-то как раз у них почти и не осталось. Памятуя о прочности комбинезонов, стрелять приходилось только в голову, ладно хоть капюшоны были накинуты не у всех. Время от времени Борис потирал саднящее плечо – одна пуля ему все же досталась. Не пробив белую броню, она оставила наверняка громадный синяк, а то и вовсе повредила кость. Хотя сейчас это было уже не так важно.

– Пойдем к трассе.

– Ты с ума сошел? Это же двести километров!

– Пусть так, но отсюда надо выбираться. Я вот что думаю, эти их передатчики… прикинь, от группы не поступило сигнала о выполнении задания. Твои действия?

Женька вздохнул.

– Я тебя понял… разумеется, отправлю другую группу, посолиднее и со всеми мерами предосторожности.

– Вот именно. Везти до бесконечности нам не может, захватить транспорт нам наверняка не позволят, тем более что это очень запросто может быть и вертолет. Поэтому следующим должен быть именно наш шаг. В лесу они нас не засекут ни с какого вертолета, это сто процентов, бесшумных вертолетов не бывает.

– А может, они на летающей тарелке прилетят, – хмыкнул Евгений, рассовывая по карманам комбинезона запасные обоймы, каковых набрался изрядный ворох.

– Если бы это было так просто, они бы и оружие поприличней выбрали. Причем даже не обязательно какие-нибудь лазеры, и у нас есть образцы, не этой хреновине чета. Тем же «винторезом» нас бы уделали, как поросят. Да что там «винторезы», хорошая очередь из «калаша», и мы дружно остались бы там, в снегу, рядом с Баксом. Почему они прибыли с этими снайперками, я не знаю, но готов благодарить за это и бога, и черта, и Аллаха с Буддой заодно.

– Знаешь, – задумчиво протянул Евгений, – кажется, я начинаю улавливать их способ мышления. Никакой фантазии. Никаких отклонений от выбранной линии. Попалась под руку винтовка – значит, всем. Грамотно было бы укомплектовать отряд разным оружием, ночными прицелами… а вот это, – он ткнул пальцем в кучку совершенно одинаковых, будто бы из одной партии, перочинных ножей, – вообще никому особо не нужно. Если дать волю воображению…

– Дай.

– Ну, представь, имеем мы человека, который очень хочет нас убить. Он надевает броник, берет в руку оружие, какое нашлось, сует в карман пару запасных обойм – и лезет во что-то типа дубликатора. Щелк, щелк – и имеем вместо одного сразу девятерых. А можно – дюжину.

– А можно и сотню, – мрачно подсказал Борис.

– Можно, – благодушно согласился Женька. – Не знаю, может, у них энергоресурсы ограничены. Не знаю. И знать особо не хочу, по крайней мере пока мы отсюда не выберемся. В общем, идти так идти.

Борис кивнул и принялся укладывать рюкзак. Из багажника «паджеро» ничего не пропало, так что вопрос питания его не беспокоил. А что брать с собой в путь, он знал куда лучше Женьки, который, может быть, и отлично стрелял, но опыта длительного хождения по лесу не имел ни малейшего.

Еще через полчаса они были готовы. Впереди была неблизкая и нелегкая дорога. И следовало спешить – наверняка друзьям в Москве угрожает опасность. Их надо предупредить как можно быстрее.

(обратно)

Глава 6

Михаил сидел за девственно-чистым столом и пил кофе. Время от времени у него возникало желание, как в американских фильмах, положить ноги на стол, но это было, во-первых, не принято и, во-вторых, неудобно. Поэтому он просто сидел, откинувшись на хлипком стуле, пока что, скрипя и треща, выдерживавшем его тяжесть, пил кофе и листал местную газету, еще более неинтересную, чем центральные.

Все-таки в работе проверяющего есть своя прелесть, даже в том случае, когда этот проверяющий понятия не имеет, что нужно проверять. А принимающая сторона, в свою очередь, не в курсе, на кой черт этот проверяющий к ним приехал. Если подойти к такой поездке грамотно и не сильно портить людям жизнь, то можно рассматривать ее как двухнедельный отпуск без отрыва от производства.

Конечно, встретили его отменно. То есть именно так, как и должны встречать комиссию, даже когда она в одном лице. Выделили кабинет – несмотря на то, что сами не слишком просторно живут, нашли и стол, и стул – все старенькое, обшарпанное, как, впрочем, и вся наша система МВД, по крайней мере та ее часть, что работает «на земле». В общем, создали все условия, включая чайник и кофе. Работай – не хочу.

Миша, собственно, и не хотел. То, что поездка эта была, по сути, ссылкой, пусть и краткосрочной, отнюдь не настраивало на рабочий лад. Как и тот факт, что шефу явно абсолютно все равно, какие материалы прибудут из этой, с позволения сказать, командировки. Под «шефом» понимался, разумеется, Одинцов. Да и Бурый, в общем, тоже – ему важно было, чтобы Угрюмов не болтался под ногами.

Любому человеку, независимо от того, участвовал он в подобных инспекциях или нет, совершенно ясно одно – для написания хорошего отзыва нужно максимум пара часов. То есть все пишется по шаблону, придуманному неизвестно кем и неизвестно когда. Может быть, еще в царской охранке, или вообще во времена Ивана Грозного. «Работа ведется удовлетворительно, существенных недостатков не выявлено, ряд недочетов устранены в ходе проверки…» Ну и так далее. Добавить пару десятков цифр, взятых из стандартного статотчета, – и справка о проверке готова. Другое дело, если изначально поставлена задача что-либо найти. Тогда приходится копать, искать ошибки – а у кого их нет? Не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Конечно, находится целый ворох недочетов, сверху спускается букет выговоров, принимаемых с философским смирением, и все успокаивается еще на годик. В настоящий момент Мишка глубоко копать не намеревался, хотя и подумал уже об этом пару раз. От скуки. Делать было абсолютно нечего, телевизор он недолюбливал, ассортимент в местном книжном магазине оставлял желать лучшего, а пара происшествий, на которые его пригласили, оказались настолько банальными и неинтересными, что лучше бы он эти приглашения не принимал. К тому же местные ребята в присутствии инспектора из Москвы проявляли излишнюю нервозность, старались все сделать быстро и хорошо, как следствие – получалось не так уж быстро и через пень-колоду.

Он сидел здесь уже неделю и намеревался честно отсидеть вторую, после чего вернуться в Москву. Одинцов, видимо, тут же отправит его в какой-нибудь другой район, чтобы не мозолил глаза полковнику. Ну, там видно будет.

Зима, затишье… вот весной, там уже начнется работа, там появятся «подснежники», ^[66] молодежь начнет, выделываясь перед девчонками, угонять машины, чтобы прокатиться с ветерком до ближайшего лесочка, понаедут дачники, нарушая патриархальное спокойствие городка и вступая в неизбежные конфликты со старожилами, заканчивающиеся, как правило, мордобоем… Пока же здесь совершенно нечем заниматься.

В дверь постучали.

– Да! – после некоторой паузы Михаил разрешил посетителю войти. Паузы как раз хватило, чтобы извлечь из ящика стола стопку отчетов и придать лицу озабоченный вид. Как бы там ни было, но не следует местному личному составу подозревать московского проверяющего в тунеядстве. Даже если на самом деле так оно и было.

В приоткрывшейся двери показалась голова в фуражке родного мышиного цвета.

– Простите, ваша фамилия Угрюмов?

– Точно так, – кивнул Михаил.

– Я из дежурки… там вам звонят, из Москвы.

– Иду.

Двигаясь вслед за молоденьким сержантом, Миша поинтересовался:

– Что-то я тебя раньше не видел.

– Только из отпуска, – вздохнул сержант.

– Сочувствую…

– Спасибо, – улыбнулся тот. – Хотя проводить отпуск зимой и дома – лучше уж на работу. Вон, трубка лежит.

Миша взял трубку, попутно отметив, что аппарат находится еще в более худшем состоянии, чем его собственный.

– Угрюмов слушает.

– Привет, Михаил! – Голос был знаком до боли, и Мишка вдруг понял, что спокойные денечки подошли к концу. Он и сам не мог бы сказать, откуда вдруг родилась такая уверенность, но чувствам своим доверял. Все. Баста. Теперь придется пахать и пахать. И на пахоте этой ему скорее всего предстоит быть лошадью.

– Привет, Геннадий. Что-то случилось?

– Нутром чуешь? – фыркнул Одинцов. – Значит, так, бросай там все на хрен, бери ноги в руки и дуй сюда. Только имей в виду, в управу не суйся, сразу ко мне. Домой то есть.

– В чем дело, шеф?

– Не по телефону. Скажу одно: мы с тобой в жопе, и не только мы. Ты с местными добазаришься, чтобы тебе командировку закрыли неделей вперед?

– Ну… возможно.

– Поверь, будет куда лучше, если уговоришь. Все, когда тебя ждать?

Михаил прикинул расписание поездов, добавил час-другой на возможные задержки – куда же без них, приплюсовал время на дорогу от вокзала до Генкиного дома… получалось, что не ранее чем в два-три часа дня. Завтрашнего, разумеется.

– Ладно, жду.

Уговорить местное начальство поставить в командировочном дату выезда, не соответствующую фактической, оказалось совсем несложно. Более того, начальство было столь довольно скорым отъездом проверяющего и обещанием хорошей справки, что вообще само сходило к секретарю, шлепнуло на командировочное печать и вернуло Михаилу документ без даты выбытия. Мол, что сочтешь нужным, то и сам впишешь.

Учитывая, что Одинцов вряд ли поднимет панику просто так, Михаил пожертвовал энной суммой и приобрел сразу два билета на поезд. Один – по которому и впрямь намеревался ехать, второй – на ту дату, когда должен был возвращаться согласно плану. Причем первый – козыряя удостоверением, бормоча что-то о служебной необходимости… и, в итоге, на совершенно чужую фамилию. Кассир проникся значимостью момента, понимающе кивал и обещал молчать до гробовой доски… то есть скорее всего до ужина, где этот случай после принятия маленькой будет шепотом предан огласке. Но вряд ли информация разойдется быстро и широко.

Дорога прошла нормально, хотя Угрюмов чувствовал себя, как на иголках, и понимал, что его нервозность заметна. Правда, в это время вагоны были полупусты, и два его соседа по купе, откушав водочки, тут же мирно задремали, нисколько не интересуясь окружающим. Это опера устраивало как нельзя лучше. Он и сам не знал, почему столь старательно маскируется, наверное, шло это от рефлексов, от чувства опасности, которое со временем вырабатывается у всех мужчин, которые рискуют по роду работы собственной шкурой. У всех – поскольку те, у кого такого чувства так и не появляется, обычно долго не живут.

Одинцов встретил его у порога, молча стиснул руку и кивком головы указал в сторону комнаты, проходи, мол.

– Ну, рассказывай, что случилось.

– Почитай. – Гена бросил на столик перед Мишкой несколько скрепленных листков бумаги. Тот развернул и углубился в чтение.

«Осмотр места происшествия… женщина, на вид 25–30 лет… огнестрельное ранение брюшной полости… мужчина, на вид 25–30 лет… множественные огнестрельные ранения… изъяты пули…» Фамилия потерпевшего показалась Михаилу знакомой, но вот так сразу вспомнить ее обладателя он не смог. Слишком уж много фамилий постоянно мелькали перед ним все эти годы, так много, что давно уже слились в одну непрерывную полосу.

Перевернув последнюю страницу, он поднял глаза на Одинцова.

– Ну и что?

– Теперь читай вот это, – тот протянул подчиненному еще несколько листков. Существенно меньше, кстати.

Из второго комплекта документов следовало, что в квартире такой-то произошла пьяная драка, в ходе которой муж, воспользовавшись столовым ножом, нанес своей супруге проникающую рану брюшной полости, вследствие которой она скончалась на месте. Осознав содеянное, мужчина принял решение покончить жизнь самоубийством, которое и реализовал, написав соответствующую пояснительную записку и застрелившись из пистолета Макарова, 9 мм.

Михаил вдруг почувствовал, как лоб покрывается испариной. Он снова взял первую пачку бумаги, сверяя фамилии, имена, адреса. Все было верно.

– Что это? – глухо спросил он.

– Первый пакет документов – это осмотр места преступления, выполненное нашими ребятами, и мной в том числе. Женщина явно не сопротивлялась, да и, собственно, она была не в том виде, чтобы сопротивляться. Похоже, в нее всадили пулю сразу, как только она открыла дверь. Безо всяких разговоров. Мужчина, наоборот, сопротивлялся более чем активно, и я зуб даю, что кое-кто из нападавших ушел не на своих двоих. У него на руках кровь… ладно, об этом потом. Значит, так, его изрешетили в буквальном смысле слова, стреляли из пистолета с глушаком, наверное, потому что никто выстрелов не слышал. На первый взгляд из квартиры ничего не пропало. Это, так сказать, вещи простые и понятные.

Он вдруг вышел на кухню, затем вернулся, неся две стопки и бутылку коньяку. У Мишки округлились от удивления глаза – Одинцов квасит в рабочее время? С дуба рухнуть! Но протянутую рюмку принял и одним махом опрокинул в себя. Чувствовалось, что день еще готовит немало сюрпризов и некоторый допинг не помешает. Тем более что Одинцов явно не в своей тарелке, а значит, ему еще явно есть что сказать, и вряд ли услышанное Михаилу понравится. Ему все это уже страшно не нравилось.

– Теперь пойдут вещи непростые и непонятные. Первое. Эксперты не смогли установить оружие, из которого стреляли. Пули и гильзы стандартные, от Макарова, но характер нарезов и прочая их премудрость говорит о том, что стреляли не из пээма. Второе. Эксперты в один голос утверждают, что все выстрелы сделаны из одного ствола.

Мишка нырнул глазами в протокол, пробежал его от начала до конца, сначала просто так, потом повторно, загибая пальцы. Одинцов все это время молчал.

– Тридцать семь выстрелов?

– Это при условии, что ни одна пуля не улетела в окно. А учитывая, что окно было разбито вдребезги, думаю, улетела. Представь себе такую картину: по квартире мечется человек, ты в него стреляешь, потом меняешь обойму, потом стреляешь снова… и так пять-шесть раз.

– Бред.

– Не то слово. И все же эксперты клянутся, что стреляли из одной и той же пушки. Третье. На левой руке мужчины и под ногтями правой руки обнаружена кровь. Анализ показал, что это… не кровь.

– А что? – не найдя ничего лучшего, спросил Михаил.

– Неизвестно. Какой-то химический состав. Петровича из экспертного знаешь?

– Ну.

– Так вот, Петрович говорит, что это все-таки кровь. Жидкость по составу очень похожа на кровь, но…

Он на некоторое время замолчал. Михаил тоже не подгонял шефа, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет. Тот все скажет сам, поскольку раз уж начал, то останавливаться глупо. Просто нужно время, чтобы подобрать слова.

– Короче. Либо это не кровь вообще, либо кровь, но не человеческая.

– А чья? – Михаил не то чтобы не врубился, но просто на уровне подсознания оттягивал принятие неизбежного, стараясь найти выход из психологического тупика в известных и банальных вещах. – Животные в доме были?

– Мишка, это не наша кровь. – Одинцов вздохнул и, собравшись с силами, выпалил: – Не земная.

Наверное, он ожидал гомерического хохота, вращения пальцем у виска и банальных фраз типа «ты, брат, погнал». Наверное, он даже был бы немного рад, если бы Мишка выдал нечто в таком духе… Но тот молчал. Снова проглядел вторую подшивку и уперся в Одинцова вопросительным взглядом.

– Ну а это откуда?

– Это мне на следующий день дал Бурый, – вздохнул Одинцов. – Самоубийство. Дело закрыто.

– Самоубийство? Одиннадцать пулевых ранений, из них четыре смертельных?

– Особо жестокое самоубийство, – мрачно заметил Одинцов, даже не улыбнувшись. – Из дела изъяты все заключения экспертизы, вместо них вложены новые. У бабы этой, понимаешь ли, не пуля в животе, у нее там столовый нож. А мужик, оказывается, застрелился, причем из оружия, которое найдено рядом с телом.

– При осмотре его там не было?

– Ясный пень. И еще. Прилагающийся к делу в качестве вещдока пистолет имеет спиленные номера, по результатам баллистической экспертизы – не фальсифицированной, кстати, а самой что ни на есть честной – чист как стекло. Только вот все пули в хате этой выпущены были не из него… в отчете об этом, конечно, ни слова.

– Хреново… так, Генка, один очень важный вопрос. Какое, к едрене фене, это имеет отношение ко мне?

– Тебе фамилия потерпе… самоубийцы ни о чем не говорит?

Михаил еще раз вчитался в фамилию, в имя убитых мужчины и женщины. И вспомнил.

– Твою ж…

– Вот именно.

Мишка вскочил и заходил по квартире кругами, затем сорвал трубку телефона, набрал номер.

После нескольких долгих гудков на том конце линии послышался недовольный голос.

– Слушаю.

– Петро? Это Угрюмов. Бросай все дела…

– Как это, бросай? У меня…

– Насрать. Бери машину, дуй сюда, – он продиктовал адрес Одинцова, – и быстро.

– Может, уж лучше вы к нам? – неуверенно протянул Петр, но по угрожающему сопению в трубке понял, что спорить бессмысленно. – Еду. Пятнадцать минут.

Михаил швырнул трубку на рычаг.

– В «Арену» сообщил?

– И не собирался. Это дело дурно пахнет, поэтому сначала подумаем сами.

– Добро… сейчас подъедет один кореш, да ты его, впрочем, знаешь, он в курсе дела. Помозгуем вместе.

Анжелика смертельно не любила вечерних платьев. Наверное, для них просто не пришло еще время, а может быть, сказалось воспитание – она всегда была бой-бабой, почти мальчишкой, предпочитая куклам солдатиков, а пасьянсу – DOOM. И предпочтения в одежде отдавала джинсам, кроссовкам и прочему барахлу стиля «унисекс». По крайней мере в первые двадцать лет своей жизни.

Потом она познакомилась с парнем, который спустя месяц перебрался к ней на постоянное место жительства. Постоянство это оказалось недолговечным, но он, покидая эти стены навсегда, оставил за собой две очень важные вещи.

Прежде всего он убедил Анжелику, что у нее отличные ноги, которые просто грешно скрывать под джинсами. Он был настолько убедителен, что девушка, хотя и не смирившись с соблазнительными вечерними нарядами, сменила свою привычную униформу на шпильки и мини, иногда даже вызывающие. Собственно, к радости окружающих – видеть рядом очаровательную девушку куда приятнее, чем серое безобразие, пол которого определяется в основном отметкой в паспорте.

И главное, парню этому удалось убедить Анжелику в ее неотразимости. В этом его мнении, несомненно, достаточно важную роль сыграла банальная влюбленность, однако девушка поверила, прониклась и расцвела. На самом деле ее никак нельзя было назвать красавицей, по крайней мере если следовать общепринятым канонам красоты, но она была более чем симпатичной, и теперь, когда серая мышка ушла в прошлое, от поклонников не было отбоя.

Еще до своего появления в «Арене» Лика уверенно двигалась по карьерной лестнице, став неплохим переводчиком. Какое-то время она даже видела себя на литературном поприще и в преддверии этого светлого будущего научилась неплохо разбираться в компьютерах.

Попутно, поддерживая собственные представления о неотразимости, она решила заняться спортом. Правда, для серьезных занятий профессиональными видами она была уже стара, всякие новомодные шейпинги, калланетики и аэробики ее не привлекали, и проблему выбора она решила кардинально, записавшись в секцию карате. Нельзя сказать, что она преуспела там, где обучение следует начинать с детского возраста, но определенные навыки приобрела, а впоследствии закрепила и развила их в «Арене».

Правда, изящество и хрупкость фигуры она при этом утратила безвозвратно, теперь ее тело представляло собой великолепный набор мышц, у некоторых мужчин даже вызывающий мистический ужас. Может быть, именно поэтому она до сих пор была одинока, хотя в ее жизнь время от времени входил какой-нибудь мужчина. Долго они не задерживались – мало кто из мужиков способен выносить рядом женщину, мало того что умную и красивую, так еще и физически сильнее себя. Но надежды найти того, единственного, она не теряла. Правда, один из наиболее перспективных кандидатов был безнадежно женат на красивой длинноногой дуре…

Вот и сейчас она ждала гостя, в связи с чем домашний халат сменился весьма экстравагантным прикидом, огненно-рыжие волосы были особо тщательно уложены, а макияж был именно таким, какой нужен для романтического ужина, тем более что ужин этот, весьма вероятно, плавно перетечет в завтрак. А поскольку время до прихода гостя еще оставалось, Лика сидела возле компьютера, шаря по интернету в поисках последних новостей.

Звонок в дверь оторвал ее от чтения, но не заставил встать с кресла. Лишь рука с длинными ногтями двинула мышку, включая изображение с вмонтированной над дверью web-камеры. Эта игрушка была установлена одним из предыдущих ухажеров Лики, за что она была ему искренне благодарна. Она вообще умела быть благодарной и доброжелательной, и поэтому расставалась с парнями легко, не наживая себе врагов и сохраняя с бывшими любовниками теплые дружеские отношения.

В углу экрана зажегся прямоугольник, на котором высветилась лестничная площадка. Лика вздрогнула и напряженно уставилась на экран.

У двери стояли трое. Качество камеры было не слишком высоким, а освещение в подъезде – дерьмовым, как всегда, какая-то сволочь вывернула лампочку, и лестничный пролет почти тонул во тьме. Но она была уверена, что там, в полумраке, есть кто-то еще, и скорее всего не один.

Она внимательно рассматривала незваных гостей, не слишком беспокоясь за собственную безопасность. Тяжелая железная дверь – достаточно надежная защита для одинокой женщины. Даже если женщина эта в остальном беззащитна. А Лика таковой не являлась, и пару раз пьяным придуркам, возжелавшим любви в темном переулке, приходилось в этом убеждаться.

Женский взгляд сразу выхватил то, что мужчины отметили бы, возможно, в последнюю очередь. Троица перед дверью была… одинаковая. Одинаковая одежда – короткие куртки, почему-то белые брюки, черные вязаные шапки. Слишком все это было идентично, чтобы списать на случайность. И слишком подозрительно.

Вообще, на душе у нее было неспокойно. И на работе творилось что-то не слишком правильное. Ровно пять дней назад Штерн вдруг заявил, что, поскольку капитан укатил за бугор, смысла в хождении на работу он не видит и всем предоставляется двухнедельный отпуск. Видимо, она узнала эту новость одной из последних, поскольку ни Стаса, ни Игната, ни Наташки в тот день она вообще не видела.

Конечно, спорить было грех – как бы там ни было, а недельку не вставать рано утром, позволяя себе понежиться в постели подольше, – это всегда приятно, особенно когда это оплачивается в прежнем размере. Она и не спорила. Только потом, на третий или четвертый день ее стали посещать сомнения. Вообще говоря, Штерн так себя не вел – мало ли, что непосредственной работы нет, всегда остаются тренировки, работа над моделями матриц, да мало ли еще что.

Она позвонила коллегам, но никого не застала дома. Причем телефон у Стаса с Наташей вообще не отвечал, даже ночью. Лика даже решила при случае выразить им свою обиду – это немножко свинство, куда-то уехать и даже ее не предупредить. Команда они или как?

В общем, и неожиданный отпуск, и молчание друзей – все это могло иметь вполне приличное и логичное объяснение, но какой-то неприятный осадок в душе все-таки образовался. Девушка впервые за пару-тройку последних лет вдруг почувствовала себя брошенной и никому не нужной.

И вот сейчас оказалось, что она кому-то потребовалась. И эти «кто-то» ей определенно не нравились.

– Не буду я вам открывать, мальчики, – сказала она вслух самой себе. – Гуляйте себе.

Мальчики гулять явно не собирались. Один из них достал какой-то массивный предмет, и…

Анжелика вскочила с кресла, чуть не на лету скинула туфли, мешавшие двигаться быстро, и бросилась к шкафу, где лежала Женькина глупость – видеокамера. Когда он притащил ей этот «подарок», она только посмеялась над зарождающейся паранойей. Теперь она так не думала, более того, она была в панике. Поскольку странная троица на лестничной площадке резала дверь ацетиленовой горелкой. Конечно, все не так просто, и насыпная дверь будет держаться долго, но рано или поздно металл уступит напору огня.

Сейчас ее не интересовали вопросы, откуда у шпаны – если, конечно, это была шпана – мог взяться резак. Факт был налицо, и группа до странности одинаковых людей намеревалась проникнуть в ее квартиру. Оружия у нее, разумеется, не было. И потому, что бывшая страна Советов еще недоросла до свободной продажи огнестрельного оружия, и потому, что годы, проведенные в «Арене», внушили ей более чем достаточно веры в собственные силы. Почему-то она была убеждена, что именно сейчас этих сил запросто может и не хватить.

Футляр от видеокамеры полетел в угол, а Анжелика лихорадочно пыталась вспомнить, что это там Женька говорил про включение этой штуки. Кажется, вот этот рычажок надо передвинуть вниз до упора и… и тогда в ее руках окажется боевой лазер, невиданный на этой планете. Конечно, потом могут быть разборки и с милицией, и еще с кем-нибудь, но это будет потом. Лучше участвовать в разбирательствах, чем присутствовать на похоронах в виде главного действующего лица.

Из двери сыпались искры, металл поддавался, хотя и пытался оказывать сопротивление, оправдывая вложенные в него деньги. Ясно было одно – держаться ему недолго.

Между тем Лика возводила баррикаду. Мысль о том, чтобы припереть дверь диваном, даже не возникла – не хватало только сгореть заживо. Она, сама не зная почему, на сто процентов была уверена, что это не просто попытка поживиться барахлишком. На такое дело не ходят с автогеном, да еще толпой. Лика понимала, что живой ей скорее всего из квартиры не выйти – кому помешала молодая женщина, что стоит за этим нападением, – все это можно будет обдумать позже. А если этого «позже» уже не будет, значит, и вовсе бессмысленно тратить последние минуты на размышления.

Вдруг, мысленно обозвав себя дурой, она схватилась за трубку телефона. В микрофоне – тишина. Неудивительно, провод они резанули наверняка в первую очередь. Сотовый тоже молчал, лишь рассыпался треском помех. Что ж, гости хорошо подготовились, даже заглушили сигнал – еще одно доказательство того, что добром они не уйдут.

Массивный диван стал основой баррикады. У Лики было в запасе еще несколько минут, поэтому бастион она возводила спокойно и расчетливо – обеспечивая себе более или менее надежную защиту. У них наверняка оружие, ну а если дело дойдет до рукопашной – им не поздоровится. Хотя вряд ли дойдет, они наверняка знают, куда пришли.

Со стороны это, наверное, выглядело более чем необычно. Подавляющее большинство женщин в этой ситуации принялись бы истошно звать на помощь или забились бы в темный угол, накрыв голову руками, и обреченно ждали бы конца. Лика была бойцом, в первую очередь бойцом, а женщиной – уже потом. Она готовилась к бою.

Глухо звякнул выпавший на пол замок, выжженный автогеном. Вокруг раскаленного металла тут же взвился дымок, весьма вероятно, что паркет в прихожей загорится. Вопрос лишь в том, будет ее это волновать минут через десять или уже нет. Дверь рванули на себя, распахивая настежь.

Она выстрелила первой, прямо в дверной проем, не имея ни малейшего шанса промахнуться. Тонкий рубиновый лучик мигнул, и там, на лестничной площадке, раздался короткий хрип, сопровождаемый шумом падающего тела. И тут же засвистели пули.

Свет она предусмотрительно погасила – самым радикальным образом, разбив лампу. Они не видели, куда стрелять, ей же их фигуры, на фоне скупо освещенной лестничной площадки были видны прекрасно. Анжелика выстрелила еще раз, чувствуя, как стремительно нагревается в руках камера, и перекатилась на левый край баррикады. То место, где она находилась секунду назад, взвилось веером щепок – сразу несколько пуль врезались в диван. По-видимому, они заметили, откуда ударил лазер. Несколько отрешенно она подумала, что лазерная вспышка и второй труп с выжженной в груди дырой их, похоже, нисколько не удивили. Забавно…

Наконец-то нападавшие догадались вырубить свет на лестнице. Теперь они находились в равных условиях, Лике приходилось даже несколько хуже – коридор теперь тонул в густой тьме, а ее, на фоне окна, вполне могли увидеть. И несмотря на то что они продолжали стрелять, вспышек не было, видимо, оружие было снабжено устройствами для бесшумной и беспламенной стрельбы.

Она выпустила три луча подряд, но на этот раз уже не могла сказать, попала в кого-то или нет. Пока что они тоже стреляли наугад, пули вспарывали воздух, вдребезги разбивая все, что могло быть разбито. Долго это продолжаться не могло, надо было отступать дальше, в глубь квартиры. Лика метнулась к двери, ведущей в соседнюю комнату, и в этот момент ощутила сильнейший удар, буквально бросивший ее на колени. Она тут же стремительным броском отправила свое тело вперед, переворотом, и тут же смещаясь в сторону от дверного проема. И только поднявшись на ноги, смогла оценить потерю.

Пуля, выпущенная почти наугад, нашла цель, в клочья разнеся камеру и лишив девушку единственного оружия.

Лика прижалась к стене. Глаза уже полностью привыкли в темноте, и она видела более или менее сносно. Скорее всего нападающие находятся в таком же положении.

Первого, попытавшегося войти в комнату, она ударила ногой в голову, с наслаждением услышав глухой стук – отброшенная ударом голова вошла в плотное соприкосновение с твердым дверным косяком. Тело рухнуло назад, на мгновение помешав остальным ворваться в комнату.

«Да сколько же вас, сволочи! – зло подумала она. – Ну, давайте, возьмите меня».

Из соседней комнаты послышались короткие хлопки – не такие, как щелканье бесшумных пистолетов, погромче. На мгновение стало тихо, затем она вдруг услышала голос – первые слова с момента начала нападения. И голос этот был сладостен, как самая лучшая песня, как глас с небес:

– Лика! Ты жива?

Пока Женька стоял у двери, напряженно прислушиваясь к звукам на лестнице, Борис, такой же заросший, грязный и пропахший смесью костра, пота и пороха, обнимал и утешал плачущую Лику. Когда все кончилось и напряжение боя спало, слезы хлынули из девушки потоком.

– Ну успокойся, малышка, все хорошо, все нормально. Все уже позади.

– Господи, что они хотели? Боренька, ты…

– Не знаю, девочка, не знаю. Но нам надо отсюда сваливать, и побыстрее. У тебя пять минут, собирай самое нужное, деньги, документы… в общем, самое-самое. И делаем ноги. Потом все обсудим, в более спокойной обстановке.

Она, всхлипнув, кивнула, попыталась вытереть глаза, размазывая косметику и превращая лицо в боевую раскраску пьяного индейца, и на дрожащих ногах бросилась за сумкой, куда стала, почти не глядя, пихать чуть ли не первое попавшееся под руку.

– Женька, что там?

– Пока тихо.

– Я соберу оружие…

– Не стоит, – ответил Евгений, не оборачиваясь и не отводя взгляда от лестницы. – Я уже посмотрел их пистолеты. Спусковой крючок оборудован чем-то вроде сканера отпечатка пальца. У нас таких пистолетов не делают. Воспользоваться им может только владелец.

– Ладно, хрен с ними. Лика, ты готова?

– Д-да…

– Так и пойдешь? В этой твоей, с позволения сказать, юбке и драной блузке?

– Ой… еще минуточку, я переоденусь.

Тремя тенями они выскользнули на лестницу, и Лика с трудом подавила вопль – чуть ниже, на ступеньках, лежали четыре тела. На три из них ей было глубоко наплевать, а вот четвертое… оно принадлежало как раз тому парню, для которого и надевались умопомрачительная юбочка и каблуки. Под телом расползалась лужа крови.

– Эт-т-то… эт-то не в-вы его?

– Нет, видимо, он пришел раньше времени, – покачал головой Борис, сжимая в руке странной формы ружье. Под кожаной курткой виднелась какая-то грязно-белая одежка. Внезапно он хлопнул себя по лбу.

– Стоп! Возвращаемся. Женька, закидываем тела в хату, быстро.

– Зачем?

– Потом. Делай, что говорю.

Вдвоем они быстро занесли трупы в Ликину квартиру, свалив их прямо в прихожей. Девушка механически отметила, что трое в черном были убиты выстрелами в голову. Борис сбегал куда-то вниз и притащил рюкзак. Вытащив из него какую-то белесую тряпку, он кинул ее Лике.

– Скидывай шмотки, и одевай это, быстренько.

– Что это?

– Бронежилет. Не тяни, у нас, возможно, мало времени.

Спорить она не стала. Одним движением стянула свитер, скинула джинсы, не беспокоясь о том, что рядом находятся двое мужчин. Оставшись в одних трусиках и футболке на голое тело, натянула на себя необычный комбинезон, с удивлением отметив, что он пришелся практически точно по фигуре. Не удержавшись и потратив секунду на короткий взгляд в зеркало, Лика сунула ноги в сапоги и накинула шубку.

– Все.

– Отлично. Теперь делаем ноги.

– А куда мы пойдем? – спросил Женька. Поскольку дверь была закрыта, он дежурил у дверного глазка, не выпуская из рук оружия.

– По дороге объясню, – коротко бросил Борис. – Лика, твоя лайба на ходу?

– Да.

– Где?

– Во дворе, слева от подъезда. – Она отвечала коротко и четко, как отдавая рапорт командиру. Да, собственно, сейчас Борис и был командиром, и она, и Женька приняли это безоговорочно. Все прекрасно понимали, что спасти их теперь может только четкая организация действий, каждый шаг должен быть взвешен и продуман до мелочей.

– Ключи?

– Вот.

– Двинулись. Женька, прикрываешь. Лика, за мной. Все готовы? Тогда вперед…

Было уже за полночь, когда Борис остановил машину возле одной из многоэтажек почти на самой окраине Москвы. Подхватив с заднего сиденья рюкзак и взглядом указав Женьке на сверток, в который были упакованы винтовки, он запер машину и быстро двинулся в сторону новостроек. Малой и Лика едва за ним поспевали.

– Здесь живет один мой приятель, – сообщил Борис на ходу. – Сейчас его нет в городе, и я знаю, где лежат ключи. На какое-то время квартира сойдет за базу, а там посмотрим.

– А другие? Другие наши как? – Голос у Лики уже не дрожал, она полностью пришла в себя и успокоилась, вновь обретя способность мыслить ясно. Но все равно видок у нее был еще тот.

– Я не знаю. Ни один телефон не отвечает… твой, кстати, тоже. Мы проезжали мимо дома, где Биг живет, на месте окна его квартиры – дыра и пятно копоти, квартира выгорела дотла. Внутрь мы, ясное дело, не заходили, если он жив, то уж наверняка не там. Квартира Стаса опечатана ментами. Где сейчас живет Лонг, я не знаю, он недавно хату сменил. А Олег уехал к бабке в деревню, адрес у меня есть. Утром двинем туда.

– Ты не мог подогнать машину поближе к дому твоего приятеля? – поинтересовался Евгений.

– Не стоит, машина у них наверняка на примете.

– Знать бы еще, у кого «у них», – вздохнул Малой.

Квартира оказалась почти совершенно пустой, только в углу одной из комнат стояла старая, видавшая виды пружинная кровать, на которую был брошен столь же старый матрас. Зато она была на первом, хотя и высоком, этаже. В случае чего, всегда можно было сигануть в окно. Почти весь противоположный от кровати угол занимали банки с краской, рулоны обоев, толстый валик коврового покрытия и стопки пенопластовых потолочных плит.

– Он как раз ремонт затеял, да его в командировку услали, – пояснил Борис. – Ладно, сейчас в душ и спать. Утром бужу рано, у нас много дел.

– Ты думаешь, я смогу уснуть? – скептически усмехнулась Лика.

– Надо, – веско ответил Борис. – Иначе завтра ты, подруга, будешь никакая, а нам, возможно, придется действовать на пределе. Поэтому нужен отдых. Мы вообще последние две ночи почти не спали. Малой вон, еле на ногах держится.

– Да ты гонишь! – взвился Женька. – Я еще подольше тебя на ногах оставаться могу.

– Если об стенку обопрешься… – хмуро пошутил Борис.

Сейчас, в более спокойной обстановке, Лика видела, какими вымотанными выглядят друзья. Глубоко запавшие глаза, недельная щетина, колом стоящие волосы. Женьку и впрямь пошатывает, а Борис явно бережет бок, уж не ранен ли. Да и она была явно не в лучшей форме.

Пока Женька блаженствовал под горячими струями воды, Лика разглядывала обновку.

– Откуда? – подняла она глаза на Бориса.

– С трупа сняли, – флегматично ответил он. – Как раз твой размерчик.

– Ага… – кивнула она, то ли не поверив, то ли приняв как должное. – Так что, говоришь, это бронежилет?

– Точно так, винтовочная пуля не берет.

– А те, в моей квартире, тоже в таких были?

– Почем я знаю… я стрелял только в голову, так надежнее. Может, и они… слушай, Лика, у меня, прости, язык заплетается. Давай мы завтра по дороге тебе все ирасскажем. В деревню… – он душераздирающе зевнул, – поедем, к Олеговой бабке. Вот… по пути я тебе… все и расскажу…

Когда Евгений вышел из душа, разомлевший и шатающийся от усталости и горячей воды, Борис уже крепко спал, как есть одетый, просто прислонившись к стене. А Лика сидела рядом и молча смотрела на него. И даже не повернулась на шлепанье мокрых босых ног по полу.

– Мы дошли до ближайшего поселка примерно за три дня, – рассказывал Борис, пока машина наматывала километры, пробираясь сквозь хаос московских улиц. Выехать следовало бы пораньше, но Женька спал как убитый – сказалось напряжение последних дней. Разбудить его не смогли ни толчки, ни холодная вода, оклемался он только часам к восьми, когда на дорогах уже начали формироваться первые пробки.

– На вас больше не нападали?

– Нет. Пару раз вертолет проходил над лесом, но слышно его было загодя.

– Обычный вертолет?

– Ты же не думаешь, что они и в самом деле на летающей тарелке за нами гонялись? Обычный… пожарной охраны. Вообще говоря, самый подходящий транспорт. Ну кого, собственно, могут заинтересовать пожарники, крутящиеся над лесом? В общем, эти белые тряпочки, как мне кажется, обеспечивают отменную маскировку, в том числе и в инфракрасном диапазоне. Ну а потом, когда добрались до поселка, одолжили машину, и…

– Одолжили?

– Ну, если хочешь, угнали. Суть от этого не меняется. Нам она была нужнее.

Сидевший сзади Евгений, занимавшийся делом важным и нужным – чисткой оружия, – внезапно подал голос:

– Кстати о машинах. Если они так хорошо все о нас знают, то и эта лайба может быть на заметке.

– Согласен, – кивнул тот, – нужен другой транспорт. Где будем брать?

– По логике, где-нибудь во дворах. Снег последний раз шел позавчера, стало быть, выбираем самую запорошенную тачку. Если хозяин не воспользовался ею вчера, стало быть, не воспользуется и еще несколько часов. Потом колеса все равно менять.

– А ты ее заведешь?

В ответ Малой только презрительно фыркнул.

– Откуда такие навыки? – задал сам себе риторический вопрос Борис. Вполголоса. Если Женька и услышал, то виду не подал.

– Ребята, это криминал, – поморщилась Лика. – За нами пол-Москвы охотиться будет, вам это надо?

– Лучше пусть за мной гоняются менты, чем эти близняшки, – пожал плечами Борис. – Тем более что хозяина мы не обидим, я ему денежку в бардачок положу. У тебя, кстати, с деньгами как? А то мы с собой, ясен пень, много не брали.

– Хватит, – чуть помедлив, ответила Лика. – С десятку наберется.

– Домой нам теперь нельзя, – рассуждал Борис, крутя баранку. Дергать новый транспорт следовало, конечно, не в центре, и он стремился побыстрее добраться до окраин. – Там нас ждут в первую очередь, как и в конторе.

– Я вот что думаю, – протянула Лика, – как-то все это очень подозрительно. Ну, то, что Штерн всех отпустил как бы в отпуск. Такое ощущение, что он нас намеренно разделил. Если мы не ходим на работу, значит, не заметим и пропажи коллег, по крайней мере заметим не сразу.

– Имеет смысл… – буркнул Борис.

– Но это значит, что Штерн имеет ко всему этому какое-то отношение.

– Может, на него надавили? – поинтересовался из-за спины водителя Евгений.

– Кто, например?

– Не знаю, может, его хозяева. Есть же у него наверняка кто-то сверху? Или нет?

Борис некоторое время подумал, затем отрицательно покачал головой.

– Сомневаюсь. То есть сверху, может, кто-то и есть, но в то, что Штерн не в курсе, я не верю. Если, конечно, этот неожиданный отпуск не есть блажь. Логически-то все обоснованно, капитана нет, стало быть, нет и команды, а раз нет команды – нечего ей в конторе париться почем зря. Тренировки, конечно, проводиться должны, но за последние годы мы и так не вылезли из этой дрессуры.

– Получается, что Гога нас подставил?

– Получается, так. Если мы ничего не упускаем.

– Давайте попробуем еще раз, – предложила Анжелика и принялась загибать пальцы. – Итак, Трошин уматывает в свой Египет. Это было двадцатого. Двадцать третьего вы сваливаете на охоту. Как Штерн отнесся к поездке?

Борис задумался, вспоминая. Теперь, когда все представало в новом свете, реакция Штерна уже начинала казаться подозрительной. Почему-то возникало ощущение, что Генрих Генрихович, услышав просьбу об отпуске, испытал что-то вроде облегчения. Это никак не отразилось на его лице, поскольку вся его мимика была лишь маской и применялась в зависимости от ситуации, но общее состояние его настроения уловить было можно.

Да, пожалуй, Гога и в самом деле отпустил их с радостью. Учитывая, что он всегда ревностно следил за тем, чтобы подготовка к будущим баталиям велась непрерывно, и ко всякого рода дырам в графике относился болезненно, это было по меньшей мере странно. Он даже сопротивлялся больше для виду, неубедительно и без особого энтузиазма. Настроившись на длительные уговоры, Борис неожиданно уложился в считанные минуты. Тогда это его только обрадовало.

Он вкратце пересказал свои мысли Анжелике. Та загнула следующий палец.

– Далее, Игнат не приходит на работу тогда же, 23-го. Я спросила Ниночку, так по ее словам, Штерн сказал, что Игнат взял отгул.

– На хрен он ему был нужен?

– Вот именно. Ладно, допустим, объяснение есть всему, но я подозреваю, что… в общем, Игната убрали. На следующий день, это было, стало быть, двадцать четвертое, Штерн объявил об отпуске. Стаса и Наташку я в тот день не видела.

– Думаешь?.. Послушай, когда Олег говорил, что махнет на недельку к бабке, Штерн при этом присутствовал?

– Не… не помню точно, кажется, да.

– Гадство! – коротко охарактеризовал Борька ситуацию.

Машина наконец покинула запруженные транспортом центральные кварталы и уверенно двигалась к окраинам города. В очередном районе новостроек Борис свернул с шоссе и принялся петлять между домами, предоставляя Женьке возможность высмотреть подходящую тачку. Таковая нашлась довольно быстро – не слишком бросающаяся в глаза девятка, к тому же, судя по намерзшим вокруг колес сугробам, ею не пользовались уже с неделю, если не больше.

На то, чтобы вскрыть и завести машину, Малому понадобилось от силы минут пять. Борис только покачал головой – у Женьки, оказывается, за плечами, помимо компьютеров, есть еще кое-то, вопрос лишь в том, откуда.

Бросать Ликин «ниссан» было, конечно, жалко, по любым показателям он дал бы потрепанным «жигулям» сто очков вперед, но риск был слишком велик. Кто их знает, этих близняшек, может, у них и гаишники под контролем. Во всяком случае, лучше перестраховаться и потом дружно смеяться над необоснованными опасениями, чем вляпаться в очередную неприятность. Их и так уже было более чем достаточно.

Лика снова попыталась связаться с теми из друзей, судьба которых была неизвестна. Но ее мобильник упрямо выдавал долгие гудки, не желая соединять ни с одним номером. То ли все члены команды попали в беду, то ли их средства связи не работали. Ниночка, последнее время увлеченная новым романом с каким-то до одури влюбленным в нее парнем, это Лика знала совершенно точно, временно покинула отчий дом и переселилась к возлюбленному. Роман развивался столь стремительно, что Ниночка не только бросилась, очертя голову, в водоворот чувств, но и не потрудилась хоть кому-либо сообщить, где обитает в настоящее время. В этом были свои плюсы, можно было надеяться, что о ней не знают и охотники. К тому же вряд ли Ниночка представляла для кого-то угрозу, после короткого обсуждения все сошлись во мнении, что преследованию подвергаются прежде всего члены Команды – и именно потому, что в эту Команду входили. Так что, вряд ли кому-то срочно понадобилось бы убирать не имеющую особого отношения к схваткам на Арене секретаршу. Что же касается остальных, то тут было много неясного. Очевидно, что на Игната, Стаса, Наталью и Игоря-большого рассчитывать не приходится. Живы они или нет – сказать было сложно, но учитывая массовость нападений, вероятность того, что друзья уцелели, была ниже среднего. Установить местонахождение Игоря-длинного было попросту невозможно, хотя, остановившись на десять минут у какого-то захудалого интернет-кафе, Женька бросил на все известные ему почтовые ящики коллег сообщение об опасности, назначив место встречи. Сообщение было довольно хитро закодировано – не настолько хитро, чтобы попортить жизнь спецслужбам, пожелай они дешифровать информацию, но от случайных глаз – самое то. И все равно он дополнительно подстраховался – точка рандеву описывалась настолько завуалированно, что понять текст мог только друг. Оставалось надеяться, что если приятели целы, они найдут возможность выйти в интернет в поисках информации. Собственно, касалось это прежде всего Лонга, вряд ли у Олега в деревне имеется такая возможность.

Они отмахали еще несколько километров, теперь вокруг мелькали заснеженные деревья и, казалось, все неприятности остались позади.

Оказалось – именно казалось.

Последний пост милиции, которого в принципе следовало бы опасаться, остался позади. Здесь, за пределами Москвы, люди с полосатыми палками уже не так свирепствовали, да и пасли в основном тех, кто ехал в другом направлении. Может быть, именно поэтому этот участок шоссе и был избран для нападения.

Женька вдруг дернулся и впился взглядом в заднее стекло.

– За нами хвост!

«Хвост» – это было еще очень слабо сказано. Два джипа – один темно-зеленый, другой синий – стремительно нагоняли не слишком торопливую, подозрительно звякающую на каждой неровности покрытия «девятку».

Борис бросил короткий взгляд в зеркало заднего обзора.

– Почему за нами? Мало ли кто?

– Чувствую, – коротко ответил Евгений, лихорадочно собирая ранее разобранную для компактности винтовку.

К тому времени, как последняя деталь встала на место, и обойма была загнана в соответствующий паз, джипы были уже рядом. А еще спустя несколько секунд все сомнения в их намерениях рассеялись, причем самым убедительным образом – в двух стеклах, заднем и ветровом, образовались вдруг дырочки, красиво обрамленные трещинами.

– Блин! – ругнулся Борис, вжимая до упора педаль газа. – Лика, пригнись! И натяни капюшон на голову.

Соревноваться в скорости с образчиками буржуйской техники было занятием совершенно бесперспективным. Мотор «жигулей» надсадно выл, демонстрируя готовность к борьбе, но получалось примерно, как у той старой лошади, что пришла к финишу последней, шамкая «ну не шмогла я, не шмогла». И эта колымага явно не была способна ни на что хорошее. Конечно, на брошенном на произвол судьбы Ликином «ниссане» уйти бы, возможно, и удалось, но кто знает, что у преследователей было приготовлено на такой случай. Вертолет? Или СУ-27? Во всяком случае, с ходу отметать никакие варианты не следовало.

Женька, не ожидая команды, натянул капюшон так, что снаружи остались одни глаза, и принялся прикладом винтовки выбивать стекло, готовя себе амбразуру.

– Не дай себя обогнать! – крикнул он Борису.

Тот, мёртво вцепившись в баранку, лишь сердито дернул плечом – какой тут, к дьяволу, не дать обогнать – на практически пустом шоссе. Тем более что редкие встречные машины, видя несущихся на полной скорости лихачей, предпочитали, по возможности, уступить полосу, в том числе и встречную. Поскольку правила – правилами, а осторожный дольше живет.

Позади хлопнула винтовка – конечно, стрельба из мчавшейся на последнем издыхании машины, готовой, при встрече с неровностью шоссе тут же улететь в кювет, никак не могла бы называться снайперской – хорошо, если вообще удастся попасть хоть во что-нибудь. Словно в ответ, вдребезги разлетелось боковое зеркало, приняв в себя пулю.

С обоих джипов велся интенсивный огонь – с каждого стреляли двое – один, высунувшись сбоку, и второй, вылезший по пояс в верхний люк. Стреляли из пистолетов, что было по-прежнему глупо, нерационально, и могло объясняться только какими-то внутренними, недоступными человеческому пониманию, причинами.

– Твою мать!

– Ранен? – не оборачиваясь, поинтересовался Борис. Лика в это время натягивала ему на голову капюшон бронекостюма. Тяжелая пуля, попав в голову, запросто сломала бы шею или размозжила бы кости черепа, но против пистолетных… может, и пронесет.

– Нет, я в него, суку, попал…

– И?

– На нем, гаде, этот траханый костюмчик. Только дернулся, и все.

– По машинам бей!

– А то я не знаю!

Снова хлопнула винтовка, еще, еще… дымящиеся стреляные гильзы падали на дно машины, сталкиваясь и позвякивая при каждом рывке. Малой сменил обойму.

– Впереди менты. Женя, прекрати стрельбу.

Вообще столичная дорожная милиция предпочитает в такие разборки не встревать. Себе дороже. Но тут – то ли на пост поставили молодых и полных энтузиазма парней, то ли профессиональная гордость взыграла – «уазик» с эмблемой ГИБДД на борту взвыл сиреной и рванулся вслед нарушителям спокойствия.

Иногда поведение работников большой дороги вызывало у Бориса, как и у большинства владельцев личного транспорта, тихое бешенство. Но сейчас он прямо-таки восхитился их мужественным (и донельзя глупым) поступком. Результат сего действа предсказать было нетрудно – преследователи тут же перенесли огонь на видавший виды милицейский транспорт. Видимо, одна из пуль достигла цели, поскольку «уазик» вдруг вильнул, снес несколько черно-белых столбиков ограждения и улетел под откос. Хорошо хоть машина не взорвалась – оставались шансы, что кто-то из ментов уцелел.

– Суки! Наших бить? – взвыл Женька, снова прицеливаясь. Борис хотел спросить, откуда вдруг проснулась такая любовь к гиббонам, но передумал – видимо, все дело было в отсутствии у Малого личного транспорта.

Наверное, судьба старается все раскладывать по полочкам, в стремлении соблюсти восславленное множеством писателей Равновесие. Именно его, с прописной буквы. Иначе, чем вмешательством судьбы или слепой Удачи – а эта дама, как известно, весьма своевольна, – никак не объяснить то, что Женькина пуля попала именно туда, куда следовало. Переднее левое колесо джипа лопнуло, казалось, хлопок был слышен даже в салоне «девятки», поврежденную и мгновенно потерявшую управление машину занесло. Второй, синий джип пытался увернуться от удара, но машины находились слишком близко друг к другу…

Два столба черного дыма были видны еще долго. Борис сбросил скорость, поскольку многострадальные «жигули», честно отработав критическую ситуацию, теперь были готовы рассыпаться буквально на следующем же метре.

– Уф! – шумно выдохнул Малой, откидываясь на спинку сиденья. – Как я их?

– Силён! – оценил Борис. – Хотел бы я только знать, как они на нас вышли.

– Есть подозрение, – ответил Женька, – что они засекли Ликин мобильник. Знаешь, рыжая, я бы его отключил.

– А что, мобилу можно запеленговать? – удивленно спросила девушка.

– Все можно, – флегматично зевнул Евгений.

Вообще, горячка боя ушла, и теперь он чувствовал себя расслабленным и спокойным. Может быть, потому, что в отличие от Бориса воспринимал все происходящее как нечто нереальное, как игру, в которой убитого друга всегда можно спасти, подобрав за углом аптечку или загрузив сохранёнку.

Борис, в отличие от своего молодого напарника, в жизни повидал гораздо больше и прекрасно понимал, что все это всерьез. Более того, за них еще не взялись как следует, все эти нападения столь явно отдавали дилетантством, что он бы мог сказать с уверенностью – против них действует человек… ну, пусть не человек, а существо, не имеющее ни малейшего представления о земной жизни вообще, и очень слабое – о способах проведения террористических акций. Займись их ликвидацией профессионал – и им бы не уцелеть уже тогда, в лесу, все было бы шито-крыто, ни свидетелей, ни тел. То же самое в общем-то касалось и Лики. Штурм ее квартиры, при всей его зрелищности, был настолько же беспомощным.

Тот, кто за всем этим стоял, явно имел некоторое представление о возможностях воинов Арены, но почему-то не принял его в расчет, вознамерившись, в буквальном смысле слова, закидать их шапками. То есть делая ставку на банальный количественный перевес. Дымные столбы на месте взрыва двух столкнувшихся джипов наглядно свидетельствовали о том, что количественный перевес может исчерпаться в одно мгновение. С другой стороны, от хорошего снайпера с винтовкой 12-го калибра, уверенно бьющей чуть не на километр, защиты еще не придумали. Кроме танка, разумеется… но и на танк есть свои средства.

«А интересно бы было, – усмехнулся про себя Борис, – надеть наши „робокопы“ и посмотреть, кто кого».

Увы, боевые костюмы, заслужившие премию от Жюри, были недосягаемы, как и все, что находилось в «Арене». Разумеется, Борис понимал, что склады, тренировочные комплексы, лаборатории и прочие чудеса, куда можно было добраться из захламленной кладовой, находились отнюдь не в подвале старого московского дома. Толку сожалеть об этом не было никакого.

– Из твоих слов, Евгений, следует одна печальная вещь, – мрачно сказал Борис. – Если Олег пользовался мобильником, мы сейчас едем на его похороны.

В село, где жила Олегова бабка и где мог, пусть и теоретически, находиться он сам, они приехали уже в сумерках. Найти нужную улицу было бы несложно, благо село было не особо большим, если бы они знали адрес. Но известно было только название населенного пункта, да и то Женька с трудом вспомнил, как Олег упомянул это местечко в разговоре.

Разговор, помнится, был как раз о бабке. Олег рос без родителей, погибших давным-давно в автокатастрофе, единственным родным человеком для него была бабушка. Родным и горячо любимым, несмотря на полное взаимонепонимание. В частности, Олег все никак не мог понять, почему бабушка упрямо не хочет перебраться из богом и коммерсантами забытой деревеньки в благополучную Москву к любимому внуку. Тем более что внук был готов обеспечить ей поистине царские условия. Однако его регулярные уговоры столь же регулярно вдребезги разбивались о три волнолома – куры, огород, дом.

«Я здеся родилась, я здеся и помирать буду, внучек, – вредничала старуха, о чем Олег с готовностью жаловался коллегам. – А город этот твой я не люблю. Шумно тама, и воздух завсегда поганый, а то ли дело у нас!»

Насчет воздуха спорить, конечно, не стоило – разве можно сравнить вонь автомобильных выхлопов со свежим, ядреным запахом навоза? Сравнив эти два ощущения, Олег каждый раз проникался мыслью, что выхлопы ему как-то все-таки ближе. Также он все никак не мог понять, чем французские корнишоны, хрустящие и остренькие, хуже заготавливаемых бабкой огурцов, каждым из которых можно было бы убить человека, не будь они такими вялыми. И очень удивлялся тому, что очередные банки с теми же огурцами, привозимые им из деревни и безо всякой жалости отдаваемые на растерзание приятелям, всегда шли на ура.

Любой другой давно бы махнул на упрямую старуху рукой, но Олег все не оставлял попыток прийти к консенсусу, хотя без особого результата. Возможно, потому, что бабка не знала такого слова, а если и знала, то искренне считала ругательным. Денег, которые присылал или привозил внучок, вполне хватило бы на то, чтобы скупить половину местного магазина, вместе с вечно сонной продавщицей, но бабка стойко горбатилась в огороде и курятнике, чтобы каждый раз порадовать приехавшего внучка куриным бульончиком и салатом «с грядки». Олег потом рассказывал друзьям, что если он что-то и ненавидит в жизни, так это именно разнотравье, гордо именуемое «салатом», на котором прошло все его детство.

Когда Борис спросил, в каком именно доме проживает Матрёна, что Олегу Зинченко бабкой приходится, старуха, к которой вопрос этот был обращен, шарахнулась от машины, как будто в ней сидела стая прокаженных, и, мелко крестясь, метнулась к дому, поминутно оглядываясь и бормоча что-то вроде «свят, свят». Борис и Лика переглянулись – ничего хорошего такая реакция не сулила.

Вся картина происшедшего вырисовалась несколько позже, уже после осмотра руин почти дочиста сгоревшей избы, после опроса местной малышки, как правило, все про всех знающей и не успевшей еще обрасти предрассудками. Дети, коих было не так уж и много, по природному детскому любопытству, разумеется, видели если не все, то достаточно. Более чем достаточно. К тому же удалось разговорить соседей, которые уже беседовали с милицией и теперь на контакт шли неохотно, но постепенно размякли, а когда поверили, что приехали и в самом деле друзья Олега, а не какие-то там бандиты, то дело и вовсе пошло на лад.

Машины во двор Матрёны приехали в полдень или около того, во всяком случае, солнце уже стояло высоко. Машин было две: одна синяя, вторая зеленая. Мелкий пацаненок, не по возрасту складно строящий фразы, уверенно заявил, что одна из машин была «челоки», а вторая – «патлул». При этом сообщении Женька мрачно ощерился – обе машины были до боли знакомы. Из машин вышли люди, каковых было как пальцев на руке, да плюс еще немного – считать грамотный в плане иномарок пацан толком еще не умел, как максимум – до трех. В общем, человек 7–8. Все они были в черных куртках и черных сапогах и белых штанах. Почему-то эти белые штаны запали мальчонке в душу, на протяжении своего сбивчивого, но при этом переполненного подробностями рассказа он возвращался к ним раза три.

В общем, из всех услышанных рассказов получалось примерно следующее.

Когда люди в черно-белом двинулись к дому – они явно совершенно точно знали, какой именно дом им нужен – Матрёна вышла на крыльцо, привычно сварливым тоном (в большей степени тембр голоса, чем склад характера) потребовала отчета, кой черт им здесь надо. Один из незваных гостей сообщил, что им нужен Олег. Бабка пожала плечами и мотнула головой на задний двор, где внучок как раз занимался работой творческой и полезной для здоровья – рубил дрова. По крайней мере она так думала. На самом же деле Олег как раз зашел в дом и видел эту сцену сквозь стекло. Видимо, заметили и его.

«Человек», заговоривший с бабкой, не меняя выражения лица, выстрелил ей в живот из пистолета, после чего вся компания открыла беглый огонь по дому. Стреляли не торопясь, спокойно, из каких-то небольших пистолетов, похожих на игрушечные и почти не издававших шума. Несколько минут спустя вся компания двинулась внутрь дома, видимо, чтобы закончить начатое. Что происходило в доме, того свидетели, ясно дело, не знали, но о последствиях поведали. Прошло довольно много времени, когда пришельцы покинули хату. Их стало существенно меньше – двоих они вынесли на руках, и тела эти не подавали признаков жизни. По свидетельству одного из дедов, старательно отравлявшего окружающую атмосферу донельзя вонючим табаком, один из покойничков «брюхом курыл». В ответ на просьбу пояснить столь странное сравнение, дед охотно поведал, что тело прям-таки натурально дымилось. Еще один шел сам, но ноги его плохо слушались… Уже у машины один из черно-белых о чем-то спросил раненого, тот что-то ответил – слова так никто и не разобрал, после чего вопрошавший спокойно выстрелил раненому в лоб. Загрузив трупы в машины, черно-белые уехали. А еще несколько секунд спустя из окон избы показались первые языки пламени. Соседи, убедившись, что страшные бандюги убрались, осмелели и принялись тушить дом, однако толку в этом было немного – пламя разгоралось со все большей силой, пока не стало совершенно ясно – хату не спасти. Уже позже приехавшие на место происшествия пожарные и милиция обнаружили среди развалин сгоревшей хаты труп человека. В его принадлежности сложно было сомневаться.

Борис бросил хмурый взгляд на насупившегося Женьку и на Лику, уже почти готовую разрыдаться.

– Возвращаемся, – коротко бросил он.

(обратно)

Глава 7

– Интересные получаются дела. – Петр закурил, выпустил струю дыма и принялся разглядывать кончик сигареты, как будто увидел его впервые в жизни.

Остальные двое молчали. После того как хозяину детективного агентства «Видок» рассказали о странном убийстве, вдруг превратившемся в самоубийство, было выпито уже не менее трех литров пива, однако разговор о деле так пока и не начался.

Против обыкновения Петр опоздал почти на полтора часа – такого он обычно не допускал, особенно в тех случаях, когда сам называл время. Извиняться он и не думал, несмотря на то, что Геннадий и Мишка буквально извелись, его ожидаючи. Зато явился он не с пустыми руками – собственно, заняты были обе руки, и груз был столь мил сердцу ментов, что те разом простили гостю и задержку, и отсутствие извинений, и еще пару-тройку грехов авансом. Пиво пошло на ура, особенно учитывая то, что взято оно было явно не в каком-нибудь занюханном киоске, а в приличном месте, поскольку было ледяным и, что характерно, качественным.

Геннадий был знаком с Петром шапочно, поэтому только Мишка догадался, что у Петьки, кроме двух сеток пива и кое-какой закуси, имелись еще и тузы в рукаве. В конце концов, задержка имела место быть, и явно не ради заезда в магазин. Из своего опыта он знал, что силком из приятеля ничего не вытянуть – сам расскажет, когда сочтет нужным. А судя по выражению лица, рассказать ему очень даже есть что.

Похоже было, что Петро наконец-то созрел.

– Как я понимаю, мужики, кто-то в ваших верхах крупно играет не на той стороне.

– Тоже мне, новость, – фыркнул Михаил. – Не берут только те, кому не дают. Или те, кому дают непозволительно мало.

– Это ты себя имеешь в виду? – невинно поинтересовался Петр и, легко поймав брошенный ему в голову пакет с солеными сухариками, разорвал его и с блаженным видом захрустел. – Ладно, шучу, не дергайся. Дело в следующем. Вы, ребята, охрененно мало знаете.

С видом фокусника он извлек из кармана плотно набитый конверт, а затем еще и лист бумаги, который тут же выложил на стол. Нельзя сказать, что этот лист содержал избыточно много информации. Всего лишь одиннадцать коротких строк, отпечатанных на принтере и аккуратно пронумерованных. Напротив некоторых из них имелись пометки, сделанные карандашом.

11. Александр Трошин

12. Наталья Свирчук

13. Станислав Свирчук

14. Евгений Жданов

15. Борис Круглов

16. Анжелика Стоянова

17. Игнат Жидко

18. Игорь Басов

19. Игорь Вечанов

10. Олег Зинченко

11. Нина Веремейчик

– Это кто? – поинтересовался Геннадий, который еще не так глубоко залез в Мишкины проблемы.

– Это, капитан, перечень сотрудников небезызвестной вам фирмы «Арена». Во главе стоит хорошо нам известный Сашка Трошин… ты, капитан, его знаешь?

– Наслышан, – кивнул Одинцов.

– Гарно… стало быть, слушайте новости. Итак, Наталья и Станислав Свирчук. Убиты в собственной квартире, при этом явно оказывая сопротивление. Свидетелей, достойных внимания, нет. Я думаю, эту кретинскую бумажку насчет суицида мы рассматривать всерьез не будем. Разве что для осознания картины в целом. Теперь идем дальше. Трошин находится в отлучке, по моим сведениям, некоторое время назад он активно посещал турфирму «Круиз-Люкс», причем вместе с супругой.

– Ты что, наружку за ним пустил? – нахмурился Одинцов. – А ты в курсе, что это…

– Незаконно? В курсе. Не перебивай. Так вот, весьма вероятно, что в городе его, в смысле Трошина, нет. Евгений Жданов и Борис Круглов, по моим сведениям, уехамши. Типа на охоту. Когда будут в городе, неизвестно. Это пока цветочки. А вот и ягодки, самые свежие, так сказать, с куста.

Михаил чуть заметно поморщился. Когда на Петра накатывала словоохотливость, он мог трепать языком часами, и страшно обижался, когда его вежливо (поначалу) просили заткнуться. Видя, что Одинцов уже почти готов пойти на такой неразумный шаг, он, поймав взгляд Геннадия, покачал головой и, улучив минутку, приложил палец к губам – молчи, мол.

– Следующая в списке у нас Стоянова. Кто не знает – девушка видная, хотя, на мой взгляд, излишне перекачанная, – с этими словами он достал из конверта несколько фотографий и протянул собеседникам.

Михаил впился взглядом в снимки, чувствуя, как на сердце становится неспокойно. Снимки были отменные, ребята из «Видока» давно уж пользовались новейшими скрытоносимыми цифровыми фотоаппаратами, на которые Петр денег не жалел.

Со снимка на него смотрела настоящая красавица. Может быть, кто-то другой нашел бы ее плечи чрезмерно широкими, скулы – слишком ярко выраженными, а губы – излишне пухлыми, но Миша видел перед собой ЕЕ. Идеал. Мечту. Он вдруг поймал себя на мысли, что затаил дыхание, и пора бы дать организму малую толику кислорода. Пальцы вцепились в фотографию с такой силой, что Генке пришлось толкнуть подчиненного в бок, чтобы получить возможность и самому взглянуть на шестую в списке.

– Ничего, киска.

– Позавчера на ее хату было совершено нападение. Суть в следующем… в сводки сам факт, конечно, попал, но без деталей. Замок в двери выжгли автогеном. Хозяйка… или кто-то еще, в это время была дома.

– Жива? – выдохнул Михаил, хватая приятеля за рукав. – Жива?

Петр некоторое время задумчиво смотрел на старого знакомого, как будто его не узнавая. Затем перевел взгляд на снимок, который Мишка уже успел отобрать у Одинцова и теперь прикрывал ладонью, явно не намереваясь возвращать его владельцу, потом снова на опера…

– Мда-а… мои соболезнования. Да жива она, жива… наверное. Тела по крайней мере в квартире не было. Ни ее, ни каких-либо других. Но мужики из тридцать седьмого отделения, что хату осматривали, сказали, что там была бойня. Стены избиты пулями, как… в тире. И трупы там были, крови хватает. Но сейчас их нет – кто-то позаботился. И еще, дивчина эта, по предварительному заключению, ушла на своих ногах. То есть второпях сложила шмотки и испарилась. Теперь по поводу стрельбы. Стреляли в квартире, в основном из пистолетов, пули калибра 9 мм, вам это ничего не напоминает? Но это еще не все. В коридоре, из косяка соседской двери, коллеги выколупали еще одну пульку. Забавная такая пулька, я вам скажу… Редкая, можно сказать, пулька.

– Не томи… – почти прохрипел Михаил.

– 5,6-миллиметровые пули, выпущенные из бесшумной снайперской винтовки СВ-99.

– Экспертиза дала заключение так быстро?

– Эксперты тоже люди, – безапелляционно отрезал Петр. – И как все нормальные люди, они любят хорошую водку. Особенно когда ее много.

Он вскрыл банку с пивом, присосался к ней, пока последние капли не скатились в глотку, шумно рыгнул и потянулся за сухариками.

– Но я, с вашего позволения, продолжу. Теперь следующий в списке, гражданин Жидко.

На стол упали новые фотографии.

– Стоп… Жидко, Жидко… я ведь слышал эту фамилию, причем недавно, – дернулся Одинцов, отчаянно пытаясь вспомнить. – Точно слышал, только где…

– Оперативные сводки за 22-е число.

– Блин, точно! Убийство, типичная заказуха и наверняка висяк. Мужику всадили маслину в затылок в темном переулке.

– Аппетитную такую маслину, 9 мм, оружие не идентифицировано, – вскользь, как о чем-то маловажном, заметил Петр.

– Твою мать… – ругнулся Одинцов. – Ты-то откуда знаешь?

– Оттуда, что все эти люди находятся в сфере моих интересов, – пожал плечами Петр и, покосившись на Михаила, вполголоса добавил: – И кое-кто, похоже, не понимает, что работа в две смены всем личным составом, в ущерб остальным заказам, стоит охрененных бабок. И вообще, капитан, если ты намерен меня перебивать после каждого слова, я вообще никогда не закончу.

– Господи, ты еще не закончил? – оторопел Михаил. – Это что, еще не все?

– Я, позвольте заметить, дошел всего лишь до седьмого номера в списке. Теперь, с вашего позволения, я двинусь дальше. Итак, номер восьмой, господин Басов. Погиб вследствие пожара в квартире. Прошу обратить внимание, квартира на втором невысоком этаже. По мнению следствия, был в синьку пьян, уснул с сигаретой – квартира выгорела дотла. Труп опознан.

– Что, так на самом деле и было? – скептически, уже почти понимая, каким будет ответ, поинтересовался Одинцов. На этот раз Петр милостиво не заметил, что его прервали, и ответил сразу, без кривляний.

– По бумагам. Случай клинически похож на ваш. Смена заключений экспертов, подлог документов. На самом деле – шесть пулевых ранений в область груди, один – типа контрольный в голову. Если он с дыркой промеж лба курил в постели…

– Откуда ты все это знаешь? – взвыл Одинцов, потеряв всяческие остатки терпения. – Твою ж налево, это все ж материалы следствия, они ж от таких, как ты, закрыты напрочь. Должны быть.

– Видишь ли, Гена, существует бо-о-ольшая разница между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле, – философским тоном заметил Петр. – В частности, большая часть этих материалов должна была бы лежать в делах, а они оттуда изъяты, причем явно указанием с самого верху. Кто-то очень старательно заметает следы, причем даже не задумываясь о том, что имеются десятки вовлеченных в это людей, каждый из которых знает пусть небольшую, но существенную частичку общей картины. А откуда все это известно мне? Во-первых, у меня хорошие связи. Во-вторых, у меня есть бабки, и есть на примете люди, которым эти бабки нужны.

Он некоторое время помолчал, прихлебывая пиво, затем вдруг добавил резко изменившимся, ставшим неожиданно жестким голосом:

– И в-третьих… блин, в конце концов мы делаем одно дело, только с разных сторон. Что, разве нет? Нет, ты не молчи, капитан. Ты хочешь взять за яйца банду, которая мочит людей?

– Хочу, – сухо ответил Одинцов. – В соответствии с законом.

Петр взорвался, постепенно переходя от просто повышенного тона на самый натуральный крик.

– В соответствии с законом, ядрена вошь, ты будешь ловить их до второго пришествия. Что я, думаешь, ушел из ментуры, таки забыл всю вашу кухню? Один траханый отдел никогда толком не знает, чем соседи занимаются! Четверть заявлений не принимается просто потому, что никто не хочет изгадить свою статистику! Думаешь, они огорчились, что контрольный в голову прошел как дырка для сигареты? Хрена с два! У них же был бы стопроцентный висяк, почти верная заказуха… ты мне скажи, у вас за год сколько заказных раскрыли? Ты, ёшкин кот, не отвечай, не надо, у меня все эти цифры есть.

– Вы еще подеритесь, горячие финские парни, – процитировал Михаил строчку из популярного (и порядком набившего оскомину) фильма. – Генка, отцепись от человека. Ты что, первый раз замужем? Когда это частники шли в ногу с законом? Они ж от такой походки эти самые ноги протянут. С голодухи.

– И протянем, – согласно кивнул Петр, постепенно остывая. – Ладно, продолжаю. Щас, только горло промочу… я с вами, блин, к утру голос потеряю. Ладно, что там у нас? Ага, номер девятый, Вечанов. Что за фамилия у мужика, болгарин, что ли? По паспорту русский… ладно, суть в том, что мы его потеряли. В квартире не появляется, на работе, соответственно, тоже. По сводкам не проходил, этот вопрос мы контролируем. Его пока оставим в покое. А вот номер десять – некий Зинченко… Это, мужики, пожалуй, самый интересный случай.

– Почему?

– Потому что имеется целая куча свидетелей. Я когда почитал, первой мыслью было свернуть на хрен всю работу, закрыть контору и махнуть на пару-тройку недель куда-нибудь, где море и пальмы. В общем, слушайте…

Гости появились в туристическом агентстве «Круиз-Люкс» в середине дня, когда клиентов не было и в помине. Обычно первые потенциальные туристы появлялись здесь к вечеру – в основном не слишком роскошно одетые девчонки, парами или в компании с парнями – последние, как правило, с тоской во взоре. Бывали здесь и столь же небогатые на вид дамочки постарше, эти уже с мужьями – и обычно все с той же тоской. И те, и другие выбирали заграничный тур долго, вдумчиво, в основном – по правилу левой руки. Есть такая шутка среди продавцов всех видов и мастей – по правилу левой руки, это когда в прайс-листе закрываются названия и описания товара и выбор делается, исходя из доступности цены. Соответственно, правило правой руки – это когда аналогичным образом закрываются цены. То есть клиенту на цены плевать, он точно знает, что ему надо, и намерен это получить, невзирая на сумму.

Разумеется, последних уважали гораздо больше – от такого клиента, как правило, доход был куда выше. По сути, отправить пятерых в Болгарию или одного – в пятизвездочный отель на Гавайях… при равной сумме сделки, работать в последнем случае надо, соответственно, гораздо меньше. Те же, кто победнее, способен был в погоне за экономией полусотни долларов довести оператора до белого каления, а потом, после поездки, еще и заявиться с кучей претензий, как будто бы они оплатили поездку по высшему разряду.

Впрочем, богатые клиенты тоже запросто могли наехать, причем их наезд вполне мог оказаться куда ощутимей, чем возмущенные вопли какой-нибудь клуши, вдруг выяснившей, что не все номера отеля выходят окнами на море (а некоторые, к примеру, на порядком загазованную автостоянку). Или что обещанные сто метров до пляжа, явно вымеренные по карте, фактически проходят по частной территории, куда доступ посторонним запрещен в принципе. И что до вожделенного, порядком загаженного городского пляжа надо добираться в обход, а это как минимум минут сорок по жаре. От этих разъяренных фурий вполне можно откупиться двумя-тремя заокеанскими червонцами, посетовав на неблагонадежность принимающей стороны и пустив слезу на ту тему, что и не только в нашей родной стране вечный бардак. А уж если наедут крутые… тут и десяткой не отделаешься, и душещипательные беседы не помогут.

Впрочем, богатые клиенты обходили «Круиз-Люкс» стороной. Это только выходцы из совка искренне верили, что раз офис не блещет крутой кожаной мебелью, мраморными полами и длинноногими девочками-операторами, значит, тут и цены поскромнее. Ну… цены, возможно, и поскромнее, зато шуточки со «ста метрами до пляжа» в таких заведениях случались куда как чаще. И когда здесь вам предлагали незабываемый отдых, всегда стоило уточнять, а есть ли в номере кондиционер. Поскольку пару недель на сорокаградусной жаре без кондиционера и в самом деле не забыть никогда.

Буквально за полгода работы в фирме Максим научился совершенно точно определять с первого взгляда, пришел ли клиент по делу или так, на проспекты поглазеть, готов ли он платить, или для принятия решения ему требуется чуть ли не полгода, и вообще – стоит ли изображать радушие или надо сухо послать клиента на три всему миру известные буквы короткой фразой «простите, но сейчас у нас обед».

Четверо, вошедшие в крошечный, состоящий из трех комнат переоборудованной для этих целей квартиры офис агентства, не просто не понравились Максиму. Он почувствовал, как по спине пробежали холодные мурашки, а руки вдруг вспотели настолько, что протянуть мокрую ладонь для рукопожатия было бы верхом неприличия.

– Прошу прощения, мы сегодня не работаем, – подал он голос, не вставая с места. Секретарша шефа, немолодая клуша, пившая очередной, уже третий с утра кофе, бросила на Макса короткий недоумевающий взгляд, но тут же потупилась, не издав ни звука и уткнувшись в чашку с грубо намалеванными на ней яркими, вульгарными пальмами. В отсутствие шефа рулил здесь всем именно Макс, она это знала и встревать не в свое дело не собиралась. За что ее, кстати, шеф и ценил.

Гости – внешне до странности похожие мужчины, все на вид лет тридцати пяти, коротко переглянулись. Затем один из них встал у двери, второй двинулся к Максовому столу.

– Я же говорю, мы сегодня не работаем, – предпринял Макс еще одну отчаянную попытку. – Там же на двери объявление висело. Или опять мальчишки сорвали?

Наличие или отсутствие мифического объявления, похоже, ничуть не волновало гостей. Вздохнув и изо всех сил попытавшись отогнать дурные предчувствия, Макс попытался оглядеть эту четверку оценивающе, как потенциальных клиентов. И волнение захлестнуло его с новой силой – очевидно, что никто не собирался заказывать зарубежную поездку.

– Ладно, я вас слушаю, – усталым тоном оторванного от чрезвычайно важного занятия человека спросил он, когда этот хмырь в черной коже остановился прямо перед ним.

– Александр Трошин, – произнес он безо всяких интонаций.

– Очень приятно, – изобразил улыбку Макс, даже не обративший внимания, что навязчивый мужик назвал имя и фамилию его бывшего одноклассника. – А меня зовут…

– Как тебя зовут, не важно, – все с тем же отсутствием интонаций произнес мужик в черном. – Александр Трошин. Он был здесь. Где он.

В последней фразе напрочь отсутствовали вопросительные нотки, и все же это был именно вопрос. До Макса постепенно начало доходить, что эти черные ищут Сашку. Конечно, разглашать информацию о клиентах было не в правилах, и все такое прочее, но… но Сашка наверняка не захочет оплатить поломанную мебель и выбитые окна. Почему-то Максим подозревал, что дело вполне может этим закончиться, если он откажется «давать показания». Но попытаться соблюсти приличия он все-таки должен.

– Простите, но мы не имеем права предоставлять такую информацию.

«Черный» молча извлек из кармана вороненый пистолет – небольшой, напоминающий обычную игрушку – и все так же не говоря ни слова, выстрелил в Эмму Сергеевну. Женщину отбросило назад, на прибитые к стене полочки с цветами, предмет ее гордости и неустанной заботы. Вниз посыпались горшки, блюдца, и над всем этим разгромом, чуть подергавшись, замерла фигура женщины, с пробитой навылет головой.

Затем он все так же неторопливо повернулся к вжавшемуся в кресло Максу, побелевшему, с вытаращенными глазами и прилипшим к внезапно пересохшему нёбу языком.

– Александр Трошин. Где. Отвечай.

Губы дрожали, язык никак не хотел правильно издавать звуки, но постепенно способность говорить вернулась. Максим, заикаясь и путаясь, ответил на все заданные вопросы – куда и когда улетел Трошин, в каком отеле остановился, когда и каким рейсом будет возвращаться. Сейчас он просто горел желанием выложить все, любые подробности, любые детали – в слабой надежде, что сумеет остаться в живых.

И уже потом, когда бандиты собрались уходить, и Макс снова, совсем ненадолго, взглянул в дуло направленного ему в голову пистолета, он пожалел о своей словоохотливости. Совсем немного… он понял, что крупно подставил Сашку и его жену. И даже попросил у них прощения, пусть и мысленно. И еще успел пожалеть, что не взял отпуск, хотя шеф предлагал и Эмма советовала не тянуть резину, а брать его сейчас – все равно летом не дадут.

А больше он ничего подумать уже не успел.

С утра все начиналось вроде бы как обычно. Солнцебыло традиционно жарким, ветер если и дул, то где-то достаточно далеко от Хургады. Благодатный край – по крайней мере для туристов. Это вам не Европа, где две недели поездки вполне могут обернуться двумя неделями дождей, а то и потопом. В последние годы погода вообще перестала уважать людей, обрушивая на них одно стихийное бедствие за другим. Но только не здесь. Здесь, даже по статистике, на год приходится 3–4 дождливых дня, но статистика – она на то и наука, чтобы нагло врать с честным выражением лица. Глядя на эту жару, на море, для которого выражение «вода – как парное молоко» было слишком мягким, Саша вообще сомневался, что здесь могут идти дожди.

Только вчера они вернулись из поездки в Каир. Ночи оказалось достаточно, чтобы вернуть себе хорошее настроение, порядком подпорченное экскурсией. Мало того, что дорога была довольно тяжелой – десять часов в автобусе, пусть и оборудованном кондиционером, это совсем не то удовольствие, которого он ждал от отпуска. Но и сам Каир не произвел того впечатления, какое ожидалось, – пирамиды, Сфинкс… руины. К тому же Сфинкс был забран в леса и потому выглядел как-то слишком уж обыденно, заурядно. Ну а отель, в который их поселили на ночлег, оказался самым натуральным пятнадцатиэтажным сараем, с драным постельным бельем, полунищей кухней и откормленными тараканами размером с кошку, один вид которых навевал ужас.

Поэтому большая часть группы, купившаяся на идею сфотографироваться рядом с пирамидой Хеопса, была разочарована, и это разочарование переносила, естественно, на ближайший доступный объект, каковым оказалась ни в чем в общем-то не виноватая девушка-гид. И только здесь, в стенах своего сияющего чистотой отеля, отведав отменного ужина, где не приходилось ограничивать себя из-за того, что может не хватить другим, народ стал постепенно отходить и опять впадать в блаженное состояние разомлевшего от солнца курортника.

Сегодня был намечен долгожданный выезд на коралловые рифы. Долгожданный потому, что проводить это мероприятие в самом начале отдыха просто вредно для здоровья – шкура облезет. Собственно, ехала почти вся группа, но Саша, Леночка и вечно как приклеенный к ним Дан решили поступить по-своему.

Вообще-то весь этот процесс выглядел примерно следующим образом. Не менее двух, а то и трех десятков яхт собирались в определенном месте у коралловых рифов и дружно вываливали в прозрачную воду свой шумный, разноязыкий груз. Народ весело бултыхался в море, разглядывая диковинных рыб и разноцветные кораллы, лихорадочно пытаясь уловить момент, когда инструктор будет смотреть в другую сторону, чтобы отломать один из них на память. Как правило, результатом были изрезанные и дико горящие от соленой воды руки, а то и ожоги – кораллы тоже пытались защищаться от нашествия варваров с севера. Впрочем, ожоги от кораллов – пустяк. А вот несколько часов спиной вверх, да на солнышке… после этого белесые россияне становились похожими на свежеотваренных раков. Хотя никто, конечно, не жаловался, зрелище наполненного жизнью и красками подводного мира стоило очень многих жертв.

В общем, все это было в достаточной мере красиво, весело… но толпа раздражала и Сашу, и Леночку. Причем Сашу – в гораздо большей мере. Поэтому они решили нанять яхту – это было не так уж сильно дорого – и уплыть на ней с самого утра куда-нибудь к островку, где они будут одни. А там уж вволю понырять, поплавать, опуститься с аквалангом к подножию рифа, и вообще – насладиться экзотикой вдалеке от толпы. Отплытие было назначено на девять часов утра. Странно, но Дан, с самого начала отказавшийся от собственного мнения, почему-то был против этой поездки, утверждая, что толпой веселее. Увял он только после того, как Трошин предложил ему с этой толпой и ехать.

Саша встал рано – здесь он вообще легко вставал в такую рань, в какую дома мог подняться только по необходимости. Он даже успел окунуться в море, пока Леночка дремала, и явился в номер, влажный и довольный, чтобы отвести жену в ресторан, где их ожидал завтрак.

Увы, с этим намечались проблемы. Леночка задумчиво разглядывала ладонь, на которую было кое-как намотано с полкилометра бинта. Сквозь бинт проступало красное пятно.

– Что случилось? – бросился он к жене.

– Ерунда, – вздохнула она. – Стакан разбила… неудачно.

Пока он снимал бинт и накладывал аккуратную повязку, Леночка собиралась духом и наконец заявила:

– Не поеду.

– Тогда и я не поеду. – Саша заявил это как нечто само собой разумеющееся. Возможно, Леночке хотелось почувствовать себя мученицей, поэтому такой ответ ее никак не устроил.

– Что за глупости! Конечно, поедешь. И не спорь со мной. Во-первых, деньги заплачены, во-вторых…

– А почему ты не хочешь ехать?

На самом деле, этой поездки он ждал, наверное, больше любой другой экскурсии. И был бы очень огорчен, если бы она сорвалась. Конечно, до окончания тура остается еще достаточно времени, чтобы поправить положение, и все же срывать намеченные планы не хотелось. Столько слышать о дайвинге, столько мечтать о самостоятельном погружении… и отменить его из-за пустякового пореза – это было обидно.

– Поедешь с нами, посидишь на яхте. Я понимаю, что в соленую воду тебе сегодня нельзя…

Порез был неглубокий, но длинный. До завтра, максимум до послезавтра, он заживет, но именно сегодня руку следовало бы поберечь.

– И смотреть, как вы в воде кувыркаетесь, – фыркнула она. – Благодарю, не надо. Я уж лучше книжку полистаю… а потом в даунтаун поеду. По магазинам поброжу.

Александра прямо-таки восхищало в Хургаде то, что здесь и впрямь одинокая белая женщина могла спокойно побродить по магазинам в двенадцать часов ночи. Ей ничего не угрожало, кроме разве что довольно недвусмысленных предложений, но изложенных со всем уважением. Местные аборигены привыкли, что немало русских туристок ищут приключений на свою з… в общем, жаждут экзотики. И эту экзотику скучающим дамам с удовольствием (обоюдным) предоставляли. Для тех же, кто вдруг замыслил бы что-то недоброе, на каждом углу стояли джипы, где дежурили низкорослые и неулыбчивые, но достаточно шустрые ребята с автоматами. И как уверенно сообщила мадам Лютина еще в Москве, в случае чего – с нарушителем спокойствия мальчики эти не церемонятся. В связи с чем спокойствие это и не нарушают. Вообще, такое положение дел было вполне закономерно – Египет живет в большой мере за счет туристов, белый человек с пачкой инвалюты в кармане здесь самый натуральный «сагиб». Белый господин. Почти хозяин. Его надо беречь, ему надо угождать, поскольку за все это он платит. Короче, намерение Леночки побродить по бесчисленным магазинчикам нижнего города ничуть Александра не беспокоило.

– Может, все-таки я не поеду?

– Да брось ты, – фыркнула она. – Думаешь, я не вижу, как тебе хочется. Если понравится, то в следующий раз вместе поедем. Короче, решили.

Когда Трошин сообщил эту новость Дану, его слегка удивило, что тот, похоже, обрадовался. Не то чтобы это явно отразилось на лице, но… в общем, коротышка был явно доволен. Это было тем более странно, что до сего момента общество Леночки его более чем устраивало, настолько устраивало, что Саша даже немножечко ревновал в душе. Не всерьез, а так, для порядка. В конце концов немолодой лысоватый коротышка был не в ее вкусе… хотя в любом случае, когда речь идет о женщине, логика пасует.

Яхта отошла от причала точно по расписанию. Кроме них с Даном, типа, считавшего себя капитаном, и двоих подобий матросов, никого на судне не было. Белоснежная ухоженная яхта шла полным ходом, рассекая волны, все больше удаляясь от побережья. И с каждым километром Дан становился все неспокойнее.

– Какие-то проблемы? – осведомился Александр у спутника, который торчал на верхней палубе, преувеличенно внимательно оглядывая окрестности. Вокруг было пусто, только на горизонте виднелись еще две-три подобных яхты, направлявшихся к облюбованным туристами островам.

– Нет… нет, все нормально. Но лучше мы бы с ними поехали. Там местные рыбу прикармливают, ее там много. Интереснее.

– А по мне, так лучше народу поменьше, – пожал плечами Трошин. – А рыба везде есть. И вообще, я же тебе предлагал…

– Молчу, молчу. Погода хорошая, не так ли?

– Хорошая.

Они молчали, наблюдая за пенным следом двигателей яхты. Капитан высунулся из рубки и что-то крикнул на жуткой смеси арабского и корявого английского, который у него был, пожалуй, хуже, чем у Трошина. До сих пор они объяснялись в основном через переводчика, который в состав экспедиции к островам, по вполне понятным причинам, не вошел. Поскольку создавал бы ту самую толпу, коей Александр пытался избежать.

– Что он сказал, ты не расслышал?

– Сказал, что через полчаса будем на месте, – рассеянно ответил Дан, не сводя глаз с пустынного моря.

Саша замер. Он стоял позади своего прилипчивого товарища, и поэтому тот не мог видеть реакции Александра. А у Трошина в душе вдруг бешеным пламенем полыхнуло чувство опасности – до сих пор Дан не проявлял ни малейшего знания английского… или просто скрывал? Зачем?

Он вдруг посмотрел на своего попутчика новым взглядом. Многое из поведения Лигова теперь казалось странным, подозрительным. Группа не старалась держаться вместе, тем более что в этом не было особой нужды. Каждый развлекался как мог, и только Дан ходил за Сашей и Леночкой как привязанный. Вспоминая прошедшие дни, Трошин вдруг осознал, что оказывался без навязчивого внимания Лигова только, пожалуй, ночью. И то, если купаться не ходил. Создавалось впечатление – и чем больше Саша думал об этом, тем более убеждался в его справедливости, – что Дан его самым натуральным образом пасет.

Может быть, стоило взять коротышку за грудки и задать пару вопросов? С другой стороны, что он услышит в ответ? Привычное – мне скучно, я один, я не владею языком, я беспомощный… Дан всегда при случае демонстрировал свою беспомощность в любых вопросах – нуждался в поддержке чуть ли не в самых простых ситуациях, то по полчаса втолковывая упрямо ничего не понимающему официанту, что он просит именно сока, а не минералки, не газированной воды, не чая, не кофе – сока. Саше приходилось оказывать помощь и здесь, и во многих других мелких проблемах.

Может быть, его подозрительность основана просто на том, что Леночка поранила руку и теперь на душе неспокойно? Или, может, Дан изучил-таки английские числительные и теперь просто угадал содержимое фразы капитана, а Сашина мнительность совершенно смешна?

Он мог бы раздумывать над этим еще долго, но Дан вдруг напрягся, стиснув поручни. Трошин проследил его взгляд – их догоняла другая яхта, чуть поменьше, но явно оснащенная более мощным двигателем. Пока она была достаточно далеко, но буквально летела над водой, приближаясь с каждой минутой.

– Послушай, Дан, мне кажется, тебя что-то беспокоит, – обронил он, доставая видеокамеру. На фоне синего неба и зеленоватого моря белоснежная яхта была потрясающе красива.

– Не стоит, Александр, – невпопад ответил Лигов, всматриваясь в приближающееся судно. – Пока не стоит.

– Чего не стоит? Снимать? У тебя что, глаза на затылке?

Тот повернулся к Саше, затем вдруг пожал плечами.

– А, снимать… да, красивая яхта. Да, да… конечно… – Он снова отвернулся. Саша видел, что коротышка напряжен и обеспокоен, таким он Лигова еще никогда не видел.

Пожалуй, у преследователей скорость была выше раза в полтора. Трошин задал себе вопрос, почему он рассматривает догоняющую их посудину именно как преследователя – кто знает, может быть, на ее борту пасутся такие же туристы, мечтающие отдохнуть подальше от суетной толпы. Однако он был отчего-то уверен, что за ними самая настоящая погоня – вполне вероятно, что мысли эти возникли под влиянием преувеличенного беспокойства Лигова, прямо-таки выставляемого напоказ.

Яхта была уже на расстоянии метров трехсот, заложила красивый вираж и вышла на курс, параллельный их посудине. И казалось, еще увеличила скорость.

– Может, пойдем вниз? – вдруг предложил Дан. – У них там, в баре, попить есть что-нибудь?

– По-моему, и здесь хорошо, – пожал плечами Трошин. – А в кубрике душно. Хочешь, я принесу чего-нибудь?

Странное поведения Дана еще более усилило чувство тревоги. Что-то складывалось не так, что-то шло вразрез с планами. Почему-то коротышку жутко беспокоила нагоняющая их яхта, и Саша все никак не мог понять причину. Не мог, до того самого момента, когда Дан вдруг прыгнул на него, с неожиданной ловкостью сбивая с ног.

– Ложись!

– В чем…

Уже в следующее мгновение Саша вдруг понял, в чем, собственно, дело. В борту яхты, буквально в десяти сантиметрах от его головы, образовалась вдруг аккуратная дырочка. Такие дырочки сами по себе не образуются. В них стреляли.

– Вниз! – рявкнул Дан, его голос в одно мгновение изменился, теперь это был голос человека, который умеет отдавать приказания и абсолютно уверен, что приказы будут выполняться бегом и прыжками. Изменился даже тембр – резкий, жесткий…

К этому моменту и до капитана дошло, что его лоханка вдруг оказалась объектом охоты. Яхта вильнула в сторону, уходя из-под обстрела, но толку от этого было мало – преследователи были и быстрее, и маневреннее.

Обстрел тем временем продолжался. Пули то бессильно свистели над головой, то дырявили тоненькие борта судна, разнося вдребезги иллюминаторы. На корме пронзительно засвистел пробитый баллон с воздухом, предназначенный для погружения. Сквозь приоткрытую дверь каюты Саша видел, как один из матросов лежит, вжавшись в угол и накрыв голову руками. Мимо пролетел отбитый пулей кусок пенопластового спасательного круга. Второй матрос, подхватив уцелевший круг, сиганул вместе с ним за борт, справедливо решив, что ради него никто останавливаться не станет, а сам он как-нибудь перебьется – в конце концов кто-нибудь да проплывет мимо. Все больше шансов, чем под обстрелом.

Саша прикинул, что если сейчас полоснуть по яхте, с которой велась стрельба, лазером, то им там мало не покажется. Он уже тянулся к камере, когда вдруг обнаружил, что Дан положил на нее руку.

– Не надо, Александр, – жестко сказал он. – Это незаконно. К тому же это будет документально зафиксировано, спутник сейчас где-то над этим районом. У вас будут неприятности.

– А сейчас у меня что, маленькое приключение? – автоматически рыкнул в ответ Саша. Вдруг до него дошло. – Ты… ты о чем, Дан?

– О твоем лазере, – спокойно ответил тот. – Высокие технологии в вашем мире контролируются. А нарушителей ждет наказание. Если спутник прошляпил изготовление боевого лазера, то его применение не может не заметить.

Пуля врезалась в яхту прямо напротив того места, где лежал Александр. Либо здесь дерево было толще, либо еще что, но пуля не пробила борт. Здесь они могли считать себя в относительной безопасности. Стреляли из малокалиберного оружия, причем, вполне вероятно, бесшумного – звуков выстрелов Трошин не слышал.

– Может, настала пора что-то объяснить? – ядовито спросил он.

– Самое подходящее время для этого, не так ли? – с издевкой осведомился Лигов. – Лежи тут, я сейчас…

Он метнулся к каюте, вернее, к своей сумке, которая мирно лежала на скамье. Подхватив ее, Дан рванул обратно, и уже находясь в полуметре от безопасной зоны, вдруг дернулся, выронил сумку и упал.

– Ранен?

– Слегка, – прошипел он, осматривая сквозную дыру в тощем бицепсе.

Хотя нет, он не осматривал… он смотрел на рану внимательно, настойчиво, будто бы отдавая ей приказ – такой же, подлежащий безусловному исполнению, но молча, мысленно. И Саша, расширенными от удивления глазами, смотрел, как ткани вокруг рваной раны пришли в движение, как сужается отверстие, как кровь, еще мгновение назад брызжущая оттуда, унимается, превращаясь сначала в тонюсенькую струйку, затем в медленно сочащиеся капли, а через несколько секунд и останавливаясь совсем. Дан провел ладонью по ране – на месте отвратительной дыры остался лишь небольшой розовый шрам.

– Дан, ты… ты кто?

– Потом, Александр, потом. Сейчас у нас другие дела. – Он покопался в сумке и извлек оттуда тяжелый пистолет.

Оружие Саша узнал сразу. «Гюрза», пушка довольно неплохая, особенно в тех случаях, когда противник находится в укрытии – с пятидесяти метров пуля пробивает четырехмиллиметровый стальной лист, и уж подавно большинство бронежилетов. Краем глаза он заметил в сумке охапку запасных обойм – было похоже, что Дан собрался не на дайвинг, а на небольшую войну.

– Откуда? – поинтересовался он, вгоняя тяжелый магазин в рукоять. Восемнадцать патронов – не шутка, с такой игрушкой вполне можно воевать. Но каким образом здесь мог оказаться российский пистолет, да еще с несколькими килограммами боеприпасов – смешно думать, что Дан протащил все это добро через таможенный досмотр.

– Потом, все потом, – коротко бросил Дан, извлекая из недр сумки второй ствол.

Он зарядил пистолет, передернул затвор, как будто бы для него это было делом совершенно привычным.

– Эти, – кивок в сторону, откуда продолжали лететь пули, – не на переговоры пришли. Им сейчас нужно одно – убить тебя.

– Меня? – изумился Александр. – У тебя в сумке арсенал, а убивать они приплыли меня, да? Простого русского туриста, желающего рыбок посмотреть?

– Послушайте, Трошин, я все вам расскажу. Но позже. Трупу моя информация не понадобится. А если трупом буду я, вы ничего не узнаете, не так ли? Так что давайте решать проблему вместе.

Он вдруг вынырнул из-за укрытия, и пистолет в его руках дважды коротко гавкнул. Мгновение спустя Дан снова оказался под защитой борта.

– Попал? – небрежно поинтересовался Саша.

– Нет. То, что я умею обращаться с оружием, не значит, что я хорошо стреляю, – раздраженно заметил тот. – Александр, вы собираетесь действовать или подождете, пока они пристрелят нашего капитана, а потом и нас?

Вообще говоря, в словах Дана, при всей невероятности происходящего, была определенная логика. И в том, что нападающие явно не собирались вступать в переговоры, и в том, что людям на яхте грозила очень серьезная опасность. Мало того, что пули продолжали резать воздух, угрожая в любое мгновение поразить одну из пяти укрывшихся на яхте мишеней, одна из них вполне могла зацепить двигатель, и хотя взорвать дизель не так просто, могло быть все что угодно.

Поэтому он решил прислушаться к рекомендациям своего загадочного и, как оказалось, слишком много знающего попутчика и принять участие в этом шоу. С весьма неопределенным финалом – да, собственно, другого выхода у него и не было, разве что поднять руки и получить положенную дозу свинца промеж глаз. Этот вариант Сашу никак не устраивал. Ну а поговорить по душам с Даном можно будет и попозже… если для них обоих это «позже» наступит. Хотя после того, что он видел, Дану может угрожать разве что пуля в башку. Надо будет, на всякий случай, это запомнить.

Его пистолет грохнул, но пуля прошла мимо. Яхта шла зигзагами, капитан делал все от него зависящее – и безрезультатно, – чтобы оторваться от преследователей.

Саша выстрелил снова, потом откатился на пару метров в сторону, снова высунулся из-за борта и, словно в тире, выпустил три пули подряд.

Теперь, когда на догоняющую их яхту он смотрел сквозь прорезь прицела, были видны и стрелки. Зрелище могло вызвать испуг у кого угодно – их было много, по меньшей мере человек шесть, а то и восемь. Вооруженные винтовками с оптическим прицелом, они, казалось, совершенно не реагировали на опасность получить пулю. Трошин был уверен, что один раз попал – мишень отбросило назад, но человек, который должен был бы сейчас лежать пластом и пускать кровавые пузыри, встал и, чуть пошатываясь, снова потянулся к ружью. В этот момент в него попала вторая пуля, выпущенная Даном. Удар тяжелой пули, летящей со скоростью свыше 400 метров в секунду, снова сбил стрелка с ног, при этом он перевалился через борт и исчез.

Саша снова нырнул под защиту борта.

– Один есть. Они его подбирать не будут?

– Это саарты… клоны, если пользоваться вашей терминологией. Вернее, слово более передает общее представление, чем суть. Александр, позже, сейчас другие задачи. На них, похоже, бронекостюмы.

– «Гюрза» проломит любой жилет, – не подумав, фыркнул Саша.

– Только не этот. Но пуля может поломать кости, а если попадет в голову, убьет. По-настоящему им опасно только попадание в голову или сердце, оно у них посредине… Готов? Ну, давай.

Они снова вскочили, открыв ураганный огонь и прекратив стрельбу лишь тогда, когда магазины иссякли.

– Без толку, – выдохнул Саша, перезаряжая пистолет. – В того, что сверху, я попал по меньшей мере дважды. Хоть бы хрен. Теперь будем действовать по-моему. Нарост у яхты впереди, это движок. Попробуем его повредить. О’кей?

– Добро, – кивнул Дан. – Поехали.

Теперь между яхтами было от силы метров сорок. Саша был отменным стрелком, и постоянные тренировки подняли его обычный уровень где-то до мастера спорта, поэтому, несмотря даже на то, что палуба тряслась под ногами, примерно половина пуль попала в цель. Не похоже, чтобы двигатель яхты преследователей это оценил, он продолжал работать без перебоев.

Дан, что-то бормоча не по-русски, и при этом явно нечто грубое, все так же одним лишь взглядом затягивал рану в плече. Пожалуй, получи такую дыру человек, он бы уже лежал в полной отключке от шока. Лигов же, или кто он там был, даже, возможно, не чувствовал боли. Хотя нет, судя по выражению лица – чувствовал.

Саша сменил обойму и заглянул в сумку. Патронов пока было много. Пока напарник лечился, он снова открыл огонь, на этот раз целясь в видневшуюся за стеклом морду рулевого. Неизвестно, было ли попадание смертельным или нет, но маленькая яхта вильнула в сторону, вроде бы как потеряв управление, однако ее быстро привели в чувство и преследование продолжалось. Благодаря удачному выстрелу, разрыв увеличился на пару десятков метров, но было совершенно ясно, что это ненадолго.

– Вертолет? – спросил Саша, кивая на стремительно растущую в небе черную точку.

Ответа, собственно, не требовалось, видимо, капитан сумел вызвать помощь, а может, это просто патрульный облет.

– Вряд ли связь работает, – мрачно сообщил Лигов. – Эфир они должны были заглушить в первую очередь. Средства для этого у них наверняка есть. Если только полиция не пролетит мимо… и если это, конечно, полиция.

Вертолет, похоже, мимо пролетать не собирался, он шел параллельно курсу яхт. Вот уже с трудом можно различить эмблему на борту. Это была не полиция, скорее, машина шла с военно-морской базы.

С вертолета заметили, что внизу идет перестрелка. Сомнительно, чтобы армия решила вмешаться в это дело, снизились они скорее просто для лучшего обзора. А может, были и другие причины… – тем не менее часть стрелков с яхты перенесла огонь на вертолет. Те тоже не остались в долгу, с борта ударила очередь крупнокалиберного пулемета. Александр вплел в эту дробь, прекрасно слышимую даже сквозь рев моторов яхты, очередную серию выстрелов. Дан тоже не отставал, хотя Саша краем глаза видел, что пистолет в руках Лигова пляшет, стрельба ведется не прицельно, больше – наудачу. Пулеметчик с вертолета, видимо, не собирался выяснять, кто в кого стреляет, решив, что имеет место бандитская разборка (интерпретация сугубо российская, но суть от этого не меняется), и, недолго думая, полоснул струей крупнокалиберных пуль и по второй яхте, чтобы обойденными себя не чувствовали. В воздух полетели обломки дерева и металла, явственно запахло гарью. Видимо, удовлетворенный успехом, пулеметчик снова открыл огонь по меньшему судну.

Конечно, «гюрза» – неплохой пистолет, но бортовое вооружение вертолета было куда серьезнее. Палуба яхты вздыбилась, вверх взметнулся фонтан щепок и пламени. Но и вертолет вдруг беспомощно закружился на месте, двигатель выпустил облако черного дыма, сквозь которое все явственнее пробивались языки пламени. А еще мгновение спустя грохнул взрыв. Объятая пламенем машина падала в море… прямо на маленькую белую яхту, палуба которой также горела. Может быть, шанс уйти из-под обломков у них и был, но воспользоваться этим шансом рулевой яхты не сумел. А может быть, пулеметная очередь лишила его такой возможности – еще через пару секунд горящий металл врезался в и так донельзя избитую палубу судна, и раздался оглушительный грохот второго взрыва – его, наверное, было слышно даже в Хургаде. Детонировали топливные баки.

Некоторое время Саша молчал, глядя на расползающееся по воде пятно горящего бензина. Затем молча бросил пистолет в раскрытую сумку и направился в рубку, на ходу пытаясь сообразить, что сказать капитану.

Оказалось, что ничего придумывать и тем более говорить не нужно. Капитан пластом висел на штурвале, его спина, а вместе с ней и большая часть пульта управления были чудовищно изуродованы крупнокалиберными пулями. Тело капитана, заклинив штурвал, служило своего рода автопилотом, уводившим яхту все дальше и дальше от места сражения. Матрос, что пытался укрыться ладонями, лежал в той же самой позе, только и от ладоней, и от головы осталось кровавое месиво.

Карикатуристы часто рисуют коралловый риф, где спасаются потерпевшие кораблекрушение, как круглую или овальную кучку песка, из которой растет единственная пальма. В природе, разумеется, так не бывает. Вот и сейчас островок, к которому приткнулась изувеченная яхта, меньше всего напоминал эти картинки – просто испещренная кавернами глыба кораллового монолита, выползшего к воздуху – из всей растительности присутствовали только водоросли да актинии, угнездившиеся под водой. Пальмами здесь и не пахло.

Очередь крупнокалиберного пулемета, прочертившая яхту от носа до кормы, не слишком ее повредила. И хотя погибли двое, неудачно попав под смертельный пунктир, все остальное было относительно цело. Конечно, тяжелые пули разворотили и палубу, и днище, и теперь там, внизу, плескалась вода, но крошечная помпа пока что успешно с ней справлялась. Двигатель тоже оказался цел, а искалеченная приборная панель… что ж, можно обойтись и без нее.

Саша мрачно глядел на Дана, а тот, расхаживая по покореженной палубе, сухо излагал вещи, настолько же неожиданные, насколько и неприятные.

– Согласно одному из базовых законов Ассамблеи, называемому также «Законом изоляции», цивилизация, не разработавшая технологию пилотируемого выхода в космос на расстояние… в ваших единицах измерения что-то около семнадцати астрономических единиц от материнской планеты, не имеет права импортировать технологии членов Ассамблеи, за исключением особо оговоренных случаев, подконтрольных Ассамблее. Таковых немного. Ваша планета попадает под действия «Закона изоляции», поэтому на орбиту Земли выведено четыре спутника, обеспечивающих сканирование планеты на предмет использования запрещенных технологий. С этой же целью создана группа наблюдателей, осуществляющих вмешательство в особо опасных случаях. Я представляю эту группу.

Из дальнейшего рассказа Лигова, или как там он назывался на самом деле, Саша узнал следующее.

Система наблюдения была создана более двухсот лет назад, практически сразу после обнаружения планеты разведывательной экспедицией. Примерно тогда же начала действовать и Служба планетарной безопасности, состоящая исключительно из представителей гуманоидных цивилизаций, степень близости фенотипа которых к местным разумным биологическим объектам была достаточной, чтобы исключить необходимость маскировки.

В течение всего прошедшего времени вмешательство Службы потребовалось всего трижды. Первый раз – в 1945?м, в апреле, когда предприимчивый торговец с Уссиу-6, до того давно и плодотворно торговавший с нацистами, попытался реализовать им схему относительно несложной в изготовлении энтропийной бомбы. Конструкция была простой, однако необходимые материалы для ее реализации в природе отсутствовали и могли быть получены только искусственным путем.

До тех пор, пока уссианин толкал нацистам, в обмен на биологический материал (так скромно называлась продукция, попадавшая в его руки из концентрационных лагерей), технологии, лишь незначительно опережающие уровень текущего развития, на это закрывали глаза. По большому счету Службе было совершенно наплевать, кто именно победит в той войне. С их точки зрения, любая война, в ходе которой местность остается хотя бы частично пригодной для жизни, является не чем иным, как мелким, а потому не стоящим внимания конфликтом. Однако энтропийный заряд, во-первых, мог разом уничтожить все живое (от людей до червей и тараканов) на третьей части Европы, и, во-вторых, его конструкция попадала под действие «Закона изоляции». Последний аргумент был решающим, и были приняты соответствующие меры. Для уссианина эти меры оказались фатальными.

Еще пара аналогичных случаев имела место в послевоенное время. Вмешательство всегда осуществлялось быстро, эффективно и практически не оставляло следов. В смысле, следов не оставляли исполнители, а вот результаты акции бывали как раз весьма даже зримыми. Вплоть до последнего времени, когда на планете были замечены характерные признаки присутствия десантного бота Неприсоединившихся. Саартов.

Саарт в свое время не поддержал Ассамблею, и хотя и вынужден был формально войти в ее состав, сделав это фактически под угрозой уничтожения, в ряде вопросов остался при своем мнении. В том числе и в части, касающейся «Закона изоляции». Вернее, сами-то они делали вид, что исполняют закон, но… как в любом юридическом документе, в нем имелись определенные лазейки. К примеру, если Саарт действовал по найму, то вся мера ответственности ложилась на нанимателя.

Цивилизация саартов, которые, при своем пренебрежительном отношении к окружающим, должны были бы вымереть сотни и сотни лет назад, основывалась на древней технологии, истоки которой терялись в глубине тысячелетий. Несмотря на все возможности Ассамблеи, даже сейчас, спустя пять тысяч лет после включения Саарта в ее состав, технология так и оставалась тайной. С ее помощью можно было в кратчайшие сроки, исчисляемые часами, создавать точные, вплоть до атомарного уровня, копии абсолютно любых объектов. Кто-то принялся бы увлеченно тиражировать произведения искусства или алмазы величиной с кулак, слитки чистого урана или еще какое-нибудь добро. Саарты предпочитали копировать себя.

Когда спутники наблюдения отметили на поверхности планеты побочное излучение дубликаторов Саарта, Служба была приведена в боевую готовность. Аналитики службы определили несколько наиболее вероятных направлений применения клонов и приняли соответствующие меры. Увы, недостаточные.

– Нас не очень много, – с явно читаемым на лице огорчением отметил Дан. – Земля не слишком развитая планета, интересует не многих, да и находится фактически на окраинах обитаемого космоса. Собственно, в российском отделении СПБ нас всего восемь э-э… человек. Да, лучше будет вам все-таки рассматривать меня как человека. Фактически я им и являюсь, просто наша цивилизация давно ушла от вашей в развитии, и мы приобрели некоторые… свойства. В общем, сил было недостаточно, и мы вынуждены были разделиться. Двое занимались вашей Командой, поскольку вероятность того, что клоны наняты для устранения одной из самых перспективных Команд Арены, была достаточно высока. Разумеется, мы не могли этого позволить.

– Мы настолько ценны? – скептически хмыкнул Александр.

– Отнюдь. Использование технологии дублирования для вашего уничтожения является прямым нарушением «Закона изоляции». Если бы вас перестреляли в уличной стычке ваши московские бандиты, мы бы палец о палец не ударили.

– Спасибо, вы очень любезны, – скривился Саша.

– И не стоит изображать оскорбленную невинность. – Холодные глаза Лигова, давно лишившиеся того беспомощного выражения, что было характерным для него все эти дни, буравили Трошина. – Мы не охранное агентство и не филантропы. Ваши внутренние дела ни в коей мере нас не касаются, и мы в них не вмешиваемся. Нарушен НАШ закон. Но я продолжу… Мы не имели возможности выследить клонов, не существует таких систем обнаружения. Разумеется, мы пытались определить местонахождение их бота, но он неплохо защищен. Будь здесь, к примеру, флот бессов, бот был бы обнаружен и уничтожен в считанные минуты. Однако… – тут он замялся, и Саша вдруг осознал, что представителю этой совершенно фантастической Службы безопасности неимоверно стыдно, – однако это означало расписаться в собственном бессилии.

– А вам бы этого не хотелось?

– А кому этого хочется? Да и в любом случае флот бессов подошел бы не ранее, чем через полтора-два ваших месяца. Это только отдельным существам добираться быстро, через сеть пересадочных станций, тяжелые корабли мало того что долго добираются до цели, так ведь еще пока решение примут…

– И вы решили действовать на свой страх и риск.

– Вам это не понравится, – криво усмехнулся Лигов, – но в основном на ваш страх и риск. Если наши предположения были верны, то клоны рано или поздно попадутся в одну из поставленных на них ловушек. Как вот эта, к примеру. Непосредственно с вашей группой дело имели двое, я и мой напарник. До тех пор, пока вы были в Москве, это получалось относительно неплохо, однако вы вдруг разделились, пришлось разделиться и нам. Я отправился с вами – вы, как капитан Команды, являетесь наиболее перспективной мишенью, мой коллега контролировал одну из ваших коллег, Анжелику Стоянову.

– Почему именно ее? – удивился Александр.

Лигов потупился, затем неохотно выдавил из себя:

– Ну… скажем, по личным мотивам.

– То есть вы хотите сказать, что парень, с которым в последнее время встречалась Лика?..

– Это был наш сотрудник. К сожалению, вчера он не вышел на связь. Это может означать все что угодно – дефект коммуникационной аппаратуры, забывчивость… или нападение. Если нападение произошло, боюсь, мой коллега мертв, иначе он нашел бы способ связаться.

Саша молчал, взвешивая и раскладывая по полочкам услышанное. Верить Лигову он не имел никаких оснований, принять же его слова за красочный вымысел он имел право – получается, все это время Дан искусно притворялся сереньким мышонком, таская в сумке тяжелые пистолеты российского образца и следя за каждым шагом Александра. С другой стороны, он вроде бы помог Саше отбиться от нападавших, а те ведь сразу открыли огонь на поражение, не пытаясь вступить в переговоры. А вдруг Дан лжет, лжет во всем – вплоть до того, что охота ведется именно на него, и Саша здесь используется только для отвода глаз. Такой вариант тоже не следовало бы сбрасывать со счета.

Как бы там ни было, но из всего этого следовал один, наиболее очевидный, но от этого не становящийся менее верным вывод. Следовало как можно быстрее возвращаться в Москву, к Команде. Если Дан все-таки говорит правду, то все они, собранные в кулак, будут представлять куда более проблемную мишень для кого угодно. В том числе и для самого Дана, если он и в самом деле лжет. Кстати, интересно было бы послушать его мнение по этому поводу.

– Я должен вернуться в Москву, – заявил он, ловя глазами реакцию собеседника и отчаянно надеясь, что мимика инопланетянина, пусть и чрезвычайно похожего внешне на человека, будет угадываемой.

– Это будет правильно, – ничуть не смутившись, кивнул Лигов. – Если мой коллега погиб, боюсь, все ваши друзья находятся в серьезной опасности.

Александр мысленно поставил Дану плюс за ответ. Примерно нечто в этом духе он и хотел бы услышать. Если Дан – враг, то объединение Команды никак не может быть в его интересах.

– Скажите, Дан… мне, кстати, так вас и называть? Какова ваша основная задача? Уберечь нас от убийц или… просто использовать как подсадных уток.

Лигов помолчал, оценивающе рассматривая собеседника, будто выбирая между горькой правдой и сладкой ложью. По-видимому, он решил, что нервы Александра особо беречь не стоит.

– Видите ли, моя задача, как вы выразились, в том, чтобы пресечь нарушение закона. Если для достижения этой цели будет совершенно необходимо допустить вашу смерть… я ее допущу. Хотя мне это будет довольно неприятно.

– Спасибо и на этом, – хмыкнул Трошин. – Добрые вы, я смотрю… Ладно, а сколько всего их может быть? На яхте было штук восемь, или даже больше.

Дан покачал головой, бросив на собеседника несколько презрительный или, скорее, осуждающий взгляд.

– Или вы невнимательно слушаете меня, или просто не хотите понять. Он один. Саарт никогда не направляет на операцию более чем одного воина. У нас есть время, и, если хотите, я постараюсь подробнее объяснить вам, с кем вы имеете дело. Подозреваю, эта информация вам пригодится.

– Буду признателен, – согласно кивнул Саша. – Информация, сами понимаете, лишней не бывает.

Он вдруг обратил внимание, что все время путает местоимения, то называя собеседника на «вы», то привычно – еще бы, за полторы недели привык – «тыкая». Да и сам Лигов почти начисто отбросил дружеский тон, предпочитая говорить весьма официально. Это было даже неприятно, словно и не было тех дней, когда они были почти приятелями.

– Клоны, будучи атомарной копией оригинала, обладают теми же достоинствами и теми же недостатками, что и он сам. Саарты – гуманоидная цивилизация, однако условия жизни на их планете существенно мягче ваших. Кроме того, их организм устроен иначе, в нем гораздо меньше уязвимых точек и при этом сам организм гораздо менее физически развит. Воин Саарта легко справится со среднестатистическим человеком, но хорошо подготовленный землянин, в целом, и сильнее, и быстрее. Однако саарты предпочитают действовать отрядами, решая дело за счет численного преимущества. При этом сами клоны практически не чувствуют боли, в этом их единственное отличие от оригинала. Оно не физического, а психического характера, в момент создания в разум клона закладывается ряд особенностей, в частности, абсолютное повиновение приказам оригинала, подавление чувства страха и чувства боли, стремление выполнить задание любой ценой. Вы обратили внимание, что их оружие было достаточно слабым?

– Да я бы гранатометом обзавелся, – презрительно хмыкнул Саша, мысленно представляя, что могло бы сделать с их яхтой более или менее приличное вооружение. К примеру, разнести на куски в считанные секунды.

– Использовать энергетическое оружие, как я уже говорил, нельзя, спутники вмиг засекут. А у них своя программа, и нам они не подчиняются. Там довольно неплохой искусственный интеллект, с определенной свободой воли, вашей кибернетике такие разработки пока что и не снились. Если спутник считает нужным, он вполне может нанести точечный удар с орбиты. Я не знаю, откуда воин-саарт получил образцы, но их явно было недостаточно. То, что он не выделил время на поиск чего-то более серьезного, говорит о том, что ему поставлены жесткие сроки.

– Ты хочешь сказать, что времени немного и у нас?

– Именно. И каковы будут ваши планы? До тех пор, пока саарт не будет задержан либо уничтожен, я намерен находиться рядом с вами.

Саша задумался. Кое-какие наметки плана у него были. Яхту следовало бы подогнать к берегу, желательно в безлюдном месте. Оттуда уже добраться до отеля – пара туристов вряд ли вызовет подозрения, разве что у военной полиции, но их, по возможности, лучше избегать. С содержимым сумки Дана придется, видимо, расстаться – но сделать это лучше попозже. И завтра с утра вылететь в Москву. Там разыскать ребят и уже вместе решать, что делать.

– Мой сотовый разбит, у вас найдется телефон?

– Да.

Мобильник был извлечен из недр все той же сумки. Саше было даже интересно – что еще может скрываться в этой дешевенькой на вид емкости. Он поочередно перебрал все номера своих подчиненных. Ни один из них не отвечал.

– Оставьте себе, – качнул головой Дан, когда Саша протянул ему аппарат. – Вам он сейчас нужнее, а у меня найдется другой.

Он подошел к борту яхты и, не размахиваясь, бросил в воду пистолеты. За ними последовали и запасные обоймы.

– Они ж могут еще пригодиться. – Сашу аж передернуло от такого обращения с оружием.

– Надо будет, добудем новые, – рассеянно бросил Дан, выгребая из сумки остатки боеприпасов. – Это транспортный модуль, через него можно получить кое-что со складов Службы. Только небольших размеров, к сожалению. Яхту ты поведешь?

Ночь в Египте наступает быстро. Казалось, еще считанные минуты назад солнце было над горизонтом, окрашивая море в красный цвет, и вот уже на небе сияют яркие, совсем не такие, как в северных широтах, звезды. А может, здесь просто воздух чище?

Яхта ткнулась носом в камни. Здесь, вдалеке от ухоженных, вылизанных пляжей, песочком и не пахло. Ветер, днем по-настоящему жаркий, теперь казался почти прохладным, и даже появилось странное (градусов тридцать по Цельсию все же было) желание что-нибудь на себя накинуть. Шоссе, проходившее всего лишь метрах в тридцати от берега, было пусто. Это Трошина устраивало – значит, свидетелей их возвращения на земную твердь нет. Конечно, любая машина с готовностью остановится, и за пару-тройку местных фунтов с радостью доставит их прямо к подъезду отеля, но привлекать к себе внимание не стоит. Лучше уж прошагать километров пять—семь, стараясь не попадаться на глаза водителям, и уж потом решать вопрос с транспортом.

Александр спрыгнул на берег, бросив последний взгляд на судно. Конечно, его здесь найдут, и найдут скоро. И тогда неизбежно возникнут вопросы, но те, кто может ответить на них, – мертвы. Даже если тот матрос, что поступил предельно разумно, выпрыгнув из кромсаемого пулями кораблика, будет своевременно подобран и доставлен на берег, вряд ли он сможет сказать в полиции что-то определенное. Ну, разве что даст детальные описания внешности Александра и Дана. Не более – у клиента не принято спрашивать имя, фамилию или хотя бы название отеля, в котором тот остановился. Тоненькая стопка зеленых купюр с портретами американских президентов была лучшим документом, удостоверяющим личность, и разом снимала все вопросы. Да и насчет детального описания Саша сомневался – ну, разве что у матроса фотографическая память. Пассажиры практически не покидали верхнюю палубу, а команда почти всю дорогу находилась внизу.

И если даже полиция примет меры и попытается найти живых участников перестрелки, на это ей понадобится время. А завтра Александр будет уже в Москве.

– Еще один вопрос, Дан. Если уж мне нельзя пользоваться лазером, почему бы тебе не притащить с этого вашегосклада что-нибудь посерьезнее пистолетов. Глядишь, и вертолет цел остался бы, и команда б не пострадала.

Лигов вздохнул и, почему-то стараясь не смотреть Александру в глаза, тихо ответил:

– Так ведь… «Закон изоляции», он нас тоже касается. К сожалению.

Сообщение мужа о срочном отъезд Леночка, как и ожидалось, встретила в штыки. Судя по ее словам, она с самого начала чувствовала, что ничего хорошего из этого отпуска не выйдет и что Саша своей работой испоганил ей всю жизнь вообще и данный период в частности. И что она не намерена из-за каких-то там темных дел, о которых муж, видите ли, не намерен ей рассказывать, нарушать свои далеко идущие планы и отменять запланированные экскурсии.

Пока произносились все эти тирады, Саша думал о своем. Везти Леночку в Москву сейчас и в самом деле не стоило. Дан пояснил, что саарты вряд ли будут прибегать к чисто человеческим методам воздействия – похищение, шантаж и прочее. Их методы более просты, более прямолинейны и, благодаря этому, более предсказуемые. Из этого вытекало прежде всего, что в отсутствие Саши его жене ничего серьезного не угрожало. Более того, сам факт отсутствия Александра существенно повышал степень безопасности для его жены – и это было еще одним, пожалуй, самым важным аргументом в пользу того, чтобы не брать ее с собой.

Пожалуй, в первый раз за весь период совместной жизни устроенный Леночкой скандал был ему на руку.

А она, в свою очередь, никак не ожидала, что муж не просто мгновенно уступит и согласится с ее точкой зрения, но и предложит продлить срок пребывания на гостеприимном побережье Красного моря на недельку, а то и на две.

– Это будет просто отлично. Ты нормально отдохнешь, а я пока решу все дела, и к твоему приезду буду свободен. И у меня еще останутся дни отпуска, сходим спокойно в театр или еще куда. Ну что я могу поделать, Штерн требует моего присутствия…

Валить все на Штерна было удобно. Хотя Сашу порядком удивило, что телефон Генриха Генриховича не отвечал – обычно он снимал трубку в любое время дня и ночи. Впрочем, Леночке об этом знать было не нужно. Как и об истинных причинах столь спешного возвращения в Москву.

Кто-то сказал, что если вам хочется на работу, значит, вы хорошо отдохнули. Стоит плюнуть в глаза этому человеку, ничего не знающему о жизни. Хороший отдых хочется продлевать бесконечно, и только когда все вокруг надоело, когда одолевает скука – тогда легко смириться с окончанием золотых денечков и с головой окунуться в работу. Что Леночку ждало в Москве – сырость, гололед, возня на кухне, которую она не любила, возня по дому, которую она не любила еще больше. Здесь, в Египте, было намного интереснее, и… ну, раз уж муж не возражает, то, как говорится, сам бог велел.

В общем, Леночка милостиво дала себя уговорить.

(обратно)

Глава 8

– Может, соседи работают? – задумчиво сам себя спросил Одинцов, когда они втроем вернулись из деревни.

– Вряд ли, слишком грязно. Да и потом, будь то соседи, нам бы уже давно официально связали бы руки. Да что я говорю… не работают они так. Спецы там, куда нашим… и вот так, толпой, да еще с двумя трупами…

– Тремя.

– Тем более.

Допрос свидетелей стоил всем троим немало нервов. Новизна впечатлений уже угасла, и теперь местные жители отвечали неохотно, каждое слово из них приходилось буквально вытягивать клещами. В воздухе висела какая-то враждебность, причин которой Михаил определить не мог. Вот она-то, враждебность эта, вполне могла исходить и от фээсбэшников, если они переговорили со свидетелями раньше. Вообще, конечно, сомнительно, перестрелка в занюханной деревне, сожженный дом – не их это уровень. Правда, кое-какую полезную информацию, помимо материалов уголовного дела, которые Петр пообещал раздобыть к завтрашнему дню, удалось выудить.

После памятных событий с перестрелкой и пожаром в село приезжали трое – двое парней и девушка. Все трое, с некоторыми оговорками, были опознаны по фотографиям. Именно поэтому у Михаила было просто замечательное настроение, он готов был летать, поить всех пивом и петь песни. Последнее – мысленно. Эта очаровательная рыженькая, с фотографии, цела и невредима. Более сложная проблема – как с ней познакомиться – пока могла отойти на второй план. Тем более что рано или поздно их пути все равно пересекутся. Сам он твердо намеревался довести это расследование до конца, Петр, поминутно стонущий, что несет чудовищные убытки, тоже не имел привычки бросать дело на полпути, а Одинцов мысленно уже смирился с неприятностями и потому был на все готов.

Тем временем обстановка продолжала оставаться неопределенной. Несмотря на усилия оперативников «Видока», ничьих следов отыскать не удалось. «Арена» в буквальном смысле слова вымерла – уже неделю в офисе не появлялась ни одна живая душа. Троица, навестившая место гибели Зинченко, исчезла бесследно, обнаружить Вечанова не удалось. Хорошо хоть секретарша «Арены» была цела и находилась в относительной безопасности – Петр, чуть смущаясь, сообщил, что один из его сотрудников находится при ней почти неотлучно. На вопрос, что он там неотлучно делает, детектив вздохнул и выдал короткую емкую фразу, может быть, и грубую, но зато довольно точно характеризующую положение вещей.

– Твой парень сможет ее прикрыть? Может, стоит их пока вывезти из города?

– Может, и стоит, – подумав, кивнул Петр. – Я распоряжусь. Есть тут одно местечко…

– Наши планы? – поинтересовался Михаил. – Или так и будем сидеть?

Геннадий пожал плечами.

– Я поговорил с ребятами, они врубят контроль в аэропортах. Как только появится Трошин, мы об этом узнаем. Что в турфирме, разобрались?

– По-видимому, то же, что и везде. Офис выгорел дотла, два трупа идентифицированы, в основном по показаниям свидетелей. В обоих случаях – наши знакомые пульки.

– Может, пора начинать бить тревогу и поднимать шум? – осторожно спросил Михаил.

Если за всеми нападениями на сотрудников «Арены» стоят те же люди, что прикончили Зинченко, то действуют они с размахом. Михаил это прекрасно понимал, как понимал и то, что на борьбу с этой группой, насчитывающей неизвестно сколько членов, сил у двоих оперов, даже при поддержке детективного агентства, точно не хватит. Их просто сметут, как до этого легко и непринужденно сметали всех, за кого брались. «Почти всех, – напомнил он себе. – Анжелика уцелела. Анжелика… Лика…»

– Рано, – вдруг заявил Одинцов. – Сейчас нам просто заткнут рот и хорошо, если при этом не выбьют зубы. У нас ведь фактически нет доказательств. Во всех делах лежат заключения экспертов, никак не стыкующиеся с тем, что знаем мы. Обратите внимание, не только в нашем отделении – везде. Это значит, у этих парней отменная крыша. Купол. Взять его штурмом не выйдет, а вот если потихоньку, стараясь не привлекать к себе внимания… Возможно, будет толк.

Уж от него такое услышать Михаил никак не ожидал. Вечно осторожный Генка, дующий на воду, кажется, с рождения и подстилающий соломку везде, где есть хоть незначительная вероятность падения, вдруг предлагает действовать на свой страх и риск – да уж, в лесу что-то сдохло. С другой стороны… интуиция Одинцова никогда не подводила, по крайней мере в части нюха на неприятности. И раз он говорит, что высовываться пока не стоит, – значит, действительно не стоит.

В кармане у Петра затрезвонила трубка мобильника. Тот, извинившись, взял трубу, несколько секунд слушал доносящийся оттуда голос, затем с легким удивлением протянул мобилу Одинцову.

– Тебя.

– Ой, блин… Петро, я твой номер дал ребятам в Шереметьево. Да… Да… Точно, он? Нет, не надо… Васька, помурыжь его… – Он обернулся к Михаилу. – Сколько отсюда до Шереметьево пилить?

Михаил мысленно прикинул расстояние, добавил немного на пробки. Получалось, что не менее сорока минут.

– Васёк, минут сорок его подержи, потом отпускай, лады? Ну откуда я знаю, чем ты его держать будешь?.. Мать твою, заставь анкету заполнять «Как вам понравился Египет»… Да знаю я, знаю, с меня причитается… Две… Хрен с тобой, три. Все, мы едем.

Он отключил трубу, вернул ее Петру и принялся натягивать ремень с кобурой. По ходу дела пересказывал свою беседу, хотя в этом не было никакой нужды, всем все и так было ясно.

– Так, прилетел этот ваш Трошин. Сидит, ждет таможенного контроля. Точнее, поперся в зеленый коридор, благо практически без багажа, но наши ребята его притормозили. Васька сказал, что особо долго держать его не обещает, скандал им там ни к чему – если клиент начнет качать права, его отпустят. Если не начнет – просидит минут сорок. Так что нам надо торопиться. Мишка, у тебя ствол есть?

– Откуда? – развел тот руками. – Я ж в командировке, с инспекцией. На хрен мне там ствол. Только Петькины игрушки.

– Вот, держи. – Одинцов извлек из шкафа завернутый в масляную тряпку предмет. – Как чувствовал, что пригодится.

Михаил развернул ветошь – на свет появился вороненый ствол Стечкина.

– Откуда? – удивленно спросил он. Новейшие разработки оружейных заводов в милицию поступали редко и помалу, в основном на вооружении состояли старые «пээмы», а за каждого «стечкина» шла настоящая драка.

– Один козел оформил добровольную выдачу. Они ж, падлы, все сейчас в одном кармане ствол носят, в другом бумажку. Мол, граждане начальники, как раз к вам и шел. Заяву он написал без даты, вот я и придержал пока. Во-первых, может пригодиться, во-вторых, в этом месяце план по стволам уже почти сдали, а в следующем, говорят, «Арсенал» опять объявят. А стволы, сам знаешь, на дороге не валяются. Имей в виду, там всего семь патронов. Ребята обещали подкинуть, но пока молчат.

– А он не грязный?

– А хрен его знает. Что они там, полные придурки, таскать с собой паленые стволы? Вряд ли. Но… в общем, только в крайнем случае. Готовы? Ну, рванули.

Как втайне и боялся Михаил, к назначенному сроку они не успели. Несмотря на то, что Петр машину водил отменно, пара свеженьких пробок – и на тебе, опоздали. Да и не намного, минут на пять от силы.

Геннадий выскользнул из джипа и исчез в здании аэропорта. Назад он вернулся буквально через минуту. Он плюхнулся на переднее сиденье и рыкнул:

– Гони в Видное.

Спорить Петр не стал. Джип рванул с места, чуть не зацепив стоящий рядом и без того помятый «жигуль», и помчался в указанном направлении. Как и большинство владельцев джипов, знаки, ограничивающие скорость, Петр считал веселыми шутками и, как правило, предпочитал над ними посмеиваться. Геннадий сунул в рот сигарету, глубоко затянулся. Курил он редко, только в минуты душевного волнения.

– Упустили, – сообщил он. – Клиент терпел-терпел, а потом завелся. Ну, Васёк его и отпустил восвояси. Трошин твой слинял минут десять назад, но Васька его до машины сопроводил. Новостей две. Во-первых, их двое. С ним какой-то мелкий типчик, лысоватый, рост примерно метр шестьдесят пять, на вид эдак лет под сорок. Похожей морды не встречал?

Михаил мысленно перебрал в памяти лица тех, кто имел отношение к «Арене». Лицо Анжелики он «перебирал» особенно долго. Никого, подходящего под приметы, в списке не значилось.

– Ясно, неизвестная величина. Разберемся… Так вот, во-вторых, коротышка назвал таксисту адрес. И отметьте, мужики, на цену согласился, даже не скривившись. Васёк такие дела сечет: либо у коротышки полные карманы бабок, либо они просто очень торопятся. Короче, задача-минимум – их догнать.

– А задача-максимум? – хмыкнул Михаил.

– А это там будет видно…

Расплескивая в сторону фонтаны из смеси снега, воды и соли, джип несся по шоссе, неуклонно приближаясь к цели.

Старенькая, расхлябанная «Волга» с явной неохотой отматывала километр за километром. Александр хмурился – ему не нравилась эта подозрительная задержка на таможне. Складывалось впечатление, что мрачный и чем-то недовольный таможенник просто не знает, к чему бы прицепиться. Дурацкие вопросы – не просили ли его посторонние взять у них какие-либо предметы для доставки в Москву. Сейчас все ученые, знают цену этим «передачкам», в которых может оказаться все, что угодно. Доказывай потом, что ты не имел ни малейшего понятия, что находится в безобидном на вид пакете. Свою точку зрения Саша объяснил, казалось бы, ясно и доходчиво, однако мент потребовал расписки в том, что господин Трошин не принимал у посторонних лиц… и так далее.

Пока Сашу мурыжили в отделении милиции, Лигов заметно нервничал, оглядывался по сторонам и вообще вел себя настолько подозрительно, что только самые тупые стражи порядка могли бы этого не заметить. У него даже не хватило сообразительности подождать, пока отойдет навязчивый старлей, так и брякнул таксисту адрес – несмотря на то, что мент совершенно очевидно навострил уши.

Водила врубил было музыку – дребезжащие колонки били по мозгам, вызывая одно лишь раздражение, и Александр попросил таксиста заткнуть это извержение. Тот не обиделся – за те бабки, которые он стриг с не пожелавших торговаться клиентов, они, то есть клиенты, имели право на любые капризы. Он натянул на голову наушники, врубил плеер и, покачивая головой в такт музыке, порулил дальше.

– Куда мы едем? – вполголоса спросил Александр.

– Надо заехать на базу, – так же тихо ответил Лигов. – Машина, кое-какие приборы.

– Это не опасно?

– Для вас, Александр, сейчас все опасно. Нам надо будет искать ваших коллег, а для этого требуется мобильность. Не беспокойтесь, мы там не задержимся.

– Мне очень не понравился этот мент. Он, кажется, прямо-таки сочился подозрительностью. Не может он быть агентом этих… саартов.

– Нет, – коротко отрезал Дан. – И вообще, все разговоры потом.

Машина остановилась у не слишком приметного дома. Типичный «частный сектор» – нельзя сказать, что развалюха, но и новизной хата не блистала. Таксисту сунули оговоренную сумму, кинули солидную купюру сверху и попросили подождать – мало ли что. Тот был только рад – торчать в аэропорту означало лотерею – то ли будет клиент, то ли нет. А здесь можно спокойно отдыхать, благо деньги получены, да и конкуренты не душат. Поэтому он согласно кивнул, опустил кепку на глаза и откинулся на сиденье, явно намереваясь подремать.

Изнутри хатка выглядела ничуть не лучше, чем снаружи. Можно сказать, даже хуже. Бедненькая обстановка, ситцевые занавесочки на окнах. Почему-то больше всего резанула глаза клеенка на кухонном столе – старенькая, прожженная в десятке мест сигаретами, припаленная горячей кастрюлей, оставившей коричневый след в виде полумесяца, – но чистенькая, без пыли, прорехи кое-где аккуратно заштопаны… так ухаживают за вещью, которая дорога как память.

Все остальное было вполне под стать клееночке. Старый самовар на столе – не настоящий, понятно, который углем топить надо, – обыкновенный электрический, правда, очень сильно «бывший в употреблении». Зеркальная полировка стенок осталась в далеком прошлом, кое-где наблюдались вмятинки, а позолоченный некогда краник теперь здорово напоминал женский ноготь с порядком облезшим лаком тускло-желтого цвета. Проволочная сушилка для посуды, в которой стояло с десяток разномастных тарелок. В комнатах на полу ковры, старенькие, истоптанные чуть ли не поколениями жильцов, давно утратившие яркость красок и густоту ворса. Мебель брежневских времен, привычная старшему поколению «стенка», набитая книгами – в основном классика, в дешевых, неподписных изданиях.

– Дан, этот антураж имеет практический смысл?

– А?.. Ну, в общем-то имеет. Это запасная база, здесь мы бываем очень редко, да и то лишь ради профилактики. А так… бедный домик. Если кто и залезет, сразу поймет, что брать здесь нечего. Сигнал-то мы получим, но приезжать и выбивать из непрошеных гостей дух не станем. Лишний шум нам, сам понимаешь, ни к чему.

– А залазят?

– Бывает… – вздохнул Лигов. – Пару-тройку раз в год. Особенно зимой. Один бомж даже жил тут чуть не с неделю, пока у нас терпение не кончилось.

– Вы его… того?

– Да ну, зачем оно нам надо? Двое наших надели форму вашей милиции, приехали, побеседовали по душам. Попугали. Вот, собственно, и все.

– Смотрю, вы прямо-таки ангелы, – криво усмехнулся Александр.

– Не обольщайся, – равнодушно пожал плечами Дан. – Если можно не вмешиваться, мы не вмешиваемся. А если нельзя… Хочешь, по дружбе служебную тайну открою? Хочешь знать, почему в 1986 году в Штатах шаттл взорвался? Они засекли один из наших спутников-наблюдателей и решили его с орбиты снять. Разумеется, все это было тайной, покрытой мраком, в том числе и от своих. Знали только капитан шаттла да еще человека три в Хьюстоне. Спутник мы увести не успевали – я говорил, что он нам неподконтролен. А те, кому подконтролен, были далеко. Мы раз намекнули, два… люди вообще существа непонятливые. Потом, уже после катастрофы, намекнули снова. На этот раз вроде поняли. А спутник потом передвинули на новую орбиту и сменили систему защиты.

– Ну, блин… а второй? Тот, что в две тысячи третьем?

– Это не мы. Ладно, давай дело делать.

Дан двинулся вниз, в подвал. Подвал был добротный, обшит деревом и чуть не наполовину заставлен какими-то бочками, источающими резкий запах соленых огурцов и квашеной капусты. Саша прикинул – да, для бомжей здесь просто рай. И крыша над головой, и какой-никакой харч под рукой. Живи – не хочу.

Рука Дана прижалась к доске, ничем не отличающейся от соседних. Та плавно отошла в сторону, обнажив пульт. Понятное дело, он был ничуть не похож на тот, что был установлен в их ареновской кладовке, но общее сходство назначений угадывалось без труда. Дан набрал код и снова открыл дверь подвала. Теперь она вела в просторное помещение – впрочем, отделано оно было совсем не так шикарно, как потайные этажи «Арены».

– Побудь тут, я аппаратуру приготовлю.

– Компьютер есть?

– Тебе какой, типовой или ваш?

– Наш. Выход в интернет есть?

– Вон за той дверью. Выход, конечно, есть. Поторопись, времени у тебя немного.

– Кстати, ты что-то говорил насчет машины. С этой избушкой на курьих ножках приличная тачка не сочетается.

– А ее здесь нет. Почему – не знаю, может, кто-то из коллег забрал. Машина была всего одна, я же говорю – резервная база. Минимальные запасы техники, и так, кое-что по мелочам.

– Так на кой хрен мы сюда приехали?

– Мне нужно кое-какое оборудование. Если до воина-саарта дошла информация, что я вам помог, скорее всего он включит нашу базу в перечень объектов атаки. Появляться на основной точке опасно. Мы не всесильны и не бессмертны. Знаете, Саша, когда впереди еще четыре-пять сотен ваших лет жизни, очень не хочется их терять.

Александр осмотрел компьютеры. Тот, который был изготовлен по технологиям Ассамблеи, был не слишком хорош – в «Арене» машинки были куда круче. Он лишь усмехнулся – как всегда, коммерческие структуры куда внимательнее следят за своим оснащением, чем госучреждения. Если расспросить как следует Лигова, наверняка прозвучат жалобы и на ограниченный бюджет, и на из года в год урезаемые поставки… Ничто не ново под луной. Да и чего, собственно, ждать – заштатная планетка на окраине галактики, не представляющая ни для кого особого интереса.

Он опустился за соседний компьютер – это была вполне современная машинка, по крайней мере по меркам трех-четырехмесячной давности. Привычно пробарабанил по клавишам, вызывая на экран содержимое почтового ящика. Среди вороха всякого барахла глаз сразу наткнулся на сообщение, отправленное с адреса Малого. Яркая, немного аляповатая открытка – поздравление с очередной годовщиной знакомства. Условный знак. Пара прилагающихся к открытке ничего не значащих пошлых фраз содержала тонкий намек на ключ шифра. Теперь оставалось только вычленить из файла кусок «лишнего» кода и подвергнуть его простенькой дешифрации, чтобы получить истинный текст сообщения.

Когда появился Дан, нагруженный увесистой сумкой, по крайней мере втрое превосходящей по размеру его привычный баул, Саша сидел, тупо уставившись в экран. Руки были стиснуты в кулаки с такой силой, что казалось, еще немного, и из-под ногтей брызнет кровь. Губы были плотно сжаты, а в глазах плясало бешенство.

– Видите ли, Александр, он недооценил вас. Конечно, вы – Команда, и на это следовало бы сделать поправку, но саарт прибегнул к своей обычной тактике. Попытался подавить числом.

– Ему это удалось, – процедил, играя желваками, Саша. – С-сука…

– Нет, не удалось. Трое ушли. С вами – четверо.

– Дан, я не знаю ваших планов, – вставая, мрачно бросил Александр, – но они только что изменились. Мы едем на место встречи. Контрольный срок наступает через час, следующий – только послезавтра. И не спорьте…

– И не буду, – серьезно ответил Лигов. – Я, разумеется, с вами. Тем более что… а, ладно, в конце концов вам надо это знать. Наша основная база не отвечает.

– Никого нет на месте? – все еще потрясенный прочитанным, глухо спросил Саша и тут же осознал, что сказал глупость. Оснащенная сверхумной техникой, база прекрасно будет работать и в отсутствие хозяев.

Лигов ничего не ответил – видимо, догадался, что Трошин и так все понял. Саше вдруг показалось, что напарник – теперь он вполне мог так сказать о Дане – сразу постарел на несколько лет. Или, по его меркам, на сотню-другую. В уголках глаз пролегли глубокие морщины, лицо осунулось, а кожа приобрела землистый, нездоровый цвет, видимый даже сквозь южный загар – африканское солнце действовало на Лигова примерно так же, как и на обычного человека. Разве что, по его собственным словам, кожа не сгорала и не облезала.

– Может, кто-то уцелел? – тихо спросил он, но в ответ получил только еще одно пожатие плеч. – Дан, у тебя нормальное оружие есть?

Получив кивок в сторону еще одной двери, Трошин отправился по указанному адресу. Как и ожидалось, особых изысков типа тяжелых лазеров или чего-нибудь в этом духе, здесь не было. Да и выбор был в общем-то небольшой. Он снял со стены АКСУ, сунул в карман два рожка с патронами. Затем, подумав, взял сумку – внешне почти такую же, как у Дана, но обычную, без хитрой начинки. Сунул туда автомат, две привычные уже «гюрзы», несколько ребристых лимонок. Остальное место заполнил боеприпасами. Подумав, добавил тяжелый нож. Криво усмехнулся, вспомнив фильм «Коммандо», усмешка тут же слетела с лица, уступив место другой гримасе. Нехорошей. Если бы саарт ее увидел, он бы испугался. И правильно бы сделал.

Таксист, кажется, был бы совсем не против подождать еще. По крайней мере, когда его толкнули в бок и намекнули, что пора бы и ехать, он скорчил недовольную мину, но безропотно выслушал адрес и двинул машину вперед. Настроение у него было самое распрекрасное – клиенты продолжают платить, день вышел на диво удачный.

«Волга» уже давно скрылась за поворотом, когда к дому подошли трое. Любой сторонний наблюдатель счел бы, что троица эта занимается чем-то вроде лыж или бега трусцой, во всяком случае, из-под кожаных курток выглядывали белые, вроде бы спортивные, штаны. Один из них с силой лягнул дверь – та распахнулась, сверкнув вывернутым замком.

Троица, не обращая внимания на убогое убранство, принялась тщательно изучать дом. Двое при этом обшаривали стены без особых изысков – руками и глазами, третий же пользовался каким-то странным прибором. Возможно, стороннему наблюдателю показалось бы, что прибор взят из реквизита какого-нибудь фильма, типа «Звездного пути» или иже с ним. Впрочем, сторонних наблюдателей, как говорится, не наблюдалось.

Потайную доску в подвале обнаружили относительно быстро – минут за пять-семь. Еще примерно столько же потребовалось им, чтобы вскрыть панель управления и заставить ее работать. Проникнув в скрытую часть базы, гости разделились. Один принялся копаться в компьютерах, двое других исследовали помещения. Еще через четверть часа они вновь собрались вместе. Один из них вынул из кармана небольшую, раза в два меньше среднего мобильника, коробочку и бросил в нее несколько коротких фраз. Выслушав ответ, он четко отрапортовал – понял, мол, – и аккуратно спрятал коробочку в карман.

Убедившись, что больше здесь им делать нечего, гости направились к выходу. К их удивлению, панель управления, которая должна была бы доставить их обратно в пропахший огурцами подвал, работать отказалась.

Незваным гостям следовало бы отдать должное – в их поведении не проскользнуло и намека на страх, обеспокоенность или, тем более, панику. Все с таким же непроницаемым выражением на совершенно одинаковых лицах они принялись возиться с панелью, стараясь, без особого, впрочем, успеха, ее реанимировать. А еще три минуты спустя, из расположенных под потолком отверстий ударили струи густой темно-серой жидкости… скорее не жидкости, а вязкой, сметанообразной массы. Отверстий было много, и жидкость за считанные минуты заполнила комнату, попутно залив и все соседние, и перестав поступать только тогда, когда ее уровень достиг потолка. В глубине мокрой вязкой субстанции еще наблюдалось какое-то движение. Вскоре оно прекратилось.

А потом почти соприкасающаяся с потолком поверхность серого желе дернулась, будто бы по ней пробежала судорога… Дернулась и застыла.

Если бы раскатать низенький, чуть покосившийся домик по бревнышку, то можно было бы обнаружить интереснейшую деталь – у неказистой хатки имелся мощный, по площади превышающий ее чуть не вдвое, бетонный фундамент. Зачем он был нужен?

В паре десятков километров от этого места, на заснеженном шоссе, невысокий человек, сидящий на заднем сиденье старенького автомобиля, печально улыбнулся.

Мимо мелькали заснеженные деревья, такси приближалось к пункту назначения. Внезапно впереди из-за поворота вылетел тяжелый «КамАЗ», седельный тягач. Этот танк пер по крайней мере в полтора раза быстрее, чем следовало, и к тому же начал слишком резко тормозить – прицеп занесло, он почти перегородил дорогу, не давая «Волге» ни малейшего шанса его объехать. Отчаянно завизжали тормоза, такси крутанулось на скользкой дороге и все же остановилось, не доехав до столкновения метра два.

Водила, белый от бешенства, выскочил из машины, потрясая монтировкой. В адрес тяжеловоза вообще и того мудака, что сидел за рулем, в частности, понесся поток ругательств. Мат не отличался художественностью, зато был наполнен искренними чувствами.

Лигов вполголоса пробормотал что-то очень грубое, хотя и на непонятном языке. Его руки нырнули в сумку – она была ничуть не менее тяжелой, чем у Трошина, видимо, Дан «зарядил» свой багаж еще на базе. Саша понял, что они, вполне вероятно, влипли.

Внезапно таксист сделал шаг назад. Монтировка выпала из его руки, он как-то обиженно хрюкнул и начал медленно, как будто нехотя, опускаться на мокрый асфальт.

– Быстро! В лес! – рявкнул Трошин, одним быстрым движением выхватывая «калашникова» из сумки, выпуская короткую, всего на три патрона, очередь прямо сквозь стекло «Волги» и распахивая дверцу.

Лесом это, конечно, назвать было сложно. Искусственная посадка – так, пожалуй, было бы точнее. Ни за одним деревом по-хорошему нельзя было толком укрыться, но это была все же какая-никакая защита. И шанс уйти от преследования. Только дело в том, что именно сейчас Трошину совсем не хотелось уходить от этого преследования. Сейчас роли охотников и зайцев вполне могли поменяться – только вот нападающие об этом еще не знали.

Из кабины «КамАЗа» выскочили две уже знакомые фигуры. Черные куртки, почему-то белые штаны. Саше бросилось в глаза, что там, на жарком юге, белая одежда нападавших смотрелась более или менее естественно, здесь же, среди грязного снега, это казалось просто несуразным. И это было плохо – несуразность вызывает презрительную ухмылку, а эти двое были определенно опасны. Как и те, что сейчас лезли из распахнувшихся створок стоящего на платформе контейнера. Уж чего-чего, а расслабляться не следовало бы. Тем более что «комитет по встрече» был довольно многочисленным.

Саша бухнулся в сугроб – тяжелая сумка нещадно колотила по спине, сковывая движения. Над головой секли воздух пули. Он дал еще одну короткую очередь, с удовлетворением отметив, что один из противников отлетел на пару шагов назад и упал навзничь. И тут же чертыхнулся – клон снова встал, чуть пошатываясь, – может быть, пули и нанесли ему травму, но она явно не была смертельной.

Краем глаза он заметил, как Дан, не слишком уверенно держа пистолет в руке, посылает пулю за пулей в рассыпавшихся цепью убийц. Теперь угрозу можно было оценить по достоинству – их было более десятка, и они приближались. Лигов был как на ладони – даже странно, что в него до сих пор не попали. Или попали? Саша уже видел, как тот реагировал на незначительные раны. Сам он сместился в сторону и теперь лежал за поваленным деревом – не слишком толстым, но обеспечивающим кое-какое прикрытие.

– Дан, отступай в лес! – крикнул Саша, швыряя гранату и снова прячась за спасительный ствол. Грохнул взрыв, дерево вздрогнуло под ударом осколков.

Ударная волна сбила с ног двоих клонов, третьему повезло меньше – осколок ударил прямо в лицо, и из-под ничком упавшего на снег тела стало расползаться красно-оранжевое пятно. Трошин выпустил длинную – на весь оставшийся запас патронов – очередь в ближайшего противника, стараясь попасть в голову. Не попал. Одним движением вставил новый рожок и снова высунулся из-под укрытия. Клон-саарт поднимался из сугроба, куда его зашвырнули удары пуль. Плавно, как будто он находился в тире, а не под огнем, Саша поднял автомат и нажал на спуск. АКСУ коротко рявкнул, лицо саарта превратилось в кровавую маску, и он снова упал – на то же место, где лежал еще мгновение тому назад.

На шоссе раздался визг тормозов – возле «Волги» остановилась другая машина – джип. Из нее выскочило несколько мужчин. До них было довольно далеко, и с такого расстояния было сложно понять, чего им, собственно, надо, но, похоже, они не намеревались проявить мудрость и рвать когти – напротив, все трое двинулись в сторону леса, откуда гремели скупые автоматные очереди и резкие хлопки пистолетных выстрелов.

Дерево, столь хорошо прикрывавшее Трошина еще несколько мгновений назад, уже перестало быть достойным убежищем – клоны подошли слишком близко. Саша отступил, отчаянно сожалея, что на базе Службы не было бронежилета. Хотя бы плохонького – все какая-то защита. К сожалению, ему приходилось рассчитывать только на себя. И на Дана. Хотя нет… на Дана рассчитывать не стоило.

Лигов нажал на спуск и услышал лишь глухой щелчок – в пистолете кончились патроны. Он пробормотал что-то нелицеприятное и метнулся назад, в глубь леса – но резкая боль обожгла ногу, она подломилась, и коротышка тяжело упал в снег. Рядом, сквозь удаляющийся грохот автомата, послышался скрип снега под тяжелыми шагами.

Люди говорят, что за мгновения до смерти перед глазами проносится вся прошедшая жизнь. Он успел лишь подумать о том, как же все получилось глупо. Он, рядовой эксперт Службы, далекий от войны и насилия – зачем он полез в это дело? Когда-то, еще лет двадцать назад, он искренне верил, что непыльная работенка, доставшаяся ему, невыносимо скучна. День за днем, год за годом – нудная рутинная работа, анализ донесений следящих устройств и немногочисленной агентуры, систематизация, подготовка отчетов… Его ни разу не приглашали принять участие в каких-нибудь масштабных операциях. Он был клерком – просто клерком, работающим исключительно с информацией. Более того, это его вполне устраивало. И вот теперь он, специалист по компьютерам, мастер анализа, эксперт по прогнозам, лежит в снегу, чувствуя, как пульсирует боль в пробитой навылет ноге, и лихорадочно пытается воткнуть в пистолет новую обойму. И понимает, что не успеть…

Руки еще пытались заниматься делом, а глаза уже неотрывно смотрели в лицо саарта. Клон был олицетворением равнодушия. Ничто не могло сбросить с его лица эту маску – ни трупы спутников, ни собственные травмы. Он не испытывал ненависти к тому, кого сейчас собирался добить – ни капли, и это было особенно страшно. Для клона это было всего лишь работой… работа будет выполнена и его, клона, тоже ликвидируют за ненадобностью. Это его нисколько не волновало.

В треск автомата вплелся еще один звук, резкий и незнакомый. Саарт, уже почти готовый произвести контрольный выстрел, рухнул на одно колено. Он был жив и, наверное, даже цел – пуля, выпущенная почти в упор, с десяти шагов, не смогла пробить бронекостюм. Но она сделала другое – может быть, гораздо более важное дело. От удара саарт выпустил из рук винтовку, и она моментально скрылась в рыхлом снегу.

Как будто бы по волшебству обойма, еще мгновение назад такая непослушная, скользнула в рукоять пистолета. Щелкнул затвор, досылая патрон в патронник. Лигов вскинул руку. Он был плохим стрелком, с этим мастерством не рождаются, а он впервые взял в руки оружие всего лишь пару дней назад. Это было не то умение, которым стоило бы гордиться цивилизованному существу, полноправному гражданину Ассамблеи, – но сейчас с нескольких шагов он не мог промахнуться. И он не промахнулся – саарт так уже и не поднялся с колена, кулём свалившись на бок и разбрызгивая вокруг что-то неприятно оранжевого цвета.

Среднего роста человек склонился над Даном. Его лицо, не слишком симпатичное, не выражало угрозы.

– Ранен? – спросил он коротко.

– Царапина, – скрипнув зубами, выдохнул Дан. – Ты кто?

– Твой ангел-хранитель, – усмехнулся тот. – Ладно, я пошел. Дела, брат…

– В голову… – крикнул ему вслед Лигов. – Стреляй им в голову.

Сейчас его не интересовала личность этого ангела-хранителя, как и то, какими судьбами он оказался здесь в такое время. Важно было другое – теперь у них появлялся шанс. Пусть призрачный. Три ангелочка, да они вдвоем с Трошиным… ну, пусть его, Дана, можно считать только за половинку – все равно это уже достаточная сила. Значит, появлялся шанс снова утереть нос клонам. А разобраться в деталях можно будет и позже. Убедившись, что все саарты плотно увязли в перестрелке, Дан принялся, морщась от боли, затягивать рваную рану на бедре.

Саше удалось перекинуться с Михаилом не более чем парой слов. Потом стало не до болтовни – дела их становились все хуже и хуже.

Теперь все пятеро заняли круговую оборону на холме. Там, внизу, у его подножия, было еще не менее десятка саартов – на контейнеровозе их оказалось больше, чем предполагал Александр. И еще примерно столько же тел – неподвижных и безжизненных. Хотя страха клоны и не ведали, но когда они пошли в атаку и тут же потеряли чуть не половину своих – это их немного вразумило. Тут уже не страх диктовал правила поведения, а вбитое им в головы стремление выполнить приказ. Если клоны дадут себя ухлопать, приказ останется невыполненным, а это было неприемлемо.

Поэтому обе стороны заняли выжидательную позицию, обмениваясь редкими выстрелами больше для порядка, чем с целью реально склонить чашу весов на ту или другую сторону. Стратегически позиция людей была более выгодной – холм, пусть и невысокий, давал кое-какой обзор, да и деревья здесь росли не так густо, следовательно, клонам было сложно подобраться вплотную незамеченными. С другой стороны, клонов было вдвое больше, их оружие было достаточно серьезным, уступая лишь автомату Трошина.

Пятеро… вернее, четверо. Одинцов лежал пластом на снегу, тяжело, с хрипом, втягивая в легкие воздух. На губах пузырилась кровь – рана была тяжелой, вполне возможно, что и смертельной. Тем более когда нет никакого шанса доставить раненого к врачу. Пулю он поймал уже здесь, наверху – похоже, клоны постепенно осваивали обращение со снайперским оружием. Все остальные тоже были так или иначе оцарапаны, но их ссадины не шли ни в какое сравнение с дырой в груди Геннадия.

– Дан, ты можешь ему помочь?

Лигов замялся, отводя глаза в сторону.

– Это… Александр, я не имею права. Невмешательство…

Саша почувствовал, что белеет от бешенства. Взяв Лигова, насколько позволяло укрытие, за грудки, он тихо прошипел:

– Слушай, ты… мне глубоко насрать на ваши правила, на всю вашу траханую Службу, ты понял? Хороший человек концы отдать может, ясно? Давай, лечи, если можешь. А то я сам тебя…

Лигов вздохнул и, смерив Александра взглядом, в котором было не так уж и много доброты, пополз к Генке. Тот уже еле дышал, кровь текла из угла рта, и снег под телом уже порядком налился алым. Дан положил руки на рану, вздрогнув, как от удара током, и вперил в кровавую дыру свой немигающий взгляд. Геннадий дернулся, тело выгнулось дугой, он вдруг задышал часто-часто, как собака, а из отверстия ударила струя крови. В этом красном потоке, стремительно уносящем жизнь, вдруг что-то блеснуло, скатилось по пуховику и упало в снег.

Прошло совсем немного времени, и кровь перестала течь. Одинцов уже не метался, он теперь лежал тихо и неподвижно.

– Он… умер? – тихо спросил Михаил. Саша, не отворачиваясь от леса и ни на минуту не расслабляясь, навострил уши.

– Будет жив, – просипел Лигов, без сил падая прямо в окровавленный снег. – И здоров. Как же вас тяжело… совсем другая биология.

Он с трудом поднял руку, в которой была зажата горсть снега, и уронил ее себе на лицо – красное, как после хорошей бани. Снег быстро таял, струйки воды текли ему за шиворот, а над кожей, казалось, даже поднялся парок.

– Почему они не нападают? – спросил Петр, задумчиво крутя в руках тяжелую «гюрзу». Свой пээм он давно уже сунул в карман, где этой пукалке было самое место. Он обращался к Дану, то ли интуитивно поняв, что он в компании наиболее информирован, то ли не желая отвлекать Александра от наблюдения за кустами.

Автомат выплюнул очередь и снова замолк.

– Может… – Дану явно было трудно даже шевелить губами, но он, превозмогая собственную слабость, протянул руку к своей сумке. – Там… трассер… черный, достань.

Стараясь не подставляться под пули, Петр дотянулся до сумки и, покопавшись в ней, достал черную коробочку размером и формой напоминающую портсигар.

– Открой…

Коробочка оказалась каким-то необычным прибором. Небольшой дисплей, похожий на жидкокристаллический, высвечивал несколько рядов каких-то странных значков. Пожав плечами, Петр сунул дисплей под нос коротышке. Тот слабо улыбнулся.

– Засекли… координаты воина. Надо убираться… они… выходили на связь… ждут теперь подкрепления. Не знаю… сколько у воина готовых… клонов, но он пришлет… уходить надо. Сейчас.

– Уходить нам некуда, – сплюнул на снег Александр. – Нас тут обложили по полной программе. Не прорваться.

– Сомнут… к ночи их будет… много… наверное… – и без того слабый, голос Дана постепенно переходил в хрип. – Сил не хватает.

– Эй, ты не думай тут окочуриться, – грозно рыкнул Александр. – Что я, зря твою задницу с яхты вытаскивал? Ну, соберись, солдат!

Кто чью задницу вытаскивал, это был еще тот вопрос. Но окрик подействовал, Лигов чуть заметно улыбнулся.

– Я не… умру… сил нет, надо… восстановить… это как сон… не беспокойтесь…

Он закрыл глаза. Тело разом расслабилось – странно было смотреть, как человек спит вот так, прямо на снегу. Но уже через минуту или две черты лица Дана, сведенные судорогой, разгладились, на губах заиграла улыбка, дыхание стало ровнее. Похоже было, что лежание на холодной перине шло ему на пользу.

Саша вглядывался в просветы между деревьями, одновременно думая о странных превратностях судьбы. Вот сейчас, здесь, на холме, лежат люди, обложившиеся оружием. Когда Михаил, кивнув в сторону Дана, спросил, кто это такой, Саша ответил коротко – да так, мол, инопланетянин. В ответ на это Михаил лишь коротко кивнул и больше вопросов не задавал. То ли поверил сразу и безоговорочно, то ли, напротив, решил, что у Саши от стресса поехала крыша, и перед серьезным разговором ему нужна помощь специалиста. Остальные тоже отнеслись к новости спокойно – остальных в общем-то представлял один Петр, поскольку Одинцову сначала задавать вопросы было некогда, а потом…

– Вы зачем вообще в это дело влезли? – спросил он, не оборачиваясь. – И как здесь оказались?

– Пасли мы вас, – хмыкнул Михаил, – от самого Шереметьево. Черт, скоро сумерки… в темноте они нас здесь, как детей…

– А зачем пасли? – не унимался Трошин.

– Слушай, тебе не все равно? – с ехидной ухмылкой поинтересовался Мишка. – Останемся целы, расскажу, а не останемся… тогда оно тебе будет по барабану, верно?

День клонился к вечеру. Тени от деревьев становились длиннее и гуще, в них уже можно было неплохо спрятаться. К сожалению, прятались там клоны. Пока их еще не стало больше, но десять стволов – это все-таки десять стволов, и если они сейчас попытаются пойти на прорыв, втроем, да еще с двумя беспомощными товарищами – затея, явно заранее обреченная на неудачу.

Он заметил движение в кустах и выпустил туда короткую очередь. Без надежды на успех – эти их костюмчики останавливали автоматные пули ничуть не хуже, чем пистолетные, а попасть в голову отсюда было слишком сложно. Да и не был Саша никогда отменным стрелком – всего лишь чуть лучше среднего… имеется в виду, конечно, среднего в Команде. Удар пули бросил фигуру в снег, но уже в следующее же мгновение клон ужом скользнул в ближайший сугроб и скрылся из виду.

Краем глаза Саша заметил еще одного клона. Тот лежал за небольшим пнем и явно намеревался стрелять. Будь у него здесь и сейчас снайперская винтовка, он бы отправил клона прямиком к его создателю одним выстрелом…

Внезапно он увидел, как оружие противника, еще мгновение назад выискивающее цель на холме, вдруг упало в снег.

Сквозь лесную тень было трудно разобрать детали, но Трошин, до рези в глазах вглядываясь поверх прицела в ту точку, где виднелся приклад упавшей в снег винтовки, мог бы поклясться, что и ее обладатель стал столь же неподвижным, и, похоже, навсегда.

Внезапно из кустов вверх по склону рванулись фигуры. Теперь, когда клонам уже не требовалось изображать из себя людей, демаскирующие их черные куртки полетели в снег, и фигуры, все в белом, в сумраке почти сливались со снегом.

Трошин среагировал мгновенно – вниз, кувыркаясь, полетела граната – последняя. Может быть, бездонные склады Службы, представляемой на этом холме Лиговым, и содержали достаточно такого рода товара, но сейчас ничем помочь не могли – сумка была пробита пулями в двух местах и, по словам самого Дана, когда тот еще имел силы говорить, теперь была ни на что не пригодна.

Громыхнул взрыв, над головой коротко свистнули осколки, потом на спину обрушился град снежных комьев. Атакующих раскидало в разные стороны – двое тут жеподнялись и неуверенно, на заплетающихся ногах, снова пошли вперед. Еще двое остались лежать – что ж, лимонка свое дело сделала. И даже куда лучше, чем от нее ожидалось.

Саша дал длинную очередь в упор – видимо, попал удачно, поскольку отлетевшая на несколько шагов назад фигура, упав, больше не шевелилась. Еще одного хладнокровно, как в тире, снял Петр – встал на колено, не обращая внимания на свистящие вокруг пули (клоны глупо, как будто насмотревшись дешевых боевиков, стреляли от бедра), тщательно прицелился и нажал на спуск, но тут же и сам откинулся назад, схватившись за плечо – меж пальцев начала сочиться кровь. Вряд ли рана была особо серьезной, но держать пистолет в правой руке он больше не мог.

Еще одна длинная очередь – грохот выстрелов вдруг сменился сухим щелчком бойка, – рожок опустел. Две-три секунды нужно, чтобы сменить его, но когда враг рядом, эти секунды вполне могут оказаться последними.

Щелкнул магазин, вставая на свое место, рука рванула затвор…

Трошина поразила тишина. Молчали пистолеты Михаила и Петра, еще мгновение назад неловко державшего оружие в левой руке. Не свистели больше над головой пули. Он осторожно приподнялся над краем снежного бруствера – никого. По крайней мере никого стоящего или двигающегося. Только почти сливающиеся со снегом тела в белых комбинезонах.

– Целы? – Саша не оборачивался. Боялся. Боялся увидеть изрешеченные тела товарищей. И не важно, что Лигова вряд ли можно было считать другом, что с частным детективом был знаком лишь шапочно, а Одинцова впервые увидел буквально час назад. Сейчас они все были почти друзьями и уж по-любому – товарищами по оружию. А это иногда связывает гораздо теснее, чем просто дружба.

Он вдруг с пронзительной ясностью ощутил, что здесь, сейчас – все по-настоящему. Это не безопасная драка на Арене, когда смерть товарища превращается лишь в повод для шутки или строгого изучения допущенных ошибок, когда размазанный по стене друг будет буквально через несколько часов угощать тебя пивом, посмеиваясь над собственным невезением. Здесь все иначе. И рана породит не фантомную, а вполне реальную боль, и кровь – не заложенная в матрицу имитация, а самая настоящая, горячая, живая, – и с каждой ее каплей уходит жизнь – навсегда, без возврата.

– Все целы? – глухо повторил он, надеясь все же услышать ответ. Отчаянно надеясь.

– Относительно… – раздался голос слева, оттуда, где лежал в снегу Петр. – Все в этом мире относительно. На кой хрен я в это влез, спрашивается. Сидел бы сейчас в конторе, пил бы кофе и слушал бы отчет про какую-нибудь дуру, наставляющую рога своему благоверному. Относительно такого варианта я очень даже не цел. Я бы даже сказал, что мне хреново. С другой стороны, как говаривал великий Плевако, а ведь могло бы быть и хуже.

– Мишка, ты как?

– Нормально… Патроны почти вышли. Там у этого твоего… в сумке, ничего не осталось?

– Не-а, пусто…

– Дерьмо! Ну, хлопцы, чё делать будем? Может, на прорыв? Скоро совсем стемнеет.

– Эй, там, наверху! – Голос, донесшийся из леса, прозвучал в вечернем воздухе резко, заставив всех вздрогнуть. – Живы?

– Борька, ты, что ли? – Саша даже не шевельнулся, ни на мгновение не подставляясь под выстрел. Кто их знает, этих клонов, на что они способны. Вполне возможно, что сымитировать голос Бориса не представляет для них особой сложности. Хотя стоит отметить, голос весьма похож.

– А то кто ж. Давайте, делаем ноги отсюда. Неровен час менты припрутся, или к этим уродам пополнение прибудет.

Саша на мгновение задумался, затем крикнул:

– Эй, ты… а где мы с тобой последний раз по душам базарили, помнишь?

– Проверяешь… – донесся снизу насмешливый голос. – Эт правильно, узнаю предусмотрительного командира. В «Черном шаре», сразу после ванной. Ну что, ответ засчитан, кэп?

– После ванной… – послышалось хмыканье Петра. – Интересные вещи я о тебе, Трошин, узнаю. Пра-а-ативный…

– Заткнись, – шепотом попросил Трошин и уже громко потребовал: – А ну, выйди на свет.

– Я выйду, кэп, но ты ж меня все равно не разглядишь.

Из-за дерева выступила фигура. Реплика оказалась точной, отсюда, сверху, различить черты лица было попросту невозможно, однако Саше это и не требовалось. Главное, можно было с уверенностью сказать, что фигура не принадлежит клону. Здоровенная, массивная – она была очень похожа на Борькину. Как и голос. Да и место посиделок с пивом было названо верно.

«Так и в паранойю впасть можно, – подумал про себя Трошин. – Нельзя же от каждого куста шарахаться».

– У нас раненые, двое… в общем, трое.

– А, понял. Иду… со мной Женька и Лика. Лика контролирует периметр, мы поднимаемся. Кэп, постарайся воздержаться от стрельбы. Пока вокруг тихо.

Фигура двинулась вверх, и рука Александра дернулась к спусковому крючку автомата – в руках у приближающегося человека была знакомая уже винтовка. Тот, видимо, в последний момент понял, что делает что-то не так, поскольку воткнул винтовку прикладом в снег и двинулся дальше с пустыми руками.

Спустя несколько секунд над снежным бруствером показалась голова Бориса. Трошин облегченно вздохнул и опустил автомат.

– Ну… здорово, ребята. Смотрю, окопались вы знатно.

– Какими судьбами?

– Потом расскажу. Сейчас надо уматывать отсюда. Я вообще не понимаю, тут стрельба, гранаты рвутся – и до сих пор ментов нет. Даже скучно как-то без них. Хотя они умеют приезжать на подобные стрелки с легким опозданием. Это как в той шутке – тише едешь, дольше будешь. В смысле, для здоровья полезно.

Не переставая говорить, он склонился над лежавшим без движения Одинцовым.

– Хреново… кровищи-то… Живой?

– Да, с ним все нормально. Борька, этот вон, рядом лежит, он из Ассамблеи. Тоже цел, но в отключке. У вас машина есть?

– Есть, – сообщил появившийся на холме Евгений. – Но мы все в нее не войдем. Там на трассе ваша телега стоит и еще джип.

– Джип наш. – Петр скрипнул зубами от боли.

Пока Мишка бинтовал ему плечо – как в кино, оторванной полосой от рубахи, – Борис легко взвалил на спину Лигова и потащил к лесу. Евгений примерился было к Одинцову, но потом решил, что такие вещи хорошо бы делать вдвоем, и бросил вопросительный взгляд на капитана. Тот кивнул, закинул автомат за спину, и они вдвоем, подняв тело, двинулись по рыхлому снегу к шоссе.

– В общем, мы ехали в город, – рассказывал Борис двумя часами позже, когда вся эта сборная бригада оказалась в относительной безопасности. – Смотрим, посреди шоссе торчит контейнеровоз, рядом две тачки, трупы… я, собственно, не думал бы, что это вы, но трупики очень уж знакомые. Мы таких уже достаточно повидали. Ну, решили посмотреть. Мы минут десять наблюдали, пока они там между кустами ползали. Ясно дело, штурмовать ваш бастион они не собирались, думаю, еще одну команду ждали. Маловато их было, для штурма-то. Ну, мы с Малым разделились, а Лику оставили неподалеку от машин, чтобы ситуацию контролировала и, если что, сигнал бы подала.

На столе стояло несколько бутылок пива, кое-какой харч и горячий чайник. В кружках дымился кофе. Трошин с удовлетворением отметил, что пива немного – никто не собирается напиваться, все понимают, что дело еще не закончено. Да что там, по сути, едва только начато.

Дача, на которой они сейчас окопались, принадлежала одному из приятелей Бориса. Приятель часто выезжал в длительные, на месяц и более, командировки и ничуть не возражал, если в период его отсутствия в доме бывали друзья. А друзья бессовестно этим пользовались, особенно тогда, когда хотелось отметить какое-нибудь событие вдали от семей (у кого они были).

В качестве убежища домик подходил идеально. Не слишком просторный, он был сложен из добротного кирпича, и толщина стен была такова, что Трошин готов был всерьез задуматься – дачку строил тот мужик или бомбоубежище. Участок большой, из окон все подходы к дому видны, как на ладони.

Лигов пришел в себя еще в машине – впрочем, спустя пять минут отрубился снова. Однако за эти пять минут сумел затянуть жуткую рану Петру – на этот раз не ожидая приказа, можно сказать, по собственной инициативе. Или проникся моментом, или решил, что, нарушив закон раз, можно и не останавливаться – по принципу семь бед один ответ. Теперь он мирно посапывал в кресле, пока все остальные увлеченно делились информацией о событиях прошедших дней. Михаил, Петр и к тому времени пришедший в себя Одинцов, испытывающий чудовищную слабость во всем теле, но, к своему огромному удивлению, совершенно не испытывающий боли, участия в разговоре почти не принимали. Все трое сидели с раскрытыми ртами, как будто попали на заседание клуба любителей фантастики. Не верить в происходящее оснований у них не было, а верить – не позволяла трезвость мышления. Поэтому оставалось только молчать, слушать, мотать на ус и пытаться разобраться в услышанном.

Лика тоже молчала, пила кофе и время от времени косилась на Михаила. Парень сразу показался ей симпатичным, да и сложен хорошо. До Борьки или кэпа ему, пожалуй, далековато, но, с другой стороны, не такой огромный. У нее с Трошиным было тридцать сантиметров разницы в росте, и если в постели (а время от времени она себе это очень живо представляла) такая разница роли не играет, то на людях они выглядели бы несколько смешно. К тому же Трошин был женат… не то чтобы это соображение когда-то кого-либо останавливало, но все же… Этот Михаил казался неплохим парнем – интересным, с мужественным подбородком, не таким длинным, как Саша или Борис, и в то же время крепким и, кажется, сильным. С тех пор как Лика осознала, что сможет скрутить в бараний рог девяносто процентов парней, так или иначе оказывавших ей знаки внимания, она обращала повышенное внимание на тех, кто отличался хорошим телосложением. Ну а Трошин… в конце концов служебные романы хорошо оканчиваются, как правило, только в кино. «Нет, с этим парнем определенно нужно познакомиться поближе, – решила она, снова скашивая глаза в сторону Михаила и наталкиваясь при этом на ответный взгляд. – Господи, он еще и покраснел… неужели такие мужики еще остались в природе? Я думала, их давно всех отловили и одомашнили. Интересно, я ему нравлюсь?.. Хотя как я могу нравиться, растрепанная, без косметики…»

– Короче, я одного завалил, они, похоже, даже не заметили. А потом, когда во второго стрелял, пуля чуть ниже пошла, в костюм. Добить я его добил, но шум поднялся. И вот что интересно, вместо того чтобы броситься на нас, они пошли вверх, на холм. Безо всяких шансов.

– Шансы у них были… – начал было Трошин, но Борис его перебил:

– Да ни хрена у них не было. Мы же их в клещи взяли – вы впереди, мы за их спинами. Дело было только во времени. Правда, если бы они рванули к трассе, мы бы их, пожалуй, не удержали.

– Ограниченность… мышления… клонов… – Голос Лигова был слаб, но с каждой вытолкнутой из горла фразой крепчал. – Для клонов мы являлись основным объектом атаки… остальные… лишь второстепенным. Отступать они просто не умеют и ничего не боятся. Все подчинено функциональности. Если выполнение задания под угрозой срыва, следует сделать попытку выполнить его немедленно. Поэтому они и пошли в атаку, просто стало ясно, что дождаться пополнения не успеют.

– Да кто они вообще такие? – встрял Евгений, оглядывая с легким сожалением полупустую бутылку пива и с явным презрением – чашку с кофе. Но чувство долга победило, и предпочтение было отдано именно кофе. Хотя и со страдальческой миной.

– Мне еще немного тяжело… говорить, Трошин расскажет… Потом дополню, если потребуется.

Лигов снова откинулся на спинку кресла.

А Саша приступил к подробному пересказу того, что узнал от сотрудника таинственной Службы. Все собравшиеся слушали его серьезно, лишь изредка перебивая ради уточнения какой-нибудь мелочи. Иногда отвечал Трошин, иногда – Дан, как правило, не открывавший при этом глаз.

Вокруг царила ночь. Мерно потрескивали дрова в камине, мягкий свет настольной лампы не резал глаза. Атмосфера была наполнена привычными запахами – сигаретный дым, крепкий кофе… Казалось, за этим столом собрались просто друзья – посидеть, поболтать о жизни, о чем-то личном и дорогом.

Лика, свернувшись клубочком в кресле, дремала – в конце концов есть же мужчины, пусть они и думают. А она, когда придет время, просто сделает свою часть работы… и еще постарается, чтобы этот милый парень, такой взрослый и такой по-детски застенчивый, непременно уцелел.

Это был вечер воспоминаний. А время принятия решений пока что не наступило. Но оно скоро придет, очень скоро.

(обратно)

Глава 9

В лесу было очень тихо. Тяжелые пластины пушистого снега, облепившие ветви, готовы были тяжело рухнуть вниз от малейшей встряски – но легкий ветерок, чуть заметно шевеливший кроны, здесь, внизу, практически не ощущался. Лучи солнца, пробиваясь сквозь обледенелые плащи, укрывшие сосны, разбивались на тысячи лучиков, заставляя все вокруг сиять и переливаться всеми цветами радуги.

– Красиво как… – вздохнула Лика, опираясь на палки. – Как в сказке.

Михаил остановился рядом с девушкой, поправил тяжелый рюкзак и шумно выдохнул. Хотя он и считал себя вполне физически развитым, но пятичасовой марш на лыжах по сугробам порядком его измотал. А больше всего раздражало то, что хрупкая на вид, невысокая и изящная Лика выглядела почти такой же свежей, как перед самым выходом. Даже свежее – тогда все они были сонными, слега помятыми – вставать пришлось рано, да и ночью-то мало кто толком поспал.

– Красиво, – согласился он.

– Знаешь… обидно, что нам сейчас не до этой красоты. – Она протянула палку и дотронулась до кончика ветки, чуть качнув ее. Огромный белый пласт с шорохом рухнул вниз, поднимая в воздух искрящуюся снежную пыль, освобожденная от тяжести ветвь рванулась ввысь и закачалась, будто бы радуясь обретенной свободе. – Так было бы хорошо просто погулять по такому лесу. Никуда не торопясь, не стремясь кого-нибудь пристрелить. Просто гулять… воздухом дышать.

– Было бы хорошо, – серьезно кивнул Михаил и подумал, что было бы еще лучше, если при этом километров на …дцать в округе не будет ни одной живой души. Кроме него и Лики.

То ли она почувствовала эту не высказанную мысль, то ли сама думала о чем-то подобном – об этом Михаил, правда, не смел и мечтать, – но она вдруг улыбнулась и положила руку в теплой пушистой варежке на его локоть.

– Может быть, позже… у моих родителей дача в Подмосковье, там бесподобные лыжные трассы. Приглашаю.

Михаил смотрел на девушку и не мог оторвать взгляда. Она была бесподобно хороша, белый комбинезон сидел на ней как влитой, подчеркивая все достоинства изящной фигуры, с чьей-то точки зрения, возможно, излишне мускулистой, но на вкус Михаила – просто идеальной.

– Спасибо… – выдавил он. Слова прозвучали хрипло и как-то вымученно. Вообще, когда Лика обращалась к нему, Михаилу удавалось отвечать только односложно, поскольку горло моментально перехватывало спазмом.

С женщинами Михаилу фатально не везло. Сам он, посмеиваясь, говорил, что его вкус не соответствует его возможностям. Прежде всего финансовым. Девочки с внешностью фотомоделей, которые всегда привлекали его, как, впрочем, и большинство нормальных мужиков, обычно оказывались ему не по карману. Эти девочки, с готовностью нырявшие в постель к обладателям тугих бумажников, на Мишу с его более чем скромной оперской зарплатой, позапрошлогодней пыжиковой шапкой и костюмом, что был использован еще для первой фотографии на паспорт, даже не смотрели. А если и смотрели, то этот первый взгляд часто оказывался и последним. Пару раз он встречал «девушку мечты», но дальше двух-трех-пяти свиданий дело, как правило, не шло. Причем далеко не всегда по инициативе длинноногих красоток.

Ко всем своим явно завышенным требованиям к внешности потенциальной кандидатки в жены, Миша еще хотел получить умного собеседника. Приятели не раз пытались вразумить его, объясняя, что природа – дама справедливая, и дает всем достоинств понемногу. Кому-то ноги с бюстом, кому-то мозги с языком. И то, что его очередная пассия в своей жизни помимо глянцевых журналов прочитала только одну книгу – букварь, – это не фатальное невезение, а банальная закономерность.

Разумеется, все это было шуткой. Это понимали все – и приятели, и сам Михаил, и даже те самые пассии, случись им услышать такое в общем-то нелицеприятное заключение. Печально было другое – умницы, коих природа щедро оделила и внешними достоинствами, очень быстро приходили к выводу, что связывать жизнь с рядовым опером – бесперспективно. А он в очередной раз оставался на бобах.

Несмотря на этот хронический неуспех у красивых куколок, менять свои вкусы он не собирался – в человеке все должно быть прекрасно, в том числе и его спутница жизни. А уж если не судьба… ну, в холостяцкой жизни есть свои плюсы, хоть бы и немного.

И вот теперь он был поражен в самое сердце. Мало того, что в жизни эта Анжелика оказалась еще очаровательнее, чем на фотографии, так она была ко всему этому явно умной, не распущенной, не слабачкой, и… и ему казалось, что смотрела она на него очень многообещающе. Поэтому в присутствии девушки он робел, от каждого брошенного на него взгляда самым натуральным образом млел и строил призрачные замки (исключительно с двумя жильцами), которые могли в любой момент рухнуть. Ему на голову.

Все его метания Анжелика видела, как на ладони. И несмотря на то, что знакомство состоялось всего лишь чуть более полутора суток назад, она иногда ловила себя на мысли, что понимает этого серьезного мужчину так, как будто бы знает его долгие годы. Это было опасно… это здорово пахло браком. Не то чтобы она была категорически против замужества, но… но нельзя же вот так сразу, без подготовки. И все-таки девушка с легким испугом осознавала, что если он предложит… она скажет «да» еще до того, как осмыслит предложение. Это ее пугало.

– Ну, вперед? – вздохнула она, убирая руку с его плеча и чувствуя, что делать этого ей совсем не хочется.

* * *

Их машину вел Петр – и потому, что не хотел доверять свою «деточку» другому водителю, и потому, что был отменным водителем. Женька, пару раз порывавшийся сменить Бориса, получил в лоб вопрос, хорошо ли он умеет держать руль, и увял, уступив право порулить Трошину. В общем, когда прибыли на место, наиболее бодрыми оказались как раз Лика, мирно проспавшая почти всю дорогу, да и сам Михаил. Одинцов изображал бодрячка, но по нему было видно, что он еще не вполне отошел от смертельной раны – что толку, что от нее остался лишь свежий шрам, тело упорно желало считать себя дохлым. А Лигов вообще не спал – не потому, что ему это было не нужно, хотя биология его организма и была в корне отличающейся от земной, отдых ему требовался ничуть не в меньшей степени. Просто, кроме него, никто не мог разобраться в показаниях, выдаваемых на экран прибора, помимо прочего исполняющего функции целеуказателя. Вот Дан и провел всю дорогу на переднем сиденье джипа, давая указания сначала Борьке, а потом и капитану, куда именно ехать и когда сворачивать.

Покинув шоссе, они еще с час петляли, едва разбирая дорогу в темноте, по узким проселочным дорогам. Два раза джип садился в снег так, что вытаскивать его приходилось лебедкой, да еще с активным участием всех не спящих членов команды – в этих местах машины ездили редко. Но в конечном счете с первыми лучами солнца они были уже у цели.

Машины пришлось бросить – далее путь пролегал исключительно по бездорожью.

– Нам бы сейчас «Буран», – вздохнул Трошин, с тоской переводя взгляд с окружающих их сугробов на широкие охотничьи лыжи и обратно. – Четыре. Мы бы живо до места домчали бы.

– Ага, или вертолет.

– Это неправильное решение, – влез Лигов, пытаясь объяснить спутникам вещи, в объяснении не нуждающиеся. – Если воин услышит нас до того, как я смогу блокировать управление его десантного модуля, он просто улетит. И поиски можно начинать сначала. Вероятность того, что нам снова удастся его запеленговать, не слишком высока. По сути, Саарт проявил неосторожность, позволив своим клонам выходить на связь до выполнения задания. Он себя демаскировал… и второй раз такую ошибку не повторит.

В ответ Трошин лишь пожал плечами. Все это уже было заранее обсуждено, решение, хотя и неприятное, было принято – поэтому теперь им и предстояло тащиться один бог знает сколько километров по целине. Да еще волочь на спине груз оружия, запас продуктов и аппаратуру Дана. Кстати, аппаратура землян порядком разочаровала – все предполагали увидеть перед собой диковинные миниатюрные приборчики, а на поверку оказалось, что установка для блокирования аппаратуры десантного модуля громоздкая, вся состоит из каких-то острых углов и похожа на результат деятельности какого-то самоделкина. Теперь этот агрегат, разделенный на несколько частей, оттягивал рюкзаки мужчин, неспешно пробирающихся меж деревьев к одному Лигову ведомой цели.

Разумеется, основная тяжесть легла именно на плечи мужчин. И разумеется, Лика возмутилась такой дискриминации – правда, никто ее слушать не стал. Трудностей хватало и без рюкзака за плечами. Один лишь Борис, охотник со стажем, чувствовал себя в этих сугробах легко и свободно, чего никак нельзя было сказать об остальных. И все-таки постепенно они продвигались к цели.

Весь вчерашний день был посвящен подготовке к полномасштабному наступлению. Местоположение десантного модуля прибор Лигова засек с точностью до нескольких метров. Правда, никаких мыслей о том, что они будут делать, когда доберутся до места, не было – максимум, что мог предложить Дан, это обездвижить модуль. И на этом все.

– С вашим оружием броню капсулы не пробить, – уверенно сообщил Дан, когда наутро окончательно очнулся от спячки. Сон, или медитация… в общем, то состояние, в котором он пребывал долгие часы, явно пошло ему на пользу. Вялость исчезла, он снова стал собранным, энергичным. Вот только фатализм, сквозивший в его речи и раньше, никуда не делся.

– А если его взорвать? – поинтересовался Малой. – Заложим десяток килограммов пластита… с этим можно небоскреб на воздух поднять.

– Небоскреб, пожалуй, можно, – согласно кивнул Дан. – А вот капсулу… Вы поймите, юноша, этот аппарат создан по стандартам, разработанным для боевых десантных модулей. К механическим повреждениям он устойчив почти абсолютно, разве что атомной бомбой. У вас ее, случайно, нет?

– Совершенно случайно, – серьезно, без тени улыбки, ответил Евгений. – Если бы я мог попасть в лабораторию «Арены», хотя бы на пару-тройку часов, что-нибудь подобное соорудил бы. Ну, не столь экологически грязное, но не менее мощное. Но соваться в «Арену» сейчас нельзя.

– Вот именно… так что я не представляю, что мы будем делать с саартом. Дело в том, что Служба не имеет права принимать решение на ликвидацию инопланетного представителя без согласования с Центром. Даже в том случае, когда он явно и нагло попирает основополагающие законы. Мы подаем заключение и рекомендации, далее в дело вступают совсем другие силы, которые и принимают окончательное решение. Все, что у нас есть, это оборудование для поимки, не более – а вызвать помощь из Центра я, как вы понимаете, не могу.

– Ваша база… та, основная – она была единственной?

– В России – да. Есть еще две, но… я не могу с ними связаться. Коды и аппаратура для связи имелись только на главной базе, а там, думаю, сейчас не уцелело ничего.

– Непредусмотрительно, однако, – презрительно скривился Борис.

– Возможно, но поймите и нас. Сторожу маленького магазинчика не выдается на дежурство пулемет, спутниковый передатчик и два танка в поддержку. Всегда считалось, что Земля – захолустье, где никогда ничего серьезного не происходит. Я уже рассказывал Александру, события здесь случаются редко. В основном – рутина, наблюдение, анализ, выявление тенденций, сухие рапорты. Или вы думаете, что наша жизнь сильно отличается от вашей? Экзотики только больше, да и то лишь с вашей точки зрения. Никто не предполагал, что на планету прибудет десант Саарта.

– А эти ваши спутники? Вы же говорили, что спутник имеет атакующие средства?

– Имеет, но он нам не подчиняется. Мы можем только получать с него данные, которые он сочтет нужным сообщить – и не более. Для пеленгации саарта я пользовался системой наблюдения спутника, но отдать приказ ему я не могу.

– А он в принципе сможет справиться с саартом?

– В принципе он может вашу Луну на куски разнести, если его… мозг сочтет это совершенно необходимым. Но решения он принимает сам.

В общем, выдвигаться пришлось без плана действий. Но что-то делать было все равно надо, поскольку нападений воин-саарт не прекратит. По крайней мере до той поры, пока не погибнет сам или не получит «отбой» от своего нанимателя. И теперь восемь человек месили лыжами снег – хуже всего приходилось, разумеется, Дану, который не отличался мощным телосложением, не имел должной физической подготовки и, кроме того, совершенно не умел ходить на лыжах. Поэтому то расстояние, которое можно было бы преодолеть за пару часов, шли уже все пять.

Как бы там ни было, но все уже порядком устали. Белые комбинезоны – Борис, недолго думая, поснимал их с трупов, которым бронекостюмы были уже не нужны, и, немного поломавшись, все в них облачились – хорошо держали температурный баланс, в них было и не жарко, и не холодно – самое то. Но нервотрепка последних дней, сон урывками – все это давало о себе знать.

Наконец Лигов остановил отряд – судя по его приборам, до цели оставалось не более километра.

– Теперь следует двигаться особенно осторожно.

– А как он вообще нас до сих пор не засек? – спросил Александр, ловя себя на том, что говорит шепотом.

– Пока я вас прикрывал, – ответил Лигов, доставая из рюкзака очередную техническую диковинку. Как и большинство других предметов из его инвентаря, прибор был на вид старенький, порядком потертый. – Эта штука создает помехи активным системам наблюдения. Но теперь мы достаточно близко, и саарт, если он принял все меры предосторожности, может нас увидеть или услышать.

– И что делать?

– Дальше должен пойти кто-то один. Индивидуальная защитная система у меня, к сожалению, в единственном числе, и ее ресурс очень ограничен. Энергопакета хватит максимум на полтора часа.

С этими словами он, расстелив на снегу что-то вроде тонкого одеяла, выложил на него угловатую железку. Повинуясь команде, остальные тоже извлекли из рюкзаков части устройства-подавителя. Предполагалось, что, будучи включенным, оно сможет подавить всю электронику посадочной капсулы. Собирая прибор, Лигов попутно объяснял его происхождение – может быть, просто чтобы чем-то занять язык.

– Эти штуки были изобретены давно, еще в эпоху глобальных войн. Поле подавителя просто останавливает действие любых электронных схем, в том числе даже биоэлектронных. При этом их не разрушая – идеальный вариант «чистого» оружия. Но в бою толку от него оказалось до смешного мало – радиус действия поля составляет всего около двадцати метров, поэтому сбить им, к примеру, боевой корабль попросту невозможно. Одно время пытались устанавливать подавитель на торпеды – считалось, что если торпеда присосется к небольшому кораблю… в вашей литературе часто встречается термин «истребитель», это что-то похожее… так вот, присосется и блокирует работу всех систем истребителя, сделав его беззащитным. В общем, из этого ничего хорошего тоже не получилось – эти приборы очень хрупкие, да и к тому же защитные поля истребителей часто разрушали торпеды, вместе с начинкой, разумеется. Так что приборы эти постепенно перешли к нам и… ну, у вас это называется полицией, или милицией. Теперь об индивидуальной защитной системе. Ею пользовались в свое время игги, их изобретение. Дает абсолютную невидимость для всех активных систем слежения и в определенной степени для пассивных. Пользуясь вашей терминологией, затрудняет обнаружение объекта в видимой части спектра, исключает – во всех других. Почти полностью гасит звуки.

– Мы имели дело с иггами… почему они не пользовались этой штукой на Арене?

– Во-первых, использование этого прибора на Арене запрещено, поскольку оно дает владельцу слишком большие преимущества. А во-вторых, игги отказались от них еще четыре тысячи лет назад, поле разрушающе действует на их мозг.

– Во как… а на наш? – с легкой ноткой беспокойства спросила Анжелика.

Некоторое время Дан молчал, затем неохотно сказал:

– На ваш тоже. Не столь сильно и с другими проявлениями, но… но все равно нет другого выхода. Стоит кому-то из нас появиться в пределах прямой видимости от модуля, и нас засекут. А дальше – саарт либо атакует, либо улетит. Скорее всего улетит, они предпочитают лично не участвовать в боях, даже в случаях, когда угроза незначительна, для этого есть клоны. Но и в этом случае он наверняка даст пару залпов – от нас и мокрого места не останется.

– Дан, чем конкретно грозит нам применение этой защиты? – Александр хмурился, ему ничуть не улыбалось подвергать себя или кого-либо из Команды опасности. К примкнувшим к ним товарищам это относилось в той же степени.

– Одноразовое использование – ничем серьезным, – спокойно ответил Лигов. То ли это и в самом деле было так, то ли коротышка заранее подготовил ответ, и теперь в его голосе и выражении лица фальшь отсутствовала. – Сильные головные боли на несколько часов, может быть, тошнота… в общем, симптомы похожи на сотрясение мозга. Но вот использовать его более одного раза в полгода я бы не рекомендовал.

Он поставил последний блок. Теперь подавитель был полностью собран – довольно безобразная конструкция, неудобная и тяжелая.

– Один из вас должен взять прибор, доставить его прямо к десантному модулю саарта, установить вплотную к корпусу и нажать вот эту кнопку. Желательно поставить прибор со стороны, противоположной люку. После этого покинуть двадцатиметровую зону действия подавителя и вызвать остальных. И следить за люком, воин может попытаться выбраться из капсулы и уничтожить прибор.

– Я пойду, – одновременно протянули к громоздкой конструкции руки Борис и Александр. Затем взглянули друг на друга и так же хором рявкнули: – Нет, я!

Анжелика прыснула со смеху. Михаил тоже чуть улыбнулся.

– Если вас интересует мое мнение, то идти должен Борис, – заметил Петр, опираясь на палки и тяжело дыша. Он все еще никак не мог перестроиться с кабинетной работы на хождение по лесу. В подтверждение своего мнения он кивнул в сторону лыж – с этими оглоблями Борис явно лучше справляется.

– Борис пер самый тяжелый груз, он устал, – заявил Александр, рюкзак которого был, пожалуй, ничуть не легче, чем у товарища.

– Я тебя еще на горбу нести могу, кэп, – фыркнул Круглов, распрямляя плечи. – И потом, я и в самом деле лучше вас всех на лыжах хожу.

Все взгляды тут же переметнулись в сторону Дана. В конце концов, его техника, пусть он и решает.

– Мне кажется, капитан должен остаться с Командой, – заявил тот в ответ на немой вопрос спутников.

– Ну ладно, – сдался Саша. – Винтовку оставишь, возьми автомат. Он короткий, сподручнее будет.

– Добро…

Борис навьючил на спину мешок с подавителем, поморщился, снял его и принялся обматывать угловатую железку одеялом, на котором происходила сборка. Затем снова уложил прибор в рюкзак, сунул руки в лямки, попрыгал.

– Жить можно…

Дан прицепил к поясу бронекостюма небольшую серебристого цвета овальную коробочку с двумя выступами.

– Смотри, вот этот включает защитное поле, он же выключает. Этот верньер регулирует радиус защитного поля, сейчас он стоит на полтора метра, значит, поле будет сферой трехметрового диаметра. Саарт может тебя обнаружить в видимом диапазоне, но только если будет следить за окрестностями сам, бортовому компьютеру модуля эта защита не по зубам. Отключить поле тебе можно только после того, как заработает подавитель… впрочем, в радиусе действия подавителя защита все равно работать, разумеется, не будет. И еще, я не знаю, какие системы вооружений установлены на модуле, поэтому не геройствуй. Против даже самой легкой стационарной лучевой установки этот костюм не продержится и мгновения. Тут нужно что-то вроде вашего тяжелого доспеха «Робокоп»…

– Ты слышал об этой разработке? – удивился Александр. – Неужели ты интересуешься событиями на Арене?

Лигов вздохнул и посмотрел на Сашу, как на тяжелобольного.

– Александр, весь обитаемый космос очень интересуется всем, что происходит на Арене. И при этом абсолютному большинству глубоко наплевать, что именно является предметом Спора. Это же своего рода спортивное состязание, повод для ставок. С каждой Арены организуются репортажи на все планеты Ассамблеи…

Рация заработала спустя примерно час.

– Все готово. Чуть было мимо не прошел. Идите по моим следам… куда лезешь, скотина! – В динамике раздалась короткая автоматная очередь. – Пытался в дверь высунуться…

Оставшийся до капсулы километр отряд преодолел в фантастически короткое время. Найти дорогу было несложно – Борис оставил за собой ясно видимую лыжню, так что нужда в приборе Лигова, дающем направление и расстояние, отпала. Прошло не более пятнадцати минут, и все, в том числе напрочь сорвавший дыхание Петр и шатающийся от усталости Дан, лежали за кустами на опушке леса. Вернее, на границе довольно густой лесной поросли и обширной поляны.

В центре поляны стояла сложная конструкция, имеющая отдаленное сходство с трамвайным вагоном. Она была снежно-белого цвета, почти полностью сливаясь с окружающей местностью. Отсюда было видно, что в «хвостовой», чуть более узкой части имеется большой люк. Видимо, подавитель располагался с другой стороны, у «носа» модуля.

– Ну, что мы будем делать теперь? – спросил Борис.

– От…ды…шим…ся… – прохрипел Петр. – Я, блин, кабинетный… работник… мать вашу, а не мастер… спорта в беге с препятствиями. Щас сдохну…

– Терпи, казак, – усмехнулся Александр. – Дан, как ты думаешь, почему он не пытается выбраться?

– Он трус.

– Воин? Трус? Не понимаю…

– По вашим понятиям, саарт самый настоящий трус. Он смертельно боится за свою жизнь. Поймите, во всех операциях саарта участвуют исключительно клоны. Он никогда не выходит из капсулы, кроме совершенно экстраординарных случаев. Конечно, его скафандр успешно отразит пули, но… он побоится рисковать. Тем более применение подавителя подразумевает, что до него добрался кто-то из Службы планетарной безопасности, поэтому он вполне может счесть, что одним пулевым оружием дело может и не ограничиться. А за стенками модуля ему практически ничего не угрожает. Скорее всего сейчас он готовит очередного клона, чтобы тот вышел и отключил подавитель. Но на это требуется время.

– Сколько?

– Примерно два часа. Хотя это лишь предположение, более точных данных нет. В основном – по косвенным признакам…

– Значит, если он приступил к клонированию сразу, время у нас еще есть.

– Я бы не стал на это рассчитывать, – покачал головой Лигов. – Наши сведения слишком неточны. К тому же в модуле может находиться клон, а то и два… в качестве охраны.

Борис отдал Саше автомат и снова взял снайперскую винтовку. Рядом, пристроив свою СВ-99 на торчащем из-под снега пне, занял позицию Евгений.

Прошло еще около десяти минут, когда крышка люка вдруг беззвучно поехала вверх.

– Внимание, – прошипел Борис.

На снег спрыгнула уже знакомая фигура в белом. Синхронно щелкнули винтовки – фигура дернулась и неловко рухнула в снег. В оптический прицел было видно, что под телом расползается оранжевого цвета лужа.

– Готов, – констатировал Александр.

Крышка люка столь же плавно пошла вниз.

– Значит, под руками у саарта бы только один клон, – заметил Лигов. – Но это нам, вообще говоря, ничего не дает. Только отсрочку. Теперь настала пора решать, что делать дальше. Сидеть здесь вечно мы не можем. Чем больше я думаю над этим, тем больше мне кажется, что все это было затеяно зря. Связи с Центром у меня нет. Доложить о пленении саарта я не могу. Выкурить его оттуда мы тоже не можем.

– Пат.

– Что? А, да… вот именно. Кстати, вы знаете, что ваши шахматы получили в Ассамблее определенную популярность?

– Неужели?

– Когда воцаряется мир, приходит скука. Поэтому в Ассамблее уделяют немалое внимание поиску… развлечений, я бы сказал. Конечно, есть немало таких, кому скучать некогда, но и они иногда отдыхают. Поэтому на разных планетах с разумной жизнью ищется нечто, что может скрасить досуг. Конечно, шахматы относительно просты, но имеют немало поклонников.

– Это шахматы-то просты? – скептически усмехнулся Трошин, который сам никогда толком в шахматы не играл, считая их чем-то совершенно недоступным собственному пониманию. И всегда отчаянно завидовал тем, кто умел просчитывать партию на многие ходы вперед.

– Разумеется. Бессы, к примеру, разработали стратегическую игру… скажем так, представьте себе шахматы, утройте количество фигур с соответствующим увеличением игрового поля, потом переведите его в трехмерное пространство и добавьте фактор времени.

– Э-э… а это как?

– У вас в шахматах каждая фигура бьет фигуру противника на личном, так сказать, контакте. В описываемой мной игре есть ряд фигур, которые могут наносить удары на расстоянии, но при этом выпускаемый ими «снаряд» имеет ограниченную скорость движения и достигает цели спустя определенное время. То есть задача игрока – заставить противника оказаться в требуемом секторе игрового поля в нужное время. Тактом ранее – противник заметит угрозу и покинет опасный сектор, тактом позже – и выстрел пропадет впустую.

– Звучит довольно сложно…

– Одна партия может тянуться годами.

– Мда-а… Ну а что мы будем делать?

– Есть у меня одна идея. – Александр запустил руку в рюкзак и извлек из него видеокамеру. Она проделала вместе с ним долгий путь, и теперь настала пора пустить ее в дело. В конце концов не зря же он тащил эту тяжесть по сугробам.

– Бесполезно, – сочувственно сообщил Лигов. – Луч слишком слабый, даже броню не пробьет. Я уже не говорю о том, что применение лазера вам по-прежнему запрещено.

* * *

Борис поймал себя на том, что почти не дышит, прижавшись глазом к окуляру оптического прицела винтовки. Он не видел, но каким-то шестым чувством ощущал, что Малой тоже находится в напряжении, готовый в любой момент поддержать капитана огнем. Перекрестие прицела ни на мгновение не отходило от люка. Впрочем, тот пока и не думал открываться. То ли саарт не завершил создание очередного клона, то ли счел, что выпускать его на убой бессмысленно, но модуль выглядел совершенно мертвым. Александр шел к нему прогулочным шагом, спокойно и не торопясь. Правда, руки держал за спиной.

Оказавшись у самого борта модуля, он извлек видеокамеру из чехла, достал из кармана приготовленный заранее прочный капроновый шнур. Потребовалось совсем немного времени, чтобы плотно примотать камеру к какой-то выступающей детали конструкции модуля – объектив смотрел в небо, а один из витков веревки удерживал кнопку включения камеры в нажатом положении. Разумеется, никакого лазерного луча этот разработанный Евгением агрегат из себя не исторг – поле подавителя работало исправно, гася любую электронную активность. Убедившись, что все сделано именно так, как и задумывалось, столь же неспешно он отправился обратно к лесу.

– Все готово…

– Вы рискуете, Александр. Если ваше предположение не подтвердится, мы упустим саарта.

– Мы и так его, по сути, упустили. Он там в тепле, в уюте, может сидеть еще год, а нам здесь долго не выдержать. Сколько можно его сторожить…

– Вы строите все ваши расчеты на моих словах и с теми представлениями о психологии саарта, которые из этих слов почерпнули. Не слишком ли мало? А если он откроет огонь?

– Просто логика, и дело даже не в психологии. Животное поймали в плен. Появилась возможность сбежать. Думаю, он воспользуется этой возможностью рефлекторно, может быть, даже не попытавшись выстрелить. В любом варианте лучше подстраховаться – вам следует убраться из зоны досягаемости его орудий, а тому, кто останется здесь, воспользоваться услугами вашей защитной системы. Сколько там осталось ресурса? Минут двадцать, полчаса… хватит с головой.

Дан поднял руки в знак примирения.

– Ладно, не буду спорить. Тем более что идея и в самом деле может сработать.

Он некоторое время колдовал со своими приборами, затем сообщил:

– Спутник будет прямо над нами через три часа. Это самое походящее время. Значит, где-то часа через два с половиной надо отсюда уходить. Кстати, Александр, это и вас касается. Не стоит находиться близко от этого места, когда… все это начнется. Если начнется, конечно.

Часы тянулись медленно, народ откровенно скучал. Один раз саарт вновь сделал попытку выпустить наружу клона – тому даже удалось уберечься от первого выстрела. Впрочем, на этом везение и закончилось – автоматная очередь бросила его в снег, а когда клон, оглушенный и, возможно, травмированный, шатаясь, поднялся на ноги, Борис добил его одним-единственным выстрелом.

Наконец Лигов дал сигнал, что пора уходить. Все дружно двинулись в лес, на позиции остался один Александр. Он забрал у Бориса снайперскую винтовку, а автомат закинул за спину. Тем более Борису сейчас было не до оружия – наступила ответная реакция от применения защитного поля, Борька шатался, готовый в любую минуту свалиться в обморок от жуткой, раздирающей мозги головной боли. Михаил и Геннадий буквально тащили его на себе, во всяком случае, переставлять ноги самостоятельно он почти не мог. И лекарское искусство Дана в данном случае не помогало – он мог затянуть рваную рану, но лечить раненый мозг было не в его силах.

Томительно щелкали секунды…

Наконец время подошло. Он щелкнул переключателем защитного поля и, покинув свое лежбище, сместился на несколько десятков метров в сторону. Здесь местечко было не таким удобным, но значения это уже не имело. Через несколько секунд станет ясно, прав он был в своих предположениях или ошибался. Если прав – все будет кончено, если нет… тогда все только начинается. Он приник к прицелу. Перекрестие легло на черный агрегат, прислонившийся к носовой посадочной опоре модуля. Палец медленно потянул за спусковой крючок.

Выстрел был почти неслышным, только щелкнул ударник да раздался легкийхлопок. От подавителя ударил в сторону фонтан искр. Александр загнал в патронник следующий патрон и замер. Похоже было, что прибор выдержал попадание пули, во всяком случае, поведение саарта – в смысле, его десантного модуля – ничуть не изменилось. Выждав минуту и стараясь не думать, что каждая эта минута будет стоить потом получаса дикой головной боли, он прицелился снова.

Все последующие события зафиксировались в памяти в виде отдельных мгновений, как будто бы снятая кинокамерой пленка была разрезана на множество отдельных кусков. Причем истинную последовательность этих мгновений он сумел восстановить только позже, когда все уже закончилось.

Стоп-кадр. Хлопок и фонтан искр, выбитый пулей из корпуса подавителя…

Стоп-кадр. Ослепительная вспышка, превратившая тонкий прибор в несколько раскиданных по снегу обломков.

Стоп-кадр. Из-под корпуса десантного модуля вырывается рубиновый импульс – поле исчезло, и тут же сработал лазер примотанной к корпусу видеокамеры. Вряд ли саарт заметил этот лучик.

Стоп-кадр. Каплевидный нарост в носовой части модуля разворачивается и выплевывает струю огня. Вряд ли это что-то вроде боевого лазера, саарт должен понимать, что применение высокотехнологического оружия в зоне действия «Закона изоляции» может ему выйти боком.

Стоп-кадр. Деревья в том месте, где еще недавно располагались Александр и его товарищи, превратились в столб пламени, во все стороны полетели куски горящей древесины. Эффект можно было сравнить с действием крупнокалиберного снаряда, с добавлением изрядной доли напалма. Вряд ли такую технологию наблюдательный спутник сочтет запретной, у людей бывают игрушки и покруче.

Стоп-кадр. Еще один рубиновый импульс.

Стоп-кадр. Модуль отрывается от земли, тихо, не так, как отрывался бы вертолет или реактивный транспорт – даже снег почти не шелохнется…

Стоп-кадр. Модуль уже в воздухе, он начал разворот, и теперь с того места, где залег Александр, не видно очередной рубиновой вспышки. Но она наверняка блеснула, он в этом уверен.

Стоп-кадр. Еще один залп – то ли наблюдательная система саарта сумела вычислить стрелка, то ли воин лупит по площади, без прицела, просто обеспечивая огневое прикрытие собственному отходу.

Стоп-кадр. Над Трошиным завис ствол срубленного взрывом дерева. Эта здоровенная чушка медленно, словно бы нехотя, падает прямо на него. А там, наверху, из объектива видеокамеры вырывается очередной лучик.

Стоп-кадр. Последний. Ослепительный луч, пришедший откуда-то сверху, пронзает зависший на высоте сотни метров модуль, в мгновение ока превращая его в облако плазмы и разлетающихся во все стороны мелких обломков.

Больше Александр ничего не запомнил.

Когда его вытащили из-под рухнувшего прямо на него дерева, Саша уже едва дышал. Бронекостюм, сумев спасти его от ожогов и рваных ран, не уберег от множественных переломов. Лика разрыдалась, как сопливая девчонка, а Лигов скрипя зубами приступил к «ремонту». К тому времени, как он закончил, стало ясно, что Трошин будет жить – сам же Лигов, пробормотав что-то вроде «как же вы мне надоели», снова потерял сознание.

К дороге, где дожидались брошенные машины, добирались очень долго – приходилось переть на себе два бесчувственных тела. Борис, шатаясь, морщась от чудовищной боли и проклиная все на свете, тащился сам, едва переставляя ноги. Когда стало совсем темно, Михаил предложил ночевку – все равно белые комбинезоны вполне позволяли спать прямо в снегу, не боясь замерзнуть, к тому же все выбились из сил. Лика шаталась ничуть не меньше измученного Круглова, Трошин все еще не приходил в сознание, а Петр вообще готов был свалиться в любую минуту и больше не встать. Поэтому предложение нашло живой отклик в сердцах масс, и массы эти приступили к реализации предложенного плана немедленно – то есть рухнули прямо в снег, кто где стоял. Кое-кто даже не снимая лыж – только натянули на головы капюшоны бронекостюмов да укутали лица шарфами – чтобы не отморозить носы.

Первым, как ни странно, проснулся Александр – от раздирающей голову боли. Никакое, даже самое чудовищное похмелье не могло сравниться с этой пыткой. Некоторое время он лежал, гадая, почему вокруг так темно, и только потом, сквозь ткань шарфа, разглядел мерцающие на небе звезды. Отрывочные воспоминания постепенно, как сложная мозаика, складывались в единую картину происшедшего. Все-таки он оказался прав, спутник наблюдения не смог смириться со столь наглым и вызывающим применением лазерного оружия в прямое нарушение «Закона изоляции». И принял адекватные меры, уничтожив нарушителя.

Он непослушными руками стянул с себя шарф, укрывавший лицо, и огляделся. Люди лежали вповалку, утопая в снегу, как в самой лучшей пуховой перине. Саша, пристроив шарф на место, устало закрыл глаза. Все тело ныло, как будто по нему проехался трактор, голова раскалывалась на части, и он знал, что вряд ли сможет заснуть. Но просто закрыть глаза – уже это было огромным счастьем. Закрыть глаза – и не двигаться, не двигаться, не двигаться…

Второй раз он очнулся много позже, когда первые лучи солнца уже начали пробиваться сквозь ветви деревьев, а заодно и сквозь тонкую шерсть шарфа. Краем глаза заметил движение, вновь стянул с лица ткань. Осторожно, морщась от боли, сел, голова почти прошла, но тело ломило по-прежнему. Вспомнил один из стоп-кадров, тот, где над ним зависло падающее дерево. «Видимо, оно все-таки упало», – подумал Трошин и вздохнул. Не иначе как Лигов постарался… Теперь он очень хорошо понимал, что чувствовал после этого лечения Одинцов. С другой стороны, лучше скрипеть зубами от боли, чем вообще ничем не скрипеть.

Постепенно поднялись все. Теперь можно было двигаться дальше. Сон на снегу оказался на удивление целебным, даже измученный Борис выглядел неплохо, а остальные и вовсе посвежели. Лигов, по своему обыкновению бормоча ругательства на незнакомом языке, поднялся, пошатываясь, затем снова сел в сугроб. И только когда все, наскоро перекусив предусмотрительно захваченными с собой «сникерсами», были готовы двигаться дальше, кряхтя принял вертикальное положение и на заплетающихся ногах двинулся вслед за людьми.

Поздним вечером, когда вся команда уютно расположилась на даче Борькиного приятеля, когда в камине весело трещали дрова, а на столе стояло достаточно закуски, чтобы удовлетворить даже совершенно безразмерный аппетит Петра, приступили к разбору полетов. Было решено, что Саша сделал глупость – стрелять надо было с гораздо большей дистанции, поскольку оптика позволяла, и после этого драпать как можно быстрее. Также было решено, что капитан – умница, поскольку его идея сработала и саарт больше не представляет угрозы. И еще мужчины, при молчаливом попустительстве Лики, пытались решить – что теперь. Теперь, когда угроза со стороны саарта сошла на нет, следовало выяснить, кто за всем этим стоит.

– Все-таки за этим определенно стоит Штерн, – мрачно заявил Борис. – Все на него показывает. Одного не могу понять, зачем оно ему надо? Зачем? И вообще, все-таки в его поведении много странного. По сути, мы до сих пор не имеем ни малейшего представления, кто он такой.

– Разве вы этого не знаете? – удивленно поднял на Бориса глаза Лигов. – Странно…

Рука Александра замерла над куском колбасы.

– Чего это мы еще не знаем?

Лигов несколько мгновений переводил взгляд с Саши на Бориса, Евгения и обратно. Затем с легкой заминкой пробормотал:

– Ну… я думал, вы знаете… Штерн, он же… он далатианин…

– Он нам в общем-то не говорил. А какая, собственно, разница?

Дан сокрушенно покачал головой.

– Так вы не знаете, на кого работали? Далатиане – хозяева Земли.

(обратно)

Глава 10

Минута молчания, казалось, растянулась на час с лишним. Наконец у Трошина прорезался голос.

– Что значит хозяева?

В ответ Лигов лишь пожал плечами, как будто бы речь шла о вещах вполне обыденных и, можно сказать, банальных. Да и тон его соответствовал – как будто отец объясняет ребенку, почему солнышко всходит и заходит.

– Ваша планета была предметом Спора в… по вашему счету в 1887 году. Спор был выигран далатианами, одной из рас, присоединившихся к Ассамблее относительно недавно. Были поданы… э-э, если мне не изменяет память, четыре заявки. Применительно к планете, имеющей разумную жизнь, – удивительно мало. Предметом Спора были исключительные права на… простите, я постараюсь пользоваться вашей терминологией, в общем, на негласную эксплуатацию планеты с получением определенного дохода. Я точно не знаю, когда истекает срок действия полученных прав. Обычно такие лицензии выдаются на короткое время. От ста до двухсот ваших лет. Примерно за 10 стандартных… это чуть более 15 ваших суток до окончания срока действия прав Жюри объявляет прием заявок на новый срок. Впрочем, это всем известные истины.

– И чем же занимаются эти… далатиане на Земле? – спросил Борис, недобро прищурившись. На скулах его заиграли желваки.

– Ах, перестаньте изображать возмущение, – отмахнулся Дан. – Можно подумать, есть принципиальная разница в том, кто на самом деле стоит у руля ваших государств. Я не знаю, чем именно занимаются далатиане, знаю только одно – они не нарушают те законы, за исполнением которых я обязан следить. И потом, может быть, благодаря им вы сейчас имеете то, что имеете. Уровень развития… еще лет сто – двести, и вы, возможно, получите право вступить в Ассамблею.

– А что они имеют с этого?

Лигов отвел глаза. Было совершенно очевидно, что говорить ему не хочется.

– Не знаю…

Внезапно в кармане у Петра запищал мобильник. Он поднес трубку к уху… выслушал короткую фразу, нахмурился.

– Борис, тут есть телевизор?

– Есть, конечно.

– Мне сказали его включить. – В голосе Петра звучали нотки растерянности. – И еще сказали выключить мобилу. Навсегда.

– Ладно… давай посмотрим.

Старенький, видавший виды «Фунай» оказался в соседнем помещении, служившем хозяину спальней. По всей видимости, он был большим любителем смотреть телевизор лежа. На комнатной антенне телевизор работал неважно, но и сквозь рябь пробивалось достаточно информации.

«Милиция просит помочь… – вещала с экрана молоденькая дикторша, поминутно поправляя очки. Голос ее дрожал от волнения – то ли искреннего, то ли профессионально-наигранного. – Разыскивается группа особо опасных преступников. К сегодняшнему дню на их счету более тридцати жизней. Сейчас вы видите на экране их фотографии…»

Почему-то Саша совсем не удивился, увидев на экране свой портрет. Не какой-нибудь там уродский фоторобот, а вполне приличную фотографию. Он даже знал, откуда она – со средней полки шкафа, где лежали пачками снимки, которые все никак не доходили руки разложить по альбомам. Его фотографировала Леночка – редчайший случай, когда ее «творение» оказалось очень даже приличным.

«Трошин, Александр Игоревич. Разыскивается за многочисленные убийства, в том числе иностранцев и женщин. Вооружен. Приметы…»

Фотография на экране сменилась.

«Угрюмов, Михаил Алексеевич, бывший сотрудник МВД, обвиняется в убийствах, вооруженных нападениях, в том числе с целью захвата автотранспорта…»

Следующий кадр.

«Данилов, Петр Григорьевич, руководитель детективного агентства „Видок“. Разыскивается за убийство…»

Один кадр сменял другой. Здесь были они все – кроме, разумеется, Лигова. Был даже Игорь-длинный, следы которого все никак не отыскивались. Была даже Ниночка, которой инкриминировались какие-то совершенно дикие деяния, типа распространения наркотиков. А девушка говорила и говорила дрожащим голосом, перечисляя все новые и новые злодеяния, совершенные группой, которую сейчас разыскивали все сотрудники милиции Москвы, спешно поднятые по тревоге.

Убийство, террористический акт, с применением взрывчатых и отравляющих веществ, снова убийство… Два дня назад перечисленные лица совершили поджог школы №… в дыму погибло трое детей. Вчера ими же убиты трое сотрудников ГИБДД, пытавшихся проверить у подозреваемых документы. Четвертый спасся чудом и в настоящее время находится в больнице с тяжелыми ранениями. Попытка угона боевого вертолета с военной базы… шестеро погибших солдат срочной службы, два офицера… поврежденный вертолет брошен… Заживо сожженный в собственной квартире подельник – некий Игорь Басов – видимо, он попытался возражать против приказов Трошина, главаря банды. Убийство депутата Филимонова, расстрелянного из автомата прямо посреди улицы. От пуль погибли также трое прохожих, в том числе беременная женщина, семь человек доставлены в Склиф… Взрыв автомобиля, начиненного тротилом, у отделения милиции №… двое милиционеров погибли, также пострадало свыше десятка находившихся неподалеку граждан, в нескольких домах выбиты все окна…

– Интересно, что еще на нас повесят? – флегматично поинтересовался Борис, ковыряя в зубе деревянной зубочисткой. – Ишь, как круто взялись.

На экране появился массивный насупившийся человек в милицейской форме. Он восседал за огромным столом, заваленным бумагами. Поминутно трезвонившие телефоны заставляли его, буркнув извинения, прерывать интервью, но каждый раз, бросив в трубку пару коротких, красиво и мужественно звучащих фраз, он снова возвращался к беседе с невидимым журналистом.

«– Угрюмов сразу показался мне скользким… у нас имелась информация о взяточничестве, о злоупотреблении служебным положением. Однако мы не успели подобрать доказательственную базу… в этом, безусловно, наше упущение. Работа велась в плановом порядке, но все же недостаточно оперативно. И каждый из нас готов понести за это наказание. Однако сейчас делается все, чтобы задержать преступника…

– Имеется информация, что вместе с Угрюмовым в составе банды Трошина находится и еще один ваш сотрудник, это так?

– Мне горько признавать это. – Бурый скорчил мину, которая должна была олицетворять собой вселенскую скорбь, но больше была похожа на гримасу зубной боли. – Но это действительно так. Капитан Геннадий Одинцов должен был быть арестован по делу о продаже оружия чеченским боевикам…»

Бурый еще несколько минут талдычил, насколько опасны вооруженные бандиты, и что будут приняты все меры, чтобы задержать… привлечь… воздать… ну и так далее. Попутно прозрачно намекал на какие-то давние истории, оглашать которые не имеет права в интересах следствия, однако и там прослеживается почерк мятежного старлея и его дружка-капитана. Речь его была довольно невнятной, не раз перемежаемой матом, якобы демонстрирующим всю глубину чувств полковника, и содержала такое количество неувязок и нестыковок, что у Михаила весь этот фарс вызвал лишь улыбку.

Борис совершенно спокойно переключил телевизор на другой канал – там шли те же новости, поданные другими журналистами, но сохранившие общую направленность. В Москве официально введен план «Перехват», все сотрудники милиции переведены на усиленный вариант несения службы, на улицы вышли дополнительные патрули. Граждан всемерно призывали ни в коем случае не оказывать вооруженным преступникам сопротивления, правда, при этом делался прозрачный намек на то, что свидетелей озверевший Трошин и компания все равно, как правило, не оставляют.

– Это произошло прямо у меня на глазах, – плакала прямо в камеру пожилая женщина, в которой Саша с удивлением узнал соседку Стаса по лестничной площадке. – Я услышала шаги на лестнице и думала, что пришла Таня, это моя внучка… Я выглянула в глазок, и увидела… – Она зарыдала в голос, очень натурально.

Из ее сбивчивого, перемежаемого всхлипами и соплями рассказа следовало, что дверь Трошину, коего Анна Семеновна, безусловно, сразу узнала, поскольку он посещал ее соседа Стасика довольно часто, открыл как раз сам Стасик, а потом на лестничную площадку вышла и Наташенька, жена его. Они о чем-то несколько минут спорили, она слов почти не расслышала, но там было что-то про пластит и про ментов… а потом Трошин вдруг выстрелил в Стасика, и Стасик упал… А Наташенька завизжала, он ее ударил, а когда она упала, то выстрелил в нее, лежащую, два раза. А потом пришли еще двое – она их не знает, но по фотографиям опознала – и куда-то Стасика и Наташу унесли…

На этой душещипательной ноте старушка разрыдалась, окончательно утратив способность связно говорить.

– Интересно, – глубокомысленно заметил Борис. – Тут у них немного того… концы с концами не сходятся. Стаса убили уже, почитай, больше недели тому как… а по их рассказу, получается, что вчера вечером. Насколько я знаю, Сашка в это время был в полной отключке. Забавно, забавно…

– Это что ж, мы за сутки столько натворили? – усмехнулся Трошин. – Школу взорвали, райотдел, Стаса замочили… что там еще?

– Более чем достаточно, – фыркнул Михаил. – Сейчас Бурый, во-первых, повесил на нас несколько безнадежных висяков и, во-вторых, поет явно с чужого голоса. Ему приказали дать определенные показания, он их и дает со всем возможным рвением.

– Думаю, он не один такой, – помрачнев, заметил Петр. – Судя по тому, как поставлена травля, в дело включилась чуть не вся московская милиция. Глядишь, еще и войска введут, я ведь и не удивлюсь. Факты, конечно, подтасованы, и это видно даже невооруженным глазом, но приказы исходят сверху, а когда приказы однозначны, задумываться как-то не с руки. И поэтому нас будут ловить, долго и упорно.

– Знаете, – чуть хрипло пробормотала Лика, – а ведь репортажи столь убедительны, что и впрямь начинаешь думать, что именно Саша убил Стаса с женой…

«Уважаемые телезрители. Только что нам доставили видеопленку, снятую в момент убийства депутата Филимонова. Разумеется, мы не можем раскрыть личность оператора, поскольку этому человеку грозит серьезная опасность, как и любому, вставшему на пути озверевших подонков. Мы, в студии, еще не знаем, что на этой пленке… Итак, запись».

Кадры, сделанные явно весьма посредственной камерой, показывали улицу, проезжающие машины… затем в поле зрения попал большой «линкольн», украшенный белыми лентами и роскошной куклой, в облаке белых рюшечек… Молодая пара у автомобиля, жених и невеста… Вдруг слышатся резкие щелчки, затем короткий треск – камера резко поворачивается, наплыв… может, аппарат и посредственный, но держит его в руках явно профессионал. Отчетливо видно лицо человека, держащего у пояса автомат и в упор всаживающего пулю за пулей в невидимую мишень. О, а вот и мишень – человек лежит на асфальте, видно даже, как его светлый плащ испещрен дырками от пуль. Снова камера нацеливается на стрелка. Он небрежно перебрасывается парой слов со стоящим рядом напарником – Женька, узнав себя, возмущенно фыркнул, – и вдвоем они садятся в машину. Видно, что за рулем сидит еще кто-то, и эту лысину, пожалуй, узнают многие, близко знающие Петра. А тем временем камера снова возвращается к молодоженам. Жених стоит на коленях, а у него на руках лежит девушка в белом, и по воздушному шелку расползаются отвратительные темные пятна…

– Здорово сделано, – вздохнул Женька. – Интересно, чем мне помешал этот мужик. Я его и по телику-то видел всего несколько раз. Он, вообще говоря, полный мудак, но не настолько же, чтобы его мочить…

– Ребята, вам не кажется, что вы слишком спокойно подходите к ситуации? – осторожно поинтересовалась Лика. – Мне показалось, или на нас и в самом деле объявили полномасштабную охоту?

– Не показалось, – серьезно кивнул Михаил. – Я тебе даже больше скажу. Нас никто не собирается задерживать. Просто пристрелят… если смогут, конечно. На такой случай имеется негласное разрешение, типа лицензии на убийство. Никто, конечно, в этом не признается, но понимаешь, еще та, старая формулировка – «взять живым или мертвым» – подразумевает, что можно в общем-то и так и сяк. Ну и потом, после этих кадров… все полны праведного гнева.

– А что касается спокойствия, – вставил Саша, – то нервами делу не поможешь. Нам надо спокойно оценить обстановку, а потом решить, какую избрать стратегию и тактику поведения. Мишка прав, нас просто ухлопают как сопротивлявшихся задержанию. Даже если мы дружно поднимем лапки кверху.

Он вернулся к столу, задумчиво повертел в руках бутылку пива, потом со вздохом отставил ее в сторону.

– Мне кажется, что все это звенья одной цепи. Мы разделались с воином-саартом, и его наниматель пустил в действие другие рычаги…

– «Лыжники – догадался Штирлиц», – снисходительно ухмыльнулся Малой. – Тут и тупому ясно, что охота организована. Не смогли убрать нас втихую, теперь пытаются убрать шумно, только и всего.

– Не только, парень, не только. Пойми, раньше мы стреляли в клонов, которые в общем-то не только не люди, но и не живые в истинном смысле этого слова. Роботы. А теперь за нами пойдут люди. И они будут стрелять на поражение… а что будем делать мы? Отвечать?

Женька сник… Александр смотрел на него и понимал, что Малой, видимо, до сих пор все происходящее воспринимал исключительно как опасное приключение, а кадры с телевизора и вовсе не принимал всерьез, считая их, наверное, инсценировкой. И только сейчас до него дошло, что большая часть людей, в убийстве которых обвинили их отряд, и в самом деле погибли – от вполне настоящих пуль, от натуральных взрывов. И что теперь за ними идет охота – не киношная, когда тупые преследователи понятия не имеют, что сделает в следующий момент герой-преследуемый (зрителям из темного зала это становится ясно, разумеется, с первого же взгляда), а если и стреляют, то исключительно мимо. Ну, разве что оставят главному герою какой-нибудь эффектный шрам на щеке. И все они, преследователи, настолько омерзительны, что когда «добрый» герой расстреливает их одного за другим, на глаза у зрителей наворачиваются слезы умиления – так, мол, им, гадам, и надо.

Нет, сейчас этого не будет. А будет серьезная травля, облава, из которой не выскочить. Милиция это может – если очень захочет. А она сейчас хочет, прямо-таки страстно желает поймать их и распять… за эту девочку в белом, за парней, размазанных по стенке райотдела, за малышей, задохнувшихся в дыму. Саша был уверен, что все снятое – правда. И действительно горела школа, и на самом деле физрук, обгоревший до неузнаваемости, до последнего выносил детей… После такого менты озвереют, и правы будут.

– Как такое вообще возможно? – спросила Лика. – Ведь это ж… ну точно Сашка на экране, как живой. И Женька.

– Что тут странного? – пожал плечами Лигов. – Забыли, с кем дело имеете?

– А с кем?

Снова повторился эпизод с потерей дара речи, удивленно поднятыми бровями – Саша все собирался спросить Лигова, является ли его вполне человеческая мимика природной, или это всего лишь элемент декорации.

– Я же говорил, с далатианами…

– И?..

Дан вздохнул.

– Прям как дети… доверчивые, в розовых очках. Ничего не знаете, абсолютно. Далатиане – метаморфы. Особенность, присущая практически всем высшим организмам их родного мира, – продукт жестоких мутаций. Их мир – весьма неприятное местечко, когда-то они довели его почти до полной гибели, но как-то все же выжили. Сейчас никто не может точно сказать, являются ли их способности случайной доминирующей мутацией или имело место целенаправленное корректирование генома. Сами они хранят на этот счет молчание, а большинству остальных это просто не интересно. Они способны менять облик в очень широких пределах. Бессы, конечно, управляют своим телом в более широком диапазоне, но у них это касается только формы, а далатиане – непревзойденные мимики. Подражание – основа их натуры, хотя они могут и творить… в определенных пределах. Но чаще они просто предпочитают копировать реально существующих… персонажей. Я абсолютно уверен, что за всеми этими видеокадрами и свидетельскими показаниями стоят именно они. Просто никаких других объяснений этому нет.

– Штерн говорил, что его природный облик практически мало отличим от человеческого.

– Вы знаете, Александр, я даже не могу сказать, что он солгал. У далатианина нет природного облика. На Далате местным гражданином может оказаться что угодно – дерево, мелкое животное, куст у дороги… хотя обычно они и в самом деле предпочитают гуманоидную форму. Если по каким-то причинам вашему Штерну необходим определенный образ, он может поддерживать его сколь угодно долго. Кстати, среди миров Ассамблеи далатиане пользуются абсолютным первенством как… э-э… сексуальные партнеры.

– А почему? – задал глупый вопрос Женька.

– Неужели непонятно? Во-первых, потому что они, имея возможность принять любую форму, совершенно безразличны к внешнему виду партнера и, во-вторых, легко принимают тот облик, который более всего соответствует его идеалу. Вы, человек, представить себе этого не можете просто потому, что в вашей жизни такого не бывает. Невозможно сочетать в себе одни только идеальные черты, причем не абстрактно-идеальные, а соответствующие лично вашему вкусу. И это, поверьте, действует на любую дву– и более полую расу просто убийственно, словами этого не передать. Имел место случай, когда одна из рас, у которых сама возможность продолжения рода была напрямую завязана на половое влечение, пыталась запретить въезд далатиан на свои миры. Поскольку их жители в ста процентах случаев предпочитали метаморфов себе подобным.

– И как, получилось?

– Как сказать… после того, как их население уменьшилось более чем вчетверо, они пошли на насильственное выдворение далатиан с планеты, не останавливаясь и перед физическим уничтожением. Обвинения в геноциде им удалось избежать только потому, что целой расе попросту грозило вымирание.

– Знаете, Дан, – Александр откинулся в кресле, одновременно стараясь не облиться горячим кофе, – с тех пор, как вы появились на горизонте, на наши головы сыплются неприятности одна круче другой. По всему получается, что за всеми этими покушениями, за объявленной на нас охотой стоит либо наш любезный герр начальник, либо его родственнички. Ко всему прочему, они еще и метаморфы… Убить их хоть можно?

– Как быстро вы привыкаете смотреть на мир сквозь прорезь прицела, – недовольно поморщился Лигов. – Ну… можно. Тело не имеет жизненно важных органов, но даже сильные травмы вызывают нарушение внутренней структуры и могут повлечь летальный исход. Проблема в другом: вы никогда не будете знать, кто перед вами – далатианин или другое разумное существо. Человек, к примеру.

– Неужели нет способов диагностики?

– Ну почему же, есть. Стационарный биосканер, размером примерно метр на два. Есть и портативные, они поменьше, с небольшой чемодан. Более простая техника здесь практически неприменима – далатианин копирует не просто внешний облик, он копирует и внутреннюю структуру, только она, присутствуя, не несет функциональной нагрузки. Понимаете – всю структуру. Запах. Пот. Выделения сальных желез. Если надо – даже перхоть. Это если говорить о человеке. К примеру, сердце – оно будет биться, будет гнать кровь по сосудам, но с тем же успехом сможет попросту остановиться – самому далатианину это безразлично.

– Значит, выявить далатианина мы не сможем? – Малой выглядел совершенно потерянно. Его так, видимо, привлекала мысль поймать кого-нибудь из этих гадов и разобраться «по понятиям», что теперь, получив от Дана ушат холодной воды на голову, он просто сник.

Лигов отвернулся. Саша очень хорошо понимал этого многострадального аналитика Службы безопасности, который вынужден был нарушать собственные же правила, одно за другим. Помимо воли вмешавшись в разборки между саарт-клонами и людьми, он погружался в это дерьмо все глубже и глубже, постепенно отрезая себе дорогу назад. Наверное, в психологии Дана, который ни в коей мере не являлся представителем homo sapiens, было слишком много человеческого – то ли изначально, то ли это было внесено в его психику за долгие годы работы на Земле.

И теперь он метался, разрываясь между стремлением помочь людям, которые сражались плечом к плечу с ним, и формальными требованиями какого-нибудь внутреннего устава, или чем там в своей деятельности руководствуются работники Службы. Устав требовал невмешательства. Чувства толкали на иной путь.

Трошину не хотелось давить на Дана. Хотя аргументов у него было более чем достаточно – разве не саарты, нанятые метаморфами, убили его, Лигова, коллег? С другой стороны, вполне возможно, этот аргумент подействовал бы на человека, но не на представителя другой, пусть внешне и сходной, расы. В любом случае это решение Дан должен принять сам – только тогда оно будет окончательным, только тогда не придется вытягивать из него каждую каплю новой информации чуть ли не клещами.

А еще он подумал о том, что именно сейчас стоит выпить. За упокой. За упокой той жизни, которую все они вели много лет – теперь она скончалась. Навсегда, и не поможет уже никакая реанимация. Это только в фильмах, когда на главного героя охотится половина полиции страны, он умудряется доказать свою невиновность… В реальной жизни такого просто не бывает. К тому же вряд ли им вообще дадут возможность сказать хотя бы слово – просто сразу откроют стрельбу на поражение. Любой из преследователей, пожалуй, предпочтет потом разбираться со следователями, чем слушать посвященные ему лично траурные речи. После всех этих видеороликов вряд ли найдется хотя бы один-два человека, готовые поверить в то, что все обвинения сфабрикованы… да что там, Саша и сам бы не поверил в невиновность человека, увидев, как тот целится и нажимает на спуск.

Можно бежать – в глушь, в тайгу, в пустыню… пожалуй, не удастся даже уйти за кордон, обозленная потерями среди своих, милиция перекроет все пути так, что и комар не проскочит. А если и удастся, что толку? У таких преступлений нет срока давности, он и его Команда, в которую теперь вошли еще трое, если не считать Лигова, обречены до конца жизни быть дичью. Стоит ли жить, чтобы каждую секунду ожидать нападения. А если оно и впрямь произойдет? Станет ли он стрелять в простых мужиков в погонах, искренне верящих, что перед ними маньяк и убийца? А если нет… Сможет ли он, Александр Трошин, дать убить себя, как быка на бойне, безропотно, без сопротивления, с одной лишь тоской в глазах. А если сможет… тогда стоит ли жить в ожидании этого момента?

Он видел мрачные лица товарищей – похоже, у них в головах крутились сходные мысли. Саша поднялся с кресла, почувствовав вдруг, каким тяжелым стало тело, принес из холодильника бутылку водки, предусмотрительно оставленную там хозяином дачи, молча разлил по стаканам. Обвел тяжелым взглядом присутствующих, вдруг с некоторым удивлением отметив, что стаканов хватало на всех, в том числе и на Дана.

– Ну… за победу.

Он и сам не знал, что имел в виду, и одним махом вбросив в горло обжигающе холодную жидкость, подумал, что тост получился странным. Победа? Можно победить врага, когда он перед тобой. Даже когда врагов много, еще есть шансы. Но нельзя победить систему.

Дан, так же как и остальные, влил в себя водку, чуть сморщился. Может быть, на него оказало действие спиртное, может быть, он более не мог выносить той тягостной атмосферы, что пропитала, казалось, каждый кубический миллиметр в этой комнате… но он вдруг с силой припечатал стакан к столу и, не обращая внимания на треснувшее стекло, решительно заявил:

– Все далатиане, прибывшие на Землю легально, обязаны пройти контроль Службы безопасности. У нас есть их генетические слепки. Я смогу определить далатианина, если он окажется от меня на расстоянии хотя бы в пару сотен метров. Не обольщайтесь, оборудования для этого у меня нет. Оно было на основной базе в России, как и в других странах, где имелись представительства СПБ. Ни одна из баз не отвечает на вызовы, но склады могут оказаться целыми, во всяком случае, это не исключено.

– На базе наверняка засада, и туда придется пробиваться с боем, – спокойно заметил Борис. Он не обсуждал необходимость этого, он просто констатировал факт. Засада… что ж, надо быть к этому готовыми.

– Согласен с вами, – кивнул Лигов. – Но, думаю, людей там не будет, далатиане не рискнут привлекать внимание землян к технологиям Ассамблеи.

– Ну, други… – Саша легонько стукнул кулаками по столу. – Стало быть, воевать со всей страной мы не сможем и не будем. Остается решить, что мы реально можем сделать. Какие будут идеи? Я предлагаю так… штурмуем базу. Если все проходит успешно, пытаемся проникнуть в «Арену». Там тоже будет засада, или спецназ зря получает зарплату. И там будут люди…

– Вряд ли, – заметил Лигов. – Вряд ли там будут люди… но не думаю, чтобы вам от этого было легче.

– Пусть так. Главное в другом – если мы прорвемся в здание конторы, мы сможем уйти на пересадочную станцию. Если, конечно, транспортная система не заблокирована… что не исключено. Другого варианта я не вижу.

– Нужно найти Игоря и Нину. Их нельзя оставлять здесь.

Саша обвел взглядом друзей. Никто не спорил, никто не выдвигал альтернативных вариантов. Все понимали, что другого выхода просто нет. Либо смириться с поражением, а это совершенно неприемлемо для Команды, привыкшей побеждать, пусть сейчас от той Команды осталось менее половины, – либо бороться. Без шанса на победу, с одной лишь надеждой сохранить жизнь и свободу. Шансы? Шансы есть, пусть их и немного…

– Думаю, надо разделиться. – Борис почесал затылок. – Как мне кажется, нам не стоит действовать всей толпой. Петр, тебе, как я понимаю, известно, где сейчас Нина?

– Известно, – кивнул тот. – Вернее, было известно пару-тройку дней назад. Думаю, она в безопасности, хотя утверждать наверняка не могу. Мой парень прикрывает ее, насколько это возможно, но он… простите, до вашего уровня не дотягивает. Не расцените как комплимент.

– Почему ж? Именно так и расценим, – усмехнулся Женька. – Спасибо, дядя.

– Я к тому, что отстреливаться, в случае чего, парень не будет. Во-первых, не из чего, у него только шокер и газовик, во-вторых… он по натуре топтун, а не боец. Хотя… втрескался в вашу длинноногую секретаршу он по самую маковку, – тут Петр бросил короткий взгляд в сторону Михаила и многозначительно хмыкнул, – так что в случае чего я даже и не знаю, на что он готов будет пойти.

– У них надежная крыша? – поинтересовался Саша.

– Что сейчас можно считать надежной? – вопросом на вопрос ответил Петр. – Эти вот хоромы вычислят не позднее чем к завтрашнему вечеру. Я к тому, что отсюда надо линять, и побыстрее. А они… ну, хату вряд ли легко проследить, но есть же еще и добрые люди.

Последние слова он произнес с плохо скрытой издевкой. О да, по закону подлости всегда получается так, что именно тогда, когда жизненно необходима массовая глухота и слепота, обязательно найдется какая-нибудь зараза, желающая исполнить свой гражданский долг. Да и по большому счету, кого можно будет в этом обвинить – после всего услышанного с голубого экрана.

– Хорошо. – Трошин был и оставался капитаном Команды, хотя теперь и довольно разношерстной. Решения принимать ему, с этим никто не спорил. – Тогда делаем так. Петро, ты занимаешься Ниночкой и этим твоим парнем. Парень не в розыске, поэтому будет неплохо, если он будет с нами, человек, способный к свободному перемещению по городу, нам будет очень полезен. Но выбор за ним, объясни ему все детально, пусть сам решит, стоит ли ему лезть во все это дерьмо. И я тебя умоляю, не старайся представить все это как приключение. Михаил, Гена и Лика… ваша задача – найти Игоря Вечанова. Время – до завтрашнего вечера. Если не найдете – придется уходить без него. Долго мы уворачиваться от преследователей не сможем. Есть пяток адресов, где он может быть, и еще доберитесь до интернета, может быть, он вышел на связь. Если хоть раз включал телевизор – все поймет и затаится, но наводку оставит. Мы берем на себя базу СПБ.

– Вот новость! – возмутилась Лика. – А почему это вы? Самые крутые?

Михаил только скривился. Вообще говоря, эту фразу собирался сказать он, и девушка опередила его буквально на пару мгновений. И теперь получалось, что он, крутой опер, безропотно принял предложение остаться в арьергарде, а она – нежное создание, захотела влезть в самое пекло.

С тем, что на базе СПБ действительно ждет засада, Михаил был согласен. Слишком уж очевидным был этот ход, если, конечно, метаморфам известно, что сотрудник СПБ находится в контакте с мятежниками. Скорее всего известно, значит, надо рассчитывать на худший вариант. Вообще говоря, он свои возможности оценивал трезво. Может быть, если речь идет об уличной шпане, он, Михаил Угрюмов, еще и может себя показать, то когда на сцену выходят пришельцы… даже Женька, мелкий и на вид тощий, согнет его в бараний рог в считанные секунды. Да что там Женька, даже Лика…

– Во-первых, именно что крутые, – совершенно серьезно ответил Трошин. – Но не это главное. Если бы вы внимательно смотрели передачи, то увидели бы, что основной упор делался в наш адрес. Портреты Михаила, Петра, Гены и твой были даны просто как снимки, с незначительными приметами. Тебе вообще просто – сменить прическу, макияж и надеть очки, фиг тебя кто узнает. Парик, к примеру, нацепи… А вот нас с Женькой показали по полной программе, и люди это запомнили. Я о том, что вам придется довольно много передвигаться по городу, от адреса к адресу, и именно вам сделать это будет легче. И потом, должен же кто-то узнать Игоря в лицо? Да и он тебя узнает, думаю, и в парике.

– Ладно, молчу… – вздохнула девушка. – Ты прав, капитан. Не спорю. А вы втроем-то справитесь?

– Вчетвером, – жестко заявил Лигов.

Саша вдруг почувствовал, как на душе, несмотря на всю сложность их положения, становится легко. Дан сделал свой выбор и теперь пойдет с ними до конца. Может быть, он не такой уж хороший боец, но без его знаний весь план был бы обречен на провал.

– Спасибо, Дан, но все-таки втроем, – неизвестно, умел ли Лигов читать эмоции по глазам, но если бы умел, он бы понял всю степень признательности и дружеских чувств, которые оставались невысказанными. – Ты сейчас наш стратегический резерв. Ты пока не в розыске, тебя никто… ну, разве что кроме далатиан, не ищет. Поэтому соваться под пули тебе не стоит. Но нужно будет находиться рядом, я просто уверен, что если мы проникнем на вашу базу, в запасе у нас будут считанные минуты.

Лигов склонил голову в знак согласия.

– Теперь следующее. Забудьте о машинах, в том числе и о такси. На дорогах сейчас будут повальные проверки, и рисковать не стоит. Забудьте об автобусах, пассажирам скучно, и они разглядывают соседей, могут вас узнать. Лучше пользуйтесь метро, там редко люди глядят по сторонам – в переходах бегут, а в вагонах читают или дремлют…

– Прописные истины, – фыркнул Петр.

– Не спорю, считай, что просто напоминаю. Старайтесь не держаться кучкой, если что… мы не можем потерять всех троих сразу.

Фраза получилась мрачной, но иначе сказать было нельзя. Если задержат кого-то одного, это будет очень и очень плохо, но тогда двое других смогут, возможно, помочь. А вот если возьмут всю троицу – никто уже не успеет прийти на помощь.

– Хорошо, принимается, – кивнул Петр, и Саша понял, что в тройке поисковиков главным был бы уместен именно детектив, и очень жаль, что его задание никто, кроме него самого, выполнить не сможет, – тогда следующий вопрос. Маскировка. С Ликой все понятно, женщинам не привыкать менять внешность. Миша, тебе бы голову обрить…

– Не надо, – сказала вдруг Анжелика. – Не стоит…

– Почему? – недоуменно уставился на нее Петр.

– Жалко, – она беспомощно улыбнулась, – такие волосы… когда потом отрастут.

Сердце Михаила застучало вдруг с такой силой, что, казалось, решило выпрыгнуть из груди и устроить прямо на столе бешеный танец. От счастья. Лицо запылало, он чувствовал, как стремительно краснеет.

– А я с удовольствием облысею, – заявил вдруг Геннадий. – Откровенно признаться, давно собирался, да все никак духа не хватало.

– Дан, когда мы сюда добирались, я тут круглосуточный магазинчик видела, в нем всякую всячину продают, – затараторила Лика, стараясь не замечать красного, как после бани, лица Михаила. – Я тут тебе списочек накидаю, надо будет кое-что купить. Клянусь, никто нас не узнает.

* * *

Приготовления заняли не один час, и никому этой ночью поспать не удалось. Может быть, перед началом активных действий это было и не слишком правильно, но выбора не было. Зато результат того стоил.

Вполне вероятно, что Лика была отличной переводчицей. Очень может быть, что она по праву занимала место в Команде. Но после того, что она сотворила с мужчинами, все поняли – в ней умер поистине великий гример. Даже близкие родственники, наверное, не узнали бы членов собственной семьи.

Бритый наголо Геннадий был не просто не похож сам на себя – он и близко был не похож на сотрудника милиции. Добавить еще цепь в палец толщиной – и последние остатки интеллекта уйдут с его образа навсегда. В целом получился эдакий бычок – не настолько накачанный, как вошедшие в многочисленные анекдоты «шкафы», но что-то довольно близкое.

Михаил вроде бы изменился мало, но те штрихи, что наложила на него Лика, сделали парня почти неузнаваемым. Под глазом – небольшой синяк, вроде бы не очень свежий, на щеке, длинная царапина, неряшливо замазанная йодом. Создавалось ощущение, что царапина воспалена – блестящее применение черного и красного карандашей. Еще одна такая же ссадина – в уголке рта. Человек, взглянувший на это диво, запомнил бы чуть скособоченный, чтобы не будоражить ранку, рот и шрам – и вряд ли что-то еще.

Саша сменил масть – теперь он был мелированным, как зебра. Больше всего досталось Женьке. Хотя Малой отчаянно, до крика, возражал против предложенного Ликой варианта, в конце концов ему пришлось скрепя сердце признать, что идея прекрасна, несмотря на то, что так отвратительно. Он, как и Саша, сменил окраску, только несколько в ином смысле. В смысле – поголубел. Косметика на глазах была видимой – то есть не бросалась в глаза, но было ясно, что она присутствует. Правда, над манерами ему еще предстояло поработать. К тому же Женьке предстояло дополнять маскировку Трошина, изображая его «пару». Сейчас, когда геев в Москве стало просто немерено, появлением на улице в таком виде было сложно кого-нибудь удивить. Однако если отдельные невоспитанные граждане и пялились на «сладкую парочку», то видели перед собой лишь объект для осуждения (восхищения, презрения – дополнить по вкусу), не замечая лиц.

Борис стал лысым. Не бритым – а именно лысым, со здоровенной плешью, явночем-то смазанной для получения характерного блеска, и остатками волос, ставших неожиданно седыми. Несколько волосинок были старательно уложены поверх лысины, как будто бы могли ее замаскировать. Несколько чуть заметных штрихов карандаша, вкупе с сединой, прибавили ему чуть ли не двадцать лет сразу, а найденная в прихожей палочка с резным набалдашником вполне завершала образ. Ни у кого не повернулся бы язык сказать, что этому старому, простите, пердуну, всего лишь тридцать семь.

Как оказалось, Петр вполне смог сам справиться с изменением собственной внешности. И для этого ему не понадобились ни краска, ни косметика – чуть прищуренные глаза, чуть оттопыренная губа, что-то (вата, наверное) засунутое за щеки, нечто более увесистое, помещенное в районе пояса, – и получился одутловатый, не в меру упитанный свин, болезненно страдающий от презрения ко всему миру.

Когда же Михаил увидел, что Лика сотворила с собой, он сначала чуть не прыснул со смеху, а потом просто расстроился. Изящная подтянутая девушка превратилась в дешевую шлюху, вульгарно накрашенную, немолодую, с давно немытыми волосами. Цветом волос пришлось пожертвовать – отчаянно яркая рыжая грива Анжелики могла привлечь лишнее внимание.

– Твои волосы! Эта краска… она смоется? – чуть ли не жалобно выдохнул он.

Лика подошла к нему, привстала на цыпочки, очень нежно, самыми кончиками кричаще ярких губ чмокнула его в кончик носа, стерла ладонью помаду и шепнула:

– В любой момент! Не волнуйся.

Но поволноваться Мише пришлось. Новый имидж Лики никак не предусматривал наличие обтягивающего бронекомбинезона. Если мужчинам было не слишком сложно натянуть поверх брони нормальную одежду, то у девушки такой возможности не было. Это было опасно, и Миша утешал себя только мыслью, что все время будет рядом и, если что, сможет защитить ее.

Только Лигов остался сам собой. Его лицо не мелькало на голубом экране, и опасаться случайного узнавания ему не приходилось.

Тьма за окнами стала уже не такой густой, а вскоре обещала превратиться в утренний сумрак. Все было уже сказано, все спланировано – во всяком случае, то, что можно было учесть и предусмотреть. Назначено время и место встречи – дом, что стоял напротив «Арены». Прибывшие первыми ищут подходящую квартиру, желательно без хозяев. Если не удастся и все хозяева будут на месте… в общем, решать проблемы следует по мере их возникновения. Оружие уложено в сумки – его оказалось маловато, да и боеприпасов было недостаточно. Автомат и две снайперские винтовки Трошин забрал с собой, еще две, подобранные в лесу, решили оставить – толку от них будет немного. Если удастся получить в свое распоряжение, хотя бы на десять минут, закрома СПБ, там можно будет разжиться чем-нибудь помощнее. Еще удалось, взломав замок железного ящика, укрытого в подвале дачи, разжиться неплохой двустволкой и двумя дюжинами патронов с картечью – Дан уверил, что против далатиан такое оружие окажется куда эффективнее снайперской винтовки.

Первым дом покинул Петр – его задачей было убедиться, что их еще не взяли под колпак, а в таких вопросах он имел больше всего опыта. Вокруг было тихо – не скучали у заборов люди, изображая из себя бомжей, не было в непосредственной близости к даче и легковушек с тонированными стеклами, фургонов с невинными (и, как правило, довольно неуместными в пригороде, в шесть утра) надписями – в общем, той разновидности транспорта, что с таким удовольствием используется разного рода спецслужбами. Видимо, этот адрес оперативники еще не успели вычислить – но Петр был абсолютно уверен, что это лишь вопрос времени. В любом случае возвращаться сюда не планировалось. Хотя так и оставшемуся неизвестным приятелю Борьки стоило посочувствовать – когда он снова объявится в этих стенах, его наверняка ждут долгие, и вряд ли дружеские, расспросы представителей компетентных органов.

Можно было без опаски выступать. Хотя, конечно, все они были напряжены до предела, до того уровня, когда начинаешь шарахаться от каждой тени, а протянутую для рукопожатия руку рефлекторно пытаешься встретить блоком и ответной атакой. Такое состояние было опасно само по себе, поскольку переводило тренированные тела в полуавтоматическое состояние, когда реакция определялась не трезвым расчетом, а одними рефлексами. Еще немного, и нервы могут не выдержать. Это профессиональные разведчики могут годами ходить по лезвию ножа, а у простого смертного в такие моменты частота пульса подскакивает вдвое и появляется труднопреодолимое желание втянуть голову в плечи и лихорадочно оглядываться по сторонам каждые пять секунд.

Транспорт бросили здесь же – еще один вопрос, на который, возможно, придется отвечать владельцу дачи. Но отгонять куда-то машины не было времени, да и по большому счету желания.

Утренняя электричка, грязная, забитая толпой еще толком не проснувшихся пассажиров, в эти часы ненавидящих весь свет и прежде всего друг друга, но еще слишком сонных, чтобы ненависть эту проявлять… Кто-то клевал носом, добирая недостающие минуты сна и заодно избавляя себя от необходимости уступать место старушкам, кто-то с отрешенным выражением лица дожевывал завтрак, а кто-то просто стоял, злясь, что ему не досталось сидячего места… за мутными, давно не мытыми окнами проносились знакомые пейзажи – какие-то недостроенные здания, увенчанные ржавеющими под снегом металлоконструкциями сменялись довольно опрятными домиками, станциями, у которых электричка не изволила останавливаться, и станциями, где это все же происходило. И тогда в вагон, и без того забитый донельзя, лезла очередная толпа хмурых людей…

Как ни странно, эта привычная картина вдруг полностью успокоила Сашу. Да, где-то по Москве носились машины с омоновцами, где-то у компьютеров корпели аналитики, выуживая из огромных банков данных те крохи информации, что позволили бы локализовать и задержать банду опасных преступников с ним, Александром Трошиным, во главе. Мерзли на перекрестках гаишники… те, кто посмелее и попорядочнее, вглядывались в проезжающие мимо машины в поисках лиц из ориентировок, другие же, привыкшие к вседозволенности и регулярному необременительному получению мзды, отчаянно желали, чтобы разыскиваемые бандиты сегодня не появились на их участке, поскольку от собственной неосторожности можно нарваться и на пулю. В десятках мест, в коих могли объявиться он и его товарищи, теперь паслись неприметные люди в неприметной одежде, а усиленные патрули прочесывали город, мечтая о медали за поимку особо опасных преступников, да еще желательно, чтобы не посмертно. Огромный, обманчиво кажущийся неповоротливым, аппарат сил охраны правопорядка пришел в движение, постепенно формируя мелкоячеистую сеть, просочиться сквозь которую будет нелегко.

Но это там, а здесь, где мерно стучали колеса, лениво переругивались толкающие друг друга пассажиры, было все по-прежнему. Спокойно… тихо…

И Саша наслаждался этими минутами, зная, что они скоро закончатся. Возможно – навсегда. Возможно, он последний раз едет в этом заплеванном вагоне, холодном, несмотря на толпу народа, неуклонно приближающем его к раскинутым силкам охотников.

Ему вдруг подумалось, что если даже им удастся осуществить задуманное, удастся унести ноги не просто из Москвы или даже России – с Земли… ему будет очень всего этого не хватать.

– Эй, ты… – Грубый окрик заставил Лику вздрогнуть. Она оглянулась – на нее в упор смотрело лицо, увенчанное серой фуражкой. – Сюда иди.

Она подошла. Ментов было трое, один, с небрежно висящим на груди автоматом, был придан явно на усиление. Ему было скучно, он что-то лениво жевал и, иногда вспоминая о бдительности, время от времени оглядывал проносящуюся мимо толпу пассажиров. Молодому парню все было глубоко по барабану, и особой опасности от него не исходило. Чего нельзя было сказать о двоих других. Они выглядели гораздо опаснее и не потому, что на вид отличались интеллектом, а потому, что в глазах, в выражении лица, даже в манере стоять и говорить отчетливо проскальзывало презрение к окружающим и… какая-то подлость. «Сыгранная парочка», – подумала Лика.

– Чего надо, командир? – Она смачно втянула в рот чупа-чупс, покрутила его там некоторое время, вынула и сладко лизнула. Потом провела языком по верхней губе… менты задышали чуть чаще.

– Старший лейтенант Чугин. Документы.

Разумеется, он не счел нужным сказать «пожалуйста». Да и то, что было произнесено, говорилось сквозь зубы, нехотя, с явной демонстрацией собственного превосходства, и ее, женщины, ничтожества.

– Слышь, начальник, я тебе что, обязана паспорт с собой таскать?

Паспорт у нее, конечно, был, но предъявить его было бы верхом глупости. Имена, фамилии – все это сейчас на слуху не только у милиции, но и, пожалуй, у всего города. А заодно и у половины страны. Она вдруг пожалела, что не оставила паспорт на даче или не отдала его Михаилу – сейчас эта привычная книжечка была единственной уликой, которая находилась при ней. Оружия в сумочке нет, только Мишкин шокер, их, слава богу, еще не запретили.

– Может, пройдем в отделение? До выяснения, – лениво процедил старший лейтенант. – Посидишь в обезьяннике часок-другой, в следующий раз будешь паспорт с собой таскать, шалава.

– Слышь, начальник… я… этта… спешу, типа. Может, уладим вопрос?

Денег в сумочке было достаточно, она с радостью сунула бы этому уроду все, но мент, видимо, рассчитывал совсем на другое решение проблемы.

– Ну… – протянул он, плотоядно ощупывая ее взглядом. – Может, и решим. Пойдем в комнату, там и поговорим.

Судя по тому, как вдруг встопорщились давно не стиранные серые брюки, содержание предстоящего разговора было вполне определенным. Лика мгновенно прикинула обстановку – кондейка, куда ее вел этот похотливый козел, находилась недалеко и была на виду – если она вырубит его сейчас, или даже там, внутри, – двое остальных слишком близко. Ей не хотелось поднимать шума, но, похоже, избежать этого не удастся. Вдруг Лике очень захотелось не просто вырубить эту свинью в мышиной форме, а… сделать из его яиц омлет, к примеру. Чтобы до гробовой доски его интересовали только нарисованные женщины. Это крамольное желание она в себе подавила, хотя и с явным трудом – очень уж напрашивался гад.

– Слышь, ка-амандир… чё на девку наезжаешь?

Хриплый, пропитой голос заставил старлея обернуться. Прямо перед ним, чуть пошатываясь, стоял, засунув руки в карманы, мрачного вида парень, явно долго и тщательно битый.

– Чё думаешь, в мышку покрасился, так все бабы твои?

– Слышь, парень, тебя кто трогает? – окрысилась Лика. – Шел бы ты… лесом.

Но было поздно. Сказанное в его адрес старлей счел оскорблением (да это, собственно, оно и было), мгновенно окрысился, перехватил поудобнее демократизатор и требовательно протянул руку.

– А ну, документы!

Что произошло дальше, он толком объяснить не мог. Вроде бы подпитой мужик что-то сделал, а в следующее мгновение Чугин уже летел, кувыркаясь по полированному мрамору, сбивая на своем пути зазевавшихся пассажиров. Чувствуя, как острая боль пронзает руку, он заверещал неожиданно тонким голосом, еще на лету, а потом впечатался в стенку, и этот удар вышиб из его легких остатки воздуха, вместе со способностью издавать какие-либо звуки.

Михаил тем временем уже бежал вперед, туда, где грохотал прибывающий на станцию поезд. Мало кто из пассажиров остановился, чтобы посмотреть на потасовку – все куда-то торопились, втискиваясь в переполненные вагоны и стараясь не остаться, случаем, на платформе. Впрочем, поезд подошел забитый под завязку, и было совершенно очевидно, что всем желающим в него не влезть.

Двое напарников вырубленного старлея пришли в движение. Михаил на бегу погрузил кулак в солнечное сплетение второго милиционера, все еще пытающегося непослушными пальцами расстегнуть кобуру… нацелился на третьего и последнего – и вдруг понял, что может не успеть. Кто его знает, этот идиот может с испугу и из автомата полоснуть.

Переживал Мишка зря – мимо молнией метнулась размытая от скорости фигура, на какое-то мгновение изящный женский сапог встретился с не очень тщательно выбритым подбородком – и вот уже владелец автомата напрочь утратил интерес ко всему окружающему, погрузившись в беспросветную тьму. На время.

– Быстрее, не отставай! – рыкнул Михаил, увлекая девушку за собой. Где-то неподалеку находился Генка, но искать его было не время – он сам вмешается, если дела будут очень уж плохи.

Лика, без труда поспевая за напарником, на бегу думала, что вмешался он зря. Конечно, порыв защитить ее должен был быть оценен высоко, это было трогательно и здорово, но не влезь он в это дело… хотя, кто его знает, как бы все повернулось. Все, что делается, делается к лучшему. Она рванулась к уже закрывающимся дверям вагона, но Михаил резко дернул ее назад, едва не вывернув сустав.

– Нет, сюда… за колонну…

Боевые навыки имеют огромное значение, и в этом вопросе Лика, пожалуй, дала бы Мишке сто очков вперед, но в ряде других вопросов многолетний оперский опыт был ценнее. Предположение Михаила оказалось совершенно верным – двое обозленных донельзя милиционеров, выскочив на платформу через десяток секунд (третий находился в глубоком нокауте), не могли и представить себе, что парочка хулиганов находится всего лишь в нескольких шагах от них.

Бросив вслед уходящему поезду несколько сочных фраз – несколько женщин смущенно отвернулись, а какая-то бабушка при первых же звуках демонстративно зажала уши малышу, по всей видимости, внуку, порядком помятые, все еще красные от боли и унижения менты стали что-то орать в рации…

Пока они приводили в чувство третьего, пока пытались докричаться до поста на соседней станции, Лика и Михаил тихо покинули подземку через второй эскалатор. Встретившись глазами с Геннадием, Мишка подмигнул ему и указал глазами в сторону вагона – езжай, мол. На такой случай у них было запланировано место и время встречи.

Спустя немногим более получаса на станции появились еще два пассажира. Девушка с волосами, собранными в конский хвост, весьма не идущей ей помадой густо-коричневого цвета и в новенькой на вид курточке, весьма паршивого качества, и средних лет мужчина в широкой кепке-аэродроме и ярком желтом пуховике.

Особых примет в виде шрамов, синяков или ссадин мужчина не имел.

Оба, с интервалом в несколько секунд, неторопливо продефилировали мимо озлобленных сотрудников милиции и, втиснувшись, хотя и с трудом, в вагон, благополучно уехали.

Петр набрал номер, по привычке стараясь делать это так, чтобы двое неприметных мужчин, которые шли за ним, как привязанные, уже минут пять, не смогли разглядеть цифр, долго вслушивался в гудки, мысленно загибая пальцы, и только после девятого бросил трубку на рычаг. Пробормотав «где же ты ходишь, зараза» – исключительно для того, кто пожелал бы это услышать, он набрал номер снова. Теперь выждал только пять гудков.

Хвост он подцепил примерно полчаса назад. То, что до сих пор позади него маячили все те же две фигуры, коих он срисовал еще на выходе из метро, могло говорить либо о том, что его ведут лишь в качестве одного из потенциальных подозреваемых, а на всех таких подозреваемых никаких оперативников не хватит, либо о том, что эта парочка – хреновые профессионалы. Нельзя сказать, что они вообще ни черта не умели – парочка довольно неплохо умела не попадаться на глаза, заметить и выделить их в толпе мог только тот, кто и сам на этом деле собаку съел. Но двое – это несерьезно, для организации сколько-нибудь эффективного сопровождения требовалось по крайней мере пять-шесть человек и хотя бы две машины. Лучше – больше.

Несмотря на восторженные охи и ахи товарищей, сам Петр не переоценивал возможностей своего изменения внешности. Опытного человека все это не обманет – и потому, что приемы довольно избитые, и потому, что профессионал просто умеет видеть чуть глубже обычных внешних эффектов. Он и не собирался строить весь расчет на внешности… но проблема была в том, что именно сейчас наступило оговоренное заранее время связи, и если его упустить, то уже минут через пять абонент просто не снимет трубку, несмотря ни на какие звонки.

Воспитанию своих сотрудников он уделял немало времени, и, может быть, поэтому все приемы отвлечения внимания срабатывали у него самого на автопилоте, почти независимо от сознания. Вот и сейчас он чисто автоматически бормотал себе под нос фразы, которые должны были убедить постороннего наблюдателя в том, что он каждый раз набирает разные номера – и при этом Петра не интересовало, слышат его или нет. Если эта парочка – мастера своего дела, тогда наверняка слышат. Он вытащил из кармана записную книжку и стал водить по потрепанным страничкам пальцем, делая вид, что разыскивает давно позабытые цифры. Он не оборачивался, но прямо спиной чувствовал повышенное внимание к своей персоне и весьма сожалел, что отложить звонок нельзя.

Петр набрал номер снова. В этот раз на том конце линии трубку сняли при первом же гудке.

– Это я, – бросил в трубку Петр. – Ты чё пропал?

– Пока все тихо, – ответил незримый собеседник. – Сидит дома, не выходит. В магазин бегаю сам. Признаков наблюдения не заметил. Шеф, ты телик-то смотрел?

– Ну.

– Шеф, я вас уважаю. Вы мне одно скажите, во всей этой лабуде хотя бы десять процентов правды есть?

– Да ты с дуба рухнул, братан, на хрен оно мне надо?

– Ага… я так и думал. Значит, какова теперь моя задача? Сидеть и не высовываться?

– Не… можа, это, на рыбалку? С утречка бы и рванули. Вдвоем… самое оно.

– Понял. Куда я вместе с Ни… охраняемой должен прибыть?

– Лады, а я пивка возьму… ну, помнишь, ты сказал, что там пиво классное?

– Отлично, понял. В двадцать один ноль-ноль устроит?

– Да базара нет, чувак. Ты только удочку не забудь.

– Ясно, повторяю задачу. Я вместе с охраняемой должен прибыть ровно в девять вечера к той пивной… там рядом проходной двор, без освещения. Мы будем там. Шеф, только оружия у меня нет, сами знаете. С моего газовика даже… сам не застрелишься. Может, смотаться на контору, прихватить чего получше?

– О, и моя дура целыми днями вяжет… глаза бы не видели…

– Понял, никаких контактов.

– Ну все, братан, у меня уже башли кончаются. Давай, до завтра.

Петр повесил трубку и шаркающей походкой направился к выходу из подземного перехода. Паренек молодец, условные сигналы не забыл, все понимает с полуслова и, если бог не распорядится иначе, вечером будет в нужное время и в нужном месте. Детектив вздохнул с облегчением – его задача выполнена, по крайней мере наполовину. А дальнейшее в руках исключительно его величества случая. Теперь можно спокойно уйти от хвоста… а можно и не уходить, пока побродить по городу, попить пивка… Пусть пареньки свою зарплату отрабатывают.

Подумав, Петр все же решил, что хвост надо обрубать – неизвестно, что там придет в голову этим двоим. Вдруг помощи попросят – если на него насядет целая бригада, то даже и с его опытом вряд ли удастся уйти легко. Правда, придется сразу же менять имидж, обнаружив, что их кинули, ребята тут же поднимут хай на весь эфир.

Самым простым вариантом был бы уход в метро. Сколько бы ни придумывали схем пресечения попыток объекта уйти от наблюдения в подземной части города, простая истина оставалась истиной и поныне. Двое для такой работы – слишком мало. Необходимо минимум трое, а лучше еще больше. Петр очень живо представил себе картину – он подходит к вагону. Тихари разделяются, один полезет в один вагон с ним, только в другие двери, второй зайдет в соседний. Следует занять место поближе к двери и задремать… через пару-тройку станций, дождавшись набившего оскомину «осторожно, двери закрываются», угадать момент и выскочить из поезда в последний миг. А мальчики пусть едут дальше или демаскируют себя, пытаясь экстренно открыть захлопнувшиеся двери. В обычной ситуации такой прием прошел бы без сучка без задоринки… но сейчас, когда вся ментура города стоит на ушах… выйдут же, гады, на милицейскую волну, а на каждой станции полно патрулей.

Придется пойти по другому… не очень законному и не очень доброму пути. Зато эффективному.

Тяжело опираясь на трость, Петр двинулся к проезжей части и вскинул руку, призывая остановиться любителей подзаработать. Как правило, таковых хватало. Почти сразу рядом притормозило такси… детектив еле заметно вздохнул – радиофицированная тачка его ни в коей мере не устраивала.

– Слышь, шеф, до Медведково довезешь?

– Триста. – Водила оценил внешность клиента и не был преисполнен оптимизма.

– Да ты чё, шеф? Не до хрена ли?

– Не хошь, как хошь… – Водитель равнодушно отвернулся.

Проводив взглядом «Волгу», Петр снова поднял руку. Через минуту-другую его ожидания увенчались успехом, у обочины тормознула белая иномарка… конечно, всегда оставался мизерный шанс, что этот шоферюга получает зарплату там же, где и те двое ребят, что все еще торчали неподалеку, но с этим риском приходилось мириться.

– Слышь, земляк, в Медведково бы мне…

– Базара нет, папаша, две сотенных положишь?

– Пойдет…

Петр с некоторым трудом втиснулся на заднее сиденье. Машина набрала скорость и помчалась по шоссе.

Владелец белой иномарки совсем не был похож на героя, и сейчас Петру требовалось именно это. Конечно, парня придется подставить, но, с другой стороны, любишь калымить, готовься и к побочным эффектам. Его рука нырнула за пазуху.

– Слышь, земеля… ты голову-то не поворачивай, в зеркальце посмотри.

Молодой, лет от силы двадцати пяти, парень, до сего момента спокойно крутивший баранку, почувствовал, как спина внезапно стала мокрой, а на лбу проступили крупные капли пота. Пожилой мужик, еще недавно глядевший на него просяще и жалобно, теперь показывал извлеченный из-за пазухи пистолет. Серьезный пистолет, наверняка настоящий. Парень видел газовые пукалки и знал, что они бывают самые разные, но страх, липкой волной ползущий по телу, подсказывал ему, что в этот раз за спиной сидит человек с самым что ни на есть боевым стволом.

– Значит, так, земляк, будешь хорошо себя вести, не обижу. Понял?

– Д-да… да, я… я все сделаю… только не стреляйте…

– Вот, держи, это бабки, что я тебе за проезд обещал, и еще сотка баксов, за беспокойство, значит. Сразу за мостом свернешь налево, через два квартала будет узкий переулок. Как заедешь в переулок, остановишься, сосчитаешь до трех, потом едешь дальше. Все понял? И смотри не шали.

– П-понял… все будет… сделано…

Конечно, парень перетрусил – это было заметно даже по ставшему вдруг рыскающим движению машины – у водилы дрожали и наверняка предательски потели руки.

– Парень, успокойся. Все будет нормалёк… не дергайся, и никто тебя не тронет.

Наконец впереди показался нужный проезд. Машина нырнула в него и, взвизгнув шинами по асфальту, встала. Петр мгновенно лег на сиденье, приоткрыл заднюю дверь и резко хлопнул ею. Почти сразу же машина сорвалась с места.

– Эй, потише… на тот свет нам пока рановато.

– В-вы… я д-думал, вы вы-ышли… – проблеял парень. Пока машина стояла, он не иначе сидел крепко зажмурившись и ожидая выстрела в затылок.

– Выйду, не переживай. Попозже. Теперь сделаем так…

Пока детектив объяснял водиле дорогу, машина наматывала петли по узким улочкам. До нужного места было недалеко – именно тот факт, что ехать до цели оставалось считанные минуты, лежал в основе плана Петра. Сейчас преследователи озабочены тем, чтобы обнаружить его на месте первой остановки, они почти уверены, что он покинул машину. Через пару-тройку минут тихари, возможно, поймут, что их провели…

– В общем, ты меня понял, да? Я выскочу, а ты едешь в Медведково, как и договаривались. Ровно через полчаса можешь быть свободен. Вздумаешь дурить… не надо дурить, земеля, твой номер у меня есть, ежели что… тебя и под землей найдут, понял?

– А если м-менты?..

– У тебя руль есть? Вот и рули. Полчаса, понял? Больше – можно, меньше – ни-ни. Если потом менты что спрашивать будут, говори что хочешь, меня это не колышит. Но полчаса ты мне обеспечь, ясно?

– Ясно…

Когда прибыли на место, машину парень остановил именно там, где было нужно. Потребовалось всего несколько мгновений, чтобы покинуть салон, и еще столько же, чтобы скрыться в проходном подъезде. Белая легковушка уже скрылась за углом, а из подъезда уже вышел подтянутый мужчина – куда только делся солидный пивной животик…

Неподалеку призывно сиял вывеской магазин, где торговали, помимо прочего, мужской одеждой. Петр двинулся туда – предстояло обновить гардероб. А потом добраться до назначенного места встречи и затаиться где-нибудь неподалеку. До темноты.

– Стоп… Ну-ка, погодите.

– В чем дело, Мишка?

– Сам не знаю. Какое-то нехорошее предчувствие. Очень уж все вокруг спокойно.

– А ты чего ждал? – пожал плечами Геннадий. – Милицейских сирен и пулеметных очередей? Обычный микрорайон, вторая половина дня. Здесь все таким и должно быть – тихим и безлюдным.

Это был уже четвертый адрес, который они проверяли. В двух квартирах им сказали, что Игорька не видели уж с месяц, а то и больше. Еще в одном какая-то молоденькая девица, при упоминании имени Игоря впала в бешенство, и водопадом слов, большая часть которых ни в коей мере не соответствовала ее довольно-таки приятственному облику, попросила «передать этому козлу, чтобы забыл ее телефон навсегда». Потом, впрочем, она разревелась и сказала, что если упомянутый «козел» захочет позвонить, то она дома почти постоянно.

Именно из нее удалось вытрясти четвертый адрес – тот, куда они прибыли сейчас. Якобы они, Яна и Игорь, бывали здесь разочек, когда было нужно место, чтобы уединиться от людских глаз. Оставалось надеяться, что Игорь, наслушавшись телепередач, лег на дно и боится показываться на улице. Тем более что список мест, где он мог бы находиться, был уже исчерпан. Если не считать, разумеется, его официальный адрес, по которому он жил вдвоем с матерью в роскошной четырехкомнатной квартире. Туда по-любому соваться не стоило бы. Или квартира под постоянным наблюдением, или кто-то чертовски паршиво делает свою работу.

Пока у них все шло довольно гладко. Не в плане результатов, конечно, а в плане самого процесса. Кроме того, еще утреннего, неприятного эпизода в метро, других эксцессов более не возникало.

Железная дверь, домофон… Лика нажала на кнопку нужной квартиры. Спустя несколько секунд из динамика послышался хриплый, дребезжащий голос, в котором тем не менее угадывались Игоревы интонации.

– Говорите, вас внимательно слушают.

– Игорь, это я.

Короткая пауза… пожалуй, она могла бы быть и менее короткой. Затем щелчок замка:

– Поднимайся, жду.

По лицу Лики пробежала мимолетная тень. Конечно, стоит сделать скидку и на нервное напряжение и на то, что домофон в общем-то совершенно не предназначен для дружеской беседы… и все-таки у нее почему-то осталось странное ощущение, что Игорь не узнал ее голоса. Положа руку на сердце, она должна была признать, что и сама его голос узнала с трудом, но все же…

Дом был высокий, двенадцатиэтажный, но лифт, как это часто бывает, был мертв, и только неровный листок, приклеенный скотчем к раздвижным дверям, вещал, что реанимация состоится не ранее следующей недели. Так что на седьмой этаж пришлось тащиться пешком.

Примерно на уровне пятого Генка вдруг остановился.

– Я дальше не пойду, – коротко сообщил он, присаживаясь в углу возле батареи.

– Чего это? – возмутилась было Лика, но Михаил, поймав глазами Генкин взгляд, вдруг коротко кивнул.

– Так надо, не спорь. Пошли.

Прежде чем девушка нажала кнопку дверного звонка, Михаил поймал ее ладонь и вдруг прижался к ней губами. Он и сам бы не мог сказать, в какой момент тонкие пальчики под его губами сменились чем-то восхитительно нежным, податливым и одуряюще пахнущим, кружащим голову и выбивающим из-под ног пол… с трудом прервав поцелуй, он сделал шаг назад. Лика смотрела на него расширенными от удивления глазами.

– Ты что? Как… как прощаешься…

– Ненадолго, – шепнул он. – В квартиру ты пойдешь одна. И вот, возьми… – Он сунул ей тяжелый пистолет. – Обойма полная, восемнадцать патронов. На виду, главное, не держи, но и из рук постарайся не выпускать. Обычного предохранителя тут нет, есть два автоматических, один – вот этот выступ, когда рука сжимает рукоять, он отключается. Второй – аналогичная конструкция на спусковом крючке.

– Ты чего-то боишься? – свистящим шепотом спросила девушка.

– Я теперь всего боюсь… особенно с тех пор, как тебя увидел.

Она чуть заметно покраснела.

– А ты?

– Генка сидит внизу, я пойду наверх. В случае чего, обеспечим прикрытие. Если засада здесь есть и если она организована по-умному, то самой этой квартирой дело не ограничится. Группы подстраховки наверняка разместились выше или ниже. И помни, у тебя максимум десять минут. Либо на то, чтобы вы вышли вдвоем, либо на то, чтобы позвать на помощь. Протянешь хоть пять секунд сверх нормы – буду считать, что ты влипла. И я тебя прошу – будь осторожна.

Когда Миша скрылся на следующей лестничной площадке, Лика нажала кнопку звонка. Замок щелкнул почти сразу, как будто бы Игорь стоял в прихожей… хотя, конечно, мог и стоять. Не так уж и сложно прикинуть, сколько времени требуется для подъема на седьмой этаж.

На нем был знакомый спортивный костюм, вытянувшийся на коленках, не раз штопанный и давно уже сменивший первозданный цвет на возрастную линялость. Костюм был правильный – Игорь не раз выслушивал дружеские насмешки в адрес этого наряда, которому оставался верен из каких-то ностальгических соображений.

Он окинул девушку взглядом и после секундной паузы произнес:

– Привет, Анжелика, ну у тебя и видок. На себя не похожа. Проходи.

Лика вошла в полутемную прихожую, чувствуя, как по спине вдруг пробежали холодные мурашки. Что-то было неправильно, но она никак не могла понять, что именно, и почему в душе растет ощущение страха.

– Ты как? – спросила она, чтобы развеять гнетущую тишину.

– Нормально, – хмыкнул он. – После того, что по телику передали, из дома выходить не стоит. Так и сижу здесь уже три дня подряд. Чаю хочешь?

Лика почувствовала, что ее словно окунули в ледяную воду. Казалось, даже волосы встали дыбом. Она не любила чай, не пила его никогда и ни при каких условиях – и Игорь это знал. Немногие знали почему, и он в том числе. Ей вдруг стало очень тоскливо, а рукоять пистолета, упрятанного в объемном кармане куртки, вдруг сделалась особенно тяжелой и липкой.

«Может, забыл? – подумала она в жалкой попытке обуздать испуг, в стремлении найти объяснение этому незначительному факту. – Мало ли что, стресс…»

– Давай, – вдруг неожиданно для себя самой сказала она. – Только глоток. Времени мало. Я раздеваться не буду.

Он кивнул и, не оглядываясь, двинулся на кухню. Она пошла за ним и, наблюдая, как он возится с заварником и кружками, как разливает в тонкий фарфор темно-коричневую жидкость, ёжилась и крепче стискивала пистолет в кармане.

– Как наши? – спросил он. – Тоже прячутся? Тебе сколько сахара?

– Две, – автоматически ответила она.

Он на мгновение замер… Лике показалось, что Игорь прислушивается к чему-то. Затем повернулся к ней.

– Слушай, а может, кофе? Ты же вроде чай недолюбливаешь.

Она вздрогнула, как от пощечины. Игорь не мог сказать такое… Кто знал о том, что ее, Ликина, бабушка умерла, держа в руках большую кружку с чаем. Она до сих пор не могла забыть эту жидкость, стекающую по пледу, укрывавшему бабушкины ноги… может, это было просто легким и не приносящим окружающим особого беспокойства психическим расстройством, может, со временем она преодолеет его. Если у нее будет это время. Игорь знал эту историю, как знали Сашка, Борис… Рука Лики, сжимающая пистолет, рванулась из кармана, и тут же чьи-то стальные пальцы стиснули запястье. Она чувствовала, как ей разжимают стиснутую ладонь, как отбирают пистолет – и ничего не могла сделать. Что-то похожее на толстый резиновый шланг обернулось вокруг шеи, грозя в любой момент пресечь дыхание. Руки заломили назад – ровно настолько, чтобы небольшая боль подала мозгу сигнал, что еще пара-тройка миллиметров… и станет очень, очень больно. Ее держали крепко, профессионально, практически не давая возможности пошевелиться.

«Игорь» смотрел на нее в упор и чуть заметно улыбался.

– На чем я прокололся? – спросил он. – Неужто на чае?

Она молчала.

– Говорить не хочешь? Ладно… Анжелика, я задам тебе несколько вопросов. От них будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Вариантов у тебя, собственно, всего два. Либо останешься жить, с тяжелой формой амнезии, забудешь все, что произошло с тобой за последние годы. Либо умрешь… а пока будешь умирать, все равно расскажешь все.

– Если я все равно расскажу, зачем же меня убивать? – Она нашла в себе силы усмехнуться.

Он открыл кухонный шкаф и достал оттуда прозрачную банку. Лику передернуло от отвращения – в банке извивалась какая-то отвратительного вида тварь, похожая на огромную соплю грязно-зеленого цвета. Слизь непрерывно отращивала ложноножки, пытаясь пробраться сквозь стеклянные стенки, но это было ей не по силам. И все же в нескольких местах стекло утратило прозрачность, став матовым, как будто разъеденное сильной кислотой.

– Вот эта прелесть, – спокойно заметил «Игорь», – питается живой плотью. Но проблема в том, что процесс этот очень болезненный. Где-то минут через десять ты будешь совершенно счастлива признаться во всем, ты даже будешь умолять меня выслушать твою исповедь. С одним-единственным условием – чтобы я тебя потом убил.

– Господи, что ж вы за садисты такие. – Лика понимала, что стоящий перед нею «Игорь» ни в коем случае не является человеком. – Неужели в вашем арсенале нет ничего попроще? Ну там, сыворотки какой-нибудь, чтобы человек только правду говорил.

– Есть. – Он с готовностью, словно ожидая такого вопроса, кивнул. – Есть, конечно. Но у тебя очень закаленный организм, и сыворотка подействует не сразу. А время, как вы говорите, деньги. Ну что, будем отвечать?

– Спрашивай, – вздохнула она.

Мысленно девушка прикидывала, сможет ли вырваться из железной хватки того, кто стоял у нее за спиной. В любом, даже самом безнадежном варианте попробовать стоило, но необходимо сначала протянуть время. Миша дал ей десять минут… когда срок выйдет, он, как и обещал, вмешается.

– А можно сначала узнать… Игорь… настоящий Игорь, он… жив?

Игорь-поддельный равнодушно, но при этом совсем по-человечески пожал плечами.

– Если тебя это так интересует, то нет. Он сказал нам все, что мы хотели услышать… но только после того, как познакомился с этим, – кивок в сторону банки, где за стеклом бесновался клубок протоплазмы. – Так что… извини, его уже ничего спасти не могло. Да мы и не пытались.

– Ясно…

– Вопрос первый. Где остальные.

– Не знаю…

Щупальце стиснуло горло, лишая возможности дышать. Лика отчаянно рванулась, но с тем же успехом можно было бы попробовать разорвать стальной трос. Когда она уже теряла сознание и перед глазами пошли темные круги, удавка неожиданно ослабла.

– Неправильный ответ, – равнодушно заметил «Игорь». – Вас видели вместе, тебя, Круглова и Жданова. Где они?

– Я… я правда не знаю, – прохрипела, отчаянно пытаясь восстановить дыхание, девушка. – Мы разделились. Мы с Сашей пошли искать… Игоря, а остальные… они мне не сказали, говорили, так безопаснее будет. Саша внизу ждет… в машине… он сказал, если меня не будет через… десять минут, он уезжает.

– Допустим, – видимо, такой вариант «Игорь» не предусмотрел, хотя он и был довольно-таки предсказуемым и логически верным. Он стрельнул глазами куда-то через плечо девушки, что-то коротко пробормотал на языке, который она не понимала. Затем снова перевел тяжелый взгляд на Лику. – Тогда следующий вопрос…

Михаил в который уже раз взглянул на часы, пытаясь понять, почему же он так нервничает. Прошло всего лишь восемь минут, до конца срока осталось еще две. Внезапно этажом ниже открылась дверь. Он осторожно выглянул…

Из двери вышла Лика, за ней – высокий парень в кожаной куртке приятного бордового цвета. Парень захлопнул дверь и, взяв девушку под руку, двинулся вниз. Парня Миша знал, правда, только по фотографии. Это, безусловно, был Игорь Вечанов. Лика даже не оглянулась.

Стараясь ступать бесшумно, Михаил двинулся вниз. Происходящее ему не нравилось, Лика вела себя не так, как договаривались… и вообще, сердце грызло какое-то острое беспокойство. Внезапно он напрягся – дверь, которую захлопнул мужчина, осталась открытой – видимо, замок не защелкнулся. Очень медленно, изо всех сил стараясь не шуметь, он стал оттягивать дверь на себя…

А мгновением позже снизу, где Генка изображал бомжа, добравшегося до теплой батареи и устроившегося там на ночлег (изображал довольно бездарно, поскольку для истинного бомжа был слишком опрятен и слишком прилично одет), раздались выстрелы.

Далее Михаил действовал автоматически, даже не осознавая в полной мере смысл и цель. Тело двигалось само, предпринимая единственно правильные действия – дверь распахнулась настежь от сильного пинка, руки вскинули пистолет, грохнул первый выстрел. Мозг, если бы ему было дано на то время, пожалуй, активировал бы состояние «удивления» – открывшаяся его глазам картина была вполне достойна кисти художника. Правда, художника за такие картины следовало бы упрятать в сумасшедший дом.

Спиной к нему, загораживая дверь на кухню, стояла странная фигура – до пояса, даже до груди вполне человеческая, в обычном линялом спортивном костюме и комнатных тапочках. Но уже начиная от груди, торс превращался в клубок коротких толстых щупальцев, одно из которых захлестывало шею Лики, два других оплетали ее заломленные за спину руки, а еще одно держало пистолет. За ствол. Там, в глубине кухни, виднелась еще одна фигура… в таких же штанах, таких же тапочках, но со вполне человеческим торсом и головой.

Мозг еще только приступал к обработке полученной видеоинформации, а пистолет уже коротко гавкнул, посылая в цель первую пулю. За ней вторую, третью. Голова, в основном еще человеческая, покачивающаяся над венчиком щупалец, дернулась, приняв в себя свинцовый подарочек, щупальца на мгновение ослабли. Этого вполне хватило девушке, чтобы вывернуться из цепкой хватки и броситься на пол, одновременно вырывая из кармана аккуратный цилиндрик шокера (и воздавая себе мысленно хвалу за то, что предусмотрительно достала его из сумочки).

Восемнадцать патронов, ровно пополам – девять уродскому гибриду человека и осьминога, девять его напарнику. Свинец дырявил податливую плоть, оставляя рваные сквозные отверстия, отбрасывая мишени, как ударами чудовищного кулака. Вот один из монстров, тот, что более всего походил на человека, потерял равновесие и тяжело упал на пол. Его лицо, избитое пулями, еще жило – и более того, постепенно раны затягивались… увидеть такое можно было только в западных фильмах – здоровенная дыра в голове, смешавшая мозги, костяное крошево и свинец, постепенно зарастала. Было ясно, еще мгновение – и далатианин… если это был он, в чем сложно было сомневаться, – встанет на ноги, как ни в чем не бывало.

Лика ткнула клеммами шокера прямо в еще не затянувшуюся до конца рану. По глазам полоснула электрическая дуга. Тело, как будто подброшенное ударом, отлетело в угол и, скорчившись, замерло.

Вторая тварь, видимо, обратила внимание на новую опасность. Действительно ли такой электроразряд был для далатиан фатален, или имело место просто временное «отключение» – так или иначе, гибрид решил покинуть поле боя пусть и трусом, но живым трусом. Он рванулся к Михаилу – и тут же был встречен жестоким ударом ноги. Конечно, он мог трансформировать свое тело… но удар есть удар. Тяжелый Мишин ботинок воткнулся туда, где у нормального человека расположены… в общем, то, что так берегут мужчины. Боли далатианин наверняка не чувствовал, но сила удара швырнула его назад… прямо на оголенные клеммы шокера.

Протянув руку девушке, Миша помог ей подняться.

– Скорее…

Они выскочили на лестничную площадку. Генка расстрелял всю обойму своего пээма почти сразу же, в упор – и без видимых результатов. Теперь он, постепенно отступая вверх по лестнице, отбивался руками и ногами, и делал это весьма эффективно, Михаил даже не предполагал, что его непосредственный начальник умеет неплохо драться. Правда, отлетая и шмякаясь о стенку, оба «тела» тут же поднимались и снова шли в атаку. Техники у них не было никакой, зато была чудовищная живучесть и полное презрение к боли. Будь Геннадий один, было бы ясно, на чью победу ставить.

Лика, успевшая подобрать свою пушку, открыла огонь прямо с порога, безошибочно вогнав маслину промеж глаз своему двойнику. Та упала навзничь – то ли удар пули подействовал, то ли произошел переход количества в качество, и организму требовалась пауза на восстановление… Девушка швырнула Генке цилиндрик шокера.

– Лови!

Тот легко поймал и с разворота вдавил разрядник прямо в рот «Игорю-второму» (если «Игорем-первым» считать скрючившееся тело, оставленное на кухне)… А пока далатианин дергался и бился в конвульсиях, два пистолета – Ликин и перезаряженный Михаила – делали новые дыры во втором. А затем подхватили еще не пришедшее в себя тело псевдо-Анжелики и вышвырнули его в окно – падать ему предстояло долго, все ж таки шестой этаж…

Когда они спустились вниз, на месте упавшего тела была лишь неглубокая вмятина в асфальте, заполненная чем-то вроде непрозрачного желе. Никаких признаков жизни эта субстанция не подавала.

На всякий случай Генка все же ткнул шокером в этот холодец…

(обратно)

Глава 11

– Вы что, не могли подобрать для своей базы более презентабельного места? – поинтересовался Малой, заступая на дежурство.

– Нормальное место, – пожал плечами Дан. – Тихо, у реки… вид из окон красивый.

Женька устроился почти с комфортом. Он лежал на пододвинутой к окну кровати и изучал в оптический прицел неприметное двухэтажное здание, расположенное напротив окна. Борис только что отлежал свой положенный час и теперь пил на кухне кофе. Все было тихо и спокойно… спокойны были даже хозяева квартиры, которых черт дернул явиться домой не вовремя. То есть, с их точки зрения, возможно, возвращению было самоевремя, но вот в планы Трошина их приход как-то не вписывался. Первоначальное предложение аккуратно связать хозяев и уложить баиньки куда-нибудь в темный уголок было отвергнуто Лиговым. Он просто поочередно положил ладонь на лоб немолодым мужчине и женщине, после чего их наполненные ужасом глаза закрылись. Часов пять крепкого и совершенно беспробудного сна можно было гарантировать, а большего и не требовалось.

– Ну, что там?

– Все тихо.

Дом действительно казался вымершим. Только один раз за темным окном мелькнула фигура, лишь тень которой удалось заметить Борису. Это означало, что Дан прав, дом охраняется, и охрана очень старается быть незаметной. Ни в одном окне не горел свет – а сумерки тем временем уже сгущались.

– Нам бы тяжелого вооружения… хоть немного, – вздохнул Женька. – Лазер…

– Что будет, если воспользуешься лазером, ты видел, – сухо напомнил Лигов. – Я до сих пор не понимаю, как это спутник по Анжелике не шарахнул. Или решил, что число жертв среди аборигенов будет слишком велико… хотя такие вещи его мозги не особо трогают. Или ей просто чудовищно повезло, и он в это время находился за горизонтом.

– Я, видимо, чего-то не понимаю… – хмыкнул Женька. – У нас же тоже лазеры есть. Они ж применяются сплошь и рядом. В том числе есть вроде бы и боевые. Почему этот ваш спутник их не отстреливает?

– Да откуда я знаю, – с легким оттенком раздражения пожал плечами Лигов. – Я вам что, специалист по электронике? Работу его систем слежения я представляю лишь в общих чертах. Видимо, как-то отличает ваши… от наших.

– Ну ладно, не лазер, – примирительно махнул рукой Женька. – Гранатомет. Или огнемет – мы бы их живо выкурили.

– Увы, придется идти с тем, что есть.

– То-то и оно… – вздохнул Малой и замолчал.

За окном становилось все темнее. Приближался момент, когда от ожидания следовало перейти к более активным действиям. В любом случае начинать решили под покровом темноты – хотя далатианин и может вырастить себе глаза, работающие в каком угодно диапазоне и в том числе умеющие видеть ночью так же хорошо, как и днем, скорее всего они не станут отходить от модели человеческого тела – просто потому, что так гораздо проще. А значит, и воспринимать окружающее будут примерно так же, как среднестатистический землянин. Ну или немногим лучше.

Позади приоткрылась дверь, впустив в темную комнату немного света.

– Ну, будем начинать?

– Да пора уж, наверное, капитан, – пробормотал Женька, не отрываясь от прицела. – А то я уже пролежнями обзавелся.

– Не трынди, ты только пятнадцать минут, как заступил.

– Ну, может, я преувеличиваю, – хмыкнул Малой, – но и в самом деле, давайте начинать, а? Нет ничего хуже, чем ждать да догонять.

Внезапно ему пришла в голову какая-то мысль. Он резко вскочил с кровати.

– Капитан, подмени меня минут на десять.

– Что, невмоготу?

– А? Да ну тебя… Идейка одна нарисовалась. Дан, у вас внутри, в этой конторе вашей, есть чему гореть?

Лигов задумался. Когда этот пацан с задатками юного пироманьяка спрашивает, есть ли чему гореть, значит, гореть будет. Он мысленно прошелся по своему офису, совсем еще недавно бывшему таким привычным, таким, можно сказать, родным.

– Двери пластиковые, огнеупорные… стены – декоративная плитка, не горит. Пол – паркетный, загорится за милую душу, хотя, когда в последний раз нам делали ремонт, фирма обещала, что паркет тоже пропитан специальным составом. Мебель преимущественно пластиковая, такая почти не горит, больше обугливается. Все оборудование – обычное земное, но относительно неплохого качества. В общем, горючего будет немного… но кое-что, конечно, есть.

– Отлично!

С этими словами Женька исчез из темной комнаты. Мгновением позже хлопнула входная дверь.

– Куда его понесло? – поинтересовался Лигов.

– Ни малейшего представления, – ответил Саша. – Слышал же, идея ему в голову пришла. Теперь не успокоится. Я знаю одно, раз Женька спрашивал насчет огня… будет у вас в конторе пожар. Надеюсь, имущество застраховано?

– Разве что на небесах, – хмыкнул Лигов. – Да и, с моей точки зрения, гори оно все синим пламенем, лишь бы на десять минут прорваться к складу. А там…

– Ты считаешь, эти охранники… ну, один по крайней мере, которого Борька видел, – это далатиане?

– Несомненно. Поэтому они меня и не включили в перечень разыскиваемых, чтобы не подводить под подозрение это здание. Им и самим невыгодно, чтобы земляне добрались до склада. А вы – народ ушлый, разобраться в механике транспортной кабины хоть и сложно, но отнюдь не невозможно.

Лигов не стал говорить о том, что если на склад базы СПБ, хранящий достаточно большое количество технических изделий, способных повергнуть в шок большинство земных специалистов в самых разных областях, проникнут люди, скорее всего сработает самоликвидатор. В лучшем случае пострадают те, кто проник. В худшем – если люди не прекратят попыток и захотят пробиться сквозь бетон… в Москве запросто может образоваться небольшая, диаметром метров сорок, воронка, вполне пригодная под котлован для нового дома.

По сути, сейчас только он, с его знанием кодов доступа и систем самоуничтожения базы, был гарантией успеха.

– Александр… если меня убьют, прошу вас, вы должны будете отступить. Идите тогда и штурмуйте свою «Арену», но здесь… вас уничтожат охранные системы базы.

– А что ж они не уничтожают далатиан? – сквозь зубы поинтересовался Трошин.

– Если попробуют проникнуть на склад базы, им не поздоровится. Но они отнюдь не дураки, и такой глупости не сделают. Это клонам по большому счету все равно, что их ожидает в будущем. А метаморфы свои шкурки стараются беречь.

– Ладно, буду иметь в виду.

Он снова прильнул к оптике. Показалось, или и в самом деле из-за занавесок (вот, кстати, что с удовольствием будет гореть) за окружающей базу СПБ территорией следят чьи-то глаза. Ему почудилось движение… кто бы это ни был, он чертовски хорошо умеет сохранять неподвижность.

Опять хлопнула входная дверь – видимо, вернулся Малой.

– Слышь, шеф, – его голова заглянула в комнату, – идея такова. Я тут приготовил несколько коктейльчиков… белую японку во дворе видел? Завтра ее хозяин меня убьет. Я у него пять литров бензина слил… и еще пару пролил. В общем, поджигаем фитиль, бросаем в окно. Дан, окна у вас не из бронестекла?

– Обычное стекло, но толстое. – Дан, похоже, даже не удивился тому, что его родимый дом хотят сжечь. – Стекло лучше бить заранее, кирпичом или еще чем. А то бутылка может об него просто разбиться.

– А… дело говоришь. Слышь, капитан, предлагаю так. Подходим к дому, бьем окна, потом забрасываем их бутылками с бензином…

– Ты, поджигатель, сам не загорись. «Коктейль Молотова» делался с фосфорным воспламенителем, он сам загорался, когда бутылка разбивалась, а тебе придется поджигать ее и кидать горящую. Одно неверное движение, и ты сам факелом станешь.

– Да знаю я, – отмахнулся Малой. – Что, думаешь, совсем тупой? Зато прикинь, у них все под ногами горит, а тут мы.

– Идея не лишена смысла, – вдруг заметил Лигов. – Далатиане к огню относятся не лучше, чем люди или почти любая другая раса. И он для них куда опаснее этих ваших винтовок. Вообще, против саартов эти ваши винтовки очень даже пригодились, но против далатиан… проще их сразу выбросить. Так что огонь очень даже может помочь.

Саша покачал головой.

– Есть одна проблема – как скоро прибудет пожарная машина. Боюсь, что довольно скоро.

– Я бы не стал на это твердо рассчитывать… – многозначительно заметил Дан, игнорируя вопросительный взгляд Трошина. – Но даже если ты и прав, это всего лишь означает, что времени у нас почти не будет. Впрочем, все равно вариант Евгения сулит больше всего шансов на успех.

Саша встал с кровати, повертел винтовку в руках и протянул ее Лигову. Затем поднял свой автомат, прислоненный к батарее.

– Ну… с богом, что ли.

Пламя с ревом вырывалось из разбитых окон, заливая местность багровыми отсветами стремительно разгорающегося пожара. Женька метался вдоль фасада, забрасывая внутрь новые и новые бутылки – теперь было уже совершенно безразлично, разобьются они обо что-нибудь или нет. Все равно через считанные минуты рванут под действием огня, и это будет еще сокрушительнее.

Вместе со струями пламени из окон хлестали выстрелы. Саша не был мастером определять по звуку оружие, из которого стреляли защитники, но больше всего это походило на обыкновенные «калаши». Никакой фантазии… и полная функциональность. По большому счету – лучшее оружие современности. Да, есть более надежные. Есть более точные. Есть куда более скорострельные – и этих «более» можно найти буквально на любую характеристику всеми любимого «калашникова». Но ни одно оружие не сочетает в себе все эти характеристики столь гармонично. Всегда ради чего-то одного приходится жертвовать многими другими параметрами. «Калаш» был средним во всем – и поэтому ни одна современная разработка не смогла перебить его популярности.

Саша сбился со счета, сколько раз уже пули доставали его. Спасибо бронекостюму – и все-таки к завтрашнему дню все тело покроется здоровенными лиловыми синяками. Хотя, конечно, каким бы огромным ни был синяк, он куда лучше, чем сквозная дыра где-нибудь в районе печени.

Сам он стрелял мало – запас патронов был катастрофически мал. По сути, сейчас окопавшимся в здании охранникам – их было, кажется, восемь, теперь осталось только пятеро – противостояли только они с Женькой. Борис, по взаимному согласию, остался со своей СВ-99 на наблюдательном пункте, время от времени посылая пулю в цель, невидимый и неслышимый.

Если бы поначалу и были какие-то сомнения в том, что базу охраняют не люди, то теперь все уже стало кристально ясно. Ни один человек не смог бы не то что сражаться – даже просто выжить дольше нескольких секунд в том аду, что творился сейчас внутри. Но оттуда продолжали стрелять… к счастью, все реже и реже.

А еще, как бы противно ни было это признавать, Лигов снова оказался прав. Бушующий пожар, треск автоматных очередей – и никому до этого нет дела. Ни пожарной машины, ни пары-тройки легковушек с мигалками, ни бронированного автобуса со спецназовцами. Такое ощущение, что здесь кино снимается.

Он сплюнул и дал короткую, в три патрона, очередь в лицо существа, на мгновение появившегося в окне. Кажущаяся черной на фоне объятой пламенем комнаты фигура отшатнулась, и Саша удовлетворенно хмыкнул – попал. И тут же сместился в сторону – машина, за которой он прятался, затряслась от прямых попаданий.

«А что, кино – это вполне подходящее объяснения. Вполне может быть, что всем, кто пытается вызвать милицию или пожарных, просто говорят – не волнуйтесь, кино снимают. И ведь люди поверят, у нас вообще народ доверчивый».

Рядом, тяжело дыша от непривычных усилий – не так уж часто ему приходилось бегать, прыгать и уворачиваться от пуль, – рухнул в снег Дан.

– У нас не так много времени, – сипло выдохнул он.

– Ты ж говоришь, никто не приедет, – нашел в себе силы усмехнуться Саша.

– Люди не приедут, – мотнул головой Лигов, стараясь вжаться поглубже в снег. – А приятели вот этих вот… Пока нас спасает то, что в Москве их немного, и почти все они сейчас здесь. Наверное.

Саша вздохнул – штурмовать горящее здание ему совершенно не хотелось. Хотя Лигов, конечно, прав – нельзя тянуть с осадой до бесконечности, рано или поздно наступит кризис – и тогда, возможно, далатианам будет уже глубоко по барабану, приобщатся люди к высоким технологиям или нет. Может быть, уже сейчас ОМОН получает команду на выезд. Он натянул капюшон бронекостюма, затягивая его так, что снаружи оставались одни глаза.

– Женька! План два!

И рванулся к объятой пламенем двери, на ходу всаживая длинную очередь в замок. Падает в снег пустой магазин, полный с легким щелчком встает ему на смену. Последний.

Удар ногой – иссеченный пулями замок не выдержал, и дверь распахнулась. Оттуда ударило пламя, но Саша, двигаясь настолько быстро, насколько это было вообще возможно, в считанное мгновение проскочил пламенную стену. Навстречу метнулась темная фигура…

Может быть, еще полчаса назад она и была похожа на человека – но теперь сохранила лишь отдаленное подобие – ноги, чтобы передвигаться, руки, чтобы держать оружие, – и еще голову. Только все это было не слишком похоже на человеческие органы. Глаза – огромные, фасеточные, были затянуты прозрачной пленкой, защищавшей их от огня. Сама голова практически вросла в плечи, а пониже пары рук, сжимавших автомат, болтались еще две – и они пришли в движение, нанося удар.

Если бронекостюм успешно противостоял пулям, то он наверняка выдержал бы и удар этой конечности, заканчивающейся чем-то вроде костяного клинка, – но экспериментировать Трошин не хотел. Да и не много зависело от его желаний, натренированное тело действовало само, самым оптимальным образом. Длинная, чуть не в полмагазина очередь буквально разорвала тело далатианина на куски, отбросив его останки в пылающую лужу бензина.

Где-то позади был Женька – он наверняка бросит ставшую практически бесполезной винтовку и подхватит упавший автомат. Саша не думал об этом – впереди был коридор, двери – и за каждой из них мог притаиться враг. Не время было думать – время было действовать. И он пинком ноги распахнул ближайшую дверь…

Пожар еще не закончился, но Дан был прав – большая часть внутренней отделки была сделана из достаточно огнеупорных материалов. Если бы вместо бензина был напалм – зданию не поздоровилось бы, а так всего лишь колом встал обугленный паркет, со стен хлопьями сажи осыпались обои да мебель стала черной – та, что не сгорела. Столы почти уцелели – если сравнивать с диванами и креслами, которые все еще пылали, распространяя вокруг удушливый запах горелой кожи и синтетики.

Собственно, дышать всей этой гадостью никто не собирался. Дан уверенно вел их к транспортной кабине, размещавшейся традиционно подальше от глаз случайного посетителя. Борис остался снаружи – прикрывать, отваживать непрошеных гостей… по крайней мере тех, кто готов был позволить, чтобы его отвадили.

После задымленного, прокопченного коридора потайная часть базы казалась нереально чистой. Стены отделаны пластиком, происхождение которого вряд ли сумели бы установить лучшие специалисты в области стройматериалов, анфилада комнат, заставленных разного рода техникой – в другое время он с удовольствием побродил бы здесь… недельку. Но сейчас на это не было времени. И больше не будет – в любом случае база себя исчерпала и подлежала ликвидации.

Малой, нагруженный сверх всякой меры, уже покинул базу, изобразив обиженную физиономию – ему хотелось покопаться в местных сокровищах ничуть не менее, чем капитану. Дан отбирал и складывал в объемистый баул приборы. «Интересно, – подумал Трошин, набивая сумку боеприпасами, – он сам собирается все это тащить?»

Хотя имей он сам возможность… может, СПБ и выполняла на планете исключительно мирные функции, но оружия здесь было столько, что хватило бы на небольшую войну. Хорошо, что далатиане не смогли, или не успели, получить доступ к внутренним помещениям базы – иначе и Сашу, и Женьку в считанные секунды размазали бы в тонкий блин. А заодно и пару кварталов по соседству. Автомат с подствольным гранатометом, бесшумная автоматическая снайперская винтовка ВСС «Винторез» с ночным прицелом, гранаты, чертова уйма патронов, несколько пистолетов… Саша уже шатался под тяжестью навьюченной на себя амуниции, но опять и опять протягивал руку за новой игрушкой. Очень хотелось взять «Шмель» – одноразовый огнемет… но добавить к своему арсеналу еще одиннадцать лишних килограммов он не решился. И потом, он не собирался разрушать Москву.

– Дан, это что за цацки?

– Плазменный э-э… метатель. Одноразовый. В общем, что-то вроде мини-огнемета, но посильнее.

– Разве такие штучки не попадают под действия «Закона изоляции»?

– Уже нет, и у вас, и у американцев уже есть подобные разработки. Чуть послабее, но это лишь вопрос времени.

Саша сгреб в неподъемную сумку десяток увесистых цилиндриков. Ему до зубовного скрежета хотелось прихватить что-нибудь из более мощного арсенала, но импульсный лазерный излучатель позволил бы сделать не более пары выстрелов. А потом наблюдательный спутник так наведет порядок, что мало не покажется. Наконец, он с искренним сожалением признал, что унести все ему просто не под силу.

– Уходим?

– Да, сейчас… Тебе придется мне помочь, я не утащу такую тяжесть. Справишься?

Трошин застонал сквозь зубы… как чувствовал.

– Ладно, куда ж я денусь. Дан, когда мы уйдем… что здесь будет?

– Помнишь, я рассказывал, что произошло на резервной базе? Здесь будет примерно то же самое…

– Слушай, объясни мне одну вещь. – Саша, навьюченный, как верблюд, гремя железом при каждом шаге, тащился вместе со всем грузом к выходу. – Я не вполне понимаю вот что… с вашими транспортными системами… вы же вполне могли сделать базу хоть на Луне, для полной безопасности. Или я не прав?

– Могли бы… но это очень дорого. Миров, подобных вашему, очень много, а ресурсы СПБ небезграничны. Даже эта вот транспортная кабина, с радиусом действия всего лишь шестьдесят метров, и то слишком дорогое удовольствие. На менее развитых планетах вообще используются обычные стальные двери. Все и всегда упирается в средства.

– Да, помню, ты говорил… но как-то это… ну не знаю, неправильно, что ли.

– Разочаровывает?

– Немного.

– И правильно в общем-то. Хотя если вам удастся остаться вне Земли, на одном из миров Ассамблеи… Александр, я не утверждаю, что вам это и в самом деле удастся. У вас нет гражданского статуса, скорее всего ваше дело будет спорным, и его будет рассматривать… в общем, организация, напоминающая ваш суд. И нет никаких гарантий, что вас не попросят, вежливо, вернуться на родимую Землю. А не захотите – попросят невежливо. Но если вдруг решение будет в вашу пользу, то имей в виду – вам придется искать работу. Может быть, вы сможете остаться Командой… если нет, приходи к нам, СПБ способна ценить кадры… во всяком случае, с моральной точки зрения.

– Штерн говорил, что у каждого из нас на счету есть кое-какие средства. Эти, как их… седы, да?

– Сколько бы их ни было, надолго не хватит. Нет, на простую, ничем не скрашиваемую жизнь, хватит и десяти сед в год. Но, к примеру, на полный курс омоложения для вас… для расы, подобной вашей, надо выложить около трех тысяч, лично мне за такие деньги надо работать лет десять. Ты же не собираешься отойти в мир иной лет через семьдесят, верно?

– Мне, вообще говоря, хотелось бы не отойти туда в ближайшие два-три часа, – невесело усмехнулся Трошин. И впрямь, мысль о каких-то там годах вообще не приходила ему в голову, ни сейчас, ни раньше. Уцелеть бы… чего еще желать в сложившейся ситуации. Уцелеть и избавиться от преследования.

Снова в лицо пахнуло гарью. Из облака дыма возник Малой, подхватил Сашину сумку и, надрываясь, потащил ее к выходу. Попутно он, хрипя, высказывал весьма нелицеприятные суждения о жадности, как одном из смертных грехов.

Дан в это время колдовал над панелью управления транспортной системой.

– На резервной базе они попались просто потому, что не ожидали встретить механизм самоликвидации. Второй раз такую ошибку они не допустят, поэтому я запускаю уничтожение базы. Последний раз – вы взяли все, что хотели?

– Четверть… – фыркнул Трошин.

Дышалось на удивление неплохо. Стянутый капюшон бронекостюма выполнял роль фильтра, задерживая дым и большую часть вони. Но и того, что оставалось, хватало с головой. К тому же слезились от дыма глаза, а жар, успешно отражаемый белой тканью, порядком жег кожу вокруг глаз – Саше даже казалось, что ресницы и брови уже обуглились. Скорее всего это было лишь ощущение – но приятного в нем было мало.

– Я закончил… теперь уходим.

После гари и копоти, пусть и отфильтрованной тканью бронекостюма, чистый ночной воздух казался сладким, пьянящим и восхитительно прекрасным. Хотелось расстегнуться и дышать, дышать… Все тело ныло, избитое – и хорошо, что еще и не израненное, и в перечне желаний на первом месте была кровать. Нет, на втором – после воздуха.

Но прохлаждаться было некогда. Конечно, о том, чтобы тащить на себе весь груз, не могло быть и речи – даже Борис выдохся бы через двадцать минут, а им еще предстояла вторая операция – и неизвестно, окажется ли она легче первой. Правда, их будет больше… Саша надеялся, что будет больше. Только бы ребята не вляпались в неприятности.

– Дан, ты говорил, что на базе есть машина?

– Была, и не одна, – хмыкнул Лигов. – Но этот наш юный любитель горячего… в общем, считайте, что транспорта нет. Придется вам снова нарушить закон.

– Тебя это беспокоит?

– Ничуть… это же ваш закон.

Машина нашлась довольно быстро – здоровенный Nissan-Patrol, неосмотрительно оставленный хозяином у подъезда. Учитывая тот разгром, который они только что учинили, угон машины вряд ли сильно отяготил их и без того перегруженную совесть. К тому же, если повезет, хозяин получит свою лялечку в целости и сохранности… ну а если не повезет, пусть считает, что его машина была использована на благое дело.

Двигатель с готовностью покорился новому владельцу, и уже через несколько минут машина уносила четверых бойцов (если таковым считать и Лигова, в чем можно было усомниться) с места преступления. А где-то вдалеке уже слышны были сирены – это к месту действия наконец-то приближалась милиция. Интересно даже, что они обнаружат – многочисленные следы перестрелки, и ни одного трупа. Вряд ли за тело сойдет то, во что превратились погибшие далатиане.

Пока машина продвигалась к месту встречи остальных членов Команды, Трошин думал о том, как же все изменилось. Вот он – еще недавно вполне законопослушный молодой человек… ну, относительно молодой, имеющий дом, почти любимую жену и очень любимую работу. Человек, которому нравилось прогуляться вечерком по заснеженным улицам, попить пива в компании с друзьями, иногда сходить в баньку… Человек, который вполне мог себе позволить приличный отпуск, машину и квартиру, который просто спокойно жил, уверенно глядя в будущее. Что с ним стало? Теперь он похож на загнанного волка, готового легко нарушить закон, к которому когда-то относился весьма уважительно.

И не он один. Женька ладно, этот шалопай еще не достиг тех лет, когда в отношениях с окружающим миром «надо» начинает безусловно доминировать над «хочу». Но и у Бориса уже становилось заметно проявляющееся пренебрежение к общепринятым нормам поведения… интересно, возникла ли хоть у кого-нибудь мысль о том, что они вот так легко, ни на минуту не усомнившись в собственной правоте, открыли огонь по живым и разумным существам… открыли огонь с целью убить? Как-то к этому пришли постепенно, по шагу… сначала клоны, которые вроде бы и не разумные существа… А кто, кстати, сказал это. Лигов? После клонов – далатиане, но они ведь не нападали первыми. Да, они выступали в роли преследователей – но вот вопрос, первыми-то на курок нажали люди. Без сомнений и без жалости. Бей первым… Конечно, именно далатиане стояли за уничтожением Команды. Или, скажем так, существа, имеющие способность трансформировать свою внешность, – Саша допускал, что все это может быть одной сплошной мистификацией и дезинформацией, что побуждения Лигова могут быть отнюдь не такими чистыми, а его слова – не такими правдивыми, как он утверждает. Пока все, что говорил Лигов, подтверждалось более или менее точно. Правда, наводил на размышления склад оружия в загашнике у службы, занимающейся якобы наблюдением и анализом. Ну хорошо, допустим, травлю организовали именно далатиане, метаморфы, оборотни – нет никакой разницы в том, как их называть. Когда на людей нападали клоны, адекватный ответ был логически обоснован и морально справедлив. Но сейчас… может быть, и в самом деле стоило бы банально сдаться – и вверить свою судьбу Закону.

Они пошли по другому пути… что ждет их дальше? Сейчас он, Александр Трошин, не раздумывая, стрелял в существо, опередившее в своем развитии человека на тысячи лет. Завтра он, возможно, будет вынужден стрелять в себе подобного. Сможет? Более всего Сашу пугала мысль, что да, сможет. И он, и Борис, и Женька… и даже Лика.

Нет, все началось не с клонов. Все началось с Арены – с того ощущения нереальности, когда даже кровь кажется нарисованной, и боль, в том числе и своя собственная, воспринимается не более чем элемент игры. И падающее тело друга вызывает не боль потери – а лишь сухое сожаление о том, что это тело уже не принесет пользы. По крайней мере до следующей Арены.

Как легко убивать нарисованного врага. И как легко оказалось сделать следующий шаг. А потом еще один, и еще…

Еще одно нарушение закона – мало ли их было? И сколько еще будет… по сравнению с той бойней, что была устроена совсем недавно, выбитая дверь, ведущая в чужую квартиру, – это уже несерьезно. И никак не добавит тяжести обвинению… даже хозяева не пострадали, они отсутствовали и, судя по слою пыли на мебели, в ближайшее время не появятся. Ну… возможно, им придется раскошелиться на новый замок. Хотя, конечно, вполне может статься, что кто-нибудь не в меру предприимчивый очистит квартиру от всего ценного – потом, когда Команда отсюда уйдет.

А пока эти три комнаты, превращенные в наблюдательный пост, наполнились голосами. Лика и Михаил, перебивая друг друга, с каким-то совершенно детским азартом докладывали о своих приключениях. Генка лишь молча улыбался да изредка вставлял едкие комментарии – его роль в этих событиях была минимальной.

– Ты почему стрелять начал? Как догадался?

– Когда вы мимо меня проходили, ты на меня посмотрела… знаешь, в твоих глазах было полное равнодушие.

– И?..

– Лика, ты же умная девочка. Мы работали в одной Команде… ты просто не смогла бы изобразить такое равнодушие, для него не было повода. И я понял, что эта «Лика» – подделка. Можешь считать меня психопатом, но я ведь прав оказался, не правда ли? Хотя, признаюсь, первый раз выстрелил все-таки в бедро.

Ниночка сидела в кресле, в самом темном углу, и было видно, что ей до смерти хочется зажать руками уши, закрыть глаза, а еще лучше просто упасть в обморок, чтобы не видеть и не слышать всего происходящего. Конечно, она была в курсе того, чем занимались сотрудники «Арены» – но еще до сегодняшнего полудня она искренне считала, что находится в отпуске и при этом переживает самое странное в своей жизни приключение. Как оказалось, Макс, получивший задание обеспечить охрану девушки, не сумел, или не захотел, толком объяснить ей истинное положение вещей. Хотя и пытался – но она просто не поверила. В ее очаровательной головке просто не укладывалась мысль, что ей может что-то угрожать, и все это время она искренне считала, что Макс, совершенно потерявший голову, просто ее похитил, а все его россказни – не более чем попытка объяснить свои действия. Она не возражала – ни против статуса охраняемой, ни против статуса похищенной. И в том и в другом случае ей ничего не угрожало, зато приключение казалось столь романтическим! К тому же парень начинал ей нравиться – он смотрел на нее совершенно ошалелыми от влюбленности глазами и не делал ни малейших попыток затащить ее в койку. Пару раз это даже самую капельку раздражало, и в такие моменты Ниночка очень близка была к тому, чтобы взять это доброе дело в свои руки… но ей не хотелось нарушать правила игры.

И вот теперь мир перевернулся. Вокруг незнакомые люди, увешанные оружием, в каких-то нелепых белых – явно не первой свежести – комбинезонах. Правда, Лика в этой одежке смотрится очаровательно, Ниночка всегда немного завидовала ее фигуре… сама она имела куда более хрупкое телосложение.

Сейчас ее, пожалуй, впервые за последние годы, не волновал тот факт, что она проигрывала Лике по всем статьям – и еще и потому, что тщательно наложенный еще утром макияж, совершенно убойное оружие в битве с «похитителем», почти его добившее, теперь превратился в маску размазанной косметики. И слезы были искренними – Ниночка, при ее внешности и умении врать не краснея, действительно считала и Стаса, и Наташу, и обоих Игорей… всех членов Команды своими настоящими друзьями. Она приняла бы близко к сердцу даже простой грипп у любого из них и наверняка рванулась бы в магазин за фруктами, а потом поехала бы на другой конец города – не боясь заболеть, просто, чтобы как-то облегчить страдания. И вот теперь… ей было трудно в полной мере осознать, что многих она не увидит уже никогда. А уж такие вещи, как федеральный розыск, готовность преследователей открывать огонь без предупреждения, чудовищные по своей тяжести и по своей лживости обвинения – все это она вообще не понимала до конца. Ей очень хотелось вдруг проснуться и узнать, что все это – дурной сон. А потом, сладко зевая, выйти на кухню и убедиться, что Макс уже сварил утренний (почти обеденный) кофе, и улыбается ей мило, чуть застенчиво и щемяще нежно.

Макс вместе с незнакомыми Ниночке мужчинами о чем-то спорил с Сашей. Ниночка не прислушивалась… опасаясь услышать что-нибудь еще более ужасное. Хотя… что может быть страшнее смерти друзей.

Она еще не знала, что приговор был уже вынесен. Что альтернативы не было – или бегство, или… ну, тюрьма лишь в лучшем случае. Прожив всю свою, пока еще очень недолгую, жизнь легко и без проблем, она редко думала о будущем… ну, если не считать Макса и всего, что она себе на его счет нафантазировала. Да и в этом случае мысли о грядущем были окрашены исключительно в мягкие розовые тона.

– Сейчас в здании находятся три биологических объекта, – заявил Лигов, закончив возню со своими приборами.

– Штерн?

– Его нет.

Саша опустил бинокль. Точнее, этот прибор внешне походил на бинокль и, возможно, имел какие-нибудь аналоги среди разработок спецслужб. А может, и не имел… во всяком случае, Трошину эта штука нравилась – он видел все, как днем, прибор обеспечивал примерно шестидесятикратное увеличение, отсюда, с расстояния метров в сорок, можно было разглядеть даже трещины на отделке фасада. Беспокоило лишь то, что и у противника может быть оборудование не хуже.

– Эти… биологические объекты – далатиане?

– Двое – далатиане. Третьего идентифицировать невозможно, его генной карты нет в памяти анализатора. По ряду косвенных признаков – либо человек, либо представитель какой-то из гуманоидных рас вашего типа… либо далатианин в форме человека. В любом случае, кроме первого, этот «третий» находится здесь незаконно.

– Это обвинение?

– Ничуть. Полноправные граждане Ассамблеи имею право бывать там, где захотят, кроме миров, доступ к которым ограничен законом. Но по прибытии на планету, не являющуюся членом Ассамблеи, необходимо пройти регистрацию. Если я попытаюсь предъявить претензии, получу простой ответ – база СПБ не отвечала на запросы. И ответ этот будет правдой.

– Что будем делать? – влез Женька. – На штурм?

Саша покачал головой.

– Пока нет… надо подумать. В последнее время мы постоянно находимся в состоянии боя. Может, поэтому чувства обострились. Я хочу сказать, что все это, – он кивнул в сторону темных окон фирмы «Арена» на противоположной стороне улицы, – все это очевидная даже идиоту засада. Нас там ждут.

– Ясен пень, ждут…

– Женька, после того, что мы устроили на базе СПБ, ты же не думаешь, что эта троица – все, что нам приготовлено?

– Нет, но…

– Я бы рекомендовал подождать, – высказал свое мнение Лигов. – Приборы фиксируют активность транспортной системы.

– В твоем голосе слышится зависть, – хмыкнул Трошин.

– Да! Зависть! – взорвался Лигов. – Мы уже не раз об этом говорили, и не вижу смысла снова и снова подчеркивать… Сеанс переброски на Пересадочную или обратно стоит примерно половину годового бюджета российского отделения СПБ. При этом под сеансом подразумевается цикл включение-переброска-выключение. А они держат систему в полной готовности… это очень дорого. У нас никогда не было таких средств.

– Тише, тише… Дан, успокойся и говори без лишних эмоций. Мы поняли, что средств у них до черта… Что из этого следует?

Лигов несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, затем плюхнулся в кресло.

– Знаете, чего бы мне хотелось? Не как сотруднику СПБ, а лично? Сдохнуть. А вы чтоб выпутывались сами. Команда… почему вы не понимаете самых простых истин? Что может означать постоянно находящийся в готовности канал перехода? Ну, подумайте как следует. Или вы умеете только сильно бить и метко стрелять?

– Засада, – вдруг сказал Макс, до этого больше слушавший, чем говоривший. – Они знают, что мы можем их посчитать. Они рассчитывают, что мы вломимся в дом сейчас, в надежде на легкую победу. И тогда по этой… как ее… транспортной системе прибудет поддержка. Много.

– Умный мальчик, – ядовито поставил точку Дан.

– И что теперь делать? – спросил Геннадий.

Саша испытал чувство благодарности к капитану милиции. Сейчас он, Трошин, снова стал командиром – а командир не должен в критической ситуации проявлять слабость или неуверенность. И не потому, что он полубог, а просто потому, что сейчас в его сторону смотрят все. И все верят, что его решение будет самым правильным… ну или хотя бы наилучшим из возможных. А его слабость сейчас – это слабость всей Команды.

Дан пожал плечами.

– Не знаю… Ждать.

– Чего?

– Я бы сказал так, – медленно протянул Трошин, пытаясь на ходу сформулировать вертящуюся в голове мысль. – Они ждут нападения, но не знают, ни когда оно произойдет, ни сколько нас. Дан утверждает, что его аппаратура защищает квартиру от сканирования, так что пересчитать нас они не смогут… ну или смогут очень приблизительно. Время идет, канал открыт, финансы утекают в трубу… рано или поздно, им это надоест. Возможные варианты действий в таких случаях видятся примерно следующие. Первый – уход на Пересадочную и разрушение транспортной системы, скажем, путем установки взрывного устройства.

– Сомнительно, – вставил Дан. – Чего им бояться? Что вы погонитесь за ними? Даже развитая цивилизация не может себе позволить роскоши вот так легко разбрасываться транспортными системами.

– Хорошо. Второй вариант: они просто отключат кабину.

– Глупый ход с летальным исходом, – тут же отозвался Петр. – Трое нас не остановят. А долго снова привести систему в действие?

– Примерно пара часов.

– Нет, они на это не пойдут, – покачал головой Петр. – Это приговор, не идиоты же эти метаморфы.

– Третий вариант, – гнул свое Трошин. – Группа поддержки прибывает сюда, и систему отрубают. В расчете, что мы не полезем на верную гибель. А если и полезем, по глупости или самоуверенности… то получим свое.

– А с чего вы вообще считаете, что они, – Лика кивнула в сторону окна, – хотят нас уничтожить?

– А все, что произошло за последние недели, вас в этом не убеждает? – с ноткой ехидства ответил ей Лигов. – Я не знаю причин, я просто вижу, что к этому все идет. Вряд ли они откажутся от своих планов… И если далатиане хоть немного знают вас, а я уверен, что Штерн изучил вас достаточно хорошо, то они уверены, что и вы не отступите.

– А они могут просто навести на нас тех же ментов… извините, ребята.

– Они попали в собственную ловушку, – вдруг счастливо улыбнулся Миша. – Лучше бы они сделали это там, на базе СПБ. На вас навели бы спецназ, а базу взорвали бы. А здесь… они однозначно попадут под разбирательство, а уничтожить «Арену» вместе с имеющимся там оборудованием – им это, как я понял, дороже обойдется.

– Так, ясно. – Саша оглядел товарищей. – Тогда диспозиция такая. Дан следит за своими приборами, Борис на вахте, остальным спать. За Борисом дежурит… Михаил, потом я, дальше по ситуации. Дан, тебе сон сейчас нужен?

– Обойдусь.

– Ну и ладно. Отдыхаем и ждем… развития событий. Посмотрим, кто кого перетерпит.

Сон не шел, несмотря на то, что прошло уже более полутора суток с тех пор, как он спал в последний раз. Тело требовало отдыха, но мозг упорно отказывался соглашаться с этим. Трошин знал, что организм, когда это будет надо, легко скинет внешние признаки усталости и будет действовать на пределе эффективности. Не потому, что многолетние тренировки превратили его и других членов Команды в сверхсуществ – просто Дан сказал, что позаботится об этом. А раз сказал, значит, сделает. Коротышка наверняка немало скрывает и имеет, конечно, на это право, но до сих пор он делал все, что обещал.

И еще не давала покоя одна мысль – она крутилась где-то на уровне подсознания, никак не желая оформляться во что-то конкретное и также упорно отказываясь раствориться и исчезнуть без следа, как и положено всякой незначительной мысли. Скорее всего это было что-то важное… но что? Какие-то слова Лигова породили ее, слова, которые сейчас Саша никак не мог вспомнить. Что-то о далатианах, что-то сказанное вскользь, мимоходом – и при этом очень-очень важное.

Снова и снова Саша прокручивал в голове все, что говорилось в этой комнате, и никак не мог установить, что же именно его насторожило. Или ключевая фраза была произнесена раньше – тогда где? На базе, на даче, в лесу… по дороге или еще раньше, на яхте? Нет, не в лесу и не на яхте, фраза точно касалась далатиан, а о них он впервые услышал на даче. Может, там? От бессилия он готов был заскрежетать зубами… и чем больше старался вспомнить, тем больше убеждался, что это ему не по силам.

– Вам надо отдохнуть, Александр, – услышал он тихий голос. – Позвольте, я помогу.

Саша хотел было отвергнуть помощь, но не успел – подвело тело, не желавшее сейчас, в период относительного покоя, мгновенно подчиниться мозгу. А уже в следующее мгновение рука Дана прикоснулась ко лбу, от нее исходило слабое, чуть заметное тепло – и Саша сразу провалился в сон, глубокий, без сновидений.

– Кэп! Кэп, очнись! Дан, твою мать, ты что с ним сделал?

– Ничего я с ним не сделал. Обычный глубокий сон.

– Тогда почему он не просыпается? – Это голос Лики. Взволнованый.

– Да он давно проснулся. – А это Борька. Голос звучит пренебрежительно и со смешком. – Кэп умный человек. Знает, что, если его разбудят, сразу придется что-нибудь делать.

– Саша, ты правда проснулся? – Ниночкино контральто. Ни с чем не спутаешь, приятный голосок, что ни говори. Ой, повезло Максу… если он ее, конечно, охомутает. Или она его.

– М-м?..

– Я ж говорю, что он не спит.

– Уснешь тут… в таком гаме. Что случилось?

– Глаза-то открой.

– Слушать я могу и не открывая глаз. Если ничего важного, тогда можно будет их по новой не закрывать. Ну?

– Они все здесь. Они закрыли транспортную систему.

Это было уже серьезно, и Трошин открыл глаза. Голоса в полной мере соответствовали и выражению лиц – вокруг царило странное, можно сказать, болезненное оживление – как будто бы врач сказал находящемуся при смерти, что жить тому не неделю, а все две. Или даже больше.

Чему радоваться? Тому, что сейчас опять придется убивать? Ладно Ниночка, ей в любом случае не идти ни в авангарде, ни в составе основных сил. Максу бы тоже лучше не идти, да кто ж его сейчас удержит, ему себя героем показать надо, на общем фоне. Чтобы завоевать сердце красавицы. И тем не менее все выглядят чуть ли не счастливыми – ну как же, су-урьезный план сработал, чужие все-таки сделали ход по предложенной, можно даже сказать, навязанной им схеме. Ай да мы…

– Детали?

– Пятнадцать минут назад в здание прибыли двенадцать биологических объектов. Восемь из них идентифицируются как далатиане, прошедшие официальную регистрацию в отделении СПБ. – Дан, видимо, вспомнив свою основную специальность, докладывал четко, по существу, как и положено грамотному аналитику, не разбавляя сухие данные водой свыше необходимого минимума. – Один из идентифицированных далатиан соответствует генетической схеме существа, известного вам под фамилией Штерн. Один объект идентифицирован как биоробот класса «Хранитель». Трое объектов не идентифицированы. По внешним признакам – гуманоиды.

– Биоробот?

– Биоробот класса «Хранитель», универсальная охранная система. Выпускается на ряде миров, технология разработана около семисот лет назад. Выпускается в трех базовых прототипах. Прототип «Страж» предназначен для пассивной охраны, доминирующим фактором конструкции является живучесть и быстрота реакций. Встроенное вооружение отсутствует. Прототип «Защитник» рассчитан на адекватный ответ, имеет интегрированные в организм боевые пси-системы. Прототип «Воин», базовые установки – активная защита и нападение. Отличие от двух первых прототипов, ориентированных в первую очередь на охрану объекта, «Воин» может быть нацелен на пресечение нападения до его совершения, иными словами, на проведение превентивной атаки. Оснащен пси-излучателями болевого и парализующего действия, двумя лазерными системами импульсного огня. Защита – активная броня.

– Ни хрена себе… – пробормотал Саша, затем уточнил: – И что из перечисленного мы имеем?

– С такой дистанции сканер не дает точной картины, но по ряду признаков… и если учесть, что далатиане ждут нападения, могу предположить, что придется иметь дело с «Воином».

– Его можно вывести из строя? – помрачнев, спросил Борис, вертевший в руках автомат. На фоне всего сказанного простенький АКС казался просто зубочисткой.

Дан вдруг рассмеялся. Он смеялся долго, заливисто, заразительно – постепенно у всех, в том числе и у Бориса, на губах появились улыбки.

– Если это и в самом деле «Воин», то они просчитались. Крупно просчитались. Я объясню – дело в том, что «Воин» считается наиболее сильной и наиболее неуязвимой боевой машиной в мирах, входящих в Ассамблею. Но! Пулевое оружие ушло в историю уже тысячи лет назад. Его активная плазменная броня отлично поглощает или рассеивает выстрелы почти всех видов энергетического и полевого оружия, в какой-то мере способна отразить пси-удар. Она даже запрещена к использованию на Аренах, по причине своего совершенства… ну и еще по причине веса, хотя это и второстепенный фактор. До вас не доходила вся информация, но разработанные вашей Командой боевые костюмы заслужили определенную известность именно потому, что довольно близко подошли к понятию «идеальная защита в рамках требований Кодекса Арены». Так вот, скорее всего энергетический щит «Воина» не выдержит серьезной атаки обычного пулевого оружия. Применять лазерыон не станет – спутник в ближайшие часы будет в пределах прямой видимости. Остаются только пси-излучатели, но их действие не мгновенно.

– Дан, – вдруг подскочил как ужаленный Женька, – ты ведь сказал, что они отключили транспортную систему. А внутренняя, та, что вела в тренажерный зал и так далее… она работает?

– Не знаю, – удивленно ответил Лигов. – Надо проверить… скорее всего работает, ее использование почти ничего не стоит. А что?

– Есть идея! У нас был один прототип «Робокопа». Тот, который делался как модель. Он, конечно, не более чем имитация настоящей матрицы, послабее, и управляться с ним сложнее, но все равно он довольно крут. Мне понадобится пять минут… если система работает, если его никто не разобрал на запчасти. Хотя на кой черт Штерну разбирать или уничтожать боекостюм, стоит себе в углу, никого не трогает.

Перед мысленным взором Трошина пронеслись все те возможности, какие им мог бы предоставить полностью… да хотя бы и наполовину функциональный боевой костюм. Картина вырисовывалась заманчивая. И ради нее стоило рискнуть, временно отказавшись от одного бойца и сосредоточив усилия всех остальных на том, чтобы обеспечить ему необходимое время – тем более что преимущества, в случае удачи, почти наверняка обеспечили бы им победу в этом штурме.

– Пять минут, – задумчиво протянул Саша. – Пять минут, это немало… но мы попробуем. Дан, если транспортная система неактивна, у нас в запасе два часа, так? Ну что ж, бойцы, план будет таков. Первое…

Лестница была бетонной, поэтому она не горела. Но эффективность свою плазмомет доказал – пышущая жаром стена, деревянная отделка которой превратилась в золу, раскаленные ступени – и на них черное, обугленное «нечто», еще несколько секунд назад бывшее живым существом.

Похоже, людей в помещении «Арены» не было – вернее, в лагере оборонявшихся. Люди были по другую сторону баррикад и, несмотря на определенный успех в самом начале, теперь находились в ситуации, близкой к патовой. Все далатиане находились наверху, на втором-третьем этажах. Людям принадлежал нижний, но это владение мало чем могло помочь. Борис и Саша, попытавшиеся было двинуться вверх по лестнице, теперь зализывали раны. И если Трошин получил в основном удар по самолюбию – ему пришлось просто уносить ноги, забыв имидж несокрушимого и не испытывающего страха капитана, то Борьке повезло меньше. Хотя уже то, что плазменный заряд, выпущенный из чего-то, очень похожего на прихваченные с базы СПБ метатели, задел всего лишь плечо, можно было считать огромной удачей. Но Борис был выведен из строя полностью – правая рука от плеча до локтя представляла собой один сплошной ожог, мясо сгорело чуть ли не до кости. Белый костюм, прекрасно справлявшийся с ударами пуль, оказался неспособным вынести соприкосновение с потоком плазмы и превратился в угольно-черные хлопья, которые теперь перемешались с обугленной человеческой плотью. Первое, что сделал Лигов, увидев чудовищную рану, отключил сознание потерпевшего – иначе тот отрубился бы сам, просто от невозможности выносить такую боль.

Счет был равный, один-один. Два раза далатиане пытались спуститься по лестнице – один раз сами, во второй – пустили впереди робота. Это и впрямь оказался «Воин» – встреченный шквалом огня из пяти стволов, робот ретировался. То ли в нем были заложены какие-то инстинкты самосохранения, то ли просто таков был приказ. Далатиане тоже получили свою порцию свинца, но телам метаморфов, как обычно, дыры от пуль не нанесли критического урона, и сил на то, чтобы уползти обратно наверх, им хватило.

Пару раз биоробот пытался применить свои пси-излучатели прямо сквозь бетонные перекрытия здания, но то ли армированный бетон хорошо поглощал излучение, то ли расстояние было великовато, но ничего кроме легкой слабости и тошноты люди не почувствовали.

В общем, они не могли спуститься, а люди не могли подняться. Пат. Отведенные Малому пять минут истекли, и, если он не ошибся в расчетах, его появления можно было ожидать в любой момент.

– Лика, Макс, Мишка… берите Бориса и тащите его в реанимационку, Лика покажет. А то он, не дай бог, вообще окочурится. Лика, запустишь медблок в режим высшей срочности, он подлатает этого битюга за полчаса, максимум минут за сорок. Шрам останется, конечно, жуткий… но с ним потом можно будет разобраться. Мы пока будем держать оборону.

Позади них, в кладовке, раздался грохот, что-то упало, что-то рассыпалось. Потом послышались тяжелые шаги – с треском, чуть не слетая с петель, распахнулась дверь. На пороге стоял закованный в сталь великан – почти одного роста с Трошиным, он казался вдвое шире в плечах. Из встроенных динамиков гулко ударил слегка искаженный и отдающий металлом Женькин голос:

– Все целы? Командир, я готов к атаке.

– Чем ты богат?

– Силовая защита действует, электромагнитная защита действует. Плечевые лазеры отключены во избежание. Энергоресурс БК – семьдесят процентов. Боекомплект пистолета… сорок процентов.

– Всего?

– К сожалению. Синтезатор может наштамповать хоть вагон патронов, но ему нужно время. Но главное даже не во времени. Большая часть лаборатории блокирована, в том числе и синтезатор. Штерн постарался, не иначе.

– От черт… медблок-то хоть работает?

– Ни малейшего представления. Должен работать.

– Ну… с богом. Женька, главное, не увлекайся. У тебя одна задача – положить робота. Все остальное – по возможности. Понял?

– Все понял, капитан. Прикрывайте сзади.

«Робокоп» сделал шаг в сторону лестницы. В какой-то момент Саша даже испугался, что сейчас бетон не выдержит, и пролет просто-напросто обрушится под чудовищным весом БК, но лестница выдержала. Шаг, еще шаг… Сверху ударила струя пламени, вокруг брони заплясали огоньки.

– С-сука… – ругнулся Женька.

– Цел? – крикнул Трошин.

– Пока цел…

Чудовище, явно ошибочно именуемое пистолетом, зажатое в правом манипуляторе БК, выплюнуло длинную очередь. Грохот в замкнутом помещении стоял такой, что Лика от испуга выронила оружие и прижала ладони к ушам. Но тут же опомнилась и снова подхватила автомат.

– Один есть, – доложил Женька. – Дорога на второй этаж очищена. Вижу робота, атакую.

Снова загремели очереди – Малой не жалел патронов, прекрасно понимая, что закованный в броню «Воин» является самым серьезным противником и может при удаче уничтожить людей и в одиночку.

Саша рванулся вверх по лестнице, стараясь не думать о том, что лестница раскалена и что жар вполне может пройти сквозь толстые подошвы зимних ботинок, а заодно надеясь, что оказавшийся не таким уж и идеальным белый комбинезон сумеет защитить и от жара, и от осколков разрывных Женькиных пуль. Оставляя на бетоне черные следы плавленой резины, он в несколько секунд взлетел на второй этаж – как раз вовремя, чтобы всадить в упор длинную очередь в далатианина, намеревавшегося выпустить очередной плазменный заряд в спину занятого боем с «Воином» Евгения. Пули в очередной раз пробили плоть чужого – это было ему явно неприятно, но не смертельно, и вдребезги разнесли довольно изящное на вид устройство, похожее на короткоствольный автомат с массивным магазином. Из-за плеча Трошина ударила короткая вспышка огня, и далатианин вспыхнул, почти мгновенно превратившись в кучку углей.

Сашу передернуло от отвращения – ему надоело убивать, даже несмотря на то, что противная сторона, похоже, вознамерилась угробить его самого. Он понимал, что выхода нет… и все же…

А руки тем временем автоматически сменили магазин. Он обернулся – и как раз вовремя, чтобы увидеть конец дуэли БК «Робокоп» и биоробота класса «Хранитель» прототип «Воин».

Дан оказался прав – снова и снова. Лишенный возможности использовать лазеры, и имеющий броню, – в первую очередь на отражение лучевой атаки и рассчитанную, – колосс оказался почти беззащитным перед наступающим на него противником. Несмотря на свою массивность в боекостюме, Женька казался карликом рядом с биороботом. Тот был похож на осьминога, высотой почти два с половиной метра, он опирался на три толстых щупальца и мог, казалось, одинаково легко двигаться в любом направлении. Все тело, за исключением опорных щупальцев и еще трех, поменьше, покрывали кажущиеся на вид массивными пластины – непрерывный поток бронебойных пуль бил в эти пластины, высекая снопы искр, раскалывая их, все ближе пробираясь к внутренностям полуживой машины.

«Воин» отступал. Он едва помещался в слишком тесном для него коридоре, где был практически лишен возможности маневрировать. Одно из верхних щупальцев сжимало пушку, наподобие только что превращенной Трошиным в обломки. Из ствола этого экзотического оружия ударил плазменный заряд, заставив Женьку сделать шаг назад.

– Обезоружь его! – заорал Саша, стараясь перекричать раскалывающий голову грохот.

То ли Женька услышал, то ли наконец догадался сам, но его пистолет выплюнул очередную порцию свинца – и «Воин» лишился плазмомета.

– Давит… падла… – прохрипел Малой. – Голова…

Теперь «Воин» бил в упор из своих пси-излучателей. Видимо, все еще действующая электромагнитная защита в какой-то степени рассеивала лучи, а может, тут сыграла свою роль броня – Женька держался. Он пошатывался и даже отступил на шаг, но все еще стоял на ногах. Хотя и было видно, что это ненадолго. И пистолет его замолчал.

– Силовой щит!

Неизвестно, каких усилий стоило Малому собрать в кулак остатки сил и включить импульс силового поля БК. Последствия его применения были ужасны. Коридор в мгновение ока превратился в ад – стены прогибались, двери не просто слетали с петель – они разлетались в щепки, к тому же горящие, поскольку были подожжены отголосками плазменных залпов. Пол вздыбился, потолок пошел трещинами. Но «Воина» отбросило назад, впечатало в стену… стена не выдержала, рухнула, превратившись в груду обломков, просел потолок, похоронив спрута под бетонными пластами.

Возможно, от этого удара пси-пушки роботы замолчали. Возможно, они даже не вышли из строя – но этих секунд Женьке хватило, чтобы вновь собраться с силами. Пистолет вновь загрохотал, в упор кромсая лежащую среди строительного хлама тварь. Та лишь содрогалась – было очевидно, что робот проиграл. Вот треснул последний слой пластин, отлетели в сторону обломки защитных плит. Стрельба на мгновение прервалась – Женька сменил бронебойные пули на разрывные. Еще одна очередь, направленная прямо в прорехи брони, – и биоробота буквально разметало взрывами, в разные стороны полетели обломки металла, куски чего-то напоминающего плоть…

Спустя еще десять минут далатиане, потеряв еще троих бойцов, предпочли сложить оружие. Шансов на победу у них не было.

За минуту до капитуляции БК «Робокоп» истратил последний патрон. Одновременно с этим его броня, порядком избитая плазменными ударами, поддалась, Женькина нога подогнулась, и он тяжело завалился прямо на только что поверженного далатианина, так и не узнавшего, что его последний выстрел оказался столь успешным.

* * *

Женькино лицо, абсолютно спокойное, равнодушное сейчас ко всему на свете, смотрело раскрытыми настежь глазами сквозь прозрачную крышку саркофага. Почти прозрачная жидкость заливала тело, она чуть колыхалась, и эти едва заметные движения и игра света, проникающего сквозь толстое стекло, создавали впечатление, что сейчас друг подмигнет, улыбнется… или состроит привычно ехидную гримасу.

Но ничего этого, конечно, произойти не могло.

– Он выживет?

Макс задал вопрос очень тихо… в случившемся по большому счету не было его вины, как и вины кого-либо еще, каждый был занят своей собственной схваткой, каждый старался прикрывать друзей – по возможности не подставляясь самому. Потому что пуля оставляла рану, а плазменный заряд – лишь горстку жирной, отвратительной на вид и на ощупь сажи. И Женька, закованный в броню, казался несокрушимым рыцарем в окружении толпы плохонько снаряженных вассалов… именно ему, казалось, ничто не угрожало. Но он лез на рожон, отчаянно пытаясь закрыть стальной грудью всех, кого только можно – и не смог уберечь самого себя.

– Александр! – Макс настойчиво дернул Трошина за рукав.

– Что?.. А… да, выживет, конечно. Если лег в медблок живым, значит, живым и выйдет. Чаще всего именно так. Только вот…

– Нога, да?

– Да. Этот аппарат не сможет восстановить конечность.

– А он… он знал, что броня повреждена?

– Знал, конечно. Компьютер шлема давал вполне достаточно информации. Понимаешь, Максим, мы не привыкли к такому бою. Бой на Арене… там надо выкладываться до конца, и там не щадят свою жизнь, особенно тогда, когда идет размен хотя бы один на одного. Мне кажется, он так до конца и не понял, что все это – по-настоящему. И что будь броня повреждена выше… у него нога сгорела бы полностью, но так же легко сгорело бы и тело. Он мог отступить, он мог увернуться… наверное, мог, это только средневековый рыцарь в доспехах был ограничен в маневренности, а БК, даже с неполным энергозапасом, человеку даст сто очков вперед. У него просто такой мысли не возникло.

– Он шел в авангарде.

– Вот именно. Когда мы планируем очередную Арену, всегда… ну, скажем, довольно часто предполагается, что кто-то примет на себя отвлекающий удар, кто-то заведомо пойдет на смерть. Виртуальную смерть… хотя это и больно, признаться. Но обратимо, поэтому никто и не возражает, если это полезно для дела. Надо – значит надо. Арена – игра прежде всего командная, это не набор индивидуальных поединков. По крайней мере тогда, когда используется высокотехнологичное вооружение. Часто от прямого, целенаправленного самопожертвования толку гораздо больше, чем от виртуозного владения оружием и умения долго оставаться живым. Вот Женька и считал себя… ну, не знаю, тараном, что ли, который проложит нам дорогу к светлому будущему.

– Мне кажется, это неправильно.

– Это в реальной жизни неправильно, и вот лежит наглядный пример. А Арена – это не жизнь. Это игра. Опытный шахматист с легкой душой пожертвует даже ферзя, если это принесет ему стратегическое преимущество в дальнейшем. Ведь партия закончится, начнется следующая – и все фигуры опять займут свои места. Да и результат будет оценен не по количеству «взятых» или «отданных» фигур, а по конечному результату, верно?

– Люди – не пешки.

– Согласен. Не пешки. И даже не ферзи. Но это – всего лишь игра. Женька забыл об этом. Он просто шел вперед.

Дверь медсектора плавно отъехала в сторону. На пороге стояла Лика – ее глаза были красными от слез, ей пришлось тяжелее всего – досталось выковыривать страшно обгоревшее тело Малого из изуродованного боекостюма. Саша помнил, как Лика рыдала, глядя на чудовищные ожоги, на буквально впаянные в тело обломки металла и обугленные куски ткани. И только тогда, когда стало совершенно ясно, что Евгений будет жить, она постепенно стала успокаиваться.

Если бы речь шла о битве на Арене, Саша сказал бы, что все прошло на удивление удачно. Потери – двое. Остальные отделались кто чем – мелкими ожогами, ссадинами, синяками. Противник смят, деморализован и капитулировал. Чего еще желать?

А если бы ему сказали заранее, что Женька, молодой, заводной парень, имеющий, по всеобщему мнению, шило в заднице, лишится ноги? Лишится навсегда и в лучшем случае обзаведется мало отличимым от живой конечности протезом инопланетного производства? Постарался бы он, капитан, принять другое решение, или сознательно пошел бы на жертву, ради успеха всей операции в целом? Если бы такая судьба ждала его, Трошина, он не раздумывал бы. А обречь на инвалидность друга?

Саша тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Что-то в последнее время он стал слишком часто задумываться о смысле жизни, о причинах и следствиях тех поступков, которые совершают люди. Это вселяло в него неуверенность, а ему так необходима была сейчас железная воля и убежденность в правильности принимаемых решений. Потому что большинство этих решений определяли их дальнейшую судьбу. Не его – их всех.

– Капитан, Дан говорит, что пленные созрели для беседы.

Лигов занимался делом весьма необычным – он предпринимал меры для того, чтобы сдавшиеся далатиане не могли обрести свободу по собственному желанию. По его словам, это было не сложно, но долго – а Саша и представить себе не мог, каким образом можно обездвижить существо, способное изменять форму. Во всяком случае, веревки и наручники здесь явно не годились.

И еще было очень интересно, как это они «созрели для беседы». По словам Лигова, если для большинства разумных существ имелись разного рода «сыворотки правды», то для метаморфов таковых не существовало в принципе – изменить химизм организма для них было немногим сложнее, чем увеличить вдвое собственный нос. При мысли о том, каким методам добывания информации прибегнет Дан, у Трошина по спине ползли холодные мурашки. Он был почему-то уверен, что эти методы ему не понравятся.

* * *

И все-таки он подсознательно ожидал увидеть наручники – может быть, потому, что ничего лучшего не мог себе представить. Да и то сказать, опыт общения с чужими был только на Арене, а там остановить – значило, однозначно, убить. Здесь же все было иначе – Штерн, по каким-то своим причинам соизволивший полностью сохранить свой привычный облик, столь же привычно восседал за своим столом. Такое впечатление, что сотрудники пришли на разбор полетов… а не на допрос шефа с пристрастием.

Впрочем, кое-что отличалось от обычного антуража кабинета. Например, четыре стула у стены были заняты – там восседали, если можно так сказать, фигуры, даже близко не имеющие с человеком ничего общего. Просто комки глины… или пластилина, серого цвета – ни конечностей, ни глаз и иных «отличительных признаков». В первый момент их можно было вполне принять за предметы неодушевленные, и Саша, не знай заранее, с кем предстоит иметь дело, так бы и сделал. И что с того, что «предметы» эти постоянно находятся в движении, их форма – бесформенная по определению – постоянно изменялась, как будто текла. Так свеча оплывает под воздействием огня, только в данном случае изменения происходили быстрее.

Когда они вошли в кабинет, там никого, кроме далатиан, не было. Ни охраны, ни грозных стволов, нацеленных на чужих. И тем не менее они совершенно спокойно оставались на своих местах. И даже Штерн не сделал попытки подняться навстречу посетителям – а это было неизменным ритуалом независимо от того, кто входил в эти стены. Обычно шеф всегда вставал, выходил из-за стола, протягивал руку… теперь же остался неподвижен, и даже руки, лежащие на полированной крышке стола, не шелохнулись. Как приклеенные.

– Я думаю, стоит всех позвать, – заметил, стоя в дверях, Трошин, невольно поймав себя на странном ощущении.

Ощущение было необычным и настолько сильным, что сомневаться в его истинности не приходилось, своим инстинктам Саша доверял. Он вдруг понял, что сейчас он здесь не главный. То есть не просто уступил роль командира, став одним из равных, – таковое случалось достаточно часто и раньше, будь то планирование стратегии на следующую Арену или банальный спор с женой из-за какой-нибудь мелочи. Даже в присутствии Штерна, дававшего очередные ценные указания, он, Трошин, всегда сохранял за собой какие-то права… хотя бы право послать всех к бесу, повернуться и хлопнуть дверью.

Теперь же он почувствовал себя пешкой, хозяин которой, великий шахматист, намерен сделать ход. Имеет ли право пешка задумываться о том, каковым этот ход будет, какие последствия вызовет? Пешка должна бездумно и безразлично ожидать команды, да и потом выполнять ее механически, не шевеля извилинами и не открывая рта. Кто она такая, пешка, чтобы хотя бы поднять взгляд на хозяина?

– Да-да, конечно… – Лигов ответил как-то по-особому небрежно, вскользь, мимоходом… Так ребенок, воскликнувший «ой, мама, смотри – собачка!», натыкается на равнодушное «угу» замотавшейся за день родительницы, которая, наверное, даже толком не расслышала обращенной к ней фразы.

Сердце екнуло. Вот он, шахматист… неторопливо опускает свою задницу в одно из кожаных кресел. Трошин обернулся, пробормотал столпившимся в приемной, чтобы заходили – пробормотал вяло, даже удивляясь самому себе, с чего бы его волновали такие вещи. А затем побрел к ближайшему креслу.

В голове мелькнула мысль: а если заставить себя сейчас повернуться и выйти? Интересно, получится ли? Или организм, по каким-то пока еще не понятным причинам, взбунтуется и откажется выполнять команду мозга. Пожалуй, это его не удивило бы – чего-то в этом духе стоило бы ожидать. Он подумал, что сопротивляться ему не хочется. Даже нет, не так… о сопротивлении было даже думать неприятно. Гораздо проще пустить все на самотек, подчиниться – легко и без душевных мук отдаться на волю течения. Скрипнуло кресло, принимая в себя его немалый вес. Рядом рассаживались друзья, спокойно, без вечных взаимных подколок – вообще не издавая ни звука. Просто входили, садились и замирали – ничем не лучше, чем приклеенный к своему месту Штерн.

Лигов, не поднимаясь с кресла, протянул руку и взял со стола небольшой прибор. Некоторое время крутил какие-то ручки…

И все наваждение пропало разом. Мир вновь обрел краски, мозг – свободу не только мыслить, но и отдавать реальные команды телу. Из-за спины послышалось короткое ругательство, голос принадлежал Петру. Вернулись звуки – теперь было слышно дыхание товарищей – неровное, даже какое-то… возмущенное, что ли. Если дыхание может быть возмущенным.

– Поясняю, – Лигов заговорил своим обычным спокойным голосом, – этот прибор создает поле, подавляющее один из компонентов мозговой активности, известный вам под понятием «воля». Действует на всех разумных рас биологического типа, правда, требует определенной подстройки. К сожалению, радиус действия ограничен, и требуется не менее двадцати минут, прежде чем свобода воли будет полностью подавлена. Также излучение экранируется любым материалом толще э-э… девяти миллиметров. Кажется. Излучение может быть объемным или поляризованным. Последний вариант вы можете наблюдать, сейчас на заключенных поле действует, на вас – нет. Находясь под воздействием поля, объект полностью лишен возможности принимать самостоятельные решения.

– Когда нас пытались задержать… почему они не попытались воспользоваться таким прибором. – В голосе Лики сквозило отвращение.

Саша ее чувства вполне разделял. Это был отвратительный, омерзительный агрегат – любые пытки лучше, чем такое вот уничтожение личности. Пусть и временное. Даже заключенные в фашистских концлагерях имели право выбора – либо подчиняться, либо умереть. Или бороться – что с высокой степенью вероятности означало ту же смерть. Здесь же живое, разумное существо было лишено даже такой возможности. Только тупое подчинение…

– Применение подобной аппаратуры строго контролируется, даже в случае миров, входящих в Ассамблею. Здесь он, помимо прочего, попадает еще и под «Закон изоляции». Попытка его использования вызвала бы вмешательство следящих систем спутников наблюдения. СПБ имеет данные приборы, этот подает спутнику контрольный сигнал. Сейчас я ослаблю поле, они смогут говорить.

Он снова принялся вращать верньеры, пока не хмыкнул с явным удовлетворением. Затем поднял глаза на Штерна, все так же безучастно сидевшего за столом. Бывший шеф «Арены», казалось, даже не замечал происходящего – будто бы и не было в его кабинете людей и нелюдей, малопонятных приборов и груды оружия. Его глаза равнодушно смотрели в одну точку, расположенную где-то на обоях, а лицо не выражало ничего – только полное, абсолютное безразличие ко всему.

Но вот зрачки шевельнулись… еще раз, затем еще. Глаза медленно, будто бы нехотя, обежали присутствующих, затем уставились на Лигова.

– Сейчас я начинаю расследование действий представителей Далата на планете Земля, в рамках Права, полученного посредством Спора. Назови свое имя.

Голос Дана звучал сухо, нейтрально. Он словно бы даже не приказ отдавал и не ответа требовал, просто произнес вслух несколько слов, для себя. Но для Штерна это, видимо, было вполне достаточно.

– Леин Ля Хаар…

– Имя и статус на этой планете.

– Генрих Генрихович Штерн. Директор компании «Арена». Владелец Команды. Диспетчер третьего уровня.

– Это впечатляет. Диспетчер третьего уровня… вот, значит, как. Хорошо, кто я?

– Ты аналитик Службы планетарной безопасности Ассамблеи. Регион компетентности – Земля.

– Хорошо. Обладаю ли я правом задавать вопросы?

– Да.

– Готов ли ты отвечать на вопросы?

– Да.

Дан, вздохнув с еле заметным оттенком облегчения, повернулся к Трошину.

– Это обязательная процедура официального допроса. Я обязан установить, что задержанный понимает, кем является он сам, кто находится перед ним, сознает, что следователь обладает полномочиями для проведения допроса, и готов отвечать. При этом тот факт, что воля задержанного подавлена, значения не имеет.

– Интересные у вас правила.

Дан криво усмехнулся.

– Ваши правила, думаете, лучше? Ладно, продолжим. Ну, с чего начнем?

Как много вопросов вертится на языке и как хочется выкрикнуть их прямо в лицо бывшему шефу. Выкрикнуть все сразу – и почему открыт сезон охоты на членов Команды, и почему уничтожены базы СПБ… только вот эти ли вопросы наиболее важны? Или есть и другие, которые нужно задать, только вот сформулировать их пока не получается?

Саша пожал плечами.

Такой краткий ответ, видимо, вполне Лигова удовлетворил.

– Кто отдал приказ на уничтожение Команды?

– Приказ отдал Диспетчер первого уровня.

Дан снова повернулся к Саше:

– Диспетчер первого уровня обладает высшей властью среди далатиан, находящихся на планете. Применительно к вашим меркам – он что-то вроде императора. То есть его власть абсолютна, и никто из далатиан не имеет даже помысла воспротивиться. Это просто невозможно. При рассмотрении этого дела я вынужден учесть, что права выбора Штерн не имел.

– Штерн, вы… – Саша попытался было обратиться напрямую к шефу, но тут же на его плечо легла ладонь Лигова.

– Извините, Александр, вопросы здесь задаю я. Да, я знаю, что в вашей истории эта фраза часто окрашивалась в неприятные оттенки, но факт остается фактом – я сейчас единственный здесь представитель СПБ, и отчет они могут держать только передо мной. Сейчас его воля молчит, и он ответит на любой ваш вопрос со всей возможной искренностью, однако потом сможет опротестовать каждый свой ответ. Он же прекрасно понимает, что сейчас происходит, и, хотя сейчас ничего не может с этим поделать, память сохранит целиком и полностью. Формально, то есть даже в том случае, если бы не применялось подавление психики, он имел бы право лгать вам. Мне он обязан говорить правду. Конечно, если бы мы встретились в другом месте и в другое время, он бы с готовностью лгал и мне… но эта возможность рассматривается лишь теоретически. Во избежание дальнейших проблем будет лучше, если любой задаваемый вопрос прозвучит в моем исполнении, договорились? Что вы хотели спросить?

– Почему был отдан такой приказ.

– Согласен, это важный вопрос. Итак, Диспетчер, следующий вопрос… – Лигов на мгновение задумался, затем продолжил: – Объясните причину отдачи приказа на уничтожение Команды, расскажите о ходе исполнения приказа, а также обо всех значимых деталях этого процесса.

Несколько минут Штерн молчал, как будто бы собираясь с мыслями. На какое-то мгновение Саше показалось, что в глазах бывшего шефа сверкнула ненависть, смешанная с досадой на собственное бессилие. Было ли это отражением света в зрачках, или тем немногим, что смог позволить себе лишенный воли организм, он так и не понял. А потом пленник заговорил, и все, находящиеся в кабинете, обратились в слух.

По словам Штерна, Земля была действительно отдана далатианам в результате выигранного на Арене Спора. Срок действия полученных прав подходил к концу, и, согласно закону, Жюри Арены объявило о сроках подачи заявок претендентами на этот мир. Однако ситуация оказалась несколько сложнее, чем предполагалось.

По Кодексу, ни одна Команда не имеет права выступать против своей родной планеты. Эта статья была введена очень давно и направлена была отнюдь не на следование каким-то этическим нормам. Просто слишком часто Команды в подобных ситуациях принимали решение скорее начать игру в поддавки, чем выиграть бой, несущий ущерб их материнской планете. Хотя Земля формально не являлась членом Ассамблеи и не должна была им стать в обозримом будущем, Команда Трошина была зарегистрирована как происходящая именно с Земли. Несмотря на то что это казалось очевидным, были и другие, более удачные решения. Тот факт, что происхождение Команды Трошина не было скрыто, Штерн расценивал как свое упущение. При этих словах Лигов ухмыльнулся и добавил, что любой подлог рано или поздно вскрылся бы, после чего Команду ждала бы пожизненная дисквалификация.

Таким образом, далатиане не имели возможности выставить землян на защиту своих прав и вынуждены были использовать другую Команду. Все бы было вполне законно и не вызвало бы проблем, если бы хотя бы один мир возжелал бы претендовать на Землю. Но желающих не нашлось. Далатиане даже пытались окольными путями убедить какую-нибудь не слишком претенциозную расу выставить заявку… но никто не пошел на это. Земля, сильно загаженная, с порядком отравленной биосферой и при этом обладающая весьма агрессивным населением, ни для кого не представляла коммерческого интереса. Заявка далатиан оказалась единственной.

И все бы прошло гладко, далатиане без боя получили бы Землю в пользование на новый срок, если бы не произошло именно то, чего они опасались. Член Большого Жюри, Ссунг дай Саар раскопал в архивах Ассамблеи прецедент, единожды возникавший около полутора тысяч лет назад. Неизвестно, из каких побуждений действовал Ссунг дай Саар, то ли он испытывал какие-то чувства к землянам – а это у члена Большого Жюри не приветствовалось, либо он просто слишком уж педантично подошел к проблеме… факт остается фактом. Он нашел нужную ссылку в чудовищно большом ворохе информации и извлек на свет давно ушедшее в историю событие. Похоже было, далатиане знали о прецеденте и боялись его.

Ситуация, во многом аналогичная текущей, уже возникала. И суть ее была не в том, что на планету претендовал всего один соискатель, а в том, что сама планета имела собственную, официально зарегистрированную Команду. Решением Большого Жюри в том древнем разбирательстве стало предложение, сделанное официальной Команде спорной планеты, защищать собственные интересы.

Ситуация, в которой оказались далатиане, была весьма сложной. Они не только не имели права воспользоваться услугами Команды Трошина для защиты своих интересов, но и были вынуждены противостоять ей – а никто лучше Штерна не знал, что в таком противостоянии шансы землян будут очень высоки. Штерн, не меняя интонации, сообщил, что, по мнению его специалистов, ни одна Команда миров, входящих в Ассамблею, не смогла бы противостоять землянам с вероятностью победы более сорока процентов. Он лично сделал предложение Диспетчеру первого уровня решить возникшую проблему радикальным путем – уничтожив Команду землян или ослабив ее до такой степени, чтобы она более не представляла собой опасности. Столь же равнодушно Штерн отметил, что, несмотря на ряд неудач, в целом поставленную задачу он считает выполненной.

На вопрос Лигова, почему атакам подверглись сотрудники СПБ, Штерн спокойно ответил, что Служба планетарной безопасности могла, хотя и чисто теоретически, помешать действиям далатиан по устранению членов Команды, поэтому было решено нанести удар и в этом направлении. Время, которое потребовалось бы СПБ для восстановления своей резидентуры на планете, вполне хватило бы далатианам для завершения операции. После вступления в силу нового Права СПБ не смогла бы предъявить далатианам сколько-нибудь серьезные обвинения, поскольку, по законам Ассамблеи, высшей властью на планете являются представители ее официального правительства. Это, конечно, в достаточной степени бесспорно, но… но пока Земля не является членом Ассамблеи, официальным правительством считается Диспетчер первого уровня. А это означало, что рапорт СПБ о происходящем на планете будет скорее всего спущен на тормозах. Если только к моменту его подачи планета не перейдет в другие руки.

Выслушав это откровение, Дан скривился, как от острой зубной боли.

– Скажите, Дан… вы в самом деле практически не имеет власти? – осторожно, понимая, что сыпет соль на рану, спросил Трошин.

– Как ни печально это признавать. Некоторые законы Ассамблеи давно пора пересмотреть, а этот… он очень стар, настолько, что его считают уже не законом, а каноном. Видите ли, Саша, когда создавалась Ассамблея и ее Служба безопасности, миры, решившие войти в этот альянс, более всего опасались за собственное благополучие, не желая получить на свою голову военную диктатуру… хм-м… ну, не у всех были головы, но аналогию вы поняли. Поэтому решено было, что СПБ будет выполнять работу в основном наблюдательного характера и не будет действовать в ущерб планетарному правительству. Уже потом, когда СПБ начала работать и на неприсоединившихся мирах, вносились поправки, дополнения, родился «Закон изоляции»… Но вот тот, базовый закон – он, по сути, не изменился. И этот ваш Штерн, хоть это и прискорбно, прав – даже нападение на сотрудников Службы сошло бы им с рук. Ну, наказали бы какого-нибудь Диспетчера… пятого или шестого ранга. Мелкую сошку, как вы говорите. Мол, превысил полномочия, проявил своеволие… И на этом все.

– Хреново вы цените своих людей.

– Не мне вам объяснять, Александр Игоревич, что жизнь отдельного существа и благо общества в целом несоизмеримы. Ассамблея – довольно хрупкое творение, находящееся в равновесии благодаря усилиям многих и многих. И расшатать эту неустойчивую конструкцию не так уж и сложно. Лично я лучше дам себя убить, чем поспособствую повторению зрелища, выходящего на расстояние прямого удара дредноута иггов. Мы, СПБ, работаем для того, чтобы гасить конфликты в зародыше. А цена… она не имеет значения.

– Забавно… тогда почему же вы просто не дали этим уродам всех нас поубивать? – горько усмехнулся Саша. – И нас… и себя заодно.

– Я и сам не знаю. – Дан вдруг отвел глаза. – Наверное, мне давно надо было просить перевода. Засиделся я на вашей планете…

Он спрашивал что-то еще, Штерн отвечал, все так же равнодушно выплевывая факт за фактом, не стараясь свалить вину на другого или взять на себя лишнее. Он просто отвечал – не в силах противиться воздействию излучения.

А Саша думал… В голове снова вертелась какая-то мысль, и он лихорадочно пытался ухватить ее за хвост, сформулировать – она была очень важна, он чувствовал это. В голове бились слова Штерна о том, что Земля, с ее изуродованной биосферой, оказалась никому не нужна. И когда наконец забрезжила конкретная форма этой мысли, Трошин даже вздрогнул. А затем дотронулся до руки Лигова.

– Дан… скажи, он сейчас не врет, потому, что не может, или потому, что не должен?

– Я бы сказал, что врать он физически не может, – протянул Дан и, покачав головой, добавил: – Есть способы обмануть излучение, но тогда бы он просто молчал.

– Тогда задай ему один вопрос. Очень важный вопрос.

– Какой?

– Зачем им Земля?

Дан молчал, его глаза все время норовили отплыть куда-то в сторону, или хотя бы закрыться, лишь бы не встречаться взглядом с Трошиным. Было совершенно очевидно, что ответ на этот вопрос или известен ему, или он догадывается о том, что предстоит услышать. И при этом Лигов был уверен, что услышат они нечто крайне неприятное.

– Мы нуждаемся в колониях. – Обращенный к Дану голос Штерна звучал как приговор. – Слишком мало миров подходят для нас, необходимый далатианам высокий радиационный фон в сочетании с достаточной удаленностью от звезды встречается крайне редко. Земля все еще слишком чиста, ядерные испытания, аварии реакторов и утилизация радиоактивных отходов не дают нужного результата, поэтому мы планируем развязать ядерную войну. Если она состоится, то условия жизни на Земле станут приемлемыми для далатиан. Если в войне местное население будет уничтожено, планета будет объявлена свободной и пригодной к передаче в полное владение. Иных претендентов не будет, и Земля станет нашей. Закон Ассамблеи запрещает прямое применение ядерного оружия – следовательно, земляне должны сделать это сами. Мы способствовали прогрессу их науки, прежде всего в области ядерных технологий. Мы обеспечили накопление запаса ядерных вооружений, достаточного для поставленной цели. Несмотря на некоторый спад напряженности последних лет, они все еще стоят на самом краю. И войну они начнут, начнут сами… Мы только подтолкнем…

(обратно)

Глава 12

Под ногами тихо поскрипывал белый песок. Наверное, это был ненастоящий песок, не такой, как на солнечных пляжах – он был немного другой. Другого цвета и, возможно, другой по составу. И он скрипел… а разве песок скрипит?

Трошин оглядел свою Команду. Лица… новые лица, знакомые – и почему-то чужие. Наверное, потому, что многие из них стоят здесь впервые. А те, кому он с готовностью доверил бы прикрывать свою спину, уже никогда не встанут рядом. Их бой уже окончился. Навсегда.

Михаил…

Он решил взять глефу. Обращение с таким оружием требует навыка, как, впрочем, и с другим. Но Мишка утверждает, что справится. Его кольчуга, усиленная стальными пластинками, доходит почти до колен. Наверное, не стоило натягивать на себя столько железа, но Лика настояла… похоже, она очень озабочена сохранением его шкурки в целости. Саша мог бы голову на кон поставить – девочка втюрилась. И похоже, это серьезно… во всяком случае, ее глаза начинают сиять, когда взгляд падает на Мишку.

Петр…

Годы кабинетной работы берут свое, уже не та подвижность, уже нет той силы в некогда способных, пожалуй, гнуть подковы руках. Правда, тяжелый кистень в какой-то мере компенсирует эти недостатки. И все же Саша беспокоился за новоиспеченного члена Команды, его подготовка оставляет желать лучшего, а времени на тренинг нет. Пять часов тренажера – это, можно сказать, ничто.

Максим…

Пацан молодой, жилистый, подвижный. Несколько лет – и из него выйдет отменный боец. Только эти несколько лет – в будущем, а будущее не определено. Кто знает, как закончится сегодняшний день. Макс утверждает, что занимался китайскими единоборствами. Вот и сейчас нервно крутит в руке катану. Если бы и в самом деле занимался, то не нервничал бы так сейчас. Восточные единоборства – философия, не просто умение махать руками и ногами. Ох, не от желания ли покрасоваться перед Ниночкой вышло это заявление.

Ниночка…

Зачем, зачем она полезла во все это. Да, она хороша, просто загляденье – высокая точеная фигурка в тоненькой кольчуге, больше декоративной, чем способной от чего-нибудь защитить. Шлем с белым пером цапли оставляет лицо открытым, из-под металла видны Ниночкины глаза… Она и сегодня не отказалась от изысканного макияжа, а ведь краска может помешать, может ущипнуть глаз в самый неподходящий момент. А здесь ведь не подиум, где на модель обращены лишь взгляды да объективы многочисленных камер. Но Нина абсолютно не хотела слушать советов – Саша даже не предполагал, что девушка может проявить такое упрямство. И так и не смог втолковать ей, что они не на показ мод в стиле ретро идут.

Геннадий…

Как ни странно, за него Саша переживал менее всего. Хорошо развит физически, неплохо владеет самбо… подвижен. Парень не стал утяжелять себя латами, только легкая кольчуга – в бою основной упор на ловкость, а не на способность держать удары. Капитан должен справиться, и все же ему, как и другим, будет тяжело. И оружие у него странное, непривычное, чем-то похожее на полицейскую дубинку американского образца, но с острыми клинками на концах. Остается надеяться, что с этой железкой Генка справится.

Борис…

Знакомые лица. Этот – не подведет, на него можно положиться, и Саша понимает, что Борька, да он сам – единственные, кому предстоит выдержать основной натиск. Как бы ни хорохорилась молодежь… он усмехнулся, вдруг поймав себя на мысли, что считает большинство членов Команды зелеными салагами. Что ж, в этом есть доля истины. И в предстоящей схватке его тяжелый двуручник и Борькина секира – именно в них вся надежда Команды.

Лика…

Она все такая же – стройная фигура, сияющая кольчуга, тяжелый арбалет. На бедре – меч… даже не меч, скорее просто шпага, толку от нее немного. Стрелок она неплохой, но скорострельность арбалета невысока, да и толку от железного болта сейчас тоже будет немного. И все же утешает уже то, что Лика будет стоять во второй линии – и, возможно, у нее будет больше шансов.

Наташа, Стас, Лонг, Биг, Олег…

Их сейчас нет, и никогда уже не будет. Теперь место Наташи рядом с Ликой занимает Ниночка. Управится ли девушка с арбалетом? В тренажерном зале управлялась неплохо, а здесь, в бою? Команда слаба, Саша может в этом признаться, хотя бы себе самому. Эти сволочи сделали все, чтобы добиться победы заранее. Они почти достигли этого… И остается только доказать самим себе, им и Большому Жюри, что «почти» – не считается.

Женька…

Сегодня он не стоит в строю. И неизвестно, будет ли стоять хоть когда-нибудь. Киберпротез сделать недолго, но на сращивание нервной системы с электронно-механическими конструкциями требуется время. Много времени. Пройдет не менее нескольких месяцев, прежде чем он сможет покинуть саркофаг медблока. Обещают, что внешне различия между живой ногой и протезом будут незаметны.

Дан…

Какого черта понесло коротышку в это дело? Это не его бой, не его Спор. Представительство СПБ на Земле потихоньку восстанавливается, уже вчера прибыло трое новых сотрудников. Дан стал главой российского филиала… не похоже, чтобы он был этим особо доволен. И зачем-то теперь стоит рядом с ними, маленький, упитанный. Он так не похож на бойца, и меч в его руке выглядит немного смешно. Трошин честно пытался отговорить Лигова от участия в Арене, но тот вдруг уперся – и настоял на своем. И не стал объяснять своих побуждений.

Тихо поскрипывал песок под ногами. Воздух, свежий и прохладный, был приятен и в то же время совершенно неподвижен. Здесь не было ветра, не светило солнце – чтобы слепящие лучи не дали, не дай бог,кому-то преимущества. Ровный, рассеянный свет, идущий со всех сторон сразу, заливал арену. Они стояли молча, восемь людей, и один чужой, вдруг решивший считать себя человеком. Они ждали…

* * *

Прошла уже неделя с того дня, как Трошин и его друзья взяли штурмом здание «Арены». И многое изменилось – по крайней мере для них, для Команды. Нет, розыск не прекратился, просто первые напряженные дни постепенно сменились обычными серыми буднями. Новых указаний сверху не поступало, разыскиваемые не объявлялись… патрули по-прежнему искали глазами лица из ориентировок, но делалось это уже, скорее, по инерции. Те, кто еще недавно орал в телефонную трубку и грозил всяческими карами за нулевую результативность проводимых мероприятий, теперь вспоминали об этом лишь изредка. Замолкли и журналисты – и не раз, наверное, уже подготовленный материал о «гнусных бандитах» отправлялся в корзину, сопровождаемый равнодушной ухмылкой редактора – время шло, охочим до сенсаций зрителям и читателям нужны были новые горячие факты и новые разоблачения.

Эта неделя превратилась в странную вереницу событий, в ходе которых Трошин часто ощущал себя то главным действующим лицом, то зрителем на последнем ряду. В памяти все смешалось – допрос с пристрастием, перемещение на пересадочную станцию, требование встречи с Большим Жюри. Конечно, если бы не Лигов, вряд ли они смогли бы сделать хоть что-нибудь, Саша это признавал и был безгранично благодарен Дану за все. Как оказалось, у коротышки в СПБ были неплохие связи – и там, далеко за пределами Земли, связи и знакомства играли немалую роль. Их выслушали. Большое Жюри совещалось не так уж и долго, и решение, им вынесенное, было именно тем, какого и ждал Саша. Арена.

Нет, обвинения в адрес далатиан так и не были выдвинуты – как, собственно, и предполагал Дан. Да, имело место убийство, можно сказать, массовое – но и в этом случае речь шла только о сотрудниках СПБ, люди же, не имея гражданства Ассамблеи, не попадали под ее юрисдикцию. То ли руководство СПБ сочло нецелесообразным раздувать конфликт, то ли правящие круги Далата приняли соответствующие меры – так или иначе, но шум вокруг уничтожения баз СПБ утих, не успев как следует начаться.

А вот вокруг предстоящей Арены ходило немало разговоров. И даже не потому, что эта схватка должна была решить, по сути, будет ли существовать человечество или нет. Это по большому счету мало кого волновало, кроме нескольких представителей того самого человечества – в галактике существуют сотни и сотни рас, слыхом не слыхивавших об Ассамблее, одной больше, одной меньше… Дело было в другом.

Первоначальное решение Большого Жюри было не в пользу землян. Команда, фактически уничтоженная, по их мнению, не могла принимать участие в Арене. Индивидуальная наладка системы психоматриц требовала времени, и немалого, а откладывать дату и время Арены… таких прецедентов не было. Срок назначен и, следовательно, должен был быть соблюден. Землянам было предложено в качестве утешения гражданство Ассамблеи – не Земле, а именно землянам, отдельным представителям планеты. А сама планета должна была отойти далатианам на второй срок, – и весьма вероятно, что в течение этого срока метаморфам удалось бы достичь своей цели, превратив планету в радиоактивный ад, столь милый их трансформируемым сердцам. На разбирательстве далатиане присутствовали в своей естественной форме – в виде сгустков протоплазмы, не имеющих определенных очертаний, постоянно изменяющихся и «текущих». Только Штерн почему-то предпочел свою, привычную для Трошина, оболочку – и Саша заметил, как при оглашении решения Жюри по губам бывшего шефа промелькнула довольная улыбка. Улыбка победителя.

И тогда Трошин внес предложение, которое, возможно, тоже создавало прецедент. Плохой, можно сказать, страшный. Конечно, это решение было не его единоличным, они все обсудили с товарищами и признали, что другого выхода нет. Несмотря на то, что риск был невероятно, чудовищно велик, отступать им было некуда.

Утверждая, что его люди вполне могут за себя постоять, Александр предложил, чтобы Команды вышли на Арену в своей реальной форме. Живьем.

Это заявление, казалось, повергло Большое Жюри в шок. Такого никто не ожидал, таких случаев просто не было в истории Арены – и тем не менее в Кодексе не было прямого запрета. Конечно, подразумевалось, что в бою участвуют исключительно психоматрицы, тем самым обеспечивая безопасность участников… но это лишь подразумевалось, как нечто само собой разумеющееся. Обязательность использования психоматриц не была явно прописана в Кодексе и тем самым имелась юридическая лазейка.

Обсуждение шло долго. Дан, как всегда, молчал, не желая посвящать своих товарищей в тайны закулисных игр – но Трошину почему-то казалось, что окончательное решение было принято не без скрытого давления СПБ. Не имея возможности в полной мере рассчитаться за уничтожение своих сотрудников, руководство Службы увидело в предложении Трошина шанс сравнять счет. Возможно, немаловажную роль сыграл и тот факт, что в мирах, входивших в Ассамблею, имелось огромное число жаждущих новых зрелищ существ, и «живая Арена» была для них более чем притягательна, и эти настроения не могли не оказать влияния на судей. Так или иначе, но когда Жюри огласило свое решение, более всего огорошены им были именно далатиане.

А самая большая неожиданность пришла позже. Когда выяснилось, что ни одна из наемных Команд, имеющих право участвовать в Арене, не приняла предложения Далата отстаивать его интересы. Видимо, психология чужих в этом вопросе во многом была похожа на психологию людей – далатиане пытались уничтожить Команду, и, следовательно, никто не захотел оказывать им поддержку. И теперь противниками людей должны были стать сами метаморфы. У них просто не было другого выхода.

Немало времени ушло и на выбор группы Арены. В конце концов, мнения в Жюри разделились настолько, что было принято еще одно необычное, не имеющее прецедентов решение – жребий. Жребием будет определена Команда, принимающая окончательное решение, в каком виде будет происходить поединок. И здесь землянам не повезло – если бы решение принимал Трошин, он бы предпочел группу «В». Все земляне были в той или иной степени знакомы с огнестрельным оружием – и схватка была бы почти на равных, а то и с определенным преимуществом. Но жребий отдал право решать далатианам, и они избрали группу «А», понадеявшись на собственную нечувствительность к травмам. Рана, смертельная для человека, создавала метаморфу лишь краткосрочное неудобство.

И вот теперь, девять бойцов, сжимая в руках оружие, ожидали врага. На белом скрипучем песке… даже цвет Арены в этот раз был другим – словно бы говоря о том, что сегодня действуют совсем иные правила.

Позади – десятки Арен. Десятки боев ради довольно-таки абстрактных целей. Конечно, для кого-то эти цели не были абстрактными, но для них, Команды, это всегда было не более чем игрой. Саша с легкой усмешкой вспомнил свои мысли о том, что битвы на Арене пробуждают в душе низменные чувства, пробуждают не презрение – безразличие к смерти, и к своей, и к чужой, душевную черствость и легкость в отнятии жизни… Тогда – ведь это было так недавно – казалась такой правильной, такой верной мысль, что Арена – зло. Наверное, потому, что тогда это было игрой… и всегда был выбор. А сейчас выбора не было – теперь они защищали не горные разработки, не возможность основать колонию или что-то в этом роде. Они готовились защитить Землю.

Они появились – совсем рядом, рукой подать. Девять фигур, и не все из них имеют человеческий облик. Не сверкают на солнце латы, не серебрятся кольчуги – далатианам не нужна железная броня, их кожа, изменяясь по воле хозяина, сможет сама стать прочнее булата. Они идут, расходясь веером, и каждый выбирает себе противника. Этому бою не суждено стать продуманным, тактически грамотным и красивым – это будет просто набор поединков, навязанный людям…

Саша отдал команду, и мужчины сомкнулись плечом к плечу. Он знал, что это ненадолго, столь малой группой невозможно образовать ровный, надежный и несокрушимый строй. Пройдет совсем немного времени, и они будут разбиты на пары и тройки, где каждый – сам за себя. Сейчас главное – не подпустить врага к девушкам. И каждая ошибка – не выход из игры. Не возможность очнуться в нейрококоне, чтобы спокойно наблюдать за перипетиями сражения уже в качестве зрителя. Не повод для последующего подшучивания со стороны более везучих или более умелых. Каждая ошибка теперь – смерть. Окончательная и бесповоротная, разве что медблоки, ждущие сейчас пациентов, сумеют вырвать их с пути на тот свет.

Поэтому девушек надо защищать. Не любой ценой – поскольку победа в этой Арене важнее всех их жизней. Все это прекрасно понимали, и вопрос этот даже не обсуждался. Даже Макс, кажется, все понял. Но Саша еще и еще раз напоминал друзьям, что в этот раз осмотрительность необходима, как никогда, – чтобы, как Женька, не забыли – все здесь совсем по-настоящему. И смерть, и раны, и боль.

Закованная в сталь шеренга шагнула вперед. Еще и еще, наступая – казалось, эта атака предназначена для того, чтобы устрашить противника, опрокинуть его, смять… на самом деле, главным было не пропустить – и дать девушкам возможность стрелять.

Внезапно Александр запнулся на ровном, казалось бы, месте. Потому что увидел, с кем через секунду-другую предстоит скрестить оружие. Эту фигуру он узнал бы из тысяч. Она спокойно шла ему навстречу, почти обнаженная, с гривой развевающихся светлых волос. Длинная тонкая рука легко держала тяжелый изогнутый клинок. Большие, налитые груди колыхались в такт шагам. Леночка… Мгновенно взмокла ладонь, сжимающая оружие, а дыхание Трошина стало прерывистым, тяжелым. Леночка… ему предстоит ударить ее – не просто ударить, а изо всех сил, пустив в действие всю выучку, всю ловкость. Чтобы убить. Сможет ли?

Рядом семенил Штерн – ничуть не изменившийся, такой же невысокий, полненький, с одутловатым лицом и редкими волосами, обрамляющими поблескивающую плешь. Так странно было видеть в его руке оружие… Мелькнула мысль, действительно ли это Генрих Генрихович собственной персоной, ведь любому далатианину не так уж и трудно сымитировать внешность шефа «Арены». А может, и он сам, не раз наблюдавший манеру боя, присущую Александру, – и потому он опасен, как никто другой. Хотя наверняка все они просмотрели записи, стараясь увидеть в действиях его бойцов излюбленные приемы, уязвимые места…

Вот до противника остались считанные метры. Как по команде, взметнулась сталь, звонко встретились клинки, сверкнули высеченные искры…

Бой начался. Технически силы противников были равны – девятеро с каждой стороны. Жюри пошло на такое ограничение, потому что земляне физически не могли выставить десять бойцов. Но две девушки остались за спиной, а значит, на семерых мужчин наступали девятеро. И то, что не все они выглядели мужчинами, ничуть не меняло дела. Как Саша и предполагал, им не удалось удержать строй – и очень скоро каждый был вынужден сражаться со своим, персональным, специально подобранным противником.

Саша обрушил меч на голову далатианина – не Леночки, подсознательно он старался оттянуть до последнего этот момент, – а Штерна. Тот подставил оружие, но выдержать чудовищный удар тяжелого двуручника не сумел. Его меч отлетел в сторону, сталь врезалась прямо в лысину… и погрузилось чуть ли не до середины груди. Одним рывком выдернув лезвие, Александр едва успел парировать выпад Леночки – укол, нацеленный в стык панциря и шлема. В горло.

На время забыв о Штерне, он кружил вокруг «жены», все не решаясь нанести удар. Он никогда не поднимал на нее руку – разве что мысленно. И вот теперь переступить через себя было трудно. А она, похоже, таких проблем не испытывала.

Саша быстро понял, что бойцы из далатиан никакие. Да и то сказать, кто и когда учил их владеть холодным оружием. В этом бою ставка сделана отнюдь не на умение – на живучесть. Атаки Леночки были грубоватыми, лишенными даже намека на изящество, довольно предсказуемыми – их было не так уж и трудно отбивать.

Увы, войны не выигрываются в обороне.

Снова подвернулся великолепный момент для удара, и он опять упустил его. Саша злился на самого себя, пытаясь заставить драться в полную силу, но ничего не мог поделать. Это стройное тело, каждую секунду грозящее ему уколом стали, принадлежало его жене. И он не мог заставить себя увидеть, как лезвие вспарывает эту нежную кожу, выворачивая наружу внутренности, извергая потоки крови…

Острая боль пронзила бок. Он резко обернулся – меч с пронзительным свистом описал дугу, нанося удар тому, кто стоял за его спиной. Лезвие, превратившееся на миг в сплошную полосу серебристого цвета, перечеркнуло низенькую фигуру на уровне шеи – и голова Штерна, отсеченная напрочь, покатилась по песку. А в следующее мгновение он получил еще один удар – в спину, подлый и жестокий. Удар, который нанесла ему Леночка.

Саша рухнул на песок, чудом откатился в сторону, пропуская рубящий удар драгоценной «жены», следующий принял кованым наручнем – она не ожидала этого, и оружие вывернулось из тонких пальцев. Сила в них была, может, и немереная, но и удар был силен. Леночка метнулась за улетевшим в сторону оружием, а Трошин воспользовался моментом, чтобы с трудом подняться.

Ее предательский удар оставил царапину на теле, клинок пробил-таки кирасу и слегка зацепил мясо. Не сильно и не опасно – хотя чуть в сторону, и вполне мог оказаться поврежденным позвоночник. А вот первая рана, нанесенная Штерном, была опасной – и сейчас Саша чувствовал, как бежит по бедру кровь, бьющая из раненого бока. Он бросил короткий взгляд на поверженного противника. Штерн лежал неподвижно, столь же неподвижна была и его голова, откатившаяся на несколько метров в сторону. Неужели один готов? Тело уже начало медленно оплывать, чтобы через несколько минут превратиться в лужу сероватой слизи.

А в следующее мгновение он снова пришел в движение, стиснув зубы и борясь с острой режущей болью в боку. Леночка снова атаковала.

В первый момент Геннадий не поверил собственным глазам. Во второй – понял, что чего-то в этом духе следовало ожидать. По всей видимости, Жюри потребовало от далатиан поддерживать адекватную форму, иначе на их месте он бы сделался чем-то вроде спрута. Пусть с двумя руками, но длинными, метра по три, и гибкими. Тогда можно атаковать, оставаясь в относительной безопасности.

То ли Жюри и в самом деле наложило ограничения, то ли далатиане сами приняли подобное решение, но противник Геннадия имел вполне человеческую форму. И даже вполне человеческую одежду – мышиного цвета мундир, серые погоны с двумя красными полосами и тремя массивными желтыми звездами. Багровую, толстую, как говорится, «на ширине ушей» шею венчала знакомая до отвращения голова с обрюзгшим лицом и седым ежиком оставшихся от молодости волос.

Глаза из-под насупленных бровей смотрели зло, лицо наливалось краской, как всегда, когда полковник Бурый начинал впадать в бешенство.

– Что уставился, капитан? – рыкнул Бурый. – Совсем распоясался, сучий потрох… А ну, смирно!

Против собственной воли Генка вытянулся в струнку – и тут же отшатнулся, уворачиваясь от удара. В руке у полковника была булава – утыканный шипами стальной шар на длинной рукояти.

– Что, задергался, сопляк! Ишь ты, в герои повадился… – Бурый наступал, размахивая своей булавой, с жужжанием рассекающей воздух. – Ты, мать твою, честь мундира опозорил. Связался со всяким отребьем…

Генка отступал, постепенно отдавая противнику метр за метром. Булава была опасна, зацепи она его хотя бы краем – и ладно если обойдется сломанной костью. Чтобы выдержать удар этой хреновины, нужны латы, а никак не тонкая кольчуга. Да и щит, пожалуй, не помог бы – только руку отшибет. Он ловил подходящий момент, рассчитывая, что Бурый допустит хотя бы одну, хотя бы самую маленькую оплошность. А тот лез вперед, как танк, явно не ведая усталости и не желая ни на миг останавливаться – взмах, другой, третий… Бурый брызгал слюной, ругался на чем свет стоит, обещал Одинцову все виды кар земных и небесных, начиная от дежурного «уволю к чертовой матери» и заканчивая не вполне логичным обещанием перевести в участковые навечно.

Наконец, Геннадий улучил момент и захватил руку полковника крестовиной своего необычного оружия. А в следующее мгновение лезвие полоснуло по брюху Бурого, рассекая мундир, кожу и скрывающийся за ним слой сала.

Полковник зашатался, упал на колени. Его булава упала на песок, толстые кисти рук, заросшие короткими жесткими волосами, зажимали рану, сквозь пальцы сочилась кровь. Несколько мгновений он так и стоял, пытаясь увидеть рану – не мог, мешало брюхо, – затем поднес к глазам окровавленную ладонь и медленно поднял глаза на Геннадия. С хрипом, с брызгами крови вырывались наружу слова:

– Гена… с-су-ука… ты ж меня… убил… За… за что… за что, капитан?

В углу глаза свернулась бриллиантом слеза, столь неожиданная на этом рыхлом лице, обычно озлобленном, недобром. Выдержать это зрелище оказалось Одинцову не по силам. Он отвернулся, пряча взгляд.

И поэтому не видел, как рванулся вверх, забыв об уже затянувшейся ране, полковник Бурый. Как описала смертельную дугу булава в его руках.

А потом он уже больше не видел и не слышал ничего…

Максим, чувствуя, как предательски начинают дрожать руки, отступал, вяло отмахиваясь мечом от наседающего противника. Слишком свежа была память о том, что может с ним сделать господин Якадзуми, ежели начнет сражаться всерьез. Хотя разумом он понимал, что господина Якадзуми здесь нет и быть не может, но разум талдычил это одно, а глаза говорили совсем другое. Вот он, старенький, сморщенный старичок, который уже полгода был для Макса наставником… да и, пожалуй, чуть не единственным другом. Кроме, конечно, красавицы Ниночки – но применительно к девушке понятие «дружба» Макса устраивало не вполне.

Каким ветром занесло японца в Москву, почему он решил открыть школу восточных единоборств именно здесь – Макс не знал, да и не спрашивал. Как-то все не получалось задать всегда сдержанному учителю такой вопрос, что-то останавливало… И еще потому, что на тренировках Максим чувствовал себя несколько неуютно, поскольку основную массу учеников составляли подростки. Он, взрослый дядя, все время ощущал какую-то неловкость, в очередной раз скрещивая меч с пацаном на голову его ниже. Что-то в этом роде, наверное, чувствует человек, случайно забредший на дневной сеанс мультфильмов и вдруг оказавшийся в толпе веселящейся детворы. Но и даже несмотря на это, Максим был несказанно счастлив, что ему удалось попасть в эту школу, удалось увидеть своими глазами то, что до того момента лишь видел в кино или читал в книгах. Увидеть работу Мастера.

Господин Якадзуми это видел и, может быть, именно поэтому старался ставить Макса в пару либо с самыми старшими учениками, либо брал эту обязанность на себя. Максим благоговел перед учителем – и перед его умением владеть любым холодным оружием, и перед способностью его кимоно всегда оставаться идеально чистым и выглаженным. Это он, как и остальные ученики, к концу тренировки становился потным, грязным и вымотанным вконец – а седой японец, казалось, все это время спокойно просидел в уголке… хотя ведь прыгал не меньше других.

Холодное оружие привлекало Макса с детства – он даже довольно долго ходил в секцию фехтования, правда, без особых успехов. Наверное, очки мешали – ему говорили, что у всех близоруких реакция несколько замедлена. Правда, когда он посмел повторить эту фразу японцу, тот лишь улыбнулся краешками губ. А еще Макс понял, что все, что он узнал о фехтовании, следует забыть раз и навсегда. «Противник не будет соблюдать правила, – объяснял Учитель. – Он будет нападать, используя любую возможность, любой шанс. Он нанесет самый подлый удар, если только сможет…»

Это тоже было одной из странностей Учителя Якадзуми – он совершенно не признавал никаких правил. С его точки зрения, смысл имела только победа. Наверное, это было неправильно – во всяком случае, Максим никогда не мог в полной мере проникнуться этой идеей. В конце концов времена, когда от меча зависела жизнь, навсегда ушли в прошлое, оставив о себе лишь книги да редкие спортивные состязания, пока на Руси так и не ставшие особо популярными. И он, Макс, никогда не предполагал, что в его жизни случится момент, когда от умения владеть мечом будет зависеть так много. Тем более что о своем умении в этой части он был далеко не лучшего мнения – и не раз, когда ему уже казалось, что он чему-то научился, спарринг с господином Якадзуми развеивал это убеждение, как шквальный порыв ветра превращает в ничто легкую струйку дыма.

Вот и сейчас Макс не мог отделаться от ощущения, что Учитель – или кто там на самом деле является его противником – играет с ним. Удары, наносимые «господином Якадзуми», были простыми, немудреными, без особой вычурности… И отбивать их было не особо сложно. С другой стороны, это было очень похоже на манеру Учителя, у которого вялая атака в любой момент могла смениться стремительным, идеально исполненным и совершенно неотразимым ударом. Как правило, это происходило в тот момент, когда партнер расслаблялся и начинал заботиться о защите с меньшим старанием, или, возомнив себя мастером, бросался в атаку, становясь в такой миг особо уязвимым.

Внезапно фигура мастера отпрянула назад, в его плече торчала короткая арбалетная стрела – видимо, постаралась одна из девочек. И в тот же момент с глаз Макса словно бы спала пелена.

Якадзуми ранен? Стрелой? Это же просто смешно… на тренировках он не раз наглядно демонстрировал, как легко уклониться от стрелы, как просто уловить тот момент, когда арбалетчик нажимает на спуск, просчитать, куда полетит стрела, и сделать шаг… нет, малую долю шага в сторону, ровно настолько, чтобы стрела, не задев одежды, прошла мимо. Конечно, на тренировках стрелы были тупыми, а тетива арбалета – не слишком тугой… и все же никому не удавалось попасть в Мастера.

Макс почувствовал, как апатия оставляет его, как робость, испытываемая им в присутствии мастера, вдруг исчезает без следа. Он шагнул вперед…

Да, перед ним, безусловно, был не господин Якадзуми… несмотря на совершенно полное внешнее тождество. Этот человек… хотя нет, человеком ЭТО, безусловно, не было… в общем, метаморф владел оружием не слишком хорошо. Даже того недолгого времени, в течение которого Максиму удалось посещать школу Мастера, хватило, чтобы научиться управляться с мечом лучше. Клинок Максима раз за разом достигал цели, оставляя на теле «мастера» глубокие раны. Они зарастали очень быстро, но самому метаморфу эти порезы давались нелегко…

Никто в точности не знал пределов выносливости далатиан. Известно было только, что рано или поздно их силы иссякнут, и эта невероятно быстрая регенерация остановится. Когда это произойдет, Максим не знал, поэтому продолжал и продолжал наносить удар за ударом, почти не думая о защите. Впрочем, она была сейчас не слишком-то нужна, метаморф, вынужденный расходовать все силы на затягивание ран, уже не пытался атаковать, да и оборонялся вяло… И шаг за шагом отступал.

– Ну что, браток, не ждал?

В какой-то момент Борису показалось, что он стоит перед зеркалом. И только присмотревшись, он заметил… одно время были особенно популярны своего рода загадки, типа «обнаружьте десять отличий между этими двумя картинками». Так и здесь, отличия были малозаметны, но они все же присутствовали. Правда, неясно было, к лучшему это или к худшему.

Он оглядел противника. Точно такая же кираса с коваными наплечниками, точно такие же шипастые наручни защищают руки, дополнительно укрытые кольчужными рукавами. И секира почти такая же. Только вот держит он ее немного иначе – как-то неловко, как будто бы с непривычки.

Борис довольно усмехнулся. Если это оружие было избрано далатианином только для того, чтобы смутить противника, ему это не удалось. А владеть секирой надо уметь – это не такое простое искусство, как кажется на первый взгляд. Даже для того, чтобы дерево рубить, требуется навык, а уж чтобы вести бой с живой и подвижной целью… по мнению самого Бориса, тут требовалось гораздо больше умения, чем для размахивания мечом.

– Ждал, не ждал… какая разница, – усмехнулся он в ответ на реплику своего отражения.

И шагнул вперед. Его секира, как живая, метнулась к груди противника – Борис ждал звона от соприкосновения металла, но его не было – только глухой хруст. Метаморф отпрянул назад, он, похоже, не ожидал столь стремительной атаки, видимо, рассчитывая на растерянность человека. Что ж, он не на того напал.

Борис прекрасно понимал, что на этой Арене все надежды только на него да на Сашку. Остальные если и внесут вклад в победу, то только незначительный. Девочки вообще вряд ли чем помогут, сомнительно, что стрелы смогут сколько-нибудь серьезно повредить метаморфам, коим и очередь из «калаша» в упор была не более чем раздражающим фактором. Здесь решат дело мечи и топоры.

Поэтому времени на беседы со своим отражением Борис не имел. Внешность менять далатиане умели неплохо, а вот в фехтовании, если отчаянная рубка с использованием тяжеленных алебард могла быть отнесена к этому искусству, освоили лишь самые азы. Силы им было не занимать, только в таких делах сила не важнее умения.

Противник был ловок и быстр, его удары были бы опасны, попади они в цель. Но они не попадали. Далатианин вновь и вновь вспарывал лезвием воздух, тут же расплачиваясь за промах очередной раной. Он постепенно слабел – гораздо быстрее, чем другой, тот, которого в это же время кромсал Максим – раны секира оставляла куда более серьезные, чем тонкое лезвие катаны, и на их «ремонт» у метаморфа уходило куда больше сил.

А уже следующую атаку «Борис-второй» просто не успел отразить – а бронированный ошейник его панциря, сделанный явно не из стали, хотя и мало в чем ей уступающий, не выдержал чудовищного удара.

В том, что именно Михаилу достались двое противников, лично он усматривал великую вселенскую несправедливость. По логике вещей, второго следовало бы отдать Борьке, здоровяк явно умеет махать этим своим чудовищем, которое и топором-то назвать страшно. Так нет же, двое достались именно ему. И, видимо, сие планировалось заранее.

О том, что каждому подобрали противника исключительно индивидуально, Мишка понял сразу. Как только увидел, с кем предстоит драться ему самому. Честно признаться, он с огромным удовольствием махнулся бы с кем-нибудь из приятелей… ну, хотя бы с этим очкариком Максом, который в настоящий момент пятился, тупо глядя на наступающего на него сухонького низкорослого человека в развевающемся кимоно. На вид этому узкоглазому было лет шестьдесят… хотя кто их знает, японцев, сколько им на самом деле лет.

Увы, ни с кем меняться не пришлось, и Михаил остался один на один… точнее, один на двоих со своими персональными противниками… противницами.

Обе девушки были в легких кольчугах, обе вертели в руках легкие длинные сабли, левые руки были прикрыты небольшими металлическими щитами. Толку от этих щитов, пожалуй, будет немного. И обе были без шлемов – и огненно-рыжие волосы, скользящие по металлу кольчуг, казалось, обжигали взгляд.

Когда строй распался, обе «Анжелики» разделились. Одна атаковала Михаила в лоб, и он, выставив глефу и принимая на нее удар легкой на вид сабельки, чуть не полетел на песок – такое было впечатление, что на него обрушилась рельса. Удар отозвался дикой болью в руках – Михаил отпрыгнул, пропуская мимо следующий выпад, но нанести ответный удар не сумел. Рука не поднялась.

– Этого вы от меня и ждете, да? – пробурчал он вполголоса, лихорадочно уклоняясь от свистящих вокруг него сабель и изредка подставляя под лезвия древко глефы. Его порядком беспокоило то, что оружие было немного повреждено – еще пара таких рубящих ударов, и оно переломится.

Где-то за спиной раздался щелчок арбалета и в то же мгновение пронзительный звон металла. То ли выстрел был сделан с высшим мастерством, то ли это просто вышло случайно – последнее, вероятнее, было ближе к истине, но тяжелый арбалетный болт ударил прямо в эфес сабли одной из «Анжелик». Та, похоже, не была к этому готова – и сабля, выбитая из руки, улетела метров на десять в сторону. Из арбалета, в упор – это не шутка.

Позже Михаил признавался Лике, что этот удар он нанес совершенно рефлекторно. Если бы у него было хоть мгновение на раздумье, все сложилось бы иначе. Но руки среагировали сами собой, как будто бы с детства были обучены владению холодным оружием, – и отсеченная в суставе тонкая рука упала на песок…

Неизвестно, чем бы все это для Михаила закончилось, поскольку, увидев дело своих рук, он замер, как парализованный. Все трезвые мысли о том, что перед ним не более чем идеальные копии, напрочь вылетели из головы. Он видел только длинные пальцы с аккуратными ногтями, еще скребущие песок…

И наверное, это оказалось бы последним зрелищем в его жизни, если бы на помощь не подоспела другая Анжелика. Настоящая.

Она, в отличие от Мишки, действительно хорошо владела мечом. Не лучше Трошина и, конечно, не лучше Бориса – но никто другой на этой площадке сравниться с ней не мог. И хотя метаморфы были явно сильнее, умение виртуозно действовать клинком оказалось, в который уже раз, полезнее грубой силы.

– Проснись, – рявкнула Лика, отбивая атаки собственной копии. Ее разряженный арбалет лежал где-то позади, на песке, рядом с беспомощной Ниночкой. Она только успела приказать длинноногой красотке ни в коем случае не стрелять. Во-первых, она вполне могла попасть не в ту мишень – на поле боя творилось нечто совершенно невообразимое, все смешалось, и неясно было, где друг, а где враг. И главное, арбалет оставался какой-никакой, а защитой – если кому-то из метаморфов удастся добраться до девушки, то стрела с пяти шагов, возможно, на мгновение его задержит. А там, глядишь, и помощь подоспеет.

Свою неуклюжую противницу Лика не боялась. Да и Мишка, похоже, немного пришел в себя и теперь подавал признаки жизни. Одна из «копий» вышла из строя – похоже было, что если обычные травмы и не слишком вредят метаморфам, по крайней мере поначалу, то потеря более или менее существенной части тела для них становится фатальной. Во всяком случае, «Анжелика» с отрубленной рукой лежала ничком на песке и не подавала признаков жизни. И, как показалось Лике, ее тело начало уже постепенно терять форму.

Теперь можно было спокойно сосредоточиться на той, что осталась. А там, глядишь, и Михаил окончательно очухается и сообразит, кому именно он смахнул руку…

Борис огляделся. Пока что события разворачивались в целом в пользу людей. Правда, преимущество было не слишком существенным.

Его противник, один из тех, кто напал на капитана, одна из огненноволосых девчонок, наседавших на Мишку, и низенький старичок, одно время заметно теснивший очкарика, уже выбыли из строя, и, можно было надеяться, навсегда. Четверо из девяти. Геннадий лежал на песке, и под его телом расползалась темная лужа, а толстый, заросший салом «человек» в мундире полковника милиции, переваливаясь с ноги на ногу, двигался по направлению к Дану.

Борис рванулся на помощь… ноги увязали в песке, неспособном вынести такую тяжесть, и потому каждый шаг давался с некоторым трудом. Лигову приходилось плохо – даже единственный его противник уверенно теснил коротышку, который и так не слишком-то хорошо владел оружием, а теперь, получив небольшую рану в правую руку и неловко держа меч в левой, и вовсе скис. И дело даже не в том, что левой он владел хуже, чем правой, Дан не был человеком, и вечная проблема людей – разная степень владения руками – его ни в коей мере не касалась. Дело было в другом – обеими руками он держал меч не лучше, чем обычную палку. И краткосрочные тренировки почти не пошли ему на пользу.

Борис бежал, с усилием выдергивая ноги из песка, и чувствовал, что не успеет. На бегу он сорвал с пояса кинжал, метнул его – но лезвие, что вошло противнику Лигова в бок, ничуть, казалось, тому не повредило.

А в следующее мгновение Дан упал. Может быть, будь Борис хотя бы на пяток шагов ближе, аналитика еще можно было бы спасти. Но он не успел…

Чудовищным ударом секиры Борис отшвырнул «полковника». Тот покатился по песку, причем сразу в разных направлениях – сам налево, а начисто отсеченная рука вместе с изрядным куском туловища – направо. Следовало бы наклониться к Дану, посмотреть, что с ним… но Борис чувствовал – этому уже ничем не поможешь. Он резко повернулся ко второму – это лицо ни о чем ему не говорило. Хотя, возможно, что-то вполне конкретное говорило Лигову, ибо для каждого подобрали вполне определенных противников.

Да и в общем-то лицо врага Бориса нисколько не волновало. Волновало другое.

За те мгновения, пока Борис наносил удар и провожал взглядом отлетающее рассеченное тело, второй метаморф бросил на землю меч и рванул из-за спины арбалет. И теперь прямо в грудь Борису смотрел массивный наконечник арбалетной стрелы. То ли далатиане сознательно пользовались исключительно земными образцами оружия, то ли просто не знали в своей истории аналогичных предметов для устранения своих ближних, но арбалет выглядел очень даже привычно. И Борис совершенно точно знал, что этот болт без особого труда пробьет кирасу.

А еще он знал, что увернуться уже не успеет…

Краем глаза Петр успел заметить, как Борька рухнул на песок. «Как подрубленное дерево» – пришла на ум избитая донельзя ассоциация. Да, впрочем, было похоже. Дерево падает именно так – шумно, разом лишаясь величественности и силы, превращаясь из могучего лесного великана в безжизненное бревно, годное разве что на доски.

Метаморф спокойно перезаряжал арбалет. Нет особого стыда в том, чтобы проиграть битву… но уступить противнику, мало того, что вооруженному исконно земным оружием, да еще и владеющему им кое-как, – это было неприятно. Даже в том случае, если не вспоминать о ставках на этот бой.

Сам Петр готов был признать, что боец из него никакой. Уже появилась одышка, уже не раз он недобрым словом помянул лень, что стала привычной спутницей его жизни в последние годы, когда комфортный джип, уютный кабинет и кожаное кресло ставились вперед спорту или даже просто свежему воздуху и неспешной пешей прогулке. Теперь приходилось за это расплачиваться. Силы в руках хватало, а вот быстроты… да и выносливости тоже.

И еще он уже успел три раза пожалеть о своем выборе оружия. Да, возможно, меч в руках директора детективного агентства смотрелся бы еще хуже, и размахивал им он бы что той палкой… но с мечом шансы были. Без него – нет.

Может быть, именно потому, что противник Петра владел оружием хуже остальных, позволяло ему чувствовать себя относительно спокойно. И можно было наплевать на то, что этот противник до ужаса напоминает ему мать – высокую, ширококостную женщину, напрочь лишенную каких бы то ни было положительных качеств. Как внешне, так и внутренне. Неизвестно, чем руководствовался тот, кто выбирал для метаморфа именно эту личину, но он просчитался. Пусть на словах и в делах Петр всегда относился к матери именно так, как требовала того общественная мораль, то есть с сыновней почтительностью, мягкостью и готовностью оказать любую посильную помощь, на самом деле он не любил ее. Тому было достаточно причин, и каждая из них была не раз осмыслена, взвешена и подколота в дело.

Как бы там ни было, когда три года назад мать отошла в мир иной, Петр переживал очень даже искренне. Но сейчас, когда это лицо, казалось, ушедшее навсегда, вновь появилось на горизонте, он уже не испытывал того почтения, можно сказать, даже благоговения, которого от него, несомненно, ожидали далатиане. Возможно, он просто обладал куда более трезвым мышлением, чем большинство его более молодых спутников, и поэтому просто не ассоциировал маску с сущностью.

Однако справиться с противником, несмотря на решимость и готовность бить насмерть, ему никак не удавалось – и по причине довольно прозаической. Тяжелый шипастый шар, моментально бы выбивший дух из любого нормального человека, просто в очередной раз швырял метаморфа, несколько неуместно одетого в длинное темное платье, на землю… и спустя пару секунд тот преспокойно вставал и снова лез в бой.

Эти секунды, как правило, давали возможность оглядеться – и оценить обстановку в целом. Пока бой складывался в пользу людей, но потери были чудовищно велики, а нелепая гибель Бориса – от банальной арбалетной стрелы – подрывала силы землян, делая ситуацию угрожающей. Лишившись самого сильного бойца, люди оказались на грани провала, хотя и имели – пока – численное преимущество.

Трошин был наглухо связан боем. К тому же его явно ранили, и, похоже, довольно сильно. Во всяком случае, Сашкины атаки были уже совсем не столь точны и стремительны, как ранее, он слегка пошатывался, а его стальной сапог при каждом шаге оставлял на песке темный след.

Макс, Лика и Михаил, втроем, рубили в капусту огненноволосую девчушку, уже и забывшую о возможности нападения и ушедшую в глухую защиту, не приносящую ей особой пользы. Сложно сказать, как такое решение оценил бы капитан, но, с точки зрения Петра, идея была верная. Воспользовавшись численным преимуществом, эта троица, из которой лишь Лика твердо знала, за какой конец брать клинок, с одиночкой справится довольно быстро. Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять – у рыжей нет ни малейшего шанса не то что уцелеть, а и хотя бы нанести тройке нападающих серьезный ущерб. Несколько малозначительных царапин, коими успел обзавестись и Макс, и Мишка, в счет не шли. А царапины были – Максим явно оберегал левую руку…

Петр понимал, что пока ему придется справляться одному. Когда эту красотку, столь похожую на настоящую Лику, превратят в фарш, тройка двинется на подмогу Александру. Тот все еще эффективно защищался, но на атаку у него, похоже, оставалось все меньше и меньше сил. А ему, Петру, достаются сразу двое – «мамочка» и тот странного вида урод с арбалетом. И с ним надо кончать в первую очередь.

Сыщик начал, как говорилось ранее, спланированный отход на новые рубежи. А точнее – банальное отступление с имитацией страха. Правда, при этом он постепенно приближался к арбалетчику, что делало его выгодной мишенью. И кольчуга, конечно, стрелу не остановит, как не остановила ее и тяжелая Борькина кираса.

«Качание маятника»… Сколько он читал об этом, сколько раз в книгах крутые герои, будучи явно не в ладах с реальностью, таким образом уходили чуть ли не от автоматных очередей. В реальной жизни Петру не приходилось видеть человека, который сумел бы таким образом увернуться хотя бы и от пистолетной пули, нежели с нескольких шагов. А вот с арбалетом – шанс был, хотя и не слишком большой. В отличие от пистолета арбалет нуждается в не слишком скорой перезарядке, и если удастся заставить этого урода выстрелить, да еще и промахнуться…

Шар кистеня описал свистящую дугу, меч в руках «мамочки» сделал беспомощную попытку остановить этот кусок колючего железа, но, как и ранее, безуспешно. Удар оказался особенно удачен, он впечатался прямо в голову метаморфа, отшвырнув его на пару шагов. Теперь у Петра были несколько секунд – конечно, если сейчас броситься к поверженному врагу, нанести еще один удар, и еще… но тогда он просто станет отличной, неподвижной мишенью – и кончится это очень плохо.

И он рванулся совсем в другую сторону, туда, где на песке пластом лежал Борис, а рядом с ним – тяжеленная секира. О том, как он будет ворочать этим чудовищем, Петр не задумывался…

Удар был столь силен, что, казалось, сейчас хрустнут шейные позвонки и тело со свернутой головой завалится назад, на спину, чтобы пару раз дернуться в конвульсиях и после этого замереть окончательно. Но сработала давняя привычка – не слишком сильно затягивать ремешок шлема. Разбираться было некогда – то ли застежка не выдержала, то ли лопнул сам ремешок, – но шлем, пробитый насквозь тяжелым болтом, покатился по белому песку, а Петр, потеряв секунду на возвращение в мир живых, снова двинулся к своей цели, тяжело дыша и чувствуя, как по щеке сползает густая струйка. По-видимому, кожу на голове стрела рассекла достаточно глубоко, хорошо хоть череп не проломила.

А еще пару мгновений спустя его рука легла на рукоять тяжелой секиры. И требовалось собрать все силы, чтобы протолкнуть в легкие добрую толику воздуха, а потом, надсаживаясь, со смачным хаканьем обрушить тяжеленное лезвие на голову метаморфа, оставшегося без оружия.

Они стояли на белом скрипучем песке. Стояли те, кто еще держался на ногах. Лика, так и не получившая ни единой царапины. Максим, уже стянувший кольчугу и перетянувший, с помощью Ниночки, продырявленное предплечье куском ткани. Михаил, получивший несколько не угрожавших жизни и здоровью порезов, которые уже почти перестали кровоточить. Петр… ему порядком досталось, и стоял он только на одном самолюбии. Да еще и потому, что справившись с двумя противниками, хотя и лишившись при этом уха вместе с существенным куском скальпа, он чувствовал себя чуть ли не эпическим героем.

Рядом на песке сидел Трошин. Его доспехи валялись неподалеку, раны были более или менее качественно перевязаны, но сил у него почти не осталось. И права уйти, чтобы нырнуть в спасительное лоно реанимационного саркофага медблока, он не имел. Команда должна ждать решения Жюри. Даже в том случае, если оно очевидно.

Они стояли молча – все будет сказано потом. А сейчас этим молчанием они отдавали дань памяти тем, кто уже не видит этого момента, момента, когда определяется будущее целой планеты.

В память о Дане Лигове, как бы ни звали его на самом деле. О человеке – все думали о нем именно как о человеке, совершенно не интересуясь, к какой именно расе принадлежал аналитик СПБ. Да и так ли уж это было важно? Куда более важным оказалось другое – что душа, сердце и кровь его были по-настоящему человеческими. И что в решающую минуту он встал рядом с ними, принося свою долгую, невообразимо долгую жизнь в жертву таким очень земным понятиям, как дружба, долг, честь…

В память о Борисе Круглове. Каждый воин когда-нибудь рискует встретить противника, превосходящего его. В жизни Бориса такой противник не встретился. А встретилась равнодушная деревяшка, увенчанная еще более равнодушной стальной полосой… швырнувшая тяжелый железный болт прямо в податливую живую плоть. Можно много и красиво говорить отех, кто в той или иной ситуации совершил невозможное. В жизни, увы, такое случается редко. Но как же важно, чтобы каждый сделал ВСЕ, что мог…

В память о Геннадии Одинцове. Наверное, с того самого дня, когда он не смог отказать своему подчиненному в не слишком сложной, но идущей вразрез с мнением начальства просьбе, его не оставляла мысль о том, что все это – не его война. Перестрелки с клонами, маскировка внешности, даже штурм офиса «Арены» – все это было, наверное, какой-то игрой, участием в шоу, в съемках фильма, и, казалось, вот сейчас прозвучит усталый голос режиссера – «Стоп, снято!» Но голос так и не прозвучал, а игра внезапно превратилась в нечто большее, в нечто такое, что стоит любой цены. В том числе и той, которую он заплатил.

Они стояли на белом скрипучем песке и молчали.

А потом откуда-то извне пришел голос…

(обратно)

Послесловие

«…Волна преступности, захлестнувшая планету в последние недели, постепенно сходит на нет. На данный момент достоверно известно об исчезновении двадцати высокопоставленных чиновников и крупных политических деятелей, в большинстве своем придерживавшихся крайне правых взглядов, и за последние трое суток это число остается неизменным. Можно ли считать этот факт свидетельством окончания „охоты на „ястребов“? Время покажет. Обращает на себя внимание тот факт, что ни одна из террористических группировок до сих пор не взяла на себя ответственности за данные исчезновения, как следствие – не поступало требований о выкупе, не прозвучало и каких-либо политических требований. Немногочисленная группировка «Воины Аллаха“, штаб-квартира которой, предположительно, расположена на территории Ирака, сделала попытку представить исчезновение или даже возможную гибель адмирала ВМФ США Чарльза Бейнтса как собственную акцию, однако это заявление, не имеющее под собой реальной основы и не подкрепленное сколько-нибудь существенными доказательствами, было расценено Администрацией США как попытка приобрести политический капитал на почве происходящих трагических событий.

Несмотря на заявление президента Соединенных Штатов Америки, в котором он рассматривает данные факты как прямой вызов проводимой США политике в целом и ему, президенту, в частности, Вашингтон не предпринял сколько-нибудь решительных действий. Напротив, 5-й Оперативный флот США в составе авианосцев «Авраам Линкольн», «Констеллейшн» и «Китти Хок», в настоящее время отозван и покидает Персидский залив. Напоминаем, что еще ранее из этого региона был отозван авианосец «Гарри Трумэн», формально входящий в состав Атлантического флота.

В настоящее время все силы Центрального разведывательного управления США, в тесном взаимодействии с Интерполом, а также спецслужбами ряда европейских стран, в том числе и России, проводит комплекс мероприятий, направленных на розыск пропавших, однако, как сообщает наш источник в Оперативном штабе, организованном под патронатом ООН, до сих пор заметных успехов не наблюдается…»

«Le Monde»

«…До настоящего времени не подтвержден слух о том, что таинственные исчезновения затронули не только США и европейские государства. Токио хранит молчание, но анализ выступлений руководителей Ирака, Израиля, Индии, Японии, а также информация, поступающая из заслуживающих доверия источников, позволяет с высокой степенью вероятности утверждать, что правящая элита ряда азиатских стран также понесла серьезные потери.

Прямые обвинения в адрес спецслужб США пока что не звучат, предположительно, руководство указанных государств стремится сохранить в тайне тот факт, что их вооруженные силы фактически обезглавлены.

Немалый интерес вызывает и то, что Белый дом также воздерживается от каких-либо заявлений. Более того, на политической карте планеты наблюдается ощутимое потепление, и источником его является именно Вашингтон, буквально в последние дни пересмотревший свои позиции по ряду хотя и достаточно малозначительных, но тем не менее бывших до этого камнем преткновения вопросов…»

«Die Presse»

«…Довольно неожиданной на фоне трагических событий, связанных с исчезновением целого ряда крупных политиков России, США, Великобритании, Германии и Франции, а также, предположительно, их коллег из наиболее развитых в военном и экономическом отношениях стран Азии, является встреча руководителей „Большой восьмерки“, которая должна начаться 27 августа в Париже. На встрече предполагается обсудить целый комплекс вопросов, направленных на сокращение ядерных вооружений. Также будет рассматриваться вопрос об ограничении американского военного присутствия в Европе и Средиземноморье.

Данный вопрос, при его благополучном разрешении, будет способствовать снижению напряженности не только в указанных регионах, но и на планете в целом. Проводимая в последнее время Белым домом политика вселяет надежду на то, что период бряцания оружием, период, когда США фактически выполняли роль «международного кнута», постепенно уходит в прошлое…»

«Российская газета»

«…Государственной думой одобрен в первом чтении порядок одностороннего сокращения стратегических наступательных вооружений. Пока это коснется прежде всего целого ряда морально устаревших систем вооружения, но отличительной особенностью данного положения является доктрина о нерасширении производства СНВ, а также о планомерном его снижении, вплоть до полной остановки.

Госдепартамент США заявил, что на фоне этого беспрецедентного шага, предпринятого Россией, Соединенные Штаты Америки считают нужным предпринять ответные адекватные действия, несмотря на то, что требований о подобных действиях со стороны России не поступало. Разработка проекта новой военной доктрины США начата, и в ближайшем будущем наши читатели смогут узнать, какие шаги в этом направлении намерен предпринять Белый дом…»

«Известия»

Саша небрежным жестом бросил газету в стопку уже просмотренных и с некоторым удовольствием уставился на чистую поверхность стола. Что ж, на сегодня достаточно, тем более что основные новости со всего мира, отобранные и систематизированные могучими компьютерами СПБ, скоро лягут к нему на стол в виде краткой, но чрезвычайно информационно насыщенной справки. Хотя и просто так, ради удовольствия, почитать газету было приятно. И был даже определенный шик в том, чтобы читать российские газеты именно здесь.

Шумиха, поднявшаяся в мире после того, как далатиане вынуждены были покинуть Землю, постепенно угасала. То есть, конечно, никто не имел ни малейшего представления ни об истинном масштабе происшедшего, ни о тех, кто во всем этом виновен. Все эти многочисленные исчезновения… Оперативный штаб при ООН еще хорохорился, утверждая, что у данного преступления нет и не может быть срока давности, и виновные в гибели – теперь это уже никем не оспаривалось – целой плеяды крупных военных чинов и некоторых наиболее реакционно настроенных политиков, будут непременно найдены и понесут ответственность по всей строгости закона. Все это было пустой бравадой, даже если и основанной на искреннем желании сдержать слово. Разумеется, все, или почти все, «исчезнувшие» находились в полном здравии, только вот дотянуться до них не могли ни славная своими джеймсами бондами «Интеллидженс сервис», ни «длинные руки Москвы», ни всеведущее и всезнающее Центральное разведывательное управление США. Хотя бы просто потому, что все эти политики и военные уже довольно давно покинули планету. И Трошин очень надеялся, что навсегда.

Теперь, когда ему пришлось возглавить аналитический отдел представительства Службы планетарной безопасности в Вашингтоне, он сильно изменился. Казалось бы, прошло совсем немного времени… но отважный Капитан, возглавлявший выход на Арену одной из самых эффективных Команд Ассамблеи, теперь на многое смотрел иначе. И при воспоминании о боях во славу иных цивилизаций теперь лишь чуть заметно морщился, как будто бы в тех былых битвах было что-то постыдное.

На самом деле он так не думал. Хотя бы потому, что искренне верил – любое относительно мирное решение споров, сколь бы сомнительным оно ни было при ближайшем рассмотрении, все же лучше, чем открытое военное столкновение. И поэтому был искренне рад за Анжелику, которая теперь была Капитаном… хотя временами столь же искренне сочувствовал Михаилу, вынужденному служить под началом обожаемой жены. А Максим, совершенно неожиданно для Трошина, отказался от захватывающей карьеры элитного воина, предпочтя ей бесконечную возню с супернавороченными компьютерами, размещавшимися в их новом офисе. И Ниночка, ясное дело, нисколько против этого не возражала – хотя бы потому, что здесь, в сердце Америки, чувствовала себя как рыба в воде. Как, впрочем, и Лена – та вообще, казалось, ни капли не сожалела об оставленной, видимо навсегда, России.

Женька тоже ушел из Команды – от него Саша меньше всего ожидал такого решения. И вряд ли на выбор оказала влияние новая Женькина нога – она, как и было обещано, на вид совершенно не отличалась от настоящей, так же покрывалась легким загаром и так же с готовностью обещала побелеть зимой. Чувствовала боль – а вот усталость ей была незнакома. Он и сам, казалось, забыл о том, что часть его организма создана в лабораториях СПБ. Скорее всего после всего пережитого насквозь искусственная Арена казалась ему слишком пресной – и он с огромным удовольствием принял предложение войти в состав оперативной службы СПБ… и уже месяца с два как умотал куда-то в дальнюю командировку. Причем термин «дальняя» следовало воспринимать буквально. Там ему скорее всего не придется скучать.

Совершенно неожиданно исчез с горизонта Петр – покрутившись с месяц в Вашингтоне и убедившись, что частных детективов в Штатах примерно в полтора раза больше, чем нужно, он в один прекрасный день исчез из отеля. В оставленной для Трошина записке Петька жаловался, что просидев всю жизнь в Москве и не выезжая дальше МКАДа, он всегда мечтал увидеть дальние страны. И в ближайшее время намерен заниматься исключительно этим. Прочитав торопливо набросанные строки, Саша улыбнулся – мужику просто нужно время все утрясти, все разложить по полочкам. Что ж, пусть погуляет месяц-другой… а потом его надо будет найти и привлечь к работе. Профессионалами разбрасываться негоже. Работы много – скучать ему не придется.

А Трошин скучал… временами это чувство становилось столь сильным, что он с большим трудом сдерживался, чтобы не бросить все, не сесть в самолет – и уже через считанные часы ступить на такие знакомые московские улицы. Это было невозможно, и он это знал. Конечно, теперь, когда к его услугам была инопланетная техника, можно было бы обойтись без доморощенных средств типа перекрашивания, подкладывания ватных тампонов и выщипывания бровей. Обеспечить себе должную маскировку он мог… но вот стоит ли рвать сердце, стоит ли пытаться вернуть утраченное – для чего? Для того, чтобы потом всю жизнь жить под чужой личиной, пусть и в милой сердцу Москве? Или для того, чтобы, подышав неделю родным воздухом, снова окунуться в чад американских авеню и стритов, с обостренной тоской снова и снова стремясь на Родину. Нет уж, прошлое умерло. И не стоит ему возрождаться… Москва успокоилась, их фотографии исчезли со щитов «их разыскивает милиция», замененные более свежими снимками других… но никто, и уж далатиане менее всех, не собирался утвердить справедливость и реабилитировать невинно оболганных. Далатиан это, разумеется, ни в малейшей степени не интересовало, а у СПБ были и заботы поважнее.

Земля, привлекшая к себе внимание вследствие несколько скандальных событий четырехмесячной давности, испытывала теперь самый настоящий наплыв туристов – и СПБ, даже несколько расширившая свои штаты, едва справлялась с этим потоком. Поначалу неопытность как самого Трошина, так и тех, кто стоял во главе Вашингтонского, Парижского, Токийского и возрожденного Московского филиалов, привела к определенным казусам. В газетах появились очередные статьи о неопознанных летающих объектах, о странных, немного похожих на дельфинов созданиях, замеченных неподалеку от японских островов… Хорошо, что на фоне шумихи, связанной с пропавшими без вести, эти слухи были расценены не более как очередная утка. Хотя сам Трошин прекрасно знал, что именно скрывалось за каждым их этих сообщений, и скольких «туристов» пришлось спешно и не слишком вежливо выдворять за пределы планеты…

Это была неплохая работа, интересная, творческая – и главное, теперь не приходилось убивать. Пусть даже понарошку, электронные психоматрицы… В один прекрасный момент Саша вдруг понял, что для него война закончилась. Гордился ли он своим прошлым, презирал ли его, или испытывал иные чувства – с каждым днем он все реже и реже задумывался об этом. Просто в жизни наступил перелом, что-то ушло, что-то пришло взамен. Лучше или хуже – кто знает. И ему нравилось новое дело, нравилось чувствовать себя не просто машиной для убийства, а ощущать свою нужность, свою полезность обществу. Даже если общество об этом не догадывается.

И пусть никто никогда так и не узнает о том, как девять человек стояли на скрипящем белом песке. Стояли плечом к плечу… а за спиной у них было будущее. Будущее планеты Земля.

Октябрь 2002 – март 2003

(обратно) (обратно)

Дмитрий Воронин СКАЙГАРД

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Официально считается, что Федерация отсчитывает время своего существования с 2170 года, когда был подписан первый договор об объединении Земли, Геи и Хоуп в единое государство. С тех пор этот день празднуется везде — даже на неприсоединившихся колониях, которые считают эту дату днем своей независимости.

Но если попытаться судить объективно, то Федерация зародилась раньше. Некоторые склонны отдавать предпочтение 2086 году, когда исследовательский корабль с приводом Геллера — Радова обнаружил Гею — первую планету, ставшую колонией Земли и позже второй столицей Федерации, планету-сад, планету-рай. Другие же называют 2052 год. На этой дате и остановимся подробнее.

В 2052 году были опубликованы первые работы Андрэ Геллера, теоретически обосновавшего возможность смещения пространственных координат физического объекта по пятой оси координат (если принимать классический расчет трех измерений + времени). На проведение практических исследований в данном направлении были затрачены весьма значительные суммы, но ни один из экспериментов не увенчался успехом. Дальнейшее развитие идеи Геллера получили в 2061 году, спустя всего лишь три месяца после кончины ученого, в работах русского физика Николая Радова. Известно, что энергетическое поле, предназначенное для смещения объекта вдоль пятой оси координат, оказывает ожидаемое воздействие не сразу (как предполагал А. Геллер), а лишь по достижению определенного порога мощности. Н. Радову удалось не только вычислить это смещение и построить прогноз его последствий для объекта, но и блестяще доказать свою теорию, разработав и испытав привод Геллера — Радова, в настоящее время являющийся единственно возможным средством обеспечения межпланетных и межзвездных путешествий.

Общепризнанного, что привод Геллера — Радова перемещает объект в иной пространственно-временной континуум, официально именуемый бета-слой. Соответственно, термин «горизонт бета-слоя» означает напряженность энергетических полей привода, достаточную для преодоления межпространственного барьера. Сразу после этого преодоления бета-слой начинает выталкивать вторгшийся в него объект. Как правило, возвращение в обычное пространство происходит очень быстро — в течение нескольких микросекунд. Но за эти мгновения корабль перемещается вдоль вектора своего движения на огромные расстояния, зависящие от скорости самого корабля и времени пребывания в бета-слое. Вернувшись в наше пространство, корабль, на который снова начинает оказывать воздействие энергополе привода Геллера — Радова, спустя приблизительно одну миллисекунду вновь преодолевает горизонт бета-слоя, совершая очередную пульсацию.

Время пребывания в бета-слое и, соответственно, скорость в режиме пульсации определяются мощностью реактора и массой корабля. На данный момент рекорд принадлежит экспериментальному клиперу «Катти Сарк», преодолевшему 8,6 с.л. по маршруту Земля — Сириус-2 за 7 дней, 5 часов и 23 минуты, со средней скоростью 423,9 сс/с.^[67]

Использование синтетического вещества «энергия-33» (см. соответствующую статью) в качестве топлива для ГР-привода позволило сделать межзвездные перелеты экономически выгодными. На данный момент лидерство в производстве «энергии-33» принадлежит Талере (Альсафи (3). Многократно более эффективным (оценки экспертов разнятся) представляется использование природного аналога — «энергии-37», однако объемы ее добычи крайне незначительны.

Также следует отметить, что предложенный Радовым термин «горизонт бета-слоя» в настоящее время используется в основном в официальных источниках и технических справочниках. Персонал космических кораблей чаще пользуется термином «порог».

Привод Геллера — Радова.

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История первая. МАРГАРИТКА

— Орбита-3 вызывает борт-1763, Орбита-3 вызывает борт-1763, Кейти, ответь!

— Дитрих, меня зовут Катя, и ты это прекрасно знаешь.

Девушка коснулась сенсора, включая изображение коммуникатора, и сделала безуспешную попытку уютно расположиться в капитанском кресле системного буксира. Тот, кто проектировал эти летающие кастрюли, был либо аскетом, либо мизантропом. Впрочем, одно другого не исключает. Она закинула ноги на пульт и зевнула.

На небольшом экране появилось подернутое сеточкой помех изображение:

— Рад видеть тебя, Кейти. Мне очень нравьится твой полетный костьюм. Хотел бы я оказаться твоим напарником в польете.

— Хотела бы я поменяться с тобой климатизаторами, Дитрих.

Люди, чьи знания о космосе исчерпываются просмотром сериалов «Командор Лангер» (женщины) и «Виктория» (мужчины), совершенно убеждены, что каждый член экипажа космического корабля непременно ходит в идеально отутюженном мундире, явно вышедшем из рук прекрасного модельера. Что на макияж у женщин-пилотов уходит времени ничуть не меньше, чем на расчет курса, а любой из астронавтов-мужчин без труда займет первое место на конкурсе «Мистер Мужество». Если вести речь о роскошных пассажирских лайнерах, то это действительно так. Но пилотирование кораблей поменьше, особенно соло-маршруты,^[68] подразумевало куда большую свободу в поведении членов команды. В большинстве случаев уже упомянутый мундир надевался дважды: чтобы добраться от дома до корабля и чтобы проследовать в обратном направлении после посадки. Не более. Все остальное время спейсмены^[69] предпочитали свободный стиль одежды. В настоящий момент на Кате был очень откровенный купальный костюм — если этот набор веревочек и крошечных лоскутков можно назвать костюмом. В обычное время она предпочитала что-нибудь поскромнее, но если климатизатор сошел с ума и теперь признает только два режима: +7 °C или +27 °C… Холода Катя не любила.

— Кейти, тьебе выдать орбиту?

— Нет, Дитрих, я буду сажать трамп.^[70] Дай курс на Стационар-1, я сброшу груз. И перестань называть меня Кейти. Если уж решил поселиться на Сибириаде, научись говорить по-русски.

— Катья, твоя речь пахнет шовинизмом, нациаонализмом и…

— Раз уж ты выучил такие заумные слова, — фыркнула девушка, — значит, сможешь справиться и с моим именем.

— Если это еще понадобьится, — поджал губы Дитрих. — Борт-1763, примьите вектор подхода к Стационару-1.

Пискнул зуммер навигационной системы, начавшей получение данных с орбитальной станции. В нижней части экрана появилась тонкая красная полоска, по мере удлинения меняющая цвет. Наконец маркер приема информации позеленел, побежали столбики цифр контрольной проверки.

— Подтверждаю прием данных.

— Точка сброса груза заложьена в автопилот. В соотвьетствии с инструкцией К-17, раздел 9, пункт 4, доступ к контрольным функциям автопилота заблокьирован до окончания маневра.

— Подтверждаю, Орбита-3.

Трамп дернулся — заработали коррекционные импеллеры выводя корабль на расчетную траекторию. Четыреста тысяч тонн обогащенной руды — неправильной формы груша, стянутая силовым полем, — не добавляли кораблику маневренности. Но здесь особой точности и не требовалось: гравизахват Стационара-1, огромного завода орбитального базирования, подхватит груз, как только будут отключены генераторы, удерживающие его за кормой буксира.

Если бы Сибириада была богаче, перерабатывающие заводы были бы размещены непосредственно в астероидном поясе. Пока же дешевле выходило доставлять руду к планете и перерабатывать здесь.

Катя взяла планшетку и включила видео — по развлекательному каналу шла 93-я серия «Командора Лангера». В ближайший час делать было совершенно нечего. Если ни один уважающий себя пилот не позволит автоматике осуществить посадку на планету, то орбитальные маневры — дело давно отлаженное. Здесь правят бал компьютерные системы, и вмешательство человека скорее принесет вред.

Время тянулось медленно. Казалось бы, семнадцатисуточный полет в тесном, неудобном кораблике, где капитанская (она же единственная) каюта по размерам мало отличается от шкафа, вынести тяжело, но на деле самыми томительными были последние часы перед посадкой. Катя лениво следила за экраном: к режиссерам, ставившим бесконечный сериал о бравом покорителе космоса и грозе пиратов Лангере, она относилась с глубоким презрением. Но ничего лучше не было — эфир был забит либо этой сладкой тянучкой, либо сухими новостями об объемах производства металлов — единственной статьи экспорта Сибириады, позволявшей колонии хоть как-то сводить концы с концами.

Как раз в тот момент, когда мужественный командор разносил в пыль очередную банду пиратов, прозвучал предупреждающий сигнал автопилота. Спустя несколько секунд кораблик дернулся, отключая силовые жгуты, удерживающие груз, и тут же засвистели импеллеры, уводя трамп с траектории гравитационных щупов орбитального завода.

— Расстыковка в соотвьетствии с программой, — сухо сообщил все еще обиженный Дитрих. — Борт-1763, передаю вас назьемным службам. Терминал-4 на линии. Коньец связи.

— Конец связи, Орбита-3. Дитрих, не сердись. Встретимся на земле, с меня пиво.

— Если то, что варьят на этом мерзлом шарике, называется пивом… — пробурчал диспетчер. — Ладно, Кейти, мьягкой посадки.

Девушка вздохнула. Немец, которого неизвестно каким ветром занесло на одну из самых удаленных от Земли колоний, да еще населенную почти исключительно выходцами из России, был неисправим. Под гипнопедом он мог бы освоить русский в достаточном для повседневного общения объеме за каких-нибудь шестнадцать-двадцать сеансов. Правда, гипнопед — вещь неплохая, но глубоких знаний не дает, базовое «вливание» все равно требуется полировать и полировать, и все же это куда легче, чем осваивать язык «с нуля». Но за гипнопед надо платить, и прижимистый Дитрих предпочитал мучиться, терпеть насмешки, но учить язык самостоятельно. Но Катя почти не сомневалась, что, если немец встретит ее на земле, непременно напомнит про обещанное пиво. На халяву, как известно, и хлорка — творог, и продукция местных пивоваров — вполне приемлемый напиток.

— Добрый день, Катенька, — послышался в интеркоме новый голос. — С возвращением тебя.

— Не сглазь, Максим, — улыбнулась она.

— Дитрих передал, ты намерена сажать свою колымагу?

— Да.

— Последний вальс…^[71] — понимающе кивнул диспетчер. — Соболезную.

— Догадался? — иронично поинтересовалась Катя.

— Да уже все знают, — вздохнул Максим. — Что делать будешь, Катенька?

— Для начала попробую посадить эту развалюху. — Девушку несколько раздражало это сочувствие, но Макс был неплохим парнем и его слова были искренними. В последнюю пару лет он всерьез пытался привлечь внимание девушки и теперь, когда ее полеты закончились на неопределенное время, наверняка строил грандиозные планы. Увы, Катя готова была согласиться сходить с ним в ресторан, могла бы позволить и больше — на разок-другой, но связывать себя серьезными отношениями не собиралась. А Макс хотел именно таких отношений — на Сибириаде к браку относились трепетно.

К тому же Максим, с точки зрения Кати, был немного занудой.

— Начинаем посадочную процедуру. Передаю данные по глиссаде.^[72] Официально предлагаю включить автопилот.

— Официальный отказ.

— Занесено в протокол, — Макс улыбнулся, и Катя его понимала. Пилот, согласившийся садиться на автоматике, потом месяц отбивался бы от насмешек.

— Тест систем.

— Системы в но… ну, Макс, в каком состоянии могут быть системы у этого ящика с болтами?

— Катенька… — Диспетчер мужественно боролся с собой секунд пять, затем добросовестность победила: — Прошу ответ по форме. Девушка вздохнула. Нет, пожалуй, не больше чем обед. Вероятно, секс с ним будет таким же скучным.

— Борт-1763, трамп «Бурлак» К-12 «Галакто», Терминалу-4. Аэродинамика в норме, запас топлива 7 %, маршевый отключен. Гравит-контроль в норме. Компьютерные системы в норме. Управление в норме. Климат-контроль, сволочь, сдох.

Лицо Макса на экране выразило вселенскую скорбь. Отнюдь не по причине сожаления о климатизаторе. Катя мысленно ругнулась.

— Коррекционные импеллеры — норма. Планетарные импеллеры… разбалансировка 3 %, утрата мощности 27 %.

— Катя, ты гробанешься с такими движками! — не выдержал Максим.

— Не боись, — пожала она плечами. — Поправлю глиссаду коррекционными.

— В атмосфере они у тебя погорят, — справедливо отметил диспетчер.

— Все равно в утиль.

— Трамп К-12, официально предлагаю воздержаться от посадки.

— Официальный отказ, Терминал-4, улыбнулась Катя. — Макс, ты перестраховщик.

— Занесено в протокол. Парень явно был расстроен. — Катенька, я о тебе беспокоюсь. Твой гроб и в исправном-то состоянии посадить непросто. Ладно, даю Седьмую Посадочную, там сейчас ни одного корабля…

— Принято, Терминал-4, посадка на площадку-7. Начинаю снижение.

— Кстати, «жаба»^[73] уже в порту, ждет тебя.

— Неймется им…

— Катя, я активирую гравизахваты. Если ты начнешь заваливаться, мы тебя подхватим.

В глазах девушки мелькнули молнии. Посадка на лучах гравитационных ловушек терминала была еще большим позорищем, чем на автопилоте.

— Максик, милый… если ты включишь эту хрень ДО ТОГО, как я начну заваливаться… знаешь, что я тебе оторву?

— Да я все понимаю, Катюша, не волнуйся.

Девушка тщательно пристегнулась — шутки кончились, посадка действительно будет непростой. Настоящий вызов ее пилотажному мастерству. Три процента разбалансировки импеллеров — это серьезно. Корабль считается исправным, если все двигатели сведены с точностью до трех сотых процента. Падение мощности — еще хуже.

Катя перевела навигационный компьютер в режим отслеживания параметров посадки. Перед глазами тут же развернулась схема основных узлов трампа. Треть схемы светилась желтым — некритичные неисправности. Один из планетарных импеллеров помаргивал красным. В остальном вроде бы все было исправно. Катя плавно выровняла мощность двигателей, дала несколько коротких корректирующих импульсов — глиссада, отображенная на компьютерной схеме яркой зеленой линией, переместилась к оси корабля. Если удастся удержать ее в таком положении — посадка будет удачной.

— Трамп К-12, у вас проблемы, — послышался голос Макса — фиксирую утечку топлива.

— Информация принята, Терминал-4! — Голос девушки звучал напряженно, она аккуратно манипулировала сразу десятком импеллеров, пытаясь погасить дисбаланс, внесенный в систему вышедшим из строя двигателем. — Я в курсе. Разошелся шов в резервном баке. Давно. Этот запас топлива я вообще… дерьмо… не учитывала. Когда войду в атмосферу, бак прогорит.

Трамп продолжал снижение. Послышался громкий хлопок, и на схеме один из коррекционных импеллеров засиял алым цветом. Трамп класса «Бурлак» был древним аппаратом, выпущенным еще до колонизации Сибириады, и неудивительно, что пришла ему пора отправляться на слом. Сейчас капитальный ремонт ветерана стоил бы, пожалуй, немногим меньше покупки нового корабля. Двигатели трампа, предназначенные для проведения корректировок в открытом космосе, были старой модели и в атмосфере должны были сгореть очень быстро.

— Гадство, как рано!

— Трамп К-12, у вас…

— Макс, заткнись! — прошипела девушка. — Мешаешь.

Полыхнул еще один импеллер. Зеленая вертикаль глиссады все время норовила уползти в сторону. Катя чувствовала, как по вискам стекают струйки пота, и не только потому, что климатизатор упрямо поддерживал в рубке +27 по Цельсию. Пожалуй, она все же сглупила — ну и что, подумаешь, села бы в гравизахваты…

Вертикаль резко вильнула, и пилот врубила сразу три корректировочных двигателя. Корабль дернулся, выравниваясь, но эта маленькая победа стоила ей еще одного импеллера. Альтиметр показывал две тысячи метров до площадки. Можно сказать, совсем рядом.

Трамп продолжал снижаться — очень медленно, зато практически не отклоняясь от необходимой траектории. Катя могла бы назвать себя лучшим пилотом Сибириады — это было бы некоторым преувеличением, но в первый десяток она, безусловно, входила. Два года во Флоте, да еще пилотом истребителя — в этом захолустье подобным послужным списком могли похвастаться немногие из гражданских. Семь боестолкновений. И даже один сбитый противник.

Но эта посадка выпьет из нее крови, пожалуй, столько же, сколько настоящий боевой вылет.

Внезапно взвыла сирена. Сразу три планетарных импеллера сменили цвет с зеленого на желтый, а затем и на красный. Цифры на альтиметре ускорились, последняя, фиксирующая десятые доли метра, и вовсе слилась в одно смазанное мерцание. Трамп падал. Индикаторы крена и тангажа,^[74] до этого радовавшие глаз сотыми долями градуса, замигали красным, показывая сильное отклонение от нормы.

— Катя, я…

— За-а-аткнись, Ма-акс!!! — заорала пилот. — Убью! Не смей!

Корабль стремительно приближался к земле. Уже не экономя ресурсы слабеньких коррекционников, Катя отчаянно держала глиссаду — пока это удавалось, и падение можно было, с некоторой натяжкой, назвать управляемым. Триста метров… двести… сто… пятьдесят… взвыл маршевый двигатель, вбивая в упрочненный бетон посадочной площадки струю плазмы. Ремни врезались в тело — наверняка останутся синюшные полосы. Там, внизу, был сейчас настоящий ад, но бетон способен был выдержать и не такое. Космодромные конструкции рассчитаны на старт корвета, производимый на маршевом.

— Есть контакт! — резанул по ушам восторженный вопль диспетчера. Но Катя знала о посадке и без подсказок.

— Всем системам — отключение.

Она устало вытерла тыльной стороной ладони пот. Посадила. Надо же…

Грузовой пандус откинулся, броневая плита легла на еще горячее бетонное покрытие.

Вот сейчас Катя была олицетворением всего восторженного, что можно услышать о космосе и космонавтах. Идеально отглаженный бежевый мундир, эмблема гражданского мастер-пилота, нашивки боевых вылетов. Невысокие полусапожки с подмагниченными подошвами. Волосы распушены, золотой волной спускаясь до середины спины. Наверняка Макс, несомненно наблюдавший за ней через видеокамеры посадочной площадки, в этот момент затаил дыхание.

Бетон еще не остыл, над ним струилось марево раскаленного воздуха. Девушка усмехнулась: да, отменная посадка. Ни одного повреждения — если не считать перегоревшее оборудование. Но с импеллерами все ясно — планетарные давно выработали все мыслимые сроки эксплуатации.

Быстро перебежав через наиболее горячий участок, Катя подошла к краю площадки и, опершись об ограждение, с наслаждением вдохнула прохладный воздух. После теоретически стерильной, многократно прогнанной через фильтры (все равно никакая фильтрация не способна устранить осточертевший запах масла, горелой проводки и пота) атмосферы корабля настоящий воздух казался восхитительным. Седьмая Посадочная находилась на краю космодрома, и совсем рядом, всего в полутысяче шагов, начинался лес даже сюда доносился аромат зеленой листвы, пусть и слегка смешиваясь с запахами гари и раскаленного металла. Катя зажмурилась, представляя свою маленькую, но такую уютную квартирку… и кровать с чистой-чистой простынею.

Послышался мягкий рокот, и к выходу с площадки подкатил небольшой робот-кар. Катя забралась на сиденье, коснулась сенсора — и ярко-желтая машинка неторопливо двинулась к далекому зданию астропорта. Перемещаться в посадочной зоне самостоятельно категорически запрещалось — в бортовой компьютер кара непрерывно поступала информация о безопасном маршруте. Впрочем, сейчас на космодроме было тихо.

Представитель «Галакта» уже ожидала пилота. Довольно интересная сухощавая женщина лет шестидесяти встала с кресла, как только Катя появилась в дверях.

— Капитан Шелест? — вопрос был в высшей степени формальным — они обе давно знали друг друга.

— Во плоти, инспектор.

— Блестящая посадка. Я наблюдала за вами.

— Спасибо, — чуть заметно усмехнулась Катя. Похвала была приятна, тем более от этой женщины. В молодости Анна Ремезова была отличным пилотом, это знали все. И сейчас на ее сером мундире поблескивали три крошечные звездочки — эмблемы дальних экспедиций. Предмет тихой зависти мастер-пилота Екатерины Шелест.

Прошли те времена… Уже много лет дальние экспедиции осуществлялись исключительно силами Флота. Все началось с колонии Келли, Альтаир-3. С дикой и бессмысленной бойни, в результате которой оказался стерт с лица земли единственный городок в полторы тысячи жителей. Флот прочесал все ближайшие сектора, но не нашел никаких следов врага. В свое время средства массовой информации подняли по этому поводу невероятный шум, обвиняя военных во всех смертных грехах, начиная от халатности и заканчивая прямым небрежением интересами Федерации. Заговорили и об амстад, но Ассамблея выложила груду документальных свидетельств того, что ни один корабль Роя не приближался к Альтаиру ближе чем на пять парсек. Разумеется, никто амстад не верил, но для официальных обвинений нужен хоть какой-нибудь повод.

Затем исчезла экспедиция к Фомальгауту — простой, давно опробованный маршрут, жалких двадцать два световых года от Солнца. И снова недели бесплодных поисков. В течение следующих трех лет пропали еще четыре экспедиции, после чего Армия, ссылаясь на интересы Федерации и заботу о безопасности граждан, сосредоточила в своих руках все исследования, проводимые вне сферы диаметром около сорока световых лет.

— Мастер-пилот Шелест, вынуждена официально известить вас… — инспектор сделала паузу. Затем, вздохнув, продолжила: — Что компания «Галакт» прекращает действие вашего контракта в связи с ликвидацией закрепленного за вами трампа К-12. Мне жаль.

— Мне тоже.

Катя понимала, что этот разговор — такая же формальность, как и приветствие. Инспектор выполняла свою работу. Может быть, позже им удастся поговорить наедине, и тогда Ремезова найдет другие слова. Из всех «жаб» она была самой человечной. И единственной, кого не называли «жабой» в глаза.

— Ваша карточка, мастер-пилот.

Инспектор протянула небольшую пластиковую карточку, на которую была внесена плата за последний рейс обреченного трампа. Катя прикоснулась пальцем к сенсору, сканер считал ее биокод и выдал на небольшой экран сумму. Девушка чуть вздернула бровь — удивление было приятным. И все же… и все же она обязана уточнить.

— Сумма больше оговоренной в контракте.

— Совершенно верно, мастер-пилот. Небольшая премия от компании… за мягкую посадку.

— А если бы я разбила трамп вдребезги? Ремезова улыбнулась уголками губ:

— Тогда это была бы премия за риск. Катя, «Галакт» действительно сожалеет о случившемся. Увы, транспортные рейсы не оправдывают себя. «Стационар-1» убыточен, и это не секрет даже для обывателей. Компания сворачивает свою деятельность, оставшиеся трампы будут проданы… Хотя кому нужен этот металлолом! Вероятно, права на разработку астероидного пояса перекупит «Звездный Мост» или какая-нибудь другая из мегакорпораций. Как водится в подобных ситуациях, за гроши. Сюда доставят мобильные заводы… но я думаю, что роль «челнока»^[75] тебя не устроит.

От одной мысли о таком применении ее пилотского мастерства у Кати мороз пошел по коже.

— Удачи, мастер-пилот Шелест.

Инспектор чуть склонила голову, резко повернулась и с явной торопливостью двинулась к выходу из астропорта. Катя вдруг подумала, что и для Ремезовой это — прощание. Не с Катей — с космосом. Пусть Анна давно уже не покидает планету, но она все равно ощущает некую сопричастность, некую связь с той жизнью, которой отдала столько лет. А если «Галакт» исчезнет… найдется ли у нового хозяина место для шестидесятилетнего портового инспектора? Вряд ли.

Настроение было испорчено безнадежно. Девушка даже не поднялась в диспетчерскую, хотя Макс наверняка ждал ее. Ничего. Переживет.

Катя вышла из здания — Ремезова уже уехала. Навалилась усталость, очень захотелось спать. Нет, сначала принять настоящий душ — долгий, на целый час. Или больше. Стоять под тугими теплыми струями и не думать о том, что рециклер трампа дышит на ладан и не успевает очищать воду, а потому на душ отводится не больше пяти минут. Потом поужинать… что-нибудь экзотическое, с премии вполне можно позволить себе маленькую роскошь. А уже потом — спать… долго-долго.

Она села в такси, сунула карточку в прорезь на приборной панели. Послышалось тихое гудение. Затем из динамика раздался приятный мужской голос:

— Приветствую вас, госпожа Шелест. Маршрут?

— Домой.

— Время в пути — два часа семь минут. Желаете музыку?

— Нет. Я, пожалуй, вздремну.

— Как пожелаете, госпожа.

Катя откинулась в кресле и закрыла глаза.

Терминал выдал десяток строк, и Катя закусила губу. Так мало вакансий… Да уж, Сибириада действительно приходит в упадок. Еще лет двадцать назад на космодроме каждые пять минут садился или взлетал корабль. Тогда именно здесь проходила граница освоенного людьми пространства. Хотя «освоенного» — сильно сказано.

Так или иначе, но тогда жизнь на Сибириаде била ключом. По заказу Флота отгрохали великолепный космодром, оборудованный по последнему слову техники. Научный корпус развернул несколько баз на планете (зачем — так и осталось тайной за семью печатями, ибо ничего стоящего научники не нашли). Спустя год прибыли транспорты с колонистами. А когда геологи оценили богатства астероидного пояса, колония и вовсе получила статус «А», то есть режим наибольшего благоприятствования. Вскоре «Галакт» — тогда еще фирма молодая и преисполненная амбиций — вложил немалые деньги в монтаж орбитального завода «Стационар-1» и доставил в астероидный пояс два десятка автоматических обогатительных фабрик. Начались регулярные рейсы трампов — выгодные рейсы, астероидный пояс находился невероятно близко к планете, всего лишь чуть более полутора миллионов километров. Около тридцати часов крейсерского хода для обычного малотоннажника, трое суток — для трампа без нагрузки. Катя застала самый разгар этой эйфории — Земле требовались ресурсы, и каждый сибирианин в мечтах видел себя богачом. Каждый в колонии стремился работать на «Галакт». К чему мучиться с сельским хозяйством, если проще и дешевле закупить необходимое продовольствие. Да и все остальное тоже.

А потом все неожиданно изменилось.

В 2358-м, одна за другой, с интервалом всего лишь в три месяца, были исследованы две планетные системы в одной обнаружили три астероидных пояса, в другой — два. И все оказались чрезвычайно богатыми. Но самое главное, обе системы располагались много ближе к Солнцу.

И о Сибириаде забыли.

Сначала ушли военные — отправились к новым рубежам. Потом свернули свою работу научники. Потом оказалось, что цены на привозные продукты, еще недавно казавшиеся такими заманчивыми, уже вызывают раздражение. А продукция «Стационара-1» не пользуется особым спросом — и не будет пользоваться, если не изменить расценки.

Этот период Катя практически не застала. Она уже служила во Флоте, рассчитывая получить офицерское звание и, чем черт не шутит, лет через десять — пенсию. Не очень большую, но позволяющую чувствовать себя вполне достойно в любой колонии. На Земле на эти деньги не прожить, но в каком-нибудь тихом уголке вроде той же Сибириады — запросто.

Потом вышел знаменитый закон о женщине-матери. Мол, женщина должна дарить жизнь, а не отнимать ее, и потому в армии женщинам не место. На вспомогательных ролях еще куда ни шло, медики, научный персонал, обслуга… но Кате четко и ясно объяснили, что пилотом ей больше не быть. Закон отменили спустя всего лишь три месяца — метрополия оказалась под угрозой самого настоящего бунта. Но свое черное дело закон сделал — Катя оказалась выброшенной из Флота. С незначительным званием энсина, словно в насмешку присвоенным ей одновременно с вручением приказа о демобилизации. Без пенсии. Почти без денег.

Она вернулась домой, на Сибириаду, и застала полный упадок. Колонии было нечем привлечь инвестиции. «Галакт» еще делал хорошую мину при плохой игре, и мастер-пилот без проблем нашла место… если бы ей за год до того сказали, что она будет радоваться контракту пилота трампа, она съездила бы такому пророку по морде. А тут она и в самом деле обрадовалась — работа, по меркам колонии, считалась высокооплачиваемой. К примеру, Макс получает за три месяца столько, сколько Катя за один рейс.

Девушка вздохнула. Макс — получает. А она… конечно, есть кое-какие накопления, позволяющие продержатьсяпервое время. Полгода, год — не больше. И то при жесточайшей экономии. Вчера она, скажем, ухлопала в ресторане десять ев.^[76] Если питаться синтетикой, то на эти деньги можно было бы протянуть недели три.

Она принялась просматривать вакансии. Первые три отпали сразу — требовался обслуживающий персонал на станции Орбита-1 и Орбита-2, оплата по категории «С2» в принципе, не так уж и плохо, но… но профессиональному пилоту переквалифицироваться в клиннинг-оператора (попросту говоря, в уборщика) — об этом не хотелось даже думать. Следующая вакансия выглядела приемлемо — компании «Трансспейс» требовался пилот для выполнения нерегулярных рейсов к навигационным маякам. Инженеры Федерации уже лет сто бились над решением проблемы надежности бакенов, но выходящий из пульсации корабль порождал такую энергетическую волну, что маяки постоянно выходили из строя. В последние годы этими вопросами вроде бы занялся Технический корпус, но, судя по успехам научников от армии, служащие компаний типа «Трансспейс» еще долго будут обеспечены работой. Катя нажала кнопку вызова. Экран на мгновение подернулся мутью, затем на терминале появилось лицо молодого мужчины в традиционной серой униформе. На воротнике мундира поблескивала серебряная спираль — не блещущая оригинальностью эмблема компании.

— «Трансспейс», Дмитрий Семенихин. Слушаю вас, госпожа.

— Екатерина Шелест, мастер-пилот. Я по поводу вакансии…

— Вакансии? — Диспетчер сделал удивленное лицо. Нарочито-удивленное, как показалось Кате.

— В сети ваше объявление о поиске пилота для…

— О, простите. Да, мы объявляли о наборе. Семенихин замялся, затем осторожно поинтересовался: — Госпожа Шелест, вы внимательно читали условия?

— Предельно внимательно.

— Боюсь, что это не совсем так. Компания «Трансспейс» нуждается э-э… в пилоте-мужчине.

— В информационном сообщении об этом не было ни слова, — отчеканила Катя.

— Видимо, это чья-то недоработка. Виновный, разумеется, понесет наказание. Тем не менее мы не можем предоставить вам эту вакансию.

— С каких пор… с каких пор вопросы пола становятся значимыми при приеме на работу? — сухо поинтересовалась Катя, сверля Семенихина бешеным взглядом. — Или я должна обратиться в суд с обвинением в дискриминации?

Она уже не сомневалась, что этого места ей не получить. И диспетчер здесь ни в коей мере не виноват: ему приказали — он выполняет. Официально права мужчин и женщин были практически уравнены, но на деле часто выходило иначе.

— Быть может, я переключу вас на старшего менеджера, мадам Шелест?

— Будьте любезны.

— Придется подождать.

Изображение диспетчера исчезло с экрана, сменившись логотипом компании. Ждать пришлось долго. Катя не сомневалась, что, прежде чем переключить канал, добросовестный Семенихин доложил начальнику суть проблемы. Наконец на экране появился другой мужчина — благообразный, седой, упитанный. На вид — настоящий душка. Но, как показывает практика, душки старшими менеджерами не становятся.

— Рад знакомству, госпожа Шелест. Я Клайв Паркер, полномочный представитель компании «Трансспейс» на Сибириаде.

По-русски он говорил очень чисто, так чисто, как говорят только на чужом языке.

— Я требую объяснений, мистер Паркер. Ваш сотрудник нагло отказал мне в предоставлении вакансии пилота…

Паркер мягко улыбнулся. Ну прямо-таки добрый дядюшка, выговаривающий непослушной внучке за очередную шалость. И голос его был такой же мягкий, сладкий.

— Позвольте разъяснить вам политику компании в отношении найма сотрудников, госпожа. К моему величайшему сожалению, Сибириада переживает не лучшие времена, и процент безработных на планете непрерывно растет. Многие семьи едва сводят концы с концами… Я правильно выразился? Поэтому наша компания старается предоставлять рабочие места тем, кто вынужден кормить семью.

— А тем, кто вынужден кормить себя?

— Госпожа Шелест… я успел просмотреть ваш послужной список. Я готов признать, что вы сейчас один из опытнейших пилотов колонии. Но техническое обслуживание бакенов — с этим справится даже новичок. Новичок, у которого есть престарелые родители, братья, сестры… Он вздохнул и добавил:

— Признаю, компании не нужно судебное разбирательство. Я допущу вас к конкурсу. У нас уже четыре заявки. Прошу вас лишь об одном, госпожа Шелест: я перешлю вам досье на остальных кандидатов. Прочитайте. Просто прочитайте.

— Не трудитесь.

Катя оборвала связь, злясь на себя за мягкотелость. Какое там досье!.. Она прекрасно знала всех безработных пилотов колонии и могла бы с высокой точностью предсказать чьи фамилии увидит в файлах. Паркер, безусловно, сволочь, и под маской заботы о голодающих скрывается самый натуральный мужской шовинизм. Закон о женщине-матери отменен, но многие мужики восприняли его близко к сердцу.

Прошел час. Катя с ненавистью смотрела на экран, где мерцала последняя запись:

«Компания «Перспектива», представляющая на Сибириаде интересы Фонда «Будущее Федерации», объявляет набор желающих участвовать в программе «Скайгард». Условия приема — при собеседовании».

Название программы не говорило ни о чем… вернее, ни о чем хорошем. За вычурным словом «Скайгард» просто не могло скрываться что-нибудь приличное. Небось какое-нибудь заумное, никому, кроме пары-тройки узких специалистов, не нужное исследование. Серьезные дела столь помпезно не именуют. «Небесная стража»… Придумают же!

— Привет, Шелест! Я как узнала, что ты вернулась, так сразу к тебе!

Леночка ворвалась в квартиру словно вихрь, распространяя вокруг запах дорогих духов. Она чмокнула подругу в щеку и плюхнулась в кресло, вытянув длинные ноги, предмет зависти женской части колонии и вожделения — мужской.

— Я ужасно рада тебя видеть! Ты не представляешь себе, как я соскучилась! Слушай, как насчет шампанского, а? Я угощаю.

— Ну, если угощаешь… — неуверенно протянула Катя, прекрасно представляя себе цену настоящего шампанского. Именно настоящего, с Земли, поскольку другого Леночка не признавала, авторитетно заявляя, что шампанское бывает только французским, все остальное — дешевые или дорогие подделки.

Эта белокурая красавица могла себе позволить такую роскошь. Александр Градов, отец Леночки, один из самых богатых людей колонии, большой любитель старины, известный практически всем видным антикварам и коллекционерам Федерации, сколотил свое состояние на рудных разработках Сибириады. То ли помогла природная сметка, то ли просто невероятно повезло, но он продал свои акции «Галакта» всего лишь за месяц до того, как разработка астероидных поясов Сибириады начала движение от сверхдоходной к убыточной. Потом последовало еще несколько удачных вложений, и теперь Леночка слыла самой богатой невестой планеты.

— Только давай здесь, а? У тебя так уютно…

Не дожидаясь согласия подруги, Леночка отстучала на терминале заказ в ближайший ресторан и сунула в прорезь считывателя свою карточку. Катя нахмурилась — она не любила, когда столь беспечно швыряются деньгами. Пир, который она устроила себе вчера, выглядел легкой разминкой по сравнению с тем меню, которое составила Лена.

Некоторое время они просто болтали — вернее, болтала в основном Леночка, вываливая подруге все сколько-нибудь значимые новости колонии. Все эти сведения можно было получить и обычным путем, терминал заботливо записывал для Кати все передачи в период ее отсутствия, зато в изложении Леночки новости занимали куда меньше времени.

— Как прошел полет? — поинтересовалась Лена, выложив основные сплетни.

— Нормально.

Стандартный вопрос, стандартный ответ. Леночка могла часами щебетать о новых веяниях моды, о последних достижениях в области косметики, даже о политике, но этот дежурный вопрос задавался всегда. Обычно ответ пропускался мимо ушей — ясное дело, раз Екатерина дома и живая, значит, рейс можно считать вполне успешным. А если какие-то проблемы и были, на них можно наплевать. Такова традиция спейсменов: если ты вышел из корабля, стоящего на посадочной площадке космодрома, на своих ногах и не отправился тут же в госпиталь — значит, все путем.

В этот раз Леночка иронично изогнула бровь:

— Нормально, значит. Шелест, все уже знают, что тебя выперли из «Галакта».

— Макс настучал?

— Кать, все — это значит все. О том, что «Галакт» сворачивает работы в поясе, говорят уже две недели. По всем каналам.

— Ну и черт с ними…

Раздался сигнал домофона — доставили заказ из ресторана. Вошли двое молодых парней, нагруженных судочками и посудой, споро расставили на столе угощение, водрузили на середину стола ведерко со льдом, из которого торчало укрытое фольгой горлышко, и собрались было исчезнуть.

— Стоять! — рыкнула Катя. — Кто-то тут считает, что девушки должны сами открывать шампанское?

— Прошу прощения, госпожа, сей момент.

Лена сделала маленький глоток, закрыла глаза и довольно причмокнула.

— Ладно, мальчики, свободны. Дождавшись, пока посыльные уйдут, она повернулась к подруге:

— Знаешь, Кать, я решила уйти из дома.

— Опять? — вытаращила глаза Катя.

Леночка уходила из дома уже в десятый раз. Обычно все заканчивалось двумя-тремя ночевками у подруги или в отеле — она традиционно выбирала лучший отель, поэтому отцу было не сложно выследить блудную дочь. Спустя некоторое время беглянка успокаивалась, прощала любящему родителю действительные или мнимые обиды и возвращалась домой. Рано овдовевший отец души не чаял в дочке, а потому позволял ей любые капризы.

Девушка и в самом деле доставляла папаше немало хлопот. И при этом Лену никак нельзя было назвать богатой дурой. Она успешно закончила медицинский колледж (правда, по ускоренной программе, о чем предпочитала не распространяться), неплохо разбиралась в компьютерах и относительно свободно говорила на шести языках, помимо родного. Просто то, что для других было способом добывать средства к существованию, для Лены было не более чем игрой. И, как любая игра, быстро надоедало. Ей прочили карьеру врача, ей предлагали аспирантуру на кафедре лингвистики, но к этому моменту девушка уже находила себе другое, более интересное занятие.

— В этот раз все серьезнее, — покачала головой Леночка. — Папа решил выдать меня замуж. Она всегда называла отца «папа» — именно так, с ударением на последнем слоге и напрочь игнорируя падежи.

— Серьезно?

— Куда серьезней, — фыркнула девушка. — И, кстати, забыл спросить мое мнение.

— Вообще говоря, в твои двадцать два пора быть замужем уже во второй раз.

В словах Кати (которая была лишь на три года старше, но ощущала себя уже совсем-совсем взрослой, оттого в ее речи периодически проскальзывали менторские интонации) был резон. Здесь, на Сибириаде, замуж выходили рано — как правило, лет в семнадцать. Леночка определенно засиделась в девицах. С другой стороны, отец наверняка искал для дочери самую лучшую партию, а в медленно умирающей колонии найти достойного кандидата представлялось определенной проблемой.

Шутки Лена не приняла.

— Я ничего не имею против того, чтобы выйти замуж, чуточку суховато заметила она. — Но за того, кого выберу сама.

— И кто он?

— Граф, — скривилась девушка. — Представь себе, настоящий граф. Михаил Орлов.

— Мало ли Орловых на свете…

— Да нет, там все точно, папа специально проверил. Решил, понимаешь ли, мне титул купить…

— Ну а что в этом такого? — пожала плечами Катя.

И в самом деле, ничего необычного в решении господина Градова не было. В последнее десятилетие Федерация в очередной раз переживала всплеск любви к старине. Ну, не вся Федерация, а ее русская составляющая. Молодежь устраивала приемы и балы, где обязательным условием участия было соответствие костюма заданному историческому периоду, люди постарше копались в своей родословной, старательно выискивая корни в старинных дворянских семействах. Кто-то пропихнул через правительство закон о восстановлении дуэльного кодекса — пусть и с диким количеством ограничений, но все же… И каждая вторая русская девчонка мечтала о титуле.

Так что казалось вполне логичным, что господин Градов пожелал обеспечить дочери настоящий титул. Проверить достоверность титула жениха было делом дорогостоящим и длительным, но вполне реальным. Кроме того, брак, устраиваемый родителями, тоже был достаточно распространен — статистика упрямо утверждала, что такие союзы живут в среднем на 7 лет дольше обычных, заключаемых по «большой и светлой любви». В условиях, когда десятилетний брак уже вызывал уважение, это было немало.

— Кать, ты серьезно?

— Ленка, да ты сама подумай! Ты — графиня… графиня Орлова… Черт, неплохо звучит!

— Шелест, я бы его тебе подарила. Только, прости, жених не захочет.

— Хочешь сказать, я так плохо выгляжу? — Катя попыталась обидеться, но долго дуться на Леночку было практически невозможно.

— Нет, ты красавица, умница и вообще само совершенство, — Леночка сощурилась, придирчиво осматривая подругу. — Приодеть бы… только вот этот господин Орлов совершенно не интересуется внешними данными невесты. Его гораздо больше волнует размер моего приданого. Это торг, понимаешь? Он мне титул, я ему деньги.

— Почему ты так плохо думаешь о человеке?

— Почему? Да потому, что нельзя влюбиться в фотографию! Зато очень легко можно влюбиться в размер банковского счета! Папа с этим… графом уже все решили, но он даже не выразил желания поговорить со мной! Летит, понимаешь ли… на «Эльдорадо». Дешевка.

Катя понимающе хмыкнула. «Эльдорадо» был старым лайнером класса А7, построенным еще лет семьдесят назад. По тем меркам корабль считался неплохим, но сейчас самые лучшие его каюты не тянули и на бизнес-класс. На А7 сейчас летали коммивояжеры, небогатые колонисты и не особо высокопоставленные сотрудники госструктур, чьи командировки традиционно финансировались по минимуму. Пожалуй, использование такого транспорта говорило само за себя. И все же…

— Лен, лайнеры класса «элит» прилетают на Сибириаду в лучшем случае раз в полгода. Может, он просто торопится на встречу с тобой?

— Ага… на встречу с чековой книжкой он торопится… Я все решила. Уйду из дома, уеду куда-нибудь. Найду работу.

— Ленка, ты и работа — понятия трудносовместимые.

— Думаешь, я шучу? Да я вот прямо сейчас билет закажу! — Она отставила бокал и направилась к терминалу.

Катя хотела было заметить, что если господин Градов не дурак (а в глупости или непредусмотрительности его обвинить было бы затруднительно), то любая попытка дочки приобрести билет легальным способом заранее обречена на провал. То есть билет ей продадут — но и папулю тут же известят. Но уже приготовленный язвительный комментарий не понадобился.

— Ух ты! Ты решила в стражи записаться?

— Ты о чем? А… я тут вакансии просматривала. Паршиво дело, Ленка, никаких перспектив.

— А «Скайгард»?

— Да что «Скайгард»… наверняка какая-нибудь глупость.

— То есть ты не в курсе? — Лена вытаращила глаза. — О господи, Кать… да об этом по всем каналам только и говорят. У тебя же стандартный терминал. Он в твое отсутствие информацию пишет?

— Да.

— Ты ее просматриваешь?

— Я ее стираю, — буркнула Катя. — Лен, как ты себе представляешь просмотр всего мусора, что накопился тут за три недели?

— Значит, так…

Примерно десять дней назад министр обороны Федерации… этот… как его… не помню, неважно. В общем, он заявил, что в связи с расширением Сферы^[77] Флот уже не может в полной мере обеспечить выполнение полицейских функций. Ну там пиратство, контрабанда и прочее… И что колонии должны сами заботиться о своей безопасности, а задача Флота — расширение Сферы и сдерживание Чужих.

— Особенно учитывая, что Чужие ни на кого не нападают.

— Ну да, хотя армия утверждает, что это большой вопрос. Они до сих пор считают, что Келли и пропавшие экспедиции — дело рук Чужих. Пусть даже не амстад, но все равно не людей. Потом сделал заявление Руденко, президент Фонда «Будущее Федерации». Насчет того, что фонд организует собственное полицейское формирование, эту самую «Небесную Стражу». При условии, если армия возьмет на себя большую часть финансирования. Дальше было много обсуждений, это не интересно. В общем, «Перспектива» — ну, это фондовская компания, раньше занималась тут какими-то исследованиями. Древние руины на острове Диком изучали. Теперь вот набор объявили… кое-кто из наших туда подался.

Внезапно Лена замолчала, а затем схватила Катю за руку:

— Ой, а давай вместе запишемся? Там, говорят, экипажи от двух до шести человек комплектуют… это же так интересно! Катя долго и внимательно смотрела на подругу, пока та не залилась краской.

— Значит, так, дорогая моя, — девушка говорила совершенно серьезно, — интересно — это сериал по видео смотреть. Или на выставку сходить. И еще рассказы бывалых пилотов интересно послушать. А патрулирование пространства, если это всерьез, вещь опасная. Знаешь, и пираты, и контрабандисты очень не любят, когда им мешают. И часто стреляют.

— Кать, ну ты же была военным летчиком! Да тебя там с распростертыми объятиями встретят. Сколько на всю Сибириаду пилотов с армейским опытом? Десяток? Организуем женский экипаж. И Соболеву возьмем, она мне как раз говорила, что работа ей осточертела.

Катя сосредоточилась и попыталась настроиться на долгую и жаркую беседу, заранее зная, что вряд ли одержит победу. С тех пор как Леночка достигла совершеннолетия, ее никто, и ни в чем не мог переспорить. Если уж дочка господина Градова вбила что-то себе в голову, то переубедить ее было невозможно. Во всяком случае, до тех пор, пока ей не надоедала собственная идея.

— Приветствую вас в компании «Перспектива». — Равнодушно-дружелюбная улыбка на лице секретаря казалась наклеенной. — Чем могу помочь?

— У нас назначено собеседование по программе «Скайгард», сухо ответила Катя.

— Минуточку… — секретарь уставился в свой терминал. — Шелест и Градова, верно? Пройдите в пятый офис, пожалуйста. Вас ждет директор компании.

С момента вечеринки с шампанским прошло три дня. На отсрочке настояла Леночка, туманно заявив, что ей надо сделать кое-какие дела. Темнить было не в ее привычках, но Катя спорить не стала, в глубине души надеясь, что появится какая-нибудь вакансия и с бредовой идеей насчет «Небесной Стражи» можно будет покончить. Надежды не оправдались, исчезли даже те предложения, что были первоначально, — кто-то счел для себя приемлемым принять контракт на уборку помещений орбитальной станции.

Пришлось идти в «Перспективу». Катя была в своем излюбленном бежевом мундире со всеми регалиями… кроме одной. Зато Леночка блистала!.. На ней был нежно-салатовый брючный костюм, настоящий шедевр модельеров с Земли, стоивший совершенно немыслимых денег. Подразумевалось, что костюм был более уместен для посещения офиса, но на самом деле скрывал точеную фигуру девушки не более, чем обтягивающие платьице для коктейлей. Судя по тому, как заблестели глазки секретаря, должный эффект был произведен.

Обстановка в офисе была спартанская. Простой стол с терминалом и принтером, десяток кресел возле четырех стеклянных столиков. Катя была разочарована. Федеральный проект — и никакой шумихи, пестрых плакатов и броской рекламы… она бы ничуть не удивилась, встретив у дверей «Перспективы» суровых десантников в тяжелой штурмовой броне. Но все было рутинно, скучно…

Владелец офиса производил довольно благоприятное впечатление. Упитанный мужчина средних лет, в костюме явно недорогом, но хорошо сшитом. Седые виски, чуть чрезмерно лохматые брови, гладко выбрит — явно не уроженец Сибириады. Здешняя мода диктовала мужчинам иметь хоть какую-нибудь растительность на лице, если не бороду, почти обязательный элемент для всякого, претендующего на положение в обществе), то хотя бы усы. Так что на светском рауте на этого джентльмена, пожалуй, косились бы с непониманием — а вот этому кабинету он вполне соответствовал. Скажем, среди плакатов с боевыми звездолетами он не смотрелся бы. А здесь — в самый раз. Он поднялся навстречу девушкам, вышел из-за стола, церемонно поцеловал каждой руку. Видимо, тоже был сторонником медиевистских течений в обществе.

— Госпожа Шелест, госпожа Градова? Очень рад встрече. Владимир Адарич, к вашим услугам. Прошу, присаживайтесь. Сок, кофе, чай? Может быть, чего-нибудь покрепче?

— Кофе, если можно, — Леночка выдала самую обворожительную из своих улыбок. — Господин Адарич… или можно просто по имени?

— Буду польщен, — он снова поклонился. — А чего желает госпожа Шелест?

— Тоже кофе.

— Один момент… — Адарич вернулся в свое кресло и включил терминал: — Анечка, будь добра, три кофе.

Буквально через минуту на столиках появились крошечные чашки, горячий кофейник, вазочки с печеньем и конфетами. Интересно, а если бы на собеседование пришли мужчины? Вероятно, нашлось бы пиво, легкая закуска… и традиционная русская водка. Чем черт не шутит, может быть, привозная.

— Так, что вас интересует, дамы?

— Сведения по проекту «Скайгард», заявила Леночка.

Еще дома девушки договорились, что все переговоры будет вести Градова. Третья их подруга, Снежана Соболева, предложение присоединиться к проекту Фонда выслушала равнодушно, сказала, что согласна, но сейчас страшно занята, поэтому дает девочкам карт-бланш на любые действия и, когда придет время, подпишет любые бумаги там, где ей ткнут пальцем.

Снежка и в самом деле была бы ценным приобретением для команды. Катя все еще надеялась, что Леночка в последний момент передумает… или вмешается старший Градов, что тоже было бы неплохо. А вот Снежка… Катя познакомилась с ней еще в период своего пребывания в армии. Соболева служила в десанте — не в боевых частях, а техником. Потом, после выхода закона о женщине-матери, Снежку, как и многих других, отправили на вольные хлеба. Узнав, что Катя возвращается на Сибириаду, Соболева присоединилась к ней и теперь уже который год работала в технической бригаде астропорта. Правда, на довольно-таки нищенском окладе, но, учитывая резкое падение транспортного потока, сама работа тоже не особо напрягала.

— Желаете присоединиться к проекту? — расплылся в улыбке Адарич.

— Мы думали об этом, — кивнула Лена. — Но требуется больше информации.

— Как будет угодно дамам. Суть вы, вероятно, знаете. Фонд «Будущее Федерации» в настоящее время реализует ряд проектов под общим названием «Частная инициатива». Проекты затрагивают самые разные области — образование, исследования… и безопасность. Фонд принял решение о формировании гражданской службы безопасности под названием «Скайгард». Финансирование этой службы идет за счет армии, но координация действий патрульных осуществляется планетарными администрациями. Он глотнул кофе, аккуратно промокнул губы салфеткой и продолжил:

— Тем, кто пожелает принять участие в проекте, при наличии у них необходимых профессиональных качеств, будут предоставлены корабли и необходимое оборудование. Поскольку «Скайгард» — не армия, служба в нем осуществляется на коммерческой основе, то есть с участниками заключаются контракты стандартизованного образца. В соответствии с этим контрактом патрульные могут получать задания от баз «Скайгард» или от армии. Условия оплаты зависят от ситуации.

— С этого места подробнее, пожалуйста, вставила Леночка.

— Дамы желают заключить контракт?

— Да. Давайте обсудим детали. Как я понимаю, контракт предусматривает фиксированную оплату помимо вознаграждения за исполненные поручения Флота и планетарных администраций.

Катя не узнавала подругу. Собранная, спокойная, никакой суетливости или болтливости.

— Да. Оплата по классу С5…

— Это неприемлемо, — улыбнулась Леночка. — Я думаю, С8 было бы правильнее.

— Я не…

— Можете, Владимир, можете, — Градова внимательно посмотрела на директора. — Я прекрасно знаю, как заключаются контракты такого рода. У вас достаточно широкие полномочия. Я могу поспорить, что оплата по классу С8 вполне укладывается в отведенные вам рамки.

— Не надо спорить. — С лица Адарича медленно сползало любезное выражение. — Проиграете. Я могу повысить ставку только до С7.

— Ну что ж, С7 — тоже неплохо…

Катя старалась ничем не высказывать своего удивления. Даже С5 был приличной ставкой… Эту ставку ей платил «Галакт», и она считала себя вполне достойно зарабатывающим пилотом. Хотя, разумеется, смешно сравнивать скучные рейсы трампа и охоту за контрабандистами, буде такая все же состоится.

— Каковы условия дополнительных контрактов? — продолжала допрос Леночка. Адарич пожал плечами:

— Не знаю. Предполагалось, что это будет либо фиксированная сумма, либо некий процент от рыночной стоимости контрабандного груза. Плюс премия, если будут выявлены предметы, выставленные в Федеральный розыск… хотя это общепринятая практика.

— Я в курсе. Какой корабль предоставляет компания?

Директор преувеличенно внимательно уставился в терминал.

— На данный момент имеется свободный корабль класса «Протей»…

— Да это…

Леночка не слишком вежливо наступила Кате на ногу, призывая к молчанию, и заговорила сама:

— Легкий тактический штурмовик класса «Протей». Четырехместный. Модель разработана в 2307 году. Первоначально «Протей» планировалось применять в качестве малого патрульного корабля Флота на средних и дальних дистанциях, а также в качестве средства усиления. Было выпущено четыре тысячи «Протеев», но столкновение с Ассамблеей Амстад в 2314 году показало полное несоответствие «Протея» требованиям, предъявляемым к штурмовику такого класса. Слабое вооружение, слабая силовая защита, недостаточная мощность двигателей. Уцелевшие корабли в количестве 352 единицы были сняты с вооружения и поставлены на консервацию. Говоря иными словами, это железный гроб, Владимир.

Скрывать своего удивления Катя больше не могла, переводя вытаращенные глаза с подруги на директора и обратно. Видимо, тот тоже пребывал в состоянии шока.

— Я думаю, что ваше руководство, Владимир, это прекрасно понимает. Поэтому использование подобных кораблей возможно только с условием их дооснащения. Я бы хотела узнать, какую сумму вы намерены выделить для приведения «Протея» в приемлемое состояние?

Теперь благодушия на лице Адарича не было ни капли. Более того, на красавицу Градову он смотрел с явно выраженной неприязнью.

— Сто пятьдесят тысяч, — сухо выдавил он из себя.

— Четыреста, — в тон ему ответила Леночка. — И даже это по-божески. Доработка «Протея» включает в себя переделку ракетных бункеров под каюты экипажа, замену импеллеров на модель И7к-бис или выше…

— Да такие импеллеры разорвут эту лоханку на части! — взвился Адарич.

— …монтаж дополнительных шпангоутов, полную замену навигационного оборудования, размещение на борту мобильного медицинского комплекса «Гиппократ-МЗ». Это если не считать всякого рода мелочей. Да, в четыреста тысяч можно уложиться.

Адарич постучал по клавишам, некоторое время тупо смотрел на экран. Затем вздохнул:

— Триста пятьдесят. Это предел.

— Ну… хорошо. Значит, подытожим. Оплата по классу С7, два месяца и триста пятьдесят тысяч на доводку по усмотрению экипажа, на период доводки — сохранение 100 % жалованья. Ежегодный тридцатидневный отпуск. По мелочи — право дать название кораблю, право выбора дополнительных контрактов…

— Только при наличии вариантов, быстро вставил Адарич. Вероятно, он уже смирился со своим поражением в этом споре и теперь хотел отступить с честью. — Кроме того, и полиция, и Флот оставляют за собой право затыкать вами, гражданскими, все дыры. Так что на свободу выбора особо не рассчитывайте. Это вам не развлечение, девочки, это серьезная служба. Кстати, мужская служба.

«Начинается, тоскливо подумала Катя. Сейчас начнутся разговоры о политике компании…»

Словно в ответ на ее мысли, Адарич напыщенно продолжил:

— К тому же, при наборе персонала я обязан прислушиваться к мнению руководства Фонда, которое…

— Которое достаточно ясно изложено в указании 354-У, каковое должно было поступить к вам три дня назад. Согласно этому документу, в патруль принимаются все желающие, имеющие достаточную квалификацию.

— Да! — Адарич прямо-таки засиял. — Вот именно, дамы. Квалификация. Вы поймите, ни фонд, ни Федерация, ни, сами понимаете, армия не заинтересованы в том, чтобы выпустить в пространство искателей приключений, да еще и на вооруженных штурмовиках. Участие в программе — это еще и вопрос ответственности перед обществом, дамы.

Катя открыла было рот, но тут же натолкнулась на колючий взгляд Леночки.

— Согласна, — улыбнулась Градова. — Поговорим о квалификации. Капитан корабля, мастер-пилот Екатерина Шелест, двухлетний опыт боевых действий, медаль «За Ригель». Бортинженер корабля Снежана Соболева, техник 1-го класса, четыре года службы во Флоте, 6-я эскадра. Врач Елена Градова, диплом медицинского колледжа с отличием.

— А четвертый? — директор был разбит по всем статьям и готов был сдаться на милость победителя.

— Четвертый? — впервые за всю беседу растерялась Леночка. — Четвертого пока нет…

Адарич довольно улыбнулся и расправил плечи. Устроился в кресле поудобнее.

— Корабль четырехместный. В экипаже должно быть четверо. Я могу отложить подписание контракта, пока вы не найдете четвертого. Как вы понимаете, я не гарантирую, что к тому времени корабль еще будет свободен…

— Четвертый — Монк Дефо, десантник.

Уловив легкую нотку неуверенности в голосе девушки, Адарич простучал по клавишам, покачал головой:

— В базе данных Сибириады такого нет.

— Он прибыл недавно… частным рейсом. Еще не успел зарегистрироваться, пояснила Леночка и затем отчеканила:

— В соответствии с принятыми правилами к отлету экипаж будет готов.

— Я чувствую, что вы лжете, госпожа Градова. Так вот, если к моменту отлета вы не представите мне этого Монка Дефо, я аннулирую контракт. А заодно позабочусь о том, чтобы дорога в космос для вас была закрыта. Навсегда. И знаете что? Вы хотели контракт? Вы его получите!

Директор стукнул по клавише, и принтер мягко заурчал, выбрасывая плотные листы мелованной бумаги. Как носитель информации, бумага давно утратила свое значение, но в последние годы снова вошла в моду. Договор или контракт, оформленный на настоящей бумаге, считался неким шиком и одновременно знаком уважения.

— Ваши подписи, дамы, — Адарич подтолкнул к Леночке свежеотпечатанные листы.

Катя ожидала, что Лена вспылит… или же демонстративно подпишет бумаги. Но Градова спокойно изучила текст от первой до последней строчки и лишь затем старательно вывела внизу каждого листа свою витиеватую подпись. Сама Катя читать текст не стала… Она уже ничего не понимала и жаждала лишь одного — поскорее оказаться с подругой наедине и получить, наконец, объяснения. Пока что все происшедшее казалось ей плохо поставленным спектаклем для одного зрителя. Для нее.

— Я требую объяснений! — прошипела Катя, как только они покинули офис компании.

— Каких? — Леночка была сама невинность.

— Не придуривайся. Если ты мне сейчас скажешь, что разбираешься в боевых кораблях, выпущенных в начале века черт, даже я этого не знала! А импеллеры И7к-бис разработаны всего лишь год назад. Ленка, ты не морочь мне голову!

Девушка довольно усмехнулась:

— А здорово получилось, да? Кать, все просто. У меня инфоимплантат. Подарок папа на совершеннолетие.

Она откинула волосы за ухом — крошечный участок кожи чуть заметно светился зеленым. Катя восхищенно охнула информационный биоэлектронный чип, предоставляющий хозяину возможность мысленного контакта с единой сетью StarNet, стоил примерно столько, сколько спутник планетарной связи. А обучение работе с имплантатом занимало пять-шесть месяцев. Зато крошечная штуковина (уникальный в своем роде сплав земной электроники и биотехнологий амстад), вживленная в череп, давала хозяину не только возможность прямого получения информации из сети без посредства терминала, но и позволяла подключаться к управлению любым устройством, оборудованным системой сенсоконтакта. С учетом того, что у обычного сенсорного шлема неизбежна примерно полусекундная задержка на обработку полученного от мозга сигнала, инфоимплантат предоставлял владельцу огромные преимущества в ситуациях, когда требовалась скорость реакции. Если бы эти чипы не были столь дороги, ими давно бы «оснастили» всех стрелков и пилотов Флота. Выращивание кристалла занимало до десяти лет, и на первом году развития примерно 95 % будущих чипов умирало, поэтому пока эти устройства доставались избранным и очередь была расписана на годы вперед.

— Значит, ты…

— Шелест, я понятия не имею, что такое импеллеры И7к-бис, как выглядит «Протей» и где на нем расположены шпангоуты. Вернее, как выглядит — знаю. Но в сети информации о «Скайгард» — немерено. Было бы желание поискать… тем более в мой инфоимплантат встроены функции криптоатаки.

Катя мысленно увеличила цену устройства в полтора раза. Не потому, что данная функция принципиально усложняла чип — просто модели с криптоатакой предназначались исключительно для специалистов федеральных или армейских служб безопасности, и приобрести их легальным путем было невозможно. Только на черном рынке. Если федеральные агенты разнюхают факт покупки, у папы Градова будут неприятности. Не слишком серьезные — при условии, что возможности незаконно приобретенного оборудования не будут использованы для совершения преступления.

— В общем, я нашла доступ к закрытой информации Фонда. И прекрасно знала, на какие условия этот дядька согласится. А насчет «Протея» и его модификаций… да в сети уже неделю с пеной у рта обсуждают возможные варианты. Я просто выбрала тот, который назвали самым лучшим. Кстати, и про твою медаль там же узнала. А почему ты ее не носишь?

— Не заговаривай мне зубы, — поморщилась Катя. — И ты мне ничего не сказала? Леночка чуть заметно покраснела:

— Как-то… к слову не пришлось. Но ведь все к лучшему, да? Контракт у нас в кармане, так?

— Нет, не так! Что это за Монк… как его там? — Монк Дефо. Очень полезный член экипажа. Но это пока тайна.

— Лена, ты пойми… попытка обмана при заключении контракта попадет во все базы Федерации. Если что — мне до конца жизни работать только ассенизатором.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Это сюрприз.

— Терпеть не могу сюрпризы, — мотнула головой Катя. — Знаешь ли, в космосе любой сюрприз сопровождается неприятностями.

— Этот тебе понравится, капитан! — Леночка отдала честь. Чуточку шутливо, чуточку всерьез. — Ну пожалуйста, Шелест, не пытай меня. Все узнаешь.

Катя рассеянно кивнула. Ладно, хочет сделать сюрприз — пусть делает. Назад дороги нет, контракт подписан, надо приступать к работе. Договориться со Снежкой, пусть увольняется и берет на себя контроль за работами по модификации «Протея». Как следует покопаться в сети, собрать всю возможную информацию о проекте… черт, этим надо было заниматься еще вчера. Оформить кучу документов вне всяких сомнений, местные бюрократы еще попортят ей кровь. Сдать кому-нибудь квартиру… деньги небольшие, зато стабильные. Или продать ее? И еще предстоит одна в высшей степени неприятная процедура — встретиться с господином Градовым и попытаться убедить его, что идея втянуть его дочку в наверняка опасное приключение принадлежит не Екатерине Шелест. Поскольку Леночкин папа, если сочтет нужным, может устроить новоявленным патрульным невероятную массу неприятностей. Среди которых банальное аннулирование контракта может оказаться самым безобидным.

И еще позаботиться о тысяче мелочей. Оружие. Обмундирование. Продовольствие. Запчасти. Хотя, пожалуй, обмундированием пусть займется Леночка. У нее хороший вкус.

Прошло два месяца. Катя похудела на четыре килограмма, под глазами появились мешки от постоянного недосыпания. Снежка выглядела не лучше — предоставленный им тактический штурмовик класса «Протей» оказался настоящей развалиной. Вне всяких сомнений, работа господина Адарича, чтоб ему пусто было. Маршевый двигатель пришлось перебирать полностью, бортовая энергосистема требовала капитального ремонта, рециркуляция воздуха работала с перебоями. Климат-контроль, как заведено, барахлил. Замена планетарных движков натолкнулась на неожиданные трудности — в чем-то Адарич был прав, использование на столь малом кораблике импеллеров с легкого эсминца могло закончиться серьезными неприятностями. Например, при резком маневре импеллеры полетят в одну сторону, а обломки корабля — в другую.

И решение любых проблем требовало денег, денег, денег!

Сначала ушли средства, выданные «Перспективой». Затем сбережения Кати, Снежки и все деньги с карточки Леночки. Затем состоялся давно откладываемый, но неизбежный разговор с господином Градовым. К удивлению Кати, Леночкин папа воспринял новость относительно спокойно. Вероятно, дочка уже провела предварительную подготовку.

— Я, как вы понимаете, не в восторге от этой идеи! — Градов закурил толстую сигару и выпустил длинную струйку дыма. В отличие от Адарича, этот господин в полной мере соответствовал образу преуспевающего бизнесмена с Сибириады — костюм от одного из лучших модельных домов Земли, тщательно ухоженная эспаньолка, чуточку смуглая кожа, подтянутая спортивная фигура… Градова-младшая, может, и была в двадцатке самых перспективных невест планеты, но этот импозантный вдовец, безусловно, занимал лидирующее положение в списке потенциальных женихов. — Менее всего мне бы хотелось, чтобы Лена рисковала жизнью. Однако… видите ли, Екатерина, с тех самых пор, как умерла моя жена, Леночка росла в атмосфере полной вседозволенности. Я потакал ей буквально во всем. Это было моей ошибкой, но я люблю дочь, и, кроме нее, у меня никого нет. Не было, если точнее. В настоящий момент у меня есть некоторые планы… так сказать, на будущее.

Катя мысленно усмехнулась. Уже пару недель «планы» Градова-старшего активно обсуждались в обществе. Рано или поздно это должно было случиться. Моложавый сорокапятилетний мужчина, да еще один из самых богатых бизнесменов колонии — претенденток на его руку, сердце и бумажник было более чем достаточно, и одной из них все же улыбнулась удача. Теперь дело шло к свадьбе. Имя невесты пока не оглашалось, и общество строило самые невероятные предположения, подолгу обсасывая достоинства и недостатки потенциальных кандидатур.

— Я думаю, что могу говорить с вами откровенно, капитан Шелест?

Он впервые назвал так Катю, и девушке это польстило.

— Разумеется, господин…

— Просто по имени. Так вот, я консультировался с психологами. Мне в один голос заявили, что моя женитьба неизбежно приведет к ухудшению отношений с дочерью. Она привыкла, что вся моя любовь принадлежит ей…

— Я понимаю, теперь любовь будет разделена, кивнула Катя.

— Не совсем так! — Улыбка у Градова вышла грустной. — Это брак без любви. Не буду рассказывать вам истинные причины, по которым я решил жениться, это долгая и не всем интересная история. Но я не хочу потерять дочь. Поэтому отъезд Лены с планеты на некоторое время был бы вполне своевременен. Собственно, я и сам собирался устроить что-нибудь такое…

— Скажем, найти ей мужа?

— А почему нет? Девочке давно пора замуж. Свадебное путешествие принесло бы ей массу новых впечатлений. И потом, за полгода она, во-первых, как следует соскучится и, во-вторых, смирится с мыслью о появлении в доме мачехи. Но Леночка стала пороть горячку. Достаточно было просто категорического «нет». Неужели вы думаете, что я пойду против желания дочери в таком деликатном вопросе? Признаться, я думал, что идею стать графиней она воспримет благосклонно.

— А граф Орлов?

— Прилетел и улетел, пожал плечами Градов. — Кстати, он действительно оказался тем еще подонком. Вытребовал с меня весьма значительную компенсацию за моральный ущерб. И обратный билет первым классом.

— Значит, свадебное путешествие отменено. Но Леночка придумала нечто свое.

— Это она умеет. В другое время я, как вы понимаете, сделал бы все, чтобы сорвать ваши планы. Но сейчас мне слишком дорого расположение дочери. Поэтому считайте, что получили благословение. Я слышал, у вас проблемы с финансированием?

— Я этого не говорила.

— Существуют и другие источники информации. Вам подсунули настоящий металлолом. Но это мы поправим. Немалую часть средств фонда «Будущее Федерации» формируют добровольные пожертвования граждан. Причем правительство всячески поощряет такого рода благотворительность. Необходимые документы мои юристы уже оформили. Фонд получит некоторую, вполне существенную сумму, большая часть которой будет переведена на ваш расчетный счет. Думаю, денег вам вполне хватит на завершение ремонта.

— Но почему…

— Во-первых, от надежности вашего кораблика зависит безопасность моей дочери! Градов вдруг подмигнул собеседнице: — А еще я получу ощутимые налоговые льготы, так что все останутся довольны.

Градов не обманул. Буквально через два дня на счет экипажа поступила внушающая уважение сумма с пятью нулями. Снежка тут же ухнула половину денег на генератор силового щита от эсминца. Чтобы разместить это чудовище на относительно небольшом кораблике, потребовалось пожертвовать одной из кают. Принимая непопулярное решение, Снежка заранее приготовилась к возмущению подруг. Но Катя лишь хмыкнула: мол, в полете один из членов экипажа должен все время находиться в рубке, поэтому трех кают на четверых им вполне хватит. Леночка вообще лишь загадочно улыбнулась — четвертый член их экипажа все еще оставался тайной за семью печатями.

И вот наконец наступил знаменательный день. Все работы были завершены, и корабль был полностью готов к отлету. Даже Леночка закончила порученные ей дела, то есть определилась с названием корабля и формой. Черная форма сидела на девушках как влитая, особенно здорово смотрелись боевые нашивки Кати. Стандартный фасон летного комбинезона был существенно Леночкой переработан — пожалуй, в таком наряде можно было отправляться и на бал. Что же касается названия, то тут мнения разделились. Катя предпочитала что-нибудь суровое… Скажем, «Грозный» или «Торнадо». Снежка с мрачным юмором предложила назвать корабль «Ржавой калошей», утверждая, что именно такое имя в полной мерепередает состояние судна. Снежана прибеднялась — ее усилиями кораблик сиял, все системы (включая чертов климатизатор) работали безукоризненно. Надолго ли — это вопрос другой, поскольку для полной уверенности надо было выбросить всю начинку корпуса и заменить ее новой. А лучше — и вместе с корпусом. Но тогда цена работ стала бы совершенно запредельной. Леночка предложила свой вариант. Стоит ли говорить, кто победил в споре?

Как и следовало ожидать, господин Адарич лично явился в астропорт. В сопровождении двух свидетелей, в задачу которых входило зафиксировать нарушение контракта со стороны капитана Шелест и ее команды. Далее предполагалась конфискация судна и передача его в руки более надежного экипажа. Катя всерьез полагала, что этим их кампания могла и завершиться, поскольку за эти два месяца ей так и не удалось расколоть Леночку и познакомиться с гипотетическим четвертым членом экипажа. Обычно совершенно не умеющая хранить секреты девушка проявила невероятное упрямство, без тени раздражения вновь и вновь заявляя, что все будет хорошо.

— Уважаемый господин Адарич, — Катя коротко отсалютовала директору «Перспективы». — Экипаж «Маргаритки» готов к старту.

По пухлым губам Адарича скользнула пренебрежительная усмешка. Видимо, название корабля произвело на него соответствующее впечатление. Именно такую реакцию и предполагала Леночка, предлагая название, в высшей степени не подходящее для боевого судна. «Чем дольше нас будут не принимать всерьез, тем больше шансов на успех», — убежденно доказывала она.

— Готовы… — протянул директор, заложив руки за спину. — Что-то я не вижу этого вашего… Монка Дефо, так, кажется?

Он неторопливо прошелся мимо вытянувшихся в струнку девушек, расплылся в довольной улыбке.

— Вас только трое. Согласно условиям контракта экипаж должен состоять из четырех человек. Контракт вами нарушен… — Он сделал многозначительную паузу и добавил: — Бывший капитан Шелест. В соответствии с пунктом 7 раздела 12 контракта я вынужден…

— Минуточку, господин Адарич! — Леночка шагнула вперед. — Разрешите представить вам четвертого члена экипажа «Маргаритки». Монк Дефо, выходи.

Стоящий неподалеку фургон тяжело качнулся, послышался лязг металла. Дверцы распахнулись, и на бетон площадки опустилась массивная металлическая нога, покрытая черной, в тон мундирам девушек, эмалью.

— Мобильный оборонно-наступательный комплекс, модель D4, — четко доложила Лена. — Предназначен для усиления десантных групп в ситуации, когда не исключается боевое столкновение. Технические характеристики…

— Мне известны характеристики систем МОНК, — мрачно бросил Адарич. — Но он же не человек, не так ли?

— Возможно, это упущение вашей компании, — парировала Леночка, но в контракте нет ни слова о том, что все члены экипажа должны быть людьми.

Тем временем Монк выбрался из фургона и затопал к девушкам. Казалось, вся площадка содрогается от ударов механических ног. Весил робот и в самом деле немало, хотя ростом был лишь немногим выше Кати. Он был буквально увешан оружием — лазерные излучатели по обе стороны головы, две батареи мини-ракет «оса» в наплечных щитках, микроимпульсный дезинтегратор на правой руке, плазменный резак в левой. Катя все ждала возвращения дара речи. Ну, Ленка…

— Системы МОНК признаны опасными и запрещены к использованию, — Адарич сделал последнюю попытку настоять на своем. Катя уже знала, каким будет ответ.

— Не запрещены к использованию, а сняты с производства, — уточнила Леночка. — Это разные вещи.

Мобильные оборонно-наступательные комплексы МОНК и в самом деле были признаны бесперспективными. В бою эти роботы, за счет своей огневой мощи, оказывали неплохую поддержку десантникам Федерации. Но были, во-первых, слишком медлительны, во-вторых, стоили слишком дорого, и, в третьих, программное обеспечение боевой машины не всегда адекватно производило опознание цели по категориям «свой-чужой». Были случаи, когда орудия робота открывало огонь по заложникам, которыми прикрывались террористы. Вернее, все же по террористам… но не принимая в расчет их живые щиты. Человек может в этой ситуации разобраться, кто есть кто. Машина — не всегда.

МОНКов сняли с производства, оставшихся в строю «демобилизовали». В основном они разошлись по частным владельцам — в качестве дополнения к охране. Вероятно, с этой же целью робота приобрел и Градов. Катя не сомневалась, что боевая машина — бывший экспонат коллекции антиквара-любителя. Теперь понятны все намеки Леночки на то, что четвертая каюта им не понадобится…

— Уважаемый представитель компании «Перспектива», Катя оглядела своих подчиненных. — Патрульный корабль «Маргаритка» готов к старту. Прошу зафиксировать исполнение контракта. Адарич вздохнул, зачем-то оглянулся на стоящих позади него свидетелей и кивнул:

— Подтверждаю.

Катя победно оглядела подруг и пристроившегося рядом громоздкого черно-серебристого Монка. Свой штурмовик, аккуратно выкрашенный в черно-фиолетовый цвет, с золотыми буквами названия и порта приписки на борту. Провожающих, среди которых находились родители Снежки и отец Лены. Камеры, через которые за ними наверняка наблюдал Макс из своей диспетчерской. Улыбнулась, четко, как на параде, вскинула руку в салюте:

— Экипаж, по местам! Готовность к взлету — десять минут.

И, уже поднимаясь по трапу, оглянулась — как раз вовремя, успев поймать ненавидящий взгляд Адарича. Увидеть, как шевельнулись его губы. И прочитать последние слова: «Мы еще встретимся».

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ

В отличие от перемещения материальных объектов, требующего огромных энергетических затрат, передача информационного сигнала на межзвездные расстояния может быть осуществлена с относительно небольшим расходом энергии.

Теория передачи информационного сигнала в настоящее время не может в полной мере объяснить физику этого процесса. Существует мнение, что сигнал передается не через бета-слой, а через слой более высокого порядка (условное название — галша-слой), достичь которого корабль не способен вследствие недостаточной напряженности энергополя Геллера — Радова. Отсутствие стройной и непротиворечивой теории не является препятствием к использованию данного явления.

Лазерный луч, модулированный информационным сигналом и подвергшийся воздействию энергополя Геллера — Радова, возвращается в обычное пространство в заранее рассчитанной точке (расстояние до этой точки определяется исключительно мощностью энергополя), после чего может быть принят и дешифрован. Таким образом, для осуществления межзвездной и межпланетной связи требуется точное указание координат станции-приемника.

Очевидно, что корабль, находящийся в режиме пульсации, неспособен принять сигнал. Для осуществления сеанса связи необходима остановка привода Геллера — Радова, определение собственных координат корабля и передача их объекту, с которым необходимо осуществить контакт. Обмен координатами между двумя кораблями для сеанса связи возможен исключительно через стационарные ретрансляционные станции (маяки). После обмена координатами указанные корабли могут вести направленную передачу друг на друга, минуя ретрансляционные станции.

Следует также отметить, что в ряде случаев электромагнитные поля (характеристики полей публикации в открытой печати не подлежат) могут подавить функционирование привода Геллера — Радова, тем самым блокируя передачу информационного сигнала или возможность перехода корабля в режим пульсации.

Межпланетная связь.

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История вторая. КУБОК ПИЛОТА

Некогда орбитальная станция «Скайгард-7», как и многие ей подобные, представляла собой настоящий форпост Федерации, призванный внушать уважение, страх, зависть и многие другие чувства. Не любовь — Землю никогда особо не интересовало, любят ли ее Чужие. И уж тем более было наплевать на нежные чувства всякого отребья… под последнюю категорию попадали как пираты, так и немногочисленные колонии, решившие, что право на самоопределение и возможность гавкать в адрес Федерации (это называлось «свободой слова», хотя было, по сути, лишь «свободой от ответственности за слова») важнее, чем нормальные экономические отношения с Землей. Как правило, неудержимая тяга к независимости быстро уступала место трезвому расчету, и лет через десять-пятнадцать прозябания в нищете «самостийные» колонии проводили меморандум на тему «С Федерацией навсегда». Земля с готовностью принимала блудных детей в лоно семьи.

Но кое-кому удавалось держаться дольше — как правило, на основе цементирования населения неоригинальной, но вполне действенной идеей. Насчет того, что метрополия сосет из колоний последние соки, и пока несчастные труженики пашут в поте лица, столичные уроды развлекаются и жируют. Если бы под таким представлением о жизни метрополии совсем не было основы, лозунги помогли бы ненадолго — но, признаться, колыбель человечества и в самом деле иногда перегибала палку. Даже те колонии, что прочно входили в состав Федерации с самого начала, ничем не омрачив свои связи с планетой-матерью, все равно чувствовали себя не столько детьми, сколько пасынками. Исключением была Гея — но именно тем исключением, что подтверждает правило.

В общем, недоброжелателей у Земли хватало и помимо Чужих. До откровенного пиратства колонии-отщепенцы опускались достаточно редко, но вот что касается контрабанды — в этом вопросе они стали настоящей занозой под ногтем Флота. Ну а пиратство… Можно не снабжать своих капитанов каперскими свидетельствами, достаточно предоставлять доки и склады тем, кто может заплатить, вне зависимости от того, чем пахнут те деньги. В случае чего — «господа, это всего лишь бизнес». К тому же законный… при наличии соответствующих законов. Гражданская война Федерации была не нужна, а потому военные скрипя зубами старались не рассматривать Кейптаун, Линэли или, скажем, Голубую Даль сквозь прорезь прицела. Хотя, видит бог, этого многим хотелось.

Примерно с 2302 года, с момента, когда Кейптаун объявил о своей независимости, силовые структуры принялись менять свою тактику. От мобильных флотов, характерных Для быстро расширяющейся Федерации, перешли к строительству геостационарных платформ (как их предпочитали называть военные) или орбитальных станций (как этих колоссов называли все остальные). Подразумевалось, что для обеспечения безопасности планеты вполне достаточно всего лишь одной такой космической крепости.

Дюжиной лет позже амстад убедительно доказали, что одиночная платформа, пусть и увешанная оружием по самое не хочу, в плане безопасности есть не более чем защита от солнца посредством женского купальника. То есть где-то, в чем-то… После того как конфликт подошел к концу и Рой запросил мира, уцелевшие платформы принялись спешно переоборудовать под размещение москитного флота. А спустя еще лет двадцать и вовсе отказались от этих дорогостоящих игрушек, предпочитая строить тяжелые крейсера — по сути своей, мобильные авианосцы.

Влетевшие налогоплательщикам в немалую копеечку станции остались в строю. Их невозможно было перемещать между звездными системами, и очень скоро оказалось, что платформы находятся отнюдь не в ключевых точках Федерации, влияние которой уже ушло далеко от прежних границ. И плыли над планетами чудовищные махины, слонялись по гулким коридорам немногочисленные солдаты и офицеры, да изредка вылетали на патрулирование штурмовики класса «Баньши», устаревшие ничуть не менее, чем печально известные «Протеи», но, по крайней мере, не списанные в утиль.

С появлением проекта «Скайгард» армия, сдерживая довольное хихиканье, передала «Перспективе» все шестнадцать уцелевших станций вместе с оборудованием, на радостях добавив к каждой по полторы сотни специалистов обслуживающего персонала. Худших — ибо лучшие тут же получили повышения и отправились служить дальше, в более перспективные места.

И вот теперь одна из этих станций, висящая над планетой Талера системы Альсафи, подлатанная и местами даже начищенная до блеска, принимала новоиспеченных сотрудников проекта «Скайгард». С точки зрения контрабандистов и пиратов, Талера была весьма лакомым кусочком: богатый и благополучный мир, расположенный достаточно далеко от Земли. Местные жители ничего против потока запрещенных к ввозу удовольствий не имели… правда, это шло вразрез с законом. Но так уж устроен человек — если закон идет ему на пользу, о нем говорят с уважением и стараются исполнять. Если же требования закона стремятся лишить человека каких-либо удовольствий… В общем, работы предстояло много. На Талере хватало людей, готовых щедро платить за исполнение своих прихотей, — и подобный спрос неизбежно порождал предложение. Предлагалось все — от обычных товаров в обход таможенных пошлин, до наркотиков, живых игрушек (слово «рабы» в федерации не приветствовалось), экзотических растений и животных, доставленных из других миров и, как правило, категорически запрещенных к распространению хотя бы вследствие своей неизученности. Здесь же находился один из самых больших в Федерации рынков антиквариата — и большая часть продаваемых и покупаемых предметов имела вполне криминальное происхождение. Любой истинный коллекционер с возмущением открестится от термина «скупщик краденого», хотя полиция Федерации придерживалась на этот счет иного мнения.

В задачи станции «Скайгард-7» и ее обитателей входило если и не покончить с потоком нелегальных грузов (на подобный подвиг со стороны гражданской структуры никто и не рассчитывал), то хотя бы несколько сократить его масштабы.

«Маргаритка» прибыла на станцию накануне вечером. Девушкам показали их каюты — тесные и не слишком комфортные, зато одноместные. В свое время платформа строилась с размахом, здесь предполагалось разместить не менее трех сотен офицеров и вчетверо больше солдат и техников, а потому свободных помещений хватало. Снежана тут же отправилась в док, дабы изводить персонал требованиями протестировать тот или иной узел штурмовика. Необходимость в этом, как и следовало ожидать, имелась — первый дальний полет «Маргаритки» выявил кучу мелких неисправностей, которые не были своевременно обнаружены на Сибириаде. Так всегда происходит — ни один уважающий себя прибор не выйдет из строя на стендовых испытаниях, зато с готовностью накроется медным тазом в тот самый момент, когда в нем возникнет настоящая нужда. Лена и Катя предусмотрительно решили не путаться у подруги под ногами и предпочли потратить свободное время на ознакомление со своим новым домом — «Скайгард-7» должен был стать их приютом, по меньшей мере, месяца на три. Кроме того, надлежало соблюсти некоторые формальности… по большому счету этим следовало бы заняться еще вчера. Ну а Монк остался на борту штурмовика, поскольку в каюте не нуждался, а необходимый техосмотр мог получить и на месте.

Несмотря на то что на борту платформы сейчас базировалось не менее полутора десятков экипажей, станция выглядела пустой. Можно было пройти по коридору не одну сотню шагов, прежде чем встретить живую душу.

Одна такая душа попалась на глаза девушкам именно в тот момент, когда они уже всерьез опасались, что заблудились. Имплантат Лены предоставлял ей доступ к карте станции, но наличие карты — это одно, а умение в ней ориентироваться — совсем другое.

Молодой парень лет двадцати пяти, высокий, с ежиком коротко остриженных рыжих волос, одетый в весьма помятый и местами запятнанный маслом комбинезон, вынырнул из-за угла и замер, уставившись на двух эффектных блондинок.

— О-о… — выдавил он из себя. Затем, спохватившись, отвесил девушкам несколько церемонный поклон: — Je vous salue, les inconnues charmantes, a bord de ce tas du fer rouille.^[78]

— Привет, — сверкнула улыбкой Леночка, отвечая с некоторой демонстративностью по-русски. — Не подскажешь, как пройти к начальнику станции?

— Вы обратились по адресу! — Парня переполнял энтузиазм. — Никто не знает путей в лабиринте палуб и сплетении коридоров лучше, чем ваш покорный слуга! Могу ли я осведомиться об именах столь прекрасных дам, почтивших своим присутствием…

— Екатерина, — чуть суше, чем хотелось, представилась Шелест. Почему-то парень вызывал легкое раздражение. Зато по-русски говорил рафинированно-правильно, как бывает после углубленного курса гипнопеда, еще не разбавленного длительной практикой.

— Лена… а у покорного слуги есть имя? Кажется, мужчина должен был бы назваться первым, не так ли?

Кате почудилось или парень в самом деле слегка покраснел?

— Ох, простите… оторванность от женского общества накладывает свой отпечаток. — Он снова поклонился: — Джад Келфер, к вашим услугам… к любым вашим услугам, леди. Позвольте послужить проводником?

Поначалу Катя решила, что Джад всего лишь техник, и лишь позже заметила на лацкане засаленного комбинезона серебряный щит — эмблему пилота «Скайгард». Парень вел их по бесконечным коридорам, не умолкая ни на мгновение — то восторженно, то пренебрежительно рассказывая о станции, не упуская случая отпускать комплименты своим спутницам.

Примерно через десять минут эта болтовня достала даже Леночку, в обычное время относившуюся к славословию в свой адрес достаточно благожелательно.

— Послушай, Джад… можно вопрос?

— Любой, леди, совершенно любой! — Взгляд рыжего лучился обожанием.

— Медицинский контроль перед вылетами здесь есть?

— Ну конечно! Я бы не сказал, что очень строгий, в конце концов, мы ведь не в армии…

— А с серьезными травмами в полет выпускают?

— ?… — он не нашелся, что ответить.

— Дело в том, друг мой, — ласково улыбнулась Леночка, что, если ты еще раз проведешь нас мимо нужного поворота на новый круг, моя подруга сломает тебе ногу. И ты сможешь пару недель исследовать милые твоему сердцу внутренности станции верхом на каре.

Келфер снова вспыхнул, и Катя вдруг подумала, что человек, который столь легко краснеет, попадая впросак, все же еще не потерян окончательно. Совесть не атрофировалась…

— Простите, леди… — он впервые замялся, подбирая слова, — моя невинная шутка была продиктована исключительно желанием подольше оставаться в столь прекрасном обществе. Я правда прошу простить меня. Мы будем на месте буквально через пару минут.

В прежние времена полковник Карл Шеденберг был, что называется, бравым воякой. Несколько десятков боевых операций — против пиратов, поскольку, к величайшему своему сожалению, Карл родился слишком поздно, чтобы принять участие в Конфликте Амстад. Он тешил себя мыслью, что, если бы это произошло… о, он не посрамил бы чести своего рода! Но вместо схваток лицом к лицу с сильным и страшным противником Шеденбергу пришлось драться с разным отребьем, да еще в составе многократно превосходящих сил. В такой победе не слишком много чести, хотя, кто бы спорил, Федерации это идет на пользу.

К сорока годам полковник обзавелся десятком шрамов, несколькими вполне заурядными наградами и столь же заурядным счетом в банке. Плюс — полное отсутствие дальнейших перспектив. Четыре десятилетия без серьезных столкновений — для любой армии это очень много, для огромной армии Федерации этот период стал временем упадка. Непрерывно урезалось финансирование, неуклонно падал конкурс в училищах Флота, вышедший закон о женщине-матери (Шеденберг, хоть и не причислял себя к сторонникам феминизма, с удовольствием поставил бы к стенке его сочинителей) разом оставил вооруженные силы без нескольких тысяч высококлассных специалистов, заменить которых было некем. Экспансия Земли, весьма активная до столкновения с Амстад, существенно замедлилась и грозила в обозримом будущем окончательно остановиться. Земля и особо приближенные колонии купались в роскоши, не слишком беспокоясь о своих дальних рубежах.

В этой ситуации не было ничего удивительного в том, что немолодому полковнику были предложены на выбор два пути. Либо с почетом уйти на пенсию (Флот готов был даже предоставить Шеденбергу внеочередное звание), либо принять командование над одной из баз «Скайгард». Несмотря на то что военные с явным (или нарочитым?) облегчением переуступили гражданским право заниматься патрулированием относительно безопасных территорий, совсем отказываться от контроля за этим процессом они не собирались.

Полковник сделал выбор — и в тот момент считал его правильным. К сожалению, позже оказалось, что одно дело командовать подразделением вышколенных десантников и совсем другое — толпой (иного слова подобрать невозможно) неудачников, маменькиных сынков и сумасшедших искателей приключений. Нельзя сказать, что Шеденберг ненавидел всех и каждого на борту «Скайгард-7», среди новоявленных «защитников закона» попадались вполне пристойные экземпляры, в основном из числа отставников флота. Но остальные…

Пискнул сигнал интеркома. Кто-то стоял за дверью и, вне всякого сомнения, был намерен отвлечь Карла Шеденберга от тоскливых размышлений. Это можно было бы счесть неплохим событием, но полковник подозревал, что встреча, кто бы там ни явился, принесет очередные разочарования. Он коснулся сенсора, и на экране появилась картинка. Две симпатичные блондинки, которым место где угодно, но не на военной базе Флота, и…

— Войдите.

Он разблокировал дверь, и броневая плита с мягким шелестом уползла в стену. Рыжий хотел было исчезнуть по-английски, не прощаясь, но не успел.

— Келфер!

— Да, полковник?

— Я бы хотел услышать ответ на один вопрос. Короткий и емкий ответ, без вашей обычной многословности. Что вы здесь делаете?

— Э-э…

— Это коротко, но не по существу.

— Я помогал этим леди найти дорогу… — Рыжий явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Если леди не в состоянии разобраться в планировке станции, сухо заметил Шеденберг, то в космосе им тем более не место.

Он пробежал пальцами по консоли компьютера (втайне завидуя обладателям инфочипов, вслух полковник всегда заявлял, что не дело пичкать человеческий организм всяким железом, смешанным с амстадскими соплями), и несколько секунд разглядывал поступившую на экран информацию. Затем мрачно уставился на юношу:

— Ваш «Корсар», капитан Келфер, семь минут назад должен был отбыть на эскорт.

— Э-э… полковник, обнаружена неисправность…

— О которой вы, капитан, не сочли нужным поставить в известность диспетчерскую службу.

— Я не успел, — ухмыльнулся юноша.

— Не в первый раз. Идите, капитан, и постарайтесь запомнить простую вещь. Я не имею возможности посадить вас на гауптвахту, о чем мечтаю с первого дня знакомства. Но мне дарована привилегия расторгнуть ваш контракт.

— Я…

— Ваши оправдания я слышал уже раз десять. И вряд ли услышу что-то новое. Вы свободны.

Келфер отдал честь — неумело, без должной четкости, и торопливо покинул кабинет начальника станции. Может, оставить девушек одних с полковником было и не лучшей идеей, но общение с полковником было слишком неприятным процессом. К тому же Джаду еще предстояло объяснить своему экипажу, почему эскортное задание будет передано (вне всякого сомнения, эту подлянку полковник сделает в первую очередь) другому кораблю.

Тем временем начальник станции жестом указал девушкам на кресла. На доклад по форме он и не рассчитывал, а придерживаться правил великосветского этикета (то есть кланяться, источать улыбки и сыпать комплиментами) не собирался, считая это пустой тратой времени.

— Чем могу быть полезен, леди?

— Меня зовут Екатерина Шелест, сообщила одна из девушек. — Я командир патрульного корабля «Маргаритка». Поступаю в ваше распоряжение.

— К сожалению, капитан Шелест, сухо заметил полковник, бросив короткий взгляд на монитор, вы не очень торопились доложить своему командиру о прибытии. Мне жаль, что бывший военный пилот полностью утратил представление о дисциплине.

— Виновата, полковник! — Катя не собиралась спорить, учитывая, что новый шеф был явно не в духе.

— Хорошо, что вы хоть это понимаете, — буркнул тот, уставившись в терминал.

Шеденберг или не узнал Катю, или не счел нужным это продемонстрировать. В прошлом им приходилось встречаться, мельком. Пилот Шелест была в числе истребительного крыла, обеспечивающего прикрытие десанта на пиратскую базу в астероидном поясе системы Крюгер 60. Правда, та операция была вполне заурядной — как обычно, пираты успели получить предупреждение, и десантники застали брошенную станцию и пару серьезно поврежденных рейдеров, которые невозможно было заблаговременно увести в безопасное место. Пострелять парням Шеденберга пришлось — хотя противостояли маринерам не люди, а охранные системы базы, довольно мощные, но не страдающие избытком интеллекта.

С тех пор полковник порядком сдал. Катя запомнила его статным мужчиной, с легкой сединой в черных волосах, с могучими мышцами и жестким взглядом. Сейчас седины стало больше, под глазами образовались видимые мешки не столько от усталости, сколько от скучной кабинетной работы. И даже могучие плечи, казалось, согнулись под грузом малоинтересной административной работы.

Наконец полковник оторвал взгляд от компьютера.

— Итак… вы проделали неплохую работу в процессе подготовки вашего корабля. Надеюсь, что дальнейшая ваша служба пройдет без… существенных нареканий. Он тяжело встал, подошел к огромному, на полстены, экрану, щелкнул сенсором. Матовая поверхность осветилась и тут же почернела, вспыхнув множеством ярких серебристых точек. В центре экрана медленно вращался большой бело-сине-зеленый шар. Изображение было исключительно реалистичным — словно огромный иллюминатор распахнулся в черное пространство.

— Доведение до вас этой информации входит в мою обязанность, хотя я и понимаю, что все сведения можно получить либо из открытых источников, либо из информационной системы станции «Скайгард-7».

Он мгновение помолчал, словно ожидая услышать возражения, но обе девушки дипломатично промолчали.

— Планета Талера, системы Альсафи. Земного типа. Пригодна для колонизации без ограничений. Освоение началось в 2173 году. К настоящему времени население составляет 29 миллионов человек, устойчиво увеличивается. Талера является мировым лидером в производстве «энергии-33», а также признанным деловым и культурным центром Федерации… что и является причиной нашего пребывания здесь. Годовой оборот черного рынка составляет, по самым осторожным оценкам, 800–850 миллионов ев. В основном антиквариат, инопланетная экзотика. Кроме того, на Талере производится три вида уникальных наркотиков из местного сырья, хотя ввоз всякой синтетики с той же Голубой Дали весьма велик и оценивается в 7–8 миллионов ев. Учитывая, что соотношение суши и воды на планете составляет три к одному, а население относительно невелико, неосвоенными остаются огромные территории. Наземная полиция пытается бороться с драгдилерами, но эффективность этой борьбы оставляет желать лучшего. По-прежнему наиболее эффективен перехват наркотранспортов в околопланетном пространстве.

Он снова тронул пальцем сенсор, и изображение сменилось — теперь оно мало напоминало реальную картину. Вокруг планеты запылали яркие орбиты спутников и самой «Скайгард-7», остальное пространство покрылось отметками ретрансляторов, геостационарных платформ и наблюдательных станций.

— Как видите, — продолжал Шеденберг, — околопланетная зона контролируется достаточно плотно. Тем не менее имеются уязвимые точки. В период Конфликта Амстад в этом районе произошло два или три столкновения, поэтому пространство изрядно замусорено обломками, выловить которые не представляется возможным. Кроме того, астероидные пояса системы щедро засеивают все вокруг крупными и мелкими объектами. Вы ведь прибыли с Сибириады?

Дождавшись утвердительных кивков (и не дождавшись «так точно, полковник»), он продолжил:

— Сибириаде, можно сказать, повезло. Ваш астероидный пояс находится в относительно стабильном состоянии, тогда как здесь все обстоит несколько иначе. Но не буду вдаваться в подробности, информацию о наиболее значимых метеорных потоках вы всегда сможете получить в информационной сети… к сожалению, 90 % сенсорных систем, размещенных в околопланетном пространстве Талеры, занято исключительно отслеживанием космического мусора. Пираты, контрабандисты и наркоторговцы успешно этим пользуются.

— Здесь есть пираты? — поинтересовалась Леночка, продемонстрировав самую ослепительную из своих улыбок. Правда? Настоящие?

Полковник поморщился:

— Последний случай нападения зафиксирован более четырех месяцев назад. Как вы понимаете, это недостаточная активность, чтобы держать у Талеры серьезные силы Флота. Поэтому планетный гарнизон составляют два истребительных крыла малого радиуса действия.

— Два крыла на планету? — пробормотала Катя, не особо думая, услышит ее шеф или нет. — Смех, да и только…

— Я не вижу здесь ничего смешного, резко бросил он. — Так решил Флот… а дырки в периметре будете затыкать вы, гражданские. Вам за это платят.

— Простите, полковник…

— Поэтому ваша работа здесь будет представлять собой патрули, патрули и еще раз патрули. При обнаружении любого корабля, не принадлежащего к «Скайгард», вам надлежит запросить у него текущий код доступа. Наличие такого кода означает… как правило, означает, что корабль уже прошел досмотр и имеет право на следование своим курсом. При отсутствии кода доступа, а также в иных случаях, когда корабль вызывает подозрения, патруль обязан провести досмотр. Если же «клиент» от досмотра отказывается или проявляет агрессивность, патруль обязан вызвать истребитель планетарной обороны. И не вмешиваться. Учитывая, что вы уже познакомились с капитаном Келфером, а также тот печальный факт, что присущие ему настроения часто находят отклики в душах других пилотов…

«И он назвал рыжего многословным? — поразилась Катя, стараясь, чтобы эти чувства не отразились на ее лице. Такое впечатление, что полковник молчал полгода и теперь намерен наговориться еще месяца на два вперед».

— …хочу повторить, что патруль обязан вызвать военных. Ни в коем случае не пытаться разрешить проблему самостоятельно.

— А пушки у нас, чтобы фейерверк запускать? — невинно поинтересовалась Леночка.

Катя попыталась пнуть подругу, но из-за неудобной позы движение вышло довольно смазанным. Шеденберг нахмурился, его глаза метнули молнии, на скулах заиграли желваки. Пальцы коротко простучали по клавиатуре компьютера, картинка на огромном экране исчезла, сменившись изображением довольно неприятного на вид корабля.

— Знакомая модель?

Леночка отрицательно мотнула головой — она, безусловно, могла найти в сети соответствие, но, учитывая огромное количество современных, устаревших и безнадежно древних моделей космической техники людей и Чужих, процесс этот был довольно долгим. Правда, не вызывал никаких сомнений тот факт, что эта посудина вышла с земных… по крайней мере, с человеческих верфей. И у амстад, и у ше'ти летательные аппараты были иными. Филаниане копировали земные образцы, добавляя к ним ряд характерных деталей, известных каждому, кто хоть немного интересовался этим вопросом. Остальные известные расы предпочитали просто покупать готовую продукцию верфей.

— Транспортный корабль класса «Лебедь». Выпуск примерно… середина прошлого века. Порядком модернизирован, — без особой уверенности выдала Катя. Без особой, поскольку «Лебедей» штамповали в немалых количествах почти два столетия, и если он и не являлся самым распространенным малотоннажником в изученном космосе, то лишь по причине не самой высокой надежности. Долго подобные кораблики не жили. Эта штука и в самом деле отдаленно напоминала модели 2250-х годов, но над ней явно потрудились чьи-то очень умелые руки.

Взгляд полковника чуточку потеплел. Как и любой военный, он уважал компетентность собеседника.

— Верно. Модернизация в сторону КЖ.^[79] Мощность щитов утроена, система ЭМП^[80] усилена. Установлена дополнительная активная броня на критически важных участках. Вооружение среднее, четыре турельных и четыре курсовых излучателя, пара вполне современных ракетных установок типа «Салют ХЗ».

Абсолютно все корабли, выпускаемые на земных верфях, гражданскими считались постольку-поскольку. Даже системный буксир класса «Бурлак», на котором еще недавно летала Катя, имел бортовое вооружение. Пусть оно называлось «противометеоритной пушкой», но каждому ясно, что в определенных условиях и рогатка — оружие. А уж транспортники изначально оборудовались и неплохой защитой, и бортовым арсеналом, позволяющим в критической ситуации отстоять свое добро. И, разумеется, жизни экипажа.

— Примерно три недели назад эта пташка атаковала сухогруз Т4 «Идальго», следовавший рейсом Земля — Талера.

— Здесь?

— Нет, в девяти световых годах отсюда, у Брэдли.

— Ну у них и маршрутец! — фыркнула Катя. — До Брэдли от Земли дальше, чем до Альсафи.

— Видимо, были причины, — пожал плечами полковник. — Так или иначе, но это корыто раздолбало сухогрузу двигатели, после чего взяло его на абордаж. Два десятка погибших, потеря груза на четверть миллиона ев. А теперь, капитан Шелест, скажите, как вы оцените свои шансы против этого, с позволения сказать, устаревшего транспорта? Катя мрачно окинула взглядом бронированную махину на экране. Словно повинуясь ее мысленной команде, «Лебедь» плавно развернулся, демонстрируя охватывающие корпус по периметру турели излучателей. Вне всякого сомнения, противник более чем серьезный — одна защита чего стоит. Тяжелые лазеры военного корабля, безусловно, сумеют достаточно быстро погасить энергощиты и пробить броневой пояс, но в распоряжении «Маргаритки» имелся всего лишь один счетверенный излучатель средней мощности. В конце концов, тактические штурмовики создавались не для ведения поединков в космосе, их задача — утюжить плацдарм, на который предстояло выбросить десант.

— Я бы сказала, что шансы ниже среднего.

— Вот как? — удивленно вскинул бровь полковник. А разве не нулевые?

— У «Лебедя» имеется мертвая зона в области маршевого двигателя, — пояснила Катя то, что полковник, вероятно, знал и сам. Хотя он же бывший маринер, а курс подготовки пехоты, посвященный боевым характеристикам кораблей, ограничивался, как правило, теми возможностями Флота, которые могли оказать прямое воздействие на десантирование. Вот про системы планетарного подавления полковник, вероятно, мог рассказать практически все.

— И чем вам это поможет? — В голосе Шеденберга послышался самый настоящий интерес.

— ЭМП-ракетами блокировать ГР-привод, а после бить по маршевому и увертываться от его ракет до тех пор, пока не придет помощь, вздохнула девушка.

— Ну… возможно, — не стал спорить полковник. — Как бы там ни было, окажись вы в подобной ситуации, «Скайгард» вполне мог бы потерять и корабль, и команду. Поэтому приказ остается в силе, даже несмотря на ваш боевой опыт, капитан Шелест.

— Приму к исполнению! — Катя решила, что спорить себе дороже.

— Отлично.

Полковник надолго замолчал, и девушки воспользовались моментом, чтобы как следует осмотреть офис своего будущего (вернее, уже настоящего) начальника. Особенно старалась Леночка, впервые в жизни оказавшаяся на самом настоящем военном объекте, — она стреляла глазами во все стороны, стараясь не упустить ничего интересного. Кабинет отличался спартанской простотой — стол из темного, под дерево, пластика, два компьютерных терминала, панель с кучей приборов неизвестного назначения. Пол тоже пластиковый — никаких ковров или иной, неуместной на военном объекте отделки. Десяток жестких, неудобных кресел — чтобы гости не засиживались, вероятно. Зато у самого хозяина кабинета вместо кресла установлен ложемент пилота, в котором можно и отдохнуть, и выспаться. Единственный, пожалуй, предмет роскоши… хотя предельно функциональный. В углу бронированная дверь — за ней, скорее всего, личная каюта начальника станции. Может быть, там, за дверью, и есть что-нибудь, превращающее служебное помещение в обжитой уголок, но Леночка в этом сомневалась. О, подобных вояк часто показывали в сериалах, для них внешний антураж сурового солдата важнее удобств. Может, в глубине души он и будет мечтать о пуховой перине, но для поддержания имиджа будет ворочаться на жесткой койке, укрываясь серым армейским одеялом. Потертым.

Если бы ей удалось заглянуть за эту дверь, Леночка убедилась бы, что видеообразы во многом не лгут. Карл Шеденберг и в самом деле относился к личному комфорту с изрядной долей равнодушия — в тех случаях, когда под комфортом подразумевалась услада для тела. Зато компьютерные системы кабинета (по сути — вспомогательного центра управления станцией) позволяли в любой момент получить исчерпывающую информацию о «Скайгард-7» и околопланетном пространстве, принимать на себя командование тем или иным оборонительным комплексом боевой платформы, координировать работу основных и вспомогательных систем. Человек, занимающий этот кабинет, напоминал паука, замершего в центре огромной и опасной паутины, готового в любой момент дернуть за ту или иную ниточку, приводя в движение всю систему планетарной защиты. Пусть «Скайгард-7» и не играла уже той роли, что отводилась ей при создании, но она все еще была ключевым звеном системы безопасности Талеры.

— Э-э… полковник? — наконец подала голос Катя.

— Простите. — Взгляд Шеденберга вновь сфокусировался на посетительницах. — Так на чем я остановился? Ах да!.. Так вот, основными задачами для вас будут патрули. Ориентировочно — раз в два дня или реже. Это неоплачиваемые контракты.

— Как это неоплачиваемые?

— Вы внимательно читали контракт? — На лице полковника не было и намека на улыбку.

— Я его на память процитировать могу, буркнула Леночка.

— Значит, вы помните, что там написано. Вы можете получать оплачиваемые контракты… при их наличии.

— Я думала…

— Что вам будут платить за каждый вылет? — на этот раз полковник все же усмехнулся. — Это не так. Патрульные вылеты есть часть той работы, за которую вам положен оклад по классу… — он бросил короткий взгляд на терминал. — М-да… при случае расскажете, как вам удалось выбить С7. Обычно колониальные администраторы занимают в этом вопросе довольно жесткую позицию.

— Он и занимал, — хмыкнула Катя.

— Так вот, оплачиваемых контрактов на «Скайгард-7» очень мало. И в первую очередь их получают те, кто уделил достаточно времени и сил патрулированию.

Судя по скептически поджатым губам Шеденберга, он явно не ожидал, что в обозримом будущем экипаж Екатерины Шелест получит право на оплачиваемые контракты.

— Невыполнение патрульных вылетов без уважительной причины несет за собой штрафные санкции вплоть до расторжения общего контракта и передачи корабля другому экипажу, любезно добавил полковник.

— Мы не собираемся уклоняться от своих обязанностей! — вспыхнула Катя.

Она и не рассчитывала, что все будет так гладко и красиво, как описывалось в подписанном контракте. Как говорится, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Ни планетарные администрации, ни армия, ни благотворительный фонд «Будущее Федерации» не собирались платить кому-либо деньги просто так. Тем более — приличные деньги. Сравнительно высокую ставку С7 придется отрабатывать по полной программе, и если для Кати служба в «Скайгард» была способом обеспечить себе достойное существование, не расставаясь при этом с любимой работой, то для Леночки нудные патрули должны были стать серьезным испытанием. Катя прекрасно помнила свое флотское прошлое — на один будоражащий кровь боевой вылет приходились недели, а то и месяцы нуднейшей работы. От вэйпойнта^[81] «А» к вэйпойнту «В»… и так далее. Доклад по возвращении. Бывали среди пилотов и такие, что готовы были очертя голову броситься в любую, самую опасную переделку, лишь бы хоть на время избавиться от рутины каждодневного патрулирования.

Да, поначалу все это покажется подруге романтикой. Чернота на обзорных экранах, пронизанная острыми иглами звездного света. Ощущение, что ты — на переднем рубеже. Готовность к схватке. Потом это проходит — сперва появляется скука, затем наваливается тоска. И вот уже ищешь повода отмазаться от очередного вылета в надежде, что подвернется что-нибудь поинтереснее.

Сколько продержится Леночка?

— Прекрасно, — полковник пробарабанил по клавишам компьютера, затем добавил: — На этом все. Вы свободны, капитан Шелест. Да, кстати, первый вылет — через неделю. До этого ежедневно по восемь часов теоретические занятия. Будете изучать таможенный кодекс Талеры, сканирующую аппаратуру… ну и так далее. Программа достаточно обширна. В дальнейшем занятия ежедневно по два часа, если вы не в патруле.

— Привет, девчата! Джад, по своему обыкновению, вырос у Кати за спиной словно по волшебству.

Учитывая, что женского персонала на «Скайгард-7» было немного, каждая юная особа неизбежно оказывалась в эпицентре мужского внимания, и рыжий капитан «Корсара», шестиместного штурмовика класса «Баньши», отчаянно форсировал развитие знакомства. Ну, и конкуренцию следовало учитывать… Правда, большую часть экипажей составляли люди с опытом и, как следствие, с изрядным багажом прожитых лет, но и молодых хватало. Внимание Джада, демонстрируемое им по поводу и без, временами бывало излишне навязчивым, но парень обладал, по меньшей мере, двумя безусловно положительными качествами: он был не обидчив и легок на подъем.

Развлечений на станции было не много. Бар, где свободные от вахты пилоты не без удовольствия коротали время, спортзал, вечно занятый любителями рельефных мышц, электронная библиотека книг и видео для тех, кто предпочитал проводить вечера в одиночестве. И по большому счету все. Время от времени экипажам «Скайгард» дозволялись краткосрочные отпуска на Талеру, но пара дней отдыха на планете легко съедала месячный доход. А люди шли в патруль преимущественно не от хорошей жизни многие были обременены семьями, которые требовалось содержать, и считали каждый сантим. Катя с немалымудивлением обнаружила, что полковник оказался прав, далеко не всем экипажам удалось выбить из представителей «Частной инициативы» достойное жалованье, и не раз ловила на себе завистливые взгляды. И это было еще одним плюсом в пользу Джада — обладатель более чем скромной ставки С5, он, похоже, нисколько этим не тяготился, легко раскошеливался на выпивку или мороженое в баре, с готовностью поддерживал любую авантюру и с той же готовностью принимал удар на себя, если дело начинало пахнуть жареным.

Вот и сейчас, судя по нездоровому блеску в глазах рыжего парня, назревало нечто интересное, в чем он наверняка уже принимает участие сам и собирается завлечь туда же девушек.

— Привет, Джад! — улыбнулась Катя. — Что нового?

— Вы слышали про Кубок пилота?

— Хм… — Катя покопалась в памяти, но ничего путного не нашла. Леночка закатила глазки, и не было сомнения, что через минуту она выдаст требуемый результат. Джад был уже осведомлен о наличии у очаровательной блондинки дорогущего инфоимплантата, а потому дожидаться ответа не стал. Ибо, что ж это за новость, если ее озвучиваешь не ты?

— Мы тут решили устроить маленькое соревнование, он перешел на заговорщический шепот. — По пилотированию. Приз предоставляет Карел с «Нокса». Ему тут по случаю досталась одна крутая штуковина… в общем, церемониальная ваза ше'ти.

— Подлинник? — быстро поинтересовалась Леночка.

— Ну да, как же… копия, но хорошая. В общем, он предложил ее в качестве приза лучшему пилоту «Скайгард-7».

— Условия? — деловито осведомилась Катя, не без оснований считавшая себя более чем неплохим пилотом. Во всяком случае, и Карелу, и Джаду она, без сомнения, дала бы изрядную фору.

— Гонка на десять тысяч километров… в астероидном поясе. Между вэйпойнтами «Гамма-3» и «Эпсилон-16». Уже есть пять участников… я первым записался! Он несколько мгновений помолчал, после чего уточнил: — После Карела.

Катя задумалась, и не над участием в этом сумасшедшем проекте. В конце концов, она была убеждена, что рисковать жизнью надо ради чего-то весомого, и уж точно не из-за одной лишь удали. Но свою точку зрения другим старалась не навязывать, хотя сейчас намеревалась от этого правила отступить. Просто в этот раз Келфер превзошел сам себя. Он, конечно, парень слегка сумасшедший, но не настолько же…

— Джад, послушай, — она старалась говорить мягко, — это интересная идея, но ты помнишь, какой корабль у Карела?

— Ясное дело, орбитальный истребитель класса «Вайпер». Да ты и сама прекрасно… Подожди, ты что, хочешь сказать, что я не сделаю Карела, как стоячего?

— Сделаешь. В чистом пространстве. Но стоит твоему коры… твоему «Корсару» разок зацепиться за астероид, и вашим щитам придет… — Она прокрутила в голове подходящие к случаю эпитеты и выбрала наиболее безобидный: — Полный трындец. Это раз. И второе, в астероидном поле выигрыш будет не у скорости, а у маневренности… а в этом вопросе, прости, до «Вайпера» тебе далеко. Как и мне, кстати.

Джад вспыхнул. Он вообще легко заводился — и столь же легко прощал всем обиды. Катя не сомневалась, что рыжий подуется не больше получаса, а затем снова придет в привычное благодушное состояние.

— Ну ты сказала… — протянул он. — Сравнить «Нокс» и моего «Корсара»… Обижаешь. Я, если хочешь знать, по этому маршруту вчера прошел. Без спешки — но ни одного булыжника не зацепил. А Карел только щеки дуть горазд, а пилот он, между нами, так себе. Мало ли что во Флоте служил… Это ж ты у нас боевой истребитель, а он — я точно знаю — на курьере два года отмахал. Прикинь, почту возить — вот уж занятие для настоящего муж… э-э… для настоящего пилота. Так что я его обойду, раз плюнуть. Короче, будешь участвовать?

— Нет, — вздохнула Катя. — Не буду. Во-первых, у меня вылет, а после вылета Шеденберг заставит минимум шесть часов отдыхать, ты его принципы не хуже меня знаешь. И во-вторых… я, не сомневайся, в свои силы верю, но соваться в астероидный пояс просто для того, чтобы кому-то что-то доказать, не желаю.

— Шелест, ты делаешь огромную глупость! — Джад уже успел забыть оговорку Кати насчет «корыта» и снова лучился дружелюбием.

— Прости. Как-нибудь в следующий раз.

— Сенсоры?

— Как обычно, полный ноль, сообщила Снежана, не отрываясь от планшета, с которого она вот уже три патруля кряду читала какой-то донельзя душещипательный роман. Катя пыталась выяснить, что именно так заинтересовало механика «Маргаритки», но Снежка покраснела и заявила, что технические справочники она читает для работы, а это (что именно, так и не призналась) — для души. Вот и сейчас взгляд девушки, так и не озаботившейся сменить промасленный рабочий комбинезон на полагающуюся к условно-боевому вылету форму, был намертво прикован к экрану. И, отвечая на вопрос, она даже мельком не посмотрела на приборы.

Катя ее понимала. Как и Леночку, которая уже второй час мирно посапывала в кресле второго пилота. Патруль проходил стандартно — то есть безнадежно скучно. Единственный встреченный корабль честно сообщил свой КПС^[82] и подтвердил готовность подвергнуться повторному досмотру, если у патрульных вдруг возникнет подобное желание. Капитан Шелест лишь вздохнула и пожелала пассажирскому лайнеру серии А10 счастливого пути. Код был очевидно верным, а потратить пару часов на осмотр огромного судна… ну, препятствия ей чинить не будут, это понятно, но за задержку кому-то придется платить. Вероятно, компании-владельцу, да и пассажиры (а на подобных фешенебельных кораблях летали люди, знающие истинную цену своему времени) будут не в восторге от изменения в расписании. Симпатии к «Скайгард» это никому не прибавит.

Обычно активность в пространстве в непосредственной близости от Талеры была выше, но сейчас «Маргаритке» достался не самый лучший маршрут — этот район печально славился своими метеорными потоками, и капитаны, пребывавшие в здравом уме, старались без нужды сюда не соваться. И девушки отдыхали… Управление вообще можно было поручить Монку, его программа это позволяла. В чистом космосе Катя, вероятно, так бы и поступила… или передала бы контроль над «Маргариткой» бортнавигатору, который с этой задачей справился бы еще лучше. Но сейчас она предпочитала сама сидеть за штурвалом. Пусть Джад хорохорится сколько влезет, но полет в астероидном поле — это не шутки.

— Астероид, по предварительной оценке тонн двести, на пять часов, — пробормотала Снежка, не прекращая чтения. — Скорость сближения семьдесят метров в секунду.

— У тебя глаза на затылке?

— У меня вывод части данных со сканера на планшет, фыркнула девушка. — Вчера сделала. Так удобнее.

Катя чуть увеличила скорость — импеллеры засвистели, набирая мощность, одновременно взвыл гравикомпенсатор, принимая на себя нагрузку от резкого изменения курса. Леночка сонно пошевелилась в кресле, но не проснулась.

Угловатая туша «Маргаритки» начала разворот, уходя от опасного соседства. Штурмовик, тем более прошедший КЖ-модернизацию, явно проигрывал в маневренности истребителям или иным кораблям малого тоннажа, команды выполнял неспешно, но за безопасность своего кораблика Катя была спокойна. Ей приходилось летать и в худших условиях.

Над кораблем Снежка поработала от души. Сейчас конструктор, если бы он был еще жив, не узнал бы своего детища. Пожалуй, с такими модификациями «Протей» мог бы поправить свою сомнительную репутацию; в конце концов, для штурмовика главное в бою — это защита. Его задача — долго и тщательно утюжить ракетами плацдарм, пока там не останется ничего, способного повредить десантным капсулам. И рухнуть на неподавленные системы ПВО грудой оплавленного железа — не лучший способ выполнить задание. Сейчас щиты «Маргаритки» могли выдержать удар главного калибра корвета… а если повезет, то и легкого крейсера. Правда, только один удар, но в бою и это много.

Только вот подобные модификации, стоившие бешеных денег, сделали бы производство «Протеев» крайне невыгодным. Так что, «Маргаритка» являлась творением уникальным, и в обозримом будущем обещала таковым и остаться.

— Скорость сближения — двадцать два метра в секунду, прокомментировала маневр Снежана. — Продолжает падать. Рекомендую еще десять градусов уклонения.

— Кто из нас пилот? — поинтересовалась Катя.

— Ты, — не стала спорить Снежана. — Еще двадцать семь минут.

— Вот именно. А потом я буду сидеть у тебя за спиной и давать советы.

— Скорость отдаления — три метра в секунду. Мы ушли.

— Спасибо.

Внезапно на пульте замигал алый сигнал кодированного вызова. Леночка тут же открыла глаза — вероятно, ее имплантат был запрограммирован будить хозяйку при возникновении нештатной ситуации. А почти никогда не используемый шифрованный сигнал — что может быть еще нештатнее? Взрыв двигателя?

— Что случилось?

Катя пожала плечами, пробежала пальчиками по клавиатуре, вводя код дешифровки. Экран мигнул, на мгновение подернулся рябью, затем серая пелена растаяла, уступив место изображению начальника станции «Скайгард-7». Судя по выражению его лица, новости были достаточно паршивыми… впрочем, об этом можно было догадаться и так. Аварийный сигнал не подается просто так, без должного повода.

— «Маргаритка» на связи.

— Это Шеденберг. У нас чрезвычайная ситуация.

— Пираты? — Почему-то эта мысль первой пришла Кате в голову. Быть может, все это время, с момента встречи с полковником, она подсознательно ожидала встречи именно с пиратами… быть может, с тем же «Лебедем».

— Если бы! — буркнул полковник. — «Маргаритка», я прерываю ваш патруль. Срочно следуйте к точке «Эпсилон-16». Там будете ждать дальнейших распоряжений.

— Что-то с гонщиками? — В памяти Кати тут же всплыл недавний разговор с Джадом.

— Да… доигрались сопляки! — Полковник повернулся в сторону, видимо, бросив взгляд на другой дисплей, затем снова уставился на Катю: — Капитан Шелест, приказ вы получили. Постарайтесь не задерживаться в пути.

— Выполняю. Конец связи.

Катя запустила программу расчета курса. Минуты через три бортнавигатор «Маргаритки» выдал три маршрута, приближающиеся к оптимальному. Первый Катя отмела сразу — слишком близко от астероидного пояса. Дистанционно путь, пожалуй, самый короткий, практически прямой, но развить на нем предельную скорость будет невозможно. Опасно. Второй и третий маршруты были гораздо длиннее…

— Дурацкий ящик, — Катя испытывала бурное желание пнуть блок бортнавигатора.

Даже при самом лучшем раскладе (то есть на полной нагрузке маршевого двигателя, что заведомо исключало сколько-нибудь значительное маневрирование, а потому и требовало абсолютно чистого пространства) путь до «Эпсилона-16» займет не меньше четырех часов. Это вряд ли можно назвать словом «срочно следовать». Вне всякого сомнения, полковник знал маршруты всех патрулей и раз направил туда «Маргаритку», значит, ближе никого нет.

— Проблемы? — зевнула Леночка. С навигацией у нее были сложности… несмотря на то что Катя в этом отношении занимала достаточно принципиальную позицию. Любой из членов экипажа обязан был уметь проложить хотя бы простейший курс. На худой конец, справиться с введением координат в автопилот.

— Нам приказали изменить курс…

— Это мы все слышали, — заметила Снежка.

— По самой выгодной траектории — четыре часа десять минут. На форсаже.

— А в режиме пульсации?

— Стопроцентно проскочим мимо, — пояснила Снежка, но Катя качнула головой:

— Нет… необязательно. Так, не отвлекайте меня… попробую рассчитать курс треугольником.

Она склонилась над клавиатурой, лихорадочно вводя в компьютер параметры расчета. Леночка вопросительно посмотрела на Снежану.

— Это такой способ двигаться в пульсационном режиме на малое расстояние, пояснила та. — Считается довольно ненадежным, поскольку требует очень точного расчета. Путь из точки А в точку Б рассчитывается через промежуточную точку С, равноудаленную от двух других. Прыжок, ориентация, второй прыжок, и мы на месте. Если повезет.

— Надеюсь, что повезет, пробормотала Катя. — Так, расчет готов, приготовиться к пульсации. ГР-привод?

— Активирован, идет набор энергии, — немедленно доложила Снежка, уже согнавшая Леночку с кресла второго пилота. Пальцы девушки торопливо порхали по кнопкам панели управления.

Считалось, что для управления кораблем подобного класса требуется один человек. На самом деле это было возможно, но лишь в отсутствии альтернативы. Человек, сидящий во втором кресле, выполнял чрезвычайно важную работу — контролировал правильность действий первого пилота.

— Подтверждаю. Приготовиться к смене курса, цель — промежуточная точка маршрута. Вероятное отклонение две десятитысячных сс.

— Смену курса подтверждаю, — отозвалась Снежана, стараясь перекричать возмущенный визг гравикомпенсатора.

— Маршевый двигатель — десять процентов мощности.

— Десять процентов, выполнено.

Катя не отрываясь следила за приборами. Штурмовик лег на новый курс, и теперь набирал необходимую скорость. Одновременно корабль начал окутываться бледно-зеленым сиянием — привод Геллера — Радова выходил на рабочий режим.

— Минута до преодоления порога, — отчиталась Снежана. — Колебание энергополя ГР-привода в пределах погрешности.

— Подтверждаю. Сорок секунд до набора расчетной скорости. Приготовиться к автоматическому отключению маршевого двигателя.

— Готовность подтверждаю.

«Маргаритка» мчалась вперед, непрерывно наращивая скорость. Штурмовики подобного класса могли при острой необходимости совершать и межзвездные перелеты, но обычно предпочитали проделывать этот путь в комфортабельных трюмах транспортных судов. Обладая довольно маломощными приводами Геллера — Радова, а также не имея возможности развить по-настоящему значительную скорость, необходимую для дальней пульсации, штурмовики достаточно оперативно действовали только на внутрисистемных маршрутах. Зато относительно низкая скорость компенсировалась высокой точностью ориентации.

Сейчас боргнавигатор отслеживал скорость штурмовика, чтобы в нужный момент выключить двигатели.

— Стоп маршевому через пять секунд… три… две… одна… — Сейчас Катя не прикасалась к пульту, реакция компьютера многократно превосходила человеческую. В обстановке непрерывно меняющихся угроз, вроде полетов в астероидном поле, присутствие человека за штурвалом было абсолютно необходимо, но сейчас следовало довериться технике.

— Маршевый остановлен. Набор пороговой мощности ГР-привода — через десять секунд.

— Приготовиться к пульсации! Пять секунд… три… две… одна…

Штурмовик окутался облаком зеленого сияния — и исчез. Чтобы появиться в четверти миллиона километров от точки, где он пребывал еще мгновение назад.

— Начинаем ориентацию…

Повторный прыжок вывел «Маргаритку» всего в полусотне километров от навигационной точки «Эпсилон-16». Вполне пристойная точность — особенно если учесть, что расчет маршрута выполнялся не слишком мощным бортнавигатором штурмовика.

Маяк был довольно старого образца, ориентировочно полувековой давности. Шар трехметрового диаметра, содержащий энергоустановку, генераторы щита, коррекционные импеллеры и кучу приемо-передающей аппаратуры, медленно вращался вокруг своей оси, прощупывая сенсорами окружающее пространство. Его задачей было принять навигационный сигнал — и тут же ответить, передавая отправителю пеленг. По трем успешным пеленгам корабль мог определить свои текущие координаты и подготовиться к следующей серии пульсаций.

Для тех, кто передвигался по внутрисистемным маршрутам, маяк передавал массу полезной информации о состоянии пространства, метеорных потоках, радиационной обстановке. Всего в непосредственной близости от Талеры располагалось около девяти десятков таких устройств, и все они требовали регулярного ухода. В обычное время за исправность маяков отвечала планетарная администрация, но раз уж на орбите присутствуют военные или, как в данном случае, «Скайгард-7»…

В сотне метров от шара маяка неподвижно висел небольшой истребитель класса «Вайпер». Как и многая другая военная техника, не прошедшая суровый отбор конфликта с Амстад, «Вайперы» были списаны из вооруженных сил Федерации вскоре после завершения военных действий. Несмотря на это, орбитальные истребители этого класса сохраняли свою популярность — не слишком мощные, не обладающие особо выдающейся защитой, они славились очень высокой надежностью. Частные компании с удовольствием покупали «Вайперы» для эскорта своих судов, да и среди новоявленных графов, герцогов, князей и прочих дворян стало модным иметь в личном гараже изящный истребитель. Правда, с деактивированными излучателями — Федерация не приветствовала наличие в частных руках среднего и тяжелого вооружения.

Сейчас этот истребитель вряд ли заинтересовал бы даже самого невзыскательного покупателя. От левого крыла остался жалкий обрубок площадью в пару квадратных метров, броня была искорежена и в нескольких местах пробита насквозь. Из четырех мощных импеллеров (эти истребители не предназначались для межзвездных перелетов, а потому не оборудовались ГР-приводами) уцелели всего два.

— «Нокс», вызывает «Маргаритка»! Что случилось?

— Мы в полном дерьме, Шелест! — Голос Карела был едва различим на фоне треска помех. — Связь почти накрылась, движки не тянут и треть мощности.

— Вы-то как?

— Нормально… рубка сохранила герметичность, и воздуха хватает. До станции как-нибудь доковыляю.

На пульте снова замигал сигнал вызова.

— «Маргаритка» на связи.

— Маяк докладывает, что вы уже на месте… Шеденберг мгновение помолчал, затем неохотно выдавил: — Блестящая работа, капитан Шелест! Я не рассчитывал, что вы прибудете так скоро. Еще два корабля подойдут в течение часа. Капитан Бэйн ввел вас в курс дела?

Кате понадобилось секунд пятнадцать, чтобы вспомнить фамилию Карела.

— Нет еще. Я только вижу, что ему порядком досталось.

— Ему? — В голосе полковника звучала злая ирония. — Ему здорово достанется, когда «Нокс» приползет в док. Проблема в другом. Бэйн, посвятите капитана Шелест в детали.

Рассказ Карела не стал для Кати очень уж большой неожиданностью. Она уже поняла, что проблемы не ограничиваются изуродованным истребителем…

Гонка проходила довольно нормально. «Нокс», как и ожидалось, лидировал — это соревнование Карел организовал ради избавления от скуки, но при этом совершенно не собирался отдавать первенство кому-то другому. И имел все шансы на успех — высокоманевренный истребитель был рассчитан именно на такой режим эксплуатации. В реальном бою пространство наполнено обломками металла, прочерчено лазерными трассами и испятнано плазменными облаками ракетных разрывов. Там, где тяжелый крейсер прет напролом, истребитель обязан увертываться от опасных объектов. И «вайпер» успешно петлял между астероидами, неуклонно приближаясь к финишу и славе. Джад висел у него на хвосте, остальные участники гонок отстали. Может, рыжего капитана и стоило назвать изрядным хвастуном и трепачом, но пилотом он был отменным.

«Нокс» уверенно преодолел пятисоткилометровый участок относительно свободного от обломков пространства, но при этом более мощный «Корсар» сумел значительно сократить дистанцию и теперь буквально дышал Карелу в затылок. Но Бэйн лишь посмеивался — как только его истребитель войдет в очередное каменное облако, Джад и его неповоротливое корыто гарантированно останутся позади. Возле «Эпсилона-16» концентрация твердых объектов на кубический километр пространства была самой высокой во всем астероидном поясе. Тут маневренность скажет свое весомое слово.

Келфер тоже понял это. Вероятно, он и в самом деле отчаянно желал доказать всем и каждому, что превосходит Карела в мастерстве пилотирования, желал настолько, что отбросил в сторону и осторожность, и трезвый расчет, поскольку принятое Джадом решение нельзя было назвать разумным.

Он включил маршевый двигатель. В астероидном поле.

Не то чтобы это было запрещено… никому и никогда не приходило в голову запрещать человеку совершить самоубийство. Правда, ни один бортнавигатор подобного безрассудства не допустит… вероятно, Джад перевел управление двигателем на себя.

В считаные мгновения «Корсар» обошел истребитель Карела и уверенно увеличивал отрыв. И тут под выхлоп маршевого двигателя попал огромный каменно-ледяной обломок… Это на импеллерах можно выделывать фигуры высшего пилотажа, резкая смена курса при включенном маршевом двигателе превратит экипаж в сопли на стенах рубки, потому препятствия Джад обходил «впритирку». Сокрушительный поток плазмы ударил в ледяную, испещренную глубокими трещинами глыбу, мгновенно превратив часть ее в пар. Еще секундой позже пар, заполнивший каверны астероида, разорвал его на куски…

«Нокса» обломки, разумеется, не догнали — а вот идущий вслед «Вайпер» получил чудовищный удар в бок, лишь слегка смягченный энергощитами, разом лишившись пары двигателей и изрядной части бортовой брони. Полностью потеряв управление, «Нокс» ушел с курса, выдержал еще пару ударов и оказался за пределами каменно-пылевого облака. «Корсару» повезло гораздо меньше. Не зная, насколько серьезно поврежден истребитель товарища, Келфер бросился на помощь, включив реверс на полную мощность. И его тут же накрыло волной.

Взрыв астероида заполнил пространство обломками, разом сведя к нулю все расчеты. Щиты неповоротливого корабля капитана Келфера продержались недолго. Возможно, Джад растерялся. Возможно, цепи маршевого двигателя были повреждены, и отключить его сразу не получилось. Так или иначе, но из тормозных дюз «Корсара» продолжали хлестать плазменные струи, унося потерявший управления корабль в самую гущу свежесозданного каменно-ледяного облака.

Затем двигатель замолчал. Приборы «Нокса» зарегистрировали вспышку — не настолько яркую, чтобы гарантированно свидетельствовать о гибели корабля, но…

— Связи нет?

— Сейчас нет. — Карел, похоже, сумел привести в порядок часть систем, поскольку помех на канале стало гораздо меньше. — Но минут за десять до вашего прибытия я видел вспышки… Похоже, они сигналят прожектором.

— Шелест, — снова послышался голос Шеденберга, — вы должны попытаться пробиться к «Корсару». Несколько минут в рубке штурмовика царила полная тишина.

— Вы сошли с ума, полковник? — Катя старалась говорить предельно вежливо, чтобы хотя бы интонациями смягчить откровенную грубость реплики. — Там сплошная каменная каша. Хотите, передам картинку со сканера? Ваш приказ верный путь на тот свет.

— Не хочу, — отрезал он. — Это не приказ, капитан Шелест. Это просьба.

— Здесь нужен тральщик, — фыркнула Снежана. Достаточно громко, чтобы на том конце линии связи было достаточно хорошо слышно.

Тральщики — так обычно называли огромных сборщиков руды, буквально высасывающих из окружающего пространства любые материальные объекты. Снабженные мощной защитой, эти самоходные обогатительные фабрики могли неделями бороздить астероидные пояса, дробя излучателями крупные камни и заглатывая мелкие целиком. Заполнив свои вместительные бункеры обогащенной рудой, тральщики сбрасывали добычу на металлургические заводы, откуда уже выходила готовая продукция. Многие богатые колонии предпочитали размещать заводы прямо в астероидных поясах — это позволяло тихоходным тральщикам работать с наивысшей эффективностью. Но и сооружение подобных платформ стоило недешево… Сибириаде на строительство подобного завода попросту не хватило денег, пришлось ограничиться орбитальным комплексом, а потому Кате приходилось мотаться к астероидному поясу и тащить оттуда руду назад, к планете.

Да, тральщик мог бы помочь… для него это облако космического мусора — самая настоящая кормушка.

— В системе Талеры сейчас работает шестнадцать тральщиков. — Полковник был на удивление спокоен, хотя отчитываться перед техником рядового патрульного корабля «Скайгард» не входило в число его любимых занятий. — Ни один из них не сможет добраться до «Эпсилона-16» быстрее, чем за шестьдесят часов. Тральщики не оборудуются ГР-приводом.

— Шестьдесят часов? — Катя покачала головой. — Это очень много…

— Если у «Корсара» поврежден корпус, с воздухом у них могут быть проблемы, — прохрипел в динамике голос Карела.

— Наши щиты, конечно, слабее, чем у тральщика, — заметила Снежка. — Раза эдак в три…

— В четыре с половиной, — уточнила Леночка, привычно нырнув за информацией в сеть. — Если речь идет о стандартном тральщике класса ОФ-2. Если же взять модель, рассчитанную на эксплуатацию в сложных условиях, то…

— Давай без деталей, буркнула Катя. — Полковник, мы попробуем. Но если…

— Геройства не требуется, — мрачно прервал ее Шеденберг. — По расчетам аналитиков, шансы у вас есть. Будьте осторожны… если опасность будет высока, возвращайтесь. Два тральщика уже идут к вам. К сожалению, единственный системный буксир в настоящее время находится на профилактике… Его перевод в рабочий режим займет около двух суток. Будем надеяться, что у «Корсара» хватит воздуха.

— Я все понимаю, полковник, — хмыкнула Катя. — Мы сделаем, что сможем.

— На большее я и не рассчитываю.

— Надеть аварийные скафандры.

— Не-на-ви-жу… — с чувством высказалась Леночка. Снежка промолчала, но было ясно, что она придерживается того же мнения.

Аварийный скафандр спейсмена радикально отличается от боевого костюма десантника, и общего между ними только то, что и тот и другой позволяют находиться в открытом космосе. Какое-то время. Но если главное для десантника — это подвижность (все равно никакой скафандр не убережет от импульсного разряда), то на борту космического корабля требования к обмундированию были иными. Максимальная живучесть. Максимальный срок работы систем жизнеобеспечения. Троекратное Дублирование всех наиболее важных систем, двукратное всех остальных. Двигаться в них было неудобно… мягко сказать. Другое дело — легкие скафандры, использовавшиеся для кратковременного нахождения вне корабля. Их можно было назвать изящными… только вот и защитные функции их были очень уж «легкими». По сути — термостойкий пластик с двумя патронами жидкого кислорода… тридцать минут дыхания, никаких встроенных медицинских систем.

Тем не менее девушки послушно принялись натягивать на себя жесткие костюмы. С астероидными потоками не шутят, а те, кто шутит, часто потом не имеют возможности посмеяться.

Заработали импеллеры, плавно разгоняя огромную тушу «Маргаритки». Экраны сканеров показывали сплошную россыпь красных точек — каждая точка представляла собой камень размером от кулака и выше. Более мелкие обломки сенсоры штурмовика игнорировали, как не представляющие угрозы для брони корабля даже в том случае, если щиты полностью погаснут.

— Лена, к турели! — приказала Катя. — Боевой режим.

Правила были просты. Пока корабль находится в обычной, не представляющей угрозы обстановке, уместны шутки, перепалки или споры. Но в боевом режиме все на борту подчиняются приказам капитана. Безоговорочно. Леночка послушно поднялась по узкой лесенке и заняла место у консоли управления счетверенным излучателем, самым мощным орудием «Маргаритки». Ее чип подключился к системе контроля, стволы лазеров дернулись, отрабатывая тест. Прямое сенсорное управление вооружением считалось наиболее перспективным, ни один капитан не откажется от стрелка с инфочипом. В реальном бою доли секунды решают многое.

Опыта управления турелью у Лены было не так уж много — Катя тренировала ее при каждом удобном случае, заставляя расстреливать небольшие астероиды во время патрулей, но до настоящего мастерства было еще далеко. Сегодня Леночке предстояло продемонстрировать все свое умение.

— Девочки, пристегнитесь! Катя затянула ремень безопасности, проверила, не стесняет ли он движений. — Снежка, всю мощность на щиты.

— Выполнено.

— Лена, стрелять только тогда, когда будешь уверена в столкновении.

— Поняла.

— Входим в облако. Приготовиться…

Первый камень, совсем небольшой, коснулся силового поля — и вспыхнул, разлетевшись быстро гаснущими искрами. За ним последовал второй, третий… Протяжно свистнул излучатель, четыре иглы ослепительно-желтого огня врезались в огромный обломок, разбив его в щебень, но большая часть этой каменной мелочи тут же вспыхнула, сгорая под ударом разрушительной энергии щита.

— Мощность щита — 98 %.

«Маргаритка» медленно ползла вперед. Катя проклинала неповоротливость своего кораблика, но ничего с этим поделать не могла — штурмовики во все времена не отличались высокой маневренностью. Зато она могла положиться на защиту… пока еще могла.

— Мощность щита — 97 %.

— Лена, стреляй, я не могу уклониться!!!

Серия разрядов расплескалась о темную поверхность астероида метров пятнадцати в поперечнике. Слишком большой камень, чтобы легко поддаться лазеру…

— Выпускаю ракету! — сообщила Леночка, не дожидаясь приказа. Астероид надвигался прямо на корабль, и не было никаких сомнений: если столкновение произойдет, от «Маргаритки» останется только груда искореженного металла. Полутораметровая сигара выскользнула из пускового аппарата и умчалась к цели. Спустя десять секунд полыхнуло пламя разрыва. Сразу же заговорила пушка, дробя наиболее крупные фрагменты развалившегося на куски астероида. И все же большую часть камней принял на себя лобовой сектор защитного поля штурмовика…

— Падение мощности щита! Пальцы Снежаны мелькали над пультом с немыслимой скоростью, перераспределяя энергию генераторов. Здесь компьютер серьезной помощи оказать не мог, требовалась интуиция оператора, в совершенстве знающего свой корабль. — Фронт 42 %… Еще одна такая встреча, и нам конец.

— Отступаем? — послышался голос Леночки.

— Вот еще! — прорычала Катя, отжимая штурвал и увертываясь от встречи со «старшим братцем» только что расстрелянного астероида. — Прорвемся…

Теперь излучатель бил непрерывно, щедро растрачивая энергию и заливая пространство вокруг вспышками разрывов. Стрелок вошла во вкус, сжигая любой камень, потенциально представляющий угрозу. Время от времени в ход шли ракеты… но их следовало экономить, на борту «Маргаритки» их было всего три дюжины, из них шесть в ЭМП-модификации, предназначенные для прерывания работы ГР-привода.

— Вижу проход! — сообщила Катя, уводя штурмовик от очередного столкновения. — Относительно чистый участок… метров шестьсот. Сколько до цели?

— Чуть больше километра, — немедленно отозвалась Снежана. — Но щиты на пределе.

— Переждем.

Массивный штурмовик завис в пространстве. Мощность защитного поля медленно восстанавливалась… здесь было относительно безопасно, и лишь редкие обломки рассыпались искрами, коснувшись потрепанных щитов. Небольшой, размером с ноготь, шар далекой звезды Альсафи давал слишком мало света, и окружающее пространство казалось напитанным тяжелой, густой тьмой. Прожекторы корабля словно бы вязли в этой мгле, лишь время от времени выхватывая из небытия тот или иной тусклый каменный обломок.

— «Маргаритка» вызывает «Скайгард-7».

— Шеденберг на связи. Докладывайте, капитан Шелест!

— Мы прошли две трети пути.

— Обстановка?

— В пределах допустимого, — буркнула Катя. — Как там Карел? Я не могу связаться с ним.

— Он в порядке. Прибыл «Шмель», взял его на буксир. Часа через три будут на станции.

— Слава богу…

— Шелест, вы уверены, что сумеете добраться до «Корсара»?

— Я ни в чем не уверена, полковник. Но шансы есть.

«Корсар» выглядел ужасно: два из трех двигателей были полностью уничтожены, борта зияли пробоинами. В целом корабль напоминал порядком смятую консервную банку. Прожектор «Маргаритки» скользил по изуродованной броне, и девушки, затаив дыхание, ждали ответной реакции. Если Карел не ошибся, если в этом железном гробу кто-то уцелел, боже, сделай так, чтобы они могли подать знак!

И ответный сигнал появился.

Один из навигационных прожекторов корабля вспыхнул, несколько раз неуверенно мигнул, а затем зачастил короткими и длинными вспышками.

— Они передают SOS, — сообщила Катя, единственная из всего экипажа изучавшая азбуку Морзе, предмет для летного состава обязательный. Правда, с того времени прошло уже немало лет, от знаний, ни разу не примененных на практике, давно остались одни воспоминания.

— Ясное дело, — хмыкнула Снежка. — Что они еще могут передавать?

Катя включила передатчик:

— «Корсар», это «Маргаритка»! Слышите нас?

Прожектор погас, затем замигал снова. Катя подхватила карандаш и принялась лихорадочно записывать точки и тире. Следовало отдать должное Джаду (или кто там из его экипажа ведет передачу) — с прожектором он работал виртуозно и коды помнил отменно.

— Снежка, цепляйся к бортнавигатору, ищи в его памяти азбуку Морзе и расшифровывай. Лена, будь внимательна: их щиты сдохли, любой камень может стать катастрофой.

В ответ полыхнул разряд излучателя, здоровенный булыжник, идущий опасным курсом, разлетелся в пыль, обломки забарабанили по броне «Корсара», добавляя новых вмятин и дыр. Общими усилиями сигналы перевели в понятный текст. Катя божилась, что заставит всех членов своего маленького экипажа, включая себя саму, изучать морзянку до посинения, и состояние изуродованного гонщика стало более или менее понятным. «Корсар» получил несколько серьезных повреждений, двигатели вышли из строя, энергоустановка накрылась, система жизнеобеспечения приказала долго жить. Пробоины в корпусе привели к полной потере внутренней атмосферы, но, к счастью, экипаж успел влезть в скафандры.

— Сколько у вас воздуха?

— 4… ч-а-с-а…

— Вы можете покинуть корабль и перебраться к нам? Мы снимем защитное поле с аварийного шлюза.

— И нам тут же пропорет броню какой-нибудь камешек, — прошептала Снежана.

Ее опасения не были лишены оснований. С момента изобретения энергощита, ставшего основой безопасности космической техники, броня всегда была ориентирована на защиту от излучения — и природного, и рукотворного. Все остальные опасности, идущие извне, должен был принимать на себя щит. «Маргаритка» исключением не была — ее броня, пусть и усиленная, но все же рассчитанная в первую очередь на отражение залпов импульсного лазера, вряд ли устояла бы против удара летящего с бешеной скоростью каменного обломка.

— л-ю-к-и… з-а-к-л-и-н-е-н-ы… в-ы-й-т-и… н-е… м-о-ж-е-м…

— Дерьмо, — подвела итог Катя. Отключила передатчик и вздохнула: — Ну, девочки, что будем делать?

Снежана что-то старательно вычисляла на своем планшете.

— Не бросать же их? — В голосе Шелест звучала неуверенность.

Штурмовик не предназначался для спасательных операций, на его борту не было нужного оборудования… и даже если бы оно было, высунуться в открытый космос, за пределы энергощита, означало почти верную гибель. Но помощь прийти не успеет ни при каком раскладе: четыре часа — слишком малый срок.

— Не получается! — Снежка отбросила планшет.

— Что не получается?

— Я пыталась вычислить, сможем ли мы взять их на буксир: отключить кормовой щит, протянуть тросы, закрепить… К сожалению, на борту есть только стандартные мономолекулярные линии для работ в пространстве, рассчитанные на максимальную нагрузку в полтонны. Лопнут. «Корсар» слишком велик.

Катя смерила подругу долгим взглядом и вдруг расплылась в улыбке:

— Есть идея! — Она включила передатчик. — «Маргаритка» вызывает базу!

— Здесь Шеденберг. Слушаю, капитан Шелест!

— Докладываю обстановку. Экипаж «Корсара» жив. Корабль сильно поврежден, двигательные системы не работают, у ребят почти нет кислорода. Покинуть корабль они не могут. Сколько понадобится времени, чтобы пригнать к «Эпсилону-16» ремонтный бот с оборудованием для аварийного вскрытия брони?

— Рембот уже вышел, — сообщил полковник. — Будет у Маяка минут через сорок… если не слишком ошибутся с расчетом пульсации.

— Мы вытащим «Корсара».

Полковник отвернулся от монитора, и было слышно, как он отдает указания и выслушивает отчеты, хотя разобрать слова было практически невозможно. Через минуту лицо Шеденберга снова заполнило экран.

— «Маргаритка», мои эксперты утверждают, что взять эту калошу на буксир вы не сможете. Даже если у вас найдутся достаточно надежные тросы. Корпус не выдержит нагрузки.

— Их пора уволить, — буркнула девушка. — Полковник, мы будем у «Эпсилона-16» через два с половиной часа. К этому моменту воздуха у ребят останется совсем мало. Будьте готовы вытащить их.

— Надеюсь, что вы знаете, о чем говорите, Шелест… — Шеденберг помолчал и, явно пересиливая себя, продолжил: — Мне бы не хотелось потерять и ваш корабль тоже. Я приказываю вам… еще раз трезво оценить свои возможности. Если уверены, то… удачи.

— Спасибо, полковник. Конец связи.

Массивная туша «Маргаритки» медленно приближалась к изуродованному гонщику, плавно поворачиваясь к нему брюхом. Время от времени черноту космоса пронзали огненные вспышки — Леночка расстреливала наиболее опасные камни. Но справиться с мелким крошевом было не в человеческих силах, и время от времени штурмовик вздрагивал, принимая на корпус очередной удар. Пока броня держалась… щит с нижнего сектора был убран, и теперь любой булыжник, летящий с достаточно большой скоростью, представлял для девушек серьезную угрозу.

— Есть контакт! — Катя отключила импеллеры и прижала ладони к лицу. — Получилось!

— Монк, пошел!

Зашипели насосы, откачивая воздух из шлюзовой камеры. Внешний люк распахнулся, и из него выплыла массивная черная фигура. За ней змеился тонкий поводок леера: хотя ноги робота были оборудованы магнитами, сильно рассчитывать на них не стоило — достаточно сильный удар вполне может сбить Монка и зашвырнуть его в пространство.

— Вижу его, — сообщила Леночка. — Он уже на корпусе.

— Лена, не отвлекайся. Монк, приступай к работе! Магниты на полную мощность.

— Понял. Выполняю.

Интеллект робота не отличался особой сложностью, но получить приказ, выполнить его и доложить о результатах было ему вполне по силам. Сейчас задание было относительно простым — приварить искалеченный «Корсар» к «Маргаритке», используя любые подручные предметы: вывороченные из недр гонщика пластины брони, обломки шпангоутов — все, что можно использовать для упрочения соединения двух кораблей, следовало пустить в ход.

Под брюхом штурмовика заполыхало пламя. Могучие манипуляторы робота гнули металл, придавая обломкам наиболее удобную форму, тут же в ход шел сварочный аппарат.

— Думаешь, выдержит?

— Не уверена! — Снежана терзала свой планшет, снова и снова перепроверяя расчеты. — Если не будет слишком жесткого столкновения, если ты сумеешь плавно наращивать скорость, если обойдемся без резких маневров…

— Слишком много «если».

— А у нас есть выбор?

— Опасность! — послышался голос Леночки. — Приготовиться к столкновению!

— Монк, держись!

Робот послушно прекратил сварку, прижался к торчащей из корпуса «Корсара» стальной балке и обхватил ее манипуляторами. Счетверенный лазер ударил серией коротких импульсов, и в следующее мгновение все вокруг заполнили рои летящих обломков.

— Пробоина в трюме, — спокойно заметила Катя. — Шестой сектор. Воздух уходит. Блокирую люк.

— Продуктам трындец, скорбно вздохнула Снежка. — Там была бутылка та-акого вина! Я думала, на мой день рождения откроем. Монк, доложи свое состояние!

— Получены некритичные повреждения, — проскрипел в динамике голос робота. — Продолжаю выполнение задачи.

Прошло не менее получаса, прежде чем Монк вернулся на борт «Маргаритки». Его состояние, мягко сказать, оставляло желать лучшего — робот получил с десяток прямых попаданий, броня была смята, один из манипуляторов серьезно поврежден. Но теперь это уже не имело значения.

— Внимание, начинаю разгон! — Катя мысленно перекрестилась, хотя никогда не считала себя религиозной. — Лена, нам желательно обойтись без маневров, отстреливай все камни, что идут на столкновение. Девочки, закрыть шлемы, перейти на автономное жизнеобеспечение.

Прозрачный щиток опустился на лицо, плотно вошел в пазы воротника. Чуть слышно зашипел подаваемый воздух — после наполненной запахами машинного масла, перегретой изоляции и женской парфюмерии атмосферы корабля воздух скафандра был сухим, пресным, безвкусным и оттого по-особенному противным. Ни один пилот, сколь угодно сильно влюбленный в космос и свой корабль, не станет дышать воздухом из баллонов ни минутой дольше абсолютно необходимого. Как не станет есть аварийный паек… если угроза голодной смерти не станет совершенно определенной. Консервированное питание астронавта такая же гадость, как и его консервированный воздух.

В наушниках послышался свист импеллеров, сцепленные корабли пришли в движение… Почти сразу послышался скрежет, «Маргаритка» вздрогнула. По всей видимости, где-то оторвалась одна из сцепок. Но остальные держали.

— Два метра в секунду, идем по расчетной траектории.

Смехотворная скорость — но лучше, чем ничего. Каждое мгновение приближало корабли к чистому пространству, и в то же время все понимали, что на такой скорости они Не успеют покинуть опасную зону до того, как у экипажа «Корсара» закончится кислород. Катя увеличила мощность импеллеров…

— Пять метров в секунду. Фиксирую отклонение от расчетной траектории.

Это тоже было ожидаемо. Центровка импеллеров «Маргаритки» не подразумевала наличие огромной лишней массы, превышающей массу самого штурмовика, да еще расположенной в стороне от оси корабля. Заработали корректировочные двигатели, с грохотом лопнула еще одна сцепка, но траектория выправилась. Катя продолжала медленно увеличивать скорость, стараясь не думать о том, что будет, если понадобится уклониться от препятствия. Скорее всего, такая попытка попросту разорвет все крепления разом… а то и разнесет «Маргаритку» на куски. Излучатель не замолкал ни на мгновение — Градова заливала огнем всю переднюю полусферу, стремясь превратить в пыль любой мало-мальски опасный камешек. И все равно по меньшей мере раз в минуту «Корсар» содрогался от удара. Носовая часть корпуса, и без того изуродованная, постепенно превращалась в месиво —оставалось надеяться, что люди, заблаговременно предупрежденные Катей, сумели добраться до реакторного отсека. Толстая броня, укрывающая энергосистему корабля, была пробита еще во время аварии, но более защищенного места на «Корсаре» попросту не было.

— Семь метров в секунду.

Энергощит окутался серебристыми искрами, куче каменного щебня удалось пробиться сквозь веер огненных трасс.

— Падение мощности лобового щита до 70 %, — спокойно сообщила Катя, лихорадочно раздумывая, наращивать ли скорость дальше или остановиться на достигнутом. — Навигатор, переход на голосовой режим. Расчет времени выхода из облака.

— Переход на голосовой режим выполнен, — раздался чуть железистый голос компьютера.

В обычное время этот режим никто не использовал. Общение с бортнавигатором с помощью слов сильно уступало в информативности другим способам, но сейчас капитану некогда было следить за дисплеями. Будь у нее инфочип… ладно, чего нет — того нет. Если когда-то им улыбнется удача и сумасшедшая затея с участием в программе «Скайгард» принесет приличный доход — можно будет подумать над этим приобретением. Пока придется обходиться тем, что есть.

— Расчетное время достижения открытого пространства при сохранении текущей скорости и траектории — четыре часа семнадцать минут.

— Дай расчет необходимой скорости, чтобы проделать путь за два часа.

— Расчетная скорость при сохранении траектории и фиксированном времени выхода — четырнадцать целых девяносто девять сотых метра в секунду.

— Предупреждение. Попытка развить расчетную скорость с вероятностью ноль двадцать семь приведет к отрыву буксируемого объекта.

Последнюю часть сообщения Катя проигнорировала. Уже сейчас, на скорости вполовину меньше требуемой, щит почти непрерывно сиял огнем. Что будет дальше? Сколько продержится энергополе?

— Анализ облака, выбор оптимальной траектории, приказала она. — Ограничение — маневр не более… десяти градусов по любой оси.

Навигатор заткнулся. Сейчас все сенсоры «Маргаритки» тщательно сканируют пространство, а компьютер по самые уши (если они у него есть) завален расчетами. В условиях непрерывно меняющейся обстановки достоверность этих вычислений оставляет желать лучшего, да плюс еще немалую сумятицу вносит Градова своей пушкой. Но идти вслепую — верная гибель. Вряд ли результат расчета появится быстро — мощный электронный мозг корвета или крейсера справился бы с подобной задачей шутя. К сожалению, в их распоряжении имелась машина лишь немногим «умнее», чем автопилот обычного трампа.

Импеллеры продолжали разгонять уродливую конструкцию из двух слипшихся кораблей. Скорость достигла девяти метров в секунду — за это пришлось заплатить обрывом еще одного крепления, но остальные пока держали. Хотелось надеяться, что это продлится достаточно долго.

— «Скайгард-7» на связи, — послышался голос Шеденберга с трудом пробивающийся сквозь раздражающий треск помех, порождаемых борющимся за свое существование энергощитом. — Шелест, как обстановка?

— Дерьмо, — коротко отрапортовала Катя. — Полковник, не отвлекайте.

— Рембот на подходе к маяку.

— Хоть одна хорошая новость…

Десять метров в секунду. Если на такой скорости совершить достаточно резкий маневр, чудовищная инерция «Корсара» оторвет его от «Маргаритки»… И не поможет никакая сварка. Довольно большой, с полметра в поперечнике, камень увернулся от плазменного разряда и врезался штурмовику «в скулу», вдребезги разбившись о левый край щита. Экраны полыхнули столь ярко, что заставили забрало шлема потемнеть, оберегая глаза человека.

— Лобовой щит в полной… — сообщила Катя всем, кто желал ее услышать. — Осталось двенадцать процентов мощности.

— Предлагаю новую траекторию, капитан, наконец-то вышел из ступора бортнавигатор. — Отклонение от текущего курса плюс семь и три, минус два и восемь. Прогнозируемое снижение плотности обломков от текущей на восемнадцать процентов. Готов к выполнению коррекции. Требуется подтверждение капитана.

— Я сама проведу коррекцию, — выдохнула Катя, вновь кладя руки на штурвал.

Навигатор, допустим, не дурак, но доверить корректировку курса ему можно только тогда, когда под брюхом корабля нет «довесочка» массой покоя в полторы «Маргаритки».

Штурвал шевельнулся, и Катя кожей ощутила, как пробегают волны напряжений по броне, как пытается разорвать ее огромный «Корсар», стремящийся сохранить прежний курс, но вынужденный следовать за своим поводырем. По кораблю прокатился противный скрежещущий звук — вероятно, не выдержал еще один крепеж.

— Траектория устойчива. — Казалось, в голосе навигатора слышалось уважение.

— Девочки, увеличиваю скорость…

— Катя, камень летит прямо в лоб! — взвизгнула Леночка. — Очень быстро… не могу попасть…

Удар сотряс «Маргаритку». Измочаленный щит не выдержал — часть камня все же разнесло на молекулы, но небольшой, с кулак, обломок все же дотянулся до брони. Сложный композитный состав, рассчитанный на поглощение лучевых атак, не выдержал столь грубого воздействия и лопнул. Булыжник продолжил свое движение, пронзил еще пару переборок и остановился, вдребезги разбив замечательный (не в смысле выдающихся возможностей, а в смысле соотношения цена/качество/размер) мобильный медицинский комплекс «Гиппократ-МЗ», влетевший девушкам в изрядную сумму.

Катя стиснула зубы, давя рвущиеся наружу проклятия, и снова шевельнула пальцами, увеличивая мощность импеллеров. До края облака было еще далеко. Там — ремонтник, там — медики… лишь бы добраться, лишь бы успеть…

Джад, не вставая с кресла, аккуратно разлил по бокалам вино. Его нога, закованная в восстанавливающий модуль, помигивающий лампочками киб-диагноста, еще порядком побаливала, тройной перелом — не шутка, даже когда к твоим услугам мощный медицинский центр орбитальной платформы. Минимум неделю рыжему предстоит хромать, морщась при каждом шаге, и ограничивать свои перемещения по станции необходимым минимумом.

Визит в каюту Кати Шелест в этот минимум явно попадал.

— За что будем пить? — поинтересовалась Леночка, ухитрившаяся забраться с ногами в неудобное, хотя и довольно функциональное, кресло.

Эффектная поза требовала жертв, и девушка готова была эти жертвы приносить… насколько хватит терпения.

Комплиментов на ее долю перепало ничуть не меньше, чем в адрес Кати. Фактически только ее стрельба спасла «Маргаритку» от серьезных повреждений. Два десятка мелких пробоин и бесславная гибель медцентра — не в счет, Шеденберг проявил невероятную покладистость и заявил, что «Скайгард» полностью оплатит ремонт и замену вышедшего из строя оборудования. Правда, на то, чтобы оформить девушкам приличную премию, его щедрости не хватило. Оказание помощи попавшим в неприятности товарищам, по словам полковника, во все времена являлось безусловной обязанностью любого спейсмена, а значит, не может быть никакой речи о дополнительном вознаграждении за этот естественный поступок.

— Вчера я имел беседу с боссом, сообщил Джад.

В теории этого хулигана следовало списать из «Скайгарда» — это понимали все, в том числе и сам рыжий капитан. Один корабль угроблен полностью, до абсолютной невозможности восстановления. Два других изрядно потрепаны и выйдут в пространство не скоро. «Нокс» — так вообще не раньше, чем через пару месяцев, ремонтные работы были в самом разгаре, и техники на вопрос о сроках лишь сокрушенно качали головами и поминали Келфера исключительно в самых грубых выражениях.

К удивлению девушек, Бэйн зла на Джада не держал — в конце концов, идея гонок принадлежала Карелу, и он чувствовал, что и сам в чем-то ответственен за результат. Да и не погиб же никто — экипаж «Нокса» отделался ушибами, парням Джада повезло меньше — три серьезных перелома, два сотрясения мозга, один обморок от кислородного голодания — второго пилота «Корсара» киберы вынули из обломков корабля уже с практически «сухими» баллонами, еще пять-семь минут, и дело могло закончиться плохо.

Но одно дело отношения между своими, и совсем другое — с руководством «Скайгарда», единственным чрезвычайным и полномочным представителем которого на борту станции был Шеденберг.

Правда, рыжий выглядел слишком жизнерадостным для пилота, только что окончательно и бесповоротно списанного из летного состава.

— Не тяни, — прервала театральную паузу Леночка.

— Полковник, конечно, задница, — протянул Джад, довольно улыбаясь. — Этого у него не отнять. Но… как бы это правильней сказать… В общем, он принял решение повесить на меня долг за угробленный корабль. И теперь я должен ежемесячно отстегивать по тридцать процентов от всех поступлений на мой счет. Пока не расплачусь.

— Я что-то не уловила, чему тут радоваться, заметила Катя, поднимая бокал и любуясь игрой света на хрустальных гранях. Неизвестно, каким путем попал хрусталь на боевую платформу, но попал — и теперь украшал быт девушек, как единственной на борту полностью женской команды. Что бы там ни говорили, но напиток в хрустале существенно отличается по вкусу от того же самого напитка, но в унылой небьющейся пластиковой емкости из стандартного набора, предлагаемого в общей столовой или баре.

Леночка тоже пожала плечами. Только Снежана не выказала удивления — хотя бы просто потому, что была чрезвычайно занята делом. В настоящий момент она вовсю орудовала дрелью, уродуя привинченную к стене узкую металлическую полочку.

— Тебе расплачиваться лет триста.

— Да хоть все пятьсот! — махнул рукой Джад. — Девчонки, вы не понимаете всей соли. Чтобы расплатиться, я должен получать деньги. А чтобы их получать — должен летать. Так что я остаюсь в «Скайгарде», и у меня будет новый корабль. Примерно через месяц ожидается прибытие транспорта с парой «Стражей» на борту.

Собственно, назвать «Страж» кораблем можно было либо от огромного, ничем не замутненного энтузиазма, либо от полного отсутствия альтернативы. Эти достижения инженерной мысли выпускались всего несколько лет — не иначе как кто-то в руководстве Флота получил немалую взятку. Слабо вооруженный и столь же слабо защищенный истребитель орбитальной поддержки даже не имел маршевого двигателя и предназначался (по задумке конструкторов) для патрулирования околопланетного пространства. А в случае любого боестолкновения единственное, на что мог рассчитывать экипаж «Стража», — это геройски погибнуть. В серьезной схватке он не стоил ничего — та же «Маргаритка», совершенно неприспособленная для маневренного боя, могла без усилия перемолоть три-четыре подобные скорлупки, не понеся при этом ни малейшего урона.

С другой стороны… лучше летать на этом корытце, чем не летать вообще.

То, что сделал Шеденберг, следовало бы назвать «благородным жестом». Формально он поступил совершенно законно — навесил на пилота долг и создал тому возможность этот долг погасить. А то, что вероятность успешного погашения можно вовсе не принимать в расчет… что ж, время покажет.

— Так что, девчонки, я все еще с вами!

— Ка-акая радость! — фыркнула Катя.

Но в душе она и в самом деле была рада за рыжего. Быть может, временами Джад был недисциплинирован, надоедлив, излишне многословен и совершенно несерьезен, но его оптимизм передавался окружающим вне зависимости от их желания. Такие люди нужны в любом коллективе, в любой компании — они лучше прочих умеют разряжать обстановку и сглаживать трения. Без них скучно.

— Ну разумеется, — радость, ухмыльнулся Джад. — Вы же без меня тут с тоски помрете. А теперь все будет хорошо, вот увидите!

— Ну, давайте за это выпьем! — Девушка все же улыбнулась. — За то, чтобы все было хорошо.

— Я закончила, — сообщила Снежана, аккуратно убирая инструменты в сумку.

На полочке, тщательно закрепленная, красовалась причудливая конструкция, напоминающая то ли небольшую кастрюлю, то ли массивную чашу. Сложное сплетение стеклянных и металлических нитей, многочисленные вкрапления тускло поблескивающих зеленых полупрозрачных камней. И металлическая пластинка, чуть косо приклеенная к подставке. С гравировкой: «Лучшему пилоту «Скайгард-7». Катя так и не узнала, кто же первым выдвинул идею вручить награду экипажу «Маргаритки» (хотя имела на этот счет некоторые подозрения), но в итоге решение было принято единогласно.

— У меня только один вопрос… — Снежка с удовлетворением осмотрела дело своих рук. — Все говорят, что это церемониальная ваза. А для каких церемоний ее использовали? Насколько я читала, у ше'ти с ритуалами не очень, религиозностью они не страдают, пристрастий к соблюдению традиций не испытывают.

Джад покраснел… нет, не покраснел — вспыхнул! Катя еще ни разу не видела рыжего таким смущенным… проклятье, он явно не знал, куда деть глаза, и имей возможность сбежал бы из каюты немедленно.

— Я… я думал, вы знаете…

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Кейптаун, шестая планета системы Беги, был открыт в 2201 году входе исследовательского полета легкого крейсера «Ганнибал». Диаметр планеты — 12,2 тыс км, сила тяжести — 0,95 земной, соотношение воды и суши — 5:3. Основная часть суши расположена в экваториальной и субэкваториальной областях с устойчиво мягким климатом (среднегодовая температура воздуха +24 °C, воды +22 °C, колебания ±7 °C). Агрессивная флора и фауна отсутствуют, эндемики легко вытесняются земными формами жизни. На планете обнаружены богатые месторождения радиоактивных элементов, жизненно необходимых для Федерации. По итогам первичных исследований, проведенных специалистами Флота, Кейптаун был признан подходящим для колонизации, и первые корабли с поселенцами прибыли туда в 2207 году.

Планета получила статус «А» и длительное время являлась жемчужиной в «ресурсном поясе» Федерации. Однако удаленность Кейптауна от Земли заставила Флот искать иные источники ресурсов, и постепенно планета начала утрачивать свое значение, что повлекло некоторое ухудшение уровня жизни ее обитателей. Это послужило причиной волнений на Кейптауне весной 2297 года, в ходе которых погибло несколько десятков правительственных чиновников, а также четверо высокопоставленных офицеров Флота. Мятеж был подавлен с немалой жестокостью, на орбиту планеты была выведена геостационарная платформа «Цербер», флот колонии прекратил свое существование.

Летом 2300 года отряды экстремистов Кейптауна осуществили дерзкий захват орбитальной станции. В ответ последовали новые репрессии, в результате которых погибло около двух тысяч колонистов и более трехсот десантников Федерации. Правительство колонии в полном составе было отправлено в отставку.

Спустя всего два года новое правительство, считавшееся лояльным по отношению к Земле, заявило о намерении Кейптауна выйти из состава Федерации. В тот период Земля была в немалой степени озабочена проблемами обострения отношений с Амстад и не имела возможности допустить внутренний вооруженный конфликт. Вполне вероятно, что наиболее правильным политическим решением в тот момент было бы ввести в Кейптаун войска, но с формальной точки зрения закон был соблюден, процедура выхода Кейптауна из Федерации опиралась на букву Конституции. Кроме того, руководящая верхушка мятежной колонии декларировала отказ от насильственных методов ведения дискуссий, что в немалой степени способствовало росту числа сторонников Кейптауна внутри Федерации. И правительство Федерации приняло решение, создав тем самым прецедент.

Таким образом, с 2302 года Кейптаун является независимым государством. В условиях прекращения гарантированных поставок Федерации и неуклонного снижения спроса на продукцию обогатительных фабрик правительство вынуждено было искать новые источники финансирования. В 2317 году на Кейптауне был узаконен рабский труд — первоначально с целью комплектования рабочими рудников, а затем и в других сферах производства. Но главным источником пополнения бюджета стала всемерная (хотя не декларируемая официально) поддержка контрабандистов, пиратов, а также незаконных «охотников за ресурсами», что привело к существенному росту криминальной напряженности на границах Федерации.

Звездные системы, контролируемые людьми. Кейптаун.

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История третья. ЛЕБЕДЬ

«Маргаритка» медленно плыла сквозь черноту пространства. Маршевый двигатель был выключен, корабль шел по инерции, направляясь к очередной контрольной точке — маяку «Гамма-3». Шел двенадцатый час стандартного суточного патруля.

Скука. Всепоглощающая скука долгого полета. В многочисленных сериалах, год от года заполнявших экраны головизоров, жизнь спейсменов представлялась одним непрерывным приключением — жаркие схватки, головокружительные погони, вспышки лазерных разрядов, жаркая любовь под странными небесами чужих планет. И обязательно победа над злобными врагами, на роль которых, в зависимости от политической ситуации в Федерации, избирались то амстад, то филаниане, то кровожадные пираты. Раз или два в качестве врагов фигурировали миролюбивые ше'ти, но в тех случаях сюжет вышел столь натянутым и недостоверным, что сериалы провалились, не успев толком начаться. Представители самой древней из известных цивилизаций вызывали дрожь одним своим видом, но расу в целом попросту не получалось рассматривать в качестве врагов, их миролюбие и стремление к компромиссам практически вошли в пословицы. Хотя не исключено, что кто-то из властных структур дернул за нужные ниточки, в корне пресекая формирование негативного отношения к ше'ти — у Земли не было более надежного (хотя и очень пассивного) союзника.

Но людям нужны враги. Даже краски любви играют ярче, когда действие разворачивается на фоне горящих звездолетов. И сценаристы вновь посылали в бой корабли Флота, вновь стоял у штурвала несгибаемый командор Лангер (только он и стоял, любой уважающий себя капитан военного корабля пойдет в бой надежно пристегнутым к противоперегрузочному креслу, в скафандре с наглухо закрытым шлемом и активированной системой жизнеобеспечения). У войны свои законы, она редко бывает красивой и зрелищной, куда чаще — отвратительно-кровавой.

Может, поэтому те, кому и в самом деле довелось находиться на борту крейсера или корвета во время боя, не смотрят эти сериалы, наполненные картонными декорациями и столь же картонными героями.

И еще все спейсмены знают, что скука есть самое ужасное и одновременно самое прекрасное, что может быть в полете. Ведь скука означает, что все проходит штатно. Что все системы функционируют на «отлично», что экипаж пребывает в добром здравии, космос чист и не предвидится никаких форс-мажоров. А долгие часы… их всегда можно чем-то занять. И если покопаться в недрах корабельных компьютеров, то там, несмотря на многочисленные запреты, можно найти кучу совершенно не относящегося к полетному заданию хлама — подборки видео- и аудиокниг, руководства по всему-чего-изволите, фильмы самого разного, в том числе и непристойного, толка. Игры — в отличие от прочего, запрещенные категорически и все равно просачивающиеся сквозь все фильтры и запреты. И суровые ревизоры смотрели на все это безобразие сквозь пальцы — им ведь тоже иногда приходилось совершать дальние перелеты.

Вот и сейчас Катя, удобно устроившись в кресле командира, использовала часть вычислительных мощностей бортового компьютера отнюдь не по прямому назначению. А именно — раскладывала пасьянс. Причем делала это лениво, без особого интереса. Снежка спала, час назад сменившись с вахты, Леночка сидела в кресле второго пилота, уткнувшись в планшет.

— Что читаешь? — с ноткой равнодушия поинтересовалась Катя, убедившись, что пасьянс в очередной раз не сошелся и ей придется все начинать заново. С раскладом ей сегодня не везло.

— «Всезнайку».

— Что?

— Ты и в первый раз прекрасно слышала, буркнула Леночка.

— Эту дурь?

— Не такая уж и дурь… — обиделась подруга.

Собственно, она была в чем-то права. Малая популярная энциклопедия, именуемая в народе «Всезнайкой», стала в сети StarNet событием, вокруг которого до сих пор не утихали споры. Поверхностная и местами недостоверная сетевая энциклопедия содержала в себе чудовищный объем информации. Каждый, умеющий связать более двух слов, считал своим первостепенным долгом вставить в базу данных «Всезнайки» хоть какую-нибудь статью. Неважно о чем. Здесь встречались весьма серьезные работы, изрядно приправленные графиками, снимками и видеороликами, но куда больше было заметок, содержащих информацию никому, кроме автора, не нужную и не интересную. К тому же данные никто не проверял…

Сам создатель утратил к своему детищу интерес уже очень давно, сейчас он, наверное, был уже стар, если вообще жив, а «Всезнайка» росла и процветала… принося «папочке» неплохие дивиденды.

Время от времени находились энтузиасты, с азартом бравшиеся за чистку энциклопедии от хлама, от статей прыщавых юнцов о своих первых сексуальных победах, от слезливых отчетов школьниц о несчастной любви, от сплетен о жизни звезд, от мемуаров стариков, никому, кроме самих стариков, не интересных. Как правило, энтузиазма хватало ненадолго — «Всезнайка» разрасталась быстрее, чем ее успевали приводить в порядок.

Те, кто нуждался в серьезной и точной информации, лишь презрительно фыркали, видя появляющуюся на экране зеленую рожицу в огромных круглых очках. Но миллионы и миллионы остальных заглядывали в необъятную базу данных, чтобы найти краткие сведения, изложенные зачастую простым языком, понятным и ребенку.

— Вот смотри, что тут написано, — Леночке явно хотелось реабилитировать себя в глазах подруги. — Ше'ти, гуманоидная раса, материнская планета — Ше'лан, 26-я Дракона, около 46 световых лет от Солнца…

— Около!.. — фыркнула Катя. — Замечательное определение для энциклопедии.

— Это же краткая справка, а не звездный атлас. Первый контакт с ше'ти состоялся в 2292 году, с 2297-го заключены соглашения о торговом, научном и культурном обмене…

— Лен, историю контакта с ше'ти проходят, если мне не изменяет память, в девятом классе. Ты в тот день болела?

— Ну и что?! — теперь Лена обиделась всерьез. — А мне интересно… я один раз видела ше'ти не на картинке или в кино, а так… вживую. Знаешь, они странные. Ходят, словно по льду, каждый шаг делают осторожненько-осторожненько.

— А почему они так ходят, в энциклопедии не написано?

— Нет, — вздохнула девушка. — Тут совсем маленькая статья.

— Вот я и говорю, чушь эта твоя «Всезнайка».

— Можно подумать, ты про ше'ти знаешь больше. И потом, если мне потребуется, я нужную информацию в сети найду. А «Всезнайка» дает краткую справку и подсказывает в каком направлении копать дальше.

— Лен, ты с каких пор энциклопедиями увлеклась?

Градова пожала плечами:

— Так… просто интересно.

В рубке снова повисла тишина. Катя закрыла глаза, намереваясь вздремнуть. Полет продлится еще часа два, затем ориентация у вэйпойнта, и в обратный путь.

Внезапно запищал локатор дальнего обнаружения. Где то неподалеку замечен корабль. Сонливость сдуло, словно порывом ветра. Пальцы Кати пробежали по сенсорам сканера, на экран начала поступать идентифицирующая информация.

— Среднетоннажный многоцелевой транспорт, — сообщила она Леночке. Та кивнула в ответ, не отрывая глаз от планшета. Похоже, появление корабля в контролируемой зоне ее не особо интересовало. — Иначе говоря, клипер. Идет курсом 5-17-38. Запрашиваю идентификационные данные.

Вообще говоря, ИД-пакет корабля должен был транслироваться в пространство автоматически, но гражданские этим требованием часто пренебрегали, включая свои маяки лишь в непосредственной близости от планеты либо по прямому запросу патруля. Вот и сейчас прошло не меньше пяти минут, прежде чем на монитор поступили необходимые сведения.

— Клипер «Элегия», бортовой номер 1546, порт приписки Сантана. Следует по маршруту Талера — Сантана. Экипаж — 12 человек. Капитан — Алекс Багер. Досмотр произведен… — Катя бросила взгляд на мигающие в углу монитора цифры, — в общем, три часа назад патрулем Флота. КПС актуален. Курс соответствует заявленному.

— Чист, — зевнула Леночка.

Катя молчала, не спеша убирать с монитора сведения о клипере. И в самом деле, все чисто… на первый взгляд. И все же ее что-то беспокоило. Интуиция подсказывала, что этот клипер не так прост, каким кажется. Хотя оснований для подозрений не было ни малейших.

— Разбуди Снежку.

— Она же только легла… — Леночка попыталась отстоять справедливость, но безуспешно. — Ну ладно, ладно…

Спустя несколько минут в рубке появилась сонная и раздраженная Снежана.

— Что случилось? — буркнула она, падая в кресло.

— Корабль. ИД на мониторе. Посмотри… он мне не нравится.

Несколько коротких строк Снежка читала минуты полторы, явно заставляя себя сосредоточиться на тексте. Катя ее понимала: быть выдернутой из объятий сладкого сна и сразу поставленной перед необходимостью думать — такого и врагу не пожелаешь. Особенно когда повода для тревоги вроде и нет. Обычный корабль, обычный маршрут…

— Он мне тоже не нравится, — буркнула Соболева. Душераздирающе зевнув, пояснила: — Мне вообще очень не нравится всякая ерунда, из-за которой мне не дают спать. В законные мои часы, кстати.

— Ну извини! — фыркнула Катя, не испытывавшая ни малейших угрызений совести. — Я чувствую, с лоханкой не все в порядке.

На лице Соболевой отразилась натужная работа интеллекта. Затем без особой уверенности она кивнула:

— Ну… пожалуй.

— И чего это вы прицепились к нему? — поинтересовалась Лена. — Решили скрасить скуку за счет этих мальчиков? А сколько лет капитану? Он симпатичный?

Выпад Снежка проигнорировала.

— Клиперы строились для вполне определенной цели, пробормотала она, не столько для того, чтобы донести информацию до подруг, сколько чтобы упорядочить упорно разбегающиеся мысли. — Их главное достоинство — скорость. При этом топлива они жрут вдвое против обычного транспорта. Характер груза?

— Без понятия. В ИД этого нет.

— Клипер мог уйти в пульсацию прямо с орбиты, сразу после досмотра. Какого черта он поперся в этот сектор?

— Лоция рекомендует пульсацию к Сантане с вэйпойнтов «Гамма-7», «Бета-4», «Бета-11», «Гамма-3». — Катя щелкнула по сенсору приема голосовой команды: — Навигатор, покажи карту.

На мониторе появилась россыпь огоньков. Мощный компьютер любого приличного корабля выдавал качественную объемную голограмму околопланетного пространства, на которую непрерывно поступали данные от сканеров, но скромный бортнавигатор штурмовика такими достоинствами не обладал, и приходилось довольствоваться плоской имитацией трехмерной картинки.

— Внеси данные по маршруту борта 1546 из принятого ИД-пакета. Дай список маяков, мимо которых он проследовал.

Через скопление огоньков, каждый из которых отражал местоположение одного из навигационных маяков, пролегла красная ниточка курса. Одновременно высветился список из шести строк.

— Забавно… — протянула Катя. — Вэйпойнт «Бета-11» они проследовали полтора часа назад.

— И что это означает? — Леночка наконец-то отложила свой планшет и начала проявлять интерес к происходящему.

— Пока не знаю… — протянула Катя. — Но клипер ведет себя необычно, а все необычное вызывает подозрение.

Она включила передатчик:

— Патруль «Скайгард» вызывает борт-1546. Патруль «Скайгард» вызывает борт-1546. «Элегия», жду ответа.

— «Элегия» на связи! — послышался приятный мужской голос. На экране появилось чуть подернутое рябью помех лицо молодого, лет тридцати, мужчины. Короткий ежик волос, правильные черты лица, щегольские тонкие усики, совсем недавно вошедшие в моду на Земле. Мужчина явно стремился не отставать от моды.

— В чем дело, «Скайгард»?

— Борт-812 «Маргаритка», патруль «Скайгард», капитан Екатерина Шелест. С кем имею честь?

Мужчина чуть заметно скривил губу, отчего его лицо разом утратило изрядную долю очарования.

— Борт-1546, «Элегия», капитан Багер. Еще раз позвольте поинтересоваться, в чем дело? Мой корабль прошел все необходимые формальности.

— Один вопрос, капитан Багер. В чем причина вашего пребывания в этом секторе?

Мужчина несколько мгновений помолчал, затем сухо сообщил:

— Я бы сказал, что такие вопросы не вполне в вашей компетенции, капитан Шелест. Но извольте. Мой корабль, как вы, несомненно, уже знаете, следует рейсом Талера — Сантана. Имела место незначительная неисправность систем. Пока шло устранение неполадок, мы миновали удобную для прыжка точку. Я принял решение стартовать от вэйпойнта «Гамма-3». Вы удовлетворены?

— Он врет, — вдруг тихо прошептала Леночка.

— Уверена? — почти не шевеля губами, спросила Катя.

— Не уверена…

— Ваш груз, капитан?

— Еще раз простите, но это уж точно вас не касается, капитан Шелест. У вас есть сомнения в достоверности моего КПС? Если нет, прошу не чинить препятствий. Мое время стоит дорого… боюсь, бюджета «Скайгард» не хватит на покрытие неустойки.

Катя мысленно прикинула, чем может быть чревата остановка коммерческого рейса. Разумеется, намек на покрытие убытков — не более чем бравада. «Скайгард» имеет право на досмотр, даже если будет останавливать один и тот же корабль каждые полчаса. Потом, вероятно, последуют возмущенные заявления, но их проигнорируют. Как бы там ни было, патрули «Скайгард» находятся под протекторатом Флота, пусть и неофициально, а военные очень не любят, когда какие-то гражданские предъявляют им претензии. Так что никакого морального и тем более материального удовлетворения капитану не светит. Другое дело, что его владельцы вряд ли благодушно отнесутся к срыву графика.

Плевать.

— Капитан Багер, прошу заглушить двигатели. Приготовьтесь принять группу для проведения досмотра.

— Протестую, капитан Шелест!

— Сколько угодно. Вы намерены подчиниться?

Багер несколько секунд раздумывал… Да, не существует в Федерации корабля, способного догнать клипер. Эти СМТ строились ради скорости, и только ради нее. В ущерб всему — удобствам экипажа, системам жизнеобеспечения, емкости трюмов. Несмотря на достаточно солидные размеры, грузоподъемность клипера оставляла желать лучшего, большая часть внутреннего пространства была занята двигателями.

Проигнорировав требования патрульного корабля, капитан рисковал навлечь на свою голову некоторые неприятности. Немного — хотя бы потому, что он и в самом деле уже прошел проверку, и острой необходимости в повторном досмотре не было. И Катя не удивилась бы, заяви сейчас Багер о том, что условия контракта не позволяют ему откладывать прыжок. Более того, ей пришлось бы проглотить это. Ну не поднимать же, в самом деле, скандал на всю Федерацию из-за ничем не подтвержденных подозрений.

И потому слова капитана «Элегии» стали для Кати некоторой неожиданностью.

— Глушу двигатели. Можете досматривать… но я обещаю, капитан Шелест, что у вас будут проблемы. Большие проблемы.

Стыковочный рукав коснулся корпуса «Маргаритки», послышался хлопок — магниты намертво прилипли к корпусу, обеспечивая предельно надежное сцепление. Одновременно загудел компрессор, нагнетая в рукав воздух, хотя острой необходимости в этом не было, экипаж патрульного штурмовика вполне мог перебраться на транспорт в скафандрах. Вернее, не просто мог — обязан был поступить именно так. Эластичные магнитные захваты стыковочного рукава — вещь достаточно надежная, но лишь до тех пор, пока контактирующие объекты находятся в покое друг относительно друга. Достаточно включить хотя бы маневровые импеллеры — и либо магниты не удержат рукав, либо его попросту разорвет. И гравизахваты, обеспечивающие неподвижность кораблей друг относительно друга, ничем не помогут.

Сейчас Катя прекрасно понимала, что за каждым ее шагом будут пристально, предельно пристально наблюдать. Чтобы потом, в почти неизбежном иске в адрес «Скайгард», упрекнуть ее, помимо прочего, еще и в непрофессионализме. Поэтому действовала в строгом соответствии инструкции.

— Лена, остаешься на борту.

— Сегодня моя очередь! — вспыхнула девушка.

— Нет. И не спорь, — Катя пресекла возможные возражения на корню. — Снежана, скафандр, оружие… по полной программе. Лена, если связь прервется больше чем на десять минут либо если я дам команду «отход», отстреливай рукав и уводи «Маргаритку» на пару километров от «Элегии» и бей ЭМП.

— Не слишком ли круто? Снежана закончила упаковывать себя в скафандр и теперь с преувеличенным вниманием разглядывала содержимое оружейного сейфа. — Расстреливать транспортный корабль только по причине перебоев в связи… Раз уж ты настроена так агрессивно, может, мне взять Марк-4?

Катя скривила губы, давая понять, что шутку поняла, но сама сейчас шутить не намерена. Малый ракетный карабин МРК-4 — девятикилограммовая дура, рассчитанная на поражение бронетехники, — входил в штатный состав носимого вооружения штурмовика явно по чьему-то недосмотру. Стрелять из него в замкнутом пространстве было равносильно самоубийству.

— Монк идет с нами.

— Интересно, паранойя заразна? — промурлыкала Леночка. — Может, взорвать его прямо сейчас?

На самом деле все это было бравадой, и Катя видела, что красивое лицо подруги сейчас напряжено, обычно жизнерадостная улыбка выглядит откровенно натянутой, да и голос выдает внутреннее напряжение. Что ж, пусть так. Ситуация ей не нравилась, и куда полезней перестраховаться, чем проглядеть возможную опасность.

Им уже приходилось досматривать корабли. И не раз. Движение в Альсафи было достаточно насыщенным, и редко какой из патрулей обходился без рутинных операций по досмотру. Довелось обнаружить кое-какие нарушения, обычно капитаны, прекрасно понимая возможные последствия, на конфликт не шли, с готовностью подписывая необходимые бумаги и оплачивая штрафы.

Но тогда все было просто и ясно.

— Лена, на тебе задание: пошарь в сети, я хочу знать об этой лоханке все, что только можно. Все, что может вызвать подозрения.

— Хорошо, — кивнула подруга. — Кстати, давление выровнялось, вы можете идти.

Катя и Снежка направились к шлюзу, а Леночка принялась решать сложную проблему — каким образом можно выуживать информацию из сети и одновременно следить за событиями на «Элегии». Имплантированный чип давал массу возможностей, но при этом требовал полного сосредоточения. И если простейшую информацию можно было получить на ходу или, скажем, за едой, то для серьезного поиска требовалось отключиться от всех внешних раздражителей.

Первым по трехметровому стыковочному рукаву двинулся Монк, на спине которого был закреплен тяжеленный ящик ДЛС, «Досмотровой Локационной Системы», прибора, с помощью которого поиск запретного груза в огромном чреве космического корабля превращался из мероприятия безнадежного в просто длительное. Машина была неплохо запрограммирована для перемещений вне поля тяготения, создаваемого антигравитационными системами кораблей. Сейчас большая часть его вооружения была деактивирована — полковник Шеденберг, узнав, что в состав экипажа «Маргаритки» входит мобильный оборонно-наступательный комплекс, да еще и полностью отреставрированный, не то чтобы пришел в ужас… но категорично заявил, что выпустит эту сумасшедшую машину в патруль только на своих условиях. По его мнению, Монк Дефо должен был лишиться дезинтегратора и мини-ракет, поскольку и то и другое предназначалось для использования на открытом пространстве. Леночка, как фактическая владелица MOHK-D4, скандалила с полковником почти полтора часа, в очередной раз доказав всем, что с ней лучше соглашаться сразу… Результатом стали программная деактивация импульсника и изъятие боеприпасов из ракетных систем. Это была чистая победа — при необходимости восстановление боеспособности робота заняло бы не больше получаса. Но и несмотря на ограничение огневой мощи, бронированная машина была более чем серьезным противником.

С мягким шипением ушла в стену толстая плита люка. Катя поймала себя на мысли, что уже оценивает, как быстро Монк сможет пробиться сквозь эту дверцу своим резаком, если придется спешно отступать… тряхнула головой, отгоняя панические мысли. С чего так нервничать? Всего лишь потому, что капитан, уже прошедший проверку, возражал против повторной? Вполне естественная реакция…

Она щелкнула переключателем, и шлем скафандра сложился, нырнув в толстый воротник. Катя знала, что выглядит хорошо — тонкий черный пластик легкого скафандра прекрасно обрисовывал фигуру, светлые волосы собраны в аккуратную ракушку, макияж безупречен. Мало кого из мужчин ее появление оставляло равнодушным.

Этих — оставило.

Встречающих было трое. С одним она уже была условно знакома — Алекс Багер, в чуть помятой форме капитана гражданского флота, явно второпях извлеченной из шкафа, где ей полагалось находиться до прибытия на Сантану. Сам капитан был небрит, слегка помят и, похоже, пьян. Его спутники выглядели не лучше. Низенький толстяк в линялом свитере и бесформенных штанах, с унылым выражением обрюзгшего лица и настоящий великан в совершенно неуместном на борту транспортного судна камуфляже, бритый наголо, с квадратной бульдожьей челюстью и маленькими злыми глазами. У каждого из троих на поясе кобура, и явно не пустая.

— Капитан Екатерина Шелест, «Скайгард».

Катя протянула Багеру удостоверение. Снежке, видимо, передалась озабоченность подруги, и она заняла позицию за спиной Монка.

Багер принял удостоверение, преувеличенно внимательно изучил его, словно умел без приборов отличить подделку от подлинника, затем коротко кивнул.

— Приветствую на борту «Элегии». Мой помощник Карл Шоссен… (здоровяк шевельнул бычьей шеей, безуспешно пытаясь склонить голову), суперкарго Эдуард Бин (толстяк хмыкнул, давая понять, что речь о нем).

— Мой помощник Снежана Соболева, — представила спутницу Катя. Вдаваться в подробности о распределении Ролей среди маленького экипажа патрульного корабля она не собиралась. — Давайте не будем задерживать вас сверх необходимого, капитан. Прошу документы на корабль и груз. И я хотела бы осмотреть трюмы.

— Как пожелаете, — пожал плечами Багер. — Может быть, ваша зверушка постоит здесь?

— Он пойдет с нами. — Оставлять Монка без присмотра девушка не собиралась. Еще и потому, что логические цепи боевого робота в определенной ситуации могли не вполне адекватно оценить действия людей, не занесенных в базу данных как «свои». Огонь он, разумеется, не откроет — кроме как с целью адекватного ответа на прямое нападение… но все же лучше не рисковать.

— Тогда прошу проследовать за мной.

Документы на первый взгляд выглядели вполне пристойно. Основной груз — двенадцать тонн «энергии-33», чрезвычайно дорогого синтетического топлива, используемого в ГР-приводах, — был оформлен надлежащим образом и застрахован «по полной», то есть от всех мыслимых видов ущерба. Неудивительно, что капитан отказался выдавать в эфир информацию о содержимом своих трюмов — цена такого количества «энергии-33» по самым скромным оценкам раза в четыре превосходила стоимость самого корабля. Правда, подобные грузы, как правило, переправлялись под конвоем Флота, но Катя знала, что в последние годы армия не слишком интересуется сопровождением транспортов на относительно безопасных маршрутах далеко от границ Федерации. Помимо топлива, клипер принял на борт обычный перечень товаров — кое-что из производимых на Талере деликатесов, срочную почту и прочие мелочи. И еще сорок кубов весьма ценной розовой древесины гита — странного дерева, произраставшего на Талере и упрямо отказывавшегося расти где-либо еще. Древесина отличалась высокой прочностью, нежным цветом и непередаваемым тонким ароматом. Экспорт гита был ограничен, официальный вывоз древесины составлял где-то с десяток тысяч кубометров в год, нелегальный (контрабандисты с удовольствием набивали трюм розовым деревом) примерно вдвое больше. На этот груз у капитана Багера также имелись все нужные бумаги.

Осмотр трюмов тоже ничего не дал… все на своих местах, маркировка контейнеров соответствует описи, содержимое тоже — по крайней мере в тех случаях, когда его можно было проверить.

Скрепя сердце, от полного сканирования корабля Катя отказалась. ДЛС, получив замеры с трех-четырех достаточно удаленных друг от друга точек, позволяла построить полную схему корабля, выделив места расположения всех объектов, скан-коды которых имелись в базе данных, а также зоны, защищенные от глубокого сканирования. Очень надежный… и очень долгий метод. Минимум три, а скорее и все четыре часа. Плюс еще два раза по столько на проверку «черных пятен», куда не смогли пробиться сенсоры ДЛС. Бессмысленная работа, учитывая, что ее уже провели не так давно и данные результата анализа были приложены к документам, предоставленным ей капитаном. Нет уж, лучше ограничиться документами и выборочной проверкой полудесятка контейнеров.

А если подумать, то еще лучше было бы вообще сюда не соваться… Катя все больше ощущала себя дурой. Ну да, задержка корабля несущественна, на маршруте длиной в 25 световых лет два часа не стоят того, чтобы о них говорить. Хоть бы и для правительственного курьера. И все же из-за пустых подозрений…

Она украдкой бросила взгляд на капитана. Казалось бы, тот должен был сейчас злорадствовать. Еще бы, молодые и неопытные таможенницы не нашли ничего, за что могли бы зацепиться. Значит, им неизбежно придется приносить капитану и экипажу извинения за беспричинную задержку. И у Багера теперь имеется повод если и не подать жалобу — ну какой капитан в здравом уме станет портить отношения с «небесными стражниками», — так хотя бы пустить пару сплетен, способных отравить жизнь надежнее взыскания от начальства. Мол, соплячки возомнили себя крутыми копами.

Она ожидала увидеть ехидную усмешку.

Но капитан не улыбался.

Капитан смотрел на часы, и то, что он там видел, явно ему не нравилось. Капитан извлек из кармана мятый платок и вытер лоб. Затем посмотрел на часы еще раз. Он нервничал…

— Я думаю, на этом нам стоит закончить. — Катя решительно поднялась с кресла, отодвинув в сторону стопку распечаток. — Вижу, все в порядке. Я благодарю вас засотрудничество, капитан, и приношу свои извинения за то, что прервала ваш полет. Думаю, нам сейчас стоит пройти на мостик, и я внесу в вахтенный журнал запись о проведенном досмотре. При возникновении претензий к вам в связи с изменением сроков прибытия на Сантану эта запись послужит…

— В этом нет необходимости, капитан Шелест, — Багер прервал девушку, не дав закончить нарочито растянутую мысль. — Просто дайте нам возможность следовать своим курсом. Я понимаю, вы делали свою работу. Но мы уже получили отметку о досмотре, и этого достаточно. Позвольте проводить вас к шлюзу.

Катя перехватила удивленный взгляд Снежки. Та как раз с головой погрузилась в базу данных «Элегии», и для хотя бы поверхностного ее изучения требовалось еще минут сорок. Пухленький суперкарго проявлял полную готовность к сотрудничеству, открыв таможеннице административный доступ (что, вероятно, являлось некоторым нарушением прав владельца груза, но на практике делалось довольно часто). И торопливо, но исчерпывающе давал пояснения по любым вопросам. Взглядом дав понять подруге, что спорить не стоит, Катя двинулась за Багером.

Снежана плюхнулась в кресло, не снимая скафандра.

Она явно была раздражена:

— Ну, может, хоть теперь скажешь, в чем дело? Сначала мы тормозим корабль со вполне актуальным кодом. Затем вооружаемся до зубов и идем пугать экипаж. А стоило мне всерьез заняться проверкой, как ты вдруг все закругляешь и приказываешь вернуться. В чем дело, подруга?

Столь длинную реплику Катя попросту проигнорировала.

— Лен, что накопала?

— В общем, ничего особо интересного. У капитана было три штрафа за контрабанду… скажем, это вдвое меньше среднестатистического показателя. Этот Шоссен — тот еще фрукт, бывший морпех,^[83] и на корабле он скорее представляет собой службу безопасности, чем выполняет обязанности помощника. Контракт подписал два дня назад…

— Почему? Куда делся прежний помощник? — насторожилась Катя.

— Напился. Устроил драку. Переоценил свои силы. Лечит сломанную челюсть. Списан с корабля по причине срочности фрахта, — отчеканила Лена, давая понять, что ей не нравится, когда ее перебивают. — Я могу продолжать?

— Извини.

— Да ладно, проехали. Бин тоже тип скользкий. Отсидел два года в тюряге на Хоупе, за хищения. Затем привлекался к суду еще трижды, но ни разу не набралось доказательств, чтобы упрятать его в камеру. Последние четыре года летает на «Элегии». Теперь о самом корабле. Курсирует преимущественно между Геей, Хоуп, Сантаной и Талерой. Ну, это понятно, фрахт клипера — дело дорогое, колониям типа Сибириады такая роскошь не по карману. Груз… вы обратили внимание на владельца груза?

Штурмовик чуть дрогнул — отсоединился стыковочный рукав. Судя по времени, прошедшему с момента закрытия шлюзового люка, Багер пожертвовал частью воздуха… или у него на борту стоят усиленные компрессоры, что сомнительно. Сбросить воздух, пусть немного… это довольно нетипичное поведение для спейсмена.

— Топливо принадлежит компании «Стар-Галаксис», — тут же отозвалась Снежана.

— Верно. Этой фирмочке всего четыре месяца. Первая серьезная операция на рынке — девять дней назад. Как раз, собственно, приобретение двенадцати тонн «энергии-33» с целью вывоза.

— Они не мелочатся.

— Да, партия огромная, это примерно четверть годовой продукции всех топливных заводов Талеры, вместе взятых. И двенадцати тонн хватит, чтобы… черт, я с трудом могу представить себе, куда можно ухнуть столько топлива. На полугодовые маневры полной ударной эскадры Флота?

Катя покачала головой. Для работы ГР-привода топлива требовалось ничтожно мало, но состав его был сложен, а производство — невероятно энергоемко. Маршевые двигатели, импеллеры, бортовая энергетика — все это могло работать на чем угодно, в зависимости от конструкции, но ГР-приводы и маяки, осуществляющие трансляцию сигналов в бета-слое, требовали только «энергию-33». Федерация старалась контролировать сбыт этого топлива, хотя, конечно, часть продукции заводов все равно попадала на черный рынок.

— Попытка искусственно создать дефицит и взвинтить цены?

— Не думаю, — пренебрежительно хмыкнула Леночка. — Двенадцать тонн — это, допустим, много, но не настолько, чтобы рынок дрогнул.

— Ладно, что дальше? Следуем курсом патруля?

— Девочки, я одного не могу понять… — протянула Катя, которая все никак не могла поймать за хвост ускользающую мысль. — Почему капитан так нервничал?

— Может, ты ему просто не понравилась. С грузом-то у него все в порядке, даже страховка…

— Страховка… — Пальцы Кати забегали по пульту, свистнули импеллеры, набирая мощность, «Маргаритка» пришла в движение. — Снежка, у сенсоров клипера мертвая зона за кормой, верно? Семь градусов?

— Восемь с половиной, — тут же ответила Соболева. Семь — это у малотоннажников. А что?

Штурмовик двинулся прочь от «Элегии», заходя ей в кильватер. Удалившись на тридцать километров, Катя развернула свой кораблик и, выравняв скорость с клипером, перевела двигатели на управление бортнавигатора, приказав держать дистанцию. Одновременно в недрах корабля послышался глухой рокот — транспортеры волокли обоймы с ракетами^[84] из бункеров к пусковым аппаратам.

— Будем ждать.

— Чего? — хором спросили подруги.

Катя помолчала, собираясь с мыслями. Теория была вилами по воде писана и не выдержала бы никакой критики. Быть может, в скором времени ей придется выслушать кучу насмешек… и пусть с девчонками ее связывает давняя дружба, но от язвительных реплик это не спасет.

— Груз и корабль застрахован по максимальному набору рисков, так? Но такую страховку используют очень редко, только при перевозке самых ценных произведений искусства. Получить существенную прибыль от перепродажи «энергии-33» сложно, Федерация регулирует цены и не допустит откровенной спекуляции. Пусть что-то заработать удастся, но затраты на страховку и фрахт клипера съедят большую часть дохода. Но есть те, кто хотел бы купить этот товар, причем купить дорого. Пираты. Или независимые колонии.

— Федерация не позволит продажу Кейптауну такого количества топлива! — фыркнула Леночка.

— А зачем продавать?.. Проще отдать. А затем списать потерю груза на нападение пиратов и получить полную страховку.

— Слишком очевидно, — Снежана покачала головой. — Пираты, здесь? Проще перехватить корабль в одной из точек ориентации, тем более если капитан в доле.

— Проще. Но тогда капитан и команда должны либо уйти с пиратами, либо погибнуть. А тут, в обжитой системе Альсафи, но достаточно далеко от Талеры — дело иное. Пираты захватывают корабль, который успевает дать сигнал бедствия, спокойно забирают груз, оставляют достаточно следов своего пребывания на борту и исчезают до того, как сюда доберутся истребители планетарных сил. Вполне вероятно, что кому-то из экипажа суждено умереть… для достоверности.

— То есть они специально доползли до самого дальнего маяка и теперь, сымитировав неисправность оборудования, ждут нападения?

Катя пожала плечами:

— Очень похоже на то.

Она включила передатчик, вызывая базу. Пришлось потратить почти минуту на препирательства с диспетчером, не желавшим соединять ее напрямую с полковником. В чем-то пребывающий сегодня в дурном настроении Стивенс был прав, задачи командующего базы «Скайгард» были много шире, чем консультирование своих пилотов по поводу охватившей их паранойи. Но Катя своего добилась — на экране появилось слегка помятое лицо Шеденберга.

— Надеюсь, вы не развязали вторую галактическую войну? — буркнул он, стараясь сдержать зевоту. — Что там у вас случилось?

Катя коротко изложила свои соображения, сделав особый упор на то, что доказательств никаких нет, но вот предчувствия… На протяжении всего доклада полковник ее не перебивал, а судя по тому, что все время косился на экран монитора, успевал параллельно еще и перепроверять кое-какие данные. Леночка неплохо справлялась с поиском нужной информации в огромной помойке, именуемой StarNet, но доступ к некоторым базам данных был закрыт и для нее. Ломиться сквозь защиты — получится, допустим, а толку? Только неприятности себе наживать.

— Доказательств недостаточно, — вынес наконец свой вердикт Шеденберг. — Вернее, доказательств нет совсем. Не спорю, ваши рассуждения имеют право на существование, капитан Шелест. Все звучит вполне логично, но… в общем, на основании одной только вашей логики я не могу поднять тревогу. Планетарные силы Флота потребуют чего-нибудь более весомого, чем логические выкладки пилота, поступившего на службу месяц тому назад.

— Мне продолжать движение по маршруту? — сухо поинтересовалась Катя.

Она ожидала от полковника большего понимания. В конце концов, ему также приходилось в прошлом иметь дело с пиратами, и должен был бы понимать, что борьба с пиратством не может основываться исключительно на твердых доказательствах и тщательном планировании. Охотники за легкой наживой стараются действовать непредсказуемо, поэтому, как правило, оставляют в дураках полицейские силы Федерации. Когда удается вычислить местонахождение очередной пиратской базы, Флот обрушивается на нее всеми своими силами… но проходит месяц-другой — и уже откуда-то из другой области пространства приходят известия о дерзких нападениях на транспортные корабли.

На текущий момент совокупные силы пиратов на подконтрольной Федерации территории оцениваются аналитиками в 70–90 кораблей класса ММТ.^[85] Также совершенно точно известно, что в распоряжении пиратов есть, по меньшей мере, один устаревший легкий крейсер и до двух десятков штурмовиков класса «Протей» и «Баньши». Серьезные силы, собранные в один кулак, они могли бы доставить массу неприятных моментов не только администрации любой из планет, но даже отдельным небольшим группам Флота. Хорошо хоть пираты по натуре — одиночки, честолюбие большинства их капитанов не простирается дальше командования мини-эскадрой из двух-трех кораблей. И в подчинение друг другу они идут без особой охоты, норовя разорвать договоренности при первой же возможности.

Если вся эта вольница получит доступ к огромному количеству «энергии-33»… страшно подумать, какие операции смогут запланировать и осуществить корсары. К тому же тот, кто наложит лапу на контейнеры с топливом, сможет диктовать остальным свою волю. В определенных, разумеется, границах — но сможет.

Неужели полковник этого не понимает?

— Нет… — наконец с явным сомнением выдавил из себя Шеденберг. — Сохраняйте свою позицию. Как я понимаю, вы решили реализовать ту милую шутку, которую озвучили при нашем знакомстве?

— Залп ЭМП по противнику, дальше ждать подхода помощи.

— М-да… я направляю в ваш сектор два патруля — «Нокс» и «Сакуру». Будем надеяться, что их помощь не понадобится. Но если пираты все же появятся, «Сакура» окажет вам необходимую поддержку. Да и «Нокс» в стороне не останется.

— Благодарю, полковник! — улыбнулась Катя.

«Сакура», тяжелый истребитель класса «Тайфун», была самой сильной машиной в составе эскадрильи станции «Скайгард-7». Да и ее капитан, Тори Якадзумо, имел в запасе немало настоящего боевого опыта. Семья Якадзумо пользовалась огромным влиянием на Гее, и неудивительно, что, когда один из членов семьи выказал желание стать воином Закона, ему достался один из лучших кораблей, предоставленных проекту «Скайгард». Правда, следовало признать, он того заслуживал. И тот факт, что «Сакуру» снимают с патрулирования и отправляют к самому отдаленному из маяков Талеры, недвусмысленно свидетельствовал о том, что предположения Кати полковник воспринимает достаточно серьезно.

— И еще, Шелест… я думаю, вам не стоит напоминать, что при залпе ЭМП-ракетами вы неизбежно окажетесь в зоне поражения?

— Я знаю это, полковник.

— Очень хорошо. И еще прошу вспомнить, что ваша калоша… простите за столь вольное определение, не предназначена для маневренного боя. Думаете, я не помню вашу столь самоуверенную фразу насчет «увертываться от ракет до подхода помощи»? Так вот, это вряд ли получится.

— Я буду иметь это в виду, полковник! Глаза Кати метнули молнии, и оставалось только надеяться, что на столе у Шеденберга не задымилась аппаратура.

— Все, конец связи. Докладывайте каждые полчаса.

Томительно тянулись минуты. «Элегия», помаргивая навигационными огнями, неспешно двигалась по направлению к «Гамме-3». Тот факт, что клипер явно не торопится начать движение по запланированному маршруту, вроде бы подтверждал предположения Кати. Практически нарываться на скандал, уклоняться от повторного досмотра, аргументируя задержкой, — и в то же время тянуть время без видимых причин. Неисправность, если она на самом деле имела место, устранена — опять-таки, если верить словам Багера. И ничто не останавливает клипер от прыжка включив маршевый, он через полчаса окажется у маяка.

Значит, ждет.

Штурмовик, как совершенно правильно, хотя и грубо, отметил полковник, для маневренного боя изначально не предназначался. Его основное вооружение — шесть пусковых аппаратов, способных выпускать ракеты по дюжине в минуту. Правда, сейчас бункеры «Маргаритки» были переоборудованы в жилые помещения и в медотсек, на борту имелось всего по одной-единственной обойме на аппарат вполне достаточно, чтобы пугнуть какой-нибудь малотоннажник, но явно мало для боя с серьезным противником.

— Сколько еще ждать? — послышался голос Леночки. Она уже заняла свое место стрелка и теперь невыносимо страдала от скуки.

Словно в ответ на эти слова взвыла сирена — бортнавигатор зафиксировал появление в непосредственной близости от «Маргаритки» нового объекта, только что вышедшего из режима пульсации. Почти сразу же по экрану побежали строки — результат предварительного анализа гостя, явно не озаботившегося трансляцией в эфир своего ИД-пакета. «Малотоннажный многоцелевой транспорт… класс «Лебедь»… предполагаемые модификации серии КЖ… идентификационный номер не определяется… порт приписки не определяется…»

— Это он! — выдохнула Катя. — Экипажу приготовиться к атаке. Пуск ракет через двадцать секунд. Задраить шлемы.

— Катька, не вздумай стрелять первой! — крикнула Снежана, лихорадочно затягивая страховочные ремни. — Это может быть мирный транспорт!

— Черта с два он мирный! — рыкнула в ответ Катя.

Но она и сама понимала, что патруль не имеет права открыть огонь по кораблю только потому, что тот не передал вовремя свои идентификационные данные. Если все же произойдет ошибка, скандал будет грандиозным… вплоть до закрытия проекта «Скайгард».

Мысленно прокляв правила и условности, Катя тронула сенсор вызова:

— Патруль «Скайгард» вызывает неопознанный ММТ класса «Лебедь». Назовите себя и передайте ИД-пакет.

— Если это пираты, — тихо пробормотала Снежана, — то вместо пакета получим ракету.

— Ха… — Катя криво улыбнулась, прекрасно понимая, что подруга абсолютно права.

Прошли те времена, когда победителем в схватке двух кораблей становился тот, кому удавалось нанести удар Первым. Защитные поля были достаточно надежны… До определенного предела, конечно. Но рано или поздно, если дуэль затягивалась, у одного из противников защита сдавала — и тогда жить ему оставалось считаные мгновения. Удары ракет щиты могли отражать сколь угодно долго — при разрушении материальных объектов важна была только их масса. А вот энергетические разрядники очень быстро разрушали щиты… и тут преимущество было отнюдь не на стороне слабосильной счетверенной установки «Маргаритки». Впрочем, сбрасывать со счетов ракеты тоже не стоило, большая их часть была настроена на подрыв при первых же признаках деструкции от взаимодействия с полем, при этом тоже нанося щитам очень серьезный ущерб, хотя и не такой фатальный, как от точечного плазменного удара.

«Лебедь» находился в поле видимости — угловатая, лишенная и намека на грациозность конструкция. Катя знала, что «Лебеди» крайне неустойчивы при посадке, и их капитаны, как правило, предпочитают осуществлять загрузку и разгрузку своих трюмов на орбитальных базах. Но если в части защитных систем «Маргаритка», дооснащенная генераторами щита с эсминца, заметно превосходила транспорт, то в части вооружения конкурировать с ним не могла — «Лебеди» изначально проектировались для автономных полетов (патруль часто сопровождал тяжелые КМТ или лайнеры, но малотоннажники для Флота считались слишком незначительными объектами). Ну а в автономном рейсе пушки лишними не бывают.

— Пе… аве… жем уста… язь… — послышалось в динамиках.

Излюбленный прием пиратов. Имитация неисправности передающего оборудования — до тех пор, пока корабль не займет выгодную позицию. Беспроигрышный прием — потому, что системы связи и в самом деле могли выйти из строя.

— Катя, мы в зоне досягаемости их орудий, — сообщила очевидную истину Снежка. — Есть надежда, что они не определят мощность наших щитов.

Обычный штурмовик класса «Протей» их бортовое вооружение разнесет в пыль с одного залпа.

— Щиты на максимум.

— Есть на максимум…

— ММТ «Лебедь», это капитан Шелест, патруль «Скайгард». Немедленно заглушите двигатели. Продолжение движения будет рассмотрено как неповиновение патрулю.

— Не слы… ас… рите…

— Как же, не слышат они, — зло прошептала Снежка. — Если я в твои страхи и не верила, то теперь все сомнения отпали. «Лебедь» и в самом деле торопился занять классическую позицию для кинжального огня — чтобы «Маргаритка» оказалась под прицелом всех его орудий. Если это тот самый транспорт, о котором рассказывал полковник, то мало не покажется… Катя врубила импеллеры, уводя штурмовик в сторону от линии выстрела, чтобы избежать удара хотя бы курсовых излучателей, традиционно более мощных.

И вовремя. Сразу восемь сияющих трасс голубого огня прорезали пространство. Три — зацепили цель…

— Левый щит — 77 %, фронт — 82 %, — доложила Снежана, лихорадочно перераспределяя мощность эффекторов поля. — Ничего себе, пушечки… не иначе как с крейсера сняты. Против такого огня нам долго не продержаться.

— Ракетная атака, — сообщила Катя. — Имею право.

Штурмовик вздрогнул, выплевывая шесть полутораметровых сигар. Ракеты устремились к цели, непрерывно маневрируя, чтобы уйти от огня орудий «Лебедя». Корсар, выпустив несколько имитаторов, тут же перенес огонь на новые цели, одна почти сразу исчезла во вспышке взрыва, секундой позже была уничтожена вторая. Катя лишь присвистнула, отдавая должное стрелкам — поразить ракету, выполняющую противозенитный маневр, считалось верхом мастерства. Вероятно, парни, что управляют турелями, имеют имплантированные чипы — иначе откуда такая точность?

— Подрыв!

Четыре оставшиеся подавителя полыхнули зеленым пламенем, заливая пространство потоком электромагнитных помех. Тут же взвыл бортнавигатор, сообщая о выходе из строя ГР-привода. Полковник был абсолютно прав (да никто с ним и не спорил): чтобы не попасть в поле действия ЭМП-всплеска, надо стрелять с огромной дистанции, минимум в пару тысяч километров…

Клипер сейчас тоже лишился возможности уйти в пульсацию… другое дело, что он и на маршевых способен обогнать любой корабль, за исключением некоторых моделей истребителей.

— «Скайгард-7», веду бой! Требуется помощь!

Взвыли маршевые двигатели, бросая штурмовик в сторону от бьющих в него огненных трасс. У «Лебедя» сейчас был только один выход — уничтожить наглого патрульного и либо закончить начатое (то есть выпотрошить трюмы клипера), либо, когда придут в себя шокированные ЭМ-всплеском системы ГР-привода, смотаться из системы, пока на помощь маленькой «Маргаритке» не прибыло что-то посолиднее.

— «Элегия», это патруль «Скайгард». Приказываю включить маршевый двигатель и уходить по курсу 25-6-17. Повторяю, «Элегия», это приказ патруля.

— «Маргаритка», это «Нокс», — послышался знакомый голос, дрожащий от волнения. — Держитесь, подлетное время — 42 минуты.

— «Сакура» в пути, Катя-сан. Тори Якадзумо был абсолютно спокоен, японец вообще никогда не выдавал своих истинных эмоций. — Буду у цели через 59 минут.

— Они не успеют… — В голосе Леночки сквозила с трудом сдерживаемая паника.

Считается, что боевые корабли одного класса могут вести поединок достаточно долго. Вопросы живучести для конструкторов обычно важнее, чем атакующие возможности, а потому, к примеру, пара легких крейсеров может часами хлестать друг друга лазерными разрядами и осыпать ракетами. И конец схватки наступит, либо когда у одного из противников иссякнут запасы энергии, либо если защитные поля все же просядут до нуля, открыв снарядам дорогу к броне. Да и в этом случае окончательный исход остается неясным — стоит «раздетому» кораблю выйти из боя хотя бы на несколько минут, и энергополя восстановятся достаточно, чтобы выдержать еще пару-тройку прямых попаданий.

Но совсем иное дело, когда враги существенно различаются по боевому классу. Лазерные батареи ТК класса «Монолит» в считаные минуты сорвут щиты с корвета или легкого крейсера, после чего дезинтеграторы главного калибра или тяжелая торпеда «корабль — корабль»^[86] почти мгновенно превратят противника в огненный шар. Если какой-нибудь капитан окажется настолько глуп, что атакует «Монолит» силами всего лишь одного ЛК.

Сейчас крошечная «Маргаритка» оказалась как раз в роли того самого сумасшедшего, что вознамерился атаковать вакуум-танк типа «Леопард» с одним лишь ручным бластером. Катя понимала, что ее гонор, проявленный в недавней беседе с полковником Шеденбергом, был лишь попыткой продемонстрировать свою независимость. Легкий штурмовик не может тягаться с модифицированным транспортником, увешанным излучателями, как новогодняя елка свечками. Да еще имеющим тройную мощность защитных полей. Вот в атмосфере, где использование полей невозможно, о, там «Маргаритка» вполне могла рассчитывать на бешеную скорострельность своих пусковых аппаратов.

Сейчас же шансов у штурмовика было немного. При непогашенных энергощитах ракетное вооружение недостаточно эффективно, а излучатель «Маргаритки» внести существенные изменения в соотношение сил не сможет. Маневренность тоже оставляет желать лучшего — и рассчитывать можно только на то, что транспортные корабли строили не для исполнения фигур высшего пилотажа. И держаться, держаться… Когда подойдет Якадзумо, «Лебедю» мало не покажется, тяжелый истребитель в пять минут разнесет пирата в пыль.

Катя отключила маршевый, перебросила питание на импеллеры и отжала штурвал до упора, бросая штурмовик в пикирование и пропуская огненные трассы над собой. И снова успела в самый последний момент, потеряв всего несколько процентов щита во фронтальном и верхнем секторах.

Леночка пронзительно вопила, почти не отпуская гашеток излучателя, словно переходящий в ультразвук визг мог добавить разрядам разрушительной силы. Энергощиты «Лебедя» искрили, поглощая лазерные импульсы, но этим эффект от стрельбы и исчерпывался. Пройдет немало времени, прежде чем сквозь истончившиеся поля смогут прорваться ракеты. Вероятно, к тому времени штурмовик уже станет безжизненным обломком перекрученного, оплавленного металла.

— Ракетная атака!

Штурмовик дернулся, выпуская веер ловушек-имитаторов. Небольшие устройства создавали почти полную иллюзию реального корабля — локационный образ, термический образ, визуальный… Обмануть компьютерные системы наведения удавалось не всегда, поэтому инструкциями предписывалось активировать серию по меньшей мере из трех ловушек. Катя могла позволить себе не экономить.

Стрелки «Лебедя» тут же рассредоточили огонь — для человеческого глаза отличить реальный штурмовик от голограммы было почти невозможно. Лазерные трассы бессильно пронзали призрачные цели, две ловушки тут же были уничтожены, остальные продолжали разлетаться в разные стороны, имитируя противоракетные маневры. Сенсоры выпущенной с транспорта ракеты оказались умнее — спустя полминуты огненный цветок вспух на границе защитного поля «Маргаритки», лишив его еще нескольких процентов мощности.

— Атакую! — Катя развернула штурмовик и выпустила серию ракет. Существенного вреда мощным щитам транспорта они причинить не могли, но пару неприятных минут экипажу непременно доставят.

Идею атаки трудно было назвать блестящей. Чтобы системы наведения захватили цель, «Маргаритке» пришлось на несколько мгновений прекратить хаотичные смены курса, и стрелки с транспорта тут же воспользовались этим. Лобовой щит полыхнул искрами в зонах прямого попадания, взвыла сирена — мощность полей упала ниже критической. Штурмовик тут же завалился набок, подставляя следующей струе разрядов относительно пока неповрежденный нижний сектор защиты.

— Первая ракета попадание, — сообщила Снежана без особого энтузиазма. — Вторая — попадание. Третья — сработала на ловушку. Четвертая попадание. Пятая и шестая тоже ушли на ложные цели.

Ракетное вооружение пираты не жаловали. Нет особой радости в том, чтобы разнести корабль противника на куски, одновременно лишившись и добычи. Вот издырявить защиту, сжечь двигатели, после чего спокойно освободить трюмы беспомощного транспорта от ценного груза — это для корсаров было делом чести. Если для этого отребья вообще существовало понятие чести. А вот на защите от ракет не экономили, и Катя точно знала, что некоторые из разработок Братства, как торжественно, но затасканно именовали себя угнездившиеся на границах Федерации пираты, после изучения принимались на вооружение Флота. У «Лебедя» ловушки были явно из самых новых, раз сумели увести с курса три ракеты из шести.

— Как там «Элегия»? — Кате было некогда следить за радаром, сейчас все ее внимание было отдано маневрированию, и хотя бы относительному распределению непрерывно получаемых ударов по избитым щитам.

— Уходит. На маршевом, — доложила Снежана.

— Ну слава богу… Попробую зайти пирату в хвост.

— От турелей там толком не укрыться. Мертвая зона всего семь градусов.

— Ну, хоть курсовые пушки нас не достанут.

Шоссен тяжело опустился в кресло второго пилота, жалобно застонавшее под его могучим телом. Капитан мрачно смотрел на экран, транслирующий изображение схватки слона и мухи. Пока что мухе удавалось увертываться от своего неуклюжего, но смертельно опасного противника, но вряд ли это продлится долго.

— Мне ее жаль.

— Эту… как ее? Шелест?

— Да. Девочка явно не дура.

— Трупам ум ни к чему, — пожал плечами Шоссен, и криво усмехнулся. Затем бросил короткий взгляд на пульт и, убедившись, что внутрикорабельная трансляция отключена, продолжил: — А я так просто очень хотел бы увидеть, как Хук вышибет ей мозги. Эта сука сорвала нам сделку, с которой и ты, и я могли бы до конца жизни не думать о заработке.

— Работа у нее такая, — хмыкнул Алекс. — И почему такие симпатичные девчонки идут на такую паскудную работу?

— На Талере за полсотни ее можно снять троих таких, — равнодушно заметил великан. Затем, без видимой связи, пробормотал: — Как думаешь, Хук не выставит нам счет за проваленную операцию?

— Это ко мне вопрос? Ты Хука знаешь куда лучше.

Если говорить откровенно, такое утверждение не имело права на существование. Хотя бы потому, что капитан Алекс Багер вообще не знал о человеке, командовавшем «Нарвалом», малотоннажником класса «Лебедь», ничего, кроме имени. Да и если подумать, Хук — имя ли это? Скорее прозвище или псевдоним. Он даже не был уверен, что пресловутый Хук сейчас находится на ММТ, а не ожидает доставку груза где-нибудь в безопасном месте. Деньги, предложенные Багеру за груз «энергии-33», были и в самом деле солидными. Не настолько, чтобы и в самом деле обеспечить его до конца жизни, Багер имел достаточно богатую фантазию и не затруднился бы найти применение и втрое большей сумме, но куш действительно был соблазнительным.

И как все было продумано… Шоссен уверял, что план целиком принадлежит ему, но Алекс подозревал, что великан врет — похоже, все, что дала немцу природа, ушло в рост и бычью силу. Вероятно, схема операции разрабатывалась или этим Хуком, или кем-то из его команды. Пираты атакуют корабль, вскрывают броню, проникают внутрь… Члены экипажа, разумеется, укрываются в рубке и отчаянно зовут на помощь. Но до планеты далеко, помощь подойдет не скоро, за это время груз переправят на «Нарвал», а прибывшие военные, безусловно, зафиксируют, что экипаж сделал все, что было в его силах. Шоссен с самого начала заявил, что необходима жертва. Один человек, лучше два или три для достоверности, и еще для того, чтобы на Талере вокруг это дела поднялся достаточный шум. Никто не посмеет обвинить в чем-либо людей, потерявших в схватке с кровожадными пиратами своих товарищей. А журналистам только кинь кость, только дай возможность — и трагедия с «Элегией» расцветет самыми яркими красками. А если шепнуть пару слов нужным людям, то его, Багера, могут и вовсе выставить героем.

Капитан горько усмехнулся. Герой… Задаток, скорее всего, придется вернуть. А сколько от него осталось? Хорошо, если половина… придется где-то занять, бандиты к возврату долгов относятся трепетно, чуть задержись — и проценты взлетят до небес, так что через неделю-другую останешься без последних штанов и ладно, если сохранишь жизнь. Что поделать, в общении с Братством есть риск, но и выгода может быть весьма ощутимой. Пару раз Багеру уже доводилось иметь дело с пиратами, по мелочи — и в обиде он не остался. Правда, идея Шоссена поначалу показалась Алексу излишне кровавой и рискованной, но после тщательного изучения плана он признал его выполнимость. И надо же было нарваться на эту недоверчивую блондинку…

Здоровяк поскреб бритый затылок:

— Хук может. В Братстве его уважают. Провалить операцию… ну, это со всеми бывает, но потерять на ней деньги… Он ведь вполне может сказать, что ты виноват.

— Мы.

— Ну, мы, — не стал спорить Карл. — Мы виноваты, что не отвадили эту девку, что вызвали подозрения. В смысле, Хук так скажет. И не отвертеться. Так что надо готовить наличные, капитан.

— Где я их возьму?

Немец промолчал, и Багер ощутил, как по спине пополз предательский холодок. Известно, где можно взять кругленькую сумму в кратчайшие сроки. Сумму, которую честным фрахтом не заработать и за полгода при фантастическом везении и избытке заказов. Последние годы нельзя было назвать особо удачными, кроме того, системы «Элегии», корабля далеко не юного, нуждались в ремонте, и на это дело были пущены почти все его сбережения. Быть может, именно поэтому Багер и ухватился за заманчивое предложение, сделанное ему Шоссеном.

И теперь все пойдет прахом… Взять кредит под залог судна? Дадут, но наверняка под грабительские проценты, никто лучше банкиров и бандитов не умеет чувствовать, когда человек оказывается в безвыходной ситуации. Сумеет ли он рассчитаться? Или дело закончится потерей «Элегии»?

Багер с ненавистью посмотрел на своего помощника. Этот ублюдок втянул его в авантюру и, не стоит сомневаться, выйдет сухим из воды. А если вдуматься… Вполне возможно, что и подобный исход операции был спланирован заранее, и его «Элегия» в конечном итоге достанется пиратам. Или корабль, или груз драгоценного топлива, Хук в обоих случаях внакладе не останется. Так всегда происходит, страдают пешки.

Он снова бросил взгляд на экран. Маленький штурмовик с идиотским названием продолжал вести безнадежный бой. Багер поймал себя на мысли, что желает капитану Шелест победы… Может, если она разнесет «Нарвала» на молекулы, то тем самым спишет и нависший над Алексом долг? Только вот сможет ли девчонка справиться с опытным экипажем удачливого пирата? В высшей степени сомнительно.

А Шоссен пребывал в полнейшем спокойствии. Пусть этот капитанишка думает все, что хочет. Пусть считает его, Карла Шоссена, тупицей, пусть презирает или ненавидит. Он, Карл, своей выгоды не упустит… и, видит бог, Хук допускал такое развитие событий. О, Хука не проведешь, это опытный вояка, умеющий во всем найти свою выгоду. Алексу еще предстоит узнать, что ни один банк Талеры или иного из миров Федерации не даст ему кредит. Ни на каких условиях — у Братства длинные руки, они умеют донести свои желания до нужных ушей, и мало кто рискнет ответить отказом. И придется обнищавшему капитану искать помощи на Кейптауне или Линэли, а там у Братства везде свои люди. Не пройдет и года — «Элегия» пополнит собой флот корсаров и, скорее всего, будет принадлежать самому Хуку. А тот умеет быть благодарным. Клипер, способный уйти от любого корабля Федерации, будет ценным приобретением.

— Кормовой экран, падение мощности до шести процентов, — сообщила Снежана. Не столько Кате, которая и сама видела показания приборов, сколько Леночке.

— Сколько времени до реактивации ГР-привода? — тут же отозвалась Градова, продолжая обстреливать (без ощутимого эффекта) пиратский корабль.

— Двенадцать минут. Примерно.

— Может быть, попробуем удрать?

Катя могла бы сказать, что патруль не отступает, но это было бы, во-первых, слишком пафосным и, во-вторых, неправдой. Еще как отступает…

Собственно, задача выполнена, захват «Элегии» сорван, на подходе тяжелый истребитель, который справится с парой таких «Лебедей». Другое дело, что и пират успеет сделать ноги, ЭМ-подавителей на борту «Маргаритки» больше не было, и когда эффекторы ГР-привода пирата придут в себя, он спокойно уйдет в пульсацию. Обиженным, но неповрежденным. А этого допустить нельзя. Стало быть, надо попытаться удержать его… подставляясь под огонь, заставляя его видеть близкую цель, гореть жаждой мести. Ее радиообмен с друзьями пираты наверняка перехватили, но сумеют ли оперативно вскрыть коды «Скайгард»? Если нет, то могут и прозевать появление «Нокса». Модели класса «Вайпер» оснащены мощными антирадарными системами, и если у корсара нет на борту армейских сенсорных систем, то заметят Карела они уже лишь тогда, когда он окажется в пределах визуального контакта, а значит-слишком поздно. Карел парнишка смышленый, он первым делом даст залп ЭМП, а уж потом вступит в бой. А там и «Сакура» подтянется…

— Попробуем, — прошептала она, закладывая очередной вираж. — Когда время придет.

Очередной поток лучей пронесся мимо, зато так близко от полусферы стрелка, что Леночка испуганно вскрикнула. Массивный транспорт начал разворот, его орудия били не переставая, не давая «Маргаритке» никакой возможности хотя бы на пару минут оказаться вне досягаемости лазерных разрядов и хоть немного восстановить защиту.

— Ракетная атака, полный залп! — крикнула Снежка, запуская сразу три серии по пять имитаторов, а затем еще одну такую же. — Вот же старье… Флот отдает нам всякое барахло! Это дерьмо не обманет и калькулятор!

В целом она была права. Флот и в самом деле передавал проекту «Скайгард» далеко не самое новейшее оборудование. Но в данном случае оно сработало — по всей вероятности, головки наведения оказались перегружены обилием внезапно возникших, пусть и ложных, целей — одна из ракет вильнула в сторону и вспухла ярким облаком плазмы, разом уничтожив три фантома. Почти тут же полыхнула вторая, третья…

Лишь последний снаряд, успешно обошедший все соблазны, ударил в многострадальный кормовой щит. Энергия взрыва смела остатки энергополя, а затем на броню «Маргаритки» обрушился вихрь осколков.

— Пробоина в двигательном! — заорала Снежка, вскакивая с кресла. — Я туда!

Катя не ответила. Сейчас в ход шло все ее мастерство пилота, штурмовик, неповоротливый и чрезмерно массивный, показывал прямо-таки чудеса маневренности, но ясно было, что до бесконечности так продолжаться не может. Еще несколько попаданий, и «Маргаритка» начнет разваливаться. И мало утешения в том, что в менее опытных руках это печальное событие произошло бы уже давно.

— Ура!!! — послышался восторженный вопль Леночки. — Его лобовой щит пробит!

Кате оставалось лишь принять сообщение на веру, следить за анализаторами состояния пиратского корабля, располагавшимися напротив кресла второго пилота, она не могла.

— На! Получи! Получи!

Вероятно, энергополя «Лебедя» и в самом деле изрядно пострадали — теперь настала его очередь разворачиваться, подставляя под всплески лазерных импульсов «Маргаритки» свои менее поврежденные щиты. Не было сомнений, что передышка временная… но ее следовало использовать. Катя развернула штурмовик и бросила его в сторону пирата, одновременно выпуская очередную партию ракет. И, уже проносясь мимо массивного корпуса транспорта, запоздало поняла, что попалась…

Залп с турелей «Лебедя» полоснул по и без того пострадавшей корме «Маргаритки». Взвизгнула и тут же заткнулась сирена, часть огней на пульте сменила цвет с успокаивающе-зеленого на тревожно-красный. В рубке запахло дымом… Разумеется, запах не проникал под герметичный шлем, но если маленькую рубку затягивают сизые клубы, то это наверняка означает, что дымом здесь пахнет.

— Монк, в двигательный! Помоги Снежане!

Робот, до этого неподвижно стоявший в углу, шевельнулся, отстегнул крепления, защищавшие его от падения при резких маневрах, и тяжело зашагал в сторону кормы.

Катя рванула штурвал на себя и с ужасом поняла, что с двигателями у штурмовика серьезные проблемы. «Маргаритка» начала беспорядочно вращаться, а пират продолжал поливать ее лазерными импульсами, нанося новые и новые повреждения, пока что мелкие — броня все же частично отражала энергию излучателей.

А затем ракеты, выпущенные парой минут раньше, достигли цели.

В этот раз ловушки «Лебедя» сбили с курса целых четыре ракеты — невероятно много. Еще одна врезалась в почти неповрежденный сектор энергополя и бессильно разлетелась алым облаком пламени. Зато последняя ударила прямо в лоб, туда, где щиты, измочаленные Леночкой, только-только начали восстанавливаться.

Если бы кто-то из специалистов Флота оказался на мостике ММТ «Нарвал», он был бы поражен теми изменениями, которые пришлось перенести обычному серийному грузовику класса «Лебедь». Вероятно, владельцу все эти модификации стоили весьма крупной суммы — особенно если учесть, что большая часть оборудования никогда не поступала в свободную продажу, а за использование новейшей системы дальнего обнаружения «Оракул», выпуск которой начался всего лишь два года назад исключительно для военных, вполне можно было загреметь за решетку. Поскольку оказаться здесь «Оракул» мог только одним путем — будучи украденным.

Все оборудование находилось в идеальном порядке. Ни облупившейся краски, ни пятен от пролитого на пульт кофе, ни намека на пыль — даже на военном судне, капитану которого просто необходимо постоянно занимать экипаж какой-нибудь работой, трудно было встретить подобную абсолютную чистоту. Еще бросалось в глаза отсутствие тех мелочей, что неизбежно появляются почти у каждого человека, сознательно или бессознательно стремящегося сделать свое рабочее место уютнее — семейные фотографии и забавные игрушки, разного рода наклейки и прочие фенечки… Здесь всего этого барахла не было и в помине.

И еще одним аспектом мостик ММТ «Нарвал» отличался от стандартного — здесь явно отдавали дань уважения комфорту. Мягкие глубокие кресла, приглушенный свет, довольно дорогие (а потому практически никогда на малотоннажниках не используемые) системы шумоподавления — все это свидетельствовало о том, что хозяин корабля считает его своим домом и намерен получать удовольствие от пребывания на борту. Если в оборудование капитанской рубки вложены такие средства, то уж личная каюта владельца, вероятно, и вовсе олицетворяла собой мечту сибарита.

Люди, находившиеся на мостике, действовали неторопливо и уверенно. Скан-оператор, в распоряжении которого находились все сенсоры корабля (при внесении модификаций в базовую конструкцию этому вопросу уделялось чуть ли не первостепенное значение), отслеживал перемещение всех объектов в пространстве. Два экрана, которым скан-оператор уделял почти все свое внимание, показывали картинки по шкалам дальности в десять и сто километров. Третий же работал на максимально доступной шкале, фиксируя все цели в пределах восьмидесяти тысяч километров от корабля. В основном каменные обломки и ледяные глыбы, изрядно замусоренное пространство давало сотни сигналов, разобраться в которых мог только настоящий мастер своего дела.

Двое работали за пультом — первый помощник руководил боем, штурман выполняла его приказы, перебрасывая мощность с одного импеллера на другой, перераспределяя подаваемую на щиты энергию и время от времени приводя в действие маршевый двигатель, когда требовался мощный рывок, чтобы уйти от очередной атаки нахального патрульного суденышка.

Еще один человек расположился за пультом контроля вооружения, в его распоряжении имелось четыре курсовых излучателя, и он лишь ждал подходящего момента, чтобы пустить их в ход, чертыхаясь каждый раз, когда вражеский штурмовик уходил из сектора поражения. Постепенно проклятия становились все изощреннее, а злобы в голосе командора лишь прибавлялось — если ему и удалось несколько раз зацепить удивительно подвижную для своего класса цель, то особого эффекта эти попадания не дали.

И лишь один из присутствующих на мостике, казалось бы, совсем не принимал участия в происходящем. Высокий худой мужчина с длинными, отвислыми усами сидел, вальяжно развалившись, в широком кресле и задумчиво посасывал погасшую трубку. На нем был легкий скафандр, некогда принадлежавший офицеру Флота Федерации, с которого аккуратно отцепили знаки отличия. Скафандр был далеко не новым, местами носил следы починки, но мужчина не желал менять привычное облачение, считая его чем-то вроде талисмана. И не без оснований в Братстве мужчину называли везунчиком — он вышел без единой царапины (в смысле, без малейших повреждений своего корабля) из более чем трех десятков столкновений и в половине случаев — с немалой прибылью. Быть может, своим везением он был обязан тому, что каждый бой рассматривал как забавную логическую задачу, которую надлежало просто решить наиболее быстрым и верным способом. Без лишних эмоций.

Уже минут двадцать, как сложившаяся ситуация перестала его забавлять. Патрульный штурмовик, устаревший и слабо вооруженный, поначалу показавшийся легкой целью, упорно не желал гибнуть.Особой ненависти к этому кораблику и его экипажу Лайон Переш, более известный в Братстве как капитан Хук, не испытывал. Он даже проникся уважением к смельчаку, посмевшему атаковать его «Нарвал». Пираты ценили мужество и безрассудную отвагу среди подобных себе, могли отметить эти достоинства и у противника. Бывали случаи, когда отважному врагу давали возможность покинуть поле боя с честью.

Но уважение ни в коей мере не должно было изменить исход этой конкретной встречи — штурмовику полагалось погибнуть. Просто потому, что его появление здесь сорвало выгодную сделку, и кто-то за это ответит. Капитан Багер ответит деньгами и, вероятно, своим кораблем. Вне всякого сомнения, именно его тупость и легкомыслие повинны в том, что патруль не убрался восвояси… да и вообще в том, что патруль оказался здесь и сейчас. Указания были предельно точные — пройти досмотр в непосредственной близости от Талеры, пройти аккуратно, с соблюдением всех необходимых формальностей. Так нет же…

А патрульный должен заплатить жизнью. Потому что никто не имел права говорить, что сорвал капитану Хуку сделку и при этом остался жив. В прошлом у Лайона Переша были долги подобного рода, были люди, которым удавалось навредить ему и при этом вовремя унести ноги. Переш таких людей не забывал, аккуратно внося их в свой личный черный список, и при случае с ними рассчитывался сполна. Сейчас он намеревался закончить дело быстро…

И пока что выполнить это не удавалось.

Штурмовик, как заговоренный, уходил от его стрелков. Лучших стрелков, которых можно было подобрать среди искателей приключений, нашедших приют в Братстве. Все — с имплантатами. Все — бывшие военные. Эти парни способны были сбить ракету, идущую в противозенитном режиме…

А штурмовик уходил. И мало того, непрерывно огрызался огнем. Переш не сомневался, что турелью управляет стрелок с имплантированным чипом. Не идеально, но неплохо. И энергощиты «Нарвала» наглядно свидетельствовали о том, что стрелок, давивший на гашетки счетверенного излучателя штурмовика, свое дело знает. Капитан Хук готов был признать, что, если бы не модификации «Нарвала», превратившие его, по сути, в летающую крепость, исход поединка мог быть сложно предсказуемым.

Но, рано или поздно, это следовало завершить. Непосредственно перед началом боя штурмовик провел короткий сеанс радиообмена то ли с базой, то ли с иным удаленным объектом. Скорее всего, по тревоге подняты все истребители, которыми располагает Талера. О том, чтобы продолжить операцию по захвату «энергии-33», не стоило и думать, но рассчитаться с патрульной лоханкой было бы очень желательно. Хотя бы для поддержания авторитета.

— Фронтальный щит отключен, — помощник старался говорить спокойно, но видно было, что стоит ему это немалых усилий.

Хук поморщился. Его предыдущий помощник глупо погиб в обычной драке, не рассчитав свои силы и сцепившись с человеком, умеющим быстро выхватывать бластер. Помощник и сам был не дурак пострелять, но его оппонент оказался проворнее. В итоге ему это не помогло, люди Переша выследили и примерно наказали убийцу, но помощника пришлось искать нового. Этот — явно не тянул. Слишком много нервов, слишком суетится там, где требуется только холодный расчет.

«Пожалуй, придется разорвать с ним контракт, — подумал Переш, разглядывая мокрый от пота лоб и мелко подрагивающие пальцы человека, сидящего в соседнем кресле. — Истеричка…»

Тот факт, что термин «разорвать контракт» будет иметь для уже потенциально «бывшего» помощника весьма неприятное, можно сказать, смертельно неприятное значение, Переша нисколько не волновал. Каждый, кто принимает предложение капитана «Нарвала», знает, на что идет. Разумеется, о простых командорах, техниках, десантниках или суперкарго речи нет, но помощнику поневоле становится известно много такого, что Переш не желал сделать Достоянием гласности.

Корабль начал неспешный разворот, уходя из-под обстрела. Один из залпов штурмовика полоснул по броне, оставив глубокую каверну, а к целостности своего любимца капитан Хук относился с трепетом. С куда большим, чем к здоровью экипажа. Словно почувствовав слабину, штурмовик развернулся на 180 градусов и теперь несся прямо на «Нарвал», выплевывая из пусковых аппаратов ракеты. Лицо помощника заметно побелело, он замер с открытым ртом, вместо того чтобы руководить боем. Переш окончательно утвердился в своем решении поискать на это место другого кандидата.

— Крен минус 7, тангаж плюс 12, — приказал он штурману. Взвыли гравикомпенсаторы, принимая на себя дополнительную нагрузку, корабль начал маневр. — Пауль, Кэти, сейчас его корма попадет в ваш сектор обстрела. Еще раз промахнетесь…

Детализировать угрозу не пришлось. Потоки разрядов хлестнули по броне штурмовика, вспарывая ее, словно консервную банку. Даже с весьма солидного расстояния было отчетливо видно, как летят в стороны сорванные куски обшивки.

— Отлично! — похвалил стрелков Переш. — А теперь…

— Ра… — помощник икнул, — …кетная атака!

Его дрожащие пальцы тыкали в сенсор, отвечающий за запуск ловушек, и никак не могли в него попасть. А когда пусковые установки все же выбросили серию имитаторов, Переш уже знал — поздно. Слишком близко подобрались ракеты, их тупая электронная начинка просто не успеет переориентироваться на ложные цели.

«Ну, возможно, — самокритично признал Переш, — в чем-то виноват и я сам. Видел же, что штурмовик начинает обстрел…»

В следующее мгновение экран залило пламя разрыва. Заверещала сирена, на мониторе появились строки диагностики повреждений. Некритичные — можно сказать, «Нарвал» потрясающе легко отделался, похоже, лишь одна ракета добралась до брони, да и ее взрыв оказался частично погашен.

— Я хочу твоей крови, патрульный, — прошептал Переш.

— Капитан, простите… — Скан-оператор, совсем молодой парень, списанный из Флота за драку и нашедший себе работу в команде «Нарвала», оторвался от своих приборов и повернулся к Перешу: — Сканеры показывают приближение двух объектов. Один идентифицирован предположительно как истребитель класса «Вайпер». Идет на маршевом, антирадарные генераторы работают на полную. Если бы не наше оборудование, мы бы его и не заметили. Второй определить не удалось, слишком далеко. Судя по данным масс-детектора, либо тяжелый истребитель, либо средний тактический штурмовик.

— Подлетное время?

— «Вайпер» через четыре минуты будет на дистанции ракетного залпа. Второй — минут через двадцать.

— Прогноз?

Скан-оператор на мгновение замялся, что было понятно — подобные проблемы находились вне его компетенции. Но он также и осознавал, что это — экзамен. Мало в очередной раз подтвердить свою профпригодность, это несложно, он прекрасно разбирался в армейской аппаратуре, установленной на «Нарвале». Нужно доказать, что достоин большего. Лихорадочно вспомнив все, чему его учили в армии, парень уверенно заявил:

— ЭМП-атака. На его месте я с предельной дальности пустил бы пару ракет-подавителей с интервалом в секунду. Вторую — в режиме синхронизации на подрыв или разрушение ведущей. Блокировав ГР-привод цели, вышел бы из боя и ждал подхода напарника.

— Вероятность добить патрульного в течение трех минут?

Ответ на этот вопрос Переш знал и так. Но ему было интересно, попытается ли парнишка сказать неприятную правду или станет проявлять беспочвенный оптимизм.

— Крайне низкая, капитан. Штурмовик поврежден, его движения хаотичны. Возможно с гарантией поразить кормовую зону, где сбиты щиты. Разрушение защиты в остальных секторах потребует времени.

— Я тоже так думаю, — кивнул Хук. — Жаль, но это развлечение придется закончить. Уходим… Штурман, маршевый на полную мощность. Включить ГР-привод. — Маршевый включен. Пятьдесят секунд до набора крейсерской скорости. ГР-привод включен, — сообщила щтурман, некрасивая женщина лет сорока, летавшая вместе с Перешем уже седьмой год. — Набор мощности через шестьдесят секунд.

Спустя минуту «Нарвал» исчез в зеленой вспышке, преодолев горизонт бета-слоя. А еще через десять секунд пространство залили зеленые вспышки другого рода — это впустую рвались выпущенные с «Нокса» ЭМП-ракеты.

— Как она, док?

Форчестер мрачно посмотрел на Катю, затем пожал плечами:

— Если людей приносят ко мне живыми, они, как правило, такими и остаются.

Катя облегченно вздохнула. Начальник медицинского центра станции «Скайгард-7», вероятно, даже жену с именинами поздравлял таким тоном, словно именины эти — последние. Но если сказал, что Снежка будет жить — значит, все нормально.

Соболевой не повезло… Она находилась в двигательном отсеке, когда по броне хлестнули лазерные разряды с «Лебедя». Взрывом Снежану отбросило на ребристый кожух ГР-привода, от удара и дикой боли в сломанных ребрах и иссеченных осколками ногах она потеряла сознание. Скафандр, зафиксировав резкое изменение уровня жизнедеятельности организма, тут же ввел своей подопечной лошадиную дозу обезболивающего и коктейль из стимуляторов, способный поднять на ноги и трехдневной давности труп. Спустя секунд сорок совершенно осоловевшая от наркотиков девушка, оставляя за собой влажную темную полосу, доползла до люка и тяжело перевалилась через высокий порог. Она успела захлопнуть за собой бронированную крышку — буквально за мгновение до того, как изуродованный маршевый двигатель все-таки взорвался. Если бы одновременно детонировали семь граммов «энергии-33», находящиеся в недрах ГР-привода, штурмовик разнесло бы в пыль, а так лишь разворотило корму и смяло осколками люк, за которым укрылась вновь потерявшая сознание Снежка.

Скафандр продолжал изображать из себя доктора, накачивая пациентку лекарствами. Крошечный медицинский модуль был не в состоянии провести полную диагностику, он фиксировал лишь основные показатели — кардиоритм, температуру, дыхание, кровяное давление… Если бы медмодуль обладал эмоциями, он бы уже впал в панику, поскольку почти все показатели находились очень близко от той грани, за которой электроника скафандра должна была прекратить лечение своего хозяина.

Девушка снова пришла в себя и поползла дальше по коридору, к следующему люку, волоча за собой перебитые осколками ноги и чувствуя, как бешено колотится сердце. Давление в отсеке стремительно падало, воздух улетучивался… Снежана понимала, что не успеет. Что пробитый в десятке мест скафандр не удерживает воздух, что кровь хлещет из многочисленных ран, растекаясь под ней липкой, быстро остывающей лужей, и что люк, до которого она пытается добраться, скорее всего, уже наглухо перекрыт ошалевшей от ужаса системой жизнеобеспечения штурмовика. И упрямо ползла вперед только потому, что альтернативой было закрыть глаза и сдохнуть.

Она механически выбрасывала руки вперед, цеплялась скрюченными пальцами за гладкий металл пола, тянула вперед свое непослушное тело. Ей казалось, что позади остаются десятки или сотни метров пути, хотя на самом деле она лишь корчилась на середине пятиметрового коридора… Но потерять сознание она позволила себе лишь тогда, когда над ней склонилась огромная фигура в стальной броне и мощные манипуляторы подхватили мгновенно обмякшее тело.

На «Скайгард-7» раненую доставил Карел, чуть не спалив себе маршевый двигатель. А Катя, Леночка и Питер, второй пилот с «Нокса», на котором попросту не было места для лишнего человека, ползли домой на одних импеллерах в течение сорока часов. И даже не могли связаться с базой, поскольку взрыв изуродовал, помимо прочего, и передатчик. А потому больше полутора суток не находили себе места от беспокойства и, лишь очутившись на станции, тут же бросились в медотсек.

— Соболева пострадала серьезно, — наконец снизошел до пояснений Форчестер. — Сломано три ребра, перебиты осколками бедро и обе голени, около полутора десятков мелких осколочных ранений, огромная кровопотеря, внесосудистая форма ДКБ^[87] и интоксикация от препаратов, введенных ей аварийным медмодулем скафандра. Но можете не волноваться, все будет хорошо. Сейчас она спит в биованне. Через три недели гарантирую полное выздоровление. Если пожелаете, могу также убрать все шрамы. Но это уже считается косметической хирургией, а потому… оплата по прейскуранту. Но для вас могу сделать скидку. Все равно микрохирургический комплекс простаивает без дела.

— Шрамы убрать обязательно, — решительно кивнула Леночка, как самая платежеспособная из команды «Маргаритки». Покосилась на Питера и несколько неуверенно добавила: — И… ну, надо… заодно… раз уж такое дело… черт, док, я потом к вам зайду, надо еще кое-то обсудить.

— О'кей, — понимающе кивнул док. — Заодно и счет обговорим. А сейчас, девочки, шли бы вы к Шеденбергу. Он, конечно, понимает ваши переживания, но в первую очередь надо докладывать о прибытии, а не бежать сломя голову в лазарет.

Полковник был мрачен. Ему пришлось раз десять напомнить себе, что здесь не армия, что его подчиненные — не солдаты, а потому он не имеет права загнать их под арест на пару деньков, дабы уяснили себе правила поведения на военной станции. Ну хорошо, на военизированной. Правила просты — пилот, возвращаясь с патруля, докладывает о выполнении задания диспетчеру или, если ситуация того требует, начальнику «Скайгард-7» или, как принято говорить на казенном языке, «лицу, его замещающему». А уж потом — чистка перышек, звонки родным «папа, у меня все в порядке» или, как в данном случае, посещение больных товарищей… которым, кстати, абсолютно все равно, посещают их или нет, поскольку товарищи находятся в полном ауте и еще недели две будут пребывать в таком состоянии. Ну как же… каждый пилот, задай ему прямой вопрос, с готовностью признает, что правила эти нужные и важные. Только все почему-то думают, что лично их начальственные установки не касаются.

Он жестом указал девушкам на кресла, пробарабанил пальцами по столу и сухо бросил:

— Доклад. Детально.

Катя приступила к изложению своего видения событий. Полковник слушал внимательно, переспрашивал, уточнял, время от времени просил на пару минут замолчать, перенося внимание на экран монитора. Наконец, в докладе была поставлена последняя точка, и Катя замолчала, уставившись на шефа.

— Ясно… ну, могу сообщить вам кое-что еще. «Элегия» действительно прошла полную проверку на орбите Талеры, так что те документы, что вам показали, — подлинные. Что же касается ваших, капитан Шелест, предположений… как вы сами понимаете, никаких доказательств нет.

— Но…

— Никаких. Предъявить какие-либо претензии компании «Стар-Галаксис» мы не можем. Топливо приобретено официально. Корабль зафрахтован официально. Документы в порядке. Не подкопаться. Я склонен согласиться, что налицо спланированная пиратская акция, но моей уверенности недостаточно для того, чтобы потребовать ареста Багера. А без ареста ментосканирование — дело добровольное, и ни один человек в здравом уме на это не согласится.

— Почему? — удивилась Катя. — Сканирование памяти безопасно. Полковник криво усмехнулся:

— Мало ли, какие у кого секреты… может, он любит наедине с собой наряжаться в кружевные трусики? Или имеет помимо жены по молоденькой девочке в каждом порту. Или не брезгует мелкой контрабандой. Или регулярно дает на лапу портовым чиновникам, чтобы обслуживание его корабля провели вне очереди. Не все грешки могут привести за решетку, но повредить репутации куда проще.

— И что теперь делать?

— А ничего, — пожал плечами Шеденберг. — Пиратскую акцию вы сорвали. Это будет стоить «Скайгард», как мне доложили, минимум сто тысяч… на ремонт вашего штурмовика. Тем не менее работа выполнена удовлетворительно.

Катя усмехнулась. Мысленно. Интересно, а оценки у полковника исключительно двухбалльные? Или все же можно надеяться услышать когда-нибудь, что какое-то дело выполнено на «отлично»?

— Поскольку фактического нападения пирата на «Элегию» не было, речь о премии за спасение груза не идет.

— К-как не было? — Леночка задохнулась от возмущения.

В голосе полковника, — и Катя могла бы в этом поклясться, послышались ехидные нотки:

— Данные с бортовых камер «Маргаритки» неопровержимо свидетельствуют о том, что ММТ «Лебедь» сошел с пульсации в пространстве Талеры и после краткого радиообмена с патрульным кораблем 812 из состава эскадрильи «Скайгард-7» вступил с ним в бой. Тот факт, что перед этим патруль осуществлял досмотр транспорта 1546 «Элегия», с боевым столкновением логически не связан.

Он несколько мгновений помолчал, затем тихо добавил:

— А вот если бы ММТ «Лебедь» произвел хотя бы один выстрел в сторону клипера… да что там выстрел, хотя бы потребовал заглушить двигатели, ситуация была бы иной.

— То есть мы должны были подождать? — ядовито поинтересовалась Леночка. — Прикинуться астероидом, постоять в сторонке, понаблюдать…

— Вы поступили так, как следовало, — серьезно ответил Шеденберг, игнорируя интонации Градовой. — И я согласен, что, не окажись там «Маргаритки», огромный груз «энергии-33» ушел бы к пиратам. Благодарю за службу. Кстати, я передал сообщение об инциденте командованию Флота. В ближайшей точке ориентации «Элегию» будет ожидать корвет «Чили», который получил приказ сопроводить клипер до места назначения и проследить, чтобы он благополучно пришвартовался к орбитальному терминалу Сантаны. Для «Элегии» это будет означать существенно меньшую скорость… но, думаю, и владельцы груза, и капитан Багер с пониманием отнесутся к сложившейся ситуации и не станут возражать против вооруженного эскорта.

Он помолчал, словно раздумывая, добавить ли еще что-нибудь, затем поднялся из-за стола:

— На этом все, капитан Шелест. И… поздравляю с боевым крещением.

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Особого внимания заслуживает так называемый поединок интеллекта, достаточным поводом для которого может послужить малейшее нарушение в высшей степени сложного этикета ше'ти. К примеру, поединком может завершиться не полное именование собеседника, сомнение в профессиональной подготовке собеседника, принципиальное расхождение во взглядах на решение научной проблемы. О сути самого поединка известно мало. Несмотря на то, что особых психопроекционных способностей у представителей ше'ти не зафиксировано, многие из исследователей склоняются к мысли, что поединок фактически представляет собой классическую пси-дуэль (см. статью «Феномен «Пси». Мятеж 2163 года»), то есть попытку подавить и подчинить себе сознание оппонента. Как правило, поединок проходит в изолированном помещении и без свидетелей. По его окончании одна из сторон признает себя побежденной, утрачивая частично или (в исключительных случаях) полностью приобретенный к моменту начала поединка социальный статус, переходящий к победителю. Также установлено, что вместе с социальным статусом победитель получает некоторый запас соответствующих статусу профессиональных знаний, в то время как побежденный эти знания частично утрачивает. Следует отметить, что требования этикета ше'ти в большинстве случаев не распространяются на представителей иных рас. Зафиксирован единственный случай вызова человека на поединок (впоследствии несостоявшийся).

Также немалый интерес представляет ритуал ше'ти, именуемый «Исход». Как известно, организм ше'ти отличается почти стопроцентной эффективностью переработки пищи, лишь незначительная часть (по предварительным оценкам — около 0,1 % массы) потребляемых ше'ти продуктов питания не может быть переработана, и требует вывода из организма. Накопление отходов происходит в течение длительного периода, от 15 до 20 лет, но этот срок может быть существенно сокращен в случае, если ше'ти пребывает в крайне неблагоприятных для себя условиях. Ритуал «Исхода», то есть процесс выведения отходов жизнедеятельности, как правило, происходит в торжественной обстановке, в присутствии близких родственников и в соответствии со строгим протоколом. Используемые в ходе ритуала знаменитые «вазы ше'ти» являются семейными реликвиями и обычно передаются из поколения в поколение.

Разумные расы.

Ше'ти. Традиции и обряды.

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История четвертая. ШЕ'ТИ

— Тебе не кажется Лен, что на нас как-то странно все смотрят?

Катя нервно повела плечами, словно направленные ей в спину взгляды ощутимо холодили кожу. От этого странного чувства она не могла отделаться уже с полчаса — с того самого момента, как «Маргаритка», завершив очередной патрульный облет, благополучно заняла свое место в одном из доков «Скайгард-7». Последние события, приведшие Снежану на госпитальную койку (или, если точнее, пока что в биованну), для корабля тоже не прошли даром… Техники постарались на славу, заделывая пробоины и устраняя многочисленные повреждения внутренних систем, но никакой корабль нельзя латать до бесконечности, рано или поздно дешевле становится просто заменить отлетавшую свое посудину. Шеф Мастерсон, командовавший ремонтной бригадой, клятвенно уверял, что его ребята «сделали все, что возможно». Катя предпочла бы услышать фразу покороче — просто «сделали все». А так…

И все же в полете «Маргаритка» вела себя относительно достойно. Список замеченных неисправностей уже был отдан Мастерсону в обмен на уверения, что в ближайшее время меры будут приняты, и теперь девушки готовы были начать наслаждаться заслуженным отдыхом. Два дня назад на станцию прибыла новая группа рекрутов, на радость себе или на беду, заключивших контракты со Скайгард, и теперь расписание патрулей стало куда менее напряженным. Шеденберг даже соизволил лично проинформировать девушек, что в полетах с неполным экипажем более нет нужды, и экипаж «Маргаритки» может считать себя в оплачиваемом отпуске… до выздоровления Соболевой. Лена тут же заявила, что и после выздоровления — тоже, хотя бы на три дня. В конце концов, их подруге требуется психологическая реабилитация, и жалких три дня на великолепных песчаных пляжах Талеры — не так уж много. Шеденберг после недолгого (он уже начал привыкать к неизбежному финалу любого спора с Градовой) сопротивления капитулировал.

— Я не заметила, — Леночка ответила с заметным опозданием, явно думая о чем-то другом. — Что значит «странно»?

— Ну… — Катя и сама не могла описать свои ощущения. — Неприятные, если уж откровенно.

— Наплюй, заявила подруга. — Пошли, Снежку проведаем.

— Сперва бы к шефу надо, а потом пойдем, — согласилась Катя. — Обожаю слушать, как ты ругаешься с Форчестером.

Начальник медцентра каждый раз пытался объяснить девушкам, что проведывать больного, находящегося в биованне, столь же глупо, сколь писать письма Санта-Клаусу. В том смысле, что ответной реакции не дождешься, зато время зря потеряешь и других людей заставишь заниматься дурной работой. А Лена с энтузиазмом доказывала, что наблюдение за плавающей в геле подругой позволяет ей (Леночке) успокоить нервы и упорядочить мысли. А также наполняет полезной для психики уверенностью в том, что все будет хорошо.

На самом деле эти стычки доставляли удовольствие, и самому Форчестеру, скучающему от безделья в промежутках между лечением триппера, простуды, мелких травм и прочей ерунды, с которой население станции не желало справляться самостоятельно. Поэтому возмущение бывшего капитана медслужбы, а ныне вольнонаемного сотрудника программы «Скайгард» было наигранным. Врачом он был хорошим, актером — неважным.

— О, девочки, салют! — из-за угла вынырнул Карел. — Давно не виделись!

— Вчера, — буркнула Лена, натягивая на лицо демонстративно-холодное выражение. Накануне Карел серьезно проштрафился — посмел не сделать комплимент блондинке, а такие проколы Лена не забывала, старательно складывая их в копилку памяти и изредка извлекая оттуда, дабы припомнить наглецу. Впрочем, Катя знала, что Карелу будет прощен и этот промах, и еще десяток авансом — с учетом той неоценимой помощи, которую он оказал девушкам в деле спасения Снежаны.

— Да? — его удивление казалось искренним. — Замотался я, девочки… представляете, корабль только выпустили из дока, и на тебе… в первом же полете навигационный блок барахлить начал. Я заставил техников перебрать его заново, проверить каждую деталь! Мастерсон заявил, что у него и так много работы, но я настоял! Ремонт продлится не меньше трех дней!

Карел все это выпалил на одном дыхании, да еще и на повышенных, почти истерических тонах, словно жаждал побыстрее донести до всех окружающих свою озабоченность состоянием «Нокса». Как будто бы исправность этого порядком пострадавшего во время гонок в астероидном поясе корыта волновала кого-нибудь, кроме самого Карела и полковника Шеденберга.

— Сочувствую. — Катя с трудом сдержала желание покровительственно потрепать молодого пилота по щеке. Сейчас он весьма напоминал нашкодившего ребенка, который в попытке замаскировать какую-то свою вину старается переключить внимание родителей на другие, по его мнению, более серьезные вещи.

— Не меньше трех дней! — повторил он и вздохнул с таким наигранным огорчением, что Катя вновь ощутила укол беспокойства. Ох, не к добру это!

— Но что это я… Как прошел патруль, девочки?

— Штатно.

— «Маргаритка» не шалила?

Шелест с подозрением уставилась на Бэйна. В принципе, командир «Нокса» был неплохим парнем, компанейским и веселым. Пожалуй, там, где главным недостатком Джада была навязчивость, Карел Бэйн уверенно держал первенство по насмешкам. Временами некоторые его шутки приводили к тому, что наутро он выходил на летную палубу с изрядным синяком под глазом. Вот и сейчас этот шутник явно что-то затевал…

— С каких пор, Карел, тебя так волнует состояние моего корабля?

— Ну, вы же были в таком бою! Вам половина команды завидует!

— Пара мелких неисправностей, пожала плечами Катя. — Ничего критичного. Мастерсон обещал, что через три часа все будет готово.

— Ну и замечательно! — восхитился Бэйн. — Кстати… вы уже были у полковника?

— Идем к нему, — фыркнула Катя. — Нам был обещан отпуск, но если твой «Нокс» неисправен, то я даже не знаю…

— Не буду задерживать, — сокрушенно покачал головой Карел, — пойду в док, прослежу за ремонтом. Такая досада… навигационный блок… если подумать, это же сердце корабля…

Он торопливо зашагал в сторону лифта. Катя несколько мгновений смотрела ему вслед, затем вздохнула:

— Лен, ну ты считаешь, что это нормально?

— Что?

— Лен, ты где?

Глаза Градовой на мгновение остекленели, что было явным признаком работы с инфоимплантатом, затем взгляд девушки снова прояснился.

— Ну, я тут. Что случилось?

— Ты слышала, о чем мы говорили?

— Слышала. И что?

Шелест хмыкнула и отвечать не стала. Леночка, подключаясь к сети, конечно, не теряла ни слуха, ни зрения. Просто вся информация, поступающая через органы чувств, отодвигалась на второй план, обрабатываясь большей частью на уровне рефлексов. То есть девушка не спотыкалась и не билась об стены, она могла при желании вспомнить реплики Карела и немногословные ответы подруги. Но все это было сейчас для Лены фоновым информационным шумом. На первом месте стояло то, ради чего она на ходу активировала биочип. Зная Лену — ради поиска какого-нибудь совершенно сногсшибательного купальника для предстоящего визита на Талеру.

А в том, что визит будет, Катя уже слегка сомневалась. Ох, не зря Карел воду мутит!.. Бортнавигатор, безусловно, важная система корабля, но не настолько, чтобы из этого создавать трагедию. Вон несчастный Джад, с тех пор как его пересадили на «Стража», летает в патрули без всякого навигатора — в этой скорлупке, по недосмотру названной истребителем, таковая система попросту не была предусмотрена. Для полетов внутри системы навигатор вообще используется крайне редко, только в случаях, когда особая срочность требует ГР-перехода.

Вполне вероятно, что с поведением Карела связано и это ощущение взглядов в спину, взглядов сочувствующих и злорадных одновременно. Катя пыталась вспомнить, где и чем ее команда могла проштрафиться… получалось, что никаких особых грехов за экипажем «Маргаритки» не числилось. Можно сказать, наоборот — в последнее время стали гулять слухи, что девочки с «Маргаритки» находятся у Шеденберга на особом счету и недалек тот час, когда самые выгодные контракты будут в первую очередь предлагаться Шелест. Сама она прекрасно понимала, что скорее Талера слетит со своей орбиты, чем полковник заведет себе на станции любимчиков, но особенность слухов такова, что опровергнуть их невозможно.

— К полковнику или к Снежке? — Лена откровенно дулась, а потому и вопрос прозвучал суховато.

— Я тебя от чего-то суперважного оторвала? Кате не хотелось поругаться еще и с подругой, но для сохранения мира следовало выбрать другой тон и другие слова.

— Ты считаешь, я занимаюсь ерундой? — вспыхнула Градова.

— Да ничего я не считаю… — уже произнеся эти слова. Катя поняла, что теперь скандал все же состоится. И торопясь перевести внимание подруги на иной предмет, торопливо добавила: — Я думаю, сначала к полковнику. Что-то у меня на душе не спокойно. Снежка все равно в саркофаге, ничего не видит и ничего не слышит… зайдем к ней попозже. Но зайдем обязательно.

— Проходите, присаживайтесь, — Шеденберг чуть шевельнул уголками губ, что должно было означать дружелюбную улыбку. — Полет прошел нормально? Как ваш корабль?

«Положительно всех интересует состояние «Маргаритки», — подумала Катя.

Уж кто-кто, а полковник мог бы и не спрашивать — любая информация о техническом состоянии флота, приписанного к «Скайгард-7», была доступна Шеденбергу в любое время дня и ночи. Пожалуй, на станции только шеф Мастерсон был в этом вопросе более информирован.

— Патруль завершен. Происшествий нет. Корабль готов к вылету, — отрапортовала Шелест, после чего опустилась в предложенное кресло. Лена заняла место рядом.

— Постараюсь вас долго не задерживать…

— Простите, полковник, вы обещали нам отпуск. Катя решила, что лучше сразу расставить все точки над «i».

Иногда начальника «Скайгард-7» пробивало на «поговорить», и он мог закатить посетителям часовую лекцию на произвольную тему, от обеспечения дисциплины на борту военного объекта, каковым, пусть и формально, считалась станция, до политических проблем Федерации на текущий момент. При этом полковника совершенно не волновало, насколько глубоко он сам разбирается в затронутом вопросе.

— К сожалению, планы изменились.

— То есть отпуска не будет? — уточнила Леночка.

— То есть, именно так.

Он некоторое время помолчал, словно ожидая возмущенных реплик, и, не дождавшись, заговорил снова, причем теперь в голосе полковника звучала некоторая торжественность:

— Сегодня вам предлагается первый из оплачиваемых контрактов. Прежде чем огласить его условия, хочу заметить, что в успешном выполнении этого задания заинтересован не только проект «Скайгард». В какой-то мере это задание правительства Федерации.

Катя слушала Шеденберга со всевозрастающим беспокойством. Оплачиваемый контракт? Чудесно. И дело не в деньгах, а в некоем неписаном табели о рангах, в котором Шелест и ее команда пока занимали не самое высокое место. И не самое среднее. Тот же шалопай и бездельник Джад Келфер несколько раз получал оплачиваемые контракты, в то время как женскому экипажу предлагались лишь скучные и рутинные патрульные вылеты… хотя, если вспомнить «отдыхающую» в саркофаге медкомплекса Снежану, не такие уж скучные. Как бы там ни было, первый контракт — это кое-что значит. И все это понимают. Тогда к чему все эти разговоры?

— В чем суть задания, полковник?

— Сегодня на станцию прибыл представитель ше'ти, — сообщил Шеденберг. — Его дальнейший путь лежит на Землю. По ряду причин ше'ти передвигаются в космосе либо на своих кораблях, либо на малотоннажных судах других рас. Подчеркиваю, на малотоннажных. Я говорю это вам для того, чтобы пресечь вопросы типа «а почему бы ему не лететь рейсовым пассажирским».

— То есть мы должны доставить ше'ти на Землю? — уточнила Катя. — И все?

— И все. Оплата — тысяча ев. На всех.

— Полковник, разрешите начистоту?

Он замялся, почти поддавшись соблазну рявкнуть «выполняйте, капитан», но подавил в себе это стремление к легкому пути и кивнул.

— В чем тут засада? Доставить пассажира на Землю — плевое дело. Если этот пассажир настолько упрям, что комфортабельному лайнеру предпочитает втрое более медлительный старый штурмовик и каюту размером со шкаф. Если за это еще и платят больше, чем стоит снять на том самом лайнере президентские апартаменты — прекрасно. Оказать услугу правительству Федерации? Не вопрос. Но вы выглядите так, словно в любой момент ждете скандала, отказа или истерики.

— Нет никакой, как вы выражаетесь, засады, — покачал головой Шеденберг. — Все именно так. Погрузить. Доставить. Получить вознаграждение. Есть… скажем так, некие нюансы. Прежде всего мне нужен абсолютно исправный корабль. Бывают случаи, когда в присутствии ше'ти наша техника ведет себя несколько неадекватно. О, лично вам ничего не грозит. Еще ни один корабль с ше'ти на борту не погиб. Но это не значит, что путешествие будет гарантированно лишено сюрпризов. Далее, ше'ти очень щепетильны в вопросах отношений между людьми. Они не слишком любят одиночество, предпочитают все время бодрствования находиться в обществе. При этом некоторые люди находят присутствие ше'ти неприятным.

— А почему именно мы? — поинтересовалась Катя. — Только не надо говорить, что именно сейчас настало время предложить нам первый контракт.

— Не поверите?

— Не поверю. Если миссия действительно важна, вы взвалили бы эту работу на Бэйна, или на Гарцева, или еще на кого-нибудь из опытных пилотов, выполнявших дальние рейсы.

— Ну, хорошо… корабль Бэйна, по его собственному заключению, неисправен. Сегодня утром Гарцев обратился в медсектор с жалобами на ночные кошмары. Пилота с расшатанной психикой медики в полет не выпустят. Якадзумо заявил, что его религиозные убеждения не допускают присутствия на борту существ, не относящихся к человеческой расе… Шелест, вы не в курсе, с каких пор капитан Якадзумо стал столь религиозен? Вы же подходите идеально… Кстати, ше'ти очень устраивает тот факт, что один из членов команды находится на лечении и, следовательно, ее каюта свободна. Ше'ти не хотел бы никого стеснять своим присутствием. Такие объяснения вас устроят?

Катя кивнула. Сейчас она почти не сомневалась, что неисправность «Нокса» была имитированной, кошмары Олега Гарцева — придуманными (как совершенно непроверяемый фактор), а религиозность Якадзумо шла скорее от неумения японца быстро сочинить подходящую к случаю ложь. По каким-то причинам пилоты «Скайгард-7» категорически не желали принимать участия в этом проекте.

Похоже, ситуация становилась в чем-то забавной… Преуспеть там, где мужики поджали хвосты, — пожалуй, это стоит некоторого риска. А раз полковник говорит, что жизни экипажа ничего не угрожает — значит, так и есть, подобными вещами не шутят, и Шеденберг не раз это доказывал. К безопасности своих пилотов он относился серьезно и если и требовал от них риска, то только в совершенно необходимых случаях. Во всех остальных ситуациях лозунгом полковника была «разумная трусость», и молодые пилоты, еще не растратившие тягу к приключениям, регулярно получали от командующего вздрючки за излишний энтузиазм.

— Вернетесь — получите ваш отпуск. Десять дней.

— Три недели! — тут же безапелляционно заявила Леночка. — Отсюда до Земли… сорок дней в один конец, это ж с ума сойти. Три недели минимум.

— Хорошо, — Шеденберг, уже наученный горьким опытом, поспешил согласиться с ультиматумом, пока требования не выросли. — Три недели. Ну так беретесь?

— Мы согласны.

— Ну и отлично, — полковник с видимым трудом подавил вздох облегчения. — Кстати, робота прошу оставить на станции, ше'ти относятся к человекообразным механизмам с предубеждением. Ваш пассажир не выдвигал таких условий… просто, настоятельная рекомендация, исходя из моего опыта общения с его расой. Маршрут простой, без третьего члена экипажа можно обойтись.

Катя уже минут двадцать ходила кругами вокруг «Маргаритки», ожидая прибытия пассажира. Леночка наводила порядок внутри, дабы не ударить в грязь лицом… Впрочем, наведение порядка подразумевало лишь то, что она гоняла двоих девчонок из палубной обслуги, выискивая несуществующую пыль и существующие масляные пятна на и так почти до блеска отдраенном кораблике. Сама дочка господина Градова могла, в определенных обстоятельствах, взяться за тряпку или пылесос, но раз уже подвернулся повод покомандовать, грех этим не воспользоваться. Девчонки шипели, ругались, но Шеденберг явно желал, чтобы доставка важного гостя была обеспечена на высшем уровне, и об этом знали все.

Стоило признать, что штурмовик смотрелся более чем неплохо. Модификации, сделанные еще на Сибириаде, несколько изменили и его внешний вид, хотя основная часть нововведений касалась внутреннего устройства. Сами по себе «Протеи» изяществом линий не отличались, но сейчас черная машина выглядела величественно и грозно. И лишь опытный взгляд мог заметить многочисленные заплаты… Ну, если шрамы украшают мужчину, то следы боевых повреждений, несомненно, придают особый шарм военному кораблю.

Хотя новенькая, с конвейера, «Мантикора» смотрелась бы лучше.

С шипением раздвинулись толстые створки, отделяющие палубу от внутренней зоны станции, пропуская высокого гостя и толпу провожающих, и Катя вытянулась по стойке «смирно» — сказывалась еще не до конца изжитая привычка. Полковник, по такому случаю покинувший свой офис, чуть заметно ухмыльнулся, коротко отсалютовал и в казенных выражениях потребовал доклада.

— Борт-812 «Маргаритка» к полету готов. Все системы исправны.

Мастерсон иронично хмыкнул, но этот звук Катя проигнорировала. Вне всякого сомнения, если бы хоть одна из систем сложнее климатизатора вызывала подозрения, шеф технической службы ни за какие красивые глаза не выпустил бы штурмовик в рейс. А с учетом того, что на борту будет находиться представитель «условно-дружественной» расы, то и второстепенному оборудованию техники наверняка уделили повышенное внимание.

А то, что «Протей», если уж откровенно, попросту железный гроб — так это всем и так известно. Но — тщательно отреставрированный и, насколько возможно, облагороженный гроб.

— Вольно, капитан! — Шеденберг повернулся к своим спутникам. — Уважаемый Киратди, позвольте представить вам Екатерину Шелест, капитана корабля.

Вперед шагнуло странное существо… Раньше Кате доводилось видеть ше'ти и на экране, и вживую… издалека. Но столь близко — впервые, и нельзя сказать, что впечатление высокий гость производил очень уж приятное. С точки зрения человека, ше'ти были вполне гуманоидны. То есть обладали головой, двумя руками, двумя ногами. Но, опять таки с точки зрения человека, было в них нечто такое, что вызывало волну холода, пробегающую по коже. Бледная кожа обтягивала странной формы череп, красноватые глаза внимательно изучали девушку, тонкие длинные пальцы с антрацитово-черными когтями находились в непрерывном движении, словно перебирая невидимые четки… Раздвинулись тонкие бескровные губы, обнажив молочно-белые клыки. Одет ше'ти был на первый взгляд вполне обыкновенно — удобный комбинезон, сходный по покрою с аналогичным повседневным обмундированием гражданского флота. Но Катя знала, что на черном рынке Федерации цена такого костюмчика намного превышала цену боевого скафандра высшей защиты, потому что в случае катастрофы серо-серебристая ткань комбинезона защитит своего хозяина куда надежнее керамотитановых пластин.

— Рад знакомству, капитан. Для меня будет большой честью проделать остаток пути на борту вашего прекрасного корабля.

Голос у ше'ти был вполне человеческий, приятный баритон. Только говорил он так, словно долю мгновения раздумывал перед произнесением каждого слова. И сочетание жуткой внешности вампира и чарующего голоса производило… ну, не то чтобы отталкивающее, но слегка пугающее впечатление.

— И для меня будет честью доставить вас к цели вашего путешествия, уважаемый Киратди.

Насчет имени пассажира Катю проинструктировали заранее. Раса ше'ти отличалась избыточной склонностью к формальностям, и полностью высокого гостя следовало бы величать Да'стан'Кир-а-тди'Мар-сен, Посвященный Второго Яруса, Слышащий Голос Килари, Следующий Путем Познания, Страж Храма Наблюдателя, Исследователь Мысли. С точки зрения соплеменника, не назвать хотя бы один из компонентов было оскорблением, за которым непременно последовала бы дуэль. Не физическая, миролюбие ше'ти давно стало притчей во языцех, а умственная. Ше'ти, проигравший поединок, утрачивал часть имени-титула, переходящего к победителю. Причем, как правило, вместе с кругом обязанностей, которое это имя-титул налагало. По всей вероятности, пара подобных побед у гостя в прошлом имели место быть. Но, опять-таки исходя из своей всем известной терпимости, отправляясь в путь, ше'ти принимали часть своего имени-титула за основу, и всем существам иных рас дозволялось этим коротким именем пользоваться. В иных же случаях короткое, или хотя бы просто укороченное титулование разрешалось только самым близким родственникам и друзьям. Катя на всякий случай тщательно заучила всю цепочку труднопроизносимых для человеческого горла звуков, но лишь радовалась, что пользоваться этим знанием вряд ли придется.

— В таком случае, — полковник, очевидно не желал продлевать присутствие ше'ти на борту станции дольше необходимого, не смею вас задерживать. Счастливого пути!

Он коротко, может, несколько напоказ отдал честь гостю. Катя чуть заметно изогнула бровь — по всей вероятности, статус этого существа, и на его родной планете, и в федерации был довольно высок. Отдача воинского салюта гражданскому лицу (а все ше'ти были лицами гражданскими по определению) в привычки Шеденберга не входила.

За спиной прозвучали торопливые шаги — это палубный персонал покидал штурмовик.

— Прошу подняться на борт, уважаемый Киратди, — Катя отступила в сторону, жестом предлагая гостю войти в «Маргаритку».

Тотеще раз улыбнулся — от вида клыков по коже девушки снова пробежали мурашки — и неспешно, скользящими плавными шагами двинулся к трапу. Багаж — четыре небольших контейнера, выглядящих монолитными (ни намека ни на крышку, ни на замки) — уже был размещен в каюте Снежаны, которую ше'ти придется занимать минимум четыре недели. По информации Шеденберга, никаких особых условий для ше'ти не требовалось — эти существа были абсолютно всеядны и почти равнодушны к изменениям климата, вогнавшим бы человека в тяжелую депрессию. Только одиночество недолюбливали… может, именно благодаря этому качеству ше'ти ни разу не вступили в конфликт ни с одной из известных рас. В том числе и с амстад, хотя этих инсектов даже убежденный алиенофил признал бы весьма малосимпатичными существами.

— Быть может, сперва проведем небольшую экскурсию по кораблю, уважаемый Киратди? — предложила Катя, когда крышка люка захлопнулась за ними.

— Не стоит, — покачал тот головой. Движение вышло странной пародией на человеческое. Девушка подумала, что жесты, как и слова, были выучены ше'ти на «пятерку», применялись к месту… и все равно выглядели не слишком естественно. — Мне хорошо знакомы характеристики легких штурмовых кораблей «Протей». Как и те модификации, которые считаются для машин этого класса наиболее удачными.

— Тогда позвольте проводить вас в вашу каюту?

Он на мгновение задумался, затем снова аккуратно повернул голову в одну сторону, затем в другую.

— Мне было бы приятно присутствовать при взлете. Как я понимаю, кресло второго пилота у вас временно свободно, капитан Екатерина Шелест?

— Свободно, — не стала спорить с очевидным девушка. — И прошу вас, уважаемый Киратди, называйте меня просто Катя. Так короче.

— Это честь для меня! — Тонкие губы снова растянулись в улыбке. — В свою очередь, прошу называть меня просто Киратди. Добавление термина «уважаемый» излишне — в вашем уважительном ко мне отношении, Катя, я не сомневаюсь.

Они вошли в рубку. Катя стрельнула глазами в сторону Леночки, и та пересела в кресло штурмана. За последние месяцы мадмуазель Градова изрядно продвинулась в деле изучения основ навигации, но проложить курс на дистанции почти девятнадцати световых лет все еще было для нее непосильной задачей. В этом путешествии ей придется довольствоваться довольно бездеятельной ролью вахтенного офицера (единственной задачей которого в период пребывания корабля в пульсационном режиме является не сойти с ума от скуки) и стюардессы. Ну, еще бортстрелка — если произойдет какая-нибудь крайне нежелательная встреча.

— Взлетный режим. Теперь в голосе Кати прорезались металлические нотки. Как бы там ни было, но капитан на борту корабля всегда первый после бога, и если в определенные моменты привилегированным пассажирам позволяются некие вольности, то на этапах взлета, посадки и преодоления бета-горизонта все в рубке должны делать только то, что требует капитан.

— Бортовые системы в норме.

— Двигатель?

— В норме.

— СЖО?

— Зеленый.

Перекличка, чаще в среде пилотов именуемая «молитвой», продолжалась минуты четыре. Катя мысленно сказала «спасибо» Мастерсону — техники и в самом деле постарались на славу, пожалуй, в столь идеальном состоянии («Маргаритка» находилась только перед взлетом с Сибириады. Абсолютно все системы работали безукоризненно… Оставалось лишь надеяться, что так будет и далее.

— Диспетчер, борт-812 просит разрешения на взлет!

— Борт-812, взлет разрешаю! Коридор 5, на удалении 700 переходите на курс 5-12-7.

— Данные по курсу внесены в бортнавигатор. Автоматика активирована.

Голос капитана чуточку дрогнул. Взлетать на автоматике — позорище! Но это требование было высказано Шеденбергом в столь безапелляционной форме, что спорить Катя не решилась. Взлет на автопилоте. Посадка на автопилоте. Никакой отсебятины, лихости и демонстрации пилотажного мастерства. Правда, полковник заикнулся о чем-то насчет «непредвиденных обстоятельств», в условиях которых возможно все, что потребуется для сохранения целостности пассажира, экипажа и корабля. Именно в этой последовательности. Но эту невнятную реплику Катя пропустила мимо ушей — если подумать, то любой полет состоит из череды более или менее «непредвиденных» ситуаций. Кто желает стабильности и определенности — сидит на земле.

— Счастливого пути, «Маргаритка»! Привет Земле.

— Передам.

Традиция зародилась лет двести тому назад. Имя того, кто первым попросил пилота корабля, улетающего к материнской планете, передать привет колыбели человечества, история не сохранила. Но с тех пор рейсы к Солнцу непременно сопровождались ритуальной фразой — и вряд ли нашлись бы среди пилотов хоть пара таких, кто не исполнил бы эту просьбу.

Засвистели, набирая мощность, импеллеры. Массивная туша штурмовика шевельнулась, отрываясь от посадочной платформы, и медленно поплыла к черному провалу космоса. Силовое поле, удерживающее воздух на палубе, пропустило корабль, тут же автопилот дал на маневровые двигатели полную мощность, и «Маргаритка», все ускоряясь двинулась прочь от станции.

— У вас замечательный корабль, Катя.

Киратди развалился в кресле второго пилота и с видимым удовольствием потягивал томатный сок из высокого бокала. Шелест с удивлением обнаружила, что зрелище существа, так похожего на вампира, да еще и наслаждающегося густой кроваво-красной жидкостью, уже не вызывает у нее неприятных ощущений. Леночка оказалась менее стойкой и, сославшись на неотложные дела, покинула рубку. Надо будет с ней поговорить по душам… Градова, конечно, натура впечатлительная, но надо же держать себя в руках. В конце концов, о потребности пассажира в общении их предупредили заранее.

— Скажем так… он заметно лучше стандартного образца. Но, увы, «Протеи» не относятся к шедеврам флота Федерации.

Сейчас «Маргаритка» двигалась в режиме пульсации, тысячу раз в секунду преодолевая горизонт бета-слоя и тут же вываливаясь обратно, в обычное пространство. 234 световые секунды за секунду — абсолютный предел для штурмовика. В смысле, абсолютный — в штатном режиме. Форсируя двигатель (и с гарантией сжигая его за 5–6 часов), «Протей» мог дотянуть почти до 300 сс/с, но такое издевательство допускалось разве что при проведении спасательных операций.

— Мне нравится техника людей, — улыбнулся ше'ти. — Ваши корабли немного лишены изящества, но весьма функциональны. Я думаю, это связано с несовершенством ваших источников энергии. Использовать расщепление топлива… Поверьте, это детство цивилизации.

— Зато наши корабли существенно быстрее ваших, пожала плечами Катя. — Насколько я знаю, еще ни один «чанг» ше'ти не преодолел порога в 200 сс/с.

— Это так! — Спорить с очевидным было бессмысленно. Киратди глотнул сока, затем жестом попросил вновь наполнить стакан. — Это действительно так, но к чему торопиться? Наши корабли… Кстати, почему вы называете их «чангами»?

— А вы не знаете? — искренне удивилась Шелест.

— Ну почему же, я слышал официальную версию.

— Тогда я вряд ли скажу что-то новое… — Катя бросила короткий взгляд на пульт, дабы убедиться, что системы работают идеально. — Люди вообще склонны вешать ярлыки… ну, придумывать названия, отражающие в значительной мере внешние признаки. Корабли Амстад, к примеру, называют «пауками». Хотя сходство с этим насекомым у Звездных Скитальцев Роя более чем отдаленное. А ваши… ну, считается, что на самом деле у вас только один класс корабля. Просто размеры разные, да еще способность менять форму — шар, диск, сигара. Вот их и назвали «чангами».^[88]

— Да, вы правы. Хотя мысль о привычке людей, как вы говорите, вешать ярлыки… пожалуй, это новая информация. Теперь я понимаю, почему мой народ так часто называют вампирами. Раньше я не вполне улавливал причины этого, мы не нуждаемся в крови… но теперь понял — речь ведь идет о чисто внешних ассоциациях, верно?

Катя дипломатично промолчала.

— Так вот, наши корабли и в самом деле передвигаются не слишком быстро. Они плывут сквозь пространство, тогда как ваши буквально ломятся сквозь него. Вы знаете, что проникновение через горизонт бета-слоя оставляет след, который можно уловить даже спустя неделю?

— Я слышала об этом, — кивнула Катя. — Но это ведь только теория?

— Это факт. Просто разрывы в ткани мироздания не могут зафиксировать ваши приборы.

— А ваши?

— И наши тоже. Но любой ше'ти способен этот след просто увидеть. Мы не исключаем, что со временем эти мелкие травмы, наносимые пространству, могут перерасти в нечто большее. И в меру сил пытаемся убедить правительство Федерации принять нашу точку зрения. И наши технологии.

— Эти технологии, — усмехнулась Катя, — стоят бешеных денег. В 2349 году была сделана попытка построить «чанг» на лунной верфи. Корабль обошелся в цену восьми тяжелых крейсеров. С точки зрения экономистов, переход на технологии ше'ти станет для Федерации настоящей финансовой катастрофой.

— Зато это путь к совершенству.

Катя не нашла, что ответить. В свое время этот эксперимент наделал много шума. По сути, впервые была сделана попытка воспроизвести корабль, основанный на технологиях, существенно опережающих земные. Отдельные решения, заслуживающие пристального изучения, были и у амстад, и у других известных разумных рас, но чанги ше'ти на общем фоне казались совершенством. Абсолютно надежные, элегантные, способные без проблем как войти в атмосферу землеподобной планеты, так и совершить посадку на поверхности погасшей звезды, — идеальная конструкция, в которой лучшие инженеры не могли найти узлов, нуждавшихся в совершенствовании. Образец для подражания… если бы не два фактора. Размеры и скорость.

По мнению ше'ти, людям свойственна торопливость. Скорость — в ущерб надежности, комфорту, экономичности… в ущерб всему — так рождались клиперы, гоночные яхты, истребители. Медлительные транспорты вызывали к себе несколько презрительное отношение, и мало находилось пилотов, для которых служба на тихоходной «калоше» казалась достойным делом. При этом самый медлительный из находящихся в строю кораблей межзвездного класса мог дать изрядную фору любому чангу ше'ти.

Что же касается размеров, то и в этом вопросе земляне не могли понять ше'ти. Могучие крейсера, комфортабельные пассажирские лайнеры, транспорты, способные принять на борт до полутораста тысяч тонн груза, — это было понятно. Легкие кораблики были уделом либо армии — в роли истребителей и штурмовиков, либо людей состоятельных — в качестве личных яхт. Не более.

А чанги ше'ти были крошечными. Самая большая модель (которую и построили на лунной верфи) была лишь немного крупнее «Маргаритки».

— Скажите, Киратди, а почему ваши корабли такие маленькие?

— Видите ли, Катя, это связано с нашей… на вашем языке есть термин «религия». Я вынужден его использовать, хотя он не в полной мере отражает наше отношение к Килари.

— Вы знакомы с земными религиями?

— В некоторой степени. Если вы помните, я Исследователь Мысли. То есть моя деятельность, помимо прочего, связана с изучением основ психологии различных рас. Естественно, я не мог пройти мимо религий, хотя, признаться, для ше'ти довольно трудно понять и принять само явление веры.

Шелест удивленно уставилась на собеседника.

— Ничего не понимаю… по всем нашим справочникам, у ше'ти есть религия, и Килари — их… боги, разве не так?

— О… если вас, Катя, это и в самом деле интересует, я с удовольствием объясню. Как Посвященный Второго Яруса, я просто обязан нести слово Килари каждому, кто пожелает его выслушать, и мне будет приятно, если мой рассказ вас заинтересует.

— Хотите попробовать себя в роли миссионера? — усмехнулась девушка.

— О нет! На Ше'лан еще в 2299 году прибыло несколько миссий с Земли. Не думаю, что они могут похвастаться существенным количеством новообращенных. Или хоть каким-то количеством. Насколько мне известно, католическая миссия все еще не теряет надежды, остальные свернули свою деятельность. Я тоже ни на мгновение не рассчитываю, что вы, Катя, проникнитесь духом Килари… хотя бы потому, что это не нужно. Просто примите к сведению новую информацию.

Он пригубил сока. Катя мысленно отметила, что за последнее время ше'ти влил в себя не менее трех литров… Хорошо хоть запасы этого продукта на борту были достаточны. Полковник постарался.

— Килари создали нашу расу. Я знаю, что то же самое могли бы сказать и ваши христиане, и ваши буддисты, и многие другие. Религии Земли, при всех отличиях, более или менее сходятся в одном: ваш мир был создан высшей силой. Но если вы в это «верите», то мы просто «знаем». Знание это было даровано нам при создании, даровано на генном уровне — и было неоднократно подтверждено позднее. Я не хочу углубляться в вопрос появления нашей звезды, которую вы зовете 26-я Дракона, поскольку это не является той областью знания, в которой я специализируюсь. Но раса ше'ти была именно создана — на уже существовавшей к тому моменту планете. Это был величайший эксперимент по творению разумной расы. Эксперимент, завершившийся неудачей.

— Неудачей?

— Мы так считаем. К сожалению, цели, ради которых Килари спроектировали и создали ше'ти, нам не известны. Тысячелетиями лучшие умы Ше'лан пытались проникнуть сквозь завесу этой тайны, но ничего, кроме многих сотен теорий, не добились. Факт же остается фактом — Килари сделали то, что намеревались, после чего бросили нас. Уничтожать плоды своего эксперимента они не сочли нужным, и мы оказались предоставлены сами себе.

— Какими они были?

— Были? Килари есть. Другое дело, что уже семь или восемь тысяч лет никто из ше'ти не видел Создателей, но мы убеждены, что где-то в глубинах космоса можно встретить тех, кто дал нам жизнь. И мы ищем! Наши корабли исследуют пространство на расстоянии сотен световых лет от Ше'лан, куда не забирались ваши исследователи. Есть мнение, что, создав нас, Килари ушли из этой галактики, оставив ее своим детям… Не подумайте Катя, что мы хотели бы играть ведущую роль среди известных цивилизаций. Основа жизни ше'ти — это размышления… и, подозреваю, роль лидера всех разумных оказалась бы нам не по плечу.

Он снова помолчал, словно собираясь с мыслями, затем поднялся из кресла:

— Позвольте оставить вас на мгновение.

Катя понимающе посмотрела вслед удаляющейся фигуре. После такого количества сока любому требовалось бы уединение…

Пользуясь паузой в беседе, Шелест проверила показания приборов. Последняя точка ориентации была пройдена шесть часов назад, и, если верить бортнавигатору, автоматика не выявила отклонения от курса. Катя еще раз внимательно просмотрела протокол обмена запросами с навигационными маяками, чуть нахмурившись, вывела на экран расчет курса.

— Что-то не в порядке, капитан? — послышался за спиной голос Киратди.

— В порядке, — она пожала плечами, убирая с экрана цифры. — Все в порядке.

Ше'ти снова занял место в кресле. Поставив на колени один из контейнеров, составлявших его багаж, он провел над ним ладонью — Катя могла бы поклясться, что черные когти не коснулись тусклого металла, и ранее невидимая крышка откинулась. Контейнер оказался выложенным изнутри мягкой серой тканью, в которую было уложено три предмета.

— Модели ваших кораблей?

— В некотором смысле. — Тонкие губы ше'ти раздвинулись в жуткой улыбке, обнажая клыки. — Но в первую очередь это образы Килари. Именно таковы они… по крайней мере те, о которых нам известно. Есть теория, что на самом деле Создатели могут изменять свою форму в широких пределах, а известные нам модели — это просто наиболее удачные… ну, или наиболее принятые среди них облики.

Он извлек из контейнера серебристый шар.

— Эту форму мы называем «наблюдателем». Согласно древним записям, в период пребывания на орбите Создатели предпочитали этот облик.

— Подождите, подождите… — Катя пыталась собраться с мыслями. — То есть вы хотите сказать, что Килари — это космические корабли? Кто ими управлял? Или…

— Я хочу сказать, что Килари — разумные существа, идеально приспособленные для жизни в пространстве. Вполне вероятно, когда-то и они имели планетарное происхождение, наша наука пока не нашла доказательств возможности зарождения жизни непосредственно в космосе. Но к моменту появления ше'ти Создатели уже распрощались с планетами и посещали их только в ходе своих экспериментов. Кстати, для посадки они принимали вид диска… Мы называем ее «творец». А эллипсоид — «исследователь»… или сигара, как предпочитаете говорить вы, люди, — это форма, идеальная для дальних перелетов.

— Вы так и не ответили, почему ваши корабли столь невелики.

— Примерно десять тысяч лет назад было найдено тело одного из Килари. Причину его гибели установить так и не Удалось, но именно благодаря изучению останков нам удалось разработать основные принципы постройки наших кораблей. Мы пробовали построить и большие суда. Неоднократно. К сожалению, при превышении определенного размера все они утрачивали способность к полету., и ответ на вопрос, почему так происходит, до сих пор не найден. Большинство наших ученых склонно считать, что эти ограничения заложены самими Создателями. Поэтому использование для передвижений в космосе больших кораблей считается у нас…

— Грехом?

— Не в вашем понимании этого слова. Скорее нарушением воли Создателей, постигнуть которую мы пока не можем. При отсутствии выбора я могу воспользоваться и лайнером класса А12, но после этого мне придется пройти обряд очищения. Не самый приятный.

Медленно текли дни. Киратди оказался хорошим собеседником, и постепенно даже Леночка стала с видимым удовольствием принимать участие в ежедневных беседах. При распределении вахт Катя предпочла установить двенадцатичасовой режим смен, хотя ше'ти предлагал свои услуги, уверяя, что по роду деятельности неплохо знаком и с земными моделями кораблей, и с принятой в Федерации системой навигации. Но Киратди был пассажиром, и возлагать на него ответственность за полет Катя не собиралась.

Тем более что полет проходил не так гладко, как того хотелось бы.

Началось все с мелочей. Вернее, с их отсутствия.

— Лен, нам надо поговорить. Зайди в мою каюту.

Градова убедилась, что все системы функционируют в штатном режиме, и улыбнулась Киратди, который уже битый час рассказывал ей о красоте кратерных озер Ше'лан. Если принимать все его слова за чистую монету, то любой человек, не посетивший это невероятное творение природы, зря прожил жизнь. Учитывая тот факт, что условия жизни на поверхности этой планеты для землянина были, мягко сказать, некомфортными, немногие исследователи рвались посетить мир ше'ти. Сама Леночка с готовностью признавала, что намерена держаться от этой красоты подальше. Солнечные пляжи Талеры в ее понимании были куда ближе к прекрасному, чем ледяная голубизна бездонных озер, наполненных жидкостью, которую и водой-то можно было назвать с большой натяжкой.

— Прошу прощения, Киратди, я должна вас оставить. Ненадолго.

Когда дверь капитанской каюты с мягким шелестом утонула в пазах, отрезав крошечное помещение от остального пространства корабля, Катя жестом предложила подруге сесть.

— У нас проблемы? — почему-то шепотом спросила Лена.

Судя по кислому выражению лица Кати, проблемы были. И серьезные.

— Лен, ты никаких команд в бортнавигатор не вводила?

— Нет… — чуть растерянно ответила Градова. — Только запрос на состояние двигателя.

— И как?

— Вроде бы все в порядке.

— Угу…

Катя замолчала, уставившись в стену отсутствующим взглядом. Градова несколько мгновений просто сидела, наблюдая за подругой, потом дернула ее за рукав:

— Что случилось?

— Не-при-ят-нос-ти… — по слогам прошептала Катя. — Ленка, у нас неприятности. Да еще какие! Система управления кораблем полностью блокирована. На последней коррекции сигналы маяков показали отклонение от курса на сорок светосекунд. Мелочи, знаю… но я ввела поправку.

— И?

— Поправка была отклонена.

— К-как это?

Капитан пожала плечами. С ее точки зрения, происходящее выходило за грань реального. Бортнавигатор обладал Достаточными вычислительными мощностями, чтобы в считаные мгновения проверить вводимые экипажем параметры курса и в случае их противоречивости проинформировать пилота об ошибочности данных. Но никакого сообщения не было, введенная информация была принята… обработана… признана верной… И проигнорирована.

Потратив на эксперименты почти два часа, Катя убедилась — бортовые системы отказывались подчиняться экипажу. Выдать информацию — это пожалуйста, это сколько угодно. Но любые попытки вмешаться в управление кораблем пресекались на корню.

— Есть доступ к контролю СЖО, — мрачно сообщила Катя. — Еще работает управление сенсорами внешнего обзора и системой дальнего обнаружения. Остальные системы — только в режиме мониторинга. Вооружение тоже накрылось. Такое ощущение… что кораблем кто-то управляет. И еще один момент. Я проверила протоколы связи с маяками. По меньшей мере в двух точках ориентации бортнавигатор принял решение о внесении поправок в курс.

— Что значит… принял решение? — Леночка вытаращила глаза.

Ее удивление можно было понять. Если блокировку систем управления еще как-то можно было объяснить повреждениями систем штурмовика (хотя Катя, имевшая об электронике несколько большее представление, чем ее подруга, не верила в существование подобных неисправностей), то бортнавигатор попросту не мог менять курс по своему усмотрению. Произвести расчет оптимальной трассы — мог, а самостоятельно принять его — нет. Даже мощные искины^[89] лайнеров и крейсеров, стоявшие буквально в одном шагу от понятия «разум», не могли корректировать курс без прямой санкции вахтенного офицера. Вернее, могли — но лишь в том случае, если сохранение прежнего курса неизбежно вело к гибели корабля.

— То и значит, — буркнула Катя. — И в журнал записал, что новый курс оптимальнее ранее заданного.

— А это правда?

— Сложно сказать, — Катя достала планшет и высветила на экране длинные ряды чисел. — Вот смотри: при сохранении прежней скорости наш курс был бы наиболее близок к идеальному. Я прогнала расчеты в нескольких вариантах, получается, что новые параметры становятся оптимальными при скорости в двести семьдесят три сс/с.

— Но такая скорость для «Протея» невозможна.

— По крайней мере, так считается.

Катя мрачно уставилась на планшет. Если верить расчетам, то нынешний курс уводит «Маргаритку» в сторону от Земли. Причем сильно в сторону… запас «энергии-33» в ГР-приводе штурмовика не предусматривал существенных резервов, но на пару-тройку лишних световых лет его хватило бы с лихвой. Если только взбесившиеся системы управления вновь отдадут контроль людям. Если же нет придется звать на помощь. Причем без всякой гарантии того, что спасатели сумеют обнаружить затерявшийся в пространстве штурмовик до того, как на борту кончится кислород.

— Что будем делать?

— Прежде всего, пассажиру ни слова. Пусть он считает, что у нас все идет по плану.

— Ты меня за дуру держишь? — фыркнула Градова. — Думаешь, я не понимаю?

— Вот именно, ты все понимаешь, — невесело усмехнулась Катя. — Поэтому будешь так переживать, что только слепой не догадается.

— Ну ладно, ладно, отныне я сама безмятежность. Делать то что будем?

— Предлагаю сперва попытаться реанимировать систему управления. Подключим полную диагностику. Если не поможет — физически вырубим маршевый двигатель и ГР-привод.

— И ты рассчитываешь, что ше'ти этого не заметит? — пожала плечами Лена.

— Если мне не удастся получить управление по-хорошему, то будет уже не важно, что он там заметит, — отрезала Катя. — Я, может, и обещала создать пассажиру максимум удобств, но на нештатную ситуацию это не распространяется.

— И чем нам поможет выключение двигателя?

— У спасателей будет больше шансов нас вовремя найти, — Катя скривилась, словно от зубной боли.

— Я вижу, вы в последнее время чем-то озабочены Катя.

Ше'ти все так же сидел в кресле, потягивая сок. В этот раз, разнообразия ради, апельсиновый.

За время полета девушки узнали о своем пассажире много такого, что сложно выяснить, лишь читая «Всезнайку» или другие подобные, пусть и несколько более серьезные, сетевые справочники. Одно дело сухие строки или короткие видеоролики, и совсем другое — находиться с этим существом рядом день за днем.

Считалось, что ше'ти всеядны. Но этот сухой термин просто не в состоянии описать зрелище вампирообразного существа, с полнейшим равнодушием поглощающего пищу… и с тем же равнодушием заедающего порцию тушеной говядины прилагающейся к этой порции одноразовой пластиковой посудой. Заметив удивленный взгляд Леночки, ше'ти пояснил, что, с его точки зрения, к чему пропадать добру. Его пищеварительный тракт без труда расщепит и пластмассу, и целлюлозу, и металл. Все пойдет в дело.

Кроме того, эта раса довольно равнодушно относилась к изменениям климата — впрочем, пока что эта информация была чисто теоретической.

— Просто устала, — вздохнула Катя. — Не привыкла к столь долгим перелетам.

— Я еще раз готов предложить свои услуги.

— Не стоит. Понимаете, Киратди, эти вахты не утомляют. Когда корабль идет рассчитанным курсом, особой необходимости в присутствии человека за пультом нет. А если что и случится, бортовой компьютер известит экипаж. Так что вахты — это скорее дань традиции. А вот неделю за неделей проводить в замкнутом пространстве — это и в самом деле тяжело. Вам доводилось бывать на трансзвездных лайнерах?

— Бывать приходилось, — продемонстрировал клыки ше'ти.

— Тогда вы можете понять… Там не ощущается давящих стен. Бассейны, прогулочные палубы, спортивные залы, бары. Можно провести в полете месяц — и даже не увидеть всех, кто летит вместе с тобой. Здесь все иначе.

— Я понимаю, хотя подобные чувства нам незнакомы, кивнул Киратди.

— Мне казалось, вы страдаете от отсутствия общения, встряла Леночка, до этого не принимавшая участия в беседе.

— Не то чтобы страдаем… Помните, я говорил, что ше'ти были созданы искусственно? Я не исключаю, что и все остальные расы в известной нам области галактики есть результат экспериментов Килари. Некоторые наши ученые придерживаются этой теории, и серьезных опровержений этому нет. Согласно теории, мы, ше'ти, были последним экспериментом, после которого Килари разочаровались в своих созданиях и покинули наше пространство. Но, создавая нас, они учли все ранее сделанные ошибки, поэтому многие проблемы, свойственные людям, филанианам, амстад или другим, нас не беспокоят. Не беспокоит отсутствие пищи — наш организм может усвоить любую органику и большую часть неорганических соединений. Не беспокоит окружающая среда — мы полностью сохраним функциональность и там, где человек потеряет сознание от жары, и там, где амстад впадет в кому от холода. У нас не существует понятия болезней. На нашей планете для ше'ти нет естественных врагов…

— Как же вы вообще сохранили и развили разум? С таким набором качеств вы должны были тупо жрать и размножаться… — проворчала Катя прежде, чем поняла, что подобные выпады могут быть сочтены оскорбительными. Но ее собеседник лишь улыбнулся:

— Видимо, эти мысли посещали и наших Создателей. Стремление к общению у нас заложено на генном уровне. Но стремление это управляемо и ситуационно. Если отсутствуют потенциальные собеседники, тяга к межличностной коммуникации преобразуется в тягу к размышлениям. Так что мы не страдаем от отсутствия собеседника — нам действительно необходимо общество, но на крайний случай сойдет и собственное.

— И длительные перелеты вас не беспокоят? Совсем?

— Абсолютно. Наши корабли уходят в рейсы на годы.

— Да, вам можно позавидовать…

В рубке надолго установилась тишина. Киратди молча потягивал сок — довольно приятное изобретение человечества. Люди, с которыми ему приходилось общаться, всегда Довольно тяжело переживали свое несовершенство. Сам Киратди не считал, что идеально отлаженный организм ставит его на ступень выше, чем человека или амстад. Просто он, ше'ти, более поздняя модель, учитывающая все недостатки прежних экспериментов. И, возможно, люди в чем-то правы… созерцательная основа цивилизации ше'ти не позволила им в достаточной мере развить технологии, которыми овладели другие расы. Правда, и собственную планету не изгадили.

И все же он немного сочувствовал людям. Таким… несовершенным. Вынужденным бросать огромные силы и средства на решение проблем борьбы с болезнями, нехватки продовольствия, создания комфортных условий для своих слабых организмов. Он вспомнил то место, что называл своим домом, — пожалуй, люди там не выдержали бы и дня. Крошечная комнатка, каменные стены… с точки зрения человека — тюрьма. С позиции ше'ти — идеальное место для раздумий.

Эти две девушки держались неплохо. Вероятно, абсолютно убеждены в своем совершенстве — по меркам людей, они обе должны считаться красивыми. Сам Киратди не очень понимал, что такое человеческая красота, хотя и научился оперировать этим понятием. Многолетнее изучение человечества — он не принадлежал к числу признанных экспертов в этом вопросе, но был и не из последних — дало ему умение предугадывать реакцию людей на те или иные явления. В том числе и на телесную красоту.

А может, причина их равнодушного отношения к физическим преимуществам ше'ти кроется глубже. Он и в самом деле не мог ошибиться — капитан Шелест явно была встревожена, хотя и старалась скрыть эти эмоции под маской усталости и скуки. Довольно успешно старалась. А вот ее подруга своими эмоциями управляла хуже. Хотя сама, вероятно, считала иначе… но за напускной расслабленностью и благодушием Киратди видел рвущийся наружу страх.

Это — еще один повод для людей испытывать комплекс неполноценности. Они попросту не обладают даром поливариантного сканирования, тогда как каждый второй ше'ти носит в себе нужные гены и может после долгого и сложного обучения построить модель событий в относительно замкнутой системе на двое-трое суток вперед с вероятностью до 95 %. А также может выявить те факторы, с помощью которых можно было бы этими событиями управлять. С точки зрения людей, это было настоящим колдовством… предвидением будущего. Там, где ше'ти просто точно знает последствия своих поступков, людям приходится продвигаться на ощупь, верить в удачу, надеяться «на лучшее»… ну или в лучшем случае следовать когда-то кем-то разработанным руководствам, помогавшим далеко не всегда.

Это путешествие обещало стать для него важным событием: почти пятьдесят лет, потраченных на изучение людей, — и вот он наконец счел себя готовым к непосредственному контакту с этой странной расой. Не с теми, кто по тем или иным причинам работал на Ше'лан, а с людьми в их естественной среде обитания. И каждый день общения приносил ему массу новых впечатлений, которые потом можно будет долгие годы осмысливать, систематизировать, делать выводы. Быть может, это исследование выведет его на следующий Ярус Посвящения.

Ежедневные беседы с членами экипажа этого маленького кораблика были весьма познавательными. Киратди не без огорчения убедился в том, что его знание языка, которое он прежде полагал идеальным, не всегда оправдывает ожидания. Произношение было безупречным, капитан Шелест пару раз выказала восхищение тем, как свободно он владеет русским. Но оказалось, что люди на удивление часто говорят не то, что на самом деле думают, причем использовали для обозначения этого действия массу различных терминов «ложь», «фантазия», «приукрашивание действительности». Не ради выгоды — это можно было бы понять. В языке ше'ти понятию «ложь» более всего соответствовал полемический прием «намеренное искажение фактов с целью получения преимущества в дискуссии», применение которого уже много тысячелетий считалось недостойным. А люди лгали постоянно, лгали просто так, легко и непринужденно, без видимых причин. Этого Киратди понять не мог — но не сомневался, что рано или поздно поймет.

Вот и сейчас девушки явно лгут. Они, несомненно, обеспокоены, но всячески стараются скрыть этот факт. Что ж, пусть эксперимент продолжается дальше. Крайне интересно изучить поведение людей в сложной ситуации.

— Для нас поиск Килари давно стал, как бы сказали люди, делом чести. А на пути чести не имеют значения мелкие неурядицы, вроде одиночества.

— Как поиск Святого Грааля?

Киратди усмехнулся:

— Я читал об этом. Некоторые параллели просматриваются, но наши поиски все же имеют под собой вполне реальную основу. Мы знаем, что Килари существовали. Знаем, что они ушли из этой области пространства примерно девять тысяч ваших лет тому назад. Не такой уж большой срок, по меркам цивилизации, — шансы когда-нибудь завершить поиск довольно немалые.

— А зачем? Зачем вы ищете Создателей? Если они ушли, значит, на то была их воля…

— Вы снова делаете ошибку, проводя параллели между вашими богами и тем, кем для нас являются Килари. Это у вас боги бесконечно мудры, пути их неисповедимы, а воля не должна подвергаться не то что осуждению, но и даже критическому осмыслению. В отличие от людей, мы рассматриваем Создателей как просто еще один вид разумных существ, которым ше'ти обязаны своим существованием. Но обязаны только этим. Безусловно, Килари стоят на весьма высокой ступени развития, но когда-нибудь этого же уровня достигнем и мы. Да и вы, пожалуй, тоже. Что же касается поисков — хотелось бы задать вопросы и получить ответы. Предложить помощь, возможно.

— А вы сами принимали участие в этих поисках? — поинтересовалась Леночка.

Киратди удовлетворенно улыбнулся. Ему нравилось, что эта девушка, поначалу явно испытывавшая в его присутствии чувство дискомфорта, постепенно избавляется от ксенофобии. Вне всякого сомнения, это пойдет ей на пользу Космос велик, в нем множество рас, и не все они умеют находить друг с другом общий язык. Толерантность — вот чего не хватает разумным.

— Да. Одно из моих имен, Следующий Путем Познания, как раз и свидетельствует об этом. Это имя-титул нельзя получить в ходе психодуэли, его можно только заслужить. Существует более тридцати вариантов этого имени-титула. Первый — Вставший на Путь Познания — получают те, кто совершил один дальний рейс. Я принимал участие в пяти экспедициях.

— И ничего не нашли? А что означает другое ваше имя-титул, Слышащий Голос Килари?

— Находки были вполне заурядными… — Киратди сунул когтистую лапу в один из многочисленных карманов своего комбинезона и протянул девушке небольшой, с ноготь, кристалл. Камень пылал алым огнем, явственно видимым на фоне достаточно яркого освещения в рубке. Леночка взяла кристалл двумя пальцами, несколько секунд любовалась переливами света, затем уточнила:

— Не радиоактивен?

— Ну что вы… абсолютно безвреден. Примите в подарок на память о нашем совместном путешествии.

Он извлек еще один кристалл, на этот раз источающий синий свет.

— А это вам, Катя. Я знаю, что у женщин Федерации эти камешки имеют немалый успех.

Катя чуть натянуто улыбнулась. За эти два камешка можно было купить «Маргаритку»… со всеми ее модификациями. Немногие могли позволить себе роскошь владеть хотя бы одним горящим камнем ше'ти. И вопрос Леночки был скорее способом заглушить собственные эмоции… Как и большинство женщин, она была более чем неравнодушна к драгоценностям. А камешки эти исследовали — всеми мыслимыми способами. Просто свет… никаких вредных излучений. Вернее, никаких излучений, зафиксировать присутствие которых можно было с помощью существующей техники. Поправка вполне уместная, поскольку некое действие на человеческий организм кристаллы все же оказывали. Некоторое укрепление иммунитета. Незначительное замедление старения организма. Общее повышение тонуса. Мелочи, добиться которых можно было массой более простых и, что важно, дешевых способов.

— Если не ошибаюсь, сами ше'ти называют эти кристаллы «Слезы Килари», верно?

— Скажем так… последствия не вполне правильного перевода. Да и к слезам как таковым камни отношения не имеют, — Киратди улыбнулся. — На нашем языке кристаллы называются…

Он издал серию шипящих звуков. Катя мысленно признала, что воспроизвести это «название» она не сумеет ни при каких тренировках.

— А что эти звуки означают?

— Сложно объяснить… в вашем языке нет подходящего термина. — Ше'ти задумался, затем пояснил: — Если попытаться перевести дословно, то получится что-то вроде «знаки, оставленные Создателями своим покинутым детям, решившим пройти их путем». Дело в том, что эти камни мы находим на тех планетах, которые посетили Килари, покидая нашу область пространства.

— То есть вы смогли определить вектор их движения?

— К сожалению, все гораздо сложнее. Уход Килари не был бегством… Они проследовали через множество миров. Может быть, подбирали себе новый дом или новую площадку для очередного эксперимента. Так или иначе, но говорить можно не о векторе, а в лучшем случае о конусе вероятности. Но мы продолжаем поиски.

Цивилизация, год за годом и век за веком разыскивающая своих Создателей, которые вполне могли оказаться мифом… просто еще одной религией, основанной на каких-то древних находках или же на интерпретации столь же древних легенд. Ше'ти были убеждены в существовании исчезнувшей расы, но так ли их убежденность отличалась от веры в Христа или, скажем, от убеждения амстад в существовании праяйца, созданного Ам'или'этаэ? Впрочем, амстад не особо распространялись насчет своих верований да и вообще стремились свести официальные контакты с иными расами к необходимому минимуму, особенно после того, как крепко получили по жвалам во время пресловутого Конфликта. Это не Ватикан, стремившийся отправить своих эмиссаров на любую планету Чужих с населением более чем в сотню разумных. Ше'ти тоже не стремились привлечь новообращенных — с готовностью рассказывая о Килари, они всем своим видом старались дать понять, что лишь излагают факты. И у них была Цель… Может, именно поэтому ше'ти и отличались удивительным миролюбием — они просто не желали тратить время на склоки между разумными, целиком отдаваясь своему вечному поиску.

Катя преувеличенно внимательно посмотрела на экран навигатора, куда исправно поступала информация о ходе полета.

— Прошу прощения, Киратди. Через несколько минут «Маргаритка» выйдет из пульсации. По расписанию предусмотрено тестирование систем…

— Я могу чем-нибудь помочь?

Девушка замялась:

— Мне немного неловко, но… в соответствии с инструкцией, во время проведения тестирования систем присутствие посторонних в рубке, и двигательном отсеке запрещено. Не окажете ли любезность пройти в вашу каюту? Работы не займут много времени, и позже мы сможем продолжить беседу. Мне бы хотелось побольше узнать о психологии Килари.

— В таком случае не буду вам мешать.

Ше'ти поднялся и, прихватив емкость с соком, покинул рубку. Катя облегченно вздохнула — менее всего ей хотелось биться с сошедшей с ума автоматикой в присутствии пассажира.

Спустя два часа она с силой швырнула тестер об стену. Прибор, изготовленный для использования в далеко не всегда благоприятных условиях, смачно бухнулся в переборку и покатился по полу. Вероятно, не получив ни малейшего повреждения. И все же стало капельку легче. Совсем немного, правда.

— Я ничего не понимаю.

Леночка, все это время оказывавшая подруге преимущественно моральную поддержку, а также услуги типа «нажми вон ту кнопку» и «продиктуй цифры с дисплея», проводила взглядом ценное оборудование, по закону подлости закатившееся в самый недоступный уголок рубки, и пожала плечами.

— А в деталях?

— Будь здесь Снежка… — начала было Шелест, но затем мотнула головой: — Да фиг бы что изменилось! Это ржавое железо окончательно свихнулось! Тестовые команды проходят на ура, все работает, как часы. До тех пор, пока не поступает команда на исполнение, которая напрочь игнорируется. В лучшем случае эта сука, — кивок в адрес бортнавигатора, — пишет, что введенные данные не оптимальны. В худшем — просто молчит.

— А вообще его отключить?

— Лен, это не велосипед и даже не флаер. Это ГР-привод. Ты знаешь, сколько в Федерации людей, которые могут заявить, что полностью понимают принцип его работы? Я тоже не знаю, но здесь их точно нет. Управлять пульсацией вручную не-воз-мож-но! Почти наверняка корабль взорвется при преодолении бета-горизонта. Или…

— Или что?

— Может поймать ГР-резонанс. Взрыв — это быстро и безболезненно, резонанс — много хуже. В общем, исходя из этих соображений, навигационная система не отключается в принципе. У нее просто нет такой функции.

Катя развернула кресло и уставилась на пульт. Затем яростно забарабанила по клавишам — казалось, еще одно усилие, и обломки пластика веером разлетятся по рубке. Затем щелкнула крышкой небольшого контейнера, выкрашенного в кричаще-красный цвет, и извлекла оттуда золотистую пластинку информационного чипа.

— Попробую полностью переустановить систему.

— Э-э… — неуверенно протянула Леночка, — если мне не изменяет память, переустановка операционной системы бортнавигатора осуществляется в…

— Ну да, в стационарном доке под присмотром специалиста. Лен, если бы это было и в самом деле так, думаешь, аварийный НЗ комплектовался бы комплектом эталонного программного обеспечения?

— Но ведь… запрещено же.

— Нас…ть, — коротко и по существу подвела черту под дискуссией Шелест.

Но через десять минут ей пришлось признать в очередной раз свое поражение. Бортнавигатор, похоже, не желал расставаться с новоприобретенными возможностями, а потому упрямо игнорировал все команды.

— Может, я попробую?

— Ты разбираешься в этом г…не лучше меня? — в голосе Кати прозвучала неприкрытая издевка, которую в иное время она бы себе не позволила. Но Градова решила не обижаться — и в самом деле, проблема перед девушками стояла нешуточная, и все имели право на некоторую нервозность.

— Я могу попробовать подключиться к навигационному блоку на уровне сенс-контакта, — она коснулась чуть помаргивающего зеленым светом участка кожи за ухом.

Катя медленно кивнула. Драгоценный инфоимплантат, предмет тайной зависти всех, кто знал о его существовании, и в самом делепредоставлял своей владелице немалые возможности. Правда, сенсорный канал относительно простенького бортнавигатора штурмовика не давал доступа ко всем его функциям, но кое-что — лучше, чем совсем ничего.

Глаза Градовой уставились в одну точку. Катя чисто теоретически знала, как управлять сенсоконтактом, но знала также и тот факт, что на обучение работе с этой штукой требуется больше полугода. Вряд ли Лена имела богатый опыт по использованию чипа — большей частью ее навыки касались выуживания из StarNet последних сплетен, да еще она освоила сенсорное управление орудийной установкой «Маргаритки». Явно маловато для поединка с ополоумевшим компьютером.

— Ты только не молчи.

— Угу… вхожу в систему… — Губы девушки шевелились медленно, все ее внимание сейчас поглощал контакт. — Очень… слабый сигнал… словно блок… точно блок… Начинаю криптоатаку…

— Какого черта, — прошептала Катя, не то задавая себе же риторический вопрос, не то просто констатируя совершенно невероятный факт. — Откуда криптоблок в серийном навигаторе? Бред.

Лена окончательно замолчала. Сейчас ее биочип вел самый настоящий информационный бой — причем практически без участия своей хозяйки. В теории считалось, что единственным способом гарантированно защититься от атаки, проводимой с помощью системы такого уровня, является физическая изоляция от внешнего мира. Во всех остальных случаях рано или поздно нападающий достигал своей цели.

Поскольку сенсоконтакт все же был установлен (то есть безумный компьютер не оборвал связи с внешним миром), оставалось только ждать.

Увы, ожидание продлилось недолго. Леночка дернулась и откинулась на спинку кресла. По виску медленно скатилась крупная капля пота.

— Финиш.

— Что случилось?

— Ну… образно выражаясь, меня вышвырнуло оттуда. И не говори, что это невозможно. Я тоже так думала… десять минут назад. Как вернемся… если вернемся, напишу статью во «Всезнайку». Правда, ее наверняка поместят в раздел «фантастика». Никто не поверит.

— А твой чип что, не ведет журнал событий?

— Ведет… — Глаза девушки вновь на мгновение остекленели, затем она вернулась к реальности и отрицательно мотнула головой: — Вернее, вел. Журнал девственно чист. Жаль, я там такую ссылочку нашла, совершенно уникальные купальники от Клаудии Шато. И по смешным ценам.

— Ты не о том говоришь.

— Угу. Перед тем как эта штука… Шелест, это не наш туповатенький бортнавигатор, это какая-то совсем другая дрянь, имей в виду. Так вот, перед тем как эта штука поставила блок поперек сенсоканала, я успела увидеть, что он готовится снова перейти в режим пульсации. Что ты там говорила насчет физического отключения двигателя? Самое время.

Последние слова прозвучали уже в спину выбегающей из рубки Кати. Лена вздохнула и пошла следом.

Подругу она нашла быстро — та стояла, уткнувшись лбом в бронированную переборку, отделяющую двигательным отсек от остальной части корабля. Судя по индикатору, люк находился в положении «открыто настежь», но плотно сомкнувшиеся створки красноречиво свидетельствовали об обратном.

— Я даже спрашивать не буду, — Лена на всякий случай коснулась сенсора, тот мигнул зеленым, мол, «да открыт я, открыт, не видишь разве». Створки при этом не шелохнулись. — Вскрыть сможем?

— Будь здесь Монк… — Знаешь, Шелест, — задумчиво заметила Леночка, нам кажется, стоит поблагодарить судьбу за то, что здесь нет Монка. Твой идиот-навигатор, слава богам, не имеет в своем распоряжении лазерных излучателей. Максимум, что он может нам сделать, это откачать воздух.

— А этого мало? — невесело усмехнулась капитан. — Ладно, пошли обратно в рубку.

Словно в ответ на ее слова, за заблокированным люком послышалось ровное гудение — это начал работу маршевый двигатель, разгоняющий штурмовик перед началом пульсации.

Заняв свое место, Катя снова занялась навигатором. Тот исправно выдавал на экран любую запрашиваемую информацию, и столь же старательно игнорировал любые попытки ввести управляющую команду. Заблокированной оказалась и система дальней связи, которая, безусловно, работала, поскольку ориентация прошла успешно. Связь работала… но экипажу не подчинялась.

— Маршевый — полная мощность, — сообщила она равнодушно. — Набор крейсерской скорости через сто семнадцать секунд. Две минуты до преодоления бета-горизонта. Колебание энергополя ГР-привода… Лен, у тебя видеокамера есть?

— А как же? Я ведь никогда не была на Земле. Упустить такую возмо…

— Неси. Бегом.

Видимо, проникнувшись сложностью положения, в котором оказался корабль, девушка выполнила приказ действительно «бегом», вернувшись в рубку буквально через двадцать секунд. Крошечная камера-брелок была явно не из дешевых — стильная вещица. И, судя по полному отсутствию каких бы то ни было кнопок или сенсоров, управлялась напрямую Ленкиным чипом.

— Снимай.

— Что? Градова посмотрела на подругу, словно рассчитывая увидеть на ее лице свидетельства помешательства.

— Экран. А то нам никто не поверит.

Цифры на экране и впрямь заслуживали того, чтобы их запечатлеть для истории. Если верить навигатору, на данный момент колебание энергополя ГР-привода шло в диапазоне 105–106 %.

— А это возможно? — Лена старательно держала монитор под прицелом объектива камеры.

Капитан пожала плечами:

— Ну… теоретически.

— Судя по твоей интонации, на бумаге возможно, а в реальности — нет?

— Как раз наоборот, усмехнулась Катя. — На бумаге энерговыброс ГР-привода больше 100 % быть, как ты понимаешь, не может. А на практике за 100 % принимаются показатели опытного экземпляра. Эталона. Как правило, серийные образцы до экспериментальных малость не дотягивают, считается нормальным колебание энергополя в диапазоне 90–95 %. Но поскольку никто всерьез не считает, что пилотный образец напрочь лишен любых малейших дефектов, то…

— То сейчас наш привод работает на пять процентов эффективнее эталона?

— Уже на восемь. Приготовиться к преодолению порога!

Экраны залило зеленое пламя.

— Пульсация стабильна. Расчетная скорость… Ты снимай, снимай. А я говорить буду. Так вот, скорость — триста семь световых секунд за секунду. Напряжение энергополя ГР-привода стабилизировано на 112 %. При этих параметрах текущий курс… Катя погрузилась в расчеты.

Леночка исправно переводила объектив камеры с монитора на подругу, терзающую планшет, и обратно. Затем записала показания всех приборов пульта управления. Кто может знать, не исключено, что эта запись окажется единственным достоверным свидетельством произошедшей трагедии. Девушка закусила губу… Ей доводилось принимать участие в спасении изуродованного истребителя, плотно засевшего в астероидном поясе. Она пережила схватку с пиратским кораблем, чуть было не окончившуюся фатально для «Маргаритки» и ее экипажа. Но лишь сейчас Градова почувствовала настоящий, липкий страх.

Корабли пропадали, пропадают и пропадать будут, и одинокие разведчики, и огромные транспорты, и хорошо снаряженные экспедиции. Медленная смерть от нехватки воздуха… теплящаяся до последней секунды надежда на то, что найдут и спасут. Не такая уж и призрачная надежда, хотя затерявшийся в пространстве корабль — меньше, чем песчинка на морском берегу. По статистике, передавшее Mayday судно спасатели находили примерно в 80 % случаев — в смысле, находили за время, пока еще можно было хоть кого-то спасти.

Интересно, каков процент обнаружения корабля, экипаж которого не может воспользоваться передатчиком? Меньше нуля бывает?

Когда исчезает огромный лайнер или хотя бы транспорт, надежда у спасателей есть. Тяжелый корабль не угробить случайным булыжником, даже если ему и удастся пробить броню — герметичные переборки изолируют поврежденный отсек, и потеря воздуха будет незначительной. Для пассажирских кораблей надежность — первейшее качество. Это военные могут жертвовать дублированием систем ради вооружения, брони или скорости. Люди, летающие меж звезд в комфортабельных каютах роскошных А12 или несколько устаревших, но все еще выполняющих регулярные рейсы А10, считают, что платят бешеные деньги за роскошь, за ковры и хрусталь, за изысканные блюда с десятка миров и за услужливость вышколенной прислуги. Это так… но лишь отчасти. В первую очередь они платят за то, что их доставят в пункт назначения в целости и сохранности. И если, не дай бог, что-то случится в пути, лайнер сумеет долго, очень долго бороться за жизнь в надежде, что прибудет спасательная команда. Одних систем лазерной ГР-связи на борту А12 установлено четыре комплекта, разнесенные по кораблю так, что и пятидесятипроцентное разрушение не сделает его глухонемым.

А на крайний случай на борту лайнера есть челноки, вполне способные доставить экипаж и пассажиров к ближайшей колонии.

Так что серьезной угрозой для такого корабля может быть только мгновенное уничтожение. Вероятность которого исчезающе мала.

Но и при таком раскладе в 20 % аварийных ситуаций спасатели прибывали слишком поздно.

Другое дело — крошечный штурмовик, легко помещающийся в самый маленький из вспомогательных ангаров Упомянутого лайнера. Стоит утратить связь — и холодный космос с равнодушием примет очередную жертву И уже неважно будет, работают ли двигатели и есть ли на борту запас кислорода. Без навигационных поправок кораблик попросту не сумеет найти дорогу к дому.

— Так… — Катя отложила в сторону планшет и мрачно посмотрела в сторону бортнавигатора. — Так… Лен, ты снимай, снимай… Потому что, если твою запись кто-нибудь увидит, мы войдем в историю. Наш ублюдочный комп, устаревший уже в день его выпуска, только что сам рассчитал и принял курс с оптимальностью в единицу.

— Э-э…

— Поясняю. Это — идеал. Недостижимый. В теории, для подобной оптимизации расчета нужен биомозг класса «Нострадамус».

— Планетарный?

— Да, планетарная система контроля. Их сделали всего около десятка, слишком дорогое удовольствие. Так вот, «Нострадамус» может рассчитать подобный курс… примерно за двадцать-тридцать суток. Если только найдется сумасшедший, который сочтет необходимым загрузить биомозг столь бесполезной задачей. Видишь ли, расчет такой точности — излишество. Куда проще лететь методом последовательных приближений. Несколько часов или суток пульсации, ориентация, корректировка, снова бросок. Дешево и просто. Так все летают…

Она вдруг замолчала, затем нахмурилась.

— Хм… кажется, есть одна мысль.

— Как заставить корабль нам подчиняться? — со вспыхнувшей надеждой уточнила Леночка.

— Нет, — мотнула головой капитан. — Боюсь, вплоть до полного завершения программы бортнавигатор не допустит нас ни к управлению, ни к системам связи, ни к двигателям. Но вот кое-что мы сделать все-таки можем. Например, получить некоторые ответы.

— Не побеспокоим?

Судя по интонации подруги, Леночка подозревала, что ответ ше'ти Катю ни в малейшей степени не интересовал. И если бы вдруг пассажир вознамерился забаррикадироваться в своей (в смысле, в Снежки ной) каюте, Шелест попросту вырезала бы дверь. Или хоть попыталась бы это сделать, что в отсутствие Монка представлялось малоперспективным занятием.

— Что вы, капитан! — вампир расплылся в своей леденящей душу улыбке. — Как я понимаю, профилактика завершена и мы продолжаем полет?

— Скажем так, «Маргаритка» продолжает полет, к чему мы не имеем никакого касательства. — Шелест уселась на койку. — Дело в том, Киратди, что корабль по неизвестной причине отказывается подчиняться экипажу. Помнится, вы говорили о том, что ваши «чанги» гораздо совершеннее наших судов. Верно?

На мгновение ше'ти замялся, затем осторожно произнес:

— Скажем, мы используем другие методы. Я бы не стал утверждать, что…

— Если мне не изменяет память, — продолжала Катя, проигнорировав реплику собеседника (или допрашиваемого), — земляне, амстад и филаниане используют сходные методы навигации. И только ше'ти перемещаются в пространстве без промежуточных ориентаций. И я бы хотела узнать, почему наш бортнавигатор, построенный, смею вас уверить, отнюдь не на Ше'лан, вдруг начал вести себя подобно управляющему модулю «чанга».

К удивлению Леночки, пассажир с готовностью кивнул:

— Вероятно, в этом есть доля моей вины.

— Да что вы? — В эту фразу Катя вложила столько яда, что хватило бы загубить биосферу средней планеты.

— Позвольте еще кое-что вам рассказать… здесь будет удобно или лучше пройти в рубку?

— Здесь, — Шелест явно выделила слово, давая понять, что если ее не устроит объяснение, то дальнейшее пребывание пассажира на борту «Маргаритки» будет ограничено данной каютой, — устроит. Тем более что сейчас пребывание в рубке представляется… ненужным.

— Хорошо. Итак, я уже рассказывал вам, что расу ше'ти создали искусственно. Но есть ряд свидетельств того, что и Килари, наши Создатели, также являлись искусственными существами. Не в том смысле, что их кто-то создал. Скорее они создали себя сами.

По мнению некоторых ученых Ше'лан, их создатели, как и другие разумные расы, эволюционировали на планете. Разыскать мир, породивший Килари, также не удалось — но предполагалось, что мир этот либо выродился настолько, что перестал поддерживать жизнь своих обитателей, либо погиб в каком-то катаклизме звездного масштаба. Предвидев гибель планеты, Килари ушли в космос — но там, где люди для этих целей строили корабли, древняя раса предпочла построить себе новые тела. Надежные, долговечные искусственные тела, способные летать меж звезд. Вполне вероятно, что слиться с новой сущностью смогли лишь немногие.

Формируя для себя тела, Килари стремились сделать их вечными. Неуязвимости не существует, но бесконечный цикл самовосстановления — задача вполне достижимая для тех, кому по силам было создавать жизнь. Их новые биомеханические организмы находились в непрерывном процессе самодиагностики, самовосстановления и самосовершенствования. Это не всегда спасало от гибели — по меньшей мере, одного погибшего Килари обнаружить удалось… Его мозг умер, но некоторые свойства тела сохранились. И по стечению обстоятельств стали доступны исследователям.

Ше'ти решили пойти по стопам своих Создателей — попытались внести изменения в собственную природу. И не смогли… Идеально отлаженные организмы категорически не принимали изменений. По всей вероятности, детям не хватило знаний — более 99 % экспериментов закончились фатально, оставшиеся привели к некоторым положительным результатам, не слишком ненадежным, чтобы их можно было считать настоящим прорывом. Кроме того, имела место гипотеза, что считавшиеся более-менее удачными мутации — всего лишь результат разбалансировки генома в результате некомпетентно-грубого вмешательства.

— Нам так и не удалось добиться устойчивых эффектов, — пояснил Киратди. — Гены, которым полагалось бы контролировать привнесенные свойства, передавались потомству… но не проявлялись. Зато они могли активироваться позднее — в одном случае из тридцати, не более. Я — как раз тот случай. У меня проявилась ускоренная регенерация, довольно хороший ген. Проблема в том, что вместе с регенерацией проявлялись и некоторые иные свойства, практически непрогнозируемые.

— Зачем вы летите на Землю?

— Там мне предстоит провести кое-какие исследования. Мы считаем, что в сложившейся ситуации полезным окажется свежий взгляд. Вы, люди, добились немалых успехов в генной инженерии… правда, большей частью усилия ваших ученых были направлены на решение военных целей.

Катя медленно кивнула. Бум генного конструирования окончился лет двести назад, но до сих пор можно было встретить людей, несущих в себе те или иные измененные гены. Некоторые «модификации» считались удачными, другие же были признаны ошибкой. А когда человечество что-то считает ошибкой, оно отчаянно стремится от этого избавиться. Например, печально известные «пси» — люди, обладавшие чудовищно сильными способностями к внушению. Слава богу, что ген «пси» почти в ста процентах случаев не передавался потомству, иначе человеческую цивилизацию ждала бы катастрофа. Прежде чем властные структуры осознали угрозу, почти три сотни «пси» взбунтовались — и, чтобы отловить и ликвидировать их, понадобились годы. И очень, очень много крови.

В 2168-м, всего лишь за два года до создания Федерации, генетические модификации были запрещены. Хотя — в этом никто и не сомневался — исследования в этой области продолжались и по сей день. Слишком много выгод сулило создание людей, идеально приспособленных к неблагоприятной для обычного землянина окружающей среде. Так что, вполне вероятно, земная наука сможет кое в чем дать несколько очков вперед и ше'ти.

— И все-таки вы пока не объяснили, что творится с «Маргариткой».

— Как я уже говорил, вместе с геном долголетия часто просыпаются и другие свойства. Примерно в половине случаев — влияние на механизмы. Это происходит эпизодически и может носить самый разный характер… как правило — благотворный, хотя и крайне непродолжительный. Сейчас ваш бортнавигатор изменяется, он стремится к совершенству, приобретая при этом некоторые свойства Личности. Я бы сказал, что он начинает уподобляться телу Килари — в тех границах, которые оставлены ему вашей земной технологией. К сожалению, это ненадолго — как только я покину борт корабля, все его системы придут в норму. Не сразу, дней за пять-шесть.

— То есть опасности нет?

— Ни малейшей. Я думаю… — Ше'ти помялся, затем осторожно продолжил: — Думаю, что навигатор не принимает ваших команд потому, что не считает их достаточно верными. Сейчас единственная его задача — достижение цели полета. Вот он и решает эту задачу — с максимально возможной эффективностью.

— И что нам делать? — тихо спросила Леночка.

— Просто ждать.

Он замолчал, а Катя вдруг взглянула на Киратди с искренним сочувствием. За свою недолгую жизнь она привыкла к тому, что окружающая с рождения каждого человека техника несовершенна. Она может годами функционировать идеально, но может и сломаться в любой момент. Это естественно, это не вызывает удивления или беспокойства. Сдублируй важную систему, обеспечь тройное резервирование для особо важной, вложи десятикратный запас прочности в жизненно важную. Все просто. Все можно рассчитать.

Но когда окружающие тебя железки вдруг начинают сами решать, что для тебя лучше, — это страшно. Человек может полагаться на машину — но решение должен принимать сам. Всегда. Потому что однажды слишком умные машины могут решить, что для их дальнейшего существования человек не очень-то и нужен.

— Скажите, Киратди, а вы никогда не думали о том, что эти ваши Килари могли быть просто древними механизмами, утратившими хозяев и пытающимися сделать себе новых?

С легким шипением толстая бронированная створка люка ушла в сторону — в лицо Кате ударила жаркая волна, в которой смешались запахи зелени, морской соли и перегретого бетона. После специфической атмосферы корабля этот букет ароматов казался пьянящим коктейлем, которым хотелось наслаждаться вечно. О, это ощущение скоро пройдет, и к Кате, как и к любому спейсмену, в очередной раз ступившему на планету, вернется прежняя привередливость. Слишком жарко… излишне пыльно… запахи резковаты. Но это будет потом. А пока она стояла в проеме люка и просто дышала.

— Привет тебе, Земля! — прошептала она одними губами.

От здания астропорта к замершему на посадочной площадке штурмовику устремилась машина. Капитан усмехнулась — пожалуй, гостя здесь и в самом деле очень ждали, глайдер класса «элит-экстра», купить такую игрушку она не сможет и через десять лет безупречной службы. Судя по конструкции, эта штука вполне может и до Луны долететь.

Машина остановилась в нескольких метрах от «Маргаритки», тут же с легким хлопком исчезло силовое поле, предохраняющее пассажиров от жары и пыли. В дрожащее марево ступил высокий черноволосый мужчина в снежно-белом элегантном костюме. При виде узенькой золотой эмблемы на его груди Катя с трудом подавила желание вытянуться по стойке «смирно» и отдать честь — пришлось пару раз напомнить себе, что она уже не числится офицером Флота. И все же… Кажется, ше'ти далеко не все рассказал о себе. Каков же его официальный статус, если в качестве встречающего прибыл настоящий адмирал? И уж, очевидно, в чем бы ни заключались исследования, проводить их будут явно не гражданские.

— Капитан Шелест? — мужчина вежливо наклонил голову. — С прибытием. Очень рад знакомству.

— Я польщена, адмирал, — Катя мило улыбнулась.

— Позвольте?

Он протянул девушке руку, и та, опершись о жесткую сухую ладонь, спрыгнула на бетон.

— Анри Маншетт, к вашьим услугам, mademoiselle. И я буду бесконьечно счастлив, если столь очаровательная mademoiselle соблаговольит называть меня просто Анри. Как долетели?

Говорил он медленно, старательно выговаривая русские Слова. Шелест чуть помрачнела, внимательно взглянула в лицо адмирала, рассчитывая увидеть там издевку, но тот просто лучился доброжелательностью.

— Ах да!.. — Он обезоруживающе улыбнулся: — j'entends bien… я понимаю. Но ведь все завершьилось удачно? Верю, это было незабываемое приключьение.

Катя взяла себя в руки и постаралась придать выражению лица оттенок дружелюбия. В конце концов, адмирал и в самом деле не виноват в том, что ей хватило ума взяться за это сумасшедшее задание. Последняя неделя стала настоящим кошмаром — по ночам ей снилось, что навигатор вот-вот окончательно свихнется и решит, что Земля не в полной мере удовлетворяет целям Киратди. И меняет курс, чтобы отправиться на поиски Создателей, превращая девушек на долгие годы в заложниц взбесившейся машины. Даже доступ к связи проклятая железка дала лишь на околоземной орбите… да и то, вероятно, только потому, что соблюдающий радиомолчание объект будет попросту сбит оборонительными системами.

— Да… Анри, — ей все-таки было трудно называть по имени адмирала Флота. Вот у Леночки, вне всякого сомнения, ни малейших сложностей с этим не возникнет. — Путешествие было запоминающимся. Я надеюсь сохранить эти воспоминания на всю жизнь.

— Как себя чувствует ваш passager?

— Нормально. Ему немного трудно, на Ше'лан сила тяжести несколько меньше земной. Но ше'ти легко адаптируются.

— Совершенно верно, — Катя, послышался у нее за спиной знакомый голос. — Я уже вполне освоился. Адмирал Маншетт, если не ошибаюсь?

Ше'ти величественно спустился по трапу и, прежде чем адмирал успел проявить пресловутую французскую галантность, подал когтистую лапу следовавшей за ним Леночке. Та приняла помощь с поистине королевской грацией. Катя отметила, как в глазах француза сверкнул огонь — и неудивительно, Градова была диво как хороша (скрепя сердце Катя была готова это признать).

— К вашьим услугам, mademoiselle. К вашьим услугам, уважаемый Да стан Кир-а-тди Мар-сен…

— Просто Киратди, господин адмирал. Чтить традиции это хорошо, но длинные титулы существенно снижают информативность беседы.

— Как пожьелаете. Я рад приветствовать вас на Земле, уважаемый Киратди. Parler francais?

— Разумеется, кивнул ше'ти. — Но, думаю, пока стоит продолжить общение на русском языке, чтобы эти замечательные девушки могли понимать нас.

Леночка хотела было заметить, что французским она владеет свободно, но промолчала, понадеявшись, что ей еще представится возможность блеснуть своими знаниями перед обаятельным офицером. Во всяком случае, в одном девушка была уверена — так просто он от нее не отделается.

— Я со своей стороны прьиложу все усилия, чтобы пребьивание на нашей планете вам понравьилось. Прошу вас в глайдер! Адмирал снова повернулся к Кате: — Капитан Шелест, вы жьелаете сами просльедить за консервацией корабля?

— Простите? — несколько опешила девушка.

— Все системы вашего корабля будут деактивьированы, — пояснил Маншетт.

— Но я собиралась немедленно отправиться обратно!

— Cent fois поп! Ни в коем случае! Представьители посольства ше'ти уверьили менья, что в ближайшее времья вам не следует покидать порт. C'est risque… я хочу сказать, это опасно. Простите менья, я давно не практиковался в русском языке.

— Что вы, адмирал, у вас прекрасный русский! — Катя усмехнулась: — Лучше, чем у многих, кто себя русским называет.

— De maniere ou d'autre… я хочу сказать, так ильи иначье, но ваш корабль останьется здесь еще на семь дней. Бьеспокоиться нье стоит, всье ваши расходы, mademoiselle, будут оплачены. Кромье того, на «Скайгард-7» вас доставит транспорт «Денвер», он отправльяется как раз через восьемь дней.

Катя вздохнула, бросила взгляд на полоску зелени у далекого края астропорта, мысленно представила себе шорох прибоя, теплые ласковые волны, набегающие на золотистый песок, изысканный коктейль в пузатом бокале. Подумала о том, что не такая уж и плохая идея — после столь долгого пребывания в железной коробке «Маргаритки» провести неделю под солнцем… да еще и за счет принимающей стороны.

И кивнула.

— Pourquoi pas…

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Карина Мец — одна из лидеров т. н. «Мятежа Пси», начавшегося в 2163 году. Родилась в 2137-м, в Детройте, США, Земля. Родители — Роджер Мец, Саманта Мец (в девичестве Стоун) — сотрудники лаборатории генокоррекции Института Человека (Детройт, США, Земля. Институт расформирован в 2168 году в соответствии с законом о запрете генетических модификаций). Внесение гена «пси» в эмбрион произведено по решению Саманты Мец.

Осознав в себе способности «пси» (уровень, согласно экспертной оценке, 175 би), Карина Мец длительное время скрывала их, используя в своих целях. С началом «Мятежа Пси» была изолирована наряду с другими объектами, подвергшимися пси-модификации. Совершила побег из изолятора, при этом имели место жертвы среди охраны. Примкнула к движению «Пси», одно время была любовницей лидера движения, Йохана Карлтона. После смерти Карлтона (2164 год) фактически возглавила мятеж. Ответственна за 17 (установлено) и 39 (по косвенным данным) силовых акций, осуществленных движением «Пси» на территории США, Франции, Англии и России.

В период с 2164 по 2166 год арестовывалась трижды. Выдающие пси-способности и личное обаяние позволили во всех случаях совершить побеги. Последний побег — 17 августа 2166 года — сопровождался значительными жертвами среди обслуживающего персонала военной базы «Тайфун» (Детройт, штат Мичиган, США, Земля). По итогам расследования обстоятельств побега объявлена «Врагом государства № 1». Длительное время скрывалась в Боливии, Египте, Индии, продолжая планировать террористические акции. После формального завершения мятежа (основные лидеры «Пси» арестованы 17 апреля 2169 года) действовала самостоятельно или с незначительным числом сообщников. Помимо силовых акций участвовала в трех ограблениях банков с целью получить средства на поддержание движения «Пси». Была убита 3 октября 2170 года во время проведения акции по ликвидации уцелевших ячеек мятежников.

Выдающиеся личности.

Карина Мец.

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История пятая. ПАСЫНОК

— Я хотела бы услышать объяснения!

Катя задумчиво посмотрела на подругу, но не произнесла ни звука. Сейчас Снежка была в таком настроении, что любые попытки вклиниться в ее монолог были заранее обречены на провал. Лена попыталась, и получила в ответ пятиминутную тираду, состоящую преимущественно из ругательств.

«Общение с техниками до добра не доводит», — подумала Шелест, стараясь сохранять каменное выражение лица. Получалось не то чтобы очень.

— Чья это была идея?

Вопрос, заданный уже в шестой раз, также в ответе не нуждался, поскольку Форчестер, пусть ему икнется! — посвятил Снежану во все детали.

Если подумать, Форчестер оказался той еще свиньей. Выпустить Снежку из биованны непосредственно в день возвращения экипажа «Маргаритки» — это наверняка было сочтено им замечательной шуткой. Лейб-медик не мог не понимать, что полученный (и оплаченный) заказ ни в малейшей степени не исходит от клиентки. В каком-нибудь другом месте такого рода эксперименты могли для доктора закончиться плохо. Очень плохо. Судом, огромными финансовыми потерями и волчьим билетом на всю оставшуюся жизнь… так что по части медицины он сможет прописывать разве что аспирин. И то — себе.

Но то — на планете…, а в космосе законы иные. Здесь начальник медицинского центра, может, и не первый после бога, но уж в десятке — наверняка. Пусть считается, что правит бал капитан или в данном случае командующий станцией, но «главный дохтур» вполне способен (и имеет достаточно полномочий) отстранить капитана от исполнения обязанностей, прикрывшись одним из десятков документов. Что же говорить о пилотах — ни один человек в здравом уме не решится портить отношения с медициной. Если только не принял окончательного решения навсегда расстаться с космосом.

— Это, если кто-то еще не понял, мое тело! Мое! Собственное! И я считала, что только я имею право им распоряжаться!

«Кто бы спорил», — мысленно усмехнулась Катя.

Теперь выходка Леночки уже не казалась настолько смешной. Катя с самого начала не была в восторге от этого заказа, но Градова безапелляционно утверждала, что «лучше знает», и Катя махнула рукой. Сейчас, похоже, это наплевательское отношение грозило вылиться в конфликт внутри экипажа.

Форчестеру следовало бы отказать… категорически. Но, во-первых, не родился еще мужчина, способный в чем-то отказать Леночке, и, во-вторых, каждый нормальный медик в глубине души стремится к самосовершенствованию. Ну не делал Форчестер подобных операций… не делал. Вот и воспользовался своим особым положением. И ведь работа проделана на высшем уровне — подобное моделирование тела, выполненное даже в заштатной колонии, стоило бы уйму денег. Оно и здесь обошлось Градовой недешево, хотя док взял с нее по-божески… Видимо, в качестве моральной компенсации и оттягивал вывод девушки из биованны до последнего… чтобы Соболева не растратила пыл на его лысую голову, сохранив все эмоции для подруг.

Катя искоса посмотрела на виновницу этого скандала. Леночка изображала раскаяние — сидела скукожившись, потупив глазки, и виновато молчала. Катя, знавшая Градову достаточно хорошо, в искренность ее не верила ни на мгновение. А тот факт, что Снежана распалялась все больше и больше, начинал капитана беспокоить. Всему должны быть границы… Ну, наорала на подруг, высказала… Может, стоит на этом и остановиться? В конце концов, можно подумать, произошло что-то страшное и неисправимое.

Пожалуй, пора напомнить, кто тут главный.

— Все, хватит! — Она резко встала и, ухватив Снежку за плечи, резко ее тряхнула. Чисто мужское действие… и довольно эффективное. Так сказать, сбивающее с ритма. — Успокойся. Не нравится? Док все исправит! За мой счет! Пойдем?

Слова звучали жестко, да и произносились нарочито громко, словно Катя ставила своей целью пробить ими стену возмущения и уязвленного самолюбия, построенную вокруг сознания Снежаны. Та замолчала, затем неуверенно пробормотала:

— Да ну тебя… Я язык прикусила.

— Я серьезно! — Катя почувствовала слабину и теперь намеревалась довести дело до конца, каким бы он ни был. — Ты говоришь, что не нравится? Сейчас пойдем к Форчестеру и потребуем, пусть все переделывает обратно. Вот зеркало, смотри. Что плохо?

Отражение в зеркале недвусмысленно свидетельствовало о том, что «плохое» у этого тела разве что настроение. Потому что все остальное было более чем хорошо.

Мода на моделирование лица и фигуры никогда не проходила. Остались в прошлом те времена, когда жаждущие красоты женщины и мужчины должны были смириться с введением в тело разного рода имплантатов, гелей и краски. Организм, помещенный в биованну, становился похожим на кусок пластилина в руках опытного скульптора… вернее, в руках мощного медицинского робота, этим скульптором управляемого. Разработанные чуть больше четверти тысячелетия назад, в первые годы биованны вызвали настоящий бум — чуть ли не каждая женщина стремилась поэкспериментировать со своим телом. Средства массовой информации разрывались от восторга, возвещая приход «Эпохи красоты». Психотерапевты глубокомысленно советовали парам, чьи отношения подернулись плесенью обыденности, поменять пол, чтобы обрести новые впечатления и ощущения. Журналы публиковали «эталоны», составляли рейтинги «идеальных» тел и их частей.

Население, всегда легко поддающееся агрессивному влиянию СМИ, и вовсе сошло с ума. Ладно бы убрать дефекты или ликвидировать ранние признаки старения… города заполнили копии популярных звезд кино и подиума. Стоило новой красотке появиться на экране или на обложке журнала — и спустя месяц-другой в каждом городе, а то и на каждой улице становилось возможным встретить ее копию. Женщины, имевшие достаточно средств (впрочем, тогда использование биованны в моделирующих целях стоило вполне разумных денег), меняли облик как макияж — под настроение.

Первыми забили тревогу силовые ведомства — доступная всем и каждому моделирующая операция ставила жирный крест на привычных методах ведения следствия. Отпечатки пальцев, рисунок сетчатки глаза, рост, возраст, вес… Что говорить о подобных мелочах, если сам пол перестал быть приметой. Оставался еще генетический контроль, но эта процедура требовала наличия сложной аппаратуры.

Затем спохватились медики — погоня за супермодными «телами» вгоняла людей в депрессию, в потерю своего «я», доводила до суицида. Хирург-моделист мог придать человеку образ его кумира, но не одарить талантом — из сотен и тысяч копий Карен Кей лишь одна была великой актрисой. И не меньше десятка дурочек, захотевших быть неотличимо похожими на суперзвезду, покончили с собой — не смогли перенести отсутствие успеха там, где дело не ограничилось одной лишь внешностью.

Ширилось движение «За возврат к природе». Около одного процента людей оказались лишенными «счастья обретения нового тела» по причине генетической невосприимчивости к биогелю. Немало нашлось и таких, кому относительно демократичные цены в многочисленных модельных центрах оказались не по карману. Число «возвратников» пополняли и разочаровавшиеся — особенно после того, как было доказано, что процесс старения биованна не останавливает. И если старуха выходит из модельного центра двадцатилетней красавицей, то красота эта продержится не более двух-трех недель, после чего организм начнет стремительно уравнивать внешность с биологическим возрастом.

Постепенно был найден компромисс. Строго определены границы, выход за которые грозил модельному центру сумасшедшим штрафом и отзывом лицензии. Была установлена жесткая тарифная сетка, предусматривавшая копейные цены на устранение физических дефектов и астрономические — на разного рода «красивости». Радикальное изменение внешности или пола — только по медицинским показаниям. Копирование реальных образцов — запрещено категорически.

Форчестер прошел по самой грани, отделяющей просто «улучшение» от того самого «радикального изменения». Снежана осталась все той же Снежкой — и в то же время изменилась до неузнаваемости. Раньше ее нельзя было назвать красавицей, сейчас же мало нашлось бы мужчин, не замерших в восхищении при виде девушки. Черты лица вроде бы и те же, но чуть гуще волосы, чуть аккуратней губы, чуть явственней скулы, чуть длиннее шея, и результат наверняка заставит мужские сердца забиться чаще. Катя готова была признать, что в сравнении с подругой теперь смотрится бледновато.

— Да я… — Пламя праведного гнева угасло, и на месте разъяренной фурии вновь оказалась прежняя Снежка, тихая и застенчивая. — Нет, ну… я просто хотела сказать… в смысле…

— Ну прости меня, пожалуйста, — Леночка была сама невинность, — я как лучше хотела. Не сердись, а? А на курорте ты фурор произведешь, поверь. Все мужики твои будут… штабелями.

Полковник не обманул — и в самом деле предоставил три недели отпуска. Правда, попытался все же поторговаться, но успеха не добился. На его счастье, пережитые в период общения с ше'ти волнения уже подернулись флером забвения, а то Леночка вполне могла попытаться выбить моральную компенсацию. С точки зрения Кати, все вышло вполне справедливо — если маршрут «туда» и был омрачен нервотрепкой, то обратный путь, проделанный на борту комфортабельного лайнера А-12 «Денвер», где девушкам от щедрот полностью сраженного Леночкой адмирала Аншетта были предоставлены каюты первого класса, сам по себе тянул на полноценный отдых. Допустим, бассейн под искусственным освещением и залитые солнцем пляжи — вещи разные, но все остальное было воистину великолепно. И стоило соответствующе — неудивительно что треть элитных апартаментов лайнера пустовала. Зато относительно недорогие каюты эконом-класса были забиты под завязку. Желающих провести отпуск на «Жемчужине Федерации» было хоть отбавляй.

Леночке следовало отдать должное — подготовку долгожданного отпуска она взяла на себя и с самопорученным делом справилась на «отлично». Заказала отель — не самый дорогой, зато расположенный в живописной бухте. Не безликий «номер», прибежище для жаждущих сэкономить на всем, а бунгало, утопающее в пышной тропической зелени, обслуживаемое вышколенным и незаметным персоналом. Арендовала и отличный глайдер — для непременных поездок по магазинам и увеселительным заведениям. Составила программу развлечений — где на первом месте, как у любой нормальной женщины, стоял головокружительный шопинг.

Поднимаясь на борт «Маргаритки» (как-то без особых споров девушки пришли к выводу, что пользоваться орбитальными челноками — удел существ приземленных, недостойный истинных спейсменов), Катя вдруг с удивлением ощутила, что уже начинает скучать. Правда, Джад заявил, что у него имеется с десяток накопившихся увольнительных и он, собравшись с силами, непременно поставит перед Шеденбергом вопрос ребром. А если (он сказал «когда», но Катя прекрасно знала, что в случае с полковником это будет именно «если») удастся законные дни получить, то Джад непременно навестит девушек и составит им компанию. Если и не в походе по магазинам, то уж в поездке на великолепные коралловые атоллы — обязательно.

Посадка прошла без происшествий — если не считать того факта, что Катя ступила на бетон астропорта в отвратительном настроении: ей пришлось, смирив гордыню, сажать «Маргаритку» на автопилоте. В другое время и в другом месте она бы многое высказала диспетчеру но астропорт Талеры — это не заштатная колония, где посадка корабля происходит не то что не каждый час, а и не каждый день. Здесь свои правила и свои законы. Нарушителя не разнесут на молекулы, как на Земле или Гее, но вполне могут впаять огромный штраф или настоять на конфискации корабля — к лихачам подобные меры применялись без проволочек.

Их уже ждал представитель отеля — миловидная азиатка лет двадцати, свободно владеющая русским — милый реверанс в адрес дорогих гостей. Слова она выговаривала нарочито-правильно — верный признак недавно пройденного гипнокурса, но слышать родную речь на франкоговорящей планете было приятно.

Все попытки ввести в Федерации некий искусственный «единый» язык в целом можно было считать провалившимися. Разработать-то его разработали — сложная смесь на основе английского и испанского, с изрядной добавкой русского, с отдельными компонентами из немецкого и японского. Элементарная грамматика, не слишком сложное произношение… но популярности «уни» так и не обрел. Каждая страна, уже давно утратившая государственные границы и национальное правительство, отчаянно цеплялась за свой язык. Говорить в обществе на «уни» одно время считалось… ну, не то чтобы неприличным, но чем-то к этому достаточно близким. Позже негативные тенденции ослабли, зато в моду вошел принцип «лингвистического минимума», согласно которому любой житель Федерации должен был уметь сносно объясниться, помимо «уни», еще на трех языках — русском, французском и немецком. Гипнопед в изрядной степени облегчал эту задачу — но услуга была платной, и позволить себе подобную роскошь мог далеко не каждый.

Катя прошла гипнокурс «уни» и немецкого, но на французском могла сказать несколько простейших фраз — в основном нахватавшись от Леночки. Поскольку одна мысль о том, чтобы изучать язык самостоятельно, повергала ее в дрожь, оплата еще одного курса гипнопеда была запланирована. На будущее. Возможно — на весьма отдаленное. Снежке в этом отношении было еще сложнее — работа техника всегда оставляла ей не так уж и много свободного времени, а доходы (до вступления в состав экипажа «Маргаритки») о гипнопеде позволяли только мечтать. И если на Сибириаде от языкового барьера она не страдала, то уже на «Скайгард-7» начала испытывать определенные сложности в общении.

— Здравствуйте! Я счастлива приветствовать вас на Талере. — Улыбка девушки была то ли абсолютно искренней, то ли великолепно отрепетированной. Второе вернее. — Меня зовут Тэя, я полностью в вашем распоряжении. Как прошла посадка?

— Штатно. — Катя еще не вполне отошла от беседы с диспетчером астропорта, а потому ее тон был не самым доброжелательным.

— Понимаю! — весело рассмеялась Тэя. — Я выросла на Ями-но-Юри, и там тоже спейсмены воспринимали посадку на автомате как личное оскорбление. Не обращайте внимания, мисс, они тут помешаны на правилах. А какой у вас корабль?

— «Протей», — ответила Снежана, мысленно выпуская когти. Не дай боже этой пигалице отпустить хоть одно ехидное замечание по поводу старого штурмовика.

Но пигалица явно подготовилась к встрече. Девушке можно сделать комплимент по поводу ее внешности, матроне — в адрес ее детей. Мужчина, как правило, смягчается, услышав лестные слова в адрес своего ума или мышц (кто чем обладает). Но любой спейсмен, независимо от пола, буквально растает, услышав неподдельно-уважительный отзыв о своем корабле.

— Ух ты! — закатила глаза Тэя. — Настоящий? А можно… можно я как-нибудь посмотрю, а? На таком летал мой дед… он говорил, что «Протей» ему жизнь спасал раз сто, не меньше. Модернизация по классу КР? Ой, не говорите… я сейчас угадаю… КР — это для сопровождения боевых операций, а в вашем «Скайгарде»… клинч-живучесть, верно?

— Вы разбираетесь в космических кораблях? — Голос Кати заметно потеплел, плохоенастроение стремительно улетучивалось.

— Благодаря деду. Он всю жизнь собирал модели малых боевых кораблей. Я помню, у него была модель «Протея», маленькая такая, не больше чем в две ладони… и на подставке автограф самого Исиро Тадокоро.

Теперь настал черед глазам Кати загореться интересом. Легендарный адмирал Тадокоро, командовавший второй эскадрой Федерации в Конфликте Амстад, погиб вместе со своим флагманом, защищая корабли с беженцами. Несмотря на уничтожение его «Фламберга», сражение вошло во все учебники по тактике ведения эскадренного боя как блестящий образец проведенной операции против многократно превосходящих сил противника.

— Приятно встретить знатока…

— Вы мне льстите, — снова улыбнулась японка. — Вот в чем я действительно знаток, так это в части организации интересного отдыха на Талере.

Она извлекла из сумочки яркий проспект и повернулась к Леночке:

— Всего неделю назад открылся новый ночной клуб, госпожа Градова. Пожалуй, сейчас это самое модное место на планете, без преувеличения. Я взяла на себя смелость забронировать для вас столик на послезавтра. Если откажетесь — ничего страшного, — Тэя хитро улыбнулась. — Знаете ли, все столики расписаны на месяц вперед, и перепродать этот заказ можно о-очень выгодно.

— Ничего мы перепродавать не будем, — торопливо кивнула Лена. — Непременно сходим.

— Ну и замечательно, — кивнула японка, всем своим видом старательно давая понять, что ее ничуть не расстраивает уплывший навар. — У меня есть еще несколько идей, которые я бы хотела обсудить с вами, леди. Реклама — вещь сильная, но я — то лучше знаю, какие места и в самом деле стоит посетить. Мисс Шелест, ваши посадочные документы уже наверняка готовы. Может, тут и слишком много думают о безопасности, но работают быстро. Я, конечно, очень люблю Ями-но-Юри, наши океаны просто божественны. Временами я очень жалею, что мы оттуда уехали… Но там у вас полдня ушло бы только на взаимные поклоны.

Катя понимающе хмыкнула. В каждой колонии присутствовал свой непередаваемый местный колорит. На Сибириаде — дружелюбно-панибратское отношение диспетчеров, с которыми всегда можно было найти общий язык, в том числе и в плане некоторого отступления от принятых норм. На Сантане — бумажная волокита, способная довести до бешенства, и традиционно невозмутимого японца. Жители Хоуп, в 2147-м перенесшие пандемию, вызванную случайно занесенным инопланетным вирусом (первый и последний известный случай), сдвинулись на биологической безопасности — чтобы проникнуть на планету без двухдневного карантина, надо было как минимум иметь могущественных покровителей в правительстве. А чтобы без проволочек доставить груз непосредственно на Ямино-Юри (а не разгружаться на орбитальном терминале), надо было иметь характерный разрез глаз.

Тэя оказалась права. Все документы уже ждали Шелест в офисе компании «Талера-Галакто», контролирующей все перевозки в системе Альсафи. Подчеркнуто любезный чиновник пожелал девушкам приятного пребывания на лучшем из курортов Федерации и не преминул заметить, что разрешение на взлет «Маргаритки» необходимо запрашивать минимум за сутки, а лучше — за двое-трое.

— Мы принимаем и отправляем более трехсот кораблей в сутки, леди. Астропорт работает с предельной нагрузкой, это хорошо отлаженный, но очень тонкий механизм. Ни одно судно не поднимется вне графика. Если не ошибаюсь, вы планируете пробыть на Талере три недели?

— Именно так… если эта планета меня не разочарует.

Уже произнеся эти слова, она поняла, как наивно они прозвучали. Вероятно, подобную реплику мог небрежно бросить миллионер, избравший Талеру в качестве одной из остановок в супердорогом туре по жемчужинам Федерации. Но уж никак не скромный офицер «Скайгард», жалованье которого едва позволяло провести на райской планете десяток-другой дней, да и то при условии, что не придется оплачивать межзвездный перелет.

— Ваш корабль будет отбуксирован на стоянку AF-39. Вот, возьмите схему. Это вспомогательная площадка, сейчас ей не пользуются, нет системы ALS.^[90] Здесь, знаете ли, очень внимательно относятся к закону. Технический осмотр за три часа до вылета, далее корабль будет перевезен на более удобную площадку.

— Вы очень любезны.

— Счет за пользование услугами астропорта — в конверте. Как сотрудник программы «Скайгард», вы имеете право на десятипроцентную скидку. Достаточно предъявить личную карточку.

— Прошу, — Катя протянула служащему удостоверение. Тот сунул пластиковый жетон в считыватель, и тут же вернул его девушке:

— Все в порядке, капитан. Еще раз желаю вам приятного пребывания на Талере.

Судя по приторно-вежливому выражению его лица, начиная с этого мгновения капитан Шелест попросту зря отвлекала его от сверхважных дел.

— Все-таки здесь чудесно…

Леночка сладко потянулась, подставляя точеные ноги ласкающим солнечным лучам. Мягкий шезлонг послушно изогнулся, подстраиваясь под изменение позы девушки. С тихим шорохом набежала на мелкий песок очередная волна.

— Даже шевелиться не хочется, — призналась Катя, не открывая глаз.

Крошечный кусочек пляжа, со всех сторон, как желтый топаз, обрамленный роскошными пальмами, принадлежал им целиком и полностью. Крошечная барная стойка, готовая поспорить ассортиментом с иными ресторанами — и маленький японец, умеющий безукоризненно смешивать коктейли. Сверкающие чистотой комнаты, постели, усыпанные лепестками роз. И тишина…

Но тишина — это днем, в компании солнца и кристально чистой воды. А ближе к вечеру, когда над побережьем вспыхивали первые звезды, неистощимая на выдумки Тэя тащила девушек на очередную модную площадку. Роскошные рестораны, крошечные уютные бары, экзотические шоу… В бунгало удавалось вернуться только к рассвету, но девушки справедливо считали, что выспаться можно будет и потом, на «Скайгард-7». Жаль тратить часы на банальный сон, когда вокруг столько всего интересного… И плевать, что сбережения утекают, как песок сквозь пальцы. Зато будет что вспомнить.

— Где Снежка?

— Если ты помнишь, вчера в баре она познакомилась с каким-то местным кавалером… Кажется, он ей назначил свидание.

— В такую жару? — Зевнула Катя.

— Странно, правда? — Лениво пробормотала Леночка. — У него какое-то… я не очень поняла… шоу или клуб… в общем, он ее пригласил.

— А на-ас?

— А ты сказала, что он не в твоем вкусе.

— Я так сказала? — Катя изогнула бровь, по-прежнему сладко жмурясь. — Наверное, я была пьяна. А он симпатичный?

— На мой вкус — весьма, — хмыкнула Леночка без особого энтузиазма.

Ее бурный роман с блистательным адмиралом Маншеттом обернулся быстрым разочарованием. Да, Анри был очарован, он буквально упал к ногам блондинки, но очень быстро Лена поняла, что для молодого адмирала она лишь очередная победа, да еще одержанная малой кровью. К тому же миф о французах, как о великолепных любовниках, в случае с Анри оказался именно мифом. Расстались они друзьями — без взаимных упреков, и без особых сожалений. Маншетт целовал ей руки и уверял, что двери его дома всегда открыты для mademoiselle Elen, но было видно, что вспышка страсти сменилась тлеющими угольками привычки. Лена в ответ тоже что-то нежно шептала бывшему возлюбленному на ухо, обещала новую встречу. И этой паре, и всем остальным присутствующим было ясно, что если встреча и состоится, то она будет абсолютно случайной.

Так что в настоящий момент Леночка была свободна от всех обязательств и готова к новым приключениям на любовном фронте.

— И все-таки я не понимаю, — протянула Катя. — Девушку надо приглашать на романтическое свидание вечером, при свете лун и звезд…

— Вечером вернется, расскажет, — пожала плечами Леночка. — И вообще, она взрослая девушка. В конце концов, мы же на отдыхе. Пойдем, поплаваем.

Она неторопливо вошла в воду, чуть повизгивая, когда прохладная волна в очередной раз набегала на разгоряченное солнцем тело. На дне была видна каждая песчинка, мимо проплыла небольшая стайка жгуче красных рыбок размером с мизинец. Девушка сделала осторожный шажок — рыбки бросились врассыпную и мгновением позже торопливо зарылись в песок.

— А если я на вас наступлю? — Поинтересовалась девушка. Рыбки не ответили, но, наверное, постарались закопаться еще глубже.

Талера была раем… Местные пляжи обещали посетителям триста солнечных дней из трехсотдвадцатидневного местного года, зелень отличалась радующей глаз пышностью, море всегда было чистым и теплым, а биосфера прибрежной зоны почти не содержала ничего такого, что могло бы доставить туристам какие-либо неприятные ощущения. Подальше от экватора встречались крупные морские хищники, крупные по местным меркам. Но на человека они не нападали из каких-то принципиальных соображений. А туристов, жаждущих увлекательной морской охоты, было более чем достаточно.

Здесь же, у берегов огромного и единственного материка Талеры, опоясывающего планету по экватору, водилось астрономическое количество разного рода живности, радующей глаз великолепием разноцветной чешуи, и при этом практически не представляющей угрозы. Хотя бы потому, что вся эта подводная фауна очень старалась не подпускать к себе людей. Путем торопливого бегства.

Для поклонников экстремального отдыха были здесь и другие, менее приятные места. Всю центральную часть материка занимало огромное непролазное болото, торжественно именуемое в путеводителях «джунглями». Сырая каша из неопасных, но довольно отвратительных на вид, цвет и запах растений, немыслимое количество ползающих, прыгающих, летающих и (если получится) плавающих гадин все это придавало Большому Болоту необыкновенный колорит и известную притягательность среди тех, кому пляжи, рестораны и красочные шоу казались слишком пресными. Правда, к побережью эта зараза ближе сотни километров не подбиралась, но к услугам жаждущих «неприятных ощущений» туристов были спецглайдеры, оснащенные двигателями повышенной мощности и кучей дополнительного оборудования, обеспечивающего высокую проходимость, любители поохотиться на экзотическую живность могли увезти с собой, скажем, голову водяного дракона — пугливой траво… э-э… водорослеядной твари, страшной как смертный грех. Или добыть себе (купить — это ж слишком просто) накидку из меха краа, чаще именуемого «ночным оборотнем» — зверь тоже достаточно безобидный и испытывающий в отношении людей патологический страх, в отношении своих собратьев по ББ выступал жестоким кровавым тираном. Охота на краа была делом занимательным и… почти бесперспективным, поскольку умение маскироваться у пушистого хищника было отточено до совершенства. Если бы краа однажды решил, что люди годятся ему в пищу, — болота следовало бы обнести колючей проволокой и никого за заграждение не пускать.

Но подавляющее большинство людей прибывали на Талеру не для того, чтобы ползать по душным сырым джунглям. Во всяком случае, девушки из экипажа «Маргаритки» охотничью экспедицию не планировали.

— Утром я говорила с Джадом, он обещал приехать через два дня, — сообщила Катя. Плавала она довольно посредственно, а потому старалась держаться поближе к берегу. — Куда бы спрятаться?

— Ты не могла сказать ему, что мы тут страшно заняты?

— Сказала. Но ты же знаешь рыжего…

— Может, предложить ему посетить Болото?

— Ха! Он скажет, что одному ему там скучно будет, и потребует составить компанию. А я предпочитаю солнце и море.

— Я тоже. Что у нас по программе?

Катя пожала плечами:

— Честно признаться, не помню. И потом, это же ты с Тэей строишь планы. А я просто плыву по течению.

Снежка вернулась поздно вечером, неожиданно серьезная и какая-то скованная. Подруги набросились на нее с вопросами, ожидая услышать историю про неожиданную вспышку чувств или (не дай боже) про то, что все мужики сволочи и «этот» не исключение. Но услышанное стало для них полной неожиданностью.

— Тамир… он…

— Он тебя обидел?

— Нет, что вы. Мы просто разговаривали. А потом пошли в его клуб.

— И как местечко? Романтичное?

Снежка покачала головой:

— Это не развлекательный клуб. Там собираются люди, чтобы поговорить о Боге.

На пару минут у Кати с Леной пропал дар речи. Прогулки под серебристым светом огромной местной луны, роскошный ужин при свечах, танцы до упаду или бурный секс ночью на пляже — это вполне соответствовало духу местного отдыха. Можно было найти массу других развлечений, в том числе и стоящих на грани закона, и находящихся далеко за этой гранью. Но религиозные чтения…

— И о чем вы говорили? — Осторожно поинтересовалась капитан. Снежка всегда была к религии весьма равнодушна. Пожалуй, даже немного более, чем это считалось приличным в обществе. В последний десяток лет христианство довольно заметно упрочило свои позиции, пересмотрев ряд догм и адаптировав их к изменяющемуся представлению человечества об окружающем мире. Усилия не пропали даром — может, люди и не повалили в церкви толпами, но сочувствующих заметно прибавилось. На «Скайгард-7», к примеру, имелся священник, и перед вылетом считалось уместным посетить его, поговорить. Не обязательно, но… принято.

И вот Снежана, которая, наверное, не знала, где на станции располагались каюты местного столпа веры, заводит разговор о религии.

— Это так сразу не объяснишь, — вздохнула Снежка. — Тамир, он бы смог… Знаете, девочки, вам обязательно надо с ним познакомиться. В общем, если в двух словах, то дело вот в чем. Христос был сыном Божьим, который должен был бы показать людям правильный путь, объяснить, как надо жить. Но он не смог. Люди оказались не готовы к пониманию.

— Подожди, насколько я помню, Иисус пришел, чтобы искупить…

— Ну да, искупить грехи. Это не главное, поймите! — Снежка неожиданно начала горячиться. — Главным было объяснить людям, что жить во грехе нельзя. Что это плохо, что грехи наши ставят крест на вечной жизни, превращая ее в вечные мучения!

Она на мгновение замолчала, затем взяла со стола бокал, сделала большой глоток и чуть заметно поморщилась.

— Алкоголь это тоже грех. Маленький, но ведь все начинается с малого.

Катя бросила на подругу преисполненный удивления взгляд. Подобных точек зрения раньше у Снежки не водилось.

— Так вот… и Бог, осознав, что люди все дальше уходят от предначертанного для них пути, решил снова направить человечество в нужное русло. Но теперь он не стал посылать на землю сына, он осенил своей благодатью простых людей, взяв их под свою опеку, усыновив их. Теперь они Пасынки Божьи. Тамир — один из них. Его стезя — донести до людей слово Божье, указать путь.

— Так… все ясно, протянула Катя. — Очередная секта… — Сколько их появлялось за последнее время? И цели у них одни — содрать с новообращенных как можно больше. Тото мне этот твой Тамир сразу не понравился. Он тебе еще не предложил пожертвовать на благое дело кругленькую сумму?

Снежка густо покраснела. Катя подумала, что от стыда, но оказалось, что от гнева.

— Как ты можешь! Ты же его совсем не знаешь! — Возникло ощущение, что еще мгновение, и уверовавшая в одночасье девушка вцепится подруге в волосы. — Он… он святой. Когда просто говоришь с ним, чувствуешь, как тепло становится на душе. Он может чудеса творить, я сама видела. А в тебе попросту говорит Диавол, он всеми силами препятствует людям обрести верный путь, обрести понимание! И вкладывает в незрелые души неверие!

Из дальнейшего рассказа, наполненного вздохами, охами, восклицательными знаками и благоговением, постепенно начала вырисовываться картина проведенного Снежаной дня. Началось все с простой беседы. Тамир — молодой и весьма красивый мужчина был обаятелен и убедителен. Он не пытался читать длинные и скучные лекции, он просто в нескольких словах объяснил суть своей миссии, а также то, что лично для себя в этой миссии видит не выгоду, а труд и только труд. Ибо люди, погрязшие в грехе, очень неохотно проникаются идеями истины. Более того, вся нынешняя Церковь, по сути, давно является приспешницей Диавола. Не потому, что действует по его наущению, нет, устремления Церкви по-прежнему направлены во благо. Но тысячелетия, прошедшие с момента явления Сына, до неузнаваемости исказили те идеи, что были принесены им в мир. И, цепляясь за старые, и порядком «видоизмененные» догмы, Церковь поневоле служит злу, заставляя людей не понимать — но тупо заучивать, не чувствовать но соблюдать ритуалы. И в самом деле, яростно осуждая идолопоклонничество, священники так и не могут отмежеваться от множества языческих элементов, привнесенных в религию за долгие века.

«Вера — не в иконах и свечах, не в молитвах, говорил Тамир. Она в сердце, в мыслях, в душе».

И Пасынки стремились донести это до людей. Они не были Сыновьями Его, им не стоило ждать вечной жизни, вознесения на небо. Они не стремились к богатству и праздности. Переезжая с планеты на планету, Пасынки несли людям Идею, объясняли и наставляли.

Тамир повел Снежану в свой клуб. Вернее, не в свой — Пасынок не должен был владеть недвижимостью, разве что это было необходимо для его целей. Это небольшое здание он арендовал, чтобы организовывать здесь встречи с теми, кто нуждался в наставлении. Присутствующих было немного — не более двух десятков. В основном женщины, молодые и не очень, но, судя по одежде и ухоженной внешности, не из бедных.

«Женщина особо угодна Ему, объяснял Тамир, ибо лишь она рождает новую жизнь, продлевает род человеческий. Но женщины богатые куда больше нуждаются в Истине. Бедность очищает душу, открывает ее для Бога. Богатство создает вокруг человека золотую стену, ему трудно услышать и понять Его глас. Поэтому указать им верную Дорогу должен Пасынок».

Тамир не проповедовал — он просто говорил. Делился своими мыслями, своим представлением о том, что есть истинно верный путь. Почти ни разу не заявил, что несет людям слово Божие.

«Это пусть останется на совести Церкви, — пояснил он в ответ на прямой вопрос. Бог дал мне понимание, но человек изначально обладает свободой воли. Я волен сам выбирать слова, чтобы объяснить людям Истину».

Еще он объяснил, что Бог дал ему часть своей силы — крошечную, незначительную часть. Не доказательства ради, а потому, что Пасынок не должен оставаться в стороне при виде страждущего. Каждый имеет право пройти свой путь. Одним достаточно намекнуть, другим необходимо объяснить, а кому-то и помочь. Пасынок помогает тем, у кого нет шанса получить помощь где-то еще. Тем, от кого уже отвернулось общество, признав свое бессилие.

«Люди многого достигли, пояснил Тамир. Они научились создавать себе новые тела, изменяя данную Им форму. Но ведь форма далеко не всегда определяет содержание, не так ли? Люди научились управлять внешним обликом, но внутренняя сущность часто остается тайной за семью печатями».

В зал вкатили коляску, в которой сидела женщина лет семидесяти. Отрешенный взгляд, струйка слюны, стекающая по подбородку, бессильно сложенные на коленях руки. Болезнь Альцгеймера в последней стадии… По всей видимости, кто-то из присутствующих эту женщину знал, поскольку до Снежаны донеслись обрывки фраз, явно дающих понять, что речь здесь идет не о мистификации. Эта несчастная давно уже никого не узнавала, утратила контроль над простейшими функциями организма, почти не могла говорить. Тамир возложил руки на голову старухи и свершилось чудо. Ее взгляд прояснился, она оглядела собравшихся и улыбнулась.

— Где я? — прошептали тонкие сухие губы. — Кто вы, молодой человек?

Увы, вернуть ее к полноценной жизни было под силу разве что Богу. Всех способностей, дарованных Пасынку, хватило лишь на то, чтобы подарить этой женщине пару тройку часов душевного здоровья. Уже к концу встречи стало заметно, что болезнь вновь возвращает себе власть над дряхлым телом, речь несчастной становилась все более бессвязной, но до последнего она стискивала сухонькими пальчиками ладонь Тамира, благодаря его за дарованные ей минуты.

Больше всего Кате не нравилось не то, о чем рассказывала Снежка, а то, КАК она это делала. Скажем, потерять голову от сумасшедшей вспышки страсти в период пребывания на курортной планете — дело нормальное и благое. Сама обстановка располагает. Но в голосе, в глазах, и в позе подруги проскальзывал отнюдь не гормональный всплеск и даже не «большое чистое чувство». Скорее — убежденность, грозящая перейти в истовость. Все попытки усомниться в чистоте намерений гуру не просто игнорировались — отметались с гневом. При этом Катя поражалась, до какой же степени надо «верить», чтобы не замечать десятков нестыковок и несоответствий в проповеди этого новоявленного мессии (если судить по более чем вольному пересказу). Или Снежка в самом деле, проникшись духом, букву поняла с пятого на десятое?

— Может, нам тоже стоит познакомиться с твоим Тамиром?

— Он не мой, серьезно и с некоторой ноткой торжественности ответила Снежана. — Он… я не знаю. Он — человек Судьбы. Ему открыто понимание Истины… и единственная задача Пасынка — донести эту Истину до человечества, заблудившегося в собственных несовершенных представлениях о сути и смысле своего существования.

— А Тамир не призывал… — Леночка на мгновение замялась — ну, материально помочь его миссии?

Девушку можно было понять — ее папа, один из самых богатых жителей Сибириады, вынужден был ежедневно общаться с людьми, жаждущими урвать малую (а повезет — и немалую) толику от его состояния, подкрепляя свое желание тщательно проработанными рассказами, в которых обычно доминировали или «благие цели», или «прибыльные идеи». Безусловно, действовать через обожаемую дочку проще — и господин Градов позаботился о чтобы с юного возраста выработать у чада иммунитет подобного рода прожектам.

— Нет! — Судя по выражению лица, сама мысль об этом вызывала у Снежки неприятные ощущения. — Ни в коем случае. Он так и сказал: «Я не прошу у вас денег, я хочу лишь, чтобы вы осознали свою сопричастность к выбору человечеством дальнейшего пути». Но все понимают, что миссия Тамира требует средств. Аренда помещений, перелеты с планеты на планету… У него маленькая яхта, класса «Лагуна». Ее обслуживание тоже чего-то стоит. Тамир не отказывается от пожертвований, это было бы глупо, но он особо подчеркивает, что средства используются не на его личные нужды.

— И сколько ты отдала? — сухо поинтересовалась Катя.

Подруга в ответ лишь пожала плечами:

— Не помню… что-то выгребла из сумочки. Это неважно, как ты не понимаешь. Тамир, он… он святой. Он Пасынок Его, он несет людям Идею Его, и открывает Помыслы Его. Девочки, вы обязательно должны увидеть и услышать это сами. Ну, я вас прошу, пожалуйста. Тамир не имеет права долго находиться на одной планете, его ждут во всех мирах. Он улетает через два дня.

Обстановка в зале была самая простая — полсотни кресел, небольшое возвышение, где находился Тамир. Общий стиль — скорее «ретро», свечи, тканевые драпировки, но не было ожидаемой показной роскоши или столь же показной аскезы — вполне нормальный антураж для встречи людей, единых духом и не стремящихся к «пусканию пыли в глаза». Правда, большая часть женщин, пришедших послушать Пасынка, явно не принадлежала к числу тех, кого можно удивить богатством и пышностью убранства. Драгоценности некоторых дам стоили больше, чем весь этот зал с обстановкой… да и с фундаментом тоже. И тем удивительнее был тот факт, что холеные львицы, куда уместнее смотревшиеся бы на презентации новой коллекции модного модельера, не перешептывались, не одаривали друг друга завистливыми или оценивающими взглядами, не прикидывали мысленно, истекая ядом, стоимость туалетов или изысканность причесок соседок. Они внимали и, похоже, интерес этих дам был вполне искренним.

Катя сидела в кресле и хмурилась, наблюдая, как светится от счастья лицо Снежаны, старательно ловившей каждое слово своего кумира. Поневоле и сама стала прислушиваться…

Объективно говоря, Тамир не сообщил ничего такого, чего они не слышали накануне вечером. Все та же истертая тысячами и тысячами проповедников тема — люди погрязли во грехе, люди утратили Цель, заложенную в них Создателем, пошли по ложному пути. Погнались за наживой, за удовольствиями плоти… По сути — Кате не хотелось этого признавать, но ведь от правды никуда не деться, каждое слово Пасынка вполне соответствовало действительности. Разве Бог создавал человека для этого? Для войн, для роскоши, для чревоугодия или разврата? Он заложил в лучшее свое творение иные цели… и вся трагедия в том, что добавил еще и свободу воли. Очень, очень много свободы — которую люди используют по-своему, во зло. Во зло, если разобраться, не только и не столько себе самим — в конце концов, свобода воли и подразумевает право человека самостоятельно решать свою судьбу, — а во зло Человечеству.

Девушка мотнула головой, словно отгоняя наваждение… Ну да, подобные речи ей приходилось слышать не раз. Вся проблема в том, что обвинения в адрес Человечества более чем справедливы, этим с готовностью пользуются духовные лидеры всех религий, и тем более сект. Другое дело, что Тамир не столько обвинял, сколько указывал верную дорогу, которая должна была бы привести Человека к исполнению Его замыслов. А замысел-то прост — Бог создавал не игрушку, не марионетку. Он создавал равного себе. И очень жаль, что, размениваясь на мелочи, растрачивая Божью искру на сиюминутные прихоти, люди все больше и больше отклоняются от намеченного для них маршрута.

Безусловно, в этом Тамир прав. Как и во многом другом — нельзя оставаться в стороне. Нельзя подавить в себе Божественное начало, отказаться от предназначения. Надо искать себя — но еще важнее помочь другим найти свой путь, который приведет всех вместе и каждого в отдельности к осознанию Высшей Истины. И ни в коем случае не впасть в гордыню — не каждому дано открыть людям правду. Миссия, возложенная на Пасынка, для Человечества, если подумать, важнее, чем что-либо другое. Чего стоит пара заселенных планет, сотня сухогрузов с набитыми трюмами или очередная победа в никому не нужном военном конфликте? Высшая цель — не в количестве, а в тех людях, что несут из мира в мир понимание своего предназначения и своей роли в формировании будущего. Общего для всех будущего.

Сидящая рядом Леночка вдруг прижала ладони к вискам:

— У-у…

— Что случилось? — Вопрос был задан в немалой степени ради проформы. Самочувствие подруги в данный момент Катю волновало достаточно мало, а Снежана и вовсе не обернулась, пожирая глазами Тамира.

— Голова… болит, — прошептала Градова.

— Так пойди проветрись, — буркнула Катя, отворачиваясь. И добавила шепотом, но так, чтобы непременно быть услышанной: — Вот в этом ты вся… Как читать всякое барахло, вроде «Всезнайки», так пожалуйста, а как послушать что-то по-настоящему мудрое — так сразу головная боль.

Впрочем, вспыхнувшая на мгновение злость тут же угасла. Об этом тоже говорил Тамир: злоба, нетерпимость, непонимание, стремление настоять на своем — вот те камни преткновения, что испокон веку рвут Человечество на множество мелких кусочков, превращая его из единого целого, из Инструмента познания и совершенствования, созданного Всевышним, в разрозненную толпу Вроде бы толпа и едина в порыве, но каждый сам за себя, каждому милее свои личные крошечные интересы, свои меркантильные мелочные цели, свое собственное несовершенное «я». Такой толпе уготован один лишь путь — к хаосу, к гибели… Нужно подняться над общей серой массой, ощутить себя частью новой, правильной, истинной сущности.

Она провела ладонью по колену подруги и сказала уже мягче:

— Правда, выйди на воздух. Я потом все расскажу тебе.

Лена вышла из зала, чуть пошатываясь, стараясь не наткнуться на стул — перед глазами мелькали цветные пятна, а голову разрывали болезненные спазмы. Свежий воздух подействовал, как самое лучшее лекарство — прошло не более четверти часа, как боль улеглась, оставив после себя лишь неясное чувство дискомфорта да еще легкий звон в ушах. Девушка присела на скамью, почти укрытую пышной зеленью пальмы… Это местное растение и в самом деле здорово напоминало пальму, и местные, не особо напрягая фантазию, «пальмою» дерево и назвали. А биологи пусть придумывают хитромудрые названия — все равно не приживутся. Человек по натуре своей склонен искать простые решения.

Позади, из открытой двери, чуть слышно доносился голос Тамира. Лена подумала было вернуться и дослушать, но вдруг замерла. Перед мысленным взором загорелись красные буквы…

«Самодиагностика завершена. Попытка внешнего воздействия».

Инфоимплантат, несмотря на свою в целом биологическую сущность, все же был компьютером. Считалось, что технологии амстад, в принципе, невосприимчивы к информационным атакам, потому и использование их для создания чипов, внедряемых в человеческий мозг, расценивалось как действие для человека безопасное. Всегда оставалась вероятность того, что амстад имеют возможность воздействия на свои же изделия — и с этим должна была бороться технологическая составляющая прибора. Двойной контроль, двойная надежность. В сети StarNet объявили конкурс — хакер, сумевший подавить или отключить биочип (способы его дистанционно разрушить все-таки существовали), мог получить кругленькую сумму. Достаточно солидную, чтобы новые и новые энтузиасты пробовали свои силы в этом заведомо безнадежном деле. Пока что ценный приз не достался никому.

«Разрушение системы протоколирования событий, — сообщил имплантат. Идет восстановление работы сервиса». «Детальная информация», приказала Леночка.

Не словами, разумеется. Управление чипом — сложный процесс, требующий и концентрации, и дисциплины мысли. Обучение давалось ей достаточно легко, но в первые недели биочип делал что угодно, только не то, что от него требовалось. Это уже много позже она научилась пользоваться им без затруднений. И как опытный механик по одному лишь звуку работающего механизма может определить наличие и суть неполадок, так и Лена по мельчайшим признакам, знакомым лишь профессионалу, явственно ощущала — с устройством далеко не все в порядке.

В ответ на полученный приказ имплантат выдал целый водопад данных. Пришлось потребовать повторного отчета, пошагового, с расшифровкой каждого отдельного элемента. Затем, повинуясь хозяйке, чип вновь запустил полную диагностику — процесс разрушения все еще продолжался, хотя его интенсивность заметно снизилась. Вероятно, через десять-двадцать часов все полностью восстановится — в этом технологии амстад на века обогнали Федерацию.

Итак, чип подвергся атаке. Это плохо. Но что еще хуже атака на имплантат была вторичной и, если откровенно, ненаправленной. По оценке встроенной системы безопасности биочипа целью атаки было сознание человека и, зафиксировав отдельные параметры враждебного проникновения, система безопасности не смогла ни опознать общие принципы воздействия, ни его цель. Выполняя свои функции, защитный контур принялся подавлять чужеродные импульсы, чем спровоцировал, во-первых, перенос воздействия на свои системы и, во-вторых, дикую головную боль у хозяйки.

Лена задумалась… Общеизвестно, что существовали действенные способы прямого воздействия на человеческий разум. Гипноз, например, но она всегда считала себя (и в этом ее поддерживали медики) практически невосприимчивой к гипнозу. Далее — химические вещества. Она попыталась вспомнить, пахло ли в помещении чем-то необычным? В том, что атака состоялась именно во время проповеди, сомневаться не приходилось. Пожалуй, посторонний запах был — все-таки полсотни свечей не способствуют чистому воздуху. Были ли это просто свечи?

Или же дело в другом?

Она поежилась, явственно ощутив, как пробежала по коже волна мороза, так неуместная этим теплым солнечным днем.

— Кажется, мы имеем дело с «пси».

Имплантат, частично восстановив свои функции, услужливо развернул перед хозяйкой поисковую систему StarNet. Уже минут через десять Лена признала свое полное поражение — объем информации о «пси» был столь велик, что понадобились бы недели, дабы выловить в этом навозе хотя бы одно жемчужное зерно. И к тому же можно было не сомневаться — настоящий жемчуг валяется не на общедоступных серверах, за ним придется ломиться в закрытые двери… в очень-очень надежно закрытые двери, защищаемые кроме банальных криптозамков еще и внимательными сторожами, способными очень быстро обнаружить и пресечь вмешательство. А то и вычислить наглеца.

Но из вороха сплетен, предположений, псевдонаучных статей и популярных заметок (авторы последних явно претендовали на глубокое знание предмета, но на удивление старательно избегали конкретики) Лена вынесла абсолютное убеждение, что дело с этим Пасынком явно отдает «пси». Прямо-таки смердит…

— Здравствуйте, могу я поговорить с господином Роббинсом?

Упитанный дежурный офицер, одетый в привычную среди полиции планеты-курорта форму, состоящую из светло-бежевых шорт и такой же рубашки с короткими рукавами, приоткрыл один глаз и уставился на посетительницу. И тут же открыл оба глаза, разглядывая гостью с видимым удовольствием. Талера была избалована красотками, но все же не так часто подобных ослепительных блондинок заносит в Главное полицейское управление планеты.

Гостья и в самом деле была великолепна. Короткое (на грани приличий — а на Талере эта грань была едва ощутима) белое платье, изумительно контрастирующее с загорелой бархатной кожей, вьющиеся золотые локоны, умопомрачительные голубые глаза. Офицер считал себя знатоком и истинным ценителем женских прелестей, хотя прошло Уже много лет с тех пор, когда ему удавалось завлечь какую-нибудь красотку в свои сети, не обговаривая заранее тарифы. Сидячая работа, общее ощущение расслабленности — неизменный признак любого курорта — сделали свое Дело, превратив стройного мускулистого выпускника Академии в стареющего оплывшего мужчину, уже временами Всерьез подумывающего о том, чтобы пустить не слишком солидные сбережения на исправление накопленных недостатков внешности.

— Может, я смогу вам чем-нибудь помочь, мэм? — Улыбка вышла любезной, но в то же время немного сальной. Мысленно он уже раздевал девушку, к тому же тонкий белоснежный шелк и без того не слишком много скрывал.

— Очень надеюсь, что можете, гостья дружелюбно улыбнулась в ответ… но офицер явственно ощутил в ее позе, в наклоне головы и в изгибе идеально очерченных губ готовность сохранить дистанцию. — Мне очень нужно видеть господина Роббинса. По важному делу.

— Полковник занят. — Голос дежурного чуть заметно дрогнул, давая понять, что лгать этот мужчина толком так и не научился. — Но если вы сможете немного подождать…

Если говорить откровенно, то полковник Гидеон Роббинс был занят всегда. И всегда одним и тем же — он был занят ожиданием пенсии и генеральского звания, к этой пенсии прилагаемого. Где-нибудь на Земле, Гее или Хоуп. Главное полицейское управление целой планеты непременно возглавлял бы человек с более высоким званием, но так уж повелось, что эта должность на всех менее значительных колониях соответствовала званию полковника, и не более. А заветного «генерала» можно было заполучить, только имея за плечами безупречные годы службы… и лишь освобождая теплое место более молодому преемнику.

Потому более всего на свете полковник Роббинс желал, чтобы ничто и никогда не омрачило эту «безупречную» службу. Чтобы его люди ловили брачных аферистов, карманников и мелких наркоторговцев, чтобы присматривали за лишенными предрассудков любителями антиквариата, чтобы чуть-чуть (в пределах разумного) прижимали хвост контрабандистам. Те ведь и сами осознавали, что полиция не может вообще не работать, а потому к редким операциям, проводимым людьми Роббинса, относились с пониманием. Полиция задерживала несколько мелких сошек, то ли слишком неудачливых, то ли намеренно «сданных» хозяевами. Полицейские получали поощрения и премии, их противники — месяц-другой относительно спокойного существования. А полковник Роббинс — достаточно пухлый конверт в довесок к ежемесячному жалованью. С некоторыми из контрабандистов, скажем, с капитаном Хуком, у полковника установились достаточно теплые отношения, при этом он понимал, что если капитану «Нарвала» перейти дорогу, то теплота этих отношений вполне может перейти в жар. Например, в поджаривание пяток — капитан Хук очень не любил, когда его вежливые просьбы, к кому бы они ни были обращены, исполнялись без должной старательности. Но, и в свою очередь, умел вовремя и щедро оплачивать ценные услуги. Роббинс предпочитал не злить капитана Хука по пустякам.

В последнее время Роббинсу изрядно портили жизнь энтузиасты из «Скайгард» — эти сопляки (он именовал их «сопляками», хотя и знал прекрасно, что среди патрульных хватало людей всех возрастов) не признавали сложившихся отношений и негласных договоренностей. Уже не раз полковнику намекали, что ему пора бы принять меры, иначе изменение Status quo может больно ударить его по карману. Пока удавалось отговариваться тем, что «Скайгард» не подчиняется планетарной администрации… вернее, подчиняется — но лишь до определенного предела. А в качестве акта доброй воли он время от времени требовал от этого напыщенного ублюдка Шеденберга бесплатного сопровождения уходящих с Талеры судов. Но хотя формально должность Шеденберга в табели о рангах располагалась чуть ниже, чем у начальника Главного управления полиции Талеры, полномочий руководителя базы «Скайгард» хватало на то, чтобы в большинстве случаев уклоняться от выполнения навязываемого ему «долга».

Таким образом, не было ничего удивительного в том, что известие о какой-то девке из «Скайгард», требующей встречи, не вызвало у полковника ни малейших положительных эмоций. И его мрачное настроение не поколебал Даже тот неоспоримый факт, что незваная гостья оказалась премиленькой блондинкой.

— Я слушаю вас…

— Елена Градова.

Он сухо кивнул, давая понять, что с формальностями покончено и пора бы переходить к делу, чтобы не отнимать драгоценное время у чрезвычайно занятого человека. Леночка, несколько обескураженная столь холодным (и ведь явно безо всяких оснований) приемом, присела в кресло напротив стола полковника.

— Я хочу сделать заявление.

— У вас украли сумочку? — Роббинс не скрывал сарказма.

— Неужели вы думаете, что я побеспокоила бы вас по столь пустячному поводу? — передернула плечами блондинка.

— Дело гораздо серьезнее…

— Ну как же, я понимаю! — взмахнул руками полковник. — Знаменитый «Скайгард» напал на след преступления века, не так ли? Там, где мои парни — хочу заметить, имеющие многолетний опыт работы, оказались полными профанами, вы сумели раскрыть заговор вселенского масштаба, не так ли? Что там у вас? Покушение на Президента Федерации? Шпионская сеть Роя? Продажа малолетних девочек в публичные дома Кейптауна?

— Кто дал вам право говорить со мной в таком тоне? — холодно осведомилась Леночка.

Полковник некоторое время буравил ее взглядом, затем плюхнулся в кресло. Может, и стоило бы выяснить отношения со «Скайгард», но отыгрываться на этой пигалице и в самом деле было как-то… мелковато. Вот прижать к ногтю Шеденберга — о, это было бы весьма интересно, весьма!

А вдруг у нее и в самом деле что-то есть? Многие операции, проводимые под носом у Роббинса, имели достаточное прикрытие — но ведь в любых хороших планах могут оказаться нестыковки. Допустим, капитан Хук не допустит распространения информации о тех особых отношениях, что связывают его и полковника, но Хук — умнейший человек и опытный делец. А среди других контрабандистов хватает всякого дерьма. Если эта дура и в самом деле что-то раскопала, последствия могут быть неприятными. Лучше будет принимать решение, располагая всей полнотой информации. Если ничего умного не скажет — отправится восвояси. Ну а и впрямь что-то знает — так заткнуть ей рот вряд ли станет проблемой.

— Извините, — буркнул он, вытирая пот. — Работа нервная, знаете ли. Я вас слушаю, леди. И попрошу по существу.

— Я считаю, что на Талере находится функционирующий Пси.

Некоторое время полковник молчал, словно пытаясь осмыслить услышанную сенсацию, а затем расплылся в довольной ухмылке:

— И этот ваш Пси, несомненно, уважаемый господин Тамир Бишар?

Леночка чуть заметно вздрогнула, но постаралась побыстрее спрятать свою растерянность куда-нибудь поглубже.

— Не знаю его фамилии, но зовут его и в самом деле Тамир.

Полковник ткнул жирным пальцем в кнопку интеркома:

— Финни, принеси мне дело Бишара.

Минут через пять дверь кабинета открылась. Вошел немолодой полицейский, явно пересиживающий последний год до пенсии, и аккуратно положил на стол толстую папку, набитую бумагой. Леночка подумала, что общее увлечение стариной, захватившее чуть ли не всю Федерацию, оказало влияние и на работу полиции — копить бумажные документы в эпоху информационных технологий выглядело по меньшей мере идиотизмом. Или они действуют по не отмененным уже лет триста как приказам, согласно которым каждый документ в электронном виде непременно должен иметь так называемую «твердую» копию?

— Вот полюбуйтесь, леди, — полковник раскрыл папку, вывалив перед Леночкой груду бумаг. Семнадцать заявлений. И все — на господина Бишара. Ваше, если пожелаете, будет восемнадцатым.

Убедившись, что никакой угрозы эта сумасшедшая девчонка не представляет, он позволил себе вольготно расплыться по креслу и изобразить на лице нечто вроде добродушно-покровительственной ухмылки.

— Не стоит недооценивать компетентность моих сотрудников, госпожа Градова, здесь работают профессионалы. Мы провели все необходимые проверки, да и сам господин Бишар нашел время посетить наше Управление и ответить на наши вопросы. Быть может, с точки зрения духа закона его деятельность и не может быть одобрена, но с точки зрения буквы, леди… Поймите меня правильно, не дело полиции запрещать человеку высказывать свои идеи. Если уж откровенно — вполне нормальные идеи. Он не пропагандирует террор, не требует со своих прихожан денег… сверх того, что они жертвуют добровольно. Он, заметьте, избегает даже сексуальных контактов с женщинами, которые посещают его… гм… лекции. Хотя, видит бог, в этом я его не вполне понимаю.

— Но…

— И он не несет в себе гена «пси». Господин Бишар предоставил нам образец ткани, который был всесторонне исследован.

— А могу я узнать, ктопроводил исследования? — не сдавалась Леночка.

— Не можете! Ухмылка сползла с лица Роббинса, не переносившего попыток вторгнуться на территорию, которую он уже многие годы считал исключительно своей. — Вам достаточно знать, что это был хороший специалист, мнению которого я всецело доверяю.

Леночка поняла, что эта беседа ни к чему не приведет. В лучшем случае ее попросят удалиться. В худшем — дело дойдет до взаимных оскорблений, а просьба удалиться станет по-особому настоятельной… а то и с применением физической силы. Бессмысленно доказывать, что настоящему Пси достаточно полуминуты общения с этим «хорошим специалистом», чтобы тот хоть под присягой подтвердил, что у господина Бишара кровь благородно-голубого цвета, а над головой сияет божественный нимб. Этому борову, похоже, попросту наплевать.

— Если это все мировые заговоры, которые вам удалось раскопать, леди, то давайте завершим нашу познавательную беседу, полковник откровенно издевался. — Если завтра или послезавтра вы раскроете смысл существования «Одиноких друзей» или, скажем, найдете последнее убежище Килари — милости прошу, приходите. Я непременно уделю вам минуту-другую.

Леночка спускалась по лестнице в самом мрачном настроении. Ну, полковник, допустим, просто мудак… или, что тоже довольно вероятно, прошел через воздействие Пси — в сети были сведения, что опытные Пси могли брать разум человека под полный или частичный контроль на несколько дней, а то и на неделю. Но ведь не бросить же дело на полпути? Вчера, покидая лекцию, Катя сбросила «бессребренику» Тамиру со своей карточки все, что там было, — все деньги, заработанные за месяцы службы. И это при том, что еще за полчаса до проповеди Катька язвительно коментировала набившие оскомину охи и ахи Снежаны. А уже вечером они обмусоливали каждое услышанное слово вдвоем, упоенно споря на предмет, является ли Тамир просто «святым» или же он на самом деле «новая ипостась Всевышнего».

— Ну как, решилась ваша проблемка? — осклабился дежурный офицер. Судя по выражению его лица, он был уверен, что «проблемка» вряд ли серьезнее потерянной сумочки.

— Не особо… — вздохнула девушка. — Может, вы мне поможете?

— Всем, чем могу! — Офицер подался вперед, мысленно уже представляя, как «помощь» выльется в совместный ужин… а если повезет, то потом, как говорится, и в завтрак.

— Скажите… пусть мой вопрос не покажется вам странным. Вы не знаете какого-нибудь специалиста в области «пси-генотипа»?

Признаться, Лена ожидала, что офицер попросту не поймет ее вопроса. Ну, в самом деле, откуда этому обленившемуся службисту знать даже слова такие, не говоря уж о том, чтобы направить ее по нужному адресу. Если как следует пошарить в Сети, она найдет нужного эксперта и без посторонней помощи, пусть это займет пару лишних часов. Да и вопрос этот она задала с тайной надеждой увидеть растерянность на обрюзгшей морде этого «привратника»… Интересно, тут все копы такие оплывшие, это что, местный климат так на них влияет? Пусть бы почувствовал себя ничтожеством.

Но, к ее удивлению, офицер почесал пятерней редеющие волосики на затылке, а затем неуверенно сообщил:

— Э-э… ну, вы можете поговорить со старым Моше Резником.

— Кто это?

Офицер пожал плечами:

— Некоторые склонны считать его сумасшедшим. Знаете, «Такая местная достопримечательность… примерно раз в месяц он читает желающим лекции по истории генетической коррекции. Говорят, года три назад у него случился настоящий наплыв слушателей — пришло не меньше десяти человек.

— Вы интересуетесь подобными вопросами? — Леночка была поражена и не пыталась скрыть эмоций.

Чуть не полминуты в душе офицера боролись желания солгать и, пользуясь проявленным девушкой интересом все же истребовать с нее свидание — или сказать правду. То ли он понял, что информация информацией, а свидания с красоткой ему не видеть, как своего члена без зеркала, то ли на ум пришли какие-то иные соображения, но правда все же прозвучала.

— Племянник рассказывал. Он медиком стать хочет, вот и ходил послушать старого пер… простите, леди. Не думаю, что Резник вам поможет, но вряд ли вы найдете другого эксперта. Разве что кто-то из городского медцентра. Но там беседа на профессиональную тему обойдется вам в маленькое состояние. Сами понимаете, сюда приезжают люди обеспеченные.

Лена медленно кивнула. Может, этот старик — пустышка, но ничего лучшего под руками нет. Если окажется, что он ничего не знает, всегда можно и в самом деле обратиться к специалисту из Медицинского центра… пусть это изрядно облегчит ее кредитку. Только вот захочет ли какой нибудь профессор тратить время на беседы о том, что уже лет сто считается «преданьем старины глубокой»?

— Как мне найти этого Резникаа?

— Я дам вам его номер вифона и адрес, — вздохнул офицер.

— Здравствуйте. Господин Резник?

— Таки ви не ошиблись.

Перед ней стоял очень, очень старый человек. С учетом всех существующих систем омоложения (и помня о том, что у господина Резника хватает денег жить на довольно дорогой курортной планете), ему можно было дать лет сто восемьдесят, если не больше. Аккуратный, хотя и порядком поношенный костюм, архаичный галстук и классическая ермолка — в общем, примерно этого девушка и ожидала.

— И шо такая девушка делает в скромном обиталище старого бедного еврея?

— Я хотела бы поговорить.

— Вай-мей, таки я знал, что это когда-нибудь случится! — картинно всплеснул руками старик. — Еще моя покойная жена Роза мне говорила — запомни, Моше, у тебя таки будет в жизни праздник. И о чем ми будем иметь разговор?

— О пси-генотипе.

Старик замолчал, преувеличенно внимательно разглядывая гостью, затем пожал плечами и заметил, на этот раз без малейшего акцента:

— Интересная тема для беседы. Прошу вас, проходите, у меня немного неубрано, но, думаю, это можно понять.

— Нет денег на прислугу? — не удержалась Леночка.

— Деньги есть, — хмыкнул старик. — Прислуги нет. Девушка, которая присматривала за домом, нашла себе лучшее место, а с поиском замены я как-то все не соберусь.

Он стянул с головы ермолку и явно привычным жестом метнул ее через всю прихожую. Крошечная шапочка плюхнулась на полку и замерла, как влипшая в клей. Леночка проследила полет взглядом и усмехнулась: а офицер был прав, старик и в самом деле может претендовать на право считаться местной достопримечательностью.

— Простите, а к чему весь этот маскарад? Вы бы еще пейсы нацепили.

— Это своего рода игра, — серьезно ответил Моше. — Сюда часто приходят некоторые… гм… личности. Поглазеть на местного психа. В какой-то мере мне приятно смотреть, как они теряются, встретив именно то, что ожидали. Присаживайтесь, леди. Желаете чаю?

— Еврейского? — снова слова вырвались прежде, чем ей удалось взять себя в руки.

— Нет, я не экономлю на заварке, — в тон ей ответил Моше. — Располагайтесь, где вам удобнее. Подозреваю, что раз вы пришли поговорить о пси-генотипе, то беседа будет долгой.

Жилище старика производило двойственное впечатление. С одной стороны, оно и в самом деле было в некотором роде захламлено. С другой — здесь было удивительно Уютно. Лена сразу ощутила себя дома — так покойно было сидеть в глубоком мягком кресле… Не хватало только теплой шали, накинутой на плечи, и кошки, свернувшейся на коленях. Словно ощутив ее состояние, из соседней комнаты Медленно выплыл здоровенный кот. Оглядевшись с явно хозяйским видом, он неспешно проследовал к гостье, лениво запрыгнул к ней на колени… правда, сворачиваться клубком не стал — просто завалился на спину и довольно заурчал, когда ладонь Леночки скользнула по его пушистому брюшку.

— Хм… Александр? Ты что творишь?

— Мя… — сонно отозвался кот.

— Вы ему понравились, — констатировал очевидный факт Моше, расставляя чашки на низеньком столике. Значит, беседа состоится. Мнению Александра я доверяю безоговорочно. Он, знаете ли, эмпат в шестом поколении.

— Но… — растерялась Леночка, и ее ладонь, ласкающая живот кота, замерла. Тот недовольно мявкнул, напоминая гостье о ее обязанностях. — Но ведь геномодификации животных запрещены.

— Да ну, бросьте, — Моше растянул в ухмылке тоненькие сухие губы. — Мало ли что запрещено. В лабораториях той же Линэли вам смоделируют кого угодно, только заплатите. Тем более что животные-эмпаты не попадают под пресловутый Закон 2168 года, поскольку их модификация несет в себе лишь повышенную чувствительность к эмоциональному состоянию хозяина. Настоящий подарок для одиноких стариков вроде меня.

— Мя… — подтвердил Александр, переворачиваясь на живот и подставляя Лене спину. Та почесала кота за ушком, и пушистый эмпат с готовностью замурлыкал.

— Ну-с, — старик подвинул к девушке чашку, наполненную ароматным чаем, — я вас слушаю, леди.

— Даже не знаю, с чего начать… — Леночка вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. — Дело в том, что у меня возникли подозрения в отношении одного человека.

— Подозреваете, что он Пси?

— А это возможно?

Старик отпил глоток чая, помолчал, затем неожиданно поинтересовался:

— У вас есть медицинское образование?

— Я с отличием окончила медколледж.

Кот поднял морду и уставился на Леночку с явным осуждением. Моше скептически усмехнулся.

— Ну хорошо… Я действительно окончила колледж. Краткий курс.

Кот продолжал разглядывать девушку. Выражение его мордашки на удивление совпадало с откровенным недоверием в глазах старика.

— Очень краткий курс, — уточнила Лена, вздохнув.

— Месячный?

— Шестинедельный! — Почему-то это уточнение показалось ей важным.

— С практикой?

Кот буравил ее взглядом, и солгать под этим прицелом двух сверкающих зеленых глаз было абсолютно невозможно. К тому же сюда она пришла не для того, чтобы обманывать старика, да еще в вопросах, принципиального значения не имеющих. Вот господину Адаричу, менеджеру компании «Перспектива», было все равно, имеет она практические навыки или нет.

— Без.

— Ох уж эта молодежь, — старик покачал головой, словно в лице Леночки осуждал всех, кто старше пятнадцати и моложе тридцати. — Знаете, эта мода на ускоренные курсы до добра не доведет. Настоящих специалистов можно посчитать по пальцам, зато у каждого — стопка дипломов.

— Я умею управлять комплексом «Гиппократ-МЗ», — попыталась защититься девушка.

— Тоже мне, добродетель, — фыркнул старик. — Чтобы им управлять, достаточно прочесть инструкцию… А можно и не читать… у модели «МЗ», как это принято говорить, «интуитивно понятный интерфейс». Ладно, вернемся к вашему вопросу, леди. Да, это возможно.

— Неужели кто-то еще проводит подобные эксперименты?

— А что вы знаете о Пси? Ну, кроме того, что они двести лет назад доставили правительству Федерации немало хлопот?

Леночка постаралась дать трезвую оценку своим знаниям и вынуждена была согласиться, что сведения в ее распоряжении — более чем поверхностные. Попыталась пересказать старику содержание нескольких почерпнутых в Сети статей, но уже после первой пары фраз тот махнул рукой:

— Ясно. Обычный мусор… Так вот, леди, все или почти все, что вы сумеете выловить в Сети по данной теме, представляет собой либо неприкрытую ложь либо настолько тщательно завуалированную полуправду, что отличить ее от прямой лжи сможет разве что эксперт. Настоящий, а не с мес… простите, с полутора месяцами образования. Ну что ж, я постараюсь восполнить этот пробел.

Он допил чай и снова наполнил чашку. Кот на Леночкиных коленях окончательно расслабился и, похоже, задремал.

— Итак, начнем с самого простого. В любой энциклопедии написано, что пси-ген не передается потомству. Это неприкрытая ложь. Ген передается потомству в 95 % случаев.

— Но…

— Но почему это неизвестно публике?

— А публике это надо? Специалисты знают. Военные знают — те, кому положено. Восстание Пси началось в 2163 году, но подготовка к нему шла больше шести месяцев. Знаете, чему Йохан Карлтон уделял особое внимание? Думаете, оружию и финансам, тайным укрытиям и агентам, так сказать, в стане врага? Нет. Распространению генофонда. После того как правительство спохватилось, выяснилось, что по меньшей мере в 70 % спермобанков Земли содержались донорские образцы Пси. Их, безусловно, изъяли… откуда смогли. В пяти банках агенты Карлтона поработали на славу, внеся полную неразбериху в записи. Фонды этих банков были уничтожены полностью. Но, как вы понимаете, распространение генов шло и вполне естественным путем. Сохранились документы, где его люди отчитывались, скольких девушек им удалось затащить в постель.

Он помолчал, словно рассказ доставлял ему боль. Затем глотнул уже порядком остывшего чая и продолжил:

— Да, пси-ген передавался по наследству практически всегда. Другое дело, что дети необязательно наследовали способности родителей. Как вы, леди, возможно знаете, Пси условно подразделяют на три группы. Первая — это эмо-пси. Их способности обычно ограничивались эмпатией, реже чтением мыслей. С точки зрения государства особой угрозы они не представляли… если бы не тот достоверно установленный факт, что их дети могли обладать и иными талантами. Физио-пси обладали способностью брать под контроль тело человека. По свидетельствам очевидцев — кстати, большая часть этих отчетов до сих пор засекречена, — ощущения были страшными. Человек полностью осознавал, что находится под управлением, — и ничего не мог сделать. Плюс к этому — некоторая способность к внушению. Физио-пси были редкостью, один на сотню, пожалуй. Да и возможностями различались в довольно широких пределах. Кому-то по силам было захватить контроль над одним человеком, да и то не более чем с пяти-шести метров. А другие… Вы слышали про «шкалу би»?

Леночка покачала головой. Термин ей время от времени попадался на глаза, но что он означал, не представляла.

— Шестинедельные курсы, да? — съязвил старик. — Анжей Бинер разработал систему оценок, известную как «шкала би», в 2164 году, определив некий средний уровень в 100 би… при том, что подавляющее большинство Пси, которых удалось изолировать, не дотягивали и до второго десятка.

— Ой, вспомнила! Я читала, что уровень Карины Мец оценивался в 175 би.

Моше усмехнулся:

— О! Карина Мец была уникумом. И эта оценка… девочка, поверь, уровень Карины не вписывался в шкалу Бинера, изначально предполагавшую диапазон от нуля до 175. Карине просто поставили высший балл… но если проводить аналогии, то ее сила тянула на тысячи би. Многие сомневались, осталась ли Карина человеком или же являла собой новый вид разумного существа. Она принадлежала к третьей, самой редкой категории, «экстра». Возможность полного подавления сознания, внушение любых иллюзий, переопределение жизненных ценностей и устремлений. Мне известно о существовании всего семи экстра-пси, кроме Карины, но ни один из них и в подметки ей не годился. На пике формы эта сука могла контролировать людей с пяти километров. Причем не одного или дюжину — сколько угодно.

— Неласково… — Леночка заметила, как исказились черты лица Моше при упоминании умершей двести лет назад женщины.

— Да, это верно. По большому счету восстание Пси было делом ее рук. Иохан был человеком достаточно умным. Он понимал, что единственный способ выжить для Пси — это интегрироваться в общество настолько плотно, что чистка выйдет дороже, чем сохранение статус-кво. И людей вокруг себя собрал таких же… убежденных. Не исключаю что, с точки зрения правительства, это выглядело как самое настоящее повстанческое движение. Строгая конспирация привлечение в свои ряды новых сподвижников, несколько тысяч случаев незаконных геномодификаций. Агенты Карлтона работали в клиниках — внедрение пси-гена возможно в течение первых двух недель беременности.

— Это ужасно…

Леночка содрогнулась, представив себе молодую женщину, пришедшую на консультацию к гинекологу и получившую вместе с «назначенной» инъекцией ген, который принесет ее ребенку лишь горе и преследования.

— Верно. Но Карлтон был идеалистом, он верил, что пси-способности подарят человечеству возможность перейти на качественно новый уровень. Что Пси — новый этап в эволюции. И понимал, безусловно, что человечество «в целом» будет стремиться этому развитию воспрепятствовать.

— А Карина?

— Существует мнение, что сверхвыдающиеся способности подавили в ней нечто такое, что свойственно человеку Сострадание. Жалость. Она убивала, не задумываясь даже там, где это шло ей во вред. Когда ее задержали в последний раз, в 2166-м, она бежала, оставив за спиной более семисот трупов. Да, леди, этого вы не найдете в Сети, там наверняка все ограничится формулировками «имели место жертвы», не так ли? Картину происшедшего восстанавливали по записям камер слежения… Ей не составляло труда подчинить себе охрану и заставить отключить наблюдение. Не думаю, что Карина не знала о камерах — скорее бравировала своими способностями. Я видел запись: люди просто падали. Заключенные, охранники… Знаете, если вам доступен полный контроль над сознанием, не так уж сложно запретить мозгу жить. После смерти Йохана вся разветвленная организация Пси была переориентирована на ее личные цели.

— И чего она добивалась?

— А вот этого, леди, никто так и не узнал. Лишь предположения… но до реализации планов дело не дошло. Как только стало доподлинно известно ее местонахождение, Карину уничтожили. Ракетный удар по городу с населением в триста двадцать тысяч человек. Город особо не пострадал, но здание, в котором находилась Карина Мец, было разрушено до фундамента… Примерно полторы сотни трупов, включая женщин и детей. Кто-то счел, что это не самая большая плата.

Он замолчал. Молчала и Лена, не находя, что сказать. О Мятеже Пси писали много — но ведь те события произошли почти что два века назад. В памяти людей куда ярче были события Конфликта Амстад — тоже кровавого и жестокого, но при этом еще и затронувшего куда больше судеб. По сути, изменившего Федерацию до неузнаваемости. На фоне битв флотов и штурмов планет попытки Пси сохранить себя выглядели… не слишком страшно. Таких, как Карина Мец, среди этих «ростков нового человечества» было немного.

— История… — вздохнул Моше, словно прочитав ее мысли. — Все это уже история, да еще и тщательно закрытая завесой секретности. Ладно, вернемся к началу нашей беседы. Как я уже говорил, не все Пси несли в себе настолько серьезную угрозу, что их надлежало немедленно ликвидировать. Большинство остались жить — под надзором. Лет пятьдесят после мятежа каждый ребенок в обязательном порядке проходил генное сканирование, и если обнаруживалось… в общем, для таких детей законом была предусмотрена стерилизация.

— И вы простили?.. — Лена и сама не знала, почему задала этот вопрос. Но старик не удивился:

— Да. Я простил. Человечество не готово к приходу Пси. Слишком рано, слишком тяжелы могут быть последствия. Это тот самый случай, когда интересы общества важнее интересов отдельных людей.

— Так вы?..

— По шкале Бинера мой потенциал можно оценить в три-четыре балла от силы. Но это ничего не означало, мои дети или внуки вполне могли сравниться с Кариной или, чем черт не шутит, превзойти ее. Знаете, леди, ведь это было жестом милосердия… в какой-то мере. После того, что учинила Карина, многие ожидали гораздо более суровых решений.

— Значит, этот человек вполне может оказаться Пси?

— Вы ведь так и не рассказали, почему вам в голову пришла эта идея? — усмехнулся Моше. — Совсем я заболтал вас, леди… Знаете, мне так редко удается поговорить на тему восстания Пси. Я потратил десятки лет на сбор сведений, пару раз за излишнее любопытство обрел массу неприятностей. Но одно дело копаться в архивах, и совсем другое — во всеуслышанье заявлять о том, что правительство Федерации фактически повинно в геноциде. Правда, Федерация образовалась позже. Мне недвусмысленно дали понять, что, попытайся я дать волю языку, — и меня упрячут туда, где беседовать можно только с камерами наблюдения. Ну, позвольте теперь выслушать ваш рассказ.

Лене вдруг показалось, что все ее подозрения яйца выеденного не стоят. Проповедник с ладно подвешенным языком — мало ли их было, сколько их еще будет? Задурить головы богатым скучающим дамам на фешенебельном курорте, урвать кусок пожирнее — что там говорить, большинство тех, кому по карману оплачивать отдых на Талере, не слишком разорятся, сунув смазливому Пасынку парочку… ну или пусть пачку крупных купюр. Стоит ли искать тайну там, где ее, возможно, нет и в помине. Она принялась рассказывать — но слова звучали неубедительно, аргументы выглядели притянутыми за уши, а история с внезапно забарахлившим биочипом — и вовсе казалась надуманной. Но Резник слушал внимательно, затем потребовал детального отчета о пережитых девушкой ощущениях, заставил до мелочей обрисовать поведение ее подруг до и после встречи с Тамиром.

Наконец он откинулся в кресле и погрузился в раздумья. Лена не беспокоила этого странного старика, понимая, что тому и в самом деле надо собраться с мыслями. Если Тамир несет в себе пси-ген, то как следует поступить человеку, которого государство изуродовало в младенчестве не за деяния — какие могут быть деяния у новорожденного? За одну лишь туманную возможность будущих проблем. Как? Открыть сезон охоты? Или, наоборот, сделать все, чтобы собрат по несчастью (а с учетом отношения общества пси-ген был именно несчастьем, а не даром судьбы) сумел замести следы и скрыться?

— Ну, сказать сложно, — наконец протянул Моше. — Воздействие имеет сходство с физио-пси или экстра-пси, но я не уверен. Обладатель способностей «экстра» не дал бы тебе уйти вместе с твоими подозрениями. Он как-то легко перешел на доверительное «ты», и Леночке это понравилось. Холодные «вы» и «леди» словно выстраивали стену между стариком и собеседницей, а сейчас эта стена рухнула, открывая путь взаимопониманию.

— Собственно, он бы не дал этим подозрениям даже возникнуть.

— Но мой имплантат…

— Ох, девочка, не стоит слепо доверять технике… в особенности биомодулям амстад. Я не исключаю, что какую-то помощь эта игрушка тебе оказала, но тренированный экстра-пси сжег бы твою цацку за четверть секунды. Причем на бессознательном уровне. В общем, чтобы поставить диагноз, мне нужно больше информации. Сделаем так…

— Я не понимаю, — Катя не скрывала раздражения, хотя и осознавала, что поступает по отношению к подруге некорректно, — на кой черт нам надо тащиться к этому твоему Резнику? Если так уж надо, сходила бы сама.

— Ну я же объяснила, — Леночка картинно вскинула брови. — Вам что, так трудно?

На уговоры ей пришлось потратить изрядный кусок минувшего вечера и еще пару часов утром. Подруги намеревались вновь поучаствовать во встрече с Тамиром — последней встрече, вечером яхта Пасынка должна была отбыть на Хоуп, чтобы проповедник мог и туда донести свои слова… вернее, слова Бога. Возложенная на него Миссия настойчиво звала в дорогу — Тамир уверял, что непрерывное странствие есть неотъемлемая составляющая его жизни. Нельзя донести до людей Истину, пользуясь грубыми средствами, изобретенными теми же погрязшими во грехе людьми. Видео, Сеть, ставшие в последнее время признаком роскоши печатные издания — все это меркло перед настоящим живым словом. Невозможно коснуться души, вещая с экрана, не тронут сердце строчки букв. Только беседа «вживую». И Тамир утверждал, что обязан нести Идею дальше, нести тем, кто способен услышать и понять.

Леночка заявила, что раз уж все равно надо ехать в город, то почему бы не навестить старого друга семьи Градовых, о присутствии которого на Талере она узнала совершенно случайно. Катя и Снежка вяло сопротивлялись, справедливо предполагая, что общение с одиноким стариком не доставит им никакого удовольствия. Наверняка это будет беседа из серии «а помнишь, как я тебя на коленях качал», с просмотром пыльного альбома старых фотографий и долгими муторными разглагольствованиями на извечные стариковские темы. О молодежи, что, ясное дело, «нынче уж не та». О правительстве, что «совсем забыло о нас». О болячках и ценах. В общем, по всему получалось, что подруга навязывала им скучнейшее мероприятие.

Но Леночка неожиданно уперлась. В качестве аргументов прозвучали и напоминания о роли ее драгоценного папа в оснащении «Маргаритки» и о том, что долг старикам надо отдавать — если и не деньгами (дедушка Резник не бедствует), то иным, зачастую более важным и ценным вниманием и сочувствием. К тому же, по словам Лены, присутствие подруг позволит ей сократить визит до неких разумных пределов — явись она в одиночку, и старик плавно переведет полуденную встречу в вечер воспоминаний. А уж тогда лично для нее, Лены, на встрече с Тамиром можно будет поставить жирный крест.

Как она и ожидала, последний аргумент оказался самым действенным, и Катя со Снежаной скрепя сердце согласились сопровождать подругу на этот визит вежливости. Правда, согласие отнюдь не означало, что бурчание и недовольство прекратятся.

— Ну ладно… пятнадцать минут.

— Час, — категорично заявила Лена. — Один час. Девчонки, ну поймите бога ради… Я его с рождения знаю. Да, он зануда. Но мы не виделись уже пять или шесть лет, старик чахнет от одиночества, для него мой приход — единственная радость в жизни.

— Луч света в темном царстве, — фыркнула Снежка.

— И потом… ну разве Тамир не говорил, что утрата человеком стремления сопереживать есть один из аспектов утраты Божественной Искры?

Это был сильный удар, и он достиг цели. Тамир и в самом деле говорил нечто подобное — он вообще изрядную часть своей проповеди отводил вопросам взаимоотношений между людьми. Правда, при этом получалось, что важнее всего не родственные или дружеские связи, а стремление к гармонии в общении человека с Богом…

— Ты права. — Лицо Кати тут же посветлело, словно ей мгновение назад открылся очередной кусочек Истины. — Хорошо, Лен, пусть будет час. Но не больше, иначе к Тамиру опоздаем. Я не прощу себе, если не попрощаюсь с ним. Когда еще доведется встретиться.

Больше возражений не звучало, хотя недовольные взгляды подруг Лена чувствовала спиной еще долго. Практически — до самого дома Моше Резника.

Старику следовало отдать должное — играл он замечательно. Может, излишне картинно, но, если подумать, а не так ли ведут себя старые родственники, если к ним вдруг нагрянут желанные гости. Моше, в ермолке и мягком домашнем халате, увидев Леночку, схватился за сердце, а затем бросился обнимать девушку.

— Радость-то какая… — Бормотал он, то прижимая Лену к груди, то делая шаг назад, чтобы лучше рассмотреть «дочь лучшего друга». — Какая же ты красивая, Эль! Вот порадовала-то старика, вот порадовала! Отец твой, как на свадьбу приглашал, отписал, что ты вроде как на службу поступила… ну, я и не поехал. Чего я там, на свадьбах, не видел? А ты вот тут, у меня в доме!

Леночка мысленно поставила Моше пять баллов за сообразительность. О том, что отец повторно женился, разговора не было, видать, старик изрядно потрудился, собирая информацию.

— Это ж сколько я тебя не видел, Эль! — продолжал восторгаться Резник. — Пять лет? Да нет, уж и побольше будет… Все собирался прилететь на эту вашу Сибириаду, но ведь, сама понимаешь, старые кости тепло любят. Да и не в моем возрасте насиженное место покидать, все верил, что и так дождусь. И надо же…

Наконец, восторги поутихли, и Моше соизволил обратить внимание на спутниц Леночки.

— О-о… какая честь! — он церемонно поцеловал руку сперва Кате, затем Снежане. — Я не ошибусь, если предположу, Эль, что твои очаровательные спутницы есть те самые госпожа Шелест и госпожа Соболева? Мы с Сашкой общаемся пусть и нечасто, но он рассказывал.

Катя удивленно приподняла бровь. Слово «Сашка» как-то плохо увязывалось с образом господина Градова-старшего… но если эти двое и в самом деле знают друг друга уже много лет, то мало ли какие меж ними установились отношения.

— Имею честь представиться, — старик поклонился. — Моше Резник, доктор исторических наук, да-с… Увы, моя докторская степень теперь такая же история, как и сама история, простите за каламбур. Но прошу в дом, прошу… Эль, умоляю, ты же не убежишь прямо сейчас? Мое сердце этого не перенесет.

— Вообще-то мы… — Катя сделала осторожную попытку определить временные рамки этого визита, но Моше тут же перебил ее:

— Ну я понимаю, понимаю, столь прекрасным дамам в этот солнечный день найдется чем заняться. И это будет куда интереснее беседы с выжившим из ума стариком, как не понять. Но чашечку чаю, а? Вы не представляете, какой у меня чай. Истинный «цейлон»… мало где такой сыщется, плантации Шри-Ланки, если вы не в курсе, почти полностью погибли в четырнадцатом, когда на остров рухнула сбитая «Черная вдова» амстад. А один мой приятель сейчас там как раз и занимается восстановлением экологии. Уже полвека прошло, а толком и половины не сделано. Но чаек мне присылает исправно.

Когда чай был разлит по чашкам, старик откинулся в кресле и прикрыл глаза.

— Традиции чайной церемонии во многом утрачены, сообщил он. — Если вы хотите в полной мере оценить всю прелесть этого обряда, то вам непременно нужно слетать на Ями-но-Юри. Но я ведь не японец, поэтому придумал собственный ритуал. Знаете, милые дамы, за долгие годы я убедился, что это очень правильный ритуал. Все очень просто — надо лишь закрыть глаза и медленно потягивать чай. И думать о чем-то приятном. Уверяю, что вы ощутите истинную прелесть древнего напитка, вобравшего в себя тепло южного солнца и свежесть морского воздуха. Просто расслабьтесь и пейте.

Катя, все еще ожидавшая «пыльных фотоальбомов», была приятно удивлена тем, что от нее не требовалось поддерживать разговор. А чай и вправду оказался восхитительным… Интересно, после этого божественного напитка она сумеет без содрогания пить то, что называлось «чаем» в столовой станции «Скайгард-7»? Может быть… со временем. Живительное тепло приятно разливалось по телу, расслабляло и вызывало чувство умиротворения. Катя и сама не заметила, как ручка чашки выскользнула из ее пальцев и тонкий фарфор жалобно звякнул, столкнувшись с полом.

— Они спят? — на всякий случай уточнила Леночка. Тот факт, что прямо на ее глазах подруги только что подверглись очевидному пси-воздействию, вызывал явное беспокойство. — Вы, помнится, говорили, что использование способностей запрещено.

— Я говорил, что моя жизнь контролируется, — поправил ее Моше. — Но ты права, Эль… Ничего, что я тебя так называю?

— Мне нравится, — искренне призналась она.

— Да, ты права. Применять пси-способности мне запрещено. Как и всем другим носителям пси-гена, состоящим на учете. Но ты ведь не побежишь доносить, верно? А пристального контроля спецслужб я не замечал уже многие годы.

— И все-таки?

— Они спят. Я ведь говорил, что мой пси-уровень невысок. Со спящим работать легче. Теперь постарайся не отвлекать меня. Это довольно тяжело, я ж не Карина Мец.

Он замолчал и снова смежил веки. Можно было подумать, что Моше заснул, но уже через несколько минут Леночка заметила, как на лбу у старика выступили блестящие Капли. Вторжение в чужое сознание давалось нелегко кожа побледнела, пальцы все сильнее впивались в подлокотники кресла. Прошло не менее четверти часа, прежде чем Резник шумно выдохнул и обмяк. Девушка, затаив дыхание, ждала, когда старик придет в себя — пока что тот лишь молчал да изредка проводил по лицу рукавом халата, смахивая обильно струящийся пот.

Вероятно, ему и в самом деле было плохо — со встревоженным мявом в комнату влетел черно-серебристый Александр, с разбегу запрыгнул старику на колени и принялся тереться об хозяина… Это не было способом привлечь внимание, напроситься на ласку — животное словно выполняло нужную и срочную работу, да с таким рвением, что, казалось, еще немного, и от роскошной шерсти кота поползут к потолку струйки дыма.

Прошло еще минут пять. Кот успокоился, сполз со стариковских колен, но не ушел, а свернулся в клубочек рядом, время от времени поглядывая на хозяина с явным неодобрением. Горящие глаза периодически зыркали в сторону Леночки, и в них явственно читался вопрос «Ну что, доигралась? Довела дедушку, злыдня…»

— Ну что ж, не зря ты привела их сюда, ох не зря! — Голос Моше поначалу звучал еле слышно, но постепенно набирал силу: — Мозги твоим подругам определенно подправили. И сделал это, вне всякого сомнения, Пси. Не очень сильный, я бы сказал, баллов на сорок по шкале Бинера. Может, чуть больше — сама понимаешь, разобраться со слабейшим куда легче, чем оценить силу того, кто тебя превосходит. Плохо другое: этот Пси толком не обучен пользоваться своими возможностями. Сила есть — ума не надо.

Он перевел дух, затем пояснил:

— Настоящий мастер пси-воздействия сделал бы работу аккуратно… так, что догадаться о вмешательстве можно было бы только по чуть заметным признакам… которые еще увидеть и понять надо. А у этих девочек по сознанию словно ржавыми граблями проехались… Что такое «грабли», знаешь?

Леночка не знала, но на всякий случай кивнула. Потом можно будет значение слова в Сети посмотреть, сейчас не до этого.

— Он, конечно, не «экстра». Но осторожность соблюдать стоит, боюсь, что недостаток сноровки он вполне компенсирует грубым напором. Часть пси-вуали я снял… ну да-да, помню, шесть недель… Пен-вуаль — это ложная эмоциональная матрица, накладываемая Пси на сознание противника. В данном случае основные посылы — абсолютное послушание на базе доверия, стремление оказать помощь, почти полное погашение критического восприятия. Это я к тому, что на «новообращенных» аргументы не действуют. Я так понимаю, свои карточки они уже опустошили.

— Практически.

— Не удивлен. В общем, что мог, подчистил… но я этому вашему Тамиру не ровня, так что удалить все без последствий не могу Некоторое время у девчонок будет иметь место легкая дезориентация, вызванное противостоянием их собственного «Я» и привнесенных побуждений.

— Это надолго?

Моше покачал головой:

— Не знаю. Может, на час. Или на месяц. Там сейчас все достаточно шатко, сбить остаток пси-вуали может что угодно. Удачно брошенная фраза… или удачно брошенный камень, если по голове. Шутка.

— Это было трудно? — Лена и сама знала ответ, видела же все своими глазами, но хотелось еще и услышать.

— Довольно-таки. Совершаемое пси-воздействие на организм самого Пси влияет негативно. Особенно если воздействие производится на пределе сил. Карине Мец было всего лишь тридцать три, когда ее убили, но выглядела она чуть ли не на пятьдесят. А я уже староват для подобных экспериментов, староват…

Он шумно отхлебнул из чашки глоток уже совсем остывшего чая, и внезапно его взгляд стал жестким и колючим.

— Теперь о главном. Этот говнюк вещал на два десятка богатых дур, потому ты и успела сбежать. Если он займется тобой персонально, можешь с этой имплантированной фитюлькой распрощаться. Сгорит, да еще кусок мозга выжжет. Поэтому тебе к Пси приближаться нельзя. На оружие сильно не рассчитывай, штурмового излучателя или МРК у тебя нет, а эффективная дальность боя у ваших Штатных бластеров, если не забыла, метров тридцать. Лучше бы вам вообще с этим Тамиром не встречаться, попробуй их убедить, сейчас это может получиться.

Он помолчал, затем пояснил:

— Когда Пси подчиняет человека, он может пойти разными путями. Послушание, оно ведь не само по себе существует. Оно всегда на базе чего-то. Доверия, любви, долга, страха. Если бы он имел дело с военными, то, скорее всего, воспользовался бы послушанием на базе долга. Человек, преисполненный чувством долга, горы свернуть может. А вот послушание на основе страха не к каждому применить можно. Или на основе любви… В общем, твои подруги сейчас безоглядно доверяют всем и каждому и готовы последовать любому совету. Понимаешь, долгу или страху приказывают, у любви просят… а доверию именно советуют. Сейчас они проснутся — постарайся взять нужный тон.

Леночка кивнула, уже подбирая мысленно правильные слова. И одновременно прикидывая, что они втроем смогут сделать. Сбежать? Это проще всего. К героиням Лена себя не относила, но тошно становилось от одной лишь мысли, что Тамир и дальше будет перебираться с планеты на планету, обирать скучающих женщин… ладно бы просто обирать, а то ведь ковыряться в их сознании, превращая людей в бездумных кукол. Объявить его в Федеральный розыск? В целом возможно… полномочий рядового сотрудника «Скайгард» для этого не доставало, но есть еще Шеденберг, он поймет. Правда, доказательств никаких — разве что Моше Резник согласится стать свидетелем. Только вот старику эти свидетельства боком выйдут, ведь неизбежно всплывет тот печальный факт, что он все же воспользовался своими способностями, пусть и со вполне благими намерениями.

Хотя со станцией «Скайгард» связаться надо. И еще: надо обязательно не дать Тамиру покинуть планету. Ладно, если он, как обещал, отправится на один из миров Федерации, а если, почуяв угрозу, рванет к независимым? Страшно подумать, что может натворить Пси, опираясь, к примеру, на поддержку пиратов.

В кресле зашевелилась Катя, спустя несколько секунд открыла глаза и Снежка. Девушки выглядели умиротворенными и счастливыми.

— Спасибо, господин Резник. — Голос Кати звучал ровно, не содержа в себе ни капли эмоций. — У вас и в самом деле замечательный чай.

— Я думаю, нам пора идти, — неуверенно выдавила из себя Лена.

Черт подери, как же это трудно, — подобрать верный тон. Чтобы ее слова воспринимались именно как совет. Она попыталась вспомнить речь Пасынка… Да, он и в самом деле ничего не требовал, не просил и не взывал к чувству долга. И уж, конечно, не угрожал — многие проповедники имеют привычку обещать неисчислимые бедствия тем, кто неспособен или не желает проникнуться их идеями. Скорее это выглядело как высказывание своей точки зрения и объяснения, почему именно в ней содержится Истина. Не указывал дорогу, а объяснял, как ее найти… пожалуй, так и надо действовать. Только вот получится ли?

— Кать, почему бы нам не съездить в астропорт? Может, стоить проверить, как там наша «Маргаритка»?

Капитан Шелест медленно кивнула, соглашаясь:

— Да, надо. Спасибо вам за гостеприимство, господин Резник.

— Я всегда рад гостям, — улыбнулся старик. — Буду рад, если вы когда-нибудь найдете время еще раз посетить мой дом.

Тамир прижал к груди очередную хныкающую даму и тут же отстранился. Прощание затягивалось, а в душе нарастало чувство беспокойства. И причиной этому были те две дурочки, не явившиеся на последнюю встречу.

О своем даре Тамир знал не так уж и много, хотя потратил массу сил и времени, чтобы раскопать в StarNet все, что только возможно, о природе и применении пси-способностей. Ценной информации оказалось на удивление мало, да еще она была погребена под ворохом вымыслов, домыслов и пустых разглагольствований. Он даже пошел на известный риск — связался с неплохим генетиком и заставил того провести комплекс исследований… О таком понятии, как «конспирация», Тамир (этим именем он пользовался в последнюю пару лет и уже осознавал, что пора бы и сменить личную карточку) имел представления смутные, почерпнутые из художественной литературы и видео. С его точки зрения, частые перемещения, периодические смены имени и реже, моделирование тела — вот залог успеха. Условности, непреодолимые для обычного человека (или преодолимые, но с вложением несоразмерно больших сумм), его не волновали — уже после пяти минут общения любой хирургмоделист проникался к клиенту таким доверием, что готов был «слепить» ему новое лицо, а то и новую фигуру.

Правда, эффект воздействия быстро сходил на нет — пара недель, не более, после чего у хирурга вполне могли возникнуть вопросы. Этого Тамир не желал, а потому ни генетик, проводивший для него нелегальное исследование, ни врачи, выполнявшие незаконные операции, не должны были иметь возможность задуматься, с чего бы это они вдруг с таким жаром бросились нарушать установленные правила ради человека, с которым только что познакомились. Спустя несколько лет он стал находить некое удовольствие в изобретении новых и новых способов «заметания следов». В последнем случае он применил схему «ревнивец» — пятидесятилетний моделист через неделю после успешно выполненной операции устроил жене грандиозную сцену ревности, обвинил ее во всех смертных грехах (ну, не во всех, в одном только, зато многократно повторенном) и с чувством праведного гнева в душе застрелил подлую супругу. После чего осознал содеянное и, терзаемый муками совести, написал покаянную записку и застрелился сам. Тамир не поленился понаблюдать за ходом расследования — как и ожидалось, никто не связал кровавую трагедию с одним из пациентов. Женщину, кстати, ему не было жаль — она и в самом деле не утруждала себя хранением верности мужу.

Несмотря на уверенность в том, что ни одной ошибки не допущено, и у федеральных служб нет повода сесть ему на хвост, Тамир отправляться на Хоуп не собирался. Документы, приобретенные два года назад, все еще можно было считать надежными, но работа спецслужб на крупнейших мирах Федерации разительно отличается от действий сонной полиции на периферии. И вообще, в последнее время Тамир всерьез подумывал о том, что неплохо бы перенести место проведения своих операций куда-нибудь подальше, скажем, на Линэли. Людей с большими деньгами там ничуть не меньше, чем в развитых мирах Федерации, а законы несравнимо мягче. И там, опять-таки, в отличие от Федерации, уважают «право сильного».

Тамир считал, что достоин много большего, чем душеспасительные беседы с богатыми дурами…

Но для того, чтобы достичь желаемого, следовало соблюдать осторожность. Эти две красотки обязаны были прийти… черт, они бы приползли и с переломанными ногами, Тамир был абсолютно убежден, что никто и никогда не сможет сопротивляться настоящему Пси. Значит, случилось нечто из ряда вон выходящее — что бы это ни было, лучше поскорее убраться с Талеры куда подальше.

Он позволил еще одной «посвященной» припасть губами к своей руке, затем, не особо скрывая брезгливый изгиб губ, стер с тыльной стороны кисти помаду Пора было уходить, проклятые местные бюрократы дали его «Сирене» взлет на сегодня, в 19.00 по местному времени. Пропустить, и ждать ближайшего свободного окна. Час, сутки как повезет. И с диспетчером не поговоришь «по душам» попасть в закрытые для посторонних зоны астропорта, допустим, возможно, но придется «ломать» массу людей… Да уж, прощене опаздывать к старту.

С некоторым сожалением Тамир подумал, что от «Сирены» тоже пора избавляться. Примелькалась… Он потому и остановил свой выбор на крошечных двухместных яхтах класса «Лагуна», что они были относительно недороги, и очень широко распространены. На территории, контролируемой Федерацией, в сутки продавались и покупались десятки, если не сотни этих вполне комфортабельных корабликов. У независимых «Лагуны» были не в чести, там предпочитали вооруженные суда.

Решено: очередную «Лагуну» он купит на Линэли, это будет достаточно дешево. Надо еще придумать имя для покупки… что-нибудь, хотя бы косвенно связанное с псивоздействием. Скажем, «Горгона»… Звучит неплохо.

— Мне больно расставаться с вами, — он обвел взглядом враз притихшую аудиторию, с удовлетворением отметив слезы на глазах у каждой второй, — но меня зовет мой Путь. Через неделю или две эффект воздействия начнет ослабевать, но именно потому он и пользовался доверием. Доверие трудно утратить окончательно. О долге можно забыть, страх — преодолеть, в любви — разочароваться. Но даже когда те, кому мы доверяем, совершают настоящие подлости, мы все равно ищем им оправдания, стараемся забыть и простить. Ни одна из этих дурищ не отправится к федералам с доносом. Проверено.

— Я говорю вам — до встречи… Мы вместе идем по Его пути, мы видим Его цель, которая теперь стала нашей. Поэтому мы обязательно встретимся, рано или поздно, в середине этого пути или же в конце его. До встречи…

Уже не обращая внимания на хлынувшие слезы и протягиваемые к нему руки, Тамир вышел из зала. Сейчас этим богатым клушам не до него, тем для беседы им хватит надолго. Он усмехнулся, подумав, что кое-кто из них и на самом деле вполне может изменить свой образ жизни. Удариться в благотворительность, а то и в миссионерскую деятельность. Человеческую природу не переделать, так что, эти порывы продлятся недолго, но вполне могут изменить судьбу этих женщин. Вполне вероятно — не в лучшую сторону. Впрочем, это его уже не касалось.

До астропорта он добрался быстро. Служащий «Талера-Галакто» принял его полетную карточку, дежурно улыбнулся и сообщил, что яхта «Сирена» переведена на платформу АА-4, все необходимые предполетные процедуры, находящиеся в компетенции служб астропорта, проведены должным образом.

Уже захлопнув за собой люк яхты, устроившись в командирском кресле и запустив предполетную программу контроля бортовых систем, Тамир вновь прислушался к своим ощущениям. Беспокойство никуда не делось… напротив, стало более ярким. Что-то пошло не так… то ли Бишар сам допустил ошибку, то ли просто обстоятельства складываются не в его пользу. Он с трудом подавил в себе желание включить маршевый двигатель и, наплевав на все правила полетов в этой сфере, удрать с Талеры как можно быстрее. Любой ценой. И уйти в пульсацию сразу, как только яхта покинет атмосферу. Не стоит пороть горячку, ощущения ощущениями, но ведь ничего не произошло.

Пискнул сигнал бортового компьютера. Кто-то требовал связи.

Тамир протянул руку, с удивлением заметив, что пальцы чуть заметно дрожат, и медленно вдавил клавишу соединения.

Экран вспыхнул. На него смотрело симпатичное женское личико, обрамленное золотистыми локонами. Знакомое личико! Он несомненно видел эту девушку.

— Привет, ублюдок! — Пухлые губки скривились в презрительной усмешке. — Сбежать собрался? Не получится.

— … Не получится, — Леночка скосила глаза на соседнее кресло, где, намертво пристегнутая страховочными ремнями, сидела Катя. На капитане был легкий скафандр с наглухо закрытым шлемом. И с отключенными системами связи. Лена понимала, что Катя, все еще пребывая под воздействием пси-вуали, готова следовать любым внешним указаниям, от кого бы они ни исходили. Стоит Тамиру разобраться в ситуации и подобрать правильные слова, и последствия могут быть непредсказуемыми. Снежка, в точно таком же скафандре, пребывала у себя в каюте.

— Кто ты такая? — На первый взгляд Тамир выглядел спокойным… но Леночка с удовлетворением отметила, как еле заметно дергается веко проповедника.

— Это не так уж важно, — усмехнулась она. — Вопрос в том, кто ТЫ такой, Тамир Бишар? «Физио-пси», использующий свой дар для того, чтобы выколачивать деньги с богатых женщин? Думаю, что если проследить твой путь, то там можно будет найти не только опустошенные кредитки, не так ли? Твари вроде тебя не слишком беспокоятся о таких мелочах, как закон или мораль.

— Мадемуазель, вы нуждаетесь в услугах психиатра… начал было Тамир, — но девушка перебила его:

— После посещения твоей проповеди? Возможно. Но ты нуждаешься в услугах адвоката… хотя нет, я ошиблась. Ты читал о Карине Мец? Таких, как ты или она, в тюрьмы не сажают. Тебе даже электрический стул не светит, Тамир Бишар, или как там тебя зовут на самом деле. Тебя просто пристрелят, как собаку.

Лена отчаянно надеялась, что Тамир сделает какую-нибудь глупость… но надеялась зря. Тот все-таки сумел взять себя в руки и ухмыльнулся:

— Бред экзальтированной психопатки, мадемуазель, я через… — он бросил взгляд на часы, — две минуты отправляюсь в путь. Если вам так хочется поговорить о событиях двухсотлетней давности — милости прошу. У меня довольно жесткий график, но время для беседы с вами непременно выделю. До встречи на Хоуп.

Экран мигнул и погас. Бишар оборвал связь. Леночка откинулась на спинку кресла и охарактеризовала ситуацию несколькими грубыми, но очень уместными словами. Затем разблокировала шлем подруги и откинула лицевой щиток.

— А что мы сейчас будем делать? — все с тем же, уже набившем оскомину равнодушием поинтересовалась капитан.

— Надо подумать… — пробормотала Лена. — Через минуту с площадки АА-4 стартует корабль с одним очень, очень плохим человеком. Этот человек — преступник. Он совершил массу преступлений в прошлом и настоящем, и если сумеет скрыться, немало совершит и в будущем. Мне кажется, тебе стоит подумать, как его остановить.

Катя молчала. Сейчас ее сознание работало практически под программой. Она безусловно, всецело доверяла собеседнице и ее мнению, верила в ее правоту, и в то, что слова Елены Градовой истина, не нуждающаяся в доказательствах. Преступник? Да, действительно, преступника надо остановить… это правильно.

Ее руки легли на сенсоры контрольного пункта. Сердце Леночки похолодело — кажется, с советами она порядком переборщила, и теперь капитан Шелест, не ведая сомнений, явно намерена поднять корабль с резервной площадки, напрочь игнорируя местные законы, тем самым создавая невообразимое количество проблем и диспетчерам «Талера-Галакто», и в перспективе Шеденбергу и «Скайгард» в целом. Она могла остановить подругу-капитана парой слов.

Но не стала. Взвыли импеллеры, принимая на себя огромную массу штурмовика, спустя несколько секунд реакция диспетчерской службы вызывала уважение — заверещал сигнал входящего сообщения.

Лена спокойно включила связь. На экране появилось лицо молодого парня, судя по выражению — взбешенного.

— «Маргаритка», вы что, с ума сошли? Немедленно заглушите двигатели!!!

— Говорит борт 812 «Маргаритка», действую в рамках полномочий патруля «Скайгард». — Она знала, что за эти ее слова Шеденбергу придется расплачиваться долго и мучительно. — Преследую преступника. Прошу передать яхте «Сирена» приказ вернуться в порт.

— Какие, на хрен, полномочия! Какой, твою мать, преступник! У меня на подходе двенадцать кораблей. «Маргаритка», глушите свои гребаные импеллеры, или я отдам приказ системам безопасности сбить ваше корыто!

— Не отдашь, — улыбнулась Лена. — «Скайгард» подчиняется Флоту, можете потом жалобу подать. А сейчас делай, что я сказала.

— Что делать, сука? «Сирену» вернуть? Ты хоть понимаешь, что полетное расписание выверено по секундам? Если яхта хотя бы замедлит полет в ближайшие пять минут, она столкнется с лайнером А12 «Миссури».

— В таком случае расчисти нам дорогу!

Лена прервала связь и бросила взгляд на экраны. «Маргаритка» уже висела в воздухе, плавя бетон выхлопами работающих на полную мощность импеллеров. Вот площадка начала отдаляться, все быстрее и быстрее. Руки Кати уверенно порхали по пульту, капитан не сомневалась в своей правоте и вела штурмовик к стремительно удаляющейся цели. «Лагуны» не отличались скоростными качествами, но штурмовик имел мало шансов догнать яхту до того, как она покинет атмосферу и сможет активировать ГР-привод. Надеяться следовало лишь на разницу в курсах — яхта движется по четко определенной, оптимальной, но далеко не самой короткой траектории. А «Маргаритка» уже нарушила столько законов, что одним больше, одним меньше…

Вероятно, Катя тоже поняла, что преследуемый корабль уходит. Ее пальцы пробежали по сенсорам боевой панели, активируя ракетное вооружение штурмовика.

— Ты что делаешь? Не смей!

Неправильный тон… не те слова! Мозг капитана был запрограммирован принимать советы и рекомендации, но не категоричные приказы. Леночка поняла это слишком поздно — и проигранная секунда позволила Кате завершить начатое. Полутораметровая сигара вырвалась из левой пусковой установки и, оставляя за собой дымный хвост, метнулась к яхте, уже практически превратившейся в точку на фоне быстро темнеющего неба.

Леночка зажмурилась… ракетная атака в атмосфере. Над гражданским астропортом. В условиях сумасшедшей плотности движения. Если их просто рассадят по одиночкам лет на пять, это можно будет воспринять как удивительное благодушие судей. И то, что это не боевая ракета, а ЭМП подавитель, особой роли не играло. Осколки есть осколки — через пару мгновений вниз, на головы ничего не подозревающих туристов, полетят куски металла. Боги земные и все остальные, сделайте так, чтобы никого не убило!

Далеко впереди, в полусотне метров за кормой убегающей яхты, вспыхнула яркая золотая звезда. Тут же отозвался бортнавигатор — ГР-привод «Маргаритки» получил свою дозу излучения. Как, очевидно, и все корабли в пределах досягаемости электромагнитной волны.

— «Скайгард-7», вызывает «Маргаритка»…

Это следовало бы сделать уже давно, но в пылу погони Леночка слишком поздно вспомнила о своем благом намерении доложить полковнику Шеденбергу о происходящем.

По всей видимости, нашлись менее забывчивые. Ответ пришел почти сразу, на экране появилось искаженное бешенством лицо полковника:

— «Маргаритка»… Градова, вы в своем уме? Что вы творите?

— Преследуем яхту класса «Лагуна», — Лена отвечала четко и сухо. — На борту яхты находится преступник. В настоящий момент у яхты погашен ГР-привод, она попытается уйти на маршевом. Догнать не сможем. Прошу помощи.

— Я требую объяснений. Сейчас же! — прорычал Шеденберг, грохнув кулаком по пульту. Судя по вложенной в удар энергии, на пульте наверняка что-нибудь сломалось.

— Владелец яхты — Пси. Я располагаю фактами использования им своих возможностей для управления людьми.

Полковник несколько мгновений помолчал, затем процедил:

— Я надеюсь, что ваши доказательства будут весомыми. В противном случае…

Заканчивать фразу он не стал, да и потребности в этом не было. Лена знала: если ее обвинения не подтвердятся, экипажу «Маргаритки» грозит, по меньшей мере, чудовищный штраф и расставание с космосом навсегда. При ином, менее оптимистичном исходе — долгое тюремное заключение. Потому что расследование непременно установит тот факт, что огонь по гражданскому судну открыт без предупреждения. И все же она была благодарна полковнику — ясно, что меры Шеденберг примет, и «Сирену» на орбите будет ждать теплая встреча.

— Он меняет курс, — внезапно сообщила Катя.

Преследуемая яхта отклонилась от расчетной траектории, практически полностью прекратив набор высоты. Расстояние между «Сиреной» и преследователями начало медленно сокращаться — Тамир сбавлял ход. Через две минуты его кораблик оказался в зоне действия сенсоров «Маргаритки». В вакууме бортовые системы штурмовика получили бы нужную информацию с куда большего расстояния, но здесь, в еще относительно плотных слоях атмосферы, датчики обеспечивали уверенное сканирование лишь на небольших расстояниях.

— У него поврежден двигатель, — равнодушно сообщила Катя.

Теоретически взрыв ЭМП-торпеды не несет особой угрозы кораблю, поэтому использование подавителей и считается вполне допустимым методом остановки гражданских кораблей, не желающих подчиняться требованиям патруля. Энергощиты даже не заметят потока осколков.

Если щиты включены.

Ни один пилот, сколь бы он ни любил риск, не включит Щиты в атмосфере… если речь не идет о боевом корабле, идущем на штурмовку или несущем в своем чреве десант. Космические аппараты, родным домом для которых является вакуум, и без того, как правило, не отличаются выдающимися аэродинамическими характеристиками, а работающий экран, и вовсе снижает летные качества до уровня «Боже, помоги удержаться в воздухе». Поэтому, кстати, импеллерное оснащение штурмовиков и десантных капсул сделано с двойным, а то и тройным перекрытием — аккуратная игра двигателями обеспечивала боевым кораблям достаточную маневренность, а на сумасшедшую болтанку при этом не следовало обращать внимания. Во время десантной операции — не до комфорта.

Яхта, безусловно, стартовала без щитов, и потому осколки относительно безобидной ЭМП-ракеты сумели что-то повредить. Случайность, не более того.

Звука не было слышно, но вспышку можно было заметить невооруженным глазом. «Лагуна» дернулась, словно получив увесистый пинок под зад, выплеснула в воздух за кормой клуб маслянисто-черного дыма и косо пошла вниз, к морю. Запищал сигнал вызова.

— Я горю! По экрану бежали полосы, — но лицо Тамира было видно достаточно хорошо. — Спасите меня! Я сдаюсь! Я во всем признаюсь!

Уже много позже, когда нашлось время осмыслить произошедшее, Лена поняла, что виновата в исходе этой погони была именно она. Тамир то просил, то требовал — не самый правильный подход, а потому Катя на его вопли не реагировала. Градова могла бы подобрать нужные слова, и тогда «Маргаритка» вполне успела бы состыковаться с падающей яхтой до того, как та рухнет в воду. Но привычка оказалась сильнее — власть на борту принадлежит капитану, а все мысли о том, что подруга сейчас практически неспособна на принятие самостоятельных решений, как-то вылетели у Лены из головы.

— Я заплачу! — орал Тамир. — У меня много денег! Очень много! Я набрал здесь почти четверть миллиона! Они все ваши! Только спасите меня! Я хочу жи-ить!

Моше Резник говорил о том, что пси-вуаль может рассыпаться от случайного слова. Вполне вероятно, что вопли Тамира о деньгах, собранных на Талере с прихожанок, и послужили тем самым спусковым крючком. А может, были иные причины… но, так или иначе, взгляд Кати застыл. Секунд сорок она молчала, вцепившись в штурвал и уставившись в одну точку… Лена уже было потянулась к пульту, чтобы переключить управление на себя, чувствуя, как ползет по спине липкий страх. Пилотажного опыта У нее было кот наплакал, а в атмосфере, и того меньше и рассчитывать на удачную посадку она не могла. Разве что продержаться в воздухе достаточно долго, чтобы Катя вышла из ступора.

— Ах ты, сука… — послышался шепот капитана.

Вот теперь взгляд Кати стал нормальным. Если, конечно, можно было отнести к нормальному состоянию то бешенство, которое горело в ее глазах.

— Спаси-ите! Я все отда-ам!

Бархатный голос Тамира, голос, которому Катя еще недавно внимала с таким благоговением, сорвался на пронзительный визг, и девушка с силой врезала кулаком по коммуникатору. Не будь на ней скафандра, пальцам бы досталось изрядно, а так столкновения не выдержала техника. Динамик захлебнулся, булькнул нечто нечленораздельное и замолчал окончательно.

— Мы еще можем успеть, — прошептала Лена, уже понимая, что слишком поздно. И совсем не потому, что штурмовику может не хватить времени взять падающую «Лагуну» в захваты. Бог, от имени которого с таким жаром вещал проповедник, наконец-то обратил внимание на самозваного Пасынка. И прислал судью. Жестокого, но когда это суд Божий отличался мягкостью!

— Хрен ему.

Еще две ракеты вырвались из пусковых установок «Маргаритки». На этот раз боевые, способные и у более солидного корабля в клочья разнести не прикрытую полем броню. Полыхнул сдвоенный взрыв, экраны потемнели, фильтруя опасный для глаз световой поток, а там, где еще мгновением раньше находилась яхта «Сирена», теперь висело в воздухе быстро расползающееся дымное облако. Да падали вниз, к уже близкому морю, многочисленные обломки.

Катя смотрела на дело своих рук, и ее губы чуть заметно улыбались. А на лице застыло странное выражение… удовлетворение от очень хорошо выполненной работы.

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

В отличие от «Звездных Скитальцев», по боевым возможностям эквивалентных тяжелым крейсерам Федерации, корабли, получившие название «Черная Вдова», аналогов не имели. Там, где земляне предпочитали локальное подавление ГР-приводов противника с использованием ЭМП-ракет, амстад применяли мощное электромагнитное поле, излучаемое эффекторами корабля-подавителя (с развернутыми эффекторами корабль напоминает паука с разлетом «лап» в 1352 метра). Две-три «Черных Вдовы» вполне могли подавить ГР-приводы в масштабах планеты и околопланетного пространства в пределах пяти, шести тысяч километров от поверхности. Во время любой боевой операции «Черные Вдовы» (по классификации амстад эти корабли назывались «Уль'маа'ден»), препятствующие быстрому отступлению и дальней связи, являлись целью номер один.

Помимо генераторов поля и легкого вооружения, «Черные Вдовы» несли на борту до пятидесяти легких истребителей «Пиранья» (по классификации амстад — «Пи'ай»), обеспечивающих защиту подавителей от кораблей Федерации. Как правило, внешнюю сферу защиты каждой «Черной Вдовы» дополнительно составляли 1–2 крейсера класса «Звездный Скиталец» (по классификации амстад — «Уль'тэк'ка») и до пяти легких крейсеров класса «Хищник» (по классификации амстад — «Уль'мет»). По неподтвержденным данным, именно на борту «Черных Вдов» размещались командующие флотилиями Роя. В 70 % случаев уничтожение (а в ряде случаев — угроза уничтожения) подавителя вело за собой прекращение сражения и отступление эскадр амстад.

Всего в период Конфликта Амстад силами Федерации было уничтожено 19 «Черных Вдов», что составляло приблизительно 40 % кораблей этого класса, имевшихся в распоряжении Роя.

Разумные расы.

Амстад. Флот — «Черная Вдова».

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История шестая. ШТОРМ

Чуть слышно пискнул электронный замок. Катя оторвала взгляд от планшета — любовные приключения Констанс, внебрачной дочери графа де Блуа, уже подошли к вполне прогнозируемой развязке. Вне всякого сомнения, юный Шарль де Монфор страниц через десять вырвет несчастную девушку из лап гнусных разбойников (она явно не способна ничему научиться, поскольку попадает в те или иные гнусные лапы уже в шестой раз), после чего как порядочный человек просто обязан будет жениться. Потом еще страниц сорок переживаний по поводу социального неравенства, после чего отец Жан раскроет глаза юному Шарлю на происхождение его возлюбленной. Этот роман Катя листала третий вечер подряд, уже почти уговорив себя посмотреть конец — завершится ли дело пышной свадьбой, (что скорее всего) или нахального юношу, хватающегося за шпагу по поводу и без, все же прикончат ближе к финалу, а прекрасная (но такая ду-у-ура) Констанс будет лить слезы на его увитой плющом могиле. После чего примет яд или уйдет в монастырь. Катя предпочла бы вариант с могилой — судя по истеричным характерам героев, тихое семейное счастье им было противопоказано.

Дверь скользнула в сторону. На пороге высился здоровяк в полной десантной броне и с легким лазерным излучателем на бедре. В нарушение устава темный щиток шлема был откинут, открывая мужественное лицо тридцатилетнего мужчины. Весьма симпатичное лицо…

— Игнат, тебе в броне не жарко?

— Жарко, — ухмыльнулся морпех. — Но, сама понимаешь, порядок есть порядок.

— Соболезную…

Катя и в самом деле испытывала некоторую неловкость. Что может быть глупее, чем выставлять пост охраны у каюты, где содержится «стра-а-а-ашная преступница», которая, кстати, никуда не собирается бежать. Ибо некуда, если говорить откровенно. Парни из немногочисленной десантной группы, прикомандированной к «Скайгард-7», несколько дней откровенно развлекались, споря за право охранять «злодеек». Потом это им надоело. Еще бы, заступать на скучный и ненужный пост, вместо того чтобы хорошо провести время в баре, — кому ж это понравится?

— Да ладно, — пожал могучими плечами морпех. — Работа наша такая. Шеденберг срочно желает вас видеть. Точнее очень срочно.

— Нас — это меня?

— Вас — это всю вашу команду, Катя. Парни говорят, что из штаба Флота поступили какие-то распоряжения насчет вашего дела. Судя по выражению лица полковника, он доволен. Но я тебе этого не говорил… Девушка отложила планшет и встала.

— Пять минут не доведут Шеденберга до икоты?

Игнат на мгновение замялся, потом кивнул:

— Хорошо. Но, Катя, пусть это и в самом деле будет пять минут.

Дверь закрылась. Катя бросила на себя взгляд в зеркало и ужаснулась — привести ЭТО в порядок? За пять минут?

Их пребывание под стражей длилось уже полтора месяца. Первую неделю девушек регулярно водили на допросы сначала с ними беседовал лично Шеденберг, затем — какой-то невзрачный тип со знаками отличия майора Службы безопасности Флота. Полковник рычал, ругался и обещал экипажу «Маргаритки» целый букет неприятностей. Майор, напротив, казался равнодушным и усталым… наверное, именно так и должен вести себя настоящий эсбист, одно лишь присутствие которого вызывало у любого офицера Флота нервную дрожь. Катя, к своему удивлению, эти беседы воспринимала спокойно — ну, в самом деле, что ей может грозить? Отчисление из программы «Скайгард»? Почти наверняка. Бешеный штраф, с которым не расплатятся и ее внуки? Не исключено. Тюрьма? За боевую стрельбу над курортным побережьем она и сама кого угодно упекла бы за решетку. Все, что помнила, она рассказала еще на первом допросе, последующие беседы с эсбистом новых фактов выявить не могли в принципе, поэтому и нервничать не стоило.

По истечении недели о девушках словно бы забыли. Дней на десять. Затем все началось заново, но уже с применением техники. Полсотни датчиков, снимающих все мыслимые характеристики организма, невероятное количество вопросов — и по делу, и откровенно идиотских. Вопросы часто именно таковыми и выглядели, но Катя знала, что полиграф — штука достаточно надежная, за последние сотни лет практически доведенная до совершенства, а потому все попытки допрашиваемого погрешить против истины будут выловлены, систематизированы и оценены.

Затем допросы прекратились окончательно. Формально девушки находились под арестом, но Шеденберг счел возможным отказаться от использования обычной гауптвахты — гнусного даже на вид помещения с узкой железной койкой и окошечком в бронированной двери, через которое узнику предполагалось подавать скудный паек. Станция «Скайгард-7» была заселена ладно если на четверть, а потому для заключенных выделили целое нежилое крыло… и разместили их в стандартных, вполне комфортных каютах. Единственное, что отличало импровизированные «казематы» от обычного жилища сотрудника «Скайгард», была полная информационная изоляция. Леночкин инфоимплантат не мог установить контакт ни с одной точкой подключения к StarNet. По всей видимости, Шеденберг просто приказал обесточить в этой части станции всю внутреннюю систему связи.

А так… душ, маленький санузел, питание из офицерской столовой и планшет с неограниченным запасом литературы — жить можно. Хотя и скучно.

Ну и, конечно, никаких контактов друг с другом, равно как и с иными обитателями станции, кроме следователей и лично Шеденберга. Невинный обмен репликами с Игнатом мог стоить тому дисциплинарного взыскания… все это знали, но каждый второй охранник с готовностью шел на нарушения. В целом мнение общества склонялось на сторону экипажа «Маргаритки». И каждый старался дать девушкам это почувствовать — от просто пары ободряющих фраз до чего-нибудь вкусненького в составе рациона.

И все же эта каюта вызывала у Кати тихое бешенство. Стены давили на психику, вгоняли в тоску… и если в первые недели она пыталась хотя бы читать что-то умное, вроде «Основ навигации» Бенжамена Лакто или знаменитой «Физики бета-слоя» Николая Радова, то в последние дни ни на что, кроме тупой приключенческо-любовной жвачки, сил уже не оставалось. Она прямо-таки чувствовала, что деградирует, и вызов к Шеденбергу был воспринят как настоящий подарок судьбы.

Полковник жестом указал девушкам на кресла и, сцепив пальцы в замок, принялся мрачно разглядывать экипаж «Маргаритки». Игра в гляделки продолжалась минуты две… Затем Шеденберг, видимо, решив, что выдержал достаточную паузу, приступил к делу.

— Итак… что с вами делать?

— Э-э… в каком смысле, полковник? — уточнила Катя.

— Расстрелять? — предложила Леночка, мило улыбаясь, но шутка прозвучала довольно кисло.

Снежана просто промолчала. Все произошедшее она с самого начала воспринимала как свою вину, на вопросы отвечала сумбурно, все время делая упор на то, что это именно она привела подруг на проповеди Бишара, а потому и спрос должен быть с нее. Своим самобичеванием она даже меланхоличного эсбиста довела до того, что тот очень невежливо попросил девушку заткнуться и на вопросы отвечать по существу. Снежка еще больше расстроилась, замкнулась в себе и с того момента страдала молча.

— Нарушение порядка атмосферных полетов астропорта Талеры. Боевая ракетная стрельба в непосредственной близости от населенных районов…

— Ракета была одна, да и то ЭМП, — уточнила Катя, и тут же замолкла, обожженная яростным взглядом полковника.

— Уничтожение готового сдаться преступника, продолжил Шеденберг, играя желваками. — Плюс всякие мелочи вроде угроз обслуживающему персоналу астропорта и двух поврежденных падающими обломками коттеджей.

Он снова замолчал, давая обвиняемым прочувствовать всю тяжесть содеянного. Затем неожиданно усмехнулся:

— Ну, теперь о хорошем. Комиссия Флота сверила протоколы допросов с содержимым черного ящика «Маргаритки». Провела обследование женщин, посещавших проповеди Бишара. Кроме того, был допрошен ваш добрый знакомый господин Резник… Кстати, да будет вам известно, он и в самом деле считается хорошим специалистом по Пси, по крайней мере в узких кругах. Установлено, что женщины, включая офицеров «Скайгард» Шелест и Соболеву, подвергались пси-воздействию…

Он вздохнул, протянул длинную паузу и закончил:

— … а потому Шелест и Соболева, находясь под остаточным влиянием пси-программы, не могут в полной мере отвечать за свои действия.

Катя с Леночкой переглянулись — неужели с них снимут обвинения? Это казалось нереальным, учитывая, сколько же они натворили. Снежка все так же равнодушно смотрела в одну точку — самое тяжелое обвинение против нее было выдвинуто ей же самой, и мнение военных или гражданских экспертов ее интересовало мало.

— Кроме того, формально служащие «Скайгард» находятся под юрисдикцией Флота и могут быть судимы исключительно Трибуналом Флота. Заседание какового состоялось вчера. Мне поручено огласить принятое решение… Полковник взял со стола лист бумаги (можно подумать, чтение с планшета или с экрана произвело бы меньшее впечатление) и приступил к оглашению приговора:

— По факту открытия огня в зоне ответственности астропорта Талеры с применением системы электромагнитного подавления — снять обвинения с капитана Шелест ввиду невозможности указанной сотрудницы «Скайгард» адекватно оценивать последствия своих поступков ввиду остаточных последствий пси-программирования. Снять обвинения с членов экипажа Градовой и Соболевой в виду невозможности их вмешательства в действия командира в боевой обстановке.

Упомянутая Градова густо покраснела. Тот факт, что Катя пустила ракету вслед убегающей яхты, был исключительно на совести самой Леночки — пусть она и не советовала подруге применять к беглецу радикальные меры, но общий настрой капитану создавала именно Лена. И следователи, безусловно, это понимали.

— По факту открытия огня по частной яхте «Сирена» с применением штатного ракетного вооружения, повлекшему смерть владельца яхты гражданина Федерации Тамира Бишара, — снять обвинения с капитана Шелест и членов экипажа Градовой и Соболевой. Считать действия сотрудников «Скайгард», направленные на задержание особо опасного преступника Тамира Бишара, соответствующими обстановке и адекватными. Трибунал обращает внимание на тот факт, что попытка пленения Тамира Бишара силами экипажа Шелест могла привести к получению преступником контроля над вооруженным тактическим штурмовым кораблем класса «Протей».

Еще одно балансирование на грани правды и лжи. Да, Тамир, окажись он на борту «Маргаритки» в качестве пленника, без особого труда мог взять под контроль экипаж штурмовика. Но можно было пойти и другим путем — дать ублюдку катапультироваться, и пусть себе болтается на теплых волнах до прибытия полиции. Правда, тогда это была бы операция не «Скайгард» (то есть, по сути, операция Флота), а дело местной полиции. Видимо, кто-то счел подобный расклад неприемлемым. Уничтожение практикующего Пси Флот намерен был оформить как свою заслугу.

— По факту нарушения графика движения кораблей в зоне ответственности астропорта Талеры, вызвавшему убытки компании «Талера-Галакто» в сумме 223524 ее, — компенсировать убытки компании «Талера-Галакто» за счет фондов Флота, одновременно взыскав означенную сумму с сотрудников «Скайгард» Шелест, Градовой и Соболевой… — Полковник сделал очередную длинную паузу, давая возможность девушкам представить себе, сколько лет им придется выплачивать долг, а затем продолжил: — В равных долях, исходя из 5 (пяти) процентов месячного жалованья. При увольнении указанных сотрудников остаток суммы по иску списать за невозможностью взыскания.

Проняло даже Снежку… По сути, им простили огромный долг… пять процентов от месячного содержания — пустяки, формальность, чтобы заткнулись гражданские. Леночка, уже мысленно подбиравшая аргументы для слезного письма отцу на тему «папа, дай денег», облегченно вздохнула — посыпание головы пеплом откладывается.

— По факту повреждения конструкций двух коттеджей, расположенных у отеля «Лагуна Клаб», — взыскать с сотрудников «Скайгард» Шелест, Градовой и Соболевой понесенные владельцем отеля убытки в размере 570 ее. Взыскание осуществить одномоментно, в равных долях.

— Прошу прощения, полковник… — Катя замялась на мгновение, потом решительно заявила: — В настоящее время мой счет пуст. Я все деньги перевела этому ублюдку. Боюсь, что и Снежка сделала то же самое.

Соболева мрачно кивнула.

— Я в курсе, капитан, — кивнул полковник. — Но, пока вы прохлаждались на гауптвахте, ваше жалованье поступало на ваш счет.

— Но разве…

— Вы были не отстранены от службы, — Шеденберг говорил сурово, с легким налетом раздражения, но в его глазах неожиданно заиграли веселые искорки, — а задержаны до выяснения. Формально вы оставались служащими «Скайгард» со всеми правами и обязанностями. В том числе, и с правом на получение повременной оплаты. Лично я считаю, что заявленная отелем сумма явно завышена, но тут уж ничего не поделаешь.

Он отложил приговор — насмешка над правосудием, если рассудить здраво. Или скорее не насмешка, а лишний способ дать гражданским понять, что Флот своих не отдаст никому и никогда. Включая и тех, кого «своими» можно назвать лишь с очень большой натяжкой. Извечное противостояние между теми, кто относил себя к армии, и «всеми остальными» заметнее всего обострялось в мирные годы. Это неудивительно — как только придут в движение эскадры боевых кораблей, как только прорежут пространство лазерные лучи и быстро тающие дымные следы тяжелых торпед «корабль — корабль» — каждый… ну, почти каждый гражданский станет видеть в армии своих защитников, героев, достойных любых почестей. Каждый обыватель согласится на некоторые лишения, лишь бы армия обладала достаточной силой, чтобы защитить его дом, семью и имущество от злобного и жестокого врага.

Если же врага не наблюдалось, ситуация менялась радикально. Не мгновенно, нет — после окончания Конфликта Амстад еще долго, и Флот в целом, и отдельных его представителей превозносили как героев. Средства текли рекой — следовало восстановить поредевшие эскадры, измочаленные атаками пауков Роя, необходимо было разработать новые системы вооружения с учетом накопленного опыта… да и приток новобранцев на фоне всеобщего ликования был достаточно велик, чтобы быстро залатать прорехи. Правда, там, где средства массовой информации и прикормленные правительством Федерации «специалисты» в голос кричали о «великой победе», настоящие знатоки (среди которых были и почти все старшие офицеры измордованного, но не сломленного Флота) лишь кривили губы в презрительных ухмылках. Конфликт окончился отнюдь не «убедительной победой доблестных вооруженных сил Федерации» и, соответственно, «безоговорочной капитуляцией Ассамблеи Амстад». Конфликт просто угас словно Рою надоела война, начатая им же с непонятными целями и без видимого повода. Эмиссары Ассамблеи заявили о готовности к переговорам, не стали возражать против выдачи военнопленных (таковых было немного, люди не интересовали амстад ни в одном из качеств, навязанных обывателям многовековыми потугами фантастов, то есть ни как рабы, ни как источник питания). Даже выплатили небольшую контрибуцию — скорее как знак мирных намерений, чем как свидетельство поражения. Те, кому положено было, знали — пусть тяжелые крейсера Федерации и сожгли почти все огромные «Звездные Скитальцы» амстад, но у Роя все еще оставалось в достатке небольших, вертких и отменно защищенных истребителей, названных «Пи'ай» в честь мелкой и невероятно злобной рыбешки, часто встречавшейся в реках их материнской планеты (люди, разумеется, окрестили эти чрезвычайно опасные кораблики «Пираньями»), Попытка окончательного штурма планеты Амстад (по Земной классификации — система Анкаа обошлась бы Флоту очень дорого, и исход сражения не был очевиден. Но инсекты уклонились от боя, и Федерация приняла мирный договор и согласилась на экономическую изоляцию Ассамблеи.

Да, армию славили все. И те, кто ни разу не увидел в небе вспышек рвущихся ракет, и те, чьи миры не успели защитить — немногочисленные беглецы из городов, до скального основания сожженных «Звездными Скитальцами». Каждый мужчина в форме считался героем…

Но прошло совсем немного времени, и те, кто рвал глотку в приветственных криках, начали задумываться о том, что Флот продолжает потреблять огромные средства. А почему, собственно? Разве все еще сохранилась угроза? Разве замкнувшиеся в своих немногочисленных мирах амстад собираются напасть? Нет, нет и еще раз нет! А не пора бы приуменьшить налоги? А не пришло ли время вкладывать деньги во что-нибудь более полезное? А заодно и ограничить армию в правах, изрядно расширенных на период военных действий. Отдельных трезвых голосов, утверждавших, что армия и особенно Флот — основа мирного существования Федерации, становилось все меньше.

Поэтому и ширилось тихое, бескровное, но достаточно жесткое противостояние между армией и теми, кто с готовностью забыл о понесенных жертвах. Гражданские власти совали палки в колеса «военной машины», тонко или прямо намекая военным, что их время прошло. Те, в свою очередь, не упускали возможности поставить зарвавшихся «штафирок» на место.

Именно это противостояние и спасло экипаж «Маргаритки». Признать, что патрульная служба, созданная с одобрения и под контролем Флота, одним махом нарушила с полдесятка федеральных и с полтора десятка местных законов? Извольте. Да, нарушила… но — так было «нужно». Знаменитая, расплывчатая и в то же время непобедимая формулировка «действия в соответствии с обстановкой» сыграла свою роль и на этот раз. Тем более (а уж следователи Флота не пожалели времени и сил, чтобы подобрать необходимые доказательства) наземные службы Талеры и сами хороши. Идиот Роббинс, скрупулезно собравший целых семнадцать, если не считать последнего, заявлений в отношении Тамира Бишара, и ничего не предпринявший, сыграл на руку Флоту, попутно угробив, окончательно и бесповоротно, собственную карьеру. До вынесения определения «пособничество Пси» дело не дошло, но остаток времени до пенсии бывший полковник, а ныне всего лишь капитан Роббинс будет коротать на посту начальника крошечного полицейского управления в отдаленной, ничем не примечательной, и никому не интересной колонии. Прямых доказательств иных преступлений не нашли, но кое-кто из следователей подозревал, что среди пиратской вольницы найдутся недовольные, вполне способные предъявить эксполковнику изрядный счетец за разваленный, по причине неосторожности Роббинса, бизнес.

— Теперь, как говорится, без протокола… — Шеденберг снова смерил девушек тяжелым взглядом. — То, что написано в этом заключении, всего лишь игра слов. Надеюсь, Вы это понимаете?

Дождавшись трех утвердительных кивков, он продолжил:

— Так вот, еще один подобный эксцесс, и неприятности, которые вас ожидают, станут по-настоящему большими. А пока вы настроили против себя администрацию «Талера-Галакто», планетарную администрацию, местную полицию… да и много кого еще. Люди, знаете ли, не очень любят, когда им на голову валятся обломки боевых ракет. Кое-кто на Талере все еще жаждет вашей крови, а потому вам лучше убраться отсюда куда-нибудь подальше.

Девушки переглянулись: интересно, как далеко может находиться это «подальше»? С Шеденберга станется заслать «Маргаритку» в самую глушь — куда-нибудь к Зете Гермеса, на дальние рубежи освоенного Федерацией космоса, где само слово «освоенный» звучало как насмешка.

Видимо, эти опасения отразились на лицах девушек столь явственно, что полковник прочитал их как открытую книгу.

— И не надейтесь на отдых в тихой системе. Не заслужили. Два часа назад получен сигнал бедствия от КМТ «Джорданна». Район звезды HD160861,^[91] чуть больше пяти светолет отсюда. КМТ «Джорданна» относительно новый транспорт класса Т4, выпущенный всего девять лет назад.

— Что у них случилось? — чуть резковато спросила Катя. Год выпуска транспорта ее ни в малейшей степени не интересовал, теперь, когда их выпустили из заточения, подобную информацию Лена выдернет из Сети в любой момент.

— Пульсационный резонанс ГР-привода.

Катя скрипнула зубами. Да уж…

Приводы Геллера — Радова считались абсолютно надежными, хотя каждый понимал, что с позиции надежности никакого абсолюта не существует. Маршевый двигатель мог взорваться, такие случаи иногда фиксировались. Бортовая электроника могла частично выйти из строя — это происходило сплошь и рядом. Человеческий фактор мог довести корабль до гибели — и подобное тоже имело место. Но ГР-приводы не выходили из строя. Их можно было на время подавить ЭМП-всплеском или направленным излучением с «Черной Вдовы» амстад, их можно было разрушить попаданием ракеты или лазера (что, как правило, для корабля оказывалось фатальным событием, поскольку в 50 % случаев вело к детонации «энергии-33»), их можно было повредить во время профилактических работ, но сами по себе они не ломались. Никогда. Почти.

Но изредка, примерно один раз на миллион запусков, набор мощности из плавного становился пульсирующим. Сорок секунд катастрофического нарастания мощности — и полное разрушение привода, сопровождаемое целым рядом побочных эффектов, одним из которых был полный выход из строя всей электроники корабля. Процесс, который невозможно было остановить. Как правило, за сорок секунд привод успевал сообщить кораблю достаточно энергии для преодоления бета-горизонта — в этом случае судно возвращалось в обычное пространство на непредсказуемом удалении от первоначальной точки, которое могло достигать десятков, сотен и, в теории, тысяч светосекунд.

Зафиксировав пульсационный резонанс привода, команда обреченного корабля могла только подать сигнал бедствия. И молиться, чтобы спасатели их нашли.

— Что они успели передать?

— Все, что могли: начальные координаты, скорость, вектор. Сейчас в тот район стягиваются все свободные корабли из ближайших секторов. Предстоит исследовать пространство вдоль вектора перемещения примерно на четыреста пятьдесят миллионов километров.

— Иголка в стоге сена… — прошептала Снежана.

— Самый дальний известный выброс, — продолжил полковник, словно не расслышав этого упаднического выпада, — полторы тысячи светосекунд. Основные поиски будут, разумеется, проводиться в начальной и средней части диапазона. Но это тоже не мало — как минимум триста миллионов километров. Запас по времени большой, воздуха на борту «Джорданны» хватит на четыре месяца, воды и продуктов… часть груза составляет продовольствие, так что эту проблему можно отбросить.

— Сколько у нас времени на сборы?

— Четыре часа. Техники уже заканчивают монтаж оборудования. Координацию операции осуществляет майор Захар Кудинов из АСпаС.^[92] Я уже связался с ним, поступаете в его распоряжение до завершения операции.

Леночка вздохнула и сокрушенно покачала головой — «до завершения» означало, вероятно, на те самые четыре месяца плюс еще неделя в надежде на чудо. Слабо верилось, что транспорт будет найден. Не то чтобы таких случаев не было — как же, находили. Примерно в одном случае из пяти, не самая обнадеживающая статистика. Четыре месяца ощупывать сканерами пустое пространство… пожалуй, сидеть под арестом ничуть не хуже…

— Мне кажется, я что-то заметила.

Эта фраза никому не была адресована — в рубке Катя находилась одна. Снежка отсыпалась после вахты, Леночка готовила ужин.

Все устали. Шла пятая неделя нудной, утомительной работы, не приносящей, как и следовало ожидать, никакого результата. Одна за другойсменялись вахты, вместе с усталостью незаметно подползало равнодушие. Миллионы километров, и при этом даже новейшие сканеры «Оракула», смонтированного в дикой спешке и, как следствие, с массой недоработок, охватывали лишь ничтожно малый шар радиусом в сто шестьдесят тысяч километров. Была еще некоторая надежда на радиолокаторы, вполне способные с расстояния в две-три светосекунды зафиксировать наличие в пустоте некоего объекта, но не дающие о нем никаких данных, кроме очень приблизительных размеров. Уже пять раз «Маргаритка» отклонялась от расчетного курса, чтобы вновь убедиться — снова мертвый кусок камня. И никаких следов исчезнувшего КМТ.

Первые дни были наполнены лихорадочной деятельностью — Снежана возилась с «Оракулом», сквозь зубы матеря техников и обещая им предельно «веселую» жизнь начиная с того момента, когда «Маргаритка» все же вернется на базу. Затем забарахлил маршевый двигатель, и в работу пришлось включиться Кате, поскольку разорваться Снежка не могла. Как следствие, Леночке пришлось отстаивать по две, а то и по три вахты подряд, глотая энергетические коктейли.

Потом постепенно все пришло в норму. Наконец-то все системы «Оракула» работали как следует: окажись в пределах подконтрольной зоны любой объект, и он тут же будет обследован, оценен, соотнесен с базой данных, и на монитор пульта поступят все необходимые сведения. Увы, пока что не удалось обнаружить ничего, кроме пары десятков некрупных каменных обломков.

Монк, несший круглосуточное дежурство на боевом посту стрелка (туда пришлось подтянуть кабели от энергосистемы штурмовика, дабы робот не отвлекался на зарядку аккумуляторов), старательно изучал черное пространство, пронизанное светом далеких звезд. Особой надежды на него не было — если в пределах километра-двух встроенные сенсоры машины и могли дать сто очков вперед человеческим чувствам, то на большем расстоянии избирательность «электронных глаз» Монка резко падала. Но пусть будет при деле — ему хотя бы усталость не грозит.

«Оракул» и радиолокатор прекрасно функционировали и без участия человека. Появится какой-нибудь достойный внимания объект — прозвучит сигнал. Поэтому задача вахтенного — и на «Маргаритке», и на более чем трех сотнях других кораблей, стянутых в этот сектор, — состояла в наблюдении за показаниями оптических сенсоров. Вспышка проблескового маяка в походном режиме видна с огромного расстояния… Четыре тяжелых крейсера и шесть КМТ-5 научно-исследовательского корпуса Флота обладали возможностью анализа картины звездного неба и мгновенно зафиксировали бы появление точечного источника света. Но для участка пространства, которое необходимо было обследовать, эти корабли — капля в море. Кудинов, вне всяких сомнений, задействовал свои полномочия по максимуму и, хотя ни один спейсмен не относился к спасению потерпевших кораблекрушение, как к делу не нужному и бесполезному, наверняка многие время от времени поминали Майора АСпаС не в самых мягких выражениях. Из трехсот двадцати задействованных в операции кораблей лишь сто семь относились к АСпаС, Флоту или «Скайгард». Остальные — гражданские, для которых многодневное траление пустоты есть потеря денег, денег и еще раз денег.

Пискнул сигнал коммуникатора, спустя секунду на экране появилось лицо Кудинова:

— Девочки, как ваши дела?

Он почему-то с самой первой встречи взял именно такой тон — дружелюбно-покровительственный. Быть может, кому-то другому Катя и не простила бы подобного обращения, но майор АСпаС был просто душкой — обаятельным, жизнерадостным и энергичным человеком, умевшим заражать окружающих оптимизмом и волей к победе. Шелест улыбнулась в камеру:

— Вроде бы что-то заметили. Чтобы проверить, придется отклониться от курса.

— Проверяйте, — вздохнул майор. — У меня только за сегодня два десятка подобных случаев, здесь очень много комет и небольших астероидов. И вот еще что: наблюдатели сообщают о вспышках на местной звезде. Часа через два начнется шторм.

— Связь накроется, — покачала головой Катя.

— Именно. «Марко Поло» лег в дрейф, зафиксировал свои координаты на ретрансляторах Талеры, так что, если радиосвязь заглохнет, сможете передать информацию по ГР-каналу. Но этот канал — для особых случаев…

Шелест кивнула. Использование околопланетных ретрансляторов стоит денег. Немалых. Спасательная операция — дело святое, но АСпаС все равно придется оплачивать счета. И если все три сотни поисковиков начнут гнать информацию на флагман через ГР-канал, то спасательная служба за полдня просадит свои фонды на месяцы вперед.

— Сколько продлится шторм?

— Шелест, у меня же здесь не астрофизики сидят, — осклабился Кудинов. — Все, что они сказали: шторм будет. Может, часов пять, может, и две недели. Как у вас с системой жизнеобеспечения? Не пора на перезарядку?

— Нет, еще недели на три хватит с гарантией.

— Ну и славно. Удачи вам.

Он отключился, не дожидаясь ответной реплики.

Катя вновь посмотрела в черноту экрана, испещренную серебристыми искрами звезд. Где-то там, как ей показалось, на секунду загорелась еще одна звездочка, неуместная и чуждая. Быть может, маяк. Если очень повезет. Девушка ввела в бортнавигатор параметры смены курса: штурмовик шел на предельно возможной для себя маршевой скорости, и любое маневрирование следовало производить с максимальной осторожностью. О ручном управлении не стоило и думать. Бортнавигатор начал расчет маневра, одновременно выстреливая в пространство кодированный радиосигнал, содержащий в себе параметры нового курса. Малоисследованная система, отсутствие мощных радиолокаторов орбитального базирования — в таких условиях никакие меры предосторожности не являлись чрезмерными. «Марко Поло», огромный транспорт военной серии Т5, должен иметь информацию о местонахождении каждого спасательного судна — на тот случай, если по какой-либо причине спасателей самих придется спасать.

Бронированная дверь с легким скрипом ушла в сторону, открывая выход в коридор. На пороге стояла Леночка с тарелкой бутербродов.

— Ну как?

— Вроде бы в десятом секторе была вспышка. Идем на сближение.

— Расстояние?

— Понятия не имею. И вообще, может быть, мне почудилось. От напряжения уже цветные пятна перед глазами.

— Сменить тебя?

Учитывая, что до окончания Катиной вахты оставалось еще полтора часа, это было весьма заманчивым предложением. Капитан вздохнула, борясь с соблазном, и все же нашла в себе силы отказаться:

— Нет, спасибо. Я досижу. Судя по тому, что локатор молчит, до цели еще далеко. Если она там вообще есть.

— Как думаешь, нам повезет?

Катя пожала плечами:

— Говорят, при резонансе выжигает всю электронику. Я вообще не уверена, что они смогут восстановить работу маяков.

— А разве это не означает, что экипаж замерзнет?

— Нет, на всех кораблях крупнее нашей посудины есть резервные химические обогреватели. Как раз на подобный случай. Им, конечно, придется несладко, но от холода не умрут. Знаешь, что самое ужасное в этих поисках? Их прекращают через четыре месяца. Всегда. Считается, что если за сто двадцать суток найти корабль не удалось, то это невозможно в принципе. Хотя, вполне вероятно, экипаж еще жив… Сто суток — это то время, на которое хватит действия химических обогревателей при экономном использовании. И двадцать резерв на случай особо изощренной фантазии экипажа.

— Неужели АСпаС признает свое поражение?

— Думаешь, это первый случай? Кудинов уведет свои корабли. Будет объявлена награда, возможно, кто-то из гражданских продолжит поиски.

Она замолчала, представив себе людей, запертых в безнадежно мертвом железном гробу. Людей, которые не могут позвать на помощь, не могут подать сигнал бедствия, и все, что им доступно в этой ситуации, — ждать и надеяться. Несколько лет назад, еще в то время, когда она служила во Флоте, Кате довелось участвовать в подобной операции. Тогда поиски длились почти три месяца — и оказались успешными. Потерпевший бедствие корабль был найден, и экипаж был жив.

Но не все. Уже на восьмой неделе постоянное ожидание смерти свело второго помощника с ума. Как рассказали выжившие, поначалу все выглядело относительно спокойно — он все чаще уединялся в своей каюте, проводя время в молитвах. А затем… затем однажды взял в руки табельный пистолет (на грузовозе только капитан и его помощники имеют право на ношение оружия) и заявил, что катастрофа — знак Божий и ожидать спасения — значит выступать против Его воли. И открыл стрельбу. Это был очень старый пистолет… всего восемь патронов. Три трупа, четверо раненых. Последнюю пулю свихнувшийся фанатик пустил себе в рот. Один из раненых позже скончался.

Поэтому даже четыре месяца — очень большой срок, выдержать который сумеет не каждый. Только вот рассказывать об этом Леночке? Пожалуй, не стоит — она слишком впечатлительна.

— Кать… — Голос Лены дрогнул.

— Что?

— Я видела вспышку. Прямо по курсу.

Сенсоры зафиксировали объект спустя семь часов — все это время «Маргаритка» шла с максимально возможной скоростью, безжалостно расходуя запасы топлива для маршевого двигателя. Снежана все еще спала в своей каюте, вахту несла Градова, но Катя уйти отказалась и, полулежа в своем кресле, не сводила взгляда с черного экрана. Теперь ни у кого не было сомнений в том, что где-то там, в пустоте, время от времени вспыхивает навигационный маяк космического корабля.

Сканер выдал первые данные — очень поверхностные, но обнадеживающие. Объект, безусловно, был космическим кораблем и, вероятно, земного производства. Филаниане, в силу своих традиций и, кроме того, своей физиологии, предпочитали красные или фиолетовые навигационные огни, здесь же с периодичностью в полчаса в пространство извергался поток слепяще-желтого солнечного света. Предварительная оценка — размеры объекта соответствуют транспорту серий Т2, Т4, Т5 или тяжелому крейсеру.

За броней «Маргаритки» бушевал солнечный шторм, канал обычной связи был наглухо забит треском помех, а слать сообщение по ГР-линии Катя не торопилась.

— Борт-812 «Маргаритка», патруль «Скайгард», вызывает неизвестный корабль. Вы находитесь в зоне проведения операции АСпаС. Идентифицируйте себя.

— Бесполезно, — пожала плечами Леночка. — Они нас не слышат, шторм глушит. А если это «Джорданна», то и слышать им нечем.

— Ну, надо ж было попробовать. На малой дистанции сигнал должен был бы пройти. Как там «Оракул»?

— Пошла телеметрия, — сообщила толком не проснувшаяся Снежана, взявшая на себя управление сканером.

— И что там? Не томи.

— Подожди, идет обработка. Сканеры тоже барахлят, тут с 38 бортом черт-те что творится. Так… еще пару минут.

Все трое ждали результатов не дыша. Наконец Снежка оторвала взгляд от экрана.

— Ну, прежде всего, это не «Джорданна». Корабль идентифицирован как КМТ класса Т2. С некоторыми доработками. Сейчас идет поиск аналогов по базе данных, но сведений пока маловато.

— Т2… Господи, какая древность! Он же еще до Конфликта Амстад выпущен, не иначе. Я думала, их уже давно на слом пустили.

Катя медленно кивнула:

— Да, ты права. По Регистру Ллойда действующие транспорты Т2 не значатся. Это мертвый корабль.

— Но маяк же работает…

— Такая техника делается с многократным запасом прочности плюс включает в себя блок авторемонта, часто — дублированный.

— Э-э… — протянула девушка. — А можно задать один неуместный вопрос? Если это один из потерянных кораблей, мы… премию не получим? Не подумайте, что я такая уж сволочь и хочу погреть руки на мертвецах, но интересно просто.

— Обычно премия за обнаружение исчезнувшего корабля назначается на определенный срок, — отозвалась Снежана, не поворачивая головы. — Как правило, десять лет. После этого… на усмотрение компании-владельца, если таковая еще существует. Но случаев обнаружения корабля, исчезнувшего более пяти лет назад, я не знаю.

— «Черный призрак», — хмыкнула Катя.

— Это сказки, — чуть резче, чем следовало, отозвалась Снежка.

— Вы о чем? — В глазах Леночки вспыхнул неподдельный интерес.

Снежка презрительно фыркнула. Катя пожала плечами, это ж надо, летать уже так долго и не ознакомиться с фольклором спейсменов. Пора восполнить пробел, пока есть пауза, — «Оракул», похоже, завис от недостатка данных.

— Есть легенда о транспорте под названием «Черный призрак». Кстати, такой корабль и в самом деле существовал, в регистре Ллойда он числится пропавшим без вести в 2172 году. Ну, с точки зрения владельцев, назвать так судно было той еще шуткой. Корабль отправился с Земли на Хоуп и не прибыл в порт назначения. Ну, в общем-то, в те времена подобное случалось довольно часто, сейчас техника намного надежнее. Корабль поискали, не нашли и признали погибшим.

— А потом начались стра-а-а-анные события, — протянула, ерничая, Соболева.

— Ну да. Вроде бы «Черный призрак» неоднократно встречали… и, по словам очевидцев, ловили сообщения их бортового автоответчика. Автомат передавал стандартный сигнал «Следую своим курсом». Но на вызовы транспорт не отвечал, а при любой попытке сближения — исчезал. Есть около двух десятков случаев, зафиксированных бортовой регистрирующей аппаратурой…

— Фальсификация, — подала голос Снежка.

— Брось, кому надо заниматься такой ерундой?

— Как раз тем, кто распространяет слухи о «Черном призраке» и тому подобном. Чтобы давать интервью, красоваться перед камерами… Она осеклась, уставившись на экран, затем выдала длинную и очень грубую тираду, в которой содержались малоизвестные факты об интимных предпочтениях предков конструкторов, разрабатывавших «Оракул».

— Что случилось?

Но ответ не требовался. На экране сканера горела надпись:

«Объект идентифицирован. КМТ «Черный призрак», класс Т2, год выпуска 2147».

— К сожалению, — поддержку вам сейчас оказать не могу — голос майора звучал довольно мрачно. У нас множественные сообщения о повреждениях электронных систем. Не все корабли имеют военные защитные экраны. Ну и сами понимаете, «Черный призрак», если это и в самом деле он, не является целью операции.

— А есть сомнения?

— Идентификация сканеров класса «Оракул» дает некоторую погрешность, помявшись, признал Кудинов. — Я так понимаю, что автоответчик транспорта не активен?

— Молчит… — кивнула Катя. — Вернее, может, он и орет во всех диапазонах, но в эфире одни помехи. Бросить его?

Майор на мгновение задумался, затем покачал головой:

— Нет, не стоит. Даю добро на стыковку. Будьте осторожны. Связь — только при необходимости. Надеюсь, об уставе вам напоминать не надо?

Он отключился, не дожидаясь ответа.

Катя только вздохнула. Не то чтобы напоминание об очевидных вещах следовало расценить как оскорбление, скорее сказывается общая нервозная обстановка. Вряд ли майор хотел кого-то обидеть, правила, гласящие, что при любой десантной операции на борту корабля должен оставаться хотя бы один человек, способный принять управление, придумали не просто так. Подобные правила, как бы высокопарно это ни звучало, часто написаны кровью, и любой спейсмен с готовностью признает их полезность. Другое дело, что критическая ситуация не остановит его от нарушения — но это ж если и в самом деле возникнут проблемы. Пока таковых не ожидалось. Подойти к уже двести с гаком лет мертвому кораблю, проникнуть на борт, снять записи черного ящика и вернуться — достаточно простая операция.

— Ну что ж, идем на сближение. Щиты на максимум. ЭМП — к бою.

— К чему такие предосторожности? — вытаращила глаза Леночка. — Ты что, предполагаешь, что эта рухлядь будет в нас стрелять?

— Может, — кивнула Катя.

Снежка лишь усмехнулась — как и капитан, она несколько лучше была осведомлена о не слишком афишируемых, но скрупулезно исполняемых «неписаных» правилах. В частности, хотя противометеоритные разрядники, основное вооружение транспортов, и предполагалось использовать только при обнаружении угрозы (поддержание оборонительной системы в постоянной готовности изрядно выкашивало ее ресурс), фактически любой капитан, заботящийся о безопасности своего судна, переводил излучатели на автономный режим сразу, как только корабль покидал орбиту планеты. А интеллектом эта система практически не обладает, любой приближающийся объект несет угрозу и будет обстрелян. Иногда такая тактика позволяла отогнать даже пиратов — если те не обладали хорошо защищенным кораблем и не были слишком уж настойчивы.

— Лена, уступи место за пультом Снежке. Вектор сближения… Снежана, на твое усмотрение, старайся подходить по касательной, все-таки противометеоритная защита реагирует в первую очередь на непосредственную угрозу.

Через полчаса стало очевидно — перед ними тот самый «Черный призрак». Огромная надпись на корпусе была изрядно повреждена, но читалась без труда. Пока что разрядники молчали — то ли не сочли медленно приближающийся штурмовик угрозой, то ли были выключены. А скорее всего — просто вышли из строя, немногие системы способны выдержать двухсотлетние испытания на прочность.

Медленно проплывала мимо огромная туша транспорта. Корабли класса Т2 были самыми большими в линейке КМТ, выпускаемых Федерацией. В свое время решили, что подобные размеры нецелесообразны, — не так уж легко обеспечить колоссу полную загрузку, а гонять монстров с полупустыми трюмами оказалось нерентабельно. Все последующие серии грузовозов были поменьше, а дорогие в эксплуатации и не отличающиеся высокой надежностью Т2 постепенно отправились в утиль.

— Вроде бы повреждений не ви…

Повреждения были, да еще какие. Ранее не видимый борт транспорта, в непосредственной близости от двигательного отсека, оказался разворочен чудовищным ударом. Торчащие во все стороны пластины брони, перекрученные балки, замершие в пустоте обрывки шлангов — все недвусмысленно свидетельствовало о том, что самостоятельно эта посудина двигаться уже не сможет. Получи корабль подобную пробоину на планетарной орбите — и ремонтные службы сумеют, если это будет сочтено целесообразным, привести КМТ в порядок. Но здесь, у черта на куличках, никто не станет такую возможность даже рассматривать. Снимут груз, а корабль так и останется до скончания веков дрейфовать в пространстве, если раньше не будет захвачен притяжением какой-нибудь звезды или планеты.

Девушек поджидал и еще один неприятный сюрприз шлюзовой отсек, располагавшийся в относительной близости от пробоины, внешне выглядел неповрежденным, Но металл в полуметре от люка уже пошел трещинами и вспучился. Нечего было и думать о том, чтобы прицепить к борту КМТ рукав-переходник. Значит, добираться на борт мертвого корабля придется своим ходом, в скафандрах. Дополнительный риск…

— Будем играть? — невинно поинтересовалась Леночка.

Поскольку заранее вопрос о том, кто пойдет на «Черный призрак», а кто останется на штурмовике, оговорен не был, этот вопрос предстояло решить сейчас. Обычно Катя отдавала приказ бортнавигатору выдать на экран три случайных числа и тем самым определить состав десантной команды. Но сейчас капитан решила пересмотреть устоявшиеся традиции.

— Никаких розыгрышей. Идем мы с Леной.

— А почему Лена? — возмутилась Снежка. — Она и так ходит почти на каждый досмотр…

— Там черный ящик старого образца, — пояснила Шелест. — Вполне возможно, потребуется помощь чипа для взлома идентификационных кодов.

— Ладно, — не сдавалась Соболева, — а не лучше ли капитану не покидать борт корабля?

— Может, ты и права… — протянула Катя и, дождавшись появления в глазах подруги довольного выражения, ехидно добавила: — Но ведь должны же быть у капитана привилегии. Вот я ими и пользуюсь.

— Несправедливо! — Снежка изображала оскорбленную невинность.

— Жизнь, по определению, штука несправедливая, — философски заметила Катя. — Монк тоже пойдет с нами. Его резаки могут пригодиться, наверняка придется вскрывать переборки.

Собрались быстро. Оружие брать не стали — вряд ли на древнем транспорте найдется что-либо, способное нести в себе угрозу. А если и найдется — боевые системы мобильного оборонно-наступательного комплекса модели D4, в просторечье именуемого «Монк Дефо», принесут куда больше пользы, чем штатный излучатель.

— Значит, так… подходим вплотную. Цепляемся гравизахватами. Выходим, открываем люк… ну, если получится — открываем, если не выйдет — режем. Маяк работает, так что есть надежда, что хотя бы часть энергосистемы еще действует. Мы идем внутрь, ты отводишь «Маргаритку» на полсотни… нет, на полторы сотни метров, и висишь так, чтобы люк находился в поле твоего зрения. Когда будем возвращаться — посигналим фонариками.

— Ясно, капитан, — демонстративно-холодно отчеканила все еще обиженная Снежка.

Ей не хотелось признаваться в жгучем желании оказаться на борту корабля, само существование которого она еще недавно подвергала сомнению, да и толку? Во время операции с капитаном не спорят. На базе — там другое дело, там можно переругаться хоть до истерики, но в полете никаких конфликтов в экипаже быть не должно. И тем более по столь, признаться, незначительному поводу. Девушка вновь заняла место за пультом, активировала импеллеры, и «Маргаритка» медленно поплыла к изуродованному борту транспорта. Ближе… еще ближе…

Из корпуса штурмовика выдвинулись эффекторы гравизахватов, и спустя мгновение невидимые щупальца уцепились за покореженную броню. Заработали насосы, откачивая воздух из шлюзовой камеры, три фигуры преодолели пару метров пустоты и замерли перед огромным — впору глайдеру протиснуться — люком «Черного призрака».

— На первый взгляд, кодовая панель работает, во всяком случае, питание на нее подано, — послышался в динамиках голос Лены.

— Еще бы знать, как ее открыть… могли бы и сразу подумать. Снежка, я знаю, что у тебя в заначке есть масса ненужной информации, сумеешь отыскать технический код доступа для транспорта серии Т2 этого года выпуска?

— Попытаюсь. Думаешь, поможет?

— Я не знала еще ни одного капитана, приказавшего сменить заводские коды, — тут же отозвалась Катя. — Хотя это и положено по инструкции.

— А зачем их вообще менять? — поинтересовалась Леночка. — Есть код, и ладно.

— Из соображений безопасности, — пояснила Шелест. — То есть, чтобы тот, кому не положено, не смог проникнуть на корабль. Идея в целом, может, и благая, но в этом конкретном случае — бредовая. Экипаж пользуется персональными кодами, праздношатающихся туристов в вакууме нет, пираты попросту вскроют броню, а спасателям, в случае чего, лишняя головная боль. Вот никто и не меняет предустановленный код.

— 647164.

— Проверяю… отказ в доступе.

— 647298.

— Их сколько там? Этот тоже отказ.

— Двадцать вариантов. 647317.

Подошел двенадцатый по счету набор цифр. На панели доступа загорелся желтый огонек, свидетельствующий о том, что идет освобождение шлюза от атмосферы, затем сигнал сменился зеленым, и створка люка со скрежетом начала подниматься.

— Все в порядке. Снежка, уводи «Маргаритку». В любом случае жди сигнала через четыре часа. Думаю, быстрее не управимся.

Дождавшись, пока люк закроется, Снежана деактивировала гравизахваты, и штурмовик начал медленно отдаляться от мертвого корабля. Когда дистанция достигла условленных полутора сотен метров, девушка на несколько мгновений переключила вектор тяги импеллеров, выровняла скорость «Маргаритки» относительно грузовика и отключила двигатели. Теперь оставалось только ждать.

Постепенно напряжение последних часов спадало — и одновременно пришла апатия. Выспаться так и не удалось, к тому же желудок настойчиво напоминал о необходимости слегка подкрепиться. Пришлось отправиться на кухню (в теории, это место должно было называться камбузом, но никто, кроме капитана, нежной привязанности к флотским терминам не испытывал). Нарезав себе тарелку бутербродов и налив кружку кофе, Снежана вернулась в рубку, настраиваясь на долгую вахту.

Спустя мгновение кружка покатилась по полу, в коричневую лужу смачно плюхнулись бутерброды.

Экран штурмовика был пуст. «Черный призрак» бесследно исчез.

Люк захлопнулся, тут же зашипел подаваемый в шлюзовую камеру воздух. Вне всякого сомнения, корабль был мертв уже более двух веков, но часть автоматики все еще исправно функционировала. Потянулись минуты ожидания.

— Как думаешь, почему они не подали сигнал бедствия»

Катя пожала плечами:

— Мало ли… может, экипаж погиб сразу. Но, вообще говоря, система дальней связи у подобных судов располагается довольно близко к маршевому двигателю. Метеорит вполне мог угробить и ГР-передатчик.

— Метеорит?

— Без сомнения. Я достаточно видела подобных пробоин. Следы от ракетного удара были бы иными.

— Но ведь часть брони выворочена наружу, — Леночка явно желала полной ясности. — Разве это не от внутреннего взрыва?

— От него, — не стала спорить Катя. — Метеорит пробил обшивку и угодил в маршевый двигатель. Тот и рванул. Думаю, все отсеки, соседствующие с двигательным, уничтожены полностью.

— Что мы будем искать?

Этот вопрос и в самом деле следовало бы задать. Причем до высадки на «Черный призрак». По большому счету ни малейшей необходимости в десанте не было — мертвый транспорт болтается здесь уже два века (сейчас все разговоры о том, что корабль встречали в других системах чуть ли не во всей области, контролируемой землянами, уже не казались сколько-нибудь достоверными), может поскучать еще какое-то время. Поиск «Джорданны» важнее — там хоть есть надежда, что люди еще живы.

С другой стороны, призраки прошлого всегда завораживают: затонувшие испанские галеоны, руины древних городов, заброшенные со времен давно ушедших в историю войн бункеры… или такие вот корабли. Что стало с экипажем? Сошли ли люди с ума от ужаса перед неизбежной смертью или боролись до последнего? А может, выбрали легкую смерть? Возможно, бортовой журнал сохранил их последние слова?

Ну, и не стоило сбрасывать со счетов меркантильные интересы. По действующим в Федерации правилам премия за обнаружение исчезнувшего судна выплачивается только в случае, если корабль найден в течение десяти Лет с момента исчезновения. Но из любых правил бывают исключения — хотя и не стоило рассчитывать на пресловутый процент от стоимости груза, но кое-что экипажу «Маргаритки» наверняка перепадет. Если Леночка и могла позволить себе не особо задумываться о завтрашнем дне, то ее подруги прекрасно понимали: служба в «Скайгард» не обеспечит им безбедной старости. Скромный домик на не самой престижной колонии, небольшой счет в банке и, возможно, столь же небольшая пенсия. Катя достаточно насмотрелась на своих земляков на Сибириаде — пока колония процветала, ее жители чувствовали себя на вершине жизни, но стоило пошатнуться благополучию планеты в целом — и это тут же сказалось на населении. Единицы смогли устоять, подавляющее большинство сперва вынуждено было отказаться от роскоши, затем — от ряда ставших привычными удобств, а позже — и вообще перейти на предельно экономное существование. А вот истории о счастливчиках, которым повезло обнаружить пропавшее судно и тем самым поймать-таки удачу за хвост, будоражили воображение.

2336 году некий Генри Дакс, до того момента никому не известный капитан малотоннажника класса «Лебедь», нашел в астероидном поясе Альтаира изуродованные обломки исчезнувшего двумя годами раньше КМТ «Аполлон». Вполне вероятно, что Дакс имел возможность попросту поднять на борт содержимое единственного уцелевшего грузового отсека, но то ли в приступе честности, то ли по иным причинам капитан предпочел сообщить о находке властям и получить причитающееся вознаграждение. Завистники (число коих не поддавалось описанию) утверждали, что бездарь Дакс попросту не сумел самостоятельно вскрыть броню и добраться до товара. Что именно перевозил «Аполлон», общественность так и не узнала. Зато сумма полученной премии — четырнадцать миллионов ев — повергла общество в шок. Уже спустя два дня после появления новости в Сети тысячи людей, отчаянно жаждущих богатства, устремились к астероидным поясам во всех контролируемых Федерацией системах, где такие пояса были. При этом каждый пилот прекрасно понимал, что легче найти иголку в стогу сена, чем мертвый корабль среди каменных обломков, но каждый твердил про себя: «Этот придурок Дакс смог, чем я хуже?» Как результат — два десятка разбившихся насмерть и втрое больше искалеченных искателей легкой добычи, один обнаруженный астероид с огромными вкраплениями палладия, полсотни менее ценных находок.

Загорелся зеленый сигнал, уверяющий гостей, что атмосферное давление в шлюзе выровнено и можно двигаться дальше. Леночка потянулась было к креплению шлема, но Катя ухватила ее за руку:

— Ты с ума сошла! Даже не думай.

— Почему? Сигнал же…

— Это всего лишь индикатор давления. Компрессорные системы шлюза автономны, и там, за переборкой, вполне может быть вакуум. Сейчас так уже не делают, принято выводить на дисплей в шлюзе данные о давлении снаружи… в смысле, с обеих сторон. Встань к стене.

— Зачем?

— Если там пустота, то воздушной волной нас может изрядно тряхнуть. Внутренний люк открывается быстро.

Опасения не подтвердились — в предшлюзовой камере воздух был. Несмотря на это, упрямо не желающая рисковать Катя все равно запретила снимать шлем, позволив, впрочем, откинуть лицевой щиток. Запаса воздуха в скафандре вполне хватало на запланированную четырехчасовую экскурсию, но некоторый резерв на непредвиденный случай не помешает.

Леночка старалась унять дрожь в руках — она ужасно боялась увидеть на полу истлевшие за века трупы. Но камера была пуста… как и коридор, ведущий от нее в недра корабля. Монк, не получавший приказа на ведение боевого охранения, застыл на пороге шлюза, сканируя пространство своими чувствительными сенсорами. Его вооружение находилось в пассивном режиме — да и глупо было предполагать, что здесь девушкам может хоть что-то угрожать. В смысле — что-то живое… а вот иных угроз могло оказаться предостаточно. Энергосистемы транспорта, по крайней мере частично, все еще действовали, но за два столетия наверняка износились до предела и могли в любой момент выйти из строя. А это было чревато чем угодно: от банального отключения света и автоблокировки переборок до взрыва. Если все же случится какая-нибудь неприятность, только мощные плазменные резаки робота смогут обеспечить его хозяйкам отступление.

— Я плохо знаю планировку этих моделей, — призналась Катя. — Надо поискать схему, планы должны быть на каждой стене… Не хотелось бы заблудиться в этой громадине.

Схема нашлась быстро. Как любой достаточно большой корабль, транспорт имел достаточно запутанную систему внутренних переходов, лифтов и помещений, а потому планы уровней висели буквально на каждом шагу Леночка провела пальцем по снежно-белому пластику, испещренному сетью черных линий.

— Как новый… Столько лет прошло!

Катя что-то неразборчиво пробурчала, затем присела и провела ладонью по полу, затем несколько мгновений внимательно разглядывала перчатку скафандра.

— Хм… странно…

— Что?

— Пыли нет.

— Ну, если энергосистемы работают, значит…

— Много ты понимаешь! — чуть раздраженно фыркнула капитан. — Освещение может и двести лет прослужить, может и больше — пока идет подача энергии. Не забывай, световые панели делались для глубокого космоса, у них чудовищный запас надежности. Шлюзы имеют комплексы авторемонта. А вот вся механика — ну, система отсоса пыли, климатизаторы и прочее обычно выходит из строя гораздо быстрее. Уж я — то знаю, сколько раз сталкивалась с этим дерьмом. Что-то тут неладно… и на душе неспокойно.

— Вернемся?

— Ни за что.

Она некоторое время разглядывала схему, затем ткнула пальцем в небольшое помещение в части, максимально удаленной от шлюза:

— Так… это план только сектора «Е». Стало быть, есть еще сектора с «А» по «D»… командная рубка находится в секторе «А». Туда можно добраться либо с помощью корабельной транспортной системы — вот тут, либо пешком. Есть идеи?

— Пешком, — тут же отозвалась Леночка. — Не хватало нам в лифте застрять. Сколько тут идти? Метров шестьсот?

— Разумно. Идем пешком, все люки открываем и блокируем в открытом положении. Если энергосистема накроется, хоть не придется через каждые полсотни метров броню резать. Аккумуляторы у Монка не бездонные. В секторе «В» жилые отсеки. Покойников не боишься?

— Боюсь, — призналась Леночка.

— Ничего не понимаю, — заявила Катя спустя четверть часа. — Да что же тут творится?

Продвижение по кораблю шло медленнее, чем того хотелось бы девушкам. Все переборки были закрыты, причем у первого же люка выяснилось, что для его вскрытия требуется код.

— Параноики, — шипела Катя, пока Леночка пыталась заставить свой чип подружиться с бортовой идентификационной системой. — Как пароль на шлюзе сменить, так им лень, а как все двери на ключ закрывать, так это запросто.

— А в самом деле, зачем?

— Ну, такая функция есть на всех кораблях, но никто ею не пользуется. Почти никто… ну, допустим, если груз очень важен, то часть отсеков можно сделать недоступной для большинства членов экипажа… Скажем, если перевозят спиртные напитки… мало кто удержится от соблазна запустить руку в ящик и извлечь бутылочку-другую… потом ее всегда можно надколоть и списать на транспортные потери. Как твои дела?

— Что ты хочешь, тут интерфейс доисторический… Сейчас имплантат пытается подобрать кодовую последовательность… если получится и если она для всех дверей одинаковая, дальше пойдем легко.

Еще через пять минут чип подтвердил, что деньги в его приобретение были вложены не зря. Индикатор замка, до сего момента мрачно подмаргивающий красным, позеленел, и массивный люк уполз в стену. Очередной участок коридора также оказался пуст — вдоль стен располагались входы в малые грузовые отсеки, но отвлекаться на них Катя не стала, тем более что код к этим люкам, как и следовало ожидать, не подошел. Еще бы — если уж кому-то приперло использовать систему контроля доступа на основной магистрали, то поставить везде одинаковый ключ было полным Идиотизмом. Проще уж тогда держать люки открытыми… Наверняка доступ в эти отсеки имеют только капитан, его помощник и суперкарго.

Катю все больше и больше беспокоила окружающая обстановка. Очень чисто. То есть не стерильно — стерильная чистота на грузовом транспорте встречается столь же редко, как и показушная захламленность (последним обычно грешили декораторы видеофильмов, по мнению которых внутренности транспортных кораблей прямо-таки обязаны быть заваленными ржавыми железками и всякого рода обломками). Но пылесборники явно работали безукоризненно.

Внезапно Катя, шедшая впереди, резко остановилась. Глазеющая по сторонам (было бы на что смотреть) Леночка тут же уперлась в спину подруги, чуть не сбив ее с ног. Девушка хотела было возмутиться… но тут же увидела то, что привлекло внимание капитана, и замерла с открытым ртом. На стене чем-то ярким, вроде несмываемого маркера, были выведены большие буквы «ТЕСЬ».

— Что бы это значило?

— Понятия не имею, — хмыкнула Катя, изучавшая надпись, словно редкую картину. — Меня куда больше волнует другое… Ну я понимаю, освещение. Я даже готова предположить, что инженерные службы корабля все еще работают… то есть это невозможно, но глазам приходится верить. Но этой надписи максимум пара месяцев… маркер просто выцветет за более долгий срок.

Девушки двинулись дальше. Два люка были преодолены без особых сложностей, и перед десантницами открылся длинный коридор, который должен был привести их в соседний сектор. В конце виднелся люк. Открытый.

— Что-то новенькое… — пробормотала Катя.

Внезапно Монк резко развернулся, его плазменный резак, второе по мощности орудие после — увы! — давным давно снятого дезинтегратора, занял боевое положение. Слабенькие, но весьма скорострельные головные излучатели искали цель. Скорее инстинктивно, чем осознанно, Катя прижалась к стене — пусть изрядно уполовиненные боевые системы робота и не принесут серьезного ущерба кораблю в случае стрельбы, но береженого бог бережет. Эти боевые машины не зря считались недостаточно надежными — бывали случаи, когда электронные мозги МОНКов неадекватно оценивали ситуацию, и роботы открывали огонь на поражение без должных оснований.

Тянулись секунды, но ничего не происходило — излучатели ощупывали пространство, но цели не находили.

— Монк, доложи обстановку! — приказала Катя.

— Зафиксирован биологический объект, идентифицирован как человек, мужчина, — сообщил робот. — В настоящий момент местонахождение объекта неизвестно.

Аккуратно выглянув из-за массивного бронированного плеча Монка, Катя осмотрела коридор, по которому они только что прошли. В принципе, человеку тут взяться было практически неоткуда — несколько люков, ведущих в грузовые отсеки, были закрыты наглухо, а уж шипение уползающей в стену бронированной двери девушки бы наверняка услышали. И потом, что значит — «местонахождение неизвестно»? Сканеры робота обеспечивают круговой обзор, он просто обязан был заметить, куда вошел человек… если только данный объект не являлся ложным образом, вызванным сбоем в программе Монка.

В принципе, это было вполне возможно. Хотя индикатор дозиметра показывал лишь слегка повышенный радиационный фон, что для старых кораблей — обычное дело, все же Монк был далеко не новой машиной и его надежность значительно отличалась от уровня, заложенного при сборке. К тому же солнечный шторм тоже давал о себе знать — по меньшей мере, несколько минут робот находился вне прикрытия корабельной брони, пока шел подбор кода к шлюзовому люку, и полученная доза облучения вполне могла оказаться той самой пресловутой «последней каплей».

— Монк, проведи самотестирование систем.

— Выполняю… тестирование выполнено, отклонения в пределах допустимых значений.

Катя только покачала головой. Куда спокойнее было бы услышать, что отклонений не обнаружено…

— Мы выбиваемся из графика, — вздохнула она. — Уже прошло больше получаса, а мы все еще до рубки не добрались. Идем…. Монк, деактивируй вооружение. Огонь открывать только по команде.

— Не слишком ли? — усомнилась Леночка, чувствуя, как в сердце заползает предательский страх.

— В самый раз. Не хватало, чтобы он начал стрелять по фантомам, — Катя торопливо зашагала в сторону гостеприимно распахнутого люка. Монк, снова опустив излучатели, затопал следом.

Сектор «D» встретил девушек все той же тишиной и все той же чистотой — словно и не было двух веков блуждания в космосе. Здесь располагались вспомогательные энергосистемы корабля, и Катя скомандовала остановку — оборудование следовало осмотреть и хотя бы примерно оценить степень его износа. После того как метеорит угробил маршевый двигатель и, соответственно, главный энергоблок транспорта, питание бортовых систем жизнеобеспечения, как и всей остальной машинерии, осуществлялось именно отсюда.

Люк сдался после почти трехминутного сопротивления — разумеется, код, открывавший переборки в общем коридоре корабля, к замку энергоблока не подошел, но чип Градовой с заданием справился. На первый взгляд древняя аппаратура выглядела более чем прилично — перемигивание световых индикаторов на контрольных панелях, тихий гул генераторов. Большой монитор демонстрировал схематический план энергосистемы корабля — большая часть схемы светилась успокаивающе-зеленым, но чем ближе к корме, тем чаще попадались желтые, оранжевые или красные участки. Область двигателей сплошь была залита тревожным багровым цветом.

Катя нахмурилась — происходящее ей определенно не нравилось. Нет, тот факт, что двигатели транспорта выведены из строя окончательно и бесповоротно, особого удивления не вызывал. Но и энергоблок, и сам этот монитор давно должны были сдохнуть. Люди закладывают в свои творения определенный запас прочности, но ни один проектировщик не рассчитывает, что простой консольный монитор проработает более двух веков, не выключаясь. Подойдя к консоли управления, девушка несколько секунд вглядывалась в обозначения на сенсорах, затем без особой уверенности тронула несколько клавиш. Картинка со схемой исчезла, экран тут же заполнился чередой текстовых строк.

— Что делаешь? — поинтересовалась Леночка.

— Полный тест систем.

— Кстати, в двух шагах от люка я видела еще одну надпись на стене, — сообщила подруга. — Четыре буквы. «ОЧКИ». При чем тут очки, как думаешь?

— Что за очки? — Катя выглядела растерянной. — В смысле, которые на носу носят?

— А кто его знает? — пожала плечами Леночка. — Может, «очки» в смысле «баллы»? За что-то типа игры или…

— Слушай, оно нам надо, а? — вздохнула Катя. — Мало ли, кто что на стенах пишет?

— Ты же сама сказала, что надпись относительно свежая. Тебе не приходила в голову мысль, что этот кораблик кто-то нашел раньше нас?

— Признаться, я об этом думала, — капитан внимательно следила за мельтешением строк на мониторе, все больше убеждаясь, что система сохранилась удивительно, невероятно хорошо. — Но… не вяжется. Что сделает человек, которому в руки попадет подобная находка? Путей всего два: либо снимет с корабля все ценное, либо сообщит о своей удаче властям. Но об обнаружении «Черного призрака» уже орали бы по всем каналам, такая новость мимо журналистов не проскочит. Значит, никто никуда не сообщал. А что касается «снять все ценное»… Понятия не имею, что у «Призрака» было в трюмах, но уж энергоустановку демонтировать — сам бог велел. На любом из независимых миров такую штуку с руками оторвут.

— Она настолько в хорошем состоянии?

— Она в отличном состоянии! — Девушка отключила тестовую систему и покачала головой. — Шестой генератор чуть разбалансирован, но в пределах допустимого.

— Ну, допустим, некто обнаружил корабль, ошалел от свалившегося на него счастья и отправился на базу за оборудованием и транспортом.

— А перед этим исписал стены всяким бредом… причем, заметь, русскими буквами.

Градова лишь пожала плечами. Подходящего к случаю объяснения у нее не было.

— Ладно, пошли отсюда, — Катя решительно направилась к двери. — Времени прошло черт знает сколько, а мы толком ничего пока не узнали.

— Можемзадержаться… — В этот момент Леночка вдруг отчетливо поняла смысл старой поговорки насчет «слово не воробей». Взгляд, которым ее одарила капитан, не предвещал ничего хорошего.

— Молчу, молчу! — затараторила девушка. — Мы на чужой территории, нарушение срока высадки означает, что у нас проблемы, и Снежка начнет вопить на весь эфир о вызове спасателей. Я все поняла. Дура. Виновата. Не повторится. Замолю. Искуплю…

Катя неодобрительно покачала головой, но промолчала. Все-таки годы службы во Флоте дают о себе знать, а Ленка как была гражданским человеком, так им и осталась. Все бы ей хиханьки… а пора бы понять, что, как бы пафосно это ни звучало, космос ошибок не прощает. Время, отведенное под десант, — это святое. Случиться может всякое, но «заработались» или «увлеклись» за аргумент никогда не принималось. Тем более если речь идет о первой разведывательной высадке. Если пройдет как по маслу — дальше жесткость расписания можно будет снизить.

Она вышла из энергоблока и двинулась дальше по коридору. И почти сразу остановилась, уставившись на стену, исчерканную все тем же ярко-лиловым маркером. Все верно, четыре здоровенных, сантиметров сорок в высоту, буквы.

— Лен, это, по-твоему, «ОЧКИ»? — девушка не смогла сдержать сарказма.

Градова подошла к стене, всмотрелась, затем потерла проведенную маркером полосу ладонью, словно рассчитывая увидеть, как та бесследно исчезнет. Полоса не исчезла, как и буквы в целом.

— Ладно, Катя, допустим, я дура, — обиженно пробурчала Лена. — Допустим, я могу спутать кривую «Н» с кривой «К»… хотя здесь «Н» вполне ровная. Но согласись, спутать «И» с «О» попросту невозможно. Хочешь верь, хочешь нет, но на стене было написано «ОЧКИ». А сейчас — «ОЧНО».

— Лен, обернись… — вдруг прошептала Катя. Подруга выполнила просьбу, но ничего, заслуживающего внимания, не заметила.

— И что?

— М-да… разведчик из тебя… Люк закрыт. И действительно, люк, через который они вошли в эту часть коридора, изначально открытый, теперь был загерметизирован.

— Ты блокировку проверяла?

— Да. Крышка была зафиксирована в верхнем положении. Клянусь… Кать, я правда проверяла, ты сказала проверить, я и… Да честное слово!

— Тихо. Верю. Попробуй открыть… Монк, к бою.

Робот шевельнулся, поднимая резак. Вообще говоря, плазменный резак был в первую очередь инструментом произвести сварку металла, прорезать брешь в бронированной стене. Но ведь и древнейший человек быстро сообразил, что палкой-копалкой можно не только добывать вкусные корешки, но и стукнуть по голове того, кто уже набрал этих корешков непозволительно много. При необходимости полезный инструмент превращался в грозное оружие, способное сжечь все на своем пути на расстоянии в пару десятков метров.

Леночка осторожно подошла к двери, постояла, безуспешно пытаясь унять дрожь в пальцах, затем ввела код. Могла бы отдать приказ чипу, но, видимо, сказалось стрессовое состояние.

Люк плавно ушел вверх. За ним никого не было. Лена шумно выдохнула, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце.

— Так, мне это надоело, — буркнула Катя. — И эти загадки, и этот корабль. Идем в рубку, осмотримся — и назад. Время не ждет. Монк, деактивация вооружения! Топай за нами.

На пути к рубке управления Катя старалась принципиально ни на что не отвлекаться. В том числе и на лиловые надписи, которые им попадались дважды. И оба раза буквы не несли в себе никакой полезной информации. Первую Девушки заметили у самого выхода из блока «D» — на стене были выведены неровные буквы «РАЩА». Вторая надпись украшала люк, ведущий в зону «В», — в этот раз букв было всего две. «ДЕ». Вне всякого сомнения, неизвестный автор писал на русском, но что он хотел сказать — так и осталось загадкой. Всерьез подумать над этой проблемой Катя собралась попозже, желательно — на борту «Маргаритки». А пока следовало все-таки попытаться выполнить задачу десанта и выяснить, что произошло с кораблем.

И все же девушки не удержались и заглянули в самое большое помещение сектора «В» — в кают-компанию. Экипажи транспортных кораблей немногочисленны, людям приходится вращаться в своем маленьком, тесном мирке — и вращаться долго. Неудивительно, что постепенно команда притирается друг к другу, выдавливая лишних людей и ассимилируя тех, кто подходит коллективу по всем статьям. Бывали случаи, когда действительно отличные специалисты, мастера своего дела, долго не могли найти себе пристанище на достаточно длительный срок — из-за мелочей, на первый взгляд не стоящих внимания. Из-за отсутствия умения слушать. Из-за легкого недостатка толерантности. Или из-за неумения сдерживаться… Их могли оценить по достоинству на огромных космических базах, на исследовательских или военных кораблях, где легко затеряться не только в запутанных коридорах, но и в толпе. Но крошечные коллективы транспортных судов принимали только тех, кто вписывался в компанию, кто готов был стать равным среди равных.

Комната отдыха экипажа, она же — комната психологической разгрузки, она же — кают-компания — на любом малозаселенном корабле всегда недвусмысленно свидетельствовала о характерах экипажа. Суровая, лишенная ярких пятен обстановка — удел аскетов — информировала о том, что члены экипажа — люди серьезные, в чем-то зацикленные на своей работе. Уютная, домашняя обстановка говорила о том, что для людей корабль давно стал родным домом, а товарищи — второй семьей. Нарочитая роскошь и демонстративно комфортная меблировка позволяли утверждать, что команда знает себе цену и вряд ли возьмется за невыгодный или сомнительный фрахт. Как-то Кате довелось побывать на транспорте класса Т4, вся команда которого была спаяна любовью к компьютерным играм — вся кают-компания была увешана голографиями из популярных игр, мощные компьютеры позволяли свободным от вахты спейсменам вволю насладиться любимым занятием. А из корабельного рациона наибольшим спросом пользовалась еда, которую можно было поглощать, не снимая сенсошлема и игровых перчаток, то есть пиво, сэндвичи, чипсы и копченая колбаса. По слухам, капитан этой сумасшедшей компании избирался по итогам виртуальных баталий.

Эта комната отдыха была оборудована в строгом соответствии с названием корабля. Странное сочетание черного и серого в отделке, классическое привидение, нарисованное на стене: бесформенный балахон, провалы глаз, горящие фосфоресцирующей зеленью… По спине девушки пробежали мурашки — чтобы получать удовольствие от пребывания в такой обстановке, необходимо было иметь крепкую психику… или, наоборот, иметь давно и далеко уехавшую крышу. Катя даже не удивилась, когда люк открылся не с привычным шипением, а с пронзительным, душераздирающим скрипом. Явная запись.

— Ненормальные! — фыркнула Леночка, осматриваясь. — Я бы здесь с ума сошла на пятый день.

— А я сойду уже сегодня, — спокойно заметила Катя, протягивая руку.

Невысокий столик из кроваво-красного (кто бы сомневался!) полированного дерева был уставлен тарелками и стаканами. Один из стаканов лежал на боку, лужица дотянулась до края столика, и густые красные капли медленно шлепались на пол.

— Кр-р-овь… — Леночка заикалась и медленно пятилась к двери, явно намереваясь убраться за надежную спину Монка.

— Ну прям! — пренебрежительно фыркнула Катя, окуная палец в лужу и поднося к губам.

— Томатный сок. Пересоленный.

— Т-ты… ты с ума сошла…

— Похоже, люди вышли отсюда совсем недавно. — Голос капитана звучал совершенно спокойно.

Внешне казалось, что увиденное ни в коей мере не взволновало девушку, но это была лишь второпях натянутая маска. Шелест понимала, что еще чуть-чуть, и Леночка забьется в истерике… Необходимо было подать пример, и пусть мелко трясутся пальцы, а по спине ползет струйка холодного пота и волосы под шлемом встают дыбом, главное — удержать себя в руках.

— И чего ты боишься? — продолжила Катя, неспешно озираясь по сторонам. — Скорее всего, кто-то и в самом деле нашел «Черного призрака». Высадил призовую команду, чтобы обыскали корабль и определили ценность груза, сам отправился за транспортом. Или за рабочими — разгрузить такую махину вне орбитального дока, это ж постараться надо. Люди, скорее всего, сейчас обследуют трюмы. Сейчас пойдем в рубку, включим общую связь и вызовем их.

— А е-если это п-пираты? — Ленка все не могла заставить зубы перестать выбивать мелкую дробь. Похоже, версию капитана она приняла безоговорочно, с готовностью забыв и о странных буквах, и о призраке, который чуть не довел Монка до стрельбы.

— Исключать, конечно, нельзя! — усмехнулась Катя. — Но в этом случае парням крупно не повезло. Вряд ли они притащили сюда тяжелое вооружение, а с легкими бластерами или с пистолетами против Монка… им не завидую.

— Может, вернемся?

— Рано.

Рубка встретила девушек ожидаемой пустотой — ни одного человека… И все же создавалось странное ощущение, что люди были здесь совсем недавно. Древний навигационный компьютер выглядел вполне исправным, зато красные огоньки на пульте однозначно свидетельствовали о том, что с кораблем далеко не все в порядке. Где-то на заре космоплавания конструкторы часто использовали для оснащения пультов кораблей жидкокристаллические дисплеи с цифровой индикацией, точно отражающей состояние подконтрольных систем. Идея не прижилась: большинство пилотов, не оспаривая полезность численных сведений, все же предпочитали старую цветозвуковую индикацию — мозг человека, даже порядком уставшего от скучной долгой вахты, практически мгновенно реагирует на вспыхнувшую алым светом лампочку Тем более если сигнал о нарушении в работе той или иной системы сопровождается достаточно раздражающим зуммером. Главное — вовремя узнать о сбое… а уж потом можно изучать показания приборов. Так что все корабли обязательно имеют или индикаторную панель, или монитор, выводящий схему корабля, подсвечивая разными цветами основные узлы.

Судя по тревожным красным огонькам, на «Черном призраке» накрылись маршевые двигатели, система дальней связи, ряд вспомогательных систем. Разрушены три грузовых отсека. ГР-привод не пострадал — если бы удар метеорита пришелся на капсулу с «энергией-33», взрывом разнесло бы, по меньшей мере, треть судна. Каюты экипажа, традиционно располагавшиеся на максимальном удалении от двигателей, не пострадали — впрочем, девушки и так уже это знали: сектор «В» выглядел абсолютно целым.

Катя включила внутреннюю связь:

— Говорит капитан Шелест, патруль «Скайгард». Прошу всех, находящихся на борту «Черного призрака», немедленно связаться с главной рубкой.

Скрытые динамики исправно донесли сообщение до всех уголков транспорта — сквозь открытую дверь рубки было слышно, как голос девушки гремит в коридоре, эхом отражаясь от стен. Все еще напуганная Леночка приказала Монку занять позицию у двери… правда, от команды на активацию вооружения она удержалась. Робот почти перегородил собой вход в рубку — со стороны боевая машина выглядела весьма грозно, и впечатление это не было обманчивым.

Прошло три минуты… Связаться с рубкой можно было практически откуда угодно, коммуникационные модули имелись не только во всех каютах, но и вообще во всех отсеках корабля. Люки, перекрывавшие центральный коридор, тоже имели встроенную переговорную систему. По всей вероятности, откликаться на зов капитана Шелест никто не желал.

— Я поковыряюсь в компьютере, сообщила Катя, плюхаясь в капитанское кресло.

— Помощь нужна?

— Да вроде нет…

Девушка настроилась на долгую и (хотелось надеяться) плодотворную работу, но не прошло и четверти часа, как она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

— Что-то случилось? — Леночка никак не могла успокоиться: в каждом движении подруги ей чудились грядущие неприятности.

— Не знаю… — протянула Катя. — Бред какой-то…

— А поподробнее?

— Я получила доступ к бортовому журналу. Все, как мы и предполагали. Корабль стартовал с околоземной орбиты 17 мая 2172 года. На семнадцатый день полета, то есть 3 июня, в 17.05 по Гринвичу произошло столкновение с метеоритом. В этот момент транспорт находился в районе звезды HD213209, выполнял навигационный контроль. Это, кстати, около восьми световых лет отсюда. При взрыве никто из экипажа не пострадал… в смысле, не погиб. В журнал скрупулезно занесены данные обо всех травмах — два перелома, сотрясение мозга… люди потрясающе легко отделались. Уже через полчаса специалисты начали работы по восстановлению.

— И что потом?

Катя несколько секунд молчала, затем вздохнула:

— И… ничего. Компьютер уверяет, что на борту 11 июня 2172 года, 11.42 по Гринвичу.

— Ничего не понимаю…

— Команда восстановила работу системы жизнеобеспечения в секторе «F» — это зона, вплотную прилегающая к двигательному отсеку. Дальше пробиться не удалось. Идут работы по монтажу временной шлюзовой камеры на границе зон «F» и «G». Если камеру удастся смонтировать, предполагается вскрыть двигательную зону и попытаться привести в порядок маршевый… С точки зрения этого железного придурка — я компьютер имею в виду, — очередная смена техников приступила к работе чуть больше двух с половиной часов назад. А двадцать шесть… нет, уже двадцать семь минут назад зафиксирована активация технического шлюза. Как думаешь, кто бы это был?

— Мы?

— Не-а… мы на борту уже больше полутора часов. Причем наше появление бортовые системы вроде бы и «не заметили».

Девушки долго молчали. Обе не имели ни малейшего представления, что делать дальше. Бортнавигатор вполне мог свихнуться от двухвекового странствия в пустоте… как раз в двадцать втором веке цвела мода на псевдоразумные компьютеры — считалось, что они лучше ориентируются в сложных ситуациях и способны на принятие максимально эффективных решений. Но уже к середине двадцать третьего века от искинов^[93] отказались — и не только из-за исключительной дороговизны. Человек по природе своей всегда стремится к первенству, а потому очень болезненно относится к тем, кто умнее. Пошли разговоры о вытеснении людей с космических трасс, специалисты с пеной у рта доказывали непогрешимость искинов, приводились графики зафиксированных нештатных ситуаций, статистические выкладки и мнения множества людей — от маститых ученых до домохозяек. По официальным заключениям (не так уж и далеким от истины), искин вполне способен выполнить почти все функции экипажа, а имея под рукой группу дистанционно управляемых роботов — вообще все. Практически все СМИ кричали о новой вехе в освоении космоса…

Но атака на общественное мнение успехом не увенчалась. Пассажиры желали видеть в рубке опытных астронавтов (термин «спейсмен» прижился позже), коммерческие структуры не желали доверять свои грузы пусть и умному, но бездушному электронному созданию. Вспыхнули протесты и среди астронавтов — перед опытными пилотами замаячила перспектива безработицы, а переквалифицироваться в техники или стюарды готовы были далеко не все.

Вскоре использование искинов стало прерогативой отдельных энтузиастов. И военных — Флот активно оснащал искусственным разумом легкие истребители… и слава богу, что идея передачи под управление «электронного мозга» боевых станций и тяжелых крейсеров так и осталась нереализованной. В 2314 году, в первые же месяцы боев с Ассамблеей Амстад были потеряны почти все истребители, несущие на борту искины. Да, компьютерный разум мог пилотировать крошечный кораблик много лучше среднего выпускника ВКА.^[94] Но в реальном бою далеко не все зависит от пилотажа и меткой стрельбы, иногда столь же, а то и более важен бойцовский дух воина, сидящего за штурвалом. Люди защищали людей… искины отрабатывали программу. Очень сложную, очень изощренную, очень напоминающую настоящий разум — но все-таки программу. И амстадские истребители «пи'ай» быстро отучили землян полагаться исключительно на компьютеры.

После войны об искусственном разуме надолго забыли. Где-то в научных центрах Земли и Геи шли очередные исследования, разрабатывались новые алгоритмы — но никаких особых прорывов в данной области так и не произошло.

Но это — события 24-го века… а в период создания «Черного призрака» искины находились на пике популярности. Кто знает, в какую сторону могла за две сотни лет уехать крыша «сверхумного» бортнавигатора.

— Ну хорошо, — наконец решительно заявила Катя. — Продолжаем программу разведки. До возвращения — чуть больше двух часов. Предлагаю такой план: я солью в планшет данные бортового журнала, затем мы пойдем к двигателям, посмотрим, в каком состоянии временный шлюз… если он вообще не плод воображения спятившего компьютера. И возвращаемся на «Маргаритку».

Леночка пожала плечами — возражений у нее не нашлось.

С копированием данных на планшет неожиданно вышла заминка. Вернее, вполне ожидаемо — современный радиоинтерфейс Катиного планшета не желал вступать в контакт с древними, давно вышедшими из употребления коммуникационными системами бортнавигатора «Черного призрака». Пока Шелест, чертыхаясь, пыталась синхронизировать канал передачи данных, Леночка уютно расположилась в кресле и закрыла глаза. Со стороны могло показаться, что девушка задремала, но это было не так: ее мозг, в паре с биочипом, был занят делом.

— Катя…

— Что? — буркнула девушка, не поворачивая головы. — Вот же сволочная железка… Жаль, Снежки нет, мне этот гадский ящик не по зубам.

— Катя, у нас проблемы… у нас, похоже, очень-очень большие проблемы.

Шелест тут же оторвалась от экрана не желавшего сдавать позиции компьютера и повернулась к подруге:

— Что стряслось?

— Эти буквы на стенах… Я заставила имплантат прогнать их через одну программу… по отрывкам может восстановить полный текст. Ну, понятно, с некоторой долей погрешности. Дай-ка мне планшет.

Вызвав на экран виртуальную клавиатуру, девушка быстро набрала строку текста:

ТЕСЬ ОЧКИ ОЧНО РАЩА ДЕ

— Мы встретили надписи вот в такой последовательности. Но она неверная. Правильная, по предположению чипа, будет такая:

ДЕ… ОЧКИ… ОЧНО… О3… РАЩА… ТЕСЬ

— Постой, постой! — Катя внимательно посмотрела на рваный текст. — Ну, допустим, прочитать это не сложно: «Девочки, срочно возвращайтесь». Правда, я не помню, чтобы нам попадались буквы «ОЗ».

Лена молча ткнула рукой в сторону открытого люка рубки. Катя всмотрелась… В двух шагах от рубки, прямо на стене, горели лиловым две буквы. И Шелест могла бы поклясться, что совсем недавно их не было и в помине. А уж Монк не пропустил бы появления человека с маркером в непосредственной близости от охраняемого объекта.

— Они появились минуты две назад, — пояснила Лена. — Просто вдруг возникли на стене.

— Думаешь, надпись адресована нам?

Леночка поежилась:

— Знаешь, лучше я буду думать, что так и есть. И чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше. Если захочешь потом вернешься. По возможности без меня, здесь слишком жутко. У меня от этого корабля мороз по коже… и все время возникает ощущение, что за нами наблюдают.

Катя думала недолго.

— Хорошо, уходим, и как можно быстрее. Разбираться будем позже.

Дорога от шлюза до главной рубки заняла полтора часа, зато обратный путь девушки преодолели всего за пятнадцать минут. Два люка оказались запертыми, но удивляться этому уже не было сил — хорошо хоть ранее определенный код сработал безукоризненно. На этот раз девушки старательно закрывали люки за собой — если кто и попытается преследовать беглянок, пусть повозится. Пока что предосторожность была излишней, ни одной живой души они так и не увидели… Зато встретились новые надписи (при полном отсутствии старых), «И С» и «ЗВРА», идеально укладывающиеся в построенную схему. В шлюзовую камеру разведчицы практически вбежали, словно за ними гнался кто-то донельзя опасный. Могучий, но не слишком резвый Монк изрядно отстал, зато, войдя в шлюз, снова перешел в режим боевого охранения — в чем бы ни заключалась угроза, робот будет защищать своих хозяек до конца.

Лишь когда закрылся внутренний люк, девушки вздохнули чуть спокойней и приказали Монку отключить боевые системы.

Откачка воздуха тянулась мучительно долго, но наконец индикаторы готовности просигналили, что шлюз готов к разгерметизации. Крышка дернулась, сместилась вверх на десяток сантиметров и остановилась.

— Вот гадство! Монк, открой люк.

Манипуляторы робота вцепились в нижнюю кромку, загудели сервоприводы… казалось, еще мгновение — и «руки» Монка попросту оборвутся… Но все же первым не выдержал поврежденный механизм, крышка соскочила со стопора и резко ушла вверх до упора. Железный колосс, потеряв равновесие, неуклюже завалился на спину, едва не отдавив Леночке ногу.

Но девушки не обратили на это внимания — их взгляды полностью приковало к себе пространство по ту сторону двери. Там было на что посмотреть… повсюду мелькали навигационные огни кораблей самого различного тоннажа от величественного транспорта Т5 с эмблемой АСпаС на борту до крошечных, раза в четыре меньше «Маргаритки», шаттлов ближнего радиуса действия. А прямо перед люком, метрах в пятистах от «Черного призрака», медленно плыла в черноте космоса огромная М-станция,^[95] собранная, по меньшей мере, из двух десятков модулей.

— Го-осподи… — прошептала Леночка.

А в следующее мгновение на проеме шлюза скрестились лучи прожекторов.

— Я до сих пор в себя прийти не могу, — прошептала Катя, бессильно падая в кресло.

М-станция предоставляла своим обитателям достаточно удобств — по крайней мере, три модуля были из категории «жилой-люкс», что неудивительно — ученые, по определению, люди избалованные. Прошли времена фанатично влюбленных в науку аскетов, готовых спать на полу в лаборатории и питаться гамбургерами и дешевым кофе. Сюда слетелись специалисты чуть ли не со всех планет Федерации — вернее, со всех, где имелись мало-мальски значимые исследовательские центры. И эти люди знали себе цену, а потому предпочитали обитать, может, и не в очень просторных, но достаточно комфортабельных апартаментах. Разумеется, в каждом модуле было несколько кают, но их отвели обслуживающему персоналу, коего тут тоже хватало, десантникам (их на станции было две роты), журналистам (куда же без них) и пилотам транспортных судов. А элитные номера жилых модулей предоставили светилам науки. И еще некоторым особо высокопоставленным шишкам из правительства и Флота, которые не упустили возможности оказаться поближе к эпицентру событий.

Ажиотаж, связанный с возвращением Шелест и Градовой, быстро улегся. Незнакомый мужчина представительного вида (представительности ему изрядно добавляла форма адмирала Флота) долго тряс девушкам руки, отвешивал не слишком изысканные комплименты и, наконец, отпустил отдыхать, коротким рыком определив задачу двум шкафообразным морпехам — охранять покой уважаемых офицеров «Скайгард». Аудиенция у руководства станцией, носившей таймнейм^[96] «Винкль», была назначена на завтра, после — встреча с журналистами и отбытие в систему Альсафи, к месту службы.

— Это поначалу каждый человек, выбравшийся с «Черного призрака», собирал толпу человек в двести. — Снежана открыла дверцу мини-бара и принялась выставлять на стол бутылки, холодные закуски и сладости. — А потом как то приелось, что ли. Ну, первый… ну, пятый… Тем более что вы, с точки зрения этих «гениев», особого интереса не представляете.

— Так, Снежка, давай по порядку. Я из бормотания этого адмирала толком ничего не поняла! — Катя плеснула себе сока, раздумывая, находятся ли они сейчас на задании или нет. То есть употребление вина следует отнести к нарушению Устава или можно рассматривать как немедикаментозное средство для снятия стресса. Так ничего и не решив, она все-таки сочла правильным ограничиться соком. — Поняла только, что мы отсутствовали семь с половиной месяцев. В голове не укладывается.

— Ну, по порядку так по порядку…

Когда мертвый корабль бесследно исчез, унеся в своем чреве подруг, Снежка чуть с ума не сошла. Во всяком случае, шороху она навела — четверть изрядно потрепанной штормом спасательной эскадры переключилась на поиски испарившегося «Черного призрака». К счастью, регистраторы «Маргаритки» дали специалистам АСпаС достаточно пищи для размышлений — уже через сутки аналитики дали вектор поиска. Слегка озверевший Кудинов (в его практике потеря части экипажа одного из спасательных судов произошла впервые) привел в действие все свои обширные связи, и через две недели поисковый Флот пополнился четырьмя десятками кораблей из ближайших систем. Чуть позже в полном составе подошла 7-я эскадра Флота. Одновременно шел поиск «Джорданны» — расчетные векторы в целом были близки.

«Черного призрака» обнаружили через десять дней. Вернее, один из поисковиков засек передачу бортового автоответчика беглеца, врубил маршевые на полную и спустя четыре часа зафиксировал наличие объекта на пределе действия сенсоров. Еще минут через пятнадцать древний транспорт исчез с радара, но это уже ничего не меняло — по двум точкам и временному интервалу вычислить место его следующего появления было делом элементарным. Аналитики выдали время и координаты, глубокомысленно предложив всем спасателям заняться делом — то есть сосредоточиться на «Джорданне».

Несмотря на все расчеты, гость из прошлого появился раньше — на трое суток. И, вероятно, снова ушел бы в прыжок, если бы предусмотрительный Кудинов не оставил часть кораблей в режиме патрулирования — «Призрака» снова запеленговали, и КМТ «Оберон» состыковался с искореженным транспортом. И сразу же отправил на борт находки десантную группу из десяти морпехов и троих специалистов. Все понимали, что капитан «Оберона» идет на неоправданный риск, — но победителей, как известно, не судят, а победа была налицо. Исчезновения прекратились. Люди вернулись.

Правда, не сразу.

— Снежка, а можно по существу?

— А по существу, никто не знает толком, в чем тут дело. Вернее, Бартон говорит, что знает, но в его отделе теорий больше, чем людей.

— Бартон?

— Доктор Фрэнсис Бартон, он возглавляет лабораторию физики пространства-времени. Он, кстати, будет завтра на пресс-конференции, так что сможешь с ним поговорить. Если захочешь. Довольно приятный дядька, но лично я из его теорий понимаю только отдельные слова, общий смысл как-то ускользает.

— Постой, а что, есть такой раздел физики?

— Угу, уже несколько месяцев как есть. Я тут познакомилась с одним пареньком из его группы, он еще молодой, не утратил способности говорить по-человечески. Если вкратце, то «Призрак» поймал очень непростой метеорит. Вот представь: мы живем типа в четырехмерном пространстве, три измерения плюс вектор времени. У метеорита вектор времени оказался другим. В общем, началось светопреставление… Внутри «Призрака» время стало другим, Физики Бартона млеют от восторга, а половина ученых федерации им завидуют до зубовного скрежета. Говорят, когда «Винкля» только начинали собирать, конкурс сюда был человек десять на место, а когда Бартон сформулировал первую теорию, возрос до тысячи.

Из сумбурного рассказа Снежаны понять удалось не так уж много — видно было, что девушка и сама не очень хорошо ориентируется в ситуации, подпитываясь слухами, обрывками разговоров и крайне сдержанными «сообщениями для прессы», также ничего не объясняющими. Что, в общем-то, и неудивительно — пользуясь случаем, Флот наложил лапу на проводимые исследования, апеллируя к соображениям «национальной безопасности». Не то чтобы за спиной у каждого специалиста стоял внимательный дядечка «в штатском», но таковых на станции хватало. Скорее всего, весь или почти весь обслуживающий персонал получал жалованье по ведомости Флота, и имел «на майке» погоны не ниже лейтенантских. Вряд ли эти предосторожности были лишними — Бартон уже успел ляпнуть на одной из пресс-конференций о возможности создания «принципиально иного типа межзвездного двигателя» — одного этого хватило бы на пожизненную «подписку о неразглашении».

Пока что о «Черного призрака» физики обломали себе зубы — толком объяснить происходящее на корабле они так и не смогли, поскольку, по всем расчетам, слияние двух объектов с разными векторами времени не должно было породить то, что в итоге произошло. Если снаружи и в непосредственной близости от каменного обломка ситуацию еще можно было просчитать, то в остальной части транспорта никакие расчеты достоверной картины не давали. Люди входили в каюту — и выходили из нее спустя несколько дней. Встречали в коридоре самих себя.

Один из экспертов, Гарфилд, во время такой встречи попросту сунул своему альтер эго планшет — мол, не трать времени, возвращайся, все данные уже записаны. Тот, не будь дурак, побежал к шлюзу… по дороге глянул в планшет пусто, никаких записей по проведенной работе. Плюнул, пошел дело делать. Возился часов шесть, вымотался до упора, решил, что пора возвращаться. И снова встречает себя — только бодрого и свежего. Ну и… решил пошутить мол, чего тебе тут горбатиться, на, держи, все сделано уже… В общем, эксперт вышел из шлюза без планшета, который, кстати, так и не нашли. Возможно, там какая-то петля времени образовалась.

— Людей с «Призрака», кстати, вытащили — ну, в смысле, тех, что на нем изначально летели. Последний вышел больше двух месяцев назад, а вас все нет и нет.

— Мы там… надписи на стенах видели…

— А, ну тогда с вас шампанское. Моя идея! — Снежка прямо засветилась от удовольствия. — В последний месяц все, кто на «Призрак» ходят, стены расписывают. Правда, толку от этого мало было. Написал, на пару шагов отошел — а надписи нет. Или есть, но только кусок.

— А попроще ничего придумать не могли? — несмотря на то что именно надписи вывели их из корабля, сама идея Катю не впечатлила. — Вон, Ленка от страха чуть с ума не сошла.

— Сначала до вас пытались по радио докричаться, пояснила Снежана, или по внутренней связи, но без толку. Там с электроникой какие-то сложности, физики пока не разобрались… Ребята говорили, что слышали команды Ван Торрена… ну, это капитан «Призрака». В общем, те команды, что он в самом начале катастрофы отдавал. Кстати, вы ведь тоже внутренней связью пользовались, да?

— Ну… да.

— Ага, значит, это вас Гарфилд слышал… Бросился в рубку — там, ясное дело, никого нет. Потом с кем ни говорил никто ничего…

— Так мы на корабле одни оставались?

— Кать, ты что, не поняла? Там работают человек семьдесят, не меньше. Просто с того момента, как «Оберон» состыковался с «Призраком», время на нем несколько… с ума сошло. Бартон говорит — это из-за смещения масс… я не совсем поняла, но, как мне кажется, его и так никто не понимает, он привык. Типа, метеорит и «Призрак» находились в относительном равновесии, время там почти остановилось, где-то год за час. Команда даже толком не поняла, что произошло, ну, метеорит, связь навернулась, экраны внешнего обзора сдохли. Бывает. Ремонтировали потихоньку, временный шлюз к двигателям строили. Там, кстати, инженеры наши уже все осмотрели, говорят, что при некотором везении Ван Торрену и его людям, вероятно, удалось бы выбить метеорит наружу и запустить маршевый. Где-нибудь лет через пятьсот по-нашему. Когда «Маргаритка» к шлюзу прицепилась, там такое началось… сперва они друг друга потеряли — вот был рядом человек, отвернулся на секунду — нет его. Но они в это время почти все поблизости от метеорита были, поэтому их недалеко разбросало, в пределах двух-трех недель. Клариссу, она у них коком была… ее на четыре месяца почти. Ну а вас — на полгода с гаком. Бартон назвал это «штормом пространства-времени». Ну, в смысле, что по кораблю волны времени прокатываются, и неизвестно, куда она тебя унесет — вперед или даже назад. Когда «Оберон» прицепился — опять все изменилось, волн стало больше, но они теперь послабее. Ушел на час, вернулся через день-два. Или через пару минут. Но не через полгода же.

— Мы никого не встретили… — Катя осеклась. Затем неуверенно поправилась: — Вернее, один раз видели… то ли человека, то ли призрака. Снежка пожала плечами:

— Ага, бывает. Если смещение маленькое, то можно увидеть — полупрозрачная такая фигура…

Девушки замолчали. Информации было много, и она была слишком невероятной, чтобы так вот запросто понять и принять. В том, что Снежка, как под присягой, говорит правду и только правду (ну, может, маленько приукрашивает, но без фанатизма), никто не сомневался, другое дело, что в голове это не укладывалось. Зато Катя с чисто практической точки зрения прекрасно понимала восторги физиков — корабль, не входя в бета-слой, преодолел восемь световых лет. С выключенным двигателем. Никто, в общем-то, не сомневался, что ГР-приводы — не единственный способ преодолевать межзвездные расстояния, пресловутые Килари явно пользовались другими путями, но и у них, если воспринимать информацию ше'ти как непреложную истину, разгон являлся необходимой составляющей для прыжка. Чанги ше'ти использовали свой способ перемещения, тоже не связанный с преодолением бета-горизонта. Другое дело, что все известные методы были весьма энергоемкими. А здесь… сдохший двигатель, заглушенный ГР-привод — и восемь светолет. Было над чем поработать.

— Кстати, а что с «Джорданной»?

Мгновение Снежка смотрела на капитана с удивлением, затем вспомнила, что подруги были несколько оторваны от новостей в последние месяцы.

— А ее нашли полгода назад. Они отсоединили баки с топливом для маршевого двигателя и взрывали их раз в неделю. На четвертом взрыве их и засекли…

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Впервые «черная благодать» поступила на рынок в 2346 году, через год после того, как в ходе совместной крупномасштабной операции полиции Земли, Геи и Хоуп был практически полностью ликвидирован картель Веласкеса, обеспечивающий более 77 % рынка синтетических наркотических средств класса «альтернатива». Несмотря на полный успех операции, вызвавший резкое падение поставок наркотиков данной категории, часть перспективных разработок Веласкеса сохранилась. Работа над ними продолжилась в нелегальных исследовательских центрах Голубой Дали, и к февралю 2346 года первые партии «черной благодати» оказались на улицах.

Успех нового наркотика многократно превзошел все ранее созданные препараты серии «альтернатива». Одна доза (0,01 гр) погружает человека в воображаемый мир на срок до двух часов. При этом субъективное время пребывания в иллюзии колеблется от трех месяцев до полугода. Как правило, характер иллюзии зависит от реципиента, границы достаточно широки — от классического Средневековья (в большинстве случаев с элементами фэнтези) до звездных войн. Неотъемлемой частью видений являются эротические компоненты (около 93 % случаев). Учитывая, что разрушающее воздействие на организм человека у данного препарата незначительно, «черная благодать» в период с 2346 по 2349 год практически полностью вытеснила с рынка все «остальные продукты серии «альтернатива».

Устойчивое привыкание наступает после приема второй дозы. Учитывая реалистичность видений и их абсолютное соответствие внутренним устремлениям реципиента, случаи отказа от приема второй дозы достаточно редки (зафиксировано немногим более двухсот фактов).

Абстинентный синдром (первая фаза, от суток до месяца) характеризуется повышенной раздражительностью, агрессивностью, галлюцинациями. Вторая фаза, наступающая через 27–35 суток от момента приема дозы, сопровождается высокой температурой, судорожными проявлениями, рвотой. Третья фаза (не позднее 40 суток) полный или частичный паралич, после чего в течение 3–4 суток смерть. Прием препарата снимает абстинентный синдром с гарантией 100 % в первой фазе, 73 % во второй фазе. В период третьей фазы прием препарата, а также любые методы медикаментозного или биорегенерационного лечения не эффективны.

Единственный подтвержденный способ лечения (вероятность успеха — 40 %) — полное биорегенерационное обновление организма в период до наступления второй фазы абстинентного синдрома. Учитывая, что психологическая зависимость от препарата сохраняется, несмотря на лечение, до 80 % пациентов снова возвращаются к приему «черной благодати» в течение первого года. В 2353 году «черная благодать» объявлена Угрозой Обществу № 1.

Синтетические наркотики.

Серия «альтернатива». «Черная благодать».

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История седьмая. ОДИНОКИЙ ДРУГ

Первая вахта всегда запоминается на всю жизнь. Первый рабочий день… настоящий рабочий день, не учеба и даже не практика после четвертого курса ФКА. Это первый день в школе человек не помнит по той простой причине, что последующие впечатления вытесняют из памяти события тех нескольких часов, отправляют их в самые глубокие закрома, чтобы уже никогда не извлечь наружу. И первый день студенческой или курсантской жизни — он тоже быстро стирается из памяти: слишком много шума и эмоций, на их фоне растворяется то, что является солью происходящего. А соль — в изменении жизненного пути. Вчера ты — просто ребенок, сегодня — ученик. Вчера ты еще был школьником, по сути, тем же ребенком, хотя и образованным, имеющим достаточно обширные права и уже определенный круг обязанностей, но все равно ребенком. А сегодня — студент или курсант, гражданин… Взрослый. Почти. Тебе уже можно курить и, по привычке стараясь не попадаться старшим на глаза, неспешно, демонстрируя «знание дела», тянуть из банки ледяное пиво. Тебе можно кадрить девчонок, и мама, нахмурившись, не скажет: «Ты бы сперва школу закончил, сынок». Хотя… хотя мама как раз скажет.

Но каждый понимает, что статус студента или курсанта статус временный. Да, это переломный момент, но как бы сказать, недостаточно переломный. Это еще не шаг во взрослую жизнь, это только выбор направления, в котором предстоит шагнуть. Проходят годы, ты учишься, блестяще или не очень, ты пробуешь свои силы во «взрослых» делах, ты пытаешься заявить о себе — не зря же именно студенчество традиционно является одним из самых активных социальных слоев. Ты отчаянно стараешься доказать всем и каждому, особенно тем, кто старше, что уже вырос, что уже получил право решать. Ты пытаешься ниспровергать авторитеты, ты презрительно отзываешься о своих учителях — тебе кажется, что их время уже прошло, а наступило твое — время молодых и рьяных. Ты стремишься доказать, что уже готов.

А это не так.

Ты все еще стоишь у порога другой жизни. И готовишься сделать первый шаг — долго готовишься, годами штудируешь старые книги и просеиваешь сквозь разум мегабайты текстов из Сети, повторяешь опыты, сделанные кем-то давным-давно, сочиняешь рефераты, всего лишь компилируя написанное до тебя, решаешь уже много лет назад решенные задачи. Но ты еще не переступил порога, хотя всем сердцем стремишься к этому.

Однажды это случается. И именно в тот момент ты понимаешь — вот он, перелом, настоящий. Теперь ты — взрослый. Теперь это никто не посмеет опровергнуть… Ты готов смириться с тем, что еще много лет на тебя искоса будут поглядывать те, кто старше, кто накопил больше опыта и лучше знает жизнь. Но теперь это все неважно, поскольку подсознательно ты уже усвоил истину — ты взрослый. Ты начал новую жизнь.

У кого-то это происходит раньше, у кого-то — позже. Семнадцатилетний парень, отпахавший первую смену на заводе (плевать, что там все автоматизировано и смена, по сути, заключалась в тупом наблюдении за не имеющими привычки ломаться приборами), смотрит на студента чуть свысока. Да, может, у студента мозги работают и чуть получше, но он — пацан еще, а этот рабочий — уже мужик. И если даже студент пойдет работать — чтобы оплатить учебу, чтобы позволить себе что-то лишнее, чтобы просто быть как все, — это ничего не изменит. Потому что эта работа — временная. Это — не переход порога.

Энсин^[97] Феликс Баттл мысленно поставил точку и, опять-таки мысленно, вывел себе высший балл за отточенные формулировки. Тот факт, что немалая часть людей с такой позицией не согласится, его абсолютно не интересовал, куда приятнее было вить кружево рассуждений, в соответствии с которыми он, выпускник ФКА, сегодня сделал первый шаг за порог.

Говоря проще, приступил к своей первой настоящей вахте в качестве помощника диспетчера космической станции «Скайгард-7».

Вообще говоря, особо гордиться было нечем. Его сокурсники получали назначения на боевые и исследовательские суда Флота, кто-то (в зависимости от волосатости лапы) пристроился непосредственно на Земле — быть мальчиком на побегушках, может, и не престижно, но ведь возможности карьерного роста в столице Федерации куда шире, чем на какой-то богом забытой станции, да еще у курортной планеты. Признаться, и сам обладатель грозной фамилии^[98] видел себя отнюдь не в унизительно мелкой роли помощника диспетчера. В мечтах он гордо стоял на боевом мостике тяжелого крейсера, вокруг все горело, искрилось и дымило, а он, в отутюженном кителе, гордый и несгибаемый, грохотал в микрофон интеркома: «Это адмирал Баттл! Шестому дивизиону начать контратаку!»

С другой стороны, служба здесь обещает быть приятной. Дисциплина с флотской не сравнится, деньги приличные, да и Талера под боком — это тоже кое-чего стоит. А что до адмиральского чина… Жизнь длинна, и, возможно, в будущем все изменится. Как говорила мама, «хороший старт».

Феликс Баттл изобразил на лице сосредоточенность — не дай бог, кто-то догадается о его философствованиях. Шибко умных нигде не любят, а себя он именно к таковым и причислял, старательно игнорируя не слишком высокие баллы в новеньком дипломе, ибо это мелочи, не стоящие внимания, вызванные (кто бы сомневался) кознями завистников. Осмотрев пульт, Баттл чуть нахмурился — ровно настолько, чтобы диспетчер Стивенс воспринял это в качестве деловой озабоченности, а не критики.

— Господин лейтенант, система видеозаписи отключена.

— Угу… — кивнул откровенно скучающий Стивенс.

На энсина он даже не посмотрел — таких сопляков перед глазами сорокалетнего диспетчера прошло немало, и новое лицо ничего не добавит и ничего не изменит в сложившемся образе молодогозасранца, решившего, что диспетчерская космостанция — это и есть то самое место, откуда можно начать карьерный рост. Сам Стивенс имел на этот счет свое, вполне сформировавшееся мнение, выражаемое одним кратким и емким словом — «дерьмо».

— Разрешите активировать? Согласно параграфу 124 раз-Дела 14 Устава…

— Разрешаю! — буркнул, не дослушав, лейтенант.

Не объяснять же молокососу, что устав уставом, а постоянную видеорегистрацию ведут только в пограничных зонах. Поскольку здесь, на орбите Талеры, никому она не нужна, эта запись. Кто и когда будет ее просматривать? Стивенс прикрыл глаза, сквозь щели век наблюдая за Ретивым энсином. А тот вовсю изображал из себя опытного диспетчера. Суровый взгляд, предельная собранность, Все внимание — датчикам сканеров и видеоэкрану. Такое ощущение, что стоит пареньку на мгновение расслабитья, и прости-прощай присутствие Федерации в этом секторе. С другой стороны — пусть его. Вахта скучна по определению, и присутствие в диспетчерской двоих скорее дань традиции, чем практическая необходимость. Можно вздремнуть — а на любые претензии всегда найдется подходящий к случаю ответ. Например, что молокососам надо бы привыкать к самостоятельности.

— Наблюдаю вспышку зеленого света в секторе JG52, — доложил энсин.

Стивенс чуть приоткрыл один глаз:

— Характеристики?

— 542нм, около 17 мегалюмен. Что это могло быть, господин лейтенант?

— Понятия не имею, — с демонстративным безразличием зевнул Стивенс.

— Займитесь лучше делом, энсин. Если не ошибаюсь, вон та хрень на радаре сейчас запросит посадку.

Диспетчер оказался прав. Не прошло и минуты, как загорелся экран ближней связи. Симпатичная девушка несколько секунд с некоторым удивлением разглядывала Феликса, затем поинтересовалась:

— А ты кто такой?

— Помощник диспетчера Феликс Баттл, мэм, — сухо сообщил энсин. — Представьтесь, пожалуйста.

Его официальный тон явно не произвел на девушку впечатления. Она повернулась в сторону, к невидимому собеседнику, и вполголоса что-то пробормотала. Слов Феликс не разобрал, но, судя по последующему хихиканью, в его адрес прозвучало что-то весьма неприятное.

— Па-амощник диспетчера… — ерничая, протянула девушка. — А где этот старый хрыч Стивенс? Могу поспорить, дрыхнет.

— Мэм, вы нарушаете правила ведения переговоров, действующие в данном секторе! Голос Баттла остыл почти до абсолютного нуля. — Прошу говорить по существу либо завершить сеанс.

Все это время Стивенс, почему-то утративший всю свою сонливость, возился с пультом. Его толстые пальцы пробежали по клавишам, затем, убедившись, что Баттл не смотрит в его сторону, извлек из гнезда крошечный инфокристалл и торопливо сунул его в карман кителя. Затем неторопливо выбрался из уютного кресла и подошел к помощнику.

— Снежана, не дразни парня. Тебе чего?

— Посадку.

— А формальности? — ухмыльнулся Стивенс. — Это вы тут совсем разболтались, а мальчик еще не забыл, что такое дисциплина. Давай, давай, девочка… как там по уставу положено?

Феликс почувствовал, как его уши стремительно краснеют. Все-таки господин лейтенант — порядочная скотина… Назвать его, Феликса, «мальчиком», да еще перед этой, объективно признать, милашкой — это форменное издевательство. Тем более, как ни крути, требования энсина вполне законны и ни на йоту не расходятся с уставом. Девчонку стоило бы поставить на место… но не унижая при этом Баттла.

Девушка на экране вздохнула и покачала головой:

— Ну ладно, раз тебе так уж хочется… База «Скайгард-7», вызывает борт-812 «Маргаритка», капитан Екатерина Шелест. Вахту несет бортмеханик Снежана Соболева. Возвращаемся с патрульного облета, прошу разрешения на посадку.

Энсин поднял глаза на Стивенса, тот благодушно кивнул мол, работай, парень. Взгляд Феликса пробежал по пульту, выбирая свободный док.

— Пятый, — подсказала девушка с экрана. Баттл скрежетнул зубами. Ну уж нет… из принципа подберет что-нибудь другое.

— Борт-812, это база «Скайгард-7». Даю посадку в третий док. Прошу принять вектор подхода.

— Подтверждаю прием данных. Бортнавигатор готов к переключению на ALS. Начинаю процедуру посадки. Конец связи… Стивенс, ты удовлетворен?

— Вполне, — благодушно кивнул диспетчер.

— Как мало тебе надо… — покачала головой девушка. — А с женщиной ты не пробовал?

Прежде чем диспетчер успел придумать подходящий ответ, «Маргаритка» прервала сеанс связи. Экран погас. Феликс осторожно бросил взгляд на лейтенанта, ожидая увидеть того в бешенстве, но Стивенс продолжал благодушно улыбаться.

— Грубейшее нару…

— Ну признайся, парень, она тебя сделала.

— Я не понимаю, господин лейтенант.

Стивенс плюхнулся в свое кресло, поерзал, устраиваясь поудобнее, и менторским тоном пояснил:

— Пятый док не пользуется популярностью. Во-первых, от него далеко шагать до жилого сектора. Во-вторых, шеф Мастерсон и, соответственно, лучшая команда техников закреплены за третьим доком, следовательно, там «Маргаритку» протестируют быстрее. В-третьих, бар, где собираются пилоты, находится как раз рядом с третьим доком, ну и к тому же, чтобы добраться до пятого, ей надо было обогнуть всю станцию, а третий — вот он, перед носом. Она тебя просто купила, сынок. Догадалась, что ты ни за что не примешь предложенный тебе вариант.

Некоторое время Феликс молчал, медленно багровея, затем с трудом выдавил:

— Вы… вы могли бы… сказать…

— Да с чего бы? — осклабился Стивенс. — Ссориться с пилотами, сынок, это последнее дело. К тому же девочек с «Маргаритки» здесь все уважают, а тебе уважение надо бы еще заслужить. И поверь, уважение тут завоевывают не зубрежкой уставов.

Зуммер возвестил о появлении незваного гостя в три часа ночи по времени «Скайгард-7», то есть в то самое время, когда свободные от патрульных вылетов пилоты предавались занятию, может, и прозаическому, но от того не менее приятному. То есть спали. Другое дело, что станция в целом своей работы не прекращала — диспетчеры контролировали окружающее пространство, не меньше пяти экипажей находились на маршруте, а техники, которым хронически не хватало суток на проведение всех необходимых работ, возились возле кораблей. Но девушек с «Маргаритки» это не касалось — патруль выполнен без происшествий, впереди двое суток отдыха. И можно выспаться в нормальном помещении, а не в железном шкафу, по недоразумению называемом на модифицированном штурмовике класса «Протей» каютой экипажа.

Катя открыла глаза и что-то недовольно пробурчала. Затем перевернулась на другой бок, справедливо решив, что у посетителя, возможно, проснется совесть и он все-таки посмотрит на часы. Надежды оказались тщетными — пауза в десяток секунд, и снова трель.

— Господи… пусть это будет что-то важное, — прошипела она, вставая. — Или прими, господи, душу этого урода.

Дверь отъехала в сторону Катя попыталась сфокусировать сонные глаза на лице человека, стоящего у порога. Это получилось не сразу, а когда все же получилось…

— Джад, я тебя убью.

Поводов сделать это у Кати было предостаточно и без побудки в неурочный час. С момента возвращения девушек из знаменитого на всю Федерацию полета к «Черному призраку» прошло всего три недели, пресса все еще обмусоливала факт обнаружения древнего корабля и, соответственно, перемывала косточки всем, кто был хоть каким-то боком с этим связан. Больше всего доставалось физикам с «Винкля», которые, неосмотрительно заявив о «стоянии на пороге выдающегося открытия», пока что так и топтались на этом пороге, предоставляя журналистам массу поводов для язвительных выпадов. Но и девушкам перепали минуты славы, вызвавшие в итоге стойкую неприязнь к представителям СМИ в частности, и ко всем, задающим вопросы о «Призраке», вообще. Джад уже успел попасть в число «персон нон грата», поскольку изводил Катю и Лену бесконечными вопросами, после чего с энтузиазмом строил феерические (и совершенно безосновательные) гипотезы. На просьбы «оставить эту тему» он не реагировал… как, впрочем, на любые просьбы подобного рода.

— Чего тебе надо?

— Как настроение? — рыжий расплылся в самой доброжелательной из своих улыбок.

— Было неплохое, — честно сказала Катя. — Но недавно резко ухудшилось.

— Что-то случилось? — Теперь Келфер выглядел обеспокоенным… можно было подумать, он не понял, что услышит.

— Случилось. Ты меня разбудил.

— Это ерунда, — безапелляционно заявил рыжий. — Я зайду, ладно?

Не дожидаясь согласия или хотя бы молчаливого кивка, протиснулся в каюту и тут же откинул дверцу бара. Катя мрачно наблюдала за действиями приятеля, раздумывая, вышвырнуть его отсюда или просто демонстративно игнорировать. И то и другое выглядело бесперспективным.

— Пей, — он протянул девушке стакан, наполненный зеленоватой жидкостью.

— Что это за гадость?

— Всего лишь тоник… ну, с некоторыми добавками. Я же понимаю, что ты спишь на ходу… это легкий энергетик.

— Джад, послушай меня о-очень внимательно, — Катя устало села на край койки. — Я только что с патруля. Я смертельно устала. Я сонная, если ты не понял, потому что хочу отдохнуть. В том числе и от тебя. Давай ты сейчас сделаешь так, чтобы в ближайшие десять часов я тебя не могла найти. А потом мы поговорим. О чем захочешь.

— Не-а! — Он отрицательно махнул головой и сунул стакан с зеленым пойлом Кате в руку. — Говорить мы будем сейчас. Пей. И не спорь, ради бога, хоть раз.

С тяжелым, ничего хорошего Джаду не предвещавшим вздохом Катя медленно выпила содержимое стакана. Жидкость приятно холодила, а через полминуты девушка ощутила, как остатки сонливости куда-то улетучились. Видимо, это было заметно и со стороны, поскольку Джад довольно усмехнулся:

— Ну вот, капитан Шелест снова в форме. Теперь слушай. Три часа назад на орбиту Талеры прибыл «одинокий друг».

— Кто?

Но, уже задав этот вопрос, Катя поняла, о чем речь, и вытаращила глаза от удивления.

Одна из самых странных разумных рас, известных людям, не имела самоназвания. Более того, по уверениям представителей этой расы, время от времени вступавших в контакт с людьми, «одинокие друзья», как их прозвали журналисты, в незапамятные времена лишились и родной планеты. Вернее, не то чтобы лишились, скорее просто потеряли ее в безднах пространства и теперь не имели почти никаких шансов найти свой дом снова. Да и не стремились к этому.

Эти существа испытывали лишь одну, но непреодолимую страсть — к новым впечатлениям. Обладая совершенно не поддающейся исследованиям способностью к перемещению в пространстве на огромные расстояния без технических средств и ощутимых энергозатрат, «одинокие друзья» были вечными путешественниками, порхающими от одной звезды к другой в поисках разумных существ, которые на время станут их спутниками и собеседниками. Сами создания, не имеющие даже постоянного облика, жили бесконечно долго, хотя и не являлись неуязвимыми. Веками и тысячелетиями они путешествовали по вселенной, не исследуя миры и по большому счету не накапливая знания для каких-то серьезных целей. Все, что их интересовало, — это внутренний мир очередного временного симбионта. Своего рода энергетические вампиры, правда, в обмен предоставляющие спутнику немало полезного.

По самым скромным оценкам, не менее пяти тысяч жителей Федерации близко познакомились с «одинокими друзьями». Самый краткий из зафиксированных контактов составлял двенадцать часов — по нелепой случайности «одинокий друг» избрал в спутники ребенка десяти лет от роду, но быстро разочаровался и распрощался с очень огорченной девочкой, лишившейся такой перспективной игрушки. Самым длительным был контакт между симбионтом и адмиралом Александром Крау. Этот союз, начавшийся еще в пору, когда будущий адмирал носил сержантские нашивки, продолжался уже больше сорока лет — и Крау как-то проговорился в приватной беседе (как многое из приватного, ставшего достоянием гласности), что его друг раз десять спасал адмиралу жизнь… Учитывая, что, несмотря на более чем зрелые годы и высокий пост, адмирал продолжал лично участвовать в боевых операциях, симбионту все еще было «не скучно».

Их пытались исследовать… Если человек соглашался на участие в научных экспериментах, «одинокий друг», как правило, не возражал. Ни к чему эти исследования не привели — лучшим специалистам Федерации не удалось раскрыть ни одного из секретов «друзей». Ни механизма мимикрии, ни способа осуществления межзвездных прыжков, Ни основ телепатического общения. По одной из гипотез, «друзья» — искусственные создания, изготовленные (или выращенные) некой расой для использования в качестве украшения, банка памяти и для доставки сообщений на сверхдальние расстояния. Сами «друзья» ни подтвердить, ни опровергнуть эту теорию не могли. Или, что скорее, не считали нужным. Они делились информацией — но лишь тогда, когда считали это необходимым или «безвредным».

В общем, «одинокие друзья» оставались тайной за семью печатями — и пределом мечтаний миллионов. Ежегодно снимались десятки фильмов, издавались сотни книг, где главный герой наживал состояния, следуя советам «друга», побеждал врагов с помощью «друга», узнавал от него некую сверхважную тайну, способную изменить развитие цивилизации, или просто находил для себя в «друге» умного, понимающего собеседника. Существовал культ «друзей» — члены довольно многочисленной секты, обосновавшейся на Хоуп, верили, что ведением праведного образа жизни, разносторонним образованием и благотворительностью можно привлечь внимание «одинокого друга», который якобы ищет контакта именно с интересными личностями, чистыми душой. И однажды «друзья», как представители высшего разума, откроют избранным путь на новую ступень цивилизации. Поскольку приверженцы культа, как правило, становились весьма полезными членами общества, правительство Федерации к сектантам относилось вполне терпимо.

— Это точно?

— Ну… — Джад пожал плечами, — кто может сказать наверняка? Характеристики вспышки совпадают. Не думаю, что какому-то шутнику захотелось взорвать на орбите Талеры световую бомбу… в общем, сигнал засек этот молокосос Баттл. Новый энсин прибыл позавчера на «Ангаре». Представляешь, этот идиот толком не понял, что увидел. Ну а Стивенс же не дурак, слил данные в кристалл, после смены вычислил координаты сброса.

— И тут же рассказал тебе… — недоверчиво хмыкнула Катя.

— Нет, он рассказал Рою… ты его знаешь, он тоже диспетчер. Они со Стивенсом уже лет двадцать вместе служат… ну, Рой проболтался жене, а та…

— Через два часа информация разошлась по всей станции, — понимающе кивнула Катя.

— Значит, так, капитан Шелест, — ухмыльнулся Джад. — Твои подруги уже в курсе. И я взял на себя смелость договориться с техниками, чтобы они подготовили «Маргаритку» к вылету. Сама понимаешь, не даром. Сколько человек вы можете взять на борт?

— Ты сам понимаешь, — что говоришь? Катя зажмурилась, представляя себе дальнейшее развитие событий.

Вот весь персонал «Скайгард-7» устремляется к кораблям. Все, от командоров (коим здесь, вообще говоря, давным-давно нечем заняться) до уборщиков. И вся эта толпа отправляется на Талеру… минуя астропорт и таможню. Полиция курорта стоит на ушах, но их никто не слушает — вне всякого сомнения, вспышку видели и на планете, и среди отдыхающих наверняка найдутся те, кто сумеет правильно интерпретировать «небесный знак». Движение в околопланетном пространстве скатывается к хаосу. Шеденберг пускает себе пулю в лоб. Флот, неизбежно явившийся для наведения порядка, арестовывает и виноватых, и тех, кто попросту подвернулся под руку…

По всей видимости, все эти мысли достаточно четко отразились на лице Кати, поскольку Джад ухватил ее за плечи и не слишком бережно встряхнул:

— Эй, кэп! Приди в себя. Не все так страшно.

Минуты через три торопливых объяснений до Кати начал доходить весь комизм ситуации.

Шеденберг прекрасно понимал, что заверни он гайки и получит такой акт массового неповиновения, что потом его уделом будет патрулировать астероиды где-нибудь в лишенной планет системе. Поэтому полковник связался с Талерой и детально объяснил ситуацию, сделав особый упор на то, что проще допустить исключение из правил, чем расхлебывать все те же исключения, но уже несанкционированные. Джад хихикнул, не стоило сомневаться в том, что через пять минут после беседы в астропорте останется только дежурная смена, проклинающая свое невезение. Катя только покачала головой. Пожалуй, пять минут весьма оптимистичная оценка.

Не то чтобы каждый гражданин Федерации мечтал о встрече с «одиноким другом». Немало было таких, кто вообще на дух не переносил инопланетян, будь то изысканно вежливые, но жуткие на вид ше'ти или совсем не вежливые, но не менее жуткие амстад. Кому-то не нравилось, что некая тварюшка будет бесконтрольно копаться в его мозгах — «одинокие друзья» строили контакт со своим временным спутником на базе телепатии, чего и не скрывали. Хватало и вполне довольных жизнью, а потому не стремящихся завести себе инопланетного приятеля, предпочитая общество себе подобных. А иные считали себя достаточно серьезными и степенными людьми и к идее «породниться с Чужим» относились не столько с отвращением, сколько с откровенным пренебрежением.

Но процентов тридцать-сорок взрослого населения, а также сто процентов детей от десяти и выше пришли бы в восторг от одной мысли, что встреча с «одиноким другом» все-таки возможна. И никакие преграды этих энтузиастов не остановят. А потому лучший способ избежать неприятностей — это таких преград не создавать.

— В общем, патрули работают по графику, остальным по желанию — разрешено отбыть на Талеру. При условии своевременного возвращения. Полковник торжественно пообещал любому, кто нарушит расписание, выгнать его со службы навсегда. С волчьим билетом. «Одинокий друг», как правило, ищет себе подходящего спутника трое четверо суток, если не найдет — улетит к другой планете, так что время у нас есть. Вам когда в рейс, послезавтра? Значит, до послезавтра вы сво…

— Послушай, Джад! — Катя криво усмехнулась. — Ну посуди сам, сколько там людей будет? Тысяча? Пять? Двадцать? Скажи, к чему мне напрягаться? Какова вероятность того, что «одинокий друг» встретится именно на моем пути?

— Одна вторая, — не задумываясь, брякнул рыжий. Или встретится, или нет.

На мгновение девушка потеряла дар речи. Несколько секунд она искала на лице Келфера издевку, но там присутствовала лишь привычная широченная улыбка.

— Джад, у тебя от предвкушения крышу снесло?

— Вот за что я люблю вас, русских, так это за образные выражения, — хмыкнул Келфер. — Катя, рассчитывать вероятности — дело бесперспективное. Мало встретить, надо чтобы «одинокий друг» выбрал тебя, а критерии этих зверушек никому не известны. Ему может понравиться твой нос. Или твой запах. Или… запах твоих мыслей. Кто в основном находится на Талере? Сливки общества… Знаешь, что такое сливки? Это то, что на поверхности плавает.

Аналогию Катя уловила и прыснула.

— Так что шансы у нас есть… Да чего я тебя уговариваю? Собирайся — и вперед, к великим свершениям. И запомни, капитан Шелест: если повезет не мне, а тебе, то я… я… я неделю с тобой разговаривать не буду! Нет, две недели!

— Слово? Обещаешь? — Губы девушки раздвинулись в довольной улыбке. — Ну все, ты сказал — я запомнила. Ради такого случая я этого «одинокого друга» из-под земли достану.

— Земли там мало, — печально заметил Джад. Знаешь, где он сел? В самом сердце Большого Болота! Катя чуть слышно застонала.

Огромная голова, увенчанная костяной короной, высунулась из-за необъятного дерева и уставилась на непрошеных гостей. В огромных фасетчатых глазах читался неподдельный интерес. Гастрономический. Катя отпрянула и, потеряв равновесие, чуть не по шею провалилась в мерзкую, дурно пахнущую коричневую жижу. Причем девушка явственно ощущала, что еще мгновение — и болото накроет ее с головой. Под ногами, на невидимом дне, что-то двигалось, то ли стараясь оплести ее ноги и удержать, то ли, напротив, убраться куда подальше.

— А ну брысь! — Снежана махнула бластером, демонстрируя серьезность намерений.

Водяной дракон бросил на нее печально-осуждающий взгляд и убрался. Мелкие существа опасными не выглядели, но связываться с ними ящеру не хотелось — в конце концов, вкусной зелени хватает и в других местах, а от двуногих лучше держаться подальше. Как и от многих других обитателей болота. Шипастое и бронированное чудище обладало покладистым и незлобивым характером, что вместе с отсутствием у монстра естественных врагов позволяло ему в этом царстве всеобщего друг-друга-пожирания чувствовать себя вполне комфортно.

Джад, уцепившись одной рукой за лиану, протянул Кате ладонь. Спустя минуту девушка уже была на относительно прочной кочке и лихорадочно стряхивала с себя обрывки склизкой бурой растительности. Без особого успеха — местные «водоросли» намертво прилипали к комбинезону.

— Гадская трава, — прошипела девушка, доставая складной нож.

— А это не трава, рассмеялась Лена. — Это живность, вроде червей. Если бы ты была местной, они бы уже тебя ели… а так… невкусная ты, Катька.

— Ну и отцепились бы, раз невкусная, — буркнула девушка, старательно пытаясь подцепить кончиком ножа длинную полупрозрачную соплю, обмотавшуюся вокруг сапога. Сопля успешно сопротивлялась.

Все четверо уже перепачкались так, что за слоем подсохшей тины едва можно было разобрать лица. Поиск — бессмысленный, бесперспективный и чрезвычайно утомительный — длился уже пятый час. Некогда заповедные джунгли теперь кишмя кишели людьми. Мужчины и женщины, подростки и старики, в промокшей насквозь дорогой одежде и в рабочих комбинезонах, уставшие донельзя или полные сил. Последнее, впрочем, ненадолго. Люди, привыкшие к комфортному существованию, выдыхались быстро, и не стоило сомневаться в том, что немалое число азартных охотников уже отправилось по своим роскошным отелям успокаивать уязвленное самолюбие. Но и оставшихся хватало — голоса доносились чуть ли не из-за каждого куста.

— Дойдем вон до того пригорка, — Джад махнул рукой куда-то в глубь болота. — Устроим привал. Перекусим, отдохнем.

— А можно отдохнуть на станции? — жалобно поинтересовалась Снежана. Полчаса назад она споткнулась о невидимую под тиной корягу и изрядно хлебнула дурно пахнущей воды. С того момента настроение у Снежки испортилось окончательно… К тому же, в отличие от Джада, шансы встретиться с «одиноким другом» она оценивала несколько иначе. Сейчас она проклинала себя за то, что поддалась на эту авантюру.

Джад демонстративно взглянул на часы. Затем достал нож, соскреб со стекла налипшую грязь и заявил:

— В нашем распоряжении еще сто тридцать пять минут.

— До возвращения? — с надеждой спросила Снежка.

— До того момента, как нам надо будет отправляться в обратный путь, — безжалостно ответил рыжий.

— У-у.

Пригорок оказался достаточно надежным, и (о чудо!) почти сухим. Черная тень метнулась куда-то в сторону — «ночной оборотень», хищник, по местным меркам, страшный и безжалостный, испытывал по отношению к людям то ли панический страх, то ли непреодолимое отвращение и был готов оставить облюбованное место, лишь бы избежать соседства с пришельцами.

Джад снял с плеча рюкзак, грустно осмотрел изгаженную ткань, гордо именуемую водогрязеотталкивающей, и принялся извлекать на белый свет пакеты с полевым пайком. Катя ухмыльнулась: о том, чтобы заправить «Маргаритку», рыжий подумал, а вот прихватить что-нибудь повкуснее бортпайка… хотя, собственно, он вообще не сообразил что-либо прихватить, и этот рюкзак, вместе с содержимым, бластером, компасом и кое-какими другими полезными и бесполезными мелочами представлял собой НЗ штурмовика.

— Можете приступать, — великодушно разрешил он, вскрыв упаковки и разложив саморазогревающийся паек на короткой буро-зеленой траве. — Я на страже постою.

— Зачем? — Лена пожала плечами. — Краа удрал, дракон удрал… а больше тут ничего опасного нет.

Словно в ответ на ее реплику, прямо из тины вынырнула чешуйчатая тварь длиной метров пять, одним движением всосала в себя лоток с пайком, замерла на несколько мгновений, затем содрогнулась, выплюнула его обратно и, прошипев что-то уничижительное, бесшумно скрылась в воде. Келфер проводил змею грустным взглядом, зачем-то внимательно посмотрел на свою руку, все еще сжимающую бластер, и хмыкнул:

— Я всегда говорил, что эти НЗ дерьмо. Но не думал, что настолько… Лен, она ушла, хватит визжать.

Девушка замолчала, но не столько из-за слов Джада, сколько потому, что в легких у нее кончился воздух. Затем демонстративно подхватила один из лотков и зашагала к верхушке холма, подальше от воды. Змея произвела впечатление на всех — вскоре общество в полном составе присоединилось к Градовой.

Некоторое время все молча ели. По мнению Кати, воздух здесь пах тиной, земля пахла тиной и даже стерильная, еще несколько минут назад герметично запакованная «курица с гречкой» тоже смердела все той же прокисшей тиной. Позиция Снежаны была понятна — бросать эту затею к чертовой бабушке и возвращаться на станцию. Проклятье, да только на то, чтобы смыть, стереть, соскоблить с себя эту гадость, понадобится не меньше часа. А до этого, неизбежно, уделать шлюзовую камеру штурмовика. Удастся ли договориться о чистке с техниками или придется драить все самим? На Джада надежды мало, он наверняка найдет массу весомых причин не участвовать в грязной работе.

Снежка — за скорейшее возвращение, это однозначно. Ленка больше развлекается, и ее тоже можно понять — последнее время патрули были до невозможности скучны, а более-менее интересных разовых контрактов девушкам не перепадало. Встреча с «Черным призраком» осталась в далеком прошлом, и некая встряска отнюдь не помешала бы.

Что же касается Джада, то он свято верил в свою звезду… хотя, как и абсолютно все в этом гнилом болоте, понятия не имел, как именно следует искать «одинокого друга» и чем можно привлечь его внимание. Но рыжий будет держаться до последнего… и, надо признаться, его неунывающая физиономия добавляет бодрости и остальным.

— Мне вот что интересно… — протянул Келфер, поймав на себе Катин взгляд. — Почему он выбрал именно болото? Разумный же, не мог не заметить город. Тут же рядом, километров сто всего.

— А с чего ты взял, что он вообще здесь? — буркнула Снежка, — допустим, снизился… осмотрелся… и полетел поближе к цивилизации.

— Не-а, — осклабился Келфер. — Они летать не умеют. От места появления — строго вниз. Это точная информация.

— Ну так что же тебя удивляет?

— Мало ли… телепортанулся бы еще раз, в более приятное место.

Лена выскребла из лотка остатки кашеобразной массы, в которой и самый опытный специалист не разобрался, где там курица, а где гречка, затем сунула опустевшую посудину в мешок.

— Насколько я читала, «одинокие друзья» предпочитает искать себе спутника в относительно неблагоприятных условиях. Вы о «Ждущих» слышали?

— Это те, что всю жизнь готовятся к встрече с «друзьями»? Сектанты?

— Они самые. Пока мы летели, я немного покопалась в Сети. Они все там немного странные, но некое рациональное зерно в их теориях есть. «Ждущие» проделали огромную работу, они проанализировали все известные случаи контактов с «друзьями» и сделали ряд выводов. Может, и спорных, но вполне укладывающихся в схему. Так, «друзья» никогда не выбирают в качестве спутников людей физически нездоровых. Всего семь известных случаев контакта с детьми. Два — со стариками. Все остальные — с мужчинами и женщинами в возрасте от восемнадцати до сорока пяти. Всегда — с людьми, чей образ жизни нельзя назвать размеренным. Ни разу — с преступником…

— Колин Фарроу, — ехидно заметила Катя. Если Ленку пробивало на лекцию, вынести ее менторский тон было довольно сложно.

— Фарроу был гением.

— Преступником.

— Ну хорошо… гением с преступными наклонностями. Но все равно — неординарной личностью, спорить не станешь?

— А кто он, этот Фарроу? — поинтересовался Келфер.

Катя пожала плечами…

Лейтенант полиции Детройта и в самом деле был необычной личностью. Прежде всего, он был болезненно честен, что для полицейского вообще достоинством не являлось. Известно, что любой служитель закона, по крайней мере такой, кто и в самом деле этому закону служит, а не протирает штаны в офисе, достаточно часто должен идти на компромисс со своей совестью, а то и с упомянутым законом. Отпусти мелкого пушера,^[99] чтобы получить наводку на более крупную рыбу. Закрой глаза на мелочи, ради более важных вещей. Запугай задержанного (или силой, или откровенной туфтой) — и он даст ценные сведения. Проведи задержание и обыск без санкции — поскольку знаешь, что, пока оформишь бумаги, все следы будут подчищены. По большому счету цель почти всегда благая — преступник должен быть пойман, закон должен торжествовать. И так ли уж важно, когда в победном марше проскальзывает тонкая нотка горечи.

Фарроу подобных методов не признавал… довольно долго не признавал. Лейтенанта он получил уже в сорок пять, больше в качестве признания за долгую службу, чем в награду за заслуги. Заслуг тоже хватало, но ничего экстраординарного, ничего такого, о чем взахлеб вещали бы охочие до сенсаций журналисты. Повседневная работа, рутина.

Однажды ему удалось выйти на серьезных людей. Лейтенанту предложили компромисс… вполне приемлемый, кстати. Но Фарроу отказался. Тогда прозвучало другое предложение, на этот раз ценой вопроса стали жизни его, лейтенанта, близких. Сложно сказать, многим ли хватило бы силы воли, чтобы не отступить в подобной ситуации, чтобы не ощутить себя щенком перед атакующим танком. Фарроу организовал охрану жены и дочери, продолжая раскручивать дело. Чем это противостояние закончилось ясно и без объяснений.

Похоронив семью, лейтенант радикально пересмотрел свои взгляды. Теперь он желал не просто довести дело до суда — он жаждал крови и, что важно, не каких-то отдельно взятых личностей, прямо или косвенно причастных к трагедии, а крови преступного мира в целом.

Последующие три года Детройт запомнил, как кровавое непрекращающееся избиение. Мафии лейтенант полиции противопоставил огромный опыт, презрение к смерти и в высшей степени информативные базы данных полиции. Позже эксперты оценили результаты его действий по формуле 3:1. То есть в среднем три трупа в день. Мелкие шестерки, опытные «крестные отцы», купленные копы и адвокаты (закон впрямую не нарушающих, но делающих себе состояния на вытягивании своих нечистых на руку боссов из сложных ситуаций) — разряд в голову, разряд в сердце. Своеобразный почерк.

Его искала вся полиция, его искали спецслужбы Федерации, его искала мафия. Особенно последняя — потери детройтских семей были чудовищными, большая часть так и не оправилась в конечном итоге. Его искали многие — и никто не имел ни малейшего представления, а кого все же искать-то. Осунувшийся от перенесенного горя не молодой лейтенант, ушедший с оперативной работы в офис, к бумагам и отчетам, особых подозрений не вызывал. Канцелярская крыса.

А зубы у крысы были те еще… Фарроу теперь не брезговал ничем — в том числе с готовностью изымал у «казненных» неправедным путем нажитое имущество. Несколько удачно проведенных операций принесли ему первые серьезные деньги, которые тут же были пущены в дело. Фарроу создал свою личную армию, в которой солдаты никогда не встречались ни друг с другом, ни со своим командующим. Строжайшая конспирация, ни один из тех, кто выполнял для лейтенанта грязную (порой — чудовищно грязную) работу, не знал о своем нанимателе ничего — ни лица, ни голоса. Знали только одно — цель всегда заслуживает смерти, вознаграждение всегда будет выплачено сполна и вовремя.

Начиная со второго года этой «двойной жизни» талант лейтенанта раскрылся в полной мере. Практически ни одной проваленной операции. Практически ни одного свидетеля… и при этом ни единой невинной жертвы — в том числе и в тех редких случаях, когда на смену пистолету или бластеру приходила взрывчатка. Возле каждого трупа — краткий перечень прегрешений. К этому времени журналисты уже давно приклеили неизвестному борцу за справедливость не слишком оригинальное прозвище «Мститель», и даже самые радикальные из репортеров все же осторожно замечали, что подобный размах — это как-то слишком уж. То есть тот факт, что в Детройте стало почти невозможно купить наркотики, радовал, но все же…

Его вычислили, как уже говорилось, спустя три года. На чем именно погорел самый известный преступник века, осталось тайной. По мнению некоторых, «Мститель» просто устал. Или посчитал свою миссию завершенной.

«Одинокий друг» встретился с лейтенантом Фарроу за семь дней до того, как Колин удостоился смертельной иньекции.^[100] Было собрано более миллиона подписей в его защиту, но сам Фарроу отказался опротестовывать приговор. «Одинокий друг» оставался с лейтенантом до последнего мгновения и исчез лишь после того, как сердце «Мстителя» остановилось.

— Не понимаю я… — вздохнул Джад. — Ну что интересного в убийце?

Катя надолго задумалась, затем покачала головой:

— Знаешь, мне кажется, что «одинокие друзья» ищут не столько людей с интересной судьбой, сколько чистых помыслами.

— Святых! — фыркнул Келфер.

Снежка прыснула, улыбнулась и Лена, но Катя шутки не приняла.

— Нет, не святых. Уж Фарроу точно святым не был. Скажем, умеющих услышать чужую боль и сделать ее своей. Или видящих перед собой великую цель и верящих, что достижение этой цели стоит жертв, и готовых принести себя в жертву.

— Господи, как пафосно! — вздохнула Лена. — И потом, если ты права, то мы здесь торчим совершенно зря. Я лично явно не гожусь на роль подвижника.

— Я тоже, усмехнулась Катя.

Толстая белесая водоросль на ее плече изогнулась, высунула крошечные черные глазки на тонких прозрачных ножках и неспешно оглядела вмиг оторопевших людей.

«А это мы ещще поглядим, Ка-атя…» — раздался в голове у девушки тихий шепот, и она тут же ощутила, как все ее существо окатила волна доброжелательности и симпатии. И сразу схлынула усталость, на душе стало спокойно и радостно. — «Ты хорошшая. Мы подружжимся…»

Восемь человек — для такого количества коридор был, пожалуй, узковат. К тому же следовало учесть тот факт, что гордое звание «человек» из этих восьмерых в самой полной мере принадлежало лишь половине — остальные, хотя формально и принадлежали к Homo Sapiens, внешне больше напоминали специально выведенных особей. Выведенных для того, чтобы мало думать и больно бить. Массивные тела, сплошь перевитые мышцами, проступающими сквозь плотную ткань стандартных армейских комбинезонов, скошенные лбы, маленькие глазки… Каждый в отдельности и тем более все вместе они производили довольно неприятное впечатление, а если на человека знающего так и слегка пугающее.

В Федерации таких созданий — генетически моделированных телохранителей — не жаловали. И не потому, что (по мнению многих профессионалов) истинный бодигард должен быть гибким, как змея, и стремительным, как мангуст. Ситуации разные бывают — где-то более полезны и такие вот «шкафы», не столько ради того, чтобы закрыть хозяина от пули, лазерного импульса или банального ножа, сколько для создания некоего антуража. Впечатление произвести. Потому что практика показывала — на иного проще оказать давление демонстрацией такой вот грубой, тупой силы.

Хотя, несмотря на габариты, с реакцией у здоровяков особых проблем не было. Как и со многими умениями, вполне полезными для святого дела охраны того, кто готов за это платить. Унюхать взрывчатку, на вкус определить до полусотни распространенных ядов (и при этом не сдохнуть от излишнего рвения), видеть в почти полной темноте, слышать шепот с полусотни шагов — мало ли что понадобится бодигарду в работе.

Вот за это их и не любили.

Запрет генетических модификаций, введенный в 2168 году, изрядно подорвал бизнес многих людей, не желавших принимать во внимание мрачные прогнозы ученых. Да и журналисты с готовностью подлили масла в огонь — ну, допустим, попытка создания новой расы с пси-способностями окончилась большой кровью, но можно пойти и другим путем. Сделать человека более сильным, более выносливым, более приспособленным к сложным условиям окружающей среды. Увы… и в этот раз теории оказались несостоятельными. Любое сколько-нибудь значительное изменение физических данных неизбежно вело к ухудшению интеллекта. А попытки вывести суперинтеллектуалов, пусть даже (как в низкопробной фантастике) хлипких и болезненных, и вовсе не увенчались успехом — с огромным трудом нащупали только способы усиления эмпатии. Да и то в итоге оказалось, что к людям эти методы почти не применимы — не может человек выжить, сопереживая всему миру. Сходит с ума уже через полгода-год, максимум — лет через пять. Вот кошка или собака — дело иное. Для собаки царь и бог един — ее хозяин. Его желания и эмоции важнее всего, его слово — закон. С кошкой еще проще, для нее бог — она сама. Все прочие делятся на тех, кто может налить молока, тех, кто может при случае и пнуть, и остальных — коих следовало попросту игнорировать.

Когда Кейптаун отделился от Федерации и, что важнее, от суровых мужчин и женщин, готовых «добрым словом и пистолетом» обеспечивать исполнение федеральных законов, исследования в вопросах генетического моделирования на этой довольно благодатной планете развернулись в полную силу. Спустя всего лишь десять лет (срок для такой работы воистину ничтожный) были достигнуты и первые успехи… ну, не то чтобы успехи, но, скажем, относительно стабильные результаты. И четверка мордоворотов, своими плечами перекрывавших чуть ли не весь коридор, ведущий к подземному бункеру, являла собой как раз результат такого вот «успешного» эксперимента. Бычья сила, хорошая скорость, продвинутая сенсорная система — и мозгов ровно столько, сколько нужно для уяснения несложных приказов.

Конкретно этим здоровякам приказы отдавал полный одышливый мужчина лет пятидесяти, с густыми усами и столь же густой, тронутой серебром гривой коротких черных волос, одетый в новенький, с иголочки, комбинезон пилота со знаками отличия компании «Астротранзит». Это не было маскарадом — покопавшись в компьютерах указанной компании, можно было узнать, что Леван Чихладзе и в самом деле является служащим «Астротранзит», причем именно в данной конкретной должности — капитана КМ «Таррагона».

В настоящий момент мужчина чувствовал себя немного не в своей тарелке. Прежде всего он испытывал жгучую потребность выяснить, почему именно его кандидатура привлекла внимание знаменитого Лайона Переша, иначе говоря, капитана Хука. А кроме любопытства, у Левана были и еще кое-какие желания. Например, заработать. Или, если уж сделка сорвется, хотя бы уйти отсюда живым. В иное время и в ином месте он бы мог всерьез рассчитывать на помощь своих по-собачьи преданных, не знающих страха телохранителей, но во всем, что касалось Переша, ничего нельзя было сказать наверняка.

Сам капитан Хук по случаю деловой встречи соизволил сменить излюбленный старый скафандр или (столь же любимый и столь же потертый) летный комбинезон на безупречный костюм ценой в полтысячи ее (Леван бросил на идеальные линии костюма завистливый взгляд). Его спутники тоже выглядели вполне пристойно — Пауль Рюгге, второй комендор — белобрысый здоровяк с чеканными чертами лица истинного арийца, и женщина, немолодая и не слишком симпатичная, зато известная в Братстве, пожалуй, не менее, чем Лайон. Элиза Ривер, уже шесть лет летавшая штурманом на «Нарвале»… стерва и садистка, на руках которой крови было ничуть не меньше, чем у ее хозяина. Оба одеты подчеркнуто элегантно и столь же демонстративно скромно. И оружия при них не наблюдалось… Правда, капитана Чихладзе это как-то не слишком успокаивало.

— Мы на месте, — сообщил Переш, окидывая тяжело дышащего толстяка чуточку презрительным взглядом.

— Надеюсь, путь не слишком утомил вас?

— Ничуть! — Леван растянул мясистые губы в улыбке, стараясь, чтобы она не вышла подобострастной.

Переш, допустим, сила… и все же не надо заискивать перед ним, не надо демонстрировать, что он тут не только хозяин помещения, но и хозяин положения. В конце концов, речь идет о сделке. Возможно, о крупной сделке. Проклятье, да хоть бы и об очень крупной. КМТ «Таррагона» отменный корабль, и без фрахта Чихладзе и его команда не останутся в любом случае. Платит Хук по-королевски, это все знают, но и грузы его, как правило, в высшей степени интересны и флотским, и этим сосункам из «Скайгард». С другой стороны, принимать фрахт или нет — решать ему, Левану. «Астротранзит», как и многие подобные компании, предоставляла корабли, ремонтную базу и юридический статус в обмен на высокий процент от тех средств, которые капитан корабля получал за транспортировку грузов. Свобода капитанов подобных судов в выборе заказчиков была достаточно широкой.

— Надеюсь, дело, ради которого вы меня… — он чуть запнулся, подавив желание ляпнуть «вызвали», и тут же подобрал более нейтральный термин, — пригласили, того стоит. Простите, капитан, в последние годы мне не часто приходится передвигаться пешком.

— Уверяю вас, это дело многого стоит.

Хук коснулся пальцами сенсора. Массивная дверь уехала в сторону, открывая вход в довольно большое и почти совершенно пустое складское помещение. Небольшой стол у стены, заваленный оборудованием, и штабель контейнеров в центре зала. Да еще массивная конструкция в углу, тщательно укрытая черной пластиковой пленкой.

Ни оборудование, ни спрятанный под покрывалом предмет Левана не заинтересовали. А вот контейнеры… Он вдруг ощутил, как капля пота медленно поползла между лопатками.

— Итак, капитан Чихладзе, я позволю себе быть кратким. Если сделка будет заключена, мы сможем продолжить беседу в более комфортной обстановке, если же нет, то не стоит и отнимать друг у друга время. Сразу поясню, что вашу кандидатуру мне рекомендовали люди, которым я всецело доверяю… — Он прервался, словно осознав, что сказал глупость. Все знали, что капитан Хук доверяет себе и только себе.

— Такой отзыв весьма лестен.

— Вы, Леван, обладаете и еще одним интересным свойством! — Хук чуть поморщился, но тем не менее продолжил: — Вам, знаете ли, везет. Я счел возможным ознакомитьсясо всеми вашими операциями за последние пять лет. Ничего экстраординарного, ничего сверхдоходного, так… игра на красное/черное. Но и ни одного серьезного прокола. У федералов нет к вам особых претензий.

— Именно так. Я стараюсь не доводить дело до столкновений.

Фраза вырвалась случайно, что недопустимо было бы и в беседе с куда менее одиозной фигурой. Но история о том, как какой-то сраный штурмовик «Скайгард» не только изрядно поцарапал «Нарвал», так еще и перехватил у Хука из-под носа партию товара, успела распространиться достаточно широко. Леван явственно ощутил, как сердце пропустило удар, а ну как Хук сочтет беседу на этом законченной? С соответствующими выводами… Ведь бодигардов он наверняка не испугается, у такого, как Переш, всегда пара-тройка тузов в рукаве найдется.

— Вам это удается! — Переш не моргнул и глазом, то ли не уловив обидного намека, то ли, что скорее, уловив, но проигнорировав. — Собственно, именно об этом и пойдет речь. Репутация, удача и, скажем так, разумная трусость.

Леван вспыхнул, с трудом удержав себя от резкой реплики. Слов «трус» он ненавидел всеми фибрами души — может, как раз потому, что таковым и являлся. Но иметь дело с Братством и быть трусом — смерти подобно. Если уж от природы мужества ему не хватает, то надо хотя бы играть роль.

— Вы говорили о деле, капитан Переш?

— Да, вернемся к делу. Вам знакомы эти контейнеры? Вижу, знакомы. Каждый из них содержит в себе пятьдесят тысяч одноразовых инъекторов с десятью миллиграммами «черной благодати».

Мысленно пересчитав контейнеры, Леван лишь покачал головой:

— Миллион доз…

— Именно так, — кивнул Переш. — Как вы знаете, капитан, лаборатории Голубой Дали отдают свой продукт перекупщикам по 3 ев за дозу. Таким образом, в данную операцию я вложил три миллиона ев. Цена десяти миллиграммов «черной благодати» на Талере, по последним доступным мне сведениям, составляет, вернее, составляла двенадцать ев. Однако две недели назад флотский патруль перехватил крупную поставку, и любители волшебных миров в настоящее время испытывают довольно ощутимый дефицит в этом товаре. То есть цену можно будет поднять, скажем, До двадцати… или до двадцати двух ев за дозу. Причем, заметьте, я говорю об оптовой цене… с другой стороны, мне совершенно безразлично, сколько будет отстегивать за инъекцию конечный потребитель.

Капитан «Таррагоны» зажмурился. За вычетом первоначальных вложений, доход от операции принесет Хуку около двадцати миллионов. Чудовищные деньги… воистину чудовищные. Сам Леван считал рейс удачным, если чистая прибыль составляла пять-шесть тысяч ев. Без необходимости на рожон он не лез, хотя и за ту грань, что отделяет операции рискованные от незаконных, переступал неоднократно. И руки чистыми не сохранил, хоть и старался. Но о том размахе, с которым мог позволить себе действовать Переш, капитану «Таррагоны» оставалось только лишь мечтать.

О чем дальше пойдет речь, он уже понял, и теперь должен был решить, готов ли он влезть в этот, ранее недоступный бизнес, обещавший огромные доходы — но и столь же немалый риск. Немало нашлось бы таких, кто бросился бы на столь лакомый кус очертя голову, в извечной надежде сотен и сотен авантюристов былого и грядущего ухватить удачу за хвост. Ухватить хотя бы раз, а там будь что будет. Себя Леван считал человеком разумным и предусмотрительным, но… слишком, слишком велик соблазн.

— Дело выглядит весьма перспективным, — с легкой ноткой одобрения заметил он, словно стараясь дать собеседнику понять, что ничего еще не решено. Пока что звучит лишь похвала предусмотрительности и деловой хватке Переша, не больше. Предложения не прозвучали, хотя Чихладзе и не сомневался, что прозвучат.

— Я не склонен к пустопорожним разговорам, — заметил Хук. — Думаю, причины, по которым я счел возможным настаивать на нашей встрече, вам понятны.

Леван степенно кивнул:

— Вам нужен «чистый» корабль. И капитан, не имевший проблем с федералами.

— Именно так. По ряду причин… — по лицу Переша пробежала легкая тень недовольства, причина которой была известна, пожалуй, каждому второму в Братстве. — Я сейчас не имею возможности доставить на Талеру груз на борту «Нарвала». И не считаю нужным пользоваться услугами перевозчиков, чьи генокарты, хотя бы в теории, могут быть выставлены в розыск. Поэтому предлагаю вам, капитан, принять участие в операции.

— На каких условиях?

Внезапно Леван понял, что выхода у него, в общем-то, и нет. Посмей он отказаться, и уже завтра у «Таррагоны» будет новый капитан, по причине трагической гибели предыдущего. Переш не тот человек, который оставляет жизнь свидетелю. Иные дельцы Братства могли пойти на человеколюбивый вариант, заперев несговорчивого в тихой, лишенной средств связи комнатке до завершения кампании. Но Хук подобные действия считал слюнтяйством, предпочитая лозунг «Кто не с нами, тот против нас». Что характерно, те, что оказывались «против», имели в запасе не слишком много времени, чтобы осознать глубину своих заблуждений.

— Сто тысяч. Четверть вперед.

Чихладзе задумался. Что и говорить, сумма была солидной… сама по себе. Но на фоне той прибыли, что ожидалась по итогам операции, сотня кусков выглядела жалкой подачкой. Да и не принято было с ходу соглашаться на первое предложение — это могло быть расценено как неумение вести дела или, еще хуже, как трусость. Трусом себя Леван не считал. Плохим дельцом — тоже.

Он улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла в меру ироничной, но без откровенной насмешки.

— Вам не откажешь в чувстве юмора, капитан Переш. Но давайте рассмотрим более… гм… реальные варианты. Пол процента — это несерьезно.

— Вы так считаете, капитан? — Тон Переша был холоден и капельку угрожающ, но в данный момент это лишь соответствовало правилам игры. Леван не сомневался, что сумеет ощутить ту грань, которую не следует переступать.

— Мы же деловые люди, развел руками Чихладзе. И вы, и я прекрасно понимаем, что риск весьма велик. Федералы не зря деньги получают, работать они умеют. Когда хотят. А один лишь намек на столь серьезную партию заставит их носом землю рыть.

— Свести риск к минимуму — моя задача.

— Всего предусмотреть невозможно. Мысль о том, чтобы провести остаток дней в шахте на каком-нибудь астероиде, не слишком согревает мои старые кости.

Вне всякого сомнения, в настоящий момент Леван играл с огнем. С одной стороны. А с другой — у него тоже имелась определенная репутация, кому попало подобный груз Хук не доверил бы. Да и огромный КМТ — идеальный транспорт для столь опасного груза, а кораблей такого класса в пиратском флоте было немного. Невыгодно — хорошо вооруженный малотоннажник куда удобнее для проведения быстрых и эффективных рейдов. Поговаривали, что не так давно личный флот Хука пополнился клипером, и слухам этим Леван верил. Только ничего от этого не менялось — клипер, кто спорит, вещь неплохая, но слишком уж приметная. Сколько их всего — сотня, две… Появление у Талеры такого корабля неизбежно вызовет повышенный интерес, а кому это надо? А вот КМТ — никакой патруль не станет тратить неделю, чтобы обшарить огромный транспорт от рубки до двигателей. Слишком много работы, а времени вечно не хватает… значит, только сканирование, и тоже долгое и муторное. Достойная деловая репутация, хорошо задекларированный груз… может, взятка «за оперативность» — и дело вполне может выгореть.

— Я готов выслушать ваши предложения, капитан.

Ответ у Левана был уже готов. Вполне продуманный ответ — в меру наглый, ровно настолько, чтобы дать понять, что договоренность в принципе достижима, но лишь после некоторых уступок с обеих сторон.

— Я думаю, пять процентов от стоимости груза были бы вполне достойными условиями. И я имею в виду стоимость реализации, а не закупки.

— Это неприемлемо, — нахмурился Переш.

— Это всего лишь разумно, не согласился с ним Леван. — Я рискую кораблем и свободой, вы — всего лишь вложенными средствами.

— И тем не менее…

Как и ожидалось, итоговая сумма располагалась где-то посредине изначально определенного диапазона. Мысленно Леван поздравил себя с победой — три четверти миллиона позволяли ему по завершении операции уйти на покой. О подобном исходе своей карьеры он задумывался уже давно, но одно дело доживать оставшиеся годы (достаточно долгие годы, его пятидесятилетний организм был крепок, и уж вековой юбилей Чихладзе намеревался встретить наверняка) в достатке и совсем другое — в богатстве. Три четверти миллиона да имеющиеся сбережения — получится в высшей степени аппетитная сумма.

— Желаете составить договор?

Переш покачал головой:

— Это излишне.

Спорить Леван не стал. С кем другим — стал бы, а вот с Перешем… Капитан Хук имел весьма достойную привычку исполнять свои обещания, касались ли они выплат по договоренностям или иных обязательств, которые Хук считал правильным взять на себя. Например, если капитан «Нарвала» обещал «разобраться» с кем-нибудь из не угодивших ему, то несчастный мог лишь сунуть голову в петлю или воткнуть себе в пасть ствол бластера — в любом варианте такая смерть выглядела предпочтительней.

— В таком случае…

— Да, еще кое-что. С вами полетят двое моих людей, — Переш жестом указал на мужчину и женщину, прибывших с ним.

Леван с трудом заставил себя сохранить безмятежное выражение лица. Подобное дополнение к договору не входило в его планы, но и спорить было бессмысленно, тем более что отправка наблюдателей не нарушала правил подобных операций. Он еще раз бросил внимательный взгляд на спутников Хука, мысленно прикидывая, чего от них можно ожидать. Рюгге относительно молод, создать себе репутацию в Братстве не успел еще, и вряд ли стоит принимать его в расчет. А вот старая сука Ривер… это серьезнее. Ей не просто нравится убивать. Элизе доставляет истинное наслаждение убивать грязно.

— С должным макияжем?^[101]

— В обязательном порядке. Кроме людей, считаю необходимым усилить ваш экипаж техникой. Пауль, продемонстрируй гостю паучка.

Белобрысый подошел к затянутой пленкой конструкции и одним махом сбросил покрывало на пол. Собственно, пару мгновений назад Леван уже понял, что увидит, и не ошибся. Громоздкий боевой робот MOHK-F2, последняя модель из линейки мобильных оборонно-наступательных комплексов, шевельнулся, распрямляя паучьи лапы, и замер во всем своем грозном великолепии. Немалая часть подобных машин все еще оставалась на вооружении — их конструктивные недостатки с лихвой компенсировались огромной огневой мощью и неплохой живучестью. Предыдущая модель, MOHK-D4, имела гуманоидный вид, от которого в скором времени отказались — шестипалый бронированный паук своего предшественника превосходил по всем статьям. Леван отметил, что часть вооружения с робота снята — обычная предосторожность в случаях, когда боевую машину предполагалось использовать на борту космического корабля. Хотя программа МОНКов и не позволяла открывать огонь из тяжелого вооружения в замкнутом пространстве, никто в здравом уме не рискнул бы оставить чудовищу ракетную установку или дезинтегратор. Программа — штука неплохая, но первым императивом боевой машины было все же уничтожение противника, а сохранность окружающей обстановки при этом воспринималась как задача более чем второстепенная.

— Он будет подчиняться мне?

Хук хмыкнул, давая понять, что оценил шутку.

— Управление будут осуществлять мои люди.

Леван кивнул. Ну, не стоило и сомневаться, что капитан Переш побеспокоится о гарантиях. МОНК, пусть и с частично снятым вооружением, в одиночку способен смешать с дерьмом любое количество противников, вооруженных стандартными пистолетами или бластерами, слабеньким лучом его панцирь не прожечь, а уж свинец и вовсе бессилен будет. Вполне вероятно — хотя пират вряд ли в этом признается, в робота заложен приказ: в случае смерти хозяев уничтожить экипаж.

— Это все впечатляет, — капитан Переш, Леван ухмыльнулся, давая понять, что пора бы перейти к серьезным вопросам. — Но ни ваши люди, ни робот не дадут возможности пройти контроль. Я не сомневаюсь, что ДЛС патруля обнаружит такой груз…

— A у вас есть идеи, капитан? — В ухмылке Переша сквозило откровенное издевательство… не настолько явное, чтобы стать оскорблением, но достаточное.

— Кое-что есть, — в тон ему ответил Чихладзе. — На данный момент моя идея в том, чтобы увидеть туза, которого вы, капитан, прячете в рукаве.

— Уверены, что он есть?

— Не сомневаюсь ни на мгновение. Можно рискнуть партией в сотню или тысячу единиц, но в данном случае… Не хотите ли выложить карты на стол, капитан?

Вместо ответа Хук кивнул Рюгге. Тот установил на стол прекрасно знакомый Левану серебристый контейнер, содержащий досмотровую локационную систему… Чихладзе подошел к прибору и не смог сдержать удивленного хмыканья. Судя по индексу — новая модель… Интересно, чего Перешу стоило раздобыть прибор?

Сканер пискнул, по экрану пробежали строчки результатов анализа. Их было немного, поскольку опознанные малозначительные объекты ДЛС игнорировала. Шестеро живых существ, два легких бластера модели «Игл-9», контейнеры GV-3 в количестве двадцати штук… и «Черная благодать» в объеме одного миллиона единиц. Будь между сканером и грузом пять-шесть переборок, точность оценки могла несколько снизиться, но для патруля что миллион, что полмиллиона доз — все едино… И в том и в другом случае капитану светит как минимум каторга.

— Как видите, господа, — менторским тоном сообщил Рюгге, — сканер исправен. Теперь я устанавливаю возле контейнеров вот этот прибор…

Он подошел к штабелю драгоценного груза и положил на ближайший контейнер небольшую черную пластиковую коробочку. Затем вернулся к столу с ДЛС и вновь запустил программу поиска. На экран выпали те же данные… нет, не совсем те же. Леван коротко ругнулся. Строка о наличии в области сканирования «черной благодати» исчезла. Теперь сканер информировал о миллионе единиц поливакцины «Панацея-17» — довольно распространенного препарата, абсолютно обязательного к приему каждым человеком, намеревающимся посетить чужую планету. Учитывая поток туристов, ежедневно прибывающих на Талеру, груз вполне обычный.

— Я надеюсь, это не ловкий фокус? — буркнул Леван. — Федералы утверждают, что обмануть ДЛС невозможно.

— В кои-то веки они почти правы, хмыкнул Рюгге. Но состав «благодати» частично схож с поливакциной, необходимо лишь слегка подправить частоту отраженного сигнала. Замаскировать таким образом что-либо иное не получится. На всякий случай инъекторы будут помещены в отсек, заполненный контейнерами с настоящей «Панацеей-17». Всего вы повезете десять миллионов единиц — это примерно трехмесячная норма расхода на орбитальных терминалах Талеры. Кстати, некоторый доход поливакцина тоже принесет, не слишком большой, но все же… за доставку препарата и его передачу дилеру вы получите отдельный гонорар.

Чихладзе довольно ухмыльнулся. Теперь предстоящая операция казалась ему вполне способной окончиться успехом. Ошеломляющим успехом.

Общение с «одиноким другом», вопреки ожиданиям, оказалось не таким уж простым делом. И не таким уж приятным, если положить руку на сердце. Прежде всего Катю слегка раздражал тот факт, что ее новый компаньон имел возможность (и привычку) копаться у нее в мозгу и отвечать на незаданные вопросы. А вот на заданные — как раз наоборот. Почти все беседы, касающиеся действительно интересных тем, рано или поздно сводились к банальному «не знаю».

«Как тебя называть?»

Простой вопрос. Ни одна из известных рас не затруднилась бы ответить на него, включая амстад, у которых индивидуальность (в человеческом понимании) рядовых особей все еще находилась под вопросом.

«Не знаю. Мы не используем имена, чтобы идентифицировать себя. Да и зачем? Если ты обращаешься ко мне, я это чувствую, если говорю я — это слышишь только ты»

«Ну что поделать, такие уж привычки у людей».

«Если тебе так удобнее, придумай мне имя».

«Я буду называть тебя… — Катя задумалась, затем мысленно усмехнулась, — скажем, Бес. Не возражаешь?»

В который раз она убедилась, что скрывать мысли от существа, для которого телепатия является естественным способом общения, попросту глупо.

«Это персонаж одной из ваших религий, не так ли? Мелкий, но зловредный? Я не против… хотя, поверь, я совсем не желаю тебе зла».

Насчет нежелания зла — это понятно. Ни один из «друзей» не причинил своему партнеру каких-либо неприятностей… если не считать неизбежного повышенного внимания со стороны ученых. Несмотря на то, что исследования этой странной расы проводились неоднократно, каждый биолог, психолог, физик, биохимик и так далее был уверен, что именно ему улыбнется удача. В частности, Форчестер уже пару раз тонко намекал, что капитану Шелест не помешало бы денька два-три провести в биованне, так сказать, «снять накопившееся негативное воздействие окружающей среды». Правда, по непонятной причине, у других людей, пребывающих на борту «Скайгард-7», таковых негативных воздействий, достаточных для направления в медсектор станции, что-то не наблюдалось. Спорить с доком — себе дороже, а потому, кратко переговорив с Бесом (бессмысленно скрывать, откуда такое проявление заботы), согласие Катя дала. Правда, не раньше чем на следующей неделе. При этом Бес несколько насмешливым тоном заметил, что вряд ли уважаемый целитель (архаичное слово чем-то понравилось существу) выяснит что-либо для себя полезное, а вот уважаемой Кате и в самом деле неплохо бы слегка подправить свой организм.

До встречи с Форчестером оставалось еще три дня. А пока «Маргаритка» неспешно плыла в пространстве, выполняя очередной скучный патрульный облет. Катя бодрствовала, Лена отсыпалась после вахты, а Снежка копалась во внутренностях МОНКа, пытаясь разобраться с какой-то мелкой неполадкой. Причем и сама она, и МОНК понимали, что техники «Скайгард» справились бы с этой работой Втрое лучше и впятеро быстрее. Но роботу было все равно, а Снежана скучала.

«Откуда ты прилетел, Бес?»

В данный момент «одинокий друг» изображал собой ажурное золотое колье, усыпанное крупными изумрудами в обрамлении мелких бриллиантов. Будь украшение настоящим, оно стоило бы вряд ли меньше, чем сам потрепанный штурмовик. К выбору своего облика Бес относился достаточно равнодушно и не имел ничего против того, чтобы порадовать свою спутницу зато Катя, в поисках наиболее удовлетворяющего ее вкусу изделия, пролистала десяток каталогов наиболее известных ювелирных домов Федерации.

Центральная золотая подвеска шевельнулась, на пару секунд превратилась в крошечную ручонку с длиннющим указательным пальцем, указывающим куда-то в пространство.

«Примерно оттуда».

По слухам, даже ше'ти, от природы обладающие пси-способностями, не могли передавать в мыслеречи интонации. Что уж говорить о людях. Что бы ни испытывал говорящий, его беззвучные слова звучали ровно. А вот «одинокому другу» вполне удавалось украшать свои реплики чем угодно… хоть иронией, хоть раздражением. Последнее хотя и редко, но все же случалось. Сейчас Бес откровенно насмехался.

«А если серьезно»?

«А если серьезно — понятия не имею».

«Господи, ты можешь толком ответить хоть на один вопрос»?

«Катя, я и в самом деле не знаю. Мы перемещаемся от звезды к звезде, но не думаем о расстоянии. Я захотел переместиться — и это произошло».

«И много звезд ты посетил, прежде чем оказаться здесь»?

«А с чего бы мне их считать»?

Две недели общения — и полное отсутствие ценной, малоценной или хоть какой-нибудь иной информации. Видел ли Бес раньше разумных существ? О да! Где? Не знаю. Как далеко они от Федерации? Не знаю. На какое расстояние Бес может прыгнуть? Расстояния измерять я не умею.

Одно, впрочем, выяснить удалось более или менее достоверно… хотя, если бы Катя задалась целью поискать в Сети что-нибудь серьезнее многочисленных статей знаменитой «Всезнайки», она бы обнаружила, что все это специалистам давно известно. «Одинокие друзья» и в самом деле могли перенестись куда угодно в пределах видимости — хоть к соседней звезде, хоть к соседней галактике. Но при этом они были напрочь лишены чувства ориентации. Метнувшись к сияющей на небе яркой точке, Бес вряд ли смог бы найти дорогу обратно. Это создание без труда могло имитировать драгоценное ожерелье, грубый шарф или воздушную косынку, могло полностью растечься по телу, превратившись в любой наряд, от рабочего комбинезона до бального платья, стоило партнеру-человеку выразить такое желание. Но все это было лишь внешней имитацией. Он обладал и массой других возможностей, то ли нацеленных на выживание в потенциально агрессивном мире, то ли служащих все для того же поиска нового и интересного. Но вот проводить спектральный анализ звезды эти создания не умели. Поэтому каждое дальнее путешествие «одинокого друга» было, по сути, дорогой в один конец.

«Ты встречал раньше других разумных существ?»

«Да».

Интересно, ей почудилось или в самом деле перед ответом Беса проскочила короткая пауза.

«Расскажи мне о них».

Вот теперь пауза стала большой и явственной… и, скажем так, откровенно неодобрительной, словно невинный вопрос затронул какое-то табу. Словно в душе Беса шла какая-то борьба между желанием поделиться информацией и неким страхом, непонятно откуда истекающим.

«Не могу».

«Почему»?

«Неэтично».

— Оп-па… — не выдержав, заявила она вслух. — А почему это? С каких пор распространение информации стало не этичным? Вот лично я бы не возражала, если ты в отдаленном будущем кому-то расскажешь о людях.

«Говорить вслух необязательно, — хмыкнул Бес. — Я и так тебя прекрасно понимаю. А что касается неэтичности… Понимаешь, Катя, мы, те, кого вы называете «одинокими друзьями», имеем ряд принципов. Один из них — все, что доверяют нам наши спутники, всегда остается тайной».

И снова Катя уловила паузу.

— Прямо-таки всегда? — В этот вопрос она вложила достаточно иронии, а потому и была вынуждена произнести его вслух. Наполнять чувствами мысленную речь, как это делал Бес, надо было еще учиться и учиться. Вернее, самой Кате казалось, что она и мысли может придать любую эмоциональную окраску, но это было лишь субъективным ощущением. Ее новоприобретенный приятель ни насмешки, ни раздражение, ни иные нюансы при чисто мысленном общении не воспринимал.

«Я поделюсь накопленными знаниями, если тебе будет угрожать смертельная опасность, — сухо ответил Бес. — И только в том объеме, чтобы помочь тебе опасности избежать».

— Хотела бы я знать, чем это сведения о разумных существах из непонятно где расположенных звездных систем смогут помочь.

«Будем надеяться, что такой ситуации не возникнет. Давай поговорим о чем-нибудь другом».

«Хорошо», Катя мстительно усмехнулась, намереваясь затронуть тему, которая уже давно интересовала всех специалистов, имевших отношение к изучению загадочной расы. — Можешь мне рассказать, в чем смысл вашего существования?»

— «Это — запросто, — в интонациях Беса промелькнуло явное облегчение, что неоспоримо свидетельствовало о бессмысленности беседы на эту тему. Все равно не скажет ничего ценного. — «Мы живем, чтобы жить. Чтобы узнавать новое».

«То есть конечной цели нет?»

«Можно подумать, она есть у вас, людей»! — насмешливо фыркнул Бес. — «А для чего живете вы? Не ты конкретно, а человечество вообще? Заселить еще десяток планет, создать более быстрые корабли, обеспечить, как вы говорите, мир и процветание…»

«Этого мало?»

«Это — пустые цели, — пренебрежительно отметил собеседник. — Это цели, так сказать, количественные. Пастбище попросторнее, кормушка посытнее. Неужели ваша раса не выработала для себя более серьезной задачи?»

— Ну, знаешь, — девушке снова пришлось говорить вслух. — Я тут тебе мало чем помочь смогу. Может, кто-то из философов сумел бы ответить… но, насколько я знаю, смысл жизни все еще ищут, и неясно, найдут ли.

«Философия, религия… они могут помочь в этих поисках отдельным людям, но не обществу в целом. Вот есть такая мысль — прожить так, чтобы о тебе помнили. Что скажешь?»

— Ну… — Шелест всерьез подозревала, что этот философский диспут ей наверняка придется проиграть, — если память добрая, то почему бы и нет? Вполне приличный смысл жизни. Я бы не возражала, чтобы после моей смерти обо мне вспоминали.

«Ну, считай, что ты достигла желаемого», — Бес откровенно насмехался, хотя в его интонациях слышалось и нечто серьезное.

— Что ты имеешь в виду?

«Я буду помнить о тебе. Всегда. А я буду жить очень-очень долго… Возможно, дольше, чем человечество в целом. И я ничего и никого не забываю».

— Но!.. — опешила девушка. — Я… я не это имела в виду!

«Ага… ты бы предпочла, чтобы добрая память о тебе осталась именно у твоих соплеменников».

— Разумеется, — отрезала она.

«А вот, скажем, ваши военные были бы не против, чтобы об их успехах долгими веками помнили, допустим, амстад. Верно?»

Пискнул зуммер связи, и Катя с явной радостью прервала безнадежную пикировку, дабы заняться делом. На мониторе появилось юное лицо, не отягощенное избытком интеллекта. После недавних событий несчастного энсина настолько заклевали шутками, подначками и насмешками, Что он временами подумывал о переводе куда-нибудь подальше от «Скайгард-7». Только вот не поможет, слухи все равно распространяются быстрее скорости света, это всем известно. Человек, зафиксировавший появление «одинокого друга» и не сообразивший, с чем имеет дело, обречен вечно нести на себе клеймо неудачника. А все его громогласные заявления, дескать, кому они нужны, эти инопланетные тварюшки, воспринимались не иначе как жалкие попытки прикрыть допущенный промах.

— «Скайгард-7» вызывает борт-812 «Маргаритка».

— На связи. — Капитан Шелест. Голос диспетчера был таким же кислым, как и его физиономия. — Напоминаю, что вы обязаны придерживаться установленных правил поведения в эфире.

— О господи, Баттл, ну какой же ты зануда! — вздохнула девушка. — Ну хорошо, борт-812 «Маргаритка» на связи, «Скайгард-7». В рубке капитан Екатерина Шелест. Слушаю вас.

— Десять минут назад зафиксирован выход из пульсации КМТ «Таррагона», класс Т4. Следует курсом Голубая Даль — Талера, на борту, согласно декларации, груз медикаментов и строительных конструкций. Подан запрос на досмотр. Принимайте координаты.

— А что, никого ближе нет? — осторожно поинтересовалась Катя.

Вообще говоря, ничего против досмотра она не имела… если речь не шла об огромном Т4. Локационная система вещь хорошая и надежная, но размеры корабля заставят экипаж «Маргаритки» провозиться часа четыре, не меньше. Это если делать работу как следует. И, что самое досадное, ничего они не найдут. Даже самые безбашенные контрабандисты не рисковали переть запрещенные грузы напрямую из независимых миров, этих рассадников пиратства и беззакония. Понимали, что в этом случае их будут досматривать с особым тщанием.

А груз… ну, вполне обычный. Фармацевтические концерны Голубой Дали обеспечивали планете надежный источник средств к существованию… правда, изготавливались там отнюдь не только полезные для здоровья препараты, поэтому адмиралы Флота и высшие чины планетарных полиций мечтали о том, чтобы выжечь большую часть промышленности сволочной планеты до скального основания. Увы, пока что это было лишь мечтой.

Не вызывали удивления и стройматериалы — металлоконструкции, стекло, пластиковые панели с фотоэлектрическим покрытием и многие другие продукты отнюдь не безопасных для экологии производств Талера завозила отовсюду. Только часть деревообработки осуществлялась на месте, да и то в строго ограниченном объеме. Власти прекрасно понимали, что идеальный климат, чистый воздух и незамутненное море составляют единственное богатство обделенной ресурсами планеты, а потому берегли все перечисленное как зеницу ока.

Хозяева Голубой Дали, напротив, к экологии относились с достаточным равнодушием — эксперты предсказывали, что упомянутая мечта Флота и полиции осуществится сама собой лет эдак через триста, когда планета станет малопригодной для жизни. Столь отдаленные перспективы мало кого волновали, и в настоящий момент сотни химкомбинатов рьяно отравляли некогда голубое, но уже явственно желтеющее небо планеты, выдавая на-гора миллионы наименований пластмассовых изделий. Пусть отношения с отделившейся планетой и были довольно натянутыми, бизнес есть бизнес, продукция всегда находила спрос.

В общем, обычный коммерческий рейс, от которого нет смысла ожидать каких-то неприятностей.

— Выполняйте указание, борт-812, — поджал губы Баттл.

Катя обреченно вздохнула.

Огромная туша транспорта неподвижно висела в пространстве… хотя неподвижность была кажущейся, «Таррагона» с погашенными двигателями по инерции двигалась по направлению к Талере, и Кате не составило труда выровнять скорости и вплотную приблизиться к стыковочному узлу корабля.

Настроение было, мягко сказать, «не очень». Краткая беседа с Феликсом вывела девушку из себя, что неудивительно — любой пилот считал себя куда более значительной персоной, чем какой-то там диспетчер. Ну, может, к отдельным представителям этой нужной, но скучной профессии пилоты питали известную слабость — тот же, к примеру, лейтенант Стивенс имел немало приятелей, готовых и поставить ветерану пару кружек приличного пива, и просто пообщаться по-доброму. Но юный энсин, так эффектно подставившийся в первую же вахту, повел себя совершенно по-идиотски. Найди Феликс в себе силы посмеяться над своей промашкой, и презрение мгновенно сменилось бы сочувствием, а то и откровенным дружелюбием. Пилоты не любят мрачных неудачников…

И все же ей было немного жалко парня, и каждый раз, когда его унылая физиономия появлялась на экране, Катя надеялась, что Баттл найдет правильные слова и не станет в очередной раз изображать из себя формалиста. Уже сейчас с ним, кроме как во время сеансов связи, на станции мало кто разговаривает. Если так пойдет и дальше, Шеденберг переведет парня куда-нибудь… и вряд ли человек, не сумевший найти общий язык с обитателями любимого детища полковника, получит хорошие рекомендации. И что ждет этого осла? Да ничего хорошего…

— Борт-812 «Маргаритка». «Таррагона», приготовьтесь к стыковке.

— Давно готовы, капитан Шелест, — послышался голос дежурного пилота транспорта. — Комитет по встрече уже у шлюза.

— Рада видеть вас в хорошем настроении…

— Меня зовут Пауль. Пауль Кох. К вашим услугам, капитан. Конечно, я в хорошем настроении, еще бы! Не так уж часто получается посетить знаменитые курорты Талеры, да еще и за чужой счет.

Гравизахваты уцепились за бронированный корпус, спустя пару мгновений послышался приглушенный хлопок — это шлюзовые рукав присосался к люку «Таррагоны», соединив корабли полупрозрачным гофрированным тоннелем. Зашипел откачиваемый из шлюза воздух. Катя отстегнула страховочные ремни и встала.

— Решили?

Снежка зевнула и пожала плечами. Вообще говоря, сейчас была ее очередь «десантироваться», но бессменный бортинженер «Маргаритки» не выспалась, а потому находилась не в лучшем настроении. Минимум четырехчасовой осмотр этой туши позволит ей наверстать упущенное. Тем более что Ленка не прочь прогуляться вне графика.

— Ну и ладно, усмехнулась Шелест. — Значит, нарушаем график… Что ж, это ваш выбор, подруги!

Признаться, она была рада, что компанию ей составит именно Лена. Невыспавшаяся Снежка — это далеко не лучший напарник, страдающий приступами мизантропии, подозрительности и раздражительности. Особенно когда экипажи кораблей встречают патруль без особой радости… Ну а покажите людей, которые будут проявлять искреннюю доброжелательность к полувоенным/полугражданским клеркам, стоящим между ними и пляжами — барами борделями великолепной Талеры. Наверняка посыплются и привычные просьбы «ускорить процесс», и намеки на то, что мы, мол, деньги тяжким трудом зарабатываем, а вы тут из себя возомнили хозяев космоса. Сама Катя давно научилась игнорировать косые взгляды и многозначительные намеки, Ленка вообще не обращала на подобные мелочи внимания, больше интересуясь тем, как члены экипажа реагируют на ее внешность (обычно реагировали правильно — то есть мужики облизывались, а женщины скукоживались от зависти). А вот Снежка, особенно в плохом настроении, вполне могла и огрызнуться, что было нежелательно. Пару жалоб в свой адрес она уже имела, и хорошо, что Шеденберг не дал им хода.

— Раз вы так решили, — продолжила она, — значит, чемодан с ДЛС понесет Лена. В качестве наказания.

— Всегда я… — обреченно покачала головой подруга.

— Снежана, думаю, часа три у тебя точно есть.

Катя захлопнула забрало шлема, мгновение подумала, брать ли тяжелое оружие, затем решила ограничиться штатным излучателем, больше пригодным для использования в тире, чем для чего-нибудь серьезного. Пусть ожидание неприятностей и должно сопровождать истинного патрульного по жизни, но и в паранойю впадать не стоит. У КМТ «Таррагона» вполне пристойная репутация, этот Леван Чихладзе хотя и вряд ли чист на руку, но серьезных конфликтов с законом не имел. Может, обнаружится какая нибудь незначительная контрабанда — было бы странно, не отыщись на борту ничего запрещенного. Но — не в товарных количествах, это уж наверняка. Так что никто не станет портить отношения с патрулем «Скайгард» ради десятка доз какого-нибудь экзотического наркотика или ящика-другого далийского вина (запрещенного к возу опять-таки из-за повышенного содержания галлюциногенов).

До шлюзовой камеры «Таррагоны» Шелест добралась первой. Мгновением позже к ней присоединилась Лена, а затем к полу припечатались тяжелые ступни МОНКа. Люк закрылся за спинами патрульных, а уже через двадцать секунд (хорошие компрессоры здесь стоят, явно не штатные, не иначе как «Астротранзит» расщедрился на модернизацию) уползла в стену внутренняя дверь.

— Действительно, комитет по встрече, — пробурчала Катя.

Восемь человек… Не многовато ли? Катя вдруг почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Вроде бы и не о чем беспокоиться, и все же, все же…

«Бес, тут все в порядке?»

«Что ты имеешь в виду?»

«Мне не по себе… не знаю, как это объяснить».

«Увы, я не знаю, чем тебе помочь. Я могу читать мысли только при наличии физического контакта, к тому же…»

«И мог бы, все равно не стал бы?»

«Мне неловко это говорить, но да, именно так. Это если пользоваться вашей терминологией, своего рода табу. Моральный запрет, почти переходящий в физиологический. Я могу взаимодействовать лишь со своим спутником».

«Ты мне очень помог».

«Поздравляю, Катя, тебе почти удаюсь передать иронию мыслеречью».

Выходить из шлюза девушки не торопились. Встречающие стояли полукругом, половина — вооружены. Впрочем, это не было нарушением каких-либо законов, гражданское оружие было разрешено к применению на поверхности половины планет Федерации, что уж говорить о кораблях, на борту которых экипаж обладает куда большими правами… если такова политика компании. Учитывая, что «Астротранзит» не запрещает своим людям вести дела с независимыми мирами, вся эта компания могла бы быть увешана оружием с ног до головы. Участь гражданина Федерации, рискнувшего бы, к примеру, прогуляться без оружия и охраны по Кейптауну или Линэли, была, как правило, легко предсказуема.

— Приветствую вас на борту «Таррагоны», леди.

Судя по внешним данным, этот низенький толстячок являлся капитаном КМТ. Человеком, относительно чистым перед законом и при этом имеющим деловые контакты с пиратами. Катя понимала, что далеко не все обитатели Голубой Дали имеют отношения к межзвездным грабежам, по крайней мере, непосредственное отношение. Но так уж повелось — неприсоединившиеся миры считались рассадником преступности, и относились к ним соответственно.

— Я тоже рада встрече, — кивнула девушка. — Думаю, никто не заинтересован в потере времени, поэтому предлагаю сразу перейти к делу.

— Вы правы, степенно кивнул Чихладзе. — Время, как известно, деньги, а терять деньги в нашем деле — роскошь непозволительная. К тому же мои парни порядком истосковались по небу над головой. Но прежде, чем вы приступите… Заранее приношу свои извинения, но я вынужден попросить вас оставить робота в шлюзе. Политика компании не допускает присутствия на борту боевых машин. Если, разумеется, речь не идет об аресте принадлежащего «Астротранзиту» имущества.

Спорить Шелест не стала. Подобное отношение к МОНкам не было такой уж редкостью. Даже на судах Флота, где мобильные оборонно-наступательные комплексы присутствовали по определению, входя в состав десантных групп, пребывающие в здравом уме капитаны предпочитали видеть эти машины смерти исключительно в деактивированном состоянии. Хотя управляющий МОНКом компьютер и не дотягивал до класса «искин», подчиняясь относительно жесткой специализированной программе, каждый человек в глубине души не слишком доверял начиненному оружием железному ящику.

Лена, стоявшая за правым плечом подруги, огорченно вздохнула — ее надеждам переложить удовольствие таскать громоздкий кейс с ДЛС на МОНКа не суждено было осуществиться. Разъяснив роботу его непосредственную задачу «стоять и бдить», девушки покинули шлюз. Предстояло много работы — корабль такого размера вряд ли можно просканировать и за десять замеров…

Этот сеанс сканирования был восьмым. Позади осталось три часа рутинных, нудных операций, почему-то плохо освещавшихся в популярных сериалах. Какой-нибудь командор Лангер давно нашел бы повод ввязаться в перестрелку, всех «плохих парней», посеченных лазером, уже грузили бы в морозилку для лучшей сохранности, а сам бравый вояка наверняка отдыхал бы с бокалом любимого коньяка в одной руке и сногсшибательной блондинкой в другой. Что ж, таковы законы жанра… Если показать на экране повседневную работу Флота (или полугражданских патрулей «Скайгард»), то половина зрителей уснет на середине показа, а вторая задастся вполне логичным вопросом — за что они, собственно, платят деньги телеканалам.

Несмотря на подобный настрой, ничего против рутины Катя не имела. Поскольку, как человек достаточно опытный, понимала — любые отклонения от нормы связаны с неприятностями. Всегда. Нет, ну теоретически не исключалась возможность того, что сейчас из какой-нибудь каюты выскочит толпа веселых молодых людей в карнавальных костюмах, осыплет девушек серпантином и конфетти, после чего пригласит на торт с шампанским. Но практика показывала, что рассчитывать на это не стоило. А вот на грубость, нетерпение, презрение и откровенную агрессию — это всегда пожалуйста.

Пока все шло достаточно мирно. Чихладзе, ни на минуту не лишая девушек своего общества, проявлял некоторое нетерпение, но держал себя в руках и не мешал патрульным делать их работу.

Хотя, если посмотреть на ситуацию со стороны, такое поведение капитана тоже можно было счесть довольно нетривиальным. Слишком уж он… лоялен. Взятку не предложил до сих пор. Интересно, на борту и в самом деле нет ничего противозаконного или есть, но капитан «Таррагоны» уверен, что досмотр нарушений не выявит?

Еще Катю порядком раздражала свита. Если поначалу «комитет по встрече» разделился — часть, включающая самого Чихладзе, сопроводила Катю в каюту капитана, где Леван предоставил ей исчерпывающую информацию о грузе, а остальные сопровождали Леночку, помогая ей таскать массивный кейс, то теперь ситуация изменилась. Не найдя в документах ничего подозрительного, Шелест присоединилась к подруге — но вместе с ней в компанию влились и другие обитатели корабля. И теперь по коридорам KMT шествовала толпа почти в полтора десятка человек, из которых двое занимались делом, а остальные просто глазели, дышали в затылок, демонстративно зевали, кряхтели, кривились, сопели — в общем, выражали свое недовольство всеми доступными невербальными^[102] методами.

Поскольку с прибором работала преимущественно Градова, Катя потихоньку изучала эскорт. Половина присутствующих вполне соответствовала образу простых работяг дальнего космоса. Не вполне опрятные, недостаточно чисто выбритые, явно раздраженные — последнее вполне естественно после долгого перелета. Только вот какого, простите, черта они тут делают? Неужели капитану нечем занять экипаж?

Что же касается остальных, то их присутствие было вполне оправданным. Старшие офицеры обязаны принимать в досмотре пассивное участие… но и тут имелись некоторые неписаные правила. Например, капитаны кораблей класса КМТ без особой охоты покидали свои каюты ради встречи с каким-то там патрулем. За них эту работу выполняли помощники. На них же, в случае чего, валились и основные шишки, а капитан и, следовательно, представляемая им компания скромно отходили в сторону. Здесь же мало того, что Леван Чихладзе лично сопровождал патрульных, так еще и притащил с собой троих (!) помощников. Один из них оказался тем самым жизнерадостным дежурным (сменившимся по такому случаю) Паулем. Поначалу Шелест испытывала к нему что-то вроде искренней симпатии, но затем запас шуток Коха истощился, и теперь он лишь изредка улыбался, суховато и формально. Второй помощник — вернее, «вторая» (хотя так говорить и не принято) — не понравился Кате с первого взгляда. Довольно миловидное личико, слишком правильное, чтобы усомниться во вмешательстве хирурга-моделиста. Роскошные светлые волосы… Такие тоже в природе встречаются у одной из тысячи. Только вот выражение глаз хирургам не поддается, а взгляд у этой дамочки был тот еще — колючий и холодный, вызывающий мороз по коже. Помощник за все время не проронил ни слова, но Катя почему-то была совершенно убеждена, что и голосок у этой женщины под стать глазам, мерзкий и раздражающий.

Но более всего стоило опасаться четверых здоровяков, неотступно, словно тени, следовавших за Чихладзе. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы опознать в этих бугаях геномодификантов, натасканных на защиту хозяина. И вряд ли только на защиту. Катя не относила себя к числу мастеров рукопашного боя (эпизодические тренировки в период службы не в счет), хотя большинству гражданских вполне могла датьнесколько очков вперед, но тут не было сомнений: если эти мальчики захотят скрутить ее в бараний рог — скрутят. И не запыхаются. Вероятно, эта четверка обошлась Левану в кругленькую сумму.

Настроение портилось все больше и больше. Появилось подспудное желание не дожидаться прямого намека и свернуть работы — тем более что процентов девяносто корабля было уже просканировано и ничего, выходящего за рамки указанного в документах груза, ДЛС не зафиксировала. Про известную народную мудрость насчет искомого, которое традиционно обнаруживается в последнем кармане, думать не хотелось. По экрану локатора поползли строки данных, одновременно загорелась схема проверенного сектора, на которой появились отметки о размещении грузов.

«Катя, почему вы, люди, так любите окружать себя механизмами?»

«В каком смысле?»

С точки зрения Кати, Бес мог бы выбрать для беседы и другое время, но, если подумать, делать-то все равно нечего — с оборудованием Ленка справится и сама. И уж точно, лучше поболтать с ее новым приятелем, чем терзать себя параноидальными размышлениями.

«Вместо того чтобы совершенствовать свое тело, вы предпочитаете доверять машинам. Но ведь это тупиковый путь!»

«И вовсе не тупиковый! — Кате стало обидно за человечество в целом. — Да, мы не изменяем свои тела… ну не изменяем слишком сильно. Зато машины позволяют нам делать все, что угодно, и при этом оставаться людьми».

«Человек — это не то, кем он выглядит, а то, кем он себя ощущает, — философски заметил Бес. — К тому же ваша техника ненадежна. Вот, к примеру, сейчас твоя подруга смотрит на недостоверные данные».

«Что значит недостоверные? — возмутилась девушка. — Очень даже они достоверные! Если хочешь знать, ДЛС уникальная система, ее вообще невозможно обмануть».

«Вы слишком доверяете этим железкам, — съехидничал Бес. — Вот, к примеру, твоя хваленая система показывает, что в этом отсеке находится груз не-знаю-чего. Я допускаю, что это правда. Частично. Но на экране содержимое отсека показано однородным, а на самом деле это не так».

«Стоп… минутку… а теперь давай медленно и по порядку. Ты что, сквозь стены видишь?»

«Немного. И не вижу, а чувствую. Там, в отсеке, размещено много груза. Но он не однороден… часть отличается. Незначительно».

Несколько минут Катя размышляла, стоит ли воспользоваться полученными сведениями. При этом изрядно раздражал тот факт, что Бес, несомненно, за ее мыслями следит и наверняка посмеивается. Наконец она пришла к выводу, что игнорировать мнение «одинокого друга» не стоит — учитывая, что господин Чихладзе у девушки вызывал некоторое раздражение. Своей слащавостью и ненатуральным спокойствием. Нет, ну возможно было, что Бес ошибся… или, скорее всего, дело выеденного яйца не стоит. Ну пусть там, помимо «Панацеи-17», лежит партия еще какого-нибудь лекарственного препарата, близкого по химсоставу Близкого настолько, что локатор не отследил разницы. Будь в составе груза что-нибудь действительно запрещенное, банк данных ДЛС наверняка уже выдал бы Диагноз. Но… все-таки лучше проверить.

— Прошу прощения, капитан, — она чуть заметно улыбнулась самыми уголками губ, давая понять, что служба есть служба и никуда от нее не денешься. — Давайте мы сейчас осмотрим какой-нибудь отсек и закончим с формальностями.

Ей показалось, или Леван в самом деле вздрогнул? Нет, не показалось — лицо было все еще доброжелательным но вот глаза капитана выдали. Пусть и на мгновение, но взгляд его стал холодным и жестким.

— Как пожелаете, капитан Шелест.

Голос Чихладзе звучал равнодушно, с легкой ленцой. Мол, если вам, патрульным, охота тратить мое и свое время — ради бога. Мы перед законом чисты, аки полярные шапки Талеры. Только вот равнодушие это было показным. Осмотр грузового отсека — это еще минимум час, если только поверхностно… А если внимательно, с чувством (то есть со вскрытием контейнеров) — то и три часа провозиться можно.

Словно в ответ на эти мысли, Леван с капелькой иронии добавил:

— Я так и думал, что вы, капитан, не станете всецело полагаться на этот прибор. Во всем надо убедиться своими глазами, верно? Но я бы хотел обратить ваше внимание, что все отсеки запечатаны владельцем груза. Вы готовы подписать документ, освобождающий меня от ответственности?

Хитрый ход. Если предположить, что ничего предосудительного в отсеке нет, Катя, подмахнув подобную бумажку, развязывала Чихладзе руки. Пока сохраняется целостность опечатывания (а также стен, хотя это и подразумевается), всю ответственность за сохранность груза в равной мере несут капитан и его наниматель. А вот когда патрульные производят вскрытие… вполне вероятно, пары ящиков товара в пункте назначения недосчитаются, и оплачивать убытки придется «Скайгард». Одновременно это предложение давало Кате повод уйти с гордо поднятой головой. Достаточно сказать, что не в ее компетенции принимать подобные решения, а потом побыстрее закруглить с проверкой и покинуть «Таррагону» несолоно хлебавши.

Но Шелест уже закусила удила.

— Я готова подписать необходимые бумаги.

— Что ж, надеюсь, что офицеры «Скайгард» обладают достаточными полномочиями, — Леван заметно скис.

— Какой отсек прикажете вскрывать?

— Ну… скажем, D-16.

Вот тут растерянность капитана стала совершенно очевидной. Как и тот факт, что кое-кто из его спутников также начал проявлять признаки нервозности. А ведь Бес определенно прав — не все так чисто с этими лекарствами. Катя торопливо попыталась вспомнить все, что она знала о поливакцине «Панацея-17», — выходило до обидного мало. Какой продукт можно спрятать среди ампул с препаратом так, чтобы ошибся сканер? Единственное, что приходило в голову, так это та же самая поливакцина, только разбавленная до полной потери эффективности, — то есть имеет место попытка загнать упаковку по цене качественного препарата. Возможно, хотя и сомнительно — информация о подобном мошенничестве разойдется быстро, и потеря доброго имени компании «Астротранзит» обойдется в кругленькую сумму. И если Левана не возьмут за жабры федералы, то уж служба безопасности самой компании в стороне явно не останется.

— Может, рассмотрим другие варианты? — Чихладзе изобразил на лице самое искреннее беспокойство, на которое только был способен. — Поливакцина нуждается в точно выдержанном температурном и световом режиме. Если его нарушить… Боюсь, капитан Шелест, ваши начальники, узнав сумму штрафа, будут недовольны.

Насчет температурного режима Катя знала, — только вот не собиралась выслушивать сказки о транспортировке капризного препарата без надлежащих мер по его защите.

— Я настаиваю.

— Как хотите, — процедил Чихладзе.

По его команде один из «квадратных» модификантов, явно действуя без особой сноровки, вскрыл защитную ленту и простучал пальцами по кодонаборному блоку. Дверь отсека плавно скользнула в сторону, открывая темный проем.

— Включите свет, — сухо потребовала Катя.

— Гру-уз! — выдохнул Леван.

Выдержав трагичную десятисекундную паузу, он все-таки подчинился. Только Катя заметила, что перед этим он поймал взгляд и чуть заметный кивок той самой, с милым модельным личиком.

«А похоже, ты прав, — девушка попыталась мысленно передать ощущение признательности. — Они явно что-то скрывают».

Большой отсек был плотно заставлен стандартными контейнерами, уложенными в аккуратные штабели.

— Вот видите, капитан, опасаться нечего, — Катя с наигранным дружелюбием посмотрела на Чихладзе. На лбу последнего выступили крошечные бисеринки пота.

«Аномалия находится… — Бес на мгновение задумался и добавил неуверенно: — Слева, с краю. Нужные контейнеры расположены во втором ряду. Или в третьем… мне все еще сложно сказать точнее. Но твое предположение об изменении концентрации препарата неверно, у этого вещества другой химический состав».

— Ну, не будем сильно затягивать… — Шелест все еще была само обаяние. — Посмотрим пару контейнеров… вон из того штабеля. Думаю, со второго и с третьего ряда. Ваши помощники, капитан, окажут содействие?

Она даже не положила руку на бластер, понимая, что перестрелка с четверкой модификантов бесперспективна по определению. Но и волноваться было не о чем — пусть там и в самом деле что-то припрятано… Ну что ж, не первый раз и не последний. Штраф, конфискация… На самом деле, ничего серьезного капитану, как и «Астротранзиту», не угрожает. Все можно свалить на владельца груза, а пойди найди его на Голубой Дали.

— Пора заканчивать этот балаган, — внезапно влезла в разговор «моделька».

— Что вы имеете в виду? — Катя сделала шаг назад и уперлась во что-то жесткое. Вероятно — в грудь одного из модификантов.

Красотка с ледяными глазами не удостоила девушку ответом. Вместо этого она продолжала говорить, уставившись в стену:

— Эф-два, уничтожить цель. Стрелкам — патрульный корабль сбить. Штурманская, расчет курса, мы уходим.

Как ни странно, Леночка, до сего момента молчавшая, среагировала первой. Включив связь, она успела сказать пару слов, точнее, полтора: «Монк, боев…» — после чего здоровенный, как дыня, кулак модификанта врезался девушке в скулу Леночка отлетела к стене, врезалась в нее спиной и медленно сползла на пол, потеряв сознание. Катя попыталась выхватить оружие, но кобура оказалась пуста. Блондинка несколько секунд разглядывала Катю, затем повернулась к Левану:

— Эту — в камеру. Переш будет рад такому подарку. А ту соплю, — кивок в сторону бесчувственной Леночки, — можете отдать вашим парням.

Блондинистый помощник капитана бросил взгляд на Ленку и улыбнулся. Только теперь в его улыбке от былого обаяния ничего не осталось. И Катя поняла, что лучше попытаться драться и сдохнуть, чем попасть в руки этой компании живьем. Особенно в руки Переша (фамилия одного из самых наглых пиратских капитанов среди патрульных была известна), который почему-то должен обрадоваться подарку. Только вот не дадут ей геройски умереть в бою по сравнению с отменно выдрессированным геномодификантом все ее способности к рукопашному бою — пустой звук.

«Угроза твоей жизни?» — Голос Беса, слышимый одной ей, явно был наполнен испугом.

«Да!»

«Помочь?»

«Да!!!»

«Закрой глаза».

Катя зажмурилась. Пауль извлек из кобуры станнер.^[103]

Кес'са привычно просканировала помещение, затем сосредоточилась на своих ощущениях. Астров было много, хотя этот факт беспокойства не вызывал. Волна намерений, легко улавливаемых и столь же легко классифицируемых, однозначно свидетельствовала — ее попытаются пленить. Правда, следовало допускать возможность убийства — не сумасшедшие же они, должны понимать, что тис'сей шестого Яруса Атриума не тупой астр, для которого настоящее искусство боя недостижимо по определению.

Наметанный взгляд выхватил из толпы астров тех, кто имел при себе оружие. Анализ того, что ей намеревались противопоставить, вызвал легкое недоумение — наверное Кес'са все же ошиблась в предварительной оценке, и ей придется иметь дело с умственно неполноценными особями. Четверо Измененных, вне сомнений, именно таковыми и являлись, хотя Атриум и гордился своими достижениями в магии Изменения, но даже к'лорх Тир'лаш, лучший из мастеров, так и не сумел вывести существо, хотя бы отдаленно приближающееся по своему интеллекту к тис'сей. Что уж говорить об астрах, уже много веков довольствующихся объедками со стола Знания. Но Измененные, умеющие лишь вовремя умирать, — это одно, от них никто ничего выдающегося и не ожидает. А вот остальные…

Губы шепнули раз и навсегда заученную формулу, пальцы сплелись в концентрирующую фигуру, направляя силу тис'сей, заставляя время замедлиться. Хотя эти глупцы, не умеющие или не желающие скрыть свои намерения, и собрались здесь с примитивным оружием, Кес'са не собиралась испытывать на себе его действие. Древние газометатели — их она видела только в запасниках Атриума, где бережно сохранялись образцы всех известных видов оружия, — все же могли причинить некоторый вред, пусть и случайно. Крошечные снаряды, выбрасываемые горящим газом, для стремительной тис'сей угрозы не представляют, но если стрелять начнут одновременно с нескольких точек…

Кое-кто из противников имел оружие получше, хотя и ненамного. Маломощные тепловые излучатели, вполне пригодные для вечных войн, ведущихся астрами (чем эти неполноценные создания убивают друг друга, Кес'су волновало мало), для схватки с тис'сей тоже годились. Если удачно попасть. Шестой Ярус Атриума… Кес'са мысленно усмехнулась, представив себе, что сказал бы к'лорх А'трен, позволь она хотя бы раз зацепить свое тело лучом. Наверняка назначил бы пару циклов очищения и медитации — для искоренения излишней самоуверенности.

Ее окатила очередная волна намерений, и Кес'са начала боевой танец, не дожидаясь, пока астры начнут претворять свои убогие желания в действия. И только в этот момент (непростительно, непростительно, следует самой обратиться к к'лорху за наказанием) поняла, что же было здесь по-настоящему необычно.

Ни один из астров не попытался замедлить свое время. Ни один.

Дар управления личным временем был доступен не каждому, а потому поиск наиболее одаренных детей, коим предназначалось в будущем стать тис'сей, велся непрерывно. Не менее трех сотен к'ранов, служителей первого Яруса Атриума, бороздили пространство, добираясь до самых отдаленных и малозначительных поселений. В одном таком поиске нашли и ее, Кес'су. Родители, чьи имена давно ушли из ее памяти, от факта обнаружения у своего чада редкого дара в восторг, как это принято, не пришли, но Атриум их мнением традиционно не поинтересовался. Потенциальная тис'сей — слишком большая ценность, чтобы отказаться от нее из-за глупых предрассудков вроде родительской любви. Атриум — основа государственности и стабильности, тис'сей — сила Атриума, его карающий меч.

Но осмотреть всех малышей к'раны не имели физической возможности. И появлялись среди астров дети, дар в себе несущие, но пользоваться им толком не умеющие. Появлялись… вырастали… и, как правило, становились воинами. Хорошими воинами — на фоне обычных солдат, составляющих основу вооруженных сил планет. И уж если кому-то понадобилось захватить (почти нереально) или убить (куда более вероятно) тис'сей шестого Яруса — на дело послали бы именно таких. Хотя бы для того, чтобы превратить шанс на успех из иллюзорного в просто мизерный.

Но среди собравшихся здесь ни один не стал или не сумел ускориться… Так на что они рассчитывают?

Удар хвостом за спину (почему-то прошедший мимо цели)… прыжок над самым полом… когтями по горлу… все астры относятся к типу А2, стало быть, репродуктивные органы у них расположены снаружи — удар ногой дробит эти органы, заставляя противника на несколько мгновений утратить контроль над своим телом… Измененные пришли в движение, они быстры, но недостаточно, чтобы конкурировать с тис'сей. Но сбрасывать их со счетов не стоит, здесь они — самые опасные противники. Значит, эту угрозу следует устранить первой.

Кес'са одним плавным, текучим прыжком оказалась за спиной Измененного, коротким ударом лишила его правую руку подвижности, выдернула из кобуры газометатель. Конструкция простая, малоэффективная — но надежная. Укрывшись за массивным телом, она открыла огонь, одновременно ощущая, как содрогается туша Измененного принимая предназначенные тис'сей снаряды…

— Монк, боев…

Робот шевельнулся, принимая команду, его электронные мозги приступили к анализу полученной информации. Минимальной свободы воли, заложенной в сознание устаревшей модели, хватило лишь на то, чтобы сделать выбор между «боевым режимом», «боевой ситуацией» и «боевым столкновением». Увы — всего лишь в пользу первого… Пошла подача энергии на лазерные излучатели, вмонтированные в приплюснутую башку машины, вспыхнули индикаторы готовности резака. Программа просканировала остальные системы вооружения, убедилась в их отсутствии и завершилась. Теперь МОНК был готов к бою — с учетом ограниченных наличным оборудованием возможностей.

Из-за угла послышался лязг, спустя несколько секунд в предшлюзовой отсек ворвалась массивная бронированная конструкция, опознанная сенсорами Монка Дефо как «мобильный оборонно-наступательный комплекс F2». Поскольку прямой команды на открытие огня все еще не было, Монк даже не шевельнулся. Если бы речь шла о человеке, то уместна была бы фраза «и в этом была его главная ошибка». Но роботы не искины, которым, волей человека, дозволено соображать, а простые роботы ошибок не совершают. Они просто действуют в соответствии с программой, а вина за последствия должна возлагаться на программистов. В истории применения МОНКов было достаточно не самых приятных моментов, а потому от версии к версии управляющие программы становились жестче. Почти всегда это было оправданно — никому не нужны случайные жертвы.

Сейчас принятая Монком Дефо модель поведения оказалась для него роковой. Поскольку противник имел четкие указания и немедленно начал их претворять в жизнь.

Ракетное вооружение с F2 сняли, но относительно слабые лазеры остались в полном его распоряжении. Четыре луча полоснули по голове Монка Дефо, робот дернулся, совершая запоздалый противолазерный маневр, но тридцати процентов вооружения он уже лишился — энергоблок левого лазера взорвался, одновременно повредив часть сенсоров. Почти в тот же момент плазменный заряд, нацеленный в закрепленный на правом манипуляторе робота резак, врезался в броню, прожигая ее и нанося повреждения внутренним системам.

Базовая программа равнодушно переключилась с «боевого режима» на «боевое столкновение». Резак выплюнул сгусток плазмы — выстрел не достиг цели, паукообразный противник сумел увернуться, отделавшись слегка оплавленной броней на одной из лап. Луч из уцелевшего лазера пробежал по корпусу F2, но серьезных повреждений не нанес.

Перестрелка шла почти три минуты и закончилась убедительной (и вполне прогнозируемой) победой F2. В очередной раз просканировав дымящиеся останки Монка Дефо и убедившись в отсутствии активности, стальной паук, лишившийся двух конечностей и большей части лазеров, двинулся в сторону отсека D-16. Именно туда его призывал голос хозяйки, но выполнить команду раньше робот не мог.

Если бы капитан Чихладзе посмотрел на сектор своего корабля, ставший местом сражения двух боевых машин, на его глаза навернулись бы слезы. Переборки иссечены лазерами, взрыты кавернами от попаданий плазменных клубков. Стену пересекала глубокая дымящаяся расщелина — здесь Дефо переключил резак на непрерывный поток плазмы, в считаные секунды опустошая собственную энергосистему. Решение рискованное, но и, как оказалось, оправданное — в луже остывающего металла торчала оплавленная бронированная паучья нога. Правда, успех стоил модели D4 и почти всех энергорезервов, и самого резака…

Да, капитан Чихладзе наверняка всплакнул бы, подсчитывая, во сколько обойдется ремонт изуродованного сектора. Но он не видел нанесенных его детищу повреждений, к тому же Леван Чихладзе уже был мертв.

И не только он.

Кес'са продолжала вырисовывать вязь боевого танца хотя уже и с меньшей скоростью. Часть мозга принимала идущие от всего тела болевые сигналы, отфильтровывала из них чистую информацию о полученных повреждениях и передавала ее второй части, отсеивая собственно боль. Находящуюся в состоянии боевого транса тис'сей ничто не должно было отвлекать от поставленной цели — будь то раны, переломы, посторонние возгласы или не имеющие отношения к бою объекты. Фактически мозг тис'сей сейчас функционировал в двух параллельных режимах — способность (к искреннему сожалению верховных иерархов Атриума) не генетическая, а приобретенная многолетними изнурительными тренировками. Хотя к'лорх Тир'лаш не терял надежды подобрать нужный набор генов, цикл за циклом отводя на эксперименты существенную часть огромного бюджета Атриума. И, что важно, в этом своем устремлении встречал полное понимание со стороны остальных к лорхов — распараллеливание сознания, возможность с полной отдачей решать одновременно две (или больше) задачи считались, наряду с индивидуальным ускорением времени, основой могущества тис'сей.

Тепловой луч сверкнул над плечом. Кес'са плавно ушла из опасной зоны и скользнула за спину последнему уцелевшему Измененному. Почти в тот же самый момент еще один луч, предназначавшийся ей, полоснул гиганта по ноге. И без того малопригодный для дыхания воздух, насыщенный дымом от выстрелов и от коптящего пластика стеновых панелей, теперь наверняка еще и смердел горелой плотью. Но запах не относился к числу нужной для ведения боя информации, а потому отсеивался на уровне сенсорной системы.

Куда важнее были поступающие сигналы о полученном ущербе. Сейчас тис'сей осознавала, что ее тело сильно повреждено, — пока что это не мешало продолжению боя, но накопление травм рано или поздно переведет ее на качественно новый уровень, и тело откажется повиноваться. Кес'са прекрасно это понимала и, хотя не имела ни малейшего представления о причинах (тис'сей готова была поклясться, хотя клятвы и не одобрялись Атриумом, что ни один луч или метательный снаряд не сумел ее зацепить) вынуждена была считаться с возможными последствиями. То есть сейчас ей требовалось построить узор боя так, чтобы завершить его раньше, чем организм окончательно выйдет из строя. Более всего беспокоило то, что она не чувствовала хвоста — мозг утверждал, что хвост утрачен, хотя и не мог выдать информацию, когда именно это произошло. Плохо — в узоре боя хвосту отводится роль не меньшая, чем когтям.

Она выскользнула из-за своего укрытия, одновременно резким толчком отправляя Измененного навстречу тепловому лучу, ребром ладони раздробила переносицу ближайшему противнику, вырвала у него из руки газометатель (в котором теоретически еще должно было оставаться не менее половины зарядов) и тут же стекла на пол, пропуская над собой обжигающие разряды. Пять выстрелов, глухой щелчок, свидетельствующий о том, что боекомплект древнего оружия исчерпан…

Тис'сей осмотрела поле боя и пришла к выводу, что работа сделана удовлетворительно. Противников осталось трое — точнее сказать, двое, поскольку одна из уцелевших, высокая светловолосая девушка-астра, лежала в углу и, не делая попытки двинуться, ошалелыми глазами наблюдала за схваткой. К тому же ее намерения заметно отличались от устремлений остальных астров — девушка явно жаждала кого-нибудь убить, но тис'сей чувствовала, что не входит в число потенциальных мишеней. Незапланированный союзник? Возможно, но расслабляться не следует, немало воинов Атриума погибли именно из-за таких вот «союзников» или «нейтралов», на словах готовых с пеной у рта прославлять Атриум, а на деле способных в любой момент ударить в спину.

Высокий светловолосый астр снова выстрелил — и на этот раз измученный организм не сумел в полной мере уклониться. Хорошо хоть астр пользовался парализующим оружием — весьма эффективные против практически любого существа парализаторы были малопригодны в бою с ис'сей. Тренированный разум способен был преодолеть действие оглушающего луча — ценой секундного замешательства. Это не было таким уж секретом — но стрелок, похоже, был не в курсе. Убедившись, что цель поражена, он не продолжил заливать утратившую подвижность Кес'су лучом, а сделал самую большую в данной ситуации глупость. Опустил оружие.

Спустя ровно четыре секунды (можно было бы и быстрее, но тело уже почти отказывалось повиноваться хозяйке) все было кончено. Кое-кто из астров, возможно, выживет — если повезет, без особых последствий для здоровья. Кого-то уже не спасти. Большинство же нападающих мертвы окончательно и бесповоротно. Только светловолосая астра у стены цела и невредима. И — очень мудро с ее стороны — по-прежнему не делает попытки дотянуться до лежащего всего в паре шагов от нее оружия. Изменились и намерения девушки — теперь в них явственно читаются облегчение и радость. Значит, все-таки пассивная союзница?

Зашипела гидравлика, смещая массивную металлическую дверь. «Космический корабль», — мелькнула в голове тис'сей неуместная, не относящаяся к делу мысль. Место не играло роли — куда важнее был тот весьма печальный факт, что в дверном проеме стоял изрядно поврежденный мех. Теперь все неясности получили необходимое объяснение эти астры и не собирались захватывать тис'сей лично, для этой цели предназначался механический воин — судя по некоторым деталям странной, незнакомой конструкции, это был скорее чистый механизм, чем протезоид. Но и тот и другой варианты не вызывали оптимизма — мехи обладают лучшей реакцией, протезоиды способны к нетривиальным решениям и, в теории, считаются более опасными противниками. Как и любой воспитанник Атриума, Кес'са презирала разумных, добровольно пошедших по пути замены данных природой органов их механическими аналогами подготовка тис'сей убедительно доказывала, что железо и пластик не могут конкурировать с тренированным телом. И в иное время она бы легко справилась и с протезоидом, и тем более с тупым мехом.

Но сейчас она ранена, и довольно серьезно. Правда, меху тоже изрядно досталось (интересно, кто это его так?), следовательно, шансы примерно равные. Только вот когтями не пробить броню…

Тело тис'сей начало движение за долю секунды до того, как мех выстрелил — орудие в его распоряжении было всего одно (не стоило сомневаться, что изначально машина несла на себе куда больше вооружения) и не шло ни в какое сравнение с маломощными тепловыми излучателями астров. Стоит меху хотя бы один раз попасть — и поединок можно считать законченным. Металл и пластик за спиной тис'сей вскипели, посыпались искры — вероятно, луч все-таки прожег стенную панель и зацепил что-то из скрытой механики. Затем еще одна вспышка, еще… Тис'сей скорее рефлекторно, чем осознанно, двигалась так, чтобы случайный выстрел не задел «пассивную союзницу» — если поединок будет выигран, ее следует о многом расспросить, если проигран… что ж, долг воина Атриума, кроме прочего, состоит еще и в защите невиновных. Задача не основная, но все же достаточно важная.

Прыжок — рука подхватывает с пола тепловой излучатель, луч проходит над самой головой, и Кес'са слышит, как трещат и распадаются пеплом волосы — выстрел в упор, не приносящий результата (на бронещитке меха образовалась неглубокая каверна). Поединок с мехом всегда строится по практически одинаковой схеме: стрелять, стрелять, стрелять, пока не удастся прожечь путь к жизненно важным узлам. Желательно — к электронному мозгу. Правда, в данный момент это было затруднительно — конструкция меха оказалась незнакомой (неудивительно, только в области пространства, подконтрольной Атриуму, астры штампуют до полусотни модификаций в цикл, изучать все — только зря тратить драгоценное время) и определить местонахождение его мозга можно было только очень приблизительно.

Тело слушалось все хуже… Кес'са вдруг осознала, что близка к поражению — сколько она еще продержится? Вряд ли долго. Она выстрелила снова, на этот раз стремясь вывести из строя единственный излучатель меха. Попала, перекатилась левее, уходя от ответного залпа, выстрелила снова, затем еще и еще… Энергозапас ее оружия иссяк, но и цель оказалась поражена — излучатель меха искрил и дымился.

Вот, скажем, протезоид в такой ситуации осознал бы бесперспективность дальнейшей схватки и ретировался. Но мозг меха, в отличие от протезоида, лишен инстинкта самосохранения, а потому железный воин продолжил атаку, используя лишь манипуляторы. Кес'са прекрасно понимала — удар механической лапы способен оторвать ей руку или ногу, а потому, выжимая из организма последние резервы, кружила по залу, всячески избегая непосредственного контакта, и поливала своего относительно неуклюжего противника огнем — и надеялась, что в последнем имеющемся в ее распоряжении излучателе хватит заряда.

Хватило. В какой-то момент броня поддалась, очередной луч полоснул по сплетению проводов и микросхем, мех на мгновение замер, а затем безжизненной грудой металла рухнул посреди зала. Кес'са замерла, прислушиваясь — нет ли поблизости еще какой-нибудь угрозы.

«Закрой глаза».

Она вздрогнула, пытаясь отследить направление, откуда послышался звук, — и не смогла.

«Закрой глаза!» — повторил голос, на этот раз явно приказывая.

Не лучший тон для общения с тис'сей, мало кто имеет право приказывать воину шестого Яруса Атриума. Но говорящий явно был уверен в своем праве повелевать. Слова рождались прямо у нее в голове, причиняя почти физическую боль. Где-то в дальнем уголке сознания проскочила мысль о странном существе, найденном Кес'сой четверть цикла назад, — существо любило поболтать, но никогда ранее не смело отдавать тис'сей прямые команды. И все же… и все же Кес'са послушалась. А может, просто ее подвел измученный организм. Глаза тис'сей, опытного воина шестого Яруса Атриума, закрылись. Всего лишь на мгновение.

— А что потом?

— Бес тебе не говорит?

Катя пожала плечами, прислушиваясь к своим ощущениям. Форчестер утверждал, что фантомные боли будут ощущаться еще примерно с месяц — тело глупое, оно не понимает, что излечено полностью, и все еще сигнализирует мозгу о полученных травмах. И действительно, плечо тут же пронзил болевой спазм… Легко доку говорить «не обращай внимания», а если колет так, что взвыть хочется.

— Бес вообще в последнее время молчит. Похоже, он сделал нечто, чего делать был не должен.

— Сама-то что помнишь?

Леночка, забравшись с ногами на койку, крутила в руках бокал с вином и явно не торопилась просвещать подругу относительно событий, произошедших на борту транспорта. Хотя бы потому, что сама не вполне верила в реальность того, что видела. Ну, допустим, против фактов не попрешь, но когда прямо на твоих глазах стройная, но не особо мускулистая девушка укладывает два десятка мужиков (причем лишь троим удалось выжить), а затем выводит из строя боевого робота, это выглядит несколько… необычно. Покажи подобную сцену в каком-нибудь сериале, так любой мало-мальски мыслящий зритель тут же обвинит режиссера в недостоверности… Ну ладно. Ну, допустим, глазам своим надо верить, и Катя в самом деле сумела все это провернуть, не получив ни одного серьезного ожога, ни одного пулевого ранения. А вот как объяснить все остальное?

— Блондин взялся за оружие. Бес сказал, что может помочь…

— А дальше?

— А дальше я ничего не помню.

Катя нахмурилась — так-таки и ничего? Не воспоминания даже, а так… тень сна, забытого сразу после пробуждения, но все же оставившего едва заметные следы. Словно бы она была… ну, не совсем она. Кто-то другой — холодный, расчетливый, жестокий… неприятный, признаться. Мы редко видим себя во сне в негативном аспекте, скорее стараемся быть лучше, чем есть на самом деле, — смелее, красивее, здоровее. Признаться, в смелости этому «второму я» не откажешь, только вот было в этой смелости что-то нехорошее.

Губы шевельнулись, выдавливая незнакомые звуки:

— Тис'сей…

— Что? — встрепенулась Леночка.

— Тис'сей, — повторила Катя без особой уверенности. — Понятия не имею, что это такое, но, кажется, что-то важное.

— Я тоже не слышала такого слова! — Глаза Леночки закатились, она полезла в Сеть. Через несколько минут лицо ее приняло осмысленное и при этом огорченное выражение. — Нет информации.

— Ладно, с этим потом разберемся! — Катя мысленно пообещала Бесу, что отвертеться от разборок тому не удастся, затем поудобнее, насколько это было возможно при стреляющих болью мышцах, устроилась в кресле. — Рассказывай. Форчестер толком мне так ничего и не объяснил, только вздыхал, цокал языком, бросал на меня укоризненные взгляды… и в личный медфайл заглянуть не дал.

— Я его понимаю…

— Это следует расценивать в том смысле, что ты мою карточку просмотрела от и до? Не стыдно?

— Ни капли?! — фыркнула Градова. — Ты бы все равно меня об этом попросила рано или поздно, так почему бы не организовать все заранее? Правда, толку от той карточки немного, сплошные медицинские термины. Если выражаться понятно, то у тебя обнаружено полтора десятка растяжений, разрыв трех сухожилий, сорваны ногти со всех пальцев на руках… там не только ногти сорваны, но и фаланги раздроблены. Кроме того, метаболический ацидоз с гипервентиляцией, сильнейшее истощение… короче, ты дышала, как аэродинамическая труба, и за те несколько минут сожгла калорий столько, словно два часа качала пресс при тройной гравитации.

Снежка молча кивнула, ощутив, как по спине пробежал холодок, как и тогда, три недели назад, когда она увидела Шелест на носилках — бледную, с ввалившимися щеками и заострившимися чертами лица. Примерно половину тела (это стало ясно уже позже) покрывали сине-красные кровоподтеки — словно девушку долго и старательно били. Хотя, если верить Ленке, все было с точностью до наоборот.

Это — если верить… Видеокамеры в том отсеке не было, специалисты Флота проверили это сразу. Но и содержимого беседы, зафиксированного регистратором скафандра, оказалось более чем достаточно, чтобы обеспечить капитану Чихладзе и его ближайшим помощникам пару десятков лет на какой-нибудь шахте. Только вот ни самому капитану, ни упомянутым помощникам подобное наказание не грозило. Катя Шелест (опять-таки, по словам Леночки) в считаные секунды перебила кучу вооруженных мужиков, а затем угрохала боевого робота модели F2. Из ручного бластера… вернее, из трех ручных бластеров, последовательно разряженных МОНКу в корпус. Практически в одну точку…

— Потом ты остановилась посреди отсека. Огляделась по сторонам. И упала.

— А дальше?

— Для тебя «дальше» началось, Снежка глянула на часы, — пятьдесят две минуты назад. А для Ленки…

Дальнейшие события не отличались особым динамизмом. Градова забаррикадировалась в отсеке, затем вколола подруге подряд четыре ампулы обезболивающего и две — противошокового (ровно столько, сколько имелось в аварийных аптечках двух скафандров) и принялась ждать. Если бы «Таррагона», в соответствии с указаниями Ривер, успела бы покинуть систему Альсафи, участь девушки оказалась бы незавидной. Но желание сначала расправиться с наглым патрульным сыграло с контрабандистами дурную шутку — никто из стрелков «Таррагоны» не мог ожидать, что старенький штурмовик несет на себе энергощиты, по мощности соответствующие эсминцу. Долго продержаться штурмовику все равно не удалось бы — но этого и не требовалось. Обозленная донельзя (в том числе и потому, что поспать ей толком так и не дали), Снежка обстреляла транспорт ЭМП-ракетами, после чего участь «Таррагоны» была решена. Стрелки это поняли и усугублять не стали…

Спустя три часа прибыли поднятые по тревоге корабли Флота — тяжелый штурмовик «Акула» в сопровождении Двух «Тайфунов». Учитывая, что истребители, даже в одиночку, могли без труда разнести транспорт в клочья, ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. И по десантникам был сделан только один выстрел — когда плазменный резак выжег замок люка и в проеме появилась фигура в тяжелом штурмовом скафандре. Леночка, не выдержав нервного напряжения, шарахнула по незваному гостю из пистолета. Слава богу, у того хватило выдержки воздержаться от ответного огня.

— Так что там за груз был?

— «Черная благодать»! — фыркнула Лена. — Миллион доз.

— Ско-о-олько?

— По текущим расценкам Талеры — около двадцати миллионов ев. Я специально уточняла.

Судя по выражению лица Градовой, хорошими новостями не пахло. Катя это и сама понимала — за наркотики «призовые» не выплачивают… С грузом поступили так, как это принято среди военных — выбросили в космос и расстреляли.

— Если у Шеденберга имеется хоть капля совести, солидную премию «Маргаритке» он обеспечит, — без особой уверенности заметила Снежка.

— Признаться, невесело усмехнулась Лена, меня сейчас куда больше волнует другой вопрос. Ведь кому-то эта «черная благодать» принадлежала? Не Чихладзе же, для такой партии он — слишком мелкая рыбешка. Так что имейте в виду, девочки, мы сорвали кому-то сделку века… Я бы такого не забыла.

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Существует великое множество гипотез о происхождении и предназначении «одиноких друзей». Не стремясь подвергать критике мнения экспертов в этом вопросе (хотя сложно определить, кто может с полным на то основанием именоваться «экспертом» применительно к данной тематике), я предпочитаю высказать частное мнение, основанное на опыте непродолжительного общения с «одиноким другом». Признаюсь, что сам он обсуждать эту тему отказался категорически, поэтому мои выводы основаны в немалой степени на домыслах…

Прежде всего следует отметить три факта. Первое — «одинокие друзья» обладают способностью перемещаться в пространстве на сколь угодно большие расстояния. Второе — они обладают практически идеальной памятью. И третье — срок их жизни чрезвычайно велик, если вообще ограничен. Способность к перемещению очевидна, два других свойства подтверждаются самими «друзьями», когда они снисходят до однозначных ответов на поставленные вопросы. Также общеизвестно, что эти странные создания могут влиять на поведение своего спутника, хотя считается, что такие действия являются для них своего пода «дурным тоном». Прибавим к этому способность к телепатии и…

Опыт личного общения позволяет мне утверждать — в определенной ситуации «одинокий друг» может навязать своему спутнику фрагмент собственной памяти целиком, замещая сознание носителя. При этом (вполне возможно, что и в других случаях) сознание носителя копируется в память «друга» для последующего восстановления. И что важно, указанный дамп^[104] полностью сохраняется «другом», и может быть использован в дальнейшем. Копия содержит в себе не только память, но и рефлексы, поведенческие схемы и многое другое. Таким образом, можно предположить, что в памяти этого существа хранятся личности всех его спутников. И каждая личность может при необходимости получить на время контроль над организмом человека. Если в этот момент «одинокий друг» погибнет или оставит своего спутника, то (это лишь предположение) чужое сознание может сохранить контроль над обретенным телом навсегда.

Вполне вероятно, подобная возможность и заставляет «одиноких друзей» крайне негативно относиться к идее замещения сознания своего спутника. Тем не менее можно предположить, что именно эта способность и является основной функцией «друзей» — той функцией, ради которой они и были некогда созданы. Вообще, искусственность происхождения «друзей» — тема для отдельного обсуждения, но большинство специалистов все же склоняется к мнению, что столь специфическое создание не могло возникнуть в результате эволюционных процессов. Не представляется возможным теоретически смоделировать условия, в которых наличие необычных способностей, которыми обладают «друзья», стало бы жизненной необходимостью.

Резюмируя. Или, вернее, фантазируя — поскольку если вышеизложенное опирается либо на личный опыт, либо сомнения экспертов, то выводы целиком лежат в области догадок. «Одинокие друзья» — искусственно созданный биологический объект, в задачу которого входит сохранение и при необходимости восстановление памяти разумных существ. Только представьте себе, к примеру экспедицию, участники которой при необходимости смогут на время стать экспертами в любой отрасли знаний. А если вдруг произойдет несчастье и экспедиция погибнет — «друзья» смогут вернуться на родину и доставить личности своих спутников, которые впоследствии могут быть помещены, скажем, в клонированные тела.

Но это — лишь частный случай. Сочетание функций чтения-записи памяти и технологии клонирования дает разумному существу то, что можно с полным основанием назвать «биологическим бессмертием»…

Разумные расы. «Одинокие друзья».

Происхождение и предназначение.

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История восьмая. СУМАСШЕДШИЙ

«Твоя статья не совсем верна», — в мысленном голосе Беса сквозило явное неудовольствие.

— Сам виноват, — буркнула Катя, отправляя файл в бездонные хранилища «Всезнайки». — Ты же ничего не рассказываешь толком. Вот мне и приходится фантазировать.

Шеденберг оказался слишком занятым, чтобы проконтролировать составление графика полетов, а диспетчеры, как обычно, сделали все через… в общем, недоработали. И у «Маргаритки» образовалось четырехдневное «окно», которое совершенно нечем было заполнить. После приснопамятных событий на Талере отправляться на пляж было бы решением непредусмотрительным, особенно с учетом того, что им удалось избежать сколько-нибудь серьезной ответственности. Компания «Талера-Галакто», вне всяких сомнений, в курсе — и постарается напакостить просто из мести. Тем более что инструментов у портовых властей для этого более чем достаточно.

Так что экипажу «Маргаритки» пришлось срочно искать, чем себя занять. Снежка (следует признаться, как-то не особо убедительно) заявила, что намерена как следует выспаться (что означало — «вспомните обо мне, только если война начнется»). Ленка наверняка ударится в очередной, ни к чему не обязывающий роман…

Катя решила закончить (а прежде — начать) давно откладываемое дело — «родить» статейку в сетевую энциклопедию. И вот теперь она терзалась муками творчества, постепенно придавая своим сумбурным мыслям более-менее стройную форму. И, разумеется, вызывая на свою голову ехидные комментарии Беса.

«Ты и так узнала непозволительно много».

— Лучше расскажи, что такое «тис'сей».

Этот разговор в той или иной форме происходил уже, наверное, в десятый раз. Бес упорно не желал говорить ни о чем серьезном, то ли пребывая в шоке от содеянного, то ли за что-то на Катю обидевшись. Первое предположение было более вероятным — девушка уже давно уяснила, что ее инопланетный приятель имеет кучу комплексов в части этичности поведения. И под понятие «неэтично» попадали скопом все виды воздействия на психику… кроме простой беседы «ни о чем».

«Я бы хотел вернуться к твоей статье»,упрямства Бесу было не занимать. — Идея о переносе сознания астронавтов при гибели их корабля полностью бесперспективна. Мы же это обсуждали — я неспособен прокладывать межзвездный маршрут…»

— Стало быть, по остальным пунктам у тебя возражений нет? — ехидно поинтересовалась Шелест.

«Одинокий друг» сообразил, что попался в достаточно простую ловушку, и обиженно замолчал. То ли не желая говорить вообще, то ли подбирая аргументы для продолжения спора. Тем временем Катя неторопливо заполнила необходимые реквизиты статьи, установила свой личный пароль для последующей корректировки и завершила сеанс. «Всезнайка» пополнилась новым объектом, и (почти наверняка) уже через пару часов появятся первые отзывы. Вне всякого сомнения — насмешливо-оскорбительные, поскольку для подготовки серьезной отповеди нужно время. Плевать, она честно признала, что выводы основываются скорее на фантазии, чем на фактах. Если бы Бес был по сговорчивей и поделился бы чем-нибудь из своих информационных запасов…

«И ты тут же выложишь мои ответы в эту вашу сеть», — обиженно предположил Бес.

Катя готова была признать, что в словах «друга» присутствует доля истины, и тут же с огорчением поняла, что Бес и эту мысль уловил.

— Я не понимаю, какой вред может быть в том, что ты мне что-нибудь расскажешь.

«Наши принципы вырабатывались очень долго, — пояснил Бес, после чего желчно уточнил: — Много дольше, чем существует ваша цивилизация. Поверь, всему есть причины».

— Ну ты можешь хотя бы сказать, что такое тис'сей? — Катя упрямо стремилась добиться хотя бы крошечной уступки.

Бес долго молчал, затем неохотно признался: «В вашем понимании — элитный воин, состоящий на службе у верховного правительства… И что, тебе очень помог мой ответ?»

— Хм… сразу же возникает куча неясностей. И в самом деле, короткая фраза вызвала целый шквал вопросов. Элитный воин? Значит, имеются и обычные? Армия? Насколько большая? Несет угрозу? Где это государство? Велика ли контролируемая ими территория? Материк? Планета? Звездная система? Им знакомы межзвездные перелеты? Какова вероятность столкновения с Федерацией? Какие шаги необходимо предпринять? Тут же мелькнула мысль (Катя аж застонала, понимая, что этот бред тут же стал доступен Бесу) о том, что вновь загрузив память тис'сей в разум человека и как следует допросив ее (его?), можно получить ответы на множество вопросов. Стоит только службе безопасности получить хотя бы каплю подобной информации, тут же тако-ое начнется…

«Именно так. И кое-кто начнет делать выводы… Например, что элитные воины-одиночки на службе у правительства — это наверняка убийцы или, скажем, исполнители приговоров…»

— Это то же самое. Почти.

«Да. Тут же последует заключение об агрессивности цивилизации в целом, раз она нуждается в подобного рода особях. А в совокупности с теми обрывками воспоминаний, которые у тебя сохранились, можно создать некоторое представление и о моральном облике этой расы. Поэтому, встретившись с ними — а такая встреча возможна, хотя вряд ли она состоится в обозримом будущем вы, люди, будете иметь уже определенное суждение… но совсем не обязательно верное. Кроме того, к моменту вашего контакта пройдет уже много веков с того момента, как я имел возможность общаться с тис'сей Кес'сой. Возможно, изменилось и их общество… но преодолеть сформировавшееся предубеждение вам будет сложно, и разве что ваш бог ведает, во что это может вылиться. Поэтому мы почти никогда не делимся информацией о тех разумных, с кем нам доводится иметь дело».

Выдав эту непривычно длинную тираду, Бес замолчал. Катя тоже не тревожила своего спутника, мысленно вновь и вновь прокручивая в памяти его слова, одновременно сравнивая их с собственными ощущениями. Пожалуй, Бес в чем-то прав, эта (Катя была уверена, что существо, на некоторое время поселившееся в ее теле, было женского рода) тис'сей — достаточно неприятная личность. Память не сохранила почти ничего, но вот общий настрой… Если оценивать расу по ее отдельному представителю, можно очень и очень жестоко ошибиться.

— Кажется, я тебя понимаю.

«Поэтому давай поговорим о чем-нибудь другом. О чем угодно…»

Пискнул коммуникатор, на экране появилось лицо Снежаны.

— Привет, чем занята?

— Да так… — Катя неопределенно пожала плечами. Не заявлять же, что занята решением этических проблем теории и практики межрасовой коммуникации. — В общем, ничем важным. А есть идеи?

— Бери Ленку, иди ко мне.

— Зачем?

— Джад приволок бутылку «Лунной фантазии» сорокового года, говорит, есть достойный повод.

Катя мысленно прикинула, сколько стоит бутылка такою вина, и пришла к однозначному выводу, что, если повода и нет, его непременно стоит придумать. Шедевр французских виноделов, «Лунная фантазия» неизменно входила в топ лучших напитков, изготавливаемых на планетах, подконтрольных Федерации, и немногие из рядовых пилотов могли позволить себе отметить праздник подобной роскошью. Тем более она все еще ощущала себя немного виноватой перед Келфером. Конечно, он зануда и прилипчив, как репейник. Но, с другой стороны, без него временами становится скучно. Да и счастьем («сомнительным» — мысленно съехидничала Катя, адресуя эту реплику Бесу) общения с «одиноким другом» она, вне сомнений, обязана именно Джаду.

«Передай ему спасибо и от меня, — тут же отозвался Бес. — С тобой интересно».

«Растяжения, разрывы связок, раздробленные кости и прочее — да, это и в самом деле было увлекательно».

«Сарказм тебе не идет».

— Через двадцать минут буду.

Снежка демонстративно-скептически осмотрела подругу, очевидно, еще не начинавшую приводить себя в порядок после сна, затем ухмыльнулась:

— Полчаса в твоем распоряжении.

Экран погас прежде, чем Катя задала вертевшийся на кончике языка вопрос: а почему это местом рандеву определена каюта Соболевой? То, что элитное вино совершенно не следует демонстрировать в общественном месте, — понятно. Тут же появится куча желающих похлопать Джада по плечу, поздравить или посочувствовать (в зависимости от того, что же послужило поводом)… Но почему у Снежки?

Мысленно перебрав события последних месяцев, Катя с удивлением поняла, что немалая часть малозначительных на первый взгляд событий начинает выстраиваться в некую логическую цепь… вернее, в две цепи, странным образом все больше и больше переплетающиеся.

— Ну Снежка, ну тихоня! — Возмущение капитана было несколько наигранным, но за отсутствием зрителей этот всплеск эмоций пропал впустую. Если не считать зрителем (вернее, слушателем) Беса.

Вне всякого сомнения, Джад крутится возле девушек каждую свободную минуту, но максимум внимания уделяет именно Снежане. Сама Катя настолько привыкла, что рыжий капитан постоянно находится неподалеку, что попросту перестала обращать на него внимание. А стоило бы… При всех своих недостатках, Келфер умел быть и обходительным, и остроумным, и просто приятным — чтобы устоять перед его натиском, необходимо либо иметь устойчивый иммунитет против подобных персон, либо быть весьма и весьма избалованной мужским вниманием. Очевидно, Снежка не устояла.

Сразу вспомнились и происходящие время от времени исчезновения подруги — ненадолго, полдня, день… и, что характерно, в эти периоды, как правило, и Джада не было на горизонте.

Положа руку на сердце, из людей, подобных Келферу, получались не самые плохие мужья. Только вот повышенная доза авантюризма, склонность к излишнему, а зачастую и ненужному риску — все это могло однажды привести к печальному исходу. Впрочем, куда хуже, когда рядом с тобой до отвращения «предусмотрительный» человек, все решения которого взвешены и просчитаны на десятки ходов вперед исходя из их максимальной эффективности. С таким, может, и надежно — но тоскливо до зевоты. Жизнь, лишенная неожиданностей, превращается в быстро надоедающую череду серых, одинаковых будней… А с Келфером не соскучишься, это уж точно.

— Может, эти два молодых идиота решили объявить о помолвке? — поинтересовалась Катя у погасшего экрана.

«Тебя это беспокоит? Ты против такого союза?» — иронично поинтересовался Бес, самим тоном давая понять, что ответ очевиден.

Катя пожала плечами. И в самом деле — Снежка уже большая девочка, и вправе самостоятельно делать выбор. Вмешательство может привести лишь к испорченным отношениям с подругой, вообще не особо допускавшей кого-либо в свою личную жизнь. И… и… и, черт подери, не такой уж и плохой выбор…

«Ты просто расстроена, — хмыкнул Бес. — Тебя огорчает, что этот парень выбрал не тебя».

— Вот еще! — возмущенно буркнула Катя. — Очень он мне нужен… И вообще, я рада за Снежку!

Бес промолчал, словно лишний раз подчеркивая, что он (как всегда) прав, и обсуждать здесь больше нечего. А Катя, с удивлением отметив, что из отведенного ей получаса прошло уже тридцать пять минут, принялась торопливо приводить себя в порядок, дабы предстать перед обществом во всем блеске…

Градова появилась, когда Катин макияж находился на полпути между «удовлетворительно» и «нормально», но останавливаться на достигнутом Шелест не собиралась. Ленка выражать нетерпение не стала и, устроившись в кресле, уставилась в стену остекленевшими глазами. Вероятно, опять или проглядывала в Сети последние светские сплетни, или изучала каталоги модных новинок — что неизбежно приведет к обнулению ее счета. Шеденберг и в самом деле выдал девушкам премию за операцию с «Таррагоной», не слишком большую, но и не совсем крошечную. Поскольку, в отличие от подруг, Ленка не была склонна к экономии, увесистые пакеты с яркими этикетками попадали на борт «Скайгард-7» довольно часто. Следовало отдать Градовой должное — делать подарки она любила ничуть не меньше, чем покупать обновки себе, а потому баланс ее кредитки большую часть времени находился в положении «около нуля».

— Ты в курсе, что Джад подбивает клинья к Снежке? — поинтересовалась Катя, критически разглядывая результаты своих трудов.

— Что? А-а… да кто ж этого не знает? — механически ответила Лена, не прекращая общения с Сетью. — Я думаю, он сделает ей предложение недели через две-три. Карел принимает ставки.

Катя мысленно обозвала себя слепой курицей. Значит, все об этом знают, только капитан не в курсе. Идиотизм. Классический случай, «как не надо управлять коллективом».

— Ставки на предмет, получит ли он согласие?

Ленка тряхнула головой, ее глаза приобрели осмысленное выражение.

— Да насчет согласия никто не сомневается. Вопрос лишь в том, когда рыжий соберется с силами. А то дождется, что Снежана возьмет его за шкирку и поведет к венцу. Там еще месяца два назад все было ясно, но потом ты попала в реанимацию — Снежка ужасно переживала, Джад, как настоящий мужчина, проявил понимание. Потом док сказал, что с тобой все будет в порядке, но тогда уж у Келфера не было времени, его гоняли в один патруль за другим.

— Да уж, предложения руки и сердца на бегу не делаются.

— Ты зря ехидничаешь, — буркнула Лена. — Я бы предпочла признание где-нибудь на берегу моря, под шорох волн, при свете звезд…

— И при вспышках ракетных разрывов, — мрачно добавила Катя. — Пляжи Талеры для нас закрыты надолго. А обзорная палуба станции тебя устроит?

— В принципе устроит. Но это так не романтично… К тому же я выслушала уже три признания на обзорной палубе, и мне кажется, что на этой замечательной цифре стоит остановиться.

— Итак, за что пьем?

Подсознательно Катя ожидала, что именно сейчас прозвучит ожидаемое признание, после чего засмущавшаяся Снежка потупит очи, (ох, как хотелось бы на это посмотреть!) и прошепчет что-то невразумительное, что при желании можно будет интерпретировать как согласие. Или хмыкнет, заметив, что, мол, «давно пора». Но признания не прозвучало.

— Сегодня Шеденберг сообщил, что мне выделен новый корабль, — сообщил Джад голосом, в котором совершенно не звучало восторга.

После памятных гонок в астероидном поясе, результатом которых стала потеря «Корсара», довольно неплохого, хотя и устаревшего штурмовика класса «Баньши», Келферу приходилось довольствоваться убогим «Стражем». Отсутствие у этой модели ГР-привода исключало для Джада возможность участвовать в выполнении платных контрактов, которые практически всегда были связаны с маршрутами за пределы Альсафи.

Конечно, рыжий капитан страдал. Мало того, что при заключении контракта со «Скайгард» ему удалось выбить себе жалованье всего лишь по классу С6, так еще и треть полученных сумм регулярно уходила на компенсацию за утраченный «Корсар». Нельзя сказать, что Джад бедствовал, но термин «стеснен в средствах» подходил ему как нельзя лучше. Может быть, именно поэтому он и тянул с предложением Снежке руки и сердца, понимая, что мужчина, намереваясь создать семью, должен быть готовым и содержать ее. И вот ситуация изменилась… Почему же он не рад?

— И что тебе сосватали?

— «Мантикору».

Катя замерла с открытым ртом. Снежана ухмыльнулась и безапелляционно обвинила рыжего во лжи. Леночка, изрядно поднахватавшаяся сведений о военных кораблях Федерации, даже не полезла в Сеть за информацией. О «Мантикоре» слышали все. И все о ней мечтали. Ну кроме пилотов истребителей, традиционно считавших все модели штурмовиков калошами, пригодными только для десантных операций. Только вот новейший средний штурмовик, созданный с учетом всего опыта эксплуатации устаревших «Протеев» и «Баньши», традиционно поставлялся исключительно во Флот. Причем в его элитные подразделения, во Вторую Гвардейскую, например. Но передать машину, часть узлов которой формально еще проходила по категории «секретно», в полугражданскую организацию? Да еще пилоту, бездарно раскурочившему свой корабль во время идиотских соревнований?

— Ты ничего не напутал? — поинтересовалась Катя.

— Я так понимаю, — ядовито заметила Снежка, — что юноша выдает желаемое за действительное.

— Ничуть, пожал плечами Джад. — Я уже расписался в официальных документах. Наша станция получает три «Мантикоры», одна мне, две прибудут с экипажами.

Он неторопливо разлил по бокалам драгоценное вино, затем добавил скучающим тоном:

— Я поговорил со Стивенсом. Он неофициально запросил другие станции «Скайгард»… так сказать, частным порядком. Везде идут поступления новой техники. Штурмовики «Мантикора», истребители «Клинок» и «Тайфун». Новенькие, только что с конвейера. Одновременно снимаются с эксплуатации старые модели, в первую очередь «Стражи».

Катя подняла бокал, любуясь переливами золотистого света на хрустальных гранях. Пожалуй, Джад прав — это достаточный повод открыть бутылку коллекционного вина. Но дело не только в том, что парень получил великолепную машину, — «Скайгард», похоже, подходит к новому этапу своего развития.

— Что ж, за это стоит выпить.

— Да уж… — тускло подтвердил Келфер. — Выпьем. Кажется, никто ничего и не понял? Выпьем за упокой программы «Скайгард».

— Не поняла?

— Все очень просто. Флот отдает новейшие и дефицитные машины в частные руки? Ой, не смешите меня… гарантирую, не пройдет и полугода, как «Скайгард» в полном составе войдет во Флот. В лучшем случае на правах структурного подразделения. Думаю, с самого начала это было экспериментом — создать условно-гражданскую структуру, прельстить людей ощущением собственной значимости и неплохими окладами, выдрессировать пилотов… и потом поставить их перед выбором, лишиться работы — или войти во Флот. Рекрутов с каждым годом все меньше и меньше, не так ли? И их надо учить — а тут сотни обкатанных экипажей, с массой практического опыта. Сколько среди нас бывших военных? Пятая часть, не больше, да и те, преимущественно ушедшие на гражданку по своему желанию или, как Катя, под давлением обстоятельств. А теперь, как думаете, многие ли демонстративно бросят штурвал и откажутся от полетов?

В сказанном был определенный смысл. Постоянные недоборы в Военно-космическую академию, неуклонное снижение финансирования, и одновременно дегероизация Флота посредством средств массовой информации. Разве что блестящий командор Лангер все еще оставался в пределах амплуа обаятельного красавца-интеллектуала, в остальном же все чаще и чаще офицеры флота преподносились публике в виде этаких мордоворотов, только и умеющих, что жечь и разрушать. У общества вырабатывалось стойкое представление о том, что Флот — удел садистов, неудачников и отщепенцев.

Идея создания «Скайгард» — частной полицейской службы, принимающей на себя ряд обязанностей Флота, выглядела очень уместным решением, выгодным для всех участников. Фонд «Будущее Федерации», неоднократно выступавший в поддержку долгосрочных проектов, не обещавших особой доходности, подвел под программу «Скайгард» достаточно надежную теоретическую базу. Флот разом избавился от целого ряда рутинных обязанностей переложив их на плечи гражданских пилотов, и при этом практически полностью сохранил контроль за таможенными операциями, поскольку, так или иначе, «Скайгард» всегда находился под крылом армии. И Джад, безусловно, прав. Если сейчас поставить пилотов и персонал «Скайгард» перед подобным выбором, то подавляющее большинство не пожелает расстаться с космосом и предпочтет «меньшее зло». То есть службу… Особенно, распробовав новую, самую современную технику.

— Ладно, давайте все-таки выпьем. За твой новый корабль, Джад. И за то, чтобы твои мрачные прогнозы не оправдались.

Вино и в самом деле оказалось великолепным. Постепенно мрачный настрой покинул Келфера, и он снова стал самим собой — шутил, смеялся, подливал девушкам в бокалы искристый золотой напиток… Катя вдруг подумала, что, если рыжий окажется прав и Флот попытается наложить лапу на команду «Скайгард», она сама вряд ли найдет в себе силы все бросить и вновь отправиться искать гражданскую работу. Пилотом буксира? Каким-нибудь-по счету помощником на дальних грузовых или пассажирских рейсах? И это еще можно будет считать не малой удачей, большинство компаний не приходит в восторг от идеи пустить женщину в капитанскую рубку корабля. Сбережений хватит на год, максимум — на два, если потуже затянуть пояс. Так что, весьма вероятно, ей снова придется надеть военную форму… слава всевышнему, закон о женщине-матери утратил силу и вряд ли армия откажется от опытного мастер-пилота.

Внезапно ее размышления прервал сигнал тревоги. Пять секунд сирены, способной поднять ото сна даже мертвого, после чего послышался голос Стивенса:

— Говорит диспетчер «Скайгард-7». Боевая тревога. Повторяю — боевая тревога. Режим «DEFCON 2», повторяю, DEFCON 2».^[105] Всем пилотам приготовиться к вылету. Техникам срочно прибыть на летные палубы.

— Что могло случиться? — округлила глаза Леночка.

— Там разберемся, — фыркнула Катя. — Бегом переодеваться. «Маргаритка» стоит в боксе, так что минут десять в запасе у нас есть.

— Моя калоша уже в доке, так что я пошел! — Джад уже стоял возле двери, когда надо, рыжий мог выглядеть вполне дисциплинированным, только вот редко это проявлялось. — Надеюсь, ничего серьезного не произошло.

Через двадцать минут «Маргаритка», находясь по такому случаю под управлением ALS, покинула третий док. Мерцая навигационными огнями, неподалеку висели уже почти все боевые машины «Скайгард». «Нокс» Карела Бэйна выдвинулся вперед — сенсоры этой машины лишь немногим уступали мощной, но порядком устаревшей локационной системе станции. Два тяжелых истребителя «Тайфун» — Якадзумо и Шевчука — заняли позиции у полюсов станции, где плотность огня бортовых орудий платформы была существенно ниже. Остальные машины, в том числе четыре легких (и бесполезных в случае боевого столкновения) «Стража», уже отошли на пару сотен километров, заняв внешний пояс обороны.

Открыв крошечный сейф, Шелест извлекла из него заклеенный конверт, в котором находились новые коды для защищенной линии связи. Прикоснулась к матово поблескивающему окошку дактилосканера, несколько секунд чип конверта считывал и анализировал отпечаток ее пальца, затем решил, что доступ правомерен. С легким шелестом лопнула герметичная упаковка, Катя достала из конверта прямоугольную пластинку и вставила ее в прорезь на пульте управления. Спустя пару секунд с легким щелчком пластинка-ключ выскочила назад. Одновременно серая каша на мониторе связи сменилась изображением полковника Шеденберга. Он молчал, ждал, видимо, пока все закончат смену кодов и смогут принимать расшифрованный сигнал.

— Пилоты! — наконец заговорил он. Выражение лица Шеденберга не предвещало ничего хорошего. — Час назад в пространство Талеры вошли корабли амстад — «Черная вдова» в сопровождении двух «Звездных скитальцев» и трех «Хищников». Цели эскадры Роя пока неизвестны. «Черная вдова» идет в походном положении, система подавления ГР-оборудования не активна, истребители находятся в эллингах. Тем не менее в соответствии с Соглашением, заключенным между Федерацией и Ассамблеей Амстад по итогам Конфликта, боевым кораблям Роя, классом равным или превосходящим легкий крейсер, запрещено посещение ряда подконтрольных Земле звездных систем, в том числе и Альсафи. В случае агрессии со стороны амстад нам предстоит принять бой.

Шеденберг выдержал паузу, словно ожидая возмущенных возгласов. Большинство пилотов имело достаточно общее представление о военных кораблях Роя, но и этого вполне хватало. Один лишь «Уль'тэк'ка» (в просторечье именуемый «Звездным скитальцем») мог с высокой степенью вероятности сжечь орбитальную платформу. Не говоря уж о том, чтобы расправиться с разномастным флотом «Скайгард» — на это тяжелому крейсеру амстад потребовалось бы не больше часа. Линейные корабли Федерации в период Конфликта доказали свое превосходство, но у мирной Талеры не было смысла держать эскадры Флота.

Так что если битва начнется, исход ее предсказать не трудно. Но никто из пилотов не выразил желания пуститься в бега, пока «Черная вдова» не раскрыла свои лапы эффекторы, и не превратила ГР-приводы в бесполезные наборы запчастей. Вслух не выразил, хотя наверняка такая мысль посетила многих…

— Ну что ж, трусов и паникеров нет, — хмыкнул полковник. — Это радует. Итак, слушайте приказ. Первыми огонь не открывать. Ни при каких обстоятельствах. Далее… кораблям занять места в оборонительной сети, данные сейчас поступают в ваши навигационные системы. Рассредоточиться и ждать. Сейчас эскадра находится у вэйпойнта Бета-7, до выхода на орбиту Талеры — три часа двадцать минут. В случае боевого столкновения сосредоточить весь огонь на «Черной вдове» и «Пираньях». Для тех, кто предпочитал проводить время в баре: у вас есть время изучить материалы по кораблям Роя. Связь на этой волне. Всем доложить готовность.

— Борт-812 «Маргаритка», приказ ясен, приступаю к исполнению! — тут же отрапортовала Катя.

— Борт-700 «Сакура», исполняю! — тут же послышался традиционно спокойный голос Тори Якадзумо.

— Борт-220 «Нокс», вас понял…

— Борт-313 «Шмель», исполняю…

Один за другим все пилоты отчитались о том, что координаты боевого строя получены. Катя переключила бортнавигатор на выполнение маневра, и откинулась в кресле — пройдет не меньше часа, прежде чем «Маргаритка» займет выделенное ей место в одном из узлов жиденькой оборонительной сети. О том, что впереди, возможно, тяжелый и безнадежный бой, думать не хотелось. Как и о том, что в подобной ситуации те же амстад, к примеру, незамедлительно капитулировали бы. Инсекты могли драться отчаянно — но лишь в том случае, если шансы на победу существенно отличались от нуля. Вообще, если верить хроникам, прогноз результатов боя являлся для Роя одним из основных факторов, определяющих тактику действий. Понятие «до последней капли крови» амстад не принимали, если земляне демонстрировали подавляющее преимущество, амстад либо сдавались, либо спасались бегством. Другое дело, что не так уж часто возникали ситуации, когда Флот мог собрать достаточно мощный ударный кулак, чтобы вынудить противника отказаться от сражения.

Люди, напротив, готовы были в любой ситуации сражаться до последнего. Еще и потому, что твердо знали — из плена амстад в здравом рассудке почти никто не возвращался. Да и не были инсекты особо заинтересованы в пленниках или трофеях…

Так что и немногочисленные корабли «Скайгард», и истребители Флота, расквартированные непосредственно на Талере, примут бой. И, если этот бой на самом деле состоится — погибнут все до одного, а великолепные курорты Талеры будут сожжены. Амстад не нуждаются в пышной зелени. Погибнет и станция — два тяжелых «Звездных скитальца» справятся с ней шутя, Шеденберг не продержится и пары часов. И никто не придет на выручку…

Непонятно другое. С чего бы это Ассамблея вознамерилась пойти на конфликт? Отношения между двумя могучими расами трудно было назвать дружескими, но и военным столкновением не пахло. Разделив сферы влияния, обе стороны старались друг друга без необходимости не тревожить, сведя официальные контакты к минимуму. Ну, имелся и некоторый культурный обмен, существовали туристические программы… Может, кто-то сильно оскорбил инсектов? Оскорбил настолько, что эти странные создания определили боевой рейд как единственно адекватный ответ?

— Кать, если будет бой, у нас есть шансы? — словно подслушав мысли подруги, поинтересовалась Леночка.

— Нет, — коротко отрезала Шелест.

— Правда?

— Ни единого.

— Печально… — протянула Градова. — Я, кстати, вот что хотела сказать… Вчера пришло письмо от папа.

— Как он? — Градов-старший в свое время произвел на Катю весьма благоприятное впечатление, как манерой общения, так и готовностью материально поддержать экипаж «Маргаритки» на первых порах. Правда, при этом господин Градов преследовал и собственные цели, но выглядело все вполне пристойно.

— Как обычно. Строит планы относительно моего будущего. Просит подумать о том, чтобы вернуться…

Что ж, и этого следовало ожидать. Будучи одним из самых богатых обитателей Сибириады, Градов-старший разумеется, не мог позволить единственной дочери надолго связать свою жизнь с довольно опасной работой в «Скайгард». На год-другой — ради бога, это только пойдет на пользу, но не более.

Катя и сама понимала, что за проведшее время Лена стала куда серьезнее, и теперь мало походит на ту беззаботную девчонку, которая буквально силком тащила подруг в офис компании «Перспектива» на встречу с господином Адаричем. Да, Ленка по-прежнему теряла голову от модных новинок, но зато все это время она жила на самостоятельно заработанные средства, не рассчитывая на бездонный кошелек папа. Рано или поздно Градов должен был призвать дочь в лоно семьи.

Кроме того, имелся еще один нюанс, который Ленка не желала озвучивать, но не могла не осознавать. Она и только она являлась наследницей семейного дела. В прошлом Градов неоднократно пытался заинтересовать дочь вопросами управления своими компаниями, но все эти попытки вдребезги разбивались о полное неумение Леночки быть серьезной больше десяти минут кряду. Сейчас ситуация изменилась. Может, Ленка еще не вполне созрела для того, чтобы взять в свои руки управление семейными капиталами, но она вполне способна была сделать в этом направлении первый шаг.

— И что ты ответила?

— Пока ничего.

Немного помолчав, Лена неуверенно добавила:

— Но я не думаю, что хочу поступить на службу во Флот. Если Джад не ошибается и «Скайгард» доживает последние месяцы… В общем, там будет видно.

— Главное, чтобы не получилось так, что это мы доживаем последние часы, — мрачно заметила Снежана. — Шеденберг, видимо, совсем рехнулся, если думает, что наши галоши способны остановить пару «Звездных скитальцев».

— Он этого и не думает, Катя попыталась защитить полковника. — Просто так сложилась ситуация, что другого выхода нет. Когда Конфликт Амстад завершился, многие эксперты утверждали, что Ассамблея пошла на мирные переговоры не столько потому, что амстад исчерпали свои живые и технические ресурсы, сколько потому, что на собственном опыте убедились — люди будут стоять насмерть.

— Я слышала и другие мнения, — презрительно фыркнула Снежка. — Например, что целью Роя было оттеснить людей из своего сектора, а затем закрепить получившиеся границы. Что, объективно рассуждая, и произошло. Ты же не станешь отрицать, что Сфера Амстад после Конфликта стала больше…

— Стану. Рой потерял контроль над тремя звездными системами…

— …в непосредственной близости от границ с Федерацией. Зато получил доступ к четырем удаленным системам откуда Флот быстренько вывез остатки колонистов. Причем если нам достались малопригодные для жизни планеты, то амстад сейчас вовсю занимается колонизацией новых миров. Занимается уже почти полвека, а для этих уродцев пятьдесят лет при их скорости размножения — это как триста лет для нас. Знаешь, почему тот период называется Конфликтом, а не войной?

Катя промолчала. Зато в разговор тут же влезла Леночка:

— А правда, почему?

— Потому, что в войне должен быть победитель, — недовольно пробормотала Катя. — А однозначно определить победителя в Конфликте Амстад довольно сложно.

— Ну почему же, — не удержалась от ехидной реплики Снежана, — очень даже можно назвать истинного победителя… Только эта истина в Федерации несколько непопулярна.

— Эскадры Роя были разбиты в хлам, — все еще не сдавалась Шелест. Теперь она спорила уже не из стремления к истине, а от обиды за Флот, к которому некогда принадлежала.

— Да. В среднем процентов на сорок-пятьдесят… Я бы не назвала это сокрушительным поражением. Ассамблея потеряла почти все крейсера, зато сохранила чуть ли не половину «Черных вдов».

— Да ну тебя! — сдалась Катя. — Послушать, так это людям надо посыпать голову пеплом и просить прощения у инсектов… Да будет тебе известно, что они сами запросили мира. И безоговорочно приняли условия, которые выдвинула Федерация, выплатив компенсацию за нанесенный ущерб. И с тех пор эскадры Роя ни разу не появлялись в закрытых для них секторах.

— Кроме как сегодня.

— Ну да, но мы ведь не знаем причин.

— Боюсь, и не узнаем. Если будет бой, от нас останутся рожки да ножки. Если не будет, вряд ли кто-то из политиков снизойдет до разглашения информации. Боевые эскадры так просто на нарушение границ не идут, должна быть достаточно веская причина, и ее наверняка похоронят под грифом «совершенно секретно».

Девушки замолчали. Томительно тянулись минуты, лишь бортовой компьютер каждые тридцать секунд принимал текущую информацию о перемещении эскадры Роя. Пока что все выглядело достаточно невинно. «Черная вдова» не пыталась развернуться в боевое положение (если это произойдет, всем ГР-приводам в радиусе десяти тысяч километров, включая системы дальней связи, придет полный трындец) или выпустить истребители. Более того, эскадра, отойдя на пятьсот километров от Бета-7, легла в дрейф и, похоже, намеревалась приступить к переговорам.

Шелест понимала, что все может измениться в любой момент. Градом посыплются из эллингов верткие «Пираньи», бросятся в атаку крейсера, выпуская рои ракет, вспыхнет ненадолго ослепительная звезда в том месте, где только что находилась орбитальная платформа. Или же тяжелые корабли исчезнут во вспышке ГР-перехода, так и не объяснив, зачем явились в мирную систему Альсафи. Оставалось только ждать. И надеяться на благополучный исход.

— Внимание, говорит «Скайгард-7», на связи Шеденберг! — На экране монитора появилось лицо полковника. Теперь он казался несколько менее напряженным, зато куда более раздраженным. Последнее, впрочем, было его нормальным состоянием. — Отбой боевой тревоги. Переходим на режим «DEFCON 4». Пилотам действовать в соответствии с графиком полетов. Борт-700 «Сакура», примите новое полетное задание. Свободные от расписания… Он скосил глаза на монитор, затем пояснил: — Шелест, Келфер, это вас касается. Прибыть ко мне на инструктаж. Вопросы есть?

Выслушав подтверждения команды и уверения в отсутствии вопросов, полковник отключился.

— Отбой-то он отбой, — бурчала Катя, выводя штурмовик в точку захвата ALS, ругаться с диспетчерами и садиться на ручном управлении не было настроения. К тому же после перенесенного стресса мелко дрожали пальцы… Так самую малость. Только вот амстад все еще сидят в системе. И, как всегда, никаких объяснений.

— Капитан Шелест, капитан Келфер… — полковник неодобрительно поморщился, глядя на порядком помятый комбинезон Джада, но замечание делать не стал. — Для вас у меня есть оплачиваемый контракт. Скажу сразу, дело не самое приятное… Небезызвестная вам компания «Талера-Галакто» недавно начала оказывать туристам новую услугу — экскурсию в астероидный пояс. Флот пытался пресечь эту забаву на корню, но безрезультатно. Завтра состоится первый экскурсионный рейс.

Обычно многословный, сегодня Шеденберг говорил короткими, рублеными фразами, словно еще и этим, помимо кислого выражения лица, стараясь продемонстрировать свое отношение к происходящему. Катя (а весьма вероятно, и Келфер тоже) полковника понимала: астероидный пояс — совершенно не то место, где стоит находиться туристам. Слишком опасно… если только их не запихают в тральщик. Или в тяжелый крейсер. И то и другое — сомнительно.

— Ваша задача — сопроводить туристический челнок до вэйпойнта «Эпсилон-16»… Да, Келфер, именно туда. И в целости и сохранности доставить обратно.

— Простите, полковник, но я хотел бы уточнить, — вылез вперед Джад. — Наша задача в том, чтобы красиво покружиться вокруг шаттла, эффектно разнести на куски парочку небольших астероидов, в общем, произвести впечатление?

— Да, — буркнул Шеденберг. — Причем мне намекнули, что если стрельба по астероидам будет действительно эффектна, то стрелок получит премию. Но это не самое важное. Прошу не забывать, кто будет находиться на борту шаттла.

— Люди с очень пухлыми кошельками, — тут же подала голос Катя.

Комментарий был явно излишним. Для людей со средним достатком самый обычный межзвездный перелет выливался в серьезную финансовую проблему, а уж экскурсия в астероидный пояс стоила наверняка сумасшедших денег. Раз уж «Талера-Галакто» расщедрилась на оплату ценного эскорта «Скайгард». Для желающих отдых на планете-курорте мог включать в себя некоторые элементы с «острыми ощущениями», хотя бы охота на Большом Болоте. Надо было неплохо знать фауну и флору Талеры, чтобы понять — никакому серьезному риску охотники на водяных драконов не подвергались. Но чудовище производило должное впечатление, позволяя взимать с туристов бешеные деньги за однодневное сафари.

Прыжки с антигравитационным ранцем, или с древним парашютом, посещение пещер, дайвинг… эти аттракционы тоже несли в себе некий элемент опасности, но никакая компания не позволит себе роскоши угробить клиента… или хотя бы допустить ущерб его здоровью. На сознательном или на подсознательном уровне туристы это понимали, а потому некоторые из них жаждали чего-нибудь по-настоящему опасного. А что может быть опаснее, чем прогулка по астероидному полю на орбитальном шаттле? Следовательно, те, кто взойдет на борт ненадежной скорлупки, по недоразумению именуемой космическим пилотируемым аппаратом, выложат достаточно, чтобы компенсировать, в случае чего, моральные и материальные издержки компании.

— Именно так, — полковник улыбнулся девушке уголками губ. — Лайнеры, доставляющие туристов на Талеру, все-таки вооружены, пусть и символически. Шаттл с десятком миллионеров слишком вкусная приманка, кто-то может счесть, что ради такого куша стоит рискнуть. Без эскорта челнок практически беззащитен. Кроме того, меня раздражает присутствие в системе амстад.

— Полковник, а…

— А почему они сюда заявились, — на полуслове прервал Катю Шеденберг, — не ваше дело. И не мое, в общем-то. Пока эффекторы «Черной вдовы» находятся в походном положении, «Скайгард» не должен проявлять ненужную инициативу. И не мне вам объяснять, что будет со станцией, если ситуация изменится в худшую сторону. Задача понятна, пилоты? Можете приступать к исполнению. Капитан Келфер, задержитесь на пару слов.

— Катя, не уходи, надо поговорить…

Шелест ухмыльнулась — «пара слов» в исполнении Шеденберга могла оказаться двухчасовой лекцией. К ее удивлению, уже через пять минут рыжий присоединился к ней. Вид у него был какой-то очень виноватый…

— Что случилось?

— Да так… — Джад делано-пренебрежительно махнул рукой. — Ничего особенного.

— Темнишь, хмыкнула девушка.

Но настаивать не стала — она давно изучила привычки капитана Келфера и прекрасно знала, что лучший способ заставить его говорить — это избегать вопросов. Очень скоро рыжего начнет распирать от страстного желания поделиться наболевшим, и эту схватку с самим собой он, как обычно, с треском проиграет. Некоторое время они молча шагали по коридору, затем Джад не выдержал:

— Катя, есть разговор… наедине.

— А что, мы среди толпы? — наигранно вздернула бровь Шелест, но, заметив мрачное выражение лица спутника, смилостивилась: — Ко мне, к тебе, в ресторан?

— На обзорную.

Обзорная палуба была излюбленным местом для признаний в любви. Учитывая, что женщин на станции было немного, свободных — еще меньше, а молодых и красивых (то есть именно таких, кому хочется петь дифирамбы под светом немигающих звезд) насчитывалось не больше десятка, не стоило удивляться тому, что эта часть «Скайгард-7» традиционно пустовала.

Неясно было, для чего она вообще предназначалась на боевой станции, где, по теории, каждый кубометр свободного пространства должен был быть занят оружием, защитными комплексами, ремонтными доками и прочими, совершенно необходимыми для выживания системами. И тем не менее конструкторы высвободили огромное пространство, где могло без давки уместиться с полсотни человек, исключительно «ни для чего». Быть может, здесь сыграли свою роль психологи, всегда утверждавшие, что любой человек (кроме больных агорафобией) время от времени испытывает непреодолимое желание оказаться на открытом пространстве и увидеть над собой небо… ну или хотя бы высокий стеклянный потолок, который, при некотором воображении, вполне можно счесть настоящим ночным звездным небом.

Сейчас обзорная палуба была погружена во мрак, и сверху, над головами Кати и Джада, величественно плыл по звездной реке огромный зелено-бело-голубой шар планеты. Откуда-то из скрытых в стенах динамиков доносилась тихая музыка… Катя попыталась вспомнить, но потерпела неудачу — с классикой ее связывала только твердая уверенность, что «Бетховен» — это в первую очередь композитор, а уж во вторую — тяжелый крейсер класса «Фламберг», погибший в 2315 году в бою с превосходящими силами Роя. И в третью — собака из древнего, но все еще любимого детьми фильма.

«Надеюсь, он не в любви мне объясняться намерен?» — мысленно пробормотала она.

«Так и будет, — тут же отозвался Бес, хотя вопрос был чисто риторическим. — Я еще не очень разбираюсь в человеческих взаимоотношениях, но подозреваю, что разговор будет именно о любви… Только тебе выпала роль не объекта вожделения, а… как это вы забавно говорите… жилета, да?»

«Не поняла?»

«Ну, жилета, в который можно плакать. Объясни мне, кстати, почему надо плакать именно в жилет? Мне кажется, полотенце гораздо удобнее».

Девушка с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться — хохот изрядно нарушил бы романтическую атмосферу, а несчастному Джаду явно и без того тяжко выдавить из себя признание… знать бы еще, в чем именно.

Она подошла к прозрачной стене, приложила ладонь к прохладной поверхности. Разумеется, никакого стекла не было и в помине — что бы там психологи ни говорили, а стекло или кристаллит — не самый подходящий материал для корпуса военного объекта. Метр с небольшим многослойного бронирования — и тончайшая пленка экрана, принимающего изображение с нескольких десятков камер, размещенных снаружи. Почти идеальная картинка… если не приглядываться.

— Не думаю, чтобы это было новостью, — начал медленно выдавливать из себя мысль обычно многословный Джад, — но я… в ближайшее время… наверное, уже завтра… Нет — послезавтра…

— Или сегодня, фыркнула девушка.

— Нет, сегодня никак… — смутился парень.

— Никак «что»?

Джад запнулся, затем непонимающе уставился на Катю и секунду спустя улыбнулся:

— Да, что-то я и в самом деле… словно говорить разучился. Катя, я намерен сделать Снежане предложение. Понимаешь, она…

— Прекрасно понимаю.

Катя вдруг ощутила, что не слишком хочет выслушивать восторженные дифирамбы в адрес подруги. Нет, ей и самой нравилась Снежка, иначе они не стали бы подругами, с людьми Шелест сходилась с трудом, словно каждый раз страшась разочарования. Приятелей и приятельниц хватало — но этим отношениям до дружбы, как… как «Маргаритке» до тяжелого крейсера. Сходство есть, но слишком уж отдаленное. И все же где-то в самой глубине души шевельнулся противный червячок ревности… Наверное, ни одна женщина во Вселенной не воспримет спокойно то обстоятельство, что мужчина выбрал не ее.

Она давно уже не была ребенком, умела более или менее контролировать свои чувства и твердо знала, что дружбу со Снежкой выбор капитана Келфера ни в коей мере не разрушит. И даже не пошатнет. Но лучше уж не провоцировать.

— Джад, ты в курсе, что на станции уже принимают ставки на день твоего признания?

— В курсе, — вздохнул он. — Ты не думай, я не такой слизняк, каким иногда кажусь… Но все и в самом деле непросто. Что я могу ей предложить?

— Себя, отрезала Катя. Роль, как образно, хоть и не совсем точно выразился Бес, «жилета» ей нравилась все меньше и меньше.

— Это так немного, — мотнул головой Джад. — Денег у меня нет, положения в обществе, как ты понимаешь, тоже. Я всю жизнь провел за штурвалом…

Катя снова фыркнула, хотя и понимала, что насмешка может обидеть приятеля. Переживет. Сколько ж он еще будет распускать слюни? Можно подумать, все мужчины предлагают своим избранницам руку и сердце, лишь заранее позаботившись о наличии кругленького счета в банке и десяти поколений знатных предков. Как правило, все бывает с точностью до наоборот. Молодые парни, еще не знающие, чего хотят от жизни, бросаются с головой в омут… нет, лучше сказать, в водоворот семейной жизни, совершенно не представляя себе, что прогулки под звездами, чтениеромантических стихов и страстные поцелуи, плавно переходящие к последующим событиям, имеют мало общего с тем, что ждет молодую пару после превращения в семью. Недаром большая часть детских сказок и дамских романов обычно оканчивается свадьбой. Рассказ о последующих событиях вполне может напрочь разрушить все очарование романтической истории.

Хотя сама Катя была бы не прочь попробовать. Только вот подходящей кандидатуры не находилось… или она недостаточно старательно искала?

— Да уж, «всю жизнь»… Ты говоришь так, словно вчера отметил свое столетие, — заметила она и, не давая Джаду вставить ненужную сейчас реплику, продолжила, чуть повышая голос для улучшения восприятия: — Вы молоды, у вас все впереди. Лови момент, Снежка — девочка красивая и умная, думаешь, она вечно будет ждать, пока ты соберешься с силами? Упустишь ее, будешь жалеть всю жизнь.

Про себя она добавила, что Снежана уж точно ждать не будет, в один прекрасный момент возьмет быка за рога… ну, в смысле, Джада за шкирку и потащит к алтарю. Но почему-то большинству мужиков важно проявить в этом деле инициативу, так вот пусть и проявляет. И встретит полное понимание.

— Ты права, — кивнул рыжий. — Да, Катя, ты права, я это понимаю, не дурак. Ну, не совсем дурак. Но сейчас я хотел бы поговорить о другом. Если Снежана согласится…

— Она согласится, — не выдержала Катя, — она обязательно согласится, если к тому времени не станет старухой.

— Ты разрешишь ей летать со мной?

По всей вероятности, лицо Кати, услышавшей эту потрясающе наглую просьбу, выразило такую последовательность удивления, растерянности и возмущения, что Джад заторопился, заговорил быстро, чуть ли не глотая слова:

— Катя, послушай… «Мантикора» двухместная, парни, что летали со мной на «Корсаре», уже давно разошлись по новым командам, сейчас я один. И мне нужно будет искать напарника… но я хотел, нет, я мечтал бы, чтобы со мной летала Снежка…

Твой экипаж все равно распадается, я знаю что Лена всерьез подумывает о возвращении домой…

— Стоп! — вскинула ладонь Шелест. — Молчать! Первое, о том, что Ленка подумывает вернуться в лоно семьи, я с ней говорила только сегодня. Ты-то откуда?

Джад потупился. Катя с огорчением подумала, что как капитан она снова села в лужу. Очевидно, большая часть проблем их маленькой компании проходит мимо нее — раз уж о дальнейшей судьбе «Маргаритки» лучшая подруга говорит в первую очередь с каким-то рыжим балбесом, а не со своим капитаном. Интересно, до идеи увести Снежку из команды Джад сам додумался или ему Ленка подсказала? С нее станется, теория о том, что само существование «чисто женского» экипажа воздвигает некие барьеры между девушками и мужской частью населения станции, озвучивалась подругой не раз. Просто говорилось это вскользь, как нечто маловажное… но вода, как известно, и камень точит, а мысль, высказанная в той или иной форме несколько раз, заставляет задуматься.

— Можешь не отвечать, — вздохнула девушка. — М-да… так вот, дорогой мой капитан Келфер. Прежде всего, я сделаю тебе подарок — если, конечно, ты созреешь на предложение Снежане в ближайшие дни…

— Так ты не против? — Глаза Джада вспыхнули радостью.

— Угу… Мой подарок будет заключаться в том, что я не отпущу Снежку, — отчеканила Шелест.

Парень тут же сник, разом сообразив, что заявление, сделанное таким тоном, брать обратно Катя не станет. Сказала, и точка на этом. Уж что-что, а характер Екатерины Шелест рыжий изучил достаточно неплохо. А может, это лишь самообман — он-то был уверен, что получит карт-бланш.

— Да, именно так! — Катя несколько секунд наслаждалась видом поверженного противника, затем уточнила, уже другим тоном: — Поверь, друг мой, в том, чтобы быть вместе днем, ночью, утром и вечером, нет ничего хорошего. Я знаю, что ты этого хочешь… я сильно подозреваю, что и Снежка желает того же. Но вы оба ошибаетесь. Я постараюсь объяснить… Видишь ли, человеку свойственно мечтать о счастье, стремиться к нему, но обычно бывает так, что процесс достижения важнее и ценнее, чем само достижение. Ты будешь ждать ее… или она тебя. Вы будете встречаться на палубе, у люка только что приземлившегося корабля… вы оба будете мечтать об этом мгновении.

И каждый час, проведенный вместе, будет для вас праздником.

Джад уставился на Катю, словно на привидение, а затем, не сказав ни слова, повернулся и ушел.

«Боюсь, ты его не убедила», — хмыкнул Бес.

— Борт-812 «Маргаритка», патруль «Скайгард». Вызываю борт-231 «Эмеральд».

— «Эмеральд» на связи, рады вас слышать, капитан Шелест! — На экране появилось изображение мужчины, затянутого в несколько вычурную униформу «Талера-Галакто». — Вы готовы принять данные по маршруту?

— Да, «Эмеральд».

— Отправлено.

— Подтверждаю получение…

Катя несколько минут просматривала сведения о предстоящем полете, затем недовольно пожала плечами:

— «Эмеральд», вы понимаете, что выбрали для посещения один из самых опасных участков астероидного пояса?

Человек на экране оглянулся, словно желая убедиться, что люк, отделяющий его от пассажирского салона, надежно заперт, затем ответил, чуть понизив голос:

— В курсе, капитан. Увы, решение принимаю не я. И даже не руководство компании. Эти, — раздраженный кивок в сторону люка, сами выбрали маршрут. И подписали отказ от претензий в случае форс-мажора.

— Потрясающая информированность…

— Не без этого! — усмехнулся пилот. — Я командую этим корабликом уже семь лет и привык точно знать, каковы могут быть последствия моих решений. Но я хотел бы встретить старость дома в постели… так что, думаю, непонимания между нами не возникнет.

— Рада слышать это… — Катя сделала выразительную паузу.

— Игорь Карелин, мэм. К вашим услугам.

— Вы не с Сибириады, случаем, господин Карелин?

Не то чтобы встретить земляка было чем-то особенным но, как показывала практика, выходцы с одной и той же планеты куда лучше понимали друг друга. В этом полете оплачиваемом кучкой богатых идиотов (а как известно, кто платит, тот и заказывает музыку — эта сентенция, несмотря на заезженность, всегда точна), пилотам, дабы не нажить себе неприятностей, требуется полное сотрудничество и взаимное доверие.

— Нет, сожалею. Я родился на Земле… хотя на Сибириаде бывать приходилось. И, мэм, не нужно официоза… прошу, называйте меня просто Игорем.

— С удовольствием, — тепло улыбнулась девушка. — А я Катя.

— Рад знакомству, — наклонил голову Карелин. — А знаете, Катя, вы ведь своего рода легенда Талеры.

— Правда? — удивление в голосе Шелест было почти искренним.

— Клянусь. Поговаривают, что президент нашей компании заказал два десятка ваших портретов.

— Он мной очарован? — ехидно поинтересовалась Катя.

— Вроде того… Он, знаете ли, большой поклонник дартса. После того как вы устроили взлет с нарушением всех правил астропорта и боевые стрельбы над курортной зоной, он просто мечтает о том, чтобы у вас, леди, нашелся повод посетить нашу уютную планету снова.

— Я так понимаю, что этого посещения я никогда не забуду?

— Боюсь, что именно так. И воспоминания будут не самыми лучшими…

Безусловно, Катя и сама понимала, что доброжелателей среди руководства крупнейшей аэрокосмической компании Талеры, владевшей к тому же немалым числом элитных отелей, у нее нет. И ладно бы вздорную девчонку, поднявшую такой переполох, примерно наказали — так ведь, по сути, все эти безобразия сошли ей с рук. Репутация компании, не сумевшей поставить на место экипаж заурядного штурмовика, была изрядно подмочена — и самой компании, и в первую очередь ее руководства. Так что, попади девушки с «Маргаритки» в астропорт Талеры, на встречу с оркестром рассчитывать не приходилось. Но подобное предупреждение, пусть и об известных фактах, дорогого стоило.

— Спасибо за предупреждение! — Она чуть помедлила и уверенно поинтересовалась: — А ваша откровенность, Игорь, не приведет к неприятностям?

— А я запись выключил… — ухмыльнулся Карелин. Снежка, сидевшая в кресле второго пилота, уважительно присвистнула. Заставить черный ящик шаттла прекратить запись мог только настоящий профессионал, сама она вряд ли взялась бы за такую работу.

— Но сейчас включу снова! — тут же жизнерадостно сообщил пилот. — Ибо нарушение устава, как вы знаете, допустимо лишь до определенных пределов. Борт-313 «Шмель», проверка связи.

— Пять из пяти, «Эмеральд», — тут же откликнулся Келфер. — Готов к приему курса.

— Передача пошла.

— Подтверждаю. Знакомые места…

— Приходилось посещать?

— Не без этого, — хмыкнул Джад. — Какова программа развлечений?

— Идем к «Эпсилон-16», входим в пояс, где вы устраиваете показательные стрельбы. Затем я стыкуюсь с камешком F351-54, туристы совершают небольшую прогулку — и на этом все. В общей сложности — сорок два часа. Прошу прощения, леди энд джентльмен, но сейчас я должен покинуть рубку. До вэйпойнта шаттл поведет напарник, в поясе предпочитаю сам сидеть за штурвалом.

— Хорошо вам отдохнуть, Игорь.

— И вам того же.

Катя оглядела подруг, словно решая, кому доверить пилотирование. На самом деле все давно было определено. Снежка, конечно, отменный штурман, но в каменной мешанине хороший стрелок важнее. А Ленка с ее имплантатом в орудийной башне чудеса творить может.

— Так, девочки, первая вахта моя. Затем — Лена. Снежана, ты последняя, до самого вэйпойнта… Лена, к финишной точке ты должна быть бодрой и жизнерадостной, так что полноценный сон, контрастный душ и кофе — обязательно. Все, отдыхайте.

Бортнавигатор принял управление и пристроил штурмовик в двух сотнях метров позади шаттла. Несмотря на то что орбитальный челнок, рассчитанный на перевозку полусотни пассажиров и двадцати тонн груза, заметно превосходил размерами оба своих эскортных корабля, вместе взятых, «Маргаритка» рядом с ним не казалась крошечной. Более того, черно-фиолетовый корабль с золотой эмблемой «Скайгард» на борту смотрелся, прямо скажем, довольно грозно… Зато «Шмель», одноместный легкий истребитель орбитальной поддержки, выглядел просто мухой — по тоннажу он уступал «Маргаритке» почти в двенадцать раз, и о такой роскоши, как каюта, душ или туалет, Джаду приходилось только мечтать. Он сейчас пребывал в пилотском кресле, упакованный в специально разработанный для малых истребителей скафандр, который, в теории, должен был обеспечивать человеку все удобства, от полноценного питания до отправления естественных надобностей. Но комфорт в перечень услуг не входил.

— Метеор, около семи тонн, на два часа, сообщила Снежка. — Скорость сближения — двести метров в секунду. Дистанция — три километра.

— Лена?

Обзорный экран озарился серий разрядов, где-то далеко впереди полыхнул взрыв.

— Метеор, около пятидесяти тонн, на три часа, — тут же отрапортовала штурман. — Скорость сближения — двадцать три метра в секунду. Дистанция — три километра. Пройдет стороной.

— Великоват… — Катя пожала плечами. — Пусть живет. Нам только разлетающихся осколков не хватало…

Пока что программа развлечений для скучающих нуворишей выполнялась в полном объеме. Небольших каменных и ледяных обломков здесь было более чем достаточно, так что Лена могла в полной мере проявить свой талант бортстрелка, чем и занималась уже битый час. Пару раз бластерные лучи в пыль разносили булыжники буквально в десятке-другом метров от сияющего огнями шаттла, добавляя острых ощущений его пассажирам. Особого риска не было — экраны «Эмеральда», пусть и не слишком мощные, вполне способны были без ущерба и разряд излучателя поглотить, и небольшой камень дезинтегрировать. Зато смотрелось неплохо — Карелин уже передал своему эскорту, что клиенты в восторге и всерьез считают, что боевые корабли отражают чрезвычайно опасную метеоритную атаку.

Игорю следовало отдать должное — неуклюжий челнок под его управлением, казалось, ничуть не уступал в маневренности истребителю. Он лихо увертывался от особо неприятных обломков, иногда проходя от них на расстоянии менее десяти метров, позволяя туристам во всей красе рассмотреть изрытую кавернами поверхность «малой планеты». И тут же шел в лоб на небольшой осколок, предоставляя эскорту возможность произвести красивый залп. А уж когда неподалеку (вполне в пределах видимости) проплыл изуродованный обломок металла, в котором знаток мог определить фрагмент маневрового импеллера штурмовика класса «Баньши», восторгу зрителей и вовсе не было пределов. Правда, Джад этих восторгов не разделял.

Катя тихо зеленела от зависти. Она считала себя хорошим пилотом, но до капитана «Эмеральда» ей было далеко. Интересно, почему столь замечательный пилот прозябает на скучных и совершенно бесперспективных орбитальных рейсах? В конце концов, подобная прогулка — исключение, а повседневная работа капитана шаттла-сплошная рутина. Деньги? Компания уровня «Талера-Галакто» платит своим служащим неплохо, но есть же еще и чувство собственного достоинства.

— Метеор, около двух тонн, на два часа. Скорость сближения — семьдесят метров в секунду Дистанция — два километра. Угроза столкновения при неизменности курса.

— Ракета пошла!

Летящий навстречу «Маргаритке» валун исчез в ослепительной вспышке. Особой необходимости тратить ракеты не было, но Шеденберг ясно дал понять, что некоторый расход боекомплекта не повредит. Еще и с той точки зрения, Что экипажу нужна практика. По такому случаю бункеры Штурмовика в этот раз не содержали ЭМ-подавителей, только обычные боевые ракеты — зато их было много, по две обоймы на пусковой аппарат. Совершеннейший мизер для штурмовика в классической компоновке, способного выпустить эти 72 снаряда за минуту… но по штату мирного времени и это было непривычно много.

Неподалеку полыхнула еще одна вспышка — Джад тоже развлекался вовсю. В распоряжении его «Шмеля» ракет было всего четыре, зато по огневой мощи бластеров он превосходил «Маргаритку» вдвое и теперь с наслаждением мстил каменюкам за фатальный ущерб, нанесенный его утраченному кораблю.

— Капитан Шелест, — послышался голос Карелина, — вижу ледяной астероид массой около двенадцати тысяч тонн. Как вам такая цель?

— Неплохо… но будет много осколков, — Катя покачала головой. — Не самая лучшая идея, Игорь.

— Расстояние около километра, относительная скорость на текущий момент шестнадцать метров в секунду… — вставила Снежана и, мгновение подумав, кивнула: — Разрушение нам не угрожает. Особенно если «Эмеральд» изменит вектор движения. Рекомендую крен 20, тангаж 30. Тогда и обзор лучше будет.

В отличие от боевых кораблей на шаттле имелись и архаичные иллюминаторы, затянутые кристаллитом, — огромные, площадью почти в половину квадратного метра. Камеры челнока, безусловно, ведут запись окружающей обстановки, и эта запись станет дополнительным бонусом для туристов, но многие далекие от космоса люди уверены, что видеть все своими глазами куда лучше, чем пялиться в экран. С точки зрения спейсмена, глупость очевидна экран позволяет мгновенно укрупнить нужный участок, дополнить изображение массой полезной информации, подсветить затененные объекты… но туристы традиционно остаются при своем мнении, а потому и орбитальные челноки, и комфортабельные лайнеры обязательно имеют средства, так сказать, «реального обзора».

— Я бы поступил иначе, но принимаю ваше предложение, госпожа Соболева, чуть наклонил голову Игорь.

— Начинаю маневр. Клиенты прилипли к окнам.

— Открываю огонь, — в тон ему ответила Катя. — Им будет на что посмотреть.

«Маргаритка» содрогнулась, одновременно выпустив по ракете из всех своих аппаратов. Шесть огненных стрел унеслись к огромной глыбе льда, подсвеченной мощными прожекторами челнока. Расстояние было незначительным, ракеты преодолели его в считаные мгновения — и полыхнул взрыв, буквально разорвавший ледяную глыбу на куски.

— Фиксирую разлет осколков, — пробормотала Снежка, не отрывая взгляда от штурманского монитора. — Предварительные расчеты подтверждаются, основной вектор разлета соответствует курсу до взрыва, отклонения незначительны, угроза столкновения отсутствует.

— «Маргаритка», «Шмель», ложусь на обратный курс. Стыковка с астероидом F351-54 через два часа сорок минут. Передаю вам благодарность пассажиров за великолепное зрелище. И присоединяюсь к ней, такое не часто увидишь.

Катя переключила автопилот в режим следования за шаттлом и откинулась в кресле, прикрыв глаза. Пока что все шло относительно нормально. Как показывает практика, такое состояние из серии «все хорошо», как правило, длится недолго. Хотя есть надежда, что туристы поползают по астероиду, отколупнут на память по паре красивых камешков и, полностью удовлетворенные, отбудут назад на Талеру. В конце концов, и «Скайгард» получит неплохую рекламу — хорошие отношения с планетарной администрацией еще никому не вредили. Это военные могут поплевывать на «рожденных ползать» с высоты орбит своих крейсеров, а полугражданской, полутаможенной, полу… в общем, «полу очень-много-чего» службе стоит избегать конфликтов.

Итак, судя по словам Игоря, девушек на Талере «помнят». Можно было бы переговорить с Шеденбергом по поводу перевода экипажа «Маргаритки» на какую-нибудь другую станцию «Скайгард», но эта мысль, лишь появившись, была тут же с негодованием отметена. Поскольку такой перевод слишком уж походил на бегство.

«Вот что мне нравится в вас, людях, — насмешливо заметил Бес, — так это готовность самим себе создавать проблемы».

«Ты считаешь, что неприятностей следует избегать тобой ценой?»

«Скажем так, неприятности — это не то, что доставляет мне удовольствие. И, Катя, имей в виду, я и мне подобные живем очень долго. Очень. Эта жизнь наполнена приключениями, и я совершенно не заинтересован в том, чтобы они преждевременно завершились».

«Ну, допустим, физическое устранение мне не грозит».

«Твоя уверенность проистекает от эмоций, а не от вдумчивого анализа ситуации. — На этот раз голос Беса был абсолютно серьезен. — Ваши приключения на Талере…»

«Опять копался в моей памяти?»

Откровенно говоря, способность Беса выуживать воспоминания, которыми не так уж хочется делиться, была оборотной стороной в целом приятного процесса сосуществования с этим странным созданием. Несмотря на то что «одинокий друг» уверял, что подобные изыскания «против правил», в разговорах с ним то и дело проскальзывали реплики, однозначно свидетельствующие о том, что он о Кате знает куда больше, чем готов признать.

«Ну извини… — судя по голосу Беса, угрызений совести он не испытывал. — Во время твоей беседы с капитаном шаттла ты сама вспомнила все события. С такими деталями — пальчики оближешь… Я правильно сказал? В долговременную память я не заглядываю, но все, о чем ты думаешь в настоящий момент, — мое».

«Ладно, давай о деле. Почему ты считаешь, что я преуменьшаю возможные последствия неприязни со стороны администрации?»

Некоторое время Бес молчал, подбирая слова. Затем заговорил, и в его голосе чувствовалось самое настоящее беспокойство:

«Я уже говорил, что не слишком хорошо разбираюсь во взаимоотношениях людей. Точнее, я близко знаком только с одним человеком, а потому вижу окружающий тебя мир с поправкой на твое восприятие. К примеру, если человек тебе нравится, мне очень трудно увидеть в его характере какие-то негативные черты. Зрение несовершенно, другие мои органы чувств для этого неприменимы, а эмоциональная окраска — вся от тебя. Так что все мои слова в какой-то мере отражают твои собственные мысли, пусть толком не оформленные, пусть даже тобой не замеченные… ну кроме тех случаев, когда я рассказываю о своем прошлом»

«Уже забыла, когда это было в последний раз», — фыркнула Катя.

«Так вот, — шпильку Бес проигнорировал, — давай попробуем подвести итоги. Ты и твои подруги изрядно напакостили на Талере. Хотя серьезных разрушений и не причинили, но убытки все равно имели место. Ты готова это признать, не так ли? Но, помимо убытков, произошло и нечто иное. Человек по имени Роббинс…»

«Роббинс — это фамилия».

«Неважно. Так вот он, как я понимаю, имел крупные неприятности по службе. То есть утратил свой пост. Не думаю, что для тебя будет открытием тот факт, что начальник Главного полицейского управления планеты, представляющей собой истинный рай для наркоторговцев, не может не быть завязан в этом бизнесе. Согласна?»

«Ну…»

«Хоть самой себе не лги. Я же сказал, что мои слова лишь отражение твоих мыслей. Если хочешь — я твой персоначьный психоаналитик… или персональная шизофрения. Ты сама пришла к такому выводу, тем более что он лежит на поверхности. Так что побочный эффект от вашей эскапады — нарушение функционирования устоявшихся каналов доставки наркотиков на планету. Потребуется время, чтобы найти подходы к новому человеку».

«Это вилами по воде писано. Раз уж ты утверждаешь, что все эти предположения — лишь отражения моих мыслей, то должен согласиться, что фактов нет».

«Соглашусь. Не вижу смысла спорить с очевидным… но достоверность предположений близка к единице. Потом вы сорвали чуть ли не самую крупную поставку наркотиков в истории Талеры. Думаю, это тоже не добавило вам популярности. Так что сейчас среди наркоторговцев у тебя есть, мягко скажем, недоброжелатели. И если ты намерена сидеть на одном месте и ждать дальнейшего развития событий — могу тебя заверить, события тебя найдут. И они тебе не понравятся».

«Предлагаешь забиться в какой-нибудь медвежий угол и дышать через раз?»

«Предлагаю хотя бы подумать об альтернативных решениях. Скажем, твоя мысль перевестись на другую станцию может оказаться дельной. Разумеется, тебя не простят и не забудут, но ты выйдешь из поля интересов той группировки, которой успела потрепать нервы. Возможно, месть будет сочтена непроизводительными затратами сил и средств».

«У нас, у людей, это называется трусостью».

«У вас, у людей, это называется разумной осторожностью, — парировал Бес. — И весьма способствует долгой и спокойной жизни».

«Тебе-то что с этого, друг мой? — Катя, насколько это возможно, мысленно пожала плечами. — Если не ошибаюсь, как раз спокойная жизнь симбионта вас, искателей приключений на чужие задницы, особенно не прельщает».

«В чем-то ты права… но имею я право привязаться к своему носителю?»

Эта беседа могла продолжаться достаточно долго. Аргументы Беса не были совсем уж лишены оснований, и Катя понимала, что существо с многотысячелетним опытом общения с разумными самых разных видов способно переспорить кого угодно. Любой человек, стоящий на страже закона, рано или поздно осознает, что выбор делать придется. Поступать так, как велит долг и совесть, — и все время находиться под угрозой со стороны тех, для кого закон лишь препятствие в достижении поставленных целей. Либо где-то занять не слишком принципиальную позицию, пойти на сделку… сперва с уже упомянутой совестью, затем — со вполне реальными силами. Правда, в этом случае закон уже будет играть в другой команде.

Утешает лишь тот факт, что людей, выбравших долг и честь, как правило, больше.

От невеселых размышлений Катю оторвал сигнал коммуникатора:

— «Маргаритка», «Шмель»? Мы состыковались с астероидом, пассажиры готовятся к прогулке. Будете ждать на орбите?

— Видимо да, Игорь — ответила Катя. — Прогулки по обледенелому каменному обломку не входят в список моих любимых развлечений.

— А я, с вашего разрешения, иду на посадку, — сообщил Джад. — Длительное пребывание в этой консервной банке вызывает прямо-таки маниакальное желание размять ноги.

— Может, подниметесь на борт шаттла, господин Келлер? — Игорь был сама любезность. — Спиртного не обещаю, сами понимаете, правила есть правила, но ассортимент нашего камбуза сформирован с учетом… гм… платежеспособности клиентов. Да и они не откажутся пообщаться с боевым пилотом. Дадите пару автографов.

— Это сильно затянет ваше пребывание на астероиде? — невинно поинтересовалась Катя.

Не то чтобы ее это слишком волновало, но… но капитан Карелин казался интересным человеком, и она тоже не была бы против пообщаться с ним в дружеской обстановке. Пожалуй, с отказом от стыковки с астероидом она явно поторопилась… судя по возмущенному взгляду Леночки, очень поторопилась. А дороги назад теперь не было, один из двух боевых кораблей по-любому должен нести вахту… и лишить Джада возможности хоть на полчаса снять осточертевший скафандр было бы полнейшим свинством. В старые добрые времена, еще в период службы во Флоте, тогда еще лейтенанту Шелест доводилось проводить в бронированной скорлупе до десяти часов кряду, и никаких добрых ощущений эти воспоминания не вызывали.

— Максимум на час, капитан Шелест, — Игорь говорил подчеркнуто официально, но глаза его смеялись. — У нас ведь свободный график полета, вы согласны?

— Благодарю за любезность, Игорь, — отозвался Джад. — Признаться, это было бы просто замечательно. А если у вас на борту есть душ…

— О господин, капитан! У нас прогулочный шаттл типа «Элегия», комфортность класса «А». Вас устроит джакузи? Сауна?

Кажется, Джад застонал от предвкушения удовольствия. Катя поняла, что часом дело не ограничится. Но ведь и спешить особенно некуда.

— Снежана, принимай вахту. Пойду вздремну.

— Капитан, проснись!

— М-м… что случилось?

— На сканере какой-то непонятный объект. Приближается.

Особого беспокойства в голосе Снежаны не прозвучало. Но порядок есть порядок. В случае любой, даже безобидной внешне, нештатной ситуации капитан должен быть в рубке и принимать решения. Если, конечно, капитан не послал всех на фиг, и не приказал будить его разве что в случае начала войны. Катя взглянула на часы: поспать ей удалось всего час с четвертью — лучше, чем ничего, но много меньше, чем хотелось бы. Попросить Снежку, пусть разбирается сама? Вот с этого и начинается бардак на корабле — с крошечных на первый взгляд отступлений от установленных правил… Вздохнув, Шелест встала и двинулась в рубку.

— Объект зафиксирован сканером семь минут назад, — доложила Соболева, выводя на экран данные телеметрии. — Движется в нашу сторону.

— Что он такое? — Катя все еще не могла сдержать зевоту. Военный должен уметь просыпаться мгновенно и тут же включаться в работу. Увы, эта способность у Шелест так и не выработалась, для нормального существования ей требовалось просыпаться медленно, хотя бы минут за двадцать… и уж точно не вскакивать с койки сломя голову.

— Сама посмотри, Снежана раздраженно кивнула на монитор.

Катя попыталась сфокусировать взгляд на ползущих по экрану строчках. Масса… траектория… И все? Идентификация по нулям, спектральный анализ по нулям, линейные размеры по…

— Боевая тревога!

— Что случилось?

Руки девушки мелькали над клавиатурой коммуникатора, спустя три секунды вниз, к шаттлу, ушел кодированный сигнал «RASUT».^[106]

— Это корабль в режиме «хамелеон» — Загудели генераторы, усиливая мощность энергощитов «Маргаритки». — Лена, к орудию! Надеть и загерметизировать скафандры. Быть готовым к откачке воздуха.

— Катька, ты с ума сошла?

— Технология «хамелеон» была разработана амстад. Федерация купила патент в 2310 году, но отказалась от его применения лет пятьдесят назад, сразу после окончания Конфликта — режим крайне энергоемок, к тому же существенно снижает эффективность собственных сканерных систем. Сейчас его использует только Рой, на легких истребителях типа «Пи'ай» и на средних «О'сси». Голову даю на отсечение, это корабль амстад.

— Что он здесь делает?

— Лучше бы этого не узнать… Пусковые аппараты в боевую готовность! Если он нас засек…

— Ты же говоришь, «хамелеон» гасит сканеры?

— Да… но я понятия не имею, насколько далеко продвинулась за полвека техника амстад. Вполне вероятно, они сумели обойти проблему. В период конфликта их системы наблюдения были немного хуже наших, но сейчас… кто знает. Ассамблея захватила достаточно наших кораблей, а модернизировать чужие наработки у них получается еще лучше, чем создавать свои. Когда он подойдет на расстояние выстрела?

— Через пятнадцать минут.

— Канал связи со «Скайгард».

На экране появилось лицо диспетчера. Судя по тому, как презрительно скривились пухлые губы юноши, он вознамерился сказать что-нибудь едкое, и лишь уважение к Уставу заставляло его воздерживаться от колкостей. Отношения с Баллом у девушек, мягко говоря, не сложились. Как, впрочем, и у половины других обитателей станции молодой энсин на удивление плохо сходился с людьми, что ни в коей мере не способствовало исполнению его честолюбивых замыслов.

— Феликс, Шеденберга на связь. Срочно!

— Полковник двадцать минут назад отправился на отдых. — Баттл сделал паузу и все же не удержался от колкости: — Не все ж развлекаются на туристических маршрутах, кое-кто и работает.

— Слушай, сука! — Катя наклонилась к монитору так близко, словно собиралась укусить энсина за нос. — Если, через пять… через три минуты я не увижу Шеденберга, ты, урод, до пенсии будешь говно вычерпывать! Ясно?

Видно было, что выпад произвел на Баттла должное впечатление. На станции ходили разговоры о том, что экипаж «Маргаритки» у начальника «Скайгард-7» в особом фаворе, и, хотя особых оснований эти слухи не имели, каждый понимал — дыма без огня не бывает. Ну, может, ничего такого… банальное повышенное внимание единственному женскому экипажу, к тому же состоящему из молодых и симпатичных девчонок… Что там Шеденберг, половина мужского контингента станции облизывалась, глядя вслед Леночке, рейтинг Кати и Снежки был заметно ниже, но все равно в первую тройку они входили всегда. За обиду, нанесенную девушкам, тот же Джад или Карел порвут кого угодно, а уж какого-то там энсина из диспетчерской — так еще и с огромным удовольствием, дай только повод. Ну а Шеденберг, дабы «разрулить ситуацию», вполне может списать Балла куда-нибудь… далеко. С соответствующей характеристикой. Может, именно поэтому Феликс, хотя и не упускал возможности выразить девушкам с «Маргаритки» свое «фэ», старался границ не переходить.

Вечно мрачный начальник станции появился на экране даже не через две, а через полторы минуты.

— Что слу…

— На сканере неопознанный объект, — торопливо сообщила Катя. — Идет прямо на нас. Укрыт «хамелеоном», определить параметры невозможно. Предполагаю — «Оса» или «Пиранья» в боевом режиме.

— Он вас засек? — Полковник повернулся к другому терминалу. — Диспетчерская, боевая тревога. Режим «DEFCON 2». Всем истребителям — взлет. Якадзумо на маршруте? Пусть немедленно выдвигается к «Эпсилон-16». Передать на базу флота — пусть срочно поднимают истребители. Что?

Судя по выражению лица Шеденберга, новости были не из приятных.

— Шелест, оба «Звездных скитальца» начали движение. «Вдова» все еще в походном режиме, но активировать систему подавления они смогут минут за двадцать. Слушайте приказ! Ни в коем случае не открывать огонь первыми. Если есть шанс избежать конфликта — лучше этот шанс не упустить.

— Он нас наверняка засек! — Катя сверилась с данными сканера и уточнила: — Только что скорректировал курс. Я бы сказала, классическая атакующая схема Г-5.

— Помощь в пути… — Полковник секунду помолчал и добавил: — Но она не успеет. Да поможет вам Бог!

— Поможет, поможет… — пробормотала Катя. — Мы тоже кое-что можем…

— Канал связи держи открытым. И постарайтесь дождаться «Сакуры».

Закусив губу, девушка наблюдала, как чужой корабль занимает излюбленную позицию амстад «сверху-слева». Расстояние было еще велико, ракетная атака с такой дистанции наверняка обречена на неудачу, но истребитель Роя неуклонно приближается. Пока что сканеры не могут пробиться сквозь защитный покров «хамелеона», так что определить класс противника затруднительно. Размерами «Оса» от «Пираньи» отличается незначительно, зато по вооружению превосходит своего легкого собрата втрое. В принципе «Маргаритка» еще способна потягаться с легким истребителем — с весьма сомнительными шансами на победу, но зато с надеждой протянуть достаточно долго, чтобы дождаться подхода «Сакуры». Тяжелый истребитель Федерации класса «Тайфун» способен вести бой одновременно с шестью-семью «Пираньями» или с двумя тремя «Осами», имея примерно семидесятипроцентную вероятность уцелеть. В период Конфликта истребители Роя выигрывали только за счет численного превосходства. А вот если это окажется «Оса» — шансов у девушек нет. Вообще нет. И энергощиты не помогут, лишь немного отсрочат неизбежный финал.

— Щиты вышли на полную мощность, — доложила Снежана.

— Начинаю маневр уклонения. Лена, огонь не открывать!

— Поняла, не дура, — отозвалась Градова.

— Сбросить атмосферу! Боевой режим рубки!

Зашипел выпускаемый за борт воздух, одновременно опустились в пазы броневые плиты, разделяя штурмовик на изолированные отсеки. Девушки дружно подсоединили системы жизнеобеспечения скафандров к разъемам кресел, одновременно из пола поднялись бронещитки, превращая каждое кресло в подобие изолированного кокона — относительно новая конструкция, установленная во время последнего капремонта «Маргаритки». В случае повреждения брони коконы обеспечат некоторую защиту от осколков.

Хотя вероятность того, что после разрушения корпуса индивидуальная броня спасет жизнь экипажа — где-то процентов десять — двенадцать. Сканер пискнул, выбросив на экран новую порцию данных. Катя коротко выругалась… На более длинную тираду не было настроения.

— База, объект идентифицирован. Это «Оса».

— Держитесь, «Маргаритка»! «Сакура» идет к вам, будет через пятьдесят три минуты.

— Мать вашу… — пробурчала Катя. Она могла бы сказать полковнику, что и десять минут — это в пять раз больше, чем способен продержаться безнадежно устаревший штурмовик против вооруженного до зубов (или до жвал) среднего истребителя Роя.

— Катя, я проанализировала вектор атаки. Он идет на астероид! Зуб даю, ему нужен «Эмеральд».

— Да что ж там за туристы? Племянник президента?

Для «Маргаритки» тот факт, что не она является целью атаки, практически ничего не менял. Конечно, щиты у шаттла имеются, и неплохие, но сейчас он стоит на грунте, и экраны находятся в лучшем случае в «палубном» режиме — лишь в пяти плоскостях и не более чем на 15 % мощности. Больше нельзя — начнет разрушаться посадочная платформа. А скорее всего, щиты и вовсе отключены — если туристы выходили погулять… Господи, дай им разума по-быстрому покинуть шаттл и укрыться в какой-нибудь расщелине, тогда хоть какие-то шансы на выживание у пассажиров останутся. Как только «Оса» сделает первый залп, Шелест будет вынуждена вступить в бой… и жить после этого девчонкам останется минуты две-три… ну пять, если с поправкой на мастерство пилота.

Мысленно Катя усмехнулась — никто из подруг не предложил спасаться бегством.

«Я бы предложил, — тут же влез с набившей оскомину темой симбионт. — Но мое мнение, вероятно, учтено не будет».

«Если станет совсем плохо — уходи. Не хочу, чтобы ты погиб».

Некоторое время Бес переваривал услышанное, затем заговорил — и в его голосе послышалась странная теплота:

«Знаешь… еще ни разу я не слышал подобного. Обычно просят спасти сознание… да, ты права. Я существую для того, чтобы вбирать в себя личность своего носителя, чтобы при необходимости вернуть ее в новое тело. Мы никогда не умели находить дорогу среди звезд, но всегда могли вернуться туда, где нас создали. Планета моих создателей сгорела во вспышке сверхновой… мы остались без дома. Мы потерялись. Я смогу вернуть тебя к жизни… если когда-нибудь окажусь на планете, населенной людьми. Отправившись в прыжок прямо отсюда, из системы Талеры, я могу оказаться где угодно. В любой точке сферы радиусом около пятидесяти тысяч световых лет, расположенной в непосредственной близости от достаточно массивного тела. Наш способ перемещения… это сложно, это не объяснить в известных вам терминах. Я не могу выбирать пункт назначения. Прежде чем попасть на Талеру, я прыгал более десяти тысяч раз».

«Ты сегодня откровенен».

«Возможно, это последняя наша беседа. Теперь тебе нужно сосредоточиться… Я постараюсь помочь. Чем смогу. Но недолго — не больше десяти минут».

— Ракетный залп, цель — астероид, подлетное время шестьдесят секунд!

— Полковник, амстад открыл огонь! Вступаю в бой!

Штурмовик содрогнулся, выпуская серию из дюжины ракет. О, как Катя жалела сейчас о впустую растраченных боеприпасах, о бессмысленной стрельбе по ледяным глыбам! Осознание того, что ракетное вооружение штурмовика, рассчитанное максимум на то, чтобы припугнуть несговорчивого капитана какой-нибудь колымаги, почти бесполезно против защитных полей лучшего истребителя амстад, не слишком остужало бессильную ярость. Восемь снарядов среагировали на выброшенные с «Осы» ловушки, один сгорел в защитном поле, три взорвались удачно, но вряд ли истребитель амстад потерял более десяти процентов мощности полей.

— Иду на сближение!

— «Оса» продолжает атаку астероида, — совершенно спокойно доложила Соболева. — Первая атака неудачна. Вне всяких сомнений, он фиксирует цель, но рельеф местности и противометеоритные разрядники «Эмеральда» снижают эффективность ракет. О нет, Джад! Не…

Крошечный истребитель сорвался с поверхности астероида и устремился по направлению к «Осе». За ним тянулся длинный плазменный факел. Джад гнал свою скорлупку на максимальном ускорении, скорее всего, сейчас находясь на грани обморока от перегрузок — с подобным издевательством не справится ни одна гравитационная система. На что он рассчитывал? Таранить противника?

Вероятно, эта же мысль посетила и пилота амстад. Поэтому следующий ракетно-лазерный залп достался не астероиду, а «Стражу»… и почти вся мощь залпа достигла цели. Будь на месте слабозащищенного истребителя орбитальной поддержки «Маргаритка» с ее усиленными генераторами, исход мог быть иным… а «Страж» попросту разнесло в клочья, к тому же детонировали его немногочисленные ракеты. Взрыв произошел буквально через несколько секунд после взлета, и изрядную часть астероида окутало плазменное облако.

— Джад… — прошептала Снежка.

— Успокойся! — рыкнула Катя. — Снежана, держи себя в руках!

— Джад… — повторила девушка, ее голос дрожал. Чувствовалось, что в любой момент она сорвется на рыдания.

— Слушай меня внимательно! — Катя заложила резкий вираж, одновременно отстреливая серию имитаторов. Где то за кормой полыхнула вспышка, одна или две ракеты амстад бесславно закончили свой полет. — Все нормально! Он жив! Я уверена, «Страж» шел на автопилоте! Слишком прямолинейно.

Засвистела бластерная установка, выплевывая плазменные трассы в сторону «Осы». Сейчас амстад, оставив в покое астероид, намеревался разобраться со штурмовиком, и сделать это быстро.

— Он молодец… — Катя снова крутанула штурвал, и цепочка разрядов, нацеленная в корпус, полоснула по левому борту. — Пятой ракетной — трындец! Сука! Джад умница, облако взрыва накрыло большую часть… астероида. Сканеры амстад хрен теперь там что-то обнаружат! Сколько у этой падлы еще ракет? У меня осталось двадцать имитаторов!

— Пятнадцать, — уже почти спокойно отметила Снежана — И левый щит 11 %.

«Маргаритка» вертелась ужом, Катя явственно ощущала, как стонут от перегрузок элементы конструкции. После очередного виража, что ни говори, а штурмовик попросту не рассчитан на подобные издевательства, где-то за наглухо закрытой перегородкой что-то грохнуло, одновременно на пульте вспыхнула россыпь красных огоньков. Катя не удержалась от ухмылки — теория, гласящая, что на любом корабле в экстремальной ситуации первым выходит из строя климатизатор, в очередной раз получила блестящее подтверждение.

Только вот, вероятно, скоро за этим капризным устройством последует и все остальное…

Шелест выпустила еще две дюжины ракет почти в упор, метров с двухсот, — и восторженно взвизгнула, увидев, что не менее половины все-таки поразили цель. Увы, для того, чтобы причинить «Осе» хоть сколько-нибудь значительные повреждения, этого явно было недостаточно. Почти тут же взвыла сирена ракетной атаки, от вражеского истребителя в сторону «Маргаритки» устремились четыре снаряда.

— Пять имитаторов на левый борт!

С точки зрения ракет цель разделилась на шесть, и все шесть практически одинаковые. Вся проблема как раз и была в этом «практически»: ловушки-имитаторы обманывали головки наведения примерно в семи-восьми случаях из десятка.

— Фиксирую уход ракет два и три на ловушки… Снежана мгновение помолчала и добавила: — Нам потрясающе везет! Первая ушла на имитатор.

Всего лишь секунду спустя оставшаяся ракета полыхнула взрывом, зацепив и без того избитый левый энергощит. Поле погасло, осколки разорвавшегося снаряда хлестнули по броне, разрывая ее в клочья. Четвертая и шестая пусковые установки тут же приказали долго жить. Хуже было другое — загорелся желтым индикатор состояния левого импеллера — пока только перегрев, но дальше будет хуже. Осколки наверняка перебили одну из линий охлаждения… Какое-то время двигатель еще продержится, но рано или поздно перегрев даст о себе знать. Катя вспомнила, как садилась на Сибириаду… Да, там ей тоже пришлось один за другим терять коррекционные двигатели, но если для древнего трампа это могло закончиться как максимум безопасной посадкой в гравизахватах ALS, то здесь даже десятипроцентное снижение маневренности будет означать смерть.

Словно в ответ на ее слова «Оса» дала новый залп — на этот раз с довольно большой дистанции, но особой роли этот не играло — пилот амстад наверняка зафиксировал выгорание энергощита. Еще одно попадание… нет, хотя бы близкий разрыв на имитаторе, и осколки окончательно разрушат гравитационный движок.

— Приготовиться к рывку! Маршевый 35 %!

— Пытаюсь сбить ракеты, — послышался в наушниках голос Леночки.

Сильно рассчитывать на успех не стоило, но Градовой повезло — через семь секунд одна из ракет второй серии вспыхнула. Катя рванула штурвал, кораблик содрогнулся — маршевый двигатель ударил сразу на треть мощности, пульт отреагировал парой красных и полудесятком желтых огоньков, но рывок сделал свое дело, отбросивгромоздкую тушу «Маргаритки» в сторону от траектории находящихся уже в непосредственной близости ракет. Две боеголовки сочли, что от добра добра не ищут, и детонировали — носовой и правый энергощиты окутались искрением поглощаемой энергии. Оставшиеся ракеты начали разворот для нового захода на цель.

— «Маргаритка», это база! — послышался голос Шеденберга. — Мы проанализировали траекторию «Звездных скитальцев». Амстад идут к вам. Я отдал приказ «Сакуре» отходить к станции. Простите.

К этой фразе, прозвучавшей приговором, полковник ничего более не добавил. Слова были не нужны — разумеется, в сложившейся ситуации тяжелый истребитель Тори Якадзумо будет куда полезней в боевых порядках разномастного флота «Скайгард-7». Не то чтобы присутствие или отсутствие одного тяжелого истребителя имело решающее значение в противостоянии устаревшей, почти лишенной маневра боевой станции и трех тяжелых кораблей Роя (не считая «Хищников» и эскадрилий «Пираний», базирующихся в эллингах «Черной вдовы»)… Шансов на победу у «Скайгард-7» практически не было, но вот изрядно потрепать истребители амстад Шеденберг, при поддержке всех своих пилотов, вполне мог.

Можно было бы сказать что-то патетическое. Например, «прощайте, друзья» — эдак с надрывом, но и каплей твердости. Но Катя, полностью сосредоточенная на управлении, промолчала — не до того. Сейчас ее куда больше волновала очередная попытка уклониться от огненных трасс, которыми «Оса» поливала поврежденный штурмовик. То ли пилот амстад истратил все ракеты, то ли (более вероятно) намеревался сэкономить боезапас, разделавшись с «Маргариткой» одними лазерами — так или иначе, сейчас бой велся на минимальной дистанции, и, несмотря на все мастерство Шелест, каждый третий разряд достигал цели, заставляя энергощиты вновь и вновь окутываться голубыми сполохами.

— Заходит в хвост, — предупредила Снежана. — Кормовой щит 39 %.

Снова штурмовик содрогнулся от удара маршевого двигателя, выводящего корабль из опасной зоны. Однако в этот раз маневр пропал втуне — «Оса» держалась в кильватере «Маргаритки», словно приклеенная. Мощность кормового щита неудержимо падала. 23 %… 17…6…

И внезапно что-то произошло… Катя не утратила власти над телом, как это было в прошлый раз, когда Бес вмешался в работу ее сознания. Но теперь все вокруг словно было затянуто дымкой… или нет, не дымкой, просто воздух в скафандре показался девушке густым, приходилось предпринимать явные усилия, чтобы втянуть его в легкие. Секунды стали долгими и тягучими, как тогда, на борту «Таррагоны», и можно было за один вдох сделать множество дел, заставить скрипящий и воющий от перегрузки корабль совершить абсолютно невозможный в обычное время маневр.

«Маргаритка» содрогнулась от прямого попадания, тут же чудовищной тяжестью навалились перегрузки — накрылась гравикомпенсационная система, но Катя словно и не заметила этого. Сейчас ее организм работал далеко за пределами нормы, сознание оставалось ясным, движения рук, несмотря на то что из-под ногтей выступили капли крови — точными и уверенными.

— Лена, бей!

Почти идеальная позиция, в иное время никакое мастерство пилота не позволило бы неуклюжему штурмовику зайти в хвост истребителю. Шанс! Мизерный, но несомненный шанс — сзади защита «Осы» почти втрое слабее фронтальной и боковой, это не оборонительные машины, они рассчитаны на атаку, а не на бегство. Последние ракеты выпущенные в упор, расплескались огненными цветами в нескольких метрах за кормой вражеского истребителя.

— Лена! Бей сейчас! Ну же!

Тщетно. Бесчувственное тело Леночки, мотаясь из стороны в сторону, медленно сползало с кресла, уже не удерживаемое лопнувшими ремнями безопасности. Наверняка под смятым скафандром повреждены и кости, и мышцы. Ремни достаточно прочны, хотя и не настолько, чтобы убить того, кого призваны защищать.

— Снежана! — Голос хриплый, язык, в отличие от всего остального, повинуется плохо. — Снежка! К орудию!

Ноль реакции — штурман тоже без сознания, из-под закрытых век медленно сочатся багровые капли. Бронированное кресло перекошено, сумасшедшие маневры вывели из строя крепления. Пульт перед Снежаной почти полностью залит красными огнями, да и остальные контрольные панели большей частью заливают рубку алыми сполохами. Но двигатели работают, в генераторах поля сохранилась энергия… Танец продолжается. Безнадежный, бессмысленный, но бороться следует до конца. Вираж… бочка… Мертвая петля… еще одна огненная трасса проходит в опасной близости от корпуса, незначительно цепляя броню. Плевать, главное двигатели живы!

Две отметки на радаре. Экран показывает цифры, но Катя не может разглядеть их — глаза затягивает кровавая пелена. Да и нет смысла читать показания сканера — совершенно очевидно, что это тяжелые крейсера амстад пришли на помощь своему крошечному собрату. Только ему не слишком нужна поддержка, он справится и сам. Не сейчас, так через пару-тройку минут…

Еще одна мертвая петля, тело сплющивает немыслимая тяжесть, но разум все еще сохраняет ясность. Спасибо тебе, Бес.

«Мои силы иссякают».

Разворот — «Оса» проскакивает мимо, пронзая лазерными лучами пустоту. И тут же начинает новую атаку на безоружный штурмовик, уже неспособный оказать сопротивления. Сейчас все будет кончено. Пространство за бортом озаряется пронзительно-зеленым светом, характерный оттенок залпа главного калибра «Уль'тэк'ка»… Все. Финиш. Все вокруг красное…

Катя медленно открывает глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Все болит… каждая мышца, каждая кость. Бессовестно врут те, кто утверждает, что кости не могут болеть. Еще как могут…

— Что случилось? Снежка? Лена?

«Обе без сознания».

— Живы?

«Судя по данным датчиков жизнеобеспечения, живы».

— Что произошло?

Постепенно взгляд девушки стал более-менее осмысленным. Она дотянулась до пульта, с пятой попытки попала пальцем в сенсор отключения защиты пилота — броневые щитки уползли в пол. Частично — левый застрял, не пройдя и половины пути. Рубка все еще была залита красным почти все огоньки на пульте и контрольных панелях свидетельствуют о плачевном состоянии большей части систем корабля. Двигатель молчал. Скорее по привычке, чем в надежде увидеть что-нибудь обнадеживающее, Шелест запустила тестирование систем:

Маршевый двигатель — не отвечает;

ГР-привод — не отвечает;

Импеллеры: левый верхний, разрушение 100 %;

        левый нижний — разрушение 72 %;

        правый левый — исправен;

        правый нижний — разрушение 13 %;

        общая разбалансировка — 69 %;

Система дальней связи — разрушение 100 %;

Система ближней связи — разрушение 8 %;

Основная энергетическая установка — не отвечает;

Резервная энергетическая установка — исправна;

Система дальнего обнаружения — исправна;

Орудийная установка — исправна;

Ракетные установки: первая — исправна, боезапас 0;

        вторая — исправна, боезапас 0;

        третья — исправна, боезапас 0;

        четвертая — разрушение 97 %, боезапас не определен;

        пятая — не отвечает;

        шестая — разрушение 91 %, боезапас 2;

Противометеоритная защита — разрушение 19 %;

Навигационная система — не отвечает;

Жизнеобеспечение: климат-контроль — не отвечает;

        подача кислорода — мощность 91 % от расчетной;

        система регенерации воздуха — разрушение 22 %;

        утечка кислорода — 0,1027 мЗ/сек…

Одна за другой бежали по экрану строчки, свидетельствующие о том, что «Маргаритка», по сути, перестала существовать в качестве корабля. Сейчас это не более чем кусок металлолома, по невероятной случайности сохранивший относительную герметичность и благодаря этому способный некоторое время поддерживать жизнь людей. Не очень долго — утечка кислорода достаточно велика, и если не предпринять срочных мер, через несколько часов дышать здесь можно будет только тем, что останется в баллонах неприкосновенного запаса скафандров. То есть еще три часа… если на одного.

— Вот мы и отлетались… — вздохнула Катя, равнодушно просматривая данные. — Если бы мы были на станции, нас с тобой бы отремонтировали. Меня — док, тебя — Мастерсон. А так…

— У-у… — послышался стон со стороны штурманского кресла. — Го… господи, что это было?

— Снежка! Жива!

— Не уверена, — призналась Соболева. — Ощущение, как будто меня… Бортнавигатор, ты живой? Включи голосовой режим.

«Речевой синтезатор неисправен, — высветилось на экране сообщение.

«Прием голосовых команд активирован».

— Доложи обстановку. Где противник?

«Противник уничтожен».

— Уничтожен? — Катя не нашла в себе сил удивиться. — Когда?

Вообще говоря, ей здорово досталось. О том, что можно запросить у компьютера не сухой отчет о плачевном состоянии корабля, а общий анализ обстановки, капитан не подумала. А вот Снежка сразу вспомнила, что бортнавигатор куда смышленее, чем курсовой компьютер какого-нибудь задрипанного трампа.

«Двадцать семь минут сорок секунд назад».

Катя мотнула головой, (зря — виски тут же заломило от боли) и попыталась собраться с мыслями.

— Навигатор, доложи, кем уничтожен противник. Подробно.

«Противник, классифицированный как истребитель амстад класса «О'ссэ», уничтожен залпом главного калибра с корабля амстад, классифицированного как «Уль'тэк'ка», по классификации Федерации — тяжелый крейсер «Звездный скиталец». Мощность залпа — четыреста десять гигаватт. На момент залпа «Маргаритка» находилась между «Уль'тэк'ка» и «О'ссэ». Разряд уничтожил кормовую часть «Маргаритки», включая реактор, маршевый двигатель и ГР-привод».

— Я не понимаю, стреляли в нас или в «Осу»?

«Анализ траектории выстрела позволяет с вероятностью 97 % сделать вывод, что целью являлся истребитель амстад класса «О'ссэ». В настоящее время с борта корабля «Уль'маа'ден», по классификации Федерации — «Черная вдова», идет передача по узкому лучу, адресованная «Маргаритке». Используется частота радиоканала, принятая в «Скайгард». Желаете ответить?»

Катя посмотрела на Снежку, затем попыталась встать и тут же рухнула обратно в кресло — измученное перегрузками тело отказывалось служить.

— Двигаться можешь?

Снежка попыталась встать — получилось у нее это не ахти как, но все же лучше, чем у капитана.

— Попробуй доползти до Ленки.

— А амстад?

— Ждали же они полчаса. Подождут еще десять минут. Проверь, сработал ли ее медблок.

Проверка не заняла много времени — куда больше времени потребовалось Снежане, чтобы доползти (ноги ее не держали совершенно) до тела подруги. Доклад Снежаны оказался более-менее обнадеживающим. Медблок, встроенный в скафандр, свою функцию выполнил — впрыснул человеку лошадиную дозу обезболивающего. Ввел снотворное. Напичкал укрепляющими составами — в общем сделал все, чтобы дать человеку шанс не сыграть в ящик до появления медиков. Теперь Лена мирно спала, а индикатор диагноста помаргивал желтым — то есть организм порядком поврежден, но ничего фатального не обнаружено. Правда, радость от того, что с Ленкой все относительно в порядке, несколько омрачил тот факт, что Снежка, попытавшись вернуться в кресло, вдруг взвыла от боли, а мгновение спустя защелкал и ее «персональный медик», опустошая свои инъекторы. Через минуту Соболева спала, растянувшись на полу в двух шагах от подруги.

Катя торопливо отключила медконтроль. Предстоял разговор с амстад — не хватало еще вырубиться посередине фразы… эти уроды вполне могут расценить прекращение диалога как оскорбление.

— Навигатор, устанавливай связь.

Изображение на экране появилось не сразу, к тому же картинка была изрядно искажена — похоже, основная антенна приказала долго жить, и сейчас работала резервная, не рассчитанная на прием сигнала по узкому лучу. С экрана на Катю смотрело чудовище.

Вообще говоря, среднестатистический амстад не производил отталкивающего впечатления. Гладкие линии, огромные зеленые фасетчатые глаза, оливковый цвет панциря. Более всего амстад напоминали богомолов, изящных, экзотических… и не таких уж страшных. Но люди, даже в период конфликта, сталкивались в основном с низшими кастами амстад — техниками, воинами, младшими офицерами. Считалось, что практически все амстад останавливаются в своем интеллектуальном и физическом развитии на начальном уровне, примерно годам к тридцати (при средней продолжительности жизни в 140 стандартных лет), при этом они способны исполнять достаточно широкий спектр работ, причем исполнять идеально — без сомнений, без лишних эмоций, почти без стремления к самосохранению. Ценность этих особей для Роя была незначительной, огромные боевые потери в период Конфликта не особо беспокоили Ассамблею. Иное дело те амстад, кто сумел преодолеть барьер развития, — их интеллект рос весь период жизни, и именно они управляли Ассамблеей. Но психологический уровень амстад был в какой-то мере связан и с их физическим обликом. Совершенствуясь внутренне, они менялись и внешне.

Тому, кто намеревался начать диалог с Катей, по самым скромным прикидкам, было лет сто. Зеленый панцирь стал белесым, зато голова, увенчанная костными выступами в виде короны, по размеру раза в два превышала череп обычного амстад. И изумрудные глаза, утратив сочную зелень, местами явственно подсвечивали красным. А может, это были отблески аварийных индикаторов в рубке изуродованного штурмовика. Так или иначе, Катя ощутила, как по спине пробежал холодок.

— Первый-на-борту приветствует человека. Имя Первого-на-борту звучит как Ссарах Дар. Имя моего корабля звучит как «Сирр ланш». Может ли Ссарах Дар узнать имя человека и имя его корабля?

— Екатерина Шелест. Я капитан «Маргаритки», патрульного корабля «Скайгард», бортовой номер 812.

Скрывать что-либо не имело смысла. Прежде всего потому, что совокупная мощь трех тяжелых кораблей Роя многократно превышала все, что мог ему противопоставить Шеденберг. Если для того, чтобы избежать бойни, надо всего лишь вступить в диалог — надо это сделать.

А вот собеседник — это интересно. Катя попыталась восстановить в памяти то немногое, что знала о иерархии амстад, и вдруг поняла, что знает не так уж и много. Вроде бы и лекции посещала регулярно, и научно-популярные статьи не обходила вниманием, но все полученные сведения многократно дублировали друг друга, и очередная работа авторитета в области изучения иных рас часто лишь пережевывала содержание первоисточников.

Но и из того, что ей удалось вспомнить, следовало, что ранг «Первый-на-борту» — это, мягко говоря, нетривиально. И отнюдь не означало всего лишь капитана корабля, как могло показаться на первый взгляд. Скорее звание соответствовало адмиралу Флота Федерации, только с гораздо более широким спектром полномочий. В период Конфликта когда армады Роя чуть ли не еженедельно сталкивались с земными эскадрами, было зафиксировано лишь три случая (один — неподтвержденный) непосредственного участия «Первых-на-борту» в боевых действиях. А судя по возрасту Ссараха, он вполне мог быть одним из тех троих.

— Ссарах Дар выражает сожаление о произошедшем инциденте.

— Это теперь так называется? Инцидент? Ваш истребитель открыл огонь первым. Атака не была спровоцирована.

— Ссарах Дар понимает чувства капитана Екатерины Шелест. Ассамблея Амстад не заинтересована в дальнейшем развитии конфликта. Ссарах Дар от лица Ассамблеи приносит извинения Федерации, «Скайгард» и капитану Екатерине Шелест.

Слова он выговаривал старательно и очень правильно, но фразы строил непривычно. Местоимений в языке амстад не существовало, и наличие таких понятий в языках других разумных существ представители Роя игнорировали.

— Извинения — это очень любезно с вашей стороны!

Катя прекрасно понимала, что ведет себя неподобающе, но ничего не могла с собой поделать. Ее драгоценную «Маргаритку» превратили в металлолом, экипажу предстоит лечиться, кораблик Джада (пусть и дерьмовый, но дело-то не в этом) вообще превратился в радиоактивный мусор. Едва не уничтожен шаттл с влиятельными гражданами Федерации… признаться, в общем случае на толстосумов Кате было в высшей степени наплевать, но на период этой миссии они являлись ее подопечными.

— Ассамблея выплатит финансовую компенсацию Федерации, «Скайгард», экипажу патрульного корабля «Маргаритка», родственникам погибшего пилота легкого истребителя класса «Страж».

— Возможно, пилот жив.

— В этом случае Ассамблея выплатит компенсацию пилоту. Через два часа прибудет транспортный модуль, чтобы доставить экипаж патрульного корабля «Маргаритка» на борт станции «Скайгард-7». Через сорок стандартных часов Ссарах Дар прибудет на станцию «Скайгард-7», чтобы обсудить все вопросы.

Катя бросила взгляд на монитор системы жизнеобеспечения. Судя по показаниям, ресурсов хватит часов на семь-восемь, затем начнутся сложности с кислородом.

— Ваше предложение приемлемо, Ссарах Дар.

Если эта фраза и вызвала раздражение у амстад, внешне это никак не проявилось.

— Атмосфера в пассажирском отсеке модуля приемлема для человека. На борту имеются продукты питания, соответствующие биологии человека. У капитана Екатерины Шелест будут еще пожелания?

— Почему ваш истребитель напал?

Ссарах Дар молчал долго. Если специалисты Федерации не ошиблись в своих выводах, амстад не были склонны ко лжи. Они могли исказить правду — но делали это редко и крайне неохотно. Чаще, если вопрос вторгался в запретные области, представители инсектов предпочитали просто не отвечать. Катя уже решила, что Первый-на-борту так и поступит, но тот все же заговорил:

— «О'ссэ», атаковавший патрульный корабль «Маргаритка», не входил в состав эскадрилий, подчиненных Ссараху Дар.

— Хотите сказать, что где-то прячется еще один крейсер Амстад?

Еще одна очень долгая пауза.

— Информация не подлежит распространению, но Ссарах Дар считает, что капитан Екатерина Шелест имеет право знать. Пилот «О'ссэ» не принадлежит ни к одному кораблю Ассамблеи. Пилот утратил понимание.

— Утратил… то есть сошел с ума?

— Ссарах Дар знает, что означает термин людей «сойти с ума». Нет. Пилот «О'ссэ» не сумасшедший. Пилот утратил понимание амстад… пилот утратил связь с народом амстад. Утратил… доступ… взаимодействие… в известной Ссараху Дар части универсального языка Федерации нет терминов, достаточных для объяснения. Каждый амстад с рождения ощущает присутствие других амстад. Пилот «О'ссэ» лишился этой способности. Это тяжело. Выживают немногие. Пилот «О'ссэ» выжил, но утратил адекватность восприятия. Пилот считает, что Ассамблея и Федерация находятся в состоянии войны.

«Я знаю так много, что меня надо убить», — подумала Шелест. Интересно, как отреагирует руководство Федерации, если узнает, что амстад общаются друг с другом на телепатическом уровне. Как только Ссарах Дар сообразит, что поведал Кате слишком много, он, возможно, решит, что добить земной корабль — меньшее зло.

«Думаешь, ваши эксперты настолько некомпетентны? То, что об этом не написано в Сети, не означает, что подобными сведениями не располагают специалисты».

— Спасибо за разъяснения, Ссарах Дар. Жду прибытия транспортного модуля.

— Модуль уже в пути.

Экран погас. Катя откинулась на спинку кресла и включила медблок, боль в измученных мышцах становилась невыносимой. Тут же раздалась серия щелчков — персональный лекарь начал впрыскивать лекарства. Через минуту девушка спала…

(обратно)

ОТСТУПЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

В условиях, когда диаметр Сферы влияния Земли превысил четыреста световых лет, поддержание правопорядка стало одной из важнейших задач правительства Федерации. В то же время для достижения поставленных целей требовались огромные силы, которыми Флот не располагал. В условиях ослабления правоохранительной функции, исполняемой вооруженными силами, колонии вынуждены были предпринимать определенные усилия для поддержания правопорядка в зоне своей ответственности, что в конечном итоге способствовало росту разобщенности между колониями и в немалой степени способствовало отделению Кейптауна от Федерации. Впоследствии часть сил внутренней безопасности Кейптауна, Линэли и Голубой Дали составила костяк пиратского флота, действующего на окраинах Сферы.

Решение о создании программы «Скайгард» стало попыткой поиска решения, альтернативного непрерывному наращиванию мощи Флота, что ложится тяжелым бременем на налогоплательщиков. Решение сулило немалые выгоды и с учетом того, что к моменту ввода в действие новой программы, предложенной Фондом «Будущее Федерации», человечество уже около полувека поддерживало мирные отношения со всеми известными расами.

Пять лет существования «Скайгард» подтвердили мудрость принятого решения. Патрульным удалось в немалой степени укрепить порядок на межзвездных трассах, существенно сократить приток наркотиков и контрабанды в ряд обитаемых миров, раскрыть ряд серьезных преступлений против общества. Кроме того, действия отдельных экипажей «Скайгард» способствовали совершению важных научных открытий, которые, не побоюсь этого слова, вывели ряд отраслей науки Федерации на качественно новый уровень.

Но ситуация изменилась. Прошедшие годы позволили Флоту реорганизовать свою структуру, и теперь армия вновь готова взять в свои руки функции обеспечения безопасности в Сфере. Правительство Федерации выражает благодарность всему персоналу «Скайгард» и официально объявляет, что все желающие продолжить службу в составе Флота получат такую возможность…

Из выступления Карла Фрейзера,

Президента Федерации.

20 октября 2367 года.

Малая популярная энциклопедия.

(обратно)

История девятая. ВОЗРОЖДЕНИЕ

Экран в конференц-зале погас. Некоторое время Шеденберг разглядывал пилотов и техников, собравшихся здесь, чтобы выслушать обращение Фрейзера к персоналу «Скайгард». Ничего нового не прозвучало, речь в общем и целом повторяла все то, что было сказано двумя днями раньше, во время официального заявления правительства о прекращении программы «Скайгард» и передаче функций по обеспечению безопасности в околопланетном пространстве армии. Большинство обитателей станции встретили новость относительно спокойно. Джад был прав: нечто такое давно витало в воздухе, и люди морально были готовы к нерадостным известиям.

Хотя следовало признать, что не всем решение правительства пришлось не по вкусу. Отбор в ФКА был достаточно суровым, и даже в худшие годы, когда количество претендентов явно недотягивало до уровня потребностей Флота, руководство Академии не снижало уровень требований. Многие из тех, кто не против был бы получить армейские льготы (особо привлекательные в мирное время), не сумели пройти отбора. Теперь они получат свой шанс.

Сама Катя намеревалась этим воспользоваться. Возвращение на Сибириаду не стоило рассматривать как радужную перспективу — допустим, Ленка-то проблем иметь не будет. Ее драгоценный папа начнет активно вовлекать повзрослевшую, и как он надеется, поумневшую дочурку к семейному бизнесу, и госпоже Градовой (ох, недолго ей носить эту фамилию!) скучать не придется. Снежка… ну, с ней все ясно. Получив своего возлюбленного, по сути, обратно с того света, девушка не намеревалась более выпускать его из вида. Похоже, выбора «делать предложение или нет» перед Келфером более не стояло — все решилось без его участия, и теперь оставалось только назначить дату.

Предположение Кати, сделанное лишь чтобы успокоить Снежану, оказалось совершенно верным. Как только стало ясно, что приближающийся объект — истребитель амстад, первым порывом Джада было поднять свой крошечный истребитель и… Ну, вариантов было два. Первый — геройски погибнуть в бою. Второй — тоже погибнуть в бою, только по-глупому, не успев сделать ни единого удачного выстрела. Учитывая уровень вооружения и защитных полей истребителя класса «О'ссэ», второй исход следовало рассматривать как более вероятный. Вряд ли эти мысли остановили бы рыжего капитана, но Карелин подкинул идею получше (все-таки идея принадлежала не Джаду). План отправить бесполезный истребитель на верную гибель, и тем самым укрыть шаттл радиоактивным облаком, способным надежно замаскировать корабль от сканеров противника, был принят Келфером на «ура». Еще и потому, что имелся совершенно законный… ну, почти законный повод избавиться от осточертевшего «Стража».

Пока Джад лихорадочно настраивал тупой автопилот истребителя, Карелин вырубил все системы шаттла, кроме жизнеобеспечения. Пассажиры прильнули к иллюминаторам — как раз вовремя, чтобы в полной мере насладиться серией разрывов. По всей видимости, наблюдать картину стрельб по безобидным астероидам было приятней, чем ощущать себя целью ракетной атаки. Хорошо хоть пассажиры не ударились в панику. По словам Келфера, основная заслуга в этом принадлежала Игорю… Учитывая, что рыжий никогда не упускал возможности преувеличить собственную значимость, такое признание дорогого стоило.

— Итак, господа, вы все поняли?

Похоже, что ответы Шеденберга не интересовали. А вот сам он явно имел что сказать:

— Эту мармеладную историю подкинули налогоплательщикам. Но вам я хочу сказать кое-что другое. Вы — дерьмо. Не только вы, сидящие здесь, но и вся программа «Скайгард» в целом. И если кто-то до сих пор не понял, в чем тут дело, значит, ваш интеллектуальный уровень еще ниже, чем я предполагал.

Полковник встал, и оперся кулаками о стол. Взгляд его был мрачен.

— Все вы знаете, что Флот переживал не лучшие времена. Снижение финансирования, падение популярности и так далее, не буду объяснять прописные истины. Практически все колонии, кроме расположенных в непосредственной близости от независимых миров, неоднократно выступали против увеличения бюджета Флота. Поэтому и было принято решение передать часть функций армии гражданским. К чему это привело? За пять неполных лет пилоты «Скайгард» зарекомендовали себя с самой…

Он сделал многозначительную паузу, дождался появления на лицах пилотов самодовольного выражения и продолжил:

— …с самой плохой стороны. Да, я не оговорился. Более пяти сотен жалоб от планетарных администраций. Боевые стрельбы над жилыми кварталами… да-да, капитан Шелест, это о вас. Многочисленные превышения полномочий при досмотре судов. Три десятка случаев умышленной порчи частной собственности… Шелест, это тоже о вас. После инцидента на борту «Таррагоны» ремонт корабля обошелся в сумму, превышающую ваше годичное жалованье в сорок раз. Причем страховая компания отказалась производить выплату в связи с обнаружением на борту запрещенного груза. Разумеется, десантники провели бы операцию куда чище… Подобные инциденты имели место и на других базах «Скайгард». Семьдесят два случая ареста служащих «Скайгард» планетарной полицией. И так далее. Также стоит обратить внимание на мелочи — скажем, неряшливость…

По крайней мере два десятка голов повернулись в сторону Джада, явившегося на брифинг в насквозь промасленном комбинезоне — последние сутки он практически не вылезал из недр новенькой «Мантикоры». Послышались смешки.

— Теперь рассмотрим финансовую сторону вопроса. Практически все претензии планетарных администраций и частных компаний к «Скайгард» были в той или иной степени проигнорированы. Финансирование программы осуществляется частично из средств благотворительного фонда, частично — из бюджета Флота. И в том и в другом случае получить значительные компенсации истцам не удалось. В общем, претензий к «Скайгард» было более чем достаточно.

Поэтому, когда Руденко объявил о своих планах свернуть программу, он встретил полное понимание со стороны большинства колоний. При всех своих большей частью надуманных недостатках Флот обладает и рядом преимуществ. Дисциплина. Ответственность. Единоначалие. И так далее.

Он снова помолчал, затем криво усмехнулся:

— Надеюсь, вы поняли. Вы, отребье, собраны здесь для того, чтобы напугать планетарные администрации до поросячьего визга. Так, чтобы они сами просили Федерацию вновь переложить обязанности по околопланетному патрулированию на армию. Чтобы умоляли об этом. Поздравляю, вам это удалось. Я не слишком одобряю идею привлечь вас во Флот. Но мною получены четкие распоряжения, и не в моей власти их отменить. Флот готов принять желающих. У вас неделя на принятие решения…

— Ха! — Джад повернулся к Кате. — Все уже все решили. Спорим, у тебя все документы приготовлены еще вчера?

— Считай, что ты выиграл, — хмыкнула Шелест. — Теперь, когда от «Маргаритки» остались одни обломки, я не могу запретить Снежке войти в состав твоего экипажа.

— Знаешь… — Джад замялся, — я поговорил со Снежаной. После нашего последнего приключения я вдруг понял, что… черт, как бы это сказать без лишней патетики…

— Что тебе будет намного спокойнее, если жена будет ждать тебя в тихой гавани. И не подставлять свою голову под лазерные разряды амстад, верно?

— Ну, в общем, где-то так. И она со мной согласилась, тем более что сейчас на станции будет базироваться полная эскадрилья, среди техников много вакансий. Мастерсон уже предложил ей на выбор несколько должностей. И я подумал, что ты, наверное, права. Может, мне и будет не хватать жены в штурманском кресле…

— Жены? — насмешливо прищурилась Катя.

— Ах да… вот… — Он сунул руку в карман комбинезона и вытащил сияющий золотым тиснением кусочек картона. Как и следовало ожидать, бумага местами была изрядно заляпана маслом. — Капитан Шелест, имею честь официально пригласить вас на торжество, посвященное нашему со Снежаной бракосочетанию. Послезавтра.

— Ну, слава богу! — картинно воздела руки Катя. — Свершилось! Джад, Снежка! Мои поздравления! Вы уже думали насчет медового месяца?

— Еще нет, — пожала плечами Снежана. — К тому же у нас другие планы…

Вчера Лена получила очередное сообщение от папаши.

— Да, я в курсе… правда, деталей не знаю.

— Да какие там детали! Опять зовет домой. Просто изменилась ситуация: «Маргаритка» разбита, я перехожу в технический состав. Знаешь, Кать, полеты — это и в самом деле не мое. Мне больше нравится копаться в железках. Было здорово, но мне хочется иметь дом, а Шеденберг сказал, что супружеским парам выделяется жилая секция класса «В»… это уже что-то. Ну а в будущем, если поднакопить денег, то можно купить дом где-нибудь в одной из колоний.

— Кстати, этот Ссарах Дар говорил что-то насчет компенсации. Не в курсе, чем все закончилось? Вроде бы амстад проторчал на станции почти шесть часов, а Стивенс говорил, что Шеденберг затребовал прямой ГР-канал с Землей.

— X м… вообще говоря, полковник на меня как-то странно посмотрел. Но ничего не сказал. Только знаешь, я бы не стала на что-то рассчитывать. Кое-какую компенсацию Флоту амстад, весьма вероятно, и выплатят — за два уничтоженных корабля. Но формально они ни в чем не виноваты. Я тут с помощью Лены кое-что накопала в Сети… из закрытых источников. В общем, ты все поняла верно: каждый амстад с рождения чувствует информационное поле сородичей с любого расстояния. Не то чтобы посредством этого чувства можно было управлять инсектами, скорее это просто ощущение, что ты не один.

— То есть, если амстад утрачивает связь со своей расой, это хуже, чем слепота и глухота одновременно.

— Именно так. Они не то чтобы сходят с ума, просто время для них как бы останавливается. И этот пилот… он пострадал еще во время Конфликта. Представляешь, почти полвека он живет войной… носится от планеты к планете, ищет врагов. Вполне возможно, гибель колонии Келли, исчезновение экспедиций — что-то из этого на совести таких вот «утративших понимание». Даже одиночный истребитель может натворить немало бед.

— Но ведь ресурсы истребителя небезграничны…

Катя осеклась. Уж она-то должна была помнить лекции, которые слушала еще в период службы. Корабли Роя, как и большая часть их техники, имели биологическую основу. Кое-какая электроника, топливо, боеголовки ракет — эти запасы можно пополнить с уничтоженных кораблей. Все остальное корабль сделает сам, восстановит повреждения, синтезирует воздух и пищу. Амстад неприхотливы, они вполне способны вынести пребывание в пустоте, затянувшееся на годы и десятилетия. Особенно если не замечают течения лет.

— По законам Ассамблеи, раса не несет ответственности за действия этих несчастных, — заметила Снежка. — По отношению к другой расе они ограничились бы только формальными извинениями… Но Федерация сейчас достаточно сильна, поэтому Рой пошел на уступки. Но вряд ли это затронет нас. Но я мысль не закончила… В общем, Ленка возвращается домой.

Корабль был относительно небольшим… ну, скажем, если бы рядом оказался крейсер класса «Монолит», то ММТ «Лебедь» выглядел бы рядом с ним просто букашкой. Как по размеру, так и по огневой мощи. Но капитан малотоннажника, на борту которого было нанесено имя «Нарвал», не искал встречи с крейсерами Федерации. Сейчас «Нарвал» поджидал иного гостя — причем ждал достаточно долго, чтобы Лайон Переш, он же капитан Хук, начал испытывать раздражение.

В последний год это стало для него почти нормальным состоянием. Фатальное невезение… Переш не верил в удачу или рок. Только в точный, основанный на фактах расчет. Прежде его планы почти все время были успешными, отдельные неудачи можно было списать на недостаточную информированность. Но в последнее время все пошло прахом. Срыв операции с перехватом груза «энергии-33». Практически полное разрушение сети его информаторов на Талере. Потеря огромной партии «черной благодати» и, что гораздо важнее, огромных денег. Ривер и Рюгге — это серьезная потеря, подобрать им замену будет нелегко. Но заполнение вакансий в экипаже мало беспокоило капитана, желающих всегда достаточно. Куда хуже, что в настоящий момент Переш испытывал серьезные финансовые проблемы — из трех миллионов, которые пришлось выложить за партию наркотиков, лишь один принадлежал ему, за остальной суммой пришлось обратиться к влиятельным персонам, и теперь на капитане Хуке висел немаленький долг… В определенных кругах Переш считался человеком безжалостным, но люди, предоставившие ему кредит, за задержку выплат могли растереть в пыль и Лайона, и его корабль вместе со всем экипажем. Если потребуется, для этих целей найдется и тяжелый крейсер… и масса охотников, готовых за приличное вознаграждение доставить заказчику голову опального капитана.

Так что, исходя из столь уважаемых Лайоном Перешем логических построений, сейчас ему надлежало в первую очередь решать свои финансовые проблемы. Но пути решения могли быть разными. Охота за одинокими кораблями Федерации с труднопрогнозируемой прибылью и некоторой (в последнее время, стоило признать, достаточно высокой) вероятностью нарваться на патруль Флота или, будь он неладен, «Скайгард» Хука не прельщала. Вместо этого он уже неделю торчал на орбите этого каменного уродца, поджидая своего агента. И рассчитывая получить сведения, способные решить все его проблемы разом.

Хотя одна проблема все еще оставалась. Многие люди имеют предосудительную попытку не держать слова, но Лайон к таковым не относился. Особенно скрупулезно он подходил к исполнению обещаний, данных самому себе. Эти сучки — об экипаже патрульного корабля «Скайгард», неоднократно вмешивавшегося в его планы, капитан знал достаточно много — должны ответить за все. Месть не вернет денег, но изрядно согреет душу. И еще раз напомнит всем и каждому, что становиться на пути у капитана Хука не стоит. Увы, сладкая месть в очередной раз откладывалась. Если бы не кредиторы…

В настоящий момент Лайон развалился в своем любимом кресле — с традиционно погасшей трубкой в зубах. Глаза его были закрыты… Тот, кто хорошо знал капитана, мог бы с уверенностью сказать, что в последнее время он стал гораздо хуже выглядеть, словно череда неудач подорвала не только его банковский счет, но и здоровье. В длинных, свисающих ниже подбородка усах искрилась седина, под глазами набрякли мешки, привычная худоба теперь казалась болезненной. Но сам Переш отправил бы в ад любого, посмевшего усомниться в том, что командир «Нарвала» все еще полон сил.

— Прошу прощения, капитан!

Лайон медленно поднял веки. Перед креслом навытяжку стоял молодой белобрысый парень, скан-оператор «Нарвала». Весьма перспективный молодой человек, особенно сейчас, с потерей Рюгге. Бывший младший офицер Флота оказался весьма грамотным специалистом, и временами Переш всерьез подумывал доверить юноше что-нибудь посерьезнее контроля «глаз и ушей» корабля.

— Да, Тизер?

— Три минуты назад в системе сошел с режима пульсации корабль. Система радарного подавления деактивирована. Опознан как яхта класса «Бабочка», идентификационный код соответствует ожидаемому.

— На связь выходил?

— Никак нет, капитан. Сохраняет полное молчание. Установить канал по узкому лучу?

— Давай. Шифрование канала по ключу «Бета-17».

Экран осветился, некоторое время сиял рябью помех, затем изображение стабилизировалось. На Хука смотрело лицо немолодого мужчины, уже изрядно набравшего лишнего веса. Не слишком тщательно выбрит… но это вполне можно списать на длительное пребывание на борту корабля. Волосы тронуты сединой, но стариком его не назовешь.

— Приветствую, господин Переш.

Лайон молча наклонил голову. Лично у него собеседник вызывал чувство брезгливости, и лишь приносимая гостем польза заставляла Переша мириться с его существованием.

— Мне пришлось долго ждать! — Голос капитана был холоден.

— Обстоятельства, — пожал плечами мужчина, — иногда бывают сильнее наших желаний.

— Мне не очень нравится, когда неисполнение своих обязательств сваливают на некие обстоятельства, — тихо заметил Переш.

— Я привез все, что вы заказывали, капитан! Вот теперь в голосе собеседника прорезалась торопливость. Видимо, он осознал, что в делах Хука очень сложно стать понастоящему незаменимым.

— В таком случае поднимайтесь на борт. Башер, — капитан повернулся к огромному чернокожему здоровяку, исполнявшему на «Нарвале» роль личного телохранителя Хука, и по совместительству обязанности начальника службы безопасности, — организуйте встречу! И объясните нашему, гм, другу правила поведения на моем корабле.

Великан коротко отдал честь и вплотную придвинулся к монитору.

— Меня зовут Дэйв Башер, — прогудел он. — Правила просты. Никакого оружия. Никаких записывающих устройств или иного электронного оборудования. Никакого перемещения по кораблю без сопровождения. Вам следует немедленно заблокировать противометеоритную систему. Если сканеры покажут, что разрядники находятся в боевой готовности, открываем огонь.

— Да-да… все будет исполнено… — еще более торопливо, чем раньше, пробормотал гость.

— И переведите автопилот вашей яхты на дистанционное управление. Стыковка будет производиться под контролем бортнавигатора «Нарвала». Вы один на яхте?

— Один.

— Хорошо. Стыковка через тридцать минут. Конец связи.

Башер повернулся к капитану:

— Я встречу его у шлюза. Разрешите идти?

— Иди. И, Башер, я уверен, что ты как следует досмотришь этого ублюдка. Постарайся не подвести меня… снова.

Великан коротко кивнул. Слова были излишни — несколько месяцев назад, встречая очередного посетителя, начальник службы безопасности допустил непозволительный промах — упустил из виду крошечный пистолет, засунутый за пояс гостя. Нет, тот не собирался стрелять, просто привык ходить с оружием, и дежурные слова о правилах поведения на борту «Нарвала» проигнорировал. Переш был в бешенстве. И совсем не потому, что его жизни что-либо угрожало. Он привык к абсолютному подчинению, к неукоснительному выполнению своих распоряжений. Экипаж — те, кто был в курсе инцидента, — ожидал, что Башер как минимум лишится должности. А то и головы, ибо прецеденты случались. И все же Переш сохранил должность за великаном после получасовой беседы в капитанской каюте, откуда Башер вышел изрядно посеревшим, и с тех пор к своим обязанностям относился с каким-то демонстративным рвением.

Гость появился в рубке через сорок минут. Выглядел он не лучшим образом, и причина этого сразу стала очевидной, когда телохранитель небрежным жестом выложил на край пульта небольшой комочек пластика. До того как лапища Башера поработала над прибором, это, вероятно, был диктофон, но сейчас с точностью сказать, чем эти обломки были раньше, мог бы только эксперт.

— Мне казалось, вас предупредили.

Гость слегка побледнел, но все еще старался продемонстрировать выдержку. По всей вероятности, он слышал, что такое поведение хозяин «Нарвала» уважает. Это в целом соответствовало действительности, но лишь в тех случаях, когда речь шла о деловых партнерах или о врагах. Но человек, прибывший на яхте, не относился ни к тем, ни к другим. Он являлся всего лишь платным агентом, и его положение в табели о рангах было ниже, чем у самого младшего из экипажа «Нарвала».

— Я рассчитывал на несколько большее доверие, капитан Переш. В конце концов, я проделал огромную работу.

— Я еще не видел ее результатов.

Гость скосил глаза в сторону возвышающегося у него за спиной Башера. Тот, повинуясь кивку хозяина, положил рядом с обломками диктофона небольшой пластиковый бокс. Кивнул, давая понять, что ничего опасного внутри не содержится. Хук неторопливо открыл бокс. Кучка темно-синих, маслянисто поблескивающих камешков не производила впечатления чего-то уж слишком ценного.

— Сколько?

— Почти три процента, — с готовностью отозвался гость. — Настолько богатой руды, если не ошибаюсь, на территории Федерации еще не обнаруживали. Пласт можно оценить в семь-восемь миллионов тонн. Я имею в виду конечный продукт. Данные очень приблизительны, но человек, который проводил изыскания, свое дело знает.

— Что он еще знает? — Переш многозначительно сделал ударение на последнем слове.

Гость поморщился:

— Уже ничего… к сожалению. Капитан, я скрупулезно выполнил ваши указания, но хотел бы заметить, что так небрежно относиться к ценным кадрам, по меньшей мере,недальновидно.

— Информация — товар, за который я заплатил, — равнодушно заметил Переш. — И я не хочу, чтобы кто-либо допустил хотя бы мысль о том, чтобы перепродать ее другому покупателю.

По всей вероятности, только сейчас мужчина понял, что и сам является носителем тех самых секретов, сохранность которых капитан Хук оценивает много выше человеческой жизни. И что пребывание на «Нарвале» вполне может закончиться печально. Пальцы гостя мелко задрожали, лицо залила бледность. Он сделал шаг назад, словно это могло помочь.

Несколько секунд Переш наслаждался эффектом, затем криво усмехнулся:

— Вам не стоит беспокоиться за свою жизнь. До тех пор, пока вы исполняете мои приказы. Оговоренная сумма будет переведена на ваш счет в «Сентрал Бэнк оф Кейптаун» в течение часа. Я прибуду на планету лично, необходимо проделать массу подготовительной работы, и мне понадобится помощь доверенных лиц. Вопрос отделения от Федерации невозможно решить ни за неделю, ни за год, поэтому нас ждет длительное сотрудничество. От вас требуется только одно — честность.

На самом деле гость был в полной безопасности — даже если бы прямо сейчас полез с Перешем в драку. Слишком уж велик соблазн. «Энергия-37», природный вариант универсального синтетического топлива, используемого всеми кораблями Федерации (и не только ими), встречалась в природе крайне редко. До сих пор единственные залежи, достойные промышленной разработки, были обнаружены в кратере «Коперник» на Луне, спутнике Земли. Условно-достойные. Всей годовой добычи с пласта, залегающего в двух километрах ниже лунной поверхности, едва хватило бы, чтобы обеспечить полную заправку одного крейсера. Другое дело, что добытое вещество способствовало созданию синтетического заменителя, почти в 10 раз (по самым скромным оценкам) менее эффективного, чертовски дорогого. Но объемы вырабатываемой «энергии-33» определялись только мощностью производственных комплексов. Огромные залежи природного синего камня — это очень большие деньги. Достаточные, чтобы ради них начать подготовку к отделению колонии от Федерации — наложив руку на добычу «энергии-37», можно не то чтобы диктовать волю Земле. Этого Флот, конечно, не допустит. Но говорить с Федераций и с другими, заселенными людьми планетами на равных — очень возможно.

Переш понимал, что замахивается на нечто большее, чем просто удачный пиратский рейд или налаженный канал переброски контрабанды на один из миров Федерации. Если кто-либо из власть имущих (неважно, с чьей стороны) преждевременно узнает о находке — капитан Переш исчезнет без следа. А также все, с кем он контактировал за последний год, их семьи, друзья и так далее… Так что действовать надо осторожно, предельно осторожно. Работа на десятилетия — но цель стоит усилий.

Этот бледный урод еще долго будет необходим. Он подготовит почву, он введет Лайона Переша в нужное общество, он поможет ему легализоваться. Придется, вероятно, продать «Нарвал» — на то, чтобы рассчитаться с долгами, денег не хватит, а вот откупиться от правосудия Федерации вполне возможно. Крови на руках Хука хватало, с очевидным не поспоришь — но эта красная жижа, которой современная цивилизация почему-то придает такое значение, принадлежала главным образом таким же отбросам общества, как и он сам. В истории были прецеденты, когда матерые уголовники переходили «на сторону закона» с забвением всех прежних грехов — достаточно вспомнить хотя бы сэра Генри Моргана.^[107] Именно путь легендарного пирата, пусть в какой-то части, Переш и намеревался повторить. Информация, которой он владел, весьма заинтересует Флот, заинтересует настолько, что можно будет вести разговор не только об отпущении грехов, а о большем. Получить официальную должность, организовать охоту на менее предусмотрительных бывших соратников. Закрепиться на уникальной планете, а там… любые двери так или иначе открываются. Деньгами. Силой. Или еще как-нибудь.

— Хорошо, с этим мы разобрались. Все материалы по месторождению у вас с собой?

Гость торопливо кивнул и протянул Перешу чип с информацией:

— Надеюсь, это единственный экземпляр?

— Простите, капитан, вы ведь не ставили такого условия…

— В деловых переговорах подобного рода это очевидно, — недовольно буркнул Лайон. Что ж, сам виноват. Капитан Хук не имел привычки карать людей за свои ошибки. Как не умел и забывать чужие оплошности, вне зависимости от того, были ли они вызваны халатностью, некомпетентностью, стечением обстоятельств или отсутствием четких указаний. Приказы приказами, но мозги людям даны, чтобы думать. Не умеешь использовать этот аппарат, тебе же хуже. — Где копии?

— Только в моем офисе. Данные зашифрованы, за их сохранность можно не беспокоиться!

В голосе гостя послышалась легкая, никем не замеченная пауза. Чувство самосохранения подсказывало ему, что лгать не только грешно, но и опасно, однако врожденная смесь глупости и жадности (сам он предпочитал называть это житейской мудростью) подсказывала иное. Козырь в рукаве не помешает, пусть это всего лишь козырная двойка. Вне всякого сомнения, доступа к своему служебному компьютеру не получить, даже если бы он не сознался, Хук принял бы меры просто так, на всякий случай. А вот что касается бортнавигатора яхты…

Капитан Лайон Переш подкинул чип на ладони. Ухмыльнулся:

— Надеюсь. Теперь о дальнейших планах…

— Значит, ты решила окончательно?

Катя мысленно уже смирилась с тем, что экипажа «Маргаритки» более не существует. Как и самого кораблика, более-менее верно служившего девушкам эти годы. Снежка подписала контракт с Техническим корпусом, продемонстрировав при этом удивительный талант к торговле. Нет, выбить себе повышенный оклад она не сумела, в этом вопросе представитель Флота, прибывший для решения кадровых вопросов, стоял насмерть. А вот месячный оплаченный отпуск… это можно было рассматривать как настоящую победу. Скажем, Джаду этого не удалось.

А Лена заявила, что возвращается на Сибириаду. И Катя вдруг поняла, что не хочет ее отговаривать. Вместе было классно, но у Ленки свой путь. Ей управлять отцовским наследием (папа недвусмысленно намекнул, что умение метко стрелять — это в жизни пригодится, но и приобрести деловые навыки тоже не повредит), ей строить и свою личную жизнь. Те, кто связывает свою судьбу с космосом, часто не могут толком построить свою личную жизнь. Пространство жаждет забрать человека целиком и полностью, не оставив в его сердце места ни на что иное. Снежке повезло, она встретила свою любовь. Но это больше исключение.

Градова невесело усмехнулась:

— Катька, ты же все прекрасно понимаешь. Не трави душу.

— Ладно, не буду. Собираешься отправиться на лайнере? Говорят, «Серенада» войдет в систему через неделю.

— Ну, я, признаться, рассчитывала, что ты меня отвезешь.

— Я?

Капитан Шелест и в самом деле уже двадцать четыре часа не числилась «безлошадной». Подписание контракта с Флотом (да-да, тоже далеко не столь удачного, как хотелось бы) сопровождалось получением документов на новый корабль. Штурмовик — похоже, это становилось судьбой. «Мантикора»… еще год назад она и мечтать не могла о подобном, а сейчас известие о назначении капитаном новейшего штурмовика было воспринято спокойно. В рубке все для нее будет внове — приборы, экраны, голос навигатора… человек в кресле штурмана. Один человек. «Мантикора» — двухместный корабль. Правда, есть еще десантный отсек на шестерых, эта модель проектировалась как многоцелевая.

— Если ты скажешь, что уже поговорила с Шеденбергом…

— Я с ним поговорила.

Катя усмехнулась:

— Представляю, что он тебе наговорил.

— Не представляешь! — рассмеялась Ленка. — Совершенно не представляешь. Но одобрил.

— Не может быть!

— Полетное задание в твоем планшете. Проверь.

— Как тебе это удалось?

Лена пожала плечами, вскинула подбородок, всем своим видом демонстрируя мысль: «А кто ж мне посмеет отказать?» Катя вдруг подумала, что это — не бравада, не поза. Градова и раньше умудрялась без особых проблем решать, казалось бы, неразрешимые вопросы, добиваться своего всегда и во всем. Только теперь это уже смотрелось не лихостью, не везением, не использованием внешности… Пожалуй, Ленка и в самом деле умела влиять на людей достойная смена своему папа.

— Я дала понять Шеденбергу, что дочь президента колонии вполне может рассматриваться как VIP-клиент и имеет право на некоторые послабления.

— Президента? Лен, не смеши… Может, я недостаточно хорошо знаю твоего отца, может, я давно не следила за событиями на Сибириаде, но президентство — это уж слишком.

— И тем не менее так будет. Одна из причин, по которой папа так настаивал на моем возвращении — на новой должности он не сможет уделять достаточно внимания семейному бизнесу. До выборов еще больше полугода, но сама понимаешь, начинать надо было, как говорится, «уже вчера». Папа не сомневается в победе — думаю, в этом никто не сомневается. Сейчас на Сибириаде не лучшая обстановка, в отличие от тебя, я старалась просматривать новостные ленты. Колония умирает, Кать. Еще лет десять, и Федерация поставит вопрос о прекращении дотаций. А мы уже давно существуем исключительно благодаря финансовым вливаниям, пусть это и не афишируется. Отец сможет отсрочить смерть колонии на какой-то срок. Если повезет на долго. У него есть связи.

— Когда вылетаем?

Лена положила руку подруге на плечо:

— Прости, а? Надо было сначала поговорить с тобой, но знаешь… я так боялась, что ты откажешься. Кать, последний раз. Ты, я и Снежка.

— Она уже знает?

— Думаешь, месяц отпуска дают просто так?

— Ты и к этому руку приложила?

— Грешна… К тому же я точно знаю, что твой новый напарник не сможет лететь, у него масса других дел.

— Так, стоп!

Катя жестом указала подруге на кресло, затем открыла шкафчик и достала бутылку.

— А мне? — невинно поинтересовалась Леночка.

— Это не выпивка! — рыкнула Шелест. — Это лекарство. Успокоительное.

Одним махом опрокинув в себя полстакана водки, девушка забралась с ногами на койку и прижалась спиной к прохладной стене.

— Лена, я понимаю, что, как капитан проявила себя не лучшим образом. Я понимаю, что ты уже не член моего экипажа и не обязана передо мной отчитываться. Но, черт подери, чисто как подруга… Почему я все, абсолютно все узнаю последней? В последние пять минут я чувствую себя ребенком, пришедшим в школу на первый урок. Все, что я слышу, для меня — открытие. Твой отец выдвинул свою кандидатуру в президенты. Ладно, могла бы догадаться. Новейший штурмовик Флота используют в качестве извозчика. Замечательно, я бы не стала отказываться от этого полета, если бы мне его предложили. Правда, мне не предложили, меня перед фактом поставили. Ты диктуешь условия майору службы персонала, и он идет тебе навстречу. Чудесно, можно только поздравить. Проклятье, но почему же даже о напарнике я узнаю не от начальства, а от тебя?

— Не кричи… — прошептала Лена.

— Прости, — Катя вполовину сбавила тон, подумала и решила, что этого достаточно. Продолжила уже почти нормальным голосом. — Итак, кто он?

— Карелин.

— Ага… вот как… Теперь я задам вопрос. Что Карелин делает во Флоте, а ты, чтобы и дальше не травмировать мою психику, скажешь, что не знаешь, ладно? Итак, что Карелин делает во флоте?

— У него неприятности с «Талера-Галакто», — по всей вероятности, Лена решила проигнорировать раздражение подруги. — На шаттле, вероятно, была система дублирования записей черного ящика. Когда обнаружили расхождения — начали проверку. А из копии вытащили все его реплики относительно компании. В общем, контракт с ним расторгли. Из уважения к его прошлому — без отражения причин в личном деле. Но тут, сама понимаешь, внесли тебе в дело «нелояльность» или нет, а кому надо узнают. Найти приличную работу на Талере Игорю не светит. Шеденберг его давно знает, они побеседовали и… ну и вот. У тебя новый напарник. Ты разве не рада?

— Рада, — Катя кивнула, но с очень уж кислым выражением лица. — Он хороший пилот.

Несколько секунд Леночка задумчиво разглядывала своего бывшего капитана. Затем тяжело вздохнула, и с явно видимым огорчением заметила:

— Если молодая девушка, глядя на такого мужика, как Карелин, говорит всего лишь, что он хороший пилот, значит, либо ее сердце давно занято, либо у нее большие проблемы. Вроде бы возлюбленного у тебя нет. Кать, ты подумай сама… После знакомства с тобой некий пилот шаттла, до того момента работавший в преуспевающей компании, с легкостью принимает отставку, подает заявление во Флот, да еще пускает в ход свои связи, чтобы стать именно твоим напарником. Если это не любовь с первого взгляда, значит, я уже ничего не понимаю.

— Если бы это была любовь с первого взгляда, я бы почувствовала, — усмехнулась Катя. — А я вообще Карелина не видела с того дня, как нас вытащили из обломков «Маргаритки».

— Я ж говорю, сейчас он занят. Это тебя и Снежку перевели в состав Флота без особых формальностей, а Карелину придется как следует пободаться с инстанциями. При поддержке Шеденберга это будет не так сложно, но долго. Время у нас есть. Отвезите меня на Сибириаду, а?

«Можно подумать, у тебя есть выбор», — прозвучал в голове ехидный голос Беса.

— Говорит «Орбита-3», вниманию всех кораблей, находящихся в сфере Сибириады! Получен сигнал бедствия из сектора вэйпойнт «Альфа-9», повторяю, получен сигнал бедствия из сектора вэйпойнт «Альфа-9». Прошу отозваться всех, кто может принять участие в спасательной операции. Объект — борт-6612, яхта «Волга», класс «Бабочка». Причина аварии — столкновение с метеоритом. Разрушен двигатель, отмечены сбои в системе жизнеобеспечения. Система шлюзования исправна. На борту один человек.

— «Орбита-3», это трамп «Вега», борт-3742, смогу прибыть в район аварии через одиннадцать часов.

— Дитрих, это Кравцов, ММТ «Камчатка»… Имею неисправность шлюзовой системы. Извини.

— Борт-2559 «Наутилус» — «Орбите-3». Нахожусь в трех часах крейсерского хода от «Альфа-9». Имею опыт спасательных работ в пространстве. Ложусь на новый курс.

— Чертовски жаль, Дитрих… я смогу добраться туда не ранее, чем через семь часов. Это Питерс, борт-6670 «Джулия».

— Говорит капитан Кларк, борт-568 «Серенада». Могу спустить челнок — будет на месте через четыре часа. На борту есть специалисты по спасательным работам.

— Борт-5633, трамп «Бизон», ориентировочно пять часов до цели.

Снежка возилась с бортнавигатором штурмовика, в который раз уже поминая недобрым словом программистов, напичкавших мозг корабля массой полезных, необходимых, перспективных, ультрасовременных… и чертовски неудобных в использовании функций.

— А «Серенада» добралась сюда одновременно с нами, — заметила Катя, обращаясь преимущественно к Леночке, стоящей (третье кресло в кабине «Мантикоры» не было предусмотрено) за спиной капитана. — Только на месте Дитриха я бы не рисковала поручать миссию Кларку. Капитаны пассажирских лайнеров люди, конечно, грамотные, но их знания простираются большей частью в области уставов. А там наверняка найдется статья, по которой неустойка за нарушение графика движения лайнера ляжет на астропорт «Сибириады»… вне зависимости от того, чем нарушение вызвано. Хоть бы и поисково-спасательной операцией.

Шелест оказалась совершенно права. Не прошло и полуминуты, как в динамиках снова зазвучал знакомый голос:

— «Серенада», это «Орбита-3». Следуйте своим курсом. Борт-2559 «Наутилус», вы находитесь ближе всех, принимайте пакет данных по аварии. «Бизон», следуйте к месту аварии, вы — в резерве на случай нештатной ситуации у «Наутилуса». С этого момента частота 176 ГГц резервируется для сообщений о ходе спасательных операций. Всем судам, не задействованным в операции, переключиться на резервную частоту 150 Ггц.

— «Наутилус», подтвер…

Фраза оборвалась на середине — Шелест переключила коммуникатор на резервный канал. Снежана пробежала пальцами по клавишам, затем удовлетворенно откинулась на спинку кресла. На лице ее появилось мечтательное выражение.

— Так, девочки… Я вывела все данные в координатную сферу. Этот «Наутилус» и в самом деле ближе всех к месту аварии. Но у нас уникальное положение, мы можем оказаться у «Альфы-9» еще быстрее. В режиме пульсации. Если все точно рассчитать, и если нам повезет, мы покажем, что умеют пилоты «Скайгард». Ну или Флота, что в данном случае одно и то же. Катя задумчиво посмотрела на трехмерное изображение, выведенное на экран бортнавигатора, затем покачала головой:

— Может, ну его? Прыжок слишком опасен, «Альфа-9» находится практически на границе с астероидным поясом. Там поймать булыжник — раз плюнуть, мне трамп дважды калечило, не критично, но неприятно.

Она еще несколько секунд помолчала.

— С другой стороны, я знаю модели «Бабочка», у них все важное в корме, в носу — только рубка и две каюты. Если разворотило двигатель, то жизнеобеспечение долго не протянет, накроется через час-два. Там энергоснабжение систем какой-то идиот проектировал. Сама по себе яхта неплохая, но живучесть у нее ни к черту. Три часа этот парень может и не выдержать.

— В скафандре посидит, — неуверенно предложила Леночка.

— Знаю я, какие на частных яхтах скафандры… — пренебрежительно дернула плечом Катя. — Наверное, лет десять профилактику не проходили. Снежка, каков прогноз успешного прыжка?

— 85 % на то, что мы окажемся на расстоянии получаса крейсерского хода от цели. 30 % — на расстоянии десяти минут.

— Неплохо… Приятно осознавать, что бортнавигатор на «Мантикоре» по мощности превосходит наш прежний вчетверо. — Катя переключила канал передатчика на частоту 176 ГГц:

— «Орбита-3», это борт-8511 «Катрина», Четвертая эскадра Флота Федерации. По моим расчетам, могу прибыть к месту аварии через сорок минут. Прошу передать спасательную операцию Флоту.

— Вас понял, «Катрина». Представьтесь, пожалуйста.

— Лейтенант-коммандер Екатерина Шелест.

Звание Катя произнесла с явной гордостью. Вообще говоря, штурмовиками, как правило, командовали энсины, ну в крайнем случае лейтенанты. Но тут Шеденберг проявил совершенно неожиданное благородство — вспомнилось и флотское прошлое Кати, и срок службы в программе «Скайгард». И, как следствие, при подписании контракта девушка получила следующее по очереди звание, что в принципе открывало ей путь и на мостик более солидного корабля — пусть и в отдаленной перспективе. После почти минутной паузы вновь зазвучал голос Дитриха:

— Катья! Какая встрьеча! — он снова коверкал слова, но теперь было заметно, что делается это намеренно.

— Дитрих, перестань валять дурака. Статус военного корабля Флота дает мне право взять операцию под свой контроль.

— Принято, лейтенант-коммандер Шелест. «Катрина», будьте готовы к приему информационного пакета. «Бизон», вам отбой, «Наутилус», вы в резерве. «Катрина», данные пошли, подтвердите получение.

— Подтверждаю, «Орбита-3». Начинаю расчет прыжка.

— «Катрина», это «Наутилус», послышался чуть хрипловатый голос. — Вы что, намерены идти к «Альфе-9» в режиме пульсации? Что за ребячество? Справимся без вас. — Видимо, говоривший осознал, что реплика прозвучала, по меньшей мере, грубо, но не подумал извиниться и лишь усугубил ситуацию: — У меня на борту несколько человек, собаку съевших на подобного рода операциях. Оставь серьезную работу профессионалам, Девочка.

— «Наутилус», предлагаю вам заткнуться! — Голос Кати был наполнен вьюгой. — Если есть желание, полистайте Устав торгового флота. Там черным по понятному написано, что при любой нештатке Флот имеет наивысший приоритет. Если желаете, потом можете это оспорить. Но пока что будете, как паинька, подчиняться моим приказам. Надеюсь, это ясно?

По всей видимости, капитан ММТ мог еще много что сказать, но спорить с военными, да еще в условиях, когда почти все корабли в системе слушают разговор, последнее дело. Флот и в самом деле считал (не без оснований), что некомпетентность гражданских способна любую проблему из «сложной» перевести в статус «катастрофической». Слишком часто на мостике таких вот транспортных кораблей, прогулочных яхт и буксиров оказывались неудачники, не сумевшие сделать карьеру по причине профнепригодности. О да, руководство Флота признавало, что и среди «штафирок» встречаются незаурядные пилоты — но отдельные самородки теряются в массе посредственности. Будь на месте Шелест кто-нибудь из офицеров рангом постарше, капитан «Наутилуса» получил бы и не такую отповедь, а то и какие-нибудь неприятные последствия, например, «воспрепятствование исполнению Флотом своего долга» — формулировка, которая могла повлечь за собой что угодно: от крупного штрафа до отзыва лицензии.

— Понял вас, лейтенант-коммандер.

«Кажется, ты только что нажила себе еще одного врага, — не преминул высказаться Бес. — Кстати, ты в самом деле так жаждешь поддержать авторитет Флота или просто хочешь опробовать новую игрушку в действии?»

«Ты что-то имеешь против?»

«То, что вы задумали… — Бес помолчал, затем с ноткой упрямства заявил: — Это ничем не оправданный риск».

— Расчет завершен, — сообщила Снежана. — Готова к началу маневра.

— Всем надеть скафандры. Лена, займи место в башне, пожалуйста. Возможно, придется отстреливать обломки, астероидный пояс слишком близко.

Градова, что-то недовольно бурча под нос, влезла в тяжелый скафандр и поднялась в орудийную башню.

Как и на всех штурмовиках, она располагалась над корпусом корабля и была оснащена счетверенной пушкой. Правда, несколько более мощной, чем на погибшей «Маргаритке». На пульте перед Катей вспыхнул зеленый сигнал — стрелок на месте, артсистема приведена в боевую готовность.

— Все готовы? Начинаем разгон. ГР-привод?

— Активирован, набор энергии 15 %.

— Коррекция курса произведена. Маршевый — двадцать процентов мощности.

— Двадцать подтверждаю. Колебание энергополя ГР-привода в пределах нормы.

— Семьдесят секунд до набора расчетной скорости. Тридцать секунд до набора расчетной скорости. Приготовиться к отключению маршевого.

— Штурман, готовность подтверждаю.

— Стрелок, готовность подтверждаю.

— Стоп маршевому через пять секунд… три… две… одна… Маршевый остановлен. Набор пороговой мощности ГР-привода через десять секунд. Приготовиться к пульсации! Пять секунд… три… две… одна… бета-горизонт преодолен. Снежана, доложи наше положение.

— Пульсация успешна. Отклонение от расчетной точки пять десятитысячных сс. До цели — двадцать минут на текущей скорости.

— Маршевый, сорок процентов мощности.

— Принято сорок. Торможение через шесть минут. Прибытие на точку — двенадцать минут.

— Пространство чисто, — сообщила Лена.

— Ну и замечательно…

Катя отстегнула страховочные ремни и потянулась. Прыжок оказался на редкость удачным — они вышли из пульсации всего в полутора сотнях километров от цели, можно сказать, совсем рядом. Сенсоры показывали, что, за исключением поврежденного корабля, ничего опасного поблизости нет. Где-то далеко, за многие тысячи километров, к «Альфе-9» неторопливо тащился «Наутилус»… только вот его помощь тут уже не понадобится.

— Должен заметить, — послушался наполненный ядом голос, — это был неплохой маневр.

— Польщена, «Наутилус», — буркнула Катя. Капитан ММТ ей почему-то остро не нравился. — Думаю, вы можете быть свободны.

— Хотя Флот и претендует на руководство всем и вся, — надменно заявил собеседник, — операцию координирует «Орбита-3». Так что я, с вашего позволения, лейтенант-коммандер, все же доведу дело до конца.

Некогда изящная яхта сейчас производила удручающее впечатление. Каменный обломок изрядно разворотил корму, лишив кораблик всяческой возможности к самостоятельному передвижению. Из восьми навигационных огней моргали только три. Обзорные иллюминаторы были черны как ночь, — по всей видимости, мрачный прогноз Кати полностью подтвердился, энергоустановка «Бабочки» приказала долго жить, — а это означало, что система жизнеобеспечения работает на аварийном питании. Часть аккумуляторов располагалась как раз в непосредственной близости от маршевого двигателя, следовательно, жить СЖО тоже оставалось недолго. Шлюзовой блок, расположенный в центре корпуса, не пострадал — это обнадеживало.

— «Волга», это спасатели, как слышимость?

— Примерно три из пяти, — тут же отозвался голос, показавшийся Кате знакомым.

— Забавно, вот уж не думал, что придется встретиться с вами, Екатерина.

— Мы знакомы?

— Мы встречались. Владимир Адарич, к вашим услугам.

Катя скрипнула зубами. Расстались с Адаричем они далеко не друзьями… Пожалуй, эта спасательная операция была не самым лучшим решением. Разумеется, смерти директору компании «Перспектива», который почти пять лет назад со скрипом, но подписал с девушками контракт на работу в программе «Скайгард», она не желала, но неприязнь осталась, и можно было предположить — взаимная. Сейчас любой промах, допущенный ею, будет раздут до немыслимых размеров. Уж Адарич не упустит возможности отыграться. Значит, дело за малым — не допустить промахов. Ни единого.

— Доложите обстановку, — она старалась вести разговор исключительно по-деловому Никаких личных чувств.

— Климат-контроль вышел из строя! — жизнерадостно сообщил Адарич. — Примерно пять минут назад. Я в скафандре. Утечки воздуха нет, но регенерация уже барахлит.

— Проход к шлюзу открыт?

— Да.

— Готовьтесь к стыковке.

Штурмовик медленно приблизился к поврежденной яхте. «Волга» вращалась вокруг своей оси — это серьезно затрудняло работу Кати.

— «Волга», можете остановить вращение?

— Нет, к сожалению. Маневровые импеллеры мне неподконтрольны.

— Использую гравизахват. Рекомендую пристегнуться.

Коротко посвистывая импеллерами, «Катрина» выровняла скорость относительно яхты, затем Катя активировала гравитационный луч. В обычной ситуации эта система использовалась, чтобы стабилизировать два корабля друг относительно друга, но при желании, изменив угол атаки гравилуча, можно было заставить один из объектов (тот, у кого меньше масса) изменить свое положение. Изуродованная яхта дрогнула, вращение замедлилось — при этом из развороченной кормы ударил сноп быстро гаснущих искр. Катя коротко выругалась. «Катрину» отшвырнуло в сторону — по массе покоя яхта превосходила штурмовик втрое. Скажем, если бы эту операцию проводил ММТ, экипаж транспорта почти не заметил бы рывка.

— СЖО накрылась, — госпожа спасатель, ехидно прокомментировал Адарич. — Может, вы попробуете поаккуратней?

Прошло около десяти минут, прежде чем маломощный генератор «Катрины» заставил массивную яхту полностью прекратить вращение. Каждая активация гравизахвата заставляла штурмовик на некоторое время терять ориентацию, и Катя вынуждена была снова и снова, аккуратно маневрируя импеллерами, выравнивать скорости двух судов. Ни Адарич, ни так и не назвавший себя капитан «Наутилуса» не стеснялись в комментариях, обильно поливая ядом способности лейтенант-коммандера Шелест как пилота. Даже Дитрих намекнул, что стоило б, возможно, подождать подхода ММТ и завершить операцию парой. В том, что в сказанном было некое рациональное зерно, Катя не сомневалась — но и отступать не желала.

Наконец стыковка стала возможной. Затих посвист импеллеров, гибкий переходной рукав выстрелил из шлюзового сектора штурмовика, магниты намертво присосались к корпусу «Волги». Гравизахват, работающий теперь в штатном режиме, надежно сцепил оба корабля — теперь разорвать контакт мог бы разве что удар крупного метеорита. Или неожиданное включение двигателей.

— Лена, встречай пассажира. Снежка, на тебе стандартный комплекс.

— Угу…

Адарич вошел в рубку через несколько минут. Вопреки не лучшему мнению Кати об отношении гражданских к аварийному оборудованию своих кораблей, на Владимире был новый и явно полностью исправный скафандр модели «эгида-люкс», дорогая и очень надежная штука. Пожалуй, во многом более надежная, чем стандартное оснащение малых кораблей Флота.

— Я хотел бы официально заявить, госпожа Шелест. — Он ни разу не произнес звание Кати, словно подчеркивая, что не намерен всерьез воспринимать женщину-офицера. — Что ваши некомпетентные действия способствовали дополнительным разрушениям. Думаю, у страховой компании будут к вам вопросы.

— Вы бы лучше подумали, господин Адарич, как станете объяснять упомянутой страховой компании, почему не сработала противометеоритная защита.

— Она сработала! — Сквозь щиток все еще закрытого шлема было видно, как скривилось пухлое лицо директора компании «Перспектива». — Вероятно, имела место ошибка в системе наведения. Надеюсь, специалисты разберутся, что к чему, и я буду иметь возможность подать в суд на производителя.

Катя пожала плечами — притязания Адарича ее нисколько не интересовали. Человек спасен, значит, работа выполнена успешно. Завтра «Орбита-3» направит сюда трамп, который возьмет разбитую яхту на буксир и доставит ее в доки «Стационара-2». В отличие от своего собрата под номером «1» второй орбитальный завод выполнял работы по ремонту малотоннажных судов. Там работают грамотные ребята, они выяснят, как это вполне современная яхта, оснащенная разрядником, по мощности мало уступавшим боевому излучателю, умудрилась поймать камень в двигатель. И если будет установлено, что пилот яхты нарушил правила поведения в пространстве — Адарич будет иметь массу проблем со страховщиками. А Катя подозревала, что именно так и было. Разрядники хоть и рассчитаны на стрельбу с минимальной дистанции, все равно нуждаются в тонкой юстировке. А за точную настройку, выполняемую экспертами в орбитальных или наземных доках, надо платить. Многие платить не желают, в надежде, что обойдется. Кому-то везет, кому-то нет.

— Штурман на борту, — послышался голос Снежаны. — Шлюз задраен.

— Отсоединяю рукав.

— Позвольте… — Адарич дотронулся до Катиного плеча. — Я бы хотел узнать, что ваша подчиненная делала на моем корабле?

— Стандартная процедура, пожала плечами Шелест. И вообще, господин Адарич, пройдите в десантный отсек и займите одно из кресел. Вы мне мешаете.

— Нет, но я все же…

Он не договорил. На том месте, где еще мгновением ранее находилась «Волга», вспухло огненное облако. Защитное поле штурмовика покрылось голубыми искрами, а затем погасло. Энергощиты не успели набрать достаточной мощности. Тут же по броне замолотили осколки.

— Что это было? — охнула Леночка.

— Похоже, рванул маршевый.

Вероятность взрыва двигателя, конечно, была. Яхте изрядно досталось, да и процесс остановки вращения не прошел бесследно. И все же мощность вспышки вызывала некоторые сомнения — слишком сильно, слишком вовремя. Такое ощущение, что господин Адарич не намерен выслушивать каверзные вопросы экспертов из страховой компании — нет корабля, нет и проблемы. Тем более имеются свидетели, готовые подтвердить, что источник взрыва кормовая часть, то есть двигатели и топливо. Только вот вызван ли взрыв только последствиями аварии?

— Мы повреждены? — Снежка отодвинула плечом спасенного и заняла свое место в штурманском кресле.

— Нет, все системы в норме. У нас очень надежная машина. Ты двигатель осмотрела?

— Не успела. Но данные с бортнавигатора слила, так что свою долю работы страховщики получат.

— Как вы посмели! — Голос Адарича сорвался на визг. — Какое вы имели право шарить по моим личным…

— Я бы на вашем месте успокоилась, буркнула Катя. — Повторяю, это стандартная процедура Флота, выполняемая при проведении спасательных работ. Данные вашего бортнавигатора будут проанализированы с целью установления истинных причин катастрофы. Сейчас они занесены в черный ящик «Катрины» и будут переданы экспертам. Если вас это так беспокоит — лично я не имею доступа к содержимому бортовой записывающей аппаратуры. И уйдете вы, наконец?

— Я требую… я требую, чтобы вы уничтожили запись! Там личное… там мои личные данные!

— Господин Адарич, — Катя говорила медленно, понимая, что этот человек, скорее всего, пребывает в состоянии шока, а потому некоторую тупость ему можно простить, — господин Адарич, я еще раз повторяю, что у меня нет доступа к содержимому «черного ящика». Грамотный специалист, в принципе, может на время приостановить фиксацию информации, хотя это категорически запрещено Уставом. Но стереть уже записанные данные невозможно. Вы можете обратиться…

— Эй, лейтенант-коммандер! — снова вышел на связь капитан «Наутилуса». — Я тут вспышку зафиксировал… Все-таки вы его угробили. Я так и знал. Тело-то хоть осталось? Хоть фрагменты, чтобы было что предъявить родственникам?

— Как. Вы. Все. Меня. Достали!

Катя намеревалась высказать безымянному капитану все, что она думает о нем и о его манере засорять частоту, зарезервированную для проведения спасительной операции, всяким не относящимся к делу словесным мусором. В конце концов, если этот фигляр хочет неприятностей, он их получит полной мерой. Но не успела.

— Господин Переш! Господин Переш! Эти… эти… они переписали данные с бортнавигатора! Там… там была копия. Катя медленно повернулась и внимательно посмотрела на Адарича:

— Стало быть, господин Переш… уж не господин ли Лайон Переш, более известный в определенных кругах как капитан Хук?

Адарич осекся на полуслове — сквозь кристаллит шлема было видно, как его лицо пошло красными пятнами. Он лишь раскрывал рот, как выброшенная на берег рыба, но ни одного слова произнести не мог. Ответил Кате все тот же чуть хрипловатый голос из динамика:

— Именно так, леди. Имею честь представиться — капитан Лайон Переш. Как ни банально это звучит, вы влезли не в свое дело, и я вынужден принять меры. Не могу сказать, что сожалею…

А спустя десять секунд сенсорная система зарегистрировала ракетный залп.

Капитан Переш с бессильной злобой наблюдал за ходом «спасательной операции», так хорошо продуманной, так тщательно срежиссированной. Детально изученный график полетов, определение точки, куда в разумные сроки не доберется ни один спасательный корабль с Сибириады. Точный расчет траектории яхты, тончайшая работа по разбалансировке противометеоритных разрядников, надежно прикрывающих рубку и в то же время оставляющих беззащитной двигательную установку. Многочасовой компьютерный анализ, дававший 98 %-ную уверенность в том, что каменный обломок (его тоже выбрали не случайно) ударит именно туда, куда надо. А дальше… пират, не сумевший пройти мимо попавшего в беду человека. Картинное раскаяние. Грамотно организованная реакция средств массовой информации (журналисты, при достойной оплате, поднимут на пол-Галактики хай насчет того, что «ничто человеческое» не чуждо даже известному флибустьеру) позволит избежать немедленного ареста — как известно, победителей не судят. Адарич тоже сыграет свою роль — несчастный, уже почти распростившийся с жизнью и вдруг снова вернувшийся домой, целым и невредимым. В программе было и кое-что еще — отказ СЖО, гонки со смертью, приказ перевода ММТ на запредельный, гарантированно сжигающий двигатель режим, самоотверженная работа спасателей…

И все пошло прахом. Военный корабль, непонятно почему оказавшийся в системе, в первый момент не вызвал опасений — слишком далеко находился он от места аварии. Но эта тварь (узнав фамилию капитана штурмовика, Переш лишь скрипнул зубами от злости) рискнула провести внутрисистемную пульсацию… Переш не был таким уж знатоком Устава Флота, но и он сумел бы найти в нем пару пунктов, косвенно запрещающих подобные выходки.

Все сорвалось. Почти — взрыв двигателя, подготовленный специалистами «Нарвала», должен был уничтожить все улики. В конце концов, из сложившейся ситуации еще можно было выйти с минимальными потерями покинуть систему, поработать над другим способом легализации на Сибириаде.

Если бы не этот кретин.

— Господин Переш! Господин Переш! Эти… эти… они переписали данные с бортнавигатора! Там… там была копия…

В голове капитана в одно мгновение промелькнули все последствия той безграничной глупости, которую допустил этот жадный ублюдок. Значит, он все же сохранил в памяти бортнавигатора сведения о находке. Сведения, которые теперь неизбежно станут достоянием общественности — если запись попадет на планету. Стоит информации всплыть — и на этом все. Федерация тут же наложит лапу на добычу ценнейшего сырья, а он, Переш, останется не у дел.

— Стало быть, господин Переш… уж не господин ли Лайон Переш, более известный в определенных кругах как капитан Хук?

— Приятно осознавать, что ты известен даже рядовому офицеру Флота, — буркнул Хук, с ненавистью вглядываясь в чуть заметную на обзорном экране точку. — Башер, боевая тревога. Всем стрелкам занять свои посты, пусковые установки — доложить о готовности.

Итак, надо менять планы, менять на ходу, не имея и нескольких минут на подготовку. Единственно верным казался путь вообще не допустить, чтобы сведения, столь неосмотрительно сохраненные Адаричем, достались кому бы то ни было. А это значит — уничтожить к чертовой матери этот штурмовик, разнести его на молекулы вместе с «черным ящиком». На Сибириаде базируется всего лишь три звена легких истребителей, сюда они доберутся не скоро, так что несколько часов у «Нарвала» есть. Сменив имя и идентификационный код, корабль ни на йоту не утратил своей огневой мощи — Переш был уверен, что штурмовик не сможет оказать достойного сопротивления. Правда, в прошлый раз эта стерва сумела продержаться достаточно долго — к ней успела подойти помощь. Сейчас это не повторится.

Он включил передатчик:

— Именно так, леди. Имею честь представиться, капитан Лайон Переш. Как ни банально это звучит, вы влезли не в свое дело, и я вынужден принять меры. Не могу сказать, что сожалею…

Ему хотелось сказать нечто иное. Может быть, немного пафосное — например, что люди, случайно или намеренно перешедшие дорогу капитану Хуку, как правило, живут недолго и умирают болезненно. Но не стал. Вместо этого коротко кивнул помощнику — и «Нарвал» содрогнулся, выпустив из своих пусковых установок серию из шести ракет по далекой цели. Из них четыре — ЭМ-подавители. Менее всего Хук сейчас желал, чтобы штурмовик сумел покинуть поле боя. Капитан Шелест, или теперь, видимо, лейтенант-коммандер Шелест не лишена отваги, но она также и не круглая дура. Вполне может сообразить, что атака спровоцирована в первую очередь упоминанием о записях с погибшей яхты. И ей хватит ума понять, что спасение этих записей важнее гордости или иных, в изобилии придуманных человечеством чувств.

На пульте загорелись индикаторы, свидетельствующие о том, что пусковые установки перезаряжены.

— Пуск! И готовьтесь к отражению ответной атаки. Маршевый — торможение 90 % мощности. Идем на сближение. Стрелкам — огонь по готовности, без приказа. Приготовиться к выбросу водяного щита.

Снова толчок, снова шесть ракет унеслись к цели. Боекомплект «Нарвала» был достаточно велик, чтобы дать еще десяток залпов, хотя ММТ существенно уступал штурмовику класса «Мантикора» как по емкости ракетных бункеров, так и по совокупной мощности залпа. Другое дело, что одиночный корабль, явно находящийся не на боевом патрулировании, вряд ли загружен полностью. Скорее всего, боекомплект «Мантикоры» стандартный для мирного времени — 36 ракет. Немало, но вполне преодолимо.

— Ракеты, пуск! Водяной щит, пуск!

Еще один залп, третий. Через несколько секунд сработают ЭМ-подавители первой волны, и Шелест потеряет шанс спасти и свою шкуру, и нечто гораздо более ценное — запись в «черном ящике» штурмовика. Забавно, что она не знает, насколько ценна эта запись. И не догадывается — ей попросту не хватит фантазии.

— Отстреливаю имитаторы!

Взвыли импеллеры, уводя «Катрину» в сторону от траектории полета ракет. Один из выпущенных с борта «Наутилуса» снарядов купился на обманку, чуть изменив траекторию движения — это было достаточно, чтобы больше о ракете не думать.

Когда два корабля ведут маневровый бой, как правило, это происходит на не слишком больших скоростях — запаса топлива в ракете вполне хватит на разворот и заход на новую атаку. Совсем иное дело, когда один из кораблей прет вперед на полной мощности маршевого — даже не слишком шустрый малотоннажник разгонится до 50 тысяч километров в час, а то и больше, — ракета, получив столь значительную прибавку к собственной скорости, просто не сумеет изменить траекторию больше чем на пару градусов. Топлива не хватит, да и перегрузки возрастают многократно, вплоть до полного разрушения конструкции. С другой стороны, скорость полета ракеты такова, что сбить ее — задача из области фантастики. Ни человек, ни компьютер попросту не успеют среагировать. Тут уж одна надежда — на имитаторы, да еще выпущенные задолго до подхода ракеты к цели.

«Наутилус» интенсивно тормозился — еще немного, и он сможет полноценно задействовать импеллеры, а его ракеты начнут не просто мчаться вперед, словно обычные болванки, а начнут маневрировать, преследуя цель с настойчивостью маньяка-убийцы и уклоняясь от огня турели штурмовика. В другое время Катя могла бы попробовать банально удрать — маршевый двигатель «Мантикоры» позволял ей развить скорость, недоступную для ММТ. Но, разогнавшись до 70–75 тысяч километров в час, маневрировать «Катрина» тоже не сможет, экипаж размажет по стенкам — никакие гравикомпенсаторы не спасут. А преследователь методично расстреляет удирающий корабль это на встречном курсе ракеты немногого стоят, а вот посланные вдогонку…

Да и не дело это для военного корабля — спасаться бегством от какого-то там пирата.

Поэтому Катя сознательно бросила корабль в ближний бой. Жаль только, что ракетные бункеры пусты, в наличии лишь по одной шестизарядной кассете на пусковую установку. Для борьбы с ММТ достаточно — если речь идет не о пиратском корабле. «Катрина», лихорадочно выплевывая имитаторы (запас которых тоже не безграничен), пошла на сближение с противником. Тот тоже пока что был в известной степени лишен маневренности — слишком высока скорость, — и Шелест тут же воспользовалась этим, выпустив шесть реактивных снарядов в сторону цели.

И тут же взвыла от огорчения — интенсивно тормозящийся ММТ опять плюнул в «Катрину» стаей ракет, а затем выпустил облако водяных брызг — не менее пятикубометров, веером, прямо по курсу. Капли тут же превратились в ледяные осколки, образовав практически непреодолимую для ракет преграду. Эффективная система защиты, правда, использовать ее можно лишь на больших скоростях, когда компьютеры наведения не успевают обработать поступающую информацию и адекватно скорректировать траекторию атаки.

— Все шесть ракет уничтожены, — доложила Снежана. — Мы имеем одно попадание, падение мощности лобового щита — 40 %. Зафиксирован подрыв ЭМП, нашему ГР-приводу труба. Запас имитаторов — 60 штук. Вторая волна ракет на подходе.

— Маршевый — 10 % мощности, — сообщила Катя. — Пять имитаторов на левый борт.

Астероидный пояс системы Росс-154 располагался очень близко к планете, колонизированной людьми. Не настолько близко, чтобы можно было рассчитывать добраться до атмосферы, уйти под прикрытия парочки устаревших, но все-таки достаточно эффективных оборонительных спутников, но вести бой в самом поясе было куда легче, чем в свободном пространстве, где вооружение пиратского корабля обещало ему существенные преимущества. А вот присутствие каменных обломков давало Кате возможность сыграть на маневренности — при всех своих достоинствах ММТ все же был транспортным кораблем, имеющим достаточно большую массу. Капитану Перешу придется осторожничать, делая ставку в первую очередь на своих стрелков.

Вопрос лишь в том, сколько необходимо продержаться. Истребители гарнизона прибудут через несколько часов, да и то лишь в том случае, если они уже пошли на взлет (может, Дитрих тот еще ублюдок, но Устав знает и тревогу, несомненно, поднял), так что рассчитывать на них не стоит. Разве что кто-то из пилотов решится повторить трюк с внутрисистемной пульсацией, тогда помощь вполне может прибыть буквально вот-вот. Среди пилотов Флота хватает сорвиголов, только вот службу на тихих и спокойных планетах обычно несут те, кто доброй схватке предпочитает добрую выпивку, а высшему пилотажу в пространстве гимнастику в постели.

— Отходим к астероидному полю…

— Попадание ракеты в щит на 11 часов, — прервала капитана Снежка. — Падение мощности лобового до 33 %, левого — до 70 %. Одна ракета ушла на имитаторы, остальные промах. На подходе третья волна.

— Еще пять имитаторов на левый борт, маршевый — 20 % мощности, приготовиться к смене курса!

Взвыли гравикомпенсаторы, гася перегрузку, но мощности их уже не хватало. Катя ощутила, как навалившаяся тяжесть выдавливает из легких воздух, заставляет трещать ребра и замирать сердце. Где-то из недр корабля донесся грохот, один из индикаторов на панели управления сменил цвет с зеленого на желтый. Маневрирование на текущей скорости становилось опасным и для экипажа, и для самой «Катрины».

— На сканере астероид, ориентировочная масса около миллиона тонн. Дистанция — семьсот километров.

— Укроемся за ним, — решила Катя, доводя мощность маршевого до 30 %. — Три имитатора назад по курсу, два на левый борт.

— Выполнено… ракеты уходят! Все… нет, не все, только пять. Одна преследует… Лена!

— Пытаюсь поразить цель!

Орудие выплеснуло сноп огненных лучей, затем еще один. Катя покачала головой — вряд ли из этого что-то выйдет, слишком быстро движется ракета. И точно — через пару секунд кормовой экран затянуло сеткой голубых разрядов, мощность щита в результате прямого попадания упала до 37 %.

— Я совсем чуть-чуть не успела, — пожаловалась Леночка, выпуская очередь в сторону далекого «Наутилуса», без особой надежды поразить цель.

— Дистанция до астероида — 200 километров. Противник завершил торможение, перешел на боевой режим.^[108] Фиксирую ракетный залп.

— Приготовиться к торможению через пять секунд… три… два… один… Маршевый, 10 % мощности на торможение, по три имитатора на каждый борт! Смена курса через двадцать секунд. Еще через три минуты «Катрина» полностью отключила маршевый двигатель, теперь в дело пошли импеллеры, бросая штурмовик в крутое пикирование к поверхности астероида. Срочно требовалась передышка, из последней волны три ракеты прорвались сквозь заслон имитаторов, просадив поле по левому борту до нуля. Корпус, получив несколько десятков попаданий осколков, по меньшей мере, в двух местах утратил герметичность. На восстановление мощности хоть до какого-то приемлемого предела нужно было минут пять, а лучше — больше.

— Вернусь на базу, попрошу пересадить меня на истребитель, — прошипела Катя. — Как мне осточертело ощущать свою беспомощность!

— Противник потерян.

И действительно, огонек, обозначавший положение «Наутилуса», исчез с экрана сканера.

— Астероид экранирует… Это было всем понятно и без объяснений.

— Металл?

— Похоже.

Катя лихорадочно искала на поверхности хоть какое-нибудь укрытие — было бы большой удачей обнаружить достаточно просторную каверну и завести туда штурмовик. Не для того, чтобы спрятаться — рано или поздно сканеры ММТ обнаружат «Катрину». Но дать залп из укрытия в упор казалось заманчивой идеей. Увы, поверхность астероида была ровной… очень необычно ровной.

— В каталоге этот камень есть? — поинтересовалась Снежана.

— Да, конечно, — пожала плечами Катя. — Все обломки массой более ста тонн каталогизированы.

Еще когда «Галакт» только начинал монтаж Стационара-1, автоматы обследовали тут все, что можно. Сейчас найду… ага… F18-63-541… хм… странно…

— Что странно?

— Больше никаких данных, только номер и расчетная масса. Обычно такие камушки «Галакт» брал на заметку и проводил более глубокий анализ. А этот просто проигнорировали. Ладно, потом разберемся, сейчас не до того.

Томительно тянулись минуты. Уже давно должен был показаться «Наутилус», но на экране сканера по-прежнему не было отметок, свидетельствующих о приближении противника. Постепенно восстанавливались щиты, еще немного и «Катрина» будет полностью готова к бою.

— Где же эта сволочь? — прошептала Катя, и словно в ответ на эти слова взвыла сирена, предупреждая о ракетной атаке.

ММТ, двигаясь буквально в паре десятков метров над поверхностью астероида, вынырнул из-за каменной гряды и тут же разродился роем ракет. «Катрина» ответила веером имитаторов, но дистанция была недостаточной, головки наведения уже плотно зацепили цель и не собирались с ней расставаться.

— Огонь по поверхности, прямо по курсу!

Сразу шесть ракет ударили в астероид, взметнув вверх фонтаны каменного крошева, формируя завесу между попавшей в ловушку «Катриной» и пиратским кораблем. Сквозь разрывы ракет видно было, как ММТ отворачивает в сторону — никакие экраны не спасут от роя обломков… Но отворачивает аккуратно, стараясь не подставиться под ответный залп — пусть боекомплект штурмовика меньше, зато скорострельность выше вчетверо. Переш лишь огрызнулся парой ракет, на этот раз — явно на ручном управлении, над самой поверхностью, почти впритирку, в надежде, что снаряды преодолеют каменное облако. Ему не повезло: операторы не справились и обе ракеты разорвались среди камней, добавив хаоса в окружающее пространство.

И вдруг что-то изменилось…

Свет! Ослепительный белый свет, разом хлынувший со всех сторон, словно и не было бронированных стен корабля, светофильтров наглухо загерметизированного шлема… В ушах стремительно нарастал пронзительный звон — вроде бы сквозь этот разрывающий душу звук Катя расслышала отчаянно-испуганный вопль Беса, но не смогла разобрать слова, лишь ощутила, как что-то оборвалось в душе, словно исчезла часть ее, привычная, неощущаемая, но значимая. А свет… Нет, СВЕТ уже заполнил все вокруг, высветил каждую клетку тела, каждую частичку разума… И исчез, оставив после себя абсолютную, идеальную тьму.

«Где я?»

В ответ — тишина. Она все ждала, что прозвучит в голове знакомый голос, съехидничает, даст совет или просто проявит участие… но Бес молчал. Он, бывало, молчал и прежде, но теперь Катя понимала, что все время ощущала незримое присутствие «одинокого друга». Раньше. А сейчас она оказалась совсем одна, среди тьмы.

Девушка попыталась шевельнуть рукой — мышцы явно среагировали на приказ мозга, но вот привело ли это к чему-нибудь, сказать с уверенностью Катя не могла. Если рука и двинулась — она не встретила ни малейшего сопротивления… в том числе и сопротивления от рукава бронированного скафандра.

«Что со мной?»

И снова нет ответа. Слышен лишь собственный голос — но возникает странное ощущение, что звук этот не более чем иллюзия. Что на самом деле ничто не нарушает тишину, а звуки — лишь плод воображения. Бессмысленно двигаться, если нет цели.

Бессмысленно говорить, если не уверена даже в том, что слышишь сама себя. Бессмысленно таращиться в темноту, где нет и никогда не было света. Может, это смерть? Может, лгут религии, пророча Рай или Ад, Страну вечной охоты или наполненную удовольствиями Джанну… и пресловутый полет по длинному-длинному туннелю к сияющему впереди свету — тоже ложь?

Может, смерть именно такова — бесконечное ничто, расположенное в нигде, лишенное самих понятий времени, расстояния… Но ведь она, лейтенант-коммандер Шелест, мыслит. Мыслит — следовательно, как сказал древний мудрец, существует. В качестве кого? Или в качестве чего? Сгустка обнаженного сознания, обремененного фантомными воспоминаниями о теле? О вкусе воздуха, о запахе еды, о боли, о наслаждении? Может, все, что осталось душе, утратившей бренное тело, — это размышления, бесконечные, бесплодные, бессмысленные?

Если посмертие таково — то будь оно проклято!

Сколько продолжалось это состояние, Катя точно сказать не могла. И примерно сказать не могла — может, несколько минут, может — часы или дни. Мысли то тянулись лениво и неохотно, то неслись вскачь. Она пробовала двигаться — но так и не смогла почувствовать хоть кончики пальцев. Пробовала кричать — но все больше убеждалась, что слышимый ею голос звучит только лишь в ее голове. Проводила языком по губам — и не ощущала ни того, ни другого.

А затем Катя поняла, что тьма вокруг нее изменила цвет.

Вокруг становилось все светлее — вместе со зрением начали возвращаться и чувства. Сначала она осознала, что вновь обрела тело — тело, пока что не повинующееся хозяйке, но, несомненно, находящееся в сидячем положении. Чуть позже девушка смогла шевельнуть головой, осмотреться — все вокруг затягивала серая пелена, что-то вроде очень густого тумана — уже ниже груди скафандр (он все еще был на ней, хотя тяжесть бронепластика не ощущалась совершенно) полностью растворялся в серой мути.

Постепенно туман рассеивался… вот она уж видит себя до пояса, вот размытыми тенями проявились ноги…

Минута, еще одна, и еще…

Контроль над телом вернулся мгновенно. Еще мгновением раньше Катя могла лишь чуть шевелить головой, а в следующее мгновение уже вскочила с…

С чего?

Девушка осмотрела странную конструкцию, на которой только что сидела. Вроде бы обычное кресло из белого пластика, но уже через несколько секунд сиденье пошло волнами, подлокотники оплыли, сливаясь друг с другом, высокая спинка втянулась сама в себя… Перед девушкой лежал матово-белый шар.

— Рекомендую присесть.

Она резко обернулась — и тут же поняла, что движение было полностью рефлекторным. Раз впереди не видно ничего, что могло бы послужить источником голоса, значит, говорящий находится сзади. Но и там — лишь медленно удаляющиеся облака серой мути.

— Где я? И кто вы?

— Вы получите требуемые ответы. Рекомендую присесть.

Настойчивости в голосе не было. Он не уговаривал и не приказывал — так мог бы звучать голос компьютера. Спорить с хозяином положения можно только от излишнего самомнения… Катя искоса взглянула на шар — и тот, почти мгновенно, снова развернулся в кресло.

— Ну хорошо, — пробормотала она, усаживаясь.

И туман тут же растаял, открыв ее взгляду еще две фигуры.

Одна принадлежала худощавому немолодому мужчине в старом, изрядно потертом флотском скафандре. Редкие седые волосы, зачесанные назад, длинные жидкие усы. Недобрый взгляд из-под насупленных лохматых бровей. Рукоять бластера, выглядывающая из кобуры на бедре. Ладонь, замершая в паре сантиметров от оружия. Сидите таком же кресле — но сразу видно, что готов в любой момент прийти в движение. Очень неприятная личность — но чувствуется, что мужчина уверен в себе и в своей возможности контролировать ситуацию.

А вот вторая фигура к человеческому роду ни в коем случае не принадлежала. Белый, такой же, как у кресла, материал, человекоподобная форма — две руки, две ноги, голова, лишенная шеи и хоть чего-либо, напоминающего глаза или рот. Как ребенок начал бы лепить фигурку из пластилина, придал ей первоначальную форму — и бросил, охладев к своему творению.

— Вам не понадобится оружие.

Звук по-прежнему исходил сразу и отовсюду, но статуя шевельнулась, ее «рука» указала на мужчину.

— Мне лучше знать, что тут понадобится, буркнул тот. Голос Катя узнала сразу.

— Имею честь видеть капитана Переша?

— Рад встрече, лейтенант-коммандер Шелест, — осклабился тот. — Э-э… прошу прощения у хозяина этого дома, но я бы хотел закончить одно маленькое дельце.

В следующее мгновение бластер смотрел точно в лоб Кате, а палец пирата давил на спуск. Тщетно — надежнейший армейский излучатель категорически отказывался стрелять.

— Ну… по крайней мере, стоило попробовать, — снова ухмыльнулся Переш, спокойно возвращая оружие в кобуру. — Уважаемый… я так понимаю, если я пожелаю свернуть этой девочке шею, это тоже будет пресечено?

— Вы понимаете правильно.

— В таком случае какого хрена мы тут делаем? Или, для начала, где находится это «тут»?

— Вы находитесь в искусственно созданном пространстве, обеспечивающем возможность коммуникации между вашими личностями и моей сущностью.

— Что значит — «коммуникации между личностями»?

— Данный термин означает, что ваше присутствие здесь является иллюзорным, — любезно сообщила кукла. На матово-белом лице появилось некое подобие губ, над которыми начал медленно выпячиваться выступ, который вскоре должен был стать носом. Одновременно наметились и глаза — мертвенные, как у древнегреческой статуи. — Пространство обеспечивает общение.

— Тогда…

— А кто вы… что вы такое? — Катя попыталась все-таки влезть в разговор, становившийся удручающе односторонним. Переш, очень не любивший, когда его перебивали, поморщился, но промолчал.

Несколько секунд кукла медленно шевелила головой, переводя взгляд пустых глаз с мужчины на женщину и обратно, затем уже окончательно оформившиеся губы шевельнулись. Невпопад, но теперь имелась хотя бы относительная иллюзия, что звук исходит от этой пародии на собеседника.

— Ответ на ваш вопрос взят из вашей памяти. Я тот, кого называют Килари.

Катя замерла с широко открытым ртом. Переш тоже покачал головой, то ли выражая недоверие белесой статуе, то ли демонстрируя потрясение от услышанного. О богах ше'ти знали все, кто хоть сколько-нибудь интересовался Чужими. Другое дело, что одни изучали вопрос настолько глубоко, насколько это было возможно, другие просто нахватались верхушек знаний из научно-популярных или, более того, из развлекательных источников. Вероятно, из двоих присутствующих здесь людей Шелест была куда более информирована о сущности Килари — недели, проведенные в компании с ше'ти, не прошли даром. Правда, рассказы Да-стан-Кира-тди-Мар-сен, Посвященного Второго Яруса, Слышащего Голос Килари, Следующего Путем Познания и прочая, и прочая, и прочая (в просторечии — Киратди) не вызвали у девушки желания всерьез заняться изучением древней религии планеты Ше'лан — но и того, что сохранилось в памяти, было достаточно для поддержания разговора.

— Простите, но, насколько мне известно, Килари покинули нашу Галактику около восьми тысяч лет назад.

— Представитель ше'ти, сообщивший вам эти сведения, не вполне точно сопоставил понятие «год» из своего языка термину, принятому в вашей Федерации. Килари завершили свое существование в этой Вселенной 9520 стандартных лет назад.

— Завершили? Погибли?

Исчезновение разумной расы, пусть невероятно далекой или совершенно непонятной, всегда трагедия. Пока что землянам не доводилось встречать безусловно достоверных свидетельств существования погибших цивилизаций, хотя кое-какие следы деятельности разумных были обнаружены на Сантане. Исследования тут же засекретили, но отдельные слухи успели просочиться. Но там в любом случае речь шла не более чем о руинах чего-то вроде исследовательской станции, строители которой не принадлежали к человеческой расе. Какие-то развалины обнаружили и на Сибириаде, хотя тоже толком ничего интересного не нашли.

— Нет. Килари покинули эту Вселенную, ставшую слишком предсказуемой.

Катя не слишком хорошо понимала, что происходит. Только что она была в рубке своего корабля и занималась относительно привычным делом — перестрелкой с пиратским судном. Мгновение спустя (девушка всерьез подозревала, что времени этот переход отнял совсем чуть-чуть, хотя субъективно прошли часы или дни) она вместе с капитаном того самого пиратского судна оказалась непонятно где в компании непонятно с кем. И вместо того чтобы хоть как-то действовать, она чинно беседует с мраморной куклой о событиях многотысячелетней давности, никому, кроме десятка ученых, не интересных. И, что самое странное, беседа совсем не кажется ей пустым времяпрепровождением — напротив, каждый ответ ожидается с нетерпением.

Да и капитан Переш вроде бы не проявляет особой агрессивности — кроме того, самого первого момента. Шелест вспомнила, как дуло бластера смотрело ей между глаз — ей бы испугаться в тот момент, но страха не было. Совсем. То ли хозяин этого места внушил лейтенант-коммандеру подобную уверенность, то ли она просто не успела осознать угрозу… Все-таки первое более вероятно. Как он сказал? Искусственно созданное пространство для общения. То есть физически здесь нет ни Екатерины Шелест, ни капитана Переша — да и этой белой куклы нет, все игра воображения, наведенная иллюзия.

А вот насчет «наведения»… Похоже, это существо, как и ее старый приятель Бес, беззастенчиво копается в мозгах своих гостей.

— Я хочу спросить… когда мы только попали сюда, в первый момент… куда-то делся мой спутник… он, как бы это объяснить… — Катя замялась, снова забыв, что собеседник способен мгновенно извлечь информацию из ее памяти, а то и сформулировать вопрос точнее, чем смогла бы она сама.

— Существо, которое вы называете «одиноким другом», использовало свои способности к межзвездному путешествию. Выражаю вам свое сожаление по поводу того, что ваше общение прервалось навсегда. Причина его бегства страх перед моими возможностями по сканированию памяти живых существ. Являясь живым хранилищем чужих воспоминаний, это существо крайне болезненно относится к шансу утратить монополию владения накопленной информацией. К сожалению, в первые мгновения с момента формирования коммуникативной области я не имею возможности к информационному контакту. Бегство вашего спутника бессмысленно — принадлежавший ему объем информации был мною полностью считан и проанализирован.

Бес умчался в очередное путешествие в один конец. Через день, год или тысячелетие он найдет себе нового спутника. И, быть может, если тому придется туго, на свет появится образ Екатерины Шелест, пилота Федерации Земли. Только вот тот, кому доведется на время стать другом «одинокого друга», ничего не будет знать ни о Федерации, ни о людях вообще. Бес не расскажет…

— Ну, хорошо. Еще два вопроса. Нет, три.

— И первый из них, — капитану Перешу явно надоела роль слушателя, — что мы, собственно, здесь делаем? Если ты, Килари, или как там тебя… я не верю в древних шетийских богов, но, черт подери, каждый имеет право называть себя как угодно, хоть Килари, хоть Саваофом. Так вот, если ты притащил нас сюда, может, объяснишь, зачем?

К этому моменту тело собеседника сформировалось окончательно — теперь это был высокий мужчина атлетического сложения. Совершенно лысый череп, глаза без зрачков, мертвенно-белая поверхность (назвать это кожей не поворачивался язык) тела — все это по-прежнему казалось непривычным, но глаз уже не резало. К тому же теперь хозяин выглядел одетым — от шеи и ниже его фигура была затянута в почти такой же, как у Кати или Переша, скафандр. Только палево-белый и не слишком детализированный.

— Когда мои собратья приняли решение покинуть эту Вселенную, я вынужден был остаться. По двум причинам. Первая из них довольно проста — мой организм был болен и не способен выдержать смещение измерений. Килари не подвержены старению, но не бессмертны. Планета, возле которой мы находимся…

— Сибириада? — вырвалось у Кати.

— Да, так ее назвали люди. Мы звали ее иначе — «Наследие». Планета, что без труда могут подтвердить ваши астрономы, является гостьей в системе Росс-154. Мы знаем, откуда она появилась, вам предстоит установить это самостоятельно. Ядро и мантия планеты почти на треть состоят из вещества, чуждого этой Вселенной. Вы, люди, называете это вещество «энергия-37». Вы научились синтезировать его подобие, но пока не сумели полностью разобраться во всех его свойствах. Излучение этого вещества благотворно действует на мой организм. Вот уже более трех веков как я полностью здоров.

— Ты лечился более девяти тысяч лет, — презрительно хмыкнул Переш. — Воистину волшебное средство.

Сейчас он чувствовал, как разум заливает потоками бешенства. Не надо читать черный ящик, не надо расшифровывать записи этого глупца Адарича… эта белесая тварь все сама выболтала, открытым текстом. Вопрос лишь в том, как заставить Шелест замолчать… лучше — замолчать навсегда. Да, сперва выбраться отсюда, а потом разобраться с этой стервой.

— Время не имеет значения. Кроме того, второй причиной моего пребывания здесь являлась наша сегодняшняя встреча.

— То есть ты видишь будущее? — Катя ощутила, как по коже пробежала волна холода.

Каждый человек время от времени задумывается, хорошо это или плохо — знать свое будущее. С одной стороны, скольких ошибок можно было бы избежать. Подстелить соломки в нужном месте — и идти по жизни с гордо поднятой головой, переступая через тех, кто спотыкается о «неожиданные» препятствия. Знание завтрашнего дня — это путь ко всему и сразу. К богатству. К долголетию. К успеху.

Но, как только начинаешь рассматривать это всерьез, тут же приходит понимание — знание будущего есть зло само по себе. Прежде всего, оно лишает человека свободы воли. Предопределенность — злая шутка… Если «завтра» уже начертано в Книге Бытия, следовательно, от тебя, от твоих мыслей и действий ничего не зависит. Так зачем тогда нужна жизнь? Чтобы войти в это заранее расписанное «завтра», сыграть свою роль, не сделав и малейшего отступления от кем-то сочиненного текста, а потом перейти в «послезавтра»… Ради чего? И мысль о божьем промысле не спасает, ибо предначертанное «завтра» столь же предначертано и для Него. И Он тоже неспособен ничего изменить в этой череде заранее запрограммированных дней. Кто-то, вероятно, скажет, что именно Бог написал сценарий и, следовательно, свободен от его цепей. Но какому творцу нужно, чтобы его творение существовало в строго отведенных ему рамках, не развиваясь, не пересекая границ и рубежей?

— Ваши размышления, — пробился к сознанию девушки голос Килари, — не вполне…

— Прекрати копаться у меня в голове, — буркнула она по привычке. Бес на эти выпады почти не реагировал, хозяин «коммуникативной области» тоже пропустил просьбу мимо ушей.

— Вселенная, в которой мы находимся, обладает высокой степенью прогнозируемости, — спокойно продолжал Килари. — Анализ фактов позволяет строить прогноз развития событий с вероятностью, близкой к единице. В то же время будущее многовариантно, действия в настоящем позволяют изменить дальнейшее развитие событий. Я приведу пример. Наша сегодняшняя встреча может закончиться одним из нескольких вариантов. Я предоставлю вас самим себе. Я уничтожу вас обоих. Я уничтожу одного из вас.

— Первый вариант мне нравится больше, — тут же вставил Хук. — Но и другие можно рассмотреть.

— Первый вариант. Когда ваше сознание вернется в ваши тела, бой будет продолжен. Итогом его станет гибель обоих судов.

— Чтобы эта девчонка справилась… — возмущенный до глубины души Хук принялся подниматься из кресла, но с удивлением обнаружил, что удобное сиденье надежно фиксирует его тело, почти полностью лишая капитана возможности двигаться. Осознав, что единственное его оружие это слова, Лайон плюхнулся обратно на свое место. — Не верю!

— Тем не менее это произойдет. Как следствие, информация о наличии на планете вещества, содержащего «энергию-37», останется тайной. Дальнейшее развитие Федерации будет ограничено возможностями существующих технологий. Примерно через двадцать лет возобновится военный конфликт с цивилизацией Амстад, который закончится взаимоуничтожением рас. Данное развитие событий мною признано неприемлемым.

— А твое-то какое дело? — снова не выдержал Переш.

Катя промолчала, хотя в этот раз ее собственное мнение в целом совпадало с точкой зрения пирата. В самом деле, кто такой этот Килари, чтобы присваивать себе право судить людей и определять их будущее. Не относя себя к верующим (в последние полгода религия, вернее христианство, переживала бурный подъем, где-то мироточили иконы и расцветали напрочь засохшие кусты, в храмы вливались массы новообращенных, в Ватикане праздновали очередную маленькую победу), Катя предпочитала считать, что свое будущее человек должен творить сам. Нельзя сказать, чтобы эта точка зрения доминировала в обществе, но сторонников у атеизма хватало. Пройдет еще некоторое время, страсти по религии угаснут, и в Федерации в очередной раз рациональное возобладает над иррациональным. Тоже ненадолго.

— Каждое мгновение человек совершает какие-то поступки, принимает какие-то решения, — с готовностью пояснил Килари. — Эти решения оказывают влияние не только на его жизнь, но и на жизнь окружающих. Я не вижу, почему должен быть лишен такого права. Лишь потому, что не отношусь к Homo Sapiens? Увидев историческую развилку и имея возможность влиять на ход событий, человек либо попытается что-то изменить, либо предпочтет остаться пассивным наблюдателем. Но и в том и в другом случае это будет выбор — действие или невмешательство.

Килари замолчал, давая людям осмыслить услышанное. Катя мрачно смотрела на белую статую, раздумывая, как поступила бы она. И приходила к неутешительному выводу — стопроцентно вмешалась бы. Влезла бы по самые уши, стараясь направить ход развития событий на путь, который показался бы ей лучшим.

— Думаю, вы поняли мою точку зрения, — продолжил наконец Килари. — Итак, второй вариант предусматривает стирание вашего разума. Как следствие, корабль «Катрина» будет уничтожен — госпожа Соболева неплохой пилот, но до уровня госпожи Шелест ей далеко. Лишившись капитана, корабль «Нарвал» направится на базу в Кейптаун, но по дороге будет перехвачен патрулем Флота. В целом дальнейшее развитие будет соответствовать первому варианту, с той разницей, что конфликт с Амстад начнется на три года позже и продлится несколько дольше. Третий вариант — я сотру лишь сознание госпожи Шелест…

— Хороший выбор! — оскалился Хук.

— При этом капитану Лайону Перешу представится возможность реализовать свои планы. Через пятнадцать лет Сибириада будет полностью находиться под его контролем…

— Так долго?

— Еще через пять лет произойдет попытка отделения Сибириады от Федерации, в крайне неудачный момент, когда внутреннее напряжение в Федерации будет находиться на пике. К этому времени информация о наличии на планете «энергии-37» станет достоянием гласности, причины борьбы народа Сибириады, возглавляемого президентом Перешем, за независимость станут очевидными. Правительство не сможет остаться в стороне и примет меры для сбережения целостности своей территории и сохранения влияния на уникальный источник топлива. В ходе гражданской войны, к которой на стороне Сибириады присоединятся Кейптаун и Линэли, Флот понесет тяжелые потери.

— И этим воспользуются Амтсад, — вставила Катя.

— Нет. Поскольку внутренние конфликты Федерации не затрагивают интересов Амстад, столкновения двух цивилизаций не будет. Но, проигрывая войну, президент Переш отдаст приказ подорвать склады «энергии-37». Начавшаяся цепная реакция полностью уничтожит планету. Но «Наследие» уникально, второго такого объекта в этой Вселенной не существует.

— Я могу пообещать, что не… — Переш замолк на полуслове, понимая, как по-детски звучит это заявление.

— Последний вариант — стереть личность господина Переша. В этом случае информация о наличии на Сибириаде запасов «энергии-37» станет доступной правительству Федерации уже через несколько дней. Планета приобретет новый статус, постепенно станет одним из технологических центров Федерации. Через семнадцать лет будут разработаны новые двигатели, использующие «энергию-37». Далее последует десятилетний период активной экспансии Федерации, после чего Ассамблея Амстад оценит ход событий как прямую угрозу своим интересам и начнет войну. Федерация в новом конфликте окажется в более выгодном положении, хотя обе стороны понесут в ходе военных действий тяжелые потери.

— То есть та или иная война неизбежна?

— На данный момент расчет показывает, что неизбежна. Но мой прогноз строится на текущих и прошедших событиях. Будущее многовариантно. И все же методики анализа, доступные Килари, довольно точны. Хочу ответить на вопрос, который еще не был задан и уже задан не будет. Килари ушли именно по причине того, что наши расчеты свидетельствуют о статичности вероятностной ткани этой вселенной… — Белая статуя чуть помолчала и добавила с ноткой горечи в голосе: — Да, мы тоже не хотели жить в предсказуемом мире.

— И каким будет твое решение? — тихо спросила Шелест.

— Одна из дальнейших исторических линий оценивается как предельно вероятная, остальные — как возможные. Сохранение уникального объекта — первоочередная задача. Сохранение человечества — задача, не противоречащая первоочередной. Доминирование амстад в этой области пространства не представляет интереса, инсектоидная цивилизация — тупиковая ветвь развития разума. Выбор сделан, и он был предопределен. Наша встреча — всего лишь дань моему любопытству. Теперь я покидаю ваш мир. Когда-нибудь ваши ученые сумеют разработать методики анализа вероятностей. И тогда, возможно, вы тоже поймете, что нет ничего страшнее, чем знать свой завтрашний день. А теперь…

— Постой! — Катя попыталась привстать и тут же поняла, что сделать этого не удастся. — Постой! Не знаю, что ты решил, но ответь еще на один вопрос. Ше'ти — вы в самом деле создали их? Зачем?

Фигура в белом скафандре стремительно теряла очертания, пространство вокруг заполнялось уже знакомым молочным туманом. Краем глаза Катя видела, как отчаянно рвется из тисков кресла капитан Хук, не желая сдаваться, не желая принимать решение чужого и чуждого существа. Существа, которое говорило о праве выбора — при отсутствии выбора.

— Мы не создавали их, — после долгой паузы прошептал голос уже невидимого собеседника. — Они, как и мы, тоже Килари. Те, кто отказался от пути совершенствования тела и разума. Те, кто испугался знания будущего. Кто намеренно забыл о достигнутом. Кто похоронил себя в бесконечной череде ритуалов, правил, обычаев и традиций. Часть из нас ушла вперед. Они — остались на месте. Мы мечтали об изменчивости и непредсказуемости нашего будущего. Мы создали самую статичную из известных рас. Плохо знать свое будущее, Екатерина Шелест. Куда хуже — не иметь его.

Катя открыла глаза.

Свист импеллеров резал уши. Экраны штурмовика заливал голубой свет — энергетические щиты отражали атаку града каменных осколков, порожденных разрывами ракет. Только вот астероида, по которому только что долбили снаряды «Катрины» и «Наутилуса», более не существовало. Каша из обломков, от небольших до огромных — словно сказочная рыба-кит, обросшая землей, домиками и деревьями, вдруг дернулась, сбрасывая с себя накопившийся хлам, и отправилась куда-то по своим делам. Оставив за собой хаос, уцелеть в котором было более чем непростым делом.

— Кормовой экран — 37 %, левый экран — 14 %, правый… правый пробит! — докладывала Снежана, в то время как капитан, судорожно вцепившись в штурвал, пыталась вывести избиваемый кораблик из этого кошмара.

— «Наутилус» прекратил стрельбу, — несколько удивленно сообщила Лена, поливавшая пространство вокруг разрядами орудия, пытаясь (почти тщетно) уничтожить хотя бы самые крупные обломки.

— У них… другие… проблемы… — Катя бросила штурмовик в крутой вираж, взвыли задыхающиеся от перегрузки гравикомпенсаторы, в полусотне метров от корабля столкнулись две глыбы тонн по девятьсот каждая, осыпав удирающий корабль каменной шрапнелью.

Через тридцать минут штурмовик, потерявший два импеллера, получивший пару десятков пробоин и массу повреждений внутренних систем, неподвижно висел в пространстве на удалении в несколько десятков километров от того места, где совсем недавно находился астероид F18-63-541. Даже отсюда были видны искорки разрывов — это пробивался в свободную от камней область малотоннажник «Наутилус», класс «Лебедь». Вероятно, ему это удастся — Катя уже имела возможность убедиться, что пилотами у капитана Хука работают профессионалы.

— Они будут продолжать бой? — делано-равнодушно спросила Леночка, только что отконвоировавшая Адарича в десантный отсек и намертво пристегнувшая его к креслу.

Отбиваться от пиратов «Катрине» было нечем — все ракеты израсходованы, уже на выходе из облака полутонная глыба смела орудийную турель. Подвижность упала вчетверо… Сейчас и слабосильный «Страж» мог превратить штурмовик в груду металлолома, что говорить о «Лебеде», увешанном излучателями. Вряд ли ММТ получит серьезные повреждения от обломков, оставшихся после ухода Килари в иной мир, слишком мощная защита у пирата.

— Нет, — уверенно сказал Катя, вводя в бортнавигатор маршрут по направлению к орбите Сибириады. — Они уходят.

— Ты в этом так уверена?

— Уверена.

Изуродованный штурмовик плавно развернулся и начал разгон. Где-то там, на орбите серебристо-голубой планеты, уже выходили из дока «Стационара-2» тяжелые буксиры, готовые ухватить кораблик щупальцами гравизахватов и доставить его к месту ремонта. Уже толпятся в астропорте полицейские, ожидая челнока на орбиту, — господина Адарича, уличенного в ведении дел с одним из самых известных капитанов пиратского флота, ждет много новых встреч и длительных бесед.

В своем кабинете сидит за столом немолодой мужчина, его пальцы скользят по клавишам, губы шепчут слова будущей речи — кандидат в президенты предпочитает лично редактировать тексты, подготовленные специалистами его команды. Сейчас он делает упор на законность и порядок — увы, обещать процветание умирающей колонии означает вызвать в свой адрес град насмешек. А вот закон и безопасность это вполне можно обеспечить. И еще — некоторую стабильность, пусть на первое время. Изредка мужчина перестает стучать по клавишам и бросает взгляд на снимок, стоящий слева от экрана. На снимке — красивая молодая девушка… и мужчина знает, что скоро встретится с ней. Он и рад бы предоставить дочери право жить легко и беззаботно — но впереди тяжелые времена, ему нужна любая помощь.

А за много тысяч километров от планеты, в рубке ММТ «Наутилус» (прежнее, изрядно скомпрометировавшее себя имя «Нарвал» давно и надежно стерто как с броневых плит корпуса, так и из памяти бортовых компьютеров) в глубоком кресле сидит человек. Его взгляд пуст, в глазах — ни тени мысли. Тонкая струйка слюны стекает из уголка рта на ворот потрепанного армейского скафандра. Его тело удерживают ремни безопасности, его помощники уже все поняли, но пока что не сообщают экипажу, что Лайон Переш более не командует кораблем. Они скажут это чуть позже — когда окажутся в безопасности, подальше от этого странного места, где огромные астероиды неожиданно превращаются в кучу обломков, а капитаны сходят с ума.

А лейтенант-коммандер Екатерина Шелест, откинувшись в кресле и устало закрыв глаза, думает о том, что у Сибириады, ее родной планеты, скоро начнется совсем новая жизнь. Колония возродится. И кто знает, как будут звать президента технологической столицы Федерации через десять-двадцать лет. Может, это будет Александр Градов. Или его дочь…

Выражаю огромную благодарность Игорю Нурову, Елене Афанасенко, Сергею Трефилову и Виктору Раклинскому за помощь в создании этой книги.

(обратно)

ГЛОССАРИЙ

КОРАБЛИ

Штурмовик — корабль среднего или легкого класса, предназначенный для нанесения ракетно-бомбовых ударов по наземным сооружениям, а также для огневой поддержки при штурме орбитальных платформ. Довольно удачной моделью считался шестиместный средний тактический штурмовик «Баньши» (выпуск начат в 2312 году), до сих пор состоящий на вооружении Флота. Форсированные двигатели «Баньши» делали его быстрее всех без исключения штурмовиков и даже ряда моделей истребителей. За скорость пришлось расплачиваться низким уровнем защищенности и вооруженности. Его предшественник, легкий тактический штурмовик «Протей», выпускался с 2307 по 2316 год, после чего был признан бесперспективным. До настоящего времени «Протеи» используются для патрульных операций в составе «Скайгард». Новейший средний штурмовик «Мантикора», призванный заменить морально устаревшего «Баньши», поступает на вооружение Флота ограниченными партиями. К классу штурмовиков относят также тяжелый двадцатиместный катер «Акула», предназначенный для проведения абордажных операций (выпускается с 2310 года), хотя данная модель не имеет вооружения (кроме противометеоритного) и способна действовать только при наличии огневой поддержки.

Челнок (шаттл) — корабль малого/среднего тоннажа, рассчитанный на доставку грузов на орбиту и с орбиты на планету, а также на полеты в пределах полусотни а.е. от места базирования. ГР-приводом не оснащаются (за исключением аварийно-спасательных шаттлов класса «Робинзон» и десантного бота «Метеор» в модификации «К»), Подразделяются на грузовые и пассажирские, последние различаются вместимостью и уровнем комфорта — от F (шаттлы типа «Робинзон» и «Кефаль») до А (элитные внутрисистемные шаттлы яхт-класса типа «Элегия» или «Звезда»), Гражданские модели корабельного вооружения не несут. Модели, предназначенные для военных, чаще называют десантными ботами или десантными модулями. Наиболее известен «Метеор» — выпуск начат с 2329 года. Экипаж 2 человека, может нести на борту 40 десантников, оснащен двумя маломощными излучателями ближнего радиуса действия. Модификация «Метеор-К» отличается усиленной защитой и повышенной комфортностью, часто используется в качестве транспорта для старшего командного состава Флота.

Истребитель — корабль среднего или легкого класса, предназначенный для огневой поддержки тяжелых боевых кораблей, а также для эскортных операций на малой и средней дальности. Выпущено более десятка разновидностей истребителей. С 2290 по 2321 год Флот получал преимущественно истребители класса «Вайпер», слабо защищенные, слабо вооруженные, относительно низкоскоростные, но отличающиеся исключительной маневренностью. Одной из самых неудачных моделей считался «Страж» — легкий истребитель орбитальной поддержки, выпуск которого был начат с 2347 года. Этот легкий истребитель, предназначенный преимущественно для орбитального патрулирования, был признан бесперспективным по причине слабости вооружения и защиты, снят с производства в 2352 году. Часть кораблей продана колониям, остальные (ок. 120 единиц) находились на консервации вплоть до 2362 года, пока не были переданы в программу «Скайгард». На текущий момент наибольшим спросом во Флоте пользуются новейшие легкий патрульный истребитель «Гюрза» и средний истребитель орбитальной поддержки «Клинок». Выпуск обеих моделей начат в 2353 году. На момент описываемых событий наиболее массовым истребителем Флота является «Сэйбр», легкий орбитальный истребитель, выпускающийся с 2320 года, при создании которого были учтены слабые стороны «Вайперов» в части защиты и вооружения. Конфликт Амстад также выявил потребность Флота в мощном истребителе ближнего радиуса действия, в связи с чем в период 2315–2335 годов была разработана модель тяжелого орбитального истребителя «Тайфун», выпуск которого начат с 2336 года. По огневой мощи «Тайфун» мало уступает корвету, но, в отличие от корвета, не рассчитан на длительные одиночные полеты. Основная задача истребителей данного класса — уничтожение средних и тяжелых кораблей противника. При весьма впечатляющих характеристиках высокая себестоимость не позволила «Тайфуну» стать по-настоящему массовым истребителем.

Легкий крейсер — средний боевой корабль орбитального базирования. Экипаж — от 100 до 180 человек. Вооружение тяжелые и средние лазеры, ракеты класса «космос-космос», «корабль-корабль». В зависимости от модели несет на борту до четырех десантных кораблей класса «Метеор». С 2292 по 2325 год выпускались легкие крейсера модели «Ацтек» (заменивший более ранние модели «Могиканин» и «Апач»), корабли данного класса активно использовались в период Конфликта Амстад, практика которого однозначно показала, что перспектив у них нет. Начиная с 2325 года легкие крейсера выведены из состава флотов и используются исключительно для дальней разведки.

Корвет — средний боевой корабль. Экипаж — до 50 человек. При необходимости способен совершать посадку на планету. Является основным кораблем огневой поддержки в составе Флота. Вооружение — тяжелые и средние лазеры, ракеты класса «космос-космос» и «корабль-корабль». Наиболее распространенные модели — «Коршун» и «Сапсан». Последний может нести на борту два истребителя легкого класса. Выпуск корветов начался в 2315 году, после того как во время Конфликта Амстад было установлено, что используемые легкие крейсера не выполняют возложенные на них задачи ввиду недостаточной маневренности.

Эсминец — средний боевой корабль. Экипаж до 30 человек. При необходимости способен совершать посадку на планету. Выпуск начат с 2325 года. Является основнымкораблем, обеспечивающим безопасность научно-исследовательских экспедиций Флота, также осуществляет патрулирование и дальнюю разведку. Вооружение-легкие и средние лазеры, ракеты класса «космос-космос». Значительно уступая по вооружению и защищенности корвету, эсминец существенно превосходит его в скорости и маневренности.

Тяжелый крейсер — тяжелый боевой корабль орбитального базирования. Экипаж — до 320 человек. Вооружение — дезинтеграторы, тяжелые и средние лазеры, ракеты класса «космос-космос», «корабль-корабль», «космос-поверхность». Лучший представитель класса тяжелых крейсеров, «Монолит», несет на борту до двадцати легких истребителей, шесть десантных модулей. Корабли данного класса составляют основную ударную силу Флота. В строю остаются и более старые модели — «Разрушитель» (выпуск прекращен в 2330 году) и «Фламберг» (последний корабль данной модели сошел со стапелей в 2321 году).

Геостационарная платформа — тяжелая орбитальная станция, предназначенная для планетарной обороны. Вооружение — дезинтеграторы, тяжелые и средние лазеры, ракеты класса «космос-космос», «корабль-корабль». Несет на борту до шестидесяти истребителей легкого, среднего и тяжелого класса, двадцать штурмовиков, шесть десантных модулей. Платформы признаны неэффективными, в настоящее время продолжают использоваться, в основном — в составе программы «Скайгард».

ММТ (малотоннажный многоцелевой транспорт). Множество разновидностей кораблей этого класса предназначены для перевозки грузов по внутрисистемным и межсистемным трассам. Как правило, корабли этого класса не имеют вооружения.^[109] Самым известным признан ММТ «Лебедь», выпускаемый с 2180 года. Дешевый, хотя и недостаточно надежный, корабль стал самым массовым в своем классе. Среди пилотов популярностью не пользуется, несмотря на это, охотно приобретается колониями, в первую очередь «независимыми». Также известен ММТ «Дромадер» (выпуск начат в 2209 году). Вторая по количеству выпущенных и первая по числу остающихся в эксплуатации модель. При создании корабля были учтены конструктивные недостатки Под корабельным вооруженном не подразумевается противометеоритные разрядники ближнего радиуса действия, которыми оснащаются все гражданские корабли без исключения. «Лебедя», что позволило добиться существенно большей надежности. Тем не менее «Дромадер» существенно дороже «Лебедя», а также несколько сложнее в обслуживании. К категории ММТ также относят системные буксиры — легкие корабли, оборудованные гравизахватами, предназначенные для внутрисистемных перевозок. Хотя и имеет ГР-привод, осуществлять доставку груза в режиме пульсации не способен. Существует не менее двух десятков разновидностей буксиров. Наибольшее распространение получили дешевые и относительно надежные буксиры «Бурлак» (в 2290 году признан устаревшим и снят с производства).

Яхта — по сути, яхты являются одной из категорий ММТ, но их конструкция подразумевает комфорт жилой зоны в ущерб грузовым трюмам. Количество разновидностей яхт не уступает количеству типов малотоннажных кораблей, ценовой разброс — от вполне бюджетных вариантов («Бабочка», «Стриж») до элитных («Жемчужина», «Эдем», «Диана»), Яхты не несут корабельного вооружения.

СМТ (среднетоннажный многоцелевой транспорт) — единственным образцом данной категории является клипер — скоростное судно, используемое для доставки особо срочных грузов. Экипаж — 10–12 человек. Производство клиперов начато в 2330 году. КМТ (крупнотоннажный многоцелевой транспорт), чаще называемый сухогрузом, — класс кораблей большого тоннажа, рассчитанных на дальние перелеты. Выпуск начат с 2092 года. В зависимости от модификации существуют серии от Т1 до Т5. Сухогрузы серий Т1-ТЗ сняты с производства, однако отдельные экземпляры еще находятся в эксплуатации (как правило, в распоряжении колоний). Серия Т4, оказавшаяся весьма удачной, выпускается с 2205 года по настоящее время, составляя основу федерального грузового флота. Серия Т5 ориентирована на использование в составе военных флотилий.

КМТ (крупнотоннажный многоцелевой транспорт) — чаще называемый сухогрузом, — класс кораблей большого тоннажа, рассчитанных на дальние перелеты. Выпуск начат с 2092 года. В зависимости от модификации существуют серии от Т1 до Т5. Сухогрузы серий Т1-ТЗ сняты с производства, однако отдельные экземпляры еще находятся в эксплуатации (как правило, в распоряжении колоний). Серия Т4, оказавшаяся весьма удачной, выпускается с 2205 года по настоящее время, составляя основу федерального грузового флота. Серия Т5 ориентирована на использование в составе военных флотилий.

Лайнер — пассажирский или грузопассажирский корабль большого тоннажа, рассчитанный на дальние перелеты. Выпуск начат с 2089 года, когда возникла потребность в больших кораблях для перевозки колонистов. В зависимости от модификации существуют серии от А1 до А12 (серии не имели названий, корабли получали индивидуальные имена при вводе в эксплуатацию). Лайнеры А1-А5 сняты с производства и демонтированы, серии А6-А9 остаются в эксплуатации, хотя и признаны устаревшими. В настоящий момент продолжается выпуск лайнеров серий А10-А12, новый проект А13 находится в разработке с 2358 года.

(обратно)

МИРЫ, ЗАСЕЛЕННЫЕ ЛЮДЬМИ

Гея — планета земного типа, находящаяся в системе Эпсилон Эридана. Открыта в 2086 году, колонизация начата в 2093-м. С 2170 года входит в состав Федерации, в 2231-м получила официальный статус «второй столицы Федерации Земли».

Хоуп — планета земного типа, находящаяся в системе Процион. Открыта в 2123 году, колонизация начата в 2130-м. С 2170 года входит в состав Федерации.

Сантана — планета земного типа, находящаяся в системе Сириус. Открыта в 2172 году, колонизация начата в 2180-м. С этого же года входит в состав Федерации.

Сибириада — планета земного типа, находящаяся в системе Росс-154. Открыта в 2327 году, первое время использовалась как передовая база Флота и научно-исследовательский центр, колонизация начата в 2342-м. С этого же года входит в состав Федерации. Длительное время процветала благодаря богатым рудникам в астероидном поясе. Впоследствии стратегическое значение Сибириады существенно снизилось.

Келли — планета земного типа, находящаяся в системе Альтаир. Открыта в 2310 году, колонизация начата в 2312-м. С этого же года входит в состав Федерации. В 2352 году население колонии полностью уничтожено неизвестным агрессором.

Талера — планета земного типа, находящаяся в системе Альсафи. Открыта в 2170 году, колонизация начата в 2173-м. С этого же года входит в состав Федерации. Планета славится своими курортами, также считается самым значительным в Федерации рынком антиквариата.

Кейптаун — планета земного типа, находящаяся в системе Вега. Открыта в 2201 году, колонизация начата в 2207-м. С этого же года входит в состав Федерации. В 2302 году объявила о своей независимости от Федерации.

Линэли — планета земного типа, находящаяся в системе Мю Гермеса. Открыта в 2231 году, колонизация начата в 2239-м. С этого же года входит в состав Федерации. В 2339 году объявила о своей независимости от Федерации.

Ями-но-юри (букв. «Ночная лилия») — планета земного типа, находящаяся в системе Кейд. Открыта в 2162 году, первоначально признана неперспективной. Частичная колонизация проводилась в 2195–2196 и в 2207–2212 годах. Активная колонизация начата в 2249-м в связи с затоплением Японских островов. С этого же года входит в состав Федерации. Заселена практически исключительно выходцами из Японии. Примечательна уникальным соотношением вода/суша (15:1) и богатейшей морской фауной. В настоящее время является самым крупным экспортером морепродуктов Федерации. Въезд колонистов, не имеющих японских корней, строго ограничен.

Голубая Даль — планета земного типа, находящаяся в системе Зета Гермеса. Открыта в 2242 году, колонизация начата в 2244-м. С этого же года входит в состав Федерации. В 2347 году объявила о своей независимости от Федерации. Является вторым по значимости поставщиком фармацевтической продукции среди освоенных человечеством систем.

(обратно)

ЧУЖИЕ

Амстад — инсектоидная раса, самостоятельно освоившая межзвездные перелеты. «Амстад» — самоназвание, одновременно название материнской планеты (система Анкаа), 77,4 световых лет от Солнца). Люди часто (в том числе и в ряде официальных источников) для обозначения совокупности правящих кругов Амстад используют термин «Рой» (вольный перевод соответствующего слова языка амстад). Раса крайне воинственна. Несмотря на это, первыми предложили пакт о запрещении ядерного оружия, неукоснительно придерживались его даже в период конфликта с Федерацией (2314–2316), получившего официальное название «Конфликт Амстад». Первый контакт с амстад состоялся в 2300-м. После завершения вооруженного конфликта Рой практически полностью прекратил официальные отношения с Федерацией. В то же время отдельные представители амстад часто посещают миры Федерации. Религия: амстад верят в существование праяйца, созданного Ам'или'этаэ, из которого появилась на свет легендарная Ам телла Ди лан, первая Королева.

Ше'ти — гуманоидная раса, самостоятельно освоившая межзвездные перелеты. «Ше'ти» — самоназвание, адаптированное к человеческим языкам. Первый контакт с ше'ти состоялся в 2292 году, с 2297-го заключены соглашения о торговом, научном и культурном обмене. В период Конфликта Амстад оказывали Федерации незначительную помощь ресурсами, в остальном придерживались нейтралитета. Религия: согласно принятой теории, раса ше'ти создана искусственно древней цивилизацией Килари, исчезнувшей из нашей Галактики около восьми тысяч лет назад. Материнская планета — Ше'лан (26-я Дракона (4), ок. 46 световых лет от Солнца).

Филаниане — гуманоидная раса. Материнская планета — Филания (Чара 27,3 световых лет от Солнца). Контакт с филанианами состоялся в 2217 году. На момент контакта филаниане находились на этапе освоения околопланетного пространства, в течение последующих двадцати лет, с активным участием Федерации, приступили к созданию межзвездных кораблей на основе земных технологий. В период Конфликта Амстад приняли сторону Земли, оказывая Федерации материальную и военную помощь, а также принимая непосредственное участие в боевых действиях. С 2319 года Филания является членом Федерации с особым статусом.

Одинокие друзья — негуманоидная раса. Материнская планета — неизвестна. Могут изменять форму в широких пределах. Способны к пси-контакту. Способны к перемещению в пространстве на межзвездные расстояния (механизм неизвестен). Крайне малочувствительны к воздействию окружающей среды. Первый контакт — Меридит Барлоу, 2210 год, Хоуп. На момент описываемых событий официально зарегистрировано 1254 контакта (по экспертной оценке — не более 20 % от общего числа).

(обратно) (обратно)

Примечания

1

Локоть (здесь) — 40 см. — Примеч. авт.

(обратно)

2

Ориентировочно — 31 марта. Год делится на 36 дект (десятидневок), разделенных на 4 сезона. Сезон снегов — 9 дект (декабрь — февраль), сезон лугов — 9 дект (март — май), сезон садов — 12 дект (июнь — сентябрь), сезон дождей — 6 дект (октябрь — ноябрь). И еще одна полудекта (5 дней) — период праздников, начинающийся по окончании последней декты сезона дождей. Отсчет сезонов начинается по нашему счету 5 декабря.

(обратно)

3

Ориентировочно 24 апреля. Год делится на 36 дект (десятидневок), разделенных на четыре сезона. Сезон снегов — 9 дект (декабрь-февраль), сезон лугов — 9 дект (март—май), сезон садов — 12 дект (июнь—сентябрь), сезон дождей — 6 дект (октябрь—ноябрь). И еще одна полудекта (5 или 6 дней) — период праздников, начинающийся по окончании последней декты сезона дождей. Отсчет сезонов начинается по нашему счету 5 декабря.

(обратно)

4

27 июня

(обратно)

5

Сутки делятся на 6 страж, их отсчет начинается с полуночи. 1-я стража: 0.00—4.00, 2-я стража: 4.00—8.00, 3-я стража: 8.00-12.00, 4-я стража: 12.00-16.00, 5-я стража: 16.00-20.00, 6-я стража: 20.00— 24.00.

(обратно)

6

Ориентировочно 23 июля.

(обратно)

7

1 сентября.

(обратно)

8

Олимпийская стадия – 184,97 м.

(обратно)

9

Р.Шекли «Билет на планету Транай».

(обратно)

10

— Джейсон, рад слышать твой голос... Да, я... Давно не виделись... я знаю, что сейчас у тебя ночь. Прости, но у меня важное дело... К сожалению, оно не сможет подождать до утра, и мне нужна твоя помощь. Через девять часов в вашем аэропорту сядет российский самолет. Рейс?

(обратно)

11

— Джейсон, рейс SU-317, компании «Аэрофлот». На борту три гражданина США, Монтгомери Баскит, Стивен Баскит и Джейсоб Баскит. Мне остро нужно знать, куда они направятся из аэропорта... Джейсон, это в самом деле важно. Выручишь? Да, и проверь их по своим картотекам, есть некоторые подозрения... Нет, арестовывать их не надо, Джейсон, это наша операция, очень важная операция. Нужна любая информация, но не больше... Высокие, волосы длинные, седые. Выглядят молодо. Джейсон, я твой должник. Я жду твоего звонка. Прости, что разбудил.

(обратно)

12

Московская городская прокуратура.

(обратно)

13

См. повесть «Атлантида — падение границ».

(обратно)

14

Устройство Виртуальной Реальности. Создает полный эффект присутствия путем передачи информации непосредственно в соответствующие разделы мозга.

(обратно)

15

Столица Ганы — африканского государства

(обратно)

16

На жаргоне пилотов «молельня» — зал, где им дается предполетный инструктаж, «исповедальня» — кабинет командира бригады истребителей, «алтарь» — рубка управления корабля, где властвуют «ангелы» — астронавигаторы и штурманы.

(обратно)

17

Томас Мэллори, «Смерть Артура» — собрание романов о рыцарях Круглого стола

(обратно)

18

Рекны употребляли относительно мало спиртного, чем отличались от своих братьев по разуму с Земли в лучшую сторону. К тому же горячительные напитки были в какой-то мере привилегией знати, а уж на боевых кораблях появление спиртного каралось немедленно и безжалостно — смертью.

(обратно)

19

Комендант Эрик фон Дайн не пережил этого штурма и был убит во время боя, когда рекнам все же удалось ворваться во внутреннюю часть цитадели. Однако организованная Накамурой оборона принесла свои плоды, пехотинцам удалось сдержать нападавших, а затем и отбросить их прочь. Имперские силы понесли во время этого штурма столь серьезные потери, что почти на месяц отказались от попыток повторных штурмов, однако и силы Шестой были полностью исчерпаны, большинство оборонительных сооружений были разрушены, еще один такой штурм грозил привести к сдаче форта. И тем не менее маринерам и местному ополчению удалось продержаться более трех месяцев, Для прорыва блокады Патруль разработал и осуществил операцию «Черная Луна», позволившую вернуть планету Федерации.

(обратно)

20

Iceman — ледяной человек

(обратно)

21

Когда авианосец устанавливает режим обороны, истребители занимают три оборонительных эшелона или сферы. Первая — наиболее близкая к кораблю, обычно укомплектовывается пятью — шестью звеньями тяжелых истребителей, две другие формируются за счет смешанных групп легких и средних машин. Задача всех сфер — обнаружение противника и защита авианосца от торпед.

(обратно)

22

От fligh deck — летная палуба, элемент конструкции авианосца. Обычно авианосцы имеют два флайдека — левый и правый. Там размещены истребители и грузовые отсеки. Центральный корпус предназначен для экипажа, вооружения и энергоустановок. Таким образом классический авианосец приобретает вид тримарана с мощным центральным телом и двумя вынесенными на значительное расстояние летными палубами. ТАКРы, как правило, имеют один флайдек, расположенный под сигарой корпуса и составляющий с ней одно целое.

(обратно)

23

УБИ — Управление Безопасности Империи, служба занимающаяся разведкой и контрразведкой Империи Рекна. Подчиняются непосредственно императору. При номинально равных званиях сотрудник УБИ считается на ранг старше соответствующего офицера Имперской Армии.

(обратно)

24

АНР — авианесущий рейдер, кодовое обозначение авианосца, так же, как ТАКР — тяжелый авианесущий крейсер.

(обратно)

25

От английского Jamp Point — точка прыжка

(обратно)

26

Дик в то время еще многого не знал. Миллер чуть ли не еженедельно подавал рапорты с настойчивыми просьбами о возвращении хотя бы к преподавательской работе, однако его лечащий врач был категорически против любых изменений в образе жизни пациента. Наконец, примерно через месяц после описанной встречи, просьба Миллера была удовлетворена и он получил приглашение вернуться на Астронавигационный факультет Академии. Однако мнение медиков, к сожалению, оказалось вполне обоснованным. На второй неделе преподавания изношенный организм не выдержал нагрузки и адмирал скончался за кафедрой прямо во время лекции.

(обратно)

27

Automatic Landing System — Система автоматизированной посадки. Включает в себя компьютер, принимающий управление летательным аппаратом, а также силовой захват, обеспечивающий посадку неисправной машины. Все системы, входящие в ALS имеют автономное питание и не зависят от энергетического обеспечения авианосца в целом. Системой ALS оборудуются все виды космических сооружений, допускающих посадку малых машин.

(обратно)

28

Оперативный план «Квартет» предусматривает способ охоты за эсминцами противника в ситуации уверенного превосходства в силах, но при отсутствии незадействованных тяжелых кораблей. При этом каждый корабль противника атакуется четырьмя эсминцами Патруля, которые занимают позиции в углах квадрата с длинной стороны в 150 метров. При этом управление перемещением и огнем всей группы передается одному из эсминцев. При таком построении огневая мощь этой группы, несмотря на отсутствие мезонных орудий, значительно превышает ударную силу ТАКРа.

(обратно)

29

Разумеется, на языке рекнов титулы звучат иначе, однако выговорить их землянину без соответствующей тренировки довольно сложно. Поэтому впредь мы будем пользоваться земными аналогами для определения статуса имперских дворян. На высшей ступени социальной лестницы, как очевидно, стоит Император (он же Мудрейший, он же Высочайший, он же…). Следующую ступень занимают герцоги — их четверо. Третья ступень — графы, это самый низкий титул из наследуемых. Идущие вслед за графом титулы барона и рыцаря — не наследуемые, скорее можно считать это почетным званием, дающим массу как материальных, так и моральных привилегий. Отец Рейкера получил титул рыцаря в юном возрасте, а барона — уже в глубокой старости, однако сын оставался простым офицером «из хорошей семьи» вплоть до присвоения Императором титула рыцаря за «героический» побег Рейкера из плена. Возможно именно из-за ненаследуемости, эти два титула чрезвычайно почетны — всем известно, что их получают за конкретные заслуги перед Империей.

(обратно)

30

Синий — цвет Императора империи Рекн.

(обратно)

31

Специалисты до сих пор так и не разобрались, почему у столь разных народов — землян, ленитов, рекнов и таркитов установилась практически одинаковая форма поведения в армии. Отдание воинской чести у всех было свое — таркиты били себя кулаком в живот, лениты приветствовали начальника резким наклоном головы, а рекны вскидывали руку в салюте, ничем не отличающемся от приветствия в немецкой армии первой половины двадцатого века (возможно, для гуманоидных форм жизни существует не так много движений, достаточно коротких по времени и достаточно выразительных в исполнении). А вот стойка «смирно» у всех народов была практически одинакова и сопровождалась лишь незначительными отличиями.

(обратно)

32

Бараки были огромными сооружениями, построенными довольно грубо, но в то же время относительно удобно. Длинный коридор, проходивший барак насквозь, имел по сто дверей с каждой стороны. Каждая дверь вела в относительно небольшую комнату, узкую и длинную, вдоль стен стояли деревянные двухэтажные нары, десять с каждой стороны. Таким образом, каждая комната или, как их чаще называли, «сектор», была рассчитана на сорок человек, а барак в целом вмещал восемь тысяч заключенных.

(обратно)

33

Далеко не все имена рекнов можно легко выговорить, к тому же в данном случае прозвище само напрашивалось. Позже оно стало нарицательным и с некоторой ноткой юмора пленники всех управляющих называли Садистами (именно с большой буквы) с добавлением порядкового номера. Поэтому этот, так и не ставший известным историкам под своим настоящим именем, Садист был Первым.

(обратно)

34

Истребителям вообще рекомендуется в бою иметь полностью готовые к прыжку С-драйвы. Может возникнуть ситуация, когда только уход на струну может спасти пилота от неминуемой смерти. Аналогичные порядки были и во флоте Империи Рекн. Однако и те и другие пилоты пользовались этой возможностью крайне редко — по неписаным традициям такое поведение было равносильно позорному бегству.

(обратно)

35

При компьютерной обработке сигналов машина старается перевести все, что может. Поэтому название имперского крейсера «Эр Кресс» переводится компьютером буквально — «Ночной Ястреб». Люди, однако, предпочитают пользоваться звуковыми сочетаниями — «Жейдер» («Меч ночи»), «Крайт» («Ураган») и т.д.

(обратно)

36

Фигура высшего пилотажа, почти мгновенный поворот истребителя на 180о

(обратно)

37

Клото, Лахезис, Атропос — богини судьбы в древнегреческой мифологии

(обратно)

38

Историки так и не смогли с точностью установить, почему операция по освобождению Ленна получила название «Черная луна». Ченнинг, планируя эту акцию, старался избежать утечки информации, поэтому не существовало никаких официальных документов по подготовке штурма и, соответственно, фактически его план никогда не получал никакого условного наименования. Однако вскоре выяснилось, что успешную операцию уже окрестили. Кто именно дал ей это не вполне подходящее название, выяснить так и не удалось.

(обратно)

39

Разумеется, в своем докладе Рейкер умолчал о собственном участии в отмену намеченного было штурма, однако Сергеев, проанализировав полученный от разведчика конспект беседы, сделал выводы, которые были весьма близки к действительности.

(обратно)

40

Up grade — повышение качества. Дословный перевод термина, означающего повышение класса объекта, путем замены некоторых деталей на более качественные или высокопроизводительные.

(обратно)

41

Специальный кран, который обычно применяется в закрытых складах. Движется по проложенным под потолком рельсам и имеет погрузчик с тремя степенями свободы.

(обратно)

42

Чем мощнее гейген-поле, тем больше его радиус. Щит мощностью "1" образует сферу с радиусом примерно пять метров — достаточно, чтобы накрыть легкий истребитель. У авианосца диаметр защитной сферы составляет 600 метров.

(обратно)

43

Система защиты Земли была разделена на сектора и сферы. Первая сфера — поверхность планеты, тридцатая — орбита Луны. Сектор HB-15 — это приблизительно пространство над Англией, 170-180 тыс.км. от поверхности. Орбиты боевых станций «Цербер» проходят значительно ниже, в двенадцатой и тринадцатой сферах.

(обратно)

44

Некоторые древнегреческие мифы утверждают, что кентавры были наиболее серьезными врагами амазонок. Название для операции было подобрано с намеком на имя корабля Геллера

(обратно)

45

Самки рекнов не имеют девственной плевы. Поэтому свои выводы Рейкер делал исключительно на основе интуиции.

(обратно)

46

Эмблема медслужбы рекнов

(обратно)

47

Боевое построение, когда три корабля располагаются в вершинах равностороннего треугольника. При этом построении обеспечивается наибольшая живучесть кораблей (особенно это касается эсминцев и более тяжелых судов).

(обратно)

48

Работа завершена

(обратно)

49

Видимо, имеется в виду нефть.

(обратно)

50

Центральная башня средневекового замка. Представляла собой дополнительное укрепление на случай падения замковых стен при осаде и штурме противника. Примеч. автора.

(обратно)

51

Жеар, не прячься, я знаю, что ты здесь. — Примеч. автора.

(обратно)

52

Здравствуй, Эмиа, я… — Примеч. автора.

(обратно)

53

Откуда ты взял это? — Примеч. автора.

(обратно)

54

Это принадлежит ему по праву. — Примеч. автора.

(обратно)

55

Я, Шарак, хочу говорить с тобой. Он действительно из рода К'храна?

(обратно)

56

Не здесь. Наедине.

(обратно)

57

Он настоящий К'хран! — Примеч. автора.

(обратно)

58

Эрс-скафандр — наследие древней цивилизации Элан. Сложный симбиоз человека и полуразумной синтетической энергетической жизненной формы позволял человеку становиться практически неуязвимым для любого агрессивного внешнего воздействия. Человек соединялся с Эрсом навечно — при этом период жизни эрсмена становился в несколько раз более продолжительным, чем у нормального землянина. Пока эрсы «соглашались» сливаться только с людьми или их полными подобиями. Ни одна из негуманоидных рас не смогла «уговорить» эрса на контакт. — Примеч. автора.

(обратно)

59

Science specialist (научный специалист — англ.), в просторечии — сэйнс. Разговорный термин, обозначающий научный персонал Патруля. — Примеч. автора.

(обратно)

60

кольчужная сетка, прикрывающая шею воина. — Примеч. автора.

(обратно)

61

Эспадрон — длинный двуручный меч, элемент вооружения рыцаря. — Примеч. автора.

(обратно)

62

Перевернутый герб — признак незаконнорожденного. Особого презрения не вызывает, поскольку далеко не редкость. — Примеч. автора.

(обратно)

63

Хак — хамелеон-костюм. Бывает двух типов — полевой, в основном, обеспечивающий маскировку, и боевой, усиленный эланиумной кольчугой. IIринимает цвет местности, способен до известных пределов выравнивать температуры поверхности и окружающей среды. Броня — боевой костюм пилотов и морских пехотинцев. Непроницаем для жидкостей, газов. Имеет разъемы для подсоединения гермошлема, кислородных баллонов, реактивного ранца и другого специального оборудования. Области тела, прикрытые кирасой и шлемом, полностью защищены от жесткого излучения. На остальных участках степень защиты от гамма-лучей — 86,3 %. — Примеч. автора.

(обратно)

64

Трейдер — жаргонное название транспортных кораблей. — Примеч. автора.

(обратно)

65

Генератор вибрирующего, свернутого в струну поля, использующийся десантниками Патруля как инструмент и оружие. Без сопротивления разрезает любое вещество, кроме эланского абсолютного зеркала. — Примеч. автора.

(обратно)

66

жаргонное название трупа, обнаруженного при сходе снежного покрова.

(обратно)

67

Сс/с — световая секунда в секунду, единица измерения скорости космических кораблей, движущихся на приводе Геллера — Радова (режим пульсации).

(обратно)

68

Соло-маршрут — внутрисистемный полет длительностью, как правило, не более двадцати стандартных суток, исполняемый кораблями малого тоннажа с экипажем не более четырех человек.

(обратно)

69

Спейсмен — разговорный термин, применяемый к членам экипажей гражданских космических кораблей. Несмотря на старания энтузиастов, женский род термина так и не получил популярности.

(обратно)

70

Трамп — грузовое судно, перевозящее любые массовые грузы по любым направлениям нерегулярно, без определенного расписания.

(обратно)

71

Последний вальс — жаргонный термин, означающий посадку корабля орбитального базирования. Как правило, подразумевается последующий демонтаж корабля.

(обратно)

72

Глиссада (франц. glissade букв. — скольжение) — траектория спускающегося летательного аппарата.

(обратно)

73

«Жаба» — жаргонное прозвище портовых представителей транспортных компаний.

(обратно)

74

Крен/тангаж — поперечное/продольное отклонение от вертикальной оси судна.

(обратно)

75

Термин «челнок» применительно к пилотам означает выполнение коротких (в пределах 1–2 часов) транспортных рейсов. Чаще всего имеется в виду маршрут планета — орбита — планета или завод — астероид — завод. В 99 % случаев роль «челнока» вполне может отработать бортовой компьютер, поэтому среди пилотов такая работа — удел неудачников.

(обратно)

76

Ев — единая валюта, имеющая хождение в колониях, а также используется при расчетах с Чужими. В ряде регионов Земли все еще используются т. н. национальные валюты, но переход метрополии на ев — вопрос времени. Ев — весомая денежная единица, большая часть повседневных покупок измеряются в «сантимах» (1/100 ев).

(обратно)

77

Сфера — разговорное обозначение области пространства, подкон трольной Федерации Земли.

(обратно)

78

Приветствую вас, очаровательные незнакомки, на борту этой груды ржавого железа (фр.).

(обратно)

79

Классификация боевых модернизаций применительно к поставленной цели:

КЖ — клинч-живучесть — упор на способность корабля во время боевого столкновения выдерживать атаки;

КС — клинч-спасение — упор на скорость, противоракетные системы, системы приостановки активных помех;

КР — клинч-разрушитель — упор на огневую мощь и системы активного подавления.

(обратно)

80

ЭМП — система электромагнитного подавления. Используется для блокировки привода Геллера — Радова с целью пресечения попыток корабля уйти в режим пульсации или отправить сообщение.

(обратно)

81

Waypoint — контрольная точка патрульного (или иного) маршрута.

(обратно)

82

КПС — код подтверждения статуса.

(обратно)

83

Так уж повелось, что силы флотского десанта традиционно называют «морской пехотой». Историки связывают это с тем очевидным фактом, что практически все операции, в рамках которых используют десант, сопровождаются высадкой его с кораблей.

(обратно)

84

Федерацией используются так называемые «кассетные» пусковые установки. Обойма, состоящая из 3–6 ракет (в зависимости от конструкции), выпускается практически одновременно, после чего аппарату требуется перезарядка. Таким образом, полный залп штурмовика класса «Протей», оснащенного 6 пусковыми установками класса «Вулкан Х6», составляет 36 ракет. Загрузка бункеров по штату боевой операции составляет 12 обойм на установку, по штату мирного времени — 1.

На практике полный залп используется только при подавлении планетарной обороны или при атаке заведомо более сильного корабля с малых и сверхмалых дистанций.

(обратно)

85

ММТ — малотоннажный многоцелевой транспорт.

(обратно)

86

Ракеты «космос — космос» — легкие ракеты, используемые на военных кораблях всех типов, а также в ряде случаев как средство усиления вооружения гражданских судов. Мощность — от 0,3 до 9,5 тонн тротилового эквивалента. Предназначены для поражения легких и средних целей вне атмосферы, а также в атмосфере на малых и средних дистанциях.

Ракеты «корабль — корабль» — тяжелые ракеты (чаще именуемые «торпеды»), предназначенные для поражения средних и крупных целей. Мощность — от 50 до 500 тонн тротилового эквивалента. Бортовая навигационная система практически исключает отвлечение на ложную цель. В связи с большими габаритами уязвимы перед огнем истребителей и оборонительных батарей. Ракеты «корабль — поверхность» — сверхтяжелые ракеты, предназначенные для подавления планетарной обороны с орбиты, а также для поражения орбитальных платформ. Оснащены энергетическими щитами. Несут до 100 боеголовок с индивидуальным наведением, общей мощностью 50 тыс. тонн тротилового эквивалента.

(обратно)

87

ДКБ — декомпрессионная болезнь.

(обратно)

88

Сильно урезанное и искаженное слово из староанглийского языка. Changeable — «изменяемый» (англ.).

(обратно)

89

ИИ (искин) — «искусственный интеллект».

(обратно)

90

ALS — automatic landing system — система автоматического управления приземлением, имеющая систему гравитационного захвата. В соответствии с законами Федерации эксплуатация посадочных площадок, не оснащенных ALS, запрещена. Тем не менее в ряде колоний администрация идет на нарушения, допуская посадку на таких площадках судов повышенной маневренности (малотоннажных военных аппаратов).

(обратно)

91

Имеется в виду индекс «Henry Draper Catalog». Звезда класса F5, расстояние от Солнца — 14,769 световых лет.

(обратно)

92

Аварийно-спасательная служба, функционирующая в составе Флота Федерации. Единственное подразделение Флота, имеющее законное право привлекать для своих операций гражданские корабли в мирное время без выплаты компенсаций.

(обратно)

93

Искин — искусственный интеллект.

(обратно)

94

ВКА — Военно-космическая академия. Созданная в 2087 году, вплоть до 2325-го ВКА готовила кадры исключительно для военного флота Федерации. В 2325 году реорганизована в ФКА (Федеральная космическая академия), с этого же года началась подготовка специалистов для гражданских судов.

(обратно)

95

Модульные станции, формируемые на основе стыковки некоторого количества орбитальных модулей. Каждый модуль представляет собой самодостаточный объект, снабженный энергоустановкой, жилыми помещениями, двигателями, системами связи и пр. При соответствующем подборе типовых модулей М-станция может быть ориентирована на решение практически любых задач.

(обратно)

96

Модульные станции, в отличие от подавляющего числа остальных космических сооружений, обычно не имеют официального названия. Что не мешает их обитателям придумывать своему временному дому временное же имя. (на жаргоне — timename).

(обратно)

97

Ensin — первичное офицерское звание в ВМС (амер., мор.).

(обратно)

98

Batlle — битва, сражение (англ.).

(обратно)

99

Пушер — уличный сбытчик наркотиков.

(обратно)

100

Смертная казнь была отменена в США в штате Мичиган в 1846 году введена вновь в 2166 году как реакция на арест Карины Мец, лидера «Мятежа Пси». Джоэл Хичи, губернатор штата Мичиган, заявил: «Мы готовы отказаться от трехсотлетней традиции лишь ради того, чтобы это чудовище не чувствовало себя в безопасности». К несчастью, прием поправки затянулся и Мец бежала. Побег сопровождался большими жертвами среди населения.

(обратно)

101

В данном случае Леван имел в виду биомодельное изменение внешности.

(обратно)

102

Невербальная коммуникация (от лат. verbalis — устный и лат. commenicatio — общаться) — поведение, сигнализирующее о характере взаимодействия и эмоциональных состояниях общающихся индивидов. Используются не языковые звуки (вскрики, стоны, оханья), мимические выражения, позы, телодвижения, движения глаз и т. п.

(обратно)

103

Станнер — распространенное гражданское оружие, предназначенное для обездвиживания противника. Одиночный разряд приводит параличу на срок до получаса. Пятикратная доза смертельна. Ввиду крайне низкой (до 10 м) дальности эффективного поражения армией практически не применяется. Усиленные станнеры с фокусировкой луча (дальность до 50 м) активно применяются полицией.

(обратно)

104

Dump — термин, означающий копию содержимого памяти компьютера, всей или части.

(обратно)

105

DEFCON (аббревиатура англ. DEFense readiness CONdition — готовность обороны) — американская шкала, разработанная во времена «холодной войны» и отображающая степень военной активности и боеготовности войск США. Каждый уровень шкалы соответствует определенной военной обстановке армии США. Обычный уровень, соответствующий мирному времени, соответствует DEFCON 5, который уменьшается с повышением боевой активности. DEFCON 1 соответствует началу открытого крупномасштабного военного конфликта, впоследствии США, наиболее активно продвигавшие идею создания военно-космических сил, ввели шкалу DEFCON в качестве стандарта для Флота.

(обратно)

106

Require absolute silence — unidentified threat («Требую абсолютной тишины, неопознанная угроза»). Кодовый сигнал введен в 2303 году. Подается эскортирующим кораблем. По получении сигнала средства связи эскортируемого корабля автоматически переходят в режим «двойного предупреждения» перед отправкой любого сигнала. Трансляция ИД-пакета прекращается. Отключение встроенного режима RASUT с 2315 года наказывается отзывом капитанской лицензии без права восстановления.

(обратно)

107

Генри Морган (1632–1688) — английский мореплаватель, пират, позже — адмирал пиратского флота. Был арестован на Ямайке и доставлен в Лондон, но после судебного приговора, превращенного в фарс (вынесен вердикт о том, что виновность подсудимого не доказана), Морган снова оказался на Ямайке на должности вице-губернатора и главнокомандующего ее военно-морских сил.

(обратно)

108

Эксперты Флота считают, что для ведения маневрового бояоптимальная скорость от 3,35 до 1,7 км/сек.

(обратно)

109

Под корабельным вооружением не подразумевается противометеоритные разрядники ближнего радиуса действия, которыми оснащаются все гражданские корабли без исключения.

(обратно)

Оглавление

Дмитрий ВОРОНИН ВОИНСТВО САТАНЫ КНИГА 1 ВОИНСТВО САТАНЫ

  1. ОСТАЛЬНЫЕ ПЕЩЕРЫ

  2. ПРОВИННОСТЬ

  3.ВРАТА В АД

  4. ЧУЖАК

  5. ОРАКУЛ

  6. ВОЙНА

  7. ХРУСТАЛЬНАЯ ЦИТАДЕЛЬ

  8. АНОМАЛИИ

  9. ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ

  10. ПЛАТА ЗА ВОСПОМИНАНИЯ

  11. ПРОБУЖДЕНИЕ

  12. НАШЕСТВИЕ

  13. РАЗГРОМ

  14. НА ГРАНИ ГИБЕЛИ

  15. ДЕТИ ГНЕВА

  16. КОНЕЦ ОРДЫ

  17. ПОКИНУТЫЙ ДОМ

Дмитрий ВОРОНИН ГАВАНЬ СЕМИ ВЕТРОВ

  Глава 1 КОЛЬЦО

  Глава 2 ЗОВ

  Глава 3 НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ВСТРЕЧИ

  Глава 4 ЗАМОК ФЛУР

  Глава 5 ОРАКУЛ. ПРОЩАНИЕ

  Глава 6 ХРУСТАЛЬНАЯ ЦИТАДЕЛЬ

  Глава 7 ГАВАНЬ СЕМИ ВЕТРОВ

  Глава 8 ХРАМ ВЕТРА

  Глава 9 ЦЕПИ ХРАМА АРИАНИС

  Глава 10 МИР БЕЗ ЗАКОНА

  Глава 11 В ПЛЕНУ У ПАМЯТИ

  Глава 12 ВРЕМЯ ПОЛУЧАТЬ ОТВЕТЫ

  Глава 13 НОЭЛЬ-ДЕ-ТОР

Дмитрий Воронин Синее Пламя

  Глава 1. Магия есть зло

  Глава 2. Договор

  Глава 3. Сайла, столица Ордена

  Глава 4. Северные рубежи

  Глава 5. Снова Цитадель

  Глава 6. К заброшенному храму

  Глава 7. Преследование

  Глава 8. Червоточина

  Глава 9. Чужие пространства

Дмитрий Анатольевич Воронин Атлантида. Падение границ

  1

  2

  3

  4

  5

Дмитрий Воронин Наследник Атлантиды

  Глава 1 2004 год, 16 августа — 2005 год, 3 октября, Москва

  Глава 2 2005 год, 8 октября, Москва

  Глава 3 2005 год, 13 октября, Испания, окрестности Барселоны

  Глава 4 2005 год, 15 октября, Барселона — Москва

  Глава 5 2005 год, 15 октября, США, штат Мичиган

  Глава 6 2005 год, 21 октября, иное пространство

  Глава 7 2005 год, какое-то октября, иные пространства

  Глава 8 2005 год, 29 октября, Москва

  Глава 9 2005 год, 31 октября, США, штат Мичиган, Детройт

  Глава 10 Встречи и расставания

Дмитрий Воронин Несущие Свет. Противостояние

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Примечания

Дмитрий Воронин Высокий замок

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Заключение

Дмитрий Анатольевич Воронин Плечом к плечу

  Введение Санкрист альНоор. Высокий замок

  Пролог

  Глава первая Ангер Блайт, неподалёку от Кинта Северного

  Глава вторая Таша Рейвен. Замок Рейвен-кэр

  Глава третья Альта Глас. Замок Рейвен-кэр

  Глава четвертая Ангер Блайт. Неподалёку от южного побережья

  Глава пятая Дилана Танжери, Брон

  Глава шестая Таша Рейвен. Село Лесное

  Глава седьмая Ангер Блайт. Торнгарт

  Глава восьмая Таша Рейвен. Торнгарт

  Глава девятая Бетина Верра. Индар

  Глава десятая Таша Рейвен. Гуран

  Глава одиннадцатая Таша Рейвен. Гуран

  Глава двенадцатая Унгарт Седьмой. Брон

  Глава тринадцатая Дилана Танжери. Блут

  Глава четырнадцатая Таша Рейвен. Южные воды

  Глава пятнадцатая Альта Глас. Сур

  Глава шестнадцатая Таша Рейвен. Южные воды

  Глава семнадцатая Дилана Танжери. Южные воды

  Глава восемнадцатая Таша Рейвен. Южные воды

  Глава девятнадцатая Семь месяцев спустя

  Глава двадцатая Год спустя

  Глава двадцать первая Сорок лет спустя

Примечания

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

Дмитрий Воронин Операция «Одиночество»

  Введение

  Абитуриент: 2250

  Семья

  Кадет

  Сержант: 2254

  Столкновение

  Лейтенант

  Корсары

  Ловушка для кошек

  Звезда универсалиста

  Долгая дорога домой

  Исповедь проснувшегося

  Реквием каравану

  Монингстар

  Тайная встреча

  Служба доставки

  Прорыв

  Цитадель

  Посылка

  Эпидемия

  Западня

  Сергеев делает выводы.

  Каникулы

  Операция «Черная луна»

  Штурм

  Империя

  Лагерь

  Аркол

  Из огня да в полымя

  Брифинг

  Извини, милый, бизнес есть бизнес

  Мы с вами не знакомы?

  Приятное знакомство

  Пора уносить ноги

  Гибель «Викинга»

  Мертвый сторож

  Запретный мир

  Преследователи

  Забытая теория Нуартье

  Пеленг в неизвестность

  Морской еж

  Разум приносит боль

  Заключение

  Краткий справочник технических терминов

Дмитрий Воронин Живой щит

  Часть первая Служить и защищать

  Часть вторая Клинок и коготь

  Часть третья Прайд

Дмитрий Воронин Чаша Торна

  Глава 1 НАЕМНИКИ. ЗАМЫСЕЛ

  Глава 2 НЕКРОМАНТ. УЧЕНИК

  Глава 3 НАЕМНИКИ. КРАТЧАЙШИЙ ПУТЬ

  Глава 4 НЕКРОМАНТ. ТВОРЕНИЕ

  Глава 5 НАЕМНИКИ. ПОДЗЕМЕЛЬЕ

  Глава 6 НЕКРОМАНТ. УТРАТА

  Глава 7 НАЕМНИКИ. ЦЕЛЬ

  Глава 8 НЕКРОМАНТ. СТРАЖ

  Глава 9 НАЕМНИКИ. ПОИСКИ

  Глава 10 НЕКРОМАНТ. СЕРЫЙ ПАЛАДИН

  Глава 11 НАЕМНИКИ. ПОГОНЯ.

  Глава 12 НЕКРОМАНТ. РАЗГРОМ

  Глава 13 НАЕМНИКИ. ГРАНИТ

  Глава 14 НЕКРОМАНТ. ЧАША ТОРНА

  Глава 15 НАЕМНИКИ. БИТВА

  Глава 16 КРИК

Дмитрий Воронин Трон Торна

  Глава 1 Провидица. Вечный Лес

  Глава 2 Герцогиня Тея. Блед-холл

  Глава 3 Ильтар. Вудсвиль

  Глава 4 Магистр Берг. Блед-холл

  Глава 5 Тьюрин Струвисон. Кер-Доран

  Глава 6 Рон Сейшел. Озеро Эри

  Глава 7 Айрин. Тауэр д'Свэн

  Глава 8 Герцогиня Тея. Луанда

  Глава 9 Владычица Этуаль. Вечный Лес

  Глава 10 Барон Тоддт. Замок «Алый Щит»

  Глава 11 Тарсис. Разные пути, разные времена

  Глава 12 Его Величество Шедар III. Императорский дворец

  Глава 13 Барон Тоддт. Переправа через Вирену

  Глава 14 Серый Паладин. Серебряный Бор

  Глава 15 Рон Сейшел. Путь на юг

  Глава 16 Магистр Берг. Замок Шон

  Глава 17 Серый Паладин. Ледяные пещеры

  Глава 18 Рон Сейшел. Храм Ночных Стражей

  Глава 19 Где-то там…

Дмитрий Анатольевич Воронин Арена 

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Послесловие

Дмитрий Воронин СКАЙГАРД

  ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

  История первая. МАРГАРИТКА

  ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ

  История вторая. КУБОК ПИЛОТА

  ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

  История третья. ЛЕБЕДЬ

  ОТСТУПЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  История четвертая. ШЕ'ТИ

  ОТСТУПЛЕНИЕ ПЯТОЕ

  История пятая. ПАСЫНОК

  ОТСТУПЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

  История шестая. ШТОРМ

  ОТСТУПЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

  История седьмая. ОДИНОКИЙ ДРУГ

  ОТСТУПЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

  История восьмая. СУМАСШЕДШИЙ

  ОТСТУПЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

  История девятая. ВОЗРОЖДЕНИЕ

  ГЛОССАРИЙ

  МИРЫ, ЗАСЕЛЕННЫЕ ЛЮДЬМИ

  ЧУЖИЕ

*** Примечания ***